Эхнатон, живущий в правде [Нагиб Махфуз] (fb2) читать онлайн

Нагиб Махфуз Эхнатон, живущий в правде

Кто вы, фараон Эхнатон? Предисловие

Одним из культурных феноменов нашего времени является заметный рост интереса к Древнему Египту, наблюдающийся во всем мире. Общество, сталкивающееся с неразрешимыми проблемами, пытается искать прецеденты в прошлом. Следует признать, что бесконечная история Египта дает для этого все основания. Известно, что новое — это хорошо забытое старое. Не приходится сомневаться, что именно Эхнатон, решившийся на радикальную реформу в стране, скованной тысячелетними традициями, стал предшественником как всех будущих моисеев, иисусов, магометов, Савонарол, лютеров и никонов, так и робеспьеров с Лениными и альенде. Эту деятельность можно оценивать по-разному, считать подобных реформаторов либо движущей силой истории, либо фанатиками одной идеи, спорить, насколько прогрессивным был переход от политеизма к монотеизму, однако ясно, что человек, рискнувший вступить в сражение со всесильными жрецами культа Амона-Ра, должен был обладать неслыханной смелостью и верой в свою правоту.

Что мы знаем об Эхнатоне? Не слишком много, но и не так уж мало. Вот что написано о нем в «Британской энциклопедии»:

«ЭХНАТОН (Аменхотеп IV), египетский фараон XVIII династии Нового царства, правил ок. 1353–1336 гг. (по другим сведениям, ок. 1347–1338) до н. э. Сын Аменхотепа III и Тийи (Тэйе), незнатной женщины, сестры жреца бога Ра из г. Гелиополя. Вступил на престол в 15-летнем возрасте под именем Аменхотепа IV (древнеегипетское „Амон доволен“) Находился под сильным влиянием царицы-матери и своего воспитателя Аменхотепа, сына Хапу. Как и его отец, в нарушение вековой традиции женился не на старшей дочери царствовавшего до него фараона (египетский престол формально передавался по женской линии), а на Нефертити — видимо, дочери одного из египетских вельмож, впоследствии принимавшей активное участие в его религиозных преобразованиях.

В самом начале своего царствования принимает титул верховного — „величайшего среди видящих“ — жреца бога Ра в Гелиополе, подчеркивая этим свою приверженность культу Солнца и особенно выделяя почитание самого солнечного диска Атона, культ которого стал общеегипетским еще при его деде, Тутмосе IV, правившем в 1400–1390 гг. до н. э. Постепенно в противовес другим богам и особенно Амону, главному богу столичных Фив, расширяются культовые функции Атона; в нем одном воплощаются представления о благости, могуществе и творческой силе солярных (от лат. sol — солнце) божеств. Наконец, имя Эхнатон (древнеегипетское „Полезный Атону“), принятое фараоном, декларирует новую ориентацию его религиозной политики.

На шестом году правления Эхнатон переносит столицу из Фив, центра оппозиционно настроенного жречества Амона, в основанный им на земле, не посвященной никакому другому божеству, „великий очарованием, приятный красотой для глаз“ город Ахетатон (древнеегипетское „Горизонт Атона“; совр. Тель-эль-Амарна в Среднем Египте) и клянется вместе с Нефертити никогда не покидать столицы, объявленной священной обителью Атона. Вскоре он запрещает культ Амона, его жены Мут и их сына Хонсу (фиванская триада богов). Около 1346 г. до н. э. Атон провозглашается единственным богом, и к 1343 г. до н. э. начинаются преследования почитания всех других культов прекращается строительство храмов, искореняются сами слова „бог“ и „боги“; даже Атон именуется не иначе как „властитель“ (его имя, подобно царскому, заключается в картуши).

В новой по сути религии особое место уделяется также прославлению божественности самого фараона; он считается возлюбленным сыном и соправителем Атона, „единственным познавшим истинного бога“ и способным вступать в прямое общение с воплощенным солнцем. В столице пышно отмечаются годы их „совместного“ царствования. Прежнее жречество в правление Эхнатона утрачивает свои позиции, новое жречество Атона и придворная элита царя состоят главным образом из вышедшей из низов служилой знати. При Эхнатоне, всецело поглощенном религиозной реформой, практически не ведутся завоевательные походы, не поддерживается контроль Египта над Палестиной и Сирией, ослабевают связи с Вавилонией и другими государствами Ближнего Востока, Египет теряет в этом регионе своего главного союзника — государство Митанни — и не противостоит росту могущества своего будущего главного соперника в Сирии — Хеттского царства.

Преобразования Эхнатона, в значительной мере вызванные политическими целями, несли на себе, однако, печать искренней и даже фанатичной веры. Для поклонения Атону строятся многочисленные храмы, представляющие собой большие открытые дворы с пилонами. Отныне молитвы человека возносятся к самому богу, между ними не существует преград. Сам Атон изображается не в привычном антропоморфном облике, но в виде солнечного диска, лучи которого оканчиваются ладонями со знаками „анх“ (символом силы, жизни и благодати), которые он протягивает к обращенным к нему в молитве фараону и его супруге. Религиозная реформа отразилась на всех сторонах жизни Египта; в искусстве формируется новый образ человека, в изображениях царя, Нефертити и приближенных подчеркиваются главным образом милосердие и благость, мягкая красота и открытость души миру эмоций.

Эхнатон и Нефертити имели шесть дочерей^[1], третья из которых, Анхесенпаатон, стала супругой Тутанхатона (изменившего имя на Тутанхамон), а старшая, Меритатон, — супругой Семнехкара, в конце царствования Эхнатона объявленного его соправителем. (После смерти фараона Семнехкар около двух лет правил самостоятельно, а затем возможно, еще несколько лет — вместе с Тутанхамоном.) Судьба Нефертити после появления новой жены Эхнатона Кийи неизвестна.

Кроме дочерей от Нефертити Эхнатон имел одного или двух сыновей — то ли от второй жены, Кийи, то ли от собственной дочери Макетатон^[2], которая умерла при родах вместе с ребенком, похороненным в царской гробнице. Подлинные обстоятельства смерти самого Эхнатона неизвестны^[3]. Непосредственной эфемерной преемницей Эхнатона стала женщина — возможно, его старшая дочь Меритатон. Либо она, либо вдова Тутанхамона Анхесенпаатон (скорее последняя, но об этом история умалчивает) обратилась к хеттскому царю Суппилулиумасу с просьбой предоставить ей супруга, потому что в Египте она никого найти не могла. Ее жених, царевич Заннанза, был убит по пути в Фивы, и из первой в истории Египта попытки получить фараона-иностранца с помощью дипломатического брака ничего не вышло. После короткого правления Семнехкара (1335–1332 гг. до н. э.) трон унаследовал девятилетний Тутанхатон — вероятнее всего, сын Эхнатона от Кийи. Для легализации прав на престол он объявил себя сыном Аменхотепа III и по обычаю женился на своей единокровной сестре, третьей дочери Эхнатона Анхесенпаатон, которая была намного старше его. В третий год своего царствования Тутанхатон переносит столицу в Мемфис, оставляет культ Атона и меняет свое имя на Тутанхамон, а имя царицы — на Анхесенамон. В надписях о деяниях Тутанхамона „амарнский период“ назван „несчастным временем, когда от Египта отвернулись боги“. Возможно, это было сделано с подачи высших чиновников, самыми влиятельными из которых были Эйе, „Отец Бога“, ставший визирем и регентом (что указывает на его тесную связь с царской семьей), и главный военачальник Хоремхеб. Согласно новой религиозной доктрине (как и при Эхнатоне, являвшейся трансформацией существовавших к тому моменту верований), верховными богами Египта становятся Амон, Ра и Птах (позже к ним добавляется Сет); эта троица объявляется единосущей. Самым ранним свидетельством существования данной триады является надпись на трубе Тутанхамона, где перечислены три части армии, названные в честь этих богов. Видимо, в то время существенное сокращение пантеона было выгодно жрецам Амона, стремившимся избавиться от конкурентов. Впоследствии имя Эхнатона предается забвению и даже не включается в списки правивших в Египте царей».

Широко известен классический польский роман Болеслава Пруса «Фараон» (1897 г.), экранизированный в 1960-х годах Ежи Кавалеровичем. Реальные исторические события в этом романе (и фильме) сильно романтизированы, а Древний Египет больше напоминает Древний Рим в изображении Генрика Сенкевича, поэтому соотечественник знаменитого фараона Нагиб Махфуз имел полное право вернуться к данной теме, опираясь на достижения современной египтологии. Правда, белых пятен в истории Египта еще немало. Так, исследователи расходятся в ее периодизации и определении времени правления той или иной из тридцати трех династий фараонов. Дело в том, что фараоны в расчете на обряд Хеб-Седа, проводившийся в честь 25- или 30-летнего юбилея коронации и якобы возрождавший жизненные силы престарелого царя, стремились максимально увеличить формальный срок своего правления за счет предшественников и стирать надписи о них, сделанные на специальных памятниках; далеко не всегда это вызывалось ненавистью к предыдущему властителю и желанием вытравить о нем всякие воспоминания. Наличием подобных «купюр», а также тем, что в последние годы жизни фараоны обычно назначали наследников престола своими соправителями, и объясняются разночтения в датах правления того или иного царя.

Историки придерживаются разных мнений о том, кем были таинственные гиксосы, захватившие страну примерно в 1700 г. до н. э. и правившие в ней 160 лет, когда произошел исход евреев из Египта; и был ли потерян ритуал восшествия на престол нового властителя и его отождествления с богом Гором, в результате чего правители Египта утратили право именоваться царями и стали «просто» фараонами. Остаются неизвестными обстоятельства смерти Эхнатона, подлинное происхождение жены Эхнатона Нефертити и его легендарного преемника Тутанхамона.

Нагиб Махфуз берет на себя большую смелость, предлагая собственные решения этих спорных вопросов — например, изображая Нефертити дочерью мудрого жреца Эйе (будущего преемника Тутанхамона), самого Эйе — учителем юного Эхнатона (хотя известно, что наставником наследника престола был Аменхотеп, сын Хапу), а Семнехкара и Тутанхамона — близнецами, сыновьями Аменхотепа III и Тийи, младшими братьями Эхнатона. Умалчивает он и о том, что в действительности венценосные супруги расстались еще за пять лет до смерти фараона-реформатора, причем отнюдь не по желанию Нефертити; вероятнее всего, причиной развода была неспособность Нефертити родить Эхнатону сына. Вряд ли подданные Эхнатона, привыкшие обожествлять своих властителей, осуждали его за кровосмешение (они скорее удивились бы обратному). И презирать его как вырожденца они тоже не могли, поскольку печать вырождения носил на себе чуть ли не каждый второй фараон. А мысль о том, что Эхнатон был гермафродитом, могла прийти в голову только нашему современнику, видевшему его стилизованные изображения, в которых специально подчеркивались «женственные» мягкость и доброта нового фараона, разительно контрастировавшие с жестокостью и воинственностью его предшественников. При этом автора не смущает, что на парных скульптурных портретах работы мастера Тутмеса (ныне хранящихся в музеях Каира и Берлина) «чудовище» Эхнатон и «красавица» Нефертити похожи как брат с сестрой. Однако в целом версия, предложенная Махфузом, выглядит весьма правдоподобной и убедительной.

Действие романа происходит в конце царствования Тутанхамона; после смерти Эхнатона прошло много лет^[4]. Повествование ведется от лица некоего Мериамона, сына неназванного вельможи из Саиса. Вид заброшенного Ахетатона, «города еретика», вызывает у молодого человека жгучее любопытство и желание узнать правду о фараоне-реформаторе. С этой целью он опрашивает четырнадцать человек, среди которых есть как злейшие враги, так и преданные друзья и соратники покойного Эхнатона, в том числе его ссыльная вдова Нефертити. С мастерством, достойным нобелевского лауреата, Махфуз изображает осторожного мудреца Эйе, брызжущую ядом завистницу Тадухипу, великого архитектора Бека, тяжело переживающего гибель построенного им прекрасного города, «ястреба» и экстремиста жреца Тото… Естественно, их рассказы противоречивы (тот же прием использует Акутагава в «Расёмоне»); автор предлагает читателю делать выводы самостоятельно. Однако чтобы понять всю глубину конфликта, описанного в романе, необходимо иметь хотя бы приблизительное представление не только о Египте 14 века до нашей эры, но и о событиях, которые происходили до и после этого времени.

Основные события египетской истории

История Древнего Египта делится на пять основных периодов: Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее царства. Точная хронология бесконечной египетской древности весьма затруднительна. В письменных источниках обычно указывалась династия, к которой принадлежал фараон — современник летописца, поэтому историки стали обозначать время не по столетиям, а условно — по династиям. Годы правления того или иного фараона также подвергались постоянной ревизии, поскольку часто новый властитель, стремясь вытравить из памяти подданных малейшие воспоминания о своем нежелательном предшественнике, переписывал историю, уничтожал все письменные свидетельства о нем и прибавлял время его правления к собственному. Жрец Манефон, написавший около 300 г. до н. э. свое знаменитое сочинение об истории Египта, насчитывал до тридцати династий фараонов.

Ниже перечислены некоторые наиболее важные моменты истории Древнего Египта. Все даты — до н. э.:

Ок. 6000 г. — Образование Верхнего царства на юге страны

Ок. 5000 г. — Образование Нижнего царства на севере, в дельте Нила.

Ок. 3000 г. — Объединение обоих царств в правление царя Мины (Менеса), основателя города Мемфиса (египетское название — Минфи) и I династии фараонов. С тех пор царя стали отождествлять с богом Гором как с представителем божественной силы на земле.

3000–2640 гг. — РАННЕЕ ЦАРСТВО

Около 2660 г. — Правление фараона Хасехемуи, при котором возникла централизованная государственная система с администрацией, управлявшей царской казной. Мемфис становится столицей Египта.

2640–2155 гг. — ДРЕВНЕЕ ЦАРСТВО

2600–2290 гг. — Расцвет Египта, расширение его территории. Верховным богом египтян становится бог Солнца Ра. Строятся великие пирамиды. За полтора века их было сооружено не менее 15, из которых наиболее известны пирамиды фараонов Джосера (III династия, 2600 г… работы обожествленного впоследствии зодчего Имхотепа, ставшего покровителем наук и искусств), Хеопса (Хуфу), Хефрена (Хафра) и Микерина (Менкаура) (IV династия, 2575–2471 гг.). Начинается колонизация севера Эфиопии. Фараоны V династии завоевывают Сомалийский полуостров и часть аравийского побережья.

2290–2160 гг. — Период бедствий и внутренних конфликтов, связанный с упадком царской власти и усилением высших чиновников, управлявших провинциями.

2155 (или 2134)-1700 гг. — СРЕДНЕЕ ЦАРСТВО

Классическая эпоха высшего расцвета науки, культуры, литературы и искусства.

Ок. 2060 г. — Перенос столицы в Фивы (египетское название — Унса или Уасет).

1991 г. — Фараон Аменемхет I основывает к югу от Мемфиса новую столицу — Иттауи.

1878–1840 гг. — Окончательное завоевание Нубии при Сенусерте III.

1700–1540 гг. — Вторжение, а затем господство в Египте гиксосов, кочевых племен Центральной Азии (вероятно, семитического происхождения). Один из вождей гиксосов, Салитис, провозглашается фараоном, а новой столицей становится город Аварис, построенный гиксосами на востоке дельты Нила.

1552–1070 гг. — НОВОЕ ЦАРСТВО

Ок. 1540 г. — Борьба с гиксосами, начатая последним фараоном XVII династии Камосом, заканчивается полным изгнанием захватчиков при младшем брате Камоса, фараоне Яхмосе I (он же Аахмес или Ахмес), правившем в 1539—514 гг. и считающемся основателем XVIII династии (официальные годы правления династии — 1539–1292 гг. до н. э.). Начало нового подъема Египта. Фивы вновь становятся столицей. Возвышается, превращаясь в общегосударственный, культ солнечного бога Амона (Амона-Ра), фиванские жрецы которого сыграли большую роль в борьбе с гиксосами.

1514–1493 гг. — Правление Аменхотепа I, побочного сына Яхмоса I, женившегося на дочери последнего.

Ок. 1493–1482 гг. — Правление Тутмоса I (греческая транскрипция древнеегипетского Джехутимесу — «Бог Тот родил его»), побочного сына Аменхотепа I и мужа его дочери Аахмес (она же Яхмос-Нофретари), официального третьего фараона XVIII династии^[5]. Южная граница Египта перемещается за третьи пороги Нила, а северная достигает берегов Евфрата.

1482–1479 гг. — Правление Тутмоса II Немощного, сына Тутмоса I и Мутнофрет (младшей сестры царицы Аахмес), мужа своей единокровной сестры Хатшепсут.

1479–1458 гг. — Правление царицы Хатшепсут. Возобновление строительства храмов, рытья каналов и торговых связей с Пунтом, прервавшихся из-за нашествия гиксосов.

1479–1426 гг. — Эпоха роста политического могущества Египта при сыне Тутмоса II и наложницы Исет, фараоне Тутмосе III (с 1479 г. он формально считался правителем Египта и четвертым фараоном XVIII династии (хотя на самом деле был пятым после Яхмоса I, Аменхотепа I, Тутмоса I и Тутмоса II), однако фактическую власть приобрел лишь в 1458 г., после смерти своей тетки Хатшепсут) Завоевание Сирии и Палестины, а также Эфиопии вплоть до четвертых порогов Нила.

1426–1400 гг. — правление Аменхотепа II, продолжавшего завоевательную политику своего отца, Тутмоса III. Сохранились письменные свидетельства, что он был прекрасным стрелком из лука и гребцом.

1400–1390 гг. — правление Тутмоса IV, сына Аменхотепа II и внука Тутмоса III.

1390–1353 гг. — Период наивысшего могущества Египетской империи при фараоне Аменхотепе III, сыне Тутмоса IV от его младшей жены Мутемвии, дочери правителя Митанни.

1353–1336 гг. — Правление Аменхотепа IV (Эхнатона). Аменхотеп провозглашает созданную им религию, основанную на принципе монотеизма. Он признает единым богом Атона — божество солнечного диска. По его указанию в Среднем Египте строится новая столица — Ахетатон (совр. Тель-эль-Амарна). Преемники Аменхотепа IV упраздняют его реформы, возвращают культу Амона и его жрецам ведущее положение в духовной жизни государства, а также восстанавливают столицу в Фивах.

1335–1333 гг. — Правление Семнехкара.

1333–1323 гг. — Правление Тутанхамона.

1323–1319 гг. — Правление Эйе.

1319–1292 гг. (по другим сведениям, ок. 1334–1306 гг. до н. э.) — Правление Хоремхеба.

1292–1290 гг. (по другим сведениям, 1306–1304 гг. до н. э.) — Правление Рамсеса I, основателя XIX династии.

1290–1279 гг. — Правление Сети I.

1279–1213 гг. — Правление Рамсеса II Великого, походы в Эфиопию, Аравию и на Евфрат. Война с хеттами, живущими в Малой Азии. Новый расцвет египетского строительства и искусств. Начало сооружения канала между Средиземным и Красным морями.

1213–1204 гг. (по другим сведениям, 1224–1215 гг. до н. э.) — Правление Мернептаха, при котором произошел исход евреев из Египта. На пятом году царствования он отразил массовое нашествие ливийцев с запада и так называемых «народов моря» с северо-востока на Нижний Египет и восстановил власть Египта над отпавшей во время этого нашествия Палестиной (в том числе израильским плотным союзом). Надпись Мернептаха «Израиль пуст, нет семени его» является первым в истории письменным упоминанием этого этнонима^[6].

1204–1198 гг. — Правление Сети II.

1198–1193 гг. — Правление узурпатора Сиптаха (Сипта). сына поддержанного сирийцами мятежника Аменмоса, поднявшего восстание в Нубии.

1193–1190 гг. — правление Таусерт, вдовы Сети II. прибавившей к годам своего царствования годы царствования Сиптаха. Конец XIX и XX династий (эпохи Рамсесидов) связан с именем сирийского узурпатора (возможно, Бея, бывшего канцлером при Сиптахе), который обложил народ тяжелыми податями и запретил приносить жертвы в храмах.

1170-332 гг. — ПОЗДНЕЕ ЦАРСТВО

Ок. 1150 г. — Распад Египта на два царства. Междоусобные войны, связанные с ослаблением царской власти и усилением жрецов Амона.

1075-950 гг. — Севером правит XXI танитская (эфиопская) династия, югом — фиванские жрецы, иногда объявляющие себя фараонами, роднящиеся с фараонами Нижнего Египта и поддерживающие с ними мирные отношения. Границей между царствами становится крепость аль-Хиба.

713 г. — Кушиты, обитающие в Нубии, вторгаются в Верхний Египет, захватывают Фивы и объединяют страну под властью своего царя Шабаки (XXV династия). Кушитское владычество длится до 672 г.

702-672 гг. — Тридцатилетняя война с Ассирией, закончившаяся поражением Египта.

672-664 гг. — Египет, оказавшийся под властью ассирийцев, разделен на 12 областей-додекархий.

663-610 гг. — Правление фараона Псамметиха I (XXVI династия), которому удается избавиться от ассирийского владычества, откупившись золотом.

610-594 гг. — Правление Нехо II сына Псамметиха I. Египетские войска, посланные фараоном к Евфрату разгромлены вавилонским царем Навуходоносором… Возобновляется строительство канала, начатое при Рамсесе II.

525 г. — Вторжение персов. Египет становится шестой сатрапией огромной Персидской империи. Персидские цари Камбиз, Дарий I, Ксеркс последовательно провозглашают себя фараонами. Господство персов продолжается почти два столетия, прервавшись на 20 лет, когда фараон Нектанеб I (380–362 гг. до н. э.; по другим сведениям, 378–360 гг.) сумел временно восстановить независимость Египта.

332–305 гг. — МАКЕДОНСКИЙ ПЕРИОД

Вторжение Александра Македонского с радостью встречено египтянами. Сам Александр признан сыном бога Амона и в качестве фараона возведен на трон в Мемфисе.

305-30 гг. — ПТОЛЕМЕЕВСКИЙ ПЕРИОД

После смерти Александра в 323 г. и распада его империи власть в Египте захватывает один из его полководцев, Птолемей I Лаг, который становится основателем новой, XXXIII династии египетских царей.

Вплоть до 221 г. Египет переживает новый расцвет, однако с восшествием на престол Птолемея IV Филопатора начинается период окончательного упадка, выразившийся в нескончаемых дворцовых интригах, убийствах и конфликтах с соседними государствами.

47-30 гг. — Правление Клеопатры VII, принявшей участие во внутренних политических распрях Рима сначала на стороне Помпея, впоследствии разгромленного Юлием Цезарем, а затем Марка Антония, правителя восточной части Римского государства, который в конце концов потерпел поражение от Октавиана Августа. После самоубийства Клеопатры и казни Августом ее сына Цезариона последняя, XXXIII династия египетских царей обрывается. В 30-м г. до н. э. Египет становится римской провинцией.

Социальное устройство Древнего Египта

Вершиной государственной пирамиды Египта был фараон. Пожалуй, ни в одной стране мира божественность владыки не воспринималась так буквально, как в Египте. Фараоны признавались преемниками и прямыми воплощениями богов: сначала Гора — бога, которому поклонялся легендарный царь Мина (Менес), а позже солнечного бога, Амона-Ра.

Поскольку имя и титул египетского царя были священны и обладали магической силой, властителя избегали называть по имени без особой надобности. С середины II тысячелетия до н. э. египтяне стали пользоваться иносказанием <пер-'о>, или «пер-аа» — «большой дом», откуда и происходит видоизмененное слово «фараон»^[7]. Фараон с помощью магии поддерживал миропорядок, установленный богиней Маат — законодательницей и владычицей «правды» (поискам, обретению и распространению которой уделяется центральное место в данном романе). Только благодаря царю солнце всходило в положенное время и не отклонялось от курса, правильно чередовались времена года, поднимались всходы на полях. Сам великий животворящий Нил разливался в положенный срок лишь потому, что перед началом его подъема фараон бросал в воду папирус с указом, повелевавшим реке разлиться.

Стоит отметить любопытную особенность царской власти: престол формально передавался по женской линии, и фараоном становился, как правило, супруг старшей дочери предыдущего фараона; последний же в большинстве случаев приходился отцом своему зятю. Так под предлогом защиты священной крови фараона возникла традиция близкородственных браков (как известно, приводящих к быстрому вырождению). Подобное наследование престола являлось своеобразной данью богине Маат — признанием того, что вселенский порядок определяется женским началом.

Правой рукой фараона и вторым лицом в государстве был советник, которого историки обычно именуют арабским словом «визирь». Он обладал высшей судебной властью, осуществлял руководство местным управлением, а также контроль над выполнением всех царских указов и деятельностью государственных хранилищ и мастерских.

К высшему правящему классу относились также номархи — правители областей Египта (номов). В периоды ослабления царской власти они становились полновластными князьками, противостояли центру, воевали между собой и требовали от своих подданных оказывать им почести, полагавшиеся лишь самому фараону.

Верховную знать составляли также различные царские сановники, военачальники, хранители сокровищ, начальники работ, жрецы великих храмов.

Чиновничья пирамида представляла собой многоступенчатую иерархию различных начальников — от высших должностных лиц до «начальника двора молольшиц муки для остроконечного хлеба», «начальника молольщиц муки для лепешек» и так далее.

Особым статусом и влиянием в эпоху Нового царства пользовались жреческая и воинская касты.

Магия и тесное «сотрудничество» с богами пронизывали все египетское общество. Капризы погоды, прихоти Нила и пустынных ветров заставляли египтянина не выпускать из рук амулеты и постоянно заботиться о том, чтобы боги не теряли своей благосклонности. Поэтому у египетских жрецов было много забот. Номархи с древнейших времен являлись начальниками жрецов местных храмов, а высшие жреческие функции исполнял сам фараон. Однако со временем ритуалы усложнялись, храмовые богатства возрастали, и жречество все сильнее стремилось к освобождению от контроля светской власти и приобретению большего политического влияния в государстве. Если в эпоху Древнего и Среднего царств жречество Амона способствовало единству страны, а в начале Нового царства приложило большие усилия к изгнанию из страны захватчиков-гиксосов, то со временем оно превратилось в замкнутую касту и привело Египетскую империю к крушению и распаду. Стремлением остановить деградацию и было вызвано столкновение Аменхотепа IV со жрецами Амона.

Жречество Амона-Ра в Новом царстве подразделялось на несколько рангов. Его верхушку составляли первый, второй и третий пророки, «Отец Бога» и «Чистый». Как они делили между собой функции, неясно. Особое значение имели жрецы-канторы, знавшие, как следует нараспев читать божественное слово. Канторов считали волшебниками, поскольку только они могли правильно, с нужной интонацией читать священные изречения. В обязанности жрецов входило также устройство многочисленных праздников руководство процессиями, приготовление и принесение жертв, а также толкование различных знамений и снов. Все ритуалы были жестко регламентированы. К примеру, в Фивах, главном городе культа Амона-Ра, жрецу предписывалось совершать в день около 60 церемоний по поднесению богу пищи и питья и очищению его жилища в храме.

Кроме того, египетским жрецам испокон веков принадлежала монополия на обладание и хранение астрономических, математических, медицинских знаний, поддерживавших их влияние в царстве и до сих пор поражающих ученых своей глубиной.

Египетское войско Нового царства состояло из пехотинцев и колесничих. Военачальники и колесничные бойцы стояли в обществе на одной ступени с высшим жречеством. В пехоту же набирали простолюдинов, причем не только молодых. Рядовых воинов использовали также как рабочую силу в каменоломнях, при доставке каменных глыб, рытье каналов. В эпоху XVIII династии, когда Египетская империя достигла вершины могущества, а внешняя угроза возрастала с каждым годом, войско приобрело привилегированное положение. Особенно это проявилось в правление преемника царицы Хатшепсут, великого завоевателя Тутмоса III.

Фараоны раздавали воинам земли и рабов, а также золотые и серебряные знаки отличия (ожерелья, браслеты, «львы», «мухи»). Войска получали обильное угощение. Однако поскольку в правовом отношении воины-иноплеменники приравнивались к египтянам, с годами, как и в Древнем Риме, все большую часть войска стали составлять «варвары» — эфиопы, сирийцы, ливийцы и прочие. В результате к закату Нового царства именно они составляли основную часть военной силы фараонов.

Пантеон Древнего Египта

Богов в Древнем Египте было множество. Каждый дом, каждый город и деревня имели своего небесного покровителя. Укрепление власти фараонов, объединение областей, возвышение отдельных городов и храмов привели к тому, что египетский пантеон с годами стал сложной иерархической системой.

В Раннем и Древнем царствах больше всего почитали Гора — бога неба и света. Считалось, что первый фараон получил власть из рук самого Гора, став его преемником и воплощением. Согласно легенде, именно Гор объединил Верхнее и Нижнее царства и возложил Двойную корону обоих царств на голову царя Мины (Менеса). Гор изображался как человек с головой сокола, увенчанный двузубой короной.

Когда в середине III тысячелетия до н. э. в стране воцарилась V династия Среднего царства, происходившая из Аны (Гелиополя), на первое место вышел покровитель этого города — бог Солнца Ра. В отличие от местных богов, Ра жил не на земле, а двигался по небу в своей барке, освещая землю. Вечером Ра пересаживался в другую барку, спускался в преисподнюю и плыл по подземному Нилу, сражаясь с силами тьмы, чтобы утром вновь появиться на востоке. Ра также представлялся египтянам как человек с головой сокола, но носил другую корону — в виде солнечного диска.

Когда в середине II тысячелетия столицей стали Фивы, Египет начал постепенно переходить под покровительство местного бога Амона («Сокрытого», «Потаенного»), творца мира, бога воздуха и урожая. Однако поскольку понизить статус бога Солнца, дающего свет и жизнь, было уже невозможно, Амон соединился с Ра и стал именоваться Амоном-Ра. Культ Амона-Ра достиг своего пика в эпоху Нового царства. Амон-Ра носил корону с двумя высокими перьями, а в руке держал длинный скипетр. Иногда его изображали с человеческой головой, иногда — с головой барана или быка.

Атон («Диск Солнца») олицетворял видимый на небесах солнечный диск. Первоначально он был одной из ипостасей Солнца, телом Ра. Культ Атона получил распространение еще при Тутмосе IV, деде Аменхотепа IV, но именно Аменхотеп IV объявил Атона единым богом всего Египта запретив поклонение другим богам. После его смерти почитание Атона как общеегипетского божества прекратилось. Этот бог изображался в виде солнечного диска, лучи которого заканчивались либо раскрытыми ладонями, либо руками, держащими знаки жизни «анх» (петлистый крест) — символ того, что жизнь всем существам дана Атоном.

Особое место в египетском пантеоне отводилось Осирису, первоначально богу производительных сил природы, ежегодно умирающему и возрождающемуся, позднее — богу загробного мира и судье умерших. Его культ развился в городе Абидосе, но, как и Амон-Ра, Осирис стал одним из наиболее почитаемых богов всего Египта.

С судьбой бога Осириса связан главный миф египетской цивилизации, пронизывающий всю ее культуру. Некогда Осирис был мудрым и кротким царем Египта. Родной брат Сет (ставший богом пустынь и олицетворением злого начала) хитростью заключил его в гробницу, которую бросил в море. Богиня Исида (олицетворение плодородия, воды и ветра, символ женственности), сестра и супруга Осириса, родила на свет Гора и отправилась вместе с ним на поиски своего брата и мужа. Найдя гроб, она спрятала его, но Сету удалось добраться до тайника, разорвать труп Осириса на части и рассеять их по всему миру. Исида собрала их с помощью Гора, бога Анубиса (покровителя мертвых, изображавшегося в виде человека с головой шакала или собаки) и собственного волшебства восстановила тело Осириса и оживила его, после чего Осирис стал повелителем загробного царства.

Образ Осириса, олицетворявшего вечное возрождение, постепенно соединился с образом Амона-Ра. Люди стали представлять Осириса одним из его воплощений; ночью, опустившись в преисподнюю, Амон-Ра становится Осирисом, а утром возвращается в исходное состояние. Каждый египтянин знал, что после смерти он попадет в блаженную страну только в том случае, если с помощью заклинаний (которые ему будет подсказывать оставшийся в царстве живых жрец) сможет убедить богов и злобных низших духов в том, что он является воплощением Осириса. Осирис изображался в виде мумии с зубчатой короной и бородой, а также со скипетром и плетью в согнутых руках.

К главным богам Египта относились также:

Птах (Пта) — покровитель Мемфиса, бог плодородия и ремесел (его образ — мумия с открытой головой и жезлом, стоящая на иероглифе, значение которого «правда»);

Тот — бог Луны, мудрости, письма и счета (изображал человеком с головой ибиса, часто с кистью для письма и палитрой в руках);

Хатор — богиня любви и судьбы, а также неба, кормилица фараонов и властительница дальних стран (корова или женщина с рогами коровы);

Хнум — бог-творец, создавший человека на гончарном круге, хранитель истоков Нила (человек с головой барана и спирально закрученными рогами).

* * *

Так кем же был в действительности фараон Эхнатон? Боговдохновенным мистиком или жалким юродивым? Религиозным фанатиком или борцом за свободу совести? Абсолютным монархом, видевшим угрозу в лице консолидированного духовенства, или наивным мечтателем, верившим в утопию, стремившимся к нравственному усовершенствованию своих подданных и построившим Город Света? Искусным оратором, завоевывавшим сердца толпы, или дервишем, умевшим впадать в религиозный транс? Певцом чистой любви или извращенцем-кровосмесителем? Ясно одно: этот человек предпринял первую в истории отчаянно дерзкую попытку перейти от политеизма к монотеизму, предвосхитив идеи иудаизма, христианства и ислама. Именно эту истину и подтверждает талантливый роман Нагиба Махфуза^[8].

Е. А. Кац

Эхнатон, живущий в правде

Начало

Все началось со взгляда — взгляда, который становился все более жадным по мере того, как корабль плыл против спокойного, сильного течения в конце сезона Половодья^[9]. Мы начали путешествие в родном городе Саисе и поплыли на юг, по направлению к Панополю, где жила моя сестра после выхода замуж. Однажды в конце второй половины дня наш корабль проплывал мимо странного города. На западе этот город граничил с Нилом, а на востоке от него находилась величественная гора. Его здания говорили о былой пышности, сменившейся пугающим забвением. Дороги были пустыми, деревья — голыми, ворота и окна — закрытыми, как глаза покойников. Город, лишенный жизни, охваченный тишиной, мраком и источающий запах смерти. При его виде я пришел в смятение и поспешил к отцу, который сидел на палубе с достоинством, подобающим пожилому возрасту.

— Отец, что случилось с этим городом?

— Мериамон, это город еретика. Проклятый и неверный город, — спокойно ответил он.

Я что-то вспомнил и снова посмотрел на город с растущим любопытством.

— Он необитаем?

— Эта женщина, жена еретика, все еще живет в своем дворце — точнее сказать, в своей тюрьме. И, должно быть при ней несколько стражей.

— Нефертити^[10], — пробормотал я себе под нос, вспоминая эту женщину и гадая, как она выносит свое заточение.

Меня продолжали одолевать воспоминания детства, прошедшего в саисском дворце моего отца; воспоминания о яростных спорах взрослых из-за смерча, который уничтожал Египет и всю империю. Они называли это «войной богов». Я вспомнил рассказы о молодом фараоне, отвергшем наследие своих предков, отринувшем жрецов и бросившем вызов судьбе. Вспомнил те приглушенные голоса, толки о новой религии и ошеломление людей, неспособных сделать выбор между своей старой верой и преданностью фараону. Люди шептались о необычных событиях, ужасном крушении империи и триумфе, за которым последует неминуемый крах.

Стало быть, тут находился город чудес, принадлежавший духу смерти. И тут была его хозяйка, одинокая пленница, пившая горечь. Мое сердце часто забилось, отчаянно желая услышать всю историю.

— Отец, ты больше никогда не обвинишь меня в равнодушии, ибо меня обуревает священное желание, сильное, как северные ветры, желание узнать правду и записать ее, как делал ты сам в расцвете юности.

Он устало посмотрел на меня и спросил:

— Мериамон, чего ты хочешь?

— Я хочу все узнать об этом городе и его правителе. О трагедии, которая разорвала страну пополам и опустошила империю.

— Но ты уже все слышал в храме, — возразил он.

— Отец, мудрец Какимна говорил: «Не суди о деле, пока не услышишь всех свидетелей».

— Но в этом случае правда очевидна. Кроме того, еретик Эхнатон мертв.

— Однако большинство его современников еще здравствует, — с растущей решимостью заявил я. — Они тебе ровня и друзья. Отец, твоя рекомендация отворит мне все двери и позволит раскрыть секреты. Тогда я смогу увидеть разные оттенки правды перед тем, как она исчезнет подобно этому городу.

Я настаивал до тех пор, пока не получил разрешение. Возможно, отец дал его не без скрытой радости. Он сам питал страсть к знаниям и запечатлению правды; именно эта страсть сделала наш дворец местом встреч как светских, так и религиозных деятелей. Наш дворец славился приемами, на которых рассказывали истории, читали стихи и пировали, заедая тонкие вина нежной уткой. Друзья считали моего отца человеком, благословленным не только обильными землями, но и неповторимой мудростью.

Он снабдил меня письмами, которые следовало доставить известным людям, помнившим то время, принимавшим в тогдашних событиях непосредственное участие или следившим за ними со стороны и познавшим как их горечь, так и сладость.

— Ты сам выбрал свой путь, вот и ступай им. Да защитят тебя Боги, — сказал отец. — Твои предки выбирали войну, политику или торговлю, но ты, Мериамон, ищешь правды, а в этом деле успех зависит только от тебя самого. Будь осторожен, не вызывай гнева властей и не насмехайся над несчастьем того, кто впал в забвение. Будь таким же бесстрастным и внимательным к каждому свидетельству, как сама история. Только так можно познать правду, свободную от пристрастий, и поведать эту правду тем, кто желает над ней поразмыслить.

Я был рад проститься с праздностью и вступить на тропу истории, ведущую к правде, на тропу, у которой нет ни начала, ни конца, ибо ее всегда прокладывают те, кто стремится к вечной истине.

Верховный жрец Амона

В брошенные еретиком Фивы вернулось процветание. Они снова стали столицей империи, трон которой занял юный фараон Тутанхамон. Военные и чиновники вернулись на свои посты, а жрецы возобновили выполнение обязанностей в храмах. Дворцы были восстановлены, сады цвели, а храм Амона, сохранивший величие, гордо стоял, окруженный гигантскими колоннами и цветниками. Рынки были заполнены покупателями, купцами и товарами, и богатство постоянно прибывало. Город вновь купался в славе.

Это была моя первая поездка в Фивы. Я был ошеломлен их великолепными зданиями и изумлен количеством жителей. Меня поразили звуки города и вид дорог, заполненных повозками и телегами. По сравнению с Фивами мой родной Саис выглядел маленькой, тихой, глухой деревней.

Я пришел к храму Амона в назначенное время. Служитель впустил меня в зал с величественными колоннами и провел по боковому коридору в помещение, где меня ожидал верховный жрец. В середине комнаты стояло кресло черного дерева с подлокотниками из чистого золота. В нем сидел пожилой человек с бритой головой, одетый в просторную длинную юбку и белый шарф, опоясывавший грудь и плечи. Несмотря на почтенный возраст, он выглядел бодрым и уверенным в себе. Услышав имя моего отца, жрец отозвался о нем с уважением и похвалил за преданность.

— Тяжелые времена и превратности судьбы помогли нам по достоинству оценить таких людей, как твой отец, — сказал верховный жрец. Потом он сдержанно одобрил мое намерение и продолжил: — Мы разрушили все стены с фальшивыми надписями. Однако правда должна быть сохранена. — Он благодарно склонил голову. — Сейчас глава богов Амон восседает на своем троне в святая святых, защищает Египет и сражает его врагов. Его жрецы тоже восстановили свое положение. Амон освободил нашу долину силой, дарованной им Яхмосу^[11], и расширил империю во всех направлениях силой, которой он облек Тутмоса III^[12]. Ибо он дает победу тому, кому пожелает, и попирает тех, кто его предает.

Я благоговейно преклонял колени до тех пор, пока верховный жрец не велел мне подняться и сесть в кресло рядом с ним. Потом он заговорил; я чутко внимал его словам.

— Это очень грустная история, Мериамон, хотя поначалу она казалась невинной. Все началось с великой царицы Тийи^[13], матери еретика и супруги великого фараона Аменхотепа III^[14]. Родом она была из простой нубийской семьи; в ее жилах не текло ни капли царской крови. Но она была такой прозорливой и проницательной, словно имела четыре глаза и могла смотреть сразу во всех направлениях. Царица намеревалась поддерживать с нами дружеские отношения. Я никогда не забуду ее слова, сказанные в день праздника Нила: «Вы, жрецы Амона, — счастье и благословение Египта». Она была такой сильной, что могла смотреть прекрасными большими глазами в лица могучих мужчин, пока те смущенно не опускали взгляд. Однако мы относились к ней без предубеждения, ибо знали, что фараоны этого славного рода всегда лелеяли и поддерживали жрецов Амона. Но затем царица проявила интерес к теологической доктрине, решив расширить ее за счет других божеств — в частности, Атона. Сначала это выглядело как стремление к углублению знания религии; мы относились к желанию царицы с уважением и считали его богоугодным делом. Возражать неимело смысла, хотя мы были недовольны тем, что здесь, в Фивах, доме Амона, будут чтить других божеств. Тийя заверяла нас, что Амон всегда будет оставаться главой богов и что его жрецы всегда будут в Египте главнее прочих. Но ее слова нас не убеждали.

Однажды Тото, жрец-кантор, сказал мне:

— За решением царицы кроется новая политика, которая не имеет ничего общего с религией.

Когда я спросил, что он хочет этим сказать, Тото продолжил: — Великая царица ищет поддержки провинциальных жрецов, чтобы обуздать нас, ограничить нашу власть и усилить власть фараона.

— Но мы — слуги Амона и заботимся о народе. Учим людей, лечим их и являемся их поводырями как в этом, так и в загробном мире. Царица — мудрая женщина; она должна знать наши достоинства, — ответил я.

— Но это борьба властей. Царица честолюбива. По моему мнению, она более могущественна, чем фараон, — с досадой сказал он.

— Мы — сыновья величайшего из богов. Мы опираемся на наследие более надежное, чем сама судьба, — возразил я, борясь с собственными дурными предчувствиями.

Может быть, настала пора рассказать тебе о фараоне Аменхотепе III. Его прадед, Тутмос III, основал империю, превосходившую все остальные размерами и численностью подданных. Аменхотеп III был могучим владыкой. Он вставал на защиту своей страны при малейшей тревоге и одерживал такие победы, что вся империя присягала ему на верность. Во время его долгого правления в стране царили мир и процветание; он пожинал плоды трудов своих предков. В Египте было вдоволь зерна, руд, тканей и прочих товаров. Он строил прекрасные дворцы, храмы и воздвигал статуи. Аменхотеп любил вкусную еду, вино и женщин, но жена Тийя знала все его достоинства и недостатки и умело пользовалась этим. Она вдохновляла мужа во время войны, терпела его распутство, жертвуя своими женскими чувствами ради возможности разделять с ним трон и утолять свое безграничное честолюбие. Я не отрицаю ее достоинств — она действительно знала все, что происходило в стране. Так же, как не сомневаюсь в ее преданности, дальновидности и заботе о славе Египта. Но порицаю ее за жажду власти. Именно эта жажда заставила ее использовать религию для усиления царской власти и устранения жрецов. Постепенно я узнавал другие мысли, которые были у нее на уме. Однажды она пришла в храм, принесла жертвы Амону, а затем решительно направилась в приемный зал, заставив меня следовать за ней. Как только мы сели, царица спросила:

— Тебя что-то тревожит?

— Жрецы Амона — верные подданные вашего славного рода, — ответил я.

— Именно так я и думаю, — сказала Тийя. Глаза царицы вспыхнули, и она продолжила: — Амон — глава всех богов Египта. Для граждан империи он — символ власти. Они боятся его. Но Атон светит всем. Он — бог Солнца, и все могут его видеть.

Я задумался. Искренни ли ее слова, или это еще одна попытка замаскировать желание лишить нас власти? Как бы, там ни было, но ее доводы меня не убедили.

— Ваше величество^[15], — сказал я, — этими дикарями следует править силой, а не жалостью.

— И жалостью тоже, — с улыбкой возразила она. — То, что годится для дикого зверя, не всегда годится для ручного животного.

Эта мысль показалась мне несерьезной, слишком женской и способной вызвать катастрофу. Последующие болезненные события только доказали мою правоту.

После выхода замуж Тийя столкнулась с трудностями. Некоторое время она оставалась бездетной и боялась оказаться бесплодной — возможно, из-за своего простого происхождения. В конце концов по милости Амона и его жрецов, наших молитв и заклинаний царица понесла. Однако родила всего лишь девочку. Когда мы встречались во дворце или в храме, она смотрела на меня осторожно и подозрительно, словно я был виноват в ее несчастье. Мы никогда не помышляли нарушить порядок престолонаследия. Недоверчивой ее делала только собственная порочность.

Жрец снова умолк, словно не испытывал желания продолжать, а затем сказал:

— Потом она каким-то чудом выносила двух сыновей. — Он немного подумал, еще сильнее разжигая мое любопытство. — Старший и лучший из двоих умер, а второй выжил, чтобы дать волю своей разнузданности и разрушить Египет.

Я молчал, но верховный жрец заметил мое нетерпение и заговорил снова:

— У нас есть способы узнавать правду даже тогда, когда она скрыта от других. Мы владеем тайнами колдовства и видим все, что происходит в империи. Еретик был человеком сомнительного происхождения, женоподобным и склонным к причудам. Следуя по стопам своего официального отца, Аменхотепа III, он женился на простолюдинке. Нефертити напоминала его мать не только худородностью^[16], но ненасытным честолюбием и похотливостью. Она была красива, дерзка и упряма. Вмешивалась в государственные дела, поддерживала разрушительную политику своего мужа. Родила шестерых дочерей, плод связей с разными мужчинами. Любовь Эхнатона к Нефертити была лишь видимостью; на самом деле он не любил никого, кроме своей матери, которая дала ему жизнь и внушила абсурдные идеи. Он ощущал боль и одиночество Тийи и таил гнев на своего отца. Когда Аменхотеп III умер, Эхнатон стер его имя со всех памятников. Говорил, что хочет вычеркнуть имя Амона из людской памяти, а потому имя его отца, означающее «Амон доволен», тоже должно быть вычеркнуто. Но правда заключалась в том, что, будучи не в силах отомстить отцу при его жизни, Эхнатон убил его после смерти. Когда Тийя учила сына культу Атона, это был всего лишь политический маневр. Но мальчик поверил в него всеми фибрами души. Его женственная природа гнушалась политики. А потом случилось то, чего не ожидала даже его мать. Он стал еретиком.

Я все еще помню его отталкивающую внешность — не мужскую и не женскую. Он был таким слабым и хрупким, что волей-неволей ненавидел всех сильных мужчин, жрецов и богов. Именно поэтому он придумал бога, слабостью и женственностью похожего на него самого, отца и мать одновременно, у которого нет другой цели, кроме любви. Бога, которого почитают танцами и песнями! Эхнатон погрязал в трясине глупости и пренебрегал своими обязанностями самодержца, в то время как наших людей и преданных союзников истребляли враги империи. Они взывали о помощи, но не получали ее, и в конце концов империя пала, Египет был уничтожен, храмы опустели, а люди умирали с голоду. Таков был еретик, который называл себя Эхнатоном.

Пораженный яркостью собственных воспоминании, верховный жрец на время умолк. Я терпеливо ждал. Наконец он переплел пальцы и положил руки на колени.

— Я начал получать донесения об Эхнатоне еще тогда, когда он был всего лишь мальчиком. У меня были свои соглядатаи во дворце — люди, посвятившие себя служению Амону и стране. Они говорили мне, что наследник престола питает подозрительную страсть к Атону и ставит его выше Амона, главы всех богов. Я узнал, что мальчик каждый день ходит в уединенное место на берегу Нила, чтобы в одиночестве встретить рассвет. По моему убеждению, это странное поведение сулило в будущем большие трудности. Я пошел во дворец и поделился своими опасениями с царем и царицей.

— Мой сын еще мал, — улыбнулся Аменхотеп III.

— Но мальчик вырастет и сохранит идеи своего детства.

— Он всего лишь невинный ребенок, ищущий мудрости там, где считает возможным ее найти, — сказала Тийя.

— Скоро он начнет изучать военное дело и узнает свое истинное призвание, — добавил фараон.

— Мы нуждаемся не в расширении империи, а в мудрости, которая нужна, чтобы удержать завоеванное, — сказала Тийя.

— Моя государыня, — возразил я, — безопасность империи зависит от благословения Амона и демонстрации силы.

— Меня удивляет, что такой мудрый человек, как ты, недооценивает значение мудрости в делах подобного рода, — коварно сказала царица.

— Я не отрицаю значения мудрости, — не отступал я, — но без силы мудрость — всего лишь пустой звук.

— В этом дворце, — прервал меня фараон, — никто не сомневается, что Амон является главой всех богов.

— Но царевич перестал посещать храм, — с тревогой сказал я.

— Прояви терпение, — ответил царь. — Скоро мой сын будет выполнять все свои обязанности наследника престола.

Я вернулся из дворца, не найдя утешения. Наоборот, после того как царь и царица выступили в защиту царевича, мои страхи стали еще сильнее. А потом я услышал о беседе царевича с родителями и убедился, что в тщедушном теле наследника скрывается бездна зла. Однажды у меня попросил приема один из моих людей.

— Теперь даже Солнце перестало быть богом, — сказал он. Когда я спросил, что он имеет в виду, человек продолжил: — Ходят слухи, что в царевиче воплотился новый бог, который утверждает, что только он является единственным истинным богом, а все остальные боги — ложные.

Эта новость ошеломила меня. Смерть, постигшая старшего брата, была милосерднее безумия, обуявшего наследника престола. Трагедия достигла своего пика.

— Ты уверен в своих словах?

— Я лишь повторяю то, что говорят все.

— Как этот так называемый бог воплотился в наследнике?

— Царевич услышал его голос.

— Это не солнце? Не звезда? Не идол?

— Ничего похожего.

— Как он может поклоняться тому, кого не может видеть?

— Он верит, что его бог — единственная сила, способная творить.

— Он выжил из ума.

Жрец-кантор Тото сказал:

— Царевич безумен и не сможет взойти на престол, когда придет время.

— Успокойся, — ответил я. — Отступничество наследника ничего не меняет. Амон и наши боги останутся единственными божествами, почитаемыми подданными империи.

— Как может еретик сесть на трон и править империей? — гневно спросил Тото.

— Не будем торопиться. Дождемся, когда правда выйдет наружу, а потом обсудим это дело с царем, — продолжил я, хотя на душе у меня было тяжело. — Такого в истории еще не бывало.

Когда наследник престола женился на Нефертити, старшей дочери мудреца Эйе^[17], я цеплялся за последнюю надежду, веря, что брак вразумит царевича. Я вызвал Эйе в храм. В ходе беседы я обратил внимание на то, что мудрец очень тщательно выбирает слова. Он явно был в затруднительном положении. Я сочувствовал ему и ничего не говорил о ереси наследника. Перед расставанием я попросил Эйе устроить мне тайную встречу с его дочерью.

Нефертити прибыла незамедлительно. Я внимательно посмотрел на нее и увидел, что за ее чарующей красотой скрывается бушующий поток силы и властности. Я тут же вспомнил великую царицу Тийю; оставалось надеяться, что эта сила окажется на нашей стороне.

— Благословляю тебя, дочь моя.

Она поблагодарила меня нежным приятным голосом.

— Не сомневаюсь, что ты прекрасно знаешь свои обязанности супруги наследника престола. Но мой долг напомнить тебе, что престол империи зиждется на трех основах: Амоне, главе всех богов, фараоне и царице.

— В самом деле. Я счастлива, что удостоилась твоей мудрости.

— Умная царица должна разделять с царем бремя защиты империи.

— Дорогой верховный жрец, — решительно сказала она, — мое сердце наполнено любовью и преданностью.

— Египет — страна с древними традициями, и женщины являются священными стражами этого наследия.

— Чувство долга тоже живет во мне.

В течение всего визита Нефертити хранила осторожность и сдержанность. Она говорила много, но не выдавала ничего. Напоминала таинственное изображение без объяснявшей его надписи. Я ничего не мог почерпнуть из ее слов и не мог прямо выразить свои страхи. Однако осторожность Нефертити означала, что она все знает и находится не на нашей стороне. Ее позиция меня ничуть не удивила. Нефертити была будущей царицей; от подобной удачи могла закружиться голова у самого мудрого человека в стране. Эту женщину не заботил ни Амон, ни любой другой бог; она жаждала занять трон. Мы с другими жрецами прочитали в святилище молитву об избавлении от опасности, а потом я сообщил им подробности моей встречи с Нефертити.

— Скоро не останется ничего, кроме тьмы, — сказал кантор Тото. Когда все остальные ушли, он добавил: — Наверно, тебе следует обсудить это дело с главным военачальником Меем.

— Тото, — серьезно ответил я, поняв, что в его намеке таится угроза, — мы не можем свергнуть царя Аменхотепа III и великую царицу Тийю.

Тем временем во дворце нарастала напряженность между безумным царевичем и его родителями. Царь Аменхотеп III издал указ, повелевавший наследнику совершить путешествие по бескрайней империи. Возможно, фараон надеялся, что после знакомства со страной и ее подданными царевич увидит реальное положение вещей и поймет, насколько он сбился с истинного пути. Я был благодарен царю за эту попытку, но мои страхи не развеялись. Во время отсутствия наследника произошли некоторые важные события. Царица Тийя родила двойню: Семнехкара и Тутанхамона^[18]. Вскоре после этого здоровье фараона ухудшилось, и он умер. Посланные из дворца гонцы отнесли эту новость царевичу; он должен был вернуться и занять трон.

Я обсудил будущее страны со жрецами Амона, и мы пришли к соглашению. Я тут же начал действовать и попросил аудиенции у царицы, несмотря на то что она носила траур и была занята мумификацией^[19] тела мужа. Горе не мешало царице оставаться сильной и стойкой. Я решил сказать ей все, чего бы это мне ни стоило.

— Государыня, я пришел высказать законному матриарху империи то, что у меня на уме. — Судя по взгляду, который бросила на меня Тийя, она прекрасно знала, о чем пойдет разговор. — Всем известно, что наследник престола не почитает наших богов.

— Не верь всему, что слышишь, — ответила она.

— Ваше величество, я готов поверить вашим словам, — быстро ответил я.

— Он поэт, — сказала она. Ее ответ меня не удовлетворил, но я хранил молчание до тех пор, пока Тийя не добавила: — Он выполнит все свои обязанности.

Я собрал остатки смелости и промолвил:

— Моей царице хорошо известно, какими бедами для престола может обернуться оскорбление богов.

— Твои страхи беспочвенны, — с досадой ответила она.

— Если потребуется, мы можем передать трон одному из ваших младших сыновей, а вы будете при нем регентшей.

— Империей будет править Аменхотеп IV. Он — наследник престола.

Так любящее материнское сердце победило в царице мудрость. Она потеряла последнюю возможность исправить дело и снабдила судьбу оружием, которое нанесло нам роковой удар. Безумный наследник вернулся как раз вовремя, чтобы присутствовать на погребении царя.

Вскоре после этого меня вызвали на официальный прием к будущему фараону. Тогда я впервые увидел его вблизи. Он был довольно смуглым, с мечтательными глазами и тонким, хрупким телом, явно напоминавшим женское. Черты его лица были уродливыми и отталкивающими. Это презренное создание не заслуживало трона; он был так слаб, что не мог бросить вызов и мухе, не говоря о Хозяине Богов. Я испытывал отвращение, но не показывал виду, вспоминая слова мудрых людей и великих поэтов — слова, которые помогали мне хранить терпение. Он смерил меня взглядом, не враждебным, но и не дружеским.

Я был так ошеломлен его внешностью, что не мог вымолвить ни слова.

— Из-за тебя мне пришлось пережить множество неприятных разговоров с родителями, — наконец промолвил он.

Ко мне снова вернулся дар речи.

— Моя единственная цель в жизни, — сказал я, — это служение Амону, трону и империи.

— Не сомневаюсь, у тебя есть что сказать мне, — ответил он.

— Государь, — начал я, готовясь к битве, — я слышал огорчительные новости, но не верил им.

— Ты слышал правду, — с виду беспечно сказал он. Я вздрогнул, а он продолжил: — Я — единственный верующий в этой языческой стране.

— Не верю своим ушам.

— Обязан поверить. Нет бога, кроме Единственного и Единосущего.

— Амон не простит подобного святотатства! — Я пришел в такой гнев, что больше не заботился о последствиях своих слов; моей единственной заботой была защита Амона и наших божеств.

— Никто, кроме Единственного и Единосущего, не может даровать прощение, — с улыбкой ответил он.

— Чушь! — дрожа от злости, крикнул я.

— В Нем весь смысл этого мира. Он — создатель. Он — сила. Он — любовь, мир и счастье. — Потом царевич бросил на меня пронизывающий взгляд, не вязавшийся с его хрупкой внешностью, и продолжил: — Я призываю тебя поверить в Него.

— Бойся гнева Амона! — яростно воскликнул я. — Он создает, и Он уничтожает. Он дает и отбирает, помогает и отказывает в помощи. Страшись Его мести, ибо она падет на всех твоих потомков, уничтожит твой трон и империю!

— Я — всего лишь ребенок в безбрежном пространстве Единственного и Единосущего, бутон в Его саду и слуга под Его началом. Он даровал мне свою нежную любовь и открылся моей душе. Он наполнил меня сияющим светом и прекрасной музыкой. Все остальное не имеет для меня значения.

— Наследник престола не станет фараоном до тех пор, пока не будет коронован в храме Амона.

— Я буду коронован на поляне, под солнечными лучами, и благословит меня сам Создатель.

Мы расстались врагами. На моей стороне были Амон и его последователи. На стороне Эхнатона — наследие его великого рода, привычка подданных обожествлять фараонов и его безумие. Я готовился к священной войне и ради Амона и моей страны был готов пожертвовать всем. Я взялся за дело безотлагательно.

— Новый фараон — еретик, — сказал я жрецам. — Вы должны знать про его отступничество и сообщить о нем каждому жителю страны.

— Смерть еретику! — яростно воскликнул Тото.

Я тоже был вне себя, но считал, что гневу Тото следует придать другое направление. По моему плану, он должен был сделать вид, что присоединился к еретику, и стать нашими глазами во дворце. Что же касается царя, то он тоже не тратил время даром. Он был коронован с благословения своего так называемого бога. И даже построил для него храм в Фивах, городе Амона, объявил о новой религии кандидатам на руководящие посты, и в конце концов виднейшие вельможи Египта подтвердили свою веру в нового бога. Причины у каждого были свои, но цель одна — удовлетворить свое честолюбие и обрести власть. Возможно, отвергни они его религию, все бы пошло по-другому. Но они продались, как последние шлюхи. Взять хотя бы мудреца Эйе. Он считал себя членом царской семьи и был ослеплен желанием славы. Мотивы храброго воина Хоремхеба^[20] были иными. Он был человеком истинной веры; происходившее было для него всего лишь заменой одного имени другим. Но все остальные были бандой лицемеров, рвавшейся к богатству и власти. Если бы в критический момент они не одумались и не покаялись в грехах, то заслуживали бы смерти. В конце концов они спасли свои жизни, но я не питал уважения ни к одному из них.

В Фивах начался разброд. Люди разрывались между своей преданностью Амону и верностью безумному отпрыску величайшего рода в нашей истории. Великая царица Тийя изнывала от тревоги, следя за тем, как посеянное ею семя превращалось в ядовитое растение. Эхнатон падал в бездонную пропасть и тащил за собой всю семью. Тийя продолжала приносить жертвы в храме Амона, пытаясь справиться с разбродом в умах, угрожавшим трону.

— Ты выигрываешь в верности, но проигрываешь в дерзости, — однажды сказала она мне.

— Ты сама просила нас быть терпимыми к еретику. Если бы ты послушалась меня с самого начала…

— Мы не должны отчаиваться.

Ее прежняя сила рухнула под напором его религиозного безумия; царица была беспомощна перед своим женственным, испорченным сыном. Поэтому продолжение нашей священной борьбы было неизбежно. Услышав враждебные крики горожан во время праздника Амона, безумный царь больше не мог находиться в Фивах. Заявив, будто его бог велел ему покинуть Фивы и построить новый город, он устроил великий исход восьмидесяти тысяч еретиков, которым предстояло жить в позорной ссылке. Отъезд из Фив дал нам время для подготовки к священной войне, но позволил ему укрепиться в своем святотатстве и сделать новую столицу местом шумных сборищ и нечестивых оргий. «Любовь и Радость» — таков был девиз его нового безымянного бога. Когда природная испорченность Эхнатона брала верх, он лез вон из кожи, стремясь доказать, что его власть не имеет границ. Закрыл храмы, изгнал жрецов, конфисковал статуи богов и все храмовое имущество. Я сказал жрецам:

— Это смерть. В загробном мире вы будете процветать, ибо теперь, когда храмы закрыты, нам больше не для чего жить.

Но мы нашли убежище в домах последователей культа Амона. Они были нашими воинами, и мы не ослабляли борьбу, сохраняя надежду и решимость.

Еретик продолжал демонстрировать свою власть; он ездил по всей стране, выступал перед людьми и призывал их присоединяться к его ереси. Это были самые темные дни. Люди были сбиты с толку, не зная, кому отдать предпочтение — своим богам или своему хилому царю и его бесстыдно прекрасной жене. То были дни скорби и мучений, лицемерия, сожалений и страха перед гневом небес. Но слова «любовь» и «радость» делали свое дело. Местное начальство пренебрегало своими обязанностями и использовало граждан для собственного удовольствия. Всю страну охватили мятежи. Враги больше не боялись нас и начали угрожать нашим границам. Когда номархи^[21] просили помощи, вместо солдат им присылали поэмы. Они умирали как мученики, с последним вздохом посылая проклятия вероломному еретику. Поток товаров, стекавшихся в Египет со всего света, иссяк, рынки пустовали, купцы бедствовали, а страна голодала. Я кричал людям:

— На нас пало проклятие Амона! Мы должны уничтожить еретика, иначе все погибнем в войне!

И все же я продолжал искать мира, дабы избавить страну от ужасов войны. Я предстал перед царицей-матерью Тийей.

— Я горюю и скорблю, верховный жрец Амона, — сказала она.

— Я больше не верховный жрец. — Меня охватила горечь. — Теперь я — преследуемый беглец.

— Я молю богов о милосердии, — заикаясь, выдавила она.

— Вы должны что-то сделать. Эхнатон — ваш сын, он любит вас. Вы в ответе за случившееся. Остерегите его, пока гражданская война не уничтожила все, что нам дорого.

Когда я напомнил царице о ее ответственности, она рассердилась и сказала:

— Я решила ехать в новую столицу, Ахетатон^[22].

Царица Тийя действительно предприняла некоторые усилия, но не смогла исправить содеянное. Я не отчаялся и сам поехал в Ахетатон, несмотря на опасность этого предприятия. Там я встретился с приближенными еретика.

— Я предъявляю вам ультиматум, — сказал я. — Люди ждут моего сигнала, чтобы напасть на вас. Я прибыл с целью сделать последнюю попытку спасти то, что можно, без разрушения и кровопролития. Я дам вам немного времени на раздумье в надежде, что вы образумитесь и вспомните свой долг.

Похоже, они действительно образумились и вскоре откликнулись на мое предложение; при этом каждый преследовал свои цели. Но страна была спасена от катастрофы. Они встретились с еретиком и предъявили ему два категорических требования — объявить свободу вероисповедания и послать армию для защиты империи от врагов, начавших нарушать наши границы. Безумный царь отказал им. Тогда они предложили Эхнатону отречься от престола в обмен на право сохранить свою веру и исповедовать ее там, где он пожелает. И снова их предложение было отвергнуто. Но после этого Эхнатон назначил соправителем своего брата Семнехкара. Мы отменили его указ и передали престол Тутанхамону. Сторонники еретика оставили его и присягнули новому фараону. Вскоре во всей стране удалось восстановить порядок, причем без войны и кровопролития. Мы побороли желание отомстить безумцу, его жене и тем, кто сохранил им преданность.

Почитатели Амона торопились в храмы, открывшиеся после долгого запустения. Кошмар кончился, и жизнь начала возвращаться в нормальное русло. Что же касается еретика, то он, снедаемый безумием, заболел и умер, разочаровавшись в своем боге и потеряв на него надежду. Он оставил после себя порочную жену, обреченную на одиночество и сожаления о прошлом.

Верховный жрец долго смотрел на меня молча, а затем продолжил:

— Мы все еще лечимся. Для полного выздоровления нужно время и большие усилия. Сосчитать наши потери внутри империи и за ее пределами невозможно. Как это случилось? Как мог испорченный, безумный человек причинить стране такие мучения? — Он немного помолчал, а потом закончил: — Это правдивый рассказ. Запиши его дословно. И передай мой горячий привет твоему дорогому отцу.

Эйе

Эйе был мудрецом, советником покойного Эхнатона и отцом Нефертити и Мутнеджмет. Старость покрыла морщинами его чело. Я встретился с ним в его дворце с видом на Нил, расположенном в южных Фивах. Эйе говорил со мной безмятежным тоном; при этом его лицо не выражало никаких чувств. Его серьезный, достойный вид и богатый опыт вызывали у меня благоговейный страх.

— Жизнь, Мериамон, это чудо, — начал старик. — Она подобна небу, затянутому облаками противоречий. — Он ненадолго задумался, отдавшись потоку воспоминаний, а потом продолжил:

— Эта история началась в тот летний день, когда меня вызвали к фараону Аменхотепу III и великой царице Тийе.

— Ты мудрый человек, Эйе, — сказала царица. — Твое знание мирских и духовных дел не имеет себе равных. Мы решили доверить тебе воспитание наших сыновей Тутмоса и Аменхотепа.

Я благодарно склонил свою бритую голову и сказал:

— Счастлив тот, кому выпала честь служить царю и царице.

Тутмосу было семь лет, а Аменхотепу — шесть. Тутмос был сильным, красивым и хорошо сложенным, хотя не слишком высоким. Аменхотеп был смуглым, высоким и хрупким, с мелкими и женственными чертами лица. Его мягкий, но пронизывающий взгляд произвел на меня сильное впечатление. Красивый мальчик умер, а слабый выжил. Смерть брата потрясла Аменхотепа; он долго плакал. Однажды он сказал мне:

— Учитель, мой брат был набожен, он часто посещал храм Амона, получал от него амулеты и талисманы, но все же умер. Мудрый учитель, почему ты не воскресил его?

— Сын мой, — ответил я, — душа человека бессмертна. Пусть это будет твоим утешением.

Это была первая из наших многих бесед о жизни и смерти. Я был искренне доволен его проницательностью и понятливостью во всем, что касалось духовных дел. Мальчик был явно старше своих лет. Мне часто приходило в голову, что Эхнатон был от рождения наделен некоей нездешней мудростью. Он быстро освоил чтение, письмо и алгебру. Я говорил царице Тийе:

— Способности мальчика так необычны, что он начинает пугать своего учителя.

Я учил его с радостью и гадал, что он придумает, когда начнет править империей своих предков. Я был уверен, что его империя превзойдет славой отцовскую.

Аменхотеп III был великим и могучим правителем, беспощадным к своим врагам и ослушникам. В мирные времена он наслаждался женщинами, едой, вином и предавался этим занятиям так, что вскоре стал жертвой собственных излишеств и провел свои последние дни в муках, испытывая невыносимую боль. Что же касается Тийи, то она принадлежала к почтенной нубийской семье. Сила и мудрость этой женщины были таковы, что она затмила даже легендарную царицу Хатшепсут^[23]. Смерть старшего сына и неверность мужа заставили ее без памяти привязаться к маленькому Аменхотепу. Казалось, она была его матерью, возлюбленной и учительницей одновременно. Тийя отдавалась политике с такой страстью, что стремление к власти заставило ее пожертвовать своей женской сущностью. Жрецы напрасно считали царицу виновной в пороках ее сына. На самом деле она хотела, чтобы царевич был в курсе всех религий. Возможно, Тийя желала, чтобы Атон заменил Амона и стал богом, которому подчиняются все остальные, ибо Атон был богом Солнца, вдыхающим жизнь во все живое. Его поклонников объединяло не столько давление сверху, сколько искренняя вера. Царица надеялась использовать религию как политический инструмент, способный обеспечить единство Египта. В намерения Тийи не входило, чтобы ее сын отдал религии предпочтение перед политикой; Аменхотеп сам отказался ставить религию на службу чему бы то ни было. У матери был четкий политический план, но сын воспринял ее слова буквально. Он посвятил себя религиозному призванию, подвергнув опасности страну, империю и трон.

Эйе умолк и туже завязал шарф, охватывавший плечи. Его лицо под пышным париком казалось маленьким. На какое-то время наступила тишина, а затем он продолжил:

— Я продолжал поражаться интеллекту этого маленького мальчика. Казалось, он родился с разумом верховного жреца. Иногда до меня доходило, что я спорю с ним как с равным. К десяти годам его ум напоминал горячий источник, кипящий идеями. В его слабом теле скрывались такая воля и такое упорство, что я считал это живым доказательством превосходства человеческого духа над самыми тренированными мускулами. Он был до того предан своим религиозным взглядам, что не тратил времени на подготовку к занятию престола. Мальчик не принимал на веру ни одну идею без ее обсуждения и не стеснялся выражать свои сомнения, которые у него вызывали многие из наших традиционных учений. Я был потрясен, когда однажды он сказал:

— Фивы! Священный город! Разве не таким его считают? Учитель, Фивы — это всего-навсего притон пьянства, разврата и сборище алчных торгашей. Что собой представляют эти великие жрецы? Они заражают людей суевериями и забирают у бедняков последнее. Соблазняют женщин, оправдывая это волей богов. Их храм превратился в вертеп блуда и греха. Фивы прокляты.

Услышав эти слова, я пришел в ужас.

Мне уже мерещилось, что в меня, его учителя, тычут пальцами.

— Эти жрецы являются опорой трона, — ответил я.

— Если так, то трон стоит на лжи и смерти.

— Силы у них не меньше, чем у армии, — предупредил я.

— Воры и бандиты тоже сильны.

С самого начала было ясно, что ему не по душе Амон, правивший в святая святых. Он предпочитал Атона, свет которого сиял миру.

— Амон — бог жрецов, а Атон — бог небес и земли.

— Ты должен почитать всех богов.

— Значит, я не должен доверять своему сердцу, которое говорит мне, что правильно, а что нет? — спросил он.

— Однажды тебя коронуют в храме Амона, — сказал я, пытаясь убедить его.

Он раскинул тонкие руки и ответил:

— Я бы предпочел короноваться под открытым небом, при свете солнца.

— Амон — бог, который даровал твоим предкам силу, позволявшую одерживать победы над врагом.

Он умолк, задумался, а потом сказал:

— Я не могу понять, как бог может кому-то позволять убивать его собственные создания.

Я встревожился еще сильнее, но продолжил попытку переубедить мальчика:

— Мы, дети Амона, не всегда можем понять его божественную мудрость.

— Солнечный свет Атона, льющийся на нас сверху, не разделяет людей на своих и чужих.

— Ты не должен забывать, что жизнь — это поле битвы.

— Учитель, — печально ответил он, — не говори мне о войне. Разве ты никогда не видел солнца, встающего над полями и Нилом? Разве ты не видел горизонта на закате? Не слышал пения соловья или воркования горлицы? Неужели ты никогда не ощущал священного счастья, скрытого в глубине твоего сердца?

Я понял, что бессилен. Он был подобен дереву, и я не мог мешать ему расти. Я рассказал о своих страхах царице, но она не разделила моих опасений.

— Эйе, Аменхотеп — всего лишь невинный ребенок, — сказала она. — Когда он вырастет, то лучше узнает жизнь. Скоро он начнет учиться воинскому искусству.

Благочестивый юный царевич начал военную подготовку вместе с сыновьями вельмож. Он ненавидел эти упражнения — возможно, из-за своей физической слабости. Вскоре он бросил занятия, потерпев неудачу, не подобавшую сыну царя.

— Я не хочу учиться убивать, — с горечью сказал он.

Отца расстроило его решение.

— Правитель, который не умеет сражаться, отдает себя на милость собственных полководцев, — сказал он.

Царь и наследник престола часто ссорились. Возможно, эти ссоры таили в себе зерно ненависти, которую мальчик питал к своему великому отцу. Однако я считаю, что жрецы Амона раздули этот факт, обвинив Эхнатона в том, что он стер имя своего отца со всех памятников из чувства мести. Он всего лишь хотел выкорчевать имя Амона. С той же целью он сменил собственное имя Аменхотеп на Эхнатон. А потом наступила ночь, которая сделала его изгоем. Он ждал восхода солнца в темном царском саду на берегу Нила. Я узнал все подробности, когда встретил его утром. Кажется, это было весной. В воздухе не чувствовалось ни пыли, ни сырости. Я поздоровался с мальчиком, и он обернулся ко мне. Его лицо было бледным, глаза — широко раскрытыми.

— Учитель, мне открылась правда, — сказал он, не ответив на мое приветствие. — Я пришел сюда перед рассветом. Ночь была моим спутником, а ее молчание — моим благословением. Я приказал тьме уйти и почувствовал, что поднимаюсь вверх вместе с окутывавшим меня воздухом. Казалось, что я ухожу вместе с ночью. А потом вспыхнул чудесный свет, и перед моими глазами возникли все создания, которые я видел и о которых только слышал; они радостно приветствовали друг друга. Я решил, что преодолел боль и смерть. Меня опьянил нежный аромат Создателя. Я услышал Его звонкий голос, сказавший мне: «Я есмь Единственный и Единосущий Бог; нет другого Бога, кроме меня. Я — правда. Живи в моем царстве и почитай одного меня. Отдайся мне; я даровал тебе мою небесную любовь». Мы долго молча смотрели друг на друга. Меня охватило отчаяние; я потерял дар речи.

— Учитель, ты мне не веришь?

— Ты никогда не лжешь, — ответил я.

— Тогда ты должен поверить мне! — пылко воскликнул он.

— Что ты видел?

— Я лишь слышал его голос на радостном рассвете.

— Сын мой… — Я замешкался. — Если ты ничего не видел — значит, ничего и не было.

— Именно так он являет себя, — решительно ответил мальчик.

— Возможно, это был Атон.

— Нет. Не Атон и не солнце. Он выше их и не имеет с ними ничего общего. Он — Единственный и Единосущий Бог.

Я был поражен.

— Где ты будешь его почитать?

— Всюду и всегда. Он даст мне силу и любовь, нужные для такого почитания.

Эйе умолк. Я хотел спросить, верит ли он сам в бога Эхнатона, но вспомнил совет отца и промолчал. Эйе вместе со многими другими бросил Эхнатона в минуту крайней опасности. Возможно, он был вынужден отрекаться от этой веры до конца своих дней.

— Я был обязан все рассказать царю и царице. Спустя несколько дней я обнаружил, что царевич ждет меня в своем любимом уголке сада.

— Учитель, ты как всегда, выдал меня, — с укоризненной улыбкой сказал он.

— Это мой долг, — спокойно ответил я.

Он засмеялся и промолвил:

— Стычка с моим отцом была довольно любопытной. Когда я рассказал ему о своем видении, он скорчил гримасу и проворчал:

— Тебя следует показать врачу Бенто. — Я вежливо ответил, что совершенно здоров. — Я еще не видел человека, который признался бы в своем безумии, — сказал он. А потом продолжил, на этот раз грозным тоном: — Боги — опора Египта. Царь должен верить во всех богов своего народа. Этот бог, о котором ты говорил, ничто. Он не заслуживает того, чтобы присоединиться к нашим божествам. — Я сказал отцу, что Атон — Единственный и Единосущий Бог. — Это ересь и безумие! — крикнул он. Я повторил, что он — Единственный и Единосущий. Он страшно разгневался и сказал: — Я приказываю тебе отречься от этих абсурдных идей и почитать наследие твоих предков. — Я больше не сказал ни слова, чтобы не оказывать ему неуважения. А потом моя мать добавила:

— Мы просим от тебя только одного — почитать и уважать свой священный долг. Пусть твоя душа любит что хочет, пока ты не вернешься на истинный путь. А тем временем не пренебрегай своим долгом.

Я ушел от них расстроенный, но еще более укрепившийся в своей решимости.

— Мой дорогой царевич, — серьезно сказал я, — власть фараона есть плод древних и священных традиций. Никогда не забывай этого.

С того дня я был уверен, что Египет ждут тяжелые испытания, которых он никогда не видел и не мог себе вообразить. Великая династия фараонов, освободившая страну и создавшая империю, ныне стояла на краю пропасти. Примерно в то же время или немного раньше (я не силен в хронологии) меня вызвали на тайную встречу с верховным жрецом Амона.

— Эйе, мы с тобой знаем друг друга целую вечность, — сказал он. — Что означают эти слухи?

Я уже сказал, что не помню, когда именно состоялась эта встреча — то ли после того, как стало известно о тяге царевича к Атону, то ли после того, как наследник публично объявил о своей вере в Единственного и Единосущего Бога. Как бы там ни было, я ответил:

— Царевич — славный и умный юноша. Просто он еще слишком молод. В таком чувствительном возрасте люди склонны без разбора следовать своему воображению. Скоро он повзрослеет и вернется на истинный путь.

— Как он мог отвергнуть мудрость лучшего учителя в стране?

— Разве можно управлять течением реки в сезон Половодья? — пытаясь оправдаться, спросил я.

— Наш долг, долг элиты этой страны, заключается в том чтобы ставить на первое место интересы нашей религии и империи.

Пытаясь справиться с тревогой, которая день и ночь звенела в моем мозгу, я вел бесконечные разговоры с женой Тей и дочерьми Нефертити и Мутнеджмет. Тей и Мутнеджмет обвиняли царевича в ереси, Нефертити же поддерживала его безоговорочно. Ей действительно нравились его идеи.

— Отец, он говорит правду, — шептала она. Ровесница Эхнатона, Нефертити тоже была умна не по годам. Обе девочки получили начальное образование и умели вести домашнее хозяйство. Мутнеджмет отличалась в письме, декламации, алгебре, вышивании, шитье, кулинарии, рисовании и ритуальных танцах. Нефертити тоже владела этими предметами, но их ей было мало. С годами у нее развился интерес к теологии и логике. Я замечал любовь девочки к Атону, но ужаснулся, когда она объявила о своей вере в Единственного Бога.

— Только этот бог может избавить меня от мучительных сомнений, — заявила Нефертити.

Тей и Мутнеджмет рассердились и обвинили ее в отступничестве.

В это время нас пригласили во дворец фараона на праздник Хеб-Седа в честь тридцатилетия его правления^[24]. Наши дочери попали во дворец впервые, и по повелению судьбы Нефертити завоевала любовь царевича. Все остальное произошло очень быстро. Мы и опомниться не успели, как Эхнатон и Нефертити стали мужем и женой. После этого верховный жрец Амона вызвал меня снова. Представ перед ним на этот раз, я почувствовал, что он видит во мне возможного врага.

— Эйе, ты стал членом царской семьи. — Судя по тону жреца, его одолевали дурные предчувствия.

— Я из тех людей, которые никогда не отступают от своего долга.

— Только время показывает истинную ценность людей — холодно ответил он.

Жрец попросил меня устроить ему встречу с Нефертити. Перед этой встречей я поговорил с дочерью и дал ей совет. Впрочем, надо сказать, что в советах Нефертити не нуждалась; собственная мудрость помогала ей лучше, чем любой совет. Она непринужденно отвечала на вопросы верховного жреца, не выдавая секретов и не беря на себя никаких обязательств. Я думаю, что именно после этой встречи возникло враждебное отношение жрецов к моей дочери.

— Отец, — по возвращении доложила она, — с виду все выглядело вполне невинно, но на самом деле между нами началась необъявленная война. Жрец утверждает, что заботится о благе империи, а в действительности боится за свою долю богатств, стекающихся в храм. Он — злой и коварный человек.

Когда между фараоном и его сыном возникла ссора, царь вызвал меня и сказал:

— Думаю, мы должны отправить царевича в путешествие по империи. Он нуждается в опыте; пусть больше узнает о жизни и своем народе. — В то время царь услаждал остаток своих дней с молодой женой, годившейся ему во внучки — Тадухипой, дочерью Тушратты, царя Митанни^[25].

— Это хорошая мысль, мой государь, — искренне ответил я.

Вскоре Эхнатон покинул Фивы в сопровождении свиты, состоявшей из самых знатных молодых людей страны. В это памятное путешествие отправили и меня. Провинциалы ожидали увидеть мощное, непобедимое существо, могучего верховного бога, смотрящего на них сверху вниз. Однако наследник престола скромно здоровался с ними, прогуливаясь в общественных садах и на возделываемых участках земли. Созывал жрецов и теологов и устраивал с ними религиозные диспуты. «Как можно почитать кровожадных богов, требующих, чтобы им приносили в жертву человеческие души?» — спрашивал Эхнатон. Он рассказывал им о своем Боге, единственном создателе вселенной. Говорил, что этот Бог любит все свои создания без исключения, желает им мира и радости; что любовь — это всеобщий закон, мир — конечная цель, а радость — благодарность, выражаемая создателю. Где бы ни побывал Эхнатон, он всюду оставлял за собой сумятицу, беспорядки и волнения. Я не на шутку встревожился.

— Мой дорогой царевич, — сказал я, — ты подрываешь устои империи.

Он засмеялся.

— Учитель, ты когда-нибудь поверишь в мою правоту?

— Ты отказываешься от религии наших предков, религии, которую мы учили почитать и уважать. Равенство… любовь… мир… Для подданных это означает только одно: призыв к мятежам и восстаниям.

Эхнатон немного подумал, а потом спросил:

— Почему такие мудрые люди, как ты, упорно верят во зло?

— Мы верим в реальность.

— Учитель, — с улыбкой промолвил он, — я всегда буду жить в правде.

Но посетить все концы страны, как было задумано, мы не успели; гонец, прибывший из дворца, принес нам весть о смерти великого фараона.

Эйе пересказал подробности их возвращения в Фивы, пышной погребальной церемонии и возведения царевича на египетский трон.

Эхнатон стал царем Аменхотепом IV, а его жена Нефертити — великой царицей. По обычаю новый фараон унаследовал отцовский гарем. Эхнатон хорошо обращался с его обитательницами, но воздерживался от наслаждении, которые они ему предлагали.

Потом Эйе рассказал мне, как Эхнатон вызвал всех знатных людей страны и убедил их присоединиться к его религии. Своих ближайших помощников он выбрал из числа тех, кто заявил о своей вере в Единственного и Единосущего. Командующим армией был назначен Мей, Хоремхеб стал начальником полиции, а Эйе занял пост советника фараона.

— Ты услышишь разные мнения о том, почему мы приняли веру Эхнатона, — сказал мне Эйе. — Ноникто не знает, что таится в человеческом сердце. — Поняв, что именно это мне и хочется знать, он промолвил: — Я поверил в нового бога как в высшее существо, которому будут поклоняться наряду с другими божествами. Но при этом считал что каждый должен иметь право почитать любого бога по собственному выбору.

Эхнатон продолжил распространять свою веру по всей стране, снизил налоги и запретил наказания.

— Государь, — говорил ему Эйе, — если чиновники перестанут бояться наказаний, они начнут брать взятки и сделают бедняков своими несчастными жертвами.

Царь пожимал плечами и решительно отвечал:

— Эйе, ты все еще колеблешься; твоя вера недостаточно крепка. Скоро ты увидишь, какие чудеса может совершать любовь. Мой Бог никогда не разочарует меня. — Тем временем отношения нового царя со жрецами Амона накалились до такой степени, что Эхнатон решил построить новый город и перенести в него столицу.

Так мы переехали в Ахетатон, город несравненной красоты. По прибытии мы провели первую службу в великолепном храме, который был возведен в центре города. Нефертити играла на мандолине. Подобная драгоценному камню, она сияла юностью и красотой и пела:

Каждый прошедший день казался чудесным сном, наполненным счастьем и любовью. В наших душах быстро распускались цветы новой религии. Но царь не забывал о своей миссии. Во имя любви и мира фараон вел самую ожесточенную войну, которую доводилось видеть Египту. Он повелел закрыть все храмы, конфисковать статуи богов и стереть их имена с памятников. Именно тогда он сменил имя на Эхнатон. Потом он ездил по стране, распространяя свою веру. Люди встречали его с поразительной любовью и радостью. Раньше они слышали о фараонах, но никогда не видели их; образы Эхнатона и Нефертити, появлявшихся на публичных сборищах, навсегда запечатлелись в их памяти.

Но сон длился недолго. Вскоре стали собираться мрачные тучи; сначала это происходило медленно, но затем разверзлись хляби небесные. Сначала умерла вторая дочь фараона Макетатон, самая красивая и любимая из его детей^[26]. Эхнатон был охвачен горем и пролил по ней больше слез, чем в детстве когда он оплакивал смерть брата Тутмоса.

Услышав, как фараон крикнул своему богу «зачем?», я заподозрил, что он готов потерять свою веру. А потом мы начали получать новости о росте продажности чиновников и купцов. Вопли голодных людей становились все громче. Некоторые номы были охвачены мятежами. Враги начали нападать на границы империи. Тушратта, царь Митанни и наш самый сильный союзник, погиб на поле брани, защищая свою страну.

— Мы должны с корнем вырвать все случаи взяточничества и послать армию для защиты наших границ, — отчаянно взывал я.

— Мое оружие и доспехи — любовь, — неизменно отвечал Эхнатон. — Ты должен быть терпеливым.

Я не могу объяснить некоторые тогдашние странные события. Жрецы обвиняли фараона в безумии. В последние дни правления Эхнатона некоторые его приближенные пришли к тому же выводу. Я тоже был изрядно сбит с толку, но полностью отвергал эту мысль. В отличие от всех остальных, Эхнатон не был ни здоров, ни болен. Это было что-то среднее между двумя состояниями. Я никогда не мог его понять.

Царица-мать Тийя сообщила, что хочет посетить Ахетатон. Эхнатон так обрадовался, что специально для этого случая построил дворец в южном квартале; праздник, устроенный в ее честь, был самым пышным из всех, которые видел город. Вскоре после прибытия Тийя пригласила меня к себе. Я удивился тому, насколько она постарела.

— Эйе, — начала она, — я приехала ради долгого разговора с сыном. Но для начала решила посоветоваться с тобой.

— Я никогда не пренебрегал своим долгом советника, — ответил я.

— Я верю тебе, — продолжила она. — Эйе, я тоже считаю, что все мы не должны пренебрегать своим долгом. Но хочу получить честный ответ: сохранишь ли ты преданность моему сыну в любых обстоятельствах?

— В этом вы можете не сомневаться, — серьезно ответил я.

— Как бы ты поступил, если бы произошло то, что освободило бы тебя от долга перед царем?

— Я — член его семьи и никогда не покину зятя.

— Спасибо тебе, Эйе, — облегченно вздохнула царица-мать. — Ситуация довольно опасна. Как ты думаешь, остальные тоже верны ему?

После недолгого раздумья я ответил:

— Могу заверить, что, по крайней мере, в некоторых из них сомневаться не приходится.

— Меня особенно интересует Хоремхеб. Что ты можешь о нем сказать? — Она казалась озабоченной.

— Он честно выполняет свои обязанности начальника полиции и дружит с царем с юности, — без промедления ответил я.

— Именно он заботит меня больше всего.

— Наверно, потому что в его руках сосредоточена большая власть. Однако, сказать по правде, он предан царю не меньше, чем верховный жрец Атона Мери-Ра.

Как и всем остальным, Тийе не удалось поколебать царя. В конце концов она сдалась и, скрывая разочарование, вернулась в Фивы. Там ее здоровье ухудшилось, и вскоре царица-мать умерла, оставив после себя легенды о ее святой жизни.

Недовольство в империи нарастало, и вскоре все номы выступили против царя. Мы со своим Единственным и Единосущим Богом были заключены в Ахетатоне как в тюрьме и чувствовали, что катастрофа неминуема. Все, кроме Эхнатона, который продолжал надеяться.

— Мой Бог никогда не оставит меня, — настаивал он.

А потом в Ахетатон тайно прибыл верховный жрец Амона. Когда выяснилось, что он в городе, я посетил его первым и сильно удивился, увидев его в одеянии купца.

— Ты хочешь скрыть свою личность? Зачем? Ты же знаешь, что царь никому не причиняет зла.

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и велел:

— Собери всех приближенных царя и приведи их ко мне.

Мы встретились с ним в саду дворца покойной царицы Тийи. Он попросил нашего содействия с целью избежать кровопролития. Казалось, жрец предъявлял нам ультиматум. Долго говорил о гневе богов и судьбе империи. Потом сурово предупредил нас и ушел. Мы почувствовали себя так, словно о наши ноги потерлась змея. Я не знал, как расценивать его действия; впрочем, я никогда не доверял этому человеку. Похоже, верховный жрец не верил, что отряды из номов находятся на его стороне, и боялся крупного столкновения, которое могло закончиться либо его смертью, либо победой, доставшейся слишком дорогой ценой. Угроза с которой он сталкивался, была не меньше угрозы, нависшей над Эхнатоном. Впрочем, если бы в стране разразилась гражданская война, за нее пришлось бы расплачиваться всем жителям Египта. После ухода верховного жреца мы начали обсуждать ситуацию, надеясь прийти к решению.

Тут мне пришлось прервать его.

— Кто из приближенных царя присутствовал на этой встрече?

Он прищурился, раздумывая над моим вопросом, а потом продолжил:

— Не вспомню точно. Прошло столько времени… Однако помню, что там были Хоремхеб и Нахт. Во всяком случае, Хоремхеб первым взял слово.

— Я — друг царя и начальник полиции. — Некоторое время он смотрел на нас глазами цвета меда, а потом спокойно, но решительно продолжил: — Однако я считаю, что в данной ситуации соглашение неизбежно.

Никто ему не возразил. Мы попросили царя о встрече.

Мы предстали перед фараоном и царицей и отдали почести трону и империи. Эхнатон безмятежно улыбался. Но Нефертити, в отличие от ее всегдашней веселости, была холодна и полна дурных предчувствий. Когда с формальностями было покончено, Эхнатон сказал:

— Я вижу, вы чем-то озабочены.

— Возлюбленный царь, — начал Хоремхеб, — нас собрала здесь любовь к Египту.

— Все мои поступки продиктованы любовью к Египту и всему миру, — ответил фараон.

— Страна находится на грани гражданской воины. Необходимо принять срочные меры по ее предотвращению, иначе империя рухнет, — продолжил Хоремхеб.

— Что ты предлагаешь? — спросил царь.

— Даровать людям свободу вероисповедания и послать армию для защиты наших границ.

Эхнатон покачал головой, увенчанной Двойной короной^[27], и сказал:

— Это будет означать возврат к языческой тьме. Я не имею права издавать указы без разрешения Создателя.

— Ваше величество, — продолжил Хоремхеб, — вы имеете полное право придерживаться своей веры, но в таком случае вам придется отречься от престола.

— Я никогда не изменю Богу, которого чту. Никогда не отрекусь от Него. — Глаза фараона блеснули как солнечные лучи. Потом он посмотрел на меня, и я почувствовал себя так, словно проваливаюсь в преисподнюю.

— Есть только один способ защитить вас и вашу веру, — сказал я.

— Ступайте с миром, — грустно ответил он.

— У вас еще есть время подумать над нашим предложением.

Когда мы выходили из огромного тронного зала, я чувствовал себя так, словно мне в сердце беспощадно вонзили тысячи игл. Это чувство не оставляет меня и по сей день.

После нашего столкновения с царем произошли жизненно важные события. Нефертити покинула дворец фараона и переехала в свой личный дворец, расположенный на севере Ахетатона. Не зная, что это значит, я посетил ее.

— Я не покину свой дворец до самой смерти. — К сказанному она не прибавила ни слова. Эхнатон назначил своим соправителем брата Семнехкара. Но жрецы лишили Семнехкара и Эхнатона престола и передали его Тутанхамону. Выбора не было: требовалось либо смириться, либо начать воину. Когда срок, данный нами фараону на раздумье, истек, Хоремхеб пошел во дворец.

— Я не откажусь от своего Создателя, а Он не откажется от меня. И буду стоять на своем даже в том случае, если меня бросят все, — сказал фараон.

— Государь, — ответил ему Хоремхеб, — тогда мы просим вашего позволения покинуть Ахетатон и вернуться в Фивы, чтобы дать возможность вновь объединить страну. Никто из нас не хочет покидать ваш город, но мы вынуждены это сделать во имя спасения Египта. Я позабочусь о том, чтобы вам не причинили вреда.

— Делай что хочешь! — пылко и решительно воскликнул Эхнатон. — Я не нуждаюсь в твоей защите! Бог на моей стороне; он не покинет меня!

Мы собрали свои вещи и уехали, оставив Эхнатона погруженным в печаль. Вскоре нашему примеру последовали жители Ахетатона. Так продолжалось до тех пор, пока в городе не осталось никого, кроме Эхнатона и Нефертити, живших в разных дворцах, их немногих стражей и рабов. Эхнатон, который с детства не страдал никакими болезнями, занемог и умер в одиночестве. Я узнал, что даже на смертном одре он молился своему богу:

Эйе умолк. Когда мудрец очнулся от переполнивших его воспоминаний и повернулся ко мне, его взгляд был полон сочувствия.

— Это история Эхнатона, фараона, одно имя которого означает «еретик». Я не могу отрицать, что он принес стране бедствия. В Египте началась междоусобица, он перестал быть империей. Но не могу не признать, что так и не сумел избавиться от любви к этому человеку и восхищения им. Пусть последнее слово о нем скажет Осирис^[28], правитель вечной жизни, перед судом которого когда-нибудь предстанем все мы.

Покидая дворец мудреца, я подумал, что последнее слово о самом Эйе тоже будет произнесено тогда, когда он предстанет перед судом Осириса.

Хоремхеб

Хоремхеб был хорошо сложен, довольно высок, с сильным, вызывающим доверие лицом. Он принадлежал к старому жреческому роду из Мемфиса, регулярно поставлявшему стране знаменитых врачей, священнослужителей и полководцев. Отец Хоремхеба первым достиг высокого положения при дворе, когда Аменхотеп III назначил его командующим кавалерией^[29]. Хоремхеб был единственным из приближенных Эхнатона, кто в новую эру сохранил свой пост начальника полиции^[30]. В то время его главной обязанностью было искоренение распространившегося в стране взяточничества и восстановление мира. Он справлялся с ней так успешно, что в критический момент перехода власти от Эхнатона к Тутанхамону прослыл героем. Верховный жрец Амона дал ему блестящую характеристику, а мудрец Эйе подтвердил ее. Хоремхеб принял меня в зале для посетителей, имевшем выход в дворцовый сад.

— Эхнатон был моим товарищем и другом с детства — задолго до того, как стал царем. С момента нашего знакомства и до тех пор, пока мы не расстались, он не думал ни о чем, кроме религии. Сначала я оказывал ему уважение, потому что меня учили чтить особ царской крови, не испытывая при этом никаких личных чувств и привязанностей. Эхнатон был наследником престола, а я — одним из его подданных. Я почитал его, однако в глубине души презирал за слабость и девчоночью внешность. Не представлял себе, что мы сможем дружить. Но в конце концов он победил мое предубеждение, и я стал его верным другом. Для меня до сих пор загадка, как это случилось. Наверно, я не смог сопротивляться его нежному и тонкому обаянию. Он обладал поразительной способностью брать в плен людские сердца. Когда Эхнатон призывал подданных отречься от богов их предков, ему хлопала вся страна.

Мы с Эхнатоном были полными противоположностями. Но это не мешало нам крепко дружить до тех пор, пока эта дружба не рухнула под бременем разногласий. Я все еще вижу его улыбку, с которой он говорил:

— Хоремхеб, мой кровожадный друг, я люблю тебя.

Тщетно я искал между нами что-то общее. Несколько раз приглашал его на свое любимое развлечение — охоту. Он всегда отвечал одинаково:

— Берегись. Не оскорбляй любящую душу природы.

Ему не нравилась ни военная подготовка, ни военная форма. Однажды он посмотрел на мой шлем и меч и сказал:

— Разве не странно, что таких достойных людей, как ты, готовят в профессиональные палачи?

— Что бы сказал твой великий прапрадед Тутмос III, если бы услышал тебя?

— Мой великий прапрадед! — воскликнул он. — Его величие основано на груде трупов несчастных людей! Разве ты не видел на стенах храмов изображения того, как он приносит рабов в жертву Амону? Что за великий прапрадед, что за кровожадный бог!

«Странные мысли, — думал я. — Пока он делится ими с друзьями, это еще куда ни шло, но что будет, когда он сядет на престол?» Я не мог представить себе Эхнатона фараоном, равным величием его предкам. Мои чувства не изменились даже в самые веселые и блаженные времена. Потому что в эти времена он был далек от величия и славы фараонов как никогда прежде. Однажды во время правления его отца меня послали на подавление мятежа в дальнем конце империи. Я впервые командовал военным отрядом. Карательная экспедиция закончилась успешно, и я вернулся со множеством рабов и добычи. Царь Аменхотеп III был очень доволен и щедро наградил меня. Когда царевич поздравлял меня с благополучным возвращением, я пригласил его посмотреть на пленников. Они стояли перед ним, скованные и полуголые. Когда Эхнатон смотрел на них, их глаза молили о сочувствии; казалось, эти люди ощущали его слабость. Лицо наследника престола омрачилось.

— Не бойтесь, — мягко сказал он. — Никто не причинит вам зла.

Я чуть не вышел из себя, потому что поклялся сурово наказывать пленников до тех пор, пока они не научатся соблюдать порядок и подчиняться приказам.

— Хоремхеб, — спросил он, когда мы ушли вместе, — ты гордишься тем, что сделал?

— Мой царевич, — ответил я, — я заслужил это право.

— Очень жаль, — пробормотал он, а потом шутливо добавил: — Ты всего-навсего просвещенный бандит.

Таков был Эхнатон, царевич, которому в свое время предстояло занять трон и править империей. Я был заворожен и жаждал услышать новые странные плоды его ума. Впрочем, на мой образ мыслей они никакого влияния не оказывали. Так слушаешь голос из другого мира, чарующий, но непостижимый. Как мы стали друзьями? Почему мое сердце было полно любви к нему? На эти вопросы у меня нет ответа.

Я вспомнил один наш спор о религии. Мы отдыхали в его любимом месте на краю дворцового сада.

— Хоремхеб, — спросил он, — почему ты молишься в храме Амона?

Я опешил. Ответа, который мог бы удовлетворить нас обоих, у меня не было. Пришлось промолчать.

— Ты действительно веришь в Амона и во все, что нам о нем рассказывали?

Какое-то время я размышлял над вопросом, а потом ответил:

— Не так, как в него верят другие люди.

— Либо ты веришь, либо нет. Середины не существует.

— Религия заботит меня только как одна из древнейших традиций Египта, — со всей честностью ответил я.

— Хоремхеб, ты поклоняешься только самому себе, — с пугающей уверенностью промолвил он.

— Скажем так: я поклоняюсь Египту.

— Ты никогда не испытывал соблазна спросить, в чем заключается тайна жизни и смерти?

— Я знаю, как следует бороться с такими мыслями, когда они появляются, — ответил я.

— Какое несчастье… Что же тогда ты делаешь для собственной души?

— Я считаю священным свой долг. — Его настойчивые вопросы начинали меня пугать. — А на будущее я построил себе гробницу.

Он вздохнул.

— Надеюсь, однажды ты насладишься сладостью близости.

— Близости?

— Близости с единственным создателем вселенной.

— Почему с единственным? — довольно рассеянно спросил я.

— Потому что он слишком велик, чтобы иметь себе равного, — спокойно ответил он.

Эхнатон! Бесплотная тень, бесцельно бродившая по дворцовому саду, разговаривавшая с цветами и птицами и певшая, как девушка. Я мог поклясться, что он должен был родиться женщиной, но в последнюю минуту природа изменила свое намерение. Что стало для Египта большим несчастьем.

Нефертити впервые появилась в царском дворе на празднике Хеб-Седа, устроенном в честь тридцатилетия правления фараона, и поразила всех красотой и умом. Она танцевала с дочерьми вельмож и очаровывала нас своим чувственным голосом:

Должно быть, родители, Эйе и Тей, специально готовили ее к этому выступлению; именно оно проложило их дочери путь к египетскому трону. Не следует забывать, что Эйе был учителем царевича. Несомненно, у него были все возможности повлиять на неустойчивый характер Эхнатона и за руку привести царевича в западню, которую он расставил вместе с дочерью. Как бы там ни было, но на празднике Хеб-Седа Нефертити завоевала любовь не только наследника, но и его матери. Вскоре после этого она вышла за Эхнатона замуж.

Во время свадебной церемонии верховный жрец Амона сказал мне:

— Возможно, брак поможет царевичу повзрослеть и забыть свои глупые идеи.

— Эта простолюдинка не могла и мечтать о троне, — указав на Нефертити, ответил я. — Она не осмелится подвергать опасности свое положение, сердя мужа.

Я часто думал, вышла бы Нефертити за Эхнатона, если бы он не был наследником престола? Видишь ли трудно представить себе его мечтой девушки. Даже если эта девушка — простая крестьянка.

Семейная жизнь не заставила его остепениться. Наоборот, он стал еще более дерзким.

Вскоре я узнал о его странном виде́нии. Эхнатон утверждал, что ему явился новый бог, невидимый, но обладавший голосом. Уже тогда я подумал, что это не к добру. Спустя некоторое время до меня дошел слух, что Аменхотеп III разгневался на наследника и послал его в долгое путешествие по империи.

Далее Хоремхеб подробно рассказал мне о беседах Эхнатона с жителями империи, о том, как он призывал людей присоединиться к его новой религии и обещал им любовь, радость и равенство. Но все это я уже слышал от Эйе.

— Несмотря на нашу дружбу и мою преданность царевичу, мне впервые захотелось убить его собственным мечом, пока он не утопил нас всех. Однако ты должен понять, что мое желание убить его было вызвано вовсе не злобой.

Аменхотеп III умер, и наследника отозвали для коронации. Став фараоном, Эхнатон предложил всем своим приближенным принять его новую религию. Настал и мой черед.

— Хоремхеб, — сказал он, — тот, кто будет служить мне, должен заявить, что верит в Единственного и Единосущего.

— Мой дорогой фараон, ты знаешь мое отношение ко всем богам и религиям. Тем не менее я человек долга и верный слуга трона. Преданность престолу и отечеству заставляет меня подтвердить свою веру в Единственного и Единосущего.

Он улыбнулся.

— Пока этого достаточно. Я не желаю жить во дворце без тебя. Может быть, в один прекрасный день ты обретешь истинную веру.

Так я начал служить новому богу и новому царю. Но должен признать, что фараон проявил силу, которой я в нем не подозревал. Несмотря на физическую слабость и женственную внешность, он сражался со всеми препятствиями на своем пути. Воевал со жрецами, самыми коварными и могущественными из людей. Разрушал древние традиции, укоренившиеся в нашей стране сотни лет назад. Боролся даже с черной магией и колдовством. Нефертити тоже проявила себя настоящей царицей. Складывалось впечатление, что она родилась на свет с одной-единственной целью: затмить величием Тийю и Хатшепсут. Именно она занималась государственными делами, в то время как царь отдавал всего себя своему религиозному призванию. К несчастью, оказалось, что Нефертити верит в новую религию. Об этой женщине было сказано слишком много, а я ненавижу слухи. Однако должен признать, что ее вера так и осталась тайной, которая требует разгадки. Я не сомневался в искренности ее веры, но всего остального понять не мог. Разыгрывала ли она святость, чтобы усилить свою позицию царицы? Поощряла ли погружение мужа в религию, чтобы в одиночку править страной и подданными? Была ли всего лишь орудием в руках отца, который плел какую-то таинственную интригу? Жрецы пытались предупредить Нефертити, но она им не ответила; в результате их осторожное любопытство переросло в ненависть. Жрецы были убеждены в слабости Эхнатона и не могли представить себе, что он способен бросить им вызов. Поэтому они обвиняли Тийю в том, что она внушила сыну ложные идеи, и приписывали его упрямство и несговорчивость влиянию Нефертити. Лично я считаю это чушью. Они могут указывать пальцем на кого угодно, но я не сомневаюсь, что эту глупость Эхнатон придумал сам. Переехав в новую столицу, Эхнатон объявил войну всем богам.

Он стал миссионером и проповедовал свою религию в разных уголках страны. Мы наслаждались благословенными днями победы и мира, и мне начинало казаться, что этот немощный молодой царь действительно сможет изменить привычный уклад жизни и построить ее заново по собственному замыслу. Я с благоговейным страхом следил за тем, как легко он завоевывал красноречием провинцию и с каким жаром люди принимали его. Я чувствовал, что в Эхнатоне появилась новая сила, которой он с успехом пользовался. И все же в глубине моей души всегда тлела искра сомнения. Новый мир, созданный так быстро, не мог быть долговечным. Можно ли добиться порядка с помощью одной любви? Если так, то почему в долгой истории нашей страны ничего подобного раньше не было? Однажды Нефертити, словно подслушав мои мысли, сказала мне:

— Он вдохновлен свыше. Бог благословил его небесной любовью. Мы всегда будем одерживать победы, потому что Бог на нашей стороне.

Однажды мы сидели с хранителем царской казны Нахтом и небрежно потягивали вино. Я считал (и считаю до сих пор), что Нахт обладал непревзойденным даром убеждения. Я спросил его:

— Ты действительно веришь в Единственного и Единосущего, бога любви и мира?

— Да, — спокойно ответил он, — но я не поддерживаю запрет других богов.

Я ощутил облегчение.

— Ты не советовал царю заключить компромисс?

— Советовал. Он считает это ересью.

— А Нефертити?

— Теперь она говорит его языком, — с сожалением сказал Нахт.

Затем Хоремхеб рассказал мне, как призыв к миру и счастью в конце концов привел к краху. И снова не добавил ничего нового к уже сказанному верховным жрецом и Эйе.

В это время я попытался дать Эхнатону совет.

— Мы должны сменить политику, — сказал я. Но он отверг все предложенные мной меры, в которых был хотя бы намек на компромисс. Казалось, препятствия только раззадоривали его.

— Мы должны вести свою священную войну до конца, — ответил он. — А конец может быть только один — победа.

Потом он нежно потрепал меня по плечу и продолжил:

— Ты не должен уподобляться остальным испорченным людям, которые любят предвещать несчастья.

Когда положение страны катастрофически ухудшилось, я снова пожалел о том, что не могу убить его; на этот раз мною руководили любовь и преданность. Стало ясно: то, что я считал невероятной силой, заключенной в его хилом теле, на самом деле было яростным безумием, которое следовало как-то обуздать. Когда дела пошли хуже некуда, приехала царица-мать и вызвала меня в свой дворец в южной части Ахетатона.

— Может быть, вы преуспеете там, где мы потерпели неудачу, — сказал я.

Она пристально посмотрела на меня, а потом промолвила:

— Я верю, что ты советовал фараону принять меры, которые считал необходимыми для спасения ситуации.

Я слышал, как Тийя расценивает любое колебание перед ответом, и поэтому сказал не задумываясь:

— Ваше величество, я предложил ему сменить внутреннюю и внешнюю политику страны.

Казалось, она испытала облегчение.

— Именно этого я и ожидала от такого преданного человека, как ты, Хоремхеб.

— Ваше величество, вы наверняка помните, что он не только мой царь, но и мой друг.

— Хоремхеб, ты можешь пообещать мне, что сохранишь эту преданность в любых обстоятельствах? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.

Я немного подумал и ответил:

— Да, могу. Независимо от обстоятельств.

На сей раз ее облегчение было явным.

— Они требуют его смерти. Ты обладаешь силой, которая может защитить его. Рано или поздно они попытаются переманить тебя на свою сторону.

Я повторил свое обещание хранить верность и преданность царю. И сдержал его. Защитить фараона можно было только одним способом: оставив его в Ахетатоне. Тийя могла убедить кого угодно, но переубедить Эхнатона ей не удалось.

Она покинула Ахетатон, умирая от страха. Когда над городом сгустилась туча, я убедился, что новый бог неспособен защитить себя, не говоря о своем любимом избранном царе. Мы пили горечь отрезанности от страны; со всех сторон нас окружала смерть. Но фараон не колебался. Наоборот, казался настроенным еще более решительно. Пламя его духа отказывалось гаснуть.

— Мой Бог никогда не покинет меня, — продолжал твердить он. Я видел лицо Эхнатона, сиявшее от воодушевления, и все сильнее убеждался, что он безумен. С виду могло казаться, что речь идет о религиозной битве, но на самом деле это был острый припадок безумия, охвативший мозг человека, который родился с клеймом на лбу.

А потом прибыл верховный жрец и сделал нам последнее предупреждение. Он крепко сжал мою руку и сказал:

— Хоремхеб, ты человек, обладающий множеством достоинств. Облегчи свою совесть, сбрось с себя бремя и сделай то, чего от тебя ждут.

Признаюсь тебе честно, меня восхитил этот человек, поднявшийся над желанием отомстить и пытавшийся избавить страну от новых бед.

Мы попросили у царя аудиенции. Встреча получилась трудная, болезненная и грустная. Все выглядело так, словно мы нарушали клятву верности человеку, который не знал ничего, кроме любви, человеку, который создал из искры безумия чудесную мечту и хотел только одного: разделить ее с нами. Я посоветовал ему издать указ о свободе вероисповедания и немедленно разработать план защиты границ империи от внешнего врага. Выслушав отказ, я предложил фараону отречься от престола и полностью посвятить себя религиозному призванию. Мы дали ему время на раздумье. Затем он назначил Семнехкара своим соправителем. Царь продолжал стоять на своем даже тогда, когда его покинула Нефертити. Поэтому мы тоже решили оставить его и заключить мир с его врагами во имя сохранения единства страны. Мы приняли это решение только тогда, когда получили гарантии, что никто не причинит зла ни Эхнатону, ни его жене. Я присягнул новому фараону, Тутанхамону. Это был последний эпизод величайшей трагедии в истории Египта. Ты сам видишь, что сделало со страной безумие одного человека.

Наступило молчание, которое обычно означает конец аудиенции. Я начал собирать свои приспособления для письма^[31], готовясь уйти. Но тут мне пришло в голову задать вопрос:

— Как вы думаете, почему она покинула его? Я имею в виду Нефертити.

Он ответил без промедления:

— Должно быть, она поняла, что безумие фараона угрожает ее собственной жизни, и ушла из дворца, чтобы спастись.

— Но тогда почему она осталась в городе? Почему не уехала из Ахетатона вместе с вами?

— Была уверена, что жрецы считают ее виновной в преступлениях мужа, — насмешливо сказал Хоремхеб.

Пожимая ему руку на прощание, я спросил:

— Как он умер?

— Природная слабость делала его неспособным перенести поражения. Когда Эхнатона оставил его бог, вера фараона поколебалась. Он проболел несколько дней и умер.

— Начальник, как вы узнали о его смерти? — слегка помешкав, спросил я.

— Я сказал все, что должен был сказать, — непреклонно ответил он.

Бек

Я встретился со скульптором Беком в его доме, расположенном на одном из нильских островов, в двух милях к югу от Фив. Он жил в добровольном изгнании, в маленьком, но изящном домике, стоявшем в середине его скромной фермы. По всеобщему признанию, Бек был самым талантливым скульптором в стране, но когда страна начала отстраиваться после войны, его не привлекли к работам — в отличие от многих других. Бек был известен преданностью своему бывшему царю. Его самого часто обвиняли в ереси. Этому высокому, стройному, смуглому, полному сил мужчине не было и сорока, но его взгляд переполняла печаль. Он приветствовал меня теплой улыбкой и раскрыл рекомендательное письмо, полученное мною от отца. Закончив чтение, Бек приступил к рассказу:

— Когда Эхнатон покинул этот свет, вместе с ним исчезли красота и мир; ни краски, ни музыка больше не доставляют мне удовольствия. Впервые я увидел его, когда был еще мальчиком и овладевал основами профессии в школе моего отца Менна, скульптора Аменхотепа III. Однажды нашу школу посетил юноша, которого несли в паланкине. Отец шепнул мне:

— Это наследник престола.

Я увидел подростка примерно моего возраста — тоненького, хрупкого, скромного, но с пронизывающим взглядом. Он смотрел на резец и камень с таким восхищением, словно те были чудом. Мальчик пришел посмотреть и поучиться; он общался с нами так дружелюбно, что скоро мы забыли о его принадлежности к царскому роду. Он продолжал регулярно посещать школу, и мы стали друзьями. Эта дружба доставляла мне огромное счастье. Отец гордился нашим близким знакомством и дал нам свое благословение.

— Сынок, Эхнатон — мальчик, обладающий мудростью взрослого мужчины, — часто говорил он.

Так оно и было. Даже верховный жрец Амона признавал его мудрость и зрелость, необычные для столь раннего возраста. Жрецы объясняли ее тем, что Эхнатоном владела некая злая сила. Это неправда, Мериамон. Злая сила обитала в душах самих жрецов. Мой царь не ведал зла. Возможно, в этом и заключалась его трагедия. Однажды в дни нашей юности отец вместе с помощниками высекал статую для царя Аменхотепа III, а Эхнатон следил за их работой.

— Мастер Менн, — сказал он, — я вижу, ты придерживаешься традиционного стиля. Лично я нахожу его отталкивающим.

— Традиции — это большая сила, ваше высочество. Они помогают преодолевать время, — с гордостью ответил мой отец.

— Новая красота приходит с каждым рассветом! — пылко воскликнул Эхнатон. Потом он повернулся ко мне. — Бек, друг мой, эта статуя может стать прекрасной, но правдивой она не будет. Где правда?

Эхнатон жил для правды и умер за нее. С самого раннего возраста его вдохновляло все мистическое, словно он был порождением чистой духовности. Однажды он сказал мне:

— Бек, я очень люблю тебя. Если ты станешь мастером своего дела, то когда я займу трон, поручу тебе все искусство и архитектуру.

Правда состоит в том, что я обязан Эхнатону всем — как в религии, так и в искусстве. Сначала он научил меня вере в Атона, потом показал путь к Единственному Богу. Когда я услышал, с какой верой и любовью он читает стихи, моя душа наполнилась миром:

Однажды по дороге из каменоломни в школу я сказал Эхнатону:

— Мой царевич, я верю в твоего бога.

Он был вне себя от радости.

— Ты мой второй обращенный после Мери-Ра; но врагов у нас будет достаточно.

Позже я узнал, что в то же время к числу почитателей Атона присоединилась Нефертити, еще жившая во дворце своего отца. Эхнатон время от времени жаловался мне на трудности, с которыми ему приходится сталкиваться из-за своей веры. Постоянное пребывание в оторванной от мира каменоломне не мешало мне быть в курсе происходившего.

Основам профессии меня научил отец, но духовность я получил от Эхнатона. Он посвятил себя правде — как в жизни, так и в искусстве. Именно поэтому он сердился на тех, кто вел суетную жизнь и слетался на любой пир, как вороны или стервятники.

— Бек, — однажды сказал мне он, — не позволяй, чтобы во время работы тебе сковывали руки учения мертвецов. Пусть твой камень станет вместилищем правды. Именно Бог создал все, поэтому будь верен ему в своих созданиях. Не позволяй, чтобы на твою работу влияли страх или алчность. Когда ты изваяешь мою статую, пусть на моем лице и теле будут видны все изъяны; красота твоего изделия будет заключаться в его честности.

Таков был Эхнатон, отвергший старые пути и очарованный новизной.

Он сверг кумиров и с корнем выкорчевал старые традиции. Правда вдохновляла его.

Когда Эхнатон занял престол, я снова присягнул ему в своей вере, и он назначил меня первым царским скульптором.

Когда Бог вдохновил его построить новый город и перенести в него столицу, у меня под началом было восемьдесят тысяч рабочих, создававших Ахетатон — самый прекрасный город на свете, город света и веры.

Мы строили самые широкие дороги, самые чудесные дворцы, разбивали самые прекрасные сады и пруды. Это было настоящее произведение искусства, в конце концов павшее жертвой злобы жрецов.

Бек ненадолго умолк, заново переживая гибель своего любимейшего творения, ныне медленно исчезавшего под слоем пыли. Я тоже молчал из уважения к этому человеку, дожидаясь продолжения рассказа.

Эхнатон и сам был художником. Он читал стихи, рисовал и даже пытался резать из камня, несмотря на свои слабые руки. Я открою тебе секрет, о котором мало кто знает. Он изваял статую Нефертити, соответствовавшую всем канонам красоты. Наверно, она до сих пор находится либо в покинутом царском дворце, либо во дворце Нефертити — конечно, если ее не уничтожили вместе со всем остальным. Когда царица неожиданно покинула его, Эхнатон с досады вырвал у статуи левый глаз, но все остальное сохранил в целости как знак вечной любви.

Царица и Эхнатон были символом Бога — отца и матери одновременно. Их соединяла большая любовь, выдержавшая множество бурь. Я до сих пор не понимаю, почему в самом конце она ушла от него. Враги обвиняли Нефертити в том, что она сбежала с тонувшего корабля. Говорили, что она хотела найти себе место в новой стране. Но после случившегося она не пыталась никого завоевать. Царица оставалась в своем дворце по собственной воле, пока он не стал ее тюрьмой. Неправда, что она преследовала собственные интересы. Может быть, ее вера поколебалась после того, как во время этих болезненных событий Бог не пришел к ним на помощь. В это мрачное время она отреклась как от своего трона, так и от своей религии. Но Эхнатон не сдавался до самого конца. Как он мог бросить свою веру, если сам слышал небесный глас Бога, обратившегося к своему возлюбленному сыну? Как можно слышать голоса людей, считаться с их мнениями, внимать их советам, если человек ищет правду? Потерпел поражение не он, а мы. Я тоже испытывал большие сомнения, когда они потребовали, чтобы фараон отрекся от престола, но особенно тогда, когда все его покинули. Я видел, как он стоял в одиночестве и спокойно следил за их уходом. Увидев меня, он сказал:

— Бек, ты должен уйти с ними.

— Государь, никто не смеет сказать мне это! — с жаром воскликнул я.

— И все же ты уйдешь, — с улыбкой ответил он.

— Я останусь со своим царем навсегда.

— Бек, — мягко промолвил он, — либо ты уйдешь сам, либо тебя уведут силой.

Я немного помолчал, а потом спросил:

— Учитель, может ли зло победить?

На мгновение Эхнатон погрузился в свои мысли, а потом я услышал его голос:

— Нет, не может. То, что мы видим сейчас, преходяще. Только смерть может избавить нас от поисков правды.

Затем он запел:

Он не мог отречься ни от своей веры, ни от любви. Даже тогда, когда построенная им пирамида рухнула, друзья присоединились к врагам, а любимая жена ушла без объяснений, в его душе не было ни злобы, ни ненависти. Эхнатон был выше чувства мести; он любил людей, животных и даже неодушевленные предметы. Когда он впервые сел на трон, Египет был огромной империей с любящими и послушными подданными. Он мог позволить себе выбирать все самое лучшее: женщин, вино и еду. Но он отвернулся от этих соблазнов и посвятил себя правде, бросив вызов силам алчности и себялюбия. Поэтому он жертвовал всем с улыбкой на устах.

— Почему ты не используешь силу, чтобы защитить любовь и мир? — однажды спросил я его, когда семена зла уже начали прорастать.

Он ответил:

— Бек, порочные люди и преступники всегда находят предлог для удовлетворения собственной кровожадности, но я не из их числа.

Никогда не забуду доброту, которую он проявил, узнав, что я люблю его свояченицу Мутнеджмет. Он пытался свататься за меня. Когда она ответила отказом, Эхнатон утешал меня:

— Не жалей, она похожа на стервятника, ждущего подходящего момента для нападения. — Я спросил, что он имеет в виду, но Эхнатон не ответил.

Когда все остальные уходили, мы со жрецом Единосущего Бога Мери-Ра хотели остаться с ним. Но нас встретил мудрец Эйе и сказал:

— Мы — единственные, кто способен защитить его от неминуемого нападения. Есть только один способ спасти ему жизнь. Поверьте, если бы кто-то мог остаться с ним, это был бы я. Я — его тесть и первый учитель.

— Эйе, если мы останемся с ним, это никак не повлияет на ход событий.

— Соглашение, которое мы заключили со жрецами, предусматривает, что Эхнатону не причинят вреда при условии, что в Ахетатоне не останется никого из его приближенных и последователей. Жрецы согласились лишь на то, чтобы за ним присматривало несколько слуг.

Когда я не по своей воле присоединился к остальным, мое сердце сжалось от боли. Меня до сих пор одолевают сомнения. Почему Бог покинул его? Иногда я возношу Ему молитвы, иногда нет. Узнав о смерти Эхнатона, я плакал до тех пор, пока не пересох источник слез. Я уверен, что он умер не своей смертью. Жрецы извели его колдовством или каким-нибудь другим жестоким способом. Теперь я живу здесь, не имея цели, не зная счастья, и жду, когда смерть заберет меня так же, как она забрала мой прекрасный город.

Тадухипа

Тадухипа была дочерью Тушратты, царя Митанни, ближайшего союзника Египта. Аменхотеп III женился на ней в самом конце своей жизни. Ему было шестьдесят^[32], а ей — пятнадцать. Когда Аменхотеп умер и царем стал Эхнатон, Тадухипа досталась ему в наследство вместе с отцовским гаремом. Ныне она с тремя сотнями рабов жила во дворце на севере Фив. Она согласилась поговорить со мной только по рекомендации Хоремхеба. Тадухипа оказалась красивой женщиной лет тридцати с небольшим, исполненной чувства собственного достоинства и окутанной аурой таинственности. Мы встретились в роскошном приемном зале; она сидела в кресле из черного дерева, отделанном золотом. Ее улыбка подбодрила меня, и я попросил Тадухипу начать рассказ.

— Я жила с царем Аменхотепом III очень недолго; это время было наполнено желчью и ревностью. Познакомившись с великой царицей Тийей, я сильно удивилась. Мне было непонятно, как эта женщина сумела подняться до столь высокого положения. Во дворце моего отца такие женщины, как Тийя, были бы вне себя от радости, если бы их просто взяли в служанки его гарема. Но еще сильнее я удивилась, когда впервые увидела гулявшего в саду наследника престола. Он был хилым и уродливым созданием. Я испытывала к нему не столько жалость, сколько отвращение.

Вскоре после моего выхода замуж за Аменхотепа III его здоровье начало ухудшаться. Некоторые злонамеренные люди смели обвинять в его болезни меня. Но это было не в моих интересах. В первую же брачную ночь я увидела на морщинистом лице царя признаки своего неминуемого несчастья — то, что скоро я достанусь в наследство отвратительному мальчишке. Я невольно подумала, что жить с его старым отцом куда лучше, чем с ним. В конце концов, что бы ни думали люди о стариках, Аменхотеп III был человеком живым, веселым и полным сил. В гареме женщины часто говорили о царевиче. Мы потешались над страстью Эхнатона к таким женским занятиям, как пение и рисование, и его подозрительным отсутствием интереса к женщинам. Мы считали, что для трона он совершенно не годится.

Вскоре стало известно о страсти царевича к новой религии, из-за которой у него были ссоры с родителями. Мы слышали о тревоге жрецов Амона. Все это вызывало наше любопытство, но не слишком волновало; вгареме личные интересы женщин важнее интересов страны. Только смерть царя потрясла нас и поставила в затруднительное положение, из которого мы не видели выхода. Мерзкий мальчишка стал законным царем и разделил трон с Нефертити, на которой женился еще при жизни отца. О да, теперь все мы стали его собственностью. Конечно, он был щедр и заботлив, но относился к нам как к ручным животным и ни разу не посетил свой гарем. В результате его пренебрежения женщины, стремившиеся утолить свои желания, начали вступать в противоестественные связи.

— Лучше бы он занимался нами, чем религиозными распрями со жрецами и всеми остальными, — сказала одна из женщин.

— Должно быть, он импотент, иначе зачем бы ему понадобилась вся эта религиозная чепуха? — ответила ей другая.

Тем не менее Нефертити была очень ревнива. Однажды она решила нанести визит в гарем. Женщины правильно поняли истинную причину ее прихода. Нефертити хотела увидеть меня, ибо слышала во дворце, что я молода и хороша собой. Я была единственной обитательницей гарема, близкой ей по возрасту и столь же красивой. А мое происхождение было намного выше. Я — царская дочь, в то время как ее отец Эйе — всего-навсего простолюдин. Эйе одним из первых заявил о своей вере в нового бога. Позже, когда солнце Эхнатона зашло, он первым бросил зятя и присоединился к его врагам. Но это к слову… Царица пришла в гарем, окруженная рабынями. Она приветствовала нас одну за другой, по старшинству. Когда настала моя очередь — а я была последней, — Нефертити пристально осмотрела меня; ее взгляд был полон любопытства. Я стояла в вызывающей позе, пока ее лицо не помрачнело. Я не удивилась, когда услышала, что Нефертити рассердилась на царицу-мать, посоветовавшую сыну уделять больше внимания гарему, а особенно мне, дочери Тушратты, друга и союзника Египта. Этого она Тийе не простила до самой смерти. Но еще сильнее она разозлилась, когда царь решил пойти навстречу желанию матери и нанести мне визит.

Я ждала Эхнатона в своей позолоченной кровати, совершенно обнаженная. Он пришел в одной набедренной повязке, сел на край кровати и нежно улыбнулся.

— Ты будешь рада родить мне ребенка? — прошептал он.

Я пыталась побороть охватившее меня чувство отвращения.

— Это мой долг, ваше величество.

— Но я ищу любви. — В его глазах стояло отчаяние. — Любовь — мой единственный долг.

— Учитель, это любовь заставляет вас желать меня?

— Прости меня. — Он бережно погладил меня по руке поцеловал в лоб и покинул мою комнату так же тихо, как и вошел в нее.

Я никому не сказала, что произошло в моей спальне в ту ночь, и большинство женщин гарема считало, что Нефертити утратила по крайней мере половину души царя. Время шло, и мы получали все новые известия о событиях, происходивших за пределами дворца. Потом мы узнали о решении царя построить новый город. Через несколько лет переехали в Ахетатон. В новом городе были счастливы все, кроме нас. Нас отправили в самое дальнее крыло дворца, где мы вели невыносимую и угнетающую жизнь, приводившую к новым извращениям. Когда стало известно, что этот идиот царь решил бороться с грехами любовью, а не наказаниями, те обитательницы гарема, которые не хотели спать с другими женщинами, начали бесстыдно зазывать к себе в постель дворцовых стражей. Рушились последние моральные устои. Но единственной заботой царя было распространение его новой религии по всей стране. Все окружавшие меня женщины начали молиться Единственному и Единосущему, хотя подлинной веры не испытывали. Позже я поняла, что религия Эхнатона была религией без верующих. Я до сих пор считаю, что его религия превратила Египет в страну лицемеров, рвущихся к богатству и власти. У меня не укладывалось в голове, как в бесконечной вселенной может существовать только один бог. Почему? Каждому городу нужен свой бог-покровитель; представителю каждой профессии требуется бог, который за нее отвечает. И почему люди обязаны испытывать друг к другу только любовь? Что за чушь! Должно быть, мать совершенно избаловала его, вот он и свихнулся. Он часто читал стихи при большом стечении публики, а его жена пела. Священный трон осаждали толпы нищих поэтов и певцов, после чего достоинство фараонов рассыпалось в прах.

Дальнейшее было неизбежно. Повсюду воцарилось уныние, похожее на долгую ночь, не сулящую рассвета. На империю посыпались катастрофа за катастрофой. Мой отец был одним из немногих союзников, сохранивших верность Египту в эти страшные времена. Кончилось тем, что он погиб в битве, защищая идиота Эхнатона. По мнению некоторых, беда заключалась в том, что Эхнатон был талантливым поэтом, оказавшимся на троне благодаря капризу судьбы. Но правда состоит в том, что он был странным созданием, ни мужчиной, ни женщиной, терзался стыдом и поэтому стремился уничтожить себя и страну. Хотел, чтобы любовь стала маяком, который светит всем, но вражда и злоба охватили сердца людей как пламя, и его империя рухнула. Что же касается его жены, хитрой Нефертити, она мирилась с этой чушью в надежде получить доступ к власти и возможность удовлетворять свою ненасытную похоть со всеми, кого пожелает. Нефертити сумела убедить всех, что они с мужем — идеал любви и верности. Они целовались на глазах у подданных на улицах Ахетатона и во время его выступлений в номах. Но обитательницы дворца прекрасно знали, что царь и его жена никогда не спят вместе. Эхнатон был неспособен иметь дело с женщинами. У Нефертити была связь со скульптором Беком, военачальником Хоремхебом, Меем и многими другими; именно так она родила своих шестерых дочерей. Среди рабынь ходили слухи, что единственной сексуальной связью Эхнатона была связь с собственной матерью, царицей Тийей.

Должно быть, Тадухипа заметила мое смущение, потому что какое-то время смотрела на меня молча. Потом она продолжила:

— В гареме знали, что Тийя родила от него дочь. Факт был неоспоримый. Не одна рабыня заявляла, что видела, как Эхнатон и Тийя занимались сексом. Естественно, для Нефертити это тоже не было секретом; именно поэтому они со свекровью презирали друг друга.

Проблема заключается в том, что большинство людей не может себе представить, что человек, вызвавший в мире столько шума, на самом деле был никчемной и презренной личностью.

Однако это правда, которую следует записать и довести до всеобщего сведения. Если бы Эхнатон не принадлежал к одной из величайших династий в истории, он бродил бы по фиванским переулкам, пуская слюни, и дети осыпали бы его насмешками. Неудивительно, что империя пала именно во время его правления. А что касается Нефертити, то если бы не Эхнатон, она стала бы профессиональной шлюхой.

Незадолго до конца трагедии царица-мать отправилась в Ахетатон, надеясь спасти тонущий корабль. Между Тийей и Нефертити разыгрался страшный скандал. Нефертити обвинила Тийю в пособничестве врагам престола.

Обвинение жены причинило Эхнатону сильную боль. Он стал с жаром защищать мать — точнее, любовницу.

Конечно, это разозлило Нефертити, но тогда она сдержалась и отомстила мужу позже — тем, что ушла от него в критический момент без всяких объяснений.

Потом она пыталась восстановить дружбу со жрецами, чтобы найти себе место в новой жизни. Возможно, надеялась стать женой Тутанхамона. Но все ее усилия оказались тщетными. Если бы не заступничество ее любовника Хоремхеба, жрецы разорвали бы Нефертити на куски.

Тадухипа немного помолчала, потом насмешливо улыбнулась и завершила рассказ следующими словами:

— Такова история слабоумного царя Эхнатона и его дурацкой религии.

Тото

— Я никогда не отрекался от Амона и не присоединялся к каравану лицемеров и приспособленцев. Я служил еретику по заданию верховного жреца Амона. Я был внимательным глазом, защищавшим Амона, и кулаком, который наносил удары его врагам.

Так начал свой рассказ Тото, начальник писцов канцелярии Эхнатона. Этого человека явно мучила мысль, что его могут счесть таким же лицемером, как всех остальных, кто служил Эхнатону.

Я встретился с Тото в ризнице храма, где он служил кантором; в правление Тутанхамона он вернулся на пост, который занимал при жизни Аменхотепа III. У него было мясистое лицо, глаза навыкате, но самой заметной чертой этого человека был скверный характер. Он с жаром изложил мне свою версию трагедии:

— Праотцы еретика были великими царями. Сложности начались, когда Аменхотеп III выбрал себе жену из простонародья и она родила ему этого глупого, безумного сына, наследника престола. Аменхотеп III и царица Тийя применили по отношению к жрецам Амона новую политику. Они ценили их достоинства и статус Амона и верили в него как в главу всех богов. Но в то же время уделяли много внимания жрецам других богов, чтобы обеспечить преданность каждого. Объединенные жрецы других богов обладали властью, равной власти жрецов Амона. Чета фараонов использовала нас против друг друга и таким образом монополизировала власть в стране. Нам не слишком нравилась их политика, но мы имели достаточное количество привилегий, поэтому не считали себя обиженными и не протестовали; в конце концов, люди все равно почитали Амона больше других богов.

Когда Эхнатон стал царем, перед ним открылась прямая дорога. Он мог выбрать тот же путь, что и его пращуры, и мирно следовать им. Но мышь возомнила себя львом. В этом и заключалась катастрофа. Ему не хватало мудрости и силы предшественников. Он стыдился своей врожденной слабости, своего уродства и женоподобности. Такую злобу и страсть к обману можно объяснить только сознанием собственной неполноценности. Поэтому он решил избавиться от жрецов вообще и сосредоточить в своих руках всю власть в стране.

Новый фараон объявил себя единственным богом без всяких соперников, кроме иллюзорного бога, которого он использовал как маску, скрывавшую его честолюбие. Сначала мы услышали о не по годам зрелом чудо-мальчике. Позже нам рассказали байку о новом боге, который якобы явился ему и потребовал упразднить всех других богов. В тот день я сказал верховному жрецу:

— Это заговор, который нужно задушить в колыбели. — Похоже, мои слова жреца не убедили. Тогда я продолжил: — Подозреваю, что за этим стоят царица Тийя и мудрец Эйе. Мальчик — просто орудие в их руках.

Верховный жрец сказал:

— Не сомневаюсь, что часть вины царицы тут есть. Но это ее ошибка, а не преступление. Заговором здесь и не пахнет. Что же касается мудреца Эйе, то, похоже, он сам встревожен не меньше нашего.

Я поверил ему, потому что верховный жрец не может ошибаться.

— Если так, то мальчик обуян духом Сета^[33], бога зла. Его нужно убить, причем немедленно.

— Потерпи, Тото, — сказал верховный жрец. — Царь и царица еще могут все исправить.

Я был убежден, что это промедление будет нам дорого стоить, и вознес молитву Амону:

Затем Тото описал события, о которых я уже слышал: путешествие престолонаследника по империи, его возвращение и восшествие на египетский престол.

— Люди меняли свою веру на высокую должность. Забывали чувство собственного достоинства и роились вокруг еретика как мухи. Со временем этот яд отравил всю страну. Измена, вот как это называлось. Измена, не имевшая никакого оправдания. Именно они ответственны за постигший нас крах.

— Нет преступления без наказания, — сказал я верховному жрецу. — Мы должны взять Ахетатон и убить их всех: еретика, его жену, Эйе, Хоремхеба, Нахта и Бека.

— Страна не вынесет еще одного испытания, — ответил верховный жрец.

— Только кровь может утолить жажду Амона, — не уступал я.

— Мне лучше знать, что нужно Амону.

Я умолк, но пламя гнева продолжало бушевать в моей душе. Я уверен, что отсутствие наказания поощряет преступление и способствует распространению зла. Люди начинают искать справедливости на небесах. Мне больно видеть, как бесчестные наслаждаются миром и уютом, раньше принадлежавшими тем, кто действительно обладал честью. Почему мы должны миловать виновников нашего упадка?

Далее Тото рассказал мне о строительстве Ахетатона, исходе фиванцев в новую столицу и растущем рвении, с которым Эхнатон распространял свою религию по всей стране.

Я тоже переехал в Ахетатон и стал работать в канцелярии еретика. Только услышав бредовые речи фараона, я понял размеры его безумия. Ему следовало стать поэтом или певцом. Вместо этого он стал царем Египта и прятал свою слабость под вуалью мистического вдохновения. Кто-то верил ему, другие считали бесноватым. Но это был не священный бред, а практичность человека, униженного собственной слабостью, человека, у которого нет никакой другой силы, кроме обмана. Именно обман помог ему захватить всю власть в стране. Эхнатону мучительно хотелось доказать, что даже без военных завоеваний и физической силы он более велик, чем Тутмос III. Он создал фантастический мир с нелепыми законами и обычаями, жители которого тоже были его выдумкой. Эхнатон был богом и властелином иллюзии. Неудивительно, что его царство рухнуло при первом порыве ветров реальности, а собранная им толпа трусов бежала при первом намеке на опасность.

Когда он входил в транс, люди изумлялись. Они без конца повторяли странные, неземные слова, которые вытекали из него как магическая мелодия. Я был свидетелем некоторых таких случаев. Однажды я принес еретику составленные мной письма. Внезапно Эхнатона охватил один из припадков, отрывавших его от действительности и уносивших в неизвестность, пока к нему не возвращалось сознание.

— Бог нас не оставит, — обычно после этого говорил он.

В такие минуты я украдкой косился на Хоремхеба, Эйе и Нахта и гадал, верят ли они ему. Лично я считал это бесстыдной насмешкой над тем, что было для нас свято. И был убежден, что они думали так же. Их вера в его бога была наглым притворством. В конце концов эти люди бросили его, лишний раз доказав, что они могут хранить верность лишь собственному неистощимому честолюбию.

Тото рассказал мне о продажности чиновников, о страданиях граждан, о распространении мятежей, о нападениях врагов на окраины империи и трагической гибели самого сильного союзника Египта, царя Митанни Тушратты.

— Меня снедал страх за будущее Египта, — продолжил он. — Я составил план убийства еретика, которое должно было избавить мир от его зла. Найти охотника сделать это было проще простого. Я подготовил для него укромное место в дворцовом саду, по которому царь любил гулять в одиночестве. Этот человек сделал бы свое дело, если бы в последний момент его не заметил начальник стражи Махо. Убив его, Махо заслужил вечное проклятие богов. Тогда я решил прибегнуть к колдовству. Но оно тоже не помогло; наверно, я не смог преодолеть защитные чары еретика и его приближенных.

Потом Тото рассказал мне о посещении Ахетатона царицей Тийей и чрезвычайной встрече жреца Амона с приближенными Эхнатона.

Когда царь узнал, что жрецы требуют от него отречения и передачи престола Тутанхамону, он был вынужден назначить соправителем своего брата Семнехкара. Но окончательно мир еретика рухнул тогда, когда дворец покинула Нефертити. Со злом было покончено; наконец-то змея выплеснула свой яд. Союз Эхнатона с Нефертити стал для Египта величайшим несчастьем. Отрицать не приходится, Нефертити была сильной, способной и мудрой царицей. И вдобавок писаной красавицей. Но ее, как и мужа, сгубило честолюбие. Она делала вид, что разделяет веру Эхнатона в Единственного Бога, а на самом деле не уступала ему в искусстве обмана. Она никогда не любила его. Не могла бы любить даже в том случае, если бы захотела. Ее единственной истинной страстью была страсть к абсолютной власти. Возможно, Нефертити — последнее неоспоримое доказательство роли, которую в этой трагедии сыграл Эйе; она была порождением отцовских пороков. Я помню, как Эйе и его жена гордо восседали на террасе дворца во время публичных церемоний и получали в подарок слитки чистого золота. После каждой церемонии рабы уносили во дворец мудреца корзины, наполненные дарами. И все же непонятно, как разумная женщина вроде Нефертити могла не видеть мрачных последствий политики своего мужа. Неужели она действительно верила в бога любви и радости? Я не могу смириться с этой мыслью. По моему мнению, Нефертити совершила ошибку, переоценив авторитет трона в глазах народа Египта. Ей казалось, что этот авторитет можно использовать как волшебную палочку и совершать с его помощью самые отвратительные поступки. Возможно, она поняла свою ошибку намного раньше, но не хотела о ней говорить, потому что боялась утратить доверие мужа. Когда приближенные решили покинуть Ахетатон, Нефертити бросила царя, отчаянно надеясь, что любовники не предадут ее. Думаю, Хоремхеб пытался убедить верховного жреца Амона позволить ей вернуться в Фивы, но его усилия оказались тщетными. Дело кончилось тем, что еретик умер, а Нефертити все еще живет в своей тюрьме, терзаемая скорбью и раскаянием.

Даже если бы после смерти Аменхотепа III престол захватил злейший враг Египта, он не смог бы нанести стране большего ущерба, чем этот проклятый еретик.

Тей

Тей была женой мудреца Эйе. Этой маленькой женщине исполнилось семьдесят лет, но она сумела сохранить здоровье и обаяние. Тей вышла замуж за Эйе после смерти его первой жены. В то время Нефертити был всего год-два. Вскоре после этого Тей родила Мутнеджмет. В отличие от типичной мачехи, она любила Нефертити без памяти. Любовь была взаимной; выйдя замуж за Эхнатона. Нефертити сделала Тей своей фрейлиной и присвоила ей титул матери царицы.

Я показал Тей сведения, которые уже успел собрать.

— Я не хочу злоупотреблять вашим временем. Если вам нечего добавить, я откланяюсь.

Но она уже начала свой рассказ.

— Я мало общалась с царем, несмотря на близость к его жене. Он обращался ко мне лично всего несколько раз. Но я всегда знала, что он очень мил. Мой муж был наставником маленького царевича, поэтому мы много о нем слышали. Нас с Мутнеджмет злили его обидные высказывания об Амоне, его тяга к Атону и, наконец, его претензии на то, что он нашел нового бога. Но Нефертити думала по-другому.

Для начала нужно рассказать тебе кое-что о Нефертити. Она была очень умной девушкой, горячей и страстной, ценившей красоту и обладавшей непреодолимой тягой к религиозной мистике. Она была настолько старше своего возраста, что однажды я сказала Эйе:

— Похоже, твоя дочь станет жрицей!

Нефертити и Мутнеджмет иногда ссорились (с сестрами такое случается), но Нефертити всегда оказывалась права. Я не помню, чтобы хоть раз отругала ее. И именно она первой мирилась с Мутнеджмет, как подобает старшей сестре. Училась она очень хорошо, и я боялась, что зависть к ней толкнет мою родную дочь на какой-нибудь ужасный поступок.

Сначала мы заметили, что Нефертити с восхищением слушает рассказы отца о наследнике престола. Потом ей стал все больше и больше нравиться Атон. Но когда она заявила, что уверовала в эхнатоновского Единственного и Единосущего Бога, мы пришли в ужас.

— Твой Эхнатон — еретик, — сказала Мутнеджмет Нефертити.

— Он слышал голос Бога, — решительно ответила ей сестра.

— Тогда ты тоже еретичка! — воскликнула Мутнеджмет.

У Нефертити был прекрасный голос, и мы часто наслаждались ее песнями.

После того как Нефертити заявила о своей новой вере, мы часто слышали, как она одна пела в саду своему новому богу. Голос у нее был небесный, но мы не торопились высказывать свое одобрение, чтобы не поощрять ее. Я до сих пор помню песню, которую услышала однажды утром, расчесывая волосы:

Наш дворец стал одним из первых мест, где прозвучали гимны новой религии. Однажды нас пригласили на празднование тридцатой годовщины коронации Аменхотепа III. Нам впервые позволили прибыть на него вместе с дочерьми, поэтому они тоже смогли попасть во дворец фараона. Я очень обрадовалась. Зная, что на этом празднике Нефертити и Мутнеджмет смогут познакомиться с достойными молодыми людьми, я сделала все, чтобы они были одеты соответственно случаю. На них были красивые просторные платья, плечи окутывали вышитые шали, а на ногах красовались золотые сандалии с ремешками.

Прибыв в царский дворец, мы вошли в зал размером с весь наш дом. На стенах горели факелы, окружавшие места для гостей. Трон стоял между двумя рядами кресел для царевичей и царевен. Середину комнаты оставили свободной для музыкантов и обнаженных танцовщиц. Среди гостей сновали рабы с курильницами и подносами, наполненными самыми изысканными блюдами и напитками. Я разыскивала взглядом лучшего из молодых людей, собравшихся в зале, и в конце концов решила, что моим дочерям подошли бы многообещающий молодой офицер Хоремхеб и талантливый скульптор Бек. А потом увидела, что Хоремхеб, Бек, Нахт, Мей и многие другие вельможи не сводят глаз с Нефертити. Это стало особенно заметно, когда знатным молодым женщинам дали возможность танцевать и петь перед царем. Моя любимая Нефертити танцевала так изящно и пела таким нежным, завораживающим голосом, что затмила профессиональных певиц. Наверно, именно в тот вечер я сама испытала молчаливую ревность, от которой страдала Мутнеджмет, но утешила себя тем, что после выхода Нефертити замуж у моей дочери не останется соперниц. Я пристально следила за Нефертити, пытаясь понять, не привлек ли кто-нибудь ее внимание, и удивилась, когда заметила, что она смотрит на царевича, своего духовного учителя. Я тоже посмотрела на наследника престола и испугалась, увидев его странную внешность.

— Он представлялся мне великаном, — прошептала Нефертити, когда наши взгляды встретились.

Нефертити была не столько удивлена, сколько очарована, но я уверена, что она и не мечтала о подарке, который ей сделала судьба. Когда мы вернулись домой, я оказала мужу:

— Скоро к нам в дверь постучат поклонники, так что готовься.

— Наша судьба в руках богов, — как обычно, спокойно ответил он.

Через день-другой Эйе принес нам удивительную новость.

— С Нефертити хочет познакомиться царица, — сказал он.

Мы опешили.

— Эйе, что бы это значило? — спросила я.

Муж немного помедлил, а потом ответил:

— Наверно, царица хочет предложить ей какую-нибудь придворную должность.

— Ты наверняка знаешь больше, чем говоришь.

— Тей, откуда я могу знать, что у государыни на уме?

Эйе рассказал Нефертити, как следует держать себя с ее величеством. Я помолилась Амону, чтобы он благословил и уберег ее.

— Я молюсь только Единственному и Единосущему, — возразила Нефертити.

— Не вздумай сказать об этом царице! — отчитал ее Эйе. Когда она вернулась после встречи с государыней, то была так переполнена чувствами, что крепко обняла меня и заплакала.

— Царица выбрала ее в жены наследнику престола, — объяснил Эйе.

Мы были вне себя от радости. Отныне Нефертити была выше ревности, возможно, жившей в глубине наших душ. Благодаря ей мы становились членами царской семьи; ее везение позволяло нам подняться над остальными. Я поздравила ее от всего сердца; то же сделала Мутнеджмет. Нефертити подробно пересказала нам свой разговор с великой царицей, но я была так возбуждена, что все прослушала. Признаюсь честно: из ее рассказа я не запомнила ни слова. Но какое значение имеют слова по сравнению с самим событием?

Церемония бракосочетания не уступала роскошью памятной всем пожилым людям свадьбе самого Аменхотепа III. Мы породнились с царями, а моя дорогая Нефертити присвоила мне титул матери царицы, выше которого был только титул царевны. Брак сделал Нефертити и царевича единой душой, разъединить которую может лишь смерть. Она разделяла его скорби и радости почти до самого конца. Вместе с ним правила страной, причем делала это так искусно, словно была рождена для трона. Делила с ним бремя его миссии так, словно Единственный Бог выбрал ее в свои жрицы. Поверь мне, она была настоящей великой царицей. Именно поэтому меня так потрясло сообщение о ее внезапном уходе от мужа накануне грозившей ему беды. Это было единственное решение, которое она приняла, не посоветовавшись со мной. Я устремилась во дворец Нефертити, села у ее ног и заплакала. Казалось, она не замечала моего горя.

— Ступай с миром, — спокойно сказала она.

— Те, кто покинул царя, хотели всего лишь защитить его от опасности, но ты…

— Ступай с миром, — холодно прервала меня Нефертити.

— А как же вы, ваше величество? — не веря своим ушам, переспросила я.

— Я не покину этот дворец, — ответила она.

Я хотела что-то сказать, но она властно остановила меня.

— Ступай с миром.

Когда я покидала ее дворец, то чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете. Я долго пыталась понять, что заставило ее исчезнуть и замуровать себя в четырех стенах. В голову приходило только одно: Нефертити так боялась увидеть гибель царя, что в минуту отчаяния предпочла бежать. Но я уверена, что она оставила мужа с намерением вернуться к нему после ухода всех остальных. Более того, я не сомневаюсь, что Нефертити пыталась вернуться, но ее к нему не пустили. Не верь тем, кто утверждает обратное. Ты услышишь разные мнения; каждый будет настаивать, что говорит правду, но у всех этих людей есть свои причины лгать. Жизнь научила меня никому не верить и никому не доверять. С тех пор много воды утекло, но я продолжаю гадать, заслуживал ли Эхнатон столь печального конца. Он был благородным, правдивым и любящим человеком. Почему они не ответили на его любовь, почему набросились на него как дикие звери и разорвали на части его самого и его царство так, словно он был их врагом? Несколько лет назад я видела его во сне. Он лежал на земле, и из глубокой раны на его шее сочилась кровь. Я уверена, что они убили его и сделали вид, будто он умер своей смертью.

Мутнеджмет

Мутнеджмет было немного за сорок. Медовые глаза этой красивой, стройной женщины светились умом. В ее присутствии я чувствовал себя скованно и понимал, что преодолеть эту отчужденность будет нелегко. Мутнеджмет, дочь Эйе и Тей и единокровная сестра Нефертити, жила в отдельных покоях отцовского дворца. Поклонники у нее были, но замуж она так и не вышла; причина этого навсегда осталась тайной. Когда я сел перед ней и разложил свои письменные принадлежности, Мутнеджмет приступила к рассказу:

— Судьбе было угодно, чтобы мы приняли участие в трагедии еретика. Моего отца Эйе выбрали в его учителя, и от него мы слышали о странных идеях царевича. Эхнатон не нравился мне с самого начала. Я сомневалась в его рассудке; время доказало мою правоту. Но Нефертити придерживалась другого мнения. Я всегда знала, что она жаждет привлекать к себе внимание. Часто она превращала обычный спор в настоящий диспут — только для того, чтобы показать, какая она умная. И все же я удивилась, когда она высказала свое мнение о бредовых речах наследника престола. Никто не сомневался в ее остром и блестящем уме. Но самым большим пороком Нефертити была ее неспособность к искренности. Она говорила, что заменила Амона Атоном, но на самом деле отвергла всех богов ради бога, о котором мы раньше никогда не слышали.

Однажды днем я случайно подслушала ее разговор с Эйе.

— Отец, пожалуйста, скажи царевичу, что я верю в его Бога, — попросила Нефертити.

— Не болтай глупостей! — взвился отец. — Ты сама не понимаешь, что говоришь!

Я боялась, что ее ересь навлечет проклятие на всех нас. Моя вера в прежних богов была непоколебимой. Да, я признала нового бога, но только по необходимости. В конце концов, я была членом царской семьи. Кроме того, я надеялась, что смогу успешнее защищать своих богов, если окажусь внутри, а не снаружи правящего круга. Но ты должен понять, что я никогда не отказывалась от своей веры. Никогда.

Впервые я увидела еретика на праздновании тридцатилетия правления Аменхотепа III. Его внешность была такой же уродливой, как его идеи. Он с самого начала показался мне хилым и болезненным. Не верь тому, что ты слышал о высокой любви Эхнатона и Нефертити. Мы росли вместе; я слишком хорошо знала ее, чтобы верить, будто это отталкивающее, женоподобное создание имело хоть что-то общее с мужчиной ее мечты, о котором она грезила всю юность, проведенную в отцовском дворце.

Во время праздника Хеб-Седа проявилась истинная натура Нефертити — натура опытной шлюхи, бесстыдно выставляющей напоказ свою красоту. Я помню, как она пыталась привлечь внимание Хоремхеба, но он отверг ее заигрывания. Когда меня попросили выступить перед царем и царицей, я танцевала с достоинством девушки из знатной семьи. И выбрала песню, славившую нашего фараона:

В отличие от Нефертити, которая вызвала ужас публики, исполнив непристойный танец; конечно, это помогло ей привлечь внимание нескольких порочных молодых людей. Хуже того, она спела песню, которой постыдилась бы последняя шлюха:

Мой отец опустил голову от стыда, мать сначала остолбенела, а потом сурово посмотрела на нее, требуя объяснений. Даже профессиональные певицы шептались друг с другом, не веря своим ушам. Когда ночью мы вернулись домой, я не сомневалась, что предметом грез Нефертити был Хоремхеб. Она надеялась, что утром он постучит в нашу дверь. Но судьба приготовила сюрприз не только нам, но и всему Египту. Нефертити пригласили на встречу с царицей Тийей. Она вернулась из дворца невестой Эхнатона.

— Разве наследник не обязан закрепить свои права на трон, женившись на особе царской крови? — спросила я мать.

— Если фараон согласился женить сына на девушке, не принадлежащей к царскому роду, это не имеет значения, — ответила Тей. — Вспомни, фараон и сам женился не на царевне. — Потом она нежно поцеловала меня в лоб и прошептала. — Потерпи, Мутнеджмет. Никто не сомневается, что ты превосходишь Нефертити во всех отношениях. Но когда в дело вмешивается судьба, мы превращаемся в бессильных наблюдателей. Постарайся утешиться тем, что ты станешь сестрой царицы, почти царевной. Не забудь: твое собственное счастье будет зависеть от верности сестре.

— Спасибо за совет, мама, — решительно ответила я. — У меня хватает ума, чтобы понимать свои новые обязанности. Однако ты напрасно надеешься, что я откажусь от своих богов.

Позже мы с Нефертити поговорили с глазу на глаз.

— Ты действительно любишь его? — спросила я.

— Кого ты имеешь в виду? — лукаво ответила сестра.

— Твоего будущего мужа, конечно.

— Он не человек, а чудо! — с жаром воскликнула Нефертити.

— И как мужчину тоже?

— В каждом жреце есть что-то от мужчины, а в каждом мужчине — что-то от жреца. Эти вещи неотделимы друг от друга.

Мне было ясно, о чем думает Нефертити; я видела ее насквозь. Она разделит трон с царем, станет царицей и жрицей, после чего сможет тешить свою похоть где угодно. Так она и поступала, пользуясь половым бессилием мужа и его политикой, запрещавшей наказания. Я узнала о сексуальных извращениях Эхнатона во время ежедневных посещений гарема. Там знали то, о чем не догадывались даже его ближайшие друзья. Именно обитательницы гарема рассказали мне о греховной связи между царем и его матерью — единственной женщиной, в объятиях которой он мог преодолеть свое половое бессилие. Великая царица была одновременно его матерью и матерью его дочери. Раньше наша страна ничего подобного не знала. Тогда я поняла, что судьба предназначила мне стать свидетельницей самого мрачного времени в истории Египта, и поклялась всегда стоять за правду, чего бы это мне ни стоило.

Аменхотеп III умер, и Нефертити стала царицей Египта и всей империи. Мы влачили в Фивах смертельно скучные дни, пока не переехали в Ахетатон, самый прекрасный город на свете. На первых порах там было чудесно. Мы жили удобно и счастливо. Боги дали еретику передышку и проторили ему путь к успеху, но только для того, чтобы он еще глубже погряз в грехе. Амон отомстил за себя как раз тогда, когда Эхнатон счел, что его бог непобедим.

— Куда смотрят боги? — спросила я мать, оставшись с ней наедине. — Почему они ничего не делают?

— Мутнеджмет, это значит, что новый бог — истинный, — к моему изумлению, ответила она.

Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Казалось, мир, который я знала, рухнул, а ему на смену пришел другой. Но звезда Эхнатона начала гаснуть так же быстро, как и вспыхнула, и на горизонте заклубились грозовые тучи. Вскоре они накрыли Ахетатон.

— Наконец-то Амон дал волю своему гневу, — сказала я отцу.

— Ты говоришь так же, как эти злобные жрецы.

— Отец, скажи, каков твой долг в такое время?

— Мутнеджмет, я не нуждаюсь в том, чтобы мне напоминали о моем долге, — с досадой ответил он.

Однажды я спросила Нефертити:

— Как ты собираешься защищать свой трон?

Мы делаем все, чтобы защитить трон Единственного Бога, — ответила она. Но ее пыл меня не убедил.

Не подумай, что ее слова были продиктованы преданностью своей вере. Чем-чем, а преданностью Нефертити не отличалась. Она просто боялась предупредить мужа о последствиях его упрямства, опасаясь, что он лишит ее доверия и выберет себе другую жену, с которой разделит трон^[34]. Пытаясь вразумить приближенных Эхнатона, я обнаружила, что главный писец Тото тайно сохраняет верность Амону. Тото стал посредником между мной и верховным жрецом Амона. Это было настоящей пыткой. Я очутилась перед выбором: либо моя семья, либо моя страна и мои боги. Присоединившись к лагерю жрецов, я рисковала миром в семье и даже собственной безопасностью.

— Верховный жрец хочет переманить царицу на нашу сторону, — однажды сказал мне Тото. — Он просит твоей помощи.

— Поверь мне, я пыталась. Не думай, что в таких простых вещах мне нужна подсказка верховного жреца. Но, увы, Нефертити так же глупа, как и еретик.

Верховный жрец убедил царицу Тийю посетить Ахетатон. Когда ее попытка провалилась, он лично прибыл в город, чтобы сделать приближенным Эхнатона последнее предупреждение. Тото не соглашался с верховным жрецом. Он настаивал на незамедлительной карательной экспедиции.

— Предадим город нечестивых огню! — заявлял писец.

Я очень хотела привлечь на нашу сторону начальника полиции Хоремхеба, обладавшего в Ахетатоне неограниченной властью. Поскольку этого человека считали крайне простодушным, я отправилась прямо к нему, однако убедилась, что он очень осторожен. Возможно, он не доверял мне (так же, как на первых порах не доверяла ему я). Пришлось встретиться с Хоремхебом несколько раз, прежде чем я окончательно убедилась, что он — наш человек. Я ждала до тех пор, пока Египет не оказался на грани гражданской войны.

— Нам нужно изменить стратегию, — сказала я. Хоремхеб посмотрел на меня с любопытством, и я продолжила: — Мы не можем позволить Египту сгореть дотла.

— Ты не говорила с сестрой? — деликатно спросил он. — Она повторяет слова царя. Два дурака. — Моя прямота заставила его вздрогнуть.

— Что ты предлагаешь? — резко спросил он.

— Ради блага страны позволено все, — ответила я.

После короткой паузы Мутнеджмет продолжила:

— Это была настоящая трагедия. Хуже вторжения гиксосов. Наверно, ты уже не раз слышал, как все кончилось. Эхнатон был безумен; к несчастью для всех нас, он унаследовал трон Египта и использовал его для распространения своих бредовых идей. Еще бо́льшая вина лежит на Нефертити, потому что ума ей хватало. Но она стремилась утолить свое честолюбие и получить как можно больше власти. Когда слава Эхнатона начала угасать, она просто бросила его. И даже пыталась присоединиться к его врагам — возможно, в надежде стать новой царицей. Но где она теперь? Сидит в полном одиночестве, горюет и кается.

Мери-Ра

Лицо Мери-Ра без слов говорило о печали, царившей в его душе. Кожа этого довольно высокого, стройного мужчины лет сорока пяти была бронзовой от солнца. Он жил в маленьком домике один, без слуг и рабов. Когда-то Мери-Ра был верховным жрецом Единственного и Единосущего Бога в Ахетатоне, городе света. Я посетил его в крошечном городке Дешаша, расположенном в двух дня пути к северу от Фив. Прочитав отцовское письмо, он с улыбкой спросил:

— Зачем ты взваливаешь на себя такое бремя?

— Чтобы найти правду, — ответил я.

— Приятно знать, что на свете еще есть человек, ищущий правду, — кивнув, сказал Мери-Ра. — Наверно, я был единственным, кого увезли из Ахетатона силой. Я отказался покинуть своего царя. Голос Бога молчал, храм был разрушен, но судьба еще не сказала своего последнего слова. — Он посмотрел на меня грустными карими глазами и начал рассказ:

— Мне повезло: я с детства был одним из ближайших друзей царевича. Нас с Эхнатоном неудержимо влекло к мистике. Мы вместе изучали культы Амона и Атона. Я был очарован им так же, как многие взрослые. Восхищался его чувствительностью и даром предвидения. Эхнатон был выдающимся теологом. Он благословил меня словами, которые позже завоевали сердце каждого:

— Я люблю тебя, Мери-Ра. Не отказывай мне в своей любви.

Его любовь проникла в мое сердце и охватила душу. Часто он звал меня в свое убежище, расположенное с западной стороны дворца, на берегу Нила. Это был навес на четырех колоннах, окруженный лотосами и пальмами. Вместо пола там была густая трава, а в середине лежала зеленая циновка с подушкой. Эхнатон просыпался рано утром, еще в темноте. Когда за полями вставало солнце, он пел гимн Атону. Эхо его нежного голоса до сих пор звучит у меня в ушах и опьяняет, как запах ладана:

Когда вставало солнце, мы ощущали блаженство и начинали бродить по саду.

— Нет радости более чистой, чем радость молитвы. — Его лицо сияло. Но даже тогда жизнь Эхнатона не была легкой. Провал попытки освоить военное дело огорчил его. — Мери-Ра, отец не откажется от мысли сделать из меня воина, — однажды пожаловался царевич. Потом он посмотрел в зеркало в золоченой раме и вздохнул. — Увы! Ни красоты, ни силы.

Смерть старшего брата Тутмоса оставила неизгладимый шрам на его душе. Только еще более глубокая рана — смерть любимой дочери Макетатон — смягчила боль от потери, перенесенной в детстве. Он горько оплакивал брата. Смерть была страшной тайной, не дававшей ему покоя.

— Что такое смерть, Мери-Ра? — спрашивал он. Я молчал, избегая банальных ответов, которые он презирал. — Даже Эйе не знает, — продолжал Эхнатон. — После своего ухода возвращается только солнце. А Тутмос не вернется никогда.

Такова была вечная война, которую он вел со слабостью и горем. Эхнатон выбрал дорогу такую же прямую, как солнечные лучи, каждое утро сулящие погожий день. В одно прекрасное утро я встретил царевича на его обычном месте. Эхнатон побледнел, но в его остановившемся взгляде не было страха.

— Солнце — это ничто, Мери-Ра, — не ответив на мое приветствие, сказал он. Я не понял, что он имел в виду. Он притянул меня к себе на циновку и продолжил: — Слушай меня внимательно, Мери-Ра, ибо я говорю правду. Вчера вечером со мной произошло чудо. Моим спутником была темная ночь, ласковая, как любящая невеста. Я изнывал от желания увидеть Создателя. И вдруг ощутил тысячи видений. Мне открылась правда, куда более явная, чем то, что видит глаз. Я услышал голос нежнее запаха цветов, сказавший: «Наполни свою душу моим дыханием. Отвергни то, что дал тебе не я. Я — Создатель. Я — источник, из которого струится жизнь. Я — любовь, мир и радость. Наполни свое сердце моей любовью и утоли жажду всех страдающих душ на земле».

Его лицо сияло от экстаза.

— Не бойся правды, Мери-Ра, — продолжил он, — потому что в правде ты найдешь счастье.

Я затаил дыхание, а потом пробормотал:

— Какой ослепительный свет…

— Пойдем. Живи со мной в правде. — Он потянул меня за руку.

— Я буду с тобой, мой царевич. До самого конца.

Эхнатон стал первым жрецом Единственного и Единосущего Бога. Он стал моим учителем и духовным пастырем, отвечавшим на мои вопросы раньше, чем я успевал их задать. Однажды я сказал:

— Я верю в твоего Бога.

— Радуйся! — воскликнул он. — Ты будешь первым жрецом в его храме!

Эхнатон рассказал о своей новой вере нескольким близким друзьям. Когда он женился на Нефертити — а их брак был счастливым, — его больше всего радовало, что она тоже поверила в Единственного и Единосущего. Отвергать других богов он стал позже. Во время правления отца Эхнатон не мог делать то, что ему нравилось. Став царем, он перешел к решительным действиям. Сначала он отрекся от всех богов, потом запретил поклоняться им, закрыл храмы и раздал их имущество беднякам. При Эхнатоне я стал верховным жрецом Единственного Бога. Когда мой государь решил закрыть храмы, я предупредил его:

— Ты бросаешь вызов силе, которая пережила века и распространилась по всей стране — от Нубии^[36] до моря.

— Все жрецы — мошенники, — уверенно ответил он. — Они распространяют суеверия, морочат голову беднякам и лишают их последнего куска хлеба. Их храмы превратились в бордели, в которых не осталось ничего святого, кроме их плотских желаний.

Позже я открыл,что в слабом теле Эхнатона скрывалась сила, о которой никто и не догадывался. Его смелость превосходила смелость Хоремхеба и Мея, слывших храбрецами. Для всех остальных он был загадкой, но для меня был ясен как солнце. Он истово любил своего Бога и целиком отдавался служению Единственному и Единосущему, не думая о последствиях. В проповедях, которые он читал во время незабываемого путешествия по империи, для меня не было ничего удивительного. Не удивлялся я и тому, что он хранил верность своему девизу «любовь и мир» даже в чрезвычайных обстоятельствах. Он обитал в безбрежной империи Бога и подчинялся Его приказам. Для Эхнатона мудрость политиков и сила военных не имели значения. Его интересовала только правда. Его обвиняли в том, что он живет в мире иллюзий, и называли безумным.

Однако правда состояла в том, что в испорченном, иллюзорном мире жили они сами; эти люди были толпой бесноватых. На самом деле престол заботил его меньше всего на свете. Я помню, в какой ужас пришел царевич, когда после смерти отца его вызвали на коронацию.

— Разве обязанности фараона не будут держать меня вдали от моего Бога? — мрачно спросил он.

— Мой государь, — с жаром ответил я, — небу угодно, чтобы царская власть сделала для Единственного то же что ваши пращуры делали для своих фальшивых богов.

— Ты говоришь правду, Мери-Ра. — Казалось, на душе у него полегчало. — Они приносили в жертву своим богам бедных крестьян. Я буду сражать зло и приносить его в жертву моему Богу. Стану орудием в Его руках, чтобы разрывать оковы тех, у кого нет силы.

Эхнатон взошел на трон, чтобы начать самую яростную из войн. Он сражался за счастье людей, как повелел ему его Бог. И во время этой войны превзошел в силе и стойкости самого Тутмоса III.

Когда он рассказывал о своей религии в номах, люди радовались. Они встречали его с любовью и цветами.

Он каждый день укреплял веру людей, особенно самых близких. Они выстраивались перед троном, и когда Эхнатон заканчивал обсуждать с Нефертити государственные дела, он говорил с ними о религии, ибо был уверен, что они заслуживают Божьей благодати.

Какое-то время Мери-Ра молчал. Потом он испустил тяжелый вздох и продолжил:

— А потом на нас стала надвигаться одна черная туча за другой, гонимые ветрами ненависти, которые бушевали как внутри страны, так и за ее пределами. Каждый воспринимал несчастья в силу своей веры. Некоторые дрогнули, но моего государя это не напугало.

— Бог меня не покинет, — говорил он. Однажды в храме Эхнатон насмешливо спросил: — Приближенные советуют мне умерить пыл, а мой Бог велит укреплять веру. Кого я должен слушать, Мери-Ра? — Вопрос был чисто риторический.

Когда дела пошли совсем плохо, в храм пришел Хоремхеб.

— Мери-Ра, ты верховный жрец Единственного и ближайший друг царя, — сказал он.

— Это всего лишь дар Бога ничтожнейшему из слуг фараона, — ответил я, гадая, что привело его ко мне.

— Ситуация требует смены политики, — начал он.

Я решительно ответил:

— Внимай только Божьему гласу.

Он нахмурился.

— Я надеялся на деловой разговор.

— Вести деловые разговоры способны лишь искренне верующие, — отрезал я.

Узнав о решении приближенных Эхнатона покинуть царя под предлогом защиты его жизни, я сказал Эйе:

— Я не могу одобрить возвращение к язычникам.

Мой государь отказался пойти на компромисс. Нельзя сказать, что Эхнатона не заботило благополучие страны; у него тоже был свой план, позволявший избежать гражданской войны. Он собирался выступить перед народом и мятежниками в одиночку. Царь не сомневался, что сможет заново обратить людей в свою веру. Но к тому времени приближенных Эхнатона успели убедить, что его собираются убить, а если они не согласятся уйти, то скоро заплатят за это собственной жизнью. Все бросили его. За мной пришли вооруженные воины. Стражам, оставшимся с Эхнатоном, было приказано остановить царя, если он попытается выйти из дворца. Так они помешали ему обратиться к народу. От него ушла даже Нефертити. Не могу представить себе, что она сделала это добровольно; думаю, ее тоже увели силой. Он очень переживал за веру, которую пытался растить в душах людей и потратил на это всю свою жизнь. Потом мы узнали, что он заболел, а сразу вслед за тем пришла весть о его смерти. Честно говоря, я сомневаюсь, что его смерть была вызвана болезнью. Думаю, что грязные руки жрецов Амона наконец добрались до его чистой, непорочной души. Он умер, так и не узнав, что я не хотел покидать его до последнего.

Мери-Ра снова умолк. Он долго смотрел на меня, а потом сказал:

— Эхнатон не умер и не умрет. Потому что он обрел вечную правду. Настанет день, когда он победит. Он слышал голос Бога, обещавший никогда не покидать его.

Мери-Ра протянул руку, открыл стоявший рядом шкафчик, достал лежавший там свиток папируса и протянул мне.

— Здесь записаны все его проповеди и гимны, — сказал он. — Изучи их, юноша. Может быть, твоя душа любителя правды найдет некоторое утешение в его словах. Ты бы не отправился в такой долгий путь без важной причины.

Мей

Чтобы встретиться с Меем, мне пришлось совершить поездку на окраину империи, в Рано-Колбура, где стояли палатки его Пограничной армии. При Эхнатоне он командовал вооруженными силами страны и в новую эру по праву сохранил свой пост. Это был пожилой человек огромного роста, с суровым лицом. Он показался мне довольно тщеславным. Прочитав отцовское письмо, Мей обрадовался возможности поговорить. Думаю, я дал ему возможность излить свои чувства, редкую в этой отдаленной местности.

— Еретик! Подлый простолюдин, извращенность которого заставляла опускать глаза первых вельмож страны! Армейские барабаны умолкли, торжественные знамена были опущены; с трона фараонов доносились звуки музыки. Я, командующий вооруженными силами, был вынужден прозябать в праздности в то время, когда империю рвали на части. Наши верные друзья и союзники молили о помощи, а я не мог и пальцем пошевелить. Так продолжалось до тех пор, пока их крики не растаяли в воздухе. Потому что при Эхнатоне армия потеряла боевой дух. Мы стали предметом насмешек и легкой жертвой для бандитов.

К счастью, я никогда не относился к числу его близких друзей. Но долг службы требовал, чтобы я время от времени ездил в Ахетатон. При этом я неизменно спрашивал себя, как этому извращенцу удалось обмануть таких людей, как Эйе, Хоремхеб и Нахт. Я всегда чтил богов и традиции своей страны и пришел в неистовый гнев, когда впервые услышал о его пресловутом новом боге. Когда Эхнатон приказал закрыть храмы, я был уверен, что на всех нас падет страшное проклятие. Однажды мне пришлось приехать в Фивы. Вечером меня посетил верховный жрец.

— Надеюсь, мой визит не смутил тебя, — сказал он.

— Для меня это большая честь. Мой дворец к твоим услугам. — Моя прямота заставила его опешить.

Жрец поблагодарил меня, а потом сказал:

— Ты спасен, Мей. Понимаешь, люди лишились своего единственного утешения. Они привыкли искать убежища у богов, приносить им жертвы и получать их благословение. В трудную минуту они торопились к жрецам, которые были их поводырями как на этом, так и на том свете. А посмотри на этих бедняг сейчас. Они похожи на заблудившихся овец.

— Что толку в жалобах? — с досадой сказал я. — Разве наш долг не заключается в том, чтобы избавить страну от его безумия?

— Если мы поступим так, как ты советуешь, начнется страшная война, — после недолгого раздумья ответил жрец.

— Значит, решения нет?

— Есть. Нужно убедить его приближенных.

— И надеяться нечего.

— Мы прибегнем к крайним мерам только тогда, когда у нас не останется выбора.

— Если понадобится помощь военных, я вам ее гарантирую, — сказал я.

Убедить людей из ближайшего окружения Эхнатона все же удалось, но на это ушло больше времени, чем мы рассчитывали. Стране уже начинала грозить гражданская война. Оставалось только одно: спасти то, что оказалось под руинами.

Люди спрашивали себя, почему светлый сон превратился в кошмар. Лично я считаю, что это было неизбежно. Все объясняется слабостью еретика, как телесной, так и умственной. Царица баловала сына и прятала его от всех. Когда же царевич смог сравнить себя с такими умными и талантливыми сверстниками, как Хоремхеб, Нахт и Бек, это возбудило его ревность. Контраст был разительный. Он таил свой позор под вуалью женственной мягкости и нежности, но в глубине души мечтал уничтожить всех, кто сильнее его, будь то бог или жрец, и стать единственной силой в стране. Некоторые люди видели его душевную слабость и пользовались ею в собственных корыстных целях. Они быстро приняли его религию — не из страха перед его властью или веры в его бога, но исключительно из алчности. Его слабость поощряла жадных и честолюбивых. Они пели с ним в храмах, а потом выходили и отнимали у бедняков последнее. Когда люди начали бунтовать, он обращался к ним с проповедями любви, вместо того чтобы послать войска. Эти продажные твари покинули своего недоумка только тогда, когда им самим начала грозить смерть. Они бросили фараона и присоединились к его врагам, нагруженные добычей. Именно поэтому я и возражал, когда верховный жрец Амона предложил поторговаться с ними.

— Не нужно предупреждать их, — сказал я. — Не езди в Ахетатон. Позволь моим воинам захватить их врасплох, уничтожить и восстановить справедливость.

Тото с жаром поддерживал меня, но верховный жрец выступал за мирные переговоры и возражал против кровопролития.

— Наши потери и так слишком велики, — говорил он. — Нам не нужны лишние сложности.

Я понимал его мотивы. Он не давал мне согласия на штурм, боясь, что в случае победы я стану защитником отечества и получу право претендовать на трон. Тогда бы ему пришлось иметь дело с сильным царем и действовать только в указанных мной рамках. Поэтому он решил доверить престол юному Тутанхамону. Теперь все они кружат над троном как стервятники — верховный жрец, Эйе и Хоремхеб. И все же ныне Египет находится в куда лучшем положении, чем при еретике. Эхнатона оставили умирать в тоске и одиночестве. Что же касается Нефертити, то она ждет своего конца в руинах языческого города.

Молчание Мея означало, что рассказ окончен.

— Главнокомандующий, кстати, о Нефертити. Мне хотелось бы узнать о ней больше, — сказал я.

Он презрительно махнул рукой.

— Красивая женщина, родившаяся шлюхой. У нее была одна цель — сесть на трон и получить возможность заняться своим любимым делом: соблазнять мужчин. Не верь разговорам о том, что она была толковой царицей. Будь это правдой, при ее правлении страна не рухнула бы в яму продажности и разрухи. Она тоже бросила Эхнатона в последнюю минуту, когда он лишился той крошечной власти, которая у него еще оставалась. Но Нефертити опоздала и не сумела вовремя забраться на другой корабль.

Махо

Махо я посетил в его деревне, расположенной к югу от Фив. При Эхнатоне он был начальником полиции Ахетатона, а теперь зарабатывал себе на жизнь крестьянским трудом. Когда я встретился с Махо, ему было сорок лет. У него была хорошая фигура, грубые черты лица и грустные глаза. Закончив читать письмо моего отца, он закинул руки за голову и некоторое время оставался в такой позе, собираясь с воспоминаниями.

— Когда Эхнатон покинул наш мир, родник радости пересох, — начал он. — О Египет, да простят тебя боги!

Эхнатон впервые обратился ко мне, когда я был простым дворцовым стражем. Человеку моего положения о беседе с царевичем и мечтать не приходилось. Я часто видел его в саду издалека. Однажды утром он с любопытством подошел к моему посту, словно впервые заметил мое существование. Я окаменел. Он смотрел на меня до тех пор, пока я не восстановил дыхание и по моим жилам вновь не побежала кровь.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Махо.

— Откуда ты родом?

— Из деревни Фина.

— Чем занимается твоя семья?

— Сельским хозяйством.

— А почему Хоремхеб взял тебя в стражи?

— Не знаю.

— Он берет к себе только смелых. — Мое сердце сжалось от счастья, но я промолчал. — Я вижу, ты честный человек, Махо. — Я едва сдержал радость. — Ты примешь мою дружбу? — спросил он.

— Я не заслуживаю такой чести, — выдавил я, пытаясь справиться с потрясением.

— Мы будем часто встречаться, друг мой.

Ты не поверишь, но именно такой была моя первая встреча с царевичем. Именно так он отбирал людей. Мы обменивались короткими репликами, когда Эхнатон видел меня в дворцовом саду. Я следил за его жизнью издалека. Сначала я слышал о том, что он почитает Атона, а потом узнал о Единственном и Единосущем. Я часто слышал, как он пел прекрасные гимны своему Богу. Мое сердце полностью открылось ему. Вышло так, что его любовь стала чарами, навеки приковавшими меня к этому человеку. Признаюсь, я плохо понимал то, что он говорил. Меня долго смущал этот его таинственный невидимый бог, который любит людей и не наказывает их. Я не прекращал верить в Амона, но из любви к Эхнатону верил и в другого бога тоже. Он был самым жалостливым человеком на свете. Не причинял вреда ни людям, ни животным, никогда не пачкал руки кровью и никого не осуждал. Даже закоренелых преступников. Унаследовав трон после смерти отца, он вызвал меня и сказал:

— Махо, я не собираюсь заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты будешь получать свое жалованье в любом случае. Ты согласен присягнуть, что веришь в Единственного и Единосущего?

— Да, мой государь. Я готов принять за Него смерть, — тут же ответил я.

— Ты станешь начальником полиции, — спокойно сказал он, — и никто не будет требовать, чтобы ты отдал за Него жизнь.

Я был готов сражаться со жрецами, хотя меня с детства учили любить и почитать их. Но за все время работы в полиции Эхнатона я ни с кем не сражался. За исключением одного раза. Но и тогда я сделал это без разрешения царя.

— Отныне, — сказал он мне в день моего назначения, — оружие для тебя — всего лишь украшение. Исправляй людей любовью, как я тебя учил. Помни: что нельзя вылечить любовью, страхом не вылечишь.

Когда мы ловили вора, то просто возвращали людям украденное. Потом отправляли его работать на плантации и учили словам мира и любви. Пойманных убийц мы отправляли на рудники. Но и там в свободное время они изучали новую религию. Нас много раз обманывали, наказывая за щедрость, но Эхнатон не огорчался.

— Скоро вы увидите, как дерево любви начнет приносить плоды, — упрямо повторял он.

Эхнатон начинал день с посещения храма, где он в одиночестве молился и пел свои гимны. Потом он общался с людьми, стоя на террасе своего дворца. Они с Нефертити ездили по Ахетатону в царских носилках без всякого сопровождения. Иногда выходили из носилок, чтобы приветствовать людей, собравшихся вокруг. Старых традиций, отделявших фараонов от простого народа, больше не существовало. Где бы ни оказалась царская чета, она всех призывала к любви и почитанию Единственного и Единосущего Бога.

Однажды утром молодой подчиненный доложил мне:

— Я слышал, как приближенные царя подозрительно шептались друг с другом.

Это было началом конца. Чиновники брали взятки, крестьяне страдали, а вся империя была охвачена мятежами. Обман и злоба текли рекой, как воды Нила. Я боялся, что царь впадет в уныние, но препятствия только укрепляли его убежденность и решимость. Он был уверен в победе. Никогда не сомневался в том, что любовь преодолеет все. «Тьма сгущается перед рассветом», — говорил он. В эти мрачные дни жрецы подослали к царю убийцу. Он прятался в кустах неподалеку от беседки Эхнатона и преуспел бы, не всади я ему в грудь стрелу. Только тогда царь понял, какая опасность ему грозила. Он помрачнел и долго смотрел в лицо убийце, испускавшему последний вздох.

— Ты выполнил свой долг, Махо, — наконец неохотно сказал он.

— Ради спасения моего государя я бы пожертвовал жизнью, — ответил я.

— А ты не мог взять его живьем? — тем же тоном спросил он.

— Нет, мой государь, — честно ответил я.

Он грустно промолвил:

— Жрецы сговорились совершить гнусное преступление. Они потерпели неудачу, но мы тоже опустились до зла.

— Иногда в борьбе со злом нельзя обойтись без меча, — ответил я.

— Именно так они и говорили со времен Менеса^[37], объединившего два царства. Но удалось ли им одолеть зло? — Тут царя посетило вдохновение, и он воскликнул: — Придет время, когда восток и запад будут залиты светом одновременно!

Но это время так и не пришло. Наоборот, становилось все хуже и хуже. Окружавшие его люди проявили свою истинную суть и отпали, как сухие листья под осенним ветром. В них не было ни веры, ни преданности. Они лгали и лицемерили до последней минуты, а потом бросили царя, притворившись, что таким образом спасают ему жизнь.

Я вернулся в Фивы с сердечной болью, которая не оставляет меня и по сей день. Меня уволили со службы, как многих других, преданных фараону, после чего я вернулся в свою деревню оплакивать Эхнатона. Сначала мне сообщили, что царя держат в его дворце как в тюрьме, а потом — что он заболел и умер. Я был уверен, что они убили его.

Почему прекрасный сон закончился так быстро? Почему Бог отступился от него? Какой прок жить, если Эхнатон оставил нас?

Махо дал волю скорби и надолго умолк. Я тоже молчал, уважая его чувства, но потом все же спросил:

— Как бы вы описали Эхнатона двумя словами? — Казалось, мой вопрос его удивил.

— Он был сама мягкость и доброта. Это следует из того, что я рассказал. Добавить мне нечего.

— А Нефертити?

— Она была сочетанием красоты и ума.

После небольшой паузы я подсказал:

— О ней многое болтали…

— Скажу как бывший начальник полиции: ни в каких грехах она замечена не была. Правда, на нее бросали похотливые взгляды Хоремхеб, Нахт и Мей. Но могу заверить, что она никого не поощряла. Эти люди должны были знать свое место.

— Как по-вашему, почему она его оставила?

Он огорченно развел руками.

— Это тайна, которую я так и не смог постичь.

— Мне кажется, что вы потеряли веру в бога своего царя.

— Я потерял веру во всех богов вообще.

Нахт

Нахт принадлежал к старинному знатному роду. Ему было немного за сорок; рост у него был средний, а кожа светлая, с розоватым оттенком. Он поразительно владел собой намного лучше, чем те, с кем я уже встречался. При Эхнатоне он был хранителем царской казны, в новую эру не занял никакого поста, но время от времени его вызывали в Фивы для консультаций. Я встретился с Нахтом на его родине, в номе Декма, расположенном в Средней Дельте. Он приветствовал меня, напомнив о старом родстве наших семей, а потом приступил к рассказу. Я пропускаю то, что уже знал.

— Признаюсь, я человек невезучий. Не сумел воспользоваться выгодами своего положения. Не только потерял все шансы взойти на престол, но и собственными глазами видел крах империи. Я ушел из политики и общественной жизни, но всегда буду жалеть об этом. Часто я спрашиваю себя: «Что собой представлял мой царь Эхнатон?» Или лучше сказать «еретик», как его называют сейчас?

Я был одним из его друзей детства, как Хоремхеб и Бек. Я мог бы долго говорить о его необычно женственной внешности, его тщедушном теле и странной наружности. Но все это не мешало нам любить его и восхищаться его умом и зрелостью не по годам.

Конечно, у Эхнатона были недостатки. Я первым открыл его самый большой изъян — полное отсутствие интереса к государственным делам. Они наводили на него скуку. Он насмешливо наблюдал за тем, как его отец соблюдал распорядок дня, предусмотренный традициями, на которых держался престол: вставал в один и тот же час, принимал ванну, ел, молился, совещался со своими приближенными, а затем посещал храм.

— Это настоящее рабство, — говорил Эхнатон. Он относился к традициям как испорченный ребенок, который развлекается, ломая дорогие вещи. Но когда речь заходила о жизни, смерти и таинственных силах вселенной, тут он был в своей стихии. Еще больший интерес он стал проявлять к этим вопросам после смерти своего брата Тутмоса. Он безмерно страдал от этой потери и решил объявить беспощадную войну любому страданию. Пылкое воображение помогло ему, но в конце концов привело к катастрофе. Наверно, у всех нас были фантастические видения, но мы знали, что это всего лишь игра воображения. Однако Эхнатон хотел воплотить свои фантазии в действительность в результате его объявили идиотом и сумасшедшим. Но он не был ни тем ни другим, хотя назвать его нормальным тоже было нельзя.

Он стал бременем для отца и жрецов Амона с самого раннего возраста. А для нас он был загадкой. Сначала он сомневался в превосходстве Амона над другими богами, потом стал почитателем Атона, а закончил тем, что придумал бога, который был единственной творческой силой во вселенной. Все это было выше нашего понимания. Я не сомневался в его искренности, но был уверен, что он ошибается. Эхнатон никогда не лгал, но голоса бога он не слышал. Это говорила его собственная душа. Если бы о своем видении заявил жрец, это было бы еще туда-сюда, но наследнику египетского трона такое не пристало. Царевич начал рассказывать людям о том, что ему явился бог любви, мира и радости. Во время правления отца Эхнатон был бессилен, но он заранее решил, что при первой возможности упразднит всех традиционных богов и их храмы. Когда он стал царем, мечта наложилась на действительность. Жизненное равновесие было нарушено. И это закончилось трагедией. Заняв трон, он предложил нам принять его новую религию. Я считал, что нам следует отклонить это предложение.

— Возможно, если он останется в одиночестве, то откажется от своей затеи, — говорил я Хоремхебу.

— Боюсь, тогда он найдет других людей, у которых не будет ни знаний, ни опыта, ни моральных принципов, и они доведут страну до краха.

— Но разве то же самое не сможет случиться при нас?

Хоремхеб саркастически улыбнулся.

— Он слишком слаб, чтобы не считаться с нашим мнением. — Потом он пожал плечами и пробормотал: — У него нет ничего, кроме слов, а у нас есть сила.

Так я и присягнул его богу. Эхнатон назначил меня хранителем царской казны, и мои страхи улеглись. Я каждый день встречался с ним и в Фивах, и в Ахетатоне для обсуждения дел, связанных с управлением страной, финансами, безопасностью и снабжением водой. Пока мы разговаривали с царицей, он молчал. Политические таланты Нефертити превосходили всякое воображение; страной правила именно она. Что же касается царя, то он занимался только своим богом, своими проповедями и давал лишь те указания которые касались его религии. Кода Эхнатон решил запретить традиционные культы, я предупредил его о последствиях.

— Твоя вера все еще слаба, Нахт, — с укоризной ответил он.

Мы вместе вышли на террасу и предстали перед толпой, которая собралась внизу. Эхнатон умел влиять на души своих подданных. Он объявил о своем решении с пугающей решимостью. Оно было встречено криками одобрения. Я почувствовал себя пигмеем; казалось, это тщедушное создание, стоявшее рядом со мной, обладало таинственной силой, которой раньше у него не было. Несмотря на весь свой ум, Нефертити подчинялась мужу и слушала его проповеди с таким восторгом, словно они были ее собственными. Ее позиция удивляла меня. «Эта женщина либо его духовный спутник, — думал я, — либо самое коварное создание, которое когда-либо видел мир». Думаю, уверенность Эхнатона в себе объяснялась тем, что ему с самого начала никто не смел возражать, кроме меня. Хоремхеб не говорил ни слова против, пока кризис не достиг своего пика. А что касается Эйе, то он притворялся благочестивым и преданным новому богу. Если бы я хотел кого-то обвинить в обмане и злом умысле, то первым назвал бы его имя. Эйе придумал план захвата трона Египта. Будучи учителем наследника престола, он хорошо знал слабости Эхнатона. Именно Эйе подтолкнул царевича к Атону и подкинул ему идею Единственного Бога. Брак Эхнатона и Нефертити тоже был частью его плана, хотя Эйе догадывался, что царевич — импотент. Так он стал тестем и советником царя; весь Египет называл его не иначе как Мудрецом. Именно он подал Эхнатону мысль запретить традиционных богов и конфисковать их храмы; это должно было посеять семена раздора между царем и жрецами. Он надеялся, что в результате этой борьбы Эхнатон либо отречется от престола, либо будет убит. Эйе хорошо знал свои козыри, которые позволяли ему претендовать на трон. Он был тестем царя и мудрецом Египта. Но он стар — следовательно, его правление будет недолгим. Он не представит угрозы для тех, кто сам мечтает о троне. Возможно, он даже собирался жениться на собственной дочери, чтобы закрепить престолонаследие и позволить ей оставаться египетской царицей. Ты должен понять, что это мнение основано не только на на впечатлениях. Мои люди, заслуживающие доверия, предоставили мне неоспоримые доказательства. Но его план провалился. Эйе не учел две вещи. Во-первых, верность народа своему фараону. А во-вторых, то, что в критический момент жрецы сделают царем Тутанхамона. Но я уверен, что Эйе еще не отказался от своей старой мечты.

Поделиться этими мыслями мне было не с кем, но я продолжал давать советы царю.

— Мой государь, — сказал я, — несомненно, истинным является только ваш Бог. Но вы должны позволить людям поклоняться их собственным богам. Постройте храм Единственного Создателя в каждом номе, и Он сам одержит окончательную победу. Пожалуйста, избавьте страну от лишних волнений.

Но было легче сдвинуть с места пирамиду, чем упершегося Эхнатона.

— Твоя вера еще слаба, Нахт, — только и сказал он.

— Любовь и мир не лишают человека права защищать собственную веру, — не отступал я.

— Даже самые порочные люди подчинятся власти любви, ибо любовь сильнее меча.

Когда тучи сгустились, я тайно встретился с верховным жрецом Амона и командующим армией Меем.

— Мы должны действовать, пока не потеряли остатков чести. — Они посмотрели на меня с любопытством, и я продолжил: — Пусть жрецы перестанут сеять раздор. Тогда Мей сможет повести войска на защиту империи.

— Без приказа фараона? — спросил Мей.

— Да, — спокойно ответил я.

Но самым крепким из нас троих оказался верховный жрец. Он спросил:

— А что потом?

— Когда Мей одержит победу, царь будет вынужден объявить свободу вероисповедания.

— Возражаю, — сказал верховный жрец. — Это плохой план. Если Мей прикажет войскам выступить в поход без повеления фараона, командиры отрядов могут поднять против него бунт. — Потом жрец нахмурился; его лицо побагровело. — Нахт, ты предан не нам, а своему царю. Должно быть, ты узнал о наших успехах в номах и решил помешать им своим безумным предложением.

Разгневанный этим обвинением, я ушел. Теперь я не сомневался, что в этом деле каждый преследовал свою цель. Египет оказался в руках мерзавцев. Они все виновны в крахе страны — и сторонники царя, и его враги. Наверно, Эхнатон был последним, кого следовало осуждать. Они использовали его для собственной выгоды. Когда царь стал бесполезен, они решили сместить его и захватить трон. По натуре он был доверчив, а потому верил их лжи. Но потом в нем проявилась сила, которой никто не ожидал, и на время смела их, пока не разбилась о скалу реальности. Тогда каждый бросился к спасательному плоту, оставив свою боговдохновенную жертву тонуть в одиночку и гадать, почему от нее отступился ее бог. Они сбросили маски и обнажили свои подлинные лица; при этом самыми уродливыми оказались лица Нефертити и ее отца Эйе. Каждый из них выбрал свой путь, но никто не получил по заслугам. За исключением бедного еретика и, может быть, Нефертити, фальшивого покаяния которой не приняли жрецы. Что же касается Египта, то раны, нанесенные ему нашими грубыми ошибками, кровоточат до сих пор.

Бывший царский казначей долго молчал, а потом печально пробормотал:

— Это история невинности, обмана и бесконечного горя.

Бенто

Бенто был личным врачом Эхнатона. Когда я встретился с ним, он продолжал исполнять обязанности личного врача фараона во дворце Тутанхамона. Этому человеку благородной внешности с явными следами нубийского происхождения было шестьдесят лет. Подходя к его прекрасному дворцу в центре Фив, я ожидал увидеть впавшего в маразм старика с тихим голосом, но он оказался очень бодрым и энергичным. Его одежда говорила о безупречном вкусе. Бенто собрался с мыслями и приступил к рассказу.

Сегодня Эхнатона называют не иначе как «этот еретик». Но что бы о нем ни говорили, при одном звуке его имени моя душа вновь наполняется любовью. Каким человеком он себя сделал! Неужели Эхнатон действительно жил среди нас? Неужели действительно посвятил свою жизнь любви? Если так, то почему он оставил после себя столько злобы и ненависти? Когда я думаю о нем, то вспоминаю, сколько волнений он причинял всем в детстве. Великая царица часто спрашивала меня:

— Бенто, почему Эхнатон такой хрупкий?

Я помню, что терялся в поисках ответа. Никакой конкретной болезнью он не страдал, но был слабым и худеньким. В отличие от своего брата Тутмоса, он становился жертвой любой хвори. Не любил физических упражнений и страдал отсутствием аппетита. Часто я молился покровителю врачей Тоту^[38] и просил дать мне совет, как быть с Эхнатоном. Но все мои попытки оказывались тщетными. Амулеты Тота на него никакого влияния не оказывали, а травы, освященные самой Исидой^[39], не приносили пользы его щуплому телу. Когда задул хамсин^[40], Эхнатон заболел и заразил своего брата. Я очень боялся за них обоих. Они лежали в одной комнате. Царица сказала мне:

— Посмотри, Бенто, у них желтые лица, а животы как каменные. Никто из них не облегчался уже несколько дней.

Я тщательно осмотрел их.

— У них жар и вздутие живота. Дайте им питье, очищающее внутренности. Потом добавьте в солодовую закваску немного муки и оставьте смесь на ночь. В течение четырех дней это будет их единственной едой.

Не прошло и четырех дней, как крепкий Тутмос умер, а его слабенький брат выжил. Эхнатон бродил по дворцу, горевал и искал брата.

— Ты дал Тутмосу умереть, — сказал он, увидев меня. Потом посмотрел на своего отца и продолжил: — Когда я стану фараоном, то убью смерть.

— Может быть, однажды Тутмос вернется? — спросил он меня в другой раз.

— Эхнатон, благодари богов, которые не забрали твою душу, ибо мертвые не возвращаются. Все мы умрем в свое время, — ответил я.

— Почему? — не отставал он.

— Эхнатон, — мягко сказал я, — вспомни песню которую ты пел со своим братом:

Грусть долго была его единственным товарищем; мне казалось, что царевич оплакивал брата сильнее, чем его мать. Однажды во время лечения он сказал:

— К чему наши усилия, если мы все равно умрем? — улыбнулся и продолжил свое дело. Он сказал: — Ты улыбаешься так, словно сам бессмертен.

Чтобы отвязаться от него, я ответил:

— Спроси своего наставника Эйе.

— Эйе знает не больше твоего, — мрачно ответил он.

Зрелость ума этого тщедушного мальчика произвела на меня сильное впечатление. Я внимательно следил за ростом его духа и восхищался. Мало кто знал, что у Эхнатона было одно потрясающее свойство: он умел преодолевать любое препятствие на своем пути. Физическую слабость он компенсировал необычайным упорством. Он почти не спал. Постоянно молился как жрец и читал как мудрец. Без устали задавал вопросы или вел философские диспуты. Я часто гадал, что готовит судьба ребенку, который однажды сядет на трон своих предков. Его отец, царь Аменхотеп III, так переживал, что однажды признался мне:

— Этот мальчик достоин чего угодно, только не трона.

Однажды я заметил, что он сердито смотрит на отца.

— Ты развит не по годам, — сказал я ему, — но пока не в состоянии понять величие твоего отца.

Он с досадой ответил:

— Я не могу видеть, как он жрет!

Ему внушали отвращение люди, испытывавшие плотские желания. Я привык считать, что здоровый дух может жить только в здоровом теле, но Эхнатон доказал, что верно и обратное. Он научил меня тому, что душа может вдохнуть в слабое тело силу, которая находится за гранью его физических возможностей.

— Ты уделяешь такое внимание телу, что складывается впечатление, будто ничего другого у человека нет, — говорил он. — Тело — всего лишь скорлупа, греховная и несовершенная. Оно может упасть и разбиться после единственного укуса насекомого. Но душа бессмертна. — А потом он воскликнул так, словно начисто забыл о моем существовании: — Не знаю, чего именно я хочу, но знаю, что изнываю от желания. О, как мучительна эта долгая ночь!

Он молча сидел в темноте, дожидаясь рассвета, а когда тот наступал, сиял от счастья. Так продолжалось до тех пор, пока он не услышал голос Единственного Бога, прозвучавший с первыми лучами солнца. Тогда я понял, что Эхнатон — не нежный весенний ветерок, а зимняя буря. С тех пор Фивы не знали покоя.

Меня вызвали царь с царицей.

— Бенто, что значит этот голос, который он слышал? — спросила Тийя.

Я развел руками.

— Государыня, наверно, мудрец Эйе сумеет лучше ответить на ваш вопрос.

— Царица спрашивает тебя как врача, — сурово промолвил фараон.

— Ваше величество, умственно он абсолютно здоров, — чистосердечно ответил я.

— Значит, он издевается над нами?

— Это самый серьезный человек на свете.

— Выходит, объяснения у тебя нет?

— Вы правы, ваше величество.

— Значит, по-твоему, он в своем уме? — нахмурившись, спросил царь.

— Да, ваше величество.

— Это мог быть голос какого-нибудь злого духа?

— Нужно растолковать его слова. Только они содержат ответ на ваш вопрос.

Он сердито воскликнул:

— Ответом будет буря, которая обрушится на нас, когда его дурацкие речи услышат жрецы!

Когда Эхнатон женился на Нефертити, все надеялись, что он умерит свой религиозный пыл и увидит окружающий мир в более реальном свете. Но его жена тоже оказалась жрицей. Они вместе шли по пути Единственного и Единосущего. Никакая сила на земле не могла остановить их. Аменхотеп III умер, и его место занял Эхнатон, общавшийся с Единственным Создателем. Мы знали, что в его царствование случится что-то очень важное, но боялись предсказывать, что это будет. Как и всем остальным, мне предложили выбор: либо принять его веру, либо покинуть дворец фараона. Я не мешкая присягнул его Богу. Мысль оказаться вдали от него была нестерпима. Кроме того, я действительно любил его Бога и втайне считал его главой богов. Но свою старую веру в других богов я сохранил, особенно в бога медицины Тота, талисманы которого использовал для лечения людских болезней. А потом появился новый город — Ахетатон, прекрасный город Единственного Бога. Мы переехали туда все вместе, радуясь и распевая торжественные гимны. Царь впал в транс; его лицо сияло от экстаза.

— О Всемогущий Бог, наконец-то мы, жалкие смертные, здесь, в твоем чистом городе! О Великий, мы входим в Твой дом, который никогда не знал иного божества, кроме Тебя!

Сначала мы были безмерно счастливы и желали быть бессмертными, чтобы жить в этом раю вечно. Каждый день я сравнивал услышанное в храме Единственного Бога с литургиями в честь старых богов и ритуалами «Книги Мертвых»^[41]. Сомнений больше не было: поток божественного света наполнял нас чистой радостью. Первый порыв холодного ветра мы ощутили, когда умерла всеми любимая царевна Макетатон.

— Бенто, спаси ее. Она — любовь всей моей жизни, — умолял Эхнатон.

Когда прекрасная царевна угасла, царь и царица пролили потоки слез. Он хулил своего Бога, пока Мери-Ра не сказал:

— Не гневи Единственного своими воплями.

Но после слов верховного жреца Эхнатон заплакал еще громче. Никто не знал, от чего — то ли от горя, то ли от чувства вины. Возможно, и от того и от другого.

— Это колдовство жрецов Амона! — кричала Нефертити. Она повторяла эти слова, когда рожала очередную дочь вместо наследника престола. Эхнатон переживал тоже.

— Бенто, — спрашивал он, — ты не можешь помочь нам родить сына?

— Я пытаюсь изо всех сил, ваше величество.

— Ты веришь в колдовство жрецов?

— Вообще-то их не стоит недооценивать, — неохотно ответил я.

Царь на мгновение задумался.

— Господь все преодолеет, и Его радость наполнит вселенную. Но мы, его смертные создания, никогда не избавимся от своих мелких скорбей, — мрачно сказал он. Вера помогала ему подниматься от горя к вершинам святой правды, где его душу заливал сияющий свет Бога.

Когда напряжение внутри Египта и на его границах дошло до предела, верховный жрец Амона тайно направил ко мне своего человека.

— Тебе можно доверить спасение страны от грозящего ей злого рока? — спросил посланец, предварительно напомнив мне о клятве, данной в храме Амона.

Сразу поняв, что верховный жрец хочет воспользоваться моим положением придворного врача, чтобы убить Эхнатона, я ответил:

— Моя профессия запрещает предательство.

Встретившись с начальником полиции Махо, я попросил его усилить меры безопасности.

В первую очередь следовало установить слежку за царскими поварами.

Какое-то время Бенто молчал, отдыхая от этих утомительных воспоминаний. Я вспоминал противоречивые отзывы о сексуальности Эхнатона, но сомневался, что Бенто упомянет о ней. Все же любопытство заставило меня задать этот вопрос.

— Тело и внешность Эхнатона имели и мужские, и женские черты, — сказал он. — Но как мужчина он был способен любить и производить потомство.

У меня чесался язык задать следующий вопрос. После минутного замешательства я собрал всю свою смелость и спросил:

— Вы слышали сплетню о его связи с собственной матерью?

Бенто нахмурился и сказал:

— Конечно, слышал. Но всегда отвергал ее как злобную клевету. — Явно взволнованный, он сделал паузу, а потом продолжил: — Эхнатон был особенным человеком. Слишком хорошим для нас. Он был духовидцем и сулил людям рай, несовместимый с человеческой природой. Презирал тупиц и вызывал у них суеверный страх. Поэтому они и набрасывались на него как звери.

Обрадовавшись его откровенности, я продолжил:

— А что вы думаете о Нефертити?

— Она была великой царицей, причем по праву.

— Как вы можете объяснить ее уход от Эхнатона?

— У меня есть только одно объяснение. Она не смогла вынести сыпавшихся на них ударов, почувствовала себя беспомощной и сбежала. — Затем он продолжил рассказ:

— Трагедия подошла к ужасному концу, когда приближенные Эхнатона решили покинуть его. Я попросил Хоремхеба позволить мне остаться с царем как его личному врачу. Он ответил, что жрецы пришлют фараону своего врача, который будет о нем заботиться. Но перед уходом разрешил мне осмотреть царя в последний раз. Я тут же поспешил во дворец. Там не было никого, кроме Эхнатона, нескольких рабов и стражей, приставленных к нему жрецами.

Как всегда, царь был один, молился и негромко пел:

Закончив петь, он посмотрел на меня и улыбнулся. Я отвернулся, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы.

— Бенто, как тебе удалось пройти сюда? — спросил он.

— Хоремхеб дал мне разрешение осмотреть вас перед уходом.

— Я отлично себя чувствую, — спокойно сказал он.

— Они силой заставили уйти всех преданных вам людей, — голосом, дрожавшим от чувств, сказал я.

— Я знаю, кого заставили силой, а кто предпочел уйти сам. — Улыбка не сходила с его лица.

Я наклонился и поцеловал ему руку.

— Мне больно при мысли, что вы останетесь один.

— Я не один. Храни свою веру, Бенто, — не повышая голоса, сказал он. А потом с воодушевлением продолжил: — Они думают, что мы с моим Богом разбиты. Но Он никогда не предает и не мирится с поражением.

Я так плакал, что перед уходом из дворца у меня воспалились глаза. Я был уверен, что врач, которого они пришлют, убьет самую благородную душу, которая когда-либо жила в человеческом теле. После ухода из Ахетатона я испытывал только одно чувство — чувство бесконечного одиночества.

Нефертити

Мне позволили прибыть в Ахетатон только по личному разрешению начальника полиции Хоремхеба. Вдоль всего берега Нила на коротком расстоянии друг от друга стояли посты. От порта до северного квартала города, в котором находился дворец заключенной царицы, меня сопровождал воин. Переполнявшие меня чувства были чем-то средним между грустью и восхищением. Когда-то великолепные улицы Ахетатона исчезли под кучами пыли и листьев, облетевших с чахлых деревьев. Парадные двери дворцов были закрыты, как веки заплаканных глаз. Сами дворцы рухнули, ограды упали. В садах, потерявших листву, стояли остатки деревьев, высохшие, как мумии. В городе стояла гнетущая тишина. В центре были видны руины храма Единственного и Единосущего Бога, в котором прежде звучали мелодичные священные гимны.

Когда я добрался до дальнего угла северного квартала, миновал полдень. Дворец царицы, окруженный пышной зеленью и ухоженным садом, был виден издалека. При виде открытого окна, единственного во дворце, у меня заколотилось сердце. Стояла середина осени, и Нил еще не вернулся в свои берега. Его мутно-красная вода наполняла дворцовое озеро. При мысли о том, что я достиг конца своего путешествия, мое сердце забилось еще быстрее. Можно было подумать, что единственной целью моего расследования была встреча с этой женщиной, жившей в одиночестве.

Меня провели в изящную маленькую комнату, на стенах которой были выгравированы священные тексты. В середине комнаты стояло кресло из черного дерева с золотыми подлокотниками и ножками в форме львов.

Наконец я увидел ее. Ко мне грациозно приближалось видение в просторном белом платье. Она была прекрасна и изящна. Сорок лет горя и несчастий не согнули ее спину. Я подождал, пока она не села в кресло. Потом царица жестом велела мне подойти и сесть перед ней. Красоту ее безмятежных глаз подчеркивали усталые тени. Онасказала несколько теплых слов о моем отце, а потом горько спросила:

— Как тебе понравился город света?

Я понял, что не свожу с Нефертити глаз, околдованный ее внешностью. Смутившись, я опустил взгляд и ничего не ответил.

— Наверно, ты слышал немало выдумок о нас с Эхнатоном, — сказала она — Теперь ты сможешь услышать всю правду.

— Я всегда питала страсть к истинному знанию, которую поощрял мой отец Эйе. Моя настоящая мать умерла, когда мне был всего год. Но я не ощущала потери, потому что нашла в Тей добрую и любящую мать, а не мачеху. Детство у меня было счастливое и беззаботное. Даже после того как Тей родила мою сестру Мутнеджмет, ее чувства ко мне не изменились. Она была мудрой женщиной. Сначала мы с Мутнеджмет тоже любили друг друга. Но сестра во многих отношениях уступала мне, а потому со временем начала ревновать и злиться. Но это выяснилось намного позже. Тей относилась к нам одинаково — по крайней мере, с виду. Я была ей благодарна, и когда пришло время, присвоила Тей титул матери царицы, приравнивавший ее к царевнам. Однажды отец вернулся домой со святым человеком — одним из тех, которые обладают даром видеть будущее, и тот предсказал, какая судьба ждет нас с Мутнеджмет.

— Эти девушки будут сидеть на троне Египта, — сказал он.

— Обе? — с изумлением спросил мой отец.

— Обе — подтвердил предсказатель.

Конечно, святым людям следует верить, но его пророчество казалось нам странным.

— Наверно, одна из нас будет первой, а вторая займет ее место потом! — засмеялась я.

По какой-то непонятной причине мои слова Тей не понравились.

— Может быть, забудем это пророчество и предоставим будущее богам? — резко сказала она.

Мы пытались забыть. Но оно так часто отбрасывало на нас свою тень, что в конце концов дело приняло неожиданный оборот. Пророчество сбылось буквально у нас на глазах. Я впервые услышала об Эхнатоне от отца, когда его назначили наставником наследника престола. Во время семейных сборищ отец часто рассказывал о недетской мудрости и зрелости Эхнатона.

— Эхнатон — необычный человек, — однажды сказал он. — Он критикует жрецов, богов и не верит ни в одного бога, кроме Атона.

В отличие от матери и сестры, я была заинтригована и даже захвачена услышанным. Потому что я тоже любила Атона. На меня производило сильное впечатление то, что в его владения входили и небо, и земля, в то время как другие божества обитали только во мраке храмов.

— Отец, царевич прав, — невинно ответила я.

Матери с сестрой моя реплика не понравилась. А отец с улыбкой сказал:

— Нефертити, мы готовим тебя в жены, а не в жрицы. Не стану отрицать своей любви к материнству и другим земным радостям, но правда состоит в том, что я родилась для роли жрицы. Со временем отец рассказал нам о новом Боге, Единственном Создателе. Поднялся большой шум, и царевич стал предметом злых сплетен.

— Что об этом думают царь и царица? — спросила моя мать.

— Во дворце поднялся настоящий переполох. Я не знаю, что там думают и чему верят, — мрачно ответил отец.

— Боюсь, они осудят тебя. Ты же его учитель.

— Он — их сын. Они знают, что царевич никого не слушает. Даже самых великих людей.

— Он безумен, — сказала Мутнеджмет. — Ему нельзя оставлять трон. У них есть другой наследник?

— Только больная старшая сестра.

Во время этого разговора я испытала такое сильное чувство, что едва не потеряла сознание. Царевич казался мне героем волшебной сказки, чарам которой невозможно сопротивляться. Однажды вечером я подслушала, как отец пел один из гимнов новому богу:

Эти слова навсегда запечатлелись в моем сердце, и я возликовала от радости. Я повторила гимн и позволила его сладкому нектару проникнуть в мою душу. Его слова влекли меня так же, как бабочку влечет свет. И, как бабочка, я сгорела в пламени. Что за прекрасное, блаженное чувство!

— Мой Единственный Бог, — прошептала я, — я буду верить в Тебя вечно.

Потом я пошла к отцу и спела ему этот гимн.

— Ты подслушивала, — нахмурившись, сказал он.

Я пропустила его мягкий укор мимо ушей.

— Отец, что ты думаешь о голосе, который он слышал?

— Не знаю, — осторожно ответил он.

— Может быть, он лжет?

Он на мгновение задумался, а потом покачал головой.

— Царевич не лжет никогда.

— Тогда это должно быть правдой.

— Возможно, это ему приснилось, — неохотно сказал он.

— Отец, — призналась я, — я верю в Единственного Бога Создателя.

Внезапно отец побледнел.

— Берегись, Нефертити! — воскликнул он. — Храни эту тайну в своем сердце, пока я тебя от нее не избавлю!

Потом нас пригласили во дворец на празднование Хеб-Седа. Для Тей это была возможность найти дочерям выгодных женихов.

— Тебя должны увидеть в самом красивом платье, — сказала она. Но мне хотелось увидеть только одного человека — того, кто показал мне свет правды. В пышном дворцовом зале я встретила людей, с которыми позже шла по жизненному пути со всеми его радостями и горестями: Хоремхеба, Нахта, Мея и многих других. Однако в тот вечер мое сердце не видело никого, кроме Эхнатона. Когда я увидела царевича впервые, меня поразила его странная внешность. Наследник престола представлялся мне верхом совершенства, а он был тоненьким, тщедушным и вызывал скорее жалость, чем восхищение. Признаюсь, я была слегка разочарована. Но это разочарование тут же прошло. За необычной внешностью и слабым телом я увидела дух, который избрал сам Бог и вручил ему свою небесную любовь, и молча поклялась всегда хранить верность этому хрупкому созданию. Он сидел справа от отца и равнодушно наблюдал за танцами. Я не сводила с него глаз. Это не осталось незамеченным; многие видели мой интерес к царевичу. Никогда не забуду фразу, которую сказала мне Мутнеджмет, изнывая от ревности:

— Нефертити, ты нашла свою цель. Теперь ступай к ней.

Я хотела, чтобы он заметил меня. И это случилось. Он посмотрел в мою сторону, и наши взгляды встретились — впервые за вечер. Царевич был готов отвернуться, но задержался и снова посмотрел на меня. Думаю, он слегка испугался того, что на него пристально и жадно смотрит молодая женщина. Краем глаза я увидела, что за мной наблюдает царица Тийя. Мое сердце заколотилось, а мечты воспарили ввысь. Но того, что случилось потом, я не ожидала.

Я вернулась в наш дворец взволнованная и полная неясных желаний. А вот Мутнеджмет дулась.

— Я так и знала, — сказала она, когда мы пришли в свою комнату. Я спросила, что она имеет в виду, и сестра продолжила: — Он больной и безумный.

— Ты видела только его внешность и ничего не знаешь о его душе.

На следующий день отец вернулся домой и сказал, что меня хочет видеть великая царица. Эта весть ошеломила всю семью. Мы с недоумением уставились друг на друга.

— Думаю, — гордо продолжил отец, — что царица хочет назначить тебя своей фрейлиной.

Я отправилась в царский дворец в сопровождении отца. Меня провели в личный кабинет царицы с видом на сад. Я низко поклонилась. Она велела мне подняться и сесть на диван рядом с ней.

— Тебя зовут Нефертити? — спросила она. Я кивнула, и царица негромко продолжила: — Нефертити… «Красавица грядет». Что ж, ты заслуживаешь этого имени. — Я вспыхнула от радости. — Сколько тебе лет?

— Шестнадцать, государыня^[42].

— Ты выглядишь старше. — Она сделала паузу, а потом спросила: — Как ты думаешь, почему я послала за тобой?

— Чтобы сделать мне щедрый подарок, которого я не заслуживаю.

— Хорошо сказано, девочка, — улыбнулась она. — Ты образована?

— Я умею читать, писать, сочинять стихи, знаю историю, теологию, алгебру и домоводство, — ответила я.

— Что ты знаешь о Египте?

— Египет — мать мира, а его фараон — царь царей.

— Кто твой любимый бог? — спросила она. Я насторожилась: вопрос был задан неспроста.

— Атон, ваше величество. — Я была вынуждена скрыть правду.

— А как же Амон?

— Амон только защищает империю, а Атон каждый день совершает над ней круг.

— Никто не властен над своим сердцем, но ты должна понимать, что Амон — глава всех богов.

— Я понимаю это, ваше величество.

— Скажи мне честно, — продолжила она, — твое сердце когда-нибудь знало любовь к мужчине?

— Нет, ваше величество, — без задержки ответила я.

— У тебя есть жених?

— Многие просили моей руки, но отец не считал их достойными меня.

Она пристально смотрела мне в глаза, а потом сказала:

— Должно быть, ты слышала разговоры о странных идеях наследника престола относительно Амона и других богов. Признайся, что ты об этом думаешь?

Я впервые не нашлась, что ответить. Молчание продолжалось до тех пор, пока она не сказала властным тоном: — Говори только правду.

— То, что таится в сердце, принадлежит только сердцу. Но традиционные связи между троном и жрецами нужно сохранять.

— Хорошо сказано! — вновь воскликнула царица. Казалось, она ощутила облегчение. — Расскажи мне о мужчине своей мечты. Каков он?

— Он обладает силой воина и душой жреца.

Она засмеялась.

— Вот это запросы! Будь твоя воля, кого бы ты выбрала — воина или жреца?

— Душа важнее.

— Ты говоришь честно?

— Да, ваше величество.

— Ты не похожа на других молодых женщин, — покачала головой царица.

— Жизнь без веры мертва, — сказала я.

— А вера без жизни?

— Нет веры без жизни и нет жизни без веры.

Она на время умолкла. Я пыталась скрыть возраставшее волнение.

— Ты видела наследника престола? — наконец спросила она.

— На празднике Хеб-Седа, ваше величество.

— Что ты о нем думаешь?

— В царевиче есть таинственная сила, отличающая его от других мужчин.

— Я имею в виду, что ты думаешь о нем как о муже.

От изумления я лишилась дара речи. Она повторила вопрос.

— Не могу найти слов, ваше величество, — дрожащим голосом ответила я.

— Ты когда-нибудь мечтала стать царицей?

— Мечты моей смиренной души так высоко не залетали.

— Неужели тебя не привлекает трон?

— Это небо слишком высоко, чтобы в нем парила моя душа.

Какое-то время Тийя молчала.

— Я выбрала тебя в жены сыну, наследнику престола.

Сила собственных чувств заставила меня зажмуриться.

Взяв себя в руки, я пролепетала:

— Но царевич не знает меня и не испытывает ко мне интереса…

— Он считается с моими желаниями. Я его мать, и он любит меня больше всех, — гордо сказала Тийя. — Я должна была найти ему подходящую жену. Увидев тебя, я поняла, что вы — пара. При этом я учитываю не только свои личные чувства, но и свои цели. — Я была сбита с толку и продолжала молчать. — Но ты должна помнить, что для царицы долг важнее всего остального.

— Государыня, я надеюсь оправдать ваши ожидания.

— Поклянись мне в верности до гроба, — решительно велела она.

— Клянусь, — ответила я, не догадываясь, какие беру на себя обязательства.

— Я уверена, что ты сдержишь слово.

Я была вне себя от радости и благодарности. Но попрощавшись с царицей и выйдя из ее кабинета, почувствовала себя так, словно мои руки закованы в кандалы с царским клеймом.

Отныне я была рабыней царицы. Затем я вспомнила наследника престола и поняла, что величие души не делает его более привлекательным как мужа. Мне стало ясно, что за славу придется заплатить дорогой ценой.

Эта новость стала для моих родных громом среди ясного неба. Конечно, я понимала, что Мутнеджмет изнывает от зависти, а Тей частично разделяет ее чувства. И все же новость для моей семьи была радостная. Судьба возводила меня на египетский трон и поднимала их до уровня особ царской крови. Поэтому они осыпали меня поцелуями и поздравлениями.

Я вспомнила пророчество старика и вздрогнула, поняв, что оно частично сбылось. Интересно, как сядет на престол Мутнеджмет… Видимо, сестра тоже вспомнила пророчество и нашла в нем некоторое утешение.

— Отныне твоя мать может спокойно спать в своей могиле, — сказал отец, когда мы остались в его комнате одни.

— Надеюсь, — грустно ответила я.

— Дочь моя, кажется, ты не слишком рада, — смерив меня взглядом, с улыбкой промолвил он.

— Действительность страшнее всякого воображения, — серьезно ответила я.

— Судьба не могла дать тебе большего шанса на счастье.

— Отец, ты уверен, что я буду счастлива?

— Трон принесет тебе славу, но счастье — только в твоем сердце.

— Я верю тебе, отец.

— Я буду просить богов даровать тебе и славу, и счастье.

Брак был заключен с необычной поспешностью.

Роскошь состоявшегося во дворце праздника была достойна великого царя Аменхотепа III и его любви к мирским удовольствиям. Тийя отвела меня в золотую комнату и усадила на царскую кровать, сверкавшую золотом. Я надела прозрачную ночную рубашку, сквозь которую просвечивало обнаженное тело. Вскоре появился наследник престола. Когда он открыл дверь, в стенах отразились отблески пламени факелов. Он снял одежду и остался в одной прозрачной набедренной повязке. Глаза царевича сияли. Он подошел, остановился, взял мои ноги и прижал их к своей груди.

— Ты — солнце моей жизни, — прошептал он. Моя душа радовалась его близости, но тело корчилось. Он продолжил: — Я полюбил тебя на празднике Хеб-Седа. Вечером я пошел к матери и сказал, что хочу взять тебя в жены. — Он весело засмеялся. — Сначала она мне отказала. Не хотела, чтобы я женился на девушке нецарской крови. Когда я напомнил, что она и сама нецарской крови, мать сделала вид, что рассердилась, и сменила тему. А в следующий раз сказала, что познакомилась с тобой, и дала согласие.

Я вспомнила, как Тийя говорила, будто мой брак с наследником престола — ее идея, и скрыла улыбку. Похоже, Эхнатон ждал от меня ответа. Желательно правдивого.

— Я верила в твоего Бога еще до знакомства с тобой.

— Какое счастье! — воскликнул он. — Ты слышала о Нем от Эйе?

Я кивнула.

— Нефертити, ты — первая женщина, которая в Него поверила, — сказал царевич.

Мне хотелось подольше поговорить с ним и оттянуть момент, когда он ляжет рядом.

— Я хочу быть первой, кто споет гимн в Его храме.

— Это я тебе обещаю, — прошептал он и поцеловал меня. — Ты родишь мне наследника трона. — Внезапно все высокие чувства, которые я испытывала, испарились. Я был разочарована. Остались только молчаливые досада и раздражение.

Мы продолжали вместе идти по жизненному пути — как супруги и единоверцы одновременно. Под его руководством я все глубже погружалась в вопросы религии. Его дух окружал меня, наполнял светом, и я надеялась, что вскоре Бог заговорит со мной так же, как заговорил с ним. Что же касается моего тела, то оно молча корчилось каждый раз, когда он ложился рядом. Его семя зрело во мне. Я побледнела и плохо себя чувствовала; казалось, ребенок, живший внутри, издевался над моим стройным, прекрасным телом. Эхнатон жил в правде. Он презирал ложь и притворство. Я гадала, что отвечу, если он спросит: «Ты любишь меня, Нефертити?» Солгать ему мне не хватило бы духу. Я пыталась подготовиться. «Любовь придет со временем», — сказала бы я. Попросила бы у него прощения и объяснила, что он сам научил меня любить правду. Задай Эхнатон этот вопрос до свадьбы, вряд ли я стала бы царицей. Но он его не задал.

Однажды меня вызвала царица Тийя. Когда я пришла, она внимательно осмотрела меня и начала:

— Тебе следует заняться своим здоровьем. Ты носишь в себе драгоценную жизнь, которая скоро станет частью истории нашей страны.

— Помолитесь за меня, государыня.

— Тебе предстоит долгая жизнь, — уверенно ответила она. — Не давай страху воли над собой.

— Есть вещи, неподвластные людям, — сказала я.

— Царица больше, чем человек. — Она тяжело вздохнула.

Тийя заставила меня сдаться. Мой отец всегда называл ее могучей женщиной. Мой муж любил ее без памяти, а она относилась к нему как к своей собственности. Даже после свадьбы я чувствовала тяжесть ее оков.

Новость о Единственном Боге дошла до жрецов, и борьба началась. Только тогда я поняла, какая сила таится в тщедушном теле моего мужа. Я ощущала мощь его духа, смелости и решительности.

— Я ни за что не отступлю. Легче сдвинуть с места каменные пирамиды, — однажды сказал он мне.

— Я всегда буду с тобой, — ответила я.

— Господь не оставит нас! — воскликнул он.

Его не могла переубедить даже мать. Как-то Тийя вызвала меня к себе в кабинет. Войдя туда, я поняла, что. возможно, настал самый важный день в моей жизни.

— Беременность не отвлекла тебя от дел, которые происходят в Фивах? — спросила она.

— Дела Фив — мои дела. — Я приготовилась к битве.

— Твои добрые слова не оказали влияния на мужа? — спросила она.

— Слова его Бога могущественнее моих.

— Похоже, ты не слишком расстроена.

— Государыня, я верю в то, что он говорит. — Наконец мои запястья освободились. Этой фразой я дала ей знать, что любовь к моему Богу сильнее моей любви к престолу.

Тийя вспыхнула.

— Ты действительно веришь в Единственного Создателя?

— Да, государыня.

— И отвергаешь богов Египта?

— Бог один. Равных у него нет, — ответила я.

— Ты не считаешь, что другие люди имеют право почитать собственных богов?

— Мой Бог ни для кого не представляет угрозы.

— Но однажды твой муж станет царем, и ему придется служить всем богам.

— Мы служим только Единственному и Единосущему.

— Ваше упрямство будет иметь самые тяжелые последствия! — воскликнула она.

— Господь нас не оставит. Никогда.

— Ты поклялась мне в преданности до гроба, — с горечью напомнила царица.

— Вы — моя государыня. Но Господь превыше всех.

Я вернулась к себе с тяжелым сердцем и заплаканными глазами, не зная, какая судьба меня ждет. И все же на душе у меня полегчало. Вскоре царевич получил приказ отправиться в поездку по империи. Я поняла, что Тийя начала свою месть. Она оставляла меня без мужа накануне родов. Когда Эхнатон уехал, я испытала новое для себя чувство. Свет жизни померк; даже солнце потемнело. Меня душил страх. Ничто не могло возместить мне отсутствие мужа, даже постоянная близость Тей. Я погрузилась в скорбь и каждую минуту тосковала по царевичу. Неужели он так много значил в моей жизни? Я поняла, что без него мне счастья нет. Именно тогда до меня дошло, что я люблю его не только как духовного спутника, но как мужа и любовника. По моему лицу струились горькие слезы. Я каялась в своей слепоте и невежестве и мечтала, чтобы он поскорее вернулся и позволил мне упасть к его ногам.

Роды у нас с царицей Тийей состоялись одновременно. Я родила Меритатон, а она — двойню, Семнехкара и Тутанхамона^[43]. Когда я узнала, что родила девочку, меня охватила скорбь. В гареме шептались, что это проклятие жрецов Амона. Они говорили, что я никогда не смогу родить сына.

Примерно тогда же фараон Аменхотеп III женился на Тадухипе, дочери Тушратты, царя Митанни, чтобы скрепить узы дружбы между двумя странами.

Тадухипа славилась своей красотой. Она въехала в Фивы во главе величественной процессии, состоявшей из трехсот рабов. Тей пыталась развлечь меня рассказами о новой царевне, поселившейся во дворце. Говорила о ее богатстве и красоте, но в конце неизменно добавляла, что, конечно, ни одно солнце не сияет ярче моего. Царь Аменхотеп III обожал новую жену Тадухипу, которая годилась ему во внучки. Но долго наслаждаться своим новообретенным счастьем ему было не суждено.

Пришла весть о том, что наследник престола насаждает в номах свою религию. Меня вызвали к царю и царице. Я не ожидала увидеть царя таким слабым и изможденным; казалось, он изнурил себя мирскими удовольствиями.

— Он сошел с ума! — гневно воскликнул фараон.

— Мы можем послать в номы армию, чтобы исправить причиненный им вред, — сказала Тийя.

— Он потерял право на трон. Что бы мы ни сделали, это ему не поможет.

— Возможно, он победит. Возможно, они прислушаются к его словам, — после небольшой заминки сказала я.

— Ты дура, Нефертити! — крикнул царь — Такая же, как твой муж!

— Ты могла попытаться привести его в чувство, — добавила Тийя. — А вместо этого присоединилась к его блажи.

— Как я могу добиться того, чего не добились вы, ваше величество? — парировала я, пытаясь справиться с гневом.

— Ты его не отговаривала, а поддерживала, — укорила меня царица.

— Когда царевич вернется, — махнув рукой, прервал нас Аменхотеп, — я заставлю его сделать выбор между троном и его религией.

Я очень огорчилась. Но на следующее утро после этой встречи меня разбудила Тийя и прошептала:

— Царица Нефертити, фараон умер.

Мое сердце сжалось от горя. Что было бы, если царь Аменхотеп III успел перед смертью выполнить свою угрозу? Неужели Тийя согласилась бы принести в жертву любимого сына? Однажды царица, наблюдавшая за мумификацией мужа, вызвала меня и сказала:

— Я решила, что тебе следует это знать. Жрецы потребовали, чтобы трон перешел к Семнехкару или Тутанхамону, а я стала при нем регентшей.

Я боялась слов, которые должны были прозвучать следом.

— Ваше решение будет самым мудрым, и я приму его, каким бы оно ни было, — ответила я.

— Ты говоришь правду? — спросила Тийя.

— А разве у меня есть выбор? — придя в отчаяние, пробормотала я.

— Я отвергла их требование. Любовь к сыну оказалась сильнее моей мудрости.

Я снова смогла дышать, но дар речи ко мне не вернулся.

— Ты счастлива?

— Да, государыня, — серьезно ответила я. Ложь вызывает у меня отвращение.

— Ты обещаешь мне защищать традиции?

— Такого обещания я дать не могу.

— Ты заслуживаешь наказания, — сказала царица. — И все же я восхищаюсь тобой. Вы с Эхнатоном выбрали свой путь, вот и ступайте им. Наверно, так было суждено богами.

Я вернулась к себе окрыленная и осыпала Меритатон поцелуями. А потом вернулся из путешествия мой любимый. Я бросилась к нему и заключила в объятия.

— Наконец-то к тебе пришла любовь, Нефертити, — спокойно сказал Эхнатон.

Я испугалась и ответила:

— Я полюбила тебя раньше, чем увидела.

— Но как мужа полюбила только сейчас. — Его способность читать в глубинах сердца потрясла меня.

После похорон Аменхотепа III Эхнатон пришел ко мне с заплаканными глазами.

— Смерть пугает меня, — сказал он. — Я не любил отца, хотя должен был любить.

Мы заняли трон, окруженные врагами и недоброжелателями. Эхнатон призвал своих друзей присоединиться к новой религии. Они охотно сделали это. Я не сомневалась в их искренности до тех пор, пока они не покинули его, чтобы спасти свои жизни. Все, кроме Мери-Ра, верховного жреца Единственного Бога. Думаю, Эхнатон знал, что они кривят душой. Но он верил, что любовь — лекарство от всех болезней. Думал, что со временем любовь укрепит их веру и они станут больше доверять ему. Так же терпеливо ждал этого, как когда-то ждал моей любви. Но они этого не заслуживали. Некоторые из них лелеяли желание претендовать после него на трон. В том числе Хоремхеб и даже мой отец, Эйе. Ты можешь решить, что я всё придумала под влиянием обиды, горечи или собственных впечатлений. Нет, я узнала это из бесед, которые вела с ними в последние дни Эхнатона. Меня обрадовало, что жрецы решили посадить на трон не их, а Тутанхамона. Думаю, что они еще цепляются за свою старую мечту.

Несмотря на враждебность, окружавшую нас на первых порах, мы с Эхнатоном были безмерно счастливы. Меритатон только начинала ползать, а во мне уже теплилась новая жизнь. У Эхнатона не было других жен, кроме меня. Он унаследовал отцовский гарем с прекрасной митаннийкой, но воздерживался от его посещения. Однажды пришла царица Тийя. Ничего хорошего от этого визита я не ждала.

— Эхнатон, — начала она, стоя так близко, чтобы мне было слышно, — теперь ты царь. Ты не должен пренебрегать своим гаремом.

— У меня одна любовь и один Бог, — засмеялся он.

— Но ты должен быть справедливым. Не забывай, в твоем гареме находится Тадухипа. Она заслуживает лучшего обхождения. Хотя бы ради ее отца Тушратты. — Тийя посмотрела на меня, заметила мою досаду и продолжила: — Нефертити доказала свою царскую мудрость. Наверно, она согласится со мной насчет гарема.

Я молчала, пытаясь скрыть раздражение, но Тийя продолжала разглагольствовать о долге царицы.

Гарем и особенно Тадухипа вызвали мое любопытство. Я посетила их, сделав вид, что хочу просто познакомиться. Тадухипа действительно оказалась красавицей, но это не поколебало моей уверенности в себе. Мы обменялись несколькими словами и расстались врагами.

Когда на следующий день мы с мужем сидели в дворцовом саду, я небрежно спросила его:

— Что ты собираешься делать с гаремом?

— Он мне не нужен, — просто ответил Эхнатон.

— Но царица-мать не считается с твоими желаниями, — пожаловалась я.

— Моя мать любит традиции.

— А ты — нет.

— Ты права, любимая, — со смехом ответил он.

Кажется, примерно в это время я встретилась с верховным жрецом Амона.

— Государыня, — начал верховный жрец, — наверно, вам ведомо, зачем я пришел.

— Я тебя слушаю, верховный жрец, — без особой радости ответила я.

— Пусть царь почитает любого бога, который ему нравится. Но все другие боги, а особенно Амон, тоже имеют право на то, чтобы им поклонялись! — взмолился он.

— Мы не пытаемся причинить вред твоему богу.

— Надеюсь, когда придет время, вы поддержите нас.

— Я могу обещать только то, что в моих силах.

— Мы с вашим отцом — старые друзья. Ничто не может повредить этой дружбе.

— Рада слышать.

Когда он ушел, я поняла, что нажила себе смертельного врага Эхнатон посвящал религии все свое время. Он призывал к любви, запретил наказания и освободил бедняков от уплаты налогов. Люди начинали верить, что наступила новая эра любви и милосердия. Родив свою вторую дочь Макетатон, я испытала новое разочарование и вспомнила все, что говорили о проклятии жрецов. Но Эхнатон любил своих дочерей.

— Наследник родится тогда, когда придет его время, — утешал он меня. Мы построили в Фивах храм Единственного Бога и впервые посетили его. Жрецы собрали толпу своих сторонников, и они стояли у храма, выкрикивая имя Амона. Царь был расстроен. Он провел ночь на террасе нашей комнаты и кричал, обращаясь к Фивам:

— О город зла, жилище похотливого бога и безжалостных жрецов! О Фивы, я ни за что не стану жить в вас! — Голос Бога велел ему построить новый город. Скульптор Бек набрал восемьдесят тысяч человек и начал работу по возведению города Единственного Создателя. Тем временем мы продолжали жить в Фивах, счастливые в своем дворце, но со всех сторон окруженные злом. Я родила еще двух девочек, Анхесенпаатон и Нефернатон. Потом мы переехали в новый город. Семнехкар и Тутанхамон отправились с нами, но Тийя решила остаться в Фивах, чтобы сохранить последнюю связь между троном и жрецами Амона.

Когда мы добрались до Ахетатона, города света, я пришла в экстаз и воскликнула:

— Как велика твоя красота, как благостен твой дух, о Бог этого города и всей вселенной! — Мы молились в храме и пели гимны Единственному Богу. Верховным жрецом Единственного Создателя был назначен Мери-Ра. Мы жили, наслаждаясь безоблачным счастьем, но однажды царь вышел из своего уединенного места в храме с серьезным лицом.

— Мой Бог велел мне, чтобы в Его стране не поклонялись никакому другому божеству.

Я сразу поняла важность того, что он сказал.

— А что будет с другими божествами?

— Я прикажу закрыть их храмы и конфисковать храмовое имущество. — Он был настроен решительно. Я продолжала хранить молчание. — Нефертити, кажется, ты меня не одобряешь.

— Ты выгоняешь на улицу жрецов всей страны, — ответила я.

— Да. Это в моей власти.

— Если ты это сделаешь, тебе придется использовать насилие и наказания. Ты мирный человек. Зачем прибегать к таким мерам?

— Никогда в жизни я не прибегну к насилию.

— А если они тебя ослушаются?

— Я передам имущество храмов беднякам всей страны, призову их почитать Единственного Бога и отринуть других богов.

Я сразу почувствовала себя так, словно с моих плеч свалилась огромная тяжесть, и поцеловала его.

— Господь никогда не оставит тебя.

Указ был подписан и исполнен, не вызвав бурь, которых я ждала. Такова была сила Бога и сила трона. После этого мы стали действовать увереннее. По вечерам мы в царских носилках объезжали разные кварталы Ахетатона. Люди принимали нас с воодушевлением. Мы выходили из носилок и вместе с ними гуляли под пальмами, нарушая традицию, отделявшую царскую семью от простого народа. Мы познакомились с людьми так близко, что помнили их имена, лица и профессии. По всему Ахетатону слышались гимны в честь Единственного и Единосущего.

— Боюсь, вы принижаете традиционный статус царей, — однажды сказал мне отец.

— Отец, — со смехом ответила я, — мы всего-навсего живем в правде.

Потом мы отправились в путешествие по империи, призывая людей поклоняться Единственному Создателю. Враги с благоговейным страхом следили за нашими успехами. Начальник полиции Махо рассказал нам о попытках жрецов переманить людей на свою сторону с помощью цареубийства и передачи трона другому лицу. Но мы не обратили на это внимания. Люди все больше привыкали к странным проповедям Эхнатона, его рвению и полной самоотдаче. Но подозреваю, что я была для них загадкой. Как можно почитать Бога и одновременно управлять страной и ее казной? Наверно, они даже сомневались в искренности моей веры. Правда заключалась в том, что я верила каждому слову Эхнатона и делила с ним не только веру, но и жизнь.

Когда все души очистятся и освободятся от малейших следов зла, — часто повторял он, — каждый услышит голос Бога, и мы все будем жить в правде. — Именно такой была его конечная цель; он хотел, чтобы все жили в правде. Вернувшись из поездки, мы узнали, что Макетатон больна и лежит в постели. Ее лицо было таким бледным, что мы с трудом узнали собственную дочь. Эхнатон остался с ней и молился не переставая. Я попросила врача Бенто спасти ее.

— Бенто, — сказала я, отозвав его в дальний угол спальни Макетатон, — моя дочь умирает.

— Я сделал все, что было в моих силах, — мрачно ответил он.

— Жрецы решили с помощью злых чар лишить Эхнатона самой любимой из его дочерей! — с ужасом воскликнула я.

— Милостивый Господь, не терзай мою душу горем, заставляя оплакивать ее, — слышала я шепот Эхнатона. — Я люблю эту девочку и не смогу без нее жить. Она намного старше своего возраста. О Господь, если ты сохранишь ей жизнь, она проведет остаток этой жизни, служа Тебе.

Но душа Макетатон становилась все слабее, а потом покинула этот мир и устремилась к звездам Царства Божьего. Мы стояли рядом с ее телом и плакали, охваченные горем.

— Зачем, о Боже! — кричал Эхнатон. — Зачем Ты так сурово испытываешь мою веру? Неужели Ты хочешь с помощью жестокости показать мне, что я еще не знаю всей силы Твоего могущества? Зачем так обращаться со мной, если Ты полон сочувствия, зачем быть таким холодным, когда Ты есть любовь, зачем быть таким гневным, если я — Твой послушный слуга? Зачем Ты хочешь стать тьмой, если Ты — свет? Зачем Ты сделал ее такой прекрасной и подарил ей глубокий ум? Зачем заставил нас любить ее и готовить к службе Тебе? О Всемогущий Господь, зачем?

Мы оставались в трауре до тех пор, пока бедствия страны не отвлекли нас от горя и не заставили повернуться лицом к ее трагедии. Мы поговорили с Нахтом, и он рассказал нам, что вся империя охвачена восстаниями. Должна признаться, что смерть Макетатон сильно поколебала мою решимость. Но Эхнатон выдерживал самые сильные бури не моргнув глазом, словно он действительно был Великой Пирамидой.

— Господь все преодолеет, — говорил он. — Я не пойду на соглашение.

Его стойкость вдохновляла меня, и вскоре силы ко мне вернулись. Мои дурные предчувствия утихли, и я осуждала себя за слабость. А потом к нам в Ахетатон приехала с визитом царица-мать. Сначала Тийя встретилась с нашими приближенными в своем дворце, расположенном в южном Ахетатоне, а потом вызвала нас с мужем.

— Небеса наполнены темными тучами, — начала она. — Ваши приближенные дали мне честное слово, что сохранят вам верность при любых обстоятельствах.

— Вы верите им? — с любопытством спросила я.

— В такие времена я предпочитаю доверять людям, — с укором сказала она.

— Мой Бог победит, — промолвил Эхнатон.

— Скоро всю страну охватит гражданская война! — вспыхнула царица-мать.

— Господь меня не оставит, — повторил он.

— Я не могу говорить за богов, но зато знаю, что говорят люди!

— Мать, — грустно сказал он, — ты не веришь.

— Не говори со мной о том, чего я не знаю. Говори как царь и обращайся со мной как с царицей. Ты должен действовать, пока не стало слишком поздно. Используй армию, чтобы защитить границы от врагов. Используй стражей и полицию для борьбы со взяточничеством, поразившим империю. И поторопись, иначе твой трон достанется врагам.

— Я не пролью ни одной капли крови.

— Не заставляй меня жалеть о том, что я доверила тебе трон.

— Я верю в трон только как в средство служения Господу.

Тийя посмотрела на меня и велела:

— Говори, Нефертити. Может быть, боги решили сделать тебя его женой, чтобы ты могла в последний момент спасти его.

— Наш Господь нас не оставит, — ответила я.

— Безумие победило. — На лице царицы-матери было написано отчаяние.

Тийя уехала из дворца больной и печальной. По возвращении в Фивы она прожила всего несколько дней, умерла с горя. Вскоре у нас попросили аудиенции Хоремхеб, Нахт и мой отец Эйе.

— Ваши лица говорят о плохих новостях, — сказал Эхнатон.

— Нас привела сюда любовь к Египту и империи, начал мой отец.

— А как насчет вашей веры в Единственного Создателя?

— Мы все еще верим в Него. Однако отвечаем не только за свою веру, но и за свои жизни.

— Ответственность, о которой вы говорите, без веры ничего не стоит, — спокойно возразил Эхнатон.

— Враги империи нарушили наши границы, — сказал Нахт. — Номы охвачены восстанием. Мы заперты в Ахетатоне.

— Господь не оставит меня, а я не изменю его учениям, — стоял на своем царь.

— Нам грозит гражданская война, — предупредил Хоремхеб.

— Никаких войн не будет.

— Значит, мы должны ждать до тех пор, пока нас не зарежут как овец? — спросил Хоремхеб.

— Я сам выступлю против армии, которая будет атаковать нас. Один и без оружия, — сказал царь.

— Они убьют вас, а потом придут за нами. Если вы настаиваете на верности вашему учению, то отрекитесь от трона и посвятите себя делам веры.

— Я не оставлю трон моего Господа. Это будет предательством. Освобождаю вас от ваших клятв в верности.

— Мы дадим вам немного времени на размышление, — сказал Хоремхеб.

Они сделали нам последнее предупреждение и ушли. Сильнее унизить фараона было нельзя. Я гадала, за что Бог прогневался на нас, но вера Эхнатона была непоколебима. Я восхищалась его решимостью.

Потом Хоремхеб попросил о встрече с глазу на глаз.

— Действуйте, — сказал он. — Сделайте все, что в ваших силах. Если Эхнатон будет стоять на своем, его убьют. Это могут сделать его собственные слуги. Но действовать нужно срочно!

Я была ошеломлена. Мне повсюду мерещились страшные тени смерти и поражения.

Моя вера пошатнулась. Меня терзало ощущение собственной беспомощности. Как я могла спасти своего любимого? Мне пришло в голову, что если я уйду от него, он поколеблется и последует совету своих приближенных. Он решит, что я предала его, но, по крайней мере, его жизнь будет спасена. Поэтому я оставила своего любимого царя и мужа, хотя мое сердце сжималось от горя. Я переехала во дворец в северном Ахетатоне. Там меня посетила сестра Мутнеджмет и сказала, что царь не изменил своей позиции. Поэтому приближенные решили, что для спасения жизни Эхнатона они должны покинуть его и присягнуть новому царю, Тутанхамону.

— Когда ты переедешь в Фивы? — спросила она.

— Старое пророчество частично сбылось, — сказала я, поняв, что скрывается за ее словами. — Пришла пора второй части. Ступай с миром в Фивы, Мутнеджмет. Я останусь здесь, рядом с моим мужем и моим Богом.

Печаль так глубоко укоренилась в моей душе, словно я никогда не была счастлива. Когда я из окна следила за тем, как люди покидали город света из страха быть про́клятыми, меня мучило чувство вины. Я слышала их голоса, крики их детей и лай их собак. Люди шли волнами, неся с собой все, что у них осталось от прежних, более счастливых дней. Спешили к Нилу, чтобы уплыть на север или на юг. Я смотрела в окно, пока город не покинул последний из них. Ахетатон обезлюдел. Над великолепными домами, садами и улицами навис мрак.

— Ахетатон! — крикнула я. — О город света, где твои гимны и мелодии, где победа, где любовь? Где ты, мой Бог? Почему ты нас оставил?

Город был пуст, если не считать двух заключенных — меня и моего любимого — и нескольких стражей, приставленных к нам жрецами.

Когда я хотела вернуться в царский дворец, увидеться с мужем и поговорить с ним, меня не пустили стражи. И даже не позволили написать ему. Тогда я поняла, что ничего не могу сделать. Только ждать смерти в этой тюрьме. Я пыталась писать новому фараону, моему отцу и Хоремхебу, не прося ничего, кроме возможности увидеть Эхнатона. Но стражи сказали, что я не имею права общаться с внешним миром. Я терпеливо и безнадежно ждала конца моих дней, не чувствуя бега времени. Постоянно молилась, пока наконец вновь не обрела веру в Единственного Бога. И теперь твердо знаю, что последняя победа останется за Единственным Создателем.

Однажды ко мне пришел начальник стражей и сказал: — Мне приказано передать вам, что еретик умер после долгой болезни. За телом прибыла экспедиция, чтобы мумифицировать и похоронить его в царской усыпальнице согласно ритуалу.

Я не поверила ни единому его слову. Мой любимый не заболел и не умер. Должно быть, они убили его. Теперь его душа покоится в вечности. Однажды я последую за ним, объясню, почему я оставила его, попрошу прощения, и он посадит меня рядом с собой на трон правды.

Царица Нефертити умолкла, ее нежный голос затих. Я попрощался, проклиная тропу, которая уводила меня от нее. Ее красота покорила мое сердце.

Когда я вернулся в Саис, отец радостно приветствовал меня, спросил, как прошло мое путешествие. Мы проговорили несколько дней, и я изложил ему подробности моих поездок. Рассказал все, что узнал, за исключением двух вещей — моего растущего увлечения гимнами в честь Единственного Бога и моей безмерной любви к прекрасной Нефертити.

Примечания

1

Недоброжелатели Эхнатона считали, что физическая слабость не позволяла фараону иметь детей, и обвиняли Нефертити в многочисленных изменах мужу. Здесь и далее — примеч. пер.

(обратно)

2

Враги фараона утверждали, что сама Макетатон была плодом греховной связи Эхнатона с собственной матерью.

(обратно)

3

Вполне возможно, что он умер естественной смертью, так как из-за близкородственных браков фараоны вырождались и часто умирали молодыми.

(обратно)

4

Сколько именно, не указывается. Известно, что Эхнатон вступил на престол в пятнадцать лет и умер в 1336 г. до н. э. в возрасте 32 лет, а восемнадцатилетний Тутанхамон, процарствовавший девять лет, скончался в 1323 г., то есть через тринадцать лет после Эхнатона. Нефертити, Эхнатон и Тадухипа были ровесниками; между тем сейчас Тадухипе немного за тридцать, Нефертити — сорок, ее младшей сестре Мутнеджмет — за сорок, одному одногодку Эхнатона Беку нет и сорока, а другому, Мери-Ра, — сорок пять. У Махфуза получается, что после смерти Эхнатона прошло минимум 18 лет, но в 1318 г. до н. э. уже год как правил даже не непосредственный преемник Тутанхамона Эйе, а преемник Эйе Хоремхеб.

(обратно)

5

Некоторые исследователи, ссылаясь на то, что Тутмос I отметил 30-летие своего правления, отрицают существование Аменхотепа I и считают Аахмес не внучкой, а дочерью Яхмоса. Именно этой версии придерживается автор романа «Царица Хатшепсут», канадская писательница Элоиз Макгроу (М., 1999).

(обратно)

6

По другой версии, евреями (точнее, евреями-изгоями) и были гиксосы. Тогда время исхода относится к 1540 г., эпохе правления Яхмоса I основателя XVIII династии.

(обратно)

7

Существует гипотеза, согласно которой после убийства гиксосами последнего царя XVII династии Секененра Tao II Бесстрашного и утраты тайны ритуала обожествления нового царя, т. е. отождествления его с Гором властители Египта потеряли право называться царями.

(обратно)

8

При подготовке вступления и примечаний нами были использованы предисловие С. Смирнова «„Железная леди“ Древнего Египта» к роману Элоиз Макгроу «Царица Хатшепсут», а также «Энциклопедия Кирилла и Мефодия» и «Британская энциклопедия».

(обратно)

9

Сезон Половодья (ахет) — первый из трех сезонов года древнеегипетского календаря, продолжавшийся с 27 июля по 24 ноября. Вторым был сезон Прорастания всходов (перет), время выхода земли из-под вод Нила, продолжавшийся с 25 ноября по 26 марта, третьим — сезон Засухи (шему), время сбора урожая, продолжавшийся с 27 марта по 26 июля. Год египтян начинался с появления на небе Сириуса (который они называли Сотисом, или Собачьей звездой). В описываемый период Сириус становился видимым в Фивах 27 июля.

(обратно)

10

Нефертити (греческая транскрипция древнеегипетского Непетнефрет — «Красавица грядет») — египетская царица начала XIV в. до н. э… супруга Аменхотепа IV (Эхнатона). В двенадцатый год правления Эхнатона была либо отвергнута мужем, либо (что менее вероятно) умерла. Принадлежавшие ей предметы, обнаруженные во дворце в северной части Ахетатона («Горизонт Атона»; совр. Тель-эль-Амарна), свидетельствуют, что Нефертити жила там после развода. В 1912 г. там же найдены ее знаменитые скульптурные портреты из раскрашенного известняка, созданные мастеромТутмесом; хранятся в музеях Каира и Берлина.

(обратно)

11

Яхмос I — фараон, правивший в 1539–1514 гг. до н. э. и считающийся основателем XVIII династии (официальные годы правления династии — 1539–1292 гг. до н. э.). Полностью изгнал из Египта гиксосов, кочевые племена Центральной Азии (вероятно, семитического происхождения), владычество которых продолжалось с 1700 по 1540 гг. до н. э.

(обратно)

12

Тутмос III — официально четвертый фараон XVIII династии (хотя на самом деле он был пятым после Яхмоса I, Аменхотепа I, Тутмоса I и Тутмоса II), сын Тутмоса II Немощного и наложницы Исет, формально правивший в 1479–1426 гг. до н. э., однако получивший фактическую власть лишь в 1458 г., после смерти своей тетки и мачехи Хатшепсут. Завоевал Сирию и Палестину, а также Эфиопию вплоть до четвертых порогов Нила.

(обратно)

13

Тийя — согласно сохранившимся сведениям, сестра жреца бога Ра из города Гелиополя.

(обратно)

14

Аменхотеп III (Аменофис III) — египетский фараон XVIII династии, правил в 1390–1353; по другим сведениям, в 1411–1375 гг. до н. э. Аменхотеп (буквально «Амон доволен»), чье тронное имя было Небмаатра, являлся сыном фараона Тутмоса IV от его младшей жены Мутемвии (дочери правителя государства Митанни). Скорее всего, вступил на трон еще ребенком (не более 12 лет), о чем свидетельствует множество косвенных деталей. Тем не менее благодаря военным походам отца именно в его правление могущество Египта, ставшего гегемоном Восточного Средиземноморья, достигло апогея. Владения Аменхотепа простирались от верховьев Евфрата на севере до четвертого порога Нила на юге. Правление Аменхотепа III было исключительно мирным, что и привело к расцвету Египта в этот период. Известно лишь об одной военной экспедиции этого фараона, направленной на подавление восстания в Нубии в пятый год его правления (около 1385 г. до н. э.). Остальные 32 года своего правления Аменхотеп не вел войн — давали себя знать результаты военной активности его предшественников.

Источником благосостояния Египта и обширной строительной деятельности фараона были несметные богатства, поступавшие в Египет из покоренных и зависимых стран, а также из стран-партнеров Египта на Ближнем Востоке, с которыми заключались весьма выгодные для Египта торговые соглашения. При Аменхотепе были установлены многосторонние дипломатические отношения с мелкими государствами Сирии и Палестины, а также с правителями Вавилона, Ассирии, Митанни, Кипром и хеттами. Аменхотеп III, как и его отец, взял в жены дочь царя Миганни (в самом конце жизни он женился на дочери другого митаннийского правителя), а также дочь вавилонского царя, но его первой женой продолжала оставаться простолюдинка Тийя (Тэйе). Свидетельством внешнеполитической активности Египта являются документы Тель-эль-Амарнского архива. Именно ко второй половине правления фараона относится большая часть клинописных табличек, обнаруженных на месте столицы, построенной Эхнатоном (сыном Аменхотепа III). В последние годы его царствования внутренние противоречия и натиск хеттов несколько ослабили страну, что привело к волнениям в азиатских владениях. Из некоторых документов следует, что в конце правления Аменхотеп III был больным и слабым (он умер не дожив до 50 лет); возможно, в последние год-два он правил вместе со своим вторым сыном от Тийи — будущим фараоном Эхнатоном (старший сын умер раньше отца).

Правление фараона ознаменовалось расцветом египетского искусства. Аменхотеп III был одним из величайших фараонов-строителей, которых когда-либо знал Египет. В Нубии был сооружен гигантский храмовый комплекс Солеб, в котором Аменхотеп еще при жизни почитался как «благой бог, владыка Нубии»; неподалеку, в Седеинге, в облике богини Хатор почиталась его обожествленная супруга Тийя. При Аменхотепе III был сооружен практически не сохранившийся «храм миллионов лет» в Мемфисе, в мемфисском Серапеуме погребен первый бык Апис, расширен храм Хатор на Синае. В Фивах сооружается величественный храм в честь Амона-Ра; на западном берегу Нила возле столицы возникает величественная царская резиденция, а несколько севернее ее — заупокойный храм царя, перед которым воздвигнуты две огромные статуи фараона (знаменитые «колоссы Мемнона». Через 200 лет после строительства изменившееся русло Нила смыло величественную усыпальницу; колоссы — единственное, что от нее сохранилось). В XIX веке возле руин этого храма была раскопана аллея сфинксов, изваянных из розового асуанского гранита. Два из них были куплены русским императором Николаем I и в 1834 г. установлены Санкт-Петербурге на Университетской набережной, у входа в Академий художеств, где стоят и по сей день. Эти сфинксы были призваны охранять усыпальницу Аменхотепа III, о чем свидетельствуют выбитые на них иероглифы.

(обратно)

15

Титулатура, применявшаяся в Древнем Египте, неизвестна. Использование обращений «ваше величество», «мой государь» и пр. призвано облегчить понимание текста и повысить его художественность.

(обратно)

16

Подлинное происхождение Нефертити неизвестно. Некоторые исследователи считают ее дочерью одного из египетских вельмож, другие — дочерью правителя Митанни, крупного государства в северной Месопотамии, простиравшегося от Средиземного моря до окраинных гор Ирана (XVI–XIII вв. до н. э.).

(обратно)

17

Мудрец Эйе — будущий египетский фараон (около 1323–1319 гг. до н. э.), условно причисляемый к XVIII династии. Его «родство» с царским домом состояло лишь в том, что он был мужем кормилицы супруги Аменхотепа IV (Эхнатона) Нефертити; некоторые исследователи считают, что он был отцом Нефертити. В эпоху религиозной реформы Эхнатона занимал ряд высоких придворных должностей; при юном Тутанхамоне содействовал его примирению со жрецами Амона, а потом стал канцлером, визирем и фактическим правителем государства в ранге верховного жреца, «Отца Бога». После смерти Тутанхамона сначала оказался неясным образом замешанным в попытке вдовы фараона Анхесенпаатон (младшей дочери Эхнатона, сменившей имя на Анхесенамон) сохранить власть с помощью брака с хеттским царевичем (убитым по прибытии в Египет; некоторые исследователи считают, что эту попытку сделала старшая дочь Эхнатона, Меритатон), а затем сам стал фараоном. Кольцо с именами Эйе и Анхесенамон, демонстрировавшееся в Каире в 1932 г., считали доказательством того, что он женился на вдове Тутанхамона, но впоследствии оказалось, что это не так (в гробнице рядом с именем Эйе было высечено имя его настоящей жены). К чести Эйе, он сохранял по отношению к культу Атона такую же терпимость, как и сам Тутанхамон. При Эйе едва ли не равной с ним властью обладал главный военачальник Хоремхеб. Поскольку Эйе был уже стар и не оставил сына, именно Хоремхеб и стал его преемником.

(обратно)

18

Семнехкар (Сменкар) (правил в 1335–1332 гг. до н. э. — возможно, в 1333-32 гг. вместе с Тутанхамоном) — фараон XVIII династии Древнего Египта. Переехал в Фивы из столицы Эхнатона Ахетатона и начал восстановление культа Амона. Как показал медицинский и серологический анализ его сохранившейся мумии, практически однозначно был братом своего преемника Тутанхамона. Эхнатон точно, а Тутанхамон — предположительно, были сыновьями Аменхотепа III; следовательно, Семнехкар тоже был сыном последнего. После смерти или свержения с престола вдовы Эхнатона Кийи Семнехкар женился на старшей дочери Эхнатона Меритатон и стал фараоном. Точная продолжительность его правления неизвестна; возможно, какое-то время он правил самостоятельно. Некоторые исследователи считают, что именно он заключил перемирие с поклонниками Амона, жестоко преследовавшимися его тестем, и восстановил в Фивах культ Амона.

Тутанхамон (правил в 1333–1323 гг. до н. э.) — фараон XVIII династии Древнего Египта, муж Анхесенпаатон, третьей дочери фараона-реформатора Эхнатона. Его отцом был то ли Эхнатон, то ли отец Эхнатона Аменхотеп III. Тутанхамон, умерший в 18 лет, стал одним из самых известных владык Древнего Египта благодаря тому, что его гробница оказалась единственным царским погребением, дошедшим до нас неразграбленным.

Он взошел на престол в девять лет и не оставил сколько-нибудь заметного следа в истории Египта; известно лишь, что в его царствование в стране начался процесс реставрации старых религиозных культов, которые в правление Эхнатона были отвергнуты ради верховного солнечного божества Атона. Тутанхамон, чье имя первоначально звучало как «Тутанхатон», изменил его, тем самым подчеркнув свое стремление к возрождению древнего культа Амона. Легализовал свои права на трон, назвав своим отцом Аменхотепа III (которому, скорее всего, приходился внуком).

В правление Тутанхамона Египет постепенно восстанавливал свое международное положение, пошатнувшееся в период правления фараона-реформатора. Благодаря полководцу Хоремхебу, который позже стал последним фараоном XVIII династии, Тутанхамон укрепил позиции Египта в Эфиопии и Сирии. Его могло ждать блистательное будущее, но он неожиданно умер, не оставив после себя наследника-сына.

Из-за внезапной смерти фараону не успели подготовить достойную гробницу, и поэтому Тутанхамон был похоронен в скромном склепе, вход в который со временем оказался скрытым под хижинами египетских рабочих, сооружавших поблизости гробницу для фараона XX династии Рамсеса VI (умер в 1137 г. до н. э.). Именно благодаря этому обстоятельству гробница Тутанхамона оказалась забыта и простояла нетронутой более трех тысяч лет, пока в 1922 г. ее не обнаружила британская археологическая экспедиция, которую возглавляли Говард Картер и пятый граф Карнарвон, знаменитый богач и коллекционер, финансировавший раскопки.

(обратно)

19

Мумификация тел умерших фараонов, членов царских семей и высших сановников Египта занимала длительное время. Из тела, по возможности не вскрывая его, специальными инструментами удаляли мозг и внутренности, которые складывали в специальные сосуды — канопы, затем труп тщательнейшим образом обмывали и выдерживали в минеральном растворе больше месяца, а потом высушивали в течение семидесяти дней.

(обратно)

20

Хоремхеб (также Харемхеб, Харемхаб, Хармхаб, древнеегипетское «Хор в праздновании») — египетский фараон, последний представитель XVIII династии; правил около 1319–1292 гг. до н. э. (по другим сведениям, около 1334–1306 г. до н. э.). Видимо, был главой жречества и правителем городка Хутнисут в Среднем Египте. Выдвинулся на военном поприще при Эхнатоне и Семнехкаре. При Тутанхамоне и Эйе фактически правил страной на посту главного военачальника и верховного управляющего царским хозяйством. После смерти или свержения Эйе стал фараоном при поддержке фиванского жречества, «призванный» к власти самим богом Амоном. Стремясь окончательно ликвидировать следы религиозных преобразований Эхнатона, восстановил по всей стране запустевшие храмы, объявил незаконными своих предшественников на троне и прибавил их годы царствования к своим. Восстановил Фивы в правах столичного города и центра культа верховного бога Амона, однако оставался со своим двором в Мемфисе. Как и его предшественники, чтобы сохранить независимость от столичной и номовой родовой знати и жречества, опирался на служилую знать. Хоремхеб, у которого не было сына, незадолго до смерти назначил преемником своего любимца — то ли главного военачальника, то ли советника (визиря) Рамсеса, коронованного под именем Рамсеса I. Тот стал основателем новой, XIX династии, с которой начинается эпоха Рамсесидов (1292–1190; по другим сведениям, 1306–1204 гг. до н. э.). Рамсес I происходил из военного рода нецарской крови с северо-востока Египта, был главным военачальником и протеже Хоремхеба. Видимо, к тому времени Рамсес и сам был немолод, потому что процарствовал всего два года и умер, передав трон своему малолетнему сыну Сети I. Этот второй фараон XIX династии правил в 1290–1279 гг. Затем престол занял его сын, Рамсес II Великий, правивший в 1279–1213 гг.; это был второй по продолжительности период царствования фараона в истории Древнего Египта.

При прямом участии Хоремхеба уже в конце правления Тутанхамона (около 1324 г. до н. э.) Египет вступил в войну с хеттами, своими главными соперниками на Ближнем Востоке из-за владений в Южной Сирии, однако к 1322 г., видимо, полностью утратил свои сиро-палестинские владения. Около 1315 г. Хоремхеб возобновил войну в Азии и дошел до р. Евфрат, но был вынужден заключить мир с хеттским царем Мурсили II, по которому египетские владения фактически ограничивались Синаем (Газа в Южной Палестине уже была хеттской). Поход Хоремхеба в Нубию и его военно-торговая экспедиция в Пунт были более успешными. Видимо, под сокращенным именем Мехи Хоремхеб упоминается в некоторых новоегипетских любовных стихотворениях как лирический герой, благосклонности которого добивается каждая женщина.

(обратно)

21

Номархи — правители египетской области (нома).

(обратно)

22

Ахетатон («Горизонт Атона») — одна из столиц Древнего Египта, около 1360 г. до н. э. перенесенная Аменхотепом IV (Эхнатоном) из Фив. Ее остатки расположены рядом с современной Тель-эль-Амарной, на восточном берегу Нила, в 287 км к югу от Каира, в 100 км к северу от Асьюта.

В центре Ахетатона находился большой дворец, на окраинах — загородные дворцы, на севере — дворец царицы Нефертити (все из сырца). В центральном квартале была канцелярия (где сохранились многочисленные клинописные таблички — так называемый Тель-эль-Амарнский архив), в западной части — квартал полиции, арсенал, площадь для парадов, в южной части — дома придворных и квартал скульпторов (в мастерской начальника скульпторов Тутмеса и были найдены знаменитые скульптуры Эхнатона и Нефертити). К северу находились жилища чиновников и купцов. На набережной стояли амбары. В гористой части был царский некрополь. Рабочие некрополя жили в квартале, окруженном высокой стеной с одними воротами, с узкими улицами и тесными домами. Ахетатон просуществовал около 15 лет. После смерти Эхнатона и отмены его религиозной реформы город был покинут.

(обратно)

23

Царица Хатшепсут — дочь Тутмоса I и царицы Аахмес (Яхмос-Нофретари), вдова собственного единокровного брата Тутмоса II, устранившая от власти своего пасынка и племянника, законного престолонаследника Тутмоса III, и правившая в 1479–1458 гг. После смерти тетки и мачехи Тутмос III постарался уничтожить всякую память о ней и прибавил годы ее правления к собственным. Эпоха Хатшепсут, исключительно мирная (царица практически ликвидировала армию), была временем процветания Египта; при ней после долгого перерыва, вызванного нашествием гиксосов, возобновились путешествия в Пунт, торговые отношения с этой легендарной страной благовоний и рытье канала, ведущего к Сомалийскому полуострову.

(обратно)

24

Хеб-Сед — празднование юбилея правления фараона (обычно 25 или 30 лет). Считалось, что обряд Хеб-Седа возрождает жизненные силы престарелого царя.

(обратно)

25

Митанни — ближайший союзник Египта на Ближнем Востоке, крупное государство в Северной Месопотамии, простиравшееся от Средиземного моря до окраинных гор Ирана (XVI–XIII вв. до н. э.).

(обратно)

26

Макетатон — вторая по старшинству дочь Эхнатона и Нефертити. Некоторые исследователи считают, что Эхнатон имел от нее одного-двух сыновей. Известно, что Макетатон умерла при родах вместе с ребенком, похороненным в царской гробнице. Враги фараона утверждали, что сама Макетатон была плодом его греховной связи с собственной матерью.

(обратно)

27

Двойная корона — церемониальный головной убор фараона, символизировавший власть над Верхним и Нижним Египтом.

(обратно)

28

Осирис — первоначально бог производительных сил природы, ежегодно умирающий и возрождающийся, позднее — бог загробного мира и судья умерших.

(обратно)

29

Ошибка автора. Кавалерии в армии Древнего Египта не существовало; импортных лошадей (только жеребцов) едва хватало для того, чтобы везти колесницы.

(обратно)

30

Автор противоречит себе. Ниже говорится, что Мей тоже сохранил пост командующего армией. На самом деле этот пост при Тутанхамоне занимал именно Хоремхеб.

(обратно)

31

Приспособления для письма — набор письменных принадлежностей писца и художника, состоявший из деревянной дощечки с лунками для красок и продольным углублением для тростинок, которые использовались как кисточки (для этого конец тростинки разжевывали), и сосудика с водой.

(обратно)

32

На самом деле Аменхотепу не исполнилось и пятидесяти; в конце жизни он был слаб и болен.

(обратно)

33

Сет — бог пустыни и песчаных бурь, бог войны, бог чужеземных стран, наделенный чудовищной силой сын Геба и Нут, брат и убийца Осириса, разрубивший его тело на четырнадцать кусков и разбросавший их по всему миру.

(обратно)

34

Так оно и вышло, причем еще за пять лет до смерти Эхнатона.

(обратно)

35

Два царства — Верхний и Нижний Египет.

(обратно)

36

Нубия (Куш) — страна в среднем течении Нила, расположенная к югу от Египта. К XV в. до н. э. бо́льшая часть Нубии была завоевана Египтом. Постоянно упоминалась как «презренный Куш».

(обратно)

37

Менес (Мина) (30 в. до н. э.) — легендарный царь Египта, объединитель Верхнего (южного) и Нижнего (северного) царств, основатель города Мемфиса (египетское название — Минфи), первой династии фараонов и традиции, согласно которой царя отождествляли с богом Гором как с представителем божественной силы на земле.

(обратно)

38

Тот — бог Луны, мудрости, письма и счета. Изображался человеком с головой ибиса, часто с кистью для письма и палитрой в руках; кроме ибиса, его символом был также павиан.

(обратно)

39

Исида — одно из главных божеств египетского пантеона, богиня супружеской верности, материнства и плодородия, покровительница мореплавателей, сестра и жена Осириса, мать Гора, дочь богини неба Нут и бога земли Геба. Отождествлялась с планетой Венера. Изображалась женщиной, кормящей грудью своего сына Гора; женщиной с рогами и солнечным или лунным диском между ними; коровой с диском Солнца или Луны между рогами.

(обратно)

40

Хамсин — сухой южный ветер, дующий в течение примерно 50 дней в сезон засухи (27 марта — 26 июля), время сбора урожая.

(обратно)

41

Книга мертвых — собрание древнеегипетских религиозных текстов, которые помещались в захоронения, чтобы оградить покойника и напутствовать его в загробной жизни.

«Книга Мертвых» составлялась начиная с периода Нового царства и до конца истории Древнего Египта. Богато иллюстрированные тексты писались на папирусе и вкладывались в пелены мумий. Часто к ним относят более ранние «Тексты пирамид» Древнего царства (27–22 вв. до н. э.) и «Тексты саркофагов» Среднего царства (21–18 вв. до н. э.). Один из основных источников по египетской мифологии. См.: Монтэ П. Египет Рамсесов: Повседневная жизнь египтян во времена великих фараонов /Пер. М. А. Коростовцева. — М.: Наука, 1989; Жак К. Египет великих фараонов: История и легенда /Пер. с фр. — М.: Наука, 1992.

(обратно)

42

На самом деле в ту пору Нефертити, как и Эхнатону, было пятнадцать

(обратно)

43

На самом деле все шесть дочерей Эхнатона и Нефертити были намного старше Тутанхамона.

(обратно)

Оглавление

Кто вы, фараон Эхнатон? Предисловие

Эхнатон, живущий в правде

  Начало

  Верховный жрец Амона

  Эйе

  Хоремхеб

  Бек

  Тадухипа

  Тото

  Тей

  Мутнеджмет

  Мери-Ра

  Мей

  Махо

  Нахт

  Бенто

  Нефертити

*** Примечания ***