Так они погибают [Росс Макдональд] (fb2) читать онлайн

Росс Макдональд Так они погибают

Глава первая

Дом находился в Санта-Монике, на перекрестке улиц между бульварами, на расстоянии слышимости звука от береговой автострады и ружейного выстрела — от моря. Улица была когда-то престижной, люди гордились, что поселились тут, но за последние несколько лет она утратила и престиж, и основания для гордости. В этих домах было слишком много этажей и мало окон, окраска их желала лучшего. Легко можно было догадаться об их происхождении. Это были односемейные коттеджи, позже переделанные под квартиры и меблированные комнаты или превращенные в пансионаты и мотели для туристов. Даже пальмы, которые выстроились вдоль улицы, выглядели так, как будто они знавали лучшие дни и теперь начинали терять свою растительность.

Я запарковался перед домом, номер которого мне дали, и наклонился, оставаясь на сиденье, чтобы разглядеть его. Табличка с цифрой «1348» поржавела, висела косо на круглом столбе террасы. Вывеска, расположенная повыше и напечатанная черными буквами по белому фону, предлагала «КОМНАТЫ ДЛЯ ТУРИСТОВ». На веранде, которая тянулась во всю ширину дома, стояло несколько плетеных кресел и поблекший зеленый диван-качалка. Веранда второго этажа, где тоже виднелись плетеные кресла, была окружена деревянными перилами, которые казались ненадежными. По углам третьего этажа возвышались готического типа башенки и бутафорские бойницы, которые нынче выглядели довольно нелепо. Скатывающиеся в рулоны соломенные занавеси были опущены донизу на окнах всех трех этажей. Окна походили на заспанные глаза.

Дом выглядел так, будто в нем не было денег теперь и никогда не будет позже. Но я все равно вошел в него, потому что мне понравился женский голос, говоривший по телефону.

Когда я постучал, хозяйка торопливо открыла дверь. Это была высокая женщина около шестидесяти, с беспокойными рассеянными темными глазами на озабоченном удлиненном лице, в черном креповом платье на полном, затянутом в корсет, туловище. Отливающие сталью седые волосы ее были уложены набегающей волной и попахивали щипцами для завивки, нос, щеки и подбородок покрыты густым слоем пудры. Свет проникал через фиолетовое стекло над дверью и придавал ее фигуре синевато-багровый оттенок.

Частный детектив — нерядовое событие в ее жизни.

Голос женщины, лучшее, что у нее было, звучал мягко, четко и на низких тонах:

— Я — миссис Самуэль Лоуренс. А вы, конечно, мистер Арчер? Добрались сюда моментально…

— От девяти до десяти движение не очень интенсивное.

— Заходите, мистер Арчер. Разрешите мне угостить вас чашкой чая. Я как раз завтракаю. Поскольку все делаю по дому сама, то должна время от времени подкрепиться и что-либо пожевать.

Я вошел в дом, и дверь из железной сетки медленно за мной захлопнулась. В холле было тихо и прохладно, пахло натертым паркетом. Отполированные дощечки блестели, как драгоценности. Покрытая ковром лесенка поднималась высоко к затененному потолку. Около лестницы расположилась старинная, с полированными бронзовыми крючками, дубовая вешалка для шляп. Контраст между современными ритмами улицы и этой благостной стариной породил во мне странное чувство: будто я отошел куда-то назад во времени или вообще провалился сквозь него.

Миссис Лоуренс провела меня к открытой двери в конце дома.

— Здесь — моя личная маленькая гостиная, милости прошу. Парадную гостиную я предназначаю для гостей, хотя, должна признаться, в последнее время они не очень-то ею пользуются. Конечно, уже не сезон. Сейчас у меня живут только трое моих постоянных жильцов, да еще очень приятная молодая пара из Орегона, которая совершает свадебное путешествие. — Она вздохнула. — О, если бы только Гэлли вышла замуж за такого мужчину… Садитесь, мистер Арчер.

Гостиная была небольшая, заставленная маленькими кофейными столиками, стульями, пуфиками и книжными шкафами, как магазин подержанной мебели. Полочки вдоль стен уставлены безделушками, ракушками и фотографиями в рамках, вазами, увешаны кружевными салфетками. Казалось, что придя в этот мир, женщина принесла с собой массу вещей. Ощущение, что я попал в прошлое, настолько усилилось, что это становилось уже не очень приятным. Мне предложили полукресло. Я взял его за спинку и выдвинул на середину комнаты.

— Гэлли, — произнес я. — Это ваша дочь?

Вопрос прозвучал как обвинение, лишив ее обаяния. Ей совсем не понравилось, что нужно вернуться к жестокой реальности. Миссис Лоуренс нахмурилась и покраснела.

— Да. Моя дочь Галатея. Именно поэтому я вам и позвонила. — Она выдержала паузу с потемневшим от недоумения и стыда взором, затем предложила: — Разрешите мне налить вам немного чаю, перед тем как мы приступим к делу. Я его только что заварила.

Кожа на ее руках потрескалась, была усеяна «крошкой» от черновой работы. Миссис Лоуренс сервировала стол. Я сказал ей, что пью чай безо всего. Чай был темный и прозрачный и по вкусу тоже напомнил мне прошлое. Он навеял мне почему-то воспоминание о бабушке, одетой на похоронах в хрустящий черный шелк, и я выглянул в окно, чтобы развеять наваждение. С места, где я сидел, можно было видеть пирс Санта-Моники, а дальше — океан и небо, как две полукруглые половинки пасхального яйца.

— Какой хороший вид открывается отсюда.

Она улыбнулась, держа в руке чашку с чаем.

— Да. Я купила этот дом когда-то именно из-за вида. Хотя вряд ли теперь можно говорить об этой покупке как о приобретении. Ведь дом заложен, — она глубоко вздохнула.

Я выпил чай и поставил топкую белую чашечку на белое блюдечко.

— Итак, миссис Лоуренс. Я слушаю вас. Что случилось с вашей дочерью?

— Не знаю, — ответила она. — Это и волнует меня так сильно. Два месяца назад она просто исчезла.

— Отсюда?

— Нет, не отсюда. В последние годы Гэлли не жила в это доме, хотя, по крайней мере, раз в месяц приезжала проведать меня. Она работала в Пасифик Пойнт, медицинской сестрой в тамошней больнице. Я всегда рассчитывала на что-то лучшее для своей Гэлли. Мой муж, доктор Лоуренс, был превосходным врачом, и к тому же весьма уважаемым, но она захотела стать медсестрой и казалась удовлетворенной своей работой.

Она опять отклонялась от темы.

— Когда она исчезла?

— В декабре прошлого года, за несколько дней до Рождества. — А теперь наступила середина марта, значит — прошло три месяца. — Гэлли всегда приезжала домой на Рождество. Мы обязательно наряжали елку. Впервые я встретила одна прошлое Рождество. Даже поздравительная открытка опоздала на день. — И ее грустные глаза затуманились от чувства жалости к себе.

— Если вы получили от нее весточку, это нельзя назвать исчезновением. Можно мне взглянуть на открытку?

— Конечно. — Она взяла из книжного шкафа том Сведенборга в переплете из черной кожи, раскрыла и вынула оттуда большой квадратный конверт, который протянула мне с таким видом, будто в нем находился чек. — Но она действительно исчезла, мистер Арчер. Я ее не видела с начала декабря. Никто из ее друзей не видел ее с начала года.

— Сколько ей лет?

— Двадцать четыре. В следующем месяце ей исполнится двадцать пять. Девятого апреля, если девочка еще жива, — она закрыла лицо руками и заплакала.

— Возможно, ваша дочь проживет долгую жизнь, — заметил я. — Профессиональная медсестра двадцати четырех лет вполне может о себе позаботиться.

— Вы не знаете Гэлли, — прозвучал плаксивый голос. — Она всегда была такой притягательной для мужчин, совершенно не понимая, какими они могут быть животными. Я пыталась наставить ее на путь истинный, но из этого ничего не вышло. Я думаю о всех юных девушках, которые были обмануты и погублены злыми мужчинами. — Широкое золотое обручальное кольцо на ее пальце тускло блестело, как отчаявшаяся надежда.

Я вынул открытку большого размера и дорогую, украшенную пейзажем со сверкающим снежком из слюды. На обратной стороне зелеными чернилами, решительной и вдохновенной рукой было написано:

«Хотя моя лодка покинула гавань,

Уплыв в необъятное море жизни,

Я с радостью думаю о дорогой матушке

Всякий радостный рождественский праздник.

Горячо люблю, Гэлли».

Конверт был опущен в Сан-Франциско 24 декабря.

— Были ли… Есть ли у вашей дочери друзья в Сан-Франциско?

— Я таких не знаю. — Женщина открыла свое лицо, на пудре остались следы от слез. Она скромно высморкалась в розовую бумажную салфетку, — Последние несколько лет, после того как она окончила учебу, я практически не знала ее друзей.

— Вы думаете, она в Сан-Франциско?

— Не знаю. Видите ли, она уехала оттуда и не вернулась ко мне. Но домоуправитель, который смотрит там за квартирами, некий мистер Райш, видел ее. У нее — небольшая меблированная квартира в Пасифик Пойнт. Примерно в конце декабря она появилась там, а затем съехала с этой квартиры, увезя с собой все вещи. С ней был какой-то мужчина.

— Что за мужчина?

— Мистер Райш этого не сказал. С этим мужчиной связана какая-то тайна… что-то зловещее.

— Это — факт или только ваши подозрения?

— Мои подозрения. Думаю, в последнее время я стала слишком подозрительной, мнительной. Просто не могу рассказать вам, какой нервозной стала моя жизнь в эти последние несколько недель. Я всякий раз, когда могла вырваться, ездила на автобусе в Пасифик Пойнт. Разговаривала в больнице с медсестрами, которые знали ее. Оказывается, Гэлли еще до Рождества перестала и близко подходить к больнице, то есть с тех пор, как ухаживала за последним больным. Это был человек по фамилии Спид, он получил пулевое ранение в живот. Приезжала полиция и. допрашивала его. Он едва не умер. Сотрудники клиники полагали, что этот тип, Спид, был гангстером. Это известие меня ужасно напугало. Я не сомкнула глаз в течение нескольких недель. — Под ее глазами залегли темные тени, лицо выглядело жалким и некрасивым в утреннем свете, проникавшем через окно.

— Но, послушайте, — возразил я, — у вас нет никаких причин, чтобы вы могли так отчаиваться…

— Но моя единственная дочь пропала, как вы не понимаете? — воскликнула она.

Я старался говорить мягко и убедительно:

— Девушки постоянно уходят из дома. Это разбивает сердце их матерей, но они об этом не знают. Они этого не поймут, пока их собственные дети не вырастут и не станут поступать точно так же. Возможно, она убежала и вышла замуж за этого человека, который приходил с ней в квартиру.

— То же самое подумал и мистер Райш. И все-таки Гэлли не могла выйти замуж, не поставив меня об этом в известность. Кроме того, я навела справки в бюро регистрации браков в Пасифик Пойнт, а также в Лос-Анджелесе, и нигде не было записи о ее браке.

— Это ничего не доказывает. Вы же можете слетать за один день в Нью-Йорк или на Гавайи. — Я вынул сигарету из пачки, которая лежала у меня в кармане, и машинально спросил ее: — Не возражаете?

Миссис Лоуренс застыла, как будто я предложил что-то непристойное.

— Курите, если вы не можете иначе, сэр. Я знаю, как закабаляет никотин своих жертв. Доктор Лоуренс курил многие годы, пока, наконец, не освободился с Божьей помощью от этой привычки.

Я положил сигарету обратно в карман и поднялся, чтобы уйти. Даже предложи она мне миллион долларов, все равно она не стала бы той женщиной, ради которой я стал бы работать. А у нее, возможно, не было и двух центов, чтобы потереть их один о другой. Что же касается дочери, я мог поставить десять против одного, что девушка решила выйти из-под опеки мамы и пожить самостоятельно.

Я сказал ей об этом не так резко:

— Я советую вам обратиться в бюро розыска пропавших лиц, миссис Лоуренс. Уверен, что вам не стоит о чем-то беспокоиться, но если у вас есть причины для беспокойства, там для вас могут сделать больше, чем я. Нанимать меня было бы пустой тратой денег для вас. Я беру по пятьдесят долларов в день плюс текущие расходы. Полиция же делает все задаром.

Ее слова удивили меня:

— Я собиралась вам хорошо заплатить. И я не намерена обращаться в полицию.

— Почему же нет? Они специализируются на пропавших дочерях. Они создали национальную систему для их поиска.

Ее лицо осунулось, а взгляд стал печальным.

— Если Гэлли грешит с каким-то мужчиной, то это касается только меня и никого больше.

— Не делаете ли вы слишком поспешных выводов?

— Говорю вам, что вы не знаете Гэлли. Парни бегали за ней еще со школы, бросались, как мухи на сладкое. Она — хорошая девушка, мистер Арчер. Я знаю, что она хорошая, неиспорченная, но я сама была красивой девушкой в молодости и знала, какие ловушки расставляет плоть. Я хочу знать, что случилось с моей дочерью.

Стоя у стола, я прикурил сигарету и бросил спичку на чайный поднос. Она не проронила ни слова. После затянувшейся паузы она протянула руку, не вставая со стула, и взяла с книжной полки фотографию в рамке.

— Посмотрите на нее. Вы поймете, что я имею в виду.

Я взял снимок из ее рук. Было что-то сомнительное в этой сделке, тонкий намек на то, что она предлагала красоту дочери в качестве доли оплаты за мои услуги. Но, может быть, это было лишь мое воображение. Яркое лицо девушки производило впечатление. Оно было страстным и дерзким, как и ее почерк. Даже в белой шапочке медсестры и высоком строгом воротничке эту девушку надо было увидеть один раз, чтобы никогда не забыть.

— Это — ее выпускная фотография, сделана три года назад, но она до сих пор выглядит точно так же. Не правда ли, она хорошенькая?

«Хорошенькая» было не тем словом. Яркий чувственный рот, незабываемый взгляд больших темных глаз, красивые четкие черты лица — такая девушка безусловно выделялась среди выпускниц, а затем, вероятно, и среди медперсонала клиники, где она работала.

— Если вы готовы потратить пятьдесят долларов, — сказал я, — я съезжу сегодня в Пасифик Пойнт и посмотрю, что мне удастся разузнать там. Напишите ее последний адрес и фамилию человека, с которым вы разговаривали в больнице.

С осторожностью наседки, возвращающейся на свое гнездо, миссис Лоуренс подошла к старомодной швейной машинке, стоявшей у окна, подняла закрытый верх и вынула из потайного места потертый черный кошелек. Открыв поблекшую застежку, она порылась в кошельке и, отсчитав пять десятидолларовых бумажек, положила их на стол.

Стряхнув пепел в свою пустую чайную чашечку, я мысленно погадал на остатках заварки. Моя бабушка сказала бы, что чаинки на дне предвещают деньги и темного незнакомца. Незнакомый человек мог оказаться мужчиной или женщиной, находиться в вертикальном или горизонтальном положении в зависимости от того, как вы смотрели на дно чашки.

Глава вторая

Я ехал на юг через Лонг-Бич в направлении Пасифик Пойнт. Преодолев возвышенность, которая огибает город с северо-запада, я увидел его раскинувшимся внизу у естественной гавани, полузакрытой изгибом земли, что и дало городу его название. Он тянется до зданий на холме, выше линии туманов, постепенно поднимаясь от уровня океана пологим подъемом, аккуратно разбитым на социальные ярусы, будто город сооружали социологи, чтобы доказать какую-то свою теорию. Туристы и проезжие гости останавливались в гостиницах и мотелях, расположенных вдоль побережья. За ними подымался пояс трущоб шириной в десять кварталов, где жила и умирала более темнокожая часть населения. По ту сторону железнодорожных путей — железнодорожные пути оставались на первоначальном месте — деловой район сохранял испанские фасады зданий, похожие на сахарную лазурь на зачерствевшем торте. Работники сервиса, продавцы и клерки населяли квадратики по пятьдесят футов каждый, которые охватывали следующие десять кварталов. Выше, на склонах, хозяева и управляющие наслаждались своими садиками и жаровнями для шашлыков. А вдоль верхнего края возвышенности жили настоящие богачи, которые приобрели земельные участки в Пасифик Пойнт, ибо эти ландшафты напоминали им французскую Ривьеру.

Жена одного из моих клиентов как-то приняла слишком много снотворного в здешней гостинице, поэтому я знал, где находится клиника. Я свернул с автострады налево и поехал туда по пустым послеобеденным улицам. Клиника — это беспорядочно построенные сооружения, покрытые раздражающей взгляд желтой штукатуркой, вид которых привел меня в уныние. Жена моего клиента умерла тогда. А он-то хотел лишь развода…

После длительных расспросов в приемной рентгеновского отделения, расположенного в цокольном этаже больницы, я вступил в разговор с пухленькой молодой сотрудницей в белом нейлоне. Ее руки и плечи приятно розовели, просвечивая сквозь эту современную ткань, а соломенного цвета светлые волосы были коротко подстрижены. Ее звали Одри Грэхэм, и она ничего не имела против того, чтобы поговорить. Я сказал ей правду: и о себе, и о Гэлли Лоуренс, и о беспокойстве ее матери. Все это было приятным отклонением от моего обычного подхода.

— Я никогда по-настоящему хорошо не знала Гэлли, — сказала она. — Да, мы занимались в одном классе в общеобразовательной школе в Лос-Анджелесе, вместе закончили ее и все такое. Но вы знаете, какими бывают некоторые девушки? Интересуются только собственными делами. Я лично больше люблю общаться с другими. Мне нравится встречаться с людьми, но вполне пристойно, вы понимаете, что я имею в виду? Вы действительно частный детектив? Мне еще не приходилось встречаться с детективами.

— Да, — подтвердил я. — Но я — довольно замкнутый человек. Миссис Лоуренс сказала, что вы с Гэлли жили в одной комнате.

— Недолго, в прошлом году. Ей повезло с новой квартирой, а я продолжала снимать прежнее жилье, но через пару месяцев нашла отдельное помещение. Мы договорились разойтись, вы знаете, что я имею в виду.

— Не совсем.

Она пристроилась на уголке стола, и я невольно должен был лицезреть ее круглые, затянутые в шелк колени.

— Ну, я хочу сказать, что мы вполне ладили друг с другом, но время проводили по-разному. Она бегала везде как угорелая, заявлялась домой когда попало, и это не было очень весело, особенно для меня, с нормальным режимом, понимаете, и с постоянным ухажером. С пациентами Гэлли была внимательна, подтянута, но вне работы любила отпустить удила. И она сходила с ума по мужикам — со мной этого не случалось. Я хочу сказать, что девушка имеет право на свою личную жизнь и, по-моему, может делать все, что ей заблагорассудится, но она не должна отбивать парней у других.

Она медленно покраснела, спохватившись, что выдала себя. Круглые глаза на румяном лице стали походить на голубые льдинки, похолодели от воспоминаний. Если уж Одри Грэхэм была лучшей подругой Гэлли, то у Гэлли действительно не могло быть настоящих друзей.

— Где вы с ней жили и когда?

— Кажется, в августе и сентябре — отпуск у меня был в июле. Гэлли нашла небольшую квартирку на Акация Корт, с одной спальней. Там стояли двухспальные кровати, но из этого тоже ничего не вышло. — Она опять смутилась, краска на лице поднялась выше, достигнув корней волос соломенного цвета.

— Что это были за мужчины, с которыми она водилась?

— Разные. Она не выбирала, вы понимаете, что я хочу сказать. — Эта поговорка начинала действовать мне на нервы. — Мой ухажер поступает в колледж по квоте военнослужащих. И вы думаете, что девушка, которая воображала из себя что-то особое, потому что ее отец был доктором, или она так утверждала, — вы думаете, она проявляла осторожность, с кем ей встречаться? Конечно, у нее была на примете пара врачей, но они были женатики, и я тоже с ними не встречалась. Были у нее ребята из Сейфвея, служащий из юридической конторы, парень, который говорил, что он — писатель, но я о таком никогда не слышала. Даже был один похожий на мексиканца. Или итальянца.

— Известны вам какие-то фамилии?

— Большинство их них я знала по имени, когда мы знакомились. Я не хотела бы вам называть имена врачей. Если вы хотите знать мое откровенное мнение, то Гэлли просто осточертел этот город и она удрала отсюда с одним из своих хахалей. В Лас-Вегас или другое место. Она всегда мечтала повидать мир. Она была о себе высокого мнения. Транжирила деньги на одежду, которая была ей не по карману, и через раз питалась за мой счет.

В коридоре послышались шаги, и девушка соскользнула со стола. Высокий мужчина в белом халате заглянул в дверь. Его глаза закрывали массивные красные очки.

— Пьелограмму — на стол. Одри, приготовьтесь через пять минут. — Он обратился ко мне: — У вас бариевая клизма на завтра?

Я ответил отрицательно, и он вышел.

— Можете радоваться, что такая клизма не для вас, — улыбнулась девушка. — Боюсь, мне надо теперь идти.

— Он просил через пять минут. А что вы можете сказать об этом парне по фамилии Спид, с пулей в животе, которого обслуживала Гэлли?

— О, это — Герман Спид. Он заработал перитонит от свинцового отравления или что-то в этом роде… нет, она с ним не гуляла. Три недели в декабре прошлого года его держали в отделении «С», а потом он уехал из города. Я слышала, что его прогнали отсюда. Он занимался рекламой спортивной борьбы, и в газете была редакционная статья о том, как его ранили в схватке между бандами, что-то в этом роде. Мне точно неизвестно. Сама я не читала, слышала об этом от какого-то врача.

— Она не уехала из города вместе с ним?

— Нет. Когда он уехал, она оставалась в городе. Как-то вечером видела ее с тем парнем, похожим на мексиканца, забыла его имя. Турпентайн или что-то в этом роде. Думаю, он работал на Спида. Пару раз приходил проведать его, когда тот лежал в отделении «С». Тарантул, что-то вроде этого.

— Это — разновидность паука.

— Вроде. В общем, Гэлли не была простушкой. С кем бы она ни гуляла, у нее для этого были чертовски веские причины. Одно словечко могу замолвить в ее пользу: она умела хорошо проводить время. Но что она нашла в парне, который работал на Спида? Я бы не доверилась мексиканцу или итальянцу, у них нет уважения к женщинам.

Мне начинали надоедать ее мнения, к тому же она стала повторяться. Я поднялся со стула и выпрямился.

— Очень вам признателен, мисс Грэхэм.

— Не стоит. Если вам понадобится дополнительная информация, я освобожусь в половине пятого.

— Тогда я смогу разыскать вас. Кстати, рассказали ли вы миссис Лоуренс то, что и мне?

— Нет, конечно, я этого не сделала. Нельзя же портить репутацию девушки в глазах ее собственной матери. И не хочу сказать, что у Гэлли действительно плохая репутация, иначе я бы с ней не жила. Но вы знаете, что я хочу сказать, — повторила она.

Глава третья

Район Акация Корт находился на расстоянии небольшой прогулки пешком от гостиницы, на спокойной улице, где жили представители среднего класса, напротив территории школы. Возможно, район не был таким уж спокойным, когда на улицу высыпали школьники. Корт — это десять небольших оштукатуренных бунгало, расположенных по пять с каждой стороны въездного проезда, ведущего к гаражам позади коттеджей. Над входной дверью первого бунгало была прикреплена деревянная вывеска офиса, рядом красовалась картонка с надписью «Вакантных мест нет». В палисаднике росли две акации, покрытые желтыми, похожими на синель, цветочками.

Когда я вылез из машины, пересмешник снялся с одного из деревьев и спикировал прямо мне на голову. Я пристально посмотрел на него — пересмешник взмыл на телефонный провод, уселся там, раскачиваясь взад и вперед, и я услышал его смех. Но на самом-то деле смеялся красномордый человек в робе, сидевший в шезлонге под деревом. И оказалось, то был вовсе не смех, а приступ астмы. Он закашлялся, задохнулся и захрипел, кресло затрещало под его весом, а лицо налилось кровью. Когда приступ прошел, он снял с головы грязную соломенную шляпу и вытер свою лысую красную макушку платком.

— Извините меня. Этот дьявол все время откалывает такие штучки. Он — моя противовоздушная защита. Думаю, ему нужны ваши волосы, чтобы вить гнездо. Медсестер он сводит с ума.

Я зашел под сень дерева.

— Вы — мистер Райш?

— Это моя фамилия… Я посоветовал им носить шляпы, но они не слушаются. В родных местах, где я рос, в Малом Египте, дама никогда не выходила на улицу без шляпы, а у некоторых из этих девчонок шляп нет и в помине. Вы хотели меня увидеть? Свободных мест нет. — Он метнул серый большой палец в сторону таблички над дверью. — Да и вообще, я пускаю только девушек из клиники и некоторые семейные пары.

Я объяснил ему, что не ищу жилье, но это — всё, что я успел сказать.

— Могу позволить себе искать и выбирать постояльцев, — заявил он. — Мое место, может быть, и не ахти какое со стороны, но оно в отличном состоянии. В прошлом году отремонтировал все своими собственными руками, настелил новый линолеум, починил всю отопительно-водопроводную систему. И не поднял квартплату ни на один ломаный цент. Не удивительно, что народ идет ко мне. Зачем я вам понадобился? Мне ничего не надо из того, что вы продаете.

— Я ищу Гэлли Лоуренс. Вы ее помните?

— Я бы сказал: да. — Его голубые глаза прищурились и смерили меня с головы до ног. — Я еще не такой старый и засушенный сморчок, чтобы не запомнить такую красивую девушку, как она. Даже если бы у нее на спине был горб и один стеклянный глаз, я и то бы ее не забыл. Да мне и не дают возможности сделать это: всем понадобилась Гэлли, через каждые два-три дня кто-нибудь приходит и спрашивает о ней. Зачем она вам понадобилась?

— Мне нужно с ней поговорить. Чего от нее хотели другие?

— Ну, ее мать появлялась тут раза два. Можно было подумать, слушая эту наседку, что я занимаюсь торговлей белыми рабынями, а я-то лишь сдал ее дочери жилье. Затем начали названивать все ее молодые люди… Практически мне пришлось отключить телефон в начале года. Вы — один из ее молодых людей?

— Нет. — Но я был признателен за прилагательное «молодых».

— Послушайте, вы из Лос-Анджелеса, не так ли? — Глаза его все еще меня оценивали. — На вашей машине номерной знак Лос-Анджелеса. Те, другие посетители были из Лос-Анджелеса, те, что из компании китайского бильярда. Вы работаете в компании китайского бильярда?

— Только не я.

— У вас револьвер? Или, может быть, у вас опухоль под мышкой?

Пришлось объяснить ему, что я — частный детектив и разыскиваю Гэлли.

— Разве носят оружие люди, которые работают в компании китайского бильярда?

— Те посетители были вооружены, во всяком случае, тощий. Он дал мне понять, что у него есть наган. Он думал, что напугает меня. Я не сказал ему, что пользовался огнестрельным оружием еще до того, как мать швырнула его на обочину и столкнула пинком в сточную канаву. Он хотел, чтобы о нем думали, будто он один такой умелый и решительный, и я позволил ему продолжать убаюкивать себя.

— Вы сами — довольно крутой человек?

Лесть понравилась ему, и его большое красное лицо опять расплылось в улыбку. У него появилось побуждение к дальнейшему самоизлиянию.

— Я не добился бы того, что у меня есть, сидя на своем заду и ожидая, когда на деревьях вырастут наличные. Нет, сэр. Я побывал во всех сорока восьми штатах и каждый из них оросил своим трудовым потом. Во Флориде потерял целое состояние, это был последний случай, когда я позволил подставить себя.

Я с осторожностью присел на складной брезентовый шезлонг рядом с ним и предложил ему сигарету.

Он отмахнулся.

— Не для меня. Астма и больное сердце. Но вы курите… Старая наседка, должно быть, действительно беспокоится, нанимает частного сыщика и все такое.

Я начинал думать, что у нее были причины для беспокойства.

— Вы сказали, что ребята из китайского бильярда пытались напугать вас. В чем конкретная причина?

— Они думали, что я могу знать, где находится Гэлли Лоуренс. Она и ее слюнтяй, с которым уехала, какой-то латинос или итальяшка. Они сказали, его фамилия Тарантайн, и я ответил им, что это звучит как что-то, чем смазывают волосы. Тощий хотел выжать из меня еще что-то, но коротышка нашел мое сравнение забавным. Он сказал, что Тарантайн уже у него в волосах.

— Он объяснил, что имел в виду?

— Он был немногословен. Похоже, что этот Тарантайн удрал с выручкой, что-то вроде этого. Они хотели знать, оставила ли Гэлли свой новый адрес, но она его не оставила. Я посоветовал им обратиться в полицию, и это вызвало новый смех у коротышки. Тощий сказал, что они сами во всем разберутся. Вот тут-то он и показал мне наган, небольшой черный автоматический пистолет. Я сказал, может быть, тогда мне стоит связаться с полицией, и коротышка заставил его спрятать оружие.

— Кто они такие?

— Сказали, что торговцы китайскими бильярдами. А по-моему, похожи на убийц. Они не оставили визитных карточек, но я их узнаю, если увижу опять. Тот, у которого был автоматический пистолет и который слушался другого, выглядел тощим, как тростник. Когда он поворачивался боком, то не оставлял даже тени. А поглядеть спереди — у него такие узкие плечи, что пиджак висит на нем, как на пугале. У него вид каторжника или чахоточного, маленькие свиные глазки, и говорит он так, будто думает, что он — суровый парень. Отними у него наган, и я сломаю его надвое, даже в моем возрасте. А я уже в таком возрасте, что могу получать пенсию, если бы в ней нуждался.

— А вы в ней не нуждаетесь?

— Нет, не нуждаюсь, сэр. Я — продукт индивидуального предпринимательства. Другой — видно, босс, — действительно крутой мужик. Он вошел в мою контору, как будто она принадлежит ему. И только когда убедился, что ему не удастся понукать мной, он постарался перейти на более дружелюбный тон. Я скорее предпочту завести друзей среди скорпионов. Один из этих бильярдных ковбоев, который поднялся явно на жульничестве, теперь пыжится выглядеть как джентльмен. Панамская шляпа, кремовый двубортный костюм из габардина, галстук ручной работы, начищенные желтые башмаки. Он прикатил сюда на автомобиле, таком же длинном, как пожарная машина. Черный лимузин. Я думаю, владелец этого катафалка обязательно приедет ко мне еще раз.

— Вы ждете посещения босса?

— Теперь в любой день, сынок. — Он было засмеялся, но потом передумал. — Но потребуется что-то покрупнее, чем воришка из Лос-Анджелеса, с подвеской на поясе, чтобы отделаться от меня, могу вам сообщить. Хотя коротышка — крутой мужик. Его плечи не подставные, и на его лице остались следы схваток.

У него своя манера глядеть в глаза как удав на кролика, которая несколько коробит. А как он говорил о Тарантайне? Того можно считать почти трупом.

— Ну, а как же все-таки с Гэлли Лоуренс?

Он пожал своими тяжелыми покатыми плечами.

— Не знаю. Думаю, их план состоит в том, чтобы отыскать ее, и тогда они выйдут и на этого Тарантайна. Я не сказал им даже о том, что видел его в лицо.

— Об этом вы не сказали и миссис Лоуренс. Или сказали?

— Конечно, сказал. Дважды. Мне не понравилась эта дама, но она имеет право знать. Я сказал ей, что когда Гэлли съезжала, этот Тарантайн перевез на тележке ее вещи и погрузил в машину. Это было тридцатого декабря. До этого она пропадала неделю или десять дней, а когда вернулась, заявила, что съезжает. Я мог бы прижать ее обязательством предупреждать за тридцать дней, но подумал: на кой черт это мне сдалось, люди стоят на очереди. Она уехала в машине с Тарантайном, и с тех пор я ее не видел. Не сказала даже, куда отправилась…

— Миссис Лоуренс не знала, что его фамилия Тарантайн?

— Не знал и я, пока торговцы китайскими бильярдами не назвали эту фамилию. Они заявились сюда всего два дня назад, в субботу, а миссис Лоуренс не показывается уже несколько недель. Я думал, она смирилась.

— Она не смирилась. Можете ли вы еще что-нибудь рассказать мне о Тарантайне?

— Могу вам предсказать его судьбу, и мне для этого не понадобится спиритический сеанс. Или бегство в Мексику, или тюрьма Сан-Квентин, если длинный и коротышка не доберутся до него раньше. Он — один из этих смазливых итальяшек, с кудрявыми черными волосами, которые женщины любят перебирать своими пальчиками. Голливудская одежда, скоростная спортивная машина, острая реакция. Вам знаком этот тип. Я думал, что такая девушка, как Гэлли, обладает лучшим вкусом.

— Она вышла за него замуж?

— Как я могу об этом знать, черт возьми! Я видел таких же красивых девушек, как она, которые убегали к койотам и питались падалью до конца своих дней. Нет, надеюсь, что она не вышла за него.

— Вы сказали, у него спортивная гоночная машина?

— Совершенно верно. Довоенный «паккард» бронзового цвета, с белыми боками. Гэлли прыгнула на переднее сиденье, бибикнула на прощанье — и была такова. Если вы ее отыщете, шепните мне. Девочка мне нравится.

— Почему?

— Она полна сил и энергии. Мне нравятся девушки-личности. Я и сам — не какой-нибудь безликий человек, и когда я встречаю яркую личность, меня неудержимо тянет к ней.

Поблагодарив его, я вернулся на тротуар. Его громкий веселый голос звучал мне вдогонку:

— Но нельзя полагаться только на индивидуальные качества, я узнал об этом во время депрессии. Говорят, наступает еще одна депрессия, но меня это не тревожит. Я неплохо устроился, готов ко всему.

Я крикнул ему в ответ:

— Вы забыли про водородную бомбу!

— Черта с два! — завопил он победоносно. — Я одурачил бомбу. Врачи сказали, мое сердце не протянет и двух лет.

Глава четвертая

Мне понадобилось полчаса, чтобы найти Пойнт-арену, хотя у меня и были смутные воспоминания об этом неприглядном месте. Арена располагалась в нижней части города, рядом с железнодорожными путями. За путями — лачуги, построенные бродягами из упаковочных ящиков. Они образовали небольшие джунгли жилищ, примкнувших к углу пыльного поля. Крышей для одной хибары послужили разбитые газовые баллончики, которые блестели, как рыбья чешуя на солнце. Перед дверью с неподвижностью ящерицы лежал мужчина.

Со стороны арена выглядела как старый грузовой склад, если не считать кассы у входа с улицы величиной с телефонную будку. Выцветшая желтая афиша, закрывавшая окно кассы, объявляла: «Борьба — по вторникам. Все билеты — 80 центов, по предварительным заказам — 1 долл. 20 центов, у ринга — 1 долл. 50 центов, детские — 25 центов». Дверь справа от окна была открытой, я вошел.

После яркого солнца в коридорном мраке я едва мог различать предметы. Единственный свет струился из квадрата, расположенного высоко на левой стене. Это отверстие, возможно, служило окном. Квадратная дыра была прорезана в некрашеных панелях и стянута толстой проволокой. Вытянувшись на носках, я смог рассмотреть через невысокий заборчик, что находится в отгороженном месте на другой его стороне. Там стояли два стула, поцарапанный письменный стол, на котором не было ничего, кроме телефонного аппарата, и древняя бронзовая плевательница. Стены украшены календарями с голыми красавицами, номерами телефонов, написанными карандашом, рекламными фотографиями лорда Альберта Тромпингтона-Виста — гордости Британской империи, барона Башера Флореса с Азорских островов и другими отпрысками европейской аристократии.

Где-то за пределами видимости раздавались удары подвесной груши о стенку. Я двинулся через открытый проход, находившийся напротив двери, в которую вошел, и оказался в главном зале. Он был сравнительно невелик, может быть, на тысячу мест, которые амфитеатром поднимались с четырех сторон к перекладинам, на которых держалась крыша. Пятно свинцово-серого света проникало снаружи через запыленный воздух на пустой квадрат центральной платформы, огороженной веревками. Людей пока не было видно, но можно было почувствовать их присутствие. Спертый воздух месяцами не проветривался в этом здании без окон, впитывая запахи человеческого пота и дыхания, жареного арахиса и пива, белых и коричневых сигарет, духов «Бен Гур», местного рома, помады для волос и уставших ног. Социолог с хорошим обонянием сумел бы написать докторскую диссертацию об этом воздухе.

Подвесная груша продолжала ритмично стучать под симфонию запахов: трам-там-там, трам-ти-там, трам-там-ти-там. Я пошел дальше, к двери с ручкой в виде перекладины и надписью «ВЫХОД», и удары стали доноситься громче. Дверь открыла путь в заднюю часть здания. Темнокожий юноша тренировался на груше, подвешенной в углу стены. Негритянка наблюдала за ним с другой стороны прохода, положив руки на кромку разделяющего заборчика. Ее огромные черные глаза поглотили остальную часть ее лица и, казалось, были готовы поглотить еще и юношу.

— Кто командует этим заведением?

Парень продолжал стучать по груше левой, повернувшись спиной ко мне и к женщине. Затем переключился на правую, не нарушая ритма ударов. Солнце освещало его блестевшую от пота обнаженную спину.

Парень явно был «полутяж», хотя на вид ему было не больше восемнадцати лет, несмотря на его штаны цвета хаки. У негритянки был такой нетерпеливый взгляд, как будто она больше не могла ждать.

Через некоторое время она окликнула его:

— Джентльмен что-то спросил, Симми! — В ее представлении все джентльмены — белые, все белые — джентльмены.

Он тяжело опустил руки в перчатках и медленно повернулся. На груди и животе отчетливо, как на лепной металлической скульптуре, выделялись упругие мускулы. Он пытался восстановить дыхание, прерывисто втягивая воздух широкими ноздрями.

— Вы обращаетесь ко мне? — спросил боксер.

— Интересуюсь, кто командует этим заведением?

— Я тут сторож. Вам что-нибудь нужно?

— Хотел бы поговорить с хозяином. Он здесь?

— Сегодня его нет. Мистер Тарантайн выехал из города.

— А мистер Спид? Разве Герман Спид больше не хозяин здесь?

— Нет, он больше не хозяин. С начала года здесь руководит мистер Тарантайн. Тот был раньше.

— Что случилось с Германом? — Удивление в моем голосе звучало совсем убедительно. — Он уехал из города?

— Да-а. Мистер Спид уехал из города. — Парень не тратил лишних слов.

— В него стреляли, — сказала женщина. — Кто-то продырявил ему кишки. Это подорвало его здоровье. Такой ужас! К тому же, он был отличный здоровый мужик.

Замолчи, Виолета, — сказал юноша. — Ты ничего не знаешь об этом.

Замолчи сам! — отпарировала она.

— Кто в него стрелял? — спросил я.

— Никто не знает. Может, знает он сам, но он не сообщил об этом полиции. Крепко держал язык за зубами.

— Я сказал, замолчи! — повторил юноша. — Ты попусту отнимаешь у джентльмена время.

— Где Тарантайн? — спросил я.

— Этого тоже никто не знает, — пояснила словоохотливая Виолета. — На прошлой неделе он уехал из города, и с тех пор его никто не видел. Похоже, они оставили тут молодого Симми давать представления в одиночку. — Она засмеялась гортанным смехом. — Думаю, если вы поговорите с миссис Тарантайн, она что-то сможет сказать вам. Она живет недалеко, в нескольких кварталах отсюда.

Юноша прыгнул к забору, но женщина уже отскочила за пределы досягаемости.

— Оставайся на своей стороне, Симми, я предупредила тебя заранее. Трим — у себя в комнате.

— Ты пытаешься втянуть меня в неприятность, стараешься это сделать всю зиму. Разве это не так? Уходи с глаз долой и не возникай больше.

Она презрительно качнула своим крепким телом и исчезла за углом. Квадраты из искривленных панелей, собранные вплотную друг к другу, походили на миниатюрные десятифутовые товарные вагоны и стояли в ряд, оставляя ровные проходы. В некоторых оконцах этого ряда видны были лица негров, и через некоторое время в одном из них появилось и лицо Виолеты.

К тому времени юноша разговорился. Мне удалось преодолеть его сдержанность, похвалив его мускулы и поинтересовавшись результатами его боев. Он сказал, что победил местных любителей и готовится к первой профессиональной встрече. К несчастью, с тех пор как начался его спортивный рост, бои в Пасифик Пойнт не проводились. Мистер Тарантайн собирался подключить его в ближайшие недели к одной из команд в Сан-Диего. Я высказал предположение, что Тарантайн был для него неплохим приятелем, и он согласился.

— Я слышал, что он женился на красавице.

— Мистер Тарантайн не женат.

— Мне показалось, что Виолета упомянула миссис Тарантайн.

— Это его мать. Виолета ничего не знает, — он метнул злой взгляд через забор в сторону женщины в оконце.

— Что она думает о неприятности, в которую попал сын?

— Никакой неприятности нет, — ответил юноша. — Мистер Тарантайн — ловкий человек. Он не попадает в неприятности.

— Я слышал, что у него возникли какие-то проблемы со сборами от китайского бильярда.

— Это ерунда. Он больше не получает деньги от игровых автоматов в китайский бильярд. Он это делал в прошлом году, при Спиде. Сэр, вы — полицейский? — Его лицо стало суровым и непроницаемым, он нахмурился.

— Я открываю заведение на южной стороне. Мне надо установить там машину.

— Посмотрите в телефонном справочнике, сэр. Под рубрикой «Прочие».

Я поблагодарил его. Он вернулся к груше. Звук ударов доносился, пока я не удалился за пределы слышимости. Через некоторое время он превратится в дерущийся автомат, которого будут нанимать за двадцать — двадцать пять долларов, чтобы делать на нем свой бизнес. Если он действительно стоящий боксер, он сможет продержаться лет десять и спать не с такими черными женщинами, как Виолета, на завтрак поглощать толстые сочные шашлыки, сорить деньгами. Потом опять окажется на углу улицы, в гетто. А о спортивном прошлом ему будут напоминать только последствия сотрясения мозга.

Глава пятая

Я остановился, чтобы залить бензин на заправочной станции недалеко от арены, и стал искать фамилию Тарантайн в телефонном справочнике, который находился рядом с платным телефоном. Там была всего одна такая фамилия — миссис Сильвия Тарантайн, 1401, улица Саиедрес. Я набрал номер, но никто не ответил.

Улица Санедрес оказалась той самой, на которой находился я. Она пересекала город через центр негритянского и мексиканского района. Улица обветшавших коттеджей и переполненных лачуг, вперемежку с винными магазинами и ломбардами, барами-бильярдными и низкопробными харчевнями, палатками перед магазинами. По мере того как улица приближалась к холмам на другой стороне парка для танцев, она улучшала свой вид, обставлялась более комфортабельными коттеджами. Приусадебные дворики были просторнее, и в них играли белые дети.

Дом, который я искал, находился на углу, у подножия склона. Это был одноэтажный сборный коттедж с плоской крышей, почти целиком закрытый разросшимися лавровым деревом и кипарисом. Застекленная парадная дверь вела в тускло освещенный холл. Я постучал в дверь, но мне никто не ответил, в холле было тихо.

Возле дома, под брезентовым навесом, стоял английскийгоночный мотоцикл, почти новый. Перегнувшись через перила крыльца, чтобы посмотреть на него, я заметил женщину, которая у соседней двери развешивала выстиранные простыни. Она вынула изо рта пару прищепок и крикнула:

— Вы кого-то ищете?

— Миссис Тарантайн, — ответил я. — Она ведь здесь живет?

— Это точно, только в данный момент ее нет дома. Она поехала проведать сына в больнице.

— Он заболел?

— На него напали вчера вечером на пристани. Страшно избили. Доктор сказал, что ему проломили череп. — Она освободилась от простынь, которые держала в руках, и откинула седые растрепанные волосы со лба.

— Что Тарантайн делал на пристани ночью?

— Он живет там. Я думала, вы его знаете.

Я сказал, что не знаю.

— Ну, что же, подождите, если можете, она скоро вернется. Посетителям не разрешают задерживаться после четырех часов.

— Попробую застать ее в больнице, спасибо. — Мои часы показывали без четверти четыре.

Без пяти четыре я вернулся на то место, откуда начал. Медсестра в справочном отделе сказала мне, что мистер Тарантайн находится в палате 204, вверх по лестнице и в конец коридора направо, и предупредила, что в моем распоряжении только одна минута.

Дверь 204-й палаты оказалась открытой. Крупная пожилая женщина в черном платье в красный горошек стояла в палате спиной ко мне и загораживала собою лежавшего на кровати. Она говорила с сильным итальянским акцентом:

— Нет, ты не должен, Марио. Оставайся в постели, как велит доктор. Ему виднее.

Ей ответил ворчливый мужской бас:

— К черту доктора. — Говоривший нелепо шепелявил.

— Сквернословь при своей старой матери, если тебе так хочется, но сейчас оставайся в кровати, Марио. Обещай мне.

— Сегодня буду лежать в постели, — сказал мужчина. — Насчет завтра не обещаю.

— Ладно, завтра мы посмотрим, что скажет доктор. — Женщина наклонилась над кроватью, и раздался громкий чмокающий звук. — Будь здоров, сын мой. Завтра увидимся.

— До свидания. Не волнуйся, мама.

Я посторонился, когда она выходила, и уткнулся в рамку с правилами, висевшую на стене. Если бы ее бедра были на шесть дюймов пошире, ей бы пришлось выходить в дверь боком. Она окинула меня подозрительным взглядом черных глаз и пронесла свои огромные телеса на медленно переваливающихся ногах. Варикозные вены ее ног под чулками походили на жирных синих червей.

Я вошел в палату и увидел, что там стоят две кровати. На дальней кровати, у окна, спал мужчина, на его горле лежал мешочек со льдом. На ближней кровати полусидел, опершись на ее приподнятый край, парень, которого я искал. Две подушки подоткнуты под его голову. Большая часть головы была скрыта настоящим шлемом из бинтов, которые были намотаны и на шею. Видимая часть больше походила на раздавленный спелый баклажан, чем на лицо. Она была темно-синяя, с оттенками зеленого, желтого и с более темными отметками, где кожа была содрана. Кто-то, кому нравится причинять людям боль, использовал его лицо в качестве тренировочной груши или футбольного мяча.

Опухший рот прошепелявил:

— Что вы хотите, приятель?

— Что с вами случилось?

— Я расскажу вам, как было дело, — сказал он, напрягая свое воображение. — Тут как-то посмотрел повнимательнее на себя в зеркало. И не понравился себе. Меня это не устроило. Поэтому взял колотушку и обработал себя. Вас интересует что-нибудь еще?

— Торговцы установок китайского бильярда нашли вас, Тарантайн?

Он с минуту молча рассматривал меня. Его темные глаза казались меланхоличными в своих припухших синеватых глазницах. Он погладил волосатой рукой заросший черной щетиной подбородок. На суставах виднелись ссадины, там была содрана кожа.

— Убирайтесь отсюда.

— Вы разбудите своего приятеля.

— Проваливайте. Если вы работаете на него, можете передать ему мои слова. Если же вы проклятый полисмен, все равно проваливайте отсюда. Я не обязан разговаривать с вами, ясно?

— Я ни у кого не состою на зарплате. Я — частный детектив, а не полисмен. Я разыскиваю Гэлли Лоуренс. Ее мать думает, что с ней что-то случилось.

— Тогда покажите ваше удостоверение.

Я достал бумажник и показал ему копию своего свидетельства.

— Слышал, что вы ее перевозили, когда она съехала с квартиры в этом городе.

— Я? — Он был искренне удивлен.

— Вы были за рулем гоночной машины «паккард» бронзового цвета?

— Нет, — ответил он. — Вы меня путаете с братом. И не вы один. Меня зовут Марио. А вам нужен Джо.

— А где Джо?

— Хотел бы я это знать. Он слинял три дня назад, грязный подонок. Оставил меня с вещами… — Фраза осталась незаконченной. Его нижняя челюсть отвисла, обнаружив разбитые зубы.

— Гэлли Лоуренс была с ним?

— Может быть. Они снюхались. Вы хотите их найти, да?

Я утвердительно кивнул.

Он выпрямился, сидя на кровати, оторвался от подушек. Теперь, когда он принял вертикальное положение, его лицо выглядело еще хуже.

— Хочу договориться с вами. Я знаю, где они жили в Лос-Анджелесе. Вы мне дадите знать, если найдете их, идет?

— А зачем он вам понадобился? — удивился я.

— Я скажу самому Джо, зачем он мне нужен. Когда я ему это сообщу, он этого не забудет.

— О’кей, — сказал я. — Если я его отыщу, дам вам знать. Где он живет?

— Каса Лома. Это — шикарное место недалеко от квартала Сансет в Беверли Хиллс. Там можете напасть на его след.

— А вы где живете?

— На своей яхте. На «Королеве ацтеков», она пришвартована в бухте, на стоянке для яхт.

— Кто такие те, другие, которые гоняются за ним?

— Не спрашивайте меня об этом, — он опять откинулся на подушки.

Спокойный, хорошо поставленный голос произнес за моей спиной:

— Приемные часы закончились, сэр. Как вы себя чувствуете, мистер Тарантайн?

— Превосходно, — ответил он. — А как я выгляжу?

— Ну, в забинтованном виде вы — просто милашка. — Сестра посмотрела на другую кровать. — Как наш больной тонзиллитом?

— Он чувствует себя тоже великолепно, думает, что умирает.

— Завтра он будет на ногах и в форме, — она профессионально хихикнула и вышла.

Я догнал ее в коридоре:

— Что произошло с лицом Марио? Он не стал мне рассказывать об этом.

Это была высокая девушка с длинным честным носом.

— Он и нам не стал рассказывать. Когда он поступил, в неотложке работала моя подруга. Он пришел сюда сам, посреди ночи. Был в ужасном состоянии, все лицо в крови, и знаете, у него — небольшое сотрясение. Он сказал, что упал и ушибся на своем судне, но было ясно, что его избили. Я, конечно, сообщила в полицию, но он не захотел ничего рассказывать и им. Очень скрытный, правда?

— Очень.

— Вы его друг?

— Просто знакомый.

— Некоторые девочки говорят, что это дело рук бандитов. Что он сам входит в банду, но не поладил с другими. Вы думаете, это похоже на правду?

Я ответил, что больницы всегда полны слухов.

Глава шестая

Я обедал у «Муесо» в Голливуде. Пока ждал жареный бифштекс, позвонил на квартиру Джозефа Таран-тайна, но никто не ответил, и я получил обратно свои десять центов. Бифштекс был таким, как мне нравилось: сочный, с грибным соусом и горкой жареных луковых колечек рядом на тарелке. На десерт я заказал пинту пива «Черная лошадь» и, когда со всем этим управился, почувствовал себя хорошо. Пока что дело мое не двигалось, но чувствовал я себя хорошо. Я испытывал возбуждение, которое было более пророческим, чем гадание на чайной заварке, которое окрыляет, предвещая всевозможные происшествия, и они действительно происходят.

Я включил фары, когда выезжал с парковочной площадки. Серые сумерки настолько сгустились, что казались осязаемыми. Через их призму город выглядел четко, но утратил свои размеры, стал таким же неустойчивым, как облако. Магазины, театры и офисы потеряли свои дневные очертания и теперь ждали ночи, чтобы получить новые объемы и значение. Двойной поток движения, в который я влился, вносил что-то новое. Половина жителей катила в машинах к океану, а другая половина уже побывала там и теперь разъезжалась по домам. Дикие склоны гор затеняли на северо-востоке косые улицы и превращали их неоновые вывески и фонари в простые огненные искры.

Каса Лома был расположен на боковой улице, в квартале от Сансета, где бульвар начинает подниматься к холмам. Четырехэтажное здание из белых панелей с веселыми огоньками почти в половине окон каждого этажа. Не так уж шикарно, как полагал Марио Тарантайн, но неплохо. Все машины на стоянке за зданием были почти новыми, а «понтиак» восьмой модели был самой дешевой машиной. Жившие там люди не жалели денег на показуху.

Впрочем, швейцара не оказалось, что меня вполне устраивало. Не было и портье при входе, и рассыльного. Я прошел по ковру небольшого фойе к бронзовым почтовым ящикам, висевшим на стене около застекленной внутренней двери. На седьмом ящике значилась фамилия Джозефа Тарантайиа. Надпись была сделана на карточке от руки, знакомым почерком и теми же зелеными чернилами, по-видимому, девушкой, которая покинула гавань, чтобы оказаться в широком море жизни. Большинство других карточек были отпечатаны, а одна или две даже выгравированы. На табличке № 7 была великолепно исполнена фамилия Кита Дэллинга, кто бы он там ни был. Я нажал электрическую кнопку звонка под его фамилией, но не получил ответа.

Номер 12, миссис Кингсли Сопер, оказалась более проворной. Возможно, она кого-то ждала. Когда я услышал ответное жужжание звонка, то надавил на застекленную дверь и вставил в замок бумажные спички. Старая уловка, но иногда она удается. Я дошел до угла, вернулся и нашел свои спички на том же месте.

В здании было всего пятнадцать квартир. Номер 7 находился на втором этаже. Я стал подниматься на дергающемся автоматическом лифте и легко нашел нужную мне квартиру в конце узкого коридора. С минуту я стоял перед закрытой дверью и рассматривал структуру дерева, но это мало что мне дало. Я мог бы вышибить дверь или просто уйти. Дверь с 8-м номером находилась прямо напротив, через коридор, но там никого не было. Я вытащил из внутреннего кармана большую отвертку, которую прихватил из машины. В дверь номер 7 был врезан йельский пружинный замок, его было легко открыть.

Этот замок оказался совсем простым. Дверь распахнулась, когда я надавил на нее плечом. Но кто-то побывал уже там до меня. На дверном косяке остались следы «фомки», и гнездо защелки было сломано. Я положил на место отвертку и вытащил пистолет. Передняя и комната утопали в потемках, их прорезала лишь полоска света из коридора.

Всматриваясь внутрь, я прикрыл дверь и нащупал рядом с ней, на стене, выключатель. Даже впотьмах в комнате ощущалось что-то странное. Из большого окна против меня исходил слабый свет, которого было достаточно, чтобы различить смутные очертания мебели, с которой было что-то не то. Я включил свет и увидел, что там все было перевернуто вверх дном. Оштукатуренные стены и потолок находились на месте, но все остальное было разрушено.

Зачехленные кресла и тахта порезаны и выпотрошены. Их набивка покрывала пол комками, напоминающими куски грязного снега. У стеклянного кофейного столика отвинчены ножки. Порванные репродукции картин валялись возле пустых рамок. Металлические внутренности радиолы вырваны и брошены на пол. Даже оконные занавеси сорваны, абажуры сняты с ламп. Вдребезги разбиты керамические основания настольных ламп.

Кухня выглядела еще хуже. Банки с продуктами вскрыты, их содержимое выброшено в раковину. Холодильник в буквальном смысле разнесен на куски, изоляционный материал разбросан по полу, линолеум порван большими неровными кусками. Среди этого хаоса на небольшом обеденном столике лежала недоеденная пища — бифштекс с картошкой и палочки шпината. Это была картина, которую можно увидеть в доме, подвергшемся стихийному бедствию — циклону, наводнению или землетрясению.

Я вошел в спальню. Матрасы и пружины голливудской кровати превратились в лохмотья и обломки. Даже рама кровати была разбита. Мужские пиджаки и женские платья порваны и валялись кучей на полу чулана. Среди них — клочья форменной одежды медсестры. Ящики комода выдвинуты и брошены на пол, зеркало вынуто из рамы. В комнате вряд ли остался какой-либо целый предмет, тем более из личных вещей. Не было писем, записных книжек, не было даже спичечных коробков. Слои серого утиного пуха, вырванного из теплого стеганого одеяла, покрывали все подобно плесени.

Ванная находилась рядом с небольшой прихожей, между спальней и гостиной. Я на мгновение остановился у двери в ванную, стараясь найти на внутренней стене выключатель. Но свет не загорелся. Вместо этого раздался мужской голос:

— Вы у меня на мушке, а меня не видите. Бросьте револьвер!

Я напряг зрение, всматриваясь в темноту ванной. Слабый свет отразился на металлической поверхности, но это были не краны. Выпущенный из моей руки револьвер грохнулся на пол.

— Вот так-то лучше, — произнес голос. — Теперь становитесь лицом к стене и поднимите руки над головой.

Я выполнил приказание. Высокий мужчина в широкополой черной шляпе вышел из темной комнаты. Он был тощий, как смерть. Его лицо имело могильный оттенок, кожа туго натянута на высоких острых скулах, синеватый рот приоткрыт. Сверкающие глаза и дуло пистолета были направлены на меня.

— Что вам здесь надо? — рявкнул он, открыв желтые зубы.

— Я должен спросить это у вас.

— Вопросы задаю я! Вы только отвечаете! — Наган кивнул в подтверждение.

— Джо просил заглянуть, выпить по рюмочке. Когда я постучал в дверь, она оказалась не заперта. Где все-таки Джо?

— Послушайте, приятель, вы можете вести себя и получше. Джо никого не приглашал на рюмку. Прошло уже три дня, как Джо уехал. И вряд ли вы заходите к другу, держа наготове эту пушку. — Он подтолкнул пинком мой револьвер в мою сторону. — Не поднимайте его.

— Ладно, — сказал я тоном юношеской искренности. — Тарантайн подвел меня. Он должен мне деньги.

В его бледных глазах промелькнул тусклый интерес.

— Это > же лучше. Какие деньги?

— Я опекаю молодого борца из Пасифик Пойнт. Тарантайн купил часть прав на него, но не заплатил.

— У вас получается лучше, да? Но вам надо будет еще поднапрячься. Вы поедете со мной.

Страна теней, подумал я, находится на другой стороне реки.

— Гае вы живете, в морге?

Его виски под черной шляпой были голые и впавшие, как у мертвеца. Тонкие, как бумага, ноздри белели, как клювик у снежной птички.

— Ведите себя спокойно, если хотите идти сами. Я могу сделать так, что вас понесут. Он быстро нагнулся, зацепил пальцами мой револьвер и опустил его в карман. У меня не было возможности напасть на него.

Он заставил меня идти впереди себя через гостиную.

— Вы здорово тут все перетряхнули, — бросил я. — Вам надо поступить на работу в психиатрическую больницу, чтоб щипать корпию.

— Я видел, как люди получают по заслугам, — сказал он сухо. — Те, которые слишком много болтают. — И он сильно двинул своим автоматическим пистолетом мне по почкам.

Мы спускались в лифте, как в вертикально поставленном гробу, потом, прижавшись друг к другу, как сиамские близнецы, прошли через безлюдный холл и вышли на улицу. Здания потемнели, приобретя ночные формы, и огни утратили домашний уют. Мой «охранник», шедший позади меня и несколько сбоку, направлялся к машине с шофером, которая ждала его на улице, посреди квартала.

Глава седьмая

Парень, сидевший за рулем, походил на сбежавшего с рудников бандита. На его шее раздулся карбункул. Он бросил тупой взгляд, когда я садился на заднее сиденье, и больше не обращал на меня внимания. Когда он включил фары, я увидел, что лобовое стекло отливает зеленовато-желтым оттенком — оно было пуленепробиваемым.

— К Доузеру? — буркнул водитель.

— Ты угадал.

Длинная черная машина рванула с места в карьер. Мой сопровождающий сидел в углу на заднем сиденье, держа пистолет на колене. Я находился в углу с другой стороны и думал о бригадном генерале, которого я знал в Кельне во время войны. Его любимым занятием была охота на акул в открытом океане без всякого снаряжения, если не считать маски и ножа. Никто в его штабе не мог понять, зачем он это делает. Однажды, когда он чуть не погиб, я спросил его об этом. Он сказал, что это дает ему закалку, чтобы справиться с человеческими существами. А вообще для генерала он был очень робким человеком.

Они привезли меня на вершину холма между Санта-Моникой и Пасифик Палисейдс. Узкая частная дорога для проезда одной машины отходила от автострады налево и спиралью поднималась на крутой склон. Наверху въезд преграждали металлические зеленые ворота. Водитель посигналил. Как бы автоматически реагируя на это, на телефонных столбах по бокам ворот вспыхнули дуговые фонари и осветили парадную часть дома. Это было широкое приземистое бунгало, окрашенное в кирпично-серый цвет. Несмотря на крышу из старой черепицы, оно походило на бетонное укрепление. Эту иллюзию довершил человек, который строевым шагом вышел из сторожки с обрезом в руках. Он приставил его к столбу, открыл ворота и махнул нам: проезжайте.

Входная дверь была оборудована открывающимся окошечком в форме отверстия для писем над бронзовой колотушкой, сделанной почему-то в виде спаренных лошадей. Курчавый привратник у окошечка сам открыл дверь. На нем был черный костюм метрдотеля с замызганной черной бабочкой, которая, возможно, была из кожи.

Бледнолицый шел за мной, а привратник шагал впереди по коридору, оклеенному полосатыми обоями красного, черного и золотистого цвета, как будто декоратор оформлял его под впечатлением от посещения комнаты смеха на карнавале. Мы вошли в ярко освещенную комнату с высоким потолком. Привратник посторонился, давая нам возможность пройти.

— Не распускай свой язык с Доузером, — пробормотал следовавший за мной парень и напомнил моей правой почке о том, что у него в руках наган.

Мужчина в вечернем голубом костюме стоял, поставив одну ногу на бронзовую ступеньку стойки бара длиной в двадцать футов, которая занимала большую часть противоположной стороны комнаты. Он подчеркнуто долго выжидал и затем медленно повернулся, давая понять, что может с одинаковой легкостью или поговорить со мной, или оставить одного. За стойкой, на стене из дубовых досок висело большое зеркало, окаймленное старомодной рамой с позолотой и завитками. В нем отражалось все содержимое комнаты: телевизионный приемник, вмонтированный в допотопные часы, игровой автомат для серебряных долларов, бильярдный стол в натуральную величину, а также французские окна до пола с левой стороны и плавательный бассейн за ними — все, что требуется джентльмену, чтобы развлечь своих друзей, если таковые у него есть. Я оглядел себя в это зеркало, и зрелище это произвело удручающее впечатление на меня: усталый человек в спортивном костюме, без шляпы, с двумя вооруженными бандитами по бокам, к которому по отполированному полу приближался хозяин этих бандитов. Я разозлился. Голова хряка с Чаннел-Айленд, висевшая на стене над романтическим зеркалом, сделала мне презрительную гримасу, я ответил ей тем же.

— Какие проблемы, Блэни?

— Я накрыл его в квартире Тарантайна, — с уважением произнес бледнолицый. — Он утверждает, что Джо задолжал ему деньги.

— Ему и всем остальным. Умно ли ты поступил, что привез его сюда?

— Я поступил так, как вы велели, мистер Доузер. Вы же приказали: если там кто-нибудь покажется…

— Хорошо, — холодно оборвал его Доузер.

Мы смерили друг друга взглядами. Он был ниже меня на целую голову, почти такой же, как я, в плечах, шире в бедрах. Его двубортный голубой костюм делал его почти квадратным. Голова выглядела квадратом меньшего размера. На ней торчали рыжеватые волосы, которые были подстрижены очень коротко, на манер щетки. Ему было около сорока лет, но он молодился, и это ему почти удавалось: кожа свежая и ухоженная. Правда, с глазами было что-то не так. Карие, влажные и выпуклые, они вроде сначала были опущены в мутную воду, а потом прилеплены к его лицу для просушки.

— Кто вы такой? — спросил он.

Поскольку я ничего не терял, говоря правду, то выложил все как было.

— Мне он сказал другое, — пожаловался Блэни. — Сказал, что опекает боксеров в Пасифик Пойнт.

— Вы поймали меня, когда я ослабил контроль за своей правдивостью. Если на меня наводят пистолет, я сбиваюсь к толку.

— Любите поболтать, — заметил Доузер. — Вы из Пасифик Пойнт? — Он сделал глоток из оловянного кубка, который держал в правой руке. Жидкость в нем походила на простоквашу. Он скорчил кислую физиономию. — Проверим ваш бумажник.

Я вытащил его из кармана, вынул деньги, чтобы оскорбить его, и подал похудевшие корочки из акульей кожи. Его грязно-карие глаза уставились на мое удостоверение, губы молча шевелились. Я заметил, что одно его ухо загибалось внутрь, как уродливый гриб.

— Хотите, я вам прочитаю, мистер Доузер?

Его свежая кожа немножко потемнела, но он сдержал свой гнев. Он обладал достоинством актера, которое контролировал самомнением о важности своей персоны. Его лицо и тело имели зловещий раздувшийся вид, как будто он был вскормлен протухшим мясом.

— Итак, вы разыскиваете Джо Тарантайна. На кого вы работаете, Арчер? Или вы работаете на себя? — Неожиданно, натренированным и быстрым движением, он бросил мне бумажник.

Я его поймал, опять вложил туда кредитки и засунул бумажник в карман.

— Я работаю на некую миссис Лоуренс. Похоже, ее дочка путешествует с Джо. Женщина беспокоится за свою дочь.

Доузер засмеялся, не открывая рта.

— Послушайте, с чего бы это ей беспокоиться о своей дочери? Джо — славный парень. Джо всем нравится.

— Мне нравится Джо, — сказал Блэни.

— Мне нравится Джо, — повторил привратник Джудас.

Доузер пошутил, они повторили шутку, как попугаи.

— А как вы поступите с девушкой, если ее найдете?

— Отправлю домой к маме.

— Это будет забавно.

— О какой девушке идет речь? — спросил требовательный женский голос.

Я так пристально изучал Доузера, что не заметил ее присутствия. Внешность Доузера говорила, что он может пойти на насилие, и поэтому приковывала мое внимание. А теперь я увидел в зеркале женщину. Она стояла в дверях справа от меня. Так некоторые представляют себе греческую богиню, возникшую в ореоле. Может быть, она тоже имела такое же о себе представление. Она направилась в комнату, ее шелковая вечерняя пижама волнующими складками облегала тело. Это была девушка с такими светлыми волосами и кожей, что вполне могла сойти за альбиноску. Но у нее были темно-голубые глаза. Они холодно скользнули по мне.

— Что за девушка, Дэнни?

— Занимайся своим делом.

Я сказал:

— Гэлли Лоуренс. Вы знаете ее?

— Замолчите! — прошипел Доузер.

Девушка остановилась у бильярдного стола и приняла позу сыркового торта.

— Конечно, я знаю ее. Голос звучал плоско и скрипуче и абсолютно не подходил к ее изящным губам, как не подходит к павлину его хриплый крик. — Я слышала, что она находится в Палм Спрингс. Как так получилось, что я еще не была в Палм Спрингс, Дэнни?

Он спокойно подошел к ней, говоря еще более мягко, чем раньше:

— О чем ты говоришь, Ирэн? Ты где-то слышала о Гэлли Лоуренс, да?

— От Сандры в Бич-клубе. Она сказала, что видела Гэлли вчера вечером в Палм Спрингс.

— А где?

— В каком-то баре, она не уточнила.

— С кем? — Его правая рука вытянулась, пальцы то сжимались, то разжимались.

— Не с Джо. Я знаю, что ты ищешь Джо, и спросила ее о нем. Но она была с другим мужчиной, Сандра думает, что это какой-то артист. Она сказала, что он симпатяга.

— Симпатяга, да? Ты сама милашка. Почему ты мне об этом не сказала, Ирэн? — Он неожиданно протянул руку и схватил ее за подбородок, крепко сжав его.

Она ударом отбросила его руку.

— Не распускай руки, обезьяна. Я занималась своим делом, как ты и велел.

Его пальцы продолжали нервно шевелиться.

— И тебя прорвало с рассказом о своем деле перед этим ничтожеством!

— Он симпатичный, — протянула она скучающим, равнодушным голосом и перевела свой взгляд на меня. — Дэнни не может расстаться с грубыми выходками, потому что сам он не симпатичный.

— Я думаю, что он привлекательный. — Мне самому начинал надоедать такой разговор.

Выпуклые глаза перекатили взгляд на меня, а потом опять на девушку, присевшую на зеленый бильярдный стол. Она поглаживала свои коленки, как будто они ей очень нравились. Ее голубые глаза смело встретили его взгляд.

Левой рукой он выплеснул содержимое оловянного кубка ей в лицо, залив его белой жидкостью.

— Ну, ладно же! — яростно произнесла она. Белая жидкость капала с кончика ее подбородка. — Ты купишь мне новую одежду, два комплекта новой одежды. Сегодня ты отвезешь меня к Сиро. А завтра я поеду в Вестмор и закажу себе весь комплект.

— Ты получишь от меня сполна, — проговорил он медленно. — Я скину тебя с набережной в Санта-Монике.

Но она отвернулась от него, спрыгнув на пол. Ее позолоченные домашние туфли на высоких каблуках застучали по полу. Он последовал за ней на некотором расстоянии, став еще ниже ростом и сразу как-то постарев лицом.

— Мы вполне можем теперь сесть, — сказал Блэни. — Это у них происходит постоянно.

Девушка, обернувшись, наградила всех нас одинаковым взглядом и улыбкой и исчезла. Доузер ушел следом.

Блэни и я уселись возле стойки, нас разделял незанятый стул и пистолет. Он не желал разговаривать, поэтому я развлекался изучением этикеток на бутылках, стоявших на полках. У Доузера было все, включая «Голдвассер» из Данцига и «Грин Ривер» довоенных лет.

Он вернулся через десять минут, переодевшись в другой костюм. Его губы были красные и несколько припухшими, как будто кто-то жевал их.

— Привлекательная девушка, — сказал я, надеясь уколоть его.

Но к нему вернулось слишком хорошее расположение духа, чтобы почувствовать укол.

— У меня есть для вас предложение, Арчер. — Он даже положил руки на мои плечи. — Деловое предложение.

Я встал, подняв свои плечи за пределы досягаемости для него.

— У вас своеобразный подход к бизнесу.

— Забудь об этом. Как будто я перед ним извинился. — Убери пистолет, Блэни. Вы работаете на эту старую даму, Лоуренс, как вы сказали. Вместо этого выполните работу для меня. Что скажете?

— Сбивать простоквашу?

Он проглотил это без звука.

— Будете заниматься гем же. Вы хотите связаться с Гэлли Лоуренс. Поезжайте в Палм Спрингс и свяжитесь с ней. Я плачу вам косую за нее, пять косых за Джо.

Почему?

— Они мне очень нравятся. Я хочу пригласить их к себе посмотреть телевизор.

— Почему вы сами туда не съездите?

Он сделал паузу, потом решил открыться:

— Это за пределами моей территории. Не люблю нарушать границу. Во всяком случае, вы можете съездить туда вместо меня, не правда ли?

— Если вы так считаете. — В этом был легкий выход из положения.

— Уговор дороже денег, — произнес он, к моему удивлению. — Вы доставите мне Джо, а я суну вам тут же пять кусков. — Он показал мне толстую пачку банкнотов, зажатых золотой скрепкой в виде типографского знака доллара.

— Джозефа — живого или мертвого?

— Живого, если это вам удастся. Мертвого — сделка все равно остается в силе. Что может быть более справедливым? — Он обратился к Блэни: — Оружие нашего друга при тебе?

— Да-а, — Блэни встал.

— О’кей, верни его Арчеру. На улице, — Доузер повернулся ко мне, улыбаясь с каким-то собачьим очарованием: — Не обижайтесь, старина. Каждый должен позаботиться сам о себе, это — мое кредо.

— Говоря про заботу о себе, я обычно не забываю взять задаток. — Мне не нужны были деньги Доузера, но я решил получить их. Выдача и получение денег, требование выдать их и отказ сделать это были для Доузера основной формой связи с людьми. Это — а также угроза, удар, причинение страха и боли.

Он крякнул и протянул мне стодолларовую купюру. Денежные знаки обладают свойством переносить на себя черты людей, которые их вручают. Банкнот свернулся у меня в руке, как жирный зеленый червь на помидоре.

Глава восьмая

К десяти часам я был уже в Палм Спрингс, обходя различные бары. Я последовательно изучал сначала одну сторону главной улицы, поднимаясь по ней вверх, а потом противоположную, спускаясь вниз. Старые и молодые, толстые и худые бармены дарили мне одинаково холодную, сожалеющую улыбку. Они смотрели на меня, потом на фотографию и снова на меня.

— Красивая штучка. Нет, я никогда ее не видел.

— В чем дело, приятель, жена удрала от вас? Если бы она зашла вчера, я бы запомнил, но ее здесь не было.

— Это не ваша дочь? Или ваша? — Это был самый неприятный поворот в разговоре.

Я потратил примерно шесть долларов на выпивку и совершенно ничего не обнаружил, когда наконец удалось ухватить ниточку. Это случилось в небольшом заведении на боковой улице под названием «Лариат». Коробка из сосновых сучковатых бревен с коровьими рогами над баром, сиденья и высокие стулья, обтянутые толстой кожей с заклепками, ретушированные цветные виды Палм Спрингс в былые дни, когда он служил опорным пунктом в пустыне, что было не так уж давно. Многое в интерьере было сделано, чтобы придать «Лариату» вид старого салуна на Диком Западе, но заведение все равно выглядело современным, недавно построенным. Пара беглецов из волчьей стаи Лос-Анджелеса играла в глубине зала в деревянные передвижные кружочки на доске. Бармен, который наблюдал за игрой, подошел, когда я уселся на высокий стул возле стойки. Это был молодой парень, одетый в рубашку по моде Хопалонга Кассиди, опоясанную широким ремнем из воловьей кожи.

Я попросил шотландского виски с содовой. Когда бармен принес выпивку, я показал ему копию своего удостоверения и произнес небольшую речь. Он посмотрел на меня, потом на копию удостоверения и опять на меня, но без сожалеющей улыбки. Его большие карие глаза косо взирали вниз как бы с середины лица, поэтому он был похож на кокер-спаниеля. У них такой честный взгляд, будто они хотят искренне помочь.

— Да, мне знакомо это лицо, — сказал он. — Вчера вечером девушка была здесь. Вы не поверите, вчера этот бар ломился от наплыва народа. Хотя обычно по понедельникам оживление спадает после уик-энда и все такое.

— Как ее зовут? — Казалось, вопрос выскочил из меня слишком легко. Возможно, перебор шотландского виски в барах подталкивал мою реакцию, но притуплял интуицию.

— Этого я не помню. Они находились не у стойки, а там, в глубине, в кабинке, рядом вон с той доской. Я просто обслуживал их. «Дайкири» — они пили этот коктейль.

— Кто был ее партнером по «Дайкири»?

— Какой-то парень, — уклончиво ответил бармен после небольшой паузы.

— Вы его знаете?

— Я бы не сказал, что знаю. Он появлялся здесь несколько раз; то покажется, то пропадет.

— Но может быть, вы знаете, как его зовут?

— Должен знать. Я думал, что знаю. Хотя боюсь, что забыл. — Он прикурил сигарету и попытался принять непроницаемый вид, но это ему не удалось.

Сдача с моей десятидолларовой купюры лежала на стойке между нами. Я подвинул деньги в его сторону.

— Вы могли бы описать его внешность?

— Может быть, я могу это сделать, а может быть, и нет. — Он поежился в своей ковбойской рубашке, глядя задумчиво на деньги. — Не знаю, какая тут кроется тайна, сэр. Если это ловушка для развода или что-то вроде этого, я не стану выбалтывать слишком поспешно.

— Если речь идет о разводе, для меня это новость. — Я объяснил ему, что в данном случае речь идет о блудной дочери. Но с Доузером и Тарантайном дело разрасталось. В разговоре я их не упомянул, да и сам старался забыть о них.

Бармен все еще испытывал беспокойство. Банкноты и серебряная мелочь лежали нетронутыми на черном блестящем пластике стойки, ближе к нему, нежели ко мне.

— Мне надо об этом подумать, — он испытывал внутреннюю борьбу. — Я хочу сказать, что попытаюсь все-таки вспомнить для вас, как его зовут.

Делая огромное усилие казаться невозмутимым, он направился к другому концу стойки бара и вынул из-под него телефонный аппарат. Наклонившись над стойкой и закрыв плечами диск, чтобы я не видел, какой набирает номер, он позвонил. Прошло много времени, прежде чем ему ответили. Говорил он совсем неслышно, прямо в трубку.

Затем убрал аппарат и взял Мой пустой бокал.

— Выпьете что-нибудь еще, сэр?

Я взглянул на свои ручные часы, была почти полночь.

— Валяйте.

Он снова наполнил бокал и поставил его на стойку, рядом с деньгами.

— Я могу рассчитаться из этих, сэр?

— Это ваше дело. Но это съедает навар, не правда ли?

— Не понимаю, — ответил он. Но ждал, когда я выну еще одну бумажку.

Я подал ему долларовый банкнот.

— Что сказал по телефону ваш знакомый?

— Вы имеете в виду — моя знакомая? — уточнил он, просветлев. — Она придет на свидание, когда я закрою бар.

— А когда вы закрываетесь?

— В два часа ночи.

— Думаю, я побуду здесь до тех пор. — Казалось, он испытал облегчение. Он выдернул столовое полотенце из-под стойки бара и принялся полировать коктейльные бокалы, мурлыкая про себя «Долину Красной реки». Я пересел в кабину в глубине зала. Сидел и размышлял, сумею ли еще ближе подобраться к Г элли Лоуренс. Одновременно наблюдал за молодыми людьми без пиджаков у доски игры в деревянные кружочки. Красные кружочки победили голубых, а это значило, что голубые оплачивают выпивку. Ребята пили водку, им было лет по восемнадцать.

Вскоре после полуночи в бар вошли два невысоких толстых человека, выглядевших смешно в огромных шляпах и джинсах. Они были чрезвычайно придирчивы к напиткам и наполнили бар рассказами о своих социальных успехах с упоминанием фамилий, которые произносили звонкими голосами. Меня они не интересовали.

А еще через несколько минут в зале появился юноша, привлекший мое внимание. Высокий, изящный, в светлом фланелевом костюме и кремовой шляпе с загнутыми вверх полями. Лицо было потрясающее. Греческий скульптор мог бы использовать его в качестве натуры, чтобы создать скульптуру Гермеса или Аполлона. Едва переступив порог и держась одной рукой за круглую ручку двери, он обменялся с барменом быстрым взглядом и посмотрел в мою сторону. Громкие теноры у стойки окинули его с ног до головы оценивающим взглядом.

Он заказал себе бутылку пива и направился с ней в мою кабину.

— Не возражаете, если я присяду? Я где-то вас видел, не так ли? — Голос его звучал тоже прекрасно, сочно и мягко, с глубокими модуляциями.

— Что-то не припомню. Но садитесь.

Он снял шляпу и обнажил свои золотисто-каштановые вьющиеся волосы, которые гармонировали с длинными темными ресницами. Все было настолько совершенно, что мне стало немножко не по себе. Он опустился на кожаный диванчик напротив меня.

— Вообще-то мне знакомо ваше лицо. Я не мог видеть вас в кино? — предположил я.

— Нет, если только вы не просматриваете съемочные пробы. У меня никогда не шло дальше проб.

— Почему?

— Женщины не нанимают на работу. А мужчинам я не нравлюсь. Педики меня ненавидят, потому что я отказываюсь с ними кувыркаться. Я вам не нравлюсь, правда?

— Не совсем. Я всегда говорю, что человека красят дела. Разве имеет значение, нравитесь ли вы мне?

Тогда, сделав над собой усилие, он коснулся главного. На его прекрасные глаза легла тень беспокойства.

— Вы, наверное, работаете на Доузера?

— Это могло случиться, но этого не произошло. Кто бы там ни был Доузер.

Он ждал, грациозно наклонившись над столиком и положив на него одну руку, пока я скажу что-нибудь еще. Впрочем, он чувствовал себя напряженно. Под мышками его фланелевого пиджака виднелись темные влажные пятна.

Я сказал:

— Вы до смерти перепуганы, правда?

Он попытался улыбнуться, но губы дрожали, и улыбка вышла жалкой, искусственной, как будто кто-то просто крючками растянул краешки его рта. Глаза его не улыбались.

— Да, — вымолвил он, — я перепуган до смерти.

— Не хотите ли вы мне рассказать об этом?

Я включил на полную мощность свое слуховое устройство.

— В этом нет необходимости, — он опять криво усмехнулся через силу. — Вы могли бы объяснить, кто втянул вас в эту историю, мистер…

— Арчер. Лю Арчер.

— Меня зовут Кит Дэллинг.

— Я частный детектив. Некая миссис Лоуренс наняла меня, чтобы я разыскал ее дочь, — Мне начинало надоедать крутить ту же пластинку. Она звучала слишком примитивно и банально, чтобы ей верили, особенно в атмосфере Палм Спрингс.

— Почему?

— Думаю, это материнское беспокойство. Пару месяцев она не получала от нее вестей. Ничего страшного, мистер Дэллинг.

— Если бы я мог быть в этом уверен. — Лоб его покрылся испариной, он вытер его тыльной стороной ладони. — Я слышал от знакомого в Лос-Анджелесе, что Доузер разыскивает Гэлли. Это ставит меня в затруднительное положение…

— Кто он такой?

— Вы должны были слышать о Доузере, — он внимательно посмотрел на меня. — Вы бы вряд ли захотели, чтобы такой человек шел по вашему следу.

— Вы сказали, что это ставит вас в затруднительное положение, — напомнил я.

Раз уж он начал разговор, то горел желанием его продолжить. Дэллинг выглядел суперменом, но ему явно не хватало выдержки. У него шалили нервы, и он этого не скрывал. Видно было, что он провел минувшую ночь без сна, и это сказалось на его состоянии.

— Что произошло прошлой ночью? — спросил я.

— Я расскажу вам все с самого начала. — Он вынул курительную трубку и, разговаривая, набил ее английским табаком. Он являл собой такой совершенный образчик артиста своего жанра, что я начал проникаться к нему симпатией. До такой степени, что, казалось, он является плодом моего собственного воображения. — Видите ли, мне принадлежит небольшое местечко в пустыне. Домик там пустовал, и я не упустил случай сдать его Джо Тарантайну. Он обратился ко мне по этому поводу на позапрошлой неделе. Предложение меня устраивало, и я согласился.

— Откуда вы его знаете?

— Он мой сосед. Мы живем напротив друг друга в жилом доме Каса Лома. — Я вспомнил гравированную табличку с его фамилией на почтовом ящике. — Я рассказал ему об этом домике, он знал, что я не собираюсь пока пользоваться им. Он сказал, что хотел бы на время уехать с женой куда-нибудь в спокойное местечко.

Значит, Г элли вышла за него замуж?

— Насколько я знаю, да. В квартире они живут как муж и жена уже с начала года. Кажется, он упомянул, что они поженились в Лас-Вегасе.

— Чем он занимается?

Дэллинг раскурил трубку и выдохнул целое облако дыма. — Я об этом не знал до вчерашнего дня, когда мой знакомый позвонил мне. Тарантайн — мафиози или довольно близок к этому. Он заправляет делами Доузера в Пасифик Пойнт. Доузер подмял под себя с полдюжины городов на побережье, начиная от Лонг-Бича и ниже. Но это еще не самое худшее. Тарантайн что-то украл у Доузера и улизнул. Видимо, он все заранее спланировал и теперь скрывается в моем бунгало. Я удивился, когда он попросил меня никому об этом не говорить. Он сказал, что если я проговорюсь, то сделка расторгается.

— Этот ваш знакомый, откуда он все это знает?

— Точно мне не известно. Он — постановщик на радио, готовит передачи о преступлениях, пользуется материалами полиции. Думаю, он получает кое-какую информацию.

— Но он не слышал, что Тарантайн увел у Доузера?

— Нет. Возможно, деньги. Кажется, их у него куча. Я сдал ему дом, совершенно ни о чем не подозревая, а теперь получается, что я выгляжу сообщником. — Он залпом выпил пиво, которое выдыхалось в его стакане.

Я сделал знак бармену, чтобы нам повторили, но он отказался от второй порции.

— Мне надо сохранять трезвую голову.

— Не думаю, что дело выглядит столь скверно, — заметил я. — Если вы боитесь Доузера, то почему бы вам не съездить к нему и не поговорить с ним?

— Я не осмеливаюсь показаться ему. К тому же, если я свяжусь с Доузером, мне придется опасаться Тарангайна.

— Недолго.

— В этом я не уверен. Честно говоря, я — в замазке. Вчера я позвонил Гэлли, миссис Тарантайн, после телефонного разговора со своим знакомым. Она согласилась встретиться со мной здесь. Она не осознавала, на какой идет риск, пока я не рассказал ей о ее муже. Она была потрясена и сказала, что практически является там пленницей. Прошлой ночью она тайком вырвалась оттуда, пока муж спал, и только Господу известно, что он с ней сделал, когда она вернулась.

— Она вам здорово нравится?

— Честно говоря, да. Она славная детка и спуталась с ужасно опасной шайкой. — Не все охватившее его беспокойство носило личный характер.

— Я бы хотел с ней встретиться.

Неожиданно он встал.

— Я надеялся, что вы скажете об этом. Я располагаю нормальным запасом мужества, как мне кажется, но не смогу тягаться с гангстерами, я имею в виду — в одиночку.

Я сказал, что это вполне естественно.

Глава девятая

Моя машина была запаркована на расстоянии шести кварталов, там, откуда я начал обход. Машина Дэллинга стояла тут же, у обочины. Если бы меня попросили угадать, какая марка его машины, я бы ответил: вероятно, у него красный или желтый автомобиль с откидным верхом марки «крайслер» или «бьюик». Так оно и оказалось — желтый «бьюик» с красными кожаными сиденьями.

Когда мы выехали из города, иногда снижая скорость перед дорожным знаком «стоп», я спросил Кита, чем он занимается. Он ответил, что поменял много занятий — пел в хоре на концертах, когда был мальчиком, работал фотоманекенщиком для рекламных агентств, служил продавцом автомашин и яхт, был штурманом во время войны. Он этим гордился. После войны женился на богатой девушке, но семейная жизнь продолжалась недолго. В последнее время был актером на радио, но тоже недолго, потому что слишком много пил. Дэллинг откровенничал до такой степени, что это становилось непристойным. Отталкиваясь от предположения, что в любом случае он никому не понравится, Кит сказал, что решил просто быть самим собой. Ему нечего терять.

На автостраде он увеличил скорость до восьмидесяти миль в час или около этого и сконцентрировал внимание на движении, что прервало его монолог. Через какое-то время я спросил, куда мы едем.

— В любом случае, скоро окажемся в Мексике. — Он засмеялся. Конечно, когда-то я слышал такой деланный смех на радио. В повседневной жизни люди смеются не так.

— До нужного места остается всего несколько миль, — сказал он. — Называется оно Оазис. Кажется, мы еще не подъехали, но скоро будем там. Эта местность застраивается. Вам она нравится?

Я глядел на блеклую засушливую пустыню, которая проносилась мимо, изгибы кактусов и заросли серой полыни походили на движущиеся призраки.

— Это напоминает дно моря.Мне нравится морское дно, когда оно не залито водой, тогда интереснее.

— Странно, что вы сказали об этом. Калифорнийский залив в свое время доходил почти до этих мест.

Мы повернули направо, съехав с автострады, и покатили по асфальтовой дороге, на которой не было фонарей. Перед нами засветилось несколько огоньков, маленьких, затерявшихся в огромных просторах ночи. Дэллинг сказал, что это огни Оазиса.

Мы въехали в лабиринт гравиевых дорог, пересекающихся друг с другом, как на городских улицах, но проложенных на практически незаселенном пространстве. Горстка домов, разбросанных тут и там, уличные столбы с фонарями почти на всех перекрестках — вот что представлял собой Оазис. Он напомнил мне военный лагерь, который я наблюдал на стадии строительства далеко в западной части Тихого океана, тогда как его дивизии были отправлены на кровавые поля сражений.

— Что это, город-призрак?

— Он действительно выглядит почти таким, не правда ли? А на самом деле это полная противоположность города-призрака, это город, который рождается. Совсем новая стройка. Я устроился здесь в самом начале. Он растет очень быстро. Но чувствовалось, что его не очень-то радуют вложения в недвижимость.

Дэллинг сделал несколько поворотов, колеса шуршали и скользили по гравию. Я сохранял ориентировку, следя за высоким о I косом, который загораживал горизонт на юго-востоке. На самом краю этого миража он сбавил скорость до черепашьего хода.

— Вот мое бунгало, там впереди.

Впереди виднелся всего один дом — белая сборная коробка, как картонка от ботинок, с выдающимися по бокам навесами, один из которых с задней стороны был удлинен под гараж. В окнах фасада я увидел свет, который неярко пробивался сквозь опущенные венецианские шторы.

Я думал, мы остановимся и нанесем им визит. Но «бьюик» продолжал катиться вперед, к следующему перекрестку и дальше. Наконец он остановил машину у края дороги.

— Мне кажется… — произнес Дэллинг неуверенно, — Тарантайн знает меня, а вас не знает. Не будет ли стратегически более правильно, если вы пойдете к нему один? Конечно, я буду поблизости. Буду сидеть в машине и не выключать мотора, — его голос, хотя он и пытался придать ему уверенную тональность, звучал довольно мрачно.

Если Дэллинг обладал нормальным запасом мужества, он, вероятно, израсходовал его там, в баре «Лариат». Мне было немного жаль его.

— Как хотите, Дэллинг.

— В конце концов, — продолжал он, — вас наняли разыскать Гэлли Лоуренс, ведь так? Я по мере сил стараюсь вам помочь. А если Тарантайн узнает, что я его выдал, можете представить, что случится со мной…

В чем-то он был прав. Если бы у меня было столько же здравого смысла и столько же «мужества», я мог бы остаться в машине и продолжать расспрашивать Дэллинга. В его рассказе было слабое место, соответствовавшее слабости в его коленках. Но единственно реальным и определенным был его страх. Он висел над ним, как липкая зараза. Именно страх Дэллинга, а может быть, и моя реакция на это превратили меня в безрассудного храбреца. Это да еще виски, которым я набрался во время «интервью» в баре. Я, возможно, поступил бы иначе, не будь этого ослабевающего хмельного свечения внутри меня. Я мог бы даже спасти чью-то жизнь, а то и две, если бы продолжал работать лишь с Дэллингом.

Но я возомнил о себе как о супергерое:

— Не становись мне поперек дороги, не то попорчу гебе физиономию. Или лишу популярности.

Невидимые крючки вновь растянули краешки его губ.

— Не беспокойтесь. Он выключил фары. — Я действительно очень вам признателен за такое отношение. Хочу сказать… — Он умолк, окончательно решив занять выжидательную позицию.

Над Оазисом сияли мириады звезд, их было гораздо больше, чем над тем островом в Тихом океане. Незастроенная улица выглядела тихой и мирной, как это и должно быть в пустыне. Но я почувствовал острое покалывание в затылке, когда подошел к оштукатуренному дому. Я переложил свой револьвер из кобуры под мышкой в карман, подкрепив тем самым свои моральные достоинства.

Я обошел вокруг дома. Забора не было, и дом стоял одиноко на открытом участке. Все двери, включая гаражные, закрыты, окна зашторены. Гоночная машина «паккард» бронзового цвета тускло поблескивала под звездами в конце въездной дорожки. Я прошел мимо нее достаточно близко и, убедившись, что в машине никого нет, опять вернулся к фасаду дома.

Сквозь плотные шторы я вряд ли что-то мог увидеть. Спустив предохранитель и держа руку в кармане, я поднялся на невысокое цементное крылечко и постучал по наружной сетчатой двери. Стучал негромко, но казалось, этот стук разносился далеко окрест.

Я услышал быстрые шаги в доме. Над моей головой вспыхнул наружный свет. Занавеска на ближайшем ко мне окне дрогнула, и в щель я увидел глаз, глядевший на меня в упор. Воцарилась напряженная тишина ожидания. Я постучал снова.

Кто-то тронул внутреннюю ручку двери. Щелкнул замок. Дверь медленно приоткрылась на длину бронзовой цепочки. Я увидел четырехдюймовую полоску женского лица и ствол автоматического пистолета.

— Уходите, — тихо сказала женщина.

— Я бы ушел, если бы знал, как это сделать. — Я ничего не мог придумать лучше, как изобразить обычную ситуацию. — У меня сломалась машина недалеко отсюда, и я заблудился.

— О, — произнесла она несколько успокоившимся голосом, но продолжала твердой рукой держать пистолет. — Куда вы едете?

— Индио.

— Вы далеко отклонились от нужной дороги.

— Я это понял. Надеюсь, ваш пистолет на предохранителе.

— Если вас это беспокоит, можете убираться, — заявила она, — Я ведь уже сказала.

Но что-то подсказало мне, возможно, мой внутренний голос, что женщина обрадовалась моему появлению. Моему или любому другому.

— Думаю, люди становятся негостеприимными, когда живут одни в такой пустыне. Вы старая дева?

— Нет. Почему вы об этом спрашиваете?

— Ведете себя, как старая дева. Я бы хотел, чтобы вы позвали мужа, если сами не хотите мне помочь.

— Потише. Вы его разбудите. — Она вполне могла сказать это, но слова прозвучали чересчур взволнованно.

Я гадал, где спал Тарантайн, но мне не очень хотелось его беспокоить. Я понизил голос:

— Почему бы вам не отвести от меня пистолет и не позволить мне расслабиться? Я совершенно безопасен для женщин.

К моему удивлению, она опустила пистолет. Затем, к еще большему моему удивлению, сняла цепочку и открыла дверь.

— Вы, пожалуй, можете войти, но, прошу вас, не шумите. Я посмотрю, нет ли у нас карты.

Мне это было непонятно. Прошли уже годы с тех пор, когда мои юношеские чары способны были совершать маленькие чудеса.

— Почему вдруг такое изменение в поведении? — Хотя это мне и понравилось.

— Пожалуй, потому, что вы не похожи на разбойника. — Она сняла крючок со второй, сетчатой двери и открыла ее, пропуская меня. — Входите, если желаете.

Тут я впервые получил возможность хорошенько рассмотреть ее лицо. Это была та самая девушка, чье фото я возил с собой. Она выглядела на несколько лет старше, но не менее потрясающе. Прямой нос, красиво очерченный рот, круглый подбородок оставались прежними, ее самоуверенность подчеркивала стильная короткая прическа. На Гэлли была голубая юбка и белая блузка. Пистолет, который она держала в опущенной левой руке, дополнял ее облик и отнюдь не казался неуместным.

Проходя мимо нее в дверях, я сделал неожиданный для нее рывок к пистолету и вывернул его из ее руки. Она отступила от меня в ограниченном пространстве прихожей, пока не уперлась спиной в стену.

— Верни его мне.

— После того, как мы поговорим.

— Нам не о чем говорить. Проваливай отсюда. — Но все время она не повышала голоса.

Я положил ее пистолет в свой левый наружный карман, чтобы уравновесить тяжесть с револьвером. Спокойно закрыл за собой дверь.

— Почему бы вам не вернуться домой к маме, Гэлли? Джо долго не протянет, да и вы тоже, если не уйдете от него.

— Кто вы такой? Откуда вы знаете; как меня зовут? — В полутьме ее темные глаза отливали холодным янтарным блеском.

— Моя фамилия — Арчер. Ваша мать поручила мне отыскать вас. Она о вас беспокоится. И не без оснований.

— Вы лжец. Моя мать не знает о Джо. Она отнюдь не посылала вас сюда.

— Миссис Лоуренс дала мне вашу выпускную фотографию, она при мне.

— Вы ее украли.

— Ерунда. Вы просто не хотите признать свою ошибку, Гэлли.

Она вспомнила эту фразу. Медленно выпрямилась, оторвавшись от стены. На высоких каблуках она была почти одного роста со мной.

— Пожалуйста, уходите. Если вас послала мама, скажите ей, что у меня все в порядке. Скажите ей, что хотите.

— Думаю, вы должны поехать со мной, чтоб сказать ей это.

— Тише, — прошептала она.

Откуда-то из глубины дома донесся слабый тупой звук. Его мог издавать ботинок человека, когда тело тащат по полу.

— Пожалуйста. — Она почти что скулила. — Вы разбудили Джо. Он меня убьет, если увидит вас здесь.

Я открыл дверь.

— Пошли со мной. Дэллинг ждет в машине.

— Не могу. Не смею. — Она учащенно дышала. Ее упругая грудь бурно вздымалась под блузкой.

— С вами ничего не случится?

— Ничего, если вы сейчас же уйдете. Пожалуйста. — Она наклонилась, положила руку мне на плечо, подталкивая меня назад.

Пятясь, я достиг сетчатой двери, но она оказалась уже открытой. Гэлли крикнула:

— Осторожно!

Предупреждение прозвучало слишком поздно, чтобы избежать неожиданного удара мешком с песком по затылку.

Глава десятая

В моей голове начался спор еще до того, как я окончательно пришел в себя. Гэлли пыталась спасти меня или же подставила под удар Тарантайна? Во всяком случае, я оказался слабаком. Мне было стыдно открыть глаза. Я валялся в потемках, лицом вниз, на чем-то твердом и ощущал глухую боль в затылке. Запах терпких, привлекательных для мужчин духов щекотал ноздри. Я стал гадать, откуда исходит этот запах. Что-то не то из меха, не то из перьев защекотало мое ухо. Я поднял руку, чтобы смахнуть это что-то, но вещь из меха или перьев издала негромкий женский возглас. Я перекатился на спину и сел. Пульсирующая боль, пробегавшая по мне электрическими волнами, туманила зрение, но я увидел женщину, стоявшую надо мной. Ее нечеткий силуэт вырисовывался на фоне звезд.

— Я испугалась за вас, — сказала она. — Слава Богу, вы пришли в себя. Однако кто вы такой?

— Не задавайте вопросов, ладно? — Моя голова была подобна старому потрепанному бейсбольному мячу. Я оперся одной рукой о стену и поднялся на ноги. Женщина протянула свою руку в перчатке, чтобы помочь, но я проигнорировал ее жест. Проверил и убедился, что наган у меня забрали, бумажник же был на месте.

— Я лишь спросила вас, кто вы такой, — произнесла она обиженным тоном. — Что с вами случилось?

— Меня сзади чем-то стукнули по башке. — Я прислонился спиной к стене и попытался всмотреться в женский силуэт. Через некоторое время мой взгляд прояснился. Это была крупная фигуристая женщина в темном костюме. На шее, хвостом вниз, висела надушенная лиса.

— Стукнули по башке? — повторила она беспомощно.

— Угу. Мешочком с песком. Ударили по голове. — Мой голос казался противным даже мне самому — пронзительный, лишенный сочности и задиристости.

— Господи милостивый, не позвонить ли мне в полицию?

— Не надо. Не впутывайте их в это дело.

— Тогда в больницу? Не нужно ли вам оказать неотложную помощь? Они вас ограбили?

Я потрогал свой гудящий затылок.

— Не обращайте внимания. Поезжайте и забудьте об этом.

— Кто бы вы ни были, вы не очень-то любезны. — Теперь она напоминала избалованную маленькую девочку, но двадцатью годами раньше. — У меня возникает настроение уехать и оставить вас здесь с вашими проблемами.

— Я постараюсь сам с ними справиться. Впрочем, подождите минутку. Как вы здесь оказались? — Машины поблизости не было.

— Я проезжала мимо и увидела, что кто-то валяется на земле. Мне не хотелось возвращаться, но потом я подумала, что это надо сделать. Я оставила машину на дороге и вернулась сюда пешком. А теперь жалею об этом. Вот так.

На самом деле она так не думала. Была она избалованной девочкой или нет, но в этой большой, тускло освещенной женщине было что-то импонирующее мне. Она говорила приятным, теплым, довоенным голосом уроженки Среднего Запада.

— Я не собирался вам грубить.

— Ничего. Думаю, что вы чувствуете себя не очень хорошо, бедняга. — Она начинала относиться ко мне по-матерински.

Я повернулся к двери. Сетчатая дверь не была закрыта на крючок, а основная дверь оказалась на замке. Я покрутил круглую ручку, но это мне ничего не дало.

— Никто не отвечает, — произнесла она за моей спиной. — Я стучала, когда вы были без сознания. Вы потеряли ключ?

Похоже, она подумала, что я здесь живу. И я не стал ее в этом разубеждать.

— Теперь я чувствую себя лучше и могу войти через заднюю дверь. Доброй вам ночи и спасибо.

— Не стоит благодарности. — Но ей не хотелось уходить.

Я оставил ее уныло слоняющейся по крылечку, а сам пошел к задней стороне дома. «Паккарда» на въездной дорожке не оказалось. Ни в одном окне света не было. Задняя дверь тоже была заперта, но рядом оказалась фрамуга величиной в половину окна. Я снял ботинок и продавил им дырку в стекле. Я был почти убежден, что Тарантайн уехал. Если бы он все еще был дома, то не позволил бы мне валяться на пороге.

Я повернул круглую ручку двери изнутри и вошел в кухню. Надеясь, что женщина на улице воспримет это как сигнал, что все о’кей и ей можно ехать дальше, я зажег на кухне свет. Сияющий металл кастрюль, фарфор посуды и недавно окрашенные матовые стены ослепили меня. Прекрасно оборудованная кухня: машина для мойки посуды, установка для уничтожения отходов, электрическая плита и даже большой морозильник в углу возле холодильника. В холодильнике осталось немного продуктов: молоко, масло, ветчина и пучок латука, в морозильнике же — ничего. Создавалось впечатление, что Тарантайн не собирался здесь долго задерживаться.

Пройдя через небольшую неосвещенную столовую в гостиную, я нашел настольную лампу и включил ее. Она отбрасывала пергаментный, желтоватый свет на пару чересчур громоздких кресел и гармонирующую с ними тахту, на дубовую радиолу белого цвета, палевый ковер из дешевой ворсистой шерсти, на небольшой кирпичный камин. Комната была настолько похожа на сотни тысяч других таких же, что, казалось, была отштампована. В ней не находилось ничего индивидуального, характеризующего ее обитателей, за исключением смятого журнала «Ежедневное поддержание формы в состязаниях на скорость», который валялся на одном из кресел. Даже пепельницы были чисто вымыты.

Спальня тоже была безликой. Там находились двуспальные кровати, купленные в мебельном магазине для людей среднего достатка (видно было, что на одной из них кто-то до этого спал), туалетный столик и комод с пустыми ящиками. Единственное свидетельство присутствия здесь Гэлли — просыпанная на туалетном столике пудра. Тарантайн вообще не оставил никаких следов, если не считать боли в моем затылке.

Возвращаясь в гостиную, я услышал легкое постукивание в парадную дверь. Подошел к двери и открыл ее.

— Что вы хотите?

— Вот еще, ничего! — удивленно и обиженно протянула женщина с лисой. — Просто я подумала: уверены ли вы, что с вами все будет в порядке, если останетесь здесь один?

Она явно перестаралась, проявляя чувства доброй самаритянки. Я включил лампочку на крыльце и пристально посмотрел ей в лицо. Это было неплохое лицо, хотя его можно было бы назвать круглым, как луна. Прекрасный рот, полные чувственные губы правильной формы. Голубые глаза, немного испуганные от недавно пережитого волнения, веки припухли. Она казалась нежной, легкой в жизни женщиной, которая столкнулась с чем-то жестоким и неожиданным.

Ее тщательно завитые локоны золотистых волос выглядели слишком ярко, чтобы быть естественного цвета. Лисица оказалась голубой, значит — дорогой.

— Почему вы на меня так смотрите? У меня на носу грязь?

— Я пытаюсь сообразить, почему вы так назойливы.

Она могла бы обидеться, но решила вместо этого улыбнуться. Ее улыбка, усыпавшая даже нос лучами мелких складок, оказалась такой же старомодной, как и ее речь.

— Знаете, ведь не каждую же ночь я натыкаюсь на потерявшего сознание мужчину.

— Очень хорошо. Я лягу на землю, и вы можете споткнуться о меня еще раз. После этого уедете?

— Не уеду… — Она выпятила нижнюю губу, скорчив впечатляющую недовольную гримасу. — Я хочу с вами поговорить. Как вас зовут?

— Арчер.

— Тогда на самом деле вы здесь не живете. Дом принадлежит человеку по фамилии Дэллинг. Сегодня после обеда я наводила справки.

Бог мой, я совершенно забыл про этого Аполлона, хозяина бунгало! Слегка отстранив ее, я спустился с крыльца на улицу, за круг света, отбрасываемого лампочкой. Желтого «бьюика» нигде не было видно. Разумеется, Дэллинг уже давно дал тягу.

Она последовала за мной, как навязчивая крупная тень.

— Вы не ответили на мой вопрос. — В ее голосе слышались подозрительные нотки.

— Дэллинг — мой хозяин, — ответил я.

— Как его имя? — Ее прием перекрестного допроса напомнил мне учительницу начальной школы, которая проводит урок по правописанию.

— Кит.

— Наверное, вы действительно здесь живете, мистер Арчер. Извините меня.

Пока мы стояли на не засеянной травой лужайке, бросая в звездное небо свои остроумные замечания, откуда-то вынырнула пара фар и осветила дорогу и дом. Но машина проехала мимо, не останавливаясь и даже не снизив скорости. И все же потревоженные шейные железки начали усиленно вырабатывать адреналин. Если бы Тарантайн вернулся, чтобы справиться о моем здоровье, я не хотел бы оказаться здесь.

— Вам бы лучше поехать домой, — сказал я ей. — Где вы живете?

— Я остановилась в отеле «Оазис», вместе с мужем.

— Смогу ли я оттуда добраться до Палм Спрингс?

— Возле отеля стоянка такси. Буду рада подвезти вас туда.

— О’кей. Через минуту буду готов.

Я прошел по дому, погасил везде свет, закрыл двери и направился к автостраде. Ее машина, новый «кадиллак», была припаркована на обочине в паре сотен ярдов от дома. Дверцу она открыла ключом. Меня удивило также, что «кадиллак» бампером был повернут в направлении к дому.

— Давайте будем говорить начистоту, — сказал я, когда она включила зажигание. — Вы проезжали мимо дома и увидели меня лежащим на крыльце. Потом вы проехали задним ходом двести ярдов в темноте, заперли дверцы и пошли назад, на разведку. Так было дело?

Она сидела за рулем, мотор работал вхолостую. Выдержав паузу, она ответила встречным вопросом, уводившим нас в сторону от темы:

— Вы знаете моего мужа, мистер Арчер?

Вопрос удивил меня.

— Вашего мужа?

— Генри Феллоуз. Полковник Генри Феллоуз.

— Я его не знаю.

Она нажала на газ, и тяжелая машина съехала на шуршащий гравий.

— В общем-то, я и сама его хорошо не знаю. Мы с ним только что поженились. — После небольшой паузы она добавила: — У нас сейчас медовый месяц.

— Почему бы вам не поторопиться домой и не продолжить с ним знакомство? Лучшее время трудно подобрать.

— Его не было в отеле, когда я выехала. Я искала его. Вы уверены, что не знаете его, мистер Арчер?

— Я знаю несколько сотен людей, несколько дюжин полковников. Но я не знаком с Генри Феллоузом.

— Тогда это вряд ли был Генри… Кто вас так ударил, что вы потеряли сознание?..

Мне показалось, что я теряю связь с реальностью, какой бы ни была эта реальность. Большая машина, катившая по миражу пустыни под молочным светом звезд, походила на луноход.

— Как вам пришла в голову эта мысль? Насчет Генри…

— Мне просто хотелось знать об этом.

— Вы его видели?

— Нет, я его не видела. — В ее голосе чувствовалась неловкость. — Это было, конечно, глупое предположение. Мне его не надо было высказывать вслух.

— А как он выглядит?

Она отвечала неохотно, постепенно ее голос смягчился:

— Он крупный мужчина, около пятидесяти — большой, высокий, сильный человек. Знаете ли, нужен был крупный мужчина, чтобы увлечь меня. Генри резко выделяется среди окружающих своей вьющейся каштановой шевелюрой и сединой на висках. — В ее голосе прозвучала более резкая нота. — Он очень нравится женщинам.

Я пытался нарисовать в уме образ человека, который отправил меня в нокаут, но ничего из этого не получилось. Я не успел повернуться и взглянуть на него. Может быть, я видел его тень на крыльце. Хотя вряд ли успел…

— Я почти уверен, что это был не Генри. У вас есть причины думать иначе?

— Нет. Мне бы не стоило говорить об этом.

— Как пишется по буквам ваша фамилия?

Она назвала ее по буквам.

— Я — Марджори Феллоуз. Но если он думает, что можег продолжать поступать таким образом и дальше, когда еще даже не кончился наш медовый месяц… Я недолго буду оставаться Марджори Феллоуз! — Ее сердце разрывалось между любовью к Генри и возмущением от его поведения. На ее ресницах заблестели слезы, похожие на горный хрусталь.

Мне было жаль эту большую нежную женщину, которая вела машину по незаселенным улицам в предутренних сумерках. Скверный способ проводить медовый месяц. В калифорнийской пустыне она казалась не в своей тарелке.

— Где вы познакомились с полковником Феллоузом?

— В Рено. — Но тут она вспомнила о своей гордости, и это придало ее голосу твердость: — Не хочу это обсуждать. Пожалуйста, забудьте о том, что я сказала.

На следующем углу она резко крутанула руль и затормозила так, что покрышки заскрежетали. Впереди виднелись огни. Несколько машин были припаркованы носами к стене, в конце шеренги стояло одно такси. Голубая неоновая вывеска — отель «ОАЗИС» — висела над входом самого крупного здания, торцом выходившего на дорогу.

Моя спасительница поставила «кадиллак» на свободное место между двумя другими, выключила мотор и свет. Мы вылезли из машины одновременно.

Когда шли вдоль шеренги машин к входу, из-под затененного навеса с колоннами вышел мужчина. Он устремился к нам, в буквальном смысле крича:

— Марджори! Где ты пропадала?

Она остановилась как вкопанная, ужасно испугавшись, неспособная ему ответить. Он близко подошел к ней — высокий, широкоплечий и сердитый.

— Где ты была?

Я сказал:

— К счастью для меня, ваша жена решила совершить ночную прогулку. Я заблудился в пустыне, моя машина сломалась, и она вернула меня назад, к цивилизации. — Вокруг была цивилизация. И я опять сел на своего конька — рутинную сказку о потерявшемся мальчике.

— Почему ты так поступила, Марджори? — Он крепко ухватил ее руку выше локтя. Ее полная рука вздулась, и она вздрогнула от боли.

Мне почему-то захотелось ему врезать. Могучего сложения тяжеловес с носом, похожим на пневматический молот. Я бы получил огромное удовольствие, если бы влепил ему оплеуху, но, подумал я, помогло бы это Марджори. Весь остаток жизни Генри вымещал бы на ней злость. Он был похож на человека, который именно этим и занялся бы.

— Разве я не имею права покататься? — Она выдернула свою руку. — И разве тебя это волнует? Ты же все время уезжаешь и оставляешь меня одну!

— Послушай, дорогая, это несправедливо. Я страшно волновался, что ты не пришла домой.

— Генри, ты действительно волновался за меня?

— Ты же знаешь, что это правда. Я не могу позволить, чтобы моя славная девочка блуждала по пустыне среди ночи. — Его бледно-серые глаза зыркнули в мою сторону, как будто я насильно похитил его супругу.

Было похоже, что дела Марджори складывались нормально. Я поблагодарил ее и попрощался. Она помахала мне, а затем уверенно взяла под руку своего крупного мужчину.

Глава одиннадцатая

На моих часах было почти восемь часов утра, и грузовики по доставке товаров гудками отмечали начало трудового дня, когда я вновь добрался до своего города. Я чувствовал себя не гарантированным от аварии и поэтому тащился на небольшой скорости. Голова болела, мысли путались, пытаясь сосредоточиться на Ките Дэллинге. Он элегантно проэскортировал меня к месту любопытного происшествия и элегантно смотался оттуда. Я чувствовал, что должен потребовать у него сатисфакции. Его желтый «бьюик» стоял на парковке возле Каса Лома. Я затормозил, остановил свою машину рядом и вышел из нее, «бьюик» был заперт и пуст.

Наружная деревянная лестница прямо со стоянки вела к ряду длинных террас, расположенных вдоль задней стены здания. Задняя дверь жилища Дэллинга, если таковая была, должна находиться на втором этаже, на самом краю справа. Разносчик молока бежал по лестнице вниз, в каждой руке — по металлической корзинке, в которых позвякивали пустые бутылки.

— Доброе утро, — крикнул он. — Рано встали, да? — Он исчез в проходе.

Я поднялся по лестнице на второй этаж и направился по террасе до конца. В квартире Дэллинга была задняя дверь с выведенной по трафарету черной цифрой «8». Дверь оказалась на дюйм приоткрыта, и она распахнулась шире, когда я постучал. За стеной, в другой квартире, задребезжал будильник, послышались неторопливые вялые шаги. Ни мой стук, ни будильник соседа не разбудили Дэллинга.

Полностью раскрыв дверь, я вошел в кухню. Это была кухня холостяка, интерьер которой оформлял дизайнер-экспрессионист, возможно, русский. Раковина была до краев заполнена грязной посудой, чудом не падавшей. На складном столике, прикрепленном к стене, стояли тарелки с остатками пищи и полбутылки простокваши. На давно не мытом линолеуме пола высился печальный памятник неуемной жажде Дэллинга — несколько пустых бутылок из-под виски. Одни бутылки были побольше, другие — совсем маленькие. По-видимому, иногда Дэллинга отделял от трезвости всего один доллар.

Я начал осторожно пробираться сквозь этот хаос к открытой двери в гостиную. Кто-то разбил бутылку о косяк двери. Высохшее, неровное пятно на степе все еще издавало запах виски, пол был усеян мелкими осколками коричневого стекла, хрустевшими у меня под ногами.

В гостиной, за спущенными венецианскими шторами, было сумрачно. Я дернул за веревочку, поднял занавеси, чтобы впустить утренний свет, и осмотрелся вокруг. Возле окна стояла поцарапанная радиола довоенного образца, на полу лежали стопки пластинок. Во внутреннюю стену был вделан неглубокий камин, где стоял холодный газовый обогреватель, непонятно зачем огражденный бронзовой противопожарной сеткой. На стене, над камином, красовалась распространенная репродукция картины Ван Гога «Цветы», окантованная бамбуковой рамкой. На каминной полочке — старые экземпляры журналов «Дейли верайети» и «Голливуд репортер», а также несколько книг: дешевые переиздания Торна Смита, Эрскина Колдуэлла, поэмы Джозефа Монкюра Марча и роман «Потерянный уик-энд». Была там и одна красивая книга, экземпляр «Сонеты из Португалии», в переплете из выделанной кожи. На внутренней обложке было написано: «Если ты должен меня любить, то пусть это будет лишь ради самой любви, и не иначе. Джейн». Джейн писала четким мелким почерком.

Из мебели в глаза бросалась кровать «Мэрфи», стоявшая у двери, поперек комнаты. Я вынужден был ее отодвинуть, чтобы войти. Я сделал это локтем, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Думаю, я почувствовал запах крови еще до того, как осознал это.

В маленькой прихожей, с другой стороны двери, на полу натекла целая лужа крови. Темная лужа покрылась пленкой и начинала застывать по краям. Дэллинг лежал в ее центре, растянувшись на спине. Мертвый. Его восковое лицо освещалось светом, проникавшим из ванной комнаты. При беглом осмотре я не мог понять, через какую рану вытекала кровь. Наклонившись над ним, увидел дырку в сгибе шеи и пороховые ожоги на воротнике. Он был в той же одежде, в которой я его видел в Палм Спрингс. Из него получился красивый труп. Любой гробовщик мог бы гордиться Дэлл иигом.

Пачка конвертов и свернутых документов лежала на его бездыханной груди, наполовину высунувшись из внутреннего кармана пиджака. Ухватившись согнутой рукой за косяк двери, я дотянулся до бумаг. Это было противозаконно, но, с другой стороны, на бумаге редко оставались отчетливые отпечатки пальцев.

С бумагами я вернулся к окну и быстро их просмотрел. Автомобильное агентство «Третья улица» намеревалось лишить Дэллинга права на владение «бьюиком», если он не погасит просроченные платежи в размере ста шестидесяти пяти долларов и пятидесяти центов. Сообщение на фирменном бланке артистического агентства, подписанное одним из совладельцев, извещало, что повсюду в сценическом бизнесе возникли трудности, может быть, это послужит ему утешением, но осенью на ТУ может появиться несколько дополнительных мест. В извещении городского банка о том, что он снял со своего счета больше денег, чем там лежало, содержался намек на возможность уголовного разбирательства. Портной из Беверли Хиллс сообщал, что направляет его счет в долговое агентство.

Я снова подошел к двери прихожей и еще раз осмотрел все в поисках нагана. Никакого оружия в поле зрения не оказалось, и было непохоже, чтобы Дэллинг упал на него, учитывая его позу. Кто-то другой оказал ему последнюю услугу.

Только одно письмо носило личный характер. Оно было написано на учрежденческом бланке голливудской радиостанции мелким каллиграфическим почерком:

«Дорогой Кит, при сложившихся обстоятельствах тебе будет трудно поверить, что меня обрадовала твоя весточка, но я действительно этому обрадовалась. Я всегда буду рада получить от тебя весточку, независимо от обстоятельств. Однако я не думаю, что было бы правильно для любого из нас пытаться восстановить наши прежние отношения, как ты предлагаешь. Что прошло — то прошло, хотя я часто думаю о тебе и не таю к тебе чувства обиды. Я искренне надеюсь, Кит, что ты теперь лучше за собой следишь. Я вкладываю в конверт свой личный чек на сто долларов и уверена, что это позволит тебе как-то выбраться из нынешнего затруднительного положения.

Искренне твоя — Джейн».

Полное имя и фамилия Джейн были напечатаны поверх телефонного номера радиостанции, на конверте. Джейн Старр Хэммонд. На конверте стояла почтовая печать, датированная началом марта.

Ее фамилия встретилась мне опять в небольшой телефонной книжке в красном кожаном переплете — последнем предмете, находившемся в боковом кармане пиджака Дэллинга. Телефонная книжка содержала массу фамилий, девять из каждых десяти принадлежали женщинам. Но единственные адреса и номера телефонов, которые меня по-настоящему заинтересовали, находились на последней странице: миссис Самуэль Лоуренс и мои. Я вырвал эту последнюю страницу и положил книжку, квитанции и письма обратно на то место, откуда их взял.

Дэллингу не нужны больше телефонные номера Малибу или стодолларовые займы. Он не будет больше проводить вечера, напившись виски, на кровати «Мэрфи», с чувством отчаяния взирая на тающее содержимое бутылки для очередной зазнобы. Никто больше не пришлет ему еще один томик поэм с любовной надписью мелким аккуратным почерком на внутренней обложке.

На стоянке двое мужчин заводили свои машины, но они не обратили на меня особого внимания. Я сел в свою машину и включил зажигание. Желтый «бьюик» стоял на своем месте, ожидая смены хозяина.

Глава двенадцатая

Я набрал номер телефона Джейн Старр Хэммонд из ресторана готовых блюд на бульваре. Если я свяжусь с ней до того, как тело будет обнаружено и к ней приедет полиция, то смогу что-то узнать. На звонок немедленно ответила служанка с негритянской живостью в голосе. Мисс Хэммонд уже уехала на студию. Она пробудет там, в своем офисе, все утро. Я вернулся на свое место около стойки и занялся созерцанием яичницы с ветчиной, которую заказал. Желток одного из яиц пролился на тарелку, как миниатюрная лужица желтой крови. На завтрак я ограничился лишь чашкой черного кофе.

Парковочные места в центре Голливуда было так же трудно отыскать, как и главные добродетели. Я нашел место на Кауэнге и вернулся на студию пешком. Она помещалась на третьем и четвертом этажах здания с каменным фасадом на улице Сансет. Я спросил, где находится кабинет мисс Хэммонд, и лифтер в синем мундире высадил меня на третьем этаже, указав в конец коридора. Ее фамилия значилась на полупрозрачном стекпе двери, ниже было напечатано: «Персональный кабинет». Я слегка постучал и стал ждать, стараясь побороть неожиданно появившееся замешательство. Оно вскоре прошло.

— Войдите, раздался холодный голос. — Дверь не заперта.

Я вошел в светлый и просторный кабинет и закрыл за собой дверь. Противоположная стена представляла собой окно студии громадных размеров. Молодая женщина сидела спиной к свету и работала за письменным столом красного дерева. Она выглядела так же четко и аккуратно, как бледно-желтые нарциссы в квадратной белой вазе у ее локтя. С коротко подстриженными блестящими волосами, в голубом шелковом костюме, на голове — плоская голубая матросская шляпа, блестящая, с очень короткими полями. Она выглядела так, как будто была вылита из нержавеющих сплавов, синтетического каучука и красящих веществ и приводилась в движение хромированным мотором, заключенным в ее фарфоровой груди. На отвороте жакета был приколот свежий жасмин.

Она оторвалась от печатного текста, который правила, и поймала мой взгляд, рассматривавший ее шляпку.

— Не обращайте внимание на летающие тарелки. — Она показала свои мелкие ровные зубки в натренированной улыбке. — Я должна взять интервью сегодня утром у одной божьей коровки. Сказать по правде, думала, что это она.

— Меня часто сравнивают с насекомыми, например с тараканами.

— Я имела в виду момент, когда вы постучали. Вы не знаете, что значит божья коровка? Божья коровка — это такое насекомое, которое думает, что оно — дама. Вы знаете, шляпа помогает мне верховодить. Данная конкретная божья коровка охотилась и убивала слонов из специального ружья. Поэтому она заслуживает, чтобы над ней покомандовали. А теперь скажите, что вы ее муж. — Она опять умело улыбнулась. Если бы ее нос был немножечко не таким острым, выражение глаз несколько потеплее, она бы оказалась очень привлекательной женщиной. Я как-то не мог себе представить, что это она сделала надпись в книге «Сонеты из Португалии».

— Меня зовут Арчер. Вы — мисс Хэммонд?

— Вы меня удивляете и расстраиваете, мистер Арчер. Яркая фотография моего лица была помещена в прошлом месяце на обложке журнала «Радио Миррор». — Мне захотелось знать, неужели она все время так напряженно работает в целях саморекламы.

— Чем могу вам помочь? — спросила она. — У меня есть лишь одна минута.

— Я разыскиваю женщину, некую Гэлли Лоуренс. Миссис Тарантайн. Вы с ней знакомы?

По ее лицу пробежала тень. Посерьезневший взгляд голубых глаз напомнил мне о том, что уже в течение двадцати четырех часов я не брился и не менял рубашку.

— Думаю, что слышала это имя. Вы частный сыщик?

Я подтвердил ее догадку.

— Вам следует почаще бриться. Иначе вы можете лишиться расположения людей. Что замышляла эта миссис Тарантайн?

— Пытаюсь это выяснить. А чем она промышляла раньше?

— В общем-то я не знаю миссис Тарантайн. Она живет в том же жилом доме, что и мой знакомый. Думаю, что видела ее раз или два, вот и все.

— При каких обстоятельствах?

— При нормальных. Она заглянула в квартиру моего знакомого на коктейль как-то после обеда, когда я находилась там. Она мне не понравилась, если хотите знать. Она привлекательна для людей противоположного пола. Ее сильное место — явная сексуальность. Если бы я была злой, то сказала бы: она вульгарна. — Сильное место мисс Хэммонд заключалось в остром слове.

— Вы знакомы с ее мужем?

— Он тоже был там. И тоже мне не понравился. Он юлил и кривлялся, стараясь произвести впечатление, знаете, как кот. Из них получилась хорошая пара. Кит, мой знакомый, дал понять, что Тарантайн был каким-то гангстером, если вас интересует эта сторона дела, — Она взяла сигарету из серебряного портсигара на столе и аккуратно разломила ее на две части ногтями карминного цвета. — В любом случае, что вы хотите выяснить?

Я сам этого не знал.

— Просто собираю сведения. Вашего знакомого зовут Кит Дэллинг?

— Да. Вы разговаривали с Китом… мистером Дэллингом? — Вторую сигарету ей удалось поместить между своих губ.

Я наклонился над столом и поднес ей зажигалку.

— Хотел бы с ним поговорить, но он не отвечает по телефону.

Она сердито подула на сигарету.

— Что она натворила? Я всегда считала, что она способна на все. Я прозвала ее подлой дикаркой.

— Ее муж, кажется, совершил кражу.

— У кого?

— Не могу сказать.

— И вы хотите расспросить Кита?

— Да.

— Он в этом не участвует, правда? — Тут она по-настоящему забеспокоилась. И это было неплохо, значит она все еще любила Дэллинга или любила его раньше.

— Он, может быть, и замешан, если спутался с миссис Тарантайн.

— Ну, нет. — Она вплотную приблизилась к полной откровенности, но я слишком сильно подталкивал ее. Она отступила, ее характерные черты почти наглядно начали стушевываться. — Они просто случайные знакомые, соседи по квартире.

— Вы же сказали, что они дружили.

— Я не могла этого сказать, потому что этого не было. — Тикающий механизм опять включился, все у нее встало на свое место. — Боюсь, наше время вышло, мистер Арчер. Будьте здоровы, удачи вам. — Она загасила сигарету в серебряной пепельнице, и последний дым вышел из ее ноздрей, как крошечный выхлоп из машины.

— Чуть не забыл про одну вещь, — сказал я. — У Дэллинга есть друг, который готовит передачи на радио о преступлениях на основе документов полиции. Не работает ли он на вашей студии?

— Значит, вы проводите проверку данных на Дэллинга. Не возникли ли у него какие-то неприятности? — Самообладание ей давалось с трудом, но она его восстановила.

— Надеюсь, нет.

— Конечно, вы не сказали бы мне, если бы было наоборот. Вероятно, вы имеете в виду Джошуа Северна. Кит раньше работал у него. Он не связан со студией, ведет собственную программу, но дальше по коридору снимает кабинет. Иногда даже появляется в нем.

— Спасибо, мисс Хэммонд.

— Не стоит, мистер Арчер.

На первом этаже соседнего здания находилась телефонная будка. Мужчина в справочном бюро был в очках слепого, с затуманенными стеклами. Из будки я позвонил в полицейское управление и сообщил дежурному сержанту, что беспокоюсь о своем друге, что его зовут Кит Дэллинг и что он живет в доме Каса Лома, квартира 7. Он не отвечает на телефонные звонки и не открыл дверь, когда я ему постучал…

— Ваша фамилия, сэр? — резко прервал он.

Я прикинулся, что не понял вопроса:

— Кит Дэллинг. Он живет в Каса Лома.

— Минуточку, сэр, — его голос звучал успокаивающе.

На линии наступила звенящая тишина, которая закончилась двойным щелчком. Возможно, это означало, что убийство уже обнаружено и там пытались засечь мой звонок.

Я повесил трубку. Вернулся в студийное здание и опять поднялся на лифте на третий этаж. Я нашел фамилию Джошуа Северна на двери с задней стороны здания. Дверь была полуоткрыта. С другой стороны доносился непрерывный приглушенный шум голосов. Я постучал и получил разрешение войти.

В рабочей комнате стояли два письменных стола, заваленных бумагами, пара металлических шкафов для досье, на стене висела школьная доска. Плотный мужчина среднего возраста выключил диктофон, стоявший на соседнем столике, и выпрямился в своем вращающемся кресле.

— Мистер Северн?

— Именно это и написано на двери, — весело произнес Северн. Он обладал широким жизнерадостным лицом, щеткой прямых седеющих волос, похожих на металлические иголки, притянутые магнитом.

— Меня зовут Арчер.

— Постойте. Не Лю Арчер? — Он встал и протянул мне мясистую ладонь. — Рад встретиться с вами, Арчер. Присаживайтесь.

Я сказал, что тоже рад его видеть, и сел на стул, который он пододвинул к своему столу. А я и не знал, что мое имя стало притчей во языцех в верхних эшелонах радиоиндустрии, об этом я тоже сообщил ему.

Он улыбнулся. В основном его черты — нос, уши, подбородок — были несколько больше нормальной величины и выглядели довольно расплющенными, как будто они переросли соответствующую колодку.

— Чертовски любопытно получается, Арчер. Со мной это происходит постоянно. Экстрасенсы, парапсихологи почти убедили меня, что когда я начинаю о ком-то думать, кого не видел и о ком не слышал, может быть, пару лет, то в течение суток после этого меня осеняет. Я встречаю этого человека на улице, или он появляется собственной персоной у меня в кабинете, как, например, вы. — Он посмотрел на ручной хронометр яхтсмена. — Вам потребовалось тридцать шесть часов.

Всегда немного запаздываю. Как я понимаю, вы подумали обо мне примерно полдесятого вечера в воскресенье. Почему?

— Приятель, которого я знаю, позвонил мне из Палм Спрингс. Он искал хорошего частного сыщика, такого, который работает в одиночку. Я назвал ему вашу фамилию. У меня есть домик на побережье в Санта-Терезе, и Миранда Сэмсон пела вам дифирамбы в прошлом году. Понятно?

— Миранда — отличная девочка, — заметил я. — Что за парень звонил вам в воскресенье вечером?

— Кит Дэллинг. Сумел он с вами связаться?

Про себя я быстро откорректировал ситуацию.

— Да, он это сделал. Я говорил с ним по телефону. Но еще не видел его.

— Странно, по голосу можно было понять, что он торопится. Во всяком случае, какое задание он хотел поручить вам?

— Он просил сохранить конфиденциальность. У меня у самого возникли сомнения. Поэтому я — здесь.

— Черт подери, в дело вступает моя телепатия. Упомянул ли он меня в разговоре с вами, а? — Он вынул черную гаванскую сигару из ящичка, стоявшего на письменном столе, и откусил от нее кончик. — Угощайтесь сигарой.

— Спасибо, только не утром. Да, Дэллинг упомянул вас. Он сказал, что вы посвятили его в небольшую историю о человеке по фамилии Доузер.

— Мафиози? — Машинально он начал жевать неприкуренную сигару. — Имя Доузера не упоминалось в нашем разговоре.

— Вы не снабдили его никакой информацией о Доузере?

— Мне ничего неизвестно о Доузере. Слышал, что он занимается жульническими операциями с наркотиками, но теперь такие вещи говорят обо всех бандитах. Я упомянул только вашу фамилию. Какую нить вы получили от Кита?

— Киношная чепуха второго сорта, — ответил я. — Что он, патологический лжец?

— Нет, когда он более менее трезвый. Надо быть внимательным, когда он пьян, но это трудно определить. Он — страшный алкоголик. — Северн вынул изо рта сигару и посмотрел невидящими глазами на ее влажный изжеванный конец, — Надеюсь, наш Кит несвязался с шайкой бандитов. Я предупреждал его о девушке, с которой он крутился.

— Гэлли Тарантайн?

Его брови взлетели.

— Она тоже здесь замешана, да? Сказал ли вам Дэллинг, кто ее муж? Я не знаю Тарантайна, но у полиции о нем плохое мнение. Я сказал Киту, что ему лучше расстаться с ними, иначе он получит нож под ребро. У него неприятности с Тарантайном?

— Очень может быть. Он рассказал мне не так много. Если вы пополните мои сведения о ее биографии, это может оказаться полезным. — Я старался выказать себя как можно более скромным. Северн пристально посмотрел на меня. Очень пристально. Его голубые глаза под густыми черными бровями казались твердыми и ясными, как алмазы.

— Вы работаете на Кита или против него? Сами вы не очень разговорчивы.

— Я стопроцентно на его стороне. — И это была сущая правда. Я всегда был за слабых, а мертвые находились на самом дне в их куче.

— Этого для меня достаточно. Я поверю Миранде на слово в отношении вашей честности. Видите ли, мне нравится этот парень. Я знаю его с детства. До войны он входил в мою команду, когда у меня была лодка «Стар», и мы с ним завоевали однажды кубок в Санта-Монике. Я не отказывался от него, пока меня не заставили это сделать. Спонсор готовил Каина.

— Он работал для ваших программ?

— Кит участвовал во многих программах, он — хороший артист. Беда в том, что он не мог обходиться без спиртного. Они по очереди застукали его и в конце концов внесли в черный список. Я был последним, кто держал его на работе. Он у меня играл роль лейтенанта-сыщика на протяжении двух с лишним лет. Дело шло все хуже. Он перевирал так много строчек в сценариях, что мне приходилось резать пленку каждую проклятую неделю. Однажды он отключился в середине записи, и мне пришлось бежать на улицу, искать артиста. Я его прогнал, хотя у меня разрывалось сердце от жалости к нему. Думаю, его жизнь пошла боком. Он собирался жениться и строил себе дом. Думаю, дом его пропал, и знаю точно, что девушку он проморгал.

— Джейн Хэммонд?

— Да. Мне очень жаль Джейн. Знаете ли, она работает здесь. Многие женщины несли факел для Кита. Может быть, это и погубило его. Только Джейн оказалась иной. Он был единственной, настоящей любовью в ее жизни, но она добилась слишком больших успехов. Он оказался для нее не парой. Когда я его уволил, он порвал с ней. Некоторое время я опасался, что Джейн сойдет с ума, хотя она и держит себя в руках.

— Когда это случилось?

— Где-то в начале года. Я уволил его на следующий день после Рождества. — Северн скорчил кислую мину, отчаянно кусая сигару. — Неплохо выбрал время, да? Вскоре после этого он начал крутить с женой Тарантайна. Изредка я встречаю их в ночных заведениях. Если хотите знать, когда у меня есть такая возможность, я подбрасываю ему сотню-другую. — Он посмотрел на диктофон с видом нетерпения. — Этого достаточно? На рассказ всего, что я знаю о Ките, уйдет целый день.

Я встал и поблагодарил его. Он проводил меня до двери, массивный и быстрый в движениях.

— Я бросил в беде старого друга. Не объясните ли вы мне, в чем там дело? С Дэллингом ничего не случилось?

— Он должен сам рассказать вам об этом.

Северн пожал плечами легко, как будто вес собственной порядочности не обременял его.

— Ладно, Арчер.

— Кланяйтесь Миранде.

— Я ее больше не вижу. Она уехала на Гавайи. Еще увидимся.

Я должен был пройти мимо двери Джейн Хэммонд по пути к лифту. Дверь была открыта. Она все еще находилась за столом, сидела чересчур прямо, держа телефонную трубку в левой руке. Правой рукой с ярко-красными ногтями она вцепилась в свою грудь. Ее ничего не видящие глаза потемнели и глубоко запали в глазницах.

Полиция обнаружила ее имя в телефонной книжке из красной кожи.

Глава тринадцатая

Я пересек улицу по направлению к бульвару Пико и поехал к дому миссис Лоуренс в Санта-Монике. Усталость, физическая и моральная, не давала сосредоточиться. Сверкающее движение позднего утра резало глаза и действовало на нервы. Подсознательно у меня бродила мысль о том, что у миссис Лоуренс можно снять комнату, чтобы выспаться и избавиться пока от докучливых полицейских расспросов. А в лучшем случае — дочь могла подать ей весточку о себе.

Гэлли Лоуренс поступила лучше и хуже, чем я предполагал. Бронзовый «паккард» был припаркован у обочины, напротив дома ее матери. Его вид подействовал на меня как стимулирующее лекарство — бензедрин. Я вбежал на веранду и всем весом надавил на звонок. Миссис Лоуренс тут же подошла к двери:

— Мистер Арчер! Я пыталась связаться с вами по телефону.

— Гэлли здесь?

— Она была. Поэтому я и звонила вам. Где вы были?

— Слишком далеко. Я хотел бы войти, если разрешите.

— Извините меня. Я так расстроена, что не знаю, пришла я домой или ухожу. — Она выглядела обезумевшей. Седые волосы, которые накануне утром были так аккуратно уложены, теперь были растрепаны, как будто она рвала их обеими руками. Всего один день проложил более глубокие, чем прежде, морщины на ее лице.

И все же она оставалась очень любезной, отступила, пропуская меня в дом, и повела через прихожую к своему нагромождению мебели.

— Вы выглядите совершенно измотанным, мистер Арчер. Разрешите заварить вам чаю?

— Спасибо, не надо. Где Гэлли?

— Не знаю, куда она отправилась. Примерно в десять часов за ней приехал мужчина, как раз когда я приготовила завтрак. Поджарила ветчину, как ей всегда нравилось, и тут у дверей появился этот тип. Она уехала с ним, ничего мне не объяснив. — Женщина опустилась в кресло-качалку, стоявшее возле двери гостиной, и положила сжатые руки себе на колени.

— Был ли это ее муж? Вы его видели?

— Муж? — Ее голос звучал устало и смущенно. За короткий срок своей теперешней жизни она пережила слишком много событий. — Но ведь она не замужем.

— Похоже, что замужем. За человеком по фамилии Тарантайн. Она вам не сказала об этом?

— У нас практически не было времени, чтобы поговорить. Она приехала домой вчера ночью, очень поздно… Не знаю, как вас и благодарить, мистер Арчер, за все, что вы сделали…

— Значит, Гэлли говорила обо мне?

— О да! Она отправилась прямо домой после того, как вы ее нашли. Она приехала очень поздно, фактически уже на рассвете, слишком устала и не могла много говорить. А сегодня утром я дала ей возможность выспаться. Это было так замечательно, что моя девочка опять спала в своей кровати. А теперь она снова уехала. — Миссис Лоуренс сидела, внутренне созерцая происшедшее, моргая печальными глазами.

— Этот тип… — Я снова привлек ее внимание. — Вы видели мужчину, с которым она уехала?

— Конечно. Я сама открывала дверь. Мне совершенно не понравился его внешний вид. Очень худой, настоящий ходячий скелет. Я подумала, когда увидела его, что он чахоточный. Разве Гэлли может выйти замуж за такого?

— Это был не муж. Угрожал ли он вам? Или ей?

— Святые угодники, нет. Он просто и очень спокойно спросил о Гэлли. Она подошла к двери, и они с минуту говорили друг с другом. Я не слышала, о чем. Гэлли прикрыла дверь и вышла наружу. Потом она вошла в дом, надела пальто и уехала.

— Не сказав ни слова?

— Она сказала «до свиданья». Сказала, что скоро вернется. Я попыталась заставить ее позавтракать, но она слишком торопилась.

— Была ли она испугана?

— Не знаю. Я никогда не замечала, чтобы моя дочь испытывала страх. Она очень отважная девочка, мистер Арчер, и всегда была такой. Ее отец и я стремились научить ее проявлять стойкость в различных жизненных ситуациях.

Я возвышался над ней, присев на край обеденного стола, чтобы облегчить нагрузку на ноги. Я заметил, что она смотрит на меня с возрастающим неудовольствием.

— Что-нибудь не так?

— Пожалуйста, пересядьте на стул, мистер Арчер. Этот стол был для доктора одним из самых любимых предметов мебели.

— Простите. — Я сел на стул.

Ее обремененный прошлым мозг опять обратился к настоящему:

— Вы несколько раз давали мне понять, что Г элли находится в опасности.

— Это же вы подали мне такую мысль.

— Думаете, она не вернется так скоро, как обещала? С моей дочерью что-нибудь случилось, мистер Арчер? — Ее кулачок непрерывно ударял по костистому колену.

— Не знаю. Вам остается только ждать и надеяться.

— Может быть, вы можете что-нибудь предпринять? Я отдам вам все, что у меня есть. Только бы с Гэлли не случилось ничего ужасного.

— Я сделаю все, что смогу. Буду продолжать распутывать это дело.

— Вы — добрый человек. — Ее кулачок успокоился.

— Вряд ли. — Она жила в мире, где люди поступали так или иначе, потому что были добрыми или злыми. В моем же мире люди действовали в соответствии с необходимостью. Я немного просветил ее о том, что происходит в моем мире: — Прошлой ночью муж вашей дочери ударил меня мешком с песком и оставил валяться на крыльце дома без сознания. Я взял себе за правило не оставлять без возмездия такие поступки.

— Боже милостивый! За какого же человека вышла замуж Гэлли?

— Это недобрый человек. — Возможно, наши слова несли в себе все же одинаковый смысл в зависимости от нашего к ним отношения. Поступки, которые совершаются в моем мире по необходимости, превращают человека в ее мире в доброго или злого. — Возможно, уже сегодня к вам обратится полиция.

— Полиция? Неужели у Гэлли нелады с полицией? — Это уже было немыслимым оскорблением памяти доктора Лоуренса и его мебели. Ее руки взметнулись к голове и подняли волосы в виде двух седых, спутанных крыльев.

— Не обязательно. Они могут пожелать задать несколько вопросов. Расскажите им правду. Скажите, что я посоветовал вам говорить правду. — Я направился к двери.

— Куда вы идете?

— Мне кажется, я знаю, где находится Гэлли. Она уехала в автомобиле?

— Да, в большом черном автомобиле. За рулем сидел другой мужчина.

— Я привезу ее, если смогу.

— Подождите минутку, — она последовала за мной в полутемную прихожую и задержала меня около парадной двери. — Я что-то хочу сообщить вам.

— О Гэлли? Если не о ней, то не затрудняйтесь.

Ее огрубевшая ладонь скользнула по моему рукаву.

— Да, о Гэлли. Я с вами была не совсем откровенна, мистер Арчер. Теперь вы сказали, что сюда могут приехать полицейские…

— Опасаться тут нечего. Они захотят кое-что проверить.

— В воскресенье вечером сюда приходил полицейский, — сказала она. — Он просил меня никому об этом не говорить, даже вам.

— Почему в разговоре речь зашла обо мне? Я ведь взялся за это дело только в понедельник.

— Лейтенант Даль настоятельно советовал мне нанять вас. Он — следователь отдела по борьбе с преступностью, как он объяснил сам, очень симпатичный молодой человек. Он сказал, что моя девочка живет с преступником, которого ему вскоре придется арестовать. Он знает, что Гэлли не виновата, что она хорошая девушка, и не хотел бы впутывать ее без крайней необходимости. Поэтому он назвал мне вашу фамилию и дал номер телефона. Он сказал, что вы честный и благоразумный человек, но все равно не велел мне рассказывать о своем разговоре со мной. — Она закусила губу. — С моей стороны ужасно нехорошо так злоупотреблять его доверием.

— Когда он приходил сюда?

— В воскресенье ночью, после полуночи. Он поднял меня с постели.

— Как он выглядел?

— Одет в гражданском… Удивительно красивый молодой человек.

—  Высокий, кудрявые золотистые волосы, синие глаза, профиль киноактера, голос диктора с радио?

—  Вы знаете лейтенанта Даля?

— Очень поверхностно, — ответил я. — Наша дружба не получила возможности расцвести полным цветом.

Глава четырнадцатая

Я быстро поднялся по петляющей дороге и остановился у зеленых металлических ворот. Часовой уже находился у ворот дома с автоматом в руках. Солнце горело на смазанном и отполированном стволе.

— Как охота? — спросил я его.

У него было бульдожье лицо, которое выражало только звериную холодность и готовность отпугивать непрошеных гостей.

— Проваливайте отсюда. Тут частная собственность.

— Доузер ждет меня. Я — Арчер.

— Оставайтесь в машине, я проверю. — Он ушел в сторожевую будку, откуда тянулся телефонный провод в здание. Потом он вышел и открыл мне ворота. — Вы можете запарковаться вот здесь, у забора.

Когда я вылез из машины, он подошел ко мне вплотную. Я встал смирно и позволил ему обыскать себя. Его руки задержались на моей пустой кабуре.

— Где пистолет?

— Бросил в канаву.

— Неприятности?

— Неприятности.

Блэни встретил меня у парадной двери, на голове его по-прежнему была широкополая черная шляпа.

— Не думал, что вы вернетесь.

Я внимательно начал всматриваться в лицо цвета бледной поганки, землянистые стеклянные глаза. В них ничего нельзя было прочесть. Если Дэллинга застрелил Блэни, он сделал это без колебаний.

— Не могу обойтись без вашего покоряющего гостеприимства, — сказал я ему. — Где хозяин?

— Обедает в садике. Он сказал, что вы можете пройти к нему.

Доузер сидел один за железным столиком у плавательного бассейна, перед ним горкой возвышался салат из крабов. Его короткие волосы были влажными, а сам он до подбородка закутался в белый махровый халат. Со своими глазами навыкате и жующими челюстями Доузер походил на переросшего суслика, выдающего себя за человека.

Какое-то время Доузер продолжал есть, чтобы напомнить мне о значимости своей персоны в этом мире. Он брал ломтики крабов пальцами и, положив их в рот, облизывал пальцы. Неприятное зрелище. А Блэни стоял и наблюдал за ним, как завистливое привидение, худой кадык ходил ходуном, лакей глотал слюнки. Я смотрел на овальный бассейн, вода в котором все еще беспокоилась после купания босса, на разнообразные цветы, окаймлявшие садик, на все эти прекрасные вещи, ради которых Доузер подличал, обманывал и убивал, и прикидывал, что можно сделать, дабы лишить его всей этой роскоши.

Он отодвинул от себя салатницу и закурил сигарету.

— Ты можешь идти, Блэни. — Голодный мертвец тут же испарился.

— Получили заказную посылку?

— Вы снова пришли… Садитесь, если хотите.

Я сел на стул за столом напротив него.

— Я прислал вам девушку. Тарантайн оказался чересчур ловким для меня, иначе я его тоже доставил бы.

— Вы прислали ее? Нам самим пришлось ее найти. Какая-то дама позвонила нам сегодня утром и сказала, что она находится у своей мамаши. По телефону говорили не вы, верно? Вы же не разговариваете женским голосом?

— Для этого у меня не та комплекция, — сказал я, осматривая его с ног до головы.

— Тогда какое вы имеете к этому отношение?

— Я привез ее вам из Палм Спрингс. Вы сказали, что это стоит тысячи.

— Насколько я понимаю, она приехала сама. Я оплачиваю только полученные товары.

— Вы ее получили, не так ли? Вы бы не добрались до нее, если бы я не отправил ее домой, к матери. Я уговорил ее сделать это.

— Она рассказывает по-другому.

— Что она рассказывает?

— Она не говорит много. — Он почувствовал себя как-то неловко и переменил тему разговора. — Видели ли вы Тарантайна?

— Не видел. Он нанес мне удар исподтишка. Я думаю, девушка пыталась этому помешать. Существует возможность того, что она с ним не заодно. В чем бы ни заключалось его дело.

Он рассмеялся своим безрадостным смехом.

— Вам бы хотелось знать, да?

— Когда меня бьют по голове, мне хочется выяснить причину.

— Я вам объясню причину. Тарантайн кое-что у меня присвоил. Может быть, вы догадались, что это, а? Я намерен получить обратно эту вещь. Девушка говорит, что она об этом ничего не знает.

— Как эта вещь выглядит?

— Это неважно. Он не будет носить это с собой повсюду. Когда я до него доберусь, тогда и возвращу эту вещь.

— Чепуха, — сказал я вполголоса. Если он даже это и услышал, то не обратил внимания.

— Вы работаете на меня, Арчер?

— Не из-за любви же к искусству я мотаюсь.

— Я предложил вам пять штук за Тарантайна. Увеличиваю цену в пять раз.

— Вы обещали мне одну косую за Г элли. Вы полны обещаний. — Я внимательно наблюдал за его лицом, чтобы не заходить слишком далеко с такими словами.

— Будьте благоразумны, — заметил он. — Если бы вы сами привели ее сюда, я бы выложил вам наличные прямо в дверях, как агент транспортной конторы. Но вы ее не привели. За ней вынужден был поехать Блэни и привезти сюда. Я не могу позволить себе бросать деньги на ветер. Мои расходы теперь оборачиваются для меня чуть ли не чертовским преступлением. Мне надо столько выплачивать, что вы ужаснулись бы, если бы знали. И в дополнение к этому адвокаты заявляют мне, что я должен уплатить старые подоходные налоги, чтобы оправдать себя перед федеральными властями. — Его голос срывался от чувства большой несправедливости. — Не говоря уж о политиканах, — добавил он. — Проклятые политиканы высасывают из меня все соки.

— Тогда пятьсот, — предложил я. — Остальное мы поделим.

— Пятьсот долларов ни за что? — Но теперь он просто торговался, пытаясь превратить сделку в кражу.

— Вчера вечером речь шла о тысяче. Только вчера вечером у вас не было девушки.

— Девушка для меня пока бесполезна. Если она и знает, где находится Джо Тарантайн, то не говорит об этом.

— Дайте я поговорю с ней, — В этом была цель, к которой я стремился с самого начала.

— Она у меня заговорит. На это потребуется некоторое время. — Он встал, подтянул пояс вокруг своей рыхлой талии. В этом жесте было что-то женское, хотя мускулы напряглись в махровых рукавах.

Стоя, он казался ниже ростом, хотя его сандалии были снабжены двухдюймовыми каблуками. Ноги в пропорциональном отношении были короче, чем было нужно для такого туловища. Я продолжал сидеть на стуле. Доузер будет более склонен сделать, что мне хотелось, если свысока будет взирать на мою макушку.

— Некоторое время, — повторил я, — Не это ли как раз нужно Тарантайну, чтобы скрыться в Мексике? Или там, куда он удрал.

— Я добьюсь его выдачи, — бросил он с волчьим оскалом, — Мне надо только знать, где он находится.

— А если она этого не знает?

— Знает. Она вспомнит. Мужчина не бросит такую штучку, как она. Во всяком случае, не Джо. Он слишком любит себя.

— Кстати, говоря о его привязанностях, как вы поступили с его девушкой?

— Ничего особенного, — он пожал своими толстыми плечами. — Блэни немного потряс ее. Думаю, теперь я несколько окреп и могу сам тряхнуть ее немножко. — Он хлопнул себя по животу, но не сильно.

— Позвольте мне поговорить с ней, — попросил я.

— Откуда такое горячее желание, малыш?

— Тарантайн ударил меня исподтишка.

— Он же не ударил по вашим денежкам, малыш. Вот тогда бы вы действительно пострадали.

— Несомненно. Но вот что мне кажется. У девушки создалось впечатление, что я могу быть на ее стороне. — Если у Гэлли действительно сложилось такое впечатление, в интуиции ей не откажешь. — Если вы взъерошите мне волосы и втолкнете к ней, то мы обманем ее. Вы, верно, заперли ее в каком-нибудь подвале?

— Вы хотите послужить подсадной уткой, в этом ваш замысел?

— Можете считать и так. Когда я получу свои пять сотен?

Он глубоко засунул руку в карман своего халата, вынул купюры из золотой защелки для денег и бросил их на стол.

— Вот ваши деньги.

Я поднялся и с неприязнью взял их, оправдывая себя сложившимися обстоятельствами. Взять деньги было единственным известным мне способом заставить Доузера поверить. Я взял банкноты и засунул их в кармашек для часов, отдельно от других денег, дав себе слово, что при первом же удобном случае поставлю их на лошадей.

— Может быть, это неплохая идея, — произнес он. — Вы поговорите с девушкой до того, как мы вытрясем из нее душу. Мне-то нравится ее мордашка в нынешнем виде. Может, и вам тоже, а? — В выпуклых глазах проскользнуло похотливое коварство.

— Она — славная вещичка, — согласился я.

— Ну, что же… Только без дураков. Я посажу вас вместе с ней. И единственное, чем вы будете заниматься, это разговаривать с ней. О чем, мы договорились. У меня там установлен микрофон и оборудовано одностороннее окно. Такое окно, через которое видно только с нашей стороны, я установил его для политиканов. Видите ли, они иногда посещают меня. Сам я занимаюсь сексом без всяких стимуляторов, старым способом.

Так же поступает и койот, подумал я, но не сказал этого вслух.

Глава пятнадцатая

После залитого солнцем садика комната показалась темной с ее окнами, на три четверти закрытыми жалюзи. Неширокая полоска света, проникавшего через незакрытую часть окна, делила комнату на две неравные части. Справа стояли туалетный столик и кушетка с обивкой из темно-красного сатина. Я увидел себя в зеркале над туалетным столиком. Выглядел я достаточно встрепанным без дополнительной маскировки. Тяжелая дверь захлопнулась, в замке повернулся ключ.

В левой части комнаты были расставлены стулья и возвышалась широкая кровать с обитым шелком изголовьем. Вместо ночного столика возле кровати стоял небольшой сундучок. Гэлли Тарантайн припала к кровати, как живое проявление неясности и тишины. Только янтарные кружочки ее глаз обозначали жизнь. Кончиком языка она медленно, со скоростью часовой стрелки, облизнула губы.

Какое неожиданное удовольствие! Не знала, что у меня будет товарищ по тюремной камере. К тому же правильного пола. — В ее словах прозвучала ирония. Низкий и сочный голос подходил для этого.

Вы очень наблюдательны. — Я подошел к окну и обнаружил, что оконный переплет был створчатый, но вверху и внизу затянут снаружи болтами.

— А что толку? — угадала она ход моих мыслей. — Даже если выбить окно, все равно отсюда не убежишь — место слишком сильно охраняется. Доузер играет бандитами так же, как малыши играют оловянными солдатиками. Думает, что он — Наполеон Бонапарт, и, возможно, страдает теми же физиологическими недостатками. Я бы не позволила ему притронуться к себе и через десятифутовую палку. — Она говорила спокойно, ясно произнося слова, видимо, получая удовольствие от звучания собственного голоса, хотя в нем начинали звучать другие обертоны. Я надеялся, что Доузер все это слышит, и мне хотелось узнать, где спрятан микрофон. Возможно, в сундучке. Я отвернулся и посмотрел на него, свет упал на мое лицо. Девушка на кровати приподнялась, и раздался негромкий голос удивления.

— Это вы, Арчер? Как вы сюда попали?

— Все это началось тридцать семь лет назад. — Она, конечно, была слишком умной, чтобы рассказывать ей сказки. — За несколько месяцев до родов мою маму испугал высокий смуглый незнакомец, играя мешочком с песком. Это оказало странное воздействие на мой младенческий ум. Потом, когда меня ударяли таким мешочком по башке, я валился с ног и поднимался ужасно злой.

— Вы меня глубоко растрогали, — усмехнулась она. — Откуда вы знаете, что это был мешок с песком?

— Меня таким стукали и раньше. — Я присел в изножье кровати и потрогал пальцами затылок. Он все еще ныл, к нему было больно притронуться.

— Я вам сочувствую. Я пыталась помешать этому, но Джо опередил меня. Он потихоньку вышел через заднюю дверь дома и в носках прокрался на крыльцо. Вам повезло, что он вас не застрелил, — Она подползла ко мне на коленях, ее бедра перекатывались с какой-то неуклюжей грациозностью. — Разрешите, я взгляну на вашу болячку.

Я наклонил голову. Ее прохладные и нежные пальцы прошлись по опухшему месту.

— Опухоль не такая уж страшная. Думаю, сотрясения не было, а если было, то небольшое. — Ее пальцы скользнули по моей шее.

Я посмотрел вверх на узкое лицо, застывшее надо мной. Красивого рисунка губы приоткрылись, черные глаза смотрели задумчиво. Ее волосы не были причесаны, под глазами провалы от бессонницы, на виске темнел синяк. И все равно она выглядела наиболее пылким существом из всех, что я видел за последние годы.

— Спасибо, нянечка.

— На здоровье. — Темное соколиное лицо приблизилось ко мне, она поцеловала меня в губы. На мгновение ее грудь сильно надавила на мое плечо, потом она отодвинулась на другой конец кровати.

Кровь забурлила в моих жилах. А она оставалась спокойной и хладнокровной, как будто поступала так со всеми своими пациентами.

— Что Джо сделал после этого? — спросил я.

— Вы мне не рассказали, как сюда попали. Есть у вас расческа?

Я бросил ей свою карманную расческу. Ее волосы потрескивали и плавно скользили по ее руке, как темная вода. Я посмотрел вокруг, чтобы определить, где же находится наблюдательное окно Доузера. У двери, вдоль отопительной панели, была смонтирована двойная полоса темного стекла.

— Вы не служите у Доузера в передовом отряде? Или служите? — Она все еще причесывала свои волосы, ее грудь вздымалась и опускалась вместе с движениями ее рук.

— У этого подонка? Я бы не оказался здесь, если бы это было так. Я сказал вам, что меня наняла ваша мать.

— Ах да, вы — маменькин помощник. Вы ее видели?

— Не более как час назад. Хватит причесываться, мне это действует на нервы.

Светлая улыбка появилась на ее лице.

— Бедные мужички, я их возбуждаю?

— В этом и заключается ваш замысел, правда?

— Разве? — Брошенная расческа попала бы мне по лицу, если бы я не защитился ладонью. — Что же сказала мама?

— Она сказала, что отдаст все, что у нее есть, чтобы я привез вас обратно.

— Правда? — Впервые она говорила и выглядела совершенно серьезно. — Она на самом деле так думает?

— Несомненно, она так и думает. Я ответил ей, что сделаю все, что смогу.

— Итак, вы приехали сюда и сами попали под замок. И на все ушло не больше часа. Вы действуете очень быстро, Арчер.

Я напустил на себя сердитый вид, что наполовину соответствовало действительности:

— Если бы при мне был мой револьвер, этого не случилось бы. Ваш муж забрал мой револьвер прошлой ночью.

— Он забрал и мой, — заметила она.

— Куда он поехал?

— Теперь вам его не поймать.

— Значит, вы знаете, где он находится?

— Могу догадываться. Сам он мне ничего не говорит. И никогда не говорил.

— Не смешите меня.

— Я бы не стала это делать, если бы даже смогла. Это правда. Когда я поехала с ним в Лас-Вегас — мы поженились в Гретна Грин, — то думала, что он антрепренер по борьбе. Знала, что до этого он работал сборщиком денег на автоматах игры в китайский бильярд, но такое занятие выглядело для него довольно невинным. Он не говорил ничего такого, что изменило бы это впечатление.

— Как вы с ним познакомились?

— Полагаю, что вы это называете «при исполнении обязанностей». У меня был пациент по фамилии Спид, у которого работал Джо. Джо пришел в больницу проведать этого Спида. Джо — привлекательный мужчина, и, думаю, я втрескалась, — Она облокотилась на подбитое изголовье, свернувшись клубочком. На другой стороне красного бархатного покрывала, которое разделяло нас, ее колени и бедра возвышались под синей юбкой, как склоны холмов голубой горы.

— Этот Спид, — спросил я, — что с ним стряслось?

— Возможно, вы знаете, иначе не стали бы спрашивать. — Округлости ее тела дразняще шевельнулись, и мои нервы зарегистрировали внутренние сейсмические вибрации, — У мистера Спида было пулевое ранение в живот.

— И разве это не насторожило вас?

— Мне неприятно в этом сознаваться, но я была наивной. Спид сказал, что произошел несчастный случай. Что выстрел произошел случайно, когда он чистил пистолет. Во всяком случае, такова была версия.

— Поэтому вы вышли замуж за Джо, который, возможно, сам и стрелял в Спида. — Я высказал такое предположение наугад, стараясь нащупать факты.

Ее зрачки, черные и бездонные под янтарной оболочкой, расширились.

— О, Джо и Герман всегда были хорошими друзьями. Когда Джо перенял у него дело, то Спид проинструктировал его в отношении бизнеса…

— Какого бизнеса?

— Автоматов для китайского бильярда, контрактов для борцов и других различных дел.

— Все это — хозяйство Доузера?

— Думаю, да. Мне неизвестны дела Джо. Видите ли, он держал меня здесь, в Лос-Анджелесе. После первой недели Джо и я не стали хорошими друзьями. У него была «приятная» привычка шлепать людей. Вот почему я приобрела пистолет. Оружие его охлаждало, но все же я боялась его, и он об этом знал. Все это не укрепляло семейное доверие.

— Но вы знаете, почему Доузер за ним охотится?

— У меня есть примерное представление. Он скрылся с чем-то ценным, что принадлежит Доузеру. Но и Доузеру его не удастся поймать. — Она посмотрела на часы на своей тонкой смуглой руке. — Теперь он, наверное, уже в Мексике. За бугром, далеко отсюда.

— Вы думаете, он уехал в Мексику?

— Дело обстоит примерно так, с моей точки зрения. Я никогда его больше не увижу.

— И что, это испортит вам жизнь?

Она выпрямилась, лицо приняло сердитое выражение.

— Посмотрите, что он сделал. Женился на мне обманным путем, прокатился со мной, а теперь бросил. Оставил меня на «милость» Доузера и его мерзкой, прогнившей банды. Грязный, подлый трус.

— Скажите мне, куда он поехал вчера ночью?

— Зачем вам это надо знать?

— Хочу получить удовольствие и огреть его по башке дубинкой. Если я его привезу, у Доузера не будет к вам претензий, не так ли?

— Не будет. Если у вас хватит мужества это сделать. Вчера у вас его не хватило.

На это мне было нечего ответить.

— Расскажите мне о вчерашней ночи. Мне бы хотелось узнать правду. Я познакомился с вашим поклонником Дэллингом в баре… Думаю, он ждал моего приезда… И отвез меня в Оазис…

— Дэллинг — вовсе не мой поклонник.

— Понятно, но вы ему нравитесь. Я специально сказал об этом в настоящем времени. — Он беспокоился за вас.

— Кит — ужасный перестраховщик. А что дальше?

— Он запарковался на дороге, несколько поодаль, и остался сидеть в машине. Джо выскользнул из дома, когда я с вами разговаривал у двери, и ударил меня исподтишка по голове. Теперь ваша очередь.

— Стукнуть вас по голове?

— Рассказать, что после этого произошло. Видел ли он машину Дэллинга?

— Да. Он направился к ней, но Кит уехал. Джо вернулся взбешенным и приказал мне собираться, сказал, что мы уезжаем. Мы уехали через пятнадцать минут. Вы все еще не пришли в сознание, и я думаю, это спасло вам жизнь. Он заставил меня отвезти его в Лос-Анджелес, хотя мне не хотелось этого делать. Я подозревала, что он выслеживал Кита — ведь тот выдал вам его укрытие. Думаю, в этом он обвинял и меня, потому что Кит был моим приятелем. Но не хахалем.

Его обуяла такая слепая ярость, что он вернулся в Каса Лома, где мы снимали квартиру. Я предупредила его, что люди Доузера установили слежку за квартирой, но он приказал мне молчать. Машина Кита стояла на парковочной площадке. Джо велел мне оставаться внизу, а сам поднялся наверх через задний ход.

— Сколько тогда было времени?

— Около трех ночи, думаю.

— Вы торопились, когда ехали гуда?

— Да, я выжимала скорость до девяноста — девяноста пяти миль в час. Надеялась, что у нас, может быть, спустит покрышка и это остановит нас, но нам не суждена была такая удача. — Рукой она поглаживала свою щеку, ее взгляд блуждал. — Как бы там ни было, Джо вернулся через пару минут и сказал, что Кита нет дома. Он заставил ехать в Пасифик Пойнт и вылез из машины около бухты с яхтами. Там я его видела последний раз. Он даже не попрощался. — Она попыталась улыбнуться. — С его стороны было бы умнее сказать мне «до свидания». Почему он так сделал? Доузер позволил своим головорезам распустить лапы в отношении меня. Но я все равно не скажу, куда удрал Джо.

Я сидел и смотрел на нее. Ждал, когда в двери повернется ключ. Чем больше я смотрел на гордую осанку ее тела и головы, тем больше она мне нравилась. И чем больше она мне нравилась, тем больше я чувствовал себя лаптем.

Я должен был напомнить себе о том, что человек погиб, что все прекрасно в этом лучшем из миров, все справедливо в делах любви, войны и убийств. Я склонился набок, опершись на локоть, и сон свалил меня. Уже во сне, должно быть, до меня донесся рев заведенного автомобильного мотора.

Глава шестнадцатая

Когда я проснулся, полоска света передвинулась к ногам кровати. Она протянулась яркой ленточкой по диагонали, поперек моего тела, как орденская лента из желтого сатина, которая прилагается к южноамериканскому ордену. Я сел, почувствовал, что отлежал ноги, и увидел, что Гэлли накрыла меня покрывалом. Она шевельнулась сквозь сон на своем краю кровати.

— Вы отключились от мира на целых два часа. Это — не очень похвально. К тому же вы храпите.

— Виноват. Но прошлой ночью мне не удалось поспать.

— В общем-то, мне было все равно. Вы издавали такие же звуки, как мой отец. Он был отличный человек. И умер, когда мне было восемь лет.

— И вы помните, как звучал его храп?

— У меня прекрасная память, — Она потянулась и зевнула. — Вы думаете, что они нас выпустят отсюда когда-нибудь?

— Могу лишь гадать об этом, так же как и вы. — Я сбросил с себя покрывало и поднялся. — Мило с вашей стороны, что вы укрыли меня.

— Профессиональная подготовка. И теперь, когда Джо уехал, я должна думать о том, что мне надо найти работу. Он ничего мне не оставил, кроме одежды.

Я вспомнил, как обстояло дело с одеждой в квартире Каса Лома, и не стал распространяться на эту тему.

— Вы слишком легко отказываетесь от него, не правда ли?

— Он не вернется, — ответила она. — Если же и вернется, то ему не жить. Но даже если он и выживет, я не сойдусь с ним. Ни за что. После того, что он мне сказал вчера…

В моем взгляде она прочитала вопрос.

— Не будем говорить об этом, — отрезала она.

Гэлли спрыгнула с кровати и прошла в другой конец комнаты, мягко ступая по полу ногами в чулках. Ее лодочки на высоких каблуках аккуратно стояли на полу. Она наклонилась к зеркалу на туалетном столике, приподняла волосы, рассматривая ссадину на виске.

— Дьявольщина! Не могу ждать просто так. Мне хочется здесь что-нибудь разгрохать. — Она повернулась, на лице появилась ярость.

— Валяйте.

На столике стоял стеклянный пульверизатор. Она схватила его и запустила в дверь. Духи брызнули, осколки стекла посыпались на пол.

— У нас запахло, как в оранжерее.

— Во всяком случае, теперь я чувствую себя лучше. Почему бы и вам что-нибудь не разбить?

— Чтобы меня удовлетворить, потребуется разбить чей-то череп. У Джо череп удлиненный или круглый? Советую надеть туфли, иначе вы порежете ноги.

— Кажется, круглый. — Она всунула свои ступни в узенькие модельные туфли. Ее ноги были великолепны.

— Я особенно люблю круглые. Они разбиваются, как грецкие орехи, с которыми связаны самые лучшие воспоминания моего детства.

Она стояла и смотрела на меня, положив руки на бедра.

— Вы говорите о большой драке, Арчер. Джо может быть очень крутым, вы это знаете.

— Расскажите об этом побольше.

Но в коридоре послышались шаги. В замке повернулся ключ. Явился сам Доузер, в бежевых брюках и шоколадном пиджаке.

Он ткнул в мою сторону указательным пальцем:

— Выходите. Хочу с вами поговорить.

— А как же я? — спросила девушка.

— Успокойтесь. Что касается вас, вы можете отправляться домой. Только не пытайтесь улизнуть — я хочу, чтобы вы были поблизости. — Он повернулся к Блэни, который стоял за его спиной. — Отвези ее домой.

Блэни казался разочарованным. Когда он провожал ее к выходу, она мне крикнула:

— Удачи, Арчер!

Я последовал за Доузером в большую комнату с баром. Кудрявый ирландец в порядке тренировки гонял шары на столе английского бильярда. Он вытянулся, когда вошел босс, ружье ему заменял кий.

— У меня для вас дело, Салливан, — сказал Доузер. — Вы поедете в Энсеньяду и повидаете Торреса. Я с ним разговаривал по телефону, и он знает о вашем приезде. Будете оставаться с Торресом до тех пор, пока не появится Джо.

— Джо находится в Энсеньяде?

— Существует вероятность того, что он там появится. «Королева ацтеков» ушла в море, и похоже, что увел ее он. Возьми «линкольн» и поторопись, ясно?

Салливан было двинулся, но остановился, потрогал пальцами свой галстук:

— Что я должен сделать с Джо?

— Передай ему мои лучшие пожелания. Ты будешь выполнять приказания Торреса.

Доузер повернулся ко мне с видом крупного руководителя, на плечах которого лежит непосильная для одного человека ответственность. Но который всегда остается сердечным хозяином.

— Хотите выпить?

— Только не на пустой желудок.

— Что-нибудь поесть?

— В большинстве тюрем заключенных кормят.

Он посмотрел на меня с чувством уязвленного человека и постучал по полу концом ненужного теперь кия.

— Вы у меня не пленник, малыш, вы — мой гость. Вы можете уйти отсюда в любое время.

— А если прямо сейчас?

— Не торопитесь так быстро. — Он громче постучал по полу и повысил голос: — Куда, черт возьми, все запропастились? Я им плачу двойное жалование, а они бросают меня в затруднительном положении в середине дня. Эй! Фентон!

— Вам надо бы завести колокольчик, чтобы звонить.

На призывы отозвался старый человек, который, прихрамывая, прибежал в комнату.

— Я прилег, мистер Доузер. Что-нибудь нужно? — Его глаза слипались.

— Принесите что-нибудь поесть Арчеру. Пару бутербродов с ветчиной, а для меня немного кефира. Живей.

Старик побежал вон из комнаты, размахивая локтями, торчавшими из-под коротких рукавов, седые лохмотья волос разлетались от создаваемого им самим ветра.

— Это дворецкий, — произнес Доузер с чувством самодовольства. — Он англичанин и раньше работал на фабрике в Бель-Эйр. Стоило бы заставить его поговорить с вами. Вам следует послушать, как он разговаривает. Я прикажу ему, а? Десятидолларовыми словами.

— Боюсь, что мне надо уезжать, — сказал я.

— Далеко не уезжайте, малыш. Мне может очень пригодиться такой человек, как вы. Из девчонки вы выудили толковые сведения. Я съездил в Пойнт и лично все проверил. Ублюдок поторопился удрать на посудине своего брата, это точно.

— Разве необходимо было держать меня под замком, пока шла проверка?

— Послушайте, парень. Я вам сделал любезность. Не говорите, что это не дошло до вас. — Он склонился над зеленым бильярдным столом и дальним ударом послал шар в лузу. — Давайте сгоняем одну партию, а? По доллару за очко, и я предсказываю, что вы выиграете двадцать. Вы зарабатываете на мне деньги.

Мне становилось не по себе. Чем более дружелюбным становился Доузер, тем больше он мне не нравился. Но, с другой стороны, я не хотел его обижать. Мысль разделаться с Доузером начинала вырисовываться в глубине моего сознания, но голова чертовски болела, и я хотел сохранить возможность вновь прийти в этот дом. Я сказал, что, возможно, он на этом собаку съел, а я не помню, когда играл в бильярд в последний раз, но взял кий с подставки в конце бара.

Мне почти не представилась возможность воспользоваться им. Доузер сделал серию отличных ударов и накрыл меня на тридцать долларов за десять минут.

— Вы знаете, — сказал он, ударяясь в воспоминания и натирая мелом свой кий, — я три года зарабатывал себе на жизнь этой игрой, когда был мальчишкой. Я бы превратился в бильярдного аса, как Вилли Хопп, но тут обнаружил, что могу драться. Дракой можно зарабатывать деньги быстрее. Мне было нелегко выбиться в люди, — он потрогал свое ухо, похожее на розовый бутон, испачканными в цветной мел пальцами. — Давайте еще одну?

— Нет, спасибо. Мне надо отваливать.

Но тут появился с бутербродами дворецкий. Теперь он был в черном пиджаке, с причесанными волосами.

— Вы будете кушать за стойкой бара, сэр?

— Да. Фентон, выкиньте десятидолларовое словечко для Арчера.

Пожилой человек ответил ему с совершенно серьезным лицом:

— Антидисистэблишментаризм. Это подойдет, сэр? Кажется, это словечко придумал Гладстон.

— Как вы это находите? — спросил Доузер. — Гладстон был в Англии большой шишкой, вроде лорда или что-то в этом роде.

— Он был премьер-министром, сэр.

— Премьер-министр, совершенно правильно. Вы свободны, Фентон.

Доузер настоял, чтобы я налил себе кефира, на том основании, что он полезен для пищеварения. Мы сели рядом за стойку бара и пили его из охлажденных металлических кружек. За кефиром он оживился. Он мог теперь сказать, что я — честный человек и ему понравился. Он хотел сделать что-нибудь для меня. Не успев закончить свой монолог, он уже предложил мне работу с оплатой в четыреста долларов в неделю и два раза показал пачку денег. Я ответил, что мне нравится работать на самого себя.

— Вы не сможете заработать двадцать тысяч в год, работая самостоятельно.

— Мне хватает. К тому же, у меня надежное будущее.

Я коснулся больной струны.

— Что вы этим хотите сказать? — Казалось, его глаза раздулись, как пиявки, высасывающие кровь из лица.

— На жульнических делах долго не продержишься. Если вам повезет, вы можете побыть на коне столько же, сколько подавала в бейсболе или борец…

— Я занимаюсь законным бизнесом, — заявил он с чувством. — Правда, держал тотализатор, но с этим покончено раз и навсегда. Практически я теперь не нарушаю никаких законов.

— Даже законов об убийстве? — Я совсем терял терпение и становился неосторожным.

Но вопрос как-то польстил его тщеславию.

— Мне ни разу даже не предъявили обвинения, — сказал он.

— Сколько людей вы потеряли за последние пять лет?

— Откуда же мне знать, черт возьми? Конечно, народ у меня меняется быстро, но таков характер бизнеса. Я должен защищать себя от конкуренции. Мне надо охранять друзей. — Он соскользнул с высокого стула и стал расхаживать по ковру. — Хочу сказать вам одно, Арчер. Я собираюсь прожить долгую жизнь. Я из семьи долгожителей. Мой дед все еще жив, можете в это поверить? А ведь ему за девяносто. Видит Бог, я держу себя в форме и собираюсь прожить до ста. Что вы об этом думаете? — Он слегка ткнул себе в живот.

Я подумал, что Доузер боится смерти, и понял, почему он не переносит одиночества. Я ему не ответил.

— Собираюсь прожить до ста лет, — повторил он, как человек, говорящий во сне.

Я услышал, как парадная дверь открылась и снова закрылась. В прихожей показался Блэни.

— Ты отвез ее домой? — спросил Доузер.

Высадил на углу. Перед ее домом стояла патрульная машина.

— Полиция? Что от нее надо полиции?

— Сегодня утром был убит человек по фамилии Дэллинг, — вставил я, переводя свой взгляд с одного на другого.

Видимо, эта фамилия ничего не говорила Доузеру.

— Кто это такой?

— Поклонник Гэлли. Полицаи зададут ей кучу вопросов.

— На все ей лучше не отвечать. — В его голосе не чувствовалось беспокойства. — Что приключилось с этим парнем?

— Мне неизвестно. До свидания.

— Звякните мне, если что-нибудьуслышите. — И он дал мне свой личный, незарегистрированный номер телефона.

Теперь, с возвращением Блэни, Доузер потерял ко мне интерес. Я подошел к двери и вышел наружу. Но окончательно успокоился только тогда, когда моя машина выехала на автостраду.

Глава семнадцатая

У меня были вопросы, которые я хотел задать Гэлли Лоуренс один на один, но полиция опередила меня. Я всегда считал, что полиции надо официально отдавать предпочтение, когда она оказывается первой на месте события. Поэтому и не стал съезжать с автострады, а поехал на юг через Санта-Монику.

В больницу в Пасифик Пойнт я приехал уже после четырех часов дня. Прошел мимо справочного бюро и направился прямо наверх, в 204-ю палату. Кровать Марио Тарантайна была пуста. На второй кровати лежал маленький мальчик и листал комикс.

Я еще раз проверил номер палаты и отправился по коридору в отделение медсестер. Старшая медсестра оторвалась от графика и посмотрела на меня своими пронзительными глазами:

— Время посещения прошло. Мы не сможем работать в больнице, если посетители не будут выполнять правила.

Вы совершенно правы, — согласился я. — А что, мистер Тарантайн отправился домой?

— Мистер кто?

— Тарантайн. из 204-й. Где он?

Ее маленькое заострившееся лицо выражало строгое порицание.

— Да, он действительно отправился домой. Вопреки указаниям своего доктора и вопреки своему состоянию, вчера вечером он переоделся в свою одежду и ушел из больницы. Надо думать, вы его друг?

— Я знаком с ним.

— Ну что же, вы можете передать ему наш разговор. Если у него возникнет рецидив болезни, это будет его вина. Мы не сможем нормально работать в больнице, если больные начнут своевольничать, — ее раздраженное ворчанье сопровождало меня и в коридоре.

Я проехал по городу до конца улицы Санедрес и запарковался перед бунгало миссис Тарантайн. Вечернее солнце, пробиваясь через лавровое дерево в садике перед домом, оставляло причудливые золотые фигуры на вытоптанной лужайке. Я постучал в стеклянную дверь и услышал мужской голос:

— Войдите.

Я повернул круглую ручку двери и попал прямо в небольшую полутемную гостиную. В помещении пахло специями, начищенными полами и увядшими цветами. Оштукатуренная стена напротив двери была почти целиком закрыта грубо нарисованной картиной, изображавшей четырехмачтовую шхуну под парусами. Над покоробившейся полочкой камина висел почерневший деревянный крест с поблекшим золотым распятием Христа.

Перед пустым камином сидел Марио Тарантайн, положив ноги на изношенную от времени, обитую мохером тахту, белая подушка подоткнута под его забинтованную голову.

— Опять вы? — единственное, что он произнес, когда увидел меня.

— Опять я. Сначала заехал в больницу. Как вы себя чувствуете?

— Теперь, когда у меня приличная еда, хорошо. Вы знаете, чем они пытались кормить меня в больнице? Куриным бульоном. Фруктовым салатом. Брынзой. — Его распухший рот выплевывал слова, как будто он мог чувствовать их вкус. — Разве я могу набраться сил от творога? Я только что отправил мать к мяснику, чтобы она принесла самый большой кусок для бифштекса, который там окажется. — Он болезненно улыбнулся, продемонстрировав, что передние зубы у него выбиты. — Что говорят?

— Вы имеете в виду — о вашем брате? Он продолжает действовать. Ваша посудина ушла в море, но, думаю, вы знаете об этом.

— «Королева ацтеков»? — Он подался ко мне, выставив вперед мощные плечи, старая тахта застонала под его весом. — Ушла куда?

— Может быть, в Мексику. Туда, куда подался Джо.

— Ради Христа! — Его черные глаза, посаженные как бы отдельно на разбитом лице, блуждали по комнате. Его взор задержался на позолоченной фигурке Христа над камином и поник. Он встал и двинулся ко мне. — Когда ушло судно? Откуда вы знаете, что его взял Джо?

— Я разговаривал с Гэлли. Она высадила его у бухты сегодня ранним утром, в четыре или пять часов. У Джо есть ключ от судна?

— Негодяй завладел моими ключами. Ваша машина с вами? Мне надо поехать туда.

— Я вас отвезу, если вы чувствуете, что сможете туда доехать.

— Чувствую себя достаточно крепким для этого. Постойте. Я надену башмаки. — Он засеменил из комнаты в носках и, возвращаясь, застучал башмаками, на нем оказалась также кожаная куртка. — Пошли.

Он заметил, что я разглядывал нарисованную на стене шхуну. Это была не литография, как мне показалось с первого взгляда, а настенная картина, нарисованная прямо на штукатурке, с обведенной вокруг нее черной рамкой. Цвета были слишком кричащими и смотрелись еще хуже из-за несуразного заката и освещенной его лучами застывшей воды. Мастерство живописи было так себе. И все же наклонившийся вперед корабль, казалось, двигался, это уже было нечто.

— Как вам нравится картина? — спросил Марио из открытой двери. — Ее в детстве нарисовал Джо. Ему хотелось стать художником. Очень жаль, что когда он вырос, превратился в настоящего подлеца.

Тут я заметил, что картина была подписана четким печатным шрифтом: «Джозеф Тарантайн, 1934 год». У нее было и название, возможно, списанное с календаря: «Когда приходит мой корабль».

Я вел машину по дороге вниз, в направлении окаймленного пальмами бульвара, который огибал морское побережье и доки. Марио указал мне путь к стоянке судов у основания волнореза, где я запарковался рядом с видавшим виды катером «Стар», закрепленным на трейлере. Резкий ветер с берега поднимал песок и перекидывал пригоршни брызг через бетонный волнорез. Под его защитой покачивались на якорных цепях различные суда, начиная от полузатопленных яликов до морских яхт длиной в семьдесят футов с мачтами, похожими на телефонные столбы.

Марио взглянул поверх ярко освещенной воды заливчика и громко простонал:

— Точно, она ушла. Он сбежал на моем судне. — Марио готов был заплакать.

Вслед за ним я поднялся по засыпанным песком ступенькам к серому одноэтажному зданию с вывеской «Ответственный по гавани». Дверь была закрыта. Окно позволяло увидеть, что контора пуста.

Старик в маленькой лодке с навесным мотором, пыхтя, подтягивал ее к причальной платформе внизу. Марио крикнул ему: — Где начальник?

Ответ старика заглушил ветер. Мы спустились по наклонному трапу на платформу, которая поднималась и опускалась вместе с прибоем.

— Где Шрайбер? — повторил Марио.

— Он уехал на катере береговой охраны, — объяснил старик. — Они получили радиограмму с рыболовецкого сейнера из Сан-Педро. — Он поднял навесной мотор над кормой и плюхнул его на пристань. — Какое-то судно наскочило на рифы возле Сэнчури. Они сказали, что, похоже, это судно гибнет. Что с вашим лицом, приятель?

— Не обращайте внимания, — Марио схватил старика выше локтя. — Вы расслышали название судна?

Старик отстранился.

— Не волнуйтесь, дружище. Спокойней. Рыболовецкий сейнер близко не подходил, название не могли прочитать. А что, у вас пропало судно?

— Вы угадали. — Марио торопливо повернулся ко мне: — Отвезите меня в Сэнчури! Отвезете? — Отвратительные ссадины вокруг его глаз ярко выделялись на фоне побледневшего лица.

— Не думаете ли вы, что вам лучше особенно не волноваться?

— Когда мое судно разваливается на рифах? Если вы не отвезете меня, я поеду на мотоцикле.

— Отвезу, — сказал я. — Это далеко?

— Меньше десяти миль. Поехали.

— Это ваше судно? — Вопрос старика прозвучал за нами, как писк чайки, и остался без ответа.

Мы молча мчались по прибрежной автостраде. Марио угрюмо сидел рядом со мной, уставившись на ободранные суставы своих рук, которые он время от времени нервно потирал. Он был похож на гладиатора со своей забинтованной головой и поврежденными латинскими чертами лица. Я надеялся, что он не потеряет сознание в моем присутствии.

— Кто измолотил вас, Марио? — спросил я через некоторое время.

Он ответил не сразу. А когда заговорил, в голосе звучал еле сдерживаемый гнев:

— Их было трое. Двое держали меня, а третий бил. Кто они такие, это мое дело. Я займусь ими лично, поодиночке.

Он запустил руку в карман пиджака и вынул оттуда тускло сверкнувший предмет. Я оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на него. Это был обработанный металлический брусок из алюминия, примерно пяти дюймов длиной, с четырьмя круглыми отверстиями для пальцев и обмотанной лентой рукояткой. Марио надел кастет на пальцы и шмякнул своей вооруженной правой рукой по открытой ладони левой.

— Я займусь ими лично, — пригрозил он вполголоса.

— Спрячьте это, — сказал я. — Ношение таких кастетов — уголовное преступление. Где вы это достали?

— В один прекрасный день отнял у клиента. Когда-то я был барменом в городе. — Он поцеловал край металла и опять положил его в карман. — Думал, когда-нибудь пригодится. И рад, что сохранил его.

— Вы попадете в еще большую передрягу. Марио, почему они вас избили?

— По вине моего негодного братца, — ответил он. — В пятницу вечером он улизнул и сделал меня козлом отпущения. Они думали, что я с ним заодно. Он даже не предупредил меня заранее. Они заявились на борт «Королевы» среди ночи и стащили меня с кровати. Я не мог справиться с троими.

— Это случилось в ту ночь, когда вы с Джо вернулись из Энсеньяды?

Он с подозрением посмотрел на меня.

— Что такое в отношении Энсеньяды? Мы с Джо отправились из Каталины на рыбалку, на четверг и пятницу. На ночь мы бросили якорь около острова.

— Что-нибудь поймали?

— Ни черта. И все же, что там в отношении Энсеньяды?

— Слышал, что у Доузера имеется мексиканское отделение. Ваша преданность Доузеру впечатляет, особенно после того, как он разукрасил ваше лицо.

— Не знаю никакого Доузера, — ответил он неубедительно. — Вы не представитель казначейства страны?

— Нет, не представитель. Я вам сказал, что я частный детектив.

— В чем здесь заключается ваша роль? Вы сказали, что разговаривали с Гэлли, вы, должно быть, отыскали ее.

— Ваш брат долбанул меня вчера. Это беспокоит меня, как ни странно. — Но на самом деле мне не давал покоя убитый Кит Дэллинг.

— Я одолжу вам свой кастет, когда покончу свои дела с ними, — сказал он. — На следующем перекрестке поворачивайте вниз.

Дорога серпантином извивалась по высокому плоскогорью и подходила к оконечности морского утеса. У края утеса раскинулась эвкалиптовая роща с гладкими розовыми стволами, похожими на очищенную рыбу. Деревья прижимались друг к другу под ветром. Среди деревьев разбросаны столики для туристов, когда-то красного дерева, ныне ободранные. Марио побежал по тропинке к краю отвесной скалы, и я последовал за ним. Через деревья просвечивала вода, такая же блестящая, как ртуть, а дальше, в полумиле от берега, был виден серый катер береговой охраны. Он шел к северу, в направлении Пасифик Пойнт.

Тропа заканчивалась покосившимся деревянным забором, за которым находилась отвесная скала. Сотней футов ниже набегавшие волны разбивались о каменную преграду. Марио наклонился над забором, вглядываясь вниз.

Там, где прибой рождал больше всего пены, возле торчащих черных базальтовых рифов, застряло наполовину опрокинутое судно. Волны одна за другой ударяли в его борта и почти целиком погрузили в воду, покрывая пенистыми потоками накренившуюся палубу. Судно перекатывалось от этих ударов, его разбитый остов сидел на рифах, спасательные шлюпки болтались, как обломанные крылья. Разрушение было полным.

Туловище Марио съежилось от жалости к судну. Не было необходимости спрашивать о его принадлежности. Марио застонал, когда прибой накатил на него. Его лицо было более мокрым, чем оно могло бы стать от долетавших брызг.

— Хотелось бы знать, что случилось с Джо, — сказал я.

— Мерзавец разбил мое судно. Надеюсь, он утонул.

Над водой, с севера на юг, пролетел баклан, похожий на заостренную черную душу, направляющуюся в ад. Марио следил за ним, пока тот не скрылся из виду.

Глава восемнадцатая

Мы ждали возле маленькой бухты для яхт, когда причалил катер береговой охраны. Как только серый корпус коснулся буфера из грузовых покрышек на краю пристани, на берег с него спрыгнули два человека. Один — загоревший молодой лейтенант службы береговой охраны в мундире, видимо, командир катера. Другой — седобородый мужчина в старой выгоревшей одежде без нашивок. У него были поблекшие от морских ветров глаза, задубевшая кожа, на лице застыли следы хладнокровия и упрямства.

— «Королева ацтеков» наскочила на рифы возле Сэнчури, — сообщил он Марио.

— Знаю. Мы только что оттуда.

— Никакой возможности ее снять, — сказал лейтенант береговой охраны. — Даже если сумеем подойти к ней достаточно близко, теперь уже это не играет роли. Судно разваливается.

— Знаю.

— Зайдем в помещение. — Начальник гавани похлопал себя по бокам. — Ветер очень холодный.

Мы пошли в его контору, расположенную на волнорезе, у края пристани. Я присутствовал при разговоре, сидя на почти пустой кровати, ибо в комнате оказалось всего три стула. На борту разбитого судна они никого не обнаружили. Никого не видел и шкипер рыболовного сейнера, который первым обнаружил судно и сообщил об этом. Вопрос заключался в следующем: как могла «Королева ацтеков» выйти из бухты для яхт и проплыть девять миль вдоль берега?

При официальном разговоре Марио особенно не откровенничал. Он сказал, что не имеет представления. Но посмотрел на меня с таким видом, как будто ждал, что объясняться стану я.

— Это ваше судно, не так ли? — спросил начальник гавани.

— Ясно, что мое. Я купил его в подержанном виде у Расси в январе.

— Застраховано? — поинтересовался лейтенант.

Марио покачал головой:

— Не смог осилить страховой взнос.

— Не повезло. Как вы его использовали?

— Рыбалка, эпизодически. В эту пору фактически не рыбачил, вы же знаете это, шеф. — Он повернулся к Шрайберу, который сидел на стуле, облокотившись о стену. Диаграмма прибрежных вод за его спиной показывала круглое жирное пятно, над которым он только что склонялся.

— Давайте не будем отвлекаться, — сказал он грубовато. — Судно не могло сорваться с якоря и само вырулить на рифы. Кто-то должен был находиться на борту.

— Я это понимаю, — сказал Марио, беспокойно пошевелившись на своем стуле. Если бы разговор продолжился, ему хотелось, чтобы разговаривал кто-ни-будь другой.

— Ну, так что же? Не капитан же Кидд был там. Закрывался ли мотор на ключ?

— Да. Ключи были у брата, моего брата Джо.

— Почему вы не сказали об этом? Теперь что-то начинает вырисовываться. Вашего судна уже не было сегодня утром, когда я пришел на дежурство. Я думал, вы ушли на нем.

— Меня уложили в кровать, — сказал Марио, — Произошел несчастный случай.

— Да, понятно. Похоже на то. что ваш брат попал в более скверную историю. Вы разрешили ему взять судно?

— Он не нуждается в разрешении. Частично оно принадлежит ему.

— Ну, теперь оно стоит немного, — глубокомысленно произнес Шрайбер. — Не больше двух ломаных центов. Вы уверены, что судно взял ваш брат?

— Разве я могу быть уверен? Я находился дома, в постели.

— Сегодня утром Джо приезжал сюда, — вставил я. — Его привезла жена еще до рассвета.

— Говорил ли он, что собирается выйти в море? — спросил лейтенант.

— Насколько я знаю, он вообще ничего не сказал.

— Где находится сейчас его жена?

— Она у своей матери в Санта-Монике. У миссис Самуэль Лоуренс.

Шрайбер записал фамилию.

— Думаю, нам стоит с ней связаться. Похоже, что ее муж пропал в море.

Лейтенант встал и надел на голову форменную фуражку с козырьком.

— Я позвоню шерифу. Мы проведем поисковые работы. — Он посмотрел в окно, на бухту. Красные лучи заходящего солнца угасали на горизонте. — Уже довольно поздно, чтобы предпринимать что-либо сегодня. До отлива мы не сможем подойти к судну.

— Хотя лучше попробовать. Не исключена возможность, что он все еще находится в каюте. — Шрайбер повернулся к Марио: — У вашего брата бывают сердечные приступы или что-нибудь в этом роде?

— Джо на борту нет, — уверенно отрезал Марио.

— Откуда это вам известно?

— У меня такое предчувствие.

Шрайбер встал и пожал своими широкими плечами.

— Вы лучше поезжайте домой, парень, и опять заползайте в теплый мешок. Не знаю, как вы себя чувствуете, но выглядите, видит Бог, ужасно.

Мы вернулись в машину и поехали в направлении города, который безмятежно расположил на террасах холмов в лучах заходящего солнца. Подобно ранним звездам, вспыхивали отдельные фонари. Белые африканские здания виднелись в розоватом тумане, как в цветных отражениях памяти. Все дышало покоем, за исключением моря, которое барабанило и стонало за нами под размеренный такт времени.

Мне доставило определенное удовольствие на время удалиться от океана и не слышать его однообразного шума. Но далеко уехать не удалось. Марио не захотел возвращаться домой.

Он попросил меня остановиться у бара на набережной и сказал, что был бы не прочь пропустить рюмочку. Я запарковал машину и вышел из нее. Я тоже был не прочь выпить. За стеной, которая отделяла другую сторону бульвара от океана, стонал и бился, как уставшее сердце, прибой. Толстая дверь бара заглушала наружные звуки.

К двери подошел полный пожилой официант, поздоровался с Марио за руку и по-матерински начал причитать, когда увидел его лицо. Он поместил нас в кабине, в глубине зала, и зажег на нашем столе красную свечу, вставленную в бутылку. На бутылке накопился толстый слой застывшего воска, похожего на запекшуюся кровь. Я вспомнил Дэллинга, лежавшего на полу в луже крови. Теперь он находится в морге или под ярким светом на прозекторском столе. Дэллинг казался мне чем-то очень далеким, миражем из прошлого.

Официант закончил поверхностную уборку стола кончиком грязной салфетки.

— Что-нибудь покушать, джентльмены? Или хотите просто выпить?

Я заказал себе бифштекс и бутылку пива. Марио попросил двойную порцию виски, без содовой.

— Не возьмете ли что-нибудь закусить? — спросил я. — Вас это свалит с ног.

— Марио, у нас сегодня макароны минестрони, — заметил официант. — Прекрасная вещь для разнообразия.

— Мне нельзя перебивать аппетит, — объяснил он. — Мама готовит мне обед.

— Не хочешь ли ты позвонить своей маме?

— Нет, не могу с ней сейчас разговаривать.

Официант побрел. Было видно, что у него плоскостопие.

— Что я ей скажу? — спросил Марио, ни к кому конкретно не обращаясь, — Мое судно погибло. Это скверно уже само но себе. Она всегда была против покупки яхты. Я оказался круглым дураком, что разрешил Джо уговорить себя сделать эту покупку. Я вложил в нее все наличные, и теперь с чем остался? Ни с чем. Я на мели. А ведь мог бы купить долю в этом заведении, известно ли вам это? Всю прошлую осень я проработал здесь в баре, у меня сложились хорошие отношения с посетителями. Я прекрасно ладил с Джорджем, старым приятелем. Он собирается отойти от дел, и я бы мог прекрасно устроиться и не зависеть больше от вышестоящих.

Он впадал в состояние нытика, как будто заказанное виски ударило по его эмоциям еще до того, как он выпил. Джордж принес напитки, и Марио замолчал. Я осмотрел зал, часть которого он мог приобрести. Тут было больше знаков отличия и украшений, чем у штабного генерала: цепочки цветных лампочек над баром, головы оленей и набитое чучело рыбы-меч, фотографии прежних бейсбольных команд, картины на картонных панелях, немецкие пивные кружки. На платформе, над кухонной дверью висел орел со сверкающими стеклянными глазами. Он как бы нападал на набитое чучело пумы. Для довершения коллекции не хватало только набитого чучела самого мастера, который их делал.

— Дело с судном само по себе плохо, — уныло повторил Марио. — Что я могу сказать ей о Джо? Джо всегда был ее любимчиком, она свихнется, если узнает, что он мог утонуть. Она сводила нас с ума в детстве, беспокоясь об отце, если тот не приходил домой. Мы почувствовали какое-то облегчение, когда старик умер в своей кровати…

— Вы сказали, у вас такое предчувствие, что Джо не находится на борту. Откуда оно?

Он осушил свой стакан с двойной порцией виски и постучал по столу, чтобы повторили.

— Джо ужасно ловкий. Он никогда не попадется. Он занялся воровством в магазинах еще в начальной школе и ни разу не попался. Для меня он всегда был смышленым младшим братом с выражением невинности на лице. Я один раз попытался что-то утащить, меня тут же отправили в колонию для малолетних преступников, а мама сказала, что я позорю нашу семью. Я, а не Джо.

Официант опять принес ему виски и сказал мне, что мой бифштекс скоро будет готов.

— К тому же, — продолжал Марио, — негодяй может плавать, как морской котик. Когда-то он работал спасателем на пляже. Он сменил много занятий, в большинстве паршивых. У меня довольно сильное подозрение, что Джо нет на «Королеве» и что он не на дне моря. Он опять улизнул и оставил меня расхлебывать эту кашу.

— Как он мог улизнуть, находясь в море?

— Если вы хотите знать мое мнение, то он бросил «Королеву». Оп вложил в нее пятьсот долларов, а я полторы тысячи. Негодяй вывел ее в море и там бросил ее, чтобы создалось впечатление, что он утонул. Возможно, он договорился с владельцем рейсового теплохода в Энсеньяде… — Марио поперхнулся, с опаской вглядываясь в мое лицо.

— Торрес? — спросил я как можно хладнокровнее.

Его ссадины скрывали обуревающие им чувства.

Он намеренно сразу осушил второй стакан виски и трясущимися губами начал отпивать чистую воду из другого стакана.

— Ни о каком Торресе я ничего не знаю. По ходу рассказа я все выдумывал, старался представить, как он отделался от яхты.

— Зачем ему понадобились все эти хлопоты?

— Посмотрите на мое лицо и постарайтесь догадаться сами. Они меня так разукрасили только потому, что я брат Джо. А что они сделают с ним самим? — Он сам ответил на свой вопрос пантомимой, повернув приставленные друг к другу кулаки, и рванул их в стороны, показав, как отрывают головы цыплятам.

Принесли бифштекс, и я запил то, что смог съесть, остатками пива. Марио выпил третью двойную порцию виски. Он проявлял признаки утомления, и я решил не давать ему больше пить. Но получилось так, что мне не пришлось вмешиваться.

Посетители прибывали по одному и по двое, большинство садились в передней части зала, у стойки бара, в линеечку, как куры на насест. Я старался сделать знак официанту, чтобы он подготовил счет, когда в парадную дверь вошел мужчина. Он остановился, положив руку на круглую ручку двери, осматривая облепивших стойку бара людей. Крупный мужчина в широкополой шляпе, похожий на хозяина ранчо в выходном субботнем костюме. Потом взгляд его остановился на забинтованной голове Марио, и он направился к нам.

Марио полуобернулся на своем стуле и увидел его.

— О, черт! — выругался он. — Помощник шерифа.

Полицейский положил руку на его плечо.

— Я подумал, что вы можете оказаться здесь. Что там с вашим братом? Отойдемте, а?

Марио неохотно подвинулся в угол кабинета.

— Я могу лишь гадать. Так же, как и вы. Джо не докладывает мне о своих планах.

Помощник шерифа тяжело опустился на сиденье рядом с ним. Марио отклонился в сторону, как будто боялся заразиться от представителя закона.

— У вас были какие-то неприятности с Джо, как я слышал.

— Неприятности? Какие неприятности?

— Посмотрите на себя в зеркало. Это может освежить вашу память.

— Я не видел Джо с вечера прошлой пятницы.

— Вечера пятницы, да? Было это до или после того, как измордовали вашу физиономию?

Марио дотронулся до своей скулы замасленным пальцем.

— У, дьявол, это был не Джо.

— А кто?

— Мой друг. У нас была дружеская потасовка.

— У вас симпатичные друзья, — произнес помощник шерифа с сарказмом. Кривая усмешка углубила морщины на его загоревшем лице. — А что же с Джо?

— Я вам сказал, что не видел его с вечера прошлой пятницы. Мы вернулись тогда с рыбалки, и он уехал в Лос-Анджелес. Он живет там вместе с женой.

— Если он не оказался на дне морском с русалками. Я слышал, что он исчез с глаз долой в прошлую пятницу и с тех пор здесь не показывался.

— Сегодня утром он вернулся, — заметил я. — Его привезла жена.

— Да. Я и хочу сказать: до сегодняшнего утра. Я связался с его женой, она едет сюда. Но она не видела другого человека.

— Какого другого человека?

— Вот это-то я и хочу выяснить, — отрезал он и повернул свое плоское красное лицо к Марио: — Сегодня утром вы были здесь? На борту своего судна?

— Я находился дома, в кровати. Моя мать знает, что я был дома, в кровати. — Марио выглядел сбитым с толку, слова его под воздействием виски звучали невнятно.

— Ах, так? Я разговаривал с ней по телефону. Она спала до семи утра. Ваше судно вышло в море примерно в четыре.

— Откуда вы знаете об этом?

— От Трика Кёэрли, ловца омаров. Он только что вернулся с острова. Вы его знаете?

— Встречался.

— Он сегодня на ногах с раннего утра. И видел, как ялик отплыл к «Королеве ацтеков». Кстати, ялик все еще там, привязан к швартовым. В нем сидели двое, когда ялик проплыл мимо лодки Трика.

— Джо?

— Он не мог определить. Было темно. Он поприветствовал их, но те ему не ответили. Он слышал, как они поднялись на борт, а затем яхта вышла в море. — Оп неожиданно рявкнул: — Почему вы не ответили ему?

— Я? Не ответил кому?

— Трику, когда он вас поприветствовал в ялике.

— Господи Иисусе! — Ужасное лицо выглядело действительно испуганным. — Я был дома, в кровати. Встал только в девять. Мама принесла мне завтрак в постель, спросите ее.

— Я уже сделал это. Но кто вам мог помешать тайком выбраться из дома в середине ночи и приехать сюда?

— Зачем мне делать такую несусветную вещь? — Его поднятые вверх ладони красноречиво поднялись в воздух.

— Между вами и Джо была ссора, — решительно заявил помощник шерифа. — Об этом известно всем. На прошлой неделе в этом самом баре вы грозили убить его, при свидетелях. Вы сказали ему, что от этого будет только польза обществу. Если вы убили его, то тем самым оказали первую и единственную услугу обществу, Тарантайн.

— Я был выпивши, когда сказал это, — проскулил Марио, — Я не знаю, что с ним случилось, шериф, клянусь Богом. Он взял мое судно, разбил его, а теперь вы обвиняете меня. Это несправедливо.

— О, заткнитесь.

— Ладно, арестуйте меня! — закричал Марио, — Я болен, поэтому можете не стесняться и арестовать меня.

— Не кипятитесь, Тарантайн, — помощник шерифа тяжело поднялся, его качающаяся тень подскочила на противоположной стене до самого потолка. — Мы еще не установили даже состав преступления. Когда мы его установим, мы приедем побеседовать с вами. Далеко не уезжайте.

— Я никуда не собираюсь.

Он сидел в углу обмякший и жалкий. Единственно живыми точками на лице были небольшие прыгающие отражения свечи в черных зрачках его глаз. Я подождал, пока полицейский не скрылся из виду, и повел его на улицу, к машине. Марио не переставая ругался вполголоса на смеси английского, уличного испанского и итальянского языков.

Глава девятнадцатая

Мы ехали вниз по улице Санедрес, направляясь к дому Марио. Еще издалека я увидел небольшую толпу у Арены, состоявшую из групп по двое, четверо, шестеро и больше человек. Гирлянда лампочек над входом освещала их лица с одной стороны. Они были разные: толстые, как бы резиновые лица старых спортсменов с приклеенными к нижней губе кончиками сигар; индейские лица юношей с прическами «утиный хвост»; опытные, не потерявшие надежду лица старых проституток; лица девушек с блестящими глазами и сочными губами в расцвете молодости, жадно ищущих добычу. И черное, склонившееся лицо Симми, проверявшего билеты у входной двери.

Марио схватил обеими руками мою правую руку и крикнул:

— Остановитесь!

Я резко крутанул руль и чуть не врезался в запаркованную машину, затем затормозил.

— Так же не делают, — выругался я.

Марио уже почти вылез из машины и не слышал моих слов. Он пересек улицу упругими прыжками и врезался в толпу. Лица людей повернулись в его сторону. Он силой пробивался сквозь толпу, напоминая волкодава среди овец. Рука с кастетом была наготове. Назревала потасовка.

Я мог бы уехать: он был для меня никто. Но небольшой внезапный удар по голове мог прикончить его. Взглядом я поискал место для парковки, но ничего не нашел. Обе стороны дороги были заставлены машинами. Я подал машину назад и повернул на аллею, которая пролегала рядом с Ареной. Происходила перегруппировка людей. Рты большинства из них открылись. Все глаза были устремлены к двери, в которой исчезли Симми и Марио.

Я начал вылезать из машины. В этот момент с силой распахнулась выходная дверь в стене прямо перед фарами моей машины, как будто из стены выбили квадрат. Симми в желтой рубашке вылетел из двери, опустив голову вниз, и пересек аллею в три прыжка. Марио неуклюже выбежал за ним, подняв вверх руку с кастетом. Симми уже перебросил одну ногу через забор, когда Марио настиг его. Сверкающие белки глаз закатились от ужаса. Вооруженный металлом кулак опустился на его лицо. Негр медленно свалился на гравий.

Я схватил Марио сзади. Его кастет угодил мне в бедро, и оно онемело. Я изменил захват и схватил его более надежно.

— Успокойся, приятель.

— Я убью его, — хрипло прорычал он, задыхаясь. — Отпусти меня. — Его плечи поднатужились, он чуть не сбил меня с ног.

— Успокойся, Марио. Ты погубишь себя.

Симми поднялся на колени. Из его разбитой брови текла кровь. Затем он встал на ноги, качаясь и держась за забор. Его рубашка была перепачкана кровью.

— Мистер Блэни пристрелит вас за это, мистер Тарантайн. — Он сплюнул на гравий.

Марио взвыл от злости, не произнося ни слова. Его мышцы напряглись еще больше, и он вырвался из моих объятий. Его вооруженная рука опять взметнулась. Симми перепрыгнул через забор. Я придавил Марио к забору и вырвал у него металлический кастет. Он попытался ударить меня коленом в пах, и я был вынужден придавить ступню его другой ноги. Он сел, прислонившись к забору, и обнял руками отдавленную ступню.

Из-за угла здания вышла негритянка, которую я видел накануне. Она оказалась первой из целой процессии чернокожих мужчин и женщин, которые появились, выйдя из своих хибарок, и стали молча наблюдать за нами. В руках у одного из негров был обмотанный ствол обреза. Возле него появился Симми и крикнул, повернувшись к нам: только презрительно замотал своей бородой. Толпа заревела от гнева.

Рыжебородый небрежно прошел по рингу в угол, где противник притворно изнывал от боли, и слегка ударил ладонью по плечу молодого героя. Тот свалился на колени, потрясенный ударом. Его вид вызывал жалость. Злой начал колотить себя в грудь обоими кулаками, высокомерно поглядывая на толпу.

— Убей его, Джино! — закричала великовозрастная дама, сидевшая рядом со мной. — Встань и убей этого мерзкого русского труса! — Остальные зрители выкрикивали такие же пожелания.

Подогреваемый поощрительными выкриками, Джино мужественно поднялся на ноги. Рыжебородый сделал новый выпад со скоростью и эффектом падающего пера, но на этот раз Джино пригнулся, уйдя от удара, и сам ответил ударом. Толпа сходила с ума от восторга.

— Прикончи его, Джино!

Лысый съежился и побежал прочь. Все задиры — трусы. У злого пониже спины появилась желтая полоска шириной в ярд, по утверждению сидевшей возле меня дамы. Возможно, желтая полоска появлялась в ее бифокальных очках.

Поскольку добро побеждало, я мог позволить себе на время отвести взгляд от помоста. Девушку, которую я искал, нетрудно было найти. Ее золотые волосы блестели в первом ряду с другой стороны ринга. Она сидела вплотную с мужчиной среднего возраста в габардиновом костюме, который был слишком легок для данного времени года, и в панаме с красно-желто-голубой ленточкой. На лацкане пиджака у него был значок участника конференции. Она практически сидела у него на коленях. Ее пальцы скользили вверх и вниз по его руке, как бы от возбуждения, и играли его пуговицами на жилете и галстуком. У него было красное дряблое лицо, как у алкоголика. Выражение ее лица было целеустремленным.

Теперь рыжебородый стоял на карачках возле канатов ринга. Джино умолял судью позволить тому встать и продолжать борьбу. Судья схватил злодея-русского за бороду и поднял на ноги. Джино налетел как ураган. Он подпрыгнул ногами вперед и зацепил отвисшую рыжую бороду носком борцовских ботинок. Рыжебородый тяжело рухнул на спину. Джино приземлился, перевернувшись кубарем, и тут же триумфально вскочил на ноги, как ванька-встанька. Злой лежал поверженный, а судья провел отсчет и объявил доброго победителем. Толпа его приветствовала. Потом злой открыл глаза, поднялся и начал оспаривать решение, энергично тряся своей рыжей бородой.

— Ах ты, мерзкий обманщик! — кричала престарелая дама. — Выкиньте его вон оттуда.

Золотоволосая девушка и мужчина в широкополой панаме поднялись и направились к выходу. Я подождал, пока они не скроются из виду, и последовал за ними. Остальная толпа, окрыленная своей моральной победой, смеялась и болтала, покупала жареный арахис, пиво и кока-колу в проходах у молодых людей с белыми колпаками на головах. Добрый и злой покинули ринг вместе.

Когда я вышел на улицу, мужчина и девушка стояли у кассы, и кассир вызывал по телефону такси для них. Она прилипла к мужчине, как лишайник к камню. Насколько я мог разглядеть ее лицо, оно выглядело нездоровым и отчаявшимся. Толстая рука в габардине обнимала ее узкую талию.

Когда появилось такси, я уже успел сесть в свою машину и включить мотор. Такси остановилось, чтобы забрать их, и потом направилось к центру города. Небольшое вечернее движение позволяло с легкостью не выпускать их из виду. Мы проехали шесть кварталов до знака «стоп», повернули налево, на улицу Мэйн, проехали мимо мексиканских кинотеатров и подозрительных баров и опять выехали на прибрежный бульвар. Еще один левый поворот вдоль побережья. Затем такси остановилось и выпустило пассажиров.

Небольшой мотель расположился между клиникой для собак и темным, закрытым на ночь парком с каруселями. Вывеска над входом, выведенная голубыми неоновыми лампами на черном фоне, гласила: «Убежище». Я прошел мимо парочки. Лицо девушки, освещенное неоновыми лампами, казалось искаженным и осунувшимся. Она сосредоточенно смотрела на открытый кошелек в руках мужчины. Ее худощавая фигурка в красном свитере отбрасывала неровную тень рядом с квадратной объемистой тенью мужчины.

Я запарковал машину у кромки на другой стороне бульвара. За полосой карликовых пальм стонал и ворчал океан, подобно пьянчужке у дверей. Я сплюнул в его направлении и пошел обратно к мотелю. Это было длинное узкое строение, расположенное под прямым углом к улице, с рядом однокомнатных номеров с верандами и входными дверями на каждой стороне здания, а также с нишами для стоянки машин, большинство которых были свободны. С моей стороны в конце веранды загорелся свет, и на мгновение я увидел в проеме двери случайную парочку. Затем наружу вышел юноша в майке, заботливо закрыв за собой дверь. По опоясывающей дом веранде он направился к лестнице с парадной стороны строения. Я продолжал идти.

Услышав звук закрывшейся парадной двери офиса, я повернулся и медленно пошел в обратном направлении. На въездной дорожке возле клиники для собак стоял крытый грузовик. Я подошел и, присев в тени на бампер, стал наблюдать за освещенным окном. Свет в комнате погас почти моментально.

Я заметил, что молодой человек в майке проявлял к этой парочке такой же интерес, как и я. Незаметно для меня он опять поднялся по лесенке и теперь бесшумно пробирался к закрытой двери. Достигнув ее, он распластался у стены, напряженный и безмолвный, как лепная фигурка на бордюре. Я сидел и наблюдал за ним. Казалось, он ждал сигнала, чтобы начать действовать. Я услышал этот сигнал: за дверью прозвучал негромкий девичий голос. Слов разобрать я не смог, возможно, сигнал и не содержал никаких слов.

Парень отпер дверь своим ключом, вошел внутрь и закрыл ее за собой. Занавешенное окно опять осветилось. Я решил подойти поближе.

В конце строения, где веранда переходила в открытую солнечную террасу, была еще одна лесенка. Я перешагнул через колючий миртовый кустарник и поднялся по ней. Мягко ступая, прошел по веранде к освещенному окну, держась вплотную к стене, где доски пола были крепче и вряд ли могли скрипнуть. Я услышал голоса еще до того, как подошел к окну. Голос парня звучал спокойно, но энергично:

— Разве она может быть вашей женой? Вы зарегистрированы в Орегоне, а она живет здесь. Я подумал, что узнал ее, а теперь уверен в этом.

И голос мужчины, натянутый и подавленный беспокойством:

— Мы поженились только сегодня, разве не так? Ведь верно?

Парень заметил насмешливо:

— Держу пари, что она не знает вашего имени.

— Не знаю, — призналась девушка. — Что вы собираетесь делать?

— Ты не смеешь говорить так со мной. — Мужчина был близок к истерике, но все еще контролировал себя из-за страха быть кем-то услышанным. — Прежде всего ты не должна была приводить меня сюда. Ты сказала, что здесь надежно, что у тебя договоренность с администрацией.

— Боюсь, что я ошибалась, — устало произнесла девушка.

— Боюсь, что ошибалась! Посмотри, в какую историю я влип из-за тебя. Кстати, сколько тебе лет?

— Пятнадцать, почти шестнадцать.

— Бог мой! — Слова вылетели с выдохом, как будто из груди его выкачали воздух. Я прильнул к краю окна, стараясь увидеть что-либо, но окно было плотно закрыто занавесью из грубого желтовато-коричневого материала.

— Это ухудшает дело, — заявил добродетельно парень. Слова его звучали чересчур целомудренно для ночного портье в мотеле на набережной. — Поощрение преступности среди малолетних. Даже преследуемое законом изнасилование.

Мужчина произнес без всякой интонации:

— У меня дома дочь ее возраста. Что мне теперь делать? У меня жена…

Портье усмехнулся:

— Вы вспомнили об этом слишком поздно. Я обязан позвонить в полицию.

— Нет! Вам не надо звонить в полицию. Она не хочет, чтобы вы звонили туда. Ты ведь не хочешь этого? Не хочешь? Я уже заплатил ей, она не будет давать показания. Не будешь?

— Они заставят меня, — мрачно возразила она. — Они меня сошлют. И вас тоже.

— Это не бордель, сэр, — продолжал юнец. — Управляющий наказал мне, что если произойдет такая вещь, я должен позвонить в полицию. Я вас сюда не приглашал.

— Это сделала она. Во всем виновата она. Я в этом городе приезжий, сынок. Я не знал, какие тут порядки. Я приехал сюда из Портленда на конференцию по вопросам рекламы и не изучил здешние нравы.

— Теперь вы их знаете. Если мы позволим, чтобы здесь творились такие делишки, то лишимся лицензии. Если управляющий услышит о том, что здесь произошло, я потеряю работу. Ия — не ваш сын.

— Не надо грубить, — голос мужчины начинал звучать скандально, — Может быть, вам захотелось схлопотать хорошую оплеуху?

— Попробуй только, старый козел. Только застегнитесь хотя бы для начала.

Резко вклинился голос девушки:

— Договоритесь с ним. Так вы далеко не уедете. Он пришьет вам нападение при исполнении, помимо всего прочего.

— Простите, — пробубнил пожилой мужчина.

— Вам надо извиняться за многое.

Девушка начала периодически всхлипывать.

— Они меня вышлют, и вас тоже. Сделайте что-нибудь, сэр.

— Может быть, я поговорю с управляющим? Не дело звонить в полицию…

— Его нет в городе, — бросил юнец. — Кстати, я и сам могу решить это дело.

После небольшой паузы мужчина спросил, заикаясь:

— Сколько вы зарабатываете в неделю?

— Сорок долларов. А что?

— Я заплачу вам, чтобы вы забыли обо всем этом. У меня не так много наличных…

— У вас в кошельке несколько двадцаток, — подсказала девица. Всхлипыванья ее прекратились так же неожиданно, как и начались. — Я видела их.

— Ты, заткнись! — прикрикнул юнец. — Я не могу принять взятку, сэр. Это будет стоить мне работы.

— У меня с собой примерно восемьдесят пять долларов наличными. Можете взять их.

Юнец нагло рассмеялся.

— За то, что я способствую совращению несовершеннолетних? Это было бы слишком дешево, не так ли? В этих местах работу найти трудно.

— У меня с собой также стодолларовый чек на предъявителя. — Голос мужчины становился бодрее. — Я дам вам сто и пятьдесят. Мне надо немножко оставить, чтобы заплатить за гостиницу.

— Я согласен, — подытожил парень. — Мне это не нравится, но я согласен взять деньги.

— Слава Богу.

— Пройдемте со мной в контору, сэр. Там вы можете воспользоваться автоматической ручкой.

— Спасибо, сэр, — мягко вымолвила девица. — Вы спасли мне жизнь, это точно.

— Пошла прочь от меня, мерзкая потаскушка! — яростно выпалил он.

— Спокойно, — призвал юнец, — Потише. Пойдемте отсюда.

Я отошел на веранду и наблюдал за ними из-за угла, когда они уходили. Юнец быстро шагал впереди, размахивая руками. Пожилой мужчина неуклюже двигался за ним, держа шляпу в руке. Его незавязанные шнурки волочились по полу веранды.

Глава двадцать первая

Я постучал в дверь.

— Кто там? — тихо спросила девушка.

Я постучал опять.

— Это ты, Ронни?

Я ответил утвердительно. Ее босые ноги протопали по полу, и дверь растворилась.

— Его было легко… — начала она говорить. Потом вздернула ладонь ко рту, и ее глаза потемнели при виде меня. — О-о?..

Она попыталась захлопнуть дверь. Я оттолкнул ее, вошел в комнату и спиной закрыл дверь за собой. Девушка попятилась назад, пальцами обеих рук закрывая измазанный губной помадой рот. На ней была только юбка, через какое-то мгновение она вспомнила об этом. Ладони соскользнули вниз, прикрывая грудь. Ключицы выпирали наружу, хрупкие, как у цыплят. Ее руки выше локтя были усеяны, наподобие старого мрамора, точками от уколов.

— Ты занимаешься жестоким мошенничеством, сестренка. Это карается законом. Не могла бы ты придумать для себя занятие получше?

Она отступила дальше, до неразобранной кровати в углу комнаты. Мы находились в отвратительной крохотной комнате со стенами, выкрашенными в нездоровый зеленый цвет. Комната напомнила мне общественные камеры хранения багажа. Из мебели стояли кровать, один стул, один ободранный фанерный комод, на полу лежал изъеденный молью ковер. Это была клетка для быстрой случки кроликов, камера, где одинокие мужчины ухайдакивали себя до бессознательного состояния при помощи бутылок с темно-коричневой жидкостью. Девушка, казалось, заслуживала лучшей обстановки, хотя я-то знал, чтовнешний вид ее обманчив.

Она подняла с пола свитер и натянула его через голову.

— Какое вам дело до того, как я распоряжаюсь собой? — Сосок ее груди, как красный глаз, тупо посмотрел на меня какое-то мгновение перед тем, как она закрыла его. — Убирайтесь отсюда, или я позову портье.

— О’кей. Я как раз хочу с ним поговорить.

Ее глаза расширились.

— Вы — полицейский? — Было что-то необычное с ее глазами.

— Частный детектив, — пояснил я. — От этого тебе стало легче?

— Уходите из моей комнаты и оставьте в покое, тогда мне станет легче.

Вместо этого я направился к ней. Ее лицо вытянулось и побледнело от внутреннего холода. Необычное в ее глазах заключалось в том, что в них не было центровки. Через них я смотрел в пустоту, внутреннюю пустоту. Ее руки начали дрожать, дрожь распространилась на плечи и охватила все тело. Она присела на край кровати, обхватила руками колени, прижимая их друг к другу, не давая им раздвинуться в стороны. По лицу пробежала тень, такая же темная и роковая, как тень смерти. Она была похожа на маленькую старушку в золотом парике.

— Сколько это у тебя продолжается?

— Три дня. У меня мутится рассудок. — Ее зубы начали стучать. Она сильно прикусила ими нижнюю губу.

— Тяжело, детка?

— Ага.

— Мне жаль тебя.

— Много мне пользы от вашей жалости. Я не спала три ночи.

— С тех пор, как уехал Тарантайн?

Она выпрямилась, пересилив дрожь.

— Вы знаете, где находится Джо? Не достанете ли вы мне немного этого? У меня есть деньги, чтобы заплатить…

— Я не занимаюсь такими делами, детка. Кстати, как тебя зовут?

— Руфь. Не знаете ли вы, где он находится? Вы на него работаете?

— Ну нет! Только не я. Что же касается Джо, придется обходиться без него.

— Не могу. Я умру. — Может быть, она была и права.

— Сколько ты уже сидишь на наркотиках?

— С прошлой осени. Меня втянул в это дело Ронни.

— Как часто колешься?

— Сначала примерно раз в неделю. Потом два раза в неделю. А последние два месяца каждый день.

— А по сколько?

— Не знаю. Они уменьшили порцию. Это мне обходится по пятьдесят долларов в день.

— Из-за этого ты и начала трясти туристов?

— Такова жизнь, — она подняла на меня свои тяжелые глаза. — Откуда вы так много знаете обо мне?

— Много не знаю. Но мне ясно одно. Тебе необходимо сходить к наркологу.

— Какой смысл? Они отправят меня в федеральную лечебницу, а потом я наверняка умру.

— Они подлечат.

— Откуда вам это известно, вы что, употребляли наркотики?

— Нет.

— Тогда вы не знаете, о чем говорите. Это выворачивает все внутренности. Вчера вечером я была на пляже, и всякий раз, когда волна ударяла по песку, меня встряхивало, как при землетрясении, наступал конец света. Я легла на спину и смотрела прямо вверх, надо мной не было неба. Ничего, кроме желтых искр в глазах и черноты. Мне казалось, что пляж проваливается подо мной и я лечу в бездну. Странно, но мне мерещилось, что я падаю в глубь самой себя, что я была пустая внутри, как колодец, и летела вниз внутрь себя. — Она потрогала свой живот. — Чудно, что я все еще жива. Ощущение было такое, что я умираю.

Она опрокинулась на смятой кровати и стала смотреть на потолок, заложив руки за голову. Ее грудь натянулась и стала совсем плоской, лицо застыло от напряжения. Узкие золотистые виски потемнели от выступившего пота. Потолок болезненно-зеленого цвета составлял для нее единственные небеса.

— И все же мне придется опять принимать это, а потом я действительно помру.

— Ты не умрешь, Руфь, — мое собственное утверждение прозвучало как обвинение прокурора, который ведет перекрестный допрос умершей девушки в суде нижней инстанции ада. — Что ты делала вчера вечером на пляже?

— Ничего. — Ее ответ напоминал ей о прежней, более счастливой жизни: — До ухода отца мы все время ходили на пляж. Тогда у нас была собака, маленький золотистый спаниель, он любил гоняться за птицами. Мы обычно брали еду на пляж и устраивали там пикник, разводили костер и веселились. Отец собирал для меня ракушки — у нас получилась настоящая коллекция. — Она переменила положение, подпершись локтем, нахмурила свой чистый молодой лоб. — Не знаю, куда подевались эти ракушки. Не знаю, что с ними произошло.

— Что случилось с твоим отцом?

— С тех пор я его практически не видела. Он ушел от нас, когда мать бросила его. У родителей была фотостудия в городе. Он завербовался на корабль радиооператором и всегда находится где-то далеко в плавании, в Индии или Японии. Правда, посылает бабушке денег для меня. — Она как бы оправдывалась. — Он пишет мне письма.

— Значит, ты живешь с бабушкой?

Она опять откинулась на спину.

— Более или менее. Она — официантка в заведении, где останавливаются водители грузовиков. Ночами ее нет дома, а днем она спит. Поэтому я так и поступила вчера вечером. Мне показалось, что в доме что-то происходит. Я испугалась, ведь я была совсем одна. Подумала, что если схожу на пляж, то мне станет лучше. Раньше я всегда начинала чувствовать себя лучше от запаха океана. Но вчерашняя прогулка не помогла. На открытом месте мне стало хуже. Я говорила вам о звездах, о том, что они мне казались дырками в моей собственной голове и я падала в бездну. Когда я проснулась, то увидела мужчину, выходившего из воды, и мне показалось, что я поехала по фазе. Я подумала, что это — водяной, как в английской поэме, которую мы читали в прошлом году. Я и до сих пор не уверена, что действительно видела его.

— Расскажи мне об этом мужчине. Где ты его увидела?

— На Макрель-Бич, где оборудованы жаровни для шашлыка. Как раз там мы обычно устраивали наши пикники. — Она подняла руку и неопределенно махнула на юг. — Это примерно около мили вниз по бульвару. Я лежала на песке, за одним из щитов от ветра, и ужасно продрогла. — Воспоминания заставили ее поежиться. — Впрочем, темнота прошла, и я больше не ощущала падения. Подумала, что худшее позади. На воде появился огонек. Я всегда чувствую себя лучше при дневном свете, когда все можно видеть. Потом этот мужчина поднялся на ноги в полосе прибоя и вышел из воды на песчаный пляж. Я остолбенела от страха. У меня появилась шальная мысль о том, что он живет в воде и вылез оттуда, чтобы схватить меня. Он прошел в кустарник за жаровнями. Думаю, что там, на узкой дороге, у него стояла машина. Через некоторое время я услышала, как заработал мотор. Все же это был вполне реальный человек. А как вы думаете, он — настоящий?

— Конечно, это был живой человек. Не была ли у него забинтована голова?

— Нет, не думаю. Это был не Марио. Ронни рассказал мне, что яхта Марио разбилась, и я подумала, что, может быть, это как-то связано с нею…

— А саму яхту ты видела?

— Нет. Может быть, я что-нибудь слышала, не знаю. Иногда писк чайки звучит в моих ушах, как гудок парохода, а другой раз я глуха, как тетерка, ничего не слышу. — Как и большинство наркоманов, она была ипохондриком, ее больше интересовали симптомы ее самочувствия, чем что-либо другое, и она умело рассказывала о своем состоянии.

Я спросил:

— Как он выглядел?

— Было почти совсем темно. Я не видела его лица. Он был совершенно голый или в облегающем светлом купальнике. Кажется, у него на шее был какой-то сверток.

— Не был ли это кто-нибудь, кого ты знаешь?

— Не думаю.

— Не Джо Тарантайн?

— Вряд ли. Было бы хорошо, если бы это оказался он. Я бы узнала Джо, будь он в чем мама родила или в одежде.

— Как я понимаю, снабжает тебя он?

— У меня нет источника снабжения, — сказала она, глядя в потолок. — Вот уже три дня, которые тянутся как три года. Что вы бы сделали на моем месте, сэр? У Ронни есть травка, но от нее мне становится еще хуже. Что бы вы сделали?

— Я бы пошел к доктору и вылечился.

— Я сказала вам, что не могу сделать этого. Не могу. Вы не из Лос-Анджелеса случайно? Не знаете ли вы, где я могла бы достать это? За последние три ночи я заработала двести долларов.

Я подумал о Доузере, которому нравятся блондинки. Но ей лучше переболеть, чем обращаться к Доузеру, даже если у того и окажется товар для нее.

— Нет, не знаю.

— Ронни знает мужика в Сан-Франциско. Он служил рассыльным у Германа Спида до того, как в Спида стреляли. Как вы думаете, достану ли я что-нибудь, если скатаю во Фриско? Я ждала возвращения Джо. Но он не возвращается. Как вы думаете, вернется он когда-нибудь?

— Джо или нет в живых, или он уехал из страны. Назад он не вернется.

— Я опасалась именно этого. К черту дальнейшие ожидания! Я еду во Фриско, — она вскочила на кровати и стала лихорадочно причесываться.

— Кто этот человек, про которого говорил Ронни?

— Имени я не знаю. Именами и фамилиями они не пользуются. Его кличка Москито. В прошлом году он продавал товар Спида. Теперь занимается этим же делом во Фриско. — Она нагнулась, чтобы надеть туфли.

— Это огромный город.

— Я знаю, куда надо ехать. Ронни объяснил мне, — она прикрыла рот рукой жестом школьницы. — Я слишком много болтаю, правда? Всегда становлюсь болтливой, когда люди хорошо ко мне относятся. Вы со мной были удивительно любезны, а я-то подумала, что вы полицейский.

— Когда-то был им. Но я не буду вредить тебе.

Теперь, решившись отправиться в поездку этой же ночью, она стала выглядеть значительно лучше. В ее жилах забурлила кровь, глаза приняли осмысленное выражение. Но она все еще выглядела значительно старше своего юного возраста.

Глава двадцать вторая

Дверь распахнулась без предупреждения, как это всегда случалось в моей жизни с дверьми. Вошел юнец Ронни. Высокий парень девятнадцати или двадцати лет. Лицо молодежного вожака, а не малолетнего преступника; смуглый, с черной щеткой волос; густые, сросшиеся в одну линию брови полосой разделяли лоб. Руки загоревшие и на вид очень сильные. В правой руке — монтировка.

Я увидел это в тот момент, когда он замахнулся, чтобы ударить меня по голове. Я пригнулся и подскочил к нему, чтобы помешать сделать вторую попытку. Девушка, стоявшая позади меня, молчала. Мои пальцы сомкнулись на запястье руки Ронни. Я крутанул ее, и монтировка со звоном полетела на пол. Затем, оттолкнув его, я сделал обманное движение левой, чтобы отвлечь его внимание, и всю силу вложил в прямой удар правой. Это был удар для сосунков, не для умелых людей, удар для проклятых дураков.

Он упал ничком, стал корчиться на полу — у него перехватило дыхание. Девица подбежала к нему, опустилась на колени и начала нежно причитать над ним. Он приучил ее к героину, подарил ей желтую лихорадку и белую смерть, а она была от него без ума.

Его парализованная диафрагма опять начала функционировать. Он сделал несколько глубоких вдохов. Я стоял и смотрел, как он подымался, и думал, что надо было бы садануть его покрепче.

Девушка повернулась ко мне, лицо ее исказилось ненавистью.

— Ты, Руфь, подожди на улице. Мне надо поговорить с Ронни.

— Кто вы такой? — Слова юнца вылетали с трудом между судорожными вздохами. — Что тут происходит?

— Говорит, что он — частный сыщик. — Одной рукой она обнимала парня за плечи, другой нежно поглаживала его грудь.

Он оттолкнул ее и нетвердо встал на ноги.

— Чего вы хотите? — Его голос стал звучать тоньше, как будто нокаут вернул его назад, в детство.

— Садись. — Взглядом я показал на единственный стул, стоявший посреди комнаты. — Мне нужны некоторые сведения.

— Ну, от меня вы их не получите. — Но парень сел. Глаз его сильно дергался, казалось, что он весело мне подмигивает.

— Закрой дверь! — приказал я девушке. — За собой.

— Я не уйду. Не позволю вам опять ударить его.

Лицо юнца исказилось от неожиданной злости.

— Убирайся отсюда! Проклятье! Продай себя на мясо для собак, только уходи. — Грубо обращаясь к девушке, он вымещал на ней свою злость за унижение.

Она рассудительно ответила на это:

— Как скажешь, Ронни. — Затем направилась к выходу, волоча ноги.

— Ты служил посыльным у Спида? — спросил я паренька.

Лицо Ронни опять исказило бешенство, оно заострилось и покрылось пятнами. У него были пропорционально маленькие уши, тесно прилегающие к голове.

— Руфь распустила тут свой язык, да? Она действительно забавная личность, эта Руфь. Придется поговорить с ней.

— Руфь ты оставишь в покое, понял? У меня в запасе еще осталось несколько приемов, которых ты еще не испытал на себе. А когда испытаешь, ни одна девушка не захочет взглянуть на тебя.

Горящим взглядом он посмотрел на монтировку, валявшуюся в углу, но тут же отвел взгляд. Он принял позу дисциплинированного молодого человека и сказал, обращаясь ко мне:

— Сэр, я не могу здесь больше оставаться, честно. Мне надо пойти в контору.

— Сегодня для тебя больше не будет легких бабок.

Его кривая улыбка позволила мне увидеть его кривые зубы.

— Сэр, может быть, я глуп, но я совершенно ничего не понимаю.

— Полтораста — это куча денег за пять минут разговора, фактически — шантажа.

Глаз снова задергался и подмигнул. Он был самый скверный юнец из всех, с которыми мне приходилось говорить.

— Вам не удастся получить от него показания, — изрек он.

— Не обманывай себя. Проснувшись завтра утром, он придет в ярость. Я легко его разыщу.

— Старый козел сам на это напросился, не так ли?

— Ты тоже напрашиваешься на неприятность, парниша. Им не нравится мошенничество в туристском городе.

— Понял. Вы хотите долю, — он улыбнулся и опять подмигнул.

— Нет. Мне нужна информация.

— Какого рода информация? У меня нет никакой информации.

— О Германе Спиде. Хочу узнать, что с ним приключилось и почему.

Хотя он не пошевелился, у меня было впечатление, что парень извивается. Он нервно провел рукой по щетке волос.

— Вы агент штата, сэр? Федерального правительства?

— Успокойся. Я занимаюсь не тобой. Хотя, если будет надо, смогу привлечь тебя за вымогательство.

— Вы имеете в виду, если я не буду отвечать?

— Я начинаю терять терпение.

— Не знаю, что вы хотите услышать от меня. Я…

— Ты работал на Спида. Ты уже на него не работаешь. Почему?

— Спид больше не занимается этим бизнесом.

— На кого ты работаешь?

— На себя самого. Я не нравлюсь Тарантайну.

— Мне это непонятно, — съязвил я. — У тебя — внешность, мозги, честность, все остальное. Что же еще надо Тарантайну?

Это уязвило его тщеславие, и в нем проявилась некоторая стыдливость. Но только чуть-чуть.

— Я служил рассыльным у Спида, поэтому Тарантайну и не нравлюсь.

— Но он и сам работал на Спида.

— Да, но он его надул. Когда появилась корпорация, он тут же поменял хозяина. Он понял, что независимый делец типа Спида не сможет им противостоять.

— Поэтому он стрелял в Спида, захватил его дело и присоединился к корпорации?

— Не совсем так. Тарантайн — слишком прожженный ловкач, чтобы стрелять самому. Может быть, он подставил Спида. Я слышал, что он сделал именно так.

— Как это произошло?

— Меня самого там не было. Я знаю об этом только со слов. — Он опять как-то по-своему покорчился, оставаясь неподвижным. Под сросшимися бровями его глаза казались маленькими и близко поставленными друг к другу. Прозрачные капельки пота выступили у него на лбу. — Мне не следовало бы об этом говорить, сэр. Я могу подорваться из-за этого. Откуда я могу знать, что вам можно верить?

— Придется рискнуть.

— Вы не можете привлечь меня как свидетеля, мои знания почерпнуты со слов.

— Расскажи об этом.

— Я расскажу вам об этом в меру своих способностей, сэр. В ту ночь Спид возвращался на машине из Тихуаны. Пакеты с белым порошком находились в покрышках колес. У него был такой прием: пакеты прикреплялись к внутренней стороне покрышек. С ним находился Тарантайн, и я думаю, что он тайком дал знать об этом своей шайке. Те напали на Спида на автостраде по эту сторону от Дельмара, заставили съехать с шоссе, преградив дорогу грузовиком или чем-то вроде этого. Спид начал возмущаться. Тогда они выстрелили в него и, думая, что он мертв, бросили его там, а сами укатили в его машине. В больницу его привез Тарантайн, как будто был для него другом-приятелем. Так думал Спид. Спид выписался и уехал из города. Он чуть не умер. Думаю, это его перепугало. Он не годился для драки с применением оружия, он был джентльменом.

— Теперь понимаю. Где же сейчас находится «джентльмен»?

— Мне это неизвестно. Он слинял, вот и все. Перепродал Тарантайну права на аренду Арены и испарился.

— Опиши мне этого «джентльмена», Ронни.

— Спида? Он одевается с иголочки. Двухсотдолларовые костюмы, сшитые по заказу, сорочки и галстуки с инициалами. Большой плотный мужчина, но резкий. Разговаривает, как ученый, показывает настоящий класс.

— А какая у него внешность?

— Для человека в возрасте он выглядит довольно привлекательно. Волосы пока что почти целиком сохранились. Светло-каштанового цвета. Небольшие прямые усики. — Он провел пальцем по своей верхней губе. — Довольно приятные черты лица, за исключением носа. На носу у него шишка, на месте перелома.

— Сколько ему лет?

— Около сорока. Примерно вашего возраста, возможно, чуть постарше. Хотя Спид не такой привлекательный, как вы, сэр. — Ронни старался мне польстить.

Он представлял собой разновидность щенка, готовый лизнуть любую руку, которую боится укусить. Мне было тягостно от сознания, что я не могу стукнуть его еще раз, потому что он был моложе, мягче и слабее меня. Если бы я действительно причинил ему боль, то он бы выместил свою злобу на ком-нибудь, кто слабее его. Например, на Руфи. В общем-то, с Ронни нельзя было ничего поделать. Разумеется, он будет продолжать так или иначе мошеннически доставать доллары, пока не попадет в Фольсомскую тюрьму, или в морг, или, наоборот, в большой дом с плавательным бассейном на вершине холма. Подобных ему тысячи на пространстве в десять тысяч квадратных километров: ребят, которые лишились своего будущего, родителей и самих себя на узких, кое-как построенных улицах прибрежных городов; ребят с привычками водителей-лихачей, с воображением героев дешевых мультяшек; отчаянных ребят, которые не успели возмужать к одной войне и слишком состарились, чтобы попасть на другую.

Он спросил подобострастно:

— В чем дело, сэр? Я рассказал вам правду — такую, какую знаю сам.

— Может быть, ты действительно рассказал правду. Ты все это не выдумал, у тебя для этого не хватило бы ума. В чем заключались приемы Тарантайна?

— Мне это неизвестно. — Он опять запустил пальцы в свои короткие черные волосы.

— Прости, я забыл. Ты — уважаемый гражданин. У тебя нет грузовика с бандитами, как у Тарантайна.

— Он и его брат купили эту яхту, — продолжил Ронни. — Ту самую яхту, которая сегодня разбилась. Откуда мне знать, для чего они ее использовали? Пару раз они выходили на рыбалку, может быть, плавали в Мексику. Именно оттуда Снид получал товар, когда работал здесь. От парня в городе Мехико. Он вырабатывал его из опиума. — Ронни подался в мою сторону, но остался сидеть на стуле. — Сэр, разрешите мне пойти теперь в контору. Я вам рассказал все, что знаю. Так как?

— Не будь таким нетерпеливым бобром, Ронни. У тебя есть еще один приятель, о котором мне хотелось бы знать. Где я мог бы найти Москито, если вдруг меня потянет на это?

— Москито?

— Руфь сказала, что он теперь ведет торговлю в Сан-Франциско. Раньше он сбывал товар Спида здесь.

— Не знаю никакого Москито, — сказал он не очень убежденно. — Знаю только таких москитов, которые кусаются.

Я сжал кулак и показал ему, уверяя самого себя в том, что я великий мастер по части запугивания детей.

Его пустые карие глаза немного покосились на кулак.

— Я вам скажу, сэр. Обещайте, что не выдадите мое имя. Они не поймут, если я проболтаюсь. Он написал мне, что, может быть, летом я получу там работу…

— Ронни, я не даю никаких обещаний. И опять теряю терпение.

— Вы хотите знать, где его найти, так?

— Это меня вполне устроит.

— Я выходил с ним на связь с помощью музыканта, который играет на пианино в баре цокольного этажа, в заведении, которое называется «Берлога». Найти довольно легко.

— Когда это было?

— С месяц назад. Прошлый месяц я слетал туда на уик-энд. Мне позвонили из Фриско. Лично мне это нравится. Другие масштабы — не то, что в нашем городке…

— Да-а. Удалось поговорить с Москито?

— Конечно, он там теперь большой человек, но и хороший мой приятель. Мы познакомились в школе. — Мысленно Ронни перенесся в то время, когда он узнал Москито.

— Как его настоящая фамилия?

— Вы не скажете ему, что об этом сообщил вам я? Гильберт Морено.

— А музыканта?

— Его имени не знаю. Вы найдете его в «Берлоге», он играет там каждый вечер. Его не спутать ни с кем, он похож на дрозда.

— Знает ли Москито, где находится Спид?

— Он сказал, что Спид был там на Рождество, пытался увеличить свою долю. Потом он уехал в Рено, кажется, он сказал — Рено. Могу я теперь уйти, сэр?

Структура наркобизнеса начинала вырисовываться у меня в мозгу. Пока что это была абстрактная модель: высокий тонкий треугольник, нарисованный красным карандашом. Нижнюю сторону составляла короткая прямая линия между Палм Спрингс и Пасифик Пойнт. Верхняя точка находилась в Сан-Франциско. Второй, заштрихованный, треугольник расположился на той же стороне и показывал на другой верхний угол — в Рено. Но когда я попытался свести оба треугольника на одной плоскости, общая картина оказалась смазанной.

— Ладно, иди, — разрешил я.

Когда мы вышли, оказалось, что девушка исчезла. Я почувствовал облегчение. Дело в том, что по отношению к ней у меня появилась большая ответственность, чем мне бы хотелось.

Глава двадцать третья

Освещенные часы на башне здания окружного суда показывали только пять минут двенадцатого. Мне не верилось. Казалось, было уже за полночь. У меня уже появился неприятный привкус от длинного противного вечера. В голове крутилась скрипучая пластинка с записью уголовных допросов. Что? Кровь. Где? Там. Когда? Тогда. Почему? Кто знает. Кто? Он. Они. Она. Оно. Мы. Особенно мы.

Я запарковал машину напротив крыла здания суда, где помещалась окружная тюрьма. Окна второго и третьего этажей были закрыты металлическими решетками с орнаментом, чтобы соответствовать эстетическим запросам воров, грабителей и проституток, которые там сидели. Часть первого этажа этого крыла занимала контора шерифа. Из всего здания свет горел только в окнах этой конторы, расположенных под часами башни.

Большая черная дверь была открыта, и я вошел внутрь помещения, освещенного белым флюоресцентным светом. За стойкой, делившей прихожую на две половины, разговаривал по телефону полный молодой человек. Нет, говорил он, шерифа здесь нет. Он не может дать его личного телефона. Вполне может быть, что тот уже лег спать. И он сожалеет, что это произошло. Утром обратит на это внимание помощника шерифа.

Он положил трубку и облегченно вздохнул.

— Зануда, — сказал он мне. — Звонит нам каждый день или через день. Ей кажется, что она может принимать радиоволны и что иностранные агенты подрывают ее нервную систему пропагандой. В следующий раз посоветую ей подрегулировать свои электронные лампы, чтобы она смогла принимать электропередачи. — Он вышел из-за письменного стола и вразвалку подошел к стойке. — Чем могу вам помочь, сэр? — У него были приветливые манеры бакалейщика из ближайшего магазина, правда, он заботился о правосудии, а не о хлебе и картошке.

— Стало быть, шерифа здесь нет?

— Ушел после ужина. Чем могу быть полезен?

— Один из его помощников ведет дело об исчезновении Джо Тарантайна.

— Дьявольщина, вы говорите: один из помощников? К этому делу привлечено уже три или четыре его помощника. — Улыбка скрыла его глаза.

— Разрешите мне побеседовать с одним из них.

— Они довольно-таки заняты. Вы журналист?

Я показал ему фотокопию своего документа.

— Тот, с которым я разговаривал, был в широкополой шляпе. Или тут у вас все носят такие шляпы?

— Только Каллаган. Он как раз сейчас тут. Разговаривает с миссис Тарантайн. — Он указал на внутреннюю дверь. — Вы подождете?

— Какая миссис Тарантайн? Мать или жена?

— Молодая. Если бы я был Тарантайн, то не удрал бы от копны таких чудных волос. — Что-то плотоядное зародилось в его глазах и распространилось на все лицо.

Я поборол возникшее у меня раздражение.

— Это официальная точка зрения, что Тарантайн скрылся? Может быть, у вас есть какие-то особые сведения о том, что он умеет ходить по воде или, например, что русская подлодка ждала и потом подобрала его?

— Может быть. — Он помахал рукой, как веером, возле лица. — Вам надо собраться вместе с этой старой занудой. Она заявляет, что голоса, которые она слышит в своей голове, говорят с русским акцентом. Кстати, никакой официальной точки зрения нет и не будет, пока мы не завершим расследование.

— Поднимался ли кто на борт «Королевы ацтеков»?

— Да. Судно полностью разбилось о рифы. В каюте никого не нашли. Разрешите спросить, в связи с чем вы проявляете к этому делу интерес, мистер…

— Арчер. У меня есть кое-какая информация для Каллагана.

— Он освободится с минуты на минуту. Они уже разговаривают битый час. — Бросив завистливый взгляд на внутреннюю дверь, он поплелся к письменному столу и втиснул свой зад между подлокотниками вращающегося кресла.

У меня было время выкурить сигарету, фактически первую за весь день. Я присел на жесткую скамейку у стены. Минутная стрелка электрических часов, висевших на противоположной стене, продвинулась нервными прыжками вокруг циферблата к половине двенадцатого. Дежурный зевал над информационным журналом.

Наконец щелкнула собачка замка на внутренней двери, и на ее пороге появился Каллаган. Свою огромную шляпу он держал в руке, обнажив под неярким освещением лысую макушку. Он неуклюже отодвинулся, пропуская вперед Гэлли, улыбаясь ей так, как будто она была его девушкой.

Она выглядела такой же подтянутой и энергичной, как и в послеобеденное время На ней был темно-коричневый костюм, но зеленая блузка под жакетом опровергала возможное предположение о том, что она облачилась в траурную одежду. Только синеватые круги под глазами давали мне представление о том, что ей пришлось пережить.

Я поднялся, и она остановилась как вкопанная.

— Ох, мистер Арчер! Не думала, что встречусь с вами сегодня. — Она протянула мне руку в перчатке. Даже через лайку ощущался холод ее руки.

— А я думал, что еще встречу вас. Если вам нетрудно, подождите меня минутку. Мне надо зайти к Каллагану.

— Конечно, подожду.

Она села на скамейку. Над ней склонился Каллаган и рассыпался в словах благодарности за помощь. Она ответила несколько натянутой улыбкой. Толстый молодой полицейский навалился на стойку, жадно пожирая ее похотливым взглядом.

Помощник шерифа повернулся ко мне и надел на голову шляпу.

— В чем дело, уважаемый? Постойте, вы были с Марио на побережье. Вы его друг?

— Частный детектив, разыскиваю Джо Тарантайна. Фамилия моя — Арчер.

— По ее просьбе? — Он кивнул головой в сторону Гэлли.

— По просьбе ее матери. — Я отошел с ним к другому концу стойки, — Я разговаривал с одной девицей, которая сегодня утром видела такое, что может вас заинтересовать. Она лежала за укрытием от ветра на пляже Макрель, находилась там одна уже под утро.

— Совсем одна? — Кожа вокруг его глаз сморщилась от недоумения или прилива веселья.

— Говорит, была совершенно одна. К берегу подплыл мужчина со свертком на шее, в котором, возможно, была одежда. Она видела, как он прошел по пляжу, и затем услышала, что заработал мотор машины в рощице за жаровнями.

— Так вот что произошло с Тарантайном, — протянул он.

— Но она считает, что это был не Джо, равно как и не Марио. Она знает их обоих…

— Кто такая эта девица? Где она сейчас?

— Я познакомился с ней на поединке по борьбе. Собирался доставить ее сюда, но она убежала от меня.

— Как она выглядит?

— Худенькая блондинка.

— Дьявольщина, половина городских девушек теперь блондинки. Когда, вы говорите, она видела парня?

— Незадолго до рассвета. Еще было темновато, и она не смогла его хорошенько рассмотреть.

— Не было ли у нее галлюцинаций? — пробормотал он. — Любой девице что-нибудь померещится, если она окажется на пляже одна в такое время.

— Не думаю, что это была галлюцинация. — Но, разумеется, ей могло что-то показаться. Тому существует много свидетелей, и получше, чем Руфь. В общем сложности примерно сто пятьдесят миллионов человек.

Он повернулся к Гэлли и опять снял шляпу. У него менялся даже голос, когда он обращался к ней.

— О, миссис Тарантайн. Когда, вы говорите, привезли сюда своего мужа?

Она поднялась и подошла к нам своим четким шагом.

— Я точно не помню, какой был час. Примерно четыре часа утра. Думаю, что так.

— Но до рассвета?

По крайней мере, за целый час до рассвета. День еще не наступил, когда я возвратилась в Санта-Монику.

— Именно так я вас и понял.

— Это имеет какое-то значение?

Он ответил с торжественным видом:

— В деле об убийстве все имеет важное значение.

— Вы думаете, он убит? — спросил я.

— Тарантайн? Неизвестно, что с ним произошло. Утром мы начнем проводить работы по вылавливанию со дна.

— Но вы упомянули убийство.

— Тарантайн разыскивается по обвинению в убийстве, — пояснил он. — В Лос-Анджелесе объявлен его общенациональный розыск. Разве вы не слышали об убийстве Дэллинга?

Я взглянул на Гэлли. Головой она сделала еле заметный отрицательный знак. И я протянул:

— А-а, это…

— Ужасно устала, — заметила она. — Хочу попросить мистера Арчера отвезти меня домой.

Я ответил ей. что сделаю это с удовольствием.

Глава двадцать четвертая

На ступеньках здания суда она взяла меня под руку, крепко сжав своими пальцами, что не вызвало неприятного чувства.

— Я рада, что вы оказались здесь, Арчер. Я уже много часов подряд отвечаю на вопросы полицейских и нахожусь в каком-то тумане, как действующее лицо в фильме. Вы — человек основательный, на вас можно опереться, правда?

— Я — достаточно весомый человек, вешу сто восемьдесят пять фунтов.

— Я имею в виду не это, и вы понимаете… Все эти блюстители закона похожи на посмертные маски. А у вас — живое лицо, вы из плоти и крови.

— Плоть и кровь, другие приятные вещи, — пошутил я. — Когда-то и я был полицейским. И думаю, что, говоря так, вы ступили на хрупкую почву.

Ее пальцы еще сильнее сжали мою руку.

— Ступила на хрупкую почву?

— Вы слышали, что я сказал. Мне непонятно, почему полисмены Лос-Анджелеса не задержали вас в качестве важного свидетеля.

— За что же сажать меня в тюрьму? Я ведь абсолютно невиновна.

— Может быть, вы не виновны в конкретных делах-. Но не в замыслах. Вы — достаточно умная женщина, и Тарантайну вас не обвести вокруг пальца. Вы не могли прожить с ним два месяца и не узнать, что он затевает.

Она выпустила мою руку и попятилась назад, когда я открыл для нее дверцу машины.

— Садитесь, миссис Тарантайн. Вы попросили отвезти вас домой. А где ваша собственная машина, между прочим?

— Сегодня я была не в состоянии сесть за руль. У меня был ужасный день, а теперь вы устраиваете перекрестный допрос. — Ее голос надломился, и мне было непонятно, игра это или нет.

— Садитесь. Мне хотелось бы услышать историю, которую вы рассказали полицейским.

— Вы не имеете права так со мной разговаривать. Женщину нельзя заставить обвинять своего мужа. — Но она села в машину.

— Можно, если она — соучастница. — Я захлопнул дверцу, чтобы подчеркнуть смысл фразы.

Она оставалась сидеть на краю переднего сиденья, когда я заводил мотор.

— Я не знала даже, что Джо разыскивается по обвинению в убийстве, пока об этом мне не сказал Каллаган. Фактически нет ордера на его арест. Его просто хотят допросить. Они нашли в квартире Кита отпечатки его пальцев. — Ее голос стал тише.

— Вы должны были знать это. — Я повернул машину налево, к главной улице. — Как только они сообщили вам, что Дэллинг убит, вы должны были вспомнить об утреннем посещении Джо его квартиры. Что вы сообщили об этом следствию?

— Ничего. Я целиком это опустила. Сказала, что отвезла его прямо в Пасифик Пойнт.

— И вам непонятно, что я имею в виду, когда говорю «ступить на хрупкую почву»?

— Я не могла им этого сказать, — прошептала она. — Они воспользуются этим, чтобы посадить его в газовую камеру, если поймают.

Я остановился перед мигающим красным светофором, потом пересек главную улицу, направляясь к автостраде.

— Сегодня после обеда вы резко выступали против Тарантайна. Что превратило вас в его лояльную жену?

— Вы можете попридержать свои саркастические замечания, Арчер. — Опять засверкали искры ее боевого характера. — Джо не очень приятный человек, но он не способен на убийство. К тому же я — его жена.

— Знаю. Но это не мешало ему торговать героином.

— Как вы об этом узнали?

— Мне это было нелегко сделать. Но дело-то в том, что узнал я об этом не от вас.

— Я узнала об этом только несколько недель назад. Мне это было противно. Я бы от него ушла, если бы не боялась его. Разве я становлюсь от этого преступницей?

— Чего вы боялись, Гэлли? Джо не обидит и мухи, по вашему же выражению.

— Он не убивал Кита! — крикнула она. — Я в этом уверена. У него не было для этого причин.

— Ах, бросьте, вы знаете, что убил он. Вы не хотите признать это, потому что боитесь оказаться впутанной в эту историю. Как будто вы уже не увязли в ней по горло.

— Какие у него могли быть основания?

— Одну причину вы сами назвали сегодня после обеда: Джо обезумел от злости, узнав что Дэллинг привез меня в его убежище в Оазисе. Теперь же вы изменили свой рассказ, когда всплыл этот факт.

— Кита не было в квартире. Не было и выстрела. Я бы услышала, если бы стреляли.

— Другие люди тоже не слышали выстрела, но он был произведен. Хотите знать другие мотивы? Джо, должно быть, знал, что у вас с Дэллингом был роман. Все другие знали об этом.

— Вы лжец.

— В каком смысле: в отношении самого факта или в отношении того, что об этом знали все?

— На самом деле этого не было. Кит был моим другом, и не больше. Что такое вы думаете обо мне?

— Что вы — женщина, которая ненавидела своего мужа. Если вам так нравится, вы можете называть другую связь платонической. Джо не такой, чтобы сердиться из-за мелочей. Вы не станете отрицать, что Дэллинг был от вас без ума.

— Напротив, я отрицаю это. Я не поощряла его.

— Он не нуждался в поощрении. Он был романтически настроен. И отдал бы за вас жизнь, что, возможно, и сделал. Знаете, ведь привлек меня к этому делу он.

— Я думала, моя мама, как вы сказали.

— Сделать это уговорил ее Кит. Он побывал у нее в воскресенье вечером и уговорил ее нанять меня.

— Это она вам сама сказала?

— Вот именно. И это — правда.

— Она не была знакома с Китом.

— Она с ним познакомилась в воскресенье.

— Как вы можете быть в этом уверены?

— Все было подстроено с самого начала, когда я встретился с ним в Палм Спрингс. Он устроил так, чтобы я сам нашел его там. Кит боялся открыто приехать ко мне из-за Джо и Доузера. Он оказался между ними, как между двух огней. И все же у него хватило пороху вызвать меня туда. Это было нелегко сделать такому деликатному человеку, как Кит. Но на деле это значило многое.

— Да, это что-то значило, — произнесла Гэлли вполголоса. — Бедный дурачок. — Она замолчала.

Мы катили по свободной автостраде на север, в направлении Лонг-Бич. Дул сильный ветер, и я снизил скорость, чтобы машина не дергалась. Изредка мелькали проблески океана, неприветливого, с белыми шапками пены под сплошными тучами. Прерывистый ветер свистел на обтекаемых местах кузова машины, потом неожиданно стихал, наступала тишина. В один из таких моментов за урчанием мотора я услышал, что Гэлли потихоньку плачет.

Фонари Лонг-Бич, казалось, дразнили несущиеся по небу впереди нас облака. Ветер налетал и затихал, потом опять крепчал, а женщина продолжала плакать в окружавшем нас состоянии покоя и неистовства. Она нежно прильнула ко мне и положила свою голову мне на плечо. Я держал руль левой рукой, чтобы не беспокоить ее.

— Гэлли, вы любили его?

— Не знаю. Он всегда был ласков со мной. — Она глубоко вздохнула, вспоминая о своем горе. Ее дыхание щекотало мне шею. — Я встретила его слишком поздно, уже была замужем за Джо. А Кит собирался жениться на другой женщине. Я отбила его у нее, но из этого не могло ничего выйти. Он не был настоящим мужчиной, когда не нагружался. А когда поддавал, то становился ужасен.

— Теперь с ним покончено.

— Теперь всему крышка, — резюмировала она. — Все держится на ниточке. Мне хотелось, чтобы у меня лопнула покрышка, когда я увозила Джо из Оазиса. Тогда бы мне не пришлось собирать все эти осколки, правда?

— Вы не произвели на меня впечатления девушки, которая ищет легких путей.

— Думаю, что легких путей не существует. Я думала, что нашла легкую дорожку, когда вышла замуж за Джо. Мне опостылело выполнять больничные команды, сражаться с практикантами в бельевых кладовках, ждать, пока в жизни произойдет что-то приятное. Джо мне представлялся какое-то время вполне надежным. Оказалось, что на самом деле он не такой.

— Как вы с ним познакомились?

— Сегодня после обеда я рассказала вам об этом. Кажется, с того момента пробежали годы, правда?

— Расскажите мне об этом еще раз.

— Я бы предпочла поговорить о другом, но если вы настаиваете, то повторю. Я несла круглосуточное дежурство по уходу за Спидом в течение двух недель. Джо навещал его почти каждый день. Он руководил вместо него делами на Арене.

— Кто стрелял в Спида?

Думаю, Блэни — один из людей Доузера. Я не решилась сказать об этом сегодня у Доузера. Они могли подслушивать.

— Сам Спид сказал вам об этом?

— Нет, он так и не признал ничего, что связано с покушением на него. Когда в больнице его допрашивали полицейские, он уверял, что случайно выстрелил в себя сам. Думаю, боялся, что его прикончат, если начнет говорить правду. Джо мне сказал об этом после свадьбы. Я обещала ему не выдавать это ни одной душе, но думаю, теперь эти мои обещания отпадают. Он уехал, не позабогясь о том, что со мной будет.

— Уехал куда? Наверняка он намекал на что-то вам.

— Я знаю только то, что рассказала вам, — возразила она. — Думаю, он взял яхту Марио.

— «Королева ацтеков» далеко не уплыла.

— Джо, возможно, заметал следы. Может быть, в море его поджидало какое-нибудь другое судно.

— Его браг думает так же.

— Марио? Марио знает это лучше, чем я. У Джо есть друзья в Энсеньяде…

— Хотелось бы это узнать. У него могли быть деловые связи, но практически они принадлежат Доузеру. Если Джо такой продувной, как о нем говорят, то он удирает в противоположном направлении. Его встретил кто-нибудь в бухте для яхт?

Нет, там никого не было. Я слышала, что вы рассказали мистеру Каллагану относительно мужчины на пляже. Им мог быть и Джо, не так ли, несмотря на то, что сказала девушка?

— Мог быть и он. Но думаю, был кто-то другой.

— Кто?

— Не имею ни малейшего представления.

— Что, по вашему мнению, могло произойти с Джо?

— Один Господь знает. Он может оказаться в Лос-Анджелесе или Сан-Франциско. Он мог улететь в Кливленд или Нью-Йорк. Он может лежать на дне моря.

— Я почти надеюсь, что тем оно и кончилось.

— Что он взял с собой, Гэлли?

Он мне этого не сказал, но я могу догадываться, что при нем был героин. Он сбывает именно этот товар.

— А сам употребляет его?

— Только не Джо. Я видела некоторых из его покупателей и именно с тех пор возненавидела его. После этого мне даже разонравились его деньги.

— Он мотанул с очередной партией Доузера, в этом дело?

— Очевидно. Я не решилась спросить его об этом.

Сколько там товара?

Не могу даже представить.

Где он его прячет?

— Этого тоже не знаю. — Она всем телом повернулась ко мне и вздохнула. — Пожалуйста, прекратите вести этот разговор, как полицейский. Я действительно не могу его больше выносить.

В районе Лонг-Бич дорожное движение было все еще очень напряженным, и я сконцентрировал свое внимание на дороге. По обеим сторонам проносились нефтяные вышки, как взводы железных солдат, размещенных в пригородной пустыне. У меня было такое ощущение, что я проезжаю через страну грез, пытаюсь вспомнить мечту, которая связана с этим ландшафтом, и никак не могу вспомнить. Гэлли сняла шляпку и тихо полулежала, теснее прижавшись ко мне. Она оставалась в таком положении до тех пор, пока я не остановил машину перед домом ее матери.

Просыпайтесь, — разбудил я ее, — Вы приехали.

Глава двадцать пятая

Было уже около двух часов ночи, когда я добрался до своей части города. Мое пятикомнатное бунгало располагалось на улице, где жили люди среднего достатка. Этот одноэтажный дом и закладные платежи за него оставались единственными напоминаниями о моей первой и единственной женитьбе. После развода я никогда не возвращался домой раньше, чем ко времени сна. Теперь как раз пора была ложиться спать. Последние несколько миль я вел машину по гудящему ночному бульвару просто по привычке, чуть не засыпая. Из забытья я вышел, только когда оказался уже на своей въездной площадке. В ярком свете фар показалась белая дверь гаража, которая была для меня крайней стенкой путешествия из пустоты в никуда.

Не выключая мотора, я вылез из машины, чтобы открыть гараж. Двое мужчин, шагая бок о бок, вышли из тени веранды, сбоку от меня. Я ждал в узком проходе между домом и открытой дверцей машины. Крупные молодые люди, одетые в темные костюмы и шляпы. В слабом свете, отраженном от двери гаража, их широкие плечи и квадратные физиономии казались почти одинаковыми. Парочка небесных близнецов, догадался я, из полиции Лос-Анджелеса. Недаром мысль о Дэллинге, лежащем в крови, преследовала меня весь день. Теперь Дэллинг наверстывал свое.

— Арчер? — спросил один из них. — Мистер Лю Арчер?

— Я — ваш. Полагаю, это — мистер Каменная плита из эскадрона смерти. — Моя находчивость иссякла. — В сопровождении мистера Могильного камня из бригады домашних очагов. А где же мистер Бригадный камень из очага смерти?

— Я — сержант Ферн, — отрекомендовался первый полицейский. — А это — сержант Толливер.

— Фамилия, несомненно, произносится Толлиа-ферро.

Второй полицейский едко заметил:

— Мистер Арчер, не слишком ли поздний сейчас час, чтобы бросаться банальными шуточками?

— Чертовски поздно. Нельзя ли подождать с вашими делами до утра?

— Лейтенант Гэри приказал доставить вас в любое время, когда вы объявитесь. Он хочет поговорить с вами сейчас же.

— Об убийстве Дэллинга?

Сержанты, одетые в гражданское, взглянули друг на друга, будто я сказал что-то важное. Первый сказал:

— Лейтенант Гэри с удовольствием объяснит сам.

— Думаю, положение безвыходное. — Я выключил фары и хлопнул дверцей. — Пошли.

Патрульная машина стояла за углом. Лейтенант Гэри ждал меня в клетушке следственного отдела.

Маленькая квадратная комнатушка с унылой серой мебелью из железа: шкаф для досье с бумагами, письменный стол с переговорным ящичком и подносами для входящих и исходящих бумаг, заваленными рапортами, в углу комнаты автопоилка с охлажденной водой. Карта улиц города почти целиком закрывала одну из стен. Единственное окно открывалось на глухую стену соседнего здания. Осветительные приборы на потолке наполняли комнату ярким неприятным светом.

Гэри стоял за своим письменным столом. Это был мужчина лет сорока с преждевременно поседевшей головой. Лохматые волосы торчали во все стороны острыми клочками — видимо, лейтенант частенько запускал в них свои пальцы, разгадывая очередную шараду. У Гэри были плечи защитника-регбиста, но лицо худощавое. Гтаза живые и бегающие, тонкий вопрошающий нос и привыкший к движению рот.

— Лю Арчер, да? — спросил он довольно приятным голосом. Рубашка на нем была расстегнута, галстук приспущен. Он немного подтянул его, но не стал затягивать полностью. — О’кей, Ферн, спасибо.

Сержант, сопроводивший меня сюда, прикрыл за собой стеклянную дверь. Гэри сел за свой письменный стол и стал изучающе разглядывать меня. На стене возле него висела доска, обтянутая зеленой материей, с несколькими фотографиями разыскиваемых людей, снятых анфас и в профиль. Я почувствовал что-то родственное к этим лицам на поблекших черно-белых фотографиях.

— Вы меня хорошо запомнили, лейтенант.

— Я вас действительно запомнил. Я наводил о вас справки, между прочим. У вас неплохой послужной список в том, что касается работы в этом городе. Не сказал бы, что вы всегда охотно с нами сотрудничаете, но вы нас никогда не обманывали, а это уже кое-чего стоит. Говорил я о вас и с Колтоном, сотрудником окружной прокуратуры. Он стопроцентно на вашей стороне.

— Во время войны я служил в разведке под его руководством. К чему вы клоните, лейтенант? Вы приволокли меня сюда в два часа ночи не для того ведь, чтобы расхваливать мой послужной список.

— Не для этого. Но упомянул о нем потому, что не будь у вас такой репутации, вы бы оказались под арестом.

Я не сразу смог проглотить такую пилюлю. Он наблюдал за мной, его нервный рот производил жевательные движения. Я решил ответить ему в веселом духе.

— Получается, что наношу вам визит вежливости. Великолепный случай, не правда ли?

Его глаза сузились и засветились ярче. Они напоминали ружейные прорези со стальным голубоватым отблеском внутри.

— Ордер на арест подписан, — мягко сказал он. — Если я решу воспользоваться им, тогда это не покажется вам смешным.

— А за что? За плевок на улице?

Я нисколько его не подзадорил. Он ответил на мой вопрос своим вопросом:

Чем вы занимались весь этот день?

— Ел. Работал. Выпивал. Смеялся.

Он сам ответил на свой вопрос:

— Разыскивали Джо Тарантайна. Объясните, почему?

— У меня есть клиент.

— Назовите его.

У меня скверная память на фамилии.

Он заерзал в кресле, взгляд его голубых глаз описал по комнате круг, как будто искал выхода из комнаты.

— У меня к вам несколько вопросов, Арчер. Надеюсь, вы мне не будете давать на них такие же ответы.

— Похоже, ответы вам известны.

Черт подери, давайте займемся конкретным делом. Полегче с остроумными ответами.

— Боюсь, когда вы начинаете размахивать ордером, на сцене появляется комик.

— Забудьте об ордере. Это не моя инициатива. — Несмотря на все, что было в нем неприятного, он производил впечатление честного человека. — Садитесь и расскажите мне ради Всевышнего, почему вы вдруг начинаете бегать в такое позднее время по указанию Доузера.

— Какой у вас есть материал против Доузера? — Я сел на единственный стул, который стоял перед письменным столом. — Доузер — гражданин с положением. Об этом свидетельствуют плавательный бассейн и личный бар. Он развлекает политиков в своем очаровательном доме, похожем на усадьбу и расположенном на престижном склоне холма. Он даже содержит дворецкого и блондинку.

— До меня что-то не доходит, Арчер. — В его словах звучало разочарование. — И вы работаете на него?

— А почему бы и нет? Он, наверное, ладит с законом, иначе не разгуливал бы на свободе. Любопытно, скольких полицейских он подкармливает. Я же просто бывший полисмен, добывающий себе пропитание.

Он крепко зажмурился. Какое-то время продолговатое серое лицо казалось неживым.

— Не рассказывайте мне о взятках, которые дает Доузер. Об этом я знаю. Знаю также, почему вы покинули отделение в Лонг-Бич. Вы не согласились с тем, чтобы Сэм Шнайдер забирал у вас часть месячной зарплаты, и он вас выжил.

— Колтон разболтался с вами, — заметил я. — Если вам все известно о Доузере, поезжайте и схватите его, посадите за решетку в Алькатрас, как он того заслуживает. Не вымещайте на мне свои должностные неприятности.

— Он не подпадает под мое управление. — Гэри опять принялся жевать губу. — Мои ребята ловят каждый месяц по двое-трое его торговцев-расносчиков, но дальше дело не идет. Тарантайн — один из его главных прихвостней, вы это знаете?

— Был раньше. Теперь таковым не является.

— Где находится Тарантайн в настоящее время?

— Об этом никто не знает.

— Мы обнаружили отпечатки его пальцев в квартире Дэллинга. — Неожиданно он переменил тему разговора. — Что вы сами делали вчера утром в квартире Дэллинга?

Я оставил это без ответа, стараясь не показывать, что он меня сильно удивил.

Он продолжал:

— Водитель грузовика молочных продуктов дал нам ваши приметы вчера вечером. Он показал также на вашу машину. Вы или ваш двойник проник через черный ход в дом Каса Лома где-то в восемь часов утра. — Он откинулся назад и стал ждать моего ответа.

Я мог бы ответить по-разному. Это значило, что его вопросы о Доузере были отвлекающими. Он велел мне забыть об ордере, а сам о нем помнил…

Отвечать уклончиво не запрещалось.

— К восьми утра Дэллинг уже несколько часов был мертв. Вскрытие это покажет, если уже не показало.

— Вы признаете, что были там? Вы признаете, что Дэллинг был мертв?

— Я был там, и Дэллинт был мертв.

— Но вы нам об этом не сообщили. До нас это не дошло до тех пор, пока кровь не просочилась через пол и не выступила пятном на потолке квартиры снизу и пока кто-то не обратил на это пятно внимание. Это совершенно неумно с вашей стороны, Арчер. В этом отсутствовал дух сотрудничества с нами, это было даже противозаконно. Такое поведение может способствовать тому, что вас лишат вашей работы. — Он наклонился над письменным столом, его глаза прыгали, как голубые язычки в газовой горелке, и бросил мне далеко не успокаивающее замечание: — Конечно, возможность потерять лицензию — не самая большая из ожидающих вас неприятностей.

— Продолжайте.

— После Каса Лома вы поторопились проинтервьюировать пару свидетелей, Северна и женщину по фамилии Хэммонд. Один Господь знает, что вы намеревались сделать. Самая безобидная интерпретация вашего поступка такова: вы вдруг вспомнили, что являетесь стареющим чудо-мальчиком, и решили полностью устранить нас от этого дела, вести его в одиночку. Смотрели ли вы кинофильмы в последнее время? Не читали ли «Роверские ребята в Голливуде и вино»?

— Может быть, и смотрел, и читал. А в чем заключается самая обидная интерпретация?

— Могло быть и так: вы заметали собственные следы, — выпалил он довольно небрежно. — Видите ли, мы нашли револьвер. Работник из моей команды обнаружил его в стоке для дождевой воды на улице, за парковочной площадкой Каса Лома.

Гэри открыл ящик стола перед собой и положил на письменный стол короткий черный автоматический револьвер 38-го калибра.

— Узнаете?

Я узнал. Это был мой револьвер.

— Вы должны его узнать, — заметил он. — Оружие зарегистрировано на ваше имя. Наши специалисты по баллистике пару часов назад провели испытания по стрельбе из этого револьвера. По их мнению, на основании исследований сравнительных данных под микроскопом именно из него вылетела пуля, которую извлекли из черепа Дэллинга. Она перебила шейную вену и застряла в коре головного мозга. Дэллинг умер от потери крови. Как вы это находите, Арчер?

— Мне это совсем не нравится. Продолжайте. Но вы меня пока что не предупредили о том, что любые мои показания могут быть использованы против меня.

— Теперь я предупреждаю вас об этом. Хотите ли что-нибудь сказать?

— Я — очень ловкий и очень хитроумный человек. Вчера ночью я увидел Дэллинга впервые в жизни и решил, что он слишком красивый, чтобы оставаться в живых. Вполне подходящая причина для совершения великолепного преступления. Я застрелил Дэллинга из своего револьвера, зная, как легко будет установить, что оружие принадлежит мне, и предусмотрительно поместил его под ближайшую сточную решетку, где, конечно, его найдет любой полицейский. Четырьмя или пятью часами позже я вернулся на место преступления, как должны это делать убийцы, чтобы полюбоваться проделанной работой. А также — чтобы меня заметил и сообщил вам об этом разносчик молока. Мне хотелось как можно больше усложнить себе жизнь…

— Вам удалось ее усложнить. — Гэри опять придал своему голосу мягкость. — Что вы рассказываете — не смешно. Вы не рассмешили меня.

— Это не смешно. Но тут есть некоторые забавные моменты, впрочем…

Он опять перебил меня:

— Вы поступили, как последний глупец, и прекрасно понимаете это сами. Возможно, я могу добиться обвинительного акта против вас и доказать вашу вину…

— Ни черта вы не сможете. Я как раз собирался поведать вам о самом забавном обстоятельстве. Что я застрелил Дэллинга на расстоянии ста двадцати миль. Недурно для револьвера 38-го калибра, из которого обычно не попадешь в дверь амбара с расстояния в пятьдесят шагов.

— Если не удастся обосновать обвинение в убийстве, — невозмутимо продолжал он, — то я могу доставить вам массу неприятностей в связи с тем, что вы не сообщили об обнаружении трупа. К счастью, я не хочу злорадствовать. Колтон не советовал мне делать это, а я ценю его мнение. Но вы заставите меня разозлиться, если будете продолжать говорить, как последний глупец, вдобавок к тому, что поступили не лучшим образом. — Он пожевал верхнюю губу. — А теперь, что вы там хотели сказать об алиби?

Я осознал, что разыгрываемое мною представление закончилось.

— В то время, когда застрелили Дэллинга, я был в пятнадцати или двадцати милях, по другую сторону Палм Спрингс и разговаривал с женщиной, которую зовут Марджори Феллоуз. Почему бы вам с ней не поговорить? Она остановилась в отеле «Оазис».

— Возможно, я с ней поговорю. Когда это было?

— Примерно в три часа утра.

— Если вы знаете, что Дэллинга застрелили в три, то вы знаете больше нашего. Наш доктор думает, что это было около четырех, часом раньше или часом позже. — Он миролюбиво распрямил на столе ладони, как бы подчеркивая свою искренность. — Невозможно определить, сколько времени после выстрела он оставался еще живым, или установить точно время выстрела. По крови можно сказать, что какое-то время он все еще был жив, хотя, несомненно, он сразу потерял сознание, получив пулю в кору головного мозга. Во всяком случае, вы можете себе представить всю чертовщину, связанную с возможным алиби. Если только вы не располагаете более определенной информацией? — В его вопросе звучала ирония.

Я сказал, что у меня есть такая информация.

— Не хотите ли сделать заявление?

Я ответил утвердительно.

— Хорошо. Самое время. — Он нажал на клавишу переговорного устройства на углу стола и вызвал стенографа.

Моя признательность Питеру Колтону возрастала слишком быстро, чтобы чувствовать себя уютно. Похоже, беседа до этого момента не протоколировалась. Это меня устраивало, потому что я показал себя не с лучшей стороны. Я много напортачил, как приготовишка, когда обнаружил тело Дэллинга. Сделал рискованную ставку и проиграл на том, что ошибся, решив, что мисс Хэммонд и Джошуа Северн расскажут мне что-нибудь важное, если я встречусь с ними до полицейских. Гэри дал мне это понять, хотя я и старался ходить вокруг да около. Представлению пришел конец, как и самому Дэллингу, и роверские ребята были так же неуместны, как семеро спящих из библейского города Эфес.

Гэри уступил свой стул молодому стенографу.

— Хотите, чтобы я рассказал поподробнее?

— Совершенно правильно.

Я подробно изложил все с самого начала. Все началось с посещения Дэллингом миссис Лоуренс, в результате чего я был втянут в это дело. Ночь постепенно уходила, растворяясь в словах. Полицейский стенограф заполнял карандашом страницу за страницей своими иероглифами. Гэри расхаживал взад и вперед по клетушке, как бы продолжая искать выход из нее. Иногда он останавливался, чтобы задать мне вопрос. Когда я сообщил, что Тарантайн забрал мой револьвер, он прервал меня и спросил:

— Подтвердит ли этот факт миссис Тарантайн?

— Она уже это сделала.

— Но не для нас. — Он взял со стола отпечатанный протокол в бумажной папке и перелистал его. — В ее заявлении ничего не говорится о вашем оружии. Между прочим, вы не сообщили о краже.

— Позвоните ей и спросите.

Он вышел из комнаты. Стенограф закурил сигарету. Мы сидели и смотрели друг на друга, пока не вернулся Гэри.

— Послал за ней машину. Я говорил с ней по телефону, и, кажется, она не возражает. Она — ваша приятельница?

— Она перестанет быть таковой после этого. У нее странное, устаревшее понятие о том, что жена должна защищать своего мужа, каким бы преступником тот ни был.

Но он сам не очень-то держался за нее. Кстати, какое впечатление сложилось у вас о миссис Тарантайн?

— Думаю, она совершила самую крупную ошибку в своей жизни, когда вышла замуж за Джо. Хотя у нее много положительных качеств.

— Да, — сухо заметил он. — Пытается ли она его выгородить, вот что мне хотелось бы узнать.

— Думаю, пыталась. — И я передал то, что она мне рассказала об утреннем посещении квартиры Дэллинга.

Гэри прервал свое хождение.

— Тут явное противоречие. — Он снова просмотрел ее заявление. — Согласно ее заявлению, вчера после обеда она отвезла его из Палм Спрингс непосредственно в Лонг-Бич по дороге, идущей через каньон. Вопрос заключается в том, когда она говорила правду?

— Правду она сказала мне, — заявил я. — Тогда она не знала, что Дэллинг мертв. Когда же ей стало известно об этом, она изменила свой рассказ, чтобы выгородить мужа.

— Когда вы с ней разговаривали?

— Сегодня пополудни. Точнее, вчера пополудни. — Мои ручные часы показывали четыре часа утра.

— Вы знали, что Дэллинг убит.

— Но я не сказал ей об этом.

— Почему? Не могло случиться так, что она сама его убила или подставила своему мужу?

— Я допускал такую возможность, но она была бы сумасшедшей, если бы так сделала. Она наполовину влюбилась в Дэллинга.

— А что с другой половиной?

— Материнское чувство или что-то в этом роде. Она не могла воспринимать его всерьез. Хотя бы потому, что он был алкоголиком.

— Понятно. Все это она сообщила вам, или вы домыслили сами?

— Вам было бы неинтересно знать о моих досужих вымыслах.

— Ладно. Заканчивайте свое заявление. — И он возобновил хождение по комнате.

Когда я закончил давать показания, было уже без десяти пять. Стенографист покинул комнату, получив указание отпечатать его как можно скорее.

— Если вы все рассказывали правильно, — сказал мне Гэри, — вполне похоже на то, что это сделал Тарантайн. Почему он пошел на это?

— Спросите об этом миссис Тарантайн.

— Я так и сделаю. Прямо сейчас.

— Если можно, я бы поприсутствовал.

— Ага, спокойной ночи.

Она встретилась со мной в коридоре, ее сопровождал сержант Толливер.

— Мы все время встречаемся в полицейских участках, — улыбнулся я ей…

— Думаю, что это место не хуже других, — Она выглядела изнуренной, но все же у нее оставалось достаточно сил, чтобы улыбнуться в ответ.

Глава двадцать шестая

Я проснулся и стал разыскивать джокера, с помощью которого смог бы заморозить банк и получить очередной ход в покере. Под подушкой его не оказалось. Не было и среди простыней, как и на полу возле кровати. Я уже начал вылезать из постели, чтобы поискать его под кроватью, когда понял, что все еще досматриваю сон.

Стрелки будильника показывали точно полдень. Вверх по улице поехал грузовик, раздался скрежет переключаемых скоростей, напоминая мне о том, что мир и без меня продолжал крутиться. Я решил: пусть себе крутится. Первым делом я принял продолжительный горячий душ, а затем небольшой холодный. И ощутил боль в затылке от давления воды. Затем побрился, почистил зубы первый раз за последние два дня и почувствовал себя необычайно приподнято. Лицо мое мне даже понравилось, на нем не осталось и следа пережитого мною за эти двое суток. Прекрасно, что пара глаз может увидеть очень многое и остаться не затронутой тем, что видит. Человеческое существо слишком хорошо приспосабливается, но это не всегда ведет к добру.

Кухню заливал золотистый солнечный свет, который проникал через окно над раковиной. Я включил кофейник, поджарил несколько ломтиков грудинки, разбил четыре яйца в шипящий жир, приготовил пол-дюжины ломтиков поджаристого, хотя и несвежего хлеба. После еды присел в кухонном закутке с сигаретой и чашкой черного кофе, ни о чем не думая. В порядке разнообразия приятно побыть в тишине и одиночестве. Явное удовольствие доставляла возможность не разговаривать и во время второй чашки кофе. Но через некоторое время я обратил внимание на то, что ритмично постукиваю каблуком по полу и начинаю грызть ноготь на большом пальце левой руки. По улице проехала машина, издавая звук автобуса, на который я мог опоздать. Золотистый солнечный свет на линолеуме казался бесцветным. Третья чашка кофе показалась слишком горькой, и я не стал ее пить.

Подойдя к телефону в гостиной, я позвонил на коммутатор, чтобы узнать, кто мне звонил. В понедельник и во вторник звонила некая миссис Каролин Стэндиш. Нет, она не оставила своего телефона, сказала, что позвонит еще раз. Миссис Самуэль Лоуренс дважды звонила во вторник утром. Во вторник после обеда некий лейтенант Гэри очень срочно хотел поговорить со мной. Был также звонок от мистера Колтона из окружной прокуратуры. В среду был лишь один междугородный звонок, из Палм Спрингс. Некая миссис Марджори Феллоуз просила позвонить ей в отель «Оазис».

— Когда был последний звонок?

— Примерно два часа назад. Миссис Феллоуз звонила в половине одиннадцатого.

Я поблагодарил хладнокровный женский голос, нажал на рычаг и позвонил на станцию междугородных переговоров. Меня соединили непосредственно с Марджори Феллоуз.

— Говорит Арчер. Вы мне звонили?

— Да. Я очень хочу с вами поговорить. Тут произошло много событий, и я не знаю, к кому обратиться, — она говорила надломленным и смущенным голосом.

— Что, например?

— Что вы сказали?

— Приведите мне один пример событий, которые произошли у вас.

— О, их произошло очень много. Полиция и… многое другое. Я бы не хотела говорить об этом по телефону. Вы знаете этих сотрудников на коммутаторах. — Она произнесла это с преднамеренным злым умыслом, предназначая свои слова для гипотетического оператора, который слушал наш разговор. — Не могли бы вы приехать и поговорить со мной здесь?

— Удобнее было бы вам приехать в город.

— Я не могу этого сделать. У меня нет машины. К тому же я такая растеряха. Я так надеялась на вас. Я совершенно никого не знаю в Южной Калифорнии. — Жалобная нотка проскользнула в ровном голосе уроженки Среднего Запада, пропала и появилась опять как проявление жалости к себе самой. — Вы действительно частный сыщик, как сказал лейтенант Гэри?

— Действительно. Что случилось с вашей машиной?

— Генри… Он забрал ее.

— Из Палм Спрингс вы можете прилететь сюда за полчаса.

— Нет, полет совершенно исключается. Неужели вам непонятно это? Я ужасно расстроена. Мне нужна ваша помощь, мистер Арчер.

— В профессиональном плане?

— Да, разумеется. Не могли бы вы приехать и пообедать со мной в нашем ресторане?

Я сказал, что приеду, если она готова перенести обед на более позднее время. Затем надел галстук и пиджак, зарядил револьвер.

Объехав стороной Палм Спрингс, я приехал в Оазис вскоре после половины третьего. На плоской пустыне уже лежала сетка готовых дорог — залог бурного развития, которое, как полагали, ждет лишь появления резкого подъема деловой активности. Холм из черного камня закрывал непостроенный город, его крутые склоны загибались и складывались наподобие жесткого черного брезента, небрежно брошенного до горизонта. Пустыня за ним уходила в радужные дали. Ослепительный медный кружочек солнца жарко висел на плоском, как будто нарисованном, небе.

Оштукатуренные здания отеля «Оазис» в дневное время сверкали своей белизной. Это была общедоступная гостиница, главное здание которой выходило на дорогу, а за ним разбросано около двадцати коттеджей. Поливаемые лужайки перед ними казались искусственными и неуместными, как зеленый широкий ковер, разостланный на высохшей земле. Я запарковался у стены жилого помещения, у наружной галереи, и вошел в фойе. Кондиционированный воздух охладил мой взмокший лоб. Большой зал был меблирован легкими изделиями из дерева и кожи, покрытыми чехлами из тканей цвета пустыни с индейским рисунком. Декоратор отличался вкусом и располагал деньгами — необычное сочетание для любого места.

Портье у регистрационной конторки был извещен о моем приезде. Он обратился ко мне по имени и попросил коридорного — филиппинца в белом фраке проводить меня. Я последовал за его худощавой бесстрастной фигурой по бетонированной дорожке, проложенной между разбросанными коттеджами. На солнце жарились полураздетые тела мужчин и женщин, другие лежали на раскладных креслах в тени веранд: отверженные из Голливуда, Чикаго и Нью-Йорка. Еще больше таких особ столпилось вокруг бассейна, который поблескивал в глубине комплекса. Приятное времяпрепровождение с указателем цены в один доллар.

Филиппинец подвел меня к крылечку одного из маленьких коттеджей и негромко поступал по сетчатой двери. Когда появилась Марджори Феллоуз, он скороговоркой произнес: «Мистер Арчер» — и исчез.

В белом полотняном платье без рукавов она выглядела массивней, чем тогда, ночью: платье подчеркивало ширину ее плеч и бедер.

— Я так рада, что вы смогли приехать. Очень. — Она открыла дверь и протянула мне руку. У нее была прохладная и влажная ладонь, и она некоторое время удерживала мою руку.

Я буркнул соответствующее приветствие и высвободил руку. Она провела меня в гостиную и усадила в кресло.

— Я взяла на себя смелость сделать для вас заказ, — сообщила она. — Тут кухня закрывается в три часа дня. Нам подадут омлет с этими симпатичными маленькими свиными сосисками, которыми они потчуют. Я заказала то же самое для нас обоих. Омлет «а ля Берси».

Я сказал, что омлет «а ля Берси» — прелестное блюдо.

— Может быть, пожелаете что-нибудь выпить? Вы совершили долгую утомительную поездку в жаркую погоду, и все по моей милости. За мной приятная прохладная выпивка. — Она суетилась вокруг моего кресла.

Я сказал, что меня вполне устроит бутылка пива.

Она пронеслась к телефону мелкими подпрыгивающими шагами, которые сотрясали домик до основания, повернулась ко мне, держа в руке трубку:

— У них есть хорошее импортное пиво «Лоуенбрау», по крайней мере оно нравится Генри. Вам темное или светлое?

— Пусть будет темное. — Пока она делала заказ, я оглядел комнату, чтобы обнаружить следы Генри. Но не обнаружил.

Когда она снова занялась хлопотливым ухаживанием, я спросил:

— Где же ваш муж?

На ее задумчивом лице появилась недовольная гримаса. Большие руки неуклюже повисли по бокам. Неожиданно я испытал к ней сочувствие, смешанное с некоторой долей внутренней настороженности. Такой тип женщин был произведен на свет, чтобы создавать комфорт для мужчин. Если же рядом не оказывалось мужчины, женщина совершенно терялась, не зная, что с собой делать. А Марджори Феллоуз оказались без мужчины.

Мне хотелось взять обратно свой резкий вопрос и задать его в более приятной форме.

Она поняла смысл моего взгляда и ответила на него, как и на сам вопрос:

— Я рада, что вы об этом спросили. Именно об этом я и хотела с вами поговорить, но не решалась затронуть эту тему. Я — ужасная фантазерка, мистер Арчер. Живу в своем выдуманном мире, пока кто-нибудь не опустит меня на реальную землю, как только что сделали вы.

Она уселась на тахту, которая заскрипела и провисла под ее тяжестью. Как ни странно, но у нее были хорошие ноги. Она придала им такую позу, чтобы я не мог не заметить изящества коленок.

— Мерзавец кое-что забрал и бросил меня, — сказала она низким, хриплым голосом. Ее глаза округлились от злости или от удивления, что она позволила себе такое выражение. — Боже милостивый! — воскликнула она своим обычным голосом. — Я никогда не ругаюсь, честно.

— Поругайтесь еще. Возможно, это пойдет вам на пользу.

— Ну нет, я не могу это делать. — Она покраснела до ушей. Но сказала: — Я назвала его мерзавцем потому, что считаю его таковым.

— Будет лучше, если вы расскажете все с самого начала.

— Мне не хотелось бы. Противно говорить об этом. Я вела себя, как законченная дуреха. Позволила ему воспользоваться собой во всех отношениях.

— Где вы на него наткнулись?

— Наткнулась?

— Как получилось, что вы с ним встретились?

— Ах, — воскликнула она. — Он остановился на том же ранчо для туристов в Рено, когда я ждала там развода. Все мне представлялось в таком романтическом свете, и Генри так хорошо сидел на лошади, и его беседы были так занимательны. Я вроде бы полюбила его, на отскоке.

— На отскоке?

— Я хочу сказать, в момент, когда я ушла от Джорджа. За Джорджем я была замужем шестнадцать лет, и, кажется, он мне надоел. Или мы надоели друг другу. Десятого июня исполнилось бы семнадцать лет. Мы перестали куда-нибудь ездить и что-то делать вместе. Единственное, что хотел Джордж — ездить после работы в загородный клуб и дожить, по крайней мере, до восьмидесяти. Мне всегда хотелось побывать в западных штатах, но Джордж так и не свозил меня дальше Миннеаполиса. Джордж работает секретарем-казначеем шарикоподшипниковой компании «Симплекс». — На ее лице отразилась борьба противоречивых чувств — гордости, возмущения, тоски по былому. Сожаление об ушедшем прошлом взяло верх. — Я поступила глупо, что ушла от него, очень глупо, а теперь пожинаю плоды. Я бросила Джорджа, теперь Генри бросил меня. Второе мое замужество продержалось всего шестнадцать дней, — Убийственный для нее контраст. Осознание этого вызвало слезы на ее глазах, уже и так припухших и покрасневших от плача.

— Генри вас бросил?

— Да-а. — Этот слог перешел как-то незаметно во всхлипывание. — Он уехал сегодня утром, забрав машину и деньги и… все.

После скандала?

— Мы даже не поскандалили, — как будто этим Генри лишил ее чего-то, принадлежавшего ей по праву. — Сегодня рано утром позвонили из полиции Лос-Анджелеса, на звонок ответил Генри, а позже он услышал, что и я разговаривала с ними по телефону. Он тут же начал собирать свои вещи, даже до того как я положила трубку. Я умоляла его объяснить мне, в чем дело. Он не пожелал сказать мне ни слова, только заметил, что ему надо уехать по делам. Он рассчитался с отелем за себя одного и уехал на машине, даже не позавтракал.

— В вашей машине?

— Заплатила за нее я, но зарегистрирована она на него. Генри так захотел и обставил это очень мастерски, к тому же мы купили ее для нашего свадебного путешествия. В общем-то, я сама предложила записать машину на его имя, так я чувствовала себя по-настоящему замужней. — Она дотронулась до своего большого красивого бюста, но этот жест не мог ничего дать, кроме холодного утешения.

— Миссис Феллоуз, вы упомянули также про деньги.

— Да. — От уязвленного чувства дрогнули и нахмурились ее брови. — Пожалуйста, не называйте меня так, мне это противно. Называйте меня Марджори или миссис Бэррон.

— Это фамилия Джорджа?

— Да, — она выдавила из себя небольшую улыбку, хотя ее глаза все еще были наполнены слезами. — Джордж проявил большую щедрость при разделе имущества, а я уже значительную часть его размотала. Ну, разве я не круглая идиотка?

— Во сколько же вам обошелся Генри?

— Тридцать тысяч долларов. — Произнесенная вслух цифра, казалось, ужаснула ее. Бессознательно она потянулась к сумочке из крокодиловой кожи, которая лежала на тахте возле нее, и прижала ее к своему затянутому в корсет животу. — Он сказал мне, что ему представился отличный случай хорошо поместить наш капитал — в тот жилой дом в Голливуде. Он мне даже показал этот жилой дом. Думаю, теперь все это лопнуло, как мыльный пузырь.

В дверь за моей спиной негромко постучали. Она открыла ее, и престарелый официант вкатил в гостиную тележку с обедом. Пока он накрывал на стол, Марджори вышла из комнаты. Она вернулась вовремя и с излишней щедростью отблагодарила его чаевыми с улыбкой на умытом и освеженном косметикой лице. Во всяком случае, Генри забрал у нее не все как в финансовом, так и в других отношениях.

Она аппетитно поглощала свои блюда и спрашивала меня, нравятся ли мне мои. Я сказал, что немецкое пиво великолепно и что качество омлета «а ля Берси» не подкачало. Когда после трапезы мы закурили по сигарете, я спросил:

— Что вы сказали полиции по телефону сегодня утром? Видимо, это и спугнуло Генри.

— Вы так думаете? Этот лейтенант Гэри хотел приехать и поговорить со мной, но я ему объяснила, что у меня медовый месяц, и тогда он сказал, что он позвонит мне в другой раз и организует дело так, чтобы я могла дать свою часть показаний, или что-то в этом роде. Затем он мне задал массу вопросов о том доме мистера Дэллинга: что я там делала; были ли вы без сознания, когда я вас увидела; ну, и я, конечно, сказала, что так и было, и какой шел час в ту пору. А в конце он сообщил мне, что Дэллинг убит, какой ужас, правда?

— Это ужасно. Спросил ли вас лейтенант Гэри о том, что вы делали возле дома, когда обнаружили меня там?

— Спросил.

— И что вы ему ответили?

— То же, что и вам. — Она скромно опустила глаза и стряхнула пепел с кончика сигареты. — Что я просто проезжала мимо и увидела на крыльце лежавшего человека.

— Думаю, пришло время, чтобы вы рассказали кому-нибудь правду об этом эпизоде.

Она слабо вспыхнула, как сырая лучинка.

— Разве я могла тогда сказать ему правду? Генри стоял рядом у телефона, прислушиваясь к тому, что я говорила. Я не решилась сказать ни слова о своих подозрениях, что он…

— Значит, у вас появились подозрения?

— Если сказать честно, то у меня с самого начала зародились к Генри подозрения. Но он вселял в меня такое приятное чувство! Я не решалась посмотреть правде в глаза. Знала, что у него практически нет денег, а он знал, что они у меня есть. Я понимала, что поступила глупо, поторопившись выйти за него замуж, не наведя о нем справок. Но мне так сильно хотелось поверить в то, что он полюбил меня ради меня самой! Я нарочно себя обманывала и торопилась со свадьбой. Я бы никогда не дала ему тридцати тысяч, если бы не хотела сама ослепить себя. Я — идиотка, но не отпетая, мистер Арчер.

— Я вообще сомневаюсь в вашей глупости. Вы просто дьявольски эмоциональны, вот и все. Возможно, вы допустили ошибку, когда развелись с Джорджем, но такую же ошибку совершают многие женщины. Или же их ошибка заключается в том, что они не разводятся со своими Джорджами.

— Вы — ужасный циник, верно? Но то, что вы говорите, истинная правда. Я действительно чересчур эмоциональный человек. Я — большая, эмоционально неустойчивая дуреха. Вы точно указали на мою основную слабость. Именно мои дурацкие эмоции заставили меня отдать ему деньги. Я ему верила, потому что очень хотела верить. Я должна была ему поверить, чтобы немного продлить впечатление реальности всего происходившего. Боюсь, уже тогда все начинало разваливаться.

— Когда это происходило?

— В прошлый четверг, день спустя после нашего приезда сюда. До этого мы жили в отеле «Балтимор» в Санта-Барбаре. Неделя, проведенная там, походила на абсолютную идиллию. Там отличный большой плавательный бассейн, и Генри научил меня плавать. Генри — великолепный атлет, и это обстоятельство среди других мне очень понравилось в нем. Мне приятно видеть, когда мужчина способен что-то сделать. Он сказал мне, что когда был помоложе, до ранения, у него был чемпионский титул по боксу в армии. — Она подметила, что стала высказываться мягче о Генри, и резко себя одернула, в ее голосе опять появились нотки омерзения: — Думаю, это было вранье, как и все остальное.

— Его ранило? — задал я наводящий вопрос.

— Фронтовая рана. На войне он был полковником, пока его не демобилизовали из-за ранения. Он жил на пенсию по инвалидности.

— Показывал ли он когда-либо вам правительственный чек на получение пенсии?

— Нет, но я знаю, что в этом он не обманывал. Я видела его рану.

— Где он был ранен?

— В Германии. Он воевал под командованием генерала Паттона.

— Не в географическом плане. Физиологически — в какое место.

— Ах, это… — Она покраснела. — У него ужасный шрам на животе. Рана все еще не зажила окончательно, хотя прошло столько лет.

— Скверно.

— За эту неделю в Санта-Барбаре он рассказал мне все о своей жизни. Но даже тогда у меня начали возникать сомнения. Один официант в «Балтиморе» знал его. Этот официант называл его другим именем. Видимо, он запомнил Генри, когда работал в другой гостинице и в другом месте. Это совершенно вывело из себя Генри. Он объяснил мне, что это — прозвище, но я-то знаю, что официанты не обращаются к гостям по кличкам. Позже я задумалась об этом.

— Что это было за имя?

— Странно, я не помню. Хотя, возможно, потом оно придет мне на память. Как бы там ни было, с того момента мои подозрения усилились. А потом, когда мы приехали сюда, Генри всегда где-то пропадал, уезжал по делам, как он говорил, но куда ездил — не говорил. В воскресенье вечером мы поссорились из-за этого. Он собирался куда-то поехать один, а я не давала ему ключи от машины. Он вынужден был вызвать такси. Когда водитель такси вернулся на стоянку, я подмазала его, чтобы он сказал, куда отвез Генри. Шофер сообщил, что доставил его к дому мистера Дэллинга. Я дождалась его возвращения, но он не сказал мне, зачем туда ездил. То же самое произошло и в понедельник вечером. Он уехал, а я ждала, ждала и решила, наконец, съездить к тому дому и поискать там его.

— А нашли вместо него — меня.

— И нашла вместо него вас. — Она улыбнулась.

— Но вы ничего не сказали об этом лейтенанту Гэри.

— Ни словечка. Я не могла этого сделать, Генри стоял рядом.

— Расскажете ли вы об этом, когда будете давать свои показания?

— Вы думаете, это надо сделать?

— Обязательно.

— Не знаю. — Она отодвинула стул, встала и начала расхаживать взад и вперед но ковру с индейским рисунком, ее полные бедра волнующе колыхались. — Не знаю, рассказывать об этом или не надо. Он действительно мог отправиться в деловую поездку и завтра вернется, как предупредил. Генри — странный неразговорчивый человек.

— Он действительно сказал, что завтра вернется?

— Что-то в этом роде. Думаете, ему можно верить? Было бы ужасно, если бы произошла ошибка, если бы я позвонила в полицию, а он бы действительно вернулся. — Она стояла лицом к двери со странным видом возможных угрызений совести, как будто Генри уже появился и собирается отчитать ее за такие нелестные о себе мысли. — Что же мне делать, мистер Арчер? Я не сразу решилась на такой поступок. Собственно, об этом и хотела побеседовать с вами.

— А чего вы хотите сами? Вернуть Генри?

— Нет, не думаю. Даже если он захочет вернуться, я ему больше не верю, я боюсь его. И дело не только в том, что он меня обманул. Я могла бы простить все это, если бы он вернулся и доказал, что любит меня, начав новую страницу жизни. Но я не могу отделаться от предчувствия, что он замешан в каком-то ужасном преступлении и именно поэтому так поспешно и неожиданно уехал. Я ведь не знаю, кто он такой и чем занимается. — Она присела на краешек тахты, сделала это неожиданно с уставшим видом, будто ей отказали ноги.

— У меня есть довольно определенное представление о том, кто он такой и чем занимается. Не назвал ли официант в Санта-Барбаре фамилию Спид?

Она вскинула голову:

— Спид! Совершенно точно. Я знала, что я вспомню это слово. Как вы догадались? Вы знаете его?

— По отзывам. У него скверная репутация. Рану в живот он получил не на войне. Он заработал ее в схватке бандитов прошлой осенью.

— Я знала это! — воскликнула Марджори и замотала головой, словно у нее заболели зубы, блестящие крашеные волосы упали на лицо. — Я хочу вернуться назад в Толедо, где живут такие милые люди. Мне раньше хотелось переехать в Калифорнию, но теперь, когда я побывала здесь, вижу, что это — отвратительное место. Я оказалась среди воров, вот что со мной произошло. Воры, убийцы и мошенники. Я хочу назад, к Джорджу.

— Это похоже на очень хороший план действий.

— Впрочем, я не могу этого сделать, он никогда меня не простит. Я буду посмешищем до конца своих дней. Что я ему скажу о тридцати тысячах? Скорее даже это — сорок тысяч, если учесть стоимость машины и все другие деньги, которые я потратила. — Она поглаживала свою крокодиловую сумочку сжатыми кулаками.

— Существует возможность получить их назад. Имеете ли вы представление о том, куда отправился Генри? Наверное, вряд ли.

— Он не сказал мне ничего об этом. Он просто взял и уехал. Теперь я знаю, что больше его не увижу. Но если он мне попадется, я выцарапаю ему глаза! — Это было так по-женски: выцарапывать глаза гангстеру. Я не знал, смеяться мне над ней или присоединиться к ее плачу.

Я посмотрел в окно, на лужайку, где в солнечных лучах плясали разноцветные брызги из механической поливалки.

— Были ли ему письма, телефонные звонки, телеграммы? Не заходил ли кто?

Наступила продолжительная пауза, а я продолжал наблюдать за летящими водяными брызгами.

— Ему позвонили по прямому проводу из Сан-Франциско, вчера. Я сама подошла к телефону, он заставил меня пройти в спальню и закрыть дверь. Имеет ли это какое-нибудь значение?

— Может иметь. — Я встал. — Постараюсь проверить. Не было ли какого намека на го, кто мог звонить, не произносились ли какие-то имена?

— Нет.

— Но вы уверены, что звонили из Сан-Франциско?

— Да, конечно. Об этом сказала телефонистка. — Она откинула волосы с лица назад и стала казаться менее расстроенной. В ее глазах появился холодный блеск твердости, чего раньше я не замечал.

— Я должен сообщить вам, миссис Феллоуз…

— Миссис Бэррон, — настойчиво поправила она. — Практически я не была замужем за Генри.

— О’кей, миссис Бэррон. Вы можете добиться лучших результатов, если расскажете обо всем полиции.

— Не могу. Это попадет во все газеты. Тогда я вообще не смогу вернуться домой. Неужели это непонятно?

— Если мне удастся вернуть ваши деньги или хотя бы часть их, я возьму с вас комиссионные — пятнадцать процентов. Это составит четыре с половиной тысячи из тридцати.

— Согласна.

— Кроме того, выставлю вам счет за те расходы, которые мне придется произвести. И это все. Обычно я беру поденную оплату, но ваше дело — нетипичный случай.

— Почему мое дело нетипичное?

— У меня есть свои собственные основания желать встречи с этим… Генри. И если я его разыщу, то поступлю так, как сочту нужным. Вам я ничего не обещаю.

Глава двадцать седьмая

В полночь я запарковал свою машину на площади. Практически пустая от народа, она была со всех сторон продуваема влажными ветрами с океана. Яркие неоновые фонари, освещавшие ее, бросали вызов ночной тьме. Я повернул на уходящую вниз улицу, обогнал несколько гулявших парочек.

Оранжевая вывеска «Берлога» была одной из десятка таких вывесок перед барами в этом квартале. Я спустился по грязным ступенькам и вошел в заведение через автоматические двери внизу лестницы. Большую квадратную комнату с закругленными углами придавливал такой низкий потолок, что как бы физически ощущалась тяжесть раскинувшегося наверху города. Резная стойка расположилась полудугой у стены слева, оставив достаточно места для бармена и набора напитков. У других стен — кабинки и столики. На свободном пространстве в середине зала сидел за роялем усталого вида человек, одетый в поношенный смокинг, и выбивал веселые ритмы на расстроенном инструменте. Вся мебель, включая и рояль, была покрыта эмалью ярко-оранжевого цвета. Вереница изображений голых женщин с оранжевыми волосами водила хоровод на стенах под слоем сажи.

Возле стойки сидело несколько посетителей: парочка хорошо одетых молодых людей, которые выглядели чужаками в этом заведении, и пара одиноких, выискивающих добычу моряков. Еще несколько человек, все мужчины, сидели за столиками в ожидании, не произойдет ли что-нибудь интересное. Пятеро или шестеро праздных посетителей, все женщины с помятыми лицами, столпились вокруг рояля веселой напевающей кучкой, пританцовывая в такт музыке. Одна из них, с плохо окрашенными волосами под блондинку, в зеленом платье с неровно свисающим подолом, начала напевать что-то стонущим голосом.

Пианист вполне мог бы сойти за труп в любом морге, если бы не двигался и не терзал костлявыми пальцами разбитую клавиатуру. Он был седой и нетрезвый, но трудно было сказать, какой дряни он набрался. Я присел за стол недалеко от рояля и смотрел на него до тех пор, пока он не повернул ко мне свое лицо. У него были печальные, неправильно поставленные, некрасивые глаза, похожие на дырочки посреди сморщенной, как гнилое яблоко, мордашки.

Я заказал пиво у угрюмой официантки в оранжевом фартучке. Когда я оставил ей сдачу с доллара, она извлекла из глубин своего отчаяния страдальческую улыбку и одарила меня ею.

— Зизи взлетел теперь выше воздушного змея. Надо было бы заставить его прекратить игру, когда он в таком диком состоянии, вместо того чтобыпоощрять его.

— Я хотел бы заказать ему стаканчик.

— Он не пьет. — Она поправилась: — Я имею в виду, с посетителями.

— Скажите ему, что я хочу с ним поговорить, когда он перестанет барабанить. Если сможет перестать…

Она дважды окинула меня оценивающим взглядом, а я постарался прикинуться самым последним дегенератом. Может быть, у меня получилось это легче, чем я предполагал. Я хотел выпить пива, но оставил его на столе нетронутым, позволив ему выдыхаться, пока Зизи наигрывал еще с полдюжины вещей по просьбе публики: «Луну и розы» — этого хотели девушки, «Звездную пыль» и «Голубую луну» и другие вещи, которые вернули в полуночный подвал на дне города другие времена и другие земли. Один из моряков решился на что-то и отошел от стойки. Без всяких церемоний он пристроился возле блондинки в зеленом платье и затем увлек ее на улицу. Она пошла с моряком, виляя своими узкими бедрами. Лицо бармена провожало их поверх стойки, подобно потухшей бледной луне. Зазвучали «Счастливые дни опять вернулись» и «Ненастная погода». Одна из женщин попыталась пропеть их, но разрыдалась. Другие стали ее утешать. Пианист издал протяжный диссонанс и прекратил игру. Одинокий пьяница, сидевший позади меня, у стены, монотонно разговаривал со своей отсутствующей матерью, вполне разумно и очень подробно объясняя ей, почему он такой выродок и позор для всей семьи.

Странный голос, хриплый и разбитной, звучал в углу зала:

— Извините, друзья, мое время вышло, но я вернусь, когда часы пробьют час ночи, и подарю вам другую зажигательную музыку и веселье, — Зизи оттолкнул от себя микрофон и поднялся, пошатываясь.

Официантка протиснулась сквозь группу окруживших его женщин и что-то прошептала ему на ухо, жестом указывая в мою сторону. Пианист подошел к моему столику, высокий мужчина средних лет, был он когда-то красив и до сих пор сохранил манерность подростка. Опершись одной ладонью о стол в позе усталого изящества, он наклонился ко мне. Его челюсть вяло отвисла.

— Вы хотите поговорить со мной, дружище? Я — Зизи. Вам нравится моя музыка?

— У меня совершенно нет музыкального слуха.

— Вам повезло. — Он болезненно улыбнулся, обнажив бледные десны над зубами со стершейся эмалью.

— Я хотел бы поговорить не о музыке.

— Да? — Он склонился еще больше, и его длинное хрупкое тело чуть не свалилось на край стола.

Я понизил голос и схватился за рукав его позеленевшего смокинга жестом, который, как я надеялся, будет выглядеть умоляющим.

— Мне срочно надо поправиться, — зашептал я. — Я совсем слетел с катушек.

Его тонкие перепутанные брови поднялись к редеющим волосам.

— Почему вы обращаетесь ко мне?

— Я доставал это у Ронни в Пасифик Пойнт. Он сказал, что вы знаете Москито.

Он медленно выпрямился, покачиваясь как лоза, и уставился на меня. Я дал ему время поглазеть:

— Ради Бога, Зизи, выручите меня.

— Я вас не знаю, — сказал он.

— Вот моя визитка. — Я положил двадцатку на стол, возле его руки. — Мне это нужно позарез. Где я могу найти Москито?

Рука проползла над купюрой. Я заметил, что ногти на ней были сломаны и кровоточили.

— Ладно, приятель. Он живет в отеле «Грэндвью». В квартале от рынка, тут же за углом. Спросите ночного портье. — Банкнот нырнул в карман. — Запомните, у меня нет ни малейшего представления о том, почему вы хотите его видеть. Хи-хи.

— Благодарю вас, — сказал я с чувством.

— Сладких вам снов, приятель.

Отель «Грэндвью» находился в старом четырехэтажном здании из кирпича, зажатом между более высокими строениями. Электрическая вывеска над входом рекламировала: «Одноместные с ванной, 1,5 долл.». Бронзовая ручка на входной двери выглядела так, будто ее не чистили со времени последнего землетрясения. Я потянул за нее и вошел в вестибюль — длинный узкий зал, слабо освещенный двумя старыми настенными лампами, по одной с каждой стороны. Две женщины в пальто, подбитых мехом вымерших животных, и трое мужчин в шляпах играли в покер на столе, освещенном этими лампами. У женщин были бульдожьи лица. Игроки вместо фишек использовали кухонные спички.

Я подошел к освещенной конторке в конце зала, и молодой человек без шляпы встал из-за стола и пошел за мной.

— Вам нужен номер? — Видимо, это был портье. На его узком бескровном лице навсегда застыла презрительная усмешка.

— Мне надо увидеть Москито.

— Он вас знает?

— Пока что нет.

— Вас кто-то послал?

— Зизи.

— Подождите минутку. — Он наклонился над конторкой и поднял из ниши трубку внутреннего телефона, воткнул штепсель в отверстие старомодной коммутаторной панели, возвышавшейся над конторкой. Он тихо говорил прямо в трубку и посматривал на меня, прижав к уху принимающее устройство. Потом повесил наушник на крючок подставки для микрофона и выдернул коммутаторный шнур: — Он сказал, что вы можете подняться к нему.

— Какой номер?

Он хмыкнул над моим невежеством и незнанием его тайн.

— Триста седьмой. Можете воспользоваться лифтом, если хотите. — Он вернулся к игрокам в покер, его ноги ступали совершенно беззвучно по изношенному прорезиненному паласу.

Я доехал на ветхой клети лифта до третьего этажа и вышел в душный коридор. Коричневые двери с номерами выстроились по обеим сторонам, как вертикально поставленные гробы, освещенные статическим красным светом лампочек у дверей пожарной лестницы, которые метили потолок пятнами на определенном расстоянии. 307-й номер находился слева, посредине коридора. Его дверь была немного приоткрыта, пропуская в щель желтоватую полоску света на протертый ковер при входе и на противоположную стену коридора.

Затем эту полоску света загородил тот, кnо наблюдал за мной с другой стороны двери. Я поднял руку, чтобы постучать, но не успел дотронуться до двери. Она неожиданно распахнулась. На пороге спиной к освещению стоял молодой человек. Он был не очень высоким, но огромная черная копна волос увеличивала его рост.

— Приятель Зизи, да? Заходите. — Голос его гундосил.

Одну руку он держал на ручке двери, другой упирался себе в бок. Я вынужден был задеть его, чтобы войти в комнату. Тело его оказалось мягким и рыхлым, как у женщины. Он вяло шевелился, закрывая дверь, затем повернулся лицом к комнате. На нем была мягкая зеленая рубашка и брюки со сборками и высокой талией из темно-зеленого габардина, яркий зеленый с желтым галстук, зажатый большой золотой застежкой. Он дернул головой немного в сторону, под копной волос — небольшое, устремленное на меня лицо.

— Носите при себе пушку, дядя?

— Это мне нужно по работе. — Я похлопал по отвисшему карману своего пиджака.

— А что у вас за работа, дядя?

— Все, что удается состряпать. Нужны отзывы?

— Нет, если не начнете стряпать что-то непотребное. — Он улыбнулся смехотворности самой этой мысли. У него были мелкие, хорошие зубы, похожие на молочные детские. — Вы откуда?

— Из Пасифик Пойнт.

— Я вас ни разу не видел в Пойнт.

— Я работаю на всем побережье, — нетерпеливо сказал я. — Если хочешь узнать мою биографию, пришли мне анкету.

— Приспичило, да?

— Иначе я бы не пришел сюда.

— Ладно, успокойтесь. Я должен знать, с кем имею дело. Это вполне нормально, не так ли? Вам нужна иголка, или вы нюхаете?

— Иголка.

Через комнату он направился к комоду, стоявшему в углу, и выдвинул верхний ящик. Москито не тратил денег на убранство помещения: голые поблекшие стены, железная кровать со сломанным изголовьем, потрескавшаяся зеленая занавеска на единственном окне, ковер на полу с протертой полосой от кровати до двери в ванную комнату. По первой тревоге он мог сняться отсюда и переехать в любую из десяти тысяч таких же комнат.

На верх комода он поставил спиртовку и зажег ее серебряной зажигалкой. Совсем как новая, игла поблескивала в его другой руке.

— Вам поставить капсулу за сорок или за шестьдесят пять? — спросил он меня через плечо.

— За шестьдесят пять. У тебя высокие цены.

— Точно. Сначала деньги на бочку, дядя.

Я показал ему деньги.

— Давайте их сюда.

Он растапливал в ложке немного желтовато-белого порошка. Я отсчитал шестьдесят пять долларов и положил их рядом с шипящей спиртовкой.

За дверью ванной комнаты зажурчала вода. Кто-то закашлялся.

— Кто там? — спросил я его.

— Это мой друг, не пугайтесь и не убегайте. Снимите лучше пиджак. Или вы колетесь в ногу?

— Я хочу посмотреть, кто там находится. Я здорово накачался и не могу рисковать.

— Это — всего лишь девушка, дедуля. — Его голос звучал утешающе. — Нет ни малейшей опасности. А теперь снимайте свой пиджак и ложитесь, как хороший мальчуган.

Он опустил иголку в ложку и набрал жидкость, потом повернулся ко мне. Я выбил иголку из его руки.

Москито покраснел как рак. Дряблая кожа под его крошечным подбородком тряслась, как зоб у индюка. Он молниеносно сунул руку в открытый ящик и выхватил оттуда нож. Я не успел его перехватить, и острое тонкое лезвие выскочило под воздействием пружины и сверкнуло у моего носа.

— Ты, грязный мерзкий подонок, не смей прикасаться ко мне! — Он попятился к стене и, пригнувшись, двинулся к двери, держа перед собой нож в вертикальном положении. — Я зарежу тебя, если притронешься ко мне хоть пальцем.

Я достал из кармана пистолет.

— Убери нож, Москито.

Его маленькие черные глазки недоверчиво следили за мной, затем взгляд переместился на кончик лезвия. Я взмахнул пистолетом и ударил дулом по кулаку, сжимавшему нож. Нож упал на пол. Я наступил на него и подошел ближе к Москито. Он попытался ногтями вцепиться мне в лицо. Поскольку возникла необходимость ударить его, я нанес удар — короткий боковой по челюсти. Он сполз вниз по стене, как тряпичная кукла.

Каблуком я раздавил шприц для подкожных уколов, втоптав его в ковер. Потом нагнулся, поднял нож, сложил его и сунул себе в карман. Москито потерял сознание. О том, что он жив, свидетельствовало лишь учащенное сопение через нос. Белки глаз под тяжелыми веками были такими же бесцветными, как у статуи. Головой он уперся в стену. Я приподнял его и немного отодвинул от стены, чтобы он не задохнулся.

Позади меня щелкнул замок двери из ванной комнаты. Я быстро выпрямился и оглянулся. Поскрипывая, дверь медленно открывалась внутрь в темноту. Из темноты вышла знакомая мне девица Руфь, которая двигалась, как лунатик. На ней была слишком большая, не по росту пижама из желтого в красную полоску нейлона. Мягкие свисающие складки скрадывали ее фигуру и усиливали призрачность походки. Ее провалившиеся глаза темными пустыми бойницами зияли на гладком бескровном лице.

— Хелло, хелло, хелло, — запела она. — Салют, салют. — Она увидела револьвер в моей руке, но не проявила ни страха, ни любопытства: — Не стреляйте, ковбой. Я сдаюсь. — Ее руки наигранно взметнулись вверх, потом опять повисли как плети. — Сдаюсь окончательно. — Ее качало из стороны в сторону.

Я убрал револьвер и взял ее под руку. Выражение ее лица не изменилось. У нее был отрешенный взгляд.

Такой же взгляд я видел когда-то у человека, сраженного пулей на моих глазах.

— Уберите руки, злодей, — произнесла она без злобы, вырвалась, подошла к краю кровати и села. Только тут она увидела Москито, хотя практически он лежал у ее ног. — Что случилось с этим отвратительным коротышкой?

— Он упал и ушибся. Весьма печально.

— Весьма печально, — воскликнула она. — Весьма печально, что он не подох. Он все еще дышит. Посмотрите, он меня укусил. Она откинула воротник пижамы и показала мне красные следы зубов на плече. — Впрочем, он не мог причинить мне зла. Я унеслась за тысячу миль. За десять тысяч миль. За сто тысяч миль отсюда, — нараспев говорила она.

— Где ты была, Руфь?

— На моем острове, на острове, который я посещаю. Мой маленький белый остров среди огромного синего океана.

— Совершенно одна?

— Совершенно одна. — Она улыбнулась, — Я захлопываю дверь и закрываю ее ключом на замок, баррикадируюсь, натягиваю цепи и сижу в своем кресле, никго не может дотронуться до меня. Никто. Я сижу и прислушиваюсь к шепоту воды на пляже и никогда не открываю дверь до возвращения отца. С ним мы идем к воде и собираем ракушки. Мы берем только самые красивые: розовые, красные, багровые, только крупные. Я храню их дома, в специальной комнате. Никто не знаег, где находится эта комната. Только я одна знаю об этом. — Она умолкла, подтянула коленки под подбородок и сидела так, зажмурив глаза, медленно раскачиваясь взад и вперед в такт какой-то внутренней музыке.

Дыхание Москито стало ровнее, глаза закрылись. Я прошел в ванную, чтобы набрать стакан воды. Там, на полу, была разбросана одежда Руфи. Вернулся и плеснул воду на лицо Москито. Он открыл глаза, поперхнулся и закашлялся.

— Вставай, красавчик, — я подтащил его тряпичное тело к стене, придав ему сидячее положение. Голова его свисла набок. Когда он очухался, глаза налились злобой.

— Вам это даром не пройдет, дядя, — прошипел он.

Я пропустил его слова мимо ушей и спросил у Руфи:

— Ты видела Спида?

— Спида? — повторила она голосом, долетевшим издалека. Лицо выглядело замкнутым и гладким, как у ракушки, которая прислушивается к своим внутренним шумам.

Москито с трудом поднялся на колени.

— Ничего не говори ему, он жулик! — Москито, видимо, располагал какой-то информацией.

Я обеими руками схватил его за галстук и воротник рубахи, приподнял и прижал к стене. Он висел мешком, боясь оказать сопротивление.

— Ну что ж, тогда ты мне скажешь, где Спид.

Он крутил своей мокрой головой, прижатой к штукатурке, следя за мной уголками глаз.

— Никогда о нем не слышал. — У него был тонкий голосок, почти что писк грызуна, — Уберите свои грязные руки, отпустите меня. — Его лицо опять начало багроветь, он захрипел.

— От ответа на этот вопрос не уйти. — Я немного ослабил давление своих пальцев на шею, — Мне нужен Спид.

Он попытался плюнуть мне в лицо. Пенящаяся белая слюна осталась у него на подбородке. Я усилил давление, проявляя осторожность. Москито напрашивался на смерть, как мягкое и отвратительное насекомое. Он слабо сопротивлялся, задыхаясь.

— Отпустите меня.

Я отпустил. Он плюхнулся на руки и колени, кашляя и мотая головой.

— Где Спид?

— Не знаю. — Он ползал у моих ног, как собака.

— Послушай, Москито. Ты мне не нравишься. Мне не нравится твой бизнес. Если ты дашь мне хоть небольшой повод, я отделаю тебя так, что ты запомнишь это на всю жизнь. А потом вызову федеральную полицию, и тебя тут же упекут. И если я это сделаю, ты не вернешься назад в течение очень долгого времени.

Он посмотрел на меня сквозь растрепанную копну волос.

— Вы говорите слишком высокопарно для хулигана.

— Разговор чепуха. Важно го, что я собираюсь с тобой сделать, если ты меня не выведешь на Спида. — Я показал ему значок специального полицейского помощника, чтобы подчеркнуть угрозу.

— Кажется, ваша взяла, — сказал он, глядя на вытертый ковер, и медленно поднялся на ноги.

Я держал револьвер нацеленным на него, пока он причесывал волосы и надевал зеленый твидовый пиджак. Он задул спиртовку и положил ее в ящик.

Девушка все еще балансировала, оставаясь в сидячем положении, слепо покачиваясь. Я слегка толкнул ее. Она повалилась боком на кровать и осталась лежать в таком положении, с коленками, прижатыми к подбородку, в ожидании воскрешения в этом мире или в ином.

Москито запер дверь на ключ. Я отобрал у него этот ключ. Он попятился назад, к двери, страх парализовал его, превратив в тупое животное. Красная коридорная лампочка освещала его, как грязное маленькое солнце, подогнанное к тому миру, который существовал в его голове. Москито вопрошающе поднял руку.

— Ты ничего не скажешь портье, ты даже не взглянешь на него. Спид далеко отсюда?

— Он находится в хижине, у залива Хаф Мун. Не берите меня с собой. Он убьет меня.

— Беспокойся лучше о нем, — посоветовал я. — Конечно, если ты меня не обманываешь.

За этой или другой из пронумерованных дверей жалобно причитала женщина. Смеялся мужчина. Я прижимался к Москито, как брат, на всем пути вдоль коридора, в лифте, в фойе. Он шел так, будто изо всех сил заставлял себя делать каждый шаг.

Глава двадцать восьмая

Над холмами вдоль дороги висели облака, ухудшая видимость и забрызгивая ветровое стекло мелкими каплями воды. Я включил желтые противотуманные подфарники и дворники, ехать пришлось долго и медленно. Между Сан-Франциско и заливом мы не видели освещенных домов, машин нам встретилось мало. Город, оставшийся позади, провалился куда-то со всеми своими огнями, будто его и не было на свете.

Москито вел себя спокойно Изредка он издавал негромкий стон. Один раз сказал:

— Он убьет меня. Спид меня убьет.

— Невелика потеря, если он и сделает это, — подбодрил я его.

— Он убьет и вас! Надеюсь, он это действительно сделает.

— Естественно. Он — один?

— Насколько я знаю, один.

— Ты подойдешь к двери. И будешь разговаривать.

— Не могу. Я болен. Вы ушибли меня.

— Бодрись. Я не люблю нытиков.

Он опять затих. Мы ползли под серым тяжелым небом через мрачные, покрытые облаками холмы. Солнце и звезды давным-давно скрылись, и мы с Москито за наши грехи словно двигались через серое пространство чистилища.

Наконец дорога нырнула ниже линии облаков. А еще ниже, с правой стороны между холмов, начались просветы плоского сероватого пространства, которое напоминало медленно текущую реку. Другая сторона залива была покрыта темной массой деревьев. На протяжении многих миль было видно побережье океана, которое то пропадало, то появлялось опять в зависимости от профиля дороги. В узкой долине, огороженной безлюдным берегом, показалась развилка. Я остановил машину.

— Куда ехать?

— Не знаю.

— Уверен, что знаешь, Москито. Одно из двух: либо ты пойдешь на риск встречи со Спидом, либо наверняка сядешь в федеральную тюрягу. А теперь говори, куда нам поворачивать? Куда ехать?

— Направо, — произнес он с грустью, — Отсюда не больше мили.

Мы проехали по длинному низкому мосту и по дороге из гравия поднялись на противоположный берег залива. Еще через некоторое время подъехали к грунтовой дороге, петлявшей беспорядочно вниз, к окруженной берегами воде.

— Сюда, — сказал он.

Я притормозил и съехал на проторенную колею.

— Далеко отсюда?

— Сразу за поворотом.

Я выключил свет, остановил машину, не доезжая до поворота, и поставил ее на тормоза.

— Выходи и шагай впереди меня. Если подашь ему сигнал, я стреляю.

— Спид убьет меня, — как заведенный повторил он медленно и отчетливо, как будто объяснял теорию, которая не поддавалась моему пониманию. При слабом свете от приборной доски машины я увидел отражение воды в его глазах. Я взял фонарь и проверил, включается ли он, направив на лицо Москито. Тог выглядел совершенно больным.

— Вылезай. — Я потянулся через него, чтобы открыть дверцу, и вслед за ним вылез сам. Затем поднял стекла и запер на ключ все дверцы.

— Я боюсь, — сказал он. — Боюсь темноты. Я никогда не приезжал сюда ночью.

— Ты отсюда не уедешь, если будешь так себя вести. А теперь топай впереди меня.

Он цеплялся за ручку дверцы. Я подтолкнул его дулом взведенного револьвера и вытолкнул на дорогу. Он побрел, пошатываясь, впереди меня.

За изгибом дорожная колея расширялась, образуя небольшую площадку. Там стояла хижина из грубо отесанных бревен. В нашу сторону выходил квадрат одного освещенного окна. За окном появилась человеческая тень и начала увеличиваться, пока не закрыла все окно. Затем свет погас. Рядом с хижиной стоял знакомый мне длинный черный «кадиллак».

— Позови его, — сказал я своему спутнику, держа его на мушке. В левой руке у меня был фонарь.

Сначала из его рта вылетел только глухой хрип.

— Подходи и окликни его. Назови себя. Скажи ему, что я свой.

— Мистер Спид! — крикнул он тонким голосом. — Это я, Москито.

Мы подошли к середине открытой площадки.

— Громче, — шепнул я ему на ухо и ткнул в почку револьвер.

— Мистер Спид! — крикнул он надтреснутым голосом.

Я толкал его впереди себя. Когда Москито ступил на дощатую ступеньку, дверь внутрь хижины открылась.

— Кто там? — спросил мужской голос из густого сумрака хижин.

— Москито.

— Что тебе надо? Кто с тобой?

— Друг.

— Какой друг?

Я добился максимума. Даже будучи вооруженным слезоточивым газом, автоматом и имея полицейский заслон, все равно приходится рисковать жизнью, когда пытаешься взять отчаянного гангстера. Конечно, у меня было преимущество перед Спидом. Я знал, что он все еще окончательно не оправился от пули Блэни и, возможно, старался не применять оружие.

Я вышел из-за спины Москито.

— Моя фамилия — Арчер. Миссис Феллоуз, — я отчетливо произнес это имя, — наняла меня разыскать вас.

Не закончив эту фразу, я нажал на кнопку фонаря. Белый луч выхватил из тьмы входную дверь. Там пригнувшись стоял Спид — массивная фигура с черным пистолетом в руке. На мгновение мы впились друг в друга взглядом. Любой из нас мог выстрелить. Я настолько остро ощущал его присутствие, что, кажется, чувствовал обжигающую рану от пули его пистолета в своем животе.

И вдруг его покинул боевой настрой. Без внешне заметных изменений его агрессивное настроение сменилось оборонительным.

— Что вам нужно? — Его бледно поблескивающие глаза глядели вниз, на пистолет, как будто именно это оружие и подвело его.

— Вы могли бы его и бросить, — заметил я. — Я держу вас на мушке.

Он бросил его жестом неприязни к себе. Пистолет отлетел по неровным доскам ко мне. Москито инстинктивно дернулся, чтобы поднять его. Я надавил ногой пистолет и локтем оттолкнул Москито назад.

— Уходи отсюда, Москито, — сказал я, не спуская глаз со Спида. — Не хочу тебя больше видеть.

— Куда же это я пойду? — В его вопросе звучали обида и недоверие.

— Куда хочешь, кроме Сан-Франциско. Топай.

— Один? Пешком?

— Проваливай.

Он спустился с порожка, окунувшись в серый мрак. Я не бросил на него даже косого взгляда.

— Давайте войдем в дом, — сказал я Спиду. — Положите, пожалуйста, руки на голову.

— Вы большой мастак. — К нему возвращалось присутствие духа или что-то там такое, что позволяло гордо держать голову и нравиться женщинам. Что касается стрельбы, то он оказался пустым местом, таким же бесполезным, как кот в собачьей сваре. Но он был не лишен своеобразного достоинства даже с поднятыми вверх руками.

Я поднял его легкий автоматический пистолет с неснятым предохранителем и сунул в карман, держа фонарь под мышкой.

— Поворачивайтесь, полковник. Никаких отвлекающих движений, если не хотите, чтобы я продырявил вас сзади для симметрии. У вас же уже была пуля в животе.

Он повернулся в проходе. Я держался рядом с ним, когда он вошел в комнату и снова зажег масляную лампу. Пламя разгорелось и стало светить ярче, отбрасывая все расширяющийся круг света на пол и на стропила. В комнате стояли прибитая к стене лавка, дешевый сосновый стол, два кухонных стула и брезентовый шезлонг у самодельного камина. Возле лавки — два закрытых кожаных чемодана. Камин не топился, и в комнате было холодно.

— Садитесь, — пистолетом я показал на шезлонг.

— Вы очень любезны. — Он растянулся в шезлонге, широко расставив ноги. — Нужно ли мне все еще держать руки на голове? Я чувствую себя нелепо.

— Можете опустить их. — Я сел на один из кухонных стульев лицом к нему.

— Спасибо. — Спид опустил руки и сжал их, положив на колени, но не успокоился. Он был очень напряжен, хотя сделал жалкую попытку улыбнуться. Он поднял одну руку, чтобы закрыть взволнованное лицо. Рука невольно задержалась там, поглаживая тонкие каштановые усики. Его ногти были обкусаны до самого мяса.

— Я встречался с вами, верно? — спросил он.

— Мы встречались. Такое падение после отеля «Оазис».

— Пожалуй, это действительно так. Вы сыщик?

Я утвердительно кивнул.

— Меня удивляет Марджори. — Говоря это, он не проявлял никакого волнения. Глубокие складки пролегли от его носа к краешкам рта. Лицо было несобранным, каким-то обвисшим. Пальцами он начал ощупывать его. — Я не думал, что она зайдет так далеко.

— Вы оскорбили ее чувства. Никогда не стоит задевать чувства женщины. Если надо их ограбить, то делать это лучше, не оскорбляя их чувств.

— Ограбить — это слишком сильное выражение в данном случае. Она сама вручила мне деньги, чтобы вложить их в дело. Она получит их назад, обещаю вам.

— И ваше слово так же надежно, как долговое обязательство, да? Насколько надежно ваше долговое обязательство?

— Дайте мне неделю сроку, — запросил он. — Всего одну неделю. Я все охотно верну с процентами.

— Почему бы вам не вернуть деньги сейчас?

— Это невозможно. При мне их сейчас нет. Они уже вложены в дело.

— В недвижимость?

— Да, в недвижимость. — Бледные глаза моргнули. Ощупывающая лицо рука поднялась повыше и на мгновение закрыла их.

— Не напрягайтесь, чтобы придумать какую-нибудь историю, Спид. Я знаю, куда пошли деньги.

Он стал вглядываться в меня сквозь широкие пальцы.

— Наверное, Москито сказал вам?

— Москито ничего мне не рассказал.

— Тогда она подслушала мои телефонные разговоры в отеле. Милая хрюша. — Его рука соскользнула с лица на горло, большим и указательным пальцем он ущипнул себя за отвислую кожу. — Ох, эта нежная свинья. — Но ему не удалось разозлить себя. То, что было сделано с ним, выглядело гораздо серьезнее и опаснее, чем то, что он мог бы предпринять в отместку. Он был противен сам себе. — Ну, хорошо, что вы от меня хотите? Даю гарантию, что через неделю она получит свои деньги.

— Вы не сможете угадать, что случится через следующие пять минут, а осмеливаетесь загадывать на неделю. Через неделю вас может уже не быть в живых.

Кривая улыбка углубила складку на одной стороне его лица.

— Это не исключено. Но и вы не застрахованы. И я, конечно, желаю вам именно такого конца.

— Кому вы заплатили деньги?

— Джо Тарантайну. Я бы не стал пытаться заставлять его вернуть их, будь я на вашем месте.

— Где он находится?

Он приподнял и затем опустил свои широкие плечи.

— Не знаю, и у меня нет ни малейшего желания знать об этом. Джо отнюдь не относится к числу моих закадычных друзей.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Два дня назад, — ответил он, немного подумав.

— Когда вы у него купили героин?

— Похоже, вы осведомлены о моих делах лучше, чем я сам. — Он подался ко мне, подтянув под себя ноги. Я пошевелил пистолетом, чтобы напомнить ему о нем.

— Пожалуйста, уберите этот пистолет. Как ваша фамилия, вы сказали?

— Арчер. — Я оставил пистолет там, где он и находился — на своем колене.

— Арчер, сколько вам заплатила Марджори?

— Достаточно.

— Сколько бы там ни было, я вам заплачу гораздо больше. Если дадите мне небольшую отсрочку. Немножко времени.

— Я не готов к этому.

— У меня два килограмма чистого героина. Известно ли вам, сколько он стоит на нынешнем рынке?

— Я не следил за котировкой. Просветите меня.

— Сто тысяч чистоганом, если у меня будет время, чтобы установить необходимые контакты. Сто тысяч сверх, помимо долга моей славной свинке. — Впервые он начал проявлять признаки оживления. — Я не предлагаю вам обмануть ее. Все, что мне нужно, — это время. Четырех дней хватит.

— А я буду сидеть и держать направленный на вас пистолет?

— Вы можете его убрать.

— Думаю, вы пытаетесь надуть меня так же, как сделали это с Марджори. Насколько мне известно, деньги находятся при вас.

Он сощурил глаза, пытаясь придать им выражение искренней честности. Окруженные лучами морщинок глаза сохранили свою бледность и холодность и выглядели ввалившимися.

— Вы ошибаетесь, старина. — Я подумал, не у Москито ли он позаимствовал такое обращение. — Если хотите, можете заглянуть в мой бумажник. — Рукой он сделал движение, намереваясь запустить ее во внутренний карман своего пиджака.

— Держите свои руки на виду. А что вы скажете о своих чемоданах?

— Пожалуйста, можете проверить их. Они не заперты. — Это, возможно, могло означать, что в чемоданах не было ничего важного.

Он повернул голову, чтобы посмотреть на дорогостоящие предметы багажа, и его лицо открылось в ином свете. Анфас он мог вполне сойти за джентльмена из Южной Калифорнии: у него было овальное лицо с мягкими чертами, почти что нежное возле губ, высокий загорелый лоб, светлые вьющиеся волосы зачесаны назад. А в профиль курносый нос, впалые щеки придавали ему облик стареющего буяна. Дряблая кожа под подбородком свертывалась в диагональные складки.

В каком-то смысле он обманул меня. Я не смог проникнуть дальше его почти джентльменской внешности. Моя готовность принять эту внешность за чистую монету даже несколько повысила престиж Спида. Он чувствовал теперь себя более свободно, чем раньше, несмотря на пистолет на моем колене.

Я обратился к тому опустошенному, уже далеко не молодому человеку, который скрывался за импозантной внешностью:

— Вы висите на ниточке, Спид. Надеюсь, вы понимаете это.

Он опять повернул ко мне голову и, казалось, сбросил десяток лет. Он промолчал, но в его взгляде мелькнуло согласие со знаком вопроса.

— Меня вам не купить, — продолжал я. — Дело повернулось таким образом, что вам не выбраться из этой истории. Вы сделали отчаянную попытку вернуть утерянные позиции, но это вам не удалось.

— К чему же это поведет? Или вам просто нравится слушать свои собственные разглагольствования?

— Я вынужден забрать вас с собой. Тут и вопрос о деньгах Марджори, с одной стороны…

— Если вы увезете меня, она никогда не получит их, ни единого цента!

— Тогда она получит удовлетворение в том, что засадит вас в тюрьму. Она готова на крайности. Не говоря уж о том, что может выкинуть полиция. У них будет к вам масса вопросов о том, об этом и, в частности, об убийстве Дэллинга.

— Убийстве Дэллинга? — Его лицо вытянулось и пожелтело. — Кто такой Дэллинг? — Но он знал Дэллинга и знал, что мне об этом известно.

— Если они вас и выпустят когда-нибудь, Доузер и Блэни будут вас поджидать. — Я продолжал развивать свою мысль. — В прошлый раз у них не было особой причины быть вами недовольными. Им была нужна лишь ваша территория. На этот раз они разрубят вас на куски, и вы это знаете. Я не застрахую вашу жизнь и на пенни, даже если вы внесете страховой взнос в размере ста долларов.

— Вы — один из боевиков Доузера. — Его взгляд упал на мой револьвер и не мог от него оторваться. Я поднял оружие, чтобы он увидел круглое отверстие ствола, глазок во тьму.

— Как же поступим, Снид? Поедете вы со мной на юг, или придется свести счеты здесь?

— Свести счеты? — повторил он, все еще не отрывая глаз от револьвера.

— Либо я возвращаюсь вместе с вами, либо вы отдаете мне героин. Альтернативы нет.

— Для Доузера?

— Вы догадливый человек. Если Дэнни заполучит обратно свой товар, ему будет мало дела до вас.

Он выдавил из себя с усилием:

— Давайте разделим это пополам. На двоих нам достанется сто тысяч. Пятьдесят тысяч для вас. У меня есть контакт на востоке страны, завтра он прилетает сюда. — Он чуть не задохнулся, выпалив все это.

— Меня вам не купить, — повторил я. — Верните товар.

— Если я это сделаю, что со мной будет?

— Это ваше дело. Садитесь в свою машину и гоните ее что есть мочи хоть на край света. Или топайте прямо на запад, пока не упретесь в океан, и продолжайте топать дальше.

Он посмотрел мне в глаза. Его лицо стало старым и нездоровым.

— Мне надо было пристрелить вас, когда была такая возможность.

— Да, но вы же этого не сделали. Ваша песенка спета, Спид.

— Да, — согласился он печально. — Моя песенка спета. — Его голос прозвучал хрипло и еле слышно. У меня создалось впечатление, что фактически он и не надеялся на успех и находил горькое удовлетворение от сознания того, что это предвидел.

— Вы заставляете меня зря терять время. Где товар?

— Я вам дам на это честный ответ, если вы прямо ответите мне на следующий вопрос. Кто подставил меня вам? Вряд ли я могу отомстить, но мне хотелось бы просто знать это.

— Никто.

— Никто?

— У меня были кое-какие ниточки, которые мне удалось связать воедино, остальное — беготня, волка ноги кормят. Вы, конечно, не поверите в это.

— Ну, что вы! Я вам верю. Да и какая теперь разница? — Он с раздражением покачал головой, так как находил нудным слушать ответ на собственный вопрос. — Это дерьмо находится в коробке из-под табака в буфете, на кухне.

Там я и нашел товар.

Глава двадцать девятая

Я решил, что надо делать с Руфью, еще до того, как вернулся в отель «Грэндвью». Я понимал, что если не заеду за ней, то никогда себе этого не прощу. Девушка-подросток с героином в крови могла присниться только в кошмарном сне.

В вестибюле было темно и пусто, если не считать ночного портье, сидевшего за своей конторкой с научно-фантастическим журналом. Он спустился с межпланетарных высот и окинул меня быстрым взглядом. Никто из нас не сказал ни слова. Я направился к лифту, а затем — в освещенный красным светом коридор, к номеру 307.

Девушка спала в том же положении, в котором я ее оставил, свернувшись калачиком. Она пошевелилась и вздохнула, когда закрылась дверь. Я подошел, чтобы взглянуть на нее. Короткие золотистые волосы, закрывшие ее лицо, шевелились от ее дыхания. Я отвел их с ее лица. Она приподняла руку, как будто защищаясь от кого-то, но продолжала спать. Она пребывала в таком глубоком сне, что невозможно было вывести ее из этого состояния.

Я опять налил холодной воды в стакан, стоявший в ванной, поднял девушку и обрызгал лицо. Ее веки заморгали, открылись, и она выругалась.

— Вставай и сияй, Руфь.

— Уходите, вы разбиваете корабль моей мечты. — Она легла на живот и спрятала свое мокрое лицо в подушку.

Я потряс ее за спину:

— Эй, крошка! Надо вставать.

— Нет. Пожалуйста, — вымолвила она жалобно, не открывая крепко сомкнутых глаз.

Я опять пошел в ванную и еще раз наполнил стакан.

— Еще воды?

Не надо! — вскочила она, села и принялась ругаться.

— Одевайся. Ты поедешь со мной. Ты же не хочешь оставаться с Москито, правда?

Ее голова перекатывалась из стороны в сторону.

— Нет. Он противный. — Она произнесла это с детской непосредственностью, окинув сиротским взглядом голые стены, — А где же Москито?

— Он в пути. Тебе надо живо убираться отсюда.

— Да, — повторила она мои слова, как заученный урок. — Мне надо живо убираться отсюда.

Я подобрал ее одежду с пола ванной и бросил ей: свитер и юбку, туфли и носки. Но она все еще была далеко, окончательно не пришла в себя и была не в состоянии справиться с непосильной задачей и одеться. Мне пришлось самому снять с нее пижаму и одеть ее. На ощупь все ее тело было холодным. Мне это напоминало одевание куклы. Ее пальто свободного покроя висело на двери ванной комнаты. Я накинул его ей на плечи и, обхватив ее, поставил на ноги. Она не могла стоять самостоятельно или не хотела этого делать. Руфь опять улетела на свой остров, предоставив мне заботу о своем бренном теле. С грехом пополам я втащил ее в лифт и поставил в углу, а сам взялся за ручку, чтобы спустить лифт на первый этаж. Потом открыл металлическую дверь и поднял ее на руки. Она оказалась достаточно легкой.

Ночной портье посмотрел на нас, когда я проходил мимо конторки, но не сказал ни слова. Несомненно, ему приходилось видеть и более сногсшибательные парочки, вываливавшиеся из этого лифта.

Моя машина была припаркована около желтой запретной линии на бордюре тротуара перед отелем. Я открыл ключом дверцу и положил девушку на сиденье, поместив ее голову в углу на подлокотник. В таком положении она оставалась в течение следующих шести часов, хотя у нее и были попытки сползти на пол. Примерно каждый час мне надо было останавливать машину, чтобы поправить ее тело на сиденье. Большую часть остального времени стрелка моего спидометра стояла на отметке между семьюдесятью пятью и восемьюдесятью милями. Она спала мертвым сном, пока я уносился из туманной ночи навстречу рассвету и долгому солнечному утру, направляясь на юг.

Когда я резко затормозил на красный свет перед железнодорожным переездом в Санта-Барбаре, Руфь проснулась и слетела с сиденья. Правой рукой я придержал ее, чтобы она не ударилась о ветровое стекло. Тут она открыла глаза и не могла понять, где находится.

— Мы в Санта-Барбаре. — Дали зеленый, и я включил скорость.

Она потянулась и выпрямилась на сиденье, взирая на подрезанные зеленые рощицы лимонных деревьев и расположенные неподалеку голубые горы.

— Куда мы едем? — спросила она голосом, все еще хриплым ото сна.

— Проведать моего друга.

— В Сан-Франциско?

— Не в Сан-Франциско.

— Тогда хорошо, — Она зевнула и опять потянулась. — В общем-то, мне совсем не хочется туда возвращаться. Мне приснился страшный сон о Сан-Франциско. Какой-то уродливый маленький человек с копной волос затащил меня в свою комнату и заставил делать ужасные вещи. Я точно не запомнила, в чем они заключались, правда. О, Господи, как скверно я себя чувствую. Я, наверное, нагрузилась вчера.

— Что-то в этом роде. Поспи еще, если хочешь. Или, может быть, перекусим?

— Не знаю, смогу ли я что-нибудь проглотить, но стоит попытаться. Одному Господу известно, сколько времени я ничего не ела.

Мы приближались к магистральной автостраде. Впереди показался дорожный ресторан для водителей дальнорейсовых грузовиков. Я свернул на станцию обслуживания возле ресторана и помог девушке выйти из машины. Мы выглядели очень жалкой парочкой. Она все еще передвигалась как лунатик, и в лучах полуденного солнца ее бледность приняла землистый оттенок. Я накрутил на своем спидометре еще триста сорок миль, но чувствовал себя так, будто все это расстояние прошел пешком. Мне нужно было поесть, поспать, побриться и принять душ. А больше всего я нуждался в том, чтобы с кем-нибудь поговорить или просто посмотреть на кого-то, кто был бы счастлив, удачлив и добродетелен или обладал хотя бы одним из этих трех качеств.

Большой натуральный бифштекс и кружка кофе основательно меня подкрепили. Девушка вяло обгрызла кусочек поджаренного хлеба, который обмакнула в желток своей яичницы. Героин заменял ей еду, питье и сон. Она погибнет, если не сумеет бросить эту дурную привычку. Такая перспектива беспокоила меня.

Я сказал ей об этом несколько другими словами, когда мы снова сели в машину:

— Я знал курильщиков травки и опиума, нюхателей кокаина и жевателей гашиша, любителей настойки опия, простых и горьких пьяниц. Парней и девиц, которые надирались всякой консервированной дрянью и медицинскими препаратами на спирту. Есть на свете даже такие люди, которые тянутся к мышьяку, и такие, которые готовы продать себя в рабство за хороший охлажденный стакан эфира. Но твоя привычка к наркотикам — самая худшая из всех.

— Читаете лекцию, — в ее голосе сквозила скука, свойственная подросткам. Как будто я был школьным учителем и пытался отговорить ее от жвачки. — Что вам известно о моих привычках, мистер хороший?

— Многое.

— Кто вы такой?

— Я частный сыщик. И уже сказал тебе об этом раньше. Но ты забыла.

— Да. Наверное, забыла. Вчера ночью я была в Сан-Франциско. Это, думаю, я помню. Добралась туда на автобусе.

— Ты что, действительно была там? Но как же ты туда доехала?

— Что с моим плечом? Я осмотрела его в ванной. Похоже, меня кто-то укусил.

— Тебя укусил москит.

На мгновение я оторвал взгляд от дороги и посмотрел на нее, наши взгляды встретились. До нее смысл сказанного мною не дошел.

— Совсем не смешно, — сказала она холодно.

Меня это злило и забавляло одновременно.

— Черт, ну не я же укусил тебя. — Но я недостаточно разозлился, чтобы напомнить ей без необходимости о прошедшей ночи. Даже для меня Москито утратил реальность, превратившись в порождение дурного сна.

Я опять посмотрел на лицо девушки и увидел: по нему пробежала какая-то тень воспоминаний.

— Вы сказали правду о моей привычке, — вздохнула она. — Это ужасно. Я начала пробовать это ради забавы, с Ронни. Первые несколько раз он уколол меня задаром. А теперь только это средство доставляет мне удовольствие. На «отходняке» же чувствую себя ужасно. Как, по-вашему, я чувствую себя сейчас?

— Если судить по твоей внешности, ты полумертвая.

— Я смертельно устала, и мне наплевать. Мне совершенно наплевать на это.

Через некоторое время она опять задремала и проспала участок напряженного грузового движения на 101-й дороге и другой, еще более напряженный — на бульваре. И только на улице Мэйн она проснулась окончательно.

Я нашел местечко для парковки около здания суда. Было уже около двух часов дня, как раз самое время застать Питера Колтона в его кабинете. Она довольно спокойно пошла со мной, хотя ступала по тротуару так, будто он был сделан из резины, пока не увидела самого здания. Она остановилась как вкопанная:

— Вы хотите сдать меня!

— Не говори глупостей, — отозвался я, но я говорил неправду. Пара праздношатающихся бездельников двигалась в нашем направлении. Они были готовы засвидетельствовать все, что угодно. — Идем сейчас же со мной, не то укушу и второе твое плечо.

Она вытаращила глаза, но пошла со мной на негнущихся ногах, неохотно. Наши короткие черные тени одновременно штамповали ступеньки лестницы.

Я открыл дверь. Колтон находился у себя в кабинете. Носатый мужчина лет около пятидесяти, пышущий энергией. Он сидел за письменным столом, склонив голову над бумагами, и не отрывался от них довольно долго. Его светло-каштановые волосы, подстриженные под скобку, придавали ему что-то медвежье, что соответствовало и его характеру. Я подтолкнул девушку в комнату и довольно резко захлопнул дверь. Она отошла от меня к стене.

Колтон вскинул голову, стараясь произвести привычный эффект, его длинный нос обвиняюще повернулся ко мне.

— Так-так, блудный сын. Выглядите вы ужасно.

— Вот что получается, когда питаешься шелухой, которую уплетают свиньи.

— Все еще помните библейские мудрости, а я было разуверился в том, что вы умеете читать. — Я не успел ответить, как он уже уставился на девушку, которая тряслась от страха у стены. — Кто такая? Блудная дочь?

— Это Руфь, — ответил я. — Как твоя фамилия, Руфь?

— Не скажу, — запинаясь ответила она.

Колтон с интересом рассматривал ее холодными голубыми глазами.

— Что она принимает?

— Героин.

— Это неправда, — произнесла она деревянным голосом.

Колтон пожал плечами.

— Вы пришли не поадресу, верно? Я занят. Зачем привели ее сюда?

— Заняты делом Дэллинга?

— У вас крепкие нервы, Лю, если вы называете здесь эту фамилию. Вам повезло, что жена Тарантайна подтвердила ваш рассказ о пистолете. Помощник шерифа хотел запереть вас в одной из новых камер, но я уговорил его этого не делать. Можете торчать здесь и отнимать у меня время, но я в этом случае уговорю его сделать прямо противоположное. И это не составит для меня большого труда. За последние два года у нас было много неприятностей с частными детективами.

— Ну, конечно, — парировал я. — Как, например, в тот раз, когда я поймал вместо вас Дуайта Троя.

— Не хвастайтесь. Знаю, что вы — горячий человек. Послушайте, почему бы вам не собрать все свои болезненные проблемы и не отфутболить их куда-нибудь в другое место? Вы не улучшите наши дела, если будете приводить сюда каких-то законченных наркоманов. Грош им цена. Я могу набрать их с полсотни в любое время, не удаляясь дальше ближайшей площади. — Колтон был зол. Он спас меня от камеры, но не мог простить мне моих проделок с представителями закона.

Девушка искоса посматривала на меня и посмеивалась. Ей доставляло удовольствие видеть, как меня отчитывают. Она села на стул, стоявший у стены, и положила ногу на ногу.

— Ну что же, покатайтесь на мне, — предложил я. — В армии это обычное дело, когда кто-то на вас ездит.

— Ну, на мне-то ннкто не катается. Хотя должен сказать со всей откровенностью, что эта девица Хэммонд оказалась очень неприятной в общении. Л вчера она нам проела плешь, требуя выдачи ей тела. Ради Христа, скажите мне, зачем вам понадобилось ездить и будоражить Джейн Старр Хэммонд?

— В тот момент мне казалось, что это дает обнадеживающий ход для расследования. Я тоже могу ошибаться.

— Тогда не ведите себя так, будто вы непогрешимы. В другой раз волчья стая порвет вас. — Он встал и подошел к окну, встав к нам спиной.

— О’кей, — смирился я. — Извините. А теперь, когда ваше уязвленное чувство получило достаточное терапевтическое удовлетворение, давайте займемся делом.

Он проворчал что-то невразумительное.

— Вам ведь не удалось найти Тарантайна, правда?

Это заставило его отойти от окна.

— Нам не удалось. — Он с большой иронией добавил: — Надо полагать, он оставил вам свой новый адрес?

Уверен, что знаю, где его надо искать. В океане.

Вы с этим несколько опоздали. Авиаотряд шерифа в Пасифик Пойнт уже два дня ведет воздушное наблюдение. Суда береговой охраны проводят операции по прочесыванию дна.

Обнаружены ли какие-либо следы его напарника?

Никаких. Они даже не уверены, что у него был напарник. Единственный свидетель, который есть, не может поклясться, что в ялике было два человека. Ему просто так показалось.

Руфь — свидетельница. Она видела, когда он приплыл к берегу.

— Я кое-что слышал об этом. — Он обратился к девушке:- Где вы находились?

— Поблизости. — Она замкнулась в себе, съежилась в его присутствии.

— Что можете сказать о человеке, которого видели?

Прерывающимся голосом она повторила свой рассказ.

Он обдумал то, что ему поведала Руфь.

— Вы уверены, что это вам не показалось? Я слышал, у вас, наркоманов, бывают забавные сновидения.

— Я не наркоманка. — Ее голос дрожал от страха. — Я видела мужчину, когда он вышел из воды, как я вам сказала.

— Это был Тарантайн? Вы знаете Тарантайна?

— Это был не Джо. Мужчина на пляже был больше, чем Джо. У него была складная фигура. — Неожиданно она хихикнула.

Колтон посмотрел на меня.

— Она знает Тарантайна?

— Он продавал ей героин.

Ее смешок прервался.

— Это неправда.

— Покажите ей фотографию Дэллинга, — предложил я. — Поэтому я ее сюда и привел.

Он наклонился над столом и вынул из ящика несколько увеличенных фотографий. Когда он их перебирал, я заглянул через его плечо. Вот Дэллинг во весь рост лежит в крови, его лицо белое, как штукатурка в момент фотовспышки. На другой фотографии — лицо Дэллинга с близкого расстояния. Профиль Дэллинга слева, сбоку на шее черная сочащаяся рана. Профиль справа — Кит выглядит таким же, как прежде, красивым, но теперь — мертвым.

Колтон подал снимки девушке, один за другим. Она вздрогнула, когда увидела первый.

— Думаю, что это он. — А когда посмотрела все снимки, то уверенно сказала: — Это точно он. Такой стройный парень. Что с ним случилось?

Колтон хмуро смотрел на нее. Он не любил вопросов, на которые не мог ответить. После паузы он сказал, обращаясь скорее к самому себе:

— Мы практически свыклись с мыслью, что Дэллинга убил Тарантайн. А если все было наоборот, го наши предположения годятся лишь курам на смех. — Однако самому ему было не до смеха.

— Если Дэллинг убил Тарантайна, то кто же убил Дэллинга? — спросил я.

Он насмешливо посмотрел на меня.

— Может быть, все-таки застрелили его вы, Арчер?

Хотя Колтон и говорил это в шутку, но такое обвинение все же задело меня.

— Если вы сможете на минутку перестать хохмить, то я попрошу вас кое-что сделать для меня. — Я нажал голосом на слово «меня».

— А именно?

— Позвоните начальнику отдела по борьбе с наркотиками и любезно попросите его зайти сюда.

Девушка с ненавистью взглянула на меня, ее губы шевелились. Я создавал угрозу всему, что заменяло ей питание, питье и сон, и мог утопить в море ее остров.

— Для нее? — фыркнул Колтон. — Может быть, тебе надо отдохнуть, Лю. Для нее я вызову надзирательницу.

Руфь опять вся сжалась, ее худенькие плечики подались вперед, как сложенные крылышки птички. «Надзирательница» было другим словом, которого она боялась. Она жалко шевелила губами, не произнося ни слова, и тупо смотрела на открытое окно. Словно прикидывала возможность прыжка и бегства. Я подвинулся и преградил ей путь к окну. Кабинет находился на высоком этаже.

— Да, приглашайте надзирательницу. Руфь не хочет лечиться, хотя нуждается в лечении.

Колтон поднял телефонную трубку. Голова девушки склонилась к коленям. Открылась тонкая бледная шея, немного прикрытая легким пушком волос.

Когда Колтон отдал распоряжение, я сказал:

— А теперь позвоните в отдел по борьбе с наркотиками.

— Зачем?

— Затем, что у меня в машине лежит героин, стоимостью в сто тысяч долларов. Может быть, вы хотите, чтобы я его отвез куда-нибудь в другое место вместе с другими моими наболевшими проблемами, вы, неисправимый болтун.

Впервые на моей памяти Колтон покраснел. И это зрелище было не очень-то приятным.

Глава тридцатая

Дело близилось к вечеру, когда я подъезжал к холму, на котором стоял дом Доузера, в третий и последний раз. Охрана у ворот сменилась, но неизменным остался двуствольный обрез, две круглые дырки которого смотрели на меня, как глазницы бинокля. После обычных переговоров и осмотра меня пропустили к священным дверям. Пистолет свой я запер на ключ в машине вместе с банкой героина, автоматическим пистолетом Спида и ножом Москито.

Салливан, курчавый ирландец, встретил меня у дверей. Его лицо было ярко-красным от загара.

— Хорошо провели время в Мексике? — спросил я его.

— Отвратительно. Я не могу есть их дрянную жратву. — Он мрачно смотрел на меня, как будто чувствовал запах полицейского на моей одежде. — Что вы хотите?

— Видеть босса. Я звонил ему. Он знает о моем приезде.

— Он мне ничего не сказал. — В словах Салливана сквозила ревность.

— Может быть, он не верит вам.

Он непонимающе уставился на меня, его неповоротливый ум оценивал возможность моего предположения.

— Давайте пройдем к боссу, — предложил я. — Ему не терпится увидеть меня. Думаю, он хочет предложить мне ваше место.

Доузер и его блондинка играли во дворике в канасту. Когда я вышел к ним через высокую, до потолка, стеклянную дверь, был разгар игры, причем Доузер проигрывал. Перед девицей на столе лежало с полдюжины взяток, а у Доузера — ничего. Он был настолько поглощен своими картами, что даже не взглянул на меня.

А Ирэн меня тут же увидела.

— О, хелло! — Казалось, она очень нравилась себе в белом купальном костюме без бретелек и имела основания быть довольной собой.

— Здравствуйте.

Доузер крякнул. С огромной неохотой он вытащил короля из веера карт в своей руке и бросил его на верх кучи.

— Ага! — воскликнула она. — Я придерживала парочку. — И она потянулась, чтобы отбросить битые карты.

Доузер оказался проворней. Он схватил короля и опять вложил его в веер своих карт в руке.

— Я не собирался отдавать тебе короля, я думал, что это валет.

— Черта с два, ты думал, что это валет, — возмутилась она. — Верни короля. — Она сделала попытку выхватить карты через стол из его рук, но промахнулась.

— Сядь, Ирэн. Я ошибся. Ты же не захочешь воспользоваться тем, что у меня что-то не в порядке с глазами, ведь правда?

— Он говорит, что я хочу проехаться за его счет! — Она раскрыла свои карты, бросив их на стол, и встала со своего стула. — Не хочу играть в карты с беспардонным обманщиком. Ты схлопочешь то же, что получил Ротштейн.

Он подался вперед, опираясь о стол.

— Возьми свои слова обратно.

С ее лица вдруг схлынуло справедливое негодование.

— Дэнни, я не хотела сказать этого, у меня вырвалось нечаянно. Это всего лишь слова.

У тебя язык, как помело. Тебе надо намылить шею чем-то покрепче обычного мыла.

— Прости, — кротко сказала она. — Хочешь, чтобы мы закончили этот кон?

— Не-а. — Он поднялся, приземистый толстячок в халате. — Зачем мне тогда играть, если я и так могу получить это в любое время? Проваливай отсюда, Ирэн.

— Как скажешь. — Она пронесла свои физические прелести через высокие французские двери и скрылась из виду внутри помещения.

Доузер бросил на стол свои карты и повернулся ко мне: — Психиатрия! Вот чем их можно пронять. Психиатрией! Салливан, ты тоже можешь отвалить.

Салливан ушел, бросив назад недовольный взгляд. Я сел у стола напротив Доузера и посмотрел на него. Он напыщенно прошелся по плитам садика, скрестив на груди руки. Его раздувшееся туловище, завернутое в белый пляжный халат, отдаленно напомнило мне облик римского императора в тоге, только несколько укороченный и прибитый молотком к земле. Казалось странным, что такие люди, как Доузер, могут сосредоточивать у себя такую власть. Несомненно, они получали ее потому, что очень к этому стремились и готовы были использовать для этой цели любые средства — чаще всего противозаконные, рискуя головой: подкуп государственных служащих, убийство своих конкурентов, торговлю женщинами и наркотиками. И все же их терпят, потому что они идут на все это ради денег и успеха, а такие люди в моей стране всегда котировались высоко.

Я смотрел в его наглые выпуклые глаза на лоснящемся лице и не испытывал пи малейших угрызений совести по поводу того, что собирался с ним сделать.

— Итак, дружок? — Когда он улыбался, его нижняя толстая губа оттопыривалась. — Вы сказали, у вас что-то есть для меня. — Он сел.

— По телефону я не мог сказать большего. Нас могут подслушивать.

— Ага. Мой телефон больше не прослушивают. Но вы проявили здравый смысл.

— Раз уж мы затронули вопрос о телефоне. Я собирался спросить вас: помните, вы сказали, что во вторник утром вам звонила какая-то женщина и сообщила, что Гэлли Тарантайн находится дома у своей матери?

— Совершенно правильно. Я разговаривал с ней сам, но она не назвала себя.

— И вы не представляете, кто это был?

— Нет.

— Откуда она могла узнать ваш номер?

— Вы поймали меня. Это могла быть приятельница Ирэн или одна из женщин, которых ребята держат на поводке. — Он беспокойно задвигался, потирая кончиками пальцев свое розовое ухо. — Вы сказали, что хотите мне что-то сообщить, дружок. Вы не говорили, что хотите прийти сюда и забросать меня кучей вопросов.

— Всего один вопрос: вы обещали десять косых за Тарантайна.

— Это верно. Уж не хотите ли вы сказать, что поймали его и где-то припрятали? — Он собрал карты и начал автоматически перемешивать их. Несмотря на раздувшиеся вывихнутые суставы пальцев, движения были мягкими.

— Не самого Тарантайна. Но ведь на самом-то деле вам не нужен Тарантайн.

— Ах, вот как! Может быть, расскажете, что же мне нужно?

— Может быть, и расскажу. Джо прихватил с собой коробку из-под табака. Хотя табаком-то в ней и не пахло.

Его глаза впились в мое лицо.

— Если бы я счел, что вы украли ее у Джо, — произнес он, — знаете, что я сделал бы с вами, дружок? — Он взял карту и аккуратно разорвал ее на две части.

— Я это знаю, и я не крал. Джо продал банку третьему лицу.

— Кому?

— Не могу сказать.

— Где она находится сейчас?

— У меня. Джо получил за нее тридцать тысяч. Я не такой жадный.

— Сколько?

— Называйте свою цену. За Джо вы давали десять тысяч. Он где-то залез под корягу, я не могу его достать. Но товар тянет на большее.

— Пятнадцать, — предложил он. — Я уже один раз оплатил его.

— Я возьму эти деньги. Сейчас же.

— Не торопитесь. Пятнадцать штук — много зелененьких. Я должен удостовериться, что товар добротный. Где он находится?

— Деньги вперед, — сказал я.

Он полуопустил тяжелые веки над своими выпуклыми глазами и острым розовым кончиком языка несколько раз облизал губы.

— Как скажете, дружок. Подождите здесь минутку. То есть оставайтесь сидеть на этом стуле.

Я просидел десять минут, остро ощущая, что моя шкура пока цела, но, может быть, ненадолго. Я разложил несколько пасьянсов, но карты ничего хорошего не показали. Доузер вернулся в спортивном фланелевом костюме. Вместе с ним, по бокам, появились Блэни и Салливан. Троица представляла собой забавное зрелище, когда двигалась по садику: как будто за толстой мощной акулой следовала пара переростков — морских пожирателей падали. Доузер держал в руке деньги, но дело пахло керосином. Он подошел ко мне ближе, и я увидел тысячедолларовые банкноты.

Он бросил деньги на стол.

— Пятнадцать, можете сосчитать.

Блэни и Салливан смотрели, как я считаю деньги, глаза у них были голодные и завидущие. Я положил банкноты в бумажник.

— Не так быстро, — сказал Доузер. — Я хочу посмотреть на товар. Это нормально?

— Вы можете получить товар. Он находится в моей машине. Хотите, я его принесу?

— Я сам. — Он протянул руку за ключами.

Я посидел еще некоторое время, Блэни и Салливан наблюдали за мной. Я решил прикинуться беззаботным и опять разложил на столе пасьянс. На этот раз я раскладывал карты не по порядку, что было бессмысленно, но Блэни и Салливан хранили молчание. До моего слуха доносились мягкие шлепки воды о стену плавательного бассейна, потом в доме раздались шаги возвращавшегося Доузера. Бумажник в заднем кармане моих брюк вдруг налился тяжелым свинцом.

Доузер улыбался своей хищной улыбкой. Во рту у него блестели золотые коронки. Блэни и Салливан почтительно расступились, уступая ему дорогу.

— Товар в порядке, — бросил он. — А теперь скажите, где вы его получили. Это входит в цену.

— Я так не считаю.

— Подумайте еще раз. — Его голос смягчился, и он все еще улыбался. Нижняя губа на этот раз выпятилась так далеко, что на нее можно было сесть. — У вас не больше десяти секунд.

— А что потом?

Он щелкнул зубами, издав звук, похожий на щелчок курка пистолета.

— Тогда мы все начнем сначала. Только на этот раз вам будет нечего мне продать. Речь идет только об информации. Прошлой ночью вы побывали по Фриско. На ветровом стекле вашей машины сохранился квиток с парковочной стоянки. С кем вы встречались во Фриско?

— Я сыщик, Дэнни. Вы отнимаете у меня хлеб.

— Я скажу вам, с кем, — продолжал он, — с Гильбертом Москито, угадал?

— Гильберт кто?

— Не притворяйтесь. Вы — глупец, но не до такой степени. Москито работал на меня, пока не начал свое дело. Он торговал во Фриско.

— Торговал? — переспросил я.

— Я сказал: торговал. Его нашли сегодня утром на дороге, недалеко от залива Хаф Мун. Убит. Сбит машиной.

— С более приятным человеком этого не случилось бы.

— И что вы думаете? Я обнаруживаю его нож в вашей машине. — Из кармана своего пиджака он извлек пружинный нож. — Узнаете? На рукоятке видны его инициалы, — Он передал нож Блэни, тот кивнул головой.

— Я отобрал у него нож, когда он пытался пырнуть меня.

Доузер ухмыльнулся.

Понятно, самозащита. Вы положили его на дорогу и проехали по нему в порядке самозащиты. Поймите меня правильно, он получил то, на что напрашивался, и вы оказали мне услугу, что поступили именно так. Но я занимаюсь бизнесом, дружок, вы должны это понять.

— Торгуете старыми ножами? — подзадорил я.

— Может быть, вы и не так уж глупы. Вы быстро соображаете. — Он понизил свой голос до шепота. — Верните-ка бумажки.

Блэни и Салливан вынули свои наганы. Я встал и поднял руки. Наступил момент, который я обдумал за последние полчаса тысячу раз. Теперь, когда это уже случилось, все казалось заурядным.

— Вы — мерзкие обманщики! — воскликнул я, как бы читая по написанному в голове сценарию.

— Послушайте, не будьте таким раздражительным. Вы мне продали что-то ценное, что принадлежит мне, а я продаю вам тоже ценное, касающееся вас. — Он произнес это с большой искренностью. — Нож я как-нибудь вышлю вам по почте, если вы будете паинькой. Ну, а если начнете бузить, я лично передам его в полицию. — Он убрал нож и протянул руку к моему заднему карману. Мой бумажник стал значительно легче, когда он водворил его на место.

— Вероломный карманник. — Я разыгрывал возмущение, но внутренне чувствовал облегчение. Если бы Доузер не придумал что-нибудь, что можно было приписать мне, он мог додуматься до мысли убить меня. С самого начала я должен был предвидеть такую возможность.

Доузер открыто проявил полученное им удовольствие. Его лицо просто сияло от радости.

— Где Москито смог достать тридцать кусков? Сосунок бегал у меня на побегушках за мелкую плату. А может быть, это было просто хвастливой выдумкой? Может, он ножом полоснул Джо, а? И ему не понадобились никакие тридцать кусков?

— Это было бы любопытно, — заметил я.

— Вы еще здесь? — Он изобразил притворное изумление, и его подлипалы услужливо улыбнулись, не выпуская из рук оружия. — Теперь вы можете уйти. Но помните, вы уйдете тихо и будете держать себя паинькой. Нож я пока поберегу у себя.

Блэни и Салливан проконвоировали меня до машины. Чтобы отвлечь их, я непрерывно ругался, не повторяясь. Оружия в машине не оказалось. Охранник у ворот держал свое ружье направленным на меня до тех пор, пока я не скрылся из виду. Доузер проявил бдительность.

В четверти мили к югу от частной дороги стояли два черных лимузина без опознавательных знаков, припаркованные на левой стороне автострады. Рядом с шофером передней машины сидел Питер Колтон. Остальные одиннадцать человек были мне незнакомы.

Я сделал незаконный разворот на глазах у двенадцати полицейских штата и федерального правительства и остановился возле передней машины.

— Банка у него, — сказал я Колтону, — возможно, в сейфе. Хотите, чтобы я поехал с вами?

— Опасно и нет необходимости, — отрезал он. — Кстати, тело Тарантайна найдено. Его утопили, это точно.

Мне хотелось задать ему вопросы, но черные лимузины тронулись. Еще две машины подкатили с другой стороны и присоединились к первым двум возле въезда на частную дорогу. Все четыре машины устремились к холму, на котором жил Доузер. Пока что жил.

Глава тридцать первая

Морг в Пасифик Пойнт находился в задней части покойницкой, в двух кварталах от здания суда. Я проехал мимо главного въезда — белых колонн под колониальный стиль, освещенных розовой неоновой вывеской, — и заехал с боковой стороны. Дорога виляла вокруг задней стороны здания, мимо закрытых дверей гаража и заканчивалась возле заднего входа. Каллаган курил сигарету рядом с дверью, его широкополая шляпа касалась края коричневого брезентового балдахина. Из открытой двери проникал едкий запах хлорки и формалина и дезинфицировал сумерки.

Он поднял раскрытую ладонь в знак приветствия.

— Ну что же, мы нашли вашего человека. Он мало на что годится в его нынешнем состоянии.

— Утонул?

— Вполне похоже на это. Доктор Мак-Катчесон приедет, как только сможет, и сделает вскрытие. В настоящий момент он принимает роды. Так что народу в общем-то не убавляется. — Улыбка породила сетку морщин на его обветренном лице. — Хотите взглянуть на труп?

— Почему бы и нет? Где его нашли?

— На пляже, вниз по течению, к югу от заповедника. Течение там имеет южное направление, скорость — примерно миля в час. Яхта под ветром бежала быстро, но Тарантайна несло нижнее течение, и он оказался дальше к югу, перед тем как прибой вынес его на берег. Примерно так я это себе представляю. — Его окурок прочертил светлую дугу в сгущающихся сумерках, и он повернулся к входной двери.

Я последовал за ним в низкое длинное помещение из мрачных бетонных плит. У стен стояло пять или шесть столов на колесиках со старомодным мраморным верхом. Все были свободны, кроме одного. Каллаган включил лампу с зеленым абажуром, которая висела над этим столом. Из-под белой простыни торчали мужские ноги, одна из них — без ботинка. Каллаган откинул покрывало широким жестом хозяина положения.

Океан не пощадил Джо Тарантайна. Трудно было поверить, что разбитое и распухшее лицо когда-то было красивым. В курчавых черных волосах накопился песок, белым песком были засыпаны глаза. Я заглянул в раскрытый рот. Он был забит коричневым песком.

— Пены нет, — сказал я Каллагану. — Вы уверены, что он утонул?

— Можно считать, что это так. А эти следы на его лице и голове, возможно, появились после смерти. Они появляются на затвердевших членах, когда прибой перекатывает труп через камни.

— У вас много таких утопленников?

— В этом месте — один-два человека в месяц. Утопленники, самоубийцы. В моем понимании, это — обычный случай явного утопленника.

— Невзирая на то, что сказала та девушка о человеке, приплывшем к берегу?

— На вашем месте я бы позабыл об этом думать. Даже если девушка говорила правду, в чем я сомневаюсь — некоторые из этих чудаков могут сказать что угодно, чтобы их фотография появилась в газетах, — даже если она говорила правду, возможно, это был один из полуночных пловцов, что-нибудь в этом роде. Тут в городе — масса людей с приветом.

Я наклонился ближе к мертвому мужчине, чтобы рассмотреть его одежду. На нем были поношенные синие джинсы и рабочая рубашка, потемневшая от морской воды и пахнущая морем. Кроме песка в карманах ничего не оказалось.

Я взглянул на Каллагана.

— Вы уверены, что это Тарантайн?

— Это — он или его брат. Я знал этого парня.

— Разве он носил обычно рабочие брюки из грубой ткани? Насколько мне известно, он любил пофорсить одеждой.

— Никто не надевает хорошую одежду, отправляясь в море.

— Пожалуй, да. А его брат, где он сейчас?

— Марио едет сюда. Всю вторую половину дня ни его, ни его матери не было дома. Наконец нам удалось с ними созвониться. Они едут сюда для официального опознания.

— А как обстоит дело с мадам Тарантайн? Женой?

— Она тоже должна приехать. Мы сообщили ей сразу, как только обнаружили тело. Похоже, она не очень-то торопится, не правда ли?

— Я побуду здесь, если вы не возражаете.

— Мне все равно, — ответил он, — если вам не противно. Я предпочитаю находиться на улице. — И он, брезгливо сморщившись, зажал пальцами свой венозный нос.

Под светом лампы осталось лежать мертвое тело, избитое, оскверненное и страшное. Каллаган повернул выключатель, и мы вышли наружу.

Прислонившись к стене и закурив сигарету, я рассказал ему о купанье Дэллинга ранним утром и о его смерти тоже ранним утром. Я не был уверен, что эта информация что-нибудь ему даст. Я говорил среди полнейшей тишины, которая окружала тело погибшего человека, не пропуская к нему звуковые волны из внешнего мира. На небе гасли поздние зеленые сумерки, и на крыши медленной волной накатывалась тьма. В темноте еле различимый контур Каллагана казался подпоркой для стены, под краем его шляпы периодически вспыхивал оранжевый огонек сигареты.

Пара ярких автомобильных фар показалась на проезжей дорожке и застыла среди окружающей тишины.

— Держу пари, что это — патрульная машина, — произнес мой собеседник и направился к углу здания.

За его плечом я увидел Марио, который выходил из машины шерифа. Он вошел в пространство, освещенное фарами, ведя за руку мать, походившую на большой надутый шар. Я отошел в тень, давая им пройти, и направился за ними к двери.

Каллаган снова включил свет над лицом покойника. Марио стоял, глядя вниз, мать тяжело оперлась о его плечо. Ссадины на лице Марио приобретали желтоватый и зеленоватый оттенок. Другие люди обошлись с ним так же круто, как океан — с его братом. Вероятно, он размышлял об этом, судя по выражению его глаз. Они были насмешливыми и печальными.

— Это Джо, — наконец произнес он. — Разве были какие сомнения?

— Но для опознания требуются родственники, чтобы все было законно. — Каллаган снял шляпу и напустил на себя выражение грустной торжественности.

Миссис Тарантайн хранила молчание, ее широкое лицо оставалось почти невозмутимым. Но тут она издала вопль, словно смысл случившегося проник через слои ее плоти и задел за живое:

— Да! Это — мой сын, Джузеппе. Погиб от своих грехов. Да! — Ее огромные черные глаза смотрели куда-то вдаль. Она видела покойника лежащим где-то далеко, в аду.

Марио в замешательстве посмотрел на Каллагана и дернул ее за руку:

— Тише, мама.

— Посмотри на него! — продолжала та кричать укоряюще. — Был слишком большим умником, чтобы ходить к обедне. Много лет не причащался. А теперь взгляните на моего мальчика, на Джузеппе. Посмотри на него, Марио.

— Я уже посмотрел, — отозвался тот сквозь зубы. Он грубо потянул ее. — Теперь пойдем.

Она положила руку на пояс покойника, чтобы не упасть.

— Я останусь здесь, с Джузеппе. Мой бедный мальчик. — Она заговорила с погибшим на итальянском языке, но в ответ получила лишь гробовое молчание.

— Вам нельзя оставаться здесь, миссис Тарантайн. — Каллаган переминался с ноги на ногу. — Доктор будет делать вскрытие, вам не стоит видеть это. Вы не возражаете против вскрытия, правда?

— Нет, она не возражает. Пойдем, мама, ты тут вся перепачкаешься.

Она позволила увлечь себя к двери. Марио задержался, проходя мимо меня:

— Чего хотите вы?

— Могу отвезти вас домой.

— Нас везет главный помощник шерифа. Он еще хочет задать мне какие-то вопросы.

Его мать посмотрела на меня так, как будто я был тенью на стене. В ней наступило успокоение под стать покою погибшего.

— Ответьте на пару моих вопросов.

— Зачем это мне?

Я подошел к нему поближе.

— Вы хотите, чтобы я сказал об этом на испанском языке?

Когда до него дошел смысл, его попытка улыбнуться выглядела нелепо. Он нервно зыркнул взглядом в Каллагана, который через комнату шел нам навстречу.

— Ладно, мистер Арчер. Задавайте.

— Когда вы в последний раз видели своего брата?

— В пятницу вечером, я же вам говорил.

— Эта та самая одежда, которая была на нем?

— Вы имеете в виду — в пятницу вечером? Да, это та самая одежда. Я бы не был уверен, что это — он, если бы не одежда.

Каллаган сказал, стоя за ним:

— Относительно опознания сомнений нет. Вы узнали своего сына, правда, миссис Тарантайн?

— Да, — ответила она низким голосом. — Я знаю его. Я должна узнать его, мальчика, которого я нянчила. — Ее руки погладили свой огромный живот, закрытый черным шелком.

— Ну, и прекрасно — я хочу сказать, большое вам спасибо. Мы признательны за то, что вы приехали сюда, и все такое. — Неодобрительно посмотрев на меня, Каллаган проводил их к выходу.

Он обратился ко мне, когда они отошли за пределы слышимости:

— Какая муха вас укусила? Я сам знал этого парня, знал его достаточно хорошо, чтобы не сожалеть о нем. Мать и брат, конечно, узнали его.

— Мне просто пришла одна мысль. Я хотел удостовериться.

— Беда с вами, частными ищейками, — пробормотал он, — вы все что-то раскапываете, пытаясь найти новый поворот там, где все совершенно ясно.

Глава тридцать вторая

Раскрылась внутренняя дверь, и полный мужчина без пиджака, в полосатой рубашке появился в проходе.

— Вас к телефону, — сказал он Каллагану. — Звонят из вашего учреждения. — У него была улыбка всеведущего владельца похоронного бюро.

— Спасибо, — сказал Каллаган, проходя мимо него в дверь. Толстяк в полосатой рубашке плавно поплыл, как бескрылая моль, к освещенному столу. Его блестящие черные башмаки скрипели на цементном полу.

— Так, — сказал он, обращаясь к покойнику, — вы не такой красивый, каким могли бы быть, не так ли? А когда доктор поработает над вами, то от красоты не останется и намека. Но мы вас приведем в порядок, даю слово. — Его голос тонул в тишине как сироп, изготовленный из хорошо очищенного сахара.

Я вышел на улицу, прикрыл дверь и закурил сигарету. Сигарета была наполовину выкурена, когда вновь появился Каллаган. У него блестели глаза и порозовели щеки.

— Что вы там делали? Пили бальзамирующую жидкость?

— Пришло сообщение по телетайпу из Лос-Анджелеса. Никому не говорите, я расскажу вам. — Я бы не смог заставить его не передавать мне это. — Они совершили облаву на шайку Доузера — агенты казначейства и люди окружного прокурора. Накрыли их с таким количеством героина, что хватило бы по порции всем жителям города.

— Кто-нибудь пострадал? — Я думал о Колтоне.

— Ни один человек. Они проникли туда тихо, как ягнята. И запомните: Тарантайн работал на корпорацию. Он был подставным лицом для Доузера и работал прямо здесь, в городе, на Арене. Вы искали какого-нибудь поворота, правда? Пожалуйста, вот он.

— Потрясающе, — произнеся.

В проезд въехала машина, завернула за угол здания и запарковалась за навесом. Из нее вылез мужчина с покатыми плечами, держа в руках медицинский саквояж.

— Извините, что так поздно, — сказал он Каллаган. — Роды проходили медленно. А потом я перехватил кое-что в порядке ужина.

— Клиент все еще ждет, — Он повернулся ко мне. — Это доктор Мак-Катчесон. Мистер Арчер.

— Сколько это займет времени? — спросил я доктора.

— В каком смысле?

— Ну, чтобы определить причину смерти.

— Час или два. Зависит от показаний. — Он вопросительно взглянул на Каллагана. — Насколько я понимаю, он утонул?

— Да, мы так думали. Хотя может быть и бандитское убийство.

— Посмотрите внимательно, не могла ли наступить смерть от чего-нибудь другого, — сказал я. — Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я вмешиваюсь в ваши дела.

Он отрицательно покачал своей взъерошенной седой головой.

— Как, например?

— Не знаю. Тупой предмет, наркотики, даже нулевая рана.

— Я всегда провожу тщательное исследование, — заявил Мак-Катчесон. На этом разговор закончился.

Я не стал брать машину, запаркованную перед моргом, и прошел пешком два квартала до главной улицы. Я проголодался, несмотря на неприятный запах, который, казалось, въелся в мою одежду — запах рыбы, водорослей и дезинфицированного тления. Несмотря даже на вопросы, которые возникали сами по оебе, как во внутренней викторине, и на личные комментарии к ней.

Каллаган посоветовал пойти в кафе, которое называлось «У Джорджа». Это был ресторан-бар для людей среднего возраста и достатка ниже среднего. На одной стороне зала располагался бар с поваром в белом колпаке, который занимался блюдами быстрого приготовления на газовой жаровне, установленной у окна на улицу. С другой стороны тянулись кабинки и ряд столиков, покрытых скатертями с красными квадратиками в центре каждого стола. Три или четыре вентилятора, прикрепленных к потолку, медленно вращались, перемешивая прокуренный воздух в общую серо-голубую массу. Все находившиеся в этом заведении, включая столпившихся у бара посетителей, выглядели так, словно не выходили отсюда сутки.

Как только я занял место в одной из свободных кабин, то почувствовал себя так же, как другие. Заведение обладало уютным качеством подземелья, как глубоко зарытая капсула, которая не подвержена воздействию времени, перемен и насилия. Приятные молодые и пожилые официанты в белых пиджачках передвигались быстро и четко, переняв эти навыки со времен печального десятилетия великой депрессии. Жареный картофель, который мне подали вместе с шипящим бифштексом, имел точно такой же вкус, что и картофельные чипсы в грязных бумажных кульках, которые я уплетал, когда ходил в среднюю школу в Окленде в 1920 году. Фотографии пейзажей, которые украшали стены, напомнили мне диораму, которую я видел в мансарде двоюродной бабушки моей матери. Шум и гам в баре звучал, как сама история.

Я заканчивал вторую бутылку пива, когда заметил через матовое стекло Гэлли. Она стояла в дверях, нерешительно балансируя на своих каблуках. На ней были черное пальто, черная шляпа и черные перчатки. На мгновение она показалась мне нереальной, призраком из настоящего времени. Потом она увидела меня и пошла ко мне, и вдруг, наоборот, все остальное показалось мне нереальным. От нее, как от сильного ветра, пахнуло волнующей жизнерадостностью. Однако лицо ее выглядело измученным, словно жизнерадостность существовала отдельно, черпая из ее тела живительные соки.

— Арчер! — Ее бледно-серое ненакрашенное лицо улыбнулось мне, затем улыбка пропала. — Я так рада увидеть вас.

Я выдвинул для нее стул.

— Как ваши дела?

— Помощник шерифа сказал, что вы здесь. Это Каллаган?

— Значит, вы видели тело?

— Да, видела, — Ее глаза были темнее ночи без звезд. — Доктор разрезал его.

— Им не стоило бы вас впускать.

— О, я сама этого захотела. Мне надо было знать. Но странно видеть останки близкого человека. Даже мне, медицинской сестре.

— Хотите выпить?

— Да. Спасибо. Чистого виски. — Она часто и неглубоко дышала, как собака в жаркий день.

Я подождал, пока она выпьет виски, и спросил ее:

— Что сказал доктор?

— Думает, что он утонул.

— Действительно, да?

— А вы так не думаете?

— Я просто, как подвешенный вопрос, жду, чтобы ответ сам пришел ко мне. Хотите повторить?

— Пожалуй. Вы слышали, что они взяли Доузера? Каллаган сообщил мне об этом.

Ну и прекрасно. — Мне не хотелось распинаться о своей роли в этом деле. У Доузера были друзья, а друзья имели оружие. — Ну, Гэлли, рассказывайте.

— Да? — В ее глазах опять появились искорки, а рюмка с виски опять опустела.

— Я бы хотел побольше узнать о том уик-энде, который вы провели вместе с Джо в пустыне.

— Поверьте мне, это было впустую потраченное время. Джо озверел. Меня как будто заперли в четырех стенах с раненой пумой. Я сама почти взбесилась. Он не хотел объяснить мне, в чем дело, и это сводило меня с ума.

— Пожалуйста, факты. Приведите несколько объективных фактов.

— Я изложила факты.

Но не такие, которые полезны. Мне нужны подробности. Например, в чем он был одет?

Большую часть времени Джо был в нижнем белье. Разве это имеет значение? Там было жарко, несмотря на кондиционер…

— Была ли у него какая-то одежда с собой?

— Естественно.

— Куда делась эта одежда?

— Откуда я знаю. Он держал ее в сумке, когда я привезла его сюда.

— Во что он был одет?

— В синюю рабочую одежду.

— В ту же, что сейчас надета на нем?

— Когда я его видела, на нем одежды не было. Думаю, это та же одежда. Почему вы спрашиваете?

— Его брат сказал, что в пятницу вечером на нем была эта же одежда. Это — правда?

Ее изогнутые брови сошлись от усилия сосредоточиться.

— Да, он не переодевался, когда в пятницу вечером приехал домой.

— И ходил в этой одежде, когда не был в нижнем белье, вплоть до утра во вторник. Это не похоже на то, что я слышал о Джо.

— Знаю. Он был сам не свой, в какой-то горячке. К его возвращению я приготовила обед — он позвонил и сказал, что едет, — но он даже не присел, чтобы перекусить. Я еле успела кое-что собрать, потому что он ужасно торопился. Мы сломя голову понеслись в Оазис, а потом целых три дня сидели и глазели друг на друга.

— Как вы это можете объяснить?

— Он сказал, что выходит из игры, что мы ждем получения денег. Я думала, что он порвал с бандой, что мне удалось уговорить его это сделать. Я знала, что он напуган, и думала, что они охотятся за ним. Если бы я этому не верила, то не поехала бы с ним и не осталась бы там. А потом он уехал один.

— Вы просто не хотели его сопровождать или не захотели ехать туда, куда отправился он?

— Возможно, и захотела бы. — Она подняла пустую стопку, держа ее в кулаке, и посмотрела на ее толстое стеклянное донышко, как гадалка на магический кристалл, в котором открываются трагические видения.

Официант, толстый старый грек, передвигавшийся с помощью подпорок, появился возле нашей кабины.

— Еще виски?

Гэлли вышла из состояния транса.

— Думаю, мне надо что-то поесть. Не знаю, правда, сумею ли проглотить хоть кусочек.

— Хотите такой бифштекс, как у джентльмена? — Официант обрисовал жестом большой кусок мяса. Она рассеянно кивнула.

— А для меня пиво. — Когда официант ушел, я сказал: — Еще одна деталь, Гэлли, — Она подняла голову. — Вы ни слова не сказали о Германе Спиде.

— Спид? — Ее белые зубы прикусили нижнюю губу. — Я вам сказала, что ухаживала за ним во время болезни.

— В этом все дело. Вы должны были его узнать.

— Что вы имеете в виду? Когда я должна была его узнать?

— В воскресенье поздно вечером, когда он явился в ваше бунгало в Оазисе. Вы должны были знать о том, что он купил героин у Джо.

— Я не верю этому.

— Разве вы его не видели?

— Меня там не было в воскресенье вечером. Я не видела мистера Спида с того времени, как он выписался из больницы. Я слышала, он уехал из страны.

— Эти слухи неверны. Где вы находились?

— В воскресенье? Примерно в восемь часов вечера Джо сказал мне, чтобы я убиралась из дома и не возвращалась в течение двух часов. Он позволил мне взять машину. Откуда вы знаете, что там был Спид?

— Это неважно. Он был там, и он купил героин…

— Тот самый героин, который, как вы говорили, Джо украл у Доузера? — Она внимательно смотрела на меня.

— По-видимому.

— И продал его Спиду?

— За тридцать тысяч долларов.

— Тридцать тысяч долларов, — медленно повторила она. — А где они сейчас?

— Может быть, в сумке Джо на морском дне или в виде толстого свертка у кого-нибудь в кармане.

— У кого?

— Возможно, у Спида, — Теперь мне казалось, что он слишком легко отдал мне героин, — Он мог знать о планах Джо и ждал его на яхте во вторник утром. Помимо денег, у него была и другая цель. Ваш муж прошлой осенью обещал Спиду рекомендовать его для включения в корпорацию.

Ее глаза расширились.

— Я думала, они друзья.

— Спид тоже так думал. Может быть, он узнал, что на деле все было по-другому, и решил принять свои меры. Я говорю: может быть. Есть и другая возможность, которая мне представляется более вероятной.

— Да, — мягко произнесла она. — Кит Дэллинг.

— Вы — догадливая девочка.

— Вряд ли. — Она криво улыбнулась. — Я много дней думала о нем, пытаясь понять, почему он поступил именно так и почему его убили. Вы знаете, в Оазисе он следил за нами. Я думала, что у него благородные чувства ко мне. И не подозревала, что он охотился за деньгами, хотя, видит Бог, деньги ему были нужны.

— Полагаю, вы видели его в воскресенье вечером.

— Да. Он сказал вам об этом? Когда я вышла из дома, он ждал меня немного поодаль, на дороге. Он делал вид, что беспокоится обо мне. Мы зашли с ним в небольшое заведение в Палм Спрингс, он выпил там сверх меры и пытался уговорить меня бежать с ним.

— Знал ли он о том, что находилось у Джо?

— Даже если он и знал, то не сказал мне. Честно говоря, я думала, что он наивный человек, в какой-то степени дурачок. Даже симпатичный дурачок.

— У меня сложилось такое же впечатление. Но вполне очевидно, что он оказался на яхте во вторник утром. Он даже выплыл на берег.

— Нет! — Она подалась вперед над скатертью с красным квадратом. — Тогда все становится ясным, не так ли?

— За исключением двух моментов, которые меня беспокоят. Один заключается в том, что его самого застрелили в течение последующего часа или двух.

— Из вашего револьвера?

— Из моего. Пикантность иронии может заключаться в том, что люди Доузера пристрелили его, поскольку думали, что он — партнер Джо. Но как к ним мог попасть мой револьвер? Вы сказали, что его взял Джо. Уверены вы в этом?

Я видела это. Он положил его в свою спортивную сумку вместе со своим пистолетом.

— Это могло произойти следующим образом, — предположил я. — Если мой револьвер оказался у Дэллинга, забравшего деньги и возвратившегося на берег, то люди Доузера могли забрать это оружие в его квартире. Это старый бандитский прием: застрелить человека из его же собственной пушки.

— Правда? Я этого не знала. — Ее головка опять склонилась, возможно, от слишком большого количества обрушившейся на нее информации.

Никакой пикантной иронии здесь нет, — сказал я, — но все прошло слишком гладко, чтобы быть естественным. И это не объясняет второго обстоятельства, которое меня тоже беспокоит. Зачем Дэллингу понадобилось уговаривать вашу мать нанимать меня? Это не вяжется со здравым смыслом. Если только он не был шизиком.

— Шизиком он не был. Думаю, я знаю ответ на этот вопрос. Во всяком случае, один из возможных ответов.

Если вам удастся разгадать это, я предложу вам работу.

Мне бы пригодилось хорошее место. Дело в том, что Кит смертельно боялся Джо. Он хотел, чтобы вы приехали туда и устроили побольше шороху, чем больше — тем лучше. Если бы вы укокошили друг друга, это было бы совсем отлично. Я бы оказалась в его доме, без всяких хлопот, с полным приданым. Ему бы даже не пришлось переносить меня через порог. Есть ли в этом здравый смысл? Он опасался нанимать вас лично для такой работы — тут многое могло сработать не так.

Официант поставил перед ней бифштекс и налил мне пива.

— Рабочее место — ваше, — одобрил я ее рассуждения. — Бифштекс — это аванс в счет вашей первой зарплаты.

Она не обратила внимания ни на блюдо, ни на мои слова.

— Но получилось не так, как хотел Кит. Джо уцелел. Как и вы. На самом же деле произошло следующее: Джо подумал, что банда готовится накрыть его, и ему пришлось удрать. Может быть, на это и рассчитывал Кит. Во всяком случае, он оказался там, на пристани или на яхте, когда туда приехал Джо. И в конце концов сделал свое грязное дело.

— Прекрасно, — подытожил я. — Но как он узнал,куда направлялся Джо? Вы же ему не говорили об этом?

— Не знаю. Может быть, он ехал туда вслед за нами.

— Может быть. Или у него мог быть сообщник.

— Кто же это? — Ее черные глаза загорелись.

— Об этом мы поговорим позже. А теперь ешьте свой бифштекс, а то он остынет. Я скоро вернусь. — Я встал со своего стула.

— Куда вы уходите?

— Я хочу застать доктора, а то он уедет. Присмотрите за моим пивом, ладно?

— Не пожалею жизни.

Глава тридцать третья

Мак-Катчесон, которому ассистировал человек в полосатой рубашке, зашивал разрез, сделанный от начала горла покойника до нижней части его живота. Доктор работал в резиновых перчатках, белой накидке и шляпе, что придавало ему какой-то странный, необычный вид. Изо рта торчала потухшая сигара.

Он не повернулся в мою сторону до тех пор, пока не закончил зашивать шов. Когда Мак-Катчесон выпрямился и тыльной стороной ладони сдвинул на затылок шляпу, он заявил:

— Мерзкое занятие… Впрочем, мне не следует жаловаться, труп не в таком уж плохом состоянии.

— А не можете ли вы сказать более точно, в каком он состоянии?

— Вопрос сложный, когда тело обнаруживают в воде. Темпы разложения зависят от температуры воды и других факторов. Нам известно, что этот паренек пролежал в воде пятьдесят или шестьдесят часов. Если бы мне этого не сказали, я бы предположил, что он пролежал там больше. С учетом погодных условий, разложение зашло далеко. — Он было полез в карман под накидкой, но вспомнил, что руки все еще в резиновых перчатках. — Пожалуйста, дайте мне прикурить сигару.

Я дал ему прикурить.

— Что вы скажете о причине смерти?

Он глубоко затянулся и смотрел на меня через клубы выпущенного им голубого дыма.

— Выводы пока неокончательны. Перед тем как рискну их сделать, я должен буду получить результаты некоторых лабораторных исследований. — Большим пальцем он указал на ряд баночек, которые стояли на соседнем столике и на которые владелец похоронного бюро наклеивал этикетки. — Содержание желудка, крови, тканей легких, структуры шеи. Вы журналист?

— Детектив. Более или менее. Частный. Я с самого начала работаю над этим делом. И мне хочется узнать только одно: утонул ли он?

— Это не исключено. Некоторые факты свидетельствуют о том, что он утонул. В частности, легкие заполнены водой. Правая сторона сердца расширена. Беда в том, что такие же симптомы характерны в равной степени и для удушья. Можно провести химические анализы крови, которые покажут, что же произошло на самом деле, но результаты этих анализов я получу только послезавтра.

— Но, по вашему мнению, он утонул или задохнулся?

— У меня не может быть мнения, пока я не получу факты.

— Есть ли какие-либо следы насилия?

— Нет таких, которые я мог бы установить с полной определенностью. Я вам скажу вот что: если он и утонул, то это — странный утопленник. Он, должно быть, умер сразу, как только коснулся воды.

Владелец похоронного бюро весело взглянул на нас, оторвавшись от своих баночек.

— Такие вещи случались, доктор. Иногда они умирают даже до того, как коснутся воды. Шок. У них просто перестает биться сердце. — Он деликатно кашлянул.

Мак-Катчесон не обратил на него внимания.

— Извините, мне надо уезжать отсюда.

— Простите, но могли бы вы квалифицировать это как убийство?

— Это зависит от многих обстоятельств. Честно говоря, есть что-то не совсем нормальное с тканью тела. Если бы это не было абсолютно невозможным, то я бы сказал, что он замерз насмерть. Кстати, я сделал пару микроскопических срезов. Поэтому у нас есть три альтернативы. Посмотрите, как вы ими можете распорядиться. — Он повернулся спиной к столу, на котором лежало тело Тарантайна.

Я поехал в отдел шерифа и застал там Каллагана. Он пыхтел над пишущей машинкой, которая казалась слишком маленькой для его рук, заполняя какую-то официальную анкету. Мое появление доставило ему удовольствие, ибо он получил предлог бросить печатание.

— Как вам понравилось «У Джорджа»?

— Прекрасно. Я оставил там миссис Тарантайн. Как нашел вас ее деверь?

— Марио? Я его не видел. Он ушел отсюда несколько минут назад. Он хотел пригласить ее на всю ночь. Уж не думают ли они, что такая классная девочка захочет якшаться с такими обормотами? Дьявол, я хотел оставить его в камере, но шеф сказал: нет. Нам нужны итальянские голоса на выборах. Между прочим, шеф тоже из них, но я молчу.

— Если итоги голосования зависят от Марио, вы, возможно, проиграете. Я только что разговаривал с Мак-Катчесоном.

— Что он сказал?

— Многое. Но смысл сводится к трем возможностям: утонул, задохнулся, замерз.

— Замерз?

— Он сказал именно так. Он добавил, что это — невозможно, но я не знаю. Может быть, вы знаете, был ли морозильник на яхте Марио.

— Сомневаюсь в этом. Ими оборудованы, пожалуй, лишь большие коммерческие суда. Но на спортивных посудинах такого размера их обычно не бывает. Впрочем, рядом с пристанью расположен заводик по изготовлению льда. Может быть, нам стоит побывать на нем.

— Потом. Сейчас я хотел бы увидеть Марио.

Нас ждало разочарование. Когда мы приехали в кафе «У Джорджа», моя кабина оказалась пустой.

Старый грек-официант прошмыгал через зал.

— Извините, сэр, я вылил ваше пиво, когда дама ушла. Я думал…

— Когда она ушла?

— Через пять, может, через десять минут после вас, трудно сказать. Когда появился ее знакомый…

— Человек с забинтованной головой?

— Точно. Он присел около нее на минуту, потом они поднялись и ушли. — Он повернул голову в сторону Каллагана. — Что-нибудь не так, шериф?

— Угу. Он ей не угрожал? Никакого оружия не показывал?

— О нет, ничего такого не было. — Лицо старика побледнело, стало похожим на цвет теста. — Если я вижу что-нибудь не то, всегда звоню вам, вы же знаете. Они просто взяли и ушли, как другие люди.

— Не ссорились?

— Может быть, они и поспорили немного. Разве я могу сказать? Я был занят.

Я отвел Каллагана в сторону.

— Она была в своей машине?

Он утвердительно кивнул.

— Возможно, они и сейчас в ней, а?

— Мне представляется, надо объявить общую тревогу, выставить заставы на дорогах. И чем быстрее, тем лучше.

Но тревога и дорожные заграждения опоздали. Я прождал в конторе у шерифа больше часа, но туда никого не доставили. К десяти часам вечера я созрел для того, чтобы произвести в темноте выстрел издалека.

Глава тридцать четвертая

В течение двух часов я мчался по светлому, полному движения туннелю, который был как бы прорезан фарами машин в опустившейся на землю тьме. В конце моего пути, в полной темноте лежал непостроенный город, необитаемые перекрестки которого освещались редкими звездами. Когда я вышел из машины, ночь распахнулась передо мной, как развесистое дерево, накрыв меня россыпями мерцающих звезд. Их далекий и холодный свет подчеркивал мою слабость и ничтожество. Если садовая бабочка живет день или два, то это мало что значит для окружающей жизни, за исключением, возможно, другой бабочки.

За венецианскими шторами окна бунгало, которое построил Дэллинг, горел свет, теплый уютный свет, которому может позавидовать одинокий человек, проезжающий мимо этого дома. Такой свет, при котором действуют убийцы, когда они убивают своих жен или мужей, любовников или лучших друзей. Дом был безмолвен, как погребальный склеп.

Свет горел в гостиной. Я поднялся на невысокое крыльцо и посмотрел между полосками жалюзи. На ковре ничком лежала Гэлли, одной рукой ухватившись за голову, а другую отбросив в сторону. Видимая часть ее лица была испачкана чем-то, похожим на кровь. Глаз был закрыт. В вытянутой в сторону руке находился автоматический пистолет. Слишком запоздавшее чувство, которое толкнуло меня пересечь пустыню, ударило по коленям и подкосило их.

Парадная дверь была открыта, и я вошел в нее, позволив сетчатой двери автоматически захлопнуться за собой. Из прихожей я услышал ее дыхание и вздохи, которые раздавались с короткими промежутками. Она дышала, как бегун, который быстро пробежал дистанцию и упал, надорвав сердце.

Я уже преодолел полпути к простертой девушке, когда она почувствовала мое присутствие. Она приподнялась на коленях, тупорылый пистолет в ее правой руке был направлен на меня. Сквозь растрепанные волосы янтарным, волчьим блеском сверкали черные глаза. Я замер.

Постепенно она выпрямилась, поднялась сперва на колени, затем встала, немного покачиваясь, расставив ноги в стороны и держа обеими руками пистолет. Затем отбросила назад волосы. Глаза были расширены и неподвижны.

— Что с вами случилось?

Она ответила мне слабым, уставшим голосом:

— Не знаю. Я, должно быть, потеряла сознание на некоторое время.

— Дайте мне пистолет. — Я шагнул к ней. Еще шаг приблизил бы меня на расстояние, позволяющее выбить из ее руки пистолет, но мои ноги словно прилипли к полу.

— Отойдите назад. Назад, где вы стояли. — Голос ее изменился. Он звучал, как кнут дрессировщика. А руки обрели железную твердость.

Подошвы моих ног отделились от пола и отодвинулись от нее. Ее глаза были черными и угрожающими, как круглое отверстие в стволе пистолета.

— Где Марио?

Она нетерпеливо пожала плечами.

— Откуда я знаю?

— Вы ушли из кафе вместе с ним.

Она скривила рот.

— Господи, я презираю вас, Арчер! Вы — мерзкая, все видящая, все слышащая и все рассказывающая обезьяна, так ведь? Какое вам дело до того, чем занимаются люди?

— Мне нравится представлять себя Богом. Но, в общем-то, я не обманываюсь. Чтобы поверить в себя, надо совершить убийство. Лично я просто еще одна бабочка. Если я не буду проявлять заботы о судьбе бабочек, то о чем же тогда мне заботиться? И если не буду делать это я, то кто же тогда займется этим? Звездам это безразлично. — Мой разговор оттягивал момент грохочущего выстрела, но я не мог словами выбить пистолет из ее рук, как не мог с их помощью выскочить в окно.

— Вы мелете чепуху, болтаете, как обезьяна. — Ногой она нащупала за собой кресло и осторожно села в него, положив пистолет на колени. — Если вы хотите разговаривать, давайте поговорим серьезно. Вы тоже присаживайтесь.

Я неловко поместился на обитом кожей стульчике, стоявшем у камина. От лампочек с потолка падал желтый свет, похожий на мерзкую правду. Из большого пореза на щеке Гэлли сочилась кровь.

— На вашей щеке кровь.

— Неважно.

— На ваших руках тоже кровь.

— Но не на ваших. Пока не на ваших. — Она горько усмехнулась: — Хочу объяснить вам, почему я убила Кита Дэллинга. А потом мы решим, что нам делать дальше.

— У вас в руке пистолет.

— Знаю. И не собираюсь с ним расставаться. Когда я застрелила Кита, у меня не было оружия. Мне пришлось драться с ним за пистолет.

— Понятно. Самозащита. Ловко. Только пройдет ли это у вас?

— Я говорю правду.

— Если это действительно так, то вы делаете это впервые.

Да, в первый раз. — Она говорила быстро, низким голосом, — Когда я привезла Джо в Пойнт во вторник утром, то возле пристани увидела машину Кита. Он знал, что Джо появится там. Об этом я ему сказала сама. Я не понимала, что замышляет Кит. Я вернулась в Лос-Анджелес, в квартиру Кита, и стала ждать его возвращения. Когда он вернулся домой, я спросила его, что он сделал, и он мне признался. Он подрался с Джо на судне и столкнул его в океан. Он думал, что теперь нам ничто не помешает пожениться. Я не смогла скрыть своего отношения к нему. Я и не пыталась этого сделать. Он был убийца, и я ему прямо сказала об этом. Затем он выхватил пистолет и направил его на меня. Это был тот пистолет, который отнял у Джо, ваш пистолет, который, как вы правильно догадались, Джо забрал у вас. Я сделала вид, что он меня уговорил — ведь речь шла о моей жизни. И кокетством сумела отвлечь его, а затем отобрать пистолет. Я его застрелила. Я должна была это сделать. Потом меня охватила паника, и я бросила оружие в сточную яму. А когда меня начала допрашивать полиция, я все наврала. Испугалась. Я знала, что Джо погиб, и для него не имело значения, если бы я приписала ему убийство Кита. Теперь я сознаю, что допустила ошибку. Когда это произошло, мне надо было вызвать полицию и рассказать всю правду.

Ее грудь судорожно вздымалась. Как любая женщина со спутавшимися волосами и кровью на лице, она обладала притягательной силой беспризорной, но это впечатление разбивалось о твердо сжатый в ее руке пистолет. Я подумал о Спиде и о том, как легко потерять самообладание, если на тебя направлено оружие. Хотя и раньше я оказывался под прицелом и одного, и нескольких пистолетов, но всякий раз это было связано с новым, необычным ощущением. И пистолет в руках такой женщины, как Гэлли, был чрезвычайно страшным оружием. Все, что в ней оставалось женского, сосредоточилось в ее глазах, и единственное, что в этот момент значило для нее, — это она сама.

— Какая же тут правда? — произнес я. — Вы так часто меняли свою версию, что я сомневаюсь, знаете ли вы сами, что же произошло на самом деле.

— Вы мне не верите? — Казалось, ее лицо стало уже и вытянулось. Прежде она никогда не выглядела столь безобразно. Безобразная женщина с пистолетом в руке — страшное зрелище.

— Верю. Только частично. Я не сомневаюсь, что вы застрелили Дэллинга. Обстоятельства показались мне несколько нереальными.

Кровь на ее рассеченной щеке шевельнулась, как черный червь в углу рта.

— Полицейские мне поверят, если там не окажется вас, чтобы отрицать это. Гэри я могу окрутить вокруг своего мизинца. — Это было безнадежным хвастовством.

— Вы теряете свою привлекательность, — сказал я, — От преступлений женщина дурнеет. Вам приходится платить за это такую высокую цену, что они не стоят того, несмотря на кажущуюся выгоду. Я услышал звук в задней части дома и разговором старался заглушить его. Звук был такой, будто где-то в темноте барахтался пьяница.

Она взглянула на пистолет в своих руках и опять перевела взгляд на мое лицо, рассчитывая в уме траекторию пули. Я заметил, как напряжены ее суставы в рукоятке.

И я немножко наклонился вперед, не вставая со скамеечки, переместил вес своего тела на мышцы ступней и продолжал говорить:

— Если вы выстрелите в меня, то обещаю, что доберусь до вас прежде, чем умру. И даже если вы останетесь в живых, смотреть будет не на что. Даже если вы выживете, полиция вас прикончит. Вы чертовски уязвимы, — Задняя дверь скрипнула. — Чертовски уязвимы, — громко повторил я. — Уже два убийства, даже три, и это не все. Но вы не можете убить всех. Нас слишком много, одна сумасшедшая с пистолетом не справится с нами.

Чьи-то с трудом передвигающиеся шаги послышались с кухни. Она услышала их. Ее взгляд метнулся на дверь, находившуюся от нее справа, опять возвратился ко мне, прежде чем я пошевелился. Боком она высвободилась из своего кресла, спиной отошла к окну так, что ее пистолет контролировал все пространство от меня до двери на кухню.

В дверях появился Марио и на мгновение оперся поднятой рукой о притолоку. Его подбородок был разбит чем-то более тяжелым, чем кулак. Кровь стекала по шее на черные волосы, которые курчавились на груди, у расстегнутого воротника рубашки. На его лице была написана смерть. Я был не уверен, что Марио может что-то видеть, пока он не двинулся на Гэлли. Из его разбитого рта вырвались пузыри, небольшие окрашенные кровью пузыри, в которых вверх ногами отразилась комната.

Она взвизгнула, как собака, и выстрелила в упор. Пуля отбросила тело Марио к стене. Он обеими руками оттолкнулся от стены и повернулся к ней лицом. Она выстрелила опять, черный пистолет подпрыгнул, как гадина. Ее побелевшие руки все еще твердо держали оружие, а бледное отрешенное лицо было обращено к нам обоим.

Марио перегнулся надвое и упал на колени. Не до конца убитый человек полз к женщине, поливая ее ковер своей кровью, словно темным маслом. Третья пуля пробила забинтованную верхнюю часть головы и прикончила Марио. Но она не остановилась и на этом: стоя над ним, всадила в его спину еще три пули подряд.

Я считал число выстрелов и, когда барабан опустел, высвободил пистолет из ее рук. Она больше не сопротивлялась.

Глава тридцать пятая

Когда я положил телефонную трубку, Гэлли сидела в кресле, в которое ее посадил. Ее глаза замерли, как мраморные изваяния, чувственные губы сомкнулись и успокоились. С другой стороны комнаты, где я стоял, она выглядела маленькой и странной, как статуэтка или как актриса, сидевшая на удаленной сцене. Между нами лицом вниз лежал Марио.

По ее телу пробежала дрожь, и глаза открылись.

— Я рада, что не убила вас, Арчер. Я не хотела вас убивагь, честно. — Ее голос приобрел нечеловеческое качество звучания, как эхо.

— Это было очень мило с вашей стороны. — Я переступил через распростертое тело и сел, глядя на нее. — Вы не хотели убивать и Марио тоже. Как и Дэллинга, вы убили его в порядке самозащиты.

Мой голос казался незнакомым мне самому. От страха смерти в горле появился комок, который я никак не мог проглотить.

— Вы являетесь тому свидетелем. Он напал на меня со смертоносным оружием. — Она посмотрела на металлический кастет на кулаке мертвого человека и потрогала свою щеку. — Он ударил меня этим.

— Где?

— В гараже, несколько минут назад.

— Как вы там оказались?

— Он появился в кафе «У Джорджа» и заставил меня поехать вместе с ним. У меня не было оружия. Он вообразил, будто я знаю, где его брат спрятал деньги. Я знала, что там, в гараже, лежал пистолет, который припрятал Джо. Сказала Марио, что деньги лежат здесь, и он велел ехать сюда. — Ее голос звучал четко и ровно, хотя слова произносились с трудом. — Он почти помешался, угрожал убить меня, надев эту ужасную штуку себе на руку. Мне удалось завладеть пистолетом Джо, и я выстрелила в него. Думала, что он убит. Мне удалось войти в дом, прежде чем я потеряла сознание. — Она вздохнула. С эмоциональной разносторонностью хорошей актрисы, на которую я попался раньше и на которую больше не клюну, она опять входила в роль мужественной маленькой женщины.

— Вы могли бы выкрутиться под предлогом самозащиты, если бы убили только одного человека. Два убийства за неделю — уже слишком много. А три — это просто бойня.

— Три?

— Дэллинг, Марио и Джо.

— Джо я не убивала. Как я могла это сделать? Я не умею даже плавать.

— Вы отчаянная лгунья, Гэлли. Вы обладаете искусством перемешивать факты со своей фантазией, и это позволило вам продержаться неделю. Но теперь ваши выдумки иссякли.

— Я не убивала его, — повторила она. Ее тело в кресле было напряжено, руками она крепко вцепилась в подлокотники. — Зачем мне убивать собственного мужа?

— Избавьте меня от представления с ролью милой женушки. Признаюсь, какое-то время это на меня действовало. Вы убедили меня и полицейских в том, что старались выгородить Джо. Теперь меня тошнит от этого. У вас было много причин убить его, включая такую, как тридцать тысяч долларов. Такая сумма представлялась вам огромными деньгами после нескольких лет нелегкой работы и зарплаты медсестры.

Возможно, вы и замуж-то вышли за Джо с единственным намерением — убить его, как только он окажется при крупных деньгах.

— За кого вы меня принимаете? — Ее лицо утратило бесстрастие и стремилось принять выражение, которое бы меня растрогало.

Я коснулся мертвеца носком своего ботинка.

— Только что я видел, как вы вогнали шесть пуль в человека, который был при смерти и еле держался на ногах. Не дает ли это ответа на ваш вопрос?

— Я должна была сделать это. Я была в ужасе.

— Ну, конечно. Вы наделены тонкой чувствительностью напуганной гремучей змеи и реагируете так же, как она. Вы убили Марио, потому что он догадался, что вы прикончили его брата. Возможно, Джо предупреждал его в отношении вас.

— Вам придется здорово потрудиться, чтобы доказать это. — Ее глаза напомнили черные, как уголь, прорези в белой маске.

— Мне не придется этого делать. Подождите, пока судебно-медицинские эксперты из полиции осмотрят морозильник у вас на кухне.

— Как?.. — Она закрыла рот, но на мгновение позже, чем надо. Она успела подтвердить мою догадку.

— Продолжайте. Хотите спросить, как я узнал, что в течение трех дней вы держали Джо в замороженном состоянии?

— Я не разговариваю с вами.

— Я не знал об этом до настоящего момента. Подозревал. Теперь многое становится на свое место.

— Вы опять несете чепуху. Разве я обязана выслушивать вас?

— Да, пока сюда не подойдет машина шерифа из Палм Спрингс. Многое надо показать в истинном свете после всего вранья, и если вы не захотите рассказать правду, это сделаю я. Это может помочь вам понять самою себя.

— Кого вы из себя изображаете, психоаналитика?

— Слава тебе, Господи, что я не ваш психолог. Не хотел бы объяснять вам, почему вы все это сделали. Но, может быть, вы полюбили Германа Спида?

Она рассмеялась.

— Этого старого жеребца? Не будьте глупым юнцом. Для меня он был просто больной.

— Тогда вы использовали его. От него получили сведения о том, что Джо занимался контрабандой наркотиков. Понятно, ему было приятно насолить людям, которые нахально поломали его бизнес. Возможно, одновременно и Спид использовал вас. Думаю, что и сама эта мысль пришла ему. Он задумал…

— Спиду? — Я затронул ее за живое. Стало быть, идея принадлежала ей.

— Во всяком случае, вы поехали с ним в Сан-Франциско, когда он выписался из больницы. Оттуда послали матери открытку на Рождество, и в этом заключалась ваша первая ошибка — смешение сентиментальности с бизнесом. После того как ваш план созрел, вы заставили свою мамашу поволноваться два последующих месяца, не давая о себе знать, потому что собирались использовать и ее. Вы поехали в Пасифик Пойнт и вышли замуж за Джо. Он, несомненно, предлагал вам раньше пожениться и ждал ответа. Спид поехал в Рено, чтобы попытаться найти нужную сумму денег. К несчастью, это ему удалось. Все это подводит нас к вечеру прошлой пятницы…

— Вас, — перебила она, — а не нас. Обо мне уже давно нет речи. Вы говорите только о себе.

— Может быть, некоторые детали не точны или их не хватает. Это можно будет уточнить в суде. Например, я не знаю, что вы положили в еду или питье для Джо в пятницу вечером, когда он вернулся домой со своей последней прогулки на яхте. Хлоралгидрат или что-то другое, что не оставляет следов? О таких вещах вы знаете больше, чем я.

— Думала, что вы — всезнающий.

— Отнюдь. Я не знаю, напрашивался Дэллинг для участия в вашем проекте или вы сами его пригласили. Или было и то, и другое? В любом случае, вам понадобился его дом, так же как была нужна помощь. Спид был занят своим делом — проведением липового медового месяца. Дэллинг оказался наиболее подходящим человеком, чтобы склеить воедино всю эту затею. Когда Джо уснул, Дэллинг помог вынести его через свою квартиру вниз, другим ходом, в машину. А здесь вы сунули его в морозильную камеру, и он там задохнулся и замерз. Пока что все шло довольно просто. Джо был мертв, а героин в ваших руках. Спид располагал деньгами и контактами. Но труднейшая задача была для вас все еще впереди. Вы знали, что если Доузер докопается до вас, то вам не придется воспользоваться деньгами. Вероятно, вы слышали о том, что сделали его наемники в пятницу вечером с Марио, чтобы выяснить просто на авось, известно ли ему что об исчезнувшем товаре. Вам необходимо было отвести от себя подозрения Доузера. Тут появляюсь я, и здесь вы опять делаете большую ошибку.

— Все, что связано с вами, является ошибкой. Я только надеюсь, что вы повторите свою басню на людях, в полиции. Я позабочусь, чтобы вы лишились работы, — Но слова ее прозвучали не особо убедительно. Голос ее был довольно вялым.

— Я буду продолжать заниматься своим делом, когда вас упрячут в каталажку или в газовую камеру. Вы думали, что можете позвать меня, чтобы я сел в тюрьму, а потом отключить меня, как отключают воду в кране, или отделаться от меня с помощью легкого флирта. Это была хитроумная задумка, слишком хитроумная, чтобы она удалась. Вы со своим радиоартистом уговорили мать нанять меня, чтобы я разыскал вас. Возможно, вы сами и подготовили этот сценарий. Затем устроили так, что я вас нашел, и убедили меня в том, что Джо жив и действует. Дэллинг подкрался ко мне на крыльце и саданул по голове мешком с песком. Вы даже разыграли сценку с запоздавшим предупреждением, чтобы показать свою добропорядочность. Затем взяли мой пистолет и припрятали его для удобного случая. Не знаю, решились ли вы уже на этом этапе убить своего партнера. Вы, должно быть, замечали, что он сломался. Но не трогали его до тех пор, пока он оставался вам нужен.

Вы опять запихнули Джо в багажник своей машины. В своем новом состоянии он представлял собой очень нескладный груз. Вы и Кит поехали в Пасифик Пойнт в разных машинах. Он затащил труп на борт «Королевы ацтеков», вывез его в море и сбросил в воду, а затем выплыл на берег, к фарам вашей машины. Вы подбросили Дэллинга опять к пристани, где была припаркована его машина, и вернулись в Лос-Анджелес. Это решало вопрос о трупе убитого и, что более важно, о подозрениях Доузера. Если бы тело потом нашли, то подумали бы, что Джо утонул при попытке к бегству.

Это оставляло лишь одну муху в свитой вами паутине — вашего партнера. Он был нужен для физической работы, которую вы сами не могли выполнить, например, для перевозки трупов в бухте, для обслуживания лодочных моторов. Но он был моральным слабаком. К тому же захотел бы получить свою долю наличных. Поэтому вы поехали вместе с ним к нему на квартиру и рассчитались пулей. Пулей из моего пистолета. Спрятали этот пистолет в таком месте, где полицейские нашли бы его обязательно. Потом отправились домой, легли спать и, я знаю людей вашего сорта, спали сном праведницы.

— В самом деле?

— А почему бы и нет? Вы убили двух мужчин и остались вне подозрений. Мне приходит мысль, что вам нравится убивать мужчин. Настоящей наградой для вас были не тридцать тысяч. Она заключалась в том, что вы задушили Джо и застрелили Кита и Марио. Деньги служили просто благовидным предлогом, как пятьдесят долларов для потаскухи по вызову, которая страдает бешенством матки. Понимаете, Гэлли, вы — убийца. Вы отличаетесь от нормальных людей, вам нравятся необычные вещи. Нормальные люди не станут вгонять пули в спину убитого человека просто так, за здорово живешь. Они не устраивают свою жизнь таким образом, чтобы пришлось проводить уик-энд с трупом. Вам не щекотало нервы, когда вы готовили себе еду при таком соседстве.

Наконец-то я расшевелил ее. Она подалась вперед в своем кресле и сквозь зубы начала говорить:

— Вы мерзкий лгун! Я не могла есть. Мне было противно. Я хотела бежать из дома. К вечеру в воскресенье я чуть не сошла с ума от всего этого. Джо лежал там скрюченный, покрытый инеем… — Ее потрясло рыдание. Она закрыла лицо руками.

Где-то вдали послышался вой сирены.

— Это верно, — сказал я. — В воскресенье вечером приехал Спид, чтобы присмотреть за вами. Позже, когда я с ним разговаривал, он покрывал вас. За это его осудят вместе с вами.

Ей удалось побороть рыдания, и она сказала, не отводя от лица рук:

— Надо было оставить пулю и для вас.

— Но я сослужил для вас свою службу, разве нет? Я бы не сделал этого лучше, даже если бы вы меня проинструктировали. Конечно, вы все очень ловко подстроили для меня, позвонили во вторник утром Доузеру с целью сообщить ему, что вы — в его распоряжении. Вы, наверное, довольно здорово верили в меня в тот момент. Я знаю трех или четырех частных сыщиков, которые не смогли бы установить вашу связь с домом Доузера. Звучит как ирония, не правда ли? Я думал, что спасаю красавицу из башни. Думаю, что обычно это и делают неудачники. А женщины, которые используют их, часто допускают те же ошибки, что и вы. Не будем забывать, что даже падшие парни поступают по-своему, пока они не достигнут окончательной степени падения, — Я посмотрел на Марио, ее взгляд последовал за моим. Пальцами она все еще закрывала свое лицо, как будто без них оно могло рассыпаться.

Вой сирены все приближался, создавая над пустыней тонкий звуковой свод.

— В общем-то, жалко мне вас, Гэлли, — продолжал я. — Зря потрачено столько энергии и выдумки, ибо вы израсходовали их на убийство. А теперь, пока здесь не появилась полиция, не хотите ли сообщить мне, где находятся деньги? Они нужны мне для того, чтобы передать их клиенту, и если вы скажете об этом, то я постараюсь, по возможности, облегчить вашу вину.

— Идите к дьяволу! — Ее глаза засверкали ненавистью. — Вы знаете, что они не смогут засадить меня в тюрьму. Они ничего не смогут доказать, ничего. Я не виновна, вы слышите меня?!

Я слышал ее.

Сирена завывала совсем близко, свет фар коснулся окна.

Глава тридцать шестая

После того, как Гэлли увезли, один из помощников шерифа, по фамилии Рансивалл, провел со мной целый час или около того, осматривая дом. Марио оставил след крови на полу кухни и на пути через заднюю дверь в близлежащий гараж. Мы прошли по следу и нашли место, где был спрятан пистолет: за некрепко прибитой доской стены между гаражом и домом. Там оставалась коробка патронов 45-го калибра, но денег не было. Мы обнаружили еще одну сколько-нибудь важную вещь. Несколько черных волосков, прилипших к внутренней стене морозильника. Я посоветовал Рансиваллу опечатать его в закрытом виде и объяснил, почему. Рансивалл нашел мою идею великолепной.

Вскоре после двух часов ночи я снял номер в отеле «Оазис», чтобы провести там остаток ночи. Портье сказал мне, что миссис Феллоуз пока что не съехала. Я попросил разбудить меня в восемь утра.

В это время меня и разбудили. Я принял душ, осмотрел свой небритый подобородок в зеркале ванной комнаты и надел на себя то же самое несвежее белье. Затем направился через лужайку к бунгало Марджори. Стояло сверкающее солнечное утро. Бронзовые дверные ручки блестели. За изгородью пальмовых листьев фырчал красный трактор, который таскал за собой взад и вперед культиватор по рощице финиковых пальм, которые резко выделялись на фоне голубого неба. Высоко над ними, в лазоревой выси, парила кругами одинокая птица, которую трудно было распознать, ибо она была слишком высоко. Я предположил, что это орел или сокол, и подумал о Гэлли.

Марджори завтракала на свежем воздухе под нераскрытым оранжевым пляжным зонтиком. На ней было в цвет зонтика японское кимоно, под которым, возможно, ничего более. Рядом с ней за столом сидел седовласый мужчина в шортах и аккуратно жевал, откусывая от поджаренного кусочка хлеба.

Она радостно посмотрела, когда я подошел, ее круглое лицо сияло загаром и довольством порядочной немки:

— Боже, мистер Арчер! Какой приятный сюрприз! Мы как раз говорили о вас и строили догадки о том, где вы сейчас находитесь.

— Я провел тут остаток ночи. Приехал поздно, думал, что, может быть, не побеспокою вас в этот час.

— Ну, разве это не любезный поступок? — сказала она седовласому мужчине. — Джордж, это мистер Арчер. А это — мой муж, мистер Арчер. Скорее, надо было бы сказать: мой бывший муж. — Удивительно, но из крупного тела в кимоно вырвался девичий хохоток.

Джордж поднялся и живо поздоровался со мной за руку.

— Рад познакомиться с вами, Арчер. Я много наслышан о вас. — У него была узкая впалая грудь, животик человека, привыкшего к сидячей жизни, и недоуменное выражение лица.

— Я тоже много слышал о вас. От Марджори.

— Действительно? — Он устремил влюбленный взгляд на верхнюю часть ее головы. — Я чувствую себя ужасно неловко в этих коротких штанишках. Она заставила меня их надеть. Ну да ладно, если рядом нет людей из Толедо… — Он близоруко стал озираться вокруг в поисках шпионов.

— Ты прекрасно в них выглядишь, Джордж. А теперь втяни свой живот. В них ты мне нравишься. — Она повернулась ко мне с величием королевы: — Присаживайтесь, пожалуйста, мистер Арчер. Вы уже позавтракали? Разрешите мне заказать вам что-нибудь. Джордж, принеси мистеру Арчеру стул с веранды и закажи ему тоже яичницу с ветчиной, — Джордж отправился выполнять указание, туго втянув живот и высоко подняв голову.

— Не думал, что встречу его здесь.

— И я тоже. Правда, это — замечательно? Он прочитал обо мне в газетах и тут же вылетел из Толедо первым же рейсом, ну просто как герой кинофильма. Я вчера чуть не упала в обморок, когда он вошел. Подумайте только, как он беспокоится обо мне. Вчера, конечно, ощущалась какая-то неловкость. Он провел ночь в другом бунгало, потому что юридически мы пока не женаты.

— Пока? Не хотите ли вы сказать — больше?

— Пока, — она еще больше покраснела. — В полдень мы вылетаем в Сан-Франциско, заберем там машину и поедем на ней в Рено, где и обвенчаемся. В Рено совсем не надо ждать, а Джордж говорит, что он без необходимости на намерен оттягивать это ни на минуту.

— Поздравляю. Но не возникнут ли юридические затруднения? Конечно, вы можете аннулировать свой брак со Спидом, поскольку он женился на вас под вымышленной фамилией. Но это займет время, даже в штате Невада.

— Разве вы не слышали? — На ее озадаченном лице, с которого сбежала улыбка, отразилось внутреннее волнение. — Полиция Сан-Франциско прошлой ночью обнаружила мой «кадиллак». Он бросил его на середине моста Золотые ворота.

— Не слышал.

— Да, он мертв. Несколько человек видели, как он прыгнул с моста.

Это сообщение сильно на меня подействовало, хотя Спид для меня ничего не значил. Теперь оказалось, что насильственной смертью погибли четыре человека, даже пять, если считать Москито. Полностью покончено с общими знакомыми, которые были у меня и у Гэлли.

— Вам не удалось его найти, правда? — продолжала она говорить. — Вы его не застали?

— Простите?

— Я хочу сказать, вы не имеете отношения к его самоубийству? Если бы я узнала, что он пошел на это, потому что я его преследовала… Это было бы ужасно, правда? Меня пугает мысль об этом. — Она закрыла глаза и стала походить на сильно раскормленного ребенка.

Ответ мог быть только один:

— Я не нашел его.

Она тяжело вздохнула.

— Я чувствую такое облегчение, так рада. Мне наплевать на деньги, особенно теперь, когда вернулся Джордж. Наверное, их унесло в море вместе с его телом. Джордж говорит, что мы, возможно, сможем вернуть их за счет удержания из нашего налога.

Джордж спустился с веранды с летним стулом.

— Кто-то здесь склоняет мое имя? — весело спросил он.

В ответ она улыбнулась.

— Я как раз говорила мистеру Арчеру, как это приятно сознавать, что ты опять рядом со мной, дорогой. Это похоже на пробуждение от кошмарного сна. Ты заказал завтрак?

— Сказали, сейчас принесут.

— Боюсь, не могу больше у вас задерживаться, — сказал я.

Они были приятными людьми, гостеприимными и богатыми. Но почему-то мне не хотелось оставаться в их компании или есть заказанную ими еду. Мое сознание все еще было обращено к смерти, зациклено на густых ее тенях. Если бы я задержался, то должен был бы рассказать им о вещах, о которых не хотелось говорить. О вещах, которые бы испортили им и настроение, и аппетит, если в их новом состоянии вообще что-нибудь могло нарушить их благолепие.

— Вам действительно надо уходить? Очень жаль. — Она уже потянулась к своей сумочке. — Во всяком случае, я должна заплатить вам за потраченное время и беспокойство.

— Прекрасно. Ста долларов будет достаточно.

— Прошу прощения, что все так получилось. Это вряд ли справедливо по отношению к вам. — Она встала и вложила купюру в мою руку.

— Вы очень расположили к себе Марджори, Арчер. На самом деле она — прекрасная женщина. Раньше я даже не осознавал до конца, какая замечательная женщина Марджори.

— Да будет тебе. — Она игриво толкнула Джорджа.

— Ты действительно такая. И знаешь это. — Он тоже ласково толкнул ее.

— Я — самая глупая толстая женщина на всем свете. — Она опять хотела его оттолкнуть, но он схватил, ее руку, удерживая в своей.

— До свиданья. Удачи вам. Привет Толедо.

Я оставил их веселыми и смеющимися. Наполовину потерявшись в вышине, чертила свои круги над финиковыми пальмами неизвестная птица.

Вся эта история закончилась там же, где и началась, среди мебели в гостиной миссис Лоуренс. Время было полуденное. После жары в пустыне приятно было оказаться в маленькой сумрачной комнате. Сама миссис Лоуренс встретила меня достаточно приветливо, хотя выглядела измученной. К ней то и дело приезжали из полиции.

Мы сидели рядом, как незнакомые люди, пригорюнившиеся на похоронах общего друга. Она была одета в порыжевшее черное платье. Даже чулки были черного цвета. Ее осунувшиеся и впалые щеки были покрыты неровным слоем пудры. Она предложила мне чаю, от которого я отказался, потому что недавно поел. Ее речь и движения замедлились, но она не переменилась. Ничто не могло изменить ее. Она сидела, как изваяние, положив на колени сжатые кулаки.

— Конечно, моя дочь абсолютно невиновна. Как я сказала сегодня утром лейтенанту Гэри, она не обидит и мухи. Когда она была ребенком, я не могла заставить ее прихлопнуть муху, даже если бы от этого зависела вся ее жизнь. — Ее глаза глубоко ввалились и походили на щели в камне. — Вы верите в то, что она невиновна? — Это был не вопрос, а утверждение.

— Надеюсь, что это так.

— Конечно, ее никогда особенно не любили. Никогда не любят красивых и умных девушек. После смерти отца, когда у нас кончились деньги, она все больше и больше уходила в себя. Она жила мечтами в школьные годы, была фантазеркой, и это не прибавило ей популярности, наоборот, она нажила себе этим врагов. Много раз они пытались втянуть ее в неприятности. Это случалось даже в больнице. Различные люди выдвигали против нее необоснованные обвинения, их злило, что у Гэлли был выдающийся отец.

— Какого рода обвинения?

— У меня язык не поворачивается повторять их, и я не хочу осквернять ваш слух, мистер Арчер. Я знаю, что Гэлли — хороший человек по самой своей природе, и этого для меня достаточно. Она всегда была хорошим человеком и осталась такой. Уже много лет назад я научилась не слушать низкие людские толки, — Ее рот обрел железную твердость, сжавшись в тонкую линию.

— Боюсь, одной вашей убежденности недостаточно. Вашу дочь посадили в камеру, против нее есть много серьезных доказательств.

— Доказательств! Чудовищные фабрикации полиции, чтобы скрыть их собственную некомпетентность. Они не смеют превращать мою дочь в козла отпущения.

— Ваша дочь убила своего мужа, — сказал я. Никогда мне не приходилось выговаривать слова с таким трудом. — Вопрос заключается в одном: что вы можете сделать, чтобы как-то облегчить ее положение? У вас есть какие-нибудь деньги?

— Немного есть. Долларов двести. Однако говорю вам еще раз: вы ошибаетесь. Я понимаю, дело складывается мрачно для моей дочери. Но как ее мать я знаю, что она абсолютно не способна на убийство.

— Давайте не будем спорить. Двести долларов — это не деньги. Даже имея двадцать тысяч и лучших адвокатов Калифорнии, ей не миновать обвинения в убийстве второй степени. Во всяком случае, ей придется провести в тюрьме много лет. А проведет ли она весь остаток своей жизни в тюрьме, будет зависеть только от одного — от ее защиты в Верховном суде.

— Думаю, я смогу выручить какую-то сумму за дом.

— Он уже заложен, верно?

— Да, но я сохраняю право на некоторую часть имущества…

— У меня тут есть немного денег. — Я достал из заначки сложенную купюру Доузера и бросил ей на колени, — Эти деньги мне не понадобятся.

Она было открыла, а потом закрыла свой рот.

— Почему?

— Ей нужна поддержка. Мне придется давать показания против нее.

— Вы — добрый человек. Вы не можете себе этого позволить. — Ее глаза наполнились слезами, как водой, просочившейся через камни. — Чтобы поступать так, надо верить в невиновность Галатеи.

— Нет. Я приобрел выучку в полиции, и ее жесткость оставила на мне следы. Я знаю, что она виновна, и не могу делать вид, что это не так. Но в каком-то отношении я чувствую и свою ответственность. За вас, если не за нее.

Она поняла меня. Слезы покатились по ее щекам.

— Если бы вы поверили, что она невиновна. Если бы кто-нибудь поверил мне.

— Ей понадобится двенадцать поверивших людей, у нее не будет такого количества. Вы видели сегодняшние газеты?

— Да. Я их просмотрела. — Она подалась вперед, смяв купюру на коленях. — Мистер Арчер…

— Я могу быть чем-нибудь полезен?

— Нет. Больше ничем. Вы так добры, я действительно думаю, что могу вам довериться. Я должна вам сообщить… — Она порывисто поднялась к швейной машине, стоявшей у окна. Подняв ее крышку, она запустила руку глубоко внутрь и вынула оттуда продолговатый пакет в оберточной бумаге. — Это мне дала Гэлли и попросила сохранить для нее. Во вторник утром. Она взяла с меня обещание не говорить никому об этом, но теперь обстановка изменилась, ведь правда? Может быть, здесь какие-то улики в ее пользу. Я не открывала пакет.

Я оторвал клейкую ленту, которой был запечатан один конец пакета, и увидел пачку стодолларовых банкнотов. Там находились тридцать тысяч Гэлли. Тридцать тысяч долларов, которые были спрятаны в швейной машинке старой женщины в то время, когда мужчины погибали из-за этих денег.

Я вернул ей пакет.

— Это действительно улики. Деньги, из-за которых она убила своего мужа.

— Этого не может быть!

— Невозможные вещи происходят постоянно.

Она посмотрела на деньги, которые держала в руке.

— Неужели Гэлли действительно убила его? — прошептала она, — Что мне с ними делать?

— Сожгите их.

— А ведь нам гак нужны деньги.

— Либо сожгите их, либо отдайте адвокату, и пусть он сам свяжется с полицией. Может быть, вам удастся о чем-нибудь договориться. Попытка не пытка.

— Нет, — произнесла она. — Я этого не сделаю. Моя девочка невиновна, и о ней позаботится Провидение. Теперь я знаю это. В минуту острейшей нужды Господь посылает ей помощь.

Я поднялся и направился к двери.

— Поступайте как хотите. Если полиция узнает, откуда взялись деньги, это подорвет защиту вашей дочери.

Она проводила меня до прихожей.

— Они ничего не узнают об этом. И вы им не расскажете, мистер Арчер. Вы верите, что моя дочь невиновна, хотя и не хотите в этом признаться.

Но я-то знал, что Гэлли Лоуренс виновна по уши.

Цветная лампочка над дверью отбрасывала на ее мать горестный фиолетовый оттенок. Она открыла дверь на улицу, и яркий полуденный свет озарил ее лицо. Следы слез на нем напоминали редкие капли дождя на пыльной дороге.

— Вы им не расскажете? — Ее голос дрогнул.

— Нет.

Дойдя до тротуара, я оглянулся. Она стояла на ступеньках и коричневым пакетом прикрывала глаза отнемилосердного солнца. На прощанье она подняла другую руку и бессильно опустила ее.

ББК 84

М15

Макдональд Росс

М15 Остросюжетный детектив. Выпуск тринадцатый. Пер. с англ. — М.: «Фемида», 1993. — 640 с.

ISBN 5-86810-030-1

В сборник вошли три остросюжетных произведения признанного мастера американского детектива Росса Макдональда: «Так они погибают», «Три дороги» и «Моя фамилия — Арчер». Последнее состоит из самостоятельных новелл, объединенных тем, что их главное действующее лицо — частный сыщик Лю Арчер.

Для широкого круга читателей.

Серия «Остросюжетный детектив» родилась в Редакционно-издательском коммерческом центре «Фемида-Ю», 1989 г. Автор-составитель Е. М. Титов.

М 4703010000 без объявл.

01(01)-92

ISBN 5-86810-030-1

ББК 84

© РИКЦ «Фемида-Ю», 1993

© Перевод на русский язык Романова Л. В.

© Составитель сборника Титов Е. М.

© Худ. офор. Кулешов В. В.

Росс Макдональд

ОСТРОСЮЖЕТНЫЙ ДЕТЕКТИВ

Выпуск тринадцатый

Редактор Заикин Н. П.

Корректор Баклакова Ю. П.

Технический редактор Титова Е. Е.

Художник Кулешов В. В.

ИБ № 030

Литературно-художественное издание

Сдано в набор 23.12.92. Подписано в печать 29.01.93. Формат 84х108¹/₃₂. Бумага тип. 2. Печать высокая. Объем печ. л. 33,6. Тираж 100 000 экз. Заказ № 1481.

РИКЦ «Фемида-Ю», 103868, Москва, Пушкинская ул., д. 9, стр. 6.

Государственное ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени МП «Первая Образцовая типография» Министерства печати и информации Российской Федерации. 113054, Москва, Валовая, 28

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая