Карьера [Дуглас Кеннеди] (fb2) читать онлайн

Дуглас Кеннеди Карьера

Моему отцу, Томасу Дж. Кеннеди, и брату Роджеру посвящается

Истинный путь ведет по туго натянутому канату, но не над пропастью, а лишь на небольшой высоте над землей. Кажется, легче запнуться, чем пройти. Существует некая точка, за которой невозможен возврат. Ее следует достичь.

Франц Кафка

Часть первая

Глава первая

Сегодня дела шли хорошо. Подрулил, поговорил, уболтал и закрыл.

К семи вечера, пока не опустилась ночь и не закончил работу, следуя полученному некогда от первого начальника совету, составил список дел, выполненных за последние десять часов. Три основных достижения:

1) заключил с «Мульти-Микро» договор на двойной разворот;

2) наконец-то удалось договориться с руководителем «Айкона» о встрече на следующей неделе и

3) позвонил из Стемфорда Айван Долински, мой главный внештатный агент по продажам на территории трех штатов — Нью-Джерси, Нью-Йорка и Пенсильвании.

Взволнованный Айван порадовал: «Джи-Би-Эс» готово подписать контракт на центральный многостраничный вкладыш (я несколько недель наседал на Долински, чтобы тот завершил сделку).

В общем, как я уже сказал, неплохо для одного дня. Так я выполню апрельский план продаж с опережением графика на девять недель. Конечно, раз на раз не приходится.

Клюнет ли на мои действия Эд Фишер, верховное божество маркетинга из «Айкона», доверит ли серьезный заказ?

Сможет ли Айван закрыть продажу для «Джи-Би-Эс» или же переговоры вновь завершатся вничью? (У Долински уже три сделки с откатом, и я начинаю волноваться.) К тому же хотя и удалось сбыть «Ад Тель» полный разворот на лучшем месте, посвященный новому ноутбуку «Сэт Пэд Ди-Эл», но Дон Даулинг, руливший в отделе закупок рекламы, дал добро только на рекламу в одном номере.

Неохота, с которой получено согласие, отчасти омрачает вкус победы, тем более что большинство телефонных переговоров с Доном ушло на закидывание удочки с наживкой: скидки, льготы, бонусы — все что угодно, лишь бы выторговать согласие на дополнительный рекламный объем.

— Привет, Дон! Это Нед Аллен.

— Мне некогда сейчас, Нед, — с сильным канадским акцентом ответил собеседник. — Как раз убегаю.

— Тогда сразу к делу…

— Я же сказал: ухожу…

— Дон, ты знаешь, что девяносто пять тонн за двойной задний разворот — все равно на тридцать процентов дешевле, чем у наших конкурентов?

— Ну да, да, да! Вот только у них охват подписчиков получается на тридцать пять процентов выше.

— Только если поведешься на их выкладки. Видел в «Эй-Би-Си» статистический анализ за прошлый месяц? Уже третий раз подряд наша рассылка оказалась больше, чем у них. На семь процентов…

— Все равно, там — один и две десятых миллиона, а у вас — семьсот восемьдесят тысяч. Все-таки ощутимая разница в рассылочном тираже за такие деньги.

— Послушай, Дон, мы же оба знаем, что когда дело доходит до маркетинга по потребительским нишам, то цена таким цифрам — ноль без палочки. Подумаешь, одна и две десятых! Для продукта вроде «Сэт Пэт Ди-Эл», нацеленного на потребителей с высоким уровнем дохода, вам нужна область сбыта среди потребителей среднего и верхнего класса — как раз то, что предлагаем мы. А ты дал себя развести на голых торгашеских выкладках. Ну да! Согласен, высокие статистические показатели. У китайцев — тоже высокие статистические показатели, целый миллиард человек. Вот только из них наберется едва ли тысяча покупателей, способных приобрести хоть что-то, кроме ведерка риса. Как в данном случае.

Тяжело вздохнув, Дон Даулинг произнес:

— Нед, ты же и в прошлый месяц пытался втюхать мне свою идею…

— И тогда ты не купился. Но дело дошло до серьезного бизнеса. Двойной разворот в доказательство серьезности отношений.

— Нед, сколько раз повторять: речь идет не о серьезных отношениях, а о… о мимолетной интрижке!

— Согласен, согласен, но все серьезные отношения начинаются с мимолетной интрижки! Стоит только лечь в постель, а дальше — любовь и свадьба! А когда увидишь результаты, которые даст реклама на задней странице обложки…

— Тогда, может быть, и сделаем следующий заказ. Но больше я ничего обещать не могу.

— Даже если я предложу двадцатипятипроцентную скидку и гарантирую лучшее место во всех весенних номерах?

— Снова вернулись к исходной точке. На прошлой неделе ваш агент Айван предлагал такие же условия.

— Он предлагал двадцать процентов. Но поскольку я начальник, то могу…

— …Что? Задобрить меня лишними пятью процентами? Очнись, Нед.

— Дон, сложи два и два. Мы говорим едва ли не о двадцати двух тоннах — вот сколько ты сэкономишь на первом заказе!

— Нед, я уже всё просчитал и решил.

— Я тебе вот что скажу: в апрельском номере мы запустим четырехцветную печать…

— Нед, разговор окончен.

— А может, пообедаем на следующей неделе вместе? Будешь в городе?

— Я еду в Даллас.

— А на следующей неделе?

— Нед…

— Ты же любишь французскую кухню… встретились бы в «Лютеции».

— С каких это пор «Компу-Уорлд» может позволить себе деловые обеды в «Лютеции»?

— С тех пор, как мы вышли на рынок.

— Вы по-прежнему на третьем месте.

— Но мы стараемся, Дон. Ну что, давай через две недели?

— Нед, ты — ходячая головная боль…

— Но зато полезная! Так как насчет следующей пятницы?

Дон Даулинг вновь протяжно вздохнул.

— Позвони секретарше, — ответил собеседник и повесил трубку.

Попался! Ну, в общем, почти. Повторюсь: в нашем деле раз на раз не приходится. «Позвони секретарше» — пожалуй, древнейшая из отмазок. Но надеюсь, что в случае с Доном Даулингом его слова указывают на готовность сесть за стол переговоров. Разумеется, возможность покрасоваться в «Лютеции» — тоже весомый довод в пользу сделки. Обед в ресторане, где платят не меньше чем по сотне баков с носа за ужин по соседству с крутейшими из горожан, наверняка позволит парню из Канады почувствовать: наконец-то попал в заветную высшую лигу (черт подери, да ведь я и сам — модель для рекламных плакатов благотворительных компаний: амбициозный парень, выросший в богом забытых закоулках штата Мэн!).

До сих пор (а я работаю в продажах уже четыре года) удавалось избегать кошмара, преследующего любого продавца, — потерять искусство убеждения. По этому поводу отлично высказался шеф, Чак Занусси: «Видишь ли, Нед, ведь суть продаж в одном: как добиваться утвердительного ответа. В нем — вся цель практики, вся глубинная, мать ее, сущность.

Да! Успех — «да», провал — «нет». Всё просто. По-моему, смысл жизни в том, чтобы люди отвечали «да». Если ты не насильник, то без согласия не по-трахаешься. Без этого слова не женишься, не получишь ипотечный кредит, не устроишься на работу.

В общем, ты добываешь «да» ежедневно. Для нашей компании. Должен сказать, получается у тебя неплохо — вот почему я намерен тебя продвинуть».

Вот тогда-то Чак и предложил мне работу в качестве регионального директора по продажам в третьем по величине компьютерном журнале Америки.

Магазин называется «Компу-Уорлд», а на третьем месте он только потому, что мы начали недавно. Нам только пять лет, хотя, конечно, журнал — настоящий прорыв на рынке, где и без того немало конкурентов.

Тираж рассылки — семьсот восемьдесят тысяч, от второго места, журнала «Компьютер Америка», нас отделяют только пятьдесят тысяч. Черт подери, два года назад между нами стояло полмиллиона экземпляров! Сегодня поток тиражей льется быстрей, чем кровь из раны гемофилика, а звезда нашего издания еще даже не в зените!

А знаете, в чем причина? В качественной редактуре и первосортном визуальном сопровождении. Я к тому, что применительно к верстке и графике мы — воплощенная «ярмарка тщеславия» среди потребительских журналов.

«Компу-Уорлд» выходит двенадцать раз в году. Средний объем одного номера — триста двадцать страниц, из которых под моей ответственностью находится семьдесят рекламных. В среднем одна страница стоит у нас тридцать пять тысяч долларов (хотя размещение на лучших местах, например на последней странице обложки, может стоить на тридцать процентов дороже). Тридцать пять тысяч на семьдесят — получается два миллиона четыреста пятьдесят тысяч долларов. Мой ежемесячный план продаж. Умножьте на двенадцать — и получите двадцать девять миллионов четыреста тысяч. Каждый раз, как только представлю себе полную сумму, пугаюсь до чертиков.

Будучи региональным директором по продажам на Северо-Востоке, я возглавляю команду в десять человек. Каждому приходится выполнять свой месячный план продаж.

Моя команда тесно сотрудничает с внештатными агентами-представителями: с Айваном Долински на территории трех вышеназванных штатов, с Дейвом Мадуро — в Массачусетсе (для Северо-Востока окрестности Бостона — едва ли не основной источник программного обеспечения) и с Дутом Блюхорном, в ведении которого находятся остальные регионы Новой Англии. На плечах троицы — постоянная ответственность за поступление заказов от крупных компаний на рекламу в половину полосы и в целую полосу, за установление непростых рабочих связей с ключевыми рекламодателями нашей страны: «АдТель», «Айкон», «Инфоком», а также с таким монстром, как «Джи-Би-Эс» («Глоубал Бизнес Систимз») — крупнейшим производителем компьютеров на планете, от заказов которого всякий не прочь урвать свой кусок.

Основная зарплата составляет шестьдесят тысяч в год, для менеджера среднего звена в Нью-Йорке — едва ли не ниже прожиточного минимума. Если команда одолеет гору в двадцать девять и четыре десятых миллиона, то в конце года получу еще шестьдесят тысяч (сотрудники получают поощрительные бонусы за каждый добытый доллар). Но если продадим меньше, чем установлено в годовом плане, то соответственно уменьшится и сумма бонуса.

С тех самых пор, как полтора года назад я приступил к работе региональным директором по продажам, мы ни разу не сталкивались с невыполнением плана. И когда в пятницу, двенадцатого декабря, раздают рождественские бонусы (эту дату я отмечаю в ежедневнике «звездочками»), я с полным на то правом рассчитываю увидеть на своем чеке надпись «ШЕСТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ». И смогу спать спокойно, потому что жизнь у меня непростая.

Суммарная задолженность по пяти кредитным картам составляет около двадцати тысяч ежемесячно, точно как часы выплачиваю триста двадцать пять долларов — проценты по ссуде, взятой пять месяцев тому назад. Долгу по уплате семисот девяноста пяти долларов членских взносов Нью-Йоркскому теннисному клубу здоровья исполнился месяц. Совсем недавно заказал для себя и жены семидневную путевку в отель «Фор Сизонс» на острове Невис (невероятная сумма в пять тысяч шестьсот долларов за один только номер и авиабилеты, но я всегда говорил Лиззи: предстоящая поездка станет для нас первым за три года отпуском). К тому же на прошлой неделе Барни Гордон, дипломированный дантист, сообщил, что потребуется три тысячи двести долларов на замену старого моста, героически простоявшего целых двадцать три года после установки (в одиннадцать лет я свалился с велосипеда, что стоило мне верхнего переднего зуба). К сожалению, замена моста не предусмотрена медицинской страховкой компании.

У меня на столе звонит телефон. Отрываюсь от списка дневных достижений и нажимаю на кнопку коммутатора:

— Нед Аллен…

— Сколько ты заработал для меня сегодня? — интересуется Чак Занусси, мой босс.

— Много, но всё промотал.

— Вот как? На что?

— Ну, неизбежные расходы: новый «феррари», билеты на Канары для себя и любовницы…

— Не будет лишнего билетика?

— Я думал, тебе нравится Ницца…

— Знаешь, другой начальник тебя бы за такие шутки уволил.

— Но у тебя же, Чак, просто потрясающее чувство юмора.

— По-другому в нашем деле просто нельзя. — Занусси посерьезнел. — Ну, рассказывай.

В трубке послышались щелчки. Спрашиваю:

— Ты где?

— В воздухе, на полпути между Чикаго и Ла-Гуардией.

— Не знал, что сегодня ты отправляешься в Чикаго. Думал, полетишь из Сиэтла прямо к нам.

— Я тоже так думал — пока не позвонили и не попросили задержаться в Чикаго.

— А кто попросил?

— Потом узнаешь. Рассказывай, как дела.

— Кажется, наконец-то удалось уговорить Великого Будду, Дона Даулинга, сесть за стол переговоров.

— Есть что-нибудь конкретное?

— Покупают один разворот в апрельском номере.

— И всё?!

— Но через две недели Дон готов со мной пообедать.

— Надеюсь, хорошее начало.

— Чак, это не просто начало, а настоящий прорыв. «АдТель» избегал нас с тех самых пор, как восемь месяцев тому назад у них начал работать Даулинг. А Айван бегал за ним как проклятый.

— Но сделку закрыл ты, а не Айван.

— Айван работает нормально.

— Он меня беспокоит. За несколько месяцев ему так и не удалось ничего добиться.

— У Айвана получалось раньше, получится и теперь. К тому же он вот-вот закроет сделку с «Джи-Би-Эс» насчет большого разворота.

— Я поверю тебе, только когда увижу подписанный договор.

— Да ладно тебе, ты же знаешь, что перенес бедолага…

— Растроган твоей верой в людей, Нед. Очень, блин, поднимает настроение.

— Так почему тебе пришлось завернуть в Чикаго?

— Завтра объясню. За завтраком. В восемь в «Уорлдорфе».

— Что-то затевается?

— Раскрою все карты за завтраком. Приходи.

Я положил трубку.

Почему Чак, всегда режущий правду-матку в глаза, вдруг напустил столько долбаного тумана о чикагских событиях?

Я встал, взглянул за стеклянную стену кабинета. В общем-то, даже и не кабинета — скорее кабинки восемь на восемь футов, скрытой в глубине ничем не примечательного офисного здания из белого кирпича, на пересечении Третьей авеню и Сорок шестой стрит. По крайней мере, у меня есть окно, через которое открывается вид на обшарпанный однодневный отель на Ленгсингтон-авеню (вроде халуп-развалюх, в которых часто останавливаются «челноки» из Восточной Европы).

Через стеклянные стены кабинета я могу наблюдать за происходящим: крошечный лабиринт кроличьих нор, перегородки, за которыми мои специалисты по телефонным продажам проводят предписанные восемь часов в день, точно подчиненные связаны с телефонами пуповиной.

Разумеется, за исключением звезды офиса Дебби Суарес: девушка, как всегда, задержалась в конторе после семи вечера и выстреливает в микрофон «хендс-фри» пулеметной очередью фраз, окучивая очередного бедного, ничего не подозревающего клиента, неосмотрительно позволившего Дебби привести основные доводы в пользу покупки.

Среди сотрудников «Компу-Уорлда» Дебби благодаря способности говорить быстрее всех в мире известна как Суарес-Пулемет. Но Суарес — это еще и непревзойденная разведчица, располагающая о каждом работнике журнала всей информацией, какая только имеется. Фигурой Дебби напоминает малютку-пупса (ростом около четырех футов и десяти дюймов, с короткими темными вьющимися волосами, большими зелеными глазами и сложением боксера в сверхлегком весе), а потому словесная Ниагара впечатляет еще больше.

По пути из кабинета к кабинке Суарес я слышал, как та припустила на полной скорости:

— Знаю-знаю-знаю, но послушайте, где еще вы сможете найти лучшую возможность продать свой товар? Нет-нет-нет-нет. Пообещают, но так ничего и не сделают. Да, именно, ничего-ничего. Думаете, стала бы я вам всё это рассказывать в семь вечера, в четверг, если бы ничего не смогла предложить? Могла бы уже сидеть дома, с ребенком. Пятьдесят две с половиной тысячи. Что предложить? Шесть четвертушек за шесть месяцев! Лучшее предложение за целую неделю! Пятьдесят две и пятьсот. Да-да-да, тридцать пять за страницу. Целую. А четверть полосы стоит десять за штуку. Почему? Вы меня спрашиваете почему? Да бросьте, вы же сами знаете! Четверть полосы никогда, никогда не бывает в четверть цены! Всегда придется платить на десять процентов больше… но в этот раз я предлагаю шесть четвертей как раз по той цене, которую вы хотели. Восемь семьсот пятьдесят за выпуск, и вы сэкономите… эй, вы быстро прикинули. Но теперь умножьте на калькуляторе на шесть! …верно, у вас в кармане останется семь пятьсот. Ну так что, хорошая скидка? Да-да-да, конечно же, окончательное решение о том, где разместить рекламу, — за вами. Эй, послушайте, здесь не удастся решить на свежую голову. У меня еще три клиента стоят в очереди на ту же страницу. Что? Обещаю, конечно же! С какой стати вы должны мне верить? Я вас умоляю…

Дебби оказалась для меня настоящим открытием, подлинной звездой года в номинации «Лучший продавец «Компу-Уорлд»». Девушку я нанял сам, чтобы заполнить образовавшийся после повышения вакуум. Имелись и другие достойные кандидаты, но в Дебби подкупало не только нескрываемое рвение устроиться на работу, чувствовавшееся в непрестанном речевом потоке («Мистер Аллен, вы не пожалеете, если дадите мне работу. Если я сказала «не пожалеете» — значит, так и будет: вы очень-очень-очень обрадуетесь…»).

Дело было в прошлом Дебби, в мрачных сторонах ее жизни, не упомянутых в резюме, но тем не менее описанных после деликатных расспросов с моей стороны. История о том, как девушка росла в Восточном Нью-Йорке. Как отец получил пожизненный срок в тюрьме Сан-Хуана, когда ей исполнилось четыре года. Дебби забеременела в семнадцать и осталась вдовой в девятнадцать после того, как подлец муж разозлил своих работодателей-наркоторговцев, прикарманив часть прибыли от продажи кокса. Пришлось вновь пойти учиться и устраиваться на секретарскую работу, чтобы наконец-то вырваться из Восточного Нью-Йорка, сняв в Стайвесенд-Тауне крошечную квартиру с единственной спальней, где Дебби и теперь проживала с матерью и маленьким сыном, Раулем.

Дебби знала, что способна продать что и кому угодно — главное, стартовый толчок.

— …Ну так что, мы договорились или как? Я же сказала, сейчас семь восемнадцать, магазин скоро закроется. Заходите завтра… да-да, точно, нет-нет, конечно-конечно-конечно, никаких конкурентов рядом с вашей рекламой, сами одобрите макет, пятьдесят две тысячи пятьсот… ну как, договорились?

Лицо Дебби напряглось, глаза закрылись — так бывает у людей, которым не хватает сил смотреть на трансляцию лотерейного тиража. Потом девушка внезапно расправила плечи, напряжение сменилось усталым облегчением.

— Хорошо, мистер Годфрей, ваша взяла. Перезвоню вам завтра, и тогда уже договоримся о всех тонкостях выполнения заказа. Приятной ночи.

Продавщица сняла микрофон и наушники, обхватила голову руками.

— Закрыла? — спросил я.

— Закрыла, — в ответе девушки звучала усталость, как у спринтера, только что сорвавшего финишную ленту.

— Кому?

— «Даст Бает». «Самое Популярное в Америке Оборудование для Защиты от Пыли».

— «Даст Бает» — нормальная фирма. Работают уже десять лет, а то и все двенадцать. Хорошая продукция, отличная дистрибьюторская сеть, хотя как конкуренты они слабоваты. Для тебя они окажутся отличным, надежным клиентом. Так-то, Дебби.

Девушка лучезарно улыбнулась:

— Спасибо, мистер Аллен.

— Интересно, ты когда-нибудь начнешь называть меня по имени?

— Только когда перестанете быть моим начальником.

— То есть когда ты сама займешь мое место?

— Не в этой жизни…

— Правило продаж номер один: цени себя. Как мама?

— Когда как. На прошлой неделе воспаление горла оказалось очень сильным. Но если мама продержится и не пойдет к врачу до пятого января…

Пятого января — не только первая годовщина работы Дебби в «Компу-Уорлд», но и день, когда, по правилам медицинского страхования, действующим в компании, она сможет включить в страховку еще одного члена семьи. Я знал: девушка отсчитывает часы до дня, когда мать, не защищенная медицинским полисом и то и дело заболевавшая в течение прошлого года, наконец-то окажется под защитой предоставляемых фирмой благ.

— Всё еще сидит с Раулем после школы?

— Больше нет выбора, — кивнула Дебби. — С моей зарплатой няню нанять нельзя, к тому же сыну уже шесть, слишком взрослый для круглосуточного детского сада. Знаете, а его приняли в Фейбер Академи на первый курс! — Девушка имела в виду одну из лучших частных школ в городе, находившуюся как раз в трех кварталах от квартиры Дебби в Стайвезант-Тауне, туда можно дойти пешком.

— Да, слышал. Потрясающе! Наверняка у тебя очень одаренный мальчик.

— Один из лучших учеников. Раулю даже разрешат приступить к учебе в январе, чтобы не ждал до сентября. Я-то не против, потому что детский сад, в который он ходит сейчас, — настоящий guano^[1]. Конечно, первый год в Фейберсе стоит девять тысяч, а стипендии ребенку не дали. Так что бонус придется как нельзя кстати.

— Тебе же причитается больше девяти штук, разве нет?

— Тринадцать тысяч четыреста долларов. Даже подсчитала.

— Правда, что ли?! — И мы рассмеялись.

— А нам действительно выплатят бонусы в следующую пятницу? — не верила Дебби.

— Ты спрашиваешь уже в третий раз.

— Извини.

— Не за что извиняться. Просто постарайся успокоиться. Повторюсь: мы работаем не на какую-то шарашку, «Ёкимура» не скупится на благодарности. Особенно когда дело касается штатных сотрудников. Господи, это же японцы! Скорее вспорют себе животы, чем не рассчитаются. Можешь даже не сомневаться.

— Я верю, мистер Аллен. Просто… понимаете, я же первый год здесь, а бонус — он очень важен для меня…

— Слушай, завтра за завтраком попрошу Чака Занусси подтвердить, чтобы… сколько тебе причитается?

— Тринадцать четыреста.

— Ну да. Так вот, пусть сам скажет: двенадцатого ты получишь именно тринадцать четыреста. Обычно он знает все суммы бонусов, причитающихся каждому из отделов.

— Вы будете завтракать с мистером Занусси? А я думала, он еще в Сиэтле, решает вопросы с мистером Роландом.

Да, Суарес стоило бы работать в ЦРУ. До Чака докатились слухи, будто Билл Роланд, директор по продажам в северо-западном регионе Тихоокеанского побережья, оказался на чересчур дружеской ноге с неким мистером Джеком Даниэльсом.^[2] Ходили сплетни, что во время переговоров за обедом с директором по маркетингу от «Майкрокома» Билл упился до беспамятства прежде, чем подали десерт. Не самая лучшая стратегия, особенно при работе на таком сложном рынке, как Сиэтл.

Вот потому-то Чак и полетел на северо-запад, хотя и заверял: все дело в обычной квартальной проверке. Типичная для Чака стратегия: веди себя как ни в чем не бывало, а потом — разберись с надуманной проблемой, чтобы скрыть настоящие сложности.

— Что слышно из Сиэтла? — спросил я у Дебби. Девушка рассматривала ногти. На этот раз Суарес выбрала для раскраски оттенок, который можно было назвать «розовый цвет наркобаронессы».

— Билл Роланд здесь больше не работает, — заверила меня Дебби.

Я тихо присвистнул:

— Давно?

— Со вчерашнего утра.

— Сам ушел?

— Наверное, испытал настоящее облегчение. Тем более мистер Занусси предложил Биллу сразу же зарплату за полгода вперед и восьминедельный курс лечения, если мистер Рональд уволится незамедлительно. Собственно, так он и сделал. Мистер Занусси поступил очень благородно, вы согласны? Ну, Роланд ведь пил и все такое… похоже, у Билла начался четырехмесячный запой. Брак мистера Роланда трещал по швам, дочка (а ведь ей всего шестнадцать) удрала с каким-то уродом-байкером, а в сиэтльском офисе вечно сплошная нервотрепка… Вот мистер Роланд и начал выпивать виски с утра пораньше. Сначала подливал в кофе…

Я посмотрел на Дебби с удивлением:

— Черт подери, тебе-то всё это откуда известно?

— Из особых источников.

— Слушай, а у тебя нет своего человека в чикагском офисе?

Дебби мельком взглянула на ядовито-розовые ногти:

— Может, и есть…

— А ты не хочешь позвонить ему и узнать, на какую встречу сегодня пригласили Чака Занусси?

Теперь настала очередь Суарес удивляться:

— Мистера Занусси отправили в Чикаго?

— Точно.

— Но я думала, он полетит сюда напрямую из Сиэтла…

— И я думал так же. Но Чак позвонил мне из самолета на полпути между О'Хэар и Ла-Гуардией и сказал, что его попросили заглянуть днем в чикагский офис. А зачем — не объяснил.

— А мистер Занусси ничего не рассказал о встрече?

— Только пообещал кое-что интересное.

— Mierda^[3].

Суарес вновь надела наушники с микрофоном и лихорадочно набрала десятизначный номер.

— Будьте добры, Марию Сабо, пожалуйста. — Дожидаясь соединения, Дебби покусывала провод. — Мария? Дебби из Нью-Йорка. Как ты? Да-да-да… всё дела, дела. Кстати, слушай-ка, у вас в офисе сегодня не появлялся наш редактор, мистер Занусси? Был? Надо же… Один? Ты серьезно? Все до одного? Блин… Значит, что-то затевалось, но никто, даже секретарша, и словом не обмолвился? Ладно, ладно. В общем, свистни, если что-нибудь узнаешь. Я тоже скажу, если будут новости. Договорились? Спасибо, родная.

Сорвав с головы наушники с микрофоном, Дебби озабоченно взглянула на меня:

— Мария — моя подруга, телефонный продавец из Чикаго. Мистер Занусси прилетел сегодня к обеду в их офис и сразу же пошел на встречу с мистером Гертцбергом, мистером Гетцем и мистером Ватанабе…

— Боже, боже мой, — простонал я. — Мосс Гертцберг — старший управляющий директор в «Гетце-Брауне». Боб Гетц — председатель совета директоров. А Хидео Ватанабе — самый главный самурай в материнской компании, в «Ёкимуре». Более зловещего собрания крупняков из правления даже представить не могу. Кстати, твоя подруга, Мария, сказала, кто еще там был?

— Да. Какой-то еврик, а по бокам у него — двое помогал.

— Угу. Значит, европеизированный парень с двумя помощниками…

— Ага.

— А Мария не сказала, говорил ли он по-английски?

— Да… но с каким-то акцентом.

— Европейским акцентом?

— Кажется, да.

— А «помогалы», с которыми он приехал, — телохранители?

— Говорит, несли дипломаты…

— Значит, адвокаты, — догадался я.

— Мистер Аллен, что же с нами будет?

— Ну, Дебби, скажем так: готовится кое-что интересное…

Глава вторая

Офис я покинул вечером, в семь тридцать по ньюйоркскому времени. По дороге позвонил на мобильный Дейву Мадуро, внештатному агенту по продажам в Массачусетсе. Тот находился где-то в районе шоссе Ай-290, к югу от Ворсестера.

— Сам хозяин позвонил, — пошутил Мадуро, едва заслышав мой голос.

— Только потому, что ты мне не отзвонился, Дейв, — спокойно парировал я.

— Вы же знаете, что я целый день просидел в «Инфо-Коме» с Джеком Дребблом.

— И как успехи? Последовал долгий вздох.

— Пока ничего.

— В чем загвоздка?

— Джек так и не дал добро на многостраничную вкладку в июньском номере.

И тут я понял, почему переживал Дейв. Многостраничная вкладка — особый рекламный раздел на шесть страниц, который мы стараемся пристроить в каждый номер.

Поскольку максимальная стоимость шести страниц составляет двести десять тысяч, продажа рекламы в таком объеме котируется выше всего, а Дейв обхаживал «Инфо-Ком» месяцами.

— Что не устраивает Деббла?

— Не хочет платить больше ста восьмидесяти….

— Ничего, переживем…

— …А еще требует четырехцветную полихромную печать — на каждой странице.

— Дейв, ТЕБЕ ПОМОЧЬ?

Долгое, упрямое молчание. Наконец, Дейв отвечает: — Да.

— Давай прямой телефонный номер Деббла, — приказываю я. Пообещав Мадуро связаться с ним завтра утром, сразу же набираю номер Джека.

Телефон прозвонил четырежды. Я не собирался разговаривать с самим Джеком Дребблом и надеялся, что тот уже отправился домой. Расчет оказался верным: звонок перешел в режим голосовой почты:

— Джек, говорит Нед Аллен из «Компу-Уорлда». Не виделись с октябрьского семинара «Эм-Ком», и у меня есть отличные новости. В общем, сто восемьдесят одна тысяча — нормально, ты и сам понимаешь, что сэкономишь тридцать штук от стандартного прайса. Но четырехцветная полихромная печать на всех страницах? Нереально. Получится в убыток. Хотя можно сделать полихромку на первой и последней странице твоего вкладыша, парням из «Грин-Эпа» мы ничего подобного не предлагали. К тому же вам достанется рекламная площадь, на которую стремится «Грин-Эп». Да, кстати, насчет мероприятии для клиентов на этот год. Джек, как раз намечается программа в Вейле. В феврале, с тринадцатого по шестнадцатое. Мы оплачиваем, ты катаешься на горных лыжах, жена тоже приглашена. А ответ по предложению мне нужен к девяти утра, завтра. Увидимся на лыжне, Джек!

Когда я дошел до Парк-авеню, повалил густой снег. Проведя добрую часть юности в северных районах Новой Англии, вновь жизнерадостно топаю через завесу снежинок. Мне нравится тишина, которую наносит снегопад на привычную манхэттенскую суматоху, нравятся чудесным образом опустевшие улицы и чувство одиночества, похожее на то, что возникает при охоте в лесных чащах Мэна.

Пошел дальше, по Пятьдесят пятой, заглянул в «Сейнт-Реджис Хоутел» и пересек помпезно украшенное фойе. Протянул гардеробщику пальто и направился в туалет, где пожилой сгорбленный служитель включил звук, пока я опорожнял мочевой пузырь. Закончив тереть руки под краном, принял церемонно протянутое полотенце.

Пожилой служитель, итальянский иммигрант с вечно воспаленными глазами и крошечной, как у черепахи, головкой, выглядывавшей между плеч, предложил расческу и платяную щетку.

Протягиваю служащему десять баков — согласен, немаленькие чаевые… но вы только представьте: каково работать в туалете? Всегда испытываю вину перед каждым, кто занимает низшую должность. Может быть, оттого, что в глубине души и сам побаиваюсь утратить высокое положение, особенно после того, как во время учебы в университете два лета провел на зоне, замаскированной под ресторан быстрого питания, вкалывая на одуряющей работе, целый день талдыча: «Картофель-фри с коктейлем?»

Увидев десять баксов, служитель ошарашенно моргнул.

Затем, засовывая банкноту в нагрудный карман, заметил:

— Вероятно, вам предстоит потрясающая ночь, сэр.

Вхожу в бар, облицованный черным мрамором, с гигантскими серебряными зеркалами, с длинной, изогнутой стойкой из цинка и вызывающе-роскошными сидениями в декоративном стиле.

Бар просто кишит деловыми костюмами, в основном их обладатели — мужчины в возрасте тридцати-сорока лет, представители делового сословия ведущих переговоры менеджеров, все — идеально ухоженные, и каждый тыкает в воздух сигарой, дабы подчеркнуть довод.

Едва я сел за тихий столик в углу и заказал мартини для аперитива, как зазвонил телефон.

— Это я, — голос Лиззи еле пробивается сквозь шум на линии.

— Идешь? — взгляд на часы подсказал: жена опаздывает.

— Я еще на встрече в «Рояльтоне».

— С кем?

— С потенциальным клиентом. «Миллер, Бидл и Смарт». Брокерская контора средней руки с Уоллстрит, хотят пробиться в крутые.

— Звучит заманчиво.

— Только если тебе нравится вести дела со взрослеющей золотой молодежью.

— Если хочешь, могу встретить тебя у выхода. Всего то каких-то… хм, десять кварталов.

— Спасибо, я закончу примерно через полчаса. А потом…

— Да?

— В общем, есть важные новости, — произнесла она притворно-трагическим тоном.

— Насколько важные? — подыграл я.

— Космической важности. Мировая сенсация.

— Умираю от нетерпения.

— Я заказала для нас столик в «Пейтруне».

— Кажется, что-то вроде притона-забегаловки? Где подают огромные чизбургеры?

— Если верить всему, что пишут, там теперь — новый водопой для влиятельнейших манхэттенских брокеров.

— Никогда не верил ни слову из напечатанного в «Нью-Йорке». А Джина — верит. Это она предложила?

— Пятерка за сообразительность.

Конечно, по словам Джины, Айану тоже не терпелось отужинать в «Пейтруне». Джина работает вместе с Лиззи в «Мосмане и Китинге», пиаровской фирме средней руки. Ее муж, Айан, ведет в «Дейли Ньюз» рубрику «Экскурсия по городу». Кроме того, и муж, и жена пишут для нью-йоркской новостной «бегущей строки» и, к нашему немалому и обоюдному удовольствию, не упускают удобного случая похвастаться своими мерцающими творениями.

— Они встретят нас в «Пейтруне» — после того, как заглянут в галерею Сохо на открытие потрясающего шоу потрясающего художника-индейца, рисующего пальцем…

— Готов поспорить, в галерее будет полно потрясающих людей. Придет сам Лу Рид, верно?

— Точно. А вместе с ним — Тим Роббинс и Сьюзен Сейрадон. Гор Видаль тоже обещал заглянуть.

— Не говоря о Джоне Эф. Кеннеди-младшем…

— …Шерон Стоун…

— И завсегдатае, потрясающем далай-ламе. Мы засмеялись.

— В общем. Джина — в полном восторге. Дело в том, что «Пайтрун» непреклонно стоял на том, что очередь на столики у них расписана на пять недель вперед… но мне удалось миновать очередь. Полчаса назад.

— Смею ли я спросить, каким образом?

— Просто я — умнейшая женщина Нью-Йорка.

— Трудно поспорить.

— Слушай, мне нужно пулей лететь обратно на переговоры. Приходи в «Пейтрон» — Восточная Сорок Шестая авеню, дом сто шестьдесят. Столик заказан на девять пятнадцать. Пока.

И Лиззи отсоединилась.

Да, никто лучше Лиззи не сможет раздобыть места за столиком в популярнейшем в городе ресторане. К тому же стоит Лиззи чего-нибудь захотеть, и она обязательно добивается результатов. Потому что для жены, как и для меня, результат — главное.

Она тоже, как говорится, «от сохи да дохи». Слышали о поселке Утика в штате Нью-Йорк? В самом центре снегового пояса. Место, где полгода буквально белым-бело, а самая популярная достопримечательность — уходящая из города дорога. Тесть служил сержантом в местном полицейском управлении и имел склонность к депрессии, переходившей в мировую скорбь, которую старательно топил в дешевом пиве «Утика Клаб». Теща была эдакой домашней труженицей, золушкой с вечной улыбкой на лице, постоянно пребывавшей в тысячах хлопот по дому, но вечно запивавшей валиум виски, «Айриш Кримом» от Бейли.

«Нашу семью едва ли можно было назвать очень счастливой, — как-то вскоре после знакомства призналась мне любимая. — С тех пор, как мне исполнилось семнадцать, я только и думала, как бы вырваться оттуда при первом же удобном случае».

Полностью понятные мне чувства, ведь я и сам не возвращался домой с тех самых пор, как осенью восемьдесят седьмого покинул Брансвик. Да и дома, в который можно вернуться, уже не осталось. Отец давно умер, мать успела вновь выйти замуж: за профессионального игрока в гольф и переехать в Аризону, а старший брат Роб во время службы на военно-морской базе Сьюбик-Бей отдал руку и сердце барменше-филиппинке по имени Мейми.

Отец всю жизнь посвятил военному делу: для родившегося в Индианаполисе парня флот представлялся единственным способом выбраться со Среднего Запада, со всех сторон окруженного сушей. Он ушел в моряки в восемнадцать, и до самой смерти, настигшей отца двадцать девять лет спустя, флот останется для него Великим Белым Папой, командующим и решающим все проблемы.

Малость облажавшись на университетском поприще (как любил выражаться сам отец), он научился «дисциплине», «целеустремленности» и «достоинству» на флоте. Вскоре отец дослужился до младшего офицера, а затем два года проходил подготовку на инженера-механика. Проучившись два года в штате Сан-Хосе на деньги Дяди Сэма, повстречал мою мать (изучавшую английский), так что, как он сам не раз любил повторять, флот дал ему еще и жену.

Свадьба состоялась в шестьдесят втором — через неделю после выпуска. Следующим летом родился Роб, я увидел свет в январе шестьдесят пятого. Детство прошло в трейлерах на всевозможных авиационно-морских станциях, раскиданных по стране: Сан-Диего, Кей-Уэст, Пенсакола и, наконец, — одиннадцать лет в Брансуике, штат Мэн, где отец руководил «воздушными операциями».

Эта должность оказалась последней. Отец умер второго января тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Ему было только сорок семь: погубило пристрастие к сигаретам, которое он испытывал всю свою жизнь.

Точно так же, как не помню отца без зажатой в зубах сигареты «Винстон», никак не могу вспомнить, чтобы родители ссорились друг с другом. Дело в том, что отец совершенно серьезно претворял в жизнь план организации жизни «как на корабле». «Играй по правилам и выиграешь» — было одним из его любимых выражений, отражавших веру отца в то, что командного игрока, «своего парня», всегда вознаградят за преданность и верность.

Но отец старался быть не только хорошим офицером — он изо всех сил стремился быть образцовым отцом, добытчиком. Разумеется, вступив в подростковый возраст, я не мог не почувствовать, что брак родителей отдает затхлостью, что мать отнюдь не в восторге от роли вечной домохозяйки, что жизнь на военно-морской базе ее сковывает и что они с отцом разлюбили друг друга, вероятно, годы тому назад. Но «кодекс чести» предписывал старику сохранять семью.

Кроме того, он считал, что нельзя оказывать предпочтения ни одному из сыновей, хотя я прекрасно понимал, что Роб — папин любимчик, и не только оттого, что пошел по стопам отца, избрав по окончании школы военно-морскую карьеру, но и потому, что, в отличие от меня, даже не мечтал об иной жизни, чем размеренное существование на военно-морской базе.

Когда мне было шестнадцать, отец однажды зашел ночью в мою спальню и застал меня в постели за чтением «Эсквайра». «Если нравится «Плейбой» — я оформлю тебе после выпускного подписку. Но «Эсквайр»… Боже, да там же ничего нет, кроме выпендрёжных статей и бизнесюков на понтах». Именно потому я и полюбил журнал. «Эсквайр» олицетворял вожделенный мир метрополии. Я воображал себя живущим Нью-Йорке, обедающим в ресторанах, описанных в «Эсквайре», одевающимся в пятитысячедолларовые костюмы, изъясняющимся на бурлящем жаргоне горожанина, казавшимся мне вторым родным языком корреспондентов журнала. Не то, чтобы я стремился к этому, но именно так я представлял себе составляющие подлинного успеха.

Конечно, отец все понимал. Как, впрочем, и догадывался о попытках матери вдохновить меня на продвижение по жизни Брансуика и ВМС США.

«Учись на моем примере, — говорила мать, пока я старательно заполнял заявку на обучение в колледже, — в целом мире есть только один человек, способный помешать тебе достичь поставленной цели, и это — ты сам».

А потому амбиции мои были велики, я подал заявку в Боудойн — элитный колледж изящных искусств, расположенный всего лишь в миле по дороге от воздушно-морской базы. Парню, выросшему в Брансуике, Боудойн грезился обителью избранных, в которую я старался попасть — впрочем, безуспешно.

«Список очередников», — пояснил я, показывая отцу циркуляр с перечнем фамилий допущенных к занятиям, пришедший из Боудойна весной восемьдесят третьего года.

Отец расслышал явное разочарование в моем голосе: «Список очередников на поступление в Боудойн — не так уж и плохо, верно?»

«Папа, это всё равно не то же самое, что прием в колледж. К тому же мистер Чалленор говорил…»

«Кто такой мистер Чалленор?»

«Мой консультант по выбору колледжа. В общем, он сказал, что без финансовой поддержки вряд ли удастся поступить».

Я тут же пожалел о бездумно сказанных словах. Отец посмотрел так, будто я случайно пнул его в мошонку.

Девиз отца звучал: «Дисциплина, целеустремленность, гордость». Я неосознанно нанес удар по его ценностям, по его вере в себя, а заодно — задел чувство отцовского долга.

«Сколько стоит год в Боудойне?» — тихо спросил отец.

«Папа, это не важно».

«Сколько?»

«Около семнадцати тысяч, включая питание и проживание…»

Отец тихо присвистнул и опустил взгляд, рассматривая пожелтевший линолеум на кухонном полу.

«Нехилые бабки», — сказал он после долгой паузы, прикуривая очередную сигарету.

«Знаю, папа».

«Но не в деньгах счастье, сынок. Понимаешь?»

«Конечно, — соврал я. — Я же сказал: ерунда».

«Не пори херню, сынок, — возразил отец, и на его лице проступило выражение проигравшего. — Именно в них счастье. Ты знаешь, и я знаю. Настоящее счастье».

Вот так и началась моя студенческая стезя во вполне доступном, крайне второсортном филиале Университета штата Мэн на Преск-Иле, где в целом кампусе я оказался едва ли не единственным студентом, не специализировавшимся в агрономии. Разумеется, ожидание в никому не известном городе, в окружении людей, пишущих дипломную работу о брюссельской капусте, бесило: можете даже не сомневаться, после Преск-Иля даже Брансуик казался прямо-таки космополитичным.

Однако при встрече с отцом я ни разу не выказал, насколько мне отвратителен сельский университет, скрывая сожаления о преграде, вставшей между мной и Боудойном из-за нехватки денег… отделившей от меня воплощенный в колледже большой мир.

Принесли мартини. Поднимаю бокал, подношу заледенелую кромку к губам, обжигающий напиток стекает по пищеводу.

Вновь звонит телефон — как раз когда голосовые связки онемели от выпитого.

— Нед Аллен.

— Ты когда-нибудь отдыхаешь? — спрашивает голос в трубке.

— Джек Дреббл?

— Возможно.

— Как говорил отец, хочешь обед — добейся побед. Джек, ты еще в офисе?

— Да. Только-только вышел из-за стола, и тут позвонил ты.

— Уже восемь пятнадцать. Ты — ценный кадр для «Инфо-Кома».

— А ты пытаешься облизать мой анальный сфинктер.

— Незачем, приятель. Сейчас я в баре «Сейнт Реджиса», попиваю сухой мартини, вот-вот встречу красавицу-жену, и мы отправимся ужинать, а «Грин-Эп» готов ухватиться за многостраничную вставку уже в девять ноль пять завтра утром, если только у нас не получится любви раньше. Так что, Джек, ты уж не обижайся, но кого интересует твой сфинктер при такой сладкой жизни?

— Сто семьдесят одна тысяча.

— А теперь ты хочешь меня обидеть, выставить дураком. Мы же договаривались на сто восемьдесят тысяч… и реклама пойдет двухцветная, по льготной цене.

— И уикенд в Вейле, да?

«Попался!»

— Только за сто восемьдесят.

— А пять штук не сбавишь?

— Считай, сюда входит разница между тем, чтобы щуриться на солнце в Колорадо — или протиранием штанов в прекрасном деловом центре Ворсестера, штат Массачусетс. Сто восемьдесят, без вариантов.

— Завтра перезвоню.

— Так мы не договоримся. Сегодня позвонил — сегодня и покупай. Сто восемьдесят.

«Давай, давай же…»

— Хорошо-хорошо, согласен.

— Умный ход, Джек. — Делаю большой глоток мартини.

Ставя бокал на стол, думаю: «Ты прав, отец. Для меня счастье — в деньгах».

И, боже мой, как же мне нравится продавать!

Глава третья

— Слушай, а там сидит случайно не Ральф Лорен? — спросила Лиззи.

— Верно подметила, — отозвалась Джина.

— А видите тех двоих парней в углу? — подал голос Айан.

Мы с женой и друзьями, молодой супружеской парой, ужинали в модном ресторане, где полным-полно знаменитостей.

— Неужели Эдгар Бронфан-младший? — удивилась Лиззи.

— Ты всех знаешь, — заметила Джина.

— Лиззи — умница, — согласился я. Жена подернула плечами:

— Просто читаю раздел сплетен, как все.

Я улыбнулся: только Лиззи способна подать такую реплику.

Хотя жена старательно играет в любимую игру Манхэттена, «кого-я-знаю», но ее вовсе не увлекает сам процесс. Это занятие никогда не имело для нее первостепенного значения, любимая считала его лишь основной частью работы. Ведь информация — основная валюта, в которой ведет торговлю жена.

Вскоре после знакомства Лиззи объяснила мне суть своего бизнеса: «В пиаре только два факта имеют значение: кого ты знаешь… и с кем ты знаком».

«А тебе не случалось проводить сделки?»

Лиззи запустила пальцы в волосы на моей макушке и лукаво улыбнулась: «Ты — закрываешь, я — влияю…»

Вот вам и построенный на соблазне довод в пользу покупки… Не удивительно, что я тотчас же оказался околдован. И остаюсь очарован и по сей день, с тех самых пор, как впервые повстречал Лиззи (весной девяносто третьего), когда мне в Нью-Йорке наконец-то улыбнулась удача.

Прежде я едва зарабатывал на прокорм, трудясь «менеджером отдела по подбору персонала» в крупном агентстве по трудоустройству, расположенном в центре города. Просто очередная тупиковая работа из серии тех, что пришлось сменить с той поры, как впервые перебрался в город шесть лет тому назад.

Сперва казалось, что даже возможность зацепиться в Нью-Йорке — уже победа. На Семьдесят Пятой, между Фёрст и Йорк-стрит, снял похожую на железнодорожное купе паршивую однокомнатную квартиру за восемьсот пятьдесят долларов в месяц (вся свойственная дешевым квартирам низкосортность проявлялась в одной детали: ванна стояла на кухне). Затем уцепился за первую же подвернувшуюся работу — ассистент по телефонным продажам в компании «Брукс Брозерс», то есть стал одним из парней, которые принимают у вас по телефону заказы на хлопчатобумажный твил.

Я не очень-то четко определил цели и задачи собственного карьерного роста. И не вполне представлял, кем хочу стать, когда вырасту.

Хотя я изо всех сил стремился найти «менеджерскую» работу, удавалось лишь перескакивать с одного низкоуровневого места на другое, всё время надеясь, что в конце концов очередной переход принесет повышение. И даже сидя на телефоне, принимая заказы для «Брукс Брозерс», я надеялся подняться до уровня руководителя, пока мне не объяснили: при том занюханном статусе, с которым я пришел на службу, придется проработать несколько лет, прежде чем серьезно встанет вопрос о повышении.

А потому я плыл дальше по течению, меняя одну отупляющую работу на другую, включая одуряющую работу в отделе печати при «Сакс — Пятая авеню». Проведя семь скучных месяцев за составлением описаний женского нижнего белья и постельных принадлежностей, ушел оттуда и стал «ответственным за трудоустройство» в фирме по подбору персонала, расположенной в центре города.

Проведя на столь зажигательной должности около трех месяцев, познакомился с Чаком Занусси.

Чак обратился в фирму с просьбой подыскать нового секретаря, вопрос поручили мне, и целую неделю мы с ним разговаривали по телефону, пока Занусси тщательно просеивал предложенных кандидатов.

Должно быть, я произвел на Чака благоприятное впечатление настроенностью на результат, поскольку во время последнего телефонного разговора он спросил:

«А что такой умный парень делает на такой бесперспективной работе?»

«Ищет способ найти занятие получше. И поскорей».

«Как думаешь, сумеешь продавать?»

«Можете не сомневаться, — соврал я, — еще как сумею».

«Тогда приходи, обговорим».

Однако, проработав в «Компу-Уорлде» около недели, я понял, что вызывающе самоуверенное утверждение оказалось верным. Совершив первую сделку (продав одну восьмую страницы компании под названием «Лок-Ит-Ап», занимавшейся обеспечением безопасности программного обеспечения), я понял: вот оно, призвание! Оказалось, что каждая продажа — небольшая победа, достижение (не говоря уже о лишней паре долларов, переходившей в карман). Чем больше площадей удавалось продать, тем больше я узнавал о тонкостях искусства продаж: как убалтывать клиентов, как заговаривать им зубы, как расставлять ловушки.

Вскоре после устройства на работу в «Компу-Уорлд» Чак Занусси посоветовал: «Каждый раз, когда продаешь, представляй себе, что соблазняешь. Цель — затащить клиента в постель, но так, чтобы он не догадался, что с него сдирают одежду. Станешь лапать, слюнявить шею — получишь по рукам. И помни: секрет соблазна — в привлекательности».

Две недели спустя, идя по конгресс-центру «Джевитс», я вспомнил совет. Я приехал на свою первую промышленную выставку, «СОФТУС», национальный болтафон в сфере продаж компьютерных программ. Блуждая среди тысячи (или около того) стендов, расставленных в главном выставочном зале, заметил рекламу компании под названием «Микро-Менидж» — весьма высоко котировавшейся среди фирм, перечень которых Чак Занусси вручил мне вскоре после начала работы в «Компу-Уорлде».

«У парней из «Микро-Мениджа» есть отличный продукт, называется «Диск Либерейтор», — говорил Чак. — Но рекламировать новинку нашими силами «Микро-Менидж» не спешит. Прочитай о новом продукте всё, что найдешь, и договорись с гадами».

До сих пор «Микро-Мениджу» удавалось избегать моих звонков. Вот почему я с такой радостью наткнулся на их выставочный стенд и обнаружил, что от вида представителя компании просто захватывает дух.

За двадцать. Длинные ноги, высокие скулы. Угольно-черные волосы подстрижены коротко, по моде. Роскошный темный деловой костюм. Полная поглощенность телефонным разговором при моем приближении.

«Пока, — попрощалась незнакомка с собеседником и протянула руку. — Я — Лиззи Говард, чем могу помочь?»

Крепкое, деловое рукопожатие, защитный слой утонченности и легкий акцент жительницы штата Нью-Йорк.

«Нед Аллен, «Компу-Уорлд», — представился я. — Вам знаком наш журнал?»

«Возможно», — сказала девушка, и в ее глазах пробежали задорные искорки.

«Если работаете на рынке программного обеспечения, то вы наверняка знакомы с нами. Мы — один из лучших компьютерных журналов в Америке».

«Третий по величине», — уточнила она.

«Так значит, мы вам знакомы?»

И снова — тонкая, игривая улыбка.

«Возможно».

«Ну я-то точно знаю о вас всё».

«Вот как?»

«Конечно, — я старался игнорировать проскальзывающий в её голосе сарказм, — компания «Микро-Менидж» — создатель «Диск Либерайтора». Легкий способ избавить жесткий диск он лишних файлов.

«Впечатляет», — заметила Лиззи.

«Собственно, — продолжал я, — «Диск Либерейтор» гораздо безопасней, чем любая другая программа, содействующая расчистке «Виндоуз». Гораздо эффективней, чем любой из собственных антиустановщиков приложения. И быстрее, чем…»

«Так значит, вы и вправду ознакомились с нашей рекламой?»

«Входит в мои обязанности. Кроме того, я должен добиться того, чтобы вы заключили рекламное соглашение с «Компу-Уорлдом».

«Но лидер на рынке — «Пи-Си Глоуб», и мы уже договорились с ними».

«Видите ли, Лиззи, основной недостаток лидеров — в том, что они убеждены, будто у них нет конкурентов, и поэтому совершенно не обязательно уважать клиентов…»

«А вы готовы предложить нам только уважение?»

«И, конечно же, скидки».

«В каком объеме?»

«Ну, скажем так: стандартные расценки на полную страницу в середине журнала — тридцать пять тысяч. Но для нового клиента, наподобие «Микро-Менидж», мы смогли бы предложить рекламу по цене…»

«.. Тридцать тысяч», — прервала меня собеседница.

«Я бы с радостью, но не могу скинуть целых двенадцать процентов от…»

«Тридцать одна тысяча пятьсот».

«И в этом случае остается десятипроцентная скидка — слишком много. Вместе с тем тридцать две пятьсот…»

«Продано».

«Что?» — в замешательстве переспросил я.

«Продано», — повторила Лиззи.

«Что… э-э… продано?» — слова подыскивались с трудом.

«Реклама для компании «Микро-Менидж». Целая страница. Хотелось бы в июльском выпуске…»

«Я лично прослежу, чтобы реклама вышла именно в июле».

«Отлично. Да, на всякий случай: нам, конечно, не нужно самое лучшее место, но если заставите нас ютиться на последней странице, то больше никогда о нас не услышите…»

«Вы получите достойное размещение».

«Рада слышать».

«Просто… э-э… было бы здорово встретиться снова».

«Правда?» — Девушка, избегая моего взгляда, принялась перекладывать брошюры.

«Да. Очень здорово. Если вы… э-э… заинтересованы…»

«Возможно», — И, прежде чем вернуться за стенд, она протянула мне свою визитку.

««Мосман энд Китинг Паблик Рилейшенз», — прочитал я вслух название фирмы. — А какое отношение вы имеете к «Майкро-Менедж»?»

«Я работаю у них представителем по связям с общественностью».

«Но кто занимается рекламой?»

«Брюс Халперн из «Оджилви энд Мейзер». Но Брюс обычно соглашается на любую рекомендацию по рекламе, которую я даю. Конечно, если вы намерены переговорить с ним лично…»

«Нет-нет, я не имел в виду….»

«Я хочу сказать, если Вы не хотите общаться с каким-то пресс-секретарем…»

«Простите, я Вас, кажется, оскорбил?»

Лиззи пожала плечами:

«Ничего, переживу».

«Простите».

«Извинения приняты. Вы — новичок в продажах, да?»

«Это так очевидно?»

«Правило номер один: никогда не допускай перебора. Особенно если другой игрок дает понять, что знает прикуп».

«Так значит, мы еще поговорим?»

Брови девушки еле заметно приподнялись:

«Возможно».

На следующей неделе я трижды звонил ей в офис. Каждый раз она оказывалась «на встрече». В четвертый раз удостоила ответом.

«А вы, оказывается, из упорных?» — спросила она, сняв трубку.

«А вам отлично удается изображать недоступность».

«Ну конечно. Если женщина не спешит отзвониться после первого раза, то, значит, хочет пофлиртовать. И ответственная, нервная работа здесь совершенно ни при чем».

«Я так полагаю, о совместном ужине сегодня не может быть и речи?»

«Думаю, я смогла бы потратить вечер, выслушивая ваши аргументы в пользу покупки».

Тогда мы впервые поужинали вместе. Было уже поздно, тарелки давно опустошены, мы выпили по мартини и бутылку зинфанделя, и как раз заказали еще по бокалу вина, чтобы не отпускать пьянящее ощущение. Может быть, во всем виноват был излишек алкоголя, а может — чувство уюта, из-за которого девушка казалась еще более светоносной, чем во время первой встречи. А может быть, дело в том, что за два часа, проведенных вместе, разговор не прерывался ни на наносекунду. Чувствовалось: между нами пробежала искра. Уже не помню почему я внезапно посмотрел ей прямо в глаза и выпалил: «А знаешь, я на тебе женюсь».

За невероятно глупым признанием последовала долгая тишина, во время которой я искренне желал, чтобы под ногами разверзся пол и поглотил меня. Но Лиззи, судя по всему, ничуть не смутило предложение руки и сердца, сделанное спьяну. Она все так же гладила пальцем тыльную сторону моей ладони, изо всех сил стараясь сдержать смех.

Наконец, одарив меня хмельной улыбкой, заметила:

«А тебе еще и правда предстоит многому научиться в продажах».

«Извини-извини, история не знает более глупого откровения…»

«Заткнись. Лучше поцелуй», — прервала меня Лиззи.

В ту же ночь, гораздо позднее, когда мы лежали в постели в ее крошечной квартирке-ателье на пересечении Девятнадцатой и Второй, она повернулась ко мне лицом и сказала:

«Вот видишь, упорство всегда оказывается вознагражденным».

«Игра в неприступность — тоже».

«Умный». — И Лиззи рассмеялась.

«Стараюсь».

«Хочешь сказать, что похож на меня?»

«Старое ирландское присловье: нас здесь двое».

«Правда?»

Моя рука обвилась вокруг женского тела, я привлек ее к себе:

«Видимо, да».

«Поживем — увидим», — Лиззи прижалась ко мне.

С той первой пьяной ночи, проведенной вместе, прошло четыре с половиной года, а нас все еще двое. Хотя мы и оставались почти что неразлучными с того самого первого ужина (свадьба состоялась в девяносто четвертом), совместная жизнь, как водится, вовсе не была безоблачной: как раз месяц тому назад удалось путем переговоров успешно миновать тяжелый период, который (предоставь мы проблему самой себе) неминуемо засосал бы нас с головой.

Мы не соревнуемся на профессиональной ниве, не трахаем друг другу мозги, отстаивая свое превосходство. Искренне любим друг друга. Если конкретней, то нам всё еще удается удивлять друг друга. А кто из супругов может похвастаться подобным, проведя вместе почти что пять лет?

Но в отличие от меня, жене неведом страх утратить силу убеждения. Не свойственна ей и потребность всякий раз доказывать собственную крутизну, размахивая золотой картой «Амэрикан Экспресс».

— Позвольте нам решить вопрос, — попросил я знакомых, когда принесли счет. Лиззи поджала губы, но промолчала.

— Нед, здесь же целое состояние, — вмешалась Джина, — давайте хотя бы поделим поровну.

Разворачиваю сложенный пополам счет, оставленный официантом. Триста восемнадцать долларов. «Ой…»

— Заплатите в следующий раз, — небрежно швыряю кредитку на поднос, истово молясь, чтобы карту приняли к оплате (в начале недели пришло письмо от компании, грозившее едва ли не серьезными увечьями, если не заплачу остаток по просроченным счетам).

— Взгляните-ка, кто зашел, — заметил Айан.

Мы все, одновременно с остальными посетителями общего зала, на долю секунды поворачиваем шеи в сторону невероятно рослого, крепко сбитого мужчины немногим старше пятидесяти лет. В движениях сквозит легкая непринужденность уверенного в себе человека. При росте в шесть футов четыре дюйма незнакомец возвышается в помещении, точно башня. На рослом теле тренированного атлета не было ни унции лишнего веса. Лицо покрыто несходящим загаром. Пиджак и рубашка сшиты, видимо, у Севайль Роу. Прямой взгляд иссиня-серых глаз выдержать трудно. Но сильнее всего потрясли руки: громадные, как медвежьи лапы. Загребущие лапы ненасытного человека.

— Надо же, сам Великий Вдохновитель пожаловал, — произнес Айан.

«Великий Вдохновитель», он же — Джек Баллентайн. Если вы не выпадали из списка живых и сообщества разумных существ в течение последних двадцати лет, вам наверняка известно всё о Джеке Баллентайне. Открывшийся в университете талант регбиста у сына рабочего-металлурга из Гаррисбурга, штат Пенсильвания; полная стипендия от штата Мичиган; статус известнейшего среди всех университетских команд защитника, мастерство которого даровало «Ковбоям Далласа» троекратную победу на розыгрыше Суперкубка, — такова карьера прославленного Джека.

Но Баллентайн был не только отличным защитником, но и ярым хищником-индивидуалистом — из тех, кто гонит по скоростному шоссе со скоростью сто пятьдесят миль в час.

За свою десятилетнюю карьеру в составе «Ковбоев» он прославился как типичный персонаж статьи в международном издании «Плейбоя». Один «феррари» за другим. Череда подружек — голливудских актрис.

Несколько обставленных дизайнерами холостяцких лежбищ в Нью-Йорке, Голливуде, Вейле и Далласе.

И талант нарывается на неприятности: драки в барах, зуботычины настырным журналистам и, по слухам, дружба с типами, имена которых широко известны в кругу агентов федерального розыска.

Все прочили Баллентайну такой же конец карьеры, что и другим арихитипическим качкам, чья звезда закатилась после провала в университете и которые, после расставания с НФЛ, спускали львиную долю состояния на белый порошок для чистки носа, на хищных женщин и убыточные инвестиции.

Вопреки ожиданиям, Баллентайн поразил целый мир, когда в семьдесят пятом году перебрался в Нью-Йорк и самочинно приступил к девелоперским проектам.

Циники хохотали, предрекая банкротство в течение года.

Однако Баллентайн проявил себя как изворотливый предприниматель. Начав с небольших покупок недвижимости в других районах, постепенно вышел на манхэттенский рынок, совершив в начале восьмидесятых несколько крупных сделок, позволивших ему вести жизнь мультимиллионера и обеспечивших статус серьезного игрока.

Но Баллентайн не был бы Баллентайном, если бы довольствовался рутинной стезей девелопера-мультимиллионера. Джеку хотелось увидеть себя в качестве Мистера Зодчего, Мистера Высокий Взлет, который на гребне «рейгономики» внес собственную лепту в городской пейзаж Манхэттена.

Крутые сделки. Крутые небоскребы. Два брака, шумно освещавшихся в прессе. Два громких развода. Человек, представший перед общественностью в качестве крупнейшего адепта эпохи предпринимательства: Великий Защитник Капитализма.

Разумеется, ходили слухи, что большая часть империи Баллентайна построена на песке, что владельцу постоянно грозит финансовый крах. Точно так же, как многие говорили о нещепетильности Джека в бизнесе и весьма прозрачных моральных принципах.

И в девяносто первом грянул гром. Сорвалась сделка по казино в Атлантик-Сити. Гигантский девелоперский проект по строительству высотного здания в «Бэттери Парк Сити» в несколько раз превысил отведенный бюджет. Оборотный капитал в корпорации Баллентайна стал иссякать. Джек задолжал двести миллионов. Банкиры, ранее сотрудничавшие с ним, решили, что больше не стоит рисковать, а потому потуже завернули гайки. И строительная империя Баллентайна содрогнулась и рухнула.

Падение освещалось широко. Людям нравилось. Многие испытывали глубокое удовлетворение, созерцая поражение столь высокого колосса, воздвигнутого во имя самолюбования. Мы, американцы, преклоняемся перед успехом, но нас завораживает и неудача. Особенно когда неудачник повинен в непомерном самомнении. В конце концов, падению предшествует гордыня — особенно в Нью-Йорке.

И хотя бизнес захирел, Баллентайн вовсе не переквалифицировался в продавца ручек перед бутиком «Блумингдейлс». Правда, после дела о банкротстве Джек скрылся с глаз публики примерно на три года. Человек, которым прежде интересовалась большая часть нью-йоркских СМИ, попросту исчез. Поползли всевозможные слухи: нервный срыв, отшельническая жизнь в апартаментах Говарда Хью^[4] или на уединенном острове в Карибском море…

Оказалось, что Баллентайн воспользовался трехлетним перерывом, чтобы собраться с силами и обдумать следующий ход. Вернувшись в девяносто четвертом под свет прожекторов, Баллентайн скрывал лицо под новой маской. На смену Мистеру Высокий Взлет пришел Великий Вдохновитель, приступивший к планированию лекционных турне: он проводил взбадривающие выступления, похожие на проповеди, в которых распространялся о собственной философии победителя, придавшей ему сил для повторного подъема после падения империи.

Кроме того, Баллентайн принялся стряпать книжки о том, как увеличить собственный потенциал. На сегодняшний день вышло уже три. Каждая — национальный бестселлер. Названия — вроде «Зоны успеха» или «Победи себя сам». Тексты кишат регбистскими метафорами, демонстрируя всему свету позицию Джека: конечно, искусный тактик способен пробраться в глубь поля, но тач-даун засчитают лишь тому, чей удар сильнее.

Баллентайна сопровождали двое в черных костюмах. Один, с дипломатом, походил на личного помощника Великого Вдохновителя. Второй (явно из костоломов-охранников) внимательно осмотрел каждый обеденный столик в ресторане.

Баллентайн ненадолго задержался у столика Эдгара Бронфмана; наследник «Сиграма» встал и поприветствовал подошедшего Вдохновителя, обхватив его руку двумя.

— Видите парня с дипломатом? — спросил Ай-ан. — Готов поспорить, Баллентайн заставит беднягу бегать от столика к столику и торговать кассетами с записью его мотивирующих речей.

— Тише, Айан, — шепнула Джина.

— А что он сделает? Подойдет и перекроит мне лицо?

Точно услыхав подначку, человек в черном приблизился к нашему столику. Айан побелел, как мел. Но подошедшего не интересовал Айан — он смотрел прямо на меня:

— Нед Аллен?

Я нехотя кивнул. Тип был моим ровесником, с квадратной, точно вытесанной долотом, челюстью. Определенно где-то раньше его видел. Человек в черном протянул руку:

— Джерри Шуберт. Брунсуикский универ, выпуск восемьдесят третьего.

— Господи. — Я встал и сжал протянутую ладонь. — Господи боже мой, не может быть…

— Мир тесен. Давно в Нью-Йорке?

— С тех самых пор, как закончил университет. А ты?

— Тоже. Последние три года работаю личным ассистентом мистера Баллентайна.

— Молодец.

Заметив, что рука Лиззи оглаживает мой затылок, Джерри одобрительно кивает:

— Ты тоже.

— Прости, забыл представить. Лиззи — моя жена.

Лиззи натянуто улыбается.

— А это Айан и Джина Дин.

— Вы ведете рубрику в «Ньюс»?

Айан слегка нервничает:

— Да, я.

— Мистер Баллентайн весьма благодарен за то, как вы упомянули о нем на прошлой неделе.

Айан избегает смотреть в серьезные глаза Джерри.

— Просто пошутил.

— У вас весьма своеобразное чувство юмора, господин Дин, — лицо Джерри подобрело, — но мистер Баллентайн умеет ценить шутки.

Ассистент оглянулся на босса. Баллентайн как раз вставал из-за столика Бронфмана, и телохранитель-костолом дергал маленькой головкой, давая понять, что Джерри требовалось срочно подойти, шнеллер-шнеллер…

— Ну извини, пора. — Джерри протянул вытащенную из нагрудного кармана визитку. — Было бы неплохо пересечься. Поговорить, как с земляком из Мэна.

— Еще играешь в хоккей? — поинтересовался я, протягивая старому знакомому свою визитку.

— Только в мечтах. — Джерри мельком взглянул на полученную карточку, — Региональный директор по продажам… Впечатляет. Ну ладно, был рад знакомству со всеми — даже с вами, мистер Дин. Ты звони, ладно?

— Ладно.

— Я серьезно.

Как только Джерри скрылся из пределов слышимости, Джина заметила:

— Да, меня он впечатлил…

— Что такого ты насочинял про Баллентайна в свой рубрике? — обратился я к Айану.

— Просто немного пошутил. Типа в новой книжке Баллентайна много полезных советов: как обанкротиться, но не лишиться при этом яхты.

— Мой муж — он такой, по шутке в минуту выдает, — добавила Джина.

— Слушайте, но я же правду написал! — обиделся Айан.

— Бизнес Баллентайна развалился, как Римская империя, а он всё равно жирует, будто Крез. И это его воскрешение… Непотопляем настолько, что Распутин по сравнению с ним — болезненный хлюпик.

— А ты хорошо знал этого Джерри в университете? — полюбопытствовала Джина.

— Жили в одной комнате в общежитии. На втором курсе доводилось вместе тусоваться, но потом Джерри превратился в звезду хоккейной команды, так что от прочих качков и не отличишь.

На обратном пути Лиззи сказала:

— Знаешь, мне очень хочется, чтобы ты прекратил постоянно соперничать с Айаном.

— Просто дружеские подначки.

— Сколько раз я тебе говорила, Нед: совсем не обязательно соревноваться с каждым, доказывая собственную успешность. Ты и так многого добился.

— Я ничего не хочу доказать.

Наша квартира находилась на Двадцатой стрит, между Пятой и Шестой авеню, в так называемом «округе Флэтриона», более известном, если верить всему, что печатают в журналах, как «новый Сохо». Новые квартиры под ключ. Новые рестораны и бары. Модные магазины. И невероятно высокие арендные ставки. Нагла квартира с одной спальней, расположенная на чердаке, обходится в две тысячи долларов ежемесячно. К тому же хозяин угрожает повысить квартплату в феврале, когда закончится строк действия старого договора.

На автоответчике мигают лампочки приема сообщений. Нажав кнопку «воспроизведение», слышу голос Айвана Долински.

— Привет, босс, это Айван. С разворотом для «Джи-Би-Эс» — всё отлично, просто круто, лучше не бывает. Завтра с утра закрою сделку — и буду чувствовать себя, прямо как крутейший ковбой на всем Западе. Но вот из-за чего решил побеспокоить вас дома… тут прошла молва, будто Чак Занусси произвел незапланированную остановку в «большом Че»…

«Интересно, откуда он знает?»

— Так что, босс, если не сложно, отзвонитесь мне, пожалуйста, побыстрее вечером, чтобы удалось нормально выспаться и не болела голова о том, не откалибруют ли мне задницу заново. Звоните в любое время. Просто свяжитесь со мной, пожалуйста, и помогите справиться с беспокойством.

Великолепно. Просто отлично. Боже мой, общение с Айваном Долински, некогда — дипломированным шаманом, стало похоже на сто первую серию «Психо». «Отзвонитесь мне, пожалуйста, побыстрее вечером, чтобы удалось нормально выспаться»… Бедолаге не спится вот уже два года, с тех самых пор, как его единственная дочь, Нэнси, умерла от менингита. Девочке было только три, вся жизнь Айвана оказалась сосредоточена на ней. Тем более, что ребенка зачали в пробирке после пятилетних безрезультатных попыток обычного деторождения. Айван называл дочку чудом.

То, что отцу при рождении Нэнси (первого ребенка, рожденного после двух лет безуспешных попыток) исполнилось сорок шесть, придавало дополнительную радость… и причинило невообразимую боль от потери. Через несколько месяцев после утраты брак его распался. Айвану всё трудней было собраться с силами. Он стал пропускать встречи. И перестал закрывать сделки.

Чак хотел уволить Долински еще год назад, когда из-за четырех сорванных Айваном встреч пропал заказ от «Тек-Уорлда» на многостраничную вкладку. Но мне удалось упросить Чака, выторговать для Айвана шанс, затем я заставил подчиненного ходить к психотерапевту и принялся поручать Долински простые заказы, чтобы в безутешном отце постепенно вновь проснулся продавец.

Направившись к настольному компьютеру, установленном в алькове домашнего офиса, впритык к кухне, отправляю краткий успокоительный мейл.

Айван! Не нужно терятъ сон из-за всякой ерунды. Лично я — спокоен. Ничего (повторяю, НИЧЕГО) неприятного не предвидится. Ни пуха ни пера на завтрашних переговорах с «Джи-Би-Эс». И, пожалуйста, успокойся — тебе же будет лучше.

Нед

Перечитав сообщение, думаю: «Боже, как бы хотелось и самому верить в написанную хрень!» Затем нажимаю кнопку «Отправить немедленно» и иду спать.

Лиззи уже пристроилась на своей половине кровати, перечитывает старый журнал. Сажусь в кровати рядом с женой. Я прижал ее к себе, но жена тотчас же отпрянула.

— Нед… не надо.

Повисает неловкое молчание.

— Уже почти три недели, — тихо замечаю я.

— Это правда, — едва слышно шепчет Лиззи. — Но доктор сказал, что может пройти больше двадцати одного дня, прежде чем…

— Хорошо, я не собираюсь тебя заставлять….

— Знаю, что не собираешься. И я хочу, скоро я буду… Но просто не…

— Ну хорошо, хорошо, — я глажу волосы Лиззи. — Не нужно спешить. Но ты готова… гм…

— Да. — холодно произносит она.

Очередной момент напряженной тишины, которую нам не так-то просто нарушить. В последнее время моменты неловкого молчания слишком участились. И причина в том одна: выкидыш, случившийся у Лиззи три недели тому назад.

Беременность оказалась чистейшей случайностью, «технической неполадкой», к которой, как впоследствии выяснилось, предрасполагал микроскопический разрыв в диафрагме Лиззи. Известие о том, что нам предстоит стать родителями, подействовало подобно разряду в две тысячи вольт. Пережив первоначальное потрясение, Лиззи пришла в восторг. Но когда в экспресс-тесте на беременность показалась нежно-розовая полоска, я побелел.

«Успокойся, милый, — отреагировала любимая. — Мы так и так когда-нибудь собирались завести ребенка. Так что природа сама распорядилась ускорить воплощение замыслов».

«Природа здесь ни при чем», — мрачно произнес я.

«Ты что, не рад ребенку?» — Жена машинально прикрыла живот.

«Конечно же, я хочу детей, — солгал я. — Просто… ну, в общем, сейчас же не самый подходящий период, верно? Особенно при таком стрессе на работе, которому мы с тобой подвержены».

««Подходящее время» так и не настанет. Обязательно будут крайние сроки принятия решений, намеченные сделки. Такова жизнь. Согласна, малыш может немного усложнить существование, но лучше ребенка у нас ничего не будет!»

«Конечно же, ты права».

Лиззи убрала ладонь и заботливо взглянула на меня:

«Мне было бы приятней, если бы ты обрадовался…»

«Мне тоже было бы приятней».

Примерно восемь недель после этого я убеждал себя: необходимо успокоиться, принять ситуацию. Лиззи права: ребенок — лучшее в нашей жизни. Ведь в конечном итоге жена — лучшее в моей.

Но однажды в офис позвонили. Джина. Ее интонации меня напугали.

«Нед, ты только успокойся…» — начала подруга жены.

И я тотчас же заволновался:

«Что случилось с Лиззи?»

«С ней всё будет замечательно. Но ее необходимо срочно переправить в городскую больницу, началось сильное кровотечение…»

Я нервно сглотнул:

«Что с ребенком?»

«Нед, мне тяжело тебе говорить…»

Через пятнадцать минут я уже был в городской больнице Нью-Йорка. Дежурный травматолог сообщил: тотчас после выкидыша Лиззи отправили в хирургическое отделение для срочной дилатации и кюретажа.

«После операции она будет очень слаба, к тому же — подавлена, отчасти из-за потери ребенка. Но, насколько я могу судить, выкидыш произошел довольно быстро, так что не вижу причин, способных воспрепятствовать повторному деторождению».

Прежде чем разрешили увидеться с женой, прошло более трех часов. Лиззи лежала пристегнутой к больничной койке, под капельницей, с пепельно-серым от потери крови лицом.

Поразил взгляд. Обращенный внутрь, потрясенный.

Я сел рядом, крепко сжал ладонь любимой.

«Надеюсь, тебе стало легче», — тихо произнесла жена.

Меня будто ударили по лицу: «Ты же знаешь, что это — неправда».

Внезапно Лиззи приникла ко мне, уткнулась подмышку, затряслась от безудержных рыданий. Пока не утихли слезы, держал ее в объятиях.

«В следующий раз всё будет хорошо», — успокаивал я.

«Не хочу говорить об этом», — ответила Лиззи.

Простит ли она меня хоть когда-нибудь?

Глава четвертая

Сегодня утром шеф назначил мне встречу, на которую я опоздал, потому что сначала играл в теннис, а потом попал в жуткую пробку.

Чак Занусси сидит за столиком в углу, откуда открывается вид на нишу в стене. Любой, заглянув в «Пикок Эллей Ресторан», немедленно заметил бы Чакки. Потому что при росте в шесть футов три дюйма и весе в двести семьдесят килограммов, с тройным подбородком, двумя медвежьими лапищами вместо рук и пузом, как у сумоиста, парень привлекает внимание, точно горный массив на равнине.

Подойдя к столику, замечаю стоящую перед Чаком тарелку, на которой возвышается горка дымящихся блинчиков. Еда плавает в лужице кленового сиропа.

— Извини, чуть-чуть опоздал, — завожу я, — гребаное движение на магистрали просто….

Чак многозначительно откашливается и смущенно указывает кивком на другую сторону столика, где в глубине алькова сидит мужчина примерно тридцати лет. Высокий, тощий, как рельса, с прилизанными угольно-черными волосами, одетый в ладно скроенный матово-серый костюм, белую, с широким воротом, рубаху и скромный галстук в горошек. Явный «еврик».

— Извините-извините, — всё так же запыхавшись, произношу я, — не знал, что…

Европарень с отсутствующим видом пожимает плечами, затем одаривает приторной улыбкой. Чак говорит:

— Познакомься с Клаусом Креплином.

— Весьма наслышан о вас, — произносит Клаус на чудовищно правильном английском.

— В самом деле? — недоуменно спрашиваю я, покосившись в сторону босса; в молниеносном взгляде читается вопрос: «А это что еще за козырной?»

— Разумеется, я наслышан о Неде Аллене. — Жестом Креплин предлагает сесть. — Спросите любого в «Компу-Уорлде», кто здесь лидер продаж по региону, как зовут чародея рекламы — и назовут ваше имя.

— Э-э… хм… приятно слышать. — Проскальзываю в кресло и вновь недоуменно гляжу на Чака. Но тот, не отрываясь, рассматривает тарелку с блинчиками. А Креплин продолжает:

— Естественно, наша компания всегда готова поддержать дарование…

При словах «наша компания» сердечко заколотилось.

— И мы уверены: высшие… о, простите, я плохо говорю по-английски, я имел в виду, «лучшие», должны быть вознаграждены. Например, Вы.

Следующий вопрос задаю Чаку Занусси:

— Он что, купил журнал?

Креплин натянуто смеется:

— Нет-нет, «Компу-Уорлд» приобретен вовсе не мной, хотя подобная перспектива, конечно же, представляется весьма привлекательной. Ваш: журнал выкуплен нашей компанией.

— Как и все остальные издания, выпускаемые «Гетц-Браун Труп», — добавляет Чак. — Клаус представляет «Клауса-Зандерлинга».

— Вы слышали о нас? — осведомляется Креплин. Эта компания — единственный в своем роде международный холдинг, крупнейший в Европе и наиболее влиятельный на растущем азиатском и южноамериканском рынках.

— А кому не известна ваша фирма? — отвечаю я вопросом на вопрос.

Клаус Креплин вновь приторно улыбается:

— С некоторых пор мы подыскивали плацдарм для выхода на североамериканский рынок, — поясняет Креплин. — Фирма «Гетц-Браун» представлялась идеальной для обустройства по эту сторону Атлантики.

— И какова же ваша роль среди нового антуража? — осведомляюсь я.

— Клаус — новый директор, — поясняет Чак.

— Нет-нет-нет, — возражает иностранец, — повторюсь, Чак, вы — по-прежнему директор «Компу-Уорлда». Я — всего лишь юбер-редактор всех изданий «Гетца-Брауна», посвященных аудио- и компьютерной технике. Тем не менее, — теперь европеец обращается непосредственно ко мне, — позвольте заверить: мы уважаем суверенитет каждого журнала. Я так и сказал Чаку, когда вчера вечером мы летели обратно из Чикаго.

— И ты мне позвонил, — обращаюсь я к Занусси, но вновь встревает Креплин:

— И я попросил Чака позвонить Вам и договориться о встрече. Нед, я хотел встретиться с вами незамедлительно, поскольку вера «Клауса-Зандерлинга» в упорядоченную преемственность необычайно велика. Мы имеем немалый опыт подобных переходных этапов в корпоративной истории и гордимся минимальным вмешательством в текущие дела столь ценного издания, как ваше.

— Вы хотите сказать, я могу заверить всех членов своей команды, что им не о чем беспокоиться? — уточнил я.

— Безусловно. Кстати, я восхищен руководителем, защищающим своих подчиненных.

— Мистер Креплин, мои люди — не подчиненные.

По голени стукнул чужой ботинок. Занусси подсказывал: «сбавь обороты».

— Конечно, конечно же. Снова меня подвел английский. Коллеги, верно?

— Точно. Лучшие продавцы во всем бизнесе.

— И вновь позвольте заверить: ваша команда останется вашей. И, пожалуйста, называйте меня Клаус, хорошо?

— Легко, — согласился я.

Креплин сверился с часами, после чего вытащил из кейса миниатюрный мобильник.

— Необходимо позвонить в Гамбург, в головной офис. Простите, если отлучусь на минуту?

Мы с Чаком кивнули, иностранец направился в фойе.

Повисла долгая тишина, Чак возился в лагуне сиропа. Когда Креплин скрылся из пределов видимости, Занусси знаками предложил мне подвинуться поближе и спросил:

— С какой стати ты вел себя, как агрессивный балда?

— Кто балда? Я балда? — рассерженно прошипел я в ответ. — Чакки, ты сам круглый болван. Заманил меня без малейшего предупреждения.

— Не наседай на меня так сильно, ладно? Хотел бы я знать, говорит ли Креплин с нами начистоту или хитрит?

— Думаешь, мы обречены?

— Ну, скажем так: я перепуган… но не до усрачки.

— Великолепно.

— Ты общался с ним на грани сарказма, а сейчас, скорее всего, такая манера — не самая лучшая. Тем более нам обоим ясно: новый «юбер-директор» способен вышвырнуть нас на улицу в мгновение ока.

Резонно. Пожимаю плечами, выражая неохотное согласие.

— Послушай, Недди, ты же и сам знаешь: лучше тебя в продажах никого нет. Можешь очаровать хоть Саддама Хуссейна. Всего-то и требуется, что понравиться Креплину. Я к тому, что Клаус слышал о тебе в фирме хорошие отзывы. И думаю, у немца хватит мозгов сообразить: «Компу-Уорлд» — маленькая, прибыльная организация, так что зачем устанавливать новый порядок, если и старое руководство неплохо? Просто продай себя немецкому болвану, ладно?

— Хорошо, хорошо, — согласился я, — пускаем в ход тяжелую артиллерию обаяния.

Поднимаю взгляд. Вернувшийся за столик Клаус Креплин просто сияет от удовольствия, услышав мою оговорку.

Стараюсь изобразить раскаяние:

— Искренне сожалею, мистер Креплин…

— Прошу вас, называйте меня Клаус.

— Клаус, я не хотел вас обидеть.

— Я вовсе не обиделся, Нед.

— Но поймите же…

— Знаю-знаю, думаете, что вам грозит опасность. Новое руководство, новые корпоративные правила. И, конечно же, волнуетесь: уж не уволят ли нас в полном составе, ja?

Мне стоило большого труда не ответить «да» («Нед, только без сарказма!») и ограничиться простым кивком.

— Вполне объяснимое волнение, — продолжил Креплин, — уважаю подобные чувства. Ведь ваше беспокойство свидетельствует, что вас беспокоит будущее тех, кто работает вместе с вами. Но могу вас заверить: до тех пор, пока ваше подразделение поддерживает высокую продуктивность, никаких увольнении не предвидится.

— Весьма признателен, — произнес я.

— Что же касается рождественского бонуса… каждый получит ровно столько, сколько начислено. Но проблема — вернее, даже не проблема, а незначительная бухгалтерская формальность — сводится к тому, что отчетный год в «Клаус-Зандерлинге» заканчивается тридцать первого января, и мы никогда не выплачиваем премий ранее указанной даты. Однако, уважая сложившуюся в Америке традицию выплачивать премиальные до Рождества, вношу следующее предложение: пятьдесят процентов причитающейся суммы — в последнюю пятницу перед Рождеством, а остальную половину — тридцать первого января. Хорошее решение, правда?

Плохое. Особенно для задолжавших такие крупные суммы, как я. Или для Дебби Суарес, рассчитывавшей на полную сумму перед Новым годом, чтобы оплатить образование сына. Для Дейва Мадуро — он еле-еле выплачивает двойные алименты. Да и для всех сотрудников северо-западного отдела продаж, о которых я смог вспомнить: все они без исключения — просто образец финансового раздолбайства (а вы покажите мне продавца, живущего по средствам!). Так что простите, герр Креплин, но решение ваше — абсолютно говенное.

Я украдкой взглянул на Чака. Во взгляде Занусси читалось: «Не спорь с уродом. Мы ничего не добьемся».

Выдавливаю приличествующую подчиненному улыбку:

— Думаю, разумный компромисс.

— Прекрасно, — отвечает немец, радуясь возможности завершить неловкое обсуждение. — А теперь, Нед, если ваши планы позволяют, хотелось бы встретиться с вами за ужином. Надеюсь, после этого вы сможете показать мне театры и «Трайбеку», расхваленные немецкой прессой.

Ботинок Чака вновь оказывается на моей ноге.

— Разумеется, Клаус. Вот только позвоню жене и…

— Превосходно. Закажу на половину девятого столики в потрясающем новом ресторане на Лафайетт-стрит, о котором я читал.

— В русском ресторане «Pravda»?

— Ваша осведомленность впечатляет, — отозвался Клаус, — кстати, вы знаете, как название переводится на английский?

— Да, — отвечаю я, — «истина».

Креплин извиняется и уходит к себе в номер, вести трансатлантические телефонные переговоры на верхнем этаже, в «Уолдорф Тауэре». Мы с Чаком возвращаемся в офис.

Там уже все буквально стоят на ушах. Занусси немедленно загнала в угол его секретарша, Луиза. Она была просто в шоке:

— Мистер Занусси, телефон звонит, не переставая. Приняла больше двадцати срочных сообщений на ваше имя. Скажите: я по-прежнему работаю здесь?

— Луиза, вам не о чем, совершенно не о чем волноваться, — ответил Чак, подталкивая секретаршу к дверям кабинета и беззвучно проартикулировав мне «удачи».

Развернувшись, я направился прямо по коридору, к отделу продаж по Северо-западу. Но далеко не ушел: путь преградила разгоряченная Деб-би Суарес.

— Нам не выплатят бонус? — спросила девушка, в голосе ее сквозил неприкрытый страх.

Да, уж кто-кто, а Дебби всегда разузнает свежие новости.

— Послушай…

— Утром мне именно так и сказали.

— Кто?

— Люди.

— Что еще за люди?

— Компетентные. Говорят, нас перекупили какие-то немцы, нас вышвырнут на улицу. И…

— Постой-ка…

— Эти сволочи решили захапать мой бонус!

Теперь в дверях каждого офиса, расположенного по коридору, стояли слушатели. Каждый смотрел с пониманием.

— Дебби, пожалуйста, успокойся…

— Мистер Аллен, мне необходимы деньги!

— Понимаю, — согласился я, подталкивая девушку обратно в кабинку. — Ты получишь заработанное.

Суарес останавливается и внимательно смотрит в глаза:

— Честно?

— Честнее некуда. И можешь не волноваться из-за работы.

— А вы не обещаете деньги только для того, чтобы заткнуть мне рот?

Я натужно рассмеялся:

— Послушай, давай лучше, ты соберешь в моем офисе всю нашу команду и я объясню, что случилось?

— В вашем офисе — мистер Долински.

Бегло осматриваю собственное рабочее пространство за стеклянной стеной. Действительно, Айван Долински стоит у окна, отрешенно глядя на улицу.

— Объяснил, по какому поводу?

— Нет, ничего не сказал — только просил встретиться с вами, шнелль-шнелль. Мистер Аллен, по-моему у него действительно стряслось что-то плохое.

Вероятно, Долински переживал столь же сильное потрясение, как и остальные. По крайней мере, не хотелось бы выяснить, что имеются другие причины. Присутствие Айвана было не более уместным, чем колостомия. А потому я попросил Дебби подать Айвану кофе (с тремя таблетками успокоительного, если найдется) и пообещать: приду через десять минут, когда закончу вконференц-зале с членами отдела телефонных продаж.

В комнате без окон, где «Компу-Уорлд» проводил встречи, собралось восемь перепуганных женщин. Никто не садился.

Стояли полукругом, я примостился на краю стола и приступил к исполнению пьесы «Нам нечего бояться, кроме собственного страха» в театре одного актера. Заверял, что «Клаус-Зандерлинг» — не какая-то шарашкина контора. Новые хозяева захотят продолжить игру с прежней командой. Никаких кадровых перестановок. Останемся всё той же дружной, приносящей прибыль семьей и т. п.

При обсуждении вопроса о бонусах уровень шума в конференц-зале превысил критическую отметку.

— Мистер Аллен, они не имеют права, — возмутилась Дебби.

— Нет, имеют, — возразил я, — теперь компания принадлежит европейцам. Могут вытворять всё, что заблагорассудится.

— По-вашему, это справедливо? — надрывалась Хильди Хайман, из старожилов «Компу-Уорлда» — шестидесятитрехлетняя старая дева, проживающая вместе с матерью весьма преклонного возраста в ожидании полагающейся всего через два года пенсии.

— Нет, Хильди, конечно же, так нельзя, — согласился я, — но вообще-то эпоха добрых и благородных корпораций закончилась. Если у кого-то хватит наличности, чтобы перекупить компанию, то они имеют на то полное право.

— Ох уж эти немцы! — возмущалась Хильди. — Поговорите-ка с моей матерью. В тридцать втором в Мюнхене сожгли аптеку моего деда…

— Хильди, — пытался я успокоить старушку, — понимаю, что случившееся с вашей матерью ужасно…

— Разорили дело целой семьи. Теперь уничтожают нашу фирму…

— Нет, не уничтожают. Нас не реструктурировали, хотя новые хозяева не обязаны так поступать.

Согласен, хреново ждать лишний месяц вторую половину бонуса, но по крайней мере нам выплатят деньги. Ведь фрицы могли нас и послать куда подальше. Насколько мне известно, они не собираются менять условия медицинской страховки, пересматривать планы продаж или вводить новые правила. Уверен, новые хозяева намерены действовать честно…

— «Честные немцы»? — с презрением переспросила Хильди. — Оксюморон.

— Что это за фигня такая — «оксюморон»? — удивилась Дебби Суарес.^[5]

В завершение импровизированного митинга удалось снять большинство худших опасений сотрудниц отдела телефонных продаж, хотя вернувшиеся на рабочие места женщины вовсе не выглядели счастливейшими из людей.

На обратном пути в кабинет застал нервно прохаживающуюся по коридору Дебби.

Суарес просто излучала напряженность.

— Послушайте, мистер Аллен, — сказала она, отведя меня в сторону, — хочу сообщить вам кое-что важное. По-прежнему переживаю из-за бонуса. В общем, за обучение Рауля нужно заплатить до первого января. К тому же следует внести залог за целый семестр вперед, деньги не возвращаются до тех пор, пока ребенок не закончит школу или не уйдет. Так что придется раскошелиться на девять тысяч баксов, за три семестра. А если я получу только шесть семьсот, как быть? А потом, нужно еще и сердечные лекарства маме покупать, и дебит по «Мастеркард» выплачивать, и покупки разные к Рождеству… Просто не хватит средств.

— Вот что я сделаю, — успокоил я девушку, — узнаю, как зовут главного по финансовым вопросам в школе Рауля и поговорю с ним. Объясню, что происходит, уболтаю — пусть разрешит тебе заплатить сперва половину суммы, а вторую половину — в январе, когда получишь второй чек.

— Спасибо, мистер Аллен.

Раз Дебби успокоилась, пора перейти к очередному личному кризису. Айван Долински. Войдя в кабинет, застаю его всё так же стоящим у окна — настолько озабочен, что, кажется, даже не заметил, как я вошел.

— А я думал, сегодня утром ты будешь в Стэмп-форде, в «Джи-Би-Эс».

— Встречу перенесли, — отвечает Айван, даже не оборачиваясь.

— На какое время?

— На более поздний срок.

— Айван, с тобой всё в порядке?

И тут он повернулся ко мне лицом. Кожа — цвета бумаги. Глубокие провалы под глазами.

— Похоже, ты уже всё знаешь, — обратился я к нему.

Айван кивает и снова отворачивается к окну.

— Посылая тебе вечером мейл, я и сам не знал, как повернутся события. Не хотелось бы, чтобы ты переживал из-за…

И тут Айван разревелся. Хныканье перешло в сдавленные рыдания, быстро набиравшие обороты. Я захлопнул дверь в кабинет, немедленно задернул жалюзи поверх стеклянной стены, выходившей на кабинки отдела телефонных продаж, и помог Айвану сесть в кресло. Схватил телефон и приказал сидевшей за пультом Лили ни с кем меня не соединять. Затем — уселся напротив Айвана, дожидаясь, когда иссякнут потоки слез.

— Рассказывай, — обратился я к нему. Долински потупил взгляд, уставился на рабочий стол и сказал:

— Я только что потерял заказ от «Джи-Би-Эс».

Глава пятая

Я дернулся, будто от удара в челюсть. Айван заметил:

— Простите, виноват, слов нет, как сожалею…

Голос Долински вновь задрожал.

Я старался говорить успокаивающе. — Что именно произошло?

— А я знаю? Последние два-три месяца только и делал, что выстраивал отношения с этим Тедом Петерсоном из отдела по работе с рекламодателями, вчера ударили по рукам насчет шестистраничного вкладыша в апрельском номере, утром еду по шоссе Ай-95 на север, в Стэмфорд, в портфеле — бумаги на подпись Петерсону, и тут он звонит мне в районе Райа: «Слушай, извини, но у нас изменились маркетинговые стратегии на зиму. Так что пока продажа отменяется». Я чуть не съехал с трассы…

— Сколько «Джи-Би-Эс» был готов заплатить за рекламу? — спросил я.

— Сто восемьдесят девять. С учетом стандартной десятипроцентной скидки.

— Были какие-нибудь намеки на грядущее урезание бюджета? Или более выгодное предложение у конкурентов?

— Нед, я же сказал: Петерсон попросту заявил, что «кина не будет», и повесил трубку. За час пытался перезвонить в «Джи-Би-Эс» то ли пять, то ли шесть раз. На обратном пути в город названивал ему едва ли не через каждые десять миль. Урод всегда оказывался «на встрече».

— Ничего страшного, произошла маленькая неприятность…

— Нед, мы оба знаем: случилась долбаная катастрофа.

Прижимаю палец к губам:

— Сложное положение. И придется найти выход, но так, чтобы в компании никто не стал особенно распространяться на эту тему: нам не нужно, чтобы новое начальство заглядывало через плечо, можешь поверить. А потому необходимо продумать, какие есть варианты. Найдется подходящая замена?

— Неуверен… В «Эн-Эм-Ай» намекали, что, возможно, закажут двойной разворот, посвященный «Пауэрплан Дэсктопу» в майском номере.

— Сможешь уговорить их перенести заказ на месяц вперед?

— Стоит попытаться.

— Тогда действуй. Скинь двадцать процентов, пообещай четырехцветную полихромную печать. Уверен, к тому времени остальные сотрудницы из отдела телефонных продаж смогут найти заказы на остальные четыре страницы.

— Всё равно, хрень какая-то получится: куча паршивых восьмушек на лучшем месте. И все будут знать, что за это пространство отвечал я…

— Айван, главное, чтобы за страницы заплатили.

— Нед, больше такого не повторится. Обещаю.

— Айван, у тебя всегда отлично получалось, — соврал я. — Повторюсь: хоть мы и в жопе, но это не конец света. Иди и договорись с «Эн-Эм-Ай». И помни: ты — профи.

Долински кивнул, направился к двери. Как только дверь закрылась, я обхватил голову руками. Черт. Черт. Черт. Настоящий апокалипсис! Для меня. Если только….

Правило номер один действия в кризисных ситуациях: будь последователен. Исследуй каждую возможность выхода из тупика, в котором очутился.

Позвонил Джоелю Шмидту — директору по производству «Компу-Уорлда». Вопрос о том, нельзя ли отсрочить выпуск на пару дней из-за ситуации с «Джи-Би-Эс», спровоцировал настоящую бурю:

— Нед, ты что, спятил? Две минуты назад в мой офис заходит ледяная немецкая дева, представляется Уттой какой-то там, заявляет, что она — супервайзер печатных изданий «Клауса-Зандерлинга» и хочет узнать о нашей работе всё. Сказала, ей известно, что журнал пойдет в печать в пятницу, а расчеты показывают четырехдневное отставание от графика. Что, в свою очередь, приносит компании убытки и тэ дэ. Понял?

— Недружелюбный клиент попался?

— Недружелюбный?! У малышки в жилах — жидкий азот. Так что никаких тебе поблажек. Чтобы к пятнице принес — или окончательный макет, или твои cojones^[6].

Вот и выиграл время, называется… Звоню в офис Теда Петерсона в «Джи-Би-Эс». Секретарша — настоящая душка. Едва заслышав название «Компу-Уорлд», заявляяет: Петерсон — на совещании, где, скорее всего, пребудет в течение ближайших пяти лет. По крайней мере, такое заключение делаю по голосу женщины.

— Если бы он уделил мне только пять минут своего времени…

— Мистер Аллен, сегодня у него не будет пяти минут, — бодро заявляет собеседница.

— Каждый способен найти немного времени….

— Передам, что вы звонили. Больше ничем помочь не могу… — И повесила трубку.

Тед Петерсон… Мы встречались в прошлом году, на одном из крупных шоу по продажам от «Гетца-Брауна». Типичное бельмо на корпоративном глазу. Тридцать два года, исполнен решимости дорваться до вожделенного поста вице-президента, как только стукнет тридцать пять. Полная нацеленность на результат.

На телефоне сумасшедше мерцают пять огоньков. Нажимаю на селектор:

— Что, Лили, пришли сообщения?

— Мистер Аллен, вам звонили не меньше двух дюжин раз.

— Лили, ты не могла бы озвучить весь список позвонивших?

— Легко, мистер Аллен. Ах да, чуть не забыла: звонила ваша жена, сказала, слышала новости. Хотела побыстрее с вами поговорить.

— Лиззи еще на связи?

— Нет — но на первой линии — мистер Мадуро, на второй — мистер Сирио, на третьей — мистер Блухорн…

Все основные агенты «в поле». И каждый испытывает вполне объяснимое беспокойство за свою работу.

— Соедини с Сирио. Остальным скажи, что скоро отзвонюсь.

— Будет сделано, мистер Аллен. Да, и еще: мне имеет смысл начать просматривать объявления по трудоустройству?

— Скажем так. Лили: я — спокоен.

— Поняла, босс.

Нажимаю на телефоне вторую кнопку.

— Здорово, Фил, — поприветствовал я агента, — извини, что заставил так долго висеть на связи.

— Без проблем, Нед. Говорят, денек выдался тяжкий.

Старина Фил. Мистер Немногословный. Стопроцентно надежный парень. С Филом работать проще, чем с любым другим специалистом из отдела продаж. Чуть больше сорока, непростительно полный, выращен и вскормлен в Квинсе, по-прежнему живет в его окрестностях (а точнее — в районе Озоун-парка), щеголь, предпочитающий двубортные костюмы цвета перламутра и совершенно не выносящий, когда парят мозги.

Фил занял почетное место лучшего продавца с тех пор, как Долински утратил былую хватку. Никогда за всю жизнь не видел более четкой работы. Сирио достаточно лить поднять телефонную трубку — и сделка готова. Среди клиентов ни одного внезапного отказа, ни единого перехода в стан противников (нередко я гадал: уж не вальяжное ли поведение Фила, напоминающее манеры мафиозо, заставляет клиентов хранить верность?). В отличие от других работников, вспахивающих ту же ниву, Сириро ни разу не хныкал, не стонал и не жаловался. Просто делал свое дело.

— Так значит, новости докатились и до тебя? — спросил я.

— Да. Слышал, с нами будут работать фрицы?

— Ну, по слухам — да.

Классный парень. Никакого беспокойства, никакой херни.

— Слушай, Фил, можно попросить тебя об одолжении?

— Валяй.

И я поведал о ситуации с «Джи-Би-Эс» и о том, как теперь приходится работать, чтобы заполнить шесть пустых страниц в апрельском номере.

— Этот свинодолб Петерсон так заподлил? — не поверил Фил.

— Боюсь, что да.

— Таких нужно кастрировать бензопилой. Хочешь, поговорю с ним?

— Он не отвечает на звонки. Можешь не сомневаться, я не раз пытался дозвониться.

— Понимаю. Но со мной-то уж Петерсон поговорит…

— С чего бы?

— Просто мне кое-что известно о Петерсоне.

— Например?

— Помнишь, как прошлой зимой на Больших Каймановых островах проводилось торговое мероприятие? В общем, выхожу в последнюю ночь из отеля, собираюсь прогуляться по пляжу, и вдруг откуда ни возьмись на улицу выбегает зареванная Джоан Плейстон, перепуганная до смерти, в полном шоке. Ты же знаком с Джоан?

— Из чикагского отдела телефонных продаж?

— Ну да. Классный продавец, да и ноги потрясающие. В общем, возле отеля, в полной истерике, она наскакивает на меня. Завожу девушку внутрь, сажаю в баре за свободный столик, угощаю виски, она немного успокаивается. Оказалось, была на приеме «Джи-Би-Эс», на пляже в Гранд-Хъятт, разговорилась с Петерсоном. Собралась уходить, а Петерсон разлюбезничался, предложил проводить до гостиницы. На полпути остановились посмотреть на волны. В следующую секунду Джоан почувствовала, как на нее навалился Тед. Но когда мистера Примерного Семьянина попросили отвалить, тот намека не понял, повалил девушку на песок и попытался раздвинуть ей ноги. Вот тогда-то Джоан и попала ему между ног — коленом. Угодила в самую точку, после чего побежала прочь и наткнулась на меня.

— Боже мой, — потрясенно произнес я, — а она заявила в полицию?

— Хотел отвести ее в ближайший участок, но Джоан испугалась, что Петерсон сочинит для копов какую-нибудь байку. Ну я и говорю: «Ладно, пошли каймановских копов куда подальше. Отправляйся прямиком к начальству Теда в «Джи-Би-Эс», объясни, что случилось, и заставь оштрафовать психованного извращенца». А она снова перепугалась: даже если в «Джи-Би-Эс» ей и поверят, всё равно не захотят больше иметь с ней дела. А поскольку половина ежемесячного плана продаж зависела от «Джи-Би-Эс», то Глейстон побоялась портить отношения с фирмой. В общем, я посоветовал не пугаться ни Петерсона, ни «Джи-Би-Эс». А она ответила, что утро вечера мудренее, нужно подумать. Наутро оформляюсь в аэропорту на вылет, а рядом со мной — наш донжуан. Я говорю: «Здорово, Тед, как дела?», а этот козел принялся передразнивать мое произношение. Юмористом себя вообразил, недоносок. До колик рассмешить хотел, не иначе. Штуками вроде: «Отлично, Фил, всё пучком. А как твоя семья — тоже не отсох пучок?»

А я с этим забавником встречался, быть может, пару раз за всю жизнь. Не люблю, когда надо мной потешаются. Наклоняюсь поближе и шепчу на ухо: «Ну, я-то хоть никого не пытался изнасиловать прошлой ночью на пляже. По слухам, Джоан смогла остановить тебя, только забив гол в ворота ниже пояса. Хотелось бы увидеть лицо твоей жены, когда она увидит твое побитое хозяйство». Петерсон побледнел так резко, будто его укусил сам Дракула.

— Ответил что-нибудь?

— Гад потерял дар речи. Через пару дней звонит Джоан. Говорит, вернулась в Чикаго, благодарила меня за то, что подставил жилетку, в которую можно выплакаться. Нет, она не захотела выдвигать против Петерсона обвинения. Потому что в тот же день, как Глейстон вернулась с Каймановых островов, позвонил один из подчиненных Петерсона и сказал: боссу, мол, так понравилась их встреча, что тот решил заказать у нее шестистраничную вкладку для «Джи-Би-Эс» на целых полгода. Джоан прикинула, какие выйдут комиссионные, и согласилась… хотя и понимала: от нее откупаются. Сукин сын хоть понял, что на него имеется компромат, — и то хорошо…

— Не может быть, — не поверил я.

— Слушай дальше, это еще не всё. Примерно через час после разговора с Джоан позвонил представитель отдела продаж «Джи-Би-Эс» в Квинсе, сказал, что компания хочет подарить мне ноутбук новейшей модели. Восемьсот четвертый «Эф-И». Розничная цена — пять тысяч триста.

Я онемел. «Джи-Би-Эс» всегда считалась консервативной фирмой, играющей по правилам «сделал дело — гуляй смело». Узнав, что их представитель руководства пытался купить чье-то молчание (чтобы скрыть факт попытки изнасилования), фирма рассталась бы с Петерсоном в мгновение ока.

— Но ты же не согласился, правда? — уточнил я.

— Нед, ты что, думаешь, я родился дурачком? Ясен перец, отказался — хотя, должен признаться, на минуту призадумался, потому что ноутбук казался очень аппетитным. Но догадался попросить представителя передать мистеру Петерсону мою личную благодарность за столь щедрое предложение и напомнить, что я буду вспоминать о нем… постоянно.

— Боже, — пробормотал я, — боже мой…

— Всеблагой и всемогущий. Слушай дальше. Получается, что за Тедом числится небольшой должок. Сниму трубку — он должок вернет. Получишь шестистраничную вкладку на апрельский номер. Айван договорится с этим гондоном. Все будут довольны. Так мне позвонить или нет?

— Большое спасибо, Фил, но…

— Понял, братан.

День пронесся, как торнадо. После того как я закончил успокаивать агентов по продажам, пришлось разбираться с восемнадцатью (или около того) звонками, поступившими от крупнейших рекламодателей.

К пяти я закончил разговор с последним из дозвонившихся и сделал восьмой (последний — так я решил) звонок в офис Теда Петерсона. Целый день я ничего не ел и не отходил от стола, мозг уже чуть ли не отключается. Мигает лампочка — еще один звонок. Кто там еще?

Неохотно нажимаю кнопку соединения.

— Где тебя черти носили?

Лиззи. Очень рассерженная, и не без оснований: я так и не ответил ни на один из полудюжины ее сегодняшних звонков.

— Лиззи, дорогая, прости, пожалуйста, ты даже не представляешь, что стряслось…

— О чем ты думал? Я переживала из-за тебя! Прихожу в офис, все говорят, что «Клаус — Зандерлинг» только что выкупил «Гетца-Брауна». А от тебя никаких новостей, и тут…

— Лиззи, не сердись, я не нарочно…

— Я не сержусь. Просто немного больно. И, конечно же, беспокоюсь. За тебя, — голос смягчился. — Ты в порядке?

— Не совсем.

— Тебе указали на дверь?

— Нет, но к утру пятницы наверняка уволят.

Рассказываю обо всем случившимся после совместного с Чаком Занусси завтрака. Обо всем, кроме того, как Фил Сирио предложил шантажировать Петерсона.

Когда я выговорился, жена произнесла:

— О, милый, просто кошмарный день!

— Виновен по всем статьям.

— Я ни в чем тебя не обвиняю. И не пытаюсь создавать новые проблемы, особенно после всего, что случилось сегодня. Просто… Не нужно со мной, как с клиентами. Постоянно притворяться, будто вступил в бесконечную полосу удач…

Жену прерывает раздавшийся в коммутаторе голос секретарши:

— Мистер Аллен, очень извиняюсь, что перебила, но на второй линии — мистер Долински. Говорит, срочное дело.

— Прости, но сейчас Айван входит в список пациентов, нуждающихся в особой заботе.

— Хорошо. Люблю.

— И я тебя, — с этими словами переключаюсь на вторую линию. Сквозь статистические помехи мобильника доносится до странности жизнерадостный голос Айвана Долински:

— Нед, есть новости.

— Закрыл сделку с «Эн-Эм-Ай»?

— Можете даже не сомневаться. И не просто закрыл — они готовы заказать полный шестистраничный вкладыш для новой линии продукции «Пауэрплэн».

— Охренеть, — ударяю кулаком воздух. Кризис миновал.

— …И я лично отправился в их офис в Патерсоне, чтобы убедиться: договор подписан. Сейчас как раз еду обратно в город.

— Отлично!

— Есть только маленькая проблема.

Боже мой…

— «Эн-Эм-Ай» стоит на том, что реклама пойдет в печать не раньше майского номера.

Шумно выдыхаю.

— Айван…

— Понимаю, понимаю, и можете не сомневаться — пришлось едва ли не вылизывать обувь парня, чтобы тот перенес публикацию на апрель. Но новые модели «Пауэрплана» появятся в продаже не раньше мая…

Хотелось заорать: «Ты хоть представляешь, в какое дерьмо, угрожающее срывом карьеры, я из-за тебя вляпался?!» Но я понимал: подобная детская вспышка гнева бессмысленна.

Фил прав: Петерсон подставил Айвана, когда сперва согласился на многостраничную вкладку, а потом дал задний ход. Согласен, Айвану стоило заставить его подписать договор прямо на месте, но считается, что руководитель «Джи-Би-Эс» держит свое честное скаутское слово. Айван не виноват, он же договорился с крупным клиентом. Не совсем с тем, что нужен прямо сейчас, но всё равно, попалась крупная рыба. Стараюсь придать голосу оптимизм:

— Отлично поработал, Айван.

— А как быть с апрельским номером?

— Думаю, справимся, — вру я. — Можешь купить себе пиво. Заслужил.

Вешаю трубку, прежде чем сорваться. Проклятый Айван! Сочувствую человеку, но в то же время хочется вышибить из Долински дух. Безупречный мастер находить приключения.

Шесть сорок две. В дверь кабинета резко стучат. Не дожидаясь, пока крикну «войдите», вваливается хмурый Чак Занусси. Сразу же понимаю: узнал о провале, постигшем Айвана.

— В первый рабочий день… кажется, четыре года тому назад? Помнишь, какое правило работы со мной я назвал главным?

— Чак, дай объяснить…

— Первое правило. Ты должен помнить.

— Говорю тебе, ситуация вышла из-под контроля…

— Нед, каким было долбаное правило номер один?!

Сглотнув вставший в горле ком, отвечаю:

— Если появится проблема — ты должен узнать о ней немедленно.

— Очень хорошо. Превосходная память. Разве ты станешь спорить, что потеря многостраничного вкладыша от «Джи-Би-Эс», всего за два дня до отправки макета в печать, представляет серьезную проблему?

— Я справлюсь.

— Как? Молитвами?

Пожимаю плечами:

— Просто разрулю ситуёвину Вот посмотришь.

— Можешь не сомневаться, еще как буду смотреть. Пристально. Да, придется еще кое-что сделать.

— Что именно?

— Уволить Айвана Долински.

— Подожди-ка, Чак…

— Нед, это не обсуждается. Именно Долински — корень всех бед.

— На самом деле виноват Тед Петерсон…

— Возможно, но именно Айван отсрочил решение практических вопросов с договором и позволил ворюге-Петерсону ускользнуть. Раздолбайство Айвана представляет для нас с тобой угрозу…

— Айван — не раздолбай. Как раз этим утром продал «Эн-Эм-Ай» большую шестистраничную вкладку. В майский номер. Подписал контракт, чтобы не было сбоев.

— Прости, Нед. Долински вылетает. Если завтра к двенадцати не выкинешь его сам, то вышвырну я.

— Хочешь сказать, прямо перед моим увольнением.

— Решишь проблему — останешься. Вот в чем дело. Усек?

Киваю. Чак открывает дверь и тихо произносит:

— Пожалуйста, Нед, не заставляй тебя увольнять.

Долго, неподвижно сижу в кресле за столом, уставившись в ночь, где валит снег. Осталось только одно решение, единственный способ спасти шкуру. «Босс, пожалуйста, дайте позвонить Теду Петерсону».

Завтра утром сразу же поручу Филу Сирио связаться с «Джи-Би-Эс». К черту последствия. Теперь проблема стала вопросом жизни и смерти.

И вновь густой снегопад означает: все таксисты Нью-Йорк Сити впали в спячку. А потому добираюсь до центрального вокзала пешком и мчусь на шестой электричке к центру.

К моменту моего прибытия Клаус Креплин уже восседает за столиком для почетных гостей. Поприветствовав гостя змеиной улыбкой, знаками предлагает сесть, хватает со стола пачку «Данхилла» и прикуривает сигарету от изящной серебристой зажигалки.

— Знаете, почему я выбрал этот ресторан? — спрашивает немец. — Из-за икры и сигарет. Одно из немногих заведений в этом полуневротическом городе, где можно курить, не опасаясь ареста.

Официантки одеты в изящные, обтягивающие черные платья с высокими подолами. Одна подходит к нашему столику, держа в руках поднос. Креплин внимательно смотрит на девушку.

— И конечно же, обворожительная атмосфера, вы не находите?

Официантка ставит поднос, на котором — глыба льда и пара миниатюрных подставочек искусного дизайна из нержавеющей стали. На каждой — шесть стопок, до краев наполненных чистой влагой. Девушка ставит перед нами по одной.

— Полагаю, вы не против, — замечает Креплин, — я позволил себе заказать от нашего с вами имени.

— По шесть рюмок водки? — удивляюсь я.

— Эксклюзивная дегустация. Разумеется, под икру, — поясняет Креплин, и официантка ставит между нами ком льда. Внутри покоится тяжелая вазочка с белужьей икрой.

Стоимость угощения даже страшно представить.

Креплин снимает с подставки первую рюмку. Следую примеру босса.

— Прозит! — чокается Креплин о мой стаканчик и в один присест осушает собственный.

Выпиваю водку, ледяная жидкость действует на пищевод, как анестетик, успокоительная сила которого незамедлительно дает себя почувствовать.

— Полагаю, выпивка пошла вам на пользу, — замечает Креплин.

— Выдался непростой день, — поясняю я. — Но думаю, вам уже известно о сегодняшних событиях, не так ли?

— Слышал, вы ввязались в опасную и рискованную игру. Сможете найти выход из ситуации?

— Вне всяких сомнений, — заверяю я.

— Тогда давайте выпьем за это радостное известие, — предлагает Креплин.

Поднимаем по второй стопке. Цок. Как там говорят в России? «Между первой и второй…»

— Знаете, отчего у меня возникло предчувствие, что мы сработаемся? — начинает разговор Креплин, намазывая на блины ложку икры и молниеносно поглощая закуску. — Потому, что при первой встрече вы держались со мной холодновато. Слегка вызывающе. Мне нравится подобный стиль — лояльный сотрудник, отличный начальник для своих людей — о, простите, — лидер для коллег, как вы сказали, но не поддакивающий бездумно начальству. Люди, способные сочетать преданность корпорации с независимостью воззрений, вызывают мое уважение. В отличие от Чака Занусси.

— Чак — отличный парень.

— Хотите узнать мое мнение о вашем руководителе? Слишком жирный. До смерти меня боится. Страх — одна из причин, по которой я его презираю. Вдобавок телесная полнота указывает на абсолютное отсутствие дисциплинированности.

— Возможно, Занусси злоупотребляет пончиками, но своим успехом журнал обязан Чаку. Превосходный редактор, до тонкостей разбирается в компьютерном бизнесе.

— Эдвард, я потрясен. Такая преданность по отношению к человеку, не далее как час тому назад угрожавшему уволить вас, если не разрешите проблему с «Джи-Би-Эс»…

— Откуда вы знаете о кризисе?

— Ну, это же я приказал Чаку Занусси уволить вас, если не сможете решить проблему.

— Благодарю.

Креплин издает сдавленный смешок:

— Экзамен. Знаю, вы его выдержите. С блеском. А значит, Занусси не сможет вас уволить, верно?

«Фил, звони».

— Нет, Клаус. Не сможет.

— Превосходно. Ибо когда трудности, а заодно и Рождество окончатся, я уволю Чака. Лично.

Дотрагиваюсь до третьей стопки и пытаюсь изобразить спокойствие:

— Вы это серьезно?

— Серьезно настолько, что мне уже известно имя преемника Чака.

— И кто же счастливчик?

— Вы.

— Быть не может…

— Решение уже принято. Как только наступает второе января, то вы, если не возражаете, становитесь новым редактором «Компу-Уорлда».

Машинально поднимаю стаканчик с водкой и выпиваю до дна.

— Э-э… спасибо.

Глава шестая

На шестой стопке я сказал:

— Я волнуюсь. Чувствую испуг.

— Волнение и страх объяснимы, — ответил Креплин, — вполне естественная человеческая реакция на любые существенные карьерные достижения.

— Чак — мой начальник.

— А я командую Чаком. А Дитрих Зандерлинг — мной. Держатели акций, в свою очередь, управляют герром Зандерлингом. Каждому приходится отчитываться перед другими.

Мы покончили с ужином и бутылкой «Каберне-Савиньон» за пятьдесят пять долларов, и Креплин вновь перешел к делу.

— Вы не разу не спросили о деньгах. Почему? — начал немец.

— Вы ели.

— Весьма деликатно с вашей стороны. Вас интересует сумма, о которой идет речь?

— Естественно.

Креплин тихонько хохотнул:

— Ну, оклад весьма привлекателен. Основная ставка — сто пятьдесят тысяч в год, но сумму следует удвоить: подразумеваются и выплаты от акционерного капитала, и бонусы.

Нервно сглатываю.

— Разумеется, помимо стандартных корпоративных премий и полной медицинской страховки вам предоставят личный автомобиль выбранной вами марки стоимостью до, скажем, пятидесяти тысяч. Все гаражные расходы возьмем на себя. Если вы состоите в спортивном клубе… Вы, кажется, играете в теннис?

— Вы потрудились над сбором данных.

— Естественно. Как бы там ни было, расходы на теннисный клуб также компенсируются. Компании нравится, когда руководство… — как это у вас говорится? — держит форму.

Креплин попросил счет, затем произнес:

— Ну так как, вы согласны с условиями оплаты труда?

Мне подфартило. Я выиграл в лотерею. Сорвал банк. Ну, не совсем… но, черт побери, триста штук в год? Просто дыхание перехватывает. Вот-вот попаду в премьер-лигу…

— Клаус, я, разумеется, согласен, — и тут же, не договорив, подумал: «Но возненавижу себя, потому что придется предать Чака».

Поскольку шел чересчур густой снегопад, не благоприятствовавший походу в Сохо, Креплин настоял, чтобы я проводил его до номера в «Вордорф Тауэре», пропустить на ночь по стаканчику. Когда такси выехало в центр города, немец посмотрел мне в глаза:

— Должен попросить вас о некотором одолжении.

— Конечно, Клаус.

— Боюсь, речь идет даже не о просьбе. Скорее, о приказе. Он таков: ни с кем не обсуждать полученное предложение о работе.

— Я так и предполагал.

— «Ни с кем» означает запрет даже на обсуждение с женой.

— Ну, Лиззи следует знать. Такие новости…

— Согласен. Она обязательно узнает. В пятницу, второго января. Как только вернетесь из отпуска в Вест-Индии.

— А вы что, установили за мной слежку? — пошутил я.

Креплин выдавил улыбку:

— Планируя покупку «Гетца-Брауна» несколько месяцев тому назад, я, разумеется, приступил и к изучению досье руководителей изданий, выкуп которых готовил. Чак Занусси так вас расхваливал, что я не мог не заинтересоваться…

В услышанное верилось с трудом.

— Постойте, значит, Чак уже несколько месяцев назад знал, что вы заинтересовались нашей фирмой?

— Просто ему приказали помалкивать о наших разведмероприятиях. Занусси не знал, осуществится ли сделка, и его никто не собирался вводить в курс — разве что постфактум. Однако Чак вполне представлял себе, что в случае извещения других о нашей заинтересованности в «Гетце-Брауне» дальнейшая его работа в компании окажется весьма маловероятной. А потому Занусси принял разумное решение: держать рот на замке.

— И всё равно оказался уволен.

— Таковы, мой друг, превратности корпоративной жизни. Не переживайте — прежде чем выпихнуть из самолета, вашему знакомому предложат весьма привлекательный парашют. Никто не станет увольнять Чака перед праздниками — в конце концов, незачем портить человеку отдых.

— Понимаю, но моя жена, в общем-то, не станет особенно распространяться…

— Она ведь работает в пиаре? Не хочу вас задеть, но людям, работающим в связях с общественностью, свойственна разговорчивость.

— Клаус, при всем моем уважении, полагаю, вы излишне осторожны.

— При всем моем уважении, Эдвард, данный вопрос находится в моей компетенции, и я имею полное право настаивать. Поскольку утечка информации до вашего назначения может поставить весь разработанный план под угрозу срыва. Ваше назначение на пост нового редактора второго января окажется для жены чудесным новогодним подарком. Вам следует просто позвонить ей второго числа из офиса и притвориться, будто вы сами только что узнали о повышении. Вы же превосходный продавец, по всем статьям. Следовательно — актер. Разумеется, вы сможете изобразить потрясение и удивление.

— Вероятно…

— Итак, могу ли я заручиться вашим словом, что услышанное останется между нами?

Триста штук… Киваю. Креплин похлопывает меня по спине:

— Превосходно. Дело решено.

Номер Клауса располагается на семнадцатом этаже, в углу «Волдорф Тауэрс». Башня гордо возвышается над городскими небоскребами. Жилое помещение не уступает размерами средней величины футбольному полю. Две спальни, огромная кухня.

— Довольно просторно, — замечаю я.

— Владельцам здания нравится, что их выбрал «Клаус-Зандерлинг», так что нам всегда идут навстречу. Шампанского?

— А почему бы и нет?

Клаус снимает телефонную трубку, заказывает у портье бутылку «Крюга». Если Креплин пытался произвести впечатление своим поведением в стиле «деньги — мусор», то немцу удалось добиться поставленной цели. Примерно через минуту в апартаменты постучали.

— Приехали гостьи, — заметил Клаус, направляясь к двери.

— Гости? — переспросил я, — не знал, что вы ожидаете…

Не успел я договорить, как вошли две очень высокие сильно накрашенные блондинки. Каждой примерно двадцать пять или чуть больше. Протянув Клаусу снятые пальто, обе продемонстрировали едва ли не копирующие другу друга черные платья, обтягивавшие женские тела, точно хирургические перчатки. Настоящие девушки из эскортагентства. Мне тотчас же стало неловко.

— Леди, — заговорил Креплин, подталкивая дам в комнату, — позвольте представить вам моего товарища, мистера Аллена. Эдвард, это — Анжелика, а вот Моник.

— Как жизнь, сладкий? — осведомилась Моник, простецкое произношение которой недвусмысленно свидетельствовало: говорившая — отнюдь не урожденная француженка. Обе молодые женщины устроились на диване. Креплин одарил меня очередной акульей улыбкой, и я незамедлительно понял: испытывает, проверяет на верность. Прояви я возмущение по поводу своднического знакомства с двумя проститутками (а то была явная ловушка) — уволит за желание остаться чистюлей. Но если переспать с Моник или Анжеликой, на меня появится компромат, к тому же Клаус будет знать: в глубине души я — слабак, готовый подставить под удар семью, лишь бы продвинуться по работе.

Моник и Анжелика задымили сигаретами. Креплин подсел ко мне, прошептал:

— Надеюсь, вы не станете возражать.

Отвечаю, тщательно подбирая слова:

— Да, Клаус, вы устроили настоящий сюрприз.

— Но ведь приятный, а? Скромное рождественское угощение от «Клауса-Зандерлинга». Вы уже определились с предпочтениями?

Анжелика жевала жвачку и выпускала густые кольца дыма. Моник, прости господи, выглядела чуть респектабельнее, чем девчонки, подрабатывающие на Восьмой авеню (правда, вместо багряных шорт в обтяжку носила облегающее черное платье).

— Знаете, — доверительно сообщил я, — я собираюсь отлить. Когда вернусь, тогда и решим. Хорошо?

— Превосходно, — согласился Клаус.

Туалет оказался просторным — чуть ли не акр вымощенного мрамором пола, встроенная ванна, золотые краны. Стою и рассеянно похлопываю себя по нагрудному карману пиджака, касаясь мобильника… Придумал! Включаю краны, набираю сто пятьдесят один — виртуальный автоответчик, его можно запрограммировать на любое время, как будильник. На часах — 01.17. Незамедлительно набираю 01.21, дважды вдавливаю «звездочку», возвращаю телефон в карман.

В гостиную уже принесли шампанское. Портье, он же официант, отвинчивает пробку. Креплин уселся между Анжеликой и Моник, болтает и проводит указательным пальцем вверх-вниз по обтянутому черным чулком бедру Анжелики.

Обе женщины осоловели от скуки. Наверняка рассчитывали по-быстрому сделать дело, получить деньги и отправиться по домам, спать. Но Креплин преисполнен решимости развлекаться. Как только разлили шампанское, немец вручает официанту десять долларов чаевых и протягивает по бокалу каждой из женщин.

— Леди, вам знаком «Крюг»?

— Такое с пузыриками, французское вино, да? — уточняет Анжелика.

— Вы понимайт свое шампанское, — соглашается Креплин. Протягивая мне бокал, шепчет на ухо: — Ну как, решили?

Смотрю, как Анжелика сплевывает жвачку в пепельницу и цедит вино. «Почему же не зазвонил телефон?» Чтобы выиграть время, отвечаю:

— Клаус, предоставляю выбирать вам.

— Нет-нет-нет. Я — хозяин, а потому оставляю право выбора за вами.

— Где вы нашли таких девушек?

— В агентстве «развлечений», к услугам которого мы обращаемся всякий раз, когда задерживаемся в Нью-Йорке. Вполне надежная фирма, так что никаких проблем со здоровьем не бывает…

— Рад слышать.

— Итак, Эдвард, я прошу вас — время идет. Выбирайте…

Глубоко вздыхаю:

— Ну…

И тут, слава Богу, звонит мобильник. Креплин и обе женщины ошеломлены. Старательно скрываю облегчение.

— Да? — спрашиваю я, нажимая на «ответ».

Электронный голос произносит: «Это запрограммированный вами на час двадцать одну минуту звонок-будильник. Это запрограммированный вами на час двадцать одну минуту звонок-будильник…» Прижимаю трубку к уху, чтобы слова мог слышать только я.

— Ах, Лиззи… — говорю я в аппарат, прикрываю трубку и беззвучно, одними губами, обращаюсь к Креплину: «Жена».

Немец закатывает глаза. Продолжаю беседу с телефонным роботом:

— Да-да… В номере Клауса Креплина, в «Волдорфе»… Что?! О, господи, не может быть… когда?.. Серьезно, как думаешь?.. Хорошо-хорошо… Уже бегу. Реанимация в больнице Рузвельта? Буду через десять минут.

Отключаю телефон и тотчас же хватаюсь за пальто.

— В чем дело? — интересуется Креплин.

— Звонила жена, Лиззи. У нас ненадолго остановился тесть, сейчас у старика сильные боли в груди. Срочно отправили в клинику Рузвельта.

Я уже одет.

— Послушайте, Клаус… очень жаль, но…

Немец пожимает плечами:

— Делайте то, что должны.

— Спасибо за прекрасный вечер, — я трясу руку хозяина, — поговорим завтра. — Наспех машу на прощание рукой проституткам. Те не отвечают.

Открываю дверь, и Креплин произносит источающим сарказм голосом:

— Передайте вашей очаровательной жене мои наилучшие пожелания.

Через полчаса я уже юркнул в постель, рядом с нежно любимой, но находящейся в полнейшей прострации женой. Наклонился, чтобы поцеловать; Лиззи еле слышно застонала и откатилась прочь. Обхватываю подушку, закрываю глаза в тщетной надежде, что меня тотчас же одолеет сон. Вновь открываю глаза. Целый час лежу, замерев от страха: тяжелый случай полуночных кошмаров.

Тед Петерсон, главный козел. Наверняка спокойно храпит дома, в Коннектикуте, и даже не подозревает, что своим легкомысленным решением отменить заказ на какую-то паршивую рекламу поставил чужие карьеры под угрозу. Типичный безнравственный яппи. Изменяет партнерам, изменяет жене. Верен только собственным грошовым амбициям. Снимаю телефонную трубку. Набираю справочную с кодом Оулд-Гринвича, пригородом Коннектикута. Оператор сообщает: в районе зарегистрировано двое Э. Петерсонов.

— Нужен Э. Петерсон, живущий на улице с водяным названием.

— Вы имеете в виду Прибрежную дорогу?

— Именно. Сорок четвертый дом, да?

— Девяносто шестой. Пожалуйста, подождите, пока я не найду телефонный номер…

Обманом выведав домашний адрес Петерсона, включаю компьютер, выхожу в сеть, захожу на поисковик «Яху», запрашиваю карту Оулд-Гринвича, штат Коннектикут.

Через десять секунд на экране появляется окошко с запросом точного адреса в пригороде. Набираю «Прибрежная Дорога, 96», «искать»… и вот уже загружаю полную, в подробностях, карту того района Оулд-Гринвича, где живет Петерсон.

Распечатывая карту, снова тянусь к телефонной трубке, звоню в агентство по прокату машин «Эйвис». Есть ли на Манхэттене круглосуточно работающие филиалы?

Тридцать третий, на углу Второй и Третьей? Отлично. Не найдется ли сейчас машины для ночного проката? «Чиви Катлесс»? Годится.

Смотрю на часы: 3.43. Буду на месте в половине пятого.

Моюсь в душе, бреюсь. Надеваю костюм с галстуком.

Торопливо завариваю растворимый кофе, бросаю в него пять таблеток витаминов «Ро Энерджи», оставляю записку для Лиззи:

Любимая!

Никак не спалось. А утром нужно пораньше съездить в Коннектикут. Позвони, когда проснешься, и я все объясню.

Ты у меня — лучше всех…

Приехал в Оулд-Гринвич без десяти шесть. С легкостью нашел по карте нужную улицу. Еще темно, и приходится медленно колесить по узкой двухполосной трассе, разглядывая сквозь прищур номера домов на почтовых ящиках.

Родовое поместье Петерсонов располагалось в конце длинного шоссе. Наяву дом производил еще более сильное впечатление, чем на показанных Тедом фотографиях: кусок мыса Коддер, перенесенный на четверть акра земли. Петер не врал, говоря, что дом смотрит окнами на побережье: жилище окружала терраса, выходящая на воду и даже оснащенная собственным лодочным причалом. Теперь понятно, откуда взялась цена в 1,4 миллиона долларов.

Выключаю фары, еду по дороге, паркуюсь прямо между «БМВ» Петерсона и «фордом эксплорер», предназначенным для жены и детей. Снаружи холодно, примерно десять градусов по Фаренгейту, если верить установленному в «Чиви» градуснику, а потому не глушу мотор. Горько пожалел, что по пути не прихватил газету и не купил кофе.

Откидываюсь на сиденье и чувствую, как через мозг проносится волна изнеможения…

Внезапно раздается резкий звук. Скрежет металла по стеклу. Мигаю и обнаруживаю, что в глаза уже светит яркое зимнее солнце.

Черт, черт, черт! Проснулся и смотрю на курносую женщину: за тридцать, длинная черная «аляска», высокий белый ворот свитера, черная бандана поддерживает светлые волосы. За спиной — двое ухоженных ребятишек. Дети несут ранцы и недоуменно смотрят, как мама стучит обручальным кольцом по окну прежде не виданной, заблокировавшей выезд машины, в которой — спящий чужой дядя.

— Сэр! Сэр! Сэ-эр!!! — кричит женщина. Выскакиваю из машины, холодный утренний воздух тотчас же взбадривает….

— Простите, очень извиняюсь, — повторяю я и протираю глаза. — Заснул…

Испуганная женщина отступает на шаг:

— Вы всю ночь спали посреди выезда для наших машин?

— Нет, только один час. Здесь живет Тед Петерсон?

— Я — Мэг, его жена.

— Рад встрече с вами, Мэг. А я…

— Нед Аллен? — Вопрос задан голосом, в котором — потрясение.

Поднимаю взгляд. В дверях стоит Тед — в лучшем сером пальто от «Брук Брозерс», блестящих туфлях-«хоттабычах», с черным дипломатом от «Коуч» и безмятежным, с легкой тенью недовольства, взором патриция. Петерсон медленно направляется ко мне.

— Надо же, вот так сюрприз, — произносит Тед и осторожно пожимает руку. Явно удивленный моим присутствием посередине выезда для его автомобилей, Петерсон, тем не менее, благоразумно сохраняет вежливые манеры, пока не выяснится, зачем я здесь оказался. Прирожденный актер.

— Доброе утро, Тед. — Изо всех сил стараюсь сохранять полное спокойствие и рассудительность. — Прости за неожиданноевторжение, но…

— Понимаю-понимаю, — с полнейшей доброжелательностью отвечает тот, — у вас жесткий график, вчера ты не смог дозвониться по поводу многостраничного вкладыша. Угадал?

— Совершенно верно, — соглашаюсь я, потрясенный дружелюбным тоном. — Мне крайне неудобно, что приходится стоять у тебя на пороге, но в наглей фирме возникла небольшая проблема.

— Полностью понимаю вашу реакцию, — соглашается Петерсон и одобрительно похлопывает меня по плечу. — Ах да, извини, не познакомил тебя с женой. Мэг, это — Нед Аллен из «Компу-Уорлда»…

— Мы уже встречались, — замечает Мэг Петерсон.

— А вот — дети, Уилл и Сара.

— Привет, ребята, — обращаюсь я, но оба ребенка смотрят на меня всё так же недоверчиво.

— Мэг, милая, — просит Петерсон, — если не возражаешь, хотелось бы по-быстрому обсудить с Недом наши дела…

— Ты знаешь, что Саре нужно сегодня быть в школе в семь сорок пять, — отрезает женщина и добавляет, повернувшись ко мне: — Сегодня они всем классом едут на экскурсию в Загадочный порт.

— Не более трех минут, — заверяет Тед.

— Пожалуйста, не задерживайтесь, — просит Мэг и отсылает детей обратно в дом.

Тед знаками предлагает следовать за ним к краю проезда.

Но как только мы оказываемся на достаточном расстоянии от дома, он разворачивается ко мне лицом. Улыбка исчезает:

— Дешевый говнюк, — шипит Петерсон.

— Тед, выслушай, — шепотом отвечаю я.

— Как ты посмел выкинуть подобный фортель…

— Я приехал только потому, что сегодня днем могут уволить Айвана Долински.

— Не моя проблема. Вали отсюда.

— Нет, Тед, проблема — как раз твоя. Ведь именно ты дал добро на рекламу…

— Хрена лысого я дал. Сделку так и не завершили, а тут решили дать отбой по апрельской рекламе. Вот и всё.

— Айван клялся, что ты обещал…

— Разговор закончен, — отрезал Петерсон и развернулся, направляясь к дому.

Вот тогда я и решил достать из рукава козырную карту. Глядя на хоромы Теда, прокричал:

— Да, ничего себе домишко отгрохал. Даже лучше, чем на фотографиях, которые показывал мне и Филу Сирио на Больших Каймановых в прошлом году!

Петерсон застыл на месте. Через мгновение обернулся. В глазах светилось понимание.

— Убирайся, — спокойно произнес он.

Запрыгиваю в машину и на задней передаче вылетаю, ко всем чертям, подальше отсюда.

Выехав на маршрут, подпрыгиваю на сидении от звонка мобильного. Нажимаю на кнопку ответа.

— Не дай бог, твои оправдания выдуманы, — начинает Лиззи, — иначе нам придется не разговаривать некоторое время.

Подробно описываю сцену, разыгравшуюся на выезде с участка Петерсона, умалчивая, однако, о событиях на островах. Когда я закончил, жена присвистнула:

— Ты просто спятил.

— Вполне возможно.

— Послушай, — прервала любимая разговор, — в восемь у меня встреча за завтраком, так что лучше поторопиться.

Наш ужин не отменяется?

— Разумеется, нет. Но если меня уволят, платишь за двоих.

— Договорились. Как прошла вечеринка у Креплина?

— Ну, просто познакомились.

— Знакомились всю ночь?

— Ну да. Парень не дурак выпить. На ночь глядя.

— Можно подумать, больше ночью он ничем не занимается…

Откуда у женщин инстинктивное чутье на едва не совершенную или настоящую измену? Даже если мы просто говорим по телефону?

— Ну, скажем так: лично я по ночам больше ничем не занимаюсь.

— Рада за тебя.

— Конечно, если рядом нет тебя…

— Знаешь, порой кажется, что ты защитил диссертацию по всевозможной романтической дребедени…

— Ну вот, тайна раскрыта.

— До встречи, пупсик. Держись. Как только получишь новости от «Джи-Би-Эс» — позвони.

— Обещаю, — заверил я жену.

Поскольку наступил час пик, дорога до Манхэттена заняла почти два часа. Мобильник лежал на соседнем сидении. Ни одного звонка.

В девять позвонил в офис предупредить, что задерживаюсь, а заодно — проверить, нет ли сообщений. От Теда Петерсона — ни слова. Когда выскочил из машины на парковке «Эйвиса» и поймал такси в центр, уже было ближе к десяти.

На рабочем столе — куча записок. Звонили из многих компаний, но только не от «Джи-Би-Эс». Прошу Лили сразу же перенаправлять любые звонки от Теда Петерсона ко мне.

— Мистер Занусси с утра не появлялся? — спрашиваю я.

— Уехал на встречу, вернется не раньше, чем после обеда, — заявляет Лили.

Ну и слава богу Лишний час, а то и два, чтобы выиграть время. Думай. Соображай. Пораскинь мозгами.

В половине двенадцатого звонит Айван Долински. Я настолько взвинчен, что прошу Лили сказать, будто уехал на встречу. Наверняка сорвусь, если придется говорить с Айваном.

В одиннадцать сорок семь звонит Чак Занусси. Вновь прошу Лили передать, что меня нет, но секретарша возражает: мистер Занусси покинул совещание, чтобы позвонить мне, и настаивает на разговоре. Включаю первую линию.

— Ну, что? — интересуется Чак.

— Почти сделано, — объявляю я.

— Даю тебе тринадцать минут, Нед.

— Чакки, ради бога, не нужно устраивать шоу перед казнью! «Не позвонит ли губернатор с приказом о помиловании прежде, чем приговоренный выпьет последний стакан сока…»

— Ближайшие тринадцать минут я пока еще твой начальник. Так что имею право делать всё, что заблагорассудится.

Теперь понятно, что чувствуешь в свободном падении…

— На третьей линии — мистер Сирио.

Смотрю на часы. Одиннадцать часов пятьдесят три минуты. Я вцепился в телефонную трубку.

— Какие результаты? — интересуется Фил.

— От Петерсона пока что ни слова.

— Босс, солнце уже почти в самом зените.

— Да, я заметил.

— Так что делать будем?

Молчу. А что тут можно сказать. Сирио понимающе вздыхает:

— Когда похороны?

— Минут через шесть.

— Можно кое-что сказать?

— Валяй.

— Ничего не добьешься в жизни, поступая с ублюдками благородно.

— Очень подходящая для меня эпитафия. Но всё равно, Фил, спасибо.

— Удачи, босс.

Одиннадцать пятьдесят пять. Нетерпеливый стук в дверь. Створка отлетает в сторону, врывается Дебби Суарес:

— Мистер Аллен, у меня…

— Дебби, — вскидываю я руки, — только не сейчас, хорошо?

— Но я должна вам показать…

— Не обижайся, но я только что уволен, так что…

— Ну дайте же, пожа-а-а-алуйста, сказать….

— Я тебе больше не босс. Так что иди к Чаку Занусси со своими…

Девушка со всей силы врезала кулаком по столу. Я настолько потрясен, что тотчас же теряю дар речи.

— Теперь вы станете слушать?! — Ошарашенно киваю. — Тогда читайте!

Суарес бросает передо мной листок бумаги:

— Только что пришло по факсу. Лили просила передать…

Я молча уставился на бумагу. Логотип. В нем — три буквы: «Джи-Би-Эс». Ниже — текст:

Мистеру Эдварду Аллену

Региональному директору по продажам;

Северо-Западный филиал

«Компу-Уорлд Инкорпорейтед»;

«Гетц-Браун Пабликейшенз»

Факсимильное сообщение

Уважаемый мистер Аллен!

С радостью сообщаю Вам, что компания «Джи-Би-Эс» подтверждает свой заказ на размещение рекламы компьютера «Минерва» в апрельском номере представляемого Вами журнала.

Прошу содействовать скорейшему взаимодействию типографского отдела представляемой Вами компании с дизайнерским отделом «Джи-Би-Эс» для незамедлительного получения макета.

Искренне Ваш, Тед Петерсон

Перечитываю. Не улавливаю смысла. Снова читаю. Содержание по-прежнему ускользает от меня. При третьей читке Дебби Суарес удивляется:

— Мистер Аллен, что вы ему сделали? Предложение, от которого невозможно отказаться?

Поднимаю взгляд, в глазах — слезы. Дебби замечает и что есть силы пожимает руку:

— Мистер Аллен, вы закрыли сделку. У вас получилось…

Внезапно телефон вновь взрывается звонком.

— На первой линии — мистер Занусси…

— Лили, — прерываю секретаршу, — пусть даст номер, по которому ему сейчас можно отослать факс.

— Господин Занусси настаивает на личном разговоре…

— Скажи, что я не отказываюсь. Но только пусть сперва взглянет на документ, который придет по факсу. Дебби уже принесла бумагу в приемную.

Вешаю трубку и оборачиваюсь к Дебби:

— Если Чак не увидит факс, то уволит меня через две минуты. Так что…

— Уже лечу!

Звоню в офис Теду Петерсону. Секретарша сразу узнает меня по голосу.

— Мистер Аллен, — с прежним ледяным холодом произносит она, — господин Петерсон — на совещании.

— Ну да, разумеется. А я — призрак Элвиса. Послушайте, дайте нам поговорить. Хочу наскоро поблагодарить его…

Жду, пока нас соединяют. Через мгновение в трубке раздается:

— Тед Петерсон. Слушаю.

— Тед, даже не знаю, как благодарить. Просто хотел выразить признательность, надеюсь, ты не в обиде…

— Давай ближе к делу, Аллен. Куда клонишь? Или вернее будет спросить, каковы твои условия?

Я растерян:

— Тед, не понимаю, о чем ты говоришь…

Долгое молчание. Первым заговаривает Тед, в его голосе — ни тени ехидства:

— Аллен, что именно тебе известно?

— Только слухи.

— А поконкретней?

Тщательно подбираю слова:

— Ну, о небольшом недоразумении, возникшем с Джоан Глейстон.

И снова — тишина.

— И всё? — удивляется Тед.

— Э-э… ну да.

— Господи боже мой! — орет Петерсон. — Ах ты дешевка, гнида вонючая! Да та прошмандовка осталась рада-радешенька, мы с ней прекрасно все уладили! Так что не пытайся развести меня по новой, ты, тупое чмо!

И связь обрывается.

Лихорадочно перезваниваю Петерсону. Секретарша не дает и рта раскрыть:

— Рада, что вы позвонили, мистер Аллен. Господин Петерсон просил передать вам некоторую информацию, если вы вновь свяжетесь с нами.

— А именно?

— Господин Петерсон просил вам передать, что хотя он и дает добро на макет, о котором шла речь, в дальнейшем отказывается иметь с вами дело. Равно как и отзываться на предложения ваших коллег. Сотрудничество «Джи-Би-Эс» и «Компу-Уорлда» завершено.

— Постойте-ка, но ведь…

— Больше мне нечего сказать вам, мистер Аллен. Разве что «прощайте». — И секретарша вешает трубку.

Глава седьмая

— Скорее всего, блеф, — произнесла Лиззи.

— Он не стал бы блефовать, — возразил я.

— Тед — из любителей покомандовать, верно?

— Жить без власти не может. Нуждается в ней, как наркоман в ширеве.

— Ну, значит, хотел таким образом тебе показать, кто круче.

— Если журнал навсегда потеряет заказы от «Джи-Би-Эс», а я окажусь крайним…

— «Джи-Би-Эс» не уйдет от вас так просто. Твой журнал необходим для рекламы их товаров. Так же, как и…

— Лиззи, мы же говорим о злопамятном сукином сыне!

— Ты заставил человека поступить по справедливости, — вскидывает Лиззи в мою честь руку с бокалом. — Ты победил. Радуйся. Выпей еще мартини.

— Отличная идея, — подзываю официанта взмахом руки.

Мы находимся в «Чиркос» — до нелепости экзотичном, недавно появившемся итальянском заведении на Западной Пятьдесят Пятой.

— Хорошо хоть, Чак Занусси обрадовался, — заметила Лиззи.

— Сегодня Чак показал истинное лицо.

— Так всегда бывает в стрессовых ситуациях. Занусси перепугался, и из тебя получился подходящий громоотвод.

— Чак жаждал крови.

Не только моей, но и Айвана Долински. Прочитав факс от «Джи-Би-Эс», сразу же позвонил ко мне в кабинет.

— Ты создал серьезные проблемы, но сделка прошла. Поздравляю. Доволен?

— Так значит, я еще работаю здесь?

— Боже мой, ну конечно же! Забудем про прежнюю хрень. Ты по-прежнему мой лучший друг.

«А я собираюсь воткнуть тебе нож в спину».

— Послушай, — обратился я к Занусси, — раз уж ситуация с «Джи-Би-Эс» разрешилась, правильно ли я понял, что Айван Долински останется на работе?

— Вчерашние слова остаются в силе: Айвана — вон.

— Дай человеку последний шанс…

— Нед, Долински едва не стоил нам всем работы. Ответ отрицательный. Даже спорить больше не о чем. И кстати, я же выдам ему весьма щедрое выходное пособие! Заработок за полгода, а страховка остается на год! О большем и просить нельзя.

— Знаешь что, — начал я, — говорят, Айван поедет в Мичиган, повидаться на Рождество с родственниками. Парень все еще настолько раним, что если уволить его до праздников, просто слетит с катушек. Так что подпиши приказ об увольнении, когда он выйдет на работу — пятого января.

— Второго ты вернешься из отпуска. Сам и увольняй.

— Чак, только не в первый рабочий день! Понимаешь, не хотелось бы портить Новый год остальным новостью об увольнении. Айван уйдет в понедельник, пятого января… заметано?

Чак долго ворчал насчет того, в какую сумму компании обойдется трехнедельная отсрочка в исполнении приговора.

Так что я предпринял другую тактику, подчеркнув, как понизится моральный дух персонала, если Айвана уволят до Рождества.

— Ты действительно считаешь, что от Айвана придется избавиться, как только он вернется из отпуска? — спрашивает Лиззи.

— Надеюсь, отсрочка окажется на руку Айвану, — сообщаю Лиззи. — А если он еще сможет закрыть и пару крупных сделок до начала января, то может быть даже удастся выпросить для Долински помилование. Но, честное слово, до второго января не желаю даже думать о том, как развернутся события.

Креплин со своей шоблой оказались воплощением деловой эффективности и любезности. А в последнюю перед Рождеством пятницу, когда выдавали первую партию бонусовых чеков, даже организовал корпоративную вечеринку.

Мероприятие проводилось в большом офисном помещении на двадцать девятом этаже «Регал Ю. Эн. Плаза Хоутел». Клаус остался верен себе и заказал экзотическое угощение. «Моэ» и «Шандон» лилось рекой. Искусно оформленные закуски (сырое филе на хлебе из грубой пшеничной муке, мини-суши, тартинки с перепелиными яйцами), а также (очень тонкий ход) — по ручке «Монблан» для каждого из восьмидесяти гостей. Креплин произнес небольшую, даже прочувствованную и человечную речь, приветствуя наше вхождение в «семью» «Клауса-Зандерлинга» и заверил: в следующем году для «Монблана» найдется подходящее применение, ибо ручками будут подписываться контракты, которые преобразуют «Компу-Уорлд» во второе по величине периодическое издание, освещающее американский рынок компьютерной техники.

Последнее заявление было встречено долгими радостными выкриками подвыпивших гостей, поскольку поддерживало столь необходимую каждому уверенность в том, что «Клаус-Зандерлинг» нас не бросит.

— Не нужна мне навороченная ручка, — пожаловалась Дебби Суарес, когда после выступления Креплина я случайно встретился с ней в баре, — мне нужен только бонус. Целиком.

— Всем нам нужна полная премия, Дебби, — согласился я, прикинув, что до начала февраля ссуду в двадцать пять тысяч выплатить целиком не удастся. Хорошо хоть несколькими днями раньше я смог разрешить одну из финансовых проблем Дебби после обещанного разговора с казначеем Фейбер Академи. За спорами и уговорами, надавив на рычаги либерального сострадания, мне всё-таки удалось заставить квакера, пусть и с неохотой, потерпеть в ожидании половины суммы, причитающейся за обучение сына Дебби, до конца января.

— Разумеется, я сочувствую положению миссис Суарес, — произнес казначей, — которая, будучи матерью-одиночкой, содержит к тому же престарелую мать. Однако необходимы некоторые гарантии…

Я сказал:

— Послушайте, наш новый владелец «Клаус-Зандерлинг» — четвертая по величине корпорация в мире…

— Мистер Аллен, я прошу всего лишь письмо на бланке компании, подписанное вами как официальным начальником миссис Суарес. Нужен документ, гарантирующий, что четыре тысячи пятьсот долларов, причитающихся за обучение в Фейбер Академи, выплатят к первому февраля.

— Считайте, оно уже у вас, — заверил я казначея, хотя сразу же, отправив письмо по факсу в школу, понял: до второго января моя должность не дает права на какие-либо гарантии. Но кто, черт подери, узнает о письме?

— Говорила я утром с этим maricon^[7], с казначеем, — произнесла Дебби, протягивая очередной бокал шампанского. — Сказал, получил от вас письмо и делает большое одолжение, потому что обычно — или деньги вперед, или школы не видать. Добавил, что именно ваш звонок решил дело: «Ваш босс, мать его, — настоящий торговый агент»…

Я рассмеялся:

— Дебби, я уверен, что слов «мать его» не произносилось.

— Мистер Аллен, я перед вами в огромном долгу.

— Дебби, работа у нас такая…

Девушка прильнула ко мне и взасос поцеловала в губы. Столь внезапное выражение чувств немного смутило, но, по крайней мере, мне хватило ума не раскрывать рта. Дебби смутилась еще сильней. Отпрянув подальше, густо покраснела.

— Ой, — произнесла она.

— Да уж, — согласился я, — ой.

— Мистер Аллен, я такая сволочь…

— Ничего, бывает…

— Перебрала шампанского, — оправдывалась Суарес.

— Распространенное извинение, правда?

Дебби обернулась; за спиной девушки стоял и лучезарно улыбался Клаус Креплин.

— Отлично выступили сегодня, Клаус. — Я старался не терять самообладания.

— Не помешал? — осведомился немец, с невинным видом вскинув брови.

— Отнюдь, — ответил я. — Познакомьтесь, Клаус: Дебби Суарес.

— Ах да, — произнес Креплин, — звезда телефонных продаж, которую вы постоянно мне расхваливаете.

Теперь покраснел я. Хотите усугубить неловкую ситуацию до кошмара — положитесь на Креплина. Немец взял руку девушки, поднес к губам и поцеловал.

— Очарован, — проворковал Клаус. Судя по выражению лица Дебби, на котором читалось «что за на фиг?», вряд ли ей прежде целовали руки.

— Да, и… э-э… типа, я тоже, — Суарес еле подбирала слова. — Парни, извините меня, ладно?

И унеслась прочь, на другой конец комнаты.

— Очаровательная юная леди, — заметил Клаус, — полагаю, вы не станете отрицать.

— Только один поцелуй. И ничего больше.

— Ах да, я совершенно забыл, вы же сама добродетель…

Я натянуто улыбнулся.

— Но нас всех подстерегают соблазны, не так ли? — осведомился Креплин.

— Вся жизнь — вечный соблазн.

— О, а вы еще и мыслитель… Но надеюсь, как философ, вы способны оценить, сколь ценно молчание.

— Никому ни слова, если вы о нашем разговоре. Я подчиняюсь приказам.

— Эдвард, да? — Креплин дружески хлопнул меня по плечу. — Уверен, мы с вами отлично сработаемся.

Клаус достал из нагрудного кармана пиджака визитку и запихал в мой карман.

— Завтра вечером возвращаюсь в Гамбург, в головной офис. Здесь мой рабочий, домашний и мобильный телефоны. Звоните при малейшем осложнении.

— Проблем не будет. Я на работе в понедельник и вторник, а потом двадцать шестого мы с Лиззи вылетаем на Невис.

Если понадоблюсь, то мы остановились в отеле «Фор Сизонс». Или же… — я протянул руку. — до встречи в Нью-Йорке, второго января.

— Я вернусь к этой дате, герр редактор, — прошептал Креплин.

Несколько следующих дней, пытаясь настроиться на рождественскую атмосферу, будущий «герр редактор» развлекался и тратил. Сорил деньгами.

Я с полным правом забронировал для себя и Лиззи двадцать шестого перелет более высоким классом «Американ Эйрлайнс» на Сент-Китс и Невис.

— Ты спятил? — поинтересовалась Лиззи, когда я провел ее к стойке регистрации первого класса в аэропорту имени Дж. Эф. Кеннеди. — Часы и так произвели достаточно сильное впечатление…

Жена просто потеряла дар речи, когда прошлым утром открыла элегантно упакованную подарочную коробочку и обнаружила в ней заветные часы от «Жегер-Ле-Кутр».

— Сдурел, совсем с ума сошел… — повторяла Лиззи без тени радости.

— Это же просто часы, — оправдывался я.

— Ну да… а «Конкорд» — всего лишь самолет.

— Так тебе понравилось?

— Подарок… просто замечательный. Слов нет. Но я переживаю. Потому что мы не можем себе позволить такое…

Целую жену:

— Не бойся, я не ограбил банк.

Весь перелет до Сан-Хуана пили шампанское. Затем пересели в крохотный шестиместный самолетик и за сорок пять минут перенеслись на Сент-Китс. На последнем броске путешествия Лиззи задремала минут на десять.

И я решаю выложить всё начистоту, как только войдем в номер.

Самолет приземляется на Сент-Китсе, ртуть в термометре взлетает за девяносто, в воздухе — дурманящий, бьющий в нос аромат дешевого рома. Автобус сети отелей «Фор Сизонс» забирает нас в аэропорту и везет мимо выбеленных домиков к катеру, который помчится ко внутренним островам архипелага. Двигатели набирают скорость, мы плавно огибаем гавань, и тут капитан приказывает дать полный вперед, мы проносимся через узкий пролив, отделяющий Сент-Китс от Невиса.

Пламенеет солнце, вода — гладкая, как стекло, а прямо перед нами (даже не верю собственным глазам), посреди Атлантического океана, возвышается пресловутая пустынная гора. Вершина покрыта тонкой белой пылью, отчего пик кажется припорошенным снегом. Подобравшись ближе, замечаем террасы склонов, скрытые густой тропической растительностью. Заросли простираются с юга к северу примерно на десять миль, их рассекает единственная мощеная дорога. Внизу, под этой, точно созданной для Тарзана, средой обитания — нетронутая белизна песчаной полосы, опоясывающей весь остров.

— Невис? — уточняю я у одного из членов команды.

— Единственный и неповторимый, уважаемый!

Лиззи обращает ко мне лучащееся улыбкой лицо:

— Прощаю. Здесь — настоящий рай. Комната — в самой глубине пансионата, вдали от шумного центра. Окна выходят на пляж, открывая перед нами полную панораму Атлантического океана.

Мы стоим на верандочке, нависающей над водой, и Лиззи тихо спрашивает:

— Кстати, уж не потому ли мы наслаждаемся роскошным видом на океан, что пришлось переплатить за неделю лишнюю тысячу баксов?

— Я хотел тебя порадовать.

— А бутылка «Дон Периньона» — твой очередной сюрприз? — уточняет жена, показывая на шампанское в ведерке со льдом, дожидавшееся нас в номере.

— Родная, сейчас же Рождество! — оправдываюсь я, вскидывая бутылку и вынимая пробку.

— А ты шикуешь, точно Дональд Трамп. И что дальше, Нед? Мне интересно.

Открываю пробку, наполняю два фужера, один протягиваю жене. И отвечаю:

— Второго января я стану новым редактором «Компу-Уорлда».

Лиззи вздрогнула, точно получила пощечину. Не такой реакции я ожидал…

— Хотел тебе рассказать…

— И давно ты это знаешь? — перебивает любимая. — Несколько дней? Недель?

— Ну, некоторое время, — беспомощно отвечаю я. — Просто боялся сглазить…

— Так значит, ты знал с самого начала!

— Клаус Крешгин взял с меня клятву, что я никому не расскажу!

Сказал — и тотчас же пожалел. Лиззи леденеет.

— Никому? Даже собственной жене? — возмущается она.

— Успокойся…

— Ни за что! Ты всегда так поступаешь!

— Как?

— Врешь!

— Лиззи, молчание вряд ли можно назвать обманом. Согласен, поступил неправильно, нужно было тебе сообщить…

— Как ты мог не поверить, что я сохраню информацию в секрете!

— Дорогая, я доверяю тебе…

— Нет, ты мне не доверяешь! Даже не считаешь нужным делиться со мной важными новостями о собственной жизни!

— Ты же знаешь, что это не так…

— Да пошел ты! — взрывается Лиззи, швыряет бокал с шампанским на терракотовые плитки пола и пулей вылетает из номера, на пляж.

«Вот кретин, урод, козел… так ничему и не научился?»

Лиззи сидит у кромки воды, отрешенно созерцая глубокий синий залив. Подхожу и присаживаюсь рядом. Жена не замечает моего присутствия. Взгляд всё так же неотрывно направлен на горизонт.

— Выпьешь? — И протягиваю Лиззи бутылку. Жена молчит. Наполняю бокалы, один ставлю на песок перед любимой.

— С Рождеством! — Я поднимаю бокал.

— Не шути, Нед.

— Извини.

— А тебе вообще-то нужен наш брак? — неожиданно спрашивает жена.

— Ну конечно же! Ты для меня — всё…

— Не знаю, Нед, насколько ты искренен. Ты никогда не бываешь открытым. Оплачиваешь безумные счета, а мне велишь успокоиться. Скрываешь от меня важную информацию, и я вынуждена подозревать, что ты не доверяешь мне настолько, чтобы поделиться секретом.

Беру Лиззи за руку. Жена не вырывается.

— Милая, мне не хочется тебя терять…

Лиззи поднимает стоящий на песке бокал с шампанским и залпом его выпивает.

— С Рождеством, господин редактор! — безрадостно поздравляет она.

К вечеру между нами устанавливается напряженное перемирие. За ужином рассказываю жене о предложенном повышении, уверяя, что ничего против Чака не замышлял: всё придумал Креплин. Кажется, Лиззи не вполне верит моим словам. Беспокоится, как Чак отнесется к переменам, не сочтут ли меня в компании подлецом-заговорщиком, готовым ударить в спину. Называю предполагаемый оклад — и жена в радостном предвкушении, хотя и волнуется.

— Безумные деньги, — комментирует Лиззи.

— Разбогатеем.

— Жить станет проще.

— Гораздо. К тому же, как говорится, деньги дают свободу.

Солнечная безмятежность Невиса в конце концов вынуждает нас расслабиться, заставляет проводить остаток недели в праздности, просыпаясь не раньше десяти, завтракая на веранде, устраивать долгие прогулки вдоль побережья, поздними вечерами валяясь в кровати, избегая общества соотечественников, ужиная в одной из вонючих забегаловок (примитивных шалашей) на побережье, в которых подают омаров. Встречу Нового года отметили бутылкой шампанского и пьяным походом на пляж, где упали, запнувшись о песок, позволяя теплой воде залива омыть наши тела. Одежда промокла. Наплевать. Мы легли на спины, любуясь световыми спецэффектами ночного неба. После долгого молчания Лиззи произнесла:

— Вот если бы не возвращаться…

— Ну да…

— Нет, я серьезно. Предположим, мы послали бы прежнюю жизнь куда подальше. К черту карьеру, стрессы, бесконечный подхалимаж, бессонные от волнения ночи, коллекционирование лишнего барахла…

— И что предлагаешь взамен? Поселиться на острове вроде Невиса, переехать в тростниковую хижину?

— Красивая мечта, правда?

— В мечтах все очень привлекательно, но…

— Знаю. Нужно возвращаться к действительности.

— Именно. К действительности.

И ранним утром следующего дня мы вернулись, сменив солнечное марево Вест-Индии на пепельно-серое манхэттенское небо.

Почти всю новогоднюю ночь не мог заснуть. С рассветом развалился на диване, вглядываясь в яснеющий небосвод.

Принял душ. Побрился. Надел темно-серый двубортный костюм и вернулся в спальню: Лиззи заворочалась в кровати.

— Выглядишь, как начальник, — похвалила она и легко поцеловала в щеку. — Удачи!

Вхожу в здание. Поднимаюсь на лифте на одиннадцатый этаж. Дверь открывается, и… И появляется Дебби Суарес. В полном отчаянии. Красные, опухшие глаза — точно девушка проплакала несколько часов. Рядом — Хильди Хайман. Вместо лица — застывшая, потрясенная маска. Обе несут коробки с бумагами, между ними — большая, мускулистая баба с лицом, напоминающим ломоть тюремного хлеба, одетая в темно-синюю форму, в похожей на полицейскую фуражку, на которой, чуть пониже кокарды, — логотип: «КОРПОРАТИВНАЯ ОХРАНА».

— Дебби, Хильди… Что стряслось? — уточняю я.

Суарес разрыдалась:

— Гады… поганые сволочи…

Охранница мягко подталкивает женщин к лифту.

— Нас предали, мистер Аллен, — поясняет Хильди. — Я так и знала: немецкие выродки…

Кабина закрывается, и сотрудницы пропадают.

Оборачиваюсь. Передо мной, на подступах к дверям в офис «Компу-Уорлда», — два охранника. За стойкой приема посетителей — охранница. Сквозь стеклянные окна, ограждающие пространство, где сидит женщина, вижу, как нескольких подчиненных из отдела телефонных продаж ведут по коридору еще несколько тяжеловесов из секьюрити. Я потрясен. Онемел. Прирос к месту.

А охранница за стеклом спрашивает:

— Чем могу помочь?

— Я здесь работаю.

— Вы — сотрудник «Компу-Уорлд Инкорпорейтед»?

— Директор регионального отдела продаж по…

Сотрудница охраны нетерпеливо щелкает пальцами и требует:

— Удостоверение.

Вытаскиваю бумажник, протягиваю ламинированную пластиковую карточку, служащую пропуском в мир «Компу-Уорлда». Женщина кладет удостоверение на стойку и находит мое имя в списке. Затем кивает одному из вооруженных охранников, стоящих перед входом:

— Верно, мистер Аллен… Лоренцо проводит вас в отдел персонала.

Меня бросает в жар. Отдел персонала — расстрельный ряд, отдел, занимающийся оформлением новых сотрудников и увольнением старых.

— Могу я встретиться со своим руководителем, мистером Занусси?

— Мистер Занусси у нас больше не работает.

— А Клаус Креплин?

— Мистер Аллен, если вы пройдете вместе с Лоренцо в отдел персонала…

Мой голос срывается на визг:

— Никуда я не пойду, пока не переговорю с паршивцем-Клаусом!

Лоренцо выступает на шаг вперед и становится напротив. Шесть футов четыре дюйма, накачанный, хмурая мина, на которой читается только два слова: «Не балуй». Охранник говорит так тихо, что еле слышно:

— Сэр, рекомендую проследовать за мной на верхний этаж. — И, похлопав меня по плечу, указывает на лифт.

— А как же удостоверение?

— Разберемся, — отвечает Лоренцо.

Ни слова не говоря, поднимаемся на восемнадцатый этаж.

Лоренцо проводит меня по длинному узкому коридору, усыпанному ледяными дверями мелких офисов. Стучит в какую-то дверь, засовывает внутрь голову, знаками приглашает зайти. Закрывает за мной дверь.

Кабинет крошечный, места хватает только для стального стула, поставленного напротив миниатюрного металлического рабочего стола. Через мгновение дверь распахивается, входит ничем не примечательный человечек лет сорока. Костюм, галстук, очки в роговой оправе, патронташ ручек в нагрудном кармане, волосы песочного цвета с проседью.

— Простите, что заставил ждать, мистер Аллен, — произносит вошедший, усаживаясь за стол напротив. — Билл Фрейндлих, отдел персонала. Присаживайтесь, пожалуйста.

Фрейндлих не протянул мне руки, не смотрит в глаза. Вместо этого открывает большую, толстую папку, принесенную с собой. В верхнем уголке прикреплена моя фотокарточка. Досье.

— Вероятно, вы хотите узнать, что же происходит, — произносит Билл голосом, отработанным настолько, чтобы скрывать малейшие проявления эмоций.

— Меня уволили… вот что происходит!

— Не совсем. Случилось следующее: «Компу-Уорлд Инкорпорейтед» продали…

— Нас продали?! — я срываюсь на крик. Дверь распахивается, внутрь заглядывает Лоренцо.

— Всё в порядке, — успокаивает охранника кадровик, после чего холодно смотрит на меня: — Я прав?

Оседаю в кресло, рассматриваю пол. Билл Фрейндлих продолжает:

— Понимаю ваше потрясение, но прошу… нам обоим станет легче, если вы позволите мне объяснить, каковы грядущие последствия.

Клерк ожидает ответа, но я сохраняю молчание, упрямо уставившись вниз, на обшарпанный линолеум.

— Как я уже сказал, сегодняшним утром состоялась продажа «Компу-Уорлд Инкорпорейтед». Тем самым автоматически расторгнуты трудовые соглашения с сотрудниками компании. Однако материнская фирма, «Клаус-Зандерлинг», намерена следовать всем юридическим нормам штата Нью-Иорк, относящимся к расторжению трудовых договоров. За каждый год вашей работы на благо фирмы будет выплачена двухнедельная заработная плата. В течение первого квартала нового года сохраняет действие медицинская страховка. В соответствии с нормами корпоративного трудового права, по истечении указанного периода вам будет предоставлена возможность продлить медицинский полис на полтора года, при условии, что ежемесячные взносы с вашей стороны поступают стабильно. К тому же, как бывший менеджер высшего звена «Компу-Уорлд», вы окажетесь задействованы в двухмесячной программе по повторному трудоустройству для руководителей, что, грубо говоря, поможет вам найти рабочее место, соизмеримое с вашим нынешним корпоративным статусом.

Билл говорит безжизненно, монотонно, без малейшего оттенка дружелюбия. Слова омывают меня, точно потоки грязной водицы. Интересно, не вода ли в венах уродца?

— Далее. Вам, вероятно, будет небезынтересно узнать, что агентство по трудоустройству, за которым вас закрепили, «Джерард Флинн Ассошиейтс», является, как я полагаю, одним из наиболее профессиональных предприятий, занимающихся повторным трудоустройством руководящего состава, ориентированным на результативность, проявляющуюся, выражаясь языком статистики, в максимальных показателях…

Отрываю взгляд от линолеума и перебиваю говорящего:

— А как же наши премии?

Фрейндлих прерывается — пусть и небольшая, но заминка:

— К рассмотрению данного вопроса я перейду после того, как…

— Говорите сейчас!

— Я бы предпочел…

— Тридцать первого января нам обещали выплатить вторую половину бонусов!..

— Вношу поправку: пока журнал находился в собственности компании «Клаус-Зандерлинг», к концу месяца вам полагалось пятьдесят процентов премиальных. Но теперь, поскольку владельцем является «Спенсер-Рудман»…

Не верю своим ушам. Ведь «Спенсер-Рудман» — ТНК, которой принадлежит наш основной конкурент, «Пи-Си Глоуб»…

— Я думал, издание закрыто. Оказывается, нас перепродали «Спенсер-Рудману»?

— Все очень просто, — поясняет Билл Фрейндлих, — «Клаус-Зандерлинг» уступил компанию «Компу-Уорлд Инкорпорейтед» фирме «Спенсер-Рудман», а та, в свою очередь, приняла решение о закрытии издания…

— Шутите!

— Боюсь, мистер Аллен, я весьма серьезен. Однако, пожалуй, будет лучше, если ситуацию вам разъяснит представитель компании «Спенсер-Рудман»…

Фрейндлих набирает трехзначный номер, бормочет:

— Он здесь. — И кладет трубку. — Собственно говоря, упомянутый джентльмен просил вызвать его, как только вы появитесь в моем офисе.

В дверь постучали. И вошел Чак Занусси.

— Ну, здорово, Нед, — холодно произносит мой бывший начальник, а Фрейндлих выскальзывает из кабинета, прикрыв дверь. — Похоже, ты не ожидал встретить меня сегодня утром.

Не могу подыскать слов.

— Ну что, «герр редактор», язык проглотили?

Хочется убежать из комнаты.

— Ну, если даже ты потрясен, то можешь представить, насколько удивился я, когда за день до Рождества мне позвонил друг из компании «Спенсер-Рудман» и сказал, что они готовы выкупить издание «Компу-Уорлд»… похоже, мы на славу поработали, отбивая заказчиков у «Пи-Си Глоуб» — ведь, по словам приятеля, парни из «Спенсера-Рудмана» занервничали, когда мы сели конкурентам на хвост, тем более, что для трех компьютерных изданий «потребительских возможностей рынка» оказалось маловато. Так что нас решили выкупить и потопить. И знаешь, что самое смешное? Похоже, что предложение о продаже пришло «Клаус-Зандерлингу» в середине декабря. Примерно тогда, когда вы с Клаусом Креплином строили планы, как скинуть меня с работы…

Занусси прерывается, чтобы до меня дошли последние слова. Отвечаю:

— Чак, честное слово, я не плел с Креплином никаких заговоров. Немец хотел тебя уволить…

— …И посадить тебя на мое место, так?

— Но я ему сказал…

— Ну да, могу представить: «Чак привел меня в фирму. Научил всему, что знаю о продажах. Он — мой друг»… — Занусси горько, ехидно улыбается. — К счастью, мой друг в «Спенсере-Рудмане» — настоящий. Предложил работу. Сперва — контроль за ликвидацией «Компу-Уорлда», затем — должность главного редактора, курирующего всю периодику «Спенсера-Рудмана», посвященную компьютерной и программной тематике. Даже предложил нанять помощника. Конечно же, я думал о тебе, пока приятель слово в слово не пересказал беседу с Креплином, состоявшуюся пару дней назад, после того, как «Клаус-Зандерлинг» согласился на продажу издания: «Чаку Занусси очень повезло, что вы его наняли. Потому что на следующей неделе его собирались уволить и назначить вместо него Неда Аллена».

Повисла очередная неловкая пауза.

— В общем, Нед, ты наверняка поймешь, что мне было не очень неприятно узнать: ты, выражаясь профессиональным языком, собирался меня подсидеть…

— Чак, выслушай, пожалуйста. Я не хотел…

— И слушать тебя не желаю. Поскольку твои слова теперь не имеют никакого значения. — Занусси встает, нависает над краем стола. — Но знай: будь моя воля — тебе бы больше никогда, ни за что не работать в нашем бизнесе…

Чак идет к двери и на прощание посылает последнюю, убийственную улыбку:

— С Новым годом, Нед!

Дверь закрыта. Обессиленно падаю на стул. Я — в комнате смеха. В зеркальном лабиринте, откуда нет выхода.

Последствия недавних событий (как профессиональные, так и материальные) только что оформляются в голове. Мир сошел с ума, я отупел настолько, что едва заметил появление Билла Фрейндлиха. Кадровик вновь уселся за стол и приступил к прежнему, бесстрастному бормотанию, но к тому времени я настолько ушел в себя, что понимал лишь отдельные фразы: «Ваш итоговый расчетный чек вышлют почтой… «Джеральд Флинн Ассошиейтс» ожидает вас… Искренне сожалеем о внезапности, с которой…»

Затем Фрейндлих встает, а в кабинет заходит Лоренцо, сообщив, что проводит меня в мой бывший кабинет, где мне предоставят пятнадцать минут, чтобы забрать вещи.

Меня так шатает, что на обратном пути к лифту Лоренцо поддерживает меня под левый локоть.

— В порядке? — уточнил охранник, как только сомкнулись створки кабины.

— Нет, — еле выдавил я.

Лифт камнем упал на одиннадцатый этаж. Двери распахнулись. А за ними, прямо лицом ко мне, стоял Клаус Креплин. Сперва фриц удивленно отпрянул. Затем он пожимает плечами с таким видом, точно произносит «се ля ви», вытянув губы в тонкую ухмылочку хорька.

— Ну, что сказать вам, Эдвард? Только одно: таков уж наш биз…

Но он не успевает договорить. Я бью Креплина в рот кулаком, затем со всей силы ударяю в живот. Тот сгибается пополам. Вновь вмазываю кулаком в лицо. Клаус падает на пол, и я срываюсь, пинаю немца в грудь, в голову, в зубы…

Нападение — безумная, пьянящая вспышка, она длится не дольше пяти секунд. Подбегают охранники корпоративной службы безопасности, внезапно Лоренцо сгибает мне левую руку в полузахвате.

Я испытываю какую-то странную отстраненность, точно парю над событиями, наблюдая за происходящим, как посторонний, не вовлеченный в стычку наблюдатель.

Но тут я разжимаю правый кулак, и вверх по руке электрическим разрядом прокатывается волна боли. И вот я снова на земле, завывая от чудовищной боли…

Смотрю вниз. В кровавой луже лежит Клаус Креплин.

И не шевелится.

Часть вторая

Глава первая

У Нэнси Ауэрбах — миниатюрный, практичный, по-деловому обставленный кабинет. Крепкое рукопожатие и прямой, пронзительный взгляд — из тех, что заставляет чувствовать: вас оценивают и делают выводы. Что вполне соответствует истине, ведь работа Нэнси в том, чтобы выносить о вас профессиональное заключение.

Ауэрбах — воплощенная деловитость. Когда пять минут назад я зашел в кабинет, женщина встретила меня бодрым монологом в темпе стаккато, звучавшим, точно она выучила его назубок:

— Мистер Аллен, очень рада, я ведь могу называть вас Нед?.. Меня зовут Нэнси Ауэрбах, я ваш менеджер по компенсационному трудоустройству. Легко добрались до нас этим утром?.. Ну, вот и встретились, нам предстоит работать вместе… сколько длится ваша программа? Совершенно верно, два месяца. Ну что ж, нам, конечно же, предстоит поближе познакомиться за предстоящие восемь недель. Нед, вам что-нибудь принести? Чай, кофе?

— Будьте добры, стакан воды, пожалуйста. Нужно запить таблетки…

— Без проблем, — отвечает рекрутер, — легко. — Не вставая из-за стола и повернувшись на вращающемся кресле, достает бутылку «Перрье» и стакан на подносе.

Поворачивается обратно и ставит воду и посуду передо мной.

— Помочь, ведь вам, наверное, не с руки? — уточняет Нэнси, бросив беглый взгляд на мою правую руку. Запястье и обратная сторона ладони обхвачены, точно конечность мумии, белыми бинтами. Сквозь повязку выступают все пальцы, но три из них стянуты эластичной лентой. — Простите за невольный каламбур.

— Ничего, справлюсь. — Большим и указательным пальцами отвинчиваю крышку «Перрье», затем левой рукой наполняю стакан.

— Боже, ваши пальцы — иссине-черные!

— Скорее, черные, чем синие, — уточняю я и достаю из нагрудного кармана две упаковки таблеток, открываю и кладу в рот по одной пилюле из каждой.

— Принимаете болеутоляющее? — спрашивает Нэнси Ауэрбах, а я запиваю лекарство водой.

— Да. И противовоспалительное.

— Вероятно, последствия аварии?

— Миссис Ауэрбах, никакой аварии не было.

Женщина смотрит мне прямо в глаза:

— Прекрасно понимаю.

— Вы знаете, что произошло?

— В подробностях. — Рекрутер откашлялась: — Нед, нам предстоит профессионально оценить сложность вашего случая, а также его возможные последствия для карьерного роста. Но сперва, полагаю, следует сформулировать ваши карьерные притязания и обсудить, как воспользоваться предусмотренными льготами с максимальной для вас выгодой.

«Знаете, что произошло?»

«В подробностях»…

Разумеется. Как и все остальные, занятые в издательском бизнесе компьютерной тематики. Занимательная повесть о кончине «Компу-Уорлда» попала во все издания: «Уоллстрит джорнал», «Таймс» и даже «Ньюздей» расписали, как нас, точно горячую картофелину, перебрасывали от «Гетца-Брауна» — «Клаус-Зандерлингу», от «Клауса-Зандерлинга» — «Спенсеру-Рудману», лишь затем, чтобы сломить, подобно уличному хулигану, посмевшему наехать на местного авторитета. И хотя сообщение в «Таймс» заняло всего лишь три страницы, «Джорнал» посвятил истории половину полосы. Последний параграф содержал по-настоящему «жареные» факты:

«По словам нашего источника из компании «Компу-Уорлд», шокирующее известие о закрытии издания вызвало некоторые волнения среди сотрудников журнала, тем более, что перед Рождеством мистер Клаус Креплин, главный редактор компании «Клаус-Зандерлинг», заверил персонал в стабильности существования будущего «Компу-Уорлда».

Негодование, испытываемое в отношении мистера Креплина, нашло выход в лице одного из руководителей «Компу-Уорлда», мистера Неда Аллена — регионального директора по продажам рекламных площадей на территории Северо-Запада. Узнав о закрытии журнала, мистер Аллен применил противгерманского руководителя физическую силу. Против нападавшего не было выдвинуто никаких обвинений».

Совершенно верно. Но, к счастью, в журнале не упоминалось, что после нападения на Креплина в течение двух минут я испытывал панический страх, думая, что совершил убийство. К неподвижно простертому на полу Креплину, изо рта (теперь уже без одного переднего зуба) и носа которого фонтаном хлестала кровь, тотчас же подскочило двое охранников.

Определив, что пострадавший потерял сознание, охрана попыталась привести немца в чувство, прибегая к довольно жестоким методам. Креплина хлестали по лицу, изо всех сил трясли за плечи, кричали ему в левое ухо. Затем охранница попыталась прощупать пульс.

— О боже, сердцебиения нет! — заверещала баба и принялась за непрямой массаж сердца, тыча Креплину кулаком в грудь. С громким стоном пострадавший пришел в себя и с неудовольствием отметил, что у него сломана пара ребер.

Вызвали копов. Пока дожидались полиции, Лоренцо наручниками пристегнул меня к креслу (хорошо, что парню хватило благородства не приковывать меня за свежесломанную правую руку).

Сперва прибыли два санитара. Пока Креплина грузили на каталку и увозили, тот безостановочно, громогласно стонал.

Когда Клауса увезли, я спросил Лоренцо, не расстегнет ли он наручники.

— Прости, друг. Работа такая, — извинился охранник, затем нагнулся и прошептал: — Слушай, дам небольшой совет. В следующий раз, если захочешь кого-нибудь вырубить, бей пястью. Максимальный урон для противника, минимум — тебе. Ударишь сжатым кулаком — обоих отвезут в травматологию.

Наконец показались полицейские. Меня отправили в город в патрульной машине. В участке составили протокол с обвинением в нападении. Кроме того, позволили сделать один телефонный звонок. Слава богу, Лиззи оказалась на месте. После рассказа о том, где я (и как сюда попал), жена попросту потеряла дар речи. Но в участок приехала меньше, чем за полчаса. Вошла в «обезьянник», где меня держали, обняла и сообщила, что адвокат уже едет.

Офицер, оформлявший протокол, говорил по телефону. Положив трубку, повернулся к нам и сказал:

— Забудьте про адвоката. Для вас есть новости, приятные во всех смыслах. Потерпевший в порядке. Побит, лишился переднего зуба, но внутренних травм нет, просто отшибли пару ребер. В общем, адвокат сказал: обвинение против вас выдвигать не станут. Думаю, парень, можешь двигать отсюда.

Лиззи помогла мне подняться на ноги, а коп добавил:

— Бесплатный совет. Когда в следующий раз захочешь навалять какому-нибудь гаду, то не будь идиотом, не бей сжатым кулаком…

И тут в голове у меня помутилось. Очнулся я, лежа на больничной каталке, в реанимации. Рядом стоял врач в белом халате. С рентгеновским снимком в руке.

— С возвращением, — поздравил он. — Хотите увидеть, что сделали со своей рукой?

Врач поднес к моему лицу снимок и указал на тонкие кости нескольких пальцев. Приспосабливаясь к больничному свету, мне пришлось прищуриться, чтобы разглядеть изображение.

— Вы повредили четвертые фаланги на указательном, среднем и безымянном пальцах. Впервые вижу кости в подобном состоянии. Наверняка били сжатым кулаком…

— Скажите, перелом серьезен, доктор… э-э…

— Хардинг. Джефф Хардинг. Практикующий ортопедтравматолог. Будь вы гастролирующим пианистом — карьере пришел бы конец. В вашем случае придется лишь походить два — два с половиной месяца с эластичной перевязью.

Больницу я покинул через час. Сидя в такси, по дороге в город, сказал Лиззи:

— Теперь уже никто, никогда не захочет дать мне работу!

— Нед, пожалуйста! Ты — в шоке, тебя накачали болеутоляющим, так что последствия кажутся страшноватыми… но всё образуется.

Лиззи оказалась права. Таблетки действовали так сильно, что выходные пронеслись, будто в тумане. В редкие моменты прояснения я громогласно сетовал о загубленной карьере. Лиззи приходилось утешать и заверять меня: все образуется. Так что вечером в воскресенье я даже смог ответить на пару телефонных звонков. Первым позвонил Фил Сирио:

— Босс, я знаю, ты сейчас дома, на поправке, но тут прошел слух о том, что ты сделал, и я хочу сказать: ты — просто красавчик!

— Спасибо, Фил.

— Конечно, не надо было бить сжатым…

— Знаю, знаю. Как ты после перемен?

— Ну, на нервах малость, конечно. Тем более при таких делах с нашими бонусами… Я в пролете на четырнадцать тысяч.

— Ух ты…

— Всем досталось. Не мне одному.

— Так что будешь делать?

— Фигаро здесь, Фигаро там… Есть друзья. Прорвусь. А ты, босс?

— Не знаю. После недавних событий, наверное, могу рассчитывать только на должность вышибалы.

— Еще устроишься, босс! Не паникуй. И помни: когда метелил козла-Клауса, то бил его за всех нас. Так что Фил — твой должник. Будет проблема — обращайся. Ясно?

— Фил, ты молодчага.

— До скорого, босс.

Потом позвонила Дебби Суарес. И, как обычно, тараторила так, будто наглоталась амфитаминов:

— Должна вам сказать, просто не могу молчать: для меня просто праздник настал, когда вы его отколошматили! Мистер Аллен, вы для меня — герой. Я, конечно, знаю, у вас сломана рука, но ведь удовольствие того стоило, верно?

— Не уверен, Дебби.

— Понимаю, о чем вы думаете, но теперь работодатели должны в драку за вас лезть. В общем, вы — классный!

Чтобы сменить тему разговора, я спросил Дебби, как она собирается решать материальные проблемы.

— Есть хорошая новость, босс, вы обрадуетесь: позвонила парню из «Фейбер Академи», который занимается деньгами, в пятницу, как только узнала. Вся такая расстроенная, говорю, что не получится доплатить обещанные четыре пятьсот к концу января. И знаете, что тот ответил? Сказал, мой шеф написал письмо на официальном бланке компании, с гарантией выплаты, так что фирме придется раскошелиться!

Впервые за целый день удается изобразить вялую улыбку.

— Как я уже говорила на вечеринке, — добавила девушка, — я перед вами в большом долгу.

— Не пропадай. Дебби.

На следующее утро, в понедельник, на Манхэттен вновь обрушился густой снегопад. Лиззи пришлось отправляться на работу, а я, лежа в постели, молча наблюдал, как одевается любимая. И вот тогда осенило: она — в деловом костюме, я — в пижаме. У Лиззи есть будущее, а у меня — нет.

Почувствовав мое мрачное настроение, жена произнесла:

— Успокойся. Прежде чем позвонить в бюро по повторному трудоустройству, отдохни пару дней, чтобы по возвращении выглядеть уверенно…

— Хочешь сказать, у меня кошмарный вид?

Лиззи задел мой раздраженный тон, но ответила всё так же заботливо, успокаивающе:

— Просто подумала, что ты, наверное, всё еще страдаешь от травмы…

— Черт, ты что, решила стать моим психоаналитиком?!

Лиззи посмотрела на меня, во взгляде читалось потрясение от услышанного. Мне тоже стало не по себе. Тотчас же вскочил, лицом уткнулся в плечо Лиззи:

— Прости, прости, прости…

Жена отстранилась, обеими руками обхватила мое лицо:

— Не надо, Нед. Пожалуйста…

— Честное слово, сорвалось…

— Я же на твоей стороне! Не забывай…

— Я помню.

Жена нежно поцеловала в лоб:

— Мне пора. Позвоню попозже, чтобы узнать, как ты…

Как только Лиззи ушла, я снова забрался в кровать, с головой закутался в одеяло. Как, почему напал на жену с такой злобой? На единственного в жизни союзника… Да, она права: дело в посттравматическом шоке… И мне просто не удастся натянуть маску благополучия в присутствии консультанта по компенсационному трудоустройству.

Нужно оставаться дома то тех пор, пока не обрету внутреннее спокойствие.

Взял телефон. Позвонил в ближайшее ателье флориста, заказал большой букет роз, который предстоит отправить на работу Лиззи. К букету попросил прикрепить открытку с текстом:

Пожалуйста, прости. Люблю!

Следующие несколько часов провалялся на софе, наблюдая, как падает снег. Рука всё еще чертовски болит. Заглатываю дополнительную дозу болеутоляющего. Засыпаю, через час просыпаюсь от звонка домофона. Пошатываясь, бреду к аппарату, включаю громкую связь и сквозь статистические помехи слышу:

— Здесь проживает Нед Аллен?

— Угу.

— Служба доставки «Кросстаун Мессенджер». Вам письмо.

Впустил посыльного, дожидался в дверях, пока тот не поднимется на лифте. Парень обут в высокие, до колен, черные ботинки. Я удивился:

— Неужели заставляют развозить корреспонденцию в такую пургу?

— Угу, — донеслось из глубины шлема, — заставляют.

Расписался за письмо, дал пять долларов чаевых, и тотчас же пожалел: больше нельзя так сорить деньгами.

Посыльный кивнул на прощание, развернулся и пошел по коридору, точно автомат на батарейках.

На конверте нанесен вензель-логотип «Спенсера-Рудмана».

Взволнованно надорвал конверт, прочитал:

Эдварду Аллену

16 Запад, 20-я стрит Нью-Йорк, шт. Нью-Йорк 10011

Уважаемый мистер Аллен!

Как Вам наверняка известно, журнал «Компу-Уорлд» закрыт 2-го января 1998-го года. Работая в штате издания с 1994-го года. Вы как предусматривается стандартными условиями прекращения трудовых отношений, имеете право на получение выплаты в размере двухнедельного жалования за каждый год работы, а также на сумму, причитающуюся за весь неиспользованный отпуск.

Кроме того, в соответствии с законодательным постановлением о КОБРА (Корпоративных обязательствах бюджетных расчетов администрации), Вы имеете право пользоваться корпоративными услугами медицинского страхования в течение полутора лет (т. е. до 2-го июля 1999-го года). Размер ежемесячных выплат составит для Вас $ 326,90. Если Вы намерены продолжить пользование услугами медицинского страхования, Вам следует отправить чек на указанную сумму не позднее 1-го февраля. Пожалуйста, проследите, чтобы в дальнейшем все выплаты для «Синего Креста» поступали к нам не позднее первого числа каждого месяца.

Согласно нашим данным, в 1997 году Вы воспользовались полагающимся двухнедельным отпуском. Вам причитается выплата в размере двухмесячной заработной платы (4 года × 2 недели).

Ваша ежегодная зарплата составляет 60 000 долларов, или 1153 доллара и 84 цента в неделю. Соответственно, двухмесячная зарплата составит 9230 долларов и 76 центов.

Нами отмечено, что 20-го декабря 1997-го года за Вашей подписью на имя мистера Джозефа Майерса, казначея школы «Фейбер Академик отправлено на бланке «Компу-Уорлда» письмо, гарантирующее, что компания выплатит 4500 долларов в качестве платы за обучение сына миссис Деборы Суарес, бывшей сотрудницы «Компу-Уорлда».

Наш юридический отдел сообщил, что Ваша прежняя должность в компании не давала Вам прав на визирование подобных писем, не говоря уже о принятии обязательств по подобным выплатам. Однако поступив таким образом, Вы тем самым облекли компанию обязательствами по несению материальной ответственности.

Юридический отдел нашей компании сообщает, что против Вас может быть подан иск с обвинением в превышении должностных полномочий. Учитывая то, что Вы недавно утратили рабочее место, а также желая сэкономить Ваши средства, могущие быть потраченными в случае судебной тяжбы по возбужденному делу, означенная сумма в 4500 долларов вычтена из причитающейся Вам выплаты в размере $ 9230,76. Чек на $ 4730,76 прилагается.

Настоящим извещаем Вас, что в случае подобных действий в дальнейшем у нас не останется иного выбора, кроме как подать на Вас в суд.

В случае вопросов касательно данной проблемы просьба обращаться к мистеру Гитеру Нуссбауму в отдел персонала корпорации «Спенсер-Рудман».

Искренне Ваш,

Микаэль Крузигер,

руководитель отдела персонала «Спенсер-Рудман»

Скомканное письмо швырнул на подоконник. Но тут же подошел, поднял, развернул и осторожно вынул прикрепленный в углу чек. Я не мог больше позволить себе сорить деньгами.

Вновь заваливаюсь на диван, задумчиво расправляю о колено смятый чек. Ублюдки! «Спенсер-Рудман» — огромная транснациональная корпорация, ежегодный оборот которой значительно превышает три миллиарда марок. Для такой фирмы сорок пять сотен баксов — мелочь, стоимость упаковки жвачки «Джюси Фрут». Для парней вроде меня, внезапно потерявших работу, оказавшихся в больших, серьезных долгах, подобная сумма равна небольшому состоянию. Но мстительные засранцы тем не менее решили повесить долг на меня, хотя прекрасно понимали: я просто помогал Дебби! Ни одно доброе дело не остается безнаказанным….

Звонит телефон. Поднимаю трубку:

— Говорит Айван.

В голосе коллеги — больше, чем просто отчаяние.

— Как раз собирался позвонить тебе сегодня, — соврал я.

— Хотел навестить тебя в больнице, но когда звонил в субботу, сказали, что тебя уже выписали. Все еще принимаешь болеутоляющее?

— Точно. А ты сам — как?

— Только что разговаривал по телефону с Филом Сирио.

Кажется, Чак Занусси обзвонил всех в команде продаж по северо-западу — Мадуро, Блюхорна, Фила, — и каждому предложил поработать в «Пи-Си Глоуб». То есть всем, кроме меня…

Еле сдерживаюсь, чтобы вновь не скатать чек в бумажный комок:

— Значит, вся команда станет лизать чакову задницу в «Пи-Си Глоуб»?

— Мадуро и Блюхорн сразу же согласились, а вот Фил обозвал Занусси мешком с дерьмом и заявил, что лучше станет работать ассенизатором.

— Сирио — классный мужик.

— Весь последний час я дозванивался до Занусси в офис. Десять минут назад отзвонилась секретарша Чака: «Мистер Занусси просил передать, что для вас никакой работы нет — ни в «Пи-Си Глоуб», ни в других изданиях концерна «Спенсер-Рудман»».

— Айван, прошло только трое суток с тех пор, как началась вся эта хренотень. Тебя же включили в программу по повторному трудоустройству, да?

— Ну-да, какое-то кадровое агентство под названием «Джерард Флинн Ассошиейтс»…

— Как у меня. В общем, главное — они собираются устроить тебя на работу. Найдут новое место. Устроишься. Дружище, я за тебя спокоен!

— Вот бы мне твое самообладание! — восхитился Долински.

Но я вовсе не был спокоен. Как только Айван повесил трубку, я достал планшет для записей и приступил к подсчетам. Денег, в которых счастье. Результаты не радовали:

Кредит

Пособие от «Компу-Уорлда» 4730

Сбережения 8000

Акции, векселя 5000

Пенсионный счет 9600

Итого: 27 000

Дебет

Срочный долг (ссуда-мост) 25 000

Кредитные карты «Американ Экспресс» 9100 (в т. ч. отпуск на Невисе)

«Дайнерс» (в т. ч. рождественские подарки и т. п.) 6255

«Мастер Кард» 940

«Виза» (доктору Гордону) 3200

Нью-Йоркский теннисный клуб здоровья (ежегодный взнос) 795

Накопительная карта «Барнис» 1250

Итого: 46 540

Минимальные ежемесячные траты

Квартплата (моя доля) 1750

Медицинская страховка 326

Книги примерно 50

Телефон примерно 75

Еда примерно 320

Кабельное телевидение 30

Страховка: дом, мебель и т. д. (кроме медицинской) 125

Обеды в ресторанах/развлечения (моя доля) 800

Итого: 3476 долларов

Если отказаться от ресторанов, баров, новой одежды, книг и дисков, перестать ходить в кинотеатры, а уж тем более не тратить каждый месяц три доллара на очередной номер «Джи-Кью», иными словами — никуда не выходить из квартиры, то, вероятно, удастся с грехом пополам наскрести на ежемесячный прожиточный минимум жалкие две тысячи шестьсот семьдесят шесть долларов. Что, за вычетом налогов, составит тридцать две тысячи сто двадцать долларов в год, то есть мне, внося налоги в федеральную и городскую казну, а также в бюджет штата, придется зарабатывать гораздо больше пятидесяти пяти тысяч в год.

Невероятно! К тому же сумма в пятьдесят пять штук выводится из расчета, что расходы распределяются между мной и Лиззи в равной степени.

Вот почему утром во вторник, когда еще идет снег, я сижу напротив миссис Нэнси Ауэрбах и чувствую, как ядовито посматривает рекрутер на мою перебинтованную руку и гадаю: уж не поставила ли миссис Ауэрбах напротив моей фамилии мысленную пометку «безнадежный случай»?

Выдерживаю взгляд и спрашиваю:

— Меня захотят когда-нибудь нанять на работу снова?

Взгляд собеседницы вновь скользит вниз, по моим чернильного цвета пальцам. Женщина несколько раз кивает, с рассеянным видом покусывая нижнюю губу. И продуманно, взвешенно, тщательно подбирая слова, отвечает:

— Полагаю, у вас имеются все основания для опасений…

Глава вторая

Нас, сидящих за столом — десять. Восемь мужчин и две женщины. Все — в деловых костюмах. Возраст — от тридцати до пятидесяти пяти. Образование: среднее или бакалавриат. Прежний минимальный уровень доходов: около семидесяти пяти тысяч долларов в год.

Профессиональный статус: от менеджера среднего звена до высшего руководителя. Текущий рабочий статус: все — безработные.

Восемь тридцать утра. Программа, день восьмой, скоро начнется мой первый семинар по технике собеседования.

На шестой и седьмой дни я побывал на занятиях вроде «Как правильно составить резюме» и «Новые возможности самореализации в информационную эпоху», а также «Мобилизация личностных ресурсов после сокращения». Ни на одну из «рабочих встреч» приходить не хотелось.

Если начистоту, то на прошлой неделе, на второй день, верилось, что мои дни в качестве участника программы сочтены. Поскольку ни с того ни с сего судьба поднесла мне работу прямо на блюдечке. На следующее утро, как раз когда я повязывал галстук (не так-то просто завязать узел, если разбито три пальца) и готовился ко второму дню программы, зазвонил телефон.

Это была Нэнси Ауэрбах:

— Ну вот, для вас уже есть новости. Знаете парня по имени Филл Гудвин?

— Еще бы! Редактор «Компьютер Америка». Пару раз встречались на выставках. Довольно милый для представителя наших основных конкурентов.

— Ну, он, во всяком случае, Вас не забыл. А самое главное, господин Гудвин высоко вас ценит.

Я почувствовал внезапный прилив адреналина:

— Вы серьезно?

— Абсолютно. Филл Гудвин произнес буквально следующее: «Нед Аллен — один из самых талантливых продавцов в нашем бизнесе. Если Нед свободен, то пусть работает на меня».

Второй прилив адреналина, весьма приятный. А затем — волна беспокойства:

— Но ведь он не знает об истории с Креплином, верно?

— Нед, теперь всем, работающим в вашей сфере, известно о происшествии. Вы стали легендой. Но когда я напомнила Гудвину об инциденте, тот, кажется, еще сильней обрадовался. Ответил что-то вроде «уважаю продавцов, умеющих бить справа». Как бы там ни было, в «Компьютер Америка» открыта вакансия директора по продажам, контролирующего все региональные отделы, от побережья к побережью. Оклад — восемьдесят тысяч. Проценты от прибыли. Обычная медицинская страховка. Вас заинтересуют подобные условия?

Стать директором по продажам в «Компьютер Америка»? Да это же не просто сказочный рывок вверх по карьерной лестнице, но и пинок под зад Чаку Занусси! Шанс восстановить профессиональную репутацию!

— Когда можно встретиться с Гудвином? — уточняю я.

— Он спрашивал, не найдется ли у вас времени пообедать с ним завтра в три.

Мы встретились в «Юнион Сквер Кафе» на Южной парк-авеню, как раз за углом находится офис «Компьютер Америка».

Фила Гудвина вряд ли можно отнести к типичным представителям корпоративного вида. Напротив, сотрудник крупного компьютерного журнала пользуется репутацией сорвиголовы. Пятьдесят пять лет, ковбойский изгиб рта, не дурак выпить, усы, как у моржа, вызывающие костюмы в белую, словно мел, полоску и чутье, какого не найдется ни у одного из редакторов журналов компьютерной тематики.

Подхожу к столику, и будущий работодатель в притворном испуге закрывает руками лицо, точно от удара. Затем указывает на полупустой стакан мартини, стоящий перед ним, и интересуется:

— Пьешь такое?

— Еще как.

— Значит, сработаемся. Ненавижу хлюпиков, воняющих дорогим одеколоном.

Присаживаюсь. Фил знаками показывает официанту принести еще пару мартини.

— Знаешь, хотел спросить: Креплин успел почуять, что запахло жареным?

— Нет. Всё случилось довольно быстро. Я и сам удивился…

— Я пару раз встречался с Клаусом. Скользкий германский прыщик. Считай, что завоевал расположение многих, когда вырубил подлеца… если только у тебя не войдет в привычку мутузить остальных боссов.

Подали мартини.

— Ну, за драчунов, — произнес тост Гудвин. Сделал большой глоток, открыл меню и сообщил официанту: — Заказываем. — Затем обернулся ко мне и произнес: — Как только парень получит заказ и уйдет, начнешь рассказывать, почему я должен тебя нанять. Но как только принесут закуски, рекламная речь закончена. Понял?

Едва скрылся официант, я пустился с места в карьер, поделился с Гудвином собственными соображениями касательно рынка изданий компьютерной тематики после кончины «Компу-Уорлда». Затем сообщил, как посредством легкого перепозиционирования «Компьютер Америка» сможет не только заполучить читателей и рекламодателей верхнего сегмента (некогда преданных «Компу-Уорлду»), но и заставит «Пи-Си Глоуб» потесниться на месте едва ли не единоличного властителя среднего рыночного сегмента.

В общем, исполнил вариацию на ту же тему, что развивал перед Креплином, когда тот предложил мне редакторский пост, лишь слегка подстроив содержание речи под потребности нового издания да умерив самовосхваление. Ибо знал, как истово ненавидит Фил Гудвин любую неискренность.

Как только я закончил, показался официант, деликатно давая понять, что собирается принести закуски. А потому, зная, что бизнес, по мнению Гудвина, — боевое искусство, я решил под конец совершить эффектный выпад:

— Я не стремлюсь сохранить статус-кво, ведь мы и так идем один в один с «Пи-Си Глоуб». Объявлена война. И поверьте, учитывая случившееся за последние дни, я собираюсь выиграть бой. Вопрос чести.

Подали закуски. Гудвин допил остатки мартини и попросил винную карту.

— Ну хорошо, — произнес он после затянувшегося молчания, — беру.

Я утратил дар речи.

— Вот так, просто? — спросил я.

— Фирма — моя, журнал принадлежит мне. И могу делать все, что взбредет в голову. Так что если я сказал, что ты в команде, — значит, ты в команде. Начнешь с понедельника. Так какое вино будешь заказывать?

В три часа я покинул «Юнион Сквер Кафе» в приподнятом настроении. К ликованию примешивалось и легкое ощущение нереальности. Дело было не в количестве выпитого, а во взаимодействии алкоголя с болеутоляющим.

Как раз когда добрался до дома, желудок скрутило, в животе запульсировало, к горлу сырым комом подкатила тошнота, и белоснежный диван, точно из выплеснутой купели, окатило рвотной струей.

Спотыкаясь, побрел к кровати, споткнулся и рухнул на постель. Щелкнул выключатель, а дальше я помню только, как Лиззи трясла меня за плечо и орала в ухо:

— Нед, Нед, Нед!!!

Я застонал и заворочался. Простыни промокли от пота, во рту стоял вкус свалки высокотоксичных отходов. Еле удалось пробормотать пару слов:

— Плохо… Заболел…

— Что, черт подери, стряслось?!

— Похоже, болеутоляющее не подходит к бухлу…

— Ты пил в одиночку? — ужаснулась Лиззи.

— За обедом. С Филом Гудвином, директором «Компьютер Америка». Парень любит выпить. Я даже не думал…

— Идиот! Так и умереть недолго!

— Прости. Я настоящий…

— Позвоню доктору Моргану…

— Пожалуйста, не надо, — попросил я: только записи в медицинской карте об отравлении барбитуратами и алкоголем мне и не хватало. — Лучше помоюсь в душе.

С кровати уже сняты мокрые простыни. В гостиной Лиззи, надев кухонные перчатки, старательно очищала бумажными полотенцами заблеванный диван.

— Я сам, — подал голос я.

— Не беспокойся, — жена даже не посмотрела на меня, — всё уже испорчено.

— Закажу новую обивку.

— И на какие шиши?

— У меня теперь новая работа. Директор по продажам в компании «Компьютер Америка». Договорился за обедом.

— Поздравляю, — мрачно произнесла Лиззи. На следующее утро, когда жена отправилась на работу, я позвонил Нэнси Ауэрбах и передал потрясающие новости.

— Ну, что сказать вам, Нед? Только одно: вы меня удивляете…

— В ваших списках стало на одну жертву сокращения меньше! Хвала посреднику!

— Нед, это вы добились успеха. А не я.

Усевшись за телефон, нашел обивщика, готового за несколько недель вновь обшить диван такой же белой тканью. Чудо из чудес: совершенно случайно у него сегодня оказался под рукой свободный фургон, так что примерно в два часа он заберет испорченную мебель. Итого: тысяча баков. Я невольно поморщился. Дорого же обошелся вчерашний обед…

Бегом помчался в ближайшую бакалейную лавку, скупил последние выпуски «Пи-Си Глоуб» и «Компьютер Америка», целое утро провел за анализом и сопоставлением публикаций и издательского стиля, а заодно проверил оставшуюся после работы в «Компью-Уорлд» базу данных на солидных клиентов, которых, возможно, удастся переманить в новое издание. Упорно трудился до вечера, сделал перерыв только однажды, чтобы помочь грузчикам убрать диван. К пяти уже имелся черновик маркетинговой стратегии для «Компьютер Америка», который я надеялся сразу же, на следующее утро, вручить Филу Гудвину, чтобы показать: я не бездельничал…

И тут зазвонил телефон.

— Нед Аллен? — уточнила женщина на другом конце провода. — Пожалуйста, не вешайте трубку. С вами будет говорить мистер Гудвин.

— Фил? — переспросил я, когда в трубке послышалось мужское дыхание. — А я тут сижу, разрабатываю план сражения за…

— Нед, — прервал Гудвин, — извини, что нассу тебе в шампанское, но появилась одна загвоздка.

В покореженных пальцах внезапно застучало:

— Загвоздка? В чем?

— Знаешь говнюка по имени Тед Петерсон? «Нет, только не это!»

— Знаю.

— Он позвонил мне сегодня по делу, и в ходе разговора я обмолвился, что ты станешь новым директором по продажам. Тот взорвался! Обозвал тебя коварным сукиным сыном и отказался с тобой работать…

— Это я-то коварный? — удивился я. — Парень затаил злобу лишь за то, что я заставил его выполнить соглашение с одним из наших агентов. Тед хотел пойти на попят…

— Не важно, — перебил Фил Гудвин. — Дело в том, Нед, что Петерсон недвусмысленно заявил: если ты окажешься в команде, то заказы «Джи-Би-Эс» пойдут к «Пи-Си Глоуб» и другим изданиям.

— Тед несет чушь! «Джи-Би-Эс» нельзя отказаться от такого крупного носителя рекламы, как «Компьютер Америка»!

— Возможно. Но затык в том, что Тед заявил: он-де переговорил с коллегами из «Эн-Эм-Ай», «Ад-Тель», «Айкон», и тэ пэ, и тэ дэ… так что теперь ни один из них не пожелает иметь с тобой никаких дел.

— Но дай мне хотя бы возможность…

— Неприятно так говорить, потому что искренне верю: ты — крут. Но на место директора по продажам я поставлю парня из наших. Тот классом поменьше, но по крайней мере не нажил врагов, как ты. Прости, Нед. И — удачи. Уверен: работу найдешь.

Связь оборвалась.

Я принялся яростно названивать Нэнси Ауэрбах. Рекрутер еще не ушла из офиса.

— Ну что ж, давайте по порядку, — ответила женщина, выслушав горестный рассказ о недавнем разговоре с Гудвином. — Постарайтесь успокоиться.

— Пидар-Петерсон меня растоптал, а вы говорите — «успокоиться»?! — проорал я.

В трубке воцарилось молчание. Первым нарушил долгую тишину я:

— Извините…

— Не стоит. Клиенты орут на меня постоянно. Издержки производства. Теперь успокоились?

— Ну… слегка…

— Знаете, думаю, вам стоит кое-что понять прямо сейчас: после истории с Креплином и этим вашим Петерсоном у вас нет никакого будущего в бизнесе компьютерных изданий. Данный этап вашей карьеры закончен. Понимаю, вам тяжело. Настоящий удар. К тому же крайне несправедливый. Что поделаешь: кризис. Но не забывайте, что в китайском языке иероглиф, обозначающий «кризис», состоит из двух знаков: «опасность» и «удобный случай». Постарайтесь думать о том, что как раз такой случай вам и представился. И приходите завтра.

На следующее утро пошел к Нэнси Ауэрбах.

— Итак, возвращаемся на стартовые позиции, — констатировала старая знакомая. — А вам придется пересмотреть карьерные притязания. Если бы я спросила вас: «в чем ваш истинный талант», то какой был бы ваш ответ?

— Прирожденный продавец.

— Значит, продажи…

Как вскоре выяснилось, «Джерард Флинн Ассошиейтс» вовсе не брали на себя ответственность за то, что вас наймут. Агентство изо всех сил стремилось свести клиентов и корпоративных работодателей, но, как однажды заметила Нэнси Ауэрбах, именно клиент в конце концов устраивался на работу.

— Мы можем представить информацию об открытых вакансиях, дать вам доступ к нашей обширной базе данных, можем научить правильно составлять резюме и производить сногсшибательное впечатление на собеседовании, но в конце концов именно вам предстоит устроиться на работу. И помните: у нас с вами есть только два месяца. То есть сорок рабочих дней. Так что считайте каждый день.

Прошатавшись без дела первую неделю (спасибо катастрофе с «Компьютер Америка»!), берусь за дело, засучив рукава. Утро напролет — семинар, днем и поздним вечером — копаюсь в базе данных на рабочие места и оттачиваю резюме. И вот на восьмой день я сижу за круглым столом вместе с семью другими безработными менеджерами и слушаю, как инструктор для руководящего персонала, Мел Такер, заново натаскивает нас по технике собеседования:

— Ну что ж, народ, приступим, — Такер становится у доски на другом конце конференц-зала. — Хочу сразу же внести ясность: я здесь не для того, чтобы распространяться о теории интервью. Теория только одна: как получить информацию?

В полдень — перерыв на обед. Кусок не идет в горло. Мне кажется, что вокруг все перешёптываются и показывают на меня пальцем, как на неудачника. Неужели начинается паранойя?

«Просто шок, — убеждаю себя, направляясь по коридору к лифту, — ты похож на человека, только что шагнувшего в пустую лифтовую шахту. Падаешь так стремительно, что даже не успеваешь поверить в то, что с тобой случилось. И изо всех сил стараешься уцепиться хоть за что-нибудь, что приостановит падение»…

Нажимаю кнопку «вниз», дожидаюсь лифта. Двери открываются, выходит Айван Долински. Преображенный. Вместо тяжелого, скорбного взгляда — ясные, живые глаза. Плечи расправлены. И даже улыбается.

— Как здорово, что увидел тебя, Нед, — произносит он, раскидывая руки и стискивая меня в объятиях.

— Добрый день, Айван. Ты в порядке?

— Лучше не бывает! Даже понял сегодня кое-что: бог — есть!

— Здорово, — отвечаю, — и по каким признакам ты сие определил?

Улыбка Айвана становится победоносной.

— Я устроился на работу! — заявляет Долински.

Глава третья

Ну да, такой уж он, Айван… Кажется, ситуация складывается так, точно он вот-вот слетит на машине с обрыва, а Долински внезапно врезает по тормозам, дает задний ход и чудом избегает падения.

За обедом в крошечном итальянском ресторанчике, на пересечении Тридцать третьей и Мэдисон-авеню, куда меня затащил Айван («За мой счет. Нед!»), старый знакомый рассказал: теперь он стал новым агентом по продажам для «Хоум Компьютер Монтли» — нового глянцевого журнала среднего ценового сегмента, предназначенного исключительно для владельцев домашних компьютеров, проживающих в пригородах.

— Если начистоту, — продолжал Айван, — то журнал, конечно, не того уровня, что «Компу-Уорлд». К тому же мне придется переехать в Гартфорд.

— А кто владелец издания?

— «Трансконтинентал Коммьюникейшенз». Слышал?

«А как же. Грошовое издание».

— Ну конечно, кто же не знает «Трансконтинентал Коммьюникейшенс»? Оплата достойная?

— Ну, как я уже говорил, издательство — не высшего уровня.

— Сорок тысяч в год?

— Тридцать пять. Плюс семь процентов комиссионных от всех продаж. Полное медицинское — через семь месяцев. И пособие на переезд в три штуки, тоже покроет пару счетов.

Долински чокается со мной бокалом, в котором — предложенное за счет заведения кьянти.

— Нас обоих ждут лучшие времена, Нед.

Так и подмывает спросить: «Насколько хорошие?» А заодно — обругать моего визави последними словами, ведь именно по его вине началась цепь случайностей, стоивших мне работы в «Компьютер Америка»!

— А ты сам, есть наметки по трудоустройству? — интересуется Айван.

— Ну, прорабатываю пару вариантов, — отвечаю я, — так что никаких поводов для беспокойства…

Конечно же, вру, как нанятый. В течение следующего месяца беспокойство нарастает, поскольку не только несколько раз проваливаюсь, пытаясь устроиться на работу, — не видно вообще ни малейших перспектив.

Само собой разумеется, ни одна из более чем сотни компаний, куда я направлял документы, не прислала иного ответа, чем «извините, в настоящее время рабочих мест нет». Всякий раз, когда руководитель отдела персонала звонил, чтобы проверить указанные сведения, в «Спенсере-Рудмане» отвечали одно и то же: «Не подходите к нему близко, если вам дороги зубы»…

К началу второго месяца программы я спросил у Нэнси Ауэрбах:

— Есть ли какой-нибудь способ помешать потенциальным работодателям звонить в «Спенсер-Рудман»?

— Только если полностью исключить из вашего резюме любое упоминание о работе в «Компу-Уорлде»…

— Кажется, разумное предложение!

— Извините, Нед, но, как я сказала в первый день нашей встречи, случай — не из простых. Можно вам кое-что посоветовать?

Пожимаю плечами.

— Прекращайте поиски на территории трех наших штатов. Задумайтесь о переезде. Полагаю, в фирме поменьше, из города второго или третьего разряда, с готовностью закроют глаза на дело с Креплином, если только удастся заполучить сотрудника с опытом работы в крупных компаниях. Особенно если вам удастся доказать, что действовать пришлось в исключительной ситуации.

— Вся работа жены привязана к Нью-Йорку, — возражаю я. — Лиззи не согласится на переезд…

— Как вы можете быть настолько уверены, если даже не посоветовались? — спрашивает Нэнси Ауэрбах.

Но мне не нужно было спрашивать у жены, поскольку идея поиска работы за пределами Нью-Йорка равнозначна признанию собственного поражения.

Прошло больше месяца. И с тех пор я превратился в жиголо, находящегося в полной финансовой зависимости от Лиззи.

Работа в пиаре никогда не оплачивалась излишне щедро. И хотя у себя в фирме Лиззи считалась птицей высокого полета, за неделю она приносила домой не больше восьмисот долларов. Неплохая сумма для периода, когда работал каждый из нас, но с тех пор, как семья лишилась второго кормильца, ежемесячная зарплата в три тысячи двести долларов не очень-то ощущалась. Учитывая, что квартплата составляла две тысячи двести, у нас оставалась лишь тысяча баксов в месяц на пропитание, одежду и развлечение.

А в один прекрасный день мне пришло письмо от «Американ Экспресс», в котором сообщалось: «членские привилегии» заморожены, пока не будет погашена огромная задолженность в девять тысяч сто долларов, за которую, с учетом просроченных выплат, отныне ежемесячно начислялась пеня в два с половина процента. Среди корреспонденции оказалось и прощальное письмо от Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, в котором извещалось о моем исключении по причине неспособности внести ежегодный взнос в семьсот девяносто пять долларов.

Я понимаю: письмо от «Американ Экспресс» — лишь первая ласточка череды посланий с угрозами от «Мастер Кард», «Визы» и «Барнейс», которые вскоре лягут на мой коврик в прихожей. Равно как и то, что благодаря ростовщическим процентам, применяемым компаниями, работающими с «пластиковой наличностью», семнадцать штук задолженности по кредиткам будут ежемесячно вырастать на четыреста двадцать пять долларов. Если в наступившем году не удастся рассчитаться, то — вуаля! — сумма чудесным образом увеличится до двадцати трех тысяч и станет, точно раковая опухоль, разрастаться, каждый месяц увеличиваясь еще на шестьсот баксов.

Необходимо найти выход из тупика. И поскорей.

Вечером, когда Лиззи ужинала вместе с клиентом, а я собирался потратить часть карманных денег на одиннадцатидолларовую пиццу-пепперони, заказанную в ресторане «Домино», позвонила Нэнси.

— Кажется, удача на подходе, — сообщила Ауэрбах, — сегодня, ближе к вечеру, позвонил знакомый по имени Дейв Джудельсон. Крупный рекрутер из Атланты. Примерно пару лет назад его переманили в Шарлотту, Северная Каролина, чтобы открыть там крупное агентство по подбору персонала. В общем, одной из компаний, с которыми работает Дейв, фирме «Инфо Системз Ю-Эс-Эй», требуется крупный менеджер по закупкам рекламных услуг. Понимаю, что новая работа может означать переход на другую сторону, но, черт подери, разве плохо некоторое время поработать закупщиком?

— Только не в Шарлотте, не в Северной Каролине! — отрезал я.

— Послушайте, но ведь Шарлотта — очень перспективный город! Один из наиболее динамично развивающихся центров банковского дела в стране, к тому же — излюбленное средоточие программных и компьютерных фирм средней руки, ищущих рентабельный плацдарм, где можно закрепиться.

— Но вы же знаете мое отношение к переезду. В общем, если бы удалось устроиться в Бостоне или Филадельфии… но перебираться в третьеразрядный город, в Шарлотту? Ни за что!

— Да выслушайте же! Я отправила факсом ваше резюме для Джудельсона, расписала вас в самых ярких красках, рассказала, что вы — прирожденный оператор, никогда не промахиваетесь, работаете на сто десять процентов… и что когда-то сорвались на своего немецкого работодателя. В общем, десять минут тому назад Дейв перезвонил, переговорив с сотрудниками. Послезавтра вас ждут на собеседование. Так что, вероятно, имеет смысл обсудить ситуацию с женой и…

— Повторюсь: карьера Лиззи непосредственно связана с Нью-Йорком.

— Быть может, вашей жене действительно придется по вкусу идея ненадолго покинуть окрестности Манхэттена. В Шарлотте — масса возможностей для пиара. Ради бога, посоветуйтесь с ней! К тому же, вероятно, имеет смысл упомянуть, что оклад составит пятьдесят пять тысяч, к сумме прилагается долевое участие в прибыли на выгодных условиях, автомобиль за счет фирмы, базовое медицинское страхование, бесплатное жилье на четыре месяца, пока вы не найдете квартиру, а также (просто крем на торте!) устроившийся счастливчик может рассчитывать на премиальные в двадцать штук!

Двадцать. Рассчитаюсь с долгами…

— И в чем же подвох, связанный с премией в двадцать тысяч?

— Так значит, я вас заинтересовала? — смеется Нэнси Ауэрбах.

— Просто спросил.

— Контракт минимум на два года. Но выплата сохраняется, даже если с вами решат расстаться задолго раньше оговоренного срока…

— Вполне разумные условия. Вот только жаль, что речь идет о двух годах жизни в Северной Каролине…

— Раскройте глаза! В жизни редко удается получить все, что хочется. Однако на вашем месте вряд ли стоит смотреть на Шарлотту чересчур презрительно. Попробуйте спросить Лиззи. Сегодня же вечером. А завтра, прямо с утра, позвоните.

Двадцать штук. Двадцать. Двадцать…

Пару месяцев назад, когда Креплин приманивал меня зарплатой в триста тысяч, двадцатка казалась мелочью.

Теперь же сумма приобрела жизненно важное значение.

Нэнси права: не стоит думать о работе в провинциальном штате свысока. Согласен, похоже, что временно меня задвинут во второй эшелон. Я зачахну в дыре. Сдохну. Включаю компьютер и наскоро печатаю письмо, которое Нэнси предстоит прочесть, едва она завтра придет на работу:

Нэнси!

Как следует обдумав предложение, прихожу к выводу, что переезд в Шарлотту попросту невозможен. Пожалуйста, передайте мою благодарность Дейвиду Джудельеону и «Инфо Системз Ю-Эс-Эй» за их заинтересованность.

Давайте встретимся утром и обсудим прочие варианты.

Всего самого лучшего, Нед

Коротко и ясно. Нэнси наверняка решит, что я проморгал одну из немногих имеющихся сейчас возможностей работы.

Подвожу курсор к кнопке «отправить», щелкаю мышью.

Привезли пиццу. Запиваю ужин несколькими стаканами дешевого «Шираза» австралийского разлива. Бреду к кровати, бутылка в руке. Развалившись на постели, наливаю до краев новый бокал, пью до дна, включаю телевизорик «Сони», тупо таращусь на очередную бессмысленную программу из тех, что передают в прайм-тайм, и выливаю в опустевший бокал вино, до последней капли.

Прихожу в себя от телефонного звонка. Открываю один глаз. Пустая бутылка — на туалетном столике, рядом с будильником, на котором светятся цифры: 09.03.

Слышу, как на кухне отвечает по телефону Лиззи. Встаю, ковыляю в ванную, опорожняю мочевой пузырь, окунаю голову в раковину с холодной водой. Затем бреду в гостиную, удивленно моргая при виде одеяла и подушки, украшающих собранную кровать для гостей. Лиззи закончила разговор и теперь идет ко мне. Жена уже оделась для работы.

По безнадежному женскому взгляду понимаю: попал в крупные неприятности.

— Не слышал, как ты пришла ночью, — замечаю я.

В ответ — ни слова. Только долгий, тяжелый взгляд.

— У нас были гости? — киваю я в сторону собранной кровати.

— Нет. Это я здесь спала.

— Но почему?

— Потому что ты заснул с бутылкой в обнимку. Не люблю ночевать с пьяными на одной кровати.

— Просто чуть-чуть выпил…

— Вроде как чуть-чуть нашел работу в Шарлотте?

Сажусь на кровать. Провожу ладонью по волосам. Стараюсь сохранять спокойствие.

— Но как ты узнала… — только и могу выговорить.

— Звонила твой менеджер по повторному трудоустройству, Нэнси Ауэрбах. Как только я взяла трубку, сказала: «Ах, миссис Аллен, очень жаль, что предложение из Шарлотты вы с Недом решили не рассматривать…» И когда я вежливо попросила объяснений, то узнала обо всем.

— Вчера ночью я хотел всё с тобой обговорить…

— А вместо разговоров напился до беспамятства.

— Э-э… ну да.

Жена потупила взгляд, покачала головой и прошептала.

— Зачем врать?

Встаю:

— Милая, я не…

Любимая разрыдалась.

— Лиззи, умоляю…

— Ну так вот, знаешь что, дорогой? Кажется, это ты теперь лишний в мой жизни!

Схватив пальто, жена в ярости выбежала на улицу. Ну и ну!

Звоню Нэнси Ауэрбах. Ассистентка рекрутера, Ким, сообщает, что мы только что разминулись и Нэнси не будет в офисе целое утро.Спрашиваю, можно ли передать информацию, сообщить, что я передумал, что теперь работа в Шарлотте меня интересует. Ким обещает постараться.

Звоню Лиззи на мобильный. При звуке моего голоса тон любимой становится ледяным.

— Послушай, родная, — начинаю я, — понимаю, что поступил как распоясавшийся придурок…

— Нед, если честно, то мне не особенно хочется теперь с тобой говорить…

— Лиззи, ради бога… Ты даже не представляешь, как мне хреново…

Повесила трубку. Пытаюсь перезвонить — и автоматический голос сообщает, что абонент находится вне зоны доступа или у него выключен аппарат. Раньше жена никогда не отключала мобильник. Я напутан до смерти — не меньше, чем приступом эмоциональной гипотермии у милой.

Пытаясь придумать, что же делать дальше, иду на кухню и завариваю себе чашку кофе. Выглядываю из окна.

Холодный, серый день. Впервые с тех пор, как бросил, на меня накатывает всепоглощающее желание закурить. И, прекрасно отдавая себе отчет в глупости собственных намерений, напяливаю черную «аляску», бегу в ближайшую бакалейную лавку, покупаю пачку «Винстона», возвращаюсь домой, отыскиваю среди кофейных чашек пепельницу, надрываю пачку, зажимаю сигарету во рту, прикуриваю, глубоко затягиваюсь и чувствую, как по венам проносится благодатное тепло никотина…

Через три минуты докурена первая сигарета. Превосходный вкус. Допиваю кофе. Беру пачку, снова закуриваю. И тут звонит Нэнси Ауэрбах. Судя по помехам на линии — явно с мобильного:

— Ким передала ваше сообщение. Вы передумали насчет Шарлотты? Отлично!

Поглубже затягиваюсь, чтобы успокоиться, и отвечаю:

— Нэнси, ситуация вновь изменилась. Мне придется еще раз отказаться от собеседования.

— Шутите?

— Если бы…

— Что стряслось?

— Еще спрашиваете. Вы сами рассказали Лиззи, что я отказался от собеседования на «Инфо-Системз»…

— Но только потому, что думала, будто вы уже разговаривали с женой!

— А я не поговорил.

Помехи на линии не могли скрыть тяжелого вздоха Нэнси:

— Нед, мы с вами не в игрушки играем…

— Понимаю, согласен….

— К тому же, насколько я могу судить по разговору с Лиззи, она не стала бы особенно возражать против переезда в Шарлотту.

— Я сам всё решил.

— Настоятельно советую всё-таки слетать и исследовать имеющиеся возможности…

— Моим отношениям с Лиззи собеседование не поможет.

— Знаете что, с вашим досье не стоит вот так, походя, отказываться от подобных перспектив…

— Понимаю.

— Ну хорошо, Нед. Вам решать, в конце концов. Но помните: уже через шесть дней программа закончится! А у вас не слишком богатый выбор.

Поговорив с Нэнси, закуриваю снова. Звоню жене на работу. Она «на встрече». Перезваниваю через час. Всё еще не вернулась. Звоню через полчаса. «Извините, мистер Аллен», — отвечает помощница. И я снова звоню в офис через тридцать минут. И еще через полчаса… Дозвониться удается только ближе к часу дня.

— Нед, ты что, стараешься меня достать? — тихо спрашивает Лиззи.

— Послушай, я же просто хочу поговорить…

— А у меня просто нет времени на утренние разговоры с тобой! Да и не очень хочется, если честно…

— Лиззи, любимая, понимаю, что поступил, как козел…

— Нед, мне нужно кое-что сказать.

Пульс участился.

— Только сегодня выяснилось, что вечером придется вылететь в Лос-Анджелес, — сообщает она. — Прошлой ночью Шерри Лёбман, руководительницу филиала на Западном побережье, увезли в больницу с острым перитонитом. Она не сможет работать по крайней мере пару недель, и мне поручили присматривать за делами, пока больная поправляется.

— Понятно. Возможно, на выходных удастся найти рейс подешевле…

— Нед, я совершенно уверена, что нам… ну, мне-то уж точно сейчас необходимо уединение.

«Уединение»… Самое жуткое слово в брачном словаре.

— Побыть одной? — переспрашиваю я, — зачем?

— Ты прекрасно знаешь.

— Я не хочу тебя терять.

Жена замолчала. Слышно только легкое жужжание на линии. Наконец Лиззи произнесла:

— Я просто больше не верю тебе, Нед. Ведь теперь я не знаю, с кем живу.

— Можно хотя бы проводить тебя в аэропорт?

— У меня выдался очень тяжелый день. Пошлю стажерку с ключом, пусть прихватит для меня пару вещей. Ее зовут Салли, заскочит к тебе примерно через час. А я прямо с работы отправляюсь в аэропорт Кеннеди.

— Я буду звонить тебе в Лос-Анджелес. Ежедневно. Где остановишься?

— Нед, я сама позвоню.

— Где ты будешь жить?! — вопросительные интонации исчезают.

Расстроенный вздох:

— В «Мондриане»…

— Лиззи…

— Мне пора. Пока.

Сижу на месте, сжимая телефон в полнейшей растерянности. Наконец кладу трубку. Через мгновение снимаю вновь, указательный палец застывает над цифрами.

Но кому позвонить — не знаю. Впервые в жизни неясно, что делать дальше.

«Ведь теперь я не знаю, с кем живу»…

И я тоже не знаю…

Глава четвертая

— Здравствуйте! Миссис Руфь Эдельштейн? Меня зовут Нед Аллен, фирма «Пи-Си Солюшенз». Надеюсь, вам удобно сейчас разговаривать…

Судя по голосу, миссис Эдельштейн — около девяноста:

— Энто… как, говорите, ваше имя?

— Нед Аллен. «Пи-Си Солюшенс». Судя по нашим записям, в сентябре девяносто пятого вы купили у нас компьютер, «Джи-Би-Эс Пауэрплаш»…

— Мой сын.

— Простите?

— Мой сын Лестер, это он покупал.

Бросаю взгляд на расположенный передо мной монитор:

— Но согласно нашей базе данных, компьютер зарегистрирован на ваше имя…

— Потому что Лестер купил машину для меня.

— Так компьютер — ваш?

— Ни разу не пользовалась. Стоит, только пыль собирает. Деньги ему некуда девать…

— Ну, наверняка сын купил компьютер для того, чтобы вы пользовались устройством…

— Да не, Лестер раскошелился, потому что вместе со своей дешевкой-женой переехал в Феникс, а сыну втемяшилось в башку, что можно поддерживать со мной связь посредством… как там это называють?

— Вы имеете в виду и-мейл?

— Точно. Я грю: «Мне семьдесят семь, у меня артрит, неужели думаешь, я стану каждое утро стучать тебе на клавишах «привет»? Тебе стыдно, что не взял меня в Феникс, что лень потратить десять центов, набрать номер…»

— Полагаю, электронная почта — наиболее выгодный вид связи…

— Лестер — известный дерматолог, если заплатит два бакса за звонок — не обеднеет.

— Ну, а предположим, вы стали пользоваться компьютером. Разве вам не захотелось бы иметь наиболее современный пакет программного обеспечения? Именно таково предложение, с которым к вам в этом месяце обращается фирма «Пи-Си Солюшенс»! Уникальная группа программ, включая «Виндоуз 95», «Нетскейп Навигейтор», «Вижуэл Бейсик», «Пауэр-Си», новый выпуск «Энциклопедии Гролье» образца тысяча девятьсот девяносто восьмого года, аркадные гонки — «Эл Анзер — младший»…

— Эл Анзер? Уж не тот ли это парень, что гоняет на машине?

— Он самый! И должен сказать вам, миссис Эдельштейн, что как только вы начнете играть в новую игру, вам не захочется…

— Чтобы я мчалась на гонках? Смеетесь, шо ли?!

Я гнул свою линию:

— Ведь если покупать программы по отдельности, то софт обойдется больше, чем в тысячу долларов. Но «Пи-Си Солюшенс» предлагают вам фантастический пакет всего лишь за триста двадцать девять долларов девяносто пять центов с учетом стоимости получения заказа на следующий день через федеральную службу экспресс-доставки…

— Молодой человек, вы хорошо меня слышали? Я ни разу даже не прикоснулась к дурацкому компьютеру….

— Не кажется ли вам, что настало время учиться?

— Нет. — И повесила трубку.

Устало вздыхаю, поправляю наушники со встроенным микрофоном, подвожу курсор к следующему имени и телефонному номеру на мониторе, щелкаю на соединение, дожидаюсь ответа.

— Здравствуйте! Мистер Тони Готтшолек? Меня зовут Нед Аллен, фирма «Пи-Си Солюшенс». Надеюсь, вам сейчас удобно разговаривать…

Первая среда после завершения программы по повторному трудоустройству, третий день на новой работе. Прикиньте: на новой временной работе. Отказавшись от шансов сделать заоблачную карьеру закупщика рекламы в Шарлотте, последние шесть дней программы я потратил на поиски хоть какого-то места. Любой работенки, чтобы продержаться, пока я подыскиваю постоянное занятие.

И в результате попал в «Пи-Си Солюшенс» — «Компьютерный Супермаркет На Дому». Нанимавший меня тип, Берт Рубинек, выглядел первостатейным ботаником.

Собеседования как такового не было. Я зашел в крошечный закуток, заменявший Рубинеку кабинет. Хозяин кабинета согнулся над корзиной для бумаг, обрезая ногти. Наведя маникюр, коротким кивком отметил мое присутствие, бегло пролистал резюме и изрек:

— Если готов на нашу работу, то, наверное, настал трудный период.

Я ответил заученной фразой:

— Сейчас у меня переходная фаза. Но можете не сомневаться, продавать я умею.

Берт уставился в резюме и промямлил:

— Еще поглядим.

И изложил условия. Меня определят в «отдел программного оборудования», который только начал продвигать программный пакет за триста двадцать девять долларов.

Платить будут пять баксов в час, сорок часов в неделю, никаких сверхурочных, никакой медицинской страховки. Зато десятипроцентные комиссионные за каждый проданный пакет. Минимальный план — пятнадцать штук в неделю. Если план выполнить не удастся — вылетаю, исключений не бывает.

— Пятнадцать продаж в неделю? Не сложно, — заметил я.

Рубинек погрыз заусенец.

— Люблю оптимистов, — заметил он. — Начнешь с понедельника.

И вот, проведя восемь недель на программе консультирования по повторному трудоустройству, я устроился. На работу, презираемую еще до того, как начал трудиться.

Судя по ежедневным разговорам с Лиззи, отношения наши наладятся еще не скоро. В первую неделю после отъезда жена сохраняла прежний ядовитый тон. Но когда я позвонил в последний день программы и рассказал о том, что устроился в отдел телефонных продаж, любимая на несколько минут подобрела:

— Вовсе не обязательно браться за такое презренное занятие…

— Деньги нужны.

— Сколько раз повторять: я рада, что могу позаботиться о нас обоих…

— Но мне нужно занятие, — возразил я, зажигая сигарету. — Задолбался неимоверно. И по тебе соскучился.

Последнее замечание осталось без ответа. Жена произнесла:

— Должна тебе кое-что сказать. — Пульс подскочил ударов на пять. — Шерри Лёбман, которую я заменяла, страдает всевозможными послеоперационными осложнениями. И я вызвалась остаться на замену.

— Как долго?

— По меньшей мере — еще на пару недель.

— Ясно. В Лос-Анджелесе я по-прежнему персона нон грата или можно заглянуть?

— У тебя же новая работа. Забыл?

— Намек понял.

Очередная неловкая пауза, я несколько раз глубоко затянулся.

— Ты что, куришь? — удивилась жена.

А как же. За те две недели, что я вернулся к прежней привычке, я изводил по пачке в день, заработав себе очаровательный кашель с мокротой. Повторное знакомство с сигаретами походило на встречу со старым знакомым, когда настала черная полоса. С опасным, но надежным приятелем, с радостью готовым помочь в трудную минуту… за умеренную цену.

Теперь и в личном, и в профессиональном отношении я представлял окончательно сформировавшегося, полноценного раздолбая. С истовым упорством неофита отрекся от всяческой дисциплины, забыл об умеренности и распахнул объятия навстречу ходячему недоразумению, в которое превратился.

Еще три месяца назад — воплощенное честолюбие, удачливый профессионал и энтузиаст, я мчался вниз, точно ворвавшийся в стратосферу болид. Небрежность, пара неуместных срывов, чуть-чуть капитальной невнимательности на домашнем фронте — и вот уже…

— Аллен! Во сколько в этой компании начинают работу?!

Берт Рубинек. Прикиньте: Рубинек разорался! На четвертый день новой работы обнаружилось, что манеры пассивного лоха — чистой воды маскировка. Под маской «ботаника» таился садист, которому необходимо постоянно причинять страдания ближним.

— Ты что, не слыхал, Аллен? — бушует Рубинек. Отрываю взгляд от терминала. Новый шеф стоит в десяти футах, прямо посередине помещения, известного как «скотозагон».

Размером с половину футбольного поля помещение впритык заставлено каморками рабочих мест. На каждом месте — компьютер, стол, стул и соединенный с наушниками микрофон.

В «скотозагоне» — сто двадцать рабочих мест, пространство поделено на шесть отсеков, в каждом продвигают отдельный продукт «Пи-Си Солюшенс».

Компьютерам и программному оборудованию посвящен крупнейший отдел, где за телефонами работает более восьмидесяти операторов. Остальные сорок сотрудников занимаются прямыми продажами факсов, модемов, принтеров, а также потрясающих аксессуаров — подобия ковриков для мыши под заказ клиента («Пришлите фото того, кого любите, и создадим ламинированный коврик за семь рабочих дней!»).

Но в коридорах и боковых ответвлениях «ското-загона» без устали сновал в поисках жертвы Рубинек. Подобно сержанту, тренирующему новобранцев-десантников, он считал своим долгом угрожать подчиненным, орать на них, напоминая, что в масштабной перспективе цена каждому — не больше, чем кусок дерьма. Наблюдая за орудующим руководителем, не мог отделаться от мысли, что тот наверстывал былое — должно быть, рассчитывался за кошмарные годы на детской площадке.

— Аллен! Ты оглох или просто вознесся с утра в иное астральное измерение?!

Высовываю голову из закутка. Сотрудники вокруг не отрывают взглядов от мониторов — привычка, проявляющаяся всякий раз, как Рубинек принимается хамить очередной жертве. Опасаются попасть ему на глаза и привлечь убийственно внимание к себе.

— Я не расслышал вопроса, Берт, — поясняю я.

— Так ты и впрямь глухой!

— Просто я был занят…

— ПОВТОРЯЮ: во сколько в этой фирме начинается работа?!!!

— В восемь тридцать, — тихо отвечаю я.

— Правильно. Отлично. В восемь ноль-ноль все приходят. В полдевятого садятся по местам и готовятся сделать первые звонки в восемь сорок пять. А ты во сколько явился утром?

— Примерно в полдевятого.

— Нет! Приперся в восемь тридцать шесть. На сколько минут опоздал?

— В метро произошел сдвиг в расписании. На Тридцать шестой стрит кто-то бросился под поезд. Наверное, работал здесь.

Несколько сотрудников по соседству нервно захихикали.

Заметив, что лицо начальника приобрело малиновый оттенок (явный знак намерений объявить войну), все незамедлительно переключили внимание на мониторы.

Рубинек подошел к моей каморке и понизил голос едва ли не до шепота:

— Юморист, да?

— Берт, я просто пытался указать на светлую сторону…

— Обращаться ко мне «мистер Рубинек». Утром ты опоздал на шесть минут. И нарушил субординацию.

— Я пошутил, мистер Рубинек.

— Я нанял тебя не для того, чтобы ты проводил акции протеста, а чтобы продвигать продукт. И чтобы впредь приходил не около половины девятого, а точно в срок! Недельный план составит восемнадцать штук!

— Ради бога…

— Не нравится — вот дверь. — Рубинек метнул взгляд в сторону больших электронных часов, висевших на центральной стене «скотозагона» 8:44:52. Остальные притихли, наблюдая, как тикают секунды.

— Ну, понеслись! — орет Рубинек.

На часах — 8:45. Громкий звонок. Начался день продаж. Внезапно всё помещение охватывает гул: операторы телефонных продаж стремятся закрыть первую сделку за день, каждого охватывает страх при мысли о еженедельной квоте, которую необходимо выполнить, чтобы в следующий понедельник вновь прийти на работу…

Экзекутор вновь поворачивается ко мне, заявляет:

— Восемнадцать продаж к завтрашнему дню — или проваливай.

— Так не честно, вы же сами понимаете! — кричу я.

Негодяй отвечает широкой, от уха до уха, ухмылкой:

— Правильно. Не честно. Еще как понимаю. Но мне — плевать!

Начальник неторопливо удаляется в поисках очередного объекта для издевательств, и я готов сорвать наушники вместе с микрофоном, вырубить компьютер и отправиться к ближайшему лифту. С огромным трудом мне удается сдержаться, вцепившись в края стола с такой силой, что кажется, вот-вот лопнут сухожилия…

«Спокойно, только спокойствие. Наверняка узнал, что когда-то ты был директором по продажам. Точно так же, как разведал о твоем прошлом и выяснил историю с Креплином. Уродцу просто интересно, сможет ли он довести тебя до нового взрыва».

А потому, усмирив гордыню, вновь обращаю внимание на компьютер, подвожу курсор к первому за день телефонному номеру, и…

Как вскоре выяснилось, главная хитрость в телефонных продажах на дому заключалась в том, чтобы разговаривать с сочувствующей интонацией. В отличие от дистанционных продаж, используемых в «Компу-Уорлде», здесь не приходилось иметь дело с базой данных на крупные, давно сформировавшиеся компании. «Пи-Си Солюшенс» обрабатывали частных клиентов, из которых девяносто девять процентов в продаваемом товаре явно не нуждались.

Оставалось ставить лишь на дружескую симпатию. За несколько минут необходимо превратиться из чужого в приятеля, союзника, наперсника. Продается не продукт, а ощущение сопричастности, за которым читается: «Мы — вместе». И неважно, что дружбе конец, как только вешается трубка. Главное — подобраться поближе. Как только установлены отношения, сделка закрыта.

Проблема в том, что лишь один из двадцати клиентов подпускает к себе близко. Как правило, большинство встречает звонок немедленным отказом, но даже враждебность не в пример лучше, чем общение с отупевшим от скуки лохом, двадцать минут кряду экающим и хмыкающим, заставляющим вас дважды или трижды повторять основные доводы в пользу продаж, чтобы в конце концов услышать: «Да не, не надо»…

Подобных клоунов в клиентской базе «Пи-Си Солюшенс» — не счесть. В среднем за рабочий день делаю семьдесят звонков, из которых в пятидесяти случаях незамедлительно вешают трубку. Из оставшихся двадцати потребителей примерно пятнадцать не желают ничего покупать… хотя и не прочь поболтать за ваш счет.

Например, на второй день работы мне пришлось на двадцать минут стать психотерапевтом для женщины из Миртл-Бич, штат Флорида: у несчастной только что скончался пекинес. Когда же наконец удалось повернуть разговор в русло обсуждения программного пакета, безутешная хозяйка объявила: «Ах, я продала компьютер подруге несколько лет тому назад».

В конце концов, только пять ежедневных звонков оставляют шанс совершить сделку. А поскольку недельный план включает пятнадцать продаж, неудивительно, что в «скотозагоне» царила столь нервозная атмосфера.

Помните старинные фотографии конца XIX века, где сотни рабочих с опустошенными взглядами, сгорбившись над швейными машинами, отчаянно стараются выполнить суточную норму на пошив тридцати мешков для картошки?

Порой днем я вставал с рабочего места, расправлял сведенные чрезмерным напряжением плечи, осматривал лихорадочных, согбенных обитателей «скотозагона» и думал: «Вот она, потогонная мастерская будущего! Место, в котором, точно на текстильной фабрике где-нибудь в Нью-Йорке начала XX века, жизнь и смерть работников зависят от того, удастся ли выполнить норму. Совсем как при работе в Интернете».

После продажи миссис Сьюзан Силкокс из Шейкер-Хайтс, штат Огайо, я сбыл тринадцатый комплект за неделю.

Учитывая, что сейчас — четверг, 09.05 утра, можно не беспокоиться, успею ли выполнить план в пятницу, к 16.45.

Хотя (спасибо карательным мерам Рубинека!) нужно постараться за пару оставшихся дней сделать еще три продажи. Вполне реально, хотя…

Остаток утра выдался хуже некогда. По какому номеру ни звонил — или не отвечали, или сразу же рявкали: «Никаких продаж!». В одиннадцать сорок пять устроил обеденный перерыв на четверть часа: пять минут — на то, чтобы заглотнуть слизкий сэндвич с яйцом и салатом, купленный в закусочной на первом этаже офисного здания, остальные десять простоял на пронизывающем холоде, в стороне от главного входа, жадно выкуривая две сигареты «Винстон» в компании дюжины собратьев по никотиновой зависимости из «скотозагона».

— По ходу, ты круто опустил сегодня Медузу, — заговаривает похожий на латиноамериканца парень, представившийся Джейми Санчесом (и расправившийся с четырьмя штуками «Салема» за время, потребовавшееся мне, чтобы выкурить пару собственных раковых палочек).

— Вы прозвали Рубинека Медузой?

— Ну да. Он и есть комок слизи с отвратными щупальцами, чтобы жалить. Сколько дополнительных продаж навесил?

— Три.

— Справишься?

— Выбора нет. Часто Медуза так подлит?

— Чувак, гада хлебом не корми — дай над людьми поизмываться. Был у нас такой парень, Чарли Ларссон, за тридцатник, весь такой образованный, из крутых, работал в «Киддере», в Пибоди, пока не попал под крупное сокращение… Ну так вот, Медуза его прям до печенок невзлюбил, что ни день — прицепится. Всё выискивал поводы, чтобы план ему повысить, называл «Мистер Крутизна с Уоллстрита». Ну, у Чарли однажды нервы не выдержали, он возьми и пробей монитор на настольном компьютере, ни с того, ни с сего. Беднягу так и отвезли в Рузвельтскую, с кулаком в экране. Больше я Чарли не видел.

— Но какого хера «Пи-Си Солюшенз» позволяют Рубинеку так изгаляться?

— Всё просто: козел приносит им деньги, вот его и любят. А кто пожалуется руководству — тех сразу сольют Медузе, он немедленно удвоит недельный план, и всё, считай, покойник. Жизнь в «скотозагоне» — вроде как игра на выживание: не нравятся правила — уходи. Вот только куда податься, если покажут на дверь?

Искать ответа на вопрос как-то не хотелось, а потому я поспешил вернуться за рабочее место и совершил двадцать второй звонок за сутки:

— Зравствуйте! Мистер Ричард Мазур? Меня зовут Нед Аллен, компания «Пи-Си Солюшенз». Надеюсь, вам сейчас удобно разговаривать?

— «Пи-Си Солюшенз»?! Долго же пришлось ждать вашего звонка! У меня проблемы с драйвером сидирома в «Виндоуз-95». Больше не запускает диск автоматически…

Прямо в точку!

— Ну, понимаете, вообще-то, следует винить «Майкрософт». И поскольку компьютер вы купили у нас в феврале девяносто шестого, боюсь, срок гарантии давно вышел. Однако есть и хорошие новости: мы предлагаем уникальный комплект новейшего программного оборудования всего за…

Продано! Через полтора часа закрываю пятнадцатую сделку. Наступила удачная полоса — один из тех счастливых моментов в продажах, когда внезапно мир меняет краски, а в ушах победоносно наигрывают трубы.

Пять продаж за пять часов! О таком везении я даже не мечтал! Увеличенный план продаж на неделю уже выполнен, задолго до пятницы.

Когда в 16.45 я встал из-за рабочего стола, дорогу мне преградил Рубинек.

В руках он держал заблаговременно распечатанную сводку сегодняшних продаж. Уставившись на страницы, которые держал, точно разведенный аккордеон, произнес:

— Ну что, Аллен, от отчаяния друзьям позвонил?

Стараясь, чтобы голос звучал слегка смущенно, произнес:

— Вы о чем, мистер Рубинек?

— О пяти продажах за день — вот о чем! Невольно задумаешься: уж не пришлось ли тебе попросить о помощи друзей или родственников, чтобы хватило на хлеб с маслом?

— Удачный день, только и всего…

Собираюсь уходить, но Медуза вновь становится на пути:

— Раз уж ты у нас, блин, такой весь из себя гений продаж, то может, еженедельно назначать тебе план в восемнадцать комплектов?

И сразу же — приступ бесстрашия, охватывающего меня всякий раз, когда меня недооценивают:

— Мистер Рубинек, готов справиться с любой вашей нормой.

— Еще шесть штук к завтрашнему вечеру. А нет — можешь собирать вещи.

Медуза уходит, но вдруг оборачивается и говорит:

— Не нравишься ты мне, Аллен. Ох как не нравишься…

Еще меньше я нравлюсь Рубинеку после того, как в пятницу, в 13.14, продано еще шесть комплектов. Я — супергерой, я не делаю ошибок. Ну, по крайней мере такое чувство у меня было в тот момент, когда я направлялся домой. Проходя мимо офиса Медузы, заметил, как тот хмуро смотрит, точно проученный задира. Во всяком случае, проученный на сей раз.

С чеком я обошелся крайне предусмотрительно, ведь вскоре после возвращения домой привезли отремонтированный диван, грузчик доставил счет к немедленной оплате при получении. Пришлось выписать чек на сумму, отсутствовавшую на счете, но ожидаемую к утру понедельника, когда перечислят первую зарплату от «Пи-Си Солюшенз». Диван выглядел белее белого. Лиззи обрадуется.

На автоответчике только одна запись. От нее. В голосе жены слышались одновременно отчуждение и радость:

— Привет, это я. В Лос-Анджелесе сейчас около девяти, так что меня ты не услышишь раньше вечера, пока не вернешься домой с работы. Придется слетать утром в Сан-Франциско повидаться с клиентом. Потом будет встреча с оравой из офиса в гостинице возле «Кармеля». В общем, все решилось в самый последний момент, но я ни разу не была в той части Тихоокеанской трассы, так что…

Обессиленно опускаюсь на кушетку. «Встреча с оравой из офиса в гостинице возле «Кармеля»… Что еще за орава? И почему не сказала, как называется распроклятая гостиница?

— …и поскольку, скорее всего, получится вернуться в Мондриан только к обеду в воскресенье, тебе, пожалуй, лучше всего попробовать связаться со мной по рабочему телефону в понедельник. Буду рада поговорить, поскольку…

«Нет, только не «есть кое-какие новости!»»

— …в общем, ты должен знать: в офисе ходят слухи, что мне, быть может, придется задержаться здесь еще месяца на четыре, а то и на полгода…

Рука с сигаретой дрожит. На диванную обивку, которая белее белого, падает пепел. Тупо смотрю на пятнышко.

— В общем, пока еще ничего конкретного не решили.

Позвони-ка в понедельник, все обговорим. Пока. Щелчок.

Долго сижу на диване, нет сил пошевелиться, сигарета догорает до самого фильтра, приходится утопить окурок в банке из-под «Буша». Единственная мысль: «Она ушла». И даже если выходные в «Кармеле» — всего лишь невинный сабантуй с коллегами, жена так и не сказала, в каком отеле и в каком номере остановится. А если есть основания для беспокойства, то…

В нашем домашнем словаре прежде никогда не было слова «ревность». И «измена». Я придерживался моногамии, Лиззи, насколько мне известно, — тоже (было бы удивительно, если бы я ошибался). Но теперь…

«Хватит, перестань! Нет никаких причин подозревать ее во внезапной измене! Просто Лиззи пока не хочет тебя слышать. Среди прочих семейных неурядиц отказ посоветоваться с супругой — довольно тяжкое преступление. Хорошо хоть, не трахается с другим…»

Но беспокойство не унималось: если работодатели решили продлить ее пребывание в Лос-Анджелесе, а Лиззи, мягко говоря, не в восторге от перспектив нашей встречи, то совместное будущее — под вопросом.

Хватаюсь за телефонную трубку, быстро набираю 310 — региональный код — и рабочий номер Лиззи. Прошу секретаршу соединить нас.

— Мисс Говард не будет до понедельника. Простите, а кто спрашивает!

— Муж.

— Что-то случилось?

Хотелось сказать: пусть Лиззи немедленно перезвонит по неотложному делу. Но тут же понял: любимая вряд ли обрадуется, поняв, что «неотложное дело» — всего лишь уловка, чтобы вынудить ответить на звонок. А мое имя у жены и так едва ли не в черном списке. А потому ответил:

— Просто сообщите, что если Лиззи захочет пообщаться, я все выходные буду дома.

— Хорошо, обязательно.

Утром в воскресенье, намереваясь растрясти жирок (а заодно и расслабиться), отправился к корту на пересечении Двадцатой стрит и Девятой авеню, прихватив ракетку и пару мячей: площадка здесь ничуть не хуже, чем в эксклюзивном клубе.

Утро выдалось пасмурным, зябким, и я играл в одиночестве.

Отбивая мяч от стены, отрабатывая рикошетную подачу, оттачивая замах и пытаясь смириться с тем фактом, что корт не вполне соответствует стандартам Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, я неожиданно слышу из-за спины:

— Ну что Ален, готовишься к открытому чемпионату?

Обернувшись, встречаю Джерри Шуберта. Рядом с ним стоит весьма рослая, очень стройная блондинка лет двадцати. Без сомнений, модель.

— Местный клуб? — осведомляется Шуберт. — Познакомься с Синди.

— Угу. А я — единственный член. Очень приятно.

— Я читал в «Джорнал» об истории с «Компу-Уорлд», — говорит Джерри и с улыбкой добавляет: — И о твоем вкладе в германо-американские отношения…

— Ну да. Заработал свои пятнадцать минут славы…

— А знаешь, что сказал мистер Баллентайн, когда прочитал о тебе? «Парень осуществил мечту девяноста процентов американских сотрудников»!

— Ну да, всем понравилось. Кроме потенциальных работодателей…

— Что, совсем тяжко приходится?

— Можно и так сказать. Как-то не очень нравится продавать по телефону компьютерные программы…

— Мне как-то доводилось работать в телефонных продажах, первую неделю, когда приехала в Нью-Йорк, — произносит Синди. — Хуже места не было.

— И не будет, можете не сомневаться. Но я уверен: к сорока годам подыщу место получше. А как дела Великого Вдохновителя?

— Процветает. В середине лета издал новую книжку, потом отправился в рекламный тур по тридцати пяти городам. Кроме того, у нас открылись и небольшие перспективы для нового бизнеса. Намечается пара интересных инвестиционных проектов. Ты звони. Угощу обедом и всё обсудим.

Я киваю. И пожимаю протянутую руку Джерри.

— Не пропадай, — говорит приятель.

Они идут по улице дальше, Джерри обхватил Синди за тонкую талию, та прислонилась к плечу спутника. Чувствую резкий укол зависти. У него — удачная карьера, красивая женщина, за ним — будущее. Всё, что я потерял. Несколько ошибок — и жизнь пропала.

Яростно посылаю в стенку мячи, пока сумерки не загоняют меня в пустую квартиру. Ем фрукты, пью минералку, выкуриваю вечернюю сигарету, несколько часов сижу, уставившись в телевизор, потом ложусь, но никак не уснуть. В полночь пробую дозвониться до номера Лиззи в лос-анджелесской гостинице. Бесполезно.

Утром наконец звонит телефон. Прищурившись, смотрю на радиобудильник и вспоминаю, что забыл поставить время…

Сейчас — 8.03. Черт! Черт! Черт! Мне ни за что не успеть в «Пи-Си Солюшенз» к половине девятого. Медуза обрадуется: можно удвоить недельную норму. А я облажаюсь. В который раз…

Сажусь в кровати, в голове — сонный туман. Телефон названивает. С трудом поднимаю трубку и бормочу:

— Да?…

— Я говорю с мистером Недом Алленом? — раздается бодрый женский голос.

Наверняка, телефонная продавщица. Поэтому уточняю:

— Вы что, что-нибудь продаете?

Женщина злится:

— Ничего я не продаю. Просто ищу мистера Неда Аллена. Это вы?

— Ну да, я.

— С вами разговаривает детектив Дебора Кастер…

Теперь я в полнейшем замешательстве:

— Я что, говорю с копом?

— Вы разговариваете с детективом из города Гартфорд, полицейский округ Коннектикута.

Гартфорд? С какой стати мне станут звонить полицейские из Гартфорда?

— Извините, я, кажется, не совсем проснулся. И опаздываю на работу. Вы не могли бы перезвонить попозже?

Моя просьба остается без ответа. Женщина спрашивает:

— Вам знаком Айван Долински?

И тут я просыпаюсь окончательно:

— Айван? Ну да, знаком.

— Какие у вас отношения?

— А что случилось?

— Пожалуйста, мистер Аллен, отвечайте на вопрос.

— Я два года был его начальником. С Айваном всё в порядке?

— В записке мистер Долински оставил ваши телефон и фамилию.

— В какой еще записке?

Долгая пауза. Внезапно я вздрагиваю. Потому что заранее знаю ответ:

— С прискорбием сообщаю, что прошлой ночью Айван Долински покончил с собой…

Глава пятая

Она встретила меня на перроне. За сорок. Рост пять футов два дюйма. Серебристые волосы. Темно-синий брючный костюм подчеркивает легкую полноту. Пола пиджака слегка топорщится над левым бедром — там, где небрежно спрятана револьверная кобура. Рукопожатие едва не останавливает кровообращение в пальцах.

— Нед Аллен? — уточнила женщина-полицейский, направляясь ко мне через платформу. — Детектив Кастер.

— Благодарю за встречу.

— Входит в обязанности. Спасибо, что так рано встали. Хотелось бы закончить побыстрее. Ваш шеф не возражал против однодневного отгула?

— Возражал.

— А, так с ним непросто?

— Мягко сказано.

— Если хотите, позвоню лично и объясню, зачем вы нам понадобились.

— Спасибо, но толку выйдет немного. У парня нулевое понимание.

На самом деле, когда я позвонил Медузе после разговора с инспектором Кастер и объяснил, что придется ехать на опознание в хартфордский морг, Рубинек уточнил:

— Покойный — член семьи?

— Нет, бывший сослуживец, но…

— Если бы умер родственник, мог бы получить три дня оплачиваемого отпуска. Но раз дело касается бывшего сотрудника, то…

— Послушайте, у умершего совсем не осталось близких родственников, так что…

— Его проблемы. Поедешь в Хартфорд — потеряешь сегодняшний заработок. Не вернешься завтра — не получишь денег и за вторник, а норма увеличится на три пакета. Понял?

— Вернусь завтра, — пообещал я и повесил трубку, чтобы не ляпнуть лишнего и не расстаться с работой.

Подошли к ничем не примечательному «форду эскорт». Кастер пристегнула ремень, повернула ключ в замке зажигания и достала из бардачка пачку «Мерита»:

— Придется сделать три остановки. Сначала — морг, расположенный в пригороде, в Фармингтоне, отсюда ехать минут десять. После опознания отправимся на квартиру мистера Долински, а затем — к нему на работу, в «Хоум Компьютер Монтли». Начальник Долински… — Кастер распахнула черную записную книжку, — мистер Дьюэйн Хеллман, хотел с вами поговорить. Кажется, он расстроен случившимся.

— Так что же произошло?

— Мистер Долински включил трубу.

— Что?!

— Отравился выхлопными газами. — Инспекторша вновь потянулась к ежедневнику, раскрыла его и зачитала вслух, ведя машину вперед: — ««Тойота королла», тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года выпуска. Обнаружена в Элизабет-Парк, прошлой ночью в два тридцать патрульным экипажем, выехавшим по обычному вызову в связи с ночной дракой. Покойный припарковал машину в лесистой зоне, рядом с небольшим озером. Двое патрульных офицеров обнаружили прикрученный скотчем к выхлопной трубе садовый шланг, одним концом вставленный в правое переднее пассажирское окно, все окна автомобиля плотно закрыты, салон наполнен выхлопами»… Иными словами — стандартное «трубочное» самоубийство. Бывает едва ли не каждый месяц.

Глубоко затягиваюсь сигаретой и смотрю в окно.

— Судя по сделанным мистером Долински приготовлениям, он не рассчитывал привлечь внимание. На переднем сидении офицеры нашли кассовый чек из «Уол-Марта». Судя по времени, — детектив вновь скользнула взглядом по записям, — вчера вечером, в семнадцать тридцать восемь, мистер Долински купил скотч и садовый шланг в магазине по соседству, после чего приехал прямо в Элизабет-парк…

17.38… темный, мрачный зимний вечер. Если бы по пути в «Уол-Март» Айван задержался на двадцать две минуты, если бы опоздал к открытию магазина… Быть может, тогда Долински пришлось бы отложить самоубийство до следующего дня. Возможно, к утру чувство всеохватывающей безнадежности и отступило бы.

— Готова поспорить, знаю, о чем вы думаете, — вмешалась детектив Кастер. — «Если бы он позвонил… если бы я знал, как ему плохо… Если бы только…» Угадала?

Пожимаю плечами.

— Самое неприятное в самоубийствах — то, как они бьют по тем, кто остается. Но… можно напрямик? Он всерьез решил уйти. Рядом, на сиденьи, нашли бутылку виски и пустой пузырек из-под валиума. Проданного по рецепту. Вот я и подумала: у него случались депрессии?

Рассказываю о смерти дочери, катастрофе в семейной жизни, проблемах на работе и о внезапном закрытии «Компу-Уорлда».

— Похоже, мистеру Долински приходилось искать выход одновременно из нескольких весьма нелегких проблем, — замечает детектив Кастер.

— Самое странное, что шесть или семь недель тому назад Айван пребывал в лучшей форме за все годы, что я его знал. Только что устроился на новую работу, весьма оптимистично глядел в будущее…

— Вы с ним с тех пор говорили?

— Не-а, и своих забот, в общем-то, хватало. А он оставил записку, объяснил, почему?…

Она снова открыла записную книжку:

— Письмо на приборной панели. Коротко и ясно: ваше имя, телефон и сообщение личного характера: «Передайте Неду, что я прошу прощения за то, что ему снова пришлось за мной подчищать»… Больше — ничего.

Громко вздыхаю и чувствую, как сжимает горло, точно от проглоченного рыдания.

— У него случались на работе срывы? — интересуется детектив Кастер.

— Да. После смерти дочери.

— И вам приходилось часто его прикрывать?

— Пожалуй.

— Значит, он считал вас другом. В глазах становится влажно:

— Да. Другом…

Въезжаем в Фармингтон, затем — на территорию кампуса Медицинского колледжа при университете Коннектикута.

Офис хартфордского отделения судмедэкспертизы расположен в грязно-белом бетонном здании. Припарковываемся. Идем ко входу; мимо, к задворкам, проносится скорая.

— Их свозят к заднему входу, — тихо произносит детектив. И добавляет: — Постараемся провести опознание как можно быстрей и без лишних формальностей. Хартфордское отделение славится быстротой обслуживания.

Я представлял себе морг по сценам из полицейских фильмов. Помещение с холодильниками, целая стена в блестящих металлических дверцах. Какой-нибудь работник с лицом Питера Лорра вытянет одну из ячеек мертвецкой. Когда потянет за рукоятку и вытащит ящик с закутанным в белую простыню телом, в лицо пахнет холодом. А потом, предварительно осведомившись, готов ли я, служитель медленно приподнимет простыню…

Но Хартфордское отделение судебно-медицинской экспертизы облагородило процедуру опознания. Нас провели в помещение, напоминающее салон: синий диван, пара кресел, на маленьком столике — видеомонитор (экран задрапирован белой тканью). Сотрудник, представившийся доктором Левоном, сообщает: именно он проводил вскрытие Айвана. Спрашивает, есть ли у меня вопросы, прежде чем приступить к опознанию. Качаю головой.

Доктор подходит к экрану, у меня в голове бьется мысль:

«Похоже на семинар по продажам, сейчас человек в белом халате для пущей убедительности воспользуется аудиовизуальными материалами…»

Левон просит меня присесть. Устраиваюсь в кресле, смотрю на экран.

— Вы готовы? — спрашивает доктор. Киваю. Ткань поднимается. Изображение уже передается. Я смотрю в пепельно-серое лицо Айвана Долински.

Съемочный ракурс выбрали тщательно. Резкое освещение придает иссиня-серой коже Айвана призрачный отблеск. В отличие от моего покойного отца, жертвы рака, после смерти походившего на одну из высушенных голов амазонских индейцев, лицо Айвана не обезображено ни углекислотой, ни смертоносным коктейлем на основе валиума.

Долински кажется спокойным, изможденное, осунувшееся лицо наконец-то освободилось от груза бесчисленных страданий, изводивших Айвана в последние годы.

Я почувствовал, как снова едва не разрыдался. Мы ведь так старательно строим планы на жизнь, верно? Точно дети, последовательно ставим один кубик на другой. Работа, дом, семья, покупное барахло; мы складываем башню кубик за кубиком, надеясь, что постройка выстоит, что она надежная. Но если взрослая жизнь и учит чему-нибудь, то только одному: нет ничего постоянного, прочного, неизменного. Чтобы вся постройка обрушилась тебе на голову, не нужно даже ждать катастрофы. Достаточно просто толчка…

Доктор Левон спрашивает:

— Вы узнаете Айвана Долински?

Киваю. И хочу добавить: «Знаете подлинную причину смерти? Неспособность закрыть сделку. Вот что убило Айвана. Выполненные продажи — вот эталон, которым тот мерил собственную значимость. После смерти Нэнси и развода с женой Долински держался только благодаря способности продавать. Торговля была для него ремеслом, искусством, спасением. Пока Айван не лишился и последнего, что оставалось… Да и то… быть может, утрата была предопределена заранее». Катастрофа для столь непредсказуемого дела, правда? Айван оказался заложником обстоятельств. Как и все мы.

Доктор вновь сверился с записями и задал несколько общих вопросов. После чего сообщил: тело подготовят к отправке в похоронное бюро к девяти часам завтрашнего утра. Знаю ли я, кому следует отослать останки мистера Долински?

Отвечаю, что, насколько мне известно, покойный не имел семьи, за исключением бывшей жены, ныне проживающей, если не ошибаюсь, где-то поблизости от Неаполя, штат Флорида.

— Не могли бы вы связаться с ней и узнать, какие приготовления, по ее мнению, требуются? — спрашивает доктор.

— Позвоним из моего офиса, — заверяет детектив и тут же резко осведомляется: — Ну как, док, закончили?

— Э-э… ну, да, — мнется тот и протягивает планшетку с бумагами для официального опознания на подпись. Затем нажимает кнопку на пульте, Айван Долински растворяется в темноте.

По пути на бывшую работу Айвана детектив Кастер спрашивает:

— Заедем в квартиру?

— Странновато, верно? По телевизору…

— Да, — женщина закурила, — кажется, вот-вот пустят рекламу: «Мы вернемся к телу после короткой рекламной паузы…»

Последний приют Айвана оказался квартиркой с единственной спальней в похожем на мотель строении шестидесятых, расположенном на грязных задворках Вест-Харворда, на освещенной с обеих сторон фонарями улице. Детектив Кастер, предварительно получив от домовладельца ключ, открыла дверь. Не считая пары костюмов и рубашек в шкафу, единственным, что говорило о личности владельца этой халупы, было с полудюжины фотографий Нэнси в рамках, расставленных по всей квартире так, чтобы покойный хозяин видел лицо погибшей дочери всегда.

Кастер обернулась:

— Не знаете, куда бы он хотел отправить личное имущество?

Личное имущество… Переезжая в Хартфорд, Долински продал и ту малость мебели, что стояла в жилище на Восемьдесят третьей Западной стрит. Так что теперь после Айвана осталось только два чемодана одежды, груда романов Тома Кленси и Кена Фоллетта, десятилетней выдержки «тойота», в которой он свел счеты с жизнью, да полдюжины фотографий умершей дочери.

— Отдайте в благотворительный фонд, — советую я, собирая снимки. — Фото передам жене.

Надолго останавливаемся в Хартфордском полицейском участке, где находится рабочее место Кастер. Флоридский номер бывшей супруги Айвана удалось выяснить в два счета. Записана в телефонной книге под фамилией мужа. Предоставляю сообщить печальные новости детективу.

Проговорив примерно три минуты, Кастер прикрыла трубку ладонью и произнесла:

— Хочет поговорить с вами.

С Кирсти Долински мы встречались только дважды: на каком-то семейном пикнике для сотрудников «Компу-Уорлда» на берегу озера в горах, года четыре назад, и на похоронах дочки.

Стараюсь вызвать в памяти первые впечатление от Кирсти: невысокая, угловатая, примерно на десять лет младше Айвана (значит, теперь ей около сорока), крайне напряженная, не спускавшая с Нэнси глаз (особенно когда девочка приближалась к кромке озера).

Приняв трубку от Кастер, слышу рыдания Кирсти:

— О, боже! Нед, скажите, что он не…

— Простите, Кирсти. Соболезную.

Рыдания усиливаются. Совладав с собой, женщина спрашивает:

— Как он это сделал?

Рассказываю про машину. История вызывает новый поток слез. Как можно спокойнее замечаю:

— Нам нужно обсудить… э-э… пару моментов.

И посредством деликатных расспросов выясняю: Айван хотел, чтобы его кремировали, что прах, скорее всего, пожелал бы развеять над Мексиканским заливом (где супруги часто гостили в первые годы брака); вдова попросила отослать ей пепел (я записываю адрес), потому что сама не приедет на север на похороны, нет-нет…

— У меня здесь в Неаполе новая работа — ресепшионисткой в отеле «Ритц-Карлтон». Не то чтобы очень престижно, но на хлеб хватает. Следующие три дня работаю в ночную смену, так что отгул взять не получится…

И вновь заливается рыданиями.

— Знаете, о чем я теперь думаю? Будь жива Нэнси, если бы не этот проклятый менингит…

Кирсти не договаривает. Она не в силах сдержать рыданий.

— Кирсти, — стараюсь я успокоить ее, — о вас есть, кому позаботиться? Например, мужу… — Я слышал от Айвана, что вскоре после переезда в Неаполь его бывшая вышла замуж за профессионального игрока в теннис из местных.

— Разошлись десять месяцев тому назад, — с металлическими нотками, почти сдержанно отвечает женщина. — У меня никого нет.

Не знаю, что сказать. Она понимает:

— Нед, мне пора. Спасибо за хлопоты.

Детектив берется за дело. Через пятнадцать минут уже нашла похоронное бюро, готовое принять тело и подготовить останки к кремации на следующий день.

Церемонию назначили на три тридцать, в крематории на задворках Хартфорда. К церемонии прилагался священник с краткой погребальной речью.

— Пусть пригласят раввина, — распоряжаюсь, вспомнив, что Нэнси похоронена на еврейском кладбище в Квинсе.

— Кроме вас, на кремацию придет кто-нибудь еще? — спрашивает Кастер.

Беру трубку, нахожу номер «Пи-Си Глоуб» в Манхэттене и прошу соединить меня с Дебби Суарес.

— Мистер Аллен! Поверить не могу! Сегодня собиралась вам позвонить. Узнать, найдется ли у вас минутка пообедать вместе… Вы в порядке? Какой-то голос у вас странный…

Рассказываю, что произошло. Суарес теряет дар речи — едва ли не впервые в жизни. Помолчав примерно полуминуты, уточняю:

— Дебби, ты здесь?

— Вроде да, — откликается девушка. — Но почему?..

— Не знаю. Может быть, так и не смирился с утратой Нэнси. А может быть, просто сдался. Не знаю…

Дебби тяжело сглотнула:

— Когда похороны?

— Завтра. В три тридцать, в Хартфорде. — Называю адрес крематория. — Как думаешь, может, возьмешь отгул на полдня, приедешь на поезде? А то никого, кроме меня, не будет…

— Постараюсь как следует, чтобы приехать, мистер Эй. Обещаю. И обзвоню старую гвардию — Дейва, Дуга, Фила, Хильди… Посмотрим — может, они тоже приедут. Мы все любили Айвана…

Суарес разрыдалась.

— И последняя просьба, — прерываю я.

— Сделаю все, что угодно.

— Я хочу, чтобы, как только мы договорим, ты отправилась в офис к Чаку Занусси и в точности передала ему, что случилось. Пусть поймет, что речь идет о самоубийстве.

— Уже бегу.

Из полицейского участка до офиса «Хоум Компьютер Монсли» мы доехали всего лишь за десять минут. Нас с детективом сопровождало немало обеспокоенных взглядов, пока мы шли мимо череды рабочих столов к кабинету издателя, Дьюэйна Хеллмана.

Владельцу кабинета было примерно тридцать два. Густая копна блестящих черных волос, синий костюм с искрой, слабое рукопожатие влажной ладони. Наше присутствие его явно беспокоило.

— Вы хотели встретиться с мистером Алленом? — уточнила Кастер, пока мы рассаживались по креслам.

Дьюэйн Хеллман принялся рассеянно барабанить карандашом по столешнице:

— Ребята, вас чем-нибудь угостить? Чаем? Кофе? Диетической колой?

— Давайте ближе к делу, мистер Хеллман, — перебила детектив. — Мы не можем потратить целый день.

Проклятый карандаш издателя вновь застучал по столу:

— Айван все мне о вас рассказал. Говорил, черт подери, что у продавца лучше вас начальника и быть не может… Расписал вас в самых радужных красках, словно…

У меня не было времени, и потому я пресек поток славословий в собственный адрес:

— А вы знаете, из-за чего Айван покончил с собой?

Карандаш забарабанил в два раза чаще:

— Должен признаться, и сам пережил охренительное потрясение. Айван проработал у нас только шесть недель, но всем понравился. И похоже, всегда пребывал в отменном расположении духа…

— Пожалуйста, отвечайте по существу, — раздраженно попросила Кастер. — Почему, по вашему мнению, он свел счеты с жизнью?

Хеллман нервно сглотнул, избегая смотреть детективу в глаза, отшвырнул карандаш в сторону. Когда наконец заговорил, то голос звучал каркающим хрипом:

— Я уволил его в пятницу.

До меня дошло не сразу:

— Что?! Почему? Да не молчите же, черт вас побери!

Хеллман вновь схватился за карандаш. Тук-тук-тук…

— Из-за него возникли проблемы, — оправдывался этот слизняк.

— Какие еще проблемы? — пошел я напролом.

— В общем… дальнейшая работа Айвана принесла бы нам убытки…

Тук-тук-тук… Тук-тук-тук…

— Произошло следующее. — Хеллман изо всех сил старался держать себя в руках. — Некто из крупных рекламодателей пригрозил отменить все последующие заказы на развороты, если Айван останется на работе…

— Назовите рекламодателя! — потребовал я. Хеллман прижал ко лбу ладонь, не отрывая взгляда от истырканной столешницы:

— «Джи-Би-Эс».

— Тед Петерсон?

Хеллман, не отводя взгляда от пресс-папье, медленно кивнул.

— И вы поддались шантажу?

— Я попробовал спорить, но Петерсон был непреклонен.

— И вы без лишних слов вышвырнули Айвана?!

— Я вас умоляю, это же «Джи-Би-Эс»… Мы же у них в руках…

— А от вас зависела жизнь Айвана Долински! Хеллман взмок, по холеному лицу струятся два крупных ручейка.

— Послушайте, если бы я знал…

— Он просил его оставить?

— Поверьте, у меня нет слов, чтобы выразить всю глубину…

— Айван просил вас?..

— Решение зависело не от меня…

— БЛЯДЬ, ОН ПРОСИЛ ТЕБЯ, СУКА, НЕ УВОЛЬНЯТЬ?!!

Я ору, нависнув над столом Хеллмана. Детектив Кастер бережно, но сильно стискивает мою правую руку и отводит меня назад, к креслу. Хеллман прикрывает голову обеими руками, точно ожидает нападения с моей стороны.

Раздаются рыдания.

— Да, — хнычет Дьюэйн, — просил…

Воцаряется долгое молчание. Пока я не говорю:

— Убийца.

Глава шестая

Возвращаться в Манхэттен той же ночью не было смысла. Да и после сцены в кабинете Дьюэйна Хеллмана мне требовалось несколько рюмок чего-нибудь покрепче. Кастер, официально закончившая рабочий день, с готовностью согласилась составить компанию.

Десять вечера. Обессиленно плюхнувшись на кровать, прослушиваю записи домашнего автоответчика. От Лиззи — ни слова. Пришлось звонить в офис в Лос-Анджелес.

Секретарша жены, Джуллиет, работала допоздна.

— Мистер Аллен, я передала ваше сообщение, оставленное в пятницу. Но вчера Лиззи так и не вернулась в город — сегодня ей прямо из «Кармеля» пришлось отправиться в Сан-Франциско, чтобы решить срочный вопрос. Там ваша супруга осталась на ужин, так что до завтра мы ее даже не ждем. Передать еще что-нибудь?

— Да нет, спасибо.

Позвонил в «Мондриан» и попросил соединить с голосовой почтой Лиззи. Оставил короткое и ясное сообщение: Айван покончил с собой, мне пришлось ехать на опознание и организовывать похороны, не смогу вернуться в Нью-Йорк раньше, чем ночью во вторник. Никаких эмоций. Не оставил своего номера в Хартфорде. Не опустился до мольбы.

На следующий день, в половине четвертого, когда я дымил сигаретой в компании детектива Кастер у входа в крематорий, к воротам подъехало такси. Дверь распахнулась, наружу вышла Дебби в компании Фила Сирио. Захотелось броситься навстречу и обнять обоих.

Приехавших отчасти удивило, что я располнел и опять курю.

— Спасибо, — произнес я, — большое спасибо. Думал, придется все делать самому.

— Не стоит благодарности, шеф, — откликнулся Фил. — Я теперь работаю в закупках для ресторана, которым заправляет брат, так что могу приезжать и уезжать, когда заблагорассудится.

— Ага, и мистер Занусси легко согласился дать мне отгул на первую половину дня, — вмешалась Дебби.

— Как Чак встретил новость?

— Притих. Надеюсь, от стыда. С вами всё в порядке?

— Могло быть и лучше.

— А чего курите? — поинтересовалась Суарес.

— Временный срыв.

— Мистер Эй, вы спятили? Так и помереть недолго…

— Только если как следует постараться, — подала голос приближающаяся детектив.

Я представил новую знакомую. Нам помешал юркий похоронный распорядитель в черном костюме, державший в руках планшетку для записей и то и дело поглядывавший на часы, точно контролируя время.

— Полагаю, пора начинать, — заметил он.

Кастер вполголоса съязвила:

— Еще бы. Через полчаса появится следующий клиент.

Часовня представляла простую, скромную комнату. Белые кирпичные стены, пол из песчаника, лакированные скамьи из сосны, на катафалке из искусственного мрамора — непритязательный деревянный гроб, выбранный мною для Айвана.

Войдя, Дебби и Фил отреагировали на гроб с запоздалым удивлением. Не то чтобы вид деревянного ящика оказался неожиданностью, но вид похоронного аксессуара неизменно нагнетает тревогу. Потому что понимаешь: там, внутри — кто-то, кто еще вчера жил, совсем как ты сейчас. А еще — из-за знания: тебя тоже ждет ящик.

Садимся в первом ряду. Входит раввин. Он встает справа от гроба, нараспев молится на иврите, глаза закрыты, тело медленно покачивается взад-вперед, будто ветка на ветру Затем священнослужитель по-английски сообщает, что теперь он зачитает во имя ушедшего брата по вере, Айвана, кадиш — поминальную молитву.

Сперва голос еле слышен. Но вскоре нарастает, и вот уже раздается глубокий, обволакивающий баритон — страстный, мощный, исполненный трагизма. И хотя никто из присутствующих не понимает ни слова, сила молитв говорит сама за себя. Умер человек. Оборвалась жизнь.

Событие, заслуживающее внимания.

Дебби прикрыла лицо ладонью и тихо плачет. Фил стоит возле гроба с каменным лицом, изо всех сил стараясь сохранять беспристрастность под шквалом иудейского красноречия. Пожалуй, даже детектива Кастер странным образом тронуло ужасающее одиночество обряда.

А я? Просто… плыву по течению. Для меня мир перевернулся. Непостижимо: честные, вроде Айвана, ломаются, в то время как беспринципные теды петерсоны — процветают Поразительно, как просто, оказывается, слететь с катушек…

Кадиш обрывается, последние произнесенные баритоном слова еще отскакивают от стен часовни. Затем, после мгновенной тишины, — машинный гул: гроб плавно скрывается из вида. Раввин подходит и пожимает каждому руку. Заискивающий смотритель крематория торопливо выдворяет нас на свет. Смотрю на часы. Вся служба заняла не более десяти минут.

Директор похоронного бюро деликатно осведомляется насчет кредитки («Принимаем оплату любой системы, кроме «Америкен Экспресс» и «Дайнерс»»). От предложения подождать такси в «семейном павильоне» мы отказываемся.

Солнце еще светит, мартовский холод вполне терпим. Под укоризненными взорами Дебби и Фила зажигаю сигарету.

Но бывшие коллеги молчат. Похороны нас всех лишили дара речи. И каждый смотрит на трубу, откуда вьется дым.

Менеджер возвращается и приносит счет и бланк на оплату кредиткой, который я должен подписать. Мельком бросаю взгляд на сумму: три тысячи сто долларов, включая первичное бальзамирование, стоимость гроба, перевозки, поминальную службу и кремацию. Смерть — дорогое удовольствие. Бросается в глаза и то, что бланк оплаты распечатан на старомодной пишущей машинке. Слава богу!

Окажись в бюро новый аппарат с системой мгновенной проверки — моя «Мастер Кард» немедленно была бы отклонена. Хотя и неясно, что бы предпринял в этом случае скользкий сотрудник. Ну, разве что приостановил бы похороны до окончательной оплаты.

В четыре двадцать садимся в экспресс-поезд, идущий на Пенн-Стейшн. Едем в вагоне-ресторане. Фил заказал пиво, я залпом проглатываю порцию виски со льдом, Дебби стремительно осушила стакан рома с кока-колой и разревелась. В голос.

Пьем всю дорогу до Нью-Йорка. Фил подливает мне бурбон, а я, не в силах замолчать, выплескиваю всю богомерзкую историю последних двух с половиной месяцев.

Я чувствовал себя точь в точь как в исповедальне. И хотя Фил и Дебби и не могли отпустить грехи, но по крайней мере слушали сочувственно.

— Боже, да о чем только ваша жена думает, раз удрала в такой период? — поражается Дебби.

— Ну, в случившемся, в общем, нет ее вины, — защищаю я Лиззи, — короче, если брак рухнул, виноваты оба, верно? Да и со мной в последнее время непросто.

К счастью, мою личную жизнь обсуждают недолго: Фил решил дать выход накопившемуся негодованию на мистера Теда Петерсона.

— Зажравшийся, подлый говнюк! — возмущается Сирио, — крутится в самых верхах, с самой что ни на есть гребаной элитой, но душонка — как у мстительной сявки. Да у некоторых налетчиков — и то больше совести, чем у урода! Неудобно говорить вам, босс, но лучше бы вы…

— Согласен. Но хотел как лучше.

— Ну, что я вам твердил? Нельзя поступать честно и благородно с позорным козлом. Дали бы мне позвонить…

Поезд приближается к центральному вокзалу, Фил уговаривает нас посетить бар расположенного поблизости «Гранд-Хъятт отеля» и выпить на прощание.

Четыре часа спустя, когда рука Дебби под столом принимается наглаживать мое бедро, решаю закругляться.

Встаю и объявляю:

— Знаете, ребята, мне пора. Готов повторить: не знаю, как и благодарить за то, что приехали в Хартфорд…

Встает и Дебби:

— Я с вами! Мне пора домой, к Раулю.

Достаю бумажник:

— Фил, с твоего позволения, я восполню урон…

— Спрячь свой лопатник, — отказывается Сирио, после чего, нацарапав на бумажной салфетке два номера, говорит: — Мой номер в офисе у брата. Понадоблюсь — знаешь, где искать.

Фил встает, обнимаемся на прощание, Сирио запихивает мне салфетку в нагрудный карман.

Выйдя из отеля, машу такси. Открываю перед Дебби дверцу, девушка хватает меня за руку и пьяновато улыбается.

— Поехали в город? — предлагает Суарес.

— Дебби, у меня нет денег. Я разорен.

— Проводите меня домой, вам же по пути, а потом можно проехаться по городу на такси. Нужно кое-что сказать…

Скрепя сердце, усаживаюсь в такси следом, полный решимости убрать руку, если она снова начнет оглаживать мне бедро. И без того проблем хватает.

Дебби сообщает водителю адрес, едем на юг. Девушка достает из сумочки лист бумаги:

— Это — вам.

Разворачиваю листок. Чек. На мое имя, сумма — четыре тысячи пятьсот долларов.

— Дебби, что это такое, черт подери?!

— Вы и сами знаете.

Чек расплывается перед глазами: опьянел.

— Нет, действительно, я не…

— Деньги, которые вы выложили «Фейбер Академии» за обучение Рауля…

— Я не платил! Это всё «Компу-Уорлд»…

— Мистер Аллен…

— Слушай, ты можешь называть меня…

— Ну ладно, Нед. Пару дней тому назад заглянула в школу. Ну, по родительским делам. Поговорила с казначеем — тот вообще-то ничего мужик оказался. Ну, и говорит он мне, в общем: позвонили ему месяца два тому назад из «Спенсера-Рудмана», подняли хай насчет письма за вашей подписью, где говорится, что «Компу-Уорлд» обязуется выплатить школе всё, что я задолжала. А он им: обязательства надо выполнять, те поддакивают, дескать, выполним, но вы всё равно не имели права письмо подписывать. И заплатите из своего кармана. Вам же из-за всей этой хрени пришлось выложить сорок пять сотен, верно?

— Дебби…

— Я же знаю, что так и было! От новой подруги, Паулы, она в бухгалтерии работает. Вчера утром, ещё до вашего звонка, попросила ее заглянуть в ваше дело, и вот что я вам скажу, мистер Аллен… ой, я хотела сказать, Нед: я читала их письмо к тебе — и плакала.

Смотрю на чек:

— В общем-то, я не особенно рвался на роль доброго дядюшки, Дебби. Меня назначили на роль самаритянина.

— Ну да… но ты же не стал отказываться. И меня не стал расстраивать, не рассказал…

— Не в моих правилах.

Суарес осторожно накрывает мою ладонь своей:

— Мне нравятся ваши правила…

Осторожно отодвигаю руку девушки и рву чек пополам.

— Знала же, что так и поступишь! — смеется Суарес. — Вот только не для того я чек выписывала…

Молчим. Первой заговаривает Дебби:

— Спасибо.

Таксист остановился, где просили — на углу Девятнадцатой и Первой. Как раз напротив темного входа в похожий на собранный из конструктора «Лего» лабиринт дворов среднего класса образца пятидесятых называют Стайвезант-Таун. На улице ошивалась пара зловещего вида типов.

Спрашиваю у Дебби:

— Твой дом далеко?

— На полпути к реке, — отвечает Суарес.

Решено. Протягиваю водителю деньги:

— Дебби, я провожу тебя до дверей.

Идем в Стайвезант-Таун молча. У дверей Суарес приглашает:

— Зайди, познакомишься с Раулем…

— Я просто выжат…

Девушка роется в портмоне, достает ключ и открывает входную дверь:

— Всего на минутку. И разве не интересно узнать, на что деньги пошли?

— Ну хорошо, минуту, не больше, — соглашаюсь я, но меня уже не слушают.

Квартира находится на первом этаже. Тесная, экономная обстановка. Старая, потрепанная мебель, точно перенесенная из витрины магазина, где идет благотворительная распродажа. Натянутые веревки прогибаются под тяжестью свежевыстиранного белья.

Старенький телевизор и видеомагнитофон. На стенах — приклеенные скотчем школьные рисунки Рауля.

В гостиной — крошечная ниша, огороженная спинкой двуспальной кровати. Наверху храпит мать Дебби. Рауль посапывает на нижней койке. Длинные, вьющиеся черные волосы, идеально гладкая кожа, легкая полуулыбка во сне. Ангельская невинность.

— Он просто прелесть, — шепчу я. Суарес согласно кивает.

— Мне пора, — заявляю я.

Выходим из углубления в стене. Собираюсь на прощание поцеловать девушку в щеку. Но внезапно мы оказываемся рядом, вплотную, мои руки погружаются в ее волосы, касаются грудей, задирают юбку, спотыкаясь, ковыляем к выходу, заваливаемся на кровать, мозг посылает последний предупредительный сигнал, но тот затухает, женские руки мнут рубаху, напоследок в голове звучат последние осуждающие слова: «Это безумие!»… Я окунаюсь в черноту.

Дневной свет. Вернее, полоска дневного света, пробивающаяся сквозь крошечную щёлочку в жалюзи. Открываю один глаз. Серьезная ошибка. Свет бьет по зрительному нерву, посылая в глубины черепа электрические судороги боли. Открываю второй глаз…

Вам! Бух! Трах!

Голова — точно расколота пополам ледяной верхушкой. Во рту — сухо, точно в Сахаре. Глаза опухли, лицо — расплывшееся, сальное. Примерно пару секунд пытаюсь осознать: где, черт подери, произошла авария?

И тут замечаю: лежу голым, рядом с обнаженной Дебби Суарес. Девушка — в коматозном состоянии, громко храпит. Меня окатывает волна всепоглощающего ужаса, знакомого всякому или всякой, кто на следующее утро просыпается рядом не с тем, с кем нужно. Хотя я и стараюсь во всем винить выпивку, поздний час, эмоциональную встряску, вызванную смертью Айвана, минутной страстью и искать любые другие, знакомые всякому, предлоги, факт остается фактом: виноват.

Быстро смотрю на часы. 7:12. Пора уходить. И побыстрей.

В зеркале вижу — с правой стороны шеи красовался мелкий, но заметный засос, а возле горла — несколько ярких царапин. Слава богу, Лиззи еще не вернулась из Лос-Анджелеса, останется на неделю. Ведь без труда можно догадаться, откуда взялись следы на коже…

Одежда лежит у кровати кучей. Подбираю и крадусь в ванную. Костюм выглядит так, словно его скомкали и, за неимением лучших вариантов, использовали вместо баскетбольного мяча.

Быстро одеваюсь, выдавливаю на указательный палец дюйм пасты, натираю десны, стараясь избавиться от отвратительного похмельного вкуса во рту. Затем пробираюсь обратно в спальню. Дебби еще не очнулась, и я успокаиваюсь. Если честно, не представляю, что ей сказать.

Ну, разве что «ой».

Незаметно крадусь к двери спальни, осторожно прикрываю ее за собой. До выхода из квартиры — только десять шагов.

И тут раздается голос:

— Пожалуйста, скажи мне, как пишется «открытие»?

Оборачиваюсь. В квартирном закутке, предназначенном для завтраков, устроился Рауль. Перед мальчиком — открытый учебник, огрызком карандаша ученик делает уроки. Крупный парень для шестилетки. Прижав палец к губам, приближаюсь.

— Какое слово? — переспрашиваю я.

— Открытие! — громко повторяет Рауль.

— Давай не будить бабушку, хорошо?

— Открытие, — шепчет ребенок. — Нужно дописать предложение: «Томас сделал интересное. …»

— О-Т-К-Р-Ы-Т-И-Е.

Каждая буква старательно повторяется и точно выводится в тетрадке. Уточняю:

— И что же открыл Томас?

Рауль вновь смотрит на страницы и зачитывает:

— «Томас отправился в…». А как пишется «поездка»?

— А ты сам как думаешь?

— П-О-Е-З-Д-К-У…

— Молодец, — хвалю мальчика и треплю его по плечу. — Ну, мне пора…

— Ты — мамин друг?

— Ну да, приятель….

— И ты отправляешься в П-О-Е-З-Д-К-У?

— На работу. Передашь маме, что я свяжусь с ней, ладно?

— Меня зовут Рауль. Пишется Эр-А-У-Эль и мягкий знак. А как пишут твое имя?

— Эн-Э-Де.

Ученик робко улыбается:

— До скорого, Нед.

— Пока, Рауль.

Вскакиваю в такси и еду на другой конец города. К дому подъезжаю в 7.48. Быстро в душ, потом наскоро побриться, переодеться, чашку кофе, пригоршню витаминов — и вприпрыжку по городу, чтобы успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого.

Даже страшно вообразить, какую встречу устроит Медуза. Наказание за прогул во вторник — восемнадцать продаж (не говоря уже о том, что и за второй день вычтут из зарплаты). Чтобы не уволили на следующей неделе, придется провернуть к пятнице немало сделок…

Поворачивая ключ в замке, с удивлением замечаю: закрыто только на один оборот. С порога слышу шум воды на кухне. С растущей тревогой замечаю сумочку, оставленную справа, у входа… Лиззи вернулась.

Первое побуждение — убежать, тихо прикрыть дверную створку, броситься вприпрыжку по пожарной лестнице и не показываться жене на глаза, пока не пропадут следы страсти. Но я запаниковал, сделал шаг в сторону, и дверь захлопнулась. Внезапно на кухне воцаряется тишина.

— Нед? — кричит Лиззи из своей комнаты. Направляюсь к выходу, но не успеваю скрыться: передо мной стоит любимая. На ней — деловой костюм, наверняка только что прилетела из Лос-Анджелеса сквозь часовые пояса. Явно озадачена причиной, вынудившей меня стиснуть дверную ручку сразу же после возвращения.

Оборачиваюсь и вижу, как меняется выражение милого лица: сперва — потрясение, затем — злость и наконец — обреченная горечь.

Вижу, что Лиззи заметила царапины и засос на шее, размером с десятицентовик. Самое главное, жена обратила внимание на мое невыразимое чувство вины.

Закрывает глаза, трясется мелкой дрожью. Снова смотрит — и во взгляде абсолютное отчаяние. Чуть слышно выдыхает:

— Ах ты гад.

— Лиззи, не надо…

— Да пошел ты, — бросает жена и быстрым шагом уходит в спальню. Бегу следом, но дверь захлопывается прямо перед носом. Заперто.

Дергаю ручку, барабаню в дверь кулаком, прошу открыть, обещаю всё объяснить… хотя и понимаю: сделанное оправдать невозможно. Ну, разве что полной и абсолютной глупостью.

Примерно через три минуты стука и уговоров обессиленно оседаю на пол. Меня охватывает искренний, неподдельный страх.

Внезапно Лиззи выходит из спальни, я вскакиваю на ноги:

— Дорогая, дай мне еще один шанс и…

И тут замечаю: в каждой руке у нее — по чемодану.

— Милая, — упрашиваю жену, — останься…

Чемоданы брошены к моим ногам.

— Уйду не я, — резко отвечает жена, — а ты.

— Постой-ка…

— Теперь квартиру оплачиваю я, все счета приходят ко мне, так что если брак распадается, то с какой стати мне покидать жилище?!

— Разрыва нет….

— Верно, я неточно выразилась. Между нами всё кончено.

— Любимая, — делаю робкую попытку прикоснуться к плечу. Лиззи отмахивается, словно от насекомого.

— Не смей ко мне прикасаться!

— Ну ладно, хорошо, — стараюсь снизить накал страстей.

— Тогда, быть может, стоит присесть и всё обговорить…

— Обговорить?! ОБГОВОРИТЬ?!! — вопит жена. — Ты трахаешься с другой и хочешь, чтобы я с тобой разговаривала?!

Лиззи пулей вылетает в гостиную. Я — следом.

— Ты не права, ничего же не было…

— Не было?! И ты способен глядеть мне в глаза, когда сам весь в засосах, и нагло врать, будто мне показалось?! Вон из моей жизни!

Я начинаю рыдать:

— Я был пьян, сглупил, после гибели Айвана ходил сам не свой, я не хотел…

— Нед, я не желаю выслушивать вымученные оправдания!

— Ну тогда хотя бы дай мне шанс…

— Это тебе-то?! Когда я услышала про Айвана, то бросила все дела, летела к тебе через всю страну, потому что решила: «Ну хорошо, дам ему последнюю возможность… у нас осталась надежда…» И что вижу? Говнюк-муженек даже не соизволил попросить свою зазнобушку не кусать его в шею!

— Она мне не «зазнобушка»…

— Да плевать мне, кто она такая и чем занимается! Наши отношения кончены.

— Ты не можешь просто так…

— Не могу? Да кто ты такой, чтобы мне запретить?!

— Я ошибся. Допустил чудовищную ошибку…

Обессиленно опускаюсь на диван и обхватываю голову руками. Лиззи, стоя, наблюдает, как я плачу. Рыдания усиливаются, но она даже не шевелится, не добреет, по-прежнему смотрит с равнодушным презрением. Когда успокаиваюсь, произносит:

— И я ошибалась. Когда поверила, будто старое удастся вернуть… — Голос её дрожит, глаза застилают слезы: — Как ты мог? Подлец, как ты…

— Я не хотел…

— Да кому какое дело, чего ты хотел?! Сделанного не переделаешь, Нед. Зная, что брак под угрозой, ты всё равно мне изменил! Такое простить невозможно.

Лиззи отирает глаза обратной стороной ладони. Затем берет чемоданы, подходит к выходу, открывает дверь и выставляет сумки в коридор:

— Убирайся немедленно.

— А если я не уйду?

— Тогда адвокат заставит. В судебном порядке. Хочешь неприятной сцены? Могу устроить.

Положение хуже некуда. Сам всё испортил, как ни спорь, как ни упрашивай — не поможет. Встаю и направляюсь к выходу. Рука — на дверной ручке. Поворачиваю её и пытаюсь в последний раз уговорить жену, но меня обрывают на полуслове:

— Мне плевать.

Уходит в спальню, захлопывает дверь. Тишина. И раздается плач.

Подхожу к закрытой комнате. Мягко начинаю:

— Лиззи…

Неожиданно рыдания обрываются:

— Отвали на хрен, чтоб ты сдох!

В полнейшем потрясении обвожу взглядом квартиру. И, как приказано, — ухожу. Медлю на пороге. Значит, вот так завершается женитьба? Закрыть за собой дверь?.. И конец?

Дверная створка закрывается. С глухим стуком.

Глава седьмая

В кармане — семь долларов и шестьдесят пять центов. Дождь. Не мелкая морось, а чуть ли не тропический ливень. Под струями воды тащу поклажу к Шестой авеню, десять минут кряду стараюсь поймать такси.

Безрезультатно. Смотрю на часы: 8:18. Даже если отправиться с чемоданами на метро, ни за что не успеть в «Пи-Си Солюшенс» к половине девятого. А потому, разыскав телефонную будку, звоню Медузе. Не успеваю предупредить, что опоздаю, как меня перебивают:

— Почему вчера не был на работе?

— Когда я звонил в понедельник, то предупредил вас, что могу задержаться в Хартфорде еще на день.

— Нет, ты сообщил, что в понедельник не приедешь. А я сказал: не придешь во вторник — вычту из зарплаты дневной заработок, а норма на неделю увеличится до восемнадцати продаж. Но разрешения на прогул я не давал!

Стараюсь не выдать раздражения:

— Вероятно, я неверно вас понял, мистер Рубинек. Но, как я уже говорил вам, умер мой близкий друг.

— Твои проблемы. Получил норму в двадцать две продажи. И еще три — если не успеешь к половине девятого. Девять минут, время пошло.

Внезапно слышу, как отвечаю:

— Да пошел ты в жопу, тварь! — Швыряю трубку и думаю: «Ну, вот и уволился».

Наконец-то, высказав жалкому отродью, что о нем думаю, чувствую мимолетную радость. Ликование длится не более наносекунды, после чего вспоминаю: я — бездомный, безработный, а все мои сбережения составляют семь долларов сорок центов.

Рассматриваю немногие из имеющихся вариантов. Можно попробовать устроиться в гостиницу, но ни на одной кредитке не хватит средств (а если выписать за номер чек на свое имя, его скомкают и швырнут обратно, как баскетбольный мяч, к тому же возникнет основание для преследования по федеральному законодательству)…

Остается положиться на друзей. Но куда податься? После безумства прошлой ночи не очень-то хотелось возвращаться к Дебби Суарес: мысль о том, что мой звонок воспримут как продолжение романтической влюбленности, ужасала. В конце концов, Дебби — вдова с ребенком. Узнает, что меня бросила Лиззи — сразу нацелится, точно терморакета с системой самонаведения. А сейчас из меня кандидат в мужья — хуже не придумаешь. Одни беды, а уж Дебби-то точно ни в чем не виновата…

Разумеется, оставались Айан и Джина… Вот только я легко мог представить себе, в какое бешенство пришла Джина, когда Лиззи позвонила ей из Лос-Анджелеса и рассказала, как я пару раз осквернил супружеское ложе. Наверняка после того, как Лиззи сообщит о подлинной причине, по которой пришлось расстаться с квартирой, приятели посчитают, что я их использую, если попрошу о ночлеге..

Кто еще? Фил Сирио, конечно же!

Достаю бумажник, чтобы разыскать бумажную салфетку с нацарапанными телефонами, и внезапно натыкаюсь на карточку Джерри Шуберта. Сам попросил звонить («Не пропадай!») и, в отличие от Фила, живет на Манхэттене.

Наверняка выручит бывшего однокашника на несколько дней.

Опускаю в телефон четвертак и лихорадочно набираю рабочий телефон Джерри. Секретарша, подержав меня некоторое время на линии, соединяет с боссом.

— Нед! — в голосе Джерри звучит радость от встречи со старым знакомым. — Ждал твоего звонка. Ты, кажется, на улице сейчас?

— Ну, можно и так сказать…

— Откуда звонишь? Из своего теннисного клуба на Двадцатой Западной стрит?

— Из телефонной будки на углу Двадцатой и Шестой….

Наверное, голос у меня был слегка потрясенный, потому что Джерри спросил:

— У тебя всё в порядке, Нед?

— Не совсем. Есть кое-какие проблемы.

— А именно?

— Серьезные. Например, неизвестно, где сегодня переночевать…

— Впечатляет. — И со смешком Шуберт добавил: — Только не говори, что жена выгнала!

— Увы, именно это и произошло.

— Слушай, сочувствую….

— Да, не всем же должно везти, — безжизненно ответил я.

— Ну да. Тем более — в браке. Слушай, мне пора на встречу с мистером Би. Давай ко мне в офис, Мэдисон-авеню, пятьсот пять, это между Тридцать третьей и Тридцать четвертой. Там и обсудим положение, договорились?

Потоки дождя не ослабевали. На Шестой авеню — ни одного такси. По какой бы кредитке я ни пытался получить деньги, всякий раз банкоматы выдавали одну и ту же надпись: «НЕДОСТАТОЧНО СРЕДСТВ».

А потому я поволок поклажу в глубины метро, купил жетон и протиснулся в плотно набитый вагон, отправлявшийся в город.

Офисы корпорации «Баллентайн Индастриз» располагались в элегантном небоскребе, выстроенном в пятидесятых, — одном из самодовольных, вертикальных свидетельств послевоенной эйфории и уверенности в корпоративном будущем.

Через пару минут показался Джерри — в пальто, с дипломатом в руке.

— Ты похож на промокшую крысу, — с улыбкой заметил приятель. — Тяжелый денек выдался, а?

— Хуже некуда.

— Ну пойдем, — подхватил он один чемодан, — на улице ждет машина.

У обочины стоял припаркованный автомобиль «линкольн таун кар». Шофер в ливрее принял оба чемодана и положил в багажник. Мы устроились на задних сиденьях. Джерри сообщил водителю:

— Сначала остановимся на Вустер-стрит, дом сто пятнадцать. Потом отвезете меня на Бродвей, на перекрестке с Уолл-стрит.

Обернувшись ко мне, Джерри произнес:

— Отправляюсь на встречу с финансовыми воротилами, но по пути завезу тебя к себе домой…

В такси, по дороге к центру, пересказываю все свои злоключения — начиная с того момента, как «Гетц-Браун» продали компанию, и заканчивая разрывом с женой, выставившей меня за дверь. Когда я договорил, Джерри испустил долгий свист:

— Настоящий роман.

— И это не все — учитывая, что теперь я бездомный..

— Первое правило жизненной философии по Джеку Баллентайну: хочешь вернуть позиции — вернешь!

— Хотелось бы верить, — произношу я.

Квартира Джерри — в районе между Принс и Спринг-авеню. Просторно и скромно. Выцветший пол, скромные белые стены, большой обтянутый черной кожей диван, телевизор, стерео, длинный стальной стол и кресла. Крошечная спальня для гостей. Ничего, кроме двойного футона и вешалки для одежды. Назвать помещение спартанским — значит, не сказать ничего: здесь попросту не было ни малейших признаков жизни.

— Хорошее место, — заметил я.

— Редко бываю здесь, — пояснил приятель. — Провожу только шесть часов в сутки, когда сплю. Если не будешь неряхой, то оставайся на любой срок.

— Никогда не мусорю, — заверил я, — к тому же всегда благодарю.

— Ты уже представляешь, что делать дальше? — поинтересовался Шуберт.

— Согласен на любую работу, — заверяю я, — тем более, что могу претендовать на звание должника месяца.

— Много задолжал?

— Около семнадцати штук.

— Впечатляет.

— Да, можно и так сказать…

— Ну ладно, не будем забегать вперед. Чувствуй себя как дома. Можешь повесить вещи во второй комнате, заказывать на дом любую еду — в холодильнике всё равно ничего нет, кроме пива. Как у тебя с наличностью?

— Порядок.

— Врешь, — Джерри достает пачку денег, отделяет две пятидесятидолларовые банкноты и протягивает мне.

— Джерри, не хочу быть нахлебником…

Приятель засовывает мне банкноты в нагрудный карман пиджака:

— Ну, знаешь ли, тупорылая гордость выходца из Мэна со мной не пройдет. Вернусь поздно.

— Дела?

— Развлечения.

— С прекрасной Синди?

— Да нет, она уже в прошлом.

— Боже, быстро же ты!

— Так у меня обычно и бывает. Слушай, мне пора на встречу. Утром поговорим. Но вот тебе небольшой совет, Нед: постарайся как следует отдохнуть и не тревожься о завтрашнем дне. Поскольку после двенадцатичасового сна жизнь кажется гораздо лучше.

— Ты молодец.

— Да иди ты, блин, — улыбается Джерри. — До скорого!

Разбираю вещи, снимаю промокшую одежду, принимаю долгий горячий душ, переодеваюсь в джинсы и футболку и завариваю кофе. Снова чувствую себя почти человеком… пока не вспоминаю о Лиззи, пока не приходят мысли о том, как бездарно я развалил брак. Смотрю на часы. Там как раз день. Я знаю что делать. Позвонить жене на работу, умолять о встрече, искренне извиниться, а если придется — ползать на коленях и выпрашивать второй шанс.

Звоню ей в офис. Отвечает ассистентка, Полли. Ей наверняка известно о случившемся: разговаривает с нервным хладнокровием.

— Вы как раз разминулись, Лиззи провела утром пару встреч, а днем улетела рейсом «Американ Флайт» обратно в Лос-Анджелес. Понимаете, она еще работает там, отвечает за представительство…

Значит, действительно отложила все дела и прилетела через всю страну, чтобы мы помирились? Аллен, какой же ты тупой кретин, какой же раздолбай! Отправиться навстречу собственной гибели…

Полли говорит дальше. В голосе — крайнее напряжение:

— Э-э… Нед, не знаю, как сказать… но Лиззи попросила передать, что она… э-э… позволила домовладельцу пересдать квартиру. А еще сказала хозяину, что вы там больше не живете, попросила оставшиеся вещи отвезти в камеру хранения. Так что если вам понадобится ваше имущество, придется позвонить…

— У меня есть телефон арендодателя, — заверяю я.

— Ну конечно же, — тихо соглашается Полли.

— Передайте, пожалуйста, Лиззи, что я живу у друга в Сохо и что она может дозвониться до меня по телефону 555-7894.

— Что-нибудь еще ей сказать, Нед?

— Просто передайте мои извинения.

Тут же вешаю трубку, чтобы не услышали моих рыданий. Потребовалось примерно десять минут, чтобы успокоиться. Видел бы меня сейчас отец — ужаснулся бы. «Ошибся — признай ошибку, — как-то наставлял меня старик, — и молча прими наказание. Мужчины из рода Алленов не плачут». И не создают себе таких проблем, как я…

Весь день провел, лежа на диване Джерри, листая полное собрание сочинений Джека Баллентайна (заметно выделявшееся на полупустых книжных полках).

Чтобы одолеть скрижали самовоодушевления, требуется недюжинное чувство юмора. Изобилующие регбистскими метафорами тексты точно специально создавались для таких, как раньше был я: хитрых, прожженных продавцов, верящих, будто существует действенный рецепт успеха, стратегическая формула, помогающая «увеличить цели» и «достичь оптимальных результатов»…

Но хотя бесконечные спортивные аллюзии Баллентайна и смешили, меня затронул отрывок из последнего бестселлера Великого Вдохновителя — «Зоны успеха»:

«В бизнесе нас определяют нравственные постулаты.

Желание получить прибыль — достойно, но становится еще достойнее, сочетаясь с щепетильностью. Поле игры в бизнес — сурово, так что если бросаетесь в прорыв, не забывайте о сильной защите по периметру. Но знайте: если ринуться в атаку не по правилам, если игрок попытается прорваться запрещенными средствами, то сколько бы тачдаунов ни набралось, победа всегда будет казаться незаслуженной. Потому что в глубине души Вы знаете: когда-нибудь догадаются, как именно удалось набрать очки…»

В «Компу-Уорлде» я всегда стремился играть по правилам, занимать достойную позицию. Пока ублюдок Креплин не предложил мне должность Чака, пока Петерсон не подставил Айвану подножку, после чего пришлось играть быстро и жестко. С юридической точки зрения, я не совершил ничего предосудительного. Ни разу не применил против Петерсона открытого шантажа и поклялся Креплину не распространяться насчет моего «продвижения» на пост редактора.

Но я-то знал, что изменил собственным принципам. Стоит прикоснуться к неправильному — и концы обрублены.

Остается только плыть. Прямо в открытое море.

В тот день я покинул жилище лишь однажды, когда спустился в ближайшую бакалейную лавку и набрал фруктов, овощей и минеральной воды. К девяти вечера, после обильного ужина, которому позавидовал бы всякий кролик, накатило изнеможение. Взобравшись на топчан, сразу же уснул.

Проспал одиннадцать часов. Проснувшись и добравшись до кухни, заметил на металлическом обеденном столе записку.

Рядом — свеженькая сотенная банкнота.

Чувак,

надеюсь, ты выспался. Вот еще малость бабок — мало ли, понадобится купить новую зубную щетку. Постарайся с утра держаться поближе к телефону, на случай, если решим тебе позвонить.

До скорого, Джерри

Перечитал записку несколько раз, ломая голову над тем, какой смысл вкладывал приятель в строчку «если решим тебе позвонить». Быть может, Джерри стал задирать нос, работая на Великого Вдохновителя, и называет себя королевским «мы»?

Положил деньги в карман, чувствуя легкое смущение из-за того, что пришлось принять помощь Шуберта. Затем выпил стакан апельсинового сока и отправился на пробежку.

Остаток утра потратил на уборку. И занятие, и способ уменьшить чувство вины, вызванной помощью хозяина квартиры. Ближе к полудню зазвонил телефон. Секретарша Джерри:

— Весь день мистера Шуберта расписан, сплошные встречи. Но он был бы рад увидеться с вами за ужином в «Баули Бейкери» в девять. По адресу…

— Я знаю, где находится ресторан, — перебил я, вспомнив, как мы с Лиззи однажды пообедали в этом заведении, где цены оказались непомерно вздуты.

«Баули Бейкери» находилось в Трибеке — всего лишь десять минут ходьбы пешком от квартиры Джерри. Я прибыл в девять. В ресторане имелось не больше десяти столиков, меня проводили к тому, что был заказан на имя Джерри Шуберта.

В девять пятнадцать он так и не появился, и я старательно отказывался от предложений официанта «выпить что-нибудь перед ужином».

Боже, пару месяцев назад ужин за шестьдесят пять долларов с носа казался пустяковой тратой!

Я орудовал кредиткой, точно жалкой двухдолларовой фишкой для покера, и даже не беспокоился о финансовых последствиях. Когда дело доходило до денег, я был не просто беспечен, а совершенно безалаберен — бездумно сорил деньгами. Ни разу не задумался, что же будет дальше — после очередной сделки, нового костюма от дизайнера, следующего обеда от популярного шеф-повара в супердорогом ресторане…

Вот это и есть настоящий идиот: тот, кто настолько стремится пробиться в жизни, что теряет все преимущества, которые дарит победа…

— У тебя грустный вид, Нед.

Отрываю взгляд от меню и вижу Джерри.

— Просто задумался, вот и всё, — оправдываюсь я.

Подали напитки. Поднимаю бокал «перрье»:

— Джерри, даже не знаю, как благодарить…

— Аллен, ради бога — не стоит загружать меня чувством признательности. Чувствую себя прямо святым.

— Ну ладно… а если я скажу, что ты спас мою жопу?

— Ты сам прикроешь свою задницу,Аллен. И знаешь почему? Потому что ты — прирожденный продавец. Такие, как ты, всегда выкарабкиваются.

— Даже если им пытаются загубить карьеру?

— На твоем месте я бы не особенно переживал из-за Петерсона.

— Джерри, он же просто терминатор! Не успокоится, пока меня не доконает!

— Говоришь, Тед работает на «Джи-Би-Эс»?

— Да, возглавляет отдел по закупке рекламы.

— Хочешь, я с ним переговорю насчет тебя?

— Лучше пусть он сдохнет.

Джерри мрачно хохочет:

— Ну, подобных услуг мы не оказываем. Но у мистера Баллентайна наверняка имеются знакомые в руководстве «Джи-Би-Эс». У мистера Би знакомые есть везде. Уверен, стоит нам позвонить нужному человеку — и Петерсона попросят успокоиться. Готов поспорить, в «Джи-Би-Эс» даже не знают, что он затеял.

— Спасибо за предложение, но думаю, что нанесенный им ущерб невозможно возместить. Ну, то есть Айван же умер, я тоже мертв, — по крайней мере, для компьютерного бизнеса.

Джерри всматривается в стеклянистую поверхность мартини и спрашивает:

— А что тебе больше всего нравится в продажах?

— Заставлять других соглашаться.

— А для тебя принципиально, что именно продавать?

— Вовсе нет. Если продаешь, то товар не важен, главное — убеждать. А потому если только товар не противозаконен, я готов им торговать.

— Рад слышать.

— То есть?

— Потому что мы вряд ли предложили бы тебе торговать незаконным товаром. Напротив, любой на Уолл-стрит подтвердит, что речь идет о весьма популярной штуке…

— Извини, — перебиваю приятеля, — кажется, я не улавливаю…

Шуберт отрывает взгляд от выпивки и сардонически ухмыляется:

— Ты еще не понял?

— Не совсем…

— Ну хорошо, перейдем ближе к делу. Тебе нужна работа?

Глава восьмая

Джерри Шуберт оказался мастером нагнетать напряжение. Взорвав небольшую информационную бомбу с предложением по работе, тут же заявил, что вести деловые переговоры прежде, чем подадут десерт, — не в его правилах. Жесткий, но тонкий ход: Джерри выигрывает, независимо от того, стану ли я в отчаянии блефовать показным равнодушием или же немедленно ухвачусь за пряник, которым меня поманили.

Конечно же, я находился в полном отчаянии. Хотя и понимал: меня проверяют. Проведя значительную часть прошедшего дня за изучением вдохновляющих скрижалей Баллентайна, вспомнил несколько абзацев из «Зоны успеха», в которой Великий Вдохновитель сообщал: отчаяние — слабость, смертный грех для бизнеса. Вот так он об этом писал:

«Никогда не давайте противнику понять, что думаете, будто сражаетесь, пребывая в безвыходном положении.

Представьте такую безнадежную ситуацию: до конца последнего тайма остается всего лишь полминуты, третья подача, на своей тридцатиярдовой вы за отметкой 14–10.

Станете паниковать, поддадитесь страху? Только если желаете проиграть. Настоящий победитель смотрит страху в глаза, не мигая. Вместо того, чтобы трусить, — выпутывается из сложного положения, пребывая в полной уверенности: сейчас он проведет подачу и заработает тачдаун».

Разумеется, Джерри подобное мировоззрение разделял. А потому я не допустил ошибки и не стал проявлять лишнего беспокойства. Вместо этого позволил Шуберту выбрать тему беседы и непринужденно кивнул, соглашаясь перейти к делу только после того, как подадут кофе.

И вот, после трех блюд и бутылки шардоне «Клауди Бей», мы целый час проговорили о случившемся в нашей жизни за прошедшие годы. После того, как я вкратце изложил события последних пятнадцати лет, Джерри посвятил меня в подробности собственной жизни, начавшейся за воротами Брунсуикского университета (хотя так и не упомянул о скандале с «подставной игрой», из которого в конце концов выпутался). Закончив колледж, Шуберт получил как хоккеист полную стипендию в университете Сен-Лоуренса, но гранит науки никак не поддавался, а потому приятель воспользовался представившимся шансом перебраться в канадскую команду низшей лиги из Альберты.

— Тогда мне было всего лишь двадцать, и казалось, держу весь мир за яйца, ведь я — такой крутой профессионал в хоккее… И хотя в неделю зарабатывал только триста пятьдесят, чувствовал себя, будто Уейн Гретцки. Следующая фаза — контракт с НХЛ на миллион долларов…

Разумеется, час миллионного контракта (и перехода в мир высшей лиги) так и не пробил. Вместо этого Джерри прирос к неизвестной заштатной команде из Альберты, играя против деревенщины на провинциальных стадионах поселений с названиями вроде Солт-Сейн-Мэри, Йеллоунайф или Медисин-Хэт.

Шесть лет пролетели, как дым. Закончился и брак с журналисткой из Альберты, продлившийся, по словам Джерри, не дольше пяти минут.

Внезапно стукнуло двадцать шесть. Теперь ему выплачивали целых шестьсот долларов в неделю за то, чтобы его таранили головой отморозки на коньках. Колени тряслись, врач команды предвещал серьезные ортопедические проблемы, если только Джерри не уйдет на покой. И поскорее.

А потому приятель вернулся на нашу сторону американской границы и устроился в Детройте, где знакомый по низшей канадской лиге, тоже бывший спортсмен, основал небольшое охранное агентство.

— Я попал в серьезный переплет, колледж не закончен, перспектив — ноль. Работа внештатным охранником-костоломом не очень привлекала, но деньги пригодились бы. К тому же я находился в полном отчаянии.

Примерно год Джерри подрабатывал телохранителем всевозможных руководителей автомобильного бизнеса среднего верхнего уровня — работая на людей, опасавшихся, что их завалит какой-нибудь профсоюзный босс с сомнительной репутацией, или одержимых стандартной паранойей насчет киднэппинга. Время от времени его нанимали для охраны заезжих крутых, вроде Джека Баллентайна, в девяностом году остановившемся в Детройте на десять дней.

Баллентайн исследовал возможности для проекта по строительству торгового центра возле Гросс-Пойнта и попросил охранника, который оказался из местных, порекомендовать ему кого-нибудь, кто знает город. Джерри понравился Великому Полузащитнику Капитализма (кажется, на Баллентайна произвело впечатление хоккейное прошлое приятеля), и примерно через неделю, когда мистер Высокий Полет вернулся в Нью-Йорк, Шуберту позвонили из фирмы Баллентайна, сообщив, что мистеру Би требуется новый телохранитель. Не интересует ли вакансия Джерри?

— Через секунду после того, как положил трубку я уже летел в самолете в Нью-Йорк. Прошло семь лет, а я до сих пор ни разу не пожалел о выборе. Потому что мистер Би ведет дела по простым правилам: ты заботишься о нем — он заботится о тебе. Представь, даже когда вся империя недвижимости рухнула, он по-прежнему выплачивал мне зарплату. Знаешь за что? Он как-то признался: «Если защитника обложили, ему нужен рядом лучший полузащитник, чтобы его снова не окружили враги».

Знал Баллентайн и о том, что профессиональные амбиции Джерри простирались далеко за пределы функций костолома-охранника. А потому, реинкарнировавшись в образе гуру самовоодушевления, Джек продвинул Джерри до статуса импрессарио, предоставив Шуберту вести дела с издателями, литературными агентами и компанией, организующей лекции и планирующей выступления Баллентайна.

— Когда первая книга мистера Би, «Завоевание «Я»» стала национальным бестселлером, он предоставил мне больше свободы в делах. Короче, первая обложка принесла триста тысяч, вторая — миллион восемьсот, и теперь шеф может назначать гонорар в пятьдесят штук за выступление. Только за прошлый год он провел примерно двести консультаций по мотивированию — наверняка неплохо заработал, верно?

Киваю. Несколько раз.

— Конечно, теперь Великий Вдохновитель превратился в такое мощное предприятие из одного человека, что мне пришлось нанять троих координаторов, чтобы занимались организацией поездок. А я особенно не возражаю, ведь, если начистоту, весь этот мотивационный бизнес успел изрядно поднадоесть. Помогли добиться успеха — и хватит. А поскольку мистеру Би тоже не особенно нравится сидеть на месте и шеф всегда подумывает о новых возможностях расширить бизнес, то он согласился: пора задуматься над новыми деловыми проектами. Изучив всевозможные варианты капиталовложений, мы решили взяться за довольно рискованное, но в то же время сулящее немалую выгоду предприятие. Нед, ты слышал об инвестиционных фондах?

Как раз принесли кофе. Суть делового предложения объявили только что. Я выпрямился и постарался принять сосредоточенный вид:

— Что-то вроде паевых фондов?

— Не совсем. Паевые фонды — очень консервативная форма инвестиций, со строгими правилами. Мистер Би называет их «миссионерской позицией финансового менеджмента»: эффективный, но не самый возбуждающий способ предаваться деловым забавам.

Дело в том, что паевые фонды управляются строго. Можно инвестировать только в ограниченное количество компаний, условия капиталовложений жестко оговариваются, к тому же приходится оперировать на рынке с суровой конкуренцией. Ты знал, что ежегодно американцы вкладывают в паевые фонды четырнадцать миллиардов?

Там крутятся колоссальные бабки, а окупаемость не превышает дозволенных пределов: не более двадцати процентов, да и то — если год окажется невероятно удачным. Конечно, если предпочитаешь игру вне риска, такой вариант заинтересует.

Но когда дело касается денег, Джек Баллентайн, как и в жизни, вовсе не предпочитает безопасность остальному. Да и я тоже не особенно ей дорожу. Вот почему мы решили держаться от паевых фондов подальше.

И тут узнали об инвестиционных фондах. Оказалось, там игра ведется совершенно по другим правилам. Будто ставишь на темных лошадок.

Работает схема коллективных капиталовложений, при которой несколько инвесторов вместе скупают акции еще не открытых или не зачисленных в биржевые сводки компаниях, которым требуются финансы для роста.

В двух словах, схема работает следующим образом, — продолжил Джерри. — Мы, как владельцы фонда, выходим на финансовые организации и богатых физических лиц, советуем им делать вложения в наше партнерство. Затем выискиваем новый бизнес, могущий предложить потенциальные новинки. Если то или иное предприятие представляется перспективным в деловом отношении, то на средства фонда выкупается контрольный пакет акций компании. И когда открываются биржевые торги, в нашем распоряжении уже имеется немалая доля пирога. При правильном выборе прибыль окажется сказочной.

Предположим, мы поддержали крошечную компанию по производству программного оборудования, разработавшую новейшую версию интернет-браузера. В обмен на миллион вложенных долларов завладели половиной акций. После этого несколько средней руки провайдеров решают включить браузер в пакет программного обеспечения.

И внезапно наша скромная компания, предлагающая интернет-браузеры, перестаёт быть всего лишь перспективным вариантом. После открытия биржевых торгов суммарная котировка акций превышает тридцать миллионов.

Инвестиция в один миллион приносит пятнадцать. И это — только начало прибыли! Ведь если котировки подскочат еще, можно заработать скромное состояние.

И тут я вмешался:

— Иными словами, главное — вычислить новый «Майкрософт», пока он — простая развивающаяся фирма?

— Так и знал, что схватишь на лету, — похвалил меня Джерри. — «Майкрософт» — то самое идеальное капиталовложение, о котором любой инвестиционный фонд может только мечтать. Предположим, в далекие семидесятые годы ты познакомился с парой компьютерщиков по имени Билл Гейтс и Пол Аллен, когда те еще только разрабатывали странную программу под названием «DOS» и им требовалось срочное денежное вложение, чтобы бизнес не стоял на месте. Предположим, ты предложил парням пару миллионов в обмен на пять процентов акционерного капитала их скромной фирмы. Угадай, сколько небольшая доля акций стоила бы сегодня, если бы ты провернул сделку?

— Несколько сотен миллионов?

— Миллиардов. Конечно, о потенциальных «Майкрософтах» остается только мечтать. Однако мы, как правило, работаем с интересными, небольшими компаниями, которые с началом биржевых торгов приносят как минимум пятнадцать или двадцать процентов прибыли.

Конечно, навар может оказаться еще более существенным, если котировки будут расти и впредь…

Да, это — финансовые авантюры. Но посоветуйся с любым брокером на Уолл-стрит, и тот скажет: инвестиционные фонды — самый аппетитный вариант вложения капитала. Имеется немало организаций и состоятельных частных лиц, готовых предоставить примерно десять процентов вкладываемых средств руководству инвестиционных фондов. Потому что знают: если поставить на верно выбранную компанию, прибыль окажется колоссальной.

Мой интерес возрастает с каждой минутой. Именно о подобной области деятельности я мечтал: большие деньги, царство, для которого продажа рекламных площадей в компьютерном журнале — не солидно, второй сорт. Новая работа окажется громадным прыжком вверх по карьерной лестнице. Наконец-то прорвусь в премьер-лигу…

Джерри знаком приказывает официанту подать еще кофе и продолжает:

— Теперь ты, наверное, хочешь побольше узнать о нашем инвестиционном фонде и о собственном месте в его иерархии?

— Я весь внимание, — заверяю я.

Фонд назывался «Эскалибур» и специализировался исключительно в новейших технологических разработках. Открылся полгода назад. Пока средства поступали от частных инвесторов, большинство которых знало Джека Баллентайна по совместному бизнесу в прошлом.

Однако, учитывая новое амплуа владельца в качестве Великого Вдохновителя, его имя не упоминалось в связи с фондом непосредственно. С тех пор, как рухнула империя недвижимости, учитывая страсть прессы издеваться над бывшим магнатом при каждой возможности, мистер Би весьма болезненно воспринимал попытки приписать ему финансовые операции в открытую.

А потому, в силу весомых пиаровских аргументов (и во избежание любого конфликта интересов с Баллентайновой империей самомотивации), фонд представляет собой «независимую структуру», зарегистрированную в оффшоре на холдинговую компанию, принадлежащую дочерней фирме «Баллентайн Индастрис». Хотя налоговой службе, конечно же, известно о существовании фонда.

— По существующему законодательству США, оффшорные фонды не облагаются налогами. Однако Служба по контролю за доходами населения (СКДН) полагает, что любое лицо, имеющее капитал в оффшоре, как «сознательный гражданин» сообщит о собственном участии в подобном фонде. Естественно, так мы и поступили.

Поскольку СКДН может жестоко отомстить за попытки надувательства. — Приятель вскидывает брови: — И, конечно, по причине нашей высокой гражданской сознательности.

До сих пор фондом проведена одна-единственная операция в области восточно-европейских информационных технологий. Теперь требуются дальнейшие вложения.

Джерри хотел бы, чтобы я воспользовался собственными обширными связями в мире компьютерного бизнеса и нашел перспективные компании, которые могут представлять существенный интерес.

Ты должен найти для нас несколько компьютерных гениев, работающих в гараже в Пало-Альто и только что научившихся втрое увеличивать скорость процесса «Пентиум». Или команду из трех человек в Спокане, улучшивших утилиту, восстанавливающую поврежденные программы. А если тебе удастся одновременно и продвигать фонд, и находить новые перспективные компании, то можешь стать весьма состоятельным мужиком.

Затем Джерри рассказал о системе оплаты труда. Поскольку фонд основали недавно и проект еще не приносил ощутимой прибыли, речь шла о базовой ставке «всего лишь» в шестьдесят тысяч. Однако за каждое открытие перспективной компании полагалась доля в три процента от приобретаемого акционерного капитала — при условии, что «Эскалибур» в конце концов решит вкладывать в эту фирму средства.

— Только представь! Предположим, ты доказал: нам следует приобрести за два миллиона пятьдесят процентов всё той же споканской компании по разработке софта.

Котировки на публичных торгах подскакивают до сорока миллионов. Мы сразу же получаем двадцатимиллионную прибыль, из которых выдаем тебе три процента. Иными словами — шестьсот тысяч единовременно. Подкидываешь нам каждый год по парочке таких вот прибыльных проектов — и будешь, выражаясь языком финансистов, превосходно обеспечен.

Я даже не поверил своим ушам. Не просто работа, но занятие, способное, в конечном итоге, полностью преобразить жизнь. Смогу полностью разобраться с долгами, скопить капитал, вновь обрести самоуважение… А заодно, если повезет, — вернуть Лиззи…

— Ну так что скажешь, Нед?

— Похоже, именно такую работу я и искал.

— Ну что ж, всему свое время. Мне как раз и требовался сотрудник вроде тебя, с опытом продаж и знанием компьютерного рынка. И когда ты вчера мне позвонил, невольно подумалось: вот так совпадение!

— Так когда приступать? — уточнил я.

— После того, как сыграешь с Джеком Баллентайном в теннис.

Сначала я подумал, что это Джерри так шутит. Но приятель выглядел вполне серьезно.

— Я рассказал мистеру Би, что ты — не только первоклассный продавец, но и охрененный теннисист.

Знаешь, что ответил босс? «Ну тогда, прежде чем давать парню работу, давай посмотрим, одолеет ли он на корте меня».

Внезапно пришло беспокойство:

— Хочешь сказать, моё трудоустройство зависит от того, удастся ли выиграть у Баллентайна?

— Нет, — покачал головой Джерри, — не от победы, а от того, понравится ли шефу твоя манера игры, или нет.

— А что, обязательно встречаться именно в Теннисном клубе здоровья? — удивился я.

— Мистер Би всегда играет там. Вообще-то он один из учредителей.

— Я тоже когда-то состоял в этом клубе, — признался я.

Джерри понимающе улыбнулся:

— Много задолжал?

— Послушай, в самом деле, не стоит…

— Сколько, Нед?

— Восемь сотен, — нервно сглотнул я.

— Пустяки, — заверил Джерри, доставая из кармана пухлую пачку банкнот.

— Джерри, тебе вовсе не обязательно…

— Я, — пояснил Шуберт, отсчитывая восемь стодолларовых банкнот, — всего лишь обеспечиваю тебе завтрашнюю игру с мистером Баллентайном. Так что приезжай пораньше и проследи, чтобы наличность попала в липкие ручонки клуба прежде, чем появится мистер Би. Нам не нужен скандал.

— Как я могу тебя отблагодарить?

— Вернешь с первых комиссионных.

— А если меня не примут на работу?

— Примут. Только не забывай: когда выйдешь с Баллентайном на корт, играй без поддавков. Иного стиля шеф не принимает.

Следующим утром, нервно дожидаясь прибытия Джека Баллентайна в фойе Нью-Йоркского теннисного клуба здоровья, я постарался вспомнить полученный накануне совет. Как и советовал Джерри, я появился на двадцать минут раньше, чтобы решить небольшую проблему с уплатой просроченных членских взносов.

Администраторша клуба, миниатюрная, пухленькая дама лет сорока по имени Зельда, встретила меня на пороге без особого энтузиазма.

— А, это вы, мистер Аллен, — сухо заметила она. — А мы уж было решили, что вы покинули страну.

— Ну да, пришлось ненадолго уехать, — соврал я, — но я всегда о вас помнил. — И с этими словами протянул конверт, содержащий восемь сотенных банкнот. — Это чтобы восстановить отношения…

— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда. Даже если нам пришлось отправить шесть писем…

— Как я сказал, пришлось надолго уехать. Но я искренне сожалею.

— Разумеется, вы осознаете, что всего лишь погасили просроченную плату за прошлый год? И что ваше членство пока не восстановлено? Так что если хотите снова играть в нашем клубе, придется подать заявление повторно.

— Ну, вообще-то сегодня меня пригласили.

— Надеюсь, ваш партнер по сегодняшней игре за посещение платит регулярно? — спросила директриса с едким сарказмом.

— Разумеется, — донеслось из-за спины.

Зельда подняла взгляд и с потрясением узнала в новом посетителе Джека Баллентайна. Тот стоял прямо за мной, в сером спортивном костюме от «Ральфа Лаурена», с теннисной сумкой коричневой кожи.

— Привет, Зельда, — одарил Баллентайн администратора широкой белозубой улыбкой.

Женщина тотчас залебезила:

— Ах, мистер Баллентайн, как я рада…

— Зельда, вы пытаетесь расстроить моего гостя?

— Ну что вы, мистер Баллентайн, разумеется, нет!

— А по-моему — да!

— Просто небольшое недоразумение, связанное с задолженностью…

— Но теперь оно улажено, верно? И моему другу не придется обращаться с новым заявлением о членстве, верно?

— Конечно же, нет, мистер Баллентайн! Мы восстановим вашего знакомого немедленно. А вам, мистер Аллен, приношу искренние извинения…

— Извинения приняты, — ответил за меня Баллентайн.

После чего, похлопав меня по плечу, добавил:

— Идем, парень. — И я отправился в раздевалку следом за ним.

Как только мы оказались вне пределов слышимости Зельды, Баллентайн повернулся и произнес:

— Ну, разве власть — не смешная штука? — И затем, протянув руку: — Рад познакомиться, Нед.

— Мистер Баллентайн, мне и вправду жаль, что вам пришлось вмешаться…

— Да с какой стати извиняться? Сколько ты задолжал клубу?

— Восемьсот, но уже рассчитался.

— Только чтобы сыграть со мной в теннис?

— Ну… э-э… да.

— Парень, ты поступил и умно, и глупо. Умно — потому что тебе таки удалось произвести на меня впечатление. А глупо — потому что никогда, ни за что не нужно терять уверенность в себе и унижаться из-за пустячного долга в восемь сотен. Это тебе говорит человек, который пять лет назад пролетел на двести миллионов. Так что восемьсот баксов — даже не карманные деньги. А теперь двигай в раздевалку, а оттуда — быстро на четвертый корт. Через четыре минуты — наше время.

Я успел переодеться и выйти на корт за две минуты.

Баллентайн снял спортивный костюм, теперь на нем красовались белоснежная рубаха-поло и шорты ей под стать. Стоя посередине корта, мой противник проделал несколько не вполне естественных упражнений по растяжке, явно наслаждаясь вниманием игроков на всех соседних площадках.

— Сюда, приятель, — знаком пригласил Баллентайн. — Джерри говорил, что ты в игре — настоящий убийца.

— Ну, раньше иногда такое изредка бывало. Зато теперь я — обычный, средней руки теннисист.

— Никогда не называй себя середняком! Тем более, если способен надрать другим задницу. Ведь ты, Нед, еще в состоянии надирать задницы, правда?

— Э-э… кажется, да.

Шеф Джерри бросил мне теннисный мячик:

— Ну что ж, посмотрим, справишься ли ты со мной.

Через пять минут я убедился: Джек Баллентайн и в самом деле настроен на серьезную игру. А поскольку я не появлялся на корте вот уже несколько месяцев, а кроме того, не вполне настроился на бой (несмотря на подначку Баллентайна), то обе подачи мой партнер выиграл всухую и измотал меня в ходе рискованной игры, пять раз закончившейся вничью.

И вот уже Баллентайн опережает со счетом 3:0, посылая на мою половину корта озадаченные взгляды: «чего не играешь?». И вот тогда я внезапно начал играть старательно, заставляя партнера побегать, прежде чем получить каждое очко.

Не успел Баллентайн опомниться, как я обыграл его в двух сетах, дважды провел подачу, опережая соперника со счетом 4:3. Во время напряженного восьмого гейма Баллентайну чудом удалось добиться счета сорок-тридцать.

Но я не сдавался и выиграл следующую подачу, тем самым уравняв счет. И тут Баллентайн занервничал, допустил две ошибки подряд, отправил мяч за пределы корта, тем самым подарив мне тройной сет-пойнт.

Проигрывая, Баллентайн ни разу не проявил беспокойства или волнения. Вместо этого бил по мячику изо всех сил и, трижды кряду выиграв по очкам, сравнял счет. И тогда я совершил непринужденную ошибку, послав мячик в сетку ударом слева и продув партию, поскольку мячик рикошетом улетел за пределы корта.

Теперь счет оказался пять-пять, и я знал, что позволю Баллентайну выиграть. Я вовсе не утратил боевого задора. Наоборот, смог продемонстрировать бойцовские качества, перейдя от проигрышного счета три-ноль к тройному сетпойнту Но я понимал: внезапно добить Баллентайна после того, как он отыгрался в сете до ничьей, будет стратегической ошибкой. Только соперник мог спасти меня от безработицы. Я должен подарить ему победу, и не просто так, а подчеркнув, что понимаю, кто здесь главный.

И благодаря легким ошибкам и паре еле уловимых огрехов Джек Баллентайн выиграл со счетом семь-пять. Прозвучал звонок, объявляя о завершении отведенного времени. Я направился к сетке, протянув ладонь для рукопожатия. Но прежде чем пожать руку, Баллентайн наградил меня суровым взглядом исподлобья.

— Почему ты провалил сет? — спросил он.

По резкому тону я понял: не время нести чушь о честной и чудесной победе. А потому ответил, не отводя глаз:

— Потому что мне крайне нужна предложенная вами работа. А еще потому, что в «Зоне успеха» вы говорили: в жизни бывает, что проигрыш оказывается стратегически верным ходом.

Баллентайн позволил себе еле заметно улыбнуться. Наконец, пожимая мне руку, произнес:

— Добро пожаловать в команду.

Глава девятая

Офис выделили крошечный. Отсек восемь на восемь футов, всю обстановку которого составляли железный стол, металлический стул с прямой спинкой и телефон. Каморка располагалась в самой глубине небоскреба, занимаемого компанией «Баллентайн Индастриз». И если средоточие деловой активности империи Баллентайна приходилось на большое скопление стильных офисов на восемнадцатом этаже, то я очутился на задворках третьего.

Мой закуток располагался в самом конце. Из крохотного окошка открывался вид на соседний двор-колодец. В офисе не хватало не только естественного освещения, но и элементарного оборудования. И это чертовски угнетало.

— Да-да, понимаю, — произнес Джерри, почувствовав, что я в шоке, — обстановка не то чтобы роскошная…

— И это очень мягко сказано! — заметил я. — Неужели не нашлось места рядом с остальными, на восемнадцатом этаже?

— Ну, как я уже сказал, мы весьма экономно подходим к использованию средств. Ты же понимаешь, что в любом случае фонд пересекаться с «Баллентайн Индастриз» не должен. Видишь ли, местные рады напакостить моему шефу при любой возможности, а его возрождение в качестве автора бестселлеров выводит злопыхателей из себя. И стоит какому-нибудь финансовому обозревателю или ведущему светской хроники пронюхать о связи мистера Би с «Эскалибуром», и предприятие пострадает от злобных нападок. А когда репутация паевого фонда запятнана, его можно закрывать. И ты можешь помахать своей работе на прощание рукой.

Естественно, мне никоим образом не хотелось подвергать фонд опасности: в конце концов, он для меня оставался спасательным кругом, средством к продвижению. Но выделенный офис все равно сильно разочаровал, о чем я не преминул сообщить.

— Ладно, согласен, — сдался Джерри. — Контора далеко не идеальная. Но послушай, мистер Би наверняка сказал тебе вчера, что тебе придется начинать с самого что ни на есть нуля. Будешь начинать со всей командой, с чистого листа. И если все пойдет, как задумано, сможем арендовать для тебя пентхаус.

Да, мистер Баллентайн покорил тем же доводом. После игры в теннис мы направились в клубный салон, где Великий Вдохновитель продемонстрировал свое великолепное искусство вдохновлять людей. Как и любой проницательный гуру, он имел дар убеждать собеседника, будто тот — самый важный из людей, встреченных им за всю жизнь, и меня тоже заставил поверить, будто во мне имелся потенциал, чтобы стать… ну, скажем, великим.

— Знаешь, Нед, что понравилось мне в твоей манере играть в теннис? — осведомился Баллентайн, пригубив стакан апельсинового сока. — Жесткость в сочетании с предусмотрительностью. Я видел, как ты играл. Пытался измотать старика. Но ни разу не пробовал обхитрить. Очень последовательно играл, и даже хватило терпения подождать, прежде чем выиграть следующее очко.

Так вот, я считаю, что именно такой стратегии и должен придерживаться настоящий продавец. Ты проявил выдержку и целеустремленность, ни разу не блефовал, точно знал, когда нанести решающий удар. Потому-то я и убежден: ты не только превосходно справиться с работой в «Эскалибуре», но и сумеешь разбогатеть. Поскольку мой друг, в тебе я вижу то же, что и в прекрасном новом мире паевых фондов: неограниченный потенциал!

Согласен, может быть, Баллентайн и впрямь переборщил с лестью. Но после затяжного падения в течение последних месяцев подобное подыгрывание самолюбию возымело более чем действенный эффект. Будущий начальник определенно знал, через что мне пришлось пройти, поскольку каждая его фраза предназначалась, чтобы укрепить мою ослабевшую уверенность в собственных силах:

— Нед, ты — не просто боец. Ты — победитель. Рыбак рыбака видит издалека, парень. И меня жизнь загоняла в угол — поверь, я понимаю, как тяжело приходится в таких случаях. Тем более, что разрушена не только карьера, но и личная жизнь. Открою тебе, Нед, один секрет. По силе страданий крах бизнеса на рынке недвижимости по сравнению с неудачным браком — не серьезней вывиха лодыжки. Когда пришлось разводиться, то в жизни не чувствовал боли сильней.

Глаза мои подернулись влагой. Я отвернулся от Баллентайна, чтобы не показать, как растроган. — Простите, — потер я глаза, — не знаю, что на меня…

— Мать твою! Никогда не извиняйся за чувство, Нед! — ободрил Баллентайн. — Чувства — это хорошо. Это правильно. Это значит, ты способен жалеть об утраченном. Не пережив утрат, невозможно вырасти. Рост — это изменения к лучшему. А изменения к лучшему всегда приводят к успеху. И сейчас, Нед, ты как раз поднимаешься вверх. Так что всякий раз, когда тебя охватывает боль из-за разрушенного брака, говори себе: «Принимая боль, я начинаю продвигаться к успеху».

Странно, что слабость и бедность уничтожают иронию, и хочется искать утешения в словах, которые прежде казались смешными. Разумеется, я понимал: Джек Баллентайн городит обычный психобред. Но именно такие фразы и хочется слышать, когда сдают нервы. Интуитивно мой собеседник понял: сейчас я чувствую себя, как потерянный, напутанный мальчишка, совсем один в огромном жестоком мире, без папочки… Именно роль отца и взял на себя Баллентайн. Стал родителем моей мечты — полностью поверил в меня, вновь выпестовал былое самоуважение.

И если в обмен на помощь придется помучиться в офисе размером с обувную коробку — что ж, так тому и быть. Невелика цена за веру, которую выказывал новый шеф.

— Ну хорошо, офис я переживу, — ответил я Джерри, — но можно мне хотя бы купить самое необходимое, чтобы пошла работа?

— Без проблем, — согласился приятель и чуть позже, в тот же день, вручил конверт, где лежало пять тысяч долларов наличными.

— Хватит для начала? — спросил Джерри.

— Тут даже больше, чем достаточно, — поблагодарил я. — Обязательно принесу чеки за каждую покупку.

— Хорошо-хорошо, — рассеянно согласился Джерри, — но помни: будешь заказывать доставку — не упоминай «Баллентайн Индастриз». Товар должен идти сразу же в фонд «Эскалибур».

Купил настольную модель «Ай-Би-Эм Эптайва», факсмодем, лазерный принтер, автоответчик и пакет офисных программ. Продавец изо всех сил строил из себя прожженного нью-йоркца, но при виде толстой пачки сотенных купюр его выдал взгляд.

— Куда доставить ваш заказ? — спросил он. Я печатными буквами написал от руки адрес фонда «Эскалибур».

Просмотрев написанное, служитель магазина поинтересовался:

— Чем занимается фонд?

— Приносит людям деньги, — нашелся я.

Продавец вновь взглянул на пачку банкнот в моей руке:

— Понятно.

Выйдя из магазина «Комп Ю-Эс-Эй», прошел один квартал к востоку и посетил магазин офисной мебели на углу Мэдисон-авеню и Тридцать седьмой. Здесь, среди комиссионных товаров, я нашел стильный буковый гарнитур, черное с хромом кресло, настольную лампу «Тицио» в стиле хай-тек — все приобретения обошлись лишь в тысячу двести долларов.

Директор магазина позволил воспользоваться его телефоном. Позвонив в телефонную компанию, я договорился о выделенном подключении модема и телефонной линии на следующий понедельник, заодно заказал современный кнопочный телефон с тональным набором.

Затем пешком добрался до пересечения Сорок второй стрит и Лексингтон-авеню и выложил сто девяносто девять долларов за мобильник, купленный в одном из дешевых магазинов торговой сети из тех, что в изобилии встречаются вокруг центрального вокзала.

Последняя остановка во время импровизированного шоптура — магазин «Кинко», на Пятьдесят четвертой, между Мэдисон-авеню и Пятой. Здесь я заказал офисные бланки для «Эскалибура» и тысячу визиток на свое имя с указанием должности в нижнем правом углу: РУКОВОДИТЕЛЬ ФОНДА.

Сотрудник «Кинко» помог мне выбрать элегантную серую бумагу для офисных бланков и после этого спросил:

— Есть ли у вас логотип компании или особый шрифт для нанесения?

В ответ я протянул глянцевый буклет, отпечатанный на хорошей полиграфии, на обложке которого серебристым тиснением было написано: «ФОНД ЭСКАЛИБУР».

— Не могли бы вы нанести на бланки и визитки такой же текст? — попросил я.

— Разумеется, — согласился клерк, бегло листая брошюру, — ваше детище?

— В каком-то смысле.

— Весьма впечатляет. Поможет вам разбогатеть?

— Для того-то фонд и создан.

По крайней мере, мне хотелось в это верить. Вот только я не знал, будет ли фонд приносить прибыль, а если будет — то как. Мне было известно только то, что я услышал за ужином от Джерри.

Пока фонд состоял из полудюжины частных инвесторов — ДБ (Друзей Баллентайна), каждый внес по миллиону долларов. Пока фонд поддержал единственную небольшую компанию, «Микромагну», только что представившую акции на публичных биржевых торгах.

— После первичного предложения акций удалось неплохо заработать, — откровенничал Джерри. — В общем, теперь тебе предстоит воспользоваться собственными связями, чтобы найти для нас перспективные в будущем фирмы.

Брошюра о фонде «Эскалибур» оказалась ключевым для поиска новых инвесторов документом. Когда мы вернулись в квартиру Джерри после ужина в «Баули Бейкери», приятель показал мне буклет.

— Только что отпечатали, — протянул Шуберт книжицу, которую достал из кейса. — Я сам составлял текст. Пойду приму душ, вернусь через полчаса. Прочитай внимательно — потом поделишься мыслями.

В течение следующего получаса я перечитал документ несколько раз (прежде чем отправиться утром на теннисную партию с Баллентайном, хотелось как следует ознакомиться с работой фонда).

Текст оказался исключительно удачным образцом искусства продаж, начинавшимся с «формулирования миссии»:

«В мире современных финансовых рынков, подверженных быстрым кризисам, где серьезный инвестор встречается лицом к лицу с миллиардами вариантов капиталовложений, всё решают тщательно сбалансированные портфельные инвестиции. Выберете максимальную надежность — и вам никогда не видать весомой прибыли. Сделаете выбор в пользу максимального риска — и можно оказаться участником опасной игры в финансовую рулетку.

Вот почему сегодня большинство управляющих фондами рекомендуют существенно диверсифицированные портфели, где безопасные, низкодоходные инвестиции сочетаются с более рискованными вложениями.

Но даже готовые к риску инвесторы не желают пускаться в безрассудные предприятия. Им требуются финансовые операции, дающие максимальную прибыль, но гарантирующие возможность долгосрочной стабильности.

Иными словами — требуются привлекательные, но разумные финансовые предложения, поступающие от ФОНДА «ЭСКАЛИБУР»».

Затем в брошюре описывался «динамический потенциал», предлагаемый паевыми фондами, и то, как при разумном руководстве и управлении серьезный инвестор может получить долю акционерного капитала в наиболее перспективных, только что основанных компаниях, вот-вот готовых выставить свои акции на публичные биржевые торги:

«Разумеется, ваш консультант по инвестициям может обратить ваше внимание на множество паевых фондов, сулящих высокую прибыль, но с неясной инвестиционной стратегией.

В конечном итоге, секрет высокоокупаемых инвестиций — именно в том, чтобы поставить на правильную компанию.

Именно здесь требуется профессионализм фонда «Эскалибур»

Если верить брошюре, «Эскалибур» держал руку на пульсе наиболее перспективной и прибыльной отрасли современной промышленности: электроники. Благодаря глубокому знанию программных продуктов и пониманию информационных технологий, сотрудники фонда в состоянии найти только что открытые компании, способные на передовые достижения.

Затем следовало подробное описание единственного пока предприятия, заручившегося поддержкой фонда: будапештская фирма «Микромагна», принадлежащая американцам и производящая программное обеспечение, «достигшая феноменальных успехов» в продаже дешевых, высококачественных текстовых редакторов на только что формирующемся рынке Восточной Европы.

После чего начинались графики и схемы, иллюстрирующие деятельность фонда. Подробное описание структуры: оффшорная регистрация, разделение на три рабочих филиала: североамериканский (с подчинением офису, расположенному на Бермудах), европейский (зарегистрированный в Люксембурге) и южноамериканский (с центром в Нассау, на Багамах). В каждом филиале имелся свой «охотник за талантами» (в Нью-Йорке, Люксембурге и Сан-Паулу) — «специалист по международным инвестициям», активно занятый поиском лучших предприятий в сфере новейших информационных технологий.

— А ты не сказал, что у фонда уже есть сотрудники в Европе и Южной Америке, — заметил я Шуберту, вернувшемуся в гостиную после душа.

— Всего лишь фрилансеры. Но если они найдут нам серьезные объекты для инвестиций, то я, может быть, и включу их в штатное расписание. Должен сказать, что если окупаемость «Микромагны» — показатель для будущих операций, то через год ты окажешься в офисе посолидней и получишь пару помощников.

Разумеется, я засыпал приятеля вопросами. Немного смущала сложная структура фонда, регистрация в трех различных оффшорных зонах.

— Поверь, это — стандартная схема при работе с фондом, имеющем представительства в разных странах, — заверил Джерри. — Разве новорожденную американскую компанию, работающую в бизнесе информационных технологий, не встревожила бы покупка ее акций латиноамериканскими или европейскими инвесторами? Только если фирма готова добровольно уступить пятьдесят один процент акционерного капитала, — продолжал Шуберт. — Дело в том, Нед, что кучке борющихся за выживание программистов, работающих в подвале, наплевать, откуда идут деньги. Они счастливы постольку, поскольку имеются средства на доработку продукта. Тем более что ребята знают: как только откроются публичные торги, «Эскалибур» поможет им разбогатеть.

Тогда я озвучил свое основное сомнение: как, черт подери, найти эти самые перспективные молодые компании?

— Но у тебя же имеются широкие связи в компьютерном бизнесе, верно?

— Да, но большинство знакомых — закупщики рекламы.

— Ну что же, боюсь, тогда тебе придется действовать наудачу и исследовать имеющийся инвестиционный потенциал. Составь список лиц, руководящих подразделениями по развитию продуктов в каждой маломальски стоящей фирме. Атакуй рекламной брошюрой и вступительным письмом, затем договорись о встрече, накачай по уши информацией и выясни, на какие из молодых предприятий стоит делать ставку. Понимаю, что придется нелегко…

— Нелегко? — переспросил я, — Джерри, ты просишь меня заняться самой сложной работой, какую только можно вообразить! Тем более, что у фонда «Эскалибур» мало успешных проектов, за нами не стоит никаких громких имен. Если бы я мог хотя бы намекнуть, что стартовый толчок фонду дал мистер Баллентайн…

— Ты же понимаешь, что это невозможно. Должен взять с тебя слово, что никогда не упомянешь имени шефа в связи с…

— Джерри, я все понял. Джек Баллентайн не имеет к «Эскалибуру» ровным счетом никакого отношения. Просто хотел сказать, что собираюсь работать на тебя качественно. Я намерен… нет, мне необходимо добиться успеха. Но если начистоту, то меня до смерти пугает перспектива обзванивать компьютерные фирмы без предварительной договоренности, чтобы разузнать, каковы наши возможности для капиталовложений…

— Я понял тебя… ясно, куда клонишь. Хочешь сделать работу качественно. Мы — тоже. Никто не ждет, что ты окажешься чудо-работником и к концу следующей недели откроешь новый «Нетскейп». Понятно, что сбор информации происходит постепенно. Но очевидно и то, что как только ты отыщешь подходящий для инвестиций объект, с тобой пребудет сила. Окажешься на коне. И можешь поверить: «Эскалибур» задуман как поистине долгосрочный проект. Что же до нас с мистером Баллентайном, на изучение бизнеса и подписание первого серьезного инвестиционного контракта тебе отводится полгода. А пока можешь не беспокоиться о минимальной зарплате, то есть тысяча сто пятьдесят долларов в неделю, бесплатное жилье в моих апартаментах тоже гарантировано. По-моему, неплохое предложение, а?

Ну что тут можно было возразить?

И я пустился во все тяжкие. Вернувшись из «Кинко» в контору, позвонил в офис «Джавоник Пейнт» на Семьдесят второй Западной стрит и заказал три галлона водоэмульсионной краски, полгаллона белой масляной, валик, подставку, две кисти, банку терпентина и костюм маляра. Когда спросили, какой кредиткой буду рассчитываться, убедил принять наличные при доставке.

В четыре часа дня привезли краску. Была пятница, и поскольку я рассчитывал вступить в выкрашенный офис к понедельнику то позвонил Джерри, рассказал о малярных работах и попросил ключ от здания на выходные.

В субботу приехал на работу в восемь утра, а уехал — в десять вечера. В воскресенье проработал тринадцать часов, и когда я покидал помещение, крошечная комнатка казалась в два раза просторней благодаря свежей краске.

На утро привезли новый стол и кресло, вместе с прочим оборудованием от «Комп Ю-Эс-Эй», и внезапно кабинет показался изысканно-миниатюрным предприятием.

И я принялся за дело. Изучив адресную книжку, совершил около трехдюжин звонков многочисленным знакомым во всевозможных компьютерных фирмах по всей стране.

Что ни звонок — неудача. Знакомые либо оказывались «на встрече», либо «уехали из города», либо «не могли подойти к телефону сейчас».

Чтобы не отчаяться, запустил свой компьютер от «Ай-Би-Эм», вышел в Интернет, через «Яху» отправил запрос об отечественных компьютерных фирмах.

Как ни странно, в результатах поиска оказались данные более чем о двенадцати с половиной тысячах предприятий.

В течение следующих трех дней я систематично работал с выданным списком, сузив крут поиска примерно до шестисот фирм, представлявших потенциальный интерес.

Еще три дня ушло на обзвон компаний, выяснение имен руководителей отдела исследований и разработок.

Справившись с новым заданием, я в течение следующих двух дней разослал около шестисот буклетов. К каждому прилагалось ознакомительное письмо на новом бланке фонда «Эскалибур», где я представлял себя и организацию, сообщал получателю о нашем поиске перспективных предприятий в области инфотехнологий и обещал: вскоре перезвоню, чтобы договориться о личной встрече.

Медленная, кропотливая работа — но по крайней мере дает ощущение завершенности. Однако занятие вовсе не возымело желаемого эффекта: мысли о Лиззи так и не пропали. По прежнему жутко скучал.

С тех пор, как жена улетела обратно на свое побережье, прошло почти две недели, и каждый день я звонил ей в Лос-Анджелес — и на работу, и в номер отеля, где остановилась любимая.

Но Лиззи не отвечала на звонки. Сперва секретарша, Джулиет, повторяла одно и то же, и всякий раз Лиззи оказывалась на переговорах. После того, как прошло несколько дней, в течение которых пришлось выслушивать вранье о «занятности», секретарша наконец-то внесла ясность: со мной жена разговаривать не желает и не отвечает на звонки в номер, чтобы случайно не нарваться на меня.

Однако ледяная холодность Лиззи не помешала мне направить ей длинное, жалобное письмо, в котором я с полным на то основанием называл себя уродом, признавался, что она — самое лучшее, что есть в моей жизни, заверял, что не могу без нее жить и, само собой, умолял простить.

Письмо отправлено более недели тому назад. А вместо ответа от Лиззи — удручающее молчание. Знак того, что любимая вовсе не настроена на примирение.

С упорством, свойственным всякому продавцу, бомбардирую жену телефонными звонками, надеясь, вопреки здравому смыслу, что рухнет возведенная между нами Берлинская стена.

И вот уже пятница подходит к концу, я вернулся в кабинет, только что отправил почтой последнюю сотню рекламных брошюр об «Эскалибуре» для новых фирм и решил, что пора, собравшись с духом, вновь позвонить в Лос-Анджелес.

— Добрый день! Офис Лиззи Говард.

— Привет, Джулиет, это…

— А… мистер Аллен. — В голосе читается: «Отвали, чмо!»

— У себя? — спрашиваю я.

— Нет, уехала на несколько дней.

— Тогда передайте, пожалуйста, что со мной…

— Можно связаться по телефону 212-555-7894, а в рабочее время — 212-555-9001.

Осекаюсь на полуслове.

— Да. Именно по таким номерам. И, пожалуйста, ради бога, передайте, что я прошу уделить мне только пять минут времени.

— Лиззи оставила мне для вас сообщение.

— Правда?

— Ну да, я с самого начала пыталась сказать вам.

— Ну так говорите!

Слышно, как девушка достает блокнот. В голосе слышится официоз, столь излюбленный судебными стенографистками:

— Лиззи просила меня передать вам, что ее назначили руководительницей лос-анджелесского офиса на ближайшие полгода, а адвокатская фирма «Платт и Макгенри» свяжется с вами касательно расторжения отношений…

— Какого еще расторжения отношений?!

Внезапно в голосе Джулиет послышалась беспомощность:

— Мистер Аллен, я же всего-навсего зачитываю надиктованное. «Платт и Макгенри» свяжется с вами касательно оформления официального расторжения супружеских отношений, так что вашему адвокату необходимо…

— Нет у меня никакого адвоката! — Я бросаю трубку.

Пришлось бороться с желанием закурить. Хотелось выпить. Вместо этого — обхватываю голову руками. И тут зазвонил телефон. Поднимаю трубку, в углах звенят английские слова, выстроенные по правилам испанской грамматики:

— Где был, подери черт, Нед?!!

О боже… Дебби Суарес… После той ночи так и не набрался мужества перезвонить, хотя и знал: девушка пытается со мной связаться, оставила не меньше пяти сообщений на автоответчике в старой квартире. Новые жильцы еще не въехали, так что я пока еще могу прослушивать голосовую почту по прежнему адресу.

Как раз вчера наконец-то изменил запись, оставив номер квартиры Джерри и новый рабочий телефон на случай, если со мной потребуется связаться. Что и говорить, избегая звонков Дебби, я поступал как последняя гнида. Но ведь я не только испытывал глубокое смущение из-за того, что проснулся в постели с Суарес — наш мимолетный адюльтер ускорил распад моего брака.

— Привет, Дебби, — встревоженно отвечаю я.

— Да что, черт подери, с тобой стряслось? — негодует Суарес. — Поматросил — и бросил?!

— Долго объяснять…

— И не ответил ни разу, а я столько раз звонила…

— Понимаешь, тут столько всего случилось — даже и не расскажешь…

— Но я хочу знать!

— Дебби, пожалуйста… У меня тяжелый период…

— Значит, меня видеть не хочешь?

— Напротив, но… просто в последнее время жизнь весьма осложнилась.

— Значит, я тебе жизнь порчу? — в голосе Дебби — обида.

— Вовсе нет! Вот только… просто у меня — полный раздрай.

— Чашка кофе — больше я ни о чем не прошу!

— Ну хорошо, хорошо.

Договариваемся о встрече в «Старбакс», на углу Тридцать третьей и Парк-авеню, в шесть вечера.

Но зайдя через шестьдесят минут в кафе, понимаю: Дебби требуется большее, чем просто чашка кофе на скорую руку. Она целует меня в губы, взасос, прижимает к себе. Теребит пальцами мои волосы, влюбленно улыбается. Когда садимся за столик, сильно сжимает мне руку, чем пугает до смерти.

— Знаешь, а я подумала, ты из города уехал, или типа того, — сообщает Суарес.

Осторожно высвобождаю ладонь.

— После похорон Айвана возникли кое-какие сложности.

— И рассказываю о том, как меня изгнали из квартиры, как потерял работу телефонного продавца.

Неожиданно Дебби вновь стискивает мою ладонь в своей руке:

— О, мистер Эй… Нед… мне так хреново… Как узнала жена?

— Ну, на мне… э-э… в общем, остались кое-какие следы.

Дебби нервно хихикает:

— Да-да, понимаю… Это все я виновата. Но никак не могла устоять…

— Дебби…

— Теперь понятно, почему тебя так сложно было найти. Где живешь?

— В квартире однокурсника.

— Знаешь, если нужна квартира, всегда можешь остановиться у меня. Рауль спрашивает про тебя каждый день. Говорит, ты ему помог уроки сделать. Знаешь что, ты ему правда сильно понравился. Все время пристает, когда увидит тебя снова…

Молчу. Отвожу взгляд, рассматриваю столик, чувствую себя просто ужасно. Внезапно лихорадочная тирада Дебби прерывается, в глазах — слезы:

— Я позорю тебя… и себя…

— Никого ты не позоришь!

— На твоем месте мне бы подумалось: женщина умоляет так, будто у нее нет никаких шансов…

— Я совсем так не думаю.

— Ну, зато я так считаю! Ведь с тех самых пор, как моему засранцу-муженьку прострелили башку три года назад, у меня никого, никого в постели не было. Даже на одну ночь. Пока не появился ты. И знаешь… — продолжает она чуть-чуть тише, — я, блин, всегда была влюблена в тебя по уши, как кошка. Тогда вечером, на рождественской вечеринке… я не была пьяна. Просто очень хотелось. Поцеловать тебя за…

— Дебби, не надо…

— …и когда ты остался у меня, то я подумала, я надеялась, молилась даже, что, может быть, мы сможем начать… тем более, Рауль мне сказал, как сильно ты ему понравился…

— Мне очень жаль, прости.

— Да не нужно извиняться! Мне не нужна твоя жалость. Только… ты сам. Ну, по крайней мере, я поверила в такую глупость… Ты, я, Рауль… Прямо как в сказке…

— Дебби, я люблю жену.

— Жена тебя бросила!

— Ну да. Сам виноват. Переспать с тобой было…

— Не смей, молчи.

Киваю. Между нами воцаряется тишина. Дебби вновь прикрывает мою ладонь своей:

— Нед, она ушла. А я — с тобой.

Как можно мягче отвечаю:

— Ты же знаешь, что все равно ничего не получится. Я бы и рад, но…

— Заткнись, — шепчет Суарес.

— Ладно, — соглашаюсь я.

Девушка убирает руку, достает из сумочки пакетик «Клинекса», вырывает салфетку и быстро вытирает влажные глаза.

— Знаешь, о чем я сегодня думала? О том, как, черт подери, устала. Жизнь превратилась в большую, затяжную войну. Никогда не хватает денег. Времени на сына. Постоянно переживаешь: квартплата, обучение, врач, а еще и страховку выплачивай, и неизвестно, не потеряешь ли долбаную работу на следующей неделе… Все надеешься, что станет легче. Но в глубине души понимаешь: улучшений не предвидится никогда. Так что вся борьба имеет смысл, только если у тебя есть главное: человек, который ждет тебя, когда возвращаешься домой поздно вечером…

— По крайней мере, у тебя есть Рауль, — заметил я.

— Кому ты объясняешь? Порой кажется, что он — единственная причина, чтобы просыпаться по утрам, орать весь день по телефону, продавать всякую фигню.

Суарес глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. И встает:

— Ну, мистер Аллен, мне пора.

— Для тебя — Нед.

Девушка, качает головой.

— Увидимся, Дебби.

— Нет, не увидимся. — И с этими словами она направляется к выходу.

Я дошел до станции метро на Ленгсингтон-авеню и сел в электричку, идущую к центральному вокзалу. На станции у Четырнадцатой стрит с трудом поборол желание выскочить, промчаться три квартала к востоку, в Стайвезант-Таун, забарабанить в дверь Дебби, упасть к ней в объятия, стиснуть Рауля, точно обретенного сына, произнести трогательную речь о семейных ценностях, кроме которых ничто не имеет значения, после чего всем троим, держась за руки, следовало отправиться навстречу восходящему солнцу…

Если бы только жизнь придумывалась голливудскими сценаристами… Прости меня, Дебби!

А утром в четверг экспресс-почтой пришло письмо:

Нед!

Не хочется изображать стерву или недотрогу, но после случившегося нам, пожалуй, лучше ненадолго оставить друг друга в покое, пока мы оба не остынем.

Джулиет рассказала, как ты отреагировал на мое сообщение. Сейчас я думаю, что зря так быстро подключила адвокатов, и прошу у тебя прощения. Но, пожалуйста, не звони. Этим не поможешь.

Я свяжусь с тобой, когда окажусь готова — т. е. когда мне будет понятно, что делать дальше.

Лиззи

Перерыв всю квартиру Джерри, нашел официальный желтый конверт и ручку. Усевшись за столом в столовой, написал:

Дорогая Лиззи!

В ретроспективе у всех нас стопроцентное зрение, верно?

Я не в силах изменить случившегося, хотя, видит бог, мечтаю изменить прошлое любой ценой.

Я виноват. Виноват. Виноват. И скучаю по тебе так, что не выразить словами.

Но… хорошо, если ты не хочешь больше, чтобы я тебе звонил, я уважаю твою просьбу.

Но знай: всякий раз, когда звонит телефон, я надеюсь услышать твой голос.

С любовью, Нед

По пути на работу бросил письмо в почтовый ящик и подумал: «Теперь — ее очередь. И если Лиззи решит ничего не отвечать, то лучше мне подготовиться к тому, что между нами действительно всё кончено».

Через две недели, когда от Лиззи так и не пришло ответа, меня охватило непередаваемое отчаяние. И не только оттого, что выяснилось: отныне жена не желает иметь со мной никакого дела, но и потому, что на рекламную рассылку об «Эскалибуре» пришел один-единственный положительный ответ. Представьте: после двух сотен звонков ни один из директоров по производству не удостоил меня разговора! «Извините, мы не заинтересованы» — вот что мне раз за разом приходилось выслушивать от секретарей, личных ассистентов и прочих подвидов подчиненных. Почти всё это время Джерри отсутствовал в Нью-Йорке, отправившись в командировку, так что мне не приходилось отчитываться о растущем прогрессе или блефовать, расписывая всё в радужных красках.

Но я понимал: если продвигать фонд и дальше, то в конце концов придется поговорить с Джерри начистоту и признать: дела попросту не идут. А отчего? Если продавец умелый, то товар не удается протолкнуть по единственной причине: продукт не нравится людям.

Но я всё равно продолжал обзванивать, ежедневно связываясь едва ли не с пятьюдесятью компаниями из списка. «Извините, нам пока не требуются частные инвесторы. Извините, нами заинтересовались другие паевые фонды…»

Но неожиданно повезло. Как-то днем позвонил человек по имени Дуайт Кейпел. Сказал, что закончил Массачусетский технологический институт и возглавляет небольшую компанию в Медфорде, штат Массачусетс. Его фирма как раз разрабатывает новую, продвинутую видеокарту (электронный компонент, позволяющий компьютерам запускать трехмерные видеопрограммы).

— У нас есть передовые разработки, но не хватает бюджета, чтобы как следует разрекламировать проклятый продукт! Так что когда пришло ваше письмо и буклет, я подумал: может быть, как раз такой инвестор нам и нужен?

Однако в ответ на вопрос, могу ли я встретиться с ним в Медфорде, собеседник посоветовал переговорить с финансовым консультантом, совершенно случайно оказавшимся его братом. Родственника звали Элиот Кейпел.

Старший финансовый директор «Фидерал энд Стейт», пенсионного фонда, расположенного в Бостоне. Прошлым вечером Дуайт передал ему материалы об «Эскалибуре».

— Так что позвоните Элиоту, и если его заинтересуют ваши предложения, то мы, наверное, сработаемся.

Добраться до Элиота Кейпела оказалось нелегко. Первые два дня он был занят. Наконец я в отчаянии позвонил ему в шесть тридцать вечера. Трубку поднял сам финансовый директор.

— Надо же, какое удачное совпадение, — заметил он, когда я представился, — я как раз прочитал материалы об «Эскалибуре» сегодня днем.

Я почувствовал прилив вдохновения:

— Именно благодаря совпадениям и совершаются самые удачные сделки. Буду счастлив воспользоваться благоприятным моментом и посетить вас, чтобы рассказать, каким образом компания вашего брата может получить прибыль от инвестиций «Эскалибура».

— Мистер Аллен, а вы давно работаете в фонде?

— Пожалуйста, называйте меня Нед. Ответ на ваш вопрос — отрицательный. Если точнее — всего лишь несколько недель. Но, конечно же, меня весьма привлекает суммарный потенциал «Эскалибура» и…

— Так значит, вы не имеете никакого отношения ни к формированию фонда, ни к составлению рекламных материалов?

— Повторюсь: фонд меня нанял.

— А прежде вы работали в паевых инвестиционных фондах?

— Э-э… нет. Для меня эта работа — шанс карьерного роста. Знаете, мистер Кейпел, если в ближайшее время у вас найдется окно в расписании, я с радостью вылечу в Бостон на встречу с вами.

— Как насчет завтрашнего дня — скажем, в одиннадцать утра?

«Попался! Наконец-то удалось договориться о встрече…»

— Одиннадцать часов меня вполне устраивают, мистер Кейпел. А если у вас будет время на обед, то я с радостью вас угощу…

— Обед исключается. И я смогу уделить вам не более двадцати минут своего времени. Но если вы не передумали встретиться, то все двадцать минут — полностью в вашем распоряжении.

— Я обязательно приду, сэр.

— Но должен сказать вам, мистер Аллен: единственная причина, по которой я согласился встретиться с вами, — в том, что вы производите впечатление надежного человека, проталкивающего весьма ненадежное деловое предложение.

Внезапно я почувствовал, как повлажнели руки.

— Не совсем понимаю вас, мистер Кейпел.

— Хорошо, давайте начистоту, мистер Аллен: я не позволю брату взять от вашего фонда ни цента, ни при каких обстоятельствах. Причина проста. На мой профессиональный взгляд, вся затея с фондом «Эскалибур» — стопроцентное разводилово.

Глава десятая

Элиот Кейпел оказался человеком слова.

Выделил мне ровно двадцать минут, после чего вежливо указал на дверь. Не успел я опомниться, как встреча закончилась.

— Скажите, — спросил Элиот Кейпел, как только я сел напротив, — так кто же все-таки стоит за фондом «Эскалибур»?

Я тщательно подбирал слова:

— Фонд поддерживают некоторые бизнесмены…

— Недоговариваете, — перебил меня Кейпел.

— Простите? — удивился я.

— Недоговариваете, мистер Аллен. Иными словами, водите за нос.

Голос Кейпела звучал глубоко, спокойно, с поучающими интонациями. В твидовом пиджаке, оксфордской рубашке, застегнутой на все пуговицы, в полосатом галстуке и очках с незаметной оправой, Элиот Кейпел и правда походил на преподавателя. Разговаривая, он прищелкивал пальцами и так пристально смотрел на меня голубыми глазами, что я почувствовал себя на допросе. Собственно, именно дознаванием беседа и оказалась.

— Мистер Кейпел, я совершенно откровенен, — возразил я. — Повторюсь: «Эскалибур» — зонтичная организация, состоящая из трех компаний…

— Подставных компаний, мистер Аллен.

— Подставных?

— Да, мистер Аллен, именно это я и сказал. Кажется, вы удивлены.

— Просто у меня было такое впечатление…

— Какое?

— Что компании, образующие фонд…

— Вероятно, вы хотите сказать: «законны»?

— Ну… да.

— Возможно. Ведь имеется множество оффшорных компаний, безупречных с юридической точки зрения. Тогда зачем законопослушной оффшорной фирме иметь совет директоров, состоящий из багамского адвоката и его секретарши?

— Не совсем понимаю ход вашей мысли…

— Я попросил помощника проверить так называемый южноамериканский филиал вашего фонда, «Эскалибур Эс. А.», с представительством на Багамских островах. Руководитель филиала — адвокат из Нассау, его зовут Уинстон Паркихилл, в совете управляющих — только один человек, женщина по имени Сейла Марки. — Она, как выяснилось после нескольких звонков, совмещает свой пост с выполнением секретарских обязанностей для мистера Паркхилла.

Меня заинтриговала полученная информация, а потому я попросил помощников проверить европейское и североамериканское подразделения, зарегистрированные, насколько я помню, в Люксембурге и на Бермудских островах соответственно. Знаете, что выяснилось?

Структура компаний в обоих случаях оказалась совершенно одинаковой: совет управляющих из местного адвоката, его секретарши — и более никого. Разумеется, схема не столь уж необычна для некоторых оффшорных предприятий. Но факт указывает на то (по крайней мере, на мой взгляд), что некое лицо или группа лиц, стоящих за фондом, не желают, чтобы их имя связывалось с «Эскалибуром» непосредственно. Разумеется, для подобной таинственности могут существовать и вполне законные, весомые основания.

Я едва не выпалил: «Конечно, основания имеются. Джек Баллентайн беспокоится о возможности негативного освещения в прессе, которое может ударить по «Эскалибуру», если откроется, что за фондом стоит именно Великий Вдохновитель».

Элиот Кейпел продолжал:

— С другой стороны, могут существовать достаточно весомые, но незаконные причины, по которым фондом управляют анонимно. Как в случаях с подставными оффшорными компаниями. Никогда не знаешь наверняка, кто или что стоит за подобными фирмами. Вот вы знакомы лично с теми, кто стоит за фондом?

Стараясь совладать с беспокойством, я ответил так, как меня учил Джерри на случай, если в ходе переговоров встанет подобный вопрос:

— Как вам известно, мистер Кейпел, имена принципалов, стоящих за большинством паевых инвестиционных фондов, зачастую держатся в секрете. Но, как вы наверняка могли заметить, ознакомившись с нашей брошюрой, «Эскалибур» поддерживается такими ведущими финансовыми структурами, как Люксембургская Фондовая компания. Багамский Коммерческий банк…

— Ведущими финансовыми структурами?! Да кого вы пытаетесь одурачить? Люксембургская Фондовая компания — второсортный частный банк, хотя, в сравнении с Багамским Коммерческим банком, — просто финансовая акула.

Стараясь не смотреть собеседнику в глаза, я произнес:

— Мне и в самом деле не было известно, что речь идет о столь мелких структурах…

— Похоже, вам многое неизвестно о фонде, который вы продвигаете.

— Как я сказал вчера, я недавно стал заниматься подобного рода бизнесом.

— Само собой. Так чем вы занимались, прежде чем сменили занятие?

Я вкратце изложил свое резюме. Элиот слушал с интересом, особенно ту часть, где я рассказывал о трудоустройстве в фонд после того, как оказался на улице.

— Так значит, вы, откровенно говоря, были готовы взяться за любую работу? — уточнил Элиот.

— Ну, ситуация оказалась довольно критической… Но я думал, что открываются новые возможности…

— Какие? Начать работу по офисному кидалову?

— Надеюсь, вы шутите?

— Ну, скажем так, мистер Аллен: на вашем месте я бы вел себя с работодателями поосторожней и тщательно проверил бы их прошлое.

— Поверьте, речь идет о крайне законопослушных людях.

— Ну, если они законопослушны, то почему «Микромагна» оказалась настолько сомнительным проектом?

Я старался не выдать потрясения — ведь «Микромагна» была главным козырем фонда. Подбирал слова осторожно:

— Что вы называете «сомнительным проектом», мистер Кейпел?

— Если проще, «Микромагны» не существует.

Звонит мобильник. Я выхожу из транса. Звучащий в голове голос Элиота Кейпела внезапно смолк, я снова сижу на скамейке в Бостонском парке, тупо уставившись на старательно подстриженный розовый куст. Достаю трубку из портфеля, отвечаю. Звонит секретарша Джерри:

— Мистер Аллен, у меня есть сообщение для вас, от мистера Шуберта.

— Могу ли я поговорить с ним лично?

— Боюсь, сегодня он будет целый день занят, но он попросил…

— По важному вопросу, — уточняю я.

— Мистер Шуберт у мистера Баллентайна, перед встречей он строго запретил его беспокоить, но сегодня вечером он хочет встретиться с вами.

— Наши желания совпадают.

— Этим утром мистер Шуберт планирует посетить прием, устраиваемый корпорацией СОФТУС в «Паркер Меридиан Отеле», на Пятьдесят седьмой Западной стрит. Он надеется встретиться с вами в отеле, в шесть часов.

— Передайте: я приду.

«А заодно, — хотелось добавить, — передайте, что я только что разговаривал с директором пенсионного фонда, Элиотом Кейпелом, и тот тщательно изучил наш «Эскалибур». И выяснил, что фонд — всего-навсего три мелкие подставные фирмочки, каждая из которых поддерживается тремя крохотными сомнительными финансовыми структурами. Вдобавок мистер Кейпел рассказал, что заставил помощника позвонить в Международную информационную службу, чтобы выяснить телефон «Микромагны» в Будапеште. Хочешь, Джерри, расскажу кое-что потрясающее? Телефон «Микромагны» в списках не значится. Кто, черт подери, хоть раз слышал о фирме с засекреченным номером? Если коротко, мистер Кейпел пришел к выводу: «Микромагны» — не существует. Что, в свою очередь, наводит на размышления: что за хрень творится у нас?»

Весь обратный путь до Нью-Йорка я репетировал речь, с которой вечером встречу Джерри. Я потребую объяснить: почему, черт подери, у фонда столь подозрительная структура? И если я не получу желаемого ответа, то…

Интересно, что же я сделаю? Уйду? И подыщу себе картоннную коробку поуютней, чтобы было где ночевать на Западном Бродвее?

Сейчас уход означал бы немедленную потерю статуса, настоящую катастрофу. Мне нужна эта работа! Я должен сделать так, чтобы фонд заработал! Наверняка существуют достаточно веские причины, по которым компания имеет столь странную структуру и по которым телефон «Микромагны» неизвестен посторонним. В конце концов, фонд — детище Джека Баллентайна. Хотя он и не хочет, чтобы проект связывали с его именем, может оказаться, что связь Джека с фондом раскроется. И значит (коль скоро журналисты до сих пор кружили вокруг Великого Вдохновителя, словно голодные стервятники), мой новый шеф не может иметь к темным делам никакого отношения. Абсолютно.

К пяти я уже вернулся на Манхэттен и сразу же шмыгнул в такси, отправился прямиком в «Паркер Меридиан». Встреча с Джерри на приеме у СОФТУСА не вызывала волнения. В конце концов, пока я работал в «Компу-Уорлде», ежегодный конвент американских производителей программного обеспечения всегда был главным деловым событием.

Именно там я впервые встретился с Лиззи. Так что прием лишний раз напомнит о неудаче, постигшей меня по собственной же вине. Хотелось увильнуть, но требовалось поскорее встретиться с Джерри и получить ответы на кое-какие сложные вопросы.

Долго и безуспешно разыскивая Шуберта в толчее, я уже было решил направиться к выходу, когда вдруг услышал голос приятеля:

— Нед, Нед, сюда!.. — кричал Джерри.

Развернувшись, я увидел, что Шуберт стоит в противоположном углу зала. Помахав рукой, знаками подозвал меня к себе.

И тут я увидел, кто находится рядом с другом. И замер на месте.

Тед Петерсон!

Казалось, негодяй не меньше моего потрясен нашей встречей. Но как только мой враг попытался скрыться, Джерри сжал его плечо. Затем, выставив палец в лицо Теду, принялся резко отчитывать его. Петерсон стал пепельно-бледным. Я едва верил собственным глазам.

— Нед! — вновь прокричал мне Джерри.

Не оставалось иного выбора, кроме как подойти. Шуберт лучезарно улыбался:

— Просто хотел свести тебя со старым другом, Нед, — пояснил приятель. — Вы знакомы, верно?

— Угу, — признался Петерсон, — мы друг друга знаем. — И протянул руку. — Как дела, Нед?

Я отвел обе руки за спину.

— Как у меня дела?! Да долбись ты в жопу, вот как у меня дела!

— Спокойно, Нед, — пытался урезонить меня Джерри.

— Спокойно?! Спокойно?!! — переспрашивал я, и голос набирал громкость, — с такими говнюками спокойно — нельзя!

— Теперь всё в прошлом, — тихо произнес Петерсон.

— В прошлом? В прошлом?! Ты разрушил мою карьеру, убил Айвана Долински, а теперь хочешь, чтобы то, что случилось, осталось позади?!!

Я орал. Зал затих. Все смотрели на нас. Джерри успокаивающе положил руку мне на плечо:

— Нед, быстро сбавь обороты.

Зло стряхиваю руку:

— Да на этого ублюдка в суд подать нужно! Не только за то, что довел Айвана до самоубийства, но и за попытку изнасилования!

— Мистер, вы зашли чересчур далеко! — завопил Петерсон.

— Неужели?! Только потому, что говорю правду о том, как в прошлом году ты распустил руки на Каймановых островах?!

— Ну ладно, хватит… — попытался вмешаться Джерри.

— У тебя нет доказательств! — заорал Петерсон.

— Ее звали Джоан Глейстон…

— Ни хрена ты не знаешь!

— …И в суд она не стала подавать только потому, что ты ее подкупил!..

— Следи за базаром!

— …Да и то после того, как получил по яйцам!

И тогда Петерсон пошел на меня в атаку, молотя обоими кулаками. Но не успел он приблизиться, как между нами впрыгнул Джерри и яростно ухватил моего врага за обе руки, применив один из тех захватов, что использовал на льду.

— Убирайся отсюда! — проревел мне приятель.

— С удовольствием. — Я направился к дверям, но потом развернулся и выплеснул свой напиток в лицо Петерсону:

— За Долински!

— ТЫ ТРУП! — закричал Петерсон, вырываясь из хватки Джерри.

— Вон, БЫСТРО! — заорал Джерри.

Я метнулся к выходу, передо мной расступалась толпа зевак. За стенами отеля пришлось постоять, прислонившись спиной к фонарю, чтобы успокоиться. Придя в себя, я пошел по улице. Направляясь к югу, в сторону Шестой авеню, оказался настолько поглощен недавними событиями, что не заметил, как много и быстро успел пройти, пока не очутился на Двадцать третьей стрит.

Хотелось ворваться в ближайший бар и успокоить издерганные нервы, осушив полбутылки «Джека Дениэльса». Но я по-прежнему придерживался здорового образа жизни, а потому пошел вперед, южнее. Через Гринвич-Виллидж, минуя Сохо, к «Трайбеке», пересек Уолл-стрит, пока наконец не добрался до конечного пункта: Бэттери-парк.

Я не замечал ни хода времени, ни пройденного расстояния, поскольку сознание пыталось осмыслить сегодняшние события. В увиденном и услышанном не было никакого смысла.

Удавалось только сформулировать вопросы. Например: «Зачем, черт подери, Джерри потребовалось говорить с Петерсоном?»… «За что он так яростно его отчитывал?»… «Почему мой друг ни разу не упомянул о знакомстве с Тедом, хотя знал, что мне пришлось пересечься с гадом в свое время?»…

И когда я обдумал новые вопросы до конца, настал черед сомнений, высказанных Элиотом Кейпелом в адрес фонда.

Отправившись к северу от Бэттери-парка, пройдя мимо опустевших каньонов финансового центра, срезав путь, повернув на восток, минуя Чайна-таун и Маленькую Италию, я наконец вернулся на Вустер-стрит. Направляясь в восточную часть квартала, заметил горящий на верхнем этаже свет. Джерри вернулся домой до полуночи — впервые за месяц. Я не удивился.

После того, что я выкинул в «Паркер Меридиане», приятель определенно захотел со мной поговорить и наверняка собирается устроить мне взбучку.

Пути назад не было. Придется начать жизнь бездомного. Однако сперва надо попрощаться с Шубертом.

Когда я вошел в квартиру, Джерри сидел на диване. Приятель был поглощен телефонной беседой, а потому я, направившись в отведенную мне комнату, принялся собирать пожитки. Через пять минут зашел Джерри.

Заметив открытую сумку, стоящую на матрасе, спросил:

— Что ты затеял, черт побери?

— Ухожу.

— С какого перепугу?

— Ну, я подумал, что после случившегося в «Меридиане»…

— Ты поступил тупо. Глупее некуда. Но я… я тоже хорош. Следовало предупредить тебя, что Петерсон работает на нас.

— Что? — только и смог я спросить.

— Совсем недавно, да и то, на правах консультанта. Держит руку на пульсе новых фирм, могущих заинтересовать фонд в качестве объекта инвестиций.

— Почему ты сразу не сказал?

— Потому что, зная о ваших прошлых отношениях, решил, что к такому известию ты отнесешься болезненно.

— И не ошибся. То есть… Джерри, я поверить не могу. Этот парень — настоящее проклятие для меня. Кровный враг номер один. И просто злобный козел. А ты хочешь, чтобы я с ним работал?

— Петерсон — важная шишка из «Джи-Би-Эс». Может весьма пригодиться. И когда я встретился с ним три недели назад…

— Ты общаешься с ним целых три недели?!

— Нед, хватит строить из себя обманутую женщину. Мы занимаемся делом. Мне удалось выйти на Петерсона через нескольких деловых знакомых. Тед показался мне сообразительным, он всегда в курсе насчет изменений в электронной промышленности, вот я и предложил ему поработать на нас экспертом, что, строго говоря, слегка противоречит нормам «Джи-Би-Эс», но мне приходится всего лишь раз в месяц пообедать вместе с ним, порасспрашивать насчет новых фирм. В общем, зная, как сильно ты его ненавидишь…

— И не без оснований!

— Ну да, верно, он ужасно с тобой обошелся… В общем, поскольку я знал о вашей вражде, то не хотел тебя расстраивать — тем более, что речь идет всего лишь о нескольких консультациях, не имеющих к тебе прямого отношения. Учитывая сказанное, сегодняшнее происшествие несколько меняет ситуацию.

— Каким образом?

— Когда ты пришел, я говорил по телефону с мистером Баллентайном. Он уже слышал о сцене в фуршетном зале. Знаешь, что сказал шеф? «Я, конечно, уважаю Неда за то, что он слегка подпортил ублюдку вечер. Но твой друг всё равно поступил очень глупо».

Я пожал плечами:

— Виновен по всем статьям. Извини.

— Извинения приняты. Кстати, можешь выложить вещи из сумки. Никто не собирается тебя увольнять.

— Спасибо, Джерри.

— Но положение не изменилось. «Джи-Би-Эс» — крупнейшая международная компания в компьютерном бизнесе. Для нас Тед Петерсон — свой человек в крупной фирме. Пусть он и сукин сын, но зато — свой. Мы не хотели бы его терять. Так что мистер Баллентайн предлагает следующее: ты приглашаешь Теда на ужин и за едой восстанавливаешь отношения…

— Да никогда в жизни!

— Нед, если мистер Би что-нибудь предлагает — считай его предложение приказом.

— Но твой шеф хотя бы понимает, что произошло между мной и Петерсоном?

— Разумеется. И конечно же, он — на твоей стороне. Но повторюсь: таков уж бизнес, и как любит говорить мистер Би, в бизнесе часто приходится спать с отродьем. В общем, босс решил, что твой характер укрепит встреча с Петерсоном тет-а-тет, за обедом, чтобы достичь с ним какого-никакого компромисса.

— Мне не особенно нравится такая идея.

— Нед, сэ ля ви, мать ее.

— А если откажусь?

— Боюсь, тогда тебе и в самом деле придется собирать багаж.

Иного ответа я и не ожидал. Как раз таких слов и боялся. Вскинул руки высоко над головой в интернациональном жесте капитуляции:

— Хорошо, согласен на встречу.

— Ай, молодца!

— Но что если Тед не захочет со мной встречаться? Тем более после всех гадостей, что я наговорил о нем при всех?

— Он не откажется от встречи.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что Петерсону нужна работа эксперта. Очень сильно. Ему без этой работы — жизнь не мила.

Зазвонил телефон. Джерри взял трубку. Быстро, вполшопота, переговорил со звонившим и отсоединился.

— Свидание вечером. Сильно разозлилась: я обещал встретить ее в «Одеоне» полчаса тому назад.

— Можешь обвинить во всем меня.

— Обвиню, даже не сомневайся. Свободен завтра вечером?

— Кажется, да.

— Тогда я постараюсь организовать ужин с Петерсоном на завтра. Возможно, рядом со Стэмфордским офисом. Лучше как можно быстрее разобраться с возникшей ситуацией. Кстати, как там Бостон?

— Вот как раз об этом я и хотел поговорить. Человек из «Фидерал энд Стейт», с которым я разговаривал…

— Здорово, что удалось добиться встречи! Их контора — серьезный лидер в бизнесе инвестиционных фондов…

— Да, но тот, с кем я разговаривал, он… В общем, у моего собеседника возникли кое-какие вопросы насчет «Эскалибура».

— Послушай, сейчас у меня нет времени, честно.

— Может завтра, за завтраком?

— Я завтракаю в «Филли». А потом отправляюсь в Вильмингтон и Балтимор, на две встречи подряд. Раньше десяти вечера не вернусь. А знаешь что? Я встречу тебя примерно в десять тридцать, где-нибудь посидим, выпьем, а ты мне расскажешь про Бостон и о том, как удалось наладить отношения с Петерсоном. Я загружу Пегги, пусть договорится с секретаршей Петерсона о времени ужина, и она позвонит тебе, как только будет точно известно, где и когда состоится трапеза.

Разумеется, на следующее утро, в одиннадцать утра, в моем офисе зазвонил телефон. Звонила секретарша Джерри, Пегги. Девушка сообщила: ужин с мистером Петерсоном состоится в семь вечера, в Коннектикуте, на террасе «Хъятт Редженси Отеля», расположенного на Пост-Роуд, в Оулд-Гринвиче.

— Мистер Петерсон приедет в «Хъятт» сразу же по возвращении из офиса, — сообщила Пегги, — но если вы успеете на электричку Метро-Норт, отходящую прямо с центрального вокзала в восемнадцать ноль четыре минуты, то приедете в Оулд-Гринвич к восемнадцати сорока восьми. А оттуда на такси до ресторана не более десяти минут езды. Так что вы встретитесь как раз вовремя.

Так бы всё и произошло, не опоздай моя электричка почти на полчаса.

Звоню с мобильника в ресторан, чтобы предупредить о задержке. Я и без того напуган перспективой встречи с Петерсоном, а сейчас чувствую, как уровень беспокойства просто зашкаливает.

Петерсон уселся за столиком в углу. Выглядит ужасно. Бледная, как тесто, кожа, под глазами — следы усталости, глубокие черные провалы, ногти на руках изгрызены. Вид человека, не высыпавшегося несколько дней, жившего в постоянном, до сих пор не развеянном страхе.

И еще он пил. Запойно. Садясь за столик, я заметил, как официант поставил перед Петерсоном новую порцию виски со льдом. Тед успел провонять «Джонни Уокером».

— Спасибо, что поторопился, — съязвил он.

— А разве тебе не передали сообщение? Поезд…

— Да, сказали. Выпьешь? Я без тебя успел принять три стакана.

— Бокал «перрье», пожалуйста, — попросил я официантку.

— Ты что, мормон?

— Просто не пью, Тед.

— Ну, тогда буду в одиночку, — произнес он и сделал большой глоток скотча.

— Можешь поверить, мне наша встреча тоже не доставляет особой радости, — признался я.

— Да уж, Нед, ты устроил настоящее долбаное шоу прошлым вечером в «Паркер Меридиэн». Спасибо тебе.

— Заслужил.

— Значит, всерьез решил меня достать, да?

— Да ладно тебе! А кто позвонил тому слюнтяю в «Хоум Компьютер Монсли», кто угрожал лишить их заказов от «Джи-Би-Эс», если не уволят Айвана? А кто выкинул такой же гнусный фортель с Филом Гудвином, чтобы мне не досталась работа?!

— А кто вынудил меня заказать рекламный разворот в «Компу-Уорлде»?!

— Ты отменил установленное соглашение, забыл?

— А ты пытался надавить на меня… чем очень разозлил.

— А, я понял. Ты из тех уродов, что верят, будто бизнес — война. Ели тебя кто-то разозлил, значит, имеешь полное право разрушить его карьеру?!

— Я живу по очень простому принципу: ты кинул меня — я кину тебя. Кажется, это правило еще называют «законом джунглей».

— Не джунглей, а подлецов, вроде тебя…

Подали напитки, и пришлось замолчать на полуслове. Пока официантка ставила перед Тедом новый стакан скотча, тот осушил предыдущий.

— Ужин будете заказывать? — поинтересовалась девушка.

— Я не голоден, — отказался Тед.

— И я.

Как только женщина оказалась вне пределов слышимости, Тед прошипел:

— Хочешь маленький секрет? Мне совершенно насрать, что ты обо мне думаешь. И на твоем месте я бы не пытался ставить в игре со мной на моральную карту. Тем более, что я знаю о твоих делишках.

— Нет у меня никаких делишек.

— Ну, конечно, можешь говорить, что хочешь. Но я-то знаю…

— Что знаешь?

— Знаю, какую игру ты затеял.

— Какую еще игру, черт подери?

— Дружище, не прикидывайся передо мной простачком. Думаешь, я не понимаю подтекста нашей встречи? Знаешь, можешь передать своему шефу, Джерри: я схватываю всё на лету. Осознал и уяснил.

Я ошарашенно уставился на Петерсона:

— Что-то не улавливаю…

— Правда? — Тед издал ядовитый смешок. — Парень, а ты, оказывается, вовсе не такой уж и простофиля, как я думал! Хотя чего еще ожидать от истинного последователя Джека Баллентайна?

Укол страха. Тед улыбнулся, заметив мое состояние. А заодно щелкнул пальцами и показал официантке на опустошенный стакан.

— Даже не понимаю, о чем ты, — признался я.

— Это тебя Джерри так запрограммировал?

— Никто меня не программировал…

— Ах да, извини. Забыл, что ты — не муннит, а всего лишь новообращенный из Церкви Великого Вдохновителя.

— Я не работаю на Джека Баллентайна.

— Еще как работаешь. Я ведь тоже работаю на него…

— Теперь я совершенно запутался, — произнес я.

— Еще бы. Ты же «ничего не знаешь». Совсем ничего.

— Послушай, я действительно…

— Тогда что ты делаешь здесь этим вечером?

— Джери хотел, чтобы я с тобой поговорил.

— Ну вот! Что и требовалось доказать.

— …Потому что надеется: мы сможем выяснить отношения.

— Ну так можешь ему передать, что я не прогибаюсь после каждой угрозы.

— Но я-то тебе не угрожаю.

— Вся гребаная встреча и есть угроза! — громогласно объявил Петерсон. Затем, убедившись, что привлек внимание тех, кто ужинал поблизости, наклонился вперед и прошептал: — Передай Джерри, что мои условия не изменились. Две сотни штук вперед и восемь процентов со всех последующих операций. Иначе…

Теду подали скотч. Он осушил бокал залпом.

— Что «иначе»? — уточнил я.

— Иначе… ну, скажем, так: знание — сила.

— И всё равно, я совершенно не понимаю, о чем ты, — повторил я.

В пьяном взгляде Петерсона читалось неподдельное восхищение:

— Молодец. Умница. Теперь понятно, за что тебя наняли. Просто идеально…

— Что идеально?!

Тед встал.

— Больше мне действительно нечего сказать. Кроме одного: вы еще обо мне услышите. И ты, и Джерри, и этот мистер Долбаная-Птица-Высокого-Полета… Дело в единственном законе жизни. Все узнают. Вопрос времени…

С этими словами Петерсон развернулся и неверной походкой направился прочь. Однако не успел мой недавний собеседник отойти далеко, как в голову ему ударили шесть порций выпитого виски, и Тед налетел на официанта, несущего поднос с едой. Поднос с лязгом полетел на пол, официант рухнул на столик, а Петерсон врезался в банкетный стол.

Через несколько секунд появился метрдотель. Помогая Теду подняться, работник ресторана почувствовал его дыхание и принялся выпроваживать опьяневшего посетителя к выходу. Швырнув деньги на стол, я последовал за ними в фойе отеля. Метрдотель поддерживал Петерсона под локоть, чтобы тот не утратил вертикального положения.

— Можно вам помочь? — спросил я служителя отеля.

— Он с вами? — поинтересовался метрдотель.

— К сожалению, да.

— Он напился, так что пусть немедленно убирается. Сможете вести машину?

— Я выпил только бокал «перрье», можете проверить у официанта.

— Значит, вы должны доставить его домой. А наутро, когда ваш друг протрезвеет, передайте, что для него вход в наше заведение закрыт. Навсегда.

С этими словами служитель передал Теда мне на руки.

Подхватив ношу под мышки, я вывел пьяного через дверь и довел до парковки.

— Где твои ключи от машины?

— Да пшел ты… — выругался Петерсон, язык у него заплетался.

Еще крепче ухватив врага одной рукой, я наскоро обыскал его свободной. Затем достал из левого кармана пиджака ключи от автомобиля. На круглом брелке красовался логотип «БМВ».

— Какого цвета твоя машина?

— Черная.

— Где ты припарковал автомобиль?

Петерсон указал на дальний угол паркинга:

— Вон там…

— Отлично, — съязвил я и выпустил Теда из рук, а сам принялся разыскивать «БМВ».

Солнце только что село, паркинг оказался на удивление просторным, освещение — скудным, так что поиски черного «БМВ» оказались весьма утомительным занятием, тем более что одновременно приходилось приглядывать за пьяным. Петерсон отключился и то и дело налетал на бампера и капоты. Задев подбородком припаркованное «воль-во», Тед пробормотал угрозу:

— Еще раз так сделаешь — схлопочешь у меня!

— Спокойно,спокойно, — пытался я утихомирить Петерсона. — Чем скорее найдем машину, тем быстрее вернешься домой.

Миновав полосу препятствий из припаркованных машин за пять минут, мы наконец-то добрались до «БМВ». Но как только я прислонил Петерсона к двери пассажирского салона и нагнулся, чтобы сесть за руль, за спиной послышалось:

— Знаешь чо, братан, давай-ка мы подсобим…

Оборачиваюсь, не отпуская Петерсона. За спиной — двое крепких, смуглых парней. Оба — в бейсболках и солнцезащитных очках. У каждого — пистолет.

Через несколько секунд дула обоих пистолетов уже направлены на нас с Тедом. Не успел я закричать, как почувствовал: что-то холодное упирается в голову. Небольшой пистолет девятимиллиметрового калибра, приставленный как раз к левому виску.

— На твоем месте я б заглох нахрен, — произнес Первый Громила с явным акцентом выходца из глубинки.

Выхватив у меня ключи от машины, бандит перебросил их Второму Громиле. Тот держал дуло у сердца Петерсона, но алкоголь так затуманил мозг врага, что тот даже не понимал толком, что происходит.

Второй Громила открыл дверь, запихал Петерсона в машину, затем уселся рядом с ним на заднем сидении и швырнул ключи Первому. Тот подвел меня к водительскому сиденью, открыл дверцу и приказал сесть.

Пока Второй Громила держал меня из предосторожности на мушке. Первый обежал вокруг машины и устроился на пассажирском сидении рядом с водителем. Затем произнес, бросив ключи мне на колени:

— Поезжай.

— Если нужны деньги — берите, — предложил я, — но только позвольте…

Мне так и не удалось договорить. Первый Громила вновь прижал дуло пистолета к моему виску, но на сей раз так, чтобы я почувствовал боль.

— Хочешь быструю операцию на мозге — базарь дальше.

— Хорошо, хорошо, — в испуге пробормотал я.

— А теперь веди долбаную машину.

Вставляю ключи в замок зажигания, поворачиваю. Двигатель заводится сразу же. Ставлю рукоятку ручника на первую передачу и направляю «БМВ» к выезду из паркинга.

Как только автомобиль трогается с места. Первый Громила отнимает револьвер от моей головы, но держит оружие под рукой. В зеркале обратного вида замечаю, что и Второй Громила опустил пистолет. Оружие не требуется: Петерсон растянулся на заднем сидении, погрузившись в алкогольный транс.

— Хорошо, — произносит Первый Громила, — значит, вот как всё будет. Делаешь точно, как говорю, ведешь машину туда, куда скажу. Зашелестишь — грохну. Попробуешь позвать на помощь — грохну. Поедешь на красный свет — грохну. Понял?

— Я сделаю все, что вы…

Бандит тычет мне в ногу пистолетом:

— Я же сказал: захлопни пасть, мать твою! А теперь — поезжай.

Едем к северу по Пост-Роуд, затем сворачиваем направо по шоссе, соединяющем оба штата, и направляемся вниз по склону, к Оулд-Гринвичу. Руки так сильно вспотели, что скользят по баранке. Глаза слезятся от чистейшего, неподдельного страха: я уверен, нас убьют.

Когда машина сворачивает на главное шоссе Оулд-Гринвича, Первый Громила приказывает мне стремительно свернуть направо, прямо под железнодорожный мост, а затем — резко налево, на дорогу, идущую параллельно рельсам. Проехав пятьдесят ярдов, оказываемся у переезда, по обеим сторонам дороги стоят шлагбаумы. Первый Громила оборачивается к коллеге и спрашивает:

— Здесь?

Второй кивает. Приказывает мне съехать с трассы и выключить фары.

Сидим в машине около пары минут, тишину нарушает храп Петерсона.

И вот издалека доносится приглушенный стук колес подъезжающего поезда, затем раздается звонок, мерцают огни опускающихся шлагбаумов.

— Давай, — приказывает Первый Громила. Второй незамедлительно выволакивает Теда из «БМВ», ставит на ноги и подгоняет к переезду.

Шлагбаумы опускаются.

Второй Громила протискивается под закрывающийся шлагбаум, прежде чем тот опускается. Теперь их с Тедом от рельсов отделяют всего лишь несколько дюймов. И внезапно я понимаю, что должно случиться.

— О, господи боже мой, — говорю я, — вы же не станете…

— Сиди тихо, — мягко советует Первый Громила, пистолет которого вновь упирается мне в лоб.

Я тупо смотрю перед собой и вижу, как Второй Громила ставит Петерсона на пути локомотива. Тед качается взад и вперед, не понимая, ни где он находится, ни что происходит. Внезапно оба оказываются залиты светом от огней поезда. Осатанело давит на гудок машинист, визжат тормоза.

Второй громила отпускает Петерсона и спрыгивает со шпал.

Безостановочно верещит гудок. Кажется, Тед околдован доносящимся звуком, он поворачивается лицом к поезду, щурясь и мигая от света.

И внезапно понимает, где находится. Широко открывается рот. Гудок заглушает вопль.

Второй Громила перелез через шлагбаумы и бежит к автомобилю. Петерсон пытается отскочить в сторону, но спотыкается, голова его ложится на рельсы, и тут колеса…

Закрываю руками лицо. На миг вселенная окунается в тишину. И Второй Громила, повернувшись ко мне, с улыбкой произносит:

— Кажись, ты тока что развел мокруху…

Часть третья

Глава первая

Бандиты потребовали ехать обратно, к вокзалу Оулд-Гринвича. На полпути Первый Громила приказал остановить машину на узкой, затемненной дороге возле большого парка и погасить фары. Машин не было, хотя я разглядел припаркованный вдалеке автомобиль.

— Мы уходим, — сообщил Первый Громила, — дальше порядок действий следующий. Пока уезжаем, сидишь здесь, ровно пять минут. Потом едешь на вокзал в Оулд-Гринвич, паркуешься и садишься на первую же электричку до города. Дома тебя ждет Джерри.

— Джерри? — хрипло переспросил я.

— Угу, Джерри. А теперь, прежде чем распрощаемся, хочу, чтобы ты кое-что уяснил. Если надеешься выкрутиться, обратившись в полицию, то сильно ошибаешься. Сам же засветишься как виновный в убийстве первой степени. Конечно, можешь рассчитывать и на другой вариант — например, захочешь рвануть в бега. Ну так вот, свалишь — можешь не сомневаться, полиции станет известно: ты — подозреваемый номер один. И к завтрашнему утру федералы тебя разыщут. Так что не делай лишних движений, будь умницей и возвращайся на хату к Джерри. И на твоем месте я бы поторопился, потому что твой кореш просил передать: не вернешься до полуночи — сольет тебя копам. У тебя чуть меньше трех часов, чтобы вернуться на Манхэттен, так что на твоем месте я нигде не стал бы задерживаться, чтобы пропустить стаканчик. Понял? Я кивнул.

— Вопросы есть?

Качаю головой.

— Рад слышать. А теперь нам осталось кое-что сделать по хозяйству. Мы с корешом как следует прочистим тачку во всех местах, до которых только могли дотронуться. И конечно, если ты попытаешься уехать прежде, чем мы закончим уборку…

— Я не буду пытаться уехать.

— Знаешь, а ты мне всё больше и больше нравишься.

— Польщен, — пробормотал я.

— Ну, сиди тихо, мы быстро.

С этими словами оба бандита вышли из машины, достали носовые платки и со знанием дела протёрли каждую пядь поверхности. Процедура заняла не больше пяти минут.

Я сидел на месте, по спине стекал холодный пот, пальцы вцепились в руль. Только так мог сдержаться. Закончив работу, Первый Громила знаком приказал опустить стекло:

— Ну вот, настала пора сказать «ауфидерзейн». И помни: как только уедем, ты ждешь пять минут и только потом едешь обратно к вокзалу. Поверь, если попытаешься слинять раньше, то мы узнаем. Было чисто приятно работать с тобой, братан.

Я смотрел, как убийцы прошли сто ярдов до своего автомобиля. Машина была припаркована достаточно далеко от «БМВ», возле черного, как ночь, участка дороги, так что я не мог распознать ни марку, ни отличительных примет.

Уезжая, гангстеры не включали фары и огни, пока не завернули за угол и не скрылись из вида, чтобы не дать разглядеть номера. Подобная методичность пугала, поскольку означала, что и убийство Петерсона, и моя роль в его гибели были просчитаны заранее.

Я прождал за рулем, ошалело уставившись на приборную панель, пять минут, и внезапно мне стало плохо. Как раз когда я выбрался с водительского сидения и, отойдя на заплетающихся ногах, рухнул на колени, из горла вылился поток рвоты. Тошнило чуть ли не до судорог.

Меня подставили, назначили на роль козла отпущения. И руководителем заговора был Джерри.

«Вся гребаная встреча и есть угроза!» — крикнул мне Петерсон в ресторане.

Но я совсем не угрожал ему словесно. Напротив, ужин должен был стать первой ступенью к примирению. Так с какой стати Петерсон принялся вести себя, словно я собирался зажать его руки в пальцедробилку? Если только Шуберт не предупредил: я стану разговаривать с ним серьезно и потребую…

Чего?

«Передай Джерри, что мои условия не изменились. Две сотни штук вперед и восемь процентов со всех последующих операций. Иначе… ну, скажем так: знание — сила».

Что такого знал Петерсон, чтобы утверждать, будто обладает пресловутой «властью»? Настолько страшной для Джерри, что тот столкнул Петерсона под поезд?

Предположим, Тед просек, что за фондом стоит Баллентайн, — но разве это достаточный повод, чтобы убить человека?

Не были ли связаны с убийством потребованные Тедом двести штук?

«Вы еще обо мне услышите. И ты, и Джерри, и этот мистер Долбаная-Птица-Высокого-Полета… Дело в единственном законе жизни. Все узнают. Вопрос времени…»

Заключительная фраза, последние слова врага, снова и снова звучали в ушах. Совершено убийство. Полиция станет разыскивать подозреваемого. А я, разумеется, окажусь как раз тем, кого ищут: все улики, все до одной, указывают на меня…

Необходимо разобраться.

Можно убежать. Но если я скроюсь, Джерри сдаст меня копам с потрохами. И потом, для побега требуются подготовка, наличные, время — а время явно не на моей стороне. То есть если я не вернусь в квартиру Джерри через…

Смотрю на часы. Пятиминутный срок закончился. Сейчас 21.15. Учитывая то, как тщательно планировалось убийство Петерсона, я не сомневаюсь: если не вернусь к полуночи, Джерри выполнит угрозу и сдаст меня полиции.

А потому я встал с колен, вернулся в машину и за пять нервных минут доехал до вокзала в Оулд-Гринвиче.

Машину поставил в дальний угол паркинга. Подолом рубашки обтер руль, дверную ручку и всё, к чему еще мог прикасаться. Затем швырнул ключ в канализацию и сел на поезд, возвращавшийся в город в 21.27.

Вагон оказался почти пустым, кроме меня — только двое пассажиров. Соседи посматривали с интересом — наверняка заметили выбившуюся из брюк рубаху, помятый костюм, следы рвоты на губах и отпечатавшийся на лице страх. Когда я сел на скамью в глубине вагона, зашел кондуктор и объявил:

— Похоже, впереди случилась авария, так что мы пока никуда не поедем.

Я напрягся, думая, заметил ли кто-нибудь мое волнение.

— А вы знаете, что случилось? — спросил один из пассажиров.

— Похоже, в миле к югу отсюда — труп на рельсах. Скорее всего, ближе к северу, но копы временно перекрыли движение в обе стороны.

Следующие несколько минут оказались самыми долгими в моей жизни. Приходилось бороться с искушением немедленно выскочить из электрички, поймать такси и попросить водителя отвезти меня на Манхэттен. Тем самым я привлек бы к себе внимание. Пассажиры и машинист запомнят нервного парня, рвавшегося прочь из города. Но опасно и задерживаться надолго, чтобы не опоздать к установленному сроку. А потому я решил, что если в течение сорока пяти минут поезд не тронется с места, я выхожу и ловлю такси.

К счастью, поезд двинулся всего через десять минут. Сперва состав еле-еле полз по рельсам. Для того, чтобы добраться до места «аварии», потребовалась всего лишь минута. Там стояло четыре полицейских машины и карета скорой, а возле путей толпилась группа субъектов в штатском. Задняя дверь машины скорой помощи была открыта, сквозь белый пластиковый мешок проглядывали очертания трупа.

Полицейский в форме пристально взглянул на поезд. Я инстинктивно пригнул голову и тут же подумал: «Заметил?.. Быть может, сейчас коп тянется к рации и передает полицейским на следующую станцию приказ арестовать подозреваемого в поезде, идущем к югу?»

— Приятное зрелище, а?

Подскочив на месте, я заметил кондуктора. Его удивила моя излишне эмоциональная реакция:

— Напугал? Извините.

— Не заметил, как вы подошли. Просто… — Я указал на окно.

— Да уж, сплошное мясо. Пока мы сидели в Оулд-Гринвиче и ждали зеленого света, прошел слух: машинист видел на рельсах двоих. А нашли только одного.

— Серьезно? — удивился я.

— Ну да… подозрительно как-то, если вас интересует мое мнение. Поедете прямо через центральный вокзал?

Кивнув, я протянул кондуктору двадцатидолларовую банкноту. Пробив билет, тот вернул его мне вместе со сдачей:

— Приятной поездки, сэр.

«Если бы!»

К счастью, после того как поезд прополз мимо места преступления, он набрал скорость. Всю поездку я разглядывал в окно черную ночную пустоту, в голове прочно застряли сцены последних мгновений из жизни Петерсона, проведенных на пути состава.

И тут я вспомнил, как днем раньше сидел в бостонском парке на скамейке, обдумывая сомнения Элиота Кейпела касательно фонда. Чутье подсказывало: бежать с корабля, бросить работу незамедлительно. Но я остался. Точно так же, как после сомнений в законности фонда, возникших после знакомства с рекламной брошюрой. Точно так же, как когда умолял о работе, даже не задумавшись о том, какие задания придется на самом деле выполнять.

И вот теперь каждый из перечисленных моментов прошлого казался великим, судьбоносным, в то время как на самом деле на всё это ушло не более нескольких секунд. Неужели такой малости достаточно, чтобы принять ошибочное решение? Несколько наносекунд беспокойства — и в отчаянии можно ухватиться едва ли не за любое предложение?

К центральному вокзалу подъехали в самом начале двенадцатого. Взмахом руки подзываю такси, возвращаюсь в квартиру за сорок минут до установленного срока.

Джерри сидит за кухонным столом и как обычно разговаривает по телефону. Как только вхожу, кладет трубку.

— Ну, как прошел ужин с Петерсоном? — мило спрашивает Шуберт.

— Тебе и так в точности известно, что случилось, сукин ты сын!

— Извини, ничего не знаю.

— Неужели? — спрашиваю я. — Ну тогда я тебе расскажу. После ужина двое парней с пушками загнали нас в машину Петерсона, заставили меня приехать в укромный уголок возле железнодорожного вокзала в Оулд-Гринвиче и смотреть, как они бросают Теда под поезд, идущий из Нью-Хевена. Вот как прошел мой долбаный вечер, Джерри.

— На твоем месте я бы оставил этот отвратительный тон, — произнес Шуберт, встал и открыл бар.

— Я буду разговаривать с тобой в таком тоне, в каком пожелаю. Тем более, что двое убийц Петерсона проговорились: всё подстроил ты.

— Так и сказали? — мягко спросил Джерри. После чего, достав бутылку скотча и два стакана, поинтересовался: — Хочешь виски? Полагаю, после пережитого один стакан тебе не повредит.

— Иди в жопу со своим виски!

Джерри пожал плечами:

— Тогда я один. — И налил себе стакан.

— Зачем ты приказал убить Петерсона?

— О чем ты? Я не убивал Петерсона. Это ты его прикончил. Я абсолютно не связан с преступлением. Всего лишь приказал тебе поужинать вместе с Тедом. И вдруг говорят — он попал под поезд. Страшная смерть, Аллен.

Обессиленно опускаюсь на диван и обхватываю голову руками. Шуберт подходит, присаживается на корточки рядом со мной и продолжает на редкость непринужденно:

— Подумай. Все знают, ты невзлюбил Теда Петерсона за то, что он сломал твою карьеру. И каждый, кто был на приеме у СОФТУСА, сможет дать показания о том, как сильно ты ненавидел своего врага. Молодец, громко кричал.

Наверняка тебя видели в обществе убитого последним, а метрдотель из «Хъятт-Редженси», как пить дать, настучит. Вы ведь ушли вместе, так? К тому же, по словам охранников, Тед успел нажраться вдрызг, и тебе доверили доставить Петерсона домой.

Согласись, Нед: изложенный мной сценарий окажется просто музыкой для ушей прокурора фейрфилдского округа. Тебя не только видели на месте преступления — у тебя, в довершение всего, еще имеется и мотив. К тому же ты сел в поезд через пять минут после убийства. Наверняка тебя заметил кондуктор. И готов поспорить, в вагоне сидела парочка пассажиров, способных идентифицировать тебя на опознании.

Я почувствовал очередной прилив тошноты, но рвать было уже нечем.

— И я знаю, что на допросе ты наверняка попытаешься придумать, будто работаешь на Баллентайна, что мы якобы владеем фондом «Эскалибур».

Ну так вот: нет совершенно никаких документов, подтверждающих, что мы тебя нанимали, а фонд, как я тебе говорил, поделен между тремя оффшорными компаниями.

Конечно, мы платим налоги с дохода фонда, мы же, в конце концов, законопослушные граждане, но холдинг имеет такую структуру, что по документам его связь с «Баллентайн Индастриз» проследить невозможно.

Собственно говоря, личность фактического владельца компании совершенно не поддается идентификации. К тому же подобная информация конфиденциальна, согласно законодательству США.

Так что мы, Нед, как видишь, чисты, а ты… ты — убийца.

Я ударил Джерри. Открытым запястьем правой. Попал прямо в нос. Он завалился на бок, прикрывая руками лицо.

Я подхватил тяжелую стеклянную пепельницу и приготовился обрушить на него.

— Ну, давай, — подзуживал Джерри, — сядешь за двойное убийство.

Я замер на месте, с пепельницей, поднятой над головой.

Затем бросил ее на диван. Следом обессиленно опустился на подушки и сам.

Джерри поднялся с пола, пошел на кухню, открыл холодильник, завернул кубики льда в полотенце для посуды и прижал к окровавленному носу.

— Глупо, Аллен, — произнес он. — Крайне глупо.

Я заставил себя встать с дивана:

— Я ухожу.

— К сожалению, никуда ты не пойдешь. А уйдешь, так полиция быстро узнает, кого искать.

Я промолчал.

Джерри отнял лед от носа, изучил кровь на полотенце, пожал плечами и швырнул тряпку в раковину.

— Даже ударить как следует не можешь, — произнес он.

— Чего ты хочешь?

— Чего хочу? Ничего, Аллен. Только твоей верности. Поскольку описанные мной события будут иметь место лишь в случае, если выкинешь какую-нибудь глупость. Например, проболтаешься газетчикам. Или удерешь. Или попробуешь уволиться.

— Полиция вычислит меня очень скоро.

— Ни за что. Конечно, в газетах примутся шуметь о том, что с Петерсоном видели еще кого-то. Но откуда полицейским знать, что с покойным был ты — если только им не настучат? Я это вот к чему: когда ты в последний раз виделся с Петерсоном, прежде чем встретился с ним на приеме у СОФТУСА?

— Накануне Рождества.

— Вот именно. В общем, даже если по какой-то случайности тебя и вспомнят, я помогу с алиби. Конечно ваш с Петерсоном спор в «Паркер Меридиан» заметили. Но в ночь его смерти ты уехал из города по делам.

— И как я смогу это доказать?

— Дай мне свою кредитку, — попросил Джерри и, заметив мое замешательство, рявкнул: — БЫСТРО!

Порывшись в бумажнике, я протянул единственную действующую карту — «Мастер-Кард».

— Тебе пришлось на день улететь в Майами, по делам фонда. Ты жил в доме Виктора Романо…

— Кто это?

— Один из первых инвесторов. Друг Баллентайна. В общем, он за тебя поручится. Завтра к этому же времени получу по твоей кредитке билет на рейс «Нью-Йорк-Майами», на твое имя. Заодно организую аренду машины, чтобы все полностью совпало.

— Разве это не противозаконно?

— Только если поймают. А тебя не поймают, поверь. Потому что у тебя окажутся подтверждающие документы.

— Как, черт подери, ты все устроишь?

— Есть знакомые.

— Не сомневаюсь.

Тон последней фразы Шуберту не понравился:

— Так тебе нужно алиби или нет?

— Мне нужно просто выпутаться из происшествия..

— Ну, на это даже не надейся. Так что единственный способ выкрутиться для тебя — заручиться надежным алиби.

— Знаешь, даже если алиби проработать, все равно это так просто не сойдет. Копы наверняка станут допрашивать секретаршу Петерсона. И узнают, что с ним ужинал я.

— Не узнают.

— Но ведь Пегги звонила в офис, чтобы договориться об ужине!

— Ну, вообще-то я позвонил ему лично.

— Но Петерсон наверняка рассказал секретарше о назначенной встрече! Или пометил время в ежедневнике…

— Поверь мне, никаких записей нет.

— Ты не можешь знать наверняка…

— Могу. Потому что Петерсон точно не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о вашем ужине.

— Джерри, перестань, мать твою, говорить загадками. С какой стати ему держать нашу встречу в тайне?!

— Не твое дело.

— Нет, мое! Это мою задницу подставили!

— Нед, до тех пор, пока ты снова не поужинаешь в «Хъятт-Редженси», у тебя не возникнет проблем. Никто и никогда не свяжет твое имя со случившимся, а даже если что-то и заподозрят, хотя это и маловероятно, — что ж, у тебя на такой случай есть алиби в Майами. Так что, как видишь, все чисто. Вообще-то на твоем месте я бы пошел и отпраздновал удачу. Купи себе новый костюм. Я слышал, у «Армани» рапродажа…

— Как, черт подери, ты можешь стоять здесь и шутить со мной о покупке нового костюма после того, как дал добро на мокрое дело?!

— Тс-с-с. Как сказал однажды великий Рональд Рейган — «ну вот, опять вы за старое». Ладно, попытаюсь объяснить. Возникла проблема, и мистер Тед Петерсон пытался навредить фонду, а тем самым — и репутации мистера Баллентайна. Похоже, что личные финансовые проблемы покойного столь обострились, что у него не осталось иного выхода, кроме как прибегнуть к шантажу. Стал угрожать, говорить, что распространит фальшивую информацию об «Эскалибуре», если ему не пообещают существенного откупа.

Хотелось сказать: «Информацию о том, что фонд — афера?» Но я смолчал. Быть может, знание — действительно сила… но оно же может и существенно навредить здоровью.

— И хотя его пресловутые данные о фонде оказались полнейшей чепухой, факт остается фактом: грязь липнет, уж это-то мистер Баллентайн знает как никто другой. Если бы Петерсон прибег к шантажу, этот засранец поставил бы под угрозу все, что только связано с «Баллентайн Индастриз», в том числе и твою работу.

Стал бы он действительно нас шантажировать? Вряд ли. Но если ты читал «Зону успеха», наверняка знаешь, что одна из величайших деловых стратагем Баллентайна гласит: «Сомнение порождает тревогу Так что нанеси удар первым и перекрой все пути к сомнению». Так я и поступил. Нанес Петерсону первый удар. А затем перекрыл все пути к сомнению насчет тебя, заручившись твоей верностью.

— Ты меня подставил.

— Можно и так сказать. Однако на твоем месте я бы расценивал ситуацию как новую возможность. Ты будешь процветать до тех пор, пока будешь держать рот на замке и выполнять свои обязанности. Мы щедро вознаграждаем за преданность, а поскольку я знаю, что ты — парень амбициозный, то уверен: быстро вскарабкаешься вверх по карьерной лестнице. Особенно после того, как я сообщу мистеру Баллентайну, что ты: а) крайне эффективно выполнил довольно неприятное поручение и б) тебе можно доверять. — Джерри взглянул на меня, улыбаясь едва ли не победоносно: — Ведь тебе можно доверять, Аллен?

Я нервно сглотнул:

— Можно.

«Потому что ты выиграл. И выхода нет».

Глава вторая

Я провел долгую ночь, уставившись в потолок, погружаясь в отчаяние всё глубже и глубже, боясь закрыть глаза и увидеть вновь, как разлетается в крошку голова Теда Петерсона на рельсах. Снова и снова обдумывал я ситуацию, стараясь заметить новый ракурс, нестыковку, предлог, лазейку — хоть что-нибудь, что поможет выбраться из расставленной ловушки.

Ничего. Джерри загнал меня в угол, послал в нокаут. Теперь Шуберт может распоряжаться моей жизнью. Если разозлю его или откажусь делать, что прикажет, он отнимет у меня свободу посредством единственного анонимного звонка в полицию. Хитрая ловушка — не только решает вопрос с Петерсоном, но и я теперь до конца жизни завишу от Джерри. А он, в свою очередь, заполучил послушную пешку, которая выполнит все его приказы.

Лиззи, Лиззи, Лиззи! Хотелось рвануть к телефону позвонить в Лос-Анджелес, поделиться с ней. Но если я расскажу — потеряю ее навсегда. Как только любимая узнает о западне, в которую я попал (вернее, о том, как я по глупости, из-за собственной непредусмотрительности и от отчаяния дал себя обхитрить), — бросит окончательно.

Наконец ближе к пяти я заснул. Через два часа в дверь спальни раздался громкий стук.

— Поднимайся! — проорал Джерри. — Все только и говорят что о Теде!

Накинув халат, направляюсь в гостиную. Популярный телеведущий с квадратной челюстью, Фред Флетчер, мрачно глядит в камеру:

— Сегодня коннектикутская полиция приступила к расследованию загадочной гибели в Оулд-Гринвиче руководителя компьютерной фирмы, сбитого поездом Метро-Норт около девяти часов вчерашнего вечера. Корреспондентка «Нью-Йорка-1», Мэри Шипли — с прямой трансляцией с места трагедии. Мэри?

Когда на экране появляется поезд, проезжающий через Оулд-Гринвич, — у меня перехватывает дыхание.

Мэри Шипли, худощавая женщина лет тридцати, стоит перед несколькими полицейскими машинами, выстроившимися рядами. Около дюжины человек, в штатском и полицейской форме, исследуют окрестности.

— Фред, полиция штата Коннектикут озадачена произошедшей вчера около двадцати часов сорока одной минуты гибелью Эдварда Петерсона, тридцатитрехлетнего руководителя «Глоубал Бизнес Системз» из Стэмфорда.

Он погиб под направляющимся в Нью-Хэвен скорым поездом. Пока полиция может с достаточной степенью уверенности утверждать лишь то, что мистер Петерсон, проживающий в Оулд-Гринвиче, предупредил жену, что вернется с работы поздно. Его машину обнаружили припаркованной у станции Метро-Норт в Оулд-Гринвиче, но полиция теряется в догадках, каким образом тело погибшего оказалось возле переезда, расположенного почти в полумиле от станции и в противоположной от жилища покойного стороне. По непроверенным данным, механик поезда сообщил полиции, что видел на рельсовых путях двоих человек.

Довольно интригующая загадка, Фред, и здесь полиция явно не в состоянии найти злоумышленника. Это была Мэри Шипли специально для «Нью-Йорка-1» из Оулд-Гринвича.

Джери нажимает на кнопку, экран гаснет.

— «Довольно интригующая загадка, Фред», — передразнивает Джерри Мэри Шипли. — Разве не великолепная страна? Случившаяся с человеком трагедия упрощена до яркого, расхожего штампа. Того и гляди снимут по смерти Петерсона фильм недели. Или очередной эпизод в сериале о мисс Марпл…

— Меня вычислят.

— Слушай, может успокоишься уже, а? Тебя не вычислят, потому что я не позволю. Ты — в команде. А я своих игроков в обиду не даю.

Джерри вскакивает с кушетки:

— Ну, пора шевелиться, опаздываю, — произносит он, направляясь в спальню. Затем, обернувшись, добавляет: — Да, кстати, хотел попросить кое о чем. Нужно, чтобы завтра ты слетал в Майами.

— По делам фонда? — любопытствую я.

— Именно. Встретишься с представителем Виктора Романо. Вчера вечером я тебе о нем рассказывал..

— Человек, обеспечивающий мне алиби в Майами?

— Отличная память. В общем, мистер Романо собирается сделать в фонд очередное пожертвование, и мы договорились, что ты заберешь взнос завтра днем, в баре «Делано-Отеля» у представителя нашего друга, затем в два часа вылетишь в Нассау и внесешь всю сумму на счет фонда в Багамском Коммерческом банке.

Неожиданно я заволновался:

— Мистер Романо намерен внести пожертвования в фонд наличными?

— У него крайне многочисленные источники доходов: от строительного бизнеса до переработки металлолома. Большинство поступлений — в наличных.

— А разве вывозить наличные с американской территории в оффшорный банк — законно?

Джерри лукаво улыбается:

— Незаконно — только если перехватят. Согласно федеральному законодательству, при вывозе из страны более десяти тысяч долларов ты должен указать сумму в таможенной декларации. Но если начистоту, тем самым пропадает всякий смысл переправлять деньги в оффшорные банки, поскольку, как только декларация заполнена, ты оставляешь на бумаге след. И не успеешь сказать «аудит», как в дверь стучится налоговая служба…

— А что, если меня задержит какой-нибудь таможенник? Как я объясню, откуда у меня кейс, набитый наличностью?

— Нед, поскольку ты не похож на члена калийского наркокартеля, шансы на то, что тебя задержат прежде, чем сядешь в самолет, — примерно один к десяти тысячам. Поскольку таможенникам приходится ловить птиц посолидней. Тем более, речь идет всего лишь о деньгах.

— Но разве при просвечивании в аэропорту денежные пачки не заметят?

— Если наличку распределить по верхней и нижней обшивке компьютерного футляра (кейса ноутбука), то нет. С каждой стороны — по полтора дюйма, а значит, в один футляр (кейс) можно набить чертову уйму денег… особенно если пользоваться крупными купюрами. И если сумма распределена по всей обшивке, то при просвечивании не обнаружится.

— Ты не против, если я обследую сумку, чтобы убедиться, что в ней нет ничего незаконного или контрабанд…

Джерри перебивает на полуслове:

— Нед, если я сказал, что в сумке — только наличность, значит, ничего больше в ней нет. Понял?

— Да, понял.

Шуберт бросает на меня яростный взгляд:

— Ты же выполнишь мое поручение, верно?

Всё недосказанное читается в интонациях: «Это — приказ. Или выполняешь, или будут последствия».

У меня перехватывает дыхание. Тихо отвечаю:

— Сделаю всё, как скажешь.

— Это я и хотел услышать, — сообщает Джерри. — Попрошу кого-нибудь доставить тебе в офис билеты сегодня же, ближе к вечеру. — У выхода Шуберт оборачивается и сообщает: — Ты умен, Аллен. Люблю умных.

Через полчаса и я отправляюсь в город. Утро не по сезону теплое, но и влажность, и солнце, и гул отбойных молотков, дробящих улицу возле станции метро у Кейнал-стрит, оставляют меня равнодушным. Я — в собственном пространстве, полностью огорожен от внешнего мира. Да и какое мне дело до чужой жизни, если собственной больше не осталось?

Добравшись до офиса, падаю в кресло и ударяю кулаками по столу, пинком разбрасываю груду материалов об «Эскалибуре». Рекламные брошюры разлетаются по полу.

Не вижу никакой причины, чтобы собрать их. Просто сижу, уставившись на глянцевые обложки. Кажутся такими официальными. Деловыми. Такими аппетитными, многообещающими.

Но это они привели к убийству, превратили меня в покорного слугу. Вот центр красивой западни, расставленной для меня. Теперь понятно, зачем Джерри посадил меня в столь крошечный офис. Чтобы дать почувствовать собственное будущее, будущее заключенного.

Ближе к полудню в дверь постучали. Не вставая с кресла, вытягиваю шею и кричу:

— Да!

Дверь открывается. И раздается знакомый голос:

— Как жизнь, братан?

Напряженно, пристально смотрю на смуглого, коренастого крепыша в просторном, не по размеру, черном костюме.

— Эт не ты случайно Нед Аллен, а?

В голосе явно слышится южный акцент. И хотя в прошлый раз я видел его в бейсболке и солнцезащитных очках, сразу же вспоминаю нашу последнюю встречу, вчера вечером, в паркинге близ отеля «Хъятт-Редженси», когда гость держал у моего виске пистолет.

Первый Громила.

— Чо, язык проглотил? — спрашивает он.

— Да, э-э… я — Нед Аллен. А вы кто?

— Я — Сверху, вот кто. Принес тут те кой-чего.

Вошедший протягивает мне крупный, туго набитый конверт светло-коричневого цвета.

— Твой авиабилет на завтра. Заказано место на семь десять утра, вылет рейсом «Америкэн Флайт» из Ла-Гуардии, прилетаешь в Майами в десять пятнадцать, там быстро — в тачку и к «Делано-Отелю». В баре гостиницы встречаешься с мистером Бертом Чейзеном, кстати, советую попробовать там пинья-коладу… убийственная штука… затем — в машину, обратно в международный Майами, вылет рейсом «Америкэн Игл» в час пятьдесят, в Нассау. Будешь в Нассау в два пятьдесят пять, берешь такси и прямо в Багамский Коммерческий банк. Тебя встретит директор, Оливер Макгвайр. Обратный билет до Майами заказан на пять сорок пять вечера, делаешь пересадку и шустро вылетаешь в семь двадцать пять вечера рейсом «Американ Флайт» обратно в Нью-Йорк. Усёк?

— Кажется, да.

— Не «кажется», а «точно».

Устная инструкция не особенно удивила. Джерри отличается сверхосторожностью, опасается оставить любой документ, позволяющий установить мою связь с «Баллентайн Индастриз». Платят наличными, так же и возмещают расходы. И офис, и авиабилеты наверняка оплачивались со счета фонда «Эскалибур», не имеющего никакого отношения к Баллентайну. И с самого первого дня, как только началась моя работа в этом помещении, мне не давали показываться на восемнадцатом этаже, в компании сотрудников «Баллентайн Индастриз». Джерри прав: даже если отправлюсь в полицию, встречусь с газетчиками и поведаю о сомнительном оффшорном фонде, которым управляет мой работодатель, Джек Баллентайн, — не найдется никакой зацепки, чтобы установить нашу связь.

— Да, кстати, здесь четыреста баков, чтобы покрыть все расходы на такси в аэропорты и обратно. Если чо останется — поужинай как следует.

— Всё продумано.

— У меня кликуха такая.

— А, вот, значит, как вас называть: мистер Имярек — Всё-Продумано?

Бандит щурится:

— Это чо, шутка такая?

Выдерживаю взгляд, изо всех сил стараясь скрыть волнение:

— А разве мы не встречались прежде?

Громила, не моргая:

— Никогда в жизни тебя не встречал.

— Уверен?

— Еще как. И уверен, что ты тоже уверен. Пора заканчивать расспросы. И побыстрей.

— Вероятно, я с кем-то вас спутал.

— Да, наверное. — Убийца открывает дверь: — Приятно провести время в Майами. Теперь придется часто туда летать, тебе наверняка понравится.

— Никогда в жизни не был в Майами.

— Ошибаешься. Был вчера. Или забыл?

Немигающий взгляд по-прежнему направлен на меня. И тут я мигнул.

— Ах да, конечно. Действительно, вчера я был в Майами.

— Точно. Был. А в конверте у тебя пара бумажек, чтобы освежить память. Рад был встрече.

Дверь закрывается. Тотчас же разрываю конверт. Внутри — билет на предстоящий рейс. И еще один, на мое имя, датированный днем раньше. Купоны для посадки/высадки оторваны, чтобы казалось, что билетом действительно воспользовались. И чек из Аламо, с прикрепленной распечаткой платежа по кредитке, подтверждающий, что я днем раньше нанял в Международном аэропорту Майами «мустанг» с автоматически открывающейся крышей…

Из конверта выпала моя «Мастер-Кард», вместе с тремя снимками, явно снятыми на специальной пленке для моментальных ночных фотографий. На фото четко видно, как я вывожу заметно опьяневшего Теда Петерсона из «Хъятт-Редженси».

Я очень долго смотрел на фотографии. Затем достал то, что осталось в конверте. Миниатюрный диктофон. Сквозь крохотное пластиковое окошко виднелась вставленная кассета.

Включаю воспроизведение. Качество звука очень плохое, мешает звон столовых приборов. Но несмотря на шум, можно разобрать слова:

«На твоем месте я бы не особенно переживал из-за Петерсона».

«Джерри, он же просто терминатор! Не успокоится, пока меня не доконает!»

«Говоришь, Тед работает на «Джи-Би-Эс»?»

«Да, возглавляет отдел по закупке рекламы».

«Хочешь, я с ним переговорю насчет тебя?»

«Лучше пусть он сдохнет!»

«К сожалению, подобных услуг мы не оказываем».

Останавливаю запись, хватаюсь за голову. Злобный сукин сын записал наш разговор за ужином в «Баули Бейкерс».

Как раз когда предлагал работу. Наверное, Джерри поверить не мог собственной удаче, когда вдруг услышал, какими словами я вспоминал Теда Петерсона, после того, как Лиззи выставила меня из дома и я попал в зависимость от Шуберта. Ему, превосходному стратегу, сразу же стало понятно, как можно решить вопрос с Петерсоном, а заодно и загнать в патовое положение меня.

Но в чем же состояла проблема с Петерсоном? Каким компроматом на Джерри, Баллентайна и весь фонд располагал покойный? Какую ошибку допустил, вынуждая Шуберта «ударить первым»?

Рву фотокарточки в клочья. Вынимаю из диктофона кассету, раздавливаю ногой. Мусор запихиваю в светло-коричневый конверт. Затем звоню Джерри:

— Спасибо за грубое напоминание о том, как работает шантаж.

— Я тебя не шантажировал, — в голосе Шуберта — неподдельное изумление.

— Ну да… с формальной точки зрения, ты прав. Не шантажировал, а убедил. Продемонстрировал грубую силу. Напомнил, кто здесь главный.

— Ну извини, извини, я действительно обошелся с тобой резко. Виноват, прошу великодушно извинить. Кажется, порой я действительно перегибаю палку.

«Например, подстраивая обезглавливание Петерсона экспрессом, идущим на Нью-Хэвен»…

Тщательно подбираю слова:

— Я не знаю, чего теперь от тебя ждать, Джерри.

— Я просто подстраховался. Лишний раз убедился, что ты — с нами.

— Я с вами, Джерри.

— Тогда мы больше не будем затрагивать эту тему.

— И ты перестанешь записывать все наши разговоры?

— Нед, я записывал только некоторые. — И Шуберт повесил трубку.

Взяв светло-коричневый конверт, выхожу из офиса. Идя по Мэдисон-авеню, замечаю мусоровоз, стоящий в двух кварталах к югу, на углу Пятьдесят Первой стрит, и швыряю конверт в груду отбросов. Затем останавливаюсь у газетного киоска и покупаю теперь уже настоящие отбросы: номер «Нью-Йорк пост». Статья, которую ищу занимает верхнюю половину третьей страницы:

«ЗАГАДОЧНАЯ ГИБЕЛЬ РУКОВОДИТЕЛЯ КОМПЬЮТЕРНОЙ ФИРМЫ ПОД ПОЕЗДОМ».

Газета посвятила новостям двенадцать абзацев (по меркам прессы — объем, не уступающий «Войне и миру»).

Содержание заметки, разумеется, копирует новости, переданные по каналу «Нью-Йорк-1», но с двумя отличиями.

«Пост» удалось привести слова механика, Говарда Бубриски, признавшегося, что на рельсах незадолго до трагического инцидента действительно стояли два человека, «и похоже, что один ушел с рельсов как раз вовремя».

Второе отличие заключалось в том, что по данным «анонимного источника», «со слов сотрудников «Джи-Би-Эс», Петерсон в последнее время выглядел озабоченным и подавленным, явно расстроенным некоей личной проблемой…»

Иными словами, поссорился с Джеком Баллентайном…

Я побрел по городу дальше, остановившись в кафе на Сорок Третьей стрит, чтобы перехватить сэндвич и холодного кофе с молоком. Сидя в кафе, несколько раз перечитал статью, с облегчением отметив, что пока никто не упомянул о посещении Петерсоном, накануне «небольшого происшествия», «Хъятт-Редженси». Когда перечитывал газету в четвертый раз, зазвонил мобильник:

— Босс, ты читал гребаный «Пост»?!

— Фил?!

— Он самый! Как жизнь? Наверняка, лучше с тех пор, как этот ублюдок Петерсон случайно попал под колеса экспресса?

— Фил, можно отзвониться тебе на стационарный телефон?

— Без проблем, — ответил бывший подчиненный и назвал номер.

Залпом допив кофе, бегу к телефонному аппарату. Бросив в прорезь несколько монет, наскоро набираю номер Фила.

Тот отвечает после первого звонка.

— Что-то случилось, босс? — сразу же спрашивает Сирио.

— Ну-да. Начну с главного: телефон не прослушивается?

— Нет.

— Хорошо.

— У тебя проблемы?

— Еще какие…

— Босс, только не говори, что… Из-за Петерсона?

— А телефон точно не прослушивают?

— Мамой клянусь!

— Ну хорошо, хорошо, — отвечаю я.

— Ты как-то связан с тем, что Петерсона замочили?

— Не совсем, но… В общем, лучше не объяснять.

— Понял. Как я могу помочь, босс?

— У тебя же есть нужные знакомые, да?

— Конечно. Знакомые, у которых есть знакомые, у которых есть друзья… если понимаешь, о чем я.

— Ну так вот, мне нужна кое-какая информация.

— Считай, уже ее получил.

— Слышал когда-нибудь о человеке по имени Виктор Романо?

— Не-а. Из крутых?

— Даже не знаю. Мне известно только, что он связан со строительством и бизнесом по переработке металлолома в Майами. Но у меня такое чувство, что этим его интересы не ограничиваются…

— Свяжусь с тобой после пары звонков.

— Нет, лучше я тебе перезвоню.

Но, несмотря на волнение, поездку в Майами отменить невозможно. А потому утром, в семь десять, я уже сидел в хвосте «Боинга» компании «Америка Эйрлайнс», направляясь на юг. Заказав для меня места эконом-класса, Джерри не только подчеркивал мой приниженный статус, но и гарантировал мою анонимность. В конце концов, стюардессы редко запоминают лица сидящих в хвосте самолета, если только пассажиры не скандалят.

Температура в Майами оказалась гораздо выше ста по Фаренгейту. Но мне не пришлось провести на жаре много времени. Приехав в такси с кондиционером в гостиницу «Делано» на Саут-Бич, направился прямиком в фойе, где также работала вентиляция.

Бар пустовал. Взгромоздясь на стул, заказываю «перрье» и жду. Через пять минут показался худенький, не толще стринга, мужчина, с карандашно-тоненькими усиками, редеющими волосами и в дешевом, скверно сидящем синем костюме. Похож на бухгалтера.

Человек присел на стул возле стойки рядом со мной и поставил между нами кейс. Ткнув пальцем в бармена, заказал кока-колу. Затем, глядя прямо перед собой, спросил:

— Нед Аллен?

Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть ему в лицо, но сосед произносит:

— Смотреть на меня не нужно. Ответь на один простой вопрос: как меня зовут?

— Берт Чейзен.

— Экзамен принят. Кейс под ногами. Внутри — триста пятьдесят штук, вместе с бумажками, необходимыми для банка. Не бери, пока не выйду из бара. И передай мистеру Шуберту, что на следующей неделе мы скорее всего, захотим сделать еще один взнос.

Выпив кока-колу, незнакомец положил на стойку пять баков.

— Я заплачу, — предложил я.

— Мы не знакомы, забыл?

С этими словами Берт встал и ушел.

Попивая минеральную воду, отодвигаю носок ноги вправо и продеваю под ручку кейса. Держу ногу на месте, пока не допиваю. Затем, оставив на стойке пару долларов, поднимаю дипломат, уединяюсь в ближайшем туалете, запираюсь в кабинке и открываю кейс.

Внутри — ноутбук от «Тошибы». Раскрываю, включаю, смотрю, как загорается экран, затем выключаю. В футляре (конверте рядом с ноутбуком) — официального вида счет, выставленный компанией «Эгзетер Индастриэл Иквипмент Инкорпорейтед» с адресом в Тампе, штат Флорида, фирме под названием «Вэритас Демолишен Корпорейшен». Счет содержит обширный списокоборудования, закупленного «Веритас» на сумму в триста пятьдесят тысяч долларов. На нем — штамп: «ОПЛАЧЕНО».

Компьютер покоится на толстом слое противоударной обивки, предназначенной, чтобы защитить его от случайной встряски. Вынимаю ноутбук, пальцы пробегают по внутреннему краю кейса. «Велкро» держит обивку на месте.

Осторожно отгибаю уголок. Засовываю в образовавшуюся щель два пальца. Вытаскиваю две пятисотдолларовые банкноты.

Исследовав обивку верхней крышки, отгибаю «Велкро» и вижу, что противоударная прокладка состоит из тысячедолларовых купюр. Прикрепив обивку на место, ощупываю кейс дюйм за дюймом, чтобы убедиться: больше внутри никаких секретов. Удостоверившись, что все чисто, вновь укладываю компьютер. Закрыв замок кейса, направляюсь к выходу из отеля и ловлю такси, идущее прямо в аэропорт.

Когда возвращаюсь в Международный аэропорт Майами, уже одиннадцать сорок пять. После прибытия из Нью-Йорка прошло всего лишь полтора часа. Заметив, что у меня только ручной багаж, клерк за стойкой регистрации пассажиров на рейс «Америкэн Игл» спрашивает, не тороплюсь ли я на рейс до Нассау, отправляющийся в двенадцать пятнадцать.

— Точно, — соглашаюсь я и, выставив перед собой зажатый в ладони пропуск, бросаюсь к проходу.

Затем — довольно волнующий момент: предъявляю кейс офицеру службы безопасности, бросающему мой багаж на конвейерную ленту для просветки рентгеновскими лучами.

Миновав металлодетектор, слежу за тем, как продвигается кейс, надеясь, что Джерри прав и банкноты останутся незамеченными на экране. Все, кажется пронесло!

Рассчитанному на шестьдесят посадочных мест самолету потребовалось всего сорок минут, чтобы, подскакивая на лету, доставить нас на Багамы. На багамской таможне пришлось пережить еще несколько нервных мгновений. Но таможенник поторопил меня взмахом руки, и вот я уже ловлю довольно обшарпанное такси за пределами терминала.

Проезжаем задворки Нассау. Выехав к центру, продвигаемся по Бей-стрит (если верить шоферу — Пятой авеню по местным стандартам), затем автомобиль поворачивает направо и останавливается возле маленького, приземистого бетонного здания, выкрашенного в розовый цвет.

Латунная табличка справа от входа сообщает, что я прибыл в Багамский Коммерческий банк.

Захожу внутрь, оказываюсь в просторной, без перегородок, комнате, кое-как освещенной флуоресцентными лампами, со стен облезает синяя краска, линолеум обшарпан. Словно чахоточный, хрипит допотопный кондиционер.

По комнате беспорядочно расставлено с полдюжины металлических столов, за которыми сидит с полдюжины довольно пожилых багамских матрон. Если бы не «Ай-Би-Эм», стоящие на каждом рабочем месте, показалось бы, что провал во времени перенес меня на Карибы шестидесятых.

В глубине комнаты, за стеклянными перегородками, — два кабинета, выкрашенные в цвет, которому лучше всего соответствует название «ядовито-зеленый», и обставленные дешевой тростниковой мебелью, вроде той, что ожидаешь встретить на захудалом гавайской курорте. Элиот Кейпел оказался прав: Багамский Коммерческий банк действительно не внушал доверия.

— День добрый, мистер Аллен, — произнесла женщина, сидевшая за ближайшим к двери столом.

— Э-э… здрасьте. — Меня поразило, что женщина знала мою фамилию.

— Мистер Макгвайр предупредил о вашем приезде и попросил присмотреть за вами. Идите прямо туда, он вас ждет.

Оливер Макгвайр оказался багамским джентльменом лет сорока. Ростом почти в шесть футов четыре дюйма, он имел вид весьма накачанного человека, изо всех сил борющегося с досаждающей в зрелом возрасте полнотой. На стене — портрет королевы Елизаветы в раме, рядом — картина, изображающая хозяина в более молодом возрасте, одетого в белоснежный костюм для крикета. Сегодня Макгвайр тоже оделся в белое: хлопковые брюки, льняная рубаха с вырезом у ворота, парусиновые туфли. Не очень-то похож на банкира с Уолл-стрит.

— Так приятно видеть иностранного вкладчика, — произносит хозяин кабинета, пожимая руку. — Вы никогда раньше не встречались ни с кем из нашего фонда? — поинтересовался я.

Макгвайр жестом приглашает сесть в тростниковое кресло, поставленное напротив стола.

— С большинством оффшорных клиентов встречаться не обязательно. Как правило, они — невидимки.

— Так кто же открыл у вас счет «Эскалибура»?

— Подобная информация конфиденциальна, но могу сказать, что всю бумажную работу выполнял ваш адвокат на Багамах, Уинстон Паркхилл. Вы еще не познакомились с ним?

— Я появился в фонде примерно месяц тому назад. Но разве счет не должен быть открыт на имя физического лица?

— Согласно багамскому законодательству, если у компании имеется офис на территории страны, то нет необходимости в регистрации счета на имя физического лица. Достаточно имени местного представителя, например — вашего адвоката, мистера Паркхилла. Однако если бы вы лично захотели открыть у нас счет на свое имя, закон вынудил бы нас выполнить ваше требование, хотя, конечно же, если бы в дверь вдруг постучалась Служба по контролю за доходами населения, мы никоим образом не были бы обязаны сообщать ее сотрудникам, имеются ли у вас счета в нашем банке. — Макгвайр улыбнулся. — Добро пожаловать в мир оффшорных финансов, где можно послать американское правительство куда подальше!

— Пожалуй, стоит открыть у вас счет, — произнес я, — просто чтобы получить удовольствие, показав СКДН длинный нос.

— Обязательно! — воодушевился мистер Макгвайр, доставая из открытого ящика стола два распечатанных бланка. — Будем рады заполучить вас в качестве клиента. Требуется всего лишь документ, подтверждающий личность, сгодится и загранпаспорт, а также необходимо расписаться на бланках. Обычно требуется рекомендация от другого финансового учреждения, но, видя, что вы уже связаны с имеющимся счетом, мы могли бы махнуть на правила рукой.

Я взял бланки, сложил их и опустил во внутренний карман пиджака:

— Подумаю. Тысяча сто пятьдесят долларов, которые «Баллентайн Индастриз» выплачивает еженедельно, не очень-то позволяют изучить условия работы с оффшорными банками.

Мистер Макгвайр переключился на кейс, поставленный у моего кресла:

— Полагаю, вы намерены сделать сегодня вклад?

Я выложил кейс на стол хозяина кабинета, открыл его и достал ноутбук. Затем рванул обшивку на верхней крышке.

В кейс листопадом посыпались деньги: водопад банкнот в пятьсот и тысячу долларов. Перевернув кейс, я отделил от него и вторую обшивку, выпустив очередной денежный поток. Мистер Макгвайр и глазом не моргнул.

— Здесь триста пятьдесят тысяч долларов, — произнес я.

— И у вас имеется документация, подтверждающая источник поступления средств?

— Инвойс — в кейсе, если я вас правильно понял.

— Именно о нем я и говорю, — согласился банкир. — По нашему новому законодательству по противодействию отмыванию денег, багамским банкам запрещено принимать вклады на сумму более десяти тысяч долларов без документации, сообщающей о происхождении средств.

Хозяин кабинета ненадолго замолчал и рассеянно постучал указательным пальцем левой руки по моему кейсу:

— Разумеется, мы не обязаны тщательно проверять законность представленных документов… или, скажем, расспрашивать о занимательных способах доставки денег к нашим берегам… Отличный кейс, мистер Аллен. Чудесная кожа. Могу я спросить, где вы его купили?

— Подарок.

— Ну конечно же, — согласился хозяин кабинета и встал. — Сейчас прикажу кому-нибудь пересчитать.

Выйдя в большой офис с кейсом в руках, Макгвайр вернулся через минуту.

— Много времени не займет, — заверил он, — мы привыкли иметь дело с наличностью.

— А как раньше доставляли пожертвования для фонда? — спросил я.

— Через третьих лиц. Однако к настоящему времени сумма ваших вкладов составляет всего лишь… — банкир ввел в компьютер какие-то цифры, затем прищурился, глядя на монитор, — шесть миллионов двести восемьдесят четыре тысячи пятьсот тридцать два доллара. — Макгвайр пристально посмотрел мне в глаза. — Позвольте заметить: сумма, явно недостаточная для паевого инвестиционного фонда. Хочу сказать, что больше привык к суммам в двести миллионов, причем, как правило, речь идет о пятидесяти тысячах наличными, а остальная сумма — оборотный капитал. И разумеется, применительно к фонду подобного масштаба, речь, как правило, идет о трех-четырех крупных инвесторах.

— Похоже, вы неплохо разбираетесь в таких делах.

— Для багамского банкира? — сухо уточнил Макгвайр.

— Не хотел вас задеть.

— Я и не обиделся. Я знаю об инвестиционных фондах так много потому, что проработал двенадцать лет в Лондоне на небольшую компанию под названием «Леманн Брозерс».

Если он хотел меня смутить, то у него получилось.

— «Леманн Брозерс»… Надо же. И почему вы бросили работу?

— И перешёл в мелкий, зачуханный банк? А вам когда-нибудь доводилось проводить в Лондоне январь, мистер Аллен?

— Никогда не был в Лондоне.

— Встретив в Лондоне двенадцать январей подряд, вы будете готовы поменять зарплату и социальный пакет на кусок чистого неба. В общем, я родился на Багамах. Это — моя страна. Хотелось вернуться домой. А оффшорное банковское дело на островах постоянно доставляет удовольствие, тем более, что позволяет знакомиться с колоритными бизнесменами, наподобие вас.

— Я — не «колоритный», мистер Макгвайр.

— Мистер Аллен, любой, кто появится в моем офисе с компьютерным кейсом, наполненным тремястами пятьюдесятью тысячами долларов — колоритная личность.

У него на столе зазвонил телефон. Хозяин в ответ произнес около дюжины слов и положил трубку. Затем посмотрел на меня:

— Ваши триста пятьдесят тысяч получены и приняты на счет.

Макгвайр притянул к себе большую книгу регистрации поступлений в обложке буйволовой кожи, заполнил квитанцию и корешок, взял печать, обмакнул в чернила, дважды ударил по книге, затем оторвал одну квитанцию и протянул мне:

— Вот теперь всё официально. Можете забрать ваш кейс в зале. Да, и не забудьте компьютер.

Я встал, зажав «Тошибу» под мышкой, после чего поблагодарил банкира за любезность.

— Мы наверняка скоро увидимся вновь, — заметил он.

— Ну, это зависит…

— От чего?

— От того, как быстро будут расти наши финансовые поступления.

Банкир заговорщицки улыбнулся:

— Или от того, сколько набитых долларами компьютеров вы способны унести за один раз.

Я возразил:

— Я — не курьер, мистер Макгвайр. — Хотя и знал, что отныне я буду всем, кем только прикажет быть Джерри Шуберт.

Самолет-развалюха до Майами, быстрый перелет в Нью-Йорк, и вот в десять двадцать вечера я снова в Ла-Гуардии.

На выходе из терминала купил номер «Пост». И хотя историю Теда Петерсона передвинули на пятую страницу, заголовок, тем не менее, наводил дрожь:

«ЗА НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ДО СМЕРТИ РУКОВОДИТЕЛЬ КОМПЬЮТЕРНОЙ ФИРМЫ БУШЕВАЛ В РЕСТОРАНЕ».

Как я и боялся, по словам журналиста, метрдотель «Хъятт-Редженси», Мартин Альгар, передал в полицию сведения, что Петерсон посетил его заведение вечером накануне гибели под колесами. Альгар сообщил копам, что в ресторане Петерсон был не один, что покойный яростно спорил с другим бизнесменом, сидевшим за тем же столиком. Затем спор перерос в громкую ссору.

Особенно радовал последний абзац газеты:

«Сейчас полиция штата Коннектикут разыскивает, чтобы допросить, белого мужчину, которого видели выходящим из ресторана вместе с Петерсоном. По описаниям, разыскиваемому около тридцати, рост около шести футов, телосложение среднее, волосы русые, в тот день был в светло-сером костюме».

Наверняка полицейский художник уже сидит за столом напротив мистера Альгара, составляя фоторобот подозреваемого. И наверняка полиция уже допрашивает нескольких сотрудников Петерсона.

«Были ли у него враги?» — спросят копы. И получат от всех один и тот же ответ: «Ну, как-то вечером, незадолго до гибели Теда Петерсона, на него очень злобно орал человек по имени Нед Аллен».

Когда я сел в такси, направляющееся на Манхэттен, зазвонил телефон. Как только я ответил, Джерри спросил:

— Ну, как всё прошло?

— Как по маслу.

— Рад слышать.

— Ты читал сегодняшний «Пост»?

— Я регулярно читаю газету, — ответил Шуберт тоном, в котором слышалось, что мне не стоит обсуждать подобные вопросы по телефону, который можно с легкостью прослушать. — Замечательная газета! Столько интересных историй. Ты сейчас в такси?

— Да.

— Тогда встретимся у «Фанелли». Я закажу для нас поздний ужин.

«Фанелли» — местный заповедник, едва ли не последний бар и гриль в старинном стиле, оставшийся в Сохо. На шоссе Бруклин-Квинси почти не было движения, так что я успел как раз к одиннадцати. Джерри уже уселся за столик в небольшом кабинете, расположенном за барной стойкой.

Мы оказались единственными посетителями.

— Правило современного мира номер один, — объявил Джерри, как только я сел, — никогда, ни при каких обстоятельствах не обсуждай щекотливые темы по мобильнику!

— Джерри, я до смерти перепутан.

— С какой стати? Только из-за того, что гребаный метрдотель заявил, что видел Петерсона вместе с каким-то бизнесменом?

Взяв со стола принесенный мной номер «Нью-Йорк поуст», Шуберт зачитал вслух:

— «Около тридцати, рост около шести футов, телосложение среднее, волосы русые, в тот день был в светло-сером костюме…» Да под это описание попадает половина мужского населения округа Фейрфилд!

Я заговорил тихо, едва ли не шепотом:

— А если кто-нибудь сообщит в полицию о нашей с Петерсоном стычке на приеме у СОФТУСа? Или заставят поучаствовать в опознании перед метрдотелем?

— Ты стал законченным параноиком. Во-первых, что с того, что видели, как ты поссорился с Петерсоном? Если копы придут в «Джи-Би-Эс» с допросами, наверняка найдется еще с полдюжины человек, с которыми он ругался. Такой уж был козел, всю жизнь с кем-то цапался. Во-вторых, если тебя всё-таки вызовут на допрос, у тебя есть алиби в Майами. И как только выяснится, что у тебя имеется твердое алиби на ночь убийства, никто тебя в Коннектикут не потащит.

Я ответил:

— Хотелось бы знать, чем тебе угрожал Петерсон.

— Слышал когда-нибудь такую старинную поговорку: «Меньше знаешь — крепче спишь»? На твоем месте я бы прислушался к народной мудрости. Не сомневайся: если по какой-нибудь причине тобой и впрямь заинтересуются, мы предпримем все меры, чтобы вызволить тебя из опасности. Я сказал это вчера и готов повторить сегодня: тебе не о чем беспокоиться до тех пор, пока ты в нашей команде.

Я чуть было не поблагодарил Шуберта. Но тут же подумал: «Вот он, стокгольмский синдром, когда заложники неожиданно начинают воспринимать тех, кто их захватил, как защитников». А потому промолчал и просто кивнул в ответ на последние слова.

— А теперь требуется кое-что обсудить, — продолжил Джерри. — Мне нужно, чтобы в понедельник ты слетал в Атланту и встретился там с нашим новым клиентом, Биллом Симеоном. Он тоже собирается внести наличные в фонд «Эскалибур».

— Дай-ка угадаю: ты хочешь, чтобы я взял деньги, затем вылетел в Нассау и положил на наш счет?

— Ты очень догадливый парень.

Шуберт достает из нагрудного кармана конверт:

— Вот билеты. К сожалению, придется вылетать в шесть утра. А после встречи в аэропорту с одним из представителей мистера Симеона полетишь в Майами, затем пересядешь в самолет до Нассау…

— Хотелось бы кое-что узнать.

— Нет, никакой контрабанды тебе везти не придется. И, разумеется, мистер Симеон — крайне законопослушный бизнесмен, владеющий одним из крупнейших заводов пищевой промышленности на Юге.

— Ты ответил только на половину вопроса.

— Что осталось без ответа? — бесстрастно осведомился Шуберт.

— Мои должностные обязанности изменились?

Джерри с трудом сдержал улыбку:

— Скажем так: расширились. Поскольку в течение последних нескольких дней мы приняли корпоративное решение преобразовать «Эскалибур» в фонд, работающий исключительно во благо частных инвесторов. А это, к сожалению, означает…

— …Что я — курьер фонда, мальчик на побегушках.

Шуберт проигнорировал мой резкий тон:

— Учитывая большое количество наличных капиталовложений, которые мне в последнее время удалось привлечь, нам, к сожалению, действительно требуется, чтобы ты выполнял роль посыльного. Согласен, мы нанимали тебя для других целей. И я понимаю, что твой потрясающий дар продавца не находит применения. Но как только мы достигнем заданной отметки фондового капитала в двадцать два миллиона долларов инвестиций…

— Двадцать два миллиона?! Да я буду летать в Нассау каждый день!

Голос Джерри звучал с прежним спокойствием:

— Боюсь, что в течение ближайших нескольких месяцев тебе придется покрыть изрядные расстояния. Однако как только мы достигнем цели…

— То что? Заставишь меня привозить из Колумбии кокаин? Или заинтересуешься продажей оружия в Ирак?

Последовала долгая пауза. Шуберт забарабанил пальцами по столу, потом посмотрел в глаза:

— Скажу в первый и последний раз: не нравится работа — уходи. Но ты должен понимать, каковы окажутся последствия этого поступка.

— Ты спланировал всё с самого начала, да?! С той самой минуты, как я показался у тебя в офисе, ты подумал: «Ага, вот подходящий лох!»

— Ты переоцениваешь мой дар предвидения и хватку. Я ничуть не лучше других, более-менее успешных бизнесменов: стоит мне заметить подходящую возможность, как я ею пользуюсь. — Джерри протянул билеты на самолет: — Ну так что, полетишь в Атланту или нет?

Теперь мои пальцы застучали по столешнице. Но через миг я протянул руку и выхватил у него конверт.

Шуберт одобрительно кивнул:

— Обещаю, что курьерская работа закончится через несколько недель. И поверь, обычно таможенники решают проверить зачастившего летуна не раньше, чем через несколько месяцев. Так что тебе совершенно не о чем волноваться.

Я промолчал.

— Ну что ж, тогда давай заказывать! — предложил Джерри.

— Что-то пропал аппетит.

Моим нежеланием ужинать Шуберт воспользовался, чтобы отправиться на свидание с новой на этой неделе женщиной.

Как только он вышел, я подошел к стоявшему в ресторане платному телефону и позвонил Сирио.

— Йоу, босс! — приветствовал меня Фил. — Как дела?

— Всё хуже и хуже. Слышал когда-нибудь о типе по имени Билл Симеон?

— Не-а… зато есть кое-какие сведения о парне по имени Виктор Романо, о котором ты спрашивал.

— Он работает честно, как бойскаут?

— Настоящий орел! Ну да, есть у него законный бизнес, строительный и по переработке металлолома, но Романо побывал и под следствием у ФБР по всевозможным обвинениям — его подозревали в контрабанде оружия и наркотиков, а также в двойном убийстве так называемых бывших деловых партнеров. Но федералы так ничего ему и не пришили.

— Боже, — произнес я.

— Так ты с этим орлом работаешь?

— В каком-то смысле.

— А оно тебе надо?

— Ну, скажем так: выбор у меня не особенно богатый…

Глава третья

Представитель Билла Симеона оказался шофером, одетым в темно-синий блейзер и классическую черную водительскую фуражку с черным блестящим козырьком. Я встретил его в зоне прибытия, как договаривались. Водитель держал табличку с моим именем. Когда я подошел, он попросил проследовать за ним в машину.

Внутри я снова обнаружил кейс для компьютера, лежащий на заднем сидении. Открыл. Пусто. Пощупал обивку на верхней и нижней крышках. Чувствовалось, что пространство за подкладкой плотно набито.

— Двести восемьдесят тысяч, сэр, — сообщил представитель. — Здесь же вы найдете конверт со всей необходимой документацией.

— Отлично, — произнес я.

— Вы вылетаете рейсом «Дельты»?

— Нет, «Американ Эйрлайнс».

Пока шофер вез меня к терминалу, я открыл принесенную с собой нейлоновую сумку. Вытащил ноутбук и несколько папок для документов, положил в кейс. Сложенная сумка легко вошла во внутренний карман на крышке. Просмотрел прилагающиеся бумаги. Счет, выставленный фирмой «Фэй и сыновья», находящейся в Далласе управляющей консалтинговой компании, фирме из Сан-Антония под названием «Купер-Маллин», на двести восемьдесят пять тысяч долларов. Бумага казалась вполне безупречной в правовом отношении. Я сомневался, можно ли сказать то же самое о «Купер-Маллине».

Сто минут полета до Майами. Часовая остановка. Час до Нассау. И Макгвайр, с понимающей улыбкой встречающий мое появление:

— А говорили, что вернетесь не скоро, — произносит он, пожимая мне руку.

— Ошибся.

— Сколько привезли сегодня?

— Двести восемьдесят тысяч, — сообщил я и протянул кейс.

Банкир слегка приподнял брови:

— Ваш фонд явно преуспевает.

— Согласен.

Кейс вручили кассирше по имени Мюриэль. Мы с Макгвайром, попивая колу, ждали в его кабинете, пока женщина сосчитает деньги. Я передал банкиру инвойс, прилагавшийся к наличности. Тот мельком просмотрел бумагу, после чего швырнул в полную документов корзину на столе.

— Скажите-ка мне, мистер Аллен, в бизнес какого именно рода инвестирует ваш фонд?

— Как правило, это новые компании, работающие в сфере информационных технологий.

— А ваши инвесторы — это в основном частные лица, деловые операции которых ведутся в наличных средствах?

— Я всего лишь курьер, а потому ни с кем из вкладчиков не знаком.

— Разумеется, — учтиво согласился банкир, — да и для чего вам знакомиться с ними? В конце концов недаром говорят: невежество — благо. — Оливер лучезарно улыбался, наслаждаясь моим смущением.

— Мистер Макгвайр, я же говорил вам: я — всего лишь мальчик на побегушках. Забираю деньги, привожу вам, возвращаюсь с квитанцией в Нью-Йорк. Не задаю вопросов, держу взгляд долу и выполняю всё, что скажут.

— А вам нравится такая работа?

— А как вы думаете?

Макгвайр озабоченно посмотрел на меня:

— Думаю, что на вашем месте я бы действовал очень осторожно.

Я выдержал взгляд:

— И что навело вас на такие мысли?

— Ну… хотя бы происшествие с несчастным Тедом Петерсоном.

Я едва не выпал из кресла:

— Вы знали Теда Петерсона?!

— Да, он был мне знаком.

— В качестве клиента?

— Да, мистер Петерсон как-то открыл у нас счет. Случившееся с ним — ужасно, разве не так?

— Известие о его гибели появилось в местных газетах?

— Нет, но мы в Нассау получаем и «Нью-Йорк таймс». Можете представить, как я был потрясен, узнав о несчастном случае… разумеется, если то был действительно несчастный случай. Полиция так ни к чему и не пришла в расследовании, верно?

— Верно, — тихо согласился я.

— Вы, очевидно, тоже были знакомы с мистером Петерсоном?

— Мне доводилось работать в компьютерном бизнесе, так что могу признаться, мы действительно встречались с ним пару раз.

— Этим ваше знакомство и ограничивалось?

— Да, — я тщательно подбирал слова, — не более, чем несколько случайных встреч по работе за годы знакомства.

Макгвайр в который раз взглянул на меня с удивлением:

— Так значит, вы не знали?

— О чем?

— Что Тед Петерсон и был джентльменом, открывшим у нас счет фонда «Эскалибур»?

Я совершенно растерялся. Не успел опомниться, как зазвонил телефон, стоявший на столе Макгвайра. Хозяин кабинета ответил на звонок, пробормотал несколько слов, затем положил трубку и взялся за книжку с квитанциями.

— Ровно двести восемьдесят тысяч долларов, — сообщил он, заполняя бланки.

— А почему вы не упомянули о связи Петерсона с вашим банком вчера? — поинтересовался я.

— Потому что хотел сперва познакомиться с вами получше, — с невинным видом пояснил банкир.

— Постойте-ка, но разве вы не сказали, что счет открывал местный адвокат?

— Нет, вы неверно меня поняли. Юрист всего лишь оформлял документы. Но именно Петерсон открыл здесь в прошлом году вклад «Эскалибура».

Печать ударила по бумаге.

— Разумеется, в то же время Петерсон открыл у нас и личный счет.

— На крупную сумму?

— Информация конфиденциальная. Но скажем так: отнюдь не мелочь. И хотя о гибели нашего вкладчика я узнал несколько дней тому назад, за прошедшее время адвокат покойного так и не связался с нами.

— Вы думаете, о существовании счета никто не знает?

— Пока было бы преждевременно выносить какие-либо заключения.

— Не понимаю: если личный счет был открыт по почте, то почему нельзя было вносить вклады таким же способом?

— Потому, что все суммы были в наличных, и потому, что подобно большинству наших клиентов, погибший вряд ли хотел оставлять документы, по которым можно проследить его связь со счетом в нашем банке.

Если Тед Петерсон, как говорил Джерри, имел серьезные финансовые проблемы, то как он мог вносить вклады наличными на открытый на собственное имя счет в оффшорном банке? Ведь крупные транснациональные корпорации вроде «Джи-Би-Эс» не выплачивают руководству зарплату наличными. И Шуберт говорил, что «Баллентайн Индастриз» начали выплачивать покойному гонорары за консультации лишь три или четыре недели назад. Так откуда же Петерсон брал деньги?

— А мистер Петерсон рассказывал вам когда-нибудь, кто стоит за фондом «Эскалибур»? — поинтересовался я.

— Что за абсурдное предположение, — произнес Макгвайр, протягивая мне квиток. — Разумеется, погибший ни словом не обмолвился о том, кто был его компаньонами. Даже если бы и сообщил, я бы всё равно вам не сказал. Багамский банкир — как священник: не имеет права раскрывать ни один из сообщенных ему секретов. — Хозяин кабинета со смехом добавил: — Вот только не в силах отпустить грехи. Может лишь принять банковский вклад и, если потребуется, дать дружеский совет насчет капиталовложений. А потому я не задавал мистеру Петерсону никаких вопросов касательно открытых счетов. Тем более — о лицах, стоящих за фондом. Или о происхождении шести миллионов долларов, поступивших в качестве первоначального взноса на счет фонда «Эскалибур».

Я мигнул:

— Петерсон заявился к вам с шестью миллионами наличных? Как, черт подери, он смог принести столько денег?

— Насколько я помню, ваш знакомый прибыл на судне, отправившемся в круиз из Майами. И сошел на берег с пятью спортивными сумками, набитыми деньгами. Чтобы пересчитать, потребовалось четыре сотрудницы и целый день. Шесть миллионов в банкнотах — это много.

— А после первого вклада Петерсон перечислял что-нибудь еще?

— Нет. До вчерашнего дня, пока не появились вы, на счет не поступало новых вкладов. Полагаю, поэтому вас можно считать преемником мистера Петерсона. — Банкир мельком посмотрел на часы: — А теперь вынужден извиниться. Меньше чем через полчаса я должен сыграть в теннис с нашим министром финансов.

— Только один последний вопрос…

Мистер Макгвайр встал с места:

— Тогда покороче. Если опоздаю, министр может увеличить нам налоги.

— Почему вы посоветовали мне быть осторожней?

Банкир пожал плечами и ответил:

— Потому что курьеров обычно считают расходным материалом.

Всю обратную дорогу до Нью-Йорка я думал: «Стало быть, моим предшественником был Петерсон, на правах посыльного фонда… А значит, Тед проворачивал свои делишки с Джерри и Баллентайном гораздо дольше трех недель. А это, в свою очередь, означает…»

Мысленные образы пронеслись в обратном порядке.

Внезапно вспомнился телефонный разговор, состоявшийся с Петерсоном сразу же после того, как он капитулировал насчет рекламного разворота в «Компу-Уорлде». Когда я сказал, что о случае с Джоан Глейстон мне известно всё, Тед даже обрадовался, точно речь шла о мелком проступке в сравнении с… В сравнении с чем? Снова вспомнилось то утро, когда я выехал на север, к Оулд-Гринвичу, и встретился с Петерсоном прямо у его дома. Тед просто замер при упоминании о Больших Каймановых островах, затем обернулся, и его взгляд был полон страха…

Большие Каймановы острова… Что-то произошло во время той поездки, и тогда началось…

Стоп! Может, как раз на Каймановых островах покойный выяснил… но что?

Что-то, обеспечившее ему встречу с экспрессом Метро-Норт?

Разговаривая с Джерри на организованном СОФТУСом приеме, Тед выглядел таким взвинченным, таким нервным…

Неужели Джерри угрожал ему так же, как и мне? Может быть, хотел сделать Петерсона своей шестеркой, а когда не получилось, решил, что я — гораздо более подходящий претендент? И искусно подстроил нашу «случайную» ссору.

А затем сделал мастерский ход, вынудив нас встретиться в «Хъятт-Редженси»…

Вот он, с блеском выполненный двойной удар. Петерсон замолк, я в капкане, и потребовалось всего ничего, просто коварный расчет. Теперь я навсегда останусь в западне, если только…

Здесь я решил остановиться. Поскольку до сих пор не мог представить себе, как выпутаться из ситуации. В голове застряла только одна мысль: «Курьеров обычно считают расходным материалом»…

А новый курьер — я.

Вернулся в Нью-Йорк к пяти часам вечера того же дня.

Направился домой, проверил сообщения на автоответчике (ни одного), напялил джинсы и футболку и решил выйти пораньше, поужинать в Гринвич-Виллидже. Но мобильник зазвонил, не успел я дойти даже до Бликер-стрит:

— Нед?

Я узнал голос в мгновение:

— Лиззи? Вот так сюрприз, — заметил я и поспешно добавил: — Приятный.

— Я звонила тебе на работу, но голос на автоответчике посоветовал воспользоваться мобильником.

— Ну да, пришлось утром выехать из города по делам. Только что вернулся. Откуда звонишь?

— Я в Нью-Йорке, приехала еще в четверг, по делам. Живу у Айана и Джины: квартира всё еще в субаренде.

«Поддерживать непринужденный тон».

— А когда обратно?

— Завтра утром, — предлагает она, — сможешь встретиться со мной в центре города где-то через полчаса? У меня мало времени, но…

— Назначай место, приеду.

— Дубовый бар в «Плазе».

— Я не совсем подходяще одет…

— Не переживай. Слушай, мне нужно еще позвонить. Через полчаса, договорились?

Бегу к метро… и успеваю приехать как раз вовремя. Лиззи уже подыскала для нас столик в углу Дубового бара.

— Надеюсь, тебе не пришлось очень долго меня ждать, — наклоняюсь через стол, чтобы поцеловать жену.

Отворачивается, позволяя моим губам прикоснуться к щеке. Не самое лучшее начало…

— Приехала за минуту до тебя. — Любимая с непередаваемой быстротой взглянула на часы. — Боюсь, у меня найдется только двадцать минут.

— Потрясающе выглядишь, — говорю я.

И не просто потрясающе — великолепно. Загорелое лицо. Стройная. Выглядит так, словно спит в сутки по восемь часов и придерживается овощной диеты. Похоже, неплохо приспособилась к Южной Калифорнии.

— И ты, Нед, тоже хорошо выглядишь.

На мгновение замолкаем. Милая напряженно, нервно улыбается, затем барабанит пальцами по столу и спрашивает:

— Будем заказывать?

— Разумеется. — Я вскидываю руку. Тотчас же в поле зрения появляется официант. Указываю на Лиззи.

— Мартини, — решает она. — В высоком бокале, с соломинкой. А ты?

— Минеральную воду, — говорю я. Кивнув, официант уходит.

— Только минералку? — удивляется жена.

— Не хочу проблем с выпивкой. Не прикасался к алкоголю… в общем, с тех самых пор, как ты ушла.

— Странно. Ты же раньше любил квасить…

— Раньше я любил многое. — Смотрю ей прямо в глаза: — И люблю до сих пор.

Опускает взгляд. Немедленно меняю тему:

— Что привело тебя в Нью-Йорк?

— Несколько важных встреч. Компания предложила выбор: или стать штатным руководителем лос-анджелесского филиала, или вернуться в Нью-Йорк в качестве заместителя вице-президента.

— Отличные варианты. Что решила?

— Вернусь обратно. В Лос-Анджелесе можно весело провести пару месяцев, но солнца там чересчур много.

— Ну да, мне оно тоже на нервы действует. Когда приедешь?

— Утром в понедельник. Не очень-то хочется опять возвращаться в Лос-Анджелес, но нужно закончить несколько дел.

— Почему тебя вызвали сюда так срочно?

— Потому что у нас только что появился новый крупный клиент. «Баллентайн Индастриз».

Нервно сглатываю.

— Ну да, крупный, — соглашаюсь я.

— И наверняка — непростой. Джек Баллентайн, судя по нашумевшей репутации — настоящая звезда. Зато как клиент он невероятно выгоден и довольно интересен… тем более, что работу с фирмой придется начать с его книги по самомотивации.

— Ты имеешь в виду «Лучшая защита — нападение»? — вырывается у меня.

— Впечатляет.

— Ну… э-э… ты же знаешь, мои связи с Джерри Шубертом…

— Да, и кстати, я как раз разговаривала сегодня с Джерри по телефону. Нам теперь придется много сотрудничать. Не знала, что ты живешь у него.

— Он предложил мне свою комнату для гостей после того, как мы с тобой… — запинаюсь я, стараясь сохранять спокойствие.

— Ясно, — соглашается Лиззи, — в общем, сегодня вечером мне предстоит встретиться с этим великим человеком. Он пригласил меня поужинать в «Ле Сирк», сам выбрал — вот почему у меня остается лишь несколько минут.

— А Джерри тоже будет с вами?

— Нет, ему пришлось уехать из города. Ну что ж… хоть малая милость от судьбы.

— В общем, — продолжает любимая, — по-моему, Баллентайн решил, что мы должны поужинать тет-а-тет. Похоже, он — записной донжуан.

— Уверен, ты устоишь перед его чарами.

— Не сомневайся.

— Что ж, поздравляю, что заполучила такого клиента. Отличные новости.

— Не уверена. Насколько я слышала, у Балентайна не бывает нервных срывов, он сам доводит всех до истерики. Зато с лихвой хватит работы, а сейчас это — главное.

Я не смог выдержать ее печального взгляда.

— А ты работаешь? — спрашивает жена.

— В каком-то смысле.

— На кого?

Нужно выбирать слова поосторожней. Придется соврать:

— Ну, после того, как потерял работу в телефонных продажах…

— А я и не знала… Сочувствую.

— Зря. Каждый день, проведенный на том месте, отнимал у меня год жизни. Ну, и, как только всё закончилось, я от отчаяния пошел в кадровое агентство, попросил подыскать что-нибудь из текущих вакансий. И меня определили в фирму, оказывающую финансовые услуги. Головной офис в Сиэтле, а я управляю нью-йоркским филиалом. Своего рода работа в сфере коммуникаций. Отслеживать финансовые потоки, организовывать курьерскую службу для клиентов и всё такое. Самое забавное, что офис находится в том же помещении, что и «Баллентайн Индастриз».

— Нравится работа?

— Ну, не совсем то, о чем мечтал.

— Тогда уходи.

— Мне нужен заработок. Я задолжал.

— Кому?

— «Экспрессу», «Визе», «Барнейсу» — тем, у кого больше всех должников. Кажется, я у них до сих пор в розыске.

— Если нужны деньги, могу помочь.

— Очень мило с твоей стороны, но…

— Но ты же до сих пор расплачиваешься за ту неделю на Невисе, верно? И потом, часы… И…

— Это мои проблемы. И вообще, ты же мне тогда одолжила денег, помнишь?

— Не одолжила. Подарила.

— Как бы там ни было, я постепенно начинаю решать денежные проблемы.

— Я до сих пор чувствую себя виноватой перед тобой.

— Почему? Лиззи, ты не виновата в моих долгах.

— Я встречалась с другим.

Фраза прозвучала, точно взрыв гранаты. Стараюсь не морщиться. Опускаю взгляд. Палец жены описывает круги на внутренней стороне пустой пепельницы, стоящей на столике. Молчу.

— Слышал, что я сказала? — мягко уточняет жена.

— Да. Слышал. И?

— У него были серьезные намерения. Но я решила, что пока не готова.

— Вы расстались?

Кивает:

— Да. Недавно. Он был милым. Надежным. Зависимым. Нудным.

— Адвокат, что ли?

— Откуда догадался?

— Ниоткуда. Просто попал пальцем в небо.

— Ты как-то с ним общался, несколько лет назад. Питер Баркли.

— Штатный консультант «Мозмана»?

Лиззи кивает.

— Он живет здесь, да? — уточняю я.

— У него много дел на побережье. И потому приходится часто ездить туда-сюда…

— А ты? Тебе тоже часто приходится ездить туда-сюда?

Жена невольно прикрывает рот ладонью:

— Временами. Извини.

Подают напитки. Не чокаемся. Лиззи делает большой глоток мартини, часто моргает от действия спиртного. Завидую ее состоянию.

— Хотела кое-что сказать тебе, — сообщает она, — и ты должен поверить: роман не начинался до тех пор, пока мы не стали жить отдельно. Я тогда на тебя чертовски разозлилась.

— А сейчас?

— Не знаю…

— Я по тебе скучаю. Не могу даже сказать, как мне не хватает…

— Дело не только в том, что ты мне изменил. Ты меня оттолкнул. Я хотела тебе помочь, а ты меня за это возненавидел.

— Я никогда не испытывал к тебе ненависти.

— Ты не хотел, чтобы у нас был ребенок.

Сказанное меня поражает.

— Я просто перепугался, вот и всё…

— Тогда почему не рассказал о страхе?

— Потому что… потому что боялся признаться, что напуган.

— Ты же никогда не хочешь со мной говорить, да? Особенно «на серьезные темы». Никогда не хочешь показать ни слабости, ни страха…

— Это правда. Но теперь я понимаю, что должен был многое рассказать.

— И я тоже. Мы избегали…

— Всего, — договорил я. — И мне очень жаль…

— Мне тоже жаль, что так вышло.

Лиззи делает большой глоток мартини, наполовину осушая бокал.

— Ну, — говорит она.

Я накрываю ладонь жены своей.

— Вернись, — прошу я. Она вырывает руку:

— Вчера я разговаривала с адвокатом…

— Понятно.

— Если дашь развод, всё закончится очень быстро.

Сосредоточенно разглядываю свой стакан.

— Ты действительно хочешь всё закончить?

Жена смотрит на часы.

— Мне пора, — сообщает она.

— Я увижу тебя, когда вернешься?

Лиззи встает из-за стола:

— Не знаю. Боже, до чего же это все тяжело…

Она быстро стискивает мою ладонь и срывается с места, прежде чем я успеваю еще что-нибудь произнести. Хочется броситься следом, но мне хватает ума не делать этого. А потому вынуждаю себя остаться на месте, разглядываю недопитое мартини. Беру бокал, подношу к губам, но тут же отставляю обратно. Не подумайте, что стал трезвенником, просто очень подавлен.

Прошу принести счет. Восемнадцать баксов за бокал мартини и стакан минеральной воды. Боже! Неохотно выкладываю на стол двадцатку. Ухожу.

Внезапно из бара выходит официант с моим счетом в руке.

— Сэр, — сообщает он, — ваша гостья расплатилась на выходе.

В горле першит. Моргаю, к глазам подступают слезы:

— Спасибо.

Возвращаюсь в своё жилище на верхнем этаже. Не знаю, чем заняться, а потому просто смотрю телевизор. Но никак не могу сосредоточиться на экране.

Лиззи и Баллентайн. Лиззи и Питер Баркли. Лиззи и этот паршивец Джерри Шуберт… Наверняка он решил поручить «Мосману и Китингу» заняться пиаром Баллентайна. И наверняка попросил, чтобы с фирмой работала лично Лиззи Говард. Поймав меня в капкан, решил заманить в паутину и ее, чтобы убедиться: я никуда не денусь.

Стараюсь заснуть. Не получается. Примерно в четыре утра, проведя несколько часов за разглядыванием потолка, понимаю, что делать. Рискованная игра, но деваться некуда.

Поднимаюсь. Принимаю душ. Спускаюсь, выхожу на Двадцатую стрит, затем направляюсь на восток, к Восьмой авеню.

Сейчас четыре сорок пять утра. Чтобы убить полчаса, присаживаюсь в круглосуточном кафетерии, выпиваю около трех пинт полностью насыщенного кофеином яванского кофе. Думаю, что сейчас как раз пришла пора вновь закурить, но каким-то чудом удается совладать с искушением.

В четверть шестого поднимаюсь из-за стола, прохожу целый квартал к западу от Двадцатой, останавливаюсь напротив ухоженного особняка из коричневого камня и жду.

В пять двадцать перед домом 234 по Двадцатой Западной стрит останавливается длинная, черная машина «линкольн тауэр кар». Через пять минут из апартаментов Айана и Джины выходит Лиззи. Направляется к автомобилю, смотрит перед собой и видит, как я иду к ней через улицу.

На лице любимой появляется сперва недоверие, затем — отчаяние.

— О, боже, Нед, это ты… Но зачем?

Но тут же, замолчав, замечает то, на что в состоянии обратить внимание только настоящий друг: неподдельный страх.

— Что случилось?

— Пожалуйста, — прошу я, — разреши проводить тебя до аэропорта.

Она колеблется долю мгновения, но затем быстро кивает.

Машина трогается с места, я замечаю опущенное между пассажирским и водительским салоном стекло. Точно прочитав мои мысли, Лиззи спрашивает у водителя, нельзя ли нам уединиться.

Гудит мотор, поднимая стеклянную перегородку. Проем закрывается, она смотрит на меня:

— Ну…

— Ну… — начинаю я. И выговариваюсь. Описывая шаг за шагом события, случившиеся с тех пор, как Джерри протянул руку помощи. Не скрывая деталей. Не оправдывая собственную непредусмотрительность. Слова текут сами собой.

Хотя Лиззи молчит, ее глаза становятся всё шире и шире, особенно когда я рассказываю о событиях в Оулд-Гринвиче, случившихся в начале недели, и о том, как Джерри превратился в моего тюремщика.

Лиззи ни разу не перебила, хотя я знал, о чем она думает: «И я собиралась работать на этих людей?»

Когда я наконец договорил, повисло долгое молчание. Я взял ее за руку. Думал, Лиззи отпрянет или стряхнет мою ладонь.

Но она сжала мои пальцы, и держалась за них некоторое время. Крепко-крепко.

Глава четвертая

Она предложила мне денег. И авиабилет в любое место, куда захочу. Лиззи считала, что нужно исчезнуть, скрыться в великом американском «нигде», стать другим человеком и надеяться, что мое исчезновение убедит Джерри: я не намерен трепаться. Можно даже оставить записку с изложением собственной позиции: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя.

— Шуберт не такой, — объясняю я, — ты или в его команде, или на стороне врагов. А врага необходимо уничтожить. Можешь не сомневаться, если уеду из города, то в мгновение ока окажусь в списке особо опасных преступников, разыскиваемых ФБР.

— Тогда нужно пойти в полицию.

— И как ты это себе представляешь? Изобразить параноика, раскрывшего всеобщий заговор? Поскольку рассказ прозвучит неубедительно, меня запрут в палате для буйных в Белльвью, а потом обвинят в убийстве, как только Джерри даст им необходимую информацию. Копам хватит, даже если меня опознает метрдотель. А как только даст показания любой из двухсот свидетелей, наблюдавших, как я ору на Петерсона, детали состыкуются и я будумотать пожизненный срок в Бриджпорте, или как там, черт подери, называется тюрьма строго режима в Коннектикуте…

— Не может быть, чтобы всё оказалось настолько безнадежно.

— Поверь мне, шансов — совершенно никаких.

Лиззи прикрыла глаза ладонями:

— Идиот. Дурак ненормальный. Как, почему ты согласился на такую работу? Тем более, несмотря на столько серьезных подозрений?

— У меня не было денег. Жилья. Никаких перспектив. К тому же предложение поступило от Джека Баллентайна. Сама прикинь.

Она с силой отдернула ладони от лица и тихо спросила:

— Ты винишь меня?

— Вовсе нет.

— Вот ведь дура, хотела наказать тебя. И боже, что же я наделала!

— Это я наломал дров, а не ты.

— У тебя не было выбора.

— Я запаниковал и решил, что иного выбора нет. А паника убивает здравый смысл.

Мы въехали в аэропорт Кеннеди, машина остановилась у терминала «Америкен Эйрлайнс». Водитель открыл багажник и достал чемодан Лиззи.

— Не знаю, чем тебе помочь, — призналась жена.

— Можно, я хотя бы позвоню тебе?

— Ну ладно, — безжизненно произнесла Лиззи. Затем вышла из машины, взяла сумку и поспешно направилась к терминалу. Не оглядываясь.

Автомобиль доставил меня обратно в город. Подъезжая к Сохо, я попросил шофера высадить меня на углу Бродвея и Спринг-авеню. Было только семь утра. Я нашел телефон-автомат и позвонил Сирио.

— Извини, что так рано разбудил тебя, Фил.

— Без проблем, босс. У тебя до сих пор такой голос, точно к виску приставлен пистолет.

— Так и есть, можешь не сомневаться. Раскопал что-нибудь о человеке по имени Симеон?

— Ага. Владелец пары-тройки крупных заводов пищевой промышленности в Джорджии, Южной Каролине и Алабаме. Но заодно имеет несколько деловых интересов к югу от границы.

— Каких интересов?

— Завод по производству кетчупа в Мехико-Сити, пара потогонных мастерских в Боготе и Медельине…

— Медельин? — удивился я, — но разве это — не кокаиновая столица мира?

— Сразу видно, босс, что выписываешь «Нэшнл джиографик». Короче, никто из людей, с которыми я говорил, не сказал, что Симеон каким-то образом связан с продажей белого порошка. Но у него наверняка есть знакомые со связями в наркобизнесе. А ты что, ведешь с ним какие-нибудь дела?

— Только переправляю его наличность в оффшорный банк.

— Хорошая работа, — ехидно заметил Фил.

— Выбора не было.

— Ты всерьез вляпался в какое-то дерьмо…

— Фил, мне нужен честный ответ, да или нет. Как ты считаешь, деньги, которые я перевожу, могут поступать с южной стороны, из-за границы?

— Я считаю, что именно так и есть, мать их. Я к тому, что завязанный на белом порошке бизнес всегда ведется наличными. И бабки нужно где-то хранить, ферштейн?

Я перевел дыхание:

— Спасибо за консультацию.

— Босс, завязывай ты с этим делом.

— Завязал бы, если мог.

Вернувшись в квартиру, ложусь в кровать. Через несколько секунд засыпаю, просыпаюсь ближе к полудню, звонит телефон.

— Где тебя черти носят? — возмущается Джерри. — Я еще не вернулся из Лос-Анджелеса, звонил тебе в контору и на трубу раз десять.

— Тяжелая ночь выдалась. Не мог уснуть. Так что сейчас наверстывал упущенное.

— Ты же работаешь на нас, забыл? А значит, нужно вовремя являться в офис.

— Джерри, хватит тебе… у контрабандистов не бывает твердого расписания.

— Если я сказал тебе ехать в офис…

— Так точно, сэр.

— Завтра поедешь в Даллас.

— Чудесно.

— Очередная встреча в аэропорту. К тебе подойдет представитель клиента фонда по имени Чак Бэттерсби. Потом полетишь через Майами прямо в Нассау. Я приказал доставить билеты тебе домой.

— Отлично, — безжизненно произнес я.

— Мистер Баллентайн признался, что прошлым вечером у него состоялся великолепный ужин с твоей женой. Извини, оговорился: с твоей почти бывшей женой. Босс назвал ее «очаровательной душкой». «Умная, красивая, дьявольски милая — Аллен наверняка чудовищно облажался, раз ее потерял». Так и сказал, Нед.

Я процедил сквозь зубы:

— Джерри, ты говоришь мне это с каким-то тайным умыслом?

— Отнюдь. Хотя, думаю, тебя заинтересует, что мы наняли «Мосмен энд Китинг» вести пиар-кампанию мистера Баллентайна, и я лично попросил, чтобы нами занималась Лиззи.

Мне не хотелось сообщать, что вчера я с ней встречался, тем более, что мне уже известно о подобном развитии ситуации. А потому я произнес только:

— Ты очень умен, Джерри. Сперва — я, потом — Лиззи…

— Это называется «семейный подряд», Нед. Ты же знаешь, насколько наш бизнес семействен, как мы заботимся друг о друге. Кстати, я заметил твои фотографии в газетах и на телевидении.

— Что?! — только и смог я произнести.

— Ну, не совсем фотографии. Скорее, фоторобот. Ну ладно, я полетел. Приятно тебе провести в Далласе время.

Как только Шуберт повесил трубку, я схватил пульт телевизора и включил первый нью-йоркский канал.

Пришлось подождать десять минут. Сюжет о Петерсоне был третьим по счету.

Диктор рассказывал об «интригующих новых фактах, выявленных при расследовании смерти Теда Петерсона, одного из руководителей компьютерной фирмы «Джи-Би-Эс», погибшего ночью в среду под поездом Метро-Норт при переходе железнодорожного переезда в Оулд-Гринвиче, штат Коннектикут».

— С места трагедии Мэри Шипли, корреспондентка первого нью-йоркского канала. Мэри?

В кадре появляется Мэри Шипли. Все такая же худощавая и напряженная. По-прежнему стоящая на фоне проезжающего через Оулд-Гринвич поезда, при виде которого мой пульс учащается в два раза.

— Фред, — говорит Мэри Шипли, — с каждым днем появляются всё новые и новые тайны, окружающие гибель руководителя компьютерной фирмы Теда Петерсона. Теперь полиция штата Коннектикут сообщает, что вскрытие показало серьезную интоксикацию покойного в ночь гибели под колесами поезда. По словам медэксперта из Стэмпфорда, уровень алкоголя в крови погибшего почти в десять раз превышал допустимые показатели. Однако по-прежнему не ясно, сидел ли Петерсон в ту ночь за рулем.

Ранее тем же вечером видели, как он покидает отель «Хъятт-Редженси» с этим человеком…

В камере появляется составленный полицией фоторобот, изображающий мужчину за тридцать, с усталыми глазами, напряженными губами и обычным злобным выражением лица «разыскиваемого за убийство». Ниже шеи пририсованы костюм и галстук. Я видел собственные изображения и получше, а потому испытал облегчение из-за того, что сходство было трудно установить.

— …которого хотела бы допросить полиция. Белый, возраст от тридцати до тридцати пяти, песочного цвета волосы, рост около шести футов, среднего телосложения. В ночь смерти Теда Петерсона был в костюме. Его видел кондуктор в экспрессе Метро-Норт, направляющемся из Оулд-Гринвича к центральному вокзалу через час после гибели Петерсона. Полиция штата Коннектикут подозревает, что непосредственно перед происшествием механик заметил на рельсах именно этого же человека.

В кадре вновь появляется журналистка:

— Это был репортаж Мэри Шипли для первого Нью-Йоркского канала…

Выключив телевизор, я подумал: «Рискую оказаться узнанным, как только выйду из жилища. Фоторобот опубликован в утреннем издании «Нью-Йорк пост». Картинку покажут и в «Лайв эт файв. Новости глазами очевидцев», в каждой из местных программ новостей. И даже если фоторобот получился не бог весть каким, кто-нибудь непременно заметит сходство»…

Включил офисный автоответчик. Зазвучало сообщение:

— Привет, это Лиззи, звоню с высоты в тридцать три тысячи футов. Извини, что не перезвонила сразу же, но мне очень нужно побыть одной. В общем, думаю, пора обсудить, как нам лучше поставить точку, так что если захочешь позвонить, я буду сегодня в лос-анджелесском офисе примерно после часа по центрально-американскому времени и до самого вечера.

Сперва сообщение поразило. Но тут же я понял. Лиззи прикрывает меня, чтобы казалось, будто вчера мы не виделись, на случай, если Джерри взломал мою почту или прослушивал телефон (не исключались и оба варианта, учитывая желание Шуберта контролировать всех и вся). И, поскольку я опасался, что Джерри мог записывать и разговоры по домашнему номеру, не рискуя обмениваться конфиденциальной информацией по телефону, мне оставалось лишь прибегнуть к платным переговорам.

Прежде чем выйти, надел солнечные очки и бейсболку — на случай, если кто-нибудь при моем приближении заглянет в «Пост».

Я пошел в западном направлении, остановился в корейской бакалейной лавке разменять пять долларов. Затем, обнаружив в тихом тупичке Кинг-стрит телефонную будку, набрал лос-анджелесский номер Лиззи и всыпал в автомат три доллара семьдесят пять центов мелочью. Секретарша соединила меня после почти минутного ожидания.

— Можешь перезвонить? — попросил я. — У меня только пара минут.

— Разговор займет несколько секунд, не больше. Когда будешь в Нассау в следующий раз?

— Завтра.

— Очередной вклад?

— Разумеется.

— Ну так вот, пока будешь в банке, думаю, тебе стоит заодно открыть счет на имя Джерри Шуберта.

— Ты серьезно?

— Абсолютно. И у нас осталось полторы минуты. Так что, пожалуйста, хоть раз в жизни, замолчи и выслушай.

Я выслушал. Затем, через полторы минуты, Лиззи положила трубку. А я вернулся в жилище за загранпаспортом Джерри.

Найти его оказалось легко: Шуберт хранил документы в открытом ящике стола. Я пролистал страницы. Свежие отметки о въезде: Колумбия, Эквадор, Бразилия, Каймановы острова, Люксембург… но только не Багамы.

Я изучил подпись Джерри, поставленную на внутренней стороне обложки. Думал, у Шуберта окажется необычный, дерзкий росчерк — оказалось, компактная закорючка.

Примерно после двадцати попыток расписаться на чистом листе (впоследствии разорванном в клочья и смытом в туалет) я смог воспроизвести достойное подобие авторской надписи «имярек» на двух бланках, требующихся для открытия счета в Багамском Коммерческом банке. Затем заполнил бланк заявки, воспользовавшись паспортом, чтобы уточнить детали вроде даты и места рождения. И обвел кружком «Нет», отвечая на вопрос, желает ли податель заявления, чтобы банковская отчетность отправлялась к нему на домашний адрес.

На следующее утро вручил Оливеру Макгвайру заполненные бумаги.

— Значит, ваш друг, мистер Шуберт, решил открыть у нас счет? — уточнил банкир.

— Ну, если между нами, — я положил паспорт Джерри на стол банкиру, — речь идет о моем шефе. Фонд — его детище, и босс решил обзавестись надежным оффшорным хранилищем для двадцати пяти процентов от всех поступающих вкладов.

— Двадцать пять процентов? — внимательно посмотрел на меня Оливер, — весьма существенные комиссионные.

Я достал из-за спины компьютерный кейс, набитый наличностью, полученной утром в аэропорту Далласа.

— Да, большой кущ… Но взгляните, сколько денег добыл мой начальник для фонда!

— Сколько сегодня?

— Четыреста десять тысяч.

— Из которых, — банкир набросал в ежедневнике несколько цифр, — на счет мистера Шуберта следует поместить ровно восемьдесят две тысячи?

— Совершенно верно.

Пристально изучив бланки, Оливер сообщил:

— Ну что ж, вы же не открываете счет на собственное имя. И у вас имеется паспорт владельца. И подпись на бланках совпадает с проставленной в документе, из чего я могу заключить, что либо операция совершенно законна, либо вы до опасного хитры.

Не успел я отстоять свою невиновность, как Оливер вскинул палец:

— Мистер Аллен, сделайте одолжение, ничего не говорите. Поскольку я не обязан выслушивать подобные вещи. И совершенно не хочу ничего знать. Кстати, небольшая деталь: мистер Шуберт должен был представить вам рекомендацию от финансового учреждения, в котором у него открыт счет. Однако учитывая, что он — ваш начальник, а следовательно, имеет непосредственно отношение к фонду, думаю, мы можем махнуть на правила рукой.

— Мистер Шуберт будет вам весьма признателен.

Банкир ушел, забрав с собой компьютерный футляр.

Вернувшись через пятнадцать минут, принес книжку регистрации вкладов, которую протянул мне. Документ был выписан на имя Джерома Д. Шуберта.

— Теперь счет официально открыт.

Я протянул книжку обратно:

— Можете оставить у себя.

— Вы хотите сказать, мистер Шуберт не захочет просмотреть отчетность по своим вкладам?

— Он мне доверяет.

— Разумеется. — И мистер Макгвайр принялся выписывать квитанции.

— Я имел в виду, что сам доставлю ему квитанции о получении.

— Да, конечно.

— Хотел кое-что у вас спросить. Разве Джерри Шуберт не получает отчетности о счете фонда «Эскалибур»?

Оливер удивленно взглянул на меня:

— Мистер Аллен, ваш руководитель не владеет счетом «Эскалибура».

— Разумеется, — постарался я исправить промах, — связей с каким бы то ни было лицом установить невозможно. Следовательно, отчетность никуда не отсылается.

— Совершенно верно. Но… — Макгвайр знаком подозвал меня поближе, — открою вам небольшой секрет. Юрист фонда, мистер Паркхилл, звонит мне после каждого вашего посещения, чтобы убедиться в получении денег. И каждый раз спрашивает, какую сумму вы привезли.

— И что вы сообщите ему теперь, когда деньги распределены на два счета?

— То же самое, что и прежде: назову общую сумму, внесенную вами на счет… а больше ничего не скажу. Разумеется, если только ваш юрист не пожелает узнать баланс счета фонда, который я буду обязан назвать.

— Могу ли я попросить вас о небольшом одолжении?

— Положитесь на меня.

Я тщательно подбирал слова:

— Если наш юрист действительно спросит вас об общем балансе, не могли бы вы известить меня?

На мгновение банкир задумался:

— Ну… полагаю, телефонный звонок не противоречит правилам банка. Так что… — Оливер протянул мне блокнот.

Я набросал номер своего мобильника. Затем встал, собираясь уходить.

— Крайне ценю ваше участие, — поблагодарил я.

Макгвайр пожал мне руку:

— Вы затеяли странную игру, мистер Аллен. Надеюсь, что вы всё тщательно предусмотрели.

«Нет, я на ходу всё сочинил».

Прежде чем покинуть банк, удалось выполнить придуманную по пути в Нассау хитрость. Остановился напротив первого стола поболтать с Мюриэль: она всегда вызывала для меня такси после встречи с мистером Макгвайром.

— Привет, богатенький! Сколько денег принес нам сегодня?

— Слишком мало, чтобы завоевать ваше сердце, Мюриэль.

— Верно, черт побери. Точно, мало — потому что я не из дешевок.

— Я в этом и не сомневался.

— Такси до аэропорта, сладкий?

— Да, пожалуйста.

Мюриэль отправилась в глубь зала, поскольку у нее на столе не было телефона. Как только женщина скрылась из вида, я огляделся, чтобы убедиться: за мной никто не наблюдает, затем шустро схватил со стола чистую книжку регистрации вкладов и банковскую печать. Чтобы украсть предметы, потребовалось не больше трех секунд, добыча сразу же перекочевала ко мне в кейс. Когда Мюриэль вернулась, то последовал напряженный момент: я боялся, что она заметит пропажу. Но прошла минута, и женщина широко улыбнулась:

— Такси подъедет через секунду, милый.

— Ну как, согласны убежать со мной на этот раз?

— Ты что, ко мне клеишься?

— Именно.

— Боже, какой быстрый.

— Быстрее некуда.

— Пожалуй, лучше мне сначала с мужем посоветоваться. Ему такая мысль может не понравиться. А у тебя, милый, и без того, кажется, хлопот хватает.

Слова Мюриэль звучали у меня в углах всю дорогу до Майами. Я беспокоился: не слишком ли явным выглядело мое беспокойство, не было ли мистеру Макгвайру и его коллегам известно о возникших у меня сложностях больше, чем они говорили? Наверняка их интересовало происхождение миллиона долларов, помещенного на мой счет на этой неделе. Мне это тоже было интересно.

В зале ожидания аэропорта Майами я разменял пятерку, опустил в автомат требуемые три доллара семьдесят пять центов и позвонил Лиззи:

— Открыл счет? — поинтересовалась она. — Да.

— Всё нормально?

— Было несколько косых взглядов, но директор, мистер Макгвайр, увидел четыреста десять штук, которые я принес, и решил, что готов вынести любые сомнения по поводу законности их происхождения.

— Как бы там ни было, счет, открытый на имя Джерри Шуберта, — законный. У тебя обе квитанции?

— Да.

— Тогда тебе лучше припрятать те, что относятся к счету Джерри, понадежней.

— Я даже прихватил бланки квитанций получения Багамского Коммерческого банка и официальную печать для вкладов.

— Трудно было добыть?

— Похоже, я — прирожденный воришка.

— Слушай, в воскресенье вылетаю в Нью-Йорк. Только что узнала: компания снимет для меня на три месяца квартиру на углу Семьдесят Четвертой и Третьей.

— Можно встретить тебя в аэропорту?

— Нед, мы же не живем вместе. И не собираемся съезжаться.

— Просто подумал…

— Что?

— Что ты такая замечательная… и ничего больше.

— Всего лишь стараюсь помочь. Ведь тебе, видит бог, нужна помощь. Вот и всё. Ясно?

— Ну да… ясно…

— Позвони мне завтра с последними известиями. И кстати, постарайся как-нибудь получить доступ к компьютеру Джерри. Ты можешь выпутаться, только если точно поймешь, как работает фонд и отчего Петерсон очутился под колесами экспресса.

В газетном киоске у выхода из зала прибытия я спросил продавца, нет ли у них чернильных подушечек для печатей.

— Только в комплекте с изображениями диснеевских персонажей.

— Годится.

Салон летящего в Нью-Йорк самолета оказался полупустым. Мне досталось двойное место. В полете открыл компьютерный кейс, достал книжку с бланками регистрации вкладов и заполнил квитанцию на получение «Эскалибуром» четырехсот десяти тысяч американских долларов. Затем взял банковскую печать, открыл чернильную подушечку для диснеевских печаток, смазал чернилами банковскую печать и оттиснул на квитанции, создавая требуемое Джерри доказательство того, что полученная в Далласе сумма в целости и сохранности поступила на счет фонда.

В Нью-Йорк я тем вечером попал только после десяти. В квартире свет не горел, но рисковать я не стал. Прежде чем сесть в лифт и отправиться наверх, оставил кейс в шкафчике для метел, в небольшой комнатке внизу.

Но Джерри не поджидал меня, гадая, куда пропал паспорт.

Апартаменты пустовали. А потому я вернул документ в ящик стола и включил компьютер. Тотчас же выскочило окошко:

«ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ».

Черт, черт, черт! Впрочем, чего еще ожидать от помешанного на безопасности Шуберта.

Я перерыл ящики стола, надеясь, что, быть может, заветное слово указано в записной книжке или на обороте инструкции к компьютеру. Но уже то, что стол не заперт, подсказывало: внутри не осталось ничего секретного. А потому я попробовал подобрать несколько паролей: «ДЖЕРРИ»; «ЭСКАЛИБУР»; «ДЖШУБЕРТ»; «ФЭСКАЛИБУР»; «ДЖЕРРИШУБЕРТ»; «ФОНД»; «ДШ»; «УСПЕХ»; «Д.Ш.»; «ЗОНА УСПЕХА»; «ДЖЕРРИШ»; «БРУНСВИК»; «БАЛЛЕНТАЙН»; «ХОККЕИСТ»; «ДЖБ»; «ПОЛУЗАЩИТНИК»; «БАЛЛЕНТАЙН ИНД»; «БИЗНЕС ВОЙНА»; «БАЛИНД».

Когда изобретательность иссякла, попробовал дату рождения. Не угадал. То же число, но в обратной последовательности? Опять неудача.

Но как только я достал паспорт Шуберта и собрался ввести его номер, в коридоре раздался щелчок. На наш этаж поднимался лифт.

Я поспешно выключил компьютер, и монитор погас, а я юркнул на диван как раз когда в дверях появился Джерри.

— Поздно, а не спишь, — заметил он, бросив портфель у входа. — Как в Далласе, всё нормально?

— Прошло как по маслу, — сообщил я, изображая спокойствие.

— И ты успел в Нассау?

— С опережением на полчаса.

— Привез квитанции?

— Угу, — пробурчал я, доставая документы из нагрудного кармана рубашки. Шуберт бегло просмотрел квитанции, затем положил в бумажник.

— Как там в Лос-Анджелесе? — поинтересовался я.

— Отлично съездил. Новая книга мистера Би вызвала большой интерес на Побережье, а я нашел для фонда нового клиента.

— Понятно.

— Так что тебе, похоже, придется утром в понедельник посетить Город Ангелов! Я звонил нашему оператору. Тебе заказали билет на рейс в три часа дня, «Америкен Флайт». Прилетишь в лос-анджелесский аэропорт к шести, у тебя будет пара часов, чтобы решить дела, потом — перелет сквозь часовые пояса до Майами, вылет в десять вечера. Там делаешь пересадку на семичасовой рейс до Нассау.

— Как скажешь, — согласился я, подумав, что два трансконтинентальных перелета за сутки позволят мне по-новому оценить выражение «разница во времени».

Джерри достал из холодильника пиво, отвинтил крышку и сделал долгий глоток:

— Должен кое-что у тебя спросить, Нед. И пойми: я спрашиваю из вежливости.

— Да?

Шуберт снова отхлебнул пива:

— Как ты отнесешься к тому, что я начну встречаться с Лиззи?

Я постарался не проявлять никаких чувств:

— Мы же не живем вместе, забыл? Так что мне, в общем-то, нет дела, с кем она встречается.

— Вчера мы с ней пообедали.

— Что? — в моем голосе прозвучало потрясение.

— Вчера мы вместе пообедали в Вест-Голливуде. Разумеется, чисто деловая встреча, за едой тет-а-тет многое обсудили о продвижении книги мистера Би… Должен признаться, потрясающая женщина…

— Да, знаю.

— И вот я, само собой, подумал… ну, в общем, не начать ли с ней встречаться. Тем более, она возвращается в Нью-Йорк. И к тому же я явно чувствую интерес и с ее стороны… Я, конечно, могу и ошибаться, но…

Я встал и пошел к двери:

— Но можешь и угадать. Пойду прогуляюсь.

— Я тебя расстроил?

— Да, — согласился я, — расстроил.

Дожидаться лифта не стал. Бросился вниз по лестнице, выхватил из шкафчика с метлами кейс, прошел к двери, а дальше — до ближайшего автомата. Уже наступила полночь. Поскольку Лиззи работала в лос-анджелесском офисе последний день, я надеялся, что она задержится допоздна. Не успела она поздороваться, проорал:

— Что, черт подери, ты затеяла за обедом с Джерри Шубертом?!

— Просто говорили о делах. И потише, ты.

— Он говорил, между вами так и проносились искры, как на лесном пожаре…

— Ради бога, хватит…

— …и что он почувствовал, как ты излучаешь любовную пульсацию.

— Мечтать не вредно. Не пора ли тебе повзрослеть?..

— Я скучаю по тебе, черт подери. Мне не хватает тебя. Скучаю, скучаю!

Лиззи молча ждала, пока я перестану рыдать.

— Успокоился? — наконец спросила она.

— Нет.

— Нед, верь мне. Я считаю Шуберта полным уродом.

— Хорошо.

— Но мне приходится с ним работать. И я умышленно решила с ним пофлиртовать. Поскольку, у него, как и у большинства мужиков, сразу же развязывается язык, если обнадёжить, будто у него есть шансы. И вчера днем…

— Да?

— Он спрашивал, не дружила ли я с Тедом Петерсоном и его женой.

— Прямо так и спросил?!

— Да, именно так.

— Но зачем?

— Ну, как бы невзначай сообщил, что читал в газете о гибели Петерсона, что ему известно о твоей вражде с погибшим… и как бы между делом спросил, встречалась ли я когда-нибудь с миссис Пи. Были ли у них с мужем близкие отношения, много ли она знала о его работе. Я сказала правду: никогда не встречалась ни с женой, ни с погибшим скотиной-муженьком. Но невольно призадумалась…

В трубке повисла долгая тишина. Наконец я спросил:

— Наверное, Шуберт переживает, не наткнулась ли миссис Петерсон на какие-нибудь улики, оставленные Тедом дома?

— В яблочко, Холмс.

Глава пятая

Отправиться на встречу с Мэг Петерсон на следующее утро помешали два обстоятельства. Во-первых, увиденный мной в «Нью-Йорк таймс» заголовок на третьей странице раздела «Происшествия»:

«В ЖИЛИЩЕ ПОГИБШЕГО ДИРЕКТОРА КОМПЬЮТЕРНОЙ ФИРМЫ ВТОРГЛИСЬ ВО ВРЕМЯ ПОГРЕБАЛЬНОЙ СЛУЖБЫ».

Вот что говорилось во второй статье:

«Спустя всего лишь неделю после гибели Теда Петерсона на путях Метро-Норт в Оулд-Гринвиче, в его деле возник очередной поворот, названный коннектикутской полицией «крайне подозрительным». Вчера, вернувшись домой после погребальной службы, родственники мистера Петерсона обнаружили, что их дом в Оулд-Гринвиче ограбили.

По словам капитана Джеймса Хикки из полицейского департамента Гринвича, «ценных предметов ворвавшиеся вынесли из дома немного, однако тщательно обыскали помещение».

Наибольший ущерб нанесен кабинету покойного и спальне.

«Либо грабители искали что-то конкретное, — сообщил капитан Хикки в заявлении для прессы, — либо не рассчитали время и оказались вынуждены скрыться, едва заслышав возвращение скорбящей родни. В любом случае подобные действия настолько аморальны, что недостойны даже презрения»».

Поганец-Джерри! Хуже любого подлеца. Совершенно никаких принципов. Чутье не подвело Лиззи. Шуберт, опасаясь, что дома у Петерсона могут храниться компрометирующие бумаги, решил подстроить ограбление жилища, замаскированное под кражу со взломом. Хотя вместо драгоценностей и фамильного серебра прихватили настольный компьютер Теда, дискеты и документы. Джерри с присущей ему безупречной пунктуальностью и добротой догадался назначить кражу на то время, пока семья и так называемые друзья погибшего молились над телом.

Вот, называется, и успел первым к миссис Петерсон. Джерри лишил меня и этой возможности. Во-вторых, моей встрече с вдовой помешала полиция. Примерно в девять часов утра в понедельник, всего лишь за несколько часов до назначенного времени вылета в Лос-Анджелес, в офис ко мне позвонил детектив Том Флинн из полиции штата Коннектикут. Ему «совершенно случайно довелось оказаться сегодня на Манхэттене по делам» и он был бы весьма благодарен за возможность посетить меня на работе и задать несколько вопросов о Теде Петерсоне. На мои объяснения о поездке в Лос-Анджелес, предстоящей сегодня днем, детектив ответил:

— Без проблем. Я как раз закончил кое-какие дела на Сорок Восьмой стрит. Могу появиться в вашем офисе примерно через полчаса.

— Ну, вообще-то, утром я порядком занят, — соврал я.

— Мне потребуется всего лишь пятнадцать минут вашего времени, не более, — заверил Флинн и повесил трубку, прежде чем я успел отказаться.

Детективу было лет сорок пять, даже больше. Низкорослый, жилистый, с фигурой боксера в легком весе и лицом парня с улицы. Стареющий Джимми Кегни, оказавшийся в коннектикутской провинции.

— Спасибо, что выкроили время, — поблагодарил гость, усаживаясь на стул напротив моего стола.

— Да не за что, — я изо всех сил старался, чтобы голос звучал спокойно.

— Позвольте кое-что объяснить вам с самого начала, мистер Аллен. Мы — не на допросе. И официально вы не числитесь подозреваемым. К тому же вы вовсе не обязаны отвечать. Просто побеседуем.

— Спасибо, что разъяснили.

— Работаете на себя? — поинтересовался гость, оглядев крошечный кабинет.

— В некотором роде. Я — представитель в Северной Америке международного паевого инвестиционного фонда.

— Паевого чего? — переспросил Флинн, делая пометки в блокноте.

Я вкратце изложил сущность деятельности паевых фондов, рассказал о том, как приходится ездить по стране, стараясь заинтересовать клиентов перспективными инвестициями.

Судя по всему, детектив повелся на обман:

— Кажется, когда-то вы работали в компьютерном бизнесе, верно?

— В компьютерном журнале. Я был директором по продажам на Северо-западе журнала «Компу-Уорлд».

— И когда закончилась ваша работа?

— В начале января. Издание закрыли.

Флинн сверился с пометками в блокноте:

— То есть после того, как вы избили начальника, мистера Клауса Креплина?

Я почувствовал укол страха. Мое прошлое детектив изучил тщательно.

— Да, после… э-э… столкновения с мистером Креплином, чему предшествовала продажа компании.

Мой гость вновь глянул в блокнот:

— И Креплина поместили в больницу, а вас арестовали?

— Обвинения были сняты.

— Я в курсе, мистер Аллен. Кроме того, мне известен и тот факт, что вы не ладили с покойным мистером Петерсоном.

— Да, он не был моим лучшим другом…

— А вы не преуменьшаете? По словам секретарши…

«Боже мой, еще и эта очаровашка…»

— …перед Рождеством у вас имел место серьезный деловой конфликт. А детектив Дебора Кастер из Гартфордского полицейского округа сообщила, что вы обвинили покойного в самоубийстве вашего бывшего коллеги. Это верно?

«Смотреть в глаза»…

Не отводя взгляда от детектива Флинна, отвечаю:

— Да, верно.

— И потом, ваша публичная ссора с мистером Петерсоном здесь, на Манхэттене, во время делового мероприятия, вечером накануне его гибели…

— Да, в тот вечер я впервые встретился с ним после… в общем, после Рождества.

— И несмотря на то, что прошло несколько месяцев, вы все равно не смогли совладать с чувствами.

— Петерсон серьезно повредил карьере — и моей, и моего покойного коллеги по имени Айван Долински.

Снова — взгляд в блокнот:

— Джентльмену, покончившему с собой в Гартфорде в марте этого года?

Киваю.

— Так значит, вы ненавидели Петерсона?

«Будь начеку!»

— Повторюсь: покойный не ходил у меня в любимчиках…

— Значит, вы рады, что он погиб?

Вопрос задан как бы походя, между делом. Но я все равно нервничаю. Наконец отвечаю:

— Никто не заслуживает подобной смерти.

— И я полагаю, вы готовы под присягой сообщить о собственном местонахождении в ночь убийства?

— Да. Я был в Майами. Деловая поездка.

— Как я заявил с самого начала, мы — не на официальном полицейском допросе. И вы совершенно не обязаны предъявлять мне никаких доказательств. Но если у вас действительно имеется подтверждение поездки в Майами, то имело бы смысл снять с вас…

— С радостью, — перебиваю я. Открываю ящик стола, перебираю папки, достаю ту, на которой написано «Майами», и протягиваю авиабилет и чек за аренду автомобиля. Детектив Флинн изучает документы, переписывает необходимые детали в записную книжку, затем возвращает доказательства мне:

— Значит, часто приходится путешествовать?

— Пару раз в неделю, но я никогда не уезжаю больше, чем на два дня.

— Значит, если понадобится связаться с вами повторно…

— Я буду здесь.

Гость встает:

— Спасибо, что уделили время.

— Был рад помочь.

Повернувшись к выходу, детектив неожиданно оборачивается:

— И последний вопрос. Не знаете, что это за парень?

Флинн протягивает сделанный полицейским художником рисунок человека, с которым Петерсон ужинал накануне гибели.

— Никогда не видел этого человека раньше, — сообщаю я.

— Уверены, что вам не знакомо его лицо?

— Да я знаю десятка два парней с подобной внешностью. Очень типичные черты.

Детектив внимательно рассматривает меня:

— Ну да, — соглашается он и уходит.

В тот день, прежде чем сесть в самолет, отправляющийся в три часа в Лос-Анджелес, я позвонил Лиззи. Она только что вернулась к работе в манхэттенском офисе, голос жены звучал нервно.

— Нед, у меня и в самом деле немного времени на разговоры, — призналась любимая. — Видишь ли, я прилетела только вчера вечером.

— Как в квартире?

— Стерильно чисто.

— Когда можно будет прийти, посмотреть?

— Ты что, никогда меня не слушаешь?

— Слышал каждое твое слово в точности. Но не думай, будто я отпущу тебя без боя.

— Нед, тебе не нужно меня отпускать. Потому что я уже ушла. Это — факт. Прими его.

Меняю тему разговора. Спрашиваю с места в карьер:

— Ты читала вчерашний номер «Нью-Йорк таймс»?

— Не могла поверить. Ворваться в дом Петерсона во время похорон…

— Точь-в-точь как ты говорила. Джерри испугался, что у покойного в доме хранятся улики. Теперь доказательств не найти, даже если они и были…

— На твоем месте я бы все равно переговорила с вдовой.

— По какому поводу?

— Она может что-нибудь рассказать…

— Например?

— Ну, не знаю. Сейчас я не готова участвовать в мозговом штурме.

— И я тоже не готов. Кстати, с утра ко мне заглянули копы, чтобы жизнь совсем уж медом не казалась.

В голосе Лиззи вновь послышалось беспокойство:

— И как все прошло?

— Прорвался. И предъявил фальшивое доказательство командировки в Майами в ту ночь.

— Убедил?

— Кажется, да.

Громкоговоритель поблизости сообщил, что посадка на рейс, вылетающий в одиннадцать часов в Лос-Анджелес, заканчивается.

— Слушай, мне пора в самолет.

— Оправляешься сегодня по курьерским делам?

— Увы.

— Как, черт подери, тебе удалось вляпаться в такое?

— Как обычно люди натыкаются на что-нибудь: плохо смотрел.

— Береги себя, — тихо сказала она.

Сошел с трапа в Международном аэропорту Лос-Анджелеса. В зале прибытия протянул компьютерный кейс порученцу мистера Тарика Иссака. Тот скрылся на несколько минут, затем вернулся и сел на скамью рядом со мной. Поставил кейс на пол между нами.

— Шестьсот двенадцать тысяч, — прошептал он мне на ухо.

Когда представитель скрылся, пришлось убить едва ли не четыре часа в зале ожидания, пока не началась регистрация рейса на Майами. Я заснул, обнимая кейс.

В Майами прилетел к шести утра. Сел в кукурузник, вылетающий в Нассау в семь. В девять тридцать деньги доставлены в банк (сто двадцать две тысячи четыреста долларов — на счет Джерома Дж. Шуберта, остальные четыреста восемьдесят девять тысяч шестьсот — в активы фонда «Эскалибур»), в четыре дня я уже вернулся в Нью-Йорк.

Ловлю такси до Вустер-стрит, достаю кейс, спрятанный в шкафчике, внизу в подъезде.

Поднявшись в апартаменты, вынимаю банковские причиндалы, выписываю квитанцию на получение вклада на сумму в шестьсот двенадцать тысяч, ставлю штамп «Фонд «Эскалибур»», дату, прижимаю банковскую печать к чернильной подушечке и проставляю на бланке оттиск.

Затем вырываю квитанцию и оставляю для Джерри на столе в кухне.

Вновь достаю из кейса конверт, в котором держу настоящие документы, и добавляю туда фальшивки. Потом опять прячу банковские документы и решаю больше не хранить компьютерный кейс на прежнем месте. Не самое надежное укрытие, а если смотритель обнаружит мой тайник и примется стучать в двери, разыскивая владельца, то мои дни на земле окажутся сочтены.

А потому сажусь в такси и отправляюсь на угол Сорок Пятой и Лексингтон-авеню, в канцелярский магазин, где заодно можно взять в аренду депозитную ячейку. Вношу двадцать долларов залога и еще двадцатку — за первый месяц. Получив ключ от ящика номер двести сорок два, прячу содержимое кейса, после чего выбрасываю опустевший портфель в уличную урну.

Когда захожу в офис, появляется Джек Баллентайн в сопровождении пары тяжеловесов. Одного из свиты узнаю сразу же: «Я Сверху».

— А вот и мой партнер по игре в теннис! — протягивает руку Джек.

— Рад вас видеть, мистер Баллентайн, — тихо произношу я.

— Нужно будет как-нибудь разыграть новую партию.

— В любое удобное для вас время.

Наклонившись поближе, Баллентайн говорит:

— Джерри рассказал о том, как много ты делаешь для фонда.

Бросаю быстрый взгляд на «Я Сверху». Тот отворачивается.

Отвечаю:

— Я рад, что Джерри доволен.

— Понимаю, что ты мечтал не совсем о такой работе…

Еще один беглый взгляд на «Я Сверху»:

— Некоторые аспекты меня… э-э… удивили.

— Ну что ж, поверь, я знаю, как ты стараешься, и как только закончится мое авторское турне, мы вместе обговорим твое будущее в нашей компании за продолжительным ленчем. Что скажешь?

— Жду с нетерпением, мистер Баллентайн.

— И кстати, небольшой совет: на твоем месте я бы горы с места сдвинул, чтобы вернуть жену. Довольно привлекательная. И… — Баллентайн приблизился и зашептал мне в ухо: — …мне доподлинно известно, что кое-кто активно ее добивается, если ты понимаешь, о чем я.

Киваю.

— Да, кстати, Нед, ты ведь ничего не говорил Лиззи о своей… э-э… связи с нами?

— Разумеется, нет.

— Приятно слышать. Так держать.

Дружески ткнув меня в плечо, Джек направляется к ожидающей его машине. Проходя мимо, Я Сверху смотрит сквозь меня.

«Мне доподлинно известно, что кое-кто активно ее добивается»… А поскольку «кое-кто» оказался моим боссом, одержимым жаждой тотального контроля, то он как нельзя вовремя отправил меня из города почти на две недели, чтобы активно добиваться моей жены. Ухаживания не заставили себя долго ждать. Тем же утром, когда я наткнулся на Баллентайна, Джерри вручил мне пачку авиабилетов и устно изложил длинное расписание, которое попросил записать (чтобы против него самого не осталось никаких письменных улик).

Маршрут выдался изнурительный: Мемфис — Даллас — Лос-Анджелес — Майами — Детройт — Майами — Денвер — Лос-Анджелес — Хьюстон — Нью-Орлеан — Майами, с остановкой в Нассау после каждого города.

— А разве не выгодней поручить доставку федеральной курьерской службе? — неудачно попытался я пошутить.

— Ты что же, действительно думаешь, будто я доверю столько наличных денег курьерам?! Да и вообще, когда собираешь деньги лично, это улучшает отношения с клиентами. К тому же персонально следишь, чтобы вклады поступали в Багамский Коммерческий банк без проволочек. Так что наши инвесторы знают: деньги — в надежных руках.

«Наши инвесторы»… Нужно отдать Джерри должное: этот человек ведет себя так, словно верит в собственную ложь.

Мне очень хотелось сказать: «Только между нами: почему бы тебе не признаться, что ты выполняешь роль банкира для банды опасных типов?», поскольку благодаря Филу и его друзьям я успел обзавестись неплохим досье на наших «инвесторов».

— Слушай внимательно, вот тебе краткие сведения о Тарике Иссаке, — сообщил Фил, когда в аэропорту Майами я во время пересадки позвонил ему. — Родился в Айване, живет в Лос-Анджелесе, и успел глубоко запустить руки в нелегальную торговлю оружием….

Неделю спустя, когда я позвонил из Денвера, Сирио сообщил об инвесторе из Хьюстона:

— Мэнни Рагофф — частный нефтеторговец с обширным кругом деловых интересов в Гватемале, Эквадоре и Венесуэле. По слухам, в отличных отношениях со всевозможными умниками по южную сторону границы.

— Потрясающе, — съязвил я.

Находясь в разъездах, я поддерживал с Лиззи регулярную связь. Джерри и в самом деле начал «активно ее добиваться».

— Мой рабочий кабинет выглядит точно после похорон мафиозо, — пожаловалась она мне как-то раз, когда я звонил ей из аэропорта в Майами.

— В смысле?

— Каждый день присылают по букету от мистера Шуберта.

— Боже…

— Что ж, его упорством нельзя не восхититься.

— Он еще не приглашал тебя на обед?

— Всего лишь раз двадцать.

— И?

— Я не устояла и согласилась поужинать с ним завтра вечером.

— Великолепно.

— Неблагодарный!

На следующее утро, заночевав в гостинице при далласком аэропорту, позвонил Лиззи на новую квартиру:

— Да ты что, отец мне, что ли? — рассердилась она.

— Просто хотел убедиться…

— В чем? Что я с ним не сплю?

— Ну…

— Ты — полный кретин!

— Но кретин не простой, а заботливый.

Лиззи приглушенно рассмеялась.

— Спать с Джерри Шубертом противоречит моим эстетическим принципам.

— Но он же красавчик.

— И убийца. Хочешь — верь, хочешь — нет, но он и впрямь не в моем вкусе.

— Вот как? Странно. Джерри уже совершал поползновения?

— Водил меня в очень милый ресторанчик.

— Какой?

— «Джо-Джо», на Шестьдесят четвертой Восточной стрит.

— Мы же как-то раз там пообедали, верно?

— Да. Когда отмечали вторую годовщину.

— Помнится, было очень романтично…

— Меня не проведешь.

— Знаешь, в сущности, есть две основные техники соблазнения. Первая — когда мужик смешит женщину весь вечер и в конце концов вышучивает себе дорогу в ее постель. Вторая — искренность и сентиментальность, а под конец — смертоносный выпад. Готов поспорить, Джерри использует именно вторую…

Лиззи снова сдержала смех:

— Спокойной ночи, Нед.

Три дня спустя, пересаживаясь (как обычно) на новый авиарейс в Майами, я смог застать жену на работе.

— Я так надеялась, что ты позвонишь, — призналась она.

— Звучит многообещающе…

— Когда вернешься?

— Еще два дня курьерской службы. А потом…

— Ты читал утренний номер «Нью-Йорк таймс»?

— Пока еще нет.

— В дом Теда Петерсона снова ворвались!

— Господи-мать-твою-боже! Что-нибудь украли?

— Ничего ценного… хотя, судя по статье, все перерыли вверх дном.

Мысли пустились в лихорадочный бег. Наконец сказал:

— Люди Джерри не нашли в первый раз то, что нужно, да?

— Похоже, что так. А значит, миссис Петерсон переместила необходимые улики в другое место. Или же…

«Вот оно!»

— Сам Петерсон выбрал для них другой тайник! — договорил я.

— В безопасном месте где-нибудь за границей? — спросила Лиззи.

— Похоже на то, — согласился я.

В ближайшем киоске купил «Нью-Йорк таймс». Затем побежал к самолету. Два часа спустя зашел в Багамский Коммерческий банк.

— Знаете, а вы и впрямь становитесь крупнейшим нашим клиентом, — произнес мистер Макгвайр, заглядывая в кейс, который я поместил у него на столе.

— Ну, что вам сказать? Бизнес идет весьма неплохо.

— Не скромничайте. Четыре миллиона двести тысяч долларов менее, чем за две недели, — это не просто неплохо. Особенно для тех, кто, подобно мистеру Шуберту, берет двадцать процентов комиссионных.

— Да… Сейчас у него на счету, должно быть, целый миллион.

— Завидуете?

— Есть чему, — холодно ответил я.

— Не сомневаюсь, — согласился мистер Макгвайр, вскидывая брови. — Так сколько вы принесли мне сегодня?

— Сто сорок одну тысячу.

— Весьма скромно, по вашим стандартам.

Верно. Скорее всего, на сей раз «инвестор» (Билл Перл, крупный торговец металлоломом из Денвера) оказался всего лишь мелким рэкетиром.

Деньги отправились к Мюриэль для пересчета. Я подбросил банкиру на стол номер «Нью-Йорк таймс».

— Откройте раздел два, на пятой странице, — попросил я.

— Вы имеете в виду статью о повторном ограблении жилища миссис Петрсон?

— Вы меня опередили.

— Шокирующие известия, не правда ли? Как думаете, что искали?

— А вы не знаете?

— А почему я должен знать?

— Потому что именно вы — оффшорный банкир Петерсона. И потому что покойный открыл у вас не только счет, но и депозитную ячейку.

— Вы не знаете наверняка.

— Нет, хотя и готов поспорить на большую сумму денег. Если бы только они у меня были…

— Мистер Аллен, вы же знаете,что даже если бы подобная ячейка и существовала, я бы все равно не мог сообщить вам о ее существовании.

— А вдове?

— Если она представит мне необходимые документы, тогда другое дело.

— Так значит, депозит действительно существует!

Макгвайр вздохнул, затем посмотрел на меня. Во взгляде сквозили удивление и раздражение:

— Напомните мне, мистер Аллен, никогда не садиться с вами играть в покер.

— Какие документы вам нужны?

— Свидетельство о браке, о смерти, а также заверенное нотариусом завещание и подтверждение того, что все деньги завещаны вдове.

— И всё?

— Да… но мы были бы весьма признательны, если бы вы вернули, для вашего же блага, печать и бланки квитанций, которые «одолжили» у нас.

— Еще несколько дней, — попросил я.

— Вам повезло, что вы такой хороший вкладчик.

Тем вечером на пересадку в Майами я опоздал, а потому пришлось заночевать в гостинице при аэропорте.

Я позвонил в офис и проверил автоответчик. Там оказалось лишь одно сообщение:

— Это детектив Флинн из гринвичского полицейского округа. Не могли бы вы перезвонить мне как можно скорее — в офис или домой, по номерам…

Взглянул на часы. Только девять пятнадцать. Набираю домашний номер детектива.

— Здравствуйте и спасибо, что позвонили, мистер Аллен.

Вы сейчас в Нью-Йорке?

— В Майами.

— Когда вернетесь в наш город, сэр?

— Не раньше следующей недели, — соврал я.

— А пораньше не сможете?

— Нет, если только не захочу потерять работу.

— Ну что ж, тогда скажу напрямик: нужно встретиться.

— Зачем?

— Мы хотим, чтобы вы приняли участие в опознании.

— Опознании?! — переспросил я, и слова застряли в горле.

— Но я же думал, вы исключили меня из…

— Да. Затем получили кое-какие фотографии, сделанные на приеме в СОФТУСе. Похоже, СОФТУС нанял фотографа, тот ходил из помещения в помещение, снимая всех гостей, — думаю, снимки хотели опубликовать в рекламном журнале. Оказалось, что имеется несколько кадров с изображением вашей «дискуссии» с мистером Петерсоном. Должен признаться, снимки не совсем четкие. Тем не менее, сегодня мы показали их мистеру Мартину Альгару, метрдотелю из «Хъятт-Редженси», в надежде, что тот опознает человека, с которым покойный покинул ресторан. И должен сказать, мистер Аллен, что метрдотель указал на вашу фотографию и заявил, что вы, скорее всего, и есть тот самый спутник погибшего.

Хотелось выбежать из комнаты. Вместо этого я глубоко вздохнул и постарался сохранить спокойствие:

— Но это же нонсенс! Я был в Майами. Предъявил вам доказательства того, что меня в городе не было!

— Знаю. Как и то, что снимок получился слегка размытым, и мистер Альгар сказал всего лишь, что ему «кажется», будто он видел вас с Петерсоном. И разумеется, ваш звонок ко мне домой также свидетельствует о желании помочь следствию.

— Я — определенно не тот, кого вы ищете.

— Очень хорошо, сэр. Но учитывая, что мистер Альгар дал нам некоторые основания усомниться в вашей невиновности, мы хотели бы пригласить вас принять участие в опознании. Тем самым расставим точки над i, раз и навсегда. И если вас не опознают как человека, с которым ужинал Петерсон, мы вас больше не побеспокоим. Так когда вернетесь?

«Тяни, тяни время!»

— Во вторник.

— Не годится, мистер Аллен — это почти через неделю.

— Повторюсь: на этой неделе у меня назначены встречи по всей стране…

— А мне нужно расследовать убийство, и вы весьма заинтересовали следствие. То есть если бы Альгар опознал вас с уверенностью, у меня прямо сейчас имелся бы ордер на ваш арест. Но принимая во внимание обстоятельства, даю вам, начиная с завтрашнего утра, двое суток, чтобы явиться ко мне в участок. И если в пятницу, к девяти утра, вас не будет, то у меня и в самом деле окажется ордер на ваш арест. Ясно?

— Да. Вполне.

— И еще: на опознании вам может потребоваться адвокат. Просто так, на всякий случай.

И детектив повесил трубку. Снова ложусь на гостиничную кровать, меня охватывает ужас. Затем вскакиваю, хватаю телефон, собираясь позвонить в справочную Оулд-Гринвича в Коннектикут, чтобы выяснить домашний номер Эдварда Петерсона на Прибрежной дороге. Но тут же спохватываюсь: если Джерри дважды посылал своих шестерок грабить дом, отчаянно пытаясь разыскать улики, то наверняка он смог поставить телефон на прослушивание.

Так что есть только один способ сделать всё как следует за двое суток, а значит…

Вместо вдовы Петерсона звоню Лиззи. Как только жена поднимает трубку, говорю:

— Лиззи, у меня очень серьезные неприятности…

— А, понимаю, — рассеянно произносит жена.

— Ты в порядке?

— Э-э… ну конечно. Но… я сейчас занята.

— Как это — занята?! У меня беда!

— Это значит, — шепчет Лиззи, — что говорить мне нельзя.

В желудке все переворачивается:

— О боже…

— Мне пора…

— Он у тебя, да?!

— Перезвони завтра.

— Джерри с тобой, так?

— Да.

— Отлично.

— Положись на меня, — шепчет Лиззи.

И вешает трубку.

Глава шестая

На рассвете я уже летел в Майами. Перед посадкой отключил телефон. В ближайшие двадцать четыре часа я должен быть недоступен, неуследим…

В Ла-Гуардии заказал на дневной рейс два обратных билета до Нассау, через Майами, затем арендовал автомобиль. До Оулд-Гринвича добрался к десяти. Проезжая по главной улице, Саут-Бич-авеню, пригнул голову — на случай, если в городе окажется детектив Флинн… или если улицу перейдет Марти Альгар из ресторана при «Хъятт-Редженси».

Десять часов. Если мой безумный план сработает, то Мэг Петерсон должна быть еще дома. И если вдова мне не поверит, то выбора не останется: придется бежать. Ведь если я действительно появлюсь на опознании, то отправлюсь оттуда прямиком в камеру.

На Прибрежной дороге свернул вправо. На полпути к дому Петерсона мимо проехал «форд-эксплорер», направляющийся в город. Через секунду дошло: за рулем машины сидела Мэг Петерсон. Ударив по тормозам, немедленно развернул автомобиль на сто восемьдесят градусов.

Одно какое-то ужасное мгновение мне казалось, что «эксплорер» я упустил. Но тут же увидел, как автомобиль сворачивает в переулок. Проехав на красный, смог нагнать вдову, как раз когда ее машина выехала на дорогу среди домов, называющуюся Парк-авеню. Затем «форд» пересек узкую улочку и въехал в паркинг, расположенный за банком. Я добрался до места как раз в тот момент, когда Мэг Петерсон выбиралась из салона автомобиля. Женщина выглядела измученной, невыспавшейся. Завизжали тормоза, и я выскочил из автомобиля.

— Миссис Петерсон?! — крикнул я. Женщина обернулась и с презрением оглядела меня.

— Если вы из журналистов, то я не хочу с вами говорить, — сердито сообщила она.

Я подошел, подняв обе руки и стараясь своим видом успокоить ее:

— Поверьте, миссис Петерсон: я — вовсе не журналист.

— Ну да, тот ублюдок из «Пост» так же врал.

— Мы встречались раньше.

— Никогда в жизни вас не видела.

— В декабре прошлого года, рано утром перед вашим домом, помните? Я — Нед Аллен. Когда-то работал в журнале «Компу-Уорлд», вы еще застали меня спящим за рулем автомобиля…

— Да-да, припоминаю. Тед говорил, что вы охотились за ним из-за какого-то рекламного разворота… и что он решил выручить вас, после того, как оказалось, что от этой сделки зависела ваша работа.

— Верно. Ваш муж поступил очень благородно, когда…

— Чушь собачья. Тед никогда, ни разу в жизни никому не помогал. За пару последних недель я вдоволь наговорилась с копами, журналистами, адвокатами, и прежде всего со своими перепуганными и расстроенными детьми. Так что разговорами я сыта по горло.

Вдова прислонилась к припаркованной машине и попыталась сдержать рыдания.

— Миссис Петерсон…

Я допустил ошибку, когда успокаивающе положил ей на плечо руку.

— Не смейте ко мне прикасаться!..

— Простите я не хотел…

— Убирайтесь или вызову полицию!

— Миссис Петерсон, да послушайте же!

— Вон!

Несколько прохожих в паркинге остановились, разглядывая нас. Нужно как можно быстрее найти убедительный довод.

Я не могу рисковать.

— Я знаю, кто убил вашего мужа, — чуть слышно прошептал я.

Сперва женщина не поняла:

— Вы… что?

Я старался не повышать голос:

— Я знаю, кто убил вашего мужа.

Мэг Петерсон внимательно изучала меня. Во взгляде — полнейшее недоверие:

— И откуда же вы знаете?

— Я был на месте преступления.

Вдова опустила взгляд, рассматривая землю.

— Послушайте, — предложил я, — можно угостить вас кофе?

— Уходите, — мягко произнесла она, — я не хочу знать…

— Уделите мне всего лишь десять минут времени, не более.

— Чем докажете?

— Что?

— …что вы — не из этих…

— Каких «этих»?

— Людей, что обыскивали мой дом. Дважды.

— Просто я… я на «этих» работаю. И они пытаются повесить убийство вашего мужа на меня.

Вдова вздрогнула. Я попросил:

— Десять минут — больше мне и не требуется. Место беседы выбирайте сами.

Женщина огляделась, я заметил, как трудно ей принять решение.

— Мне сейчас надо в банк, — сообщила она, уходя. Проделав десять шагов, обернулась и сообщила: — На Саунд-Бич есть кафе. Через пять минут.

Слава богу, заведение пустовало. Я устроился за столиком, расположенным прямо в глубине. Прошло десять минут. Я подумал: «Пошла в полицию…»

Но пять минут спустя появилась вдова. Одна.

— В банке такие очереди, — произнесла женщина, усаживаясь.

— Я так признателен…

— Вот что, мистер, я не знаю, кто вы такой, вашу мать, а после того, что мне пришлось пережить, не верю ни вам, ни кому бы то ни было еще на этой планете, за исключением родных детей. Так что давайте ближе к делу. Быстро.

Я заговорил. Постепенно выложил всю историю. Без утайки. Проблему с рекламным вкладышем в «Компу-Уорлде». То, как запаниковал Тед, когда я упомянул Каймановы острова, и как он принялся мстить, когда понял, что я просто блефовал, обвиняя его в попытке изнасилования (лицо вдовы сильно омрачилось, когда я рассказал об инциденте с Джоан Глейстон). Объяснил, как по вине покойного лишился места в «Компьютер Америка», как Петерсон подтолкнул Айвана к самоубийству, как я оказался на дне и как меня спас старина Джерри Шуберт, совершенно случайно оказавшийся человеком Баллентайна, на которого работал и ее муж. Женщина перебила мой рассказ:

— Джек Баллентайн? — прошептала она. — Тот самый?

Я рассказал про аферу с фондом «Эскалибур» и как я разузнал о мошенничестве. Поведал о разработанной незаконной схеме манипуляций изрядными суммами в наличных сомнительного происхождения. О том, что в этом каким-то образом оказался замешан Тед, как Джерри подстроил нашу ссору на приеме СОФТУСа, за которой последовал упомянутый ужин примирения в «Хъятт-Редженси», после чего…

Когда я рассказывал об убийстве, вдова опустила голову.

Ничего не сказала, пока я разъяснял, как Джерри меня подставил, как угрожал меня сдать, если не стану челноком.

И как я, перевозя наличность, добытую из весьма подозрительного источника в оффшорный багамский банк, обнаружил, что там у Теда Петерсона имелся счет. И депозитная ячейка в том же банке. Рассказал о своей уверенности, что там хранилось именно то, что искали громилы, вломившиеся в дом, и о том, что мне придется принять участие в опознании в полицейском участке Гринвича меньше чем через двое суток, и что меня наверняка арестуют, если только…

— Если только что? — спросила вдова.

— Если только содержимое ячейки меня не оправдает.

— И я нужна вам, чтобы получить к ней доступ?

— Именно. В банке потребуются только ваше свидетельство о браке, завещание Теда, заверенное у нотариуса, свидетельство о смерти, и, конечно, ваш паспорт… Ведь у вас есть паспорт?..

Женщина перебила:

— Да вы что, мать вашу, рехнулись?!

— Понимаю, что всё это звучит…

— Вы думаете, я все брошу и сяду с вами в самолет? С вами — тем человеком, который толкнул моего мужа-ублюдка под поезд?! И вы наверняка были в числе доброхотов, перерывших весь дом во время похорон моего мужа, а потом вернувшихся для повторного обыска?! Да вы же наверняка ударите меня по голове, как только я сяду в вашу долбаную машину!..

Женщина кричала до опасного громко.

— Миссис Петерсон, ну пожалуйста…

— Я ухожу!

— Но послушайте же…

— Наслушалась! Хватит!

— У вас же есть долги, верно?

— Что?

— Муж оставил вам долги. На серьезную сумму, ведь так?

— Это не ваше…

— Да, согласен, дело не мое. Но вот что я скажу: в Багамском Коммерческом банке на имя вашего мужа открыт счет. Не знаю, сколько там, но думаю, сумма весьма внушительная. И если вы готовы уделить мне еще две минуты, то я расскажу, как, по моему мнению, вы можете оказаться владелицей миллиона долларов.

Последовала долгая пауза.

— Но только две минуты, — согласилась вдова.

На объяснения потребовалось пять минут, но она меня не перебивала. А когда я договорил, спросила:

— А у вас есть телефон банка?

Я написал цифры в блокноте.

Вдова достала из сумочки мобильник. Нажала ноль, затем попросила соединить ее с международной справочной службой.

— Мне нужен номер Багамского Коммерческого банка… Есть? Подождите…

Повернув блокнот к себе, женщина изучала записанные мной координаты, прикасаясь пальцем к каждой цифре, пока оператор подтверждала правильность.

Закончив разговор, Мэг вновь посмотрела на меня:

— Ну хорошо, номер действительно принадлежит Багамскому Коммерческому банку. И как же зовут директора?

— Оливер Макгвайр. Но если хотите ему позвонить, не советую пользоваться мобильником. Могут прослушивать.

— Ну что ж, придется рискнуть, верно? — И вдова позвонила.

— Будьте добры, мистера Макгвайра. Скажите, что звонит вдова Теда Петерсона… по рекомендации Неда Аллена.

Обхватив голову руками, я думал, не прослушивает ли Джерри ее звонки на самом деле.

— Мистер Макгвайр? — спросила Мэг, а затем внезапно встала и прошла в самый дальний конец кафе, чтобы я ее не слышал. Вернулась через пять минут, села напротив меня и вернула мобильник в сумочку.

— Мистер Макгвайр сообщил, что в соответствии с правилами банка не может ни подтвердить, ни опровергнуть существование банковского счета и депозитной ячейки на имя моего мужа… но что если я появлюсь в банке с упомянутыми вами документами, он сможет мне помочь. Кроме того, сказал, что вы чисты.

— У меня есть билеты на рейс в Майами на час тридцать. Еще успеем, если…

— А откуда мне знать, что вы не заплатили Макгвайру, чтобы тот скормил мне какое-нибудь дерьмо об оффшорном счете, лишь бы выманить меня из страны?

— Ниоткуда. Вам решать.

Почти минуту женщина молчала. Затем встала:

— Ждите здесь. Я ненадолго.

И вышла из кафе. Было десять сорок семь. Я устал, был внутренне опустошен и напуган. К тому же успел проголодаться, а потому заказал сытный завтрак. Яичница из двух яиц, сосиски, жареная картошка по-домашнему, тост. Но смог проглотить только небольшой кусочек тоста.

Одиннадцать часов десять минут. Восемнадцать минут.

Тридцать одна. Я смотрел на часы, опасаясь худшего: что перепуганная вдова не поверила и решила позвонить детективу Флинну.

Одиннадцать тридцать восемь. Дверь открывается, и в кафе врывается Мэг Петерсон с чемоданчиком:

— Если хотим успеть на самолет, нужно поторапливаться.

Выходим из заведения и быстро идем в паркинг, где я поставил арендованный автомобиль. Направляясь к югу по трассе Ай-95, я решил, что парень в серебристом «катлассе» следит за мной, но когда увидел, как машина растворяется в потоке транспорта, подумал, что просто разыгралась паранойя.

— Я должна вернуться не позднее, чем завтра в полдень, — заявила Мэг.

— Вернетесь.

— Во сколько вечером мы будем сегодня в Нассау?

— Если успеем на пересадку — как раз к шести.

— А банк не закроют?

— Если Макгвайр узнает, что мы летим, то скорее всего дождется.

Женщина вытащила из сумочки телефон и нажала кнопку повторного звонка.

— Миссис Петерсон, давайте лучше доберемся до автомата!

— Я не сяду в самолет, если не буду знать наверняка, что он нас встретит.

— Возможно, вас прослушивают…

— Они — далеко не ЦРУ. Алло? Да, будьте добры мистера Макгвайра. Это снова миссис Петерсон. Алло, мистер Макгвайр? Мэг Петерсон… Послушайте, мы с мистером Алленом вылетаем сегодня вечером из Майами и будем в шесть. Мне нужно вернуться в Штаты завтра к полудню, так что… Вы уверены, что накладок не возникнет?.. Замечательно. О'кей, большое спасибо… До встречи.

И она отключилась.

— Говорит, встретит нас у банка около шести. Похоже, очень гостеприимный мужик.

— Я — его любимый клиент.

— Не сомневаюсь.

— А кто остался присматривать за вашими детьми? — поинтересовался я.

— Сестра. Она живет на Риверсайде. Заберет из школы, вечером заночуют у нее.

— Что вы ей сказали?

— Ничего, только то, что главный подозреваемый в убийстве Теда хочет свозить меня на ночь на Багамы.

— Понятно.

— У вас нет никакого чувства юмора.

— Потерял его второго января этого года.

— Что-то не припомню в этот день никаких катаклизмов.

— В моей жизни — были.

— Понимаю. Для меня черный день настал двадцать седьмого июля восемьдесят седьмого.

— И что же тогда произошло?

— Вышла замуж за Теда Петерсона.

Вдова немного рассказала о себе: как росла в пригороде Филадельфии, училась в Уитоне, перебралась после выпуска в Нью-Йорк и неплохо работала в рекламе, пока не повстречала Теда Петерсона.

— Он казался настоящим душкой, само очарование. Мистер Крутой Фирмач. И за этого говнюка мне было суждено выйти.

— И чем же он вас привлек?

— Он точь-в-точь напоминал папу.

За два года Мэг поняла: замужество не удалось. Но Теда перевели в головной офис «Джи-Би-Эс» в Стэмфорде, а Мэг вынашивала Ребенка Номер Один.

— После переезда в пригород жизнь оказалась кошмаром, — рассказывала вдова. — Тед настоял, а я сдуру согласилась уволиться с работы.

— Надо было отстаивать свои интересы, — заметил я.

— Видимо, я рождена для несчастья.

Через полтора года после Ребенка Номер Один появился Ребенок Номер Два. А Мэг узнала о первой измене мужа.

— Барменша в стэмпфордской забегаловке, куда он заходил выпить после работы.

— Стильно.

— Прямо кличка для мужа.

— И как вы узнали?

— Она позвонила домой — злая, в слезах, пьяная — и нажаловалась на Теда: тот наобещал ей звезды, луну и персональный трейлер. Муж, конечно же, всё отрицал. Как и то, что вложил двести штук в какой-то виноградник в Бордо, накрывшийся медным тазом. И что лишился полутора сотен штук, вложив деньги в какой-то безумный проект по хеджированию. И что перезаложил дом. Отрицал он и тот факт, что довел нас до такого жалкого состояния, что в прошлом месяце пришлось выпрашивать у папы десять тысяч. А отец рассказал: этот говнюк откладывал деньги постоянно. Наверное, хотел с ними удрать — часто намекал, что собирается когда-нибудь исчезнуть. Повесив долги на меня и детей.

— А сколько именно у него было долгов?

— Только представьте, около шестисот тысяч долларов.

— Боже…

— Ну да. На работе Теда считали воплощением успеха, мистером Сто Десять Процентов. Но в глубине души он был абсолютно безответственным, настроенным на саморазрушение. Словно вечно хотел попробовать, как глубоко можно надпилить сук, на котором сидит. Когда он попал под поезд, то мне хоть по страховке досталось триста тысяч. Но нужно выплатить еще триста, а дом наверняка пойдет с торгов, если только нашу задницу не прикроет оффшорный счет.

— Прикроет, не сомневайтесь.

— Никогда больше не повторяйте при мне два последних слова.

— Простите…

— «Не сомневайся»… Мантра, которую Тед повторял бесконечно. «Я ни с кем больше не сплю, не сомневайся»… Конечно, он их просто трахал, а не спал. «Наши финансовые дела обстоят как нельзя лучше, не сомневайся»… А что, детям так уж нужна новая обувь? «Не сомневайся, не сомневайся, не сомневайся»…

— Почему же вы от него не ушли?

— Из трусости. По глупости. Из-за низкой самооценки. Классические женские аргументы. Но примерно месяц тому назад сказала, что собираюсь развестись. Некоторые подруги знали, что я сказала ему слово на букву «р», и думали, что муж; бросился под поезд именно поэтому. Знаете, что я ответила? «Тед никогда бы не наложил на себя руки из-за такого пустяка, как утрата семьи».

— Но он, тем не менее, сильно переживал из-за долга, который навис над вами.

— Да, так сильно расстроился, что спутался с совершенно отвратительными типами, вроде вашего Джерри Шуберта.

— Вот что я вам скажу, миссис Петерсон: отчаяние — опасное состояние.

Когда мы подъезжали к Ла-Гуардии, я глянул в зеркало обратного вида и снова увидел серебряный «катлэсс». Но машина тут же пропала.

Мы успели на рейс на Майами к половине второго. Бегом помчались к самолетику, вылетающему в пять вечера на Нассау. Возле банка нас дожидался мистер Макгвайр. Я заметил, как потряс миссис Петерсон непритязательный вид серьезного финансового учреждения, но врожденная деликатность банкира немедленно покорила вдову.

Женщина предъявила требуемые документы. Хозяин банка тщательно изучил каждую бумагу, особенно — заверенное нотариусом завещание. Наконец попросил Мэг предъявить паспорт. После чего вынес вердикт:

— Миссис Петерсон, судя по документам, которые вы мне показали, я имею право подтвердить, что у вашего мужа действительно имелся в нашем банке счет. И хотя совершенно понятно, что вы являетесь законной наследницей данного счета, я не могу допустить вас к средствам до тех пор, пока мы не получим стандартного судебного постановления, позволяющего распоряжаться деньгами.

— Я свяжусь со своим адвокатом завтра же.

— Как только мне дадут зеленый свет, деньги — ваши.

— И о какой сумме может идти речь?

Банкир нажал пару клавиш на клавиатуре настольного компьютера. Затем прищурился, глядя на монитор, и сообщил:

— Один миллион сто двадцать восемь тысяч семьсот пятьдесят долларов.

На мгновение вдова замерла. Справившись с волнением, проговорила:

— Вы шутите?

— Я вполне серьезен.

На губах женщины заиграла полуулыбка:

— Ну что ж, если вы серьезны, то я очень, очень рада. Не могли бы вы вновь озвучить цифру, мистер Макгвайр?

Банкир повторил.

— Спасибо, — поблагодарила Мэг.

— А теперь о депозитной ячейке, — продолжил Макгвайр.

— Не думаю, что требуется разрешение от адвокатов покойного, чтобы допустить Вас к ознакомлению с её содержимым, поскольку оставлены указания, позволяющие наследникам открыть хранилище в случае смерти владельца. Кроме того, незадолго до кончины мистер Петерсон отдал необычное распоряжение: передать ключ от ячейки мне на хранение.

Банкир открыл верхний ящик стола и вытащил оттуда большое кольцо, с которого свисал маленький ключик с брелком, надписанный «Б-21». Выйдя из кабинета Макгвайра, мы дошли по узкому коридору до обшитой сталью двери. В ней имелось пять замков, банкир открывал каждый по очереди. Внутри небольшой темной комнаты стояли стол, пара стульев, а во всю стену протянулись два стеллажа с депозитными ячейками. Макгвайр вставил ключик в крохотную коробочку с надписью «Б-21», затем попросил вдову открыть замок.

Дверца ящика распахнулась. Мистер Макгвайр вытащил длинную стальную коробку и поместил ее на стол.

— Теперь, если вы хотите ознакомиться с содержимым в приватной обстановке… — обратился банкир к женщине.

— Я бы хотела, чтобы вы остались оба, — попросила вдова.

— Вы уверены? — уточнил Макгвайр.

— Чем больше людей, тем безопасней, — пояснила она и открыла крышку. Внутри лежали миниатюрный диктофон, двадцать микрокассет, пачка документов и сложенная записка. Мэг развернула бумагу, прочитала и передала мне.

В записке говорилось:

Если ты это читаешь, значит, со мной расправились.

Вся история — на кассетах. Про записи им было известно.

Не знали только, где я их храню. А поскольку я открывал для них счет в этом банке, они думали, что записи припрятаны в другом месте. Действительно, зачем хранить компромат прямо у них под носом?

Сперва казалось, что речь идет о вполне законном бизнесе.

Но потом, на Каймановых островах, мне рассказали правду, хотя в глубине души я знал с самого начала, как всё обстоит на самом деле.

Мои последние слова: я всегда считал себя последней сволочью… пока не повстречался с Джерри Шубертом.

Тед Петерсон

Я передал записку Макгвайру. Когда тот дочитал послание, Мэг заметила:

— Вот сукин сын! С такими сбережениями он мог бы в минуту погасить все наши долги. Значит, в самом деле откладывал, чтобы сбежать.

— Но почему он не скрылся, если так боялся, что Джерри с ним разберется?

— Пожалуй, стоит прослушать записи, — ответила Мэг.

Чтобы скопировать все десятиминутные микрокассеты на диктофон Макгвайра, потребовалось более трех часов (и двадцать новых кассет, которые банкир выделили из банковских запасов). Затем пришлось ждать еще час: Макгвайр отвез нас в дом своего приятеля-адвоката по имени Кейрил Дженкинс, оказавшегося заодно и нотариусом, так что он официально заверил подпись Мэг на письме, уполномочивающем банк отправить кассеты в манхэттенское подразделение ФБР в случае смерти одного из нас. Затем — назад в банк, где кассеты Петерсона перебрались из его ячейки в новую, зарегистрированную на имя Мэг.

Неожиданно оказалось, что уже семь утра, солнце всходит, и Оливер Макгвайр настоял, что подбросит нас до аэропорта.

— Не волнуйтесь, Кейрил Дженкинс ничего не расскажет адвокату фонда, мистеру Паркхиллу, о том, что вы здесь делали сегодня вечером. Я выбрал Кейрила потому, что он Паркхилла терпеть не может.

— Даже не знаю, как вас отблагодарить, — прикоснулась Мэг к руке Макгвайра.

— Ночь выдалась весьма познавательной, — заметил банкир. — Постарайтесь как можно быстрее доставить мне судебное постановление. Как только придет бумага, смогу оформить счет на ваше имя и вы получите немедленный доступ к имеющимся средствам.

В аэропорту я спросил, тряся Макгвайру руку:

— Почему вы позволили мне увезти печать и бланки депозитных квитанций?

— Потому, что решил: что бы вы с ними ни проделали, банку ваш поступок не повредит.

— Откуда такая уверенность?

Банкир пожал плечами:

— Инстинкт. Доверие. И симпатия. Особенно — по отношению к человеку, старающемуся выкарабкаться.

— Вы мне помогли. Очень.

Макгвайр заговорил с притворной официальностью:

— До тех пор, пока от меня не требуется нарушать какое-либо законодательство, всегда рад помочь клиентам любым способом. Всё, о чем вы меня просили, в принципе не противоречило закону, а потому…

— И все-таки, вы — настоящий друг.

Оливер улыбнулся:

— Да, но и банкир.

Когда мы вошли внутрь терминала, мне не понравился вид допотопного рентгеновского устройства, которым просвечивали багаж: я испугался, что записи сотрутся. А потому попросил офицера таможенной службы осмотреть сумку вручную.

— Что внутри? — спросил таможенник, прежде чем открыть багаж.

Глянув на Мэг Петерсон, я едва не ответил: «Динамит».

Глава седьмая

Как только мы вышли из самолета, зазвонил телефон.

— Нед, это Оливер из банка.

— Разве мы только что не попрощались?

В голосе Макгвайра звучало несвойственное ему напряжение.

— Что-то случилось?

— Помнишь, ты просил позвонить, если адвокат «Эскалибура» заинтересуется балансом фонда?

— О боже…

— Извини, Нед. Но Паркхилл связался со мной, как только я вернулся в банк. У меня не было иного выбора, кроме как сообщить ему правду. В конце концов, он — представитель клиента.

— Хорошо, Оливер. Спасибо, что предупредил.

— Береги себя.

Повернувшись к Мэг, я рассказал ей о том, что только что выяснилось.

— И значит, адвокат передаст Шуберту, что на счете не хватает миллиона долларов? — уточнила вдова.

— Вот именно. А Джерри подумает, что это я «приватизировал» деньги…

Снова зазвонил телефон.

— Нед.

Звонила Лиззи. В голосе — тревога.

— Не возвращайся домой, — предупредила жена.

— Что?

— Не возвращайся в апартаменты. Там тебя поджидают.

— Кто именно?

— Бандиты Джерри. Им известно, с кем и где ты был. На всё пойдут, чтобы тебя поймать. И передай миссис Петерсон, чтобы и она домой не возвращалась. Ее тоже караулят.

— А ты откуда знаешь?

— Мне сказал Джерри.

— Он с тобой переспал? — уточнил я и немедленно пожалел о сказанном.

— Ты — просто кретин.

— Извини.

— А теперь выслушай меня, будь так добр. Джерри явился без приглашения, чтобы сообщить, что у него есть новости: полиция штата Коннектикут обвинила тебя в убийстве Петерсона.

Боже мой… Значит, это Джерри выслал им фотографии, сделанные на приеме.

— Было вполне очевидно: Шуберт явился ко мне, чтобы передать эти новости — он по глупости, как настоящий тупой и романтичный качок, надеялся, что я тебя брошу и паду к нему в объятия. Но я никогда не бросала тебя, Нед. Ни разу. Хотя, видит бог, хотелось… В общем, я ему подыграла, притворилась, что едва ли не радуюсь тому, что тебе достанется, флиртовала с этим уродом, но как только тот решил, будто настала счастливая ночь, сослалась на «критические дни». И если бы знала, что ты в квартире или что у тебя включен мобильник, — позвонила бы тебе сразу же, как он вышел. Просто места себе не находила. Особенно после того, как прошлым вечером Шуберт сказал мне по телефону, что ты скрылся вместе с женой Петерсона, наврал, что в его апартаментах и в доме миссис Петерсон дежурят копы из Коннектикута, дожидаясь тебя. Он велел позвонить ему сразу же, как только ты появишься…

— Успокойся, Лиззи. Возьми себя в руки.

— Не могу — тебя же убьют!

— Вот что мы сделаем. Отзвонись Джерри, скажи, что я с тобой связался и решил ненадолго залечь в Майами. Передай, что я остановился в «Делано». Направим их по ложному следу…

— Хорошо… А что ты будешь делать?

— Отправлюсь в Нью-Йорк и попробую вырваться из западни.

— Будь осторожен.

Я отключил связь. Миссис Петерсон с беспокойством смотрела на меня.

— Ваши дети точно остались у сестры? — уточнил я.

Мэг побледнела:

— Господи, только не говорите, что…

— Джерри поместил у ворот вашего дома группу для торжественной встречи. Так что позвоните сестре и предупредите, чтобы не приближалась к вашему жилищу… посоветуйте ей уехать сегодня вечером из города вместе с детьми.

Вдова принялась рыться в сумочке в поисках мобильного телефона.

— Со стационарного аппарата, Мэг, — показал я на платный телефон, установленный в зале прибытия.

— Поняла.

Объявили посадку на рейс до Ла-Гуардии. Когда прозвучало последнее приглашение пассажирам, Мэг все еще говорила в трубку. К нам подошел стюард:

— Сэр, мэм, прошу вас — необходимо сесть в самолет.

Мэг договорила, и мы поспешно отправились к лайнеру.

— С ними все в порядке, слава Богу, — заметила она, пока мы шли по взлетной полосе. — Все отправляются на день в Милфорд, навестить двоюродную сестру. Да, должна сказать: в местных газетах пишут, что полиция собирается к завтрашнему дню арестовать кого-то за убийство Петерсона.

— То есть — как только меня опознает человек из «Хъятт Редженси»?

Наши места располагались в самом хвосте самолета. Почти сразу же, как только мы откинули спинки и лайнер принялся набирать разбег на полосе разгона, зазвонил мой телефон.

— «Вот что мы сделаем. Отзвонись Джерри, скажи, что я с тобой связался и решил ненадолго залечь в Майами»…

Как только я услышал, что Джерри слово в слово повторяет мой последний разговор, все внутри захолонуло страхом.

— Что я тебе говорил о мобильниках, Аллен? Уж если прослушивают телефон принца Чарльза, то разве нельзя узнать, о чем говоришь ты? Хотя можешь больше не беспокоиться из-за телефонов. Потому что ты — труп. Передаю по буквам: Тэ-Эр-У-Пэ. Что же до этой двуличной суки, твоей жены…

Подбежала встревоженная стюардесса:

— Сэр, отключите телефон! Немедленно! Вы создаете навигационные помехи!

Я послушался. И прошептал Мэг:

— Нужно покинуть самолет до взлета.

— Что?

— Звонил Джерри Шуберт. Подслушивал. И могу заверить вас, он отправил в Ла-Гуардию комитет по встрече. Так что нам нужно…

Внезапно лайнер свернул в сторону и сразу же понесся по взлетной полосе.

— Поздно, — произнесла вдова.

Я заметил работающий по кредитке телефон, встроенный в рукоять кресла. Повернулся к стюардессе, усаживающейся в кресло.

— Можно позвонить отсюда? — спросил я, лихорадочно хватая трубку.

Девушка согласно кивнула. Вытаскиваю кредитную карту и провожу ей по узкой щели на краю трубки. Ничего не происходит. На небольшом окошечке аппарата появляется надпись: «НЕДОСТАТОЧНО СРЕДСТВ».

— Черт, черт, черт! — бормочу я.

Мэг Петерсон постукивает меня по плечу, протягивает свою карточку «Америкен Экспресс»:

— Здесь должно хватить.

Средств достаточно. Звоню Лизи на квартиру:

— Уходи немедленно, — предупреждаю жену, — Шуберт подслушал наш разговор. И знает, что ты сливала мне всю полученную информацию. Он в бешенстве.

— О боже…

— Не появляйся на работе. Избегай любого места, где он может тебя искать. Сматывайся. И больше мне не звони.

Отправляйся в какое-нибудь безопасное место… в музей, например.

— Помнишь благотворительное мероприятие, на которое мы ходили в октябре?

— Точно!

Затем я позвонил Филу Сирио.

— Босс, ты в самолете? — уточнил тот.

— Я вляпался, дерьма — выше крыши.

— Скажи, чем могу помочь.

Я описал ситуацию. Фил предложил оперативное решение. Он вместе с братом приедет на машине и встретит нас в аэропорту, откуда увезет в убежище в Озоун-парке, где мы можем оставаться, сколько потребуется.

— Можете захватить миссис Петерсон? А у меня есть кое-какие дела в городе.

— Как скажешь, — согласился Фил. — Когда прилетите?

— Почти в одиннадцать. Рейс «Америкен Флайт», сто тринадцать — ноль два.

— Мы приедем, босс.

Я сообщил Мэг, что у нас появилась охрана в лице Фила Сирио и его брата. Затем полушепотом рассказал, что предприму, как только вернусь на Манхэттен, и пообещал позвонить ей, когда она мне понадобится. Женщина записала свой номер в моей записной книжке. Затем мы погрузились в напряженное молчание, которое не нарушали до тех пор, пока лайнер не приземлился в Ла-Гуардии.

Мы вышли из самолета последними. Фил с братом Винни (не человек, а медведище, в распахнутой на груди шелковой рубахе и в золотых цепях) дожидались нас у ворот.

Как только мы обменялись приветственными взмахами рук, я заметил, что к нам продвигается Я Сверху. Не успел бандит ухватить меня за руку, как Винни хлопнул его по плечу. Я Сверху обернулся и незамедлительно налетел на кулак Винни. Удар пришелся между глаз, и громила рухнул на пол.

Люди вокруг разбежались. А ботинок Винни стремительно врезался костолому между ног, чтобы тот не смог нас преследовать. И мы вчетвером рванули на улицу.

— Машина вон там, — Фил указал на старенький олдсмобиль, припаркованный, вопреки правилам, возле будки такси. — Домчим вас до Манхэттена.

— Лучше отвезите Мэг в безопасное место. Когда понадобитесь — позвоню. Кстати, Винни…

— Чего?

— Был рад знакомству.

И с этими словами я вскочил в такси.

— На угол Сорок Пятой и Лексингтон-авеню.

И откинулся на спинку сидения. Глаза сразу же слиплись. Когда я их открыл, мы добрались до центра Манхэттена. На то, чтобы вытащить поклажу, потребовался миг. Я расплатился с таксистом. Зашел в канцелярский магазин, где арендовал депозитную ячейку. Вытащил ключ, открыл ящик и достал конверт с печатью, набитый багамскими квитанциями.

Побросав содержимое конверта в кейс, вновь выбежал на улицу, взмахом руки остановил еще одно такси и попросил подбросить на Мэдисон-авеню, между Пятьдесят Третьей и Пятьдесят Четвертой.

Я боялся, что в подъезде Джерри выставил целый бандитский взвод, но единственным, кто меня встретил, оказался обычный охранник, поприветствовавший меня кратким кивком.

Поднялся на лифте на восемнадцатый этаж, готовясь встретить в приемной «Баллентайн Индастриз» накачанных ребят. Однако за стойкой сидела только секретарша. Посмотрев на меня через перегородку из защитного стекла, приняла за хорошо одетого (хотя и немного помятого) руководителя высшего звена и пропустила, нажав кнопку:

— Вам помочь?

— Нет, спасибо, — поблагодарил я, проходя мимо.

Секретарша что-то прокричала вслед, но я уже бежал, мой взгляд был направлен на дверь в конце коридора. Створка из красного дерева просто излучала директорскую вальяжность, за такой дверью мог находиться кабинет только одного человека во всей фирме.

Я слышал, что сзади меня догоняют, но знал, что успею добраться до двери первым. И, налетев на створку всей массой, ворвался прямо в офис Джека Баллентайна.

Хозяин кабинета сидел за гигантским столом, выполненным в стиле Овального Кабинета. Но встал, как только я рухнул на пол. Вскочил и Джерри Шуберт, сидевший в кресле напротив стола. Он потянулся к телефону:

— Дженни, охрану сюда!

Но охрана уже подоспела — в лице Второго Громилы, с которым я также познакомился на парковке при «Хъятт-Редженси». Бандит скрутил меня в полузахвате. Подошел Баллентайн, покачивая головой:

— Нед, ты меня разочаровал. А я-то думал, ты готов играть на равных с профессионалами. Оказалось, ты — всего лишь из университетских юниоров, да и то в лиге не удержался…

— Ко мне в офис его, — приказал Джерри бандиту.

— Ты допустил классическую ошибку, Нед, — продолжал Баллентайн. — Забыл, что не умеющего играть в команде всегда раздавят.

Свободной рукой я вытащил из кармана диктофон:

— Думаю, вам стоит прослушать запись, прежде чем меня давить, — сообщил я, нажав на кнопку воспроизведения и прокрутив регулятор громкости до максимальной отметки:

— «Значит, за фондом стоит Джек Баллентайн?»

— «Именно. Следовательно, если откажешься играть с нами в одной команде, пострадает семья. Поскольку Джек Баллентайн — вроде ветхозаветного бога. Рассердишь — и твою жопу настигнет кара. На веки вечные».

Ко мне подходит Джерри.

— А ну отдай эту долбаную пленку! — приказывает он.

— Не торопись, — останавливает его Баллентайн. — Проиграй-ка пленку еще разок.

Перематываю кассету и снова включаю воспроизведение.

Баллентайн прослушивает вновь. Джерри снова порывается завладеть диктофоном. Но Баллентайн мешает ему, ухватив за рубаху.

— Отойди-ка, сынок, — спокойно просит он, — а не то хуже будет.

Толкнув Джерри в кресло, Джек поворачивается ко мне.

— А кто тот второй? — спрашивает Баллентайн.

— Покойный Тед Петерсон. Если посмотрите в моем кейсе, найдете еще двадцать кассет с крайне компрометирующими беседами мистера Петерсона и мистера Шуберта.

Баллентайн нагибается, поднимает кейс и открывает. Я продолжаю:

— И должен сообщить вам, мистер Баллентайн: мои помощники ждут, что я перезвоню им в течение пятнадцати минут. Если не смогу с ними связаться, то, заподозрив худшее, компаньоны доставят оригиналы пленок в ФБР.

— Он блефует, мистер Би! — вопит Джерри. Не обращая на Шуберта внимания, продолжаю, глядя Баллентайну в глаза:

— Советую вам отнестись к делу серьезно, сэр. Кроме того, настоятельно рекомендую приказать вашей долбаной обезьяне отпустить меня.

После секундных размышлений Баллентайн делает знак Второму Громиле. Тот отпускает меня и встает у дверей на страже.

— Можно я теперь кое-что вам расскажу? — спрашиваю я.

— Он же поганый шантажист! — верещит Шуберт.

— Джерри, — говорит Баллентайн, — больше повторять не буду: заткнись. — И кивает в мою сторону: — Ладно, Нед. Говори.

— Я пришел не шантажировать вас, мистер Баллентайн. Я хочу продать вам идею. «Все продажи сводятся к умению рассказывать истории»… Разве вы не так писали в «Зоне успеха»? В общем, вот мой рассказ: Тед Петерсон, один из директоров «Джи-Би-Эс» и первостатейный подлец, познакомился с Джерри Шубертом чуть больше года тому назад на какой-то вечеринке с коктейлями. Джерри сообщил о вынашиваемой им идее паевого инвестиционного фонда, Тед заинтересовался — потому что Петерсон, хоть и важная шишка, оказывался полным болваном, когда дело доходило до управления финансами, и залез в долги на пару сотен штук. Оба прикидывают, как в перспективе можно поправить дела, тем более, что Тед — член крайне конфиденциального комитета «Джи-Би-Эс», в котором заседают директора по разработкам и развитию и рассуждают за закрытыми дверями, продукцию каких малых предприятий, вот-вот выставящих акции на публичные торги, следует покупать.

И не успеете вы сказать «инсайд-трейдинг», как Джерри начинает выплачивать Петерсону по пять штук ежемесячно в обмен на крайне конфиденциальную корпоративную информацию, которую затем распространяет среди ваших многочисленных состоятельных друзей, которые, в свою очередь, скупают акции новых компаний и хорошо на этом зарабатывают.

Пока всё идет неплохо. Но Джерри не намерен ограничиваться обычным инсайд-трейдингом. Он знает, мистер Баллентайн: ваши богатые друзья заинтересованы в прибыльных инвестициях, а заодно — в том, чтобы отмыть множество грязных денег.

А потому Джерри основывает паевой инвестиционный фонд «Эскалибур» и просит Теда принять на себя главную ответственность за поиск перспективных разработок.

Тед приходит в восторг: пять процентов комиссионных могут оказаться для него весьма выгодным приработком. А в качестве дополнительного вознаграждения Джерри просит Петерсона посвятить пару выходных авиаперелетам по стране и встречам с крупными инвесторами, которых привлек Джерри. К немалому удивлению Теда, новые знакомые принимаются совать ему чемоданы с деньгами. Петерсон звонит Джерри: «Что мне делать с наличными?». «На Каймановых островах мы открыли счет фонда, — сообщает Джерри, — садись в самолет и вези деньги в банк».

Тед соглашается. И целый месяц каждые выходные отправляется в поездки по стране, на встречу с богатыми друзьями Джека Баллентайна. Те настолько покорены аргументами Петерсона, чтоснова и снова дают ему чемоданы с наличностью. И каждый раз прежде, чем вернуться в лоно семьи воскресным вечером, Тед делает непродолжительную остановку на Каймановых островах — в банке, который, по счастью, принимает вклады семь дней в неделю.

За несколько недель капитал фонда возрастает до пятнадцати миллионов. И тут Джерри сообщает Петерсону кое-что неожиданное. Шуберт не собирается вкладывать все деньги в молодые компании, поскольку фонд «Эскалибур» — сплошное разводилово.

Вместо этого Джерри просит Теда разработать способ отмывания капитала… поскольку вся полученная наличность — грязные деньги. Замаранные наркоторговлей, продажей оружия, детской порнографией… Простите за авторское отступление, мистер Баллентайн, но среди ваших знакомых попадаются крайне интересные предприниматели…

— Продолжай, Аллен.

— С удовольствием. У Теда сдают нервы, поскольку он понимает, что его просят участвовать в весьма серьезном преступлении. Ведь по сравнению с содействием отмыванию прибыли, полученной от наркоторговли и детской порнографии, продажа конфиденциальной информации — просто детская шалость. И Тед хочет выйти из дела. Но Джерри угрожает сообщить в «Джи-Би-Эс» о разглашении внутренних сведений. Тед покупает диктофон и теперь записывает все свои деловые переговоры с Джерри.

В конце концов, после многочисленных угроз, наподобие той, где использовалось ваше, мистер Баллентайн, имя, Петерсон капитулирует. И, проведя небольшую разведку, открывает в Будапеште подставную фирму под названием «Микромагна».

Официально компания поставляет в другие страны Восточного Блока текстовые редакторы. Но на самом деле пустые ящики из-под дискет продаются фиктивным, состоящим из одного человека и телефона, фирмам в Варшаве, Бухаресте и Братиславе, а те, в свою очередь, рассчитываются за фиктивные товары наличностью, полученной от фонда «Эскалибур». Идеальная схема по отмыванию средств: грязные деньги идут на якобы законные сделки. Никто не берет ни пенни. На выходе получаем чистый капитал.

Схема работает превосходно, но увы — Теда не устраивает жалкий для такой тяжелой работы гонорар в двадцать тысяч. Джерри обещает выплатить больше в следующий раз и посылает Петерсона привезти с той стороны мексиканской границы шесть с половиной миллионов от группы дружественных вам предпринимателей. На сей раз решают испытать банковский сервис на Багамах.

Тед приплывает в Нассау с шестью с половиной миллионами. Прибегает к услугам местного адвоката. Тот выходит на Багамский Коммерческий банк. Тед наносит туда визит и открывает счет для «Эскалибура». Служащий советует заодно открыть и личный счет для всех комиссионных, поступающих от фонда.

Не сходя с места, Тед решает, что на сей раз он заслужил приличную компенсацию, и просит банкира перевести пять с половиной миллионов на счет «Эскалибура», а миллион — на его личный счет.

И Джерри, прослышав о размере полученных Петерсоном комиссионных, переживает, угрожает и Теду и его семье тяжкими телесными повреждениями, если деньги не вернутся.

И тут Петерсон бьет козырной картой. У него накопилась обширная коллекция записей бесед с Джерри, которую Тед готов обнародовать, если ему не оставят миллион. А вдобавок он требует и ежемесячную ренту в пятнадцать тысяч, чтобы поправить дела.

Слышали бы вы, мистер Баллентайн, как эти двое наезжали друг на друга. Что ни слово — угроза и ответный оскал.

Должен признаться, я долго не понимал, отчего Тед просто не удрал с деньгами, пока не прослушал кассету, на которой Джерри убедил Петерсона, что проделает с его детьми нечто неописуемое, если тот внезапно скроется. Даже такому безнравственному подонку, как Тед Петерсон, пришлось принять подобную угрозу во внимание и остаться в Оупд-Гринвиче.

Джерри хотел было выкрикнуть протестующую реплику, но под недобрым всполохом взгляда Баллентайна притих.

— И вот у Петерсона возникла проблема. Сам он по-прежнему должен шестьсот штук. И хотя на оффшорном счету лежит миллион, Тед знает, что, стоит только прикоснуться к деньгам, и Шуберт его убьет. Проблема возникла и у Джерри: он понимает, что «приватизированный» Тедом миллион принадлежит так называемым «инвесторам», а эти джентльмены не любят, когда их обкрадывают.

Но тут на сцене появляюсь я, и Джерри понимает, как можно решить проблему с Петерсоном. Не успеете сказать «чух-чух», как Тед попадает под поезд, я становлюсь новым курьером, а бандиты Джерри дважды вламываются в дом покойного, чтобы найти кассеты — которые, как вы теперь узнали, все это время хранились в другом месте.

Я сажусь.

— Вот и вся история, мистер Баллентайн, полностью соответствующая записям на двадцати кассетах в кейсе. Очень интересно будет послушать, особенно федералам…

Джерри вскакивает в полный рост.

— Я хочу кое-что сказать! — орет он.

— И слушать не хочу — возражает Баллентайн.

— Но я всё равно скажу, мать вашу, нравится ли вам или нет…

Лицо Баллентайна исказила злоба, но голос остался сдержанным:

— Замолчи, тебе нечего сказать. Сядь.

Шуберт глянул на дверь, как будто собираясь испытать ее на прочность. Второй Громила покачивает головой, словно говоря: «Лучше не пробуй». И Джерри обессиленно осел в кресло.

Баллентайн снова взглянул на меня:

— И что, мистер Аллен, на этом истории конец?

Невольно улыбаюсь, неожиданно услышав перед собственной фамилией уважительное «мистер».

— Нет, сэр. Как вы сами писали в своем бестселлере, «в бизнесе никогда не бывает только одной, единственной истории, историй много». И если бы кассеты достались журналистам или полицейским, то события выглядели бы так, как я их описывал — с катастрофическими для вас последствиями.

Однако во избежание столь негативного исхода, историю можно подредактировать. В конце концов нет никаких документов, подтверждающих связь «Баллентайн Индастриз» с «Эскалибуром» или с оффшорными счетами.

Вот какую версию для печати я предлагаю: Джерри основал фонд «Эскалибур» лично. Привлек к работе Теда. Они открыли счет в банке на Больших Каймановых островах. Использовали «Микромагну», чтобы отмыть деньги. Поссорились из-за них. Джерри пихнул Теда под поезд.

Точка.

Шуберт снова вскочил с места. Но Баллентайн лишь ткнул в него пальцем, и Шуберт сел.

— Интересный сценарий, — заметил Баллентайн. — Но разве при этом не раскроются личности инвесторов, чьи деньги хранятся в оффшоре?

— Но с какой стати? Деньги отмыты, записей о личных вкладах нет, и даже если Джерри назовет имена, то где доказательства?

— Мне нравится идея, — согласился Баллентайн, — но как же фонд?

— Да, здесь перед вами возникает целый ряд новых проблем, каждая из которых, впрочем, легко решаема. Вы связываетесь со своими инвесторами и сообщаете, что вернете деньги с десятипроцентной компенсацией, поскольку выяснилось, что Джерри Шуберт, ваша правая рука, с которым вы обходились, как с родным сыном, уворовал изрядный куш.

— Ну вот это уж полный бред, — прогремел Джерри, — Ален сам ворует! И у меня имеются доказательства!

Шуберт вскочил, порылся в нагрудном кармане и вытащил лист бумаги, которым помахал перед Баллентайном с лихорадочным отчаянием.

— Вот факс от нашего адвоката из Нассау! Здесь говорится, что со счетов «Эскалибура» пропало больше миллиона долларов от суммы, с которой работал Ален!

Баллентайн выхватил факс у Джерри. Изучив бумагу, посмотрел мне в глаза и спросил:

— Это правда? Миллион?

— Да, сэр. Совершенно верно. Со счета «Эскалибура» пропал один миллион… но отнюдь не бесследно, поскольку все средства находятся на личном счете Джерри Шуберта.

Тот бросился на меня. Но между нами встал Второй Громила и быстро утихомирил Шуберта.

— Мистер Би!.. Джек!.. Он же врет, мать его! Я же никогда, никогда и думать не смел, чтобы вас обкрадывать!..

Достаю из кейса набитый квитанциями конверт:

— Мистер Баллентайн, он сам попросил меня открыть счет на его имя…

— Ах ты говнюк! — заорал Джерри.

— Внутри — его расчетная книжка и копии всех вкладов, которые он требовал делать на его личный счет. Для справки: двадцать процентов от всех средств. Но не все так страшно: я вел точные записи всех взносов ваших инвесторов — всякий раз, когда делался вклад, я следил, чтобы в квитанции стояло имя жертвователя. Так что сложностей с возвратом средств у вас не возникнет. Просто добавьте по двадцать процентов к каждой причитающейся сумме… и, конечно, десять процентов компенсации.

— А сколько я должен вам, мистер Аллен?

— Дойдет очередь и до меня. Сперва — о миссис Петерсон. Она просила меня переговорить с вами от ее лица. В последнее время, как вы наверняка понимаете, ее жизнь наполнилась множеством испытаний. Единственного кормильца семьи бросили под поезд. Дом дважды перерыли. Какие-то негодяи следят за детьми. И к тому же у нее есть доказательства, способные навсегда лишить вас свободы, сэр. Но поверьте: вдова просит лишь, чтобы ее оставили в покое. И незначительную компенсацию за утраты. Перейдем к цифрам, которые мне представляются весьма разумными. Миллион, лежащий на оффшорном счете Петерсона, остается у вдовы. Так семья сможет выбраться из долгов, оставшихся после Теда, и рассчитаться по первому ипотечному кредиту. Кроме того, Мэг хотелось бы получить еще один миллион, который она планирует вложить в очаровательный трастово-инвестиционный фонд, чтобы обеспечить разумные ежегодные поступления для себя и своих детей.

— А как же кассеты? — спросил Баллентайн.

— Этот комплект пусть останется у вас. Оригиналы будут храниться в надежном месте с распоряжением о немедленной доставке их федералам в случае моей насильственной смерти или гибели миссис Петерсон. Но ведь этого не случится, правда?

— Откуда мне знать, что вы никогда больше не попытаетесь шантажировать меня кассетами?!

— Честно говоря, после сегодняшнего дня мне никогда больше, при всем моем уважении, не хотелось бы с вами встречаться. А миссис Петерсон попросту не желает вас видеть. Итак… — я достал мобильник, — договорились?

— Запросы немалые.

— Вам нужно найти всего три миллиона, чтобы покрыть расходы миссис Петерсон и рассчитаться с инвесторами. Но ведь подобная сумма — не такая уж и великая плата за жизнь и свободу. К тому же, что такое три миллиона для Джека Баллентайна?

Тот обессиленно покачал головой:

— Давайте телефон.

— Номер уже набран. Нужно просто нажать кнопку.

Баллентайн так и сделал.

— Миссис Петерсон? Говорит Джек Баллентайн. Я только что провел напряженные переговоры с вашим представителем, мистером Алленом. С радостью сообщаю, что мы согласны на ваши условия. Передаю трубку мистеру Аллену. — И Баллентайн вернул мне телефон.

— Привет, Мэг.

В голосе вдовы сквозило потрясение:

— Он и впрямь согласился на все условия? Я взглянул на Баллентайна:

— Человек слова.

— Должно быть, ты привел невероятно убедительные аргументы, Нед.

— Мне оставалось играть теми картами, что выпали. А ты выдала мне четыре туза. Как с тобой обращаются Фил и Винни?

— Отлично. Вот только заставляют слушать старые альбомы Эла Мартино.

— Ну что ж, за всё приходится платить.

— Думаю, их надо отблагодарить. Как думаешь, согласятся на десять штук?

— Вряд ли: Фил порядочен более, чем готов признать. Слушай, мне пора.

Я отключил телефон.

— Вдова очень рада, — сообщил я.

— Не сомневаюсь, — сухо согласился Баллентайн. — А теперь, сэр, чем я могу порадовать вас? Миллионом? Новой работой? И тем, и другим? Чего вы хотите?

— Я прошу только две вещи. Во-первых, завтра утром, в девять, я должен явиться в полицейский участок Гринвича на опознание, где мистер Мартин Альгар, метрдотель из ресторана «Хъятт-Редженси», наверняка укажет на меня как на человека, с которым Петерсона видели в последний раз. Я хочу, чтобы вы убедили мистера Альгара, при помощи такого циничного аргумента, как деньги, указать вместо меня на Джерри.

Шуберт попытался возразить, но Второй Громила просто закрутил руки Джерри еще выше за спиной.

— Это Шуберт заказал убийство Петерсона, — продолжал я. — Он убил Теда, хоть и не лично. Он должен быть наказан.

— Договорились, — согласился Баллентайн. Внезапно Джерри что есть сил ударил Второго Громилу пяткой по левой ноге и вырвался из захвата охранника.

— Никто меня, мать вашу, не накажет! — заорал Шуберт и метнулся к двери. Второй Громила хотел было отправиться вдогонку, но Баллентайн распорядился:

— Позвони охране, пусть поймают.

Второй Громила поднял трубку. Я спросил у Баллентайна:

— Не боитесь, что он покинет здание?

— Поверьте, никуда он не уйдет, — сообщил миллионер, точно речь шла о самом собой разумеющемся деле. — Итак, на чем мы остановились, мистер Аллен?

— У меня осталась последняя просьба, — ответил я.

— А именно?

— Я выхожу из помещения, и больше вы никогда ко мне не приближаетесь.

— И всё? — не поверил Баллентайн.

— Да, всё.

— А как же предложенный мною миллион?

— Предложение всё еще в силе?

— Как вы сами заметили, я — действительно хозяин своего слова. Вдобавок мне как раз требуется новое доверенное лицо. Двести штук в год и, само собой, куча подчиненных. Всё — в вашем распоряжении, мистер Аллен.

— Нет, благодарю, — ответил я, подумав.

— Только не говорите, что вам даже не интересно.

— Разумеется, интересно.

— Миллион долларов и новая престижная работа помогут решить множество проблем.

— И создать другие, весьма существенные. Я не играю в вашей лиге, мистер Баллентайн. Не такой я гад.

Миллионер натянуто улыбнулся:

— Что ж, очень жаль, Нед. Поскольку гады всегда выигрывают. Ну что ж… это ваша жизнь.

— Вот именно. Моя. И я хочу ее вернуть.

— Не возражаю. Так как, говорите, зовут того метрдотеля?

— Мартин Альгар. Отель «Хъятт-Редженси», Оулд-Гринвич.

— Всё запомнил? — обратился Баллентайн ко Второму Громиле.

— Да.

— Предложишь двадцать пять штук, не больше, — распорядился миллионер. — И захвати с собой фотографию Шуберта. С этим человеком у тебя наверняка никаких проблем не возникнет.

— Легче легкого, — согласился Второй Громила и вышел.

— Итак, — потянулся Баллентайн, выставив руки перед собой, — гейм, сет и матч. Весьма впечатляющая игра, Нед.

— Благодарю вас. Можно спросить?

— Валяй.

— Вы действительно собираетесь сдать Джерри копам?

— А как ты думаешь?

— Так что же вы с ним сделаете?

— Не хочется, но… Все будет выглядеть, как несчастный случай.

— Это действительно необходимо?

— Я же гад, забыл?

— А как же репутация?..

Баллентайн перебивает на полуслове:

— Переживу. Не в первый раз.

— Знаю, мистер Баллентайн. Собственно, не только я — все знают.

Баллентайн протянул мне руку, но я ее не пожал. Он дернул плечами, словно говоря: «Твое презрение я тоже переживу».

— И что вы собираетесь делать дальше, Нед?

— Пойду прогуляюсь.

— А потом?

— Просто хочу прогуляться, мистер Баллентайн.

— Береги себя, — посоветовал миллионер. Я выдержал его взгляд:

— И вы тоже себя берегите.

Я спустился на лифте до первого этажа и вышел из здания.

Шагнув на улицу, заметил такси и попросил водителя отвезти меня на Семьдесят седьмую стрит, высадить между Коламбус-авеню и Западным районом Центрального парка. «Помнишь благотворительное мероприятие, на которое мы ходили в октябре?» Я не забыл адрес: зал динозавров музея Естественной истории.

Когда такси остановилось перед входом в музей, я вбежал внутрь, заплатил за вход и направился вверх по лестнице, зал динозавров размещался на четвертом этаже. Но, влетев внутрь и заметив стоящую ко мне спиной возле тиранозавра рекса Лиззи, сразу же притормозил.

«Осторожней. Не перегни палку».

Вышел из зала. Достал из кармана блокнот и ручку и написал:

Лиззи, утро выдалось напряженным, однако, похоже, на горизонте все чисто.

Теперь мне нужно уладить пару дел, но примерно через полчаса я собираюсь выпить чашку кофе в «Нике Бургер Джойнт», на углу Семьдесят шестой и Бродвея. Был бы рад, если бы ты ко мне присоединилась. Хотя если ты не придешь, я пойму.

С любовью…

Я нацарапал подпись, затем вырвал листок и подошел к охраннику музея, стоявшему поблизости.

— Не могли бы вы оказать мне услугу? — попросил я.

— Смотря какую.

— Видите вон ту женщину, возле тиранозавра? Не могли бы вы передать ей эту записку?

Охранник настороженно посмотрел на клочок бумаги, словно подозревал, что там содержалась похабщина.

— Если хотите — прочитайте. Я ее муж.

— Не сомневаюсь, друг, — ответил охранник, принимая записку.

Я смотрел, как он подходит к Лиззи. Когда он протянул ей сложенный листок, украдкой спустился по лестнице и направился к главному входу. Свернул на запад, к Семьдесят Седьмой стрит, затем — к северу, на Амстердам-авеню, и зашел в канцелярский магазин на углу.

— У вас есть конверты для бандеролей? — спросил я у стоящей за прилавком женщины.

— Конечно, — ответила продавщица, — какого размера?

Достаю из кармана печать Багамского Коммерческого банка:

— Достаточно крупные, чтобы вот это поместилось.

Женщина вынимает из-под прилавка конверт размером восемь на десять дюймов. Пишу на нем имя и адрес Оливера Макгвайра, затем вырываю из записной книжки еще одну страницу и набрасываю шесть слов:

Оливер!

Сделка закрыта.

Возвращаю долг.

Нед

После чего запечатываю все имущество в конверт.

— Если хотите, то купите марки, а мы за вас отправим почту.

— Было бы здорово, — согласился я, протягивая деньги.

— На Багамы, да? — спросила продавщица, изучив адрес. — Придется сделать опись. Как описать содержимое?

Я задумался, потом ответил:

— Подарок на память.

Женщина удивленно посмотрела на меня:

— Извините за любопытство, но… на память о чем?

— О прошлом.

Снова выхожу на улицу. Направляюсь на запад. Надеюсь, в кафе мне предстоит выпить чашку кофе в обществе женщины, которая, наверное, все еще моя жена… или уже нет?

Стараюсь не думать, о чем лучше говорить (если Лиззи действительно придет), как себя вести, какую тактику выбрать. Я ведь иду не на переговоры с покупателем.

Просто выпьем по чашке кофе. И всё.

Возможно, эта встреча принесет мне счастье. Или приведет к катастрофе. Будь что будет: переживу.

Вот чему учат продажи: а кому легко? Ведь основную часть жизни все мы тратим на борьбу. Но порой можно присесть, сделать перерыв на чашку кофе.

И когда приглашаешь кого-нибудь на чашечку кофе… это, в общем-то, всегда знак начала…

Примечания

1

Отстой (исп.)

(обратно)

2

Сорт виски.

(обратно)

3

Дерьмо (исп.)

(обратно)

4

Центральная клиника в Нью-Йорке

(обратно)

5

Оксюморон (оксиморон) (от греч. oxymoron) — остроумная глупость, заключающаяся в сочетании противоположных по значению слов.

(обратно)

6

Яйца (исп.).

(обратно)

7

Пассивный педераст (исп.)

(обратно)

Оглавление

Часть первая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

Часть вторая

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

Часть третья

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

*** Примечания ***