КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Блеск Бога [Ромэн Сарду] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Ромен Сарду Блеск Бога

Посвящается Жан-Пьеру

* * *
Пространство и время — это измерения нашего мышления, а не условия нашего существования. Время, воспринимаемое нами посредством часов и календарей, — это изобретение, имеющее отношение только к человеку и его интерпретации мира.

Эйнштейн
Определять время по обращению Солнца — это все равно что утверждать, за отсутствием возможности объяснить, чем именно является движение, не поддающееся определению, что оно измеряется преодоленным пространством.

Плотин
Я был, я есть, я буду — это вопрос грамматики, а не существования. Судьба — ограниченный временем карнавал — поддается спряжению, но если снять с нее маски, она предстает перед нами такой же недвижимой, как надгробная плита.

Чоран
Откройте ваши окна: разве вы не видите бесконечность? Не чувствуете ли вы, что небо безгранично? Не говорит ли ваш разум об этом? Но воспринимаете ли вы бесконечность? Есть ли у вас представление о чем-то без начала и конца, у вас, кто родился вчера и умрет завтра?

Мюссе
Есть тайны, которые не хотят быть раскрытыми. Люди умирают ночью в своих постелях, держа за руки привидения, которые их исповедуют и с жалостью смотрят им в глаза, — люди умирают с отчаянием в сердце и комом в горле перед ужасом тайн, которые не хотят, чтобы над ними приподняли завесу.

По

Пролог

О полагающиеся на свою силу и бесконечность своего существования, знайте, что никто не вечен а этом мире. Если бы несметные богатства, многочисленные войска, знания и сила могли сделать кого-то вечным, Соломон, сын Давида, никогда бы не умер.

Табари. Анналы

Поиск

Высеченный надгробный камень был таким великолепным, что, боюсь, мне не хватит слов, чтобы его описать, поэтому я не пытаюсь это сделать.

Анонимный автор. Гибельный очаг (Кладбище большой опасности)
Дрожащее пятно света, отбрасываемое смоляным факелом, медленно скользило по стенам подземелья. Коридор, уходящий на десяток метров в глубину, был серым от пыли. Он поглощал яркий свет, ничего не отражая.

Факел нес мужчина — высокий, преклонных лет, одетый в лохмотья, чем напоминал погонщика верблюдов; на ногах у него были стоптанные сандалии, при нем — полотняный дорожный мешок. Конец небрежно повязанного тюрбана падал на плечи. Тонкие бескровные губы, шишковатый лоб, белая борода, закрывающая шею. По внешнему виду его можно было принять за грабителя храмов или искателя приключений. И только перстень на левой руке с выгравированным на нем текстом из Корана и таинственным пуансоном свидетельствовал о более достойном положении этого человека.

Это был ученый из Дар-эль-Ильма, древней библиотеки Триполи.

Продвигаясь по крутому спуску, он казался нерешительным, обеспокоенным, будто с каждым шагом все больше опасался того, что искал, или того, что его ожидало. Держа факел в одной руке, свиток с текстами — в другой, он шел через пустынные помещения, соединенные узкими коридорами; останавливался, сверялся со свитком, возвращался назад и снова спускался, чтобы продолжить путь, еще больше углубившись в подземелье. Вокруг не раздавалось ни звука, сладковатый воздух постепенно разрежался, температура понижалась.

Ученый остановился перед стеной, заинтересовавшись восьмиконечной звездой, вырезанной на уровне его колена. От легкого нажатия ладонью часть стены беспрепятственно сдвинулась и повернулась, несмотря на большой вес и песок, забившийся в щели.

Мужчина вошел внутрь.

Круглая комната имела много выходов в виде небольших арок. По бокам каждой из них на каменной поверхности были высечены названия на арабском языке: Гора Каф, Магог, Царство Птиц, Стена Дсу'ль-Карнаип, Джабуяька, Остров Изумрудов.

Человек осмотрел похожие на разинутые пасти зияющие проемы и вошел в последний. Хотя у него был озабоченный вид, он прекрасно знал, куда идет.

Да, многие ученики — от Алеппо до Дамаска — удивились бы, узнав, что их учитель входит в священные подземелья, как какой-нибудь осквернитель гробниц. Поступь его не была уверенной, но причиной тому был не суеверный страх, его также не пугало внезапное появление демона — он боялся ошибиться и не найти нужный туннель.

Всю жизнь он трудился, надеясь совершить открытие, а натыкался только на подделки, приманки, которые кто-то искусно спрятал в недрах Святой земли, чтобы сбивать с толку ученых — таких, как он. Каждый раз, когда он обнаруживал новое подтверждение тому, что находится на верном пути, мужчина останавливался в волнении, опасаясь, что снова может совершить ошибку и не достигнуть той великой цели, которой себя посвятил.

Его звали Хинкмар Ибн Жобаир.

Он зашел в очень низкий туннель — вернее, это был разрушенный каменный мост над разломом в земле, размытым сточными водами, — и наконец добрался до лестницы, ступеньки которой были не шире детской стопы. Его сандалии разъезжались на покрытых толстым слоем пыли мелких камнях.

Этот путь привел его в квадратный зал с двумя колоннами в центре, поддерживающими свод. Здесь царил неописуемый беспорядок, и Хинкмар остановился, чтобы оглядеться. Стены, потолок и сами колонны были продырявлены так, что напоминали решето. Плитки пола были раздавлены, с цепей, покрытых паутиной, свисали колья и заточенные полоски металла; деревянная решетка, утыканная гвоздями, лежала на грудах сломанных стрел. То были остатки защитных механизмов, ныне безобидных, установленных на случай вторжения тех, кто осмелится выбрать этот проход.

Ни на полу, ни на кольях Хинкмар не увидел человеческих останков.

«Те, кто были здесь до меня, знали об этом проходе достаточно много», — подумал он.

Хинкмар пошел дальше, уже медленнее, опасаясь, что какой-нибудь сохранившийся по сей день капкан может раздробить ему ступню.

Помещение с ловушками защищало подступы во второй зал. Здесь не было ничего похожего на дверь или проем, только несколько ниш со статуями украшали пустое помещение. Ученый нахмурился. Момент был решающий. Ложные подземелья всегда приводили в этот ужасный тупик. Дальнейшие указания, скрупулезно приведенные в его свитке, были бесполезны: он постоянно упирался в этот тупик.

Старик вытер лоб.

Подошел к нишам со статуями.

Хинкмар Ибн Жобаир был одним из самых загадочных представителей ислама, живших в XI веке. Он родился в 1038 году в Иордании и был известен как ученый, преподававший космогонию и науки о драгоценных камнях в Алеппо. Но помимо этого он занимался исследованиями, о которых не знала ни одна душа. День он посвящал ученикам, ночь — изысканиям, сном же он большей частью пренебрегал, надеясь отоспаться в другой жизни. Все знали, что уже почти тридцать лет он трудится, не щадя себя: кроме уроков, щедро оплачиваемых его хозяевами, были еще и долгие путешествия в одиночку, посвященные исследованиям.

Однако несколько месяцев назад, в марте 1096 года, его тайные занятия неожиданно полностью захватили его. Он перестал преподавать и оставил должность советника принцев. Ходили слухи, что несметные полчища франков направляются в Константинополь. Собственно говоря, это была не армия — разведчики мусульман подтверждали, что движущиеся к Константинополю людские массы большей частью состояли из женщин, детей и дряхлых стариков, намного меньше в них было солдат, снаряженных для военных действий. Знатные семьи не видели повода для беспокойства. Они не опасались христиан, вооруженных деревянными кольями. А вот Хинкмар, узнав об этом, пришел в ужас.

— …А что, если они идут завоевывать наши земли?

Его обеспокоенность раздражала как могущественных кади, так и мелкий торговый люд. И те, и другие считали, что неверные никогда не осмелятся вторгнуться на земли ислама, а если они и совершат подобное безумие, то все будут истреблены. Хинкмар так не думал. Он закрылся в келье, служившей ему кабинетом, обуреваемый мыслью, что не сможет завершить свой труд вовремя, до того как явятся франки, чтобы осквернить их землю и — кто знает! — пошатнуть власть Пророка.

— У них тоже есть хорошие ученые, — говорил он, имея в виду христиан. — Очень хорошие ученые…

Он стал трудиться денно и нощно, утратив всякую связь с Алеппо. Его ученики обеспокоились. Некоторые из них приносили к порогу его жилища фрукты и соки. Те, которым удавалось войти внутрь, ощущали на себе тяжесть молчания. Если они задавали вопросы, он не отвечал; он что-то бормотал вполголоса, писал, делал нетерпеливые жесты, брал то одну, то другую книгу из своей библиотеки. Однажды утром, невзирая на усталость, он вышел из дому с небольшим дорожным мешком. Он вызвал всеобщее удивление, отправившись в одиночку в южном направлении. К пустыне.

Прошло много недель, но он так и не вернулся.

В подземелье Хинкмар встряхнул факел, чтобы тот лучше горел, и поднес его к статуям. И слева, и справа каменные изваяния начали как бы танцевать в колеблющемся свете. Казалось, что одни смотрят на него своими пустыми глазницами, а другие зловеще улыбаются, но это, конечно же, была игра теней. Повсюду неподвижность сменялась подобием жизни. Скорпион превращался в коршуна, голова змеи становилась волком, Гермес с острыми ушами приобретал облик Анубиса. Скульптуры пострадали от времени и сырости, которая ощущалась здесь больше, чем наверху.

Все, кроме одной.

Хинкмар остановился, пораженный. Статуя превосходно сохранилась, но была покрыта толстым слоем пыли. Ученый склонился над своим пергаментом. Свиток был завернут в кусок красной кожи. Страницу за страницей он перечитывал текст, написанный каллиграфическим почерком, не находя никакого упоминания об этом неожиданно появившемся знаке. В описаниях речь шла о спуске, но нигде не говорилось о статуе.

Он подошел и дунул. Поднялось облачко пыли, обнажилась бронза. Выпуклость на безымянном пальце оказалась четырехгранным кольцом, и это подтверждало правильность его предположения: перед ним был Соломон. Хмурый лоб, рука, сжатая в кулак, хохлатая птица справа от него, муравей, грызущий основание скипетра. Два коршуна, высеченные в нише, расправили крылья, заслоняя царя от солнечных лучей. Хинкмар увидел, что у подножия трона скульптор изобразил стопку толстых книг, не помещающихся в наспех устроенном тайнике.

Искатель сдувал пыль, дюйм за дюймом, обнаруживая другие детали. Пальцы. Кисть руки. Рука покоилась на правом плече Соломона. Она не была ни вылеплена, ни выгравирована, а просто в толще пыли сохранился ее оттиск, подобно следу бродяги на песчаной дюне. Сколько прошло десятков лет, сколько поколений сменилось после того, как был оставлен этот след? Далекий незнакомец, испытавший, несомненно, столько же лишений и мук, как и он сам, чтобы попасть сюда.

Хинкмар положил левую руку на след руки предшественника. Нервная дрожь пробежала по телу. Отпечаток его пальцев, влажных от пота, тоже останется на древней статуе. Он рискнул слегка нажать на статую. И тут же рука Соломона опустилась и в глубине ниши раздался грохот.

Скульптура исчезла в плотном облаке пепла, и Хинкмару показалось, что факел погас. Но мрак развеялся, снова наступила тишина.

На том месте, где стоял Соломон, открылась брешь в стене, достаточно большая, чтобы Хинкмар мог пройти. С сильно бьющимся сердцем он двинулся вперед, стараясь не терять присутствия духа. Он переступил порог, наклонив голову перед проходом, охраняемым птицами.

«Новый знак не предвещает ничего определенного, — сказал он сам себе. — Нужно подождать. Подождать еще немного…»

Лестница была такой узкой, что он чуть было не обжег себе бороду и глаза пламенем факела. Он спустился по ступенькам, которым, казалось, не было конца. Он погружался в самые недра подземелья. Возникший над его головой отдаленный рокот означал, что статуя снова стала на свое место.

«Надежный механизм песчаных часов», — подумалось ему.

Вдруг его сандалии коснулись холодной жижи, от которой его ноги заледенели до самых колен. Хинкмар почувствовал сильный запах, который он не смог сразу определить, но запах этот был очень едким. Он поднял факел. Еще одно помещение. Здесь камни и земля были еще чернее, и тяжелые маслянистые капли медленно стекали по пористым стенам. Это было похоже на огромный, опущенный на землю купол. Пламя факела плясало под дуновением ветра. Темная масса возвышалась в центре помещения. Она имела форму и размеры гробницы.

— Все совпадает!

Его голос прозвучал глухо, словно его поглотила тьма.

Невзирая на возраст и годы, проведенные за чтением почти без света, глаза Хинкмара, блестящие, как агат, различали мельчайшие детали.

В тот момент они лучились особенным светом.

Хинкмар подошел ближе.

Он увидел массивный неотесанный камень, покрытый копотью. Его можно было принять за огненный камень — метеорит или осколок лавы. Однако старик был уверен, что под копотью находился изумруд: это подтверждали рукописи и сияние, исходившее от драгоценного камня. Это была глыба изумруда. Драгоценный камень, превышавший размерами мавзолей какого-нибудь варвара.

Хинкмар медленно приближался к нему.

Боковым зрением он заметил нечто.

На земле, у стены, он увидел силуэты двоих людей, они сидели, прижавшись друг к другу.

То были скелеты — черные, обугленные, словно пораженные молнией. На их обгоревших костях остались лоскуты старинной одежды. На одном из этих скелетов Хинкмар рассмотрел знаки высшего отличия египетского сановника, а на другом — римский шлем.

В тот момент, когда учитель уже был рядом с изумрудом, он посмотрел на камень и заметил отверстие диаметром шесть дюймов, которое, казалось, уходило вглубь изумруда. Не теряя ни минуты, он достал из своего мешка какой-то предмет, завернутый в ткань. Это был шар, сфера совершенной формы, помещавшаяся на ладони. Она также была изумрудной, с нанесенными по всей поверхности узкими бороздками.

Хинкмар взял пальцами шар и вложил его в выемку. Размер шара точно совпал с диаметром отверстия. Шар вошел внутрь, издавая при этом звук легкого трения — как жужжание насекомого.

Затем он исчез.

Снова воцарилась тишина.

Хинкмар закрыл глаза.

Ничего не произошло.

Он приоткрыл веки. С глыбой изумруда ничего не случилось.

Учитель обошел камень, пытаясь понять, что происходит, вернее, почему ничего не происходит. При свете факела он рассмотрел другую сторону изумруда, и лицо ученого исказилось. Он увидел еще две выемки, такие же, как и первая.

Ошеломленный, он вернулся к тому месту, с которого начал, и обнаружил четвертое отверстие, слева от того, куда он вложил шар. Три хода. Нужны были еще три шара! Он побледнел. Все приложенные усилия пропали даром из-за этой непростительной ошибки. Одной сферы, стоившей ему многих лет исследований и работы в поте лица, было недостаточно. Нужны были еще три ключа, чтобы изумрудный саркофаг наконец-то открылся. Четыре шара, чтобы получить доступ к Камню Соломона, «Блеску Бога».

Эта новая задача была выше его сил. Не было никакой надежды сделать их за оставшееся время.

У него подкосились ноги. Он почти не дышал. Хинкмар опустил факел, сумка выпала из его рук. Он посмотрел вокруг со слабой надеждой во взгляде, как если бы его окружала толпа людей, от которых он ждал слова или жеста поддержки. Но везде он видел в темноте только отблески своего факела. Руки двух окаменевших скелетов — египтянина и римлянина — застыли на груди, казалось, они что-то прячут.

В помещении больше не чувствовалось даже дуновения ветерка.

Хинкмар бесстрастно смотрел на свое отражение. На поверхности лужи переливались, расплываясь, фиолетовые отблески. Все тот же одурманивающий запах. Ученый хотел заговорить, но не смог произнести ни звука. Факел выскользнул из разжатой руки и упал прямо в маслянистую жидкость.

Пламя не погасло, как при контакте с водой. Напротив. В зале образовался гигантский огненный шар, пожиравший все, что находилось вокруг. Не раздалось ни единого крика. Пожар длился несколько секунд и был невероятной мощности; затем в священном подземелье вновь вступили в свои права покой, безмятежность и ночь.


Гробница из изумруда, самого драгоценного и вожделенного из камней, была устроена в конце подземелья Башни Соломона, и теперь ее покрывал слой нефти и глины. Единицы из тех, кто доходил сюда, нарушая покой мертвых, всегда попадались в эту ловушку, принося в своих руках собственную гибель.

В то благословенное утро 1097 года Хинкмар Ибн Жобаир почил рядом с обуглившимися останками Анхура, который был жрецом Амона в VII веке до нашей эры, и центуриона Тарквиния, слуги императора Марка Аврелия.

Странный ветер снова подул после того, как не стало учителя. Дым выветрился за несколько секунд.


И в этот раз Камень остался нетронутым.

Первое путешествие Хьюго Лепайена

По мере накопления знаний человек все более ясно представляет, насколько непостижима природа, и осознает собственную незначительность и бессилие перед ней. Понимание этого, однако, не приводит его в уныние, так как он не перестает верить во всесилие богов и сверхъестественные силы, которыми его воображение наполняет Вселенную. Напротив, его представление об их всемогуществе даже преувеличено.

Ж. Г. Фразье. Золотая пальмовая ветвь
Опасения Хинкмара относительно намерений франков были небезосновательными. После его исчезновения войска христиан завоевали территории мусульман. Голодранцы, которых за несколько месяцев до этого заметили разведчики мусульман, были не более чем неорганизованной массой, прокладывавшей дорогу первым крестоносцам, бедняки, не знающие, что такое дисциплина, но принятые в ряды армии Святейшего Папы. Однако вскоре пришли настоящие Солдаты Христа, и почти два года на всех магометан обрушивался огненный христианский меч. В феврале 1099 года считали, что Иерусалим будет освобожден этим же летом. В Святом городе власти готовились к осаде. Христиане были выдворены, жителей вооружили, в лавках запасались продовольствием, крепостные стены наращивали с помощью камней и песка, чтобы сподручней было отражать атаки. Иерусалим укреплялся: даже мышь не проскочила бы на территорию Святого города — лучники постоянно были наготове.

Несмотря на это, в тот день, 3 февраля 1099 года, когда свет наступающего утра едва озарил верхушки близлежащих холмов, четверо христиан-крестоносцев, одетых как нищие, пробирались безлюдными улицами недалеко от Храмовой горы. Хотя это предприятие было рискованным и могло закончиться ужасной смертью, они прибыли в Иерусалим ночью, благодаря помощи слепого еврея, который открыл им дверь возле ворот Святого Стефана.

Первого из четверых франков звали Хьюг де Шампань. Он был одним из могущественнейших вельмож королевства франков: стоимость его владений в пять раз превышала размер королевской казны. Он принадлежал к тем сеньорам, которые сами диктовали законы, развязывали войны и чеканили монеты со своим профилем. Многие из них шли по следам «Божьих паломников», чтобы стяжать славу и заслужить спасение души, а чаще — и то и другое. Тем не менее Хьюг делал это тайно, переодевшись в униформу простого солдата. Все считали, что он вышел в отставку и живет в Провансе. Ему было двадцать два года, он отличался могучим телосложением. Он шагал широко и раскованно — поступью хозяина. Де Шампань был молод и предприимчив.

Человека, следовавшего за ним, звали Хьюго де Пайен, он был лучшим из его вассалов. Будучи на семь лет старше своего господина, он имел большой опыт военных походов. Помимо этого он был непревзойденным организатором, человеком горячим по натуре, но умеющим здраво рассуждать. Он посматривал по сторонам, тогда как его господин смотрел только прямо перед собой — больше и не скажешь о том, что эти двое прекрасно дополняли друг друга.

За ними шел третий человек, имевший менее воинственный вид. Его звали Измаль Ги. Он был архитектором, ему было тридцать лет. Архитектура стала для него высшим искусством, источником вдохновения, самым плодотворным из созидательных инструментов; она соединяла духовное с материальным, привязывала универсальное к конкретному плану. Среди архитекторов Измаль Ги был самым одаренным. Его чертежи держались в тайне, его символы числились среди самых таинственных, аура его не уступала ауре великого алхимика. Железной рукой управлял он Гильдией Табора — престижной коллегией архитекторов. Он примкнул к крестоносцам, так как был уверен, что Восток откроет ему свои запечатленные в памятниках божественные тайны, которые пока никто не смог разгадать.

Четвертым в группе был его брат, Абель Ги. Моложе Измаля, но более крепкого телосложения, он никогда не расставался со своим братом, который был не только его кровным родственником, но и господином.

Четверых незваных гостей вел слепой, который помог им попасть в город. Он ни с кем не разговаривал. Его продолговатое лицо было изборождено морщинами; свои лохмотья он подвязал веревкой, а голову обмотал куском ткани желтого цвета. Он был очень худым — только кожа да кости. Возможно, его истощили постоянные посты. Слепота не мешала ему вести этих людей с такой же уверенностью, с какой солдат совершает свой дозор.

Кроме пятерых человек, ничто больше не двигалось на этих безмолвных уликах. Было очень рано — муэдзин еще не призывал к утренней молитве. Слепой остановился перед большим двухэтажным домом, окна которого были забаррикадированы землей и тряпьем.

— Мы пришли, — сказал он.

Измаль Ги взглянул на обветшалый фасад.

— Что ты несешь? Ты привел нас не туда, куда следовало.

— Клянусь священными скрижалями Закона, это и есть то место. Идите за мной.

Он достал ключ и точно вставил его в замочную скважину. Дверь была тройной толщины, оббитая гвоздями с квадратными головками.

Четверо христиан вели себя в соответствии с их характерами: Хьюг был нетерпелив, Измаль сомневался, Хьюго де Пайен все осматривал, заботясь о безопасности группы, Абель держался настороже.

Они вошли внутрь.

Здесь ничто не напоминало обычное жилище. В самом центре возвышалась верхняя часть круглой башни, от которой отходила крепостная стена восьми локтей в ширину — она заполняла собой все пространство дома. Стена была выстроена из очень старого камня. Это были явно остатки цивилизации другой эпохи, вздымавшиеся из-под земли. Дом, как крышка огромного короба, скрывал их от постороннего взора.

Франки застыли в удивлении.

— Это она? — спросил наконец граф Хьюг.

Архитектор утвердительно кивнул головой. Он подошел и провел рукой по сероватой стене древнего сооружения.

— Это она, — сказал он.

— Башня Соломона! — воскликнул Хьюго де Пайен.

— Не понимаю, — продолжал сомневаться граф. — Это не башня, а всего лишь верхняя часть какого-то укрепления.

— Это, вне всякого-сомнения, башня, монсеньор, — настаивал архитектор. — Она была построена много тысячелетий назад. Когда-то она была восьми или девяти метров высотой. Может быть; и больше. Остальная часть скрыта под нашими ногами. Но она точно находится там.

Хьюг еще раз внимательно осмотрел сооружение. В конце концов ему удалось представить себе башню целиком.

Слепой, стоявший рядом с ним, не двигался с места и не проронил ни слова.

— Идите сюда! — раздался издалека голос Хьюго де Пайена, который, не снимая руки со скрытой под одеждой шпаги, отправился осматривать здание.

Франки обошли сооружение и увидели обнаруженную де Пайеном брешь, прорубленную в стене башни. Обломки камней лежали на утрамбованной земле.

— Этот проход сделан недавно, — заключил Измаль, просунув голову в отверстие. — По нему можно добраться до внутренней площадки башки.

Он вышел, опустился на колени, взял кусок камня и внимательно осмотрел его.

— Так мы идем? — спросил Хьюг, как всегда, выражая нетерпение.

Измаль утвердительно кивнул головой и вошел в прорубленное отверстие. Хьюго де Пайен и его господин двинулись следом, за ними вошел Абель. Все забыли о слепом, который привел их сюда. А тот, выждав какое-то время, вышел из здания и замер перед дверью, а затем запер ее на ключ.

Внутри, за стеной башни, четверо мужчин поднимались по крутым пыльным ступенькам.

— Невероятно, — все повторял архитектор.

Вскоре четверо христиан оказались на вершине башни — плоской площадке, находящейся почти под потолком дома.

— Во времена Соломона, — стал пояснять Измаль, — эта башня была самым высоким сооружением крепости. Все, что происходило на этой площадке, было скрыто от глаз жителей. Подножие башни охранялось слугами с собаками.

Архитектор достал из-под одежды пергаментный свиток, завернутый в толстую красную кожу, и разложил его прямо на камне. Текст был написан по-арабски.

— Если верить тексту, нужно… — Измаль вдруг замолчал. — Подождите.

Он посмотрел под ноги, повернулся и указал на насечки, оставленные на камнях в разных местах площадки.

— Хинкмар Ибн Жобаир отобразил на бумаге устройство башни, одному Богу известно, как ему это удалось! Это удивительный человек!

— И что из этого следует? — спросил Хьюго.

— Из этого следует… следует, что вход здесь. У нас под ногами.

Измаль снова взял свиток и начал разбираться во множестве символов и чертежей.

Месяц тому назад, когда Хьюг де Шампань и его спутники вошли в осажденный город Алеппо, как и раньше в каждом завоеванном франками городе, Измаль Ги попытался узнать у жителей, остался ли на то время в городе кто-либо из ученых. Все они покинули Алеппо, но вот один бывший ученик Хинкмара рассказал о заброшенном жилище своего учителя. Измаль отправился туда и обнаружил в тайнике, устроенном в двойной стенке библиотеки в доме учителя (а тот в совершенстве знал арабский), четыре объемные рукописи и записки, которые его ошеломили. Он показал свои находки графу и де Пайену. Отважный Хьюг немедленно решил отказаться от участия в крестовом походе, так как это занятие ему уже надоело. Он буквально исчез на глазах у всех и отправился в Иерусалим, чтобы проверить предположения этого «безумного» Жобаира.

Измаль остановился перед высеченной на камне восьмиконечной звездой. Руководствуясь насечками, сделанными Хинкмаром на камнях, архитектор повернул эти камни, как ключи в замке. Прошло несколько долгих минут. Остальные наблюдали за ним. Затем Измаль стал в самом центре площадки. От своего пояса он отстегнул деревянную рукоятку, один конец которой был обернут покрытой трутом ветошью, и ударил кремнем о камень. Факел загорелся. Измаль стал ждать. Все смотрели на него, не понимал, что он делает. Но вот раздался щелчок. Часть площадки, на которой стоял архитектор, опустилась как бы под весом его тела, Измаль Ги исчез.

Трое его спутников подошли ближе. В глубине отверстия они увидели архитектора, улыбающегося как ребенок, перед заколдованной башней. Плитка пола, на которой он стоял, остановилась на каком-то уровне. В стене с нарисованными звездами были выбиты ступеньки, поднявшись по которым можно было открыть проход изнутри.

— Спускайтесь, — сказал он. — Это еще не все.

Четверо друзей стояли теперь на одном уровне. В неясном свете факела они увидели лестницу, ведущую вглубь башни.

— Вы помните изречение царя Давида, которое умнейший Хинкмар выгравировал над дверью своего дома в Алеппо? — спросил Измаль. — «Отвернись от тех мест, куда торопятся попасть те, кто думает, что они найдут; когда они смотрят в темноту, подними очи твои горе; когда они роют чрево земли, иди по ступеням, которые ведут к небесам». Соломон, сын Давида, хорошо усвоил этот урок. Чтобы войти в самое глубокое и самое тайное из подземелий, нужно было искать ход не в катакомбах, а подняться на самую вершину цитадели. Это и была таинственная Башня Соломона: вход в подземелье, где царь спрятал Столп.

— Столп… — повторил за ним граф сквозь зубы. — Если он действительно существует…

— Сегодня нам предстоит это узнать, — радостно произнес архитектор. — Если все, что писал Хинкмар об этом, правда, мы находимся на пороге величайшего открытия, когда-либо совершенного человеком.

— Среди крестоносцев немало одержимых, хвастающихся, что пришли изъять захороненные в земле реликвии, но это…

— Столп не реликвия, — возразил Измаль. — Согласно исследованиям Хинкмара, владеющему им открываются доселе недоступные знания и, следовательно, он получает власть над миром и человечеством.

— Власть над миром? — прошептал Хьюг де Шампань.

— Если это такая ценность, ее должны как следует охранять, — вдруг сказал Абель.

Все переглянулись. Брат Измаля был прав. Но Хьюг вывел остальных из замешательства, воскликнув:

— Идемте!

Крестоносцы осторожно спустились по ступенькам и скрылись в темноте.

Каменная площадка поднялась вверх, и вход снова закрылся.

А снаружи по-прежнему чего-то ждал слепой. Внезапно он словно догадался, что его подопечные нашли то, что искали. На его лице появилась жутковатая улыбка — как на восковой маске. Светало. Он отошел от дома. На узких улочках показались первые прохожие. И в этот момент — без единого жеста, без единого слова, без единого вздоха — слепой еврей исчез. Полностью. Он не юркнул в какой-то тайный проход, не скрыл от взоров людей свое присутствие с помощью колдовства. Он испарился, подобно дьяволу, так явно и так внезапно, как это бывает только во сне.

И лишь следы его сандалий, оставленные в пыли, могли навести на мысль, что он все же прошел здесь…

Книга первая

Oсвальдо Феррари: В чем фундаментальное отличие реалистической литературы от фантастической?

Хорхе Луис Борхес. Так как мы не знаем, плодом какого жанра является Вселенная — фантастического или реалистического, отличие определяет, прежде всего, сам читатель, а также это зависит от намерений автора. Но, невзирая ни на что, согласно идеалистическим воззрениям, все является либо фантастическим, либо реальным. Что одно и то же.

Х. Луис Борхес. Фантастическая литература и научная фантастика, из Неизданных диалогов

Глава 1 Возвращение блудного сына

Сей юноша пришел в этот мир, абсолютно не страшась опасностей, которые подстерегают на каждом шагу.

Вальтер Скотт. Квентин Дорвард
Вселенная мерцала мириадами звезд, некоторые были даже величиной с булавочную головку. Временами их цвет переходил от красного к голубому, что предполагало существование туманностей или других галактик. Ближе всего находилась светлая полоса, обозначающая Млечный путь.

Неожиданно в ночной тьме засветилась и погасла какая-то точка — буквально на миг.

Приближался космический корабль.

Летательный аппарат вышел из фарватера кораблей дальнего следования и направился к станции прибытия, находящейся на орбите планеты Табор.

Это был небольшой, но достаточно мощный крейсер, способный преодолевать огромные расстояния, но рассчитанный только на одного навигатора. Последний как раз приступил к автоматической посадке. Он медленно подвел свой аппарат к механическому рычагу, который доставил крейсер к платформе высадки. Затем, пройдя серию тщательных технических проверок, пилот вышел из кабины и вошел в шлюзовую камеру обеззараживания.

Это был молодой человек — на вид ему нельзя было дать и двадцати лет. У него была белая кожа, как у тех, кто много путешествует и большую часть времени проводит при искусственном освещении. У него были очень светлые волосы, широкий лоб, зеленые глаза. Комбинезон с ртутно-хромовым покрытием как нельзя лучше подчеркивал его стройную высокую фигуру. Он подошел к контрольному посту станции для идентификации. Зал был широким и светлым, с расположенными рядами стойками.

— Добрый день, господин. Рад вас видеть, — сказал ему андроид, находившийся за стойкой. — Какая неожиданность. Ваше прибытие не значится ни в одном из наших регистрационных журналов.

Вновь прибывшего звали Козимо Ги. Он был племянником знаменитого архитектора Измаля Ги, основателя колонии, живущей на этой планете, — Гильдии Табора.

— Неотложные обстоятельства, — пояснил он. — Можете справиться в Совете.

— Не сомневайтесь, мы уточним. С возвращением в Гильдию.

На орбитальной станции Табора следовали галактическому протоколу: ни одно судно не могло приземлиться на поверхности звезды. Даже правительственные корабли. Путешествующие должны были посадить свой летательный аппарат на базе и ждать, пока челнок в режиме автопилота не доставит их на саму планету. Козимо Ги выполнил все требования протокола. Утомленный путешествием, он откинулся на спинку сиденья. Во время спуска он смотрел в иллюминатор на небо Табора.

На этой планете не было равнин и океана, она была единственной из зарегистрированных планет, сплошь покрытой горами. Из-за поросших густыми лесами горных массивов с остроконечными пиками, блестевшими как серебро, Табор долгое время считался непригодным для размещения колонии. Шестнадцать лет назад первопроходцы вынуждены были буквально срезать вершину горы, чтобы устроить посадочную площадку для выгрузки материалов.

Челнок Козимо Ги доставил его в космический порт. Выйдя из порта, он не захотел добираться в цитадель рейсовым транспортом. Этот способ был для него недостаточно быстрым. Он вскочил в пропульсер, забросив за плечи две дорожные сумки, и аппарат взмыл над верхушками деревьев. Легкий туман стелился над лесами: Козимо рассек облако пополам, оставив длинный дымный шлейф позади себя.

* * *
Табор был галактической резиденцией самой знаменитой из Гильдий архитекторов, «строителей космоса». Ее члены были единственными инвесторами этой негостеприимной планеты, на которой им удалось воздвигнуть цитадель, величие и оборонительная мощь которой были признаны во всей галактике. Это было единственное обитаемое место на планете.

В двенадцатом столетии архитектуру снова стали считать высшим искусством. Ее преимущество над другими видами искусства вновь проявилось с того момента, как человек ступил на первые не известные в его системе планеты. Законы архитектуры, непреложные на Земле, стали недействительными, как только изменилась окружающая планетарная среда. Вариаций массы тел, скорости вращения планет, силы гравитации, уровня радиации было достаточно для определения нового свода правил. Чтобы возводить башни и целые города, рыть подземелья, строить постоянные базы для проживания людей, нужно было учитывать особенности конкретной галактики. Для каждой системы существовали свои законы. Поэтому архитектура снова стала искусством искусств, требуя максимума знаний и вдохновения.

На Таборе Гильдия строго оберегала знания и умения своих мастеров и художников. Разработанные ими принципы зодчества с учетом особенностей пространства были недоступны непросвещенным и соперникам. Огромная крепость, оснащенная всевозможным оружием, возвышалась на вершине горы над цепью глубоких ущелий.

Юноша подошел к воротам. Перед ним высоко в небо уходили две створки из светлого дерева. В этом проходе могли бы поместиться две башни высотой около двадцати туазов.[1] Без всякого знака или какой бы то ни было идентификации на контрольном посту ворота с лязгом раскрылись. Путешественник вошел, вручную управляя своим пропульсером.

В тот же момент имя Козимо Ги засветилось на всех контрольных экранах Гильдии.

Он удивился, никого не обнаружив на пропускном пункте. Ни души. Только охранник-андроид явился, чтобы забрать его пропульсер.

Козимо ждал.

«Вполне достаточно шести лет отсутствия, чтобы удостоиться такого холодного приема», — подумал он.

Пожав плечами, он стал подниматься в город.

Центр цитадели был похож на городок отдаленной эпохи. Аллеи и улочки с двухэтажными домами тянулись вверх. Все было построено из черного сланцевого камня, добывавшегося на Таборе, что придавало городу вызывающий тревогу вид. Собственно говоря, это был не город, а школа. В течение трех лет Гильдия обучала в этих стенах самых юных учеников. Все они носили широкие одеяния, при этом каждому уровню и специальности соответствовал определенный цвет одежды. Козимо прошел мимо окон классов рисования, истории, геологии, инженерного дела, химии материалов. Через стекла окон он видел знакомые многогранники, угольники, шнуры, сферы, компасы. Но, к его большому удивлению, повсюду царили покой и тишина.

Он поднялся на последний уровень цитадели и остановился напротив здания с остроконечной крышей, по размеру меньше, чем другие. С удивлением посмотрел на фасад: окна были заколочены изнутри. Дом его дяди был закрыт, отсутствовали малейшие признаки жизни. Перед входной дверью, как и у главных ворот, юноша прошел биометрическую проверку. Сразу же по ее завершении открылась пневматическая дверь.

Внутри дома было темно, теплочувствительные камеры отключены, свет не зажигался. Козимо поставил свои сумки, подошел к ближайшему окну и открыл ставни.

Все замерло, стояла полная тишина. Ни малейшего движения в поле зрения. На шкафах и ящиках комодов оказались восковые печати. Заинтригованный, Козимо поднялся на верхний этаж и снова оказался в темноте, но юноша хорошо ориентировался в доме. Он толкнул дверь и вошел в комнату. Здесь он тоже открыл окно. Дом находился над цитаделью, и из окон было видно далеко за пределами крепостной стены. Козимо облокотился на поручни, задумавшись и глядя в одну точку.

— Почему они попросили меня немедленно вернуться? Что происходит? Никто не торопится объяснить мне все это…

Он выпрямился и внезапно почувствовал слабость. Козимо действительно устал после долгих часов путешествия. Он направился к кровати. Не раздеваясь, лег и заснул сном праведника.

* * *
Проснувшись, он увидел, что комната приведена в свое обычное состояние. Окно снова было закрыто, биолюминесцентные лампы слабо мерцали, дорожные сумки были принесены снизу и поставлены у кровати. Юноша сел. На прикроватном столике была оставлена записка.

Власти Табора ждали его в Центре управления.


Козимо переоделся в светлую форму ученика и, выйдя из дома, спустился в подземный город. Именно там, в сотнях метров под землей, находились жизненно важные структуры Гильдии. На крыше каждого дома в городе имелась площадка, с которой можно было попасть в самое сердце горы. С помощью мощных устройств опускались собственно в город — автономное сокрытое пространство, где трудились тысячи людей. Когда Козимо спустился на самый нижний уровень, он услышал знакомое щелканье расчетных инструментов. Повсюду висели чертежи планет или космических кораблей. Он остановился перед кабинетом со стеклянными стенами.

Это было просторное помещение. В центре возвышался черный стол с восемью креслами вокруг. Вдоль прозрачных стен стояла низкая мебель.

Молодой человек услышал приближающиеся шаги.

— Добрый день, Козимо.

Голос был мягким, но слегка дрожал. Козимо обернулся и увидел таборита преклонного возраста, одетого в синий длинный плащ — в одежды синего цвета облачались преподаватели последнего цикла. Мужчина носил короткую бороду и был наголо обрит. Он улыбался. Его звали Рюиздаэль, он был преданным помощником Измаля Ги, Bеликого Магистра Гильдии архитекторов — дяди Козимо.

— Путешествие прошло удачно? — спросил он, входя в кабинет.

— Спасибо, все хорошо. Но дорога, как и раньше, такая же трудная.

Старик уселся в кресло.

— Мы подумали, что тебе нужно хорошо отдохнуть, прежде чем мы поговорим с тобой, — сказал он. — Прошло много времени с тех пор, как ты уехал от нас.

— Шесть лет.

— Точно. Шесть лет. В моих воспоминаниях ты остался ребенком, а сейчас я вижу перед собой мужчину. Не сразу привыкнешь к такой перемене.

В его голосе звучали отеческие нотки. Рюиздаэль всегда хорошо относился к Козимо.

Еще три человека вошли в комнату, все трое были одеты в черные плащи членов Совета Табора. Они представились, их лица сохраняли холодное выражение инквизиторов. Это были Верховный Советник, высшее политическое должностное лицо планеты после Магистра архитекторов, и его двое заместителей. Пожилые, с костлявыми лицами, они казались очень серьезными — в отличие от непринужденно державшегося Козимо. Из-за этого тут же возникла некоторая напряженность. Юноша, глядя через стекла кабинета, ловил взгляды, обращенные в сторону собравшихся в этом помещении.

— Мое возвращение в Гильдию вызывает любопытство.

Рюиздаэль нажал на кнопку, и стекла затемнились.

— Действительно.

Все сели.

В комнату вошел андроид и поставил перед каждым участником совещания сосуд с водой и стакан, а перед Рюиздаэлем еще и шкатулку. Андроид вышел в тамбур и закрыл за собой дверь. В кабинете воцарилась абсолютная тишина, почти как на подводной лодке.

Члены совета не торопясь рассматривали юношу. Козимо был не по годам умен, о чем говорил широкий выпуклый лоб и ясный взгляд. Хотя черты его лица были еще юношескими, он казался человеком не робкого десятка. Ощущалось, что учеба, медитации и накопленный жизненный опыт позволяли Козимо чувствовать себя уверенно.

Рюиздаэль начал разговор.

— Такой интерес к твоему возвращению понятен. Через несколько дней мы будем выбирать нового Великого Магистра Гильдии архитекторов.

Юноша спокойно посмотрел на него.

— И поэтому вы заставили меня вернуться? Что же случилось? Измаль подал в отставку?

— Нет.

— Он болен?

— Козимо…

— Его свергли?

— Нет, он умер, Козимо.

Это сказал Верховный Советник.

— Убит, — добавил он.

Юноша побледнел. Последовало долгое молчание.

— Что произошло? Кто убийца?

— Дело в том… Ничего еще нельзя сказать определенно, — ответил Рюиздаэль.

Он нажал на другую кнопку. Свет постепенно погас, и в помещении стало совсем темно, а четыре стеклянные стены превратились в большие биолюминесцентные экраны. Высветился ряд цифровыхкодов. Заинтригованный, Козимо без труда расшифровал их. Это было сообщение недельной давности. Затем все распалось на фрагменты.

— Это последнее сообщение, которое мы получили от твоего дяди, — сказал Рюиздаэль.

Качество проекции было таким, что создавался эффект присутствия при разворачивающихся на экране событиях. Наконец вокруг Козимо, Рюиздаэля и членов Совета появилось первое изображение.

Это был человек.

Несмотря на строгое одеяние, которое наводило на мысль, что на экране судья или епископ, Козимо узнал его: это был его дядя.

Измалю Ги уже исполнилось пятьдесят лет, у него были коротко подстриженные седеющие волосы, запавшие глаза. и впалые щеки. В руках он держал маленький экран, представляющий собой рельефную карту планеты, которую в момент записи он обследовал впервые.

— Не понимаю, — сказал Козимо. — Что это значит?

Но ему никто не ответил. Верховный Советник знаком показал ему внимательно смотреть на экран.

А там Измаль противостоял порывам ветра. Ритмично мерцающие огни очерчивали в небе форму летательного аппарата. Это был его корабль, оставшийся на орбите. Поверхность планеты была черная, стекловидная. Верхний теллуровый слой, отшлифованный в течение миллионов лет бушующими ветрами, был гладким, как отполированная поверхность стола. Измаль настороженно осматривался. Эта планета была необитаемой и зловещей. Ни одного растения, ни малейшего признака зарождающейся жизни, которая со временем могла бы развиться здесь. О лучшем архитектор не мог и мечтать. В этом мире еще все было возможно. Заменить эволюцию живой жизни было делом великих строителей, к которым принадлежал Измаль. Сотни строек возникли по его приказу. Миллионы людей жили сегодня в колониях, основанных благодаря искусству Измаля Ги.

Обычно архитектора сопровождали ученики и специалисты, но в тот день он был один.

— На планете, которую он здесь изучает, не должны были официально выполняться работы по какому-либо заказу, — пояснил Верховный Советник.

На самом деле эта голая планета была выбрана самим Измалем. Называлась она Драгуан.

Драгуан. Это название было известно племяннику архитектора. Он знал, что это небольшое небесное тело является частью дьявольски неблагополучной системы и находится вдали от других объектов. Особенностью этой планеты было то, что она никому не принадлежала, что было редкостью для систем, известных в ту эпоху. Никакое королевство, никакой сеньор, никакая научная группа не захотели заплатить за право владеть этой базой. На Драгуане не было ценных минералов, планета не представляла стратегического интереса и не могла использоваться для военных целей. Поэтому Измаль Ги смог купить ее у галактографов по скромной цене.

Козимо наблюдал на светящихся экранах за действиями своего дяди, который как раз закончил исследования. Он зарегистрировал анализ данных in situ и сделал пометки, предназначавшиеся рабочим Табора. Архитектурные коды записывались быстро; его пальцы были такими же искусными, как пальцы художника, заканчивающего картину, которую он не завершил вовремя, долго вынашивая ее замысел. За бесстрастными геометрическими обозначениями скрывались созданные воображением Измаля город с кольцевыми улицами, церковь с двойными стенами, тринадцать небольших пунктов для размещения колонистов, рассредоточенных по всей планете в определенном порядке. Были учтены стили отдельных объектов и их сочетание, а необходимые материалы планировалось доставить сюда за любую цену.

Но внезапно Иэмаль остановился, его взгляд устремился вдаль.

Он знал Драгуан. В течение многих недель он выводил на его орбиту картографические зонды. Он относился к сбору данных формально: не существовало никаких видов жизни, даже первобытной формы, на полностью лишенной воды земле Драгуана. Все было покрыто древним застывшим океаном.

Тем не менее на границе безопасности своего портативного экрана он увидел два внезапно появившихся красных огонька. Два существа. И это были живые создания — об этом говорил сигнал опасности. Две точки двигались симметрично относительно оси прибора. Они быстро перемещались. Очень быстро.

Они шли прямо на него.

Козимо взглянул на Рюиздаэля и членов Совета. Они избегали на него смотреть.

Юноша видел, как его дядя заторопился к своему спусковому аппарату с прозрачным корпусом, на котором он приземлился на Драгуан. Он пытался найти что-нибудь подходящее для обороны. В случае необходимости. Но так ничего и не нашел. Собственно говоря, зачем бы он брал с собой оружие на такую безжизненную планету, как Драгуан?

У него уже не оставалось времени стартовать, чтобы добраться до своего корабля. Два незнакомых существа приближались.

Их аппараты остановились метрах в пятидесяти от него. Долго ничего не происходило, стояла полная тишина.

Затем открылись люки в черных круглых корпусах аппаратов незнакомцев и из них вышли двое. Измаль насторожился.

Увидев их, Козимо отреагировал бы так же.

Люди были одеты в черные блестящие комбинезоны, так одевались наемники с Юга. Они спокойно приближались к архитектору, не произнося ни слова. Их лица были скрыты под опущенными капюшонами.

Измаль активировал функцию тревоги на своем портативном датчике. Зарегистрированные ранее и в последний раз данные о Драгуане были отправлены в надежное место. Именно эти данные и были видны на блестящих экранах, когда Рюиздаэль включил их.

Пришельцы так и не произнесли ни единого слова. По-прежнему выл ветер. Незнакомцы достали оружие.

Измаль попятился, и в тот же момент был сражен на месте двумя смертоносными лучами. После вспышек света изображение исчезло. Когда оно восстановилось, было видно, что видеокамера Измаля упала на землю. Последнее, что сняла камера, — это ботинок одного из убийц, прежде чем тот раздавил ее. Изображение на экране исчезало по мере того, как учащались наносимые удары. Затем кабинет погрузился во мрак.

Постепенно восстановилось освещение, но никто не осмеливался заговорить.

— Ни один человек из присутствующих здесь не может понять мотивов убийства, — сказал наконец Рюиздаэль.

Козимо оставался бесстрастным на протяжении всего показа. Он был ошеломлен, но не выдал своих чувств — ни один мускул не дрогнул на его лице. Членам Совета было известно, что вот уже несколько лет отношения между дядей и племянником были довольно натянутыми, но они все же отдавали должное самообладанию молодого человека.

— Что нам известно относительно этого преступления? — спросил Козимо.

— Ничего, — ответил Верховный Советник. — На Драгуане мы нашли только его комбинезон, камеру и спусковой аппарат. Мы провели анализ формулы лучей: это дезинтегрирующие частицы. Измаль был уничтожен в один миг.

— У нас есть траектория полета убийц?

— Главный корабль Магистра, несомненно, перехватил и зарегистрировал их координаты, но для того чтобы спуститься способом дегравитации, Измаль должен был оставить его на низкой орбите. Летательный аппарат разбился на Драгуане несколько часов спустя после убийства, а вместе с ним пропали и все данные, причем до того, как мы получили сигнал тревоги, когда еще можно было изменить его траекторию. Мы не располагаем больше никакой информацией. Драгуан является изолированной планетой и поэтому не может находиться под наблюдением правительства или соседней конфедерации. Твой дядя поэтому и выбрал ее. Это привело к фатальным последствиям. У нас нет никаких зацепок.

— Ни космической регистрации, ни свидетелей. Идеальное убийство, можно сказать. Кто знал, что он работал в этом секторе?

— Все, — ответил Рюиздаэль, — Информация о том, что Гильдия собирается приобрести новую планету, наделала много шума. Тем не менее Измаль хранил в тайне все, что имело к этому отношение. Он сам руководил этим проектом. Хотя так раньше никто не поступал, это никого не удивило. С некоторых пор многие его привычки изменились.

Рюиздаэль повернулся к Верховному Советнику, и тот продолжил разговор:

— Мы думаем, что твой дядя что-то готовил. Возможно, какую-то поездку.

— Поездку? В интересах Гильдии?

— Нет. В личных целях.

— Он никогда с нами не откровенничал, — добавил немного нерешительно Рюиздаэль. — Кроме того, мы случайно узнали о его планах. А потом на Табор явились эти люди.

— Какие люди?

— Рыцари. Никогда раньше мы не видели их рядом с Магистром. Воины редко обращались к его услугам, военная архитектура его не интересовала. Несмотря на это, они были тут, Восемь или девять рыцарей. Они говорили при закрытых дверях, в его доме.

Рюиздаэль вкратце рассказал об этих людях, которым Магистр оказывал необычайные почести. До этого даже высокие сановники и богатые клиенты, приезжавшие на Табор, не удостаивались такого внимания с его стороны. Некоторые из этих рыцарей снова приезжали сюда. Но никто не знал, какую стройку или другой проект они обсуждали.

— Как же вам стало известно о том, что готовится какая-то поездка? — спросил Козимо.

— Из архива. Измаль систематизировал собранные данные, подтверждающие его предположения. Он приводил в порядок свои книги, старался завершить некоторые текущие дела. Он также сжег какие-то бумаги. Я сам видел, как в огне исчезли манускрипты и рисунки.

— Кроме этого, с Табора были отправлены многочисленные посылки, — сказал Верховный Советник. — Он сам занимался их упаковкой и лично отвез до космического порта.

— Посылки?

— В основном книги. Диск с данными и древние рукописи. Мы уверены, что он не передал их какой-то библиотеке или университету — это были раритеты, представляющие для него достаточно большую ценность, и вряд ли он захотел бы с ними расстаться. Мы считаем, что он переслал их в то место, куда намеревался отправиться на своем летательном аппарате.

— Когда это все началось?

— Примерно год тому назад, — сказал Верховный Советник.

Козимо размышлял. За последний год его дядя ни разу не упомянул о своих приготовлениях.

— В последнее время Измаль отклонял все предложения о новых стройках, — сказал Рюиздаэль. — Он отдавал их своим ученикам. Когда же я спросил его о причине такого поведения, он ушел от ответа. Никакого сомнения, по какой-то причине, известной только ему одному и, возможно, этим рыцарям, он рассчитывал закончить свою работу на Драгуане и покинуть Табор и Гильдию. Надолго.

Снова воцарилось молчание.

— Бесполезно искать след здесь, — вновь заговорил Верховный Советник. — Все его любили и уважали. Пытаясь узнать причину его исчезновения, мы не можем не думать об этой поездке, об этих встречах и в тайне, которую он хранил.

— А что мы сегодня знаем об этом предполагаемом путешествии? — спросил Козимо.

Рюиздаэль открыл шкатулку, которую в начале заседания ему принес андроид. В ней находился скрученный в трубку пергамент, завернутый в красную кожу, а также несколько потрепанных листков. Рюиздаэль взял все и разложил перед Козимо.

На свитке были изображены географические карты и таинственные сферы.

При первом чтении карт молодой человек удивленно поднял брови.

— Что? Паломничество? — воскликнул он. — Он собирался совершить паломничество?

Рюиздаэль покачал головой. Для него это открытие тоже было неожиданным. Измаль не был слишком набожным человеком. Он только в молодости был приверженцем некоторых культов, посвященных большей частью царю Соломону. Было известно, что лет двадцать тому назад он ездил в Святую землю, сопровождая графа Хьюга во время Первого Крестового похода, но никогда ничего не наводило на мысль о том, что он собирался туда вернуться.

— Эти бумаги настоящие? — спросил Козимо.

— Настоящие. Последние четыре дня я провел в поисках следов других посылок, отправленных с Табора. Они были переданы свите некоего Хьюго де Пайена, находящегося на пути к Земле предков. Де Пайен — рыцарь. Не исключено, что он один из тех, кто приезжал сюда.

— Что это за документы?

Козимо указал на шкатулку.

— Мы обнаружили эти документы, когда их отправляли в Труа, — это луна, с которой стартует паломничество. Это была последняя посылка Измаля, в тот же день он улетел на Драгуан. Но наши люди вынуждены были применить силу, чтобы их заполучить. Какие-то неизвестные тоже хотели их перехватить. Наверняка дорожные грабители. Гильдия в конце концов одержала верх.

— Что в этих документах?

— Планы подземелий с примечаниями на арабском и изображения сфер. Они не зарегистрированы в библиотеке Магистра.

На красной коже Козимо увидел название на арабском языке и ниже прочел, узнавая почерк своего дяди, имя Хинкмара Ибн Жобаира. Он не знал, кто этот человек. Как не знал и о том, что Измаль читал на арабском.

— Что думает обо всем этом Альп Малекорн? — спросил Козимо. — Он должен быть в курсе. Именно с ним нужно поговорить в первую очередь.

Альп был любимым учеником Измаля. Несомненно, этот человек лучше всех его знал. Рюиздаэль покачал головой. Три члена Совета смущенно переглянулись.

— Альп больше не с нами, — сказал Рюиздаэль. — Год назад твой дядя исключил его из Гильдии. Совершенно неожиданно. Больше мы его не видели.

— Я этого не знал. Почему?

Старик пожал плечами.

— Альп уехал и не вернулся. Больше нам ничего не известно.

— Но вы знаете, где он находится? — настаивал Козимо.

— Ведется расследование. Альп, естественно, в числе главных подозреваемых. Со дня на день к нам должен приехать Андре де Монбар. Это ему поручено расследовать обстоятельства убийства Измаля. Он известен как талантливый сыщик. Он расскажет тебе об этом больше.

Члены Совета также задали Козимо вопросы, касающиеся его родственных отношений с убитым. Однако Козимо ничего не мог вспомнить такого, что помогло бы прояснить это дело.

— Мое общение с Измалем ограничивалось только временем обучения.

За исключением нескольких незначительных моментов, табориты не узнали от него ничего нового.

— Что ты намереваешься предпринять? — спросил Верховный Советник. — Ты останешься на Таборе?

— Не знаю. Пока мне ничего не ясно. Я должен подумать. Когда состоятся выборы нового Магистра?

— Через десять дней. Как только закончится траур.

— Значит, я дам свой ответ до этого срока.

— Хорошо.

Помощники Верховного Советника дали ему подписать несколько официальных бумаг, затем они втроем вышли из кабинета.

Какое-то время Козимо и Рюиздаэль молчали.

— Я сожалею, — сказал Рюиздаэль. — Искренне.

— И все же это странно.

Юноша попросил, чтобы ему еще раз показали запись убийства. Рюиздаэль снова включил экраны, и Козимо постарался не пропустить ни одной детали происшедшего на той необычной планете, ни одного движения своего дяди.

Глава II Святое семейство

Во времена Ноя и во времена Авраама,

А также во времена Давида, которого Бог так возлюбил,

Мир был добрым; никогда он не будет таким, сильным.

Он стар и слаб, к переживает полный упадок;

И вот так он испортился, все хорошее идет на убыль.

Тибо де Вернон. Жизнь Святого Алексиса
В одну из ночей 1118 года небольшое рыбацкое судно, прибывшее из Ирландии, причалило к берегу графства Бретань. На его борту находилось шесть человек, четверо из них высадились на песчаный берег: мужчина, женщина и двое детей. Каждый из них держал в одной руке сумку, в другой — посох паломника. Они стали взбираться по крутой тропинке, выбитой в скале.

А суденышко с изъеденной соленой водой и потрепанной штормами обшивкой тут же направилось в открытое море.

Такие высадки происходили вот уже несколько недель, как днем, так и ночью, во многих местах побережья. Англичане и ирландцы — люди с самыми скромными доходами, которые не могли заплатить за место на рейсовых судах, — шли на риск и добирались на континент на плотах. Некоторые даже сооружали шлюпки, другие, более удачливые, выторговывали место у рыбаков, ставших нелегальными перевозчиками.

Причиной этого массового движения было объявление о великом паломничестве из Труа в Иерусалим. Призыв графа Хьюга де Шампань прокатился по всей Европе, и верующие с энтузиазмом откликнулись на него. Каждый кающийся грешник, откуда бы родом он ни был, изо всех сил старался попасть в Труа, чтобы успеть вместе со всеми отправиться в путь.

Ту же цель преследовала и семья ирландцев. Стараясь вовремя добраться на континент, эти люди чуть не стали жертвами нападения разбойников и четыре раза могли утонуть в море. Это была семья Коламбан, и прибыли они из церковного прихода, расположенного на полуострове Корка Дуибн. Глава семьи был крестьянином крепкого телосложения, с веснушчатым лицом и пламенно-рыжими волосами; его звали Летольд. С ним отправились его жена Ровена и их дети: Теслен, мальчик одиннадцати лет, и дочь, которую звали Анкс, ей только что исполнилось четырнадцать. Дети унаследовали от матери светлые волосы и гладкую белую кожу. Теслен был совсем еще ребенком с пухлыми щечками, Анкс же начала превращаться в молодую женщину. В ней ощущалась невинная грация юной девушки, у нее была изящная фигура с правильными пропорциями. От нее исходило необъяснимое очарование, но глаза уже не светились детской мечтательностью, а походка и манера держаться свидетельствовали о том, что девушка развита не по годам. Ее взгляд мог внезапно стать пристальным и грозным.

Семья Коламбан вела такую праведную жизнь, что священники часто ставили их в пример во время проповедей. Эти добрые христиане надеялись получить только спасение души. Они оставили все нажитое, откликнувшись на призыв отправиться в Святую землю.

Таким образом, подобно тысячам братьев и сестер, они отправились в путь через разные владения, через поля и леса. Чем ближе они подходили к Шампани и городу Труа, тем больше на дорогах было мужчин и женщин с длинными четками в руках, толкавших перед собой тележки, в которых сидели дети и старушки, с радостным видом произносившие молитвы.

Несмотря на большое стечение народа, ранний подъем и поздний отход ко сну, Коламбаны часто оказывались на дорогах в одиночестве. Как-то вечером, когда они шли по лесной тропинке, они увидели прямо перед собой пятерых незнакомцев верхом на ослах. Эти люди совершенно не были похожи на тех молящихся, которых они до этого встречали; они были грязными, лица их были свирепыми, кожаные штаны потерлись в тех местах, где болталось оружие, к тому же их одежда была испачкана кровью.

Самый рослый из них заговорил, и по его тону можно было понять, что это вожак. Он не делил свое седло ни с кем, в то время как четверо остальных разместились по двое на коротконогих ослах.

— Вы паломники в Святую землю? — спросил вожак. — Покажите мне ваши кресты.

Летольд сжал кулаки. Он знал, что ищут эти бандиты. Кресты были сделаны из ткани, освященной епископами, на которую были нанесены определенные знаки, соответствующие месту в одном из караванов паломников. Верующие благоговейно хранили свои тканые кресты под одеждой, на груди. За ними охотились грабители, продававшие их по неслыханным ценам тем, кто не мог обеспечить себе место в обозе, отправлявшемся из Труа.

— Давай, не заставляй нас прибегать к силе.

— А не то мы с собой унесем не только кресты, — добавил другой грабитель, бросая похотливые взгляды в сторону Анкс и ее матери.

Летольд отступил, подняв свой посох. По знаку вожака грабители спешились. Достали оружие. Теслен прижался к матери, закрывшей ему лицо своими белыми руками. Анкс, сжав челюсти, неподвижно смотрела на приближающихся мародеров.

— Ну, перестань упрямиться, — снова заговорил здоровяк. — Куда тебе с нами тягаться! А не то полетит твоя голова с плеч. Мы ведь тоже собираемся в Иерусалим, не будем же мы друг друга — грешники грешников — уродовать.

Летольд покачал головой, презрительно глядя на вожака.

— Что тебе не нравится? — воскликнул грабитель. — Что мы христиане, которые грабят и убивают? Сказано, что нужно предстать в Святой земле с душой чистой, как родниковая вода. Верно, но ведь ничего не сказано, каким ты должен быть в начале пути. За девять месяцев путешествия мы найдем время покаяться.

Он хотел схватить Ровену за грудь, но едва успел увернуться от молниеносного удара посоха ирландца. Вожак попятился. И тут же юная Анкс замахнулась своим посохом и ударила его по спине. Все произошло очень быстро. Мужчина упал, воя от боли. Его спутники ринулись на помощь вожаку. Кипя от гнева, они собирались проучить несговорчивых ирландцев, но в ту самую минуту послышались странные звуки. Шум все нарастал, казалось, что он раздавался в лесу — хруст сухих веток, дыхание зверей. Землю внезапно окутал вечерний сумрак. Четверо бандитов словно окаменели, не в силах двинуться с места.

В конце дороги возник неясный силуэт, и он приближался. Впрочем, нельзя было различить, был ли это один человек или несколько.

— Что это еще такое? — спросил один из бандитов.

Фигура приближалась.

Это был всадник.

— У меня нет особого желания это знать, — ответил вожак, видя, что деревья в лесу гнутся, как во время бури, в то время как в воздухе не ощущалось ни малейшего дуновения ветра. — Уходим отсюда. Здесь нечистой силой пахнет. Эй, вы! Помогите мне подняться.

Товарищи помогли ему сесть в седло, и, ругаясь, грабители убрались восвояси.

Коламбаны так и не поняли, что произошло. Вокруг них воцарились тишина и покой, снова стало так же светло, как и перед бурей. Фигура приблизилась. Это был мужчина весьма преклонных лет. Верхом на серой лошади. Слепой. Впалые щеки и запавшие глаза на лице аскета, вылепленном, казалось, из пожелтевшего гипса и покрытом морщинами. Лошадь остановилась перед Летольдом Коламбаном, который невольно преградил ей путь.

— Кто бы вы ни были, уйдите с дороги, если возможно, — учтиво попросил слепой. — Мой конь — это мой поводырь, и он не любит толкать незнакомых людей.

Летольд жестом попросил своих домочадцев отступить в сторону. Конь продолжил путь.

— Благодарю, — сказал старик.

Он удалился и постепенно растворился в вечернем свете, сохраняя полнейшее спокойствие.

— Довольно странно все это, — прошептала Ровена. — Он похож на святого. А этот бандит, который упомянул дьявола!

— Возблагодарим небо за то, что с нами ничего не случилось, — сказал Летольд, — и не будем пытаться понять то, что нас не касается.

Он бросил грозный взгляд в сторону дочери, давая тем самым понять, что ему совсем не понравилось ее вмешательство. Анкс опустила голову.

— Никогда в жизни больше не делай этого, — сказал он. — На время путешествия, которое нам предстоит, я запрещаю тебе обращать на себя внимание. Ты слышишь? Ты не должна высовываться. Это очень опасно.

— Отец… — хотела было возразить Анкс, подняв голову.

— Я сказал: никогда!

Девушка снова потупила взгляд.

Все опустились на колени, прочитали псалом, держа правую руку на сердце и освященных нательных крестах, перекрестились и продолжили свой долгий путь в Труа, чтобы оттуда отправиться в Иерусалим.

* * *
Несколькими днями позже Коламбаны остановились на ночлег в пятнадцати лье от города Бар. Анкс спустилась на рассвете к большому озеру, которое называли Сурс-Доль. Остальные члены семейства спали в заброшенном укрытии, которое они обустроили для ночлега. Обычно девочка купалась вместе с матерью, но сегодня она проснулась рано, а так как местность была пустынной — за Коламбанами не шли другие паломники и в случае опасности от берега было рукой подать до укрытия, Анкс шла к озеру, ничего не страшась.

Поверхность озера была гладкой. На горизонте едва-едва начинало светать. Над озером поднимался туман, доходивший Анкс до груди. Уверенная, что вокруг никого нет, она сбросила с себя одежду и, обнаженная, поплыла в холодной воде. Она стала дрожать, но это ее не остановило: водоемы в этой стране казались теплыми по сравнению с леденящим холодом вод вокруг ирландской деревни, где она выросла. Анкс еще раз осмотрелась: под покровом тумана никто не мог бы застать ее врасплох. Она плавала и ныряла довольно долго.

А в это время постепенно светало.

Девочка вынырнула в сорока футах от берега. Тишину нарушало лишь ее учащенное дыхание и легкий плеск воды. Но вдруг она вся сжалась. Туман рассеялся, и стал виден чей-то силуэт. Фигура медленно надвигалась с другого берега озера. Анкс затаила дыхание и погрузилась в воду до самых глаз. Вскоре она различила силуэт лошади, пьющей воду. За ней мог показаться и батальон солдат. Анкс хотела незаметно исчезнуть, но окрас животного внезапно ей что-то напомнил. Это была длинноногая лошадь серого цвета, на такой же ехал таинственный слепой, спасший их семью от бандитов.

Вместо того чтобы отплыть подальше, она решила переплыть озеро и разузнать как можно больше об этом странном человеке. «Что может сделать одинокий старик, к тому же слепой? — подумала она. — Разве причинит он зло девушке, способной так быстро плавать?» Да и солдат, закованный в тяжелое обмундирование, ни за что не смог бы ее поймать. Она бесшумно приблизилась к слепому.

Это бесстрашное поведение не было случайным. Летольд и Ровена частенько страдали из-за характера своей дочери. Как-то раз, в день, когда девочке исполнилось девять лет, она узнала от отца, что из семейного стада пропала овца. Взрослые решили не искать животное, а маленькая Анкс отправилась на закате солнца на поиски овцы сама, с твердым намерением, ее найти. Закончилось тем, что все местные жители отправились на поиски девочки. Они искали ее повсюду, но тщетно. И только на третий день она появилась вместе с овцой, смеющаяся и жизнерадостная, преисполненная гордости оттого, что смогла отличиться перед маленькой общиной. Другой раз, когда ей было двенадцать лет, она услышала, что в окрестностях, на вершине холма, появился старый ирландский монах, умерший сто лет назад. Ни минуты не колеблясь, она отправилась убедиться в правдивости этих рассказов. Холм находился в нескольких часах ходьбы от деревни. Анкс вернулась домой, достигнув поставленной цели, немного уставшая, но она ничуть при этом не пострадала. Девочка объявила, что вся эта история — полный вздор и что монаху, который захотел бы показаться на той вершине, можно было бы выбрать себе место получше лысой горы, где и трава засохла от скуки…

Анкс медленно проплыла расстояние, которое отделяло ее от лошади. Затем она поплыла против течения, чтобы выбраться на берег подальше от того места, где остановился Слепой. Она хотела убедиться, что он был один. Девочка осторожно ступила на скользкий берег, пригнувшись, готовая прыгнуть в воду при малейшей опасности. Она сделала три шага, не выходя из-за кустов. Вода стекала ручейками по ее коже, потемневшие от влаги золотистые волосы были похожи на мокрую солому.

Там, где стояла лошадь, на берегу никого не было, только мерцал небольшой костер. К своему удивлению, она не увидела в костре ни хвороста, ни дров. Казалось, только куча золы поддерживает красно-голубые языки пламени. Оставленные следы свидетельствовали о том, что старик был где-то рядом. Наконец Анкс услышала чей-то разговор. Если Слепой находился здесь, он был не один.

— Мне не нужна никакая помощь, — сказал кто-то, и Анкс узнала голос старика.

— Куда вы направляетесь, друг мой?

Этот голос был более низким и мог принадлежать зрелому мужчине.

— Я направляюсь туда, куда везет меня мой конь, не придерживаясь какой-то конкретной цели.

В этот момент Анкс увидела двоих мужчин, подходящих к костру. С первого взгляда она узнала Слепого, спасшего их от бандитов. Рядом с ним шел мужчина лет пятидесяти, поддерживавший старика за руку. У него была густая борода и такой же величественный взгляд, как и у старика. Анкс удивило непривычное сочетание на этом человеке военных атрибутов и рубища, какое носят нищие и монахи-отшельники. За его спиной дышал могучий конь.

Мужчину звали Хьюго де Пайен. Ему было сорок восемь лет, и он по-прежнему состоял на службе у своего господина, графа Хьюга де Шампань. Последний приказал ему тайно прибыть в долину Клерво, где находилась миссия нового аббата. Как раз по дороге туда он встретил слепого старика и остановился, чтобы помочь ему.

— По правде говоря, — сказал ему старик, — я ищу покоя. В последнее время на дорогах полно всякого народа — паломников и странников. Нигде нельзя укрыться такому старому слабому человеку, как я. Поэтому я избегаю людных дорог. Выискиваю спокойный уголок, где можно отдохнуть.

— В таком случае я сожалею, что нарушил ваш покой, — произнес Хьюго, собравшись уходить.

— Я чувствую по едкому поту вашей лошади, что вы ехали без остановок всю ночь. Не уходите вот так, вы меня обидите. Давайте съедим вместе эту лепешку. Пусть я бродяга, но, как и все остальные, соблюдаю обычаи гостеприимства. Мне будет досадно, если вы откажетесь.

— Благодарю, у меня есть все необходимое.

Слепой подошел ближе, как будто не слышал отказа. Хьюго посмотрел на восходящее солнце и решил подсесть к костру. Двое мужчин уселись на землю. Они находились так близко от Анкс, что она замерла, так как малейшее движение могло выдать ее. Она дрожала от холода и волнения.

— По поступи вашей лошади, — сказал Слепой, протягивая ломоть хлеба своему гостю, — я догадываюсь, что вы отправитесь по дороге Плакальщиц.

— По дороге Плакальщиц?

— Это та самая дорога, которая привела вас сюда через лес и тянется вдоль озера, а затем поворачивает к югу.

— Я не знал, что ее так называют.

— Это название появилось совсем недавно. Если вы поедете по этой дороге, все время придерживаясь южного направления, она приведет вас к воротам небольшого аббатства, его построили недавно.

— И что же?

— К этому божьему месту в окрестностях относятся с опаской, особенно женщины. Говорят, что его возглавляет молодой аббат и что все мужчины, попавшие под влияние его пламенных проповедей, сразу же обращаются в веру. Они отказываются от мирской жизни и пополняют собой ряды его ордена. Его влияние настолько сильное, что матери запрещают своим сыновьям охотиться в тех местах, жены не пускают туда мужей и любовников, сестры боятся за своих братьев, а дочери — за отцов.

— Я действительно направляюсь в аббатство Клерво, — сказал всадник. — Но я не испытываю никакого желания поддаться влиянию аббата Бернара, каким бы красноречивым он ни был. У меня другие планы. Я один из тех паломников, которые вам так докучают.

— А-а, так вы направляетесь в Иерусалим?

Слепой рисовал концом посоха на земле геометрические фигуры.

— Если вы, подобно тем, кто приходил до вас, питаете иллюзии по поводу того, что Бернар де Клерво благословит ваше странствие… — снова заговорил он. — Знайте: самое большое, на что вы можете рассчитывать, это осознание того, что вы встретили великого человека; более ничего вы не добьетесь от него, разве что испытать благоговение, внушаемое его персоной.

— Вы его знаете?

Слепой покачал головой.

— Его семью все знают в этой местности. Славные воины. Храбрые женщины. Мне ведь достаточно вспомнить его отца и деда, чтобы представить в подробностях жизнь и характер этого последнего отпрыска семейства. Фамильные черты передаются из рода в род, не претерпевая существенных изменений. Нужно довольствоваться ужетем, что они не вырождаются.

Слепой поднял голову. Анкс показалось на какой-то миг, что незрячий старик пристально посмотрел на нее.

— Итак, — сказал старик, — вы отправляетесь в Иерусалим и, безусловно, торопитесь. Сожалею, что задержал вас. Солнце восходит. Мне пора в путь.

— Как вам удается находить дорогу?

— Судьбе было угодно не полностью погрузить меня в темноту ночи. Я могу видеть сеет, чтобы определять время суток. А мой конь знает местные тропы. Часто я прибываю к цели моего странствия раньше молодых всадников, потому что они выбирают обходной путь из-за пустяков, так как смотрят широко раскрытыми глазами. Зрение не всегда лучший союзник духа.

Рыцарь поднялся с земли.

— Постараюсь не забыть этот совет. Как вас зовут?

— Клинамен.

— Клинамен? Такое имя не забывается. Благодарю за гостеприимство. Так я со спокойной совестью могу оставить вас?

Старик утвердительно кивнул.

— Поскольку вы сочли за лучшее не называть своего имени, — ответил старик, — я предполагаю, что вы важный сеньор, путешествующий инкогнито и без свиты. Я разбираюсь в людях. Вы можете ехать. Но если когда-нибудь услышите, что бедный Клинамен обеспокоен происходящим, попросите его о помощи. Это будет хорошим поводом познакомиться ближе.

Хьюго де Пайен улыбнулся.

— Мое почтение, — сказал он. — Вы проницательны, как халдеянин.

— Прорицатель? Нет-нет, я такой же человек, как и все. Просто достаточно иметь хороший слух — этим даром щедро наделены слепые. Мы слушаем, вернее, мы слышим. Впрочем, на вашем месте, мессир, раз уж вы направляетесь в Клерво, я бы свернул с дороги Плакальщиц. Я бы не поехал через Жие, а направился бы к Бару.

— Но это вдвое увеличит расстояние!

— Важно прибыть на место. Это не более чем совет, поступайте как знаете.

— Я не очень суеверен, чтобы беспокоиться из-за предсказаний оракула, но все-таки скажите мне, что вы имели в виду?

— Нет, нет. Вам выбирать, по какой дороге ехать. Доброго пути, друг.

Он отвернулся и перестал обращать внимание на де Пайена, продолжая что-то чертить на земле своим посохом.

Де Пайен внимательно посмотрел на него. Этот слепой напоминал ему старого еврея, который провел их в Иерусалим двадцать лет назад. Такой же отсутствующий и загадочный вид. Такие же глаза. Странное чувство. Он запрыгнул на лошадь.

— Да хранит вас Бог под своей десницей, — сказал де Пайен.

Он пожал плечами, так как Слепой не ответил, опустил на лицо забрало шлема, покрытого пылью, и пришпорил лошадь. Вскоре он пропал из виду. Только из леса время от времени доносилось лошадиное ржание.

Слепой вытянул руки и встал. Подойдя к воде, он потрепал по загривку своего коня, повторяя сказанные рыцарем слова, передразнивая его уверенный тон.

— Я не очень суеверен… Я не очень суеверен… Увидим.

Анкс воспользовалась моментом, и когда Слепой отошел, покинула свое укрытие. Она посмотрела на дорогу, по которой уехал рыцарь, затем вернулась к старику, так как ее мучило любопытство.

Но Слепой исчез.

А также и его конь.

Огонь погас. От костра не осталось ни малейшего следа. Даже горсточки пепла. В полной растерянности девочка стрелой нырнула в озеро и переплыла на другой берег, где оделась, дрожа от холода. Уже рассвело, и пейзаж вокруг нее изменился. Ей казалось, что все это ей приснилось.

Она ничего не рассказала своим родным, почти уверенная, что ей все привиделось. Однако когда Анкс уже начала забывать о том утре, в окрестностях Жие, куда они к тому времени добрались, она узнала, что банда из шести головорезов, одетых в черное, с опущенными на лица капюшонами, искала рыцаря, переодетого в нищего, с густой бородой. Они останавливали всякого, кто хоть чем-то подходил под это описание. Одному мужчине даже чуть не перерезали горло. С наступлением ночи, видя, что нужный им человек так и не появился, они убрались восвояси. Анкс подумала, что незнакомец, направлявшийся к отцу Бернару в его новое аббатство Клерво, скорее все го, никогда не узнает, что, последовав странному совету старика, испарившегося средь бела дня, он сохранил себе свободу, а возможно, и жизнь.

Девочка была ошеломлена. На пути к Богу начали совершаться обещанные чудеса. Она знала, что во время путешествия в Иерусалим она столкнется с еще более удивительными явлениями, чем этот случай со Слепым. Она была уверена, что паломничество будет постоянно сопровождаться чудесами.

В ту ночь она молилась с еще больше укрепившейся верой, прося ангелов и святых, чтобы они не скрывали от нее свое могущество и освещали ей путь.

Глава III Наказанный джинн

Желать чего-то определенного и чего-то одного — это признак мудрости; непостоянство в желаниях — самое очевидное доказательство глупости, я никогда не перестану повторять слова Сенеки: «Тому, кто не знает, в какой порт направиться, никогда не будет попутного ветра».

Петрарка. Одинокая жизнь
В крепости Табор повсюду царило оживление — предстояли выборы Великого Магистра. Для участия в этом событии созвали архитекторов со всей галактики. Говорили об убийстве Измаля, делались прогнозы, кто станет его преемником.

Козимо не принимал участия в этих разговорах. Большую часть времени он оставался в доме своего дяди. Там он размышлял над тем, какой ответ даст Совету, думал об убийстве и занимался формальностями, связанными с получением наследства Измаля Ги.

Козимо был его единственным родственником и единственным сыном брата архитектора, Абеля. Козимо родился в Святой земле во время Великого Крестового похода. Он не зная своих родителей, погибших в столкновении с магометанами через несколько дней после его рождения. Ребенок был отдан Измалю, и тот воспитал Козимо как своего сына. У Измаля не было ни жены, ни другого наследника. Между дядей и племянником всегда было полное взаимопонимание; великий архитектор брал его с собой на строительные площадки, показывал макеты и чертежи будущей Гильдии. Козимо боготворил этого человека, который, казалось, знает все до тонкостей, но не теряет любознательности и жаждет новых знаний. Умственные способности Козимо были такими, как и ожидал Измаль. Архитектор говорил племяннику: «Обладать проницательным умом не значит знать — это умение заставлять говорить тех, кто знает. Не изучай, а наблюдай и спрашивай». Козимо усвоил урок. Дядя рекомендовал племянника в престижную академию, и его приняли, несмотря на то что он еще не достиг необходимого возраста. Он провел там шесть последних лет. Но с того момента, как они расстались, отношения между ними ухудшились. Юноша не вернулся на Табор. Они писали друг другу, но ни разу не виделись. Это внезапно возникшее безразличие друг к другу удивило тех, кто их знал.

Будучи законным наследником имущества своего дяди, Козимо не являлся им по статусу. Молодой человек никогда не изучал архитектуру. С раннего возраста учитель старался пробудить в нем интерес к космогонии — науке, считавшейся второстепенной в ту эпоху. «С тех пор как люди овладели космическими теориями возникновения и жизни галактик, они убеждены, что проникли во все тайны, — сокрушался он. — Вздор. Разве из одного закона физики каждый раз не следует другой?» Он привил интерес к этой дисциплине своему племяннику, принятому в Кори Оккло — последнее учебное заведение, где еще преподавали основы наук. Но в то же время Козимо решил изучать военное искусство и рыцарский устав. Это неукротимое желание и стало причиной холодности, появившейся в их отношениях с Измалем. Архитектор неблагосклонно отнесся к проявленному племянником интересу к оружию. Но молодой человек не отказался от своих намерений и стал космологом, одновременно овладев искусством обращения с оружием. Он как раз заканчивал последний цикл обучения, когда пришло известие от Рюиздаэля о преступлении на Драгуане.

Эта маленькая роковая планета являлась, кроме всего прочего, значительной частью наследства Измаля. Архитектор приобрел ее без участия Гильдии. Драгуан принадлежал только ему. Молодой человек не знал, как ему лучше поступить с этой планетой, но спустя несколько дней после его приезда на Табор к нему неожиданно нагрянули визитеры, и этот вопрос разрешился.

Однажды у входа в дом он увидел семь человек в белых одеяниях, на которых отсутствовали какие-либо знаки различия, что было странным для Табора. Среди них Козимо узнал только самого пожилого мужчину. Это был высокий человек, крепкого телосложения, с темной густой бородой и взглядом, приводившим Козимо в трепет еще в те времена, когда он был ребенком. Звали его Бальтеус Он был главой небольшой группы религиозных архитекторов, которых на Таборе называли Сектой. Они считали, что всякое здание, всякий план, всякая колония должны быть олицетворением Божьего могущества. Их энтузиазм, как и их духовные устремления, плохо воспринимались другими членами Гильдии. Бальтеус несколько раз резко выступал против директив Измаля Ги.

Бальтеус подошел ближе.

— Добрый день, Козимо.

Молодой человек кивком головы ответил на приветствие.

— Я представляю, что ты чувствуешь сейчас, поэтому буду краток. Одним словом, мы хотим заняться застройкой Драгуана.

— Драгуана?

— Вместе с несколькими другими архитекторами Гильдии мы изучили проект Измаля, разработанный для этой планеты: церковь, епархия из тринадцати приходов. Этот мир беден и изолирован. Он как нельзя лучше соответствует духу нашей общины. Мы смогли бы жить вдали от всех и осваивать эту новую землю. Я думаю, что вряд ли кто-то еще захочет этим заниматься. Планета слишком бедна. Драгуан переходит тебе в наследство, и поэтому ты сможешь дать нам разрешение поселиться там.

Козимо удивила такая откровенность.

— Вы решили покинуть Табор?

— Нас здесь ничто не удерживает. Наши убеждения с каждым днем все больше не устраивают наших братьев. Какая разница, кто будет новым Магистром Гильдии? Это, в любом случае, будет кто-то из тех, для кого важнее форма, чем содержание. Для нас предпочтительнее удалиться и создать мир по нашему разумению.

Последовало молчание, но казалось, что все еще слышится низкий голос Бальтеуса.

— Нельзя позволить, чтобы эта планета пропала, — продолжил он. — Завершение последнего проекта Измаля будет лучшей памятью о нем. Ты согласен? Могу обещать тебе, что мы будем буквально следовать его инструкциям.

Размышляя о Драгуане, Козимо не мог решить, что лучше — продать планету или просто уступить ее Гильдии, зная, что тогда она наверняка останется необитаемой. Она не имела какой-либо ценности. В лучшем случае Гильдия соорудила бы на ней памятник в честь трагической кончины своего главного архитектора.

— Ты можешь присоединиться к нам, — добавил Бальтеус — Ты молод. Это благородное дело. Оно может стать смыслом жизни. Новый мир…

Козимо обвел взглядом стоящих вокруг него. Идея была заманчивой. Он не знал, обрадовался бы Измаль Ги, если бы узнал, что его проектом будет заниматься Секта, но сам он видел в этом предложении больше плюсов, чем минусов.

— Я не отправлюсь с вами, — сказал он, — но передаю планету в вашераспоряжение, и вы можете заняться ее застройкой. Как только будут соблюдены формальности, вы можете отправляться туда.

Бальтеус поблагодарил его.

Судьба Драгуана была решена.


В последующие дни Козимо пытался свести воедино новые данные о подготовке Измаля к секретному путешествию.

Его убийство было непостижимой загадкой. Для этого не было никакого явного повода. Козимо старался вспомнить, кто испытывал неприязнь к дяде, но таких людей было мало. Правда, была эта поездка на Восток, где Измаль попал в плен к мусульманам. Его освободили христиане, оказавшиеся в той местности. Правда, он увез с собой предметы культа, принадлежавшие тем, кто взял его в плен. Он долгое время утверждал, что они их ищут. Однако с тех пор прошло много лет, к тому же он уже давно перестал быть приверженцем культа царя Соломона, не желая больше поддерживать связи с его почитателями. В то время Измаль уничтожил все документы, имеющие отношение к этому верованию, но оставил несколько украшений.

«Сейф!» — вдруг вспомнил Козимо.

Он вышел из дома в намерении добраться до сделанного дядей и находившегося в его кабинете тайника для хранения реликвий. Он также вспомнил, что, кроме него, никому в Гильдии не известно о существовании тайника.


Кабинет Магистра Табора находился в глубине горы. Но когда Козимо захотел проникнуть внутрь, стража не пустила его. Все вещи Измаля, имевшие отношение к Гильдии, были упакованы и, как и шкафы в доме Магистра, опечатаны до прибытия Андре де Монбара. Никто не сомневался в том, что следователь приедет до дня выборов, чтобы, наконец, прояснить обстоятельства убийства на Драгуане.

Козимо пришлось оставить эту идею. Он направился к кабинету почтенного Рюиздаэля.

Старик был один.

— Рад тебя снова видеть, — сказал он. — Ты решил, что будешь делать дальше?

— Членам Совета настолько не терпится это узнать?

— Нет. Но члены Совета хотели бы, чтобы их поставили в известность.

— На данный момент мне нужно просто попасть в кабинет моего дяди.

Казалось, это пожелание озадачило Рюиздаэля. Козимо не отступал.

— В этом кабинете остались мои личные вещи. Так как я уеду отсюда в любом случае, я хотел бы иметь возможность их забрать.

— Нужно подождать приезда де Монбара…

Козимо продолжал настаивать.

— Расследование этого дела не касается лично меня. Нет никакой причины меня подозревать, как и у меня нет никакого повода чинить препятствия расследованию. Я последний из оставшихся в живых родственников Измаля. Я думаю, у меня есть определенные права.

Рюиздаэль все еще колебался. Он не мог и отказать, и согласиться выполнить эту просьбу.

— Если я попрошу об этом Верховного Советника, — сказал он, — он откажет, к тому же это его насторожит. Он может даже запретить тебе уехать.

— Думаю, будет лучше, если он ничего об этом не узнает. Это не займет много времени.

Старик в конце концов сдался на уговоры. Так как он пользовался доверием Измаля, у него были ключи от кабинета архитектора, тем не менее часового пришлось обмануть.

— Сегодня поступили срочные запросы от следователя, — пояснил тому Рюиздаэль. — Козимо должен проверить некоторые предположения, а для этого ему необходимо попасть в кабинет Измаля. Только никому не сообщай об этом. Договорились?

Часовой был назначен с согласия Рюиздаэля. Он уступил.

Козимо вошел в кабинет.

Старик остался у входа вместе с охранником, чтобы их никто не застал врасплох.

Кабинет находился под куполом, сооруженным из белого камня. На его сводах были вырезаны отличительные знаки мастеров коллегии. Сказав, что Измаль навел порядок в своих делах и уничтожил некоторые вещи, Рюиздаэль не солгал: юноша не обнаружил в помещении того художественного беспорядка, к которому привык, играя здесь в детстве. Все было аккуратно сложено, не осталось ничего лишнего. Везде были видны восковые печати, как и в доме.

Козимо быстро прошел к тому месту, где, как он помнил, находился тайник Измаля. Он был скрыт под картиной, висевшей над камином. На картине была изображена сцена одной из легенд о царе Соломоне — осуждение Джинна. В легенде говорилось, что этот прислужник дьявола захватил царский трон, похитив у царя священное кольцо. Но незадолго до того как Соломон покарал его. Джинну удалось записать в четырех книгах секреты и магические тайны, открывшиеся царю благодаря священному кольцу, и спрятать их под основанием царского трона. Говорили, что все знания мира были записаны в этих четырех книгах, которые никто не смог найти. Джинн был проклят и заточен в огромный бронзовый сосуд. Козимо подошел, чтобы лучше рассмотреть картину. Переплеты манускриптов, находившихся на троне, были прошиты золотой нитью. Молодой человек знал, как открывается дверца, он провел по картине кончиками пальцев и нащупал выступ. Он нажал на него, и картина раскрылась посередине.

В углублении он заметил шарф и отличительный знак алого цвета — культовые предметы секты, поклоняющейся Соломону. Он также нашел небольшой камень в медной оправе. Это был осколок очень древней скалы, который Измаль привез из своего путешествия в Святую землю. Он считал этот кусок скалы особо ценным, так как это был фрагмент мифической Башни Соломона. Рядом Козимо обнаружил стопку писем. Он взял их и присел на край стола, чтобы просмотреть. Он был уверен, что никому не известно об их существовании.

Все письма были подписаны одним и тем же человеком — Хьюго де Пайеном. Козимо слышал это имя от дяди, но никогда не встречал этого человека.

Он решил спрятать письма под одеждой, взял камень-фетиш своего дяди, закрыл картину, на которой Соломон приговаривал Джинна к вечному заточению, и вышел из кабинета, сообщив Рюиздаэлю и часовому, что ничего не нашел.


Он закрылся в доме, чтобы не торопясь прочесть письма.

Молодому человеку понадобилось определенное время, чтобы понять, о чем говорится в письмах де Пайена. Наконец кое-что прояснилось из того, что обсуждалось с Рюиздаэлем и членами Совета. Измаль Ги все-таки предвидел, что будет совершено паломничество на Землю предков, священную планету, освобожденную двадцать лет назад великими крестоносцами. Но он не был простым паломником. Он примкнул к тем рыцарям, миссией которых была защита паломников. Миссия дорожной охраны. Однако то, что писал Хьюго, было весьма любопытным:

«Час настал, Иэмаль, пусть и двадцать лет спустя! Мы знаем теперь то, что было известно Хинкмару Ибн Жобаиру, мы можем сегодня осуществить то, что не смог сделать он. Нельзя терять ни минуты. Столп совсем рядом. Ты только представь — встретиться в Иерусалиме после стольких лет подготовки!»

Столп? Что скрывалось за этим словом? Какое это имеет отношение к паломничеству? А Хинкмар? Козимо подумал о рукописях, найденных людьми Рюиздаэля и подписанных тем же именем.

Хьюго де Пайен не распространялся в своих письмах на этот счет, В них содержались факты, касающиеся паломничества, и постоянно делался намек на предателя, из-за которого могли провалиться все проекты создаваемого братства.

«На аббатство, в котором работает библиотекарь Флодоар, прошлой ночью напали. Украдено много необходимых нам рукописей. Кто знал об их существовании?

…Мы затеяли это предприятие вместе, поэтому мы должны сделать все возможное, чтобы оно не провалилось по вине одного человека. Нас девять рыцарей. Виновный мог узнать о наших действиях только от вышестоящих. Это или кто-то из нас, или кто-то из наших близких. Необходимо провести расследование в каждом отдельном случае. Это нужно решить до отъезда».

Хьюго и Измаль, судя по всему, решили объединить силы. Де Пайен утверждал, что можно подозревать всех. Чем более поздними были письма, тем яснее становилось Козимо, что двое компаньонов приближались к истине.

«Известные нам факты слишком настораживающие, чтобы не тревожить тебя так же, как и меня. Подождем других подтверждений, прежде чем наметить сдан действий.

…В Труа уже появились первые паломники».

В последнем письме, написанном за два дня до убийства на Драгуане, говорилось о неизбежности разоблачения. Хьюго де Пайен поручал Ги вплотную заняться расследованием.

Козимо размышлял. Предатель. Заговор. И какими бы непонятными ни казались ему в этот момент мотивы преступления, что-то все же начало прорисовываться. Несомненно, Измаль подошел слишком близко к разгадке, возможно, поэтому и поплатился своей жизнью.

«Предатель внутри союза, — думал он. — Иерусалим? Необходимые рукописи? Тревожащие факты? Столп?»

И это еще не все. Хьюго де Пайен беспокоился из-за сведений о магометанах, рыщущих до сих пор по Земле предков. Эти орды, разделенные на кланы, два столетия тому назад не выдержали натиска крестоносцев, а теперь начали объединяться вокруг одного человека, ставшего своего рода лидером. Он был известен под загадочным именем: Человек без рук и лица.

«Эта имя чисто повторяется. Есть ли у тебя какие-нибудь сведения о ней? Или это не более чем миф? Могут ли твои шпионы указать, где он находится? Представляет ли он угрозу для нашего ордена? Знает ли он о существовании Столпа? Нужно ли будет его обезвредить?

…Я уезжаю из Труа и постараюсь получить поддержку Бернара де Клерво. Царь Бодуэн ждет нас в Святой земле. Он на нашей стороне и обо всем предупрежден. Он предоставляет в наше распоряжение дом Слепого и конюшни Храма. Карл и де Сент-Аман уже на месте. Все готово. Станешь ли ты во главе паломников с де Сент-Аманом, как было решено?»

Это было последнее письмо.

Через два дня Измаля убили.

Козимо закончил читать. Новая информация его озадачила. Ответы его дяди не позволяли полностью все понять; юноша так и не нашел имени предателя, разоблаченного двумя компаньонами. Тем не менее он запомнил имя врага: Человек без рук и лица. Он подумал об изгнанном Альпе Малекорне — ученике, так когда-то ценимом Измалем. Помимо этого все время, как навязчивый мотив, возникала в его голове фраза де Пайена: «Можно подозревать всех». Если эти загадки имеют отношение к убийству на Драгуане, распутать весь клубок будет очень нелегко. Что Хьюго и Измаль собирались вместе отыскать в Иерусалиме? О чем царь Иерусалима был предупрежден? Какая опасность в том, что Человек без рук и лица узнает о существовании Столпа?

* * *
Проведя всю ночь в размышлениях, Козимо предстал перед Верховным Советником.

— Я сделал выбор еще до того, как вернулся в Гильдию, — сказал он. — И я не буду менять своего решения, несмотря на то что произошло. Я отправляюсь на Эерл. Это луна Пустынь в последней спирали галактики.

— Я знаю Эерл, — произнес Верховный Советник. — Луна Мыслителей. Это очень суровый мир.

— Вот поэтому он мне и подходит. Я хочу продолжить учебу и дальше заниматься космологическими исследованиями в области гравитации. В спокойной обстановке. Я не желаю ни сгноить себя в монастыре, ни пытаться изменить мир, чтобы оставить в нем свой след, Я предпочитаю найти прибежище среди книг. На Эерле я буду вести жизнь, далекую от конфликтов, то и дело происходящих в галактике, и буду работать. Что касается кончины Измаля… Он сам когда-то наказал мне не тратить жизнь понапрасну, пытаясь разобраться в том, что случилось с моими родителями в Святой земле. Он был прав. Я не сомневаюсь, что расследование закончится успешно. Поэтому возможность решить эту загадку я предоставляю тем, кто уполномочен это делать. Вы будете держать меня в курсе событий. Я отправляюсь на Эерл.

— Подожди приезда Андре де Монбара. Он хотел расспросить тебя кое о чем.

— Пусть будет так.

Выйдя из кабинета, он встретил Рюиздаэля и вкратце сообщил ему, о чем шел разговор. Старик казался разочарованным.

— Я думал, что ты хотел как можно больше узнать об убийстве твоего дяди и этом паломничестве. Только тот, кто хорошо знал Измаля, сможет разгадать его тайные намерения. Кто лучше тебя смог бы справиться с такой задачей?

— На это рассчитывал Совет? — спросил Козимо.

— На это рассчитывал я… Скоро у нас будет новый Магистр, внимание всех переключится на другое. Об Измале забудут.

— Я знаю. Но чем в этом деле может помочь такой человек, как я…

— Возможно, ты прав.

Перед тем как расстаться, Козимо спросил:

— Вы слышали когда-либо такое название — Столп?

— Столп? Нет. Никогда. Не знаю, что это.

* * *
Через два дня, как и было объявлено, в Гильдию прибыл Андре де Монбар. Великий следователь пожелал опросить Козимо. Молодой человек ожидал увидеть тщедушного человечка, скептически настроенного, со зрением, ослабленным составлением протоколов допросов, но перед ним предстал великан с благородным челом сеньора, сильными кулаками борца и выправкой рыцаря. У де Монбара была седая борода и волосы до плеч. Ему было лет пятьдесят, и вид он имел очень внушительный.

— Измаль Ги был великим творцом, — начал он. — Я мало его знал, но его дела говорили за него.

Встреча состоялась в Дидаскалионе, одном из амфитеатров школы архитектуры. Трибуны были пустыми, кроме Козимо и де Монбара здесь находился только секретарь суда, который записывал, сидя за столом, происходящий разговор. У его ног стоял ящик с папками, а на нем было написано имя главного архитектора. Секретарь протянул одну из папок де Монбару, и тот стал просматривать ее содержимое, подходя к Козимо.

— Оказывается, вы родились в Святой земле, — сказал он.

— Правильно.

— Ваш отец Абель сопровождал Измаля в его путешествии в Иерусалим. Там он и познакомился с вашей матерью, христианкой из Дамаска. Вы появились на свет год спустя. Ваши родители были убиты при столкновении с повстанцами по дороге в Хеврон. Верно?

— Да.

Де Монбар перевернул страницу.

— Измаль взял вас к себе, — продолжил он. — Вскоре он построил Табор, где вы и росли. В возрасте тринадцати лет вы уехали на учебу в Кори Оккло. Что вы там изучали?

— Историю наук. На последнем цикле моей специализацией были силовые поля. Гравитация, в частности.

— Гравитация?

— Этот раздел науки не изучали веками. Здесь предстоит сделать еще немало открытий.

— Несомненно. Я не разбираюсь в этих вопросах.

Де Монбар взял другой листок.

— В течение шести лет вы не приезжали на Табор, — прочитал он. — У вас не было прямых контактов с Измалем?

— Мы разошлись во мнении насчет моего образования. Я занимался также изучением военного дела, что его не устраивало.

— Я узнал, что вы особенно отличились на этом поприще.

Он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на Козимо.

— Ученый и солдат… Это довольно редкое сочетание. Вы молоды, и могли бы стать полезным многим коллегиям или армии. Знания, физическая подготовка… И все это для того, чтобы заточить себя… на луне Эерл, как сообщил мне сегодня утром Совет? Мне кажется, что это значит зарыть талант в землю.

— Я не стремлюсь быть полезным, разве что самому себе, — сказал Козимо.

Он произнес это довольно жестко.

— Понятно, — отозвался де Монбар. — Молод и уже со сложившимися взглядами на жизнь. Вы красивый парень, Козимо. Вы должны нравиться женщинам. Но на луне Мыслителей вы не сможете встретить особу противоположного пола.

— Это не является моим приоритетом.

— В вашем возрасте?

— Всему свое время.

Де Монбар нахмурил брови, ему совсем не нравился тон юноши. Он бросил листки на стол перед секретарем.

— Ладно, — сказал он, будто возвращаясь к сути разговора. — Знаете ли вы Альпа Малекорна?

— Да. Он приехал на Табор за год до моего отъезда. Это был очень одаренный ученик. Я удивился, узнав о его изгнании.

— Ваш дядя застал его на месте преступления — он передавал секретную информацию мусульманским шпионам, планировавшим напасть на христианские поселения в Святой земле.

— Вы думаете, что он замешан в убийстве Измаля? — спросил Козимо.

— Более того — я убежден в этом. Он хотел отомстить. За этим человеком трудно уследить. Он много путешествует. Мы не знаем точно, где он находится в данный момент. Кроме того, он изменил свою внешность — вернее, изменилось его лицо. Из донесений стало известно, что у него появился шрам на лице, и это сделало его неузнаваемым.

— Шрам?

Де Монбар кивнул.

— Кроме, предположительно, мести этого бывшего ученика, мы не видим другого явного мотива преступления. А вы?

— Я тоже, — ответил Козимо, решив не упоминать о письмах Хьюго де Пайена и о его намеках на предательство.

— Не беспокойтесь, мы найдем Малекорна, рано или поздно. Расследование почти закончено. Оно не было долгим и сложным.

Козимо взглянул на стопку папок в ящике, стоявшем у ног секретаря. Для небольшого расследования были собраны довольно внушительные доказательства.

— А паломничество, совершенное Измалем? — спросил юноша. — Вас оно не интересует?

Де Монбар пожал плечами.

— Пока он совершал паломничество, не возникало повода для преступления. Альп — наш единственный подозреваемый, но зато какой!

Тем не менее вскоре он снова заговорил о паломничестве.

— Известно ли вам что-либо о роли Измаля в организации похода паломников из Труа?

— Он никогда мне об этом не говорил.

— Никогда?

— Я знаю не больше других.

— Хорошо.

Этот довольно формальный допрос вскоре закончился, и Козимо подписал свой показания.

Андре де Монбар приказал открыть кабинет Измаля, в котором, впрочем, ничего не нашел. Единственные сведения, которые ему удалось собрать, относились к шести годам пребывания Альпа в Гильдии. Затем де Монбар покинул планету.

Вина Альпа Малекорна в убийстве на Драгуане была признана официально.

* * *
Перед тем как покинуть цитадель, Козимо передал в дар сиротам Табора дом Измаля. С собой он увез только деньги, доставшиеся ему в наследство. В дорожную сумку он бережно положил письма Хьюго де Пайена, осколок Башни, оружие и два пояса. Эти пояса были разработаны с использованием результатов его исследований по гравитации. Он всегда брал их с собой.

Он уехал еще до подсчета голосов на выборах нового Великого Магистра.

Когда он добрался до космического порта, на горы опустилась ночь. Молодой человек предупредил власти о дате своего отъезда, и челночное судно уже было готово к отбытию. Он уложил багаж и занял место в кабине пилота. На контрольной панели он нажал на кнопку автовозвращения на орбитальную станцию. Подъем был плавным. Козимо бросил прощальный взгляд на планету. В темноте ночи светились две точки: космический порт и созданная Измалем Ги цитадель.

Он знал, что больше никогда не вернется на Табор.

Через несколько минут он уже управлял своим кораблем. Маршрут был утвержден. Он отправил координаты луны Эерл и указал этапы следования. Сойдя с орбиты, он включил реакторы и вошел в коридор для судов дальнего следования.

Табор вскоре превратился в светящуюся точку в темноте ночи. Однако молодой пилот выждал еще несколько часов, прежде чем войти в гиперпространство. Он написал три зашифрованных сообщения, предназначавшихся корреспондентам, зарегистрированным под кодовыми именами, отправил их и подождал подтверждения о получении; затем он проверил, находится ли уже его корабль вне зоны контроля радаров, расположенных на Таборе. Убедившись, что недосягаем для них, он свернул с заявленного им маршрута, нарушая тем самым существующие правила, запрещающие всем кораблям покидать коридоры дальнего следования и пропадать из вида.

Козимо Ги вошел в гиперпространство. Он погрузился в холодную бездну тьмы. Его корабль мигнул огнями, подобно искорке, а затем исчез в космическом пространстве…

Глава IV Человек без рук и лица

Пифагор заявлял, что «это спорный вопрос, имеются аргументы за и против, как в пользу первого, так и в пользу второго, и еще следует понять, исходим ли мы из равнозначных предпосылок…» Сократ говорил: «Я знаю только одно: что я ничего не знаю». Смиренное признание в собственном незнании Архесилас, впрочем, считает дерзостью и утверждает, что мы даже не можем знать, что ничего не знаем.

Петрарка. Мое невежество и невежество других
Километровый адмиральский корабль приземлился на звездную базу Ашем.

В одном из залов, предоставленных в распоряжение гостей, находились мужчина и женщина. Мужчина, одетый в серый комбинезон, был выше среднего роста. Его кожа имела нездоровый вид, лоб закрывала светлая челка, а нос был отрезан. Зарубцевавшаяся рана вызывала отвращение. Он переступал с но и на ногу, явно чувствуя себя неловко, и бросал тревожные взгляды на свою спутницу.

Его звали Альп Малекорн.

Стоявшая справа от него женщина казалась особой властной. Она была высокого роста, одета в строгое платье из блестящего шелка. Ее черные волосы, блестевшие от постоянного употребления восточных масел, падали ниже пояса, лоб до самых бровей закрывала прямая челка, какие носили куртизанки. У нее были миндалевидные глаза гурии, маленький, алого цвета рот. Шею охватывала тонкая, как лезвие ножа, тесьма. Ее бледность, белые руки с накрашенными ногтями, красивая грудь — все притягивало взор. Ее красота была настоящей приманкой для мужчин, а ее оружием были соблазн и страх.

У нее было имя колдуньи: Эрихто.

На экране она увидела модуль, проникающий внутрь станции. По мере его приближения ожидавшие испытывали все большее напряжение. Для пассажира был приготовлен трон. Он был инкрустирован слоновой костью с вырезанными на ней арабесками. По его необычным размерам можно было судить о габаритах того, кому он предназначался. Кроме этого трона, в комнате не было больше ничего. Стены были черные, освещение шло снизу сквозь полупрозрачные плитки пола.

Тяжелые двери с шумом распахнулись. В конце коридора показался силуэт великана, который вырастал на глазах, как ползущая по полу тень.

Прибывший вошел в зал.

В его внешности не было ничего человеческого. Он был почти трехметрового роста, с огромными плечами, в черных просторных одеяниях. Глубокий капюшон скрывал его лицо, длинные рукава прикрывали руки, а подол его одежды скользил по земле, поглощая звук шагов.

Его знали многие. Мало кому из верующих удалось увидеть его, но у всех на устах было его имя. Этот человек был грубым, агрессивным и непримиримым в вопросах веры и всего, что касалось Пророка. Для простолюдинов он был освободителем, который вновь сделает исламский мир единым, положит конец межклановым распрям и уничтожит франков. Рассказывали, что он читал будущее, понимал язык птиц, угадывал мысли каждого по запаху тела; ходили также слухи, что он когда-то сражался с первыми крестоносцами, а руки он прячет, потому что христиане отрубили их по локоть, желая видеть, как он истекает кровью. В один из дней его черный силуэт появился у подножия горы — тогда, когда там проходил торговый караван. С тех пор никто не мог видеть ни его лица, ни какой бы то ни было части тела. Его имя держалось в такой же тайне, как и время прихода Судного дня. Верующие, склонные создавать легенды, стали называть его Человеком, а также Эмиром, Генералом, Великим, Помощником Бога, Мади, Триумфатором, Защитником человечества, Величием нации, Опорой султанов, Солнцем достоинств, Колоссом теней.

Противники называли, его просто — Человек без рук и лица.

Его восхождение в мусульманском мире было стремительным. Последний раз он ошеломил собравшийся народ во время поста: на глазах собрания халифов и учителей ислама Человек нарушил две из пяти заповедей, отказавшись совершить обязательную молитву и воздерживаться от пищи днем. Это было неслыханно. Поднялся шум, крик, на него готовы были наброситься, чтобы арестовать. Человек прогремел в ответ:

— Чего вы от меня хотите, маловеры?

Мгновенно наступила тишина. Все взоры обратились к нему.

— Какие же вы верующие, если из-за этого приходите в смятение? Вы впадаете в истерику, как женщины, потому что один из вас посмел нарушить пост и отверг молитву? Но что есть этот грех по сравнению с теми грехами, которые вы совершаете из рода в род, и никто из вас не кричит об этом!

Все замерли.

— Вы рычите на верующего, не совершающего молитву? Вы хотите его судить, забросать камнями? Как же вы будете судить безразличие, столько лет владеющее вами и оскорбляющее нашего Бога? Вот уже двадцать лет прошло с тех пор, как франки насильно завладели Святыми местами. Все эти двадцать лет они плодятся и обогащаются.

Он развел в стороны свои огромные руки.

— Где же ваш гнев, разве вы не знаете, что неверные присваивают себе все больше наших земель, создавая для своего удобства разные царства? Где ваша униженная гордость, вы ведь знаете, что еще не отмщен ни один из мусульман, истребленных крестоносцами? Где ваши возмущенные крики при виде новых поселенцев, приходящих с Запада, чтобы забрать себе в собственность наших женщин и наши богатства? Куда девается ваше дикое нетерпение в то время, когда опустошаются могилы ваших предков, когда наши сокровенные знания переходят в руки неверных? Из-за вашей неисправимой глупости и неспособности прийти к взаимопониманию вы позволяете бесчестить нашу веру, но раздуваетесь от праведного гнева, потому что мусульманин нарушил какой-то закон? Что Он должен думать о вас, лицемеры?

Эта речь была как гром среди ясного неба. Прозвучало несколько зажигательных призывов, и Человек оказался во главе защитников ислама и борцов за возвращение потерянных земель. Энтузиазм толпы был настолько же сильным, насколько искренним был ее гнев. Это был ловкий маневр. Разногласия между кланами остались в прошлом. Народ нашел себе духовного вождя, который мог привести его к победе.

Человек без рук и лица перестал быть просто легендой или неясным образом, будоражившим воображение масс; он стал гласом народа и его карающей десницей.


При его появлении на станции Ашем Альп и Эрихто склонились в низком поклоне. Он сел на свой трон. Альп выступил вперед.

— Вы хотите, чтобы гроб принесли с корабля? — спросил он.

Человек не терпел ни слащавой услужливости, ни формального соблюдения этикета.

— Нет, еще не время, — прозвучало из-под капюшона.

Он повернулся к куртизанке и протянул ей руку. Эрихто нахмурилась. Отсутствие рук у хозяина вызывало такое же отвращение, как и отсутствие лица. Эрихто старалась оставаться бесстрастной, когда ее пальцы оказались в пустом рукаве великана. Она просунула свою руку до середины рукава. Когда ее пальцы коснулись его руки, она почувствовала, как в ее ладонь скатился маленький камень. Это был черный камешек, похожий на оледеневшую каплю воды, и висел он на золотой цепочке. Она облегченно вздохнула.

— Благодарю, господин.

Она с бьющимся сердцем отошла в сторону. Человек повернулся к Альпу. Тот нажал на кнопку — открылась дверь. В проеме появились два человека. На них были черные блестящие дутые комбинезоны, плащи с капюшонами и оружие за поясом. Они направились прямо к трону. Двое наемников были членами отряда, находившегося в распоряжении Малекорна. Они не принимали ни сторону мусульман, ни сторону христиан: это были наемные убийцы, продававшие себя тому, кто больше платил и считался самым жестоким из вождей. Они выполняли тайные поручения Человека. Опустившись перед ним на колени, они подняли капюшоны. Наемники были похожи друг на друга: бритоголовые, бледнокожие.

Это были убийцы Измаля Ги.

— Вы xopошo потрудились, — сказал Человек. — То, что вы сделали на планете Драгуан, — праведное дело, достойное истинно верующего.

Наемники поклонились.

Человек подал Альпу знак, и тот перечислил все привилегии и вознаграждения, жалуемые убийцам. Это были горы золота, серебра, рубинов, топазов, деревья алоэ, хазарские лошади и длинный перечень воинских званий. Подводя итог, Человек сказал:

— Возрадуйтесь, так как, клянусь Пророком, все это будет вам даровано.

Он снова подал знак, на этот раз Эрихто. Она подошла к наемникам.

— Идите с миром, — сказал Человек.

Двое мужчин поклонились и вышли, сопровождаемые куртизанкой. Дверь снова открылась. В тамбуре они увидели ожидавшую их девушку необыкновенной красоты. Одежда лишь слегка прикрывала ее тело: изящная шея, открытая грудь, неотразимый взгляд. Ее звали Лис, и она была самой развратной девицей из свиты Эрихто, состоявшей из красавиц, готовых броситься выполнять любой приказ хозяйки. Наемники не верили своим глазам.

Дверь в тронный зал закрылась в тот момент, когда они очутились в объятиях женщин.

Вскоре дверь снова открылась — это вернулась Эрихто. За ее спиной виднелись трупы двоих мужчин, их горла были разодраны острыми когтями Эрихто и Лис. Руки и груди красавиц были перепачканы кровью. Обе учащенно дышали, как хищные звери, разгоряченные охотой. Дверь закрылась, скрыв от взглядов присутствующих в зале Лис и два трупа.

— Если все твои подопечные такие же, как эта, из них выйдут прекрасные паломницы-христианки, — сказал Человек без рук и лица. — Я надеюсь, Эрихто, что они будут полезны нам во время путешествия в Святую землю.

— Не сомневайтесь, господин, — откликнулась женщина.

— Сколько их?

— Двадцать четыре. Я лично их проверю.

— Хорошо.

Альп подошел к своему хозяину.

— Эти двое наемников — единственные свидетели убийства Ги. То, что было им известно, исчезло вместе с ними.

— Проследи, чтобы их имущество досталось их семьям, как и было обещано, — сказал Человек.

Альп склонил голову в знак того, что приказ будет выполнен в точности.

— Я удовлетворен, — снова заговорил великан. — Эта операция на Драгуане была продумана до мелочей. Нужно было без промедления провести ее. Это была уникальная возможность. Именно тебе я обязан успехом, Альп. Я этого не забуду. Мы нанесли удар так, как планировалось. Измаля нет, Милиция не оправится от этого удара.

— К сожалению, — сказал Альп, — последнюю посылку Измаля Ги, которая должна была попасть к Хьюго де Пайену, моим людям не удалось перехватить. Рюиздаэль, его правая рука на Таборе, обнаружил отправление и послал людей из Гильдии, чтобы те забрали посылку. Мои люди прибыли слишком поздно. Они сделали все возможное, чтобы изъять документы, но у них ничего не вышло.

Он бросил смущенный взгляд на Эрихто и продолжил, уже шепотом — для своего хозяина:

— Не исключено, Что рукопись Хинкмара Ибн Жобаира, принадлежавшая Измалю, была в этой посылке…

— Значит, теперь она должна находиться на Таборе, у этого Рюиздаэяя.

— Я тоже так считаю.

Человек подумал какое-то время, затем приказал:

— Возвращайся в Гильдию архитекторов. Сейчас тебе представилась прекрасная возможность вновь показаться там после месяцев изгнания. Даю тебе карт-бланш.

— Хорошо, хозяин, — произнес бывший ученик Измаля Ги, и улыбка еще сильнее исказила обезображенное шрамом лицо.

— Вы отправитесь одновременно, — сказал Человек. — Альп — на Табор, а ты, Эрихто, в Труа. Я буду ждать твоих отчетов о том, как проходит паломничество. Я хочу быть в курсе всех этапов и изменений маршрута. Пусть твои девушки используют все свои чары, чтобы собрать необходимую информацию.

— Слушаюсь, господин. Будет сделано.

Двое слуг попятились к выходу.

— Перед отъездом, — добавил их хозяин, — скажите коменданту станции, что я хочу отправиться на планету Кирк. И пусть гроб остается на борту корабля.

— Нужно ли известить хозяина Кирка? — спросил Альп.

— Нет. Люблю неожиданности.

Альп и Эрихто вышли из зала.

Человек остался один. Он долгое время сидел неподвижно.

«Сейчас, когда мусульмане подчиняются моим приказам, — думал он, — когда мои шпионы затесались среди совершающих паломничество христиан, мне остается только ждать, а потом лишь протянуть руку и взять Столп! Какая ирония, в самом деле! Власть, равной которой нет во Вселенной, падает в руки, как плод с дерева!..»

Глава V Век монаха и солдата

Почти всегда, за редким исключением, обновление сопряжено с опасностью.

Жак де Моле
Небольшой гипернеф Хьюго де Пайена опустился на орбитальную станцию планеты Клерво. Последовав все же советам Слепого, с которым он встретился на берегу озера, Хьюго выбрал дорогу через луну Бар. Сразу же по прибытии он прошел через камеру обеззараживания, затем спустился к аббатству.

В капитуле, служившем местом для аудиенций, молодой священник отец Бернар был один. В руках он держал листок, на котором была написана торжественная декларация на древнем языке. Его аббатство существовало всего лишь три года, но уже считалось одним из лучших. Аббат издал указ об основании двух первых «дочерних обителей Клерво» на ближних звездах — Фонтэнэ и Труа-Фонтэн.

Диакон открыл двойную дверь. Хьюго де Пайен вошел в зал и проследовал прямиком к церковнику, сидевшему на простом деревянном троне. Как только диакон удалился, отец настоятель после кратких приветствий сразу же начал разговор:

— Хьюго де Пайен, говорят, что вы человек прямой и честный, прошу вас оправдать свою репутацию, отвечая на мои вопросы.

Каким бы ни был титул собеседника, Бернар де Клерво говорил с ним всегда таким тоном, как если бы он сам его вызвал. Но в данном случае это было не так.

— У меня в руках декларация, полученная от вашей службы, — сказал он, показывая листок.

Он прочел:

— Вследствие освобождения Святой земли изо всех уголков мира, богатых и бедных, юноши и девушки направляются в Святые места. Мы, преданные и угодные Богу рыцари, горя желанием посвятить себя благому делу, отказываясь от светской жизни, клянемся не отступиться от своих убеждений и торжественных обетов охранять караваны паломников от банд мародеров и убийц, которыми кишит космическое пространство. Мы клянемся жить, как праведные каноники, в послушании, целомудрии, не имея никакого имущества.

Аббат прервал чтение. Несмотря на свои двадцать восемь лет, он был изнуренным и больным человеком. Работа и воздержания, которые он неукоснительно соблюдал, подточили его здоровье и избороздили морщинами пожелтевшую кожу.

— Как мне это понимать? — Голос аббата, напротив, не утратил присущую его возрасту силу.

Хьюго чувствовал, что разговор складывается не так, как он ожидал.

Голос Бернара отдавался эхом в огромном пустом зале.

В эпоху, когда архитектура была средством самовыражения, понятным многим, когда в душах верующих она находила больший отзыв, чем какая-либо другая форма искусства, Бернар решил воплотить свои принципы в камне. В Клерво не было мозаичных витражей, орнаментации, не было здесь и изображения Пресвятой Девы с нимбом над головой. К пышному убранству церквей той эпохи Бернар относился скептически. Белые стены его монастыря, украшенные только несколькими деревянными распятиями, покрашенными светлой золотистой краской, поражали верующих Здесь с первого же шага людям открывалось, что Бернар призывает их вернуться к самому важному в жизни. Таким образом он противопоставлял свои принципы подходу других религиозных орденов и многочисленным проявлениям тщеславия церковников. Он ратовал за смиренное служение культу, стремился защитить его от злоупотреблений, увлечения преходящими ценностями. Это придавало ему уникальный статус и делало его бунтарем в глазах других, окружало аурой, начинавшей затмевать славу самого Папы.

— Я вас слушаю, — повторил Бернар. — Что мне думать об этой декларации?

Хьюго де Пайен покачал головой.

— Не ищите там больше того, что написано, отец мой. Вы знаете, каким опасностям подвергаются сегодня паломники. С тех пор как великие крестоносцы освободили Святую землю, с каждым годом все больше кающихся устремляется туда, чтобы посетить священные места. Эти толпы верующих, предоставленные сами себе, являются добычей для разбойников, неверных, которые грабят и убивают паломников, и многие из них так никогда и не достигают намеченной цели.

— Так рассказывают.

— Наша декларация говорит лишь о том, что мы хотим взять на себя ответственность за охрану паломников.

— Мне об этом известно… И не это обязательство, несмотря на его богоугодность, вызвало мой вопрос. Я бы хотел понять, что вами движет в стремлении основать «орден»? Так как именно об этом идет речь — о Христовой Милиции, новом военном ордене, отвечающем за безопасность на дорогах.

— Да, отец мой.

— Насколько я знаю, существует много лиг, действующих со времен Великого Крестового похода в интересах паломников и для сохранения святынь Святой земли. У нас есть Госпитальеры, орден Сен-Сепюлькра, есть и другие. Некоторые согласились бы принять вас в свои ряды. Зачем же тогда отделяться? Ведь вы еще даже не приступили к выполнению своей миссии!

Бернар снова начал читать текст, который все время находился у него под рукой.

— …преданные и угодные Богу рыцари, — читал он, — клянемся жить, как праведные каноники, в послушании, целомудрии, не имея никакого имущества. Для военных, для солдат, призванных охранять паломников Божьих, это необычная декларация. Я бы даже сказал, что это, скорее, обет монаха, сын мой, а не клятва воина.

Хьюго де Пайен кивнул в знак согласия.

— …горя желанием посвятить себя благому делу, отказываясь от светской жизни, — продолжил аббат, — клянемся… После прочтения этого, сын мой, у меня сложилось впечатление, что вы и ваши друзья пытаетесь каким-то странным образом соединить статус монаха и солдата. Это противоестественно, как мне кажется. Ибо каким же должен быть этот воин, если он, отрубив кому-то голову, сразу после этого станет проповедовать слово Божье? Что это за монах, помазанник Божий, который одной рукой лишает жизни, а другой освящает могилу?

— И тем не менее таковы наши намерения, — сказал с апломбом Хьюго. — Соединить кротость монаха и храбрость воина, созерцание и силу. Но не ради славы и могущества — времена того требуют. Необходимость вызывает появление человека нового типа.

— Вот как? Я не вижу этой «необходимости». А следует заметить, обо мне говорят, что я просвещенный аббат.

— Чтобы вы лучше поняли, я могу привести пример: Гроб нашего Спасителя, который находится в Святой земле. Чтобы обеспечить его охрану и неприкосновенность, на кого вы больше рассчитывали бы? На монашеское братство? Несомненно, эти чистые люди, проводящие время в молитвах, как нельзя лучше подходят для того, чтобы заботиться о таком священном месте. Но первая же более-менее организованная банда грабителей их вырежет. Хотите опереться на группу солдат? Конечно, они будут охранять Гробницу от нападений, но, беспутные и легкомысленные по натуре, они осквернят ее самим своим присутствием или перестанут охранять ее в один прекрасный день, соблазнившись более выгодным предложением. Вы хотели бы объединить эти две группы, чтобы сберечь Гробницу? Между ними всегда будет соперничество, и это может привести к фатальным последствиям. Какой бы вариант вы ни выбрали, ни один из них не сможет удовлетворить ваши требования.

— Хм-м, разве что Церковь обзаведется этими новыми людьми, которые соединят в себе «кротость монаха и храбрость солдата»?

— Я уже говорил вам: это необходимость. Крестовый поход нарушил старый уклад. Нельзя надеяться вернуться назад. Сегодня нас девять рыцарей, девять человек, решивших взять на себя миссию сопровождения паломников. Каждый из нас отказался от своего имущества и семьи. Мы живем по очень строгим правилам, которые…

— Кто их установил, ваши правила? — внезапно спросил аббат.

— Их еще нет на бумаге, отец мой, но мы, члены Милиции Христовой, сообща создали эти правила. Мы хотим получить одобрение Церкви, прежде чем написать их.

— Достаточно мудрое решение. Продолжайте.

— Нас девять рыцарей, готовых отправиться в путь, чтобы обеспечивать безопасность верующих, собравшихся сейчас в Труа. Наши действия горячо приветствуются паломниками…

— …но это предприятие дорого вам обходится и требует поддержки влиятельных яиц, чтобы привлечь пожертвования. В этом, как мне кажется, и кроется истинная причина вашего желания встретиться со мной.

Бернар нажал на кнопку, встроенную в подлокотник его кресла. В центре зала появилась огромная виртуальная карта систем и созвездий большей части галактики. Все медленно двигалось. Отец настоятель встал.

— Если я правильно понимаю, вы собираетесь отправиться из этой точки, — сказал он, указывая на маленькую планету, — чтобы прибыть сюда.

Он обогнул Хьюго, чтобы добраться до другой планеты, намного массивнее первой, которая, к тому же, находилась в изолированной системе. Это была планета Земля.

— Между этими двумя точками столько царств, столько враждебных народов! Даже снабжение паломников продовольствием сопряжено с опасностями. Я знаю немногих, у кого хватило бы храбрости решиться на такое рискованное предприятие. Конечно, большинство верующих убеждены, что они обретут там спасение своих душ; но есть также и мошенники, для которых это паломничество — не только возможность искупить грехи, но и скрыться от кредиторов. Есть и другие тайные причины.

Бернар впился взглядом в де Пайена.

— Есть такие, кто отправляется в путь в поисках золота, но это не так важно, такие всегда будут, и среди паломников в том числе. Есть также такие, кто уверен, что приберет к рукам сокровища, скрытые в Святой земле с незапамятных времен. Чего мы только не слышали о подобных экспедициях! Они организуются якобы для поисков Ковчега Завета, Истинного Креста, Грааля, Таблиц Трисмегиста, Единой Молекулы. Я что-то упустил? Но у вас единственная цель — охранять бедных паломников. Это понятно…

Бернар вернулся к креслу. Повторное нажатие кнопки — и виртуальная карта исчезла.

— Сколько их, этих паломников?

— По нашим подсчетам, миллион. Первые караваны уже прибыли на планету Труа. Они ожидают обозы с севера, чтобы вместе отправиться в путь. Но ряды паломников пополняются с каждым днем.

— Да, я это чувствую — Труа рядом. Я вижу, как мимо монастыря проходит все больше народа.

— За одним паломником всегда явятся еще двое. Это как болезнь. Путешествие продлится почти девять месяцев, мы не знаем, сколько верующих еще примкнет к караванам во время похода.

— А сколько из них уйдет или погибнет в пути!

Отец настоятель взял другой листок.

— Вас девять человек. Пьер де Мондидье, Этьен де Сент-Аман, Робер деКрон, Годфруа де Бизоль, Бенуа Клер, Жан дю Гран-Селье, Измаль Ги, Карл де Рюи и вы. Немного для миссии такой важности.

— У каждого из нас есть отличное войско. Паломники не будут испытывать недостатка ни в чем.

Лицо Бернара снова стадо хмурым, как в начале их беседы.

— Таким образом, — сказал он, — если не принимать в расчет некоторые мои опасения относительно вашего определения статуса монаха-солдата, которые, правда, могут развеяться, когда ваш устав будет изложен на бумаге, у меня не может быть причин отказать вам в поддержке, не так ли?

Голос аббата звучал все строже. Хьюго де Пайен не знал, как реагировать на его резкий тон.

— Разве что, — вскричал аббат, — разве что вы не все мне рассказали!

Бернар бросил на пол список рыцарей.

— Невзирая на то что я веду уединенный образ жизни, занят созданием библиотеки и улучшением быта монастыря, я внимательно слежу за тем, что происходит в мире. И мне пишут со всех концов галактики. Я, например, знаю, что экспедиция, которую вы пытаетесь представить как необходимую ответную меру на недавние нападения на паломников, на самом деле тщательно подготавливалась… в течение двадцати лет!

На лице Хьюго не дрогнул ни один мускул.

— Вы не сочли нужным сообщить мне, что собрали многочисленных ученых и переводчиков, которые будут следовать за вами. Вы берете с собой библиотеку! Вы скрыли от меня тот факт, что эти ученые работают над свитками, привезенными благодаря вашим стараниям и стараниям Хьюго де Шампань из вашего Первого Крестового похода в Святую землю двадцать лет назад, и что их расшифровка вызывает нездоровое любопытство. Против вас готовят заговоры сами рыцари. Есть погибшие. Этот ваш Магистр, архитектор Измаль Ги, один из девяти создателей ордена, погиб недавно? Почему же вы тогда, обращаясь ко мне за поддержкой, все это скрыли от меня, Хьюго?

Хьюго де Пайен завел руки за спину.

— Мы — рыцари, преданные Богу, мой отец, и мы торжественно поклялись посвятить нашу жизнь охране паломников, отправляющихся в Святую землю. Все остальное — не более чем выдумка. Если я приехал сюда, чтобы заручиться вашей поддержкой, то лишь для того, чтобы собрать пожертвования, которые необходимы для выполнения нашей миссии, обеспечения едой паломников и содержания наших войск.

— Вы ко мне несправедливы, — упрекнул его Бернар. — Вы являетесь ко мне, чтобы воспользоваться моим именем, — пусть так; и вы убеждены, что для того, чтобы заручиться моей поддержкой, вовсе не обязательно раскрывать мне свои истинные намерения. Это ваше право. Я тоже буду играть по вашим правилам, и сегодня вы уйдете от Клерво ни с чем. Вы даже не удостоитесь мессы. И я останусь при своем мнении до тех пор, пока не узнаю ваших истинных целей. Хотелось бы надеяться, что я заблуждаюсь насчет задач вашей «Христовой Милиции», но возможно, что и нет.

Бернар де Клерво поднялся, подошел к Хьюго и шепотом произнес:

— Лучше бы вам все мне открыть, де Пайен. Вы знаете, что у меня огромные возможности. Откройте мне ваши тайные цели, и я вас поддержу.

Хьюго посмотрел ему прямо в глаза, но не произнес ни единого слова.

— Вы можете идти…

Хьюго откланялся. Уже переступая порог, он услышал последнее напутствие аббата:

— Помните: как бы низко вы ни пали, десница Господня будет всегда простерта над вами!

Хьюго де Пайен вернулся на свой гипернеф. Выходя из аббатства, он встретил верующих, которые узнали о его приезде и пришли просить у него посредничества, чтобы получить место в караване. Однако Хьюго, полностью погруженный в свои мысли, покинул планету-монастырь Клерво, никому ничего не пообещав. Устремляясь в космическое пространство, к системе Труа, он обогнал длинные вереницы летательных аппаратов, которые двигались в одном направлении — к планете, на которой формировались караваны паломников.

Глава VI Крестовые поля

До 1000 года, пока народ еще создавал себе святых и легенды, дневная жизнь была ему небезынтересна Его ночные шабаши являлись не более чем легким пережитком язычества. Он почитал Луну и преклонялся перед ней, поскольку она влияет на жизнь на Земле. На Святого Иоанна приносили в жертву козла Приапу-Вакху, после чего начинался шабаш. В этом нет никакого глумления. Это невинный народный карнавал. Но к 1000 году церкви для народа уже фактически закрыты, потому что пюди не понимают церковного языка. В 1100 году церковная служба становится непонятной, сложной для восприятия простого люда. Из Мистерий, которые Исполняют у церковных врат, больше всего ему близка комическая сторона действа, изображения быка, осла и пр.

Появляется праздник Рождества.

Мишле. Колдунья
Пройдя долгий путь, семейство Коламбан наконец-то добралось до земли Хьюга де Шампань, главного организатора паломничества. Бескрайние земли, выжженные августовским солнцем, необычайно знойным в этом году, напоминали восточные провинции. Воздух был наполнен ароматами специй и пальмового вина из Египта. Груды хлопка лежали между холстами из Антиохии и стеклянными изделиями из Тира. Эта экзотика не имела ничего общего с праздником или ярмаркой. Организаторы Великого паломничества решили показать отбывающим всю роскошь, которая ожидает их в конце путешествия — в Иерусалиме, чтобы привлечь как можно больше людей. Прошло двадцать лет после Крестового похода, и Восток уже означал не только священные памятники, но, прежде всего, земли, ждавшие пахарей, еще не построенные города и колонии, которые предстояло основать. Теперь речь шла не об освобождении, а о заселении Святой земли.

Прошел почти год с того момента, когда в христианский мир был брошен призыв о паломничестве. И если на этот раз он был встречен с большим воодушевлением, чем двенадцать предыдущих, причиной тому были разговоры о том, что караваны будут охранять храбрые рыцари. Уверенные в безопасности, обеспечиваемой Христовой Милицией, верующие хлынули нескончаемым потоком. С начала лета Труа словно находился в осаде. Целые приходы, многодетные семьи, мелкие землевладельцы, обездоленные и больные прибывали толпами.

Больше всего народа за пределами Труа сосредоточилось вокруг озера Башни, которое стали так называть после первого похода графа Хьюга в Святую землю. Там стояли лагерями и ждали отправки «Божьи странники». Всем было известно, что руководители похода ожидали прибытия многочисленного каравана с севера, в частности, из королевства Булонь. Затем все караваны должны были отправиться в путь.

У озера каждый день «священнодействовал» человек по имени Маркабрю, соорудив для этого сцену из бочек. Этот человек выступал перед толпой, чтобы подогревать ее энтузиазм, когда ожидание казалось слишком долгим и люди начинали уходить. Его вид поражал — в нем не было ничего ни от христианина, ни от жителя Запада. Маркабрю был парнем с брюшком, приплюснутым носом, длинными лоснящимися волосами. На лицо был нанесен слой грима. На нем был плащ с остроконечным капюшоном и бубенчики на запястьях Он курил, глубоко затягиваясь, черную трубку, привезенную из Анатолии. Его внушительный вид и зычный голос пленяли вновь прибывших, впрочем, не менее, чем его удивительные речи. Во всем он отличался от представителей церкви.

— Уроженцы Запада, взгляните на себя, — говорил он, имея в виду нескольких франков, вернувшихся из Сирии и Антиохии. — Вот мы к вернулись с Востока. У одного из нас там есть дом и прислуга. Другой уже взял в жены сирийку или армянку и живет вместе с новыми родственниками. Каждый день наши родные и друзья прибывают с Запада, чтобы присоединиться к нам. Они ни минуты не колеблются, оставляя все, чем владели. Тот, кто во Франции был бедным, там процветает, тот, у кого не было ни гроша за душой, обретает несметное богатство. Так зачем же нам медлить?

Для каждой аудитории Маркабрю подыскивал нужные слова: не брезговал упоминать о шикарных борделях Тира, издевался над Магометом и исламом и даже расхваливал богатства этих земель, где никогда не бывает зимы, или — чтобы дать полную картину счастья — рассказывал о том, что там даже колючие кустарники источают мед и патоку. Такие речи не всем приходились по нраву. В тот день, 6 августа 1118 года, когда семья Коламбан только что прибыла на место, Маркабрю совсем зарвался, но они не стали его слушать: Не для таких низких целей покинули они свою родную землю и собирались совершить паломничество к Гробу Господню.

Четверо ирландцев добрались до озера Башни. Их поразили несметное количество и необычный вид паломников. Они не ожидали обнаружить здесь такое смешение нравов: в двух шагах друг от друга можно было увидеть монаха, молящегося в экстазе, со слезами на глазах, и любителя сидра, который, насвистывая, справлял малую нужду тут же, на берегу. Повсюду виднелись кресты: на дорожных освященных сумках, на плечах паломников; они были надеты на руки или небрежно брошены на землю. Лучшее и худшее перемешалось. Коламбаны с удивлением смотрели на эту суету, стараясь найти себе место для стоянки.

На дороге, идущей под гору, Анкс заметила внушительных размеров караван крытых обозов под охраной вооруженных людей. Могучий, как Геракл, капитан, разражаясь бранью, гневно тряс плетью. Анкс заинтригованная такими предосторожностями, проводила взглядом вереницу обозов, обогнувших четырехугольный форт и свернувших на дорогу, ведущую в лес.

Вдруг послышался треск, и тут же раздались крики. Кричал толстый капитан — сломалась ось одной из повозок, и все содержимое вывалилось на дорогу. Происшествие привлекло внимание толпы. Единственное, что успела заметить Анкс, так это что повозка была заполнена книгами. Молодые писари, одетые в форму синего цвета, бросились собирать стопки книг, упавшие на пыльную землю. Анкс продолжала наблюдать, в то время как ее отец решил воспользоваться замешательством, чтобы прорваться сквозь толпу любопытных.

Как и все паломники, записанные в своих приходах, Коламбаны искали среди знамен то, которое соответствовало цвету их «шарфов». Наконец они нашли аббата Соффре, человека приятного и открытого, ирландца, как и они, только из местности, расположенной севернее их деревни. Все жители деревень его прихода покинули свои земли, чтобы отправиться в путь вместе с ним. Во многих епархиях на Западе прихожане поступили так же, оставив сеньоров без рабочих рук, необходимых для сбора урожая. Соффре радушно принял Коламбанов.

— Располагайтесь, — сказал он, — мы вас ждали. Мы еще не знаем, когда отправляемся, но этот день скоро наступит. Наш караван будут охранять рыцари де Рюи и де Крон. Эти божьи люди поведут нас в Иерусалим.

Лагерь Соффре располагался на обочине главной дороги, ведущей в Труа. И здесь, у дороги, Анкс, ее родители и брат, провели первую ночь в обществе других паломников.

На следующий день паломники проснулись под проливным дождем. Это был первый за последние недели дождь. Застигнутые врасплох внезапным ливнем, паломники, спавшие под открытым небом, начали быстро сооружать укрытия. Эта перемена погоды, встреченная вначале с ликованием, грозила вскоре превратить дороги Шампани в сплошную грязь. Люди суетились. Лагерь Соффре стал похож на растревоженный муравейник. С момента своего прибытия — а с тех пор уже прошел месяц — ирландская община решила заняться изготовлением бронзового колокола, на котором будут написаны имена всех святых их родины. Соффре объявил, что в этот колокол первый раз ударят во время службы в честь начала великого похода из Труа в Святую землю, затем он будет нем до самого прибытия в Иерусалим, где его звон ознаменует завершение паломничества. Каждый день ирландцы работали над отливкой колокола под руководством ремесленников и звонарей Труа. Из-за этого ливня могли быть сорваны сроки выполнения работы. И котлы, и костры, горевшие под ними уже неделю, чуть не залило дождем. Все работоспособные мужчины были задействованы для поддержания огня и переноса раскаленных горнил с помощью деревянных ухватов.

В суете никто не обратил внимания на две фигуры, незаметно выскользнувшие из лагеря. Это были Анкс и ее брат Теслен, освободившиеся от родительской опеки.

Очутившись на свободе, девочка забыла о требовании отца не отходить далеко от лагеря. Младший брат бежал за Анкс, горячо увещевая ее.

— Если отец узнает, что мы ушли так далеко, нам достанется, когда мы вернемся, — говорил он.

— Я тебя не заставляла. Ты сам за мной побежал.

— Ну, на случай, если…

Несмотря на свой возраст, Теслен уже считал себя защитником старшей сестры, хотя именно она всегда приходила ему на выручку.

Дети добрались до развилки: одна дорога вела в Труа, а другая — к старому замку с крепостной башней, который они заметили накануне. С горки, скрытые кустами бузины, они могли видеть караван, двигавшийся внизу. Повозки, похожие на те, что они видели раньше, не останавливались и под проливным дождем. Гроза подгоняла ирландцев, также как и благородную публику, торопившуюся укрыться в замке. Другие паломники, устроившие стоянку в том же месте, что и Коламбаны, наслаждались потехой. Крестьяне кланялись при виде нарядного шарфа или лошади с красивой сбруей. Но панический страх грозы вынуждал знать так смешно себя вести, что это не могло не порадовать зевак. Дамы, у которых не было закрытых носилок, что избавило бы их от насмешек, кроме ливня, попали под град «комплиментов».

— Не знатные дамы, а просто глупые овцы! — ворчала Анкс, которую нисколько не впечатлили их блестящие наряды и красивые головные уборы.

Ее больше интересовали охраняемые солдатами крытые повозки, с трудом продвигавшиеся по дороге, которую размывало буквально на глазах.

— Так им придется еще долго добираться, — прошептала Анкс.

Теслен кивнул в знак согласия.

— Точно. И конца не видно. Ну, ты довольна? Давай вернемся! Я промок насквозь.

Но Анкс не двигалась. Она подождала, пока группа паломников, появившаяся слева от нее, не удалилась.

И вдруг…

— Оставайся здесь, — сказала она своему брату.

Одним прыжком она преодолела заросли бузины и спустилась с горки к обозу — прямо к солдатам и повозкам. Внезапность ее появления нарушила привычный порядок движения. Она воспользовалась замешательством и перебежала через дорогу. Затем, ухватившись за повозку, она подтянулась и заглянула внутрь, но ничего не увидела.

Благодаря своей гибкости, она проскользнула в щель между двумя полотнищами и очутилась внутри повозки.

Капли дождя барабанили по верху повозки и, просачиваясь сквозь ткань, падали ей на голову. Повозка была заполнена плотно закрытыми ящиками из светлого дерева. На каждом из них было нарисовано черное распятие.

Анкс вынула из-под плаща нож. Лезвие было очень острым и достаточно прочным, чтобы можно было вытащить из крышки ящика все гвозди. Ящики были новыми, их заколачивали недавно, поэтому открыть их не составило особого труда. В них были тщательно уложенные книги. Как и в тех ящиках, которые она заметила накануне, когда одна из повозок сломалась. Переплеты были новыми. На обрезы книг был нанесен герб графа де Шампань.

Анкс разобрала несколько надписей, сделанных суриком и сусальным золотом.

— «Обратное движение планет», аль-Кинди, «Теория атома», Али бен Сулейман, «Королевская книга», аль-Аббас. Кто они такие?

Эти имена и названия ни о чем ей не говорили.

— Никогда не слышала, чтобы отец упоминал эти сочинения.

Она вынула гвозди из крышки очередного ящика. Двадцать толстых томов. «Аль-Ауи» Ар-Рази. Она расстегивала пряжки наугад. Тексты, очевидно персидские и арабские, были переведены на изящную латынь. Четко написанные буквы и чистота страниц доказывали, что переводы или копии были сделаны недавно.

Анкс открыла «Книгу царей» Фирдоуси, иллюстрации которой, казалось, затопили светом повозку, пробивающуюся сквозь грозу. Девочка, как зачарованная, пробегала взглядом изящные столбики идеально написанных фраз.

И тут колесо на что-то натолкнулось, повозка остановилась. Анкс услышала, как со всех сторон к повозке подбежали люди. Раздались крики, команды.

— Торопитесь! Не время останавливаться. Нужно все доставить в укрытие, пока мы тут не увязли в грязи по самую макушку!

Было похоже, что кричал капитан, которого Анкс видела раньше. Повозка медленно тронулась, подталкиваемая охранниками. Анкс выглянула в просвет солдаты ухватились за колеса повозки, толкая ее вперед.

Она повернулась к книгам и немного подождала, озадаченная. Закрывая ящики, она нашла копию «Анналов» Табари небольшого формата. Это была единственная книга, размеры которой позволяли унести ее с собой. Не колеблясь ни секунды, Анкс спрятала книгу под платье. Затем она снова подошла к щели в полотнище, чтобы узнать, что происходит. Девочка забеспокоилась. Эти места были ей незнакомы. По звуку колес она поняла, что повозка въехала на деревянный настил, и догадалась, что они проезжают через ворота замка, с двумя башнями с каждой стороны. Повозка, в которой спряталась Анкс, оказалась в центральном дворе замка. Двор был круглым, повсюду сновали солдаты и писари в синей форме. Анкс также заметила, что поблизости не было видно ни одной женщины. Напротив конюшен стояли в ряд многочисленные повозки.

Грохот колес по деревянной мостовой прекратился. Капитан с зычным голосом перестал кричать и начал монотонно отдавать распоряжения. Анкс не знала, что делать.

Вдруг полотнище откинули. Трое молодых монахов запрыгнули в повозку. Один из них держал в руках толстую реестровую книгу. Его звали Эрих, это был первый помощник Флодоара, титулованного библиотекаря графа Хьюга.

— Ящики намокают! — сказал один из слуг. — Куда их отнести?

— Эти предназначены Флодоару, — сказал Эрих. — Пока их нужно перенести к остальному багажу мессира де Пайена.

Но ни один из его спутников не пошевелился. Они стояли, разинув рты от удивления. Слуги внезапно увидели златокудрую девушку, затаившуюся между ящиками с книгами. Красота ее была неотразимой. Прекрасное видение! Наконец один из слуг закричал:

— Капитан!

Но капитан не успел прибежать: Анкс разрезала полотнище повозки сбоку и перепрыгнула на соседнюю повозку, затем с этой повозки — на следующую, с нее — еще на одну. Слуга гневно кричал ей вслед. Анкс перепрыгнула на пятую повозку, которая, как и предыдущие, была заполнена ящиками с книгами. И там она увидела человека, сидевшего, склонившись, над книгами и рассматривавшего что-то через увеличительное стекло. Он медленно поднял на нее взгляд. Ему было лет сорок, на нем было темное одеяние с капюшоном, его лоб был выбрит полукругом, как делали первые священники. Он смотрел на девочку без всякого удивления. Она поняла, что он занимался книгами, пострадавшими накануне.

Не дожидаясь его реакции, Анкс быстро выпрыгнула из повозки. Мужчина не двигался. Это был Флодоар, библиотекарь. Он увидел перед собой крупную фигуру капитана охраны. Это был настоящий титан. Тот сразу же заметил разрезанное полотнище. Он коротко поприветствовал Флодоара и, ругаясь, ушел. Ему недоставало ловкости. Капитан был слишком грузен, чтобы угнаться за девочкой. Каждый раз, когда он наступал на ящик, крышка проваливалась, захватывая в капкан его ногу и вызывая новый поток ругательств с его стороны.

Анкс прибежала к последней повозке. Она тяжело дышала. Последняя повозка стояла вплотную к стене. Несколько ступенек вели вниз, к потайной двери. Девочка хотела спрятаться за ней, но потом передумала. Она подпрыгнула и ухватилась руками за края амбразуры, проделанной в стене, куда можно было дотянуться только с повозки; она подтянулась и проскользнула в отверстие, затем спрыгнула за выстроившимися в ряд тележками, перед бревенчатой кладовой, находившейся рядом с конюшнями.

Прибежал запыхавшийся капитан. Не раздумывая, он выбил дверь в стене и позвал на помощь солдат.

Но в эту минуту Анкс уже была в телеге, выезжавшей из форта.

Через несколько минут она вместе с братом шла по размытой дороге назад, к своему лагерю.

— Ты сумасшедшая, — повторял Теслен, едва поспевая за ней. — Сумасшедшая!

Девочка остановилась. Из-под платья она достала маленький томик Табари. Книга не очень пострадала. Анкс смахнула с нее капли дождя, улыбнулась, о чем-то подумав, и снова зашагала дальше. Она даже не обратила внимания на молодого всадника, мчавшегося во весь опор в направлении озера Башни…

Глава VII Первый парадокс

Его ум был еще взбудоражен, мысли метались, как это обычно случается, когда занимаешься чем-то значительным.

Кардинал де Рец. Заговор Фиеска
Это был Козимо Ги. Ему понадобилось четырнадцать дней быстрой езды верхом, чтобы добраться в главный город графства Шампань, в то время как все считали, что он отправился в Эерл, чтобы вести там жизнь отшельника. Из-за изолированности крепости архитекторов, находящейся в глубине Альп, на горе Табор, ему пришлось пробираться непроходимыми дорогами, рискуя остаться без лошади. Он устал после многих часов езды под дождем в поисках пристанища, где он смог бы отдохнуть и перепрячь свою лошадь. Но все постоялые дворы Труа и его окрестностей были заняты паломниками. Ни в одном караване ему не удалось найти места. Он не числился ни за каким приходом и не находился под покровительством какого-либо сеньора, поэтому и относились к нему, как и к другим бродягам и скитальцам, которые пытались пристроиться любым способом. Он еще не разобрался, как было организовано паломничество. На постоялом дворе «Клюв», одном из самых больших в Труа, ему открыто рассмеялись в лицо, а потом посоветовали отправиться поискать себе пристанище на хуторе у озера. Это был его последний шанс найти какой-то угол и крышу над головой. Туда он и отправился.

Когда он проезжал мимо лагеря ирландцев, он столкнулся с Анкс и ее братом, только вернувшимися из замка. Немного дальше какой-то прохожий чуть не попал под копыта его лошади. Это был не кто иной, как Маркабрю, неуклюжий в своем костюме. «Проповедник с Востока» отскочил в сторону и уронил в грязь свою трубку. Козимо извинился и спросил:

— Мне сказали, что где-то тут, недалеко, есть постоялый двор. Вы не знаете к нему дорогу?

— Когда-то давно был приют на одной из улочек, отходящих от площади с фонтаном, — сказал Маркабрю. Он говорил с сильным местным акцентом. — Но уже сто лет там нет никакой вывески.

И он удалился, торопясь, очевидно, высушить свой запачканный грязью костюм. Козимо решил разузнать все на месте. Еще не отъехав, Козимо услышал, как Маркабрю хохотал вместе с другими местными жителями, спрятавшимися под навесом. Козимо не обманула внешность Маркабрю — он понял, что имеет дело с актером. И он не ошибся. Оставив свои выспренние речи и сняв грим, Роже Маркабрю снова стал обыкновенным жителем Шампани, уроженцем Труа до мозга костей. Ни разу в жизни он не бывал дальше истоков Сены. Но его умение без умолку сыпать фразами направо и налево было оценено властями, и он «проповедовал», описывая по приказу руководства епархии прелести жизни в Святой земле.

Козимо поехал дальше по дороге, пересек небольшое поле, затем добрался до деревни, улочки которой были оживлены, несмотря на грязь и потоки воды. Между вьючными животными, торговцами, длинными повозками, приготовленными для стариков, контрабандистами, цирюльниками, конюхами Козимо заметил, к своему большому удивлению, стражников, охранявших повозки, запряженные четверками быков. В повозках были вещи, не имеющие никакого отношения к паломничеству: опоры катапульт и столбы разборных башен, а также крюки, тараны, канаты, лестницы. Все эти предметы перевозились в замок, вход в который паломникам был запрещен.

Козимо решил не ехать в том направлении, но, заинтригованный, наблюдал за молодым писарем, спорившим со слугой, который не хотел поднимать решетку ворот замка, опущенную на три четверти. У писаря было вытянутое лицо, светлые пряди волос венчиком обрамляли его тонзуру. Под одеждой он прятал какой-то предмет. Козимо не стал ждать, чем закончится спор, и отправился дальше. В месте, указанном Маркабрю, он увидел постоялый двор с обновленным фасадом и свежевыкрашенными оконными и дверными проемами. Здание совсем не было похоже на захудалый приют, который описал Маркабрю. Юноша привязал лошадь и вошел внутрь.

Общий зал был просторным, светлым, с приятной обстановкой. Тишина, царившая здесь, резко контрастировала с шумом на улице. За столом Козимо увидел человек десять паломников. Он приблизился к очагу, где что-то кипело в закрытом крышкой котле и дымилась курильница. Над очагом выстроились полки, заставленные вазами с пеплом, на каждой из которых значилось какое-то название. Козимо прочитал на первых сосудах: Юр, Мю, Шумер, Коринф, Сагонт, Карфаген, Троя, еще десяток других — все это были названия древних царств и городов, разрушенных войнами или исчезнувших с лица земли.

«Вряд ли это говорит о хорошем вкусе хозяина», — подумал он.

В ту же минуту открылась дверь. Вошел хозяин. На этом дородном человеке был передник. Глаза его радостно засветились при виде нового клиента.

— Добрый день. Меня зовут мэтр Роман. Добро пожаловать к нам.

Козимо представился, назвав только свое имя. Хозяин поставил на отполированный деревянный стол кувшин с гоголем-моголем и блюдо с овощным рагу, которое не сравнить было с похлебками, подаваемыми в придорожных трактирах. Юноша обрадовался, что случай привел его в такое хорошее место. Он спокойно пообедал, не потревоженный ни вопросами, ни комментариями скромного хозяина.

«Все только начинается, — размышлял Козимо. — Я успел приехать до отправки караванов паломников, но я ничего и никого не знаю. Если бы не драма, случившаяся на Драгуане, Измаль Ги был бы здесь, в Труа, готовый отправиться в дорогу. Я должен пойти по первому же обнаруженному следу. И быть начеку».

Пообедав, он поднялся на второй этаж, в указанную ему комнату, которую вместе с ним занимали двое мужчин. Мэтр Роман дал ему понять, что он может оставить там свои вещи без всякого риска.

— А мой конь?

— Я уже распорядился, чтобы его отвели в сухое место, он на конюшне. У вашего скакуна ни в чем не будет недостатка.

Молодой человек поблагодарил хозяина.

Круглое окно выходило на задний двор, там народу было намного больше, чем перед входом на постоялый двор.

— Не бойтесь, — успокоил его мэтр Роман, — ночью здесь спокойно.

Козимо наблюдал за тем, что происходило на улице. Под дождем суетились, задевая друг друга, многочисленные паломники и жители Шампани, но при этом все были любезными, благословляя друг друга даже в тех случаях, когда обычно в ответ слышится брань. В этой общей массе один человек привлек внимание Козимо. Он узнал его по одежде и светлым волосам. Это был молодой писарь, переговаривавшийся несколько часов тому назад со слугой у входа в замок. Он шел вдоль стены, бережно прижимая к груди сверток. Хотя в суматохе никто не обращал на него внимания, он держался настороженно.

— Благодарю, мэтр Роман, — сказал Козимо. — Я вернусь до наступления темноты.

Он быстро спустился, вышел на улицу и оказался в том месте, где только что прошел писарь. Взобравшись на водопойный желоб, Козимо заметил вдалеке удалявшегося юношу и осторожно, чтобы не обнаружить своего присутствия, последовал за ним.

«Нужно же с чего-то начать», — мысленно сказал он себе.

Писарь свернул в переулок. Казалось, он ни от кого не прятался. Единственной его заботой был сверток. Можно было подумать, что от его сохранности зависит жизнь этого человека. Все время идя за ним, Козимо оказался у небольшого низкого дома недалеко от леса, окружавшего деревню. Писарь зашел внутрь, не постучав. Козимо решил обойти дом вокруг. Завернув за угол, он обнаружил еще одну дверь. Поблизости никого не было, и он вошел в открытую дверь как ни в чем не бывало.

Комната была пустой. На балках под потолком были подвешены выделанные шкуры, спускавшиеся до самого пола. На столах Козимо увидел пузырьки с пигментами для окрашивания чернил. На крутящихся подставках были расставлены шаблоны для раскраски.

Скриптории?

Он не ожидал найти подобное место в глухой деревне в Шампани. Как правило, скриптории были только в монастырях, к тому же богатых, С какой целью устроили скриптории вне монастыря? Козимо направился к центру комнаты. Он услышал голоса двух человек, Козимо спрятался между двумя сшитыми полотнищами пергамента каждый высотой в пять футов. На один из них по всей поверхности были нанесены рисунки чернилами. Козимо узнал карту звездного неба, но не находил ни одной планеты или созвездия, о которых ему рассказывали в университете Кори Оккло. Насколько он понял, если такое небо где-то и существовало, то людям оно было неизвестно.

Козимо замер у двери и прислушался к разговору писаря, за которым он пришел в это место, и незнакомца.

— Эрих, — говорил незнакомец слегка раздраженным тоном, — во-первых, у меня больше нет времени заканчивать карту Хинкмара. Даже если бы я не спал по ночам. Кроме того, я вам уже объяснял, что не хочу больше работать над этой ересью. Я истинный христианин, этим не заслужишь спасения души.

Козимо уже слышал имя Хинкмара.

— Вы правы, Гарггаль, — сухо сказал в ответ писарь. — Но посмотрите сами — эта рукопись очень пострадала, когда повозка сломалась. Мэтр Флодоар непреклонен: этот манускрипт должен быть в безупречном состоянии до отъезда. Мы щедро вам заплатим, вы это знаете.

— То, о чем вы меня просите…

— Вам недостаточно того, что вам разрешили снять сутану и жениться? Что сказала бы ваша молодая супруга, если бы мы пересмотрели наше решение и отправили бы вас в какой-нибудь монастырь в другой стране? Ну же, это наш последний заказ! Отъезд не за горами. А вы вернетесь к вашей женушке и больше никогда о нас не услышите.

— Я ничего не обещаю. Времени очень мало. Эта книга… Здесь, самое малое, двадцать страниц, которые необходимо отреставрировать. За страницы, переведенные на латынь, я не беспокоюсь, но этот арабский шрифт, эти дьявольские буквы! Я теряю зрение, переписывая эти закорючки!

— Ну, довольно разговоров. Принимайтесь за работу.

— На когда намечено отбытие?

— Через неделю — самое позднее.

— Вы мне давно уже это говорите.

— На этот раз действительно так и будет.

Козимо услышал звук удаляющихся шагов. Он вышел из дома и снова пошел за писарем. Эрих свернул к замку.

Козимо долго наблюдал за царившей во дворе замка бурной деятельностью. Дождь уже прекратился, гроза отдалилась. Несколько аристократов со своими спутницами вышли из ворот. Дамы раздавали беднякам милостыню, что создавало неописуемую суматоху.

Козимо подошел к пожилому мужчине, как и он, рассматривавшему замок.

— Скажи мне, кто здесь живет?

— Ха! Знатные люди, богатые и могущественные. Но важнее всего то, что здесь трудятся девять бравых рыцарей, которые поведут нас к Гробу Господню.

Козимо ничего не ответил.

«Рыцари… Как узнать, кто они и что их связывает с Измалем, Хьюго де Пайеном и тем, что называется „Столп“? Кто-то хотел помешать Измалю отправиться в это путешествие. Почему? На Западе организуется много караванов паломников, почему он примкнул именно к этому?!

Козимо не спеша вернулся в деревню.

„Кажется, этот Гаргсаль много знает, — размышлял он. — Он может оказаться мне полезным, если найти к нему подход“.

Он вернулся на постоялый двор мэтра Романа.

* * *
Четыре следующих дня Козимо потратил на то, чтобы завоевать доверие бывшего монаха. Гаргсаль вначале с подозрением отнесся к неизвестно откуда прибывшему незнакомцу, который предлагал свои услуги переписчика. Но, уступив настойчивости Козимо и убедившись в его талантах в каллиграфии, Гаргсаль решил, что только выиграет от дополнительной пары рук.

— Где ты научился так писать? — спросил он.

— Я некоторое время был послушником в Оккло. Моему наставнику нужен был помощник.

— Как ты узнал, что у меня есть мастерская? Никто здесь об этом не знает…

Козимо улыбнулся.

— Вы используете квасцы для выделывания кожи. Вас выдал запах.

Гаргсаль понимающе кивнул. Они договорились.

Молодому человеку было поручено переписывание официальных бумаг, которыми хозяин мастерской сам не мог заняться из-за срочного заказа Эриха. Козимо пока ни разу не удалось близко подойти к подставке переписчика, чтобы посмотреть на оригиналы. Зато благодаря тому, что они работали в одном зале, ему не составило труда установить контакт с монахом и обсуждать все, что было связано с организацией паломничества. От Гаргсаля он многое узнал, так как тот был простоват. Проявляя строгость во всем, что касалось работы, он был, тем не менее, очень доверчив в остальном.

Как-то вечером один из паломников, пряча лицо, пришел в мастерскую забрать свой заказ — книгу с иллюстрациями. Козимо знал, что в этой книге были миниатюры — репродукции римских эротических фресок. Мужчина заплатил за свою непристойную книжку и исчез.

Однако на следующий день он снова пришел, чтобы потребовать отретушировать сцену банкета. На этот раз Козимо удалось рассмотреть его лицо. Круглое, с обвислыми щеками и бегающими глазками. Гаргсаль вежливо ответил ему, что не располагает временем, чтобы заниматься этим произведением. Мужчина ушел, не настаивая.

— И вот такие отправляются в Иерусалим! — ворчал бывший монах. — Вот вам и добропорядочный верующий…

Позднее Козимо узнал имя заказчика книги: Оберон де Сентив. От Гаргсаля он также узнал, как записываются для получения места в караване, а также что паломники должны направиться к портам Венеции, Пизы или Генуи.

— В Святую землю больше не ходят пешком, — сказал Гаргсаль. — Добираясь по морю, можно выиграть время. Но это, конечно, опасно.

Козимо принял это к сведению.

В свободное время он бродил по окрестностям, надеясь узнать что-то новое. Вечером он не выходил из своей комнаты, обдумывая последующие шаги.

Ночью он внезапно проснулся от того, что кто-то толкал его в плечо. Несколько минут спустя он уже был в общем зале трактира. Зал освещался свечой, на урны с пеплом падали тени. Кроме Козимо, внизу находились двое вновь прибывших.

Одного из них звали Круатандьё. Среднего роста, с уже начинающей лысеть головой, несмотря на свои двадцать лет, с хитрыми искрящимися глазами. На нем была рубаха из зеленого холста, что делало его похожим на ребенка.

Другого гостя звали Ролан. Высокого роста, светловолосый, с глубоко посаженными глазами и мускулистым телом, он выглядел серьезнее, чем его компаньон, хотя они и были ровесниками.

Эти юноши были лучшими друзьями Козимо, он познакомился с ними на первом курсе университета Кори Оккло. Их объединяло нерыцарское происхождение. Вместе с четвертым аколитом, Жазоном, они были единственными в академии, не обладавшими богатством, не знакомыми со светскими манерами и не знавшими, кто такой оруженосец. Этого было достаточно, чтобы вызывать насмешки со стороны большинства учеников, что, впрочем, лишь укрепило их дружбу.

— Как я счастлив вас видеть! — воскликнул Козимо. — Я не был уверен, получили ли вы мое сообщение.

— Мы приехали в Труа все вместе, — сказал Круатандьё.

— Мы разыскали самый большой постоялый двор в городе, там мы и нашли твое послание. И вот мы перед тобой.

— А где Жазон? — спросил Козимо. — Он получил мои указания, не знаете?

— Получил, — ответил Круатандьё. — Он прибыл на Эерл под твоим именем и занял твое место. Все принимают его за Козимо Ги, так что все идет как по маслу.

Козимо был доволен.

— Не спрашивайте меня, для чего нужен этот спектакль на Эерле, — сказал он, — я сам еще этого не знаю. Просто я предпочитаю, чтобы некоторые считали, что я нахожусь далеко отсюда, в месте, где я якобы занимаюсь делами, никак не связанными с паломничеством в Иерусалим.

Козимо рассказал о своем возвращении в Гильдию Табора и об обстоятельствах смерти своего дяди. Он не упустил ни малейшей детали и подчеркнул, что Измаль готовился сопровождать паломников в Святую землю и что разгадка его гибели, безусловно, кроется в этом неожиданном решении.

— Это не обыкновенное паломничество, — пояснил Козимо. — От бывшего монаха, у которого я работаю писарем, я узнал, что с того момента, как объявили, что паломники будут находиться под охраной рыцарей, давших клятву их сопровождать, от желающих отбоя нет.

Он вынул письма де Пайена, которые нашел в кабинете своего дяди.

— Нет ни малейшего сомнения в том, что предатель, о котором здесь идет речь, должен, так или иначе, быть причастным к исчезновению Измаля. Хьюго пишет, что нельзя никому доверять. Я с ним согласен. Не сделал исключения даже для старика Рюиздаэля. Я замел следы, которые могут привести ко мне. Я оставил у себя эти бумаги, чтобы иметь преимущество перед другими, расследующими это дело. Кто бы это ни был. А сейчас нельзя терять время, нужно действовать. Хьюго де Пайен думает, что предателя нужно искать среди рыцарей, которые будут сопровождать и охранять паломников. По крайней мере, это кто-то из их близкого окружения. Я должен все узнать о каждом и о том, что связывало их с Измалем.

— Зачем? — спросил Ролан. — Зачем тебе заниматься этим темным делом, о котором ты практически ничего не знаешь?

— Мой дядя всегда ценил свое искусство и свою Гильдию превыше всего, — ответил Козимо. — Он любил работу, которой занимался много лет. Почему он решил все бросить и отправиться в Святую землю? Если существует в этом мире причина, по которой он вынужден был оставить Табор, и если из-за этого его убили, я хочу знать, что это за причина. Что такое „Столп“, что это за возвращение „двадцать лет спустя“? Я должен все знать. Неважно, кто именно убил его на Драгуане, главное — узнать зачем. Ответ где-то здесь, рядом, и связан с рыцарями и их Милицией. Вот только мне нужна поддержка. Паломники будут очень строго охраняться. Всех паломников распределят по четырем караванам, и каждый караван будет находиться под охраной двух рыцарей. За паломниками будут постоянно наблюдать, и каждый должен оставаться на закрепленном за ним месте. Во время путешествия мне придется переходить из каравана в караван. Если вы согласны мне помочь, вам нужно будет проникнуть в тот или иной караван раньше меня, чтобы подготовить все к моему появлению, разобраться, кто кем командует, какие привычки, характеры у тех, чьи секреты я должен буду раскрыть.

— Это рискованно, — сказал Круатандьё. — Почему бы тебе не встретиться с Хьюго де Пайеном? Ты племянник Измаля, он тебя, конечно же, выслушает. Кроме того, кажется, де Пайен достаточно много знает об этом предателе, которого он и твой дядя…

— Я уже думал об этом, — прервал его Козимо. — Но прежде чем встретиться с де Пайеном, я должен знать больше о том, что называют Столпом. Если я не ошибаюсь, все крутится вокруг этого. И потом, кто знает, может, стоит подозревать самого де Пайена?

— Как же нам поступить? — спросил Ролан.

— В караван можно получить доступ, пожертвовав какую-то сумму. С Табора я привез деньги, доставшиеся мне в наследство от Измаля. Я могу все устроить — и для вас тоже. Но нужно записаться под разными именами, чтобы перемещаться с одного места в другое, не вызывая подозрений. И потом, много еще неясного. Повторяю, это паломничество не такое, как все другие. Обеспечивать безопасность паломников — это что-то совершенно новое, никто на самом деле не знает, как это будет осуществляться.

— Придется импровизировать, — сказал Круатандьё. — Лично я не вижу другого выхода.

Козимо улыбнулся. Он расспросил друзей о том, чем они занимались с тех пор, как покинули Оккло.

— О! — воскликнул Круатандьё. — Что касается меня, то твое послание пришло как раз вовремя!

Он рассказал, что когда вернулся после учебы в университете в свою деревню в Нормандии, отец решил его женить, и это казалось крайне необходимым всем, кроме него самого.

— Подумать только, я вернулся в надежде снова увидеть мою прекрасную Изе, — сказал он, — а нашел вдову, которой исполнилось двадцать лет в тот день, когда я появился на свет. Все это казалось абсурдом.

— Что же случилось с твоей Изе, о которой ты нам столько рассказывал? — спросил Козимо.

— Она стала походить на старую сову: муж, наполовину идиот, и двое детей — определенно, дебилы. Вот что вышло. В тот же вечер, когда я получил послание, я уехал.

— Что ты сказал своему отцу и вдове?

Круатандьё скорчил недовольную гримасу.

— Ничего. Свадьба намечалась на сегодняшнее утро. Если вспомнить, который час, я думаю, они уже оставили надежду меня увидеть…

Друзья рассмеялись.

— А ты, Ролан?

— После Кори Оккло я вернулся к моему дяде, приору, в Вердан, — начал он рассказывать более серьезным тоном. — Я отправился бродить по окрестностям Морт-Кёр. Там живет отшельник Фредерик, который когда-то отказался посвятить меня в тайные знания. Я провел в ожидании много дней без еды и сна, прежде чем он соизволил подойти ко мне и заговорить.

— И что он тебе сказал? — спросил Круатандьё.

— Чтобы я вернулся домой. Мое время еще не пришло.

— Тем не менее именно он вдохновил тебя когда-то брать уроки рыцарства?

— Верно.

— И он ничего другого тебе не сказал?

Ролан отрицательно покачал головой.

— Когда я вернулся в Вердан, дядя передал мне твое послание. Я понял, что дело срочное и важное. Поэтому тут же отправился в дорогу. Кроме того, мы же все четверо, вместе с Жазоном, поклялись всегда спешить друг другу на помощь по первому же зову. Я только выполняю клятву.

— И вот мы здесь, — добавил Круатандьё. — Мы готовы.

— Значит, вы со мной? — спросил Козимо.

— Даже если Сатана нашлет на тебя огонь и серу, ты не откажешься от своей затеи, — сказал Ролан. — Поэтому лучше нам быть рядом с тобой и помогать всем, чем сможем. И потом» кто не мечтал в один прекрасный день ступить на Святую землю?

— В любом случае, путешествие будет заманчивым, — подытожил Круатандьё.

Глава VIII Христова милиция

Когда вам говорят о тайном обществе, это как если бы вам говорили о чем-то парадоксальном. Несомненно, механизм его тайных заговоров может действовать исподволь, подрывать устои государств, вызывать разруху; но никогда их существование и деятельность не будут признаны обществом.

Лакордер. Мысли
Хьюго де Пайен въехал во двор замка, расположенного вокрестностях Труа, чуть не раздавив охранников, которые не заметили его появления. Рыцарь рывком снял дорожный шлем, скрывавший его лицо. Он был бледен, его волосы и борода были подернуты сединой, глаза блестели.

К нему подбежал какой-то человек. Это был Флодоар, библиотекарь. Облаченный в неизменное длинное коричневое одеяние, с выстриженной на макушке тонзурой.

— Добрый день, господин, — сказал он. — Граф ждет вас.

Они вошли в замок, который Хьюг де Шампань выбрал как самое подходящее из своих владений для приема паломников высокого ранга. Под комнатами со сводчатыми потолками, занятыми вельможами и их дорожными сундуками, находился оружейный зал, где тренировался Хьюг. Туда и зашли Хьюго де Пайен и Флодоар. Зал был огромным. Его окна выходили на внутренний двор, поросший травой.

Хьюг де Шампань поддразнивал великолепного кречета, сидевшего на его правой руке. Птица была неподвижной, ее голова была спрятана под кожаным колпаком, увенчанным панашем. Де Пайен подошел к своему господину.

— А, вот и ты, Хьюго! — воскликнул сеньор.

Хьюгу был сорок один год. В молодости, во время Крестового похода, граф не отступал перед опасностями; он был первым христианином, вошедшим в еще занятый мусульманами Иерусалим. Сегодня это был уже сеньор могучего телосложения, со лбом, изборожденным морщинами; на его лице бурная жизнь оставила свой след.

— Я только что из Клерво, — сказал Хьюго де Пайен.

— Я знаю… Тебе там не повезло, конечно же. Бернар отказывается поддержать нас?

— Я ничего не добился.

— Неважно. Мы не бездействовали, пока тебя не было. Измаля заменил в Милиции Андре де Монбар. Этот человек, преданный и скрупулезный, как ты знаешь, имеет еще одно достоинство: по материнской линии он состоит в родстве с великим Бернаром. Не очень честный метод, но время торопит. Этих родственных связей достаточно, чтобы все поверили, что Бернар втайне является нашим горячим сторонником. А значит, пойдут и пожертвования.

Хьюго де Пайен дал понять, что обрадовался этой новости, хотя не был согласен с тем, что в орден приняли нового рыцаря, не дождавшись его возвращения и не спросив его мнения. Для Хьюго это был неприятный нюанс, но он не хотел противоречить своему старому другу.

— Что ты скажешь о моем новом приобретении? — спросил Хьюг, показывая птицу. — Этого кречета мне доставили из Норвегии.

Пайен кивнул головой. Он не любил охоту.

— Вот подарок, который понравится королю Иерусалима, — сказал граф. — С такой птицей Бодуэну не будет равных в охоте во всем его королевстве. Как ты думаешь, он будет на вершине счастья?

Не дожидаясь ответа, Хьюг подал знак сокольничему, ожидавшему на другом конце зала. Тот подошел и забрал птицу.

— Как жаль, что я не смогу отправиться вместе со всеми. Как бы мне хотелось увидеть, что сможет сделать Бодуэн с этим монстром!

Сокольничий вышел, унося с собой птицу.

— Что поделаешь… Не всем повезло иметь такую супругу, как у тебя! — сказал граф де Пайену.

За честь стать рыцарями Милиции де Пайен и его друзья должны были отказаться от дворянских титулов, семейного наследства, а также от уз крови и сердца, удерживавших их на Западе. Де Пайен пожертвовал свои земли и уступил весь доход неимущим и Милиции. Он уговорил свою жену уйти в монастырь, чтобы избавить его от брачных уз. Такое самопожертвование было неприемлемо для многих, и менее всего — для супруги графа де Шампань. Элизабет категорически отказалась стать монахиней и покинуть свои владения. Главным ее аргументом было то, что от Хьюга зависело продолжение графского рода, от чего он не мог отказаться так же легко, как какие-то там де Пайен, де Рюи или де Крон. Хьюг де Шампань признал, что правила, которые он установил для рыцарей Христовой Милиции, — обет целомудрия, бедности и благородства — были как раз тем, чему он не мог следовать, так как рисковал навлечь на себя королевский гнев.

— Я не могу позволить себе потерпеть поражение, — сказал Хьюг.

— Не беспокойтесь, господин, — отозвался де Пайен, — провала не будет: мы доставим Столп сюда сразу же, как только его можно будет перевезти. Мы тщательно подготовили его возвращение.

В течение многих месяцев по приказу Хьюга де Шампань в одном из его лесов рыли подземелье — точную копию того, которое они видели двадцать лет назад с де Пайеном и Ги.

Хьюг нахмурил брови.

— Не беспокоиться? Надо еще чтобы вы прибыли на место раньше всех!

Де Пайен и Флодоар переглянулись, не понимая.

Из кармана своего камзола сеньор достал скомканный листок. Резкие движения и тон его голоса говорили о приближающемся приступе гнева.

— Этот неверный пес, — сказал граф, — у которого, как я понял, нет ни лица, ни рук, этот пес снова заставил заговорить о себе!

Он потряс листком перед лицом Флодоара.

— Я получил это послание с последним венецианским кораблем, вернувшимся с Востока. Чтобы оно оказалось сегодня в моем распоряжении, загнали до смерти четырнадцать лошадей.

— О чем говорится в этом послании?

— Об ужасах, вот о чем говорится! Во имя Вакха! Человек без рук и лица внезапно появился у нашего союзника в Кирке и истребил там всех. Настоящая бойня!

— И народ не взбунтовался? Вы часто говорили, что подданные любили своего господина.

— И это правда. Так оно и было, но коварство Человека безмерно! Он все рассчитал, пес смердящий! Сразу же после совершения этих преступлений он взял в жены дочь царя, и теперь его наследники станут отпрысками династии, почитаемой народом. После этого он выставил перед толпой огромный сундук. Вначале думали, что сундук наполнен золотом, которое он будет раздавать направо и налево, чтобы купить непокорных. Но никто не мог предположить, что Человек без рук и лица приказал доставить гроб с останками его отца! Он распорядился перезахоронить его в Кирке, демонстрируя тем самым свою привязанность к этой земле. И этими ловкими приемами он завоевал сердца всех. Невероятно!

— Искусная игра.

— И что совсем плохо — теперь Человек имеет в своем распоряжении двадцатимиллионную армию и проклятый металл! Хуже того! Послушайте, что мне пишут: речи Человека уже не те, что прежде. Он настраивает толпу против христиан. Он подстрекает мусульман, играя на их чувстве гордости — а они ведь гордятся своей историей и культурой. Он обвиняет франков в присвоении древних сокровищ и достижений науки. Он призывает чтить память Вазиль Атира и Хинкмара ибн Жобаира! Вы слышите? Он призывает защитить открытия этих ученых, не дать им попасть в наши руки!

Хьюг де Шампань смял листок.

— Двадцать лет! Двадцать лет мы трудимся не покладая рук. И все для того, чтобы какой-то даже и не человек, а его подобие, встал на нашем пути! Да знает ли он, о чем говорит?

Де Пайен и Флодоар молчали.

— С тех пор как мы нашли храм Столпа, неустанно занимались расшифровкой рукописей Хинкмара. Мы наконец-то узнали, как достать его из саркофага, нам известно, насколько неохватны знание и власть, которые он дает! И чтобы мы потеряли это из-за взбунтовавшихся неверных?!

Вспышка гнева прошла, граф немного успокоился.

— Нужно быстро что-то предпринять, — снова обратился он к де Пайену. — Вы должны быть в Иерусалиме еще до того, как войска нашего врага вторгнутся на землю Иисуса. Сейчас, когда Человек без рук и лица вооружен, когда у него, без всякого сомнения, в распоряжении больше людей, чем насчитывает вся армия Бодуэна, он не замедлит нанести удар по Святому городу!

— Башня Соломона по-прежнему под охраной короля? — спросил Флодоар.

— Да, Бодуэн — наш надежный союзник, — ответил Хьюг. — Нам нужно также оставить за собой конюшни Храма, под которыми находится подземный храм Столпа. Это наша главная цель. Здесь у нас все готово, так что вы должны отправляться в дорогу! Чего мы ждем? Как только Столп будет в ваших руках, привезите его в Труа!

— Паломники из Булони еще не прибыли, — сказал библиотекарь. — Их возглавляет Эсташ. Это брат короля Иерусалима. Нам нужно его дождаться, мы должны обеспечить его безопасность.

— Ха! Я его знаю. Увы, он полный идиот, — проворчал Хьюг.

Граф замолчал и удивлением посмотрел на де Пайена.

— Ну? Ты что — онемел? Так и будешь стоять, безмолвный, как тюремная стена?

— Я снова думаю о Бернаре де Клерво, — ответил Пайен. — Он не скрывает своего намерения открыть истинные причины нашего предприятия.

— Бернар интересуется нами? В добрый час! Не он один! Что, по его мнению, мы отправляемся искать? Святой Грааль? Ковчег Завета? Он никогда не догадается!

Хьюг хлопнул в ладоши.

— А теперь поторапливайтесь! Это паломничество должно не только пройти без малейших происшествий — оно должно завершиться раньше, чем все предполагают. Это приказ!

— У нас много грузов! — взмолился Флодоар.

— Ну так избавьтесь от них! Оставьте объемные грузы, езжайте через Константинополь, и пусть часть ваших манускриптов хранятся в моем дворце! Погрузите на корабли необходимые инструменты, так дело пойдет быстрее! Оставьте только самое нужное. Это трудно? Поторопитесь!

— Это выполнимо, — сказал Флодоар. — Но рискованно.

— Все рискованно, Флодоар, — заявил Хьюг, — но вы же не женщина! Все рискованно.

С этими словами граф оставил своих компаньонов.

— Нужно будет пересмотреть наш маршрут, — сказал Хьюго де Пайен…

Глава IX Месть архитектора

Средневековым строителям были дарованы вера и скромность. Неизвестные авторы непревзойденных шедевров созидали и творили во имя истины, для утверждения своего идеала, в стремлении продемонстрировать миру благородство их науки. Художники Ренессанса, ревностно заботившиеся прежде всего о своем «я», о своей самоценности, творили, чтобы обессмертить свое имя. Средневековье обязано своим великолепием оригинальности творений; Ренессанс известен услужливой достоверностью своих отражений, В первом случае — мысль, во втором — мода. С одной стороны — гений, с другой — талант. В готическом творении манера исполнения подчинена идее; в творении Ренессанса идея господствует над произведением и как бы затмевает его. В первом случае творение взывает к сердцу, уму, душе — это триумф духа; во втором случае творение обращается к чувствам — это прославление материи. Средневековые мастера умели вдохнуть жизнь в простой известняк; у художников Ренессанса даже мрамор оставался холодным и безжизненным.

Фулканелли. Загадки соборов
Крепость архитекторов Гильдии Табора располагалась на одной из вершин Центральных Альп. Измаль Ги сделал все возможное, чтобы скрыть от любопытных и соперников секреты коллегии. Чтобы попасть в крепость, нужно было много дней пробираться лесными и горными тропами. По таким ухабам невозможно было доставить необходимые для штурма механизмы. Табор был самой защищенной крепостью Гильдии.

И, несмотря на это, в августовский день 1118 года она пала под ударами, нанесенными всего несколькими людьми.

На горной тропинке, с которой крепость полностью была видна, показался всадник — это был Альп Малекорн. Погода стояла прекрасная. За ним ехали семеро наемников.

Альп знал все входы и выходы, замаскированные в стенах крепости. В этой крепости он провел шесть лет на службе у Измаля Ги. Возводя крепость, архитектор предусмотрел все возможные способы нападения, кроме одного, который он забыл принять в расчет: предательство.

Не торопясь, Альп и его люди заколотили все тайные запасные выходы, предназначенные для архитекторов, работающих в подземелье. Затем в течение нескольких минут они устроили пожар во всех стратегически важных точках, отрезав пути спасения находящимся в крепости людям. В мгновение ока табориты были пойманы в ловушку, не имея никакой возможности защититься или связаться друг с другом. Их оборонительные изобретения обернулись против них самих За несколько часов Альп и его наемники допросили членов Совета и старика Рюиздаэля. Малекорн сам вел допросы, обыскивал дома, перевернул все вверх дном в доме своего бывшего хозяина. Уродовавший лицо шрам делал его неузнаваемым для бывших соучеников.

Альп вошел в кабинет Измаля. Решительным шагом он направился прямо к картине, изображавшей наказание Джинна Соломоном, и открыл тайник. Не найдя того, что искал, он пришел в ярость. Альп сорвал злость на юных учениках. Он хотел знать, что произошло за последние несколько дней. Каждую минуту он убивал по одному юноше, пока один из оставшихся в живых не согласился рассказать то, что ему было известно. Это был стражник, охранявший вход в опечатанный кабинет Измаля. Он признался, что в кабинет заходил Козимо Ги.

— Но, выйдя из кабинета, — запинаясь, проговорил он, — он сказал, что ничего не нашел.

Вконец рассвирепев, Альп пришел к Рюиздаэлю и направил острие шпаги прямо в лоб стоявшему на коленях старику.

— Говори! Где документы Измаля? Те, что ты перехватил! Стражник признался, что Козимо побывал в крепости. Ты позволил ему зайти в кабинет и остаться там одному. Это он их взял? Где он, этот Козимо Ги? Я хочу знать, где он!

Рюиздаэль оставался безмолвным, пораженный происходящим, с неописуемым ужасом вглядываясь в лицо Альпа.

— Я знаю, кто ты, — прошептал он. — Этот голос… Малекорн?

— Отвечай! Где племянник Измаля?

Он подал знак своим головорезам. На глазах у Рюиздаэля те хладнокровно обезглавили Верховного Советника и двоих его помощников. Весь поя был залит кровью.

— Последний раз спрашиваю, — сказал Альп, — где мальчишка?

Он надавил острием клинка на лоб старика.

— На Эерле… В ските на Эерле, — ответил, плача, Рюиздаэль.

Альп усмехнулся.

— Вот и хорошо.

Он со всей силой вонзил клинок, и металл пронзил череп. По телу старика прошла судорога, на застывшем лице запечатлелось выражение ужаса.

В этот же день Альп и его наемники сожгли дотла крепость со всеми ее обитателями, превратив все в груды пепла.

Они отправились на Эерл, луну Мыслителей.

Глава Х Ирландский колокол

Хорошо возрождать то, что приводит нас в восхищение, как сказал философ. Благодаря межпланетным путешествиям мы снова становимся детьми.

Рэй Брэдбери, Марсианские хроники
Караван, состоящий из полутора тысяч паломников, который вел Эсташ Булонский, наконец-то прибыл в Труа. Настал час отправляться в путь. Выход был назначен на следующее утро, сразу по окончании большой мессы, в которой должны были участвовать тысячи собравшихся в этом месте паломников.

В назначенный день небо было хмурым, затянутым тучами, снова лил дождь как из ведра. Только привилегированные особы, а также те, кто был половчее других, смогли найти место в церквях Труа. Остальные стояли на сквозном ветру, под ливнем, в грязи.

На лугу был сооружен помост для рыцарей и графа Хьюга де Шампань. Это было их первое совместное появление на людях. Поэтому они посчитали недостойным предстать перед народом в соборе, укрывшись там от дождя. Здесь же они были с большинством, с простыми людьми.

Месса началась в шесть часов. Обычно в такое время уже было светло, но в тот день небо было темным, и казалось, что все еще длится ночь. После окончания религиозного ритуала был объявлен порядок отбытия паломников. Священники больше объясняли правила распределения по обозам, чем молились о послании защиты свыше. Что касается духовного, говорили они, у каждого будет достаточно времени для молитв на протяжении девяти месяцев дороги.

Хьюг де Шампань произнес речь. Священники повторяли его слова тем, кто стоял очень далеко и не мог разобрать сказанное. Прежде всего Хьюг показал толпе спеленутого новорожденного. Паломничество считалось освященным предприятием только после знака, посланного свыше. По словам графа, этим знаком было рождение младенца, которого он держал в руках. Его нашли на паперти собора Труа прошлой ночью, над сердцем у ребенка было родимое пятно в форме креста; Расчет был верным, и реакция последовала незамедлительно: радость перешла в ликование, и добрые христиане стали с еще большим вниманием слушать своего защитника. Граф продолжил речь и объявил, что передает в руки Хьюго де Пайена абакус — жезл с плоским набалдашником, украшенным золотой окантовкой, на котором был выгравирован крест. Это был жест признания того, что отныне его вассал становится предводителем паломников. Де Пайен взял в одну руку жезл и другой рукой прикрепил к нему бело-черную церковную хоругвь — знак нового ордена. Черный цвет означал непримиримость и безжалостность рыцарей по отношению к неверным и разбойникам; белый — кротость и благожелательность, с какой они будут относиться к паломникам.

* * *
На протяжении всей церемонии Козимо неотрывно смотрел на рыцарей, собравшихся вокруг Хьюга де Шампань и Хьюго де Пайена. Он запоминал их лица, их манеру держаться, особые приметы. Пьер де Мондидье, Этьен де Сент-Аман, Робер де Крон, Годфруа де Бизоль, Бенуа Клер, Жан дю Гран-Селье. Он не ожидал увидеть рядом с ними следователя Андре де Монбара, которого встретил на Таборе. Тот заменил Измаля Ги. Козимо заметил, что не хватает одного человека — Карла де Рюи. Он спросил о нем у стоявших рядом. Да, действительно, де Рюя отсутствовал. И никто не видел его ни в Труа, ни в окрестностях…

Месса завершилась к семи часам. Новый, отлитый ирландцами колокол был установлен перед помостом. Аббат Соффре выбрал двоих чистых душой детей, чтобы они первыми ударили в колокол: то были дети Летольда и Ровены Коламбан. Все расступились, давая пройти Анкс, которая вела за руку своего слегка оробевшего брата. На помосте, сооруженном для рыцарей, она увидела человека, которого тут же узнала; это он говорил со Слепым на берегу озера Сурс-Доль. Это был Хьюго де Пайен, предводитель паломников!

Правой рукой Анкс начала бить в колокол, отсчитывая семь ударов, соответствующих семи часам.

Бомм

Анкс посмотрела на склонившихся в молитве людей вокруг нее. По ее щекам стекали капли дождя. Ей было тяжело дышать от волнения. Вот оно, началось!

Бомм…

Козимо смотрел на рыцарей. Он не молился вместе с другими. Его заинтриговало присутствие де Монбара. Рядом с ним стояли, держа в руках сумки, Круатандьё и Ролан. Они знали, что вскоре им предстоит расстаться.

Бомм

Флодоар находился в часовне замка со своим первым помощником Эрихом. Он волновался больше всех. Он тоже не молился.

Бомм

В Труа молодые монахини уже с начала мессы притягивали к себе взоры мужчин и вызывали тем самым возмущенный шепот женщин и аббатов. То были бывшие блудницы, отказавшиеся от своего постыдного промысла и направляющиеся в Иерусалим, чтобы получить отпущение грехов. В центре группы стояла их хозяйка, такая же красавица, как и ее подопечные. Это была Эрихто. Справа от нее стояла Лис, она с интересом рассматривала толпу. Они шевелили губами, произнося молитву.

Бомм

Роже Маркабрю опустился на колени, на его лице смешались капли дождя и слезы — его переполняли эмоции. В этот день он оставил Свое актерское краснобайство. Этот человек, никогда не покидавший берегов Сены, наконец решился участвовать в паломничестве, так как надеялся на защиту Христовой Милиции. Он погрузился в молитву, осознавая величие предстоящего события.

Бомм…

Под конец мессы появился незнакомец, нисколько не смущенный своим опозданием. Он приехал верхом на большой серой лошади; его лицо было изборождено морщинами, тело прикрывали лохмотья, мокрые от проливного дождя. Молящиеся, все как один, вздрогнули при виде его мертвенно-бледного лица и незрячих белых глаз, как у мертвой рыбы. Это был слепой, Клинамен. Он безмолвно занял свое место среди паломников, готовый идти с караваном.

Бомм…

Семь часов.

Начали сходиться тысячи паломников. Повсюду в Шампани отслужили мессу.

Настало время отправляться в путь.

* * *
Девять рыцарей отправились каждый своей дорогой, возглавив свои караваны. В небе маленькой планеты Труа корабли-челноки, переправляющие паломников, беспрерывно сновали между Землей и кораблями дальнего следования, ожидавшими на орбите.

Флодоар лично проверил отправление последних грузов — книг и диска. Его помощник Эрих доставил манускрипт, поврежденный в дорожном происшествии возле форта и отреставрированный до единой буквы Гаргсалем.

Пути Козимо, Ролана и Круатандьё разошлись. У каждого была своя посадочная карта — серая пластинка с полной информацией о пассажире. Козимо получил место в караване Робера де Крона и Карла де Рюи, зарегистрировавшись под вымышленным именем Чосер; его друзья отправлялись с караваном дю Грая-Селье и де Мондидье, также под вымышленными именами. В последние дни перед отправлением каждый из них зарегистрировался во всех четырех караванах, чтобы значиться во всех списках. Благодаря деньгам Козимо, трое друзей зарегистрировались под двенадцатью разными именами.

— Будьте осторожны, — напутствовал их Козимо. — При первой же возможности я присоединюсь к вам. Думаю, что это произойдет скоро. Собственно, что нам нужно — так это собрать информацию.

Они обнялись перед дорогой.

— Как мы найдем друг друга в караване? — спросил Круатандьё.

Козимо задумался.

— Спустя неделю приходите ежедневно в полдень в зал гибернации корабля, где должно быть зарегистрировано мое имя. Это место нашей встречи.

— Через неделю.

— И не забывайте: все, что имеет хоть какое-то отношение к предмету, называемому Столп, нас интересует прежде всего.

Друзья разошлись.

При посадке на челночное судно Козимо показал свою карту, как и все пассажиры. Прежде чем пройти на судно, он убедился, что погрузили его личный летательный аппарат. Козимо знал, что рано или поздно он ему пригодится.

На орбите вокруг Труа космические корабли-города были готовы принять на борт тысячи паломников. Они назывались Азимо-5. Мощные и быстрые, они считались лучшими кораблями галактики. Во флоте насчитывалось четыре таких корабля, каждый из них обладал системой и биотопом почти как у искусственной луны. Они медленно вращались вокруг собственной оси, создавая длительный эффект гравитации. Козимо был доволен, что попал на этот корабль-город: он хорошо знал его конструкцию. Предыдущее поколение этих аппаратов, Азимо-4, было спроектировано несколько лет тому назад архитекторами Табора. Козимо запомнил многие особенности их конструкции, еще находясь в Гильдии. Аппараты последнего поколения были больших размеров, но снаружи не были заметны какие-либо существенные новшества.

Поэтому, в отличие от большинства паломников, растерявшихся после высадки из кораблей-челноков, Козимо уверенно направился к своему сектору, чтобы найти выделенную ему каюту.

Войдя в свою каюту, он увидел две койки. Он предпочел бы не иметь соседа, который стал бы ему мешать и мог бы отслеживать каждый его шаг и жест. Хотя, если повезет, вторая койка могла остаться свободной.

Каюта была узкой. Кроме коек, там был маленький рабочий стол с настольной лампой, табурет и комод, в стенке каюты был один иллюминатор.

Козимо поставил багаж и выбрал койку напротив иллюминатора. Он лег на койку, положив под подушку сумку с оружием, пояса и документы.

Погрузившись в свои мысли, он почти не заметил мощной вспышки реактора, отправившего гигантский галактический корабль в космос. Со всех кораблей возносились тысячи и тысячи молитв, и голоса молящихся перекрывали урчание турбин.


Так начиналось паломничество.

Миллион кающихся грешников со всей галактики отправились в Землю предков.


Так начиналось паломничество.

Восемьдесят тысяч кающихся грешников отправились в путь — в Святую землю.

Книга вторая

Есть в человеческой натуре нечто, приводящее в отчаяние мыслителей, которые хотят найти смысл в развитии социумов и установить законы развития разума. Поражающая сила сверхъестественных явлений, чудес, совершенных публично, какими бы грандиозными они ни были, погружается в пучины океана морали и слегка будоражит их, как быстрый водоворот, но вскоре поверхность этого океана снова становится гладкой и недвижимой.

Бальзак

Глава I Тщеславный Полибюс

Есть, несомненно, в истории события намного ужаснее, чем падение империй — это гибель религии.

Несмотря на скептицизм, свойственный нашей эпохе, мы порой боимся очутиться перед множеством мрачных дверей, открывающихся в бездну.

Нерваль. Квинтус Ауклер
Козимо заснул. Когда он проснулся, звезда Труа была уже далеко позади. Он посмотрел в иллюминатор; рядом был виден шлейф, оставляемый реакторами другого корабля Азимо, который двигался параллельным курсом. Мимо них медленно проплывали созвездия.

Вдруг он услышал звук трения пера по бумаге. Он повернулся и увидел человека, сидящего спиной к нему за рабочим столом. Освещение было слабым. Лицо незнакомца нельзя было рассмотреть: он что-то писал, согнувшись, положив руки на лист бумаги. Козимо вздохнул. Итак, ему нужно будет смириться с нежеланным соседством. На застеленной койке лежали две большие сумки. Незнакомец появился неслышно. Поэтому Козимо проверил, на месте ли его вещи, спрятанные под подушкой. Убедившись, что все а порядке, он встал и зажег лампу на ночном столике. Незнакомец был так увлечен своей работой, что ничего не замечал. Козимо рассматривал его. Молодой человек был небольшого роста, светловолосый, как и Козимо, на нем была длинная рубашка из небеленого холста, какие раздавали самым бедным паломникам.

Козимо представился, назвав себя вымышленным именем.

— Добрый день, меня зовут Чосер, — сказал он.

Он еще не успел договорить, как его сосед подпрыгнул от неожиданности, а затем начал торопливо собирать исписанные листки. Козимо забавлял его испуг. Это был юноша лет пятнадцати, с бледным продолговатым лицом, тонкими губами, маленькими глазками и носом, который, казалось, был создан для того, чтобы на нем восседали очки ученого с круглыми линзами. Юноша покраснел.

— Извините, — запинаясь, проговорил он. — Я слишком увлекся, и потом, я думал, что вы спите.

На столе Козимо увидел три чернильницы, исписанные перья и гипсовый бюст Гомера.

— Как тебя зовут? — спросил Козимо.

— Как меня зовут? Меня зовут Полибюс.

— К какой группе паломников ты относишься?

Юноша явно не понял вопроса.

— Я путешествую в одиночку, — наконец сказал он.

— В одиночку?

У Козимо сложилось впечатление, что парень — человек искренний и неопасный, но, несмотря на внешнюю робость, у него был взгляд человека, который всегда все замечает и запоминает.

— Чем такого молодого человека, как ты, смогло привлечь это путешествие?

Юноша обиделся. Он прижал к себе листки бумаги, исписанные нервным, неровным почерком.

— Спрашивают ли у паломника, почему он идет?

Козимо понимающе кивнул. Он не хотел настраивать против себя попутчика и тем самым лишиться шансов узнать о нем как можно больше. Чтобы завоевать его доверие, он начал рассказывать ему о своей жизни, вернее, о жизни Чосера, оруженосца, не состоящего ни у кого на службе, принявшего христианскую веру. Он на ходу придумывал детали, наблюдая за тем, какой интерес они вызывали у Полибюса, на лице которого читались все его чувства. Козимо делал упор на то, что, как ему казалось, больше всего впечатлило парня, — в частности, что у Чосера «не было ни семьи, ни друзей на этом корабле». Одиночество соседа по каюте тронуло парня.

— Я думаю, что мы будем проводить много времени вместе, — сказал он, помолчав.

Через иллюминатор было видно, как с резким свистом мимо проплыли два военных крейсера. Это был патруль Милиции, сопровождавшей корабли паломников.

— Невероятно! — воскликнул юноша со светящимися от волнения глазами.

— Мы в надежных руках, — сказал Козимо.

— Я тоже так думаю.

Полибюс вернулся к столу.

— Странно. Мы похожи. Ты одинокий человек, а я сирота.

— Нас, наверное, не случайно поместили в одну каюту.

— Несомненно.

— Откуда ты?

Полибюс неохотно, но все же рассказал о себе.

— Я родился в Утрехте, по крайней мере, именно на той луне меня нашли через несколько дней после моего появления на свет. Меня воспитала семья литейщика. Я девять лет прожил с ними. В их доме никогда не было покоя. Как-то под вечер мой отец, ничего мне не объяснив, бросил меня одного, без куска хлеба, посреди поля, в незнакомой местности, где говорили на непонятном мне языке. Меня могли принять за слабоумного ребенка. Я мог там и умереть, если бы, на мое счастье, случайно не проходил мимо Хаммерфест. Он услышал мои рыдания. Это был вдовец, бывший профессор античной истории, большой почитатель Фукидида и Полиба. Последнему я и обязан своим именем. Старик жил один, его дети давно уехали от него, стали военными и дипломатами. Он научил меня чтению и письму. Так как старик начал терять зрение, я до конца его жизни был у него секретарем. Всем, что я знаю, я обязан ему, — продолжал юноша. — После смерти старика его сыновья приехали, чтобы разделить наследство. Меня выгнали на улицу. И снова я остался один, без средств к существованию, и не было ни единой души, к кому можно было бы обратиться за поддержкой. Случайно я услышал, что в Труа организуется паломничество в Палестину. «Когда нам некуда идти, лучше всего самый далекий горизонт», — говорил мой учитель. И вот я здесь, и решительно настроен изменить свою судьбу. Я иду, чтобы прославиться!

Он закончил повествование о своей жизни с таким апломбом, что сказать было нечего.

— Прославиться? — все же переспросил Козимо. — Как это неожиданно. Паломничество совершают для спасения души, а не для того, чтобы прославиться. На что ты рассчитываешь?

Полибюс положил свои листки на стол.

— Я усвоил урок великих историков: для рассказа нужно действие, место и достойные подражанию личности. Наше паломничество отвечает всем этим критериям. Я хочу стать первым летописцем, описывать в подробностях все события и сделать это так, чтобы будущие поколения вдохновлялись нашим предприятием, как героической эпопеей…

— …и особенно чтобы они запомнили имя Полибюс!

Юноша улыбнулся.

— Хотелось бы, чтобы через год-другой, — продолжил он, — моя рукопись уже имела такой вид, что я мог бы продать отрывки из нее и жить за счет моего пера. Затем я буду усердно трудиться, чтобы довести ее до совершенства.

Козимо тоже улыбнулся. Он подумал о том, что судьба свела его с необычным паломником, возможно, таким же внимательным, как и он сам, ко всему, что касалось этого предприятия.

— И ты уже знаешь что-то неординарное? — спросил он.

— Да нет, — ответил Полибюс — А в общем, это неважно. Если будет нужно, я сам выдумаю!

— Можно посмотреть? — спросил Козимо, показывая на листки Полибюса.

Тот покраснел.

— Нет. Это пока еще просто заметки, не стихи. И потом… Здесь, в основном, говорится обо мне, и я призываю в помощь муз.

— Я понимаю.

Козимо поднялся и протянул Полибюсу руку.

— Я счастлив, что нахожусь в одной каюте с Вергилием, — пошутил он.

— Э-э,… да еще рано такое обо мне говорить.

Козимо сразу для себя решил, что ему нужно будет остерегаться этого мальчишки, быть осторожным в своих действиях и попытаться разузнать, о чем тот пишет. Такая «любознательность» юного писателя могла его погубить.

На сегодняшний день его главной целью было узнать, где находятся руководители каравана: Робер де Крон и Карл де Рюи. Рыцари могли расположиться в любой части корабля. Задачей Козимо было узнать, как устроен летательный аппарат и где находится командный пункт, а также найти слабые места в конструкции корабля.

Он вынул из-под подушки сумку и сказал юноше:

— Спустись с неба на землю. Давай лучше пойдем подкрепимся.

Он подошел к двери.

— Подкрепимся? — удивился Полибюс. — Если я стану изображать тебя как настоящего героя, я никогда не буду рассказывать, как ты ел. Так нельзя. Герой не ведет себя так, как простые смертные: он не ест, не отдыхает, не торопится в могилу. Ахилл, Диомед, Улисс… Что с ними происходит, когда они ничего не совершают для истории? Да они просто-напросто перестают существовать!

— Ну, им нужно было, по крайней мере, поддерживать силы, чтобы дожить до падения Трои.

— Тоже верно, — согласился Полибюс, идя за Козимо.


Они нашли ближайшую столовую. Вход был заблокирован, и открыть его можно было только с помощью посадочной карты. Над головой Козимо заметил камеру, а немного поодаль — двух вооруженных андроидов. Было ясно, что за каждым шагом паломников наблюдают. Козимо открыл дверь своей картой, и они вошли внутрь.

Козимо поразили размеры столовой — она была огромной. Он вспомнил планы Табора, на которых архитекторы рисовали роскошные залы. Этот же зал был строго функциональным, здесь не использовали никаких вычурных деталей. Простые столы со стульями, белые стены. Единственное, что придавало некоторый шик этому месту, были окна от пола до потолка, за которыми чернел космос. Несмотря на множество паломников, находившихся в столовой, было тихо. За некоторыми столами вообще не произносили ни слова, только священник читал страницы из Святого Писания. Здесь царили строгость и набожность — то, чего и добивалась Христова Милиция.

Внешний вид паломников говорил о том, что здесь собрались верующие со всех концов галактики. Полибюс проходил между столами, зажав в руке блокнот и карандаш, и казался совершенно потрясенным.

С момента прибытия в Труа у Козимо еще не было возможности представить истинный размах паломничества. Отовсюду собрались люди, жаждавшие попасть в Землю предков.

Нужно было найти свободный стол.

— Я поищу, — сказал Полибюс.

Козимо наблюдал за солдатами, охранявшими зал, и андроидами, разносившими подносы с едой.

Полибюс вернулся, сияя от радости.

— Я нашел хорошее место, а также кое-кого, кто будет мне полезен!

Они прошли к столу на четыре персоны, стоявшему немного в стороне, возле окна. За столом было занято только одно место: там сидел старик, его тело и лицо были испещрены шрамами.

— Меня заинтересовало его лицо, — сказал Полибюс. — Иногда оно стоит многих речей. Встречи с людьми — это единственный ценный материал для тех, кто хочет знать истину.

Козимо оставалось лишь согласиться с этим.

Они подошли к столу и отодвинули стулья, чтобы сесть. Старик, однако, бросил на них недовольный взгляд. Он нахмурился, передернул широкими плечами и, ворча и не прекращая жевать, рывком поднялся из-за стола. Он был высокого роста и казался человеком довольно крепким для своего возраста. Старый колосс. Ни Полибюс, ни Козимо не успели произнести ни слова, как этот человек удалился и занял место за другим свободным столом.

— Это дикарь, — сделал вывод разочарованный Полибюс. — Тем хуже для него.

Тем не менее он открыл свой блокнот и что-то записал.

— Хочу описать его лицо. Это описание может мне пригодиться для другого случая. Такая колоритная фигура всегда вызывает желание сделать художественные отступления. Можно говорить об утомленности старика жизнью, его одиночестве, о преследующих его тяжелых воспоминаниях, о надежде обрести спасение, отправившись в паломничество, и тому подобное. Я с ходу распознаю таких людей. Это как раз яркий типаж!

Андроид принес им два подноса с едой, на каждом были: салат, стакан воды и горка пилюль.

— Не думай о твоем опусе и ешь, — сказал Козимо Полибюсу.

Он сложил руки, чтобы произнести ритуальную молитву, как и другие паломники, но Полибюс, забыв о приличиях, набросился на салат.

— Салат свежий, — сказал он. — У них должны быть невероятные запасы еды для каравана, правда? Ты представляешь, сколько необходимо времени и энергии, чтобы организовать такое предприятие? А денег? Интересно, Хьюг де Шампань и его Милиция давно наметили этот поход? Такое за несколько месяцев не организуешь, это точно.

Козимо согласно кивнул и продолжал молча есть.

Вскоре Полибюс начал делать большие глаза и подавать знаки, вертя головой. Козимо повернулся. В столовую вошел вооруженный офицер в сопровождении андроидов-охранников. Они рассредоточились по залу и принялись идентифицировать личности всех присутствующих в зале.

— Странно, — бросил Козимо.

— Слухи о безопасности не были выдумкой, как утверждали некоторые перед отправлением, — заметил Полибюс. — Еще немного, и в караване солдат будет больше, чем священников!

Козимо спокойно ждал, когда придет его очередь. К ним подошел начальник группы с четырьмя охранниками. Он молча проверил карты двух пассажиров. Затем, вернув их владельцам, долго рассматривал Козимо и Полибюса. В этом не было ничего особенного — таким инквизиторским взглядом он награждал всех в зале. Вооруженная группа продолжила свой рейд.

«Все идет нормально», — подумал Козимо, успокаивая себя.

И вдруг за его спиной раздались крики. Грубый голос настойчиво вопрошал:

— Это что еще такое? Вам больше нечего делать?

Не пожелавший оставаться с Козимо и Полибюсом за одним столом старик был явно не согласен с процедурой идентификации личности.

— Вы зря теряете время! — громыхал он. — Сколько будет проверок? И зачем? Чего вы боитесь?

Его голос заставил всех обернуться. Начальник группы оставался бесстрастным. Он взял карту старика. Тот хотел было встать, но двое охранников усадили его на место.

— У меня все в порядке. Вы не имеете права!

— Посмотрим, — бросил начальник.

Он сделал знак своим людям, и они продолжили обход, не вернув старику его посадочную карту.

— Вы только посмотрите на эту Милицию! — проворчал тот. — Безобразие!

Козимо очень заинтриговало это происшествие. Смущенные паломники опустили головы, а Полибюс был на седьмом небе от такой удачи.

— Вот это да! — воскликнул он. — Этот человек теперь еще больше меня заинтересовал. Насколько же нужно быть уверенным в себе, чтобы дать такой отпор солдатам де Пайена! Впечатляет.

Он начал вставать из-за стола, но Козимо его удержал.

— Не торопись, — сказал он. — Подожди, пока они уйдут, — он кивнул в сторону охранников.

Полибюс согласился с ним и стал нетерпеливо ждать подходящего момента. Как только андроиды и их начальник вышли, он бросился к столу старика, который продолжал выражать недовольство.

Козимо проявил большую осторожность. Он сосчитал камеры наблюдения, которые теперь, скорее всего, были направлены на Полибюса, Надзиратели, впрочем, оставались спокойными. Поэтому он решил закончить обедать, а затем тоже подсесть к незнакомцу.

Он подошел как раз в тот момент, когда старик грубо оттолкнул юного писателя. Полибюс и слова не успел сказать. Козимо, имевший больше опыта общения с людьми, небрежно бросил незнакомцу:

— Вы были правы. Эти проверки действительно устраивают непонятно зачем. Нельзя такое допускать.

Старик тут же успокоился; природа его гнева была такова, что как только кто-то посторонний становился на его сторону, он переставал возмущаться. Козимо добавил:

— Это переходит все границы. Эти охранники… Почему, собственно, мы это допускаем? Чего мы боимся, в самом-то деле?

— Вы задаете правильные вопросы, молодой человек, — проворчал незнакомец.

— Меня зовут Чосер, — представился Козимо.

Старик жестом показал, что тот может сесть.

— Меня зовут Фабр, — назвался он.

— А это Полибюс — сказал Козимо, указывая на своего соседа, который мгновенно воспользовался возможностью подсесть к ним.

У Фабра была темная, покрытая шрамами кожа, черные волосы, довольно густые для его возраста, и светлые глаза. Настоящий пират, какими их изображают в романах.

— Без посадочной карты вы больше не сможете передвигаться по кораблю, — сказал Козимо.

— Гм… мы паломники или заложники?

— Все это делается в целях нашей безопасности, разве не так?

Фабр улыбнулся.

— Вы так считаете? Посмотрите вокруг, — сказал он. — Весь Запад, включая детей и женщин, направляется в Землю предков. Все бросились в Труа, как на ярмарку. Идея паломничества, принадлежащая Хьюгу, имеет полный успех! Многие радуются. Есть и те, кто пророчит ему страшный конец. Я как раз из их числа.

— Что? Страшный конец? — повторил, вскочив на ноги, Полибюс.

Он быстро открыл новую страницу своего блокнота, опасаясь что-то пропустить из разговора.

— Я уже бывал в Иерусалиме, — продолжил Фабр. — Я дважды совершал паломничество, и вот что я вам скажу: утверждение, что разбойники на дорогах нападали на предыдущие караваны, — чистая ложь. И тем не менее это единственная причина, которую приводят рыцари в оправдание своего присутствия здесь и своих обязательств…

— Но разве плохо, когда охрана рядом? — прервал его Полибюс.

— Старшие тебе пояснят, что солдаты, как бы они ни были вооружены, ничего не смогут сделать с усталостью, голодом, жаждой и болезнями, которые являются настоящей бедой всякого паломника. Банды мародеров, разные конфликты не появляются извне, это сами паломники доходят до того, что убивают друг друга, чтобы добыть себе средства передвижения и пропитание. Когда на нас нападут мусульмане, им уже нечего будет грабить. Как нас будут защищать рыцари, когда их солдаты начнут дезертировать или жарить на кострах своих лошадей? Эта готовность защищать, так искусно выставляемая напоказ Милицией, — зачем все это? Если эти рыцари уже были в Святой земле, они знают, что все это фарс.

Воцарилось долгое молчание. Затем Фабр добавил:

— Вот почему эти ненужные проверки выводят меня из равновесия. Есть в этом что-то такое, чего я не могу понять. Что-то нехорошее.

Милиция — обман?

Полибюс все быстро записывал, Козимо думал о письмах де Пайена, которые он нашел на Таборе: «Вернуться вместе в Иерусалим двадцать лет спустя». «Столп». «На нашу библиотеку напали». Все это не имело ни малейшего отношения к паломничеству.

— Вы говорили об этом с рыцарями иди их помощниками? — спросил Козимо.

Фабр покачал годовой.

— У меня не было времени. В прошлом ходу, когда было официально объявлено о паломничестве, я приехал в Труа и предложил свои услуги. Я знаю дороги Хеврона и Яффы, поэтому хотел предложить им воспользоваться моим опытом. А оказалось, что я им не нужен. Они выбрали новый путь. Сегодня кто-то знает, как намдобраться до Святой земли? Все покрыто тайной… Эти люди не все говорят…

Он добавил шепотом:

— Если бы я рассказал, что может случиться на протяжении девяти месяцев такого путешествия, толпы людей ринулись бы к аварийным выходам, чтобы покинуть корабль, не сомневайтесь!

Аварийные выходы? Козимо задумался. Эта информация могла помочь ему узнать, где находится штаб де Крона и де Рюи.

— Но, возможно, — вмешался Полибюс — они все в совершенстве продумали, и этот поход в Святую землю не будет таким, как прежние? Что скажете?

Старик поднялся.

— Думайте, что хотите. Время покажет, мы об этом узнаем еще до прибытия в Святую землю.

Он попрощался и направился к выходу из столовой.

— Ты его разозлил, — сказал Козимо.

Полибюс спокойно наблюдал, как старик удалялся.

— Если ты хочешь, чтобы человек поговорил с тобой, — продолжал Козимо, — думай, как он. Не пытайся его вывести из себя. Твой последний вопрос был уж слишком бестактным. Тем самым ты допустил, что его рассуждения могут быть неверными, и это его расстроило. А у него, я уверен, еще было что нам рассказать.

Юноша кивнул головой.

— Ты прав, — сказал он. — Ну, что поделаешь! Я так все поверну, что в моем рассказе он будет более разговорчивым и откроет нам больше секретов.

Такой подход устраивал новоявленного писателя, чего нельзя было сказать о Козимо.

Полибюс довольно подмигнул.

— Я же сказал тебе, что из этого ворчуна может получиться колоритный персонаж! Милиция, раскрывшая его истинные намерения… Бывшие паломники, сомневающиеся в правдивости речей рыцарей… Сегодня у меня неплохой улов! Пойдем, мне нужно быстро все переписать набело!

Тайная цель? Козимо знал, что нет оснований доверять словам этого старика, но если действительно существовала какая-то тайная цель, тогда паломничество приобретало масштабы, более отвечающие темпераменту его дяди. Отправиться в Землю предков, чтобы охранять паломников от разбойников и неверных? Недостаточно серьезный повод для Измаля Ги.

Они вернулись в свою каюту. Полибюс достал чистые листы и сел за стол, говоря при этом, что у него в голове уже составляются академические дистихи. Лежа на койке, Козимо размышлял. В очередной раз он убедился, что нужно узнать как можно больше о каждом из рыцарей, чтобы понять, какая цель их объединяет. Поняв, что это за общая цель, он узнает, кто убил Измаля.


Выйдя из каюты, Козимо пошел в направлении общих залов. Там он нашел информационный сенсорный экран, с помощью которого можно было найти необходимую пассажирам информацию: расположение мест питания, медицинских пунктов, церквей, библиотек и других общественных заведений. Козимо вставил в гнездо свою посадочную карту, чтобы включить устройство. В поисковом меню системы он выбрал строчку «аварийные выходы».

На экране появилась элементарная схема корабля. На ней был представлен весь комплекс аварийной системы: коридоры, ведущие к аварийным челночным судам, аварийные трапы и лестницы. Козимо было известно, что из соображений безопасности на схеме никогда не указывали местонахождение таких стратегически важных объектов, как машинные залы и посты управления полетом, к тому же аварийные выходы были защищены от возможного нападения извне или саботажа команды корабля, и это также не было показано. Как Козимо и предполагал, машинные залы и пункт управления на схеме были заштрихованы, как и еще два сектора Азимо. Необозначенные места. Одно — в носовой части, другое — по левому борту. Там, несомненно, находились штабы Робера де Крона и Карла де Рюи.

Козимо распечатал план корабля и вышел из зала.


Через час Козимо уже находился в носовой части корабля. Услышанные на челночном судне обрывки разговора подтверждали правильность его расчетов — именно здесь находились Робер де Крон и его команда. Очень скоро Козимо понял, что дальше пути нет. Все передвижения в этом секторе строжайше контролировались. В коридорах были установлены термочувствительные камеры, а каждый выход охранялся андроидами.

«Удивительно, что люди, которые призваны охранять нас, так охраняют самих себя!» — подумал Козимо.

Он заметил посты проверки документов. Пройти можно было, только предъявив необходимое разрешение, более того, Козимо видел, как солдаты неоднократно требовали какие-то дополнительные подтверждения.

«Нужно будет обязательно найти выход, — подумал Козимо. — А прежде всего необходимо найти кого-то, кто поможет пройти дальше. Кого-то достаточно влиятельного».

Вернувшись в центральную часть корабля, он остановился перед церковью, находившейся ближе всего к первому контрольному посту. Это была церковь Святого Иуды. Козимо обратился к нищему, стоявшему у входа, под колоннами. Он бросил ему монету и спросил, часто ли рыцарь де Крон приходит слушать мессу.

— Де Крон? Нет. Я его еще ни разу не видел. Но зато кое-кто из его людей часто приходит сюда помолиться. Ничего не скажу о них плохого — благодаря им я и зарабатываю.

— Люди де Крона бывают здесь?

За такую информацию он одарил нищего еще одной монетой и двинулся в направлении другого затемненного на схеме сектора — к левому крылу корабля.

Чем ближе он подходил к этому сектору, тем пустыннее становилось вокруг. Это показалось ему странным. Наконец он добрался до места, где не было ни души. Казалось, Козимо был единственным пассажиром на корабле. Голые белые стены, ни одного контрольного экрана. Даже стражников-андроидов не было видно.

Он пошел по коридору. Никаких дверей. При ярком освещении все казалось каким-то нереальным. Ни единого звука. Козимо внимательно огляделся вокруг — никакого намека на видеокамеры. Белый цвет усиливал неприятное ощущение полной изолированности, Козимо, резко остановился. За ним стоял стражник-андроид. Он появился совершенно внезапно.

— Что вы здесь делаете? — спросил он. — Ваши документы!

Козимо протянул ему свою карту. В это время подошли еще двое стражников.

Первый проверил документы.

— Вы находитесь не в своем секторе, Чосер.

— Совершенно верно. Я заблудился. Я воспользовался не тем транспортером.

— Вы должны немедленно покинуть это место, — сказал андроид, возвращая Козимо его карту.

— Хорошо. Тогда покажите мне дорогу, сам я не найду выхода.

Трое стражников довели Козимо до площадки и ушли только тогда, когда убедились, что он сел на транспортер.

Козимо решил расспросить пассажиров. Один из них сказал, что Карл де Рюи, возможно, находится в этой части корабля.

— Мой сосед по сектору, — поясни «он, — занимался техническим обслуживанием корабля до отправления, так он рассказывал, что уже тогда вход в этот сектор был запрещен. Он считает, что Карл де Рюи уже несколько недель живет там и даже не высаживался в Труа.

Козимо вспомнил, что Карла действительно не было на большой мессе перед отправлением.

— Он никогда никого здесь не видел, — добавил попутчик. — Окружение де Рюи так же невидимо, как и он сам.

Эти длинные окружные коридоры… Являются ли они буферным сектором, необходимым, чтобы полностью изолировать то, что находится внутри?

„Изолировать что или кого? — думая Козимо, — Почему Карл де Рюи применил такую мощную систему охраны? И по какой причине он раньше других обосновался на корабле?“

Козимо Ги основывал свою стратегию расследования на знании характеров рыцарей, учитывая возможность вступить с ними в контакт через кого-нибудь из их окружения — к кому будет проще подступиться. Если Карл действительно здесь и Козимо не удастся найти посредника, к нему будет трудно приблизиться.

Прежде чем вернуться в каюту, Козимо придумал, что он скажет Полибюсу. За обедом летописец не произвел на него впечатления примерного христианина, поэтому Козимо решил, что „Чосер“ станет верующим-фанатиком и будет проводить большую часть дня в часовнях корабля. Такое прикрытие вполне могло срабатывать какое-то время. Он должен вести себя как можно более непринужденно и стараться быть незаметным. Он должен собрать информацию, находить правдоподобные предлоги для своих отлучек и затем поскорее покинуть этот караван.

Дневная разведка подтвердила, что он хорошо знает устройство корабля: пожалуй, ничего не изменилось в новой модели по сравнению с Азимо-4, если не считать увеличения размеров и трех дополнительных пассажирских секторов. Зайдя в каюту, Козимо достал распечатанный листок и решил восстановить по памяти то, что видел. Не торопясь, так как ему никто не мешал, он начал заново чертить схему всего корабля. Не показывая на плане пассажирские секторы, он наносил коридоры и технические пространства между отсеками, использовавшиеся при строительстве. Именно в таких местах он играл ребенком, когда жил на Таборе. Существовал еще огромный туннель, проходивший по центру корабля, как своего рода полый позвоночник, функцией которого было создание искусственной гравитации.

На следующий день Козимо скопировал составленную схему на портативный экран и отправился проверить некоторые детали на месте. Все соответствовало.

Немного позже каюту вошел взволнованный Полибюс.

— Открытие! — воскликнул он. — Робер де Крон должен сегодня посетить в лепрозории больных, отправившихся в паломничество. Еще никто об этом не знает. Пойдем!

Лепрозорий и диспансер находились в задней части корабля. Паломничество из Труа было примечательно тем, что не отказывали никому, включая прокаженных, умирающих и сирот. Исключением были еретики и отлученные от Церкви. Такое истинно христианское отношение встретило всеобщее одобрение.

В лепрозорий можно было попасть только через огромные сады — легкие корабля.

Когда Козимо и Полибюс прибыли на место, там уже собралась толпа. Многим хотелось увидеть рыцаря. Люди были взволнованы до предела. Из уст в уста передавались легенды о де Кроне и его собратьях по Христовой Милиции.

— Эти рыцари — святые! — воскликнул какой-то старик.

— Говорят, что они могут благословлять, как священники, а некоторые из них обладают силой исцеления, — прошептала, как бы открывая страшный секрет, молодая женщина с ребенком.

— Рассказывают, что они могут ходить по воде и через огонь. А Хьюго де Пайен может убить одним своим взглядом.

— Когда они спят, от них исходит сияние. Кто-то это видел!

— Как только мы прибудем в Святую землю, они уничтожат всех иноверцев. Они готовят почву для второго пришествия Христа!

Полибюс все тщательно записывал. Он повернулся к Козимо.

— Лучше и не придумаешь. Ты представляешь, что происходит? Мы присутствуем при рождении мифа.

Но причиной такого оживления было не только то, что всем не терпелось увидеть одного из двух хозяев Азимо. Через сад по той же дороге, по которой должен был пройти де Крон, шли бывшие блудницы Эрихто — это и будоражило толпу. Несмотря на скромную одежду, чтение псалмов и потупленные взгляды, девушки вызывали у всех нездоровое любопытство, а для некоторых они были настоящим искушением: бурное прошлое, молодость, гармоничные черты лиц, соблазнительные очертания грудей, которых не могли скрыть белые платья новообращенных, даже исходивший от этих девиц аромат…

— Разве такие исправятся! — посетовала какая-то старуха, глядя на них. — Если начали зарабатывать, продавая свое тело, то такими и останутся.

Несмотря на отпускаемые в адрес девушек замечания, Эрихто оставалась невозмутимой и держалась надменно.

Наконец появился Робер де Крон и его свита. Стихли разговоры, прекратились подмигивания. Все старались протиснуться вперед. Полибюс то и дело подпрыгивал, чтобы лучше рассмотреть рыцаря.

Что же касается Козимо, он не тратил времени на разглядывание де Крона, зато внимательно изучал окружавших рыцаря людей. Это были, в основном, оруженосцы и церковники. Все они были мрачными и сдержанными, как и их господин, и шли быстро.

Вдруг Козимо узнал одного из сопровождающих: это был Оберон де Сентив, которого он встречал в Труа! Священник, приходивший в ателье Гаргсаля забрать книгу с иллюстрациями. Козимо хорошо запомнил эти обвислые щеки и бегающие глазки. С этого момента он не выпускал его из вида. Де Сентив был единственным, не сумевшим скрыть, что на него произвели впечатление красавицы Эрихто, проходившие через сады. Он даже обернулся, чтобы лучше рассмотреть раскаявшихся грешниц. Кроме Козимо, никто не обратил на это внимания. Де Сентив замешкался на какое-то мгновение, а потом присоединился к своему господину, которого уже окружили больные.

В ту же секунду к Козимо подошел Полибюс.

— Ты видел этих девушек? — спросил он. — Похоже, они надеются искупить грехи, совершив паломничество. Это бывшие блудницы?

— Если верить тому, что говорят, да.

Но Козимо возвращался мыслями к де Сентиву. Этого человека с чувственной натурой будет легко подкупить. Если в Труа он рискнул заказать копию запрещенного произведения и привезти его с собой, то не устоит перед соблазном и захочет большего. А Оберон входит в свиту Робера де Крона. Он наверняка занимает при нем важный пост.

Козимо видел, как девушки Эрихто исчезли в саду, и пошел вслед за ними, якобы из желания удовлетворить любопытство Полибюса.

Прежде всего ему нужно было постараться каким-то образом изолировать одну из них и сделать все, чтобы она вернулась к старому занятию. Об этих кающихся блудницах он знал только то, что говорили все вокруг, и с чем он был согласен: не может быть, чтобы все эти девицы искренне раскаялись. Должна найтись хоть одна, менее чистая душой, не с такими благими намерениями, как ее сестры. Одной было бы достаточно. А уж потом он сможет свести ее с де Сентивом и, уже исходя из его реакции, решит, станет ли он тайным союзником священника или будет его шантажировать. В любом случае он, так или иначе, получит информацию о де Кроне и Милиции.

Он подошел вплотную к группе, остановившейся на берегу озера, где девушки распевали хором гимны. Паломники молились. Девушки молитвенно сложили руки и склонили головы, покрытые капюшонами из тонкой белой ткани. Голоса их были ангельски чисты. Коэимо насчитал двадцать четыре девушки. Закончив песнопения, они вслед за своей хозяйкой поднялись с колен. Эрих-то отправила их собирать милостыню для больных и сирот.

Козимо наблюдал за выражением их лиц. Девушки часто краснели и опускали головы. Козимо все же не терял надежды отыскать среди них наименее „добродетельную“. Долго ждать не пришлось. Одна из грешниц не отвела взгляд. Это длилось несколько мгновений, но этого было вполне достаточно. Девушка чуть ли не улыбалась, подойдя к нему и протягивая кружку для сбора милостыни. Она лишь слегка опустила голову, и Козимо смог рассмотреть черты ее лица: белая кожа, синие миндалевидные глаза, длинные ресницы, алые, красиво очерченные губы. Он достал из кармана монету и положил ее в кружку.

— Благодарю, — сказала девушка. — Я не сомневаюсь, что в следующий раз вы пожертвуете больше.

— В следующий раз?

Но она уже развернулась и исчезла.

Козимо попытался узнать распорядок дня девушек Эрих-то. Молодые паломники сказали ему, что девушки ходят на мессу в церковь под номером 42. В следующий pas они должны были явиться туда на молитву Ангелу Господню. В небольшой церкви, когда подошло время, Козимо подыскал подходящее место и приготовился ждать; вскоре появились девушки и поднялись на верхний этаж, куда мужчинам вход был запрещен. Козимо все никак не находил ту, которую искал. Ему со своего места нелегко было за ними наблюдать, но девушки видели всех — Козимо в этом не сомневался. Он-то как раз был на виду.

После службы он остался ждать у выхода. Группа девушек прошла мимо него. Ни жеста. Ни взгляда. Он незаметно пошел за ними и тут заметил, что одной девушки не хватает — их было двадцать три!

Он вернулся в церковь и поднялся на второй этаж, предназначенный для женщин. Никого. И вдруг за колонной, у входа, Козимо увидел знакомую ему кружку для милостыни — край белой вуали.

— Вы заставили меня ждать, — произнесла девушка.

У нее оказался необыкновенно нежный голос.

Она проворно открыла дверь, невидимую в полумраке, и они очутились во дворе за церковью.

Не опасаясь больше посторонних взглядов, она подняла капюшон и посмотрела Козимо прямо в глаза.

— Ты порядочный интриган, — сказала она ему, сразу переходя на „ты“.

Козимо колебался: эта девушка имела явное превосходство. Возможно, даже слишком явное.

— А ты не из пугливых, — заметил он.

Она внимательно посмотрела на молодого человека.

— Твое имя?

— Чосер. А твое?

— Лис.

Лис была любимицей Эрихто, это она безжалостно перерезала горло двум наемникам в присутствии Человека без рук и лица.

— Впрочем, так меня звали раньше, — добавила она.

— Раньше?

— Сегодня у меня должно быть имя, более подходящее к случаю. Сестра Бланш или сестра Мария, например. Нужно, чтобы все забыли о моем прошлом, понимаешь?

— Благородная цель.

— И ради этой цели мы все направляемся в Святую землю. Ты, должно быть, знаешь об этом.

— Вы идете туда, чтобы заслужить прощение грехов, и никто не может вам помешать. Справедливо, что Милиция приняла вас в ряды паломников. Но, видишь ли, настоящие трудности возникнут лишь по прибытии.

— По прибытии?

Козимо посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не слышит. Он долго обдумывал, как себя вести и что он должен сказать этой девушке, чтобы заставить ее согласиться с его предложением.

— Как вы думаете, что вас ждет в Святой земле?

— Хороший вопрос! Пока не знаю. А ты что, знаешь?

— Во всяком случае, мне известно, что в Тире есть много домов терпимости. Узнав, кто вы такие, некоторые из владельцев этих увеселительных заведений сразу же постараются прибрать вас к рукам. Вам нужно подумать о надежной защите.

— Защите?

— В Святой земле самое безобидное, что вам грозит, — это заключение в монастырь. В худшем случае вас насмерть забросают камнями или отправят в Тир. Кроме того, вас много, и вряд ли всем найдется место в монастырях — их там пока мало.

— И что же?

— Ну, поскольку речь идет об ограниченном количестве избранных, будет нелишним уже сейчас заручиться поддержкой влиятельного лица.

— Не себя ли ты имеешь в виду?

Лис погладила его по щеке.

— Нет, мне это не по силам.

Он мягко отвел ее руку.

— Но я знаю некоторых довольно влиятельных людей, кто смог бы обеспечить тебе там хорошее место. Им достаточно будет замолвить слово — и одна из настоятельниц монастыря на Востоке примет тебя с распростертыми объятиями. Без их заступничества тебе остается полагаться лишь на молитвы и слезы, в надежде кого-нибудь разжалобить.

Лис рассматривала его без смущения и ложной скромности. Она прекрасно понимала, что он имел в виду, Козимо чувствовал, что его расчет оказался верным.

— Что я должна делать? — спросила она. — Кто мне поможет?

— Если я могу на тебя рассчитывать, — сказал Козимо, — я дам о себе знать и сообщу тебе подробности.

— Как и где?

Он посмотрел на церковь.

— Здесь, — сказал он. — Я оставлю тебе инструкции в письменном виде. Я назову тебе человека, а ты поведи себя с ним сама знаешь как, и тогда ты значительно увеличишь свои шансы. Ты сумеешь обмануть бдительность своей хозяйки?

Лис улыбнулась.

— Можешь не сомневаться.

На этом они и расстались.

Козимо решил, что девушка легко поддалась на его уговоры только благодаря своим дурным наклонностям, он даже не подозревал, что ее игра — часть планов Человека без рук и лица…

* * *
На следующий день после этого разговора Козимо взял свою сумку, нашел укромный уголок на кораблей спрятал там оружие, пояса и документы, найденные на Таборе. После этого он направился в церковь Святого Иуды, которую посещали люди де Крона. Козимо показывался там в течение нескольких дней подряд. Он не пропускал ни одной службы, внимательно наблюдая за людьми из окружения рыцаря, особенно за Обероном де Сентивом. Тот появился в первый же вечер. Он всегда слушал одну мессу в день, в одно и то же время. Он постоянно выбирал себе место в одном и том же ряду, в некотором отдалении от своих собратьев. Козимо видел, как он истово молился, часто со слезами на глазах, бледный от страха в момент получения причастия.

На восьмой день наблюдений Козимо перешел от созерцания к действиям. Он сел за Обероном. Тот стоял на коленях, воздев руки. Месса еще не закончилась. Козимо написал несколько слов. Когда монах наклонился, чтобы забрать свой псалтырь, оставленный на скамеечке для молитвы, он увидел записку. Он так удивился, что забыл о молитвах. В записке говорилось, что одна из раскаявшихся девушек Эрихсто просит его покровительства и умоляет оказать ей честь выслушать ее. Просьба была так умело составлена, что не было никакого риска выполнить ее. Де Сентив обернулся. Козимо молился. Затем поднял голову. Их взгляды встретились. Козимо раньше видел, как де Сентив украдкой приходил к переписчику, видел, как тот слегка покраснел при виде девушек в саду, видел, как священник горько плакал во время мессы. Сейчас же перед ним был человек, одновременно и опасающийся, и сгорающий от любопытства. И этот человек поступил точно так, как и предвидел Козимо: слишком смущенный, чтобы на что-то отважиться, он отвернулся в полном смятении, не в состоянии принять решение. Тогда Козимо положил на то же место другую записку. После этого он взял псалтырь де Сентива, поднялся и вышел из церкви, распевая псалмы. Направляясь к выходу, он наблюдая за солдатами, охранявшими верующих во время мессы, опасаясь, что они могут наброситься на него. Но все обошлось. Он спокойно покинул церковь.

Удар был нанесен.

Во второй записке „Чосер“ назвал свое имя, сообщил номер своей каюты и посадочной карты и дал понять Оберону, что постарается встретиться с ним в его секторе, чтобы вернуть ему псалтырь. Если тот не захочет принять его лично, Чосер воспримет это как отказ от его предложения и больше никогда его не потревожит.

* * *
На следующий день, вернувшись из столовой, Полибюс и Козимо обнаружили, что в их каюте все перевернуто вверх дном. Козимо догадался, что Оберон распорядился проверить его. Он этого ждал: человек, приближенный к де Крону, не мог отважиться на какой-либо шаг, не наведя справок. Полибюс был больше расстроен, чем его сосед, который хранил псалтырь при себе и заранее надежно спрятал свои вещи: манускрипт новоявленного летописца унесли! Он был в панике.

— Все пропало! — можно было разобрать сквозь рыдания.

Козимо хотелось бы знать, что люди де Сектива могли прочитать о нем в сочинении Полибюса.

Он выждал день, а потом, облачившись в тунику паломника и подпоясав ее конопляной веревкой, взял в руки небольшой полотняный мешок, куда он положил псалтырь, и отправился в сектор Робера де Крона.

Все шло по плану. Псалтыря и имени Оберона де Сентива было достаточно, чтобы перед ним открылись все двери. Охранник попросил подтверждения в миссии де Сентива, и тот ответил, что действительно ждет Чосера.

Навстречу Чосеру вышел монах, на его голове был клобук из грубой шерстяной ткани.

Перед ними открылась дверь, и Козимо очутился в огромном зале, где он увидел военных, стоявших перед экранами с пультами. В обоих концах зала были большие окна — от пола до потолка. Свет как бы парил над головами людей и андроидов. Козимо и его проводник прошли вдоль платформы. Через несколько минут они попали в узкий коридор, каждый раз останавливаясь перед очередным тамбуром, который монах открывал с помощью специальной карточки.

— Меры предосторожности, — объяснил он.

— Понимаю.

— Как ни странно, отец де Сентив, кажется, забыл, что пригласил вас.

— Правда? Мне бы не хотелось его беспокоить. Он, конечно же, занят и не сможет меня принять. Мне лучше уйти?

— Нет, нет, — прервал его монах. — Напротив. Как только он о вас вспомнил, он сразу же закрыл собрание и заторопился на встречу с вами.

Монах прошел через боковую дверь, охраняемую двумя андроидами. Козимо наконец оказался на личной территории Оберона де Сентива. В комнате перед экранами работали пять роботов. Они поздоровались с посетителем. Монах открыл дверь, ведущую в кабинет святого отца, и пропустил туда молодого человека.

— Он скоро будет. Располагайтесь. Я вас оставляю.

Он закрыл за собой дверь.

И вдруг Козимо забеспокоился. А если Оберон придет не один? Если это ловушка?

Кабинет был по-монашески строго обставлен, без всяких украшений. Козимо заметил орудия самоистязания: плеть, власяницу и другие инструменты для умерщвления плоти. Зато он не увидел ни одного предмета культа — ни распятия, ни иконы. Он подошел к большому окну, выходившему в космическое пространство. Звезды двигались снизу вверх — казалось, что разворачивается свиток. Это было обычное смещение Азимо, вращавшегося вокруг своей оси. Время от времени вдали показывалась луна, находящаяся вблизи красной планеты: это была система Тоннер, где предполагалось сделать первую остановку.

Открылась дверь, вошел Оберон де Сентив.

Он был один.

Монаху было около пятидесяти лет. Лысый череп, приплюснутый нос, щеки, такие же обвислые, как и его ряса. Он был толстым, бледным, болезненного вида, с мешками под глазами и бесцветной толстой нижней губой.

Он принял Козимо на первый взгляд радушно, был услужливым, но держался настороженно. Казалось, он чем-то смущен.

— Добрый день, отец мой, — сказал Козимо. — Я принес вашу книгу — псалтырь, как мы и договаривались.

— Я вижу. Хорошо. Очень хорошо. Вы один?

Козимо кивнул.

— Никто за вами не следил? Вам не задавали никаких вопросов?

— Ничего необычного.

— Хорошо.

Де Сентив подошел к входной двери, чтобы убедиться, что она закрыта. Знаком он показал Козимо, чтобы тот последовал за ним в самый отдаленный угол комнаты, и там попросил гостя говорить шепотом.

— Я не знаю, как вы сюда попали, но это должно остаться сугубо между нами. Как вы обо мне узнали? Кто вам говорил обо мне?

— Никто, отец мой. Мы встретились по воле случая. Достаточно быть немного наблюдательным. Вы сами себя легко выдаете, если мне будет позволено так выразиться.

— К несчастью, мне об этом хорошо известно!

Де Сентив вытер пот со лба.

— Если я могу чем-то помочь… — начал Козимо.

— Мне помочь? Вы уверены? Меня можно только пожалеть.

Глазки у монаха забегали.

— На вашем месте, — сказал он, — я бы не интересовался, чем я занимаюсь.

Козимо опустил голову.

— Я мог уйти, — спокойно произнес он. — Если я вам не нужен, я исчезну, и вы больше никогда меня не увидите.

— Нет, подождите. Я этого не говорил. Останьтесь.

Монах переступал с ноги на ногу, по-прежнему избегая смотреть в глаза своему гостю. Наконец он спросил:

— А девушка согласна?

Козимо сразу же посерьезнел.

— Как я вам писал, она просит вашего заступничества. Она согласна на все. От вас зависит, как повернется дело.

Лицо монаха озарила улыбка, но она тут же исчезла.

— Как зовут эту малышку?

— Лис.

— Лис. Великолепно. Это одна из тех девушек» которые раскаялись в том, что совершили в прошлом?

— Совершенно верно.

— Тем не менее она согласна на… Вы понимаете?

Козимо поздравил себя с удачей. Оберон был уверен в непорядочности девушки.

— Я намекнул ей, что открытия, отбросив всякие предрассудки, перед таким набожным человеком, как вы, — значит сделать шаг навстречу своему спасению.

— И ей понятно, что это значит?

— Я думаю, что, поскольку вы ей заплатите благословением, а не деньгами, она будет считать, что ей простятся те маленькие радости, которыми вы ее одарите.

— О святое дитя!

Козимо, не поддаваясь священному трепету, согласно кивнул.

— Как все произойдет? — спросил де Сентив.

— Вас будут ждать за церковью под номером 42.

— Правда?

— Вас предупредят. Не волнуйтесь, эта девушка хитрее нас с вами.

— Эти чудовища все могут устроить. Ладно, значит, пусть будет так. Но все должно оставаться в тайне. Не играйте со мной, я многое могу и я знаю, кто вы такой.

— Разве я выиграю, если погублю вас?

Козимо откланялся, собираясь уходить. Оберон остановил его.

— Подождите. Для ясности. Что вы требуете взамен?

— Не знаю, отец мой. Если вы хотите сделать мне одолжение, для начала прикажите вашим людям вернуть манускрипт моему соседу по каюте. Это молодой безобидный писака, его сочинения не представляют для вас никакого интереса.

— Посмотрим.

— Что же касается моего вознаграждения, я оставляю это на ваше усмотрение. Когда дело будет сделано, вы мне скажете сами, чем вы можете помочь такому скромному паломнику, как я.

— Хорошо. Я подумаю. Я подумаю… Но больше не пытайтесь увидеться со мной. В следующий раз я сам вас разыщу. Мне нужно время. Нас не должны часто видеть вместе.

— Как вам будет угодно.

Де Сентив позвал монаха, который привел Козимо.

— Проводи моего приятеля Чосера, — сказал он повелительным тоном, но с улыбкой.

И Козимо покинул сектор Робера де Крона.

Первый «Контакт» оказался удачным.


Когда он вернулся в каюту, Полибюс по-прежнему горевал из-за украденного манускрипта. Козимо же занялся составлением инструкций для Лис.

* * *
Через два дня Полибюс нашел свою рукопись, которая непонятно как очутилась у него на кровати.

— Чудеса! — воскликнул он. — Слава Богу! Можно продолжать…

А Козимо приготовился ждать вестей от де Сектива.

Глава II Анкс и мир Табари

Ты, чьи чувства озарены свыше, ты веришь,

Что сотворение мира, мощенное и постепенное.

Восходит к свету, и в стремлении к нему

Превращает материю в свет,

И особенно будоражит инстинкты при убывающей луне;

Ты веришь, что эта необъятная жизнь, которая наполняет

Дыханием листья и оживляет ум,

Которая идет от скалы к дереву и от дерева к зверю,

И от камня незаметно поднимается к тебе.

Заканчивается у бездны, обрыва?


Нет, она продолжается, непобедимая, полная восхищения,

Входит в мир невидимый и невесомый,

Там исчезает для тебя презренная плоть, наполняет небеса

Восхитительного мира, зеркального потустороннего мира,

Существами, близкими человеку, или другими, которые удалены от него,

Чистыми духами, ясновидящими, которые пророчествуют в своем величии.

Ангелами, состоящими из света, и людьми, повинующимися инстинктам…

Виктор Гюго. Что сказали уста тени
Анкс ехала в одной из крытых повозок, предназначавшихся для детей и женщин ирландской общины. Рядом медленно шли паломники, читая молитвы. Все направлялись к приходу Тоннер, где должны были остановиться на три дня.

С самого начала в караванах царил порядок: солдаты рыцарей строго следили за дисциплиной, запрещая останавливаться и стихийно собираться в группы. Охранники из Милиции вели себя так, как если бы они находились на вражеской территории. Все мужчины двигались в начале и в конце каравана, даже если приходилось на время дневного марша разлучать их с семьями. Запрещались любые сходки. Контроль был установлен как внутри каравана, так и извне, особенно на тех этапах, когда паломники могли поддаться соблазну проучить местных жителей, если те отказывали им в подаянии.

В тот день Анкс, затиснутая двумя женщинами с детьми и стариком, которые дремали в раскачивающейся повозке, незаметно открыла «Анналы» Табари — книгу, которую она украла в Труа. В этом маленьком томике были переведенные с арабского отрывки из «Летописи Пророка и Царей», в которых описывалась история человечества, начиная с сотворения мира и заканчивая смертью пророка Магомета. Прочитав несколько страниц, девочка была поражена: вся Библия была словно написана заново! Два Завета были соединены и продолжены; персонажи, совершаемые чудеса, были описаны более подробно и от этого казались реальными, живыми. Появились неожиданные персонажи, например, Александр Великий, о котором писали с таким же благоговением, как и о царе Давидам матери Иисуса. Моисея почитали наравне с Христом. К своему превеликому удивлению, девочка обнаружила, что переплетаются основные положения ислама, иудаизма и христианства.

Одного отрывка из Табари было достаточно, чтобы рассеять вековые заблуждения: «Первым, что создал Аллах, было перо, — писал он, — и все, что он хотел создать, он диктовал этому инструменту. Затем, когда перо начало писать, Аллах создал небо, землю, солнце, луну, звезды, и земной шар начал вращаться». Насколько этот символ письменности был понятнее, чем скупое «В начале было Слово» у Святого Иоанна! Анкс была покорена.

Она перестала читать. В повозке было мало места, и Анкс постоянно ловила любопытные взгляды паломников. Девочка, склонившаяся над книгой, вызывала интерес у тех, кто не спал: в то время крестьянки, как правило, не умели читать.

Чтобы не вызывать нездорового любопытства, она выбралась из повозки и пошла рядом.

В семье Анкс называли «Сократиной». Невзирая на предвзятое отношение к женскому полу, Летольд Коламбан решил дать девочке образование, подобающее мальчику. Она знала несколько иностранных языков и прочла все книги, которые можно было достать на их полуострове. Но ее обучение проводилось в тайне. Девочке было небезопасно обсуждать вопросы истории или теологии при посторонних, особенно при паломниках, священниках и монахах. Летольд всегда ставил на место свою дочь, как только она забывалась и говорила лишнее. Уже того, что она изъяснялась на изящной латыни и имела благородные манеры, было достаточно, чтобы вызвать осуждение и настороженность окружающих. И сегодня, читая Табари, она себя фактически скомпрометировала.

Спрыгнув с повозки, она шла на некотором расстоянии от всех. Ее мать и брат находились в начале каравана. Шедшие недалеко от нее паломники рассказывали всякую чушь о мусульманах и их пророке: они проклинали их за однополые связи, клялись, что разврат и жестокость — единственные качества, которыми Бог наградил этих еретиков. Все привычные высказывания об их похотливости, идолопоклонстве и глупости, сдобренные скабрезными шуточками, вызывали взрывы хохота и одобрительный гул в толпе.

Мужчины, шедшие рядом с Анкс, были немощными калеками, которых Милиция решила не ставить в начале или в конце каравана ввиду их бесполезности. Увечность и убожество этих людей делали их едкие замечания в отношении мусульман еще более отвратительными. Мечтательная по натуре, Анкс представляла, что будет участвовать в триумфальном марше, в сопровождении ангелов и святых людей, но ей пришлось столкнуться с беспощадной реальностью. Здесь на первом месте были устройство отхожих мест, борьба со вшами, аппетит паломников и совестливость охранников. Куда подевался Бог? Чем отличались эти верующие от сборища варваров?

К вечеру караван пришел в Тоннер. Здесь паломники расположились на трех огромных пустырях. Поблизости не было ни одного большого города, который мог бы вызвать у путешествующих желание поживиться. Все было тщательно продумано.

Сразу же по прибытии на стоянку Анкс пошла разыскивать своих родителей. Они заранее договорились, что встретятся возле ирландского колокола. В толпе она увидела высокого мужчину с горящим взглядом, одетого в скромную поношенную одежду, выглядывавшую из-под рыцарских лат: это был Робер де Крон. В окружении своей свиты он спокойно шел между паломниками, внимательный ко всему. Он отвечал на вопросы, благословлял и подбадривал своих подопечных.

И вдруг Анкс замерла. Она узнала капитана, которого видела в Труа, того самого, что гнался за ней между повозками. Он также осматривал лагерь паломников, за ним по пятам шел монах Эрих, тот самый, который застал ее врасплох, когда она открыла ящик с книгами. Эрих увидел ее и показал в ее сторону пальцем. Она тут же спряталась за повозкой. Капитан позвал к себе дюжину солдат, а Эрих подробно описал им внешность Анкс. Но она смешалась с толпой еще до того, как ее начали искать.

Она укрылась в подлеске, примыкавшем к озеру. Вокруг никого не было. С другого берега доносилось пение женщин, оно вселяло покой в сердца людей, находившихся в этой части каравана. Пели причащающиеся паломницы Эрихто. Анкс решила дождаться ночи, а потом уже найти своих, и, в полной уверенности, что ее не видно за зарослями, открыла томик Табари.

Длинная глава «Бытие», написанная арабским летописцем, была не похожа на описание сотворения мира в Библии. В этой главе автор методично изложил содержание нескольких десятков сочинений, в которых первый этап сотворения мира описывался согласно арабским, персидским, еврейским, греческим и христианским культурным традициям. Истоки возникновения жизни были разными: хаос, яйцо, капля воды, пламя, поток атомов, сфера, число и другие. Не имело значения, как Бог это сделал, следовало просто восхищаться грандиозностью его творения. Такой же подход Табари применял и относительно истории человечества: представлял одно и то же событие, показывая его сквозь призму восприятия пророков, историков и поэтов разных эпох. Анкс была поражена свободой высказываний и удивительной точностью описаний.

Листая страницу за страницей, Анкс узнала, что Всемогущий сотворил не один мир, а миры. Существовали народы, цивилизации, созданные одновременно с земной, но не имевшие с ней ничего общего. Поколения неведомых цивилизаций, произошедших не от Адама, не знали смены дня и ночи, так как у них не было светила, подобного Солнцу.

«Что бы сказал наш епископ, прочитав такие дерзкие утверждения? — подумала девочка. — Разве о таком говорится в Библии? Другие миры? Другие цивилизации? Значит, мы не являемся единственными творениями Бога?»

Она закрыла глаза, пытаясь представить себе, на что похожи эти другие Вселенные, созданные Творцом. Но у нее ничего не выходило.

«Это невозможно. Я всего лишь видоизменяю то, что мне уже известно. Как представить себе существа, которые отличаются от меня по своей сути? Даже самое смелое воображение не в состоянии это сделать — оно лишь преобразует то, что уже известно».

Тем временем наступила ночь. Анкс закрыла книгу, дойдя до главы «Слезы Адама».

Она разыскала своих родителей, пробираясь за повозками, чтобы ее никто не виден. Возле колоколе аббат Соффре призывал всех заняться устройством лагеря. Вокруг костра танцевали радостные, невзирая на усталость, женщины и дета, мужчины же трудились. Анкс подошла ближе, чтобы согреться у огня, в то же время стараясь не привлекать к себе внимания посторонних. Она увидела отца, занятого работой, мать у костра и Теслена перед походной палаткой.

Она проскользнула внутрь вслед за ним.

— Где ты была? — спросил мальчик.

— Тут недалеко… Я отдыхала.

— Здесь всякий народ бродит…

— Какой народ?

— Солдаты. Они ищут какую-то девушку, похожую на тебя. Твое описание известно всем.

— Правда? — сказала Анкс с невозмутимым видом. — Наверное, это кто-то, действительно похожий на меня.

— А книга еще у тебя?

— Да.

— Лучше бы ее спрятать. Из-за тебя мы все рискуем нажить неприятности.

Летольд и Ровена пришли проверить, вернулась ли их дочь. Вскоре после ужина все заснули, так как очень устали за день. Во всем караване было тихо, только Анкс не спала. Прислонившись головой к краю палатки и глядя в небо, она размышляла над тем, что прочла днем. Ночь была светлая и теплая.

Она снова открыла томик, спрятанный в складках одежды, и при свете луны начала читать главу, в которой Табари описал грехопадение первого человека. Вот что она узнала.

За то, что Адам и Ева вкусили запретный плод с Древа познания, Бог наказал их, изгнав из Рая, как это описано и в Ветхом Завете, однако Табари уточнил, что мужчина и женщина «были лишены своего панциря». Это была твердая защитная оболочка, которую Бог отобрал у них в тот день и сегодня у людей от нее остались только ногти. Бог сделал плоть человека уязвимой для боли и смерти. Прочный панцирь? Анкс уже не понимала, что она читает — священную книгу или сказку! Но вскоре после грехопадения с Адамом произошла странная вещь: уйдя от своей жены, оказавшись один во враждебном ему мире, он начал рыдать. Он плакал над своей ошибкой. Анкс начала сомневаться: говорится ли где-нибудь в Книге Бытия в Библии о том, что Адам раскаивался перед Создателем в своем непослушании? Где написано, что Адам рыдает в отчаянии из-за того, что изгнан из Эдема?

После изгнания из Рая Адам был отправлен на континент, который теперь назывался Индустан. С характерной для Востока поэтичностью Табари поведал о том, что из первых слез Адама, упавших на землю, появились ростки лечебных растений, в частности, целебные травы, которые должны были позднее облегчить страдания и болезни потомков Адама.

Анкс подумала в тот момент о своем отце, который рассказывал ей, что лучшие лекарства привезены из далекой Индии, где греческие врачи научились искусству исцелять.

Девочка долго дудела об этой стране, «омытой первыми слезами Адама».


От этого сплетения сказки и реальности у нее возникло странное чувство, согревшее ее душу, с этим чувством она и заснула.

* * *
На следующее утро паломников, разбудили монахи, которые ходили между палатками, звеня колокольчиками. Летольд Коламбан уже час как был на ногах. Он раздобыл для своей семьи буханку хлеба и кувшин молока. Члены семейства прочитали «Отче наш». Все ели молча, каждый благодарил про себя Спасителя. Вокруг них постепенно все приходило в движение. Анкс незаметно следила за происходящим вокруг, меньше сосредоточенная на молитвах, чем обычаю. Недалеко от них стражники о чем-то расспрашивали паломников. Хотя Анкс не была уверена в том, что капитан продолжает разыскивать ее, она все же опустила голову. Солдаты удалились, не обратив на нее внимания.

На восходе солнца аббат Соффре получил инструкции на предстоящий день. Вскоре он сообщил соотечественникам, что по распоряжению рыцарей остановка в Тоннере сокращается без объяснения причин, и все этим же утром снова отправляются в путь! Больше никому, кроме инвалидов, не разрешалось сидеть на повозках, маленьких детей приказано было нести на руках. Одни предполагали, что преждевременный выход караванов предпринят, чтобы выиграть время, учитывая, что впереди дороги были каменистыми и ухабистыми; другие говорили, что Милиция просто проводит маневры. Но все были недовольны тем, что отдых прерывался.

Летольд передал своему семействуновые требования:

— Анкс, ты останешься с женщинами своей группы. Никого не слушай! Теслен, ни под каким предлогом не отходи от матери ни на шаг.

Ему было не по душе то, что его разделяли с семьей: он должен был идти с другими мужчинами в начале каравана. Анкс решила переодеться, она взяла у матери плащ с капюшоном, чтобы можно было покрыть голову. Обнявшись с родителями и братом, она заняла свое место в караване и каждый раз, проходя мимо солдата, опускала голову. Новое распоряжение вызвало у паломников легкую панику и недовольство. Когда кто-то, устав от ходьбы и будучи не в состоянии продолжать путь, пытался выдать себя за инвалида, чтобы занять место в повозке, возникали шумные споры. Томик Табари всегда был с Анкс. Ей не терпелось продолжить чтение. Пораженная прочитанным, она решила все же не менять своих убеждений, пока не прочтет книгу до конца, пусть это занятие и было небезопасным.

Вместе с другими паломниками она ждала сигнала к отправлению. И вдруг, повернувшись, она увидела знакомый силуэт.

Слепой с озера Сурс-Доль!

Он тоже был среди паломников! Второй раз она встретилась с ним после того, как на них напали разбойники. Она не знала, как поступить. Сделать вид, что не заметила его или подойти к нему, заговорить с ним? Но раздался удар колокола — сигнал к отправлению. Анкс решила пока не думать о Слепом.

Она вспоминала встречу с Хьюго де Пайеном. Слепой старик спас человека, возглавляющего паломников, от головорезов. А ему об этом известно? Но ей это не могло присниться. А как объяснить исчезновение старика средь бела дня?

Внезапно справа она ощутила чье-то горячее дыхание, и это отвлекло ее. Слепой послал коня вперед и оказался рядом с ней. Он держался прямо, покрытое морщинами лицо было застывшим, а незрячие глаза обращены к горизонту. При виде этой мрачной фигуры паломники, шедшие рядом с Анкс, расступились. Девочка продолжала идти. Она сильно разволновалась. Конь слепого шел рядом с ней, не обгоняя ее. Она видела, что старик положил свои костлявые руки на колени и что он не держал ни уздечки, ни вожжей. Сердце у Анкс бешено билось, она не хотела упустить возможность узнать, кем же был этот человек. Она вспомнила, как старик сказал де Пайену, что его имя — Клинамен. Она уже готова была заговорить с ним, но тут подъехали охранники Милиции. Они рассматривали всех девушек. Анкс тут же еще больше надвинула на глаза капюшон, наклонила голову и прижала к Себе книжку. Двое стражников появились справа от Слепого. В тот же миг Анкс почувствовала, как что-то коснулось ее руки: по ней скользнула уздечка. Она увидела, что старик, не меняя выражения лица, показал пальцам на повод, привязанный к седлу. Ничего не понимая, Анкс ухватилась за него.

— Что вы ищете, солдаты? — спросил старик удивленных стражников.

— Как ты знаешь, что мы здесь?

— По бряцанию вашего оружия. И клинки имеют свой особенный запах. Чем я могу вам помочь?

— Мы ищем девочку.

Клинамен повернул голову к Анкс.

— Слева от меня идет девочка, но она не покидала меня с момента прибытия в Труа.

Охранники посмотрели да Анкс, скромно опустившую глаза.

— Она всегда подле вас?

— Как бы я без нее обходился в обозе?

Анкс крепко держалась за повод.

Казалось, ответ Слепого удовлетворил солдат.

— Хорошо. Храни вас Бог, — сказал один из них, и все они удалились.

Слепой сразу же взял у Анкс повод.

— Но… — прошептала Анкс в растерянности. Клинамен сделал знак, и она поняла, что не надо ни о чем спрашивать. Даже не пришпорив коня, старик заставил его обогнать Анкс.

Только что Слепой второй раз спас ей жизнь.

* * *
Тюдебод, толстый капитан, шел в начале каравана бок о бок с Эрихом, главным писарем библиотеки. Обозы двигались медленно и ритмично. Сегодня утром Хьюго де Пайен и его люди решили отменить трехдневную стоянку, поскольку были довольны состоянием каравана. Все были рады, кроме Тюдебода. Сидя верхом на лошади, он ругался, размахивая руками.

— Как будто у меня нет более неотложных дел, чем это! — Но распоряжения Флодоара однозначны, — сказал Эрих.

Он посмотрел по сторонам — ему не хотелось, чтобы их услышали паломники.

— Вы отвечаете за безопасность перевозки грузов, — сказал он. — Что скажут ваши хозяева, если вы не сможете найти и задержать какую-то девчонку?

— Но я делаю все возможное! Она осторожничает, это ясно. Хотел бы я, чтобы вы оказались на моем месте! Она может прятаться где угодно. В таком возрасте дети — настоящие чертенята!

Эрих остановил свою лошадь.

— Вот что я хочу сказать, — продолжил он шепотом, — мы объявим, что во время перехода будет проведен сеанс публичного чтения.

— Сеанс чтения? Что за безумная идея!

Тюдебод возмущенно пожал плечами.

— Знаете ли вы, где сейчас Маркабрю? — спросил Эрих.

— Зазывала из Труа? Он в последнем обозе.

— Приведете его к Флодоару. Он даст ему для чтения известное произведение. Это придумано якобы для того, чтобы паломники могли отдохнуть, а на деле — чтобы успокоить недовольных и поймать эту незнакомку.

— Ну и как же вы собираетесь ее ловить?

— Сыграв на ее любопытстве, Тюдебод. Любопытстве! Если эта девчонка такая, как нам представляется, она попадется.

— А не много ли хлопот, чтобы поймать маленькую воровку? Она, скорее всего, искала что-нибудь съестное или какие-нибудь тряпки, а наткнулась на ящики с книгами! Это же ясно. Если она мне попадется, я из нее душу вытрясу, не сомневайтесь. Паломники не крадут! Это строго карается!

— Нет, Тюдебод. Получены другие распоряжения на ее счет. Просто следите за вашей пленницей в оба глаза, пока Флодоар ее не допросит. Поняли? Никакого рукоприкладства.

Капитан пожал плечами, возмущенный, что придется церемониться с какой-то крестьянкой.

В тот же день Роже Маркабрю проводили к повозке Флодоара. Библиотекарь дал ему экземпляр «Исповедей» Святого Августина, написанных понятным народу языком. Это произведение должно было понравиться паломникам, особенно те места, где говорилось о развратной юности святого и его обращении в истинную веру.

Поскольку паломникам запрещалось покидать свои места в караване, решили, что Маркабрю будет каждый час переходить к новой группе паломников, чтобы к концу дня все смогли услышать откровения Августина. Актер восседал на крытой повозке, чтобы его лучше могли видеть и слышать. Он был прекрасным чтецом.

«Дом, где обитает моя душа, весьма темен и тесен, он разрушается. В нем есть и то, на что больно смотреть; я это знаю и исповедаюсь в этом. Но кто, кроме Тебя, Господь Бог мой, может сделать его чище, к кому я мог бы воззвать за помощью?»

«Какое счастье, что в епархии позаботились о том, чтобы научить его читать! Это великолепное средство воздействия», — думал Эрих.

Он все время держался на некотором расстоянии от Маркабрю. Его сопровождали двое солдат Тюдебода, переодетых в паломников. Чтение благодатно воздействовало на толпу; люди буквально замирали, слушая душераздирающие признания святого. Продвижение каравана при этом не замедлялось. Умиротворенность была написана на лицах паломников.

Анкс никогда не читала писаний Святого Августина, но отец рассказывал, ей о нем. Будучи очень смелой, девочка умудрялась ничего не пропустить из того, что говорил Маркабрю. Быстрее ветра она передвигалась по каравану от обоза к обозу, чтобы несколько раз послушать одни и те же отрывки «Исповедей».

«Как я люблю Тебя, Господи, тысячу раз благодарю Тебя и непрестанно благословляю Твое величие за то, что Ты соизволил простить мне столько несправедливостей и преступлений, совершенных мною».

Анкс была поражена тем, как искренне обращался Августин к Богу, его смирением, его красноречием. Ей хотелось выхватить книгу из рук Маркабрю и самой читать дальше. Оратор все время читал одни и те же отрывки, выбранные Флодоаром. Анкс уже могла повторить по памяти: «Когда я горько плакал, испытывая глубокую печаль, я услышал голос то ли юноши, то ли девушки, который часто повторял нараспев: „ВОЗЬМИ И ЧИТАЙ, ВОЗЬМИ И ЧИТАЙ“. Я взял книгу Святого Павла, открыл ее, и в первом же отрывке, который попался мне на глаза, прочитал в конце его слова…» В этот момент Эрих и двое солдат схватили девочку и унесли, зажав ей рот.

«…Я не хотел больше читать; да больше и не было надобности, потому что как только я прочел эти несколько строк, сердце мое наполнилось светом и абсолютным покоем, который рассеял мрак моих сомнений».

Глава III Дознание

У входа в Колизей находится фонтан, к которому по традиции гладиаторы приходили после боя омыть свои раны. Край этого фонтана был в то же время точкой отсчета расстояний: все дороги Римской империи брали свое начало у этого памятника рабству и смерти.

Мишле. Римская история
На борту корабля, пилотируемого Робером де Кроном и Карлом де Рюи, Козимо Ги по-прежнему ждал, когда де Сентив даст о себе знать после того, как состоится его свидание с Лис. Во время краткой остановки на луне Тониер он так и не появился.

В тот день Козимо вместе с Полибюсом были в одной из библиотек корабля, в небольшом читальном зале с тремя десятками экранов. На корабле не было архивов — информация поступала с планет, на которых были установлены передающие станции.

Кроме Козимо и Полибюса в зале находились библиотекарь и техник. Сосед Ги по каюте трудился над стихосложением: в этот раз он искал цитаты из Гомера, чтобы придать своей эпопее больше блеска.

Козимо сидел перед экраном «Галактической энциклопедии»; он ввел в систему поиска одно слово: «Столп».

Он не испытывал никаких иллюзий относительно результатов поиска, просто хотел подтвердить свои предположения.

Столп.

Прочитав все об этимологии слова, он бегло просмотрел, не открыв для себя ничего нового, статьи о столпах на римских стадионах, о мерах длины, о столпе, установленном императором Константином, считавшемся центром мира. Наконец Козимо нашел значение, заинтересовавшее его. «Столп» как тип человека, тип личности. Это человек, обладающий неограниченными знаниями и абсолютной мудростью. Он являлся «стержнем безошибочности, вокруг которого обращались мысли менее посвященных». В статье говорилось, что такой мудрец — одна из редких фигур, а встречались такие люди как в древней Греции, так и в древней Азин. Но миф о Человеке-Столпе вскоре был забыт.

«Абсолютный мыслитель? — подумал Козимо. — Мудрец? Не может быть, чтобы рыцари отправились в Иерусалим только ради какого-то человека. Эго не имеет смысла, если учитывать принятые меры предосторожности и громадные затраты».

Он продолжил свой поиск, введя другие ключевые слова, но не нашел ничего нового или неожиданного. Тогда он начал искать библейские тайны и сокровища или что-то в этом роде, имеющее отношение к Иерусалиму. Ответ не заставил себя ждать. Сорок одна тысяча подходящих ссылок. Изобилие теорий и доказательств, относящихся к талисманам, священным реликвиям, которые ждали путешественника по прибытии в Иерусалим, поражало воображение. Фантазии церковников, путешественников и поэтов были просто невероятными. Земля предков стала объектом всяческих домыслов, которые невозможно было охватить разумом. И почти во всех невероятных рассказах, копившихся веками, упоминались Скала Авраама, Ковчег Завета и святой Грааль.

Козимо потерял время, но совсем не продвинулся в своих поисках. В конце концов он пожал плечами и собрался уже уйти из зала, но в последний момент ему пришла в голову еще одна мысль.

Он снова сел за клавиатуру и набрал «Рюи».

В энциклопедии содержалась как текущая информация, так и исторические факты. Козимо звал, что в ней не даются ссылки на живущих ныне людей. Но, не имея возможности что-либо узнать из первых рук о самих девяти рыцарях, он мог получить информацию об их владениях; Он по-прежнему ничего не знал о Карле де Рюи, рыцаре-невидимке, основателе Христовой Милиции.

Он получил две категории советов по запросу «Рюи»: одна относилась к естественным наукам, другая — к географии. Из ответов первой категории он узнал, что «Рюи» — это научное название состояния, возникающего при травмах. Сильные потрясения физические или эмоциональные — могут вызывать у некоторых людей странное поведение, связанное с явлениями парапсихологии. У больного с синдромом Рюи проявлялся дар ясновидения: он предсказывал будущее, перемещал предметы на расстоянии или входил в контакт с нематериальными существами. Последствия травм были подробно описаны. Но когда Козимо захотел расширить поиск и ознакомиться с хронологией открытия этого синдрома, он заметил, что нужная ему страница, несмотря на то, что она была включена в содержание статьи, была скрыта. Многочисленные попытки ее открыть ни к чему не привели — информация оставалась недоступной… Другие ссылки по запросу «Рюи» указывали местоположение единственного пункта, имеющего такое название.

— Географический пункт с названием Рюи находился на голубой планете в двухзвездной системе, на расстоянии многих парсеков от места совершения паломничества.

В статье давалась всевозможная информация о планете, но не было никакой связи с результатами предыдущего поиска, а также с рыцарем Карлом де Рюи.

Козимо ввел в систему поиска имена остальных восьми рыцарей. Результат был аналогичным первому: названия географических пунктов, замков, лун и другие данные, не представляющие большого интереса.

«Только по Карлу де Рюи имеется интересная ссылка. Синдром ясновидящих», — подумал Козимо.

Он выключил компьютер и оставил Полибюса, терзаемого муками творчества, одного.

Затем Козимо поднялся по коридорам к своей каюте. Он думал о Ролане и Круатандьё, находящихся в другом караване. Его друзья, должно быть, волновались из-за того, что по истечении недели он не появился на месте встречи, как было условлено. Он решил в ближайшее время покинуть караван, Не дожидаясь вестей от де Сентива. Юная Лис при встрече жестом дала ему понять, что все прошло так, как и было договорено. Время шло. Козимо пошел проверить состояние своего летательного аппарата, который он погрузил на борт Азимо еще в Труа. Аппарат стоял в одном из ангаров, расположенных на нижней корме корабля. Козимо разыскал техника и попросил его подготовить аппарат к вылету на следующей остановке.

— Вам нужно иметь разрешение Милиции, чтобы покинуть Азимо, — сказал техник.

— Я знаю.

По дороге к своей каюте Козимо оказался свидетелем грубых действий охранников. Стражники Милиции задержали трех паломников, одним из них был Фабр — старик, с которым Козимо и Полибюс познакомились в первый день путешествия. Он, как и раньше, не скрывал своего враждебного отношения к Милиции.

— Что вам еще от меня нужно? — кричал он. — Вы не имеете права!

— Распоряжение Милиции! — отрезал солдат.

— Какое распоряжение? Почему?

Фабру никто не ответил. Его тут же выдворили из каравана паломников.

Никто не протестовал. После отправления из Труа легенда об «охране паломников» стала реальностью. Козимо понимал, что подверг бы себя большой опасности, если бы заступился за старика.

Он вернулся в свою комнату.

У себя на кровати он нашел записку. Она была отправлена из миссии Оберона де Сентива. Приглашение на прием, устраиваемый хозяином метеорита под названием Огюстодюном, в честь Христовой Милиции. Козимо назначили встречу.

* * *
Огюстодюном был очередным этапам на пути следования паломников. Когда-то это был обычный метеорит, а сейчас из него сделали взвод, в подземельях которого хранились запасы минералов, необходимых для работы двигателей космических кораблей.

Чтобы поприветствовать рыцарей Милиции, хозяин метеорита организовал торжественную церемонию. Козимо-Чосер явился с приглашением от де Сентива. Он прошел через контрольные посты по переходам, установленным в космическом пространстве между Азимо-5 и метеоритом.

И вот Козимо оказался в парадном зале. Местная знать, разбогатевшая на поставках продукции заводов, явилась в самых дорогих одеждах. На их фоне выделялись несколько находившихся в зале рыцарей. Обитатели метеорита были удивлены бедностью их убранства и отсутствием интереса к еде. Хозяева испытывали неловкость от такого разительного контраста. Рыцари теперь вызывали у них недоверие и подозрительность.

— Есть что-то провоцирующее в том, как выглядят эти бывшие сеньоры с лицами отшельников, — шептались вокруг. — Они что — хотят нам преподать урок?

— Они командуют и солдатами, и священниками, как мне сказали. Такие полномочия настораживают.

— Они, кажется, намереваются охранять дороги?

— Кому принадлежат дороги, тому принадлежит королевство. Это известно. Если они преуспеют в своем предприятии, хозяевами в Святой земле скорее будут они, а не король Иерусалима.

— Этого нельзя допустить.

— Вы видели папского легата среди них?

— Нет, он, вероятно, не смог прибыть.

— Это может также свидетельствовать о неодобрении Папой их действий. Будем бдительными.

Козимо все слышал. Особенно ему запомнилось соображение по поводу дорог.

Наиболее важные гости толпились вокруг рыцарей и хозяина Огюстодюнома. Возле него Козимо заметил и Оберона де Сентива. Они обменялись взглядами — этого было достаточно. Рядом V парадным залом находились залы поменьше. Там никого не было. Де Сентив зашел в один из них, и через несколько минут за ним последовал и Козимо.

— Не будем терять время, — прошептал священник. — Я не могу отлучаться надолго.

— Спасибо за приглашение, святой отец.

— Я не хотел, чтобы вас снова видели в моем секторе. Здесь безопасно. И для вас, и для меня.

— Понимаю. Как все прошло?

— Как прошло? О Господи, лучшего и не пожелаешь! В самом деле!

Встреча аббата с бывшей куртизанкой проходила возле церкви под номером 42 на Азимо-5 ночью, как и было условлено. Они почти не говорили, на Лис была наброшена легкая ажурная накидка, соскользнувшая с ее плеч, как только они очутились в темноте. Де Сентив был одурманен ласками. Он чувствовал, что ее сердце бьется медленно и ровно: эта бесстыдница была настоящей профессионалкой.

— Но мне можно только посочувствовать, — произнес он со стоном. — За это наслаждение я подверг себя жестокому самобичеванию. Эта девушка — сам дьявол. До сих пор я чувствую ее запах на всем своем теле.

Он заставил себя прервать поток этих ужасных признаний.

— Вы считаете, что я смогу ее еще увидеть?

— Это рискованно.

Оберон нахмурился, но не стал настаивать и сменил тему разговора. Теперь он говорил очень быстро:

— Вы знаете, я много размышлял о вас. Да, много. Вы попросили меня подумать над тем, что я могу вам предложить. Но я решительно ничего не смогу сделать во время этого путешествия! Я намеревался принять вас в мою миссию, но если кто-то видел вас с девушками Эрихто, вы меня скомпрометируете. Нет, это большой риск, поймите меня и дайте мне время. Здесь я ничего не моту, я всего лишь исповедник де Крона, но в Иерусалиме — это другое дело.

Исповедник де Крона?

— В Иерусалиме? — повторил Козимо.

Оберон покраснел. Запнулся. Козимо видел, что этот священник легко идет в расставленные сети, если им искусно манипулировать. Поэтому он сказал:

— Что бы вы ни решили, можете на меня рассчитывать.

— О, я знаю! Я знаю, что вы полны добрых намерений! Моему господину понадобятся такие люди, как вы. И очень скоро.

Он начал расхаживать по комнате. Казалось, он боялся сказать лишнее.

Как и всем на корабле, Козимо было известно, что Робер де Крон является официальным казначеем паломничества; он распоряжался деньгами, предназначенными для покупки провианта и выплаты жалованья солдатам, нанятым Милицией. Он спросил:

— Если я не ошибаюсь, де Крону понадобятся люди для охраны казны ордена, когда мы прибудем в Святую землю?

Оберон отрицательно покачал головой.

— Вовсе нет. Все гораздо серьезнее. Как бы это сказать… это… Готовится революция! — внезапно выпалил он. — Естественно, как всегда, когда речь идет о событии такого масштаба, нужна надежная охрана, чтобы контролировать ситуацию.

Козимо не знал, что ответить. Революция? Он не выказал своего удивления и ответил с понимающим видом:

— Революция, переворот… Ну да, конечно. Паломники об этом говорят. Они предсказывают свершение чудес и явление ангелов, когда мы прибудем в Святую землю. Больше всего говорят о втором пришествии Христа.

Оберон застыл в удивлении.

— Второе пришествие Христа? Вы шутите!

Он произнес это таким резким тоном, какой охладил бы пыл любого верующего.

— Послушайте, — продолжил он, — я не могу открыть вам все, к тому же мне известны только отдельные детали, но мир, такой, каким мы его знаем, будет переделан до основания. Исчезнет Христос и все боги вместе с ним!

Всем откроется Великая истина. Человек увидит наконец-то мир таким, какой он есть на самом деле. Его дух обретет подлинную, безграничную свободу. И в тот день нужно будет найти истинно верующих, которые смогли бы стать на защиту тех, кто несет это новое Откровение. Как это случалось и раньше, многие возмутятся, откажутся принять новую истину и будут бороться против провозгласивших ее. И в этот момент я как раз и вспомню о вас. Я не забуду, не сомневайтесь. Вы вольетесь в наши ряды.

Революция? Новое Откровение? Все смешалось в голове у Козимо.

— Что я должен делать сейчас? — спросил он.

— Если вы мне верите, сохраняйте спокойствие, пока мы не прибудем в Святую землю, держитесь в тени, — ответил Оберон. — Милиция не дремлет. Если вас задержат, я ничего не смогу для вас сделать, А вы упустите свой шанс!

Козимо сказал с улыбкой:

— Как и вы, отец мой, если вас застанут в компании прекрасной Лис.

Оберон остановился возле него и сказал:

— В тот раз мне пришлось найти тысячу объяснений своего отсутствия ночью. Де Крон — человек непреклонный и подозрительный. Если бы он узнал о моем проступке, гнев его был бы ужасен. Де Крон хороший человек, набожный, но что касается женщин, он непреклонен и совершенно им не доверяет.

— А я видел его вместе с хозяйкой Лис, этой Эрихто, — сказал Козимо.

Аббат пожал плечами.

— Де Крон занимается своими паломниками, не более того. Эрихто настаивает на признании святости ее девушек. Но она ничего не добьется от моего господина.

Козимо тут же спросил:

— А почему бы ей не пойти с этим к Карлу де Рюи?

Оберон явно удивился этому вопросу.

— Никто никогда не видел Карла де Рюи, — пояснил он с таким видом, как если бы речь шла о чем-то очевидном. — В Милиции у каждого своя задача, и каждый занимается тем, чем должен. А у него задача особенная. — Де Сентив встал. — Пока я ничего не могу сделать для вас. Чем вам отплатить? Подождите, и я сделаю все, что в моей власти. Неблагодарным меня никто не может назвать.

Козимо кивнул в знак согласия.

— Значит, договорились! — сказал Оберон.

Он направился было к двери, но Козимо произнес:

— И тем не менее будьте осторожнее с этой девушкой. Как и вы, я не знаю, кто ежа такая на самом деле.

Аббат смиренно улыбнулся, затем вернулся в главный зал.

Оставшись один, Козимо предался размышлениям.

Он знал, что Оберон не открыл ему никаких тайн. Революция по прибытии в Иерусалим? Новое Откровение в Святой земле? Во время путешествия такие речи можно было услышать от любого паломника.

«В Милиции у каждого своя задача, и каждый занимается тем, чем должен», — повторил про себя Козимо. Если он и узнал что-то от де Сентива, так это то, что Робер де Крон — военный и отвечает за армию. Я не знаю, что ему придется защищать в Иерусалиме, но нужно разузнать, в чем суть миссии остальных восьми рыцарей. Каждый делает то, что должен? Посмотрим тогда, что каждый умеет делать. Измаль был архитектором. Милиции нужны были его таланты и навыки — для чего? Чтобы воздвигнуть новый памятник или расшифровать тайны древности? Измаль. Де Крон. Архитектор. Солдат.

Козимо вернулся в парадный зал. Среди тех рыцарей, которые еще остались на приеме, он заметил Андре де Монбара. Последний был единственным, кто мог бы его узнать, поэтому Козимо поспешил удалиться.

Андре де Монбар, следователь. Человек, занявший место Ги.

Козимо вернулся в свою каюту. Полибюс забросал его вопросами о приеме, на который его не пригласили. Козимо сначала все подробно описывал, но вскоре настойчивость юного летописца его утомила. Он сообщил Полибюсу о неоднозначном отношении знати Огюстодюнома к рыцарям и без всякого перехода объявил о своем решении покинуть караван паломников. Полибюс был ошеломлен.

— Не может быть, чтобы ты так рано ушел! Ты меня бросаешь одного?

Козимо отказался от намерения как можно больше узнать о Карле де Рюи. Он хотел встретиться со своими друзьями и услышать от них, что они разузнали о Жане дю Гран-Селье и Пьере де Мондидье. Козимо объяснил свой уход душевным кризисом. Опечаленный Полибюс пожелал ему удачи и пообещал, что не забудет его в своем произведении.

Они попрощались.

Козимо собрал вещи и направился к своему летательному аппарату. У стойки он зарегистрировал отправление паломника Чосера. Его посадочная карта была уничтожена, а имя вычеркнуто из списка пассажиров Азимо. Андроид-охранник предупредил его, что Милиция запрещает паломникам возвращаться, если они единожды покинули караван. Перед ним навсегда захлопнули дверь. Козимо согласно кивнул, подтверждая свое решение. Ему разрешили забрать свой летательный аппарат и покинуть Азимо.

Очутившись в космосе, Козимо направил корабль к Эпинах у, третьей планете системы, в которую входил и Огюстодюном. Холмистая поверхность этой планеты была покрыта льдом. Здесь сохранилось только с десяток небольших колоний. Козимо не стал спускаться на планету — он решил остаться на орбите. У него было мало времени. Он должен был расстаться со своим кораблем, коды которого остались в регистрационных журналах покинутого каравана, и найти новый аппарат, чтобы инкогнито посетить другие караваны паломников. Ему удалось договориться с местной охраной, и он обменял свой корабль на более старый и не такой надежный аппарат. Выбирать не приходилось.

Итак, он отправился на Азимо-5 Жана дю Гран-Селье и Пьера де Мондидье. У регистрационной стойки он назвал имя, придуманное еще в Труа. При занесении в реестр имени Тимолеон Фурнье не возникло никаких проблем.

Козимо выдали новую посадочную карту.

Глава IV Встреча

Что же сказал Святой Августин? Что когда дух повелевает телу, оно слушается, но когда он повелевает себе самому, он наталкивается на сопротивление? Да… Последнее время я сталкиваюсь с все большим сопротивлением…

Франк Герберт. Дюна
На Огюстодюноме библиотекарь Флодоар отправился в монастырь, в котором остановились рыцари Милиции. Он вошел в монастырский капитул, где его ждал Хьюго де Пайен. Сеньор в одиночестве сидел за большим полукруглым столом. Лицо его выглядело уставшим. Он поприветствовал Флодоара.

— Вы звали меня, господин? — спросил библиотекарь.

— Звал. Присаживайся. Вот, посмотри.

Хьюго нажал на кнопку, и на стену стал опускаться экран; свет погас. Удивленный Флодоар смотрел на первое появившееся изображение: это была египетская пустыня.

Поднявшееся на треть над горизонтом солнце заливало светом песок. Было утро. Тени на волнистых дюнах быстро укорачивались. Вдалеке виднелись яркие палатки, установленные возле колодца. Десяток боевых лошадей спали стоя; мужчины, облаченные в одежды воинов, завершали свой дозор, другие гасили ночные костры.

Внезапно из-за песчаного холма появился могучий всадник с густой бородой, горящим взором и бронзовой, опаленной солнцем пустыни, кожей. И всадник, и его конь были закованы в железо.

Флодоар вскоре узнал всадника: это был Бодуэн. Основатель Иерусалимского королевства и его первый христианский правитель.

На этого правителя возлагали большие надежды Хьюг де Шампань и рыцари Христовой Милиции.

Король был один, довольно далеко от лагеря; на его левой руке сидел сокол. Бодуэну не было равных в дрессировке хищных птиц. Каждое утро он упражнялся со своими птицами и не брал с собой телохранителей, чтобы те не мешали ему наслаждаться игрой с его любимцами.

Он вытянул руку и подбросил птицу, и она взмыла прямо к солнцу. Бодуэн обожая пустыню. Его птицы кружили в небе, нервно выписывая арабески, раздраженные тем, что не видят на светлом песке никакой добычи. Ему нравилось наблюдать, как они возвращаются и покорно садятся на его запястье, хотя их гордыня была уязвлена.

Сокол устремился высоко в небо.

Флодоар внимательно наблюдал за происходящим на экране.

И вдруг из-за дальней дюны появилась светящаяся точка. Секундой позже пучок огненных частиц ударил по птице. Сокол короля упал, растерзанный, на землю.

Испугавшись звука сильного удара, лошадь встала на дыбы, и король едва удержался в седле. Он достал меч. Пять лазерных лучей, направленных на него одновременно, разорвали его тело на части, словно это была тряпичная кукла. Бодуэн Иерусалимский упал на еще прохладный после ночи песок, его изувеченное тело было залито кровью.

Трон Иерусалима был свободен.

Люди, находившиеся в лагере, бросились к месту происшествия.

Но и они упали как подкошенные под ливнем огня, бьющего из-за дюн.

Несколько минут спустя появились наемники верхом на лошадях, чтобы проверить, как они выполнили свою работу. Впереди всех скакал всадник большого роста: это был Человек без рук и лица. Он остановился перед трупом короля Иерусалима. Один из его подручных приволок к нему чуть живого, истекающего кровью командира. Наемник уже собирался обезглавить пленника, но в тот момент хозяин решил помиловать его. Он приказал оставить командира в живых только для того, чтобы тот смог передать своим до мельчайших деталей, что произошло. Со всеми остальными безжалостно расправились.

Именно показания этого командира и видели на экране Хьюго де Пайен и Флодоар.

Де Пайен прервал ретрансляцию и включил свет.

— Для нас это плохие новости, — мрачно сказал он. — В прошлом году не стало Папы и императора Византии, недавно погиб Измаль, а теперь еще и эта смерть. Люди, поддерживающие нас, исчезают один за другим. Как Человек без рук и лица мог знать, какова позиция короля?

— Ставит ли это под угрозу успех экспедиции?

— Все зависит от того, кто станет королем после Бодуэна. А также от того, сколько времени будет у нового короля, чтобы подготовиться к отражению нападения на Иерусалим, которое Человек без рук и лица не замедлит предпринять.

— Кто преемник короля?

Пайен пожал плечами.

— Возможно, он находится среди нас! Ты ведь знаешь, что брат Бодуэна, Эсташ Булонский, еще в Труа присоединился к нам. У него больше, чем у других, оснований претендовать на корону. Но Эсташ глуп. Даже если он станет королем, нам ни за что не удастся посвятить его в тонкости нашего дела. Любой неверный шаг с его стороны был бы губительным для христианских колоний, а значит, и для нас.

— Нет, господин. Одно дело знать, где спрятан Столп, другое депо — извлечь его и втайне увезти из Иерусалима. Тайна останется нераскрытой, и тогда Эсташ не будет представлять для нас угрозы. Не будем ему ничего говорить. Его неведение послужит гарантией.

— Стоит ему прибыть в Землю предков, и кто-нибудь из окружения Бодуэна сразу же предупредит его о том, что наши полномочия незаконны, и мы окажемся в полной зависимости от него.

— А если Эсташа не провозгласят королем?

— Это еще больший риск. Я бы скорее предпочел глупца, которого мы знаем, претенденту, о котором нам ничего не известно. Если корона не перейдет по наследству кому-то из родственников, она может достаться тому, с кем будет трудно договориться. Необходимо сообщить Эсташу о смерти короля и поддержать его в трудную минуту Чем лучшие у нас с ним сложатся отношения, тем меньше будет от него вреда. Столп по-прежнему в безопасности?

Флодоар улыбнутся.

— Он сам себя охраняет. Мы ему для этого не нужны. Конечно же, охранники, поставленные Бодуэном у Башни Соломона, уже разбежались, но это неважно. Кроме нас, никто не знает тайну саркофага. Он оставался в неприкосновенности на протяжении веков, так что за два-три месяца с ним ничего не случится. Не из-за чего переживать. У нас есть план, будем же ему следовать. А вот что нам делать с Человеком без рук и лица?

Хьюго ответил не сразу.

— Мы не знаем, что ему действительно известно. Граф де Шампань был прав: важно прибыть на место раньше других!

Хьюго встал.

— Не исключено, что среди нас есть преданные Человеку люди. Я хочу, чтобы ты покинул караван раньше предусмотренного срока и увез все книги и инструменты. Как мы и договаривались, ты отправишься в Константинополь.

Библиотекарь побледнел.

— Сегодня?

— Как только подберешь людей, которые будут тебя сопровождать. Будь бдительным. Отбирай только самых надежных.

— Но солдаты, отправленные мне на помощь Византией, еще не прибыли! И…

— Все равно. Они присоединятся к тебе в Аквилее, как и предполагалось.

Разделение паломников на два каравана планировалось еще в Труа, но все рассчитывали, что это произойдет позднее. Рыцари должны были привести паломников в порт Венеции и посадить их на корабли, в то время как Флодоар с помощниками будет сопровождать повозки с секретным грузом — книгами и инструментами — до Константинополя, чтобы уже оттуда сушей переправить их в Иерусалим. Груз был очень ценным, чтобы рисковать, отправляя его морем.

— Исчезновения, убийства, — прошептал Хьюго. — Никто не может сказать, что нас еще ждет. Я хочу, чтобы ты и библиотека как можно скорее оказались в безопасности. Тщательно подбирай себе людей. Еще одно предательство — и мы пропали. Я также хочу распорядиться, чтобы расстояние между караванами составляло несколько дней пути. Больше никто не сможет переходить из одного в другой.

— Это будет трудно выполнить.

— Для этого и существует Милиция. Если среди нас есть предатели, я хочу помешать им свободно передвигаться. Более того, не следует распространяться о том, что среди паломников находится возможный будущий король Иерусалима; это может привести их в смятение. Чем меньше мы будем следовать требованиям дипломатии, тем меньше подозрений будем вызывать. И последнее — я хочу быть уверенным в том, что прибуду в Святую землю раньше Эсташа Булонского. Поэтому я отправлю его в последний караван, якобы для его же безопасности.

— Я понимаю. Но…

— Что еще?

— Как быть с подбором помощников? Получается, что я не могу быть откровенным с людьми, которые сейчас работают со мной. И потом, это подсознательное ощущение, что нас предали, что за нами наблюдают… Я не знаю, кому можно доверять, и не могу избавиться от мысли, что следят за каждым моим шагом. Это ужасно! Мне приходится все контролировать, а еще эта дополнительная нагрузка!

— Нужно довести дело до конца, Флодоар. Найди кого-то из новеньких — кого нельзя ни в чем упрекнуть.

Он вернулся к столу.

Флодоар вышел, явно расстроенный из-за предстоящего отъезда.


Он вернулся в свой сектор. Кабинетом ему служила крытая повозка, запряженная тройкой лошадей. Высокие деревянные борта скрывали внутренность повозки от посторонних глаз. Из трубы время от времени выходил черный дым. К низкой дверце вели четыре ступеньки.

Совещание с де Пайеном проходило глубокой ночью, как только были получены доказательства смерти Бодуэна. Все вокруг слали, кроме часовых. Прежде чем войти в свой кабинет, Флодоар передал распоряжение капитану Тюдебоду.

Последнего разбудили неожиданно, среди ночи, но через несколько минут он уже доставил к Флодоару узницу Анкс Коламбан. Три дня без всяких объяснений девочку держали взаперти. Тюрьмой служил большой ящик с несколькими отверстиями для поступления воздуха. За все время, пока Анкс находилась под арестом, никто не предъявил ей обвинений, не спросили ее имени. Даже не потрудились ее обыскать, и томик Табари по-прежнему был спрятан у нее под одеждой.


Капитан привел ее в повозку библиотекаря.

Внутреннее убранство повозки удивило Анкс. Вдоль стен тянулись попки с книгами. Письменный стол, заваленный рукописями, был таким большим, что едва оставалось место, куда можно было втиснуть кровать. Но что поражало больше всего — это камин. Только что разведенный огонь с треском пожирал хворост. Анкс еще никогда не видела камина в деревянной повозке.

Флодоар сидел за письменным столом. Он поднял голову и посмотрел на девочку.

— Вот девчонка, которую вы приказали разыскать, — сказал Тюдебод.

— Хорошо.

В проеме двери внезапно показался писарь Эрих. Он только что проснулся и не мог понять, что происходит.

— Оставьте нас, — сказал Флодоар капитану.

Тюдебод вышел из повозки, раздосадованный тем, что никто его не поблагодарил за арест девочки. Эрих хотел войти и закрыть за собой дверь, но…

— Ты тоже, Эрих.

Юноша удивился.

— Мне никто не нужен. Риска никакого нет. Иди ложись спать, завтрашний день будет не из легких.

Эрих повиновался. Он бросил взгляд на девочку, с трудом скрывая свое презрение к ней, и вышел.

Флодоар протянул руку к масляной лампе и подкрутил фитиль. При более ярком освещении Анкс узнала человека, с которым она столкнулась, когда убегала от своих преследователей в замке в Труа. На макушке у него была выстрижена странная тонзура, напоминавшая тонзуры времен друидов, что иногда еще можно было встретить в отдаленных уголках Ирландии.

— Садись, — сказал он.

Анкс села.

— Мне жаль, что наша встреча происходит при таких обстоятельствах. Я приказал капитану Тюдебоду найти тебя, а не посадить в темницу. Он хороший солдат, но думать не привык и торопится выполнять распоряжения, не рассуждая.

Анкс посмотрела на него. Она видела, что этот человек устал и чем-то озабочен.

Библиотекарь скрестил руки на груди.

— Мне приятно знать, что ты интересуешься Святым Августином.

— Кто вы? — холодно спросила Анкс, гордо подняв голову.

Он улыбнулся.

— Мое имя Флодоар. Я главный библиотекарь Хьюга де Шампань. Я отвечаю за книги в ящиках, которые ты видела в тот день в Труа. И я отдаю их для перевода и переписки моим помощникам. Капитан Тюдебод убежден, что в день, когда тебя застали врасплох, ты искала что-нибудь из одежды или съестные припасы, чтобы продать их паломникам. Он считает тебя обыкновенной воровкой.

Анкс пожала плечами.

— А вы так не считаете? — спросила она.

— Нет. Если ты обыкновенная паломница, желающая чем-то разжиться — что вполне можно предположить, так как в караване встречаются сомнительные личности, — почему же в таком случае после твоего визита из трех тысяч произведений, которые здесь находятся, недостает одного тома? — Флодоар был настойчив. — Книга. Всего одна. Зачем понадобились такому ребенку, как ты, мусульманские «Анналы», переведенные на латынь? Мне известно содержимое моих ящиков. В реестрах нет ошибок. Пропавший томик Табари — он не у тебя случайно?

Анкс не отвечала.

— Ну же! — не отступал Флодоар. — Я не собираюсь наказывать тебя, я всего лишь хочу, чтобы ты вернула то, что принадлежит мне. Если книга у тебя, ты должна мне ее отдать. Я повторяю: тебе нечего бояться.

Девочка по-прежнему молчала.

— Зачем тебе эта книга? Ты умеешь читать? Ты ее взяла случайно, потому что она небольшая? Тебе понравилась обложка и картинки? Ты собиралась ее продать? Так на ней ведь золота немного, можно было выбрать и, получше.

Последнее замечание задело самолюбие Анкс. Она с гордостью ответила, что умеет читать и взяла книжку из любопытства: она не понимала, для чего перевозят столько книг, почему в обозе находится этот груз, тогда как путь предстоит долгий и трудный, а вода и съестные припасы больше пригодились бы паломникам.

Флодоару понравилось, с какой уверенностью держалась девочка, но удивила его не справедливость ее слов, а манера выражать свои мысли. Речь Анкс была правильной, с такими оборотами, которые были немыслимыми в устах девочки из бедной семьи.

— Твой ответ доказывает, что ты умеешь рассуждать, — сказал он. — Кто научил тебя так изъясняться? Кто научил тебя читать, а возможно, и писать?

— Мой отец. А также монахи, жившие неподалеку от нашей деревни в Ирландии.

Флодоар откинулся на спинку стула.

— Интересно. Ты можешь рассказать поподробнее?

— Нет.

— Нет?

— Мой отец запретил мне говорить об этом.

Библиотекарь потер лоб.

— Понятно. У тебя есть братья и сестры?

— Брат.

— Ты старшая в семье?

— Да.

Флодоар задумался.

— Это напомнило мне давнюю историю, — сказал он. — Одну из тех, что рассказывают шепотом. В семье, которую я когда-то знал, отец тоже дал своей дочери образование. Она была намного старше своего брата. Родители очень долго ждали первенца и уже не надеялись, что после рождения дочери у них еще будут дети. Отец, не желавший унести свои знания в могилу, решил обучать дочь, как обучал бы наследника.

Анкс удивленно смотрела на него.

— Так оно и было? — спросил Флодоар.

Девочка невольно кивнула, подтверждая его предположение.

— Такую историю я слышал только в одной-единственной общине, — продолжал библиотекарь. — И, как бы лучше сказать… не у христиан.

— Не у христиан?

Флодоар утвердительно качнул головой. Неожиданно он процитировал стих на классической латыни.

— «Я когда-то наигрывал мелодии на флейте…» Дальше!

Анкс улыбнулась.

— «…а сейчас воспеваю ужасное оружие Марса».

Она продолжила на латыни.

Это была первая песнь «Энеиды».

Флодоар одобрительно улыбнулся, а затем продолжил на греческом:

— «Воспевай, богиня, гнев Пелеады…»

Девочка тут же подхватила на том же языке:

— «…страшный гнев, который стоил ахейцам бесчисленных страданий».

Это был первый стих «Илиады».

Флодоар довольно поглаживал себя по бороде. Он был потрясен познаниями этой девочки. Положив руки на стол, он подался вперед и привел третью цитату, намеренно провоцируя Анкс.

Он произнес ее высоким тоном на иврите:

— «Давид построил там алтарь Яхве и принес ему искупительные жертвоприношения, и…»

Анкс задумалась, затем продолжила фразу. Каки он, на иврите:

— «Тогда Яхве сжалился над народом, и беда обошла стороной Израиль».

Это были последние строки Книги пророка Самуила.

И снова воцарилась тишина. Гнетущая, как после раската грома.

— Я так и знал, — сказал библиотекарь.

Анкс побледнела, понимая, в чем она только что невольно призналась.

— Ничего не бойся. Ты можешь быть со мной откровенна. Мое настоящее имя вовсе не Флодоар. Я тоже стал «христианином», чтобы сохранить свободу.

— Но мы не иудеи, — сказала Анкс не очень уверенно. — Моего отца воспитала супружеская пара новообращенных. Они хотели приобщить его сразу к двум религиям. А мой отец так же поступил и со мной.

— Две религии? — переспросил Флодоар, улыбаясь. — Да уж! Христиане, отправляющиеся сегодня в Святую землю, не знают того, что известно иудеям об истории этой земли. Для последних паломничество в Иерусалим, возвращение в Землю предков, имеет в тысячу раз большее значение, чем для крещеных. Эго иудеи настоящие паломники. Сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

Флодоар схватил перо, листок бумаги и стал что-то быстро писать.

— Отдашь это твоему отцу, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты поступила ко мне на службу. С тем, что тебе придется здесь делать, ты легко справишься. Но мне ты очень поможешь.

— Я? Но у вас столько помощников, которые знают больше меня! И потом, я ведь девушка.

— Не страшно. Мы обрежем тебе волосы и дадим свободную одежду, маскирующую фигуру Что же касается моих помощников… Придет день, и ты поймешь, чего им недостает для того, чтобы они могли быть настолько же полезны, как и ты. Я им не доверяю. Но сначала иди и получи согласие своего отца.

Анкс замялась.

— Я заранее знаю, что он откажет.

Флодоар взял свое послание и добавил какую-то фразу. Записка была составлена на иврите.

— Смотри не попадись с этим, а то нам обоим придется несладко. В таком окружении опасно быть иудеем. Ступай. Видишь, я тебе доверяю.

Анкс встала. После короткого раздумья она достала из складок одежды томик Табари и положила на стол перед библиотекарем.

— Я тоже, — сказала она.

Она вышла из повозки. Охранявшие выход солдаты хотели было снова взять ее под стражу, но Флодоар приказал не трогать девочку.

Темной ночью Анкс бежала к своим родителям, потрясенная случившимся с ней.

Глава V Первый закон

Самый удивительный объект, предложенный для созерцания святым — это человек. Им небезразличны наши огорчения и радости; они выслушивают наши пожелания; они за нас молятся; они наши покровители и наши советчики; они ликуют, когда грешник раскаивается… Но если мы и открываем им наши страсти, им, тем не менее, неизвестно, каким образом в наших душах соединилось столько противоречивого: только Бог, который позволил блаженным проникать в законы Вселенной, Он один может знать тайны сердца человека.

Шатобриан. Мученики
Вскоре Козимо разыскал своих друзей на Азимо-5, которым командовали Жан дю Гран-Селье и Пьер де Мондидье. Он направился в один из залов гибернации корабля. Там стояли сотни покрытых стеклянными колпаками кушеток. Большинство из них были пусты. Спальные агрегаты были нужны для перехода в гиперпространство, без чего нельзя было достичь отдаленной системы с планетой Земля.

Записанный под именем Фурнье, Козимо разыскал ячейку, предназначенную для человека с этим именем. Возле нее его ждали Ролан и Круатандьё.

Они обнялись.

— Рад тебя скова видеть, — сказал Круатандьё. — Как долго тянулось время! Ролан уже подумывал отправиться на твой корабль, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось.

— Возникли некоторые трудности, — пояснил Козимо.

Он подробно рассказал друзьям о том, что ему удалось узнать о Робере де Кроне и Карле де Рюи. Работающие механизмы так грохотали, что вряд ли разговор друзей кто-то мог подслушать или записать. Козимо продолжил:

— Я пришел к некоторым выводам. То, о чем я прочитал в письмах де Пайена, позволило мне предположить, что защита паломников, следующих в Иерусалим, — это лишь предлог, прикрытие для истинных целей Милиции. Один человек, уже совершавший паломничество, заверил меня, что опасности, якобы подстерегающие паломников на дорогах, сильно преувеличены, правда, он не вдавался в подробности. Нагнетание страха позволяет накапливать оружие и держать под контролем караваны. На Огюстодюноме один человек дал мне понять, что миссия охраны — это способ взять в свои руки власть в Святой земле, что орден, который будет контролировать дороги в царстве, непобедим. Так ли это? Что это — план переворота? Это противоречит тому, что я знаю о моем дяде, он никогда не скомпрометировал бы себя политическими играми. Еще одним открытием я обязан исповеднику де Крона, отцу Оберону де Сентиву: каждый из девяти рыцарей имеет свою конкретную задачу. Если не вызывает никакого сомнения то, что Измаля наняли, потому что он образованный и талантливый архитектор, то, кажется, Робера де Крона ценят как военного, это «железная рука» Милиции. Теперь мне необходимо узнать, чем занимаются остальные. Эго поможет нам определить истинную цепь экспедиции. Сентив как-то завел разговор о том, что нас ждет в Святой земле: Откровение, революция! Он говорил сбивчиво. Я не упомянул о Столпе, это было слишком рискованно. Но я уверен, что с этим названием мы будем сталкиваться все чаще. Убийство Измаля связано не с этим. Как я и думал.

— А не опасно ли продолжать расследование? — спросил Круатандьё.

— Я решительно намерен раскрыть то, что затевается, — сказал Козимо. — Я не допущу, чтобы убийство моего дяди осталось нераскрытым, как и убийство моих родителей в Святой земле. Волей-неволей я теперь связан с этой тайной и доведу дело до конца.

Козимо объяснил, почему ему не повезло с Карлом де Рюи.

— Нет никакой возможности увидеть его или сблизиться с кем-то из его окружения. Это непостижимо. Я не нашел ничего такого, что имело бы к нему хоть какое-то отношение, кроме неясных намеков на связь с болезнью или даром, не знаю… А вы? Что вы разузнали?

— После отъезда из Труа, — начал рассказывать Круатандьё, — каждый из нас неотступно следил за одним из руководителей каравана. Я лично глаз не спускал с Жана дю Гран-Селье.

Он достал из кармана своего комбинезона портативный экран, на котором появилось изображение его подопечного. Жан был мужчиной высокого роста, с пронзительным взглядом, густой бородой, длинными вьющимися волосами, белой кожей, тонким косом. Он был одет, как и все братья по ордену: со строгостью солдата и скромностью монаха.

— Этот человек не делает никакой тайны из своей жизни, — продолжал Круатандьё. — Мне удалось сложить воедино все обрывки сведший о нем. Жан не является потомственным сеньором: он купил титул.

— Купил?

— Это законно. Так делают редко, но это вполне допустимо, правда, если семейство имеет в собственности хотя бы часть поместья в течение двух поколений.

— А потом?

— Он приказал расширить территорию своего замка в Морвилье, добавив к ней другие свои владения. Все это делалось для того, чтобы придать больше веса своей персоне. Вскоре Жан невероятно разбогател благодаря торговле лошадьми. Он ловкий человек. На своих землях он построил конюшни, подобные тем, какие существуют только на Востоке. Он разводил и объезжал лошадей, которые своей выносливостью и умениями намного превосходили рысаков, предназначавшихся для турниров и войн. Он начал продавать лошадей, способных скакать как по полям Бургундии, так и по песчаным дюнам Арабии. Эта порода годится для любого климата. Вся знать королевства бросилась покупать этих исключительных лошадей. За несколько месяцев судьба Жана и его положение в обществе резко изменились.

— Как он стал одним из организаторов паломничества?

— Благодаря другому паломничеству. Двадцать лет назад, чтобы возблагодарить Господа за ниспосланные ему богатства, Жан решил отправиться помолиться в Компостеллу. По дороге он встретился с графам Хьюгом де Шампань и Хьюго де Пайеном, которые возвращались из Иерусалима. Никто не знает, о чем они говорили, но Жан развернул коня и поехал вместе с ними. А вскоре после этого он отказался от своего имущества в пользу младшего брата. Свои средства он передал Милиции, и сегодня Жан является одним из девяти предводителей паломников.

— Значит, ничего таинственного? — сказал Козимо.

— Разве что одно. Жан не обратив свое состояние ни в золото, ни в серебро, чтобы передать их Милиции. Один из его людей сказал мне по секрету, что он все потратил на драгоценные камни. Изумруды. Он скупал их по всему Западу! Тот, кто мне это рассказал, утверждает, что видел, как горы изумрудов с вооруженной охраной перевозили в земли Хьюга де Шампань.

— Никто не знает, что случилось с этими камнями потом?

— Ходят слухи, что Жан везет их в Иерусалим. И действительно, часть его людей тщательно охраняет один из секторов на корабле.

— Ты думаешь, что изумруды там?

— Возможно, — сказал Круатандьё. — Где-то же они должны быть.

— И почему-то их требуется такое огромное количество! — прошептал Козимо. — Ты знаешь, где расположен охраняемый сектор?

— Более-менее. Но пробраться туда невозможно.

— Это мы еще увидим!

Он повернулся к Ролану.

— А мне, — сказал тот, — особо нечего рассказать о моем рыцаре. Пьер де Мондидье — прекрасный человек, и в нем нет ничего таинственного. Это солдат. Отличный воин. В Милиции он отвечает за организацию снабжения и пополнение рядов армии. Все время он занимается вербовкой солдат. Он ведет такую же жизнь, как и они, ест с ними за одним столом. Что особенно поражает, так это его набожность. При любых обстоятельствах он может молиться, отрешившись от всего.

— Ты смог к нему подобраться?

— Да. Я даже устроил так, чтобы ты сможешь его увидеть. У меня есть контакт с одним из его вербовщиков. Я участвую в ночной операции, которая будет скоро проводиться.

— Операции?

— Несомненно, к этой операции будет привлекаться охрана. Мне не известна конечная цель. Вполне возможно, что это обычные маневры. Суть в том, что человек пятнадцать должны будут сопровождать де Мондидье туда, куда он скажет. В назначенный день я пообещал взять с собой надежного человека. Вербовщик мне достаточно доверяет, чтобы положиться на мой выбор.

— Хорошо, — сказал Козимо. — Это как раз то, чего я от вас и ждал.

* * *
На следующий день Козимо и Круатандьё шли по служебным переходам Азимо-5, куда было запрещено входить посторонним. О существовании этих коридоров с тянувшимися вдоль их стен трубами и опорами мало кому было известно, даже инженеры не имели туда доступа. Круатандьё был поражен тем, как хорошо его друг знает устройство корабля. Путеводителем Козимо служил небольшой компьютер, куда он скопировал свой чертеж.

— Как ты находишь нужное направление? — спросил Круатандьё. — Кто тебе рассказал о существовании этих переходов?

Козимо указал на экран своего компьютера.

— Серия Азимо-4 проектировалась на Таборе под руководством моего дяди.

Козимо остановился перед решеткой. Он достал из дорожной сумки специальное устройство и просунул его между звеньями решетки, чтобы дезактивировать электрическое поле. Сняв решетку с петель, они вошли в проход, который заканчивался лестницей, уходящей вверх по узкой шахте.

— Это здесь, — сказал Козимо. — Ступеньки вообще-то движутся автоматически, но мне никак не удается включить электричество. Придется подниматься, полагаясь на крепость своих ног, а подъем крутой.

Он первым исчез в шахте.

Проход был узким и длинным. Было темно, как ночью. Подъем казался бесконечным, а несколько аварийных выходов по пути были или закрыты, или оказывались не теми, которые были нужны. Друзья уже не чувствовали ни рук, ни ног. С Круатандьё градом катился пот.

Наконец Козимо остановился. Он отклонился к вперед ногами нырнул в проем, выходивший в горизонтальную шахту. Выше лестницы не было. Он крикнул Круатандьё, чтобы тот лез, сначала просунув в проем голову и плечи. Тот, дрожа всем телом, последовал за Козимо.

Они оказались в более широкой шахте, идущей горизонтально. От основания трубы шел сильный свет, проникая внутрь через места соединений. Козимо прошел метров пятьдесят и остановился. Он поднял свою сумку ближе к глазам и достал из нее аппарат для резки металла, а затем велел Круатандьё отойти в сторону. Козимо начал разрезать стенку трубы, которая служила полом. Он наметил круг диаметром примерно тридцать дюймов. Круатандьё наблюдал за его действиями, пребывая в оцепенении. Вырезаемый круг металла постепенно прогибался, потом начал вибрировать. Поскольку вне трубы был вакуум, круг потянуло вниз. Козимо не смог закончить свою работу: металлический круг вырвало со звуком раздираемой жести. Между Козимо и Круатандьё теперь зияла пропасть.

Круатандьё закричал и изо всех сил попытался удержаться в шахте, от ужаса закрыв глаза. В шахту ворвался поток воздуха.

Козимо наклонился. Люк открывался в необъятную пропасть, простирающуюся на сотни метров и освещенную тысячами огней, в которой слышался непрекращающийся гул моторов.

Это был гигантский вакуумный резервуар — чрево Азимо.

Круатандьё был в шоковом состоянии.

— Открой глаза! — крикнул Козимо.

Казалось, Круатандьё пытается вцепиться ногтями в металл. Он с отчаянием смотрел в бездну, чуть ли не теряя сознание. Козимо достал из сумки синий пояс, один из тех, над которыми он начал работать еще в Кори Оккло. Внезапно, в одно мгновение, вихрь исчез, гуд и вибрация прекратились. Козимо и Круатандьё свободно парили в центре шахты; не испытывая больше давления воздуха.

Козимо взял второй пояс и протянул его Круатандьё.

— Подумай, — вновь заговорил он в наступившей тишине. — Где мы сейчас? В межгалактическом корабле, пронизывающем космическое пространство. Вокруг нас не существует естественной силы притяжения. Гравитация создается при вращении корабля вокруг своей оси. Наши ощущения обманчивы.

— Но…

— Я занимался разработкой этих поясов больше года, с того времени, как мне удалось выделить элементарную частицу гравитон. Мой метод сводит на нет действие силы гравитации и большинства других сил.

Козимо закрепил застежку на своем поясе и жестом показал Круатандьё, чтобы тот сделал то же самое. Круатандьё знал, что его друг серьезно изучал свойства гравитации, но Козимо никогда не говорил ему о созданных им образцах.

— Сейчас ты находился в антигравитационном поле, создаваемом моим поясом, — пояснил Козимо.

Он нажал на центральный переключатель на поясе Круатандьё, и тот засветился.

— А сейчас ты находишься в поле своего пояса и свободно паришь над бездной.

Круатандьё осмотрелся. В тот момент ему казалось, что он как бы плывет, сначала на боку, потом в вертикальном положении. Вскоре испуг прошел. Как только он обрел состояние невесомости, он перестал испытывать головокружение.

— Вперед! — воскликнул Козимо.

Он исчез в проеме и начал подниматься по огромному туннелю. Круатандьё следовал за ним.

— Почему мы не использовали эту систему, чтобы подняться по лестнице? — спросил он. — Мы сберегли бы силы.

— У поясов ограниченный ресурс Они будут работать только час, а нам нужно еще вернуться тем же путем, каким мы попали сюда.

Мимо них пронесся кусок металла.

— Вакуум необходим не только как регулятор гравитации, он еще и высасывает отходы, — сказал Козимо. — Что-то вроде мусоропровода на корабле.

— Регулятор гравитации? — Круатандьё был удивлен.

— Большие корабли типа Азимо должны иметь возможность изменять свою массу в соответствии с системами, через которые они проходят, и заданной скоростью.

— Изменять массу? Это невозможно.

— Этот туннель может за несколько минут наполниться миллиардами вновь образовавшихся частиц. Они невидимы, неосязаемы, невесомы, но все вместе они действуют как гигантская масса.

Козимо показал на трубы оранжевого цвета, предназначенные для выброса частиц.

— Изменяя скорость вращения, они создают силу тяготения, необходимую для находящихся на корабле пассажиров.

В тот же момент еще один кусок металла со свистом пролетел мимо.

— Эти отходы выбрасываются пассажирами или Аронами, — сказал Козимо. — В конечном итоге они исчезают в космическом пространстве. Датчик объема направляет их движение, и благодаря ему они не сталкиваются и не врезаются в стены; но так как наш пояс отталкивает частицы, несущие информацию о гравитации, мы как бы не существуем для этих датчиков. Нужно быть внимательными.

— Куда мы направляемся?

— Если твоя информация о дю Гран-Селье верна, нам нужно в ту сторону.

Козимо указал на дальнюю часть корпуса корабля.

Коридоры выброса отходов были метров пятнадцать в диаметре. Все они были установлены под наклоном и вели к вакуумному резервуару. В один из таких коридоров и проникли Козимо и его друг, двигаясь как бы «против течения» — в направлении, противоположном потоку воздуха. Шахта была извилистой. Свистящий звук предупредил их о приближении какого-то предмета. Они прижались к стенкам, чтобы избежать столкновения.

Вскоре они пролетели над решетками, установленными над общими залами, столовыми, холлами и коридорами, в которых можно было видеть паломников и солдат.

Наконец они остановились над одним из залов. Они находились над комнатой с высокими потолками, в которой за станками работали люди в белых блузах. Все вместе это напоминало лабораторию или операционный зал.

— Где мы? — прошептал Круатандьё.

— В личном секторе Жана дю Гран-Селье. Смотри!

Один из мужчин поднялся со своего места, держа в руках какой-то предмет. Это была сфера. Она была зеленоватого цвета и слегка переливалась.

— Изумруд? — предположил Козимо.

Человек остановился перед рабочим столом. Он взял какой-то инструмент и принялся вытачивать что-то на поверхности сферы. Рядом с ним другой ученый трудился над похожим камнем. Казалось, он измеряет его размер и вес. Козимо внимательно рассмотрел каждый станок. Все люди были заняты обработкой странных изумрудных шаров.

Открылась одна из дверей. Круатандьё припал к решетке. Вошедший человек был высокого роста, бритоголовый, в синей блузе.

— Это один из приближенных дю Гран-Селье.

Вновь прибывший не проронил ни слова. Он прошел между станками. К нему подошел один из ученых и показал свою работу. Человек в синей блузе взял предмет и поместил его в сканер. Казалось, он остался доволен.

Козимо не мог понять, какие параметры они проверяли.

Двое мужчин, один из которых держал в руках сферу, направились к арке, ведущей в какой-то переход. Соседний зал был погружен в темноту. Они пропали из виду и появились через минуту. Уже без сферы.

— Нам предстоит узнать часы работы этих людей, — тихо сказал Козимо своему товарищу. — И перехитрить их систему сигнализации, — добавил он.

Он показал на детекторы, реагирующие на движение, которые были установлены в зале повсюду, даже на потолке.

Круатандьё решил зафиксировать координаты зала на своем портативном датчике и попытался расстегнуть комбинезон, чтобы достать прибор. Он уперся коленями в стенку над решеткой и на секунду отключил свой пояс, чтобы забраться рукой в карман.

— Нет! — только и успел выкрикнуть Козимо.

Но было поздно. В силу наклона стены и из-за иллюзии равновесия, создаваемого микро гравитацией, Круатандьё, не успев среагировать, соскользнул вниз, и его начал втягивать вакуум. Его пояс перевернулся, застежка-пульт застряла на спине: он не мог больше дотянуться до переключателя.

Козимо на какой-то миг остолбенел, затем отключил свой антигравитационный пояс и тоже, как и Круатандьё, оказался в состоянии свободного падения.

Круатандьё со всего маху упал на живот, его с силой придавило к поду шахты. С головокружительной скоростью его сносило к входу в резервуар.

Козимо умело использовал свой переключатель невесомости, чтобы успеть схватить Круатандьё. Активировав пояс на какие-то доли секунды, он избежал резкого удара при падении, а затем стал падать с большей скоростью, чем его друг.

Но Круатандьё был уже далеко. Козимо знал, что он не успеет добраться до него раньше, чем тот окажется в выходном отверстии трубы. Он услышал знакомый свист пролетающих отходов, снова включил пояс и стал парить в состоянии невесомости в центре шахты. Черная точка появилась внезапно. С ловкостью акробата Козимо ухватился за этот предмет. От боли он закричал. Юноша был подхвачен и унесен, как пылинка.

Круатандьё выбросило из шахты, и он исчез в огромном резервуаре.

Козимо несся за ним. Он двигался быстрее Круатандьё. Теперь они находились на одной высоте, и Козимо видел, как его друг пытается изо всех сил, но безрезультатно, дотянуться до пульта на своем поясе.

Козимо ждал, когда Круатандьё окажется впереди него, но в силу инерции он не переставал удаляться от Круатандьё, несмотря на включенное антигравитационное поле. Он боролся с потоком воздуха. Внизу под ним постепенно вырисовывалось дно поглощавшей их пропасти; уже были различимы огромные вращающиеся лопасти, которые перемалывали отходы перед тем, как сбросить их в космос. Времени было мало. Козимо переместился на траекторию падения своего друга. Он знал, что удар, который он получит, будет сокрушительной силы. Он принял нужное положение, развел руки в стороны, и Круатандьё с силой бросило на него.

Теперь они падали вместе. Несмотря на то что Козимо включил второй пояс, они все еще неслись в направлении вращающихся лопастей. Поток воздуха больно хлестал Козимо, его ноги и руки — окаменели от напряжения. Он так отчаянно сопротивлялся, что в конце концов им удалось замедлить скорость падения и закрепиться на винте дробильной машины. При такой тяге не могло быть и речи о том, чтобы подняться к шахтам. Дробильная машина измельчала отходы. На тысячи частей. Грохот стоял оглушающий.

Круатандьё еле дышал и был почти без сознания. Козимо с трудом удавалось удерживать равновесие. Он достал оружие и, не задумываясь на ни минуту, начал стрелять, превращая в решето оранжевые трубы, тянущиеся вдоль гигантского чрева. Жерла тут же закрылись. Козимо знал, что при появлении частиц системы выброса блокируются, а дно герметически закрывается. Изрешетив трубы, Козимо тем самым активировал систему безопасности. Лопасти дробильной машины стали вращаться медленнее. Как только машина остановилась, Козимо схватил Круатандьё за руку и вместе с ним стал подниматься.

Под ними суетились андроиды, спеша заделать пробоины в оранжевых трубах и обнаружить причины аварии.

Батареи поясов почти разрядились, но Козимо удалось добраться до входа. Он выключил пояса и положил Круатандьё на пол. Его друг не сразу пришел в себя.

— Мы ничем не рискуем, — сказал Козимо. — Причины аварии не свяжут с нами.

— А эти гравитационные пояса — кто-то о них знает?

— Сомневаюсь. Я не сообщал об этом открытии, и никто не изучает проблемы гравитации уже в течение многих поколений…

* * *
В течение последующих часов Козимо и Круатандьё тщательно наблюдали и записывали все, что происходило в секторе Дю Гран-Селье. Вместе с Ропаком они отмечали время обеда и смены караула, а ночью по очереди дежурили.

Собрав нужную информацию, Козимо и Круатандьё тем же способом вернулись в чрево Азимо-5.

Они в полной тишине сняли решетку над лабораторией, где обрабатывались изумруды.

Козимо проник в зал, паря в состоянии невесомости, но из предосторожности он держался ближе к потолку. Нужно было дождаться, когда трое ученых, еще остававшихся за своими станками, выйдут из зала, и отключить антигравитационное поле, как только закроется дверь, но еще не будет активирована система сигнализации. Ожидание казалось нескончаемым. Люди все еще находились в зале, хотя уже был конец рабочего дня. Для Козимо это было настоящей пыткой.

Когда в лаборатории остался только один ученый, появился сам Жан дю Гран-Селье.

— Каков уровень точности работ? — спросил он.

— 1/34 диаметра и 72-я попытка получения необходимой массы и веса, — ответил человек в блузе.

— Хорошо.

Жан подошел к таблице, на которой крупно было написано уравнение:

S4 = (13x × 13y) × 4.
В примечании было указано, что «х» — это диаметр, но не пояснялось, что означает «у».

— У нас есть только несколько недель, чтобы добиться точной центровки, причем точность должна быть максимально возможной, — сказал Жан.

— Вы сомневаетесь, господин?

— У нас все меньше выбор. Мы теперь производим мало сфер.

— Их все труднее делать. Возможности науки и технологий исчерпаны. Недостает одной величины из уравнения Хинкмара. Мы делаем все, что в наших силах.

— Это меня и беспокоит. Из записок Хинкмара. следует, что у него было полное уравнение сферы.

— Не думаете ли вы, что эта величина исчезла из-за нашей ошибки, и это помешает нам получить совершенную сферу?

Жан не ответил.

— Что бы там ни было, — продолжил ученый, — первая группа уже достигла уровня точности выше 1/51. Это даже превосходит рекомендации Хинкмара Ибн-Жобаира. Я не знаю, какал механическая система смогла бы определить погрешности с такой степенью точности.

— Кто говорит о механической системе? — спросил Жан.

Двое мужчин отнесли сферу в соседний зал и молча вышли из лаборатории.

Как только в комнате стало темно, Козимо усилил свое поле. Внезапно у него возникло такое ощущение, как будто его где-то заперли, и он стал задыхаться. Он спустился до самого пола. На потолке светилась лампочка детектора движений. Вокруг него в воздухе парили инструменты, карандаши, осколки изумрудов, листы бумаги. Его план сработал — Козимо мог передвигаться, а сигнализация никак на это не реагировала.

Круатандьё присоединился к нему, легко, как тень, опустившись на пол. У него в руке был карманный фонарик.

Козимо действовал быстро. Он осмотрел инструменты, которые использовали ученые. Каждый из них был подключен к устройству для пирогравировки. Повсюду была пыль, появлявшаяся при шлифовке изумрудов.

— Что означает это уравнение? — спросил Круатандьё, включая экран. — S4 = (13x × 13y) × 4?

— Надо полагать, им нужны четыре сферы фактора 13 в диаметре, остальное — это вес или масса. Но что это за фактор? Не знаю. И они, очевидно, тоже.

Козимо направился к двери, за которой раньше исчезли двое ученых.

— Это не опасно? — спросил Круатандьё. — Луч достаточно широкий, чтобы мы могли выйти из комнаты?

— У нас еще есть несколько метров.

Друзья приблизились к проходу.

И тут же замерли, пораженные.

Перед собой они увидели длинный, уходящий вниз коридор. Мягкий свет падал на многочисленные стеллажи, почти такие же, как в античных библиотеках, только вместо книг Козимо и Круатандьё увидели огромное количество изумрудных сфер, уложенных в выстеленные материей подставки.

— Невероятно!..

Ближайшие к ним сферы вылетели из своих гнезд. Козимо схватил одну из них, проплывавшую прямо перед его глазами. Она была полой внутри, с рифленой поверхностью.

— Вот как им удается получить правильную массу, не меняя диаметра! Борозды на поверхности делают, чтобы отцентрировать сферу и добиться нужного веса. У всех сфер разные «у». Только вот для чего они предназначены?

Круатандьё фонариком указал на нишу в галерее. Вместе с ним Козимо увидел какую-то объемную массу, по контуру очерченную зелеными светящимися лучами. Масса была изображена в разрезе, и можно было рассмотреть ее внутреннюю структуру Было похоже на то, что четыре туннеля спиралью спускаются к небольшой пустой комнате.

— Вот для чего, несомненно, предназначены сферы. Весь смысл в этих четырех ходах, — прошептал Козимо.

— Что это может быть? Блок, панцирь, саркофаг? А эта полость… Столп?

— Столп… На голограмме, скорее всего, изображен какой-то предмет, находящийся в Земле предков, — сказал Козимо. — Когда я был на Таборе, я обнаружил там записи, принадлежавшие моему дяде. На страницах, подписанных этим Хинкмаром, о котором говорил ученый, тоже были изображения сфер. Но не было уравнения.

— Значит, Измаль знал об этом?

— Измаль знал.

Устав от силы воздействия собственного поля, Козимо покинул зал.

— Теперь мы знаем, какая задача стоит перед дю Гран-Селье, — сказал он. — Изготовление изумрудных сфер.

Перед тем как выйти, он еще раз бросил взгляд на заставленные сферами полки.

— И Милиция, похоже, ревностно следит за продвижением работ этого этапа операции!

Двое юношей снова поднялись в вытяжную трубу. Поставили на место решетку. Круатандьё отправился первым. Чтобы не быть обнаруженными системой сигнализации, Козимо дезактивировал свой пояс Все предметы в лаборатории, парившие в невесомости, резко попадали на пол, некоторые из них разбились, приземлившись на десяток метров дальше места, на котором они лежали раньше. Завыли сирены сигнализации.

Козимо снова включил поле и вместе со своим товарищем исчез в бездне.

Глава VI Планета мыслителей

Меланхолику я могу сказать только одно: «Посмотри вдаль». Почти всегда меланхолик — это человек, много читающий. Строение человеческого глаза не подходит для такого занятия; наши глаза отдыхают, когда мы обозреваем большие пространства.

Ален. Заметки о счастье
Небольшой гипернеф приближался к луне Эерл. Летательный аппарат перемещался в «слепом» режиме: реакторы были холодными, приборная панель выключена, огни не светились. Его вполне можно было принять за потерпевшее аварию судно.

От аппарата отделились три капсулы. Они имели продолговатую форму, длина — с человеческий рост. Их моторы были выключены и они «падали» сквозь атмосферу планеты. Нарушался галактический код, запрещавший всем аппаратам приземляться на обитаемую планету, не пройдя предварительно контроль на орбитальной станции.

Когда капсулы пропали из виду, с корабля на станцию был подан сигнал бедствия. Гипернеф приземлился на аварийный мост, предназначенный для посадки неисправных кораблей.

Никто на Эерле не заметил, что были сброшены три капсулы.

Они приземлились в разных точках луны.

Здесь было три континента, разграниченных протоками с зеленой водой. Один из континентов был покрыт низкорослыми лесами, другой — торфяными болотами, третий являл собой унылую равнину, поросшую вереском и утесником. Одна из капсул опустилась на равнину. Капсула раскрылась, из нее вышел Альп Малекорн. У него слегка ломило суставы, от удара при падении капсулы на землю больше всего пострадали руки и ноги. Альп был одет в комбинезон и черный плащ, на голове у него была широкополая шляпа. Он был бледен, носовой протез скрывал проходивший через все лицо шрам.

Из-под плаща он достал аппарат связи. Три светящиеся точки указывали местонахождение двух других капсул, а также единственного обитаемого города, куда, не теряя времени, он и направился, предварительно зарядив оружие.

Луна Эерл была необычной галактической колонией. Ее жители запретили размещать на своей территории электронное оборудование. Ношение оружия было также строго запрещено. Эта планета была пристанищем пацифистов и мечтателей. Здесь действовал принцип полного самообеспечения, на планете не было правительства, каждый обитатель жил, как ему нравилось, подчиняясь лишь коллективным правилам.

На рассвете дня, который здесь был очень коротким, Альп подошел к городским воротам. Небо было затянуто тучами, шел дождь. Края шляпы Альпа внезапно покрылись льдом. Погода изменилась в считанные минуты. Смена времен года происходила здесь не за несколько недель или даже дней, а всего лишь за несколько часов. Несмотря на защитный комбинезон, Альп, пока добрался до города, успел испытать как нестерпимую жару, так и холод. Он был изможден. Дождь стучал по крышам. Лужи расползались буквально на глазах. Ветер трепал белые флаги — символ миролюбивой планеты.

Он подошел к воротам. Деревянные стены были довольно высокими, и он не смог что-то за ними рассмотреть. Он постучал дверным молоточком, затем нервно дернул за висящий шнур звонка. Альп продрог до костей. Открылось окошко, вырезанное в створке ворот. В свете факела появилось очертание бородатой головы. Привратник выглянул из-под какой-то тряпки, защищавшей его от дождя.

— Что вам угодно? В такое время не пускаем. Откуда вы явились?

— Я с корабля, потерпевшего аварию. Я ищу друга, который живет здесь.

— Его имя?

— Козимо Ги.

Привратник замешкался.

— Это не по правилам, — наконец сказал он. — Нужно, чтобы о вас сообщили со станции.

— Я должен вам заплатить?

— Заплатить? Ты знаешь, где находишься? Здесь нет денег. Подойди-ка поближе, чтобы я мог тебя рассмотреть!

В свете факела блеснул покрытый эмалью носовой протез.

— Это еще что такое? — удивился привратник и попытался закрыть окошко.

Но Альп уже успел достать оружие и выстрелил два раза в деревянные ворота. Привратника продырявило насквозь. Шум дождя заглушил выстрел и вопли раненого. Малекорн просунул руку в окошко и схватил привратника за пояс, чтобы тот не упал на землю, выхватил факел из рук умирающего и бросил его в воду. Все погрузилось в темноту. Альп искал связку ключей в одежде привратника, но не смог найти. Он бросил тело в грязь и начал искать замок на воротах. Наконец он нащупал щеколду и повернул ее. Ворота открылись.

Вокруг не было ни души. За окнами невысоких домов горел свет, но свидетелей преступления не оказалось. Собравшись с силами, Альп дотащил труп до бочки с дождевой водой, поднял крышку и бросил туда мертвое тело. Затем он вернулся к приоткрытым дюйма на четыре створкам ворот. Под покровом ночи все прошло гладко, но для большей уверенности он закрыл ворота. Альп поискал взглядом дом, из дымохода которого валило больше всего дыма.

Через минуту он уже находился в «Таверне Мыслителей».

Общий зал был довольно большим, он был забит до отказа самой разношерстной публикой. Эерл был известен отсутствием какой бы то ни было политики заселения, здесь можно было встретить представителей разных систем. Альп обратил внимание на пьяных от местного пива мутантов. В таверне собрались ссутулившиеся великаны, гномы с вогнутыми лбами, многорукие половины туловищ, существа с глазами, прикрытыми прозрачными веками, с пятнистой кожей. Все держали в руках кружки с пивом и курили траву плохого качества. Мутанты галактики были по природе своей человеческими существами первого поколения, когда-то покинувшими Землю предков. В те времена предполагали, что условия обитания заселяемых планет скажутся на поселенцах только через несколько поколений. Но спустя всего несколько лет пришлось столкнуться с очень серьезным явлением — генетическими сбоями. Человеческий организм под воздействием не известных на Земле излучений подвергся мутации в первом же поколении. Были приложены все усилия, чтобы бороться с этим. Установив строгие правила, архитекторы колоний сумели предотвратить катастрофу — человек, к счастью, сохранил свое подобие. Однако потомки первых мутантов выжили, и находившиеся здесь были как раз их представителями. По всей галактике этих мутантов считали отбросами общества, неполноценными существами. Именно в их среде возник протест против установленного порядка, поэтому неудивительно было встретить их в расслабленном состоянии в этом уголке маргинального мира Эерла.

На Альпа никто не обратил ни малейшего внимания. Каждый был занят своим стаканом, своей трубкой, своим разговором, а то и монологом. Гость подошел к хозяину таверны. У того было так называемое тело-основа, то есть внешность землянина.

— Выпить или покурить? — спросил он.

— Я кое-кого ищу, — ответил Альп.

— Здесь я всех знаю.

— Козимо Ги.

Хозяин задумался.

— Он живет в лесу?

— Я не знаю.

— Жителей слободы я всех знаю, без исключения. Хотя… не могу этого сказать с тех пор, как появились вы, незнакомец. Те, кого называют Мыслителями, никогда ко мне не приходят. Нужно обратиться вон к тому.

Он указал на человека, который держался особняком. Тот сидел у камина и чистил свою трубку. Не сказав ни слова благодарности, Альп направился к нему.

— Я разыскиваю молодого человека по имени Козимо Ги, — сказал он.

Мужчина поднял голову. Он был бледен и казался очень измученным.

— Ги? Мне кажется, это новенький.

— Вы знаете, где я могу его найти?

— В лесу, там же, где и остальных. Вы кто?

— Родственник Ги. А вы?

— Боабтель, комендант.

Вообще-то Боабтель считался на Эерле начальником охраны. Три человека, два ружья и одна-единственная лошадь были в его распоряжении. Эта планета Мыслителей и курильщиков травы была такой мирной, что военным здесь нечего было делать.

— Вы можете меня к нему проводить? — спросил Альп.

Боабтель снова занялся чисткой своей трубки.

— Я закончил свое патрулирование вчера. Следующий рейд только в начале года.

Год на Эерле равнялся восьми земным неделям.

— Я могу вам заплатить, — сказал Альп.

Комендант поднял голову.

— Мне заплатить? Здесь деньги не ходят. Безденежное общество ужасно, особенно когда попадаешь сюда из обычного мира, вы скоро в этом убедитесь. Мне понадобилось время, чтобы привыкнуть.

— Так вы меня не отведете туда?

— Нет. Я больше видеть не могу этот лес, полный созерцателей и эрудитов.

— По какой дороге туда ехать?

Боабтель покачал головой, явно потешаясь над словами незнакомца.

— Сами вы и шагу не сделаете, как тут же заблудитесь. Обратитесь лучше к развозчику свечей. Его зовут Лежиео. Он добрый парень. Он разъезжает по лесу и доставляет Мыслителям все необходимое. Вы найдете его у Северных ворот. Наступает сумеречный день, так что он скоро должен отправиться в дорогу.

Боабтель кивком указал на висевшие на стене часы. Альп увидел, как быстро перемещаются стрелки. Обитатели Эерла настроили свои часы в соответствии с реальным отсчетом времени, принятым на Земле предков, то есть одна минута местного времени равнялась шести земным секундам.

Альп попрощался с комендантом и направился на север. Действительно, уже наступило утро. Тучи рассеялись. На небе появлялось второе солнце.

По пути к Альпу присоединились двое наемников, прибывших в других капсулах. Они нашли друг друга, пользуясь определителем местонахождения. Альп с этого момента был уверен, что Козимо Ги находится на Эерле, поэтому он отправил кодированное сообщение на свой корабль, остававшийся на орбитальной станции. Он подошел к молодому человеку с каштановыми волосами. В отличие от завсегдатаев Таверны с пьяными физиономиями, у него был свежий, бодрый вид. Это был карлик. Он хлопотал возле тележки, нагруженной свечами и факелами всех размеров, накрытыми водоотталкивающей тканью.

— Это ты Лежиео? — спросил Альп.

Юноша кивнул, немного удивившись мрачности лиц незнакомцев.

— Я ищу Козимо Ги. Мне сказали, что только ты сможешь меня к нему провести.

— Я не привык быть проводником у незнакомцев. Мыслители этого не одобряют.

— Убили дядю Козимо. Я должен сообщить ему нечто важное. Это срочно.

Карлик почесал лоб.

— Да? Я не знал. Извините. Моя задача — доставка свечей. Он снова засуетился вокруг груженой повозки.

— Сейчас отправимся.

Альп занял место возле возницы. Наемники двинулись за ними.

Луна Эерл служила пристанищем не только пьяницам и утопистам, она была любимым местом обитания Мыслителей. Это были отшельники, ученые, поэты, которые жили как аскеты, их усилия были обращены исключительно на духовную работу и мистическое созерцание. Они жили в чаще скрюченного леса Эерла, в уединенных лачугах.

— Я единственный человек, которого они вынуждены терпеть в своем уединении, — сказал Лежиео, когда они подъехали к темному лесу. — Им ничего не нужно, они охотятся, собирают ягоды, коренья — и этим питаются. Единственное, что им необходимо для работы, — это свечи, и доставляю их я. В лесу темно. Без света они не могут ни работать, ни писать, ни читать. Население слободы платит взносы на покупку воска для своих лесных братьев.

Альп заметил, что с тех пор, как они выехали, еще не совсем рассвело. Солнце едва поднялось над горизонтом, казалось, что рассвет будет длиться вечно.

— Климат здесь не меняется, — сказал Лежиео. — Скоро наступит, как мы его называем, утро Мыслителей, или сумеречный день. Скоро вы увидите восхитительный восход планеты.

Лес был густым. Тропа, по которой Лежиео мог проехать со своей повозкой, извивалась между корнями деревьев. Дневной свет, пробивавшийся сквозь густые кроны, был слабым и каким-то нереальным.

Карлик остановился недалеко от первого шалаша. Он пояснил, что здесь живет музыкант, работающий над воссозданием гармонии, вдохновляемый небесным равновесием. На следующей остановке он вручил длинные свечи Мыслителю, который пытался доказать, что душа и дух реально проявляются только в жестах. Мысль и слово были, с его точки зрения, лишены духовности.

— Мне кажется, что ваш друг Козимо трудится над трактатом о гравитации, — сказал Лежиео, — или над переводом сочинения на эту тему. Он — один из самых молодых Мыслителей на Эерле.

Восход светила был потрясающим зрелищем, как и обещал развозчик: на едва освещенном небе появилось огромное темное небесное тело. Как черное око. Лежиео специально остановил свою повозку под деревьями с редкими кронами, чтобы Альп и двое его подручных смогли насладиться этим зрелищем. В этот момент он услышал странный шум — кто-то ходил возле повозки. Лежиео всполошился.

— Здесь зверей почти нет… — прошептал он. — Что это еще такое?

— Не будем здесь задерживаться, — сказал Малекорн.

Шум прекратился.

Лежиео снова тронулся в путь.

Через час после того, как с неба исчезла черная планета, все остановились перед шалашом, в котором жил Мыслитель Козимо Ги.

— Вы хотите, чтобы я предупредил его о вашем визите?

Но Альп сделал отрицательный жест рукой и сошел с повозки. Внезапно из леса появилась дюжина наемников. Лежиео хотел закричать, но его связали и бросили в повозку.

Все это время наемники находились на корабле Малекорна. Получив подтверждение того, что Козимо находится на планете, они захватили орбитальную станцию, уничтожив команду обслуживания.

Они бросились кшалашу, из трубы которого вилась тоненькая струйка дыма. Один из наемников остался возле повозки со свечами, чтобы стеречь находящегося в ней развозчика. Альп последовал за своими людьми.

Дверь разлетелась в щепки от сильного удара.

Внутри никого не было. Из мебели — только самое необходимое. Книг и рукописей было мало, зато имелись запасы еды, травы и пива, что было нетипично для Мыслителя. На полу в беспорядке валялась одежда, вычиненные звериные шкурки.

Альп рассердился на себя за то, что не проверил, на месте ли юноша.

— Если он чего-то остерегается, мы потеряем много времени на его поиски, — сказал он.

Наемник, оставшийся снаружи, вдруг крикнул:

— Идите сюда!

Он пальцем показал на какое-то дерево в глубине леса. По раскачивающимся веткам можно было догадаться, что там кто-то недавно прошел.

Наемники уже готовы были отправиться на поиски, но Малекорн их остановил.

— Подождите.

Солнце снова пропало. Стало прохладно. Альп достал с десяток факелов из повозки Лежиео и зажег их.

— Так вы точно его найдете, даже если он попытается укрыться под покровом ночи, — сказал он. — Я хочу, чтобы мне его доставили живым.

Освещая себе дорогу факелами, наемники разбрелись в разных направлениях.

Вскоре Альп уже видел лишь мерцающие точки вдалеке, которые то появлялись, то исчезали за деревьями.

Малекорн вошел в шалаш. Он все обыскал в надежде найти рукописи Измаля Ги.

Внезапно раздался крик — очевидно, жертва попалась. Пляшущие огни факелов стали приближаться к шалашу.

Альп вышел.

Наемники бросили Мыслителя к его ногам. Носком сапога Альп приподнял за подбородок голову юноши и гневно уставился на него.

Это был не Козимо Ги.

У юноши были пухлые щеки, круглые голубые глаза и коротко подстриженные рыжие волосы. Температура воздуха резко упала, легко одетый юноша дрожал, его руки посинели от холода.

Это был Жазон, один из трех университетских товарищей Козимо.

— Поднимите его, — приказал Альп.

Наемники потащили его к повозке Лежиео. Развозчику вынули кляп изо рта, чтобы тот мог говорить.

— Ты знаешь этого человека? — спросил Малекорн.

У карлика был удивленный вид. Тяжело дыша, он смотрел на Мыслителя.

— Это Козимо Ги. Тот человек, которого вы ищете…

Альп выругался. Он приказал отвести пленника в шалаш.

Там он спросил его:

— Где Козимо?

Мыслитель смотрел на него, всем своим видом выражая недоумение.

— Кто ты? Что ты здесь делаешь, выдавая себя за Ги?

Пленник не отвечал. По выражению его лица можно было заключить, что он решил молчать.

— Ладно! — угрожающе произнес Альп.

Он быстро вышел. Наемники положили юношу на стол и стали держать его за руки и за ноги. С него сорвали одежду, оставив полураздетым.

Альп вернулся с охапкой свечей. За его спиной зиял проем открытой двери.

Он выхватил из печки горящую головешку и зажег первую свечу, расплавленный горячий воск потек на лоб юноши. Тот никак не мог увернуться. Медленно воск заливал ему брови, затем правый глаз. Юноша опустил веко, но, ощутив боль, он, к несчастью для себя, моргнул, и воск затопил глазное яблоко. Юноша взвыл от боли.

— Говори, — приказал Малекорн, — или я буду продолжать до тех пор, пока твое тело не превратится в сплошной гноящийся волдырь. Я тебе устрою настоящий ад…

— Я ничего не знаю!

— Правда?

Резким движением Альп воткнул ему в ноздрю горящую свечу. Ожог был таким сильным, что кожа почернела. Юноша закричал.

— Я ничего не имею против тебя, — сказал Альп. — Для меня ты — пустое место. Говори! Почему ты выдаешь себя за Козимо Ги? Это он тебе приказал? Где он? Говори, и я перестану тебя пытать.

Юноша перестал кричать, но по-прежнему ничего не говорил.

Альп покачал головой. В ведре, поставленном на огонь, он растопил с десяток свечей. В шалаше становилось все холоднее. Измученный юноша уже окоченел. На побелевшей коже выступили вены, руки и ноги не двигались. Даже наемники страдали от холода.

Не удосужившись задать очередной вопрос, Альп Малекорн вылил расплавленный воск из ведра на живот юноши. От быстрого нагревания холодная кожа лопнула.

— Будешь говорить?

Из левого глаза юноши текли слезы. Восковая печать залепила правый глаз, и слезы накапливались под ней, не имея выхода.

Альп ударил его по лицу.

Юноша смотрел в потолок с отрешенным видом. Он бормотал что-то невнятное.

Альп снова дал ему пощечину.

— Ничего… — прохрипел наконец несчастный юноша, весь красный, как от удушья.

Малекорн пожал плечами. Он подал знак одному из своих подручных, и тот ударом кулака выбил юноше челюсть. Альп бесстрастно продолжил пытку горячим воском, заливая юноше рот, превратившийся в месиво из костей и мяса. Горячий воск покрывал десна, обволакивал окровавленные язык и зубы.

— Тебе остались считанные секунды, мальчик мой, — предупредил несчастного Альп. — А затем смерть войдет к тебе через горло и затопит легкие, как расплавленное железо…

Терзаемый пытками юноша дернулся, отчаянно пытаясь вырваться.

Альп взял нож и снял еще не застывший воск со рта юноши.

— Ты готов отвечать? Сделай знак, и я дам тебе бумагу и чем писать… От этого зависит твоя жизнь.

Мыслитель повернул лицо к Малекорну. Лоб его покраснел, из посиневших губ густо текла кровь.

— Что такое?! — вскрикнул Альп.

Юноша приподнял голову и выплюнул ему в лицо кусок своего языка.

Теперь он уже не смог бы заговорить.

Потеряв терпение, Альп достал свой лазерный пистолет и уже собирался выстрелить юноше в голову.

Вдруг он на какое-то время задумался.

— Прикройте его, — наконец приказал он, пряча оружие. — Я знаю, как мы сможем использовать этого глупца. Мы оставим его в живых. Он отправится вместе с нами.

Альп вышел наружу. В лесу зима подходила к концу. Альп, как бы в ответ на свой вопрос, пожал плечами, не зная, что делать при таком неожиданном повороте событий.

— Мерзавец! Человек без лица займется тобой.

Он решил увезти юношу с собой. Альп все обдумал. Козимо от него ускользнул, документы Измаля на Таборе тоже исчезли… Он не мог позволить себе вернуться к своему хозяину с пустыми руками. Один раз он уже испытал на себе гнев Человека. Этого было достаточно. Пленник все же лучше, чем ничего.

Перед тем как вернуться на свой гипернеф, он истребил многочисленных обитателей Эерла, возмущенных убийствами соотечественников и пленением Мыслителя. За собой он оставил разрушенную луну Мыслителей.

Его корабль с пленником на борту направился в космос, чтобы присоединиться к паломникам, охраняемым Милицией Хьюго де Пайена.

Глава VII Деревня Лонг-Буа

Заприметив среди высоких почерневших домов, похожих на пьяниц, боявшихся упасть и подпиравших друг друга плечами, самый черный, самый обветшалый, самый облезлый, из окон которого свешивалось отвратительное тряпье, напоминая распоротые животы с вывалившимися кишками, он ступил на темную аллею, которая вела в эту пещеру.

Готъе. Капитан Фракас
Паломники остановились на отдых возле слободы Груссэ.

После того как стало известно об изумрудных сферах, которые получали в лаборатории Жана дю Гран-Селье, Круатандьё перебрался в другой караван, а Козимо остался с Роланом.

Паломники обустраивали места для ночевки. Каждый вечер начиналась лихорадочная деятельность. Тысячи людей, как некий передвигающийся город или полчища саранчи, внезапно прекращали движение. Но в этот раз друзья наблюдали другую сцену: неподалеку протекала река и, затаив дыхание, люди бросались в воду, чтобы смыть с себя пыль и пот, постирать одежду. Радостное плескание вскоре уже не радовало глаз: вода стала мутной, у берега ощущался тошнотворный запах. Без всякого стыда паломники справляли естественную нужду прямо в воду. Для них это было более приемлемо, чем пользоваться отвратительными отхожими ямами, подойти к которым было невозможно уже спустя несколько часов после остановки. Повсюду, где останавливались паломники, после них всегда оставались грязь и разрушение.

Наступили сумерки — время осуществления плана, о котором говорил Ролан. Козимо должен был участвовать в ночной операции, которой руководил рыцарь Пьер де Мондидье.

Баркильфедрон, вербовщик солдат, принял новичка, которого привел Ролан.

— Если он так силен, как ты говоришь, он нам пригодится. Он умеет держать язык за зубами?

— Буду нем, как гробница, — ответил Козимо.

Баркильфедрон распорядился, чтобы ему выдали коня, лук, колчан со стрелами и меч.

— Будьте наготове.

Место встречи участников таинственной «операции» было назначено в лесной чаще, подальше от лагеря паломников. Пьер де Мондидье появился с наступлением ночи, верхом на лошади в полной боевой сбруе. Это была самая большая лошадь в караване, под стать де Мондидье. Он был таким большим, что его прозвали Шестиногий Господин. Его голова была непокрытой, борода спуталась с черной шевелюрой. Он смотрел исподлобья и был немногословен: вполне хватало его резких точных жестов, с помощью которых он отдавал распоряжения.

Де Мондидье посмотрел на небо и что-то недовольно проворчал: луна светила слишком ярко. На землю падали тени. На левом плече рыцаря был вышит крест — де Мондидье достал носовой платок и прикрыл его. Он также сорвал и спрятал в карман висевшее у него на груди распятие, вырезанное из оливкового дерева.

— Сделайте то же самое, — приказал он остальным. — Никаких образов нашего Спасителя, пока мы не закончим то, что собираемся совершить сегодня ночью.

Это зловещее предупреждение прозвучало, как приговор. Люди переглянулись. Во взглядах читалось недоумение.

От одного де Мондидье потребовал, чтобы тот снял с перчатки подвеску в форме креста; другого заставил отстегнуть нагрудник, на котором было выгравировано распятие. Весельчака, который, как и некоторые экзальтированные паломники, выжег себе каленым железом крест на лбу, он отправил восвояси.

Закончив проверку, де Мондидье повел людей в лес.

В лунном свете тени казались зловещими. Настораживало даже покачивание веток. Казалось, люди попали в мир тюрингских легенд, и лес был полон мохнатых фавнов и злых духов.

Козимо и Ролан не знали никого из ехавших рядом с ними всадников. У всех были непроницаемые лица, никто не проронил ни слова. Отряд был в пути уже час, обходя стороной дороги. Внезапно де Мондидье остановился.

Остальные тоже остановились перед деревянным щитом. Все молча перекрестились. На щите красными буквами на черном фоне было написано: «Анафема тому христианину, который ступит на эту землю! Анафема тому, кто нарушит приказ архиепископа! Возвращайся назад, христианин, и храни тебя Бог».

Де Мондидье не повиновался.

Козимо заметил и другие подобные воззвания. Отряд ступил на землю отлученного от Церкви, проклятого прихода, заклейменного как пристанище дьявола.

Проехав еще немного, де Мондидье остановился. Место было незнакомое. Их уже ждали какие-то люди. Козимо подъехал ближе, чтобы рассмотреть этих людей. Их было четверо. Никого из них он не знал. В этой группе был и священник.

Прибывшие обменялись с ожидавшими их несколькими короткими фразами, и все поехали дальше.

Через пол-лье участники операции очутились у въезда в деревню.

Она называлась Лонг-Буа.

Именно жителей этой деревни отлучил от Церкви архиепископ, о чем возвещали расставленные повсюду щиты.

Несмотря на поздний час, Козимо заметил, что возле небольших домов царило оживление. Окошки домов светились, в них мелькали силуэты. Когда отряд прибыл в центр деревни, не оставалось никакого сомнения, что об их приезде знали и ждали их.

Де Мондидье уступил свое место во главе отряда священнику. Тот красноречиво жестикулировал и громогласно произносил ритуальные фразы.

Козимо ничего не понимал. Священник в этом проклятом месте? Ролан смотрел на него, тоже ничего не понимая.

Кое-кто из крестьян вышел навстречу священнику, чтобы припасть к его руке; другие спешили спрятаться. Козимо и его сотоварищей предупредили, чтобы те были начеку в случае выступлений со стороны возмущенной толпы.

Священник и де Мондидье остановились на пороге церкви. На воротах, заколоченных крест-накрест досками, висело предупреждение архиепископа — акт об отлучении. Не колеблясь ни минуты, священник сорвал приколотый листок, оторвал доски и широко распахнул ворота, намереваясь пройти к алтарю. За подобную дерзость первый же прибывший из Рима церковник мог отправить его на костер.

Священник повернулся к жителям деревни, показывая им зажатый в правой руке листок: это была папская булла. Этот документ давал право девяти рыцарям служить мессы и собирать пожертвования во всех приходах, отлученных от церкви. Это была исключительная уступка Папы, и получена она была благодаря стараниям Хьюго де Пайена. Таким образом Рим обеспечивал средствами Милицию, не истощая папскую казну и не компрометируя себя слишком очевидной поддержкой новоявленного ордена. Эта булла открывала Милиции запретные территории, находящиеся как бы вне мира.

Священник снова заставил заговорить колокола. В деревне служили мессу — первую за четыре последних года. Отлученные от церкви были преисполнены религиозного рвения. И не зря. Как и другие участники операции, Козимо и Ролан узнали, что произошло когда-то в Лонг-Буа.

Четыре года назад эти же самые верующие отвергли одного из своих святых — Антуана. Его в прямом смысле выдворили из прихода. В этой свойственной христианским обычаям процедуре изгнания не было ничего необычного. Прихожане имели право отвергнуть святого, если он не оправдывал их чаяний. Уже в течение долгого времени в Лонг-Буа бушевала эпидемия лихорадки святого Антуана. Прихожане много раз прибегали к девятидневным постам, но, не исцеляясь, решили, с согласия священника, поставить ультиматум своему святому. Когда все обещанные сроки минули, а болезни не уходили, изображения Антуана были сложены на повозку и вывезены за пределы прихода. Церковь обычно терпимо относилась к этой зрелищной церемонии, но при условии, что выполнялось одно правило, согласно которому святой должен был «вернуться» какое-то время спустя со всеми почестями, превозносимый еще больше, чем прежде. Но в Лонг-Буа этого не произошло. Церковь отказалась узаконить изгнание Антуана. Возник конфликт. Жителей деревни вынуждали принять обратно изгнанного святого. Гнев людей обратился против других святых Церкви. Но чем больше упрямился народ, тем беспощадней действовали церковники. Потеряв всякий контроль над собой, бросив в огонь изображения всех святых Церкви, прихожане Лонг-Буа обратили свой гнев против старого священника. На следующий день после смерти священника, сожженного прихожанами, епископ предал деревню анафеме на сто лет и один день. С того момента ни один верующий не имел права ни войти на территорию прихода, ни покинуть его. Церковные ворота были заколочены. Больше ни одно таинство не должно было совершаться на этой земле: ни крещение, ни отпущение грехов. С того времени жители деревни, поумерившие свой пыл после сурового наказания, ждали, чтобы Церковь сняла этот тяготевший над ними запрет.

Поэтому ночной приезд де Мондидье и священника был воспринят не просто как везение, а как избавление от несчастий. Руководители Христовой милиции хорошо продумали этот шаг. После триумфальной мессы совершались пожертвования, необычайно щедрые для такой нищей коммуны. Жители деревни жертвовали последним, отдавали зерно и холст. Козимо испытывал неловкость, наблюдая за происходящим. Папская булла не могла отменить отлучение от Церкви. Эта «милость» имела силу только в течение одной ночи, и целью этого фарса было пополнение казны Милиции.

Вместе с Баркильфедроном Козимо и Ролан обошли дома, в которых во время мессы не горел огонь и были заперты двери и окна.

В одном из таких домов они обнаружили семейство, затаившееся в темноте. Судя по их одежде и собранному багажу, который они держали у себя на коленях, они были готовы отправиться в путь. Эти люди надеялись покинуть деревню вместе с отрядом де Мондидье.

— Мы хотим совершить паломничество, как и вы, мы искупим наши грехи, — говорил, стеная, отец семейства. — Посмотрите на наших детей! Они не виноваты в той драме, что разыгралась когда-то в деревне. Вот этому четыре года, почему он должен расти на безбожной земле?

Но Баркильфедрон повторил распоряжение де Мондидье: отлученным от церкви запрещено покидать деревню. Милиция не имела права распоряжаться судьбами еретиков. Этот пункт особо подчеркивался в папской булле. Выезжая из деревни, вооруженные солдаты должны были отгонять тех, кто попытался бы следовать за ними.

Рано утром, когда священник благословил жителей деревни и отпустил им грехи, де Мондидье объявил отход.

Готовясь покинуть деревню, Козимо и Ролан неожиданно для себя увидели, что де Мондидье оставил в Лонг-Буа двоих своих людей.

Козимо решил расспросить о причине такого решения одного из членов отряда.

— Разве ты не бывал раньше в таких деревнях? — спросил тот. — Де Мондидье всегда оставляет там своих людей. Милиция создает опорные посты на протяжении всего пути следования паломников. Наверное, чтобы проще было решать всякие вопросы во время следующего путешествия или при возвращении.

Отряд отправился в обратный путь.

По дороге они несколько раз натыкались на беглых сельчан. Чтобы завоевать доверие руководства, Козимо и Ролан не один раз набрасывались на беглецов, проявляя показное рвение. Когда они вернулись в лагерь после одного из таких инцидентов, вербовщик похвалил их.

— Мне такие люди нужны, — сказал им Баркильфедрон. — Как говорится, больше дела, меньше слов! Много мы не платим, но это богоугодное дело. Так вы останетесь с нами или вернетесь в ряды паломников?

Козимо рассудил, что если на какое-то время останется на службе у де Мондидье, то сможет больше узнать о том, что готовит Милиция. Поэтому он согласился принять предложение вербовщика, а Ролан последовал его примеру.

В лагере паломников уже все были на ногах. Люди молились, доили коров.

Козимо обратился к своему другу:

— Де Мондидье спланировал паломничество таким образом, что маршрут проходит по землям отлученных от Церкви приходов. Если рыцари направляются за чем-то, что находится в Святой земле, вполне вероятно, что они задумали доставить этот предмет на Запад незаметно, надежным способом, а земли еретиков — самый подходящий вариант. Там никто не бывает, никто не знает, что происходит в этих местах.

— Точно.

— Измаль, архитектор; де Крон, командующий армией в Иерусалиме; дю Гран-Селье, поставщик изумрудных сфер; де Мондидье, вербовщик, отвечающий за создание сторожевых постов на пути возвращения из Святой земли. Скоро мы все узнаем.

Глава VIII Кредо

«…Что могло бы существовать вне мира?»

И Демокрит снова заговорил: «Гиппократ, существует бесконечное множество миров; не умаляй, мой друг, богатства природы».

«Со всеми этими вопросами, Демокрит, ты столкнешься в свое время; я хотел бы от них уйти, чтобы ты не начал смеяться уже при объяснении того, что есть бесконечность. А пока знай, что миру, в котором ты живешь, ты должен назвать причины своего смеха».

Псевдо-Гиппократ. О смехе и безумии
В то же утро в Груссэ перед входом в повозку библиотекаря Флодоара довольно долго стоял в ожидании юноша. Он не двигался до тех пор, пока не приоткрылась низкая дверца повозки.

Провожая к выходу местного сановника, Флодоар растерялся, увидев перед собой тонкую фигурку, шагнувшую к нему. Не говоря ни слова, «мальчик» протянул ему листок бумаги. На нем что-то было написано на иврите.

Перед Флодоаром стаяла Анкс Коламбан.

Она сама укоротила себе волосы и покрасила их в темный цвет. Мужскую одежду, в которую она переоделась, ей дали отец и брат. Библиотекарь даже не узнал ее в первый момент.

Он предложил ей войти внутрь.

— Мой отец принял ваше предложение, — сказала Анкс. — Он дал свое согласие на то, чтобы я училась, находясь при вас. А вы не передумали? С чего мне начать?

Флодоар улыбнулся, видя ее нетерпение.

— Сядь, — сказал он.

Ответ Летольда Коламбана был достоин восхищения. Он рассказывал об условиях, в которых прошла его юность, — сирота, усыновленный еврейской семьей, бежавшей в Ирландию и позднее принявшей христианство. Отец Летольда продолжал, тем не менее, соблюдать ритуалы иудаизма и приобщил к этому своего сына. Это удивительное смешение двух религий пробудило в нем любознательность. Юному Летольду интересно было все, и небольшая монашеская община в их краях, щедрая и лишенная предрассудков, разрешила ему изучать древние рукописи, невзирая на то что он был простым крестьянином. Таким же образом и он поступил потом со своей старшей дочерью. Летольд поведал также о том, как он любит Анкс, о своей надежде на новую жизнь в Иерусалиме. Он делился своими страхами и печалью из-за того, что Сократина будет вдали от него. Свое письмо он закончил, безошибочно цитируя по памяти слова грека Демодокия о собственном ребенке: «С самого детства я старался щедро наделить его добродетелями и талантами, посылаемыми музами, поскольку с того момента, когда душа поселяется в нашем теле, нужно относиться к ней как к посланному небесами незнакомцу, благоухающему благовониями и увенчанному короной. Но следует опасаться преувеличения, которое убивает здравый смысл.…»

— Каким ремеслом владеет твой отец? — спросил Флодоар.

— Днем он трудился в поле, а вечером переписывал книги. Он считает, что это самое благородное занятие.

— Он настоящий мудрец.

Флодоар положил письмо на стол.

— Тем не менее знай, что часть каравана, за которую я отвечаю, завтра или послезавтра свернет с основного маршрута паломников. Мы будем добираться в Иерусалим другим путем. Так что со своими близкими ты снова увидишься только по прибытии в Святую землю.

— Мы говорили о предстоящей разлуке. Пусть будет так, если это необходимо.

— Хорошо.

Анкс скрестила руки, пристально глядя на своего нового хозяина.

— Чего вы ожидаете от меня?

Флодоар покачал головой.

— Вначале мне нужно лучше узнать тебя, твои мысли, — ответил он.

На столе девочка увидела томик Табари, который она умыкнула в Труа. Библиотекарь взял книгу в руки.

— Например, — сказал он, — скажи мне, что ты прочитала в этих «Анналах»?

— Я читала из Бытия. И отрывок об Адаме.

— Из Бытия, вот как. И что же? Какое у тебя впечатление?

Анкс вспомнила, что читала о разных вариантах сотворения мира, описанных Табари. В источниках подробно излагались разные версии, и эти версии часто противоречили одна другой.

— Прежде всего, я растерялась, — сказала она. — Все эти сочинения, будь то труды философов, пророков или поэтов, имеют своей целью поведать человеку о происхождении мира. Но невозможно понять, какое из них ближе к истине. В каждой версии — в Библии, у Гесиода, у Овидия или у персов — некий Бог создает Вселенную по-своему. Это сбивает с толку. Кроме того, каждое откровение отказывает другим в праве на достоверность, а это свидетельствует об их несостоятельности.

— В самом деле?

— Это только уловка. Мы не должны поддаваться на нее и утверждать, что та или иная версия сотворения мира истинна. Это не более чем интерпретации, созданные в разное время и в разных местах.

Казалось, девочка была довольна своим ответом.

— Значит, с твоей точки зрения, все, что здесь написано, неверно и истину следует искать в другом месте?

Анкс утвердительно кивнула головой.

Библиотекарь отложил книгу и взял свиток, на который он то и дело поглядывал во время разговора.

— Мне понятны твои рассуждения, — сказал он. — Но они примитивны. Слишком примитивны. Ты отклоняешься от темы. Ты на самом деле считаешь, что такое чувство хотел вызвать у читателя Табари, совершая столь сложную работу?

Девочка, недоумевая, опустила руки.

— Не хотите ли вы сказать, что одна из этих версий ближе к истине, чем другие?

— Нет, нет, у меня нет причин так думать… и я не настолько глуп.

— Тогда где же я ошиблась?

Флодоар поднял на нее глаза.

— В самом начале твоих рассуждений. Видишь ли, это первый урок, который преподал мне мой учитель Небо де Тарсюс, когда мне было столько же лет, как тебе сейчас. Однажды я задал ему такой вопрос: «Учитель, во что вы верите?» Этот вопрос не давал мне тогда покоя и вызывал у меня сильное беспокойство. И учитель ответил мне: «Во все».

Библиотекарь улыбнулся.

— Мне понадобилось много времени, чтобы понять, что он хотел этим сказать. Но все же я понял. В один прекрасный день я поймал себя на том, что смотрю на вещи точно так, как он. Легенда о Гильгамеше. Я в нее верю. Великий потоп? Верю. Любовные похождения Юпитера? Тоже верю. Нет такого культа, нет такого мифа, в который я не верил бы всей душой. Я преклоняюсь перед всеми сказаниями. Для меня теперь важно не то, во что я верю, а то, во что я не верю. И вот тут-то я захожу в тупик, как всякий неверующий. Первый из полученных мною уроков таков: нужно верить во все. Все правда, все реально, все оказывает влияние на наш дух. Никакое из верований не уничтожает и не опровергает другого. Они накапливаются, объединяются, растворяются одно в другом, как цветок в вине.

Он показал пальцем на разбросанные по столу книги.

— Иудейское Бытие? Мусульманский Коран? Греческая «Теогония»? Я с одинаковой силой верю во все. И, говоря это, я не пытаюсь умалить их значение до глупого утверждения, что все сводится к одному. Нет. Я имею в виду, что все разнообразно, непостоянно, переменчиво и, вместе с тем, все истинно.

Анкс слушала его речь, наморщив лоб и раздувая, словно от обиды, ноздри.

Воцарилось молчание.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил библиотекарь.

Оставаясь по-прежнему при своем мнении, она пожала плечами.

— Я не понимаю, — сказала она. — Уж не слишком ли легкое объяснение? Вся трудность в том, чтобы отделить истинное от ложного, определить, что есть иллюзия и что реальность, а не принимать все без разбору!

Флодоар снова улыбнулся.

— Ты говоришь так потому, что еще не осознала последствий того, что я только что тебе изложил. Слишком легко? Это инстинктивная реакция. Всегда нужно остерегаться мысли, которая напрашивается сама собой. Она редко бывает правильной. Я тебе говорил, что абсолютно не доверяю монахам, которые мне помогают. Даже самые умные, самые одаренные из них не могут стать моими последователями. У них испорченный ум, как раз такой, какой ты сейчас проявляешь, и он превращает их в пустых мечтателей. В их понимании это означает отречься от Бога.

— Забыть то, что мы знаем? Но забыть что? И как?

— То, что я открыл тебе, всего лишь малая часть загадки. Наберись терпения. Знай только, что ты должна бросить вызов твоему рассудку. Человек — существо ограниченное, как собственным телом, так и своим сознанием; существует бесконечное множество тем, бесконечное множество тайн, которые он не в состоянии не только осмыслить, но даже представить их, так как это противоречит его пониманию мира. При этом не имеет никакого значения, правдива ли, ложна ли, хороша или плоха та или иная история. Классические понятия, которыми руководствуется наш ум, внезапно отходят на второй план. Главное не в том, что человек способен открыть тайну, а в том, что он не должен ее знать.

— Человек ограничен?

— Ты даже не представляешь насколько. И вот этому я буду методично учить тебя прежде всего. Если ты хочешь извлечь пользу из моих уроков и в конечном итоге быть мне полезной при совершении этого паломничества, пора приступать…

Флодоар быстро написал записку.

— А сейчас найди Эриха и передай ему этот приказ. Он должен снабдить тебя всем, что может понадобиться в этом путешествии. Твое место будет здесь, в моей повозке. Так надежнее. У тебя будет статус служки-секретаря.

Он пробежал глазами записку, лежащую у него на письменном столе.

— Лагерь ученых теперь расположен в лесу под названием Паучий, это в полулье на восток отсюда. Ступай.

Анкс повернулась к выходу.

— Подожди, — остановил ее библиотекарь. — Как мне тебя теперь называть?

Девочка пожала плечами.

— Называйте меня, как и прежде, — Анкс.

Флодоара умилило ее самомнение. Но такова уж была эта девочка.

— Хорошо.

Она вышла из повозки, перебирая в уме тысячи вопросов.

— Верить во все?!

* * *
Она зашагала к Паучьему лесу, куда ее отправил хозяин.

Хьюго де Пайен отдал распоряжение о двух- или трехдневной остановке в Пансе, чтобы было проще разделить караван и отправить обоз Флодоара. Анкс задумывалась над названием, которое употребил библиотекарь: лагерь ученых. Ученых?

Она шла по пустынной лесной просеке, направляясь на восток. Внезапно появился вооруженный патрульный Милиции.

— Паломники не имеют права покидать свои обозы! — прокричал он.

Девочка не испугалась. Она посмотрела вокруг и заметила впереди еще два силуэта. Дорога тщательно охранялась.

— Я иду с поручением к монаху Эриху, — сказала она. — Меня отправил мэтр Флодоар.

Не сомневаясь в том, что ей не поверят, она показала записку. Патрульный на какой-то миг растерялся — он не умел читать. Он знаком подозвал к себе другого солдата. Тот подошел и прочитал записку.

— Все в порядке, — сказал он. — Пропусти мальчика.

— Благодарю.

Анкс продолжила путь, удивляясь, что ученых охраняют, как бесценное сокровище. Она также подумала о том, что больше ни разу за все время паломничества не видела повозок с книгами, обнаруженных ею на Труа. Должно быть, их переправляют так, чтобы они не попадались на глаза любопытным. Анкс оказалась права: на лесной опушке она увидела десятки телег, составленных в правильные римские каре. Место было очень уединенное и со всех сторон охранялось солдатами.

«Вот они где, книги!» — мелькнуло у нее в голове.

Как только она подошла к лагерю, к ней направились два солдата. Она предъявила записку библиотекаря и прошла к первому каре из телег. Оно было самым большим, там находилось около десяти повозок. Снаружи ничего нельзя было заметить, а внутри каре она увидела столы и множество людей в синих одеждах. Суматоха здесь царила невообразимая. Все эти люди никогда не шли вместе с паломниками в караване. Низкорослые и высокие, молодые и старые, с выбритыми на старинный манер макушками, как у Флодоара, или длинноволосые, как отшельники. Столы накрывали к обеду, ни о какой умеренности в еде речи не было. Но больше всего Анкс поразило то, что все вокруг говорили на латыни и греческом!

Посреди этой суматохи, в которой отсутствовали всякие проявления христианской набожности, выделялась внушительная фигура беспрерывно ворчавшего капитана Тюдебода. В руках он держал большой кусок курицы. Анкс машинально отвернулась. Узнают ли ее? Она отошла к повозкам и тут вдруг увидела ящик с проделанными в нем дырками, в котором ее держали перед тем, как привести к Флодоару! От ужасных воспоминаний ее отвлек другой знакомый силуэт: это был Эрих, молодой монах, блондин с холодными голубыми глазами, застававший ее два раза «на месте преступления». У нее перехватило дыхание. Эта встреча была решающей: если, как и Флодоар, он ее не узнает, она могла больше не беспокоиться по поводу своего внешнего вида.

Юноша сидел за столом, склонив голову над текстом, с пером в руке и вносил какие-то сведения в длинный свиток. Анкс заметила, что большинство мужчин в лагере периодически бросали в его сторону встревоженные взгляды. Лихорадочная деятельность внутри каре, которая бросалась в глаза, была, скорее всего, вызвана страхом, тревогой, и причиной тому, как показалось Анкс, была работа, выполняемая Эрихом. Анкс вздохнула и наконец решилась подойти к нему.

Анкс приблизилась к нему, держа в руках письмо Флодоара. Он поднял на нее взгляд.

— Я пришел, чтобы записаться в караван, — сказала она. — Мне велели представиться вам.

Он снова опустил голову, никак не реагируя на ее слова, и только сказал стоявшему возле него солдату:

— Избавьте меня от этого сопляка.

Пораженная, она увидела, что к ней направляется солдат.

— Подождите! — запротестовала она. — Меня направил мэтр Флодоар.

Она положила записку на стол. Эрих нехотя прочитал послание, не прикасаясь к нему. Он снова поднял на нее глаза, было видно, что он разозлился, но в то же время был заинтригован. Эрих внимательно рассматривал «мальчика».

— Служка? — буркнул он. — Еще один секретарь? Что это ему взбрело в голову? И так уже не хватает для всех места и средств! Еще один лишний рот!

«Пусть гневается, но, по крайней мере, он меня не узнает», — подумала Анкс.

— Я не могу вас оставить, — сказал он, качая головой. — Сожалею, но я объяснюсь с мэтром. Возвращайтесь в свой обоз. В Святую землю вы прибудете вместе со всеми остальными. А сейчас оставьте меня.

Анкс не отступала.

— Библиотекарь сказал, что я буду находиться вместе с ним в его повозке.

Внезапно монах посмотрел на нее с ненавистью. Никто не произносил ни слова. Лицо юноши посуровело.

«Даже если он меня и не узнаёт в этой одежде, — подумала она, — нужно будет остерегаться этого человека. У него вид завистника и заговорщика. Может, он боится, что из-за меня лишится своих привилегий?»

Эрих положил перо.

— Вот как? — сказал он. — Вместе с ним? Какая честь!

— Я так тоже считаю.

— И почему же он так решил? Откуда ты взялся? Какие у тебя таланты?

Анкс почувствовала, как у нее холодеет затылок. Она не ожидала такого допроса. Конечно же, ей необходимо было придумать какую-то легенду, она должна была вести себя соответствующим образом. Анкс досадовала на себя за то, что не подумала об этом заранее, прежде чем явиться сюда. Что ответить? Правду о своих познаниях? Ей не было известно, насколько образован Эрих; если окажется, что ее знания превосходят его, то она рискует разозлить его и настроить против себя еще больше. Лучше убедить его в том, что она для него не опасна. Подумаешь, какой-то служка…

— Я родом из Бретани, — пояснила она. — Я сирота. Умею только читать Библию. Медленно…

Эрих покачал головой, но он явно испытывал облегчение. Взгляд его смягчился.

— Флодоар принимает решения, — сказал он, — а мне потом расхлебывать! Он думает, что легко обо всем заботиться! Имеет ли он хотя бы представление о моих трудностях?

Он снова взялся за перо.

— Проводите его, — обратился он к охраннику. — Пусть Рогатианюс выдаст ему крест, синюю форму ученых и все, что еще необходимо. Твое имя?

— Анкс… — ответила она. — Анкс де Баню.

Де Баню был один посредственный ученик, который занимался вместе с ней у ирландских монахов.

Эрих написал это имя внизу свитка.

— А сейчас иди! Я занят другими делами!

И он снова начал изучать лежавший перед ним пергамент.

Анкс пересекла лагерь в сопровождении солдата. Не один раз она замечала выражение страха на лицах. Страха? Ни один паломник, в отличие от этих людей, не испытывал никакого страха! Милиция следила за порядком, священники проводили мессы, везде постоянно звучали молитвы — это паломники пытались заручиться заступничеством ангелов и святых. Чего же бояться? Впервые за все время паломничества она видела такое выражение на лицах людей.

Солдат остановился перед спаренной повозкой, закрытой со всех сторон, как и повозка Флодоара. К широко открытой двустворчатой двери вели несколько ступеней. Симпатичный, небольшого роста человек, находившийся внутри, был похож на торговца, гордящегося своей лавкой. За его спиной штабелями стояли ящики. Анкс представилась.

— Я новенький, — сказала она.

От природы добродушное лицо человечка стало сиять еще больше.

— Новенький? Ты первый с тех пор, как мы отправились в путь. Меня зовут Рогатианюс. Добро пожаловать, юноша! Ты знаешь, что тебе необходимо, чтобы путешествовать вместе с нами?

Анкс не знала, но не могла не улыбнуться в ответ на столь любезное обращение. Солдат, сопровождавший ее, ушел, а Рогатианюс наклонился и достал небольшой кусок материи, вложенный между двумя листами пергамента. Это был крест, вышитый на освященной ткани. Такой же крест, как и тот, что они с родителями привезли с собой, чтобы с его помощью найти свой обоз в Труа. Но этот крест отличался богатством вышивки — вплетенная золотая нить и герб графа де Шампань.

— С этим крестом ты можешь беспрепятственно передвигаться в нашем караване, — пояснил Рогатианюс, протягивая ей ткань.

Затем он наклонился и на глаз определил рост Анкс. Он вынул из ящика две синие формы, какие носили все мужчины в лагере. Это, несомненно, была униформа монахов и ученых, состоящих на службе у Флодоара. Потом он взял небольшой ящик с письменными принадлежностями.

— Какая у тебя специальность?

— Специальность?

— Ну да. Какие науки ты изучал? Над чем ты трудишься, сынок?

Анкс наконец понимающе кивнула.

— Я просто секретарь, состоящий на службе у мэтра Флодоара.

— Секретарь? Ладно. У меня найдется кое-что и для тебя.

Он повернулся и взял четыре толстые свечи, связанные вместе веревкой.

— Вот. Придешь ко мне, когда они сгорят.

Впервые за все время Анкс внимательно осмотрела стоящие за спиной Рогатианюса ящики. Там были линейки, чистые свитки пергамента, весы, увеличительные стекла, пузырьки с порошком для рисования, даже астролябия!

— Что это такое? — спросила она.

— Это? Ты что, не знаешь, куда попал, друг мой? Это инструменты, необходимые для продолжения работы ученых.

Он взмахом руки указал на людей, находившихся внутри каре.

— Они берут с собой все, что невозможно найти, оказавшись за пределами Рима! Эти люди очень предусмотрительны.

— Продолжения работы? — повторила Анкс.

— Ученые, как и женщины, страдают от навязчивой мысли, что если у них не будет всего необходимого, то тут же начнутся неприятности, причем боятся этого больше смерти. Во всяком случае, это мое наблюдение. Я здесь для того, чтобы обеспечивать их всем необходимым, как в дороге, так и в Святой земле. Как видишь, Милиция обо всем заботится.

— Значит, это и вправду ученые?

Рогатианюс незаметно стал показывать взглядом на некоторых людей.

— Вон там, видишь? Это Гольдмунд, великий медик, приехал из Люксея. Вон тот, подальше, — не знаю, как его зовут, — знаменитый математик. Тот — Виктор Бэ, астролог. Ближе к нам — логик, а возле него — Фабиус, историк-египтолог. Справа от них — Эвдор, геометр, он разговаривает с Берюллем, астрономом. В этом караване столько ученых, что даже трудно представить! И все они направляются вместе с кающимися в Святую землю. Правда, трогательно?

Анкс видела, что все по-прежнему бросают настороженные взгляды в сторону Эриха.

— Мне кажется, что некоторые из них чем-то обеспокоены, — сказала она. — Что происходит?

Рогатианюс потер лоб.

— Сразу видно, что ты новенький! Ты знаешь, что дня через два, может даже завтра, мы отделяемся от основного каравана паломников и пойдем в Иерусалим другой дорогой?

Анкс утвердительно кивнула.

— Ну и что? — спросила она.

— А то, что монах Эрих, направивший тебя ко мне, как раз просматривает составленный Флодоаром список, в который занесены имена тех, кто останется в нашем караване. Другие вернутся к остальным паломникам.

— Значит, они боятся, что их выгонят?

— Нет, они боятся, что останутся! Как только мы отделимся, мы лишимся охраны всемогущей Милиции, нас будут защищать солдаты вон того толстяка.

Он указал на капитана Тюдебода.

— Каждый думает, что это предприятие становится слишком опасным, и никто не хочет оставаться.

— Вот оно что…

— Да. Ну, там видно будет, — сказал Рогатианюс. — Зачем сейчас беспокоиться? Разве мы не направляемся к Спасителю? Он все решает за нас. Беда этих ученых мужей в том, что они забывают о спасительной вере, а потом мы удивляемся тому, что они дрожат от страха, как дети!

Сделав такой вывод, Рогатианюс попрощался с Анкс и вернулся к своим ящикам.

Девочка спрятала крест под одежду, взяла выданные ей вещи и спустилась по ступенькам. Перед ней стоял выбор: вернуться к Флодоару в его повозку или остаться в лагере, чтобы присутствовать при оглашении Эрихом списка. Она решила остаться и направилась к кухне, где ей налили в миску супа и положили на тарелку две куриные ножки; затем она подошла к столу, втиснутому между двумя скамейками. За столом сидели пять человек, все они склонились над своими мисками, но при ее появлении их взгляды тут же обратились в ее сторону. Анкс сразу же почувствовала, что вызвала неприязнь у этих людей. Четверо из сидевших за столом сразу же встали и, взяв свою еду, пересели подальше. Никто не произнес ни слова. Анкс поняла, что ей предстоит сделать многое, чтобы ее приняли в свой круг. Клановость и соперничество здесь наверняка были еще острее, чем в среде простых, невинных паломников. Чем выше положение человека, тем труднее ему отвоевывать себе место под солнцем. Анкс поставила свою миску и села к столу, не показывая, что ее задел враждебный прием. Только один из пятерых мужчин остался на месте. Он сидел на краю скамьи и ни разу не повернулся к Анкс. Она положила свои вещи под стол и стала рассматривать соседа. У него был профиль римского сенатора периода заката империи. Это был грузный бледный человек, его шея, казалось, вросла в плечи, всем своим весом он навалился на край стола. По его белой коже скатывался пот. Он учащенно дышал и чуть заметно шевелил губами. Спустя какое-то время Анкс была уже уверена, что он читает псалом: «Земля дала урожай: Бог, наш Бог благословил нас». Из всех ученых это был пока первый и единственный человек, проявивший набожность. Он смотрел прямо перед собой. Как и большинство людей в лагере, он испытывал страх. Проследив за его взглядом, Анкс заметила узкий проход между двумя повозками. Вдали, вызывая тревогу, темнел Паучий лес. Быстро прошли двое солдат, совершающие дозор за пределами каре; в тот же миг странный человек, сидевший за столом с Анкс, наморщил лоб, как бы стараясь что-то запомнить. Затем он снова стал без устали читать псалом. Анкс ничего не понимала и собиралась уже с ним заговорить, но в этот момент появился капитан Тюдебод, держа в руке очередной кусок курицы, и уселся за стол напротив Анкс. Она напряглась. Тюдебод положил локти на стол и уставился на нее. Он бросилбыстрый взгляд на ее соседа.

— Ха, Игнатиус! — проворчал он, грызя кость. — Ты, как всегда, способен нагнать скуку на кого угодно!

Игнатиус, никак не реагируя на его слова, опустил голову и продолжил монотонно молиться. Тюдебод не отставал:

— Бесполезно уповать на Бога, как монашка. Твоя судьба уже решена. Я видел список тех, кто отправляется с обозом, и твое имя там значится, мой добрый Игнатиус. Пусть это путешествие научит тебя быть храбрым. Ха!

Бедняга побледнел еще больше. Анкс молча наблюдала за этой сценой. Внезапно капитан обратился к ней:

— А ты кто такой, а?

— Я новый секретарь, поступивший на службу к мэтру Флодоару.

Тюдебод перестал жевать. Он рассматривал девочку, приоткрыв рот, затем нахмурил брови, как бы пытаясь вспомнить что-то, потом обреченно пожал плечами и снова с аппетитом принялся за курицу. Анкс облегченно вздохнула. Но оставаться рядом с Тюдебодом у нее желания не было. Она не стала ждать, когда Эрих огласит список, подхватила свои вещи и направилась к повозке библиотекаря, так и не прикоснувшись к еде.


На завтра объявили отъезд людей Флодоара и отправку инструментов. Анкс не присутствовала при оглашении списка. Она все время находилась рядом со своим хозяином в повозке, но ночевать там не осталась: теплыми ночами ей больше нравилось спать под открытым небом, завернувшись в одеяло.

«Завтра начнется настоящее приключение», — подумала она.

На рассвете, когда над лагерем висела голубоватая дымка, Анкс еще спала, но услышала сквозь сон, как мимо нее быстро прошли двое, направляясь к повозке Флодоара. Она вскочила. Это были Эрих и Тюдебод. Они разбудили мэтра.

— Игнатиус сбежал! — прорычал капитан. — Его нет в лагере. Он исчез.

Анкс подошла ближе. Она заметила, как побледнело лицо библиотекаря.

— Как ему удалось ускользнуть от стражи? — спросил он.

— Необъяснимо, — ответил Эрих. — Мы с него глаз не спускали. Как и с остальных.

Флодоар раздосадовано хлопнул в ладоши.

— А нам скоро отправляться! Нужно его найти! Он не мог далеко уйти. Разбудите всех, пошлите за подмогой, я пойду за людьми де Мондидье.

Трое мужчин отправились разыскивать беглеца.

«Сбежал? — подумала Анкс, мысленно представляя себе неуклюжего толстяка, которого видела накануне. — Значит, эти люди не по доброй воле следуют в Святую землю?»

Она сложила одеяло и забралась в повозку. На рабочем столе библиотекаря горела свеча — Флодоар в спешке забыл погасить ее. Анкс задула огонь и открыла оконце в крыше, служившее для проветривания помещения от дыма, выходившего из камина, — горел всю ночь. Анкс подошла к маленькому столику, который ей отвели для работы. Он стоял рядом с подвесной кроватью мэтра. Девочка сложила одеяло в мешок, поправила узел на своей синей форме и прошла к книжному стеллажу, где она заметила дощечку из полированной бронзы, служившую зеркалом. При свете, пробивавшемся через крышу, она убедилась, что краска с ее волос еще не сошла. Эта уловка была рискованной, потому что краска могла смыться под первым же дождем, но, с другой стороны, она помогла Анкс лучше перевоплотиться: ее белокурые волосы запомнились многим. Анкс подумала также, что нужно быть осторожней во время купания. Ей нужно будет мыться одной и прятаться от всех. Ставя на место бронзовый диск, она заметила, что несколько книг выступают из общего ряда и связаны поперек веревкой, очевидно, чтобы не рассыпаться во время движения. «Великая система мира» Демокрита, «Тимей» Платона, «Правило» Бенуа. Вчера Флодоар заявил, что она должна забыть то, чему училась. Когда он сказал, что человек ограничен, что он имел в виду? Она вернулась к своему столу, не осмелившись притронуться к рукописям. Проверила, на месте ли ее вышитый золотыми нитями крест. Герб Шампани слишком бросался в глаза. Любой епископ усмотрел бы в его изображении признак богохульства.

В повозку стали проникать первые солнечные лучи. Наступал день. Как и все паломники, Анкс опустилась на колени, чтобы прочитать молитву. Глазами она поискала на стене распятие, к которому могла бы обращаться в молитве, но ничего похожего не увидела.

— А где ж изображение Христа?

Она достала из-под одежды освященный кусок ткани с вышитым крестом и, положив на него скрещенные руки, начала читать первый пришедший на ум псалом: «Да возблагодарят тебя все народы, Господи!»

Она внезапно замолкла и открыла глаза.

— Земля дала урожай, и Бог благословил нас… — произнесла она.

Анкс быстро вскочила.

— Игнатиус!

Все прояснилось. Этот человек сбежал. Тот, что сидел вчера рядом с ней. Он не пересел на другой конец стола вместе с остальными, потому что не хотел менять места! Он расположился за столом таким образом, чтобы держать в поле зрения стратегически важный проход между двумя повозками, открывавший путь в лес. И он постоянно читал этот псалом. Это же очевидно: непрерывное повторение псалма — такой же точный отсчет времени, как с помощью песчаных часов. Он запомнил, в какой момент чтения проходит патруль. Он вел счет! Он высчитывал секунды, которые ему понадобятся для побега! Лес!

Выйдя из повозки, Анкс побежала к каравану ученых.

По дороге она видела, что солдаты готовятся к поимке беглеца. Когда она прибежала на поляну, там все изменилось. Повозки перестроились в длинные вереницы, готовые отправиться в путь. Она бегала вдоль них то в одну, то в другую сторону, пытаясь отыскать зазор между повозками, который наметил для себя Игнатиус, чтобы сбежать через него в лес. Прибыла подмога, появились вооруженные люди де Мондидье. Анкс не понимала, чем можно было объяснить этот аврал. Кто такой Игнатиус? Она услышала, как один из всадников сказал своему соседу, что беглец не должен далеко уйти, так как он нездоров, передвигается медленно и не мог бежать ночью.

Анкс рассматривала на земле следы от колес и башмаков. Наконец она нашла то место, которое искала. Она нашла проход, ведущий к лесу, и проскользнула туда.

Не успев и шагу ступить, она тут же поранила ногу, зацепившись за торчащую корягу. Прохода не было. Анкс осмотрелась. Похоже, она ошиблась. Посмотрев налево, она заметила тропу, вьющуюся между деревьями. Она шла правильно! Эту тропу он и заприметил, планируя побег. Анкс перепрыгнула через поваленное дерево и выбралась на тропинку. Вдалеке слышались крики погони.

«Они отправились на поиски беглеца в направлении Груссэ, — подумала она. — В лесу они станут искать в последнюю очередь. Здесь слишком жутко».

Она прошла несколько сотен метров. Только начинало светать, и через листву деревьев пробивались первые лучи солнца. Вокруг стояла тишина. Анкс запыхалась. А каково же тогда ему? «Римлянину», такому грузному, очевидно, тяжело передвигаться! И вдруг, согнувшись и положив руки на колени, чтобы отдышаться, она услышала какой-то звук. Пронзительный и долгий. Похожий на плач. Стон. Она выпрямилась и посмотрела вокруг. Никого. Спустя несколько секунд звук повторился. Она пошла, осторожно ступая, туда, откуда он раздавался. Но хруст ломавшихся под ее ногами сухих веток прервал всхлипывания. Она знала, что он где-то совсем близко. Пройдя еще несколько метров, она заметила яму.

Западня.

И Игнатиус попался в нее, как зверь. Анкс осторожно приблизилась и, заглянув вниз, увидела осунувшееся заплаканное лицо беглеца. При виде ее Игнатиус снова застонал и стал колотить кулаками по земле.

— Замолчите, — сказала она ему. — Ни звука!

Игнатиус с удивлением посмотрел на нее. На краях ямы Анкс увидела следы его пальцев. Он уже долго пытался выбраться оттуда, но яма была чересчур глубокой, а его вес слишком значительным. Анкс отступила назад и, подняв с земли толстую ветку, опустила ее в яму.

— Цепляйтесь.

Оба ухватились за ветку — с двух концов; Игнатиус напряг все свои силы. Вначале показалась одна рука, потом он, наконец, полностью выбрался наверх. Игнатиус с трудом встал на ноги.

— Благодарю, — сказал он Анкс, видя, что она одна. — Благодарю тебя. Я тебя узнал, ты тот новенький, которого я видел вчера.

— Я не желаю вам зла. Скажите мне, от чего вы бежите?

— Долго рассказывать, мальчик мой. Очень долго. В благодарность хочу посоветовать тебе: следуй моему примеру. Уходи! Во что бы то ни стало нужно бежать от этих паломников. Сейчас как раз подходящий момент.

— Не понимаю.

— Эти люди не знают, что делают. Они думают, что все читали, все им известно, но они всего лишь подбирают тексты, подтверждающие их утопии. Другие с ними не согласны. Они ошибаются! И сегодня уже никто не может их остановить. Ты слышишь? Они больше думали о средствах, чем о цели. Их невозможно удержать!

— Но что вы имеете в виду? И о ком вы говорите? О Милиции?

— Я не хочу быть…

Его одутловатое лицо и круглые глаза делали его похожим на безумца. Нижняя отвисшая губа тряслась. Он вытер мокрый лоб перепачканным землей рукавом.

— Поступай как знаешь, — сказал он, — а я исчезаю! Он направился было в глубь леса, но Анкс остановила его.

— Вы далеко не уйдете, — сказала она. — Вас повсюду разыскивают. Идите за мной.

И она повела его к лагерю. Игнатиус колебался.

— Пойдемте!

Анкс сошла с тропы и повернула к тому месту, где она пробралась через лазейку в лес. Девочка показала ему на высокое дерево с раскидистой кроной.

— Взбирайтесь наверх, — сказала она. — Сейчас вам не стоит и пытаться бежать дальше, они все равно вас поймают. Затаитесь там до тех пор, пока не уедет обоз.

Не видя другого выхода, Игнатиус неуклюже принялся взбираться по веткам, поддерживаемый Анкс. Когда, наконец, его совсем не стало видно в ветвях, она спросила:

— Чего они от вас хотят? Что вы изучаете?

Он замялся, потом все же ответил:

— Я переводчик с иврита, — сказал он. — Я переводил «Песнь песней» Соломона. Они разыскивают меня, потому что не хотят, чтобы я проговорился кому-нибудь о том, что они нашли!

— Соломона?

Но Анкс не могла больше задерживаться на этом месте. Приближались люди. Она пожелала Игнатиусу удачи и направилась к повозкам.

Выйдя из леса, она натолкнулась на трех солдат. Это были Козимо Ги, его друг Ролан и один из солдат де Мондидье, разыскивающие беглеца.

Козимо долго разглядывал вышедшего из леса юношу.

Анкс казалось, что он буквально буравит ее взглядом. Она решила заговорить первой:

— Мне показалось, что между деревьями прошли два человека. Я подумал о беглеце. Пойдите сами посмотрите, но я никого не нашел.

Трое мужчин углубились в лес.

Анкс вернулась к Флодоару.

Мэтр сидел за письменным столом.

— Где ты была? — спросил он.

— Возле Паучьего леса — я хотела помочь искать беглеца.

— Ха! — библиотекарь в гневе воздел руки. — Мы его быстро не найдем! Он, должно быть, уже далеко, а нам пора уезжать.

Он сдавил в руке перо, и оно с треском сломалось. Вид библиотекаря был ужасен.

Анкс села и стала украдкой бросать на него взгляды. Он что-то писал, зачеркивал, швырял исписанные листки в огонь и снова начинал писать. Все его движения выдавали подавляемый гнев.

«Ну и дела! — подумала Анкс. — Кто же этот человек?»

Глава IX Болотный монстр

В масштабах Вселенной (какой ее видит современная физика) только фантастика имеет шансы быть реалистичной.

Тейяр де Шарден
Личный сектор Эрихто на борту «Азимо-5» был погружен в темноту. В скромной комнате, обитой черной тканью, свет был выключен, а входная дверь крепко заперта.

В центре комнаты много места занимал бюст Человека без лица и рук; он был высотой больше двух метров и как бы сотканный из лучей. Складки его черного блестящего капюшона колыхались от каждого движения. Господин был еще более бесстрастен, чем когда-либо, — единственный источник света, отражавшийся, как отблески огня, на лице Эрихто.

Куртизанка стояла перед голограммой своего господина. Альп Малекорн находился рядом. Он, одетый как простой паломник, прибыл в караван несколько дней тому назад, после выполнения своей миссии на планете Эерл. Повязка закрывала его шрам. Несчастный вид Малекорна вызывал жалость у паломников. Ему удалось задобрить охранников у регистрационной стойки, которые ужесточили контроль согласно новому распоряжению де Пайена.

— Как обстоят наши дела? — прогремел Человек без рук и лица.

Альп шагнул вперед.

— Я побывал на планете Табор, — сказал он. — Документы Измаля Ги, оставшиеся в Гильдии, скорее всего, забрал его племянник еще до моего приезда. Я всех допросил, намереваясь что-нибудь узнать об этом, но тщетно. А мальчишка просто исчез. На планете Мыслителей, где он собирался найти прибежище, вместо него оказался какой-то неизвестный, который всем сообщил, что он племянник Измаля Ги. Он до сих пор не выдал Козимо. Я привез его с собой. Вы сможете допросить его, господин, как только мы прибудем к вам.

После долгого молчания Человек произнес:

— Все, что связано с работами Измаля Ги, крайне важно. Их утрата может привести к катастрофическим последствиям. Нам не известно, что племянник узнал о планах своего дяди. Если ты его найдешь, Малекорн, убей его.

— В самом деле? Убить Козимо?

Хозяин не удостоил его ответом и повернулся к Эрихто.

— Эрихто!

Куртизанка подошла ближе.

— Я не ожидала, что моих девушек так легко будет внедрить в караваны паломников. Надо полагать, что все эти заблудшие души, жаждущие получить отпущение грехов, хотят напоследок поддаться сладостным искушениям. Благодаря Лис, приглянувшейся одному из руководителей Милиции, мне удалось получить информацию о переформировании флота, такой порядок будет действовать вплоть до системы Венеции.

Женщина нажала на кнопку: в воздухе прямо перед голограммой Человека появилась светящаяся карта.

— Что это? Караваны уже сейчас разделяются? — спросил Альп, видя, что часть паломников направляется в Константинополь.

— Похоже, что так было запланировано, — ответила женщина. — Следующим важным для нас этапом будет посадка на корабли.

— Количество кораблей? — спросил Человек.

— Около тридцати, — сказала Эрихто. — Количество не изменилось. Оно такое, как вы и предвидели.

— Тем не менее де Пайен в последнее время меняет планы, — заметил Человек.

Карта Эрихто исчезла.

— Нужно ли нам оставаться среди паломников? — спросил Альп. — Это становится опасным. У меня с собой заложник, мы рискуем — нас могут разоблачить.

— Не покидайте каравана паломников ни под каким предлогом, — сказал Человек. — Ведите себя как обычные паломники и сообщайте мне о продвижении каравана и любых изменениях. Терпение. Наш флот готов. Еще немного, и я превращу всех паломников в кучу пепла. Еще до того, как они достигнут Палестины. Очень скоро мы померяемся силами…

Он долго что-то обдумывал.

— Есть ли у вас информация о де Рюи и де Сент-Амане? Вы знаете, что больше всех будут способствовать нашему прибытию в Иерусалим эти два рыцаря.

— Мы находимся в караване де Рюи, — ответила Эрихто. — Но пока приблизиться к нему невозможно. Он не показывается.

— Мы так и думали. Достаточно того, что вы всегда будете знать, где он находится. То же и в отношении де Сент-Амана. Я не потерплю, чтобы они от меня ускользнули, когда наступит решающий момент.

— Слушаюсь, господин.

Снова стало тихо.

Огромная демоническая фигура пропала, оставив Альпа и Эрихто в полной темноте.

* * *
Как глава Милиции, Хьюго де Пайен был более чем удовлетворен: со снабжением все было в порядке, безопасность караванов была обеспечена, а паломники строго придерживались установленных правил. Вскоре уже каждый считал своим долгом следить за соседом — для блага всех. Мошенники, записавшиеся в караваны в надежде поживиться за чужой счет, были сильно разочарованы.

Возглавляя Милицию, созданную Хьюго де Шампань для освобождения Столпа Соломона, Хьюго действовал крайне осторожно. Убийство короля Бодуэна, изменение маршрута в спешном порядке, отделение от каравана повозок с библиотекой Флодоара — ему было из-за чего беспокоиться.

Как только были отправлены обозы библиотекаря, Хьюго приступил к разделению караванов паломников: каждый караван во главе с двумя рыцарями становился автономным; караваны теперь отделяли один от другого несколько дней пути. Переходить из колонны в колонну запрещалось. В случае отказа от паломничества вернуться нельзя было ни под каким предлогом. Новых паломников больше не принимали, включая и тех, кто записался заранее. Караваны стали закрытыми для кого-либо.

— Пусть шпионы попробуют теперь проникнуть к нам!

* * *
Для Козимо все эти изменения усложнили задачу: передвижения из каравана в караван стали невозможными.

Погоня за Игнатиусом ничего не дала, и вместе с Роланом он вернулся в лагерь де Мондидье. В то же утро они участвовали в отправке каравана Флодоара. Одни радовались этому событию, поскольку неповоротливые груженые повозки замедляли продвижение паломников от самой Труа; другие волновались, опасаясь, что больше никогда не увидят уехавших с Флодоаром. Все успокаивали себя, утверждая, что хотя капитан Тюдебод, сопровождавший отделенный караван, и увалень, но все же он отважный воин, иначе рыцари не доверили бы ему такой пост.

Козимо смотрел на обозы, спрашивая себя, что же могли перевозить в этих крытых повозках. Особенно в четырех из них, запертых на несколько замков. Никто этого не знал.

— Кому-нибудь из нас нужно за ними следовать? — спросил Ролан.

— Нет. Мы не знаем, куда они на самом деле направляются. Нам нельзя распылять наши силы. Я думаю, что пора присоединиться к Круатандьё в следующем караване.

— Мы уходим из охраны Баркильфедрона?

— Да. Мы уже достаточно знаем.

Двое друзей попрощались с вербовщиком де Мондидье, раздосадованным из-за того, что такие замечательные наемники его покидают. Как и в предыдущем караване, Козимо объявил о том, что отказывается совершать паломничество в Святую землю. Он сдал оружие и лошадей. Так же поступил и Ролан. В регистрационной книге вычеркнули их вымышленные имена.

Осложнения начались по прибытии в караван де Бизоля и де Сент-Амана. Согласно новому распоряжению де Пайена, никто не мог больше присоединиться к каравану. Даже заранее записавшись, еще на Труа, как Козимо и Ролан. Их уловки ни к чему не привели. Солдаты рыцарей были начеку: все передвижения контролировались. Поэтому когда в полдень объявили об отправлении, Козимо и Ролан поспешили вернуться в караван, который они покинули накануне, но и тут их ждала неудача. Их не приняли обратно.

Двое юношей оказались на обочине дороги и были вынуждены следовать за последним обозом, в компании бродяг и обездоленных, идущих в хвосте колонны без всякой охраны. Именно здесь мародеры терпеливо поджидали паломников, утомленных переходом или по каким-то причинам покинувших караван.

Все попытки попасть в караван ничего не дали. В течение многих дней Козимо и его друг терпели неудачу за неудачей.

Они начали терять надежду. Не оставалось никакого способа присоединиться к Круатандьё или связаться с ним.

Наконец Козимо принял решение. Он изменил планы и воспользовался способом, который до тех пор не брал в расчет.

— В одиночку человек передвигается в четыре-пять раз быстрее, чем колонна, так?

Ролан согласно кивнул. Козимо продолжил:

— Мы знаем, что караваны направляются в один из портов: Геную, Венецию или Пизу. Достаточно попасть туда раньше их, чтобы все узнать.

— Точно.

— Я прошу тебя остаться здесь и следовать за паломниками по тому же пути, что и Круатандьё. Я присоединюсь к тебе уже в море.

— Куда ты направляешься?

— Я возвращаюсь, чтобы выяснить кое-что непонятное. Это не займет много времени. Я прибуду в Геную или Венецию без опозданий…

После этих слов он развернулся и пошел в сторону, противоположную направлению движения паломников. Пешком он дошел до ближайшей деревни. Там он приобрел лошадь и умчался галопом.

Его путь лежал на запад.

* * *
Козимо проезжал по незнакомым землям, то и дело спрашивая дорогу, он даже раздобыл карту. Прежде всего он разыскал на карте Реймс. Местные жители были довольно нелюдимы и неразговорчивы. На ночь он остановился в одной из скромных гостиниц, где постояльцы, как правило, обсуждали все, что касалось знаменитого паломничества.

После Реймса он проехал Кутюрье и Пикарелло, а через два дня прибыл в Кассан. Затем ориентирами ему служили только рощи и небольшие фермы, так как местность была малонаселенной. Он мог ехать целый день, не встретив ни души.

К вечеру он приехал в деревню Суэндр.

В ней насчитывалось с дюжину домов. На первый взгляд здесь не было ничего необычного; тем не менее сама атмосфера показалась Козимо гнетущей с первой же минуты. Он ощущал нечто странное, что-то как бы витало в воздухе, что-то, не поддающееся определению.

Дети окружили его лошадь и громко смеялись, стараясь привлечь внимание обитателей деревни. Нашелся только один человек, осмелившийся подойти к нему: какой-то старый ворчун, опирающийся на пастуший посох. Подойдя ближе, Козимо увидел, что правая щека старика пострадала от ожога, кожа на ней была гладкая и блеклая, вся покрытая пятнами, как порфир. Лишь единственный голубой глаз с живым блеском отличал его от мертвеца.

— Вы сбились с дороги? — спросил он.

— Я ищу поместье де Рюи. Я на правильном пути?

— Не сомневайтесь. Отсюда только одна дорога ведет туда. Это последняя деревня, которая оказалась на вашем пути.

— Сколько времени нужно, чтобы туда добраться?

Старик задумался.

— Час, самое большее. Поместье ведь заброшено, как вы, очевидно, знаете. Вы никого там не найдете.

— Если это так, я вернусь к вам на ночлег.

Козимо осмотрелся. Внезапно он понял, от чего ему было не по себе: чистота вокруг. Деревня выглядела безупречно. Не было видно ни хозяйственных дворов с домашними животными, ни отходов, не доносилось ни звука, отсутствовал сам деревенский запах. Дома были в идеальном состоянии. Обитатели деревни были аккуратно одеты. На всех были белые рубахи. Такие можно было увидеть разве что на епископах в дни праздничных церемоний. Вокруг деревни Козимо не увидел ни одного засеянного поля, были только маленькие огороженные садики, лесные посадки и цветочные клумбы. Лица у всех сияли, люди казались бодрыми, то есть было очевидно, что они не голодали. Юноша заметил, что у некоторых мужчин на лицах были такие же, как у старика, шрамы: ссадины, следы от ожогов и ударов. Некоторые крестьяне прихрамывали.

Не задавая лишних вопросов, Козимо покинул деревню.

До него донесся шум голосов — это жители деревни оживленно обсуждали его появление. Через час он разглядел верхушки двух башен, вздымавшихся над лесом.

Это был замок Карла де Рюи, невидимого рыцаря Милиции.

Дорога, по которой Козимо приближался к замку, заросла травой — очевидно, много лет никто по ней не ходил. Увидев сам замок, Козимо убедился в правильности своей догадки.

Здание было заброшено, его стены почти сплошь покрывал разросшийся плющ. Казалось, что все замерло в одно мгновение: телеги, инвентарь, другие признаки активной и полной хлопот жизни были заметны повсюду. Все было брошено с очевидной поспешностью.

Козимо обошел северную башню, чтобы осмотреть склон, на котором стояла башня, с другой стороны. Здесь на трехуровневых стенах отпечатался черный след, образуя обугленный круг, — как если бы огромный огненный шар попал в этом месте в каменную стену. Все разлетелось в прах.

Юноша окинул взглядом земли, на которых возвышался замок. Все поместье заросло сорняками, ниже простирался густой лес. Козимо снова заметил нечто странное. Беспрерывный лесной массив с востока на запад был будто разорван широкой полосой, казалось, что через лес прошелся гигантский топор лесоруба. Эта идеально ровная просека в самом центре леса слишком бросалась в глаза своей неестественностью.

Козимо спустился по склону.

Он увидел по обе стороны расчищенного прохода стену высоких крепких лесных деревьев; на прорубленном месте ничего не росло. На черной влажной земле не пробивалось ни травинки. Можно было подумать, что эту полосу недавно вспахали. Лошадь Козимо сердито фыркала и не хотела идти на этот странный участок.

Ошеломленный, Козимо не знал, что и думать.

Проехав вперед, он повернулся и посмотрел на замок: прорубленная просека выходила к фасаду замка, она упиралась в черный след в стене, с этого места похожий на мишень, в которую направляет свои стрелы лучник на турнире.

Проход уходил глубоко в лес.

Козимо доехал до конца проложенной просеки и спрыгнул с лошади.

Вокруг царила абсолютная тишина.

Он замер, пораженный открывшейся ему картиной.

Это было неописуемо.

Он стоял у края гигантской ямы — такого он нигде не видел и нигде не читал о чем-то подобном. Огромная круглая выемка диаметром примерно четыреста метров и метров двадцать в глубину. Круг правильной формы. И здесь тоже ничего не росло, не было ни единого признака; жизни. Ничего. Только черная земля.

Козимо присел. Он прикоснулся к земле, и на его пальцах осталось какое-то студенистое бесцветное вещество. Оно просочилось сквозь пальцы, не оставив следа.

Он выпрямился. Размеры этой безжизненной поверхности были ужасающими. Разум отказывался такое принять. Не решаясь идти дальше, Козимо вернулся в замок.

Внутри все было разрушено, перевернуто вверх дном. Двери и мебель были разбиты, потолочные балки расколоты посредине. Здесь произошло какое-то столкновение, ужасная борьба, и все осталось в том же положении. Паутина, клочья пыли покрывали канделябры, с которых свисали расплавленные недогоревшие свечи. Повсюду присутствовали следы варварства и насилия. Козимо вспомнил, что он прочел в библиотеке аббатства, в которое заезжал на пути следования паломников: синдром де Рюи! Травма, шок. А еще дар ясновидения…

— Что же здесь произошло?

Он вышел во двор и направился к другой башне.

Рядом с его лошадью стоял какой-то человек.

Он гладил животное.

Это был старик из деревни Суэндр. Хотя лицо старика и было скрыто мягкой шляпой, Козимо узнал его по посоху. Козимо не увидел другой лошади: старик пришел пешком. Конечно же, он обманул его и короткой дорогой пришел в замок.

Старик с обожженным лицом повернулся к Козимо:

— Мы много говорили об этом в деревне, и я пришел от имени моих собратьев. Один вопрос: он не вернется?

— Не вернется? Кто?

— Карл. Наш бывший хозяин. Мы знаем, что он сейчас с паломниками направляется в Святую землю.

— Я был одним из паломников.

— Вы посланник нашего хозяина?

Козимо решил солгать.

— Не его, а его господина.

Старик неожиданно шагнул вперед.

— Его господина?

— Хьюго де Пайена. Я пришел сюда кое-что разузнать. Мой господин хочет проверить правдивость слов Карла.

— Проверить? Проверить что?

— То, что касается его жизни.

— Он попал в беду?

— Возможно. Я не могу об этом говорить. Объясните мне. Я должен понять.

— Понять?

Старик, опираясь на свой посох, пристально смотрел Козимо в глаза.

— Понять? Не тратьте силы понапрасну, молодой человек! Самые образованные — и те отказались разобраться в этом. Здесь нечего понимать, есть только вопросы без ответов — это все, что осталось нам на старости лет.

— Мне нужны только факты. Вот что хочет знать мой господин.

Старик покачал головой.

— Чтобы вы рассказывали об этом всему свету и мы снова стали объектом насмешек и злословия? С нас довольно! Эта история постепенно забудется, так оно и лучше. Я не могу поверить, что Карл об этом рассказал.

— Именно так и было, — настаивал Козимо. — И вы должны поступить так же, если не хотите, чтобы его считали безумцем.

После настойчивых уговоров Козимо, вняв его искусно сплетенной лжи, старик наконец согласился сесть на лошадь позади Козимо. По его просьбе они вернулись к воронке в лесу.

— Долгое время, — начал рассказ старик, — наш господин не приезжал в свое поместье. Мы были свидетелями его появления на свет, как и его предков, но вскоре Карла отправили ко двору короля, где он должен был провести большую часть жизни. Карл был великим рыцарем, все время где-то воевал. Он был очень силен, его ценили. В Рюи жизнь шла своим чередом, ничего особого не происходило. Но однажды Карл вернулся домой. Со всей семьей. Ему пришлось покинуть двор. Для нас это было неожиданностью. Буквально на следующий день в поместье закипела жизнь. Господин Карл был полон сил и настроен решительно. Задумав восстановить замок и подсобные хозяйства, он отдал приказ о начале работ и созвал работников со всей округи. Прежде всего он решил осушить болота возле замка, чтобы расширить поля и приумножить богатства Рюи.

— Это неплохая идея, — сказал Козимо.

— Да у него каждый день возникали идеи. Он стал таким после путешествий, военных походов. Оттуда он привез невиданные орудия. И работать мы начали в этом месте.

Старик показал пальцем на огромную яму, которую Козимо осматривал раньше.

— В то время здесь можно было увидеть только поросшие камышом болота с горько-соленой водой.

Спешившись, старик почтительно снял с головы шляпу.

— Именно в центре этого круга мой племянник сделал первое открытие. Выкачав за несколько недель воду, мы разбросали грязь, чтобы дно скорее высохло. Вдруг лопата моего племянника наткнулась на какой-то предмет. Это был не камень. Звук от удара был звонким. Сняв очередной слой земли, мы увидели крышку. Сундук? Вначале мы так и подумали. Все всполошились. А вдруг это клад!

Старик покачал головой.

— Мы попытались вытащить ящик из грязи. Но то, что мы приняли за крышку сундука, не имело границ. Поверхность этого предмета уже была по нескольку метров в длину и ширину, а так как она была выгнутой формы, ее края слишком глубоко уходили под землю, чтобы мы могли вытащить этот предмет из болотной тины. В то же время другая группа работников тоже сделала похожее открытие. На этот раз это была остроконечная верхушка, выходившая из глубины болота. Мы определили, что она была сделана из такого же блестящего серого металла, как и наша «крышка».

— Странно.

— Вы думаете? Только ночью мы поняли: произошло что-то действительно необыкновенное. В темноте в центре болот начали ритмично мигать красные точки, похожие на светлячков. Их было видно за несколько десятков метров.

— Красные огни?

— И их становилось все больше.

Козимо окинул взглядом открывавшийся ему вид.

— Что об этом думал Карл?

— Он очень серьезно к этому отнесся. Он попросил помощи в епископстве. Но, как и нам, ему не терпелось узнать, что будет дальше. Никто ничего не боялся. В нас словно вселилась нечистая сила. На третью ночь… — старик надел шляпу, — начались «явления».

Он нахмурил брови, как человек, заставляющий себя вспомнить пережитый кошмар.

— От земли поднимался теплый воздух. Поверхность высыхала без нашей помощи. Мы осознавали, что каждая освобожденная от земли часть «крышки», попадая под солнечные лучи, странным образом «оживала». Никто не сомневался, что все это время чудовищу не хватало солнечного света, и мы разбудили его, раскопав в болотных топях. Местные жители рассказывали, что по вечерам в лесу, вокруг болот, появлялись странные силуэты.

— Силуэты?

— Из наших стад пропадали животные, а потом мы находили только их обглоданные скелеты. Заметили также чьи-то следы в окрестностях замка. Следы были прямоугольными. Эти демоны передвигались со страшной скоростью. Вскоре мы повсюду чувствовали их присутствие. Даже Карл начал бояться. Тем временем болото продолжало высыхать. Этот круг, что вы видите здесь, имеет размеры той «крышки сундука». Огромный купол, гигантский, усеянный тысячами светящихся точек. Мы разбудили монстра.

— Что вы решили?

— Молиться… Посланники епископа задерживались. Карл решил тогда поймать одного из демонов. Хотел сделать все возможное, чтобы прояснить ситуацию. Но ловушка сработала не так, как предполагалось, и это существо погибло, попав в яму-западню для диких зверей. У него были две руки и две ноги, полностью покрытые твердой белой кожей. Невозможно было рассмотреть его голову — она сияла, как зеркало. Существо истекало кровью. А кровь у него была красная и горячая.

— А что сделали остальные демоны?

— То, что сделали бы на их месте люди… Отомстили за убитого.

Козимо посмотрел на видневшийся вдали фасад обгоревшего замка.

— Это случилось на следующую ночь, — продолжил старик, проследив за его взглядом. — Они все разрушили. Многие из нас погибли. Эти существа, казалось, состояли из огня. Языки пламени вырывались из их кулаков и поражали на большом расстоянии. Демоны, говорю вам… ужасные демоны…

Козимо посмотрел на шрамы старика.

— Карл?

— Он сражался внутри замка, защищая свою семью. Именно там и происходила самая жестокая битва. На рассвете один из монстров появился перед обезоруженным господином. Я там не был, но мне рассказывали, что это существо сняло с головы что-то похожее на блестящий шлем и показало свое лицо. Лицо человека.

— Но это невозможно!..

Старик улыбнулся.

— Так все говорили. Невозможно поверить в то, что люди могли ждать в течение десятилетий, а то и веков, в глубине болот, внутри железного корпуса? Это еще не все, подождите! Карлу оставили жизнь, как и еще нескольким уцелевшим, а чудовища исчезли и не появлялись в течение многих дней. А однажды купол начал вибрировать.

— Вы не пытались бежать?

— Мы остались с нашим господином, которого словно молния поразила, он будто ума лишился после встречи с тем человеком Карл стал неузнаваем.

— Что же произошло?

Старик указал посохом в центр воронки.

— Гигантский купол исчез.

— Исчез?

— Вы можете мне не верить, но я повторяю: огромная масса поднялась в воздух. А в земле образовалась эта яма. У этой массы было огненное чрево. Будто второе солнце появилось на небе. Звук был оглушающим. Мы видели, как она медленно поднялась над замком. А потом вспышка — и она исчезла с грохотом, который еще долго отдавался эхом. Монстры удалились.

Настало долгое молчание.

— С того времени, — продолжил старик, — осталась эта жижа, из-за которой здесь ничего не растет. Первый ученый монах, отправленный сюда епископом, приехал, чтобы разобраться в происшедшем. Он так и не смог определить, что это за вещество. Как и эксперты, которые прибыли вслед за ним.

— Значит, в епископстве знают об этом?

— Скажем так: они попытались поверить в нашу версию случившегося. Однако больше об этом никто не говорит. На этот счет был отдан приказ.

Козимо был потрясен необыкновенным рассказом старика. Теперь он начал связывать воедино синдром де Рюи, описанный в книге, с тем, что случилось с хозяином этого поместья. Шок.

— А что ваш господин?

— Этот отважный воин стал кем-то вроде отшельника — упрямец с неуверенной походкой, преследуемый дурными снами. Мы долго пытались его лечить. Мы его хорошо знали, и нужно сказать, что он не был одержим в обычном понимании этого слова. После встречи с этим существом Карл получил дар… ясновидения… или особого слуха, не знаю… Он воспринимал звуки, слова, знаки, которые никто, кроме него, не слышал.

— Ничего не понимаю… Эти существа были людьми? Или дьяволами в человеческом обличье?

— Может, и то и другое. А может, это были люди из другого мира? На протяжении долгих месяцев Карл постепенно осознавал, какой дар он получил и что может совершить с его помощью. Он исцелял больных, изгонял из женщин дьявола, предсказывал будущее. Слух об этом распространился по всей округе. Вот тогда и появились те три человека. Граф де Шампань, какой-то рыцарь и архитектор.

Козимо подскочил от неожиданности. Тройка из Иерусалима: Хьюг, Хьюго и Измаль.

— Когда это случилось?

— Десять лет тому назад. Они приехали якобы для того, чтобы изучить таланты Карла. Но он им не доверял. Они велели ему следовать за ними в старый галльский грот. Наш господин приказал мне и еще двоим жителям нашей деревни его сопровождать. На всякий случай.

— Что находилось в том гроте?

— Легенда говорит о том, что в том месте были зарыты доспехи Бреннуса, но они якобы так охраняются его бывшими соратниками, что никто не может приблизиться к ним, не рискуя поплатиться за это жизнью. Карл зашел в грот сам, общался с душами мертвых и вышел оттуда с реликвией в руках.

— Он говорил с духами?

— Так он сам сказал. Это произвело сильное впечатление на тех троих. Они затем долго беседовали. Я только знаю, что он попросил дать ему год подумать. Он больше никогда не вспоминал о троих незнакомцах. Но год спустя, день в день, он покинул Рюи и оставил свои богатства подданным. Вот поэтому мы ни в чем не испытываем недостатка, мы богаты и свободны. Но мы никому не нужны… Мы остались наедине с этой ямой, и никто нам не верит… Тяжело вспоминать об этом.

— Карл так и не вернулся?

— Нет. Он стал монахом, как мне рассказывали, или кем-то в этом роде. Мы снова о нем услышали только когда объявили о паломничестве Хьюго де Шампань.

После долгого молчания Козимо и старик поднялись к замку.

Козимо размышлял: если Карл слышал духов и открывал двери, запечатанные демонами, это, бесспорно, определяло его место в тайном предприятии Милиции.

— Благодарю за ваш рассказ. Да благословит вас Бог, — сказал он.

— Бог?

Старик пожал плечами и бросил на юношу взгляд, полный сожаления.

— Разве Бог прячет своих ангелов в болотной топи? Будет вам, даже не надейтесь. Бога нет в этом мире…

Козимо попросил приютить его на ночь в деревне. Утром он сменил лошадь, попрощался с жителями деревни и напоследок спросил старика:

— Этот загадочный человек, снявший перед Карлом шлем, вы не знаете, он что-то сказал? И если да, то что именно?

Старик улыбнулся.

— Он сказал нашему господину, что он просто человек из другой эпохи. Что он исследовал время и что они потерпели аварию в этой местности.

— Исследовал время?

Это было смешно.

Козимо покинул владения де Рюи.

Его путь лежал на юг.

Книга третья

История — это не смена эпох, а единственно возможное соединение Одинакового.

Хайдеггер

Глава I Покрывало Изиды

Шаррон: Значит, мы не так скоро это получим?

Фенелон. Диалоги мертвых
Паломники прибыли в Венецию.

В лагуне по прямой линии выстроились корабли. В этот октябрьский день было довольно жарко. Солнце отражалось от блестящих корпусов кораблей, вышедших из арсеналов. Торговый город пришел в волнение. Именно Венецию, а не Пизу и не Геную выбрали для оснащения судов, которые должны были везти паломников в Святую землю. Негоцианты и владельцы гостиниц ликовали. Тысячи паломников, утомленные долгим переходом, заполнили улицы, обрадовавшись возможности отдохнуть в этом городе, ни в чем не испытывающем недостатка.

На пристанях корабли стояли по три в ряд, готовясь к погрузке на борт материалов, запасов воды и продовольствия. Затем они становились на рейд и оставались там, ожидая отплытия.

Хьюго де Пайен был вне себя от злости. К его приезду для перевозки паломников ничего не было готово. Власти, получившие важный заказ от Цезареи, отдали предпочтение своим коммерческим интересам и не занимались подготовкой караванов к отплытию.

Караваны паломников так растянулись, что между первым и последним было более десяти дней пути, но в этот день все, наконец, собрались в Венеции. Усилия, приложенные Пайеном, чтобы прибыть в Венецию раньше Эсташа де Булонь, оказались тщетными.

Гневаться было бесполезно, оставалось только ждать не одну неделю, пока флот будет готов к отплытию.

В тот день кораблям «Карлус Магнус», «Иоанна Батиста» и «Франческа Мария» было отдано распоряжение зайти в порт и сбросить сходни, после чего многочисленные распорядители и охрана стали следить за работой грузчиков.

Внезапно послышался всплеск — кто-то прыгнул в воду, и тут же с борта «Франчески Марии» раздались крики:

— Держите вора! Охрана!

Козимо долго плыл под водой, лавируя между днищами кораблей и подсобных судов, невидимый для зевак, которых привлек его прыжок. Таким образом он попытался отвлечь внимание от шлюпки, на которой Ролан отплывал от «Франчески Марии» с только что захваченным трофеем.

Козимо вынырнул в нескольких десятках метров от корабля — в том месте порта, где на берегу были свалены бочки. Под одной из них он достал заранее спрятанную там сумку и переоделся в сухую одежду. Затем он забросил сумку на плечо и смешался с толпой, наводнившей улочки города.

Он подошел к дому, который стоял над зловонным каналом в центре торгового квартала. Такие здания обычно занимали оптовые торговцы, приезжавшие в Венецию, чтобы закупать экзотическую продукцию для своих лавок в Шаффхаузе, Равенсбурге, Нюремберге или Колони. Ролан заплатил за эту лачугу в четыре раза больше ее истинной стоимости.

Козимо вошел.

— За тобой никто не следил? — спросил его друг.

— Не думаю.

С его волос еще стекала вода.

— Вот, — сказал Ролан.

Он протянул ему пухлую папку, перевязанную двумя конопляными веревками. На папке большими буквами было написано: ИЗМАЛЬ ГИ.

Ролану посчастливилось найти сундук с этой папкой, когда он искал какие-нибудь записи о рыцаре Андре де Монбаре. Он узнал, что де Монбар руководил во время паломничества тайным отделом, собиравшим всякого рода показания и доносы. Ролану достаточно было солгать, что он не один раз подслушивал разговоры, в которых упоминалось имя Измаля Ги, чтобы попасть к помощнику де Монбара. Тот тщательно записал показания, а потом спрятал исписанный листок в сундук с выгравированным на нем названием корабля — «Франческа Мария». Спустя два дня после прибытия Козимо Ги в Венецию они решились на похищение.

Развязав папку, Козимо прежде всего прочитал ложные показания Ролана.

— Ты ему действительно это сказал? Будто какой-то паломник утверждал, что может общаться с душами умерших и что он говорил с душой покойного Измаля Ги?

Ролан пожал плечами.

— Нужно же было его заинтересовать! — ответил он. — Это сработало безошибочно.

Козимо разложил на столе исписанные страницы, извлеченные из папки.

Он нашел запись своего допроса на Таборе, который проводил де Монбар, и краткую точнуюбиографию Измаля, заканчивающуюся описанием обстоятельств его гибели на Драгуане. Об убийстве в протоколе сообщалось, но никакой информации об убийцах не было. Просмотрев другие бумаги, Козимо узнал прямой почерк своего дяди.

— Это ответные письма Измаля Хьюго де Пайену! То, чего не хватало в переписке, которую я нашел в сейфе на Таборе!

Козимо с нескрываемым любопытством читал обнаруженные письма. Измаль подробно отвечал на вопросы Хьюго о предателе, которого они оба подозревали в намерениях подорвать изнутри орден Милиции. Архитектор методично собирал доказательства вины своего первого ученика, Альпа Малекорна, выдворенного из Гильдии год тому назад. С точки зрения Измаля, Малекорн, вне всякого сомнения, был связан с недавно появившимся человеком, которым так заинтересовался де Пайен, — Человеком без рук и лица.

Козимо вспомнил содержание недостающих писем Хьюго, в которых тот поздравлял Измаля с успешным завершением расследования.

— Альп Малекорн… — прошептал Козимо. — Так это и есть имя предателя?

Но выводы, сделанные де Монбаром после дознания, казалось, не убеждали в правильности предположения архитектора. Удивление Козимо все возрастало. Расследование убийства Измаля привело в результате к другому выводу относительно личности предателя. Ролан заметил, как побледнел Козимо.

— В чем дело? — спросил он.

— Не понимаю, — ответил Козимо. — Они думают… Они думают, что Альп Малекорн был исключен из Гильдии, так как был связан с Человеком без рук и лица.

— Ты ведь тоже так считал.

— Да, но… они полагают, что мой дядя был убит по тем же причинам.

— Что?!

— Де Монбар считает, что предатель не кто иной, как сам Измаль Ги!

Друзья замолчали. Козимо перечитал документы.

— Он выгнал Малекорна, чтобы обезопасить себя, — продолжил Козимо. — Заставив его исчезнуть, он отдавал виновного на расправу Хьюго де Пайену. Но, кажется, Хьюго этого было мало. Де Пайен одновременно проводил несколько расследований, и у него имелись другие улики против Измаля.

А это могло навредить Человеку без рук и лица. Именно поэтому Измаля и убили на Драгуане по приказу Человека! Он убрал Измаля, чтобы тот ни в чем не признался или чтобы его не разоблачили!

— Но почему? Почему Измаль продался Человеку? Почему он предал рыцарей?

Друзья молчали, озадаченные собственными выводами.

— Чтобы понять это, — произнес Козимо, — нужно еще знать, что можно было предать. Нужно узнать истинные цели Милиции. Я хорошо знал дядю, он ничего не делал просто так. Если Человеку без рук и лица понадобился Измаль, значит, он искал то же самое, что и люди де Пайена. Почему Измаль перешел в лагерь противника? Что он выигрывал и чем его подкупил враг христиан? Что это за Столп, которым все хотят завладеть?

— Что нам сейчас делать? — спросил Ролан.

Козимо задумался.

— Прежде всего, попытаемся узнать, кто хочет заполучить эти документы.

— Андре де Монбар?

Козимо отрицательно покачал головой.

— Я думаю, что это будет, скорее, кто-то связанный с прошлым Измаля. Кто об этом знал? Был ли у него сообщник? Компрометируют ли кого-то эти пропавшие документы? Если это так, я хотел бы знать кого. Нам нужно будет установить эту связь, найти что-то или кого-то, кто поможет нам из обрывков информации составить полную правдивую картину. Нам это просто необходимо узнать!

* * *
В Венеции Козимо удалось разыскать Баркильфедрона, вербовщика Пьера де Мондидье. Тот не забыл, как проявил себя молодой человек в Лонг-Буа, и был приятно удивлен, узнав, что тот возвратился. Козимо попросил взять его в качестве охранника на борт «Франчески Марии». Вербовщик согласился сразу же, не раздумывая: после кражи документов у де Монбара охрану этого корабля усилили.

В тот вечер Тиршер, правая рука рыцаря де Монбара, находился в своей каюте. Лицо его вызывало отвращение. Огромные глаза, деформированный лоб и два выпирающих зуба. Это уродство не оттолкнуло, тем не менее, молодую женщину, припавшую к нему в страстном поцелуе.

Это была Лис.

— А если нас кто-нибудь здесь увидит? — спросила она, отойдя назад. — Нас могут застать врасплох. Я не хочу, чтобы меня выгнали из каравана паломников.

Лис перешла из рук Оберона де Сентива в руки Тиршера после неосторожного признания монаха, который не мог не поделиться своим «несчастьем». Из всех его жалоб Тиршер лучше всего запомнил описание девушки и ее особенных талантов. Он сделал все, чтобы взять ее под свою опеку.

— Не беспокойся, — сказал он. — Никто не осмелится даже подойти к моей двери. Эту каюту охраняют лучше других. Я утроил количество охранников.

— Зачем?

— Одно темное дело. Поверь мне, ты ничем не рискуешь. Кроме меня, сюда никто не войдет.

— А твои охранники никому не расскажут?

— Охрану тщательно подбирали. Это надежные люди.

Лис посмотрела на стеллажи, на предметы, расставленные в изголовье кровати. Тиршер любовался очертаниями ее фигуры. Девушка сняла светлый церковный стихарь и осталась в одной прозрачной накидке. Она принимала одну томную позу за другой, расхаживая по каюте Тиршера.

— А ты любопытна! — процедил он сквозь зубы. — Что ты ищешь?

— Я впервые у тебя, возможно, это место мне больше о тебе расскажет? Я пытаюсь лучше узнать тебя.

— Особо на это не рассчитывай.

— Я буду разочарована?

Она имела привычку не заканчивать фразу, и это делало ее еще загадочней.

Тиршер улыбнулся и стал расстегивать ремень.

Внезапно он замер.

Лис стояла у столика, заваленного бумагами. Сверху лежал слегка смятый листок бумаги. Его нельзя было не заметить. Тиршер нахмурился.

— Это ты его принесла?

Он показал на листок.

Девушка схватила его и быстро прочитала.

— Нет, — сказала она. — Я даже не знаю, о чем…

Мужчина вскочил и вырвал листок у нее из рук.

У Лис блестели глаза.

В этом анонимном письме Козимо сообщал, что намерен вернуть «дело, пропавшее из материалов расследования убийства Измаля Ги». Было назначено место и время встречи. Похититель намеревался сообщить, чего он хочет взамен.

Тиршер смял письмо.

— Да, я вижу, насколько надежны охранники, если непонятно кто смог подбросить письмо в твою каюту! — сказала Лис.

Она не успела надеть одежду паломницы — Тиршер вышвырнул Лис из каюты.

Но ее это нисколько не смутило. Прочитанное письмо помогло ей, наконец, узнать то, что она хотела. Уже много дней ей приходилось ублажать этого отвратительного типа в надежде выведать у него что-нибудь ценное для своей хозяйки. Все было напрасно.

Но в этот вечер ей повезло. Она узнала, когда и где состоится встреча, во время которой будет передана какая-то тайная информация об Измале Ги! Эрихто будет довольна.

Один из часовых, несущих вахту на палубе, предложил проводить Лис на берег.

Это был Козимо.

Их пути не пересекались после знакомства в караване Робера де Крона. Девушка побледнела, немного растерявшись при виде юноши, о котором она уже забыла.

— Ну, я вижу, что дела у тебя идут хорошо, — сказал он ей.

— У тебя, похоже, тоже.

— Я вольнонаемный. А вот ты что здесь делаешь? Твоя хозяйка, по-моему, шутит с самим чертом. Мне кажется, она предоставила тебе полную свободу действий. Так ты паломница или шпионка?

— Один раз ты выдаешь себя за паломника, сегодня ты часовой. Ты не переоцениваешь свои силы?

Крики, внезапно раздавшиеся с «Франчески Марии», прервали их разговор. Тиршер вышел из своей каюты, зажав в руке записку Козимо.

— Ну так прощай! — Лис улыбнулась. — Или до скорой встречи.

Она удалилась.

Козимо хотел было пойти за ней, но решил все же вернуться на свой пост. Его отсутствия не должны были заметить. Тиршер долго отчитывал охранников, не жалея крепких слов, потом сошел на берег, чтобы доложить о случившемся своему начальству.

* * *
На следующий день Ролан и Козимо поднимались по лестнице, ведущей к колокольне церкви Формантизы. Она возвышалась на небольшой площади Венеции, с нее открывался вид на отходившие от площади улочки и крыши близлежащих домов. Колокол было видно с четырех сторон в проемах четырех арок. Он покачивался в воздухе — огромная темная масса, от которой в проем лестницы свисала веревка. От легкого ветра колокол гудел, и звук этот напоминал дыхание спящего чудовища. Церковный сторож, отвечающий за состояние колокола, регулярно обходил его по узкому каменному бордюру, обрамлявшему колокольню. Туда и поднялись Козимо и Ролан.

Вскоре на город опустилась ночь.

На высоте вытянутой руки в нише горела свеча. Козимо сразу же задул ее.

Два друга спрятались за опорами арок и стали неотрывно следить за площадью и прилегающими улочками. Они замечали малейшее движение. Именно там должна была состояться встреча с Тиршером.

Ночь была светлой, но временами небо затягивало тучами и город погружался в темноту. Ветер, особенно ощущавшийся на высоте, быстро гнал тучи. Внизу же все было тихо.

— Смотри! — прошептал Козимо.

Он показал на ряд крыш. Человек десять окружили площадь, не производя ни малейшего шума. Ролан смог рассмотреть стрелы и оружейные клинки. Это были солдаты.

— Люди Милиции?

— Возможно.

Один из появившихся на площади людей спрятался на низкой террасе, находившейся недалеко от колокольни церкви Формантизы. Он был одет во все черное.

— Они больше похожи на наемников, — сказал Козимо.

Через несколько минут на площади появился какой-то человек, он был один. Козимо узнал Тиршера. Приближался назначенный в записке Козимо час встречи. Тиршер, прислонившись к колонне, ждал, посматривая по сторонам.

Козимо внимательно осматривал крыши и наружные лестницы домов, выходившие к тому месту, где должна была состояться встреча. Он нахмурился, когда тучи надолго затянули небо. Наемники также насторожились. Время шло. Козимо ждал, что будет дальше. Тиршер не двигался. Вдруг Ролан заметил какое-то движение на одной из улочек, ведущих к площади. Друзья поменялись местами. Козимо даже пришлось немного свеситься через бордюр, чтобы лучше видеть то место, на которое указал Ролан. Кто-то там стоял, наблюдая, как и Козимо, за тем местом, где ждал Тиршер. На незнакомце был залатанный плащ паломника, на голове капюшон, лицо скрыто под маской.

«Вот этот в маске меня и интересует», — подумал Козимо.

Незнакомец шагнул вперед, и выплывшая из-за тучи луна осветила его лицо. Человек медленно снял с головы капюшон, чтобы лучше видеть наемников, затаившихся на крышах. Даже находясь высоко на колокольне, Козимо в какой-то миг смог хорошо рассмотреть его лицо.

— Не может быть!

Козимо чуть не свалился с колокольни. Он так и замер в полном оцепенении, склонившись над бордюром.

Человек передернул плечами, затем повернулся и торопливо покинул площадь.

Козимо отскочил за опору. Ролан подумал, что тот сошел с ума. Он увидел, что Козимо ухватился за язык колокола.

— Либо я лишился рассудка, — сказал Козимо, — либо это мне привиделось в ночи…

Он ухватился за веревку и повис на ней.

— …либо это все же был мой дядя — там, внизу!

Он спустился по веревке вниз. Изумленный Ролан последовал за ним. Вскоре двое юношей снова оказались на улицах Венеции.

— Нельзя ни под каким предлогом упустить его, — торопливо проговорил Козимо, бросившись бежать.

Он быстро заметил таинственную фигуру. Плащ и маска выдавали незнакомца. Он сел в барку с двумя гребцами, и они поплыли по каналу, вдоль которого не было видно ни одного спуска для посадки пассажиров.

— Мы догоним его на следующем перекрестке, — сказал Ролан.

Двое друзей бежали, стараясь не терять друг друга из виду. Но в полутьме они попадали или в дворцовые переходы, или в тупики, или на переходящие одна в другую улочки. Невозможно было найти канал с баркой.

Они продолжали свои поиски до рассвета.

Все было напрасно.

В Венеции не удалось обнаружить ни малейшего следа пребывания Измаля Ги…

* * *
— Я не могу в это поверить…

Круатандьё встретился наконец с Козимо и Роланом. Трое друзей сидели в маленьком трактире. Образ Измаля Ги, привидевшегося Козимо у подножия колокольни, так и стоял у него перед глазами.

— Ну что ты можешь сделать? — обратился к нему Ролан. — Ты же не скажешь де Пайену, что твой дядя жив и здоров?

За окном Козимо видел набережные и мачты кораблей. Он задумчиво рассматривал их.

— Ты думаешь, что он может находиться на одном из этих кораблей? Переодетый в простого паломника? Вначале я узнаю, что он погиб, затем оказывается, что он был предателем, а теперь я вижу собственными глазами, что он жив! Как такое возможно?

Он вспомнил о своем возвращении на Табор, о том, что рассказал ему Рюиздаэль и члены Совета об убийстве на Драгуане, о тайнах архитектора, отправленных книгах… Что это было: подготовка к путешествию в Святую землю или тщательно продуманное исчезновение? Симуляция убийства? Но кому это было нужно? Если он жив, то что его связывало с Человеком без рук и лица или с Хьюго де Пайеном? Действовал ли он в одиночку? Преследовал ли он собственные интересы? Чего он хотел?

— Я ничего не могу сказать де Пайену, поскольку не знаю, какова роль Измаля в их замысле, — сказал Козимо.

— Странная история, — заметил Круатандьё. — Все следы теряются. По сути, у нас есть только этот загадочный Столп. Что мы о нем узнали с тех пор, как начали вести расследование? Ничего. Это похоже на мечту, на идею фикс, которая не дает покоя девяти рыцарям…

— Ты не жалеешь, что взялся за это дело? — спросил Ролан. — Кто знает, что нас ждет в конце этого приключения. Если твой дядя не посвятил тебя в свои намерения; значит, он не хотел, чтобы ты участвовал в этом паломничестве, и раз он никогда ничего тебе об этом не говорил, то для этого должна быть веская причина.

— На сегодняшний день, — задумчиво произнес Козимо, — чем больше накапливается вопросов, тем больше мне хочется продолжать начатое расследование. Пытался ли Измаль уберечь меня, запрещая мне учиться военному делу? Или, наоборот, не хотел, чтобы я со временем помешал воплощению его замыслов? То, чем я сегодня занимаюсь, в итоге…

Он замолчал.

— Нужно двигаться дальше, — заключил он. — Нельзя довольствоваться тем, что нам известно.

— Что нам делать с документами из дела Измаля? — спросил Ролан.

— Мы возьмем их с собой. Храни их при себе.

Он повернулся к Круатандьё.

— А у тебя какие новости, друг мой?

С тех пор как их дороги разошлись, еще до прибытия в Лонг-Буа, Круатандьё оставался в караване один, но он, как и его друзья, был теперь ограничен в своих действиях из-за новых распоряжений Хьюго де Пайена. Только в Венеции трое друзей смогли снова встретиться и теперь действовали сообща. Задержка по вине властей Венеции, ожидание всех караванов сводили на нет предпринятые Хьюго де Пайеном меры предосторожности. Для троих друзей это было настоящей удачей. Пока Ролан занимался де Монбаром, Круатандьё старался узнать как можно больше о рыцаре Годфруа де Бизоле.

— Проникнуть на корабль де Бизоля пока не получается, — сказал он. — Похоже, что де Бизоль возглавляет паломничество. Я узнал, что именно он изучил этот маршрут, предприняв разведку местности. Это он организовал пункты для снабжения продовольствием и определил опасные места, которые следует обходить по пути в Святую землю. Но мне никак не удается пробраться на его корабль. Хочу выдать себя за венецианского моряка. У меня назначена встреча с капитаном «Л'Элексьон», это частное судно, которое будет следовать за паломниками. Через него или кого-то из его людей мне, может быть, удастся завязать знакомство с одним из матросов, которого нанял де Бизоль, чтобы затем занять его место.

Чтобы компенсировать последствия задержки в Венеции, Хьюго де Пайен приказал самым богатым паломникам самим обеспечить возможность путешествия по морю. Они должны были зафрахтовать корабли за свой счет и следовать за основной массой паломников. Независимые капитаны из Венеции, такие как капитан «Л'Элексьон» Вандеслас Нума, всегда были готовы выйти в море по первому требованию, в отличие от капитанов больших торговых кораблей, принадлежащих купцам.

— Хорошо, — сказал Козимо. — Мы с Роланом отправимся на корабле де Сент-Амана. Если до выхода в море мы больше не увидимся, то следующее место встречи будет в Бриндизи или Отранте — в одном из этих портов планируется ближайшая остановка паломников.

— Договорились.

Они вышли из таверны и направились в порт.

Козимо то и дело всматривался в лица в толпе — ему казалось, что он вот-вот увидит Измаля.

Глава II Комплекс Зенона

Философы больше анатомы, чем медики: они расчленяют тело, но не излечивают его.

Риварди

Во время остановки в Аквилее паломники разместились в замке. Анкс выделили отдельную комнатку. Замок стоял на холме, поросшем кипарисами и подстриженными в виде конусов деревьями. Ученые облегченно вздохнули. Переход был утомительным для всех переписчиков, эрудитов, переводчиков, которые больше привыкли целыми днями сидеть за своими конторами, а не шагать по дорогам.

Была глубокая ночь. Девочка осталась одна, она сидела возле кровати за столом, освещаемым пламенем свечи. Перед ней лежал экземпляр «Тимея» Платона, взятый из библиотеки учителя. Листы были светлыми, строчки написаны ровно, поля украшали цветные иллюстрации.

С помощью дисков с цифровой шкалой и двух узких кожаных ремешков Анкс пыталась воспроизвести алгебраическую формулу, использованную Платоном для объяснения устройства небесного свода. Она уже собиралась повернуть вокруг оси ремешки, как вдруг дверь ее комнаты задрожала от ударов снаружи.

Девочка встала из-за стола. Накинув на голову капюшон своего монашеского одеяния, она пошла открывать. Это был Флодоар. Мэтр был одет по-дорожному. С порога он бросил взгляд на свечу, на рабочий стол и раскрытую книгу. Он заметил, что постель не разобрана.

— Мы уезжаем, — заявил он. — Прямо сейчас.

Был час ночи.

— Пришло подкрепление. Только что прибыли солдаты, которые должны нас сопровождать и охранять, — сказал Флодоар своей ученице, которая не скрывала удивления. — Мы выезжаем немедленно.

Оставшись в комнате одна, Анкс закрыла книгу, сложила свое имущество в коробку, поправила одежду, пригладила волосы, чтобы снова выглядеть как мальчик, задула свечу и поспешила к выходу, а затем стала догонять своего учителя.

Во дворе замка, несмотря на глубокую ночь, все пришло в движение. С того момента, когда караван монахов отделился от основной массы паломников Хьюго де Пайена, все они находились под охраной только капитана Тюдебода и тридцати его лучших уланов. Анкс была поражена, увидев только что прибывший батальон солдат в странной одежде, напоминавшей византийскую. Они были одеты в зелено-белые сюртуки и белые плащи с широкими рукавами, а их сабли расширялись на конце.

— Этих людей отправил к нам василевс Константинополя, — пояснил библиотекарь. — Они теперь будут сопровождать нас.

Флодоар и Анкс сели в повозку. Девочка, как обычно, заняла свое место за конторкой. В камине горел огонь. Через несколько минут приладили прицеп, убрали подпорки, и они отправились в путь.

Час спустя кто-то постучал в дверь. Не останавливая повозку, в нее заскочил капитан Тюдебод.

— Все в порядке, — сказал он. — Новые охранники, византийцы, не совсем понимают мои распоряжения, но скоро мы найдем общий язык. Вот рекомендации людей патриарха относительно маршрута.

Тюдебод положил на стол перед Флодоаром свиток и бросил взгляд на Анкс. Та оставалась спокойной — еще никто не заподозрил, что юный служка-секретарь — девушка.

Флодоар наметил список остановок в пути: после Аквилеи это были Троян, Петрижанек, Сандровек, Сибале, Сирмиум, Глоговак, Рампиана на юге Алексинака, Сердика, почтовая станция Сонеюм на границе Дакии, Филиппополис, Дафабе, Тюнюроллом и, наконец, Константинополь. Этот список не намного отличался от предложенного де Бизолем на Труа.

— Похоже, что самый опасный отрезок пути — тот, что проходит через Венгрию, — заметил Тюдебод.

— Мы будем внимательны, — сказал библиотекарь. — С сегодняшнего дня решено передвигаться только ночью.

— В это время года ночи коротки. Мы не сможем продвигаться с большой скоростью.

— Мы будем идти как можно быстрее, вот и все. Мы хотим прибыть в Иерусалим вовремя. Вы знаете, что граф Хьюг настаивает на том, чтобы не было больше никаких задержек.

Тюдебод согласно кивнул. Он отдал честь и отправился на свое место в начале колонны.

Флодоар снова стал читать свиток, полученный из Византии.

— Путь не близок. — Библиотекарь тяжело вздохнул.

Анкс ничего не сказала. С тех пор как они покинули Груссэ, у нее возникало все больше вопросов, она хотела понять, кто такие библиотекарь и его люди. После трех дней пути два солдата прискакали в караван и доставили сундук, в котором лежала отрубленная голова бедного Игнатиуса. Флодоар оставил своих ищеек на том месте, где стоял лагерь, и тем удалось найти беглеца и убить его. Эрих показал этот ужасный трофей другим ученым. В тот день Анкс поняла, что ученые мужи не были узниками, как она думала вначале, их наняли задолго до путешествия за вознаграждение руководители Милиции для выполнения некой работы, которая должна была продолжаться и во время следования каравана и завершиться в Иерусалиме. Никому не было позволено разорвать этот договор. Пример с Игнатиусом был весьма поучительным. После этого ужасного случая и дня не проходило, чтобы Анкс не вспоминала о напутствии своего отца перед тем, как они расстались: какими бы благоприятными ни были условия работы, всегда необходимо знать, через какую дверь можно уйти. На каждой остановке в пути первое, о чем беспокоилась Анкс, — это о способе покинуть лагерь. Она знала часы смены караулов, маршрут, по которому шел караван, и наметила те деревни, где она могла бы укрыться в случае необходимости. Каждый вечер, после того как поломннки останавливались на ночлег, она осматривала место, где стояла повозка ее учителя, и близлежащие окрестности. И каждый раз она намечала себе возможный путь к бегству и знала, как сбить со следа погоню.

Освященная ткань с вышитым крестом, свидетельствующая о принадлежности к каравану ученых, открывала перед ней многие двери. Она могла, ничего не опасаясь, подходить к повозкам с книгами и даже просматривать реестры, в которых делали записи монахи. Там были сотни произведений, в основном великих арабских ученых последних пяти веков. Перевод всех этих рукописей был задуман Хьюгом де Шампань в 1110 году. Сейчас в распоряжении Анкс были горы исписанных страниц, а Фоддо-ар настаивал на том, чтобы она читала как можно больше. Ее неудовлетворенное любопытство не давало ей покоя после того, как она обнаружила четыре повозки, доступ к которым был строго воспрещен всем. Эти повозки были не просто накрыты, они были обшиты железом и досками и обвешаны замками. На их охрану было выделено двенадцать солдат. Никто об этом не говорил. Анкс не осмеливалась открыто спросить у Флодоара, что находится в этих повозках, но ждала подходящего момента, чтобы узнать об этом.

Хотя в их караване было мало священников, Анкс продолжала вести себя как прилежная паломница и часто молилась в одиночестве, к великому неудовольствию библиотекаря, которому почему-то именно в такие моменты нужно было продиктовать ей письмо или закончить объяснение урока. Почти полное отсутствие набожности у людей в этом караване беспокоило девочку так же, как и настораживающие намеки Игнатиуса по поводу истинных целей Милиции. Было ли это как-то связано? А ночью даже прибыло подкрепление от императора Константинополя!

— Все это странно, — сказала она неожиданно своему учителю, несмотря на то что была сосредоточена на работе.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Что?

— Мы везем с собой почти две библиотеки аббатства, передвигаемся под охраной, предоставленной нам врагами Рима, притом ночью! Я ни разу не видела, чтобы вы молились или шли пешком. Боже мой, с какой же целью мы совершаем это паломничество? Что тут происходит?

Лицо библиотекаря исказилось от гнева.

— Я не могу ответить одной фразой на эти вопросы, малышка, как бы я ни старался, поверь мне. Ты нетерпелива. Всему свое время. В нашем деле нет простых путей. Ты находишься здесь несколько недель, и я стараюсь научить тебя не торопить события. Всему свое время.

Флодоар снова склонился над картой.

Разочарованная этим ответом, Анкс сделала вид, что вернулась к своим занятиям. Она подумала о «Тимее» Платона и о странной сфере, являющей собой душу мира…

С тех пор как она попала к библиотекарю, он обучал ее азам наук, начав со странного постулата «Верить во все». Но это было только началом, каждый урок и доводы Флодоара вызывали у нее все большее удивление и растерянность.

Однажды он заявил ей:

— Наследие греческих мыслителей — это настоящая катастрофа. Христианская религия могла бы пойти по неизведанному пути, впервые после стольких веков, но вместо этого она была заражена и извращена ее греческими и латинскими отцами. Какая потеря!

Анкс не могла принять такого объяснения. Античный мир? Вся западная культура зиждется на его наследии. Не хватило бы слов, чтобы вознести хвалу греческим философам за утонченность их мыслей.

Анкс возразила:

— Разве не грекам мы обязаны всем? Мы рассуждаем, мы учимся, мы вникаем в тонкости нашего мира, условия нашего существования так, как нас научили они. В античные времена это было светом, предшествующим появлению Христа!

Флодоар покачал головой.

— Греки сделали одно-единственное открытие, моя девочка: то, что человек получает удовольствие от процесса мышления. Все исходит отсюда. Поэтому, естественно, греческие умы сделали предположение, что человек может все понять. Они привили нам мысль, что потенциально на этой земле не существует загадки, которую нельзя было бы разгадать. Ясно, что это льстит человеческому самолюбию, поощряет к рассуждениям, но это полностью ошибочно — человек не способен все понять. Самое интересное — некоторые философы того периода очень рано осознали эту очевидную истину. Но именно этот момент в развитии античной мысли упустили через столетия потомки. Они сохранили мысль, лишенную мудрости. Ты знаешь, кто такой Зенон?

— Автор «Парадоксов»?

— Это настоящее «греческое чудо», подтверждающее мои слова. Зенон Элейский родился в V веке до рождества Христова. Он прославился тем, что однажды доказал: стрела лучника никогда не сможет достичь цели. Если верить Зенону, чтобы попасть из лука в мишень, нужно, чтобы стрела в действительности преодолела в воздухе первые десять метров, первые пять метров, первый метр, первый сантиметр, первые полсантиметра и так далее, до бесконечности бесконечного множества делений пространства. Для Зенона движения не существовало, и стрела всегда оставалась неподвижной в каждой новой точке. Лучник посмеялся над таким умозаключением, выпустил стрелу прямо в мишень и отправился восвояси. Высосанные из пальца «Парадоксы» Зенона сбили с толку целые поколения мыслителей. Это такая игра. Мы удивляемся, поражаемся железной логике, какой-то миг тревожимся, затем мы, прислушавшись к себе, поступаем, как лучник в легенде: достаточно самого простого обыденного действия, чтобы убедить нас, что все это — не более чем сказка, и мы успокаиваемся и продолжаем жить как ни в чем не бывало. Зенон отрицал и время, и пространство. Он утверждал, что для того, чтобы прошла секунда, необходимо, чтобы прошла ее половина, а до того четверть, треть, доли миллисекунды и так далее, но не существует ни малейшей возможности перейти из одного момента в другой. Может ли это быть верным? Время существует, поскольку мы его проживаем? Не имеет значения! Это лишь отвлекает наше внимание. Это то, что я называю «комплексом Зенона». Он применим ко всем теориям, придуманным человеком с тех пор, как он мыслит масштабно. Мы мыслим, получаем от этого безумное наслаждение, создаем невероятные системы, но если вдруг эти системы, к несчастью, ограничивают возможности нашего ума, более того, если они ставят под сомнение сам факт нашего существования, тогда мы довольствуемся тем, что глупо улыбаемся и прибегаем к концепциям, более удобным для нас.

— Я не понимаю ваших рассуждений, — сказала девочка. — Еще немного — и вы заставили бы меня поверить, что правильно все: ритуалы египтян, язычников, кельтов, греков, индусов. А сегодня вы мне говорите, что нужно сомневаться во всем? Включая время?

— Не совсем так. Я могу верить, что Вселенная была сотворена за шесть дней или что солнце восходит каждый день, потому что Юпитер появляется на своей золотой колеснице, но я должен осознать невозможность узнать, почему эта Вселенная существует, невозможность объяснить существование мира! Человек стремится разгадать секреты Вселенной, как будто он наблюдает за ней извне и может постичь все.

Ему кажется, что он способен изучить механизмы жизни. А он ведь является действующим лицом, проявлением этой жизни. Он ограничен. Он не располагает всей информацией по этому вопросу. Мы не можем объяснить явление, когда мы сами являемся выражением этого явления. Это абсурд. В любом случае, его представление о мире обречено оставаться фрагментарным, неполным.

Анкс нахмурилась.

— Значит… стрела никогда не попадет в цель? — спросила она.

Флодоар, улыбаясь, утвердительно кивнул головой.

— И секунда никогда не истечет, — сказал он.

Все еще находясь под впечатлением разговора, девочка задумалась.

— Время и движение не существуют? Пойму ли я эту «тарабарщину» до прибытия в Иерусалим?

— Я сделаю все, чтобы тебе в этом помочь, — сказал библиотекарь. — А пока что тебе необходимо разучиться думать так, как тебя научили подобные тебе. Остерегайся логических рассуждений. Как только мы хотим постичь суть вещей, она ускользает от нас. И то, что возмущает твой разум, как сегодня услышанное тобой о пространстве и времени, порой ближе к реальности, чем твои представления о самых обыденных вещах.

После этого странного урока Анкс поспешила обратиться к «Тимею», а затем и к другим произведениям, написанным в античную эпоху. Она постигала удовольствие мыслить, доводимое греками до высшей степени, и безумие, к которому приводит непоколебимая логика.

В то же время она не забывала о своем намерении найти способ узнать, что находится в четырех заколоченных повозках.

Глава III Паршивая овца

Тот, кто будет судить нас за то, что мы совершим в нашей жизни, — это Тот, кто создал нас слабыми.

Стивенсон. Владетель Баллантрэ
Флотилия Хьюго де Пайена наконец покинула гавань Венеции. Легкий ветер наполнял квадратные паруса. Земля постепенно скрывалась за горизонтом. Спокойное море сияло под солнцем. Козимо и Ролан стояли на корме «Карлуса Магнуса» — головного судна рыцаря Этьена де Сент-Амана.

Они выбрали такое место, чтобы можно было поговорить без свидетелей. На верхней палубе еще царил беспорядок, неизбежный при отплытии. На нижней палубе ссорились из-за самых удобных мест. Немало Божьих странников испытывали тошноту, впервые в жизни узнав, что такое морская болезнь.

На горизонте виднелись военные корабли рыцарей, прикрывавшие корабли паломников со всех сторон. Последние двигались строго по заданному курсу. Флот был выстроен с таким расчетом, чтобы можно было отразить любое нападение. Частные корабли знати держались на разумном расстоянии, чтобы тоже в случае опасности успеть уйти под защиту кораблей Милиции.

В Венеции Ролан в спешке собрал сведения о де Сент-Амане.

— Это подозрительная фигура, — сообщил он. — Ходят слухи, что из всех рыцарей ордена этот меньше остальных верит в Христа. На сегодняшний день никто ни разу не видел, чтобы он присутствовал на мессе. Он не носит никаких атрибутов христианской веры — ни креста, ни знака принадлежности к монашескому ордену, как его собратья.

— Кто же он на самом деле? — спросил Козимо.

— Похоже, все, что о нем говорят, — правда. Он не очень красноречив. В основном он заботится о «технической» стороне паломничества. По прибытии в Венецию он, например, сразу же занялся своим кораблем и тщательно обследовал все узлы и детали. За несколько дней он улучшил систему такелажа. Венецианцы только удивлялись. Этот человек, никогда раньше не видевший моря, всего за несколько дней понял, каковы особенности управления парусниками, и, рассуждая чисто теоретически, определил, какие опасности и капризы погоды могут их подстерегать в открытом море. Так что мы находимся на судне, которое плывет быстрее всех других в этой флотилии. Посмотри на коллекторы дождевой воды, установленные на реях! С таким человеком, как он, у нас не будет недостатка ни в чем.

— Коллекторы дождевой воды? Значит, де Сент-Аман — инженер…

— Я знал, что он настоял на том, чтобы взять с собой инструменты. Мне сказали, что он расширил свою каюту, чтобы поместился весь его багаж. Едва хватило места для подвесной кровати.

Через какое-то время де Сент-Аман появился на палубе. Козимо проводил его взглядом. Это был полный мужчина небольшого роста. Бритоголовый, с седой бородой.

Он пересек палубу, за ним шел молодой монах в ярких одеяниях. Де Сент-Аман спустился на нижнюю палубу. От внимания Козимо не ускользнуло, что тот чем-то обеспокоен.

— Он явно озабочен тем, что его «христианская вера» скоро подвергнется испытанию, — сказал Ролан. — Среди паломников, находящихся на борту, есть беременная женщина. Через несколько часов у нее начнутся роды.

— Вот как?

— Де Сент-Аман — единственный представитель духовенства на корабле. В Венеции, как только он узнал, что на его корабле будущая мать, он повсюду стал искать какого-нибудь священника. Но не нашлось никого, кто согласился бы оставить свою паству и приход. Де Сент-Аман не мог запретить этой женщине сесть на корабль — это спровоцировало бы скандал. А в случае, если роды пройдут успешно, ребенка нужно будет крестить, и де Сент-Аману придется руководить этой церемонией. Если он действительно такой никудышный верующий, как о том рассказывают, это вскоре откроется.

— А детей обязательно крестить сразу после рождения?

— В море да. Шансы выжить у них очень небольшие. Поэтому нельзя терять ни минуты.

— Кто этот юноша, который шел за ним?

— Это Дьёжюст, его преданный помощник. Он не покидает его ни на минуту и участвует во всех его начинаниях. Только ему разрешается входить в каюту де Сент-Амана. И только у него есть дубликат ключа от нее.

— Что-нибудь известно о прошлом де Сент-Амана?

— Пока это только слухи, но все, что нас сейчас интересует, — достойный ли он христианин.

— Понятно.

* * *
На третью ночь корабли паломников стояли на рейде, слегка покачиваясь на морских волнах. Было тихо. Слышалось только ритмичное потрескивание корпусов кораблей. Ночь была темной и теплой. Безветренной. Флотилия отдыхала.

За исключением «Карлуса Магнуса» де Сент-Амана.

Все пассажиры собрались на палубе. На реях и вдоль вантов матросы развесили фонари, которые осветили весь корабль. Кое-кто из матросов с соседних кораблей с недоумением наблюдали за этим странным зрелищем. Такая иллюминация в ночи не предвещала ничего хорошего.

На верхней палубе «Карлуса Магнуса» все молчали. Паломники вынесли рожающую женщину на свежий воздух и сгрудились вокруг нее.

На некотором расстоянии от них стоял де Сент-Аман. Никогда раньше никто не видел на нем нагрудного креста. Большинство паломников молились, прося у Бога, чтобы ребенок родился живым. Кто-то наблюдал за роженицей, испытывающей муки, другие не спускали глаз с господина. Тот нервно разминал пальцы, бросая взгляды в сторону роженицы.

Козимо Ги стоял в нескольких шагах от рыцаря.

Через два мучительно долгих часа ребенок появился на свет. Его первый крик раскатился громким эхом по всему кораблю и был слышен даже на ближайших десяти судах, а возможно, и дальше.

Паломники расступились, пропуская де Сент-Амана. Все собравшиеся ждали его реакции. Де Сент-Аман вздохнул и подошел к собравшимся. Медленно. Никто до этого момента не выказал радости по поводу появления на свет ребенка, даже сама роженица. Все ждали совершения церковного обряда.

Де Сент-Аман подошел к ребенку. Ему был отвратителен вид капающей на пол крови. Он побелел, но сдержался, избегая смотреть на темную лужу, растекающуюся под роженицей. Несмотря на это проявление слабости, все вскоре убедились, что де Сент-Аман относится к исполнению своего долга со всей серьезностью. Он приступил к церемонии. После того как он произнес первые известные всем фразы на латыни, напряжение спало. У всех отлегло от сердца. Этот человек был одним из них, и они теперь не сомневались, что он проведет обряд крещения новорожденного с соблюдением всех правил.

Козимо наблюдал за происходящим. После ритуальных песнопений ребенка нарекли Лазарем. Осознавая важность момента, рыцарь большим пальцем начертил что-то наподобие креста на красном лобике ребенка.

Козимо побледнел, увидев этот жест. Де Сент-Аман не совершил крестного знамения! Никто этого не заметил.

После завершения церемонии все разошлись. Роженицу и ее сына унесли с палубы. Первым поспешил удалиться де Сент-Аман. И снова на его мертвенно бледном лице появилось свойственное ему беспокойное выражение. Он спустился к своей каюте.

Козимо пошел за ним.

* * *
Закрыв за собой дверь, де Сент-Аман сразу же сорвал с себя крест и с силой отбросил его подальше.

— Отвратительно. Эта кровь…

Вся каюта была заставлена чемоданами, свободное пространство можно было измерить тремя шагами. Рыцарь торопливо подошел к стоящему вертикально сундуку. Отпер замок. Содержимое впечатляло: внутри сундук был обит тканью, в три ряда стояли культовые статуэтки, осколки камней и свитки. В центре находилась белая статуя.

Де Сент-Аман достал какой-то манускрипт, зеркало и шифровальную линейку. Стал искать перо и ручку.

Он услышал, как за ним открылась и тут же закрылась дверь.

— Дьёжюст, — сказал рыцарь, не оборачиваясь, — куда ты положил мои перья? Я должен описать эту гнусную церемонию, прежде чем очиститься.

Ответа не последовало, он почувствовал, как в затылок ему уперлось холодное острие клинка.

— Не двигайтесь, — услышал он.

Де Сент-Аман замер. Зеркало и шифровальная линейка упали на пол.

— Что вам нужно?

— Чтобы вы все рассказали.

Де Сент-Аман сделал вид, что хочет закрыть сундук.

— Не двигайтесь.

Он почувствовал боль от клинка, впившегося в кожу на голове.

— Рассказать… О чем рассказать?

— Мне знаком жест, который вы сделали во время крещения ребенка.

— Какой жест?

— На его лбу вы изобразили не крест.

У де Сент-Амана замерло сердце. Он молчал.

— А то, что я вижу здесь, в этом сундуке, — продолжал звучать голос за спиной, — подтверждает, что означает ваш недавний неосмотрительный жест. Эта фигура в центре, украшенная всеми атрибутами богатства, вы не назовете мне имя этого человека?

Де Сент-Аман открыл рот, но не издал ни звука. Статуэтка была изображением библейского царя, стоящего перед своим троном со сжатыми кулаками. Справа от него можно было различить удода и муравья, гложущего царский скипетр. Царь Соломон.

— Паломники не ошибались, сомневаясь в вашей набожности, — снова раздался голос. — Как солдату Христа, призванному служить паломникам, признаться в том, что он верит не в Христа, что он исповедует другую веру? Старый, давно забытый культ.

— Что вам от меня нужно? — спросил де Сент-Аман.

— Не бойтесь. Чтобы убедить вас в своих добрых намерениях, я даже ослаблю нажим клинка. Но не думайте, что опасность миновала. Достаточно вам повернуться — и я зарежу вас, как барана.

Де Сент-Аман почувствовал, что клинок уже не так сильно впивается в затылок.

— Поговорим об этом «с», которое вы начертили на лбу новорожденного христианина. Значит, остались еще на сегодняшний день на Западе добрые души, чтящие память старого иудейского царя? Когда-то и я интересовался Соломоном, но по-прежнему не могу понять, в чем смысл этого культа.

Де Сент-Аман вздохнул.

— Вы не знаете главного.

— Я знаю то, о чем говорится в легенде.

— Из еврейских и христианских текстов мало что можно узнать. К Соломону относятся с почтением, но мало о нем пишут.

— Существует Соломон, которого мы не знаем?

— Это расходится с вашими представлениями. Об этом невозможно рассказывать, когда тебе угрожают оружием!..

— Можете изложить то, что вам известно, в общих чертах. Де Сент-Аман почувствовал, как клинок оцарапал кожу.

Прошло какое-то время, прежде чем он снова заговорил.

— В Книге царей — Библии — довольствуются простым перечислением деяний и богатств Соломона, сына Давида. Он почитается как строитель Храма, царь, купающийся в золоте, миротворец, справедливый и мудрый судья, но в ней ничего не говорится о том, кем он был в действительности. Очевидно, из предосторожности, а может, из опасений, что эта фигура затмит собой праведного Моисея и самого Давида. В любом случае тот подлинный Соломон, слава о котором живет в веках, — личность выдающаяся.

— Продолжайте.

— Арабам он представляется совсем другим. Древние пророки и цари не были для них существами, избранными Богом и повторявшими людям те законы, которые Господь им открыл: Они сами по себе были наделены божественной мудростью. Бог послал им дар творить чудеса. Из всех этих богоизбранных Соломон выделялся особо. Не было такого секрета, который бы он не мог раскрыть. Он знал все не только об этом мире, но и о других, параллельных нашему, мирах, существующих за пределами нашей реальности; ему подчинялись стихии и предметы, он понимал язык птиц, умел толковать сны, мог видеть злых духов, кружащих над нашими головами. Это он первым подчинил себе демонов, наводнивших Землю. Он первом заставил их себе служить! Как Соломон смог стать таким богатым? Как ему удалось построить такой великолепный храм? Почему этот памятник так и не смогли воссоздать, несмотря на неограниченные средства и возможности науки? Кто погружался в бездну океана, чтобы принести ему золото и драгоценные камни, о которых мы и сейчас говорим с восхищением? Это вседемоны. Демоны, обладающие сверхъестественными силами, которых он подчинил себе. Джинны.

— Вы почитаете царя, слава которого основана на силах зла?

— Не так. Мы преклоняемся перед первым из властелинов, перед тем, кто понял, во всем величии своей души, что добро и зло существуют не для противостояния, а для того, чтобы взаимодополнять друг друга, и что только их подчинение единой власти позволило бы этому несовершенному миру стать лучше. Он использовал демонов-джиннов, чтобы совершать то, что людям было не под силу, от людей он взял то, что демоны-джинны не могли понять, от ангелов — то, о чем джинны и люди могли только мечтать. Эта мудрость воплотилась в Соломоне. Он был царем людей, ангелов и демонов. Никто до него и после него не смог объединить эти силы.

— Это сказка…


— Сказка? Подождите, когда мы прибудем в Иерусалим, вы увидите, сказка ли это.

— Как и всем, мне известна легенда о печати Соломона, кольце, наделявшем его мудростью… Это его вы ищете? Священное кольцо?

— Ха! — воскликнул де Сент-Аман. — Ничего подобного. Печать — это символ, сбивающий с толку, это хитрость, отвлекающая внимание любопытных. Нет, существует нечто более могущественное, более ценное.

Рыцарю трудно было стоять на коленях.

— Мы вернемся к Соломону — и правда воссияет. Не сомневайтесь. То, что было известно ему, мы тоже наконец узнаем!

Никто ему не ответил.

— Вы здесь?

Ответа не последовало.

Де Сент-Аман расправил плечи. Никто больше не угрожал ему клинком.

Он медленно повернулся.

Незнакомец исчез. Дверь осталась открытой.


Де Сент-Аман вскочил на ноги.

В коридоре на полу лежал без сознания Дьёжюст. На его поясе висели ключ от каюты и меч.

Де Сент-Аман выбежал на палубу.

Светало, первые лучи солнца озаряли горизонт. Поблизости находились только несколько членов экипажа.

Рыцарь застонал.

«До следующей остановки еще далеко. Среди сотни паломников, которых мы везем на этом корабле, прячется тот, кто напал на меня».

Какой-то мужчина прошел мимо него, склонившись перед ним в учтивом поклоне.

Рыцарь знал: с этих пор любой брошенный в его сторону взгляд будет вызывать у него подозрение.

Де Сент-Аман вернулся в свою каюту и решил больше оттуда не выходить.


Козимо нашел Ролана.

— Ну что?

Они переговаривались шепотом, отойдя подальше от всех.

— Де Сент-Аман принадлежит к секте, поклоняющейся Соломону, как когда-то Измаль. Он тоже говорит об Откровении, которое должно снизойти на них в Иерусалиме. Он инженер. Его инструменты и знания необходимы им в Святой земле, то есть механизмы понадобятся Милиции для осуществления ее целей. Мне все больше и больше кажется, что этот Столп — какая-то реликвия, охраняемая темными силами, защитными механизмами, и ее появление на свет должно перевернуть весь мир. Эта реликвия как-то связана с Соломоном, но нам об этом ничего не известно. Де Сент-Аман говорил об ангелах и джиннах. Это перекликается с тем, что я слышал о Карле и его сверхъестественных способностях. Он потревожил духов в галльской пещере! А эта голограмма, которую мы с Круатандьё увидели у Жана дю Гран-Селье в лаборатории, где изготавливали сферы? Понадобятся все таланты инженера де Сент-Амана, чтобы достать этот предмет, если он находится под землей. А место в подземелье мог рассчитать только такой архитектор, как Измаль Ги. То, что мне рассказал Оберон де Сентив, справедливо: у каждого рыцаря своя конкретная задача, у каждого свой талант, и они хотят их соединить. Операция самым тщательным образом продумана, и каждый знает только то, что имеет отношение к выполнению его миссии. Только нескольким должна быть известна конечная цель экспедиции. И все это каким-то образом связано с Соломоном. Соломоном?

Козимо попытался припомнить все, что знал об этом царе. Он вспомнил о картине, висевшей на стене в кабинете дяди в Гильдии: осуждение Джинна…

— Конечно же, Джинн!

Этот странный демон, записавший все секреты царя в четырех книгах. Всезнание, всеведение. Книги, спрятанные под основанием трона, которых никто еще не нашел…

— Возможно ли, что эти книги на самом деле существуют? Тогда что же называют Столпом? Какой Столп? Как это может относиться к книгам? В легенде говорится о бесконечном знании… Тогда к чему это слово — «Столп»? Границу чего он обозначает?

— Нам не хватает информации, — сказал Ролан.

Он окинул взглядом флотилию.

— И Измаль находится в центре всего этого.

— Да, именно, Измаль…

Глава IV Черный океан

Кем бы мы ни были, мы невежды. Есть всегда что-то, чего мы не знаем. На протяжении всей жизни мы испытываем потребность в откровениях. Каждую минуту нам нужно какое-то потрясение реальной жизнью.

Виктор Гюго. Promontorium somni
Альп Малекорн был один. Он смотрел на свое отражение в иллюминаторе корабля. Его бледное лицо плыло на фоне медленно движущихся звезд и галактик. Ближе к нему были видны другие корабли паломников, возглавляемых Хьюго де Пайеном. Они шли плотными рядами, преодолевая парсеки расстояния в безмолвии необъятной Вселенной.

Открылась дверь. Альп даже не повернулся. Вошел один из его наемников. По примеру хозяина он сменил форму убийцы на одежду паломника. Эрихто выдавала своих девушек за раскаивающихся блудниц, Альп своих наемников — за монахов монастыря, находящегося где-то далеко на Севере, а потому вряд ли кому-то известного.

Наемник поставил на круглый стол в центре каюты черный куб. Альп жестом приказал ему удалиться. Тот вышел.

Малекорн еще какое-то время задумчиво смотрел на звезды. Из кармана он достал коммутатор и приказал своим людям:

— Приведите двоих заключенных на палубу.

Затем он подошел к черному ящику, который только что принес наемник. Сверху на нем был изображен красный круг.

Он подошел ближе и медленно дотронулся до круга пальцем. Грани куба осветились. Альп отступил. Несколько секунд спустя стала появляться голограмма. Монолит, скала с четырьмя отверстиями, проделанными с двух сторон. Альп рассматривал уменьшенное изображение саркофага, заключающего в себе Столп.

— Увижу ли я тебя когда-нибудь?

Он обошел куб вокруг.

— Хинкмар, как и все его предшественники, ошибся дважды, — сказал он сам себе. — Во-первых, он не знал точно, сколько нужно сфер. Во-вторых, он действовал в одиночку.

Он подошел ближе.

— Если Человек прав и сферы необходимо вводить синхронно, это означает, судя по тому, как расположены отверстия, что для извлечения Столпа требуются два человека. Два человека.

Альп с удовольствием представил, что одним из них будет он!

Он выключил светящийся куб. И быстро вышел, нахмурившись.

С тех пор как вместе с Эрихто они поднялись на этот корабль в системе Венеция, он нетерпеливо ждал следующей остановки во время пересечения Океана — на планете Отранта.

Океан. Зона, где подстерегают всевозможные опасности. Состоящая из отрицательной материи, эта часть пространства занимала две трети неизвестного универсума. Благодаря ей можно было передвигаться быстрее, а затраты энергии были почти равными нулю. Но эта среда была непостоянной. Течения, воздушные воронки могли перевернуть и поглотить судно, и тогда оно исчезало навсегда. Корабли «Азимо-5» не были приспособлены для прохождения этой зоны. «Поплавки» же были аппаратами, разработанными для рассеивания вокруг их корпуса поля, состоящего из нейтральных частиц, и для защиты от черной материи. Все паломники должны были сесть на корабли в системе Венеция, чтобы потом пересесть на «поплавки».

Альп и Эрихто, как и все, ждали посадки в этом звездном порту на берегу Океана. На тот момент это был самый процветающий торговый центр. Двое шпионов Человека без рук и лица были обеспокоены — от хозяина не поступало новых распоряжений. Они вынуждены были подчиниться требованиям руководства Милиции, согласно которым богатые паломники сами должны были нанять себе корабли. Альп и Эрихто зафрахтовали судно, наняли капитана и экипаж. Кроме их девушек и наемников, никто посторонний на борт не допускался. Корабль, который нашла куртизанка, назывался «Л'Элексьон», а капитана звали Вандеслас Нума.

Альп вошел в каюту Эрихто без всяких церемоний. Он видел, как из постели женщины кто-то встал и поспешно скрылся за дверью. Он узнал одного из своих людей.

У этой женщины вошло в привычку развлекаться с мускулистыми наемниками Малекорна. Ей нравилось так проводить время.

— В этом путешествии умрешь со скуки, — сказала она со стоном, как бы оправдываясь.

Лежа на животе, положив голову на руки, она потянулась под простынями. Ее тело было прикрыто наполовину.

— Посмотри на себя! — продолжила она. — Ты чересчур волнуешься. Не спишь, не ешь.

Альп присел на край кровати, не обращая внимания на обнаженные плечи женщины.

— Что тебе еще нужно? — спросила куртизанка.

— Нам не следовало оставаться с паломниками! Это слишком опасно.

— Человек не отдавал распоряжений на этот счет. Если ты хочешь воспротивиться его приказам, это твое дело.

Через иллюминатор был виден Океан. Альп тревожно, с недоверием всматривался в черное пространство.

— Его флот готов, — сказал он. — Скоро он нападет на корабли де Пайена. Как он узнает, на каком из кораблей находимся мы? У нас нет никакой возможности подать ему какой-то знак. Нас перебьют вместе с остальными.

Эрихто лениво села на постели. Прикрыв простыней обнаженную грудь, она оперлась на подушки, обхватив руками колени.

— Только это тебя беспокоит? — прошептала она. — На твоем месте я бы больше тревожилась из-за того, что мне нечего будет представить хозяину. Несмотря на информацию Лис, в Венеции ты не сумел получить документы Измаля. Пытки двоих наших заложников ничего тебе не дали и даже могут стать для нас фатальными, если Милицией будет проведена проверка в Отранте.

Альп шагнул к иллюминатору.

— Я приказал вывести их на палубу, — сказал он. — Скоро они исчезнут.

— Ну, если так… Хотя они ничего не рассказали о племяннике Измаля…

Альп не ответил.

Женщина дернула за шнурок, висящий в изголовье кровати. Вошла юная Лис с подносом с теплыми напитками.

— В этом ужасном путешествии вас не дозовешься, — сказала Эрихто. — Принеси горячей воды!

Альп смотрел в пространство. Ржавая луна уходила от них все дальше в черный Океан.

— Мы подходим к Отранте, — сказал он.

— Поторопись с заложниками. Выбрось их в Океан. Никаких следов — никакого риска.

Альп пожал плечами. Не испытывая ни к кому сострадания, он, тем не менее, с трудом выносил то, что эти женщины проявляли такую же жестокость, как и его наемные убийцы.

Он вышел, оставив куртизанку одну.

Глава V Третий компаньон

Настоящая правда всегда неправдоподобна, вы это знаете? Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступают.

Достоевский. Бесы
Флот под командованием Милиции прибыл к южному мысу Италии, в залив, окружающий порт Отранту. Корабли оставались на рейде торгового порта, который предоставили им местные власти на время остановки. Здесь корабли должны были пополнить свои запасы воды и провианта. Каждый корабль подходил к причалу строго по порядку, но многие спешили пришвартоваться раньше других. Кораблю «Карлус Магнус», на котором находились Козимо и Ролан, пришлось буквально протискиваться к причалу.

Как только был сброшен трап, Козимо и его друг первыми поспешили высадиться на берег. На портовых набережных толпились люди. Пробираясь сквозь толпу, двое друзей прошли перед первым кораблем, прибывшим в порт: это был «Л’Актурус» Хьюго де Пайена.

— Он будет стоять в порту до самого отправления, — сказал Козимо. — Стоянка продлится четыре дня. Так что за это время нужно придумать, как нам пробраться на борт. Но прежде всего давай найдем Круатандьё.

С давних пор трое друзей условились: когда им нужно было встретиться, пребывая в чужих странах, они находили самый популярный трактир и там ждали друг друга или оставляли записку. Козимо и Ролан так и поступили. Они отправились на прогулку по многолюдным улочкам в поисках трактира. Прибытие паломников нарушило привычный ритм жизни Отранты. Хотя наступил вечер, повсюду царило ярмарочное оживление. В «Трактире Эрика», куда пришли двое друзей, убедившись предварительно, что это самое посещаемое место, было многолюдно. Круатандьё там не оказалось. Трактирщик развел руками, когда его спросили о Круатандьё. Он был не в настроении, и было понятно отчего: залы, в которых, как правило, всегда пели, танцевали, где вино лилось рекой, могли бы до отказа заполниться завсегдатаями, но сейчас за столами сидели уставшие паломники, не испытывающие такого рода жажды. Козимо и Ролан расспрашивали у всех, не видел ли кто «Бастидус» — корабль Годфруа де Бизоля, на борт которого должен был сесть в Венеции Круатандьё. Но никто ничего об этом судне не знал.

— Значит, нужно вернуться в порт и посмотреть, пришвартовалось ли судно де Бизоля, — сказал Козимо, оставив перед уходом жене трактирщика записку для своего друга.

От моряков они узнали, что «Бастидус» одним из первых вошел в порт. Двое друзей даже разыскали старшего матроса с этого корабля и описали ему Круатандьё. Но даже точное описание не помогло старшему матросу вспомнить, кто бы это мог быть. А он-то хорошо знал свой экипаж!

Козимо и Ролан начали беспокоиться.

— Если он не смог сесть на корабль де Бизоля, он должен приплыть на другом судне.

— Надеюсь, что с ним ничего не случилось, — произнес встревоженный Козимо. — И что он не остался в Венеции.

Приближалась ночь. В тот вечер уже мало что можно было сделать. Друзья, правда, узнали, что на следующий день в порт должны прибыть еще шесть кораблей. Оставалось только ждать, поэтому, как и большинство паломников, они устроились на ночлег прямо на земле, на одной из узких улочек, превратившихся в спальни под открытым небом. Люди спали повсюду, укрывшись одеялами, которыми их снабдили местные жители.

Как только начало светать, Козимо и Ролан побывали возле каждого вновь прибывшего корабля в надежде увидеть Круатандьё, сходящего на берег.

— Если бы он сошел на берег раньше нас, он нашел бы способ дать о себе знать, — заметил Ролан.

Но их товарищ так и не появился.

— Остаются еще частные суда, — сказал Козимо. — Это наша последняя надежда.

Корабли знати расположились подальше от порта. Друзья начали с корабля Эсташа де Булонь. Как и раньше, они описали матросам внешность Круатандьё, но и это ничего не дало.

Они проверили все корабли, расспрашивали и матросов, и пассажиров. Никто ничего не знал.

В самом конце мола стояло еще одно судно: среднего водоизмещения, хуже оснащенное, чем другие, в стороне от других кораблей. Поблизости не было ни души, никто не занимался погрузкой. Казалось, на нем не было и экипажа. Внизу, у трапа, сидел на ящике капитан корабля с перевязанной рукой, а возле него хлопотала старая знахарка из Отранты. Рядом стоял ребенок, держа сумку женщины. Моряк был бледен, его лихорадило. Козимо было знакомо название корабля — «Л'Элексьон».

— Круатандьё говорил нам об этом корабле в Венеции. Он еще хотел завязать знакомство с его матросами, чтобы через них попасть на «Бастидус».

Раненый капитан был Вандесласом Нумой.

— Вас прислала Милиция? — спросил он, увидев Козимо и Ролана.

Он поморщился — ему больно было говорить.

— Я потому спрашиваю, что у меня есть жалобы, — сказал он со стоном.

— Какого рода? — спросил Ролан.

Нума окинул его подозрительным взглядом.

— Такого рода, что вам ни к чему это знать, если вы не те люди, которых я жду. Убирайтесь!

Козимо назвал вымышленное имя, под которым Круатандьё должен был сесть на корабль в Венеции.

— Это наш друг, — сказал он. — Я знаю, что он с вами говорил.

Капитан внезапно смягчился. Старая знахарка закончила бинтовать его правое плечо, предварительно наложив на рану целебные мази. Нума получил глубокое ранение мечом.

— Постарайтесь меньше двигаться, — сказала она, — не нервничайте и приходите ко мне дважды в день.

— Я могу плыть дальше?

Старуха пожала плечами.

— Раз ума нет, поступайте как знаете.

Она взяла из рук ребенка сумку со своими лекарствами и бинтами, и они ушли. У раненого, сидящего на ящике, был блаженный вид. Он вздохнул. Двое юношей ожидали ответа на свой вопрос о Круатандьё.

— Этот корабль принадлежит мне, — сказал капитан, показывая на «Л'Элексьон». — Его зафрахтовали двое важных господ, которые хотели, чтобы я перевез их в Святую землю. Странные паломники, по правде говоря. Мужчина и женщина. А братья и сестры, которые их сопровождали?! Мне надо было поостеречься.

Капитан описал внешность Альпа Малекорна и Эрихто, но не назвал их подлинных имен. Он рассказал также о наемниках и кающихся грешницах. Козимо понял, что последние — подруги Лис.

— Они не хотели, чтобы на борту находились посторонние — только они и мой экипаж.

Тут Нума заговорил о Круатандьё.

— Человек, который меня нанял, в Венеции погрузил на борт множество ящиков, — сказал он. — Я не знал, что они перевозят, но мне достаточно заплатили, чтобы я не лез в чужие дела. Учитывая количество пассажиров, я, однако, нанял еще двух матросов перед тем, как мы отправились в море, чтобы оставаться хозяином положения на корабле. Так ко мне и попал ваш друг.

— Он был на вашем корабле?

— Да. Он не нашел себе места на других кораблях, отправлявшихся в Святую землю. Но черт меня дернул его взять! Это из-за него с нами случился в море этот кошмар. Настоящий ад! Именно об этом я хочу говорить с руководителями паломников!

После этого он замолчал.

Лишь благодаря обещаниям щедро вознаградить его и заверениям, что троих юношей объединяла настоящая дружба, он согласился продолжить свой рассказ. Видно было, что он страшился того, что ему предстояло рассказать.

— Когда мы были в море, у вашего друга, как и у меня, вызвали подозрение эти паломники с лицами заговорщиков. Только вместо того, чтобы благоразумно не вмешиваться в чужие дела, эта горячая голова решил подслушать их разговоры и все время крутился вокруг их багажа.

— А потом? — спросил Козимо, все больше волнуясь.

— Потом… Это целая история! Человек, который меня нанял, перевозил не только сундуки, у него был пленник. Они держали бедного мученика в водостоке. Самым непредвиденным было то, что ваш друг заявил мне, что знает его!

— Знает его?

— Это был его друг, попавший много недель тому назад в руки этого монстра, который пытал его, уж не знаю, по каким причинам.

Козимо захотел узнать без промедления, где находится Круатандьё.

— Я думаю, ваш друг лишился рассудка… Да-да, это было неразумно… Его поймали, когда он пытался бежать с «Л'Элексьон» вместе со своим товарищем. Его схватили в тот момент, когда он отвязывал шлюпку, затем заковали в цепи, как и второго. Я ничего не мог сделать. На протяжении многих дней они пытали их.

— Как выглядел второй юноша? — спросил Ролан.

Нума задумался.

— Такой… в общем, здоровяк. На лице ужасные следы побоев и пыток. Но мне кажется, что его окровавленные волосы были рыжими.

— Жазон! — воскликнул Козимо. — Это Жазон! Жазона нашли в Эерле и взяли в заложники!

Он побледнел.

— Где они? — твердо спросил капитана Ролан. — Куда они их увели?

Вандеслас Нума нахмурился.

— Их тела сейчас покоятся на дне моря. Мне очень жаль.

Козимо сел и закрыл лицо руками.

— Так как ваши друзья отказывались отвечать на вопросы их палача, — подавленно продолжил капитан, — тот в конце концов решил бросить их за борт незадолго до прибытия в порт. Я хотел помешать этому, но он рубанул меня мечом, и я благоразумно притворился мертвым.

Лица Козимо и Ролана были белыми как мел.

— Где они? — вскричал Ролан. — Твои пассажиры — мужчина и женщина — куда они делись?

— Утром явился рассыльный и доставил им какое-то сообщение. Они тут же покинули корабль, заплатили моим матросам и приказали им исчезнуть и никому не говорить ни слова о происшедшем здесь. А я остался один на корабле!

— Они разве не собираются следовать дальше? — спросил Козимо.

— Нет. Для них паломничество закончилось здесь, в Отранте.

— Когда они ушли? — уточнил Ролан.

— Час тому назад. Как я понял, они покинули город. Ролан посмотрел на Козимо.

— Они должны быть где-то неподалеку.

— Но их много… — сказал Козимо, догадываясь о намерениях своего друга.

— Мы не имеем права дать убийцам безнаказанно скрыться, — сказал Ролан. — Нужно их догнать. Давай разделимся. Ты должен попасть на корабль к де Пайену, потому что вдвоем нам это не удастся сделать. Пока мы не прибудем в Святую землю, я тебе мало чем смогу помочь. Продолжай расследование, найди Измаля и доведи до конца начатое. Если ты потерпишь неудачу, значит, наши друзья умерли зря. А я разыщу их убийц. Встретимся в Иерусалиме.

Козимо хотел было не согласиться.

— Не будем спорить, — остановил его Ролан. — Мне нужно торопиться. Здесь наши пути расходятся.

Капитан изумленно наблюдал за этой сценой.

Два друга обнялись и поклялись встретиться в Святой земле.

Ролан вскоре скрылся из виду, свернув за мол.

Козимо проводил его взглядом.

— Вот настоящий мужчина, — просто сказал Нума, нарушив долгое молчание.

* * *
На следующий день, помолившись за погибших друзей и пытаясь умерить свой гнев, Козимо вернулся в порт и направился к «Л'Актурусу» — кораблю Хьюго до Пайена. Он намеревался проследить за тем, что происходит на корабле главы Милиции. На берег сносили бочки для пополнения запасов питьевой воды, чинили паруса, часовые постоянно несли вахту, так что нечего было и думать о том, чтобы попасть на корабль.

Затем Козимо кое-что придумал.

«Поскольку я не могу попасть туда, пока корабль пришвартован, почему бы мне не попытаться пробраться на него, когда все суда выйдут в море?» — подумал он.

Он вернулся к «Карлусу Магнусу» де Сент-Амана и осмотрел большие коллекторы дождевой воды — изобретение инженера. Козимо некоторое время о чем-то думал, затем покинул порт и поднялся к крепости. По дороге он то и дело спрашивал у местных жителей:

— Где мне найти продавца ртути?

Продавцами ртути называли алхимиков, целителей и колдунов, так как то, чем они занимались, было запрещено, но их можно было найти повсюду. Расспросы ничего не дали, но тут к нему подошел ребенок. Он шел за Козимо какое-то время, заинтересовавшись задаваемыми им вопросами.

— Я знаю человека, который вам нужен.

Мальчик пошел впереди Козимо, ведя его по узким грязным улочкам. Наконец ребенок спустился по лестнице, снял ключ, висевший у него на шее, и открыл потайную дверь.

— Это здесь.

Они вошли в подвал. На огне дымились котлы, накрытые крышками; все помещение было заставлено склянками с настоями и мазями, повсюду висели пучки экзотических трав; на крюках были подвешены высушенные трупы животных. Юноша замер и стал молча ждать. Открылась боковая дверь, и из нее появилась старуха.

Даже не посмотрев в сторону Козимо, она бросила ему: — Заплатите Грингуару!

Так, должно быть, звали мальчика. Поняв, что он пришел в нужное место, Козимо дал мальчику несколько монет, и тот исчез. Старуха по-прежнему стояла к Козимо спиной, склонившись над одним из дымящихся котлов.

— Ведь это вас я вчера утром видела на молу? — спросила она.

И тут Козимо узнал в ней вчерашнюю знахарку, накладывавшую повязку на рану капитану Нуме.

— Что вам нужно? — спросила она наконец, повернувшись к нему лицом.

— Мне нужно четыре горсти цветков Артемиды, полыни.

Женщина пожала плечами и резко отвернулась.

— Я лечу, молодой человек, а не убиваю. Отправляйся туда, откуда пришел, тебе нужно обратиться к кому-то другому.

Она произнесла это безапелляционным тоном.

— Полынь и лечит, и убивает, — возразил Козимо. — Мне известно о ее свойствах.

— Знаток? — насмешливо буркнула знахарка, поднимая крышку котла и бросая туда щепотку каких-то приправ.

Полынь была одним из тех редких ядов, который сам себе служил противоядием. В холодном виде она была ядовита, в горячем могла вылечить вызванное ею же отравление.

Колдунья подошла к Козимо.

— Садись.

Она поднесла свечу к его лицу. Пальцами, от которых исходили тысячи ароматов, она раздвинула его веки и внимательно осмотрела белки глаз.

— Ты не злодей, — заключила она, — только я ничего не могу в тебе рассмотреть. Ни прошлого, ни будущего. Редкий случай! Ты не такой, как все, или станешь не таким, как все. Как посмотреть.

— Я вас не понимаю.

— Это неважно. Это не предсказание, так как я ничего не вижу. Чистая страница! Такое редко встречается. Ладно, так и быть, дам тебе твой цветок Артемиды. Но это будет стоить двадцать монет!

Для нее это было целое состояние.

Козимо согласился. Он не воспринял всерьез спектакль, который разыграла перед ним старуха-целительница, чтобы взять с него побольше, но главным был результат — полынь он все же получил. Его кошелек был еще на четверть полон — там лежали монеты, доставшиеся ему в наследство от Измаля. Он заплатил старухе, а та зашла в кладовку и вернулась с четырьмя стеблями травы.

— Этого хватит, — сказала она.

Козимо кивнул головой.

— Вполне.

Знахарка плюнула на пол.

— Делай с этим, что ты должен сделать. Я в этом не участвую.

После этих слов она больше не замечала его присутствия. Козимо вышел из «аптеки», завернув траву в ткань. Он вернулся на «Л'Актурус».

С наступлением ночи юноша пробрался в порт, лавируя между ящиками и тачками, отбрасывавшими угловатые тени. Прежде чем что-либо предпринять, Козимо стал наблюдать за охранниками корабля. Долгие часы он ждал удобного момента. Наконец он подкрался к трем бочкам с питьевой водой, готовым к погрузке на борт «Л'Актуруса». Бочки стояли на причале у сходней. Козимо удалось приоткрыть только одну из них. Он долго жевал листья полыни, пока они не превратились в пасту, которую он и бросил в бочку с водой. Он тут же сплюнул остатки травы на землю и поспешил скрыться.

Утром он вернулся на «Карлус Магнус» де Сент-Амана. На этом корабле Козимо намеревался следовать дальше. Несмотря на ранний час, он был не один, какой-то пассажир подошел к трапу — это был слепой старик, который ехал с ними вместе от самой Венеции. Козимо помог ему подняться на борт…

— Благодарю, юноша, — сказал Слепой.

Глава VI А С 0 4

Люди смеются над ясновидением и сверхъестественными явлениями; тем не менее некоторые из них настолько достоверны, что если бы мы отказались в них верить, то должны были бы, следуя логике, опровергнуть все исторические свидетельства.

Мериме. Видение Карла XII
Анкс Коламбан наконец-то нашла ключ, который подходил к замкам четырех запертых повозок каравана Флодоара! Анкс вначале думала, что ключа не было в караване и что, скорее всего, он хранился у другого рыцаря Милиции. Никто, кроме охранников, не приближался к четырем повозкам, библиотекарь никогда не говорил о них. Тем не менее они всегда оказывались в самом надежном месте и охранялись тщательнее других экипажей.

И вот однажды вечером, находясь у себя в повозке, Флодоар обжегся: от искры, вылетевшей из камина, загорелся его рукав, и Анкс заметила, как огонь осветил длинную цепочку, доходившую до середины живота библиотекаря. На ее конце висел ключ.

Анкс никогда не видела, чтобы он пользовался этим ключом.

Девочка долго размышляла над тем, для чего он нужен. Был единственный способ узнать, какую дверь он открывает…

Их караван пересек Далматию и двигался по Тракии в направлении Андрианополя. Со времени появления солдат, прибывших из Константинополя, караван двигался исключительно ночью, в быстром темпе. У ученых было очень мало времени, они работали даже во время движения.

В тот вечер, пока еще не стало смеркаться и они не отправились в дорогу, Анкс зашла повидать добряка Рогатианюса в его сдвоенную повозку, полную всяких инструментов и принадлежностей.

— Ну вот и ты, молодой человек! — Рогатианюс был, как всегда, любезен. — Нечасто я тебя вижу. Что тебе нужно?

Анкс попросила четыре свечи, такие же, как и те, что он дал ей в прошлый раз…

— Хорошо.

— А еще свиток, огниво и немного трута.

— С моими наилучшими пожеланиями.

Этими предметами церковные служки и переписчики пользовались постоянно. Рогатианюс завернул все в кусок ткани и протянул девочке.

— Спасибо, — сказала она.

И ушла.

На следующий день на заре, после ночного перехода, она уединилась на берегу ручья — как она делала часто, чтобы помыться и подкрасить волосы. Там она собрала восемь разных сортов трав, в том числе три стебля пассифлоры, которые она выбрала из-за их красящей пыльцы. Затем она оторвала от ствола дерева два толстых куска коры и согнула их в форме ковшиков. Она налила в один из них немного чистой воды и добавила туда измельченные травы. Оставив настаиваться эту смесь, она взяла свечу и маленьким ножом срезала четыре сантиметра от верха, не повредив при этом фитиль. Положив восковую стружку во второй ковшик из коры, с помощью огнива и трута она зажгла пучок сухих веток и принялась аккуратно растапливать кусочки свечи. Процедура была сложная: следовало поддерживать в горячем состоянии растопленный воск достаточно долгое время, чтобы смешать его с травяным настоем и древесиной, которая частично впитала в себя охлажденный экстракт. По мере застывания смеси нужно было придать свече первоначальный вид. Анкс завернула ее в свиток, используя его как форму для свечи, и принялась заполнять эту форму воском, капля за каплей, вокруг фитиля. Она осталась довольной конечным результатом. После полировки свеча выглядела как новая, в ее верхней части были заметны мелкие частички древесины, но в этом не было ничего необычного.

Возвратившись в повозку Флодоара, забывшегося глубоким сном, она положила свечу сверху на другие свечи, лежавшие за рабочим столом. Она заметила, что оставалось еще шесть свечей.

Анкс не могла предвидеть, когда именно Флодоар зажжет отравленную свечу. Прошло почти десять дней. Флодоар зажег эту свечу посреди ночи, когда обозы медленно двигались по берегу реки. Огонь пылал в камине, и люк в крыше повозки был полностью открыт. Девочка сразу же сделала вид, что хочет спать, и стала закрывать люк.

— Почему ты закрываешь окошко? — спросил Флодоар.

— Близится гроза, если мы оба уснем, дождь может нас затопить к утру.

— Ты думаешь, мы сможем уснуть?

Повозку резко подбросило.

— Разве заснешь при такой качке?

— Я устала, учитель. У вас у самого изнуренный вид…

— Да, это правда.

Анкс, волнуясь, посмотрела на пламя свечи. Дым был не такой, как обычно: более густой и белого цвета. Она отошла, чтобы им не дышать, и, закутавшись в одеяло, села возле своего маленького письменного стола. Она прикрыла нос тканью и из полумрака следила за учителем сквозь опущенные ресницы.

Настой, который она использовала при изготовлении свечи, часто применялся у нее на родине, в Ирландии, где прошло ее детство. При употреблении с молоком этот гипнотический состав действовал как снотворное, но при вдыхании его паров с дымом можно было буквально свалиться с ног. Пастухи при перевозке овец с одного острова на другой на маленьких лодках использовали это средство каждый раз, чтобы временно парализовать животных.

Флодоар не переставал тереть слипающиеся глаза. Он кашлянул. Дым начал сгущаться над его головой. Учитель сделал попытку подняться, чтоб открыть крышку люка, но тут повозку снова сильно подбросило на кочке, и он упал на пол. Он так и остался лежать без движения. В глубоком обмороке.

Анкс вскочила и широко раскрыла дверь повозки. Из своей сумки она достала другую свечу и зажгла ее вместо отравленной. Быстро проветрив помещение, Анкс закрыла дверь на задвижку. Затем она стала действовать проворно и без суеты. Она сняла цепочку с ключом с шеи Флодоара и села за его стол возле камина. Она развернула свиток, достала вторую свечу из сумки и принялась растапливать ее с помощью обгоревшей головешки из камина. Как только воск стал достаточно мягким, Анкс взяла ключ и приложила его к воску, чтобы получить слепок. Она проделала эту процедуру пять раз: сделала отпечатки с двух сторон, отпечаток ребра с той стороны, где не было бородки, самой бородки и, наконец, головки ключа. Она время от времени с беспокойством посматривала на своего хозяина. Казалось, что резкие толчки вот-вот разбудят его, а его тело покачивалось так, что казалось, будто он хотел подняться. Перед тем как спрятать свиток и повесить ключ на шею Флодоара, Анкс внимательно проверила, все ли отпечатки ключа получились. После этого она приступила к наиболее опасной части операции. Ей пришлось приподнять учителя за плечи, чтобы надеть ему на шею цепочку. Анкс оказалась с ним буквально нос к носу, сердце ее бешено колотилось: в любой миг он мог прийти в чувство. Он тяжело дышал, его глаза были плотно закрыты, как во сне. Анкс поднялась. Она запыхалась. Прикрыв библиотекаря своим одеялом, она положила его голову на свернутую рубашку. Анкс не смогла бы дотащить его до кровати.

После этого она отперла дверь.

Часом позже хозяин пришел в чувство, но ничего не мог вспомнить. Анкс рассказала ему, что он заснул за столом и упал после очередного толчка повозки. Она была обеспокоена и все это время оставалась рядом с ним.

Флодоар лишь сокрушался по поводу потерянного для работы времени…

В последующие дни все свободное время Анкс использовала для изготовления дубликата ключа. Она подбирала очень прочные кусочки дерева и кончиком ножа терпеливо обтачивала их, пока те плотно не приставали к воску. Завершающая стадия работы была наиболее сложной, и несколько раз подряд дубликаты ломались под нажимом ее пальцев. После шестой попытки у нее в руках наконец оказался ключ.

* * *
С прибытием византийских солдат четыре повозки стали охранять еще тщательнее. Теперь их сторожили еще восемь охранников, и это означало, что общее количество охранников составляло теперь двадцать человек. Но Анкс знала время смены часовых. Она также знала, что в ее распоряжении было только двадцать секунд, чтобы незаметно приблизиться к загадочному грузу — пока солдаты обменивались парой слов во время смены караула. Девушка также прекрасно понимала, что второй попытки не будет. Если ее поймают, для нее все будет кончено. Как-то раз караван остановился на целый день, и Анкс подумала, что ее время пришло. Она взяла с собой свечку. Ночью невозможно было бы воспользоваться свечой — свет был бы виден сквозь щели между досками и железными листами. Днем такой опасности не было.

Как и на Труа, Анкс воспользовалась тем, что шел дождь. Все четыре повозки были составлены одна возле другой, образовывая квадрат. Девушка притаилась за кустом, метрах в двадцати от колеса ближней повозки. Покрыв волосы вощеной тканью, чтобы не смыло дождем краску с волос, она ждала смены караула. Стражники прибыли с небольшим опозданием, и заждавшиеся солдаты поспешили вернуться в караван. Такая возможность могла больше не представиться. Анкс вскочила. Она так быстро сорвалась с места, что чуть было не поскользнулась на мокрой земле. Держа ключ в правой руке, она протиснулась между двумя повозками и замерла на подножке, удерживая равновесие. Она запыхалась и стала вытирать со лба струившийся пот. Несмотря на спешку, она, как никогда, делала все быстро и точно. К ее огромному облегчению, ключ подошел к замку. Анкс начала двигать язычок замка очень осторожно, не торопясь. Это было настоящей мукой; она чувствовала, как механизм поддавался и как при этом дерево гнулось в ее пальцах. Сцепив зубы, она задержала дыхание. Ключ провернулся на треть. За повозкой раздался чей-то голос. Ключ провернулся еще на четверть. Голос приближался. Анкс больше не слушала. Она резко провернула ключ до конца.

И ключ сломался.

Анкс пребывала в полной растерянности, с обломком ключа в руке. Она посмотрела на запертую дверь. Нужно было бежать, и как можно быстрее. Немедленно. Взобраться на крышу или спрятаться под колесами. Действовать. Она нагнулась, чтоб попробовать извлечь пальцами щепки, застрявшие в замке, — она ни в коем случае не хотела оставлять никаких следов, если бы ей удалось убежать. Она стала вытягивать щепку, и, к ее удивлению, дверь подалась на нее. Защелка открылась до того, как деревянный ключ сломался! Дверь была отперта!

Анкс юркнула в повозку и оказалась в темноте.

Дыхание постепенно выровнялось, она подождала, чтобы убедиться в том, что ее проникновение в повозку не было замечено солдатами. Анкс не знала, остались ли следы на раскисшей земле или грязь на подножке. Но благодаря дождю стражники были явно менее внимательны. Следующая смена караула будет через два часа. До этого нельзя выходить из повозки. Дождь сильно барабанил по железным листам, которыми была обита крыша повозки. Они были подогнаны так плотно, что не пропускали ни одного луча света.

Анкс вынула из-под платья свечу и немного влажные от дождя трут и огниво. Пришлось немного повозиться, прежде чем затрепетало маленькое пламя, которое тем не менее осветило все вокруг нее.

Осмотревшись, она шепотом проговорила:

— Опять книги…

Она была разочарована.

Эти книги не были заперты в ящиках, как те, что она видела раньше. Удерживаемые ремнями, они неровными рядами стояли на полках. Всего было не более тридцати томов, да еще железный ящик в глубине повозки. Большие книги красного цвета были переплетены с помощью деревянных дощечек. Анкс взяла первую из них и открыла ее. Она увидела только большие цветные иллюстрации, занимавшие целые страницы. Никакого текста, за исключением нескольких комментариев. Первый рисунок, который она разглядела, изображал нечто вроде летевшего по небу разгневанного демона, из пальца его извергался поток пламени, направленный на бедного мужчину, стоявшего перед саркофагом на коленях, широко раскинув руки. Надпись на латыни была выгравирована золотом на пламени: «Джинн наказывает Анура, священника из Египта, за осквернение святого грота Соломона». Анкс перевернула страницу и увидела другой рисунок, изображавший того же демона и то же наказание, но жертва была другая: «Джинн наказывает Тарквина, центуриона Марка Аврелия, за осквернение святого грота Соломона». Третий рисунок — и третья жертва: «Джинн наказывает Хинкмара ибн Жобаира за осквернение святого грота Соломона». Анкс внимательно посмотрела на этот грот — он был пустым и темным, со странным камнем посредине, который, очевидно, и защищал Джинн.

Она вернулась к началу книги и остановилась на рисунке, занимавшем две страницы; он изображал того же Джинна, связанного и находившегося перед царским троном, с низко опущенной головой, а рядом с ним стоял огромный бронзовый сосуд. Светящийся нимб окружал голову царя, вершившего правосудие. Это был Соломон.

Просматривая рисунок за рисунком, Анкс узнала всю историю этого загадочного демона: когда царь отправился совершать ритуальные окропления за пределами дворца, он снял священное кольцо и оставил его на хранение жене. Джинн воспользовался этим и, явившись в облике мудрого царя перед женой Соломона, выманил у нее кольцо. Весь царский двор, увидев кольцо, которым удалось завладеть Джинну, принял сторону самозванца. Демон стал царствовать, а Соломон вел жизнь обычного смертного. Но Джинн знал, что сын Давида был очень хитрым и что царствование его будет недолгим. И тогда он принялся тщательно записывать все знания, которые открывало кольцо своему властелину, но таким властелином мог быть лишь Соломон. В четырех огромных книгах Джинн записал знание Всего, ответы на тайны и конец Сомнению, мучавшему сынов человечества. Он закончил эту работу и спрятал книги в основании трона, когда Соломону удалось отвоевать дворец и разоблачить перед всеми демона. Соломон вновь стал царем и назначил Джинну вечное наказание: тот стал хранителем самого драгоценного из сокровищ, того самого, над описанием которого трудился и которое никому не удалось найти. С тех пор Джинн пребывал в ожидании, заключенный в огромный бронзовый сосуд.

После страниц, посвященных легенде о Джинне, Анкс нашла рисунки, рассказывающие о Великом крестовом походе, совершенном за двадцать лет до этих событий! Это было описание героического въезда Хьюго де Шампань в Палестину, открытия библиотеки Хинкмара ибн Жобаира в Алеппо и прибытия в Иерусалим. После этого рассказывалось о башне Соломона и, наконец, о гроте. Анкс наклонилась и внимательно всмотрелась в рисунок. Она узнала графа, которого видела в Труа, Хьюго де Пайена! Что это все означало? Создавалось впечатление, что это было написано для посвященных.

Девочка встала и взяла вторую книгу. Она была похожа на первую. Анкс открыла следующую, потом еще одну. Все они были одинаковыми.

Кому они предназначались?

Анкс продолжила свое занятие. В книге были портреты девяти рыцарей. Каждого прославляли так, словно он был святым или ангелом. Первым был изображен Измаль Ги, первооткрыватель пещеры, затем Карл де Рюи, маг, умеющий управлять джиннами, далее де Сент-Аман, инженер, который должен был обеспечить перевозку саркофага в случае, если бы сферы дю Гран-Селье не сработали, потом остальные. Все руководство Милиции было представлено здесь, а также таинственная атрибутика.

На четырех страницах содержалось описание четырех книг Джинна-отступника.

«Так вот что они ищут! — подумала она. — Вот что так напугало Игнатиуса, переводчика песней Соломона! Книги… Универсальное знание, конец тайнам… Но какое знание! Они сделали все эти рисунки… для того, чтобы передать их в один прекрасный день епископам, патриархам, народу! Чтобы объяснить необъяснимое! Милиция разыскивает книги, и Флодоар знает обо всем этом…»

Нет!

Нет, этого не может быть!

От внезапного озарения у нее заледенела кровь.

Четыре повозки?

Она медленно повернула голову и посмотрела на железный ящик в углу повозки.

Четыре повозки.

Она поднялась и подошла со свечой ближе. Она опустилась на корточки.

Ящик не был заперт.

Анкс открыла крышку.

На дне между двумя дощечками лежала стопка листков. Таких же, как нарисунке, на котором были изображены рыцари Милиции.

Анкс вздрогнула.

Золотая застежка скрепляла дощечки.

Анкс лишь дотронулась, и раздался легкий щелчок.

Она вспомнила об изображении страшного демона, осужденного Соломоном.

Вынула рукопись и положила ее перед собой.

Она больше не слышала шума дождя, не думала об опасности, она была словно зачарована.

Перед ее внутренним взором снова возникла сцена наказания.

Она поднесла свечу и посмотрела на первую страницу.

Ничего.

Чистый лист.

Она осторожно перевернула страницу.

Ничего.

Снова чистый лист.

Анкс была заинтригована, она стала быстро листать страницу за страницей.

Ни одной строчки, ни слова.

Как это возможно?

Она подумала сначала о симпатических чернилах или о световом эффекте, но дойдя до середины книги, поняла: на этих двухстах страницах от величайших знаний осталось лишь четыре знака, написанных крошечным шрифтом в середине книги: А С 0 4.

«Это все знание мира?»

Джинн и священное кольцо, деяния Соломона — все это сводилось к простому коду? А остальные три книги?

«Но если у них книги Джинна, — размышляла Анкс, — если они раскрыли его тайну, что они ищут в Святой земле?»

Она снова подумала о странном камне в гроте Соломона. О трех погибших. И опять о Джинне.

На одном из рисунков, на том самом, который изображал странный камень в пещере, была надпись на латыни: «Блеск Бога».

Анкс уселась и принялась ждать момента, когда сможет выбраться из повозки.

Она ничего не понимала.

Глава VII Челнок между двумя мирами

Незнакомец, это львиная доля.

Франсуа Араго
Как только «Карлус Магнус» вышел из Отранты в открытое море, Козимо расположился на носовой части корабля и все время оставался там. Он не отрывал взгляда от горизонта.

До самого Корфу не было никаких происшествий. Остановка на острове была короткой, теперь паломники направились к Криту. На этот раз был отдан приказ кораблям находиться поближе друг к другу, а солдаты Милиции проявляли сильную обеспокоенность. Было известно, что в этих водах опасно, так как поблизости находились эскадры магометан. Козимо не терял бдительности ни на минуту. Он постоянно держал в поле зрения «Л'Актурус», который был головным кораблем флотилии. На море начинался шторм. Они уже прошли грозовой фронт и густой утренний туман, значительно уменьшавший видимость. Порывы ветра также замедляли скорость движения кораблей.

Однажды вечером Козимо наконец заметил тот знак, появления которого ждал еще с момента отправления из Отранты. Перед форштевнем «Карлуса Магнуса» он разглядел две большие плывущие по волнам бочки. Потом появилась и третья. Не было сомнения — эти бочки были спущены с «Л'Актуруса».

На рассвете следующего дня, когда легкий туман стелился над водой, в борт «Карлуса Магнуса» ударилась лодка. Все корабли флота еще стояли на якоре. Двое матросов с корабля Хьюго де Пайена поднялись на борт, чтобы попросить помощи. Оба были бледными, изможденными из-за бессонной ночи.

— Наши запасы питьевой воды пришлось выбросить, — сказал один из них. — Многие заболели. Неизвестно, вода из какой бочки заражена — та, что мы брали в Отранте, или та, которой мы запаслись в Корфу, поэтому пришлось их все выбросить за борт.

— Господин де Пайен знает, что вы собираете дождевую воду, — продолжил другой. — Он полагается на вашу доброту и надеется, что вы поможете спасти его судно.

— Безусловно, — подтвердил де Сент-Аман, который внедрил знаменитые системы сбора дождевой воды на своем корабле.

В своих расчетах Козимо учел и эту систему снабжения водой.

Вскоре два бочонка воды были приготовлены для отправки на «Л'Актурус».

— Этого должно хватить на первое время экипажу и облегчить состояние больных. Немного позже мы доставим вам еще.

При помощи фалов первый бочонок был спущен в лодку, где ждали двое матросов. Де Сент-Аман обратился к экипажу «Карлуса Магнуса»:

— Кто отправится в лодке за ними? Ведь надо доставить и второй бочонок.

Он хотел указать в направлении корабля де Пайена, но, к его удивлению, сквозь утренний туман он ничего не увидел: вместо того чтобы рассеяться, туман стал таким плотным, что не видно было ни одной мачты, в каком бы направлении он ни посмотрел. Призыв де Сент-Амана был встречен холодно. Двое матросов де Пайена тоже стали беспокоиться из-за переменившейся погоды.

— Так как же?! — воскликнул де Сент-Аман. — Корабли еще на якоре. Ветер слабый. Вам нечего бояться тумана!

— Я пойду.

Это был Козимо.

— Благослови тебя Бог, юноша. Нам нужен еще один человек.

— Я тоже пойду.

Голос прокатился эхом за спинами стоявших на палубе. Это Слепой вызвался идти вместе с Козимо.

— У меня еще есть сила в руках, — сказал он. — А одной пары глаз достаточно, чтобы управлять лодкой. Вы не можете мне отказать — я очень хочу хотя бы один раз вам помочь. Я справлюсь.

Де Сент-Аман подошел к нему.

— Как тебя зовут?

— Клинамен.

— Ты можешь плыть.

Для Козимо и старика приготовили шлюпку. Укрепили бочонок с питьевой водой. Туман был все таким же плотным и расползался, как по чьему-то злому умыслу. Прежде чем следовать за людьми де Пайена, Козимо приметил, в каком направлении движутся волны, чтобы не сбиться с курса.

— Будем надеяться, что он не переменится, — сказал Слепой, будто прочитав мысли своего компаньона, который как раз подумал о ветре.

После нескольких взмахов веслами они перестали что-либо видеть. «Карлус Магнус» пропал из виду, они медленно двигались в густом тумане. Всплески весел звучали приглушенно. Козимо и Слепой молчали, сидя друг напротив друга, а между ними была установлена бочка. Юноша разглядывал величественную фигуру старика, его покрытое морщинами лицо, белые волосы, сливающиеся с туманом — он был похож на священника с кадилом.

— Надеюсь, что болезнь, поразившая людей с «Л'Актуруса», приключилась именно из-за питьевой воды и нас там не ожидает что-либо более серьезное, — произнес Слепой.

Козимо хотел было что-то сказать, но в этот момент вдруг увидел, что лицо Слепого преобразилось. Черты его лица изменились, они были почти… знакомыми.

— Мы никогда раньше не встречались? — спросил Козимо неуверенно. — Вы мне кого-то напоминаете.

— Такое возможно. После определенного возраста внешность людей становится типичной. Глупцы выглядят глупцами, сильные люди — сильными; смельчаки, лжецы, задиры, герои, трусы — каждому типу человеческого характера соответствует определенный тип внешности. Люди полагают, что проводят жизнь, создавая свои империи или разрушая империи других, а я на это вот что скажу — они проводят время, творя свое лицо.

— А вы, какой у вас тип лица?

— Меня всегда привлекали тайны. Поэтому мое лицо должно быть таинственным. Но все же не мне об этом судить.

Они снова надолго замолчали. Козимо, тем не менее, был уверен, что лицо старика действительно преобразилось…

Он повернулся в надежде увидеть очертания кораблей флотилии или хотя бы первой шлюпки. Но вдруг в нескольких кабельтовых от их лодки раздался грохот. Этот звук как бы разрубил плотный воздух. Белесый туман осветился в зловещие желто-красные тона.

Огромный военный корабль, появившийся ниоткуда, прошел мимо их лодки, рассекая волны, и тут же пропал из виду. Это была галера с тремя рядами весел.

— Пираты? — спросил Козимо.

— Нет, — спокойно ответил Слепой.

Тут же раздались новые взрывы. Вскоре послышались крики, в воздух полетели куски дерева, заревели корабельные гудки. Лодка, в которой сидели Козимо и Слепой, закачалась на волнах, поднятых атакованными кораблями. На корабли паломников обрушился целый флот! Ночь и туман скрывали нападавших. Человек без рук и лица уже много дней выжидал благоприятной погоды. Нападение было полной неожиданностью для паломников.

Козимо и Слепой налегли на весла. Они сбросили в воду бочонок, чтобы легче было грести. С большим трудом они добрались до правого борта «Л'Актуруса». Часть его палубы уже была охвачена огнем. Вражеский корабль взял его на абордаж. Не раздумывая, Козимо ухватился за канат, свисавший с реи, и полез вверх, туда, где разгорелся бой. Он добрался до края борта и спрыгнул на палубу. Внизу, на воде, он увидел Слепого — его лодка попала в кильватерную струю корабля, и он пытался отвести ее в сторону. Он исчез в тумане, как призрак.

Козимо пробрался к самой мачте. С возвышения ему открылся размах сражения. На паломников обрушились десятка два вражеских кораблей. На абордаж брали корабли под командованием рыцарей, другие же просто отправляли на дно при помощи дьявольского оружия, о котором юноша никогда не слышал. Это оружие рассеивало над водой толстым слоем какое-то черное вещество, которое нападающие поджигали огненными стрелами. Козимо впервые видел, как горит вода. Кораблям христиан некуда было деться от огненной стихии, и они загорались, словно солома. Козимо видел, как люди бросались за борт, тут же сгорая заживо в полыхающем океане. Огонь окрашивал туман в черный и красный цвета.

На палубах «Л'Актуруса» бушевала битва, но защитников было мало, так как часть людей отравилась полынной водой. Козимо поискал глазами оружие. Он соскользнул по топенанту вниз и спрыгнул в нескольких шагах от солдата, лежавшего неподвижно. Козимо схватил его меч и ринулся в самую гущу боя.

На главной палубе двое нападающих с кожей бронзового цвета бросились к нему. Первый толкнул юношу, а второй замахнулся уже покрытой кровью саблей, целясь в шею…

Казалось, смерть была неизбежна.

Глава VIII Вечер на террасе

Зенон Элейский, о Зенон жестокий!

Меня ли ты в назначенные сроки

Стрелою нелетящей поразил?

Рожденный звуком, я простерт во прахе.

Ах! Солнце… Жуткой тенью черепахи

Душе недвижным кажется Ахилл.

Нет, нет! Воспрять — и выжить в эрах новых!

Довольно, плоть, тебе дремать в оковах!

Валери. Кладбище у моря
Давно уже не было такого приятного вечера. Широкие террасы со статуями виночерпиев возвышались над садами замка Консини. На порфировом столе на самом видном месте на серебряном подносе дымился восточный чай. На горизонте начинало темнеть. Несколько птиц, замешкавшихся в зарослях боярышника, старались допеть серенады до наступления ночи. Флодоар и Анкс сидели вдвоем, наслаждаясь в тишине великолепием природы.

Их караван сделал остановку возле Андрианополя в поместье сеньора, друга Хьюго де Шампань, пожаловавшего значительную сумму Милиции.

Путь через Далматию был преодолен без особых происшествий, если не считать нескольких незначительных стычек с жителями деревень. Анкс не рискнула попытаться разведать, что было скрыто в трех остальных повозках, находившихся под усиленной охраной. Теперь она должна была как можно больше узнать от Флодоара во время его уроков, попытаться раскрыть тайну книг, составленных Джинном, и узнать истинную цель Милиции. Ее учитель был все так же таинственен. Анкс терзали вопросы: какие именно знания должна была она забыть? Как ей думать? Зачем она ему была нужна? Что он пытался до нее донести?

В тот вечер на террасе он поставил свою чашку на стол и произнес с отстраненным видом, всегда предвещавшим новый урок:

— Единственная вещь, которую человек способен открыть, — это законы. Законы физики, законы природы, вещества и так далее. Законы. Повсюду.

Анкс любовалась садом, освещенным последними лучами солнца, лепестками цветов, сжимающимися, как детские кулачки, и танцем зудящего роя насекомых, а он во всем этом видел законы?

— Единственное, что доступно человеческому пониманию, — это законы. Ничего более. И этого достаточно для его счастья. Изучать законы — его излюбленное занятие. Посмотри на открытия человечества, и ты увидишь там сплошные системы, теории, доктрины, которые основываются на понятиях порядка, равновесия, гармонии.

— Хорошо, — сказала Анкс. — Вы не можете отрицать, что природа, окружающая нас, имеет какие-то свойства, а мы изучаем ее.

Флодоар кивнул. Он взял большой том из библиотеки хозяина поместья и положил его на стол.

— Вот «Трактаты» Симплициуса, — пояснил он, снова садясь. — Эту книгу я знаю наизусть и вот уже долгие годы. Я знаю также, что тебе ничего не известно об этом философе.

Анкс взяла книгу. Она была очень тяжелой, в великолепном переплете.

— Если бы тебе захотелось сегодня изучить произведения Симплициуса, — продолжал Флодоар, — у нас не осталосьбы иного выбора, кроме как дать тебе прочесть его «Трактаты» полностью. На самом деле не существует иного пути, чтобы мысли Симплициуса «вошли» в твой мозг, нет способа, который бы позволил им появиться в твоем разуме внезапно, подобно чувству боли в плече или эмоциям. У человека мысль может передаваться лишь во времени и пространстве. В пространстве, потому что ему нужна материя для ее передачи (книга, изображение, звуки речи), и во времени, потому что ему понадобятся долгие часы, чтобы прочесть эти страницы. Так создан человеческий разум или, скорее, таким образом он ограничен: он не способен осознать что-либо из Всего. Он подчиняется закону последовательности. В данном случае это будет последовательность тем, глав, страниц, абзацев, предложений, слов, знаков, организованных в согласии со строгими законами грамматики. Вот видишь, снова законы! По аналогии с этим для нас не представляется возможным думать о двух вещах одновременно. Попробуй как-нибудь, и ты увидишь — это очень наглядный эксперимент. Человек может совершать одновременно разные действия, но он не может раздвоить свои мысли. Они могут быть настолько близки одна к другой, насколько ты пожелаешь, но они неизбежно будут последовательны. В человеке все последовательно и никогда одно не накладывается на другое. И чувства, и желания, и инстинкты — не более чем мысли.

Анкс положила книгу на стол. Она подумала обо Всем, о знании, которое, предположительно, заключалось в записях Джинна. Конец тайнам.

— Если человек ограничен в своих способностях мыслить, — заметила она, — если он подчинен исключительно закону последовательности, это связывает его с законом, который существует в природе! Еще один закон. Вы подтверждаете существование этих законов, а я думала, что вы опровергнете их.

— Ты не можешь не признать, что я никогда этого не говорил. И тем не менее… Ты можешь быть очень удивлена.

Флодоар встал.

Он подошел к огромному — от пола до потолка — иллюминатору корабля «Азимо-5». Перед ним маленькая искусственная луна проходила по своей орбите вокруг планеты Андрианополя. Анкс оставалась на месте. Труд Симплициуса лежал перед ней. Ее учитель продолжил:

— Будем рассуждать таким образом: человек открывает законы окружающего мира. Это факт. Все они четко сформулированы. Предположим. Но вопрос в том, возникли эти законы природы сами по себе или же они предстают перед нами, потому что это единственная возможность для нас прочесть их.

— Прочесть их?

— Да, именно. Так, как мы читаем страницы этой книги. Необходимость порядка и последовательности. Можем ли мы представить повседневную реальность иначе, нежели с помощью совокупности наших возможностей, нашего восприятия?

Анкс оперлась локтями о порфировый стол.

— Я не уверена, что улавливаю ход ваших мыслей…

— Заметь, — продолжал Флодоар, — что это соответствие законам человек обнаруживает, рано или поздно, повсюду. Даже там, где он не думал его найти. Например, в течение многих веков человек думал, что появление жизни на Земле — это Божественный замысел, уникальное во Вселенной чудо, выходящее за рамки его понимания; и вот однажды выяснилось, что этот феномен — не что иное, как соединение воды, углеводов и аминокислот. Вот еще один закон, у которого нет больше ничего общего с чудом. Даже происхождение своего вида человек смог свести к уравнению! Ничто не может ускользнуть из его системы: химия, физика, генетика с энергетическими процессами.

— Что вы хотите этим сказать?

— Если во Вселенной все происходит по этим законам, если мы везде читаем их, где пределы их действия? Принимают ли они участие в судьбе? Нет ли исторических или временных законов, подобных тем, что управляют движением Солнца или свойствами света?

— Временные законы?

— Именно. Почему бы они не могли сводиться к правилам, которые лежали бы в основе причин и следствий всего того, что с нами происходит ежеминутно? Строгая модель, заложенная некогда навеки и репродуцируемая?

Анкс возразила:

— Потому что время ничему не подчиняется! Мы можем проанализировать структуру света, предвидеть последствия гравитации, но никто не может предсказать, что произойдет через час, день, год, так как может случиться что угодно!

— Что угодно может случиться или что угодно случается? Флодоар сел.

— Возьмем, например, сегодняшний день. Мы с тобой на космическом корабле направляемся к Земле предков.

— Продолжайте.

— Применим к нашему примеру первое положение о времени, известное нам. Наш разум достаточно легко принимает утверждение, что время является вещью «бесконечной». Так же как и пространство. Суть в том, что предположение о его «конечности» нас смущает больше, чем отсутствие предела.

— Это правда.

— Пойми меня правильно: если время не имеет границ, если оно бесконечно, логично предположить, что сегодняшний день имеет «бесконечное количество возможностей» остаться уникальным в истории, но в то же время, что у него такое же «бесконечное количество возможностей» повториться в будущем или быть повторением прошлого. Стало повседневным выражение «все повторяется», но если время на самом деле бесконечно, то почему оно не может повторяться? Если оно бесконечно, то этот день может существовать множество раз во времени, и возможна даже полная идентичность таких дней. Вплоть до людей, их физического облика, имен, и даже вот этой родинки, что у тебя возле брови. С того момента, как существует эта бесконечность, это бесконечность разнообразия, но в то же время бесконечность одинаковых вещей! И время не может избежать этого.

Анкс задумалась.

— Можно ли предположить, что в бесконечности времени события могут налагаться одно на другое, что одна и та же последовательность причин и следствий приводит к повторению одинаковых действий? Да, это можно допустить. Конечно, это выходит за рамки нашего понимания, но, тем не менее, это здравое рассуждение. Если в жизни человека имеют место совпадения, то почему тогда не в масштабе сотен тысяч лет?…

Флодоар покачал головой.

— Ну же, ты меня разочаровываешь, Анкс! Ты действительно считаешь, что это допустимо? Ты в этом уверена?

Потому что это именно то, о чем напоминает Зенон, когда говорит о бесконечности интервалов пространства, не позволяющей стреле лучника достичь цели, а также из этого следует, что бесконечность временных интервалов препятствует отсчету секунды! Надо сделать выбор, моя милая. Бесконечность либо существует, либо нет. Если она есть, то тогда свойственна всему. Разному и одинаковому, большому и малому.

— Нисколько! Простите меня, но ваши противоречивые утверждения наивны. Стрела не должна лететь? Вне сомнения. И тем не менее она летит! Есть бесконечное количество возможностей того, что существует другая Анкс, такая же, как я, которая переживет в будущем те же события, что и я теперь, или пережила уже их в прошлом, и все это вплоть до мельчайших деталей? Предположим! Но в таком случае существует такая же бесконечность возможностей моего отсутствия в этом мире! И тем не менее я тут! Я существую! Тогда что получается? Я существую и не существую одновременно, так?

Флодоар улыбнулся. Он подошел и легонько, кончиком указательного пальца постучал по лбу своей разгневанной ученицы.

— Почти!

Он покинул комнату, чтобы подготовиться к приему, который устраивал генуэзец Консини на своей маленькой планете.

На следующий день повозки каравана вновь поползли по равнинам Тракии, к Константинополю и Святой земле.

Глава IX В делах не бывает все гладко

Все, что специалисты по структуре атома знают о входящих в его состав частицах, все, что они узнали о них, руководствуясь неопровержимой математической логикой, — это то, что в каждый момент они не находятся где-то конкретно — ни здесь, ни там, ни где-либо, ни повсюду…

И тем не менее именно из этих невероятных частиц, вращающихся в пустоте, состоит бумага, из которой сделана эта книга, и ваша рука, держащая эту книгу, и ваш глаз, взирающий на нее, и ваш беспокойный разум… Тревожащие, пугающие, блуждающие частицы вашего тела… Они никогда не находятся ни на своем месте, ни в каком-либо другом. Между ними ничего нет, и там, где они находятся, тоже пустота.

Тогда чем вы являетесь?

Баржавель. Постскриптум неосмотрительному путешественнику. Март 1958
На палубе «Л'Актуруса» Козимо чудом удалось спастись от смертельного удара — он одним махом снес голову своему противнику. Резко повернувшись назад, он вонзил оружие в бок другому нападающему. Оба врага рухнули на палубу. Их кровь текла по светлому синтетическому покрытию коридоров космического корабля. Через иллюминатор Козимо было видно, как пучки огня прорезают пространство между кораблями. Он снова ринулся в гущу сражения.

Хьюго де Пайен сражался, держа в каждой руке по мечу. Верхняя палуба пылала. От толчка вражеского корабля «Л'Актурус» пошатнулся, и сражающиеся все как один потеряли равновесие. Хьюго увидел, что по правому борту из тумана возникла какая-то темная масса. Это был очередной вражеский корабль. Хьюго приказал:

— Установите баллисты!

Появившаяся черная громадина была кораблем «Кларк-1». Его окружали патрульные корабли, которые, прокладывая дорогу судну, затопляли пространство лазерным огнем. На борту «Кларка-1» Человек без рук и лица восседал в компьютерном зале перед экранами, которые отражали ход атаки в реальном времени. На главном терминале он наблюдал за кораблем Хьюго де Пайена.

— Я хочу, чтобы рыцарей мне доставили живыми, — бросил он своим командирам, стоявшим за его спиной в ожидании приказов. — Особенно это касается Карла де Рюи и Этьена де Сент-Амана. Паломников уничтожьте.

Человек скомандовал дать очередной залп. Оружие, которое они применили, превращало отрицательную материю в огонь. Раскалялись целые куски пространства, и они поглощали и сжигали корабли паломников.

Слепой Клинамен по-прежнему находился на челноке, спущенном с «Карлуса Магнуса». Доставив Козимо на «Л'Актурус», он обогнул корабль и остановил свой аппарат за кормой. И здесь, не покидая поста управления, без малейшего движения, без единого слова, он исчез…

…чтобы появиться на другом корабле паломников под названием «Рец». Старик материализовался в зале гибернации, куда уже вломились шесть наемников, готовые перевернуть ячейки, в которых находились спящие паломники. Появление Клинамена удивило их, но, увидев, что перед ними старик, они успокоились. Не обращая на него внимания, они направились к ячейкам. Незрячие глаза Слепого стали черными, как бездонные колодцы. Его тело превратилось в шар света, настолько сильного, что шестеро наемников окаменели и свалились без чувств на пол.


Козимо ухватился за конец деревянного шеста и с его помощью перенесся через всю палубу «Л'Актуруса», одной рукой держась за шест, другой — размахивая мечом. Он перерезал горло наемнику, который уже брал верх над Хьюго де Пайеном. Приземляясь на задний мостик, ударом ног Козимо отправил за борт магометанина и тут же принялся срывать горящие канаты, чтобы огонь не распространился дальше и не уничтожил спущенные паруса.

На другом корабле паломников ирландец Летольд Коламбан отвел в безопасное место свою жену и сына. По инициативе отца Соффре женщины и дети спрятались под колоколом, казавшимся надежным убежищем. Бой еще не достиг их судна, но взрывы раздавались все ближе.

— Идите за мной, — велел матросам Соффре.

Весь экипаж спустился в трюм. Там они сняли с перевозимого груза веревки и чехлы. К своему огромному удивлению, под ними они обнаружили копья, луки, сабли, катапульты и ядра с шипами. Это была часть арсенала, которую Козимо заметил на Труа и которую Хьюго де Пайен отправил морем в Венецию. Оружие подняли на верхнюю палубу.


На борту «Карлуса Магнуса», окруженного защитным магнитным полем, созданным благодаря инженерным талантам де Сент-Амана, сам рыцарь заперся в своих апартаментах. Он опустил шторы на иллюминаторах, за которыми простирался космос, выключил свет и заблокировал двери. Стоя на коленях перед статуей Соломона, повелителя ангелов и демонов, и закрыв глаза, он беспрерывно молился за благоприятный исход битвы. Вдалеке в межзвездном пространстве слышались взрывы.

Находясь на корме своего корабля, с обнаженным оружием, Пьер де Мондидье с трудом удерживал равновесие. Он первым приказал поднять паруса своего «Протея», как только началась битва. Ветер был слабым, но достаточной силы, чтобы привести судно в движение. Де Мондидье намеревался подойти к «Л'Актурусу», чтобы защищать головной корабль. Он приказал зарядить орудия. Поравнявшись с «Л'Актурусом» и оказавшись напротив двух атакующих его кораблей противника, он приказал дать первый залп. Четыре баллисты разорвали туманное небо. Ядра попали в палубы противников.

Удары были сокрушительными. Воздушная волна сотрясла и сам «Л'Актурус». Козимо Ги, пытавшийся обезвредить целившегося в него из лазерного оружия наемника, чуть не попал под выстрел.

Летольд Коламбан управлял кораблем ирландцев, который был вооружен, как настоящий эскадренный миноносец. Первый произведенный им залп был невиданной мощности.

Хьюго де Пайен по звукам битвы понял, что корабли паломников начали отражать нападение. Он бросился к баллисте, которую с трудом вытащили и установили его люди. Не теряя времени, он достал ядро с шипами и отправил его прямо в корабль Человека.

От удара разбился бушприт и погибли гребцы всего ряда. Командиры, окружавшие Человека, запаниковали. Трюмы их судна, как и всей остальной армады, были доверху заполнены нефтью и керосином! Не все еще было вылито на воду. Они не рассчитывали на ответный удар такой силы.

Жан дю Гран-Селье и его люди защищали перевозимые ими изумрудные сферы. Два судна атаковали их с правого борта, собираясь залить корабль паломников греческим огнем.[2] Христиане делали все возможное, чтобы уйти от них.

— Что нам делать? — вскричал в ужасе один из резчиков сфер. — Они нас сожгут! Вы видели другие корабли? Нужно действовать!

Жан покинул палубу и спустился в трюм. Большим ключом, висевшим у него на шее, он отпер железную дверь. Отделение было заполнено одними ящиками со сферами, сделанными его людьми. Здесь было целое состояние в изумрудах!

Открывая дверь, он услышал крики, доносившиеся с палубы, и почувствовал, что воздух становится все горячее. Огонь охватил корпус корабля! Жан вытер лоб. Нельзя было терять ясность ума! Быстро выбрать четыре лучшие сферы и оставить все остальные. Все ящики были подписаны. Подписаны. Нужно прочитать надписи на ящиках. Но доски корабельной обшивки по правому борту уже дымились изнутри! Пожар быстро распространялся. Жан открывал ящик за ящиком, чтобы найти последние усовершенствованные «7». Дым становился все чернее. Скоро Жан уже не сможет что-либо разглядеть. Он нашел одну сферу, потом другую. Глаза выедал дым. Еще несколько секунд, и он не успеет убежать отсюда. Нужно во что бы то ни стало найти четыре одинаковые сферы! Хинкмар настаивал на их идентичности! Если ему это не удастся сделать… Он закашлялся. Наконец в последнем ящике он нашел то, что искал!

Он взбежал на палубу. На него, подобно бушующей буре, надвигалась стена огня. У левого борта он заметил шлюпку с его людьми, которые не дождались своего господина. Корабль был объят пламенем. У Жана не было выбора: он прыгнул в горящую воду, туда, где огонь бушевал не с такой силой, поближе к шлюпке. Он нырнул и долго плыл под водой. Над головой его бурлили дьявольские волны, пенящиеся огнем! Теряя сознание, задыхаясь, он все же сумел вынырнуть вдали от пламени. Люди Жана затащили его в лодку.

Когда он пришел в себя, первое, что он увидел, был его корабль, расколовшийся пополам и идущий ко дну, унося с собой изумрудные сферы.

Пучок красных огненных частиц хлестнул, как удар кнута. Козимо упал на колено и застонал от боли. Пуля попала ему в плечо. Его противник выпустил всю обойму в другого, находившегося рядом, паломника, разнеся его тело в клочья. Убийца подошел к Ги и приставил дуло своего второго пистолета ему ко лбу. Но тут его лицо окаменело от ужаса, и он опрокинулся на спину как подкошенный. Лоб Козимо был забрызган кровью убитого паломника. Ничего не понимая, Козимо смотрел на силуэт, вырисовывавшийся в нескольких шагах от бездыханного тела наемника.

Это был Слепой.

Козимо упал без сознания.

В кабине управления Человек без рук и лица наблюдал за ходом битвы. Дело принимало неожиданный поворот. Все корабли христиан отражали атаку лавинами лазерного огня. Ни одного рыцаря не удалось взять в плен. Человек с презрением покачал головой, затем отдал своим войскам приказ отступать.

Робер де Крон следил за сражением из своей кабины, расположенной под задней палубой «Габриэля». Он увидел, как какой-то корабль вдруг взорвался подобно огромной серной вспышке. Обломки дерева разлетелись на десятки метров вокруг. Потрясенный, рыцарь поторопился выйти на палубу, чтобы понять, что произошло. Бирема противника, надвигавшаяся прямо на него, резко сменила курс. Она развернулась и исчезла в дыме пожарищ. Шум битвы стихал. Вдалеке послышался звук горна.

Он возвестил о конце сражения.

На «Л'Актурусе» Слепой, поддерживая Козимо, пробирался через обломки и горы трупов. Юноша не приходил в сознание и терял много крови. По обе стороны корабля два судна противника стартовали и исчезли в тумане, образовавшемся под действием нейтральных частиц. Далеко в черноте космоса было видно мигание их реакторов: они покидали космическое пространство.

Хьюго де Пайен стоял на корме своего корабля. Его экипаж прилагал все усилия, чтобы погасить пожар. Было слышно, как трещат корпуса судов, идущих ко дну, раздавались крики людей, оказавшихся в море, и молитвы тех, кому удалось спастись, — они в один голос благодарили Спасителя за помощь. Глава Милиции узнал, что погиб один из рыцарей. Бенуа Клера нашли под мачтой.

Все смешалось.

Паломничество оказалось на грани краха…

Глава X Братья Мойр

Тогда приблизился и спешился с коня

Беда, мой рыцарь злой, и тронул он меня.

Железом скованный, влагая перст глубоко

Мне в язву, свой закон вещает он жестоко,

И от касания холодного перста

И сердце ожило, и честь, и чистота…

Верлен. Мудрость
Несколько часов спустя посреди моря возник будто из ниоткуда архипелаг — три необитаемых островка, образующих мирную бухту. Там были лишь голые скалы. Паломники Хьюго де Пайена поспешили высадиться на берег. Этот клочок суши, где можно было сделать передышку, появился совершенно неожиданно и ни на каких картах не значился.

Отдых был необходим всем. После сражения нужно было стать на якорь, капитально отремонтировать корабли флота, определить материальный ущерб, перевязать раненых, сосчитать погибших и пропавших.

Общий настрой паломников изменился. На всех лицах читалось разочарование. Молитвы прерывались криками боли или гнева. Такое случилось впервые с тех пор, как они отправились в путь с Труа. До этого момента люди верили, что находятся под Божьей защитой. Пробуждение от иллюзий было тяжким.

Вскоре после окончания сражения стали появляться первые отступники. Люди отказывались идти дальше. Уже на стоянке в архипелаге было принято решение, что один из кораблей возьмет обратный курс и отвезет всех желающих в Венецию. Не обошлось без стычек во время составления списков отъезжающих, к великому разочарованию священников и рыцарей, своими проповедями пытавшихся убедить людей остаться и вспомнить о святой цели паломничества.

— Страдание связано с путешествием, — говорили они. — Разве вы не знаете, что в страдании очищается душа? Спасение ожидает вас не у порога вашего дома. Продолжайте крестный путь!

На остров с крутыми берегами, менее других подходящий для размещения людей, двое паломников отправились искать место для ночлега. Один нес другого на плечах.

Это были Клинамен и Козимо.

Юноша был по-прежнему без сознания. Он потерял много крови. Слепой позаботился о том, чтобы они оказались подальше от остальных пассажиров и чтобы никто не мешал ему выхаживать раненого своими методами. С помощью пучка сухой травы, сорванной на ощупь на скалах, он разжег костер, который горел до самого утра. Правой рукой Клинамен провел над раной Козимо; его рука светилась.

Раненый проснулся, когда наступил день. Он удивился, увидев, в каком месте он лежит, и человека, сидящего рядом с ним.

— Это вы меня сюда перенесли?

Раненое плечо пронзила острая боль. У Козимо был жар.

— Не напрягайся, — сказал Клинамен. — Не время задавать вопросы.

Козимо проглотил какое-то месиво, приготовленное Слепым, и снова погрузился в сон.

Он открыл глаза только к вечеру. Теперь он чувствовал себя намного лучше, боли и жара больше не было. Его рана исчезла. Только едва заметный шрам напоминал о ранении. Козимо вспомнил о сражении, об ударе, нанесенном ему в плечо, о появившемся вдруг силуэте Слепого перед тем, как он потерял сознание.

Козимо хотел заговорить, но снова погрузился в сон и проспал до следующего дня, прикрытый от солнца плащом Клинамена.

Вечером второго дня он смог подняться и даже сделал несколько шагов. Очередная порция снадобья, приготовленного стариком, окончательно привела его в чувство. С высоты скал острова он видел флот паломников, сгрудившийся в бухте архипелага. Солнце садилось. Издалека доносились стук молотков и крики людей, ремонтировавших корабли. На двух островах наспех были устроены лазареты для раненых. На третьем острове Козимо и Слепой были одни.

— Кто вы? — спросил Козимо.

Клинамен повернулся к заходящему солнцу, которое осветило его бледное лицо и незрячие глаза красноватым светом.

— Я должен тебе все объяснить, — сказал он. — Сядь. Козимо опустился на колени.

— Как же это объяснить? Возьмем, к примеру, легенду. Ты знаешь о мойрах из античной мифологии? — задал странный вопрос Клинамен.

— Это три сестры, которые прядут на своем веретене прошлое, настоящее и будущее каждого человека, — ответил Козимо.

— Верно. В греческом мифе Клото прядет нить человеческой жизни, Лахезис наматывает кудель на веретено, определяя судьбу, а Атропос перерезает нить, обрывая жизнь человека. Никому не удалось задобрить этих трех сестер-прядильщиц, как утверждал поэт Марциал. Он прав. Мойры глухи к мольбам человека, их нельзя ничем подкупить; они не выбирают судьбу, они ее прядут — вот и все. Ни одна из них не вмешивается в ход событий. Эта задача других «существ».

— Существ?

— Они в каком-то смысле приходятся родственниками трем прядильщицам. Назовем их для большей ясности братьями трех мойр.

И Клинамен объяснил, какими силами обладают эти бессмертные существа. Они могли передвигаться в пространстве и во времени. Они были всезнающими и всемогущими.

— Какова их роль? — спросил Козимо.

— Они следят за выполнением правил, за действием законов, которые управляют этим миром так, чтобы это было понятно людям. Для этого они обладают почти абсолютной властью. Необъяснимые феномены, чудеса, явления, которые так поражают человеческое воображение, — это всегда вмешательство кого-то из них, пытающегося указать человеку верный путь или погубить его. Они направляют, определяют границы его знания, его развития. Но для того чтобы человеческий род не исчез, чтобы этот мир остался таким как есть, важно не раскрывать определенные коды, определенные тайны. И один из таких тайных кодов и хотят раскрыть. И очень скоро. Вот поэтому я здесь.

— Вот поэтому вы здесь?

— Я один из братьев мойр, и для выполнения моей миссии мне нужен надежный помощник. И этот помощник — ты.

— Как это? Если вы наделены такой властью, чем я, простой смертный, могу вам пригодиться?

— Ты мне необходим. Видишь ли, мы можем побуждать человека совершить тот или иной поступок, но мы не можем за него действовать. С помощью определенных манипуляций мы можем заставить любить или толкнуть на убийство, но не в нашей власти сделать так, чтобы это свершилось само по себе. Наша власть имеет определенные ограничения, кроме того, иногда не удается попасть в цель. Мы не боги. Некоторые чудеса, явления, случившиеся в вашей истории, не принесли желаемых результатов.

— Но при чем здесь я? — спросил Козимо. — Почему я нахожусь здесь вместе с вами? Почему я?

Слепой долго молчал, прежде чем снова заговорить.

— Герои, которых мы создаем, не всегда знают, почему они взялись за какое-то дело, кто их направляет и куда они идут. Ты принадлежишь к таким героям. Для нас важно позаботиться о том, чтобы герой был способен на подвиг, который он должен совершить, чтобы он обладал интуицией и встретил нужного человека. Так я и поступил с тобой, когда ты вернулся на Табор. С тобой и с другими людьми. Сегодня то, что я не могу совершить, пользуясь своей властью, для меня сделаешь ты, а то, что ты хочешь узнать, я могу тебе открыть. Наши дороги сходятся в одной точке, в одном месте.

— Что это за место?

— Иерусалим.

— И что там находится? Столп? Что такое Столп?

Козимо подумал об Измале и о Милиции. О книгах, спрятанных Джинном…

— Так вот что они ищут! — воскликнул он. — Четыре книги дьявола, заключающие в себе знание, которое дает кольцо? Они знают, где они спрятаны, не так ли?

Клинамен покачал головой.

— Нет. Эти книги сами по себе — ничто. Они нужны только для того, чтобы найти место, где…

— …где спрятан Столп?

— Да. В каждой книге содержатся координаты пространства. Четыре знака определяют потайное место, выбранное Соломоном. Джинн все продумал. Когда он завладел кольцом царя, ему удалось записать на бумаге единственное, что ему нужно было знать: координаты места, где находится Столп. Эти четыре манускрипта не попали в руки Соломона. Их нашли только две тысячи лет спустя самые обыкновенные грабители, которые потом продали чистые страницы на вес библиотеке Триполи. Эти книги пылились в хранилище, и никто даже не подозревал об их ценности. Но в один прекрасный день они попали в руки молодому человеку по имени Хинкмар ибн Жобаир. По воле случая. Это послужило великому ученому толчком для поисков Столпа и открытия его волшебных свойств. Во время Крестового похода эти знания Хинкмара перешли к Измалю Ги и рыцарям Милиции.

— Но этот Столп, что это такое на самом деле?

Клинамен сделал неопределенный жест рукой.

— Должен ли я об этом знать?

— Ты быстро схватываешь. Усвой одно — Столп нельзя объяснить. Можно его найти, видеть его, вот и все. Все попытки описать его тщетны.

— Но это же он, это его открытие нарушило бы правила, за соблюдением которых вы должны следить, ведь так? Законы этого мира?

— Совершенно верно. Мы вместе должны помешать не только Милиции, но и Человеку без рук и лица достичь тайной цели. Ставки слишком высоки. Столп должен остаться неприкосновенным. Я уже сказал тебе, что нарушение равновесия в мире, которое может быть вызвано этим вмешательством, преждевременно для людей. Этого просто не должно произойти.

Козимо посмотрел на появившуюся луну.

— Сохранить равновесие вещей… С чего мы начнем?

Клинамен улыбнулся.

— Завтра мы отправимся в Святую землю, чтобы оказаться там раньше всей этой толпы.

Он указал посохом на флот Хьюго де Пайена, заполнивший бухту архипелага.

— А потом ты будешь следовать за мной до самого святилища.

— Это все?

— Нет. Конечно же, это не все…

* * *
Пассажиры, решительно настроенные покинуть караваны паломников, договорились, что им выделят один из кораблей, не пострадавших в сражении. Они выбрали частное судно из тех, на которых из Венеции плыла знать. Отплытие было назначено на полдень того же дня, за два дня до отплытия основного флота.

Слепой поднялся на борт раньше Козимо и занял для него место.

К своему удивлению, юноша узнал корабль. Это был «Л'Элексьон».

— Капитан, вы по-прежнему перевозите паломников? — спросил он.

— Да, — ответил Вандеслас Нума. — После того как меня бросили в Отранте те мужчина и женщина, мне удалось найти нескольких паломников, которым было слишком тесно на кораблях Милиции. За хорошую плату я набрал экипаж и решил продолжить путь. До сегодняшнего дня, когда нашлись пассажиры, желающие мне заплатить, чтобы я отвез их домой! Лично меня совершенно не смущает то, что мы не поплывем в Святую землю. Я же не паломник, для меня прежде всего дело.

Он подошел к юноше.

— У вас есть какие-то известия о вашем друге?

— Пока нет, — сказал Козимо. — Но в Иерусалиме я должен встретиться с Роланом.

— В Иерусалиме? Тогда что вы делаете здесь? Мой корабль идет на Корфу!

— Посмотрим.

В тот же день на «Л'Элексьоне» подняли паруса, и вскоре остальные корабли скрылись из виду.

Путешествие по морю обещало пройти без происшествий. Бывшие паломники сняли с себя строгую одежду, спрятали кресты и стали веселиться, как когда-то. Они поздравляли друг друга с принятым решением, уверенные, что их братья, не последовавшие за ними, далеко не уплывут — слишком уж опасны эти воды.

Но несколько часов спустя случилось непредвиденное. С верхней палубы раздался голос, взывавший к пассажирам.

Это был Роже Маркабрю.

Он взобрался на мачту по веревочной лестнице, а Козимо и Клинамен сидели как раз под ним.

Добропорядочный житель Труа на протяжении многих лет играл роль человека, вернувшегося с Востока, он рассказывал о чудесных краях и призывал христиан туда отправиться. Сам он записался в паломники впервые в жизни, успокоенный присутствием охранников Милиции. Он тоже одним из первых после сраженияпочувствовал сильное желание вернуться в родные места, в Шампань, на подмостки, чтобы вновь ощутить вкус доброго шипучего вина и регулярно получать жалованье от епархии.

И вот он, не смущаясь, начал с жаром призывать людей одуматься и все же идти в Святую землю! Маркабрю больше не говорил ни о возможности там разбогатеть, ни о сирийских женщинах, которых можно было взять в жены, — он разглагольствовал о раскаянии и бесстрашии подлинной веры! Эффект, произведенный речами этого талантливого краснобая, был потрясающим. Как и в Шампани, он постепенно захватывал внимание аудитории. Бедные христиане, еще недавно едва живые от страха при виде врагов Христа, постепенно, благодаря Маркабрю, ощущали себя паломниками по велению сердца, не боящимися ни сражений, ни смерти. Пробил час его славы.

Победа вскружила ему голову. Как комедианту, иногда теряющему ощущение реальности, Маркабрю вдруг показалось, что он уже вошел в историю, что долго будут говорить о нем как об актере, который сумел возродить веру в бедных заблудших душах.

Корабль поменял курс.

И направился прямо на восток.

Вандеслас Нума забеспокоился.

— При таком повороте дела, боюсь, мне не заплатят обещанного вознаграждения, — ворчал он. — Значит, снова возвращаемся к расценкам паломничества?

— Терпение! — воскликнул Маркабрю, которого уже ничто не могло остановить. — Подумайте, капитан, о том вознаграждении, что ждет вас, если вы привезете нас раньше всех остальных в Святую землю! Какой прием ждет первых паломников в Иерусалиме! Король осыплет вас золотом, патриарх благословит как спасителя. Толпа вознесет вас до небес.

— Да? Ну ладно. В таком случае…

И «Л'Элексьон» взял направление на Святую землю, на два дня опережая корабли Хьюго де Пайена.

Козимо устроился на корме, устремив взгляд на горизонт.

Чтобы ободрить и успокоить паломников, Клинамен сделал так, что облака приняли форму распятия в окружении ангелов. А лучи заходящего солнца показались сияющим нимбом вокруг этого чудного явления. Все склонились в молитве пред явным знаком Божьего благоволения.

А в это время Маркабрю пересчитывал деньги, которые получил от Козимо за свою достойную всяческих похвал речь.

Книга четвертая

Говорят, время — великий учитель. Вся беда в том, что оно убивает своих учеников.

Берлиоз

Глава І Ничто не ново

ГРАНИЦЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА

Они везде, мой бедный доктор. Хотел бы ты узнать, как твои руки и ноги подчиняются твоей воле и почему твоя печень не подчиняется ей? Пытаешься ли ты понять, как именно в твоем пугливом уме рождаются мысли и как формируется младенец в утробе женщины? Я даю тебе время на размышление. Что является материей? Подобные тебе написали десятки тысяч томов на эту тему; они открыли несколько свойств этой материи: дети знают их, как и ты. Но что же, собственно, представляет собой это вещество? Ты назвал разум словом, которое означает на латыни «дыхание», — ты сохранил его за неимением лучшего, поскольку у тебя нет представления, что именно означает разум.

Вольтер. Философский словарь
Анкс и Флодоар приехали в Константинополь 16 января 1119 года. Девушка впервые увидела древнюю Византию.

«Античный Рим, должно быть, очень похож на этот город!» — подумала она, восхищенно глядя на лица людей, их одеяния, вдыхая благовония, привезенные сюда со всех уголков мира; запахи смешивались, к ним добавлялись все новые и новые.

Библиотекарь и его ученик остановились во дворце, неподалеку от знаменитого столпа, установленного Константином. Там в течение нескольких дней Флодоар сам занимался распределением книг, своих рукописей и всяких принадлежностей. Большую часть он оставил, как и предложил на Труа Хьюг де Шампань, стремясь поскорее прибыть в Иерусалим. Анкс поняла, что ее учитель оставил в повозках лишь необходимое для выполнения миссии своих учителей в Святой земле, а именно: сто восемь недавно переведенных с арабского рукописей; три рукописи халдейских заклинаний в бронзовом сундуке, завернутые в шестьдесят шесть слоев льна; астрономические приборы и полностью разобранный подъемный механизм с клубками канатов, весивших более сорока пудов. Анкс увидела, что иллюстрированные книги и четыре рукописи Джинна тоже отправились с освободившимся от части груза караваном.

Флодоар нервничал, опасаясь забыть какую-нибудь очень важную вещь. Он также боялся, что охраны, которой были доверены тысячи его книг, будет недостаточно. Он попытался заставить капитана Тюдебода остаться охранять его библиотеку, но тот запротестовал.

Анкс дожидалась учителя во дворце. По распоряжению Флодоара она изучала исторические описания еврейского Соломона и арабского Соломона — Сулеймана. Несколько раз ее прерывал Эрих, бывший старший писарь Флодоара, место которого занимала теперь она. Он ревновал ее к учителю, считая именно этого «мальчишку» причиной своей отставки. Анкс пришлось терпеть каверзные вопросы, но она сумела сдержаться и не выдать себя. В ожидании своего учителя она размышляла над тем, что путешествие близится к концу и, возможно, проявив еще немного терпения, она поймет, наконец, чего от нее добивается Флодоар, и сможет связать воедино свои открытия и то, что пытался донести до нее учитель…

Флодоар прекрасно знал внутреннее устройство дворца, купленного Хьюго по возвращении из Крестового похода. Библиотекарь уже шесть раз побывал здесь, подготавливая все необходимое для паломничества. Накануне отбытия, когда все уже было готово и он мог, наконец, вздохнуть спокойно, он повел Анкс в подземелье, вход в которое находился в зале, где были выставлены бюсты, и был скрыт за массивным бюстом Пифагора из оникса.

— Есть одно место, которое я хотел бы тебе показать, — сказал Флодоар девочке.

Спустившись в подземелье, они пошли вдоль закрытых залов с запертыми двойными дверьми, укрепленными железом. При свете факела они проникли в большую пустую комнату со стенами, до самого потолка украшенными фресками. Анкс увидела, что на картинах в аллегорической форме были представлены науки, искусства, религии, времена года, а еще стихии, разные виды животных и многое другое.

— Похоже, рисунки расположены в какой-то последовательности, — сказала она своему учителю.

— Вглядись в одного из персонажей, в любого.

Он указал ей на человека, которого не сразу можно было заметить на изображении аллегории Физики.

— Если ты хорошо присмотришься, — стал пояснять Флодоар, — то увидишь, что этот физик смотрит направо, за границу картины. А если ты повернешься и проследишь за его взглядом, то увидишь, что он смотрит в направлении аллегории Математики.

Он подошел к этой картине, испещренной уравнениями, и продолжил:

— Вот один из главных персонажей смотрит в сторону аллегории Логики — в углу, слева от тебя.

Анкс обернулась и, глядя на кусок стены, освещенный факелом Флодоара, узнала аллегорию Логики — юную девушку с печальным взглядом, сидевшую у ног Аристотеля.

— Присмотревшись, ты поймешь, что взгляды всех персонажей, изображенных на картинах, как бы образуют единый взгляд. Если ты проследишь за одним из них, то уловишь и остальные. История, музыка, медицина, правосудие, все науки, созданные человеческим разумом, связаны в непрерывную цепь.

Кроме поз персонажей и их взглядов, Анкс обнаружила символы и оптические эффекты, позволяющие заметить более тонкие аллюзии, указывающие на связь между ними.

— Границы человеческого восприятия, мысли, созидания, догадки — все это отображено в символах. Мысль человека, дитя мое, — все это!

Анкс обернулась.

— Должно быть, потребовалось много лет, чтобы свести воедино столько знаний! — воскликнула она.

— И эта работа непрерывно продолжается. С каждым новым открытием художник добавляет сюда деталь или действующее лицо.

— Это захватывающе! — воскликнула Анкс.

Она переходила от одной картины к другой.

— Мне жизни не хватит, чтобы изучить все эти науки!

— Ты не кажешься очень счастливой, — заметил Флодоар.

Он внимательно посмотрел на нее.

— Ты, должно быть, разочарована.

Она горячо возразила:

— Разочарована? Разочарована именно тогда, когда наконец могу осознать, что мне следует изучить, открыть?

Флодоар пожал плечами.

— Я сказал тебе, что при каждом открытии сюда добавляется новая деталь; заметь, я не сказал, что мы добавляем картину. К тому же, как ты можешь видеть, на стенах нет свободного места для еще одной картины. Когда человек размышляет, он уверен, что расширяет круг, ограничивающий его возможности, он думает, что раздвигает границы своего мирка. Он принимает свое любопытство и свой дар мышления за инструменты освобождения, а на самом деле он лишь постоянно дополняет картины новыми деталями. Он ничего не узнает и никогда не создаст чего-либо, существующего за пределами этой комнаты!

— За пределами?

Анкс подумала о том дне, когда она попыталась представить себе один из миров, созданных Богом, который, согласно Табари, не имел ничего общего с миром людей: она вспомнила, что не была способна подумать о чем-либо новом. Она только придумывала вариации того, что уже знала.

— Мысль человека ограничена, — продолжил Флодоар. — Вспомни о том, что я говорил тебе в первый день. Вспомни книгу Симплициуса. Подумай об утверждениях Зенона. Мы знаем, хотя нас это и смущает, что он прав, когда рассуждает о долях секунды; теоретически минута не должна проистекать, тем не менее, по сути, время присутствует — в хронологии и в пространстве. Я сказал тебе, что человеческий разум может принять только частичное и последовательное знание. Так что в настоящее время тщетной будет всякая попытка убедить тебя в том, что реальность, окружающая нас, — всего лишь отображение, толика Всего, точно так же, как время на самом деле не более чем репродуцированная расколотая вечность. Я не могу объяснить тебе, что такое это целое, так как мы не располагаем ни одним из нужных для его восприятия понятий, это очевидно… Но я могу сделать нечто большее: я могу доказать тебе его существование.

— Доказать? Это невозможно!

— В самом деле? Вот, к примеру, как ты докажешь существование движения?

— Движения?

— Ответ прост: чтобы его воспринять, необходимо отталкиваться от неподвижной точки, служащей точкой отсчета для наблюдателя. Если таковой точки не существует, движение будет иметь свойства неподвижного состояния. Ничто не позволит тогда ни различить его, ни измерить.

Впоследствии, если возникнут другие движения, то, как ни парадоксально это звучит, первое движение станет точкой отсчета. И движения будут восприниматься относительно него.

— Я согласна с этим.

— Так вот, именно это и происходит в нашей повседневной жизни. Движения вокруг другого движения, которое мы не воспринимаем. На время подумать о времени также уходит время. При изучении реальности эта самая реальность — и мы вместе с ней! — неизбежно испытывает текучесть времени. Можно ли остановить время, можно ли выйти из него, чтобы изучить его? Нельзя. Мы вынуждены изучать феномен, частью которого сами являемся, что не позволяет сделать правильные выводы. Мы ничего не можем знать о настоящем движении, мы даже не можем быть убеждены, что оно существует, поскольку на самом деле у нас нет точки отсчета. Точки отсчета!

Анкс молчала. Учитель продолжил:

— Для того чтобы найти этот элемент, наши девять рыцарей находятся сейчас на пути к Святой земле. Чтобы найти это ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, о котором я тебе говорю.

— Доказательство?…

— О, ничего особенного — на первый взгляд. Кристалл. Светящийся кристалл. По сравнению со всем, что тебе известно, Столп отличает лишь то, что он не подчиняется ни одному из законов, которые управляют нашей реальностью. Когда смотришь на него, все вокруг пребывает в движении, даже наблюдатель и его мысли. Говорят, что при этом испытываешь невыносимое головокружение, ощущение, что время течет и мы являемся частью потока. Этот камень — единственная неподвижная точка во Вселенной. Это, несомненно, доказывает, помимо всего прочего, что время иллюзорно и уносит с собой все, что мы могли бы знать.

Он взмахнул рукой в направлении одной из картин.

— Столп является единственной константой в этом мире, ускользающей от всех наших знаний, накопленных в течение долгих веков. Бесполезно пытаться дать ему определение, понять его — нужно просто ощутить его!

Анкс побледнела.

— Этому вы хотите меня научить? — спросила она. — Все это для того, чтобы дать мне почувствовать реальность существования этого Столпа?

Флодоар покачал головой.

— Конечно же нет. Это было бы слишком просто, не так ли? Разочарование после стольких усилий… — он улыбнулся и добавил: — Нет, настоящая тайна не в природе этого Столпа, а в причине его присутствия тут. Почему он на Земле и, собственно, откуда он взялся? Вот в чем загадка. Поиски этого предмета длятся уже века, дитя мое, и Столп важнее всех вместе взятых Граалей, Ковчегов Завета, всех Истинных Крестов, потому что одно лишь существование его делает все это не более чем погремушками.

— Скажите мне!

— Я не могу. Нужно еще немного подождать…

На следующий день они снова отправились в путь с караваном. Они быстро преодолели расстояние до Тарса, что в Малой Армении. В этом городке, который Флодоар, казалось, знал так же хорошо, как монах знает свой приход, существовала небольшая еврейская община. В трущобы этого бедного квартала библиотекарь и повел Анкс. Ничего не объяснив ей, он оставил ее в темной каморке, наказав ждать, пока за ней не придут.

— Он объяснит тебе, — сказал ей учитель.

Глава II Планета предков

Мне кажется, что люди, утверждающие, будто благодаря свету приобретается житейский опыт, сами удивляются тому, что им верят. Свет — всего лишь множество вихрей, и между этими вихрями нет никакой связи.

Мюссе. Исповедь сына века
Из кабины пилота Козимо видел нечто, похожее на светящийся серп, который медленно разворачивался в космическом пространстве по мере приближения к нему корабля. Этот фрагмент планеты был виден невероятно отчетливо.

Козимо впервые видел Землю предков.

Теперь эта планета уже не была заселена: смысл существования ее обитателей сводился к вековой борьбе религий, каждая из которых хотела присвоить себе привилегию главенствовать в «колыбели Человечества».

Достигнув Юпитера, Козимо и Клинамен покинули «Л'Элексьон», который должен был ждать караваны Милиции и с ними продолжать путешествие, и наняли у контрабандистов небольшое судно. Они опережали всех паломников.

Без особых происшествий они прошли пограничный контроль на Марсе, объяснив, что причиной их визита является доставка солнечных батарей землянам, живущим на Луне.

Вскоре показалась Земля.

— Жаль, что вы не можете полюбоваться этим зрелищем, — сказал Козимо Клинамену.

— Мне знаком этот мир, — возразил старик. — Его спокойствие и мягкость обманчивы. Это самая беспокойная из планет.

Приближаясь к Земле, Козимо видел заброшенные орбитальные станции, которые были либо разрушены, либо серьезно повреждены. Это были последствия Первого крестового похода, руины, оставшиеся после сражений, происшедших двадцать лет тому назад.

К кораблю Козимо приблизился отряд охраны, отправленный со станции Иегошафата. Планета Земля была опоясана таможенными пунктами, которые контролировали доступ к ней. Клинамен настоял на том, чтобы его товарищ сказал, что он — представитель континента и зовут его Жюиври.

— Ворота Иегошафата охраняются лучше других, но, назвавшись представителями этой планеты, мы имеем шансы попасть как можно быстрее туда, куда направляемся.

Козимо представился паломником из каравана Хьюго де Пайена, прибывшим раньше других. Проверка личности длилась много часов, но закончилась тем, что Козимо выдали временный пропуск, с тем что руководитель паломников продлит его, как только прибудет на Землю.

Козимо и Клинамен оставили свой корабль на станции и сели в аппарат, который должен был доставить их в Святую землю.

* * *
Далеко за ними флот Хьюго де Пайена покинул Океан и остановился на обычной космической станции. Там, на границе Первой солнечной системы, пассажиры пересели на новые «Азимо».

Ночью паломники из Труа наконец-то смогли разглядеть слабый блеск Первого солнца. Они приближались к Планете предков. Земля! Первые люди! Тех, кто родился в колониях или на галактических станциях, возвращение к истокам человечества переполняло эмоциями.

Вхождение в Первую солнечную систему происходило в торжественном молчании. Большинство паломников уже считали, что достигли цели своего путешествия и благодарили небо за это. И только восемь рыцарей знали, что пережитые опасности — ничто по сравнению с тем, что их ждало впереди.

Из Иерусалима пришли тревожные известия…


Рыцари собрались на искусственной планете, неподалеку от Нептуна. Они только что узнали, что в Святой земле был провозглашен новый король. Речь шла о Бодуэне дю Бурге, брате убитого в Египте Основателя. Это значило, что еще один брат, Эсташ де Булонь, которого они сопровождали, уже не мог быть коронован.

— Вот и хорошо, — рассудил Хьюго де Пайен. — Этот пустоголовый нам бы только мешал.

— Три человека, которые доставили нам эту весть, могут рассказать о первых шагах, предпринятых новым королем Иерусалима, — сообщил Андре де Монбар. — Их отчет говорит о многом, поверьте мне.

— Пусть войдут, — сказал Хьюго де Пайен.

Это были сирийские христиане. Первый знал монарха, когда тот правил в его графстве Эдесс, второй жил в Иерусалиме уже много лет, а третий присутствовал на коронации.

— Бодуэн II очень не похож на своих предшественников, — стал рассказывать первый вестник. — Если Основатель был грубым, имел много жен, любил роскошь и был не очень строг в отношении исполнения заповедей, то этот является примерным мужем, добрым человеком и хорошим стратегом, заботится как о своем благополучии, так и о благополучии других, и является образцовым христианином. В Эдессе его любили и подчинялись ему, так что он был хорошим королем.

Но в Святой земле Бодуэн получил в наследство ослабленные колонии, притесняемые на севере атабеем Дамасским, а на юге — египетской армией. Войска магометан с каждым днем становятся все более опасными, так как их подстрекает загадочная личность — Человек без рук и лица. Бодуэн II знал, что ему придется покинуть Иерусалим и возглавить войска, чтобы укрепить свое право на трон и успокоить подданных.

Он приказал объявить, что соорудят навес для царя у могилы Христа, где он будет лично принимать жалобы от своих подданных. Этого было достаточно, чтобы народ почитал его.

— В назначенный день, — продолжил рассказ вестник, который присутствовал при коронации монарха, — площадь перед базиликой была заполнена народом. Сотни людей пришли просить суверена разрешить их тяжбы или поцеловать ему руку и пожелать удачи во всех его начинаниях. Солнце палило беспощадно. Царь выслушал ходатайство каждого и все пожелания с добродушной улыбкой. Вечером его приближенные упрашивали его пойти отдохнуть, но он отказался. Он продолжал принимать народ до поздней ночи при свете огромных факелов, расставленных вокруг площади. В четыре часа утра перед ним предстал последний проситель. Это был согбенный старец, еще более несчастный и оборванный, чем все бродяги, которые приходили до него. Это был Нищий при Гробе Господнем.

— Об этом оборванце не нужно судить по его внешности! — пояснил рассказчик, живший в Иерусалиме. — Это одна из самых значительных личностей города. Он всегда стоит со своей деревянной кружкой у входа в Гробницу Иисуса. Уже многие годы он знает обо всем, что говорят в городе, обо всем, что затевается на улицах. Это грозный бессменный предводитель всех нищих Иерусалима. Вам известно, как много их в крепости. Они стекаются сюда со всего мира, чтобы воспользоваться щедростью паломников с Запада. Они повсюду — прячутся в подземельях, сидят в лохмотьях на каждом углу. Достаточно одного лишь слова этого человека, чтобы восстала армия отродий.

Хьюго де Пайен кивнул, показывая, что понял предупреждение.

— Что он сказал королю?

— Старый попрошайка подошел к трону.

«Чего ты желаешь?» — спросил его царь.

«О, я ничего не прошу; сегодня мне кажется, что это я могу быть полезен вашему величеству».

При любых других обстоятельствах это неуместное заявление нищего вызвало бы скандал.

«Пусть будет так, — сказал Бодуэн, явно заинтересовавшись словами нищего. — Я тебя слушаю».

Старик распахнул покрытую пылью одежду, достал большой мешок и поставил на землю. Это всех удивило. Стражник поднял мешок и принес его Бодуэну. Казалось, он был очень тяжелым. Открыв его, король увидел там золото и драгоценные камни. Этого было достаточно, чтобы вооружить не одну армию. Как раз то, чего не хватало королю.

«Откуда у тебя эти сокровища?» — спросил Бодуэн.

Нищий ухмыльнулся.

«Это слезы нищих всего мира, ваше величество. Это золото принадлежит вам».

«И ты ничего не хочешь взамен?»

Король поставил мешок на землю.

«Говори».

«Поскольку вы приказываете… Ваш предшественник, король Бодуэн, был с нами очень жесток, вы это знаете?»

Действительно, два года назад Основатель приказал выгнать всех нищих, которые занимали бывшие конюшни Храма. Это огромные, заброшенные, пыльные помещения, десятилетиями служившие им пристанищем. Там они жили своей общиной. Благодаря этому они не бродили по улицам с наступлением ночи.

Нищий стал упрашивать короля:

«Мы хотели бы вернуться в бывшие конюшни и жить там, как раньше. Там мы чувствуем себя в безопасности. Мы никому не мешаем. С тех пор как я в этом городе, никто никогда не жаловался на моих бедолаг, сир».

— И это действительно правда, — прокомментировал слова нищего свидетель этой сцены.

В этом месте рассказа рыцари обеспокоенно переглянулись. Именно Хьюг де Шампань убедил Основателя очистить конюшни от всякого сброда и передать их Милиции по прибытии руководителей ордена в Святую землю. Конюшни находились как раз над подземным храмом Столпа. Именно в этом месте рыцари собирались извлечь саркофаг, если он не откроется с помощью сфер. Необходимо было вернуть себе этот стратегический пункт.

Свидетель продолжил:

— Сидя под королевским балдахином, Бодуэн II обдумывал просьбу Нищего, глядя на мешок. Он думал о предстоящих войнах, о Святом городе, который он должен был оставить надолго. Будучи мудрым человеком, он решил удовлетворить просьбу старика, чтобы избежать грабежей и беспорядков на улицах.

«Хорошо, — провозгласил король. — Пусть этих несчастных пустят в развалины старого Храма!»

Все собравшиеся в зале вокруг Хьюго де Пайена замолчали. У предводителя паломников лицо словно окаменело. Снова выполнение его миссии осложнялось…

* * *
В этот день улицы Иерусалима были залиты светом. В полдень, когда тени почти исчезли, в городе стало малолюдно. Жители Иерусалима прятались за ставнями своих домов от солнца.

Клинамен и Козимо шли вдоль водоема, у которого Иисус исцелил разбитого параличом человека.

— Странно, — сказал Клинамен, — я думал, что скорее умру, чем вернусь сюда!

Он вспомнил, как в прошлый раз за ним шел Абель Ги и как он провел в город графа де Шампань, де Пайена и Из-маля. Абелю было столько же лет, сколько теперь его сыну.

— Умереть? — удивился Козимо. — Я считал, что вы бессмертные существа. Как вы можете умереть, если вы не зависите от времени?

Клинамен ответил:

— В том смысле, как вы понимаете время, мы действительно бессмертны.

— Тогда о какой же смерти ты говоришь?

— Об истинной. Не о той, которой вы настолько боитесь, что за этим забавно наблюдать. В вашем мире человек никогда по-настоящему не умирает. Единственного его проступка, даже безобидного, достаточно для того, чтобы это сказалось на всех его последующих поколениях. Проступок приводит к возникновению цепи причинно-следственных связей, и эта цепь тянется далеко, очень далеко, даже после смерти того, кто совершил этот проступок. На самом деле человек, которого предают земле, не исчезает. Посмотри на того человека, вон там!

Клинамен указал, не поворачивая головы, на торговца, проверявшего свои товары.

— Сегодня утром он согласился продать в долг молодой матери немного сушеных фруктов. Не пройдет и недели, как ее сын заболеет, и она спасет его от смерти, продав эти фрукты, чтобы заплатить местному врачу. Однако прапраправнук этого мальчика будет одним из жесточайших тиранов, которых знает Восток. Этого торговца можно считать виновником тысяч смертей, которые случатся по вине потомка этого мальчика. Для израненных душ людей, потерявших родных, даже через столетие этот сегодняшний торговец будет живым. Не возражаю, что есть примеры и забавнее. Показать дорогу незнакомцу, дать совет ребенку, исправить несправедливый закон, поделиться воспоминаниями — этого может быть достаточно, чтобы изменить лицо мира. Если не завтра, то спустя столетие. В каждом человеке всегда присутствует начало дальнейшей жизни, и действия его потомков непредсказуемы.

— А вы?

— А мы смертны. Когда уходит жизнь одного из нас, он исчезает из времени. Полностью. Как в прошлой, настоящей, так и в будущей жизни. Люди, с которыми один из нас повстречался на своем пути, моментально забудут о его существовании. Его действия будут вызваны другими причинами, и это может произойти в том же месте, но без него. Поверь мне, вот это настоящая смерть. Такое забвение, такое стирание из Всего — это страшно представить. В вашей реальности такого никогда не случается, даже с теми, кто чувствует себя пустыми и поверхностными личностями. Здесь никто не бесполезен, никого нельзя заменить. Мы, братья мойр, проживаем время таким, как оно есть — во всей его синхронности и целостности.

— Как же вы умираете? И почему?

— Мы действующие лица. Как только мы совершаем ошибки, мы умираем.

— Ошибки?

— Мы подчиняемся законам. Правилам. Особенно вступая в отношения с людьми. Я тебе говорил: мы можем на них оказывать влияние, но не должны действовать за них. В противном случае нас наказывают.

Козимо внезапно остановился.

— Поэтому бы слепой? Это наказание? Клинамен кивнул.

— Да.

— Почему? Что вы сделали? Скажите мне! Слепой шел, не останавливаясь.

— Ты не сможешь понять, — сказал он. — Этого еще не произошло…

По указаниям Слепого Козимо спустился по узкой лестнице, которая вела от крипты церкви Святого Симеона в огромный подземный зал, поддерживаемый целым лесом колонн. Юноша держал Слепого за руку.

— Во времена царя Соломона, — сказал Слепой, — эти залы служили конюшнями Храма. На стенах, истлевших от времени, ты найдешь любопытные знаки.

Прежде всего Козимо обратил внимание на множество букв «с», выгравированных тысячей способов.

— Соломон? Что мы здесь делаем? Что находится в этом месте?

— Это единственное место, не пострадавшее от времени. Уровень земли здесь такой же, как в первом Храме.

Он провел сандалией по мелкому песку.

— То, что мы ищем, находится у нас под ногами.

— Вы знаете где? Клинамен кивнул.

— Да, но не об этом речь. Нужно еще чтобы ТЫ, и никто другой, узнал, куда идти.

Он вдруг остановился.

Козимо осмотрелся вокруг. Медленно, будто из земли, поднимались силуэты, похожие на привидения. Тени приближались. Козимо сразу догадался, что это банда нищих, которые жили в этом месте, а они их потревожили.

Юноша хотел предупредить Клинамена, но, повернувшись, увидел, что тот исчез, словно растворился в воздухе.

Человек десять нищих с грязными лицами, в лохмотьях, покрытых пылью и грязью, окружили молодого человека.

— Ты что, сумасшедший, раз сам с собой разговариваешь? — спросил один из них.

Он был самым старым из них. Предводитель. Нищий при Гробе Господнем.

— Сам с собой? Нет, я…

— Сюда не приходят просто так, произнося имя Соломона, — добавил он.

Козимо хотел было шагнуть вперед, но в тот же миг оборванцы повытаскивали из-под одежды оружие. Это были аннигиляторы. Козимо поднял руки и сдался.

Ему тут же надели на голову мешок.

На следующий день его отправили с караваном, вывозившим отходы и скелеты животных, который покидал Иерусалим через ворота Давида. Зловоние настолько отравляло воздух, что прохожие, а также стража, торопились отойти подальше. Вывоз отходов производился два раза в неделю. Это был самый надежный способ для лазутчика убежать из города и спрятать трупы, заметая следы.

Козимо был заключен в клетку, накрытую шкурами, на голове у него по-прежнему был засаленный мешок. Он не имел ни малейшего представления о том, что с ним происходит, и не понимал языка тех, кто взял его в плен.

После того как караван покинул Иерусалим', только лучи заходящего солнца, пробивавшиеся через щели в клетке, помогали Козимо догадываться, в каком направлении его везут. Они ехали по дороге, идущей на восток.

На следующий день из каравана с отбросами пленника переместили в караван вооруженных бедуинов. Он терял силы, несколько капель влаги удавалось слизнуть распухшим языком, только когда тюремщики выплескивали ему воду в лицо. Дни казались длинными, жара была невыносимой.

Караван много раз останавливался, несколько раз они попадали в песчаную бурю, а однажды его похитители остановились, чтобы убить львицу, рыскавшую поблизости.

На восьмой день он услышал, что в караване возникло оживление, и услышал шелест слов на незнакомом языке. Он подкатился к решетке, приподнял уголок своего колпака и заметил какое-то странное сооружение посреди пустыни. Высокое, с закругленным верхом, вздымающееся в вечернее-небо. Это была крепость. Огромная. Ее можно было принять за мираж или декорацию к багдадским сказкам.

Это была тюрьма в центре пустыни.


Ее называли «Череп Бафомета».

Глава III Другой край бесконечности

ГЕРМЕС:

О сын мой, истинная мудрость в молчании, и семена его есть истинное благо.

TAT:

Кто сеет ее, отец мой, ибо мне необходимо все познать?

ГЕРМЕС:

Воля Божья, сын мой. Все везде, оно состоит из всех сил сущих.

TAT:

Это тайна, отец мой, и вы не говорите со мной, как отец с сыном.

ГЕРМЕС:

Это та правда, которую нельзя познать, сын мой, о ней можно лишь вспомнить, когда Бог того пожелает.

Гермес Трисмегист
Анкс провела долгие минуты в ожидании в одном из домов еврейского квартала, где ее оставил Флодоар.

Каморка была пыльной. Пламя свечи освещало беспорядочно составленные горшки, свитки и перья. Возле лупы величиной с ладошку девочка заметила Библию на древнееврейском языке.

Наконец послышались шаги. Они были скорее неторопливыми. Дверь открылась, в комнату вошел старик невысокого роста, полноватый, с косматой бородой и глубоко посаженными глазами под нависшими бровями. Он прочистил горло и сплюнул на пол, прежде чем плюхнуться на стул.

— Я слушаю тебя, — сказал он, даже не глядя на девочку.

Она замешкалась.

— Что?

Старик ничего не ответил; упершись подбородком в грудь, он не отрываясь смотрел на свои сандалии.

Анкс не знала, что ей делать.

— Я не могу понять, чего вы хотите, — произнесла она наконец.

— Начнем сначала. Не утруждай себя. Я слушаю.

Она подумала, что этот человек принимает ее за кого-то другого.

— Кто вы? — спросила она.

— Меня зовут Небо. Я учитель твоего учителя.

Он снова замолчал. Девочка снова спросила:

— Почему я здесь?

— Флодоар думает, что он уже не может быть твоим наставником и ждет от меня, чтобы я ответил на твои вопросы.

Она в удивлении подняла брови.

— Вы знаете ответы на все вопросы?

— Может быть лишь один вопрос. Если твой учитель хорошо объяснил тебе, что такое Бесконечность и противоречия, вызванные в нашем разуме логикой, если он показал тебе, что парадоксы Зенона поглощают все — и время, и пространство, то в таком случае последний невыясненный вопрос состоит в том, почему мы находимся здесь. Почему мы живем этой жизнью, а не другой? Почему существует что-то вместо ничего? И где происходит выбор? Все это выражено одним-единственным вопросом.

— Но как же мы можем получить ответ? Ведь Флодоар мне повторял снова и снова, что мы не в состоянии понять феномен, частью которого являемся?

Старик улыбнулся.

— Именно в этом и состоит моя работа. Тот факт, что мы находимся в самом феномене, мешает нам осознать его в целом, увидеть его со стороны, но это также позволяет понять вещи, скрытые от глаза стороннего наблюдателя. Флодоар открыл тебе, где внешние границы мышления человека, я же должен показать тебе, чем обусловлено его внутреннее ограничение.

Анкс скрестила руки. Ее лицо осветила легкая улыбка.

— И объяснить мне тем самым, почему во Вселенной есть материя, а не пустота?

Небо кивнул.

— Я могу попытаться, — ответил он. — А ты уж делай с моими доводами, что хочешь.

Старый мудрец продолжил рассказ о Бесконечности:

— Загвоздка в том, что если взять Бесконечность во всей ее целостности, то она самоотрицается. Все то, что доказывает существование одной вещи, может быть опровергнуто равнозначной суммой доводов, доказывающих ее несуществование. Бесконечность самопоглощается. Ты однажды высказала эту идею, как мне сообщил твой учитель: «Если существует бесконечное число возможностей того, что я существую, то тогда существует та же бесконечность возможностей моего отсутствия в этом мире! И тем не менее я тут!» Бесконечность — понятие многозначное, которое стало широко использоваться, при этом мы не осознаем всю его чуждость и все его ловушки.

— И что же?

— А вот что: если мы с тобой сегодня находимся здесь, в этом особенном мире, с этой материей, заполняющей пространство, так это потому, что где-то мы ошиблись!

— Ошиблись?

— Наш основывающийся на логике разум позволил нам дерзость «создать» понятие бесконечности. Браво! Но только нот что: если мы способны размышлять о бесконечности…

Он нагнулся к Анкс.

— …эта бесконечность должна быть ограничена.

На лице девочки появилась широкая улыбка.

— Так это значит, что бесконечность имеет конец? — воскликнула она. — Только этого не хватало!

— Именно. Она ограничена, сжата, если тебе угодно.

— Учитель Небо, — обратилась к старику Анкс, — Флодоар научил меня разбираться в сложных понятиях, и тут я вам не уступлю!

— Чтобы ты меня лучше поняла, я заменю понятие бесконечность другим — Бог. Не из-за религиозных убеждений, но потому что нам проще присвоить действия и волю Богу, а не абстрактному понятию, которым является бесконечность. Так вот, о Боге. С точки зрения мироздания, Бог сам по себе не имеет ни пространственных пределов, ни временных. Ничто не может существовать вне его, ни пустота, ни материя, он ЕСТЬ в полном смысле этого слова. Он есть ВСЕ. В силу противоречивости своей природы он в буквальном смысле не способен творить! Бог ничего не может создать в себе, так как оно уже существует. Эту идею «самопоглощающейся бесконечности» я уже высказывал. В библейских рассказах содержатся описания того, как Божество управляет материей и пустотой, днем и ночью, небесными телами и существами, как делает это художник с помощью своих инструментов. Но все это оставляет в стороне первоначало творения.

— И каково оно?

— Чтобы сотворить что-либо, Бог должен был создать пустоту, «пространство» вне себя. Суть первого «деяния Господа» не в творении, как это утверждается, но в сжатии, в уходе в себя. Он вынужден был самоограничиться, отречься от части своей полноты, расщепиться. Это очень важно: Бог не создает своим присутствием, но своим отсутствием, своим уходом. Вот этот уход в себя и стал причиной рождения нашей Вселенной. Такой, какой мы ее знаем.

Анкс нахмурилась.

— Значит, мы пребываем тут, потому что здесь больше нет Бога?

— Именно так. Создавая пустоту, Бог дал волю «возможному». Часто мы задаемся вопросом о том, как может быть, что Бог, справедливый и бесконечный, содержит в себе и в своих творениях Зло? Ничего подобного. Для творения Бог создал вне себя пространство, где все возможно, в том числе и Зло. Вселенная — результат отсутствия Бога. Теперь, если ты вновь заменишь слово «Бог» словом «бесконечность», ты поймешь, что я имел в виду, говоря об «ограниченной бесконечности». Бесконечность препятствует существованию материи, не дает времени течь; необходимо, чтобы она сжалась, прекратила существовать, позволив тем самым нам с тобой беседовать, миру быть таким, какой он есть, ночи следовать за днем, а стреле Зенона поражать свою цель!

Анкс надолго задумалась.

— Это теория, — сказала она. — Но это, опять-таки, недоказуемо.

— Дитя, не всякая правда исходит из умозаключений. Концепция отсутствия Бога, его пустоты не случайна. И если человек не может понять этого, то он может «почувствовать».

— Почувствовать?

— Эта пустота не окружает нас, она не может быть объектом исследования: мы созданы из пустоты! Мы существуем благодаря ей. Она в нас. В самом укромном уголке нашего сознания мы ее ощущаем, пусть даже на короткое мгновение. Это смутное чувство неполноты, недостатка, отсутствия, уверенности в том, что нас покинули в жестокой и непостоянной жизни, мучает нас, как кровоточащая рана. Мы чувствуем внутри себя пространство, которое ничто не в силах заполнить. О, иногда мы забываем об этом, и тогда нам кажется, что мы избавлены от рокового чувства, но оно вновь неизбежно возвращается к нам. Покинутые Богом!

Как ты справедливо заметила, ограничение бесконечности недоказуемо, но оно ощущаемо.

— Значит, этот кристалл, — сказала Анкс, — этот Столп, который не подвластен ни одному из законов природы и который собираются отыскать рыцари, принадлежит тому «созданию», которое ушло?

— Ты поняла. Столп принадлежит той бесконечности, о которой люди говорят, но о которой ничего не могут знать, так как на самой заре мироздания они были отделены от нее.

Это заключительное объяснение прозвучало как приговор.

Небо встал.

— Это все? — спросила Анкс. — Вы не скажете ничего больше?

— Обычно у моих учеников после такой беседы на долгое время пропадают вопросы. Как, ты еще хочешь что-то узнать?

— У меня только один вопрос! Почему? Почему Бог захотел творить? Внезапно? Почему он породил пустоту и материю?

Небо поднял свои косматые брови.

— Потому что он подобен нам. Или, скорее, потому что мы подобны ему. Все без исключения. Ты знаешь об этом.

— То есть?

Он сделал широкий жест рукой.

— Он хотел быть любимым…

Глава IV Угроза

На этой земле, где живем мы, другие, мир теперь не объявляет о своем конце, он его показывает.

Грегуар Ле Гран. Диалоги
Альп Малекорн испытывал ужас. Его долгое путешествие, начавшееся в Отрэнте, сегодня прервалось из-за трагических обстоятельств: перед ним стоял гроб с останками Эрихто. Ее убийца нанес ей удары ножом в живот и лица. Невзирая на усилия придать ей вид красавицы, она входила в царство мертвых с внешностью чудовища, которым, собственно, и была в душе.

Два эмиссара Человека без рук и лица получили в Отранте приказ покинуть караван паломников и прибыть в Бриндизи. Там вместе с наемниками и девушками они сели на легкий корабль, который должен был доставить их к флоту Человека, ожидавшему в водах Крита и готовому нанести удар по паломникам. С самого начала этой поездки Альп чувствовал какую-то угрозу, ему казалось, что за ним постоянно наблюдают, что его жизнь в опасности.

Он и Эрихто не участвовали в большом морском сражении, они только описали Человеку корабли де Рюи и де Сент-Амана и отправились впереди них. Они сели на корабль ночью, втайне от всех, в Святой земле, в Латакии. Оттуда они отправились в Шезар, где к ним должен был присоединиться их господин.

Теперь пришла очередь Эрихто почувствовать, что ее жизни что-то угрожает. У нее не оказалось возможности поделиться своими страхами: глубокой ночью она была убита, запечатлев в застывшем взгляде отражение своего убийцы. Даже Альп отступил при виде ее выпученных глаз. Он знал, что в Святой земле много демонов, магов и необъяснимых тайн; ему не нравилось это предзнаменование.

Человек без рук и лица прибыл в Шезар спустя несколько недель.

Его не очень обеспокоила смерть Эрихто.

— Это была чувственная женщина, — сказал он. — Сколько своих любовников, вдоволь удовлетворив свою плоть, она тут же предала смерти! Очевидно, одна из ее жертв не позволила ей сделать то, что она хотела.

Альп не согласился с такой гипотезой.

— Ты нашел сферы? — спросил Человек.

По прибытии в Шезар Малекорн немедленно отправился на кладбище, где под древней стелой был зарыт железный ящик.

Он поставил его перед Человеком и открыл. Внутри находились четыре изумрудные сферы, абсолютно одинаковые, с вырезанными на них бороздками, как на сферах Хинкмара и Жана дю Гран-Селье.

— Я хочу рассмотреть их поближе, — сказал Человек.

Альп понял своего хозяина и приказал страже удалиться; он запер дверь комнаты и стал поодаль.

Тогда Человек медленно подошел к пятиступенчатой подставке, стоявшей в углу комнаты, к предмету, похожему на большую металлическую вешалку. Огромная трехметровая фигура стояла спиной к Альпу; раздалось пощелкивание механизма. Фигура замерла. Из-под черной мантии показалась нога. Затем другая. Из темных складок платья появился человек невысокого роста. Он медленно спустился по ступенькам на пол. Ему было лет пятьдесят, у него были седые коротко подстриженные волосы. Он снял с себя невероятную конструкцию из трубок и шарниров, с помощью которой превращался в великана. Она осталась висеть за его спиной, как рыцарские доспехи.

Человек подошел к ящику со сферами. Он взял их в руки и стал жадно разглядывать.

Это был Измаль Ги.

— Я доволен, — сказал он, любуясь сферами. — Они совершенны.

— Наши рабочие хорошо потрудились, — добавил тот, кто был когда-то его учеником в Гильдиина Таборе. — Уже несколько недель, как они предупредили, что сферы на месте и ждут нас.

— Я позаботился о том, чтобы у них была вся информация, собранная Хинкмаром, о структуре сфер для саркофага. Несмотря на приложенные усилия, Жану дю Гран-Селье не удалось с точностью воспроизвести образцы, пользуясь уравнением, в котором он не знал одну из переменных величин. Я правильно поступил, украв страницы манускрипта Хинкмара, хотя при этом чуть не выдал себя.

Действительно, именно пропажа этих страниц рукописи Хинкмара вызвала у Хьюго де Пайена подозрения в отношении Измаля. Хьюго пришел к мысли, что тот предал Милицию и стал служить Человеку без рук и лица. Получив доказательство воровства, Хьюго отправил стражу арестовать Измаля. Но его вовремя предупредили. Именно тогда Альп предложил ему симулировать убийство. Измаль Ги, бросив все дела, поспешил покинуть Табор и инсценировал собственную смерть по приказу своего «хозяина». Теперь ему ничто не мешало действовать.

Первоначальным планом Измаля было возглавить один из караванов, организованных Милицией, идти со всеми до Иерусалима, а перед тем как войти в Башню Соломона, напасть на остальных рыцарей с помощью своих союзников. Этот план не мог быть применен. Измалю было известно, что Хьюго де Пайен — тонкий стратег и вполне мог представить, как далеко он может зайти, преследуя интересы Человека, и изменил бы свои планы, чтобы ему помешать. Теперь все становилось на свои места, но ситуация была уже другой.

— Еще несколько недель — и Столп мой! — воскликнул Измаль. — Подумать только, мне одному принадлежит это открытие, сделанное в библиотеке Хинкмара в Алеппо! Это я нашел четыре книги Джинна и комментарии Хинкмара на арабском языке. Я нашел Башню и предупредил, что не следует торопиться, пока они не соберут всю необходимую информацию для извлечения Столпа. И все ради того, чтобы Милиция передала реликвию этому грубияну Хьюго де Шампань? Такую власть!

— Какую власть, учитель? — спросил, алчно сверкнув глазами, Альп.

Измаль мрачно взглянул на него. Он не любил, когда у него выспрашивали его секреты. Альп опустил голову. В первый раз, когда он разозлил своего господина, сразу после исключения из Гильдии, тот изуродовал ему лицо. Больше он не желал его раздражать.

— Узнаешь в свое время, Малекорн.

Он закрыл ящик со сферами.

— Мне не удалось захватить Карла де Рюи и де Сент-Амана в море, чтобы использовать их позже в Храме, — сказал он. — Тем не менее они понадобятся в случае, если сферы не сработают.

— Понадобятся?

— Мне известно все, что сегодня известно Милиции о Столпе Соломона, но мне в равной степени не известно то, что не известно им. Открытие саркофага — очень важный момент, мы не знаем, что может случиться. Если все эти годы я потратил на создание Милиции вместе с Хьюго де Шампань, то это потому, что мне нужны были их средства для достижения моей цели. И теперь ничего не изменилось. Инструменты, книги Милиции могут оказаться незаменимыми. Сегодня речь больше не идет о том, чтобы атаковать в открытую наших врагов. Новый король сейчас далеко от Иерусалима, он направляется в Дамаск. Армии в Святом городе больше нет. Мы тайно проникнем в город и будем ждать рыцарей, чтобы застать их врасплох у самой цели.

— Это очень рискованно, учитель. Я думал, что вы отказались от такой стратегии.

— Вот почему мы войдем вместо других. Прежде всего, мы перекроем путь этому библиотекарю Флодоару. Я знаю все хитрости де Бизоля, я знаю, какой дорогой он пойдет в Иерусалим. Мы воспользуемся этим, чтобы завладеть всеми рукописями и магическими формулами, его подъемным механизмом, а также заберем одежду паломников. Мы войдем в город в обличье христиан.

Альп одобрительно кивнул.

— А сейчас предупреди своих головорезов — мы отправляемся через час, — скомандовал Измаль Ги.

Глава V Сила сказок и легенд

Зачем всем этим заниматься?

Потому что есть жизнь и мы в ней живем!

Рене Баржавель. Голод тигра
После посещения учителя Небо караван Флодоара и Анкс пришел в Антиохию… Иерусалим был уже недалеко. Пришлось задержаться на несколько дней, чтобы охрана отдохнула, перед тем как продолжить путь, — дорога в Сент-Симеон, Банияс и Тортозу обещала быть опасной. Поселения встречались все реже, земля становилась бесплодной, люди и животные испытывали все большую потребность в воде, а помощь казалась невозможной. Несмотря на то что это была христианская земля, бунтари здесь встречались часто. Не то чтобы их было много, но передвигались они быстрее, а паломники из-за непривычного климата преодолевали расстояние с трудом. Флодоар следовал советам Годфруа де Бизоля, но риск все же был. Один проход между Латакией и Шезаром считался весьма опасным. Тюдебод и Флодоар долго не решались выбрать этот маршрут, но новость о нападении на соседнее поселение, через которое пролегал единственно возможный путь объезда, вынудила их принять рискованное решение совершить многочасовой переход.

— Хьюго де Пайен скоро прибудет в Святой город, — сказал библиотекарь. — Он пришлет нам подкрепление.

После отбытия из Тарса Флодоар, помимо управления караваном, продолжал посвящать Анкс в последние детали, касающиеся Столпа. Его местонахождение в Иерусалиме, два пути, ведущие к нему — из Башни и бывших конюшен Храма, возможные способы расколоть изумрудный панцирь, не повредив его при этом.

— Мы очень мало знаем о том, что именно произойдет во время открытия саркофага. Мы думаем, что Столп охраняется джиннами, которые могут нам помешать достать его. Карл будет рядом и сможет совладать с ними. Но вынуть Столп, взять его — все это очень непредсказуемо. Нам понадобится время. Если нам не удастся открыть саркофаг, и поскольку Иерусалим — место опасное, де Сент-Аман поможет нам извлечь Столп и перевезти в безопасное место, где мы сможем заняться его изучением. Де Сент-Аман годами работал над созданием подъемной системы, способной удержать такой огромный вес, сохраняя при этом идеальное равновесие.

Анкс подумала об огромном расстоянии, отделяющем их от Труа, о первой встрече с Флодоаром, о его первом уроке, когда он сказал ей, что нужно «верить во все»…

— Почему вы рассказываете мне об этом? — спросила она внезапно. — Почему вы стали моим наставником?

— В Милиции только троим известна от начала до конца процедура извлечения Столпа: Хьюго де Пайену, мне и Измалю Ги, который был убит. После его исчезновения мы должны были найти третьего человека, как того требует наш устав. Но долгие месяцы мы опасались, что предатель наблюдает за нами, возможно даже, что это был сам Измаль. Возникало слишком много зловещих совпадений. Мы не были уверены, что после его гибели возле нас больше нет предателей. Самым мудрым решением было найти человека невинного и не имеющего к нам никакого отношения. Я должен был сделать это. И мой выбор пал на тебя.

Он рассказывал ей, как именно она должна была вести себя в Святом городе. Он говорил о книгах, которые следовало перечесть, заклинаниях, защищающих в случае опасности, объяснял, как действует механизм, разработанный де Сент-Аманом.

— Теперь, когда я знаю, что такое Столп, — сказала ему Анкс, — откуда он взялся и каково его значение, у меня созрел вопрос: Небо не сказал мне, почему он там.

— А-а…

Флодоар улыбнулся.

— Когда я был молодым, — стал пояснять он, — Небо отвечал на мои вопросы гиперболами. В одной из его историй говорилось, что в начале мироздания, когда Бог совершил «уход», он решил оставить свидетельство своей всеохватности, некий осколок, и спрятать его где-то в нашем мире. Он знал, что история человечества может закончиться кровопролитием, что человек способен зарезать собственную жену и детей ради пустых споров, что люди создадут злых и добрых идолов по подобию своему. Бог хотел, чтобы этот спрятанный след, найденный благодаря мудрости и терпению, предстал перед людьми в самый кровопролитный день и отправил все их верования в небытие. Одного этого осколка хватило бы, чтобы разрушить все их представления, формировавшиеся веками.

— Но почему Бог сам не явится, чтоб открыть людям истину?

— Бога здесь больше нет, деточка. Он не с нами. В тот день, когда мы его «увидим» (ты знаешь, что это неподходящее слово), Бог «решит» вернуться в пустоту, которую он нам уступил. Вот видишь, небольшая сказочная история лучше длинных научных объяснений позволяет все понять. И вот мы снова вернулись к моему первому уроку: легенды, религии, сны — во все нужно верить. Все выражает одну и ту же суть, одну и ту же потребность: всякий идол, пророк, мессия и даже уличный певец пытаются заполнить пустоту. Трава, что растет, человек, который любит и мыслит, время, которое проходит, — все это находится в действии, чтобы заселить пустоту. Мы распространяемся, жизнь распространяется — у нее нет другого предназначения.

Флодоар снова улыбнулся.

— Не знаю, ответила ли моя сказка на твой вопрос, — сказал он, — но стоит лишь поверить в нее…

Анкс вспомнила об Игнатиусе, которого она встретила, когда он пытался сбежать. Он с ужасом говорил, что люди из Милиции не поняли все до конца.

«В вечер самого кровавого из дней Столп уничтожит все, что люди созидали на протяжении долгих веков». Анкс поняла из сказанного Игнатиусом, насколько опасны предстоящие события. Знают ли рыцари, на что идут?

Караван находился перед опасным проходом, который начинался длинным каньоном со скалистыми стенами, идеальными для укрытия лучников или шайки мародеров. Капитан Тюдебод решил избежать этой опасности, послав своих лучших солдат на скалы. Флодоар и его люди прочли записи, прославляющие подвиги разбойников этих земель: скорбный список убитых мужчин, изнасилованных и проданных в рабство женщин. Монахи и ученые продвигались со всей осторожностью.

Вдруг в середине прохода раздался гром, посыпались, словно град, камни. Христиане увидели, как спереди и сзади рухнули скалы, унося с собой людей Тюдебода и их лошадей. Караван оказался в ловушке между двумя завалами из каменных глыб. Небо почернело от копий и стрел. Это нападение не было похоже на уловку разбойников; уж очень значительные силы были задействованы.

Нападающие набросились с мечами на раненых.

Анкс и Флодоар запаниковали. Девочка схватила меч одного из убитых солдат Тюдебода и начала защищать своего учителя, пробивая ему путь для побега. Девочка научилась обращаться с оружием еще в Ирландии; она управлялась с мечом с неожиданными для нее ловкостью и умением. Она без всякого колебания поразила уже не одного из нападающих. Флодоар высматривал возможный путь к спасению. Наконец он заметил щель в обвалившейся скале и стал упорно пробираться к ней, увлекая за собой Анкс. Она начинала терять силы. Флодоар проскользнул в широкую щель, Анкс последовала за ним.

Неподалеку сражался Тюдебод с мечом в каждой руке; он уверенно отражал нападение противников и рассек уже не одну голову, а одного из разбойников разрубил надвое. Пятеро мародеров надвигались на него, чтобы наконец расправиться с капитаном. Тюдебод быстро оглянулся и, убедившись, что находится под надежным прикрытием одного из своих солдат, бросился в самую гущу нападающих, но застыл как вкопанный, резко побледнев: из его рта вытекала вспенившаяся кровь. Враг нанес ему удар в спину. Капитан упал, так и не разглядев лица убийцы — Эриха, писаря Флодоара, а тот, довольный собой, вытащил свой меч из бездыханного тела.

Анкс и Флодоару удалось спрятаться. Ученые, совершенно растерянные, вскоре заметили их укрытие и попытались последовать за ними. Но злодеи разгадали их намерения, и учитель указал на них, предупреждая об опасности. Разбойники накинулись на ученых. Летели головы, лилась кровь — бойня была жуткая. Один из солдат грубо рванул к себе Флодоара и в порыве ярости отрубил ему голову прямо на глазах у Анкс. Девочка закричала. Убийца хотел было заняться Анкс, но тут властный голос остановил его.

Это снова был Эрих.

Анкс удивленно наблюдала за тем, как палач подчиняется ему.

Внезапно на холме появились два черных коня, запряженных в повозку, в которой сидел Человек без рук и лица. Альп Малекорн спустился на дно каньона, где бой уже завершился победой наемников.

— Не надо было убивать библиотекаря! — гневно крикнул Эрих. — Был дан приказ оставить Флодоара в живых!

Альп подошел ближе. Он понял непростительную ошибку одного из своих людей, обнажил меч и отрубил тому голову. Наемник пал наземь, к их ногам, истекая кровью.

— У нас инструменты и тексты, это самое важное, — сказал Альп Эриху, осматривая нагруженные повозки. — А с этим что будем делать?

Он указал на Анкс.

— Это девочка.

— Девочка?

Анкс вздрогнула. Она не догадывалась, что предатель Эрих разоблачил ее. Малекорн подошел и сорвал с нее платье служки.

— Почему мы должны оставлять ее в живых? — спросил он.

— Флодоар передал ей свои знания и предпочел ее мне после нашего отбытия из Труа. Он начал обучать меня до отъезда, и я смог бы без труда узнать, что намерены делать рыцари после смерти Измаля Ги, но Флодоар постепенно отстранил меня. И тем не менее я уверен, что он ни о чем не догадывался. Я не знаю, кто эта девчонка. Нужно допросить ее, она должна знать, что задумал учитель.

— Возьмите ее с собой, и пусть ее допросят вместо Флодоара, — прогремел голос Человека. — Оденьтесь в платья паломников, сожгите их тела и возьмите с собой инструменты и рукописи. Мы отправляемся в Иерусалим.

Анкс связали. Она с болью в последний раз посмотрела на бездыханное тело учителя и метнула гневный взгляд на Эриха. Один из наемников посадил ее на лошадь перед собой, и они ускакали в сопровождении двоих охранников.

После бешеной скачки и нескольких остановок они прибыли в тюрьму, спрятанную посреди пустыни.


Анкс Коламбан заточили в «Черепе Бафомета». Там же, где и Козимо Ги.

Глава VI Подземелья

Бесконечное количество блестящих сфер в безграничном пространстве; с десяток светящихся сфер поменьше, вращающихся каждая вокруг своей оси; живые, наделенные умом существа, появившиеся из какой-то покрывающей их сферу плесени, — вот это и есть эмпирическая истина, это и есть мир. Тем не менее мыслящим существам кажется невероятным всего лишь принадлежать одной из этих сфер, не зная, откуда мы пришли и куда идем, затеряться в массе себе подобных существ, которые суетятся, работают, мучаются, рождаются и исчезают беспрерывно во времени. Здесь постоянны лишь материя и воспроизведение одних и тех же органических форм согласно определенным законам, установленным раз и навсегда. Все, чему может нас научить эмпирическая наука, — это природа и закономерности появления этих форм.

Шопенгауэр. Приложение к первой книге «Мир как воля и представление»
Караваны паломников Хьюго де Пайена наконец без особых потерь прибыли в Иерусалим. Тысячи паломников наводнили город, в то время как войска Милиции остались за его пределами. Рыцари вошли в город в сопровождении только нескольких самых опытных солдат. Поскольку король Бодуэн II был в военном походе, в Дамаске, Хьюго и его сотоварищи сразу же предстали перед патриархом Горимоном. Этот старый священник был ошеломлен при виде множества паломников, которых удалось привести в Святую землю. Он заверил рыцарей в своей поддержке и пообещал помочь им в укреплении их ордена.

— Вы привели нам новых верующих, — сказал он. — Благодаря вам царство сможет, наконец, расшириться и заселиться новыми людьми. Если вам удается охранять паломников и очищать дороги от грабителей и неверных, то от вас теперь будет зависеть будущее этого царства!

Хьюг де Шампань и Хьюго де Пайен создали себе замечательное прикрытие. Сами рыцари не смогли бы мирным путем выполнить свою миссию. Распорядители дорог, спасители Святой земли могли теперь продолжить выполнять свою миссию тайно.

Иерусалим праздновал прибытие новых братьев во Христе. Ликование и восторженность толпы были невиданными. На улицах негде было яблоку упасть. Патриарх приказал развесить стяги с религиозными символами. Радость жителей города и вновь прибывших была безмерной. Выходцы из западных областей рыдали от избытка чувств. Зазывала Маркабрю был более чем доволен тем, что Иерусалим оказался таким, каким он его описывал с высоты бочки на Труа; юный летописец Полибюс записывал сцены для своей эпопеи; семейство Коламбанов молилось за свою дочь…

Была объявлена великая месса. Церкви заполнялись народом. Отовсюду доносился перезвон колоколов. Аббат Соффре установил на возвышении большой колокол, отлитый ирландцами. Его великолепный звон сливался с криками радости и прославления. Казалось, в этой сцене из библейской жизни время остановилось.

После встречи с патриархом рыцари и их охрана не мешкая направились в квартал, где находился древний Храм, к двухэтажному дому, тому самому, перед которым двадцать лет назад стояли де Пайен, де Шампань, Измаль Ги и его брат Абель. Вход в Храм при царе Бодуэне Основателе охранялся стражей, но теперь на посту никого не было. Хьюго достал ключ, открыл замок и толкнул тяжелую дверь.

Все вошли внутрь.

Восемь рыцарей смотрели на развалины Башни Соломона. На этот раз они знали: ошибки нет.

Сердца их снова наполнились трепетом и благодатью, как и в предыдущий раз.

Хьюго де Пайен смотрел на Башню, вспоминая тот февральский день 1099 года. Он помнил все: как они обнаружили святилище, сколько лет потратили на толкование записей Хинкмара ибн Жобаира, тысяч арабских произведений, переведенных, чтобы найти ускользнувшее от внимания ученого, как вербовали в ряды Милиции, скрупулезно трудились над изготовлением сфер. Теперь они предвидели все последствия открытия Столпа. Двадцать лет трудов наконец должны быть вознаграждены.

Хьюго подошел к входу, сделанному в Башне. Он решил войти немедленно, чтобы убедиться, что в подземелье ничего не изменилось. Часть рыцарей остались возле Башни вместе с охраной, Хьюго начал спускаться к платформе, за ним шли Робер де Крон, Пьер де Мондидье и Жан дю Гран-Селье, который не расставался с оставшимися четырьмя сферами.

Спустившись вниз, Хьюго привел в движение камень с вырезанными Хинкмаром звездами. В руках он держал факел. Через несколько секунд раздалось пощелкивание механизма — и центральная часть платформы стала медленно опускаться.

— Пойдемте, — сказал Хьюго.

Но перед тем как сделать первый шаг, у Хьюго и его компаньонов возникло странное ощущение, что внезапно наступила ночь. Все выходы из дома потемнели, включая небольшие бреши на окнах, закрытых тряпьем. С улицы раздавался шум, бряцанье оружия, крики. Человек десять с оружием и факелами внезапно вошли внутрь и стали перед Башней. Затем за считанные секунды Нищий при Гробе Господнем и его оборванцы ворвались в дом и забаррикадировали пути к отступлению. Рыцари достали из ножен мечи и вместе с охраной стали защищаться как могли, но нападающие превосходили их численностью.

— Быстрее! — крикнул Хьюго.

Он повел за собой троих рыцарей ко входу в Башню. Они торопились, чтобы оторваться от нападающих. Тяжелая дверь закрылась за ними.

В свете факела, который нес Хьюго, они спустились по лестнице, ведущей ко входу в подземелье.

— Кто они такие? — спросил де Мондидье. — Это немыслимо!

— Все мои стражники стояли снаружи, — сказал Крон. — Не понимаю.

— Бросьте ваши догадки, — сказал де Пайен. — Это надежное укрытие. Здесь мы пока ничем не рискуем.

Но не успел он договорить, как раздался звук отодвигающейся платформы. Их преследователи знали секрет Башни! Хьюго и остальные увидели огни факелов, к ним приближались.

Они бросились бежать.

— Будьте осторожны! Как только мы свернем с маршрута Хинкмара, нам нужно опасаться залов с ловушками, которые все еще действуют, — предупредил Хьюго. — Будьте начеку.

Они подбежали к стене со звездой. Хьюго толкнул ее. Все вошли внутрь и очутились в овальной комнате со множеством выходов, над которыми было написано: гора Каф, Джабулька, Магог, Царство птиц, стена Дсу'ль-Карнаин, Остров Изумрудов. Хьюго хотел просунуть рукоятку своего меча в стык вращающейся стены, чтобы заклинить ее изнутри, но не нащупал никакого выступа. Именно таким образом ему, Хьюго де Шампань и братьям Ги удалось двадцать лет назад вырваться из западни, устроенной в святилище с нефтью: они заблокировали все выходы из подземелья, чтобы те не закрылись за ними. Но сейчас он не мог сделать нечто подобное.

Люди, которые шли за ним, остановились у стены.

— Нам остается только одно, — сказал Хьюго. — Мы не пойдем прямиком к Столпу, Острову Изумрудов.

Он бросил факел на землю и погасил его.

— Мы пойдем в разных направлениях. Они не смогут поймать всех четверых; в темноте это невозможно.

В кромешной тьме рыцари разделились и медленно двинулись вдоль стен галерей.

Пьер де Мондидье пошел в направлении, обозначенном как стена Дсу'ль-Карнаин. Он сразу же достал свой огромный меч. Де Мондидье был великаном, закаленным воином и не любил отступать перед лицом опасности. Он услышал, как повернулась стена. Определенно, неизвестные преследователи знали, в каком направлении пошли рыцари. Де Мондидье увидел свет факела, приближающийся к нему. Коридоры подземелья были извилистыми, поэтому огни то появлялись, то исчезали из виду. Он вжался в углубление в стене, когда увидел, что огни движутся с разных сторон!

«Им известны все пути в этом подземелье!» — подумал де Мондидье.

И действительно, огни приближались к нему, их было столько, что де Мондидье понял: он попал в ловушку. Он уже хотел сделать мощный выпад и сокрушить своих противников, но пять вооруженных нищих набросились на него и связали, так что он не успел даже взмахнуть мечом.

Робер де Крон шел по коридору Джабулька в полной темноте. Он слышал, как напали на де Мондидье. Рыцарь двигался осторожно, не забывая о предостережении де Пайена о ловушках. И тут он рядом с собой услышал скрежетание цепи и крик. Из-за угла пробивались отблески огня. Крик перешел в стоны. Де Крон приблизился, зажав в руке меч. Он увидел нищего, угодившего в капкан по самый пояс. Он был один, совершенно обезумевший. Де Крон бросился к нему. Нищий увидел его и хотел закричать, но рыцарь перерезал ему горло. Переворачивая тело, он сорвал с него зловонный плащ и шляпу, надел их на себя, взял факел и столкнул труп нищего в яму, не оставив никаких следов. Он направился в глубину галереи.

Де Крон продвигался осторожно; перед комнатой с двумя колоннами он остановился, решив не рисковать. Он расстегнул ножны, достал меч и бросил его перед собой. Меч не успел даже коснуться земли, как из стен на него посыпался град стрел. Де Крон хотел отступить, но заметил, что к нему приближаются двое нищих. Бежать было некуда. Он повернулся к ним спиной, надеясь, что те примут его за своего, и вернулся ко входу в комнату с западней. Там он положил на землю факел и притворился раненым. Он ждал. Двое оборванцев наконец его заметили и стали приближаться, разговаривая по-арабски. Когда они подошли достаточно близко, де Крон вскочил, ударил мечом первого, а второго толкнул в комнату с колоннами. Нищий тут же был пронзен стрелами, а сверху на него опустилась деревянная решетка с шипами и раздавила его. Де Крон выдернул свой меч, торчавший в боку другого нищего, и ногой подтолкнул того к его товарищу. И его постигла та же участь.

Де Крон облегченно вздохнул. Подобрал свой факел. Все было черно вокруг него. Он уже направился было к галерее… как вдруг стрела вонзилась ему прямо в горло. Он рухнул наземь.

Нищий при Гробе Господнем и еще трое вышли из темноты.

— Унесите его, — сказал повелитель оборванцев Святого города.

Хьюго де Пайен пошел по галерее Магог. Он выждал какое-то время в темноте. Пока не было видно ни одного факельного огня. Он не знал, что два его рыцаря пали. Он решил пока ничего не предпринимать и не рисковать своей жизнью. Хьюго сжал рукоятку меча, свисавшего с пояса.

Внезапно он услышал приглушенные шаги рядом с собой. В темноте кто-то был. Вдруг вспыхнул факел. Затем второй, третий, четвертый. Все эти факелы были брошены к его ногам. Совершенно ослепленный ярким светом, Хьюго не мог рассмотреть нападающих. Тем не менее он выхватил меч и изо всей силы стал наносить удары. Он ощущал ответные удары, отбрасывающие его меч. Он размахивал мечом, по-прежнему не видя, куда бьет. Хьюго разглядел, что нападающих было человек пять. Но его глаза никак не могли привыкнуть к яркому свету. Он почувствовал, что в кого-то попал мечом, но тут же два удара в бедро свалили его с ног. Когда его глаза наконец привыкли к свету, нищие уже окружили и связали его.

Жан дю Гран-Селье шел, прижав к себе ящик со сферами. По его лицу лился пот. Жан нахмурился: со всех сторон к нему приближались огни! Через несколько секунд он мог лишиться свободы. Он должен решиться. Решиться… Он резко открыл крышку ящика и выбросил на землю четыре образца, оставшиеся после того, как его корабль пошел ко дну. Он взглянул последний раз на эти сферы, за которые когда-то он уже чуть не поплатился жизнью. Он закрыл глаза и с силой раздробил их каблуком сапога. Одну за другой. Каждый удар он ощущал как удар в сердце. Изумруды с тщательно обточенной поверхностью разлетелись на мелкие осколки. Никто теперь не мог открыть саркофаг с их помощью.

Нищие окружили Жана.


Нападение было молниеносным и хорошо продуманным: на улице возле дома с Башней Соломона охранники, сопровождавшие рыцарей, не успели прийти в себя, как нищие и всякий сброд с оружием в руках окружили их и по сигналу бросились на них! Восемь рыцарей Милиции были связаны и находились внутри дома, приблизиться к которому было невозможно, так как оборванцы, обычно болтавшиеся по близлежащим улицам, перекрыли доступ к дому, и никто не мог узнать о том, что там произошло.

— Вы не сможете нас долго удерживать, — прогремел де Пайен, когда их привели в дом. — Патриарха обеспокоит наше исчезновение.

Нищий при Гробе Господнем улыбнулся.

— Он будет очень занят, и ему будет не до вас.

Сотня попрошаек рассыпались по улицам, подстрекая народ к бунту якобы из-за краж и непотребного поведения прибывших паломников. Действия нищих были настолько эффективны, что менее чем через два часа в Иерусалиме готов был вспыхнуть серьезный конфликт. Патриарх приказал закрыть ворота города, и армия Хьюго де Пайена оказалась таким образом отрезанной от паломников.

— Это ты, конечно же, тот человек, который говорит с духами? — спросил Нищий у Карла де Рюи, который все время сидел с закрытыми глазами. — А ты — тот, кто должен спустить вниз машину, чтобы достать весь саркофаг, если он не откроется с помощью сфер этого… как его?…

Он обращался к де Сент-Аману, показывая на Жана дю Гран-Селье.

— Ну? Где же ваши образцовые солдаты? — потешался он над де Кроном и де Мондидье. — Печально, что ваша армия ничего не стоит по сравнению с моими бродягами.

Все иерусалимские нищие, которые ему подчинялись, были на самом деле наемниками, хорошо подготовленными и находящимися уже долгое время в распоряжении Человека! По его приказу на протяжении многих месяцев они проникали в город — один за другим. Они смешались с городской толпой, прикинувшись христианами, и это медленное мирное вторжение лженищих не вызвало ни малейших подозрений у франков. Нищий при Гробе Господнем мастерски подготовил свою армию и все необходимое для возвращения своего хозяина.

Глава VII Ночь не наступает никогда

То есть посредством невидимых тел природа завершает свое Творение.

Лукреций. О природе вещей
Козимо был брошен в камеру тюрьмы «Череп Бафомета». Он по-прежнему находился в полубессознательном состоянии и все время лежал на циновке. Юноша посылал бесчисленные проклятия в адрес слепого Клинамена, бросившего его одного, и от беспомощности колотил бессильными кулаками по земле. Козимо отказывался от еды, к тому же он ослабел после долгого переезда в клетке.

Однажды утром дверь его темницы открылась. Двое стражников принесли ему еду. В тюрьме только и говорили о скором появлении какой-то девочки.

— Ты знаешь, что у нас пополнение — везут девчонку? — спросил Козимо один из стражников.

— Мне жаль несчастную, — сказал он в ответ.

Каждый день его приводили к вырытой в песке яме, куда сбрасывали трупы заключенных. Здесь, сорвав с него одежду, его пытали и допрашивали часами.

— Что тебе известно о царе Соломоне?

— Мало что.

— Что ты делал в конюшнях древнего Храма?

— Ничего.

— В твоей сумке нашли письма Хьюго де Пайена. Ты тайный посланник паломников?

— Я не посланник.

И снова, с удвоенной силой, сыпались удары кнутом.

Вскоре, когда пытки закончились, он увидел новую заключенную. Палачи оставили в покое одного пленника и взялись за другого. Это было сделано с таким расчетом, чтобы оба пленника пришли в ужас, видя друг на друге следы пыток. Когда в очередной раз приступали к истязаниям, пытаемый еще ощущал на орудиях пыток неостывшую кровь того, кого мучили перед ним.

Анкс тоже жестоко пытали. Палач сначала не решался нанести удар кнутом — ему впервые приходилось пытать девочку. Но начальник тюрьмы сорвал с нее одежду и начал сам хлестать ее кнутом с такой же силой, как до этого бил Козимо.

Ей задавали те же вопросы, что и Флодоару. Невзирая на боль, девочка твердила одно и то же: она служка-секретарь библиотекаря.

— Что нового он узнал о Джинне?

— Я не знаю.

— Какие тексты остались в Константинополе? Какой материал?

— Я не знаю.

— У Карла де Рюи были новые откровения?

— Я не знаю.

— Заручился ли де Пайен поддержкой Бернара де Клерво?

— Я не знаю.

Палач не понимал смысла задаваемых вопросов, но Анкс догадалась, что ее похититель, Человек без рук и лица, знал, что нужно спрашивать о Столпе. Анкс дрожала от одной мысли, что оказалась в его руках. Она была в отчаянии.

А Козимо думал, что никогда не выйдет из этой тюрьмы и что Слепой не появится вновь…

Бесконечные дни были похожи один на другой, вплоть до того чудесного вечера, когда ночь просто не наступила. Это событие сохранится в памяти потомков.

Свет был бело-голубым, мягким, как пар. Появившись из ниоткуда, с наступлением сумерек он окутал «Череп Бафомета» — таинственное, светящееся изнутри облако. Оно было повсюду, заползало под двери, в щели и даже трещины в стенах, заполняло собой пространство, подобно волнам, выходящим из курильницы с благовониями. Это было устрашающее зрелище. Тюремщики пораженно следили за тем, что потом они назвали «сгустком»: это была светящаяся точка, светлый огненный шар, медленно передвигавшийся по коридорам, где были расположены камеры с заключенными. Газовая сфера прошла через толстые, в пядь шириной, стены, не замедляя хода и сохраняя форму и силу сияния. Она была живой. Она была живой и что-то искала.

«Сгусток света» вплыл в камеру Козимо Ги.

Пленник лежал, скорчившись, на своей циновке. Он бессильно приподнял голову. Световой шар был неподвижным, совершенной чистоты, свет был сильным, но холодным. Внезапно Козимо понял.

— Я знаю, что для тебя время — ничто, — сказал он, — но долго же тебя пришлось ждать!

Он знал, что этим светом был Клинамен.

Туманная звезда начала разрастаться. Козимо закрыл глаза. Его наполнил свет, он чувствовал, как этот свет входит в его плоть. По телу разлилась приятная прохлада. Свет стал плотным, осязаемым, как бы ватным. Козимо приоткрыл на миг глаза, но, ослепленный заполнявшей пространство белизной, ничего не смог разглядеть.

Через какое-то время вернулось тепло. Было намного жарче, чем до этого. Свет тоже изменился. Он стал золотисто-красноватым.

Козимо Ги, пораженный, стоял посреди пустыни при свете дня.

К нему вернулись силы, он ощущал прилив бодрости, на его теле не осталось ни единого шрама, но он не мог понять, что с ним произошло.

На дюне появился чей-то силуэт. Это была Анкс. У нее был такой же растерянный вид, как и у Козимо.

Она подошла к нему, не веря своим глазам, и тоже заметила, что все следы пыток исчезли с ее тела.

— Где мы? — спросила она.

— Я не знаю. Лучше ответь, в каком мы времени?

Они взошли на вершину дюны, чтобы осмотреться.

— Видишь, вон там! — Козимо указал рукой вперед.

Они спустились и пошли в направлении колодца, вокруг которого расположился караван верблюдов.

Они подошли к группе кочевников: те кричали от страха, видя перед собой двух представителей западного мира, которые появились внезапно из-за дюн, не имея с собой ни воды, ни лошади, и при этом выглядели бодрыми.

Рядом с колодцем раскинулся роскошный шатер. Он принадлежал хозяину каравана. Тот пригласил Козимо и Анкс присоединиться к нему.

Внутри шатра на богатых коврах перед серебряным подносом с напитками и блюдом с дымящейся бараниной сидел тот, в ком Козимо узнал своего спасителя Клинамена, а Анкс — слепого старика, которого когда-то встретила в лесу, затем видела вместе с Хьюго де Пайеном на берегу озера Сурс-Доль. Именно этот старик спас ее, когда она шла с паломниками.

— Ну вот и вы! — радостно воскликнул тот при их появлении. — А сейчас нельзя терять ни минуты. Не спрашивайте меня ни о чем, я сегодня и так нарушил много правил. Пейте, ешьте. Я привел вам верблюдов и проводников, так что вы без происшествий доберетесь до Иерусалима. Поторопитесь!

— Поторопиться? Но зачем? Куда? — спросила Анкс.

— К Столпу. Помешать кому бы то ни было завладеть им. Вы оба знаете, что нужно делать.

— Но для того, чтобы достать Столп, — не сдавалась Анкс, — нужно иметь сферы!

Клинамен улыбнулся.

— Пусть тебя это не тревожит. Все произойдет в положенное время.

— Как мы туда попадем? — спросил Козимо.

Анкс ответила:

— Мой учитель Флодоар рассказывал мне о двух путях: через Башню Соломона и через конюшни Храма, расположенные как раз над святилищем. Но вдвоем мы никогда не пройдем туда.

Слепой пожал плечами. Он протянул Анкс листок, на котором был нарисован план окрестностей Иерусалима.

— Башня и Храм — эти два пути связаны с историей и археологией. Есть еще и третий путь.

— Какой?

— Путь легенды.

Молодые люди переглянулись, не понимая, к чему ведет старик, но последовали его совету. Они подкрепились и отправились в путь.

В дороге Козимо наблюдал за Анкс. Клинамен решил нарушить запрет небес вмешиваться в дела людей и сделал так, чтобы они смогли встретиться друг с другом. Он согласился на то, что потеряет все образы мира, которые хранил в памяти и теперь, и во времени, чтобы стать слепым братом мойр и чтобы эта девочка и Козимо познакомились и вместе отправились в Святой город! Почему Слепой выбрал их?

Анкс тоже за ним наблюдала. Обстоятельства, при которых они встретились, беспокоили ее. Она держалась настороженно и испытывала определенную неловкость, находясь рядом с Козимо. Она смутно помнила, как столкнулась с ним у входа в Паучий лес. Ничего в этом юноше ее не привлекло.

Путники прибыли в Иудею. Вечером, добравшись до оазиса, они наконец заговорили друг с другом. Анкс рассказала о своем путешествии, о том, что с ней произошло после того, как она покинула Ирландию. Козимо вкратце описал свои приключения, начиная с прибытия на Табор. Не было никакого сомнения: каждый из них знает то, что не было известно другому — Анкс знала о Столпе и его свойствах из уроков Флодоара и Небо, а Козимо узнал от Слепого, что к Столпу никто не должен прикасаться, ни Человек без рук и лица, ни рыцари Хьюго де Пайена.

Они наблюдали друг за другом, приглядывались друг к другу, не выказывая дружеского расположения, проявляя сдержанность; они не улыбались друг другу, а говорили только тогда, когда это было необходимо. Они пытались понять.

Козимо и Анкс подошли к Иерусалиму со стороны долины Седрона и оказались у Золотых ворот. Анкс понимала: пока все шло в соответствии с планом Клинамена.

Они приблизились к небольшому храму, стоявшему на склоне холма недалеко от Гефсимании и почти невидимому за зарослями кустов в человеческий рост.

— Это здесь, — сказала она.

Ветхая деревянная дверь была приоткрыта. Они вошли, и два человека встали при их появлении. Они были в длинных одеяниях оранжевого цвета с красной каймой. У них были невероятно бледные лица и светлые глаза, волосы и брови были сбриты.

— Вы нас ждали? — спросила Анкс.

Оба кивнули.

— Мы хранители, — сказал один из них.

— Хранители? Хранители чего?

— Мы охраняем изумрудный саркофаг.

С незапамятных времен эти жрецы, сменяя друг друга, охраняли святилище в подземелье Башни Соломона. Это они оберегали изумрудный саркофаг, они делали его недоступным для всех, они приносили нефть и глину в нишу, в которую вели нескончаемые лестницы, они также решали, когда нужно перенести саркофаг для его сохранности в другое место. По всему миру они распространяли знаки его существования посредством загадочных фраз, символов на фасадах зданий или припавшего пылью отпечатка ладони на плече бронзовой статуи, послужившего указателем ученому из Алеппо…

— Почему вы сами не унесете Столп? — спросила Анкс. Оба жреца улыбнулись.

— Не в наших силах это сделать!

Когда они говорили, они всегда обращались к ним обоим. Они не делали никакого различия между ним и ею. Козимо это ясно понял. По их команде задняя часть каменного храма развернулась, как тамбур корабля. В темноту ночи опустилась лестница.

Козимо и Анкс вошли в сплетение галерей, освещаемых светом факелов.

Двое жрецов проводили их до берега подземного озера. Вода была черной, как чернила. Пещера терялась в темноте. Между острыми скалами высотой в несколько метров свистел ледяной ветер.

— Теперь, — сказал один из жрецов, — вы должны идти сами.

Он воткнул факел в песчаную почву, и жрецы поднялись к храму, ничего не добавив. Козимо не понимал смысла сказанных им слов; он повернулся к Анкс, но и у нее был озадаченный вид.

— Слепой Клинамен говорил о легенде, не так ли? — спросила она.

— Именно так. Третий путь.

Анкс взяла факел и принялась рассматривать стены пещеры. С потолка свисали сталактиты, на берегу громоздились обвалы камней, свет пламени, казалось, оживлял мертвые камни.

— Смотри! — воскликнула она, показывая пальцем на кусок скалы, имевший более правильные формы, чем другие обломки. — Это она.

Козимо подошел ближе. Скала была округлой, похожей на живот. При свете поднесенного факела можно было лучше рассмотреть ее очертания. Камень был отполирован — это было делом рук человека. Сосуд. Гигантский сосуд. Сосуд, вделанный в скалу.

— Ну что же ты? Чего ты ждешь? — воскликнула Анкс.

Она показала на осколок камня у ног Козимо.

— Разбей его.

Не очень понимая, что он делает, юноша поднял осколок и ударил им изо всей силы по скульптуре. Раздался резкий, металлический звук. По пещере раскатилось оглушительное эхо. От вибрации два сталактита оторвались и упали в воду.

— Продолжай, — сказала Анкс.

Козимо снова ударил по сосуду. Еще и еще. Все сильнее и сильнее, наполняясь яростью. Образовалась брешь. Он остановился. Наступила тишина. Вскоре изнутри сосуда послышался шелест, чье-то едва уловимое дыхание.

— Скала сейчас рухнет, — предупредил Козимо.

Они отошли назад.

Сосуд разлетелся на куски. Анкс и Козимо отбросило на землю, факел зарылся в песок и погас, в пещере стало совершенно темно. От ужасного камнепада долго разносилось эхо, пока не наступила еще более тревожная тишина.

— Анкс? Ты где? Ты не ранена? — спросил Козимо.

— Со мной все в порядке, — раздался из темноты ее голос.

Они абсолютно ничего не видели. Они сидели на земле и больше не произносили ни слова.

Внезапно послышался какой-то шум.

Вначале лихорадочное хлопанье птичьих крыльев; затем какой-то серебряный звук — можно было подумать, что чья-то рука бьет по воде или на поверхность воды выпрыгнула рыба; потом глухой грохот, хруст костей, горячее дыхание и ощущение чьего-то присутствия, огромной массы, повисшей в воздухе.

— Он здесь, — сказала Анкс.

В глубине грота засветилась красная точка. Вначале расплывчатая и неподвижная, точка стала медленно приближаться к ним.

Это был глаз.

— Что это такое? — спросил Козимо чуть слышно.

Глядя на этот налитый кровью глаз, приближавшийся к ним, Анкс прошептала:

— Это наказанный Джинн из легенды о Соломоне…

Глава VIII Реванш

Вернемся назад.

Гюго. Тан Исландский
У ворот Давида в Иерусалиме объявили о прибытии новых паломников с Запада. Это был Человек без рук и лица с наемниками, выдававшие себя за Флодоара и его монахов. Патриарх позволил им войти в город. Сразу по прибытии Человек направился к дому Башни Соломона.

Альп Малекорн получил приказ от своего господина не торопиться и не сразу следовать за ним в Иерусалим. Он должен был беречь как зеницу ока ящик со сферами, спрятанный до недавнего времени на кладбище в Шезаре. Альп ждал, пока Человек и его наемники беспрепятственно не войдут в город. Его беспокоило то, что перед крепостными стенами расположилась армия Милиции. Вскоре он подъехал к воротам Святого Стефана.

С тех пор как прибыли караваны, на улицах всегда было многолюдно. Волнения, спровоцированные подданными Нищего при Гробе Господнем, привели к тому, что обстановка в городе стала напряженной. Альп взял с собой четверых лучших наемников, чтобы без помех пересечь город. Он не любил толкаться на улицах, заполненных незнакомыми людьми. Осматриваясь на каждом шагу, опасаясь нападения, он тоже направлялся к дому Башни. Альп насторожился, увидев в одном месте скопление народа, и приказал одному из охранников идти впереди него. В этот момент он заметил, что его сопровождают только три наемника! Четвертый, несомненно, задержался возле того сборища. Они какое-то время подождали, но четвертый охранник так и не появился.

Альп отправился дальше. Пройдя через Армянский квартал, он оглянулся, прежде чем войти в квартал Госпитальеров. За ним осталось только два охранника! Он остановился как вкопанный. Двое оставшихся наемников не знали, куда подевались остальные.

Малекорн ускорил шаг,желая поскорее уйти подальше от этой черни, свернуть куда-нибудь, войти в дом — все равно в какой! В его воображении возникло видение — изуродованное тело Эрихто и ее выпученные от ужаса глаза. В холодном поту, задыхаясь, он бросился под навес какого-то здания. Он должен был успокоиться.

И тут он заметил, что возле него остался только один охранник.

— Да где же они? — закричал он. — Куда они подевались? Это невозможно! Слышишь, ты, оставайся здесь! Защищай нас!

— Я не ухожу, хозяин, — сказал наемник, у него оказался низкий голос.

Альпу этот охранник показался странным. В его правой руке он заметил окровавленный меч.

— Но кто ты?

— Неважно, кто я.

Ролан ступил вперед и одним движением перерезал горло бывшему ученику Измаля Ги. Он взял ящик со сферами и бросил труп перед толпой, собравшейся на улице.

— Шпион! — крикнул он.

Он сорвал черный воротник с одеяния своей жертвы. Собравшиеся увидели уродливое лицо и выпирающие скулы, по которым, как говорили, можно было определить магометан. На тело Альпа обрушился народный гнев. Его нещадно избили, затем разорвали на части, которые подвесили на веревках, вымоченных в испражнениях. Как истинные христиане.

Ролан пропал из виду, смешавшись с толпой, запрудившей улицы Иерусалима.

Выполнив свою миссию, он теперь намеревался найти Козимо.

По сложившемуся обычаю Ролан стал разыскивать самый посещаемый трактир города. Но кроме захудалого притона, он ничего не нашел. В Иерусалиме не было таких увеселительных заведений, как в других местах.

В этом притоне он устроился за столом и стал ждать.

Глава IX Прощеный сатана

Согласно мусульманской легенде, Аллах сотворил ангелов из света, джиннов из огня и людей из праха. Джинны были сотворены из черного бездымного огня за несколько тысяч лет до Адама. Но они не увидят Судного дня.

Борхес. Книга вымышленных существ
Сидя на берегу подземного озера, Козимо неотрывно смотрел на глаз, приближающийся к кромке воды, окрашивающий красным светом черную, гладкую как зеркало поверхность. Мерцающий свет усилился, и Козимо разглядел лицо Анкс. Она улыбалась, не отрывая взгляда от видения.

Вдруг у берега появилась лодка. В ней никого не было, она покачивалась на воде в нескольких шагах от юноши и девушки.

Глаз был совсем близко. Горящий зрачок был размером в несколько метров, внезапно он посветлел, побелел и пропал. На его месте на поверхности воды стоял человек в длинной одежде катехумена,[3] у него были правильные, даже безупречные черты лица, глаза, лишенные всякого выражения, переливающееся тысячами искр тело.

— Джинн? — спросил Козимо.

— Мы только что выпустили его из сосуда, куда, по легенде, он был заключен. Знаменитый Джинн, похитивший кольцо Соломона и записавший все магические тайны царя и загадки мира…

Козимо смотрел на призрак. Тот был печален.

— Царь навечно проклял его, — сказала Анкс. — Джинн должен был все время стеречь его самое ценное сокровище.

Козимо вспомнил о картине дяди, висевшей в его кабинете на Таборе.

— Чего я не понимаю, так это почему он нас не испепелил, как это описывается в легенде?

Видение подняло руку и указало на лодку. Затем медленно повернулось и скрылось в глубине пещеры.

— Что нам теперь делать? — спросила девочка.

Они помолчали, глядя, как удаляется Джинн.

Козимо шагнул к лодке.

— Не будем терять времени. Сделаем то, что, как я думаю, он имел в виду.

Он помог Анкс сесть в лодку, затем забрался в нее сам. Лодка тут же поплыла сама по себе по неподвижной поверхности воды.

Скользя по озеру, лодка вскоре поравнялась с демоном. Они проплывали под сталактитами, которые угрожающе нависали над их головами. Мягкое сияние, которое излучало тело Джинна, было единственным источником света во мраке. Не раздавалось ни звука.

— Может быть, он нас ведет к Столпу, — предположила Анкс.

— С чего бы ему это делать?

— Возможно, это его наказание или… так он может заслужить прощение?

— Прощение? Чье прощение?

Анкс пожала плечами; это было всего лишь ее предположение.

Внезапно лодка на что-то натолкнулась, на какой-то невидимый предмет, оказавшийся посредине черного озера.

Джинн переместился вправо и через несколько метров замер на берегу, не поворачиваясь. Возле лодки Козимо увидел плавающие дощечки — что-то вроде подвижного мостика. С большой осторожностью они перешли по нему на берег, где их ждал Джинн.

Он продолжил свой путь молча, ведя их в длинный туннель, выбитый в скале.

Анкс и Козимо неотступно следовали за ним, рассматривая стены, залитые нереальным светом, исходящим от демона царя Соломона…

Глава Х Синхронность подобного

Это невозможно, Гильгамеш

Человек без рук и лица подходил к дому Башни Соломона. Его рабочие снова открыли проход в платформе, осветили путь факелами, выкопали рвы и утрамбовали земляные валы, чтобы он смог без помех пройти до самого помещения с бронзовой статуей Соломона. Все было готово.

Он прошел мимо лежавших на земле связанных рыцарей. Они со страхом смотрели на эту мрачную фигуру, о которой столько слышали. Особенно беспокоился Хьюго.

Человек подошел к нему. Не снимая капюшона, он сказал:

— Ты был прав, Хьюго! Мы вновь очутились здесь двадцать лет спустя. Какое необыкновенное приключение!

Де Пайен окаменел. Ему не нужно было видеть лицо Человека — он узнал голос Измаля Ги. У Хьюго был потерянный, мрачный вид, как будто все его тайные замыслы только что раскрылись.

Альп Малекорн еще не пришел, но хозяин хотел осмотреть место своего триумфа и подготовить все для открытия саркофага.

Измаль Ги один вошел в подземелье. Он снял мешающий ему плащ. Через проход в стене с пятиконечной звездой он попал в галерею, ведущую к Острову Изумрудов, бодро направился в зал с ловушками и наконец оказался в нише со статуей царя Соломона.

Он поглядывал вокруг себя спокойно, как человек, чувствующий, что достиг желанной вершины, и наслаждающийся каждым мигом своего торжества.

Он протянул руку к бронзе и дотронулся пальцами до того места, где остался отпечаток ладони Хинкмара ибн Жобаира.

Соломон и трон ушли вниз, и в облаке густой пыли открылся проход.

Измаль подождал, пока пыль осядет.

Его переполняли эмоции, он чувствовал себя непобедимым.

Он хотел сделать шаг, но тут в проеме двери, вверху лестницы, под статуями грифов с распростертыми крыльями он внезапно разглядел какую-то фигуру и попятился.

Это был Козимо.

Он бросился к Измалю и вонзил меч в дядин живот. Тот повалился наземь.

— Как? — только успел прошептать Измаль.


В то же время в таверне Ролан по-прежнему ждал своего друга. Он боялся, что может никогда его больше не увидеть и ему придется вернуться домой и оплакивать всех троих друзей. Расставшись с Козимо в порту Отранта, он догнал отряд наемников Альпа Малекорна и завербовался к нему на службу после того, как помог им ограбить какой-то постоялый двор. Когда они плыли к Криту, он старался выведать как можно больше об Альпе, но это было сложно сделать, так как главарь наемников никому не доверял. Тогда Ролан занялся загадочной Эрихто, которая не скрывала своей животной чувственности. Ролану удалось оказаться в ее постели, и на подушках этой развратницы он узнал об обстоятельствах смерти своих друзей — Круатандьё и Жазона. Женщина хохотала, рассказывая, как их пытал Альп. Ничего не говоря, Ролан схватил один из ножей, использующихся для похотливых игр куртизанки, и стал наносить ей удар за ударом. Он сбежал из комнаты убитой, никем не замеченный.

Позднее он в составе вооруженной банды участвовал в нападении на караван Флодоара. Там он узнал, что Альп и Человек собираются отправиться в Иерусалим. Благодаря силе и выносливости его назначили одним из личных охранников Малекорна, и он понял, какое важное значение тот придает ящику, спрятанному на кладбище. Ролан выждал удобный момент, чтобы убить Альпа и забрать этот ценный предмет.

Выполнив задуманное, он надеялся разыскать Козимо. Шансы найти его в Иерусалиме были мизерными. В городе ли он? Жив ли еще?

Внезапно Ролан встал и замер, словно окаменев; прямо на него спокойно шел Козимо. С ним была юная девушка. Обоих окружало странное сияние. Одновременно, не говоря ни слова, они указали на ящик, который Ролан держал при себе. Ящик с четырьмя сферами.


В то же время на орбитальной станции Иегошафата маленькое судно торопливо покидало пространство Планеты предков. Оно устремилось в гиперпространство, нарушая все правила. Истребители Первой системы бросились его преследовать.

Управляли кораблем Анкс Коламбан и Козимо Ги, они торопились покинуть Святую землю.


В то же время они по-прежнему шли за Джинном по темному туннелю. Перед ними, пропуская их, расступались стены — это открывались потайные двери.

Демон остановился перед огромной двойной бронзовой дверью. Юноша и девушка тоже остановились. Все молчали.

Анкс вскрикнула.

Она повернулась к Козимо, ошеломленная. В руках у нее был железный ящик, появившийся ниоткуда. Она открыла его: внутри они увидели четыре изумрудные сферы Альпа Малекорна!

— Это невозможно! — воскликнул Козимо.

— Невозможно… Не понимаю… В этом нет никакой логики…

— Подождем, что будет дальше, — сказал Козимо, указывая на Джинна.

Тот поднял руку, и огромная дверь бесшумно отворилась.

Для юноши и девушки это было полной неожиданностью, они не готовы были увидеть то, что открылось их взору — знаменитый Зал Столпа: перед ними на сотни метров простиралось открытое пространство. Ни одна колонна не поддерживала свод этого гигантского помещения. Земляные стены отражали излучаемый Джинном свет.

К центру этого пространства с потолка спускался длинный земляной коридор, узкий, извилистый, заканчивающийся лестницей в центре зала. У подножия лестницы расплылось черное овальное пятно.

Над лестницей в воздухе на тросах висела полусфера, с которой капала нефть. В центре пятна на земле лежали три обугленных скелета.

Рядом с ними находился изумрудный саркофаг.

Изумление Анкс и Козимо не шло ни в какое сравнение даже с тем, что они испытали после освобождения из «Черепа Бафомета» или при появлении Джинна.

Джинн повернулся к ним.

Он изменился: стал меньше, и теперь у него было детское, ничем не омраченное лицо. Он посмотрел на Анкс и Козимо с благодарностью, потом исчез, словно растворился в облаке, но свет, исходивший от него, продолжал равномерно освещать весь зал.

Не сразу решившись, Козимо все же сделал первый шаг. Пол был выстлан плитками, чистыми и гладкими, как мрамор. Его шаги были беззвучными.

— Куда мы на самом деле попали?

Никакого эха от его голоса.

Они пошли к Столпу.

Анкс молчала. Они находились в центре зала. В воздухе ощущался резкий запах нефти. Над их головами с полусферы стекали капли и бесшумно падали на пол. Они поняли, что, так как саркофаг располагался на возвышении, те, кто попадал в зал по длинной узкой лестнице, не могли знать, насколько огромно это пространство.

Это был один из методов защиты хранителей саркофага.

Они прошли еще немного, увязая ногами в нефти.

Огромный изумруд, покрытый гарью, был уже недалеко.

Козимо помнил его имитацию, которую он видел в лаборатории Жана дю Гран-Селье, в окружении сотен сфер, расставленных на полках библиотеки, как книги. Все было воспроизведено с большой точностью.

Анкс же подумала об иллюстрациях в книгах, перевозимых в окованной железом повозке: Джинн с огненным пальцем. Она посмотрела на три обугленных тела на земле: Анур, жрец Амона, Тарквиний, центурион Марка Аврелия, и Хинкмар ибн Жобаир, ученый из Алеппо.

Она открыла ящик, переданный Роланом, и протянула Козимо две сферы, затем стала с другой стороны огромного камня. Перед каждым из них находились два отверстия.

— Мы должны вставить эти сферы одновременно, — предупредила она Козимо.

Затем она повторила то, чему учил ее Флодоар:

— Изумрудный монолит несокрушим. Понадобилось бы множество ударов, чтобы его разбить, а его осколки неизбежно повредили бы Столп, нарушили бы его чистоту и уничтожили бы его свойства. Рыцари очень долго пытались понять из рукописей Хинкмара, как следует действовать. Поэтому, так как мы не можем разбить этот панцирь, нужно открыть его изнутри. Вот для этого нам и понадобятся сферы.

Юноша и девушка вложили сферы в отверстия.

Козимо посмотрел на Анкс.

— Значит, нужны обязательно два человека, чтобы извлечь Столп, — сказал он, оценивая расположение отверстий.

Два человека? Анкс подумала о том, что Флодоар ничего не говорил на этот счет.

По сигналу девочки они отпустили сферы, которые тут же вошли в отверстия.

Вначале ничего не произошло.

Затем саркофаг стал вибрировать, с каждой минутой все сильнее. Звук был невероятной высоты. Казалось, внутри камня копошились насекомые с железными лапками. Вибрации нарастали, монолит стал содрогаться. Это был медленный, но необратимый процесс. Саркофаг все сильнее резонировал. Отсутствие эха в зале усиливало акустический эффект. Вибрации перешли в мощное содрогание, невероятная сила нарастала, и наконец эта сила прорвалась…

Саркофаг взорвался.

Анкс и Козимо отбросило взрывом на десятки метров в противоположных направлениях. Но они не почувствовали удара при падении, их мягко опустило взрывной волной на землю.

Свет в зале неожиданно погас. Вернее, он сосредоточился в одной точке.

В Столпе.

Он сверкал.

Козимо и Анкс поднялись на ноги.

Молодому человеку казалось, что он находится метрах в сорока от светящегося монолита. Его окружала полная темнота. Свет, исходящий из Столпа, был белым с голубоватым оттенком и переливался всеми цветами радуги. Он был ярким, но в то же время не ослепляющим. Козимо увидел куб с очень острыми гранями. Кристалл в форме куба.

Юноша хотел сделать шаг, но тут же чуть не упал от сильного головокружения. Он чувствовал себя отвратительно. Козимо снова попытался шагнуть и снова чуть не упал. Малейшее движение вызывало у него приступ невыносимой тошноты; ему казалось, что земля уходит из-под ног и свисающая с потолка масса рухнула у него за спиной. Как только он отвел глаза от Столпа, ужасные ощущения исчезли.

— Камень всегда остается таким, каким ты его видишь, — сказала Анкс. — Если ты попробуешь обойти его, то всегда будешь видеть одну и ту же грань. Отступишь ты от него или приблизишься, камень сохранит те же пропорции. Здесь или за тысячу лье — для тебя он всегда будет оставаться неизменным. Это уникальное явление, уникальное состояние.

— Но как же до него дотронуться?

— Протяни руку.

Козимо протянул правую руку и вдруг осознал, что он находится рядом с камнем, он мог даже дотронуться до него. Столп был далеко и рядом одновременно. Анкс была перед ним, по другую сторону этого сияющего чуда, ее лицо озарялось переливчатым светом. На земле Козимо увидел зеленоватый порошок. Рассыпавшийся в пыль изумруд.

Юноша медленно протянул руку к кристаллу-Столпу. В сияющем свете рука, казалось, прошла через плотное кружевное плетение или окунулась в облако пылинок: рука постоянно то появлялась, то исчезала, рассыпаясь на миллиарды частиц с расплывчатыми, неровными контурами. Козимо почувствовал новый приступ тошноты.

Он опустил руку и повернулся.

И тут, справа от себя, в нескольких шагах он увидел другого Козимо Ги.

Тот тоже стоял возле Столпа, облитый его сиянием.

Потрясенный, он судорожно сглотнул. Козимо Ги, которого он видел, был таким же, как и он. Те же черты лица, взгляд, возраст — все было одинаковым. Единственным отличием было то, что тот, другой, Козимо был в одежде XII века, а на нем был комбинезон космонавта. Он повернулся к Анкс. Рядом с ней стояла еще одна Анкс.

Его сердце бешено колотилось. Он посмотрел налево.

Появился третий Козимо Ги. На нем был такой же костюм, но лицо пересекал шрам. В сияющем свете появился четвертый Козимо, затем пятый, шестой, седьмой… Огромное пространство зала стало заполняться бесконечным количеством Козимо Ги и Анкс Коламбан. Они были повсюду. Толпа все множилась и множилась. Это была даже не толпа, а народ, целый мир. Число новых воплощений Козимо и Анкс возрастало по экспоненте. Скоро это будет похоже на обвал, лавину тел.

— Ты что-то понимаешь? — спросил Ги.

В тот момент, когда он произносил эту фразу, все Козимо задали тот же вопрос — одновременно.

Застыв на месте, Анкс отрицательно покачала головой. И все Анкс синхронно продемонстрировали то же испуганное движение головой, с тем же растерянным выражением лица.

Все эти образы обладали той же особенностью, которую Ги заметил на примере своей руки: неуловимое дробление, постоянная незавершенность, континуум.

У него снова закружилась голова, он закрыл глаза.

Он закричал.

Он кричал от боли.

Но не раздалось ни звука.

Юноша открыл глаза. Теперь он находился на десяток метров дальше, в дальнем ряду бесконечного числа Козимо Ги. Он больше не был самим собой! Что-то изменилось. Внезапно он вспомнил о другой жизни. В следующий миг он уже был в другой точке зала. Не успел он моргнуть, как снова оказался в другом месте. Именно в момент этого почти молниеносного переходного состояния он застонал от боли. Иллюзорным было время перехода из одного воплощения Козимо Ги в другое. Не поддающаяся контролю гонка становилась неистовой, болезненной, невыносимой, каждый раз перемежающейся криками, которые как бы оставались внутри, не озвучивались. Сознание Козимо было разбросано по всем его воплощениям; каждый раз, когда он открывал глаза, он видел, что Столп остается неизменным, в том же месте, в том же измерении. Неподвижность в вечном движении. Это он менялся.

С каждым переходом он понимал все больше. Он лучше понимал себя.

Все эти образы представляли собой в совокупности Козимо Ги во времени. Не в последовательном, хронологическом времени, которое мы проживаем каждый день, а во времени вообще, в его полноте и целостности, в его неделимости. В бесконечном времени, которое учитывало не какие-то наши выборы в одной жизни, а все возможные выборы и все возможные жизни. Это не вечность, открываемая нами с течением времени, а сумма всех событий. Время, неожиданно целостное и сжатое в точку. Козимо видел, какие выборы он сделал в течение своей жизни и какие не сделал в этой же жизни. Вон там, направо, стоял Козимо, который решил выбрать опасный путь, а тот Козимо, слева, предпочел оставаться благоразумным, и последствием такого решения была другая жизнь. То, что не было сделано в жизни одним Козимо, выполнил другой Козимо. Но все время это был он сам. Все время Козимо. Все время Анкс. То есть существовал не единственный мир, а бесконечное множество параллельных миров, бесконечное множество измерений, где они тоже существовали и были использованы все возможности выбора. И в этом Всем не было никакого различия между событиями в их повторяемости, была одновременность действий. Все совпадало. Не было больше ни прошлого, ни будущего.

Козимо Ги видел, как он пересекает Запад с девятью рыцарями, преодолевая просторы галактики на космическом корабле; но он также видел, как он подходит пешком к Иерусалиму, отправившись из Труа как средневековый паломник; он также шел по бесконечному множеству других путей, побуждаемый бесконечным множеством других причин. Но в каждом воплощении Козимо помнил только об одном путешествии, об одном паломничестве, об одном-единственном своем существовании.

В сиянии Столпа Козимо и Анкс поняли, что время, как его воспринимают в их мире, руководствуясь здравым смыслом в обычном понимании, действует в рамках физического закона, который удерживает от открытия других реальностей, управляя человеческим разумом подобно тому, как сила гравитации управляет движением планет.

Они поняли феноменальное значение Столпа!

Он не только позволял вопреки законам перемещаться во времени и пространстве — что наделяло его владельца непререкаемой властью в каждой жизни — он также, что было самым важным, позволял менять правила. Менять правила! Нарушать коды, которые Слепой стремился защитить. Создать новый универсум, опрокинуть все данные, созданные до этого момента, в пустоту, оставленную Богом. Изменить ход времени и дать возможность людям возвращаться в прошлое! Создать новые законы природы! Возможности были безграничными. Столп превращал человека в Бога.

Открывая для себя, что значит эта власть, Козимо натолкнулся на парадоксы, возникающие между понятием «классического» времени и времени Столпа: он совершил путешествие в другое свое существование, в котором он разыскал Ролана в таверне и взял у него ящик со сферами, необходимыми для того, чтобы это путешествие стало возможным! Полученный дар позволял ему даже наблюдать за своими жизнями со стороны, не участвуя в них. Он исследовал время и даже оказался в эпохе великого царя Соломона — последнего человека, видевшего радужное сияние Столпа. Этот правитель не злоупотребил данной ему властью, совершенным им чудом было объединение сил Добра и Зла для возведения храма в честь «отсутствующего» Бога. Козимо также видел, как он построил изумрудный саркофаг. Обладающий несравненной мудростью, Соломон изобрел систему защиты, предусматривающую присутствие двух человек как необходимое условие для извлечения сокровища. Два человека во всем мире, два человека получают одинаковые неограниченные возможности. Если Столп попадает в плохие руки, оба человека, стремящиеся завладеть им, не получают желаемого.

Козимо покинул эпоху Соломона, чтобы найти другие варианты окончания его приключений: он увидел один из ужасных финалов, где Человек без рук и лица находит Столп раньше Анкс и Козимо!

Словно во сне он видел, как Человек в сопровождении Нищего при Гробе Господнем извлек Столп из саркофага. Но как только они вошли в переливающийся свет, Человек почувствовал угрозу со стороны своего сильного соперника и попытался его убить. У Нищего были такие же способности, и он отражал все удары. Они боролись, как боги, разрушая законы мироздания, чтобы создать средство, с помощью которого можно было победить противника. Никто не хотел уступать, в результате тотального уничтожения вся пустота исчезла и перешла к Богу. Конец света. Конец Всего.

Козимо вскоре нашел другую развязку: там, где Христова милиция победила Человека и пришла к Столпу раньше. Карл де Рюи и Жан дю Гран-Селье были посланы к саркофагу: заслугой одного был дар общаться с духами, другого — умение обращаться со сферами. Но все развивалось по той же схеме: как только они узнали, какими силами наделены, два рыцаря отказались доставить Столп Хьюго де Шампань, как это было оговорено, и начали бороться друг с другом до взаимного уничтожения.

Козимо задумался, почему все же не было апокалипсиса.

Он услышал мягкий голос Анкс:

— Потому что мы этому помешали.

По совету девочки они решили сделать так, чтобы эти четыре фигуры исчезли из времени. Чтобы они «умерли» — в том смысле, как это объяснил слепой Клинамен. Столп давал им власть вычеркнуть их из истории и стереть из памяти всех поколений. Человек без рук и лица никогда не принимал участия в восстании мусульман в Святой земле, а дю Гран-Селье и де Рюи никогда не были среди девяти первых рыцарей, которые впоследствии стали называться тамплиерами, рыцарями-храмовниками.[4] Альп Малекорн никогда не существовал. Никакой историк никогда не смог бы наткнуться на их имена.

Анкс тоже посетила все свои жизни. Она проследила причинно-следственные связи, пронаблюдала за бесконечностью сходств и бесконечностью различий своих существований. Интереснее всего было увидеть свои различные воплощения. Она даже обнаружила свои воплощения, в которых она никогда не попадала в Зал Столпа! Меньше чем за долю секунды она вобрала в себя целые жизни, она больше не была связана правилами, позволяющими все совершать только последовательно, о чем говорил ей Флодоар; она чувствовала себя над «кругом знания», которое он ей передал в Константинополе. Она жила жизнью всех Анкс Коламбан, и она была ими одновременно.


И вот здесь проявилась АНОМАЛИЯ.


В бесконечности бесконечного воплощения их душ Анкс и Козимо всегда встречались.

Не было такой жизни, в которой бы они не нашли друг друга.

Все приводило к тому, что их пути сходились.

Вскоре они уже обозревали не жизни разных Анкс и жизни разных Козимо, а ИХ ОБЩИЕ ЖИЗНИ.

Бесконечность их поступков сошла на нет, смысл и ценность были только в осуществлении этого вечного проекта: их воссоединении.

Они находили друг друга в каждом своем воплощении, невинные и ничего не помнящие, как новорожденные, чтобы заново научиться находить и узнавать друг друга.

Они видели в рассеянных лучах Столпа свою страсть, во всей ее полноте, всегда ту же и всегда возникающую заново.


Все их образы в Зале Столпа исчезли. Они были собраны воедино, вошли в нее и в него — все видевших, все проживших, все помнящих.

Испытывая это неясное пока чувство, которое они еще не осознавали полностью, несмотря на только что обретенную мудрость, они ощущали, что любовь была Аномалией — единственной хрупкой связью между созидательной пустотой и Богом, который отстранился.

Единственный мостик.

Они поняли, что они не одни. Каждый союз, каждая любовь, имевшая место на этой земле, была загадочным образом неизбежна для мужчин и женщин, ее испытавших. Любовь — вездесущая и вечная.

Встретив друг друга в пустыне, нерешительные, безразличные, смущенные, Анкс и Козимо не знали, что они были самым удачным вариантом этой Аномалии в пространстве и времени.


Козимо наклонился, чтобы взять Столп.

Но Анкс положила на него руки в то же время, что и юноша.

Столп позволил взять себя в руки. Камень не был эманацией пустоты, но только люди, достигшие определенного уровня, могли к нему прикоснуться.

Они как раз и были такими людьми.

Светящийся куб был невесомым.


Они покинули святилище, унося с собой Столп.

Они больше не видели проклятого Джинна, ужасного стража при святилище. Соломон обрек его на вечное наказание до того момента, пока кто-то не войдет в свет Столпа и не потрясет вечность.

Козимо и Анкс принесли ему прощение.

Джинн, который все записал в четырех книгах, был свободен…

Глава XI Блуждающие частицы

Героические эпохи благоприятны для поэзии, поскольку в них есть древность и неточность легенды, которых требуют музы, немного лгуньи, естественно. Каждый день у нас на глазах происходят экстраординарные вещи, не вызывающие у нас ни малейшего интереса; но мы любим слушать рассказы о непонятных фактах, происшедших когда-то. То есть по сути своей грандиозные события на земле сами по себе незначительны: наша душа, которая чувствует изъян в человеческих делах и которая постоянно стремится к чему-то великому, старается видеть их только неясными, чтобы тем самым придать им величия.

Шатобриан. Гений христианства
В подземелье Башни, у подножия открытой ниши статуи Соломона, на глазах у Козимо Измаль Ги продолжал стонать, пронзенный мечом.

Молодой человек резким движением выдернул оружие из тела поверженного злодея.

— Это убийство на Драгуане выдало тебя, — сказал он. — Оно было чересчур продуманным. Слишком очевидным. Ни одного свидетеля. Никаких следов. Безупречное убийство. Это было слишком уж в твоем духе. Тем не менее я не осмеливался в это верить.

Измаль процедил сквозь зубы что-то невнятное — кровь перекрывала ему горло.

— Ты должен был убить меня, когда я был еще ребенком. Вместе с моим отцом, когда тот разгадал твои злодейские намерения, твое алчное желание завладеть Столпом с первых же дней пребывания в Иерусалиме. Ты представил убийство моих родителей как гибель во время вооруженного нападения, так же, как ты инсценировал свою собственную смерть.

За бесконечное множество жизней, прожитых в поисках Столпа, Козимо изучил до мельчайших подробностей действия своего дяди.

А в этой жизни он решил спрятаться возле двери подземелья, чтобы подкараулить Измаля.

— Я долгое время покровительствовал тебе, — пробормотал Измаль.

— Да. Космология, древние науки — ты хотел сделать из меня безобидного ученого. Теперь я понимаю, почему ты разгневался, когда я захотел научиться обращаться с оружием. Возможно, я был слишком похож на моего отца? Одно мне непонятно: ты продумал все, только забыл забрать с собой письма, которые я нашел на Таборе. Это стало твоей роковой ошибкой. Может, Хьюго де Пайен слишком близко подобрался к разгадке твоей тайны? Кража записей Хинкмара о сферах… Не поспешил ли ты? Нужно было немедленно бежать, не так ли? Что стало бы с Человеком без рук и лица, если бы тебя схватили? Он бы исчез, не оставив следов, позволивших выяснить, каково его истинное лицо. Стоило лишь отправить Альпа в Гильдию, чтобы исправить ошибку. Но я опередил его. Ты проиграл.

Измаль что-то пробормотал. Его губы сложились в зловещую ухмылку.

— Только в этой жизни…

Козимо вынул меч.

— Нет, во всех твоих жизнях.

И он ударом меча перерезал горло Измалю Ги.

По воле Козимо тело архитектора мгновенно исчезло.

Он был вычеркнут из времени.


Козимо вернулся на Запад.

Он путешествовал один.

Все дороги были открыты ему.

С этих пор он всегда знал, какой дорогой идти.

Он был побратимом Времени.

Он знал, что мудрость принадлежит лишь тем, кому удалось побывать во всех своих жизнях.

Эта истина научила Козимо наслаждаться всей полнотой жизни в этом мире, где Бога не было.

Он стал одним из тех Мудрецов, которые в каждой из инкарнаций могут рассказать незнакомцам несметное число басен и спрятать Истину, замаскировав ее под домового, говорящую птицу или восточную царевну.


Тот, кто заглянет в самую глубину его глаз, увидит мягкий искристый свет, свойственный избранным всех веков и миров.


Козимо больше не был человеком…


…он стал тем Человеком-Столпом, чье описание однажды нашел в «Галактической энциклопедии».

Столп.


Он решил вернуться на унылую планету Драгуан.

Там, на землях, купленных некогда Измалем, работы были в самом разгаре. Бальтеус и люди из его секты трудились уже не первый месяц. Они были единственными, кому удалось спастись после трагедии, постигшей Гильдию на Таборе. Чертежи церкви и тринадцати относящихся к ней приходов были на стадии завершения. Вот на этой стройке нового прихода Козимо и нашел Анкс, которая уже доставила Столп Соломона в его новое святилище. Вечные жрецы, облаченные в оранжевые одежды, последовали за ними.

Анкс послала за своей семьей в Иерусалим. Ролан также прибыл оттуда.

Первая община Драгуана была наконец в сборе.


Анкс и Козимо не виделись со дня открытия Аномалии.

Но им не нужны были ни взгляды, ни слова. Они уже знали, что их скоро снова ждут совместное путешествие, новые приключения.


Бальтеус завершил торжественную церемонию открытия святилища Столпа.

— Здесь он будет в безопасности, — заверил он.

— Да, но мы не знаем, надолго ли, — добавил Ролан.

Анкс и Козимо улыбнулись.


Они-то знали…

Эпилог

ИЛЛАРИОН:

Ведь слово Божие подтверждено чудесами, не так ли? Однако колдуны фараона совершали их, да и другие обманщики могут совершать их, люди впадают тут в заблуждение. Итак, что же такое чудо? Явление, которое нам кажется не свойственным природе. Но осознаем ли мы все ее могущество? И если обыденные вещи не изумляют нас, значит ли это, что мы их понимаем?


АНТОНИЙ:

Пустое! Надо верить Писанию.


ИЛЛАРИОН:

Святой Павел, Ориген и многие другие понимали его не буквально; однако если его пояснять с помощью аллегорий, оно становится достоянием немногих и очевидность истины исчезает. Что же делать?


АНТОНИЙ:

Положиться на Церковь.


ИЛЛАРИОН:

Итак, Писание бесполезно?


АНТОНИЙ:

Вовсе нет! Хотя в Ветхом Завете, признаю, есть… темные места… Но Новый сияет чистым светом.


ИЛЛАРИОН:

Однако ангел-благовестник, по Матфею, является Иосифу, а по Луке — Марии. Помазание Иисуса женщиной происходит, по первому евангелию, в начале его служения, а согласно трем остальным — за несколько дней до его смерти. Питье, предлагаемое ему на кресте, по Матфею, — уксус с желчью, по Марку — вино и мирра. Согласно Луке и Матфею, апостолы не должны иметь ни серебра, ни сумы, ни даже сандалий и посоха; у Марка, однако, Иисус запрещает им брать с собой что-либо, кроме сандалий и посоха. Я теряюсь!..


АНТОНИЙ:

Правда… правда…


ИЛЛАРИОН:

Когда до него дотронулась кровоточивая, Иисус обернулся и спросил: «Кто прикоснулся ко мне?» Итак, он не знал, кто прикоснулся к нему? Это противоречит всеведению Иисуса. Если гробница охранялась стражами, женам нечего было беспокоиться о помощнике, чтобы отвалить камень от нее. Итак, стражи отсутствовали или же святые жены не были там. В Эммаусе он вкушает пищу с учениками и дает им потрогать свои раны. Это — человеческое тело, нечто вещественное и, однако, проходящее сквозь стены. Возможно ли это?


АНТОНИЙ:

Много понадобилось бы времени, чтобы тебе ответить!

Примечания

1

Туаз — старинная французская мера длины, равная 1,949 м (Примеч. пер.)

(обратно)

2

Греческий огонь (реже — адский огонь, византийский огонь или жидкий огонь, греч. Υγρό Πυρ) — горючая смесь, применявшаяся в военных целях во времена Средневековья.

(обратно)

3

Катехумен, оглашенный — человек, готовящийся принять таинство крещения.

(обратно)

4

Поскольку Карл де Рюи, Жан дю Гран-Селье и Бенуа Клер не могли быть тремя из первых рыцарей-тамплиеров, в историю вошли Розаль де Сент-Круа, Гондемар и Годфруа де Сент-Омера.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  •   Поиск
  •   Первое путешествие Хьюго Лепайена
  • Книга первая
  •   Глава 1 Возвращение блудного сына
  •   Глава II Святое семейство
  •   Глава III Наказанный джинн
  •   Глава IV Человек без рук и лица
  •   Глава V Век монаха и солдата
  •   Глава VI Крестовые поля
  •   Глава VII Первый парадокс
  •   Глава VIII Христова милиция
  •   Глава IX Месть архитектора
  •   Глава Х Ирландский колокол
  • Книга вторая
  •   Глава I Тщеславный Полибюс
  •   Глава II Анкс и мир Табари
  •   Глава III Дознание
  •   Глава IV Встреча
  •   Глава V Первый закон
  •   Глава VI Планета мыслителей
  •   Глава VII Деревня Лонг-Буа
  •   Глава VIII Кредо
  •   Глава IX Болотный монстр
  • Книга третья
  •   Глава I Покрывало Изиды
  •   Глава II Комплекс Зенона
  •   Глава III Паршивая овца
  •   Глава IV Черный океан
  •   Глава V Третий компаньон
  •   Глава VI А С 0 4
  •   Глава VII Челнок между двумя мирами
  •   Глава VIII Вечер на террасе
  •   Глава IX В делах не бывает все гладко
  •   Глава X Братья Мойр
  • Книга четвертая
  •   Глава І Ничто не ново
  •   Глава II Планета предков
  •   Глава III Другой край бесконечности
  •   Глава IV Угроза
  •   Глава V Сила сказок и легенд
  •   Глава VI Подземелья
  •   Глава VII Ночь не наступает никогда
  •   Глава VIII Реванш
  •   Глава IX Прощеный сатана
  •   Глава Х Синхронность подобного
  •   Глава XI Блуждающие частицы
  •   Эпилог
  • *** Примечания ***