В кабинете Суходоева всегда царил приятный для глаз полумрак. Два больших окна были почти совсем закрыты драпировками, а снизу свет мог проникать в них только через шелковые синие ширмочки. Темные обои, темная мебель, несколько фотографий на стене, два шкапа с книгами, широкий диван, обитый тисненой кожей, — все было просто, солидно и очень дорого, как в кабинетах у настоящих дорогих дельцов. Когда пан Копачинский вошел сюда, он сразу оценил опытным глазом мельчайшую подробность. О, уж если кто знал толк в обстановке, то, конечно, он, пан Йозеф, и никто больше! Копачинский даже прищурился и понюхал подкуренный послеобеденной дорогой сигарой воздух. Да, отлично, как и следует быть у порядочного человека, который имеет два кабинета: один для обыкновенных посетителей, а другой для интимных бесед и дорогих клиентов. Копачинский сразу попал именно в этот второй кабинет, хотя и почувствовал с первого раза на себе пытливо-недоверчивый, с легким оттенком брезгливости взгляд хозяина. Э, пусть его морщится: пан Йозеф видал и не такие приемы.
— Игнатий Савельич поручил мне вести с вами переговоры относительно городского выгона, который необходим для нашего вокзала, — начал деловым тоном Копачинский, ловко бросая в правый глаз монокль. — Да, это дело необходимо наконец вырешить в ту или другую сторону… Вообще мы должны объясниться, Илья Васильич.
— Что касается лично меня, то я не избегаю объяснений, — сухо ответил Суходоев, вопросительно глядя из-под золотых очков на своего гостя. — Если вы…
— Не я, ах, совсем не я, а Игнатий Савельич… — быстро поправил Копачинский и даже отмахнулся рукой, точно одно сопоставление его имени с именем Игнатия Савельича являлось по меньшей мере святотатством. — Моя роль самого скромного характера: твори волю пославшего…
Копачинский говорил с сильным польским акцентом, который заставлял Суходоева ежиться и фукать носом. Эти два человека являлись полным контрастом. Суходоев был кряжистый, полный господин с широким русским лицом и небольшими умными глазами; его характерную голову с угловатым выпуклым лбом портила только преждевременная лысина и усталый взгляд. Одет он был в просторный домашний костюм, как одеваются старинные баре, не привыкшие себя стеснять. Но в глазах Копачинского он являлся все-таки кацапом, в лучшем случае — parvenu [1] глухого губернского городка. Сам Копачинский являлся сильно изношенным старым джентльменом с претензиями на изысканность. Когда-то он был очень красив, но сейчас от прежней красоты остались только одни морщины, желтый цвет лица, слегка дрожавшие руки и дурные привычки дамского баловня. Типичное польское лицо, сухое и вытянутое, с римским носом и крашеными усами, сохранило живыми одни глаза, большие и темные, глядевшие беспокойно и вопросительно, как у насторожившейся птицы. Вообще подвижность изношенного пана рядом с тугой солидностью доморощенного дельца являлась резким контрастом, и Суходоев выдерживал с гостем деловой, солидный тон только благодаря магическому имени самого Игнатия Савельича. «Прохвост какой-то…» — думал Суходоев, глядя куда-то в угол.
— Я вас не буду задерживать, — продолжал Копачинский со своей обычной торопливостью. — По-моему, дело ясно, как день… Если хотите, Игнатий Савельич тоже хлопочет в интересах города: чем ближе будет вокзал к черте города, тем лучше для вас, то есть для обывателей. Я говорю совершенно откровенно, потому что чем скорее мы кончим, тем лучше для обеих сторон.
— Откровенность за откровенность: зачем Игнатий Савельич ведет переговоры с Кичигиным? — ответил Суходоев вопросом и посмотрел на гостя в упор. — Это называется: двойная игра… Кичигин — наш враг, потому что его имение врезывается в городской выгон. У нас идет с ним процесс уже лет двадцать, то есть у города. Мы, без сомнения, выиграем дело, но пока вопрос остается все-таки спорным… По-моему, Игнатию Савельичу вернее и выгоднее было бы иметь дело с городом, а не с спорным землевладельцем. Вот мое мнение.
— О, вы совершенно правы!.. Представители города забывают только одно, именно — что Игнатий Савельич здесь совершенно новый человек, который имеет право и не знать некоторых обстоятельств… Сегодня он выстроит вам железную дорогу, а завтра он в Самарканде или в Архангельске.
— Тем более ему следовало иметь дело с городом и только с городом.
Пан Копачинский съежился и лукаво прищурился, что заставило Суходоева подумать, уж не сказал ли он чего-нибудь лишнего. Ему показалось, что изношенный пан только ждет малейшего повода, чтобы заговорить с ним амикошонским тоном, как с любым из железнодорожных подрядчиков. Гость решительно не хотел замечать производимого его словами впечатления, подвинулся вместе со стулом к гостеприимному хозяину и улыбнулся, показывая вставные зубы, совсем весело.
— Говоря между нами, все это вопрос самолюбия… — вкрадчивым
