Дональд Уоллхейм. Мимикрия
Едва пять сотен лет прошло с тех пор, как люди исследовали первую половину света, и лишь менее двух столетий назад был открыт последний из континентов. Каких-нибудь сто лет назад химия и физика разделились на отдельные отрасли науки. Лет сорок от силы исполнилось аэродинамике. И только сейчас ученые мало-помалу начинают изучать атом. Однако мы, несмотря ни на что, считаем, что нам уже известно все. А знаем — мало, а то и вовсе ничего. О некоторых из удивительнейших явлений мы не имеем даже понятия. И когда их, наконец, постигнем, не миновать глубочайшего потрясения. Мы рыщем среди отдаленных островов на Тихом океане и ледовых торосов у Северного полюса, исследуя их тайны, и каждый божий день тайна ускользает от нас здесь, дома, прямо из-под носа. Так уж мы устроены, что самое простое кажется нам невероятно сложным. Мне до конца своих дней не забыть мужчину в черном плаще. Еще ребенком я то и дело сталкивался с ним на улице. К его странностям настолько привыкли, что они не у кого уже не вызывали удивления. Здесь, в Нью-Йорке, полным полно сумасбродов и оригиналов — на них, как правило, не обращают внимания. Лишь мы, дети, бывало, цеплялись шутки ради к этому типу в черном, который панически боялся женщин. Когда чудак проходил мимо, мы из кожи вон лезли, пытаясь вывести его из себя, но он не удостаивал нас даже взглядом и мы в конце концов оставили его в покое. Чудака можно было увидеть два раза в день: утром, когда очертания его сутулой шестифутовой фигуры вырисовывались между домами, стоявшими на краю улицы, а затем расплывались в предрассветном полумраке, и вечером, когда он возвращался с работы. На нем всегда был один и тот же черный плащ, окутывавший его по самые щиколотки. На голове — шляпа с широкими, прикрывавшими лицо полями. Он смахивал на героя некоей страшной сказки, но, несмотря на свой эксцентричный внешний вид, никогда и никому не делал ничего плохого и ко всему относился совершенно равнодушно. Исключая, разве что, женщин. Если ему встречалась по дороге женщина, он шарахался в сторону и застывал на месте. Мы помирали со смеху, наблюдая за тем, как поспешно он жмурился, когда женщина проходила мимо, и лишь затем открывал глаза и, как ни в чем не бывало, неспешным шагом двигался дальше. Никто и никогда не видел его ни в компании с представительницами прекрасного пола, ни даже заговаривавшим с ними. Закупки чудак делал раз в неделю, в лавке Антонио, и лишь тогда, когда там не было других покупателей. Антонио рассказывал, что он ни разу не проронил ни единого слова — лишь показывал рукой на то, что собирается купить. Расплачивался всегда наличными — банкнотами, выуженными из внутреннего кармана плаща. Антонио не питал к нему особых симпатий, но, не имея с ним хлопот, считал идеальным клиентом. Я теперь думаю, что с ним вообще ни у кого хлопот не было. В конце концов все мы к нему привыкли и, можно сказать, сжились с ним. Мы с моими одногодками росли на этой самой улице и лишь иногда провожали равнодушным взглядом темный силуэт, шествовавший в полумраке между нашими домами. К нему не ходили в гости, никогда, как это принято у соседей, не обращались за помощью, здороваться и то не здоровались. Лишь однажды он переполошил всю округу, затеяв у себя в квартире какой-то ремонт. Это стряслось несколько лет назад, он тогда притащил несколько больших, жестяных на вид, листов, и на протяжении пары дней из его комнатенок доносились громкий стук молотка и какое — то приглушенное громыхание. Но это единственный случай, когда его поведение некоторым образом вышло за рамки обычного, будничного. До сих пор не известно, где он работал. У него всегда были деньги, он регулярно платил за квартиру и считался одним из самых добросовестных жильцов. Как это бывает в больших городах, люди, случается, десятилетиями живут бок о бок, так и не удосужившись познакомиться, если не случается чего-либо из ряда вон выходящего.
Я тем временем вырос, выучился, стал работать хранителем в местном музее. Днями напролет, бывало, я возился с жуками да бабочками и классифицировал экспонаты — чучела, засушенные растения для гербария, сотни разных насекомых. До меня постепенно начало доходить, что в жизни далеко не все так просто, как кажется с первого взгляда. Когда работаешь в природоведческом музее, рано или поздно склоняешься к такому выводу. Особенно, когда замечаешь, до какого совершенства развито в природе искусство камуфляжа. Например, насекомые, живущие на деревьях, похожи на их листья или сухие веточки. Природа удивительна и, по-своему, совершенна. Вот, скажем, живет в Центральной Америке безобидная бабочка, которую не отличишь от осы. У нее есть даже фальшивое жало из эластичного воска, которое подрагивает и изгибается — ну совсем как настоящее. Тело этой бабочки, мягкое и лишенное хитинового панциря, блестит благодаря соответствующей окраске подобно тельцу осы. Вдобавок ко всему бабочка эта летает днем, а не ночью, как все прочие родственные ей мотыльки. И летает она как оса, а не как бабочка. Словно догадывается, что само ее существование зависит от того, насколько убедительно она будет казаться смертельно опасной другим насекомым. Занимаясь своей работой, я узнал также, что существуют целые муравьиные полчища, в рядах которых умело прячутся другие, лишь смахивающие на муравьев насекомые. Муравьи, случается, маршируют огромными колоннами длиною в десятки ярдов, пожирая все, что встречается на пути. Джунгли трепещут перед ними. Муравьи других видов, а также осы, пчелы, змеи, ящерицы, жуки, даже звери и люди — либо уступают им дорогу, либо падают жертвами их прожорливости. Но в самом центре этой разбойной, хищной армии великолепно чувствуют себя совершенно чуждые муравьям насекомые, которых муравьи немедленно сожрали бы, если бы сумели отличить от своей родни. Опять же, все дело в великолепном камуфляже. Некоторые насекомые благодаря идеально схожей окраске и безупречной имитации муравьиных повадок не только спасаются, но и грабят этих самых муравьев, пользуясь результатами их труда. Одного из насекомых, очень длинного, природа снабдила специальной маскировочной сеткой, нанесенной на тело и состоящей из темных пятен, имитирующих силуэты трех бегущих муравьев. Это насекомое к тому же способно бегать настолько быстро, что настоящие муравьи не обращают на него внимания. Словом, это общая тенденция в природе: те, кто послабее, пытаются скрыться от своих врагов, маскируясь под них.
Человек — жесточайший из убийц и самый умелый из охотников. Природа склоняется перед ним, признавая без спора властителем. Благодаря изощренности в изготовлении орудий труда, хитрости, а также силе и ловкости человек возвысился над всем прочим животным миром. Только вот вопрос: с какой стати мы полагаем, что природа трактует нас иначе, чем других властителей животного мира — тех же ос или муравьев? Как это обычно бывает, я лишь благодаря слепому случаю оказался на улице поздно ночью в тот самый момент, когда из соседнего дома выскочил дворник, взывая о помощи. Аккурат в тот вечер я готовил новую экспозицию, поэтому задержался на работе чуть ли не до самого утра. Так что единственным свидетелем этого невероятного события оказались только трое: дворник, полицейский, совершавший обычный обход своего участка, и ваш покорный слуга. Когда мы с полицейским подбежали к дворнику, тот, заикаясь, заявил, что его разбудили и переполошили некий глухой рокот и пронзительные вопли, доносившиеся из двухкомнатной квартиры того самого чудака, расположенной на четвертом этаже. Поднявшись втроем по скрипучей лестнице, мы ничего подозрительного не обнаружили, лишь полоска света поблескивала под дверью. Полицейский постучал, но на стук никто не отозвался. Мы прижались ушами к двери. Из-за нее доносился некий едва уловимый отзвук — этакий упорно повторяющийся шелест, словно кто-то листал или мял газету. Полицейский снова постучал, и ему снова никто не ответил. Тогда мы все вместе навалились на дверь. Пара сильных ударов, и старый замок не выдержал. Мы ввалились вовнутрь. Комната оказалась чудовищно замусоренной, повсюду на полу валялись клочки газетных и журнальных страниц. Помню, мне бросилось в глаза полное отсутствие мебели. В углу стоял высокий металлический ящик длиною фута в четыре. Он был скреплен болтами и перевязан веревками. Вверху виднелось отверстие, замазанное чем-то похожим на воск. Посреди комнаты, облаченный во все тот же черный плащ, лежал наш чудак — судя по всему, мертвый. Его огромная широкополая шляпа валялась рядом на полу. Изнутри ящика доносился негромкий шорох. Мы нагнулись над мертвым, чтобы снять с него плащ. И поначалу не заметили ничего необычного — лишь позже, когда до нас стало доходить, что тут что-то не стыкуется с нормальной, привычной действительностью, появилось тошнотворное предчувствие ужаса. Каштановые волосы незнакомца, короткие и кудрявые, торчали дыбом. Широко открытые глаза вглядывались в одну точку. Первое, что меня изумило — отсутствие бровей, вместо них были только чуть более темные полоски кожи над глазами. Затем я осознал вдруг, что у него нет и носа. Ни я, и никто другой раньше этого не замечали, потому что на том месте, где у нормальных людей обыкновенно располагается орган обоняния, темнели два пигментных пятна, которые издали напоминали нос. Как на картинке. Рот был на месте, слегка раскрытый — но беззубый. Голова свисала на тонюсенькой шее. А одежда оказалась и вовсе не одеждой. Она составляла единое целое с телом. То, что мы принимали за плащ, было верхней частью крыльев, похожих на те, которые присущи гигантским жукам. У нашего чудака, как у всякого насекомого, было продолговатое брюшко, вот только эта плащевидная оболочка не позволяла окинуть взглядом его очертания. Вздутое брюшко переходило внизу в две длинные, тонкие конечности, вывернутые назад. Из верхней части «плаща» торчали руки. Вторая пара верхних конечностей, сложенных на уровне грудной клетки, плотно прилегала к телу. Тут же над нею виднелась круглая дыра, из которой медленно сочилась водянистая жидкость. Дворник сбежал, давясь собственным криком. Полицейский остался на посту, хотя лицо его приобрело неестественно серый оттенок. Я слышал, как он, с трудом переводя дыхание, бормотал нечто вроде: «Чур меня! Чур меня!» Нижняя часть брюшка, длинная и сморщенная, напоминала фюзеляж разбившегося самолета. Мне тут же припомнилось, как выглядит самка осы после того, как отложит яйца. Зрелище было настолько отвратительным и шокирующим, что мы замерли, не в силах сдвинуться с места. С одной стороны, разум отказывался верить тому, что видели глаза, с другой — из подсознания черной стеною вздымался ужас. Из ящика вновь послышался шорох. Я придвинулся ближе к побелевшему, как полотно, полицейскому, и мы вместе нагнулись над ящиком. Полицейский сшиб палкой восковую нашлепку. Затем мы уперлись изо всех сил и сорвали крышку. Нас накрыло волною кошмарного смрада. Мы отшатнулись, и вовремя — из ящика вырвалась вдруг туча, слагавшаяся из множества крылатых тварей, стремившихся побыстрее покинуть стальную темницу. Окно оказалось открытым, поэтому они инстинктивно устремились в направлении предрассветного зарева. И было их нескольких дюжин, никак не меньше. Длиною от двух до трех футов, сплошь в черном, с равнодушными личиками и пятнышками, имитирующими водянистые голубые глаза, они до безумия точно смахивали на маленьких человечков, возносившихся ввысь на прозрачных желтоватых крылышках, трепетавших под черными хитиновыми надкрыльями. Я, словно загипнотизированный, потащился к окну. Там меня стошнило, в голове немного прояснилось, и все, наконец, начало укладываться в единое целое, выходившее за рамки здравого смысла и понимания. Это верно, что муравьи имеют имитаторов, но ведь никому из людей и в голову даже не приходило, что и мы можем оказаться в аналогичной ситуации. Насекомые паразиты, конечно, великие мастера мимикрии, но чтобы обмануть человека, который считает себя венцом творения… На дне стального ящика валялись какие-то кости. Мы не смогли понять — чьи, да и не стремились разгадывать эту загадку. Может, даже, человеческие — что это меняет… То, что мы принимали за чудачества, имело совсем иные причины. Та же женофобия. Женщины ведь гораздо наблюдательнее мужчин, от них намного труднее скрыть такой камуфляж. К этому примешивалась, видимо, также инстинктивная неприязнь. Ведь наш безобидный чудак имитировал мужчину, но сам-то был, вне сомнения, самкой. Эти твари в ящике были ее приплодом. Эволюция заполняет каждую из возникающих ниш своими творениями, невзирая на то, кажется это нам возможным или нет. Над горизонтом поднималось солнце, и его первые лучи уже скользили по крышам домов. Я напряг зрение, пытаясь окинуть взглядом из окна четвертого этажа лежащие ниже крыши зданий. Единственными свидетелями исхода маленьких чудовищ оказались, кроме меня, только трубы, стены да пустые бельевые веревки. И тут я пригляделся к трубе на соседней крыше, ярдах в тридцати от меня. Ее верхняя часть внезапно дрогнула, из нее густым облаком вылетела сажа, покрывая потрескавшиеся красные кирпичи тонким черным слоем. Затем я увидел пару огромных голубых глаз, всматривавшихся, казалось, прямо мне в душу. Гигантская тварь тихо взмахнула крыльями и полетела вслед удаляющейся стайке. Я следил за ними до тех пор, пока они не растворились в бездонном просторе утреннего неба.
Оглавление
Дональд Уоллхейм. Мимикрия
