КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

ПЛАН «Б» [Елена Александровна Муравьева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Муравьева Елена ПЛАН «Б» (городская сказка)


Часть первая

Глава 1. Homo magistic


— Ты — магиня, как все женщины в нашей семье через поколение. И сегодня, когда тебе исполнилось семнадцать, пришло время узнать правду.

Тата, вернее, новоиспеченная представительница самого сильного эзотерического племени изумленно распахнула глаза. Что за шутки на ночь глядя? Или…нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда!

— Магиня — это волшебница? — вопрос был риторическим. А вот ответ прозвучал четко и конкретно:

— Да, — припечатала Любовь Андреевна весомо.

— Но…

— Прислушайся, что говорит тебе сердце?

иброзно-мышечный орган, обеспечивающий ток крови по кровеносным сосудам, ничего говорить не может, так же как непарный внутренний, расположенный в брюшной полости под диафрагмой и выполняющий большое количество различных физиологических функций, не в состоянии ничего чуять, то есть угадывать, а все равно прислушивается к мнению сердца и печенки.

Данный случай не стал исключением.

— Я тебе верю… — призналась Тата.

— Главное, ты веришь себе. Маги всегда знают о своем предназначении. Я лишь назвала вещи своими именами.

Следующее утро принесло странное ощущение. С головой было что-то не так.

— У тебя изменилась мощность правого полушария, — пояснила Любовь Андреевна за завтраком. — Для волшебниц это нормальное явление. Ты, наверное, слышала, что у человека есть мозг?

Тата возмущенно фыркнула:

— Бабушка, вечно ты веришь всяким слухам!

— Так вот, мозг имеет правое и левое полушарие, которые решают совершенно разные задачи. Левое, руководствуясь логикой, производит постепенный анализ, запоминает, контролирует. Правое — позволяет мечтать, воображать, вести параллельную обработку информации. Причем у среднестатистического человека мощность правого творческого полушария много выше возможностей левого логического. У нас это соотношение больше на несколько порядков, благодаря чему мы и совершаем экстраординарные поступки, проще говоря, чудеса. Понятно?

— Почти.

— Генетически так сложилось, что талант к волшебству у нас в семье передается через поколение. Подтверждает способности зеленый цвет глаз. Этот цвет имеет мистические свойства, связывая собой природное естественное и сверхъестественное. Зеленый состоит из синего небесного и желтого солнечного — базовых цветов, которые невозможно получить смешением. Синий — символизирует духовное начало. Желтый — интуицию, веру, гармонию. Соединение цветов и сил и рождает природу непостижимую в своей простоте и сложности.

— Кстати о сложности, — Тата умильно улыбнулась, — у меня сегодня контра по матре. Раз я — волшебница, то надо бы наколдовать, чтобы задачки решились сами, а? Ладно-ладно, не начинай. Я пошутила.

— Доброе утро, — в кухню заглянула Лариса — мамы Таты и дочка Любови Андреевны. — И сразу же пока. Опаздываю.

— Хоть кофе выпей.

— Некогда.

Любовь Андреевна недовольно нахмурилась. Судя по кругам под унылыми глазами, Лара опять вечером плакала. «Черт подери, — мелькнула сердитая мысль, — сколько можно страдать?! Ну, развелась и что? Сколько можно изводить себя?»

Едва за матерью закрылась дверь, Тата спросила:

— Бабушка, почему ты не остановила папу? Почему не заставила забыть эту свою…

Любовь Андреевна повернулась к внучке.

— Нельзя насиловать чужую волю.

— Но ведь мама страдает.

— Значит, так надо.

— Кому?

— Жизнь преподносит человеку только нужные уроки. Возможно, Ларонька еще поблагодарит судьбу за свою свободу. Но к этой теме мы еще вернемся.


Глава 2. Колдовской ликбез


Посвящение в тайные знания происходило на удивление обыденно. Вопрос-ответ, вопрос-ответ и так до бесконечности.

— Что такое магия? — первым делом спросила Тата.

— Не знаю, — Любовь Андреевна развела руками. — Хотя люди колдуют тысячи лет, четкого определения этому занятию нет до сих пор. Кто-то называет магию мировоззрением, кто-то наукой, родом деятельности, набором обрядов. Для меня лично магия — способ жизни. Чем она станет для тебя — выяснится со временем. Но, так или иначе, ты сможешь с помощью тайных сил влиять на материю и, таким образом, способствовать переменам.

— Я смогу превращаться в кого-то другого?

— Нет, моя милая. Превратиться в кого-то другого нельзя. Кем-то можно только стать.

— Не понимаю.

— Всему свое время.

— Ладно, поехали дальше. Что мы можем?

— Все. Правда, для этого надо долго учиться

— Наша семейная магия: белая или черная?

— Наука, искусство или мировоззрение не имеют окраски. Но если ты подразумеваешь, возможность творить зло, то вредить в нашем роду не принято.

— Даже защищаясь?

— В приличных семействах берегут традиции.

— А что будет, если нарушить правило?

— Узнаешь, если доведется.

— Что ж и с этим разобрались. Следующий пункт такой: в сказках чудеса совершаются с помощью волшебной палочки, орешков, бороды. А как это происходит в жизни? — Тата замерла в предвкушении: сейчас она услышит самое интересное.

Любовь Андреевна с сожалением взглянула на внучку. Магия — отнюдь не такое романтическое занятие, как об этом пишут в книгах и показывают в кино. Девочку ждало разочарование.

— Волшебные палочки и пояса, золотые рыбки, чаши Грааля — эти и другие внешние источники могущества в нашей семье не используются. Мы творим чудеса, применяя внутренние волшебные инструменты. Первый из них — душа — является как бы пропуском к Божественному всемогуществу. Поэтому чтобы этот канал работал эффективно, душу следует блюсти в чистоте, не засоряя злом, обидами и прочим негативом. Понятно?

— Неужели все так просто?

— Теоретически — да. А вот на практике оставаться оптимистом крайне сложно. Но необходимо. Иначе — адью колдовской ресурс. Однажды можно проснуться и оказаться обыкновенным человеком.

— С душой более-менее ясно. А какой второй инструмент колдовства?

— Ум. Колдовской закон обязывает магов держать ум в порядке. Это значит: хорошо и быстро соображать, не отвергать новое, быть логичной и спонтанной в зависимости от обстоятельств, и главное: стремиться к мудрости.

— Мудрость у нас что?

— Я назову несколько качеств. Мудрость подразумевает свободу от вредных страстей, которые подчиняют себе ум и придают чарам неустойчивость. В тоже время ум не должен командовать эмоциями, это не его епархия. Подавляя чувства, волшебник насилует душу, в результате чего теряет силу: становится не внимательным, не бдительным, рискует столкнуться с внутренними конфликтами и болезнями. Кроме того, мудрость включает в себя свободу от предрассудков, которые мешают непредвзято оценивать ситуации, и обязательное взаимопонимание и желание сотрудничать с другими существами. В общем, мудрость — это умение жить в мире с самой собой и окружающим миром. Но я еще не огласила весь список. Кроме мудрости магине нужна развитая интуиция возможностей. Эта способность позволяет улавливать из информационных энергопотоков тренды и идеи, видеть альтернативы, делать оптимальный выбор; оценивать перспективы и потенциал людей, идей и начинаний; быть проницательной, интересоваться новым и оригинальным, исследовать свои и чужие возможности. И, конечно, уметь мыслить парадоксально и логически, чтобы просчитывать последствия каждого волшебного акта.

— Это еще зачем? Неужели магия похожа на бухгалтерию?! — возмутилась Тата.

— Совершенно верно. Помнишь легенду о царе Мидасе?

— Нет.

— Однажды древнегреческий царь Мидас совершил благое дело, за которое боги предложили ему выбрать награду. Мидас захотел, чтобы все к чему он прикасается, превращалось в золото. С экономической точки зрения, вариант был, безусловно, забавным. Но жизнь — это не только злато. Поэтому, не учтя некоторые моменты, царь умер с голода. Если ты не хочешь повторять чужие ошибки, то прими к сведению: твоя безопасность зависит от умения просчитывать ситуации наперед и нивелировать риски.

— А если, все-таки я ошибусь?

— Будешь разгребать последствия. Но помни: бывает ситуации необратимые и тогда придется терпеть издержки собственных чар на собственной шкуре. Поэтому некоторые вещи нам запрещено колдовать. К примеру, табу лежит на насилии любого рода, зле, деньгах, любви. Знаешь, почему? Кроме моральных аспектов, нарушающих душевное равновесие, эти понятия настолько сложны и субъективны, что не поддаются анализу. Раз так, то лучше не экспериментировать. Кстати, за нарушение правил, как явное, так и не невольное, обязательно следует наказание.

— Я догадываюсь.

— Логика требуется еще и для правильной формулировки желания. Словесная модель должна быть позитивной, конкретной, ответственной, то есть направленной на саму себя, а не на постороннее лицо. Ни каких: «Я хочу, чтобы Вася мне дал…». Только: «Я хочу получить …» Твое желание должно быть четким и ясным, без обобщений вроде: всегда, никогда и т. д. Существует еще одна тонкость. Загадывая желания, помни: устойчивы лишь равновесные системы.

— Это как?

— Разберешься со временем. Пока ты должна усвоить главное: чтобы не случилось, как бы плохо тебе не было бы, какой бы безнадежной не казалась ситуация, ты не должна опускать руки и иметь в запасе альтернативу. То бишь, планы «Б», «В», «Г», «Д» и так далее до «М».

— Почему до «М»?

— Это четырнадцатая буква в алфавите. Чтобы добраться до нее, придется перепробовать тринадцать вариантов решения проблемы. Обычно этого вполне достаточно, чтобы считать, что неразрешимых ситуаций не бывает в принципе и с непоколебимой уверенностью смотреть в будущее. Такой взгляд весьма укрепляет дух — третий инструмент нашего колдовства. Ты, наверняка, слышала фразу: сильный духом, не человек — кремень, такого не сломаешь. Это все про внутренний потенциал человека. Когда дух высок и крепок наши колдовские таланты расцветают. В слабости же и низости часть способностей утрачивается, — пояснила бабушка. — Поэтому контрольные надо писать самой. Повседневные заботы и треволнения — лучший тренажер для духа.

— Ясно.

— Ну и последний инструмент колдовства — тело. Последним я его назвала потому, что будучи вместилищем духа, ума и души, тело часто оказывается заложником своих конфликтующих «жильцов» и от того болеет, старится, теряет форму. Хворым же и хилым в нашей ремесле нет места. Своим видом они дискредитируют идею всемогущества.

— Но ведь волшебницы умирают, как прочие люди.

— Да. Ничто не вечно под луной. Когда наступает срок, чаровница уходит и часто из-за проблем со здоровьем. Но пока жива, она должна беречь себя.

— То есть правильно питаться, соблюдать режим, делать зарядку?

— Не только. Тело обладает сознанием пятилетнего ребенка и хочет того, что нужно малышу в этом возрасте: заботы, внимания, любви. Любви в обязательном порядке. Тебе этого еще не понять, но, будучи старой, толстой, не красивой, искалеченной, очень не просто любить себя.

— А ты себя любишь? — спросила Тата, с сомнением разглядывая росчерки морщин на бабушкином лице.

— Стараюсь, но скажу честно, не всегда получается.

— Как же сложно быть волшебницей

— Да уж, простой нашу жизнь не назовешь.

— Мне казалось, волшебство — это просто…раз, два, три…крибле, крабле, бумс… и ты в шоколаде.

— Так думают непосвященные. На самом деле в нашем деле халявы нет и быть не может. Магия требует энергии, а она на дороге не валяется. Чтобы добыть квантик-другой, приходится пахать от забора до обеда. Так что, моя милая, будь готова к трудностям.

— Я готова. А когда я смогу колдовать?

— Пока не научишься, ни одно магическое действо без моего разрешения совершено не будет.

— Почему?

— Потому что ответственность за последствия твоих поступков несу я, как куратор.

— А когда я стану самостоятельной?

— По мере накопления знаний.

Тата грустно вздохнула. Самое интересное откладывалось, как обычно, на потом.


Глава 3. Начало игры


Но и практическое чародейство оказалось занятием на удивление нудным.

— Захоти что-нибудь, — требовала каждый вечер бабушка

— Не хочу хотеть.

— Надо.

— Ладно… — безнадежно соглашалась Тата.

— Запиши все возможные последствия, пути их преодоления, увяжи с имеющимися предпосылками, высчитай оптимальное время проведения акта, выбери место, затраты посчитай, необходимую степень вмешательства, вероятность положительного и отрицательного исходов, предупреди участников, подготовь, вычлени из прежнего окружения вероятные помехи, учти факторы внезапности, биологические особенности не забудь, состояние окружающей среды…

Список необходимых для совершения рядового волшебства условий простилался от «забора до обеда». Неудивительно, что каждый раз что-то забывалось, не принималось во внимание, путалось. Казалось, мучениям не будет конца. Но однажды бабушка объявила:

— Все, первую ступень ты осилила.

— Как же так? — удивилась двоечница. Ни одного зачета не приняли, ни одно начинание не признали годным, только критикой потчевали и, здрасьте-пожалуйста, осилила! Что это за эрзац-курс?! Что за ускоренный выпуск?! Камикадзе из нее готовят или специалиста?!

— Желаю учиться! — потребовала Тата, — не смей оставлять меня невеждой!

Невероятная жажда знаний объяснялась просто. Тата испугалась, что бабушке надоела ее тупость.

— Я глупая и бездарная? — спросила прямо.

— Ты талантливая, — возразила учительница-мучительница, — очень способная. Но всему свое время. Элементарные навыки ты получила. Остальным займемся позже.

— А сейчас что делать?

— Можешь исполнить одно желание.

— Сама? Или ты за мной будешь следить?

— Под твою личную ответственность.

— А вдруг я сильно напортачу, что тогда?

Бабушка сокрушенно вздохнула. Кажется, она была готова именно к «вдруг» и «сильно».

— Надеюсь, все обойдется. Так или иначе, надо начинать.

Но с чего? Желаний хватало, однако, подумав дня три, Тата решила не рисковать и всего лишь устроила в ближайшую полночь в своей спальне торжественный ужин, посвященный началу волшебной карьеры.

Меню трапезы составили лучшие в мире блюда.

В качестве закуски пошел салат «Florette Sea&Earth» из ресторана оксфордского отеля «Le Manoir aux Quat Saisons». Цена: 635 фунтов стерлингов. Затем настал черед мраморной говядины из японских коров Вагиу по 100 и более долларов за 200 граммов филе и порция из 8 пельменей из ресторана для русских эмигрантов «Golden Gates» в районе Бронкса — 2400 долларов. На десерт Тата выбрала творение нью-йоркского ресторана «Serendipity 3» — сливочное мороженое на 25 сортах какао, украшенное взбитыми сливками, кусочками съедобного золота, а также маленькой шоколадкой «La Madeline au Truffle» от «Knipschildt Chocolatier». Поданное в бокале с золотой каймой и алмазами с золотой ложечкой, также отделанной алмазами, сладкое великолепие тянуло на 25 тысяч долларов. Правда, пустую посуду клиенту разрешалось забрать с собой. Но Тата, на всякий случай, и бокал, и ложечку вернула в альма-матер, а сама, правда, уже из последних сил, приобщилась к шоколаду «Chocopologie by Knipschildt» за 2600 долларов за фунт (453 грамма).

Засыпала дебютантка на тяжелый желудок, но с легкой душой, окрыленная открывшимися возможностями. Однако утро нанесло жестокий удар по иллюзиям.

— Звонил папа, — сказала бабушка, — и пообещал подписать отказ от квартиры, если мы отдадим ему дедушкину машину.

— Вот козел…


Глава 4. Отступление от сюжета


Девочка из хорошей семьи не пристало обзывать родного отца козлом. Тут двух мнений быть не могло. Но ребенок сказал правду, и Любовь Андреевна не сочла возможным делать замечание. Сама бы она выразилась куда жестче. Жаль, приличным дамам в присутствии детей не пристало материться.

К сожалению, знакомством с Мишей дочь была обязана именно ей. Перед поступлением в университет Ларе понадобился репетитор. Знакомые порекомендовали Михаила, сказали: аспирант, хороший специалист, славный парень. И не ошиблись: Миша помог Ларе стать студенткой и женился, узнав о беременности.

Любовь Андреевна тогда почти не огорчилась. Рановато, конечно, но главное, дочка счастлива. Остальное уладилось в рабочем порядке. Муж-профессор помог зятю с научной карьерой. Она сама — завуч престижной спецшколы — занялась воспитанием внучки. Не пришлось молодым решать и материальные вопросы. В «хоромах», так Михаил обозвал полторы сотни квадратных метров с наборными паркетами и высоченными потолками, нашлось место еще для одного человека, а хорошо устроенный быт легко выдержал неожиданное пополнение личного состава.

Но до того как дать согласие на брак, Любовь Андреевна на всякий случай заглянула зятю в душу. Вдруг молодец не тот за кого себя выдает? Вдруг брак по расчету?

К счастью, в душе Миши царил образцовый порядок. На первом месте в списке прерогатив стояла Лара и будущая Татка, затем шли: семейные ценности, рост благосостояния в графиках и диаграммах, работа, здоровый образ жизни, увлечение театром и спортом, посещение выставок и туристические походы.

Удовлетворенная результатом аудита, Любовь Андреевна успокоилась. С таким мужем дочке будет хорошо. И действительно, пятнадцать лет супружеской жизни Михаил был идеальным мужем и зятем. Затем человека, словно подменили.

Разочарование в Мише стало третьим большим несчастьем, настигшим семью за последние несколько лет.

Первая беда случилась четырьмя годами ранее. В автокатастрофе погибла младшая дочь Любови Андреевны, сестра Лары. Не сумев перенести горе, слег муж. Болезнь «съела» картины, редкие книги. Шикарную же квартиру в дореволюционной постройки доме, коллекцию немецкого фарфора, кабинетный гарнитур девятнадцатого века, старинной работы ореховое зеркало и новую, подаренную японцами, эксклюзивную «Мазду», зять предложил продать буквально через месяц после похорон.

— Со стартовым капиталом я обязательно раскручу свой бизнес. У меня уже и идея есть, — сказал Михаил на семейном совете.

В стране поднимал голову новый порядок, деньги обретали забытую силу, люди «поднимались» буквально на глазах. Будучи человеком практичным, зять наверняка бы тоже преуспел. И все же деловые качества требовали проверки. Уж больно вопрос был серьезным.

Для успокоения души Любовь Андреевна учинила еще одну ревизию. Заглянула к Мише в душу и обомлела. Оказывается, поганец, давно любил другую женщину, им же готовил подлость: на вырученные деньги собирался открыть фирму на имя брата, затем намеревался подать на развод.

Неприятный сюрприз в корне менял ситуацию.

— Нет, — с трудом совладав собой, заявила Любовь Андреевна. — Квартиру я не продам.

— Фарфор и мебель тоже стоят прилично, — напомнил потенциальный вор.

— Из дома не уйдет ни одна вещь.

— Но мама, нам постоянно задерживают зарплату, да и вряд ли эти копейки можно принимать всерьез… — Лариса удивилась твердой позицией матери.

— На скромную жизнь хватит! И вообще, давайте, прекратим этот разговор. Я сказала свое слово.

— Неужели вы мне не доверяете? Боитесь, что не справлюсь? — Зять не желал отступать.

— Если ты хочешь заниматься бизнесом, пожалуйста. Но рассчитывай только на себя и собственные силы.

— Какая вас муха укусила? Я ведь для семьи стараюсь.

«Понимаешь!» — сказала Любовь Андреевна глазами.

«Старая сука!» — пришел ответ.

«Денег ты не получишь!» — обещание не сулило угрозы. Все помыслы Любовь Андреевны занимала дочь. Той предстояло узнать правду и пережить боль.

— Что ж, затянем пояса, — согласилась Лариса.

— Меня удивляет твое легкомыслие, — зло одернул жену Михаил.

— Если бы квартира была моей, я бы …

Черная мысль, промелькнувшая в сознании зятя, ударила по сердцу острым ножом. Они провели под одной крышей полтора десятка лет, а теперь он желал ее смерти.

— Разговор закончен, — повторила Любовь Андреевна.

Вместе с разговором закончилось и семейная жизнь дочери. Три дня Михаил интриговал, пытаясь повлиять на решение тещи. Потом объявил Ларе, что любит другую и уходит. От законных прав на «хоромы» он, хоть и был вписан в ордер на приватизацию, отказался. Не добровольно, конечно.

По завещанию квартира Мишиных покойных родителей принадлежала Тате и девочка могла не сегодня-завтра вступить в права наследования. Михаил же собирался жить в отчем доме с новой пассией, потому, понимая, что судебного решения по профессорской квартире придется дожидаться годы, а крыша над головой нужна прямо сейчас, согласился на неравноценный обмен.


Глава 5. Расплата


— Вот козел… — Тата проигнорировала недовольный бабушкин взгляд. Не до политесов. «Мазду» было чертовски жаль. И вообще, нечего всяким там дедушкиными машинами пользоваться…

Известие о разводе родителей не стало неожиданностью для Таты. Она знала об увлечении отца. Подслушала как-то телефонный разговор: «Я тебя люблю…Она — ни рыба, ни мясо. Уйду обязательно, потерпи немного…» и ощутила, что мир перевернулся. Однако, ночь, проведенная в слезах, расставила все по местам. Мама, действительно, была ни рыба, ни мясо. Она невзрачно одевалась, не красилась, во всем соглашалась с отцом. Другая женщина — Тата нашла возможность убедиться — была яркой, веселой, красивой и больше подходила папе.

Мир перевернулся еще раз, когда Тата поняла, что отец бросил не только маму. После развода папочка позвонил два раза и так и не нашел времени для встречи с ней. Разве такой отец заслуживал дедовской машины?

— Что мы можем сделать? — Тата решила бороться до конца.

— Ничего, — грустно сказала бабушка.

— Почему?

— Михаил вписан в ордер на приватизацию. С юридической точки зрения он законно претендует на часть жилплощади.

— Это не справедливо, — Тата была искренне возмущена. — Это дедушкина квартира.

— Да и притязания твоего папочки не делают ему чести. Но вопрос в ином. Михаил теперь чужой нам человек и ведет себя соответственно.

— Ты — волшебница и можешь заставить его делать то, что нам выгодно.

— Я так и сделала в прошлый раз. Но, как тебе объяснить…маг во время проведения акта, как чекист должен иметь горячее сердце, холодную голову и чистые руки. Это универсальная формула успеха. Отстаивая наши интересы, я думала, как бы поскорее убрать подальше Мишу от мамы и тебя, как наказать его за предательство и поддалась эмоциям. В итоге конструкция получилась неустойчивой, и при первом же испытании, рухнула. Недавно у папиной подруги появилось жилье. Теперь Михаил не боится потерять родительскую квартиру и готов судиться за нашу. О чем и заявил сегодня.

— «Мазда» мне самой нужна. Я собиралась ездить на ней, когда вырасту.

— Девочка, ситуация не нашей стороне.

— Неужели даже вместе мы не в силах остановить папу?

— Нет. Мы уже наколдовали все что могли. Я поторопилась и создала шаткую конструкцию. Ты, объев лучшие рестораны мира, нарушила финансовую гармонию, чем и подтолкнула мое колдовство к падению. Так что смирись, иномарку мы отдадим папе, как отступное.

От ночных изысканных деликатесов заныло в правом боку.

— Значит, во всем я виновата?

— Нет, маленькая. Не кори себя. Все могло обернуться гораздо хуже. Ты ведь сначала хотела ужинать в самых дорогих нарядах в мире, да побоялась пятно посадить. Так что мы еще легко отделались.

— Нет, все-таки я виновата.

— Пойми, неустойчивые конструкции не могут существовать долго. Папа изменил бы свое решение. Зато теперь, он подпишет отказ от претензий у нотариуса, и на том история закончится.

— А, как мы скажем маме про машину?

— Вот это настоящая проблема. Лара ведь надеется, что Миша когда-нибудь вернется. Ох, хоть бы она влюбилась в кого-то, что ли!


Глава 6. Коварный план


Сказанная, будто в сердцах, фраза таковой отнюдь не являлась. Любовь Андреевна вообще редко бросала слова на ветер. Особенно по поводу родной дочери, пребывающей в жесточайшей депрессии.

— Хоть бы она влюбилась…

Дубль-два оказался действеннее. Тата заинтересовалась:

— На что ты намекаешь?

— Сколько можно страдать. Молодая баба, еще вся жизнь впереди.

— Мама молодая? Да она старая!

Старушке-матери шел тридцать пятый год. Однако в некоторой степени Татка была права. Лариса жила, как старуха. Она и прежде, не любила наряжаться, бывать в шумных компаниях, развлекаться. После развода и вовсе скисла.

Любовь Андреевна, как могла, поддерживала дочь. Но в данной ситуации могла она совсем немного. Разве что растерзать соперницу, вернуть насильно Михаила, заставить дочку пуститься во все тяжкие. Однако все это не принесло бы Ларочке счастья. Предательство мужа убило в душе дочки любовь, родить новую могла только сама Лара. К тому ж, закон строжайше предостерегал от вмешательства в дела личные, особенно любовные и совсем уж был строг к посягательствам на чувства близких людей.

Однако ради дочери Любовь Андреевна готова была нарушить табу. Более того, она даже попыталась очень осторожно воздействовать на Ларису. К сожалению, безуспешно. Чары, очень легкие и зыбкие, едва прикоснувшись к душе дочки, развеялись. Не выдержали конкуренции с болью. Не среагировал на вторжение и дух. Сломленный, он утешался лишь воспоминаниями. Даже ум не захотел поиграть в предложенную игру и продолжил искать причины, подтолкнувшие Михаила к измене. Проигнорировало пикантные темы и тело. Не желая радоваться жизни, оно покорно принимало воздержание.

Если все четыре субстанции, определяющие целостность человеческой личности, отторгли колдовство, следовало отступить, смириться, подождать. Время лечит. Но куда там… Материнский инстинкт требовал немедленного вмешательства, неуемный темперамент толкал к свершениям, привычка к всемогуществу не позволяла расслабиться. В итоге, в безнадежной, казалось бы, ситуации Любовь Андреевна отыскала решение.

Забыть прошлое, вернуться в настоящее и задуматься о будущем Ларису могло заставить новое чувство. Или хорошая встряска! Устроить вторую, не в пример, первому, закон не запрещал. Однако стресс-терапия оказалась не простым делом. Перебрав пару-тройку сценариев, Любовь Андреевна пришла к выводу: одной ей не справиться. В шестьдесят лет, будучи опытной волшебницей, она давно и основательно отвыкла от спонтанных поступков и легкомысленных порывов. Да и жалко было Лару. А вот у Татки поток сознания не ограничивался ни жизненным опытом, ни страхом причинить боль, поэтому можно было не сомневаться: семнадцатилетнее воображение разведет такую суету, что Лариса обязательно выйдет из себя, а уж за пределами траурного равновесия, обязательно что-то да произойдет. Дочь или, дай Бог, влюбится, или просто заживет нормальной жизнью.

План включал в себя еще один гениальный момент.

В пору ученичества семнадцатилетние волшебницы-дилетантки не отвечали за последствия творимых чудес. Поэтому у Татки были полностью развязаны руки. Самой же Любови Андреевне, реши она учинить пару-тройку глупостей, пришлось бы предстать перед магическим конклавом и доказывать, что она пребывает в здравом уме.

— Твоя мама — молодая женщина, — повела партию Любовь Андреевна. — У нее все впереди. И очень жаль, что я не могу ей сейчас помочь.

— А я?

Любовь Андреевна улыбнулась: внучка правильно уловила акценты. Молодец! Колдунье нужно чуткое ухо.

— Судя по твоему многозначительному молчанию, могу! Так?

— Не знаю. Дело это тонкое, деликатное…

— Бабушка, ты только разреши, а я все сделаю так, что комар носа не подточит.

— Я подумаю.

— Не надо думать. Просто скажи «да».

Тата чуть не била копытом землю. Спасать маму это не объедаться деликатесами. Это настоящее колдовство.

— Бабуля! Я точно справлюсь. Я уверена.

— Ну, хорошо…

— Только у меня вопрос. Ты говорила, что нельзя помогать, если человек не просит об этом.

— А мы не помогаем, — ответила Любовь Андреевна.

Тата удивилась:

— Это как?

— Какую цель мы ставим перед собой?

— Ну, не знаю…

— Скажи честно: ведь тебе не столько жалко маму, сколько охота поколдовать? То-то. А мне хочется, чтобы Лара перестала расстраивать меня своим постным видом. Еще мне надо устроить тебе практику. Вот и поучается, что мы действуем в своих собственных интересах и никаких правил не нарушаем.

— Хитренькая ты…

— Я умная.

Вечером накануне наступления Тата ластилась к маме, как маленькая.

— Что это она? — спросила удивленно Лариса.

— Переходный возраст, — успокоила Любовь Андреевна и подумала: «Бедная Ларочка. Если бы ты знала, что тебя ждет!».


Глава 7. Сага о страдании


Люди часто корректируют прошлое. Оно и понятно. Неприглядные пресные истины мало годятся для изготовления полноценных качественных воспоминаний. Впрочем, приукрашаются даже самые хорошие и яркие события. А все потому, что душевная жвачка априори должна быть вкуснее реалий. Но главный фокус в ином. Едва новоиспеченные образы сознание награждает директивой «исправленному верить», как начинается подмена понятий. В результате реальная картинка уступает место фантому, иллюзорной искаженной имитации истины. Люди забывают правду и верят в ложь. Страшный пример подобной метаморфозы, описан в одной старой книге. Мальчик лет десяти убил отца-алкоголика. Ситуация была экстраординарной, ребенок сорвался, не выдержав издевательств, которые чинил над ним и матерью потерявший человеческий облик спившийся ублюдок. Однако в тюрьме ребенок стал вспоминать, что же хорошего принес в его жизнь отец, и отыскал, наверное, единственный эпизод. Лето, зеленые кроны деревьев, чириканье воробьев, порция мороженого, протянутая дрожащей рукой; слезливая реплика: «Сыночек, деточка…» Эта «деточка» стерла ужас реалий, катализировала процесс трансформации исходного файла «папа-зверь» на скорректированный «папа добрый». Убийце доброго папы прощения не было. С тем ребенок, оставив записку, и надел на шею петлю.

После развода Лара тоже быстренько идеализировала воспоминания о семейной жизни и персону бывшего супруга. После чего жить невмоготу. Да и незачем. Настоящее зияло пустотой, будущее сулило новую боль и только измерение с названием «БЫЛО» радовало душу. Там имелась замечательная семья, обожаемый муж, благополучие, сладкие ночи, уверенность.

— Прекрати рыдать! Прекрати издеваться над собой! Ты должна жить дальше, — мать требовала невозможного. При мысли, что в сером, убогом, безликом мире, где ее больше никто не любит, придется провести тысячи дней и ночей, становилось тошно.

Утешали лишь вспоминания…

Каждый вечер, запершись в спальне, Лариса зажигала для антуража свечу, наливала немного вина в хрустальный бокал, усаживалась на ковер напротив зеркала и погружалась в подробности ушедших событий.

Естественно, все заканчивалось слезами и клятвами:

— Миша, я буду любить тебя вечно… — сами собой шептали губы.

Впрочем, нет, любить бывшего супруга до конца своих дней было решением осознанным. Во-первых, надо же кого-то любить. Во-вторых, чувство к Мише позволяло отгородиться от весьма неприятных насущных моментов.

Обретя свободу, Лара обнаружила, что мир вокруг довольно странен. Почему-то мужчины, проявлявшие к ней интерес, не собирались долго и красиво ухаживать, не стремились заботиться и оберегать от проблем. Они даже не хотели дарить цветы и подарки. Многие сами вели, как подарки. Другие требовали защиту и заботу от нее, третьи откровенно расспрашивали о размерах квартиры. И все настойчиво звали в постель.

Наслушавшись фривольных замечаний, грубых намеков, сомнительных предложений Лара поняла: она не готова к новым отношениям и права в отношении Миши. Удивительный человек, замечательный, добрый, честный, умный, нежный, внимательный! Только с ним она могла ощущать себя, как за каменной стеной.

Тихие роптания внутреннего голоса не стоили внимания: «Это была не стена, а застенок. Миша — мелочный тип, занудство, чванство, маниакальная аккуратность, армейский распорядок жизни, которого замучили даже маму».

«Нет! Он хороший! — рвались в ответ возражения. — Он — счастье! Семья! И никаких сомнений и неуверенности! Миша — лучшее из того, что было у меня в жизни! И лучшее, не считая, Татки и мамы, из того, что будет!»

Однако, людям не суждено знать будущее.

Не дано понять, как ошибочны и скороспелы некоторые выводы.

Вечер накануне начала операции, Лара провела как обычно: в слезах и печали. А вот утро, благодаря усилиям некоторых юных чаровниц, принесло новые настроения: «Как же я устала быть одна… — подумала Лара, собираясь на работу.


Глава 8. День первый


Затем в суете сборов мысль улетучилась. Еще бы: на блузке оторвалась пуговица, Татка подсунула задачу по математике, маме приспичило поделиться мыслями по поводу семейного бюджета. Уже явно опаздывая, Лара выскочила из дому и стремглав понеслась к остановке маршрутки.

На повороте рядом с ней притормозил белый «Ягуар»:

— Будьте любезны, можно вас на минутку, — спросил водитель через открытое окно. — Я крайне тороплюсь на официальное мероприятие, но, кажется, заблудился. Подскажете, пожалуйста, как проехать, а лучше покажите дорогу. Я заплачу.

Типу нужен был дом, расположенный рядом с институтом, в котором Лара работала. Но разве это повод садиться в машину к незнакомому мужчине? Паспорт гражданина Великобритании плюс кипа официальных документов не развеяли сомнений. В газетах писали, что при современном развитии копировальной техники аферисты способны и не на такое. Но тут сын туманного Альбиона протянул стофунтовую банкноту и Лара дрогнула. Наивность иностранца не знала границ. А раз так, то хотя бы из соображений гуманизма, человеку следовало помочь. Да и, что греха таить, корыстолюбие одолело.

И все же, устраиваясь на заднем сидении шикарного авто, Лара удивлялась собственному легкомыслию. Как выяснилось — не напрасно. Едва машина тронулась, мужик объявил без лишних экивоков:

— Вы очень красивы. Я от вас без ума…

В подтверждение последнего тезиса он понес совершеннейшую ахинею.

— Вы должны поверить, это любовь с первого взгляда. Я предлагаю руку и сердце. Ваши глаза меня околдовали. Вы согласны быть моей женой?! Имейте в виду, я не шучу!

«Не шучу» прозвучало с такой очевидной угрозой, что Лариса запаниковала.

— Остановите! Немедленно остановите!

— Не волнуйтесь! Я вас не обижу! — В голосе мужчины звучали чистые нотки почти детской обиды. — Услышьте же меня! Я не виноват ни в чем. Это любовь! Судьба настигла меня и я счастлив. Вы — красавица! Я искал такую женщину всю жизнь! Будьте моей женой!

— Позвольте мне выйти, пожалуйста!

— Только не плачьте!

— Я вас умоляю.

— Нет, это я вас умоляю! Пообещайте встретиться со мной.

— Но…

— Иначе будете сидеть в машине весь день.

— Мы обязательно встретимся. Вы произвели на меня неизгладимое впечатление. Когда вам удобно?

— Вы не шутите? — расцвел англичанин.

— Нет.

— Тогда в 18.00 на этом месте. И возьмите…

Лара послушно протянула руку.

— Это кольцо. Семейная реликвия!

На ладони лежала небольшая, обтянутая красным бархатом, коробочка.

— Может быть не надо?

— Надо!

С тяжким вздохом Лара приняла подарок и тут же оказалась на свободе.

Странное происшествие, едва перестав казаться страшным, стало смешным. Особенно после анализа, сделанного в лаборатории. Кольцо с огромным, с куриное яйцо, блестящим прозрачным камнем, оказалось, конечно, подделкой. Бижутерия, сказали девчонки к огромной радости Лары.

Тем ни мене следовало поостеречься.

Пересидев для безопасности лишние полчаса, в 18.30 она с опаской выглянула из дверей проходной (белого автомобиля не было видно, слава Богу) и чуть не бегом направилась к маршрутке. Однако, стоило сделать пару шагов, как взвизгнув тормозами, рядом остановился темно-серый «Бентли». Стекло поползло вниз, и из салона раздался приятный мужской голос:

— Лариса?

— Да…

— Кольцо верните.

Лариса торопливо зашарила в сумке. Расческа, пакет, косметичка. Кольца не было.

— Оставила на работе, — худшие опасения показались безобидным домыслом. Дипломат, наверняка, был шпионом. В кольце, наверняка, спрятано зашифрованное донесение или, хуже того, оно само — военная тайна. — Я могу вернуться. Я отдам кольцо…

— Садитесь! Нам надо поговорить!

— Я не хочу.

— Пожалуйста!

Тон исключал возражения, и Лара послушно заняла место рядом с водителем. Под урчание заведенного мотора мужчина отдал новый приказ:

— Кольцо отдадите завтра.

— Хорошо, обязательно, непременно.

— Билл не имел права дарить семейную реликвию первой встречной, — улыбка тронула узкие губы, морщинки у глаз сложились сильнее. — Впрочем, парня можно понять! Вы — необыкновенная женщина.

«Билл — это утренний придурок, — догадалась Лариса и не вежливо спросила:

— А вы, собственно, кто?

— Простите великодушно! Забыл представиться. Раймонд Моррисон. Билл — мой младший брат, он — писатель, очень известный, кстати. Я — режиссер. Достаточно популярный.

Скромность — дорога в неизвестность. Мужчина явно двигался в противоположную сторону.

— Вы, наверняка, заинтригованы происходящим и ничего не понимаете. Я поясню. Наша матушка родом из вашего города. А вы похожи на нее, вот Билл и потерял голову, позабыв, что кольцо — семейная реликвия и передается по старшей линии родства. То есть, по-моей.

— Я верну кольцо. Завтра же. А куда мы, собственно, едем? — на всякий случай спросила Лара.

— Ужинать.

— Но мне надо домой!

Поздно. Машина остановилась около ресторана.

— …Билл всегда хотел жениться на такой женщине, как вы. — Режиссер трещал без умолка. — Он несколько эксцентричен, как все талантливые люди. Но совершенно искренен. Не стану уговаривать, однако знайте: ваше согласие составит его счастье. Впрочем, нет….Зачем я лицемерю и хлопочу за брата. Я буду вам лучшим мужем!

Лариса насторожилась. Братцы-британцы, вероятно, страдали общей манией: мгновенно влюблялись и тут же звали избранницу под венец.

— О, Боже! — собственное красноречие и Ларино недружелюбное, но, видимо, неотразимое очарование, возбудили собеседника. Раймонд Моррисон спрятал лицо в ладонях, больших, красивых, ухоженных и возвестил: — Я вас люблю. Люблю больше жизни! Скажите «да» и мы уедем в Англию. У меня много денег. Дом в Лондоне, машина, кони. Я буду носить вас на руках…

Лара вежливо улыбнулась:

— Не горячитесь…

— Каждая минута неопределенности рвет мне сердце!

— Но…

— Не надо слов. Доверьтесь своему сердцу. Нет, лучше доверьтесь моему чувству. Соглашайтесь и мы будем счастливы.

Жесты и сияние глаз выдавали обуявшую англичанина экзальтацию, причем, кажется, нездоровую. Поэтому ни спорить, ни взывать к благоразумию Лара не стала.

— Позвольте мне подумать, посоветоваться с мамой, дочкой. Я ничего сгоряча решать не хочу, — сказала она, как можно более миролюбиво.

— Дочка? У вас есть дочка? — обрадовался Раймонд. — Сколько ей?

— Семнадцать.

— Подрастет, и мы выдадим ее замуж за Фредди! Это мой кузен.

— Хорошо. Почему бы нет.

— А каково семейное положение вашей матушки?

— Вдова.

— Что ж, мой дядюшка тоже остался один.

— Отличный план, — за собственное освобождение Лариса отдавала всех подряд без разбору и торгов. — Но простите, у меня крайне мало времени. Мне пора.

— Жаль, что вы торопитесь.

— Увы. И, пожалуйста, не провожайте. Я хочу заглянуть к подруге, она живет здесь не далеко.

— Не смею возражать. Но мы же встретимся завтра?

— Обязательно.

— На том же месте в 18.00.

— Конечно, — кивнула Лара и величественно прошествовала к выходу.

Засыпая, она впервые за последние десять месяцев улыбалась. Все-таки не каждый день в нее влюбляются представители английской творческой интеллигенции. Хоть и чокнутые.


Глава 9. День второй


Следующее утро преподнесло новый сюрприз.

В двух шагах от дома Лара наткнулась на «Мерседес» со спущенными колесами. Рядом стоял мужчина с потерянным лицом.

— По-мо-ги-те, по-жа-луй-ста… — пробасил он, коверкая все, что можно исковеркать. Засим последовал пассаж на языке Гете. Среди рубленых фраз ухо резануло название родного института. Видимо, немцу нужно было именно туда.

Однако Лариса отчеканила:

— Нихт ферштейн! — и решительным шагом направилась к маршрутке. «Что за поветрие такое, — гадала она всю дорогу, трясясь в переполненном автобусе, — откуда вокруг столько иностранцев?»

Объяснение нашлось очень скоро.

— Ларисонька, ты последнюю новость слышала? В городе проводят день Инвестора, — сообщила всезнающая уборщица тетя Маша. — Иноземцев понаехало — тьма тьмущая. Думают по дешевке нас купить. Не получится! Мы не такие! Или дорого или никак! Будем стоять до последнего. Только б наш богатей отыскался. А то поехал, обормот, гулять по городу, да пропал. Директор уже весь извелся.

Полученная информация в корне меняла ситуацию, посему, как патриот родного предприятия, Лара отправилась каяться.

Услышав: «видела, могла оказать помощь, но проявила равнодушие к представителю братского капиталистического народа…» директор потребовал описать немца и пришел в ярость:

— Как вы могли! Я этого спонсора год окучивал! Убеждал! Уговаривал вложить в нашу контору деньги. А теперь, когда мужик согласился дать миллион, вы заявляете: проявила равнодушие! Да как вы смеете? Представьте, если наш немец по ошибке попадет в другой институт и ему там впарят другой проект?! Чем я буду зарплату людям платить? Вы об этом подумали?

— Нет.

Шеф не мог успокоиться всю дорогу.

— Господи, только б мы его нашли. Только б нашли. Где вы его видели?

Слава Богу, за истекшие два часа фрицу так никто и не помог. Отчаявшись, он перебрался на детскую площадку и, сидя на лавочке с совершенно несчастным видом, носком ботинка ковырял землю.

— О, герр Шульц, — голос шефа искрился искренней радостью. — Зачем же вы уехали из гостиницы? Почемуне дождались сопровождающего? Сейчас я вызову автосервис и вашу машину обслужат в лучшем виде. А пока кофейку испейте, взбодритесь.

В директорском кофе коньяка было больше, чем воды — это знал весь институт. Поэтому, вскоре разомлевшего от переживаний и алкоголя инвестора, обуяли игривые настроения.

— У вас все женщины такие симпатичные, как фрау Лорхен? — спросил он с заднего сидения.

— Да, — сказала Лариса, решив больше не рисковать имиджем родной державы и демонстрировать исключительно тотальные интернационализм и гостеприимство. — В нашем городе живут только красавицы.

Однако тренд уже переменился.

— Нет, — поправило руководство. — Все красавицы нашего города служат в нашем институте.

Шульц кивнул и продолжил:

— Простите, фрау замужем?

— Какое это имеет значение?

Директор и тут нашел что сказать:

— Нет, фрау Лариса свободна.

— Какое счастье! Сегодня мне повезло уже второй раз.

Не отрывая взгляд от полотна дороги, шеф прошептал:

— Он на вас запал. Это хорошо. Будьте все время рядом. Если мы сделаем колбасника на миллион, получите премию.

— Сколько? — тоже шепотом уточнила Лариса.

— В размере месячной зарплаты.

— Мало.

— Имейте совесть.

— Хочу штуку баксов.

— Вы с ума сошли!

— Тогда ублажайте своего инвестора сами.

Торг прервала новая порция комплиментов, которые Лариса многозначительно посмотрев на директора, демонстративно проигнорировала.

Обескураженный Шульц поинтересовался у будущего партнера:

— Неужели, я не нравлюсь прекрасной фрау Лорхен?

— Нравитесь! Еще как нравитесь!

Не удостоив мужчин вниманием, Лара индифферентно смотрела в окно, пока не услышала:

— Будет тебе тысяча, нахалка.

В кабинете директора Шульца бросились обнимать три его помощника. Судя по лицам, они восприняли возвращение, как воскрешение. Один даже слезу смахнул. Однако, убедившись, что все в порядке, немцы тут же переключились на Лару.

— Вы есть шикарная женщина, — вместо приветствия сообщил высокий тип в очках.

— Очень эффектная, — подтвердил толстяк в белом свитере.

— Очаровательная, — согласился невзрачный мужчина средних лет

Директор удовлетворенно кивнул. Его устраивало и такое развитие сюжета.

— Прошу в кабинет. Я хотел бы, господа, презентовать вам…

Едва на документе появилась долгожданная закорючка, Лариса на цыпочках направилась к двери

— Простите, фрау… — вслед за ней выскользнули невзрачный и толстяк. — Герр Шульц — состоятельный и весьма положительный господин. Из него получится отменный супруг, — не обращая внимания на секретаршу и людей в приемной, отрапортовал невзрачный.

— Шульц — хороший парень, — весомо припечатал толстяк. — Вы должны составить его счастье!

«Почему должна? Я не подряжалась никому ничего составлять», — хотела сказать Лариса, но не успела. Распахнулась дверь, и высокий тип, мрачно сверкнул голубыми глазами, увлек ее в коридор.

— Простите моих товарищей за назойливость и неуместное рвение. Они не хотели обидеть вас. Насколько я мог понять, герр Шульц не затронул ваше сердце?

— Так точно, — призналась Лариса.

— Он богат.

— Это ничего не меняет.

— Он очень богат.

— Что дальше?

— Дальше мы выйдем на улицу, — последовало указание. — И возможно, я смогу сообщить вам кое-что важное.

— Может быть, я останусь здесь? Не надо мне ничего сообщать. Мне и так хорошо.

— Если вы не согласитесь, договор с вашим институтом будет расторгнут в туже минуту.

Лара посмотрела на двери директорской приемной, вспомнила, что гражданская позиция каждого человека определяется умением жертвовать собой во имя общих интересов, подумала, что скажет шеф, если «сделка века» сорвется, предположила, как отнесутся к ней коллеги, оставшиеся без зарплаты, и покорно побрела вслед за высоким типом.

Оказавшись под прицелом холодного, пронизанного сыростью ветра, мужик торопливо юркнул в салон нарядного мерса, ухватил, вмонтированную в панель телефонную трубку и бойко затараторил по-немецки. Итог переговоров, он озвучил уже на великом и могучем.

— Вы выдержали проверку, — произнес он пафосно и расплылся в широчайшей улыбке.

— Какую еще проверку?

— Об этом позже. Мои поздравления, фрау Лорхен!

«Что за глупости вокруг творятся?!» — Раздражение от бессмысленности происходящего было нестерпимым.

— Все объяснения потом. Сейчас нам следует торопиться. Вас ждут! Время — не терпит. С господином директором вопрос согласован.

— Я ничего не понимаю.

— Так и должно быть. Это сюрприз.

— Не хочу ни каких сюрпризов.

— Пожалуйста. Мне бы не хотелось шантажировать вас и напоминать о договоре. Но имейте в виду, судьба института в ваших руках.

Лара вернулась в холл и от дежурной позвонила директору. Тот уверил:

— Ничего не бойтесь. Я связался с МИД-ом. Там велели соглашаться на все.

«Причем тут Министерство иностранных дел? — подумала Лара, усаживаясь на кожаное сидение очередного звездного автобренда. — А, ладно, будь, что будет…»

Через четверть часа «Мерседес» остановился около маленького старинного особняка, спрятавшегося за литой оградой. Высокий тип обменялся несколькими репликами с охранником, затем передал Ларису опереточно нарядному толи лакею, толи управляющему, и, раскланявшись на прощание, любезно расцеловав руки, шепнул:

— Удачи! Это ваш звездный час!

— Пойдемте, — велел толи лакей, толи управляющий.

Пройдя через анфиладу комнат, Лара очутилась в небольшом зале и увидела, сидящего в кресле у дальней стены, импозантного господина зрелых лет. Стрелки брюк, о которые можно порезаться, зеркальный блеск туфель, волнистые волосы чуть тронутые сединой, породистые ноздри, грусть в лазоревых глазах…хозяин был великолепен и очень смахивал на красавцев из рекламы.

— Вы знаете, кто перед вами? — спросил служивый.

— Понятия не имею.

— Князь Гогенцоллерн. Глава германской правящей династии.

Лара вежливо кивнула. Сохранять спокойствие было все сложнее. Германия уже более девяносто лет была республикой и столько же династия Гогенцоллернов отдыхала от выполнения монарших обязанностей. Это знал каждый школьник. Если, конечно, учил историю.

Появление гостьи не осталось не замеченным. Князь степенно поднялся и двинулся навстречу Ларисе. Но как! Каждый шаг он сопровождал новой репликой.

— О, моя царица! — шаг левой.

— Наконец ты явилась! — шаг правой.

— Я искал тебя всю жизнь! — левой…

— Солнце моей жизни! — правой…

Левой-правой, левой-правой…Хотя путь из конца в конец комнаты был не близок, Гогенцоллерн преодолел его, ни разу не повторившись и финишировал бравурным призывом:

— Пади ж в мои объятия, дорогая!

Тут и случился конфуз…

Услышав приказ (интонации исключали сомнения), Лариса испуганно отпрянула. Да так неудачно, что оступилась и шлепнулась на пол. Мало того, пытаясь удержать равновесие, она взмахнула рукой, от чего сумочка вырвалась и, как снаряд катапульты, полетела в князя.

Увы, судьба, немилостиво обошедшаяся с династией бранденбургских курфюрстов 1415–1701 г., прусских королей 1701–1918 г. и по совместительству германских императоров 1871–1918 г., не пожалела и нынешнего отпрыска древней фамилии. Не сильный вроде бы удар мог попасть куда угодно, однако, угодил сиятельству точно в пах. Согнувшись от боли, мужик сначала уцепился за стоящее рядом кресло, затем, наверное, от избытка ощущений, швырнул предмет интерьера в горящий уютными поленьями камин, где тот и вспыхнул с темпераментом, присущим сухому дереву.

На этом жертвы и разрушения не закончились. Полет кресла по касательной задел громадную расписную вазу, стоящую на невысокой мраморной полуколонне и привел к тому, что изделие Севрской мануфактуры, упав на пол, покатилось — замелькали сцены охоты — треснуло, рассыпалось на осколки, открыв при этом тайную суть представителя немецких голубых кровей. Гогенцоллерн, то ли ленясь, то ли по глупости, использовал двухсотлетний шедевр, как помойное ведро.

— Макс! — глядя на куски благородного фарфора, перемешанные с плебейским стеклянным крошевом от водочных бутылок, хамскими засохшими огрызками, позорными использованными шприцами и презервативами, толи лакей, толи управляющий, заорал по-русски: — Что это значит?!

Князюшка ответил не менее темпераментно и тоже на языке великого Толстого, успешно чередуя формальную лексику с матерным сленгом маргиналов. Чаще других звучало популярное слово из трех букв. Видимо, неспроста. Через минуту после начала скандала из соседней комнаты примчался маленький кудлатый пуделек, судя по истошному лаю, реагировавший на ругательство, как на собственное имя. Вслед за собакой в зал ввалилась белокурая пышногрудая барышня в кружевном фартуке и стала визгливо уговаривать шавку заткнуться. Затем появилась похожая на воблу тетка и зачем-то включила на полную мощность музыкальный центр.

Лариса в немом изумлении наблюдала за скандалом. Дикость происходящего превышала допустимые пределы. Ничего подобного не доводилось видеть даже на сцене. Но спохватившись, она с трудом поднялась и потихоньку направилась к двери. Пока суд да дело можно было незаметно слинять. Однако уйти по-английски от немцев не получилось.

Несчастное кресло, осознав безнадежность ситуации, вдруг вспыхнуло суицидно и выстрелило горстью горящих искр на ни в чем не повинный прикаминный коврик. Который сейчас же запылал ало.

— Алло, господа, пожар… — вежливо сообщила Лара шумной компании.

На нее и усиливающийся огонь никто не обращал внимания. Поэтому, следуя примеру некрасовских фемин — входить в пылающие избы и останавливать на скаку коней — Лариса, прихватив двумя пальцами пылающий персидский половичок, бросила оный в камин. Комната тот час наполнилась дымом. Все перестали кричать и дружно зашлись в надрывном кашле.

Возвращалась в институт Лариса уставшая, но довольная. День прошел не зря. Она совершила два подвига: спасла родной коллектив от голодной смерти и иноземцев от пожара. Радовало и то, что высокий немец, приехавший за ней в своем «мерине», за всю дорогу не проронил ни звука. Лишь у проходной угрюмо бросил:

— Князь вас все равно любит. Позвоните — вот номер. И не стоит торопиться с выводами.

Действительно, зачем торопиться? Рабочий день почти закончен, можно спокойно прогуляться. Выдохнуть безумный день. Прийти в себя. Через три квартала Лариса втиснулась в переполненный автобус и тут же рядом услышала французскую речь.

Беседовали двое мужчин. Судя по элегантным светлым пальто, стильным стрижкам и удивлению на холеных физиономиях, пользовались галантерейные господа общественным транспортом крайне редко. Тем паче в чужих странах и, особенно, в час «пик». Но тут, видимо, был особый случай. И Лара скоро поняла какой.

Словно почувствовав ее взгляд, месье обернулись. Мужской разговор немедленно оборвался, шеи вытянулись, лица напряглись, затем, разметая, усталых тружеников, французы рванулись к ней. Но силы были слишком не равны. Спрессованная давкой человеческая масса живо усмирила буянов. Впрочем, Лариса об этом так и не узнала, так как во избежание недоразумений, поспешно ретировалась. Становиться участницей еще одной международной авантюры она решительно не желала.

Следующий автобус, в компенсацию за страдания сегодняшнего дня, приехал неожиданно быстро и был, на удивление, пуст.

«Что-то не так, — подозрительным казалось буквально все. Чистота, нарядные занавески на окнах, музыка в салоне. — Выйду-ка я лучше», — решила Лариса и вновь покинула транспортное средство.

Не напрасно. В салон ввалилась ватага светловолосых и светлоглазых высоченных мужиков, разговаривающих по-фински. На Лару одиноко стоящую на тротуаре, ребята поначалу не обратили внимания. Однако спустя мгновение финны загалдели хором и бросились к водителю. Автобус, едва тронувшись с места, резко затормозил. Компания вывалилась на остановку. Однако Лариса, готовая к такому повороту событий, кошкой юркнула между широких спин, в уютное тепло салона и рявкнула:

— Поехали! Быстро!

Водитель испуганно дернул головой. Двери с лязгающим грохотом ударились друг о друга. И в следующую же секунду вздрогнули под ударами кулаков.

— Вперед, мать твою, поехали!

Трудяга-водила изумленно взглянул на орущую блондинку, потом обернулся на беснующихся на тротуаре иноземцев и послушно выполнил приказание. Колеса завертелись, финны побежали, Лариса села и закрыла глаза. «Какой ужас, — кровь волной прилила к лицу, затопила щеки румянцем. Руки дрожали. — Только бы не зареветь. Ну, что им всем от меня надо?! Ну, что?»


Глава 10. День третий


Новый день не принес перемен. Европейский десант продолжил наступление.

— Нас с тобой посылают на выставку, — сообщил Борис Борисович (в просторечии ББ) — начальник отдела, в которой Лара работала, едва та переступила порог служенного помещения.

— Какую еще выставку?

— Австро-шведско-швейцарско-нидерландско-испанскую!

— Борис Борисович, я официально заявляю: не пойду!

— Ничего не желаю слушать. Это приказ директора! После вчерашнего шеф решил с твоей помощью развивать международные контакты.

— Не пойду! Лучше напишу заявление по собственному желанию!

— Испугала тоже! Пиши.

Лара тяжело вздохнула. Не те были сейчас времена, чтобы бросать работу. Тем паче по столь не серьезному поводу. ББ понимающе улыбнулся.

— Отставить панику. Сказано на выставку иноземцев окучивать, значит, так тому и быть. Нам и машину выделили, как белым людям.

По дороге в выставочный центр Борис Борисович, не умолкая ни на минуту, рассказывал про дачу, дочку, внуков и собаку. Однако перед дверью в павильон, начальник резко оборвал треп, поиграл желваками и уронил мужественно: «С Богом».

В логово иностранного предпринимательства Лара зашла с опаской, но без особого страха. С таким спутником (бывший десантник, фигура монументальная, шаг строевой, выправка командирская плюс голый бритый череп, лезвие прищура проницательных глаз и черные, загнутые немного кверху усы) нечего бояться и беспокоиться. Никто и на пушечный выстрел не подойдет.

Как бы ни так!

Стоило сделать пару шагов, как наперерез вновь прибывшим бросился молодой человек с приколотым к белой рубахе бейджем и затарахтел по-английски.

— Нихт ферштейн, — блеснул эрудицией ББ.

— Ноу спик инглиш, — подсказала Лариса.

— Я вас поздравляю, — пояснил парень, — вы —…

Конец фразы проглотил раздавшийся из динамиков бравурный марш. Затем откуда-то возникли полтора десятка девушек с фигурами вязальных спиц и цветами в руках и торжественная делегация упитанных особ обоего пола в серых казенного кроя костюмах. Толстяк впереди держал хлеб-соль.

Не остались в стороне от происходящего и посетители-участники выставки. Устремив взоры на Ларису и ББ, они дружно аплодировали и блажили: «Виват, виват, виват».

Даже подготовленная предыдущими событиями, Лариса потеряла дар речи. Что уж говорить про начальство. Оказавшись в эпицентре событий, вернее, оказавшись эпицентром событий, ББ сначала растерялся:

— Что это они? Ополоумели или обознались? — прошептал бывший десантник, скаля прокуренные желтые зубы в некое подобие улыбки.

— Не знаю, — ответила Лара.

— Ладно, не дрейфь, прорвемся! — сработала привычка к действию и, невзирая на волнение (непонимание происходящего не позволяло оценить ситуацию) вкупе со сложной диспозицией (сзади стена, впереди типы в костюмах, вокруг радостная толпа плюс барышни-спицы), Борис Борисович скомандовал. — Прикрой тыл! — и решительно шагнул навстречу подошедшей делегации.

— Мы поздравляем наших юбилейных посетителей! — перекрывая грохот оркестра и шквал аплодисментов, грянуло из репродукторов. — Рады приветствовать!

— Тыры — пыры расто — пыры, — забубнил мужик в центре и протянул гостям хлеб-соль.

Парень с бейджом, вероятно переводчик, перебрался за спину иностранца и оттуда старательно перетасовал слова:

— Вы…мы…рады видеть…будем способствовать…миру-мир!

После чего девицы-спицы, виляя плоскими задами, всучили Ларисе и Борису Борисовичу цветы.

ББ заметно повеселел (ситуация вроде бы прояснилась), но не утратив бдительность (на всякий случай руки должны быть свободны), передал трофеи (вышитый рушник, ржаную буханку, солонку и полудюжину букетов) Ларе.

Та, с трудом удерживая ношу, затравленно озиралась. Толпа вокруг состояла большей частью из игриво улыбающихся, поедающих ее глазами, мужчин. Причем интерес сильного пола был настолько ярким и явным, что ББ даже обернулся, проверяя не прячется ли за их спинами какая-нибудь секс-бомба. Убедившись в отсутствии оружия массового поражения, шеф с удивлением крякнул и насмешкой хмыкнул: «Ну, ты, блин, даешь…»

— Это вам … — сообщил толмач и кивнул на громадный пакет, тяжелый даже на вид. — Подарок юбилейным посетителям.

— Большое человеческое мерси, — сказал Борис Борисович, принимая очередной знак внимания.

На этом торжественная церемония закончилась. Можно было приступать к осмотру экспозиции. Однако, едва делегация официальных лиц рассосалась, а барышни разбежались, к Ларе подошел импозантный русоволосый дядька далеко не малых габаритов.

— Простите мою смелость, мадам. Но вы прекрасны. Я всегда мечтал о такой женщине…

— Чего надо? — тяжелая длань Бориса Борисовича легла мужчине на плечо и слегка придавила к матушке-земле, то бишь, к зашарканному полу выставочного павильона.

— Позвольте, я объяснюсь. У меня серьезные намерения…

Испуг на лице подчиненной указал шефу нужную линию поведения, поэтому переговорный процесс исчерпал себя практически не начавшись.

— Не позволю! — рявкнул утробно бывший десантник и для пущей доходчивости поднес сжатый кулак к носу русоволосого. — Вали отсюда, буржуйская морда! Не то…

Больше смельчаков не нашлось. Присутствующие в павильоне мужчины лишь глядели на Ларису издали с восхищенным обожанием и скорбными вздохами выражали раздиравшие их чувства.

Однако держали дистанцию.

«Что же это такое?» — размышляла Лариса. Таинственная сила, влекущая к ней поданных других государств, нисколько не заботилась обосновать невероятное рвение порывов, логичность поступков и накал страстей. Достоверностью даже не пахло.

— Прав наш шеф. Иностранцы ведутся на тебя со страшной силой. С чего бы это? — по дороге в институт Борис Борисович, радостный как ребенок, никак не мог угомониться. Впечатления переполняли его, подарки он уже разделил. — Наверное, ты для них этот, как его, секс-символ, да? Как Мерелин Монро?

— Что вы такое говорите? Какой еще секс-символ? И вообще, можно, я домой пойду? — совершенно больным голосом попросила Лара. — А на завтра возьму отгул? Мне что-то совсем плохо.

— Ладно. Отдыхай два дня. Заслужила.

Обычно ББ не позволял подопечным увиливать от трудовой повинности. Но нынче выдался особый случай. Отдел, в котором Лара служила, и которым Борис Борисович руководил уже пять лет, с завтрашнего дня расформировывался. ББ об этом знал, потому и проявил не свойственное себе великодушие.

Дома Лариса переоделась, позвала маму и Тату, и попросила:

— Мои дорогие! Не трогайте меня, пожалуйста. Сегодня и завтра. Иначе я умру, — сказав это, Лариса скрылась в своей комнате, будто ушла в монастырь.


Глава 11. Дела ля мурные


Мама отлучила от себя всех. Бабушка расстроилась. Тата рассердилась.

— Не женихи — конфетки! Ты же видела! Красавцы, богачи, умницы… лучшие, отборные! И каждый готов под венец! А ей никто даже не понравился! Ну, ничего! У меня уже план «Б» готов! Пусть отдохнет пару дней, там поглядим!

Новый проект отличался от старого исключительно национальным колоритом и состоял в том, что, не сумев выдать маму замуж за иностранца, Тата взялась за местные кадры.

На город обрушилась эпидемия конференций, симпозиумов и совещаний, на которые со всех сторон, краев и весей один за другим прибывали лучшие умы Отчизны. Вернее, лучшие умы, мужеского пола, среднего возраста, не состоящие в браке, с отменным здоровьем, приличными внешними данными, хорошим благосостоянием, и, само собой, карьерными перспективами.

Однако Лара устояла.

Поначалу нечаянная встреча с молодым генералом показалось ей добрым знаком. Но, услышав предложение руки и сердца на пятнадцатой минуте знакомства, она поняла: безумие перекинулось и отечественных представителей сильного пола. Грустную истину подтвердили академик, директор завода, засекреченный авиаконструктор, десяток докторов наук и даже один известный шоумен.

После свидания с оным Лара пришла в полное отчаяние и даже сходила к врачу, психологу и экстрасенсу, выбирая исключительно специалистов-женщин. Как и следовало ожидать, изъяны обнаружились повсюду. И только высокая цена лечения, терапии и корректировки помешала сразу же навести порядок в здоровье, психике и чакрах.

Слава Богу, хоть в институте обошлось без особых проблем. После двух недель неопределенности — руководство долго решало, куда девать людей из расформированного отдела, Ларисе предложили перейти в экспериментальный департамент, под начало Вадима Череды. Она согласилась не раздумывая. Череда хоть и слыл строгим начальником, но все же был лучше безработицы.


Лариса
Отправляясь в тот день на службу, Лара тешила себя надеждой, что все как-то утрясется, она сумеет наладить отношения с новым шефом. Все-таки не чужие: учились в параллельных группах в институте, потом по распределению попали в одно и то же НИИ, где протрубили пятнадцать лет. «Нет, не будет ко мне Череда придираться, — думала Лара. — Я — хороший специалист. Вадим — нормальный парень. И даже вроде бы мне симпатизирует».

Однако на душе было неспокойно.


Вадим
Машина была в ремонте, и третий день кряду Вадим приобщался к прелестям общественного транспорта. Само собой, с непривычки каждое путешествие вызывало массу негативных эмоций, но сегодня как-то особенно раздражали и давка, и обреченность, написанная на хмурых полусонных лицах.

«Я злюсь из-за Ларисы…» — мелькнула мысль и Череда поморщился. От себя не спрячешься. Правда, колола глаза.

Узнав, что бывшая сокурсница развелась, Вадим, к тому времени успокоившись после собственного развода, подумал: вот бы с кем закрутить роман. Симпатичная блондинка, хорошо сложена, опять-таки знакомы сто лет. Несколько раз он даже пытался наладить контакт: подсаживался к Ларисе в столовой в обеденный перерыв, затевал пространные разговоры о погоде-природе, тонко намекал о совместно проведенном досуге и цепким взглядом исследователя выискивал ответные признаки симпатии. Увы, Лара была приветлива, не более.

Поразмыслив на досуге, Череда нашел несколько объяснений своему провалу. Первое звучала так: нечего соваться со свиным рылом в калашный ряд. Симпатичные мажористые дочки профессоров, обитающие в шикарных квартирах, обставленных антикварной мебелью редко обращают внимание на нормальной наружности, малопьющих без жилищных и прочих проблем руководителей среднего звена рядового НИИ.

Версия была хороша, убедительна, что и говорить, но абсолютно нереалистична. Лариса сроду не проявляла высокомерия и не отличалась снобизмом. Да и он сам никогда не испытывал комплексов по поводу собственной персоны.

Следующий вариант тоже не выдержал проверки на прочность. Чисто теоретически можно было допустить, что он не нравится Ларе, как мужчина. Но практика утверждала обратное. За пятнадцать лет знакомства Вадим не однократно ловил на себе отнюдь не безгрешные взгляды голубых глаз. И если бы не безупречная репутация их обладательницы, расценил бы поведение Ларисы, как призыв. Однако идеальные жены не склонны к адюльтерам. Зато обычно долго и сильно переживают расставание со второй половиной, что подтверждала институтская молва на все лады пережевывающая перипетии, выпавшие на долю Ларисы.

Поэтому Вадим решил не проявлять настойчивость, а подождать лучших времен. Так или иначе, он свое слово сказал: продемонстрировал намерения. Теперь очередь за Ларой.

Однако судьба распорядилась иначе. С сегодняшнего дня женщина, о которой вольно и невольно он думал последние двадцать лет, мужу которой систематически завидовал зеленой завистью, стала его подчиненной, и это обстоятельство грозило нарушить планы Череды. «Раньше мы встречались редко, я ее почти не видел, и все было нормально. Теперь придется проводить рядом по восемь часов в день. К чему это приведет?» — мусолил Череда тяжкую думу и почему-то из множества вариантов развития отношений концентрировался на худшем, представляя себя влюбленным идиотом, а Лару холодной и неприступной гордячкой.


Лара
Лариса стояла на задней площадке автобуса, лицом к окну и грустила. Череда, конечно, свой человек, но раньше их связывало неназойливое приятельство. Теперь он — начальник, причем, строгий и совсем неизвестно как все устроится.

Между тем, момент истины приближался. Мудрая Любовь Андреевна не ошиблась в своих прогнозах. Таткина суетливая забота вдребезги разбила взлелеянный в страданиях покой и, сама не ведая того, Лара двинулась вперед, навстречу переменам.


Небольшое авторское отступление
В растиражированных околонаучных источниках и принятой в данном романе концепции, сущность человека составляют четыре внутренние институции: тело, ум, дух и душа.

Что собой представляют два первых «игрока» ясно всем. Вторая же парочка, возможно, требует некоторой дополнительной презентации.

Дух олицетворяет в «Я» мужское начало, считается личностной вертикалью и в крайних проявлениях либо штурмует бастионы, либо, впав в апатию, подзуживает «прыгнуть с балкона». Душа — женская часть личностного пространства. Ее епархия — чувства, желания, порывы, естественно, как хорошие, светлые, так и смутные, темные.

Теперь о главном. Невзирая на многочисленные попытки до сих пор не существует внятной концепции личностного мироздании. Поэтому изложенное ниже вполне могло произойти в реальности. Ведь все системы во вселенной стремятся к равновесию. И когда оное нарушено, когда одна из базовых структур угнетена и не может/не хочет более терпеть прессинг, человеку стоит быть готовым к акциям протеста. Или даже революции.


Лара: тонкий план
Зачинщиком перемен, происшедших с Ларой в то утро, оказалось тело. (Вернее, Тело). Уж больно ему, молодому и здоровому, было тоскливо без секса в затянувшейся на год депрессии.

— Доколе будет длиться этот клятый целибат?! Я истомилось без ласки, измучилось без нежности. Ты тоже извелась от пустоты. Нам надо что-то делать! — пламенный призыв адресовался Душе. Соратница по несчастью тоже страдала: жаждала тепла, мучилась от одиночества и мечтала о страстях более острых, чем приевшаяся безвкусная жвачка, в которую превратилась любовь к Михаилу. — Ситуация близка к критической. Я так оголодало, что хочу отдать себя первому встречному мужику, — призналось Тело.

В «организации» под названием «Я» судьбоносные решения обычным порядком принимались и реализовывались всей командой. Ум просчитывал риски, выбирал путь. Душа выступала в роли генератора, создавая энергию. Дух, волевым усилием, претворял идею в жизнь. У Тела вроде бы не было четких обязанностей, кроме как присутствовать в нужный момент в нужном месте, потому оно чаще всего либо послушно следовало указаниям триумвирата, либо бойкотировало любые указания, напрочь отказываясь подчиняться. Проявить столь радикальную инициативу Тело собралось впервые.

Душа обрадовалась:

— Давай отдадимся вместе. Ты отдашь себя, я — себя.

— Нет, — возразило Тело. — Мне нужна разрядка — и только. Разовый секс для этого — лучшее средство. А какой толк тебе связываться с первым встречным? Мужчины бывают разные. Если не повезет, то нахлебаешься бед, мало не покажется.

— Что ж мне век томиться без любви?

— Почему же, после первого встречного поищем второго, третьего. Там, глядишь, дело и до постоянного партнера дойдет. Тогда можно будет и о чувствах порассуждать.

— А может все-таки сразу?

— Ни в коем случае. Вдруг, первый встречный окажется уродом, злодеем, тираном или недоумком.

— Любить можно косого, кривого, горбатого.

— И все же обойдемся без экстрима. Сексом можно заниматься с любым. А вот любить все же лучше хорошего порядочного умного интересного человека.

— Ты только о себе думаешь.

— Напротив, я не хочу, чтобы ты терзалось напрасно. Поэтому сейчас предлагаю решить мою проблему, а потом займемся поисками того, кто удовлетворит нас обоих.

— Ладно, уговорила. Только, смотри, не обмани. А то ты меня знаешь. Если что не так, не видать тебе секса, как своих ушей. — Когда Душе не нравилось какое-то начинание, она без скандалов и споров просто выдавливала из проекта энергию. Результат получался соответствующий: ни радости, ни удовольствия, а иногда вообще мука мученическая. — Помнишь, ты пару месяцев назад хотело отдаться тому симпатичному брюнету? Как бишь, его? А, Вадим Череда. Что тебе помешало? Вернее, кто? То-то!

— Это шантаж! — возмутилось Тело.

— Совершенно точно, — признало очевидное Душа. — Но у меня должна быть страховка. Так что имей виду: кинешь меня — пожалеешь. Останешься без чувств и будешь трахаться с кем угодно без всякого удовольствия.

— Не надо меня пугать. Мне и так хреново.

— Я просто так, к слову.

— Ладно-ладно, не бойся. Все будет путем. Сейчас поработаем на меня, потом реализуем совместный проект. А в качестве аванса, можешь испытать маленькую симпатию к первому встречному. Но только после дела. Если парень окажется на высоте, почему бы не позабавиться? Но умоляю: без фанатизма и спешки. Вдруг первый встречный будет импотентом? Зачем мне такой?

— Ну, не знаю, — засомневалась Душа. — Я сейчас такая растревоженная, что плохо контролирую себя. Вдруг сорвусь и вместо маленькой симпатии испытаю среднюю, а то и большую? Надо бы привлечь к проекту Ум. Он бы меня удержал от ошибок.

— Про Ум забудь, он нам сегодня не товарищ, — ответило Тело. — Если он узнает о наших планах, сожрет с потрохами, сживет со свету.

— Тогда надо Дух позвать. Он — сильный и заставит Ум помогать нам.

— Дух не в форме, — напомнило Тело. — И своим непрерывным нытьем меня совсем замучил: «Ты не красивое, не сексапильное…» Бред какой-то. Я всегда нравилось мужчинам, а сейчас подавно. В последнее время мужики за мной толпами бегают, проходу не дают.

— И меня Дух достал. Скулит и скулит: «Одинокая, никому не нужная…» А какая же я одинокая, если мне предложения руки и сердца по три раза на дню делают и влюбляются с первого взгляда.

— В общем, придется действовать вдвоем.

Душа вздохнула:

— Страшновато.

— Мне тоже немного не по себе. Я ведь до сих пор только с Мишей было. Но попытка не пытка. Я так хочу секса, что просто на стенку лезть готово.

— А я так хочу любить, что не нахожу себе места.


Лара. Вадим
Лариса тяжело вздохнула. Надо же было такому случиться, что в переполненном автобусе ее притиснуло к Вадиму Череде. Причем лицом к лицу и более чем плотно.

— Привет. На работу? — спросил он.

— Куда ж еще

— Понятно. Ну и давка.

«Неловко как-то», — подумал Череда, и тот час поймал себя на мысли, что не испытывает малейшей неловкости. Напротив, тесное соседство с Ларой ему приятно. Очень приятно. Очень-очень.

«Как-то неудобно», — подумала Лара и тут же поняла, что лукавит. Быть так близко к Вадиму ей нравилось.


Тонкий план
— Ой, как мне хорошо. Ой. ой. ой..Ой, как он на меня давит… — от полноты ощущений Тело готово было запеть. — По мне просто мурашки побежали…ой, и там тоже…

— И мне так славно, — призналась Душа. — Я Вадиму всегда благоволила. Хороший парень. Может быть, назначим его первым встречным?

— А что, давай. Он мужик симпатичный, высокий, широкоплечий.

— И порядочный.

— Вот, блин, я настроилось на незнакомого человека.

— Зачем искать кого-то, если уже попался Вадим?

— Так что, действовать что ли?

— Да.

— Вот так просто взять и…

— Хватит болтать. Вперед! — приказала Душа.

— Только с духом соберусь.

— Ты рехнулось?! Дух же не в форме. Давай, сама дерзай!

— Сейчас…

— Не тяни!

Душа торопила события не напрасно. Вадим Череда был единственным мужчиной, кроме Миши, к которому ее давно и основательно тянуло. А тут такое везение: протеже оказался первым встречным и, стало быть, откладывать любовь в долгий ящик не имело ни какого смысла.

— Вадим тебе всегда нравился, — повела Душа осторожно. — Помнишь, на шашлыках, после сдачи проекта, он играл с ребятами в футбол, а ты слюни глотало. Еще бы! Смуглый, мускулистый, энергичный. А кто на собрании на Череду пялилось? Кто разглядывал шею, плечи, руки…

— Вечно, ты в курсе всего.

— У меня должность такая. Но ты не отвлекайся. Решила — действуй. Вот так аккуратненько…

Тело осторожно подалось вперед, выбирая практически несуществующее расстояние между собой и Вадимом…

Тот час в глубине сознания раздался грозный рык. Это в ситуацию вмешалась Скромность.

— Назад! Не сметь! Я категорически против!

— И я против! — пискнуло Благоразумие.

Душа зашлась от гнева: ассистентки Ума появились совсем некстати.

— Пошли вон, шпионки поганые! Не вашего Ума дело! Кто вам разрешил лезть без спроса в чужой проект?!

— Все пропало, — испугалось Тело. — Я уже чувствую, как каменею от страха. Это Ум своим страшным гормоном адреналином парализует меня.

— Не бойся, — Душа не собиралась сдаваться. — Нам на адреналин плевать. Действуй быстро и решительно, и попрет гормон счастья, эндорфин. С ним и море будет по колено.

— Я не такое! — возопило Воспитание, — я с молоком матери впиталось, я не позволю цепляться к мужикам!

— Молчать! Тявкают тут всякие!

— Ладно, я пошло… — Тело сжалось от страха, но свой ход сделало. Ларина рука накрыла сжимавшую поручень широкую ладонь Вадима.

— Молодец!


Вадим. Лара
Почувствовав на своей ладони пальцы Лары, Череда, за секунду до того, сам намеревавшийся подобным образом прозондировать почву, понял, что земля, то есть пол автобуса, уплывает из-под ног.

Аналогичное ощущение настигло и Лару. Мало того, она готова была поклясться, что за спиной, невзирая на давку, выросли крылья.

Череда мог сказать то же самое.


Тонкий план
— Что здесь происходит?! — Ум опоздал на сущее мгновение.

Духу не хватило краткого мига:

— Что вы натворили?! — он беспомощно озирался.

— Я ведь тебя просило! — Тело было в растерянности.

— Простите, ребята. Само как-то получилось. Я не виновата, — Душа из всех сил изображала неведение и удивление. Лицемерка! На самом деле ее переполнял восторг. План удался. Едва произошло касание и, слава Богу, два тела сказали друг другу «да», она бросилась к душе Вадима и слилась в одно целое.

Однако радоваться было пока рано. Душа Вадима могла разорвать навязанный силой союз. Она не звала Душу в партнеры и, возможно, имела на себя собственные виды. Например: привязанность к другой женщине.

— Типа прошу прощения за грубость, — сказала Душа, обращаясь к Душе Вадима. — Это была не интервенция, а эвакуация. Я погибала в одиночестве от боли и обиды. А теперь смогу любить Вадима. Ты не против?

Душа Вадима еще в смятении от нежданных перемен с изумлением разглядывала вновь обретенное продолжение себя. Что ж, союзница достойная. Искренняя, чистая, полная желаний. С такой не страшно породниться.

— Наглая ты, конечно, штучка. Ну, да ладно. От твоей выходки всем только польза. Люби Вадима, а уж я к Ларисе и прежде не ровно дышало, а теперь вообще буду обожать всеми фибрами.

— Значит, мир?

— Мир!

— Теперь ты — моя?!

— Твоя! А ты моя?!

— А я твоя! Ура-ааа! — восторженный вопль выдал настроения Души с потрохами.

— Чего орешь? — спросил Ум. Он еще надеялся взять ситуацию под контроль.

— Хочу и ору. У меня теперь любовь-морковь и ты ничего изменить не можешь. Поздно, — злорадно сообщила Душа.

— Что ж я тогда теряю время?! — Тело впечатало себя в мужские пределы, прислушалось к себе и признало: — Класс, этот мужчина меня так заводит.

— Людей хоть постесняйся, — укорил Ум. — Кругом полно своих. Вон Марь Ивана из бухгалтерии вытаращилась. А у Петрука из экономического вообще глаза из орбит сейчас вылезут.

— Не шуми, — спокойно оборвал поток красноречия Дух. — Тебя все равно никто не слышит.

— Это еще почему?

— Наши пройдохи в эйфории. Тело, бесстыжее, смотри, что вытворяет. А Душа страх потеряла и вовсе в отрыв ушла. Даже завидно.

— Хоть ты не поддавайся этому психозу! Череда — обычный парень, каких миллионы. Он говорит «звонИт», а не «звОнит». Он простоват для Ларисы. Ей нужен другой мужчина. Вроде, Михаила.

— Это еще как сказать, — не согласился Дух. — Миша твой был хоть и барской породы, да мужик мужиком. С ним Лариса была простой бабой. А с Вадимом, даст Бог, сможет станет настоящей женщиной.


Лара
— Боже! Что я делаю! — Лара поморщилась. Трезвая мысль ударила по нервам и… исчезла, будто ее никогда и не было. А может быть, ее заглушил шепот Вадима: «Лариса, Ларочка, Ляленька…» Через секунду, круша томное настроение, некстати мелькнуло воспоминание о Мише. И тоже растворилось без остатка. Больше рациональные моменты не беспокоили. Слава Богу.


Тонкий план
— Вы меня слышите? Ау!

Тишина в ответ. Возмущению Ума не было предела. Он был лишним на этом празднике жизни.


Глава 12. Ода к радости


— Где народ? Почему никого нет? — спросила Лариса, оглядывая пустое помещение конструкторского зала.

— Сегодня занятия на курсах повышения квалификации. Будут через час, — пояснил Череда. — Пойдем в мой кабинет.

Хлопнула дверь за спиной и небольшая комнатенка сразу наполнилась страстью. Реалии вернулись с настойчивой трелью телефонного звонка и оказались невероятными. 9.30 утра, рабочее время, на его столе сидит Лариса, все, что можно расстегнуто и задрано, он сам …впрочем, себя Череда не видел. Но и того, что уловил взгляд, хватило с избытком, чтобы прийти в изумление.

— Лара, что происходит? — спросил Вадим, подозревая самое худшее: как минимум, галлюцинацию, о максимуме страшно было даже помыслить.

— Не знаю. Наверное, мы сошли с ума.

Совместное безумие — это было уже что-то из области кино.

— Ты хочешь сказать: у нас был секс?

— Нет. Мы не успели. Помешал телефон.

Существовал еще один вариант:

— Наверное, я сплю, да? И ты мне снишься?

— Ущипни себя, — посоветовала Лара.

Череда отрицательно покачал головой:

— Нашла дурака. Такие сны надо смотреть до конца.

— Но не здесь и не сейчас. Поехали к тебе.

Ангельской чистоты взор встретил удивление в мужских глазах непоколебимой безгрешностью.

— Сегодня совещание у директора и вообще куча дел… — застонал Череда и с тяжким вздохом принялся приводить в порядок дамский туалет. Когда Лариса немного напоминала себя прежнюю, он спросил: — Кстати, какая муха тебя укусила? С чего ты на меня набросилась? Поспорила с кем-то или хочешь отомстить мужу?

В ответ Лариса обвила его шею руками и поцеловала. Череда немедленно провалился в бездну, потерял счет времени, потом было непонятно что. Наконец он услышал:

— Мы едем или будем болтать?

— Ладно, я что-нибудь придумаю. Дай мне два часа.

— Постарайся уложиться в час. Иначе я могу струсить.

Переступив порог его квартиры, Лариса сказала:

— Не торопись. Выслушай меня, пожалуйста.


Тонкий план
— Ребята, снимите розовые очки. Без меня вы — никто, звать ни как. У нашей Ларисы комплексов и моральных принципов от забора до обеда. Ей, чтобы лечь в постель с Вадимом, кроме чувства и вожделения, нужна смелость. Дать которую могу только я. — Дух устал повторять одно и тоже. — Поэтому надо консолидировать усилия.

— У тебя мания величия. Мы прекрасно обойдемся без тебя, — отрезало Тело.

— И все испортите, — возмутился Дух. — На хрена мне ваши письки-сиськи и страсти-мордасти. У этих отношений большая перспектива, но над ней надо работать и еще раз работать.

— И я про то же! С тобой свяжешься — забот не оберешься. Тот час начнется: вперед, ура, да здравствует… — сказала Тело. — А я не хочу пахать. Я желаю наслаждаться. Хоть миг да мой.

— И я пока не намерена кипеть чувствами, — призналась Душа. — Мне б согреться. А там видно будет. Большая любовь — это работа от забора до обеда. Я к ней не готова.

Дух приуныл. В кои веки выпала возможность воспарить, а тут бескрылые курицы со своими скромными притязаниями под ногами мешаются, не дают развернуться.

— Ребята, — и все же надо было искать консенсус. — Поймите меня правильно. И не обижайтесь. Я могу совершить подвиг и не упущу свой шанс. Так что выбирайте: либо мы вместе затеваем супер-проект, либо ваш прожект сейчас прикажет долго жить.

— Да как ты смеешь? — взвилась Душа.

— Как ты это сделаешь? — поинтересовалось Тело.

— Сейчас Лариса поймет, что погорячилась, что Череда ей не пара, что любая попытка изменить жизнь — это предательство по отношению к Мише, ну и так далее, — индифферентно сообщил Ум, не участвовавший до того в разговоре. — Затем она махнет на себя рукой, замкнется и тогда, ты, Тело, будешь блюсти верность Мишеньке до скончания века. Душа тоже получит сполна. К старой порции страданий добавятся новые по поводу так и не случившейся любви к Вадиму.

— Какие вы мерзкие и коварные… — бессмертное начало пришло в отчаяние.

— Ничего подобного, — возразил Ум. — Мы — хорошие и, трезво оценивая открывшиеся возможности, просто-напросто не позволяем вам, как детям малым, забивать микроскопом гвозди.

— Короче, выбирайте: вместе в светлое будущее или навсегда в темном настоящем, — Дух обрел былую силу.

— Умеете вы убеждать, — признало Тело. — Что ж, придется согласиться и изменить планы. Раз иначе нельзя, пусть Лариса будет счастлива по большому счету.

— А как же удовольствия? — напомнил Ум.

— В настоящих отношениях, наполненных душевным теплом,взаимопониманием, общими целями, я получу гораздо больше. Хотя, конечно, пахать придется много. Ох, сколько же придется пахать…Но, блин, своя ноша не тянет…

— Логично, — похвалил Ум, довольный тем, в ход пошли количественные показатели, и, стало быть, он уже перетянул управление ситуацией на себя. Если революцию невозможно подавить, ее надо возглавить! — Теперь, Душа моя, очередь за тобой. Посвоевольничала и довольно.

Душа недовольно фыркнула. Какая наглость. Посвоевольничала! Еще немного и все забудут, чья смелость и инициатива стали залогом грядущего счастья.

Ум осторожно вел дальше:

— Ты, безусловно, героиня. Но, извини, голубушка, дура-дурой. Из-за твоей шальной удали мы все могли пострадать. Представь, что было бы с Духом, если бы ты вляпалась в безответную любовь?

— Я бы окончательно сломался, — встрял с комментариями Дух.

— А с Телом…

— Я бы навсегда отказалось от секса, — сообщила физическая оболочка.

— А мне бы пришлось приводить вас в норму, причем неизвестно, каким образом и сколько времени. Но, слава Богу, все обошлось. Моя бдительность предотвратила возможную катастрофу.

— Какая еще бдительность! — взвыла Душа. — Ты ничего не знал! Ничего не делал!

— Да? Ты уверена? — Когда Уму не хватало убедительных аргументов, он призывал на помощь сомнения, которые легко превращали любую истину в полную противоположность. — Впрочем, я не настаиваю. Хочешь считать себя номером первым — на здоровье. Только перестань, капризничать, и решай скорее: ты с нами или как?

— Я скажу «да», — пошла на компромисс Душа, — если Ум и Дух поддержат меня в одном очень важном начинании.

— О чем идет речь? — тот час спросил Дух.

— Прежде я была неуверенна в себе, зависима и доверяла мужу, как первоклассница учительнице — безусловно, и безответственно. Миша был для меня кумиром, я ему служила. Теперь пусть будет иначе. В новых отношениях я не хочу терять себя, как с Мишей. Пусть это будет союз равных.

— Если ты потянешь, я только за, — обрадовался Ум. — Думаю, Дух тоже не против?

— Да, — ответила личностная вертикаль, предвкушая дополнительные свершения.

— Тогда по коням! А то я сейчас лопну от вожделения, — решительно возвестило Тело.


Реалии
— Я тебя слушаю, — вздохнул Вадим нисколько не удивленный и даже, если честно, сильно не огорченный вынужденной задержкой. События развивались слишком стремительно. Темп лучше было сбавить. Но, видимо, сегодня это было не реально.

— Последний месяц выдался каким-то странным, — начала Лариса. — Ко мне постоянно цеплялись мужчины, причем очень успешные: банкиры, директора предприятий, звезды шоу-бизнеса и все поголовно звали замуж.

— Что ж тут странного? Ты — симпатичная женщина и я даже знаю кое-кого, кто хотел бы связать с тобой судьбу.

— Кто именно? Фамилия, имя, адрес!

— Я так, гипотетически…

— А я вполне конкретно. То, что происходило со мной, не лезло ни в какие ворота. Представь: практически каждый день при совершенно удивительных, порой глупейших, дичайших обстоятельствах, я натыкалась, иначе не скажешь, на отборнейших женихов. Далее все случалось, будто под копирку: ребята влюблялись с первого взгляда и через четверть часа звали под венец. Причем, едва с горизонта исчезал один, как тут же возникал другой претендент на мои руку и сердце.

— О такой популярности небось мечтают все женщины!

— Про всех не знаю. Лично я была в ужасе. Но, как оказалось, это были цветочки. С ягодками я столкнулась нынешним утром… — Лариса перевела дух и продолжила. — Сегодня впервые после развода, мне захотелось секса, да так, что хоть на стенку лезь. По дороге на работу я смотрела на встречных мужчин и буквально раздевала глазами. Потом встретила в автобусе тебя, вообразила нас в постели и словно с цепи сорвалась.

— Класс, так я — первый встречный, — хмыкнул Вадим, задетый за живое.

— Не торопись с выводами. И пожалуйста, не перебивай.

Лариса укоризненно покачала головой.

— Да-да…

— Итак, я ждала маршрутку, томилась от похоти и, действительно, готова была переспать с кем угодно. Но в автобусе ситуация изменилась. Я поняла, что мне нужен только ты. Когда мы целовались в кабинете, я уже была влюблена. Сейчас все намного серьезнее. Я тебя люблю.

Вадим опешил:

— Что?

— То самое.

— Что: то самое? Вчера я был для тебя никто, звать ни как, так, коллега и однокашник. Сегодня утром чуть не стать первым встречным, а к обеду превратился в единственного и неповторимого?

— Да, — подтвердила Лариса. — Я готова идти за тобой на край света.

— Ты рехнулась…

— Про это и разговор. Наверное, в мире появилась какая-то новая болезнь, и я заразилась ее от мужиков, которые не давали мне покоя целый месяц. Я считала женишков чокнутыми, я теперь сама веду себя подобным же образом.

Череда нервно дернул головой.

— Ты с ними спала?

— Избави Боже. Нет, конечно.

— Целовалась?

— Нет.

— Так чем ты заразилась?

Лариса жалобно улыбнулась:

— Симптомы довольно банальные: вдруг на ровном месте возникает чувство, а затем приходит ощущение, что без этого человека жить невозможно.

— И эта лабуда передается, как грипп, воздушно-капельным путем?! Чушь!

— Чем же тогда объяснить…мое чувство?

— Какое чувство? — рассердился Вадим. — Хватит издеваться!

— Я серьезно.

— Прекрати!

— Не знаю, как это произошло, но уверена, что люблю тебя. Могу даже рассказать, как я тебя люблю. Я с каждой минутой ощущаю это все сильнее.

Невзирая на раздражение, Череда не удержался от вопроса:

— И как же?

Лара хотела сказать, что пару дней назад прочитала в журнале про американского ученого Абрахама Маслоу, который систематизировал потребности человека и выстроил оные в пирамиду. В основании разместились запросы физиологические: голод, жажда, половое влечение. Следующая потребность в безопасности при удовлетворении давала человеку чувство уверенности, избавление от страха и неудач. Потребность в принадлежности к социальной группе рождала необходимость в общении, привязанности, заботе о другом и внимание к себе. Потребность в уважении «измерялась» успешностью, одобрением и признанием. Познавательные потребности заставляли знать, уметь, исследовать, реализовывать свои цели и способности, развивать собственную личность.

Полученная информация оказалась очень полезной. Примерив к себе чужую теорию, Лариса вдруг поняла: любовь к Мише была совсем не так хороша, какой казалась раньше, ибо удовлетворяла потребности физиологические, в безопасности и принадлежности к социальной группе. Столько же получала практически любая самка в стаде или звериной стае! Человеку же для полного счастья требовалось уважение и самореализация! Которых в ее браке не было в помине! Которые с авторитарным Мишей она никогда бы не обрела! И которые — это ощущение крепло с каждой минутой — стали бы основой ее отношений с Чередой.

Еще на языке крутились признания, куда боле личные…

«Я живу, как ребенок», — Лара поняла это еще лет десять назад. Мама, папа, Миша, даже Тата — все значимые для нее люди — были сильными и опекали ее. Лет пять еще это устраивало Лару, потом тотальные забота и защита перестали восприниматься как подарок судьбы. В глубине души родилось глухое непрекращающееся раздражение, которое и подтолкнуло наперекор собственной инфантильности состояться на работе. Дома все было по-прежнему: мамина-папина кукла, украшение профессорской гостиной, приложение к успешному мужу…Затем умер отец, Миша подал на развод и безмятежное беззаботное существование закончилось. Тем ни менее еще почти год она держалась за свое затянувшееся детство.

Но сколько веревочке не виться, все равно конец придет.

Лариса смотрела на Череду, совершенно ясно сознавала: пришло время взрослеть и отныне, присно и вовеки веков она будет сама отвечать за себя, сама выбирать цели и пути их реализации.

Цель номер один, не выдержав ее многозначительного молчания, потребовала ответа:

— Чего молчишь? Давай, говори, как ты меня любишь!

Лара вздохнула…нет, ничего объяснять Череде она не будет. Зачем? Он сам все увидит со временем. Тем не менее, некоторые точки над «i» пришлось расставить.

— С Мишей я ощущала себя в полной безопасности, ничего не решала, текла по течению и тихо радовалась своей пассивности. Без него, перестав быть любимой, я будто потерялась и совершенно не представляла, как жить дальше. Теперь я себя нашла. Любовь к тебе дала мне силы и, я больше не буду ни чьей куклой…

— Какой еще куклой?

— Это я так, к слову. В общем, мой милый, прими к сведению: я тебя люблю, хочу быть с тобой и плевать на все. В том числе на воздушно-капельный путь.

— Ларочка… — замялся Вадим, — ты мне нравишься, и всегда нравилась, еще в институте. Я завидовал твоему Мише до чертиков. Да и развелся, наверное, потому, что жена была на тебя не похожа. Когда вы с Михаилом расстались, прости, я чуть не прыгал от радости и думал: теперь-то ты от меня не уйдешь, подожду, пока ты успокоишься и тогда уж…. Но сейчас я понимаю, что не готов. Когда ты начала заигрывать, я подумал: блажит баба. Собралась пуститься во все тяжкие, а начать решила с самого легкого объекта. Потом — ты чуть не отдалась мне на рабочем столе. Но я и тут нашел полуприличное объяснение. Мол, приспичило человеку, бывает. Однако твое признания в любви — это слишком. У меня не хватает фантазии, чтобы успокоить себя и с каждой минутой растет подозрение, что ты надо мной насмехаешься.

— Дурак, ты Череда, — вздохнула Лариса. — Я тебе рассказала правду, а ты ищешь подвох.

— Но так ведь не бывает…

— Я тоже так считаю.

— Что значит, тоже так считаю?! Ты давай доказывай, что не врешь.

— Я приехала к тебе.

— Этого мало.

— Хочешь, справку напишу? Мой, удостоверяю сим, что нижеподписавшаяся и ну и так далее…

— Хорошая идея. Но сейчас просто поклянись…Нет, не надо. Блин, как же это переварить?

— Не знаю, мой милый. Я этим типам не верила. И даже боялась их.

Череда потер висок:

— Я тебя не боюсь — это уже хорошо. Осталось мелочь — поверить…

— Захоти и все получится.

— Я хочу. Но у меня в голове не укладывается: неужели — это, правда? Ты сидишь рядом, я тебя обнимаю, сейчас у нас будет секс, потом жизнь изменится, и мы будем вместе?

— Вместе? Ты же сказал, что не готов.

— Ну и что? Готов или нет, я все равно тебя уже никогда не отпущу.

— Ты что же мне предложение руки и сердца делаешь?

— Видно, твоя болезнь очень заразная, — посетовал Череда.

Спохватилась Лара только под вечер.

— Ой, дура, ну, и дура.

— Утюг забыла выключить? — позлорадствовал удовлетворенный не единожды Череда.

— Боже, где мои мозги? — Лариса разговаривала сама с собой.

— Что случилось?

— Мы же не предохранялись!

— Я думал…

К чему оправдания? После драки кулаками не машут.

— Теперь все…

— Что?

— Да, аборт придется делать…

— Зачем?

Вопрос хороший.

— Забеременею я, как пить дать забеременею.

— Ну, не обязательно же.

— Вероятность девяносто девять процентов. Может быть девяносто восемь, если надеяться на лучшее.

— То есть, ты хочешь сказать…

— Да, именно.

Вадим с интересом уставился на Ларису. Ход мысли, женщине неподвластный, блуждал по его лицу задумчивой улыбкой, щурил глаза и излился решительным резюме:

— Зачем нам аборт? Нам аборт не нужен, — вывод, как видно, окончательную формулу еще не приобрел. Умник Череда повторялся в третий раз, — нет, зачем нам аборт?

Лариса глянула на него почти с сожалением. Мужики — точно люди с другой планеты.

— Будем рожать! — наконец скомандовал благодетель.

— Мне тридцать шесть лет, — сказала строго. И добавила, — почти. Поздно. Я старая.

Вадим сощурил глаз и принялся оценивающе шарить взглядом по шее, плечам, животу.

— Точно, старая. И как я раньше не заметил.

— Ну, ты нахал!

— Старая, но симпатичная и самая-самая лучшая. Короче, рожай и все.

— Ты серьезно?

— Более чем!

У Череды не было детей. Ларины слова были лучшим подарком за сегодняшний и без того щедрый на сюрпризы день.

Вадим сграбастал Лару, прижался тесно:

— Значит, я лежу, болтаю, а он в животе и уже живой?

— Ты с ума сошел. У меня дочка взрослая. Я…

— Лялька, Лялечка. Не говори ничего, — он стеснялся просить, даже признаться откровенно, не решился бы никогда, — я так хочу ребенка, — еле слышно прошептал.

— Хорошо, я рожу, — предположила, — а ты меня бросишь. И что мне делать?

— А если не брошу? За что ему тогда погибать?

Убедительные резоны имелись у каждого.

— Когда ты узнаешь точно?

— Как только, так сразу.

Лариса вздохнула. Что-то уже слишком много всего случилось.

— Между прочим, я от голода сейчас умру. Покормите, пожалуйста, женщину с ребенком чем Бог послал.

— Значит, рожаем?

— Посмотрим!

Следующее озарение настигло Лару спустя несколько часов.

— Ой! — сказала она и даже ладошкой закрыла лицо.

— Что еще?

— Мне идти надо. Мама волнуется. Поздно уже!

— Что? Ты, ты, вообще соображаешь… — пораженный Череда от возмущения потерял дар речи. Тут же нашел и сразу принялся командовать: — Никуда не пойдешь. И не думай! Тоже мне, домой надо. Звони! — встал с постели, голый, Лариса посмотрела, поняла: не отпустит. Взял с тумбочки телефон, ткнул в руки.

— Переночую у подружки, — сказала она смущенно и поспешно.

Мама удивилась:

— Зачем?

— Пока, мамуля, целую! — и положила трубку.

Врать пришлось еще долго, целую неделю, до тех пор, пока Вадим не решился поговорить откровенно с потенциальной (хотелось верить) тещей.


Глава 13. Дуэль


— Любовь Андреевна, я готов встретиться в любое удобное для вас время. Речь пойдет о Ларисе.

В 18.30 машина притормозила в указанном месте. Вадим вышел и огляделся. Будущую собеседницу он никогда прежде не видел, расспрашивать о внешности не рискнул, предположил, что узнает. И не ошибся.

— Любовь Андреевна?

— Вадим?

Лет шестьдесят, модный крой пальто, стильная стрижка, стремительные жесты; открытый взгляд, полный интереса и…угрозы. Что ж, противник достался серьезный.

— Очень приятно познакомиться: Вадим Петрович Череда.

— Я догадалась.

— Дело, собственно, в следующем. Я собираюсь завтра официально просить руки вашей дочери, но счел необходимым предварительно переговорить с вами.

Они сидели за столиком кафе, пили кофе, внимательно разглядывали друг друга.

«До чего ж противный взгляд у тетки. Рентген!»

«Неплохой парень, но себе на уме…»

«…ощущение такое, будто она уже все поняла, отказала и сидит из вежливости».

«Что Лара в нем нашла?»

— На предмет чего, собственно? Лариса — женщина взрослая, самостоятельная, дай Бог, осмотрительная. Я в ее дела не вмешиваюсь.

— И все же. Я прилично зарабатываю, имею машину, жилье. В нем, собственно, и планирую жить с Ларисой.

Слово сказано. Понимать его следовало так: «Вашу дочь я забираю».

— А Тата?

— Девочка может перебраться к нам.

— Значит, я останусь одна?

— Или с Татой. Я хочу, чтобы вы вместе с внучкой сделали выбор, и поставили Лару перед фактом. Самой ей сложно решить эту дилемму.

Любовь Андреевна кивнула. Вадим пытался избавить дочь от лишней боли — это хорошо.

— Вероятно, будет лучше, если Тата будет жить со мной.

— Так или иначе, я постараюсь стать ей и вам настоящим другом. Что касается материальных и организационных вопросов, то я всегда в вашем полном распоряжении.

— Обнадеживающее заявление.

— Любовь Андреевна, я люблю Ларису и хочу, чтобы она была счастлива. Надеюсь, это и в ваших интересах?

— Странный вопрос.

— Если мы заключим союз, то сможем дать Ларе вдвое больше. Если примемся делить, рвать на части, воевать друг с другом, пользы не будет никому. Я за мир.

— Боитесь проиграть?

— Боюсь! И не стыжусь признаться. Вы — сильнее, да и честной борьбы ожидать не приходится.

— Почему же?

— Вы — женщина, любящая мать и сражаться за дочку будете до последней капли крови. Моей, естественно. Девочка тоже не останется в стороне и постарается сделать все, лишь бы удержать маму рядом. Я против вас безоружен. Поэтому и предлагаю дружбу. Честное слово, я совсем не плох. Вы отдадите дочь в хорошие руки.

— Она — не кошка.

— Я заметил. Основное мое достоинство — отношение к Ларисе. Я очень дорожу ею.

— А она?

— Мне кажется, тоже.

— Кажется?

— Вот видите, — укоризненно протянул Вадим, — вы наносите запрещенный удар. Однако, я отвечу, уверен.

— Вы были женаты прежде?

— Да.

— Что ж так? — в голосе сплошное соболезнование, — поделитесь.

— Развелся.

— Почему?

Череда поморщился. Говорить о бывшей жене в его планы не входило.

— Любовь Андреевна, тема мне неприятна.

— Что вы конкретно от меня хотите? — Любовь Андреевна поневоле начинала сдаваться. Мужчина импонировал своей настойчивостью.

— Немного. Лояльности, терпимости, сотрудничества.

— Конкретно.

— Поговорите с девочкой. Объясните ситуацию. И, пожалуйста, оградите Ларису от проявления бурных чувств.

— А?! — Любовь Андреевна даже поперхнулась от возмущения.

— Я неловко высказался. Ну, не устраивайте сцен ревности, душераздирающих прощаний, не разоблачайте мои гнусные замыслы, не умирайте ежеминутно. И постарайтесь, утешить, а, главное, утихомирить Тату.

— Вы соображаете, черт возьми, что говорите?

— Более чем, — ироничная сдержанность лопнула, как мыльный пузырь. Череда побелел от досады, глаза стали злыми, колючими. — Подумайте, как поведет себя семнадцатилетняя девица, узнав, что мама выходит замуж и оставляет ее. Сначала возненавидит меня. Затем силу этой ненависти обрушит на Ларису. Начнутся слезы, страдания. Вы тоже скажете свое слово. Да не одно. В итоге, Лара не вынесет дочкиных истерик и вашего горя и уйдет от меня. Что ж ей, бедной, мать убивать и ребенка сиротить?! А девочка успокоится, начнет бегать на свидания, мечтать о любви, взрослеть, отдаляться. Матери она разрешит варить обед, стирать бельишко и стареть потихоньку. В компании с вами.

Запал кончился. Вадим допил кофе. Поднялся.

— Я сам в канун совершеннолетия вместе с бабушкой не дал матери выйти замуж во второй раз и механику этого дела знаю отлично. Завтра я позвоню. Подумайте, о нашем разговоре, не спешите с выводами. За резкость простите, но, по большому счету, я прав.

Любовь Андреевна с тоской глядела в спину уходящему Вадиму.

«Как я буду жить без Лары?» — точила сознание горькая мысль. Жизнь, такая щедрая в начале, постепенно отбирала все. «Боже, о чем я? Ведь не хороню…» — слезы и воспоминания сдавили горло.

— Простите меня, Любовь Андреевна, — раздался вдруг голос Вадима. Он вернулся, — я был резок, нетерпим. Так нельзя. Мы должны договориться.

— Садитесь, — обрадовалась искренне, — хорошо, что вы вернулись. Очень хорошо.

— Я люблю Ларису.

— И я люблю.

— У нас будет ребенок, наверное, — на всякий случай, Череда обезоружил будущую родственницу.

Удивленно вскинув брови, та усмехнулась:

— Как это, наверное?

— Я неловко выразился. У нас будет ребенок.

Новость! Да еще какая!

— Ребенок, — Любовь Андреевна задумчиво протянула, — ребенок. Лара хочет рожать?

Вадим даже отпрянул. Женщины — существа жестокие и циничные! По какому праву они распоряжаются жизнью ЕГО малыша?

— У вас нет детей! — догадалась Любовь Андреевна.

— Нет! — сознался, как в грехе.

— Тогда, я вас поздравляю!

— А я — вас.

Лара давно хотела второго ребенка. Михаил не соглашался. Морщился брезгливо, словно речь шла о чем-то гадком, стыдном, противном.

Череда напряженно смотрел в зеленые глаза. В них светилась усталая мудрость: гарант мира и спокойствия и обещание холодной войны?

— Ладно, Вадим, вы победили, — женщина положила руку на ладонь мужчины. Дружеское пожатие? Отнюдь. Доверяй, проверяй и не ошибешься. Новый человек входил в семью, и следовало знать, что у него за душой.

— Какие счеты между своими.

Вадим освободил руку. Словно почувствовал учиненный допрос.

— Хочу сразу предупредить: я, не ангел и райскую жизнь не обещаю. Вредить не стану, а пока не привыкну, нервы, уж извините, попорчу.

— Из ваших рук хоть яд! Но в разумных дозах.

— Будем считать, что пакт о ненападении подписан.

— Отлично. Я могу рассчитывать на вашу помощь в отношении Таты?

— Да.


Глава 15. Война и мир


— Мне все равно, — объявила Тата и величественно покинула комнату. Смотреть, как Вадим выносит из дому мамины вещи, она не могла.

Вечера в непривычном одиночестве полнились злой, кипучей ревностью и ощущением собственной никчемности.

— Они меня бросили, — наконец, оформился вывод. — И мама, и папа.

— Нет, девочка, — пояснила бабушка. — Родители тебя любят, и будут любить всегда. Но жизнь сложнее представлений о ней. О папе я говорить не хочу, что касается мамы, то ты для нее в жизни главное.

— А Череда как же?

— Знаешь, он мне сказал: «Если мы заключим союз, то сможем дать Ларе вдвое больше. Если примемся делить, рвать на части, воевать друг с другом, пользы не будет никому». Поэтому мой тебе совет, когда становится невмоготу: подумай не о себе, а о маме. Вспомни, как мы хотели сделать ее счастливой. И пойми: у всего есть цена. Твоя обида — это плата за устроенную личную жизнь Ларисы. Твое спокойствие стало бы платой за ее одиночество.

Аргументы были серьезными и требовали внимания, особенно после разговора с потенциальным отчимом.

После скандальной выходки — накануне свадьбы Тата сказала бабушке, что беременна от Вадима — Череда вышел из себя:

— Тата, ты — дрянь. Маленькая наглая эгоистичная дрянь.

Воспитательная беседа происходила в парке, подальше от ушей Ларисы и Любови Андреевны. Потому Череда не очень подбирал выражения.

— Я — терпеливый человек, но своим идиотским поведением ты достала меня до печенок. И не только меня. Бабушка сейчас пьет лекарства и молит Бога, чтобы твои слова оказались ложью, и чтобы о них не узнала Лара. Представь на минутку, как она отреагирует на подобные новости?!

— Мама возненавидит и бросит вас. Вернется домой. Тогда я скажу правду и успокою ее.

— А если она возненавидит тебя?

— За что?

— Но ведь ты лишаешь ее любви, разрушаешь счастье, сиротишь будущего ребенка.

— Ваше счастье построено на моих слезах!

— А ты не плачь. Ты порадуйся за маму.

— Не могу я радоваться.

— Конечно, ведь приходится, отдавать, а не брать. Каждый заплачет.

— Что я брала? Что?

— Все, деточка, все. Каждый день, все семнадцать лет кряду ты получала от мамы любовь, заботу, душевное тепло.

— Я не просила.

— Зато сейчас требуешь. Мама только шаг сделала в сторону, а ты уже верещишь! «Не сметь! Стоять! На место!», а на месте-то — пустота. И никого рядом.

— Вы, Вадим Петрович, говорите правильные слова, только бросать детей непорядочно. Даже ради такого замечательного человека, как вы.

— Никто тебя не бросал. Мама тебя любит. Я, если станешь себя прилично вести, тоже буду обожать. Хочешь, живи с нами.

— А бабушка?

— Не держите меня за врага народа, и будем жить вместе. Хочешь?

— Нет, — гордо отказалась Тата, — мне одолжений не надо.

— Тата, — Вадим смотрел на нее серьезно и строго, — ты же сама станешь женщиной. И должна чувствовать цену моим словам. Не отбирай у мамы ни дня, ни минутки счастья. Кто знает, что случится завтра? Жизнь коротка.

— Счастье — это вы?

— Да! — в ответе звучала непоколебимая уверенность.

Тата даже смутилась. И чуть-чуть позавидовала.

— Вы ее и вправду любите?

— Люблю.

— И не обидите никогда?

— Никогда.

— Поклянитесь. Чем-нибудь важным.

— Я клянусь будущим ребенком, что люблю Ларису и сделаю все для ее счастья.

— Конечно, у вас ребенок, любовь, счастье, а я одна осталась.

Зеленые глаза полнились такой болью, что череда растерялся.

— Тата, я предлагаю тебе дружбу.

— Зачем она мне? — спросила девочка тоскливо.

— Не скажи. На свете легче живется, если есть плечо, на которое можно опереться. А за мое можно и спрятаться.

— У меня папа есть.

— Чем больше человека любят, тем он богаче. Папа — папой, я на главные роли не претендую. Но ты должна знать, что рядом с мамой — твой друг. Настоящий и верный.

— Я пойду, — попросила Тата. Плакать при Вадиме она стеснялась.

— Тата…

— Пока…


Глава 16. Шалости судьбы


Он, она, многолетнее знакомство и одна судьбоносная встреча. Такой Ларе и Вадиму виделась история их любви.

Однако у событий имелась другая подоплека.

Едва Лара развелась, Любовь Андреевна развила бурную деятельность по поиску потенциального жениха. Кстати двоюродная сестра рассказала об одном очень положительном парне, живущем по соседству с подругой ее детства. О другом славном и симпатичном холостяке поведала приятельница Любови Андреевны. Третий претендент на роль Лариного возлюбленного возник в телефонном разговоре со Стелой Степановной, бывшей коллегой по элитной спецшколе, где Любовь Андреевна была завучем. Приблизительно на сорокой минуте, между обсуждением положения в стране и рецептом нового пирога, Стелла Степановна вспомнила, что на именинах у брата в прошлом году присутствовал разводной приятный мужчина подходящих лет. Кто он и где обитает неизвестно, но поиск — дело техники и времени. И если надо, то она с удовольствием займется устройством Ларочкиной судьбы.

По мере развития проектов «кураторы» докладывали об итогах.

Сестра, посетив с подругой детства, объект номер один получила от потенциального жениха категорический отказ.

— Он не хочет ни с кем знакомиться.

Неутешительный результат нисколько ни обескуражил дам. Обе решили продолжить осаду.

Приятельнице тоже не повезло. Ее протеже, а заодно и дальний родственник, решительно попросил не лезть в его личную жизнь.

— Я не опускаю рук. Мы еще посмотрим, кто кого, — задетая грубым ответом, приятельница расстроилась, но пообещала не сдаваться.

Не было известий лишь от Стеллы Степановны. Любовь Андреевна позвонила сама, спросила как дела, получила невнятный ответ и поняла — перспектив мало. Однако бывшая коллега скрытничала. Работа кипела полным ходом.

Сначала Стелла Степановна позвонила брату:

— Помнишь, у тебя в прошлом год был день рождения?

Брат задумался. Зная неуемный темперамент ближайшей родственницы, каждый из ответов грозил непредсказуемыми последствиями. Поэтому базар следовало фильтровать с особым тщанием.

— Ну, я еще была в синем платье с оборкой в горошек. А тетя Люся опять напялила старый свитер…

Врать воткрытую было рискованно. День рождения имел место и по обыкновению праздновался ежегодно. Но признавать это брат не торопился.

— …Твоя Катерина еще отбивные пересушила…

— И что? — короткая реплика давала возможность для осуществления маневра.

— Кто был у тебя из мужчин?

— Не помню. Тебе зачем?

— Надо, — отмахнулась Стелла Степановна и приказала: — Зови Катю, склеротик.

Невестка тоже далеко не сразу выдала список приглашенных. Оно и понятно: гуляли полтора года назад. Однако холостого мужчины средних лет, который интересовал Стелу Степановну, среди гостей не было.

Через неделю упорных допросов возникла версия: искомое лицо мог привести с собой кто-то из гостей. Кто именно Катерина пообещала выяснить в ближайшие сроки. И, действительно, через два дня открылось: сосед, Анатолий Петрович, привел с собой племянника. Но за столом парень сидел минут пятнадцать не более.

— Стеллочка, может ты, что-то путаешь? Может, это было не в прошлом году, а раньше?

— Я еще из ума не выжила! — отрезала Стела Степановна. — Брюнет, карие глаза, выше среднего роста…сидел напротив меня и Ирины. Мы обсуждали новый французский фильм. Там герой разводится с женой и прыгает с моста. Ирина заявила: мужчины очень тяжело переживают подобные события. Я возразила и спросила у этого типа: вы как считаете? Он ответил: после своего развода я год приходил в себя. И что, поинтересовалась я, утешились в новом браке? Он засмеялся, нет, сказал, пока холостякую.

Катя с сомнением в голосе произнесла:

— Не помню. Наверное, я тогда за горячим выходила.

— Ладно, давай телефон Анатолия Петровича.

Новый звонок…

— Добрый вечер. Вы меня не знаете. Я — родственница ваших соседей. А скажите, пожалуйста, племянник ваш еще не женился? Тот, с которым вы в гости приходили.

— Нет, — растерянно произнес Анатолий Петрович.

— Тогда, адресок его дайте, пожалуйста. И уточните имя-отчество.

— С какой стати?

Потребовалось полчаса более чем настойчивой аргументации, прежде чем сопротивление было сломлено. Услышав: «Вы меня не знаете. Но в меня узнаете. Сейчас я приеду к вам! Тогда держитесь!», представив, как громогласная назойливая особа вваливается в его тихую и мирную квартиру, как учиняет шумную разборку, мужчина предпочел капитулировать и сдать координаты племянника. Впрочем, держался он достойно, героем, а напоследок попросил:

— Пообещайте, что Вадим не узнает, кто его предал.

Возбужденная полученной победой, Стелла Степановна отправилась к молодому человеку немедленно и, невзирая на довольно позднее время.

Нужный адрес располагался в районе частной застройки, пугающе малолюдном и темном. Но нам нет преград на суше и на море. Поэтому, обнаружив закрытую калитку, бывший профсоюзный лидер школы с углубленным изучением трех иностранных языков решительно ударила по стальному полотнищу кулаком. О правомочности своих действий и произведенном шуме Стелла Степановна не думала. Зачем? Она свершала доброе дело и рассчитывала исключительно на положительную реакцию как будущего собеседника, так и его соседей.

Однако за забором частной постройки не торопились приобщаться к новостям. И дабы привлечь внимание к собственной персоне, Стелле Степановны долго и упорно колотила по двери сначала рукой, потом ногой, а затем, устав, и весьма обширной пятой точкой.

Как водится, настойчивость была вознаграждена. За стальным полотнищем раздался угрюмый голос:

— Кто там?

— Вы — Вадим?

— Да.

— Извините, вы меня не знаете. Мне надо срочно с вами поговорить.

— О чем?

— Вам сейчас тяжело, но надо жить дальше…

— Что вам надо?

Стелле Степановне хотела сущей мелочи: быть услышанной, а заодно привести к бывшей завучке согласного на все мужичка и уронить победно: вот я какая. То есть, вот он — жених для Ларочки. Но знать об этом Вадиму не следовало. Ему достало облегченной версии.

— Вам надо жениться!

— Что?

Возможно, в силу позднего времени — все-таки, дело к десяти; возможно, с устатку — потенциальный жених где-то чем-то руководил, но соображал парень плохо. Ему четко и внятно сказали: есть тема, надо перетереть. А он с вопросами лезет.

— Пустите меня, — почти попросила Стелла Степановна. Обычно она приказывала.

— Не пущу, — отрезал хозяин. — И вообще я сейчас милицию вызову.

— Вы рехнулись, — гостья искренне возмутилась. — Я приличная женщина и требую уважительного к себе отношения.

За дверью разлилась настороженная тишина. Только чтобы разрядить ее, Стелла Степановна напомнила о себе парой новых ударов.

— Что вам от меня надо? — обреченно повторил потенциальный жених.

— Вы можете открыть дверь?

— Об этом не может быть речи, пока я не пойму какого черта вы приперлись.

Стелла Степановна засомневалась. Кажется, первое впечатление о приятном холостяке было обманчивым. Собеседник явно не отличался умом и сообразительностью.

— Я ведь уже объяснила: вам надо жениться. Сколько можно жить одному? Я нашла вам невесту. Симпатичная женщина, из хорошей семьи и ребенок уже большой, не придется возиться…

Калитка приоткрылась, но ровно настолько, чтобы явить гостье возмущенную физиономию хозяина.

— Отстаньте от меня. Мне не нужна ваша невеста. Идите к черту.

К конструктивной части диалога Стелла Степановна была готова и мгновенно вставила в образовавшийся проем ногу. Затем попыталась втиснуться и остальными шестью пудами.

— Может быть, вы все-таки пригласите меня в дом!

Предложение отнюдь не предполагало вопрос. Да и напор, оказываемый на дверь, исключал консенсус. Проблема стояла жестко: кто — кого?

Однако мужчина устоял:

— Нет.

Серьезные победы не достаются легко. Стелла Степановна сконцентрировалась и выдавила для себя еще немного пространства.

— Сколько можно талдычить одно и то же: вы — холостяк, а у меня невеста на примете. Я хочу вас познакомить.

— Спасибо, не надо, — сообщил хозяин, изо всех сопротивляясь будущему счастью.

— Вы не знаете, от чего отказываетесь.

К сожалению, живописать Ларины достоинства сваха не могла, так как последний раз видела дочку Любови Андреевны лет десять назад. Но разве это повод? Наскоро состряпанный идеальный женский образ получился столь колоритным, что мужчина невольно заинтересовался.

— Что ж, такая славная барышня до сих пор одна? — спросил он, не прекращая удерживать дверь.

— Потому, что только дуры бегают за своей судьбой. Умные ее ждут. Я пять раз была замужем, и знаю, что говорю.

— Но я тут причем? — почти спокойно спросил Вадим.

— Об этом мы потолкуем у вас за чашкой чая.

— У меня нет чая.

— А совесть у вас есть? Почему вы заставляете пожилую женщину, как кого-то десантника, штурмовать вашу резиденцию?

Польщенный тем, что его дом обозвали резиденцией, хозяин дрогнул. Чем немедля и воспользовалась пожилая женщина, взбудораженная собственным сравнением с десантником.

Отжав могучим телом полотнище калитки, Стелла Степановна смело зашагала по направлению к дому.

Проигравшему сражение Вадиму пришлось идти вслед, угощать непрошеную гостью чаем, и слушать описание прелестей потенциальной невесты.

Покидала Вадима Стелла Степановна усталая, но довольная. Вадим, кажется, проникся и даже пообещал позвонить завтра — продолжить обсуждение. Однако на следующий день мужчина сказал совсем не то, что надеялась услышать сваха.

— Я вам очень благодарен, — заявил молодой человек. — И за настойчивость, и красноречие. Ваш визит не был напрасным. Я задумался и понял, что, и в правду, живу неправильно. Мужчина не должен быть один.

— Я вам это говорила.

— Спасибо еще раз. Но я понял еще кое-что. Мне всегда нравилась одна женщина. Сейчас она в разводе. И я попробую построить с ней отношения.

— А как же… — от огорчения Стела Степановна потеряла дар речи.

— Простите, что не оправдал ваших надежд. Но у меня свои планы.

— Что ж, позвольте, я буду звонить. Вдруг что-то не склеится…

— Склеится, — пообещал Вадим и простился.

Спустя неделю он очень довольным голосом поведал, что у него роман с той женщиной. Через три попросил больше не беспокоить. Через полтора месяца послал Стеллу Степановну подальше.

На этом неудачное сватовство можно было считать законченным. О чем огорченная Стелла Степановна честно и доложила:

— Любочка, я проиграла. Он нашел другую.

— И, слава Богу, — ответила Любовь Андреевна. — Ларочка сама справилась. Она выходит замуж.

— Что ж вы меня не предупредили?

— Я ведь и не знала ничего о ваших хлопотах.

Стелла Степановна только вздохнула. Рассчитывая на максимальный эффект, она, действительно, держала операцию в секрете.

— А можно посмотреть на вашего жениха?

— Почему бы, нет.

К огромному удивлению всех, Ларин избранник и протеже Стелы Степановны оказался одним и тем же человеком, Вадимом Чередой. Но еще большее изумление вызвала другая новость. Мужчина, которого все это время донимали настойчивыми предложениями познакомиться с симпатичной блондинкой, другие свахи: подруга детства двоюродной сестры и приятельница Любови Андреевны, тоже был не кем иным, как Вадимом.

— Значит, нас свела судьба? — усмехнулся Череда, выслушав историю о тройном совпадении.

— Да, — подтвердила теща и улыбнулась загадочно.

Любовь Андреевна знала, что умным колдуньям совсем не обязательно нарушать запреты и колдовать любовь. Всегда можно придумать план «Б» и создать ситуации, которые, если не прямо, так косвенно, приведут к нужному результату и


Глава 17. Радикальное решение


— Мама, раньше ты любила меня одну, а теперь будешь любить только его? — Тата кивнула на слегка округлившийся живот.

— Что ты, миленькая. Рождается человек и появляется любовь. У меня будет две любви.

— А какая больше?

— Кто сильнее: кит или слон? Я тебя не разлюблю, даже если захочу. Ты моя кисонька, бусинка, лапулечка.

Слова из детства…

— А Вадима ты любишь больше, чем меня?

— Глупенькая моя… маленькая.

Последнее время Тата постоянно думала о любви.

— Бабушка, давай поговорим.

— Давай, — согласилась Любовь Андреевна с явным сожалением. Она надеялась, что внучка справится с проблемой сама.

— Я хочу понять. Почему маме не понравились мои женихи? Почему она выбрала этого лысоватого обыкновенного типа?

— Сама как думаешь?

— Конечно, я натворила много глупостей. Но каждый из моих чудиков все равно лучше Вадима в сто раз.

— Разве тебя это волнует, девочка?

Внучка затеяла разговор не для того, чтобы ругать Вадима и хвалить себя. Это было очевидно.

— Ты права. Я думаю о другом. В детстве, я была центром семьи и знала, что меня все любят. Теперь чувствую себя брошенной, одинокой. Мне горько и страшно. Почему меня все предали? После развода папа забыл меня. Мама теперь думает о ребенке и Вадиме. Ты, безусловно, мой человек, но иногда я и в тебе не уверена.

Девочка опять лукавила.

— Хорошо, — под внимательным взглядом бабушки Тата смутилась. — Я признаюсь. Мне хочется наказать всех, кто причинил мне боль и заставил страдать. Мне хочется делать зло.

— Ты говоришь лишь часть правды.

Тата покраснела.

— Я…уже сделала зло.

— Что именно?

— У папы больше нет машины. Ее угнали.

Это было меньшее, что могла сотворить разобиженная на весь мир семнадцатилетняя девица, обладающая способностями к волшебству. Слава Богу, вздохнула Любовь Андреевна.

— Почему я про это ничего не знаю? Ты не имеешь права колдовать без моего ведома.

— Бабушка, ты наивная, как ребенок. Права не дают, их берут силой, хитростью, уменьем. Я давно уже научилась обходить твои запреты.

Пора ученичества заканчивалась, когда новая магиня, набрав силу, вырывалась из тесного круга опеки. Но до полной самостоятельности Тате было еще далеко.

— Не торопись, моя милая, — в одно мгновение наставница вернула ситуации равновесие, а себе контроль. Стреноженная, чужой более сильной волей, Тата только махнула обреченно рукой.

— Я так и знала. Тебе тоже нельзя верить. Весь мир против меня.

— Об этом потом. Сначала расскажи, какие пакости ты еще учудила.

К счастью, список злодеяний ограничивался той же несчастной дедушкиной «Маздой».

— Ты нарушаешь правила и за это можешь поплатиться, — Любовь Андреевна облегченно вздохнула. Слава Богу самоуправство внучки не зашло далеко. С другой стороны, какова, нахалка, обхитрила ее. Впрочем, с таким талантом это и не удивительно. — Ты помнишь, что, переступив черту, разделяющую добро и зло, ослушница подвергается наказанию? В лучшем случае ее изгоняют из клана, лишив силы. В худшем оборачивают против нее ее же козни. Решение принимает Конклав — высший Орган управления магического ордена.

— Помню. Но ты сказала, что мы имеем право на месть! — возмутилась Тата.

Запрет колдовать зло не отменял другой закон: «Око за око, зуб за зуб». Однако, разрешение на месть давал тот же Конклав.

— Ты готова выступить перед Советом и потребовать наказания для своих обидчиков? Для отца, матери, бабушки, Вадима, еще не рожденного братика?

— Нет, — признала Тата. — Но я очень этого хочу и боюсь не справиться с эмоциями. Поэтому предлагаю, пусть мама и Вадим живут далеко от меня.

— Как же так?

— Бабушка, я не хочу творить зло. Но я могу не удержаться.

— Как же я без Ларисы?

Тата молчала сурово. Ей хватало ума сообразить, на то она обрекает родного человека.

— Есть другой вариант. Давайте, я уеду от вас. Но за последствия я не ручаюсь. И не надо меня уговаривать. Ситуация именно такова, как я описала. Я на грани.

Любовь Матвеевна тяжело вздохнула. И обреченно кивнула.

Вскоре начались события. Череде за бесценок досталась путевка на двоих в Крым в чудесный небольшой пансионат. Там Вадим и Лариса познакомились с семейной парой из Болгарии. Григорий и Анна. Ровесники, тоже инженеры. Какая надобность привела жителей небольшого черноморского городка с Солнечного Берега в весенний Крым, осталось неизвестным. Но приятелями ребята оказались славными, компанейскими, веселыми. Мужчины сдружились особенно. Лара даже немного ревновала.

— Григорий предлагает мне работу в Болгарии, — как-то вечером сообщил Череда.

— И что?

— Сказал, подумаю.

— А чего думать?

— Я так же решил. Вернемся, станем оформлять документы.

— Череда, ты — подлец! Ничего мне не рассказал, бандитская морда. Жены, как всегда, узнают все последними. А кем ты будешь? Главным куда пошлют?

— Начальником производства. У Григория заводик собственный.

— А зарплата, какая? Или за харчи?

— Только ты не падай!

— Ну…

— И не волнуйся.

— Убью!

— Пять тысяч долларов!

Лара медленно осела на диван. Глаза из серых превратились в безумные.

— Сколько?

— Пять тысяч долларов!

— Таких зарплат не бывает!

— Я уже контракт подписал. На три года.

— Череда! Когда?

— Только что.

— Врешь?

— Стану я убогих обманывать. И дорога за счет фирмы.

— Врешь?

— Знаете ли, мадам, я человек честный, порядочный, а мне все врешь, да врешь. Обидно, честное слово.

— Череда, — Лара посерьезнела, глаза снова стали серыми и светились, — иди-ка сюда.

— Не пойду! — Вадим на всякий случай, отодвинулся подальше.

— Иди сюда, я сказала.

— Ни за что! И не приставай ко мне! Люди добрые, помогите!

— Ты все выдумал?

— Не надейся. С июля я должен приступить к работе.

— А как же Тата и мама?

— Ларочка, согласись, это хотьрадикальный, но лучший выход из ситуации.

Известие о Болгарии бабушка встретила хмуро.

— На какой срок вы едете?

— Пока три года. Дальше, как получится, — поскромничала Лара.

— Почему туда? — поинтересовалась у внучки.

— Расстояние подходящее. С одной стороны далеко. С другой всегда можно приехать в гости.

Расставались накануне выпускного вечера. Разъезжались в разные стороны: одни — в новую жизнь и надежды; другие — в сиротство и нервотрепку экзаменов.

— Мамочка, — Тата не плакала, держалась молодцом, но отчаяние лезло чуть не из пор, — мамочка.

— Поступишь, не поступишь, сразу приезжай, — в который раз напутствовала Лара.

Лить слезы не годилось, беременным надо беречь нервы.

Любовь Андреевна молчала. Опустошенно и глухо. Вадим говорил за всех, нервничал.

— Все!

Поезд тронулся. Минута — и скрылся за горизонтом.

— Не плачь, — сказала Таты. — Все правильно. Так будет лучше для всех.

Любовь Андреевна промолчала. Слов не было. Лариса от нее никогда надолго не уезжала, на всю жизнь и подавно. Но все когда-нибудь случается впервые. Разлука — не исключение.


Глава 18. Экскурсия в тайну


Через два месяца Тата прощалась с морем. Конкурс она выдержала, поступила в экономический университет, потом приехала в Болгарию, отгуляла летние каникулы и теперь собиралась возвращаться домой.

Теплая вода плескалась у колен, прохладный ветерок разряжал раскаленный зноем воздух. Мама и Вадим, обнявшись, сидели на песке.

Тата медленно заходила все глубже и глубже. Вода тронула бедра, полоснула живот, поглотила грудь, щекотнула подбородок.

— Как хорошо здесь. И как хорошо, что я уезжаю.

Темное бархатное небо полыхало звездами. Пляж гудел мягким гомоном, отдыхающие не оставляли море в покое и поздним вечером.

— Я все поняла, — сказала Тата звездам, — каждый человек имеет право на счастье.

Руки разгребали верхние пласты воды, тело скользило мягко, пружинисто.

— Я все поняла, — сказала Тата воде, — любовь делает человека счастливым.

Температура воздуха, тела, воды была почти одинаковой и рождала в теле ощущение гармонии. Этой гармонии Тата и призналась:

— Я все поняла. Мама счастлива и это самое главное.

— О чем мечтаем? — неожиданно прозвучал мужской голос. Тата не заметила, как Вадим подплыл к ней, даже не сразу узнала.

— Ой, это вы… — она еще продолжала любить мир… — мне хорошо, мне так хорошо!..

— И мне хорошо! — заорал Череда, что было сил.

Тата засмеялась:

— Вы теперь другой.

— И ты другая.

— Какая?

— Ну, настоящая, наверное.

— А дома искусственная была?

— Нет, игрушечная.

— Ну, вы скажете.

— Говори мне «ты».

— Зачем?

— Я хочу с тобой дружить. А в дружбе все равны. Договорились?

— Подумаю.

— Давай. Думать полезно. И еще, знай, если тебя кто-то обидит или помощь понадобится, позовешь меня. Поняла?

— В общих чертах.

Перед сном Тата вспомнила вечерний пляж, пеленающее чувство счастья в теплой воде, бархатную небесную беспредельность, собрала ощущения воедино и положила в сердце. Запас плеч не тянет. Светлая энергия добра и красоты всегда пригодится.

— Тата, ты спишь? — в комнату зашла бабушка.

— Нет.

— Ты сегодня какая-то особенная. У тебя весь день на лице странное выражение.

— Мне так хорошо. Мне хочется летать, — Тата не знала, как описать словами чистые, светлые, кристальные, словно ликующий хорал, эмоции переполнявшие душу.

— Это твой волшебный дар освобождается от уз ученичества. Отныне ты в полной силе и мощи. И все можешь.

— Я все могу! — поняла Тата.

— Теперь ты настоящая волшебница. Моя миссия скоро будет закончена. Я лишь покажу тебе дорогу в Дальнее Никуда и научу, как наполнять себя энергией.

Комнату настигла тьма.

— Чувствуй, моя хорошая. Наша магия не от ума, а от сердца. Не бойся, не держи себя, будь сама собой… — под бабушкин голос мысли, оборвав логичное течение, утратили связность и форму. Потом перед глазами появились радужные разноцветные сполохи и, поначалу хаотичные, выстроились постепенно в радугу. Почему-то в форме лестницы.

— Поднимайся, — велела бабушка.

— Как? Она же воображаемая.

— Ну и что.

Действительно. Тата зажмурилась, приказала себе: «Иди!» и …шагнула. В реалиях или мыслях свершилось действие, было не понятно. Но под ногами оказалась красная ступенька.

— Что с тобой происходит? — спросила бабушка.

— Я стала сильнее, — ответила Тата. — Меня просто распирает от силы, уверенности и желания действовать. Я чувствую свое тело и понимаю: я существую!

— Красная энергия — это физическая сила, здоровье, красота. Она с рождения присуща каждому человеку. Но на силу всегда находится другая сила и красная энергия при всей своей мощи не исключение. Когда человек начинает негативно оценивать себя и свои действия, он перекрывает красный поток, лишив себя, таким образом, запаса прочности. Чтобы исправить положение или не оказываться в нем, надо всегда любить и одобрять себя, чтобы ни случилось. Также следует подпитывать себя красной энергией. Сейчас я научу тебя, как это делается. Представь красный цветок. Например: розу, мак, тюльпаны. Или ягоды клубники, малины, арбуз. В общем, выбери, что тебе больше импонирует, настройся и впусти в себя красную мощь. Ощути, как она наполняет тело, как в районе кобчика и промежности возникает резонанс. Теперь продли корень цветка до центра Земли и пусть оттуда по стеблю течет красная энергия. Чувствуешь, как она усиливает твои собственные красные ресурсы? Теперь представь, что ты сама связана корнями с центром Земли. Ощути, эту связь. Ощути свой резонанс с цветком, тоже связанным корнями с центром Земли.

— А что потом делать с цветком?

— Поиграй с ним. Положи себе в грудь, покупайся в нем, полетай на нем в космос — все что угодно.

— Это невероятно.

— Теперь повторяй: «Я — сильная, здоровая, энергичная. Я имею право жить на этой планете. Мой род победил в схватке за выживание. Я — из рода победительниц».

— Я — сильная, здоровая, энергичная. Я имею право жить на этой планете. Мой род победил в схватке за выживание. Я — из рода победительниц, — послушно сказала Тата и поняла: так и есть. Она — воплощение силы.

Следующая ступенька была оранжевой.

Тата сделала шаг и окунулась в океан эмоций. Нет, превратилась в океан эмоций.

— Что с тобой, моя девочка?

— Я одновременно радуюсь, грущу, злюсь. Во мне бурлят чувства…

— Выбери одно, другое, приглядись, потрогай, поиграйся…

— Странно, но радость меня не радует, а злость не злит.

— Потому что ты управляешь собой, держишь себя в руках. Ты властвуешь над своим состоянием, а не оно над тобой. И если так будет всегда, если ты удержишь контроль над своими настроениями, то будешь долго молодой, стройной, активной. У тебя будет собственный эликсир молодости.

— Вот здорово.

— Наполняться оранжевой энергией надо так же, как красной. Разве что, создавая в воображении оранжевый цветок, отключи логику, постарайся воспринять силу, мощь и гармонию цвета чувствами. Резонанс оранжевой энергии ощущается в нижней части живота, в районе пупка.

— А волшебные слова?

— Как же без них. Повторяй: «Я женственная, сексуальная, гармоничная. Я управляю своими эмоциями. Я меняю себя».

Тата повторила формулу и поняла: так и есть. Она — сама гармония.

Третья ступенька светилась, как солнце. Поднявшись на искристый желтый пьедестал Тата почувствовала тепло в районе солнечного сплетения. Затем ее обуяла невероятная жажда деятельности, буквально накрыл шквал какой-то безудержной щенячьей радости и разнообразных мыслей.

— Обалдеть, — рассмеялась Тата. — Я будто вернулась домой.

— Ты, действительно у истоков своего Я и своего Эго, — оповестила бабушка.

— А чем Я отличается от Эго?

— Люди часто в угоду искусственным представлениям о ком-то или чем-то — назовем это Эго — угнетают свою естественную природу, свое настоящее Я. Происходит сие безобразие в мире желтой энергии, мире успеха и объясняется тем, что к поступкам и мыслям человек применяет неправильную меру.

— Ничего не понимаю.

— Вот тебе банальный пример: талантливый художник бросает живопись, потому что своими картинами не может заработать на жизнь и идет в бизнес, делает состояние. Он успешен, богат, купается в славе и зависти. Но не счастлив, так как не может заниматься любимым делом.

— Лучше бы он умер с голода?

— У всего — своя цена. Выбрав деньги, художник обрек себя на творческую неудовлетворенность. Реализовав призвание, нахлебался бы материальных проблем. Однако суть данной альтернативы в другом. Сделав выбор осознанно, человек воспринимает выпавшую реальность спокойно, объективно и тогда источник желтой силы работает нормально. Когда же человек чувствует себя жертвой или тираном, когда он страдает и разрушает себя, то поток желтой энергии иссякает. Поэтому я дам тебе три совета. Во-первых: назначь себя хозяйкой своей жизни и во всех победах и поражениях не ищи благодетелей, спасителей и виноватых извне. Считай автором событий только себя. Во-вторых: учись договариваться и находить взаимовыгодные решения, не ущемляя ни свое, ни чужое Я. И третье: проверяй цели, понимай, к чему ты стремишься. Если к улучшению себя и мира, значит, все хорошо. Если к самоутверждению и власти, будь готова платить по счетам дорогой ценой.

— А какая здесь установка?

— Я действую, я достигаю свои цели. Я — успешна.

— Я достигаю свои цели. Я — успешна, — продекларировала Тата и поднялась на зеленую ступеньку.

— Что чувствуешь? — спросила бабушка.

— Хочу любить и быть любимой.

— Повторяй: «Я имею право быть любимой и любить».

— Я имею право быть любимой и любить.

— Повторяй: «Я имею право брать и давать».

— Я имею право брать и давать.

— Повторяй: «Я прощаю себя. Я люблю и принимаю себя. Я люблю и принимаю свое тело».

— Я прощаю себя. Я люблю и принимаю себя. Я люблю и принимаю свое тело.

И сразу же…

— А за что мне прощать себя? Я ни в чем не виновата. И себя люблю. И тело мне мое нравится.

Бабушка горько усмехнулась:

— Жизнь длинная. Ты будешь совершать разные поступки. Наказывать себя за них. Стареть. Тебе понадобится много зеленой энергии — энергии души, чтобы общаться с собой и людьми. Но изобилие — не гарант успеха. У зеленой энергии разные вкусы. Сладкие любовь и прощение, горькие обиды, кислая зависть, соленая боль — лишь базовые состояния. А сколько еще оттенков, полутонов, нюансов и каждый надо уметь принять.

— Даже ненависть?

— Да, моя хорошая. Если это чувство возникло, от него нельзя прятаться. Надо смело посмотреть ненависти в глаза, сказать «да», а затем разобраться из-за чего возникло испепеляющая страсть и конструктивно поработать с ситуацией.

— Но как можно принять смерть близких?

— Так же. Сказать «да», разрешить себе отстрадать, выплеснуть боль, не нести ее дальше в сердце и постараться перенаправить поток энергии в нечто позитивное.

— Я поняла.

— Сомневаюсь, но идем дальше. Всему свое время.

Под ногами оказалась пятая, голубая ступенька.

— Какие теперь ощущения?

— Странные. Не знаю, как объяснить. Хочется сделать что-то эдакое, чего раньше никогда не было.

— Это вдохновение.

— Точно. До чего же классно.

— Повторяй за мной: «Я имею право на самовыражение и самоопределение».

— Я имею право на самовыражение и самоопределение.

— Голубая энергия отвечает за творчество. Как ты догадываешься, это наша родная энергия. Колдовской дар голубого цвета.

— Что мне следует сказать?

— Я легко и свободно говорю о своих мыслях и эмоциях.

— Я легко и свободно говорю о своих мыслях и эмоциях.

— Теперь наполни себя голубым цветом.

— Опять вообразить цветок? Голубой цвета?

— Подойдет любая картинка. Голубое море или голубое небо. Главное, чтобы ты чувствовала силу голубого потока. Ну, что получилось?

— Да и я двигаюсь дальше, — предупредила Тата. — Следующая ступенька — темно-синяя. На ней мне еще сложнее определить свое состояние. Во-первых, я ощущаю тепло между бровями. Во-вторых, я стала какой-то уравновешенной. В-третьих, я мыслю, как компьютер — логично, до невозможности.

— Синяя энергия позволяет решать самые сложные задачи. Но только собственные. Если твоя цель не истинна, если она навязана внешним миром, синий цвет не будет ее реализовывать, и не даст осуществить задуманное.

— Что значит: не даст? А мы его приказом по партии к ногтю. Где у нас сила воля обитает? — хмыкнула Тата.

— Не превращай себя в поле боя. Твоя задача научиться жить в мире. Тогда ты сможешь подняться по этой лестнице сначала к себе настоящей. Потом к себе всемогущей.

— Здорово!

— У нас осталась фиолетовая ступенька. Поднимись на нее.

— Ой, бабушка, а здесь я ничего вообще не чувствую. Только макушка немного зудит.

— Потому что здесь обитает связь с Космосом и энергоинформационным полем Земли. С Дальним Никуда, как назвали колдуньи в старину эту загадочную область. Энергия фиолетового цвета дарит мудрость, широту взглядов, духовность. Но эту энергию так просто не ощутишь. Слишком уж она высокого порядка.

Тата с любопытством огляделась. С высоты фиолетовой ступеньки мир должен был лечь к ее ногам. Однако, ничего подобного не произошло. Взгляд упирался в туман.

— Ты здесь на экскурсии, — пояснила бабушка, — и видишь лишь то, что соответствует твоим возможностям.

— Жаль.

— Всему свое время.

— И ладно. Что дальше?

— Сейчас мы отправимся в Высшую Канцелярию — инстанцию, ведающую чудесами и кудесниками.

Туман сменился бесконечным коридором.

— В Высшую Канцелярию может обратиться за помощью любой чародей, без различия ранга и сословия. Если, конечно, повод заслуживает внимания. В противном случае, можно и схлопотать.

Одна из дверей неожиданно распахнулась, явив женоподобного типа бухгалтерского вида с толстой книгой в руках.

— Ты, что ль новенькая? — рявкнул он. — Распишись.

Тата с удивлением воззрилась на бабушку. Надо? Та кивнула поспешно.

Едва росчерк занял нужное место, тип, довольно хрюкнув, исчез. Из-за двери донеслось:

— Поздравляю. Зачислены в штат.

Тата недоуменно пожала плечами.

— И здесь писанина.

— Ничего не поделаешь. Бюрократия есть везде. Теперь приготовься. Тебя ждет сюрприз…

То, что Тата увидела, очень походило на сентиментальный пейзаж со старинных открыток. На фоне лазоревого неба в зефирных белых облаках, на ядрено-зеленой лужайке, рядом с прянично нарядным домиком у истошно-голубого озерка пасли стадо отборных толстушек-телочек симпатичные пастушка и пастушок, похожие на фарфоровые статуэтки из семейного серванта.

— Это что еще за пастораль?

— Твоя душа, — ответила бабушка.

— Что?

У Таты от обиды перехватило дыхание. Какая банальщина.

— Не огорчайся. Почти у всех твоих ровесников похожая ситуация. Тех, во всяком случае, кому выпали благополучные детство и юность. Однако так будет до поры до времени. Жизнь преподнесет тебе уроки, расплатиться за которые придется своими иллюзиями.

— Иллюзии — это коровки?

— Да. Большинство придется принести в жертву. Видишь камень у реки? Это алтарь жизненной правды. Там ты собственноручно перережешь каждому животному горло. Умоешься кровью, спалишь кости и развеешь прах по ветру.

— Нет, нет, — с трудом выговорила Тата. — Нет!

— Не захочешь мараться в крови — превратишься в цепного пса и будешь стеречь-охранять своих телушек днем и ночью. Одна, в озлоблении и непреходящей обиде на человечество, не пожелавшее быть идеальным.

— Почему одна?

— Люди — разные, у каждого своя пастораль в душе и каждый норовит чужую на свой лад перекроить. Коровки таких трансформаций не выдерживают и мрут. Те же, кто коровок ставит выше отношений, выше дружбы и любви живут в вакууме, в изоляции, никого к себе не подпуская.

— И что?

— Ничего. Люди разные и разные пути выбирают. Но от жизни нет лекарств. Толстушки белобокие и пятнистые со временем все равно сдохнут. Когда траву истопчут, загадят лужок, озерцо перемутят, тогда от голода отдадут Богу души.

— Все поголовно?

— Это уж как кому повезет.

— Значит, сохранить душу ясной, как на это картинке, у меня не получится?

— Нет.

— Коровки такие милые. Жаль их убивать.

— Сначала жалко, потом привыкнешь. Забудешь со временем, как кого и звали. Но ты не переживай. Свято место пусто не бывает. Взамен прежних иллюзий возникнут новые. И все вернется на круги своя.

— А твоя душа какая? — спросила Тата и увидела…картину торжественную и печальную. Равнинная, высушенная тяжким зноем, долина резко переходила в невысокие, но крутые горы. Провалы пропадали в тоске глубин, вершины терялись в одиночестве выси. В тенистом уголке у подножия склона расположились, заботливо огороженные от знойного ветра и колючих наносных песков, аккуратные цветник и огород.

Что означают красивые, ухоженные немногие цветы Тата догадалась без труда. Так бабушка охраняла своих любимых: дочку и внучку. А вот что символизировали овощи, растущие на огороде, было не понятно.

— Сама, как думаешь?

Тата собралась сказать «не знаю» и вдруг догадалась. Это были люди из ближнего круга, те на которых бабушка тоже тратила свои душевные силы. Папа был топинамбуром. Земляной грушей. Полезной, но необязательной. Вадим — морковкой. Другие овощи Тата не опознала. Рос в одном из квадратиков укроп, как сорная трава, раскидисто и дико, в другом — упругим красным боком отсвечивал помидор, рядом — фиолетовый баклажан.

— Что там?

За оградкой, у склона другой горы разместился маленький погост. С десяток могилок, украшенных фотографиями. Тата подошла ближе. Дедушка. Тетя Ира — бабушкина сестра. Светлана — мамина сестра.

— Что ж ты, бабуля, не спасла их? — спросила Тата.

— Над жизнью и смертью людскими властен только Бог. Наше колдовство против Его решений бессильно.

Бабушкины родители. Мужчина с усами и сероглазая милая женщина. Тетушки, дядюшки. Надписи кое-где стерлись, а лица видны отчетливо. Улыбки, блеск в глазах, молодость. Бабушка хотела помнить всех красивыми. И помнила.

— Довольно, девочка. Пойдем.

Тата обвела равнину прощальным взглядом — неужели и у нее в шестьдесят лет так будет — и зябко передернув плечами, согласно кивнула: пойдем.

— Ты все поняла? — спросила бабушка напоследок.

— Да, — ответила Тата. — Но ты мне лучше что-нибудь про нас еще расскажи.

— Хорошо. Талант к чародейству — это просто особенность психики, как музыкальный слух или умение резать по дереву. В остальном, мы мало отличаемся от обычных людей. Скажу больше. На уровне ремесла каждый нормальный человек может обучиться колдовству. Только люди в основном ленивы, косны и трусливы, потому не стремятся постигать новое. Человек использует лишь пять процентов мозга, девяносто пять — заняты страхом и ленью. Страх — чувство громадное, за всю жизнь человек умудряется не растратить его. С первых шагов и до последнего вздоха люди опасаются падения, смерти, болезни, утраты, ответственности. Куда ни глянь, за что ни возьмись — всегда, везде и повсюду присутствует страх. О лени даже говорить не стоит. Редкие упорны, трудолюбивы, усидчивы, понятливы. Странно, но перекопать огород время и силы находят многие, а вот подумать, понаблюдать за миром и природой, разобраться почему-то желающих мало. У нас же нет страха и лени. Наш Дух отважен, подвижен и жаждет познания. Это не хвальба, это отличие, основанное на обилие энергии.

— Мы — избранные? — с гордостью спросила Тата. Исключительность собственной персоны очень ей импонировала.

— Да, но гордиться тут нечем. Нашей заслуги в том нет. Так распорядилась природа. Мы — просто редкий биологический вид.

Тата представила себе: первобытный лес. Поляна. В тепле догорающего костра здоровенный волосатый мужик в ритме чавкающих ударов ублажает себя и подружку. Широкая спина напряжена, мускулы играют, зад под рваной волчьей шкурой поднимается и резко опускается. Женщина удовлетворенно стонет, закидывает назад голову. Инстинкт продолжения рода совершенно необременителен. Под весом мужчины женское тело вжимается в голую, прохладную землю все сильнее. Старое дранье, брошенное под спину, осталось где-то сбоку. Суетливые телодвижения разгоняют кровь, дурманят разум.

День? Ночь? Едино. Энергия земли и светил входит в женщину вместе со спермой. Застывшая на холодной земле матка выделяет навстречу сок, полный не только жизни. Излучение ископаемых металлов и далеких звезд меняют что-то в структуре зародыша. Будущей зеленоглазой девочки.

Чем же отличается детеныш от оравы других, грязных и вонючих? Пока ни чем. Ползает, шалит, жрет. Но стоит девочке подрасти, созреть и изменения проявятся.

Поднятый на девочку кулак приятеля одеревенеет в ударе, раны отца заживут быстрее, материнские заботы решатся удачнее. Первая в поиске съедобных корней, ловле рыбы, сумеет она вызвать дождь, приманить своему мужчине обессиленного гоном зверя. Но главное в другом. Иногда, отмахнувшись от работы или соития, станет смотреть девочка-девушка-женщина ввысь, туманя глаза неизвестным племени процессом. Она будет мечтать, воображать и летать, преступая законы причин и следствий.

— Значит, нас надо занести в Красную книгу и еще государство должно нас охранять, — развеселилась Тата.

— Нет, охранять себя мы должны сами.

— А что нам угрожает?

— Самая большая проблема для нас — мы сами, — бабушка грустно улыбнулась:


Глава 19. Дела семейные


Жизнь в Болгарии наладилась быстро. Вадим хорошо зарабатывал. Лариса родила. Мальчика назвали Дмитриком. Основной проблемой оставалось жилье. В курортном городке аренда стоила серьезных денег.

Решение пришло неожиданно. В один из своих визитов Любовь Андреевна познакомилась в кафе с импозантной дамой. Барбара была полуполькой-полуболгаркой, когда-то училась в Союзе, хорошо знала русский, в городе поселилась недавно и откровенно скучала. Обитала новая приятельница в большом двухэтажном обветшалом особняке, полученном в наследство.

— У меня есть идея, — призналась как-то Барбара. — В цокольном этаже моего дома когда-то была булочная. Если сейчас наладить ее работу, то доходы позволят отремонтировать здание. Но я решительно не хочу вкладывать собственные сбережения и управлять бизнесом. Боюсь рисковать. Вдруг не справлюсь?

Любовь Андреевна собралась было сказать: «Продай свою рухлять и живи спокойно», но передумала. Посовещавшись с Вадимом и Ларой, на следующий день она презентовала Барбаре свой план.

Ребята готовы были взяться за возрождение булочной, если Барбара назначит Лару директором магазина и позволит бесплатно занять флигель.

— Мне не нужны квартиранты, — второй пункт вызвал бурный протест. — Впрочем, я подумаю. Приходите вечером на чай, потолкуем, поторгуемся.

Однако торговаться не пришлось. Барбара глянула на малыша и, побледнев, как смерть, дрожащими губами спросила имя. Услышав, лишилась чувств. Придя в себя, она потребовала бумаги на подпись. А лишь после призналась, что мальчик очень похож на ее сына. Мало того, тезка.

— Но нельзя же из-за этого, не читая, подписывать договор! — Любовь Андреевна покачала головой. Она уже догадалась: «случайное» знакомство с Барбарой отнюдь не случайно!

Что ж, внучка стала достойной наследницей.

— Сын погиб в автомобильной катастрофе вместе с женой и двумя детьми. А тут такой шанс, — объяснила Барбара и указала на фотографию Дмитрика, которую выпросила у Лары в тот же день.

Так решился вопрос с жильем и бизнесом.

За год Лариса превратила заурядную булочную в модную в городе кондитерскую. Барбара, якобы для того, чтобы развязать Ларе руки, взяла на себя заботы о малыше и превратилась в настоящую бабушку. Любовь Андреевна даже ревновала.

Следующим летом уладилось еще одно дело.

— Я самый счастливый человек на свете. Но я очень несчастна, — как-то вечерние посиделки на веранде закончились слезами. Успокоившись немного, дрожащим голосом Барбара призналась: — Когда я встретила ребят, то подумала: это мой шанс вернуть прошлое. Пусть не по-настоящему, но хоть как-нибудь обрести семью. Теперь я понимаю, что ошиблась. Я смотрю на Вадима и сына вспоминаю. Гляжу на Ларису, а на память невестка приходит. Малыш, я в нем души не чаю, но и он боль будит. Мои-то внуки в сырой земле. Знаю, ребята не причем, а поделать ничего не могу. Рядом с ними, я сильнее тоскую по своим. Особенно по ночам одолевают черные мысли. Уже ни каких сил не осталось. Хоть в петлю лезь.

— А я о доченьке своей покойной совсем не думаю. Запретила строго-настрого и держусь. Только в день рождения и в годовщину смерти позволяю расслабиться и поплакать, да и то, чуть-чуть.

— Ты, Люба, сильная. А я — слабачка. Газом травилась дважды. В психушке полгода провела: молчала и плакала. И сейчас на сердце камень давит. Ох, как же он давит. Сил нет. Особенно по ночам.

— Что же ты намерена делать? Выставишь моих на улицу?

— Как можно? Без них я пропаду! И с ними пропаду…

На том беседа закончилась. Но через пару дней Любовь Андреевна как бы невзначай сказала:

— За пять лет я потеряла сестру, дочь и мужа, и жила в ощущении постоянной боли. Потом одна экстрасенша заблокировала мне память. Теперь я помню своих родных и любимых, но не чувствами, не телом, а умом. Как информацию. Понимаешь?

— Нет.

— Я знаю, что они были. Грущу иногда. И все. Тебе тоже надо пройти через такую процедуру. Но только усиленную, чтобы не только отгородиться от прошлого, но и создать новое будущее.

— Люба, не рехнулась?!

— Не перебивай. Лучше выслушай внимательно. Экстрасенша сделает так, что ты окажешься как бы в двух измерениях. Днями, почти забыв о злосчастной аварии, будешь по-прежнему рядом с Ларисой, Вадимом и Дмитриком. Раз тебе с ребятами хорошо, это ощущение надо сохранить. А по ночам ты будешь перемещаться в выдуманный мир, который создашь по собственному усмотрению. Захочешь: вернешь родных, окружишь себя приятными людьми, станешь участницей интересных событий…

— Ты имеешь в виду сны? Мне все это будет сниться?

— Формально, да. Но только формально. По сути, ты окунешься с головой в иную реальность. Снами управлять невозможно. А в этой иллюзии ты — автор, режиссер, сценарист и примадонна — получишь полную свободу и сможешь, к примеру, поселишься с сыном и внуками, чтобы досыта нахлебаться ролью бабушки. Надоест — отправишься путешествовать, влюбишься, бизнесом займешься.

В глазах Барбары горел скепсис…

— Главное, формировать сон-будущее так чтобы испытывать лишь позитивные эмоции, — продолжала Любовь Андреевна. — В реальности люди не совершенны. Даже любимые. Сын, небось, был вечно занят собой, маме доставалось: привет-пока и чмок в щечку раз в месяц. Невестка, скорее всего, подсчитывала, что ей не додали, и обиды копила. Да и малыши порой грубили, дерзили, плакали.

— Да, уж назвать Дмитра идеальным сыном трудно. О невестке вообще молчу. А малыши часто болели.

— Вот видишь. А в твоем сне красивый, умный сын станет гулять по набережной с мамочкой под руку, будет делиться планами и секретами, водить тебя в кафе, театры, на зависть знакомым.

— Каким знакомым?

Любовь Андреевна поднялась, стала за спиной подруги, руки положила на плечи. Заговорила тихо, медово, уговорчиво.

— Закрой глаза, Барба, и слушай внимательно. Твой сон, ты в нем хозяйка. Вот и властвуй, распоряжайся всем и вся. Представь город. Тихий, зеленый, уютный. Посели в нем людей, видеть которых тебе приятно. Каждого в отдельный дом. Хороший, красивый, опрятный. Ведь тебе придется приходить в гости, все должно нравиться, радовать глаз. Выбери себе дом. Впусти в него любимых. Сын? Внуки? Невестка?

Заметив уклончивое покачивание головой, Любовь Андреевна подкорректировала программу:

— Не хочешь? И не надо. Пусть рядом с сыном сегодня будет одна, завтра другая. Главное, чтобы барышни тебе нравились. Не сыну, тебе.

— Мне… — пролетел тихий шепот.

— Твой сон, ты и твори: строй, выдумай, дерзай. Малыши прибежали, видишь: крепкие, славные, здоровые. Мужа возьмем?

— Я подумаю.

— Думай. Сон тем и хорош — выбор большой и свобода полная.

— А можно, чтобы сын со своим семейством жил отдельно?

— Конечно. Ты можешь все: путешествовать во времени и пространстве, окунаться в разные ситуации, привлекать тех или иных людей, управлять их поведением. Ты всевластна в своих снах.

— Я могу все… — прошептала Барба.

— Выбирай, что душе угодно и живи на здоровье. Есть желание — вернись в детство или сочини новое, более счастливое. Переживи первую любовь: хоть реальную, хоть нафантазированную. Перепиши первый секс в розовых тонах. Спаси Родину от врагов или устрой заговор и объяви себя властительницей мира. Переспи с Джеймсом Бондом или обмани графа Калиостро. Но я тебе советую не увлекаться экстримом и экзотикой, а создать параллельную нынешнему возрасту реальность и, заменив годы, проведенные в печали другими, счастливыми, наверстать то, то не смогла сделать раньше.

— Я уже ничего кроме покоя не хочу.

— Врешь. У каждого полно претензий к жизни. Каждому чего-то не хватило: родительской любви, красивых отношений, пламенного секса, карьеры, приключений, подвигов, оргазмов, денег. А тут только захоти и пожалуйста, ты уже в портовом борделе, лежишь под мускулистыми матросиками, кряхтишь и подсчитываешь гонорары.

— Люба! Прекрати! Что ты несешь!

— Уже и помечтать нельзя!

— А что будет происходить днем?

— Будешь любить Дмитрика и дружить с Вадимом и Ларой, как прежде.

— А боль куда денется?

— Останется, иначе ты не сможешь быть сама собой. Но ощущения притупятся, утратят глубину. Ты прекратишь думать: «Я никогда их не увижу, не прикоснусь…» Ты всегда в любую минуту сможешь сполна насладиться общением с дорогими тебе людьми.

Барбара тяжело вздохнула и с сомнением в голосе спросила:

— Все что ты рассказываешь, очень интересно. Но во сколько мне обойдется подобное удовольствие?

Любовь Андреевна собралась: разговор подобрался к своей кульминации. Сейчас прозвучит главное.

— За сны ничего платить не придется. А вот мое посредничество стоит очень дорого.

— Почему?

— Такие правила.

— Что ж, назови цену.

— Завещай дом моим ребятам.

Барбара почесала подбородок.

— Я так и думала. Мой ответ: нет, никогда.

Никогда не говори никогда…

Через несколько часов Барбара вернулась к теме:

— То есть у меня есть выбор: продолжать страдать, вспоминая бывшие потери или жить в страхе перед будущим? Ведь Вадим и Лара могут меня убить или ограбить. Дом стоит нынче прилично, очень прилично. А народ нынче совсем потерял совесть. Из-за денег мать родную не пожалеют.

Любовь Андреевна кивнула:

— Я тебя понимаю, но и ты пойми: покупая душевное спокойствие, надо расплатиться той же монетой.

— Другие варианты есть?

— Нет.

— Жаль.

Спустя еще час…

— Если это сделка, то я могу торговаться? — спросила Барбара.

— Да, конечно.

— Мне нужны гарантии.

— Например?

— Пусть твоя экстрасенша сделает так, чтобы Вадим и Лара всегда любили и уважали меня. Пусть в них проявится совесть, благородство, честность и, главное, желание заботиться обо мне

— Ребята и так прекрасно к тебе относятся. Ты могла в этом не единожды убедиться, — напомнила Любовь Андреевна.

— Да, но раньше их чувства могли измениться, а теперь я должна быть уверена в своей полной и безоговорочной безопасности.

— Хорошо, я узнаю.

— А сейчас расскажи еще раз про город, — потребовала Барбара.

— Хорошо. Закрой глаза, расслабь плечи и представь…Вечерняя набережная. Ты идешь под руку с высоким седоволосым господином. Он необычайно хорош. Стройный, широкоплечий, моложавый. Костюм из льна, рубашка в тон, шикарный галстук. И, пожалуй, трость. Тяжелая, дубовая, с золотым набалдашником. Ты выглядишь прелестно. Строгая красота, прическа, легкий макияж…

— И платье, то, голубое, что мы видели в магазине…

— Нет-нет, — возразила Любовь Андреевна. — То — слишком нарядное. Его ты наденешь завтра на вечерний прием. Сейчас на тебе белый костюм из вчерашнего фильма.

Барбара только вздохнула, костюм — чудо портновского мастерства, загляденье.

— Вы подходите к кафе, — продолжила Любовь Андреевна. — «Два кофе, пожалуйста», — заказывает красавчик.

— И пирожное, — поправила Барбара.

— Ладно, два кофе и пирожное. Но, смотри, не налегай на сладкое, растолстеешь. Юбка и так жмет в талии.

— Прекрати сейчас же. Сама говорила, что хочу, то и вижу. У меня теперь ни одного лишнего килограмма. Я бывшая балерина.

— Как скажешь. Балерина, так балерина. Продолжаем?

— Да.

— Он берет тебя за руку, смотрит в глаза и ласково говорит: «Барбара, скажи «да!» Сколько можно меня мучить?» Ты улыбаешься мило, ласково похлопываешь мужественную ладонь и отвечаешь: «Жорж, потерпите, прошу вас. Я хочу проверить свои чувства». А сама в это время думаешь: «На фига ты мне, старый пень, нужен?» В углу кафе сидит и исходит от ревности твой любовник, сорокалетний блестящий адвокат Петр. У него атлетическая фигура и голубые глаза. Весь цирк с симпатягой-стариком организован, чтобы позлить его. Вчера вы поссорились в ювелирной лавке. Этот нахал имел наглость заявить: «Дорогая, не упрямься, согласись, бриллианты слишком вульгарны, они простят тебя. Выбери изумруды. Это гораздо изысканнее и строже». Куплено, конечно, было и то, и другое, но неприятный осадок остался. Растворяя его мелкой местью, со словами: «Размолвка меня утомила», ты оставила Петра одного, поехала домой и позвонила соседу: «Андрей, я сегодня одна и скучаю». «Лечу», — ответил двадцатипятилетний жеребец. Утром, попивая кофе, ты побеседовала с сыном по телефону: «Дмитрий, милый, не обижайся. Ты же знаешь, как я занята. Нет, завтра мы не сможем встретиться! Послезавтра тоже. Давай, дня через четыре? Целую. Люблю». Ну, что, нравится? — оборвала Любовь Андреевна сладкую сказку.

Барбара покачала головой:

— Ты — нимфоманка. И меня учишь глупостям.

— Барбара, я тебе показываю, что жизнь можно прожить иначе. Не работать с утра до ночи, не отдыхать в халупах, не входить в одну и ту же воду дважды. Не беда, что вода вымышленная. После таких снов, ты проснешься довольная, счастливая, отдохнувшая и будешь радоваться солнцу.

— И подозревать Вадима и Лару во всех смертных грехах.

— Барбара, посуди сама, ребята живут с тобой под одной крышей второй год, доверили тебе самое дорогое — Дмитрика. Лара честно ведет бизнес?

— Да. Я ее пыталась поймать, не получилось.

— Вадим тебя в чем-то обманул?

— Нет. Напротив, он постоянно контролирует подрядчика и не дает этому жулику обкрадывать меня.

— Зачем же тебе мучиться подозрениями?

— Не знаю. Но я всегда настороже. Так я чувствую себя защищенной.

— Где-то надо снимать броню.

— Ты права. Но я должна еще подумать.

— Думай.

— А можно… — Барбара хитро улыбнулась. — Можно я посоветуюсь с Жоржем и Петром? Они — ребята толковые. И относятся ко мне хорошо.

Любовь Андреевна рассмеялась.

— Как ты меня обозвала? Нимфоманкой? А сама кто? Ладно. Советуйся. Но надеюсь, Андрей в совещании принимать участие не будет?

— Ну, не знаю. Он, между прочим, очень сообразительный мальчик.

— Что ж, гулять, так гулять. Зови Андрея. Пусть будет тест-драйв по полной программе.

— А когда они мне приснятся?

— Сейчас перезвоню знакомой, договорюсь.

Через пару часов Любовь Андреевна доложилась:

— Пробный сон можно смотреть уже сегодня. Затем тебе придется определиться. Если сделка состоится, то на период подготовки, а это месяц-полтора, сны будут сниться раз в неделю. Как только примешь окончательное решение — отправляйся к нотариусу. Подпись скрепит наш договор и с этого дня, каждая ночь — твоя. Играйся на здоровье.

— Отлично. Отправляюсь спать. Утром продолжим наш разговор.

На следующий день Барбара опоздала к завтраку, чего с ней никогда не случалось. Появилась она только часам к двенадцати со смущенной улыбкой на лице.

— Я проспала все на свете.

— Бывает.

— Больше ты ничего не хочешь спросить?

— Конечно, хочу.

Рассказ занял часа полтора и был очень эмоциональным. Но, невзирая на впечатления, Барбара все еще сомневалась.

— Я не уверена, что смогу поверить ребятам до конца. Поэтому хочу обезопасить сделку. Этот шаг мне посоветовал Петр. Он — большая умница. Итак, я составляю завещание, но, во-первых, до последнего дня жизни сама распоряжаюсь собственностью. Во-вторых, в права наследования ребята будут входить постепенно. Через год им отойдет десятая часть имущества. Потом по 5 % в год. В-третьих, во избежание инцидентов каждый вечер в определенное время нотариус будет звонить, и выяснять: не изменились ли условия завещания. Со звонками, мне кажется, остроумное решение? Это Жоржика идея.

— У тебя отличная команда. А что изобрел Андрей?

— Ничего. Ему было не до того.

На том вопрос и решился. Череда, правда, долго изучал условия договора, прежде чем поставить свою подпись.

— Вам что-то не нравится? — забеспокоилась Барбара.

— Вы как будто нас покупаете, — признался Вадим. — И мне это неприятно.

— Что за странные фантазии.

— Я считаю нужным сказать: вне зависимости от этого документа, вы — для нас близкий и родной человек. И всегда можете рассчитывать на нас.

— Какие тут счеты, — отмахнулась Барбара. — Мы ведь, как одна семья, …сынок.

Вадим не заметил легкой заминки. Для Барбары же она стала рубежом, преодолев который, она почти физически ощутила, как с души упал камень печали, а острая иголка непрерывной боли, терзавшей сердце после гибели сына и внуков, вдруг растворилась в новой любви.

В следующий свой приезд Любовь Андреевна ужесточила условия сделки. Но сначала затеяла расспросы.

— Как дела?

Сияющая Барбара ответила: все отлично. Лучше не бывает.

— Мне и раньше с твоими ребятами ладили. А теперь породнились по-настоящему. Грех сказать, но Дмитрик меня любит больше, чем Лару и Вадима. Мы с ним проводим дни напролет. Вместе гуляем, читаем, в кафе ходим. Он умница, уже буквы знает… — Барбара могла рассказывать о малыше часами. — …мать Вадима опять приезжала. Не тебе чета. Но ничего, бывает хуже. Только б с замечаниями не лезла бы. «Вы, Барбара, язык подучили бы!» Тьфу! Я русский знаю не хуже ее. Ларочка и Вадим меня понимают, ты тоже, а с Дмитриком нам болгарского и польского хватает. Кстати, Вадим мне знаешь, что подарил? — на втором месте у Барбары был Череда. Она показала золотое кольцо. — Бриллианты, конечно, простят, но мне нравятся… — К Ларисе Барбара ревновала СВОИХ мужчин, поэтому не забыла добавить к бочке меда ложку дегтя. — Лара твоя болела желтухой. Надумала на старости лет. Я Дмитрика в охапку и бегом в гостиницу. Вадим, бедненький, сильно переживал. Он теперь компаньон с Григорием. Тот его ценит…

Новости лились потоком.

Наконец, Барбара спохватилась:

— Сама-то как?

— Плохо, — честно ответила Любовь Андреевна.

— Что?

— Рак.

— Я так и подумала. Уж очень ты похудела. Бедная моя.

— Я не бедная. Просто у каждого в жизни свои задачи. Я свои выполнила. И могу уходить. Главное — покинуть мир со спокойной душой. Поэтому дай обещание, что за Дмитриком ты присмотришь.

— Будь спокойна.

— И ребятам будешь настоящей матерью.

— Обещаю.

— И во всем всегда будешь им опорой. Сколько хватит сил.

— Не сомневайся.

— Людям нужно, чтобы их любили. И когда я… — Любовь Андреевна запнулась, но взяв себя в руки, продолжила: — умру, ты будешь любишь их, как я, всей душой.

— Клянусь.

— Вот и хорошо.

— Ты меня прости, но я спрошу. Если с тобой что-то случится, сны мои не прекратятся?

— Нет. Все останется в силе. До последнего вздоха. Только ребятам моим ни слова о болезни.

На вокзале расцеловались, обменялись понимающими взглядами — простились.

— Мамочка, сходи к врачу, что-то ты мне не нравишься, — Лариса, словно чуяла, ластилась, обнималась, как в детстве.

— Обязательно, милая. Живите счастливо.

— Вадим, берегите Ларису.

— Какие трагические ноты в голосе! Чем я снова не угодил?

Череда хотел пошутить и осекся, заглянул в глаза тещи, увидел муку мученическую, побледнел, а поздно.

— Провожающие, покиньте вагоны…


Глава 20. Уход


Слегла Любовь Андреевна через полгода. До того бегала по магазинам, готовила, убирала. Потом вдруг, гостей отвадив, сказала: не здоровится. И Тату утешила: не беспокойся, все пройдет.

В тот день внучка как обычно куда-то торопилась.

— Веди себя хорошо, — сказала на прощанье. — Я ненадолго. Буду через часик-полтора. Спи.

— Хорошо. — Любовь Андреевна отвернулась к стене.

Квартира звенела мелодией ухода. Торопливые шаги, щелчки набираемого телефонного номера, скороговорка.

— Иду, иду, не сердись.

Опять шаги. Щелчок замка. Все! Дом накрыла тишина! Похожая на ту, в какой предстояло скоро раствориться.

«Хорошо, что Татки нет дома. При ней пришлось бы «держать лицо», играть, тратить силы на всякую чепуху, — думала Любовь Андреевна. — Смерть — дело интимное. Рождается человек в суматохе, живет в суете, хоть умереть имеет право в покое».

И все же она решила дождаться внучку. Еще раз услышать любимый голосок. Напоследок.

Стрелка настенных часов вздрогнула и сместилась на одно деление. Часы шли. А ее время останавливалось. Когда-нибудь время останавливается для каждого. «Почему так рано? Ведь можно было еще пожить. Правнуков понянчить. На солнышко поглядеть. Траву потоптать. Ан, нет. Не судьба! Каждому — свой срок. Ей — сегодня с вещами на выход. Впрочем, какие вещи».

— Зато все устроено.

Боль мутила сознание, мучила душу, мешала думать. От нестерпимого жара, от иголок, утыканных в сердце, можно было спрятаться только в смерти. Но, чтоб сделать это, следовало решиться. Возврата ведь не будет. Билет в один конец.

Хлопнула дверь. Вернулась Татка. Раньше, чем собиралась. Значит, чует внучкино сердце беду. Нетолько любовями-морковями занято.

— Бабушка, спишь?

— Сплю.

— И как тебе?

— Полегче.

— Ты спи. Во сне все выздоравливают.

— Хорошо. Я тебя люблю, милая.

— А я тебя люблю.

Вот и сказаны последние главные слова. Вот и нечего больше ждать и незачем терпеть муку. Любовь Андреевна с облегчением вздохнула.

Где-то в глубинах безбрежного бескрайнего космоса, в далях, сокрытых тьмой времени и толщей пространства, родился лучик белого света и безгрешный, неподкупный вестник смерти потянулся за новой добычей.

— Не бойся, там не страшно, — сказала Душа.

— Хорошо там, где меня нет, — с сожалением посетовало на несправедливость Тело.

— Я не хочу, — заявил Ум, — я еще многое могу.

— А я устал, — пожаловался Дух, — я бы отдохнул.

— Какой отдых? Момент-то, какой?! О возвышенном надо думать! — возмутилась Душа.

— Надумался! Хватит.

— Хочешь последний подарок? — бессмертная была сегодня щедрой.

— Что ты имеешь в виду? — Ум встрепенулся.

Лучик разделил пространство на две половинки и, раздвигая их, как берега, разлился рекой. На одном зеленела трава, сияло солнце, синь небес отражалась в водной глади, птицы, перелетая с цветущих деревьев на прекрасные цветы, нежно щебетали веселыми голосами. На другом: сером, угрюмом, пустынном Любовь Андреевна увидела себя: Рабу Божию Любовь и нацеленный в спину штык в руках болезни-конвоира.

— Мамочка! — раздалось с противоположного берега.

Вздрогнула Любовь, будто ударили!

— Светонька!

Дочка возвращалась домой с подарками и известием — свадьба скоро. Да на беду встретила другого. Пьяного водителя грузовика. Вот и обвенчалась со смертью.

— Мамочка! — зов повторился. — Иди ко мне.

— Сейчас, сейчас, — засуетилась Любовь.

— А я? — рядом с болезнью не весть, откуда появилась Лариса, — не уходи.

— Я тебя столько лет жду, — Света почти плакала.

— Ты мне нужна, — уверенно заявила Лариса.

— Не ссорьтесь, доченьки…

— Любонька, милая, — рядом со Светой возникла мужская фигура. Муж. Дмитрий. Митя. Митенька.

…Любила его до беспамятства. Ревновала до безумия. Он, кобелина чертов, первые годы гулял, как нанятый. Потом в науку ударился, профессором стал. Изводил и себя, и ее: то раздельное питание, то голодание, то лыжи, то музеи. Сил невпроворот, вот и тратил, на что ни попадя. А уж что в постели вытворял! И так до старости. Впрочем, не дожил Митя до старости. В силе ушел, от горя. Все о Свете плакал, о младшенькой…

— Бабушка! Останься! — Татка возникла рядом с Ларой, и, как обычно, не просила. Требовала! Еще бы! Главный человек на свете. Козырный туз в крапленой колоде, всех переиграет! — Дедушка, ты не прав! Пусть бабушка со мной еще побудет. И с Дмитриком.

Единоличница! Отберешь у такой! Как же!

— Не вмешивайся! — попросила Любовь, — Хоть ты меня не мучай.

— Люба!

Не равны силы у мира светлого забвения и реалий. Рядом с дочкой и мужем встали отец и мать!

— Любочка. Пора домой, — давний, из детства, зов полоснул сердце тоской.

— Иду, только я…

— Ты боишься? — догадалась мама. — Да?

— Да, мамуля, боюсь!

— Не бойся. Я с тобой, — успокоил отец.

— Вечно, ты, Любка, трусить. Вечно копаешься. Давай скорее сюда! — Иринка, сестра, приветливо замахала руками.

— Здесь хорошо! — голос мамы лился песней. — Здесь мы снова все вместе. Как раньше.

— Мы последнее время только о тебе и говорим. Заждались совсем, — сказал папа.

— Сейчас бабушка подойдет и дедушка, — Иринка рассмеялась. — Вот они обрадуются.

— Я торт испекла, твой любимый, с клубникой….

— Любонька, я по тебе соскучился!

— Любка! Ну, давай. А-то я торт сама съем…

— Мама, не делай этого!

— Ба — буш — ка! Бабуля! Я одна останусь. Мне страшно… — Тата расплакалась.

Любовь отрицательно покачала головой:

— Не одна. Мир вокруг.

Тут же заглушая родные голоса, грянуло:

— Свидание закончено! — объявила Душа голосом тюремного вертухая.

Лучик-река смыкал берега. Хор голосов на противоположном берегу стал громче, лица увиделись отчетливее. Бело-огненная гладь соединяла с ушедшими. Или пока еще разделяла?

— Я пойду к ним, — прошептала Любовь.

— Сейчас я тебя туда отправлю, — злорадно хмыкнула болезнь и отвела для удара штык.

— Я — женщина свободного племени. Я сама себе хозяйка. Нечего тут командовать! — за секунду до рождения новой боли Любовь сделала шаг вперед…и умерла.

Отправив Любовь Андреевну в мир иной, лучик потянулся восвояси. К истокам. Но пока хоть частичка света озаряла угасающее сознание умершей волшебницы, вопль отчаяния рвался вслед: «Бабушка!» Это осиротевший внучкин Дар прощался с Даром своей любимой наставницы.


Часть 2

Глава 1. Долги наши тяжкие

Прежде жизнь Таты напоминала праздник. Бабушка вела хозяйство. Мама и Вадим присылали деньги. Папочка, осознав ошибки, аккуратно выполнял родительские обязанности и даже подбрасывал «на булавки». В отсутствие забот и тревог оставалось только учиться, развлекаться, да подколдовывать по мелочам. «Хочу нравиться мужчинам. Хочу находиться в центре внимания. Хочу, чтобы со мной все хотели дружить, танцевать, всегда приглашали на вечеринки …» — список желаний состоял исключительно из собственных потребностей. О том, что отпущенный свыше волшебный дар можно/нужно тратить на решение чужих проблем Тата заподозрила лишь после смерти бабушки.

Отец появился в доме через две недели после похорон. Вошел, поцеловал в щеку и объявил с порога:

— Поживу с тобой.

«Он понимает, как мне тяжело и хочет помочь, поддержать», — подумала Тата и ошиблась. Папенькой двигала иная мотивация. За ужином, не отрывая взгляд от телевизора, он небрежно уронил:

— Я сейчас на мели, поэтому денег на хозяйство дать не могу. Покормишь меня?

Детское обожание и юношеская обида давно остались в прошлом. Сейчас Тата относилась к отцу ровно и приветливо. Не более. Наверное, поэтому озвученная безапелляционным тоном просьба вызвала глухое раздражение: «Он не спросил, хватает ли мне самой на жизнь». Однако отказывать было неудобно, и она ответила:

— Да.

Три недели Тата готовила на двоих, одна убирала в квартире, игнорируя, звучащий в мозгу ехидные реплики Внутреннего Голоса вроде: «Папочка хорошо устроился, нашел себе служанку…»

Кстати, о Внутреннем Голосе…

Раньше Тата почти не обращала внимания на то, что в мозгу, как бы сами по себе, без ее воли и участия, то и дело звучали различные советы, приказы, комментарии. Однако после похорон тон и лексика фраз разительно изменились. Без бабушки Внутренний Голос распоясался, стал язвительнее, безжалостнее и вякал, буквально, по всякому поводу.

Но в данном случае, замечание было справедливым. Папочка явно загостился. Пора и честь знать.

— Папа, мне уже легче, — когда терпение закончилось, сказала Тата. — Ты можешь возвращаться к себе.

Отец сделал надменное лицо:

— Ты не поняла. Я вернулся совсем.

— А эта твоя …ну…

— Мы расстались. — Предваряя следующие вопросы, отец поделился планами: он ушел от своей пассии навсегда. Жить, намерен в «хоромах», а свою квартиру будет по-прежнему сдавать в аренду.

Тата возразила:

— Здесь ты жить не будешь!

— Почему? Неужели я тебя стесняю?

— Не надо мной манипулировать. Квартирный вопрос мы выяснили шесть лет назад.

За время отсутствия папочка подрастерял хваленое хладнокровие и заорал:

— Гадина! Мерзавка! Как ты с отцом разговариваешь?!

— Папа, — Тата глубоко выдохнула, пыталась совладать с собой, — перестань кричать. Терпеть подобное обхождение я не намерена!

На этом первая ссора закончилась. Следующие тоже не привели к желанному результату. Однажды, придя из университета, Тата увидела ужасную картину: вдрызг пьяный отец лежал посреди гостиной на полу, раскинув руки и ноги, в луже мочи. Дрожащей рукой она потянулась к телефону:

— Вадим, только маме не говори…Что делать?

— Проспится, гони в шею, — приказал отчим. — Замки поменяй. Пригрози пожаловаться в милицию. Не уймется, я приеду.

— Как вы? — Тата сменила тему.

— Да, так, неважно…

Оказывается, банк, в котором хранились сбережения Барбары, на грани банкротства. У самого Вадима с деньгами тоже полная неопределенность. Компании пришлось выплатить крупную неустойку, это здорово ударило по бизнесу. В кондитерской также упали продажи.

— У нас какая-то черная полоса. Так что ты с деньгами аккуратнее. Ладно? — попросил Череда.

— Ладно, — ответила Тата и, огорченная, набрала номер лучшей подруги. Хотелось пожаловаться, но, эфир поперхнувшись треском, вклинился в чужой разговор.

— У Татки сейчас сплошные проблемы, — лучшая подруга делилась информацией с общей знакомой. И, добрая душа, вкладывала в каждое слово столько яду, что хватило бы на приличный террариум. — К ней папочка переехал. Вроде бы даже навсегда.

— Ну, да?!

— Не исключено, что он потребует раздела квартиры через суд. Если дело выгорит, то наша богатенькая невесточка останется без шикарной хаты.

— Но половина-то ее?

— Конечно. Но половина-то тю-тю. Представляешь, какой конфуз ее ждет. И это еще не все.

— Рассказывай, не томи!

— У матушки Таты проблемы с деньгами. Дождик из зелененьких становится все скуднее.

— Неужели, «прынцессе» придется идти вкалывать, как всем нам, простым смертным?

— Избави Боже! До диплома ни-ни.

— А с личной жизнью как? Все по-прежнему?

— Да, осенью свадьба.

— Неужели ничего сделать нельзя?

— О чем ты говоришь! У нее деньги, квартира, а меня за душой гроша ломаного нет. Я нашего общего любимого очень даже понимаю.

— Но вы же все равно встречаетесь?

— Изредка. Раз-два в неделю.

— Как его на вас двоих хватает?

— Кобелина еще тот.

Тата нажала на рычаг. От обиды перехватило дыхание. Но слез не было. Голова работала четко и ясно. Что случилось с ее красивой праздничной жизнью? Почему навалилось вдруг столько проблем? Ведь прежде в личной вселенной все находилось в равновесии и гармонии.

Бабушка говорила: в жизни человека все хорошо, пока он следует своему пути. Однако стоит свернуть в сторону и шаг влево-право расценивается, как попытка к побегу. И наказывается. Раз так, то предательство жениха и лучшей подруги, финансовые неурядицы мамы и Вадима, притязания папы явно указывали на необходимость подкорректировать выбранный курс.

Но что именно требовалось изменить?

Тата учинила строжайший аудит всем свершениям и чарам, и не обнаружила отклонений. Поступки соответствовали нормам общественной и личной морали, чудеса были идеально сбалансированы. Следовательно, возникшие проблемы имели другие корни.

— Думаешь, если ничего плохого не сделала, то и наказывать тебя не за что, да? — с подковыркой спросил Внутренний Голос.

«Да», — ответила Тата.

— Наивная ты моя.

«Неужели я наказана за несовершенные поступки?»

— Вполне возможно.

«Как это?»

— «Думай сама».

Спустя неделю ситуация прояснилась.

Тата готовила угощение на бабушкины сороковины и вдруг замерла, словно громом пораженная. Скорее всего — пришло понимание — устоявшийся порядок ее жизни был создан бабушкой. И без поддержки начал превращаться в хаос. Аналогичным образом регулировалось благополучие и мамы с Вадимом. И даже папы.

«Что же мне теперь принимать от бабушки эстафету?» — Тата испугалась. Ей совсем хотелось мирить отца с его подругой, поддерживать финансовые возможности банка Барбары, вести к высотам капитализма компанию Вадима и направлять в мамин магазин покупателей. Не было ни малейшего желания улаживать и бесконечные неурядицы, которыми полнятся чужие жизни. Вернее, можно было в случае острой необходимости посодействовать близким один, два, ну, три-четыре раза. Взвалить же на себя постоянную ответственность — увольте. Слишком большая это морока и слишком явная несправедливость по отношению к ней.

Тата опустилась на табуретку. Недоуменно уставилась на руки. Чем они занимаются в крошеве овощей? А, салат…

«Я буду контролировать порядок только в собственной жизни. Остальные как-нибудь устроятся сами», — решение долго искать не пришлось.

— Ты сможешь равнодушно относиться к бедам родных и не принимать близко к сердцу их проблемы? Ответь только честно, как на духу, — поинтересовался Внутренний Голос.

«Не знаю».

— Тогда тебе придется выбирать между беспокойством и опекой.

«Но их много, а я одна. Разве честно взваливать на мои плечи ответственность за всех?»

— А кто взваливает-то?

Действительно, обвинять было некого.

«Но меня же проучили за что-то…»

— Это ты так решила. На самом деле все может быть совсем не так и тебя никто не наказывал.

«Ты хочешь сказать, что бабушка была не права?! Не смеши меня!»

— Подумай сама: не произошло ведь ничего страшного. Так бывает: банки лопаются, магазины закрываются, бывшие инженеры остаются без работы, а квартирный вопрос берет за горло. Все это называется реальность и ты с ней в кои веки, наконец, столкнулась.

«Значит, мне не обязательно становиться берегиней? Если честно, я с ужасом представляю себя в этой роли. Мне не хочется заботиться о других, не хочется предотвращать и исправлять чужие ошибки. Опека занимает бездну времени и энергии. И, главное, никогда не заканчивается».

— Ты свободна в своем выборе. Твоя жизнь — ты и решай. Бабушка по своей воле поддерживала семью и с помощью чар улучшала хорошее и нивелировала плохое. Ты с тем же правом можешь, как подхватишь эстафету, так и самоустранишься.

Наспех вытерев руки, Тата достала из письменного стола записи, которые вела в пору ученичества. Где же нужное место? Вот…

«Многие молодые волшебники входят в мир чар со своими старыми, немагическими взглядами, выработанными в обычном социуме. Однако чародейство — особая сфера. Здесь, к примеру, трудно установить грань между «мое» и «чужое», так как сверхординарные возможности подразумевают и незаурядную меру ответственности.

К сожалению, принимая первое, маги часто отвергают второе, создавая, таким образом, внутренне противоречие между «могу» и «хочу». Для людей подобный коктейль из желаний, комплексов и эмоций чаще всего безопасен. В магии же, отражающей сущность личности, внутренняя борьба, усиленная волшебством, выходя во внешний мир, приводит к тяжким последствиям. Причем, страдает и мир, и маг. Как минимум, за отсутствие внутренней гармонии и целостности, чародею приходится платить истощением потенциала. Как максимум, если противоречие слишком велико, не исключен и летальный исход.

Однако риск этот можно устранить довольно простым способом. Надо лишь изменить восприятие действительности. Маг может и должен корректировать свою личность. Постоянное духовное развитию (включая гармонизацию личности и постоянное познание) является не абстрактным благим пожеланием, а рабочим навыком. Впрочем, выработка и развитие гибкого логического мышления, критичности, адаптивности к новому делает сильнее и увереннее каждого человека, вне зависимости от способностей».

Телефонный звонок заставил прервать чтение.

— Здравствуй, Тата.

Ну и дела, объявилась подруга отца

— Как Михаил?

— Плохо. Выпивать стал.

— Он же всегда меру знал!

— Знал, да забыл. Вам-то, собственно, какая разница? Вы же расстались. Или …

— Не знаю. Передай, я звонила.

— Ладно.

Тата удивленно покачала головой. Она еще не до конца разобралась в себе, а вселенная уже двинулась на встречу? Или это совпадение? Какое там. Через неделю отец съехал. Вскоре позвонила мама.

— Банк нашей Барбары выкарабкался, и она на радостях даже кольцо с бриллиантом себе купила. Я новые пирожные запустила в продажу, теперь от покупателей нет отбою. У Вадима тоже дела пошли на поправку.

— Вот и хорошо.

Все уладилось. Но не само собой. За мгновение до звонка папиной подруги Тата, тяжело вздохнув, обреченно подумала: «Зачем я читаю прописные истины, зачем морочу себе голову? Надо, значит надо. Кто, если не я? Никто! Кто-то же должен! Не хочется, ясное дело. А придется! Я же их люблю. Даже папу!»


Глава 2. Мужчины и годы

Следующие три года стали для Таты школой жизни. Она училась профессии, взаимодействию с коллегами, начальством, подчиненными, которые вскоре появились, и получала по этим «предметам» исключительно хорошие оценки. А вот хитрая наука отношений с мужчинами, к сожалению, ей ни как не давалась.

Первый серьезный урок преподнес Андрей.

Узнав, что жених спит с лучшей подругой, Тата сразу же уволила обоих. Однако Андрей со временем вымолил прощение и даже уговорил ее сходить в ЗАГС. О чем Тата пожалела очень быстро и очень сильно, так как официальный статус обострил в любимом настойчивую, можно сказать, навязчивую идею устроить дела за ее счет.

Едва переехав, дражайшая половина возжелала быть занесенной в акт о приватизации «хором».

— Нет, — отказалась от сомнительного мероприятия Тата.

— Почему? Нежели, ты мне не веришь?

— Представь себе, не верю.

Подозрительность — болезнь хроническая. Заразившись, вернуться к святому неведению и искренности, ох, как трудно. Тата даже не пыталась. Обжегшись на молоке, она старательно дула на воду.

— Ты не права, — не обиделся Андрей, — я стою доверия.

Врал. Ничего муженек не стоил.

Как-то Тату остановил сосед, и, явно смущаясь, выдал:

— Таточка, прости Бога ради. Не подумай, будто я навязываюсь или лезу, куда не следует, но я тебя с детства знаю…

— В чем, собственно, дело?

— У вас проблемы с деньгами?

— Не понимаю, — удивилась Тата.

— Я недавно встретил у подъезда некоего субъекта. Личность, между прочим, подозрительнейшая. Дает копейки, — от беспокойства сосед говорил торопливо и не связно. — А я бы не поскупился…

— Кого вы видели, я не поняла?

— У вас в доме был оценщик. Он жулик, бандит. Если вы продаете что-то из обстановки, я с удовольствием куплю.

От былого великолепия в доме осталась: стильная ореховая горка, заполненная коллекцией мейсенского фарфора середины 18-го века; зеркало старинное необычной формы и кабинетный дубовый гарнитур. Горка и гарнитур — середина 19-го века, работа известного мастера Нащекина — особых эмоций у Таты никогда не вызывали. А вот зеркало и фарфор она обожала. Огромное, чистой воды венецианское стекло обрамлял венок из резных виноградных ветвей. Три птички клевали ягодки, десять жучков выглядывали из-под листьев. Оправа крепилась к т-образным перевернутым лапам в виде крепеньких купидонов, сидящих верхом на огромных лохматых псах. Тельца ангелочков служили поддержкой зеркальной глади, туловища собак обеспечивали устойчивость сооружению.

Статуэтки стоили отдельного разговора, очень приличных денег и воспоминаний детства. С фарфоровым народцем с попустительства бабушки, тайно от деда — владельца коллекции — Тата играла в сказки, когда была маленькой.

Так или иначе, расставаться с мебелью и статуэтками она не собиралась. О чем и заявила соседу, а потом и милому, когда через пару дней, изобразив внезапное озарение, он предложил:

— Если продать кое-что из этого барахла, можно начать свой бизнес.

— Это не барахло, а антиквариат, — поправила Тата.

— Какая разница?

— Нет.

— Что — нет?

— Все — нет!

— Тата, ну, послушай, — муж взялся за дело всерьез, — сейчас такое время, люди делают состояния, деньги валяются прямо на полу.

— Вот и поднимай.

— Мне нужен стартовый капитал. Что ж сидеть на богатстве, пахать на чужого дядю и зарабатывать копейки! Давай продадим мебель, фарфор. Я все верну, обещаю.

Жадность придавала речам мужа убедительность. Еще бы. Ведь суммы, о которых шла речь, поражали воображение нолями. Стеклянные барышни и кавалеры тянули на новый «мерс». За зеркало можно было год содержать собственную фирму.

Однако, удовлетворять мужние амбиции Тата не желала. Зарабатывала она прилично, браком не дорожила, а главное считала: «Хочется человеку машину и фирму? Бог в помощь. Пусть зарабатывает!»

Андрей предпочел более легкий путь.

Однажды Тата обнаружила пропажу. Исчезли фарфоровая рыжеволосая девчонка в пышной юбке с лохматой собачонкой в руках и блондинистый менестрель в окружении нарядных дам.

— Где? — спросила Тата. — Где статуэтки?

— Продал! — заорал муженек. — Черт возьми, мне позарез нужны деньги!

Нападение — лучшая форма защиты. Истина старая, как мир. И как война.

— Мне угрожали, у меня не было другого выхода, — оправдывался супружник. Слова воняли ложью.

Тата неожиданно поняла, что понимает, о чем думает муж и поморщилась. Мало того, что мысли сами по себе были отвратительны, процесс проникновения в чужое сознание доставлял мало удовольствия. Мысль — вещь интимная, как прокладка или тампон. Догадываться какова она — одно дело. Знать — другое. А уже чувствовать — бр-р-р! — третье.

— Не оправдывайся, — уронила горько. Сердце зашлось от печали. Умение читать мысли, объяснила когда-то бабушка, приходит не от хорошей жизни. Проницательность является наградой за принесенных в жертву коровок, за развенчанные и разменянные на обиды иллюзии. — Ладно, — добавила уже спокойнее и вышла из комнаты. — Словами делу не поможешь.

«Пронесло!» — возликовал Андрей. Он не надеялся на легкую победу и очень обрадовался смятению жены. Напрасно.

Тата предпочитала ставить над чужими «і» свои точки. Первым делом она выяснила, где сейчас статуэтки и целы ли деньги, которые получил муж. Затем сложила обстоятельства, таким образом, чтобы рыженькая и менестрель вернулись домой. И только после этого взялась за самое сладкое блюдо — месть.

Пока супруг радовался легкой победе и надеялся, что милая женушка рыдает в подушку, Тата достала ножницы, и порезала одежду мужа. Он был франт и перед свадьбой накупил всяческого брендового барахла.

Уничтожив последнюю пар носков, Тата отправилась принимать ванну и обдумывать вопрос: «Зачем я угробила на этого придурка целый год?» Действительно, зачем? Морально-этические качества милого-любимого оставляли желать лучшего и прежде. Порядочность вызывала сомнения априори. За каким, спрашивается, чертом, требовалось связываться с откровенным подлецом, изменником и вором? Чтобы убедиться в очевидном на собственной шкуре?

— А-а-а… — гулкий вопль наполнил квартиру.

Тата ухмыльнулась: «Сколько шума из-за пустяков». Она поднялась — негоже принимать бой, лежа, не та ситуация — запахнула халат и вышла.

— Ты что наделала, дура? — далее последовал поток нецензурной брани.

— Порезала твое тряпье!

— Зачем? В чем теперь ходить?

Два английских костюма, десяток рубашек, белье, свитера, туфли, ботинки, плащ, пальто, куртка превратились в груду лоскутов. Андрей замахнулся исковерканным серым ботинком. Глаза лезли из орбит…

— Я тебя убью, сука. Ты у меня сейчас получишь…

— Попробуй, — лезвие ножа, обычного, кухонного, но не менее опасного от того (большая часть бытовых убийств совершается данным предметом сервировки, а жены еще ворчат на мужей — поточи, да поточи) уткнулось буяну в грудь.

Тата приготовилась к разговору заблаговременно. Обычно она ножи в карманах не носила.

— Совсем рехнулась, — муж испугался, отступил. Причем настолько далеко, что после развода Тата его больше никогда не видела.

Следующим учителем-мучителем стал Игорь.

После развода Тата сменила имидж и место работы. Первый стал более романтическим, второе — оплачивалось и называлось куда лучше прежнего. Тут же выяснилось, что шеф подбивает клинья к своему новому финансовому директору.

«Почему нет? — спросила себя Тата. — Я — молодая, красивая, свободная. Что хочу, то ворочу».

И наворотила. Вляпалась в любовь, как в кучу дерьма на дороге.

Казалось бы, спи, с кем хочешь, развлекайся. Так нет! Чувства подавай, счастье вынь да полож! Нет бы, приглядеться внимательно, пораскинуть мозгами, прислушаться к народному гласу. Куда там. Широкие плечи, симпатичная физиономия, щедрость в разумных пределах застили глаза и ум.

Коллеги говорили:

— У него третья жена! Не пропускает ни одной юбки. По шлюхам таскается! С бандитами якшается.

Тата не слушала ни досужие мнения, ни Внутренний Голос.

— Врет твой Игорь, все врет, — докладывал советчик. И был прав. Из всего многообразия методов управления трудовым коллективом Татин любимый использовал самый приятный. Он брал на позиции топ-менеджеров исключительно красивых и умных женщин, спал с каждой какое-то время, потом затевал новый роман. При этом прежняя пассия могла, как уволиться, так и остаться в компании, пополнив, таким образом, гарем и команду остроконкурентных игроков.

К сожалению, правда дошла до Таты с изрядным опозданием. Да и то благодаря случаю.

Как-то, сидя в туалетной кабинке, она услышала чужой разговор:

— Наш вчера с приятелями опять всю ночь куролесил. Девок подобрали на бульваре, штук пять, и ко мне завалили.

— И что?

— Девок раздели, на пол положили, еду на них, как на стол, выставили, и давай обжираться.

— А потом?

— Потом суп с котом. Ты прямо, как маленькая. Можно подумать, не знаешь, что он потом вытворяет.

— Да, я не про потаскух. Тебе что-то обломилось?

— Как же.

Полилась вода, заглушая беседу.

— И что?

— Как обычно. Перекемарил час-другой и целую ночь спать не давал, всю измочалил. Кобель чертов!

— Не скажи, у меня в прошлый четверг, едва не оконфузился.

— С каждым бывает…

Тата с трудом проглотила, ставший в горле ком. Он сказал: «Ночь не спал, болели почки… дел много… неприятности…»

— Ты в курсе, что поблядушка его опять наотрез отказалась от премии. В благородство все играет, дура. За копейки и мозги сушит и пизду подставляет. По три раза на дню шляется к нему в кабинет, на потеху всему офису, королеву из себя корчит и не догадывается, что он уже глаз положил на другую.

— Ты тоже заметила?

— Не слепая.

— Эта Олька из отдела продаж — отпетая стерва. Сразу потребовала отдельный кабинет.

— Да уж…

Хлопнула дверь. Сплетницы покинули дамскую комнату. Тата — свое убежище. Она была в отчаянии. Подозрения подтвердились. У Игоря кто-то есть! Он перестал приезжать по выходным, отговаривался занятостью. Крайне редко наведывался вечерами, ссылаясь на обилие работы и усталость. Встречи происходили в основном в его кабинете, действительно, часто, утром, в обед и под конец рабочего дня.

Он звонил, бросал небрежно:

— Зайди!

Она неслась на крыльях своей любви, стараясь не думать про чужие косые взгляды и издержки бытия: жалкий комочек белья на полу, задранную выше пояса юбку, несколько торопливых телодвижений на столе в звенящих опасностью и возбуждением минутах. И напрасно. Думать, как известно, полезно.

Тата глубоко вздохнула, стараясь унять волнение. Как же теперь жить? Хорошо бы сойти с ума, но разве по заказу получится?

Тут, словно в насмешку, грянул звонок:

— Зайди! — попросил-приказал любимый.

Она глухо ответила:

— Не могу. Еду в налоговую.

— Жаль, — он положил трубку первым. И вскоре, оставив труды праведные, укатил с работы. Не один.

Тата не поленилась, проследила, проверила. Игорь увез обедать Ольгу — нового менеджера по продажам. В ресторане парочка покушала, пообжималась и отправилась на квартиру к Ольге. Безусловно, не готовить очередную сделку.

Тата тоже пошла домой. Страдать и готовить отмщение. Ей понравилось оставлять последнее слово за собой.

Вскоре она сообщила бывшему возлюбленному неприятную новость. Он либо платит отступное — деньги Игорь любил больше всего на свете — либо партнеры-уголовники или налоговая (на выбор) узнают о некоторых деталях ведения бизнеса.

Тата положила на стол, на котором еще недавно занималась сексом, папку с информацией.

— Что ты можешь, курица?! Ты не знаешь, с кем связалась!

Тата пожала плечами.

— Как финансовый директор фирмы я знаю все.

— Сука.

Игорь сидел бледный, растерянный, разоблачение грозило многими бедами.

— Сколько ты хочешь?

— А сколько стоят растоптанные надежды и полтора года моей жизни?

Это была лирика, не стоящая внимания.

— Назови сумму.

Она произнесла цифру. Он взвыл.

— Двадцать тысяч! Но деньги в деле, подожди хоть месяц.

— Не моя забота, — отрезала, — завтра — крайний срок.

Немалая материальная компенсация помогла не только утешить уязвленные амбиции, но и стала приманкой, на которую клюнул Олег.

Следующая большая проблема в жизни Таты притормозила у обочины, открыла дверцу белоснежного «Бентли» и предложила:

— Крошла, садись, прокачу.

«Да пошел ты…» — ответная фраза застряла в горле.

Едва, взглянув в синие, наглые, усмешливые глаза, Тата мгновенно позабыла обо всем на свете. Перед ней был самый настоящий ПРЫНЦ на белом коне. Прекрасный незнакомец между тем повторил:

— Так что, хочешь или нет?

— Хочу, — загипнотизированная звуками божественного голоса призналась Тата, плохо понимая, в чем идет речь.

— Отлично, тогда вали сюда!

Она послушно исполнила волю новоявленного повелителя и провалилась в очередной роман, как в бездну.

По трезвому размышлению, коего у Таты тогда не было в помине, Олег походил на сериального злодея-искусителя. Или рядового альфонса.

— Поживу у тебя, — сообщил он, оглядев «хоромы». — Хата ничего. Если продать приличный куш можно взять. И барахлишко в порядке. Ты тут одна обитаешь?

Красавец разгуливал по квартире голым, отчего Тата пускала слюни от вожделения и теряла остатки благоразумия. «Да. Живу одна. Хочешь, подарю все и квартиру перепишу», — позыв к неожиданной щедрости оборвал Внутренний Голос.

— Разве я похожа на хозяйку? — наглый советчик заговорил вслух. — А я тут сбоку припека, сторожу квартирку богатых родственников.

Синь в мужских глазах подувяла:

— Деньги у тебя, хоть есть?

Обилие новых дорогих вещей не позволило сказать: «нет». К тому ж решался основной вопрос современности — останется небожитель или исчезнет — поэтому Таты поспешно призналась.

— Есть, есть.

— Замечательно. Тогда мы идем сегодня в ресторан.

Полученных от Игоря двадцати штук хватило ненадолго. Когда деньги закончились, милый собрался на поиски нового счастья.

— Я без тебя пропаду. — Тата валялась в ногах, хватала за колени, целовала ботинки. Лохматая, в черных подтеках туши и алой кляксе размазанной помады, она даже самой себе была страшна.

— Прощай, — Олег перешагнул через нее в прямом и фигуральном смысле и скрылся. Умчался на своем «Бентли» потрошить другие кошельки и разбивать другие сердца.

Месть доставила Тате мало удовольствия. Но требовалось уплатить дань привычке и как-то ночью она подобралась к белоснежному авто, и оприходовала чудо-коня ломом. Потом под истошный вопль сигнализации она бежала по ночному городу, глотала слезы и думала, как просто жить на свете, когда никто никому не запрещает творить зло.

Утешал Тату после пережитых злоключений тридцатилетний аспирант Коля. Мизерная зарплата в средней руки университете, диссертация ни о чем, подработка за копейки курьером. Зато честный — не ограбит, добрый — не обидит, бескорыстный — не потребует ничего. В самый раз!

В квартире Коли на стене висела фотография: мальчик-зайчик, круглые щечки, школьная форма, октябрятская звездочка. И ясные глазки, в которых и тогда — первый раз в первый класс, не шевелись, сейчас вылетит птичка — и сейчас, разменяв третий десяток, отражалось та же обморочная растерянность перед сложностью бытия.

«Зачем он мне?» — думала порой Тата и не находила ответа. Однако, держалась за временщика изо всех сил.

В другое, более стабильное время, с таким Колей можно было худо-бедно жить. Спокойный, старательный, тихий, он был безвреден, как пища, приготовленная без соли и жира. В эпоху же развивающегося капитализма и обостренного феминизма божий одуванчик был обузой и только.

— Неужели я хочу слишком многого? — вопрошала небеса Тата.

Нет, элементарный анализ показывал: ее притязания не выходят за рамки среднестатистических потребностей. Рядовая 25-летняя служащая с ВО, без м/ж проблем, достаток средний плюс обычно хотела: любить и быть любимой; иметь рядом сильное плечо; жить в достатке, долго и счастливо.

— Может я неудачница?

На этот вопрос тоже следовало ответить «нет». Жизнь разворачивалась практически по типовому сценарию. Через разводы и романы с начальниками, альфонсами и великовозрастными инфантильными мальчиками-зайчиками прошло большинство подруг, коллег и знакомых. Так что считать личные проблемы неудачами не было малейших оснований. Подобная судьба стала явлением времени для молодых женщин начала третьего тысячелетия.

Тата выдержала Колю месяцев десять, затем плюнула, прогнала.

— Мы расстаемся, — сказала решительно, — сил моих больше нет смотреть на твою унылую рожу и слушать вечные жалобы!

— Почему? — искренне удивился милый: — Мы же дружно жили. Мне казалось, ты меня понимаешь. Мне просто не везет. Обстоятельства против меня…

— Не начинай, — оборвала Тата. — А то я тебя убью. Это тебе на память.

Нынешняя месть была мирной. Тата протянула Коле соску-пустышку. Тот с недоумением уставился на необычный подарок.

— Что это означает?

— Каждому — свое. Ты живешь, как младенец.

— Я делаю все, что могу!

— Надо больше! — отрезала Тата и села думать.

Первым на повестке дня встал самый популярный в мире вопрос, кто виноват? Тут долго размышлять не пришлось. Виноваты были мужики. Недостатков у бывших ухажеров хватало. Андрей был нетерпелив и жаден. Игорь привык только брать. Олег продавал себя, как шлюха. Коля боялся всего и всех. Однако, если быть справедливой, то и собственная персона заслуживала строгого порицания: «Я пожадничала, не поддержала Андрея, не помогла открыть собственное дело. Я боялась, что Игорь бросит меня, поэтому терпела кобелиные замашки. Я сама отдала Олегу деньги и купила секс. Сама не уходила от Коли, хотя презирала его за лень и апатию».

Неутешительные выводы обескуражили бы кого угодно. Но Тата рассудила так: мужикам Бог судья, что касается ее самой, то на лицо конфликт ожиданий и с этим надо что-то делать.

Подобные конфликты возникают, когда один из партнеров ждет от визави слов и поступков, которые сам ему предписал (вроде «если он меня любит, то должен…(далее по обстоятельствам)) и, не получив желаемое, испытывает горькое разочарование.

«Что греха таить, я надеялась, что ребята осуществят мои представления о любви и отношениях, а они реализовали собственные. Вот сволочи… — следующим рациональным моментом стало новое открытие. Оказывается, конфликты были неизбежны. Истинные мотивы своих кавалеров она изначально знала, но, тем упорнее прятала голову в песок и не замечала очевидного.

— Да, — легко согласился Внутренний Голос. — Умным и логичным твое поведение назвать трудно. Ты была в курсе корыстных настроений Андрея, но вышла за него замуж и иногда даже хотела родить ребенка. Ты видела, что представляет собой Игорь, и все же полтора года надеялась на чудо. Олег не скрывал, что спит с тобой из-за денег, однако ты ждала, что в альфонсе проснутся живые чувства и готова была терпеть унижение. Ну и шедевр бессмыслия: почти год прозябания с нелюбимым, ненужным, вызывающим только раздражение человеком.

«Да, уж, промашка вышла…» — вздохнула Тата и вдруг буквально на ровном месте создала мировоззренческую доктрину. Суть оной сводилась к следующему: ошибок, совершаемых человечеством, не так уж много. Если подсчитать, то «грабель», на которые люди систематически наступают, наберется пара десятков, от силы сотен. Тем не менее, за миллионы лет развития цивилизации и, следовательно, совершения промахов и просчетов, люди ничему не научились. Каждое новое поколение, подрастая, дожидается лишь своего часа, чтобы погубить жизнь, угробить здоровье, потыкаться мордой в грязь и т. п. Что характерно: глупость и наивность присущи представителям всех наций, религий, социальных слоев, возрастов, полов и т. д. Кого ни возьми, все, всегда, повсюду влюблялись в подонков, верили сволочам, дружили с негодяями, нарушали заповеди и рекомендации врачей.

Венчала теорию, отражающую взаимосвязь народа и его дури, как и положено картина мира. Тата увидела ее так: огромное поле уставлено вышеуказанными граблями, к каждым выстроилась очередь, из жаждущих приобщиться к издержкам бытия. Люди, естественно, суетятся, занимают очередь сразу к нескольким граблям, терпеливо или нервозно ждут, подходят, наступают, получают «хрясь» по лбу, благодарят «мерси» и бегут или бредут дальше, чтобы приложиться к знаниям в другом месте. Само собой процесс сопровождают атрибуты привычные и обязательные: вопли «вас тут не стояло», «больше двух в руки не..», тычки, ругань, мат, просьбы «я отлучусь, предупредите…», непреложные «кто крайний, я за вами» и «как думаете, на всех хватит?»

— Согласен, наворотила, — признал Внутренний Голос. — Что дальше?

«Буду искать нового суженого-ряженого. Какие мои годы…»

— А может, хватит бегать от граблей к граблям и от мужика к мужику? Побудь-ка, голубушка, немного одна. Разберись, что ты хочешь получить в союзе и что ради этого готова делать.

«Зачем терять время? Определюсь в процессе».

— Если брести наугад, никогда не попадешь в нужное место. Если не знаешь, чего хочешь, естественно, не получить ничего путного…

«Женщина редко знает, чего хочет. Есть даже шутка: женщина поняла, что хочет и сразу же захотела другого…»

— Очень смешно, особенно с оглядкой на твое нынешнее состояние.

«Ты о чем?» — изобразила недоумение Тата.

— Мне-то хоть не ври. Ты нынче не в форме.

Не в форме?! Мягко сказано. При мысли о новых отношениях Тату одолевала апатия, перемешанная с отчаянием, и виделись сплошные страдания и проблемы.

«Это временная реакция, скоро все пройдет», — тем ни менее ответила она неуемному аудитору.

— Сомневаюсь! — буркнул тот и замолчал.


Глава 3. Пигмалионша

До сих пор попытки заглянуть в свою душу не увенчивались успехом. А тут вдруг получилось. Видимо нынешние размышлизмы добавили жизненного опыта, благодаря чему волшебный потенциал вырос до нужного уровня.

Однако радоваться победе не пришлось.

— Где мои телочки? Где трава-мурава? Где цветочки-василечки? Где зефирные облака? Ясно солнышко где? Где все? — Как бабушка и предупреждала, жизнь сурово обошлась с юношескими иллюзиями. За истекшие годы лужок превратился в пустырь, заросший бурьяном да сухостоем. Телочки издохли. Небо затянуло серой мглой. Даже речка взялась проплешинами мелей. А вот прянично нарядный домик, напротив, «преуспел»: вырос в крепость, поднялся над местностью, окружил себя толстыми каменными стенами, поглядывающими на прилегающую территорию жерлами мощных пушек.

Перемены коснулись и пары пастушков, ранее похожих на фарфоровые статуэтки из семейного серванта. Барышня в стальных доспехах и шлеме поверх кружев и шелка из простушки превратилась в полевого командира. Паренек остался, в чем был, но как-то подлинял и выглядел неубедительно, слегка напоминая приведение.

Тата вздохнула. Внутренний Голос не ошибся. Разрушенное душевное благолепие быстро не восстановится. Придется пахать и ждать у моря погоды.

Следующий порыв носил более конструктивный характер. «Если я так изменилась, — подумала Тата, — то насколько же увеличились мои волшебные возможности?! Оказалось, что к прежним изрядно возросшим способностям добавилось умение летать.

В иных обстоятельствах очередное свидетельство профессионального роста непременно порадовало бы. Но сейчас, глядя на уничтоженную пастораль и понимая, чем пришлось расплатиться за новый навык, Тата лишь губу закусила от досады и, чтобы не сильно горевать, сконцентрировалась на главном вопросе современности. Предстояло решить: что делать в условиях нынешнего душевного кризиса?

Вариантов было два. Первый, отступной, подразумевал по совету-указанию Внутреннего Голоса успокоиться, собраться, переждать лихую годину без страстей-мордастей, поднакопив, таким образом, силенок — решительно не нравился. Вот уже много лет Тата не была одна. Серьезные и не серьезные романы, флирт, поиск, свидания заполняли каждый прожитый день, поэтому остаться в пустоте, без внимания, интриги, надежды значило похоронить себя почти заживо.

Вариант номер два носил прорывной характер и импонировал куда больше, но требовал дополнительного осмысления.

Через пару дней Тата была уже вся во власти новой идеи. Так бывает. Идеи часто покоряют своих создателей и даже превращают в рабов. Помня об этом, Тата с максимальной тщательностью работала над праобразом новой реальности, которая называлась «удовлетворенность жизнью».

В основе «проекта» лежала довольно простая установка: раз правила категорически запрещали колдовать любовь и счастье, но ничего не говорили про качество отношений, то с помощью чар можно было устроить личную жизнь наиболее комфортным для себя образом. Что Тата и собралась сделать.

Определившись с целью, она взялась за вопросы технические и наткнулась на сложность философского порядка.

По сути, удовлетворенность жизнью — сумма неких составляющих, каждая из которых, в свою очередь, — тоже производная многих факторов и так до бесконечности. Поэтому формула волшебства априори не в состоянии учесть все и, следовательно, удовлетворенность никогда не будет полной.

«Что ж, я согласна на частичное удовлетворение моих потребностей», — не стала упрямиться Тата. И аж подпрыгнула от радости. Система координат для ее желания была найдена. Да здравствует, маркетинг.

«Список» базовых потребностей, удовлетворение которых побуждает человека испытывать положительные эмоции, согласно теории известного американского ученого Абрахама Маслоу, состоял всего из семи (волшебное число!) позиций. Столько же составляющих надлежало иметь и создаваемому будущему.

Вскоре Тата уже разглядывала небольшую табличку, и представила: какая хорошая жизнь у нее скоро начнется.


Потребности по Маслоу  Собственное желание Способ реализации
 Физиология (утоление голода, жажды, желание размножатьсяи т. п.)  Хочу материального и физического благополучия Пусть мой мужчина содержит меня и ублажает всячески
 Безопасность Хочу не тревожиться о завтрашнем дне и не волноваться из-за дня сегодняшнего Пусть мой мужчина решает все мои вопросы
Общение (потребность любить или принадлежать какой-либо социальной группе) Хочу жить спокойно Пусть мой мужчина заботится о моем эмоциональном состоянии: понимает, дарит подарки, носит на руках, говорит комплименты, держит слово, не беспокоит, не обижает, не унижает, не заставляет, слушает, слышит, догадывается и т. д. 
Уважение Хочу, чтобы подруги мне завидовали Пусть мой мужчина будет красив, богат, добр, щедр
Познание Хочу открывать для себя новое Пусть мой мужчина возит меня за границу, водит в театры, рассказывает интересные истории и т. д. 
Эстетика Хочу романтики Пусть мой мужчина ведет себя так, будто мы только что познакомились и он за мной ухаживает 
Раскрытие себя Хочу душевного равновесия Пусть мой мужчина максимально соответствует моему представлению об идеальном избраннике 

Однако, создание иллюзии — дело настолько серьезное, что мечтам просто не остается места. Поэтому, трижды перечитав написанное, Тата ввела в спецификацию обязательный модуль саморазрушения: «Пусть через год волшебство рассеется».

Техника безопасности требовала, чтобы каждая серьезная программа изменения реальности включала в себя модуль уничтожения самой себя, дабы автор мог подкорректировать или даже аннулировать полученный результат. То, что в данном случае возникнет такая надобность, исключать не приходилось. Затея была явно стремной, неэкологичной. Ведь партнеру надлежало, покинув личные обстоятельства против своей воли, ограничить поведение навязанными рамками. Да и себя Тата насиловала: «Я не могу переложить на мужчину ответственность за создаваемые отношения, — решила она. — И если хочу много получить, то должна столько же дать. И дам. Буду: верной, честной, доброй, хозяйственной, сексуальной….»

— Да, ты охренела! — грянул с околиц сознания возмущенный вопль. — Как ты все это выдержишь?

Отвечать Внутреннему Голосу Тата не стала. Увлеченная открывшимися перспективами — союз сулил тотальную безопасность и максимальный комфорт — она понеслась мыслью дальше.

«Пусть каждый секс заканчивается для меня оргазмом. Пусть у него будет красивая попа, хороший сильный инструмент, смуглая волосатая грудь, большие ладони…», — когда список перевалил за сотню позиций, и волшебная конструкция из-за чрезмерной детализации уже трещала по швам, Тата сказала себя: хватит! и повелела:

— Пусть! Желаю! Быть по сему!


Глава 4. Фикция. Фиаско. Finitalacomedia

Получив задачу, родной город, как огромный компьютер, вел поиск. Отбор шел этапами. Сначала к кастингу были привлечены хорошо обеспеченные, умные, добрые молодые мужчины. Далее: здоровые и сильные, Потом…и т. д.

Тата тоже была занята делом. Приводила в порядок отремонтированные «хоромы» и дошивала шикарную шелковую хламиду. Идеального мужчину (ИМ) следовало ошарашить сразу же. Что б ни сомнения, ни мысли не одолевали.

Джинсы и футболка для презентации явно не годились. Скучно. Халат — банально. В чем еще можно встретить якобы случайного гостя? Завернуться в полотенце, будто только из ванной? Пошло. Нарядное платье? Глупо. Тата вспомнила детство: бабушкина приятельница тетя Лида-генеральша носила дома шелковые кимоно. Крепдешин струился при каждом шаге легко и свободно, бился вокруг ног, как живой. Таким образом, вопрос был решен.

Шить Тата взялась сама. У hand-made всегда больше энергетика. И за два вечера сварганила судьбоносный наряд. Вещь получилась шикарная! Длинное, широкое платье-рубаха с разрезом до середины бедра по боковому шву. Спереди и сзади треугольное декольте, позволяющее при необходимости оголять плечи, грудь и руки. На талии хитрый поясок, чтоб подчеркнуть стать. Секс-бомба, а не платье.

Кстати и конкурс закончился. Тата еще гладила хламиду, а победителю судьба уже вручила повестку: «Явиться тогда-то по такому-то адресу, иметь в наличии паспорт и смену белья».

Нет, нет, все было сделано тонко. Друг призера, улетая в чужие края, попросил поздравить любимую тетушку и вручить определенного числа торт и букет цветов.

ИМ на секунду задумался. Соглашаться не хотелось. Причем, решительно. Но против лома нет приема. Он сказал: «да» и механизм притяжения включился на полную мощность. Вечер накануне встречи ИМ провел, выясняя отношения с подругой. Ты. ты…ты…взаимным упрекам не было числа. Закончился разговор на драматической ноте:

— Прощай. Я не вернусь! — с этими словами будущий избранник покинул прежнюю жизнь и отправился спать к маме.

На следующий день в 18.00 Тата надушилась, вспушила волосы и устроилась у телевизора.

В 18.30 она начала злиться.

В 19.00 уже кипела негодованием: «Где этот мерзавец шляется?» За суетой и приготовлениями она забыла наколдовать точное время визита.

В 19. 15 раздался звонок в дверь. Судьбоносный? Еще чего…

— Одолжи немного соли, — попросила соседка, — неохота в магазин тащиться. Какое чудненькое платьице. Сама? Ну, рукодельница.

В 19.30 опять раздался звонок. Снова соседка.

— Возвращаю соль с благодарностью. Нашла у себя на полке целую пачку. Спасибо еще раз. Извини.

19.40. Тишина в комнате резала слух. Когда же?!

Звонок! Сердце рванулась из груди — он! Тата вздохнула глубоко и не смогла подняться. Ноги дрожали, отказывались идти.

— Может, не открывать?

Не поможет. Встреча состоится при любом раскладе. Ведь она сама предусмотрительно разработала дублирующие варианты. Сама загнала ИМ в западню. Или себя?

— С Богом!

Несколько стремительных шагов, распахнутая настежь дверь и взгляд зеленых глаз разорвал жизнь на «до» и «после». Тата посмотрела на ИМ и от волнения не смогла сообразить: похож мужик на выдуманный образ или нет. Высокий, симпатичный брюнет, хорошо одет, улыбается приветливо. Кажется, что-то говорит.

— Что? Вы к кому? — спросила Тата.

— Валентина Олеговна дома? — прозвучал пароль.

— Здесь такой нет, — раздался отзыв.

ИМ с сомнением посмотрел на бумажку в руках, назвал адрес.

— Правильно?

— Правильно. Только Валентина Олеговна здесь ни живет.

— А у меня торт, цветы, шампанское. Приятель велел передать.

— Ничем не могу помочь, — Тата сделала шаг навстречу. Взяла в руки листок, повторила вслух адрес. ИМ уловил запах духов и побледнел. — Действительно, моя улица и номер дома мой. Что же теперь делать?

Мужчина знал, что делать. Воображение подсказало. Но цивилизованный человек, высшее образование, уважаемый бизнесмен…Тата легко прочитала незатейливые мысли своего визави. Впрочем, текст был на удивление прост, сплошные междометия и банальности: «Вот это да!», «какая баба!», «завалить бы…» и т. д.

ИМ облизнул в раз пересохшие губы, представил, как валит, как…и сказал хрипло.

— Приятель, видно, перепутал. Торт жалко, пропадет.

— Давайте ваш торт съедим, — Тата рассмеялась.

— Давайте, давайте, — торопливо согласился ИМ и без приглашения переступил порог.

Тата захлопнула дверь, хмыкнула довольно, птичка в клетке! Отлично!

— Вы всегда пускаете в квартиру незнакомых людей? — первым делом поинтересовался гость.

— Нет, только сегодня. И лишь потому, что вы показались порядочным человеком. Впрочем, действительно, вам лучше уйти.

— Ни за что. Я уже настроился на чай и торт.

— Значит мне нечего опасаться?

— Я на сто процентов надежный и законопослушный гражданин. Могу показать паспорт. Еще у меня есть водительские права. Стало быть, я еще и психически здоров.

— Это обнадеживает. Что ж, предъявляйте документы и прошу к столу.

Уютная, просторная кухня в нарядной простоте. Ворчит, закипая чайник. Чашки, поблескивая золотым ободком, таращатся в потолок. Ждет жертвенной участи похожий на букет торт. Идиллия! Так можно провести жизнь.

Тата подошла к холодильнику, распахнула настежь дверцу, наклонилась на прямых ногах, словно поклон земной отбивала, стала выбирать с нижних полок угощение. За спиной разлилось напряжение. Это ИМ вытаращился на ее плотно обтянутые платьем ягодицы.

Ловушка сработала. Мышка польстилась на сыр и потянулась к бесплатному угощению.

— Вы необыкновенная женщина.

— Вы мне льстите…

Музыка обволакивала тело дурманом возбуждения. Толкала нарушить границы приличий.

— Тата, ты такая… Ты — чудо! Ты лучше всех!

«Еще бы! Триста шестьдесят пять дней ты не будешь замечать ни одной женщины»

Мужской голос дрожал от страсти.

Женское молчание полнилось раздражением. Романтическое волнение сменил скепсис.

— Я искал тебя всю жизнь!

«Где? По чужим постелям?»

— И нашел!

«Как же! На аркане привела!»

— Я хочу тебя. Ты всегда не носишь белье?

— Только сегодня…

Усталый низкий голос пел о любви. А не о конструктивно выстроенных отношениях двух гомо сапиенсов. Вернее, одного гомо сапиенса и одной гомо магистик.

— Тебе хорошо? — ИМ обессилено рухнул лицом в подушку.

— Да, — ответила Тата. Ее влажные глубины наполнились блаженством. А сердце — тоской и отчаянием. Хоть в петлю!

А тут еще некоторые со своими комментариями.

— На что ты собственно надеялась? — с лицемерным участием произнес Внутренний Голос. — В постели с чужим не нужным тебе мужиком много радости не найдешь.

«Я ничего не чувствую, будто резиновая кукла».

— А как же оргазм?

«Да, пошел ты».

Ночь смыкала веки усталым любовникам и непорочным монахам, детям и старикам, великим праведникам и большим грешникам. Невластная только над въедливым не покоем бессонницы, миновала она женщину с заплаканными глазами.

ИМ не разочаровал. Он был классным любовником. Тонким, чувственным, умелым. Мужской силой мог поделиться с семерыми. Но…без душевной подоплеки секс казался Тате механистическим набором движений, в котором скудость ощущений ни как не компенсировалась мощным финалом.

«Почему мне так плохо? Мы ведь должны подходить друг другу», — спрашивала она у себя.

— Ничего подобного. Ты получила то, что заказала, причем с оглядкой на формулировку и только. О соответствии не было сказано ни слова, — подсказал Внутренний Голос.

«Что ты имеешь в виду?» — испугалась Тата.

— Исправь меня, если я ошибаюсь. Ты хотела душевного покоя? Не душевного тепла, не привязанности или хотя бы расположенности, именно, покоя. Ты его обрела. Ты ни будешь испытывать к этому мужчине никаких чувств. Подчеркиваю: ни каких. Ни хороших. Ни плохих. Твоя душа для него закрыта.

«Я не этого хотела».

— Не ври. Ты хотела, чтобы с тобой обращались правильно, то есть в соответствии с инструкцией. Так и будет. ИМ, словно робот, методично и тщательно исполнит все назначенные тобой предписания Так что, тебе не придется больше страдать из-за чужой спонтанности. Ты будешь мучиться из-за тупой монотонности и предсказуемости собственной жизни.

«Я хотела лишь передохнуть».

— Вот и дохни! — Внутренний Голос стал безжалостным. — Ты хотела материального благополучия? Получай. Но деньги — хитрая энергия, она на халяву не дается никому. Ты заплатишь за финансовую свободу, потерей свободы личной. Этот человек прагматичен и потребует отчет о каждой потраченной копейке. Он щедр и любит делать подарки, но с оглядкой на собственный вкус. Он придерживается консервативных взглядов и считает, что мужчина — добытчик, а женщина — хранительница очага. Поэтому целый год ты будешь его домработницей, кухаркой и сексуальной игрушкой.

«Но почему? Я всего лишь хотела не работать с девяти до шести. Не подчиняться всяким идиотам. Не слушать вечное нытье офисного планктона. Я хотела отсидеться в тепле и уюте…»

— Вот и седей! Ты хотела заботы, понимания, щедрости, ответственности, уважения, всего, что составляет суть нормальных человеческих отношений. И ты это получишь. Но в формальной, доведенной до абсурда, форме. ИМ превратится для тебя в набор функций и ты всегда будешь помнить, что с тобой не человек, а зомби.

«Это какой-то кошмар».

— Ты хотела, чтобы тебе с твоим избранником было интересно? Будет. Изо дня в день он станет развлекать тебя, заваливать информацией и впечатлениями, невзирая на твои настроения и желания.

«Не хочу. Я ничего уже не хочу. Надо срочно что-то делать. Например, заменить этого типа другим. Кто там занял второе место?»

— ИМ номер два вызовет у тебя такую же реакцию. Только негатива добавится.

«Какой ужас!»

— Это еще что. Вспомни, про свой зарок. Ты выдернула человека из прежней жизни, навязала ему себя и за это поклялась быть верной, честной, доброй, хозяйственной! Так что придется, милая, крутиться, как белка в колесе!

«Не желаю».

— Ничего не поделаешь.

«Почему ты меня не предупредил раньше?»

— О чем? Ты в трезвом уме и здравой памяти назначила незнакомого человека ответственным за свою жизнь, сама же умыла руки и, стало быть, выбрала рабство.

«Неправда!»

— Правда! Ты даже не удосужилась взглянуть на партнера. Ты фактически отдалась первому-встречному.

«Он — не первый-встречный!»

— Ой, ли, на его месте мог оказаться каждый.

«Я ошиблась и отменю колдовство».

— Дерзай. Но пока ты будешь строить антиконструкцию, ИМ будет рядом с тобой.

Так жизнь превратилась в кошмар. Дни сменяли ночи. Выбрать, что хуже Тата не могла.

Ночами был секс.

— Я тебя хочу… — говорил ИМ.

Тата закрывала глаза и подгоняла время. Скорее!

В лучшем случае, она ничего не ощущала. Ни рук, ласкающих кожу. Ни губ, пьющих дыхание. Ни плоти, пронзающей глубины. В полном бесчувствии организм сам по себе, без ведома ума и нервной системы, накопив возбуждение, взрывался оргазмом, необоснованным, как восторги шлюхи, под сотым клиентом. Но это были цветочки.

В ягодном варианте, коих было большинство, тело отказывалось мириться с насилием. Едва мужские руки касались кожи, как черная муть отторжения подступала к горлу. Тело под поцелуями сначала деревенело, а затем превращалось в камень.

Мужские губы ласкали шею, плечи, а женские легкие заполнял расплавленный свинец: «Нет!».

Мужчина добирался до груди, и огонь перетекал в женское сердце: «Нет»

Мужчина собирал мягкую, нежную, с ягодкой соска, грудь в ладонь. Та не помещалась, расплывалась бесформенной массой у основания. Он прижимался к теплой мякоти лицом. Глох, слеп, задыхался. Тата вздыхала судорожно и представляла, что молочная железа полна ядом, и отрава, через истерзанные пальцами, губами, зубами, соски, вливается ИМ в рот.

— Так бы и умер, — болтал чушь ИМ.

Тата очень хотела согласиться. Но не смела. Не имела права желать зла. И не желала. Лишь торопила время. Надвигался апогей ее мучений — оргазм. Его надо было прожить, как можно скорее.

По мере того, как тело подлаживалось под навязанным мужчиной ритм, как в внизу живота скапливалось энергия, в мозгу собиралось и концентрировалось неприятие. В миг, когда подлая, ничтожная тварь-матка исторгала из себя влагу, сознание, вынужденное проживать одновременно два противоречивых чувства: экстаз и ужас — впадало в ступор. Сердце пронзала острая боль, легкие сжимались без воздуха, рот рвался в немом крике, барабанная перепонка трещала под прессом давления.

Продлись наслаждение-истязание еще миг, и смерть наступила бы неминуемо. Но у всего есть предел. На нежности после первого соития и на прелюдию ко второму Тата уже не реагировала. Она впадала в почти коматозное состояние и, как в защитном коконе, отсчитывала, сколько раз ее сегодня казнят: два, три или более.

Если исступление мукой принять за искупление, то за свое желание получать оргазм в каждом половом акте она заплатила сполна. От нервного истощения тело стремительно худело, истончалось, таяло. Красота из здоровой превращалась в изысканную. ИМ перемены приписывал собственным эротическим талантам и гордился неимоверно. То, что с Татой происходит в постели, он, слава Богу, не замечал. Также как и ее дневного подвига. Тут колдовство тоже удалось на славу.

Поведение ИМ точно соответствовало прогнозу Внутреннего Голоса.

— Тата, я тебя попрошу вести учет наших расходов. Не подумай, что я тебя ограничиваю, но мне надо понимать, куда уходят деньги. Ты ведь экономист по образованию, значит, тебе будет несложно вести табличку в excel.

— Конечно, милый.

К чему дебаты, если все равно придется подчиниться? По субботам ИМ, надев очки в тонкой металлической оправе, проверял записи и красным фломастером отмечал пункты, выходящие за рамки рационального ведения хозяйства. Тата в это время стояла рядом, покорно выслушивала ценные указания и с вожделением смотрела на часы. Каждое сказанное ИМ слово приближало финал истории.

— Тата, у меня для тебя кое-что есть! Ты ведь хотела норку, я правильно угадал?

— Конечно, милый.

Она не носила шуб, не любила золото, не надевала вечерние и коктейльные платья от именитых брендов. Она терпеть не могла барахло, которое приносил ИМ. Даже фирма, в припадке щедрости, переписанная на ее имя, не принесла радости.

— Делать тебе нечего не надо. Будешь наезжать пару раз в неделю, принимать доклады. Сейчас модно, чтобы у жены был собственный бизнес, — ИМ сразу обозначил правила, чем лишил презент всяческого смысла.

— Но я бы хотела поработать, попробовать свои силы, — возразила было Тата. От бесконечной готовки и уборки ее уже тошнило. ИМ был помешан на здоровом питании и употреблял только экологически безупречные продукты. Свежеприготовленные, естественно. С учетом того, что кушал он только дома и предпочитал проводить переговоры с клиентами и партнерами за хорошо накрытым столом, из кухни Тата практически не выходила.

— Твоя работа — это дом.

— Но можно нанять домработницу.

— Я против чужих людей в доме.

«Я тоже», — подумала Тата и посмотрела на часы. Пока шел разговор, она еще на три минуты приблизилась к свободе.

«Все пройдет», — сказал еврейский мудрец Соломон, подразумевая царские горести и тщетность бренного бытия. И добавил уничижительно: «И это!» Сначала у Таты иссякли силы терпеть беду, затем — само терпение, а потом и беда пошла на убыль. Явилась весна с авитаминозом, половыми бурями и цветением садов. Затем первой жарой угостил июнь.

— Куда поедем отдыхать? — полюбопытствовал ИМ, — и когда?

Колдовство теряло силу в начале августа, поэтому Тата ответила:

— Давай в сентябре.

— Что за блажь? — удивился ИМ. — Зачем сидеть летом в городе?

— Пожалуйста…

Чары иссякали и ИМ уступил. Он по-прежнему, пылал страстью, как самовар, «топтал», как петух, не помышляя об изменениях. Они сами вошли в жизнь.

Тата с холодным любопытством прирожденного естествоиспытателя наблюдала за процессом. ИМ случайно встретил на выставке подругу своей бывшей возлюбленной.

— Как она? — спросил для проформы. Шел июль. Кроме Таты женщин на земле не существовало.

— Плохо! Очень плохо! Какая же ты скотина!

— Я?

— Ну, не я!

Выяснилось, что после его внезапного ухода возлюбленная сделала аборт, месяц лежала в больнице, осталась без работы и очень бедствует.

— Не может быть! — Мир, теплый и розовый, состоящий из Татиного тела и постоянного упоения, дал первую трещину.

— Козел! — резюмировала собеседница и ушла прочь. — Сволочь!

Вечером, как человек порядочный, ИМ рассказал Тате о встрече.

— Ты бы ее проведал, помог… — странное предложение для любящей женщины? Но июль-то перевалил за середину.

ИМ накупил всякой снеди и отправился по почти забытому адресу. Дверь открыла мать.

— Я ничего не знал, — сообщил ИМ вместо «здравствуйте».

— Зачем явился?

— Она…дома?

— Нет.

— Можно я подожду.

— Проходи.

За чаем события прошедшего года высветились нелицеприятными подробностями.

— …чуть не умерла. Отравиться пыталась. Не отходила от нее ни на шаг…

— А где сейчас?

— Работает.

— Так поздно?

— Трудно жить-то.

Хлопнула дверь.

— Мама, я картошку купила… Ты!

Он подошел, забрал из рук сумки, не зная, куда девать, посмотрел растерянно по сторонам.

— Уходи, — услышал? почувствовал? неуверенный шепот.

— Прости меня! — он за этим и явился. Извиниться, грех с души снять, помочь деньгами. Милое лицо утопало в следах печали. Глаза полнились болью. Он смотрел, как воду в пустыне пил. Глаза, губы — он их любил? Сердце защемило — любит! Волосы на подушке, руки на плечах, вкус поцелуя, как он мог обходиться без всего? Зачем?

— Родная моя…

Рушились чары. Словно извержение вулкана, разливалась огненная лава-любовь. Пепел забвения усыпал прожитые месяцы. Мнимое уходило. Оставалось настоящее. Чувство.

В тот вечер ИМ был сам не свой. Кругом, перед всеми виноват! Предатель. Дважды предатель. Занимался любовью, не в пример прежнему, без пыла, по обязанности. Мысли витали далеко, тянулись к другой.

К ней и явился через два дня. Букетище, полная сумка еды…

— Скажи хоть слово!

Прежняя любимая ответила:

— Нет!

— Я спать не могу! Есть! Жить! Возьми меня обратно!

— Нет, нет, нет! — и на грудь бросилась, сдаваться. Намучилась достаточно, хватит.

Три дня ИМ пожил на два дома. Ровно в срок объявил:

— Тата, прости, я люблю другую!

Первые слова о любви за год.

— Иди, милый! Счастья тебе, — Тата отпустила ИМ с миром и, не успев нарадоваться свободе, окунулась с головой в черную тьму депрессии.


Глава 5. Исступление — Искушение — Изменения

Исполнение мечты чревато тем, что на смену накалу нетерпения приходит пустота исполнения. И тогда жить становиться не зачем.

С Татой так и произошло. Цель — освободиться от ИМ, как спасительный круг держала на плаву долгие и тяжелые месяцы. Но едва идеальный мужчина скрылся из виду, она принялась тонуть. Сил сопротивляться не было. Желания тоже. Погрузившись в тупое оцепенение, Тата слонялась по пустой квартире, валялась на диване, разглядывая потолок. Сердце тупо ныло, пальцы дрожали, плакать хотелось непрестанно.

Вдоволь настрадавшись, как-то поутру она сказала себе: «Хватит! Пора завязывать с соплями! Надо жить дальше. Сколько можно…И вообще, волшебница я или где? Не желаю быть рабой обстоятельств. Хочу обрести покой!»

В то же мгновение душу накрыло равновесие. Ни боли, ни горя, ни тревог. Благодать. Но передышка оказалась недолгой. Депрессия вернулась через день. Пришлось снова применить магию. И снова. И снова. Наконец, стало ясно: чары не помогают.

В полном унынии Тата отправилась к бабушке. Кладбище утопало в тишине. В этот день лишь ветер шуршал по земле увядшими листьями, да птицы на деревьях пели свои песни. Тата шла, потупив глаза, стараясь не смотреть на каменные плиты — свидетельства о смерти; не замечать кресты — печати о печали. Она старалась не думать о бренности человеческого бытия, затаившегося в прочерке, противопоставляющем две даты. И все же смотрела, думала, вытирала украдкой слезы.

— Бабушка, — позвала Тата, придя на место. — Бабушка! — повторила грустно.

«Что тебе?» — отозвался родной голос.

— Мне плохо.

«Терпи, моя девочка. Жизнь бывает разной».

— Мне очень плохо.

«Пройдет».

— Это не ответ, а отговорка. И вообще, ты меня совсем забросила. Хоть бы приснилась! Внучка я или кошка безродная?! Любимица или дворняжка приблудная? Кто тебе важнее: вечный покой или я?

«Ты, ты, только не шуми. И имей в виду, там любят порядок, так что я только на минутку…»

— Мне совет нужен.

«Что приключилось?»

— Как жить дальше? У меня ничего не получается с мужиками.

«Жизнь и отношения — это опыт, который человеку надо получить. Поэтому люди и набивают шишки, обжигаются на молоке, дуют на воду, падают, встают, снова падают»

— Я не могу так. Не хочу. Не буду. Подскажи легкий путь.

«Его нет».

— Но я хоть встречу своего суженого?

«Наверное. Если не опустишь руки. Если не поддашься отчаянию. Не закроешь сердце броней».

— А сейчас что делать? У меня душа болит, уже сил ни каких нет. И колдовство потеряло силу…

«Колдовство ушло из-за того, что ты совершила большой грех».

— Велика важность: год мужиком попользовалась!

«Разве забыла…Ребенок погиб…»

— Но когда вершилось колдовство, подруга ИМ не была беременна. А потом я про нее даже не вспоминала.

«Не обманывай себя, милая. Ты все отлично понимаешь. Если ты потеряла колдовскую силу, значит, ты могла предусмотреть такую ситуацию, но не захотела. В лишних знаниях, лишние печали…и лишняя ответственность».

Тата вздохнула тяжко. Бабушка, как обычно была права.

«Мне пора, прощай, девочка».

— Прощай. Спасибо, бабуля.

Тишину кладбища вспорола воронье карканье. Тата вздрогнула. Что это было? Она на самом деле разговаривала с бабушкой или померещилось? Впрочем, какая разница. Она узнала, что хотела. А спустя пару минут и увидела…

Женщина в белом халате, холеная красивая рука в маникюре, привычно и деловито наклоняет над умывальником металлическую посудину, наполненную кровавым месивом. Водоворот подхватывает комочки, красной густой, как хорошая сметана, массы, разбавляет цвет до розового и уносит в беспредельность канализационного стока то, что могло стать жизнью.

— Я не знала. Я не хотела, — хотела повторить Тата, но язык словно одеревенел.

Чужой, грозный, не бабушкин голос звенел укором в мозгу: «Чем провинилось дитя, которому не судилось по твоей прихоти прийти в мир? В угоду, каким богам принесено оно в жертву? Во имя чего совершено злодейство?»

— Это получилось случайно, без умысла. Но я все равно искуплю вину, клянусь, — пообещала Тата. — Только как?

«Приведешь в мир другого малыша! — приказал визави. — Даю тебе срок: десять месяцев».

— Дай мне еще силы, — успела попросить Тата, прежде чем разговор закончился.

Но видимо ее услышали. Тата стала чувствовать себя, не в пример последнему времени, нормально. И с души, словно камень упал. А уж мозг, вообще работал на всех оборотах, решая самую актуальную проблему сезона: где взять младенца?

В принципе вариантов было всего два: родить самой или посодействовать какой-либо женщине. Однако вряд ли грозный глас подразумевал легкие пути. Скорее всего, требовалось свершить подвиг или, как минимум, нечто экстраординарное.

Поиски поприща для применения сил много времени не заняли. Как-то, Тата наткнулась на плачущую на лавочке соседку. Первым порывом было подойти и утешить. Но слова тут были бессильны. У соседки была непроходимость труб. Она лечилась много лет, ездила к ворожкам и бабкам. Денег и нервов угрохала — не сосчитать. И все без толку. Все твердили одно и то же: оплодотворение не возможно.

Комкая в руках очередное подтверждение бессмысленности своего биологического существования, женщина на скамейке думала уже не о новой жизни, а о собственной смерти, о самоубийстве…

Тата удовлетворенно кивнула. Данный случай очень подходил под определение подвиг. Правда, существовало одно «но». Десять месяцев были слишком маленьким сроком для того, чтобы ввязываться в сложный или «долгоиграющий» проект.

«Ладно, возьмусь», — решила Тата и наслала на соседку надежду — нечего руки опускать, пусть верит. Сама же, не мудрствуя лукаво, отправилась в Дальнее Никуда в Высшую Канцелярию выяснить: есть ли у проекта перспективы.

Объясняться пришлось с клерком.

— По какой, простите, надобности явились? — спросил он сурово.

— Желаю вину искупить. И на консультацию.

— Записаны?

— Я…

— В очередь!

Тата обернулась. Вокруг толпилось не меньше сотни просителей.

— Крайний кто?

— За мною будете!

— А скоро?

— Лет пять-шесть, не раньше.

— Что?! — заорала Тата не своим голосом, — какие пять лет! Да я сейчас все разнесу к чертям собачьим!

— Прекратите хулиганить! — пискнул клерк-бюрократ, — а то…

— Пошел, ты! Я — каких кровей, у меня бабка-прабабка, с первобытнообщинного строя, с пещер. Мои чудеса должны исполняться в режиме дедлайн, а не неизвестно когда. Потому: ни каких очередей. Все немедля, здесь и сейчас. Не то, как пойду громить, тебя в клочья, замки в пыль, не удержишь и не пытайся. Или докладывай номеру первому или пожалеешь! Ну?! — Тата шагнула вперед и легонько чиновничка плечиком задела. Тот поморщился, потер местечко ушибленное, и скромненько, с умилением в голосе спросил:

— Так вы-с значит родовая, наследственная, не из новодела, не из этих скороспелых? Сейчас все в чародеи лезут. Будто тут медом намазано. Натворят делов, потом у нас пороги обивают. Из какой фамилии будете?

Тата назвалась.

— Стало быть, внучка Любови Андреевны?

— Именно!

— Так бы сразу и сказали. Ведь гроссмайстер!

Тата понятия не имела об уровне бабушкиного мастерства и в ответ лишь многозначительно улыбнулась. Мол и я об том!

— Прошение написали?

Тата всполошилась. Да, конечно. Правильно? Секретарь зыркнул, отметил:

— По форме! — и исчез за высокой дубовой дверью.

«Если откажут, попрошусь лично. В ногах валяться буду, не уйду, добьюсь, с типом этим пересплю…»

Легок на помине, появился референт. Листком машет, не разобрать, что написано. Еще и глупости болтает:

— Вечерок не занят? Есть предложение! Полетаем, может? Места знаю, обалдеть.

— Какой вердикт? — выдохнула Тата.

— Благосклонно.

Поперек прошения лежала резолюция: «Пусть!».

— А ну-ка… — она протянула руку.

— По инстанциям пустить велено! Не суетясь! Так как на счет вечера? А?

— Занята! — отрезала Тата. — В другой раз. А на консультацию куда?

Клерк кивнул: в другой, так в другой. И передал веление начальства — разбирайся сама.

Вернувшись из дальнего вояжа, Тата отправилась исследовать маточные трубы соседки. Проход из-за спаек был узким по всей длине, в некоторых местах и вовсе образовались почти глухие заторы. Однако кроме механистических преград присутствовало что-то еще. Осторожно прикоснувшись к стенке трубы, Тата почувствовала, как чужая плоть завибрировала враждебным излучением.

Так, стало быть…

Прихватив нужный для проведения теста квант, Тата вернулась к себе и занялась анализом. Вскоре картина прояснилась: соседкино нутро излучало энергию смерти, основу которого составляло проклятие.

«Проклятие, — прочитала Тата в старых записях, — это сконцентрированный энергетический импульс, посланный мысленно, письменно или вслух одним человеком другому.

Если импульс слаб, то столкновение с энергетической оболочкой человека не приводит к пробою и тогда не происходит ничего страшного. Когда же оболочка разрушается, проникший негатив приводит к диссонансу в энергосвязях со внешним миром и тогда на уровне ДНК формируется новая психоэмоциональная программа, влияющая на судьбу человека. И даже на его род. В том случае, когда проклятие мощное или конкретно направлено на потомков, программа передается по наследству, предопределяя жизнь последующих семи поколений.

Но проклятие — не приговор. Он него можно и нужно освободить человека. Лучший способ для этого: найти автора проклятия и убедить покаяться».

Этим Тата и занялась.

Из родовой памяти соседки она вытащила на свет белый старую историю и ужаснулась. Сто лет назад, бабка соседки повздорила с подружкой. Та одолжила кофточку в белый горошек и пятно поставила. Перепалка переросла в ссору.

— Не проси ничего больше. Не дам! — заявила решительно бабка, тогда еще молодая барышня.

— Черт с тобой, — сказала подружка. И в сердцах — гардероб, чужой, богатый, выручал не раз — добавила: — Будь ты проклята, сквалыга!

«Что же теперь делать?» — гадала Тата. Автор проклятия и его жертва давно лежали в могилах. Ушли, естественно, не примирившись, не простив друг друга, не покаявшись. Следовательно, шансов на успех нет? Соседке придется нести свой крест дальше, а ей — либо искать новых родителей для младенца либо рожать самой?

Тата с ужасом посмотрела на часы. Время шло, бежало, таяло с каждой минутой. Но до крайнего срока осталась еще неделя, и опускать руки было рановато.

На всякий случай она еще раз погрузилась в старую ссору, пробежалась по колким обидам, перебрала сказанные в сердцах оскорбления. Увы, ничего кроме злобы обнаружить не удалось. Дурацкая кофточка напрочь убила дружбу, уничтожила привязанность, превратила двух приятельниц во врагинь. До конца жизни обе ненавидели друг друга. А за что собственно? Скорее из праздного любопытства, чем по здравому размышлению, Тата задалась неожиданным вопросом и обнаружила, что взаимные претензии по поводу одежонки были поверхностными. Суть обиды крылась в ином. Девчата злились из-за того, что подруга не пришла мириться первой, что поставила свои амбиции выше отношений.

Это было уже кое-что, и Тата принялась рыть усерднее.

Старания не пропали втуне. Перебрав ворох воспоминаний столетней давности, она наткнулась на случай, который мог бы стать ключом к ситуации. Подружка соседской бабки, Лида, уже в приличных летах, будучи изрядно во хмелю, призналась сестре, что из-за дурацкой тряпки рассорилась с самым близким человеком и всю жизнь жалела об этом. Однажды Лида даже пошла в церковь: замолить грех. Но по дороге заскочила в магазин, там как раз выбросили сосиски, и суд да дело стало не до лирики.

Тата вздохнула с облегчением. Полученный факт, хоть и с натяжкой, можно было расценить, как покаяние и провести процедуру. Она вернулась в маточную трубу и трижды произнесла заветные слова: «По поручению рабы Божей Лидии, снимаю проклятие! Прошу за нее прощение и прощаю от ее имени то зло, что, возможно, причинила!» Затем от имени бабки соседки приняла прощение: «Прощаю то, что ты прокляла меня! Прости и ты, то зло, что, возможно, я причинила».

Бесконечным мгновением разлилась в организме женщины неопределенность. Тата замерла. Хватит ли у опосредованного покаяния силы, чтобы победить проклятие? Стенка матки вибрировала от перенапряжения. «Ну же, голубушка, давай, — подстегнула Тата процесс. — Пусть добро победит. Тебе это самой выгодно: реализуешь свое истинное назначение».

В тот миг, когда проклятие отступило, Тата и в своем волшебном воплощении, в чужом женском нутре и дома, в человеческом обличье, испытала что-то сродни оргазму.

— Поняла, как это творить добро в особо крупных размерах? То-то… — поинтересовался Внутренний Голос.

Кроме вечного резонера с его дурацкими комментариями омрачило праздник и отсутствие результата. Соседи старательно занимались сексом, однако оплодотворение не наступало. Тата снова отправилась в Высшую Канцелярию.

— Почему ничего не получается? — взяла за горло референта.

Тот прохрипел:

— У пары генная несовместимость.

— И что, не бывать ребеночку?

— Почему же? Шансы есть!

— Говори!

— Отпусти, тогда скажу.

Тата ослабила хватку.

— Существует всего пять процентов вероятности, что у твоих соседей будут дети. Так что, на счет вечерка? Прогуляемся?

Не успел секретут закрыть рот, а Тата уже исчезла. И едва отдышавшись, занялась строевой подготовкой. Генной. Выстроила по ранжиру гены, не беда, что нет числа, был бы толк. Прокашлялась, как опытный оратор, и заматерилась фельдфебельно.

— Вашу мать! Да я вам…Да я вас…Сволочи, негодяи! Всех урою! Вы тут для чего торчите, жизнь продолжать или жопы наедать? Род людской продолжения требует! А вы в рулетку забавляетесь! Выдать немедленно зачинщиков! Пять из ста! Иначе каждого второго собственноручно…пожалеете…трам… тарам… там… там…

Призадумались гены. Сдать пятерых или всем миром полечь? Дама серьезная, силы не мерянной, вожжа под хвостом, вдруг не шутит?

Расступились ряды. Понурив непутевые головы, явились ответчики.

— Здесь стоять! Ждать вторжения! С места сдвинетесь, пожалеете!

И опять фиаско. Тата в отчаянии в секретарские ноги бухнулась:

— Веди, куда хочешь. Делай, что желаешь. Но скажи, что не так?

— Спешишь, лакомая моя, природа у парочки разная. Не бывать-с!

Тут-то разомлевший от приятного соседства клерк и совершил ошибку. Одну руку за пазуху Тате засунул в задумчивости или в забытьи грудь стал щупать. Другой под юбку полез. В волшебном Дальнем Никуда, как и заурядной реальности, всякий имевший власть старался превысить свои права. Но не такую попал. Зажав злодейские руки на месте преступления, Тата завопила что есть мочи:

— Помогите! Насилуют! Люди добрые!

Клерк задергался, зашипел: «Стерва!». А поздно. Кругом набежало видимо-невидимо.

— Обижают меня, сиротинушку! Совращают с пути истинного! Чести лишают! Что же это делается на белом свете? И сюда злыдни добрались! — орала Тата, размазывая по лицу несуществующие слезы и почти веря в угрозу посягательства и свершаемое насилие. Мелкий бюрократ, хилые ножки, спички-пальчики, ни как смог бы с ней совладать. О покушении на добродетель вряд ли бы и помыслил.

— Сама она, видит Бог, я бы никогда, — растерянно лепетал анти-герой.

— Так… — раздалось протяженное, будто эхо, восклицание. Откуда? Страшно и подумать! — Цирк устраиваем? Матросский танец с выходом?

— Я, я… — залепетал клерк.

— Молчи уж! Кого тут обижают? — Голос обрел твердость и стал похож на тот, с кем Тата беседовала на кладбище.

— Меня, — пролепетала Тата. — Меня, бедную, несчастную, помощи лишают. Один на один с бедой оставляют. И еще вдобавок насмехаются.

Голос приказал:

— Хватит выпендриваться! Переходи на нормальный язык. В чем суть дела?

Тата кратко изложила ситуацию.

— Дама знает о твоих стараниях?

— Нет, как можно?

— Благородство играешь!

— Вину искупаю! С совести пятна свожу! Какие тут игры.

— Ладно, тогда старайся.

— А сроки можно передвинуть? В виду непредвиденных обстоятельств?

— Надоедливая ты особа.

— Пожалуйста.

— Хорошо.

— У меня еще один вопрос…

— Будет тебе беременность! Не ной!

— Не мне, — закричала Тата. — Соседке.

Голос не ответил. Видимо, счел аудиенцию завершенной. Так и есть. Появился новый чиновник. Поважнее, посолиднее первого. Записал все подробно. А в завершение ошарашил:

— Запоминайте число, время, положение. Соседка твоя забеременеет двойней. Однако один ребенок умрет родами. Ясно?

— Ну, почему?

— Первенец вберет в себя несовместимость природ и погибнет. Второй останется жив.

— А еще рожать можно?

— Бабье и есть бабье! Только б плодиться! Посмотрим.

Тата скорчила обиженную гримасу, грудь вперед выставила и поперла:

— Жалко, что ли? Да?

— Ладно. Еще разик можно.

— Спасибочки! Благодарствую! Ручку пожалте, — опять ее понесло.

— Не паясничай! И дамочку свою приготовь…

Тата ввалилась к соседям с сияющими от возбуждения глазами.

— Сон видела! Вещий.

Мужчина и женщина смотрели на нее недоверчиво.

— Хотите ребенка?

— Ты, что смеешься?!

Тата чертыхнулась, вот напасть. И пересказала, что надо делать и как.

— Бред какой-то, — отмахнулась дама.

— Дело хозяйское. — Тата не очень расстроилась. На всякий случай она уже придумала план. Если соседи не послушаются, она нашлет на парочку страсть и покорность. А затем немножко «поиграет в куклы».

— Странная она, — сказала соседка и ушла готовить ужин.

— Странная, — согласился сосед.

Через час вернулись к теме.

— И выдумала же такое!

— Говорит, приснилось! Врет, наверное. Издевается.

Время 11.30. До назначенного срока оставалось десять минут.

— А вдруг, правда?

— Я тоже об этом думаю!

Лежали рядом, молчали, слушали тиканье часов.

Женщина первая не вытерпела:

— Обними меня.

— Мы попробуем?

— Ты хочешь?

— Конечно!

— А ты?

— Очень.

— Ты веришь?

— Не знаю.

— А я верю. Чувствую, нет, уверена, у нас все получится!

— Я начинаю.

— Еще рано. Подожди минутку.

О том, что соседка зачала, Тата узнала на следующий же день. Волшебный дар прямо с утра уловил наличие у женщины новой энергетики, привнесенной извне. Но спрашивать было неловко. Соседка призналась, когда живот мог заметить уже каждый.

— Мы ведь тебя тогда послушались.

— Вот и хорошо, — улыбнулась Тата и вздохнула с облегчением. Долг отдан, она свободна. Через девять месяцев и одну неделю, сидя у детской кроватки, соседка сказала:

— Второй ребенок умер. Какое горе.

Красный сморщенный младенчик лежал в кроватке и сопел приплюснутым носом.

— Зато этот жив. Какое счастье, — поправила Тата. Она держала «своего» малыша за ручку, перебирала пальчики, каждой клеточкой чувствуя гладкость и цепкую малость новой жизни. — Кстати, я снова сон про тебя видела.

— И что? — с тайной надеждой и готовностью отозвалась соседка.

— Приснилось, будто через год ты залетишь снова.

— Дай-то Бог. Хорошо бы.


Глава 6. Сведение счетов

Расплатившись с прошлым, Тата задумалась о настоящем. Оснований к тому хватало. В первую очередь материального толка, так как деньги, оставленные ИМ (благородный человек), стремительно заканчивались.

«Пойду куда-нибудь служить. Хорошие финансовые директора всегда нужны…» — решила Тата, и только было собралась повесить на сайт по трудоустройству свое резюме, как поняла: вкалывать от забора до обеда на чужого дядю/тетю она не хочет. В голове крутились крепли, зрели мысли о собственной компании. Однако дни шли, а дальше планов дело не двигалось.

— Вернись в реальность. Хватит строить воздушные замки. У тебя нет стартового капитала, — напомнил как-то Внутренний Голос.

«Зато на антиквариат всегда есть спрос. Продам что-нибудь…».

— Зачем? Твой прожект обречен.

«Почему?»

— Потому что ты сейчас похожа на амебу и, столкнувшись с парой проблем, немедленно скиснешь и бросишь все к чертовой матери.

К сожалению, такой вариант исключать не приходилось. Мысли мыслями, а энтузиазма идея о свободном предпринимательстве невызывала. Слишком уж сложное это было дело — развивать капитализм в родной державе.

— Для каждого поступка нужна мотивация, — уловив сомнения, неуемный аудитор начал очередной разбор полетов, — которой у тебя нет в помине.

«Мне нужны деньги, перспектива…»

— Все это можно получить на службе.

«Не хочу. Надоело подчиняться всяким идиотам».

— Полагаешь, руководить дураками проще?

«Не знаю. Не думала об этом».

— Ладно, поехали дальше. Ты любишь дело, которым собираешься заниматься?

«Нет. Буду чем-то торговать. Плевать чем», — ответила Тата.

— А как ты относишься к деньгам? Я имею в виду: способна ли ты ради казначейских билетов вкалывать от забора до обеда, терпеть выходки клиентов, тупость персонала, придирки контролирующих органов и прочую лабуду?

«Вечно ты все портишь своими вопросами».

— Это ты все портишь своими ответами. Но сейчас речь о другом. Получается, что тобой движет исключительно пустое желание.

«И пусть…»

— Но ничего не возникает из ничего. Для реализации даже глупой блажи нужны ресурсы. Силы для свершений дает душа…

Тата вздохнула тяжело. Внутренний Голос вечно бил не в бровь, а в глаз. За душой было пусто, и заполнить эту пустоту было решительно нечем.

Почти год — пока решался вопрос с беременностью соседки — в ее собственной жизни ничего не происходило. Истерзанный стрессом организм противился любой осмысленной деятельности, поэтому дни напролет Тата спала, смотрела телевизор, кушала и гуляла в парках.

Иногда, в тайной надежде на чудо, она заглядывала в свою душу. Ведь по логике вещей отдых от реалий должен был способствовать улучшению. Но нет. Экс-лужок хирел на глазах. Бурьян и сухостой исчезли. Земляная плешь слилась с грозовыми облаками и высохшим руслом реки, образовав серо-черное, полное беспробудной тоски, пространство. От телочек не осталось и следа. Даже кости развеял ветер. Зато крепость разрослась и жерлами, нацеленных на горизонт, орудий, с еще большим тщанием контролировала окрестности. Командовала цитаделью само собой барышня-пастушка. А вот ее дружок-пастушок совсем потерялся из виду. Толи почил, бедолага, в тяжкой неравной борьбе с повседневностью, толи забился где-то в укрытие и в тщетной надежде выжить выжидал лучших времен.

— Энергетический потенциал-с на нуле! — озвучил ситуацию Внутренний Голос.

«Тоже мне новость…» — буркнула Тата.

— Почему ты ничего не делаешь?

Тата пожала плечами:

«Душевное равновесие само разрушается и само восстанавливается. Это процесс спонтанный, самопроизвольный, не подвластный даже колдовству».

— Ничего подобного.

«Ну, да… — пришлось изобразить прозрение. — Существуют разные технологии, но я в них не верю и надеялась, что все пройдет само».

— Поэтому и сидишь у разбитого корыта.

«Ну почему же? Есть определенные успехи. Вчера я еще ничего не хотела. А сегодня собралась открыть собственный бизнес».

— Ты собралась наступить на очередные грабли.

«Не скажи. Я могу и преуспеть. Главное — ввязаться в бой, там будет видно».

— Кстати, автор бесшабашного лозунга, император Наполеон Бонапарт, всегда тщательно выбирал выгодные позиции для сражения, продумывал стратегию и тактику, однако, тем ни менее, плохо закончил. Что касается бизнеса, то восемьдесят процентов стартапов разоряются в течение первого года работы, при этом большая часть мелких и средних собственников, потерпевших фиаско, никогда не выходят на рынок с новыми проектами. Знаешь, почему? Ребятам не хватает ума, силы духа, выдержки и еще очень многого, что облекается в хорошо известное тебе слово: энергия. И чем, собственно, обеспечивается успех в мире свободного предпринимательства.

«Как же мне надоели твои банальные истины!»

— А мне — твои глупые выходки.

«Ты напрасно упрекаешь меня в глупости. В этот раз я все продумала. С энергией у меня, действительно, проблемы. Зато в голове полный порядок. Поэтому я буду хорошенько выверять каждый шаг и, таким образом, отчасти сокращу энергозатраты», — пояснила Тата.

— Что ж у нас на уме?

За рациональные способности краснеть не пришлось. Информация об устройстве и управлении компанией была аккуратно разложена по полочкам.

— Хорошо мыслишь, молодец, — отметил Внутренний Голос.

«И желания действовать у меня достаточно. Поэтому не придется тратить энергию на страх и лишние сомнения. Тоже экономия», — продолжила Тата.

— Дух у тебя всегда был боевой. Но не мешает проверить. А ну-ка…

Хорошо амунированные, вооруженные до зубов смелость, упорство, настойчивость, выдержка произвели на ревизора благоприятное впечатление.

«С телом тоже все отлично. Здоровье — возрастная норма. Если надо, пройду обследование», — пошел с торгов следующий козырь.

— Что ж, — задумчиво резюмировала принимающая сторона. — Я все увидел. Окончательные выводы оглашу позднее.

С этими словами Внутренний Голос ретировался. Объявился он через сутки.

— Должен предупредить, ситуация не из лучших. Именно душа — ядро человеческой сущности — в состоянии гармонии вырабатывает энергию, зеленую энергию, обеспечивающую жизнь любому начинанию. Поэтому тебе надо, кровь из носу, утвердить в душе гармонию. Оная, если не вдаваться в подробности, имеет два источника: страх и любовь Ты готова полюбить?

«Кого?» — взвилась Тата.

— Себя, зарабатывающую деньги и управляющую компанией; саму компанию, сотрудников, покупателей, товар; государственный бюджет, который ты пополнишь налогами…Кого или что угодно, лишь бы в тебе родилось чувство, азарт и тяга к подвигам.

«Нет, нет. Любить я категорически отказываюсь».

–. Не хочешь любить — бойся.

«Чего-кого?»

— Себя, прозябающей в четырех стенах; голода, скуки…

«Магия и страх — вещи несовместимые. Впрочем, как человек, я тоже не из пугливых».

— Тогда ничего не попишешь: придется любить.

«А как на счет веры в Бога, прощения, здорового питания, медитации и других методов повышения энергии?»

— Все они — та же любовь, только, как говорится, в профиль. Когда человеку сложно полюбить просто так, он с помощью разных процедур как бы прививает себе любовь по частям.

«Тогда, действительно, все пропало. Выхода нет. — Тата некоторое время помолчала, затем решительно объявила: — Ладно, раз такое дело, я согласна. Полюбить — не полюблю, а привязаться к чему-нибудь попробую. Но только неодушевленному. Люди точно отпадают. К себе и человечеству я сейчас в оппозиции».

— Только, гляди, чувство должно быть настоящим, искренним, таким, чтобы душа пела.

«Окей…»

Решать поставленную задачу Тата взялась методом практическим. Вообразив для наглядности весы, она положила на правую чашу гирьку с надписью «гармония», а на левую стала поочередно выкладывать то, что по ее мнению, имело ценность: «деньги», «независимость», «карьера», «комфорт», «поездки за рубеж», «дорогие тряпки», «преуспевание», «ухажеры»…Вскоре для удовольствий уже хватало места, однако равновесия не было в помине. Не изменила ситуацию и новая порция изысков бытия. Что Тата не добавляла, а гармония довлела над суммой сует и уступать позиции не собиралась.

«Следовательно, изначальная предпосылка была неверна. Гармонию невозможно измерить прагматичными началами. По сути, она — ВЫСШИЙ порядок», — подумала Тата и тут же поняла, что надо делать.

Подмена понятий сразу привела к нужному результату. Стоило заменить иррациональную «гармонию» на целесообразный «порядок в жизни», как правая чаша замерла напротив левой. О чем обрадованная Тата немедленно и отрапортовала Внутреннему Голосу:

«Все решено! Иду в светлое будущее под новыми знаменами!»

— А если конкретно?

«До сих пор я жила не правильно. В итоге моя душа опустела от горечи, обид, разочарований и отказывается любить, тем самым лишая меня так нужной сейчас энергии».

— Впечатляющее начало. Что дальше?

«Я перестану совершать ошибки!»

— Хватит лирики. Давай конструктив.

«Пожалуйста!»

Тата представила реку, течение которой перекрывали валуны и поваленные деревья, и принялась за объяснения.

«Вода — это поток жизненной энергии. Русло реки — сама жизнь, а камни и деревья — происходящие события. Ясно?»

— Да.

«Теперь смотри, как теряется потенциал… — крупным планом на картинке проявились водовороты, омывающие препятствия, а затем весь поток, до столкновения с валунами и деревьями бодрый и веселый, а после — унылый, тягучий, мелкий.

— Ну и что?

«А то, что раньше во избежание проблем я удаляла препоны в одном месте и натыкалась на следующие в другом». Теперь я поступлю иначе».

К воображаемой речке подъехала колонна стройтехники, и буквально в мгновение ока возвела плотину, после которой речка, перестав быть природным явлением, превратилось в гидросооружение с цементированным дном и берегами, и отрегулированным уровнем отфильтрованной воды.

— Что означает сия тонкая поэтическая аллегория?

«Рассчитывая и выверяя каждый шаг, я обеспечу себе стабильность, спокойствие и порядок, которые обязуюсь ценить превыше всего и в которых намерена черпать силы для управления компанией».

— Хорошее решение, жаль не исполнимое, — возразил Внутренний Голос.

«Почему?»

— Везде соломку не подстелешь. Даже если очень стараться. Во всяком случае, избежать проблем еще никому не удалось.

«Что же делать?» — задумалась Тата.

— Если нельзя изменить обстоятельства, нужно изменить отношение к ним. Чтобы ни произошло, человек всегда имеет выбор: страдать и казнить себя или признать событие опытом и сделать нужные выводы. В первом случае, он остается без сил, как это произошло с некоторыми. Во втором получает массу энергии и тогда, так или иначе, преуспевает.

«К сожалению, самообладание либо есть от природы, либо обретается с помощью долгих тренировок. Я пока не умею сохранять душевное равновесие и впадаю в раж по поводу и без, страдаю, маюсь, томлюсь, то есть не управляю своими чувствами».

— Разве это повод опускать руки?

«Конечно! Я ведь магиня, значит, могу приказом по партии запретить себе рефлексировать и разрешить только логические решения».

— Все твои приказы по партии — чистой воды блеф. Ты можешь хоть до утра выдавать себе ценные указания, но никогда не станешь им подчиняться. Человек не в силах измениться полностью. Ты воспринимаешь мир через чувства, спонтанную реакцию, стремление к новому, свободное течение событий и борьбу с любыми ограничениями, поэтому никогда не станешь рафинированной рационалкой.

«Ты так уверен в своей правоте?»

— Вспомни, как ты жила с ИМ. Разве у тебя были реальные поводы для трагедии? Тем ни менее, ты лезла на стенку из-за сущих пустяков и фактически доигралась до нервного истощения.

Довод показался убедительным, и Тата согласилась на компромисс:

«Я доработаю свою идею…»

Новый вариант привел всезнайку в полное замешательство.

— Ну, ты загнула, — даже не выслушав толком, перебил Внутренний Голос. — Это же полный бред!

Задетая за живое Тата двинулась в наступление.

«Раз невозможно измениться полностью, надо сделать это частично. Поэтому я разделюсь на части. Одна — насколько это возможно рациональная — установит и будет поддерживать порядок в жизни. Вторую, назовем ее — оппозиционной, придется временно изолировать. Пусть не мешает».

— Чушь!

«Не торопись с выводами. Тебя шокирует фраза: разделюсь на части? Но раздвоенность — обычное явление. Кого не спроси: на работе он один, а дома — иной. Все думают одно, говорят другое, сидят на двух стульях, сосут двух маток. Человек постоянно ведет одновременную игру на нескольких полях, и на внешнем и внутреннем планах решает совершенно разные задачи. Да, что там говорить: наши с тобой беседы — не пример ли раздвоенности? Так что молчи. Без тебя хреново. Думаешь, мне не хочется быть цельной натурой? Думаешь, приятно рвать себя на куски? Но надо, значит, надо. Что ж поделать, если одна часть меня хочет идти вперед, а другая норовит забиться в нору и спрятаться ото всех. Но ничего. Пройдет время, я объединюсь и тогда уж заживу счастливо».

— Если ты все предусмотрела, то вперед и с песней. Твори насилие, измывайся над собой. Чай не впервой.

«Не бурчи. Не будет никакого насилия. У меня теперь сплошная демократия. Сейчас сам увидишь. Итак, господа-товарищи, прошу минуту внимания, — не откладывая дело в долгий ящик, Тата призвала к ответу составляющие своей личности: Ум, Душу, Тело и Дух. — На повестке дня новый идеологический тренд: рационализм. Начинаем голосование. Кто готов подчинить себя логике и правилам?»

— Пожалуй, я, — откликнулась физическая оболочка. — Я за здоровый образ жизни и против истерик и депрессий.

— Присоединяюсь, — сказал Дух, — хотя я по своей природе имею очень прорывной характер и плохо переношу стабильность, но тем интереснее задача. Попробуем что-нибудь новенькое.

— Я всегда ратовал за планы, регламент, этикет. Только меня никто не слушал, — отозвался Ум. — Но теперь-то вы поймете преимущества прагматичного мировоззрения, и мы, наконец, построим светлое будущее таким, каким оно должно быть.

— Я, наверное, не смогу присоединиться к коллективу. При всем желании, — сказала свое слово Душа. — Мне всегда претили любые навязанные извне ограничения. Даже прагматичные.

— Вот видишь, — буркнул Внутренний Голос, — твоя душа отказывается участвовать в дурацком прожекте.

«Не торопись, — отмахнулась Тата и обратилась к Душе: — Я всегда делала то, что тебе угодно. Теперь пришло время отдавать долги.

— Но меня воротит от такой перспективы. И вообще: «Душа одна, а желаний тысяча», «душа — всему мера». Ты не должна меня ущемлять и угнетать.

«Я и не собираюсь. Мы должны договориться. Что бы сейчас хочешь?»

— Покоя.

«Ты его получишь. Я загляну в самые сокровенные твои уголки, вытащу на белый свет и вылечу твои страхи боли. Ты у меня будешь загляденье, не душа — кристалл. Только скажи «да» и та часть тебя, которая готова подчинить порывы разуму, в компенсацию за согласие отправится отдыхать, набираться сил и мудрости. Другой же частью, протестующей, просто потерпи. В тебе сейчас мало силенок, так что и раздражение будет небольшим.

— А долго терпеть? — испугалась Душа.

«Едва ты окрепнешь, мы пересмотрим договор», — успокоила бессмертную Тата.

— Точно?

— Конечно.

— Тогда, я как все.

«У меня еще одна просьба».

— Какая?

«Мне очень хочется иметь собственный бизнес. Но чтобы он развивался хорошо, ты должна петь. Это возможно?»

— Петь? — приуныла Душа.

«Ну, пожалуйста. Не надо заливаться соловьем и выводить рулады, пой в хотя бы пол- или четверть голоса, щебечи что-то, мурлычь.

— Ладно, попробую мурлыкать.

«Вот и отлично. Ты доволен? — вопрос адресовался Внутреннему Голосу. — Душа будет петь. Значит, нам не о чем больше толковать!»

Тот, мрачно уронил:

— Это мы еще поглядим. Кто знает, что получится из твоего эксперимента.

«Время покажет».

— Что ж, я — советчик, а не указчик. Мое дело — предупредить!

«Вот и замечательно. Значит, я приступаю».

Тата, приказала «пусть» и стала иной.

В ближайший понедельник в офисе фирмы «Заря», которую подарил Тате ИМ, произошло собрание трудового коллектива. На повестке дня стояли два вопроса: доклад собственницы и прения. Первый был на удивление краток.

— Ребята, контора существует только на бумаге. У меня есть деньги на зарплату и аренду на два месяца. Дальше — все в наших руках. Если постараемся, то через полгода будем в шоколаде. Нет…Ну, на нет и суда нет.

— Танечка, позвольте, заметить, у вас ведь нет опыта… — слово взяла бухгалтерша.

— Татьяна Михайловна, — сказанное резким тоном уточнение не оставило сомнений, кто здесь начальник, а кому надлежит знать свое место. — Можно просто Татьяна. Про опыт я в курсе. Но ситуация от того не меняется.

Бухгалтерша от удивления распахнула широко глаза, захлопнула рот и больше не возникала.

Так началась новая жизнь и Тата превратилась в Татьяну.

Директору и хозяйке не к лицу было детское имя. Родное и любимое, бабушкин подарок, оно стало тесным для новоявленой бизнес-леди. Татьяна — совсем иной коленкор. Татьяна означает — устроительница, начинатель. То есть отражает истинное положение дел в конкретный момент бытия.

— Что ж, я готов, — сказал, недавно принятый на службу Василий Петрович Камейкин. — Мне хоть и пятьдесят восемь лет, а работать я умею.

— Отлично. Завтра с утра приступаем, — правильно оценив молчание бухгалтерши и менеджера по продажам, Татьяна попрощалась и покинула помещение.

Она шла по улице и улыбалась. Все хорошо. Мятежи и сумятица в прошлом. Впереди: карьера, здравомыслие, уверенность в себе. И Камейкин — славный дядька. Таким наколдованный помощник и представлялся.

Буквально в последнее мгновение, на всякий случай, Тата пожелала:

— Хочу, чтобы рядом оказался толковый и порядочный помощник. Для страховки. И чтобы под юбку не лез. И голову не морочил.

Поэтому бывшему военному снабженцу, майору интендантской службы, крепкому семьянину, любящему отцу и мужу, Василию Петровичу Камейкину, пару недель назад пришла в голову неожиданная блажь: зайти на сайт по трудоустройству, воодушевиться вакансией в маленькой Богом забытой фирме, уволиться со старого места (не ахти какого, кстати) и согласиться со странным и невыгодным условиями.

А уж опекать родное руководство Камейкин стал по собственному почину, в силу, так сказать, природной склонности, лезть во все дырки.


Часть третья

Глава 1. Грехопадение

Прошел год, и каждому из истекших триста шестидесяти пяти дней Тата была благодарна. Жить под диктовку воли и ума, активно действовать, не эмоционировать попусту, было приятно, интересно, полезно. Без любовей-морковей и страстей-мордастей тело расцвело. Лишний жирок подтаял, формы выразились четче, постоянная занятость, внешняя и внутренняя подтянутость придали походке упругость, мышцам — повышенный тонус. Не морочили голову и другие места сексуальные проблемы. Каждый второй уикэнд по четным месяцам Тата ездила на свидания к состоятельному немолодому рижанину, появившемуся в ее жизни благодаря сайту знакомств. Милый навещал ее по нечетным месяцам.

Главным же удовольствием была работа.

Круговорот забот затянул в себя как-то незаметно, и вскоре уже трудно было представить, как можно существовать без драйва вечного напряжения, ощущения тотальной ответственности и боевого азарта. К этому миксу еще бы и деньги. Впрочем, жаловаться грех. За год молодая компания добилась многого. Естественно при содействии Василия Петровича Камейкина. Опора и надежа вел вверенный заботам трудовой коллектив к свершениям, самым что ни есть парадным маршем. Благодаря чему, собственно и произошли дальнейшие странные события. Но об этом позднее.

Что касается досуга, то редкое свободное время Тата посвящала оздоровлению и укреплению души. Для этого она, во-первых, регулярно сбрасывала с души тяжести, раз в неделю, отправляя на выдуманный адрес, написанные от руки письма, где подробно анализировала свои беды, сомнения, переживания. Во-вторых, исповедовалась. Не будучи особенно религиозной, Тата проводила ритуал не в церкви, а дома, совмещая почему-то (так хотелось) православную и индийскую традиции. Расставив иконы, она честно признавалась Всевышнему и Матери Богородице в своих плохих поступках и просила прощения. Перед мурти можно было вести себя свободнее и с глянцевой фотографией, изображающей бородатого мужчину и женщину с добрыми глазами, Тата откровенно делилась вещами более сокровенными. В-третьих, душу требовалось кормить здоровой пищей: классической музыкой, прогулками на природе, общением с животными и детьми. Эту рекомендацию Тата также старательно выполняла. Сложнее был четвертый пункт. Открывать душу, то есть общаться с людьми, говорить с ними по душам, дарить душевное тепло, получалось только со своими: мамой, Чередой и Дмитриком. Остальным знакомым-приятелям дарить себя решительно не хотелось. Однако инструкция требовала и выход нашелся. Тата стала регулярно навещать двух бабушкиных приятельниц, которых хорошо знала с детства. К удивлению общение со старухами не превратилось в пытку и со временем даже стало вызывать удовольствие. Бабульки радовались каждой мелочи: конфетам, печенью, возможности показать старые фото, и просто расцветали, рассказывая истории из своего и чужого прошлого.

Прочие пункты реабилитации не вызывали проблем.

Раз в месяц Тата совершала бескорыстный поступок. Объектами чаще всего были те же бабки или их товарки преклонного возраста.

Каждое утро — медитировала.

Каждый день при помощи аффирмаций наполняла себя энергией любви, прощения, света. Каждый вечер подводила итоги прожитых двадцати четырех часов и называла пять хороших событий, случившихся с ней, заряжаясь, таким образом, позитивом и спокойствием.

Терапевтический курс проходил настолько успешно, что в ближайшее время Тата планировала приступить к более радикальным задачам, К примеру, поработать с убеждениями и исправить картину мира. Но…тут Камейкин, заговорщицки подмигнув, сообщил:

— Соседняя контора провела управленческий аудит.

— Ну и что?

— За три месяца продажи поднялись…

Судя по многозначительному молчанию, предваряющему ответ, результаты были впечатляющими. Так и оказалось.

— …на тридцать процентов!

— За счет чего? — праздно поинтересовалась Тата.

— Парень, что консультировал соседей, специалист по малому и среднему бизнесу, разложил их бурную деятельность полочкам и выдал самые подробные инструкции. Я посмотрел — толково. Очень даже! — Опора и надежа был взволнован. Он получал процент от оборота и старался быть в курсе новых сбытовых технологий.

— К чему вы клоните?

— Да я так вообще, информацией делюсь…Кстати, я и резюме эксперта в интернете нашел…позвонил в несколько контор, с которыми он работал, поговорил. Народ доволен. Что говорить — счастлив. «Потолок» поднялся у всех.

— Прямо-таки у всех!

— Всех этот тип не берет. Он выбирает стабильный бизнес и вменяемых директоров.

— В каком смысле вменяемых?

— В прямом, — рубанул правду-матку Василий Петрович. — Рыба гниет с головы, а бизнес проседает из-за директорской дури. Уж простите за прямоту. Слава Богу, вы у нас умная и продвинутая. А в других конторах шефы такое вытворяют, хоть плачь, хоть смейся.

— Раз у нас со сбытом порядок и я — не последняя дура, то нас этот тип взял бы?

— Кто знает.

— Вы как думаете?

— Зачем думать? Давайте, попробуем. Тест-драйв можно пройти бесплатно.

— Сколько стоит ваш чудо-лекарь?

— По-божески…

Камейкин назвал сумму. Тата кивнула, действительно, и велела:

— Что ж, приглашайте консультанта.

Вечер накануне встречи не предвещал сюрпризов. Легкий ужин, серия милицейского сериала, болтовня по телефону. Лишь укладываясь в постель, Тата сообразила, что боится завтрашнего дня. Вдруг эксперт откажет.

И остолбенела! Страх не входил в список дозволенных эмоций. Тем ни менее, тревога и опасения сжимали сердце.

Тут следует кое-что пояснить.

Ограждая себя от душевный потрясений, Тата разделила десять фундаментальных внутренних реакций на желанные и запретные. В первую группу попали: интерес-возбуждение, радость и удивление. На остальные: страдание, гнев, отвращение, презрение, страх, вину и стыд пришлось наложить табу. В принципе ничего особенного в данном действии не было. Желая сохранить душевное спокойствие, люди с помощью религии, психологии, идеологии, правил, установок и т. д. с тем или иным успехом постоянно прячутся от негативных реакций. Заблокировав шесть «плохих» эмоций, Тата спряталась хорошо, поэтому по определению не могла: страдать, гневаться, презирать, бояться, испытывать отвращение, вину и стыд. Все ее реакции были исключительно конструктивными и здоровыми.

До нынешнего момента!

Тата прислушалась к себе. Нет, она не ошиблась. Страх имел место. Мало того появились и другие незваные гости: Пока чуть различимые, но, тем ни менее, душу томили сомнения, одолевала грусть, грызла тоска.

Спешным порядком устроенный смотр душе-полянке обнаружил причины настигших перемен. Буквально пару дней назад все еще было по-прежнему: серо и уныло. А сейчас из земли к солнцу, краешком выглянувшему из тяжелой мглы туч, тянулись зеленые стрелки травы. Воздух полнился легким запахом свежести. По пустому руслу реки тонкой струйкой бежал ручей.

Это было ужасно. Трава, солнце, ручей свидетельствовали о выздоровлении души, а новые настроения — о необходимости выполнить обещание и вернуть душу в команду. «Блин, опять придется переживать дурацкие эмоции и чувства, — испугалась Тата. — Не желаю! Мне нравится моя безмятежность!»

Увы, оная таяла буквально на глазах.

Как сомнамбула, Тата побрела к зеркалу. Год назад, выбирая, что продать из антиквариата, она пожалела творение венецианских мастеров. И не напрасно. Сегодня, как всегда, серебристая гладь была добра и предъявила для сличения красиво сложенную женщину с гривой каштановых волос и мерцающими в сумраке зелеными глазами.

— Господи, какая же я красивая, — сами собой прошептали губы и выдали сокровенную тайну, — и как хочу любви.

Засыпала Тата в полном смятении. Однако утром настроение переменилось. Планы на будущее напоминали майскую демонстрацию советских времен, когда, слившись в едином порыве, трудовые массы-мысли, благодаря чуткому руководству партии и правительства (благоразумию и т. д.) дружно скандировали: «К прошлому возврата нет! Да здравствует прагматизм! Нет душевному разгильдяйству! Ура правилам и покою!»

— Ты не должна так поступать. Твоя душа окрепла и напоминает о себе. Она устала отдыхать и хочет вернуться к своим обязанностям… — оповестил Внутренний Голос и продекламировал, извлеченное из недр памяти, стихотворение Николая Заболоцкого, читанное под руководством бабушки в глубоком детстве.


Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь!
Гони ее от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в черном теле
И не снимай с нее узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвет.
А ты хватай ее за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день, и ночь, и день, и ночь!

«Ну, ты даешь! — изумилась Тата. — Сам-то понял что сказал? Твоя инструкция по эксплуатации бессмертного начала, вернее, инструкция Заболоцкого, все эти: «Не позволяй, гони, держи, хватай, учи, мучай…», похожа на памятку для палача из концлагеря или застенков НКВД. А фразочка: «Что б жить с тобой по-человечьи училась заново она»? — вообще полный отпад. Получается, что души — отпетые стервы, раз не желают жить с людьми по-человечьи и заслуживают такого жесткого обращения?

— Ты все перепутала, — Внутренний Голос звучал растерянно.

«Да по сравнению с твоим Заболоцким я — настоящий ангел. Всего-то делов: разделила душу на части и одну часть не допустила к жизни. Но не мучила же, не гнала с этапа, на этап, как зэчку, не заставляла пахать день и ночь, как рабыню…» — ответила Тата почти с гордостью.

— Это поэзия, высокая материя, эмпирея. Тебе же пора заняться прозой жизни.

«То есть стать цельной?! Но я не хочу! Я не намерена больше мириться с хаосом, который привносит в жизнь моя душа, — честно призналась Тата. — Мне нравится быть прагматичной, рациональной, здравомыслящей. Когда смотришь на мир с позиций ума, все ясно и понятно. Белое кажется белым, дважды два четыре, неделя начинается с понедельника. Жить по правилам удобно, поэтому я приняла решение остаться такой, какая есть. Меня полностью устраивает нынешнее положение».

— Ты почти ничего не чувствуешь, а значит, держишь душу на голодном пайке. Ладно, она прежде нуждалась в диете и ограничениях, но сейчас, будучи здоровой, она не потерпит насилия.

«И что же она сделает?»

На этом сакраментальном вопросе беседа оборвалась. Рабочий день вступил в свои права и потребовал более, чем пристального внимания.

Часов десять в кабинет заглянул Камейкин:

— Консультант будет через пару минут. Вы готовы?

— А как же.

Спасатель бизнесов оказался молодым — около тридцати — и очень симпатичным.

— Никита Линев, — представился он, вежливо склонив голову.

Тата в свою очередь назвалась:

— Татьяна.

— У вас красивое имя.

Тата смерила гостя внимательным взглядом: высокий смуглый, карие глаза в вежливой пустоте, губы в малозначащей приветливости, отстраненная любознательность чужака и пожала плечами: к чему лирика, время — деньги.

Жест не остался без внимания. Гость кивнул и приступил к своим непосредственным обязанностям.

— Что ж, судя по предварительным оценкам, мы можем быть полезны друг другу, — через час обсуждений произнес Линев. — Я готов приступить к работе прямо сейчас.

— Что требуется от нас?

— Рабочее место в отделе продаж и какая-нибудь легенда.

— Простите, не поняла…

— Меня надо как-то представить коллективу.

— Скажите, что вы — стажер на должность заместителя директора, — предложил Камейкин.

— Василий Петрович, вы, что собрались уходить? — испугалась Тата.

Довольный произведенным эффектом бывший вояка усмехнулся и успокоил:

— Пока нет, но когда-то это произойдет. Пусть народ привыкает…

Звонок телефона оборвал разговор и вернул к более насущным проблемам. Вырваться из рабочей суеты удалось к только обеду.

За окном лил дождь. Капли стекали по стеклу одна за другой, сливаясь воедино, образуя подвижную, почти живую, общность, сквозь которую происходящее на улице казалась зыбким и ирреальным. В кабинете же было сухо, уютно, в кои веки — тихо…

Тата устроилась в кресле удобнее, закрыла глаза…

Мелодия дождя баюкала, наполняла мозг липкой вязкой пустотой; которая постепенно перетекла дремоту и… мужские руки. Большие, сильные, с широкими запястьями они пробежались по волосам, помассировали уставшую шею, прошлись по плечам, легли на спину и притянули в жаркое соседство твердой груди. Тата улыбнулась. Сон ей нравился.

Мужские губы целовали ее нежно, мягко, словно перебирали четки: глаза, лоб, виски. Покорно, согласно, запрокинув голову, она подставлялась нежным касаниям. Но вот мужчина впился в рот, и диалог поцелуя стал настойчивее, определеннее…

Где-то с грохотом хлопнула дверь, раздались голоса. Тата вздрогнула, глянула на часы и…не успев закрыть глаза, оказалась вовлечена вновь в мужскую, нежную устремленность.

«Это не сон, — пришло понимание. — Это галлюцинация!»

Она же слышала голоса сотрудников за дверью, видела капли дождя на оконном стекле и не меньшей отчетливостью ощущала присутствие (все более смелое) своего сексуального партнера.

Однако, хотя мираж цепко, будто клещами, удерживал сознание в мнимой реальности, страха не было. Не было и ощущения насилия. Колдовской дар уже провел разведку и определил: опасности нет, вырваться из настойчивых ласк можно в любую секунду, наваждение наслал эксперт-консультант Никита Линев, который вместо того, чтобы работать, воображает, как занимается любовью с руководителем, вверенной его заботам компании.

«Вот, нахал…Как он смеет…Впрочем, ладно…Когда мне еще выпадет такое приключение…» — мысли о виртуальном сексе, однако, забавляли не долго.

— Татуся… — прошептал мужчина между поцелуями и Тата замерла. Игры закончились. Линев перешел черту. Причем трижды: сначала навязав собственные эротические фантазии, затем, вторгшись в анналы памяти и обратившись по имени, которое она старалась без нужды не употреблять. И наконец, переиначив ее имя на какой-то слюнявый лад.

Татуся! Тату передернуло от отвращения. А тут еще новый доклад. Произошла ошибка, отрапортовал Колдовской Дар. Оказывается, Никита думает не о ней. Нафантазированная партнерша лишь внешне похожа на Тату. В остальном: мягкая, уступчивая, покорная — является полной противоположностью.

«Ну и что? — пожала плечами Тата. — Какое мне дело до чужих фантазий? Впрочем, раз меня зацепило, значит, наверное, какое-то есть. Я правильно понимаю?»

Волшебный дар подтвердил: правильно и, наконец, выдал главное: все не так просто, Линев — не обычный человек, а писатель.

Это решительно меняло дело. Писатели — страшные люди. Некоторые из пишущей братии предугадывали появление технических приборов и свершение революционных научных открытий, предпосылок для которых еще не существовало. Особые «провидцы», не покидая, уютных и теплых кабинетов, живописали географические широты и просторы, неизвестные и специалистам; предсказывали события, истинные участники которых еще не родились и войны, о которых еще не помышляли политики; плодили персонажей, предопределяющих социальную моду и судьбы молодежи на десятилетия вперед. При этом писатели часто вообще ничего или крайне мало знали об обсуждаемых предметах. Они следовали за своей фантазией, а народ потом лез на стенку от удивления, брал пример с собирательного образа, возбуждался «высосанной из пальца» идеей, губил жизнь из-за удачной красивой фразы. А все потому, что творческие натуры имеют допуск в тонкие миры и наполняют созданные образы на астральном плане эмоциональной, а на ментальном — мысленной силой. Причем довольно высокого порядка. Из семи возможных ступенек чудо-лестницы людям искусства были подвластны четыре.

Поэтому, продолжил волшебный дар, созданная Линевым копия представляет собой самый настоящий фантом, который кормится не только энергией своего автора, но в силу, наверное, внешнего сходства, и ее, Татиными квантами. Правда, в небольшом количестве.

Тут дар ошибался. Возможность подключение к своему потенциалу Тата дала копии сама.

«Вот идиотка, захотелось приключений! В виртуальный секс я, видите ли, еще не игралась! Вот и получила!» — подумала жертва любопытства и собралась оборвать контакт. И, может быть, даже наказать Линева. Не сильно, но дать по рукам, чтоб неповадно было в другой раз приставать к порядочным дамам.

Однако…торопиться не имело особенного смысла. Ситуация по-прежнему не сулила проблем, отток квантов был незначительным, зато от желания досмотреть «шоу» даже щекотало в носу.

И все же предосторожности ради Тата превратилась из участника соития в невидимого зрителя и теперь наблюдала, как Линев нежничает с копией, стоя буквально в двух шагах от парочки. Подсматривать было неловко. Но очень интересно. Ведь прежде сталкиваться с фантомами, тем паче в столь интимные моменты бытия, ей еще не доводилось.

«Уйду, когда все закончится», — решила Тата, не подозревая, что совершает первую большую ошибку.

Любовные игрища, между тем, подобрались к своему финалу и, следуя указаниям из «центра», фантомиха забилась в бурном, похожем на конвульсии, оргазме. Тата тоже кое-что почувствовала. Но удовольствие было мизерным и мгновенным. Копия же чуть на стенку не лезла от переизбытка чувств.

И тут толи с дуру, толи от зависти, но явно не от большого ума, поддавшись мгновенному порыву, Тата вошла в выдуманный Никитой образ. И совершила вторую ошибку. Насладившись чувственными переживаниями, она вздумала позабавиться (а заодно показать Линеву класс) и, находясь внутри фантома, заставила копию наброситься на Никиту с нежностями.

Третья ошибка стала роковой.

Все в нашем мире есть энергия. И неважно о ком или чем идет речь. Потенциал и живого человека, и бестелесной мужской фантазии определятся лишь количеством квантов. Мощность фантома была очень невелика — все-таки Линев находился в чужом офисе, при исполнении, да и «разменивал» всего лишь поверхностное впечатление от краткого знакомства с симпатичной клиенткой. Тата же при желании могла своим ресурсами освещать несколько часов небольшой районный центр. Поэтому, разойдясь не на шутку, она влила в Никитину фантазию столько энергии, что та сначала от переизбытка красных ватт в порыве неудержимого энтузиазма стала похожа на шлюху из запущенной на большей скорости немецкой порнухи. Затем под напором оранжевых наполнила механистические движения животной сексуальностью. От желтых «барышня» заискрилась внутренним светом. Зеленые добавили воодушевления, на волне которого, «партия» и достигла своего логического конца.

В этот раз Тате досталось все. Она забилась в исступлении, готовая умереть в сильных руках, горячих объятиях, на распаленной, пронзающей чрево плоти. И очнулась…

В пустом кабинете, в кресле. В тишине, разбавленной звоном дождевых капель по подоконнику.

«Что это было? Было ли это?» — спросила она у себя, не смея поверить в происходящее. Однако тело обессиленное, пустое, счастливое неоднозначно свидетельствовало: только что был секс. Отличный секс.

«Мне все приснилось… — нашлась маленькая лазейка. И пропала: — Но я не спала. Я и сейчас не сплю…О, Господи…»

Никита начал новое наступление…

Тата в оцепенении смотрела на телефон не в силах пошевелиться. В другой реальности она в угаре страсти делала Никите минет…

Атомный взрыв оргазма совпал с трелью телефонного звонка. Тата подняла трубку и, стараясь удержать крик удовлетворения, закусила кулак. Что от нее хотел собеседник она, конечно, не поняла. А вот с явившимся спустя десять минут Камейкиным разговаривала уже вполне здраво. Но это была не собственная заслуга. Обеденный перерыв закончился, и Никита прекратил фантазировать.


Глава 2. Аз воздам

Из содеянных за последние годы глупостей нынешняя была самой большой.

Тата чуть не плакала. Прежде ей не удавалось за один раз наворотить столько всего и сразу.

Дураку было понятно, что влезать в чужую простенькую эротическую мечту и накачивать ее энергией, тем паче душевной зеленой, категорически не следовало. Душа — это жизнь. Дарить ее мужской сексуальной фантазии глупо, хотя бы потому, что завтра Линев забудет, о чем мечтал, а инвестору, то бишь, ей, придется нести ответственность за воображаемую сексуальную партнершу Никиты.

В тщетной надежде на счастливый исход Тата устроила ревизию. Вдруг «шоу» с ее участием не произвело впечатления? Куда там! Мужик был в восторге.

— Кстати, что может сделать с Линевым воодушевленная тобой барышня? — раздался, как всегда некстати, Внутренний Голос.

«Я сама об этом думаю. Извелась уже совсем», — ответила Тата.

— А если конструктивно? Без соплей?

«Если в этой дуре мощности мало, то Никите ничего не угрожает. Он поиграется и найдет новый объект для эротических капризов. Красотка же разрядится и исчезнет со временем. Второй вариант развития событий много хуже. Сильная фантазия может превратиться в навязчивую идею и тогда эксперта ждут неприятности».

— По твоей вине!

В этот момент в дверь постучали, и бытие голосом Копейкина поинтересовалось.

— Можно к вам?

— Да, конечно, — ответила Тата.

— Вы чем-то огорчены? — спросил с порога Василий Петрович, смерив руководство проницательным взглядом.

— А что заметно?

— Немного.

— Это так, личное. Сейчас возьму себя в руки.

— Хотите, я вас порадую?

— Валяйте.

— Консультант еще точно не решил, но сказал, что мы — интересный случай.

— Что это значит? Он берется или цену набивает?

— Пока думает. Завтра после обеда обещал дать точный ответ.

— Что ж, подождем.

Однако куда с большим нетерпением Тата ждала другого решения Никиты. До десяти вечера консультант, как пай-мальчик вел себя примерно и не вспоминал о ней. Первый тревожный сигнал грянул в четверть одиннадцатого.

«Эта директорша — такая симпатяга…» — долетели до колдовского слуха отголоски чужих мыслей.

На всякий случай, чтобы быть ближе к месту грядущих событий, Тата, оставив человеческую суть коротать время у телевизора, в колдовском воплощении перебралась в квартиру Линева. Через минуту она уж знала: Никита живет один, серьезными отношениями ни с кем не связан, в свободное время пишет книги. Хорошие книги.

Не подозревая о присутствии невидимой гостьи, Никита выключил ноутбук, потянулся и продолжил мысль: «Но характер у бабы…»

С некоторым сомнением Тата нырнула за «объектом» в ванную.

— Зачем ты его разглядываешь? — вмешался немедленно Внутренний голос.

Голый Линев представлял занятное зрелище. Восемьдесят пять килограмм костей и мышц, рельефных и бугристых, в коротком черном волосе грудь и живот. Смуглая кожа в потоке воды. Загляденье!

«Так просто. От нечего делать…» — промямлила Тата.

— Куда уставилась?

«Ну…

— Уймись, сейчас нужна холодная голова и здравый рассудок».

Советчик не ошибся. Никита вошел в комнату. Расстелил постель, лег, закрыл глаза. Тата приготовилась.

«Все-таки она очень красивая женщина, — мысли Никиты стелились плавно, степенно, сонно. — И трахнуть такую было бы очень славно. Но лучше об этом не думать. Особенно на работе. А то сегодня в обед, я так разошелся, что еле остановился. Даже, дурень, придумал для нее имя».

— Таточка, Татуся, — прошептал Никита с нежностью.

Тот час рядом с Линевым появилась фантомиха. Блеклая, с размытыми контурами, она сначала смахивала на приведение из мультика. Но по меретого, как Линев заводился, становилась ярче, отчетливее, еще немного и оживет.

«Пора», — решила Тата и навела на потенциальных любовников чары. Копия замерла, так и не проявившись окончательно. Остановило работу и воображение Никиты, не дорисовав интимную сцену. Теперь можно было приступать к исследованиям.

Слава Богу, все оказалось в порядке.

Активность фантазии, то есть способность самостоятельно визуализироваться, не превышала норму. Следовательно, навязчивые видения Линеву не грозили. Не зашкаливала и степень эмоциональности Линева. Это значило, что даже в момент наивысшего накала страсти консультант отличал реалии от иллюзий и контролировал свои выдумки на сто процентов. Другие показатели тоже не внушали опасений. В

— Вот и отлично, — обрадовался Внутренний голос. — Значит, за Никиту нечего волноваться.

«В принципе, да», — признала Тата.

— Тогда делай, что собиралась: экранируй себя от всяких экспансий и пошли отсюда. Пусть голубки забавляются. Тебя их отношения не касаются.

«Как же не касаются?! У этой заводной куклы бездна энергии. Моей энергии. Так что я должна быть в курсе происходящего».

— Вечно ты врешь сама себе. Собралась посмотреть порнушку, так и скажи.

«Заткнись, не твое дело».

Оставив за собой последнее слово, Тата немного полюбовалась на Никиту, обнимавшего наполовину проявившуюся копию. Мужик был хорош. И мордой вышел и статями. Если в воображении он не преувеличивал свои сексуальные способности, то и любовником Линев был первоклассным. К тому ж писатель. Романтично. И классный кризис-менеджер, что особенно интересно. «Может, закрутить с ним роман? — подумала Тата и прислушалась к себе. Ни какой реакции. Ровным счетом, ничего. Равнодушие. Даже милый друг в далекой Риге вызывал большую симпатию.

— Не играй с огнем. Не строй иллюзий. Он — опасен… — дальним эхом отозвался внутренний советчик.

Да, в смуглую красоту Никиты можно было легко влюбиться. Впечатляли и другие достоинства: ум, уверенность в себе, ответственность. Такие мужчины не могут не нравиться.

Не то, что фантомиха. К порождению чужой фантазии Тата испытывала все более усиливающееся неприятие. Тем обиднее, казались и внешнее сходство, и внутреннее различие, которыми наделил Никита ее двойника.

«Какое мне дело до чужих бредней? — одернула себя Тата. — Себе самой я нравлюсь такая, какая есть и довольно! А сейчас, внимание! На этом придуманном празднике жизни я не буду, ни во что вмешиваться. И даже во избежание эксцессов заколдую себя, — решение показалось невероятно остроумным, так как навязанная самой себе пассивность предостерегала от любых спонтанных поступков. — И пусть Никита со своей нафантазированной красоткой творят, что угодно. Мне по фиг!»

Сказано — сделано! Тата сняла чары с парочки, наложила на себя и, уверенная, что не ввяжется ни в какую авантюру, устроившись удобнее, стала наблюдать за любовниками.

Однако нынешнее шоу оказалось не интересным.

Сонный Никита фантазировал вяло, без куражу, поэтому в воображаемой сцене мужчина лениво принимал ласки, позволяя партнерше ублажать себя. К фантомихе претензий не было. Полученной энергии хватало на движения, эмоции, душевный порыв. И все же подвести мужика к оргазму — не получалось. У Никиты рассеивалось внимание, желание теряло свою остроту. «Еще немного и он задрыхнет», — подумала Тата. Поняла это и копия. И засуетилась. Причем так жалко, с таким отчаянной безнадежностью, что поддавшись невольной жалости, Тата даже захотела помочь бедной барышне…

Порыв был не сильным, но едва он осознался, как началось не ладное. Сил и не каких-нибудь, а зеленых душевных, вдруг стало меньше!

Тата зашлась от возмущения. И было от чего! Воспользовавшись нечаянным порывом, как ключом доступа, фантомиха подключилась к ее душе и сперла порцию изумрудных квантов. Нагло и, что особенно обидно, безнаказанно. Ведь остановить экспансию Тата не могла. Сначала ее лучше смирительной рубахи держала наколдованная пассивность. Потом, когда воображаемое соитие закончилось (кстати, к полному конфузу барышни — Линев таки уснул), копия исчезла и отыскать воровку в Никитином сне Тате так и не удалось. Ум Линева по инерции сортировал важное: информацию, полученную в отделе продаж и напрочь позабыл про такие мелочи, как придуманный секс.

«Ладно, — почти не огорчилась пострадавшая сторона — Завтра разберусь, что к чему»

Однако утром пришлось посвятить другому. Не успев открыть глаз, Тата поняла: с душой происходит что-то непонятное. Заглянув на полянку, она взвыла от досады:

— Вот, холера.

Среди скудной зеленой растительности пламенела искусственным великолепием красная пластмассовая роза, которую посадила — другому некому — фантомиха. Ведь только она, кроме Таты, имела доступ в душевное пространство.

— На кой хрен ты эту дрянь здесь развела?

«Это любовь. Никита такой хороший… — донесся тихий ответ.

— И какого Никиту, по твоему мнению, я должна любить: выдуманного или живого?

— Какая разница?

Тата вздрогнула и открыла глаза. Вопрос пришел извне.

О, Боже! Пока она спала, в закрытую на замок квартиру каким-то образом проникла молодая женщина. Ее точная копия!

— Я — Татуся, — представилась гостья. — Оживленная тобой Никитина мечта.

— А я…

Тата стремительно обернулась на новый голос и от изумления раскрыла рот. Хотя напротив любимого зеркала никого не было, в полированном серебряном стекле отражалась женщина. Еще один двойник!

Победоносно улыбнувшись, довольная произведенным эффектом, дама переступила пределы резной рамы и, оказавшись в комнате, завершила фразу:

— …Татьяна! Твой идеал!

— О, Господи… — ахнула Тата и рухнула в обморок.


Глава 3. Растроение

Сознание вернулось с тихим шепотом Внутреннего Голоса:

— Надо было меня слушаться. Не надо было себя делить. Видишь, к чему привела твоя самодеятельность?

«Не вижу, — буркнула Тата. — Я еще в обмороке».

Однако упрек был справедливым. «

Тата горестно вздохнула: вот, беда.

Вспомнилось, как каждое утро, уходя на работу, она примеряла на себя личину бизнес-леди, делала непроницаемое лицо, корректировала выражение глаз и интонации голоса. Как одевалась в ненавистные строгие безликие костюмы, поступала вопреки желаниям, коммуницировала, а не разговаривала, рассуждала, а не придумывала, рассчитывала, торговалась, добивалась, терпела, делала вид, обманывала, лицемерила, втирала очки и втиралась в доверие, играя далекую от своей истинной сути роль и живя не свою жизнь.

«Я корчила из себя невесть кого, какую-то гипотетическую Татьяну, которую сама же выдумала, — разоблачила себя Тата. — Татусю я тоже сама создала. Шальные порывы, толкающие меня к Линеву и его подружке, возникли не сами по себе. Это выздоравливающая душа в жажде свершений искала применения своих возросших сил. Ах, если бы я исполнила обещание и вернула душу в команду, она бы не своевольничала. А мне бы не пришлось расхлебывать этот кошмар».

Оставалось только удивляться тому, что внутренний конфликт обрел такую странную форму. Впрочем, бабушка предупреждала: для колдуньи личная гармония — вещь архиважная. И все же материализация внутренних состояний — это было как-то слишком.

— Алле, гараж, хватит изображать бревно, — посоветовал Внутренний Голос.

«Отстань!»

— Не дождешься.

«Тогда хоть помолчи немного».

— В другой раз. Сейчас я с полной ответственностью заявляю: будь осторожна, твои копии — серьезные, я бы даже сказал, опасные штучки.

«Чем они могут мне угрожать?»

— Многим.

«Но почему? Я же здесь главная».

— Это еще как поглядеть.

«Не пугай, мне и так не по себе!» — попросила Тата и, собравшись с силами, вырвалась из теплой тупой безмятежной созерцательности, встала во весь рост.

— Эй, вы, — обратилась к копиям. — Давайте, сразу расставим точки над «i». — Я здесь номер первый! Как скажу, так и будет!

Татьяна надменно пожала плечами:

— С какой стати? Весь год ты верно и преданно обслуживала исключительно мои интересы.

Татуся пренебрежительно хмыкнула:

— Вот еще! У меня тоже есть бессмертное начало, поэтому я никого не боюсь. К тому ж, я вообще не твоя, а Никитина.

Тата нахмурилась:

— Девочки, вы что-то путаете. Ты, Татьяна, — всего лишь придуманный образ, который всегда можно заменить другим. Ты, Татуся, не больше, не меньше, как воодушевленный плод чужого воображения! В тебе бессмертия с гулькин нос. Я пролила море слезы над судьбами литературных и киногероев, а теперь не помню, как кого и звали. Поэтому, повторяю: либо вы подчиняетесь, либо … — не желая тратить понапрасну время, Тата швырнула в девиц комок энергии.

Ноги немного дрожали. Стоять было трудно. Но мятежным вассалам надлежало подчиниться и признать власть сюзерена!

Тата чувствовала, что может убить строптивиц. И убила. Почти!

У бетонной стены в оспинках винтовочных выстрелов замерли два силуэта. Раскатистой дробью ударили барабаны. Усатый капрал зачитал приговор и скомандовал расстрельной команде:

— Товсь!

Солдаты щелкнули затворами. Одна из фигур упала на колени. У другой между ног полилось.

— По моей команде…Пли!

Тени замерли в ужасе. Увидели пули. Каждая свою. Почувствовали разрыв кожи, всплеск нестерпимой боли от проникающего ранения, понадеялись, что выживут, что второй раз не казнят. И, только укрепившись в вере об избавлении, умерли.

Зеленоглазая королева, с балкона наблюдавшая за казнью, махнула платочком.

— Благодарю за службу, любезные.

Тихий шепот, слетевший с нежных губ: «Так и надо! Знай, место!» — предназначался поверженным врагиням.

Видение, заполонившее комнату, рассеялось.

— Есть вопросы? — любезно поинтересовалась Тата у трупов.

— Нет, — жалобно провыл один.

— Нет, — сквозь зубы процедил другой.

В глазах Татуси дрожали слезы. Татьяна была спокойна, но следы потрясения еще блуждали по ее лицу. Тата же, хоть стояла, гордо подняв голову, и взирала на побежденных высокомерно, трепетала от страха. Акция не возымела действия. Колдовской дар уже доложил: слезы и потрясения — всего лишь дань вежливости. Барышни неуязвимы и чихать хотели на всякие чары. Максимум, на что способно волшебство — это поставить защиту, дабы бы Разумница и Душенька (такие у барышень были имена), не могли читать мысли и управлять эмоциями.

— Я здесь — главная! — повторила Тата.

Не дождавшись ответа, она обратилась к Татьяне, как созданию здравомыслящему по определению:

— Давай, начистоту. Ты можешь объяснить, что происходит?

— Запросто, — готовно откликнулась та. — Тебе как коротко или с подробностями?

— Как угодно, только б я поняла.

— Тогда сначала суть: ты попала в другое измерение.

— Не может быть! — ахнула Тата.

— Для волшебницы ты реагируешь слишком бурно. Ничего экстраординарного. Прежде ты обитала одновременно в двух реальностях: обычной и колдовской. Нынче оказалась в третьей, где способности, ощущения, восприятия, воздействия, осознания, переживания, понимания, впечатления и прочие свойства личности существуют сами по себе, отдельно от человека.

— Так вот почему я вас вижу, — протянула задумчиво Тата. — А где же другие …сограждане?

— Тебе мало нас двоих?

— И все же?

— Из соображений безопасности тебя поместили в трансцендентальный изолятор.

— Транс…цен…тальный — это как?

— Трансцендентальный — должна знать этот термин.

— А сколько я буду находиться в вашем дурацком изоляторе?

— Пока не покинешь наши пределы.

— А когда я их покину?

— Лучше спроси: как.

— То есть?

— Совершенно не понятно, как ты к нам попала. Поэтому неизвестно, как выдворить тебя из наших пределов.

— Значит, не исключено, что я у вас останусь навсегда?

— Это вряд ли. Твое пребывание у нас настолько экстраординарно, что ситуация обязательно как-то разовьется сама и по себе.

— А что мне сейчас делать? — пришла в уныние Тата.

— Ждать.

— Ждать и глазеть на ваши рожи? И думать: кто вы такие и не рехнулась ли я?

Татьяна величаво улыбнулась:

— Не волнуйся. Ты в здравом уме и трезвой памяти.

«Трудно поверить».

— Но придется. Еще есть вопросы?

«Конечно. Расскажи про себя и Татусю».

— Это долгий разговор. Если в двух словах, то я — твой идеал. Душенька недавно еще была обычной эротической блажью, забавляющей Линев в свободное время. Но с твоей помощью наша секс-бомбочка изменила статус и превратилась…Ах, если б знать в кого Татуся превратилась, можно было бы все исправить. Но пока ничего не ясно, поэтому остается только надеяться на лучшее. То есть на то, что мы обойдемся без жертв и разрушений.

— С чьей стороны?

Не желая уточнять, Татьяна пожала плечами.

— Хорошо, ну а пластмассовая роза на моей душе-полянке зачем появилась?

— Это мое отношение к Никите, — сообщила Душенька.

— Я-то тут причем? Между прочим, это уродище питается моим зеленым потоком.

— Плевать на все. Я посадила цветочек на своей территории.

— Это моя душа!

— Была твоя, стала наша!

Татьяна хлопнула в ладоши:

— Хватит пререкаться. Сделанного не воротишь. Бонапарт сказал: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую». Могу перевести для особо непонятливых: тот, кто не

— Сама ты химера! — возмутилось фантазия. И получила в ответ:

— Ну, уж нет. Я — критерий истины и четко соответствую реальности, — отрезала Разумница. — А ты — примитивная и бессмысленная эротическая мужская фантазия, воодушевленная сумасбродкой бабой!

— Сама дура! Компьютер ходячий! Арифмометр!

Теперь Тата оборвала перепалку:

— Хватит! — прихлопнула ладонью по столу. В установившейся тишине она внимательным взглядом смерила своих двойников и еще раз удивилась одновременному сходству и различиям, отпечатанным на лицах. Татьяна казалась старше. Глаза выдавали опыт, твердость характера, собранность, напряженность, постоянную готовность к отпору. Татуся воплощала собой мягкость, томность, сонную леность звезды-гарема. Роднило барышень одно: опасность, которую излучали обе. — Заткнитесь. И вообще: держите себя в руках. Мне ваши свары побоку. У меня забот полон рот. И с вами, и с фирмой. Кстати, вы со мной в офис попретесь или будете только в отчем доме глаза мозолить?

— Куда ты — туда и мы, — утешила Татьяна.

— Тогда так: на людях меня без особой нужды не отвлекать! Ясно?

— Да, — кивнула Татуся.

— Кстати, надеюсь, посторонние вас не видят? А то мне будет сложно объяснить коллективу, почему меня стало так много.

— Для всех, кроме тебя, нас как бы нет в природе, — сказала Разумница.

— Хоть это хорошо.

— Да не переживай ты так. В жизни всякое случается и каждый может, как расстрОиться, так и расстроИться, — Татуся тоже нашла походящие ситуации слова.


Глава 4. На пути к истине

Тата шествовала по улице, впитывая, как промокашка горячие мужские взгляды и ледяное женское любопытство. Несколько раз вслед летел грубоватый свист — дань восхищения малолеток. Кто-то восторженно бросил вслед: «Ого!». Так или иначе, народ к явлению красоты пред очи своя равнодушным не остался.

Родной коллектив тем паче!

— Добрый день, — поздоровалась Тата, входя в офис.

— Добр… — Василий Петрович замолк на полуслове. Остальные пораженно молчали. Шефиня — ярая поборница дресс-кода — весь год одевалась в строгие костюмы безликих тонов и вдруг явилась воплощением женственности и соблазна с ярким макияжем, в зеленом, под цвет глаз, жакете с глубоким вырезом и черных очень широких брюках из струящегося шелка.

— Татьяна Михайловна, ну, вы, блин, красотка! — высказал общее мнение Камейкин.

— Неужели? — Тата деланно удивилась и, как ни в чем, ни бывало, направилась в кабинет.

Спустя полчаса появился Линев.

— Василий Петрович передал, что вы просили меня зайти?

— Да. Вы уже готовы дать ответ?

— Нет.

Тата поднялась с места, прошлась будто бы в задумчивости от двери к окну:

— Почему?

— Мне еще, — безучастно оповестил Никита, — нужно кое в чем разобраться. Думаю, после обеда я смогу поделиться некоторыми выводами.

— Тогда до встречи. — Тата одарила консультанта одной из самых ослепительных, предназначенных только для VIP-клиентов, улыбкой. А когда Никита вышел, довольно потерла руки. Как и следовало ожидать, мужика зацепило. Да еще как! Убедиться в собственной правоте Тата смогла в обеденный перерыв. Едва в офисе зависла тишина, как Татуся выскользнула из кабинета.

Тата замерла, если план удался, барышня вернется. Так и есть. Губы обиженно поджаты, взгляд растерян, на лице огорченная гримаса.

— Никита думает не обо мне, — объяснила обиженно.

— А о ком? О ней?! — догадалось разумное начало.

Татуся кивнула. Татьяна приняла к сведению полученную информацию, поразмышляла с минуту, затем озвучила новый вопрос, уже адресованный Тате:

— Что происходит?

— Ничего особенного. Если в ваше измерение я попала из-за Татуси, значит, от нее надо избавиться. Чем я и занимаюсь.

— Какая же ты сука! Жестокая сука! — возмутилась Душенька — И даже не скрываешь этого.

Не обращая внимания на слова потенциальной жертвы, Тата продолжила:

— Уничтожить мужскую сексуальную фантазию можно двумя способами. Первый путь предполагает рациональный подход. Если я покажусь Никите матерой феминисткой, или истинной, без прикрас бизнес-леди, он быстро прекратит свои воображаемые игрища.

— Не желаю, чтобы мной пугали мужчин! — возмутилась Умница.

— Мне тоже не нравится этот вариант. Поэтому, скорее всего, я пойду другим путем. Эмоциональным. Заморочу Никите голову так, чтобы он перестал думать о каком-то туманном собирательном образе и забыл Душеньку напрочь.

— Какое коварство! Какая низость! — зашлась от гнева Татуся.

— План твой хорош. Но имеет узкое место, — Разумница проигнорировала реакцию коллеги. — Манипулируя на чувствах Никиты, ты рискуешь столкнуться с его воображением, силы которого отчасти соизмеримы с ресурсами твоего колдовства. И кто победит в этой битве — предугадать невозможно.

— Хорошо. Я тебя услышала, — оборвала разговор Тата и принялась за служебные заботы.

Точно в два часа пополудни, в сопровождении Копейкина, порог кабинета переступил Линев. Пока длился обмен дежурными фразами, пока Никита раскладывал на столе бумаги, Тата внимательно разглядывала консультанта и мусолила непростую думу. Ничего не происходит просто так. Если ее внутренние проблемы обострились с появлением этого человека, да еще и приняли такую чудную форму, значит пришло время понять что-то важное. Но что именно?

«Никита Линев… — мысленно произнесла Тата, — Никита…

Линев жил в гармонии со своим именем.

Основные черты: всегда первый, одарен, талантлив от Бога. Согласно характеристике Никита — э

Все так и было. Линев побеждал,

— Мне нужно знать о Никите все. Так что выкладывайте, — обратилась она к чужим вещам.

Не приученные разговаривать, те не спешили отвечать.

— Позвольте, я начну, — наконец решился книжный шкаф из прихожей, — пожалуй, я, единственный, кто помнит, как Никита появился на свет.

— А я? — возмутился старый фотоальбом. — Я тоже в курсе.

— Давайте, по очереди, — велела Тата.

Рассказ оказался не долгим.

Мужчина и женщина. Совместная, жизнь в достатке и отсутствии детей. В сорок семь лет она впервые забеременела. По началу испугалась — больна. Тошноту, слабость, минутные обмороки приписала модной и страшной онкологии. Мужу решила не говорить: не расстраивать заранее. Но по тому, как стремительно жена худела, теряла силы и упорно молчала, он догадался и повел к врачу. Лучшему, самому-самому. А потом еще к череде других. Неутешительный диагноз никто не подтверждал, но и не опровергал. Наконец, ситуация прояснилась.

— Голубушка, у вас вульгарная беременность. Четыре месяца. О прочих глупостях забудьте, думайте о ребенке.

Аборт в таких сроках невозможен. Да и не помышляла об убийстве первенца пожилая чета. Поздний, он был по-особенному желанен.

— Значит, родители Никиту любили? — спросила Тата.

Шкаф и альбом только хмыкнули насмешливо.

— Не то слово, обожали.

— Отлично. Спасибо большое, — продолжился допрос. — Детство и юность пока упустим. Перейдем к молодости. Кто будет отвечать?

Вызвался обеденный стол. Обычный на четырех ножках.

— Однажды Никита привел в дом молодую женщину. Меня накрыли скатертью, выставили угощение. Чувствовал я себя в тот момент неважно, нога пошаливала, знаете ли, и слушал невнимательно. Но дерево, очень чувствительно к человеческим настроениям, и волей-неволей, все четверо вовлекали меня в свои мысли.

Пожилой мужчина — отец Никиты радовался.

«Молодая, здоровая, красивая, скоро родит внуков».

Гостья выглядела славной: крепенькая, стройненькая, симпатичная.

И не нравилась, откровенно не нравилась потенциальной свекрови:

«Не такая нужна моему сыну. Не такая!»

Материнское сердце не обманешь. Барышня была не плоха, просто слишком реалистична: мечтала о квартире, машине, даче. Никита же хотел творить. Он с детства бредил писательством и каждую свободную минуту посвящал мечте.

Усугубили семейный конфликт и женские свары. Невестка со свекровью делили кухню и Никиту, рыдали на широком плече, просили защиты. Примирить враждующие стороны мог разъезд, но оставить родителей одних Никита отказался наотрез. Матери семьдесят три, отец на год старше. В ответ разобиженная супружница подала на развод.

Через год умерла мать Никиты. Отец ушел вслед.

— Дальше можно я? — попросил разрешения диван.

— Давай, — согласилась Тата.

— После смерти родителей Никита загулял. Вечеринки, пьянки, женщины.

— Он любил кого-нибудь?

— Нет, развлекался.

— И долго?

— Через полгода гульба закончилась. С тех пор на мне пользуют дам изредка, по мере надобности.

— А его кто-то любил?

— Не знаю. Никита сторонится серьезных отношений. Ему сейчас не до того. Он хочет стать профессиональным писателем.

— Это уже по моей части, — откликнулся письменный стол. — Мы написали много статей и рассказов. Нас печатали журналы и газеты. Потом мы взялись за книги. Две вышли и даже очень хорошо разошлись. Над остальным мы пока работаем.

— Да, да, — подхватили тему два томика в книжном шкафу. Тата взяла каждый в руки, подержала, словно оценивая вес; увидела на обложке знакомые имя и фамилию и удивленно покачала головой. Это ж надо, настоящий писатель.

— Главное у нас впереди, — сказал ноутбук.

— Ну, а ты чем порадуешь? — Тата обратилась к зеркалу.

Не часто мужчины поверяют зеркалам тайны, но ежедневный полный опасности и сакраментального смысла ритуал бритья роднит суровую мужскую душу и серебристую гладь. В миг, когда глаза упираются винтовочным дулом в собственное отражение, и идет настоящий, откровенный разговор. Без дураков, формальностей, по-настоящему.

— Главное у нас здесь и сейчас. Писать для Никита самое важное занятие в жизни, — сказало зеркало. — Следующие места пока вакантны. Правда, с некоторых пор мысли Никиты поглощены тобой и, судя по некоторым признакам, это серьезное увлечение.

Тата недоверчиво повела плечами. Как же! Два дня знакомы! Но, заинтригованная, достала из воздуха книгу Судеб, открыла нужную страницу. Стекляшка не ошибалась. Действительно, именно ей судилось сыграть важную роль в жизни Никиты. Однако…всего лишь с вероятностью пятьдесят процентов.

«Интересно, а что Линев для меня значит?» — Тата едва удержалась, чтобы не посмотреть собственное будущее. Однако вовремя спохватилась и, от греха подальше, вернула книгу Судеб туда, где ей положено быть. Предопределенная реальность не для волшебниц. «В лишних знаниях, лишние печали», а также ограничение свободы выбора, без которого творить чудеса невозможно.

— Теперь я все знаю. Прерогативы Никиты выглядят следующим образом: Дом, Сад, Книга, Любимая, — сказала Тата серебристой глади.

— Какой еще дом и сад? Никита — урбанист и предпочитает городские квартиры, — удивилось зеркало.

Что взять с гладкой поверхности, предназначенной для отражения света?! Пришлось объяснить:

— Дом, Сад, Книга, Любимая — это аллегория, иносказание, перепевы булгаковских строк. Именно домом, садом, книгой и любимой наградил истерзанный суетой Михаил Афанасьевич своего Мастера, дав, ему возможность творить в тишине и покое, и подарив душевное равновесие.

— А-аа…

…— Татьяна… — голос Камейкина врезался в чары скрипучим диссонансом и выдернул в реальность. Тата вздохнула с сожалением. Прерываться, было жаль. Линев — интересный тип, но куда деваться…сосредоточилась. Предстояло услышать важную информацию.

— Я готов дать предварительное заключение по вашей фирме, — начал доклад Линев. — В принципе, у вас есть одна довольно серьезная проблема. Вы, Татьяна, прежде служили в крупных компаниях, где действия персонала жестко регламентированы. Вы, уважаемый, Василий Петрович, как бывший офицер, тоже привыкли к уставу и четкой дисциплине. Поэтому созданные вами бизнес-процессы не гибки. В итоге ваши продавцы, вместо того, чтобы реагировать на все предложения рынка, соглашаются только на стандартный набор услуг.

— Вы хотите сказать, что отдел продаж отказывается от сложных заказов? — подалась вперед Тата.

— Да. Сейлы отказываются от заказов, требующих согласования с руководством. Ведь в большинстве случаев ни вы, ни господин Камейкин, не идете на встречу, и требуете соблюдения правил.

— Есть такая буква, — признал Василий Петрович. — Но я думал, так лучше для фирмы.

— Лучше враг хорошего, — улыбнулся Линев.

— Еще замечания есть? — сухо поинтересовалась, задетая за живое Тата.

— Да, — признал консультант. — Не обижайтесь, но стиль вашего руководства не эффективен.

— Почему?

— На каждом этапе развития бизнеса директору приходится решать разные задачи и, соответственно, использовать те или иные корпоративные стандарты.

— Что вы имеете в виду? — спросил Камейкин.

— В крупной корпорации руководитель обращается с персоналом формально. В малом, наоборот, директору нужна любовь коллектива. Если персонал любит своего лидера, то работает с большим энтузиазмом и не требует дополнительного вознаграждения за трудовые свершения.

Тата удовлетворенно кивнула. Но не смогла скрыть гримасу недовольства. Почему она сама об этом не подумала?!

— Надеюсь, мои рекомендации вас не задели? — вежливо поинтересовался Никита.

— Я — не кисейная барышня. Василий Петрович — подавно.

— Тогда пойдем дальше. Готовы ли вы изменить свои методы работы? Если да, то я разработаю нужные рекомендации. Если нет — простимся. Спасение утопающих дело рук самих утопающих. В бизнесе это правило номер один.

Камейкин с надеждой посмотрел на Тату. Ему очень хотелось быть заместителем директора преуспевающей фирмы. Шефиня ответила помощнику растерянным взглядом. Она еще думала.

— Что надо сделать, чтобы заслужить любовь коллектива? — спросила осторожно.

— Надо самой полюбить людей, — улыбнулся консультант. — Или деньги, или компанию, или идею, ради которой вы пришли в бизнес.


Глава 5. Почти откровенный разговор

Линев внимательно смотрел на директоршу. Хороша! И, безусловно, умна, раз выложила правду о себе.

— Мне будет трудно исполнить вашу рекомендацию, — призналась дама без смущения. — Я, видите ли, достаточно прагматичная и сдержанная в эмоциях особа. Вы предложили полюбить на выбор: людей, деньги, компанию или идею, из-за которой я пришла в бизнес. К сожалению, это невозможно. Мои доходы, как собственницы на данный момент незначительны. На должности финансового директора, которую я занимала прежде, мне платили больше. Компания, как таковая, мне безразлична. Это подарок бывшего гражданского мужа. Причем формальный. Пока мы были вместе, бизнесом управлял он. После расставания мне достались реквизиты и проплаченное на два месяца вперед офисное помещение. Что касается идеи, тут тоже не густо. Я входила в бизнес с мыслью, что не хочу зависеть от тех, кто выше меня по должности. Однако сейчас завишу от своих подчиненных и это отнюдь не меньшее зло. Посему, честно говоря, я и рада бы измениться, да не понимаю, как у меня это может получиться.

Никита только вздохнул. Обычно заказчики в надежде получить больше полезной информации водили его по ресторанам. Так же поступила и очередная клиентка. Девять из десяти при этом пытались объяснить, почему не могут сделать то, что должно. В этот раз сценарий не изменился. Не стал оригинальным и «наш ответ Чемберлену». Оправдывая аванс и съеденный ужин, Линев сказал зеленоглазой крале правду:

— Невзирая на очевидные достоинства заведения, в который вы меня пригласили и расположение к вам лично, приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Вам надо поменять стиль управления. Тогда фирма поднимется. В противном случае ваша работа будет малоэффективной.

В ответ — тишина. Ладно, пойдем другим путем.

— Давайте, я объясню теоретическую часть, — продолжил Линев.

— Я вас слушаю.

— Насколько я помню, у вас экономическое образование?

— Да.

— Отлично. Это избавит меня от лишних подробностей. Итак, компания, как все развивающиеся системы, по мере своего развития проходит четыре этапа. На первом движущей силой является идея. Она воспламеняет лидера, оный в свою очередь возбуждает народ и увлекает к свершениям. В результате, хотя денег мало, всем хорошо. В компании царит семейная атмосфера. Руководитель, как отец родной или мать, в вашем случае, радеет о своих подопечных и бок обок с народом пашет, не покладая рук. При этом второй, я имею в виду народ, забывает, что ненормированный труд должен оплачиваться, а первый, то бишь, шеф, четко осознает, что любовь и восхищение коллектива — это инструмент управления, позволяющий при помощи не материальной мотивации компенсировать дефицит материальной. В переводе с языка менеджмента на язык обычных отношений между мужчиной и женщиной первый этап соответствует конфетно-букетному периоду ухаживаний, когда распаленные чувства заставляют влюбленных терпеть ради партнера неудобства, делиться последним и ради будущего счастья совершать глупости. Что характерно, представление человечества об идеальной любви соответствуют первому этапу отношений — времени, когда извечный арифмометр, занятый постоянным подсчетом «дал-взял», тупо молчит.

Однако, молчит он, как не трудно догадаться, недолго.

Наступает второй этап и ситуация меняется. Царящий в компании хаос все сильнее мешает зарабатывать деньги. Поэтому лидеру приходится потихоньку закручивать гайки, понемногу доплачивать особо одаренным личностям и, так как денег по-прежнему мало, а работы много, стимулировать трудовой энтузиазм посредством того же воодушевления. Правда, в это время голая идея типа «вот раскрутим компанию и заживем…» уже, пардон, не канает. Вокруг витает запах денег и отношения в коллективе напоминают уже не столько семью, сколько стаю, которой нужен вожак, умеющий привести к добыче. Поэтому в это время шефа чтят за умение вести бой и добывать бабки, его побаиваются и уважают. Главное, за ним идут в огонь и в воду

В любви второй этап характеризуется обилием ссор и стремлением перетянуть одеяло на себя. Влюбленные диктуют условия друг другу; просчитывают, сколько каждый вложил в отношения, сколько получил в ответ, и требуют компенсации. Дело не доходит до разрыва лишь в том случае, если действительно имеет место заслуженное доверие и есть смысл быть вместе

Мир в бизнесе и любви наступает с приходом в систему порядка, то есть правил. Когда бизнес-процессы активно структурируются, а действия персонала подчиняются инструкциям, компания поднимается на третий этап. В это время прагматизма, логики, взвешенных решений и делегирования полномочий, задача лидера следить за тем, чтобы процесс не доминировал над результатом. В отношениях двоих — это этап семейных отношений, времени, когда есть общие цели и маловато романтики. Однако правила игры установлены. Пара знает, сколько раз в неделю будет секс, кто выбрасывает мусор, у кого в руках пульт от телевизора и семейная казна, и, таким образом, мирно сосуществует. Но, если компания обслуживает порядок, а не прибыль, бизнес потихоньку теряет активность и, по мере оскудения старых запасов, умирает. С любовью происходит то же самое. Если парочка следуют букве ситуации, а не сути, чувство выхолащивается, и тогда люди держатся друг за друга лишь по привычке. Или не держатся и расходятся. Так или иначе, сильнее, чем следует формализируя процесс, бизнес и семья «вываливаются» на четвертый этап и начинают стагнировать, идти ко дну.

— Интересная у вас теория. И примеры наглядные, — протянула задумчиво директорша. — Теперь я поняла. Моя ошибка в том, что я ввела в обиход, методы третьего этапа, которые на первом и втором не работают.

— Да, — согласился Никита. — У вас молодой бизнес и лихорадка для него — норма жизни. Вы же, исходя из собранной информации, пытаетесь структурировать хаос, причем даже не своими руками, а перепоручив львиную долю дел господину Камейкину, честь ему и хвала.

— Неужели я должна быть во всех дыркой затычкой? — в женском голосе прозвучало отчаяние.

— Да, — подтвердил Никита. — На первом этапе лидер должен решать множество разнообразных вопросов и, таким образом, наращивать компетенции, расти, вести компанию дальше, и становится настоящим руководителем. А не номинальным, как вы сейчас.

— Мне не нравится эта идея. Мне не хочется сидеть в утлой лодчонке и грести веслами. Я предпочитаю капитанскую рубку большого корабля.

— Если хотите, объясню почему.

— Пожалуйста.

— Не только компании проходят этапы развития. Но и люди. Однако, человеческий материал более косный, поэтому обычно на «родных» этапах люди застревают. Так «первоэтапники» — мечтатели и фантазеры — прекрасно заряжают энергией себя и окружающих. Но в реалиях они не сильны, драться и идти по трупам не любят, поэтому чаще всего навсегда и остаются владельцами маленьких компаний. «Боевики» второго этапа, предпочитая лобовые атаки, не желая искать окружные пути, не могут перерасти рамки партизанщины и не способны вывести компанию в большой бизнес, оставаясь навсегда в среднем. Прагматики же третьего этапа не выносят хаос, присущий старту; раздражаются от надобности вести ненужные на их взгляд, военные действия, там, где можно договориться полюбовно, поэтому стремятся развиваться в рамках крупных корпораций. Там же, но попозже, собираются любители спокойной жизни. Они эффективны в сборе дивидендов и умеют распорядиться нажитым добром с максимальным толком. Но созидать, отстаивать свои позиции, структурировать системы они не могут и не хотят.

Естественно, люди меняются по необходимости и проявляют себя и в чуждой среде. Но не долго. Закон сохранения энергии заставляет каждого вернуться к привычным стереотипам и, если это не происходит, человек испытывает сильнейший дискомфорт.

— То есть, я нахожусь в дисгармонии со своей компанией?

— Да. И опять позвольте, пример из жизни. Возьмем тех же влюбленных. Им хорошо вместе, у них общая цель — счастье. Но внутренние этапы мужчины и женщины не соответствуют друг другу. А значит, конфликт неизбежен. Она будет планировать, просчитывать и раздражаться его манерой надеяться на авось. Он будет решать вопросы слету, и злиться от ее скучных инструкций.

— А как же противоположности сходятся?

— Я в это не верю и думаю, надо рубить дерево по себе, тогда будет меньше разводов с формулировкой «не сошлись характерами».

— Хорошо. Значит, я — человек третьего этапа? — прозвучал закономерный вопрос.

Линев задумался: как бы деликатнее выразиться…

— Скорее, второго. Плюс небольшой допуск на третий. Вы явно из числа атакующих натур. Но, как сильный логик, не нападаете спонтанно, а готовитесь к наступлению. Сначала внешне спокойно принимаете и подчиняетесь чужим раскладам, изучаете с пристрастием исследователя и коллекционера, затем хладнокровно разрушаете и изгибаете мир под себя. Изумрудные глазки вспыхнули от досады.

— Вы проницательный человек, — однако, голос директорши остался таким же безучастным. — Но позвольте не согласиться. Мне кажется, я — человек третьего этапа с небольшим допуском на второй. Я живу по правилам и лишь иногда по необходимости, атакую.

Никита мысленно улыбнулся. Будучи классическим «второэтапником», со всеми присущими этой категории качествами: неугомонной жаждой деятельности, неразборчивостью в средствах, сверхгибкой ситуационной этикой, оправдывающей любой поступок, сидящая напротив дамочка, изображала из себя рафинированно-прагматичную «таблицу умножения» с третьего этапа. Мало того изображала настолько хорошо, что другой бы непременно поверил бы. Но он с первого взгляда заподозрил, что барышня не та, за которую себя выдает. И вскоре убедился в своей правоте. Стоило представить зеленоглазую кралю в постели, как все встало на место. Вчера в обеденный перерыв, отвернув взгляд от ноутбука, он подумал: «Трахнуть бы такую» и вообразил, как пользует директоршу. Потом задался вопросом: «Какова она в постели?» и слегка изменил настрой. Директорша в воображаемом сексе была безудержна, а это свидетельствовало о страстной натуре в жизни и очевидному авантюризму в бизнесе.

Впрочем, (хоть и доверяя своей интуиции, нисколько не сомневаясь в субъективных результатах столь оригинального теста), озвучивать свои выводы, Никита не стал. Зачем смущать человека? Спорить тоже было глупо. Клиент всегда прав. Пусть и тешится своей правотой.

— Третий этап, так третий. Вам виднее.

Удовлетворившись мимолетной победой, дама сменила тему.

— Вы столько всего знаете. Чем, если не секрет, вы занимались до консультирования?

Никита охотно признался:

— Сразу после школы я учился в политехе и работал в продажах. Когда, разобрался на практике и теории, что такое маркетинг и менеджмент, пришел к начальству и потребовал под начало команду. Поднял новое направление, потом руководил отделом. Вернее, по очереди пятью отделами сбыта и развития. Тогда же, поняв, что могу сделать и заработать больше, стал коучем, то есть специалистом по развитию компаний и личностному росту.

— Вам нравится такая работа?

— В принципе, да. Она дает независимость и определенную финансовую самостоятельность. Одно жаль, что руководители компаний часто не следуют полученным рекомендациям или останавливаются на полпути. Вот и в вашем случае, меня грызут сомнения.

— Напрасно. Я приняла к сведению и тщательно обдумаю все сказанное вами.


Глава 6. Бои без правил

Вечер прошел тихо, спокойно, почти по-семейному.

Татьяна читала недописанный Линевым роман. Татуся смотрела в окно и, наверное, тосковала по Никите. Сам Линев тоже был на виду. Сдвинув границы пространства, Тата продлила свои хоромы двумя комнатами Никитиной хрущовки, и, не спеша, перебирая спицами, наблюдала одновременно за всеми персонажами; разбиралась: кто есть кто в этой странной истории.

Номер первый: Душенька.

Фантазия принадлежала Никите и, как инородное создание, вполне могла иметь враждебные намерения. Вполне серьезные, так, как коварство иллюзорного племени всем хорошо известно. Однако, почему-то, Татуся, хотя и была причиной всех бед, казалась совершенно безобидной особой и не вызывала опасений. Лишь глухое, до зубовного скрежета, раздражение. Почти такой же силы, но страх возникал при мысли о своей, родной, рожденной в недрах собственного сознания, Разумнице. И неудивительно: редкая стерва, сожрет не поморщится.

Третий номер списка — Никита тоже хорош, непотребник чертов! Наворотил делов!

Тата вздохнула, Линев был, действительно, хорош.

Никита, между тем, так же предавался размышлениям. Посмотрев несколько лет назад знаменитый «Секрет», он решил визуализировать свою вторую половинку. Дело оказалось непростым и на описании внутренних черт застопорилось. А вот с типажом проблем не возникло. Избранница виделась только стройной шатенкой.

Как и утверждали авторы фильма,мечта материализовалась. Причем точно в соответствии с мыслями. Конкретные по части визуала «притянули» зеленоглазую директоршу, внешне очень похожую на идеал. Кавардак же по поводу характера и прочих психологических заморочек вылился в хаос, царивший уже который день в голове и жизни.

Никита вздохнул: женщина нравилась. Красивая, умная, энергичная, она влекла к себе, как магнит. И не нравилась. Слишком уж много красоты, ума, энергии, экспрессии и слишком мало женственности и желания быть ЗА мужчиной. С такой не совладаешь. Она из тех, кто выгибает мир под себя, поэтому отношения превратятся в войнушку, в проверку: кто кого. Не сулила добра и разница в материальном положении. Красавица обитала в шикарной квартире, имела состоятельных родственников за границей, привыкла не стесняться в средствах. Он же из-за чертового кредита ни за что — возведенный ударными темпами каркас элитной многоэтажки уже пять лет продували ветра и поливали дожди — жил скромно и в ближайшие годы рассчитывать на кардинальные изменения не мог.

Имелись и другие сдерживающие факторы. После нескольких романов с заказчицами, Линев зарекся смешивать отношения и работу. Акулки капитализма почему-то упорно путали праведное и грешное, превращая свидания в консультации, за которые ему же приходилось платить ресторанными счетами, подарками и т. д.

«Вот морока…» — нынешним вечером мысли по последнему обыкновению занимал приевшийся вопрос: что делать? Вариантов было два. Первый: плюнуть и забыть — казался очень правильным и желанным. В пользу его говорило и равнодушие дамы. Однако поставить точку в несостоявшейся пока или вообще love story не получалось. Доводы и уговорыне помогали. Не слушая голоса разума, воображение, как дурень с писаной торбой, носилось с бредовой идеей попытать счастья и проявить инициативу.

«Нет, не стоит, — остерег себя в очередной раз Линев. — Она такая, как все…Может даже хуже. Шагу не ступит бесплатно.

Никита постелил постель, лег…

Татуся тут же перебралась в квартиру Никиты. Села в ногах, с готовностью устремила взгляд на мужское лицо. Тата замерла в нетерпении.

— Бороться с мужскими фантазиями глупо, — не отрывая глаз от романа, сообщила Татьяна. — Если ты не в курсе, я тебя просвещу. Невзирая на личные сознательные предпочтения, чаще всего мужчина фантазирует о нежной, покорной и при этом безудержной в постели партнерше. При этом порноролик включается через пять-семь секунд после взгляда на любую привлекательную особь слабого пола. И так до шести раз в течение часа. Самый растиражированный сценарий — спонтанный без прелюдий секс с незнакомкой. Часто не одной, а несколькими сразу. Так было, есть и будет. Посему не трать напрасно нервы.

— Пусть фантазирует о ком угодно. Но потом. Сейчас Линев должен мечтать обо мне, чтобы Душенька сдохла, — отрезала Тата. — После ее безвременной кончины я, наверняка, выпалу из вашего дурацкого измерения.

Татуся ответила злым взглядом, но промолчала. Боялась, видно, пропустить нужный момент.

— Не ври. Ты бесишься из-за того, что Никита подкорректировал твой светлый образ и во что бы то ни стало, хочешь извести плод его воображения, то бишь нашу сексапилочку, — разоблачила Разумница.

— Не без того. Я хороша без всякого тюнинга.

— О вкусах не спорят. Линев имеет право мечтать о ком угодно.

— Да пошел он со своими правами…

— А еще ты стараешься угробишь Душеньку, чтобы единолично царить в воображении Никиты. Тогда у тебя появится шанс выиграть в лотерее и сыграть в жизни писателя значимую роль. И, кто знает, может быть, даже стать героиней романа.

— Что в этом плохого?

— Ничего. Если твоя настойчивость не сломает чужую жизнь.

Тата на минуту задумалась.

— Никита начал первым. А кто к нам с мечом…или непотребной мечтой придет, тот и погибнет…

Татьяна пожала плечами:

— Не вижу логики. Линев поступил некорректно. Но разве это основание для твоих экспансий?

— Нет, конечно. Ты права.

— Что дальше?

— Я буду действовать осторожно.

— Ты вообще должна оставить Никиту в покое! Он мой! — встряла в разговор Татуся и, утверждая право собственности, приблизившись к Никите, положила руку на его голое плечо.

— Вот, проститутка, — буркнула Тата и в тот же миг, совершенно неожиданно для себя, заорав истошно: — Не лезть к нему! Хочешь жить, не лезь! — подскочила к Душеньке и вцепилась той в горло.

Сразу же заболела голова. Словно чьи-то невидимые руки ухватили кровеносные сосуды в мозгу и, обмотав вокруг кулаков, натянули, как вожжи натягивает возница, желая удержать рвущихся вскачь коней.

— Прекрати, — сказала Татьяна, — немедленно.

Не обращая внимания на дикую боль, сжимавшую череп тисками, на пляску пятен кроваво-красных перед глазами, на сухой пыльный вкус горечи во рту, Тата сжимала пальцы и что-либо слышать-видеть-понимать не могла ни как.

— Прекрати! — повторила Татьяна.

Голова Татуси, словно у тряпичной куклы, мертво завалилась назад, руки безвольно обвисли.

— Ты меня слышишь? — глухой отдаленный голос долетал одними гласными звуками, — …ы … ея … ы…иш? Ты меня слышишь? — прозвучало уже отчетливее.

Тата кивнула. Тяжело, натужно, словно шея удерживала голову с трудом и отказывалась совершать обычные движения.

— Пусти ее, — попросила Татьяна.

Тата ослабила хватку. Душенька с присвистом втянула воздух. Раз, другой, третий…Едва отдышавшись, она взвыла:

— Ты не имеешь права меня удерживать!

Или я, или никто! Понятно? — уронила Тата.

Татьяна кивнула:

— Конечно, понятно. Ты все объяснила очень доходчиво. А сейчас, пожалуйста, успокойся и пообещай больше не дурить. Ладно? Вот и хорошо.

Чего ты вообще взбеленилась?

— Не знаю. Вожжа под хвост попала.

— Татуся, ты тоже держи себя в руках и не лезь на рожон. Договорились? Отлично. Тем паче, что ваш красавчик дрыхнет без задних ног и делить вам уже некого.

Никита, действительно, спал, однако разумное начало сильно ошибалось, полагая, что соперниц остановит столь ничтожное препятствие.

Подождав для приличия пару минут, Тата юркнула в сон Никиты и…обнаружила, что опоздала.

Линев находился в состоянии «расслабленного бодрствования». Его разум еще не отключился, но умственная деятельность заметно затормозилась. Мозг излучал альфа-волны и Душенька, сама «работающая» в том же диапазоне (7-14 колебаний в секунду), пыталась завладеть остатками внимания. Следовало признать: не без успеха.

Для явления себя «народу» она выбрала затасканный долгим употреблением хит домохозяек, старых дев и малолеток. Тонкая полупрозрачная ночная сорочка, вся — кружево и шелк, обтекала стройное тело. Волосы летящей волной, распущенные по плечам, струились змеями в игре еле внятного ветерка. Руки в ворохе оборок молитвенно сложенные на груди, сжимали зажженную свечу, огонек которой плодил таинственные тени на лице, мерцающими бликами отражался в блеске глаз. «Вот, сука… — усмехнулась недобро Тата. — Сейчас дернет за тесемку и движением плеча сбросит рубаху к ногам, и Никита ошалеет».

Так и вышло. Но лишь отчасти.

Пока Душенька поднимала руку, сознание Никиты отключилось, провалившись в фазу быстрого сна, куда заторможенной мечте попасть, было сложно, а может быть вообще невозможно. Для волшебства же не существовало преград, и Тата сделала свой ход.

Под раскаты грома и сверкание молнии она вышла из огня, как Афродита из пены морской, в безупречной сияющей наготе и для пущего эффекта раскаленным тавром впечатала в мозг Никиты симметрию окружностей грудей; треугольник лобка; дуги бедер в сопряжение вогнутых и выгнутых кривых. Затем выросла громадьем лика от земли до небес, затмила солнце, укрыла свет, в очах — зеленых океанах — утопила, опутала сладкоголосыми речами, к себе приковала. И в себя посвящая, пиявкой впилась; силу, как кровь по капле выжала, выпила, вылюбила всего до последней капельки, до дна…Чтобы проклятущей мечте ничегошеньки не досталось!


Не мечтать тебе больше, Никитушка,
О бедной срамной блуднице,
Не лежать, тебе поблядушечка, под силой богатырской,
Не в добрую, да годинушку,
Повстречалась тебе колдунья,
Не зная, не добрая, да соперница!
Увела она добра молодца,
Каленым железом память его вытравила,
Чарами волшебными заколдовала,
И не вспомнит о тебе, горемычной, он уже никогда.

Глава 7. Постижение

Утро пришло с мыслью:

«Ни-ки-та, Ни-ки-туш-ка…»

Тата устроилась удобнее, не желая покидать сладкий морок. В своем сне, она лежала на плече Линева, слушала биение его сердца и ощущала щекой гладкость кожи. Реальность, само собой, была иной и, невзирая на все старания, все настойчивее напоминала о себе. Естественно, въедливым гласом Внутреннего контролера:

— Хватить нежиться. Пока Разумницы и Душеньки нет рядом, давай потолкуем откровенно.

«Где же мои гостьи?» — лениво поинтересовалась Тата.

— Как только ты придешь в себя, сразу появится Татьяна. Татуся подойдет позже. Пока Линев дрыхнет, ее как бы нет в природе.

«А-ааа…»

— Так будем разговаривать или как?

«О чем?»

— О твоих подвигах, голубушка.

«Мне хорошо. У меня была волшебная ночь».

— Именно, волшебная. В действительности ты целомудренно обнимала подушку.

«Я провела ночь с Никитой…»

— Как говорил больно умный и сильно интеллигентный Кролик из истории про Винни Пуха: «Я бывают разные».

«Что ты от меня хочешь?» — горько вздохнула Тата.

— Всего лишь адекватного поведения. По-моему, для волшебницы твоего уровня глупо шляться по чужим снам. А уж устраивать оргии вообще дурной тон.

«Не ной. Сорвалась, с кем не бывает…» — Тате казалось: она заслуживает снисхождения. Однако у Внутреннего Голоса было иное мнение.

— Не ври. Ты хотела стать значимым для Никиты человеком и добилась своего. Влезла в подсознание. Теперь сам того не ведая, Линев не забудет тебя до конца жизни. Хотя утром, скорее всего, даже не вспомнит, что ему снилось.

«В подсознание столько всего и всякого свалено. Моя маленькая шалость не принесет особенного вреда…».

— Это будет зависеть от твоих дальнейших поступков. Поэтому, моя радость, поделись-ка планами на ближайшее будущее.

«Чего там планировать… — мечтательно протянула Тата. — Днем буду работать. По ночам, пока не надоест, поснюсь Никите».

— Зачем, собственно?

«Просто так! Мне было хорошо, я получила массу удовольствия и хочу еще».

— А про Никиту ты подумала?

«Нет».

— Между тем, вторгаясь в подсознание человека, пичкая впечатлениями на пределе возможных, ты могла свести Линева с ума.

Про это Тата не подумала и с огорчением признала:

«Действительно».

— И сведешь, если не остановишься, — продолжил Внутренний Голос. — Завтра или послезавтра твои ощущения притупятся, и ты увеличишь дозу. В итоге, замучаешь парня. Но и ты пострадаешь. Человеческие возможности не беспредельны. Ты тоже не сможешь переварить такое количество наслаждений и будешь пускать слюни на пару с Никитой.

«А если осторожно, дозируя?»

— Наркоманы долго не живут.

Тата горько вздохнула:

«Значит надо забыть сегодняшнюю ночь и никогда ничего подобного больше не повторять?»

— Да, — заявил Внутренний Голос.

«Жаль, конечно. Ну, да, ладно. В твоих словах есть резон. Я согласна».

— Слава Богу, а то я уж боялся, что Душенька окончательно тебя победила»

«Ничего не понимаю! — взвилась Тата. — Причем здесь эта курица?»

— Так ты ничего не поняла?! О, святая простота! О, наивность!

«Не выпендривайся! Объясни толком!»

— Хорошо. Для начала, вспомни: хотела ли ты еще вчера шляться в Никитины сны?

«Нет».

— Почему?

«В принципе, это, действительно нелепое желание».

— Я бы сказал иначе: эмоциональное. Следующий вопрос: ты собралась уничтожить Татусю?

«Да».

— Теперь сложи два и два. Ты рационально просчитала, как можно решить проблему и объявила Душеньке войну. Она в ответ сделала свой ход и загнала тебя на эмоциональное поле. Тут и начались глупости: ты вдруг бросилась душить ее…

«Это была провокация?!»

— …затем, желая победить соперницу, полезла в сон Никиты, увидела, чем там можно заниматься и готово. Возник еще один дубликат тебя, и соответственно, Душеньки, с большим потенциалом возможностей.

«Ничего не понимаю».

— Хватит тупить! Разве Никита сможет сообразить, что будоражившая его полусонное воображение красотка в ночной рубашке и приснившаяся позднее секс-дива — разные персонажи? Да для его прозаического ума внешнее сходство является стопроцентной порукой идентичности.

«Ну и что?»

— Блин, как ты меня достала своей тупостью! Теперь у твоей подруги появился новый источник энергии. Раньше она была блажью и жила в сознании, теперь может спокойно перебираться в подсознание, а там 95 % всей жизненной энергии человека.

«Я совсем запуталась! Но какова стерва! Прикидывалась бедной овечкой, а сама волчица матерая, переиграла меня вчистую!»

— Татуся оказалась сильнее. Так бывает.

«Что ж теперь делать?»

— Для начала понять, что ты хочешь»

«Избавиться от копий».

— Правильно ли я понял: ты готова отказаться от своего интереса к Линеву и навязанного себе искусственного прагматизма?

Тата поджала губы. Беда с этим Внутренним Голосом. Вечно расставляет точки нал «i», хотя его никто и не просит.

«У меня, значит, есть интерес к Никите?»

— Конечно, иначе бы ты бы не разводила суету.

«Ладно, я поняла. Что ж, пусть будет так. Я больше не буду обращать внимание на Линева. Что касается прагматизма, то тренд остается в силе. Воевать с Татьяной я не буду».

— С Татусей тоже придется помириться. Ведь отчасти она — часть тебя. А с собой сражаться негоже.

«Но она — же сука такая…»

— Живи сама и дай жить другим, тогда будет мир и не понадобиться меряться силами. Особенно с чужими иллюзиями, наделенными частичкой твоей души.

«Ты, как обычно, прав. Что ж, признаю ошибки, раскаиваюсь и встаю на путь исправления. Я больше не буду: изводить Татусю, сниться Никите и претендовать на место главной женщины в его жизни».

— Тогда пали мосты! Отступать надо по всем правилам фортификации! Зачищай местность!

Тата горестно вздохнула. Но надо, значит, надо и представила, как маленький огонек, вспыхнув на конце бикфордового шнура, веселым зверьком побежал вперед, затем, коснувшись взрывчатки, превратился в прекрасный цветок, который раскрыв лепестки, уничтожил вокруг себя все.

«Жаль, горячая была ночка…»

За уже не существующими мостами, клубилась, оседала, укрывала руины пыль забвения.

«Можно, я на память оставлю воспоминания?» — спросила робко Тата

— Нет. Ты не сможешь предаваться им безучастно.

«Что ж, Никита Линев, прощай, мой воображаемый герой».

— Не ной, все пройдет, — утешил напоследок банальной и вечной мудростью внутренний советчик и, довольным исполненным долгом, временно ретировался.

Тата кивнула, конечно, пройдет, и прошептала чуть слышно:

— Прощай, Никиточка!

* * *
Женщина наклонилась, прошептала: «Прощай, Никиточка!», коснулась губ прощальным поцелуем и исчезла. Сон оборвался.

Линев глубоко вздохнул, открыл глаза, поморщился. В правом виске билась о стенки сосудов, как птица в клетке, отчаянная боль.

Дальше — хуже.

Никита щелкнул выключателем, шагнул из сумрачного коридора в ярко освещенную ванную и застыл. Перед глазами в суматошной суете замелькали неразборчивые картинки, на голову будто надели раскаленный обруч. Еще мгновение и тело сотряс сильнейший позыв к рвоте.

Следующий приступ случился на кухне.

Одного взгляда на язычки пламени, танцующие вокруг камфорки, хватило, чтобы в мозгу, словно взорвалась бомба. Перед внутренним взором опять закружился калейдоскоп видений, но уже более разборчивых. Плясала, потрагивая титьками, задирая ноги, творя непотребное, голая бесстыжая зеленоглазая баба.

«Это из моего сна, — толи понял, толи вспомнил Никита и рассердился. Интерес к новой клиентке обретал явно нездоровые формы.

Превозмогая тошноту, Линев заставил себя выпить кофе. Съел пару ложек овсянки — больше организм не принял — и стал собираться на работу. Дело это оказалось непростое. Двигаться, да и вообще шевелиться, не было ни сил, ни желания. Невероятно хотелось спать. Очень хотелось снова увидеть дурацкий сон.

Поддавшись соблазну, Линев закрыл глаза, и будто провалился в пропасть…

* * *
Стремительным взмахом руки Тата вырвала, как пучок травы, из подсознания Никиты собственный образ. Теперь ничего страшного не произойдет. Мужик продрыхнет пару часов, придет в себя, сообразит, что снилась какая-то чушь и забудет все, как это обычно бывает.

* * *
Во второй раз Линев проснулся в полдень. Голова была ясная, от утреннего недомогания не осталось и следа.

Занятый своими делами персонал чужой компании ни отсутствия, ни появление консультанта, практически не заметил. Только директорша, проходя мимо, сочла нужным поинтересоваться:

— Вас не было с утра. Что-то случилось?

— Я просто проспал.

— Вы себя хорошо чувствуете?

— Нормально, — пожал плечами Никита. — Все в порядке. А что?

— Наверное, мне показалось. В общем, если что в аптечке есть валидол.

— Мне не нужны лекарства!

— Вот и хорошо.

В туалете Линев учинил строжайший контроль своему отражению. «Вроде бы ничего особенного, — подумал, разглядывая темные круги под глазами и покрасневшие белки. — По сравнению с утренними «достижениями» — просто красавчик. И все же вечером отдохну».

Обычно вечерами Никита писал. Приобщившись как-то к классическому завету: «Можешь не писать, не пиши», он провел эксперимент и, выдержав неделю депрессии, убедился в победе творческого начала над здравым смыслом. С тех пор без оглядки на рабочую нагрузку, праздники и усталость он ежедневно хотя бы час-полтора уделял любимому делу. К счастью, усилия не были напрасными. Две книги вышли в свет и даже получили хорошие продажи. Публикацию третьей остановил кризис. В лихом 2008-м издательство, невзирая на выплаченный гонорар, не рискнуло вложить деньги в нового автора и отказалось от принятых обязательств.

Однако настоящая беда была в другом. Вопреки досужему мнению и историям из кино, гонорары за книги представляли собой столь мизерные суммы, что прожить на них без ущерба для здоровья не представлялось невозможным при всем желании. Невозможно было, пока, во всяком случае, и попасть в число хорошо оплачиваемых сочинителей, чтобы творить в свое удовольствие. И совсем уж невозможно было остановиться и перестать писать. «Можешь не писать — не пиши». А не можешь?

…Вечер за окном наливался темнотой и грустными мыслями о зеленоглазой директорше. В мозгу, словно на заезженной пластинке, унылым рефреном звучало: «Если бы она меня позвала, я бы…»

Словно в насмешку с улицы грянул нестойкий хор хмельных голосов: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую…». Никита тяжко вздохнул: глас народа отражал настроение как нельзя лучше и представил…Да, так славно, будто все происходило на самом деле. Он буквально почувствовал кожей тепло женского тела, естеством — влажную глубину, губами — вкус чужого дыхания. Он даже услышал страстный женский шепот: «Еще, еще…» перед тем, как окунуться в экстаз.

Утром, открыв глаза, Никита сначала крайне удивился: обычно даже перебрав, он добирался до постели, а тут проспал ночь на диване в гостиной, напротив проработавшего всю ночь телевизора. Следующей реакцией стал страх. Еще бы, в памяти, будто воочию, мелькали картинки вчерашнего пригрезившегося полового акта.

Это было уже слишком. С этим надо было что-то делать! Но что?

Мозг с готовностью подсказал решение. Правда, почему-то в виде картинки: маленький Геракл душит змею. Ага, сообразил Никита: значит, ему следует задушить интерес к зеленоглазой крале.

Воображаемый Геракл немедленно сжал пальцы. Раздался хруст, маленькая красивая головка бессильно провисла, но на последнем издыхании выплюнула жало.

Линев вздрогнул…

Основание мизинца пронзила боль. Показалось или нет, но ее источником была черная точка на коже…

Попытка приблизить ладонь к глазам не увенчалась успехом. Мышцы, будто парализованные (не ядом ли?) не слушались. Зато мысли неслись кувырком…

Подхваченный вихрем нового наваждения, Никита окунулся в свою сокровенную мечту, но переиначенную на иной лад.

Он мечтал о Доме и Саде — месте, где можно гулять, думать, писать, не размениваясь на суету. Как у Булгакова. Главное свойство великих книг — многогранность. О чем «Мастер и Маргарита»? О Боге, дьяволе, издержках советских реалий? Линев полагал: о борьбе Покоя и Суеты. Его Покой состоял из Дома и Сада.

Чаще всего Линев видел себя в кабинете. Просторная комната с окном во всю стену, огромный письменный стол, старинный, с множеством ящичков и выдвижных панелей, на столешнице чернильный прибор, литая медь и хрусталь. Окно в комнате постоянно раскрыто и легкая кружевная занавеска слегка колышется, будто дышит, чтобы навевать на хозяина кабинета вдохновение.

Кабинет — помещение рабочее. Для творческих замыслов существовала гостиная с камином и креслом. Там вечерами, сидя у огня, он смотрел на пляшущие языки пламени, вспоминал, фантазировал, мечтал.

Кресло стояло строго посередине каминного проема. Для второго кресла места в гостиной не было, так как присутствие гостей мечта не предусматривала. Дом находился в Пустоте и Тишине и имел назначение отгораживать, отстранять от всех и вся.

Третьим местом силы было крыльцо. Пять высоких ступенек, устроившись на которых так приятно было отдыхать, курить, наблюдать за собаками — черными, лохматыми, неведомой породы огромными овчарками Джимом и Джиной. Дым сигарет дразнил ноздри, согревал легкие; псы носились по лужайке, забавно возились друг с другом; деревья чуть колыхал ветер, листья дрожали. Вокруг стояла осень — пора зрелости и урожая. Время собирать камни.

Так мечта виделась всегда. Однако сегодня привычный порядок был нарушен. В Доме появилась женщина. Естественно, она. Стерва с таинственными смарагдовыми очами, фигурой виолончели и притягательностью магнита.

Мало того женщина не просто появилась в Доме. Он сам привел ее. Сам поселил рядом. Сказал: «Все мое — твое! Только будь!» Разрешил заходить в кабинет, куда не пустил бы никого и никогда. Разрешил мешать, читать рукописи, болтать ерунду.

— Милый, можно к тебе? — дверь в кабинет приоткрылась.

Нет…подумал Никита в реальности.:

— Да, да, конечно, — ответил он в воображении.

— Я вхожу, — зеленоглазая подошла к окну, выглянула в сад.

Тонкое платье растворилось в лучах света. Очертания бедер, талии стали очевидны…

— Ой, что там? — перегнувшись через подоконник, женщина что-то с интересом рассматривала за окном и дразнила. Попка, круглый, упругий задик, подрагивая, поднимался, опускался, ходил влево-право.

Никита в видении облизал в раз пересохшие губы. Он был молод. И обожал эту женщину. С каштановыми, до плеч, волосами, невысокую и стройную.

— Иди сюда, — позвал чуть хриплым голосом.

— Не пойду, — отказалась любимая и через минуту устроилась у него на коленях. — Подожди, я хочу почитать.

Женщина взяла исписанные листы (в мечтах Никита писал на бумаге!). Впилась глазами. Он ждал. Она не любила, когда мешали. Он ждал. Она читала.

— Где ты взял такие слова? — спросила, наконец, строгим тоном. — Откуда?

Никита в мечте пожал плечами. Слова рождались без его ведома, а, возможно, и участия, а затем перетекали на бумагу. Этому он был свидетелем. Но откуда брались? Если б знать…

— Ты — гений….

Слышать подобное было чертовски приятно. Даже признанным мастерам необходимо одобрение. Уверенность в собственных силах — вещь хрупкая, а восхищение в любимых глазах весьма способствует установлению нормальной мужской самооценки.

— И нахал, — договорила женщина. Полураздетая. Пока она пела дифирамбы, некоторые время напрасно не теряли, — но я тебя люблю и ничего не могу поделать. Старалась все утро — не получается.

— Что ты шепчешь? Я ничего не слышу.

— Я тебя люблю!

— Что?

— Люблю!

— Что-что?

— Ах, бессовестный! Так знай: люблю, обожаю, жить не могу, дышать и спать, разорвала бы на маленькие кусочки и съела бы без остатка. Понятно?

— Не очень. Сложно излагаете, мадам. Надо бы попроще, понагляднее. С примерами, — он отодвинул кресло, поднялся.

— Я еще почитаю, — запротестовала женщина.

— Конечно, но чуть позже…

Матрас ухнул пружинисто под тяжестью шестидесяти килограммов и тяжело вздохнул еще под восьмьюдесятью пятью.

Потом они сидели на крыльце.

У женщины был огромный живот и беспредельный покой в душе.

— Еще долго? — он погладил живот.

— Ты спрашивал полчаса назад.

Он вздохнул, действительно, и предложил:

— Пойдем в дом. Становится прохладно…

Видение оборвалось внезапно, и Никита растерянно огляделся. Квартира, диван, бормотание телевизора…А где же Дом и Она? Он еще плохо соображал. Но с каждой секундой в сознание обретала силу страшная истина: все пропало, капкан захлопнулся. В воображаемой гостиной у камина стояло два кресла. Два! Два! Это значило, что зеленоглазая чаровница стала полноправной хозяйкой в его Доме, и обратного хода теперь уже нет.


Глава 8. Искушение

— Тебе не следовало вживлять в подсознание Никиты собственный образ. Это зомбирование, приворот. Ты фактически совершила акт черной магии, нарушив свободу выбора и воли, — Разумница взяла дыхание и продолжила. — Ты понимаешь, что такое приворот?

— Да, — чуть слышно прошептала Тата.

— И надеюсь, помнишь, что жертвы приворота страдают расстройствами психики, становятся неуживчивыми, неуравновешенными, злобными? Их преследуют нестерпимые головные боли, навязчивые состояния, другие болезни.

— Я не хотела навредить Никите. К тому ж я одумалась, сняла заклятие и вырвала наваждение с корнем.

Татьяна всплеснула руками.

— Какая хорошая девочка. Возьми с полочки конфетку. Нет, не бери. Ты, наверное, забыла, что отворот такая же порча? К тому ж, проведенный радикальным методом, априори не может быть эффективным. Избавление от приворота похоже на лечение рака. Мало вырезать опухоль. Надо при помощи химиотерапии локализировать пораженные участки. Уничтожение саморазвивающейся программы приворота также предусматривает поэтапную терапию. Сначала ликвидируется основная матрица. Затем запускаются вирусы неприятия. Ты знала, не могла не знать, что без последней процедуры Линев не освободится от внушения. Поэтому, красуясь перед собой, и вырвала с корнем наваждение. Еще бы, почему не совершить эффектный жест, если цена ему копейка. Через пару часов оставшиеся микропрограммы, как клетки, зараженные раком, все равно вернут Никиту в прежнее состояние, и твое честолюбие будет удовлетворено. Главной женщиной в жизни Линева будешь ты и только ты.

— Плевать мне на это.

— Не ври! Ты хочешь, чтобы Никита написал про тебя книгу!

Тата смутилась, но вошла в наступление.

— Да, мне нравится идея быть главной женщиной в жизни писателя Никиты Линева и я немного слукавила. Но любые ошибки можно исправить. Сейчас я что-нибудь наколдую, и все будет хорошо.

— Не будет, — тяжело уронило здравомыслящее начало. — Некоторые поступки имеют необратимые последствия. Ты взорвала за собой мосты, и энергия взрыва активизировала, оставленные в мозгах Линева, микрозаряды приворота. Теперь в подсознании Никиты творится такое, что черт ногу сломит. Твое колдовство бессильно перед этим хаосом.

— Но Никита сам виноват. Он первым начал. Он представлял, как трахает меня, а это тоже насилие. У меня просто сработала автоматическая защита.

Попытка выйти из зоны ответственности не увенчалась победой.

— Не надо обвинять Линева. Ну, пофантазировал человек в свое удовольствие, велик ли грех? Ничего страшного не происходило, до тех пор, пока ты не влезла в чужие иллюзии и сны, не стала диктовать свои условия и насильничать. Поэтому случившееся — только твое достижение. Тебе и исправлять ситуацию.

Тата тяжело вздохнула

— Что ты предлагаешь?

— Переспать с Никитой!

— Вот еще! Зачем?

— Чтобы вывести ситуацию в реальное поле. В ирреальном она абсолютно не управляема и даже трудно постижима. Суди сама: Никита увлечен не тобой настоящей, а своей выдумкой о тебе, подкорректированной тобой в угоду каким-то диким настроениям. Ты же «зацепилась» вообще за фантазии мужика о себе самом.

— Чем же поможет секс?

— Реалии — лучший доктор. Живое общение избавит вас от иллюзий. Дальше — как карта ляжет. Разберетесь по ситуации.

— Логично.

— Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, звони Линеву и приглашай вечером ресторан.

— Можно я подумаю?

— Нет. Не создавай мне и себе проблем.

— Прямо-таки, — фыркнула Тата. — Кто-то у нас больно умный?

— Да! — припечатала Татьяна.

— Блин, мало мне подсказок Внутреннего Голоса, так еще ты с ценными указаниями лезешь…

Умница не дослушала:

— Неужели ты веришь Внутреннему Голосу

— Да, — признала Тата. — Иногда.

— Господи, какая же ты дремучая баба.

— Сама дура!

— Слушай и запоминай. В каждом человеке, — поучительно изрекла Татьяна, — как бы живут три суб-личности: Родитель, Ребенок и Взрослый. Родитель рассуждает категориями «должен, не должен, правильно, не правильно, хорошо, плохо» и представляет родовую память. Ребенок — это бесчисленные желания, то есть «хочу!» во всей полноте и разнообразии. Взрослый оперирует терминами «целесообразно, выгодно» и решает внутренние противоречия и внешние проблемы. Все три составляющие постоянно присутствуют в жизни человека, однако командует в каждый момент только одна. Остальные, само собой, комментируют и корректируют приказы. К примеру, после второй съеденной шоколадки Родитель, в своей строгой ипостаси, устраивает разнос: «Хватит, жрать сладкое, и так толстая, как корова». Ребенок же начинает ныть: «Я знаю, что нельзя, но одну дольку можно». Или наоборот: Ребенок хочет развлечений, а Родитель в нежной заботе поддакивает: съешь, купи, тебе нужна новая игрушка. В итоге, совершаются новые траты и необдуманные поступки. Взрослый у большинства людей чаще всего отмалчивается, так как эта роль требует мужества, ответственности, аргументации и, следовательно, больших энергетических затрат. А вот диалоги Родителя и Ребенка звучат постоянно. Однако, когда треп касается мелочей, человек о них тут же забывает. В особенных же случаях полагает, что произошло знаковое явление, и он общается с чем-то необычным.

— Не знаю, насколько верна твоя теория, но мой Внутренний Голос, действительно, необычный. Я вообще считаю его проявлением интуиции, — призналась Тата.

— Интуиция и внутренний голос похожи друг на друга, как Нобелевский лауреат на спившегося бомжа. Интуиция — это голос неосознанного, подсознания. По мнению некоторых — голос души, пытающейся достучаться до личности. Слушаться интуиции полезно, даже если смысл сообщения противоречит логике. А вот к трепу суб-личностей следует относиться осторожно. Это — всего лишь мысленная речь, игра ума.

— Это ты уже хватила. Если б я сама была такой проницательной, то у меня не было бы столько проблем в жизни.

— У тебя было бы меньше проблем, если бы ты думала перед тем, как что-то делаешь. А не наоборот. Задним умом все крепки.

— Ну, началось…Ты вместо того, чтобы критиковать, лучше рассказала бы, как отличить внутренний голос от интуиции?

— Изволь, — согласилась Татьяна. — Ты, наверное, заметила, что быть человеком трудно. Приходится постоянно задавать себе странные вопросы, искать ответы, учиться на ошибках и тому подобное. А все потому, что homo sapiensс эзотерических позиций— сложная структура. Физическая составляющая которой — тело — происходит от материальных родителей. Духовные же «органы»: душу и разум человек получает от Высшего Отца — Бога. Естественно, в обоих случаях на протяжении жизни человек общается со своими родителями. Про маму и папу упустим для краткости, но часто именно их голосами с человеком говорит внутренний Родитель. А вот о Разуме стоит потолковать. Разум — это информацию о мире и самом себе. Именно разум выдает человеку неожиданные решения, которые редко приходят на ум. Который, в свою очередь, как инстанция более утилитарная, представляет собой знания, накопленные и логически обработанные в ходе жизни.

— А я думала что разум и ум — слова синонимы.

— Понятие «синоним» изобрели лингвисты, а в народной речи у каждого слова — свой смысл. Поэтому разум нельзя путать с умом. Первый от Бога и нужен для максимально полной реализации своего предназначения, то есть является двигателем развития. Ум же наживается с годами, причем, обобщая правила личной безопасности, стало быть, исполняет функции тормоза. Однако любое движение требует, как разгона, так и замедления. Поэтому человеку необходимо оба механизма. Что касается души, то в отличие от разума, где общение с Богом облекается в словесную форму, это «орган» чувствующий и более тонкий. Предчувствие и чувство всегда появляется раньше, чем осознание и воспринимаются однозначно: «да» или «нет». Тогда как голос разума часто многословен, из-за голоса ума, стремящегося «заболтать» все и вся.

— Получается, что интуиция работает через разум и душу?

— Да.

— А внутренний голос — это рупор ума?

— Совершенно верно.

— Но как же отличить голос ума от голоса разума?

— Довольно просто. Ум красноречив и топит все в словах. Разум лаконичен и выражается определенно: «да» или «нет». Поэтому, если ты хочешь «покоцать варианты» — ум, с удовольствием развлечет тебя демагогией. Разуму же надо задавать четкие вопросов, подразумевающие простые ответы. Но лучше вместо вопросов используй утверждение, тогда ум не сможет включить логику, а ответом будет ясное и понятное ощущение согласия или неприятия. Следующее правило: не спрашивай попусту. Высшие знания не Интернет и открываются в той мере, насколько человеку действительно нужна информация. То, что знать не положено, открыто не будет. Но то, что открылось, даже без запроса — следует принять к сведению. Душа всегда при исполнении и посылает ощущения тогда, когда считает нужным. Если научиться слышать их, не придется задавать вопросы. Информация будет поступать сама.

— Хорошо, сейчас мы проверим твои рекомендации на практике, — загорелась Тата. Она устроилась удобнее, расслабилась, закрыла глаза и произнесла вслух: — Надо ли мне соблазнять Никиту Линева?

— Ну и что? — заинтересовалась Татьяна.

— Ничего, — разочарованно протянула экспериментаторша. — У меня внутри нет ни «да», ни «нет», одна сплошная тишина. Мирная такая спокойная тишина.

— Жаль, — огорчилась Разумница. — Это значит, что данный вопрос тебе придется решать самой. Указаний свыше нет.

— Раз так, значит, я не буду торопиться, поразмышляю на досуге, как мне поступить и тогда уж, приму решение.

— Пожалуйста, не надо. От твоих выдумок одни проблемы.

— И ты — лучшее тому подтверждение. Надо ж было придумать такую зануду. Кстати, почему ты — Разумница? Умница было бы справедливее.

— Умные — много знают. Разумные — понимают то, что знают. Создавая меня, ты объединила принципы и я знаю, что тебе выгодно и понимаю, как этого достичь.

— Мерси за объяснения и ориведерчи. Теперь Татусина очередь обвинять меня во всех смертных грехах.

— Заслужила.

— Потому-то и терплю.

— Можно я послушаю? Я не буду мешать…

— Нам свидетели не нужны.

Разумница с недовольной гримасой кивнула и исчезла. Душенька начала свой спич с обвинений.

— Ты меня убиваешь… — прозвучало первым делом.

Тата пожала плечами. Вот нахалка. Втравила в неприятности и еще выпендривается.

— Тебе не следовало: беспредельничать в чужом внутреннем мире, не надо было устраивать оргию во сне Никиты. Утверждать в его мозгах свой светлый образ — это вообще полное безобразие. Я не говорю, про риск, связанный со столь радикальным обрывом контакта…

— Сделанного не воротишь, — ответила Тата, еле сдерживаясь от встречных упреков. Впрочем, следовало быть справедливой, каждый сам кузнец своего счастья. Повелась на чужие уловки, значит, нечего с больной головы на здоровую перекладывать. Тем паче, пустую.

— Теперь все пропало…

— Что-то с Никитой? Он себя плохо чувствует?

Душенька разрыдалась:

— Ты лучше спроси, как я себя чувствую. Никита здоров, но у него такой кавардак в голове, что сам черт ногу сломит. А мне нужна определенность. Без нее я, бедная несчастная, погибаю.

— Значит, судьба у тебя такая.

— Брось болтать глупости, лучше спаси меня!

— Зачем?

— Ты должна мне помочь.

— Возможно, мне не следовало воевать с тобой. Но спасать — это уж слишком.

— Ах, вот ты какая? — спросила Татуся жалобно и, не дождавшись, ответной реакции, перешла в наступление. Позабыв о слезах, она рассмеялась грозно, раскатисто и стремительно изменилась, став похожей на ведьму. Обида наполнила ее глаза таинственным злым светом, страх изогнул губы скорбной дугой, ноздри вздрогнули от гнева. — Тогда получай!

В левой груди огненным потоком разлилась боль, и Тата увидела, как каменистый пятачок души, тот полудохлый оазис, на котором пламенела ало пластиковая роза, буквально на глазах превратился в бесплодную пустыню. Зато дурацкий цветок вырос, заматерел, пустил новые ответвления с уже укрытыми, готовыми вот-вот распуститься, почками,

— Я имею доступ к твоей душе и, если ты будешь меня обижать, то сильно пожалеешь, — объявила Душенька.

Тата пожала плечами. Душенька блефовала. Однако смотреть на мытарства души, из которой пластиковая хрень тянула последние силы, не доставляло ни малейшего удовольствия. Да и неприятные ощущения в области сердца тоже не приходилось сбрасывать со счетов.

— Ладно, — произнесла Тата снисходительно, — считай, что я испугалась. Что дальше?

— Спаси меня.

— Как?

— У меня есть план. Я хочу превратиться из мужской эротической фантазии в воспоминание.

— Вопрос номер один: зачем тебе становиться воспоминанием?

— В нашем мире воображение — не самое престижное место обитания. Если провести аналогию, то обстановка там как в банановой республике, где то и дело происходят перевороты и у власти не побывал только ленивый. Стоит человеку, к примеру, зайти в супермаркет и он тут же представляет, как кушает маслины или убивает кассиршу. На улице та же история. Увидел шикарную машину — тут же вообразил себя за рулем. Бросил взгляд на классную шмотку в витрине и сознание тот час подчинилось идее-фикс. Наткнулся на госучреждение и сразу же захотел взорвать его к чертям собачьим. И так изо дня в день, из года в год, в каждой голове, как нанятый, работает калейдоскоп, прогоняя бесконечный сериал «если бы…».

— Действительно.

— Это, так сказать, картина маслом в общих чертах. Что касается конкретно моего положения, тут ситуация еще хуже. Конечно, сексуальные фантазии в мужской голове в чести. Но знала бы ты, сколько и какие разные видения посещают Никиту. Я — всего лишь одна из многих и даже на пике карьеры могла только пару минут в день поморочить Никите голову. Теперь и того нет. Поэтому мне не остается ничего другого, как отправиться в забвение и там сдохнуть. Но я не желаю умирать. Я, благодаря тебе, живая и могу побороться за себя. А ты должна мне помочь попасть в память Никиты.

— Чем же память лучше воображения? Там тоже хранится, хрен знает, сколько всякой всячины, в которой можно спокойно затеряться. Причем навсегда.

— Это уже второй вопрос. Я тут посоветовалась с нашими местными специалистами и мне все растолковали плоско и доступно, — Душенька достала листок бумаги, сверилась с записями и продолжила: — За день через человека проходит поток информации в сто раз больший возможностей его мозга. Поэтому первым делом мне надо преодолеть эту пресловутую однопроцентную квоту. Что невозможно без гормональной поддержки. Но об этом чуть позднее. Следующая задача еще сложнее. Для воспоминаний самую большую опасность представляет забывание. Следовательно, стоит побеспокоиться и о сохранности, причем в долгосрочном режиме.

— Ну, и план. Кутузов отдыхает.

— Расскажи об этом Татьяне. Пусть знает.

— Непременно.

— Слушай дальше. Возвращаясь к теме гормонов. Ценное и лишнее фильтры памяти отсеивают исходя из логических и эмоциональных реакций, в основе которых всегда лежат два базовых понятия: страх и любовь, воспринимаемые мозгом как сигналы «опасно» и «безопасно», а нервной системой как «приятно» и «неприятно». Таким образом, закрепиться в памяти можно в четырех ипостасях: опасно — неприятно, опасно — приятно, безопасно — неприятно, безопасно — приятно. Ты бы лично что выбрала?

Тата ответила без промедления:

— В зависимости от целей.

— То-то и оно. Я — ведь фантазия, цели — не моя парафия. Тем паче сейчас, когда я банально боюсь смерти. И все же становиться страшилкой не хочется. Хотя именно вариант «опасно — неприятно» гарантирует самую долгую жизнь, — вздохнула Татуся. — Ведь люди так пестуют свои самые ужасные воспоминания. Но что поделать: не мое это дело вызывать страх. Мне больше импонирует мирная версия: «безопасно — приятно». Но что б навсегда закрепиться в экстремальной редакции: «мечта радужная осуществленная».

— Господи, как у вас все сложно.

— Между прочим, мы обсуждаем человеческую природу. И не чью-нибудь, а твою собственную.

— Ладно, продолжай.

— Я перехожу к конкретной части. Когда сокровенная мечта реализуется, происходит огромный выброс гормонов радости. И вот эту-то эндорфинно-дофаминово-серотониновую поддержку ты должна мне обеспечить.

— Каким интересно образом?

— Переспи с Никитой.

— И все?! У тебя и запросы!

— Это — не прихоть, а необходимость, —пояснила Татуся. — Никита воображал, что трахает тебя, поэтому ты должна ему дать, чтобы сформировался блок «мечтал-получил». Если ты в реальности повторишь сценарий придуманного соития, заработает связка «Как я себе и представлял…» и все. Я — в дамках! После этого останется доделать сущие пустяки. Чтобы воспоминание не стерлось, не затерялось, ты будешь сниться Никите. Не каждый день, конечно, а так, время от времени, чтоб не расслаблялся.

— А не много ли ты, голубушка, просишь?

— Я не прошу, а предлагаю бартер. Некоторые услуги с твоей стороны в обмен на мою лояльность обеспечат тебе душевное спокойствие. Возможно даже, попав в память Никиты, я смогу уйти от тебя. Естественно, вместе с Татьяной.

— Нет, я не согласна, — отрезала Тата.

— Почему? — удивилась Душенька.

— Тебе не выгодно от меня уходить. Чтобы удержаться на топ-позициях тебе надо, чтобы я регулярно снилась Никите. Так что, я тебя раскусила. Ты обираешься меня использовать.

Не обращая внимания на обиженную физиономию собеседницы и почти искренний возглас: «Ты не права, мои намерения чисты…», Тата продолжила:

— Странно другое. Разумница тоже советует переспать с Линевым. По ее мнению, переведя ситуацию в реальное поле, я смогу избавиться от химер, то есть от тебя и этой дикой розы. А, по-твоему, получается, что после секса только самые чудеса и начнутся.

Татуся всплеснула руками:

— Мисс-здравомыслие своего нигде не упустит. Ну, и хитрюга.

— Вы обе: два сапога — пара. Так что там тайного и коварного умыслила наша Разумница? В чем подвох?

— Помнишь: если революцию нельзя остановить, ее надо возглавить? Так вот, Татьяна это и пытается сделать. Твои нынешние смутные настроения мешают бизнесу, поэтому наша таблица умножения будет, так или иначе, стараться уничтожать романтику. Она, небось, уже дала указания не тянуть время и сразу брать быка за рога? Что молчишь? Так я тебе сама скажу. Сценарий таков: если после первого секса вы не разбежитесь, если произойдет чудо и у вас возникнут отношения, Татьяна заставит тебя использовать Никиту. Скажет: мужчина должен помогать своей даме, дама должна помощь принимать и…все. Прагматичные женщины берут, а не дают, полагая свое присутствие в чужой жизни уже большим подарком. В итоге, ты либо бросишь Никиту сразу, либо со временем, когда он перестанет удовлетворять твое любопытство. И с новым пылом отдашься делу. Если же, устав быть справочным пособием, он сам уйдет, ты, разобиженная в пух и прах, утешишься той же работой. Что и требовалось доказать.

— Блин. Как же вы мне надоели.

Татуся хмыкнула:

— Нечего на зеркало пенять…Мы — всего лишь проявления твоих мыслей и настроений. По большому счету, нас и нет вовсе и все твои разговоры со мной и Татьяной — это разговоры с самой собой. Протри глаза…

Тата вздрогнула, недоуменно повела головой…

— Ты дома одна, сидишь на кухне, пьешь кофе…

…действительно, в кухне никого кроме нее не было…

— …и думаешь, как бы получше воспользоваться подвернувшимся шансом. Дилемма еще та! Соблазнить Никиту и, подчинив себе, заполучить бесплатного куратора или, воплотив эротические фантазии писателя, вдохновить на новый роман. Впрочем, не ты одна пытаешься и рыбку съесть и на хуй сесть. Так поступает большинство людей. Но мы-то с Татьяной здесь причем?!


Глава 9. Нечаянная встреча

Осень презентовала городу лучшие возможности своего нового проекта — бабьего лета и каждого встречного приглашала приобщиться к красоте, теплу, ощущению благости. Линев не стал исключением и по дороге в офис, вверенной его заботам фирмы, свернул в скверик, устроился на лавочке, подставил лицо солнцу, закурил, погрузился в размышления. Сначала приятные. Об осени…

«Сентябрь — не месяц года, а состояние природы, точнее — достояние. Сравниться может лишь май. Но тот переполнен экзальтированным щенячьим восторгом, жаждой жизни, голодом. Наэлектризованный флюидами грядущих грандиозных перемен воздух волнует кровь, щекочет нервы. Май прекрасен, как юность. И так же глуп, банален, пуст. Генные бури, словно майские грозы, приносят только грохот, грязь и опустошение. Сентябрь — другой. Привычная метафора, равняющая его со зрелой женщиной, при всей истасканности, подтверждается ежегодно. Золото к лицу истинной красоте. И нежное тепло приятнее изнурительного зноя. Значительнее. Важнее».

Придумывать красивые фразы по любому поводу — хроническая болезнь писателей. Но желания делать это попусту, без возможности увековечить, хватает ненадолго.

Спустя минуту мысли Никиты, утратив пафосный настрой, перетекли к вопросам более утилитарным: «Вот вляпался…» — пригорюнился Линев, подразумевая обретающий все большую силу и странную форму интерес к зеленоглазой красотке.

И тут обнаружил на соседней скамейке виновницу своих проблем.

От светлой радостной созерцательности в миг не осталось и следа. Словно приклеенные глаза шарили по лицу, фигуре — благо женщина ничего вокруг не замечала. Сидела неподвижно, как изваяние, и выглядела преотвратно. Куда подевалась недавняя победительная красота? Темные тени под глазами, трагический излом губ, бледные щеки, отсутствие макияжа…мадам явно была не в форме.

Но…от того казалась еще лучше! Ибо вызывала не обычное запредельное восхищение, а странную жалость.

Никиту подошел ближе:

— Добрый день, Татьяна!

Женщина вздрогнула:

— Вы меня напугали. Здравствуйте, Никита.

— Простите, не хотел. У вас все в порядке?

— А что? — на красивом лице разлилось надменное недоумение.

— Вы как-то странно выглядите сегодня… — не находя нужных слов, Линев смешался.

Собеседница кивнула:

— А…я сегодня без боевой раскраски. Не было ни времени, ни желания приводить себя в порядок. Все равно деловые встречи не предвидятся. Можно и расслабиться. Простите, про вас я забыла. Но ничего, вы уже почти свой.

«Свой? — удивился Никита. Но вовремя сообразил: его ставят на место, комментарии по поводу внешнего вида излишни. Что ж, тоже правильно. Надо соблюдать этикет. И все же было неприятно ни слышать колкость, ни смотреть на женское лицо за бесстрастной маской вежливости скрывающее глубокое почти очевидное неприятие.

«За что она меня так?» — обычно Линев не позволял клиентам испытывать к себе негативные эмоции. Ведь успех консультанта напрямую зависит от впечатления, произведенного на заказчика.

— Вы идите, Никита. Я еще немного посижу, — попыталась отделаться от него директриска. Теперь она чуть не плакала.

— Я вас одну не оставлю, — отрезал Линев.

— Почему?

— Так просто. Кстати, у меня на днях забавная история приключилась. Хотите, расскажу?

— Нет.

Первая, вне служебных обстоятельств, встреча явно не клеилась. Но разве это повод упускать шанс и отказываться от нечаянно подаренного судьбой тет-а-тета?

— Дело было так… — начал Линев, засим, цитируя классиков, Остапа понесло. В стремлении произвести на собеседницу впечатление Никита даже вскочил и разыграл в лицах диалог из сочиненного наспех происшествия.

Татьяна слушала его треп внимательно, смотрела пристально, иногда кивала и тогда отстраненность зеленых глаз вспыхивала искорками интереса, а губы трогала легкая гримаса усмешки. Тем ни менее, непрерывная дума тенью блуждала по ее лицу, наполняя сумраком зрачки. Адресовались ли тени и сумраки ему лично, или сказанным словам, Никита понять не успевал. Он тараторил без умолка и без отрыва глядел на маленькую ладошку.

Небрежно брошенная на спинку скамейки ладошка лежала потерянно и бесхозно, позабытая хозяйкой, словно лист, упавший с дерева. Линев уже несколько раз дотрагивался до гладкой кожи, вроде бы случайно, будто в эмоциональном порыве, и поощренный явным попустительством (или безразличием?) визави подумывал о большем. Ладошку можно было бы присвоить, это было бы хорошим началом для дальнейшей экспансии. Но риск был слишком велик. Татьяна хоть витала мыслями где-то далеко, однако разбойные действия вряд ли бы проигнорировала бы и, вероятнее всего, дала бы отпор. Или не дала бы? Линев попытался оценить шансы и приуныл. Получалось фифти-фифти.

«Она — клиентка. Я должен держать дистанцию. Поэтому ни каких глупостей. Но как же хочется взять ее за руку, или накрыть ее ладонь своей…» — собственная готовность к подвигу почти пугала.

Маленькая рука лежала совсем рядом, блестела колечком. Манила. Линев почти слышал — ладошка зовет, ей одиноко и грустно валяться на сыроватой древесине в такое прелестное сентябрьское утро. Она не прочь уютно обернуться крепкой и широкой мужской дланью, спрятаться, укрыться от мирских забот и бурь.

«Будь, что будет», — решил Никита и…не успел.

Татьяна сложила руки на коленях.

Потом прозвучала то, что он менее всего ожидал услышать.

— Никита, я хочу пригласить вас в ресторан. Завтра. Хорошо? — каким-то бесцветным, замогильным голосом обозвалась Татьяна и, стремительно поднявшись, пошла по аллее в сторону офисного центра.

— Да, — сказал Никита удаляющейся спине. И чертыхнулся про себя. Он был почти уверен: растерянность из зеленых глаз исчезла. Прямая спина и решительная походка излучали уверенность. Женщина шла покорять. Слабость, свидетелем, которой он невольно оказался, приказала долго жить.

«Что эта стерва затеяла?» — подумал Линев, уже сожалея о своем скоропостижном согласии.


Глава 10. Дорога в никуда

Вечером, накануне встречи в сквере, Тата, в который уже раз, разглядывала «аленький цветочек» и злилась: кислотный колорит и пышный цвет демонстрировали недюжинные масштабы свалившегося бедствия.

Об оном бухтел и Внутренний Голос:

— Доигралась…доэкспеременитировалась…теперь это уродище вытянет все соки из твоей души…

Странно, подумала Тата: почему формулировки «сошел с ума» и «душевно болен» подразумевает одно и то же состояние? Ведь ум и душа, согласно психологии, религии и даже просто здравому смыслу, совершенно разные понятия. Между тем великий и могучий русский язык с какой-то стати уравнял фразы применительно к обитателям желтого дома…

— Душа дана человеку во временное пользование, в аренду, так сказать, и распоряжаться ею надо осмотрительно. Поэтому в каждой религии любые трансакции с душой считаются большим грехом…

За окном беспросветным мраком висела ночь. Такая же черная, как собственное настроение. Не способствовали победе оптимизма и агрессивные нападки неугомонного эксперта по всем без исключения жизненным вопросам.

— Доктор Фауст продал свою душу и умер. Ты тоже заплатишь за свои фокусы, станешь игрушкой в руках этих кикимор и тогда попомнишь мои слова…

Одна из застывших фигур протестующе сверкнула глазами. Это Татуся попыталась возразить, да не смогла преодолеть навязанную чарами неподвижность.

— Конечно, теперь-то ты со мной не считаешься. Теперь я для тебя никто и ничто, так игра ума… — как ни хотелось Внутреннему Голосу скрыть обиду, а не получилось. Горькие ноты прозвучали отчетливо и ясно.

«Ладно тебе, не ной. Татьяна могла и ошибиться…»… — утешила Тата и посмотрела на Разумницу. Та, тоже связанная колдовским запретом, лишь насмешливо сощурилась, как бы уточняя: «Я? Ошиблась? Неужели?»

Внутренний Голос между тем решил расставить точки над «i»:

— Никто не знает, как устроен человек. Поэтому все, что сказала обо мне твоя больно образованная подруга, всего лишь предположения, верить которым совсем не обязательно. А вот забывать о собственном опыте я бы не советовал. За время нашей дружбы ты не раз могла убедиться в моей компетентности. Я оценивал, поощрял, укорял, вселял надежду, давал шанс, толкал вперед, помогал контролировать, препятствовал принятию импульсивных решений. И даже сейчас, не оставляю тебя в беде.

«Вместо того, чтобы петь себе дифирамбы, лучше подскажи что делать», — оборвала болтовню Тата.

— Я бы рад, но пока не готов. Давай, думать вместе.

«Давай, но я решительно не понимаю, что мне нужно и чего хочу», — честно признала Тата. Последнее время она ощущала себя очень деструктивной. И все же…Привычный прагматизм подсказывал поступки полезные, безопасные и не отягощенные моралью: совратить Линева и благодаря чужим знаниям поднять собственный бизнес. Из душевных порывов самым сильным была суетная гордыня, подталкивающая к тоже отнюдь не благородным деяниям: претворить в жизнь сексуальные фантазии Линева и, благодаря этому, стать главной женщиной в жизни писателя или, кто знает, оказаться героиней книги.

Существовал, правда, и третий вариант: плюнуть на возможные выгоды и разыгравшиеся амбиции, не строить меркантильные планы, а просто без затей войти в отношения с человеком, который, что уж скрывать, чем-то как-то зацепил…

Тата тяжко вздохнула. Чем-то…как-то…Подсознание не обманешь. Осторожность формулировок указывала на страх и нежелание чувствовать. Но ведь это очень верная позиция, мелькнула мысль. Любовь делает человека слабым и зависимым. Симпатия превращает в потенциального заложника. Даже рядовое расположение и то обрекает на ограничения. И лишь равнодушие обеспечивает безопасность…

«Я словно витязь на распутье. Стою около камня и выбираю куда идти. Поверну направо — превращусь в корыстную стерву, поверну налево — стану коварной сукой. Попрусь прямо — лоб расшибу о препоны. Даже назад и то дороги нет. Тупик».

— Выход всегда есть. В одной умной книге написано: будь светом, не неси в мир тьму. Строй, а не разрушай. Живи и действуй по закону любви. Не принимай не приемлемого. Защищай права каждого человека, поддерживай достоинство каждого, поддерживай интересы каждого, обеспечивай потребности каждого, полагайся на святость каждого человека, содействуй счастью каждого человека и утверждай безмятежное будущее каждого человека. Будь живым примером Высочайшей Правды, которая живет в тебе. Преврати свою жизнь в дар. Помни всегда, что ты — дар. Будь даром для каждого, кто входит в твою жизнь, и для каждого, в чью жизнь входишь ты. Будь осторожен и не входив жизнь другого человека, если ты не можешь быть даром. Но ты всегда можешь быть даром, потому что ты всегда и есть дар. Только иногда не позволяешь себе осознавать этого. Когда кто-то входит в твою жизнь неожиданно, отыщи дар, ради которого этот человек пришел к тебе. Каждый человек, который когда-либо пришел к тебе — пришел, чтобы получить от тебя дар. Одаривая его — ты получаешь дар пережить и исполниться тем, Кто Ты Есть на самом деле, — протараторил Внутреннитй Голос.

«Ну и что это значит?»

— Сама думай.

«Права Татьяна. Ты способен утопить в словах любую истину. К чему мне пустые рассуждения о высоких материях, если на повестке дня стоит совершенно практический вопрос?»

— Ты меня не слушаешь, и не слышишь! — обиделся всезнайка.

Тата внимательно посмотрела на своих дублерш. Может они, что полезное скажут? Разумница безмятежно терпела навязанное бездействие и не порывалась вернуть свободу. Значит, надеялась, что прагматизм сам проторит себе дорогу. Татуся, напротив, суетилась: корчила зверские рожи, сверкала очами, демонстрируя непримиримую готовность защищать иллюзии, фантазии, бредни и прочие странности.

«Я всегда пыталась стать для своих мужчин даром, а они на моем горбу норовили в рай въехать. Я не желаю снова страдать? Не же-ла-ю!»

— Тогда обслуживай своих подружек.

«Но кого: Татьяну или Татусю? — спросила Тата. — Мой ум и душа воюют друг с другом, а я не могу сделать выбор и встать на чью-либо сторону.

— Тут я тебе не помощник. Я за то, чтобы ты была сама собой.

«Нет, уж уволь. Без маски я беззащитна. И добровольно в любовь ни за что не пойду».

— Какую маску ты надеваешь, таким и видишь мир. С Татьяной твоя реальность похожа на бухгалтерский отчет. С Татусей — на мыльную оперу. А что суждено тебе лично, можно узнать лишь попробовав».

«Я боюсь экспериментов и хочу выбрать меньшее из зол…»

— Не умер Данило, болячка задавила.

«Не каркай, — отмахнулась Тата и, развеяв чары, вернула Разумнице дар речи.

— В твоем распоряжении минута. Говори, — приказала строго.

— Ценность мужчины определяется благами, которую он способен дать своей женщине. Раз у Никиты нет денег, пусть расплачивается знаниями. Поэтому в отношениях с ним, помни кто из вас начальник, кто дурак, и кто кому должен. В общем, бери Линева в оборот, налаживай работу конторы, поднимайся и, дай Бог, тебе побольше срубить денег.

— Теперь, ты.

Душенька ожила и зачастила:

— Ценность человека определяется памятью, которую он оставил о себе. Миллионы людей живут в безвестности и умирают, не оставив следов в сердцах современников и потомков. Тебе же выпал уникальный шанс увековечить себя в судьбе и, кто знает, даже творчестве, хорошего писателя и пусть не века, а десятилетия, на худой случай, годы, влиять на мировоззрение и поступки себе подобных. Разве это не счастье?

— Вы думаете только о себе, — упрекнула «подруг» Тата. — А где я в ваших раскладах.

— Прости дорогая, но что такое я? — праздно поинтересовалась Разумница.

— Точно не скажу, но это точно не надуманная роль и не приглянувшаяся под настроение чужая фантазия. И вообще, заткнитесь. Надоели.

Копии снова застыли изваяниями, а расстроенная Тата, прихватив из бара бутылку коньяка, перебралась к зеркалу. Конечно, собственное отражение — не лучшая компания в трудную минуту, но, чем черт не шутит, женщина в серебристой глади вполне могла оказаться умнее и внутренних советчиков, и оживших мыслей с переживаниями.

Так и вышло. Стоило встретиться с растерянным взглядом зеленых глаз, как выход сразу же нашелся. «Тут без бутылки не разберешься. Надо выпить», — решила Тата и приняла на грудь сразу полстакана. Дальше — больше. С каждой новой порцией диалог с отражением становился все убедительнее. Собеседница явно была в теме…

«Все мужики козлы. И Линев такой же. Ему от тебя надо только одно. Сволочь. Сколько же ты, бедолага, выстрадала из-за них…А теперь еще и эта беда…»

…т, чем дальше, тем становилась красивее. Глаза в пол-лица полыхали факелами зрачков. Набухшие губы кривились в легкой усмешке. Всколоченные волосы стояли надо лбом рыже-золотой короной. Одно плохо: наполненная хмельным раздражением, красота не сулила добра. Более того, несла в себе откровенную угрозу.

— Ты кто? — вдруг спросила Тата.

«Я — это ты!» — соврало отражение.

— Ты — ведьма!

Догадаться было нетрудно. Сложнее, оказалось, принять себя новую. Минуту или две Тата с сомнением рассматривала собеседницу, вслушивалась в себя, затем дотронулась стаканом до зеркала.

— Стало быть, ты тоже живешь во мне? Прекрасно. Это меняет дело.

Чувствовать себя ведьмой было приятно. Внутреннее разрешение творить зло разливалось по телу горячей волной и подмывало исполнить потаенную сладкую мечту: отомстить своим обидчикам.

«Я не должна так поступать…» — мелькнула мысль. Но слово «должна» ведьма брезгливо отринула и приняла другой устав: «Плевать, буду вести себя как захочу».

«Козлы! Сволочи! Негодяи! Почему вы меня мучили? За что? Я была чистой светлой девочкой и хотела только любить и быть любимой. Я верила в добро и справедливость. Я несла свет. А вы… — череда мужских лиц мелькала перед внутренним взором, — разорвали мое сердце на куски, как голодные псы. Убили желание дарить себя. Истерзали похотью. Унизили глупостью, трусостью, низостью, эгоизмом. Вы — звери, выродки, ублюдки и не заслуживаете снисхождения. Я вас ненавижу. Я вас презираю! Я вас боюсь! Но и вас кикиморы в грош не ставлю… — очередь дошла до копий. — Жить, выверяя каждый шаг, я не буду. И хитрить и лукавить не стану. Я — женщина свободного племени и сумею постоять за себя. Сейчас только выпью немного…»

Новая порция коньяка превратила ненависть и злость в тягу к совокуплению. Причем настолько сильную, что ведьмовство, как все человеческое, не выдержав накала страстей, в миг растаяло. Что немедленно засвидетельствовало зеркало, отразив бешеную похотливую самку, истекающую желанием и соком. Подрагивая, вибрировали ягодицы, спелой зрелой тяжестью висли груди, соски распирало от прилива крови, внутри естества вибрировало возбуждение.

— Не бойся, малыш. Мамочка идет к тебе…

С этой дурацкой фразой Тата устремилась к Линеву.

Первыми гостью почувствовали тараканы. Еще бы. Генетически каждый из прямокрылых всеядных старше любого прямоходящего млекопитающегося на миллион лет. Однако жизненный опыт не помог, и дикая непонятная энергия единовременно уничтожила миллионы безвинных насекомых.

Книги, мебель, посуда — неодушевленное царство вещей — отреагировало вслед. И сжалось, уменьшилось. Могло бы — исчезло бы, дематериализовалось. Затем настал черед живому миру. Собаки в доме Линева, поджав хвосты, жалобно заскулили. Кошки забились в углы, чуя приближение зловещей всесокрушающей силы. Затем у гипертоников головы заболели, у гипотоников — закружились. Сердечники потянулись за лекарством, алкоголики — за бутылкой. И только тонкий психолог, интуит, инженер человеческих душ, Никита Линев продолжал беспробудно дрыхнуть на диване, не чуя приближающейся опасности.


Глава 11. Насилие

— Что не ждал?! — раскатисто захохотав, Тата сорвала с Никиты одежду и швырнула в угол.

Голый, жалкий, беспомощный лежал Линев перед обнаженной, величественной, полыхающей мощью полупрозрачной красавицей. Ручками трусливо прикрывал стыд, ножки опасливо гнул в коленях.

— Страшно? — ласково полюбопытствовала дива. И носком ноги ткнула мужской бок. Из приоткрывшегося межножья пахнуло затхлым и кислым смрадом.

— Иди ко мне! — приказала грозно.

Никита засучил ногами, пытаясь отодвинуться подальше, вжался в стенку.

— Ах, так! Не хочешь?! Неужели я тебе не нравлюсь?

От игривого шепотка по мускулистому телу побежали мурашки, волосы на голове зашевелились, сердце сбилось с ритма от страха.

— Я же красивая…

Женщина ухватила Линева за руку и легко, играючи, притянула к себе, затем опрокинув на спину, навалилась сверху, стала тереться сосками, елозить животом, лобком упираться в чресла.

— Поцелуй меня, — приказала и для убедительности влепила оплеуху.

Линев попытался освободиться. Куда там, сопротивление лишь раззадорило насильницу. Она даже ослабила хватку, позволяя дергаться, трепыхаться, надеяться.

— Нет! Нет, пожалуйста, нет… — молил Никита.

— Да! — постановила дива и прижалась еще теснее. А затем, словно ополоумев, полезла через поры, ворвалась с воздухом в легкие. Куда смогла туда и втиснулась, втянулась, проникла. Ничего не упустила. Везде успела. Все взяла в плен. Стала биением сердца, вздохом, печенкой, костным мозгом. Выступила капельками пота на висках, испариной на груди, судорогой сбила дыхание, привела кровь в исступление, плоть в возбуждение.

И не выдержал Никита, не каменный, не мертвый. Сдался, капитулировал. В безвольном крошеве чувств и мыслей, в осколках уничтоженного самоуважения и попранного достоинства, в истерзанной в клочья гордыне, единственная поднятая рука мужского начала проголосовала «за» насилие. И решила исход борьбы.

Капитуляция! Победа! Виктория! Белый флаг покорности, хлеб-соль, ключи от города. И владей — не хочу. Бей, грабь, не жалей, один раз живем, грех не мешок — таскать не придется, его и замолить можно.

Царицей всевластной, всемогущей вступала победительница в завоеванные права. Как Анна Иоановна, императрица российская, призванная на царство на условиях ограниченного самодержавия, надев корону, порвала ограничения-кондиции, урезавшие полноту власти, так и захватчица в клочья раскромсала убеждения, растоптала цели, привязанности; уничтожала воспоминания и представления о жизни; растворила в себе чужое «я». Разрушила все до основания, чтобы затем на руинах построить новый мир. Управляемый мир страсти, в котором мужчине надлежало послушно раз за разом обретать силу и разливаться ею в приятных пространствах плоти вновь и вновь.

Тата упивалась своим могуществом. Восхитительная, полная власть переполняла, увлекала, дарила невероятное чувство вседозволенности, топила ощущения в эйфории, экзальтированным галопом топтала нервы. Теперь уже не диван и телевизор служили декорациями акту соития, а вселенское громадье Бесконечности. Бархатистая мглистая чернота распростерлась свадебным ложем. Нет, скорее это был алтарь неведомого божества, истязающего свою жертву. Огненным абрисом, очерченный профиль не светился — пылал, и едва божество-женщина касалась лицом тела жертвы-мужчины, то с сухим треском загоралось. Запах паленой шерсти мешался с запахом крови, которая сочилась по расцарапанной спине и искусанному лицу.

Женщина не играла, увечила. Внутренность вагины превратилась в наждак. И естественные покачивающие движения обдирали поверхность мужского достоинства, уродовали вздувшиеся вены. Красный от возбуждения детородный отросток умывался кровью, словно проводил дефлорацию. Однако лилась мужская кровь.

Все в этом соитии было наоборот. Женщина отобрала у мужчины положенную природой активную роль и вбирала, втягивала зажатое, словно тисками, мужское начало, тыкала в себя, словно сексуальное приспособление. Причем намеренно делала это с максимальной жестокостью, словно стремилась вырвать твердый ствол из основания, довести до кастрации, оскопить.

— Ты запомнишь меня навсегда! — сиплым хрипом шипела яростная фемина, сжимая мышцы железной хваткой, и раз за разом рвала на себя предмет бывшей мужской гордости. — Захочешь — не забудешь!

Стремясь доставить мужчине еще большую боль, чувствуя бешеное головокружение от восторга и безнаказанности, взбудораженная, намагниченная обретенной вседозволенностью, Тата не стремилась к оргазму. Погружение в муторную сладость явилось бы слабостью, очевидным признанием необходимости мужчины. Принимать же удовлетворение от раба полагала она сейчас унизительным. А от врага — Линев отвечал сейчас за весь сильный пол — даже оскорбительным.

— По какому праву ты трахал меня в своих фантазиях?! Кто разрешил тебе перекраивать меня под свои стандарты?! Я — не кукла, мной нельзя тешиться, разгоняя скуку. В меня нельзя играть, засыпая. Мной нельзя получать удовольствие! Я — человек и я заставлю с собой считаться…

Однако попирая биологические права мощного и здорового самца, неумолимо меся болью мужскую плоть, доказывая свое превосходство, Тата все равно уступала. Природу не обманешь.

Нарастающий поток чувственности, то крайнее напряжение существа, взвил, как смерч; выбил из состояния агрессии, как нокаут, со всеми вытекающими последствиями: головокружением, потерей ориентации, уходом сознания. Хлынувшие потоки спермы, смешавшись с кровью, наполнили тело сладкой истомой, которая, словно обряд очищения, вернула обезумевшее женское начало из бездны зла, глубин ненависти к свету и порядку.

Ледяные пальцы отрезвления коснулись затылка. Пьяная лихая удаль исчезла. Осталось недоумение.

— Где я? Что делаю? — И апофеоз предыдущей пьяной невменяемости: — Что натворила?

Оказалось многое! Утащила в порыве страсти Никиту в дебри, пребывание в которых угрожало даже ей, и там, чуть не «залюбила» до смерти.

В панике Тата мгновенно вернулась в квартиру Линева и захлопотала. Проверила: дышит? Никита был в обмороке, но с натугой вбирал в легкие воздух. «Его спас сон, — подумала Тата. — Иначе бы здесь лежал труп».

Теперь предстояла проверить ум Никиты. Сознание обычного человека не способно переварить полученную в подобных «путешествиях» и «приключениях» информацию. Ни количественно, ни качественно. Однако обошлось. Мозг Никиты распух от впечатлений, задубел от страха, но к счастью удержал равновесие. Не съехал с катушек.

Это было добрым знаком. Значит и личность, скорее всего, тоже не пострадала. Так есть. Линев выдержал обрушившиеся на него испытания без жертв и разрушений. Стало быть, винить себя было не за что? Тата вздохнула с облегчением, старательно уничтожила впечатления от сегодняшнего эротического вояжа, пережитый ужас, эйфорию страха, экстаз страсти и быстро убралась восвояси.


Глава 12. Прозрение

— Что это было?

Родной дом встретил не хлебом-солью, а прокурорскими интонациями Внутреннего Голоса.

«Ничего. Бес попутал! — уронила небрежно Тата, не желая вдаваться в объяснения. — Но все обошлось. Линев жив, здоров и утром почти ничего не вспомнит. Мало того, я все осознала. Так что ничего нового ты мне не скажешь».

— Ну, почему же… — высокомерно уронил советчик, и Тата вдруг увидела Никиту. Картинка возникла перед внутренним взором, секунду «повисев» замершим стоп-кадром, превратилась в фильм.

Линев спал под бормотанье телевизора. Спал крепко, не двигаясь.

— Четвертый этап сна, — пояснил Внутренний Голос, — сознание находиться почти в коматозном состоянии, органы чувств бездействуют. Работает лишь подсознание. И поскольку восприятие отключено, единственное, чем может заняться подсознание, это развлекаться с самим собой. Чем оно и занято в данный момент. С твоей, между прочим, помощью.

Под веками Никиты начали двигаться глазные яблоки.

— Эти движения показывают, что человек видит сон. Имплантированная, то есть внедренная в подсознание программа вызывает сновидение, которое воспринимается и оценивается, как очевидность и, следовательно, входит в противоречие с информацией реальной. Я ясно излагаю?

«Да».

— Так как мозг работает в двух исключающих друг другу режимах, человек то просыпается, то снова погружается в сновидение. Интервалы «сон-не сон» чередуются, длительность глубокого погружения стремительно сокращается, цикличность изменений обретает хаотический порядок. Происходящее с подсознанием во время глубокого сна очень странно, требует разрешения и заставляет мозг испытывать изрядное беспокойство.

По мере того, как переходы из одной стадии в другую становятся все необычнее и беспорядочнее, мозг возбуждается все сильнее, беспокойство растет, превращается в страх. В обычной жизни в такой момент человек просыпается. Однако Никита не имел такой возможности. Ты ему не позволила проснуться.

Картинка-видение стала отчетливее, резче. Изображение заполнило полностью сознание Таты.

Линев лежал на спине. Тело, покрытое каплями пота, била крупная дрожь. Каждые несколько секунд одна рука передергивалась судорогой, другая рубящим взмахом отмахивалась от несуществующей угрозы; ноги непроизвольно дергались, резко, порывисто. Несмотря на эти движения, глаза были закрыты. Линев спал.

Пояснения следовали методично, одно, за другим.

— Пульс и дыхание учащены на двадцать процентов.

Линев внезапно поджал колени к животу, брыкаясь, выпрямил ноги, вновь подтянул и вновь лягнул воздух. Затем руками обхватил голову, сжал, замотал протестующе и замер. Глаза открылись и принялись вращаться в орбитах. Он закричал.

— Легкие рвутся.

Сотрясаясь в конвульсиях, Никита прикусил нижнюю губу и через несколько минут подбородок залился кровью.

— Похоже на припадок эпилепсии.

Никита затих. Ноги еще подергивались, на правой руке непроизвольно сжались и разжались пальцы, но тело осталось неподвижно. Глаза перестали двигаться. Теперь веки были плотно сжаты.

— Рвется сердце.

Никита положил левую руку на правое плечо и застыл. Пальцы, сцепленные в кулак, лежали неподвижно у самой шеи. Глаза раскрылись. Рот тоже.

«Он кричит? — прошептала Тата».

— В таком состоянии трудно даже хрипеть.

Ноги Линева перестали дергаться.

— Кончено. Страх его убил.

«Страх его убил бы… — поправила Тата, — однако я спасла.

— Да, ты успела вовремя. Но еще немного и на твоей совести было бы убийство.

Никита застонал, прикусив губу, сдерживая, рвущийся из груди крик.

— У него болит все тело. Налит напряжением затылок, ноют виски, щемит, словно надрезом сердце, зудит промежность. Боль ужасна, но она уходит вместе с остатками сонного забытья. Сейчас Линев произнесет финальную фразу…

В «фильме» Никита пробормотал: «Блин, ну и кошмар мне приснился…» и провалился в новое сонное забытье.

— И все забудет. Но ты всегда будешь помнить, что однажды пыталась стать ведьмой и чуть не убила человека.

«Я не хотела», — сказала Тата.

— Не ври, — разоблачил Внутренний Голос. — Ты мстила Линеву за страдания, которые пережила по вине других мужчин и всласть нажралась его болью и унижением.

«Я сорвалась. Так получилось»!

— Ты должна отвечать за свои поступки. Так поступают сильные люди. Те, кто считают себя хозяевами собственной жизни. А «так получилось» — позиция для лузеров.

«Но обстоятельства иногда диктуют…»

— Сильным никто ничего не диктует. Столкнувшись с проблемой лидеры решают ее. Результаты, конечно, бывают разными. В том числе и плохими. От поражений никто не застрахован. Но лидер всегда, трезво и здраво оценив свои ошибки, просчеты, ресурсы, навыки, идет вперед. А лузеры поднимают кверху лапки и останавливаются, признавая свое полное и окончательное поражение.

«Чтобы ты не говорил, жизнь — штука сложная, бывает по-всякому».

— Напротив, все очень просто. Либо ты живешь жизнь, либо она жует тебя. Третьего не дано.

«Красивая ничего не значащая фраза!»

— Почему же? Давай, взглянем на твою нынешнюю ситуацию без пафоса. Что тебя не устраивает?

«Как что? Присутствие Татьяны и Татуси!»

— Каждый человек однажды оказывается перед выбором и решает, как дальше жить. Правда, в отличие от нормальных людей, которые не видят результатов своих умозаключений и фантазий, ты сподобилась воочию лицезреть плоды своих гениальных решений. Но колдунью такие мелочи не должны удивлять и огорчать. На твоем месте я вообще радовалась бы.

«Чему?»

— Тебя опекают только две «подруги». А если бы приперлась нынешняя ведьма? Или, не приведи Господи, я, собственной персоной?

«Действительно, мне здорово повезло».

— Поэтому, не зачем винить Разумницу и Душеньку. Лучше разберись с кашей, которую сама заварила.

«Я? Линев накуролесил, а я должна отвечать?!»

— Линев тут не при чем. К человеку притягивает тех, кто помогает ему получить нужный урок. Вот ты и учишься.

«Чему именно?»

— Жизни, моя дорогая. Ты надеялась спрятаться от реальности за искусственным бесчувствием, но эта химера смогла защитить тебя только от мелких соблазнов. Никита оказался искушением большим. Вот система и дала сбой.

«Никита для меня ровным счетом ничего не значит!»

— Поэтому-то тебя так и колбасит»

Тата хмыкнула:

«Умеешь ты убеждать. Ну, ладно, признаю: Линев, действительно, меня заинтриговал. Я даже допускаю, что ради него можно рискнуть и…»

Внутренний Голос взвыл от возмущения:

— Рискнуть и все прочее ты должна ради себя! Только ради себя. Иначе у тебя никогда не будет будущего.

«Это еще почему?»

— Ты окопалась в своем прошлом, лелеешь страхи и боишься сделать шаг за пределы круга. Помнишь, так ты называла свои стереотипы.

«Что ты несешь?! Я — волшебница. Выходить из круга — мое кредо!»

— Не в данном случае. Если твое и Никитино имя в книге Судеб оказались рядом, ты должна наступать по определению. А ты трусишь, топчешься на месте и тупо повторяешь: ах, как все сложно. Между тем, отношения с людьми никогда не бывают простыми. Жизнь — это борьба. В первую очередь с самой собой за саму себя.

Тата пожала плечами: опять риторика.

«И все же, что мне делать дальше?»

— Решай сама, — ответил Внутренний Голос.


Глава 13. Суета

Работа в офисе кипела. Бездельничал только Никита Линев. Вместо того, чтобы разрабатывать поэтапный план рыночной экспансии для вверенной его заботам фирме, он, размышлял над странностями утренней встречи с зеленоглазой директоршей и о том надо ли принимать приглашение в ресторан.

Увы, лицо и интонация, с которой дамочка произнесла несколько безобидных фраз, не сулили ничего хорошего. Точнее, буквально обещали плохое. Но соблазн слишком велик. А предчувствие, что он пойдет, нет, побежит, помчится туда, куда эта наглая баба его позовет, становилось все сильнее.

А тут еще Камейкин со своей проницательностью!

Сначала экс-военный упорно пялился в затылок Никите. Не почувствовать столь настойчивого внимания было решительно невозможно.

Потом Василий Петрович, призывно кашлянул и сообщил:

— Я вам тут письмецо скинул…

В послании значилось: «Извините меня, старика, но, как говорится, не могу молчать. Невольно я оказался свидетелем вашей встречи в сквере. Да и прежде подозревал, что наша Татьяна Михайловна вас интересует. В общем, не буду тянуть кота за хвост. Скажу прямо: она — очень хорошая женщина. Из настоящих. Из тех, с кем можно в огонь, воду, пир, мир и даже в разведку. С такой на одной подушке стариться сладко и детей растить не стыдно. Но она — не простой человек. Ее просто так не получишь. Ее победить надо, завоевать. И тогда она тебе столько даст, что жизнь медом покажется».

«Я вас не понимаю», — попытка поставить на место зарвавшегося Камейкина не увенчалась успехом.

«Ну и дурак, — высветилось на мониторе. — Я же помочь хочу. И ей, и тебе».

«Спасибо, я в помощи не нуждаюсь», — написал Линев и сердито насупился. Действительно, дурак! Можно было расспросить Камейкина, а он упустил такой шанс. Ну, да ладно, зато теперь можно предположить, что у директорши никого нет. Будь иначе, бывший вояка знал бы и не толкал бы в спину.

Воодушевленный столь обнадеживающей гипотезой Никита честно проработал целый час. Затем пришлось прерваться на письмо от очень хорошей женщины.

«Извините, — гласил текст. — Я сегодня занята, поэтому ресторан отменяется».

«Замечательно, у меня тоже возникла напряженка со временем», — парировал Никита, но спустя мгновение пошел на попятный: — Наша договоренность остается в силе?»

Прочитав: «Да, конечно», — он тяжело вздохнул. Ждать и догонять — хуже нет.

* * *
Ночь принесла странное настроение. Стараясь унять его, Тата из недр подсознания извлекла воспоминание о море. То, сокровенное, что хранила с юности, взлелеянное сердцем и памятью, томное, наполненное негой и лаской, единством с природой, общностью с Космосом. То, что каждый раз звало вернуться и дарило силы в трудные минуты. Однако нынче опробованная многократно терапия не помогла. Спокойствие не пришло. Напротив, желание учудить что-то эдакое стало нестерпимым и Тата и добавила к морю небо. Обычное, голубое, безбрежное, южное. Затем — скалы и лесок. Получилось весьма недурственно. Солнце, небо, море, горы. Вдалеке зеленеет роща. Красота.

Теперь предстояло решить главный вопрос: что делать дальше? Вариантов было, как водится, два и, конечно же, один исключал другой.

«Я обязательно сдержу свое слово», — решила Тата. Одна победа благоразумия длилась недолго и скоро она оказалась там, где быть решительно не следовало и куда тянуло, словно магнитом.

«И ладно…Погуляю немного, но Никиту трогать не буду…» — очередное благое намерение тоже не увенчалось успехом. Не прошло и минуты, как спящий Никита разместился в тени скалы. Проснуться ему надлежало непосредственно в видении. Потрясающем и грандиозном, но сварганенном на скорую руку без особых затрат, из незабвенной серии «дешево и сердито».

«Буду танцевать на пляже», — не в пример прежним, новая идея пришлась ко двору. Тата обернулась восточной танцовщицей в шитом золотом бюстгальтере и прозрачных шароварах и замерла в эффектной позе.

Однако одним нарядом дело, естественно, не обошлось. Чтобы впечатлить зрительскую аудиторию она одолжила: у известной индийской исполнительницы пластику, у балетной примы из Большого театра — легкость движений, у лучшего балетмейстера — постановочные моменты. Затем поглотила мощи симфонического, эстрадного и народного оркестров («какая пляска без баяна?!»), творческие возможности звезд оперной сцены (вдруг придет блажь попеть) и на всякий случай (гулять, так гулять) хоры, ансамбли, группы самой разной музыкальной направленности.

Шоу началось, когда таланты уже лезли из горла…

* * *
Соединение стилей в искусстве называется умным словом эклектика. Винегрет же, который пришлось наблюдать разбуженному Линеву, не вмещался ни в одно приличное определение. Никита сразу это понял. Увидев на берегу скачущую дикой козой, полуголую бабу, само собой, зеленоглазую красотку-директоршу, он лишь крякнул. Засим последовала неформальная лексика. Еще бы. Ничего подобного прежде видеть не довелось.

По золотому песку пляжа носилась, как полоумная, женщина, из тела которой долетали звуки. Беспородная смесь танца живота, классической тарантеллы и скачков а-ля маленькие лебеди, с передергиванием на цыганский манер плечами, сопровождалась дикой и громогласной какофонией. Движения меняли друг друга стихийно, тоже происходило и с сопровождением. Ведущую партию в грохоте перехватывали то скрипки с виолончелями, то саксофоны, то баяны и гитары. Заглушая все порою, неимоверного диапазона голос — суммарная производная от сопрано до баса — издавал визго-рыко-вой, переходя непроизвольно от свирепо-низких нот к сверхвысоким; то, вливаясь в стройный ряд четырехголосного хорового пения, то противоставляя себя оному.

И все же, в царившем хаосе, вакханалии звуков и движений, анархии направлений, танец, музыка, и вокал несли явно выраженную содержательную нагрузку. А богатство и неуправляемость средств выразительности — подчеркивали интеллектуальную концепцию. Впрочем, смысл того и другого уловить было сложно. Но кое-что до Никиты дошло. Барышню одолевали сомнения. Но какого толка и по какому поводу — было решительно не понятно.

* * *
Сначала выступление давалось Тате с трудом. Слишком уж многими талантами она нафаршировала себя, чтобы управиться сразу и со всем. Но со временем дело наладилось. Подергивание носка левой ноги служило сигналом к вступлению струнной группы оркестра, согнутое колено подключало духовую группу, ударная принималась за работу по велению тазобедренного сустава. Пошлейшее покачивание бедер смиряло прыть эстрадных музыкантов. Аналогичным образом нашлась управа и на прочие творческие силы.

Освоив техническую часть, Тата перебралась на новый уровень мастерства. Движения принялись сочетаться с музыкой, тактом и ладом. И если поначалу приходилось шевелить всеми органами поочередно, то наловчившись, онасмогла совмещать изменения в положении, внутреннее побуждение, импульс, ритм и силу воедино.

Слаженнее зазвучали инструменты, классические и народные, мелодичнее совместились различные стили, старинные и авангардные. Еще немного и из хаоса родилась бы гармония. Но, увы, не сложилось.

* * *
Зеленоглазая плясунья вдруг остановилась, махнула рукой и со словами «что за хрень, ну, сколько можно воду в ступе толочь…» исчезла. Тут же небо посерело, потемнело, мгла настигла пляж, укрыла море и странный сон, привидевшийся Никите, оборвался.

Утром Линев, по обыкновению, ничего не помнил. Однако некое подспудное ощущение странности, нелепости появилось в душе, переросло в подозрение и, наконец, вылилось в уверенность: надо срочно уносить ноги. Иначе, быть беде.

Кстати, оказалось и вскоре полученное письмо.

«Извините, у меня и сегодня не сложилось с рестораном», — уведомила дама ближе к обеденному перерыву.

«Предлагаю закрыть тему», — ответил Никита, в тайне радуясь выпавшей «удаче».

«Извините, так сложились обстоятельства».

«Извините, я занят», — отстучал Линев.

«Но вы не обиделись на меня?»

«Нет. С какой стати? Да и обиды — удел кухарок».

«Может быть, получится завтра…»

«Если вы определитесь, я постараюсь вписать нашу встречу в свои планы».

Директорша молчала минут двадцать, затем призналась:

«Завтра я свободна».

«Тогда в 20.00. В ресторане «Прага»».


Глава 14. Фиаско

Тата прочитала ответ Линева и зашлась от злости. Что за тон! Что за замашки! Еще бы добавил: с вещами на выход. Но возражать было глупо. Сама довела ситуацию до критической точки, пенять не на кого.

Дальше все было, как обычно: рабочий день пролетел в суете, вечер прошел у телевизора, в окружении почетного конвоя. Не изменила обыкновению и недавняя привычка. Ближе к полуночи потянуло на подвиги, да так, что хоть вой, хоть в петлю, и, недолго думая, Тата оправилась сниться Линеву.

Никита только что заснул. Его мозг излучал альфа-волны, на которых сознание перестает контролировать организм и открывается, как в медитации, подсознание. Также в это время выделяются естественные наркотики — гормоны, отвечающие за радость, отдых, уменьшение боли и максимален доступ к чувственно-образным представлениям.

Не воспользоваться такой возможностью было глупо. Но, как на грех, в голову ничего интересного не приходило. Помучившись минуту и так и не решил, чтобы такого учудить, Тата, впервые за все время путешествий в сны, осталась сама собой.

— Никита, — позвала чуть слышно.

— Отстань! — немедленно взбунтовался мужской мозг.

— Почему?

— Я тебя боюсь.

— Я — хорошая. Я не сделаю ничего плохого! Подойди ко мне.

Сон Никиты наполнился содержанием. Он увидел себя и женщину, которая вот уже который день занимала его воображение и мысли.

— Подойди ко мне, — повторила Тата.

— Нет! — отказался Никита из сна.

— Да.

Как ни сопротивлялся Линев, а не устоять не смог. Приблизился на расстояние вытянутой руки, замер, понуро опустив голову.

— Посмотри мне в глаза.

— Не хочу.

Чужая воля требовала подчинения, и под прицельным взглядом гостьи хозяин уставился в зеленые омуты.

— Дотронься до меня, — сказала Тата.

— Нет.

— Да.

Желая ускорить процесс, Тата сама протянула руку к Никите и…ощутила кончиками пальцев холод стекла. Между нею и Линевым стояла тонкая прозрачная перегородка, от поверхности которой веяло ледяным отчуждением.

Тата сделала несколько шагов влево, вправо. Все тоже. Преграда не имела границ.

«Неужели — мелькнула мысль — Никита от меня отгородился? Нет! Это невозможно. Волшебство обладает всепроникающей силой, простой человек не в состоянии остановить чары. Стало быть — других вариантов не было — преграду установила я сама. Но зачем?».

Во власти худших опасений Тата метнулась на душу-полянку и обмерла. На красной пластиковой розе розовели живые бутоны. Некоторые даже распустились, свидетельствуя о наличии самой настоящей влюбленности, которая, видимо, и защищала Никиту от новых экспансий.

«Все-таки вляпалась… — от огорчения на глаза навернулись слезы. Но ум работал ясно. Лучшим вариантом из сложившейся ситуации было немедленное бегство. Вернувшись домой, обмозговав все, еще можно было как-то что-то уладить.

Но…нежный розовый цвет был так прекрасен. Он будто искрился искушением и словно шептал: дотронься, погладь, не отвергай…

Поддавшись порыву, Тата наклонилась к бутонам, втянула чуть сладковатое амбре и замерла. Запах любви рождал ассоциации. От хороших сразу захотелось петь, от плохих выть. Но хороших было больше и это обязывало к определенным действиям.

Тата прислушалась к себе. Экспериментировать решительно не хотелось. При одной только мысли о любви от страха подкашивались ноги, и пересыхало горло. Но магиням не пристало бояться. Раз чувство появилось, следовало попробовать свои силы и, не по-настоящему, конечно, а так на пробу, полюбить Никиту.

Вернувшись в сон Линева, Тата немного походила вокруг стеклянной стены, подумала и решила: а, будь, что будет, лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.

— Я говорю любви «да», — сказала она чуть слышно. — Но ненадолго!

Магическая формулировка, повторенная трижды, должна была оживить красную розу. Не навсегда, лишь до пробуждения Никиты. Однако едва прозвучало первое «да», как покоренный до того колдовством Линев вдруг встрепенулся. Взгляд серых глаз стал осмысленным, в застывшее тело вернулось движение.

— Я говорю любви «да», — повторила Тата по инерции, уже понимая, что ошиблась. Преграда защищала не Линева от ее глупых выходок, а оберегала ее саму. Причем как от собственного влечения к этому мужчине, так и его стремления к ней.

Никита между тем, под влиянием хлынувшего на него потока любви, становился все активнее. На смуглом лице появились недовольные гримасы. Натужные, маловыразительные, они, видимо, были данностью недавней скованности мышц.

Тата замерла в растерянности. Она не могла вернуть все на круги своя! Правила категорически запрещали аннулировать не свершившееся колдовство и вынуждали ее отдать третий приказ.

— Да… — прошептала она обреченно.

И тут началось…

— Я хочу к тебе! Я хочу к тебе! Пусти меня! — заорал Никита и врезал кулаком по стеклу.

Бум! Бум! Под новыми ударами преграда укрылась сеткой трещин.

Бум! Бум! Стекло со звоном рассыпалось.

Бум! Путь был свободен!

Никита переступил через груду осколков, схватил ее, прижал к себе. Тата почувствовала жаркие губы на своем лице и…захлебнулась пустотой. Это колдовство послушно исполнило новый приказ: вернуло ее из любви в безопасность утра.

В зал «Праги» Тата вошла ровно на полчаса позже условленного срока и сразу же вздохнула горько: надежды не оправдались. Никита не обиделся и не ушел. Лишь констатировал:

— Опаздываете!

— Так получилось. Извините!

— Что будем заказывать?

— Возьми морепродукты. Это изысканно, — потребовала Татьяна. Взбудораженная свиданием она рубила фразы, как дрова, на куски. — А главное: выбирай подороже. Пусть привыкает. Ты — роскошная женщина. Значит, заслуживаешь первостатейного обхождения.

Взгляд сам собой пробежался по ценам и задержался на трехзначной цифре.

— Не слушай ее. Будь скромнее. Здесь Никита главный. Твой номер третий, вот и веди себя соответственно, — у Душеньки были совсем иные планы. — Муза должны вдохновлять мастера, а не жрать в три горла за его счет.

— Что-то я совсем не голодна… — промямлила Тата.

— Вино? — спросил Линев.

— Дура, выпей, расслабишься, — зашипела Татьяна. — Ты так напряжена, что смотреть страшно.

— Да, спиртное не помешает, — в этот раз согласилась Татуся.

— Нет, спасибо, — отказалась Тата, назло копиям.

— Может быть, шампанское? — Никита был сама любезность.

— Ну, разве шампанское…

— Хватит, ваньку валять. Покажи, чего ты хочешь от мужика. Погладь его ладонь, а лучше босой ногой потрогай промежность, как в кино показывают… — здравомыслящее начало продолжило раздавать ценные указания.

— Очаровывай его, кобыла, кому говорят, очаровывай! Похлопай ресницами, посмотри на пузырьки в бокале, томно вздохни и улыбнись многозначительно, — командовала в свою очередь Татуся.

Тата провела рукой по виску — там отстукивала морзянку боль, вздохнула глубоко, чтобы усмирить ощущение воткнутой в сердце иголки, и в порядке протеста (пусть Разумница и Душенька покрутятся») сморозила:

— Кстати, Никита, вы можете не волноваться. Все расходы за ужин будут оплачены из представительного фонда фирмы.

— Что?! — вспыхнул Никита. Мгновение он был вне себя, затем с заметным усилием вернул самообладание. — Значит, у нас деловая встреча?

— Отчасти.

— От какой же части?

Вместо ответа Тата пожала плечами. Она решительно не знала, что сказать. Не то, что дорогие подруженьки!

— Ну, ты — коза драная, у меня получишь! Идиотка! — сообщила без промедления Татьяна.

— Да, уж, — согласилась Татуся, — не очень ловко получилось.

Тата посмотрела на Никиту сквозь резное стекло бокала. Маленький, перекошеный человечишко ломал ее судьбу! Он уже разбил, как деревяшку об колено, взлелеянное за год спокойствие! Уничтожил то, что она считала своими взглядами на жизнь. Что дальше? Пузырьки поднимались, искрились, и, преломляя свет, лопались, подтверждая трагической судьбой худшие опасения.

— Хватит пялиться на это сладкое пойло. Дерни водки и наступай, — Татьяна жаждала побед.

Татуся тоже:

— Выпей беленькой, и как только полегчает, скажи ему комплмент…

«А может, действительно, принять на грудь?» — возникла мысль и в унисон с губ сорвалось:

— Давайте, закажем чего-то покрепче.

Никита вздохнул тоскливо. Подозвал официанта.

Он видел это множество раз. Десятки акулок капитализма так же приводили его в рестораны или гости, также наливались алкоголем и пытались соблазнить. Некоторые шли в атаку без «наркомовских ста грамм». Но и в том, и в другом случае, женский напор был обязательным атрибутом свидания.

— Нет, не буду пить. Ненавижу водку. Терпеть не могу алкоголь вообще, — первая человеческая фраза за вечер произвела впечатление.

— А зачем заказывали? — спросил Линев и решил повременить, не ставить точку в окончательном мнении о женщине, так похожей на его мечту.

— Не знаю. Я сегодня явно не в ударе. И если честно, кажусь себе полоумной.

— Почему?

— Вы правы. Я веду себя как полная дура.

— Нет. Вы производите вполне благоприятное впечатление.

— Вам виднее.

— Давайте потанцуем, — предложил Никита.

— Я не против, — с сомнением согласилась Тата.

И не ошиблась. Опасения оправдались тут же!

— Прижимайся! Теснее! — первой высказалась Татьяна и, не успев ахнуть, Тата почувствовала, что ее грудь буквально расплющилась о торс Линева.

— Щекочи волосами!

О, ужас! После приказа Татуси, она, как послушная марионетка, стала тыкаться головой в щеку Никиты.

Дальше больше…Неведомо по чьей подсказке рука погладила хорошо выбритую щеку и сползла за воротник рубахи. Губы потянулись к Никитиным губам…При этом Тата могла поклясться чем угодно: она сама ничего не делала. Каким-то неведомым образом копии управляли ее телом.

Пока страшная истина торила себе дорогу — было еще терпимо. Мгновение или два случившееся даже показалось случайностью, приступом расшалившейся фантазии, потом по коже поползли мурашки, в горле встал ком, ноги подкосились, и отрицать очевидное стало невозможно.

Затем вообще начался тихий ужас. Линев резко отстранился и сказал:

— Извините, мне нужно срочно уйти…

* * *
Дамочка была права. Она вела себя, как полная дура, и убеждать в обратном и ее, и себя, не имело малейшего смысла. Но и винить в чем-либо тоже не стоило. Он сам, наивный, вообразил себе что-то эдакое, необычное, сам ждал чуда. Между тем все было очень просто и обыденно…

Линев резко отстранился и увидел благодарность в растерянном взгляде и тут же все понял. Это игра, дурацкая игра, которую зеленоглазая зачем-то затеяла и которая причиняет ей боль. Вторая открывшаяся истина была и того хлеще: Никита вдруг осознал, вернее, почувствовал: эта женщина создана для него. Она должна услаждать красотой его взор. Телом утешать плоть. Сердцем лелеять душу. Лоном плодить детей. Мысль-ощущение была простой, как день. Ясной, как солнце. Однозначной, как дорожный знак. И требовала единственного: не позволить будущей жене натворить запланированные глупости. Остальное он сделает сам.

* * *
— Как же так? — пробормотала Тата.

— Увы, обстоятельства, — улыбнулся вежливо Линев.

— Наверное, нам не следовало вообще встречаться.

— Почему же? Я отлично провел время.

Тата пожала плечами. Свидание заняло двадцать минут. Не больше.

— Я вас проведу, — уведомил Никита.

— Я сама прекрасно доберусь.

— Как скажете. Но позвольте посадить вас в такси.

— Справлюсь сама.

— Если можно, не спорьте, пожалуйста…


Глава 15. Свершилось!

Сон оборвался настырным дребезжанием звонка. Тата чертыхнулась, поднялась, поплелась отрывать дверь, думала соседка, дворник, оказался Никита.

— Здравствуйте, уважаемая Татьяна Михайловна. Долго спать изволите, двенадцатый час на дворе. Впрочем, суббота. То бишь, выходной. Имеете полное право побаловать себя.

— Никита? — выдавила Тата с трудом. — Что-то случилось?

— Нет, все в порядке, — успокоил Линев.

— Как вы узнали адрес?

Об утреннем звонке Камейкину Линев говорить не стал и слегка исказил истину:

— Я следил за вами.

— Но зачем?

— Мне надо кое-что уточнить.

С этими словами Никита без приглашения ввалился в прихожую. Волновался он чертовски. Собственная дерзость, внешний вид хозяйки; неизвестность, разъедающая душу, кому угодно взвинтят нервы.

— Что именно?

— Да так, сущие мелочи. Хочу…посмотреть тебе в глаза!

— Тебе?! — Тата попыталась взять инициативу в свои руки.

— Да, — припечатал Линев и, ухватив за щеки, развернул ее лицо к свету.

Случайны ли случайности? Закономерны ли закономерности? Приди Никита позже, проснись Тата раньше, соберись она и сложились бы дальнейшие события в нужный узор? Увы, сие известно только главному режиссеру всех времен и народов. Тому, чьи пути неисповедимы, а намерения неведомы. Он и схлестнул два взгляда. Зеленый наполнил льдом и камнем. Карий превратил в контролера.

— Повернись, так, нет, так, — Линев был бесцеремонен.

Что искал мужчина в топких зеленых омутах? Что хотел найти? Разве определишь словами, разве дашь название? Что прятала женщина? Метались зеленые очи, плели покровы лжи, таили истину. Карие, сотканные из терпеливой и несокрушимой воли, крошили лед, точили камень…

Если у зеленоглазой крали есть что-то за душой, полагал Линев, то непременно найдется тому подтверждение. И нашлось. Дуэль завершилась полной и безоговорочной победой мужского начала.

Он увидел то, что хотел и, незримая тень внутреннего напряжения истаяла в ликующем восторженном облегчении.

Он получил ответ на незаданный вопрос, обрел прощение за бесцеремонное поведение и отхватил индульгенцию на грядущую вседозволенность. Несказанное, предположенное, угаданное, краткое «да» теперь возвышало над случайностями судьбы, над делами рук человеческих и отдавало в безраздельное пользование эти спелые, как вишни губы, ложбинку на груди в глупом вырезе халата, струящиеся волной волосы и окаянные, ненаглядные изумрудные глазищи.

— Посмотрел? — с сарказмом полюбопытствовала Тата. Линев даже не удосуживался скрыть удовлетворение. Сиял, как новый пятак.

— Да!

— И что там?

— Я!

«Не торопись!» — приказал себе Линев, обуздывая смелые желания. Темперамент нашептывал советы плохие.

Тата замерла, боясь пошевелиться. Никитины ладони на ее щеках излучали жар. Его глаза светились восхищением. Сплетаясь, свет и жар будили в ней странное ощущение внутренней пустоты и по мере того, как пустоты становилось больше, голова переставала соображать.

— Это тебе, — Никита убрал руки с явным сожалением, больше похожим на героизм. Устроил на тумбочке, снятую с плеча сумку и прошел в комнату. Зашарил глазами по фарфорам, восхищенно хмыкнул, перебрался к книгам.

Тата заглянула в пакет: букет ромашек, свертки.

— Что там? — спросила, с трудом ворочая языком.

— Вкуснятина разная на завтрак. Я голодный, как волк.

Глаза выдавали голод другой.

«Мама, бабушка и Тата», — прочитал Никита надпись, сделанную детской рукой на старой фотографии, испокон веку висевшей на стене. — Тата, — повторил задумчиво. — Тата? — теперь интонация была недоверчивой.

— Так меня называют близкие.

— А если ласково, то, как надо: Татуся?

— Нет. Таточка.

— Таточка, — Никита примерил имя курносой розовощекой егозе в нарядных бантах. Конечно! Татусей такую звать не могли. Непоседа — сразу видно. Проказливый, непослушный нрав отражался в симпатичной мордашке; упрямство, уверенность и всеобщее обожание блестели в изумрудных глазках-пуговках, вздернутом подбородке, кудряшках. Татка! Таточка!

— Ты похожа на маленький вулканчик, — сказал, любуясь, — и куклу. Я тебя тоже буду называть Тата. — Линев исходил от самодовольства, в голове звучали спесивые марши: «Ай, да я! Ай, да, сукин сын! Угадал имя! Да еще такое!». — Кстати, ты на себя в зеркало сегодня смотрела?

— Нет, — ответила Тата и испугалась: она ведь прямо с постели, лохматая, немытая, в халате поверх ночной рубахи, под глазами, наверняка, черные круги. «Надо привести себя в поря…» — последняя на ближайшие пару часов здравая мысль оборвалась на полуслове. А все эта странная растущая, будто на дрожжах, пустота, которая заполонив сознание, сделала невозможным любое умственное усилие.

— Иди, умывайся, я займусь завтраком, — сказал Никита. С большим удовольствием он занялся бы другим. Но мужская интуиция, вопреки мужским инстинктам; чувство гармонии наперекор гормонам, твердили друг другу в лад: «Не торопись!» Заполучить сейчас зеленоглазенькую миленькую не стоило ни трудов, ни чести. О сопротивлении речь не шла. Непокорство исключалось. Насиловать же труп (избави Боже, выражение образное) совсем не хотелось. «И вообще, — напомнил себе Никита, — я явился сюда с серьезными намерениями. Мне надо увести эту кралю в свою жизнь, не уложить в люлю. Чтобы была моей вся, с потрохами. Поэтому я потерплю, сколько потребуется. Велика ли важность — время? Если цена вопроса — счастье!»

В ванной, под влиянием холодной воды, коей Тата безжалостно растирала лицо, возникла новая идея, вернее проблеск оной:

— Наверное, мне все это снит… — Но и эта сентенция не обрела завершения.

Во время завтрака ситуация только ухудшилась. Осознание себя и происходящего вдруг стало рифмоваться…


Ела, смотрела, слушала — все без звука — немое кино,

Словно ватой забиты уши. «Никита!» — мажорно блажило нутро.

Он, будто чуя, наглел, руки гладил, смеялся глазами,

«Тата, Таточка …мы с тобой — я не верю — сбивался на с «вами»…


Затем реальность вернулась и, обретя плоть, звук и смысл, хлестнула по взвинченным нервам током напряжения…

— Убери руки с моего колена, — сказала Тата.

— Не могу, — ответил Линев.

— Почему?

— Рядом с тобой я отказываюсь нести ответственность за свои руки. Они меня не слушаются, — как обычно, пояснение эксперта отличала отменная логика. — А губы вообще такое творят…

Дальнейший доклад о «бунте на корабле» оборвал поцелуй и снова мир сомкнулся в мрак бесконтрольности и рифм…


«Не торопись», — приказал себе он,
«Не торопись», — попросила она.
И поняли оба:
«Никита — не сон»,
«Она мне на счастье дана».
Затем был парк, в котором царила осень.
Но на каблуках по аллеям — не очень.
На лавочке он гладил плечи, губы искал
Она тесней прижималась, шептала:
— Какой ты нахал…
Тихой улицей, на площадь, в толпу, в гущу:
— Не надо. Смотрят…
— И пусть. Все равно не отпущу!
— Расскажи о себе.
— А ты про себя расскажи.
— Хорошо. По очереди, давай.
Тут нереально быстро приехал пустой трамвай.
— Детство, как детство, родители, брак,
Зачем он жену защищает, вот ведь дурак…»

Следующая встреча с настоящим была более продолжительной.

Неожиданно Тата обнаружила себя бредущей за руку с Никитой по парковой дорожке. Вторым открытием стало ощущение счастья, которым она была переполнена. И слова Линева…

— …я всегда хотел писать. Думал: ладно, какой из меня, писатель. И знал — хороший. Ты это, пожалуйста, учти. Это важно. Очень важно… — Никита словно просил прощения за еще не нанесенные, но неизбежные обиды; за грядущие трудности, за неизменный не покой, которые принесет в ее жизнь.

Тата вздохнула: ей выпала нелегкая ноша. Но каждому — свое.

Никита между тем делился сокровенным: рассказывал про свои мечты.

Про Дом и Сад, про Тишину, которая так нужна каждому Мастеру.

Про Книгу-самореализацию, без которой невозможно существовать.

Про любимую, без которой в сердце никогда не бывать гармонии.

Линев ничего не говорил о славе, признании, деньгах. Не обещал, что будет любить ее больше, чем свои книги. Он честно предупреждал о приоритетах: покой, творчество, отношения. Любви и любимой предназначалось лишь третье место.

Они уходили вглубь парка, в ту часть, что мало отличалась от леса.

Никита рассказывал о себе. И это тоже была дорога вглубь, в чащи. Недоверчивый, самодостаточный, мало склонный к признаниям вообще, с дамами в частности, Линев, наверное, впервые ощущал потребность открыться до конца и впустить постороннего человека в свою душу…

Солнечный сентябрьский полдень, тени танцующие по аллеям, детские радостные взвизги, долетающие издалека; гул, гомон большого города, молодость, сила, красота, взаимное влечение утверждали исключительность мгновения и утверждали новые для обоих стандарты.

— Книга — это мир, в котором я создатель и раб. Да я творю придуманную реальность, но она властвует надо мной, так как существует помимо моей воли и сама выливается на бумагу.

— Как интересно.

— Хочешь, я возьму тебя в свою мечту? — вдруг предложил Никита и испугался. Любое понимание имеет границы. Сейчас Тата сочтет его сумасшедшим, испугается, убежит…

Тата молчала. Вопрос спровоцировал интересную, но очень уж нестандартную мысль. Додумать ее до конца, не отвергнуть, как сумасбродную, и то было странно. А уж принять вообще граничило с подвигом.

Пауза затянулась. Никита запаниковал: «Зачем я горожу всякий вздор? Вот идиот…». Надо было спасать положение. Но не пришлось.

Неожиданно Тата поинтересовалась:

— Чем я стану заниматься в твоей мечте?

Никита улыбнулся. Зеленоглазая опять выдержала экзамен!

— Представь — ты никуда не торопишься. Никуда и никогда. Время остановилось и ты теперь свободна от убегающих секунд. Понимаешь, СВОБОДНА! А еще ты свободна от власти денег. Ведь они не эквивалент труда, а инструмент подавления личности…

Еще в мечте нет поводов для беспокойств. Нет бедности и богатства. Нет страха перед будущим и прошлых страстей. Нет болезней, смертей, скуки. Там всегда сегодня. Всегда здесь и сейчас, до предела наполненные радостью бытия. В мечте я только пишу и не думаю о хлебе насущном, бензине, клиентах. Ты тоже забудешь лишнее. И станешь собой настоящей. Что ты любишь?

Она задумалась. Что? Сразу не скажешь.

— Я, например, хочу заниматься деревом, делать мебель: настоящую, красивую, резную.

— Ты умеешь?

— Совсем немного. Но я научусь.

Тата вспомнила, как неплохо рисовала в детстве, как любит шить, вязать, мастерить куклы, как хотела всегда лепить кувшины, раскрашивать посуду, делать бусы. Неосуществленные нерастраченные желания, которые она откладывала на потом, убивала в зародыше, топила в обыденной суете, толпились, толкались, напоминали о себе бесцеремонным «а я?…меня не забудь! не потеряй».

Оказывается, в чужых мечтах можно было реализовать собственные!

— А потом, помни, я буду все время тебя любить. Каждую секунду и всю жизнь. И ты будешь ходить всегда беременной.

Он сказал главное. Она согласно промолчала. Отсутствие слов иногда важнее наличия…

— Я хочу в твою мечту, — грянул вердикт. — И еще я хочу тебя…


Глава 16. Без названия

— И еще я хочу тебя…

Тата не поверила собственным ушам. Два года она не произносила этих слов. Два года почти не испытывала желания. После отношений с ИМ, секс перестал доставлять радость. Во всяком случае, с единственным мужчиной, рижским воздыхателем, допущенным до тела, ощущений было мало.

Пока длилась прелюдия: разговоры, взгляды, поцелуи, ласки все было нормально. Возбуждение щекотало нервы. Внизу живота разливалось тепло. Однако, едва наступал миг перехода из не секса в секс, на голову, словно выливали ушат холодной воды. После чего грядущее мероприятие казалось чем-то сродни казни, а за спиной будто бы возникал конвоир с нацеленным в спину штыком.

Больше всего в эту минуту хотелось остановить распалившего мужчину. Но обижать ни в чем не повинного человека, который к ее настроениям не имел ни малейшего отношения, было неудобно, да и не честно. Поэтому Тата покорно следовала развивающему сценарию.

Нет, если б покорно — было б полбеды! Но протестуя против насилия, мозг упорно держался за здравомыслие и вел неустанную ревизию происходящего, бесстрастно выверяя, сколько и чего было получено-потрачено. Потом случался или не случался оргазм. Бывало по-разному, но даже на пике удовольствия ощущениям не хватало размаха, способного затмить воспоминания о конвоире, эшафоте и итоговом балансе «ты мне-я тебе».

— Какая же ты красивая… — прошептал восхищенно Линев. — Какая же ты у меня красивая.

В ответ Тата грустно улыбнулась. С Никитой она снова почувствовала себя жертвой. И снова повела аудит…

«Ты мне»…Никита любил долгие прелюдии и с таким упоением целовал и нежил ее тело, что порцию «Я тебе», дабы достойно расплатиться за полученное удовольствие, пришлось увеличить чуть не вдвое. Зато теперь, когда правила этикета были соблюдены, а баланс «дал-взял» выстроен, можно было переходить к непосредственному акту соития. И другой мужчина на месте Линева так бы и поступил. Чего тянуть? Никита и так уже показал себя благородным мачо, который заботится об ощущениях партнерши.

Однако Никита не унимался. Пришлось напрячься и выступить со встречной не менее показательной инициативой. После этого оттягивать финал уже не имело ни малейшего смысла. Но у Никиты на сей счет оказались собственные планы.

Снова поцелуи везде и всюду, снова руки там и сям, снова нежности на сбитом от страсти дыхании…Показатели в графе «ты мне» росли, как дрожжах, а Линев все давал и давал, давал и давал, и не думал останавливаться.

Тата сама попыталась ускорить процесс. И встретила отпор.

— Не торопись, — попросил Никита. — Я хочу тебя любить долго-долго…Хочу перецеловать каждый сантиметр твоей кожи…Каждый миллиметр…Каждую клеточку…

Спорить было глупо и, устроившись удобнее, Тата отдалась во власть мужским желаниям. Голова при этом работала ясно. Прямо классика жанра: муж пыхтит, «трудится», а благоверная разглядывает потолок и размышляет пора белить потолок или можно еще повременить. Впрочем, потолок Тату не волновал. Она лежала, вбирала в себя Никитину страсть, чувствуя, как чужая нежность постепенно растворяет собственное напряжение и как опытный экспериментатор отмечала происходящие перемены.

Женский глянец утверждает, что среднестатистические мужчины (для демонстрации себе и партнерше джентльменских намерений) готовы оттянуть вожделенный оргазм на пятнадцать минут. Никита, желая разнообразить эротические впечатления, посвятил прелюдии уже полчаса. За это время она успела возбудиться и подостыть, причем несколько раз. Что характерно, если сначала «обнуление» вызывало разочарование, то потом перестало волновать вообще.

Однако затянувшееся «шоу» привело к интересному эффекту. Волны нарастающей и спадающей ажиотации как-то незаметно убаюкали и растворили ставший привычным тотальный контроль. С одной стороны это было хорошо: расслабиться всегда приятно. С другой, контроль обеспечивал защиту, и без него оказаться в чьей-то власти было просто страшно.

«Я ему тоже не доверяю… — горькая истина не имела непосредственного отношения к Никите ибо недоверие давно и прочно стало формой общения с сильным полом. — Мало того, я сопротивляюсь…Что же делать?»

Линев знал ответ на этот вопрос. Он продолжал свою нежную игру, и в какой-то момент Тата почувствовала, как проваливается в забытье. Мозг успел уловить последний трезвый сигнал, а потом толи частично отключился, толи перешел в измененное состояние, похожее на «парение». Так или иначе, эмоции перестали сказать вверх-вниз, и, обретя устойчивость, перевели восприятие в иные сферы.

«Если бы Никита сейчас предложил связать мне руки, я бы согласилась», — возникшая мысль вызвала сильное удивление и стала последним осознанным порывом. Засим голова опустела, а на душу снизошло ощущение свободы. Больше не существовало взаимозачетов, не было желаний, страданий, сознания, жертв, палачей, конвоиров и эшафотов. Ничего не омрачало абсолютный праздник тела. Даже ожидание финального аккорда и предвкушение его. Жизнь сконцентрировалась в «здесь и сейчас», и эти «здесь и сейчас» были наполнены до краев Никитиной и ее нежностью.

Потом словно прорвало плотину…

Если Никита в этот момент мог соображать, то непременно отметил бы, что поведение Таты напоминало метаморфозы, произошедшие с его мечтой в тот дождливый полдень, когда он впервые размечтался о зеленоглазой директорше. Но Никите было не до аналитики. Он был счастлив и лишь ощущал перемены, происходящие в партнерше, потому что сам был объектом этих самых перемен.

Тата, словно мертвая царевна из сказки, ожила под его поцелуями. Силой наполнились объятия, жадными стали губы. Исчез вкус терпеливой покорности, с которой она отмеряла свои действия. Возник огонь, и он чуть не спалил Никиту.

Когда, переполненная до краев воскресшей чувственностью, Тата, не удержавшись в пределах нормы, обрела облик звериный, хищный…

когда сексуальный голод, подавленные инстинкты, взнузданное волей вожделение выплеснулись наружу…

когда страсть, перестав быть страхом, стражем и страданием, стала стимулом к поступку…

когда Тата дикой волчицей бросилась на него, впилась ногтями, сжала зубы…

когда, не ласку несла, а боль, не нежность дарила — лила кровь…

когда опасная, злая, безжалостная, как всякая разрушительница; крушила свою мглу бесчувствия его страданием…

он не пресек извращенную, изощренную жестокость, с которой ему причиняли страдания. Устоял, вытерпел боль, вытер кровь и, перехватив женские руки, развел их в стороны, зажал своими. Вошел в Тату, грубыми тычками усмирил беснующуюся партнершу и под дробные удары сердца зашелся в частном ритме.

Но и под тяжестью тяжелого мужского тела Тата не желала успокаиваться. Рвала зубами плечи Никиты, в бессильной тщетной ярости мотала головой, выла и, лишь дойдя до финала исступленной гонки, застыла в оргазме. Вслед за ней рухнул в сладкое беспамятство и Линев.

Реальность вернулась цокотом минутной стрелки. «Что это? — подумала Тата. — Как это?»

Они занимались сексом три часа кряду…

На лбу Никиты блестели огромные капли пота…

Одна, самая крупная, текла по щеке…

«Так не бывает…» — новая мысль не отличалась оригинальностью.

Впрочем, этого и не требовалось. Пришло время банальных истин.

— Тата, Таточка…Я тебя так люблю… — шептал Никита. Он лежал, уткнувшись в подушку лицом, опустошенный, обессиленный. Голос доносился, как из бочки. — Господи, это же просто невозможно передать словами, как я тебя люблю.

Тата прижалась щекой к широкой груди, уткнула губы под гордо вздернутый подбородок и призналась горбику кадыка.

— Я тебя тоже люблю.

— Как?

— Очень сильно.

— А конкретнее…

— Больше жизни, больше себя, больше всего на свете.

Линев удовлетворенно засопел, улыбнулся и закивал, дальше мол, давай…

— Я все сказала.

— А когда ты поняла, что любишь меня?

— Не знаю. Сейчас, мне кажется, что тебя любила всегда.

— А я влюбился с первого взгляда. Зашел к тебе в кабинет, увидел и пропал. Вот ведь как случай распорядился.

— Ничего случайного не бывает…

— Согласен. Ты мне была уготована судьбой, и я тебя просто, наконец, нашел.

— А я тебя.

— Тогда … — Никита высвободился из объятий, поднялся, подошел к столу, достал из ящика небольшой предмет, вернулся в постель. Он сосредоточен и серьезен. Почти суров.

— Ты сказала правду? Я — не прихоть? Не приключение? Ты не уйдешь сейчас? Останешься? Здесь? Навсегда? Со мной?

Тата улыбнулась.

— Дурашка, ну, подумай, представь, как я одна, без тебя буду жить. Нет, не лезь целоваться, а подумай головой.

Никита подумал. Представил. Огромный город, миллионы людей и она одна, без него, хуже — рядом с кем-то. Ледяной озноб куснул сердце. Так быть не могло. Не должно. И не будет. Действительно, дурак! Взбредет же в голову глупость!

— То-то, — проворчала Тата.

— Дай мне руку, — Никита заметно волновался, — я не очень хорошо отношусь к общественным институтам и все же…

Из пластмассовой коробочки — ее-то Никита и взял из стола — на свет Божий появились два золотых обручальных кольца. Родительские, наверное. Так и есть.

— Это кольца моих мамы и папы.

— Я догадалась.

— Ты понимаешь, что я хочу сейчас сделать?

— Да.

— И что скажешь?

— Сначала ты.

— Согласна ли ты перед Богом и людьми, считать себя моей женой? — спросил Линев.

Тата, не раздумывая, протянула руку.

— Да!

— А я согласен считать себя твоим мужем. Перед Богом и людьми, — добавил твердо, — теперь мы — муж и жена.

Браки свершаются на небесах. И утверждаются Божьим и родительским благословением. Судя, по обувшему ее счастью и сияющим глазам Никиты, Бог был доволен их поведением. А вот с другими инстанциями вопрос предстояло еще согласовать.

Тата провела большим пальцем левой руки по золотистому ободку, вспомнила лицо из видения — неясный очерк скул, глаза темные, как у Никиты, морщинки у губ, прислушалась к своим ощущениям…

— Зачем тревожишь меня? — спросила тень из туманного ниоткуда, безвозвратного, дальнего.

— Полюбите меня, пожалуйста, — скромно и вежливо потребовала Тата.

— К чему тебе моя любовь?

— Впрок. Никита меня любит и вам не помешает.

— Ты — наглая и бесцеремонная девчонка.

— Это от смущения. На самом деле я хорошая. Ну что нам делить? Я признаю вашу память, вы мое чувство. По рукам?!

— Ты мне без надобности.

— Ошибаетесь! Я рожу ваших внуков, буду беречь вашего сына. Я — залог продления вашего рода. Я — ваша! Со мной надо считаться.

— Ты сегодня наша, а завтра чья? Вас, таких залогов, пруд пруди. А Никита — один.

— Он мой. Отныне и вовеки!

Тень упорно и беззащитно молчала, не желая делить сына с кем-либо.

— Клянусь, он будет счастлив!

— Клянешься?

— Чем?

— Всем! Жизнью.

— Ну, смотри, не обмани!

Кольцо сжалось. Сначала чуть-чуть. Потом сильнее. Затем еще. Палец заныл, заболел, отнялся. Боль поднялась к локтю, коснулась плеча.

— Смотри мне! — раздалась напоследок угроза, и кольцо стало впору.

«Она меня приняла!» — поняла Тата и самоуверенно позволила расценить признание благословением.

Никита хмыкнул. Его позабавила серьезность, с которой Тата разглядывала потускневший от времени символ семейного счастья. Из пиетета он даже повременил с очередным покушением на женскую добродетель.

— Я сейчас стану приставать, — признался честно, — только не кусайся, пожалуйста.

— Хорошо, я постараюсь…

…сплетались руки, ноги, тела вжимались друг в друга, рты пили дыхание, поцелуи чередовались жарким шепотом…

…удовольствие казалось упоительным, сильнейшим, почти мучительным…

…но теперь уже не было ярости, пиром правила только нежность…

Делать того, конечно, не стоило, но удержаться Тата не сумела. Вкралась в взбудораженное, онемевшее от восторга, воображение Никиты, и в такт реальным событиям завершила любовный акт, слилась одновременно в двух экстазах, подарила два блаженства, соединила на миг реалии и химеры. И свои, и Никитины, на миг стали едины…

Никита, зарылся лицом в ложбинку, где встречаются шея и плечо, и подул сквозь сжатые зубы. Получился смешной звук, так дуют в живот малышам…

— Ты моя хорошенькая зверушка. Лисичка и белочка. Знаешь, что я тебе скажу…

— Нет.

Никита высвободился, даже отодвинулся, сел.

— До сегодняшнего дня мне казалось, что я четко определил прерогативы. На первом месте у меня Дом и Сад. Это не настоящий дом, окруженный деревьями. Это символ. Помнишь, каждому — свое. Мое — это писать и я бы очень хотел, чтобы мир не мешал мне это делать. Дом и Сад — это, уж прости за напыщенность, место моей силы, мое пространство творчества, без которого трудно представить жизнь. Следующее место заняла Книга. Это тоже символ. Наверное, символ самореализации, того что я сделал раньше, чем занимаюсь сейчас и что напишу в будущем. Затем пришла ты. И по плану тебе полагалось третье место. Но ты — не символ. Ты живая, из плоти и крови и ты — самая главное для меня, самое нужное, самое желанное. Поэтому ради тебя я хочу внести изменения. Я признаю, что Дом и Сад — это химеры. Книга — утопия. Мечта юности.

Тата попыталась возразить, но Никита не дал.

— Когда у меня есть ты, иллюзиям придется смириться, и смерить аппетиты. Я больше не буду им служить.

— Мне не нужны жертвы! — возразила Тата.

— Не жертвы! Мужчина, называя женщину женой, принимает на себя ответственность. За нее, будущих детей, совместную жизнь.

— И как ты за меня собираешься отвечать? Перед кем?

— Перед собой. Я должен содержать семью, должен заботиться о тебе, беречь. К сожалению, к огромному сожалению, я не богат, — Никита указал рукой на убранство комнаты, — и не могу дать то, чего ты достойна и заслуживаешь. Я даже не могу дать больше, чем ты имеешь сама. Но пройдет немного времени и все переменится. С завтрашнего дня — никаких фантазий. Только работа. Я наберу кучу заказов. Подниму тариф. Деньги появятся и скоро. Я уже все решил. Мы уедем на неделю к морю, в свадебное путешествие, а потом я сконцентрируюсь только на работе…

Тата кивнула и перестала слушать. Сейчас ее не интересовали бизнес-планы любимого. Имелась тема более важная.

Дом-Сад. Книга. Любимая. Список был установлен не Никитой, а инстанциями намного более компетентными. Не Линеву надлежало, и менять порядок. Но ломать — не строить, он вправе совершить попытку. Однако потом за самоуправство придется расплачиваться. Не написанная книга, не реализованный талант не простят пренебрежения и отомстят — мало не покажется. И ей самой, и Никите.

«Принимать жертву я не стану», — твердо решила Тата.

Сейчас в угаре первых удовольствий, в пылу долгожданного обладания Линев подверг сомнению и переоценке каждый из пунктов сокровенного списка. А завтра? Послезавтра? Когда свежесть ощущений притупится, когда замелькают тенями обиды и неурядицы — неизбежные спутники будней, что тогда? Кто окажется главнее, нужнее, желаннее? Привычная, уставшая от суеты женщина или собственная возможность творить? Желание писать — конкурент страшный! Недописанная книга, не написанные книги, как затаившиеся враги, со временем нанесут удар. Превратятся в беду. Тем более опасную, что порыв Никиты — дань обстоятельствам! А талант писателя — его удел, судьба.

«Нет, Никиточка, тебе не удастся навязать мне новые обязательства», — ситуация неожиданно высветилась иным смыслом. Согласиться с Линевым означало взять у судьбы счастье в долг. С условием последующей расплаты.

Утратив возможность писать, погубив талант, когда-нибудь Линев возненавидит ее за совершенный ИМ поступок, за принятое ИМ решение. Он заплатит за сытое благополучие любимой женщины собой, а потом предъявит ей счет за принятую жертву.

Тата вздохнула…

Жизнь опять приготовила ловушку. И теперь манила. «Выгляни в окошко, дам тебе горошка».

«Нет, Никиточка, мы сыграем не в твою, а в мою игру, — больше меряться силами с химерами Тата не собиралась. Мысль, шальная мысль, что явилась днем в парке, возвратилась и пообещала, как панацея, избавление от бед. Однако, решение было не из рядовых…

— Отдохни, милый, — сказала Тата и наслала на Линева сон.

Никита замолк на полуслове, навалился на подушку и последним осознанным движением сомкнул руки в кольцо, заключил Тату в объятие. Даже в беспамятстве он хотел удержать рядом свою любовь.


Глава 17. Договор

Браки совершаются на небесах, а рушатся на земле. Поэтому во избежание грядущих проблем следовало подстелить соломку, повсюду, где только возможно.

Аудит Тата начала со здоровья, ведь это главное достояние семьи и залог появления крепких детей. Нырнув в Никиту, она пробежалась током крови по сосудам, отбила ритм сердца, поиграла мышцами. Все органы работали, как часы. Душа Никиты тоже была в отличном состоянии. Ни изъяна, ни упрека. А главное, вся во власти любви.

Эй, сейчас бы, размечталась Тата, прихватить мужское нетленное начало да смешать со своим, замесить, как тесто, а затем, разорвав комок на две половинки, вернуть одну в сердце Линева, а другую взять себе. Тогда, хочешь-не хочешь, придется им с Никитой жить душа в душу, душа к душе, одним целым.

Но поступать, так не следовало. Чужая душа — вот она, как на ладони. А своя-то — потемки, в которых мало того, что растет какая-то инородная пластмассовая хрень, так еще имеется в наличии огромный талант превращать любовь в ненависть.

— Что творишь? Совсем рехнулась? Куда несешься? Что за спешка?

Стоило возникнуть сомнениям, как тут как тут, с неизменными советами заявился вождь и учитель.

— Ты совсем не знаешь Никиту.

Внутренний Глас был суров и, как обычно, прав.

«Он — хороший», — сказала в оправдание Тата.

— Не факт.

«Он…»

— Все, что ты скажешь — чистой воды иллюзии.

«Никита меня любит и не сделает мне больно».

— Сделает. Он — живой человек.

«Я его люблю».

— Ты угробишь свое чувство, едва появится для этого повод.

С неожиданной решимостью Тата заявила:

«Нет. Теперь я доверяю своей душе. Она справится с любыми испытаниями».

От неожиданности контролер онемел. Но молчание длилось недолго.

— Уточни: ТЫ…ДОВЕРЯЕШЬ…СВОЕЙ…ДУШЕ?

— Да.

— Вчера ты считала ее инвалидом и от страха перед новой болью категорически не позволяла себе ничего чувствовать. А сегодня заявляешь…

— Сегодня я изменилась.

— Ты хочешь сказать, что Никита тебя изменил?

— Отчасти. Главную работу сделала я сама.

— С этого момента, пожалуйста, подробнее. В чем, пардон состояли ваши усилия?

Тата грустно улыбнулась:

— Я — автор своих поражений и побед. И даже, если мой вклад в ситуацию был копеечным, все равно победила именно я.

— Ты только и делала, что боялась.

— Нет, когда Никита ко мне пришел, я сумела победить страх.

— Ты была похожа на зомби и не соображала вообще.

— Ну и что! Зато я не убежала, не прогнала Никиту, и позволила ему и себе раскрыться. И вообще, если солдатик во время боя сначала наложил в штаны, а потом встал и побежал с криком «Ура!» в атаку, то про дерьмо можно забыть, будто его вовсе не было.

— Ты, действительно, стала иной. Рассуждаешь как-то не привычно. Наверное, мне лучше на некоторое время ретироваться и понаблюдать за тобой. Но я вернусь. Обязательно.

Тата вздохнула. Перемены уже давали о себе знать. Впервые ей удалось поставить в тупик своего ментора. Видимо, и слова о доверии к собственной душе оказались правдой, а не просто подходящим аргументом. Желание схватить Никитину душу, смешать со своей, замесить, как тесто, а затем, разорвав комок на две половинки, вернуть одну в сердце Линева, а другую взять себе, вдруг показалось диким и каким-то детским. Зачем столько насилия? Зачем хватать, смешивать, рвать, возвращать не то, что было взято, если можно, просто быть рядом?

«Кажется, моя душа стала зрелой…» — сказала себе Тата и тут же поправилась: — становится».

У зрелости, очевидно, было начало, не было конца, и имелась масса правил, которые предстояло со временем постичь. Пока же Тата осилила лишь несколько базовых истин. Следовало уважать и любить себя, доверять себе, жизни и людям, отказаться от незыблемых правил и помнить, что любые перемены — требуют времени, терпения и усилий. В свете новых тенденций Тата и совершила очередной ритуал. Она поставила свою душу рядом с Никитиной и произнесла что-то вроде церковной клятвы: «Клянусь любить тебя и быть рядом с тобой отныне и навсегда, в горе и в радости, в бедности и богатстве, в здравии и болезни, до тех пор, пока Господь не ра-Злу-Учит нас».

То, что Зло появится, сомневаться не приходилось. Все люди, так или иначе, учатся злу и, набравшись знаний, порой превращают отношения в муку. Поэтому пусть будет, как будет. Сколько и какой мерой Бог отпустит им с Никитой Добра, столько и достаточно. Главное, чтобы пока они вместе, души стремились друг к другу и жили в согласии.

Тата прислушалась к себе. Новое положение устраивало ее бессмертное начало. В душе царил праздник. Душа Никиты тоже ликовала.

Но…как-то неубедительно. Волшебный дар не обманешь. В Линеве жила отторгающая сила. Что-то в нем не принимало ни собственную любовь, ни ее чувство.

Что же?

— Зови свою братию! — велела Тата Никитиной душе и вся из себя девочка-лапочка предстала перед проявлениями индивидуальности любимого мужчины. — Вот, она я! — объявила уверенно, подразумевая краткую инструкцию к употреблению: мол, любите и жалуйте, холите и лелейте, и не обижайте!

— Это она! Она! — вспыхнуло радостью Либидо, — я вам рассказывало!

— Мало ли кто что рассказывал. Обозначьте, милая барышня, цель визита? — предложило Эго строгим, но вполне дружелюбным тоном.

Тата скромно улыбнулась. Когда на твоей стороне функция, ответственная за получение удовольствия (секс — лишь часть программы) и главный контролер (под началом: восприятие окружающего мира), волноваться нет причин.

— Имейте в виду, с ней греха не оберешься, — заявила полномочная представительница Подсознания Интуиция.

Высокая комиссия переглянулась в недоумении. Недобитая Кассандра со своими предсказаниями вечно портила обедню. Каждый дурак и так понимал: дамочка создана для греха, хоть и корчит из себя ангела. Что ж воду в ступе толочь и вещать прописные истины.

— Желаю установить дружеские отношения и взаимопонимание! — браво отрапортовала Тата.

— Врет! — снова влезла Интуиция. — Она хочет командовать!

Хотя чуйка опять была права, ее слова снова проигнорировали.

— Пошла ты! — не меняя интонацию, буркнула Тата и, словно оговорившись, исправилась, — я пришла… с миром. Линев меня любит, посему прошу благословить наш союз.

— Какая же она славная, — Либидо искрилось довольством, — просто прелесть…

— Эта прелесть внесет сумбур и не покой в жизнь Никиты, — Эго смотрело пустынно-заоблачным взором.

— Но со мной Никита познает много хорошего, — напомнила Тата.

— Чтобы понять и принять эту красавицу мне придется пахать и пахать, — обозначил свое отношение Ум.

— А мне потребуется ломать себя, — добавил Характер.

— Ребята, вы говорите, да не заговаривайтесь. Моя протеже, — Либидо бросилось на выручку, — очень ценный кадр. И если вы не понимаете этого, то напрасно.

— Ты бы не суетилось, а… — предложил Ум.

— Очень попрошу не указывать! Не то я, как рассержусь, как вытесню что-то полезное из сознания, как трансформирую какую чушь в какую-то хрень, попляшите тогда, поплачете, да будет поздно.

— Нас тут стращают или хотят разжалобить? Я что-то не пойму, — Характер встал на дыбы.

— Стращают, — пояснило разумное начало. — И вполне обоснованно. Поэтому Либидо обижать нельзя. Да и наша гостья, если честно, мне нравится. Умная и отважная особа. Мне с ней скучать не придется, так что я готов к конструктивному диалогу. Считайте, что я «за».

— Я тоже «за», — скромно призналась Душа, — очень «за». Очень, очень. Мне без нее ни как. Она — единственная, неповторимая, долгожданная, ненаглядная…

— Попрошу без агитации! — Эго оборвало признания. — А также без демагогии и пропаганды. Не на митинге. Судьбу, между прочим, решаем. Не хухры-мухры.

— А чего меня решать? — усмехнулась лениво Судьба. — Я уже определилась. Подходящая девушка. Беру. Заверните!

— Не вижу причин, соглашаться. Эта вздорная и авантюрная, умная и упрямая особа не привыкла уступать, не станет считаться с моим мнением, начнет совать нос во все дырки, навязывать свое мнение. Поэтому я — «против», — Характер решил стоять на своем.

— Попрошу! — вмешался Ум. — Что значит «против»? Решение должно быть единогласным.

— Кому должно? — возмутился оппонент.

— Мне в первую очередь, — Ум негодовал, — я не намерен работать в противоречиях. Взаимоисключающие команды меня деструктируют.

— И мне бы хотелось гармоничных отношений, — призналось Либидо, — я так полнее раскрываюсь.

— И я всегда мечтала о согласии, — объявила Душа.

— Что же это, господа-товарищи, делается? — возроптал Ум. — Все — за, а некоторые, особо одуренные, против. Разве так можно?! Судьба человека в руках злокозненного себялюбца погибает, а этим некоторым наплевать!

— Погибаю, — взвыла Судьба. — Линеву, наконец, повезло по-настоящему. Встретил классную бабу, втрескался по уши. Она влюблена, как кошка. И что же: отпускать? Мол, норов не тот?! Слушаться не будет?! Она, что же в служанки нанимается, в прислуги идет? Жену положено уважать, а не унижать. А уважение объединяет равных. В равенстве — сила.

— Ну, не знаю, — засомневался Характер. — У меня Убеждения, Привычки, Самолюбие. С этой братией, разве управишься? Вечно на рожон лезут. Нарываются. Пятый угол ищут. Им ваша дамочка не придется ко двору, можно даже не сомневаться.

— Тоже мне моду взял! Потакать всякому сброду! На поводу ходить! — вскипел Ум. — Совсем распустил свою шайку-лейку?! На голову сели, обнаглели, беспредел развели. Не справляешься? Так и скажи! Другого назначим. Желающие найдутся. У нас незаменимых нет!

— Уже и слова сказать нельзя… — пошел на попятный Характер.

— Нельзя, — отрезало рацио. — Ты мужской характер или хрен собачий? Вот и не ной, а прояви себя. Причем с лучшей стороны. Создай соответствие, не ломая никого, не унижая, не разрушая достоинства.

— Это ж работы от забора до обеда.

— Я тебе так скажу, — вмешалась в разговор Душа. — Женщина дана в управление мужчине. Мужчина дан в управление Богу. Вот и живи по Божьим заповедям: не убивай в женщине ничего живого, не кради у нее счастье, не прелюбодействуй, не лукавь, не желай выгод в союзе, тогда какой бы упрямой и категоричной не была бы наша гостья, все сложится лучшим образом.

Характер смолчал. Представил жизнь не в самоутверждении, а в согласии и понял: вот оно поприще для подвигов и славы, вот ристалище для грядущих свершений!

— Ладно, присоединяюсь к честной компании. Будь, по-вашему…

— Считайте тогда и мой голос, — сказала Интуиция. — Хотя барышня какая-то неопределенная, с «двойным дном», но такая загадочность, стоит признать, здорово интригует. Никите будет с ней прикольно.

Тата кивнула. Все шло к тому, что ее предприятие скоро увенчается успехом. Если, конечно, удастся переубедить оппозицию. То бишь, Гордость.

— Дура ты, — сказала Тата, шепотом, чуть слышно гипертрофированному чувству собственного достоинства, — идиотка и старая перечница.

Ответом послужил негодующий взгляд.

— И зачем ты голову моему Линеву морочишь? — продолжился монолог, — на гордых воду возят! И на тебе пора! Кобыла!

Глядя на Тату сквозными от ненависти глазами, давясь обидой и исступленной яростью, Гордость все же удержалась от встречной реплики, не вступила в перепалку. Не сочла возможным ругаться с наглой бабой, которая «закусив удила», втаптывала в грязь Никитины амбиции, тщеславие, высокомерие.

— …видишь ли, деньги она собралась зарабатывать?! А мне, что же, страдай?! С Книгой воюй, с нереализованным талантом разбирайся! Ну, уж, нет. Не будет, по-твоему. Не надейся!

— Если Никита не будет содержать тебя должным образом, ты сама его перестанешь уважать. Начнешь командовать, помыкать, — Гордость не выдержала и заговорила. Вернее, тоже зашептала: — А Никита ранимый, я его потому и защищаю.

— От меня? Совсем рехнулась! Я за Линева сама всех порву в клочья.

— Себя не тронешь. Пожалеешь.

— Мне из-за твоего гонора такое пришлось придумать! Сказать страшно. А ему объяснить и совсем невозможно.

— Захочешь — объяснишь!

— Дело не в словах. Надо чтобы Линев понял все и согласился.

— Имей в виду: нам подачек не надо.

— Между прочим, я тоже буду принимать решение относительно вашего странного проекта, — напомнил Ум.

Это была правда. Хотя идея явно противоречила здравому смыслу, реализация ее требовала исключительного прагматизма.

— Ты бы голубушка, — рациональное начало обратилось к Гордости, — не брала на себя лишнее. Никита — человек адекватный и на поводу у эмоций не должен ходить. Поэтому не руби сплеча. И вообще, ты здесь кто и чем собственно занимаешься? Я решаю, Душа чувствует, Характер прокладывает путь, Интуиция оберегает, Судьба свершается. Все при деле, при исполнении. Кроме тебя: дармоедки, надзирательницы, бездельницы и командирши. Так что угомонись или натравлю на тебя народ. Получишь тогда по первое число. И не возражай. Если мы все за, то ты должна присоединиться к общему мнению.

— Хорошо, — прошептала горько Гордыня, — и пусть, и ладно…

— Только не корчи из себя жертву! Не строй плацдарм для наступления! — разоблачил Ум партнершу. — Я ведь твои штучки знаю наперечет.

— Ах, как же я унижена…

— Не расстраивайся, — утешила бедолагу Тата, — мы с тобой обязательно найдем общий язык. Ведь гордиться можно чем угодно. И, если ты не будешь стоять на пути, я тебе таких поводов для самоутверждения подкину, что все просто лопнут от зависти.

— Лопнут? — переспросила собеседница и с явным интересом посмотрела на бывшую врагиню.

— В фигуральном смысле, конечно, — уточнила Тата. — Зато поводы будут сами настоящими. Значит, мир?

— Мир.

Согласие Гордости поставило точку в голосовании, о чем Эго и объявило:

— Проект решения принят единогласно.

— Как проект? — спохватилась Тата. — Почему не окончательный вариант?

— Потому что… — раздался скрипучий голос. — Последнее слово за мной. И слово это «нет».

«Вот он — главный оппонент!» — поняла Тата.

— Ты знаешь, кто я?

— Догадываюсь. Ты — талант Никиты.

— Нет, милочка. Я — Талант.

— Извини, оговорилась.

Тата запаниковала. Ошибка могла оказаться роковой. А тут еще от волнения фантазия дала сбой. Чтобы договориться с Талантом, его следовало представить. Но как? Для Гордости или Ума у сознания имелись в запасе проверенные визуальные стереотипы, вроде заносчивой дамы и «ботаника» в очках. А вот к слову «талант» заготовок не существовало. Придумать же что-то оригинальное у Таты ни как не получалось.

— Не старайся, — догадался о затруднении голос. В интонации звенела насмешка, ледяная и надменная.

— Я сейчас…еще немножко… — пришлось подтвердить свою несостоятельность.

— Мы не договоримся никогда, — непреклонность исключала надежду. — Линев — мой и только. Я его не отдам.

Образ родился внезапно и настолько соответствовал ощущениям, что Тата сразу же поверила в победу. Некто, облаченный в белое широкое одеяние, сидел на камне спиной к ней. Складки тоги? хитона? плаща? бесформенной массой ниспадали к ногам, не позволяя понять кто: женщина или мужчина ведет аудиенцию. Ясно было одно: Некто очень велик.

— Хорошо, давай потолкуем, — обретя воплощение, Талант стал покладистее и снизошел к беседе.

— Давай, — приняла вызов Тата, судорожно перебирая варианты поведения. Нападать было страшно. Просить — стыдно. На конструктивный же диалог со столь надменной особой рассчитывать не приходилось.

— Ты явно удивлена. Чем именно? — прозвучал вопрос.

— Я догадывалась, что ты — большой, но не настолько, — призналась честно Тата.

— С женщинами всегда так: видят гения, а замечают гениталии и несвежее неглиже. Слабый пол, слабый умом, что с вас спрашивать, куклы.

Обсуждать отношение Таланта к слабому полу Тата не собиралась, поэтому сразу вывалила главное:

— Я признаю за Никитой право писать. Я готова принять все, что он полагает важным.

— Глупости говоришь, женщина, — отмахнулся собеседник. — Пустословием воздух сотрясаешь. Твое признание ни кому не требуется. И готовность ни к чему. Ты, голуба, неправильно оценила ситуацию. И неверные выводы сделала. Писательство для Линева — не блажь, на которую позволительно смотреть сквозь пальцы. Не рядовая способность к сочинительству, чуть лучшая от других. Нет. Никита одарен по-настоящему и будет строить свою жизнь с оглядкой на меня.

— Но мы любим друг друга. Без меня Никита будет несчастлив!

— Ерунда! Счастлив, несчастлив — в любом случае Никита изольет свои эмоции в слова и родит Книгу. Неважно о любви или одиночестве. Главное, это будет настоящая вещь!

— Разве можно так? — ужаснулась Тата. — Любовь, боль — все в топку? Все на переплавку, в корысть?

— Шедевры творят из мусора. Это общеизвестно.

— Но Никита — живой человек. Зачем его обрекать на страдания и одиночество?

— Так он острее прочувствует жизнь.

— Так он быстрее умрет.

Тата еле сдерживалась. В ней звенело и рвалось бешенство на бессмысленную силу, грозящую ее любви, ее счастью, ее будущему.

— Я все спланировал. Ты в эти планы не вписываешься. Никита останется одиноким, — вел дальше визави. — Ваше чувство я разрушу в два счета. Через пару месяцев Никита тебя возненавидит.

— Почему?

— Есть вещи, без которых Линев существовать не может. Он, действительно, тебя любит. Но отказавшись от своего предназначения, начнет маиться, тосковать и очень скоро поймет из-за кого впал в депрессию.

— Ему не придется ни от чего отказываться. Он будет продолжать писать. Я не приму жертву.

— Нет? — удивился Талант.

— Нет! — подтвердила злорадно Тата.

— Так или иначе, твое благородство только оттянет неизбежный финал. Сейчас ты полна решимости, но пройдет время и тебе надоест вечное безденежье, отчуждение, самоуглубленность, препарирование эмоций…

— Почти у всех великих писателей были жены.

— Бедолаги. Горемыки. Ты помнишь историю Мастера и Маргариты? Ради творческой реализации своего дружка-приятеля молодая полная сил красавица приняла смерть.

— Смерть — аллегория, иносказание, выражение отвлеченного понятия в конкретном образе.

— Смерть — это альтернатива жизни. Впрочем, ты права. В данном случае, подразумевалась не физическая смерть. А лишь гибель личности. Маргарите пришлось раствориться в Мастере. Потерять себя.

— Ты врешь! Пугаешь! Мерзавец! Я не отступлюсь. Если люди любят, они найдут возможность понять друг друга.

— Ты не умеешь любить.

— Умело или неумело, но я люблю Никиту.

— Ты не умеешь терпеть!

— Научусь!

— Ты не умеешь ждать и прощать. Не хочешь давать, не готова жертвовать. Ты мне не подходишь. Ты слишком красивая, яркая, независимая, умная, эмансипированная. Индивидуальности в тебе много. Самобытности через край. А Никите нужна «серая мышка», чтобы удовлетворяла его потребности или богатая старуха-спонсорша для издания книг.

— Ему нужна только я! — оборвала Тата глупые бредни.

— Почему ты так решила? Женщина нужна для двух надобностей: раздвигать ноги и готовить пищу. Это может каждая.

— Ты рассуждаешь о жизни и женщинах, как нищий, — объявила Тата неожиданно, — в твоих речах одно филистерство.

— Что? — удивился Талант.

— Филистерство — обывательская косность, мещанство, ханжество.

— Причем тут нищенство? О деньгах разговор не идет!

— Суть твоих воззрений такова, что Линев будет блистать, а женщина рядом обслуживать его? Да?

— Приблизительно.

— Невысокого же ты мнения о Никите. Прямо скажем низкого. Твой выбор — прямое признание в низкопробном вкусе, дурных наклонностях, заниженной самооценке.

— А…

— Выбрать себе умную и красивую женщину может только сильный и уверенный мужчина.

— На кухне и в постели сгодиться любая. Лишь бы стряпала сносно и мыться не забывала.

— Фи! Как пошло! Линев заслужил лучшее дарование. Более смелое и решительное.

— Как ты смеешь!

— Он будет стесняться такой жены и станет бегать за всеми юбками. В ущерб тебе.

— Не правда.

— Настоящие мужчины не довольствуются «мышами» и старухами, они жаждут молодых буйных кобылиц и ими подтверждают свои статус и успех. А теперь давай начистоту, — Тата приблизилась к собеседнику. Она решила, что НЕКТО — мужчина, и с некоторым сомнением положила руку на плечо, укрытое тканью.

Хотя дружеский жест выражал предложение мира, однако поникшая спина замерла в напряжении.

Не о чем нам откровенничать, — отрезал Талант.

— Есть. О тебе разговор. О тебе и страхе.

— О чем ты?

— Откройся мне, — попросила Тата.

— Зачем? Божий Дар — не яичница, выглядит не аппетитно.

— Все равно.

— Не думаю, что нам стоит знакомиться ближе. Ведь ты меня даже не оценила.

— Я во всем разберусь, дай час.

— В Никиту-то сразу влюбилась…

— Неужели ты ревнуешь?

— Не болтай чушь.

— Ревнуешь! Точно!

Тата приподняла понурую голову, и, убрав волосы с лица, увидела юный лик, обезображенный россыпью гнойников.

— Вот я каков, — стыд звучал в величавом голосе.

— Мальчик мой, — умилилась Тата, — ты еще никого не любил?

— Да. У меня нет почитателей.

— Уже есть. Я подарю тебе признание, какого свет не видывал. Ты будешь моим кумиром. Моим солнцем, поводырем, учителем, радостью.

— Обманываешь. Вы все врете. Я тебе не верю. Люди коварны и злы. Сначала радуются нам, как игрушкам, а потом губят, гробят, закапывают в землю. Я боюсь тебя. Мне надо реализоваться, а ты можешь мне помешать. Никита уже хочет предать меня ради твоих зеленых глаз. Что же дальше будет?

— Я не дам ему совершить ошибку.

— Знала бы ты, как нам тяжело живется. Таланты постоянно рискуют. Казалось бы, одарил Господь уникальным свойством, отличил от прочих — радуйся, человече, ликуй, гордись. Но отслужи верой и правдой, доверие оправдай. Куда там! Большинство только и стремятся всякой ерундой время убить, лишь нами не заниматься. А мы без развития гибнем, чахнем, пропадаем. Нам ведь учиться надо, шлифовать инструменты, расти. Мастерство прирастает ремеслом. Только люди это редко понимают и, даже зная про свой талант, ленятся, безволию потакают и оставляют нас недоразвитыми, инвалидами детства. Но это еще полбеды. Страшно, когда от нас вообще отказываются. Когда, повзрослев, начинают считать талант баловством, детской забавой и вместо того, чтобы посвятить себя любимому делу идут зарабатывать деньги. Оно понятно, кушать хочется, но мы ведь тоже умеем кормить. Правда, не всегда сытно. Зато жизнь-то наполнена смыслом. Но кто думает, что сойдя с прямой дороги предназначения на кривую тропку благоразумия, утратит свой шанс быть счастливым? Единицы. Остальные мечтают о злате. И все же даже в таких условиях мы еще надеемся: вдруг человек одумается, вспомнит о самовыражении, о том, для чего появился на белый свет. Чаще всего эти надеждам не суждено сбыться. Годы идут в суете сует: дети, заботы, усталость. Нас поминают лишь в редкую минуту грусти: «Ах, если бы обстоятельства сложилась иначе, я бы…» А что «я бы»? Разве не ты сам угробил свое дарование, погасил порыв, упустил возможности? Причем тут обстоятельства, если элементарно шапка оказалась не по Сеньке? Если трусость и пассивность превратились в норму, а смелость и напор почти исчезли из обихода…

— Жизнь — штука сложная, — напомнила Тата.

— Напротив, жизнь проста и ясна, — возразил Талант. — Поступай как должно и будь, что будет.

— Легко сказать.

— Легко предать самого себя и придумать для этого кипу оправданий. А вот быть самим собой, реализовать свои планы — это трудно. Это не каждому по плечу.

Тата молчала, слушала.

— …люди — существа слабые, вероломные, нас, беззащитных предают, не жалея, продают, не торгуясь. А надо — служить. Верой, правдой, минутой, вздохом, причем не на страх, а на совесть. Ведь талант от Бога. И дан не для корысти, не для потехи, а для испытания. Потому сия ноша не каждому по плечу. Это для красного словца говорится «вдохновение», что б дилетантов не пугать. На самом деле талант — это труд. Каторжный. И борьба с собой. Жесточайшая.

— Бедный ты мой.

— А сомнения? Что ты знаешь о сомнениях? Что тебя гложет: подходит или нет платье, удачен ли макияж? А я в вечном недовольстве, всегда изъеден, уязвлен, изыскиваю изъяны в себе. Приемлем ль стиль? Надо ли мое Слово? МОЕ СЛОВО ЛЮДЯМ?! Стоит ли оно потраченного времени или все впустую, зря? А неуверенность? Писатель — не должность. Книга — не наряд на работу, а самоосознание, потребность. Но заслуживает ли труд внимания? Не позором ли завершится литературный подвиг? Найдет ли Книга место в жизни? Или утонет в памяти компьютера ненужным позабытым файлом?

— Больше тебе нечего опасаться. Когда я с тобой, все будет хорошо.

— Теперь когда, ты рядом с Линевым только и начинаются мои страдания. Каждая женщина рядом с Линевым — потенциальная злодейка, искушающая к измене, измышляющая мою гибель. А ты — злодейка стократ. Потому что еще втираешься ко мне в доверие.

— Я не втираюсь. Я хочу с тобой дружить. По-честному, по-настоящему. И слово мое — закон. Я тебя не предам. И Линеву не позволю.

— Не верю! Ни одному слову не верю!

— Не веришь слову?! А делу?

— Ничему не верю!

— Смотри!

Перед Талантом предстал письменный стол. Огромная столешница, две массивные тумбы, множество ящичков и выдвижных панелей, красное дерево, старинная работа. И кресло с высокой гордой спинкой, в резном орнаменте в пару столу.

— Что скажешь?

Молчание порой куда красноречивее слов.

— Я не продаюсь, — выжал из себя обескураженный, поверженный герой в ответ сиятельной женской улыбке.

— Это не все, — игриво зашептала Тата, — не пройдет и часа как осуществится заветная Никитина мечта.

— Какая?

— Я подарю Линеву Дом и Сад. Стол и кресло поставлю в кабинете и распахну окно.

— Что?

— Дом и Сад!

— Не может быть!

— Через час слышишь? Но ты признаешь меня, как прочие свойства!

— За стол и кресло?

— За Дом, Сад, кабинет. За мечту.

— Но это иллюзия, искаженное восприятие реального. Химера. Обман.

— Пусть обман. Но неотличимый от яви.

— Не путай меня!

— Хорошо, перейдем к реалиям. Я займусь издательским бизнесом.

— Что?

— Линев будет писать книги, я — издавать.

— А если у тебя не получится?

— Никита мне поможет. Вместе мы своротим горы. Впрочем, будем реалистами. Возможно, я не сделаю Линева мировой знаменитостью, но уж точно сумею реализовать пару-тройку тиражей, обеспечив нам приличное существование, а Никите — возможность самореализации.

— А! — заорал Талант уже мало, что соображающий от восторга, — да! Да! Да! Бери! Покупай с потрохами! Только не обмани! Не обмани! Пожалуйста, не обмани меня.


Глава 18. Воплощение

— Не обману, — пообещала Тата и вернулась в реальность. Теперь предстояло разобраться со своими демонами.

Из соседней комнаты доносились до отвращения знакомые голоса:

— Что же это делается?! Да, как можно?! Убийца! — причитала Татуся.

— Не ной… — короткое напутствие Татьяна завершила матерным словом. — Мне и так страшно…

Тата подошла к дивану полюбовалась на Линева. Хорош! И колечко на безымянной пальце смотрится отлично. Лечь бы рядом, прижаться тесно …однако следовало заняться делом.

Ее появление осталось не замеченным. Вернее, как бы, не замеченным!

— Видно судьба моя такая, — продолжила Татьяна, — умереть страшной смертью от руки родного человека. Так что не на кого пенять. Не кого винить. А Тату не суди. Она, глупая, обо мне еще не раз пожалеет, да поздно будет…Скажи, что я ушла с без обиды… — засим последовал перечень поводов, по которым Разумница не сочла нужным обижаться, и посыпались наставления: — Еще передай: пусть: цветы поливает, на склад позвонит, перепроверит, как там Камейкин уладил…

— Не умирай, Татьяночка! — всхлипнула Душенька.

«Вот стервы!» — подумала Тата, — на публику играют! Интриганки!» Вслух же произнесла:

— Алло, барышни, я здесь! Если кто-то желает что-либо сказать, есть возможность сделать это лично!

Разумница поморщилась:

— А это ты, явилась — не запылилась. На муки, мои небось, пришла полюбоваться?

— Я здесь, между прочим, по приглашению хозяина. А вы какого черта к Линеву в квартиру пожаловали.

— Куда ты, туда и мы, — последовал ответ.

— Ну, а цирк-то, зачем устраивать?

— Цирк? — возмутилась Разумница. — Я умираю, разве непонятно? Тебя за целый день не посетила ни одна нормальная мысль! И судя по настроению, ожидать перемен не приходится.

Татьяна в правду выглядела плохо, очень плохо. И неудивительно. Время рафинированной рациональности безвозвратно истекло. Актуальность обретали новые идеалы, реально отличные от прежних. И заявить об этом следовало решительно и твердо.

— Так получилось, — признала Тата без тени сожаления.

— Это пустая отговорка.

— Это правда.

— Но меня еще можно спасти!

— Зачем?

— Я, между прочим, тоже ухожу, — капризным тоном уставшей от славы примадонны заявила Душенька. — Но не как некоторые, больно умные, в мир иной, а на повышение. Буду, как и хотела, представлять во времени и пространстве идею воплощенной мечты о любви. Нас таких, реализовавшихся, не так уж много. Я пока одна из самых колоритных. Так что, жизнь удалась. У меня во всяком случае. Впрочем, и ты выиграла. Больше мы не будем докучать тебе своим присутствием. Отныне ты от нас свободна.

— Но какой ценой! — взвыла Татьяна. — Ты убила свой идеал.

— Я его просто переросла.

— Неужели тебе меня совсем не жаль?

— Ну почему же? — Тата вежливо улыбнулась. — Ты — мое прошлое, я отношусь к тебе хорошо. Себя надо любить всякую. Даже такую.

— Какой вопиющий прагматизм! Какая жестокость!

— Уж не взыщи.

— Спаси меня!

— Увы. Ничем помочь не могу. Я изменилась. Ты для меня теперь чужая и чуждая странная придурь с математическим уклоном. В общем, никто и звать ни как. Я для тебя пальцем о палец не ударю.

— Ну хотя бы в память о моих былых заслугах…

— Это мои собственные заслуги перед собой. Ты тут не причем.

— И все же…

— Нет.

— Что нет.

— Все — нет.

— Убийца… — прошептала Татьяна.

— С людьми всегда так: создают нас на потеху, а потом бросают на произвол судьбы, — подлила масла в огонь Татуся.

— Тебе-то что? — взвилась Разумница. — Ты теперь будешь жить вечно.

— Да, — согласилась Душенька. — Поэтому не в пример некоторым не прошу милости, а готова раздавать подарки.

— Какие еще подарки? — удивилась Тата.

— Я передаю тебе свои права на Никиту! — великодушно объявила Татуся.

— Мне?

— Тебе!

— Права?

— Права!

— Никита всегда будет видеть тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Будет больше доверять, лучше понимать, крепче любить, щедрее одаривать, искреннее прощать. То есть будет тебя идеализировать, — в упоении от собственной щедрости фантазия замерла, ожидая проявления благодарности. Подарок-то богатый! Можно сказать — царский!

— Значит, он будет любить не меня настоящую, а опять какую-то выдумку? — уточнила Тата.

— Голубушка, — снисходительные интонации в голосе Душеньки были острыми, как нож, — неужели ты не понимаешь: тебя нет. Нет вообще! Есть маски, которые ты носишь и есть роли, которые тебе приписывают окружающие.

— Не впаривай мне банальный психологический ликбез. Все люди так живут. Все фабрикуют представления о жизни, пытаются им так или иначе соответствовать и постоянно оглядываются на мнения окружающих, — возразила Тата.

— Совершенно верно. Но я о другом. Смотри, что получается: ты вошла в отношения с Никитой в маске Татьяны. Никита же мечтал обо мне. Следовательно, теперь он обречен на разочарование.

— Но такой я уже не буду никогда, — Тата кивнула на Разумницу. Та скорбно вздохнула, но не проронила ни слова. — Ты тоже уходишь. Так что у меня развязаны руки.

— Для чего? — уточнила Татуся.

— Для того чтобы построить наши отношения.

— Как ты их собираешься строить?

— Если люди любят друг друга, они всегда…

— Ты любила своих мужчин, они тебя тоже любили, тем ни менее, все закончилось полным крахом.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что хорошие отношения получаются тогда, когда оба партнера готовы к сотрудничеству. Когда для них важнее мир, чем победа в конфликте.

— Обойдемся без лекций. Я теперь мудрая и понимаю, что к чему.

— Ты — не мудрая, а хитрая. Договорилась с привычками и свойствами Никиты. А свой-то норов собираешься укротить?

Тата только головой покачала. Черт подери! Она опять чуть было не ошиблась. Душенька права: чтобы союз с Никитой обрел устойчивость, мало найти общий язык с «оппозицией» внутри Никиты, надо еще усмирить собственную «пятую колонну».

— Не строй иллюзий, моя милая, — Татуся разливалась соловьем. — Все молодые пары, едва утихнут страсти, затевают войну своеволий и, выясняя, кто начальник, кто дурак или уничтожают свою любовь, или подчиняют один другого. Третьего не дано. С помощью же моего подарка победа будет за тобой. Обладание мечтой — не фунт изюма. За исполнение сокровенного желания можно многое простить. И если ты готова получить нерушимый капитал, открытый кредит в отношениях, а заодно индульгенцию на будущее, то только скажи и Линев будет на тебя молиться, как на икону.

— Иначе? — Тата приготовилась к угрозам.

— Иначе? — переспросила Татуся недоуменно и поняла, — глупая баба, я не навязываюсь, избави Боже. Не хочешь, не надо. Но каждая женщина мечтает о подобном.

Слова-заманочки таили опасность, иначе быть не могло.

— Хватит наводить тень на плетень, выкладывай начистоту: что ты от меня хочешь, — вспылила Тата.

Татуся улыбнулась:

— О, сущие мелочи. Тебе всего лишь придется вести себя так, будто ты и есть героиня мечты.

— Нет, — сказала Тата.

— Что нет? — опешила Душенька.

— Все нет. Я не буду никого играть и постараюсь быть сама собой.

— Но тебя слишком много и ты вся такая разная. С такими женщинами мужчинам сложно. Ты можешь потерять Никиту.

— Но не себя. Это важнее.

— Подумай еще. Когда я уйду, предложение потеряет силу и изменить что-либо будет невозможно.

«Наше сближение с Никитой таит много неожиданностей. Но если мы оба не научимся ценить чувство больше собственных амбиций, то расставание неизбежно», — подумала Тата и еще тверже повторила — Нет.

— Что ж, пусть все идет своим чередом. Тогда мне пора, — сказала Татуся. — Ты больше не хочешь ничего у меня спросить?

— Нет, — ответила Тата.

— Нет?

Татуся явно намекала на свою дурацкую розу. Но Тата больше не заботили мелочи. Она была уверена, что теперь справится с любой напастью. И точно…Легкого толчка хватило, дабы красное уродище вывалилось из почвы и тут же рассыпалось в прах.

Однако похвастаться победой было не перед кем. Татуся исчезла. Из обуз осталась одна Татьяна. Но это был вопрос уже только времени.

— У меня куча дел. Тебе пора, — сказала Тата и отвернулась.

Прошло мгновение она почувствовала, как ослабился самоконтроль и от того стало легче дышать. Затем выдержка железным ошейником, сжимавшая горло, отпустила мертвую хватку, и сердце забилось ровнее, спокойнее. Затем ушла настойчивость, хитрость, жадность, отчаянное стремление иметь больше и больше.

— Прощай! — долетел еле слышный шепот.

— Не поминай лихом, — небрежно уронила Тата. Мысли ее были заняты другим. К пробуждению Никиты требовалось доставить в гостиную массу необходимых вещей и из них соорудить не что-нибудь, а целый мир.

Спустя четверть часа Тата критично разглядывала творение своих рук и удовлетворенно кивала. Мир получился славным. Не идеальным, конечно, но сносным. Недостатки были заметны лишь при внимательном рассмотрении.

Кстати, проснулся и глава приемной комиссии.

— Тата, — позвал Никита.

Линев сидел на диване, закутавшись в простыню, и походил на римского патриция в тоге:

— Извини, я заснул…

Тата устроилась рядом, прижалась к теплому плечу.

— Все в порядке. Заснул и заснул, с кем ни бывает.

— Ты так напряжена. Что-то случилось?

— Я должна тебе кое-что сказать.

— У тебя кто-то есть?

— Не кто-то, а что-то. У меня есть секрет. И я хочу им поделиться. Я — волшебница, — просто сказала Тата.

Бабушка когда-то наказала строго-настрого никому не признаваться в своих магических талантах.

— Никому? — переспросила тогда Тата.

— Никому!

— Никогда?

— Никогда!

— А ты никому никогда не говорила?

— Нет!

— А дедушке?

— Дедушка не считается. Дедушке я доверяла.

— Значит, если доверяешь, можно открыться?

— Если доверяешь, можно все, — позволила бабушка.

— А как же доверяй, но проверяй, — напомнила Тата.

— Доверие это то, что возникает до всяких проверок. Его можно не оправдать, но нельзя подвергнуть сомнению. Оно либо есть, либо его нет.

Линев удивленно приподнял брови:

— Волшебница?

В голосе звенело отчуждение.

«Словно в тайном уродстве признаюсь» — Тата стиснула зубы, закрыла глаза, сжалась, словно перед ударом, принялась терпеть.

— Волшебница, — повторил Никита, медленно, нараспев. — То есть ты обладаешь экстрасенсорными способностями?

— Я умею делать чудеса.

— Чудеса… — Никиту словно переклинило, впрочем, чему удивляться — информация-то не рядовая. — Ну, хорошо. А какая ты волшебница: добрая или злая?

— Добро и зло — условные понятия, — снова вспомнилась бабушка.

— Согласен. А что ты можешь?

— Все, — истинное могущество всегда скромно.

— Все?

— Почти. Существует несколько запретов и ряд правил. В остальном колдуньям предоставлена полная свобода действий.

— Значит, ты меня причаровала? Я влюбился не по своей воле? — спросил Линев почему-то насмешливо.

Внимательно выслушав, что колдовать любовь нельзя, что это одно из самых строгих табу, Никита хмыкнул:

— Не оправдывайся. Я так спросил, для формы. На самом деле, ты тут не причем. Помнишь, фильм «Секрет»? Когда-то я его посмотрел и придумал, какой должна быть моя вторая половинка. Ты — точная копия. Значит, я тебя притянул, как и обещали авторы фильма.

От слова «копия» Тата вздрогнула.

— Можно я буду оригиналом? Не люблю быть похожей на кого-то.

— Извини, я неловко выразился. А ты можешь что-то для примера такое колдонуть?

— Могу. Надевай брюки и пойдем в гостиную, приобщу тебя к настоящему чуду.

— Голым точно нельзя? — спросил Никита, но потянулся за джинсами, — а где моя рубаха?

В ней была Тата.

— Я готов!

— Линев, ты, наверное, удивлен моей откровенностью?

— Отчасти.

— Но ты мне поверил?

— Больше да, чем нет. Все-таки прежде мне волшебницы не встречались. Но если мечты сбываются, значит, все возможно.

— Хорошо. Тогда следующий вопрос: помнишь, ты позвал меня в мечту? Приглашение еще в силе?

— Да, конечно.

— Тогда зажмурься. Теперь открой глаза.

— Что это?

Никита удивленно озирался. Секунду назад он был в гостиной, а теперь каким-то странным образом очутился на зеленой поляне перед симпатичным деревянным домом, окруженным цветущим яблоневым садом. Высокие окна, резные наличники, крыльцо в пять ступенек, на веранде плетеное кресло-качалка, рядом круглый стол. Все так, как он себе представлял!

— Это твой Дом и Сад, — объявила Тата.

— Откуда они взялись?

— Какая разница. Хочешь посмотреть?

— Да, конечно.

— Иди, не бойся…

Линев с сомнением сделал шаг, второй, оглянулся и уже увереннее двинулся по тропинке к дому, саду, мечте.

Тата с облегчением вздохнула. Первая часть плана сработала.

У порога кабинета Никита замер. Этого не могло быть! Было, тем ни менее! Стол! Кресло! Рукопись! Все что он лелеял в своих потаенных мыслях!

Линев сел, облокотился о гордую спинку, руки устроил на подлокотниках, голову откинул высоко, посмотрел в окно и чуть не расплакался. Неужели свершилось?! Неужели?!

— Я открою окно, — в комнате появилась Тата.

Порыв ветра надул тонкий шелк занавески, вспучил парусом, впустил запах зелени и свежести. Никита поднялся, оставаться без движения он не мог, нервозное возбуждение гнало вперед, и прямо через окно выбрался в сад.

Он никогда не представлял свой Дом снаружи, всегда только изнутри. Принадлежность Сада к мечте являлась скорее дополнением, антуражем, чем необходимостью. Теперь же, увидев цветущее, волнующее бело-розовое великолепие, Линев понял насколько важно, что место его силы — Дом был в гармонии с природой. Причем именно такой: сияющей яблоневыми соцветиями, манящей первозданной трогательной чистотой.

Однако чарующая сила природы не погасила экзальтированный подъем чувств, и Никита поспешил дальше. В старый запущенный парк, которым заканчивался сад.

Линев миновал ажурной резьбы беседку, увитую виноградом. Постоял немного у довольно фривольной скульптуры пейзапочки (налитая грудь, упругий зад, полненькие ляжки), восседающей на коленях у кавалера и очутился под сенью старых тополей.

Но и там Линев не задержался. Чуть не припрыжку миновал сад камней и по тропинке спустился к озеру с крутыми берегами. На противоположном берегу пляж перетекал в горную гряду, почти ровным кольцом закрывавшим горизонт.

Тата встретила Никиту у крыльца, когда обойдя территорию, он вернулся к дому.

— Откуда все это взялось? — в мужском голосе было мало радости и много тревоги.

— Тебе совсем не обязательно знать правду.

— И все же!

Тата тяжело вздохнула. Вот и настал роковой миг.

— Я уменьшила нас в тридцать раз. Вокруг игрушки, искусственная зелень, обломки камней.

— А озеро?

— Тазик с водой.

— Тазик? Игрушки? Ты смеешься? Издеваешься? Зачем этот цирк?

— Я хочу помочь тебе.

— Каким образом?

— Никита, успокойся и выслушай. Ты рассказал, как намерен решить свои финансовые проблемы. Но меня категорически не устраивают подобные планы. Ты должен писать. Поэтому я придумала этот, как ты выразился, цирк. Здесь можно существовать за совсем маленькие деньги, не думать о клиентах, заказах, предоплате. Здесь можно жить свободно и спокойно. Как ты мечтал.

— Чушь.

— В этом искусственном мирке деньги потеряют над нами власть. Здесь мы сможем спрятаться от житейских трудностей и прочей суеты, которая отвлекает тебя от творчества и грозит нашей любви разными бедами.

— Бред.

— Не торопись с выводами. Подумай.

— Не о чем думать.

— Ты должен писать. Должен реализовать свое предназначение, причем здесь и сейчас. Ты талантлив и обязан заниматься тем, для чего тебя создала природа.

— Я, в первую очередь, мужчина и должен, обязан достойно содержать свою семью.

— В этом искусственном мирке для этого понадобятся мизерные средства, и не придется ничем жертвовать.

— И купаться в тазике с водой?! Жить в игрушечном домике! Никогда!

— Пока ты не знал правды, озеро казалось тебе настоящим.

— Не желаю ничего слушать. Верни меня в прежнее состояние! Немедленно!

— Воля твоя. Скажи «желаю» и все вернется на круги своя.

— Желаю, — быстро произнес Никита и исчез.

Тата осталась одна. Она прошлась по дому…нет, по деревянному домику для Барби…погуляла среди пластмассовых яблонек и тополей, постояла около фарфоровой статуэтки, поглядела на синь воды в тазике, подышала аэрозольным духом свежести. Без Никиты великолепие мечты превратилось в то, чем было на самом деле. Декорациями для кукольного спектакля.


Глава 19. Финал


Они были в разных мирах и, наливаясь тяжелой обидой, ждали друг от друга извинений. «Если он не поймет меня, — думала Тата, — утоплюсь в тазике! Я придумала этот мир для него, а не для себя. Я хочу, чтобы ему было хорошо».

Никита металсяпо комнате. Злые мысли вспыхивали и гасли, как спички: «Как она могла предположить, что я соглашусь на подобную аферу. Она меня, что же вообще мужчиной не считает?!»

Но…Дом и Сад видениями мелькали перед глазами, рвали душу сожалениями.

«Как странно, столько лет мечтал, а выпал шанс и приходится отказываться … — в иллюзорной реальности все было так, как он придумал. Да и цели соответствовали: была б возможность, спрятался б от проблем и писал, писал, писал… — Но это смешно: купаться в тазу! — Больше всего Никиту задел именно тазик. — Нет, не буду обманывать себя! Впрочем, люди постоянно лгут. И себе и другим…Почему же я не могу воспользоваться случаем? Зачем страдать, если можно жить припеваючи. Любить и писать. Писать, любить и не знать тревог…»

Мозг, вдруг, обожгла догадка:

«Я просил у Бога исполнить мою мечту, и Он явил свою милость. Что ж я нос ворочу? Амбициями тешусь? Булгаковскому Мастеру пришлось умереть, чтобы получить Покой и Свободу для творчества, а я дурацкого тазика испугался. Хотя мне ведь еще от щедрот и любовь в придачу дали».

Линев подошел к кукольному домику, стоящему на обеденном столе, и позвал:

— Тата!

На балконе появилась женская фигурка размером с мизинец.

— Да, мой хороший.

— Прости меня. Ты, наверное, права. Но согласись, это странное предложение.

— Да уж обычным его не назовешь.

— Давай, мириться.

— Я не ссорилась.

— Тогда иди ко мне.

— А может, вернешься сюда? Все-таки мечта…

Никита опустился на колени так было удобнее разговаривать.

— Я сомневаюсь…

— В чем?

— Надо ли прятаться от реалий.

Тата вздохнула тяжело:

— Если честно, я их боюсь. Жить так сложно. А любить еще сложнее. Все время что-то случается и каждый раз вместо того, чтобы быть счастливой, приходится страдать и разочаровываться. Так было, во всяком случае, раньше.

— Все проблемы теперь в прошлом.

— Нет. Все только начинается и нам обязательно придется что-то преодолевать.

— Наше дело правое. Победа будет за нами.

— Конечно. Но я хочу уменьшить риски. Я хочу, чтобы нашей любви ничего не угрожало. Чтобы ты написал свои книги, я родила детей, и мы жили долго и счастливо, а потом умерли в один день.

Линев улыбнулся:

— У меня есть другое предложение. Давай, не будем бояться и попробуем построить жизнь без колдовства, по-настоящему. Я буду обеспечивать нашу семью и обязательно напишу свои книги. Ты родишь наших детей и займешься любимым делом. Мы проживем долго и счастливо, и, главное, будем обязаны этим исключительно самим себе.

— А если счастливо не получится?

— Тата, я — хоть не волшебник, но знаю один чудодейственный рецепт. Если в первую очередь думать о любви, а не о себе любимом, если относиться друг к другу с уважением, а не самоутверждаться, то все сложится наилучшим образом.

— Мой вариант куда проще.

— Да, но моя мечта и твой игрушечный мирок — это норы, в которых можно лишь спрятаться от жизни. А это неправильное решение. Нельзя придумывать себе убежища. Надо жить здесь и сейчас, в реальности и забыть про страх.

Тата кивнула. Никита был прав.

— Кстати, — Линев улыбнулся, — я ведь не отказываюсь от подарка. Мечта — вещь полезная, если не застилает мир. Поэтому предлагаю устроить пикник на пляже у озера.

— Но тогда тебе придется снова стать маленьким.

— На время можно.

— А если тебе понравится, и ты не захочешь уходить?

— Тогда, — в голосе Никиты звякнула стать, — ты насильно вернешь меня в наш мир и не позволишь превратиться в труса.

Снова Линев был прав.

— Скажи: «желаю» и закрой глаза.

Никита очутился на пляже. Огляделся. Горы, парк, озеро…Какая красота.

Тата хлопотала над расстеленной на песке скатертью, резала на куски громадный кусок мяса и невероятной величины дивный красный овощ. Рядом стояло вино в блестящем ведерке.

— Половина куриной ножки, помидор и вино в наперстке, — прокомментировала, не поднимая головы.

— Экономика должна быть экономной! Ура! — усмехнулся Никита.

— На десерт у нас виноградинка.

— А купаться в твоем мире можно?

Линев потрогал воду. Теплая.

— Конечно.

— Тогда пойдем, поплаваем.

— Чего ради?! Мне и на берегу хорошо!

— Необразованная, ты, Татка, дама. Все живое вышло из воды. Мы с тобой не исключение, — Линеву, наконец, удалось затолкать ее в воду. Поднимая сотни брызг, он рухнул рядом, нырнул и поплыл вперед,

— Конечно, не исключение. Мы — правило, — сказала она и поплыла вслед.

* * *
Напряжение обретало плотность, твердость, упругость.

— Уже скоро, ребята, не дрейфь, — послышалось издалека.

Все в белом, воплощение мужества, томились они в ожидании выброса. Десант. Смертники. Герои. Камикадзе.

Все знали: впереди — гибель. Никто не вернется. Все истекут кровавой рекой в никуда. Но не сомневались и секунды. Пусть выполнить задание судилось одному. Пусть ему, герою, уготованы подвиг и бессмертие, а остальных ждет забвение…Все пусть, лишь бы выполнить приказ!

— Начало отсчета: девять, восемь, семь…Пшел!

Они ворвались в бескрайность тьмы, рассеялись в поиске. «Может быть, я? — вела каждого надежда. — Может быть я?!»

Вот она — цель!

— Я! — заорал счастливчик.

Торжествуя победу, избранник-сперматозоид пронзил яйцеклетку жалом и тут же рухнул мертвым. Погиб, исполнив священный долг. Свершил оплодотворение!

* * *
— Роди мне маленького, — попросил Никита.

На этом история закончилась.


Оглавление

  • Муравьева Елена ПЛАН «Б» (городская сказка)
  • Часть первая
  •   Глава 1. Homo magistic
  •   Глава 2. Колдовской ликбез
  •   Глава 3. Начало игры
  •   Глава 4. Отступление от сюжета
  •   Глава 5. Расплата
  •   Глава 6. Коварный план
  •   Глава 7. Сага о страдании
  •   Глава 8. День первый
  •   Глава 9. День второй
  •   Глава 10. День третий
  •   Глава 11. Дела ля мурные
  •   Глава 12. Ода к радости
  •   Глава 13. Дуэль
  •   Глава 15. Война и мир
  •   Глава 16. Шалости судьбы
  •   Глава 17. Радикальное решение
  •   Глава 18. Экскурсия в тайну
  •   Глава 19. Дела семейные
  •   Глава 20. Уход
  • Часть 2
  •   Глава 1. Долги наши тяжкие
  •   Глава 2. Мужчины и годы
  •   Глава 3. Пигмалионша
  •   Глава 4. Фикция. Фиаско. Finitalacomedia
  •   Глава 5. Исступление — Искушение — Изменения
  •   Глава 6. Сведение счетов
  • Часть третья
  •   Глава 1. Грехопадение
  •   Глава 2. Аз воздам
  •   Глава 3. Растроение
  •   Глава 4. На пути к истине
  •   Глава 5. Почти откровенный разговор
  •   Глава 6. Бои без правил
  •   Глава 7. Постижение
  •   Глава 8. Искушение
  •   Глава 9. Нечаянная встреча
  •   Глава 10. Дорога в никуда
  •   Глава 11. Насилие
  •   Глава 12. Прозрение
  •   Глава 13. Суета
  •   Глава 14. Фиаско
  •   Глава 15. Свершилось!
  •   Глава 16. Без названия
  •   Глава 17. Договор
  •   Глава 18. Воплощение
  •   Глава 19. Финал