Кассандра [Александр Палинур] (fb2) читать онлайн

Александр Палинур
КАССАНДРА

Высокая трагедия

Кассандра, Приама дочь,

Синеокая дева в пышных кудрях.

В памяти смертных живет.

Ивик

Сначала было чисто детское увлечение историей. Я жил тогда на нижнем Доне, где когда-то, в самой дельте, возвышался город, известный историографам под коротким и звучным именем Танаис. Так древние греки звали юношу, который ослушался своей матери и, не вынеся позора, бросился в воду.

Пусть давно сменились сами воды огромной реки, все здесь было словно пропитано преданиями и легендами, на основании которых, собственно, и взрастает потом история. Казалось, сама земля, прижмись к ее теплой и широкой груди, расскажет, нашепчет на ухо о том, что знает и видела, что происходило здесь в незапамятные времена. Ведь на ней, на этой земле, что лежала под моими ногами, прежде высились стены поначалу греческой, а много позже генуэзской колонии (в средние века город уже назывался иначе — Тана). А сколько здесь прошло с тех пор человеческих волн: скифы, половцы, крымцы, казаки! А сколько других! Без роду без племени! Промчались, чтобы уйти навсегда.

Вокруг расстилались донские степи, перемежаемые балками и ериками, да мелькали тут и там то ли скифские, то ли половецкие курганы с загадочными каменными бабами на неподвижных вершинах.

Томила наивная детская мечта, хотелось раскопать один из этих курганов и найти россыпь древнего золота, истонченные временем украшения и монеты, а еще лучше — какое-нибудь оружие, вроде скифского акинака, то есть меча.

Тайные мысли, следствием которых стали не раскопки, а чтение. Сначала романов о древней истории, потом научно-популярных брошюрок (их авторы говорили о загадках прошлого, как о само собой разумеющемся, бывшем, подавая собственные домыслы в виде научных открытий). Но такое чтение не утоляло жажды познания. Пришлось взять в руки специальную литературу, в частности книги по археологии, ведь прежде, чем что-то делать, следовало понять.

И тут, словно яркий метеор на мерцающем ночном небосводе, мелькнуло имя Генриха Шлимана, счастливца, раскопавшего в прошлом веке знаменитую Трою.

Так вот как выглядит все в действительности! Оказывается, в основе открытия лежит не счастливая случайность, а в первую очередь тяжкий труд. Да, вера, труд и лишения!

Гениальный Шлиман, чтобы разбогатеть, долгие годы трудился как вол, отказывая себе во многом. Он не тратил денег на театр или танцы (а как хочется иногда повеселиться молодому человеку!). Он экономил даже на пище. Булочка и стакан жидкого чая — таков его ежедневный рацион. Но зато, в конце концов, на собственные, заработанные тяжкими лишениями и стараниями деньги он совершил одно из величайших археологических открытий в истории человечества.

Впрочем, о Генрихе Шлимане, имя которого навсегда стало для меня символом упорства и самоотверженности, речь пойдет чуть дальше. Пока же думами моими и помыслами овладел мир, открытый для людей Шлиманом, — сама Троя и Троянская война, разыгравшаяся возле этого города и в его стенах, а также участники этого действа: герои, боги, титаны, пророки, и среди прочих — таинственная Кассандра. Даже звучание ее имени чаровало и — что простительно юности — заставляло каким-то образом связывать давние события с современностью на том лишь основании, что было созвучно собственному моему имени.

Шли годы. И я подумывал, не связать ли с археологией свою жизнь. Не золото древних курганов, не таящееся в них оружие манили теперь. Манила история, чьи повороты и хитросплетения, если вглядеться, едва ли не причудливей скифских украшений, чьи события по законченности и красоте могли сравниться с формами древнегреческих кувшинов и амфор.

А тут еще и новое увлечение. Над всей огромной страной хрипел, надрывался, а заодно рвал душу неповторимый голос Владимира Высоцкого. Он выкрикивал, не жалея дыхания и голосовых связок, слова своих песен. Призывал, предсказывал, предупреждал:

Долго Троя в положении осадном

Оставалась неприступною твердыней.

Но троянцы не поверили Кассандре.

Троя, может быть, стояла б и поныне.

Без умолку безумная девица

Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах.

И в ночь, когда из чрева лошади на Трою

Спустилась ночь, как и положено, крылато,

Над избиваемой, безумною толпою

Кто_то крикнул: «Это ведьма виновата!»

И в эту ночь, и в эту кровь, и в эту смуту,

Когда сбылись все предсказания на славу,

Толпа нашла бы подходящую минуту,

Чтоб учинить свою привычную расправу.

А вот конец, хоть не трагичный, но досадный:

Какой-то грек нашел Кассандрину обитель

И начал пользоваться ей не как Кассандрой,

А как простой и ненасытный победитель.

Без умолку безумная девица

Кричала: «Ясно вижу Трою, павшей в прах!»

Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев,

Во все века сжигали люди на кострах.

Песни Высоцкого в те годы слушали все, от горьких пьяниц, пьющих от беспросветности собственного существования, до первых лиц государства, которые страдали от той же беспросветности бытия и еще от какой-то почти античной обреченности. Рок витал над людьми, он заставлял их совершать непоправимые поступки, и где-то поблизости богини мщения Эринии — Аллекто (Непрощающая), Мегера (Завистница) и Тисифона (Мстящая за убийство) — дожидались должного часа, чтобы карать за несправедливость безумием, порчей и смертью.

Высоцкий умер. Казалось, песни его отзвучали, а заключенные в них пророчества остались непонятыми. Такова судьба любого пророка. Такова судьба и пророка в России. Суть в том, что люди боятся верить, надеются, будто пророчество ошибочно.

Минуло меньше десятка лет — и грозные слова стали сбываться. Смерти, бунты, жестокое пламя захлестнули страну. И кто был прав? Пророк, считавшийся за юродивого, или здравомыслящие граждане, проклинавшие теперь былое свое здравомыслие?

Так кто же она, Кассандра? Какова ее судьба? Какова кончина? И что испытывала предсказательница, когда ей никто не верил?

Студенту прошлого, даже еще начала нынешнего века было в некотором отношении намного легче. Он получал классическое образование, прекрасно знал не только античную мифологию, древнегреческую и римскую литературу, он знал языки, на которых написаны бессмертные тексты.

И одновременно ему было куда труднее. Расстояние, с какого он смотрел на историю, оказывалось слишком малым. Как ни странно, мешало классическое образование. То, что стороннему наблюдателю представлялось действенным и живым, ему казалось отмершим, именно «классической древностью» — достоянием учебников и университетских курсов.

Да-да, именно так! Генриху Шлиману, человеку, не имевшему даже среднего образования, однако влюбленному в историю, жившему ею, было в чем-то проще.

Говорят, любовь преодолевает расстояние. Но любовь преодолевает и время.

Влюбленному достаточно верить. Он чувствует не разумом, а сердцем, душой.

Шлиман верил написанному в книгах и видел за поэтическими строками древних поэтов подлинную реальность. Он видел, как люди древности дышат, слышал, что они говорят, понимал значение их поступков. Поэтому его помнит мир.

Мир помнит и Кассандру. Помнит уже более трех тысяч лет, хотя поколения людей, выросших в советскую эпоху, знают это имя, скорее всего, по песне Высоцкого.

И это тоже трагедия, как, впрочем, и нелегкая, полная противоречий жизнь самой Кассандры.

Трагедия.

Древнегреческая трагедия.

А раз так, то и рассказ об этой удивительной жизни следует построить в соответствии с требованиями, предъявляемыми к произведениям классического жанра.

Трагедийные пьесы древности отличались от современных трагедий. Главным действующим лицом в них был хор, чьими выступлениями и определялись границы основных частей греческой трагедии. Перед выступлением хора (пародом) шел пролог, в котором рассказывалось слушателям об обстоятельствах, предшествовавших событиям, что развернулись в дальнейшем. Обычно пролог состоял из монолога-рассказа или диалога двух действующих лиц.

Парод, или песнь хора при выходе его на орхестру (так называлось возвышение на сценической площадке, где стояли исполнители), вводил зрителей в смысл того, что будет перед ними разыграно.

Между песенными выступлениями хора, которые назывались стасимами, заключены разговорные, диалогические части — эписодии, в которых главная роль принадлежала уже не хору, а отдельным действующим лицам, причем хор тоже участвует в этих разговорах. Участники хора пели ответы и комментарии, а корифей, то есть запевала, проговаривал их.

Заканчивалась трагедия эксодом, или исходом, после которого, как говорит нам Аристотель, не бывает песни хора.

Все высчитано, просчитано. Достаточно вспомнить, что хор выстраивался в форме прямоугольника и состоял из двенадцати исполнителей, хоревтов.

Форма такова, что случайностей быть не может, и это указывает на неслучайность происходящего.

Следует лишь добавить: автор этой книги, пусть и взял за образец древнегреческую трагедию, не собирается подражать этому высокому жанру во всех подробностях. Однако принцип построения книги он заимствовал именно оцуда.

Тут сыграли свою роль причины вполне серьезные.

Дело в том, что сведения о Кассандре, сохранившиеся и дошедшие до нас сквозь долгие века, обильны и при этом чрезвычайно противоречивы. О ней писали многие, но каждый автор придерживался отличной от прочих точки зрения и на события, участницей либо предвестницей которых была Кассандра, и на личность самой пророчицы. Даже портрет ее, рисуемый тем или иным сочинителем, не всегда схож с портретами, нарисованными другими.

Почему так вышло, можно лишь предполагать. Вероятнее всего, неверие в ее предсказания и некоторая темнота самих предсказаний (а практически все предсказания, прозвучавшие как во дни классической древности, так и в наши дни, отмечены этакой «темнотой», непроясненностью, кроме того, что к ним следовало прислушиваться, их сначала надлежало истолковать), так вот эти «темнота» и недоверие слушателей отразились на самом облике Кассандры. Так ее воспринимали непосредственные участники событий, так ее воспринимали и те, кто в дальнейшем описывал случившееся. И к тому же каждый автор пытался дать еще и собственное истолкование, но на сей раз не предсказаний, которые уже превратились в исторические события, а феномена предвидения.

Благоговение либо ужас перед человеком, заранее знающим свою и чужие судьбы, отразились практически во всех сочинениях, где она присутствует, пусть и на вторых ролях. Возможно, что ужас и благоговение, слившиеся воедино, заставляли авторов неосознанно отодвигать Кассандру на вторые роли. Ведь проще не поверить, отмахнуться, спрятаться от того, чему ты не в силах подыскать объяснение. И видимая бесстрастность тона, которой отличались сочинения античных авторов, не должна вводить в заблуждение — это дань специфике жанра, а не действительная беспристрастность.

Зато уж тот, кто писал о Кассандре в дальнейшем — а их было великое множество, — ничуть не бесстрастен. Человек нового времени субъективен по самой своей сущности. И разве странно, что из великого множества персонажей, наделенных даром предсказания, каковых в древности были не единицы и даже не десятки, фигура Кассандры постепенно выдвинулась на первое место. Имя ее сделалось нарицательным. Мало кто помнит даже о том, что даром прорицания Кассандру наделил бог Аполлон, следовательно, он сам владел этим даром! Однако имя Аполлона вызывает в нашей памяти совершенно иные ассоциации.

И значит, не следует пренебрегать никаким источником, нужно использовать каждое упоминание о героине этой книги. Не стоит оставлять в стороне и мнения современных авторов, пусть и они вольются в общий хор.

Пусть читатель не удивляется обилию цитат в этой книге. Высказывание любого, кто говорил о Кассандре, есть реплика среди реплик, которыми обмениваются участники античного хора. Таково и значение эпиграфов, рассыпанных по страницам и предваряющих ее части.

Последняя же глава — эксод «Русское наследство» — посвящена предмету и вовсе, казалось бы, не связанному с именем Кассандры. Но в ней рассказывается об очень важной вещи — о том, какими были пророки и предсказатели на Руси. И читатель сможет сравнить, чем отличалось положение этих необычных людей от положения предсказателей и пророков в древности, и сделать неутешительный вывод — в данном случае ничего не изменилось. Предсказателям и вещунам опять не верили!

Да, связь времен существует. А существуют ли исторические уроки, которые столь просто извлечь из событий прошлого?

Между тем история — непрерывна.

Непрерывна и в длительности своей. Непрерывна и в каждый конкретный момент. А потому столько внимания уделил автор книги лицам, которые были так или иначе связаны с Кассандрой, и событиям, происходившим вокруг. Ведь это она, Кассандра, предсказала и будущие события, и судьбы тех, кто в событиях этих участвовал.

Пусть она не творила историю — ведь ее предсказаниям никто не верил! — но она ощущала связи вещей, видела картину будущего, а значит, тоже по-своему участвовала в истории. И имя ее вошло в энциклопедии и словари.

Пролог
СЛЕПЕЦ И ЯСНОВИДЕЦ

Заклепаны клокочущие пасти.

В остывших недрах мрак и тишина.

Но спазмами и судорогой страсти

Здесь вся земля от века сведена.

М. Волошин

Жаркое из пастуха

Имя Кассандры навечно связано с Троянской войной. Все ее предсказания касались либо деталей этого — едва ли не первого — противостояния между Европой и Азией, либо судеб участников противостояния.

Троянская война велась ахейцами (они же аргивяне, они же данайцы, они же те, которых через столетия назовут эллинами, а потом, позднее, греками). Воевал этот многоименный народ с Троей, крупным в те времена малоазийским городом, находившимся на территории современной Турции.

Генрих Шлиман, археолог-любитель, подарил, точнее, вернул Трою, как утерянную ненную вещь, мировой культуре.

Гомер написал две поэмы — «Илиаду» и «Одиссею», в которых рассказал о Троянской войне.

Впрочем, написал ли? Если даже поверить, что этот мифический автор когда-нибудь существовал, по преданию, он был слеп. А эпос не пишется — эпос поется.

Зато Шлиман, обладавший ясным взглядом на вещи и одновременно буйным воображением, впору не ученому, а поэту, прочел строки, приписываемые Гомеру. Прочел — и поверил. На всю жизнь!

Когда 4 января 1891 года Генрих Шлиман лежал в гробу (с бюстом Гомера в головах), в его афинском доме сошелся весь цвет мировой общественности. Тут присутствовали и представители многочисленных университетов и академий, и послы и министры европейских (да и не только европейских) стран.

Каждый из выступавших на траурном митинге считал своей обязанностью подчеркнуть, что покойный ученый принадлежал именно его собственной стране. Немцы так утверждали, основываясь на том факте, что Шлиман родился в Германии, а также являлся почетным гражданином Берлина (подобного рода почетное гражданство было даровано ему третьему после двух других почетных граждан — политиков мирового значения — Бисмарка и Мольтке). Англичане подчеркивали, что покойный являлся доктором Оксфордского университета и членом многих научных обществ. Американцы приводили, по их мнению, неотразимый аргумент: Генрих Шлиман не просто имел американское гражданство, он был одним из людей, воплотивших в себе великий «дух американских пионеров». Греки называли покойного ученого другом своей страны (такие слова звучали не только справедливо, но и по-человечески достойно). Заметим, кстати, Генрих Шлиман был и российским купцом первой гильдии, а император Бразилии Педру II расхаживал с ним под руку во время экскурсии по знаменитым раскопкам. Но дело не в том.

Куда любопытней узнать, как родилась у немецкого мальчишки, сына бедного пастора из деревни Анкерсхаген, мечта о поисках легендарной Трои?

А причина довольно проста. Отец подарил маленькому Генриху на Рождество замечательную книгу — «Всемирную историю для детей», сочинение д-ра Еррера (это к вопросу о том, что за книги мы читаем в детстве и какое они оказывают влияние на всю нашу дальнейшую судьбу: ведь Шлиман и вправду стал «гражданином мира»!). Но главным была даже не книга, в достойных выражениях излагающая мировую историю, главным стали рассказы старого церковного причетника, который заворожил мечтательного сорванца своими байками о закопанных в окрестностях деревни сокровищах.

В далеком прошлом Анкерсхаген принадлежал некоему Хеннингу Бранденкирлу, чье прозвище буквально означало «изжаривший человека».

А дело было так.

Хеннинг со своими рейтарами частенько грабил проезжающих мимо его замка купцов, впрочем, доставалось от него и другим путешественникам. Естественно, пострадавшие подавали жалобы на родовитого бандита герцогу, который являлся его сюзереном. Узнав об этом, Хеннинг постарался от всего откреститься. Он пригласил герцога к себе в гости, дабы во всем разобраться на месте. Но гостеприимное приглашение являлось лишь благовидным предлогом. Хеннинг решил просто-напросто заманить своего господина в ловушку и схватить его.

По чистой случайности этот коварный замысел стал известен местному пастуху, который предупредил излишне доверчивого герцога, получил за это в награду золотую цепь, но проболтался жене, та — куме, а наутро о его подвиге знала уже вся деревня, включая и самого Хеннинга.

Вероломный бандит приказал бросить несчастного пастуха на огромную сковороду, рассчитанную на приготовление целого быка, и зажарить живьем.

Сковорода стояла в камине, который после совершенного злодеяния замуровали.

Герцог все-таки прибыл в бандитское гнездо, но уже не в окружении свиты, а с солдатами. Когда Хеннинг понял, что ему не уйти, он закопал сундуки с награбленным добром в землю.

Мальчик слушал рассказы старого причетника и не мог не верить. Ведь совсем недавно в Румсхагене, соседней деревне, раскопали холм и нашли множество сосудов, колец, браслетов, а также три огромных бочки с пивом древних римлян. Но ведь точно такой же холм возвышается и около самого Анкерсхагена. Говорят, что там похоронен какой-то языческий вождь. Это подтверждал и отец.

А тут еще и подаренная книга, где рассказывается, что древние времена вовсе не выдумки. Они были, были в действительности!

Маленький Генрих так увлекся книгой, что даже не обратил внимания на сшитый матерью новый костюм.

— Посмотри на эту картинку, — обратился он к отцу. — Это горит Троя, захваченная Агамемноном. Он разгромил город, а предсказательницу Кассандру сделал своей рабыней. Правда, ты говорил, что Троя была полностью разрушена, но это, наверное, не совсем так. Раз нарисованы ее стены, значит, художник их видел.

— Выдумки! — ответил сыну пастор Шлиман. — Эти художники — ненадежный народ. Они могут нарисовать что угодно. От Трои ничего не осталось. Ничего, даже руин. Никто не знает, была ли она вообще, а если и была, то где находилась.

— Гомер не лжет! — возмущенно воскликнул восьмилетний мальчуган. — Клянусь, когда я вырасту, я найду Трою!

Эту же клятву юный Генрих дал и своей подружке Минне Майнке. Сначала они поженятся, потом отыщут сокровища Хеннинга Бранденкирла (ведь на то, чтобы совершить далекое путешествие, необходимы немалые средства). А уж с деньгами они смогут поехать куда угодно. И Троя будет найдена.

Считается, что истина глаголет устами младенцев. В словах восьмилетнего мальчика звучали деловая сметка и надежда.

Когда заговорят камни

Судьба Генриха Шлимана самым удивительным образом напоминает судьбы великих греческих героев. И вовсе не удивительно, что на его могиле, находящейся на самом краю кладбища, там, где греческое правительство воздвигло самым заслуженным, по его мнению, людям пять храмоподобных гробниц, так и начертано: «Герою Шлиману».

Греки (правда, не древние, а греки XIX столетия) приравняли археолога к Гераклу и Прометею.

Геракл одолел силы ада.

Прометей похитил у богов огонь и подарил людям.

Шлиман открыл целое тысячелетие мировой культуры и заставил говорить камни. А сколь многие, жившие и до него, и после, заставляли камни не говорить, а плакать!

Он попадал в кораблекрушения, умирал от холода и голода, метался по всему свету — из немецких земель в Голландию, из Голландии в Россию, из России в Америку, из Америки в Японию, из Японии в Англию, из Англии в Турцию, в Грецию. И возвращался опять, начиная путешествия по новому кругу.

В мгновение ока он овладевал иностранными языками, для чего разработал совершенно уникальную систему, в которой даже не нашлось места для курса грамматики.

«Правила можно узнать и позднее», — часто говаривал этот прирожденный полиглот.

И всюду, где бы он ни появлялся, он пророчествовал, словно Кассандра. Он говорил, что видит Трою, объятую огнем. Впрочем, главное тут не огонь, а сама Троя и тот непреложный факт, что он, Шлиман, обязательно ее найдет!

Откуда такая уверенность?

Может быть, он, словно актер, верил — «предложенные обстоятельства» сами подскажут образ действий и приведут к желаемой цели? Впрочем, актером он не был, хотя в детстве с товарищами разыгрывал сцены, которые вычитывал из гомеровских поэм. Он, кстати, любил изображать греческих богов, а из античных героев чаще всего изображал Гектора, вождя троянцев. Хотя симпатии его явно были на стороне греков. Раз уж слепой певец приписал победу грекам, то и победить могли только они.

А может, эта уверенность осеняла свыше?

Три тысячи лет — совершенно непредставимый отрезок времени для обычного человека, чья жизнь умещается в каких-то шесть-семь десятилетий. Но ведь они не канули в никуда. Так попросту не бывает.

Великий русский ученый В. И. Вернадский ввел в науку термин «биосфера», обозначающий одну из оболочек Земли, наподобие тропосферы, гидросферы и так далее. Эта оболочка включает в себя кроме совокупности живых организмов результаты их былой жизнедеятельности. Мы ходим по той же самой земле, по которой ходили наши предки, дышим воздухом, который вдыхал, может быть, Пушкин. Хлеб и сыр, которые мы едим, возможно, состоят из тех же атомов, из которых состояла пища древних греков, например, героев Гомера. Разумеется, связи между атомами много раз изменялись, сами атомы встраивались в иные цепочки, но атомы те же!

А ведь мысль тоже материальна. Она имеет физическую природу, которую можно изучать при помощи (пусть и очень сложных) аппаратов, при помощи которых изучают другие явления физического мира. Давно доказано, что принцип действия человеческого мозга сходен с принципом действия радиопередатчика. Следовательно, некие волны, излучаемые нашим мозгом, попадают, прежде всего, именно в биосферу, остаются там, ибо ничто никуда не пропадает, и, возможно, воспринимаются настроенным на них приемником (случайно или в силу особой закономерности).

Шлиман был избранником.

Его судьба отличается необыкновенными перипетиями, он претерпел всевозможные лишения, он много и тяжко трудился — этот труд можно охарактеризовать эпитетом «нечеловеческий», — но в конце концов ему удавалось все.

Он выучил десятки самых разнообразных языков.

Он добился успехов на поприще коммерции и, следовательно, стал обладателем огромных по тем временам денежных сумм, целого состояния.

Он посетил Японию и — более того — побывал в ее столице тогда, когда для белого человека, а тем более европейца такое путешествие едва ли не было связано со смертельной опасностью.

И наконец, величайшие археологические открытия.

Он знал, где искать. Знал, что отыщет там, куда направляется. Знал, что для этого нужно.

И, в отличие от кругов, занимающихся высокой коммерцией, в научных кругах ему не верил почти никто. Словно Кассандре, ему было дано предвидение. И притом его предсказания считали, по меньшей мере, забавной фантазией.

Но, словно Кассандра, он всегда оказывался прав.

О чем умолчал Гомер

Герой этой книги вовсе не Генрих Шлиман, о котором написаны десятки книг. Однако вспомнить тут о нем надо по нескольким причинам. Во-первых, именно он блестяще подтвердил достоверность событий, о которых рассказывал Гомер. Во-вторых, каждый человек, поставивший перед собой конкретную задачу и настойчиво идущий к цели, является своего рода Шлиманом. А в-третьих, как бы это странно ни прозвучало, сочиняя книгу о Кассандре (о которой, по всей вероятности, и не вспомнили бы в XX веке, не открой Шлиман свою Трою), я в чем-то и сам подражал великому археологу, по крайней мере пытался брать с него пример. Задыхаясь в библиотечных хранилищах, роясь на книжных развалах, с трудом ориентируясь в тесноте бесчисленных полок букинистических магазинов или посещая домашние книжные собрания, чьи владельцы любезно предоставили мне возможность поработать, мне часто приходило на ум сравнение этого бесконечно увлекательного занятия с археологическими раскопками. Тем более что о последних я знал не понаслышке.

Итак, Шлиман начал с чтения поэм Гомера.

С чтения гомеровских поэм начал и я.

И выяснил удивительную вещь: великий слепец лишь несколько раз говорит о Кассандре и совершенно не упоминает о ее пророческом даре.

В «Илиаде» он описывает смерть кабезийща Офрионея, который

…у Приама Кассандры, прекраснейшей дочери старца,

Гордый просил без даров, но сам совершить обещал он

Подвиг великий: «из Трои изгнать меднолицых данаев.

В «Одиссее» тень Агамемнона рассказывает главному герою только о смерти пророчицы:

Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры,

Близко услышал я; нож ей во грудь Клитемнестра вонзала

Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался

Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно

Взор отвратила и мне, отходящему в область Аида,

Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела.

Вот, собственно, и все.

Ни строкою больше.

Не верить Гомеру после Шлимана трудно. Археолог искал Трою, листая «Илиаду», словно путеводитель по давно исчезнувшему миру, следовал указаниям слепого и — нашел. Причем, пытаясь определить место, где когда-то располагалась Троя, он, будто в случае с иностранными языками, которые изучал во множестве, отринул все предписания строгой науки.

«Троя может находиться только внутри турецкого холма Гиссарлык», — безоговорочно утверждал Шлиман. И подобное утверждение коренным образом опровергало мнение, существовавшее без малого две тысячи лет, еще со времен Деметрия из Скепсиса.

Безапелляционность Шлимана сразу же вызвала множество толков.

Но главным и совсем непредвиденным результатом обнародования такой научной гипотезы стало недоверчивое отношение правительства Турции к любым иностранцам. Особенно к археологам.

Более трех лет ушло только на то, чтобы получить разрешение производить там раскопки.

«Ничего, ничего, — уговаривал себя Шли-ман, — Троя оборонялась целых десять лет!»

Энергия и поразительная настойчивость удачливого коммерсанта принесли плоды. Шлиману удалось подключить к своему делу дипломатических представителей Греции, России и Соединенных Штатов.

И вот на календаре 11 октября 1871 года.

Генрих Шлиман прибывает на Гиссарлык и уже через час приступает к раскопкам.

Полтора тысячелетия не вонзалось в эту землю лезвие лопаты. А ведь когда-то на месте нынешнею пастбища, где пасутся грязные и худые овцы, столь не похожие на золоторунных баранов из античных мифов, возвышались толстые стены столицы Троады.

Здесь вещала Кассандра.

Здесь, по утверждениям Геродота, Ксеркс принес десятикратную гекатомбу. Нетрудно подсчитать, если обыкновенная гекатомба состоит из ста быков, принесенных в жертву, какими дарами пытался умилостивить богов Ксеркс!

Здесь побывал сам Александр Македонский, принеся в посмертный дар последнему царю Трои Приаму свое золотое оружие.

Здесь, а не в Византии Константин Великий хотел основать столицу своей державы.

Мне, в отличие от Шлимана, не пришлось пускать в ход высокие дипломатические связи, чтобы договориться с иноземным правительством.

Моим главным врагом стала, на первых порах, крайняя противоречивость источников.

Но верно ли говорить о противоречивости?

Пусть Гомер умалчивает о пророческом даре Кассандры.

Что из того?

Он ведь этого не опровергает!

А ведь уже Пиндар называет Кассандру «девой-пророчицей».

Эсхил в трагедии «Агамемнон» рисует нам самыми мрачными красками кровавые видения прорицательницы и ее ужасную смерть.

Вергилий рассказывает о том, что Кассандра напророчила отцу Энея Анхизу его прибытие в Италию.

Разве этого мало?

Но главное, по Шлиману, не только обозначить место и время какого-то события или явления. Важнее — увязать в единое целое все известные или вновь найденные детали и факты, воссоздать образ события или эпохи.

Нужно твердо доказать, что вот этот проем в стене и есть знаменитые Скейские ворота, над которыми, стоя в башне, Елена Прекрасная распознавала своих бывших женихов-ахейцев и называла их имена Приаму.

Нужно найти детально описанный Гомером кубок Нестора, старейшего из греческих вождей.

Нужно убедиться самому и убедить других, что извлеченные из земли сокровища (Шлиман все-таки отыскал их!) — это сокровища не кого-нибудь, а самого Приама!

Строго по плану

Как раскопки Трои начались с узкой, пробитой в земле штольни, а закончились выемкой тысяч и тысяч кубометров неподатливого грунта, так и в поисках Кассандры пришлось оцолкнуться от двух-трех строк Гомера и перелопатить, в конце концов, груды всевозможной литературы.

Чего только не пришлось преодолеть!

И пустословие популяризаторов, списывающих друг у друг целыми страницами, а потому ошибки кочуют из брошюры в брошюру.

И невыносимую скуку средних научных исследований, при чтении которых укачивало пуще, чем при морском плавании.

И тяжкую терминологию серьезных учений, столь не похожую на простой человеческий язык.

Но поставленная перед собой цель в том случае, если бы я ее достиг, искупила бы все: и потерянное впустую время, и скуку, и путешествие в дебрях терминологии, более похожее на попытку древних героев проникнуть в промежуток между Сциллой и Харибдой.

Личность Кассандры притягивала не только своей загадочностью и таинственностью (загадочных и таинственных, что людей, что героев, пожалуй, хватает в истории). Магнитом притягивала ее слава, пережившая не века — тысячелетия. Вернее, причина такой славы.

Как-то нечаянно вспомнились школьные уроки родной словесности, опыт работы над сочинениями.

— Вначале составьте план, — говорила учительница, — потом пишите по этому плану.

Совет не нов, но абсолютно точен.

Если Кассандра — пророчица, следует, на первых порах, составить список ее предсказаний.

Утверждают, что она никогда не ошибалась, хотя современные изыскания в этой области доказывают, что даже самые известные предсказатели ошибаются, по статистике, в каждом пятом случае.

Говорят, что бог Аполлон, наделивший Кассандру ее необычным даром, проклял ее вечной девственностью, в то время как Приам, родной отец прорицательницы, спокойно соглашается выдать ее замуж, а будучи захваченной в плен, она даже становится наложницей предводителя ахейцев Агамемнона и прибывает на его родину не то беременной, не то матерью двоих, рожденных от Агамемнона, сыновей.

Известно, что человек, наделенный даром предвидения, не может предугадать собственного конца, в то время как великая троянка (если верить Эсхилу) описала свою смерть еще при жизни.

А ведь мало устранить эти противоречия. Существует масса других.

Иными Словами, поле изысканий нужно потихоньку расширять, копая не только вглубь, но и в стороны.

Когда Генрих Шлиман нашел сокровища, принадлежавшие когда-то Приаму, он всю ночь составлял аккуратную опись, а ранним утром, когда над горой Идой, где провел свое детство сам Зевс-громовержец, взошли первые лучи Гелиоса-солнца, возложил на голову своей жены Софьи Энгастроменос большую древнюю диадему, а второй украсил шею и прикрепил к мочкам ушей бесценные серьги.

«Елена!» — восхищенно вымолвил он, глядя на то, как солнечный свет отражается в драгоценностях, переживших века.

Парод
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ

Какая суета, какие хлопоты начались из-за нынешней тяжбы…

Демосфен

Прямые потомки богов

Кассандра, подобно многим другим героям «Илиады», вела свою родословную от всемогущих богов. Она относилась к прямым потомкам Зевса, сын которого Дардан стал основателем Дардании и чье имя до сих пор явственно слышится в названии пролива Дарданеллы. «Славный», по характеристике Гомера, Дардан породил Эрихфония, богатейшего среди властелинов, владельца трех тысяч коней и множества прочей живности.

Эрихфоний, в свою очередь, породил «могучего» Троса, чьим именем названа как область Троада, так и ее столица Троя. Второе свое название — Илион легендарный город получил по имени Ила (сына Троса), которого часто отождествляют с богом Гелиосом, чье имя древние греки произносили как Илиос.

Илом был порожден Лаомедонт, а уже этим последним — Приам, отец знаменитой Кассандры.

Надо заметить, что судьба Приама была самым тесным образом связана с судьбой величайшего греческого героя Геракла. Дело в том, что Лаомедонту, отцу Приама, должны были, по решению Зевса, служить боги Посейдон и Аполлон, помогавшие царю в строительстве троянских стен. Закончив работу, Посейдон потребовал плату за нее, чего договором заранее не предусматривалось, и в ответ на это требование гордый Лаомедонт пригрозил богам ни более, ни менее, как отрезать им уши!

Разгневанный Аполлон наслал на владения дерзкого Лаомедонта ужасный мор, а Посейдон прислал морское чудовище, опустошавшее окрестности Трои. Лаомедонт в этой ситуации мог лишь откупиться жизнью своей прекрасной дочери Гесионы. Он повелел приковать ее к скале у самого моря.

Геракл между тем возвращался из страны амазонок, где совершал свой очередной, девятый подвиг, связанный с добычей пояса Ипполиты.

Увидев обреченную девушку, герой вызвался спасти ее, запросив за свои услуги тех коней, которых вручил Лаомедонту Зевс в качестве выкупа за вознесенного на небеса Ганимеда, родного дяди троянского царя.

Заручившись согласием, Геракл велел троянцам насыпать на берегу моря земляной вал и спрятался за ним. Когда морское чудовище вылезло за своей добычей, великий герой выскочил из засады и вонзил ему в грудь свой обоюдоострый меч, после чего пошел за обещанной наградой.

Однако Лаомедонт не спешил выполнять условия и этого договора. Не желая расставаться с дивными конями, он просто-напросто прогнал Геракла из Трои, при этом осыпая его всяческими угрозами.

Совершив еще несколько подвигов и отработав в рабстве у гордой лидийской царицы Омфалы, Геракл при первой же возможности собрал большое войско героев и на шести кораблях отправился отомстить вероломному Лаомедонту.

Прибыв в Трою, он оставил корабли под небольшой охраной, а сам направился к городским стенам. Лаомедонт, в свою очередь, не стал дожидаться Геракла, а сам напал на оставленный отряд и почти полностью его уничтожил.

Гераклу пришлось срочно возвращаться к месту битвы, в то время как Лаомедонт бежал под защиту крепостных стен.

Впрочем, в этот раз осада была недолгой.

Геракл взял город и убил как обидчика Лаомедонта, так и всех его сыновей, за исключением самого младшего — Подарка. Прекрасную же Гесиону великий герой отдал своему другу Теламону, отличившемуся особой храбростью и первому ворвавшемуся в осажденный город. В качестве свадебного сувенира Геракл позволил Гесионе выбрать одного из пленных и отпустить его на свободу. Гесиона, естественно, выбрала младшего брата, правда в качестве выкупа за это отдав покрывало со своей головы. С этих пор Подарка и стали звать Приамом, то есть «купленным».

Геракл вручил ему власть над Троей, а сам отправился восвояси.

К началу Троянской войны Приам был уже глубоким старцем, что, однако, не мешало ему иметь пятьдесят сыновей и столько же дочерей. Нажил он их от разных жен, хотя его главной супругой считалась Гекуба, подарившая мужу девятнадцать сыновей и неисчислимое количество дочек. Среди их совместных детей были и Гектор, и Парис, и Гелен, и, наконец, Кассандра.

Даром пророчества были наделены многие дети Приама и Гекубы, а Гелен и вовсе считался главным предсказателем в Трое. Причинами этому были, по-видимому, родственная связь с Зевсом, который особенно покровительствовал троянцам, и дружески-враждебные отношения с Аполлоном, который, помимо всего прочего, считался и богом-прорицателем, покровителем оракула из Дельф.

Отказ прекрасному Аполлону

Аполлон наделил Кассандру великим даром прорицания, которым обладал сам, но он же сделал так, что ее пророчества никогда не принимались всерьез. Прежде чем выяснять причины того, почему он поступил подобным образом, следует, на мой взгляд, хотя бы немного понять эту, одну из самых сложных, по утверждению крупнейшего русского знатока античности А. Ф. Лосева, фигуру греческой мифологии.

«Прекрасный Аполлон, этот красивейший юноша и талантливейший поэт, бог света и духовных озарений, уходит своими корнями в седую старину со всей ее дикостью, людоедством, со всей беспросветной темнотой первобытного общества», — писал ученый в монументальном труде «Мифология греков и римлян».

Аполлон всегда считался одним из самых типичных богов греческой мифологии. На самом же деле даже в Дельфах, где находился его знаменитый оракул, Аполлона считали пришельцем, выходцем из Малой Азии, самого западного азиатского полуострова.

Даже в Греции, которая в эпоху Гомера еще, собственно, и не носила этого имени, празднеств в честь Аполлона практически не существовало. Единственным исключением можно считать лишь так называемые Дельфийские игры, состоявшие из состязаний в беге, борьбы, метания диска, прыжков и бега колесниц, происходившие в Дельфах. Победитель увенчивался лавровым венком, так как лавр был священным деревом Аполлона. Добавим, что в программу игр входил и своеобразный «долгий пробег», то есть бег на двадцать стадиев, причем атлеты бежали от старта к финишу и обратно семь раз. А это уже дистанция длиной более полусотни километров.

Лавр стал священным деревом Аполлона далеко не случайно. Юный бог был изрядным повесой и едва ли пропускал мимо хоть одну мало-мальски красивую женщину. Однажды он поспорил с богом любви Эротом, сыном Афродиты, и тот, решив подшутить над приятелем, пронзил одною своей стрелой сердце Аполлона, а другую запустил в нимфу Дафну, дочь речного бога Пенея. Стрелы обладали различными свойствами, ибо если первая, попавшая в Аполлона, вызывала любовь, то вторая, доставшаяся Дафне, эту самую любовь убивала.

Встретив девушку, Аполлон тут же воспылал неукротимым желанием, в то время как Дафна, напротив, пустилась бежать от домогающегося бога со скоростью ветра. Кончилось тем, что при помощи отца она избавилась-таки от божественных притязаний, но при этом ей пришлось превратиться в вечнозеленое лавровое дерево. Опечаленный же Аполлон возложил на свою голову венок, сплетенный из веток этого дерева, и освятил прекрасный лавр своим именем.

Кассандра, как одна из прекраснейших, наряду с Лаодикой, дочерей Приама и Гекубы, тоже не минула внимания Аполлона, который зачастую покровительствовал троянцам, как своим в общем-то землякам.

По всей вероятности, Кассандра столь понравилась влюбчивому богу, что он предложил ей руку и сердце.

Кассандра согласилась на лестное предложение, но поставила единственное, однако важное условие. Она потребовала, чтобы Аполлон наделил ее пророческим даром.

Аполлону пришлось согласиться на столь дерзкое требование, хотя было понятно, что условие не из простых и выполнение его может обернуться самым трагическим образом.

Так оно и случилось.

Получив желаемое, Кассандра тут же отказывается от брака, и Аполлон, по словам А. Ф. Лосева, «ничего не может с этим сделать, кроме того несущественного решения, чтобы отныне объективно правильным пророчествам Кассандры никто не верил».

Есть сведения, что, несмотря на прямой отказ, Аполлон все же хотел овладеть дерзкой девственницей в храме, когда она заснула от усталости. А Сервий в комментариях к «Энеиде» Вергилия добавляет еще и такую деталь: «Скрывая ненадолго свой гнев, он просит подарить ему только поцелуй. И когда она это сделала, он плюнул ей в лицо».

По иным источникам, именно этот плевок и заклеймил навсегда Кассандру. Теперь, из-за действующего заклятия, ее пророчествам не станет верить никто.

Яблоко раздора

Такое утверждение может показаться парадоксальным, но Троянскую войну затеяли женщины. Они же заставили ее разгореться в полную силу. А началось все со свадьбы знаменитого героя Пелея, одного из внуков Зевса, с богиней Фетидой.

Пир, устроенный в громадной пещере кентавра Хирона, был поистине роскошным. В нем участвовали все боги и богини Олимпа. Развлекался игрой на золотой кифаре Аполлон, нежно пели Хариты, смущали своей красотой и богиня-воительница Афина, и юная Артемида, сестра-близнец Аполлона, и богиня любви Афродита.

Впрочем, одной из богинь на пиру все же не оказалось. Исключением стала богиня раздора Эрида, что в общем-то и понятно. Ее просто-напросто не пригласили.

Коварная Эрида решила отомстить. Времени на разработку коварного плана ушло немного. Она взяла золотое яблоко, принесенное Гераклом из садов Геспер ид, написала на нем всего лишь одно слово: «Прекраснейшей» и, оставаясь невидимкой, подбросила его на пиршественный стол.

Замысел богини раздора полностью оправдался. Женщины остаются женщинами даже тогда, когда они — богини.

В спор о том, кто из них «прекраснейшая», вступили сразу трое: сварливая женаЗевса Гера, златокудрая Афродита и воительница Афина. Выбрать победительницу этого самого древнего «конкурса красоты» предложили самому Зевсу, но царь богов и людей мудро отказался, передав яблоко Гермесу с повелением отыскать сына царя Трои Приама, которому и доверялся трудный выбор. Этим сыном оказался юный Парис, будущий виновник Троянской войны.

Судьба Париса, история его рождения и возмужания, очень схожа с судьбами многих мифологических и исторических персонажей. Легенда о выброшенном ребенке, воспитанном либо животными, либо простыми пастухами, встречается и в биографии властелина персов Кира, и в жизнеописании основателей Рима братьев Ромула и Рема.

Но Парис был одним из первых в этом ряду.

Дело в том, что перед его рождением Гекубе приснился дурной сон — будто она рожает факел. Будущая мать поделилась своей тревогой с Приамом, тот обратился к прорицателям и получил ответ, что Гекуба родит сына, который станет виновником гибели Трои.

Вера в пророчество оказалась столь сильной, что после родов, когда на свет появился именно мальчик, Приам приказал своему слуге Агелаю бросить младенца в лесной чаще, что тот, и сделал.

Однако новорожденный не погиб, а самым чудесным образом был вскормлен медведицей. Через год его нашел все тот же Агелай и воспитал как родного сына, дав мальчику имя Парис.

На свежем воздухе, питаясь простой едой — хлебом, мясом, фруктами и наполовину разбавленным вином, — Парис сделался необычайно сильным и столь же необычайно прекрасным юношей.

Он пас стада, дрался с дикими зверями и кровожадными разбойниками и был вполне доволен своей судьбой. Другой он просто не знал.

Получив задание Зевса, переданное царственному пастуху Гермесом, богом путешественников, торговцев и (напомним!) воров, а также вестником богов, Парис по вполне понятным причинам растерялся. Вряд ли до сей поры встречался он со знатными женщинами, в лучшем случае с простенькими поселянками да пастушками, а тут — богини, да еще какие!

Умные, равно, и опытные богини поняли смущение юноши. И попытались воспользоваться этим.

Афина пообещала Парису военную славу и великие победы.

Гера не пожалела всей Азии.

Афродита же назвала имя Елены, прекрасной дочери Зевса и Леды.

Выбор Париса легко предсказуем.

Будучи мирным пастухом, он не тянулся за славой великих героев, что такое Азия — просто не понимал, а вот красивейшая из смертных женщин была бы в радость, ибо был молод и, как всякий юноша, жаждал счастливой любви.

Золотое яблоко, таким образом, досталось Афродите. С тех пор Парис стал ее любимцем, а Гера и Афина возненавидели не только бестолкового, по их мнению, пастушка, но и саму Трою и всех троянцев.

Добавим, что, по обычаям того времени, вручить яблоко девушке означало признаться ей в любви. Юноша забрасывал тяжелый благоухающий плод в складки девичьей одежды, собранной красиво на груди, и ждал ответа.

Так требовали обычаи. Но обычаи не могли учесть того, кто будет являться чудесной избранницей.

Елена Прекрасная, чью руку и сердце пообещала Афродита Парису, уже послужила однажды причиной гибели целого города-государства. Это событие связано с именами известнейшего ацического героя Тезея и его друга Пейрифоя, вождя племени мифических лапифов.

Слава о красоте Елены распространилась по всей Греции, и поэтому, когда у Пейрифоя умерла жена, он уговорил своего побратима похитить Елену во время праздника Артемиды. Друг не подвел, и через короткое время Елена уже находилась в Афинах. Здесь друзья решили бросить жребий, кому из них должна была достаться юная красавица. Выиграл, как и следовало ожидать, Тезей, но взамен он пообещал другу помочь с женитьбой на любой другой женщине.

Пейрифой выбрал Персефону, жену владыки царства теней умерших Аида. Тезей ужаснулся, но слово свое вынужден был сдержать.

В отличие от земных родителей Елены, Аид жену отдать не захотел и сделал так, что приятели, спустившиеся в подземное царство, остались там на довольно длительный срок.

Пока Тезей отбывал наказание, братья прекраснокудрой Елены, Кастор и Полидевк (они же Диоскуры), повсюду искали свою сестру. Узнав наконец, что она спрятана в Афинах, спартанцы осадили неприступную на первый взгляд крепость и взяли ее. Освободив Елену, они захватили и мать Тезея Эфру, а власть над Ацикой отдали старому врагу Тезея. Лишь через много лет сыновьям великого героя удалось вернуться на родину и найти свою бабушку уже в Трое, куда она попала стараниями Париса вместе с похищенной им Еленой в качестве рабыни.

К похищению женщин разные народы относятся по-разному, хотя сам обычай увоза, или умыкания, сохранился практически до наших времен. Уже историк античности Геродот в первой своей книге «Клио» акцентировал на этом внимание читателей: «Похищение женщин, правда, дело несправедливое, но стараться мстить за похищение, по мнению персов, безрассудно. Во всяком случае, мудрым является тот, кто не заботится о похищенных женщинах. Ясно ведь, что женщин не похитили бы, если бы те сами того не хотели. По словам персов, жители Азии вовсе не обращают внимания на похищение женщин, эллины же, напротив, ради женщины из Лакедемона собрали огромное войско, а затем направились в Азию и сокрушили державу Приама».

После возвращения Елены в родительский дом к Тиндарею, мужу Леды, стали один за другим захаживать знатные и не слишком знатные женихи. Тиндарей не ведал, что делать, кому отдать руку Елены, ибо боялся, что из зависти к победителю соперники вконец поссорятся, и начнется очередная война.

Выход нашел Одиссей из Итаки, к чьему имени тот же Гомер наиболее часто добавляет определение «хитроумный». Он предложил, чтобы все женихи дали клятву в том, что никогда не поднимут оружия против счастливого избранника, а, напротив, будут помогать ему в случае необходимости. Выбор же свой Елена должна была сделать сама.

Тиндарей согласился с предложением Одиссея, и женихи дали необходимую клятву, а Елена остановилась на кандидатуре красивого сына Атрея, Менелае, который после смерти тестя и стал царем Спарты.

…Тем временем юный Парис, успевший пообщаться с богинями, начал действовать.

Случилось так, что Приам, видя неутешное горе Гекубы, решил устроить богатые игры в честь погибшего, по его мнению, сына. Наградой победителю должен был стать самый лучший бык из его многочисленных стад. По воле богов бык этот находился в стаде, вверенном попечениям Париса, и юноша сам решил привести своего питомца в Трою.

Попав впервые в жизни в город, Парис так увлекся состязаниями героев, что захотел принять в них самое активное участие и оказался столь силен и ловок, что победил всех, включая даже могучего Гектора, своего старшего брата.

Сыновья Приама чрезвычайно обиделись на то, что победу над ними одержал никому не известный пастух. Еще один родственник Париса, Деифоб, схватился даже за меч и кинулся на обидчика. Тот же бросился в ужасе к алтарю Зевса, ища там спасения. Именно здесь и состоялась первая встреча Париса с сестрой-прорицательницей.

Когда юноша, вбежав в храм Зевса, уже прощался с жизнью, Кассандра неожиданно опознала в нем своего исчезнувшего брата.

Великая радость охватила всех. Родители подхватили вновь обретенного сына под руки и торжественно повели во дворец. Напрасно взывала прорицательница к Приаму, напоминая ему о том, что роком предопределено именно Парису стать причиной гибели Трои.

Проклятие Аполлона действовало: Кассандре не поверили.

После всех этих событий жизнь Париса чудесным образом изменилась.

Свои подойник, посох, сумку и свирель он посвятил нимфам и Пану. Из простого, никому не известного пастуха он в одночасье превратился в царевича могущественной Трои, которая держала в руках не только окрестные земли, но и торгово-морские пути в Ахайю, то есть в те области, совокупность которых римляне позднее и называли Грецией.

Теперь Парис мог позабыть о ежедневных заботах. Мощь и богатства самого Приама давали ему возможность жить беззаботно и радостно, удовлетворяя любые свои желания.

Вполне возможно, что юный царевич даже и не вспоминал о недавнем обещании Афродиты, но ему напомнила о нем сама богиня и даже помогла своему любимцу построить великолепный корабль, на котором Парис собирался отплыть в Спарту за прекрасной Еленой.

В тот день, когда самонадеянный юноша под руку со своим другом и дальним родственником Энеем взошел на корабль, были сделаны еще два страшных предсказания.

Первое из них принадлежало великому троянскому прорицателю Гелену. Он предсказал, что Парис погибнет.

Второе предсказание принадлежит вещей Кассандре. И относится оно к тому моменту, когда корабль Париса уже отошел от берега.

Собственно, это было не столько предсказание, сколько пример ясновидения. Кассандра увидела объятый пламенем Илион, покрытых кровью троянцев и уводимых чужестранцами в рабство плачущих троянских жен и дев.

Но никто не остановил Париса.

Эписодий первый
ВЕСТНИКИ СМЕРТИ

Безумица с острым взором, длинными белыми пальцами

Вцепилась в камни стены,

В волосах — ураган, во рту — крик.

А скажи, Кассандра,

Так ли важно, чтобы кто-то поверил

Горьким твоим речам?

Р. Джефферс

Видения Кассандры

В который раз прокручиваю кассету с записью «Песни о вещей Кассандре» Владимира Высоцкого, слушаю заученный наизусть текст и вдруг ловлю себя на мысли о том, что никто еще, по сути, не разбирался в природе дара троянской вещуньи. А ведь Высоцкий тысячу раз прав, называя ее не просто прорицательницей, а именно ясновидящей. Она в первую очередь именно видит, а уж потом на основе своих видений пророчествует о будущих временах.

Она видит горящую Трою и предсказывает ее гибель.

Она видит роковой отъезд Париса за Еленой и требует убить своего брата.

Она видит сцены своей гибели и «истерически вопит» перед отплытием в Грецию.

Природа ясновидения, этой психической способности человека получать информацию о событиях неизвестного будущего или давно забытого прошлого, до сих пор остается одним из «белых пятен» в научной литературе, посвященной исследованию психики человека.

Собрано достаточно большое количество наблюдений, существует определенная статистика, но что лежит в основе этого дара — так и неизвестно. Люди, обладающие паранормальными способностями, ничем тут помочь не могут, ибо сами не в силах объяснить, откуда приходит к ним это знание.

Впрочем, некоторые наблюдения за ясновидцами достаточно интересны, чтобы привести их на этих страницах.

Чаще всего люди, наделенные даром Аполлона, получают информацию именно в видимых образах, так сказать, «в картинках». Недаром мы так и говорим: видения, предвидеть, ясновидец. К числу таких людей и относилась Кассандра.

Иногда ясновидящий слышит какие-то голоса, довольно часто узнает о предстоящих событиях во время сна, природа которого также таит много непонятного и неистолкованного.

Однако есть возможность разглядеть в собранном материале определенную устойчивую тенденцию. Так, подмечено, что даром ясновидения обладают, как правило, люди психически неустойчивые, имеющие то или иное умственное или физическое отклонение. Достаточно вспомнить средневековых юродивых, среди которых было немало пророков, или ту же болгарку Вангу, которая ослепла после полученной физической травмы, и только после этого и открылся ее необыкновенный дар.

Впрочем, не все ясновидцы физически либо психически больны.

У многих людей бывают так называемые озарения — во время «вещего» сна либо в минуты сильнейшего эмоционального подъема. Примером тому может служить хотя бы апостол Павел, лицо вполне историческое, который встретил посреди дороги Иисуса Христа спустя много лет после вознесения последнего.

Еще одно важное свойство: дар ясновидения не передается по наследству и, следовательно, генетическая связь тут ни при чем. Другими словами, эта особенность прячется где-то на уровне подсознания.

А теперь посмотрим, применимы ли к Кассандре наблюдения современных исследователей провидческого дара.

Физическая ущербность к одной из прекраснейших дочерей Приама явно не относится, недаром к златокудрой Кассандре сватается сам Аполлон, красивейший из богов. Нужно сказать, что античность, воспевающая культ красоты человеческого тела, вообще не любила никаких уродств. Среди богов только один имеет некоторый недостаток — хромает бог кузнечного ремесла Гефест, — но и тот большую часть своей бессмертной жизни проводит в кузне, скрытый ото всех.

Что же тут говорить о людях? Спартанцы вообще доходили до того, что своих младенцев с физическими недостатками просто-напросто топили, как слепых котят.

Психические же отклонения у Кассандры несомненно были. «Беснующейся» называл ее Цицерон, а мать ее, Гекуба, в одноименной трагедии Еврипида просит не выпускать беснующуюся Кассандру из палатки, чтобы не стали смеяться над нею греки.

Достаточно прочитать несколько строк из «Агамемнона» Сенеки, чтобы убедиться, что сказанное в полной мере относится к Кассандре:

Хор

Внезапно смолкла Фебова вещунья,

Ланиты побледнели, и все тело

Объяла дрожь, повязки шевелятся.

И встали дыбом нежные власы,

Трепещет грудь невнятным бормотаньем,

Глаза блуждают, то уходят вглубь,

То снова неподвижно цепенеют,

Вот поднимает голову она;

Раскрыть гортань готовится, слова

Наружу рвутся против воли: бог Менадою своей овладевает.

Кассандра

Зачем, безумьем новым уязвляя,

Вы покидаете меня, святые

Хребты Парнаса? Феб, уйди! Теперь

Я не твоя! О, погаси огонь,

В моей груди кипящий. Для чего

Неистовствовать мне и бесноваться?

Погибла Троя — что же делать мне,

Вещунье лживой? Где я? Свет потух,

Густая ночь мрачит мои ланиты,

И в сумраке скрывается Эфир.

«Лживой» вещуньей называет себя сама Кассандра, имея в виду тот факт, что ее пророчествам никто не верит. А ведь сами предсказания троянки имели, в отличие от случаев, исследованных при помощи современной статистики, стопроцентное попадание.

Ошибаются современники и в том (по крайней мере в отношении Кассандры), что в природе ясновидения гены не имеют никакого значения.

Среди детей Приама и Гекубы мог предсказывать и старший сын Гектор, а Гелен вообще считался главным прорицателем дарданцев (еще одно название жителей Трои). Он, кстати, предсказал гибель Париса, а самому Агамемнону, который однажды похитил прорицателя, ясно дал понять, что Троя не будет побеждена до тех пор, пока его, Гелена, не вернут на родину.

Родоначальником целого поколения провидцев был и знаменитый прорицатель Меламп (правильнее Мелампод — «черноногий») из Аргоса. В Троянской войне участвовал прорицатель Амфилох, сын Амфиарая, аргосского царя и тоже прорицателя, который, в свою очередь, был правнуком вышеупомянутого Мелампа.

Да и сын самого Аполлона по имени Мопс был настолько сильным прорицателем, что смог однажды победить главного предсказателя ахейцев Калхаса, после чего последний умер от огорчения.

Не со всем можно согласиться в отношении Кассандры и с античными авторами. А. Ф. Лосев пишет, что «пророчества Кассандры античность считала темными и суровыми».

Действительно, чаще всего Кассандра предсказывала несчастья и гибель — братьям, матери, отцу, некоторым врагам и, наконец, самой Трое.

Однако вот что вспоминает родственник Приама Анхиз, вынесенный из горящего города на спине собственного сына Энея и попавший в Италию, где Эней создал свое царство:

Молвит он: «О мой сын, Илиона судьбою гонимый,

Мне лишь Кассандра одна предсказала превратности

эти;

Нашему роду она предрекала грядущее, помню,

И называла не раз Гесперию и край Италийский.

Кто бы поверил тогда, что придут к берегам Гесперии

Тевкры?

Кого убедить могли предсказанья Кассандры?

Феб указал нам пути — так последуем вещим

советам».

Так он промолвил, и все подчинились, ликуя,

Анхизу.

А в десятой книге поэмы Вергилия «Энеида», откуда взяты процитированные строки, прямо говорится о том, что Кассандра предсказывала и подвиги Энея в Италии.

В споре царицы богов Юноны (греческой Геры) с Венерой (Афродитой) звучит упрек Юноны:

Кто из богов заставлял и кто из смертных Энея

Вновь войну затевать, враждовать с владыкой

Латином?

Знаю, в Италию он по велению рока стремился,

Веря безумным речам Кассандры…

Тевкрами в процитированных отрывках именуются те же троянцы. Так звали первого царя Трои, чья дочь стала женой Дардана, потомок которого Трос дал имя Трое.

Но это детали, а главное заключается в том, что, во-первых, не все предсказания Кассандры были «темными и суровыми», а во-вторых, были все-таки и те, кто верил знаменитой вещунье.

Хотя объективности ради нужно добавить, что, явившись во сне Берое, она побуждает поджечь корабли того же Энея.

Стасим первый

Похищение Елены

Абсолютно все предсказания Кассандры связаны самым тесным образом с судьбой Трои, с главными, поворотными событиями ее истории. Одним из таких роковых событий стало похищение Елены Прекрасной, жены спартанского царя Менелая. Эгейское море, по которому плыл Парис за обещанной ему Афродитой добычей, во все времена было готово преподнести самый неприятный сюрприз. Попадал в шторм и Одиссей, и Эней, и, естественно, Парис. Уже одно это предполагало определенные трудности в исполнении им своего замысла.

С другой стороны, плавания в те времена хоть и были достаточно далекими, но практиковались в основном такие, что берег не терялся из виду — от острова к острову, от архипелага к архипелагу.

Шли и ночью — по звездам, созданным Атласом и разбитым на созвездия мудрым кентавром Хироном, составителем первой карты звездного неба. Но делали это лишь в случае спешки или большой нужды.

Чаще старались на ночь пристать к берегу, чтобы команда могла отдохнуть, ибо на древних судах не было даже намека на комфорт. Тем более что никаких особых требований к стоянкам не предъявлялось, был бы отлогий берег, питьевая вода и защита от ветра.

Нужно заметить, что флот троянцев намного превосходил греческий, ахейский. Илионские моряки умели ходить галсами, прекрасно ориентировались по звездам, а скорость их судов даже в штормовых условиях достигала двух с половиной узлов в час, в полтора раза выше ахейских.

Вероятнее всего, Парис плыл на двадцативесельном корабле, называемом эйкосор. По крайней мере, подобный корабль изображен на одной афинской вазе, причем картинка эта весьма напоминает сцену похищения Парисом Елены: на борт корабля собираются взойти мужчина и женщина, что являлось редчайшим случаем в те суеверные времена.

Эйкосор считался купеческим кораблем с круглой кормой и широким, для увеличения емкости трюма, днищем. Обычно в него загружали в качестве балласта камни и песок, а затем постепенно заменяли балласт товаром.

Осталось только добавить, что строить такой корабль помогала Парису сама Афродита.

Страшная буря, поднявшаяся на море, не остановила юного царевича, и спустя некоторое время он причалил в устье Эврота, сошел на берег и отправился вместе с Энеем к царю Менелаю как гость, не замышляющий ничего дурного.

Менелай принял троянцев очень гостеприимно. Была приготовлена богатая трапеза, рекой лилось вино, звучали прекрасные песни. Танцоры услаждали зрение.

Парис был влюблен в Елену еще заочно, а при виде прекраснейшей из смертных женщин роковая страсть с еще большей силой овладела им. В свою очередь, и Елена не осталась равнодушной к красоте царственного гостя. И как только Менелай неосмотрительно покинул на несколько дней дом, парочка тут же тайно села на подготовленный к спешному отплытию корабль, прихватив в качестве своеобразного балласта все сокровища Менелая.

В Трою они прибыли вполне благополучно, пользуясь спокойной погодой, обеспеченной им высокой покровительницей — Афродитой. Вполне возможно, что богиня приходилась Елене единокровной сестрой, ибо по одному из мифов она родилась не из морской пены, а от Дионы и Зевса, который проник к матери Елены Леде в образе лебедя.

Менелай, вернувшийся к тому времени из отлучки, был страшно разгневан. То ли бегством жены, то ли исчезновением сокровищ. Тотчас поехал он к своему брату Агамемнону. Тот не только посоветовал Менелаю собрать всех греческих героев, давших некогда клятву всеми силами помогать ему в случае необходимости, но и сам возглавил всенародное движение ахейцев, приняв на себя полномочия главнокомандующего.

Менелай как военачальник никакой особой роли в последовавшей войне не сыграл, полностью переложив все трудности и заботы на плечи брата.

А теперь зададим неожиданный для читателя вопрос: а было ли вообще это похищение? Может быть, Парис увел от Менелая не жену, а всего лишь невесту?!

Подробно этот вопрос разобрал еще в конце I века нашей эры выдающийся оратор древности Дион Хрисостом (Златоуст) в своей «Троянской речи», которая и будет цитироваться в этом стасиме. Обращаю внимание читателей на первые же слова корифея (ведь смысл их особенно современен):

«Всех людей учить трудно, а морочить легко — я, по крайней мере, едва ли не убежден в этом.

Знания люди усваивают через пень колоду, если вообще хоть малую толику из того немногого, что им известно, они знают благодаря учению; и в то же время их с величайшей легкостью обманывает множество невежд, и люди морочат не только друг друга, но еще и самих себя. Конечно, для неразумных истина горька и тягостна, а ложь сладка и вкрадчива.

… И пусть, как я сказал, учиться трудно, но еще трудней переучиваться, и особенно, если ложь слушали многие годы и обманывались не только сами, но и отцы, и деды, и, почитай, все прежние поколения. Увы, такое убеждение нелегко отнять у людей, сколько ни изобличай его ошибочность».

Какой человек, проживающий в наше время на пространствах бывшей великой державы, не согласится с этими словами?

Однако вернемся в далекое прошлое, не столь уж сильно, судя по словам Диона, отличающееся от современности.

В своей речи древний оратор опирается на рассказы египетских жрецов, которые не признавали поэтических домыслов и собирали информацию без всяческих прикрас.

Старый египетский жрец объяснил Диону всю подоплеку свершившихся событий.

Агамемнон, будущий главнокомандующий объединенных сил ахейцев, правил Аргосом, являясь, по сути, пришельцем и чужаком. Для того чтобы закрепить свои позиции, он решил склонить аргивян на свою сторону, использовав брак с дочерью великого царя Спарты Тиндарея Клитемнестрой. Сестру же ее, Елену, он сватал за брата.

«У наиболее славных семейств, — продолжал жрец, — было в обычае заключать между собою браки, невзирая на расстояния, и Александр (второе имя Париса. — А. П.) тоже пришел свататься, полагаясь на могущество своего отца, правившего чуть ли не всей Азией, уповая и на то, что Троя не слишком далекая страна, и особенно на то, что Пелониды уже владели в Элладе наследственной властью и сношения с Элладой делались все более частыми. Он явился свататься, окруженный богатством и роскошью, блистая редкой красотой, и повел разговор с Тиндареем и Елениными братьями, толкуя о державе Приама, о множестве богатств и обо всем другом, чем он распоряжался, и о том еще, что он престолонаследник, а Менелай — простой человек, так как царская власть в Аргосе назначена не ему, а сыновьям Агамемнона; не умолчал и о том, что он любезен богам и что сама Афродита пообещала ему самый лучший брак на свете».

Слова Париса показались Тиндарею и его сыновьям, Кастору и Полидевку, достаточно убедительными. Союз с домом Пелонидов был уже заключен через брак Клитемнестры с Агамемноном, не худо было бы породниться и с царями Азии, дабы оказывать влияние на тамошние дела.

Агамемнону все это было не по душе, но его не оставили равнодушными слова Тиндарея о том, что другие женихи из Эллады, такие, как Диомед, Ам-филох и Ахилл, не снесут подобной обиды и пойдут на него войною, в результате чего Агамемнон подвергает себя опасности сделаться врагом самых сильных и могущественных людей Эллады, пользующихся непререкаемым авторитетом.

«Так что Елену Александр получил по праву, — констатировал жрец, — с согласия ее родителей и братьев, и возвратился с нею домой, полный торжества и ликования; и Приам, и Гектор, и все остальные радовались этому браку и встречали Елену жертвоприношениями и благословениями».

Противоположное мнение, по словам египетского служителя богов, просто нелепо. И с этим нельзя не согласиться. Действительно, зачем той же Афродите подводить сестру? Зачем Приаму, благословившему сына на «похищение», вступать в конфликт не только с могущественной Спартой, но и со всей Элладой? Зачем, наконец, Елене, если она является женой Менелая, бросать мужа-царя, родного ребенка и менять свое столь высокое положение на долю одной из полусотни невесток?

Мог ли Парис совершить преступление с такой легкостью, о котором говорит поэт? Ведь никто не поспешил за ним на корабле ни из людей Менелая, ни из окружения Тиндарея. Не отправились даже братья Елены, и это несмотря на то, что у лаконян были корабли?

Да что там! Беглецам ведь нужно было сначала идти пешком от стен Спарты до берега моря — а ведь о похищении уже летела бы молва.

«При таком положении дел, — резюмирует жрец, — Елена могла уйти с Александром только в одном случае: если она была выдана замуж по воле ее родичей. Только так можно объяснить, что и Эфра отправилась с Еленой, и сокровища были взяты с собою. Право, ничто здесь не напоминает о похищении, все скорее указывает на брак! И когда Александр, женившись, как я сказал, на Елене, удалился вместе с нею, то Менелай, досадуя на неудачу своего сватовства, стал винить брата и говорить, что брат его предал; но это мало заботило Агамемнона, опасался он Александра, угадывая в нем соперника, который рано или поздно вмешается в дела Эллады, к коим стал теперь прикосновенен благодаря браку; вот почему он созвал всех остальных женихов Елены и объявил, что всё они оскорблены, а честь Эллады попрана и что они лишились лучшей из женщин, выданной замуж в варварскую страну, как будто среди них нет никого, достойного быть ей мужем».

Закончив психологическую подготовку, Агамемнон переходит к делам сугубо материальным, обещая, каждому из героев солидную долю из троянских богатств, ибо о несметных сокровищах Азии уже тогда катилась слава.

Последний довод был, наверное, самым убедительным, потому что если бы на Елене женился Менелай, то других конкурентов это нисколько бы не опечалило: ведь не может же одна, пусть даже самая прекрасная, женщина достаться одновременно всем соперникам, — но тут они сразу же загорелись ненавистью к Парису, и каждый полагал, что невесту украли именно у него.

Так начался этот поход, получивший впоследствии название Троянской войны.

Добавим только, что еще одним косвенным (а может быть, и самым прямым) доказательством правомочности размышлений Диона является тот непреложный факт, что даже и после смерти Париса, сраженного отравленной стрелой, Елена не только не вернулась к Менелаю, но тут же вышла замуж за своего деверя Деифоба, храброго сына Приама и Гекубы.

И никто в Трое, даже Кассандра, не был против этого брака.

Жрец с кровавым ножом

Само собой разумеется, что Кассандра была далеко не единственной прорицательницей своего времени. История оставила нам достаточное количество имен, начиная с самого Аполлона, чьи оракулы были разбросаны не только по территории Древней Греции, но и по близлежащим областям.

Главное святилище Аполлона находилось в Дельфах. Древнегреческий географ Павсаний посвятил этому оракулу почти всю десятую книгу своего труда «Описание Эллады».

Храм находился, как и сам город, на южном склоне Парнаса, на вершине которой обитал и бог Аполлон со своими музами.

Он неоднократно перестраивался, становясь с каждым годом крупнее и богаче. Сюда стекались бесчисленные сокровища — приношения греческих государств и пожертвования частных лиц.

Причем пожертвования шли даже из чужих земель. Известно, например, что знаменитый лидийский царь Крез, чье имя давным-давно стало нарицательным, просто завалил Дельфы баснословными по ценности дарами, чей длинный перечень и описание приводит еще Геродот.

В чем же причина такой любви древних греков к пришлому, по сути, богу?

Понятно, что Аполлон — бог света, покровитель искусства и так далее и тому подобное.

Но главное в нем — его способность пророчества. Он не только сам обладает даром прорицания, но и награждает им других. Иными словами, все прорицатели той эпохи были любимцами Аполлона, носящего также культовое имя Феб.

Понятно, что к прорицателям из Малой Азии он (по праву землячества) относился гораздо лучше, чем к собственно грекам. Однако не обижал и противную сторону. Так, получил от него грозный дар и главный прорицатель ахейского войска Калхас.

Калхас, или Калхант, был прежде всего птицегадателем. Эта категория вещунов делала свои предсказания на основе наблюдений за полетом различных птиц (орлов, ястребов, соколов, воронов и голубей), за их пением и поведением.

Во время одного из таких гаданий и получил Калхас дар предвидения. Это подтверждает и Гомер в первой книге «Илиады»:

«Но испытаем, Атрид, и вопросим жреца, иль пророка,

Или гадателя снов (и сны от Зевеса бывают):

Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон

небожитель?

Он за обет несвершенный, за жертву ль стотельную

гневен

Или от агнцев и избранных коз благовонного тука

Требует бог, чтоб ахеян избавить от пагубной язвы?»

Так произнесши, воссел Ахиллес; и мгновенно от

сонма

Калхас восстал Фесторид, верховный птицегадатель.

Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что

будет,

И ахеян суда предводил к Илиону

Даром предвиденья, свыше ему вдохновенным от

Феба.

Когда герои Греции собрались в Авлиде, чтобы плыть оцуда к берегам Трои, они пришли к алтарям с намерением принести жертвы богам и молить о счастливом плавании. Внезапно из подножия алтаря вылез кроваво-пестрый дракон и «взвился на явор», где в гнезде сидела птица с восемью птенцами.

Дракон сначала сожрал птенцов, а затем и саму мать. И все это на глазах у опешивших греков.

Герои явно растерялись, но вещий Калхас объяснил очевидцам чудесного знамения его сокровенный смысл.

Количество птиц включая самку, — это число лет, которые проведут ахейцы под стенами Трои. На десятый же год город будет захвачен и полностью разрушен.

Дальнейшие события показали, что прорицатель был абсолютно прав.

Нужно сказать, что сбылись все предсказания Калхаса, касающиеся Троянской войны. Приведем хотя бы некоторые из них.

Братьям Атридам, Агамемнону и Менелаю, он предсказал, что только в том случае возьмут они великую Трою, если в походе будет участвовать Ахилл.

А когда греки никак не могли выйти в море из-за непогоды, объявил о том, что лишь тогда богиня Артемида смилостивится над ними, когда принесут ей в жертву прекрасную дочь Агамемнона Ифигению.

Мало того что предсказал, так и еще едва не возмутил народ на гражданскую войну, поскольку Агамемнон не хотел расставаться с любимой дочерью, а Ахилл, объявленный женихом Ифигении, решил не давать ее в обиду и с мечом в руках встал у входа в шатер, где находилась несчастная девица.

Однако Ифигения оказалась смелее знаменитых героев. Она не хотела противиться воле Артемиды и объявила, что готова добровольно пойти под жертвенный нож ради общего дела.

Как вы думаете, в чьих именно руках находился этот нож, больше смахивающий на кинжал? Да-да, именно в руках Калхаса.

Другое дело, что Артемида, мстившая за подстреленную когда-то Агамемноном ее священную лань, в последний момент подменила призраком этой самой лани человеческую жертву, похитив дочь провинившегося и перенеся ее на берега Эвксинского Понта, в далекую Тавриду, то есть современный Крым, где Ифигения стала жрицей своей спасительницы.

Еще одну подлость по отношению к троянцам Калхас совершил уже в последний год войны, перед постройкой огромного деревянного коня, при помощи которого была захвачена Троя.

Саму идею построить коня подсказал грекам все тот же хитроумный Одиссей, но именно Калхас убедил своих однополчан воспользоваться этим предложением, сославшись на волю богов. Об этом подробно рассказал Вергилий в «Энеиде».

Одно лишь не удалось Калхасу — победить в состязании из-за пророческого дара некоего Мопса, встреченного им в Гринейской роще во время возвращения из-под Трои.

Мопс, родной сын самого Аполлона и Манто, дочери Тиресия, и сам являлся прорицателем, подобно своим родителям.

Калхас слишком поздно узнал об этих тонкостях и скоропостижно умер — от огорчения!

Прорицатели «черной ноги»

Родоначальником целого поколения прорицателей был в Древней Греции «черноногий» Мелампод, или Меламп, сын героя Амфиона. О его судьбе рассказывает Эсхил в трагедии «Семеро против Фив».

Уже первые сведения о Мелампе гласят, что он обладал тайной диагностики и умел исцелять людей. Когда дочери царя Пройта, невесты прорицателя и его брата Бианта, прогневали богов, те в отместку наслали на них безумие. Бедные девушки вообразили, что они стали коровами, и с жалобным мычанием бегали по окрестным полям и лесам, заражая своей болезнью встреченных ими женщин.

Меламп с отрядом юных помощников отправился в горы и после долгого преследования захватил свою добычу, а излечив, получил от Пройта две трети его царства — одну для себя, другую для брата. На излеченных девушках они женились.

У Мелампа родился сын Антифат, у Антифата — Оикл, у Оикла — Амфиарай. Все они были наследными прорицателями: Причем Амфиарай впоследствии женился на Эрифиле, внучке Бианта. При этом он дал клятву ее брату Адрасту, царю Аргоса и Сикиона, в том, что Эрифила всегда будет судьей в их спорах и что они должны будут беспрекословно выполнять ее волю. Амфиарай не думал тогда, что это решение станет для него роковым и приведет его к гибели.

В Аргосе в это время жил некий Полиник, сын покойного царя Эдипа из Фив, изгнанный братом из родного города. Однажды он пришел к Адрасту и попросил помощи в борьбе против своих родственников, на что и получил высочайшее согласие, став предварительно зятем царя.

Амфиарай, одинаково любимый и Зевсом, и Аполлоном, отказался от участия в походе на Фивы, ибо знал, что тот предпринимается против воли богов.

И тут в силу вступила роковая клятва, данная им когда-то Эрифиле и Адрасту.

Смышленый Полиник сумел склонить на свою сторону жену Амфиарая, предложив ей в качестве подарка драгоценное ожерелье Гармонии, жены первого царя Фив Кадма.

Какая женщина не любит побрякушки? Эрифила соблазнилась блестящим даром, не ведая, что это ожерелье приносит неисчислимые беды своему владельцу.

Деваться было некуда. Амфиарай простился со своей семьей, обнял дочерей, поцеловал совсем юного Алкмеона, которому завещал отомстить за себя, и грудного младенца Амфилоха. Он знал, что вернуться назад ему уже не суждено.

Поход, как и предсказывал Амфиарай, оказался неудачным. Фиванцы полностью уничтожили аргосское войско, оставив в живых лишь одного Адраста, который спасся бегством.

Амфиарай погиб не от руки врага. В тот момент, когда его противник, могучий Периклимен, замахнулся копьем, чтобы поразить прорицателя, сверкнула вдруг молния Зевса, грянул гром, расступилась земля, поглощая Амфиарая вместе с его боевой колесницей. Этот момент изображен в 27-й картине у Филострата Старшего. Он описывает вспененных и запыленных коней Амфиарая, его трагическое лицо с раздувающимися ноздрями. Представляет интерес такой фрагмент: «Свою голову он посвятил Аполлону и смотрит проникновенным пророческим взглядом».

Через десяток лет состоялся новый поход аргосцев против Фив. Его называют походом эпигонов, то есть потомков, ибо в нем приняли участие возмужавшие дети павших под Фивами героев.

Дельфийский оракул предсказал победу эпигонам, но только в том случае, если среди них будет и сын Амфиарая Алкмеон, который, как и его отец, не любил воевать. По крайней мере, до тех пор, пока он не исполнит отцовский завет, то есть не отомстит матери за то, что она послала мужа на верную гибель.

История повторяется дважды.

Ферсандр, сын взяткодателя Полиника, пошел по стопам своего отца и вновь подкупил Эрифилу, подарив ей на этот раз драгоценную одежду все той же Гармонии.

Эрифила прельстилась платьем, вытканным, по преданию, самой Афиной Палладой, и настояла на том, чтобы Алкмеон и брат его Амфилох, будущий участник Троянской войны, выступили в поход.

Впрочем, на этот раз война и впрямь оказалась удачной. Ферсандр стал править Фивами, а герой Алкмеон возвратился в Аргос, где и отомстил матери за гибель отца, убив ее своими собственными руками.

Дальнейшая судьба Алкмеона хорошо известна по «Одиссее» Гомера, а вот смерть Амфилоха, младшего сына Амфиарая и Эрифилы и тоже прорицателя, лежит полностью на совести самого Аполлона. Об этом убийстве имеется только одно свидетельство древнегреческого географа Страбона, совершенно глухое, как говорит А. Ф. Лосев, и непонятное: «По словам Гесиода, Аполлон умертвил Амфилоха в Солах».

Можно предположить, что Амфилох погиб во время поединка с уже упоминавшимся Мопсом, причем последний тоже погиб или умер от ран.

Вероятнее всего, это произошло после битвы Мопса с Калхасом, с которым Амфилох возвращался из-под Трои.

Их было трое (прошу прощения за нечаянный каламбур), встретились, поспорили о том, кто из них сильнее. Сначала Мопс победил Калхаса, умершего от «огорчения». Затем Амфилох — Мопса. С последним же расправился сам Аполлон, мстя за смерть сына.

Остается добавить, что прорицателями из рода Меламподов были и сын «черноногого» Мантий, чье имя так буквально и значит «предсказатель», а также Полифеид, сын Мантия и дядя Амфиарая. Характерно, что дар прорицания последний получил от Аполлона после смерти своего отца, то есть по наследству!

К этому же роду принадлежит и прорицатель Феоклимен, бежавший от кровной мести на корабль Телемаха, сына Одиссея и Пенелопы, и прибывший с ним в Итаку.

Прорицатель из Фив

Широко известен и популярен в Древней Греции старший современник Кассандры, великий пророк из семивратных Фив Тиресий. Подобно болгарской Ванге, он был слеп, но стал таковым не вследствие физической травмы во время урагана, а после того, как увидел обнаженной саму Афину Палладу!

Одно из предсказаний Тиресия касалось еще сына речного бога Кефиса и нимфы Лаврионы, холодного и гордого Нарцисса, который лишь одного себя считал достойным объектом преклонения.

Не принимая любви никого из людей и нимф, Нарцисс дошел до того, что разгневал тем самым богиню любви Афродиту.

Однажды во время охоты разгоряченный бегом Нарцисс подошел к ручью и захотел напиться студеной воды.

Стояла на удивление тихая, безветренная погода, и вода ручья, не замутненная ни местными пастухами, ни горными козами, ни поломанными ветвями деревьев или листьями, упавшими с них, была настолько чистой, что в ней, как в зеркале, отражалось и небо, и все, что было вокруг.

Нарцисс нагнулся к воде, и тут-то его и настигла кара Афродиты — он впервые в жизни увидел свое отражение, показавшееся ему столь прекрасным, что он не нашел в себе сил оторваться от этого отражения и, в конце концов, зачах, как иссушенный цветок, белый душистый цветок смерти нарцисс.

Так вот именно Тиресий, если верить Овидию, предсказал Нарциссу такую участь. Не в деталях, конечно, но предрек юноше, что тот доживет до глубокой старости лишь в том случае, если не увидит самого себя.

Фив в древности было несколько: и в Египте, и в Троаде, семивратные же, где и обретался Тиресий, находились в Беотии, расположенной в Средней Греции.

Здесь царствовал внук Кадма Лай, которому была предсказана гибель от руки собственного сына. Поэтому, когда у бездетного до тех пор Лая родился именно мальчик, он призвал раба и велел выбросить младенца в лес на растерзание диким зверям (знакомая история, не правда ли?).

Раб, однако, не исполнил приказания своего господина и передал новорожденного рабу коринфского царя Полиба, к которому, в конце концов, и попало несчастное дитя.

Полиб был бездетным, назвал приемыша Эдипом и вырастил его как родного сына.

Возмужав, Эдип усомнился в своем происхождении от того, кого он до сих пор считал своим отцом, и отправился в Дельфы.

Устами пифии лучезарный Аполлон предсказал юноше ужасную судьбу. Он должен будет убить отца, жениться на собственной матери и иметь от этого брака детей, проклятых богами и ненавидимых всеми людьми.

В отчаянии Эдип решил не возвращаться к Полибу и его жене Меропе, которых он считал за родителей, и пошел по первой же попавшейся дороге, которая, как назло, вела в Фивы.

У подножия горы Парнас путь Эдипу преградила колесница, в которой ехал седой, величественного вида старец, приказавший через глашатая немедленно освободить дорогу.

Произошла небольшая стычка, в результате которой Эдип перебил не только всех, за единственным исключением, слуг незнакомца, но убил и его самого.

Стариком, как вы уже догадались, был Лай, настоящий отец Эдипа.

Придя в Фивы, Эдип освободил город от возлежавшего на горе Сфигион ужасного Сфинкса, который не пропускал людей в город, задавая им сложные вопросы и убивая, если не получал вразумительного ответа.

За совершенный подвиг фиванцы провозгласили Эдипа своим царем и женили его на вдове покойного Лая, Иокасте, с которой Эдип прижил двух дочерей, Антигону и Исмену, и двоих сыновей, Этеокла и Полиника.

Пророчество Аполлона исполнилось полностью! Эдип убил собственного отца, стал мужем собственной матери, которая родила от него детей.

Тем временем на Фивы напал ужасный мор, болезни и страшный голод. Непогребенные тела валялись прямо на улицах города, ибо ни у кого не было сил на совершение необходимого обряда.

Обратились, как всегда к Дельфийскому оракулу, устами которого Аполлон велел изгнать того, кто своим преступлением навлек на некогдакрасивый и богатый город гнев богов.

Но как найти убийцу?

Встревоженные жители города потребовали от Эдипа, чтобы тот обратился к слепому прорицателю Тиресию, о котором они знали, что ложь никогда не оскверняла его уста.

Приведенный к царю Тиресий знает ответ, но не может произнести его вслух.

— Отпусти меня домой, нам обоим будет легче нести то бремя, которое возложено на нас судьбой, — уклончиво говорит Тиресий.

Однако Эдип упорствует в своем царском требовании — до тех пор, пока не получает наконец ужаснувший его ответ.

Впрочем, верить прорицателю было совсем не обязательно. Эдип называет Тиресия лжецом и грозит ему казнью.

Тиресий же непоколебим. Он знает, что Эдип, хоть и зрячий, все же не видит всего зла, которое он, сам того не желая, творит. Не страшны угрозы пророку, напротив, он сам предсказывает злой рок убийце: из зрячего он станет слепым, из богатого — бедным, а потом и вообще уйдет из Фив в изгнание, потеряв все, чего достиг.

Так оно впоследствии и случилось.

Во время первого похода на Фивы героев из Аргоса к Тиресию пришел сын Эдипа Этеокл, который правил в городе после того, как его отец, узнав горькую правду, выколол себе глаза остриями пряжек от одежды покончившей самоубийством матери-жены и отправился в добровольное изгнание.

Этеокл интересовался исходом предстоящей битвы саргосцами.

Тиресий не считал наследников Эдипа годными для царствования, зная об их «одержимости демоном», и обещал победу лишь в том случае, если будет принесен в жертву богу войны Аресу (гневавшемуся на город за убийство Кадмом, основателем Фив, посвященного ему змея) юный Менекай, сын одного из вождей Фив Креонта.

Мужественный духом Менекай, узнав, об этом прорицании, взошел на стены родного города и сам пронзил свою грудь мечом, добровольно принеся себя в жертву ради спасения родины.

После победы над аргосцами Креонт устроил пышные похороны павшему в боях Этеоклу, а тело его брата-соперника Полиника приказал оставить без погребения, что в те времена считалось самым ужасным наказанием для покойника, ибо его душа обречена была на вечное скитание, ей не было покоя в царстве мертвых.

Сестра Полиника Антигона, которой посвящена написанная позднее драма Софокла, решила нарушить запрет и присыпала брошенный у городских стен труп брата землей, совершив похоронный обряд.

Креонт тут же узнал об этом, быстро догадался о том, кто совершил преступление, и в качестве наказания решил похоронить ее саму — но только живой, замуровав в гробнице Лабдакидов.

Только увели Антигону, как к Креонту пришел, ведомый поводырем, Тиресий. Он получил знамения от богов, которые разгневаны на то, что покойный Полиник до сих пор по-настоящему не погребен, а птицы и дикие звери растаскивают его тело по кускам.

Креонт, недолго думая, обвинил пророка в корысти, говоря, что тот просто подкуплен родственниками погибшего, на что разгневанный Тиресий еще неистовей обвиняет царя, который оскорбил богов не только тем, как он поступил с прахом усопшего, но и отношением к Антигоне, его сестре. За это боги, по словам прорицателя, покарают Креонта от всей души! Никто не спасет его близких от ужасного мщения.

Креонт, спохватившись, совершает погребальные обряды и самолично идет к гробнице Лабдакидов, чтобы освободить Антигону.

Увы! Девушка сплела из своей одежды прочную веревку и сунула голову в петлю.

Увидев ее труп, убивает себя мечом последний сын Креонта Гемон, жених Антигоны, — прямо на глазах у отца.

Мало того, то же самое делает и жена Креонта Евридика, узнав о смерти сына.

Сломлен гордый, властолюбивый Креонт. Пророчество Тиресия исполнилось: погибли все, кого любил царь.

Закончилась земная жизнь великого пророка в следующее десятилетие, по крайней мере, эпигоны, взяв и разграбив Фивы, увели с собой не самого прорицателя, которого уже, вероятно, не было в живых, а его дочь Манто (буквально «предсказательница»), принеся ее в дар Дельфийскому оракулу.

Впрочем, по некоторым данным, она благополучно сбежала из плена и основала храм и оракул Аполлона в Кларосе, около Колофона в Малой Азии. Именно за главенство в этом храме и дрался потом сын Манто и Аполлона Мопс с ахейскими предсказателями.

Тиресий же спокойно отправляется в свой срок в царство мертвых, попивает там вместо вина свежую кровь, рассуждая о большом ее значении для покойников, и продолжает пророчествовать точно так же, как на земле, при жизни.

Служба Гелена

В рассказе о прорицателях, живших в одно время с Кассандрой, нельзя обойти вниманием такую личность, как Гелен, который был не только главным пророком троянцев, но и к тому же родным братом нашей героини.

Гелен — фигура достаточно загадочная и противоречивая. С одной стороны, он, по словам Гомера, «знаменитейший птицегадатель», с другой — очень часто предсказания будущих событий он получает не из своих гаданий, а слыша божественные голоса. В некоторых же случаях просто «чувствует духом».

Так же непредсказуемо ведет себя Гелен и в жизни. То он выступает в роли жреца и прорицателя, то в роли военного, причем толкового, стратега, а иногда, устав, видимо, от напряжения мысли, хватает первое попавшееся оружие и бросается врукопашную, нанося удары направо и налево.

Не изменяет себе Гелен и в пророческой деятельности. Иногда он поет в один голос со своей вещей сестрой, предостерегая, например, Париса от плавания в Спарту за Еленой Прекрасной и предсказывая тому гибель.

Парис действительно погиб, только не во время плавания, а спустя два десятка лет. Причем погиб он от посланной рукой Филоктета отравленной стрелы Геракла, а ведь именно Гелен был косвенной причиной того, что больной Филоктет вообще принял участие в Троянской войне на десятом году, в самом ее конце.

В других случаях Гелен прямо противоречит Кассандре, известной тем, что все ее пророчества сбывались, хотя им никто не верил. Яркий пример тому — выступление Гелена во время первых переговоров ахейцев с жителями Трои.

Когда греки высадились на берега Троады, построили и укрепили свой лагерь, они послали царя Менелая, как потерпевшего, и хитроумного Одиссея в Трою с посольской миссией.

Греческих дипломатов принял в своем доме мудрый Антенор и закатил роскошный пир, желая ублажить «дорогих» гостей, чтобы скорей заключить долгожданный мир. Он был вполне согласен с тем, что требования Менелая совершенно законны, тем более что царственный пастушок Парис до встречи с Еленой уже был женат на некой Эноне.

Узнав о прибытии послов, Приам собрал народное собрание. Менелай совсем не дипломатически потребовал вернуть ему жену и похищенные сокровища, а Одиссей настолько украсил свою речь различными отступлениями и фиоритурами, что вызвал полный восторг слушателей.

А уж после того как в защиту законности требований ахейцев выступил троянец Антенор, его земляки чуть было не приняли сторону своих врагов.

Этому помешали Антимах и Гелен. Первый был просто подкуплен Парисом и требовал даже убить послов, чего не допустили Приам и Гектор, сославшись на то, что позорно, да и опасно убивать пришедших для переговоров, ибо они находятся под эгидой Зевса-громовержца, с которым шутки плохи!

Однако основная заслуга принадлежала великому прорицателю Трои Гелену. Он сказал, чтобы троянцы не боялись войны с греками, ибо боги обещают Трое свою помощь.

Колебавшийся до сих пор народ единодушно поверил своему пророку (а надо было верить Кассандре!) и отказался удовлетворить требования Менелая.

Самое интересное, что в предсказании Гелена не было случайной ошибки.

Здесь возможны два толкования его слов. Боги, вероятнее всего, и сами не знали еще результатов будущей войны. Между ними тоже завязалась распря. На стороне троянцев стояли Зевс, Аполлон и Афродита, зато Гера, супруга Зевса, и воительница Афина были против, обиженные на результаты недавнего конкурса красоты, когда Парис отдал золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей» богине любви Афродите.

Афина Паллада, между прочим, поступила не вполне корректно, ибо именно ей был посвящен главный храм Трои и по своему положению она должна была защищать город. Вот до чего доводит женская эмоциональность!

Другим вероятным объяснением несбывшегося предсказания может быть намеренная ошибка Гелена. Некоторые дальнейшие события его жизни позволяют предполагать, что он работал в первую очередь не на благо родного города, а на самого себя, вступая даже в контакты с ахейцами.

Достаточно того, что, похищенный Агамемноном и увезенный в Грецию, он потребовал немедленного возврата и предсказал в этом случае победу ахейцам.

Софокл в трагедии «Филоктет» дополняет образ Гелена, описывая одну интересную сцену, после того как погибли сильнейшие герой Ахилл и Аякс, смерть которых принесла практически непоправимый урон греческому войску. Одиссей как бы случайно подслушал слова Гелена о том, как можно разрушить Трою.

Пленив хитростью, как он думал, главного троянского пророка, Одиссей «выведал» у него, что Троя будет взята лишь в том случае, если в войско греков прибудет Филоктет с отравленными стрелами своего друга Геракла, а также юный сын Ахилла Неоптолем.

Тем не менее во время сражений Гелен вел себя вполне достойно, защищая родную Трою, и выступал то в роли предсказателя, то военного советника, то простого царственного бойца.

Так, например, ему довелось услышать совет Аполлона о том, что Гектору, предводителю троянцев, нужно выйти перед войсками и сразиться один на один с кем-нибудь из ахейцев:

Сын Приамов, Гелен прорицатель, почувствовал духом

Оный совет, обоим божествам совещавшим приятный,

К Гектору брату предстал и так говорил воеводе:

«Гектор, пастырь народа, советами равный Крониду!

Будешь ли мне ты послушен, усердносоветному брату?

Дай повеление сесть и троянам, и всем аргивянам;

Сам же меж воинств на бой вызывай, да храбрейший

данаец

Выйдет один на тебя и сразится решительным боем.

Ныне тебе не судьба умереть и предела достигнуть;

Слышал я голос такой небожителей вечно живущих».

На бой с Гектором вызвался не кто иной, как сам Аякс Теламонид, второй после Ахилла герой Греции. Он побеждал в схватке с большим преимуществом, уложил противника на землю, но — вмешались арбитры посредством «глашатаев бога и смертных» и прекратили бой, признав ничейный результат!

Объяснение происшедшему (то есть такому совету) может дать лишь тот факт, что после смерти Гектора его вдова Андромаха была отдана в жены именно Гелену.

Кто-нибудь из сведущих читателей может возразить, что Гелен принимал участие в боях и даже был ранен в руку, а после падения Трои и вовсе был угнан в рабство (вместе с Андромахой) к жестокому Неоптолему, сыну Ахилла.

Совершенно верно! Особенно если учесть при этом, что за целых десять лет войны троянский прорицатель отделался лишь легкой царапиной, покинув после этого поле битвы, остался жив, а рабство было, по всей видимости, настолько «тяжелым», что Неоптолем, закончивший свою жизнь под жертвенным ножом, назначил Гелена своим прямым наследником и отдал ему большую часть Эпира, благодатную землю около Фессалии, на востоке Средней Греции, где Гелен тут же основал Новую Трою.

В последнем факте и кроется разгадка личности вещего брата Кассандры.

Будучи настоящим прорицателем, в чем нет никаких сомнений, и предвидя свое собственное будущее, Гелен вел себя так, чтобы как можно скорее приблизить его, а точнее, не давая измениться ходу событий. Это и понятно, потому что в старой Трое его не ждало ничего особенного и выдающегося. Быть всего лишь верховным птицегадателем — мало, а на большее рассчитывать не приходилось, пока были живы старший брат Гектор и появившийся из небытия любимец Приама Парис, уже назначенный, кажется, наследником.

А вот самому стать основателем нового города, его отцом родным, патроном — это совсем иное! Да не где-нибудь в Азии, среди варваров, а в центре Эллады! К тому же постель будет согреваться ласковым телом давно лелеемой вдовы старшего брата…

Смерть в награду

Какую газету либо журнал ни открой, в них обязательно найдется большая статья или маленькая заметка о каком-либо ясновидце, или предсказание будущего, или просто доморощенное толкование неизученного наукой явления.

В Древней Греции газеты, разумеется, не существовали, а вот культура прорицательства была развита повсеместно и, так сказать, официально.

Центральная роль в этом непростом деле принадлежала оракулам Аполлона, главным среди которых был Дельфийский.

Диодор в одной из глав своей «Исторической библиотеки» рассказывает о том, что еще в доисторические времена козы, подходившие к знаменитой дельфийской расселине, что на Парнасе, начинали издавать какие-то необычайные звуки. Потом к этому месту зачастили люди и тоже испытывали всяческие перемены в своем организме, от чего теряли иногда сознание, падали в расселину и погибали.

Чтобы избегнуть подобных несчастных случаев, мудрейшие решили учредить на этом месте оракул с предсказаниями и одной специальной жрицей, сидевшей на треножнике. В роли жриц выступали только девицы, замененные позднее на замужних женщин не моложе пятидесяти лет, — во избежание соблазна вопрошавших.

Эти женщины назывались пифиями. Их было немного, как, собственно, немного было и самих предсказаний.

Во времена расцвета оракула получить ответ было не очень просто, ибо желающих что-либо узнать оказывалось слишком много.

Античные источники говорят, что указанные испарения были настолько мощными и вредными, что некоторые пифии умирали после первого же вдоха.

Павсаний, изображая прошлое Дельфийского оракула, много рассказывает и о разных дельфийских пророчицах, которых он называет Сивиллами. Первая из них была дочерью Зевса и Ламии, дочери Посейдона, отвратительной уродки.

Герофила, как именовалась первая Сивилла, предсказала все ужасы Троянской войны.

Имеются сведения и о прорицании в Дельфах, сделанном по шелесту лавра, священного дерева Аполлона, находившегося во внутреннем помещении храма.

Особенностью предсказаний Дельфийского оракула было то, что они отличались слишком общим характером либо просто неопределенностью.

В качестве примера можно привести известный по школьным учебникам ответ лидийскому царю Крезу, гласивший, что если он перейдет реку Галиас, то «разрушит великое царство». Чье именно царство, сказано не было, и в итоге Крез разрушил собственную державу.

Правда, при одурманенной ядовитыми парами пифии всегда находился целый штат жрецов, интерпретирующих за определенную мзду ее несвязное бормотание и проводивших вполне определенную политику.

Для полноты картины хочется привести несколько вопросов-ответов Дельфийского оракула, предсказывавшего что-либо как отдельным лицам, так и целым странам и народам.

Когда герой Тезей вопросил Дельфийского оракула о судьбе своего государства, пифия ободрила его словами о кожаном мешке, который всегда будет носиться по волнам и никогда не утонет. Она же посоветовала Тезею, чтобы он основал город на том месте в чужой стране, где им овладеет скорбь.

Локру оракул посоветовал построить город там, где укажет деревянная собака (знать бы еще, что это такое?).

Трифонию и Агамеду, просившим награду за постройку храма, Аполлон устами своей пророчицы ответил, что даст ее на седьмой день. И оба они в этот день умерли. (Вот этот ответ достаточно ясный и понятный. Жаль только, что вопрошавшие не успели, по всей видимости, осознать его.)

Иногда оракул вообще не давал ответа, ссылаясь на то, что людям этого знать нельзя, как было, например, с Энимедом, который хотел узнать, существует ли середина земли.

С другой стороны, очень часто предсказания оракулов были достаточно точными и недвусмысленными, чему причиной не только озарение, снисходившее на пифий, но и дальновидность, широкая осведомленность в политических и хозяйственных вопросах обслуживающего персонала. В противном случае популярность оракулов резко бы снизилась.

Дельфийский оракул пользовался большой известностью по всей Греции, однако еще больше аполлоновские оракулы были распространены в Малой Азии, на родине Кассандры, а самым популярным по праву считался оракул Аполлона в Дидимах, около Милета.

Основателем этого оракула, по Геродоту и Страбону, был некий Бранх, пророк и любимец Феба, а его потомки стали наследственными жрецами этого оракула. Прорицания тут тоже давались под воздействием соответствующих испарений и особой воды, помогающей предсказаниям.

Другим знаменитым оракулом того же Аполлона в Малой Азии был уже упоминавшийся оракул в Кларосе, около Колофона. Павсаний рассказывает, что в древние времена в Карию пришли критяне и стали теснить местное население. А когда тут появились греки, то критский вождь Ракий вступил в брак с прибывшей сюда Манто, дочерью знаменитого фиванского пророка Тиресия, которая со своим сыном Мопсом и стали первыми жрецами этого оракула.

Кларосский Аполлон был настолько популярен, что почитался во многих местах, особенно — чуть позднее — в Древнем Риме. Уже Плиний говорит о вредном влиянии кларосского источника на здоровье.

Менее известны другие малоазийские оракулы Аполлона, хотя об одном из них, Аполлоне Фимбрейском, нужно сказать особо. Этот оракул располагался около самой Трои, а жрецом его был троянец Лаокоон, о котором еще пойдет речь. Тут же произошла знаменитая встреча Ахилла с троянской царевной Поликсеной, дочерью Приама и сестрой Кассандры, тут же во время свадьбы с нею Ахилл был убит Парисом при помощи Аполлона.

Добавим, что обилие разнообразных оракулов Аполлона вызывало в древности восторг и удивление. Еще Гимерий, как указывает на это А. Ф. Лосев, писал: «Будем подражать, о юноши, всемудрой лире Аполлона. Как этот бог ее настроил?! Ведь Колофон имеет именно лиру, в Дельфах же звучит треножник. Однако ты найдешь оракул и в источниках у Бранхидов, и в свою очередь божество вещает у делосцев при помощи растительности».

Эписодий второй
МУЖЧИНЫ В ЕЕ ЖИЗНИ

Гремели песни, смех и игры

В родимых храмах и домах…

В. Кюхельбекер

Священное животное

Личная жизнь любого человека в абсолютном своем большинстве скрыта от окружающих. Мы можем знать какие-то факты, по-своему интерпретировать их, но все равно окажемся далеки от истины.

Что уж тут говорить о личности, жившей три тысячи лет тому назад. Тем более что Кассандра, о которой идет речь, прожила достаточно короткую, хотя и весьма бурную, жизнь.

Период зрелости пришелся у нее, по всей вероятности, как раз на момент похищения Парисом Елены. Такой вывод можно сделать из ее собственного признания корифею, предводителю хора, в трагедии Эсхила «Агамемнон». На рассказ Кассандры о том, что к ней сватался Феб-Аполлон, а она его обманула, корифей спросил, владела ли она в этот момент даром ясновидения? Кассандра ответила: «Уже я беды предрекла согражданам…»

А ведь одним из первых зафиксированных ее предсказаний было видение горящей Трои.

Сейчас трудно сказать, сколько лет было тогда Кассандре. Возраст, в котором человек волен вступить в брак, у каждого народа в разные эпохи бывал разный. В современной России в брак можно, за некоторыми исключениями, вступать только по достижении восемнадцати лет, а есть страны, в которых женщина такого возраста считается почти старухой и имеет уже несколько детей.

Можно лишь предположить, что будущей пророчице было в то время лет шестнадцать-семнадцать. Она могла и не спешить с замужеством, ибо была одной из царских дочерей и, следовательно, ни в чем не нуждалась.

О богатстве правителей Азии шла молва по всему миру. Гомер в шестой книге «Илиады» дает описание «прекрасного дома Приама» в акрополе Трои Пергаме, по которому хорошо видно, сколь богат был царь и обеспечены его дети:

… в нем заключались

Вкруг пятьдесят почивален, из гладко отесанных

камней,

Близко одна от другой устроенных, в коих Приама

Все почивали сыны у цветущих супруг их законных;

Дщерей его на другой стороне, на дворе, почивальни

Были двенадцать, под кровлей одною, из тесаных

камней,

Близко одна от другой устроенных, в коих Приама

Все почивали зятья у цветущих супруг их стыдливых.

У некоторых царских детей были и отдельные дома. Так, если Гектор, как старший сын, жил вместе с отцом, то престолонаследнику Парису, «женолюбцу и прельстителю», дом был выстроен лучшими троянскими зодчими:

Сам он дом сей устроил с мужами, какие в то время

В целой Троаде холмистой славнейшие зодчие были:

Мужи ему почивальню, и гридню, и двор сотворили

В замке градском, невдали от Приама и Гектора дома.

В процитированных строках говорится только о женатых или замужних отпрысках Приама, а девушки жили, видимо, сообща, на женской половине дома, куда кроме близких родственников вообще никто не мог попасть.

Основным их занятием было рукоделие: вышивание, шитье и, возможно, ткачество. По крайней мере, сама Афина Паллада не гнушалась этим ремеслом.

Приготовление пищи и уборку помещений производили рабы, сельским хозяйством и скотоводством занимались свободные поселяне, словом, жить было легко и довольно скучно.

Не было смысла торопиться с замужеством еще и по той причине, что в древности к женщинам вообще относились, мягко говоря, неважно, а уж к женам…

«Женщина является женщиной в силу отсутствия мужских свойств. Мы должны видеть в женщине существо, страдающее природной неполноценностью», — говорил не кто иной, как Аристотель, а древнегреческий комедиограф Менандр отозвался о женщинах совсем уж уничижительно: «Среди странных животных, населяющих сушу и море, поистине ужаснейшее животное — женщина».

Женам же доставалось еще похлеще.

Дело в том, что жена никогда не была для древнегреческого мужчины идеалом красоты, любви и восхищения, не являлась источником радости и наслаждений. Она должна была следить за хозяйством, рожать детей, воспитывать их и никогда не вмешиваться в дела мужа. Если же он закатывал пир и приводил собутыльников, то жена не имела права находиться в том же зале.

Тем не менее выходить замуж рано или поздно, но все же было надо. Тем более что Кассандра, как одна из самых прекраснейших дочерей баснословного богача Приама, была весьма завидной невестой.

Кандидаты! в мужья не заставили себя ждать. И первым из них был сребролукий Аполлон.

История сватовства

Взаимоотношения Кассандры и Аполлона были настолько сложными, что она рассказала о них (если верить Эсхилу) лишь в последние часы своей жизни. (Впрочем, для ее современников эта «тайна» не была секретом.)

А. Ф. Лосев подробно осветил этот вопрос в своей энциклопедической «Мифологии греков и римлян». Он пишет, что Кассандра, этот трагический, по его словам, гений Трои, характеризует собой один из самых трагических периодов истории Греции — «период перехода от безраздельной мифологии, когда отдельная личность еще не проснулась и молчит, к той самостоятельности человеческого индивидуума, когда человек требует себе одинаковых прав с богами».

И действительно. Прежде чем согласиться на брак с Аполлоном, Кассандра дерзнула запросить у него — у бога! — наделения себя пророческим даром.

Бог вынужден согласиться, приравнивая таким образом смертную человеческую жизнь к своей собственной, бессмертной.

Мало того, когда Кассандра нарушила обещание, Аполлон оказывается столь слабым, что не отнимает этот дар обратно, а делает всего лишь так, чтобы Кассандре никто не верил.

Трудно сказать, почему потенциальная невеста не захотела перейти в разряд жен.

Причин могло быть несколько. Об одной из них, об отношении древнегреческих мужчин к своим супругам, уже сказано выше. Второй может быть немыслимая ветреность Аполлона, любителя прекрасного женского тела.

Давайте вспомним его возлюбленных, а заодно и близких потомков, чья обычно тяжелая судьба чрезвычайно характерна для этого красавца.

Классификацию браков и внебрачных связей Аполлона приводит А. Ф. Лосев, разделяющий всех их на семь различных типов.

Самым характерным был брак по расчету, не содержащий почти никаких элементов эротики и являющийся результатом какой-либо политической комбинации, когда страны и народы желали объединиться.

Аполлон был женат на дочери афинского Эрехтея Креусе; дочери Миноса Акакаллиде; дочери Ликаона Дии; дочери Пенее Стильбе; на Родоне, Дрионе, Фии, Келайно, Хрисорте, Корикии, Адрее, Дионе, Синоне, Дикий, Отреиде, Феро, Этусе (дочери Посейдона), Амфиссе; бросившейся от него в море амазонке Грине, ахейской Болине. Касталия бросилась от любви к Аполлону в источник. И так далее и тому подобное.

К другому виду браков нашего многоженца относились те, которые были вызваны стремлением прославить Аполлона как пророка, врачевателя, отца различных искусств. В числе его потомков по этой линии браков есть много выдающихся личностей: Асклепий (Эскулап), знаменитый пророк в Дидимах Бранх; прорицатель аргонавтов Идмон; Мопс от Манто, дочери слепца Тиресия из Фив; Сивилла, Орфей, Гименей и многие, многие другие. Даже среди сыновей троянского царя Приама, несостоявшегося тестя Аполлона, были приписываемые ему дети — Троил и даже сам Гектор.

Любил Аполлон и мальчиков (греки в большинстве своем были бисексуальны), и вообще существ, представляющих ту или иную стихию природы.

С простыми смертными Аполлон собирался вступать в брак всего три раза, и все три раза неудачно.

Мариеса, дочь Эвена, просватанная богом, была похищена неким Идасом и предпочла остаться с похитителем.

Корониду, мать Асклепия, он убил за измену, а Кассандра, третья смертная невеста, дала ему от ворот поворот. Нужен ли ей до такой степени неверный муж, хоть и бог?

Но главной причиной отказа Кассандры Аполлону мне представляется психическая неуравновешенность пророчицы. Она хочет и подчиниться будущему мужу, и в то же время быть выше или по крайней мере равной ему.

В конце своей короткой жизни Кассандра чувствует, как клокочет в ее душе многолетний спор с не-состоявшимся женихом. Она чувствует, что по-женски поступила совершенно правильно, но все же гложет ее и ужасающий грех перед богом, от которого получила она свой великий дар.

Но слаб, как выясняется, и сам Аполлон, отец многих героев, всесильный вроде бы бог. Он заклял Кассандру вечной девственностью, а царь Аргоса Агамемнон, захвативший ее в плен, без каких-либо разговоров делает девушку своей наложницей, валяясь вместе с ней «на корабельных палубах», по выражению Клитемнестры из трагедии Эсхила.

Павсаний же вообще сообщает предание о том, что в Аргос Кассандра приехала не только с Агамемноном, но и с двумя сыновьями от него, Теледамом и Пелопсом, которые были убиты в один момент с родителями.

Стасим второй

Сгоревшие корабли

В бессмертной «Илиаде» Гомер рассказывает практически только о последнем, десятом, годе войны греков с Троей. Присутствуют, конечно, некоторые реминисценции из прошлого, но все же события первых лет осады Трои известны нам по различным произведениям других античных писателей.

После нескольких неудачных попыток выйти в открытое море греки добились-таки своей цели и после сравнительно спокойного плавания с участием попутного ветра подошли к берегам Троады, где их, как ни странно, уже ожидало сильное войско троянцев под предводительством Гектора, могучего сына царя Приама.

Долго колебались ахейцы, не зная, как осуществить высадку. Смущало не присутствие противника, а предсказание, гласившее, что того из греков, кто первым коснется ногой троянской земли, ждет неминуемая смерть.

Автора этих вещих слов история нам не называет, но им вполне могла оказаться и Кассандра, «любившая» предсказывать гибель. Да и в самом деле, не Калхасу же, главному идеологу ахейцев, снижать таким прорицанием морально-боевой настрой своего войска.

Как бы там ни было, первым спрыгнул с корабля небезызвестный Одиссей. Однако чтобы обмануть богов, он бросил прежде на землю свой щит, а потом уже и соскочил сам, ступая ногами на боевой доспех.

Предводитель фессалийцев из Филаки, юный Протесилай, сын Ификла, мечтавший о будущих подвигах и славе героя, решил, что прорицание уже нашло свою жертву, и без сомнений обнажил свой меч, бросившись с гиканьем на троянцев.

Увы, Одиссей в этот день был на щите, а Протесилай получил в открытую грудь удар тяжелого копья, которое сжимал в руке вождь троянцев Гектор, став, таким образом, первой жертвой никому не нужной войны.

Греческий десант загнал троянцев за городские стены, а на следующий день было устроено перемирие — для сбора тел павших воинов и свершения обрядов погребения, после чего греки вытащили свои корабли на берег и обустроили укрепленный лагерь, защитив его со стороны Скейских ворот Трои высоким валом и рвом.

Встает неминуемый вопрос: каким образом грекам вообще удалось подойти к берегам Трои, произвести высадку и оборудовать себе роскошную стоянку с шатром Агамемнона в середине и площадью для народных собраний? В чем заключалась их сила и почему жители Трои никак не препятствовали агрессору?

Специалист по античному мореходству и судостроению А. Б. Снисаренко пытается ответить на него в очень интересной книге «Эвпатриды удачи». Он подробно анализирует состав и оснащение ахейского флота, насчитывающего по Гомеру, 1186 кораблей. Если учесть, что на самых больших умещалось до двухсот гребцов-воинов, а самые малые несли по пятьдесят человек, то греческий десант насчитывал примерно сто тысяч боеспособных единиц, вооруженных, как правило, копьями, мечами и топорами-секирами. Были среди них и лучники, но в гораздо меньшем количестве, ибо стрельбу из лука греки почему-то не слишком уважали.

А где же флот троянцев, о котором ни разу не упоминает Гомер? Может, его просто не было?

А. Б. Снисаренко утверждает, что был, примем «настолько достойный, что введение его в действие могло бы пагубно отразиться на возвышенной героике гомеровских образов ахейских вождей». Недаром у самого Менелая кормчим на корабле служил троянец Фронтис, сын жрецд Онетора, а сами же гомеровские моряки ходили обычно при помощи «дара провидения Калхаса», а во время бури «на помощь зовут сыновей многомощного Зевса, режут им белых ягнят, на носу корабельном собравшись».

Фронтис же и Феак, помощник кормчего Навситая из Саламин, могли, по словам Пиндара, предвидеть бурю за три дня.

Действительно, морская держава — а Трою можно смело причислить к таковой — не могла не иметь многочисленного, а главное, боеспособного флота. Но куда же он делся, почему не встретил сборную армаду ахейцев еще на дальних подходах, в открытом море?

Автор «Эвпатридов удачи» выдвигает гипотезу, что троянский флот не участвовал в боевых действиях из-за того, что «сама война началась именно с внезапного нападения на корабли Приама и полного их уничтожения. Только этим можно объяснить и такой загадочный факт, как превращение Сигея и Тенедоса — исконно дарданских корабельных стоянок — в корабельные стоянки ахейцев».

Еще Страбон много лет спустя поражался факту близости лагеря греков от современного ему Илиона: «Корабельная стоянка находится так близко от современного города, что естественно удивляться безрассудству греков и малодушию троянцев; безрассудству греков, потому что они держали Корабельную стоянку столь долго неукрепленной… Корабельная стоянка находится у Сигея, а поблизости от нее — устье Скамандра, в 20 стадиях (около четырех километров. — А. П) от Илиона. Но если кто-нибудь возразит, что так называемая теперь Гавань Ахейцев и есть Корабельная стоянка, то он будет говорить о месте, еще более близком к Илиону, приблизигельно только в 20 стадиях от города…»

Да, грекам действительно не нужно было заботиться о безопасности своих «черных» кораблей, ибо они перед походом к берегам Троады уничтожили весь троянский флот.

А. Б. Снисаренко раскрывает и механизм нанесения такого удара. Он исследует строки Гомера и приходит к выводу, что они являются самым ранним упоминанием о страшнейшем оружии, получившем впоследствии название «греческий огонь». Состав этой смеси неизвестен до сих пор, хотя и предполагают, что в него входили нефть и селитра.

Дореволюционный российский историк А. Нечволодов, автор многих трудов, опирающихся на сотни фундаментальных антологий, курсов лекций и книг, так рассказывает о применении этого оружия в своих четырехтомных «Сказаниях о Русской Земле» (речь идет о походе князя Игоря на Царь-град в 941 году):

«Вскоре выступил Греческий флот; он был вооружен приспособлениями, из которых выпускали на врагов знаменитый в то время «Греческий огонь». Эти приспособления были установлены на корме, на носу и по бокам каждого корабля… На море стояла полнейшая тишина, что, по-видимому, было благоприятно для Русских; но на самом деле именно эта тишина и оказалась для них пагубной, так как в ветер Греки не могли бы добрасывать со своих судов «Греческого огня» в наши корабли; при наступившей же тишине огонь этот действовал без всякой помехи. Главным его составом была нефть, которая горела даже и в воде. Как только приблизились друг к другу корабли — огонь был пущен греками во все стороны. Облитые нефтью Русские корабли и люди и вся поклажа мгновенно воспламенились и производили сильнейший пожар. Спасаясь от огня, Русские стали бросаться в море, желая лучше утонуть, чем сгореть. Иные, обремененные кольчугами и шлемами, тотчас шли ко дну, иные, плывя, горели в самых волнах морских…»

Возвратившись домой, русские воины рассказывали, что случившееся с ними горе произошло от неведомого им доселе «греческого огня», который был, «как есть молонья, что на небесах. Эту молонью Греки и пущали на нас и пожигали. Оцого нам и нельзя было их одолеть», — говорили они.

За две тысячи лет до описанной русскими летописцами сцены, так выразительно изложенной А. Нечволодовым, действие «греческого огня» было не менее страшным.

Так и видятся объятые всепожирающим пламенем просмоленные троянские корабли, шипение испаряющихся прибрежных волн и истерический пророчащий вопль Кассандры о гибели первого же грека, который попытается ступить на землю Троады после совершенного злодеяния.

Протесилай, кстати, жертва этого предсказания-проклятия, был вскоре воскрешен — по просьбе своей прекрасной жены Лаодомии. Она смогла упросить об этом богов и через час, как было обусловлено договором, сошла вместе с мужем в подземное царство мертвых.

Кассандре совершить подобное не удалось.

Смерть героя

Троянская война собрала под свое крыло почти всех известных героев того времени. Конечно, самые лучшие из них находились в стане ахейцев, что и понятно, ибо Гомер воспевал в первую очередь доблесть своих земляков, жителей будущей Греции.

К числу этих героев принадлежали, прежде всего, бывшие женихи Елены, принявшие участие в походе согласно принесенной ими когда-то клятве. Это Идоменей, внук легендарного Миноса и сын Девкалиона, царь критского города Кноса, предводитель критян, прибываний со своим флотом под Трою отдельно от жителей материковой Греции. Это и Диомед, величайший ахейский герой, который участвовал еще в походе эпигонов на Фивы, а с ним и Сфенел, также давший клятву Тиндарею с Менелаем.

Были среди греков такие известнейшие воины, как Ахилл, царь города Фтии из Фессалии, греческий герой номер один, прибывший вместе с друзьями Патроклом и Алкимифоном; были оба Аякса — и «быстроногий» сын Оилея, царь локров, и сын Теламона, царь Саламин; был, наконец, и престарелый Нестор, царь Пилоса, переживший уже два, если не больше, поколения людей.

Само собой, находились среди них и царь Спарты Менелай со своим братом Агамемноном, главнокомандующим ахейского войска.

Союзниками троянцев были герои попроще, но и среди них насчитывалось несколько славных имен, помимо жителей самого Илиона. Это сын Гиртака Азий из далекой Арисбы под Абидосом, ликийские цари Главк и Сарпедон, внуки знаменитого Белле-рофонта — победителя Химеры, причем Сарпедона считали еще и сыном Зевса, родным братом Миноса; и Пандар, сын Главка, искуснейший лучник, и, наконец, Эней, сын представителя младшего рода троянских царей Анхиза и богини любви Афродиты, будущий «отец» римлян. К концу же войны подоспели еще и царица амазонок Пентисилея со своим отрядом, и царь эфибпов Мемнон, сын богини утренней зари Эос.

Был среди них и кабезиец Офрионей, привлеченный в Трою воинской славой.

Кассандре к началу Троянской войны было уже под тридцать, если верить преданию, которое гласит, что с момента похищения Парисом Елены прошло примерно десять лет.

Женихов за это время явно поубавилось.

Самой вероятной причиной этого был, по-видимому, страх мужчин перед мрачным даром троянской вещуньи. Тем более что сама Кассандра вела себя, как принято теперь выражаться, весьма неадекватно.

Впрочем, Офрионея не смутила худая слава Кассандры. Не будучи, по всей вероятности, знатного рода, он просил ее руки без даров, но обещал совершить великий подвиг, изгнав из Трои «меднолатных данаев».

Приам, не знавший, как избавиться от своей непутевой дочки, был только рад переложить заботу о ней на чужие плечи. Не могло волновать его и отсутствие и каких-то там даров, ибо, во-первых, он сам был несказанно богат, а во-вторых, расправа с врагами, осадившими его главный город, была для бывшего Подарка самым главным даром. Тем более что во время затянувшейся осады ахейцы полностью опустошили близлежащие области и разгромили подвластные или союзные Трое города, включая и родину Андромахи, жены его старшего сына Гектора.

Словом, Приам дал свое согласие, даже не спросив об этом саму Кассандру.

При появлении Офрионея на военной сцене бои между ахейцами и защитниками Трои вспыхнули с новым жаром. Он одержал несколько мелких побед, но, в конце концов, напал на Идоменея, многоопытного и хитрого воина, державшего в своих руках державу Миноса Крит.

Не спасла Офрионея ни отважная гордость, ни медная броня, коей блистал он под лучами солнца. Идоменей направил на него «медножальную» пику, поразил внутренности, а потом поволок тело поверженного жениха Кассандры за ногу, издеваясь вдобавок над погибшим героем:

Ежели все то исполнишь, что ты исполнить обрекся

Сыну Дарданову: дочерь тебе обещал он супругой.

То же и мы для тебя обещаем и верно исполним:

Выдадим лучшую всех из семейства Атридова дочерь;

К браку невесту из Аргоса выведем, если ты с нами

Трою разрушишь Приамову, град, устроением

пышный,

Следуй за мной: при судах мореходных с тобой мы

докончим

Брачный сговор; не скупые и мы на приданое сваты.

Смерть Офрионея не оказалась единственной в этом эпизоде Троянской войны.

За погибшего храбреца вступился Азий Гиртакид, спрыгнувший в азарте с колесницы. Но и с ним справился могучий Идоменей, а его напарник Антилох, старший сын Нестора и друг Ахилла, сразил ударом пики в живот оцепеневшего возницу Азия и забрал себе в качестве добычи прекрасных боевых коней, коих у греков была явная нехватка.

Заметив происшедшее, к месту схватки подбежал один из братьев Кассандры, Деифоб, которому, кстати, после смерти Париса будет отдана в жены та самая Елена, из-за которой и разгорелся когда-то весь скандал.

Деифоб слыл храбрым и сильным воином, однако и ему не удалось поймать Идоменея на острие пики, которое вонзилось в находившегося неподалеку Гинсенора, сына Гиппаса.

В свою очередь, Идоменей, не растерявший до сих пор своей боевой хватки, отправил на тот свет Алкофоя, зятя Анхиза, женатого на его дочери Гипподамии, после чего победоносно воскликнул:

Как, Денфоб, полагаешь, достойно ли я расплатился?

Три сражены за единого? Ты ж величаешься только,

Дивный герой! Но приближься и сам, и меня ты

изведай:

Узришь, каков я под Трою пришел, громовержцев

потомок!

Деифоб, поколебавшись, призвал на помощь Энея, которого погибший Алкофой, будучи зятем, воспитывал в своем доме.

Идоменей, видя перед собой прославленного героя, попросил, в свою очередь, помощи у друзей, в результате чего над телом павшего троянца завязалась рукопашная битва, после которой равнина, где шел бой, оказалась усыпанной множеством убитых и раненых с обеих сторон. Перечислять их всех — значит переписывать добрую половину тринадцатой книги «Илиады».

Здесь были ранены Деифоб и Эней, но Идоменея кара богов настигла только при возвращении на родной остров: критяне не пустили своего царя домой.

А самое важное заключается, на мой взгляд, в том, что из-за Кассандры, хоть и не по ее вине, произошло убийство многих достойных людей, ибо Офрионей шел в битву с именем пророчицы на устах.

Первая любовь

Первая любовь пришла к Кассандре совсем не так, как приходит она к обычным людям. Не было ни прогулок под луной, ни предрассветных соловьев, ни душистых цветов, брошенных к ногам.

Кончался десятый год войны, когда обе стороны окончательно выдохлись и не знали, как с честью выйти из создавшегося положения.

Уже был убит и похоронен друг Ахилла Патрокл, сражен в отместку за его смерть главный защитник Трои, отважный Гектор.

Престарелый Приам, узнав о смерти старшего сына, упал на землю и долго лежал без сознания. Боги, впрочем, не позволили ему умереть, а направили в стан греков к Ахиллу с богатыми дарами, пообещав помочь несчастному отцу с выкупом непогребенного тела Гектора.

Ахилл, один из величайших героев Греции, был неординарной личностью.

Мать Ахилла, морская богиня Фетида, на свадьбе которой с царем Пелеем и произошел раздор из-за какого-то яблока (пусть оно и выросло в садах Гесперид), знала о том, что рок сулил ее сыну обрести бессмертную славу, но также знала — ему не вернуться живым из-под стен Илиона.

И потому она решила перехитрить богов и то ли натирала сына амброзией и держала его в огне, чтобы сделать его неуязвимым, то ли по той же самой причине окунала с головой в воды Стикса.

В любом случае единственным незащищенным местом на теле Ахилла оставалась пятка, за которую держала его мать.

На Троянскую войну сам Ахилл пошел с большимудовольствием, чуя в себе недюжинную силу. Тем более что прорицатель ахейцев Калхас предсказал Агамемнону победу только в том случае, если на войне будет присутствовать Ахилл.

Воспитанный другом царя Пелея кентавром Хироном, Ахилл вырос не только настоящим богатырем, но и свободолюбивым, вольным по духу человеком. Будучи самого знатного происхождения, он тем не менее из-за этих своих то ли природных, то ли благоприобретенных качеств не пришелся ко двору властного, не ограниченного в своих возможностях Агамемнона, предводителя ахейцев.

Агамемнон, пользуясь безнаказанностью, все время издевался над Ахиллом. Он то называл его женихом своей дочери Ифигении, то неожиданно лишал его невесты, то отнимал любимую наложницу, то вдруг разражался бранью по поводу Ахилла.

Ахилл, естественно, не оставался в долгу. Он не утруждал себя особыми ратными подвигами. Так продолжалось до тех пор, пока не погиб от руки Гектора его лучший друг, почти брат, Патрокл. Здесь уж Ахиллу была нанесена личная обида, и, после того как он троекратно обогнул илионские стены, он все же настиг своего соперника и, с позволения богов, решил поединок в свою пользу.

Когда престарелый Приам припал к ногам греческого героя, Ахилл, вспомнив о том, что у него тоже был когда-то отец, выдал труп Гектора родному городу для торжественного погребения. Было заключено перемирие, в знак которого обрадованный Приам то ли по просьбе Ахилла, то ли по собственной воле предложил холостому богатырю руку и сердце своей дочери Поликсены.

Красота царских дочерей вошла в поговорку, и Ахилл, которому не слишком везло с женщинами, согласился на предложение Приама. Польза от подобного брака была очевидна для обеих сторон. Сепаратный мир мог плавно перейти во всеобщий.

Впервые со своей невестой новоявленный жених встретился неподалеку от Трои, в пределах небольшого храма Аполлона Фимбрейского. Тут же реши-ли сыграть и саму свадьбу.

В числе гостей, приглашенных на радости, был и молодой царь Фригии Кореб, влюбившийся с первого взгляда в сестру невесты Кассандру.

Пророчица в описываемое время давно уже разменяла четвертый десяток лет и потому была, разумеется, намного старше тайного воздыхателя. Но с одной стороны, для восточных юношей возраст женщин никогда не считался особой помехой, с другой — Кассандру уже измучила необходимость подчиняться заклятию Аполлона.

Она устала быть вечной девственницей. Она хотела любить и быть любимой, она хотела рожать детей и командовать служанками в доме. Словом, начиналось духовное выздоровление психически неуравновешенной вещуньи.

Однако Аполлон, все еще обиженный на Кассандру за отказ от брака с ним самим, не мог, естественно, позволить своей жертве уйти из предназначенной для нее ловушки. Он наслал на девицу провидческий поморок, ввел ее в транс, и та, словно безумная пифия, смогла в который раз предугадать развитие событий, а главное, увидеть смерть своего жениха.

«И моей любви открылся

Тот, кого мы ждем душой

Милый взор ко мне стремился,

Полный страстною тоской…

Но для нас перед богами

Брачный пир не возгремит;

Вижу: грозно между нами

Тень Стигийская стоит» —

так стенала Кассандра в балладе В. А. Жуковского, который, в свою очередь, перевел балладу Ф. Шиллера.

Нарисовав перед глазами своей бедной жертвы столь мрачное видение, мстительный Аполлон тут же претворил его в действительность, вложив в руки Париса, бывшего среди свадебных запевал, свою необыкновенную стрелу из серебряного лука. Эту стрелу Парис, прячась за статуей Аполлона, и пустил в Ахилла. Он мстил за гибель старшего брата, сорвав тем самым последнюю возможность примирения с ахейцами.

Заколдованная стрела Аполлона угодила Ахиллу в пятку, в единственное уязвимое место на его почти бессмертном теле.

Кореб же погиб чуть позднее, в день падения Трои, защищая свою невесту от рук младшего Аякса, когда тот тащил ее из храма Афины Паллады. Вот как говорит об этом Вергилий:

Видим: из храма влекут, из священных убежищ

Минервы,

Деву, Приамову дочь, Кассандру; волосы пали

На плечи ей; пылающий взор возвела она к небу,

Только взор, ибо руки поднять не давали оковы.

Зрелище это Кореб снести не мог и, взъярившись,

В самую гущу врагов устремился на верную гибель.

Забегая несколько вперед, скажу, что, взяв Трою, ахейцы на месте гибели Ахилла принесли ему в жертву и невесту-вдову Поликсену.

Кассандра же снова вернулась к своему привычному состоянию. Сознание ее было помутнено.

Месть богов

Следующим мужчиной, попытавшимся грубо вторгнуться в личную жизнь несчастной предсказательницы, был неистовый Аякс, сын Оилея, царь и предводитель локров, народа, населяющего Среднюю Грецию.

Вот каким описывает его Гомер во второй книге «Илиады»:

Локров Аякс предводил, Оилеев сын быстроногий:

Меньше он был, не таков, как Аякс Теламонид

могучий,

Меньше далеко его; невеликий, в броне полотняной,

Но копьеметец отличный меж эллинов всех и данаев.

Он предводит племена, населявшие Кинос и Опус,

Вессу, Калиар и Скарф, и веселые долы Авгеи;

Тарфы и Фроний, где воды Воагрия быстро катятся.

Сорок черных судов принеслося за ним к Илиону

С воинством локров мужей, за священною жившей

Эвбеей.

В боях с троянцами этот Аякс, в отличие от своего тезки Теламонида, ничем особенным себя не проявил. Чаще всего он просто был его напарником, хотя сын Теламона для более серьезных дел предпочитал брать с собой своего сводного брата Тевкра.

Рати, приведенные сыном Оилея под Трою, не имели ни медных шлемов, ни круглых щитов, ни «возвышенных ясенных копей». Локры в бою старались держаться сзади и предпочитали сражаться, в отличие от остальных ахейцев, на приличном расстоянии от врага — при помощи луков и стрел.

Единственное, в чем показывал особую удаль Аякс, было преследование поверженных уже врагов:

Более всех поразил Оилеев Аякс быстроногий:

С ним из вождей не равнялся никто быстротой

на погоне

Воев бегущих, которых ужасом Зевс поражает.

В этой связи совсем не кажется удивительным поведение Аякса в захваченной Трое. В первую очередь он, как, впрочем, и многие другие, бросается искать себе добычу.

Набрав довольно ценностей материальных, он вспоминает, на свою голову, о пророчице Кассандре, одной из достопримечательностей Трои. То ли затмила ему разум ее громкая слава, то ли ему захотелось обладать этой вечной, хоть уже и не молодой, девственницей, то ли надеялся он получить за нее богатый выкуп, — сейчас сказать трудно. Как бы там ни было, он пронесся по охваченным пожаром улицам Трои и, в полном вооружении, влетел в храм Афины, где искала спасения от неистового вещая Кассандра.

Она припала к статуе богини и обняла ее изображение руками.

Этот жест означал полное подчинение воле высокой покровительницы. Человек, попросивший подобным образом помощи у бога или богини переходил под их защиту и становился неприкосновенным.

Разгоряченный долгим преследованием, Аякс позабыл, в помрачении, все освященные временем законы. Он грубо схватил Кассандру и с такой силой дернул, что священная статуя, за которую та держалась, упала на пол храма и разбилась.

Предрекать нарушителю божественных законов недобрую участь уже не было нужды.

Афина Паллада была хранительницей не только Афин, но и многих греческих и иных городов. Сами же ахейцы ужаснулись преступлению злобного Аякса и приговорили его к немедленной смерти.

Теперь уже самому нарушителю законов пришлось искать помощи у оскорбленной им богини.

Афина, соблюдая заключенный с людьми договор, не позволила бывшим соратникам Оилеева сына расправиться с ним в ее храме. Она дала ему возможность выйти вместе с Агамемноном в открытое море, позволила даже достичь берегов Эвбеи и здесь, у самого Герейского мыса, возле поднимающихся из воды, опасных для кораблей скал, наслала великую бурю.

Много ахейских судов погибло в этот день, но для корабля Аякса дочь Зевса приберегла отцовскую молнию. Ею она и поразила утлое суденышко.

Корабль Аякса сгорел дотла, а сам он спасся только благодаря помощи бога морей Посейдона, сжалившегося по старческой привычке над несчастным мореплавателем.

Однако Аякс, выброшенный на одну из Герейских скал, не успокоился и принялся утверждать, будто бы спасся сам, без какой-либо помощи богов и даже против их воли.

Тут не выдержал и Посейдон. Он взмахнул своим трезубцем и пригвоздил им Аякса к скале, на которой тот сушил одежду.

Скала не выдержала такого удара, она раскололась надвое и, обрушившись в море, увлекла в пучину того, кто прогневал богов.

Так закончил свою жизнь очередной искатель тела и души троянской пророчицы Кассандры. Не зря Александра, ее второе имя, означает буквально «погубительница мужей».

В руках врага

Первым, последним, да и вообще единственным мужчиной в полном смысле этого слова был в жизни Кассандры легендарный Агамемнон — царь Микен и Аргоса, вдохновитель, организатор Троянской войны, а также предводитель огромного войска.

Судьба этой незаурядной личности была предопределена задолго до ее появления на свет.

Родной дед Агамемнона, Пелопс, был сыном царя Тантала и внуком самого Зевса. Изгнанный из родного города Сипила (в Малой Азии) троянским царем Илом, он приплыл в ту область Греции, которая станет потом называться по его имени Пелопоннесом, и, совершив нескольких преступлений, женился на Гипподинамии, дочери царя Писа Энамая, что позволило ему воцариться в этом городе. Однако своими преступлениями он навлек на себя проклятие, тяготевшее над всем его родом.

Борясь за обладание отцовским наследством, Атрей и Фиест, сыновья Пелопса, всю свою жизнь находились во взаимной вражде, Атрей по недоразумению убил своего собственного сына, подосланного Фиестом, в отместку за что угостил брата зажаренным мясом его, Фиеста, детей.

Заодно он сбросил в море собственную жену Аэропу, способствовавшую козням деверя, и, не довольствуясь этим, подослал к Фиесту его последнего сына Эгиста (Эгисфа), воспитанного вдали от отца.

Эгист должен был убить родителя, но он разгадал коварный замысел своего дяди Атрея и убил его самого. После смерти Тантала (Младшего) Агамемнон, сын Атрея, женится на вдове своего двоюродного брата Клитемнестре и сватает родному брату, Менелаю, сестру своей жены Елену, дочь спартанского царя Тиндарея.

Отправляясь под Трою, Агамемнон оставил жену под охраной певца, который был позже сослан на пустынный остров, но царица изменила своему мужу с уже упоминавшимся Эгистом, двоюродным братом Агамемнона и его заклятым врагом.

После возвращения законного государя с войны любовники прикончили ненавистного им обоим Агамемнона. Это произошло в первый же день пребывания победителя в родном городе.

Клитемнестра оправдывается тем, что мстила за принесенную в жертву Ифигению, ее любимую дочь, а Эгисту не нужно оправдываться вовсе — ему оправданием служит застарелая вражда к Атрею и его потомкам.

Такова внешняя канва суровой жизни Агамемнона, человека, чьим образом и поступками были навеяны лучшие пьесы классических античных авторов, в числе которых Софокл, Эсхил, Сенека и многие, многие другие.

Одним из главных действующих лиц выступает Агамемнон и в поэтах Гомера. Фактически именно им была затеяна и под его непосредственным руководством проходила знаменитая Троянская война.

В пользу этой версии говорит великое множество фактов.

Троянская война не нужна была, по сути, никому, кроме Агамемнона, боявшегося усиления Трои и вмешательства ее во внутреннюю жизнь Пелопоннеского полуострова.

И дело тут не в мнимом или действительном похищении Елены, ставшем только формальным поводом для объявления войны.

Агамемнон хотел, во-первых, захватить власть над как можно большей территорией, а в осуществлении этого замысла ему мешали слишком многие. Во-вторых, он мечтал отомстить троянским царям за то, что они когда-то изгнали его род из пределов богатой Малой Азии, ибо земля Греции была не в пример худосочнее — сплошные горы да исковерканные острыми скалами морские берега.

Для нас нет нужды изучать политические взгляды и военные доктрины царя Аргоса и Микен, так же как нет возможности рассуждать о его таланте военачальника. Пусть этим занимаются профессиональные ученые.

Нас интересуют человеческие качества Агамемнона, история его взаимоотношений с «трагическим гением Трои» — Кассандрой.

А как человек Агамемнон был суров, крут и не всегда справедлив, что в общем-то и понятно, стоит только вспомнить условия, в которых протекала его непростая жизнь. Недаром греки связывали с домом микенских царей, потомков Пелопса, гнев богов.

Для того чтобы организовать военное выступление против Трои, Агамемнону потребовалось целых десять лет, если отсчитывать срок со дня похищения Елены. Разумеется, какое-то время неминуемо уходило на поездки к дружественным правителям и на заключение союзов. Но не столько же?..

И дело тут не только в том, что для многих городов-государств Древней Греции война с далекой Троей не казалась такой уж необходимой.

Древние умели и любили воевать, видя в этом единственный способ приобретения как материальных ценностей, так и вещей, которые не купишь ни за какие деньги. Например, героической славы, каковую жители Эллады необыкновенно уважали.

Многие из самостоятельных военачальников просто не хотели подчиняться жесткому диктату Агамемнона. К числу таких вольнодумцев принадлежали и Одиссей, прикинувшийся было сумасшедшим, и Ахилл, точнее, его мать Фетида, прятавшая сына от вербовщиков, и старинный друг легендарного Геракла Филоктет, ловко симулировавший отравление от ядовитого змеиного укуса.

Тем не менее основные силы ахейцев были все же собраны в Авлиде, но тут в развитие вполне земного сюжета — будущей войны — вмешались всемогущие боги. Они у самого Агамемнона потребовали проявить гражданское мужество. Верховный птицегадатель ахейцев Калхас решил, по наущению Артемиды, принести ей в жертву дочь Агамемнона и Клитемнестры Ифигению.

Далеко не сразу согласился Агамемнон на подобную жертву. Он даже послал к жене сразу двух гонцов с приказаниями, смысл одного из которых противоречил смыслу другого. Один гонец, следуя выданному ему приказу, должен был привезти дочь царя в Авлиду, другой же, следуя своему, наоборот, должен был увезти ее как можно дальше.

Случилось так, что Менелай, обиженный брат Агамемнона, сумел перехватить второго гонца, и ни о чем не подозревавшая Ифигения прибыла в стан ахейцев. Проклятие богов, наложенное на Пелопса и его потомков, продолжало действовать.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, ибо мирмидоняне (ахейцы, данаи и прочие) уже готовы были забросать камнями и вступившегося за свою невесту Ахилла, и Агамемнона, если б не сама Ифигения, решившая пожертвовать собой ради общего дела.

Столкновение отцовского чувства с чувством гражданского долга оставило незаживающую рану на сердце аргосского царя и еще более ожесточило его.

Не принесли покоя и боевые действия против троянцев.

Агамемнон был смел и отважен, словно лев, бросался в гущу врагов, убивал направо и налево, но ни разу не возникло в нем чувство жалости к поверженному врагу, тем более что защитники Трои и сами оказались не из робкого десятка, и давали жесткий отпор все чаще и чаще.

Проснулось сердце Агамемнона лишь при виде униженной Аяксом Кассандры, в спасении которой от рук насильника он, как предводитель ахейцев, должен был принять самое непосредственное участие.

В том, что вещунья не была, подобно многим своим братьям и сестрам, убита еще в охваченной огнем Трое, есть своя логика.

Во-первых, греки не тронули и мудрого Антенора, который стоял за возвращение Елены Менелаю, а ведь именно Кассандра все время предостерегала своего отца Приама и всех троянцев, что похищение Елены Парисом сулит несчастья. Во-вторых, она была известной пророчицей и поэтому каздлась весьма достойной, чтобы ее принесли в качестве дара Дельфийскому оракулу. Сделав подобное приношение, Агамемнон, внук проклятого Пелопса, мог рассчитывать на смягчение мстительных сердец богов.

А вероятнее всего, бывшему изгнаннику просто хотелось иметь в числе прочих своих рабынь царственную дочь заклятых вековых врагов.

Как бы там ни было, Агамемнон не обратил никакого внимания на заклятие Аполлона и попросту овладел Кассандрой.

Это было его правом. Правом победителя.

Эписодий третий
ХОД КОНЕМ

Бойся данайцев, дары приносящих…

Вергилий.

Гибель героя

Любая война, по каким бы высоким мотивам она ни начиналась, есть сущая несправедливость. Мудрость этой фразы почувствовали на себе и древние греки, оказавшиеся под Троей. Уничтожение флота противника и высадка на берег стоила им такого большого количества жертв (начиная с храброго Протесилая), что им пришлось тут же заключать перемирие и засылать к противнику послов.

Затем они принялись плавать на кораблях вдоль побережья, изредка проникая в глубь страны, где разоряли близлежащие селения.

Троянцы собрали свои основные силы за хорошо укрепленными городскими стенами, а греки, вернувшиеся ночью в гавань, построили лагерь с мощным валом и глубоким рвом. Можно было подумать, что это они готовились отражать долгую осаду.

Уходя из оставленных селений, троянцы прихватили с собой и все полагающиеся припасы, так что в лагере захватчиков через некоторое время возникли трудности со снабжением. Тем более что бесплатно армию в те давние времена не кормили: продовольствие приходилось покупать у приезжих купцов либо выменивать его на захваченную добычу.

Отбив несколько штурмов, троянцы настолько уверились в своей силе, что свои военно-спортивные тренировки стали проводить вне городских стен.

Наткнувшись на решительный отпор, ахейцы изменили тактику. Они стали вести себя коварно, занялись убийствами и грабежами, в чем особенно преуспели сын Оилея Аякс и сам Ахилл.

Среди совместных детей Приама и Гекубы был и совсем юный Троил, которого особенно любила вещая Кассандра, часто плакавшая оцого, что ей была известна участь, ожидающая ее младшего брата.

Некоторые древнегреческие историки (среди них Аполлодор и Ликофрон) утверждали, что настоящим отцом Троила, да и Гектора, являлся сам Аполлон. По крайней мере, погиб этот отрок именно у стен алтаря Аполлона Фимбрейского, на том самом месте, где позднее Парис сразит Ахилла и пойдет под жертвенный нож сестра Кассандры Поликсена.

Кассандра не раз предостерегала брата, как утверждает Сенека в «Агамемноне», но даже подросток не поверил любимой сестре.

Нужно сказать, что Сенека в этой драме рассказывает о таких предсказаниях Кассандры, о которых не упоминают другие авторы.

В безумных видениях ей представляются и ужасающая смерть отца, и гибель братьев — Гектора, Троила и Деифоба, и своя собственная близкая гибель со всеми ужасами Аида. Подавленная такими видениями, она, как об этом рассказывает хор, падает бездыханная навзничь.

Известны два предсказания Кассандры, связанные с именем ее старшего брата, Гектора, главного защитника Трои.

В первом из них она пророчествует о гибели отважного героя от руки героя ахейского, Ахилла, мстящего в данный момент за смерть своего друга Патрокла, которого многие исследователи признают как бы за двойника сына Пелея.

На этот раз Приам с Гекубой если и не поверили до конца «лживой» вещунье, то были очень обеспокоены за судьбу Гектора в силу своей родительской любви.

Приам решил убедить сына отказаться от битвы с Ахиллом:

«Гектор, возлюбленный сын мой! Не жди ты сего

человека

В поле один без друзей, да своей не найдешь ты

кончины,

Сыном Пелея сраженный: тебя он могучее в битвах!»

Вторит мужу и мать Гектора, Гекуба, обнажив перед сыном иссохшую материнскую грудь:

«Сын мой! Почти хоть сие, пожалей хоть матери

бедной!

Если я детский твой плач утоляла отрадною грудью,

мужа,

В стены вошед, отражай; перед ним ты не стой

одинокий!

Если, неистовый, он одолеет тебя, о мой Гектор,

Милую отрасль мою, ни я на одре не оплачу,

Ни Андромаха супруга; далеко от нас от обеих

В стане тебя мирмидонском свирепые псы

растерзают!»

Гомер вложил эти слова в уста Приама и Гекубы, но те, в свою очередь, просто повторили предсказание Кассандры, которая понимала, что ее речи не вызовут у брата решительно никакого отклика.

Гектор же не мог уклониться от боя по двум причинам.

Во-первых, он понял свою ошибку, совершенную тогда, когда не укрылся с войском за стенами Трои прежде, чем в битву вступит Ахилл, а во-вторых, он поверил богине Афине, обещавшей свою помощь, которой он впоследствии так и не дождался.

Ахилл, как и предсказывала Кассандра, одержал победу, после чего продырявил ноги погибшего, продел сквозь них крепкий ремень и привязал к колеснице. Он уколол коротким дротиком коней, и колесница поволокла тело великого троянского героя в стан ахейцев.

Второе предсказание пророчицы свершилось тогда, когда она первой увидела Приама, возвращающегося с трупом старшего сына. Только после этой сцены поверил Кассандре еще один человек — вдова ее брата Андромаха, теперь твердо знавшая, что великая Троя действительно падет, а всех троянок греки уведут, пленив их. Будет при этом убит и ее сын Антианакс.

Возвращение Париса

После того как на несостоявшейся свадьбе Ахилла погибли оба жениха — сам Ахилл и первая любовь Кассандры Кореб, — здоровье троянской пророчицы резко ухудшилось. Она все реже приходила в себя, проводя большую часть своей обессмысленной жизни в объятиях глухого безумия.

Мрачные видения витали перед ее глазами, но одно из них повторялось ежедневно: скорченное тело Париса с застывшим на лице выражением ужаса.

Тем временем Одиссей, предпочитавший, как некогда Ахилл, действовать из засады, подслушал слова троянского прорицателя Гелена, говорившего о некоем способе, которым можно овладеть Троей.

На удивление легко взяв верховного птицегадателя в плен, Одиссей добился от него важного признания. Оказалось, что Троя будет взята лишь в том случае, если на подмогу к ахейцам прибудут сын Ахилла Неоптолем и друг Геракла Филоктет с подаренными ему отравленными стрелами.

Филоктет уже воевал однажды с Троей, помогая Гераклу расквитаться с отцом Приама Лаомедонтом. Он знал, где находится жертвенник, поставленный в честь покровительницы острова Хрисы, на котором нужно будет принести ритуальную жертву, без чего взятие Трои состояться никак не могло.

При высадке на остров Филоктет попался на глаза огромной то ли змее, то ли гидре, охранявшей алтарь, и укус ее был столь ядовит, что он едва не потерял сознание. В скором времени укушенная нога у него распухла, из раны потек зловонный гной.

Как всегда, выручил греков Одиссей, посоветовавший просто бросить несчастного друга Геракла где-нибудь на берегу.

Так и сделали. Проплывая мимо острова Лемноса, греки спустили уснувшего Филоктета с корабля, отнесли его на пустынный берег и оставили там с луком и знаменитыми стрелами.

Теперь же неожиданно выяснилось, что без участия старого воина Трои не взять.

С Неоптолемом все обошлось без каких-либо осложнений. Немного поплакала, вспомнив мужа, Дендамия, а сам юноша, жаждавший воинской славы, едва не запрыгал от радости.

Гораздо труднее пришлось с Филоктетом, робинзонада которого растянулась на девять долгих лет. Рана на его ноге так и не зарубцевалась, образовалась своего рода трофическая язва. Ему трудно было ползать по скалам в поисках воды и пропитания. С большим трудом удавалось высечь огонь. А виновниками всех этих страданий были высокомерные дети Атрея, Менелай и Агамемнон, а также ублюдок Сизифа Одиссей.

Последний знал, что при встрече с Филоктетом ему грозит гибель, ибо от Геракловых стрел, подаренных ветерану, еще никому не удавалось уйти. В связи с этим Одиссей решил воспользоваться помощью неопытного. Неоптолема — он уговорил его подойти к Филоктету и рассказать, что он возвращается из-под Трои, покинув войско по причине ссоры с его вождями. Если же Филоктету захочется вернуться в Грецию, то взять его на корабль и завладеть как им, так и знаменитым оружием.

Неоптолем был воспитан в несколько иных понятиях, но ради общего дела все же согласился пойти на этот обман.

Так получилось, что в самый последний момент Филоктет, поддавшийся было на очередной Одиссеев обман, успел обо всем догадаться и наотрез отказался подниматься на борт корабля.

Пришлось бы Одиссею, а с ним и всему ахейскому войску уходить несолоно хлебавши, если б не призрак Геракла, появившийся перед Филоктетом во всем своем блеске и величии.

Глухим загробным голосом он приказал Филоктету во всем повиноваться мудрому Одиссею и поспешить под стены Трои, где его ждали исцеление от раны и великая воинская слава.

Пока Неоптолем оправдывал под стенами Трои свою геройскую родословную, Филоктет отыскал Париса и нанес ему отравленной стрелой Геракла неисцелимую рану. Тот, чувствуя приближение неминуемой смерти, ушел подальше от людей, поднялся на одно из горных пастбищ Иды, где провел свое детство и юность, залег, словно раненый зверь, в чащобе и умер, корчась от страшных мучений, какие видела и предсказывала ему Кассандра.

Нашли пропитанное ядом тело Париса его бывшие товарищи — пастухи. Они и принесли его к дому первой жены. Там соорудили высокий костер, возложили на него окоченевший труп Париса и сожгли, а урну с прахом поставили потом в могилу.

Так закончил свою жизнь один из непосредственных виновников знаменитой Троянской войны.

Стасим третий

Отродье рода Сизифова

Об удивительной жизни этого человека, полной невероятных приключений, написаны десятки, если не сотни, книг, поставлены художественные кинофильмы и сняты фильмы мультипликационные. Но самое известное произведение, посвященное ему, несомненно, «Одиссея» Гомера.

Его имя давно сделалось нарицательным. Говоря «Одиссей», мы в первую очередь вспоминаем не его хитрость, ложь и элементарную человеческую непорядочность в решении вполне достойных, даже высоких задач. Мы вспоминаем в первую очередь приключения, выпавшие на долю Одиссея.

А ведь уже само происхождение Одиссея позволяет предполагать в нем способности, если не талант, наследственного хитреца и даже лжеца.

Прадедом Одиссея с материнской стороны был Гермес, бог торговцев, путешественников и (как говорилось уже) воров. Сын его, Автолик, дедушка нашего героя, был известен тем, что получил от отца разрешение лживо клясться его именем.

Отец Одиссея, Лаэрт, когда был еще молод, участвовал в кали донской охоте и в походе аргонавтов. Однако существует устойчивое мнение, поддерживаемое большинством античных преданий, что до замужества мать Одиссея отдалась Сизифу, гостившему в это время во дворце ее отца Автолика. Сизиф же, царь Коринфа, отличался преступным лукавством и недержанием речи, за что и понес соответствующее наказание в преисподней, где выполнял тяжелый и бессмысленный труд: вкатывал на крутую гору огромный камень, который в последний момент всегда срывался обратно к подножию горы.

Если Агамемнон, царь Аргоса и Микен, является организатором Троянской войны, то идейным ее вдохновителем можно смело считать именно Одиссея, паря Итаки, маленького и скудного острова в Ионическом море.

Он и вообще многое совершил и сильно повлиял на свое время.

Именно он, являясь в молодости одним из женихов прекраснейшей из смертных женщин — Елены, посоветовал ее отцу Тиндарею, чтобы он обставил дело умно, дабы все прочие женихи не держали зла на счастливого избранника, а дали ему клятву помогать в случае необходимости изо всех сил.

Не будь этого совета и последовавшей за ним клятвы, не было бы, вероятнее всего, и Троянской войны.

Двуличие Одиссея выявилось задолго до начала военных действий.

Когда Менелай с Агамемноном, Нестором и Паламедом прибыли на Итаку, чтобы призвать ее царя к исполнению им же предложенного зарока, Одиссей, который только что женился на прекрасной Пенелопе и стал счастливым отцом, решил обмануть своих незваных гостей. Притворившись помешанным, он стал пахать свои поля и засеивать их солью.

Первым, на свою голову, понял хитрость Одиссея Паламед и решил заставить его признаться в этом. Он взял из рук Пенелопы грудного младенца и положил его перед волами.

Сколь ни хотел Одиссей остаться дома, но погубить ради этого своего первенца он не мог. Пришлось хитроумному царю покинуть родную Итаку и идти на долгие годы под Трою. Однако он запомнил, что причиной его отлучки был именно Пала-мед, и впоследствии жестоко отомстил своему разоблачителю.

Включившись в подготовку войны, Одиссей привнес в это дело все свои таланты и хитрость.

Как поступил с ним Паламед, так поступил и он сам по отношению к Ахиллу. Этого великого героя не отпускала мать, морская богиня Фетида, знавшая о роковой будущности своего сына. Она укрыла его среди дочерей Ликомеда, царя острова Скирос в Эгейском море. Ахилл щеголял в женском одеянии и всячески изображал из себя женщину.

Одиссей со своим постоянным напарником Диомедом прибыли на остров под видом купцов и разложили перед жеманными девицами роскошные товары, между которыми поместили и великолепно выделанное воинское снаряжение.

Пока царевны, перешептываясь, с восторгом разглядывали ткани и украшения, Ахилл, мечтавший о ратных подвигах, не сводил глаз с затейливо украшенного шлема и остро наточенного меча.

В этот момент вдруг взревели трубы и загремело оружие. Это спутники Диомеда и Одиссея ударили мечами в щиты и издали боевой клич.

Перепуганные девушки бросились врассыпную.

Все, кроме одной.

Позабыв об осторожности, Ахилл схватил меч и щит.

Следующим, очень сомнительным поступком Одиссея, как говорилось выше, был данный им совет предательски оставить ужаленного змеей Филоктета на пустынном острове, тем самым практически приговорить его к смерти.

Девять лет провел больной Филоктет в одиночестве, и, если б не предсказание Гелена, он вряд ли когда-цибуль вновь увидел людей.

В начальный период войны Одиссей принял вместе с Менелаем участие в неудачном посольстве, отправленном для переговоров с троянцами (этот совершенно нетипичный для Одиссея провал им задуманного следует особо отметить). А впоследствии он отомстил ненавистному ему Паламеду за разоблачение.

Мудрый Паламед был известен тем, что не раз оказывал ахейцам неоценимые услуги. Он лечил их целебными травами, соорудил первый маяк, давал разумные советы по разным поводам.

К числу таких советов относится и его настоятельное предложение побыстрее закончить войну, заключить перемирие и вернуться на родину.

Этим-то мудрым и гуманным советом и воспользовался для своих низких целей коварный Одиссей.

Он спрятал в шатре Паламеда мешок с золотом и распустил повсюду слух о мнимом предательстве героя. Не зря, мол, тот советует развязаться с поднадоевшей войной, не иначе как подкуплен богатым Приамом.

Для большей достоверности Одиссей пошел даже на то, что написал подложное письмо, якобы адресованное Приамом Паламеду, где было сказано об отправке «предателю» пресловутого золота в уплату за уговоры о перемирии.

Это письмо Одиссей вручил пленному фригийцу и велел отнести его.

Едва бедолага успел покинуть лагерь, слуги царя Итаки убили посланца, изъяли подметное письмо, с которым Одиссей и поспешил к Агамемнону, главнокомандующему греческих войск.

Крутой нрав Агамемнона был всем известен.

Получив подделку, Агамемнон немедленно собрал в своем шатре всех греческих вождей, включая не подозревавшего ни о чем Паламеда. Что бы он затем ни отвечал на заданные вопросы, ему не могли помочь никакие оправдания.

Одиссей же посоветовал произвести обыск в шатре Паламеда.

После того как там нашлось упоминавшееся в письме золото, участь Паламеда была решена. Его заковали в цепи, привели к морю и забросали камнями.

Жестокий Агамемнон не хотел даже предавать тело Паламеда погребению, чтобы его душа не знала покоя, но поступить так не дозволил могучий Аякс Теламонид. Он был единственным человеком, кто не поверил Одиссею, и стал тем самым новым объектом ненависти Сизифова отродья, как порой называли Лаэртида недовольные им ахейцы.

Во время одного из особо затянувшихся периодов бездействия Агамемнон, знавший, что ничто так не разлагает военную дисциплину, как скука, решил произвести инспекцию морально-волевых качеств вверенных ему войск.

Он созвал народное собрание и предложил (притворно, разумеется) вернуться назад, на родину.

Интуиция не подвела опытного стратега. Ахейцы подняли радостный крик и устремились к своим кораблям, спеша спустить их на воду.

Эти крики долетели и до Олимпа, где почивали уставшие от дрязг и треволнений боги.

Жена Зевса Гера, опасаясь, как бы не прекратилась осада Трои, попросила воительницу Афину разузнать, что к чему. Та примчалась, словно буря, в лагерь греков и повелела своему любимцу Одиссею остановить дрогнувшие духом войска.

Услыхав грозный голос богини, Одиссей бросился к кораблям. Взяв из рук Агамемнона золотой скипетр, фаллический символ власти, принадлежавший когда-то самому Зевсу, царь Итаки начал сгонять воинов обратно на площадь, раздавая направо и налево тяжкие удары.

Когда люди слегка угомонились, слово взял некий Терсит.

Он стал упрекать военачальников и в бездействии, и в жадности, и в мздоимстве, и во многих грехах подобного рода. Особенно он корил Агамемнона и ненавистного простому народу Одиссея.

Последний, естественно, не смог вытерпеть такого откровенного глумления над собственной царской персоной и без лишних слов отдубасил нечестивца Зевсовым скипетром, после чего выступил опять-таки с затейливой речью, которая и вдохновила слушателей возвратиться в строй и продолжать ратные подвиги.

Бои шли с переменным успехом. После одной удачной вылазки троянцы, достигшие на этот раз оборонительных укреплений лагеря греков, остались ночевать в поле, устроив осаду уже самим ахейцам.

Агамемнон, опечаленный таким развитием событий, предложил было и в самом деле покинуть Троаду, но его от такого решения тут же отговорили.

Тогда Агамемнон приказал усилить охрану лагеря и, чтобы выяснить, что замышляют наутро троянцы, произвести разведку. В ней должны были принять участие Диомед и Одиссей.

Стояла глубокая ночь. И троянцы, решив воспользоваться темнотой, в свою очередь, тоже послали лазутчика, чтобы узнать, хорошо ли охраняют греки свой стан. Им оказался Долон, сын Эвмеда, отличавшийся быстрым бегом.

Разведчики неожиданно встретились, и так как ахейцев было вдвое больше, то они и одержали вполне естественную победу.

Одиссей пообещал Долону жизнь в обмен на сведения о войсках и пароль.

Долон поверил лжецу и даже указал, где стоят недавно прибывшие фракийцы с царем Ресом, который был известен тем, что владел дивными конями и золотыми доспехами.

Эти-то кони и были главной целью Одиссея и

Диомеда, потому что существовало предсказание оракула, гласившее, что, если лошади Реса хотя бы раз сумеют поесть и напиться в осажденном городе, последний будет спасен.

Своего слова Одиссей конечно же не сдержал и после убийства Долона принял участие в угоне злополучных коней. Диомед в это время прирезал самого царя Реса и, сев на взнузданного Одиссеем коня, явился с дружком в свой лагерь. Двенадцать фракийских воинов были убиты.

После того как погиб на собственной свадьбе великий греческий герой Ахилл, от него остались золотые, выкованные Гефестом, доспехи. Фетида, мать покойного, повелела отдать их либо Аяксу Теламониду, либо Одиссею, часто сопровождавшему Ахилла в ночных вылазках.

Для большей объективности, чтобы определить самого достойного, судить пригласили пленных троянцев.

Но ни о какой честности просто речи быть не могло, тем более что злопамятный Одиссей не забыл поведения Аякса во время разбирательства с мнимым изменником Паламедом.

Афина Паллада вновь помогла своему любимцу. С ее помощью Агамемнон и Менелай, многим обязанные Одиссею, подменили жребий Аякса да еще и неверно подсчитали голоса троянцев.

Опечаленный Аякс захотел отомстить своим высокопоставленным обидчикам, для чего взял ночью свой тяжелый меч и направился к шатру царей. Однако Афина Паллада, мучившаяся обычной бессонницей, успела пресечь этот замысел. Она наслала на героя безумие. Он набросился на попавшееся по дороге стадо быков и принялся поражать в темноте животных, приняв за своих обидчиков. Уцелевшую часть стада он загнал в свой шатер и предал пыткам, думая, что истязает сыновей Атрея и Одиссея.

К утру действие божественного гипноза ослабло, Аякс увидал растерзанные бычьи туши и понял свою ошибку. Чтобы избежать позора, он вышел на берег моря, воткнул рукояткой вниз между камнями свой знаменитый меч и бросился на него открытой грудью.

Так погиб еще один герой, не поладивший с Одиссеем.

Много мелких и крупных неприятностей причинил царь Итаки своим мнимым и действительным врагам.

Будучи человеком беспринципным и корыстолюбивым, он пользовался каждым удобным случаем, чтобы набить карман или еще сильнее раздуть свой авторитет героя. Впрочем, основания для этого были. Именно Одиссей подсказал замечательную идею, воспользовавшись которой можно было захватить Трою.

Следовало соорудить огромного деревянного коня, в котором должны были спрятаться самые могучие греческие герои.

Остальное войско ахейцев, по замыслу хитреца, должно было отплыть от берегов Троады и скрыться за ближайшим островом.

Расчет делался на чисто детское любопытство, присущее каждому человеку, будь он древний грек или наш с вами современник.

Троянцы увидят эту гигантскую фигуру, ввезут коня в город, а ночью из него выйдут герои и откроют ворота тайно вернувшимся грекам.

При помощи главного предсказателя ахейцев Калхаса Одиссей убедил других в том, что идея его, хоть и кажется на первый взгляд безумной, на самом деле осуществима и даже действенна.

Постройку коня поручили знаменитому художнику Эпею, которому помогало множество учеников и подмастерьев. Проведение самой операции взял на себя автор этого подлого замысла.

Данайский дар

Однажды погожим утром, на которые так богата земля Троады, жители осажденного города, привыкшие за годы войны встречать рассвет на высоких стенах Трои, заметили, что в лагере ахейцев происходит что-то непонятное. Доносились громкие крики, бряцание оружия, ржание коней. Затем повалили клубы дыма, а из гавани потянулась цепочка кораблей.

— Неужели уходят? — раздался чей-то робкий голос.

Слух этот стремительно понесся по городу. Потом, протяжно скрипнув, распахнулись Скейские ворота, и безоружная толпа граждан ринулась в открытое поле, каждая пядь которого была за эти нескончаемые годы обильно полита человеческой кровью.

Догадка оказалась верной.

Греки покинули свой лагерь, а напоследок сожгли ненужные постройки.

Но что это темнеет на центральной площади ахейского стана?

Подошли поближе, остановились в изумлении.

Посреди площади высилось огромное деревянное сооружение на колесах. Гигантский загадочный конь.

— Поджечь его, что ли? — предложил было кто-то, не желая, собственно, сказать ничего особенного. Просто зачем он нужен, этот конь, колеса которого под тяжестью сооружения глубоко ушли в песок.

Мнения горожан разделились.

Одни ратовали за то, чтобы сбросить коня в море и на том покончить. Другие хотели затащить его за городские стены и поставить в акрополе.

В этот момент перед спорящими появился жрец храма Аполлона Фимбрейского Лаокоон, обладавший если и не даром предвидения, то богатым житейским опытом и повышенным чувством осторожности.

— Тут что-то не то, — вынес он свой вердикт и стал уговаривать сограждан отказаться от глупой затеи. Стоит ли вводить коня в городские стены. Он знал: греки были слишком хитры, чтобы ни с того ни с сего оставить после себя этакое чудо, похожее на осадную башню. Вероятнее всего, это очередная выдумка зловредного Одиссея.

Подумав так, он выхватил у стоящего рядом воина тяжелое копье и метнул его в коня.

Деревянное чудовище содрогнулось.

Глухой угрозой забряцало внутри него оружие ахейцев.

Однако боги помрачили разум жителей Трои, те не расслышали тяжкого звона металла и решили везти коня в город.

А тут еще пастухи привели с собой связанного пленника, грека Синона.

После короткого допроса выяснилось, что он был родственником казненного Паламеда и Одиссей, решив разделаться не только со своим врагом, но и со всей его родней, уговорил Калхаса принести в честь счастливого возвращения на родину человеческую жертву.

Выбор, естественно, пал на Синона, который только чудом смог сбежать этой ночью, не дожидаясь верной смерти. Он просидел до рассвета в зарослях тростника, а утром отдался в руки пастухов.

Приам, не знавший, что автором этой лжи был не кто иной, как сам Одиссей, поверил греку и приказал развязать ему руки. Потом спросил о деревянном коне.

Именно ради этого вопроса и был заслан Синон.

Дело в том, что накануне Одиссей с Диомедом тайно проникли в Трою и вынесли из храма Афины небольшое деревянное изображение богини, упавшее когда-то с неба и называвшееся палладием.

Призвав в свидетели своей правдивости всех известных богов, Синон ответил, что этот конь оставлен ахейцами, чтобы умилостивить великую Афину Палладу, разгневанную похищением палладия из ее храма. Конь этот, по словам перебежчика, будет могучей защитой Трои, если ее жители затащат подарок внутрь города.

Лаокоон хотел было предостеречь Приама от возможной ошибки, но тут на поверхности моря показались два чудовищных змея, посланных то ли Афиной Палладой, то ли Аполлоном. Скорее всего, последним, потому что в свое время Лаокоон, его жрец, вступил в брак против Аполлоновой воли и потому был приговорен им к смерти.

Змеи выползли на берег. Испуганные их ужасным видом,многочисленные троянцы разбежались, а змеи ринулись на сыновей жреца и обвились вокруг них тяжкими кольцами.

Физически сильный Лаокоон бросился на помощь детям, но змеи обвили и его, сжимая ребра железной хваткой и грызя плоть острыми, ядовитыми зубами.

Сил одного мужчины и двух подростков хватило ненадолго. Буквально через несколько минут все они были мертвы, а змеи уползли обратно в море.

Гибель Лаокоона троянцы истолковали как особый знак: Афина предостерегает их и предупреждает о наказании, если воля ее не будет исполнена.

Они разобрали часть крепостной стены, обвязали коня канатами и под громкую музыку втащили данайский подарок в городские пределы.

Четыре раза останавливалась при этом деревянная махина, четыре раза ударялась она о стены, четыре раза гремело внутри нее боевое оружие, но легковерные троянцы слышали совсем другие песни.

Праздничный карнавал, прошедший ураганом по улицам Трои, поднял с постели утомленную и несчастную Кассандру. Она вышла на залитую мягким вечерним солнцем террасу и обомлела, увидев в акрополе деревянного коня.

Снова заломило в висках. Забила дрожь, а перед глазами возникла картина страшного пожарища и старчески поникшее тело отца, облитое яркой кровью.

— Нет! — закричала в ужасе Кассандра. — Это же сама смерть!

Снова предсказала она гибель Трои, и в который уже раз смеялись над ее словами беспечные троянцы.

Греки тем временем, парились внутри деревянного сооружения, доски которого были подогнаны столь плотно, что не пропускали ни единого глотка свежего воздуха. Некоторые теряли сознание, другие костили про себя окаянного Одиссея, автора этой нелепой выдумки. Хорошо, что хоть и он страдает вместе с ними! Будет знать, каково оно — испытывать тягости воинской жизни!

Спустя некоторое время наконец раздался голос Синона.

Сидевшим в засаде воинам можно выйти наружу.

Осторожно, стараясь не шуметь, выбрались из деревянного конского чрева Одиссей с Эпеем, сын Ахилла Неоптолем, Фил октет, Диомед, Менелай, Идоменей, сын Оилея Аякс и другие, менее известные герои. Они рассыпались по улицам спящего города, а через пролом в городской стене хлынули находившиеся в засаде ахейские войска.

Уставшие от праздничных яств и вин троянцы не смогли оказать ни малейшего сопротивления. Самые лучшие воины были убиты на месте, а оставшиеся в живых даже не смогли спросонья понять, откуда налетели на них черные вороны смерти.

Из всех героев спасся лишь один Эней, вынесший на спине своего старого отца Анхиза и маленького сына Аскания. Их путь был далек, а судьба сложна: следовало завоевывать Италию и обустраивать будущее Римское государство (так утверждает Вергилий).

Ахейцы, ворвавшиеся в город, не щадили практически никого, исключая женщин и грудных младенцев.

Не слишком долго продержался и дворец Приама, потерявший почти всех своих защитников. Первым ворвался в него жестоковыйный сын Ахилла Неоптолем, выбив отцовским топором дворцовые ворота. За ним ринулись и другие воины, которых манили баснословные богатства Приама.

Царские дочери и невестки собрались у алтаря, посвященного богам, думая тут обрести защиту от захватчиков. Но единственным, кто мог, вернее, хотел сыграть эту незавидную роль, был престарелый Приам, надевший на себя воинские доспехи.

В этот момент распахнулись широкие двери и в зал влетел озаренный огнем яростной страсти Неоп-толем, преследовавший смертельно раненного сына Приама Полита. Его копье было послано с такой нечеловеческой силой, что Полита бросило оземь, а само копье отлетело к ногам Приама.

Царь поднял его и метнул в Неоптолема, но оно отскочило от великолепных доспехов ахейца, как слабое птичье перышко.

Разгневанный неожиданным сопротивлением, Неоптолем схватил Приама за остатки седых волос и вонзил ему в грудь острый меч.

Так погиб последний царь Трои, переживший почти всех своих сыновей.

Именно эту картину видела в своем помраченном сознании Кассандра, которая находилась сейчас в храме Афины Паллады и отбивалась от неистовых рук младшего Аякса.

Эписодий четвертый
БОЙ С ТЕНЬЮ

Горе тому, кто глядит безрассудный

В черную ночь нерожденных времен.

В. Кюхельбекер

Новая жертва

Захватив Трою, греки сели на свои корабли далеко не сразу. Несколько декад ушло у них на сборы и дележ богатейшей добычи. Все это время они устраивали пиры, совершали жертвоприношения и насиловали юных и не слишком пленниц.

Обряд заклания животных выглядел следующим образом:

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы,

Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили,

Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли

Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

Жрец на дровах сожигал их, багряным вином

окропляя,

Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,

Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,

Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.

Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;

Все пировали, никто не нуждался на пиршестве

общем;

И когда питием и пищею глад утолили,

Юноши, паки вином наполнивши доверху чаши,

Кубками всех обносили, от правой страны начиная.

Целый ахеяне день ублажали пением бога.

Подобным же образом совершались и человеческие жертвоприношения. Единственным отличием было то, что в описываемые времена людей уже (кажется) не ели, а просто сжигали на кострах. По крайней мере, Гомер в «Илиаде» об этом не сообщает, хотя боги людоедством еще занимались.

Царских дочерей забрал себе, помимо многого другого, Агамемнон. И был поэтому очень недоволен, когда Неоптолем потребовал принести человеческую жертву своему погибшему отцу. При этом он показал на Поликсену, несостоявшуюся супругу Ахилла.

Агамемнон не хотел отдавать красавицу, о чем просила его и сестра Поликсены Кассандра. Однако в спорное дело вмешался Одиссей, ставший на тот момент одним из самых могущественных героев Греции.

Он напомнил о том, какие великие услуги оказал покойный во время осады Трои.

Неизвестно, чем кончился бы этот спор, если бы его не решила Поликсена. Она знала, что смерть, быстрая и легкая, будет ей избавлением от долгого и тяжелого рабства. Поэтому спокойно пошла она к алтарю, возле которого ждал ее с жертвенным ножом в руках сын Ахилла Неоптолем. Сама подошла к алтарю, сама обнажила прекрасную грудь, залитую всего лишь мгновение спустя молодой горячей кровью.

Царь Спарты Менелай во время штурма Пергама нашел во дворце отягощенного пьяным сном Деифоба, в жены которому после смерти Париса была отдана его бывшая супруга Елена. Выяснять отношения было ни к чему, спартанец просто прирезал своего соперника. А теперь он хотел принести в жертву богам и саму виновницу войны, образ которой за два десятка лет совершенно изгладился из его памяти.

На этот раз ничьих возражений не последовало. Своей собственностью, хоть и бывшей, Менелай мог распоряжаться, как ему заблагорассудится. Единственный, кто попытался вмешаться, был его брат Агамемнон, пресытившийся видом женской крови, текшей непрерывным потоком.

А может быть, стоял перед его глазами образ любимой дочери Ифигении, принесенный когда-то в жертву?..

Спасла ситуацию богиня Афродита, вновь пробудившая в груди Менелая любовь к Елене, которая, несмотря на два последних замужества, по-прежнему оставалась одной из прекраснейших женщин мира.

Глубоко вздохнул Менелай и, обреченно махнув рукой, повел, под смех присутствующих, Елену на свой корабль.

Стасим четвертый

Скитание по морям и землям

Достаточно много места и времени уделив Елене на страницах этой книги, хотелось бы довести рассказ о ней до логического завершения. Еврипид в трагедии «Андромаха» и «Гекуба» сообщает нам некоторые подробности о дальнейшей судьбе Менелая и его прекрасной жены.

В отличие от многих своих спутников, вернувшихся на родину уже через несколько дней после выхода из троянской гавани, на долю Менелая выпало немало невзгод.

Около мыса Суния, восточной оконечности Ацики, умер от непонятной болезни кормчий Менелая Фронтис. Пришлось пристать к берегу и потерять какое-то время на совершение погребальных обрядов и обязательных поминальных пиров.

Год между тем клонился к зиме, начался период бурь и штормов. В такую вот бурю и попал корабль Менелая, когда обходили самый опасный мыс Малею, юго-западную оконечность Лаконии. Достаточно сказать, что морские волны были намного выше спартанских кораблей.

Шторм пробушевал и ушел, выбросив часть кораблей на Крит, а самого Менелая после долгих скитаний вынесло к берегам далекого Египта. Семь лет провел он среди чужеземных народов, получая, правда, от каждого из них богатые дары.

От неудобств неустроенной, кочевой жизни захворала Елена. Пока муж на пирах, она все чаще вспоминала счастливую жизнь с красавцем Парисом, а главное, чувствовала себя виновницей гибели одного из самых богатых и могущественных городов Азии.

Речь шла при этом не столько о похищении ее Парисом, а о том приснопамятном дне, когда она совершенно неожиданно для себя опознала в одном из грязных, несчастных нищих, собиравших подаяние на улицах Трои, не кого иного, как известного своей великой хитростью Одиссея, исполнявшего в тот день роль соглядатая.

Елена привела Одиссея домой, омыла его тело и поклялась, в память о прошлом, не открывать троянцам, кто он такой.

Все нужное выведал Одиссей в стане троянцев, а на следующий день проник вместе с Диомедом в город и выкрал из храма палладий Афины, взамен которого и был преподнесен позднее деревянный данайский конь.

Вылечила Елену египетская колдунья Полидамна, жена некоего Фоона. Она подарила ей чудесное лекарство, изготовленного из сока волшебного растения. Тот, кто принимал его в вине, забывал самое тяжелое горе. Судя по всему, это были небольшие коричневые шарики, скатанные из загустевшего молочка опиумного мака, то есть современный терьяк.

При возвращении из Египта Менелаю пришлось пристать к острову Фарос, где он вынужден был в течение двадцати дней дожидаться попутного ветра. За это время кончились съестные припасы, и над путешественниками нависла угроза голодной смерти.

Спасла Менелая и Елену богиня Идофея, дочь морского бога Протея. Она подучила спартанцев: нужно завладеть ее отцом и заставить его открыть волю богов.

Рано утром Менелай, прихватив трех самых крепких матросов, вышел на берег моря и надел на себя шкуру тюленя, принесенную Идофеей. То же самое сделали его спутники, после чего легли на теплый песок и стали ждать морского старта.

Когда ничего не подозревающий Протей выплыл из моря со стадом принадлежавших ему тюленей, то, пересчитав свое движимое имущество и удостоверившись в его целости и сохранности, завалился греть на солнышке старые кости.

Дождавшись благоприятного момента, Менелай с товарищами бросились на спящего старика. Напрасно превращался Протей во льва, змея, пантеру, кабана, воду и дерево, крепко держали его руки воинов и мореходов. Наконец старец смирился, принял свой обычный вид и поинтересовался причиной, вызвавшей такое беспримерно наглое обращение с ним.

Менелай хотел узнать лишь имя бога, которого он прогневал.

Протей повелел царю Спарты снова вернуться в Египет, принести там в жертву богам сотню упитанных быков, после чего они, боги, смилостивятся над ним и позволят благополучно вернуться на родину.

После этого великий прорицатель предсказал Менелаю и Елене их судьбы, открыл будущее и остальным грекам.

Менелай вернулся в Египет, исполнил все требования богов, получил их высочайшее прощение в виде попутного ветра и через несколько лет вернулся, наконец, в родную Спарту, где жил долго и счастливо, а после смерти попал вместе с Еленой на остров блаженных, они же — Елисейские поля.

В отличие от шумной парижской улицы, жизнь на этих полях продолжалась вечно и беспечально.

Критик Гомера Дион Хрисостом, прозванный Златоустом, пишет о том, что Менелай вообще не вернулся из Египта: «Помимо прочих свидетельств прихода Менелая в Египет, о том говорит хотя бы округ, названный его именем, — чего не могло бы быть, если бы он побывал здесь, просто сбившись с пути, и оставался недолго. Но он женился на царской дочери и поведал жрецам историю похода, ничего от них не утаивая. Гомер почти наверное знает это и на это намекает, сказавши, что Менелай после смерти был отправлен богами в Елисейские поля, где нет ни снега, ни бурь, но круглый год ясная и теплая погода: в Египте то как раз так оно и есть. Мне кажется, что некоторые из более, поздних поэтов тоже о том догадались. Так, один из сочините — лей трагедий говорит, что против Елены, едва она возвратилась, Орест замыслил худое, но она исчезла одновременно с чудесным явлением ее братьев. Он никогда не сочинил бы такого, будь всем известно, что Елена потом поселилась в Элладе и была супругою Менелаю».

Остается добавить, что Еврипид (которого, не назвав, упоминает Дион) вообще считал, что Парис в свое время похитил не Елену, а ее призрак. Этот же призрак встречает в горящей Трое и Менелай. Именно его он хочет принести в жертву и отказывается от этой мысли тогда, когда Афродита забирает призрак на небо и возвращает настоящую Елену, чья золотая цепь, по свидетельству софиста Атенея, была предметом почитания в Дельфах.

Доброе предсказание

Одно из немногих, если не единственное, доброе предсказание Кассандры было сделано ею своему дальнему родственнику Энею, сыну Анхиза. Эней происходил из младшей ветви троянских царей, ведущей свой род от среднего сына Троса, Ассарака. (У Троса было три сына. Ил стал предком Приама, Ассарак — Анхиза, а Ганимеда Зевс похитил и вознес на небеса.)

Матерью же Энея предание называло богиню любви Афродиту, которая, в свою очередь, была дочерью самого Зевса.

Воспитывался Эней в Трое, а потом вообще женился на Креусе и стал зятем Приама и Гекубы.

Когда Парис чудесным образом вернулся в родительский дом, первым, с кем он близко сошелся, был Эней. Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно Эней помогал Парису похитить Елену Прекрасную из Спарты.

Во время Троянской войны Эней находился под покровительством самого бога Аполлона, любимцем которого остался потом на всю жизнь. Возможно, именно поэтому и предсказала Кассандра счастливую долю своему родственнику и зятю, как-никак своим даром она была тоже обязана сребролукому Фебу.

Самая известная схватка, в которой участвовал Эней, была между ним и знаменитым ахейским героем Диомедом, которого Афина Паллада наградила «великой силой и неукротимым мужеством». Произошло это в тот момент, когда прославленный лучник Пандар, сын ликийского царя Главка, нарушил, по наущению Афины с Герой, очередное перемирие с греками, попав своею стрелой в Диомеда.

Ранение только раззадорило греческого героя. Подобно раненому льву, бросился он на троянцев.

Тут-то и проявил свою отвагу Эней, уговорив все того же Пандара напасть на могучего Диомеда.

Они сели на боевую колесницу и ринулись в бой.

Диомед не испугался грозных соперников и, отразив щитом летящее в него копье Пандара, метнул в него свое собственное.

Когда мертвый Пандар вывалился из колесницы, Эней тоже покинул ее, чтобы защитить тело друга. Диомед же схватил огромный камень, который вряд ли смогли бы поднять два обычных человека, и ударил им Энея, попав в бедро.

Туго пришлось бы будущему основателю Римского государства, если бы на помощь к нему не поспешила сама Афродита, укрывшая сына своей одеждой.

Впрочем, подученный воительницей Афиной, Диомед ранил и Афродиту, прогнав ее с поля боя.

Тогда на выручку к Энею пришел Аполлон, накрывший его черным облаком.

Трижды нападал Диомед на раненого троянца, и трижды отражал Аполлон эти удары. В четвертый же раз он просто рявкнул на Диомеда и приказал ему удалиться прочь.

Подняв Энея, Аполлон перенес его в свой троянский храм, где за лечение раненого взялись мать Аполлона Лето и сестра Артемида, а для продолжения битвы всемогущий бог создал призрак Энея, вокруг которого продолжал кипеть бой.

После быстрого излечения настоящий Эней вернулся в строй и при помощи «шлемоблещущего» Гектора отразил яростный натиск ахейцев.

В дальнейшем Эней старался не рисковать по пустякам, дожил до конца войны и каким-то непонятным образом смог благополучно выбраться из горящей Трои, унося с собою отца Анхиза и сына Аскания (Ила). О том, что стало с женой Энея Креусой, дочерью Приама и Гекубы, история умалчивает.

Указание об отплытии в Италию он получил не только от Кассандры, но и от Аполлона, который таким образом возвращает троянцев на их историческую родину, ибо именно оттуда пришел когда-то в Малую Азию сын Зевса Дардан, родоначальник троянских тдрей. Об этом известили Энея священные фригийские пенаты (изваяния богов), которых он прихватил в плавание по Средиземному морю:

«Мы потомков твоих грядущих до звезд возвеличим,

Городу их даруем мы власть. Но великие стены

Ты для великих создай. Не бросай же трудов и

скитаний!

Должно страну вам сменить. Не об этих краях

говорил вам

Делий; велел Аполлон не здесь, не на Крите селиться:

Место на западе есть, что греки зовут Гесперией,

В древней этой стране, плодородной, мощной

оружьем,

Прежде жили мужи энотры; теперь их потомки

Взяли имя вождя и назвали себя «италийцы».

Там исконный наш край: там Дардан на свет

появился».

Рассказывать о дальнейшей судьбе Энея совершенно нет смысла (кто заинтересуется ею, пусть обратится к знаменитой «Энеиде» Вергилия).

Нам важно лишь то, что Эней был едва ли не единственным человеком, прислужившимся к вещим словам Кассандры.

И что же? Не отмахнувшись от слов предсказательницы, он был щедро вознагражден. Его сын Асканий, которого в Трое звали Илом, а в Италии — Юлом, основал на новой для него земле небольшое царство, в котором его потомки, Рем и Ромул, построили город Рим, а еще позже великий полководец Гай Юлий Цезарь гордился своей принадлежностью к священнейшему для итальянцев роду Юлиев.

Великие амазонки

Жизнь женщин в античные времена была достаточно скучной. Почти все свое время они проводили в гинекее, то есть на своей, женской, половине дома. Понятным поэтому становится изумление дочерей Приама (среди которых, напомним, и Кассандра), которое они испытали при виде войска, состоявшего из одних только женщин.

Это были легендарные амазонки во главе с царицей Пенфесилией. Причем появились они уже после смерти Гектора, в очень тяжелые для Трои времена.

Многие современные историки считают амазонок народом мифическим, вымышленным. Однако это далеко не так, слишком много следов осталось от них в исторической памяти.

Вероятнее всего, они действительно существовали, представляя собой некий осколок матриархата, вкрапленный в героическую патриархальную культуру.

«Амазонки, — пишет А. Ф. Лосев, — женское племя, жившее в Малой Азии на реке Фермодонте, на острове Лемносе или в районе Меотиды (Азовское море. — А. П.) и Понта Эвксинского, во Фракии или Скифии. Они не допускали мужчин в свое общество и только ради продолжения потомства на короткое время сходились с ними. Всех родившихся мальчиков они убивали. Они проводили время на войне, будучи вооруженными с ног до головы. Так как нам известна греческая мифология по преимуществу уже патриархальная, т. е. героическая, то дошедшие до нас мифы почти всегда изображают только победу над ними какого-нибудь героя. Их побеждали Геракл, Тезей, Беллерофонт, Ахилл».

Причиной появления амазонок под стенами Трои было желание Пенфесилии искупить свою вину за нечаянное убийство ею родной сестры, которое произошло во время охоты на сайгаков, когда внезапный порыв ветра заставил пущенную царицей стрелу изменить направление полета.

Артемида гневалась на нее за это убийство, и, помогая троянцам, Пенфесилия надеялась умилостивить богиню, покровительствовавшую им.

Приам и другие старейшины Трои испытывали вначале некоторую растерянность. По обычаям того времени, нужно было устроить пир в честь неожиданных помощников, однако ни в Греции, ни в Малой Азии, чьи обычаи почти не отличались от ахейских, из представительниц прекрасного пола за столом могли присутствовать только гетеры.

С другой стороны, амазонок также нельзя было причислить к числу замужних женщин, ибо это противоречило их собственным обычаям.

Немного поразмыслив, Приам и его советники решили преступить привычные ограничения и приняли Пенфесилию как родную дочь, устроив в ее честь роскошный пир.

В порядке исключения, присутствовали на нем и настоящие дочери Приама.

Выпив и хорошо поев, могучая Пенфесилия стала похваляться, что сразит своим оружием абсолютно всех героев Греций, прогонит ахейцев из-под Трои и в довершение сожжет все их корабли.

Кассандра посмотрела на раскрасневшуюся Пенфесилию и почувствовала, что вновь защемило сердце и застучали молоточки в голове.

Она-то знала, как все будет на самом деле.

Утром амазонки выступили в парадном вооружении впереди троянского войска.

Началась кровопролитная битва.

Самое интересное, что первый напор троянцев оказался вполне успешным. Пенфесилия держала свое слово и, носясь вихрем по рядам греков, рубила мужчин одного за другим.

Уже видны были знаменитые черные корабли, близка была победа амазонок.

Однако зловредные боги не дали троянцам возможности насладиться победой.

Заслышав шум битвы, на помощь грекам поспешили Ахилл и Аякс Теламонид, которые до этого тихо грустили над могильным холмом своего любимого друга Патрокла.

Пенфесилия не испугалась Ахилла и храбро выступила против него. Она метнула в героя копье, но мощный удар принял на себя многократно проверенный щит.

Полетело второе копье. И снова безрезультатно.

Ахилл, бывший на волосок от смерти, испытал прилив страшного гнева, требующего немедленного возмездия. Он бросился к амазонке и ударил прямо в грудь.

Почувствовав смертельную рану, Пенфесилия хотела все же обнажить меч, но проворный Ахилл снова занес свое тяжелое копье и ударил им с такой силой, что пронзил царицу амазонок вместе с ее конем.

На этом битва кончилась.

Печаль овладела Ахиллом при виде прекрасного лица сраженной им амазонки. А тут еще подоспел уродливый демагог Тер сит — он принялся издеваться над светлой печалью Ахилла и в довершение всего ткнул копьем в глаз божественной Пенфесилии.

Этот грязный поступок так возмутил Ахилла, что он ударил Терсита тяжким своим кулаком в лицо и прикончил его одним этим ударом. Потом отмахнулся от подскочившего Диомеда, родственника убито — го, поднял на руки мертвую Пенфесилию и вынес с поля битвы.

На следующий день ахейцы выдали защитникам Трои трупы царицы амазонок и двенадцати ее подруг, возвратив также их вооружение.

Жители Трои устроили пышные похороны. Прекрасные тела женщин, погибших в бою, были сожжены на погребальном костре.

Ахилл же, пользуясь временным перемирием, отправился на остров Лесбос, где принес богатые жертвы богу Аполлону, его сестре Артемиде и матери их Лето, моля очистить его от скверны — пролитой им крови Терсита.

Так сбылось еще одно, на сей раз не пересказанное никому видение Кассандры.

Месть Аполлона

После смерти Гектора, которую со всеми подробностями предсказала Кассандра, вдова его, Андромаха, вынуждена была поверить в достоверность видений троянской пророчицы. Мало того, неизбывное горе обострило и ее способность узнавать будущее. Во время одного из таких «озарений» она увидела картины гибели Трои, а среди них — ужасную смерть своего сына Астианакса, так и не вышедшего из грудного возраста.

Андромаха была далеко не робкой женщиной, недаром ее имя («мужеборная») носили многие амазонки, а сама она частенько советовала в военных делах своему покойному мужу.

Тем не менее все произошло так, как предсказывала Кассандра и как предчувствовала это сама Андромаха.

Ее захватил сын Ахилла Неоптолем, крайне жестоко мстивший троянцам за смерть своего отца. Увидев младенца, он зашелся в приступе самодовольного смеха, схватил ребенка и, не обращая внимания на вцепившуюся в его плащ Андромаху, взошел на одну из городских башен.

— Твой отец, говорят, был орлом, — обратился он к плачущему мальчику, — но мой — львом! Лев сшиб орла одним ударом своей мощной лапы. А теперь я, сын льва, отпускаю тебя, орленок, на свободу. Покажи свое искусство, птенец!

С этими словами он сбросил сына Гектора со стен высокой башни.

Андромаха с криком рванулась вслед за ребенком, но Неоптолем успел схватить ее за пышные волосы и поволок назад во дворец.

Между тем по природе своей Неоптолем, убивший многих сыновей и дочерей Приама, а потом и самого дряхлого царя, не был таким уж кровожадным злодеем, каким проявил он себя во время взятия Трои.

Он родился во дворце царя острова Скироса Ликомеда, среди дочерей которого прятала богиня Фетида своего сына Ахилла, переодетого в женское платье. У одной из этих дочерей, Дайдамии, и появился ребенок греческого героя. Случилось это вскоре после того, как Ахилла выманили-таки на войну. Другими словами, ни он никогда не видел сына, ни сын никогда не видел его.

Человеком чести показал себя юный Неоптолем и в истории с Филоктетом. Он с самого начала не хотел играть роль провокатора, навязанную ему струсившим Одиссеем. А когда все же согласился, то не выдержал ее до конца и вернул Филоктету его смертельное оружие.

Но ведь недаром любили древние греки копье и меч. Вид проливаемой крови будоражил их нервы, приводил в первобытное состояние. А тут еще священное чувство мести за смерть героя-отца, пусть даже не встреченного им в этой земной жизни. Ведь есть еще жизнь загробная, вечная!..

Андромаха осталась у Неоптолема, который одним из первых покинул догоравшую Трою.

Корабль был загружен богатой добычей, на могиле отца совершены соответствующие жертвоприношения, включая и человеческие.

Жаль, конечно, красавицу Поликсену, ну, да она была предназначена Ахиллу. Пусть теперь играют свадьбу там, в царстве мертвых. А ему хватит пока и Андромахи, не говоря уже о других наложницах.

Возвратившись в Элладу, Неоптолем стал царствовать в Эпире, на обширной территории, занимавшей западную часть Северной Греции и граничившей на западе с Ионическим морем, а на востоке с Фессалией, родиной его отца.

Своим управляющим он назначил, как это на первый взгляд ни загадочно, главного прорицателя Трои Гелена, брата Кассандры и Гектора. Впрочем, если вдуматься получше, ничего загадочного в этом нет. Так, наверное, были оценены заслуги птицегадателя во время защиты им Трои. Неоптолем даже указал его имя в качестве одного из наследников.

Между тем вся эта комбинация была затеяна не кем иным, как самим богом Аполлоном, выступавшим на стороне троянцев. Вспомним, что и Ахилла сразил именно он, вложив в руки Париса свою заколдованную стрелу и направляя ее во время полета.

Подобная участь ждала и сына Ахилла, Неоптолема.

Гелен, имевший богатейший опыт дворцовых интриг, отравлял жизнь Неоптолема малыми дозами смертельного яда истины. «Разве не смешно, — говорил он царю, — что героя, одним своим видом разгонявшего целое войско, спасаясь от которого трижды обежал стены Трои ее главный защитник Гектор, муж славный и могучий, так вот, разве не смешно, что такого героя смог уложить ничтожнейший из всех, да еще попав стрелой в пятку!»

Неоптолем, понимавший, что ответ на этот вопрос он может найти только у богов, решил съездить в Дельфы и обратиться к знаменитому оракулу Аполлона.

Откуда было знать молодому царю, что добывать сведения об убийстве своего отца он едет к самому убийце?

Когда Неоптолем вошел в храм и начал задавать свои дерзкие вопросы, мстительный Аполлон просто-напросто натравил на него толпу дельфийцев, которые и растерзали сына великого Ахилла. Вот как описывает эту сцену Еврипид в трагедии «Андромаха»:

Но вот из глубины чертога голос,

Вселяя в сердце ужас, зазвучал

Угрозою — он пламенем дельфийцев

Воинственным наполнил и на бой

Их обратил… Тут пал и сын Пелида,

Сраженный в бок железным острием.

Дельфиец был его убийцей, только

Он не один его убил… О нет

Простертого ж на землю кто отважный

Иль камнем, иль мечом, иль подойдя,

Иль издали, — кто мертвого не тронул?

Ах, тело все прекрасное его

Изрублено: одна сплошная рана.

Близ алтаря лежащего они

Его извергли из ограды храма.

Мы, наскоро забрав его, тебе

Для слез, старик, и воплей и убора

Могильного приносим. Этот ужас

Явил нам бог, который судит нас,

Грядущее вещает, грех карает;

Так поступил с Ахилла сыном он,

Пришедшим к очагу его с повинной.

Как человек, и злой, припомнил Феб

Обиды старые… и это мудрость?

Еще Павсаний видел в Дельфах жертвенник, на котором жрец Аполлона убил Неоптолема. Там же находится и его могила, на которой дельфийцы ежегодно приносили покойному жертву всесожжения.

Остается добавить, что Гелен в тяжбе с прочими наследниками отсудил две трети Эпира, женился на Андромахе, основал свою, новую, Трою и стал наконец властительным царем, к чему и стремился всю жизнь.

Эписодий пятый
КРИК СУДЬБЫ

Свою судьбу пророчит… Не покинул

И в рабстве дух пророческий ее!

А. Майков

Овцы и волки

Любое, даже самое радостное событие, если его ждешь слишком долго, не приносит радости в той степени, на которую ты надеешься. Чувство новизны притупляется ожиданием. Все кажется рутиной, хочется поскорее развязаться с затянувшимся делом и приняться за что-то другое.

Троянская война не стала исключением из этого правила. Хотя взятие Трои, разумеется, обрадовало ахейцев.

Обрадовало, прежде всего, тем, что закончилась наконец-то эта бестолковая, растянувшаяся на целое десятилетие война. А ведь многие не были на родине не десять лет, а куда как дольше — со дня похищения спартанской царицы.

Домой рвались все, особенно Менелай, заполучивший таки свою не особо нравственную женушку, а в придачу к ней — свои собственные сокровища, вывезенные когда-то из Спарты.

Агамемнон, в отличие от брата, был мрачнее тучи. Разве мог радовать его вид сожженной Трои? Умный правитель, он понимал, что войны ведутся вовсе не ради разрушения городов. Чувствовал и то, что навлек на себя, как на командующего войсками, страшный гнев Афины Паллады, защитницы крепостей.

Между братьями будто пробежала черная кошка.

Но вот уже похоронены павшие в сражениях герои. Вот совершены на могилах необходимые жертвоприношения в их честь.

— Хватит! — заявил холодным осенним утром старшему брату Менелай. — Ты как знаешь, а я отправляюсь домой.

— А как же Троя? — спросил, с трудом сдерживая себя, Агамемнон.

— Троя?! — удивился непонимающий Мене-лай. — А при чем здесь Троя?

Тяжело вздохнув, Агамемнон подергал себя за рано поседевшую бороду. «Наградили же боги братцем, — подумал он. — Собственную жену в руках не мог удержать… И главное, как ему объяснить, что нельзя, придя в чужую страну, разрушить ее города, захватить много пленников и добычи и опять уйти. Просто так уйти восвояси. Покоренную державу обязательно нужно сделать своим союзником. А для этого следует с уважением относиться к павшим противникам. Совершить над ними достойный погребальный обряд, принести обильные жертвы, которые столь угодны богам. Нет, нельзя было разрушать Трою до основания. На пустое место явятся новые народы, а когда накопят достаточно сил, снова станут грозить Элладе».

Целый день продолжался спор между царственными братьями, пусть для Агамемнона это больше был спор с самим собой. А наутро большая часть греческих кораблей, взяв на борт свою долю богатой добычи, навсегда покинула Троаду.

Отплыли Нестор, Диомед, Неоптолем, Идоменей и Филоктет.

Чуть позже отбыл и Менелай, догнавший Нестора с Диомедом на острове Лесбос.

Одиссей тоже покинул было Троаду, но на стоянке у Тенедоса поссорился со своими спутниками и вернулся обратно к Агамемнону.

— Трофеев никогда не бывает много, — ответил он на немой вопрос бывшего командира. — Остров у меня бедный, а Телемаха скоро пора женить. Следует позаботиться о будущих расходах.

Хоть и тяжело было на душе у Агамемнона, услышавшего эти слова, он невольно рассмеялся. Уж кто-кто, а Одиссей своего не упустит. Хитер, ох как хитер!.. Вернулся, наверно, за кладом Приама. Никак не может поверить, что весь город подмели вчистую…

И, вспомнив о судьбе города, Агамемнон снова насупил брови.

«Надо умилостивить богов, — твердо сказал он сам себе. — Надо принести жертвы и просить прощения за то, что мы совершили».

После ухода Одиссея гордый царь Аргоса и Микен повелел привести в тронный зал пророчицу Кассандру, спасенную им от цепких и загребущих рук младшего Аякса.

В ожидании пленницы, не находя себе места, ходил он по залу, нервничал и злился, словно юный влюбленный перед первым свиданием.

И вот он ее увидел. Женщину, волосы которой стояли дыбом и на лице которой застыло страдание.

И Кассандра тоже увидела Агамемнона. Она вцепилась скрюченными пальцами в волосы и, скорбно покачивая головой, стала бормотать какие-то неразборчивые слова. По всей видимости, слова гнева и отчаяния.

Потом она рухнула на пол.

Царь кликнул стражу.

Дюжие воины осторожно перенесли несчастную женщину на широкую каменную скамью и спрыснули ей лицо холодной водой.

Кассандра постепенно пришла в себя. Она села на широкой скамье и сидела, теперь уже раскачиваясь всем телом.

— Что с тобой? — тихо спросил Агамемнон, впервые наблюдавший подобный припадок. — Ты больна?

Кассандра не отвечала. Было видно, что ее бьет крупная дрожь.

— Так что с тобой? — снова спросил Агамемнон. — Ответь!

Кассандру вдруг будто бы прорвало.

— Лев прыгнул на овцу! — истерически завопила она. — И вот уже нет овцы, но скоро не будет и льва. Уволок он ее в свое логово, а там уже сидит ненасытная волчица с приблудным волком. И ждут они овцу, и ждут они льва. И вот уже зарезан хищными клыками благородный лев, и покрыт покрывалом, и лежит с отрубленными лапами. И вот уже кровь течет из шеи белой овцы, и терзают ее нежное мясо черные вороны!

Агамемнону сделалось не по себе. Он отослал бесноватую царевну, при этом приказав отдать ее под присмотр рабов, что ведают тайны лечебных трав.

Потом Агамемнон пошел к Одиссею. Он хотел знать, что скрывается за словами Кассандры.

— Что тут неясного? — растолковал царственный плут туманную речь пророчицы. — Лев — это ты. Овца — это Троя. Вернее, ее сокровища. Взял и уволок в пещеру…

«А кто же в таком случае волки?» — напряженно думал Агамемнон, возвращаясь в свои покои.

Радость материнства

7 августа 1876 года Генрих Шлиман начал раскопки города Микены, где когда-то царствовал Агамемнон. На сей раз он руководствовался не поэмами Гомера, а сочинениями Павсания, который писал о Микенах буквально следующее: «До сих пор все еще сохранились от Микен часть городской стены и ворота, на которых стоят львы. Говорят, что все эти сооружения являются работой циклопов, которые выстроили для Пройта крепостную стэну в Тиринфе. Среди развалин Микен находится (подземный) водоем, называемый Персеей. Тут были и подземные сооружения Атрея и его сыновей, где хранились их сокровища и богатства. Тут могила Атрея, а также и могилы тех, которые вместе с Агамемноном вернулись из Илиона и которых Эгист убил на пиру. А на могилу Кассандры претендуют те из лакедемонян, которые живут около Амикл; вторая могила — это Агамемнова могила, затем — могила возницы Евримедонта, дальше — могила Теледама и Пелопса. Говорят, что они были близнецами и что их младенцами зарезал Эгист, умертвив их родителей…

…Клитемнестра и Эгист похоронены немного в стороне от стены; они были признаны недостойными лежать внутри стен города, где похоронен и сам Агамемнон, и те, которые были убиты с ним».

Вера Генриха Шлимана в утверждения древних источников и на этот раз не подвела археолога.

Он нашел упомянутые Павсанием могилы и в них — старинные украшения. Довольно упомянуть, что только одного золота было почти тринадцать килограммов.

Был среди золотых диковин и кубок Нестора, воспетый когда-то Гомером:

…Кубок поставила чудный, с собой привезенный

Нелидом,

Весь золотыми гвоздями обитый; имел он четыре

Ручки, и около каждой из золота по две голубки

Словно бы зерна клевали; внизу его были две ножки.

По столу всякий другой лишь с усилием кубок тот

двигал,

Полный вином; но легко поднимал его старец

пилосский.

Но главное не в найденных сокровищах, а в том, что если, упоминая о древних захоронениях, Павсаний оказался предельно точен, значит, верны и его слова о том, что вместе с Кассандрой были убиты два ее сына-близнеца, Теледам и Пелопс. А судя по их именам, отцом младенцев мог быть только Агамемнон, потомок Пелопса, и рождены они были еще в Трое.

Иными словами, Агамемнон провел в покоренном, разрушенном городе не меньше года.

Первые дни Кассандра была еще очень плоха. Нервная болезнь ее обострилась даже сильнее обычного. Так вышло потому, что исполнение одного из страшнейших ее пророчеств — пророчества о гибели Трои — соединилось с еще большим потрясением от обыкновенного изнасилования (ведь то, что не успел совершить Аякс Оилеев, мог позволить себе и совершил всевластный Агамемнон).

И следует также помнить: любимый город пылал вокруг, убивали ее отца, ее братьев и ее любимых сестер.

К тому же только что погиб Кореб, единственная и невоплотившаяся любовь Кассандры, Кореб, который пытался ее защитить от хватких рук младшего Аякса.

Непостижимо, как смогла перенести все это бедная женщина.

Единственным объяснением может служить только то, что она находилась совсем без сознания либо (что вернее) воспринимала все происходящее с ней не как реальность, а как продолжение собственных страшных видений. Ничего другого я читателю предложить не могу.

…Время, как известно, лечит.

Не покончив с собою в первые же дни после выпавших на ее долю потрясений, Кассандра начинает думать не столько о смерти, сколько о зарождающейся в ее растоптанном теле новой жизни, чистой и невинной.

Она еще может убить себя, на это ей хватит сил, но никогда не посмеет сделать это, вместе с ней умрет и ее будущий ребенок. А может быть, и два, потому что в ее роду явно были двойни, ибо мать ее Гекуба, родила Приаму девятнадцать только сыновей, а сколько еще было у нее дочек… Если бы дети рождались по одному, их было бы куда меньше.

Нигде не говорится о том, как Агамемнон относился к Кассандре.

С одной стороны, он мог вообще не думать о ней, не получив, естественно, никакого удовольствия от телесной близости с испуганной, да еще и психически неуравновешенной женщиной.

С другой…

Первые же слова, сказанные им о Кассандре своей жене Клитемнестре (в трагедии Эсхила «Агамемнон»), звучали так:

«…Ты с чужестранкою

Будь подобрей. На кроткого правителя

И боги благосклонно с высоты глядят.

Никто не хочет рабское нести ярмо.

А пленница моя — подарок воинства,

Сокровище сокровищ — вслед за мной

пошла».

Согласитесь, далеко не каждого человека можно назвать «сокровищем сокровищ». А ведь тут имеется в виду рабыня-наложница. Да и говорится это в глаза родной жене, в первые же минуты встречи после двадцатилетней разлуки!

За что же так ценил Кассандру ее поработитель?

За пророчества?

Они предвещали только смерть.

За красоту?

Если так, то следует уточнить: за красоту, весьма поблекшую после столь многих испытаний, выпавших на долю пророчицы.

За ее материнство?

Последнее мне кажется наиболее близким к истине.

У Агамемнона были, конечно, дети от Клитемнестры (да и не только от нее). Но он их не видел уже много лет, а любимую дочь Ифигению собственноручно направил под жертвенный нож.

Вполне возможно, что родившиеся у Кассандры близнецы (а вещунья все-таки родила их!) были для него своего рода искуплением за смерть дочери. Тем более что они, по своему происхождению, являлись наследниками троянских царей. А это обстоятельство также немаловажно. Кто ведает, как еще в дальнейшем могут обернуться отношения с Малой Азией!

Нужно сказать, что к концу своей жизни (Агамемнон, как и прочие, не верил пророчествам Кассандры и не думал, что его жизнь оборвется столь скоро) царь Микен и Аргоса стал гораздо более мудрым человеком, чем был ранее. Об этом говорит, причем прямо в глаза царю, и корифей хора из цитируемой в этой главе трагедии Эсхила:

«Я не скрою, готовя заморский поход

За Еленой, сочувствия в сердце моем

Ты не встретил. Я мнил: у кормила стоит

Неумелый правитель. Казалось тогда,

Что людей, уходящих на верную смерть,

Ты пустыми надеждами тешишь…

Но тому, кто с успехом закончил свой труд,

От души благодарен я, рад от души, Государь

мой».

Кассандра в эти дни тоже уже далеко не та гордячка, какою она была в дни далекой, безмятежной юности. Здесь она, как справедливо замечает А. Ф. Лосев, «больная, беспомощная, изнемогающая женщина. Она потеряла решительно всех своих родных во время кровавой бойни в Трое и потеряла родину. Теперь она не царская дочь в богатейшем царстве, но несчастная и замученная рабыня, принужденная делить ложе с победителем своей родины».

Все это верно. И тем не менее…

Вспомним, ведь Кассандра сама называет Агамемнона «благородным львом». А если вспомнить еще, что смертельно раненный, умирающий Агамемнон (в «Одиссее» Гомера) пытается защитить, хоть и безуспешно, Кассандру, когда та закричала от предсмертного ужаса, то приходится признать, что между Агамемноном и Кассандрой были отношения, которые нельзя назвать просто отношениями насильника и жертвы.

Конечно, ни о какой любви несчастной троянки к главному виновнику всех ее бед и несчастий не может быть и речи.

И все-таки Агамемнонволей-неволей, как отец близнецов, стал ее единственной опорой в жизни. Тем более что было видно, как отмякает его сердце, ожесточенное длительной войной.

Кассандра замечает за Агамемноном склонность к компромиссам (естественно, в последнее время), религиозность, знание людских характеров. Вот хотя бы такая фраза, принадлежащая Агамемнону:

«…Немногим людям свойственно

Друзей счастливых чтить и не завидовать.

Ведь для того, кого судьба обидела,

Удача друга — это мука новая.

Своя забота душу ест, что ржавчина,

А тут еще чужой успех оплакивай.

Да, я скажу по праву — научила жизнь,

Что преданность и дружба так же призрачны,

Как отраженье в зеркале обманчивом».

Это слова уже не сурового и бескомпромиссного полководца.

Скорее, это слова философа.

Слова мудреца.

И как обидно, что к мудрости своей Агамемнон пришел лишь в последние часы жизни.

Впрочем, так оно чаще всего и бывает.

Жена троих братьев

Троянская война началась, как известно, с похищения Парисом Елены, дочери царя Спарты Тиндарея. Но она не единственная героиня этой непростой истории. У Елены, помимо братьев Кастора и Полидевка, была старшая сестра Клитемнестра, от рук которой погиб, в конце концов, Агамемнон, а с ним и троянская пророчица Кассандра.

Клитемнестра уже в молодости чувствовала себя обиженной, обделенной. Особенно в сравнении с Еленой.

Как же! Та, во-первых, считалась дочерью самого Зевса, проникшего к Леде в образе белокрылого лебедя. Во-вторых, являясь по отцу-олимпийцу сестрой богини любви Афродиты, была «прекраснейшей из смертных женщин».

А какие она пережила приключения! Ее похищал известный герой Тезей из Афин, из-за нее спорили лучшие женихи Греции, ее увез с собой в Малую Азию красавец Парис.

Троянская война, в конце концов, началась все из-за той же прекрасной Елены!..

Судьба Клитемнестры сложилась совершенно иначе. С юности она оказалась втянутой в борьбу между Атреем и Фиестом, проклятыми богами потомками рода Пелопса. Сначала она досталась Танталу, одному из сыновей Фиеста, затем, после ужасной смерти мужа, вышла за Агамемнона, сына Атрея.

О том, что Клитемнестра не испытывала к своему второму мужу особых чувств, говорит один из эпизодов, относящихся к раннему периоду войны, когда во дворец Агамемнона в Микенах явился раненный Ахиллом Телеф, сын Геракла и зять Приама, который хотел, чтобы его союзник заступился за него перед Ахиллом, ибо Дельфийский оракул посоветовал ему обратиться за исцелением к тому, кто его ранил.

Клитемнестра, первая увидевшая Телефа, дала ему, мягко говоря, весьма странный совет, как можно уговорить Агамемнона оказать требуемую помощь. Нужно было, оказывается, как писал Н. А. Кун в «Легендах и мифах Древней Греции», «вынуть из колыбели младенца Ореста, сына Агамемнона, подбежать к жертвеннику и грозить, что он размозжит о жертвенник голову Ореста, если Агамемнон откажется помочь ему исцелиться от раны».

Телеф так и поступил, чем сильно испугал царя.

Можно ли женщину, дающую подобные советы, представить в образе любящей жены и достойной матери? Маловероятно.

Забегая вперед, скажу, что сразу же после отъезда Агамемнона под Трою Клитемнестра вообще изгнала сына из дома, и он воспитывался под присмотром некоего Талфибия в доме фокейского царя Строфия. Вполне возможно, что Клитемнестра просто боялась своего ребенка, предчувствуя собственную гибель, которую примет от его рук.

Совсем иначе вела себя жена Агамемнона, находясь в Авлиде вместе с привезенной ею Ифигенией, что была вызвана отцом якобы для обручения с Ахиллом. Когда же выяснилась горькая правда, Клитемнестра стала с гневом упрекать мужа за то, что он решился погубить собственную дочь.

Что мог ответить ей Агамемнон?

Он далеко не по собственной воле согласился на подобное жертвоприношение. Царь знал, что в случае отказа греки убили бы и его самого, и всех его близких, потому что Ифигения приносилась в жертву ради блага всей Греции.

Потеряв дочь, Клитемнестра вернулась в Микены, где ждал ее брат первого мужа Эгист, приходящийся также двоюродным братом Агамемнону.

Эгист был известен тем, что от его руки погиб отец ныне здравствующего царя Аргоса, его родной дядя. Появиться в царском дворце он мог только в отсутствие Агамемнона.

Трудно сказать, когда вспыхнула любовь Клитемнестры к Эгисту. Может быть, это произошло еще при жизни первого мужа, может, после отъезда второго.

Как бы там ни было, Эгист, рвущийся к царской власти, занял, по крайней мере, хотя бы царское ложе.

Нестор, старейший из ахейских вождей, участвовавших в Троянской войне, так рассказывает об этом при встрече с сыном Одиссея, Телемаком:

«Тою порой, как билися мы на полях илионских,

Он в безопасном углу многоконного града Аргоса

Сердце жены Агамемнона лестью опутывал хитрой.

Прежде самой Клитемнестре божественной было

противно

Дело постыдное — мыслей порочных она не имела;

Был же при ней песнопевец, которому царь

Агамемнон,

В Трою готовяся плыть, наблюдать повелел за

супругой;

Но, как скоро судьбина ее предала преступленью,

Тот песнопевец был сослан Эгистом на остров

бесплодный,

Где и оставлен: и хищные птицы его растерзали.

Он же ее, одного с ним желавшую, в дом пригласил

свой;

Множество бедр на святых алтарях он сожег пред

богами,

Множество вкладов, и златом, и тканями, храмы

украсил,

Дерзкое дело такое с нежданным окончив успехом».

Следующим деянием преступной пары было изгнание из дома Ореста, законного наследника Агамемнона. Правда, Клитемнестра, встречая мужа-по-бедителя, спешит первой, покуда ее не опередили другие, доложить ему об этом событии (в своей, разумеется, трактовке):

«Меня не раз насильно во дворце твоем

Из петли вынимали полумертвую,

И. потому не здесь, как подобало бы,

Залог надежной обоюдной верности,

Наш сын Орест. О царь, ты не дивись, прошу.

Его воспитывает друг наш преданный,

Фокеец Строфий. С двух сторон беду старик,

О царь, подстерегал; здесь же заговор

Народ умыслить мог…»

Вот ведь сколь коварна и опасна хитрая и не любящая своего мужа женщина!

В нескольких словах смогла упомянуть и свою смертельную любовь к мужу (аж вешалась от тоски — солгала не моргнув глазом), объяснить отсутствие мешавшего ей «залога верности» Ореста, продемонстрировать свое беспокойство за жизнь Агамемнона, которого под Троей «предостерегала» смерть, и, наконец, облить грязью аргивян, могущих «умыслить заговор».

Впрочем, ложь Клитемнестры, которая касается ее отношения к Оресту, разоблачает сам Эгист. На фразу хора: «Если только нам Ореста боги завтра не вернут» он отвечает: «Да, кто изгнан на чужбину, для того надежда — хлеб».

В разных источниках совершенно по-разному оценивается степень участия Клитемнестры и Эгиста в преступлении против Агамемнона и его друзей. Гомер утверждает, что все произошло на пиру и что виновником гибели царя был исключительно Эгист, мстивший сыну Атрея за гибель своих братьев и покушение на отца. Клитемнестра же расправилась только с Кассандрой — из-за ревности к мужу.

Стесихор, лирический поэт VI века до нашей эры, в поэме «Орестейя» рассказывал, что Агамемнона убила сама Клитемнестра. Этого же мнения придерживаются Эсхил и Софокл, причем последний в трагедии «Электра» (так звали дочь Агамемнона, мстившую матери вместе с братом Орестом за смерть отца) особо выделяет роль бога Аполлона, являющегося истинным вдохновителем мщения узурпатору Эгисту и убийце мужа Клитемнестре.

Дело в том, что Аполлон в эпоху становления городов-государств почитался в Греции как бог — покровитель государственного порядка и законности, как борец против всякой анархии еще уцелевших родовых традиций. В частности, он был покровителем отцовского, само собой, права, сменившего власть женщины-матери и матриархальную общину.

Знаток античной литературы А. А. Тахо-Годи в предисловии к «Электре» пишет: «Аполлон — защитник мужского начала, отцовского права, не может примириться с тем, что от руки женщины пал Агамемнон, герой и владыка Микен. Он вдохновляет Ореста на месть, устраняя с его пути все препятствия и мучения совести, которые могли бы возникнуть в душе матереубийцы».

Но к Оресту мы еще вернемся, а сейчас главное для нас то, что в любом случае именно Клитемнестра собственными руками убила «трагического гения Трои» — Кассандру. И поступила она так именно из-за ревности к нелюбимому мужу!

О, парадоксальность женской психологии!

Беспроволочный телеграф

Аргос, где царствовал Агамемнон, был страной голой и каменистой, лишь безлесные горы тянулись ввысь. Зимой тут было, пожалуй, невесело, но зато весной среди стройных кипарисов цветет чуть горчащий олеандр, смешиваясь со сладкими ароматами жасмина и туберозы. Горы пахнут шалфеем, розмарином и чабрецом. И повсюду табуны коней, хоть воды в этих краях маловато.

Совсем не так было в Трое, где над болотами в устье Скамандра летали мириады кровососов, а под ногами ползали ядовитые змеи и прочие, не имеющие названия, обитатели трясинных мест. Словом:

…Шли дожди, и сыростью

С лугов тянуло. Шкурою звериною

Ерошился одежды отсыревшей ворс.

А что за зимы были — птицы падали,

Когда дышала стужей Ида снежная.

А летняя жара, а сном полуденным

Забывшееся море, а безветрие…

Весть о взятии Трои Клитемнестра получила буквально на следующее утро после того, как свершилось это событие. Скорость, с какой передавалась информация, способствовала даже рождению своеобразного исторического анекдота.

Говорили, что при раскопках Трои Шлиман нашел кусок медной проволоки. Эта находка, по его мнению, означала, будто за тысячу лет до новой эры в Трое существовал… проволочный телеграф!

Однако при раскопках, производимых тем же Шлиманом в Микенах, ни одного куска медной проволоки найдено не было, и это, по мнению археолога, означало, что за тысячу опять же лет до новой эры в Микенах существовал… беспроволочный телеграф!

Это, разумеется, только непритязательный анекдот. Но как ни странно, своеобразный «телеграф», причем именно беспроволочный, в Микенах действительно был. Его роль исполняли костры, пламя которых было видно на расстоянии многих километров.

Клитемнестра, получив радостную для любой другой жены весть, праздновать не спешила. Она еще надеялась на то, что всякое может случиться при возвращении ахейцев на родину. Об этом она сама говорит предводителю хора в трагедии Эсхила «Агамемнон», чьей версией я и буду пользоваться в рассказе о последних часах жизни Кассандры.

Естественно, свое тайное желание Клитемнестра обряжает в одежды псевдофилософских сентенций:

«Да, коль богов поверженного города,

И храмы, и святыни пожелают чтить,

Победа их не станет поражением.

Но худо, если на разбой кощунственный

Решится войско, жадностью сраженное:

Оно еще до родины доплыть должно.

Когда богов не прогневят обидою,

То, может быть, и одолеют воины

Обратный путь. Но бедствия нежданные

Разбуженное горе мертвецов родит.

И потому запомни волю женщины:

Пусть дело полной кончится удачею!

Тогда и веселиться буду вправе я».

В общем-то примерно так думал и сам Агамемнон, задерживаясь в Трое. И только тогда, когда боги даровали ему прощение за учиненную здесь кровавую бойню и за разрушение города, знаком чего, как хотелось верить аргосскому царю, было рождение Кассандрой сыновей, он решил двинуться в обратный путь.

Боги действительно дали Агамемнону возможность доплыть до родных берегов. Впрочем, не без потрясений, во время которых погибли корабли младшего Аякса, осквернителя храма Афины в Пергаме.

Месть богини Агамемнону была еще впереди.

Кассандра плыть в Грецию не хотела и пошла за Агамемноном, вероятно, только из-за детей.

Возможно, какую-то роль сыграл тут и пройдоха Одиссей. Он вполне мог посоветовать царственному отцу, например, занести своих младенцев на корабль — тогда Кассандре просто-напросто некуда будет деваться.

Упоминания об этом «подвиге» Одиссея нет ни у кого из античных историков, однако и писатель, и читатель имеют полное право на некоторый художественный домысел, лишь бы фантазии не противоречили ни создаваемому образу, ни логике событий. А то, что подобный совет был вполне в духе Одиссея, мы уже убедились.

Кроме того, похищение Детей — единственная причина, по которой Кассандра могла взойти на борт корабля Агамемнона. Она предвидела будущее и хотела в последние минуты быть рядом с детьми. Иного объяснения я просто не нахожу.

Боевые корабли ахейцев тех времен, на одном из которых разместилась пророчица с малышами, представляли собой пятидесяти весельные пентеконтеры, где кроме полусотни воинов (а одновременно и гребцов) можно было перевозить пассажиров, съестные припасы, вооружение и по крайней мере сотню жертвенных быков. Гомер, правда, упоминает и стоскамейный корабль, а Вергилий — триеру, но это явный анахронизм. Доказано, что во времена Троянской войны их еще не существовало.

На таких кораблях еще не было сплошной палубы, просто настилался помост в носовой части и на корме, оставляя среднюю часть для гребцов.

На кормовой полупалубе раскидывался при необходимости «мягко-широкий ковер с простыней полотняной» для отдыха командира корабля или почетного пассажира. Тут же находился непременный алтарь, гарантировавший личную неприкосновенность и приятные сновидения.

Впрочем, сновидения Кассандры вряд ли могли быть приятными. Каждый взмах весла, каждый вздох попутного ветра, надувающего большой четырехугольный парус — гистион, приближали ее к смерти.

…Клитемнестра в это время занята последними приготовлениями для встречи «горячо любимого» мужа. Причем она лукавит до самого конца и даже просит вестника Агамемнона, прибежавшего из гавани, где после долгого, беспокойного плавания пристали наконец корабли, вернуться, не заходя домой (после десятилетней отлучки!), обратно к царю и передать ему извещение о верности и преданности супруги — домохозяйки:

«…Вестник, ты скажи царю,

Чтоб поспешил к тоскующему городу.

Увидит он, что предана по-прежнему

Его жена — собака в доме верная:

Врагу страшна и ласкова с хозяином.

И в остальном я та же. Ни одна печать

Никем за годы долгие не сорвана.

Измены грех, позор молвы мне ведомы

Не больше, чем искусство закалять мечи!»

Действие трагедии Эсхила «Агамемнон» происходит на так называемой агоре — большой рыночной площади с круговой скамьей из камня. Она находилась на самом высоком месте акрополя Микен, где стоял царский дворец.

Дорога через Львиные ворота, ведущие в акрополь, была чрезвычайно крутой и до раскопок Шлимана считалась недоступной для повозок. Однако пытливый археолог снял весь верхний слой грунта толщиной в пять метров и обнаружил на каменистом настиле специально устроенные выемки, одни из которых были выбиты для стока осенних дождевых вод, а другие для того, чтобы не могли поскользнуться лошади и другие вьючные животные.

Именно по этой дороге и въехал в Микены ее долгожданный царь — Агамемнон.

Рядом с ним в колеснице сидела Кассандра!

Последнее пророчество

Сейчас совершенно неважно, как именно погиб Агамемнон — то ли от руки своей жены Клитемнестры, мстившей, по ее словам, за гибель дочери Ифигении, а на самом деле из-за любви к Эгисту, двоюродному брату царя, то ли от руки этого самого брата во время пира по случаю возвращения греков с Троянской войны.

Версия, предложенная Эсхилом, предпочтительнее тем, что она с наибольшей выразительностью изображает Кассандру с ее видениями и смертью.

В самом деле, едва только подошла она к царскому дворцу, как тут же почувствовала нескрываемый запах смерти:

«О стены богомерзкие, свидетели

Ужасных дел! Жилище палачей!

Здесь кровью детской вся земля пропитана!»

Предводитель хора, представляющий собственно свободное население Микен и знающий, следственно, историю Кассандры, не воспринимает поначалу ее слов на веру. Он упрекает ее в том, что рассказывать байки о прошлом может каждый и для этого совсем не обязательно быть провидцем.

Но видение прошлого уже перебивается картинами близкого (и очень!) будущего.

Сквозь стены дворца Кассандра видит, как точит Клитемнестра свой топор и убивает им мужа, спеленатого банным покрывалом (интересна, хотя и слишком ужасна, такая деталь: Клитемнестра, убив Агамемнона, отрубает у него кисти рук, чтобы покойник не смог отомстить ей после смерти. У Эсхила этой детали нет).

Кассандра еще не впала в транс и поэтому может одновременно «видеть» происходящее и вести разговор с корифеем, который покуда не доверяет чужеземной пророчице.

Тогда вещунья описывает преступление, свершившееся в прошлом, со всеми его жуткими деталями и подробностями, которых она попросту не могла знать. Речь идет о том, как Атрей, отец Агамемнона, убивает детей Фиеста и кормит ими своего брата, отца ребятишек:

Опять, опять

Меня кружит пророчества безумный вихрь

И мучит боль предчувствий. О беда, беда!

Глядите! Тенью бледною сидят вот здесь,

У дома, дети, кровными убитые.

И кажется, в ручонках сжали мальчики

Свое же мясо — потроха, кишки свои.

А их отец — о горестное пиршество!

Растерзанные внутренности в рот сует.

Убедившись в точном знании Кассандрой далекого прошлого, корифей тем не менее отрицает возможность проникновения пророчицы в будущее.

Кассандра понимает, что это продолжает действовать проклятие Аполлона, наделившего ее даром предвидения, но отказавшего в доверии людей ее словам.

Она призывает бога, просит помощи и, не дождавшись, заходится в кликушеском крике, предсказывая и смерть Агамемнона, и свою собственную, а заодно и гибель убийцы от рук ее, Клитемнестры, сына:

Сам Аполлон с меня убор провидицы

Срывает, увидав, каким посмешищем

Стал мой наряд, пока враги и недруги

Согласным хором надо мною тешились.

Меня бранили, называли нищенкой,

Кликушею голодной — все я вынесла.

И вот сегодня наконец пророчицу

Сюда на муку смертную привел пророк.

Передо мною не отцовский жертвенник,

А плаха. На нее прольется кровь моя.

Но уж за гибель нашу боги взыщут мзду!

Еще придет он, тот, кто отомстит за нас:

Сын мать убьет и за отца расплатится.

Скиталец, из страны родимой изгнанный,

Он явится, кровавый замыкая круг!

Несколько раз зовет Клитемнестра Кассандру войти во дворец якобы для совершения жертвоприношения, а на самом деле, чтобы убить ее.

Кассандра, переполненная кошмарными видениями и пророчествами, долго медлит, несколько раз пытается подойти к дверям и бессильно отступает. Затем все же собирается с силами и молча направляется на место своей казни, твердо зная ее неотвратимость и, может быть, законность (она помнит свою вину перед Аполлоном).

А. Ф. Лосев в книге «Мифология греков и римлян» так пишет о Кассандре в изображении Эсхила: «В мировой литературе редко можно найти образ, исполненный такой безысходной, такой сложной и напряженной трагичности. И все это удалось показать Эсхилу потому, что Кассандра поставлена у него между двух великих социальных эпох — между мифологическим абсолютизмом и правами живой человеческой личности. Это историческое противоречие воплощено здесь в образе настолько же глубоком, насколько наивном и простом, так что Эсхил, этот гениальный изобразитель социальных катастроф, превзошел здесь все прочие свои произведения».

Теперь делается понятным, почему Кассандра навечно осталась «в памяти смертных», почему люди долго чтили ее могилу (впрочем, на эту честь претендовали и Микены, и Амиклы). Понятно также, почему в Амиклах имелся даже, по словам Павсания, храм Кассандры, то есть отправлялся какой-то ее культ.

Во времена позднего эллинизма Филострат в своих «Картинах» рассказывает об одной из них, где изображается убийство Агамемнона и Кассандры: «Сама Кассандра — как она прекрасна-нежна! И в то же время она — вне себя; она устремилась помочь Агамемнону, бросая с себя венки священных повязок и как бы стараясь его защитить своим божественным саном, но так как секира уже поднята над нею самой, она обращает туда свои взоры и кричит так жалобно, что даже умирающий Агамемнон, услышавши тот крик, пожалел ее всем остатком своей души: о нем он вспомнит даже в царстве Аида, на собрании душ, беседуя там с Одиссеем».

Добавим, что в этом разговоре Агамемнон жалуется, кроме всего прочего, на то, что ему

Кознодейка жена не дала ни одним насладиться

Взглядом на милого сына; я был в мгновенье зарезан.

Но об этом лучше споет хор.

Стасим пятый

Исполнение всех желаний

Семь лет правил Микенами узурпатор Эгист. Он, правда, не считал себя таковым, ибо искренне полагал, что царская власть была когда-то просто похищена у него Агамемноном, сыном Атрея.

Тем временем где-то далеко на чужбине подрастает сын Агамемнона Орест.

А в самом дворце бродит тенью убитого отца скорбная девушка по имени Электра, которую боится и ненавидит мать, а отчим, Эгист, хочет заточить в темницу. Одной лишь мечтой живет эта отверженная — встретить брата Ореста и быть свидетельницей того, как отомстит он за смерть отца.

Орест — единственный сын Агамемнона и уже только по одной этой причине должен стать мстителем. А ведь есть еще и царский трон, захваченный тираном, есть наследственное право на него.

Будучи по природе своей мягким и отзывчивым, Орест вырос среди добрых друзей и вряд ли решился бы на убийство, если бы его не направлял бог Аполлон, в руководящей роли которого признается, по Софоклу, и сам Орест:

Итак, когда в святилище пифийское

Явился я и вопросил, каким путем

За отчее убийство отомстить могу, —

Вещает мне владыка Феб и требует,

Чтоб я своей рукой, — прибегнув к

хитрости, —

Один свершил убийство правосудное.

Жизнь Клитемнестры после того, как она собственными руками совершила злодеяние над Агамемноном, а потом и его трупом, превратилась в кромешный ад. Она полна страха, ночью не дают покоя мрачные сновидения. И причиной всему — знание, что жив еще ее собственный сын, которому суждено., если верить предсмертному предсказанию вещей Кассандры, отомстить за ужасную гибель своего отца. А не верить словам Кассандры было теперь невозможно, ибо с ее смертью исчезло и заклятие Аполлона. Выяснилось, что все пророчества троянки исполнились в точности так, как она и предсказывала.

Все, кроме одного, последнего…

В душе Клитемнестры живет тайная надежда на то, что оно, может быть, и не исполнится. Даже сам Аполлон делал иногда ложные пророчества, так было, например, когда он приказал построить афинянам деревянные стены, которые так и не смогли защитить город от нападения Ксеркса, и погибло большое число жителей Афин.

Клитемнестра надеется на преждевременную гибель своего сына, но вслух эту надежду не высказывает. Ей приходится хитрить со своей совестью, когда она убеждает Электру в своем праве на мщение за погубленную Агамемноном Ифигению.

Впрочем, смутить Электру трудно, да и сама Клитемнестра не убеждена в своей правоте. Поэтому она не может вынести взгляда дочери, поэтому, узнав о мнимой гибели Ореста, она, не смущаясь, с чувством большого облегчения признается в своем счастье. При этом еще и пытается обмануть себя и других рассуждениями о том, что мать ни при каких обстоятельствах не способна возненавидеть своего ребенка, но раз так повелела Немезида, то смерть Ореста вполне справедлива.

Клитемнестра

Нелегок труд родителей: и зло терпя,

Детей своих не в силах ненавидеть мы.

Талфибий

Коль так, пожалуй, наш приход напрасен был…

Клитемнестра

Нет, не напрасен! Да и как напрасным звать

Его ты можешь, — верным мне свидетелем

Представ о смерти сына, что от нас ушел,

Мою отринул грудь и ласку, чуждым стал

Мне беглецом — и более не виделся;

В отцеубийстве обвинял — и местью мне

Ужасною грозил, меня покинувший,

Так что ни днем, ни ночью — никогда уже

Приятный сон очей не осенял моих,

Но постоянно я о смерти думала…

Теперь же мы (избавившись от ужаса

Пред ним и перед нею — самой лютою

Бедою, в доме жившей и сосавшей кровь

Мою!) — теперь, угроз ее не слушая,

Жизнь нашу будем проводить в спокойствии!..

В минуту нападения мстителей, Ореста и Электры, первый крик Клитемнестры обращен к отсутствующему Эгисту. Этим она полностью выдает себя. Не чувство мести за гибель дочери руководило ею, а преступная страсть к трусливому, ничтожному любовнику. И только лишь потом, уже в страхе перед смертью, она просит пощады у Ореста, вспоминая о своем материнстве и взывая к его сыновним чувствам. Однако Электра находит в себе силы повелительно крикнуть брату о том, чтобы он повторил удар без колебаний.

Поистине потрясающей является последняя сцена в трагедии.

Эгист, узнавший о смерти Ореста, спешит во дворец. Он приказывает раскрыть все двери, чтобы микенцы смогли увидеть смерть последнего мужчины из рода Агамемнона.

Орест же, поймавший Эгиста в нехитрую ловушку, заставляет его собственной рукой снять покрывало с трупа, и, когда узурпатор, не узнавший пасынка, просит позвать Клитемнестру, ему многозначительно отвечают, что она уже тут.

Царь срывает покров, рассчитывая насладиться видом погибшего Ореста, но перед ним лежит мертвая Клитемнестра.

Через несколько минут к ней присоединяется и Эгист.

Софокл полностью находится на стороне Ореста и, следовательно, Аполлона, направившего сына Агамемнона на месть. Устами хора он славит поступок своего героя и не дает ему мучиться угрызениями совести.

Примерно в таком же ключе подан образ Ореста в творчестве Эсхила, но здесь после убийства матери юношу обступают и преследуют Эринии, богини-мстительницы. Орест вынужден прибегнуть к помощи Аполлона, и тот полностью берет его под свою опеку — отсылает в сопровождении Гермеса в Афины для очищения от греха, защищает его в тамошнем суде, спорит с Эриниями, дает указания судьям, чтобы голосование было правильным.

Впрочем, дальнейшая судьба Ореста должна интересовать нас куда меньше, ибо он уже исполнил предначертание судьбы, все, что предвидела великая пророчица Кассандра в последние минуты своей трагической жизни.

Эксод
РУССКОЕ НАСЛЕДСТВО

Знаю — увижу я Вечные грани,

Знаю — пойму я Предвечный закон.

Муку печальную прежних скитаний

Вспомню я грустно. И путь мой свершен.

В. Ходасевич

Конь Вещего Олега

Хотя рассказ о жизни и деяниях вещей Кассандры, кажется, закончен, не закрыта сама тема. И потому читателю будет предложено еще несколько страниц, посвященных судьбам и предсказаниям ясновидцев и вещунов.

Люди, обладавшие даром ясновидения, жили не только в античности. Встречались они во все времена. Были они в древности. Есть и в наши дни.

Но какова участь этих людей? Счастливее ли они главной героини книги — вещей Кассандры? Или они столь же несчастны, как она. Неужели их пророчествам также не верят?

Ответ на этот последний вопрос неоднозначен.

Кому-то верили сразу и безоговорочно и даже пытались всеми силами изменить, в случае надобности, ход событий, опираясь на их предсказания. Но чаще происходило так, что слова пророков вспоминались лишь после того, как свершилось ими предсказанное. Собственно, именно так было и в случае с Кассандрой.

Тут нечему удивляться. Давным-давно сказано: «Нет пророка в отечестве своем».

Может быть, именно потому завершить эту книгу я хочу рассказом о духовных наследниках Кассандры, живших в России.

Разве это справедливо, что мы намного больше знаем о Нострадамусе и о Ванге, нежели о собственных пророках и ясновидцах?

Да, их предсказания не получили такого громкого общественного резонанса, как предсказания, сделанных пророками-иностранцами. Но почему? Не потому ли, что, если над вещей Кассандрой довлело заклятие Аполлона, над нашими пророками также довлело заклятие — заклятие всего хода нашей истории, заклятие косности нашего общества.

И начну я этот рассказ с одного из первых пророчеств в истории России, связанного с именем человека, которого наш народ так и прозвал Вещим.

Речь идет об Олеге, родственнике первого русского князя Рюрика и воспитателе его сына Игоря, хотя нужно сказать, что Олег — это вовсе не имя (так же как и Ольга), а титул, образованный от слова «Хельги».

В 885 году он пошел на Киев, завладел при помощи тактической уловки этим городом и расправился с его правителями Аскольдом и Диром, после чего перенес сюда из Новгорода княжеский стол и предсказал, что Киев «будет матерь городам русским».

Так оно и случилось. И хоть сейчас этот город находится в другой стране, Русь никогда не забудет свою первую столицу.

Будучи отважным воином, Олег (как бы его ни звали на самом деле) любил время от времени ходить походом на близлежащие страны и народы, а особенно на византийских греков.

Когда в 906 году он подошел к Царьграду, жители города вынесли, по обычаю того времени, хлеб и вино. Олег пить отказался — и не потому, что не употреблял разбавленных напитков, чем славились греки, а предвидя, что в этот раз вино разбавлено не родниковой водой, а сильнейшим ядом.

В 913 году, после трех десятков лет правления, Олега не стало.

Его смерть тоже была предсказана за много лет вперед, что зафиксировано в «Повести временных лет»:

«И приспела осень, и вспомнил Олег коня своего, которого поставил кормить и не садился на него. Ибо вопрошал волхвов и кудесников: «Отчего я умру?» И говорит ему кудесник один: «Княже! Конь, его ты любишь и ездишь на нем, от того ты умрешь». Олег же взял в ум, так сказал: «Никогда я не сяду на него, не увижу его более». И повелел кормить и не водить его к нему, и пребыл несколько лет, не видя его, пока не пошел на греков. И вернулся в Киев и через четыре года, на пятое лето, вспомнил коня, от которого предрекали ему умереть волхвы. И призвал старейшину конюхов, говоря: «Где мой конь, которого я поставил кормить и блюсти его?» Он же говорит: «Умер». Олег же посмеялся и укорил кудесника, говоря: «То неправильно глаголют волхвы, все то есть ложь; конь умер, а я жив». И повелел оседлать коня: «Увижу кости его». И пришел на место, где лежали кости его голые и лоб голый, и ссел с коня, и посмеялся, говоря: «От этого ли лба смерть было взять мне?» И вступил ногою на лоб, и выникнула змея изо лба, и уклюнула в ногу. И с того разболелся и умер».

Именно об этом событии сложил впоследствии наш великий поэт Александр Сергеевич Пушкин свою знаменитую «Песнь о Вещем Олеге».

Пещерные провидцы

Повесть временных лет» составлена около 1113 года монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. И далеко не случайно эпизод с пророчествами Вещего Олега и пророчества, сделанного ему самому, вошел в летопись.

Дело в том, что и Киево-Печерский монастырь был создан людьми, обладавшими провидческим даром. Многие из них были причислены потом к лику святых.

Основание Печерского монастыря было положено в середине XI века митрополитом Илларионом, когда он был еще простым священником в великокняжеском селе Берестове, славившемся, особенно при князе Владимире, своей веселой и шумной жизнью.

Чтобы уединиться на несколько часов от этой суматохи, Илларион ходил в лес, расстилавшийся по холмам над Днепром возле самого Киева. Здесь он выкопал себе небольшую пещеру, в которой молился и пел псалмы.

В 1028 году в этой пещере поселился святой Антоний.

В миру будущего подвижника звали Антиппой. Он был родом из Любеча, что близ Чернигова, и еще в молодости был направлен провидением в Грецию, на святую для православных христиан Афонскую гору, где стал монахом под руководством опытного старца Феоктиста.

Возвратившись на Русь, Антоний решил остаться отшельником и проводил свои дни в молитвах и бдении, питаясь исключительно сухим хлебом, да и то через день.

Молва о строгом аскете, обладающем даром провидца, быстро разнеслась по окружным местам. К Антонию стали обращаться за пророчествами и благословением.

Одним из таких страждущих был потомок варяжского князя Африкана Шимон, по прозвищу Варяг.

Собираясь вместе с князьями Всеволодом, Изяславом и Святославом в поход против половцев, Шимон ходил к Антонию.

Старец откровенно предсказал ему ожидающую их погибель.

Шимон бросился в ноги подвижнику и стал просить спасения, на что. Антоний ответил Варягу: «Сын мой, многие от вас падут от меча и обращенные в бегство врагами будут истоптаны, изранены, утонут в воде; ты же будешь спасен и положен в церкви, которая здесь создается».

Первое же сражение, в котором принимал участие Шимон Варяг, было знаменитой битвой на реке Альте. Русские войска после жестокой сечи потер — пели поражение, многие воеводы, как и предсказывал Антоний, были убиты.

Тяжело раненный Шимон нашел в себе силы, чтобы уйти незамеченным с поля битвы, и возвратился в Киев, где он сразу же пошел к Антонию и сделал богатейший вклад на строительство церкви.

Остается добавить, что при этом он перешел из католичества в православие. Произошло все это в 1068 году.

А за много лет до этого к Антонию пришел молодой человек, пал к его ногам и просил пострижения.

Жизнь Феодосия, а именно так звали пришельца, замечательна с первых же дней его юности. Он родился близ Киева, в городе Василеве, но с детства жил с родителями в Курске.

Будучи единственным сыном богатых родителей, он, как ни странно, не любил детских игр и шалостей, а каждый деньг ходил в церковь и слушал чтение священных книг.

В тринадцать лет он лишился отца и, отказавшись от наследства, вступил в конфликт с не понимающей его матерью, после чего решил уйти из дома.

Побег удался не с первой попытки, но, в конце концов, Феодосий добился своего и попал в пещеру Антония.

Придя к преподобному, он пал перед ним ниц и просил разрешения остаться. Антоний решил испытать Феодосия и указал ему на скудность и унылость его будущего места обитания. При этом он видел своим прозорливым взором, что Феодосий создаст на этом месте славный монастырь, куда соберется множество чернецов.

Пещерная жизнь была очень строга. Отшельники питались одним ржаным хлебом, лишь по субботам и воскресеньям позволяя себе вареный горох или чечевицу. А если не было и ее, то ели одни вареные овощи. Чтобы иметь подобное пропитание, трудились они непрестанно: одни плели обувь, другие шили клобуки, которые затем продавались, а на вырученные деньги приобреталось зерно. Это зерно делили между собой, чтобы ночью каждый свою долю помолол для выпечки хлеба. По окончании заутрени копали землю на огороде, после обедни трудились в подземных своих кельях.

Феодосий, живший с Антонием и иеромонахом Никоном, трудился более обоих старцев. Крепкий телом, он всегда брал на себя часть их работы: носил за них воду, рубил дрова, молол рожь. Иногда, в самое комариное время, садился по пояс раздетым возле пещеры и прял шерсть для плетения обуви. Оводы и комары покрывали все его тело, но он пребывал недвижим и вставал со своего места только тогда, когда начиналась утренняя служба.

Дар ясновидения проявлялся у Феодосия по совершенно разным поводам. Так, например, однажды к нему пришел священник из города (это было уже в монастыре) и попросил дать вина для служения святой литургии. Феодосий призвал монастырского пономаря и велел выдать просимое. Когда пономарь ответил, что вино уже кончается, сказал ему: «Налей все, что есть, человеку этому, а о нас Бог позаботится».

На следующий день, как и предсказывал провидец, привезли три воза, нагруженных корчагами с вином, которая послала некая женщина, ведавшая хозяйством в доме князя Всеволода.

В самой середине XI века тысяцким Киева был известный Ян Вышатич, семью которого особенно уважал Феодосий. Ян со своей супругой жили в большой любви и согласии, оба отличались набожностью и благотворительностью.

Однажды Феодосий, зайдя к ним, подробно объяснял, что последует с ними после кончины, а также и значение церковного обряда, совершаемого над усопшим.

Слушая его, жена Яна в раздумье спросила: «Кто ведает, где это меня положат?»

Феодосий (твердо): «Поистине, где лягу я, там и ты положена будешь».

И так сталось ровно через восемнадцать лет. Когда в 1091 году мощи святого были торжественно перенесены в новый Печерский храм Пресвятой Богородицы и положены в притворе на правой стороне, через два дня там же, слева, погребена была и скончавшаяся супруга Яна Вышатича.

Одним из первых монахов, присоединившихся к пещерным отшельникам, был Моисей Угрин, родной брат святого Георгия, слуги князя Глеба, который погиб на реке Альте, прикрывая телом своего господина. Вторым братом Моисея, венгра по происхождению, был святой Ефрем Новоторжский.

После того как Киев был захвачен воинами Болеслава, будущий монах попал в плен к полякам и провел пять лет в оковах. Статный и красивый лицом, он невольно обратил на себя внимание одной знатной и богатой польки, которая выкупила его из оков и предложила свою любовь.

Моисей к тому времени предвидел свое нелегкое будущее, но не решился по религиозным соображениям на хоть какую-то попытку изменить его, ответив решительным отказом.

Как говорится, от любви до ненависти один шаг. Сумасбродная богачка перешла от заигрывания к жестокости, заключила успевшего принять тайный постриг Моисея в темницу и стала морить голодом, а затем и вовсе приказала изуродовать его так, что несчастный страдалец, истекая кровью, едва остался жив.

В 1027 году Болеслав внезапно умер, в Польше началась смута, во время которой была убита и знатная истязательница. Спустя несколько лет, поправив мало-мальски здоровье, Моисей пришел в Киев к Антонию. Здесь он провел десять лет — настолько больной, что едва мог ходить с помощью посоха.

Помимо ясновидения, Моисей Угрин обладал даром исцеления многих болезней (такое сочетание, кстати, характерно для большинства ясновидцев, включая и современных), но никакой особой платы за лечение никогда не требовал, благодаря чему предузнал свою блаженную кончину 26 июля 1043 года.

Чем больше разносилась слава о провидцах и чудотворцах, живущих в пещерах под Киевом, тем больше был приток желающих присоединиться к святым угодникам.

Наступил момент, когда пещеры оказались просто-напросто переполненными, и начиная с 1057 года главным делом монахов было устройство нагорного монастыря, первым игуменом которого братия избрала Феодосия.

Среди монастырских насельников было немало случаев «озарений», пророчеств и предсказаний. Причина этого кроется как в одаренности провидцев, так и в создании особых условий для проявления провидческого дара, заключавшихся в суровой аскетичности жизни и духовно-эмоциональной настроенности человека.

Интересен случай ясновидения, бывший с одним из угодников Киево-Печерского монастыря (ныне лавра) Пименом Постником, чье прозвище прямо указывает на образ питания монаха.

Пимен дружил с просветителем вятичей Кукшей, который вместе со своим учеником оставил родную обитель и ушел проповедовать в леса язычникам. Проповедь его сопровождалась разными чудесами, которые утверждали, как говорится в летописях, веру в сердцах народа, но сильно раздражали языческих волхвов, которые, в конце концов, предали Кукшу и его ученика мучительной смерти.

Пимен скончался в один день и час со своим далеким другом, что было предсказано им самим еще за два года до этого. В момент убиения Кукши он стал посреди церкви и громко воскликнул: «Брат наш Кукша теперь убит», а затем тотчас же преставился и сам.

На страницах Киево-Печерского патерика (сборника рассказов о жизни отцов церкви) есть и рассказ о провидце Григории, получившем постриг из рук Феодосия.

Однажды к нему пришли трое неизвестных, двое из которых стали молить святого, ложно утверждая, что третьего ждет гибель и ему нужно чем-то от нее откупиться. Григорий заплакал от жалости, провидя, что тому и в самом деле грозит гибель. «Дам, но все равно он умрет», — ответил чудотворец и спросил, на что именно осужден их товарищ. Услышав, что тот будет якобы повешен на дереве, подтвердил правоту обманщиков и, помолясь, вынес им священные книги с просьбой вернуть по ненадобности.

Мошенники решили эти книги продать, деньги прикарманить, а заодно обчистить сад, возделываемый Григорием.

Когда настала ночь, они заперли инока в пещере, а тот, которого «приговорили» к повешению, залез на плодовое дерево, наступил на слабую ветку и с шумом рухнул вниз, зацепившись одеждой за сучок.

Испуганные товарищи дали деру, а утром монахи, выйдя после службы из церкви, увидели висящего на дереве мертвого человека, задушенного собственной одеждой. Когда об этом сказали сидевшему взаперти Григорию, тот укорил пойманных преступников: «Вот и сбылась ваша мысль! Бога обмануть нельзя. Если бы вы не заперли меня, я пришел бы и снял его с дерева и он бы не умер. Но так как враг научил вас покрывать суетное ложью, то Бог и не помиловал вас».

Гибель Григория связана с другим его пророчеством.

Однажды он пошел к Днепру за водой, а в это время мимо проходил князь Ростислав Всеволодич, собиравшийся вместе с братом Владимиром в поход против половцев, воевавших в те годы с Русью.

Княжеские слуги увидели старта и стали издеваться над ним, выкрикивая всяко разные «непотребныя словесы». Инок же, предвидя, что близок их смертный час, сказал им: «Плачьте о своей погибели и кайтесь в своих согрешениях, чтобы хоть в страшный день принять отраду, ведь вас уже постиг суд: все вы и с князем вашим умрете в воде».

Ростислав, подобно тому как жители Трои не поверили Кассандре, не поверил провидцу, а подумал, что пророчества его пустые речи. Он рассердился на вещего старца, велел связать ему руки-ноги, повесить камень на шею и бросить в воду.

После совершенного злодеяния он не пошел от ярости в монастырь идаже не захотел благословения. Сражение он проиграл вчистую, а при переправе через реку Стугну утонул со всем своим войском, как и предсказывал ему Григорий. Свершилось это в 1093 году, и именно об этом эпизоде вспоминает автор «Слова о полку Игореве».

В дни княжения в Киеве внука Ярослава Мудрого, Святополка Изяславича, в монастырь пришел некий человек из Смоленска, принял постриг и получил иноческое имя Прохор.

Став черноризцем, Прохор предал себя на послушание и такое безмерное воздержание, что отказался даже от хлеба, а кормился всю жизнь лебедой, из-за чего и получил прозвище Лебедник.

Привычка к употреблению этого растения не только спасла его во время великого голода, но помогла выжить и другим людям, бравшим пример с Прохора.

Когда Святополк в союзе с Володарем и Васильком Теребовльским, которого сам же и ослепил, пошел ратью на Давыда Игоревича, своего бывшего союзника, в Киевскую Русь не стали пускать ни купцов из Галича, ни ладей из Перемышля, из-за чего по всей Русской земле не стало соли.

Прохор Лебедник, имея к тому времени отдельную келью, стал собирать в нее золу со всего монастыря и с помощью молитв превращать ее в соль, которую потом бесплатно раздавал всем желающим.

Спекулянты, для которых война — «мать родна», решили проучить доброхота и пожаловались на него Святополку.

Князь послал дружинников забрать соль у инока. Когда ее привезли, выяснилось, что это не соль, а пепел. Он продержал ее у себя три дня, а потом выбросил.

Пепел снова стал солью.

Узнав об этом чуде, Святополк раскаялся в былом предубеждении к Киево-Печерскому монастырю, а старца Прохора попросил, в случае его, княжеской, смерти, положить тело в гроб. Если же первым поспешит к неподкупному судье святой угодник, то князь обещал его собственноручно отнести в пещеру.

Через несколько лет, когда Святополк снова был занят ратными трудами, Прохор Лебедник почувствовал приближение своего часа и послал за князем: «Прийди, если хочешь, да простимся с тобой, и исполнишь обещание свое — своими руками положишь меня в гроб и прощение примешь от Бога. Я только ожидаю твоего прихода, и если помедлишь, я отойду; и не опасайся — война окажется для тебя успешной, если ты придешь ко мне».

Услышав это предсказание, Святополк тут же отозвался на просьбу старца. Приехав в монастырь, он получил последнее наставление от чудотворца, отнес усопшего в пещеру и собственными руками положил в гроб, после чего пошел на половцев, покорил всю их землю и привел много пленных.

Эту победу и предсказал Прохор Лебедник.

Наставник Русской земли

Змая 1314 года, в день поминовения основателя Киево-Печерского монастыря Феодосия, в семье ростовского боярина Кирилла и его жены Марии родился младенец мужского пола, окрещенный на сороковой день после рождения Варфоломеем.

Это имя было довольно редким для русского боярства тех времен. Так звали одного из двенадцати апостолов, распятого, по преданию, язычниками Армении. Именно Варфоломею открывал Иисус Христос тайны Божественного промысла.

Согласно житию, написанному Епифанием Премудрым, будущий Сергий Радонежский (а именно о нем идет речь) уже с детства был отмечен особой «благодатью».

Многочисленные знамения убеждали Кирилла и Марию в избранности их среднего сына. Он подавал голос, еще находясь во чреве матери, отказывался от груди в «постные» дни недели, а в семь лет с помощью ангела, явившегося ему в поле под дубом в виде старца-монаха, овладел грамотой.

После смерти родителей, скончавшихся почти одновременно, Варфоломей отдал долю отцовского наследства младшему брату Петру, а сам отправился к старшему брату Стефану, жившему неподалеку в Покровском Хотьковском монастыре. Придя туда, он «моляше Стефана, дабы шел с ним на взыскание места пустынного».

Такое место они нашли на Маковце, где даже в окрестностях не было никакого жилья. Срубили избушку, поставили небольшую часовню.

Через год-полтора Стефан ушел в Москву, и Варфоломей остался один, если не считать приходившего каждый день медведя, требовавшего краюху хлеба, которую Варфоломей оставлял на пне.

Придя в Москву, Стефан получил разрешение поселиться в Богоявленском монастыре, где познакомился и подружился с сорокалетним старцем Алексеем, который в скором времени стал правой рукой митрополита Феогноста. По его просьбе митрополит рукоположил Стефана в сан священника, потом поставил игуменом монастыря, а через некоторое время назначил духовником великого князя Семена Ивановича.

В то время как Стефан стремительно восходил по ступеням иерархической лестницы, его брат Варфоломей продолжал жить в одиночестве на Маков-це, где в начале сороковых годов XIV века была освящена церковь, а сам он принял в ней монашеский постриг и получил в честь одного из древних христианских мучеников имя Сергий.

Слухи о молодом одиноком подвижнике, жившем в Радонежских лесах, быстро распространились по монастырям Северо-Восточной Руси. На Маковце стали появляться первые посетители, желавшие поселиться рядом с Сергием.

Когда количество постоянных братиев достигло двенадцати, они решили обнести свои избушки-кельи высоким тыном — для защиты от диких зверей и лихих людей, а в 1344 году избрали Сергия своим игуменом, то есть старостой и настоятелем.

Игуменом нового монастыря, названного в честь Троицы, Сергий пробыл 48 лет.

Жизнь в лесу была, мягко говоря, не сладкой. Все приходилось делать собственными руками — рубить деревья, строить избы, корчевать пни и обрабатывать огород. А еще постигать Божественный промысел, запечатленный в священных книгах. И эта духовная работа была потруднее физической. Тем более что теперь отвечать приходилось не только за себя, но и за всю монастырскую братию.

Ярким и своеобразным проявлением напряженной духовной жизни Сергия в этот период были его видения. На смену темным демонам одиночества пришли качественно иные, светлые образы.

Так, например, однажды вечером он услышал во время молитвы чей-то зов. Сергий распахнул затянутое бычьим пузырем оконце своей кельи и увидел в небе чудесное сияние в виде «птиц зело красных». Неведомый голос пояснил, что множество птиц означает множество учеников и последователей, которые будут у него на этом месте.

Весной 1353 года в Москву пришла чума, унесшая с собой не только митрополита Феогноста, но и великого князя Семена Ивановича.

В это время монастырская братия решила, что Сергию нужно принять священнический сан, ибо он, подобно Антонию Печерскому, игуменствовал «неофициально», не имея необходимого сана. Сергий вынужден был подчиниться и вместе с другими старцами совершил пеший переход в Переяславский Спасо-Преображенский собор, где епископ Афанасий рукоположил его в священники. За два дня Сергий прошел сразу три иерархические ступени и стал полноправным игуменом.

Благодаря вниманию Алексея, ставшего к этому моменту митрополитом, Троицкий монастырь оказался на «особом счету» у московских духовных и светских властей. Щедрые «милостыни» привели к тому, что монастырь мог, вероятно, полностью прекратить собственное земледелие, основанное на труде иноков. Однако Сергий не допускал его исчезновения, понимая огромное значение физического труда и особенно земледелия в развитии духовных качеств человека. В этой связи примечателен один случай, описанный Епифанием Премудрым.

Однажды некий поселянин пришел в монастырь, желая увидеть все собственными глазами и получить благословение Сергия, который в этот момент копался в огороде.

Монахи велели поселянину ждать, однако тот не выдержал и решил через дыру в заборе посмотреть на великого старца. Увидев невысокого инока в ветхой рясе, орудующего лопатой и напевающего при этом псалмы, крестьянин решил, что над ним просто подшутили и вместо игумена указали на последнего из монастырских послушников. «Я пришел видеть пророка, а вы мне сироту указываете», — упрекнул он монахов.

Когда Сергий узнал о приходе посетителя, то подошел к нему и, несмотря на недовольство поселянина, низко поклонился, по-братски расцеловал его и усадил рядом с собой на скамью. Крестьянин, не догадываясь о сане Сергия, стал жаловаться на братиев, которые смеются над ним и не хотят допустить к игумену.

Их разговор прервало появление некоего князя, желавшего получить благословение. Сергий вышел ему навстречу. Потрясенный крестьянин увидел, как его недавний собеседник, даже не переодевшись, ведет беседу с приехавшим. А поодаль застыли дюжие княжеские телохранители.

После отъезда князя крестьянин вновь подошел к Сергию и попросил прощения за допущенную оплошность. «Ныне познал истину о тебе, — сказал он игумену, — что слышал, то и видел».

В 1365 году митрополит Алексий, стоявший за спиной малолетнего князя Дмитрия Ивановича (будущего Донского), послал Сергия Радонежского в Нижний Новгород, чтобы тот призвал местного правителя Бориса Константиновича прекратить распрю со старшим братом, вернуть ему город и признать верховную власть великого князя Московского.

«Честь свою никому не отдам!» — ответил тот Сергию.

Игумен ушел, не благословив князя. Он потер — пел поражение в своей дипломатической миссии, но жалел своего победителя, твердо зная, что победа принесет ему только зло.

И в этом Сергий не ошибся. В конце жизни Борис Константинович выпьет до дна полную чашу унижений. Преданный своими боярами, он будет схвачен московскими воеводами и сослан в заточение в самый дальний уголок своих бывших владений, где вскоре и умрет, а дети его будут скитаться по лесам и пустыням.

Рассказы о «чудесах» Сергия, его видениях и предсказаниях стремительно распространились по всей Московской Руси. Однако сам он не хотел славы чудотворца и провидца, боялся ее тяжести. Он строго запрещал троицким монахам рассказывать посторонним о разного рода «чудесных» происшествиях и знамениях, являющихся в обители. Впрочем, уйти от мирской суеты не удавалось, люди шли к нему со всех сторон. Мог ли он отказать им в помощи?

Когда митрополит Алексий почувствовал близкую кончину, то решил, что именно Сергий Радонежский должен стать его преемником. Он вызвал его в Москву, желая сначала возвести троицкого игумена в епископский сан, а потом наречь своим наследником. Однако Сергий, провидевший, в чем состоит его предназначение, отказался наотрез. Он был пророком (в библейском понимании этого слова) и был строителем новой духовности, духовности будущего,

В начале 1380 года Сергий Радонежский имел самое знаменитое свое видение. В его келью на Маковце снизошла сама Богородица. Причем увидел он ее не духовным зрением, а воочию, наяву.

Весть об этом происшествии быстро разнеслась по Руси. В ту эпоху событие такого рода имело огромное общественное значение. Оно укрепляло веру в небесное покровительство Московской земле, а для самого Сергия стало, конечно, вершиной его земной жизни, его озарений.

Куликовская битва, состоявшаяся в сентябре этого же года, полностью доказала правоту выводов и предвидений Сергия.

25 сентября 1392 года великий старец отошел в мир иной. Известие о его смерти распространилось молниеносно, в монастырь хлынули толпы людей, включая князей и бояр из самой Москвы.

Летописец сообщил о его кончине в таких словах: «…Преставился преподобный игумен Сергий, святый старец, чудный, добрый, тихии, кроткыи, смиреныи, просто реши и не умею его житиа сказати, ни написати. Но токмо велич, прежде его нашей земли такого не бывало… всеми человекы любим бысть честнаго ряди житиа его, иже бысть пастух не токмо своему стаду, но всей Русской земли нашей учитель и наставник».

Пророчества и юродство

Так уж повелось на Руси, что пророками и предсказателями у нас были либо святые угодники, либо кликуши и юродивые, многие из которых, впрочем, тоже впоследствии были причислены к лику святых. Подобное произошло и с первым русским юродивым святым Прокопием Устюжским.

Прокопий был богатым иностранным купцом, торговавшим в Новгороде. «Пленившись», как сказано в летописи, учением Православной церкви, он отрекся от католичества, раздал все свое немалое состояние беднякам и, пробыв какое-то время в Ху-тынском монастыре, отправился в Великий Устюг, где вступил на тяжкий путь юродства, терпеливо снося всевозможные лишения и унижения.

Он обладал даром провидца, предсказывая различные события в жизни людей и толкуя небесные знамения. Умер Прокопий в 1285 году, приобретя под конец жизни большое уважение устюжан как своею праведностью, так и чудесным избавлением города от каменного дождя, который разразился по горячей молитве юродивого не над Устюгом, а в двадцати верстах от него.

Во время жизни Прокопия имело место и явление в Костроме чудотворной иконы Божией Матери, именуемой Федоровской, которой впоследствии был благословен на царство первый из Романовых — Михаил Федорович.

Знаменитым юродивым XV века был житель Новгорода блаженный Михаил Клопский, обладавший даром провидения и чудотворения. Он смело обличал Дмитрия Шемяку в его злодеяниях и предсказал его смерть.

В 1440 году, встретив новгородского владыку Евфимия, сказал ему: «А сегодня большая радость в Москве. У великого князя (Василия Темного) родился сын, которому дали имя Иоанн. Разрушит он обычаи Новгородской Земли и принесет гибель нашему городу».

Предсказание это сбылось.

Во времена Ивана Грозного в Москве жил знаменитый юродивый и ясновидец Василий Блаженный, чьим именем назван храм Покрова, расположенный рядом с Кремлем и Красной площадью. Сам царь с величайшим уважением относился к Василию, который всегда говорил ему правду в глаза.

Будучи однажды приглашенным к Ивану Грозному, юродивый три раза вылил подносимую ему застольную чашу. Когда царь рассердился на него, Василий ответил: «Не кипятись, Иванушка, надо было заливать пожар в Новгороде, и он залит».

Позже выяснилось, что действительно, в это самое время в Новгороде был опасный пожар.

Василий постоянно ходил без одежды, как в летнюю жару, так и в крещенские морозы. Днем бродил по московским улицам, а на ночь устраивался на церковной паперти. В последние дни жизни, когда он уже лежал на смертном одре, его пришла навестить вся царская семья: сам Иван Грозный с царицей Анастасией, дети Иоанн и Федор. Блаженный, взглянув на малолетнего Федора, пророчески сказал ему: «Все достояние прародителей твоих будет твоим, ты — наследник», после чего испустил дух, имея 88 лет от роду. Иван Грозный с боярами нес гроб, а митрополит Макарий совершил погребение.

Пророчество Василия подтвердилось полностью. Грозный в припадке гнева смертельно ранил своего старшего сына и после него царствовал, хоть и не слишком долго, именно Федор Иоаннович.

В последние годы жизни Грозного на улицах Москвы юродствовал и другой блаженный — Иоанн Большой Колпак, прозванный так за то, что носил на голове огромную железную шапку, а на теле — тяжелые вериги. Этот Иоанн посетил как-то затворника Борисоглебского монастыря Иринарха и предсказал ему нашествие чужеземцев на Русь в Смутное время. Затем он совершил некоторое число чудесных исцелений и был предуведомлен о своей кончине. Встречаясь на улицах с Борисом Годуновым, он неизменно предостерегал его: «Умная голова, разбирай Божьи дела. Бог долго ждет, да больно бьет».

Еще один юродивый пророчил при Иване Грозном в Пскове, во время Ливонской войны. Микола-свят, как звали пророка, обозвал однажды Грозного царем-кровопийцей и пожирателем христианских сел. При этом он клялся всеми ангелами, что если хоть один воин из царского войска коснется даже волоска последнего псковского дитяти, то царя настигнет смерть от молнии. Глубоко религиозный Иван IV просил Миколу молиться, чтобы Господь избавил его от такой участи.

С другой стороны, количество волхвов и юродивых было в те времена столь велико, что еще в XVI веке Стоглав вынужден был говорить о так называемых ложных пророках. Описание их давалось особенно красочно: «По погостам и селам ходят ложные пророки, мужики и жонки, и девки, и старые бабы, наги и босы и волосы отрастив и распустя, трясутся и убиваются, а сказывают, что им является св. Пятнитд и Анастасия, и велят им заповедовать христианам канон завечивати, они же заповедывают крестьянам в среду и в пятницу разного дела не делати, и женам не прясти, и платья не мыти, и каменья не разжигати, и иные заповедывают богомерзкие дела творить…»

Век спустя сам патриарх Никон, благодаря политике которого произошел раскол в Русской церкви, сажал с собой на обед юродивого по имени Киприан, любившего, подобно Василию Блаженному, расхаживать по улитам в полной голизне: патриарх собственными руками угощал его и поил из серебряных сосудов, а остатки допивал сам.

В так называемое Смутное время, в годы польского нашествия, на Руси подвизалось много от-тельников, среди которых были и пророки. Известен, например, Галактион Вологодский, сын боярина князя Ивана Бельского, приковавший себя к стене цепью в своем затворе, которая не позволяла ему ложиться для спанья. Он предсказал, что Вологда будет разорена поляками, которые нанесли и ему столько увечий, что он умер от них через три дня.

Предсказывал приход поляков и Ефросиний Прозорливый, живший в пустыни на берегу Сини-чьего озера близ Устюжны Железнопольской. Он убеждал жителей крепко держаться против захватчиков; самому же Ефросину вместе с иноком Ионою поляки размозжили голову чеканом, допытываясь, где спрятаны церковные сокровища.

В это же время был еще жив уже упоминавшийся старец Иринарх, затворник Ростовского Борисоглебского монастыря, бывший в миру Ильей, крестьянским сыном села Кондакова.

Пребывая однажды в горячей молитве, он был осенен святым извещением, что ему следует жить всегда в затворе, что он и исполнил. «Первым помыслом нового затворника, — писал дореволюционный российский историк И. Е. Забелин, — было создать себе особый труд, дабы не праздно и не льготно сидеть в затворе. Он сковал железное ужище, то есть цепь длиною в три сажени, обвился ею и прикрепил себя к большому деревянному стулу (толстый обрубок дерева), который служил, вероятно, и мебелью для преподобного, и добровольною тяжелой ношею при переходе с места на место».

Вскоре Иринарха посетил его друг, московский юродивый Иоанн Большой Колпак, посоветовавший ему сделать сто медных крестов общим весом в десять килограммов. Иринарх с радостью согласился на это, но не знал, где взять такое количество меди. Блаженный успокоил его, сказав: «Даст тебе Господь Бог коня. Никто не сможет на том коне сесть и ездить, кроме тебя одного, твоему коню очень будут дивиться, даже и иноплеменные… Господь назначил тебе быть наставником и учителем. И от пьянства весь мир отводить. За это беззаконное пьянство наведет Господь на нашу землю иноплеменников, но и они прославят тебя паче верных».

Через несколько дней после этого один горожанин совершенно неожиданно подарил Иринарху большой медный крест, которого хватило на сто маленьких.

Скоро число крестов увеличилось до ста сорока двух, а к 1611 году, в самую трудную и бедственную пору для Московского государства, Иринарх пребывал обвитым уже двадцатисаженной цепью, носил свои кресты, железную палицу, семь вериг, нашейную цепь, восемнадцать медных и железных оков, пятикилограммовый камень и прочее железо общим весом около ста шестидесяти килограммов. При этом он еще вязал одежду для братии и шил платье для нищих.

По пророческому слову Иринарха русский полководец Скопин-Шуйский отбил Сапегу от Калязи-на. Затем весь победоносный путь Скопина к Москве и быстрое поражение польских полков совершилось благословением и укреплением святого затворника, посылавшего князю освященную просфору со словами «Дерзай, не бойся, Бог тебе поможет!».

Даже поляки, включая Яна Сапегу, относились к Иринарху с уважением. «Воротись-ка и ты в свою землю, — пророчески говорил ему старец, — полно тебе воевать на Россию, не выйдешь ты из нее живой». Пораженный этим, Сапега не велел трогать Борисоглебский монастырь, оставил в нем русское знамя и прислал пять рублей в милостыню Иринарху.

Трагический обед

О дно из самых знаменитых предсказаний в истории России связано с именем Зосимы, первого игумена Соловецкого монастыря. В устье реки Выти, впадающей в Белое море, у бедной часовни проживал в начале XV века старец Герман, много постранствовавший на своем веку. Однажды к нему пришел другой старец, Савватий, прошедший строгое подвижничество в Кирилло-Белозерской обители. Узнав от Германа о существовании необитаемого Соловецкого острова, Савватий уговорил Германа идти с ним туда. В 1429 году оба древних старца переправились через бурное море и прибыли на остров, где построили убогую хижину.

На шестом году совместной отшельнической жизни Герман отправился на материк по хозяйственным нуждам. В его отсутствие Савватию было извещение о скором его разрешении от телесных уз. Он решил поспешить на твердую землю, добрался до старой часовни на реке Выге, причастился и на следующий день умер.

После кончины Савватия остров долго оставался безлюдным. Только в 1436 году старец Герман встретил инока Зосиму, искавшего удобное место для безмолвия, и рассказал ему об острове. Зосима предложил Герману вернуться в Соловки, куда они вскоре и прибыли благополучно.

Прослышав о возвращении Германа, к ним мало-помалу стали собираться и другие иноки, и общими трудами была воздвигнута церковь. Пришла пора выбирать игумена, ибо присланные архиепископом Новгородским Ионой кандидатуры не могли долго удержаться на острове из-за тяжелых климатических условий.

Игуменом избрали Зосиму.

По делам обители ему пришлось как-то побывать в Новгороде, власть в котором принадлежала тогда алчной и властолюбивой женщине — знаменитой Марфе Посаднице из семьи Борецких. Она сурово отнеслась к Зосиме и велела выгнать его из дома.

Тогда подвижник покачал головой и сказал: «Вот наступит день, когда в этом дворе исчезнет сила жителей его, и затворятся двери дома сего и уже никогда не отворятся, и будет двор этот пуст».

Новгородский же владыка принял сторону Зосимы и выхлопотал ему грамоту на владение Соловецким островом, после чего смилостивилась и Марфа Посадница, попросив у старца прощение, и пригласила к себе на большой обед, который описал историк Н. И. Костомаров: «Вдруг, посреди пира, Зосима взглянул на шестерых бояр, сидевших за столом, затрепетал и заплакал. Можно было понять, что он видел что-то страшное. Он более не принимал пищи… По выходе из дома Марфы один ученик, по имени Даниил, спросил его: «Отче! Что значит, что ты, взглянувши на бояр, ужаснулся, плакал и не вкушал пищи?»

«Я видел страшное видение, — сказал Зосима. — Шестеро этих бояр сидели за трапезою, а голов на них не было; и в другой раз я взглянул на них, и третий тоже взглянул — и все тоже. С ними сбудется это в свое время, ты сам еще увидишь это, но никому не разглашай неизреченных судеб Божиих».

Впрочем, сам же Зосима рассказал об этом боярину Памфилию, бывшему на обеде, в результате чего суеверный боярин принял иночество, убегая от беды, угрожавшей Великому Новгороду.

Самое знаменитое предсказание в русской истории полностью подтвердилось. После битвы при Шелони обедавшие бояре были обезглавлены, а Марфу Борецкую вместе с детьми увезли из Новгорода.

Зосима предсказывал много и успешно, причем делал это совершенно бескорыстно и не обращал внимания на ранг своего посетителя. Даже сам Иван III побаивался святых речений.

А они были полны тревоги. Зосима увидел и предсказал годы смуты, войны, ложных людей и ложных властителей-болтунов, заглядывая, таким образом, и в XX век.

Скончался Зосима 17 апреля 1478 года, на шестнадцать лет пережив великого князя Василия Темного, причем виденное им на пиру у Марфы Борецкой исполнилось вскоре после его кончины.

Православная церковь причислила Зосиму к лику святых.

Огненный пророк

Вначале XVII века патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем была проведена церковная реформа, направленная в интересах внешней политики к сближению русских церковных обрядов с греческим каноном Православной церкви. Против этой реформы резко выступили сторонники сохранения старых норм церковного обряда, что привело к расколу Церкви и появлению так называемых старообрядцев.

К началу шестидесятых годов появился и пророк-обличитель, без которого не может обойтись ни одна народная реформация. В роли такого «огненного пророка», как называли его современники, явился протопоп Аввакум.

Аввакум родился в семье сельского священника из Нижегородчины. Отец его «прилежаще пития хмелнова», мать — «постница и молитвеница бысть». В двадцать один год Аввакум стал дьяконом, через два года попом, а еще через восемь «совершен в протопопы православными епископы».

По своему характеру и образу жизни Аввакум сочетал в себе черты священника и юродивого. Будучи крайне религиозным и весьма начитанным человеком, он считал религию не профессией, а живым делом, полагая, что пастырь должен активно вмешиваться в жизнь паствы и, прежде всего, обратить свои силы на борьбу с бесами, причем бесы для него это не какой-то там отвлеченный злой дух, а вполне материальное понятие.

Естественно, такой образ жизни и мыслей вызвали применение к нему жесточайших репрессий, и Аввакум был сначала заключен в пустозерскую земляную тюрьму в устье Печоры, а затем и вовсе сожжен заживо «за великие на царский дом хулы». Причем интересно, что сам пророк предвидел такую свою кончину и часто выражал положительное отношение к самосожжениям старообрядцев.

Провидческий дар сочетался в Аввакуме с даром целительства. Видимо, прозорливому взору одинаково открываются как покровы будущего, так и человеческого тела. Впрочем, лечил он не только людей, но и животных: «У боярони куры все переслепли и мереть стали; так она, собравше в короб, ко мне их прислала, чтоб-де батка пожаловал, помолился о курах. И я-су подумал: кормилища то есть наша, детки у нея, надобно ей курки. Молебен пел, воду святил, куров кропил и кадил; потом в лес збродил — корыто им сделал, ис чево есть, и водою покропил, да к ней все и отслал. Куры Божиим мановением исцелели и исправится по вере ея».

Аввакум много претерпел от разных злых людей, в том числе и облеченных высокими светскими и церковными званиями, от патриарха Никона до воеводы Пашкова, мучившего его во время ссылки.

Но мучила Аввакума и являвшаяся к нему нечистая сила. Бесы мешали ему по ночам, вышибали четки из рук, двигали столом, пускали летать по воздуху стихари, пугали мертвецами. Впрочем, борьба с последними давалась куда легче, чем с первыми, против которых и были направлены пророчества Аввакума. Так, местный начальник в селе Лопатицы, согнавший Аввакума с прихода, после предсказания провидца действительно заболел и чуть не умер, спасшись только обращением к Аввакуму за помощью. Воевода Пашков в Сибири едва не утонул при переезде через реку. Не сбылось, правда, предсказание Аввакума о близком конце света, но, с другой стороны, петровские реформы начала XVIII века для сторонников старого уклада и были (в какой-то мере) «концом света» для многих и многих.

Свои предсказания Аввакум делал на основе вещих снов и ангельских голосов, а то и получал их напрямую от самого Христа. Об этом он говорит в своем «Житии», написанном в Пустозерске около 1673 года: «А се мне в Тобольске в тонце сне страшно возвещено (блюдися, от меня да не полъма растесан будеши). Я вскочили пал пред иконою во ужасе велице, а сам говорю: «Господи, не стану ходить, где по-новому поют. Боже мой!» Был я у заутрени в соборной церкви на царевнины имянины, шаловал с ними в церкве-той при воеводах; да с приезду смотрел у них просвиромисания дважды или трожды, в олътаре у жертвеника стоя, а сам им ругался; а как привык ходить, так и ругатца не стал, — что жалом, духом антихристовым и ужалило было. Так меня Христос-свет попужал и рече ми: «По толиком страдании погибнуть хочеш? Блюдися, да не полъма разсеку тя!» Я и к обедне не пошел, и обедать к князю пришел, и вся подробну им возвестил».

Историк Н. М. Никольский в книге «История русской церкви» так писал о протопопе Аввакуме: «Такой человек с огненной речью, проникнутый притом сознанием, что через него говорит сам дух Божий, быстро приобрел известность и стал первым народным реформатором, обратив всю силу своей агитации против царя, патриарха и властей и сосредоточив центр тяжести своей проповеди вокруг вопросов об антихристе и кончине мира. Вся проповедь Аввакума обращена не назад, не на безнадежную, с его точки зрения, защиту старой веры, а вперед, на близкий суд Божий над антихристовым царством».

Думаю, читатели легко поймут: вряд ли стоит искать некие общие закономерности не только у прорицателей, живших в разных странах и временах, но и у прорицателей-современников, живших поблизости друг от друга.

Каждый наделен своим собственным — особым — даром. К каждому знание приходит своими неожиданными путями.

Но общим можно считать одно — предсказателям, будь то древнегреческая Кассандра или средневековый русский юродивый, почти никогда не верят. И лишь потом люди убеждаются в правильности их предсказаний и сделанных ими предостережений. Об этом стоит задуматься.

Вместо послесловия

Аристотель указывал, что в эпилоге древнегреческой трагедии хор песен не поет.

Пусть так. Однако, внимательно проследив за жизнью и нелегкой судьбой Кассандры (а также, для сравнения, вспомнив ее духовных потомков, живших на Руси), для нас теперь уже не секрет: эта женщина стала героиней многих художественных произведений — пьес, романов, поэм, — написанных самыми разными авторами. О ней писали Софокл и Эсхил, Шиллер и Гюго, Жуковский и Кюхельбекер, Майков и Мандельштам, да и многие, многие другие.

И вовсе не удивительно, что память о ней пережила века, а ее имя сделалось нарицательным.

И, начав повествование о Кассандре со стихов, стихами же я его хочу и завершить. Это — несколько строф из стихотворения русского поэта Бориса Гучкова, посвященного нашей героине.

Полны столетья смуты,

Догадок и молвы.

Века, года, минуты

Не превозмочь, увы.

Ах, вещая девица!

Темна твоя стезя.

Не верить, не дивиться

Пророчествам нельзя.

Истории касаясь,

В провинции, в глуши,

Все о тебе, Кассандра,

Я думаю в тиши.

Через века пришли нам

Благих вестей суму.

Скажи, что новый Шлиман

Планете ни к чему.

Грехи людей прощая,

Не зло, не мир во мгле,

Нам обещай, вещая,

Блаженство на земле.

Оглавление

Александр Палинур КАССАНДРА

  Высокая трагедия

  Пролог СЛЕПЕЦ И ЯСНОВИДЕЦ

  Парод ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ

  Эписодий первый ВЕСТНИКИ СМЕРТИ

  Эписодий второй МУЖЧИНЫ В ЕЕ ЖИЗНИ

  Эписодий третий ХОД КОНЕМ

  Эписодий четвертый БОЙ С ТЕНЬЮ

  Эписодий пятый КРИК СУДЬБЫ

  Эксод РУССКОЕ НАСЛЕДСТВО

  Вместо послесловия