отправления, как для дипломатических переговоров между Россией и Францией, так и для направления всей русской международной политики, поскольку все ее нити находились в Париже, а не в Петербурге. Вот почему последний до тех пор хочет быть в хороших отношениях с Парижем, пока существовала надежда на возможность осуществления с помощью Франции разного рода политических мечтаний, даже при существовании экономической политики, идущей в разрез с реальными, материальными нуждами страны.
Свидание в Тильзите (Вольфа)
Тильзитский мир был встречен в обществе неприветливо. Правда, еще не успели сказаться его экономические последствия для крупно-поземельного дворянства и оптового купечества, но уже одно примирение с Наполеоном, казалось, ударом национальному самолюбию. По заключении мира, правительство опубликовало манифест, в котором говорилось о наступлении «благословенного мира» и изъявлялось благоволение народу и войску, о самом же характере мира почти ничего не было сказано, если не считать несколько лирических излияний относительно расширения и исправления границ. Русскому обществу Тильзитский мир казался национальным унижением и изменой союзникам. Не даром и русские политические деятели и прусские дипломаты находили поведение Александра «предательским». Впрочем, не все думали так, иные более хладнокровно учитывали соотношение сил и находили, что «Россия делается ангелом-хранителем прусского короля, который в императоре находит себе спасителя и из его рук получает снова большую часть своих владений, которые он сам не умел сберечь и защитить». Уже один отказ разделить владения прусского короля исключал всякую мысль о каком бы то ни было предательстве со стороны Александра I.
Недовольство миром сказывалось во всех слоях общества, и торжественные молебствия и официальные речи духовенства не могли повернуть общественного мнения в другую сторону, более благоприятную для правительства.
Александр I, сейчас по возвращении домой, почувствовал перемену в отношении к нему столичной аристократии. В отношениях последней было много предупредительности, придворной вежливости, но зато отсутствовали доверие и чувства симпатии к государю. Холодом повеяло в столице на сентиментальную душу монарха, в особенности, когда его товарищи-члены Неофициального Комитета открыто или тайно выражали свое неудовольствие по поводу Тильзитского мира. При первой же встрече с государем Новосильцев попросил об отставке, указывая, что новая политическая система противна его убеждениям, а Наполеону известны, говорил Новосильцев, «моя личная к нему вражда и моя приязнь к Англии — следственно, покамест я при вас, он не может полагаться на искренность ваших чувств, а потому, чтобы упрочить доверие нового вашего союзника, вам никак нельзя долее держать меня при себе, — вы, напротив, должны меня прогнать, и прогнать гласно». Желание Новосильцева было исполнено. Скоро такая же участь постигла и Кочубея. И другие лица в том или другом виде выражали свое неудовольствие условиями заключенного мира. Эта ненависть к Наполеону усилилась в связи с падением экспорта и вздорожанием цен вследствие падения ценности ассигнационного рубля. Впрочем, для помещиков, купцов и домовладельцев, как верно указал Вигель, понижение курса не имело особенных вредных последствий, так как рост цен вознаграждал за потери на курсе ассигнационного рубля.
Итак, Тильзитский мир разбил английско-дворянскую партию, но, конечно, не уничтожил ее: слишком жизненно было ее существование. До поры, до времени она скрывала свое неудовольствие, но пользовалась каждым поводом для его выражения в той или другой форме.
Кажется, императрица-мать являлась лидером всей этой английско-дворянской партии. Не даром Елизавета Алексеевна, слишком осторожная в своих суждениях о людях, с несвойственной ей резкостью порицает поведение императрицы, которая вместо того, «чтобы поддерживать и защищать интересы своего сына… дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых очень велико, околачиваются вокруг нее, прославляют ее до небес… Не могу вам выразить, до какой степени это возмущает меня». По словам шведского посланника Стединга, «неудовольствие против императора все увеличивается… и императору со всех сторон угрожает опасность. Друзья государя в отчаянии. Государь упрямится, но не знает настоящего положения дел. В обществе говорят открыто о перемене правления и необходимости передать престол по женской линии — возвести на трон вел. кн. Екатерину…» Словом, в представлении посланника все подданные отвернулись от государя. Сохраняла свое расположение лишь армия, но и в ней царило большое недовольство, которое, конечно, приходилось учитывать в той или другой степени. Армия была недовольна действиями главнокомандующего Беннигсена и открыто заявляла о своем неудовольствии. Наконец предпочтение,
Свидание в Тильзите (Вольфа)
Тильзитский мир был встречен в обществе неприветливо. Правда, еще не успели сказаться его экономические последствия для крупно-поземельного дворянства и оптового купечества, но уже одно примирение с Наполеоном, казалось, ударом национальному самолюбию. По заключении мира, правительство опубликовало манифест, в котором говорилось о наступлении «благословенного мира» и изъявлялось благоволение народу и войску, о самом же характере мира почти ничего не было сказано, если не считать несколько лирических излияний относительно расширения и исправления границ. Русскому обществу Тильзитский мир казался национальным унижением и изменой союзникам. Не даром и русские политические деятели и прусские дипломаты находили поведение Александра «предательским». Впрочем, не все думали так, иные более хладнокровно учитывали соотношение сил и находили, что «Россия делается ангелом-хранителем прусского короля, который в императоре находит себе спасителя и из его рук получает снова большую часть своих владений, которые он сам не умел сберечь и защитить». Уже один отказ разделить владения прусского короля исключал всякую мысль о каком бы то ни было предательстве со стороны Александра I.
Недовольство миром сказывалось во всех слоях общества, и торжественные молебствия и официальные речи духовенства не могли повернуть общественного мнения в другую сторону, более благоприятную для правительства.
Александр I, сейчас по возвращении домой, почувствовал перемену в отношении к нему столичной аристократии. В отношениях последней было много предупредительности, придворной вежливости, но зато отсутствовали доверие и чувства симпатии к государю. Холодом повеяло в столице на сентиментальную душу монарха, в особенности, когда его товарищи-члены Неофициального Комитета открыто или тайно выражали свое неудовольствие по поводу Тильзитского мира. При первой же встрече с государем Новосильцев попросил об отставке, указывая, что новая политическая система противна его убеждениям, а Наполеону известны, говорил Новосильцев, «моя личная к нему вражда и моя приязнь к Англии — следственно, покамест я при вас, он не может полагаться на искренность ваших чувств, а потому, чтобы упрочить доверие нового вашего союзника, вам никак нельзя долее держать меня при себе, — вы, напротив, должны меня прогнать, и прогнать гласно». Желание Новосильцева было исполнено. Скоро такая же участь постигла и Кочубея. И другие лица в том или другом виде выражали свое неудовольствие условиями заключенного мира. Эта ненависть к Наполеону усилилась в связи с падением экспорта и вздорожанием цен вследствие падения ценности ассигнационного рубля. Впрочем, для помещиков, купцов и домовладельцев, как верно указал Вигель, понижение курса не имело особенных вредных последствий, так как рост цен вознаграждал за потери на курсе ассигнационного рубля.
Итак, Тильзитский мир разбил английско-дворянскую партию, но, конечно, не уничтожил ее: слишком жизненно было ее существование. До поры, до времени она скрывала свое неудовольствие, но пользовалась каждым поводом для его выражения в той или другой форме.
Кажется, императрица-мать являлась лидером всей этой английско-дворянской партии. Не даром Елизавета Алексеевна, слишком осторожная в своих суждениях о людях, с несвойственной ей резкостью порицает поведение императрицы, которая вместо того, «чтобы поддерживать и защищать интересы своего сына… дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых очень велико, околачиваются вокруг нее, прославляют ее до небес… Не могу вам выразить, до какой степени это возмущает меня». По словам шведского посланника Стединга, «неудовольствие против императора все увеличивается… и императору со всех сторон угрожает опасность. Друзья государя в отчаянии. Государь упрямится, но не знает настоящего положения дел. В обществе говорят открыто о перемене правления и необходимости передать престол по женской линии — возвести на трон вел. кн. Екатерину…» Словом, в представлении посланника все подданные отвернулись от государя. Сохраняла свое расположение лишь армия, но и в ней царило большое недовольство, которое, конечно, приходилось учитывать в той или другой степени. Армия была недовольна действиями главнокомандующего Беннигсена и открыто заявляла о своем неудовольствии. Наконец предпочтение,