Бетонный фламинго [Чарльз Уильямс] (fb2) читать онлайн

Чарльз ВИЛЬЯМС БЕТОННЫЙ ФЛАМИНГО

Глава 1

Я заметил ее, когда разговаривал с человеком из Огайо о рыбе-паруснике. Я как раз закурил сигарету и повернулся, чтобы сунуть зажигалку обратно в карман лежавшего рядом махрового халата. Она сидела правее и немного выше нас на большом пляжном полотенце, скрестив ноги, слегка склонив лицо над книгой, которую пристроила между колен. В этот момент мне бросились в глаза лишь ее красивые ноги и гладкие блестящие темные волосы, но едва я отвернулся от нее, как почувствовал какое-то беспокойство.

— Думал, что свихнусь, — рассказывал между тем человек из Огайо. — Этот проклятый парусник мчался следом за нами, наверное, сотню ярдов. Выплыл на приманку и гнался за ней, как котенок за клубком пряжи.

— Это с ними бывает, — заметил я. — А шкипер пробовал то замедлять, то ускорять ход?

— Само собой! Чего он только ни пробовал!

Но мы никак не могли заставить его клюнуть.

В конце концов, он так и ушел в глубину.

Я нахмурился, вспомнив о девушке, и обернулся, чтобы взглянуть на нее еще раз — что-то в ней мне казалось знакомым, но дело было даже не в этом. Так в чем же, черт возьми? Вскоре до меня дошло. Поза ее была какой-то неестественной — она не читала книгу, она прислушивалась.

К кому, к чему прислушивалась? К нам? Но в этом не было никакого смысла. Какая женщина стала бы терять время, подслушивая, как двое мужчин разглагольствуют о повадках рыбы-парусника, известной им лишь понаслышке? Но факт оставался фактом. На пляже было еще несколько любителей поговорить, однако мы были единственными, чей разговор она могла слышать. А может быть, я ошибаюсь? Нет, не ошибаюсь. Сомнений в этом быть не могло. Слегка сдвинутые брови и сосредоточенное выражение лица не имели к ее книге ровно никакого отношения — все внимание девушки было обращено чуть левее, как раз в нашу сторону. И страницу она перевернула, не глядя в книгу.

Может быть, просто чудачка или на самом деле увлекается рыбной ловлей? Однако вроде бы не подходит ни под одну из этих категорий, если такое вообще можно назвать категориями. Я попытался определить, что она собой представляет, и единственное, к чему мог прийти, — эта красотка любит хорошо одеваться. Идея довольно парадоксальная, если учесть, что в этот момент она процентов на семьдесят была обнажена.

Просто удивительно, как это женщина может выглядеть нарядно, аристократично и даже с намеком на элегантность, имея на себе лишь купальный костюм! Я решил, что это результат высокой прически и красивых рук с тонкими ухоженными пальцами.

Или же, подумал я, виной всему солнце и пара порций мартини. Затем, пожав плечами, вернулся к теме нашего разговора.

— Завтра опять в море? — спросил я человека из Огайо.

Был тихий, удушливо-жаркий день в начале ноября. Место действия — Ки-Уэст^[1]. Мы лежали на узкой песчаной полосе перед частным клубом купальщиков. Сюда мне дали пригласительный билет в мотеле, где я остановился.

— Да нет, — ответил он, — жена хочет, чтобы мы переехали в Гавану. Завтра утром улетаем. А как вы?

— Пока не знаю, — ответил я. — Надеялся найти партнера, чтобы разделить плату за прокат…

— Хорошо вас понимаю, — отозвался он. — Просто безобразие, что приходится платить за всю лодку, даже если вы один. Чертовски дорого, да к тому же им так же легко забросить две, а то и четыре лесы, как и одну.

Я опять повернулся в сторону девушки и понял, что чуть не поймал ее в тот момент, когда она смотрела на меня. И снова у меня возникло впечатление, что где-то мы уже встречались.

Но где? За последние две недели я побывал в стольких местах, что запомнить их было почти невозможно. Во всяком случае, не здесь: сегодня только третий день, как я на Ки-Уэст, и два из них провел в море, рыбача. Так где же?

В Майами-Бич? В Чикаго? В Лас-Вегасе?

Может, и вспомнил бы это, если бы видел ее одетой. Я мысленно нарядил ее в английский костюм, прикинул одно из новомодных платьев, потом джерси ручной вязки, но все это не помогло. Брюки? Нет, решил я, если бы она их носила, мне ни за что не удалось бы перехватить ее взгляд. Женщины, которые ходят в брюках, никогда не попадают впросак.

Человек из Огайо взглянул на часы и поднялся, стряхивая песок с крепко сбитого тела.

— Пора идти укладывать вещи. Всего хорошего, приятель!

Он удалился. Девушка продолжала сидеть, уставившись в свою книгу. Вдали идущий на запад танкер огибал край рифа, чтобы избежать проходившего в этом месте сильного течения.

Пора бы и мне укладываться, подумал я, и выбираться из Ки-Уэст. Очень скоро мне придется туго. Еще неделя или десять дней — и я на мели. А если потрачусь еще на несколько выходов в море — то и раньше.

Я снова стал думать о девушке. Потом, опершись на локоть, оглянулся на нее.

— Каков мировой рекорд веса для дельфинов?

Конечно, я ожидал, что она ответит непонимающим или ледяным взглядом, но вместо этого девушка сказала спокойно, даже не подняв глаз:

— Гм… Один момент. — Затем перелистала книгу назад и прочла про себя страничку, водя по строчкам пальцем. — Семьдесят пять с половиной фунтов. Зарегистрирован у берегов Восточной Африки.

Меня это совершенно обескуражило. Наконец она оторвалась от книги. На худом, тонко очерченном лице ее глаза казались темно-синими, почти фиолетовыми. Они смотрели на меня с вежливым холодком, но потом чувство юмора одержало верх:

— Ну хорошо, я действительно подслушивала.

Я приподнялся и передвинулся к ней. Взяв книгу с ее колен, взглянул на обложку. Это был томик, посвященный морскому рыболовству.

— Никогда бы не сказал, что вы рыбачка!

Она потянулась за пачкой сигарет, лежавшей сбоку. Когда я поднес зажигалку, улыбнулась мне поверх язычка пламени.

— По правде сказать, не рыбачка. Если бы вы спросили меня о мировом рекорде по лимбо^[2], я бы точно так же попыталась найти ответ.

— Зачем же тогда эта книга? — спросил я. — Может, рыбалкой увлекается ваш приятель?

Она покачала головой:

— Нет, дело не в этом. Просто хотела попробовать.

— Зачем? — поинтересовался я. Все-таки она не из тех, кто станет заниматься таким видом спорта.

— Из-за человека, у которого я служила. Он так много говорил о марлинах и парусниках, что вот решила, если представится случай, посмотреть, чем это так привлекательно. Может, вы мне подскажете, как достать лодку?

— Конечно, подскажу, — ответил я. — Прокат лодок — в Гаррисон-Байт. По-моему, вдоль бульвара Рузвельта. Большинство этих компаний берут по шестьдесят долларов за день, а некоторые даже больше. Я выходил на ловлю только с капитаном Хоултом на «Голубом бегуне». Хороший моряк, и помощник у него тоже хороший.

Знают, где и как ловится рыба. Они берут шестьдесят пять.

— Довольно дорого, правда?

— Да, лодки — удовольствие дорогое. Но не забывайте, что при этом вы нанимаете двух людей, причем на весь день. Плюс горючее, снасти, приманка и так далее. Плюс сноровка и умение, которые приходят только с опытом… Вы одна?

Пока я говорил, на ее лице было то же сосредоточенное выражение, что и раньше. Это меня озадачило.

— О-о! — произнесла она вдруг, словно очнувшись от своих мыслей, которые на минуту отвлекли ее. — Я?., да. Я одна.

— В таком случае выслушайте меня. Если вы хотите выйти завтра в море, то почему бы нам не объединиться? Это будет намного дешевле — по тридцать два доллара пятьдесят центов на брата!

Казалось, она обдумывает мое предложение.

— Разрешите пригласить вас в бар, — сказал я. — Там все и обговорим.

Она улыбнулась:

— Что ж, пойдемте.

Я подал ей руку и собрал вещи — ее полотенце и свой халат. Девушка была чуть выше среднего роста, очень стройная и тонкая. Даже слишком тонкая, подумал я, чтобы привлекать особое внимание среди всей этой обильной, позолоченной солнцем плоти, устилающей пляжи Флориды. Но уж если взгляд твой выделит ее из толпы, то ты испытаешь мгновенный легкий шок от какого-то сверхизящества, восхитительной женственности, грациозности, точности движений.

На вид ей было около тридцати.

Бар находился на затененной веранде, примыкающей к столовой. В этот момент в нем было пусто, если не считать бармена в белой куртке и двух мужчин, споривших о бейсболистах команды «Детройт Лайонс».

Мы сели за столик у стены, обращенной в сторону пляжа. Бармен тотчас же подошел. Она заказала шотландского виски, я — мартини.

Большой вентилятор в углу гнал на нас струю влажного теплого воздуха.

— Меня зовут Джордж Гамильтон, — сказал я.

Она положила книжку на соседний столик.

— Форсайт. Мэриан Форсайт. Будем знакомы, мистер Гамильтон.

— Вы здесь давно?

— Ровно два дня.

— Знаете, все время думаю, где я мог видеть вас раньше? — И я снова заметил вежливую усмешку в ее глазах.

— Правда? А я думала, что мы уже прошли эту стадию.

— Нет, — возразил я. — Мы находимся как раз на этом уровне. На уровне узнавания, уточнений и так далее… Мне все-таки кажется, где-то я вас видел. Вы где остановились?

— В мотеле «Ибискус», как раз на этой улице.

— Значит, мы соседи. Я — тоже там.

— Так может, там меня и видели? В вестибюле, например?

— Возможно, — сказал я. — Только тогда не понимаю, откуда это смутное чувство? Понимаете, на вас нельзя не обратить внимания. Я имею в виду классическую линию вашей прически. Она просто.., поет.

Мэриан оперлась локтями на стол, положила подбородок на переплетенные пальцы и улыбнулась.

— Метафора не из удачных, по-моему. А какие у вас еще комплексы, мистер Гамильтон? Кроме робости?

Я усмехнулся:

— Простите. Но, серьезно, если какой-нибудь Чарльз или Антуан попробует растрепать эту прическу — я его пристрелю.

— Не слишком ли сурово? Но если вы настаиваете… — Немного помолчав, она добавила:

— Кстати, я не ирландка, а шотландка. Моя девичья фамилия — Форбс.

Я достал сигареты из кармана халата. А когда вновь взглянул на Мэриан, ее лицо по-прежнему излучало то же прохладное дружелюбие.

— О, не знал, что вы замужем, — сказал я. Обручального кольца у нее на пальце не было.

— Я разведена, — просто пояснила она. — Вы откуда, мистер Гамильтон?

— Из Техаса.

Бармен принес напитки.

Она пригубила виски и задумчиво посмотрела на меня.

— Никогда бы не подумала. Вы говорите совсем не как техасец.

— Не могу судить профессионально, — отозвался я. — К тому же все это — чепуха! Совсем не все техасцы говорят «здрасьте» и «пжалста».

— Да, знаю. Я сама из Луизианы, но никто не определит этого по акценту. Помогает хороший слух.

— А у меня, в сущности, акцента никогда и не было. Но если уж вам вздумалось поиграть в профессора Хиггинс ^[3], то вслушайтесь повнимательнее, и вы кое-что заметите. Иногда я нет-нет да оговорюсь. «Добрый день», например. Или «рукопожатие». Слышите преувеличенное ударение на первом слоге? Это типично по-техасски.

Мэриан кивнула:

— Скорее, по-южному. А у вас, должно быть, хороший слух.

Я пожал плечами:

— Немного учился по части речи. Одно время даже собирался стать актером.

Она с интересом посмотрела на меня:

— Но вы не имеете отношения к театру?

— Нет. Моя область — реклама. Однако вернемся к рыбной ловле. Хотите попробовать?

— О да! И даже очень! Только не уверена, смогу ли завтра. Можно дам вам ответ сегодня вечером?

— Разумеется, — сказал я. — Почему бы нам не пообедать вместе?

Она улыбнулась:

— Боюсь, не смогу. Именно сегодня. А что, если я позвоню вам в десять или одиннадцать?

Вы уже будете у себя?

Я ответил утвердительно. Мэриан задала еще несколько вопросов о ловле рыбы, отказалась от второй порции виски и покинула меня, сказав, что ей нужно вернуться в мотель.

Я немного поплавал, продолжая думать о ней.

И никак не мог вспомнить, где же все-таки ее встречал — а что встречал, в этом я совершенно не сомневался теперь, когда хорошо ее разглядел. И действительно ли она интересуется рыбной ловлей? Или просто молодая женщина вырвалась из дому и ищет развлечений?

Если второе, подумал я, то она слишком пассивна. Интересно, есть ли у нее деньги? Купальный костюм может вам открыть массу статистических данных, но черта лысого скажет о финансовом положении владелицы.

Около одиннадцати я лежал в постели, читая увлекательный роман. Внезапно зазвонил телефон.

— Ну, я могу… — с живостью произнесла она в трубку.

— Грандиозно! Остается только надеяться, что вы поймаете парусника.

— Как вы думаете, мы сможем достать лодку или их уже разобрали?

— Не разобрали, — уверенно ответил я. — Сейчас ведь не разгар сезона. Я говорил с Хоултом — завтра он свободен. Сейчас позвоню ему и договорюсь окончательно.

— Мне неудобно надоедать вам вопросами, — виновато сказала она. — Но тут уж ничего не поделаешь. У меня нет никакого опыта в рыбной ловле. В котором часу мы выйдем и сколько времени пробудем в море? Кроме того, я не знаю, как одеться.

— Вы в каком номере? — спросил я. — Я мог бы зайти и…

Отпор был вежливый, но решительный. Она уже собирается ложиться спать. Пришлось ограничиться телефонной консультацией.

— Надо надеть шляпу или рыбачью шапочку, — начал я. — Что-нибудь с длинными рукавами, взять темные очки, лосьон от загара. Солнце там убийственное. Мы отчалим в восемь, а вернемся в половине пятого или в пять. Снаряжение нам дают, надо только захватить что-нибудь перекусить. На бульваре Рузвельта есть ресторан, который к тому времени уже будет открыт. Машины у меня нет, но я вызову такси…

— У меня есть машина, — перебила меня Мэриан. — Встретимся на стоянке, что позади мотеля, в семь тридцать. Годится?

— Отлично! — откликнулся я.

— И еще одно. Не могли бы вы объяснить, для чего нужны аутригеры?

Я подивился про себя, зачем она задает такой вопрос почти ночью по телефону, но лишь пожал плечами. Видимо, у нее просто ненасытная любознательность в отношении техники крупного морского лова.

— Для разных целей, — сказал я и пустился в пояснения:

— Леса спускается с кончика вашей удочки и проводится через конец аутригера с помощью особого зажима — вроде большой бельевой прищепки. Значит, аутригер снимает с ваших рук часть нагрузки. Это одно. Другое: на конце он пружинит, так что приманка постоянно находится в движении. Но самое главное, конечно, — это автоматический отброс в момент клева. В вашей книге, наверное, сказано, что парусник или любая другая рыба с клювообразным ртом сначала всегда оглушает добычу, прежде чем ее заглатывает. Так вот, когда она ударяет ее, то дергает лесу, та разматывается футов на двадцать, и приманка намертво застывает в воде на одном месте. В точности так, как если бы она была живая, а парусник ее убил.

— Понятно, — произнесла она серьезным тоном, терпеливо прослушав лекцию. — Большое вам спасибо за все, мистер Гамильтон. Просто не могу дождаться этого удовольствия. Жду вас утром на стоянке.

Она положила трубку, а я еще лежал некоторое время, думая о ней и изучая все детали нашего разговора со странным чувством опасения. Все-таки есть какая-то фальшь в этой женщине! Напоследок я пришел к выводу, что, в конце концов, мне нечего опасаться. Черт возьми, ведь не может же быть, чтобы она меня знала! Да и от Лас-Вегаса я за триста миль. К тому же разве устоишь от соблазна еще раз выйти в море? А партнершей она может оказаться весьма интересной.

Ну, погодите у меня, миссис Форсайт! Я вас совсем не знаю, но вы меня заинтересовали. Хотелось бы угадать, что готовит завтрашний день.

Любопытно, что еще обнаружится?

Мог ли я предвидеть, как озадачит меня миссис Форсайт!..

* * *

День выдался прекрасный. Я проснулся в начале восьмого, а в комнате было уже светло как днем.

Я раздвинул створки венецианской шторы. Небо было ясным, и ветви кокосовых пальм во дворике между двумя крыльями мотеля слегка шевелились под слабым ветерком, который, должно быть, дул с юга или юго-востока. В море наверняка будет чудесно. Мне не терпелось отправиться в путь. Я побрился, принял душ и вышел из номера, неся пляжную сумку, в которой были уложены очки, рыбацкая шапочка, лосьон от загара, сигареты, и как раз в ту же минуту Мэриан появилась из номера 17, находившегося наискосок от моей двери.

На ней была соломенная шляпа с острым верхом, голубые шорты и простая блузка с длинными рукавами. В руке — довольно большая сумка.

Она помахала мне и улыбнулась:

— Доброе утро, мистер Гамильтон!

Автомобиль не сказал мне ни о чем. Если считать машину символом положения человека в американском обществе, то ее ровным счетом ни о чем не говорила, ибо она взяла ее напрокат в аэропорту Майами. Однако часы на руке Мэриан стоили по меньшей мере пятьсот долларов.

Пока мы завтракали, миссис Форсайт в основном молчала, а позднее, когда выходили в море, разговаривать было трудно из-за шума двух моторов.

Мы сидели впереди, под балдахином, чтобы уберечься от брызг, которые отбрасывал «Голубой бегун», врезаясь как нож в легкие волны на максимальной скорости.

— Он всегда идет с таким шумом? — спросила она, поневоле повысив голос.

Я покачал головой:

— Только при выходе в море. Когда начнем ловить, пойдем на одном моторе, да и то приглушенном. Шума почти не будет.

— О-о! — отозвалась она как будто с облегчением.

«Голубой бегун» представлял собой тридцатипятифутовое спортивно-рыболовное судно с бортовыми рычагами управления и большими аутригерами, приспособленными для ловли марлина.

Хоулт содержал его в образцовом порядке, белые борта и палуба сияли и сверкали на солнце. Он и его помощник были из породы молчунов, и единственным интересом в их жизни была рыбная ловля. Они действительно были превосходными рыбаками. Выходить с ними на ловлю — одно удовольствие!

Когда до десяти оставалось несколько минут, мы вошли в струю морского течения немного юго-восточнее маяка Сэнд-Ки, и мне показалось, что Ки-Уэст лежит почти на линии горизонта.

Море было прекрасным — темно-синее, с фиолетовым оттенком за неровной линией рифов и мелкой рябью донных волн, набегавших с юго-востока.

«Голубой бегун» замедлил ход. Сэм, помощник капитана, наладил аутригеры и лесу с приманкой.

Затем кивком указал миссис Форсайт на предназначенное для нее кресло у левого борта и закрепил конец ее удочки в специально привинченные к нему шарниры.

Она взяла удочку в руки и оглянулась на меня.

— И что я должна с этим делать?

Обычно я терпеть не могу людей, которые болтают во время рыбной ловли, но сейчас все было иначе. Мэриан вызывала у меня любопытство — и чем дальше, тем больше.

— Следите за приманкой, — сказал я. — Вы ее видите? Немного правее, футах в семидесяти пяти позади?

Она начала всматриваться в водную поверхность, и в этот момент приманка на секунду мелькнула и снова исчезла в набежавшей волне.

— Да, да, теперь вижу!

— Не сводите с нее глаз, — посоветовал я. — Ни на минуту…

Она кивнула:

— А каким образом я буду знать, когда рыба клюнет на эту приманку?

Меня чуть не передернуло от этих слов, но я сдержался.

— Эта рыба не клюет — она наносит удар. Но дело не в этом. Вы узнаете, когда она клюнет, даже если не увидите этого. Хотя бы потому, что вас предупредит Сэм или капитан. Сэм будет стоять за вашим креслом, а капитан все время на палубе, так что они видят в глубину гораздо дальше, чем мы с вами. Ведь наш угол зрения меньше, и степень преломления больше. Они всегда видят рыбу раньше, чем мы, и обычно точно знают, где она находится перед тем, как броситься на приманку. Но если вы не увидите ее своими глазами, то многое потеряете. Собственно, половина удовольствия состоит как раз в том, чтобы увидеть эту рыбу. Бросок рыбы к добыче — чрезвычайно волнующий момент. Это вроде ловли на искусственную мушку, только гораздо грациознее.

Я взглянул на нее. Мэриан надела темные очки, и я не мог видеть ее глаз, но у меня опять появилось такое же чувство, какое уже не раз возникало с момента нашего знакомства, — будто она завороженно ловит каждое мое слово, и даже не слово, а мой голос, интонации.

Между тем Сэм дал мне другую удочку и протянул леску по аутригеру. На время я забыл про мою спутницу — меня охватило уже испытанное мною нетерпеливое чувство и радость предвкушения.

Солнце припекало. Над голубой поверхностью моря то и дело мелькали летающие рыбы. Мимо нас прошел танкер, покачав нас на своих волнах.

Внезапно под моей блесной вода как будто закипела и раздался легкий щелчок — это леса соскочила с аутригера.

— Макрель, — коротко заметил Хоулт.

Я отпустил удочку и, подождав, когда натянется леска, быстро вытянул ее из воды. Рыба была средних размеров, не больше трех футов весом.

— Хорошая приманка для марлина, — заметил Сэм, бросая эту первую добычу в ящик.

Я взглянул на миссис Форсайт. Со скучающим видом она закурила сигарету. Видимо, рыба ее мало интересовала. Да уж что и говорить, рыба попалась не ахти какая!

Так прошел час. Я поймал барракуду фунтов на пятнадцать, потом скумбрию, изрядно потрепанную барракудой. У миссис Форсайт вообще не клевало, но это, видимо, не вызывало у нее ни малейшей досады. Казалось, она погружена в какие-то свои мысли. Мы продолжали ловлю.

Я следил за моей удочкой.

— Птица, — неожиданно сказал Сэм у меня за спиной.

— Вижу, — ответил Хоулт, перевел мотор, и мы резко развернулись.

Миссис Форсайт обратилась ко мне:

— Мы ведь не собираемся ловить птиц?

— Это — фрегат, — пояснил я. — Буревестник. — Я встал, посмотрел вперед и увидел его.

Он находился в полумиле от нас, впереди по правому борту.

Миссис Форсайт оставила удочку на произвол судьбы и перешла ко мне, чтобы тоже посмотреть на него.

— Когда он летает вот так, как сейчас, — сказал я, — это означает, что он следует за рыбой.

— Зачем? — спросила она.

— Чтобы пообедать. Когда какая-нибудь крупная рыба находит косяк добычи и начинает кормиться, она гонит его на поверхность. А это дает возможность птице урвать кое-что для себя.

Мэриан кивнула:

— Понятно.

Капитан Хоулт дал ход вперед.

— Вероятно, дельфин, — предположил он.

— Возьмем его с левого борта? — поинтересовался я.

— Само собой.

— Принимайтесь-ка за дело, — велел я миссис Форсайт. Она села в кресло, а я наладил ей удочку и объяснил:

— Там, впереди, большая доска, и мы пройдем мимо таким образом, что рыба окажется с вашей стороны. Если она клюнет, опустите удочку вот так — и наматывайте лесу, пока она не натянется, а потом быстро поднимите конец…

— А как они узнали, что это дельфин? — задала она вопрос, следя за мной все с тем же сосредоточенным выражением.

— Фактически они этого не знают. Просто догадываются по опыту. Дельфины любят лежать под чем-нибудь, что плавает на поверхности.

Мы поравнялись с доской, которая начала отходить к корме. Я поднялся, чтобы лучше видеть приманку. Ее приманка миновала доску.

— Вот он! — отрывисто произнес Хоулт.

Это был один из тех редких моментов, когда вас охватывает трепетное волнение, даже если вы прорыбачили уже сто лет. Я увидел, как у самой поверхности воды будто метнулся луч голубого пламени, а в следующий момент появился крупный дельфин, футов на восемнадцать — двадцать, сверкая в лучах солнца зелеными, золотистыми, синими бликами, и схватил погружающуюся вниз приманку. Леса Мэриан соскочила с аутригера. Я понадеялся, что дельфин не схватит заодно и мою. С ними это иногда бывает — хватают обе приманки так стремительно, что вам кажется, будто вы одновременно поймали двух дельфинов.

Но этого не случилось. Дельфин схватил только ее приманку, выскочил из волны, когда она забыла подсечь его, сделал резкий, стремительный бросок, прыгнул еще три раза и исчез.

Мэриан стала натягивать лесу. Сэм взглянул на лидер.

— Перекрутился, — заметил он.

— Я сделала что-нибудь не так? — спросила она, небрежно вынимая из нагрудного кармана блузки пачку сигарет.

— Нет, все в порядке, — вмешался я.

Теперь я начинал понимать ее поведение, но, признаться, не видел в нем осмысленности. Ее томила глубокая скука, и она ничуть не огорчилась, упустив дельфина. Тем не менее хотела, чтобы я объяснил ей, как и почему это произошло.

Я это сделал:

— Когда он прыгал и метался, то закрутил лидер. А проволока, когда ее перекручивают, всегда ломается. Но такое с каждым может случиться.

— Понятно, — проговорила Мэриан глубокомысленно.

Рыбная ловля ее совсем не интересовала. Сейчас она вслушивалась в мой голос, и только.

Я не мог найти объяснения этому факту и тем не менее был уверен, что прав. Все оставшееся время я внимательно наблюдал за ней, проверяя свое впечатление, и обнаружил, что Мэриан постоянно, как только я начинал говорить, прислушивалась к моим словам все с тем же сосредоточенным и внимательным выражением. О себе она почти не рассказывала. Сообщила только, что она личный секретарь одного дельца в городе Томастон, в центральной части штата Луизиана. Что ж, подумал я, может быть, это и правда, несмотря на дорогие часы. Может, получает подарки всякий раз, когда ей захочется. Теперь я уже не сомневался в том, что рыбная ловля наводит на нее скуку, Она поймала и тут же упустила парусника, и это так же мало огорчило ее, как и история с дельфином. Я подцепил шестифунтового парусника. Он был почти невредим, крови было совсем малость, так что мы выпустили его на волю. Вот и все наши достижения за целый день — если не считать пары мелких дельфинов и одной скумбрии.

В четыре сорок пять мы уже были на берегу.

Мы заплатили за лодку, и я отвез Мэриан обратно в мотель. Перед дверью с номером 17 она протянула мне руку и улыбнулась:

— Это было восхитительно. Просто наслаждение — с первой до последней минуты.

— Может быть, повторим завтра?

— Пожалуй, не стоит два дня подряд жариться на таком солнце.

— А как насчет того, чтобы пообедать вместе?

И получил такой же прохладный и вежливый отказ, как накануне.

— Честное слово, не могу! Но тем не менее большое спасибо!

Я отправился в свой номер. Приняв душ, переодевшись в серые фланелевые брюки и легкую спортивную рубашку, я сел перед кондиционером, закурил сигарету и стал мысленно перебирать все, что произошло с той минуты, как я заметил, что она подслушивает. Зачем она приглядывалась ко мне? И чего ей нужно на самом деле? Приключений? Новых впечатлений? Но что бы это ни было, я в чем-то не дотянул…

В этот момент зазвонил телефон.

— Я как раз готовлю коктейли из мартини, — сказала Мэриан дружеским тоном. — Почему бы вам не прийти, мистер Гамильтон, и не выпить со мной за вашего парусника?

Вот и пойми их, этих женщин, подумал я. Опустив трубку на рычаг, я в два прыжка очутился за дверью.

Волнуясь, я переступил порог 17-го номера. На миссис Форсайт уже была черная плиссированная юбка и белая блузка. Она выглядела очень-очень нарядной и очень-очень привлекательной, начиная с гладкой прически и кончая плетеными домашними туфлями. На стеклянной поверхности туалетного столика стояло ведерко со льдом, и Мэриан размешивала мартини.

Она с улыбкой пригласила:

— Садитесь, пожалуйста, мистер Форбс!

Глава 2

На секунду я оторопел, но по тому, каким тоном были произнесены эти слова, понял, что блефовать нет смысла. Я закрыл за собою дверь и прошел в комнату. Ее номер был абсолютно схож с моим: коричневые ковер и портьеры, две одинаковые кровати, накрытые желтыми покрывалами, туалетный столик и справа от двери — письменный стол со стеклянным верхом. Телефон стоял на письменном столе, а рядом с аппаратом лежали два листа фирменной бумаги мотеля, испещренные стенографическими значками. Среди этих закорючек и черточек мне бросились в глаза два имени, написанные нормальным шрифтом: Маррей и Форбс.

Я взглянул на Мэриан:

— Только что получили?

Она холодно кивнула и разлила мартини по стаканам.

— Несколько минут назад.

— И все это время вы знали, кто я? Фактически вы мне сказали об этом еще в баре.

Она улыбнулась:

— Не могла устоять. Вы так невыносимо задирали нос… А мне хотелось посмотреть, как вы отреагируете на это.

— Вы из полиции?

— Конечно нет! — Она придвинула мне бокал с мартини и взяла свой. — За вашего парусника!

Или, может, лучше выпить за живучесть мистера Маррея? Или за высокую цену, назначенную за преступника?

— Что с Марреем? — — спросил я.

— Разве вы не слышали?

— Откуда? Я боялся связаться с кем-нибудь на побережье. А в газетах — тех, что я мог достать, — об этом не было ни слова.

— Значит, вы все еще боитесь, что убили его?

Я отпил мартини, внезапно почувствовав, что мне это просто необходимо.

— Нет, я знал, что с ним так просто не разделаешься. Но избиение, спланированное заранее, уже само по себе чертовски серьезная вещь. Считается уголовным преступлением. Что вы об этом знаете?

— Пожалуйста, передайте мне со стола записи.

Я взял листки и протянул ей. Все это так обескуражило меня, что я теперь фактически ничего не чувствовал. А она прошла между кроватями, села на ту, что была подальше от меня, подвернув под себя ногу и аккуратно расправив на коленях плиссированную юбку.

Сделав глоток мартини, Мэриан сказала что-то похожее на «гм-м» и начала читать стенограмму.

Потом поставила бокал на ночную тумбочку и потянулась за сигаретой. Я поднес ей зажигалку.

Она улыбнулась и кивнула в сторону кресла, стоявшего у изножья кровати.

— Садитесь, пожалуйста.

— Так что с Марреем? — нетерпеливо повторил я.

— Перелом челюсти, — с готовностью ответила она, просматривая стенограмму. — Легкое сотрясение мозга, еще что-то с каким-то синусом, то есть, видимо, с решетчатой костью. Рваные раны на голове. Различные мелкие травмы. Ущерб: долларов сто пятьдесят — его кинокамера и двести — обстановка номера в мотеле. Сам он успешно поправляется, а муж той женщины, видимо, старается замять всю историю и избежать огласки. Попадись вы им в руки, они легко могли бы вас посадить, но состава особо тяжкого преступления нет. Ничего такого, за что вас могли бы объявить в розыск.

Я вздохнул с облегчением.

— Очевидно, вам не очень-то нравятся частные сыщики? — поинтересовалась она.

— Откровенно говоря, я от них не в восторге, — отозвался я. — Рыскают повсюду, все высматривают, шельмы! Как бы то ни было, мне до зарезу нужен был этот фильм. А поскольку я никак не мог добиться, чтобы Маррей внес меня в график неотложных работ, оставил заявку на его голове.

— Ваше счастье, что все кончилось именно так.

Могло быть и хуже.

Я закурил сигарету.

— Может быть, вы мне все-таки скажете, кто вы и как все это понимать?

— Я же говорила вам, кто я, — ответила она, отпив из своего бокала. — Меня зовут миссис Мэриан Форсайт.

— Личный секретарь какого-то бизнесмена из Луизианы, — продолжил я, — Только прошу вас, не заливайте!

— Но я действительно личный секретарь. Или, точнее, была секретарем… Однако дайте мне закончить с этим досье. И поправьте меня, если у меня будут неточности. Ваше полное имя — Джером Ленгстон Форбс. Обычно вас называют Джерри, вам двадцать восемь лет, и вы действительно из Техаса. Во всяком случае, там родились.

Вы холостяк, пьете умеренно, но слишком предаетесь азартным играм и дважды были замешаны в истории с замужними женщинами. Учились в юридическом институте и в Техасском университете, но не закончили ни того, ни другого. Насколько я понимаю, в институте у вас были неприятности из-за азартных игр, а университет вы оставили, когда ушли на флот во время войны с Кореей. Мягко говоря, вы, по-видимому, не из тех, кто изо дня в день трудится в поте лица, чтобы заработать себе на жизнь. После увольнения из армии в 1953 году держали бар в Панаме, сочиняли рекламы для двух или трех агентств в Сан-Франциско, были «жучком» на ипподроме, а во время этой последней истории в Лас-Вегасе пропагандировали какого-то дельца по части подержанных автомобилей в Лос-Анджелесе. Ну как, все правильно?

— Кроме одной незначительной детали. Я не был «жучком». Просто человеком, который стоял за «жучком». Я его создал. Так, небольшой опыт в области общественных отношений. Впрочем, какое это имеет значение?.. Как вы все это обнаружили?

Она улыбнулась:

— С помощью частного сыщика.

— Но зачем?.. И где я видел вас раньше?

— В Майами-Бич. Шесть дней назад.

— Так, значит, вы остановились…

Она кивнула:

— Да, в том же самом мотеле, что и вы. В «Золотом роге».

«Золотой рог» был одним из сверхмодных мотелей в северной части Майами-Бич, и, по существу, вовсе не мотель — разве что при желании там можно поставить машину.

Я перебрал в памяти все детали моего пребывания там, стараясь вспомнить, где и когда ее видел.

— Это было возле бассейна, — напомнила она. — Вы старательно клеили какую-то девушку.., кажется, из Ричмонда.

Я нахмурился:

— Как же, помню! Серебряная блондинка со словарем из семи слов. Бесценный, веселый, истеричный — остальные четыре забыл. Но не знаю, почему я вас не запомнил. Такую привлекательную…

— Возможно, из-за конкуренток, — усмехнулась Мэриан. — В бассейне я не смотрюсь. Так же как и на пляже. Я слишком худая.

— Можете думать о себе все, что хотите, но только не пытайтесь сбить меня с толку. Повторяю: я непременно вас заметил бы. Линии вашей головы и прически я разглядел бы за сто ярдов.

— А я как раз зачесала волосы наверх и надела купальную шапочку, — заявила она тоном, исключающим всякие сомнения. — А теперь, если вы кончили обсуждать, насколько я заметна или незаметна, может, вам будет интересно узнать, что я там делала?

— Это я уже сообразил — вы слушали.

Она бросила на меня одобрительный взгляд.

— Верно.

— Но зачем? Что такого особенного вы нашли в моем голосе? Если вы агент по розыску талантов, то говорю сразу — я не смогу без фальши спеть ни одной ноты.

— В данный момент, скажем так, ваш голос имеет некое уникальное свойство, которое меня интересует, А вам оно могло бы принести кучу денег.

— Каким образом? — удивился я.

— Сейчас я не могу этого сказать. И может быть, никогда не скажу. Не знаю. Но как бы то ( ни было, теперь вам известно, почему я стала следить за вами — особенно после того, как узнала, что на самом деле вы не Джордж Гамильтон.

— А почему вы решили, что меня могут звать иначе? Мне казалось, я был достаточно осторожен.

— О, это вышло чисто случайно. Дело в том, что в мотеле был зарегистрирован еще один человек по фамилии Форбс…

— Ах вот оно что! Ну конечно! Теперь я вспомнил. Его вызвали по громкоговорителю у бассейна. Но, черт меня побери, вот уж никак бы не подумал, что мое замешательство было так очевидно!

— Оно совсем не было очевидным, — возразила Мэриан. — Напротив, вы сразу же взяли себя в руки. И если бы я не смотрела на вас в тот момент, то ничего не заметила бы. Естественно, я удивилась, поскольку слышала, как вы сказали девушке, что вас зовут Гамильтон. А потом уточнили, что ваш отец — председатель правления компании «Инленд-Стил».

— Мог бы и не говорить, — буркнул я. — Она одна из тех девушек, которые подбираются к самым истокам. Охотится за самим председателем…

Ну а вы? Что вы делали дальше?

Миссис Форсайт допила мартини и хотела встать, но я упредил ее.

— Позвольте мне, — попросил я и разлил в стаканы остатки спиртного. — Так что же было дальше?

— Я вернулась к себе в номер. Он был на втором этаже, с окнами во внутренний дворик и на бассейн, так что я могла наблюдать за вами из окна. Потом позвонила администратору и попросила вызвать мистера Гамильтона.

— Гм… Помню этот вызов. Так, значит, вы — та самая назойливая особа с восточных аэролиний, которая упорно доказывала, что нашла мой багаж, которого я никогда не терял?

Она холодно кивнула:

— Та самая.

— Но что вас заставило все это проделать?

— По разным причинам. Во-первых, хотелось выяснить, действительно ли вы зарегистрировались под этим именем или просто солгали девушке, исходя из принципа, что девушкам всегда можно врать с три короба. Во-вторых, я хотела услышать ваш голос по телефону.

— Так же, как и вчера вечером? — полюбопытствовал я. — Ну, когда вы задавали мне самые разные вопросы относительно рыбной ловли?

— Конечно. — Ее тонкая ручка сделала нетерпеливый жест. — Но вернемся к теме. Главное, я хотела понаблюдать за вами, когда вас вызывали.

— Понятно… — А она умна, подумал я и добавил:

— И я провалился, как жалкий двоечник.

— Да, вы провалились. Дежурный вызывал вас трижды с противоположного конца бассейна, и только после этого вы вдруг вспомнили свою фамилию…

— Да, но ведь возле меня вертелся такой пышный купальный костюм, в который была втиснута блондинка.

— Я сделала скидку на вашу так называемую увлеченность. И все равно ваше подсознание должно было бы вас предостеречь. Я, например, поняла, что вы стали мистером Гамильтоном совсем недавно.

Я кивнул:

— И тогда напустили на меня ваших ищеек?

Знаете, у меня иногда возникает чувство, что я нечто вроде резерва для всей этой проклятой индустрии.

— Возможно, если бы вы прилично себя вели…

— Если вы имеете в виду последний эпизод, то эта женщина уверяла меня, что развелась с мужем. Что я должен был делать? Потребовать справку? Ну, да это не важно! Интересно, как ищейки догадались, где копать? После того как я разделал того типа с кинокамерой, уверяю вас, я бежал в страхе. Уж очень плачевный был у него вид. И по-моему, я использовал три разных имени, после того как оставил Лас-Вегас. В Лос-Анджелесе, Чикаго и Майами указывал, что я из Техаса.

— Узнать обо всем оказалось проще простого.

Я прочитала ваше настоящее имя и ваш адрес в Лос-Анджелесе на вашей собственной визитной карточке…

— Что?!

— Когда вы выдаете себя за другого, следует проверить, что у вас лежит в бумажнике.

— Я не бросаю бумажник где попало…

— Конечно… Но и не берете его с собой, когда идете купаться…

Я начинал чувствовать себя абсолютным болваном. Эта девочка обставила меня как дурачка на сельской ярмарке.

— Послушайте, — проговорил я почти сердито. — Уходя в бассейн или на пляж, я оставлял бумажник в номере, а номер запирал на ключ.

— Знаю. Но у вас дурная привычка — не сдавать ключ от номера дежурному, а забирать его с собой. Так вот, на другой день вы пошли на пляж.

Помните? Пока вы купались, я вынула ключ из вашего халата и сходила в ваш номер.

Я покачал головой:

— Ну и хладнокровие же у вас! Разве вы не понимаете, что это уголовное преступление, даже в том случае, если вы ничего не взяли?

— Я ничем не рисковала. Ваше окно выходило на пляж, так, что мне все время было вас видно. И вообще, все это заняло каких-то пять минут.

— Вы не останавливаетесь ни перед чем, не так ли?.. Ну, а потом?

— Потом я позвонила в сыскное агентство.

Они поручили это дело своему отделению в Лос-Анджелесе и, когда вы покинули «Золотой рог», сообщили мне, что вы прибыли сюда. Я тоже приехала на Ки-Уэст. Я хотела держать вас в поле зрения, может быть, даже встретиться с вами, но ничем себя не связывать, пока не получу сообщений из Калифорнии и не узнаю о вас немного больше. Вскоре после приезда на остров я позвонила в Майами. Они, наконец, получили некоторые сведения и сообщили мне их тут же, по телефону. Кое-что показалось мне весьма интересным — вот тогда-то я и позволила вам со мной познакомиться.

— Что вам от меня надо? — спросил я напрямик.

— Прежде всего, я хотела узнать вас поближе.

Узнать о ваших планах. У вас есть планы?

— Не знаю, — ответил я. — Если ваши сведения насчет Маррея точны, то надо думать, я могу вернуть себе свое настоящее имя и заняться поисками работы. Возможно, в Нью-Йорке.

— У вас много денег?

— Четыреста с небольшим.

— Не очень-то много. А хорошую работу в двадцать восемь лет, да еще с вашим прошлым, найти не легко. Позвольте вам предложить кое-что?

— Валяйте!

— Только отложим это на несколько дней. У меня есть одно предложение, но я не могу сказать какое, пока не удостоверюсь в некоторых вещах.

Вы лично ничего не потеряете. Если дело сорвется, останетесь при своих четырехстах долларах.

А все, что потеряете и потратите, я вам возмещу.

— Какого рода предложение? — поинтересовался я.

— Я бы предпочла пока не говорить об этом.

Но скажите, вы, например, согласились бы вернуться в Майами-Бич?

— Когда?

Она поднялась:

— Прямо сейчас. Я жду одно очень важное известие, и, кроме того, утром мне нужно кое-что купить, так что я намеревалась отправиться туда сегодня вечером.

Я поднялся с кресла:

— Звучит заманчиво. — Взяв ее за руку, я сказал:

— Дело в том, что у меня в голове промелькнула удивительная мысль…

Синие глаза смотрели на меня холодно и насмешливо.

— В этом я ничуть не сомневалась. Нет!

— Но вы еще не слышали…

— А мне и не нужно… Суть дела в том, что за мной еще сохраняется мой номер в «Золотом роге» и я должна получить важное сообщение, посланное туда на мое имя. Я бы предложила вам восстановиться там под именем Джорджа Гамильтона. В конце концов, они вас, наверное, еще помнят…

— Но…

— Я высажу вас на окраине Майами-Бич, и вы возьмете там такси. Я бы предпочла, чтобы о нашей связи никто не знал.

— Связи?! — удивился я. — Только бы мне не лопнуть от смеха!

Она улыбнулась, но ничего не ответила.

* * *

Мы пообедали в Марафоне, так что высадила она меня на окраине Майами-Бич уже в начале двенадцатого.

— Встретимся утром, — сказала она. — Позвоните мне в номер 316.

— Обязательно, — ответил я и, забрав свою сумку из машины, убил в баре около десяти минут за стаканом мартини. Потом взял такси, которое доставило меня в «Золотой рог». В ноябре в Майами затишье, так что я не беспокоился насчет номера. И действительно, мне предложили комнату с видом на океан, если я ничего не буду иметь против.

— Третий этаж, если можно, — попросил я.

Заполнив регистрационную карточку, я последовал за рассыльным через внутренний дворик, мимо иллюминированного бассейна и пальм, увешанных гроздьями разноцветных лампочек.

Мы вошли в коридор левого крыла и поднялись по лестнице на третий этаж.

Мой 312-й находился за углом от ее номера.

Он напоминал мне тот, что я занимал раньше, — стены бирюзового цвета, бежевый ковер, слишком длинная кровать. Покрывало на ней было цвета хурмы — так же, как и портьеры, от потолка до пола обрамляющие эркер. Душ и ванна были облицованы изразцами все того же цвета.

Посыльный положил мою сумку на полку для багажа, находившуюся справа от туалетного столика, включил кондиционер, поблагодарил за чаевые и ушел.

Я выждал минуты три, йотом вышел в коридор и постучал в дверь номера 316. Дверь слегка приоткрылась, и Мэриан выглянула в коридор.

— Так и знала! — заявила она.

— Я вспомнил еще кое-какие автобиографические данные, о которых вам следовало бы знать, — сказал я. — Знаете, где я впервые заинтересовался ловлей рыбы? В Панаме, и…

— Ясно. И вы испугались, что до завтра забудете об этом?

— И это была бы огромная потеря. Но мне совсем не обязательно входить к вам в номер. Я могу сообщить об этом и стоя в коридоре. Или даже через дверь.

Мэриан вздохнула. Я не зналточно, действительно ли она рассердилась.

— Одну минутку! — До меня донесся какой-то шорох, а потом открылась дверь, и я вошел. Дверь закрылась.

Ее номер был обставлен так же, как и мой, и выдержан в той же красочной гамме. Мэриан уже успела смыть с себя всю косметику и надела довольно обычную ночную сорочку, поверх которой теперь старалась накинуть халатик. Тем не менее она меня очень взволновала — сам не знаю почему.

— Большей частью это пустяки, — сконфузился я. — Но они тем не менее проливают свет. Например, когда я был ребенком, все другие недотепы бросали свои монетки в рождественскую копилку, а я имел настоящий текущий счет с двумя процентами годовых…

— Можете говорить со мной без обиняков… — перебила она.

Я поцеловал ее, и это взволновало меня еще больше, хотя ей было совершенно безразлично, какие чувства я испытываю. В конце концов она сдалась, бросив равнодушно: «Ну ладно!» — словно покупала картофелечистку у бродячего торговца, лишь бы избавиться от него. Но к этому моменту мне было уже безразлично, на каких условиях я тут.

* * *

Она была спокойной, ловкой, опытной и во всем шла мне навстречу. После этого я лежал в горячей неподвижной тьме, стараясь найти точный эпитет, которым можно было бы охарактеризовать ее поведение. Напоследок я решил, что уместнее всего было бы употребить слово «любезная». Она вела себя как любезная хозяйка, в совершенстве знающая законы гостеприимства.

Мэриан что-то сказала, но я не расслышал. Я все еще думал о ней, пытаясь в точности вспомнить, как она выглядела…

— Ты даже не слушаешь…

— Что?

— Я к тебе обращаюсь. Возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но люди уже давно научились общаться…

— О, прости! О чем ты говорила?

— Ты упоминал о сцене. Может, это не правда?

— Правда. Только я играл на любительской сцене. В школе. Профессионалом никогда не пытался стать. Не тот талант.

— А текст наизусть тебе легко давался?

— Вполне, — ответил я. — Обычно я знал свою роль уже к концу репетиции. Я почему-то все запоминаю легко и быстро. Думаю, мне просто повезло с памятью.

— Расскажи мне о своей семье.

— Я и есть семья, не считая отчима. Моя мать и отец развелись, когда мне было около пяти. Отец был геологом, большую часть времени проводил в Южной Америке, обычно в горах. Мать моя отказалась так жить. А на следующее лето он погиб.

Фургон, в котором отец ехал, сорвался с дороги в пропасть. Через пару лет мать снова вышла замуж.

За вдовца старше ее на несколько лет, компаньона маклерской фирмы в Хьюстоне. Теперь он на пенсии, живет в большом поместье недалеко от Хантсвилла и разводит породистый скот. А мать умерла, когда я служил на флоте во время войны с Кореей. Она оставила мне немного денег, вот тогда-то я и купил бар в Панаме.

— И что же случилось с баром?

— Там произошли две-три драки. После этого военнослужащим запретили ходить в мой бар, и я его продал.

— С убытком?

— Нет, мне повезло. Молодчик, который купил его, явился из Штатов и не знал, что значит такой запрет. Мне вообще кажется, что он хотел превратить его в притон для педерастов.

— И что ты сделал с этими деньгами, когда вернулся в Штаты?

— Большую часть потерял в Лас-Вегасе.

— Расскажи про твою сделку с «жучком».

Я вытянул руку и зажег лампу на ночном столике. Она вопросительно взглянула на меня.

— Зачем это?

— Не знаю, — признался я. — Просто устал разговаривать с тобой в темноте. Хочу тебя видеть.

— Зачем?

— Это ты мне должна сказать — зачем. — Я приподнялся на локте и провел пальцами по ее щеке. — Ты — красивая. Может быть, поэтому?

— Не говори глупостей.

— Никогда не был дальше от этого. А может, ты обладаешь удивительной способностью волновать мужчин? Это ведь особое сочетание — хрупкая, элегантная, невозмутимо-твердая и соблазнительная. И это все в одно и то же время. Или ты ; считаешь, что такой комбинации нет? Раньше я полагал, что нет.

Она с раздражением покачала головой, но в конце концов не выдержала и улыбнулась:

— О, Боже ты мой! А я-то считала, что с тобой можно говорить!

— Мы и так говорим.

— Разговоры какие-то идиотские. К чему теперь все это?

— Не будь такой циничной.

— Погаси свет.

Я погасил свет, обнял ее и поцеловал. Она охотно пошла мне навстречу и снова была такой же ловкой и милой, как и раньше. Если это единственный способ наладить спокойный и разумный разговор, то, ради Бога, я не возражал.

— Так что же это за сделка с «жучками», поясни, пожалуйста, — попросила она через некоторое время.

— Так, пустячок, — ответил я. — Ты же знаешь, как они действуют: дюжинами раздают свои листки у входа на ипподром. Хронометрист Джо, конюх Мэгайр, тренер Бой. Никакого воображения и размаха, конкуренция друг с другом, и все это за гроши. Вот я и заключил сделку с одним из этих типов: он отдавал мне половину дохода, а я за это устраивал ему выступление по радио. Мы выдали себя за агентов телеграфной службы, и я купил для него время на радиостанции Тихауана.

Это была настоящая массированная атака перед началом скачек Санта-Анита: множество рекламных сообщений и четверть часа фольклорной чепухи с нашими вставками через одну-две минуты.

Вот, пожалуй, и все. Да, еще я убедил его повысить цену за свои сведения. Ведь понятно, что никто не поверит — я имею в виду играющих на скачках, — если это сведения стоят слишком дешево. Чтобы нам поверили, надо было драть как можно больше. Одно время мы с ним заколачивали две тысячи в неделю.

— И что же потом случилось?

— Он не вынес процветания — запил. Стал путаться в своих записях, так что не мог вспомнить, какая лошадь вчера выиграла. А без записей — вы ничто, это как дважды два.

— Понятно, — задумчиво произнесла она.

Среди ночи я один раз проснулся. Мэриан лежала рядом со мной тихо и неподвижно, но я со странной уверенностью подумал, что она не спит.

Я положил ей руку на бедро. Оно было напряженное и твердое. Такими же были и руки. А когда я коснулся ее кисти, то почувствовал, что они сжаты в кулак.

— В чем дело? — спросил я.

Мэриан не ответила. Я повторил свой вопрос.

Она снова промолчала. Я отступился и через некоторое время снова заснул.

Глава 3

Я проснулся в девятом часу. Нащупал сигарету, закурил и повернулся, чтобы взглянуть на Мэриан.

Она спала спокойным сном. Темные волосы были словно пятна чернил на белой подушке. У нее был плоский живот и узкие бедра, как у манекенщицы. Довольно маленькие груди тоже казались плоскими, оттого что она лежала на спине.

Я всматривался в темное аристократическое лицо с длинными ресницами, как будто прочерченными сажей на бледной коже. Волевое лицо, подумал я. Оно не выглядело худым, а мягкий утренний свет особенно подчеркивал гармоничность и изящество черт. Мэриан отнюдь не была тощей, но напоминала мне что-то очень тонкое и дорогое, созданное в те времена, когда высокое мастерство еще не вышло из моды.

Что же ей все-таки от меня нужно?

Ее сумка лежала на туалетном столике. Может быть, она мне подскажет что-нибудь? — подумал я.

В мгновение ока я очутился у столика и раскрыл сумку. В тонком портмоне я обнаружил одиннадцать стодолларовых чеков. Я вынул бумажник и проверил водительские права. Видимо, то немногое, что она рассказала о себе, было правдой.

«Миссис Мэриан Форсайт, — прочел я, — 714, Корегар-Драйв, Томастон. Луизиана. Волосы черные, вес — 112 фунтов. Дата рождения — 8 ноября 1923 года».

Значит, через несколько дней ей будет тридцать четыре. Это меня удивило. Я бы не дал ей больше тридцати. В бумажнике находилось около шестисот долларов. Я опустил его обратно в сумку.

Я оделся и выглянул в коридор. Никого. Я вернулся в свой номер, попросил принести апельсиновый сок и «Майами геральд», быстро побрился и принял душ. В девять двадцать пять, когда я допивал кофе, позвонила Мэриан. Сказала, что собирается в Майами, вернется к двенадцати. Сообщение было краткое и точное, как служебный документ.

Я убил пару часов на пляже и едва успел вернуться и переодеться, как зазвонил телефон. На этот раз тон ее был несколько дружелюбнее, и в нем мне даже послышалось что-то вроде сдерживаемого волнения.

— Я должна кое-что тебе показать, — сообщила Мэриан.

Я легонько постучался в 316-й, и дверь почти сразу же открылась. Конечно, она была причесана, как и в первый день знакомства. Ее волосы, уложенные в высокий узел, мягко спускались на затылке, и в простом летнем платье Мэриан выглядела изящной и нарядной, как на выставке мод Я поцеловал ее. Мэриан охотно подчинилась, но я чувствовал, что она полна нетерпения. Оторвавшись от меня, она кивнула в сторону туалетного столика.

На нем лежали два предмета, которых утром не было: маленький магнитофон размером с портативную пишущую машинку и старый чемоданчик, весь обклеенный ярлыками. Он явно прибыл авиапочтой, и на одной из наклеек я заметил обратный адрес. Он был тот же, что и в водительском удостоверении.

— Это и есть то известие, которого ты ждала? — спросил я.

Она кивнула:

— Только что принесли. А магнитофон — это ради чего я приехала в Майами. Ты когда-нибудь слышал свой голос в записи?

— Вряд ли, — ответил я. — Ты купила этот магнитофон?

— Да, — ответила она. — А что?

— Да нет, просто так спросил. Полагаю, он каким-то образом связан с тем предложением, на которое ты намекала. Мне сдается, что я представляю сейчас собой внушительный объект капиталовложений: четыреста или пятьсот долларов ищейкам за расследование моих дел и моей личности, а теперь вот еще пара сотен за этот магнитофон. По-моему, ты очень уверена в себе.

— Это риск, но я на него иду, — отозвалась она.

Мэриан раскрыла чемоданчик и стала выкладывать его содержимое. Я видел, как на ее лице все явственнее проступало нетерпение. То, что она вынимала оттуда, показалось мне в основном старым хламом: десять — двенадцать тонких брошюр, в которых я узнал ежегодные проспекты корпораций, какие-то старые страховые полисы на случай пожара, две или три тетрадки для стенографических записей. Все это она небрежно побросала в мусорную корзину.

— Я не хотела, чтобы моя знакомая знала, что именно мне нужно. Поэтому велела ей прислать весь чемоданчик, а уж я сама найду нужные мне вещи. Вот они…

Это были две картонные коробочки, заполненные кассетами с магнитофонной лентой. Она выбрала одну из них, вставила в магнитофон и включила его. Послышался мужской голос. Мэриан отрегулировала звук.

— ..Воспользуйтесь случаем и придержите «Люкен-Стил» еще немного. Думаю, они поднимутся в цене. Но как только это произойдет, немедленно продавайте. Слишком уж они неустойчивы — это действует на мое кровяное давление. А как насчет «Галф ойл», Крис?

— Минутку. — Второй голос тоже принадлежал мужчине. — Ага, вот! «Галф» поднялись на три четверти. Я бы советовал придержать их.

— Я так и собираюсь сделать. И купите мне утром еще сотню акций.

— Будет сделано! Купить сотню акций «Галф ойл» на рынке. Что-нибудь еще, мистер Чэпмен?

— Только одно: попросите, пожалуйста, исследовательский отдел Прислать мне все, что они могут раскопать, или все, что они имеют о предприятии под названием «Природный газ Тринити». Это компания по строительству газопровода, которая была основана около двух лет назад. До последнего месяца ее акции свободно продавались на рынке, но сейчас они на Американской бирже. У Мэриан интуиция насчет них.

Она училась в колледже вместе с человеком, который возглавляет «Тринити», и заявляет, что это не человек, а огонь! Воплощение энергии и таланта".

Мэриан выключила магнитофон и взглянула на меня.

— Знаешь, что это такое?

Я закурил.

— Судя по всему, разговор какого-то человека со своим брокером. По телефону… — Я не мог взять в толк, почему она так возбуждена и дает мне все это слушать.

— Совершенно верно, — сказала она и перекрутила ленту обратно. — А теперь слушай внимательно. Я еще раз прокручу последнюю часть, а потом ты ее повторишь.

— О'кей! — откликнулся я.

Мэриан включила магнитофон, и голос Чэпмена зазвучал снова: «Только одно: попросите, пожалуйста, исследовательский отдел…»

Я внимательно слушал, наблюдая в то же время, как она стенографирует эти пять-шесть фраз.

Остановив магнитофон, Мэриан быстро расшифровала свою запись и протянула мне листочек с текстом.

— Не надо, я уже дважды это прослушал.

— Все равно прочти, — настояла она. — По бумажке ты будешь говорить гладко и без пауз. — Она включила магнитофон и передала мне микрофон. — Держи его вот так! Не двигай и наклоняй. Когда я включу его, начинай читать.

— Разве не нужно сначала стереть то, что на нем записано?

Мэриан покачала головой:

— Он стирает и записывает одновременно. Готов? Начали! — Она включила магнитофон, а я зачитал слова Чэпмена.

Потом Мэриан снова остановила магнитофон и перемотала ленту обратно. Я чувствовал, что она взвинчена до предела, и уже догадывался, чего она хочет, но это казалось мне настоящей нелепостью.

А Мэриан вновь включила магнитофон и присела на кровать рядом со мной. Я хотел было что-то сказать, но она повелительным жестом остановила меня и, наклонив голову, стала внимательно слушать.

Сейчас говорил Крис:

" — Сотню акций «Галф ойл» на рынке. Что-нибудь еще, мистер Чэпмен?

— Только одно: попросите, пожалуйста, исследовательский отдел…"

Голос Чэпмена произнес свои фразы до конца, а потом раздалось короткое «хррп» — там, где Мэриан поставила магнитофон на режим «запись» и где начал говорить я: «Только одно: попросите, пожалуйста, исследовательский отдел…»

Я резко выпрямился.

— Послушай…

Но она быстро закрыла мне рот рукой. Мы оба сидели не шелохнувшись, пока полностью не закончилось воспроизведение записи.

После этого Мэриан встала и убрала магнитофон. Потом обернулась ко мне со слабой улыбкой:

— Теперь ты догадываешься, к чему я все время прислушивалась?

Я уставился на нее:

— Невероятно! Наши голоса звучат почти одинаково.

Она кивнула:

— Вот почему мне и хотелось, чтобы оба голоса — его и твой — звучали непосредственно друг за другом. Сравнительное сопоставление — лучшая проверка. И, видишь ли, дело не только в тембре: многие мужские голоса в баритональном регистре имеют такой же низкий тембр. А у вас обоих быстрая и живая, уверенная манера говорить. Решительная и довольно агрессивная. Каждый из вас мог бы блестяще воспроизводить Ральфа Беллами в роли сыщика. Фактически Хэррис это частенько и делает на вечеринках.

— Хэррис? — переспросил я.

— Хэррис Чэпмен, человек, которого ты только что слышал.

— Неужели нас действительно не отличить друг от друга? — спросил я. — Или это просто результат записи?

Мэриан вытрясла сигарету из пачки, лежавшей на туалетном столике, и наклонилась ко мне.

Я поднес ей зажигалку. Она села в кресло напротив и закинула ногу на ногу.

— Я могла бы различить ваши голоса, — сказала она в задумчивости. — Даже в самой совершенной записи. Фактически могу их различить и по телефону, но только потому, что знаю, что вас двое.

— Что ты имеешь в виду? — не понял я.

Она затянулась и холодно посмотрела на меня:

— Разве не ясно? Если бы ты говорил по телефону с кем-нибудь, кто знает Хэрриса Чэпмена, но не знает тебя, ты был бы для него Чэпменом.

— Не уверен. Я…

— Позволь, я объясню, — перебила она. — Если бы ты сказал этому человеку, что ты — Хэррис Чэпмен, то он бы не усомнился. Ваши голоса почти идентичны и не звучали бы одновременно, так что он не смог бы сравнить. Добавь еще вашу манеру разговаривать — она у вас обоих почти одинаковая и совсем не похожая на манеру южан. Он живет в Томастоне, в Луизиане… Ты за мной поспеваешь?

— Да, — кивнул я. — Другими словами, у него специфическая манера говорить. Стоит ее услышать, как сразу становится ясно — это Чэпмен.

— Совершенно верно. И ты мог бы одурачить каждого, кто его знает.

— На пять секунд, — уточнил я.

Мэриан улыбнулась:

— Нет, ошибаешься…

— Если ты имеешь в виду перевоплощение, то тут требуется и еще кое-что. А именно — знание фактов.

— К этому я и веду, — ответила она. — Практически ни один человек не знает о Хэррисе Чэпмене больше, чем я.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что после десяти дней интенсивной тренировки ты мог бы стать Хэррисом Чэпменом.

Точнее, в той степени, в какой Хэррис Чэпмен как личность или индивидуум ощущается по телефону.

Я встал и резко загасил сигарету.

— А к чему мне это?

— Если я назову цифру — сто семьдесят пять тысяч долларов, ты сочтешь ее веской причиной?

Я помедлил с ответом, все еще продолжая держать в руке изувеченный окурок.

— Ты шутишь?

— Разве по моему виду похоже, что я шучу?

— Откуда ты взяла бы столько денег?

— Естественно, от него.

— То есть украла бы?

Она холодно кивнула:

— Да, думаю, в твоем понимании — это кража. Но довольно необычный вид кражи и к тому же абсолютно недоказуемый.

— Такого в природе не бывает.

— В данном случае будет. Этот случай уникальный. Думаю, ты слышал выражение «идеальное преступление», такое, какое никогда не будет раскрыто?

Не сводя с нее глаз, я закурил новую сигарету.

Эта женщина привела меня в сильное замешательство. Я присел рядом с ней на край кровати.

— Должен признаться, что знаю о девушках не больше, чем знал, когда мне было девятнадцать, — сказал я. — Но даже при таком малом знании столь сложной материи могу уверенно сказать, что твой вид и твои слова совершенно не вяжутся друг с другом. «Идеальное преступление»! Как сказано! Но по твоему виду, по-моему, самое тяжкое преступление, какое ты способна совершить, — это использование показаний неисправного счетчика на автостоянке.

Мэриан сделала изящный жест тонкой ручкой.

— Я не утверждала, что когда-либо что-нибудь украла.

— Но теперь собираешься? Зачем?

— О причинах поговорим позднее. Я хочу знать, заинтересовало ли тебя такое дело?

— В деньгах я всегда заинтересован.

— Ты когда-нибудь совершал кражу?

— Нет. Но сомневаюсь, чтобы это имело большое значение. Меня еще никогда не искушали, предлагая сто семьдесят пять тысяч долларов.

— Значит, ты мог бы пойти на такое?

— Возможно. Но что гарантирует недоказуемость?

— Есть такие гарантии! — убежденно произнесла она. — Фактически никто даже не будет знать, что это кража.

— Вот даже как? Но ведь деньги не испаряются… А кстати, где они?

Мэриан изучающе посмотрела на меня.

— Кажется, ты говорил, что твой отчим — маклер. Так что ты должен знать, что такое торговый счет.

— Само собой!

— Вот и прекрасно! Хэррис Чэпмен имеет торговый счет в маклерской фирме Нового Орлеана.

Человек по имени Крис, голос которого ты только что слышал в записи, — официальный представитель, который ведет для него этот счет. И в данный момент акции и деньги на этом счету вместе составляют немногим больше ста восьмидесяти тысяч долларов.

Я невольно присвистнул, потом пристально посмотрел на нее:

— Итак?

— Ну, ты же знаешь, как ведется такой счет.

— Разумеется! Акции, которые он покупает, записываются на его счет, но хранятся в сейфах фирмы, так что ему нет надобности проходить всякие формальности — подписывать их и отсылать обратно, если он захочет их продать Поскольку он все время покупает и продает, ему проще снять телефонную трубку…

Тут только до меня все дошло окончательно, и Мэриан возликовала.

— Вот видишь! — воскликнула она.

— Ничего не вижу, — возразил я. — Деньги на таком счету так же неприкосновенны, как и в банке без подписи их не выдадут — тебе ли этого не знать? Фактически нужны даже две подписи. Сначала надо расписаться в совершении операции, потом подписать чек на получение денег…

Она прервала меня:

— Ты можешь выслушать меня хотя бы минуту?

Конечно, все это не так просто. И при других обстоятельствах не сработало бы. Но тут ситуация уникальная. Требуется самый элементарный подлог, потому что никто даже не посмотрит на подпись.

— Почему?

— Потому что ни у кого не возникнет сомнений в том, что деньги снял со счета сам Хэррис Чэпмен. И об этом позабочусь я…

— Ты бы лучше просветила меня хоть немного, — попросил я. — Кто такой Чэпмен и что тебя с ним связывает?

Она наклонилась вперед, стряхивая пепел с сигареты.

— Это — бизнесмен. И весьма богатый для такого небольшого городка. Он владелец «Чэпмен энтерпрайзес», газеты, радиостанции, хлопкоочистительной фабрики и склада. Среди прочих вещей…

— И ты у него работаешь?

Ее глаза встретились с моими, но в них я ничего не прочел.

— Да, я у него работала. Была его личным секретарем, любовницей, руководящим работником, невестой… Называй мои амплуа как хочешь. Я пришла к нему восемь лет назад и в последние шесть была чем-то средним между его заместителем и женой. Не хватало только одного: мы не состояли в официальном браке.

— Почему?

— Причина проста и банальна. У него уже была жена.

— Ты не относишься к той категории женщин, которые так долго…

— Не будем пока об этом.

— Прости, — сказал я. — Но тем не менее я не понимаю, как ты собираешься все это провернуть. Что будет делать сам Чэпмен, пока ты будешь тянуть с его торгового счета?

— Ничего.

— Как это — ничего?

— Его не будет в живых.

— Почему ты так решила?

— Потому что я убью его!

* * *

В аэропорту Майами мне удалось получить место неявившегося пассажира, и в начале девятого я уже прибыл в Айдлуайлд. Лимузин довез меня до города.

Был один из тех ненастных вечеров, когда нельзя сказать точно, что идет дождь, но тем не менее холодный северный ветер время от времени бросает в вас пригоршню дождевых капель.

Я был без пальто, и люди смотрели на меня как на сумасшедшего, когда я вышел на конечной остановке, чтобы поймать такси. Маленькая гостиница на 44-й улице в Восточном районе, где я уже когда-то останавливался, вполне мне подходила. Правда, мой номер окнами выходил во двор-колодец и выглядел невзрачным, унылым.

Я сел на кровать и пересчитал свои денежные ресурсы. У меня осталось триста шестьдесят долларов. После того как я куплю пальто, останется триста. Как-никак, а это все-таки Нью-Йорк. Не могу же я в поисках работы идти по Мэдисонавеню, имея вид жалкого беженца. Мне и так придется туго: последнее место работы, на которое можно сослаться, я оставил два года назад.

Я отправился в бар и выпил стаканчик, но от этого настроение мое не улучшилось. Через какое-то время вернулся в отель и попытался читать, но тщетно. Я не мог выбросить из головы сто семьдесят пять тысяч долларов, синие волны, солнечные блики и черноволосую головку с гладкой прической.

Я взял журнал, прилег на кровать и уставился в раскрытые страницы невидящим взглядом.

Какое мне дело до того, что случится с человеком, которого я знаю только по имени? И если бы меня так беспокоила его судьба, то почему я не позвонил ему и не предупредил, что она замышляет его убить?

То-то и оно! Она же хочет его убить, и мой отказ и уход ничего не изменил. Деньги на его счету для нее лишь второстепенный, побочный момент. Я вспомнил, как она лежала там, в темноте, вся в напряжении и без сна, уставившись в одну точку и сжав руки в кулаки. И невольно спросил себя, а что же такое могли сделать с молодой и прекрасной женщиной, от одного взгляда которой пронзительно и потерянно ноет сердце? Перед которой нет недосягаемых вершин бытия — только захоти, намекни? Что же способно перевернуть и сломать душу, заставив ее без дрожи и сомнения, хладнокровно рассчитать преступление? Что же сделал один человек другому, мужчина — женщине, что жуткий план мести вытеснил все живые помыслы? Этого я, наверное, никогда не узнаю. Но одно наверняка — неповадно будет повторение подобного этому несчастному…

А чего достиг я своим бегством? Добровольно лишился возможности получить сто семьдесят пять тысяч долларов? Боже, что я такое несу?! Да, я безалаберный и не слишком щепетильный тип, такова жизнь — или ты пихнешь кого-то, или он тебя! Но как жить после этого, если даже и минует тебя камера смертника?

Правда, она не просила меня его убивать. Она хотела от меня только одного: чтобы я достал для нее эти деньги. Достал деньги человека, которого уже не будет в живых… Нет, и в этом случае я все равно стал бы ее сообщником.

Но каковы ее окончательные намерения? Как она представляла себе будущее?

Откуда мне знать? Ведь я бежал от нее прежде, чем она успела объяснить, что к чему.

На следующее утро я купил пальто, шляпу и отправился на поиски работы. В первую очередь зашел в несколько мест по объявлениям, а потом начал обходить все агентства по найму подряд, просто наудачу. Ноги ныли от усталости. Я заполнял анкеты, оставлял свое имя и номер телефона.

Погода была по-прежнему ненастной и холодной, низкое серое небо давило, словно грязный металл, готовый опуститься на голову. Если бы все это происходило на киноэкране, подумал я, то передо мной обязательно бы появилась витрина бюро путешествий и в ней — большая, залитая солнцем картина: брюнетка в купальном костюме сидит на пляже перед белым отелем с вывеской:

«Приезжайте в Майами!». В действительности же на картине была изображена блондинка и надпись гласила: «Приезжайте в Кингстон».

Около двух я вернулся в бар, расположенный наискосок от гостиницы, заказал шотландского виски и попытался представить, чем она сейчас занята? И каким образом девушка в купальном костюме может выглядеть так элегантно. Не в слащавом и дешевом стиле, а в благородном стиле XVIII века.

Потом я поднялся в свой номер и прилег на кровать. Пошел дождь. Я видел в окно, как его капли падают во двор-колодец. Наконец я поднял телефонную трубку и попросил междугородную.

— Майами-Бич, — попросил я. — Мотель «Золотой рог». Личный разговор с миссис Мэриан Форсайт.

Хоть поговорю с ней — и то дело!

— Не вешайте трубку, пожалуйста.

Я ждал. До меня доносились приглушенные голоса телефонисток.

— «Золотой рог», — наконец произнес девичий голос. — Кого? Миссис Форсайт? Сию минуту… — И после небольшой паузы:

— К сожалению, она уже уехала.

Я уронил трубку на рычаг. Что ж, не каждый способен отказаться от ста семидесяти пяти тысяч долларов, даже не выслушав предложение до конца. И я больше никогда ее не увижу. Я закурил и стал следить за дождевыми каплями, думая о том, где бы мы могли побывать вдвоем — в Акапулько, Бимини, Нассау…

Через полчаса зазвонил телефон. Звонили из Майами-Бич. Ее голос был таким же холодным, — вежливым и приятным, как обычно:

— В конце концов, я пришла к выводу, что ты никогда не позвонишь, и вот…

На языке у меня вертелся вопрос, но к чему было его задавать? Судьба настигает вас с роковой неизбежностью. Будь я даже в какой-нибудь дыре — скажем, в центре Тибета, — это решительно ничего не изменило бы.

— Твоя взяла! — сказал я. — Приеду сегодня вечером.

— Великолепно, Джерри!

— Где встретимся? — спросил я.

— Ты просто прелесть! Значит, ты пытался до меня дозвониться?

— Ты отлично знаешь, что пытался… Так где ты находишься?

— Довер-Уэй, 206, — ответила она. — Идеальное место для работы.

Я взял билет на самолет, улетающий из Айдлуайлда в пять сорок пять. Дождь прекратился, но стало еще холоднее. Когда я поднимался по трапу, навстречу мне спускался цветной парень из обслуживающего персонала. Я бросил ему на руку мое пальто.

— Хорошего вам Рождества! — пожелал я.

Когда мы были уже в воздухе и табло «Не курить» погасло, я закурил сигарету. Конечно, в том, что Мэриан нашла меня в Нью-Йорке, не было ничего необычного. Она знала, куда я направляюсь с самого начала. Ее сыщикам достаточно было только сообщить нью-йоркскому отделению, каким рейсом я вылетел из Майами, а потом подловить меня в Айдлуайлде и проследить мой путь до гостиницы. Остальное, однако, потребовало большой тонкости: выждать, пока я не позвоню первым в «Золотой рог» и не узнаю, что она выехала из мотеля, не оставив нового адреса, потом дать мне полчаса поразмыслить о том, от чего я по-дурацки отказался, даже не оставив за собой щелочки, через которую можно вернуться к предложению. Отказался бесповоротно… Поистине тонкий штрих, достойный стратегического ума.

Самолет прилетел в Майами в начале десятого. Я едва дождался — так велико было мое нетерпение, — пока мне не выдадут мою сумку, и взял такси. Казалось, мы ехали целую вечность.

Довер-Уэй находилась неподалеку от залива — тихая боковая улочка, всего на три или четыре квартала. Номер 206 был одним из соединенных в одно целое домов и отодвинутых несколько в глубь улицы. От тротуара дом отделяла живая изгородь, а стены с обеих сторон были покрыты цветущими вьющимися растениями.

Я расплатился с таксистом и направился по дорожке к парадному. Над входом горели фонари, но в окнах квартиры света не было. Я нажал кнопку звонка.

Она встретила меня такая же нарядная: в темной юбке и строгой белой блузке. Я пинком захлопнул дверь, бросил сумку на пол и сжал ее в объятиях. Она приняла мои поцелуи с тем же спокойным и равнодушным выражением — даже, можно сказать, милостиво, но без особого желания превратить это в постоянный ритуал. Потом улыбнулась:

— Как тебе нравится наша квартира?

Маленькая квартирка была что надо: хорошо обставленная, с кондиционером, очень спокойная и тихая. Основную комнату, занимавшую, пожалуй, больше половины всей квартиры, устилал серый ковер, а спускающиеся до полу занавески на обоих окнах были темно-зеленого цвета. Диван и три кресла представляли датский модерн, а длинный кофейный столик из тика сверкал зеркальным покрытием. Возле него стояли три пуфа, обитых вельветом яркой окраски. Прямо напротив была дверь в спальню. Справа от нее — другая дверь, которая вела в небольшую кухню-столовую. Слева от входа в спальню разместились встроенные в стену книжные полки с раздвижными стеклянными дверцами. В углу стоял радиофонограф, отделанный мореным дубом.

На одном конце кофейного стола я увидел купленный ею магнитофон с проводом-удлинителем, протянувшимся по серому ковру. Рядом с ним — несколько коробок с лентой, стопка тетрадей для стенографических записей и карандаш.

— Я работала, — объяснила она. Присев на один из пуфов, стоявших у кофейного столика, она потянулась за сигаретой. Я поднес ей зажигалку, закурил сам и уселся по-турецки на полу.

— Ты была уверена, что я вернусь, не так ли? — спросил я, оглядывая комнату.

— Возможно, — уклончиво ответила она. — Я ведь изучала тебя целую неделю.

— И все ради ста семидесяти пяти тысяч долларов? Ты просто хотела дать мне прийти в себя после твоего предложения?

Она кивнула:

— Мне кажется, что деньги сами по себе для тебя мало что значат, но некоторые твои привычки обходятся тебе очень дорого. И потом, ты настоящий циник.

Наверное, она опять права, подумал я, глядя на классические линии ее головы, на яркие краски, на суровую формальность белой блузки, которая кончалась простым круглым воротом, охватывающим ее нежную шею. Мэриан все время казалась необыкновенно нарядной именно из-за ее утонченной благородной красоты. Неужели ей ни разу не пришло в голову, спрашивал я себя, что я мог вернуться ради нее самой? Потом я спросил ее и об этом.

— Нет, такое мне в голову не приходило, — призналась она. — Да и с чего бы? Почему?

— Потому что, может быть, это и правда… Отчасти…

— Кажется малоправдоподобным. Во всяком случае, я на такое не рассчитывала.

— Почему? — упорно добивался я.

— Ты очень привлекательный молодой человек, ты можешь очаровать любую девушку, а здесь полным-полно прелестниц…

— Ты чрезмерно скромна. И почему ты называешь меня молодым человеком?

Она подняла брови:

— А что, в двадцать восемь лет ты считаешь себя стариком?

— В тридцать четыре тоже себя старухой не назовешь.

— Так, значит, ты проверил мое водительское удостоверение?

— Конечно! Только, разумеется, не для того, чтобы узнать твой возраст, а чтобы выяснить, кто ты. Кстати, тебе и тридцати нельзя дать.

— Ты мне льстишь, — ответила она. — А теперь, если мы покончили с вопросами о моей привлекательности, не заняться ли нам делом?

Это начинало меня немного раздражать. Ни одна такая привлекательная женщина не имеет права столь пренебрежительно относиться к своему неотразимому, просто сокрушительному воздействию на других. Я обнял ее и поцеловал. Она не только не стала сопротивляться, но и сама обняла мою шею. На мгновение ее глаза, широко раскрытые, мечтательные, оказались перед моими. Я снова поцеловал ее, охваченный волнением от одного только прикосновения.

Потом подхватил ее, перенес в спальню и, выключив свет, медленно раздел. Она была такой же уступчивой и милой, как и раньше, но и такой же далекой, недосягаемой. Очевидно, самый простой способ снять с повестки дня столь второстепенный вопрос, как секс, состоял в том, чтобы поскорее заняться им и поскорее с ним покончить.

Глава 4

Она лежала рядом со мной в темноте. Я видел тлеющий огонек ее сигареты.

— Ну хорошо, — вздохнул я. — А теперь расскажи мне все по порядку.

— Может быть, начнем с того, на чем остановились? Я собираюсь уничтожить его!

— Почему?

— Потому что я его ненавижу!

— А это почему?

Мне показалось, что Мэриан вздохнула.

— А почему ты сам не попробуешь поразмыслить над тем, по какой причине женщина может возненавидеть мужчину, если ради него она разрушила свой собственный брак и поступилась своей репутацией, помогла ему разбогатеть, добиться положения, а вдобавок ко всему работать на него по двадцать четыре часа в сутки последние десять лет. А ведь она могла отдать их любому другому…

— Только не волнуйся, — перебил я. — Ведь я для тебя просто случайный прохожий. Значит, он тебя бросил?

— Вот именно! — Она засмеялась так, словно посыпались осколки разбитого стекла. — Конечно, пока я вела его дело, мне следовало бы предложить ему составить график по выплате пенсий престарелым служащим. Тогда мне не о чем было бы беспокоиться. Я смогла бы тогда купить маленький коттедж, завести кошку для компании и зажить богатой и полной жизнью, о какой мечтает каждая женщина…

— Брось нести чепуху! — перебил я ее. — Кто она? И почему ты решила, что это навсегда?

— О, она такая хорошенькая! Внешность девственницы, коса цвета меди. Этакое большеглазое существо, привлекательное своей беззащитностью… Как сибирская язва или готовая ужалить кобра…

— Да будет! Тебе ли бояться такой дешевки?!

Она тебе и в подметки не годится.

— Ну и что из этого?

— О, ты и в самом деле очень молода!

— Я забыла, что мужчинам надо пройти определенную фазу между первым и вторым искушениями, если они действительно интересуются женщинами. Впрочем, не важно. Они хотят обвенчаться в январе.

— Я за тобой не поспеваю. Не понимаю. Он же не мог жениться на тебе, потому что был женат! Что же случилось с его женой?

— А с ней случилось вот что, не говоря уже о том, что последние восемь лет они жили врозь, — месяцев пять назад она умерла.

— Но, послушай, я сильно сомневаюсь, чтобы кто-нибудь мог морочить тебе голову целых десять лет. Если у него это было серьезно, то почему он не добился развода?

— И он, и его жена — католики.

— Понятно. И теперь, когда можно жениться вторично, он…

— Да, да! — не выдержала она. — Видишь, что получилось?

— Я вижу и кое-что другое: тебе это просто так не сойдет.

— Необязательно…

— Послушай, — продолжал я, — в течение шести лет он брал от тебя все, что считал нужным, а потом, когда получил возможность жениться, бросил ради другой. Если он будет убит, то полиции хватит и двадцати минут, чтобы сообразить, что к чему.

— Ты недооцениваешь меня, — возразила Мэриан. — Я заберу у него сто семьдесят пять тысяч долларов и убью его. И никто никогда меня не заподозрит — по той простой причине, что никто даже не узнает, что это вообще было сделано. Ты удовлетворен?

— Нет. Такое невозможно!

Она вздохнула:

— Ты забыл кое-что из того, о чем я уже говорила. Никто не знает о Хэррисе Чэпмене больше меня. И я уничтожу его изнутри!

— Постой минутку! — попросил я. — Если ты знала о нем так много, то почему же не заметила, что он тебе готовит?

— Не заметила? Не смеши меня! Я видела каждую стадию до ее наступления, но что, по-твоему, я могла сделать? Соревноваться с двадцатитрехлетней профессиональной девственницей?

И это после того, как он уже устал от меня? Нет, я все прекрасно видела, поскольку сидела в первом ряду! Он нанял ее в качестве стенографистки, и я имела честь и привилегию ее обучать!

Иногда я просыпаюсь ночью…

— Но если все действительно так, — перебил я, — то при чем тут деньги?

— Деньги для меня важны. Я люблю успех.

Я отдала все, что имела, чтобы обеспечить ему успех, думая, что делаю это для нас обоих. Так зачем же мне теперь отказываться от них? Я не могу позволить ему отдать все это какой-то слащавой пустоголовой сучке, которая даже баланс не может подвести!

— Доскажи все до конца, — попросил я. — Я имею в виду твой план.

— Хорошо. Во-первых, о квартире. Нам нужно такое место, где мы могли бы спокойно работать и где нам никто не мог бы помешать или нас подслушать. Мотель совершенно не годится.

Я была зарегистрирована там под своим настоящим именем. И конечно, совершенно необходимо, чтобы никто никогда не узнал, что я с тобой знакома…

Я перебил ее:

— А как же быть с сыщиками, которых ты бросила по моему следу?

— Это важный момент. Но я действовала под другим именем и платила наличными. Тот факт, что они знают твое имя, не имеет никакого значения, если они не проследят твою связь со мной.

А Хэрриса Чэпмена знаю только я.

— О'кей! — сказал я.

— Эту квартиру я сняла на твое имя. Я — миссис Дж. Л. Форбс и не имею абсолютно никакого отношения к той миссис Форсайт, которая ненадолго останавливалась в «Золотом роге». У тебя же нет никаких оснований скрывать твое имя Тебе незачем прятаться от людей, и ты даже можешь, если захочешь, жить дальше в этой квартире. Никто не заметит твоих временных отлучек, а тебе иногда придется отлучаться. Арендой этого дома занимается соответствующее агентство.

Люди, которые снимают соседнюю квартиру, вернутся не раньше декабря, так что мы будем здесь одни и можем не бояться, что нас кто-то подслушивает за стеной. Времени у нас немного. Сегодня пятое, а он приедет сюда вечером тринадцатого. Кроме того, мне придется съездить в Нассау и Нью-Йорк.

— Зачем?

— Просто, чтобы доказать, что я там была.

Когда я бросила работу и уехала из города, предполагалось, что я буду в трех местах — в Майами-Бич, Нассау и Нью-Йорке. Если бы я изменила свои планы и осталась здесь на все время, это могло бы потом показаться подозрительным, тем более что именно здесь Хэррис Чэпмен должен исчезнуть. Поэтому я съезжу в оба города и пробуду там достаточно долго, чтобы послать оттуда обычные дурацкие открытки и привезти какие-нибудь сувениры. Это значит, что из восьми дней, которые тебе отводятся для тренировки, дня четыре я буду отсутствовать. Однако у нас есть ведь магнитофон, и, пока меня не будет, ты можешь изучать запись на ленте.

— Ты уверена, что он сюда приедет?

— Да. Я для него забронировала номер и все приготовила. Во время отпуска он каждый год выезжает на большую рыбную ловлю. Последние два года предпочитал Акапулько, а теперь снова решил приехать сюда.

— И в определенный момент я займу его место?

— Да.

— И надолго?

— Не более чем на две недели. Думаю, нам хватит и двенадцати дней.

— Опиши мне его, — сказал я.

— Не считая того, что вы оба около шести футов ростом, вы совсем не похожи друг на друга.

Я имею в виду внешне…

— А ведь это в первую очередь и требуется!

Или ты думаешь, что на эти двенадцать дней он превратится в невидимку? Для людей, оставшихся дома, может быть, и будет достаточно слышать его голос по телефону, но здесь… Впрочем, это не важно. Продолжай. Каков он из себя?

— Ему тридцать девять лет. Рост — шесть футов, вес — сто девяносто шесть фунтов. Глаза серые. Кожа довольно светлая, но всегда с налетом загара. Шатен, начинает седеть. Седина в первую очередь затрагивает виски. Впрочем, он их подкрашивает.

— Достаточно, — сказал я. — Мне двадцать восемь. Рост почти такой же, с разницей, быть может, не более чем на дюйм, но вес мой фунтов на пятнадцать меньше. Глаза голубые, оттенок кожи более темный. А волосы почти черные. Вот так-то!

— Все это не так существенно, — сказала она нетерпеливо. — Во-первых, никогда нельзя полагаться на описание внешности, и любой полицейский мог бы написать об этом книгу. А во-вторых, если бы у тебя был хотя бы какой-нибудь актерский опыт, ты должен был бы понять, что именно я имею в виду. Ты постараешься не просто выглядеть как Хэррис Чэпмен, а полностью усвоить характер Хэрриса Чэпмена. А далее этот самый характер, логически перенесенный в другое окружение, и будет играть главенствующую роль. Именно это запомнят свидетели — характер, а не цвет волос. Кстати, он носит шляпу… Тебе просто нужно заставить свидетелей запомнить те признаки…

— Например?

— Для начала я набросаю его беглый портрет.

Он страшно носится со своей внешностью, зимой облучает себя кварцевой лампой, чтобы поддержать смуглый цвет кожи, носит тонкие, как карандашная линия, усы, так как считает, что у него верхняя губа чересчур длинная. Склонен к ипохондрии и вечно возит с собой целую аптечку.

Кроме того, постоянно, и, наверное, не без основания, беспокоится о двух вещах: нет ли у него рака и не сойдет ли он с ума. Его старший брат впал в маразм, когда ему было только двадцать.

Когда несколько лет назад в стране озабоченно заговорили о курении и раке легких, он не только переключился на сигареты с фильтром, но даже обзавелся мундштуком с фильтром!

Он носит очки в роговой оправе и туговат на левое ухо. Это — результат травмы. Однажды, когда ему было еще лет шестнадцать, он неудачно нырнул. Тем не менее он это отрицает, утверждая, что прекрасно слышит на оба уха. Возможно, в моем описании он и покажется тебе смешным и самовлюбленным, но это вовсе не так. Он дьявольски привлекательный мужчина, с большим обаянием, но я подчеркиваю все эти идиосинкразии для того, чтобы…

— Я отлично тебя понимаю, — перебил я ее. — Все это — черты и признаки характера. Дело в другом. Предположим, я надену очки в роговой оправе, отращу усы и стану вставлять сигареты в длинный мундштук. Могу также глотать таблетки на каждом шагу. Но что мне это даст? Я все равно не стану похож на него, и мне не удастся обмануть никого, кто знал его с пятнадцатилетнего возраста.

— Да и не придется никого обманывать! Те, с кем тебе предстоит сталкиваться, его вообще никогда не видели. И никогда не увидят.

— Но ты забыла о другом. Как только он исчезнет, они наверняка увидят его фотографию.

— Нет, — ответила она. — Об этом специально позаботятся.

— Каким образом? — спросил я.

— Фотографии могут иметь значение при поиске пропавшего человека только в том случае, если они очень хороши и были сделаны в последние годы.Таких фотографий у него немного, и большая часть их находится у меня. Кроме того, я знаю, где находятся остальные. Правда, месяца два назад он снова сфотографировался для этой сахариновой сучки, но это не в счет. Фотография лишена живых черт, помпезная и показушная.

— Ну хорошо, — согласился я. — Рассказывай обо всем остальном.

Она говорила минут двадцать, и, когда яахонец замолчала, я почувствовал радость от того, что не являюсь предметом ее ненависти. У Чэпмена не оставалось буквально ни одного шанса.

План ее был блестящим и смертоносным, и я не смог усмотреть в нем ни одного изъяна.

На следующее утро я проснулся рано — еще до семи, но она была уже на ногах. Мэриан стояла в дверях в голубой пижаме и попивала апельсиновый сок из стакана.

— Кофе будет готов через пять минут, — сообщила она.

Я закурил и приподнялся на локте, чтобы лучше ее видеть. Будь я скульптором, то вылепил бы эту голову. А если бы это не удалось, сошел бы с ума и наложил бы на себя руки.

Она холодно взглянула на часы, когда я высказал ей эту мысль.

— Нет никакой пользы в том, чтобы лепить мою голову. Важнее усвоить, что находится в этой голове… Начнем мы ровно через десять минут.

Когда будешь бриться, не забудь про усы.

Она говорила уверенным и решительным тоном, и еще до того, как успел угаснуть свет этого дня, я понял, что не знаю и половины того, что мне предстоит. У нее был талант по части организации материала и характер рабовладельца.

Когда я вышел из душевой и облачился в легкие брюки и майку, она уже приготовила на одном конце кофейного столика чашку кофе и апельсиновый сок и сидела на пуфе за другим концом столика со своей чашкой и стаканом сока. Между нами стоял микрофон. Микрофон был укреплен на маленькой подставке напротив меня, и рядом с ним лежали две тетрадки и несколько магнитофонных лент.

— Я буду считывать со стенограммы, — сказала она, — так что магнитофон ни на минуту не будет работать вхолостую. А когда потребуется пауза, мы остановим ленту. Но прежде чем начать, лучше сперва остановиться на некоторых моментах и проанализировать их.

— Это верно, — согласился я. — С каким количеством людей мне придется говорить и как часто?

— С двумя, — ответила она. — С Крисом Лундгреном, представителем маклерской фирмы в Новом Орлеане, — почти каждый день. И с ней — каждый день. Кстати, ее имя Корел Блейн.

Я отпил немного кофе, обдумывая то, что она сказала.

— Вот это да! — наконец не выдержал я. — Ты только подумай: ведь я должен знать о Чэпмене все то, что и эти люди, и ему в свою очередь известна масса сведений о них, и я тоже должен это знать. Не говоря уже о тысяче мелочей, связанных с его делами и с дюжинами других людей. Мне кажется, черт возьми, что это просто невозможно!

Она перебила меня:

— Конечно, невозможно! Ни один человек не смог бы столько усвоить за восемь дней. Но тебе это и не нужно!

— Не нужно?

— Конечно нет! — Характерный жест тонкой руки. — Тебе же не экзамен держать по всему этому материалу. Нужно только провести два-три коротких разговора в день. Самое главное — не допустить опасных ляпсусов. Попробуй проанализировать, что для этого нужно. Находчивость и сообразительность! А они у тебя есть. Некоторая способность импровизировать, умение уловить наиболее очевидные факты и некоторое количество таких, о которых мог знать только Хэррис Чэпмен. Вот и все! И ты создашь полную иллюзию. А самое главное: не забывай, что разговор-то ведешь ты! Ведь ты босс! Если почувствуешь, что плаваешь, перемени тему. Ты хозяин положения, вас соединяет только телефонный кабель.

Надоест — брось трубку! И позвони еще раз попозже, предварительно просмотрев нужную информацию. Ведь у тебя будет суфлер.

— То есть магнитофон?

Она кивнула:

— Кассеты мы пронумеруем таким образом', что тебе всегда будет известно, где что найти.

— Отлично! — сказал я.

Она ободряюще улыбнулась:

— И не забудь: ты должен осторожничать только первую неделю. Потом это уже будет не важно.

Я взглянул на нее. Пока мы обсуждали технические стороны подготовки, у меня из головы вылетела другая — страшная — цель! У этой молодой женщины был недюжинный ум. Но все, что она хочет от жизни, — это убить человека! Какая бессмысленная обреченность одаренной личности!

Мне стало жутко, но я постарался сразу же отбросить сомнения, пожав плечами. В конце концов, она вольна поступать со своей жизнью, как ей угодно, не так ли?

— Ну хорошо, — сказал я. — Начнем с кассеты номер один!

* * *

— Хэррис Чэпмен родился в Томастоне четырнадцатого апреля 1918 года. Имя его отца — Джон У. Чэпмен. Он был главой агентства Форда и одним из самых крупных владельцев акций в Томастонском государственном банке. Мать Хэрриса, урожденная Мэри Бэрк, была единственной дочерью поверенного в делах в Томастоне.

Джон У. Чэпмен продал свое дело, вышел в отставку в 1940 году и переехал в Калифорнию. И он, и его жена до сих пор живы и проживают в Ла-Джолла.

У них двое сыновей. Кейт на два года старше Хэрриса. В то лето, когда ему исполнилось девятнадцать, он окончил первый курс университета и задел машиной двенадцатилетнюю девочку. Травма была серьезной. Кейт вскоре после этого заболел: перестал спать, а если и спал, то никто не мог сказать когда. Стал терять в весе и совершенно ушел в себя. Разумеется, это были первые признаки шизофрении, и, возможно, несчастный случай с девочкой не имел к этому отношения. Но как бы то ни было, он впал в безнадежное отчаяние и более половины следующих двадцати двух лет провел в заведении для душевнобольных.

Как я тебе уже говорила, эта история всегда преследовала Хэрриса — тем более, что в их семье и до этого уже был случай психического заболевания (сумасшедшим был то ли внучатый дядя, то ли какой-то другой родственник).

Глупо, конечно, но я замечала, что Хэррис имеет склонность к ипохондрии.

В 1936 году он окончил школу. Мать хотела, чтобы он закончил еще и католическую школу, и поэтому Хэррис поступил в Нотр-Дам. Окончив ее в 41-м году, он стал студентом юридического факультета, где его застали события в Пирл-Харборе.

Мэриан остановила магнитофон и потянулась за сигаретой. Я дал ей прикурить от зажигалки.

— Вопросы есть? — спросила она.

— Один, — ответил я. — Касающийся его брата. Где он сейчас?

— В Ла-Джолла, у родителей…

Она нажала кнопку с надписью «Запись» и продолжила рассказ:

— Закончив семестр в институте, Хэррис пошел на флот и в то же лето был произведен в лейтенанты. Хотя его чуть было не забраковали из-за его уха.

Он получил должность на авианосце. — Мэриан оттолкнула пуф в сторону и села по-турецки на ковер, пристроив стенографический блокнот между колен.

Я наблюдал за ней, изучая ее гордое, тонкое лицо, которое можно было бы назвать надменным, если бы его не смягчали прелестные глаза.

Я подумал, что она — самая необыкновенная и самая обольстительная женщина из всех, каких я когда-либо встречал.

Мэриан приподнялась и вновь остановила магнитофон.

— Ты слушаешь? — строго спросила она.

— Конечно, — ответил я и повторил ее последние слова:

— Чэпмена перевели в Сиэтл для продолжения службы на берегу.

— Странно, — отозвалась она. — Ты так на меня смотрел…

— Просто потому, что ты необыкновенно красивая…

Мэриан вздохнула, прошла в спальню и вернулась с подушкой в руках, которую бросила рядом с кофейным столиком.

— Ложись спиной ко мне, закрой глаза и сосредоточься!

Я повиновался, а она продолжила свою лекцию, время от времени останавливаясь, чтобы что-то уточнить в своих заметках:

— Чэпмена произвели в лейтенанты. В начале весеннего семестра в 1946 году он вернулся на юридический факультет и еще до окончания его женился на девушке из Нового Орлеана, которую встретил на балу. Ее звали Грейс Траэн. Изящная, смуглая женщина хрупкого телосложения и очень хорошенькая — настоящее эфирное создание, очевидно, была девственницей.

Он почти никогда не говорил об этом, но, насколько я понимаю, их первая брачная ночь была ужасна, и позднее их отношения не стали лучше.

Видимо, над ней довлела какая-то психическая травма. Возможно, в детстве пришлось что-то пережить. Они пытались как-то приспособиться, но кроме ее отвращения к брачному ложу были и другие вещи, отягчающие их жизнь. Она, например, считала, что его родители должны оказывать им большую финансовую помощь. И не хотела уезжать из Нового Орлеана. Не прошло и года после окончания Хэррисом юридического института и его возвращения в Томастон, как они расстались. Она уехала к матери в Новый Орлеан. Здоровье ее ухудшилось. Помимо всего прочего, у нее обнаружилась анемия.

Мэриан вновь остановила ленту. Я посмотрел на часы и с удивлением обнаружил, что уже за десять.

— Успеваешь следить? — поинтересовалась она.

— Конечно! — ответил я и сел, прислонившись к стулу. Мы оба закурили. — А ты? Когда ты появишься на сцене?

— Очень скоро, — бросила она. — Но эту кассету я хочу заполнить исключительно Хэррисом.

Так тебе будет легче находить нужные сведения.

Она сделала еще несколько рекомендаций, опять запустила магнитофон и перешла к описанию города, маленького провинциального клуба и некоторых друзей Хэрриса.

Кассета приближалась к концу.

— ..У него быстрая, напористая походка, он плохо переносит ликер, хотя никогда в этом не сознается. Если выпьет лишнего — то есть более трех порций мартини, — то становится несговорчивым, начинает спорить. Музыки для него не существует, танцует плохо и редко. В последние два года, во время своих ежегодных выездов на рыбную ловлю, стал увлекаться девушками — главным образом совсем юными. Он не знает, что мне известно об этом, но сомневаюсь, чтобы Хэррис снизошел до лжи, если бы об этом зашла речь.

В конце концов, мы ведь не были женаты.

Может быть, благодаря своей профессии и практике в суде Чэпмен совершенно не боится конфликтов и скандалов, может спорить с кем угодно и где угодно. Официантов совершенно не уважает, и я пережила немало неприятных минут, когда он трижды отсылал назад какое-нибудь блюдо или отказывался дать на чай, если считал, что его плохо обслужили. Я не хочу сказать, что Хэррис груб или привередлив, но он требователен и, пожалуй, довольно толстокож.

Перед тем как оплатить счет, всегда его проверяет. Каждый год покупает новый «кадиллак».

Водитель Чэпмен никудышный, тем не менее сильно превышает скорость. Очень самоуверен с женщинами — в точности как ты. Тебе будет совсем нетрудно его сыграть. Когда позднее тебя будут описывать, то, если ты все это хорошо выучишь, они практически опишут Хэрриса, вплоть до его жестов.

Мэриан выключила магнитофон и встала.

— Ну хорошо! Сейчас перемотай ленту и прослушай все с начала. А я сбегаю за какими-нибудь бутербродами.

— Кстати, как насчет нашего режима? Мы где-нибудь обедаем?

— Конечно! И лучше всего, если мы будем обедать то в одном, то в другом месте — тогда нас не запомнят. Завтракать можем дома — кофе с апельсиновым соком, а на второй завтрак достаточно будет и бутербродов.

— А машину ты вернула?

— Да. В конце концов, ведь предполагается, что я — в Нассау. Ты, конечно, возьмешь машину напрокат, до того как он сюда явится, а пока обойдемся и такси. Ну хорошо, Джерри, перемотай ленту и займись делом.

Она прошла в спальню. Я включил магнитофон и, слушая, стал ходить взад-вперед по комнате. Дверь в спальню была приоткрыта. Я переступил порог. Голубая пижама небрежно валялась на кровати, а она, в одном бюстгалтере и трусах, стояла перед шкафом с одеждой. Я посмотрел на красивые стройные ноги, покрытые легким загаром до линии купального костюма, где кожа была цвета чистой слоновой кости.

Мэриан обернулась. Должно быть, я непроизвольно сделал шаг в ее сторону, потому что она решительно проговорила:

— Нет! Нет! Уходи!

Сказано это было очень серьезным тоном. Потом, вынув из ящика комбинацию, просунула в нее голову.

— Простите меня, учитель, но вы так обольстительны!

— Да, да, знаю! — Она одернула комбинацию. — Представляю собой непреодолимый соблазн для двадцативосьмилетних волков!

— Миллион раз спасибо! — улыбнулся я.

— Пожалуйста… А теперь выматывайся и займись делом. Прослушай кассету не один раз — ведь что-то ты наверняка пропустил мимо ушей.

— Значит, ты согласна с моей оценкой?

Она взмахнула тоненькой ручкой:

— Прочь с дороги, Сирано!

Глава 5

Я пожал плечами и вернулся к изучению Хэрриса. Вскоре Мэриан появилась из спальни и ушла за сандвичами. Я проводил ее взглядом. Когда она проходила через комнату, все вокруг будто ожило, а после ее ухода образовалась какая-то пустота.

Я с трудом заставил себя сосредоточиться и начал слушать магнитофонную запись.

Что со мной творится, в конце концов?! Я окончательно потерял себя…

Когда она вернулась, мы даже за едой не переставали работать. Мэриан задавала вопросы о тех фактах, которые уже были записаны на пленку, пытаясь поймать меня на какой-нибудь ошибке.

— Кто такой Роберт Уингард?

— Роберт Уингард — директор радиостанции.

— Хорошо. А Билл Макьюэн? Чем он занимается?

— Билл Макьюэн — девушка.

Она одобрительно кивнула:

— Очень хорошо!

— Ее настоящее имя — Билли Джин, ей двадцать семь лет, она работает в редакции газеты и ведает рекламой.

— Правильно, — одобрила Мэриан. — Но не задавайся. Ведь мы только начали соскребать верхний слой. — Проглотив половину сандвича, она бросила остатки в ведро для кухонных отходов и поставила новую кассету.

— Я родилась в Кливленде, — начала она. — Училась в школе в Стенфорде. Моя мать умерла, когда мне было лишь пятнадцать, и отец никогда больше не женился. Он был врачом-гинекологом, притом хорошим. За тридцать пять лет работы скопил, должно быть, больше миллиона, но когда несколько лет назад умер, оставил после себя меньше двадцати тысяч. Вот что значит неудачно поместить капитал! Возможно, кто-нибудь когда-нибудь напишет книгу, как врачи помещают свои деньги.., но, впрочем, это не важно. Это были его деньги. Я просто хочу подчеркнуть, что именно его ужасный пример, вероятно, и заставил меня заинтересоваться вопросами бизнеса и капиталовложений.

Когда мы вступили в войну, Мэриан записалась в колледж на краткосрочные курсы стенографии и машинописи, стала работать на оборонном заводе.

Там ей понравилось. Быстрая, вечно всем интересующаяся, компетентная, она менее чем через год уже стала личным секретарем одного из начальников фирмы. Весной 1944 года встретила Кеннета Форсайта и вышла замуж. Он служил в авиации, стал инструктором, и его командировали на военно-воздушную базу близ Сан-Антонио в Техасе. Они отлично ладили, брак согревала влюбленность, но Мэриан не могла вынести скуки праздного существования, когда вся ее деятельность свелась к управлению их однокомнатным царством. Поэтому снова пошла работать, на этот раз в местную контору одной из больших национальных маклерских организаций. И тут же влюбилась в биржевой рынок — словно тот был ее собственным изобретением. Здесь было во что запустить зубы — ей открылся мир бизнеса и индустрии в чистом виде. Она изучала его со страстной энергией, стараясь узнать о нем все, что было доступно знанию. Когда война закончилась, Форсайт остался на военной службе, но перевелся на другую базу, расположенную неподалеку от Далласа. Домашнее хозяйство по-прежнему наводило на Мэриан скуку, и она поступила на службу в Далласское отделение этой маклерской организации.

Потом, в 1949 году, Форсайта перевели на аэродром в Томастоне, штат Луизиана, и его жена оказалась без работы. Невыносимая скука стала разъедать ее душу. Она не любила маленькие городки, где жизнь общества определяется интересами той или иной группировки, а для женщины с беспокойным умом и стремлениями такая атмосфера была просто удушающей. Не удивительно, что встреча с Чэпменом изменила всю ее жизнь.

Он как раз открыл свою юридическую контору, и, хотя дел у него было немного, ему нужен был кто-нибудь, чтобы время от времени печатать различные документы и отвечать на телефонные звонки. Мэриан предложила свои услуги — частично от скуки, а частично потому, что ее это интересовало. А вскоре увлеклась и самим Чэпменом. Это был человек, полный энергии, целеустремленный, деловой и смелый, но он растрачивал себя попусту, копошась в мелких политических делах. Между ними с самого начала возникло взаимное тяготение.

Первым предприятием, с которого началось превращение Хэрриса в миллионера, были механическая прачечная, и «втравила» его в это именно Мэриан.

— Он защищал владельца механической прачечной, виновного в нанесении какого-то незначительного ущерба, — продолжала рассказывать она. — И добился для него самого мягкого приговора. Но у этого человека были финансовые затруднения, и он даже не мог полностью оплатить судебные издержки. И тут у меня возникла идея. Я поехала посмотреть, что это за прачечная.

Ее бедой было месторасположение. Она находилась не там, где надо, точнее, в том районе, где большинство семей имели собственные стиральные машины. В южной же части города целый район с цветным населением, который буквально кишел детьми, не имел даже мало-мальски доступных бытовых услуг.

Я подыскала дом, который сдавался в аренду, и рассказала Хэррису о своем плане. Благодаря связи его отца с банком ему легко удалось занять требуемую сумму. Он купил у владельца прачечной стиральные машины — купил просто за бесценок — и перевез их в арендованное помещение.

Мы уговорили служителя одной из цветных церквей стать управляющим, а я взяла на себя всю бухгалтерию. Через восемь месяцев Чэпмен продал прачечную, получив шесть тысяч долларов чистой прибыли.

Начало было положено. Следующей ступенью были две-три спекуляции с земельными участками, которые принесли ему более четырнадцати тысяч.

К концу 1950 года Мэриан уже работала у Хэрриса постоянно, и адвокатская деятельность составляла лишь незначительную часть его операций. Он действовал с размахом, был по уши в долгах, но тем не менее рос и поднимался на волне большого бума пятидесятых годов. Жена Чэпмена уже оставила его, а Мэриан Форсайт и ее муж все мучительней и с каждым разом все ожесточеннее ссорились по поводу ее работы у этого человека. Форсайт говорил, что люди начинают болтать по этому поводу, но она тем не менее отказалась уволиться. Конец наступил менее чем через полгода. Форсайта вновь перевели на другую базу. Мэриан предстояло сделать выбор, и она его сделала — потребовала от Форсайта развода и осталась в Томастоне. Она была влюблена в Хэрриса.

Мэриан знала, на что идет, и не питала на этот счет никаких иллюзий. Он не мог жениться на ней, пока была жива его жена, а в маленьком городке об их романе, как бы скромно и сдержанно они себя ни вели, все равно стало известно. Я представил себе ледяные взгляды, которые, судя по всему, выпали на ее долю. Возможно, это не очень-то ее тревожило, думал я, во всяком случае, те насыщенные шесть лет, когда у нее был Чэпмен и интересная работа. Но когда он оставил Мэриан одинокой и беззащитной, для нее это, должно быть, было в сто раз тяжелее, чем если бы такое произошло в большом городе.

— Погоди минутку, — попросил я. — Мне в голову пришли кое-какие мысли. Ведь ты должна иметь законные основания для того, чтобы вернуться туда. Иначе это будет выглядеть подозрительно.

Она остановила магнитофон.

— Конечно. Но у меня там собственный дом.

Чтобы продать его и сдать мебель на хранение в Новом Орлеане, нужно по меньшей мере две недели. И не забывай: я приеду в Томастон уже после того, как он уедет отдыхать. Так что все это покажется совершенно естественным.

Мэриан, несомненно, была права. Все прилаживалось одно к другому, как камни в стене инков.

Если смерть сама по себе может быть прекрасной, то задуманная ею операция была настоящим шедевром.

Мы продолжали работать. Следующая кассета заполнилась подробным рассказом о том, как Чэпмен в последующие пять лет приобрел остальную часть своего богатства, а она в период с 1950-го по 1955 год мало-помалу вовлекла его в крупные операции по скупке и продаже акций, связанных с такими значительными фирмами, как «Доу кемикл», «Филлипс петролеум», «Юнайтед эйркрафт» и «Дю Пон».

— Все делалось ради крупных выигрышей, — продолжала Мэриан. — Обычные доходы его не удовлетворяли — после уплаты налогов оставалось слишком мало. Все эти годы я изучала ценные бумаги, и биржевой рынок стал полем его деятельности. Хэрриса постоянно сопровождал успех. А прошлым летом, когда появились признаки упадка, мы начали переключаться на недвижимость, привилегированные акции, боны. И наличные. Здесь ему ничего не грозит. Никакой опасности, если не считать меня…

Эта кассета кончилась около половины четвертого.

— Прокрути ее еще раз, — велела Мэриан, делая пометки уже к следующей части.

Я прослушал все сначала. Потом она забросала меня вопросами так, что у меня голова закружилась. Тогда Мэриан поставила одну из кассет с записью телефонного разговора между Чэпменом и Крисом Лундгреном. Я слушал и изучал стиль его речи, а она в это время готовила на кухне мартини.

Закурив и отхлебнув глоток из бокала, Мэриан остановила ленту.

— Скажи, что ты заметил?

— По телефону он очень лаконичен, — ответил я. — По крайней мере, в деловых разговорах. Никаких вопросов о здоровье, о семье собеседника.

Говорит «до свидания» один раз и сразу же вешает трубку. Твое имя произносит, как «Мэрьен», акцентирует первый слог в названии фирмы «Дю Пон» и произносит «Дю», как «Дью», — «Дью Пон». В слове «тысяча» проглатывает средний слог, так что получается «тысча». И вообще сливает слоги во многих словах — чаще, чем это делают другие люди.

Она одобрительно кивнула:

— Хороший слух. Продолжай в том же духе.

В семь часов вечера мы протрубили отбой, переоделись и поехали обедать в ресторан. В темном платье она была неотразима — такая высокая, стройная, ухоженная. Мне было приятно видеть, что мужчины, да и женщины тоже, оборачиваются ей вслед.

Мы заняли место у одного из больших окон, выходящих на залив с его ожерельем из сверкающих огней.

— Рядом с тобой все женщины выглядят как крестьянки, — заметил я.

Мэриан улыбнулась:

— Отрабатывается старый прием, Джерри? Ради чего стараться?

— Нет, я серьезно!

— Ну конечно, дорогой! Таковы все условные рефлексы. — И через какое-то время добавила:

— Нам следует учесть один момент. Голос Лундгрена ты, конечно, узнаешь, но ты никогда не слышал ее голоса.

Я вздохнул:

— Ничего страшного. Пока она не назовет себя, а я не буду уверен, то всегда могу сослаться на плохую слышимость и сказать, что плохо разбираю, что она говорит;

По пути домой мы устроили нечто вроде экзамена. Я вышел из такси возле аптеки, дал ей время доехать до дому и позвонил из телефонной будки. Мэриан говорила за Лундгрена.

— Крис!.. Это Чэпмен, — сказал я. Потом спросил, как идут дела на бирже, обсудил с ним один-два пункта и отдал пару распоряжений.

А выйдя из роли, спросил:

— Ну, как твое мнение?

— Хорошо! — признала она. — Очень хорошо!

Я возвращался домой в теплой, пахнущей океаном темноте и думал о ста семидесяти пяти тысячах долларов. Когда, открыв дверь своим ключом, я вошел в квартиру, Мэриан как раз выходила из спальни, уже успев снять платье и комбинацию, запахивая на себе голубой халат.

Она сосредоточенно поджала губы.

— Может, надо говорить чуть-чуть менее отрывисто, — посоветовала она. — Но это уж очень тонкий штрих…

— Можешь не беспокоиться, — отозвался я. — У меня все получится. — Я взял ее за руку, потом крепко обнял и начал целовать с такой страстью, словно боялся, что завтра утром все женщины будут отправлены на другую планету.

Высвободившись из моих объятий, она пробормотала:

— Но я думала, что мы еще поработаем часик-другой… — И в ту же секунду смилостивилась:

— Ну хорошо, пусть будет по-твоему, Джерри…

— Умное начальство, — сказал я, — никогда не забывает о значении отдыха для своих служащих.

Если тюлень заартачится, швырните ему еще одну сельдь. — Я начал было говорить что-то очень злое и саркастическое, но оборвал себя на полуслове. Я так сильно хотел обладать этой женщиной, что согласился бы на любые ее условия…

Позднее мы, разумеется, опять принялись за работу.

* * *

Следующий день повторил предыдущий. Чэпмен, его предприятия и Томастон вливались мне в мозг, пока не стали переливаться через край.

Мы записали две кассеты. Я еще раз их прослушал. А она потом задавала вопросы. Я прокручивал их снова и снова, и все это время сознавал, что мое внимание все больше и больше сосредоточивается на ней самой. Вместо того чтобы собраться с мыслями, я отвлекался, думая о Мэриан. Мне это очень не нравилось, но я ничего не мог поделать.

Мы опять пообедали в ресторане, а вернувшись, проработали до одиннадцати. Когда легли спать, она отдалась мне с мягкостью и без всяких возражений, но потом снова стала холодной и недосягаемой. Я лежал в темноте и думал о ней. И дело вовсе не в том, что Мэриан от природы была холодна и лишь милостиво терпела меня — нет, хуже! Для нее это было настолько безразлично, что она даже не удосуживалась замечать мою любовь.

Вполне возможно, думал я, что Чэпмен и не самый гнусный негодяй на свете, но он, несомненно, самый глупый. Я попытался представить себе, какой она была до того, как стала бесчувственной ко всему, кроме воспоминаний об унижении и планов мщения.

На следующее утро я проснулся от того, что она отчаянно старалась вырваться из моих объятий.

— Джерри! — резко выкрикнула она. — О, Боже ты мой! Что ты делаешь? Ты что, хочешь переломить меня надвое?

— Прости, — сказал я, тупо оглядывая комнату. — Должно быть, мне приснился дурной сон.

И тут я вспомнил этот сон, словно увидел его снова с ужасающей ясностью. Я бежал за ней следом по мосту Голден-Гейт и успел схватить ее в то мгновение, когда она уже собиралась прыгнуть вниз. Я старался удержать ее.

В тот день мы заполняли последнюю кассету.

Она рассказала мне все, что знала о Корел Блейн, а знала она массу вещей, вплоть до того, что ее настоящее имя вовсе не Корел, а Эдна Мэй. Очевидно, она верила в старинное правило военной науки, гласящее, что вы должны непрестанно изучать противника. Мэриан описала Корел со всех точек зрения, включая психоанализ, и подробно рассказала об их романе, начиная с того дня, когда он дал ей первое поручение, и кончая оглашением их помолвки.

— Когда я впервые увидела ее, я испугалась, — сказала она. — Уже много лет я сама нанимаю и увольняю персонал. Он никогда в это не вмешивался, никого сам не нанимал и даже не интересовался этими вопросами. Признаюсь, раза два я поступила несправедливо, уволив девушек только за то, что они пялили на него глаза, но это не важно…

Во всяком случае, когда я увидела эту Блейн, во мне сразу шевельнулось предчувствие. Натуральная блондинка, ростом около пяти футов трех дюймов и главное — всего двадцати трех лет от роду! Но еще больше меня испугали ее глаза с поволокой, глаза непорочной девственницы. А ему сорок, точнее, исполнится сорок в будущем месяце. Он-то видел только ее глаза, этот невинный ангельский взгляд, а я сразу увидела нож в ее зубах, с которым она пробралась в нашу жизнь. Хэррис сказал, что она дочь его старого друга, только кончила школу в Техасе, и он обещал ей работу.

Я действовала очень медленно, можно сказать, ощупью, но сразу же почувствовала сопротивление.

И поняла, что эту особу мне не уволить. Конечно, никакой открытой вражды ни с одной из сторон не было, но сопротивление существовало. Тогда я перевела ее на более сложную работу — знала, ей не справиться. И что же получилось? А получилось то, что эту работу мне пришлось выполнять самой — это все, чего я сумела добиться. Кстати, она явилась к нам через три недели после смерти миссис Чэпмен…

Должно быть, Мэриан чувствовала себя чертовски плохо и одиноко. Жена, окажись она в таком положении, имела бы статус и солидный вес общественного мнения на своей стороне, а она не имела ничего. Конечно, Мэриан поняла, что проиграла, еще задолго до того, как на нее обрушился удар. А Чэпмен даже не соизволил сам сообщить ей о своей помолвке. Насколько я понял, он молчал не потому, что ему было совестно или он не хотел говорить ей правду в глаза, — просто счел это излишним. Подвернулось какое-то дело, которое было для него более важным, — вот и все!

— А ты, случайно, не сгущаешь немного краски? — спросил я.

Она вздохнула:

— Уверяю тебя, я не настолько глупа, чтобы позволить себе такое. Я рассказываю все в точности, как было, — иначе нельзя. Видит Бог, это не доставляет мне никакого удовольствия — я не мазохистка. Но ты должен знать правду, а не какую-нибудь драматизированную версию. Об их помолвке мне сообщила сама Корел Блейн — на службе, в понедельник утром. И можешь не сомневаться, она постаралась сделать это как можно эффектнее. Для нее это был верх торжества.

С девяти утра до пяти вечера — целая вечность, подумал я. И от этих наблюдающих глаз некуда было ни уползти, ни спрятаться. Исключительный день пришлось вынести Мэриан, что ни говори! И тут мне пришла в голову мысль, а что же она планирует в отношении Корел Блейн?

И я спросил ее об этом.

Она холодно пояснила:

— Блейн будет уверена, что это моих рук дело.

Как одна из форм утонченной мести этот случай не имеет себе равных, решил я. Корел Блейн рассчитывает получить мужа и миллион долларов, но все это вырвут из ее маленьких загребущих рук, и ей станет известно, что это сделала именно Мэриан. И при этом не только не сможет доказать ее вины, но и поймет, что фактически сама тому способствовала, безропотно сыграв отведенную ей роль.

— Если Блейн только двадцать три, — сказал я, — то ей предстоит провести долгую и интересную жизнь в размышлениях о том, как же она так влипла.

— Да, не правда ли?

Мы вернулись к работе и трудились до полудня. Когда Мэриан убежала за сандвичами, я вдруг внезапно вспомнил, какое сегодня число: восьмое ноября! Я нашел в справочнике телефоны цветочных магазинов, позвонил и заказал две дюжины роз. Около четырех часов пополудни мы все еще занимались Корел Блейн, когда в передней раздался звонок. Я открыл дверь, рассчитался с посыльным и поставил коробку с цветами перед Мэриан, на кофейном столике.

Она подняла глаза от своих заметок и увидела длинную картонную коробку.

— Цветы? Чего ради?

— С днем рождения! — произнес я.

Она неодобрительно покачала головой:

— И зачем только… — Потом открыла коробку и воскликнула:

— Какая красота, Джерри! Но как ты узнал, что у меня сегодня день рождения?

— Из твоего водительского удостоверения.

— Настоящая ищейка!

Она наполнила водой вазу и поставила в нее цветы. С минуту постояла, любуясь ими, а потом подошла ко мне и обвила мою шею руками.

— Дорогой мой Джерри, — проговорила Мэриан с ласковой улыбкой. — Ты все еще упорно пытаешься догнать трамвай, который уже давно ушел?

Тщетно, подумал я. Она непробиваема. Ничто не сможет ее затронуть. Никакой поступок. Вся ее жизнь — в прошлом.

А потом спросил себя, да знаю ли я сам, что пытаюсь ей сказать?

Мы снова принялись за работу.

Глава 6

На следующее утро Мэриан сделала кое-какие покупки и около одиннадцати часов отбыла в Нассау. Как только за ней закрылась дверь, в квартире воцарилась невыносимая до боли пустота.

Я собрал на кофейном столике вещи, приготовленные для моей дальнейшей работы, и стал их рассматривать: семь кассет, уложенные в коробки, пронумерованные и снабженные индексами, очки в роговой оправе, мундштук, безвкусные сигареты с фильтром, карта Томастона с названиями улиц и местами, где находились предприятия Чэпмена и его контора, которую Мэриан начертила, список телефонных номеров (их было более двадцати), три документа с образцами его подписи, флакон жидкости для осветления моих волос и пробивающихся усов.

Эта жидкость, по ее словам, не была в буквальном смысле красителем, и если я не переборщу, то мои волосы будут производить впечатление не искусственно подкрашенных, а слегка выгоревших на солнце.

Я прошел в ванную, смочил голову осветлителем, согласно инструкции, и стал тренироваться в воспроизведении подписи Чэпмена.

Когда рука устала, я запустил первую кассету.

В комнате зазвучал голос Мэриан. Я закрыл глаза, и мне показалось, что она здесь, рядом со мной. Я заставил себя сосредоточиться.

Когда мой мозг отупел от запоминаний, я снова взялся за чэпменскую подпись и обнаружил, что по части подделки далеко не так талантлив, как в перевоплощении. Однако после нескольких сот попыток дело пошло значительно лучше. Я продолжал упорно тренироваться. Через некоторое время решил разбить подпись на буквы и написать каждую несколько сот раз, чтобы выяснить и устранить возможные отклонения от оригинала.

Около семи я пообедал в ресторане, находившемся в трех или четырех кварталах от дома, и, вернувшись, работал до полуночи. Когда наконец выключил свет, образ Мэриан приблизился ко мне в темноте…

На следующий день, в воскресенье, я проработал с семи утра до полуночи с кратким перерывом для еды, атакуя каждое задание со страстной сосредоточенностью, лишь бы изгнать из памяти саму Мэриан. Понемногу я входил в роль. Целые разделы записанных на магнитофоне данных крепко запечатлелись в моем сознании. Я уже видел и ощущал Чэпмена так, что надобность практиковаться в его речи отпала. С подписью тоже почти справился. Продолжая подписываться его именем час за часом, я в то же время вслушивался в записи. Еще никогда в жизни я не работал с таким рвением и упорством. Когда наконец лег в постель, у меня голова кружилась от усталости.

Она оставила мне пятьсот долларов наличными. Я отправился в понедельник утром в Майами и взял напрокат машину с приспособлением для прицепа. На этой машине поехал туда, где сдавались лодки и моторы. Используя свое настоящее имя и выданные мне в Калифорнии водительские права, а также наш адрес на Довер-Уэй, я взял весь комплект: шестнадцатифутовую лодку, мотор Джонсона в двадцать пять лошадиных сил и прицепную тележку с креплениями для лодки.

Заплатив за неделю вперед, купил спиннинг и другое снаряжение, расспросил о лучших местах для рыбной ловли и выехал на шоссе.

Через час с небольшим я уже был на Ки-Ларго. Сверившись с картой, отметил показания спидометра и свернул на прибрежную дорогу, кончавшуюся тупиком где-то у верхней оконечности острова. Я высматривал места, где удобнее спустить лодку. Отыскав одну такую бухточку, записал ее точное местонахождение и поехал дальше. Проехав с милю, нашел еще одну удобную бухту и тоже записал все данные. Теперь я мог найти любую из них даже в темноте, и если одна из них окажется занятой, то смогу остановиться в другой. В настоящее время обе бухты были безлюдны. Теперь следовало потренироваться с машиной. Сначала выходило неуклюже, но после получасовой тренировки дело постепенно пошло на лад.

Дав задний ход, я снова подъехал к воде, облачился в рыбацкую одежду, которую захватил с собой, и спустил лодку на воду. Дул умеренный юго-восточный ветер, но море до самой линии рифов светилось спокойной гладью. Минут через пятнадцать я вышел на рифы, туда, где начиналось морское течение. При умеренном донном волнении лодка слушалась меня идеально. Значит, все хорошо, только бы погода не испортилась. Я вернулся на берег, закрепил лодку на прицепе и поехал назад, в Майами-Бич.

Гараж находился за домом. Я запер в нем прицеп с лодкой, а машину оставил перед гаражом на дороге. Поднимаясь в квартиру, обнаружил в почтовом ящике открытку.

Она была отправлена из Нассау в воскресенье, во второй половине дня, и в ней сообщалось, что в понедельник вечером Мэриан вылетает в Нью-Йорк. Открытка была написана печатными буквами. Подписи не было. «Скучаю по тебе», — написала она. Неужели правда? На какое-то мгновение я вновь почувствовал ее присутствие, увидел незабываемый жест ее руки, покачивание ноги с тонкой лодыжкой и гладкую, темно-русую головку, смотреть на которую было бесконечной радостью.

Я принял душ и побрился, пользуясь безопасной бритвой, чтобы не задеть усов. Они начали отрастать, и я с удивлением отметил, что с ними выгляжу несколько старше. Что ж, тем лучше.

Потом опять стал практиковаться в подделывании подписи. Временами она у меня получалась так здорово, что отличить было почти невозможно, но следовало научиться подписываться побыстрее, естественнее и непринужденнее.

На следующее утро я поехал в Майами, в лавку старьевщика, и купил кусок подержанного брезента. На обратном пути остановился у магазина строительных материалов и приобрел четыре бетонных блока, сказав, что мне нужно залатать стену. В магазине дешевых товаров взял моток проволоки и клещи. Все это сложил в багажник и запер его. Вернувшись в нашу квартиру, я с яростной сосредоточенностью принялся за работу и трудился до двенадцати часов ночи.

Утром, проснувшись, сообразил, какой сегодня день, и внутри у меня все задрожало, заныло. Сегодня тринадцатое число, и вечером он должен быть здесь. Меня охватил страх. Легко сказать, что то и другое вполне надежно, но может ли вообще что-то быть вполне и до конца надежным? Существует миллион вещей, способных подвести.

Я попробовал поработать, но не мог сосредоточиться. Собственно говоря, мне уже не нужно было готовиться. Единственное, чего мне, возможно, еще не хватало, так это нахальства. Я далеко не был уверен, что у меня его хватит на то, что мне предстояло.

Утро прошло без каких-либо новостей. Мэриан молчала. А может, он не приедет? Во мне шевельнулась надежда, что какой-то неожиданный случай помешал ему выехать из Томастона. Но в семнадцать тридцать зазвонил телефон. Меня вызывала миссис Форбс из Нью-Йорка. Телефонист спрашивал, оплачу ли я вызов. Я ответил утвердительно и услышал голос Мэриан:

— Джерри? Слушай, дорогой, я звоню из переговорного пункта. Не хотела, чтобы этот мой счет вписали в счет гостиницы. Он уже в пути.

— Ты уверена в этом?

— Да. Я только что звонила домой подруге. Он выехал вчера вечером, рассчитывая переночевать в Мобиле. Он должен прибыть туда между двенадцатью и двумя ночи. Я сейчас выезжаю и буду в Майами около девяти. Не встречай меня в аэропорту.

— Хорошо, — сказал я.

— У тебя все в порядке?

— Пожалуй. Если не считать того, что тебя нет рядом.

— Приеду, и очень скоро. До встречи, дорогой!

Время тянулось бесконечно. Я вышагивал взад и вперед по комнате, закуривая одну сигарету за другой и представляя себе, как пути их машин с роковой неизбежностью пересекутся в Майами.

Я больше всего хотел, чтобы она была рядом со мной, и надеялся, что он сюда никогда не приедет. Чэпмен ездит редко и с превышением скорости. Дай Бог, чтобы он разбился и погиб.

Я вышел из дому и попытался пообедать, но потом даже не мог вспомнить, обедал или нет.

В половине десятого услышал, как возле дома затормозила машина. Я открыл входную дверь.

Она шла по дорожке, а за ней — таксист, который нес ее легкий небольшой чемодан. Остальные вещи остались в номере ее гостиницы в Нью-Йорке.

На ней была очень нарядная плоская шляпка, надетая слегка набок, и перчатки. Легкое пальто она перекинула через руку.

Мэриан улыбнулась, коснулась губами моих губ и, открыв сумочку, стала искать деньги. Я расплатился с таксистом. Не знаю, сколько именно я ему дал, но он, как я понял, остался доволен.

Мы вошли в дом, я закрыл плечом дверь и поставил ее чемодан на пол…

Наконец она вырвалась из моих объятий и выпалила, тяжело дыша:

— Джерри! В конце концов…

— Дай мне посмотреть на тебя, — попросил я и отодвинулся, не выпуская ее из рук. К этому времени я уже успел размазать помаду на ее губах и сбить шляпку набок, но сомнений быть не могло — она была самой изящной, самой прелестной женщиной на свете.

Я сказал ей об этом. Вернее, начал говорить, но Мэриан меня перебила:

— Ты пьян?

— Нет, — ответил я. — Не пил ни капли… Господи, как я истосковался! Просто не могу выпустить тебя из рук…

Она улыбнулась:

— Ты действительно много работал? И никаких девочек, а?

— При чем тут девочки, — возмутился я. — Неужели до тебя не доходит, что только ты…

— Не говори глупостей, Джерри, — велела она. — Может быть, присядем?

— Прости. — Я посадил ее на диван, сел рядом и снова обнял ее, но она протестующе покачала головой и оттолкнула меня.

— Неужели я так состарилась, что не могу справиться даже с мальчишкой, не достигшим тридцатилетнего возраста?

— Послушай, Мэриан, — сказал я. — Да ты будешь меня слушать, черт возьми?! — Я снял с нее шляпу и бросил ее на кофейный столик. Потом приложил руку к ее щеке, повернул ее лицо и посмотрел на плавную линию темных волос и на глаза необыкновенного синего цвета. Меня вновь охватило сумасшедшее желание схватить ее и овладеть каждой частицей ее существа.. Я вновь поцеловал ее. Это было самое необузданное, самое удивительное чувство, какое я когда-либо испытывал в жизни.

Она шевельнулась:

— В самом деле, что это творится с тобой, Джерри?

— Я люблю тебя. Даже четырнадцатилетняя девочка поняла бы это…

— Не смеши меня. — Мэриан попыталась отстраниться, но я обхватил ее еще крепче.

— Джерри, — запротестовала она, — сейчас не время.

— Да выслушай же ты меня, ради Бога! — потребовал я. — И постарайся не выбить мне зубы.

Я люблю тебя! Я схожу с ума по тебе! Один Бог знает, как я тосковал, пока тебя не было. И только когда увидел тебя идущей по дорожке к дому, только тогда по-настоящему понял, как много ты для меня значишь…

Она хотела что-то сказать.

— Не прерывай меня, — продолжил я. — Я должен пробиться к тебе любым путем, даже если на это уйдет вся ночь. Я уже пытался сказать тебе, какая ты удивительная, но ты, кажется, считаешь, что это у меня вроде условного рефлекса… Но ведь должен же быть какой-то способ заставить тебя понять… Послушай, я только ради тебя вернулся из Нью-Йорка! Теперь я это хорошо знаю. Все, что мне нужно, это ты, и я не хочу остаток жизни провести, постоянно оглядываясь назад: а нет ли там полиции.

Внезапно Мэриан вся напряглась в моих объятиях:

— О чем это ты?

— О том, что надо бросить все это к чертям! Это слишком опасно! От этого с ума можно сойти…

Мне нужна ты, и я не хочу все время бежать и прятаться, как дикий зверь. Я отдаю себе отчет, что не принадлежу к категории тех солидных людей, у которых в перспективе увитый виноградом дом и машина для стрижки газонов, но если захочу, то смогу работать. И я хочу, чтобы мы поженились…

Она вырвалась из моих рук и вскочила с дивана. Потом рассмеялась, но смех ее прозвучал, как скрежет лыж при неудачном повороте.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы поженились?!

О, Боже ты мой! Интересно, как бы я выглядела с фатой? Или, может, ты выдавал бы меня за свою мать…

Я схватил ее за плечи и сильно встряхнул:

— Прекрати, Мэриан! Сейчас же прекрати! Я еще никогдане слышал, чтобы кто-нибудь поднимал шум на всю страну — и только потому, что ему тридцать четыре года! Ты выглядишь не более чем на двадцать восемь!

Лицо ее исказилось от презрения. А может, от горечи. Я не знал, от чего именно.

— Дурень! Ты все еще не понял? Разве ты не слышал, как я говорила, что окончила колледж уже к тому моменту, когда мы вступили в войну?

Я имею в виду Вторую мировую. Или ты не проходил этого в школе? Не представляешь себе, когда это было? Мне не тридцать четыре! Мне уже тридцать восемь! — Она снова рассмеялась.

Я подхватил ее, но она отвернула от меня лицо и добавила:

— У меня остался один последний несчастный кусочек достоинства, а ты хочешь, чтобы я выбросила его к чертям…

Я сжал ее виски обеими руками и заставил смотреть мне в лицо.

— Мне наплевать, что тебе тридцать восемь, — произнес я грубо. — Пусть будет пятьдесят восемь или девяносто восемь… Я знаю только то, что вижу и чувствую. Ты самая чудесная женщина из всех, которых я знал. В тебе есть что-то такое, что заставляет смотреть на тебя, затаив дыхание. Думаю, что ты обретаешь женственность там, где другие ее теряют. Когда ты выходишь из комнаты, она становится пустой, а когда возвращаешься, вновь оживает… — Пожалуйста, прекрати! — крикнула она. — Даже если бы я смогла кого-нибудь полюбить, ты думаешь, я вышла бы замуж за человека, который на десять лет моложе меня? Да еще такого привлекательного, как ты? Да я сжималась бы всякий раз, когда люди смотрели бы на нас и удивлялись, чем я тебя купила! Уверяю тебя, в глазах женщин я не выгляжу на двадцать восемь! И не могу больше с ними соперничать. Мне это уже продемонстрировали — публично и вполне убедительно!

— Забудь хоть на мгновение этого туповатого Чэпмена, — попросил я. — Если он настолько глуп, что не понимает, чем владел, то это его беда. Ничего, достаточно скоро это он обнаружит…

— Совершенно верно! Через четыре часа!

— Нет, черт возьми! Нет! Это опасно, и я не хочу, чтобы ты пошла на это! У Чэпмена нет ничего, что тебе нужно и чего бы ты хотела!..

Она смотрела на меня.

— Перестань…

— Это опасно…

Мэриан холодно прервала меня:

— Позволь с тобой не согласиться! У него есть кое-что, что мне нужно, — огромное количество денег, которые я помогла ему добыть для нас обоих. Это единственное, что мне осталось. Тебе, я думаю, этого не понять — ты мужчина, и к тому же очень молодой. Но для меня все ясно. Со мной все кончено! Была — и вся вышла! Я — это прошлое. Если я сейчас начну все сначала, стану работать день и ночь, то к тому времени, когда вновь почувствую себя человеком, уже не буду женщиной. Во всяком случае, не такой, с какой кто-нибудь захотел бы иметь дело — разве что самый отчаявшийся. Я потратила последние шесть лет моей жизни на этого стареющего подростка, а ничего, кроме унижения, от него не получила! Возможно, есть на свете женщины, которые подходят ко всему более философски, чем я, и, пережив такое, остаются после этого здоровыми.

А я не могу! Может, это и плохо, но я даже не хочу и пытаться. Мне больше нечего терять, я не собираюсь стоять среди обломков собственной жизни, как тупая бездушная корова, и смотреть, как они торжествуют…

— Я избавлю тебя от этого…

— Не будь идиотом! — в ярости прокричала она. — Мы ведь ничем не рискуем! И потом, разве деньги ничего для тебя не значат?

— Значат! И даже очень! Но я понял, что ты для меня значишь больше, чем деньги. И если это звучит у меня как реклама шампуня, то очень жаль. Но это — правда!

— И это говорит Джерри Ленгстон Форбс? — спросила она с сожалением.

Я вздохнул:

— Да, Джерри Форбс! Парень, который еще и до двадцати лет не дорос, а уже понял, что наш мир — это просто сумасшедший дом для остальной вселенной! И если вдуматься, может, так оно и есть.

После всех этих лет я наконец бросаюсь с моста головой вниз ради женщины, а при этом из всех женщин нахожу ту, которая как раз решила выбросить к чертям собачьим свою принадлежность к женскому полу. — Я закурил и поднялся с дивана.

— Значит, ты мне не поможешь? — спросила она.

— Нет, — ответил я и, чувствуя себя, как в аду, отправился в спальню, сел на кровать.

Потом, растянувшись на ней и поставив себе на грудь пепельницу, уставился в потолок. Но и там не нашел никакого ответа.

Минут через десять — я все еще лежал в той же позе — услышал, что она вошла в комнату.

Мэриан прилегла на кровать, так что ее лицо оказалось почти рядом с моим.

— Прости меня, Джерри, — сказала она, — думаю, я не совсем уловила, о чем ты говорил. Когда внутри ничего не осталось, кроме ожесточения, масса вещей просто не доходит.

— Бывает, — буркнул я.

Ее глаза смотрели на мои с расстояния в несколько дюймов.

— А если бы я потом уехала с тобой?

— Ты бы и вправду уехала?

— Да… Один Бог знает, зачем я тебе понадобилась, но если ты все же захочешь, то я уеду с тобой.

С минуту я раздумывал над ее словами. Я все еще продолжал колебаться.

— Меня пугает это дело. Ты же отлично понимаешь, с чем мы играем!

— Да, но ведь ты знаешь, как мы собираемся это сделать. Так что ничего страшного случиться не может. — Она слегка улыбнулась и дотронулась пальцами до моих губ. — Понимаешь, нам надо будет потом только переждать. Может быть, целый год. И потом — это будет где-нибудь очень далеко отсюда, там, где никто из тех, кто его знал, никогда не услышит твоего голоса…

— Конечно…

— Ну вот и хорошо! У меня тоже есть немного денег. У нас будет верных двести тысяч, даже немного больше. Мы уедем или к Средиземному морю, или к Эгейскому. Или, если ты захочешь заняться рыболовством, подадимся в тропики.

Может быть, на Цейлон. Мы вдвоем — и никого больше. И никаких следов. А когда ты устанешь от меня…

Я провел пальцами по ее щеке.

— От тебя я никогда не устану.

— Устанешь, достигнув того возраста, когда начинают думать о более молодых женщинах.

— Но ведь мне не придется ждать целый год? — спросил я. — Я имею в виду до того, как снова тебя увижу?

— Нет. Мы можем где-нибудь встретиться, как только я удостоверюсь, что за мной не следят. Через месяц или около того… Ну как, поможешь мне, Джерри?

Я вспомнил мой сон — как она пыталась спрыгнуть с моста, а я ее удержал, — и внутри у меня все похолодело. А вдруг этот сон — предостережение? И с нами может случиться беда?

Тем не менее я уже понял, что она победила.

Теперь я либо должен был принять любые условия, либо потерять ее.

— Ну ладно, — проговорил я. — Приступим к делу.

Глава 7

Я в сотый раз взглянул на часы, чувствуя, как во мне растет нервное напряжение. Ожидание становилось мучительным: слишком много времени было для размышлений! С тех пор, как часы пробили полночь, прошло сорок пять минут. Я сидел во взятом напрокат автомобиле на Коллинз-авеню против въезда в «Дофин». Это был еще один из прославленных мотелей на Золотом побережье, примерно в двух кварталах от «Золотого рога». В «Дофине» для Чэпмена был забронирован номер. Это сделала Мэриан. Она же подготовила все, что нужно для рыбной ловли на Кисе.

Я закурил очередную сигарету и продолжил наблюдать за уличным движением, которое сейчас явно затихало. Я уже приметил несколько телефонных будок — на случай, если мне придется звонить. Потом снова нервно посмотрел на часы. Я сидел здесь уже полтора часа. Может быть, он сделал в пути остановку? Может быть, за две недели, прошедшие после их жестокого конфликта и ее ухода, его планы изменились и сейчас он направляется совсем в другое место?

Мог он и потерпеть аварию…

Внезапно я насторожился: на улице появился еще один «кадиллак».

Конечно, это еще ни о чем не говорило — мимо меня прошло несколько десятков таких машин. В Майами-Бич в них не было недостатка. Но это был один из больших «кадиллаков», к тому же серого цвета и с номерной дощечкой другого штата. Потом я увидел на нем пеликана. Машина сворачивала на подъездную дорогу, ведущую к мотелю «Дофин». Без сомнения, это был Чэпмен. И притом один. Я неслышно вздохнул. Именно это нам и надо было знать наверняка. Если он и собирался поразвлечься во время своей поездки, то пока что еще не нашел подходящей девчонки.

«Кадиллак» остановился перед стеклянным фасадом вестибюля, увешанным разноцветными лампочками, защищенным от улицы ящиками с тропическими растениями.

Я вышел из машины и перешел улицу.

Чэпмен уже исчез за дверью, и портье выгружал из багажника в свою тачку три его больших и с виду дорогих чемодана.

Я вошел в вестибюль и направился к двум телефонным кабинкам, находящимся в глубине слева, рядом с аркой, которая вела в ресторан. Никто не обратил на меня внимания.

Чэпмен стоял возле стойки дежурного администратора. Он выглядел в точности так, как его описывала Мэриан. Между мною и им не было ничего общего, кроме того, что мы оба были одинакового роста и, в общем, одинакового сложения.

На нем был легкий габардиновый костюм, соломенная шляпа, белая сорочка, традиционный галстук в полоску. И конечно, очки.

— У вас забронирован номер на имя Хэрриса Чэпмена, — проговорил он отрывисто. Это был не вопрос, а утверждение.

Я не слышал ответа дежурного, но видел, как тот повернулся, чтобы проверить по своей книге.

Тем временем я уже был у телефонной кабинки, делая вид, что ищу в блокноте нужный мне номер, но, перед тем как войти в будку, бросил взгляд в сторону бюро администратора. Дежурный уже нашел то, что ему было нужно. Улыбаясь, он протянул Чэпмену регистрационную карточку.

Потом вручил ему письмо. Пока все шло отлично. Но я должен был проследить, что он сделает с этим письмом. Если сунет его в карман, то может о нем забыть.

Чэпмен с любопытством взглянул на конверт и, положив письмо на стойку, стал заполнять регистрационную карточку.

Должно быть, узнал почерк, подумал я. Письмо было от Мэриан. Она написала его перед отъездом в Нассау.

Я закрыл дверь кабинки и быстро набрал номер телефона нашей квартиры. Она сняла трубку после первого звонка.

— Он здесь, — доложил я спокойно. — И получил письмо.

— Что с ним сделал?

— Пока ничего… Подожди-ка… — Я взглянул в сторону Чэпмена. — Вскрыл конверт.

— Отлично, — отозвалась она. — Он позвонит, как только поднимется наверх в номер.

Я далеко не был в этом уверен. Человек проехал семьсот миль и наверняка мечтает лечь в постель. Но с другой стороны, Мэриан знает его настолько, что может предугадывать его реакции.

В письме были и шантаж, и угрозы, правда завуалированные, но тем не менее резко выраженные. Она, дескать, должна обсудить с ним вопросы, касающиеся уплаты налогов за 1955 год, и будет ждать его звонка не позднее чем сегодня вечером.

— Он умолчал о доходе в шестьдесят пять тысяч долларов, — объяснила мне Мэриан, написав письмо. — Все, конечно, шито-крыто, но он-то знает, как я умею докапываться до таких вещей.

И если дать им хоть малейший намек… И он знает, что информаторам за это платят.

Я снова оглянулся. Чэпмен сунул письмо в карман и направился к телефонам.

— Повесь трубку! — быстро сказал я. — Он собирается звонить!

В трубке щелкнуло, наступила тишина. Чэпмен вошел в соседнюю кабину и захлопнул дверь.

Я продолжал «говорить», разыгрывая разговор с воображаемой девушкой. Чэпмен набирал номер.

— Алло, Мэриан! Это Хэррис! — Я слышал каждое его слово. — А мне, кажется, говорили, что ты в Нью-Йорке. На кой черт это письмо? Ну да, я только что приехал… Послушай, если это какая-нибудь уловка, чтобы заманить меня к себе, то это нечестно. Мы же договорились, что между нами все кончено. Ведь теперь уже ничего не изменить, и я не понимаю, почему мы должны ставить друг друга в неудобное положение… Что? Ты это о чем? — Наступила долгая пауза. — Ах, вот оно что! — резко сказал он потом. — Честное слово, никогда бы не подумал, что ты можешь дойти до такого… Пожалуй, Корел была права… Но, черт возьми, ты же хорошо знаешь, что уплата налогов была проверена и перепроверена, и ни у кого не возникало ни малейшего сомнения… Не важно, что ты считаешь…

Если тебе нужны деньги, то почему ты не взяла жалованье за шесть месяцев, которое я тебе предложил?.. Нет, не приеду! Я устал. Я целый день сидел за рулем… Какие доказательства? У тебя нет никаких доказательств, и ты это сама отлично знаешь!

Я слышал, как он стукнул трубкой, и, выйдя из кабины, с силой захлопнул за собой дверь. Я снял трубку, бросил еще монетку и снова набрал наш номер.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я почти шепотом, когда она сняла трубку.

— Он придет, как только все обдумает. Дай мне знать.

— Хорошо, — сказал я.

Когда я вышел из кабины, Чэпмен входил в коридор на противоположном конце вестибюля, сопровождаемый портье, который нес за ним чемодан.

Я вернулся в свою машину и закурил. «Кадиллак» стоял на площадке, слева от главного входа в здание. Прошло минут десять. Может быть, она ошиблась? Потом к мотелю подкатила пустая машина такси.

Спустя минуту или две она уже отъехала от подъезда отеля, пересекла улицу и направилась в южном направлении. Теперь в ней сидел пассажир в соломенной шляпе — это был Чэпмен.

Я взглянул на часы. Чтобы приехать сюда, мне понадобилось пятнадцать минут, но теперь движение значительно сократилось. Значит, достаточно будет и десяти.

Я снова вышел из машины, перешел улицу, прошел примерно полквартала и завернул в бар, который приметил еще раньше. В баре имелась телефонная кабина, а возвращаться в вестибюль отеля мне очень не хотелось — разве что по крайней необходимости.

В баре находились три или четыре посетителя, и телефон оказался свободен. Теперь нервы мои были натянуты до предела, как скрипичные струны, — даже вздохнуть глубоко я не мог.

Я заказал виски, выпил стаканчик и вошел в будку телефона-автомата. Плотно закрыл дверь, набрал номер. Мэриан сразу же взяла трубку.

— Он уехал пять минут назад на такси, — сообщил я.

— Отлично. И запомни: выжди минуты две после того, как я повешу трубку. Я буду на кухне.

— Хорошо, — сказал я.

После виски напряжение немного спало, но в будке телефона-автомата было душно, я весь вспотел. Мэриан что-то говорила. Голос ее звучал совершенно спокойно. Время тянулось бесконечно.

— Кажется, я слышу машину, — наконец сказала она.

Я ждал. Потом услышал звонок в дверь — слабый, словно издалека. Она повесила телефонную трубку — у входной двери стоял Чэпмен.

Я, не торопясь, снова снял трубку и бросил монетку. Слыша длинный гудок, я оглянулся и обвел глазами бар. Поблизости никого не было. Через закрытую дверь кабины меня никто не услышал. За несколько секунд до того, как истекла вторая минута, я стал набирать номер. Телефон в ее квартире зазвонил. Один звонок, второй.

— Слушаю, — это был Чэпмен. Все правильно. Она попросила его подойти к телефону.

— Миссис Мэриан Форсайт, — сказал я. — Она дома?

— Минутку…

Я услышал, как он позвал ее, но ответа не расслышал. Потом он снова подошел к телефону:

— Она сейчас занята. Кто ее просит?

— Чэпмен, — ответил я. — Хэррис Чэпмен!

— Кто?

Большинство людей, конечно, не имеют никакого представления о том, как звучит их речь для посторонних ушей, но он имел это представление, потому что привык пользоваться диктофонами и магнитофонными записями.

— Хэррис Чэпмен! — повторил я тем же отрывистым и нетерпеливым тоном. — Из Томастона, штат Луизиана. Она меня знает…

— Вы что, спятили?

Я словно ножом отрезал:

— Прошу вас позвать к телефону миссис Форсайт! Я не могу ждать здесь весь вечер!

— Ах, так вы — Чэпмен? Вот как? И откуда вы звоните?

— А какое вам до этого дело, черт бы вас побрал? — пролаял я в трубку. — Звоню из мотеля «Дофин». Только что приехал! Отмахал сегодня семьсот тридцать миль, устал как собака и совсем не в настроении играть в какие-то идиотские игры. Может, это вы хотите поговорить со мной об уплате налога, а? В таком случае, да будет вам известно, что я еще и юрист и знаю законы не хуже вас, приятель. И что такое шантаж — тоже!

Извольте передать ей трубку, или я сейчас же отправлю ее письмо в полицию…

— Да что же это такое, Мэриан?..

И тогда я услышал звук проигрывателя, где-то на заднем плане, сначала тихо, а потом все громче. Это была песня, появившаяся в то лето, когда Кейт сошел с ума… «Музыка плавно льется кругами». Вскоре после того, как рухнула последняя надежда и его отдали в руки врачей, Кейт однажды заперся в своей комнате и крутил эту пластинку все снова и снова — девятнадцать часов подряд.

— Послушайте! — выкрикнул я. — Что вы там еще задумали? И что значит эта музыка?..

Он все еще был у телефона. Я слышал, как у него перехватило дыхание.

«Музыка плавно льется кругами И заливает меня…»

— Остановите пластинку! — резко приказал я. — Кто рассказал вам про Кента? Это она вас научила! Вы даже говорите, как я! Чего эта женщина от меня хочет? Я предложил заплатить ей за шесть месяцев вперед…

— Мэриан! — дико закричал он. — Ради Христа, скажи, кто этот человек?

Я, конечно, не мог слышать ответа, но знал, что она ответила: «Как кто? Хэррис Чэпмен, разумеется!»

Выстрелы прозвучали совсем негромко — простые восклицательные знаки на нотной линейке. Сначала два — один за другим, потом третий.

В трубке раздался треск, как будто аппарат ударился о край стола, и я услышал, как он упал.

«О, заставьте ее умолкнуть…»

Что-то упало еще. Потом наступила тишина.

Только музыка и ритмичное постукивание, словно телефонная трубка тихо покачивается, задевая за ножку стола.

Стук, стук…

«… А музыка плавно льется кругами…»

Я доехал до дома чуть быстрее чем за десять минут. И как только очутился на свежем воздухе, мне сразу полегчало. Возможно, она лишилась чувств, но это пройдет.

Я поставил машину за квартал от дома. Входная дверь была заперта. Я проскользнул внутрь и повернул ключ в замке.

В углу горела лампа. В кухне тоже было светло. Но ее там не было. Я вздохнул с облегчением.

Проигрыватель был выключен, телефон стоял на столе в полном порядке. В квартире царила полная тишина, нарушаемая лишь тихим жужжанием кондиционера.

Он лежал лицом вниз возле стола, на котором находился телефон. А она стояла в ванной, ухватившись за края умывальника руками и разглядывая в зеркале свое лицо. Видимо, начала чистить зубы, ибо в раковине лежали ее зубная щетка и паста. Наверное, она их уронила. Мэриан была очень бледна.

Я взял ее за руку. Она обернулась и посмотрела на меня невидящими глазами, потом провела рукой по лицу. Глаза ее снова приняли осмысленное выражение.

— Со мной все в порядке! — сказала Мэриан, и голос ее прозвучал спокойно.

Я вывел ее из ванной и усадил на кровать, а сам встал возле нее на колени.

— Потерпи несколько минут, и мы отсюда уедем. Посиди здесь. Хочешь выпить?

— Нет. Лучше не надо. — Она говорила отчетливо, не повышая голоса.

У меня возникло чувство, что все это лишь результат железной воли и что Мэриан вот-вот сорвется, закричит. Однако я ничем не мог ей помочь.

Купленный мною брезент был спрятан в чулане на кухне. Я приволок его в комнату, расправил на ковре и перекатил в него Чэпмена. Мне не хотелось видеть его лицо, поэтому я набросил на него край брезента. На его сорочке и на ковре, в том месте, где он лежал, виднелись пятна крови. Я обшарил его карманы, вынул все, что в них было, — бумажник, дорожную чековую книжку, ключи от машины, ключ от номера в «Дофине», записную книжку с адресами, письмо Мэриан, мундштук, зажигалку, сигареты и пластмассовый флакончик с какими-то таблетками. Письмо я разорвал и сунул обратно в карман пиджака вместе с таблетками и мундштуком. Очки его валялись на полу. Их я тоже сунул в карман. Все остальное положил на кофейный столик. На руках у него не было колец. Я оставил ему ручные часы.

Маленький пистолет 32-го калибра лежал на ковре возле проигрывателя. Я сунул его в другой карман пиджака.

Завернув труп в брезент, я вытащил его на кухню и оставил рядом с дверью, ведущей на черную лестницу. Отрезав от брезента две полосы, использовал их в качестве веревок. Потом сложил труп пополам, в позе зародыша, связал его. Сейчас меня уже сильно трясло, а желудок буквально выворачивало. Я наклонился над раковиной, а потом налил себе из буфета стакан виски и выпил его залпом. Через минуту мне стало немного лучше.

Налив в кастрюлю воды, я выбрал подходящую губку и стал стирать с ковра пятна крови. На это ушло почти десять минут и четыре кастрюли воды. Я знал, что кровь частично просочилась сквозь ковер и что на нем останется след затертого пятна, после того как он просохнет. Но об этом я еще успею позаботиться. Я собирался постирать весь ковер в шампуне.

Вымыв кастрюлю и раковину, я погасил в кухне свет. Какое облегчение — уйти подальше от этого страшного свертка!

Мэриан как раз поднималась с кровати. Я обнял ее.

— Со мной все в порядке, — повторила она. — Жаль, что я так сорвалась.

— Все в ажуре, — сообщил я. — Ключ от номера был у него в кармане. Только это меня и беспокоило. Ты когда улетаешь?

— Возможно, в пять пятнадцать и наверняка в шесть тридцать.

Я посмотрел на часы. Без пяти два. Ей придется долго ждать одной в аэропорту, но тут уж ничего не поделаешь. Здесь ей оставаться нельзя.

Тем не менее казалось, она уже полностью овладела собой и действовала разумно. Мэриан подкрасила губы и надела шляпу, а я уложил ее дорожный чемоданчик и принес ей пальто, перчатки, сумочку. Ключ от номера в мотеле «Дофин» я сунул себе в карман.

Когда мы проходили через комнату, в ее глазах на мгновение промелькнул страх.

— Машина стоит приблизительно в квартале отсюда, — сказал я. — Не хотел подгонять ее к самому дому.

Она ничего не ответила. Я выключил свет и запер двери. Когда мы сели в машину, я дал ей закурить. Всю дорогу до Коллинз-авеню она молчала.

Лишь один раз я повернулся и взял ее за руку. И почувствовал ледяной холод даже через перчатку.

Я остановился подальше от «Дофина». Повернувшись к ней, зажал ее лицо в своих ладонях и сказал:

— Я не задержусь больше десяти минут. Ты уверена, что тебе не станет плохо?

— Да, конечно, — ответила она с тем же спокойным и как будто непоколебимым самообладанием.

Пройдя мимо центральной части «Дофина», я приблизился к нему со стороны выезда. Здесь находилась просторная автостоянка, расположенная вдоль боковой стены здания. Тут же был и черный вход. Я вошел через него и очутился в одном из коридоров нижнего этажа. Я вынул из кармана ключ от номера 226. В конце коридора увидел лифт самообслуживания и ведущую вверх лестницу. Поднявшись по ней на второй этаж, я начал сверять номера — 214, 216… Нет, не сюда. Тогда направился в противоположную сторону и свернул за угол. Навстречу мне шел официант с подносом в руке. Я кивнул ему, рассеянно помахивая ключом. Он улыбнулся и прошел мимо. Ага, 224, 225. Значит, я двигаюсь правильно. Теперь в коридоре не было ни души. Я отпер дверь, проскользнул в номер и заперся на ключ.

Окна на противоположной стороне комнаты были завешены портьерами. На ночном столике рядом с кроватью горел свет, в ванной — тоже.

Один из трех чемоданов лежал в сетке для багажа, другие два стояли под ней на полу. Их вид мне не понравился. Он пробыл здесь не меньше десяти минут и не открыл ни одного чемодана? Значит, мог звонить по телефону А что, если он звонил Корел Блейн, чтобы сообщить о своем приезде? Мы рассчитывали на то, что он никому не позвонит из-за позднего времени. Но если все-таки позвонил, не сказал ли ей о письме Мэриан?

Впрочем, в данную минуту я все равно ничего не мог сделать. Мне предстояло разрядить много других мин, прежде чем начать думать об этом.

Я присел на кровать и потянулся к телефонной трубке. Дежурный администратор мог знать, что Чэпмен отлучился из мотеля. Возможно, он даже вызвал для него такси. В таком случае нужно было начать с этой стороны.

Я снял трубку.

— Пожалуйста, дежурного, — сказал я.

— Хорошо, сэр… — Телефонистка тут же добавила:

— О, это вы, мистер Чэпмен? Хотите, чтобы я еще раз попробовала связаться с Томастоном?

Я подавил вздох облегчения.

— Нет. Просто отмените заказ. Я позвоню утром.

— Слушаюсь, сэр.

Ночной дежурный снял трубку:

— Дежурный слушает.

— Это Чэпмен, — сказал я. — Из номера 226.

Никаких писем на мое имя?

— Гм… Сейчас посмотрю… Нет, сэр, ни одного письма.

— О'кей! Пожалуйста, предупредите на коммутаторе, чтобы со мной никого не соединяли. Я не хочу, чтобы меня до полудня кто-либо беспокоил. Не забудьте, пожалуйста.

— Хорошо, сэр. И повесьте на ручку двери дочечку, тогда никто из служащих к вам не войдет.

— Благодарю, — сказал я.

Вынув из шкафа дощечку с надписью: «Не беспокоить», я выключил свет и выглянул в коридор. Никого. Я повесил дощечку на ручку двери, удостоверился, что дверь заперта, и направился к лестнице. По дороге никого не встретил.

Очутившись на тротуаре перед мотелем, я облегченно вздохнул. Еще одно препятствие было позади.

Я развернул машину, направляясь на Коллинз-авеню, а затем свернул на дорогу, ведущую к аэропорту.

Она сидела рядом со мной — прямая и спокойная. За всю дорогу Мэриан только один раз нарушила молчание.

— Я воспользовалась тобой, — сказала она задумчиво. — Да простит меня Господь Бог… Прости и ты меня, Джерри.

— Как это, воспользовалась мной? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду?

Она промолчала.

Мы подъезжали к аэровокзалу. Когда я остановил машину на обочине дороги, было без десяти три.

— Какой сегодня день? — быстро спросил я.

— Четверг, четырнадцатое ноября… И не надо, Джерри! Говорю тебе, со мной все нормально.

Но я должен был убедиться в этом. Ведь с этого момента ей предстояло жить одной и полагаться только на себя.

— Скажи мне, что ты будешь делать?

— Я улечу отсюда в пять пятнадцать или в шесть тридцать. В любом случае уже к полудню буду в номере в Нью-Йорке. В час дня уеду из отеля и полечу в Новый Орлеан. В Томастоне буду в субботу утром. А дальше — все в точности так, как мы с тобой распланировали.

— Хорошо, — одобрил я.

— Ты не забудешь про магнитофонные записи? И ни при каких обстоятельствах не пытайся звонить мне.

— О записях не беспокойся. И вообще не беспокойся ни о чем. Все будет О'кей! Мы простимся здесь. А потом я разверну машину, высажу тебя у аэропорта и умчусь. О'кей?

— О'кей! — Она повернулась и приблизила свое лицо к моему.

Я поцеловал ее, прижав на миг к своей груди, и шепнул, прикоснувшись губами к ее щеке:

— Я не успокоюсь, пока опять не буду с тобой.

Это все, что я хочу сейчас сказать. Точка. И поехали.

Я развернул машину, подъехал ко входу в аэровокзал и помог ей выйти. Она подняла руку в знак прощания, повернулась и вошла в здание аэровокзала.

Было тридцать пять минут четвертого, когда я, дав задний ход, доехал до нашего домика. За высокой тенистой изгородью он казался темным, улицы были безлюдны.

Я остановился у гаража, выключил зажигание, фары и вышел из машины. Потом открыл багажник. Войдя в дом, прошел в спальню и переоделся как бы для рыбной ловли. Потом отправился на кухню и, не зажигая света, налил себе виски.

Предстоявшая работа меня, понятно, не радовала.

Я даже не был уверен, выдержу ли, но одно знал твердо — должен это сделать. Я весил сто восемьдесят, а он — сто девяносто пять. Но физически я был в весьма приличном состоянии.

Открыв кухонную дверь, я подтащил его к краю крыльца и встал на колени, чтобы крепче обхватить его руками. Через три минуты багажник уже был закрыт, я опирался на него, весь дрожа от усталости и обливаясь потом, а также стараясь подавить подступающую к горлу тошноту. Говорят, что сумасшедшие не сознают своей собственной силы. Но и те, кто дошел до отчаяния, — тоже.

Я снова проскользнул на кухню, закрыл и запер дверь, выключил в спальне свет и вышел через парадный вход. Открыв гараж, я выкатил и прикрепил к машине прицепную тележку с лодкой. Возможно, при этом и разбудил жителей соседнего дома, но это было не страшно. Флорида кишела любителями рыбной ловли, которые будили своим шумом соседей в четыре утра. Я вывел свою машину на улицу.

Мне хотелось где-нибудь остановиться, чтобы выпить кофе, но я не осмелился это сделать. Я не знал, как скоро начнет светать. — Выехав из города и оказавшись на открытом шоссе, я увеличил скорость до семидесяти. Было десять минут шестого и еще темно, когда я приехал на остров Ки-Ларго. На перекрестке двух дорог свернул налево и через несколько минут был уже у первой бухты. Я осветил ее фарами, затормозил и, развернув машину, задним ходом спустился к воде. Один раз мне пришлось выйти из кабины, чтобы оценить расстояние.

Потом я снял с прицепа лодку и спустил ее на воду, подтянув к берегу, носом на песок. Наконец выключил фары.

Восток уже серел, и я впервые заметил, что море спокойно. Очень хорошо — можно будет уплыть далеко, оттуда меня не услышат.

Вокруг моего лица звенели москиты. Я собрался с духом и отпер багажник. Уже собирался поднять крышку, как вдруг нечто приковало мой слух. Я весь напрягся, прислушиваясь. Приближалась машина. Я быстро захлопнул багажник. В следующее мгновение меня ослепил свет фар. Проходящая машина замедлила ход, но не остановилась, а покатила дальше. На ее прицепе тоже была лодка.

Шум ее замер вдали. Я рывком рванул крышку багажника и вслепую схватился за брезент. Каким-то образом ненавистный тяжелый груз вновь очутился на моих руках, и я, шатаясь от непосильной ноши, отнес его в лодку. Потом сбегал назад, притащил бетонные блоки, по два сразу, и, как безумный, стал искать проволоку, инструменты. Наконец, все было сделано, я вывел машину за черту примыкающего к бухте пространства и поставил ее у дороги. Я как раз запирал ее, когда меня снова осветили фары машины.

Автомобиль остановился. Он тоже был с прицепом и лодкой. Из кабины вышел человек и сказал:

— Доброе утро!

При этом направил на меня луч фонарика.

От страха у меня пересохло во рту. Я с трудом заставил себя разжать губы и произнести подобающее приветствие. Потом двинулся к лодке. Человек давал какие-то указания водителю, направляя луч фонарика в сторону воды. Он осветил мою лодку.

— Ого! — произнес он. — У вас отличное снаряжение. Забирайтесь на корму, а я оттолкну лодку от берега.

— Спасибо, сам справлюсь, — отозвался я.

Но он все равно приблизился ко мне со своим фонариком. Я схватил нос лодки, быстро приподнял его, и лодка тотчас же соскользнула в воду.

Я перемахнул через борт, замочив ноги. Оставаясь на носу между пришельцем и Чэпменом, я схватил весло и поспешно оттолкнулся от берега футов на пятьдесят. Человек отвернулся и что-то сказал водителю. А я сел на корме и завел мотор.

Меня била дрожь.

Теперь на востоке посветлело, но видимость была еще очень ограниченная. Я направил лодку в море, не увеличивая скорости и высматривая возможные препятствия.

Слева от меня вспыхнул огонь. В западном направлении шел танкер. К тому времени, когда я выбрался за линию рифов, совсем рассвело. Лодка лениво покачивалась на длинных волнах, бегущих с юго-востока. Я продолжал плыть вперед. Танкер отошел далеко на запад, и вокруг я не видел ни одной лодки. Теперь я был в открытом море совершенно один и, вероятно, недалеко от донной излучины, где глубина достигала сотни футов. Ки-Ларго остался где-то на горизонте, и я видел его только тогда, когда лодку поднимало на гребень волны.

Я выключил мотор и взялся за проволоку, которой были обмотаны бетонные блоки.

Лодка взметнулась на поднявшейся волне и зачерпнула воду, когда тюк с брезентом упал за борт.

Всходило солнце.

Глава 8

На обратном пути в город я остановился, чтобы сдать лодку и прицеп. Когда я возвратился в нашу квартиру, было уже четверть десятого. Еще раз хлебнув виски, я сварил кофе, принял душ и побрился. Я уже забыл, когда ел в последний раз, но голода тем не менее не чувствовал. Теперь я держался на одних нервах, но из-за крайнего напряжения и возбуждения не чувствовал усталости. Настоящее испытание было еще впереди.

Часа через два я должен был позвонить Корел Блейн. Если я не выдержу этого экзамена, мы с Мэриан погибли. Легко себе представить, что она чувствует в эту минуту, зная, что все зависит от меня и что отныне между нами не может быть никакой связи!

Я облачился в легкий шерстяной костюм, белую сорочку и традиционный галстук такого же фасона, какой был на Хэррисе Чэпмене. Положив в карман мои очки в роговой оправе, я убрал подальше пачку сигарет с фильтром, мундштук и зажигалку Чэпмена. А также его бумажник, чековую книжку, записную книжку с адресами, ключи от машины и от его номера в мотеле «Дофин».

Но я должен был сделать и еще одну вещь от собственного имени — вернуть взятую напрокат машину.

Вынув квитанцию из своего бумажника, переложил ее в карман.

Соломенная шляпа была мне чуть-чуть велика, но я отрезал полоску газеты и подложил ее внутрь.

Потом убрал все восемь кассет и другие информационные материалы в портфель, купленный Мэриан перед отъездом в Нассау, закрыл магнитофон, включил кондиционер и в последний раз оглядел комнату.

Приехав в Майами, я вернул машину на прокатную станцию, прошел пешком один квартал, поймал такси и сказал шоферу адрес на Коллинз-авеню, неподалеку от «Дофина».

Проехав на машине лишний квартал, я расплатился и отправился в обратную сторону, неся с собой магнитофон и портфель.

Как и в прошлый раз, я вошел в мотель через черный вход. На этот раз в коридоре были люди, я прошел мимо одной из горничных и официанта, катившего перед собой сервировочный столик. Но на меня никто не обратил внимания. В коридоре, где находился номер 226, было пусто, если не считать толстого волосатого человека в плавках.

Я отпер дверь номера и проскользнул внутрь, предварительно сняв с дверной ручки табличку с надписью: «Не беспокоить». ;

Было десять минут двенадцатого, и я теперь был Хэррисом Чэпменом. Мне предстояло ходить, как канатоходцу, по канату в течение двенадцати дней — если я, конечно, не сорвусь на первом шагу.

Я снял пиджак, сорочку, галстук, повесил их в стенной шкаф, сбросил с ног туфли и позвонил в отдел обслуживания. Я заказал апельсиновый сок, кофе и свежий номер «Майами геральд».

Потом придал постели такой вид, будто только что встал с нее, пошел в ванную и вымыл лицо. Напустив в ванну горячей воды, чтобы она наполнилась паром, потер чистое банное полотенце о мокрые изразцы, чтобы увлажнить его, и небрежно повесил обратно на вешалку. Вынув из кармана очки, надел их. Это были слабые очки для чтения, так что приспособиться к ним не представляло большого труда… Мэриан убедила окулиста выписать эти очки ей, ссылаясь на головную боль. Очки удивительно изменили мою внешность. Я выглядел на несколько лет старше.

Я открыл чемодан, лежавший в сетке для багажа. Он был набит сорочками, нижним бельем, носками, носовыми платками и подобными вещами.

Я вынул из чемодана пижаму, смял ее и бросил поперек кровати. Среди белья уютно почивала бутылка с шотландским виски. Я вспомнил, что Мэриан назвала Чэпмена стареющим подростком. Трудно было поверить, что она действительно любила этого человека, но кто знает, может быть, раньше он был совсем другим, а потом внезапно увидел перед собой старость во всей ее наготе и впал в панику?

В боковом отделении чемодана лежали какие-то бумаги. Я вынул их и в первом же конверте нашел то, что искал. Это был документ, присланный его маклерской фирмой «Уэбстер энд Эдкок» в Новом Орлеане, характеризующий собой состояние его счета на первое ноября. Я пробежал его глазами и присвистнул. Мэриан не преувеличивала: 1000 акций «Колумбия газ», 500 акций «Дю Пон», 100 акций «AT энд Т» в ценных бумагах, 500 акций «ПГ энд Е»… И так далее пункт за пунктом. Последней статьей были 22 376 с половиной долларов наличными.

Другие три конверта содержали документацию, подтверждающую более поздние операции подобного рода. Я сложил их все обратно в чемодан.

С изучением всех деталей можно было не спешить. Сейчас передо мной стояла более трудная задача — Корел Блейн. Именно ее мне нужно было перехватить в первую очередь.

В конверте, помеченном «Марафон, Флорида», с почтовым штампом месячной давности, находилось письмо от капитана Уайлдера, владельца рыболовецкого судна «Голубая вода», который подтверждал, что судно будет представлено в распоряжение Чэпмена в сроки с 15-го по 17-е и далее с 21-го по 23-е ноября.

Вспомнив о своей роли, я позвонил и попросил соединить меня с отделом обслуживания.

— Алло? Отдел обслуживания? Говорит Чэпмен из номера 226! — произнес я с раздражением. — Куда же подевался официант с моим заказом? Вот как? О'кей! Благодарю вас…

Официант постучал в дверь номера почти в тот момент, как я опустил трубку. Я впустил его вместе с его сервировочным столиком, тщательно проверил поданный мне счет, добавил «чаевые» и расписался.

Официант удалился. Я налил в чашку кофе и продолжил свои исследования. Во втором чемодане обнаружил два легких костюма, спортивную куртку, несколько пар брюк и ряд других предметов одежды, а также с полдюжины бутылочек с разного рода таблетками и маленький кожаный несессер с туалетными принадлежностями. В третьем чемодане была в основном рыбацкая одежда, а также фотоаппарат и, очевидно, какой-то сувенир, завернутый в бумагу.

По виду и на ощупь — книга. Я развернул пакет.

Руководство по ловле морской рыбы, составленное Кином Фаррингтоном, и на титульном листе надпись: «С любовью. Корел».

Я хотел было бросить книгу обратно в чемодан, но в этот момент из нее выпал листок белой бумаги всего с одним словом: «Остров». Это меня озадачило. Я потряс книгой в воздухе. Из нее выпал еще один листок, а также фотография четыре на шесть: молодая блондинка в купальном костюме, стоящая на цыпочках. Очень хорошенькая, но какая-то стандартная, словно девушка с рекламного плаката: поза, улыбка, фигура. Она невольно напомнила мне о картинках, которые составляются по частям. Я посмотрел на второй листок бумаги. На нем тоже было одно слово:

«Обозрение». Я нахмурился, мысленно соединил оба слова и покачал головой: «Остров обозрения».

И ради этого он бросил Мэриан Форсайт? Должно быть, сорокалетний возраст может иногда сыграть с человеком злую шутку.

В его бумажнике было семьсот долларов с небольшим, еще две фотографии Корел Блейн, водительские права и другие деловые бумаги. Я исследовал дорожную чековую книжку. Чеков было сорок восемь, каждый по сто долларов. Нельзя сказать, что Чэпмен отправился в двухнедельный отпуск бос и гол. Ну что же, он ведь миллионер, а крупномасштабное рыболовство стоит дорого. Не говоря уже о девятнадцатилетних девицах определенного поведения.

Я тянул время и сознавал это. Я уже осмотрел все его вещи, и, если сейчас придумаю повод, чтобы оттянуть предстоящий разговор, нервы мои начнут сдавать, и тогда я уж неизбежно все провалю.

Я открыл бутылку с виски, щедро налил себе в бокал и протянул руку к телефону. Что-то сдавило мне грудь.

— Междугородный, — произнес я, когда ответила телефонистка. — Томастон, штат Луизиана.

Номер 6-25-25. Мисс Корел Блейн. Лично.

— Хорошо, сэр. Прошу минуточку подождать.

Я стал ждать.

«Не забывай о двух ее ласкательных прозвищах. Не забывай, что она говорит с южным акцентом». Вот это мне как раз было на руку. Нечто персональное, так что можно не беспокоиться о том, что я спутаю голос какой-нибудь другой девушки с голосом Корел Блейн… «И помни: ты только что встал, не совсем пришел в себя. Устал сидеть за рулем…»

Где-то далекий женский голос произнес:

— «Чэпмен энтерпрайзес».

"Секретарь в приемной, миссис Инглиш. Вдова.

Шатенка. Симпатичная. Сын кончает школу…"

— Мисс Корел Блейн, — сообщила телефонистка. — Вызывает Майами-Бич.

— Одну минуту.

"… Ненавидит Мэриан. Любит красивые вещи.

Бранит Чэпмена за грубые слова. Спор о том, насколько пышной должна быть свадьба, решен в ее пользу. Медовый месяц — непременно Палм-Спринге. Акапулько исключается. Не терпит рыбной ловли. Заставь ее говорить о вечерах по случаю свадьбы. О вечерних платьях. О предполагаемых гостях…"

— Говорите, соединяю!

— Хэррис милый…

— Ангел, как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Просто прекрасно, милый, но я так беспокоилась. Вчера вечером ты не позвонил, и я уже вообразила, что с тобой что-то произошло, что ты попал в аварию, в ураган, в сети демонической женщины.

— Я старался дозвониться до тебя сразу же, как только устроился здесь, в Майами-Бич. В час ночи по местному времени, то есть в полночь по-вашему. Но никто не ответил.

— Я так и знала! Я говорила этой сумасшедшей Бонни Сью Уэнтворт, что в Майами время на час вперед…

Мой мозг отметил: Бонни Сью!

— Ты знаешь, что Генри в Чикаго? На съезде инженеров или что-то в этом роде. Так что после кино мы поехали в клуб, и я все время говорила ей, что должна вернуться домой, потому что ты должен мне позвонить, но она сказала, что в Майами время на час назад…

— Хорошо, если Бонни Сью сможет отличить день от ночи, — заметил я. — И я не хотел бы, чтобы ты с ней ездила. Нельзя позволять такой легкомысленной женщине водить «тандерберд».

— Но она не вела «тандерберд», Хэррис! Неужели ты забыл, что они его продали?

«Вот так-то, не будь слишком самоуверенным!»

— Ну ладно, к чертям Бонни Сью! Я хочу знать, как ты…

— Хэррис, что за выражения?

— Прости, мой ангел! — сказал я. — Но как ты себя чувствуешь? И как дела в конторе?

— Просто прекрасно! И запомни: я же сказала, что не буду портить тебе отдых служебными делами. Единственно, что важно, это письмо от тех адвокатов в Вашингтоне, насчет радиостанции. Нужно заполнить еще какие-то бланки.

— Понятно, — промычал я. — Это в связи с заявлением об увеличении мощности. Отошли-ка их к Уингарду. Если у него возникнут вопросы, я с ним свяжусь. Но, послушай, ангел, что, если я позвоню тебе еще раз вечером? Я только что проснулся, даже не успел одеться, а перед отъездом в Марафон мне еще нужно встретиться с агентом по продаже недвижимого имущества.

— Чудесно, милый! Буду ждать твоего звонка.

— Скажем, часов в восемь по вашему времени. И миллион раз спасибо за книгу! Очень хорошая книга!

— Обманщик! Держу пари, что ты даже не развернул ее!

— Смотри, как бы ты не проиграла! — Я передернул плечами. — И за «Остров обозрения» — тоже.

— Ах ты мое сокровище! Значит, ты действительно ее листал.

Повесив трубку, я сразу же налил себе еще виски и перевел дух. А я-то еще беспокоился из-за этого ничтожества! Но тут же словно холодная рука мертвеца сжала мне сердце, и я выбранил себя за легкомыслие. «Нельзя быть беспечным!» Конечно, она идиотка, но не забудь, что они были помолвлены. Их объединял целый мир общих переживаний, о которых тебе никто бы не мог рассказать — никто, кроме Мэриан Форсайт! Достаточно одного крошечного шага, достаточно одного неверного слова — и все пропало!

Я посмотрел на часы. Было всего лишь начало первого. С отъездом лучше повременить — по крайней мере до часу дня. Пройдет ровно двенадцать часов с того момента, как я появился в мотеле «Дофин», и дежурить будет другая смена. А от этого может зависеть успех всего нашего плана.

Теперьсамое время позвонить Крису!

Я выпил еще немного кофе и извлек из портфеля конверты фирмы «Уэбстер энд Эдкок». Разложив на столе бумагу с данными конца предыдущего месяца, внес некоторые поправки, сверив эту запись с записями последующих операций. Начиная с первого числа этого месяца — примерно после ухода Мэриан — он продал акций «Консолитейтед Эдиссон» на пятьсот долларов и в три приема купил по дешевке акции «Уорвик петролеум» на общую сумму в 10 000 долларов. Они были представлены на американской бирже и куплены по цене от 3,5 доллара до 8,1 доллара. У меня мелькнула догадка, что Крис недоволен этой сделкой.

Мэриан убедила Чэпмена не выжидать, пока цены начнут падать, а переключиться на привилегированные акции и на акции солидных коммунальных предприятий. Но едва за ней закрылась дверь, как он пустился в денежные спекуляции.

Я вычеркнул «Консолитейтед Эдиссон», вписал «Уорвик петролеум» и уточнил сумму наличных денег. Последняя составляла теперь 12 741 с половиной долларов. Раскрыв «Майами геральд» на финансовой странице, я просмотрел мой список, сверяя его со вчерашним курсом при закрытии биржи. Теперь на счету Чэпмена было примерно 187 тысяч долларов. Я тихонько присвистнул. И из них 175 тысяч — наши!

Я принялся раздумывать о том, куда мы поедем.

Афины, Стамбул, Майорка… И где можно ловить рыбу — Новая Зеландия, Капо-Бьянко… С паспортами не будет никаких проблем. Мы ведь не будем беглецами, спасающимися от преследования.

А впрочем, какая разница, куда мы поедем, лишь бы быть с нею рядом!

Я отбросил эти мысли. Пройдет по меньшей мере месяц, прежде чем мы снова увидимся, да и у меня не такое уж чудесное положение, чтобы предаваться мечтам.

Я вернулся к телефону.

— Мне хотелось бы заказать еще один междугородный разговор. С Новым Орлеаном…

— Хорошо, сэр! Какой номер?

Я назвал номер и добавил:

— Вызвать лично мистера Криса Лундгрена.

— Подождите минутку у телефона, пожалуйста.

Я услышал голос телефонистки фирмы «Уэбстер энд Эдкок», а потом раздался голос Лундгрена.

— Крис? — спросил я. — Говорит Чэпмен! Как сегодня поживает «Уорвик»?

— О, мистер Чэпмен! Доброе утро! Девушка сказала, что вы уже в Майами-Бич…

— Верно! — лаконично отреагировал я. — Но как насчет «Уорвика»? Никаких признаков повышения курса? Вчера, как я вижу, цена была два и семь восьмых.

— Н-нет… — произнес он без всякого энтузиазма. — Почти тоже самое. Никакого движения. Сказать по правде, мистер Чэпмен, я все-таки смотрю на это иначе, чем вы. Слишком велик риск…

Значит, моя догадка была верна. Я быстро прервал его:

— Но, черт возьми, Крис, где риск — там и доход! Все, что я имею, я получил только потому, что шел на риск. Я же не какая-нибудь старушка, которая покупает несколько акций «AT энд Т», чтобы на дивиденды приобретать корм для своей кошки! Господи, да при таких налогах что толку в моих доходах! Мне нужны основательные и крупные выигрыши!

— Конечно, мистер Чэпмен. Но я не вижу никаких перспектив у «Уорвик петролеум». При здоровом рынке это была бы в лучшем случае удачная спекуляция, хотя я предпочел бы видеть вас на более плодотворной ниве! Но именно сейчас рынок переживает период неопределенности и перестройки, и нам стоило бы подумать о собственной безопасности. Сейчас у вас прочное и надежное положение везде, кроме «Уорвика», и я должен согласиться с миссис Форсайт…

— Миссис Форсайт — не единственный знаток биржевого рынка, — прервал я его с раздражением. — И поскольку она от меня ушла, я не понимаю, какое отношение она к нам имеет. Но вот что я вам скажу: я так же не люблю терять, как и вы. Давайте избавляться от этих акций. Попробуйте выбить семь восьмых; ну, если этого не получится, снижайте до трех четвертей.

— Отлично! — Он был явно доволен. — Думаю, это мудрое решение. Миссис Форсайт…

— Да при чем тут миссис Форсайт, черт побери! — зарычал я, а потом сказал помягче:

— Простите, Крис, вы хотели что-то сказать.

— Я хотел сказать и спросить, не желаете ли вы вложить выручку от «Уорвика» в какое-нибудь солидное коммунальное предприятие, хотя бы ненадолго?

— Нет, — ответил я. — Оставьте все наличными. По правде говоря, я тут присматриваюсь к кое-какой земельной собственности. Тут такой ажиотаж по поводу.., впрочем, это не важно. Так разделайтесь с «Уорвиком». До свидания.

Я положил трубку, чувствуя необычный подъем духа. Все было сделано безупречно. Ни один из них ничего не заподозрил. А я ведь закладывал фундамент всего нашего плана.

Я полистал газету в поисках нужного раздела. Земельная собственность. Ага, вот он! Площадь в акрах. Среди предложений было несколько весьма крупных участков, выходивших на побережье океана или тянущихся вдоль главного шоссе. Я вырвал эту страницу, сложил ее и посмотрел на часы. Второй час.

Я оделся, запер чемодан на ключ и позвонил дежурному администратору.

— Пожалуйста, подготовьте мой счет и пришлите дежурного за вещами.

— Хорошо, сэр! Сию минуту!

В ванной я посмотрел на себя в зеркало. Я устал, смертельно устал. Но усталость придавала мне вид чуть-чуть более пожилого человека. Мэриан была абсолютно права. Может быть, при конкретном сравнении Чэпмен и я были совсем не похожи друг на друга, но в рамках общей характеристики нас было очень трудно отличить.

«Довольно крупный мужчина. Во всяком случае, выше среднего роста. Примерно шести футов. Не старый, но и не молодой. Я бы сказала, за тридцать. Шатен. Глаза голубые, серые или зеленые…» — мысленно воспроизвел я магнитофонную запись.

Добавьте к этому усы, очки в роговой оправе, мундштук. Приплюсуйте его автомобиль, одежду, документы. Учтите, что между непосредственными впечатлениями и показаниями о его личности пройдет неделя, а то и все десять дней. И наконец, учтите тот факт, что от начала и до конца ни у кого ни разу не возникло сомнений в том, что Чэпмен — это Чэпмен! Но только при условии, что никто и никогда не видел нас обоих. В этом была вся суть.

Следуя по лестнице за посыльным, который нес мои чемоданы, я сошел вниз. Тут уже работала новая смена — портье, дежурный администратор, кассир. Я специально запомнил тех, кто были вчера вечером, когда Чэпмен прибыл в мотель.

Я тщательно просмотрел все пункты счета и вынул дорожные чеки.

— Не могли бы вы, кроме всего прочего, разменять мне еще один чек? Мне нужны в дороге мелкие деньги.

— Конечно, сэр! С радостью!

Я подписал чеки и, пока они лежали на столе, сравнил свою подпись с подлинником. Хорошо.

Ничего не скажешь. Очень хорошо.

Я вложил мелкие деньги в бумажник, сунул портье ключ от машины и сказал:

— Серый «кадиллак», штат Луизиана.

Вставив в мундштук сигарету с фильтром, закурил и пошел вслед за ним. В мотель вошел Чэпмен, а вышел из мотеля я. Лучше не придумаешь!

Портье уложил чемоданы, магнитофон и портфель в багажник. Я дал ему доллар и сел в машину.

Она была почти новая, обитая внутри светлой голубой кожей.

Было невыносимо жарко, и я опустил оконное стекло. Пошарив в ящике для перчаток, отыскал дорожную карту Флориды, а заодно и темные очки.

Надев их, посмотрел на себя в зеркало.

С каждым разом все лучше. Я могу быть Чэпменом, если, конечно, не считать того, что Чэпмен лежит на дне, под слоем воды в шестьсот футов, во мраке и вечном безмолвии, с раздавленной грудной клеткой. Я содрогнулся и прогнал это видение.

Достав вырванную из газеты страницу с рекламой земельных участков, я проверил по карте расположение некоторых из них. Несколько участков сулили значительные выгоды. Один, расположенный вдоль шоссе, между Голливудом и северной окраиной Майами, продавался за триста семьдесят тысяч долларов. Посредником была маклерская фирма в Голливуде «Фицпатрик риэлти и К°».

Я въехал в Голливуд и полчаса колесил по улицам, поглядывая вокруг. Ничего, подходящий городок. Отметил несколько мотелей, в которых можно остановиться. Кстати, и до Майами отсюда близко.

Разумеется, весь городок пестрел рекламами по продаже земельных участков. Я зашел в два-три учреждения, занимающихся продажей недвижимости, представился и объяснил, что хотел бы получить общую картину о положении с земельными участками.

Было около трех часов, когда я подъехал к фирме Фицпатрика — небольшому маклерскому предприятию, расположенному на одной из главных улиц. В первой комнате за столами сидели два коммивояжера и девушка. Я подал девушке визитную карточку и сказал, что хотел бы поговорить с Фицпатриком, если он, разумеется, на месте. Она исчезла во внутреннем кабинете.

Я вставил в мундштук сигарету и начал было закуривать, но в этот момент девушка вернулась и пригласила меня войти.

Фицпатрик был коренастым, лысеющим человеком, лет пятидесяти с небольшим, с непринужденными манерами природного коммивояжера.

Его большой нос был покрыт сетью крошечных багровых сосудиков — результат многолетней приверженности к удовольствиям жизни. Я подумал, что его печень, вероятно, выглядит, как подбитый гвоздями сапог.

Мы пожали друг другу руки. Я сел, снял темные очки и сунул их в карман. Не годится, чтобы потом кто-нибудь вспомнил, что я носил их в помещении.

Фицпатрик откинулся на спинку стула, скользнул взглядом по визитной карточке и спросил:

— Вы в какой области работаете, мистер Чэпмен?

— О, сразу в нескольких, — ответил я. — У меня ткацкая фабрика, радиостанция, газета. Фактически я сейчас на отдыхе, хочу немного отвлечься, порыбачить. Может, на Кисе, а может пробуду несколько дней на Бимини. Я не был в районе Майами около трех лет и вот хочу посмотреть, как здесь обстоит дело с земельной собственностью.

— Я с удовольствием рассказал бы вам, — ответил Фицпатрик, — но поскольку вы сами бизнесмен, то можете назвать меня лжецом.

Тем не менее стал рассказывать. В его устах все звучало очень убедительно. Во Флориде все женщины — красавицы, все мужчины — храбрецы. Он сам в это верил, сохранив свойственную Ирландии лиричность. Здесь каждый день люди сколачивают целые состояния прямо у вас под носом. Мы обсудили закон о налогах, который оставлял единственную возможность делать деньги и удерживать их в руках — производить крупные капиталовложения и вести операции с нефтью. Он предложил совершить небольшой пробег по окрестностям, чтобы показать мне некоторые земельные участки. Его автомобиль к моим услугам. Стоит совсем близко на стоянке в конце улицы.

— Почему бы не воспользоваться моим? — возразил я. — Он еще ближе — перед домом.

— Симпатичные машинки эти «кадди», — заметил Фицпатрик, когда мы сели в «кадиллак».

Я надел темные очки.

— Я не увлекаюсь мотоспортом, но тем не менее, если захочу продать эту машину, то смогу получить приличную сумму… Что вы скажете об участке при шоссе? Стоящее дело?

— Сверните направо, — сказал он, — и я покажу вам одну его часть, которая года через два будет стоить вдвое дороже. Могу рассказать вам, сколько прибыли Дает один фут вдоль шоссе на тех участках, где построены мотели, — это всего в двух милях от нашего участка.

Мы доехали до этого места и осмотрели его.

Я задал несколько вопросов относительно налогов, общей площади в акрах, расстояния в глубину от шоссе и о том, окончательно ли установлена владельцем цена, но не сказал ничего определенного о своих намерениях.

На обратном пути мы завернули в бар и немного подкрепились. Он спросил, где я буду в ближайшие дни, и я дал ему адрес мотеля в Марафоне. Фицпатрик был явно заинтересован. Он достаточно долго пробыл в этом деле и уже имел нюх на возможного покупателя.

Я довез его до конторы и повернул на юг. Проезжая через Майами, остановился у цветочного магазина и заказал для Корел Блейн два десятка чайных роз, распорядившись доставить их по ее домашнему адресу. Это были ее любимые цветы.

Уезжая отдыхать, Чэпмен иногда посылал всем женщинам своей конторы маленькие подарки, и мне пришла в голову одна мысль. Выехав из города и свернув на юг, в сторону Киса, я стал посматривать, не попадется ли мне по пути один из тех магазинчиков, которые наряду с сувенирами и редкостями продают бетонных фламинго. Наконец я увидел такой магазин и остановил машину.

Это была обычная лавочка для туристов, какие рассыпались по всем дорогам Флориды, изобилующая четырехфутовыми раковинами моллюсков с Большого рифа, веточками кипариса, крокодиловой кожей, обезьяньими головами из кокосового ореха, коробками с фруктами и почтовыми открытками. Владельцами ее были мужчина с холодным взглядом и акцентом выходца из Джорджии и запуганная женщина, по-видимому его жена.

Я с презрительным видом порылся в разном хламе и наконец остановился на подарочных банках с экзотическими этикетками, рекламирующими джем: «Гуава. Морской виноград. Мандариневый мармелад — упаковка и пересылка морем».

— Сколько за четыре банки? — спросил я.

Холодные глаза хозяина переместились с моего лица на «кадиллак» стоимостью в семь тысяч долларов и снова вернулись ко мне.

— Одна цена, мистер, — доллар и сто центов…

— Вижу, вы прирожденный коммерсант, — высказал я и, заплатив, добавил:

— Дайте квитанцию.

Я уже попадался на удочку в подобных делах при пересылке.

Он выписал мне квитанцию. Я спрятал ее в бумажник и вышел из лавки. Справа от нее, вдоль изгороди, были расставлены фигурки фламинго из бетона.

— Что означает эта чертовщина? — полюбопытствовал я. — Они встречаются мне у каждой лавки.

— Просто декоративные украшения, — пояснил хозяин.

— А из чего они? — продолжал я расспрашивать. — И для чего предназначаются?

— Они из гипса, — ответил он. — Или из бетона… Вот эти, например, из бетона. Их можно ставить на газонах или в кустарнике. А тех, что с подставками, берут для мелких бассейнов — лягушатников.

Я сокрушенно покачал головой:

— О, Боже ты мой! И чего только ваш брат не всучивает туристам!

Он холодно следил за мной, пока я садился в машину.

Я включил мотор.

Глава 9

Я приехал в Марафон и занял забронированный номер в мотеле. До предполагаемого разговора с Корел Блейн оставался почти час. Я буквально валился с ног.

Приняв душ и растеревшись жестким полотенцем, я поставил на стол магнитофон, вставил туда кассету номер 5, почти исключительно посвященную ей, и стал слушать, но вскоре выяснилось, что мне это уже не нужно — моя память обгоняла запись. Я не знал о Блейн и Чэпмене десятка тысяч мелочей, но все, что в течение пяти часов записывалось на эти ленты, запечатлелось в моем мозгу накрепко!

Я позвонил Корел ровно в девять, и снова все оказалось легко и просто. Она уже получила мои розы, и это помогло. Корел собиралась куда-то в гости, играть в бридж. Два имени из тех, что она упомянула, были мне знакомы, так что мне удалось высказать несколько подходящих замечаний.

Я также дал ей понять, что едва могу дождаться завтрашнего дня. А еще сказал, что во мне закипает гнев против Криса Лундгрена. Если он не перестанет тыкать в нос советами Мэриан Форсайт, я передам свой счет Меррилу Линчу или еще кому-нибудь. Всякий раз, когда мне нужны были советы этой женщины…

Она фыркнула и согласилась со мной. Конечно, по отношению к бедняжке Мэриан вышло нехорошо, но когда женщины достигают такого возраста, они начинают чувствовать, что — как бы это сказать? — ну, что им не на что больше надеяться, и ожесточаются.

— Ты знаешь, она в Нью-Йорке… Сегодня звонила Билл Макьюэн…

— Зачем ей это было нужно? — спросил я подозрительно.

— Попросила поместить в газете ее объявление. Собирается продать свой дом. Билл говорит, что она намерена приехать сюда в субботу.

— Так-так.., полагаю, будет говорить обо мне каждому встречному и поперечному. После того как я предложил ей выплатить шестимесячную зарплату, она в ответ хлопнула дверью…

— Ну я бы не стала беспокоиться насчет того, что она будет кому-нибудь что-нибудь болтать…

Потом мы обменялись обычными «Люблю тебя», «Скучаю по тебе» и закончили разговор.

«Прекрасно!» — подумал я. Я начинал испытывать к этой подлой гадючке столь же нежную любовь, какую питала к ней и Мэриан.

Потом позвонил капитану Уайлдеру и сказал ему, что я в городе и буду у него в восемь утра.

Он объяснил мне, как добраться до причала.

Я распорядился, чтобы меня разбудили ровно в семь, разделся и буквально свалился в постель.

Выключив свет, я сразу же подумал о Мэриан, и меня охватило такое чувство одиночества и тоски по ней, что я чуть не застонал от боли. У меня не было даже ее фотографии. Потом напряжение, в котором я находился последние часы, отпустило меня, словно лопнувшая пружина, и я провалился в темноту…

…Она бежала впереди меня по тротуару, подвешенному в пространстве на гигантских тросах, а под нами были только пустота и туман. Она убегала все дальше и дальше, и, наконец, ее поглотил туман. Лишь слышались звуки ее удаляющихся шагов.

Когда я проснулся, то понял, что запутался в простыне, а также услышал, что звонит телефон.

На меня вновь навалились реальные события, и меня даже затошнило от страха. Но потом это прошло. Конечно, я понимал, что все так и будет: ведь в момент пробуждения вы беззащитны.

Все это пустяки, подумал я. Пройдет еще несколько дней, и острота чувств сгладится. Я снял трубку, мне сообщили, что сейчас ровно семь утра.

* * *

Капитан Уайлдер оказался пухлым и веселым человеком с неиссякаемым запасом шуток и грязных историй, а его помощником — молодой кубинец с весьма ограниченным знанием английского языка.

Для них обоих я был еще одним обладателем чековой книжки, с которой можно с успехом снять кругленькую сумму, оставив при этом хозяина вполне счастливым. Я, разумеется, был в темных очках и в рыбацкой шапочке с низким козырьком.

Я испробовал на молодом кубинце те немногие испанские слова, которые знал Чэпмен, и немного поговорил о рыбной ловле в Акапулько.

Выход в море не доставил мне никакого удовольствия. Я все время думал о том, что где-то там, на глубине, лежит его труп, придавленный тоннами воды.

Мы не поймали ничего достойного упоминания, да это было и к лучшему — значит, мне не придется отбиваться от фотографов. Я объяснил команде, что важное дело вынуждает меня вернуться раньше, чем предполагалось, и в три часа мы уже были у причала.

По новоорлеанскому времени было два часа дня.

Вернувшись в мотель, я позвонил по телефону.

— Крис! Это Чэпмен! Как насчет «Уорвика»?

— О, мистер Чэпмен! Приветствую вас! Как идет рыбалка? Успешно?

— Паршиво, — коротко объяснил я. — Так что же с этими злополучными акциями?

— Гм.., дайте сообразить. Вчера мы продали на шесть тысяч. К вечеру цена на них возросла, и мы продали еще на две тысячи. С тех пор цена держится на одном уровне. Так что у нас остаются еще две тысячи…

— Все верно! — энергично сказал я. — Придержите их, пока они снова не повысятся в цене… — Я быстро прикинул в уме. — А теперь вот что.

Мое состояние наличными сейчас должно составлять что-то около тридцати тысяч или немногим больше, верно?

— Д-да.., думаю, что так. У меня нет под рукой точных цифр, но сумма должна быть где-то в районе тридцати тысяч.

— Вот и прекрасно! А теперь слушайте, что мне от вас нужно. Я специально вернулся с моря пораньше, чтобы застать вас — ведь завтра суббота. Пришлите мне чек на двадцать пять тысяч авиапочтой по адресу: отель «Клайв», Майами.

Сделайте это сегодня же. Мне тут кое-что подвернулось — может оказаться вообще грандиозным, если удастся заполучить по моей цене. А я думаю, что удастся. Но мне понадобятся деньги, чтобы поразить их воображение, — либо как приманка, либо как серьезный задаток, если я предложу сделку.

— Земельные участки? — спросил он, и я почувствовал в его словах неодобрение. Люди, имеющие отношение к ценным бумагам, и дельцы по продаже земельных участков испытывают взаимное недоверие по отношению к «инвестициям» друг друга. А потом до меня дошло, что причина-то, видимо, гораздо глубже: он не очень-то верил в состоятельность моих умозаключений.

Всего, чего я достиг и добился, случилось благодаря Мэриан Форсайт, а сейчас, после того как я разделался с ней, трудно было сказать, как пойдут мои дела. И это было прекрасно. Значит, то, как я сейчас действовал, вполне соответствовало исполняемой мною роли.

— Прошу прощения, — продолжал он. — Конечно, это не мое дело. И я не хотел бы вмешиваться…

— Ничего, — ответил я. — Речь идет действительно о земельных участках. Точнее, об участке.

Он весьма обширный и примыкает к шоссе. Если мне удастся купить его, то за восемнадцать месяцев я смогу — после уплаты налогов — получить чистый миллион. Правда, придется потратить порядочный куш наличными, но об этом я уже буду думать после того, как срежу их своим предложением. Значит, так: вы мне вышлете этот чек сегодня же, договорились?

— Хорошо, сэр! Вы получите его вечером. Авиапочтой.

— Спасибо! — сказал я. — До свидания!

Я опустил трубку, тихо вздохнул и налил себе виски. Мы явно продвигались вперед.

Затем я позвонил в отель «Клайв», где для Чэпмена был забронирован номер. Предупредил, что буду в воскресенье вечером, и добавил:

— Я ожидаю очень важное письмо. Возможно, оно придет раньше, чем я приеду, так что сохраните его для меня.

— Будет исполнено, мистер Чэпмен. Мы его примем.

Вооружившись пером и бумагой, я целый час тренировался, расписываясь именем Хэрриса Чэпмена, стараясь достичь совершенства и в то же время автоматизма, чтобы не ошибиться и не написать «Джерри Форбс», если бы что-нибудь меня отвлекло. Потом мне пришла в голову мысль, что за недолгие дни пребывания во Флориде, я уже успел побывать в шкуре трех разных людей. Я был Джорджем Гамильтоном, Джерри Форбсом и теперь — Чэпменом. А через десять дней снова превращусь в Форбса. Пройдет еще какое-то время, и я, возможно, сам не смогу сказать, кто же я есть на самом деле.

Я сравнивал результаты своих подписей с подлинником. На мой взгляд, они выглядели совершенно одинаково. Возможно, эксперт смог бы отличить одну подпись от другой, если бы возникли сомнения, но для этих сомнений не было никаких оснований.

Я порвал исписанные листки и утопил их в туалете.

Около шести часов я принял душ, побрился и надел один из костюмов Чэпмена. Брюки были мне немного широки в поясе, примерно дюйма на два, но я застегнул пиджак на все пуговицы, так что эта деталь была незаметна. От сознания того, что на мне одежда Чэпмена, я почувствовал тошноту, но через это надо было перешагнуть.

Я нашел на диво хороший ресторан и после двух мартини в баре заказал обед. Правда, из стратегических соображений пришлось испортить отличный бифштекс — Чэпмен любил, чтобы бифштекс был хорошо прожарен, так что пришлось этого потребовать.

Когда официант подал мне бифштекс, я, сделав надрез, повелительным жестом задержал официанта и велел ему передать шеф-повару, чтобы тот приготовил бифштекс как следует.

Через несколько минут официант вернулся. Я снова ткнул бифштекс ножом, пристально осмотрел его и смерил официанта ледяным взглядом.

— Простите, — сказал я, — но этот бифштекс все еще сырой. Может быть, имеет смысл написать шеф-повару записку?..

Ресторан был полон, сидевшие за соседними столиками уже начали оборачиваться и бросать на меня недоуменные взгляды. Я выдержал их с невозмутимым видом. Официанту, судя по всему, больше всего хотелось спровадить меня на тот свет, но он молча снова унес бифштекс. На третий раз мне пришлось его съесть. У него был вкус древесного угля.

Я расплатился, дав кассирше один из моих чеков. Она взглянула на подпись и, отсчитывая сдачу, сказала:

— Извините за неприятности, которые доставил вам наш бифштекс, мистер Чэпмен. В следующий раз мы постараемся сделать лучше…

Итак, все прошло благополучно. Около восьми я позвонил Корел Блейн, и тут тоже все сошло прекрасно. Я еще раз убедился, насколько Мэриан была права. Она уверяла меня, что с Корел у меня не будет неприятностей. Она такая бездумная болтунья, что едва ли обратит внимание на то, что я могу сказать. Я завел ее на тему об одном из предстоящих «званых вечеров» и предоставил ей возможность трещать, сколько ей заблагорассудится. Только в самом конце разговора упомянул о возможной покупке земельного участка и сказал, что через день-два, возможно, вернусь в Майами.

На следующий день я поймал парусника, но велел Уайлдеру выпустить его обратно в море. Это было в субботу, так что Крису звонить не пришлось. Я позвонил Корел. Теперь это уже становилось привычным делом. Когда ее поток сплетен на секунду приостановился, я спросил:

— Тебе бы хотелось жить во Флориде, мой ангел?

— Бог с тобой, милый! О чем ты говоришь?

— Просто мне пришло в голову, что когда-нибудь мы смогли бы с тобой сюда приехать. Конечно, не в ближайшие годы, но об этом стоит подумать. Здесь живут с размахом, и можно действительно заколотить большие деньги. Я как раз зондирую тут почву для одной сделки, которая могла бы принести нам четверть миллиона. Представь себе, мой ангел, какая горка норковых шубок!

— Боже ты мой, Хэррис! Можно подумать, что я выхожу за тебя ради норки! Но насчет переезда во Флориду — об этом я еще подумала бы… Страшно оставить всех наших друзей и знакомых, которые здесь у нас есть…

Ну что же, сегодня у нее стало одним дорогим другом больше, чем было вчера, — сегодня утром Мэриан Форсайт должна была приехать в Томастон.

Не успел я повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Это был Фицпатрик. Наконец-то!

— Ну как, мистер Чэпмен, богатый улов?

— Неплохой, — ответил я. — Поймал сегодня шестифунтового парусника.

— Отлично, очень рад за вас! Вам надо заглянуть в наши края как-нибудь в январе и половить возле Палм-Бич, когда они собираются в стаи.

Великолепная ловля!

Я улыбнулся. Фицпатрик относился к категории солидных людей. Вероятно, он ни разу в жизни не выходил в море на рыбную ловлю, однако, перед тем как позвонить мне, наверняка поговорил с каким-нибудь рыболовом.

— Но я перейду прямо к делу. Из-за этого я вам, собственно, и звоню, — продолжал он непринужденно. — Сегодня ко мне заехал владелец того участка у шоссе, и мы с ним немного побеседовали. Так вот, владелец не сказал ничего прямо, но у меня сложилось впечатление, что он готов выслушать ваши предложения.

— Гм… — произнес я глубокомысленно. — Чтобы провернуть такую сделку, потребуется уйма денег. Какую ссуду, вы говорили, дают сейчас под эту землю?

— Один из банков в Майами имеет на нее накладную на сумму сто пятьдесят тысяч. Но я вам почти гарантирую, что, если бы вы захотели переоформить заклад на себя, вы могли бы получить двести тысяч.

— А он просит триста семьдесят пять?

— Так точно. Но, как я уже говорил, вы всегда можете предложить в ответ свою цену.

— Давайте сделаем так, — предложил я. — Завтра я возвращаюсь в Майами на несколько дней, и там я все обдумаю.

— Отлично! А где вы остановитесь, мистер Чэпмен?

— В отеле «Клайв».

Следующий день мы провели в море без особого успеха и вскоре после полудня вернулись на берег. В начале третьего я выписался из мотеля и поехал в Майами.

«Клайв» представлял собой большой комфортабельный отель на бульваре Бискейн, очень удобно расположенный для любых загородных мероприятий. Портье позвонил в гараж и вызвал человека, который должен был отвезти мою машину. А я прошел вслед за посыльным к стойке, и там, вместе с забронированным номером, меня ожидало специальное авиаписьмо из фирмы «Уэбстер энд Эдкок».

Я вскрыл конверт и увидел чек на двадцать пять тысяч долларов. Но это были лишь первые капли той воды, которая должна прорвать плотину.

После того как меня зарегистрировали, я подошел к окошечку кассира и разменял еще три , чека из моей путевой чековой книжки. Экономить их не было никакого смысла. К тому же мне нужно было много денег, чтобы довести до конца начатое.

Мы поднялись в номер. Это был один из дорогих номеров с видом на прибрежный парк и залив. Когда посыльный ушел, я заказал разговор с Корел Блейн. Я всегда испытывал беспокойство, пока это висело надо мной. Вместе с тем пора уже было сделать ей первый намек"

— Вот я и в Майами, ангел, — сказал я. — В отеле «Клайв», если тебе вдруг понадобится мой адрес в ближайшие несколько дней.

Сегодня она была игрива, как котенок.

— Надеюсь, ты хорошо себя вел?

— Конечно, — ответил я. — Фактически я работаю. Помнишь о той сделке с Фицпатриком?

Относительно земельного участка?

— Милый, ведь предполагается, что ты на отдыхе.

— Я никогда не отдыхаю, если есть возможность сделать деньги. Ты же это знаешь, дорогая…

Да, между прочим, сегодня я видел на улице Мэриан Форсайт. Ты знала, что она в Майами?

— Не может этого быть! Ты не мог ее видеть!

Послушай, дорогой, она же тут, в Томастоне! Неужели ты не помнишь, я же тебе говорила…

— Конечно, помню! Ты сказала, что она сообщила Билл, что приедет в субботу. Но я мог бы поклясться, что это была она. Проехала мимо меня в машине.

В ее тоне появился холодок.

— Может, ты просто скучаешь по ней, Хэррис?

Или думаешь о ней?

— Брось, Корел. Пора бы и поумнеть. О ней я могу сказать только одно: я ей не верю… А ты убеждена, что она в Томастоне?

— Конечно, дорогой! Я сама ее видела сегодня утром.

— Ну так будь начеку! Она, наверное, поносит меня почем зря. О Господи, чего же она хочет?

Ведь я предлагал ей жалованье за полгода вперед!

— Милый, — отозвалась она устало. — Ты поступил с ней более чем честно… Только не понимаю, неужели мы должны разговаривать о миссис Форсайт?

— Конечно же нет, дорогая! Прости меня. Должно быть, я обознался и принял за миссис Форсайт очень похожую на нее женщину. Давай лучше поговорим о будущем миссис Чэпмен…

Когда мы кончили, я вынул из бумажника визитную карточку Фицпатрика и позвонил ему домой.

— Это Чэпмен, — сказал я. — Помните?

— Разумеется, мистер Чэпмен! Как поживаете?

— Просто прекрасно. Надеюсь, что вы кое в чем мне поможете. Хочу открыть счет в местном банке. Может быть, порекомендуете, в каком лучше? У вас, я думаю, есть связи…

— Разумеется! Первый национальный банк.

Спросите мистера Дэйкина. Он заместитель главного кассира и мой лучший друг. Я позвоню ему завтра, как только они откроются.

— Миллион раз спасибо!

— Ну а как, вы подумали еще раз о том земельном участке, о котором мы говорили?

— В общем — да, — ответил я. — Вернувшись сегодня с моря, я даже проехал в ту сторону.

— Вы сейчас в отеле «Клайв»?

— Да.

— Я бы с радостью приехал обговорить это с вами еще раз. Разумеется, если вы не заняты.

— Нет, не занят — ответил я. — Сегодня вечером я свободен. Правда, могу быть в ресторане, но тогда оставлю дежурному записку.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Буду у вас минут через сорок пять.

В ресторане царил полумрак — как раз то, что мне и было нужно. Фицпатрик принадлежал именно к той категории людей, которых позднее непременно будут спрашивать. Во всяком случае, он относится к категории самых проницательных.

С ним я не могу полагаться на случайность. Прошлый раз на мне были темные очки, и, только встретившись с ним впервые в его конторе, я снял их буквально на несколько минут. Здесь он тоже не сможет рассмотреть меня в подробностях, а это — наша последняя встреча.

Я занял столик на двоих у самой стены и как раз покончил с супом, когда он появился. Я встал, и мы пожали друг другу руки.

— Забыл спросить вас, будете ли вы обедать?

— Нет, спасибо, я уже пообедал.

— Ну, а от выпивки, думаю, не откажетесь? — Я подозвал официанта.

Фицпатрик заказал виски с водой. Когда официант вернулся с заказом, я попросил:

— Будьте добры забрать этот нож и принести мне другой. Этот, кажется, не очень чистый.

— Хорошо, сэр.

Несколько минут мы обсуждали общее положение с земельной собственностью.

Официант принес мне второе — заказанный мной ростбиф.

— Но мясо полито соусом!

— Как вам будет угодно, сэр!

Официант удалился.

— Не понимаю, почему они так портят мясо, — пожаловался я Фицпатрику. — Этот проклятый жир ничего не дает, кроме расстройства желудка.

— Вполне вас понимаю, — откликнулся он с готовностью.

Едва мы вернулись к нашей теме, как официант принес новую порцию ростбифа. Я посмотрел на поданное блюдо, потом на официанта и покачал головой.

— Очевидно, мы совершенно не понимаем друг друга. Не хочу создавать международный прецедент, но я отлично помню, что предупредил вас, чтобы мясо было хорошо прожарено…

— Да, сэр… — Теперь у него внутри все кипело, но тем не менее он снова унес ростбиф.

Я повернулся к Фицпатрику:

— Извините меня за придирчивость, но, ей-богу, за такие цены мы все-таки должны получать то, что заказываем.

Он улыбнулся:

— Ничего. Если бы все люди относились к этому так же, как вы, то наше обслуживание стало бы намного лучше.

Хитрая штучка, этот Фицпатрик!

Я кое-как пообедал, заказал себе кофе, а Фицпатрику еще порцию виски. Пока мы ждали заказ, я вынул из кармана один из флакончиков Чэпмена, вытряхнул на ладонь таблетку и, проглотив ее, запил водой. Я не имел ни малейшего представления, что это за таблетка, но надеялся, что она не причинит мне вреда. Потом вставил сигарету в мундштук и прикурил от бутановой зажигалки.

Фицпатрик, подумал я, сможет дать им весьма приличное описание Чэпмена.

Принесли напитки.

— Ну ладно, перейдем к делу, — предложил я. — Хочу поставить свои условия относительно того земельного участка, и поэтому не будем терять время. Триста двадцать пять тысяч долларов! Что вы на это скажете?

Фицпатрик закурил сигарету.

— Конечно, с этической точки зрения я не мог бы ничего сказать, даже имея свое собственное мнение. Мы представляем права продавца, и единственная цена, о которой можем говорить, это его цена. Но, скажем, так: я уже давно работаю в этой области и ни разу еще ни видел, чтобы предложение покупателя принесло кому-либо ущерб.

— О'кей! — произнес я. — Значит, договорились. Конечно, я сейчас на отдыхе, и все, что имею при себе, — это дорожная чековая книжка.

Я не могу выдать вам чек на мой банк в Томастоне, но в пятницу я созвонился со своим маклером в Новом Орлеане и велел ему выслать мне деньги. Вот они пришли. — Я вынул конверт фирмы «Уэбстер энд Эдкок» и бросил его на стол. — Как только утром открою счет в здешнем банке, выдам вам чек на пять тысяч долларов, чтобы подкрепить мое предложение. Не могли бы вы прислать за ним кого-нибудь из своих людей в отель завтра утром?

— Конечно, мы были бы только рады!

— Отлично! Передайте владельцу — если он действительно заинтересован в сделке, — чтобы он уведомил меня. Лучше всего завтра. Потому что, если он примет мое предложение, мне придется поднять сто семьдесят пять тысяч долларов наличными, чтобы оформить сделку, а такая сумма вряд ли найдется у кого-нибудь на счету в банке. С другой стороны, я не хочу прерывать свой отпуск и ехать домой, чтобы достать эту сумму, но, к счастью, могу ликвидировать кое-какие акции на моем — счету у «Уэбстера энд Эдкока». Это можно сделать по телефону. Конечно, продажа акций займет немного времени — несколько дней, но все равно едва ли найдется более простой способ решить наше дело.

Он кивнул:

— Это было бы прекрасно во всех отношениях.

Я поднялся:

— В таком случае, О'кей! Можете прислать кого-нибудь за чеком завтра утром, примерно в половине одиннадцатого. Я оставлю его у администратора. И позвоните мне, как только получите ответ владельца. ,., Я поднялся к себе в номер. Вся эта мышиная возня с куплей-продажей порядком меня раздражала да вдобавок ко всему лишала нас пяти тысяч долларов, но все это было необходимо проделать, чтобы создать правдоподобную картину. Я мысленно пробежал намеченный нами план. Все шло по расписанию и вполне успешно. Так что теперь пора приниматься и за девочек…

Я взял такси и сказал водителю, что оказался в городе один и хотел бы посмотреть ночную жизнь.

Он не нашел ничего лучшего, как отвезти меня в дешевый ночной клуб. Я выпил там немного, а потом покинул заведение, уже на другом такси. Новый водитель имел более богатое воображение, а может, был просто менее щепетилен. Он расспросил о моих вкусах, и я откровенно сообщил ему, что именно предпочитаю. После этого он отвез меня в мой отель, и я назвал ему номер моей комнаты.

Около половины одиннадцатого в дверь номера постучались.

Глава 10

Она оказалась совсем не такой, какая мне была нужна, что я понял с первой же минуты нашей встречи. Это была смуглянка, симпатичная, особенно когда осталась без одежды, но уж очень мягкая, с ограниченным воображением и без всяких комплексов враждебности к кому бы то ни было. Не стану противоречить психиатрам, утверждающим, что существуют идеальные проститутки, потому что эта девушка была именно такой.

Ленива, как кошка, но каждый час такого ленивого времяпрепровождения приносил ей больше, чем физику-атомщику средней руки. Она жила в Майами или неподалеку от него и была в восторге от этого места.

Я скрепил и завершил наши с ней отношения, выложив пятьдесят долларов, которые она запросила, потом без всяких на то оснований добавил еще десять и выпроводил ее. Придется завтра сделать еще одну попытку.

Проснувшись около семи, я пережил тот ужасный момент, когда человек переходит от забвения к реальности, вызывающей у него тошноту и дрожь, а потом попытался проанализировать свое состояние на предмет, лучше оно или хуже, чем в предыдущие дни. И нашел, что оно держится на одном уровне. Что ж, пусть будет так, со временем это пройдет.

Я заказал в номер кофе, апельсиновый сок и опять около часа практиковался ставить подпись Чэпмена. Теперь это уже могло стать опасным. Дорожная чековая книжка — мелочь, никто никогда не присматривается к подписи ее владельца, разве что если поступит заявление, что чеки краденые.

Но отныне мне придется иметь дело с банками, а банки, как известно, весьма придирчивы на этот счет. Потом я уже в сотый раз обозвал себя дураком, потому что забыл о самом главном — о том, что составляло красоту всего плана.

Единственной моей подделкой (не считая расписки о получении чека, которую примут, не удостоив подпись даже взглядом) будет подпись на этом чеке. Но разве кому-либо придет в голову проверять подпись на чеке, если личность предъявителя не вызывает никаких сомнений? Именно это и подчеркивала Мэриан в нашем первом разговоре. Ведь, кроме нас двоих, ни один человек в мире не знает, что я не Хэррис Чэпмен. Я расписываюсь в получении высланного мне чека, уведомляю посыльного, что получил по нему деньги, и на том вся эта деятельность кончается.

А что касается получения денег из банка, то в этом как раз и будет крыться настоящая «изюминка» всего предприятия — мне уже не придется подделывать подпись, ибо это будет моя собственная подпись. Не мое имя, конечно, а лишь мое воспроизведение имени Хэрриса Чэпмена — но это будет тот же росчерк, что на карточке с образцом подписи, ибо я ведь сам открою сейчас счет в банке. Нет, если нам и суждено потерпеть крушение, то причиной нашего провала будет все что угодно, но только не подделка подписи.

Все прошло без сучка и задоринки. Я приехал в банк вскоре после его открытия и спросил Дэйкина. Он сидел за одним из столов, отделенных решеткой, в конце главного зала — нервный, напряженно-приветливый и крайне переутомленный человек, который уже через десять минут вряд ли смог бы описать мою внешность, даже если бы я носил монокль и кольцо в носу.

— Ах да, да… — Его глаза метнулись в сторону раскрытого блокнота, лежавшего перед ним, где он записал для памяти имя своего старого друга. — Мистер Фицпатрик звонил мне. Рад видеть вас нашим вкладчиком, мистер Чэпмен. И мы рады, что вам нравится район Майами.

Я заполнил бланк, расписался на двух экземплярах карточки с образцами подписи, оформил чек и вручил его Дэйкину. Он отнес его одному из контролеров и, вернувшись, подал мне квитанцию, удостоверившую прием моего вклада, и чековую книжку. Он уверил меня, что вся операция с моей фирмой в Новом Орлеане займет не более трех-четырех дней. Я поехал обратно в отель, выписал чек на пять тысяч долларов и оставил его у дежурного администратора для передачи представителю Фицпатрика.

Вернувшись в номер, я достал список акций и ценных бумаг, раскрыл «Геральд» на странице, где сообщались цены на акции перед закрытием биржи вчера вечером, и набросал примерный перечень того, что можно было продать. Фактически это почти ликвидировало мой счет: на нем оставалось меньше двенадцати тысяч долларов.

Я заказал разговор с Новым Орлеаном.

— Алло, Крис? Это Чэпмен…

— О, мистер Чэпмен! С добрым утром! Могу сообщить, что сегодня утром акции «Уорвика» находятся все в той же цене, так что мы можем не…

— Чепуха! — резко оборвал я его. — Корм для цыплят! Я сейчас занят сделкой, о которой вам говорил… Ах да, кстати, я получил эти двадцать пять тысяч долларов. Чек был уже здесь в отеле, когда я приехал. Миллион раз спасибо. Я открыл счет в здешнем банке и положил их туда. Сегодня утром. Сделка пойдет на моих условиях — в этом нет и тени сомнения, так что в ближайшие несколько дней мне понадобятся сто пятьдесят тысяч долларов. У вас есть под рукой мой список?

И карандаш?

— Да, сэр… Но вы же не хотите…

Я не обратил на его слова никакого внимания.

— Продайте «Колумбию газ», «ПГ энд Э», «Дю Пона», «Чемпион пейпер преференшл» и «AT энд Т». Это должно составить почти сто тысяч. Далее…

— Но, мистер Чэпмен, ведь это все солидные и выгодные акции. Я просто не могу представить себе, что вы их все продадите…

— Что представить? — спросил я рассеянно, но тут же спохватился и залаял в трубку:

— Черт возьми, Крис, я отнюдь не собираюсь занимать оборонительные позиции! Нынче в экономике нельзя стоять на месте — или ты идешь вперед, или тебя живо слопают! Давайте смотреть фактам в лицо!

Игра на повышение ничего не дает, и не в моих интересах получать четыре процента дивидендов, три из которых затем приходится отдавать правительству! Я хочу делать деньги, и сейчас их источник — это земельная собственность во Флориде, а вовсе не биржевой рынок. Когда биржевой рынок снова зашевелится, я вернусь туда, но сейчас хочу пустить деньги в дело.

— Хорошо, сэр… — Ему это не нравилось, но он ничего не мог поделать. Мы занялись моими списками.

— Ну ладно, — подвел я итог. — Самый большой блок — это тысяча акций. Вы можете разделаться с ними в одночасье и без малейшего труда.

Перешлите мне чек сегодня же, и как можно быстрее. Заказной авиапочтой в отель «Клайв». Тогда я получу его завтра утром, как раз перед открытием банка. Операция может занять несколько дней.

Все ясно?

— Да. Я вас понял.

— Прекрасно! — сказал я. — До свидания. И, положив трубку, с облегчением вздохнул.

Итак, с этим покончено! Фаза Криса завершена, а у него не появилось и тени подозрения. И надо отметить, несмотря на ранний час!

Я наполнял бокал, когда зазвонил телефон. Это Фицпатрик.

Он находился в приподнятом настроении.

— Ну что, мистер Чэпмен? Похоже, ваша сделка состоится.Несколько минут назад я говорил с владельцем участка, и у меня сложилось впечатление, что он почти готов согласиться.

— Прекрасно! — отозвался я. — А я как раз собираю нужную сумму…

Внезапно в разговор ворвался женский голос:

— Мистер Чэпмен, простите, что прерываю, это коммутатор отеля…

— В чем дело? — спросил я.

— Срочный вызов из Томастона, штат Луизиана.

— Вот как! — Это мне совсем не понравилось — в этом вызове было что-то зловещее. — Алло? Я слушаю!

— Хэррис? Слава Богу, что застала тебя… — Это говорила Корел Блейн. — Уже час пытаюсь до тебя дозвониться, но забыла название твоего отеля. У нас тут такое творится!..

— Да в чем дело? — перебил я ее.

— Нам нужна кодовая комбинация к старому сейфу, а кроме тебя ее никто не знает. Барбара говорит, что она написана где-то у тебя в конторе, но мы не можем найти.

— Возьми себя в руки! — рявкнул я в телефон. — О каком старом сейфе ты говоришь? И что случилось?

— Ну конечно же о том, который отсюда убрали, когда ты купил новый, Хэррис! Помнишь, его отнесли на склад? И перед самым отъездом ты велел мистеру Элкину отнести его на свалку.

Кто-то постучал в дверь.

— Ну так вот, вчера днем он и еще несколько человек вынесли его на погрузочную платформу, но грузчик забыл его захватить. А сейф был открыт. И сегодня утром, около половины девятого, какие-то первоклашки по пути в школу…

Я почувствовал, что мне становится дурно.

— О Господи, только не это!

— Нет-нет! — поспешно сказала она. — Это не дети… Собака. Мини-пудель Джуди Уивер…

У меня подкосились колени, и я сел.

— Только не говори мне, что весь чертов город…

В дверь снова постучали.

— Хэррис, перестань ругаться! Эта дурочка просто с ума сошла. Сейчас ей дали транквилизатор, но как только она проснется, то начнет все сначала. Общество охраны животных меня просто затравило. Миссис Уивер говорит, что она привлечет тебя к суду. В городе все просто в бешенстве, и все звонят мне. Я же готова рыдать от отчаяния. Какая-то механическая мастерская просверлила в сейфе дырку, чтобы эта дурацкая собачонка хоть не задохнулась, но они не могут ее вытащить. Об этом уже сообщили по радио, и теперь мне по телефону звонят репортеры из Нового Орлеана. Барбара говорит, ты знаешь эту комбинацию…

Она может говорить все, что угодно, подумал я с горечью, но теперь мне уже ничего не поможет.

Человек за дверью уже просто колотил по ней.

Я должен оторваться от телефона и собраться с мыслями.

— Минутку! — сказал я. — Кто-то стучит в дверь.

Я положил трубку рядом с аппаратом и открыл дверь. За ней стоял портье.

— Телеграмма, сэр! — сообщил он.

Я сунул ему в руку какую-то монету и взял телеграмму.

Закрыв дверь, я прислонился к ней спиной.

Вот и все! В магнитофонных записях кода старого сейфа нет — это я знал наверняка. Я перебрал все, что было в бумажнике. Адресная книжка! Я схватил ее и лихорадочно перелистал страницы. Нет ничего, кроме адресов…

Я бросил взгляд на лежащую телефонную трубку. Вот так-то все и кончилось! Узнали фактически все, что только было возможно, предусмотрели все случайности, учили наизусть, репетировали, совершенствовались, а потом какая-то малышка за тысячу миль от нас засунула собачонку в сейф, и все пропало!

Телеграмма все еще была у меня в руке. Мой взгляд упал на какие-то цифры и слова «Бриндон Лэ». Я никогда о таком городе не слышал…

Луизиана!

Я вскрыл телеграмму и всмотрелся в текст.

«Вправо, тридцать два влево, два поворота, девятнадцать, вправо, три поворота, шесть, повернуть вправо, тридцать два… Прикреплен клейкой лентой дну ящика для карандашей».

Я перевел дух и оттолкнулся от двери, опираясь на ватные колени. Схватив трубку и держа ее на некотором расстоянии, я сказал себе: «Все будет хорошо, только оправься от этого шока!»

А в трубку произнес:

— Корел? Ты слушаешь? Эта комбинация приклеена клейкой лентой ко дну ящичка для карандашей в моем письменном столе. Но подожди, я сейчас тебе продиктую. Записывай… — И я продиктовал ей текст телеграммы.

— Слава Богу…

Я опять перебил ее:

— Кто-нибудь из вас должен пойти к миссис Уивер и попытаться это загладить. Может, миссис Инглиш — она умеет говорить с людьми. Купи Джуди самую большую из мягких игрушек — знаешь, из тех, что по тридцать пять долларов. И потом, Корел, я не хочу показаться черствым, но я действительно занят одной сделкой…

— Милый, прости меня…

Повесив трубку, я добрался до кровати и прилег. Мне очень хотелось выпить, но я сомневался, смогу ли налить что-либо в бокал.

Мэриан услышала про скандал с собачонкой, про возмущение общества и поехала в ближайший город, чтобы отослать эту телеграмму, вероятно, по телефону-автомату. Я закрыл глаза и увидел ее так живо и отчетливо, что мне даже стало больно. Когда Бог творил ее, он знал, что такая будет только одна…

Дело не только в том, что Мэриан сейчас спасла нас обоих — она спасла нас раз и навсегда.

Отныне, сколько бы я ни ошибался, это уже не будет иметь никакого значения. Ибо только Чэпмен мог знать код старого сейфа.

* * *

Ее имя было настоящей мечтой для агента какой-нибудь дешевой газетенки — Жюстин Ларей.

Не то чтобы это имя имело какое-нибудь значение. Важно было, что я нашел то, что искал, и я сразу это почувствовал.

Она постучала в дверь около одиннадцати вечера, а когда я открыл ей, вошла в номер, одним взглядом смерила меня с ног до головы, оценила мои чемоданы и толстый бумажник, лежавший на туалетном столике. Затем одарила меня сияющей улыбкой, которая сулила невообразимые восторги и почти скрывала ее презрение к недотепам, не умеющим получить женщину, не купив ее.

Это будет стоить сотню долларов, дорогуша.

И когда я с жадностью согласился уплатить такую баснословную цену, это лишь увеличило ее презрение. Я нежный и гораздо красивее всех этих жирных трясущихся молодчиков… — брр! Не то чтобы она с ними водилась! Конечно нет. Ведь на самом деле она — артистка варьете. Певица.

— Действительно? — отозвался я и с чувством шлепнул ее по заду. — Мы с тобой прекрасно поладим, детка! Я всегда любил талантливых людей!

Сам-то я начисто лишен таланта, кроме таланта делать деньги и делать детей…

Может быть, это было и грубо, но она наверняка уже слышала подобные песни.

— Ты не против, если я получу мою сотню сейчас?

— Ничуть, черт бы тебя побрал! — Я махнул в сторону бумажника. — Возьми оттуда! И почему бы тебе не взять две сотни, если уж на то пошло, и не остаться на всю ночь? Не возьмешь ты, так возьмет правительство и даже не поцелует меня за это… Я налью нам немного… Ага?

Все эти дни я разменивал чеки из дорожной чековой книжки, и в моем бумажнике сейчас было почти три тысячи долларов. Оставшиеся чеки лежали рядом на столике.

— А знаешь, я бы запросто могла… — сказала она лукаво и вынула из бумажника четыре купюры по пятьдесят долларов.

Ей было не больше двадцати пяти. Довольно стройная, белозубая, с темными коротко остриженными волосами и глазами, которые казались почти черными. Однако в ней не было ничего южного. Кожа ее была совершенно белой, а глаза смотрели холодно.

Я налил нам по бокалу шотландского виски, опустив в каждый по кусочку льда, и поставил их на туалетный столик.

— Ну давай, детка! Выбирайся из этих жарких и тесных одежек и ныряй в холодный бокал! Ты ведь еще не представила мне свои верительные грамоты…

Мы легли в постель. Право же, мне было бы веселее в кабинете дантиста. Ей, наверное, тоже.

Но ей, по крайней мере, за это платили. Может, если она достаточно выпьет, то начнет болтать хотя бы о себе…

— Ты никогда не дала бы мне моих тридцати девяти, а? — сказал я. — Признайся, ты сказала бы, тридцать два, правда? Ну-ка, ударь меня в живот… Черт, да не бойся, ударь…

Я учился в Нотр-Дам. Нет, в футбол я не играю. Зачем мне? Мой старик имел кучу денег.

Но не думай — я не из тех молокососов, что приходят на готовенькое. Я все сделал сам. Радиостанцию, газеты, недвижимость. Здесь я пробуду по крайней мере неделю — подвернулась сделка в связи с земельными участками… Ты держись за меня, если сможешь за мной угнаться, и мы с тобой такое загнем! Пощупай мой живот, Мэриан, — чувствуешь какие мышцы? Как хорошая стиральная доска, угу?

Она пила. Она вынуждена была пить, чтобы вынести меня. И понемногу начала пьянеть.

Майами! Ха-ха-ха! И Майами-Бич! Можешь взять их себе, братишка! И чего только не терпит девушка от этих трясущихся над каждым центом типов, от этих волосатых свиней… Нет, уж если где и жить — так это в Вегасе! Она может завтра же получить там работу. Знаю ли я, что она певица? Бог мой, и чего только она не вынесла в этом городишке! Этот ее агент… Ха!

Разве это агент? Не мог даже устроить приличный заказ, А ее подруга по комнате удрала, прихватив с собой ее лучшие платья. Представляешь себе, украсть у другой работающей девушки…

Эй, откуда ты взял эту Мэриан? Меня зовут Жюстин… Я уже говорила тебе три раза… Конечно, ты назвал меня Мэриан… Три раза. Чес-слово… Ты спятил или что… Послушь, не называй меня ни Мэриан, ни деткой, ни «эй ты». У меня есть имя, как и у всякой другой… Вот и называй меня моим собственным именем, забулдыга. Ты думаешь, я какая-нибудь девка и тебе достаточно только хрюкнуть или сунуть мне десять долларов, как я сразу же лягу перед тобой…

Утром она дала мне номер своего телефона, чтобы мы могли обходиться без посредника. А я дал ей еще пятьдесят долларов.

— Позвони мне, дорогуша, — сказала она, подкрашивая губы и бросая на меня лукавый взгляд.

Неотесанный, отвратительный, эгоистичный грубиян, не способный даже имя ее запомнить, я был ей противен. Но, странным образом, я, кажется, и в самом деле так богат, как хвастливо утверждал, и швыряю деньги направо-налево.

* * *

Заказное письмо, посланное фирмой «Уэбстер энд Эдкок», пришло в полдесятого утра. Я вскрыл конверт и с минуту рассматривал чек на сто семьдесят пять тысяч долларов. Через пять минут после открытия банка я предъявил его, расписался, написал приходный ордер и прибавил эту сумму к той, что уже была на моем счету.

Вернувшись в отель, я позвонил Фицпатрику.

Накануне днем он успел сообщить мне, что владелец участка принял мое предложение.

— Фицпатрик, — сказал я. — Я только что получил от моего маклера деньги и положил их в банк. К пятнице смогу дать вам чек на сто семьдесят пять тысяч долларов. Самое позднее, в понедельник.

— Чудесно, мистер Чэпмен! Все чудесно!

— А пока что я хочу получить полную картину относительно земельной собственности в Южной Флориде. Хочу вникнуть немного глубже в положение дел. Так что имейте меня в виду…

— Хорошо, сэр! Фактически в нашем списке имеется еще ряд неплохих участков, которые я могу вам показать…

— Спасибо. Но я думаю съездить в Нейплс на день-другой. Буду держать с вами связь. До свидания.

Я позвонил Крису и сказал ему, что чек получен и я положил деньги в банк. Он был холоден, но вежлив. Все-таки я пока еще клиент, хотя и в значительно урезанном виде.

Стенографистка в отеле напечатала мне адрес на конверте, а я подписал квитанции и отправил их обратно. Затем позвонил капитану Уайлдеру в Марафон. Он был в море, но я попросил его жену передать ему, что в связи с одним делом вынужден отказаться от оставшихся трех дней, о которых мы с ним договаривались.

Следующим номером была Корел Блейн. Она начала было говорить о каких-то неприятностях на радиостанции — были допущены какие-то технические нарушения, — но я решительно перебил ее. Сейчас я был на коне!

— Передай Уингарду, чтобы он занялся этим, — приказал я. — Уполномочь его заказать все, что потребуется. Я залез по самые уши в эту земельную операцию. Даже отменил рыбную ловлю. Хочу остаток времени использовать для ознакомления со здешней ситуацией.

— Милый, мне тебя жалко. Ты так много работаешь.

— А я люблю работать. У вас все благополучно, не считая этих радионеувязок? Никаких собак, запертых в сейф?

Она глупо захихикала:

— Прости за весь этот шум. Глупейшая история, правда?

— Все это могло обернуться чертовски плохо.

Причем я не совсем уверен, что это простая случайность.

Эта собачья история была неожиданностью, на которую мы не рассчитывали, но она была слишком хороша, чтобы ею не воспользоваться.

— Хэррис, ты о чем? Конечно, это была случайность.

— Может быть, может быть. Но послушай: предположим, кто-то попытался перерезать мне горло. Ославить меня и отбить у меня рекламщиков? Подобная история могла меня погубить — люди стали бы говорить: ах, этот сукин сын, Чэпмен, бросил открытый сейф, так что ребятишки могли играть в нем. Предположим, они действительно.., то есть предположим, что туда забрался бы кто-нибудь из детей? Вместо собачки — один из ребятишек…

— Хэррис, что ты такое говоришь?..

— О, я понимаю, все это глупо, — сказал я, резко меняя тон. — Ну ладно, ангел, я еду в Нейплс посмотреть кое-какую недвижимость.

Позвоню тебе попозже.

* * *

Я приехал в Нейпле вскоре после полудня и снял номер в мотеле. Поездив немного по окрестностям, позвонил нескольким землевладельцам, представился им и навел некоторые справки. Потом включил магнитофон и начал стирать записи, выключив звук. Дело двигалось медленно — каждая кассета занимала почти час. Я обработал три кассеты. Один раз я на несколько минут дал звук — просто чтобы услышать ее голос. Я сидел на полу, закрыв глаза, и почти верил, что она здесь, в этой комнате. В тот же вечер, около девяти часов, я спустился в полутемный коктейльбар. Среди восьми или десяти посетителей, расположившихся за столиками у меня за спиной, я увидел темноволосую женщину лет под тридцать.

Она сидела за столиком на двоих с человеком примерно моего роста. Время от времени я посматривал на их отражения в зеркале. В какой-то момент ее спутник извинился и вышел в туалет.

Я вставил сигарету в мундштук и поднялся, как бы собираясь выйти. Но тут взглянул на нее и остановился. Потом подошел к ее столику.

— Послушайте, Мэриан, — сказал я сердито, — что вы здесь делаете? Я знаю, вы что-то задумали!

Почему вы меня преследуете?

От изумления она лишилась дара речи. Сидевшие поблизости обернулись и уставились на нас.

— Распространять ложь за моей спиной! — продолжал я, повышая голос чуть ли не до крика. — Так вот, Мэриан, вы только время зря теряете.

Каждый знает, как честно я поступил! Более чем честно…

Она уже оправилась от неожиданности.

— Что с вами? — спросила она холодно. — Я в первый раз вас вижу.

К нам направлялись швейцар, а также ее спутник, только что появившийся из туалета. Я выпрямился, обвел всех присутствующих взглядом и устремил глаза на нее.

— О-о! — произнес я в замешательстве. — Гм… прошу прощения. Я принял вас за другую…

Ее спутник был готов уже броситься на меня, но швейцар опередил его. Он по-дружески положил мне руку на плечо, и мы пошли к дверям.

— Спокойно, спокойно, парень!

Когда дверь закрывалась, я услышал, как он сказал кому-то в конце бара:

— Мамочка моя! Вот уж никогда не угадаешь!

А я бы поклялся, что он трезвый как стеклышко!

На следующий день я поехал в Форт-Майерс и потратил несколько часов, разъезжая по городу, наводя справки насчет земельных участков — большей частью по телефону. Потом стер оставшиеся записи, чтобы окончательно разделаться с кассетами. Даже если их когда-нибудь найдут, они не будут представлять никакой опасности.

Потом позвонил Корел Блейн. Сказал ей, как я по ней соскучился и что, вероятно, вернусь домой немного раньше, чем предполагал.

— Вот закончу это дело в понедельник и в ту же минуту уеду отсюда.

— Милый, как это будет чудесно!

— Вот думаю, не следует ли нанять частных детективов да последить за ней? — сказал я.

— За кем? — озадаченно спросила она.

— За Мэриан Форсайт, — пояснил я, рассердившись. — Господи, Корел, неужели она так легко тебя одурачила? Неужели ты не чувствуешь, что у нее на уме что-то недоброе? Вообразила, что у нее есть причина выступить против меня, и. Бог знает, что она еще может выкинуть. Ты держи все мои бумаги в сейфе, под замком. Особенно ведомости по выплате налога…

— Дорогой мой, — прервала она меня усталым тоном, — не пора ли забыть о Мэриан Форсайт?

Меня уже тошнит от нее. Я верю ей не более, чем ты, но не представляю себе, что она может тебе сделать.

— Ну ладно, ангел, может быть, ты и права.

Надеюсь, что так.

Глубокой ночью я бросил магнитофон и кассеты с лентами в реку. А в четверг днем вернулся в Майами, в отель «Клайв», и позвонил Жюстин Ларей. Она обрадовалась моему звонку. Жюстин думала, что я ее уже забыл.

Глава 11

Парни моего калибра встречаются не каждый день, и у нее родились более обширные планы.

На этот раз она не попросила денег вперед и более успешно скрывала свое презрение, сохраняя профессиональный оптимизм, несмотря на мои грубости и дурацкое бахвальство в отношении денег, сексуальной состоятельности и брюшных мышц.

Оказалось, что ее коварная подруга теперь выкрала у нее все ее платья.

— Я бы уже завтра вернулась на службу в ночные клубы, если бы имела нужный гардероб, — заявила Жюстин, развалившись голой на постели с наполненным бокалом в одной руке и с сигаретой в другой. — Но, Бог мой, ты даже не представляешь, дорогуша, сколько стоят эти платья…

— Так в чем дело? Купи себе их по сотне за штуку…

Она начала распространяться, что очень деликатна на этот счет. Как правило, никогда никому не говорит о таких вещах, и все такое прочее… А я еще такой симпатичный… И потом, понимаешь, мой малыш… О, да, да, она была замужем. И этот паршивый мерзавец, то есть ее муж, умер после долгой и разорительной болезни… , Вероятно, такие же или подобные версии использовали еще карфагенские потаскушки во времена пунических войн.

— Ого! — сказал я. — И он даже не знает… То есть ты ему посылаешь все деньги, пока он учится в школе, а он думает, что ты шикарная певица. Кстати, как на этот счет?

— Ну, если я снова смогу встать на ноги…

— Так ты держись за меня, Мэриан, — сказал я с широким жестом. — Возможно, мы что-нибудь и придумаем с этой платьевой проблемой.

Может, завтра? Угу? Если я освобожусь на несколько минут от этого дела. Скажи, я говорил тебе, что собираюсь заплатить около восьмидесяти тысяч? Неплохо за одну неделю, а, бэби?

Утром я выдал ей триста долларов, шлепнул по заду и подмигнул:

— Придется потрясти дядюшку, не даст ли деньжат на наши маленькие расходы, а, малышка?

Конечно, я еще не потерял номер ее телефона. И если смогу, то обязательно заеду за ней, и мы отправимся за покупками, сказал я ей на прощанье.

* * *

Как только она ушла, я выписался из отеля, велел подать мою машину и погрузить в нее чемоданы. После этого поехал в Майами-Бич.

Оставив машину на стоянке за шесть или восемь кварталов, я пешком добрался до дома. Кондиционер был выключен, в квартире было жарко и как-то особенно тихо. Едва я открыл входную дверь и вошел в комнату, где мы провели вдвоем столько часов, как сразу же почувствовал вокруг себя ее присутствие, будто изящная элегантность и грация движений принадлежали к миру физических явлений и могли вибрировать в пустой комнате, как звуковые волны, отдаваться эхом еще долго после того, как ушел отсюда человек, вызвавший их к жизни.

Я старался не смотреть на размытое водой пятно на ковре.

Быстро переоделся, надел спортивную куртку, оставил дома темные очки и шляпу, положил в карман собственный бумажник, дошел пешком до Коллинз-авеню и, поймав такси, поехал в Майами. В другом агентстве проката я арендовал небольшой грузовичок-пикап, указав свое настоящее имя и предъявив водительские права. После этого отправился в сторону Кис. Выехав из города, я следил за тем, как бы не пропустить ту придорожную антикварную лавку, где продавались декоративные фламинго. Мне необходимо было точно знать и запомнить ее местоположение.

У меня была подробная карта и довольно четкое представление о том, какое именно место мне надо найти, но для этого нужно было проехать еще через много мелких островков и бесконечные мосты Морского шоссе. На Шугарлоуф-Ки, милях в ста шестидесяти от Майами, проходила уединенная проселочная дорога, которая вела через густые рощи, огибая по внешней линии мелкие островки параллельно главному шоссе. Это была дикая местность, практически необжитая, со множеством уголков, где можно укрыть машину.

Было начало третьего, когда я наконец нашел подходящее место и отметил расстояние, отделяющее его от ближайшей автобусной остановки на шоссе. После этого я повернул обратно. Около трех я остановился в небольшом придорожном местечке на Биг-Пайн-Ки и позвонил в банк.

Мэриан говорила, что они не станут мешкать с оформлением перевода столь значительной суммы, но мне нужно было знать наверняка. Я вызвал к телефону Дэйкина. Он попросил меня обождать, пока все проверит.

— Да, сэр! Оба ваших вклада уже у нас. Второй оформлен сегодня утром.

— Большое спасибо! — сказал я.

Теперь мне оставалось только выписать в понедельник утром чек на сто семьдесят пять тысяч долларов. Мы подошли к последнему акту драмы.

Когда я вернулся в Майами-Бич, уже стемнело.

Я поставил пикап в гараж при нашей квартире, вновь надел костюм Чэпмена, его шляпу и темные очки, вышел из дома и вскоре уже сидел за рулем «кадиллака». Я поехал в Голливуд и остановился в мотеле, который заприметил еще раньше, — более старого типа, построенный в те времена, когда земля стоила дешевле, с площадками для машин между отдельными домиками. Они располагались слегка поодаль от дороги и не слишком далеко от центра города.

Женщина, сидевшая в конторе, оказалась живой и разговорчивой. Ей было лет под пятьдесят.

Я расписался в регистрационной карточке и сказал, что пробуду здесь по меньшей мере три или четыре дня. И сообщил, что завершаю сделку по покупке земельного участка при посредничестве Фицпатрика.

О да, как же, она знает эту фирму! Очень симпатичные люди!

Я уплатил за трое суток и сказал, что хотел бы занять самый дальний из домиков в тихом уголке. Она привела меня к предпоследнему коттеджу в правом ряду.

— Очень мило, — сказал я.

Кроме входной двери здесь была еще и боковая, из которой можно было попасть на автостоянку. В ванной имелся еще и душ с занавесками из пластика. В номере стоял телефон. Я спросил, в котором часу она отключает коммутатор.

— В одиннадцать вечера, — ответила администратор.

Выходя из мотеля на следующее утро, я заглянул в офис. Она разговаривала с цветной горничной. Когда та ушла, я спросил, понизив голос и оглянувшись на дверь:

— Здесь, случайно, не останавливалась женщина с естественными иссиня-черными волосами, убранными в высокую прическу? Стройная и тонкая, лет за тридцать?

— Кажется, нет, — ответила она, явно озадаченная этим вопросом. — А что?

— Просто хотел удостовериться, — пояснил я. — Если она появится здесь, не говорите ей, что я ею интересовался, а сразу же дайте мне о ней знать.

— Да, конечно, — произнесла она неуверенно. — А вы не могли бы назвать ее имя?

— О, она все равно записывается не под своим именем, — бросил я. — Она не так глупа.

Я позавтракал в городе и поехал в Палм-Бич — главным образом для того, чтобы убить время. По пути купил двухфунтовый стальной ломик. Я положил его в багажник и вернулся в Форт-Лодердейл. В банке я разменял несколько чеков, а одним из них расплатился в баре. Часа четыре просидел в баре, потягивая коктейли и устремив в пространство невидящий взор. Здесь я ни с кем не разговаривал.

Наконец бармена это забеспокоило.

— С вами все в порядке, сэр? — поинтересовался он.

Я слегка повернул голову и уставился на него:

— Что вы имеете в виду, говоря «все в порядке»?

— Я хотел… Я хочу сказать… Я подумал, может, вы неважно себя чувствуете? Вы так тихо сидите…

— В таком случае имейте в виду, что со мной все в порядке! И запомните это хорошенько!

— Извините, что побеспокоил вас, сэр.

— Может, мне нужно было проверить обмен веществ и сделать анализ крови, чтобы решиться пить в вашем чертовом баре, а?

— О'кей, о'кей! Забудьте об этом!

Он ретировался, но я продолжал ворчать. Потом встал и вышел из бара.

Около восьми вечера я снял номер в мотеле на окраине города и, не раздеваясь, пролежал на кровати часов до десяти. Потом резко схватил телефонную трубку и позвонил в бюро.

— Ради Христа, выключите этот дурацкий проигрыватель!

Администратор был озадачен:

— Какой проигрыватель? Где?

— Не знаю, — воскликнул я раздраженно. — Где-то там у вас на задворках… Хоть бы перестали крутить одну и ту же чертову пластинку… Ну, да не важно… Поеду в другое место.

Администратор стоял у обочины и покачивал головой, когда я проезжал мимо него в «кадиллаке».

Я направился в Майами и из телефонной будки позвонил Корел Блейн. Она была страшно раздражена и обеспокоена — ведь я вытащил ее из постели около двух часов ночи.

— Ты не звонил с четверга, а когда я попыталась найти тебя в отеле «Клайв», мне сказали, что ты уехал.

— Да, пришлось поездить по разным делам, — ответил я.

— В конторе возникли кое-какие вопросы. Банк хочет знать, включаешь ли ты в заем ту недвижимость, что находится в Уомберне. Кроме того, допущены какие-то неточности при уплате налога.

— О'кей! Позвони Уэлмену и скажи, что мы просим продлить заем еще на год, но на тех же основаниях. Если он попробует повысить проценты, мы выплатим всю сумму сейчас. А налогами я сам займусь, когда приеду… Но все еще терпит… Ты не знаешь, Мэриан Форсайт еще в городе?

— Да, я ее вижу. Фактически каждый день — то тут, то там. Но, дорогой, неужели мы опять должны говорить о ней?

— Ты мне только скажи: ты когда-нибудь говорила с ней?

— Конечно нет! Она же со мной не разговаривает! А мне это тоже ни к чему!

— Хитро! — сказал я, словно обращаясь к самому себе. — Чертовски хитро!

— Что ты сказал, милый?

— Нет-нет, ничего, — ответил я. — Послушай, ангел мой, я смогу закончить это дело с покупкой участка в понедельник утром, а во вторник, вероятно, уже буду дома.

Я поехал обратно в мотель и улегся спать.

* * *

На следующее утро я поехал в Майами-Бич, поставил «кадиллак» на стоянке неподалеку от Довер-Уэй, оставил в машине очки, шляпу и отправился в нашу квартиру. Переодевшись в «рыбные доспехи», я вывел из гаража пикап и поехал на Кис; в половине второго свернул на проселочную дорогу, ведущую в сторону Шугарлоуф. Поскольку было воскресенье, мне время от времени встречались рыболовы — одни везли на прицепах лодки, другие удили прямо с мостков, свесившись над парапетами. От проселочной дороги ответвлялись еще едва видимые следы колеи, уходящие налево в густой кустарник, колея вела туда, где весь берег был в густых зарослях мангровых деревьев. Еще через милю эта чаща постепенно поредела, появились открытые участки, где можно было спустить на воду лодку. Тут и там стояли отдельные машины с пустыми прицепами, но людей нигде не было. Ближайшая лодка, которую я разглядел, находилась примерно в полумиле от берега. Я поставил пикап в стороне от колеи, запер кабину и двинулся пешком в обратном направлении. Покушение на мой пикап было маловероятным, едва ли он мог привлечь чье-то внимание — любой просто пришел бы к выводу, что это машина тоже какого-то рыболова.

Я дошел до проселочной дороги, но не прошел по ней и полумили в сторону от шоссе, как меня нагнал автомобиль, в котором сидели две женщины. Вскоре я обнаружил, что ошибся — это были мужчина и женщина. Муж и жена. Они ехали из Марафона и предложили меня подвезти. На заднем сиденье лежали спиннинги. Я сказал, что в моей машине сели батареи и я решил добраться до шоссе, раздобыть новые. Супруги высадили меня у заправочной станции, возле универмага. Там я просидел над банкой пива и ворохом воскресных газет до тех пор, пока не пришел автобус, курсирующий между Ки-Уэст и Майами. Выйдя на конечной остановке в Майами, я нырнул в телефонную будку и позвонил Жюстин Ларей (не без некоторой тревоги, ибо уже стемнело. Девушки подобного рода не сидят в такое время дома). Однако мне повезло — она ответила на звонок:

— Где ты пропадал? Кажется, ты собирался позвонить мне в пятницу?

— Меня не было в городе, — ответил я. — Но послушай, хочешь совершить маленькое путешествие? Мне придется съездить на пару дней в Палм-Бич, и мы могли бы прозондировать там плательную ситуацию?

— Я бы с радостью, дорогуша!

— Уложи в сумку самое необходимое и жди — я заеду за тобой, как только освобожусь. Ты где живешь?

Она дала мне свой адрес.

— До встречи! — закончил я разговор.

Я взял такси в Майами-Бич, зашел на нашу квартиру и снова переоделся в одежду Чэпмена.

Потом вынул из его бумажника все документы, сунул их в карман пиджака и пересчитал деньги.

Почти все чеки уже были обменены на наличные, и даже при том, что я сорил ими направо и налево, у меня еще оставалось более трех тысяч — главным образом в купюрах по двадцать и пятьдесят долларов, среди которых промелькнуло несколько по четыреста и пятьсот. Все это составляло внушительную пачку, которая едва умещалась в бумажнике. Я сунул его в карман, связал в узелок свою рыбацкую одежду и шапку, предварительно удостоверившись, что мой собственный бумажник все еще находится в кармане брюк.

Потом снова позвонил Жюстин:

— Послушай, ты, сосуд с сексом, я все еще занят здесь, в Майами-Бич. Знаешь что? Я подумал, что мы могли бы переночевать в Голливуде, в том мотеле, где я останавливался, а в Палм-Бич поехать завтра. Почему бы тебе не приехать в Голливуд? Я тебя встречу, а?

— Но как я туда доберусь? И где мы встретимся? — — На такси, черт возьми! Я заплачу. Там есть один бар. «Камео Лунж». Жди меня, скажем, в десять пятнадцать.

Я запер квартиру и пешком дошел до стоянки, где утром оставил «кадиллак». Уложил узелок с рыбацкой одеждой в багажник — вместе с моими парусиновыми туфлями и карманным фонариком.

Остановившись у аптеки, разменял деньги и из телефонной будки позвонил Роберту Уингарду по его домашнему номеру в Томастоне. Он был дома.

— Алло, Чэпмен! Как вы там? Кстати, мисс Блейн говорила вам..

— Насчет ситуации на радиостанции? — перебил я. — Да, говорила. Я сказал ей, чтобы этим делом занялись вы. Но я звоню вам не по этому поводу.

— Слушаю вас, сэр?

Я немного понизил голос:

— Только это строго между нами… Не говорите даже мисс Блейн. Не хочу, чтобы она волновалась. Миссис Форсайт в городе?

— Да-а… Я как раз сегодня видел ее на улице!

— Где-нибудь поблизости от радиостанции или студии?

— Н-нет… Ни там, ни там…

— Но вы точно знаете, что она в городе?

— Конечно… Если сегодня вдруг не уехала.

А что?

— Сейчас я не могу говорить об этом. Но от вас требуется одно: ни при каких обстоятельствах не пропускайте ее ни на станцию, ни на студию. А если она попытается проникнуть туда тайком или силой — вызовите полицию. В случае необходимости наймите также частных сыщиков.

— Но.., но я не понимаю… :

— Не могу вам сейчас ничего объяснить. К вечеру во вторник я вернусь, а до этого времени будьте внимательны и смотрите, чтобы она вас не провела. До свидания.

* * *

Я поехал в Голливуд, нашел стоянку поблизости от бара «Камео» и незадолго до назначенного часа стал ждать. Жюстин подкатила в такси минут десять спустя и вошла в бар. Я закурил и просидел, не двигаясь с места, еще минут сорок, следя за дверьми, не выйдет ли она. За это время Жюстин уже успела высосать порции две-три и, естественно, разозлиться.

Наконец я вошел в бар. Он был слабо освещен — маленький зал с дорогостоящей отделкой и с органолой, которая в этот момент, к счастью, молчала.

Она сидела за столиком в глубине зала и угрюмо следила за входом. Жюстин сделала перманент, надела синее платье и ажурные белые перчатки, а на полу возле ее стула стояла большая дорожная сумка.

— Ага! Явился наконец! — сказала она, когда я присел рядом. — Я уже собиралась ехать домой.

— Прости, что запоздал, красотка. Никак не мог раньше.

Мой небрежный тон и «красотка» отнюдь не улучшили ее настроение, но она попыталась сдержать свои чувства. Было бы глупо растерзать курочку как раз в тот момент, когда она собирается снести золотое яичко.

— Ну ладно, — проговорила она, сделав над собой усилие.

— Во всяком случае, я закончил мои дела. — Я вставил сигарету в мундштук. — Думаю, наша поездка тю-тю.

— Как?

— Да так. Завтра утром могу ехать домой…

— Ну, знаешь!.. Из всех идиотов… — В ее черных глазах загорелась ядовитая злоба. — После того как я истратила кучу денег на такси и просидела здесь как дура полтора часа, ожидая тебя, ты являешься и начинаешь выпендриваться…

Бармен и те пять-шесть посетителей, которые находились в зале, обернулись и уставились на нас.

— Только не расстраивайся, Мэриан, — сказал я примирительно.

Она со стуком поставила бокал на стол.

— Прекрати, Христа ради, называть меня Мэриан!..

— Ну, ладно, ладно, прости, лапочка… — Я с беспокойством огляделся. — Давай лучше выпьем.

Я поманил бармена, который не пропустил мимо ушей ни одного слова, и заказал два мартини.

Прошло несколько минут, прежде чем Жюстин поостыла. Мы выпили снова и решили поехать еще куда-нибудь.

Хотя Жюстин не проронила ни слова, я заметил, что она по достоинству оценила мой «кадиллак». Мы проехали по берегу в поисках другого бара. Я делал вид, будто немного опьянел, и на стоянке попытался ее облапить. Она оттолкнула меня.

— Пошли обратно! — предложил я.

— Ах, заткнись лучше!

Мы вновь вошли в бар и заказали по новой.

Я заметил, что она почти не пьет.

— Почему мы не едем в мотель? — спросила Жюстин. — Можно выпить и там.

Я купил у бармена бутылку шотландского виски. Он не хотел продавать ее мне, но лишние пять долларов его убедили.

Мы поехали в мотель. В большинстве домиков было уже темно. Я развернул машину и, дав задний ход, поставил ее на автоплощадку между коттеджами. Я пошатывался и, нащупывая скважину замка, чтобы вставить ключ, уронил на ступени ее сумку.

— Осторожно! — бросила она в сердцах.

Войдя, я включил свет, поставил сумку и бутылку виски на туалетный столик и снова попытался ее облапить.

— Ты что, и минуты подождать не можешь? — возмутилась Жюстин.

Девушка сбросила платье, повесила его на плечики в стенной шкаф и сняла туфли с очень высокими каблуками.

Я сломал сургуч на бутылке и налил полбокала.

— Подкрепись, детка, — предложил ей.

— Пойду подолью водички, — ответила она и пошла в ванную, заперев за собой дверь.

Я осторожно приоткрыл ее дорожную сумку.

Конечно, там была еще пара туфель. Я вытащил нейлоновые чулки, пару трусиков, засунул их под матрац и закрыл сумку. Когда Жюстин вернулась, то по цвету напитка в ее стакане я сразу понял, что половину виски она выплеснула, долив недостающее водой.

— Опрокинем, что ли? — спросил я слегка заплетающимся голосом и проглотил часть виски.

Ее туфли лежали на ковре у ножки кровати. — Как насчет поцелуев? — Я шагнул к ней, при этом наступив на туфли, и услышал, как треснул один из каблуков.

Жюстин тоже услышала этот звук.

— Боже ты мой, идиот! Смотри, что ты наделал! — закричала она, вся вспыхнув. — Неуклюжая большеротая обезьяна!

Я покачнулся, пригвоздив ее ледяным взглядом, и презрительным пинком послал туфли под кровать. Вытащив из кармана бумажник, я вынул из него бумажку в пятьсот долларов и бросил ее на кровать.

— Ступай, купи новые. Но только не за.., не задавайся. Я мог бы и всю тебя купить за гроши…

Я попытался затолкнуть бумажник обратно в карман, но он упал на пол. Потянувшись за ним, я рухнул сам. Она с презрением смотрела на меня.

Я поднялся, швырнул бумажник на стол и пошел в ванную. Пустив воду в раковину, я начал издавать звуки, имитирующие тошноту. Потом вымыл лицо. Когда я вышел, Жюстин уже улыбалась.

— Прости, дорогуша, — произнесла она. — Я сама виновата. Не надо было бросать их здесь. Дай я налью тебе еще немного.

— Хорошая мысль! — отозвался я. — Извини.

Даю тебе чес-слово. — Я отпил из стакана и свалился на кровать. — Пару минут… И я почувствую себя лучше.

Она улеглась рядом со мной и стала гладить мое лицо.

— Ну-ну, лапочка. Расслабься. Ты просто перехватил чуточку.

Я закрыл глаза. Минут десять мы молчали и лежали не двигаясь. Потом она сказала:

— Лапочка!

— М-м-м, — пробормотал я, слегка шевельнувшись.

Жюстин выждала минут десять, прежде чем повторила попытку меня поднять. Я продолжал тяжело дышать и не отвечал. Еще через несколько минут она осторожно отодвинулась от меня и встала. Я услышал шелест надеваемого платья, щелчок открываемой сумки, из которой она вынула вторую пару туфель. Я старался уловить звук открываемой двери, но услышал только, как она слабо щелкнула и закрылась.

Соскользнув с кровати: я раздвинул занавеску — не больше чем на дюйм — и выглянув в окно. Снаружи никого не было, кроме нее. Во всех домиках было темно, и владелица мотеля давно уже почивала. Жюстин добежала до ворот, повернула налево по направлению к центру города и исчезла из виду.

Она была слишком опытна, чтобы взять такси до Майами ночью, так что, скорее всего, отправилась к автобусной остановке. Она знала, что у меня есть ее адрес, и едва ли собиралась оставаться в этих местах. С женатым человеком Жюстин, пожалуй, рискнула бы потягаться, ибо могла его шантажировать, но она была уверена в том, что я холостяк. Я слишком часто жаловался на то, что меня донимают налогами именно из-за этого обстоятельства.

Я подошел к туалетному столику. Жюстин не взяла бумажник, только деньги. Я мог бы и не вынимать из него документы, но это была необходимая предосторожность. Через несколько часов имя Чэпмена появится на первых страницах многих газет, и если бы его документы вдруг обнаружились в мусорном ящике, то это кончилось бы для нас катастрофой.

Глава 12

Я вложил документы обратно в бумажник и посмотрел на часы. Без четверти два. Я прополоскал в ванной оба бокала и протер их полотенцем, чтобы ликвидировать отпечатки пальцев. В сущности, все это не имело значения — горничная в любом случае заменит их чистыми, обернутыми в вощеную бумагу.

После этого принялся за три чемодана, один из которых, открытый, стоял на полке для вещей. Они были из стеклянного волокна, и на них тоже могли остаться следы пальцев. Я тщательно обтер чемоданы полотенцем, а затем стал усердно оглаживать их пальцами и ладонями — особенно вокруг замков и ручек, так, чтобы следы пальцев были нечеткими, как бы размазанными. Таким же образом обработал затем дверные ручки, краны в ванной, поверхность туалетного столика. Бутылку виски я решил захватить с собой, а ту, что была у Чэпмена в чемодане, выбросил еще раньше.

Вытащив из-под матраса спрятанные мною чулки и трусики, я подержал их под струей воды, слегка отжал и на плечиках повесил на торчащий из стены крюк для душевого шланга. Потом задернул занавеску, чтобы они не были на виду.

Наконец, вытащил из-под кровати туфли. Сломанный каблук не отвалился, но шатался.

Выключив свет, я прилег на постель и закурил. Меня начало клонить ко сну, но спать было нельзя и выпить для храбрости — тоже. Я и так теперь пил больше, чем обычно. Прошло около часа. Не включая света, я поднялся, выскользнул через боковую дверь на автоплощадку и отпер багажник «кадиллака». Потом я вернулся в номер, вынес бутылку с виски и туфли. Спотыкаясь, я тяжело навалился на стенку машины, ударился об ограду стоянки и упал наземь. Пролежав молча по меньшей мере минут пять, поднялся, охая и шаркая подошвами. Потом опять налетел на автомобиль, бросил туфлю и бутылку виски в багажник, тихо опустил крышку и нажал на нее, чтобы щелкнул замок. Затем на цыпочках пробрался обратно в номер, закрыл дверь и снова прилеп Я проснулся в десять часов. Одежда моя была совершенно измята. С похмелья меня мутило.

Я обмыл лицо, но не побрился, и когда глянул на себя в зеркало, то увидел, что у меня вид человека, очнувшегося после двухдневной попойки.

Сунув в карман пустой бумажник, я надел очки, шляпу и в последний раз оглядел комнату. Все было в порядке. Не считая трусиков и чулок в ванной, ничто не говорило о том, что в номере была женщина.

Я вышел, предусмотрительно стерев следы своих пальцев на дверной ручке, сел в машину и тронулся с места. :

В дверях офиса стояла хозяйка мотеля. Она улыбнулась мне, а я торжественно поднял шляпу. В начале одиннадцатого я был уже в городе и нашел подходящую стоянку. Портфель, в котором раньше были кассеты, лежал на заднем сиденье. Захватив его, отправился в банк.

Выписав чек на сто семьдесят пять тысяч долларов, я протянул его в окошко. Контролером была девушка. Она прочла сумму, подняла брови и, взглянув на меня, исчезла. Не трудно было догадаться, что ей не каждый день приходилось оформлять такие суммы, да еще для неопрятных и, растрепанных типов, которые явно спят в верхней одежде и не бреются по два-три дня. Что ж, я и ожидал, что вызову здесь некоторое замешательство. Вставив в мундштук сигарету, я закурил.

Появился Дэйкин. Как я и подозревал, он никогда не запоминал внешности людей, с которыми имел дело. Дэйкин нерешительно приглядывался к людям у других окошечек, а когда девушка кивком указала на меня, сказал:

— Ах да, мистер Чэпмен!

Мы обменялись рукопожатиями.

— Вы действительно хотите получить деньги наличными? — недоверчиво спросил он.

Я перестал напевать: «О, музыка плавно льется кругами», глянул на него с таким видом, будто вопросы меня утомляли, и ответил:

— Да.

Я знал, что они уже сверили подпись с образцом и нашли, что она подлинная. Возможно, они подозревали какую-то махинацию или что у меня дома неприятности и я нарочно устроил этот перевод вкладов, чтобы затем скрыться с кучей денег, но, в конце концов, не могли мне воспрепятствовать это сделать. Деньги в банк вложил я сам, так кто же, как не я, мог снять их со счета? И все же Дэйкин попросил меня подписать чек еще раз, поскольку девушка фактически не видела, как я его подписывал, — если, конечно, я не возражаю.

— Ничуть, — отозвался я, выписал другой чек и, подписав его, добавил:

— Но я весьма спешу, с вашего позволения.

Дэйкин посмотрел на подпись и пожал плечами.

За операцию по переводу вкладов взималась небольшая сумма. Мне принесли деньги, я уплатил за обслуживание, вежливо приподнял шляпу в сторону девушки и вышел, неся под мышкой портфель.

Сев в машину, я положил портфель рядом с собой, раскрыл его, вынул из одной пачки десять купюр по пятьдесят долларов, вложил их в бумажник и нажал на газ.

Еще раньше я приметил небольшой магазин спортивных товаров. Я подъехал к нему и купил шестифунтовую алюминиевую лодку. Пока работники магазина закрепляли лодку к багажнику на крыше «кадиллака» и вкладывали туда весла, я нетерпеливо ходил взад-вперед, выкуривая одну сигарету за другой и бормоча проклятия насчет их медлительности. Все это стоило сотню долларов с небольшим. Я вручил кассиру сто пятьдесят и, когда он выдал мне сдачу,спросил:

— Далеко еще до озера Окичоби?

— Вы едете не в ту сторону, — ответил он. — Вам надо на север. Поворачивайте обратно и…

— Благодарю, — ответил я и, не Обращая внимания на него, направился к выходу.

Отсюда до антикварной лавки при шоссе было всего несколько миль. Заметив ее впереди, я взглянул в зеркальце заднего вида, чтобы убедиться, что за мной никто не следует. Шоссе было пустынно.

Двигаясь со скоростью пятьдесят миль в час, я проскочил мимо лавки, а потом резко затормозил.

Шины завизжали, машину тряхнуло и стало заносить поперек шоссе. Наконец, соскользнув на гравий у обочины, она остановилась. Я дал задний ход и притормозил как раз перед входом в лавку.

Ее владелец, человек с холодным взглядом, обслуживал двоих туристов из Мичигана. Они рассматривали морские раковины, разложенные на длинном столе, во всяком случае, занимались этим минуту назад до моего появления. Теперь с любопытством смотрели на меня.

А я выскочил из машины и бросился к декоративным фламинго, расставленным вдоль изгороди… Схватив одного из них, поднял его, как бы определяя вес. Это был один из тех фламинго, которые предназначались для украшения детских бассейнов-"лягушатников". Он стоял на круглой бетонной подставке, расставив ноги.

Я повернулся к хозяину.

— Беру вот этого, — заявил я повелительным тоном.

Он холодно посмотрел на меня. Возможно, этот человек вообще не любил никого, но я был уверен, что меня он вспомнил.

— Я занят с этими людьми, уважаемый, — проговорил хозяин. — Что за спешка?

— Послушайте! — повысил я голос почти до крика. — Я же не собираюсь рассказывать вам историю своей жизни! Все, что мне нужно, — это купить одного из ваших чертовых фламинго…

С этими словами я схватил фламинго, как бы намереваясь отнести его в машину, но он выскользнул у меня из рук и упал на землю. Я снова схватился за него. В этот момент подошла хозяйка и с тревогой в голосе сказала:

— Я займусь покупателем, Генри.

Мичиганцы следили за этим представлением как зачарованные. Генри выхватил фламинго у меня из рук и понес его к машине. Кивнув на багажник, он спросил:

— Ключи есть?

— Ключи? — Я пришел в ужас. — Нет! Нет!

Положите его сюда! — И рывком открыл дверцу машины. — Па сиденье! ;

Хозяин поглядел на голубую кожаную обивку, потом на меня.

— Мне, конечно, все равно, куда класть эту вещь, но все-таки лучше положить ее в багажник.

Я вытащил изо рта сигарету и уставился на него в совершенной ярости.

— В багажник? Кому, черт побери, когда-нибудь приходило в голову класть фламинго в багажник?!

Это доконало туристов. Они отвернулись, и я услышал сдавленный смех.

— Я хочу сказать, черт побери, — продолжал я, дико жестикулируя, — что там нет места… Там… там.., мои чемоданы.

Генри опустил фламинго на сиденье. Я сунул ему в руку пятидесятидолларовую бумажку, сел за руль и с ревом сорвал машину с места. Когда лавка осталась далеко позади, сбавил скорость до сорока миль. У меня оставалось еще много времени, а вероятность, что Генри донесет на меня полиции из-за превышения скорости, была минимальной. Если бы меня задержали, ему бы пришлось дать сдачу с полученных пятидесяти долларов.

Прибыв в Хоумстед, я купил моток крепкой белой бечевки.

В начале третьего я свернул на большую автостоянку у «Театра моря», расположенную на морском шоссе между Тавернье и Исламорадой. Это была одна из достопримечательностей Кис, привлекающая туристов, — большой магазин сувениров и примыкавшая к нему огороженная территория, где размещались водоемы и аквариумы, иллюстрирующие жизнь моря. Там находились два дрессированных дельфина. Гид как раз вел экскурсию. Я купил билет и стал ждать следующего группового посещения.

Когда собралось человек пятнадцать — двадцать, нас повели по территории. Туристы любовались рыбами и слушали лекцию. Я был рассеян и ни с кем не разговаривал, пока гид не присел на корточки около одного из водоемов и не стал приманивать гуасу, помахивая барабулькой. Гуаса проглотила барабульку и в мгновение ока скрылась в весьма мутной воде.

Гид выпрямился. Я пробрался через окружавшую его группу людей и спросил требовательным тоном:

— Вы сказали, что это гуаса?

— Да, — ответил он. — Это один из представителей семейства груперов…

Я подозрительно посмотрел на него:

— А я считал, что они живут в соленой воде.

В толпе раздалось хихиканье.

— Разумеется, — пояснил терпеливо гид, — все эти рыбы — обитатели соленых вод.

Я поджал губы и кивнул:

— Так и подозревал! Чертовски жестоко так обращаться с рыбами. Это все, что я могу сказать!

Гид вздохнул, открыл было рот, собираясь объяснить, что водоемы наполнены морской водой, но потом передумал и отвернулся. В толпе раздались смешки. Экскурсия продолжалась. Я отстал от нее, проводив группу отчужденным взглядом.

В половине пятого вечера я наконец прибыл в Марафон. Еще час и двадцать минут ожидания.

Я сверил часы по радио в машине и отыскал подходящий бар. Там было тихо и почти пусто. В глубине виднелась кабина телефона-автомата, еще одна была у дорожки перед баром.

Я заказал виски с содовой и просидел над стаканом целый час. Раз или два бармен пытался завязать со мной разговор, но я сделал вид, что даже не слышу его.

Ровно в пять пятьдесят я встал и направился к выходу, но тут же резко остановился.

— О Господи! Мне же надо позвонить!

Разменяв несколько долларов, вернулся к телефонной кабине и позвонил Корел Блейн.

— Ты где сейчас находишься, дорогой? — спросила она. — Я пыталась отыскать тебя.

— На озере Окичоби, — ответил я и, пропустив мимо ушей ее вопрос, продолжил:

— Забавно, однако… Никак не могу избавиться от ощущения, что когда-то уже бывал здесь. Тем не менее я никогда не посещал этих мест, не так ли?

— О Господи, дорогой, откуда мне знать, бывал ты там или нет. Во всяком случае, ты мне никогда о нем не говорил. Но я так рада, что ты возвращаешься…

— Передай Уингарду, что было уже слишком поздно, — велел я. — Так что теперь он может об этом забыть.

— О-о! — отозвалась она и, как мне показалось, немного обеспокоенно. Я внимательно слушал, стараясь понять, как мне лучше реагировать. — Именно об этом я и хотела с тобой поговорить. Сегодня утром он приходил…

И конечно, рассказал ей о нашем разговоре.

— Я слишком поздно сообразил, — заявил я, совершенно не обращая внимания на ее слова. — Ты ни в чем не виновата. Ты же предупреждала меня, что Мэриан в Томастоне…

— Милый, — перебила она, — не могли бы мы хоть раз избежать этой темы?

Я кивнул. Все правильно. Теперь я могу действовать уверенно.

— Ты все время меня предупреждала, — продолжил я, — но я тебе не верил, потому что все время встречал ее здесь. Повсюду, куда бы я ни ехал. Конечно же она ездила то туда, то сюда, то в Томастон. Не знаю, как это я вовремя не сообразил насчет радиостанции. Я же знал, насколько она умна…

— Хэррис, что это — шутка?

— Ей нужно было только одно: войти туда, взять микрофон и распространить про меня ложь по всей стране, восстанавливая всех против меня. Внушить всем, что я обошелся с ней несправедливо. Она хотела сделать со мной то, что сделали с Кейтом, а он ни в чем не был виноват. Девочка сама перебежала перед его машиной.

— Хэррис…

— И люди ей поверили! Говорю тебе, я вижу, как они смотрят на меня на улице. Но я задержал ее, пусть даже слишком поздно. Она сейчас здесь, со мной…

— Хэррис, пожалуйста, выслушай меня! Ты ошибаешься!

— Э, нет! — произнес я с торжеством. — Может, она и тебя обработала и ты ей веришь? Не защищай ее! Ты же знаешь, все это была ложь! А она действительно со мной. Вот тут. Я вывез ее в машине. Вчера ночью она ворвалась ко мне в номер и, когда я проснулся, стояла передо мной и шептала мне свои лживые истории. Я пытался заткнуть ей рот…

— Ты сам не знаешь, что говоришь! — Ее голос звучал уже пронзительно. — Этого просто не может быть!

В то время, когда я ей рассказывал о том, как убил Мэриан Форсайт, сама Мэриан стояла в конторе у соседнего стола и разговаривала с Барбарой Куллан.

Я понизил голос до шепота и сказал тоном заговорщика:

— Я напишу тебе. Я уеду за границу, мой ангел, туда, где не слышали, что она про меня говорила.

Я пришлю за тобой… — И с этими словами повесил трубку.

Вернувшись в бар, я заказал еще порцию виски и посидел еще минут десять, мрачно уставившись на чучело парусника, красовавшееся над зеркалом на стене.

— Прекрасная рыба! — сообщил я бармену. — Знаете, где их много водится? На Флорида-Кис.

Он был так счастлив обрести собеседника, что разыграл настоящую клоунаду: схватив бутылку, из которой только что налил мне виски, посмотрел на нее, будто не веря своим глазам, и покачал головой:

— А где вы сейчас находитесь, приятель? Именно на Флорида-Кис!

— Прелестные места! — продолжил я. — Когда поедете туда в следующий раз, захватите с собой семью. Им там очень понравится…

Я встал, вышел из бара и направился в сторону Шугарлоуф-Ки все с той же скоростью — сорок миль в час.

Теперь передо мной встали известные проблемы, но я был уверен, что у меня масса времени, и не хотел добираться до той развилки на шоссе, пока не стемнеет. Многое зависело от того, когда Корел Блейн решит позвонить в дорожный патруль Флориды, если вообще на это решится. В этом тоже была своя логика. Можно было еще подумать, что я и в самом деле кого-то убил, но убить Мэриан, которая стояла с ней рядом, — нет, тут можно было прийти только к одному выводу, что я лишился рассудка!

Тем не менее Мэриан уверяла меня: первое, что придет ей в голову, — это покинуть корабль, прежде чем он окончательно утонет. Она сделает все, чтобы избежать неприятной перспективы звонить в полицию, видеть, как ее сумасшедший жених будет схвачен и его история заполнит первые страницы всех газет еще до того, как ей представится возможность отречься от него.

Однако кому-то она все же должна рассказать, и этот кто-то сообщит обо мне местным властям Флориды. С другой стороны, в памяти Блейн должно было запечатлеться озеро Окичоби — я вбил его в ее голову достаточно крепко, и она наверняка упомянула его, поделившись этим, например, с Инглиш. Конечно, телефонистка сообщила бы, что звонили из Марафона, но на первых порах никому в голову не придет спросить ее об этом. Таким образом, в этих местах все будет спокойно — тревога поднимется только после того, как они нападут на мой след, а мне нужно не больше часа, чтобы нырнуть в нору и похоронить в ней всю эту историю.

Доехав до Биг-Пайн-Ки, я понял, что прибыл слишком рано. Поэтому съехал с шоссе, проехал с милю по проселочной дороге и остановился, не разворачивая машины в обратном направлении.

Мимо меня пронеслись две-три машины. Если они меня заметили, то это даже к лучшему. Биг-Пайн-Ки — самый большой из этих островов, чтобы обыскать его, нужно потратить много времени.

Когда совсем стемнело, я развернулся и поехал обратно. Шоссе было почти безлюдно.

У поворота на Шугарлоуф сзади меня шла только одна машина. Я сбавил скорость, пропустил ее вперед и только потом свернул на Шугарлоуф. Тут поехал быстрее. Машина тряслась и подпрыгивала на неровностях дороги. Через несколько минут я был бы там, где от дороги отходила влево колея, а еще через две-три минуты — где мангровые чащи начали перемежаться с открытыми участками берега. Мои фары высветили оставленный мною пикап. Вокруг не было ни души.

Слабые следы колеи еще вели меня двести-триста ярдов среди густых зарослей кустарника, который царапал бока автомобиля, а потом круто свернули к воде и оборвались.

Здесь был узкий естественный канал, впадающий в море, но им никогда не пользовались для спуска лодок, поскольку подлесок и мангровые деревья теснились на его берегах, а сам он был слишком узок и не позволял маневрировать.

Я остановил машину, выключил фары и мотор.

Непроницаемая тьма, рои москитов и глубокое безмолвие, нарушаемое лишь слабыми всплесками воды, сомкнулись вокруг меня… Здесь не было прибоя, потому что было слишком мелко и неподалеку от берега находилось еще несколько островов, также поросших мангровыми деревьями.

Выскочив из машины, я на ощупь вставил в замок ключ и открыл багажник. Нащупав фонарик, включил его и, освободив лодку, снял ее с верхнего багажника. Побросав в нее весла, бетонного фламинго, моток бечевки и свои парусиновые туфли, я вынул мою собственную рубашку и обтер ею рулевое колесо, приборы, ручки, дверцы, а потом многократно беспорядочно провел и похлопал ладонями по всем поверхностям, чтобы оставить на них нечеткие, смазанные следы прикосновений — на случай, если полиция вздумает искать отпечатки пальцев.

Откупорив бутылку с виски, я отпил немного, остальное вылил в воду и забросил бутылку подальше в чащу. Туфлю со сломанным каблуком, принадлежавшую Жюстин, бросил рядом с багажником, под развесистый куст. Посветив на нее фонариком, я убедился, что она не бросается в глаза, но на всякий случай задвинул ее ногой поглубже под склонившиеся ветки. Отлично! Вторую туфлю я бросил в лодку и попытался оттолкнуться от берега, но в этом месте было так мелко, что мне пришлось вылезти и пройти несколько шагов по воде.

Потом я снова сел в лодку.

Действуя веслом, как шестом, я вывел лодку из узкого канала в открытую воду. Тут выбросил вторую туфлю за борт. Она будет плавать туда-сюда по поверхности во время прилива. Ее могут найти, но могут и не найти — какое это имеет значение?

Я выключил фонарик и стал грести параллельно берегу, всматриваясь в темную стену мангровых деревьев. Через несколько минут эта стена кончилась, и я причалил к берегу. Снова включив фонарик, нашел мой пикап. Вытащив носовую часть лодки на берег, я отжал мокрые брючины, снял промокшие кожаные ботинки и надел парусиновые. Они были на ребристой резиновой подошве.

Потом перетащил фламинго из лодки в багажник пикапа, положив туда же мокрые ботинки и моток бечевки. Следом я пристроил весла, а поверх них — лодку. Наконец, освещая путь фонариком, пробрался сквозь кусты назад, к «кадиллаку». В свете фонарика я увидел следы, оставленные лодкой, отпечатки кожаных подметок на мягком дне и на берегу канала. Поверх них теперь я оставил тут и там ребристые следы моих парусиновых туфель.

Вынул из багажника купленный накануне стальной ломик. Захлопнув крышку багажника на замок, просунул под нее плоский конец ломика и после некоторого усилия взломал замок. Потом запер все дверцы и пробил ломиком правое окно, так, чтобы можно было дотянуться до щеколды.

Открыв ящичек для перчаток, разбросал все его содержимое по кабине. Наконец, взяв портфель и свою рыбацкую одежду, я в последний раз все внимательно осмотрел вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыто и все предусмотрено, и вернулся к пикапу.

Окруженный тьмой и пожираемый москитами, я снял с себя костюм, сорочку и галстук Чэпмена. Очки вложил в один карман, а соломенную шляпу, предварительно скомкав ее, в другой карман его пиджака.

Переодевшись во все свое, я переложил деньги из бумажника Чэпмена в свой и сунул пустой бумажник вместе с мундштуком и зажигалкой, а также ключами от «кадиллака» в карманы его брюк. Потом спустился к воде и при свете фонарика отметил уровень воды, чтобы знать, когда начнется прилив.

Положив включенный фонарик на сиденье, намотал его одежду на тонкие стальные ноги и изогнутую шею фламинго и обязал его бечевкой. В мотке было сто ярдов, и я использовал их все. Потом посмотрел на часы. Начало девятого.

В ящичке для перчаток лежали сигареты и спички. Я покурил и сел, внезапно почувствовав, как сильно устал. Весь день я находился в большом нервном напряжении и только сейчас вспомнил, что ничего не ел.

В девять часов я спустился к воде и проверил свою отметку — прилив начался! Ну и хорошо.

Мне ни к чему выезжать на шоссе с этой лодкой, по крайней мере до полуночи. Правда, даже если они уже разыскивают Чэпмена, они не знают, что у него была лодка. Но в ближайшее время это, конечно, станет известно.

В час ночи прилив, насколько я мог судить, достиг довольно высокого уровня. Я выехал к шоссе. Теперь движение на шоссе почти замерло — лишь изредка проносилась одинокая машина. Я выждал момент, когда с запада никто не ехал, вывел пикап на шоссе и помчался на большой скорости — в надежде, что меня никто не нагонит. Встречные машины, разумеется, увидят только свет моих фар.

Перед въездом на мост через канал Байя-Хонда от шоссе сбегала дорога, выходившая на площадку для пикников на берегу канала. Я свернул на эту дорогу, въехал на площадку и, выйдя из машины, направил луч фонарика вниз, к воде.

Вода заметно прибывала, она уже бурлила и плескалась вокруг опор моста.

Я притащил лодку, опустил ее в канал и затопил. Правда, она была снабжена поплавками и ушла под воду лишь отчасти. Я оттолкнул ее от берега. Она исчезла во тьме, уносимая течением в море. Если, ее найдут, то не раньше чем через несколько дней, может быть, даже недель. Вслед за ней бросил весла, а потом и стальной ломик, зашвырнув его подальше что было сил.

Теперь у меня не осталось ничего, кроме фламинго. Я поместил его рядом с собой на сиденье — весь обмотанный одеждой, он выглядел как странное чучело.

Канал Байя-Хонда — самый глубокий во Флорида-Кис, а мост через него — самый высокий, так что ловить с него рыбу запрещалось. Выждав момент, когда в поле моего зрения не было ни одной машины, я вылетел обратно на шоссе, а с него — на мост. В центре моста я резко затормозил и выскочил из машины. Впереди вспыхнула пара фар — навстречу мне шла машина, но она находилась еще не меньше чем в миле. Я распахнул дверцу, схватил фламинго и, подняв его над парапетом, выпустил из рук.

Было пять часов утра, когда я, добрался до дома и поставил пикап в гараж. Войдя в квартиру, первым делом включил кондиционер и налил себе огромную порцию виски. Я был выжат как лимон, совершенно опустошен и сам себе казался мертвецом. В течение почти тринадцати дней я находился в роли другого человека.

И вот теперь все кончено. Кончено и завязано. И если посмотреть на это объективно, едва ли кто-нибудь когда-нибудь развяжет этот узел.

Я бросил портфель на кровать и хотел было раскрыть его, но лишь пожал плечами, столкнул его на пол и лег. Какая разница, чем он набит — деньгами или образцами обоев? Мне нужна только Мэриан Форсайт.

Странно, подумал я. Совсем не похоже на Джерома Ленгстона Форбса. Но, возможно, я так долго был кем-то другим, что начисто забыл свои собственные реакции.

Глава 13

На следующее утро я сбрил усы, несколько часов пролежал на заднем дворе, подставив солнцу верхнюю губу, чтобы сровнять загар на лице, и подстриг волосы.

Если даже парикмахер заподозрил, что более светлый оттенок на концах волос не только результат действия солнца, он, вероятно, решил, что это — следствие моей эксцентричности.

* * *

История получила огласку не так быстро, как мы предполагали, но зато как только это произошло, она стала распространяться с молниеносной скоростью. В среду утром газеты сообщили, что известный бизнесмен из Луизианы, Хэррис Чэпмен, затерялся где-то в районе озера Окичоби после весьма странного и бессвязного разговора по телефону со своим личным секретарем. А два дня спустя во всех газетах появились кричащие заголовки: «Убийца с фламинго!»

Из газетных сообщений я весьма легко представил себе последовательность событий: Корел Блейн прождала целые сутки и лишь потом связалась с дорожной патрульной службой Флориды и попросила начать поиски. Она не могла указать адреса, ибо знала с моих слов, что я где-то на озере Окичоби. Сообщила также, что я разговаривал с ней «туманно» и «бессвязно».

Может быть, я получил солнечный удар? Для полиции это означало, что на их голову свалился еще один пьяница. Но в среду утром в газете появилось уже и имя, и общественное положение пропавшего — тут-то все и началось!

Как я понял, первым возник мотель в Голливуде. К этому моменту я отсутствовал в нем уже сорок восемь часов. С понедельника мой номер уже не оплачивался, но хозяйку поначалу это не очень беспокоило, поскольку в номере оставались мои вещи.

Тут полиция, вероятно, и навострила уши. Трусики и чулки, видимо, сначала не привлекли внимания, но сам мотель, как я и ожидал, привел к Фицпатрику, а Фицпатрик — к банку. Ну а когда дело дошло до денег, сами знаете, что из этого получается.

Кроме того, снять со счета такую сумму — дело весьма необычное, и в банке к этому отнеслись весьма неодобрительно.

— Но какую именно сумму? — поинтересовалась полиция.

— Сто семьдесят пять тысяч долларов.

Что? Сто семьдесят пять тысяч долларов? Наличными?

К этому времени полицейские и репортеры обрывали, вероятно, все телефоны.

Сообщение о деньгах появилось в газетах в четверг утром — сто семьдесят пять тысяч долларов в купюрах по двадцать, пятьдесят и сто долларов.

Прекрасно! Чем скорее — и, следовательно, чем меньше пройдет времени между этим фактом и обнаружением «кадиллака», — тем лучше. , Затем снова мотель в Голливуде, чулки и трусики. Нет, никакой девушки никто не видел. И в то утро, покидая мотель, мистер Чэпмен был один.

Затем, вероятно, бармен из «Камео» (правда, теперь история разворачивалась так быстро, что трудно было точно установить последовательность всех этих взрывов) описал девушку с дорожной сумкой и наш спор. Он, дескать, назвал ее Мэриан, и ее прорвало. Но кто же она? Да просто девчонка и, судя по ее лексикону… Но кто же тогда Мэриан?

Объясни мне, парень, я никогда о ней не слышал.

Бармен во втором баре вспомнил, что мы были вдвоем. Кто-то слышал женский голос около часу ночи, когда я приехал в мотель. А немного позже — какой-то шум на автоплощадке. Но в номере не было никаких намеков на то, что там находилась женщина, за исключением чулок и трусиков, которые мужчина, конечно же, не упустил бы из виду, если бы они ему попались на глаза. Теперь картина складывалась быстро и четко, а благодаря всем этим сенсационным заголовкам и сообщениям можно было легко себе вообразить, что происходило в сыскных агентствах и в городских учреждениях.

«ПРОПАВШИЙ МИЛЛИОНЕР, ВОЗМОЖНО, УБИЛ ДЕВИЦУ ЛЕГКОГО ПОВЕДЕНИЯ».

Потом — Нейплс и снова таинственная Мэриан, а также лодка на верхнем багажнике «кадиллака». Следом озеро Окичоби и, наконец, признание Корел Блейн, которая все-таки рассказала, что я говорил ей по телефону… Словом, плотина прорвалась.

Но последним, кто поставил точку над "i", был Генри. Он превзошел всех и, можно сказать, наклеил этикетку над всей этой сенсационной историей: "Фламинго! Убийца был с фламинго!

Фламинго и таинственная девушка!"

Появились фотографии — сам Генри и антикварная лавка Генри, его розовые птицы на тонких стальных ногах с изогнутыми бетонными шеями. В одной из газет был напечатан рассказ Генри, изложенный от первого лица. Я, дескать, уже был у него однажды, и он сразу меня узнал.

Даже сказал мне — и он хорошо это помнил, — что фламинго сделаны из бетона. А на следующий раз я ехал со скоростью семьдесят миль в час и вдруг увидел фламинго и, вероятно, вспомнив о них, сразу затормозил, дал задний ход, затем схватил одного, словно взвешивая его на руке… Но, когда он попросил меня открыть багажник, я побледнел, меня бросило в пот, я весь затрясся и с диким безумным взглядом завопил:

«Нет, нет, нет!» Потом сказал: «Кому когда-либо приходило в голову класть фламинго в багажник?» Нет, он совсем не сомневается, что я настоящий психопат.

Полиция, конечно, связалась с телефонной компанией и установила, что междугородный разговор был заказан в Марафоне. Сначала это возбудило некоторые сомнения — такой ли уж я безумный, каким хочу казаться. Ведь это вполне сознательное намерение навести полицию на ложный след. Но после разговора с гидом в «Театре моря» и с барменом в Марафоне они пришли к выводу, что я, похоже, действительно вообразил, будто нахожусь на озере Окичоби. Не случайно же я, говоря с Корел Блейн, с удивлением заметил, что это место мне почему-то знакомо. Ведь только за неделю до этого я пробыл в Марафоне три дня. Налицо характерная картина безумия — полная потеря памяти и рассудка, перемежающаяся с моментами целеустремленности и относительной ясности мышления.

В магазине Генри я, например, вопил, что страшно спешу, а потом целый час глазел на рыб и прыгающих дельфинов, хотя в этот момент у меня в багажнике лежало тело убитой девушки.

Но какой девушки — это оставалось тайной.

Около пяти часов дня в четверг два помощника шерифа нашли машину. Это было почти через четыре дня после того, как я ее бросил, и часов через двенадцать после того, как по всему штату стало известно, что в ней, вероятно, находятся сто семьдесят пять тысяч долларов. Все ясно: я вышел в океан на шести футовой лодке, захватив труп девушки и бетонного фламинго, и больше не вернулся. Позднее появились какие-то люди в обуви на ребристой резиновой подошве, взломали багажник и исчезли, унеся с собой сто семьдесят пять тысяч долларов. Возле машины обнаружена синяя туфля со сломанным каблуком.

А утром в пятницу была установлена личность девушки. Они, наконец, натолкнулись на таксиста, который привез ее в Голливуд. Он помнил, откуда она сделала вызов. Газета сообщила, что девушку звали Жюстин Ларей, что определенных занятий она не имела, но значилась в полицейских списках в Майами и в Питтсбурге по делу о вымогательстве и бродяжничестве и имела судимость за ограбление магазина. Никто из ее соседей по дому не мог припомнить, видел ли ее после воскресенья. В ее квартире нашли кое-что из одежды, но никто не знал, что представляет собой ее гардероб в целом. В квартире не нашли ни одного чемодана. С другой стороны, и таксист, и бармен из «Камео» готовы были присягнуть, что она имела при себе лишь одну дорожную сумку.

Так что, возможно, это было все ее имущество.

Оба уверенно заявили, что на ней были синие туфли.

Второго декабря, ровно через неделю после того, как была оставлена машина, миль за двадцать пять от этого места, близ Пиджин-Ки, двое рыбаков обнаружили лодку. Тело найдено не было. Конечно, они и не ожидали, что найдут труп девушки, если он был привязан к фламинго, но ведь труп-то самого Чэпмена должен быть выброшен на берег! Море выносит почти всех утопленников. Отсутствие трупа показалось полицейским подозрительным, но потом было высказано предположение, что он мог застрять в коралловых рифах или затеряться в густой чаще мангровых деревьев, покрывающих берег.

Много внимания уделялось Мэриан и ее прежним взаимоотношениям с ним, но, насколько я мог судить по газетным материалам, никто ее не заподозрил. Да и в чем ее можно было подозревать? В том, что она свела его с ума, пользуясь устройством с дистанционным управлением? Она ведь все это время была в Томастоне, что было установлено с самого первого дня. Полиция получила фотографию Чэпмена, возможно ту самую, о которой Мэриан однажды упоминала. Но в ней было больше парадности и позы, чем сходства.

И к тому же он снялся без очков.

И ни разу за все это время, насколько я мог судить по газетам, никто ни на секунду не усомнился в том, что пропавший без вести человек действительно Чэпмен.

Как Мэриан мне и говорила — с чего бы это им сомневаться? Он называл себя этим именем!

Зачем ему было лгать? Да и в самом деле, кто бы стал выдавать себя за Чэпмена, чтобы вот так сойти с ума и утонуть.

Прошло две недели, и другие сенсации вытеснили всю эту историю с первых страниц. Но из газет она совсем не исчезла. Некоторые обстоятельства не давали ей угаснуть. Во-первых, продолжались розыски трупа Чэпмена и человека, который обчистил его машину. А во-вторых, интерес публики разжег бетонный фламинго — интерес и болезненное воображение. Но нам ничто не угрожало. Я ждал, что теперь она мне напишет или позвонит и сообщит свой адрес.

Но Мэриан молчала. Прошла еще неделя. Я начинал ненавидеть нашу квартиру. Жить в разлуке с Мэриан было достаточно плохо, но жить там, где тебе каждую минуту все напоминает о ней, было просто невыносимо. И он тоже был здесь.

Я отдал ковер в чистку и, пока его обрабатывали, все время спрашивал себя, не схожу ли я с ума, подобно леди Макбет?

Но уехать я не мог. Конечно, можно было оставить на почте свой новый адрес, но что, если Мэриан позвонит? А выяснить, где она находится сейчас, не было никакой возможности. По-видимому, покинула Томастон. Предполагалось, что она даст о себе знать, и я продолжал ждать, ненавидя эту квартиру, но не осмеливаясь оставить ее даже на час, чтобы закупить еды. Даже загорая на солнце на заднем дворике, я оставлял открытой входную дверь, чтобы можно было услышать телефонный звонок.

За два часа до прихода почты я уже ходил взад-вперед по комнате мимо окна, обращенного на улицу, и высматривал, когда почтальон появится в поле зрения.

Наконец оно пришло, долгожданное письмо.

Это было восемнадцатого декабря. Ранним утром мальчик оставил мне газету на дорожке, и я уже собрался выйти и взять ее, как вдруг перед домом остановился почтовый фургон и водитель вручил мне заказное авиаписьмо. Оно было из Хьюстона, штат Техас.

Я кинулся в дом, забыв про газету, и поспешно вскрыл конверт.

"Дорогой Джерри!

Очень трудно было написать это письмо, и я все откладывала, пока откладывать уже стало нельзя. Я сказала тебе не правду. Думаю, ты уже начал это понимать. Я не прошу прощения, но серьезно считаю, что должна собраться с духом и сказать тебе об этом в лицо. Так что, если ты все еще хочешь меня видеть, загляни, пожалуйста, сюда, в отель «Райс».

С искренним приветом

Мэриан".

Ошеломленный, я продолжал смотреть на письмо. Что она имеет в виду под «не правдой»? Одновременно я вспомнил одну вещь, а именно то, что она мне сказала в тот день, четырнадцатого ноября: «Я воспользовалась тобой!» Ни в том, ни в другом не было никакого смысла. Никакой не правды она мне не говорила, насколько я знал все обстоятельства дела… Но к чему терять время? Ведь я уже мог бы находиться по дороге в Хьюстон!

Я схватил телефонную трубку и стал обзванивать билетные кассы аэропорта. Оказалось, что я могу вылететь в час дня. У меня достаточно времени, чтобы забрать деньги, которые я сдал на сохранение в один из банков в Майами-Бич. Я поспешил в спальню, переоделся и стал укладывать вещи. Зазвонил телефон. Из аэропорта, наверное, подумал я, снимая трубку.

— Мистер Форбс? Получена телеграмма из Хьюстона, штат Техас. Вот что в ней сказано:

«Срочно прочти раздел новостей. Письмо может повременить». Подписи нет.

— Спасибо, — сказал я, повесил трубку и побежал за газетой, которую оставил на дорожке.

Все это было напечатано на первой странице, как сообщение из Нового Орлеана, но под уже хорошо знакомым здесь броским заголовком:

"ПСИХИАТР УТВЕРЖДАЕТ:

ЭПИЗОД С ФЛАМИНГО — ЧЕПУХА!"

Я присел, чувствуя, как по телу пробежал холодок.

"Новый Орлеан (18 дек.). Д-р Дж. К. Уилбери, широко известный профессор-психиатр, автор ряда работ, посвященных душевным заболеваниям, заявил сегодня, что, по его мнению, в высшей мере невероятно, чтобы не сказать абсурдно, чтобы Хэррис Чэпмен, будучи явно в здравом уме и рассудке, всего за две недели впал в состояние психического расстройства, как бы глубоко ни укоренилось в нем чувство вины.

Д-р Уилбери, находясь в отпуске, заинтересовался этим случаем, и в течение последних трех дней находится в Томастоне, интервьюируя десятки друзей и коллег Чэпмена. Он говорит, что не обнаружил ни одного случая галлюцинаций или иррационального поведения Чэпмена в прошлом и что у него сложилось представление о Чэпмене, как о практичном, упорном, прагматичном, энергичном молодом человеке в расцвете сил, слишком поглощенном упорной работой, не оставляющей времени для размышлений и внутренних переживаний…"

Вся эта история снова вспыхнула, как пламя, на страницах газет. По словам полиции, она никогда не исключала возможности, что это сумасшествие было симулировано.

Меня вновь обуял страх. Но самое неприятное заключалось в том, что я опять не смел установить связь с Мэриан. Правда, теперь я мог покинуть эту проклятую квартиру — ведь я знал, где находится Мэриан.

Я аннулировал арендный договор, заплатил за лишний месяц и перебрался в отель «Иден-Рок».

Я купил несколько дорогих вещей, тратя деньги, как магараджа. И все это время слишком много пил.

А история между тем продолжала развиваться.

Другой психиатр дал понять, что заявление Уилберна опрометчиво: никто не сможет вывести психиатрических заключений из показаний, полученных из вторых рук, — и притом от непрофессиональных свидетелей. Чэпмен мог быть в потенциально опасном психическом состоянии на протяжении многих месяцев.

Третий психиатр заявил, что опрометчив, напротив, второй психиатр. Полиция все еще считает подозрительным тот факт, что тело Чэпмена так и не было обнаружено. Кроме того, стало известно, что он купил стальной ломик. Торговец в Палм-Бич, продавший этот ломик, хорошо описал покупателя. Было ли это поступком сумасшедшего, который купил оружие, чтобы защититься от женщины, им обиженной, или действием хладнокровного, логически разработавшего свой план человека, который приобрел орудие, чтобы взломать багажник собственной машины и симулировать ограбление, как часть всей этой фантастической мистификации?

Но какую цель он мог преследовать? Дальнейшее было теперь почти неизбежно.

Двадцатого декабря, когда я схватил принесенную вместе с завтраком газету и развернул ее, почва поплыла у меня под ногами. Заголовок гласил.

"ИСТОРИЯ С ФЛАМИНГО

БЫЛ ЛИ ЧЭПМЕН

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧЭПМЕНОМ?"

Сама по себе эта история не была чем-то новым.

Это были просто перепевы уже известных предположений. Но теперь, когда наконец вопрос был поставлен, неизбежно должны были последовать сверки подписей, подробные описания и характеристики . Правда, прежде чем обратиться в бегство, я, должен был предупредить Мэриан и знать все наверняка. Поэтому выжидал. У меня было такое чувство, будто я ступаю по раскаленным углям.

Двумя часами позже вышли дневные газеты.

В одной из них я прочитал:

«Абсурд! — говорит невеста Чэпмена».

Полиция уже задавала ей этот вопрос, заявила Блейн репортеру во время интервью. Разумеется, тот человек, с которым она разговаривала по телефону, был мистер Чэпмен. Он звонил ей каждый день. Она никогда не могла понять, какую власть над ним имела эта женщина, миссис Форсайт, и что она ему такое сделала, что привела его в столь ужасное состояние…

Все это сводилось к одному: человек, с которым Корел Блейн разговаривала по телефону, был мистер Чэпмен!

Я схватил трубку и позвонил в агентство.

— Забронируйте мне билет на Хьюстон! На самый ранний рейс!

Через пару минут девушка позвонила мне и сказала, что я могу вылететь в одиннадцать тридцать. А сейчас уже было десять.

Я лихорадочно побросал вещи в чемоданы.

Еще раньше я купил «дипломат» с надежным замком. Попросив дежурного администратора выписать мне счет и прислать в номер посыльного за моими вещами, я нырнул в такси и помчался в банк. Там уложил деньги в «дипломат», сел в то же такси, вернулся в мотель и попросил водителя подождать, пока я расплачусь с администрацией.

В аэропорт мы прибыли за пять минут до посадки. Я зарегистрировал багаж и заплатил за лишний вес.

Экипаж уже собирался убрать трап, когда я вырвался из здания аэровокзала и бросился к самолету.

В Новом Орлеане была пересадка. А в семь тридцать вечера мы прибыли в Хьюстон. Я поспешил к первой же телефонной будке и позвонил в отель «Райе».

— Соедините меня с миссис Форсайт…

— Минуточку… О, простите, сэр, но она у нас не числится…

Я чуть не сорвался на крик:

— Но ведь она проживала у вас!

— Соединю вас с администратором.

— Не стоит, — тихо ответил я.

Получив багаж, я поймал такси и помчался в отель «Райе».

— Да, сэр, но она выбыла два дня назад. И не оставила никакого адреса.

— Хорошо! Дайте мне номер, — попросил я.

Я дал посыльному на чай и, как только он ушел, схватил телефонную книгу и нашел список сыскных агентов. У некоторых были указаны телефоны для ночных звонков. Я позвонил по одному из них.

Прошло около получаса, прежде чем детектив явился — неопрятный, похожий на сову человек по имени Крэфт. Я объяснил, что мне нужно.

— Она была в этом отеле два дня назад, — сказал я. — Просто узнайте, куда она поехала… И как можно быстрее! Я даже не знаю, есть ли у нее машина. Если она уехала из города, то, скорее всего, на самолете, так что начните с аэропорта.

Не прошло и часа, как он позвонил.

— Миссис Форсайт улетела днем восемнадцатого в Сан-Франциско.

— Спасибо. Ваше агентство имеет там филиал?

— Да, сэр. Как и во всех больших городах.

— О'кей! Свяжитесь с ними по телефону и велите им подключиться. Если они ее обнаружат, пусть не выпускают из поля зрения. Не важно, сколько это будет стоить. Я буду в гостинице Марка Хопкинса, как только доберусь туда.

Я смог поселиться там только на следующий день в половине одиннадцатого вечера. Там меня уже ждала записка с просьбой позвонить некоему господину Райану. Поднявшись в свой номер, я сразу же позвонил ему.

— Мистер Райан? Это Форбс. Я в гостинице Марка Хопкинса.

— Да, да, мистер Форбс. Дело касается миссис Форсайт.

— Вы нашли ее? — нетерпеливо спросил я.

— Пока нет. Она прибыла сюда вечером восемнадцатого и зарегистрировалась в «Паласе».

Выбыла в два тридцать дня девятнадцатого, не оставив адреса. Мы проверили все авиалинии и все железные дороги, но без результата. Так что, если она покинула город, то сделала это или на автобусе, или на частной машине. Но из гостиницы уехала на такси. Водителя нам найти еще не удалось. Может быть, она сняла квартиру или остановилась у друзей. Вы не могли бы дать нам хоть какой-нибудь намек? Я имею в виду, что-то существенное помимо описания ее примет?

— Пожалуй, — ответил я. — Она выросла в Стэнфорде, так что вы могли бы посмотреть вокруг Пало-Альто. Возможно, она хочет там с кем-нибудь повидаться. Не думаю, чтобы она искала работу, но если вдруг ищет, то, скорее всего, в маклерских конторах или фирмах. У нее прекрасный вкус по части одежды, так что обратите внимание на магазины и ателье мод. Если сняла квартиру, то, вероятно, в приличном районе…

— Мы обратили внимание на квартирный аспект.

— Правильно, — одобрил я. — Главное, разыщите ее. Привлекайте всех людей, которые у вас есть…

Они нашли ее на следующий день. Вскоре после пяти мне позвонил Райан.

— А вы были правы насчет Пало-Альто. Она была там. Но сегодня вернулась и сняла номер в отеле «Фэарлейн». Это небольшой и тихий отель на Стоктон-стрит. Комната номер 608.

— Миллион благодарностей, — сказал я. — Пришлите мне счет. Я сразу же оплачу.

Я отыскал телефон отеля «Фэарлейн» и позвонил.

— Пригласите к телефону миссис Форсайт, — попросил я, когда мне ответили.

— Одну минутку, сэр.

Один гудок, второй…

— Алло? — Это был ее голос. Мне показалось, будто я ее вижу прямо перед собой.

— Мэриан… — выдавил я. — Мэриан…

Она пронзительно вскрикнула.

Глава 14

Было около пяти часов, и машины буквально «висели» друг на друге, постоянно создавая заторы. Не доехав одного квартала, я не выдержал, сунул таксисту доллар и припустил бегом.

Я не остановился даже у стойки администратора и, выскочив из лифта, спросил у лифтера:

— Шестьсот восьмой?

Тот показал направо.

Это была третья дверь по коридору. Я постучал. Она открыла почти мгновенно. Мэриан немного похудела и выглядела очень бледной, но такой же изящной и поразительной, как и всегда.

На ней был темный английский костюм.

Я захлопнул за собой дверь. У меня было такое чувство, будто я держу в своих объятиях что-то бесконечно ценное и удивительно хрупкое.

Я поцеловал ее. Она старалась не выдавать своих чувств. Я понимал, что, хотя она и старается, у нее это не очень-то получается. И неудивительно, подумал я, после всего того, что произошло…

Но выпустить ее из рук было просто невозможно. Я целовал ее в глаза, в шею, в гладкие темные волосы.

Наконец она прошептала:

— Тебе все-таки хоть в чем-то повезло, Джерри… Я не умею плакать, иначе тебе пришлось бы надеть непромокаемый плащ.

— Зачем? Зачем плакать?

— Ты так целуешь меня… После того, что я с тобой сделала…

— Что ты со мной сделала?

— Предала тебя… Кажется, так это называется? Я предала тебя самым бессовестным образом…

— В твоих словах нет смысла…

— Может быть, сядем, — предложила она. — Садись в кресло.

Сама она села на край кровати. Я огляделся.

Это была обычная маленькая спальня, какие бывают в любой гостинице, — венецианские шторы, стол со стеклянным верхом, телефон, сероватый ковер и две одинаковые кровати под темно-зелеными покрывалами с металлическими спинками, обработанными под мореный дуб.

Она положила ногу на ногу и одернула юбку.

Я смотрел на ее тонкие, сужающиеся к ногтям пальцы.

— Почему ты сбежала из Хьюстона? Я бы предупредил тебя, если бы дело приняло серьезный оборот…

— Я сбежала не от полиции, а от тебя, — пояснила она. — У меня снова сдали нервы…

— Сегодня вечером мы поженимся!

Она закрыла глаза и слегка наклонила голову, потом покачала головой:

— Нет, Джерри…

— А ты уедешь со мной просто так, не выходя замуж?

— Джерри, прошу тебя… — Мэриан замолчала, но потом, сделав над собой усилие, продолжила:

— Я уже сказала тебе: я солгала, обещая уехать вместе с тобой. Возможно, в тот момент я и верила в это… Не знаю… Но дело не в этом…

Послушай меня, Джерри. Я просила тебя совершить преступление ради денег. Пока ты был достаточно циничен и соглашался, на мне лежала только часть ответственности. Понимаешь? Но потом ты сказал, что передумал. Что ты этого не хочешь. И еще сказал, что любишь меня. И я подумала, ну что ж, прекрасно, Джерри! Не хочешь идти на преступление ради денег, так иди на него ради любви ко мне!

Ее руки крепко сжимали одна другую и дрожали. На мгновение она умолкала и сжала зубы, чтобы унять дрожь в подбородке. Казалось, будто ее лицо разбито вдребезги и она не дает ему рассыпаться лишь усилием воли.

— В конце концов, старики ведь совершают насилие над детьми — каждый день, в любом месте, не правда ли? Так о чем может идти речь? Не будем упускать столь удачного случая, каким является твоя любовь ко мне, если ее можно использовать практично, например вовлечь тебя в уголовное преступление и разбить тебе жизнь…

Я схватил ее за руки:

— Прекрати, слышишь? Во всем виноват был один я! Будь у меня выдержка, я бы заставил тебя отказаться от всего этого…

Она покачала головой:

— Ты бы ничем не смог остановить меня, Джерри! Я знала, что потеряла все, а начинать сначала уже поздно. Так что оставалось одно: погубить всех тех, кто погубил меня. Всех, включая тебя!

— Ты меня совсем не погубила.., если ты имеешь в виду Чэпмена. После всего, что он с тобой сделал, его судьба меня не волнует.

— Если не волнуетсейчас, то будет волновать позже, — возразила она. — Если только ты не усвоишь того факта, что это сделала я, а не ты!

— Брось об этом! — выпалил я. — Мы оба виноваты. Кстати, ты думаешь, что ничего не выплывет на свет Божий? Если они поручат дело настоящему эксперту, все эти подделки будут выглядеть весьма подозрительно.

— Для этого нет никаких оснований. Но я хочу сказать другое: ты — чист, даже если и обнаружится эта фальсификация. Они не смогут доказать, что ты встретил меня до того, как все это произошло.

Вспомни, ты назвал себя Гамильтоном. А когда я вернулась из Нью-Йорка, то звонила тебе под именем миссис Форбс. В авиабилеты я вписывала другую фамилию, а по дороге из аэропорта домой в Майами пересела в другое такси.

Я кивнул:

— Когда тебе принести деньги?

— Можешь завтра, — ответила она равнодушно. — Мне все равно.

— Это не из-за денег?.. Нет?

— Нет. — Потом прибавила:

— Хотя, может быть, я и старалась думать, что из-за денег.

Я закурил и, подойдя к окну, слегка раздвинул шторы, посмотрел на Стоктон-стрит. Вернувшись, остановился против нее.

— Из-за голоса, да?

Она покачала головой:

— Нет, просто когда ты пришел, ты застал меня врасплох. Я не знала, что ты так близко. И главное, почему я не хочу быть с тобой, заключается в том, что я и так уже принесла тебе много неприятностей. Зачем добавлять еще?

— Скажи, другие мужчины, которые были влюблены в тебя.., им что, так же трудно было к тебе пробиваться? — спросил я. — Удалось ли хоть одному из них когда-нибудь убедить тебя, что ты — именно та, кто ему нужен, кого он желает и кого любит?

Ее руки сжались в кулаки и задрожали.

— Прошу тебя, не надо об этом, Джерри!

— Нет, надо! — взорвался я и раздавил сигарету. — Если бы в первый раз я так легко не сдался, то убедил бы тебя. Так что я теперь хочу попробовать еще раз. А уж после этого замолчу. — Я присел на корточки перед кроватью и положил руки ей на колени. — Я знаю, ты меня не любишь. Возможно, тебя так основательно пришибло, что пройдут годы, прежде чем ты на кого-нибудь посмотришь.

Но я готов и на меньшее. Постараюсь объяснить тебе это без всяких сантиментов, без назойливости. Ты просто нужна мне. Я хочу быть с тобой.

Хочу постараться помочь тебе. Может, вместе мы это как-нибудь и осилим, найдем выход. По крайней мере, попробовать-то можно? Мы поедем, куда захочешь. Я согласен на любое твое условие — только дай мне такую возможность. Со временем, я думаю, мой голос будет у тебя ассоциироваться со мной, а не с ним. Для меня ты единственная на свете, другой такой не будет. Я по тебе с ума схожу и всегда буду сходить… Но хватит об этом. Надеюсь, ты больше не будешь отрицать, что я в тебя влюблен? Пойдешь со мной, Мэриан? Пойдешь?

Я поднял на нее глаза. Она отвернулась, сжав губы и беззвучно плача. Наконец повернулась в мою сторону и покачала головой.

Я поднялся. Она хотела проводить меня до дверей, но остановилась и оперлась рукой о спинку кровати. Уже овладев своим голосом, сказала:

— Спокойной ночи, Джерри! — И протянула мне руку.

— Спокойной ночи, Мэриан! — На пороге я оглянулся. Как всегда, она напомнила мне что-то очень хрупкое, прекрасное и драгоценное — словно скрипка Страдивари в мире, из которого навеки ушел последний музыкант. Я закрыл дверь и спустился в холл…

В эту же ночь она покончила с собой. Должно быть, приняла таблетки вскоре после моего ухода — я понял это из медицинского заключения, опубликованного в газетах. Конечно, утренние выпуски этого опубликовать не успели, и я еще ни о чем не знал, когда в полдень входил в бар «Эль Прадо» на Юнкон-сквер, неся под мышкой «Колл-Буллетин».

Я развернул газету, отпил глоток мартини и вдруг увидел:

"ПРИЗНАНИЕ САМОУБИЙЦЫ

МИССИС МЭРИАН ФОРСАЙТ, 34 ГОДА"

Это обрушилось на меня с такой беспощадностью, с какой может обрушиваться самая дикая неожиданность. Мне стало плохо, и я никак не мог прийти в себя, чувствуя, что мне не хватает воздуха. Я сделал вид, будто поперхнулся мартини, вытащил платок, кашлял, хрипел и отплевывался. Потом устремился в туалет, чтобы избавить престарелых аристократок, восседавших за белоснежными скатертями над полураскрытыми меню, от вида взрослого мужчины, плачущего посреди белого дня.

К счастью, в туалете никого не было. Я взял себя в руки, вымыл лицо и вернулся в бар. Сложив газету, допил мартини. Всю дорогу до гостиницы я шел пешком. Придя в номер, присел на кровать, чтобы прочесть сообщение, но долгое время даже не мог развернуть газету.

Она мертва. Все остальное не имеет никакого значения. В заголовке было что-то насчет признания, и мне подумалось, что если она созналась, то за мной придут, и очень скоро. Наверное, мне следует что-то предпринять.

Почему я не оставил ее в покое? Она вбила себе в голову, что вовлекла меня в преступление и что виновата передо мной. Видимо, мое появление напомнило ей об этом. Может быть, если бы я держался от нее подальше, она нашла бы для себя другой выход?

И я смог бы остановить ее в ту ночь, если бы сказал «нет» и твердо стоял на своем. Я провел рукой по лицу. Я догадывался, что мысль эта будет ко мне возвращаться и возвращаться много лет — до конца жизни.

Наконец, прочел сообщение. Она умерла, приняв чрезмерную дозу снотворного. По мнению врача, в полночь уже была мертва, очевидно приняв таблетки еще вечером.

Я представил ее себе — одну со своими муками. Все, что у нее было, — это мрачный и безликий номер в гостинице, ее собственное мужество и непоколебимое самообладание. Вот именно!

Она не попросила помощи, не вскрикнула, просто протянула руку и сказала: «Спокойной ночи, Джерри», дожидаясь моего ухода, чтобы принять таблетки.

Боже ты мой! Наваждение какое-то! Надо постараться не думать об этом, иначе можно выброситься из окна!

В газете были еще две заметки. Одна была обращена к местной полиции и содержала указания относительно похорон. В другой я прочел:

"ДЛЯ ТЕХ, КОГО ЭТО МОЖЕТ КАСАТЬСЯ

28 ноября 1957 года на Шугарлоуф-Ки в Штате Флорида был обнаружен брошенный автомобиль, принадлежавший мистеру Хэррису Чэпмену из Томастона, штат Луизиана.

Предполагают, что Чэпмен погиб, но официально это не было установлено.

Мистер Чэпмен действительно погиб. Это я уничтожила его. Я одна ответственна за этот акт, и да будет Бог ко мне милосерден.

Делая это заявление, я знаю, что через несколько часов я умру.

Мэриан Форсайт".

Я подошел к окну и посмотрел на улицу. Теперь я был свободен от подозрения или ареста. Внизу, в сейфе гостиницы, был спрятан «дипломат», а в нем почти сто семьдесят пять тысяч долларов. Все это было мое — деньги, свобода, безопасность. И всем этим я был обязан измученной молодой женщине, которая только что покончила счеты с жизнью в номере гостиницы. А я даже не могу пойти на ее похороны.

Она просила похоронить ее на маленьком кладбище, в нескольких милях от Томастона. Что бы я сделал, если бы кто-нибудь заговорил со мной?

Притворился немым? Единственное, что я мог сделать, это послать ей цветы.

Она взяла на себя всю вину за то, что мы сделали вдвоем. Она отдала мне все деньги, а я могу послать ей лишь цветы на похороны.

Ну что ж, я всю жизнь искал вольных дорог, не так ли? И вот теперь свободен.

* * *

Я уехал в Мексику. Не в Акапулько, а в маленький рыбачий поселок на побережье, где не было никаких туристов, практически никаких удобств и никого, кто бы говорил по-английски. Теперь, когда у меня была куча денег, казалось, что мне надо жить жизнью белого господина. Но я носил рабочие брюки и плавки, питался бобами и тартинками, совсем бросил пить.

Со временем я перестал просыпаться с застрявшим в горле криком, видя во сне, как она перегибается через парапет моста и сквозь туман падает в бездну. Постепенно я перестал сидеть часами, уставившись в пустоту, переживая одну и ту же мысль: почему я ее не остановил? Ведь она была в плену слепой одержимости, не зная или даже не заботясь о том, что если она убьет Чэпмена, то тем самым убьет и себя. Но я-то ведь это знал! И предал ее.

За все годы, что я жил, не задумываясь, эдаким циничным, бойким на язык, бывалым парнем, я единственный раз высказал то, что действительно думал и чувствовал. Я не смог заставить ее понять меня или поверить мне. Я просто недостаточно старался. За те двадцать минут, когда она в ту ночь излагала мне свой план, я имел все возможности прекратить это непотребное и бессмысленное опустошение личности, которая стоила тысячи таких, как я. Я же упустил этот случай и смотрел, как она падает в бездну. И если теперь не перестану ночами думать о том, сколько лет жизни я отдал бы за один шанс, который я имел в те двадцать минут, то просто сойду с ума. Я должен изгнать эти мысли.

И они постепенно отошли. Но было совершенно очевидно и другое, что ею двигала мысль защитить меня, защитить на всю оставшуюся жизнь.

Она чувствовала себя ответственной за мою судьбу. Мэриан была старше меня, выше в интеллектуальном отношении, и понимала, что воспользовалась моей любовью к ней. Думал я и о факторе вины. Она хотела убить Чэпмена и придать этому такой вид, будто его погубила собственная совесть и преследовавший его страх наследственной психической болезни. Задуманное сработало, а потом она и сама погибла, не выдержав бремени своей вины. Это было подобно цепочке бенгальских огней, когда каждый предыдущий поджигает следующий. С той лишь разницей, что на мне цепочка разорвалась. Перед Чэпменом у меня не было чувства вины — во всяком случае, уже не было. Во-первых, моя совесть была гораздо эластичнее и за многие годы привыкла в значительной степени «растягиваться» в соответствии с разного рода ситуациями. Во-вторых, я ненавидел его за то, что он с ней сделал. И наконец, я ведь фактически его не убивал. Пожалуй, в этом последнем и была комичность всей истории. И Мэриан сама сказала мне, как я могу себя спасти: «Всегда помни одно — ты чист. Ты этого не делал! Это сделала я!»

Прошло три месяца, и я убедился, что со мной все в порядке. Мысли уходят, полиция меня не трогает, и мне не угрожает опасность заразиться этой эпидемической болезнью вины. Мрамор разбивается, резина — никогда.

* * *

Весной я вернулся в Сан-Франциско, окончательно оформил свои вклады, положив деньги на счета в трех банках, и заказал билет на судно, направляющееся в зону Панамского канала. Теперь я знал, чего я хочу, — стать вроде капитана Хоулта гидом по крупномасштабному морскому рыболовству, но только в Панамском заливе. Мне нравилась Панама, и я знал один из тамошних доков, где можно было построить великолепное рыболовецкое судно намного дешевле, чем в Штатах, — настоящее произведение спортивного искусства, с первоклассным снаряжением. И все это за шестьдесят тысяч долларов.

Правда, в течение недели, оставшейся до отплытия, я должен был выполнить одно дело. Я полетел в Новый Орлеан. Первые два дня там провел в библиотеке, просматривая подшивки газет. Последние упоминания о деле Чэпмена были в конце февраля. Его предали забвению, так и оставив неразрешенным — не в том смысле, конечно, что не был известен убийца, а в том, как ей удалось это сделать.

Теперь полиция была уверена, что Мэриан покинула отель в Нью-Йорке вечером тринадцатого ноября и вылетела в Майами под фамилией Уоллес Камерон. В Майами след ее терялся. Дежурный клерк в мотеле «Дофин» помнил, что вручил Чэпмену письмо, как только тот приехал, и что спустя несколько минут Чэпмен заказал такси и куда-то отправился. Однако поехал он к ней или еще куда-нибудь, никто не знал и теперь уже никогда не узнает. Хотела ли она действительно убить его? Или только издевалась над ним, угрожая раскрыть какое-то темное дело в прошлом?

Возможно, это в конце концов и свело его с ума.

Трое экспертов по почеркам были убеждены, что подписи на двух чеках и на квитанции — подделка, в то время как Корел Блейн и Крис Лундгрен были столь же твердо убеждены, что человек, с которым они разговаривали по телефону, мог быть только Чэпменом. Полиция установила мои маршруты по Флориде, и, хотя получила с десяток различных мнений относительно моего возраста, цвета волос и глаз, в общем это был портрет Чэпмена, как мне в свое время и говорила Мэриан. Приметы же, отмеченные одинаково всеми свидетелями, были как раз те, которые домыслил я сам и которые намеренно культивировал.

Фирма «Чэпмен интерпрайзес» находилась в процессе ликвидации. Этим занимался отец Чэпмена. Корел Блейн уехала из Томастона. Вся эта бессмысленная трагедия завершилась, и лишь один вопрос — как? — остался без ответа. Во всяком случае, был известен действительный виновник (ибо она сама в этом призналась) — отвергнутая и ожесточенная женщина, бывшая раньше его любовницей.

Я взял напрокат машину и отправился в путь.

По дороге купил цветы. Название городка, куда я направлялся, было Бедфорд-Спрингс. Городок этот не значился ни на одной из туристических карт, а я знал лишь, что он находится где-то милях в пятнадцати от Томастона. Я долго не мог понять, почему она захотела, чтобы ее похоронили на каком-то безвестном кладбище в Луизиане, если ее родные были в Кливленде. Наконец, решил, что с Бедфорд-Спрингс у нее были связаны какие-то воспоминания. Я, например, понимал, почему она приезжала в Сан-Франциско — там она обвенчалась с Форсайтом, почему ездила в Стэнфорд и что делала в те последние несколько дней, когда пришла к мысли, что дальше жить невозможно. Но Бедфорд-Спрингс?

* * *

Вечерело, когда я наконец добрался до городка. Он располагался в нескольких милях от шоссе. В сущности, городка как такового и не было — только белая церковь, осененная старыми дубами, стоящая посреди слегка холмистой местности. Лиственные деревья перемешивались здесь с соснами. Тут и там мелькали одинаковые фермы. Ни одного дома поблизости.

Стоял конец апреля, и все деревья утопали в густой зелени. Я остановил машину возле церкви, вышел и направился к маленькому кладбищу, чистенькому и ухоженному. В глубине темнел лесистый овраг с высокими деревьями. Поодаль, справа от меня, человек, шедший за мулом, распахивал склон песчаного холма. Не было слышно ни звука, кроме щебета птиц да журчания воды где-то на дне оврага.

Я нашел ее могилу и положил на нее цветы.

Затем огляделся и подумал, что это самое уединенное и некрасивое место из всех, какие я когда-либо видел. А потом внезапно я понял, почему она вспомнила о нем в тот последний час в номере отеля в Сан-Франциско и что это место для нее означало. Покой! Именно покой! Это сразило меня внезапно и беспощадно, как и тогда в баре «Эль Прадо». Я заплакал. Я долго плакал, не в силах унять слезы.

* * *

Я сидел в машине и смотрел через железнодорожные пути на большую вывеску, которая гласила: «Чэпмен энтерпрайзес». Неужели, подумал я, настанет день, когда я почувствую, что виноват перед ним? Никогда, ни на один час я не владел и частицей ее существа, а ему она отдавала всю себя в течение шести лет. Потом он выбросил ее, словно она была вещью, которую можно купить, использовать, а потом выкинуть за ненадобностью.

Здесь мне все было знакомо, словно я прожил тут многие годы. Названия улиц вспыхивали и выстраивались в моем сознании, когда я проезжал по городу. Я разыскал ее дом и остановился перед ним под высокими вязами, от которых уже тянулись длинные вечерние тени. Это был белый каркасный дом в два этажа. Перед ним расстилался аккуратно подстриженный газон с несколькими клумбами настурций. Отсюда до центра города было всего четыре квартала. В хорошую погоду она ходила на работу пешком.

Я вышел из машины.

Каким-то чудесным образом вечер вдруг превратился в раннее утро, и я увидел, как она идет впереди меня свойственной ей грациозной походкой, стройная, нарядная, легко и прямо неся темноволосую голову, увенчанную плоской шляпкой, надетой слегка набок, — той, что была на ней в день ее возвращения из Нью-Йорка. Как чудно и необычно выглядела она здесь, в этом провинциальном городке. И хотя я был позади, я каким-то образом видел ее лучистые синие глаза — синие глаза с фиолетовым оттенком и с выражением непоколебимого самообладания, выдержки. Видел я и легкий юмор в этом взгляде, когда она, склонив подбородок на сплетенные пальцы, спросила меня в тот день на Ки-Уэст: «А какие у вас еще комплексы, мистер Гамильтон, кроме робости?»

Эти же глаза блестели от слез, когда в номере она покачала головой: «Нет, Джерри! Слишком поздно! Наш прекрасный розовый фламинго сделан из бетона, и у меня больше нет сил, чтобы нести его. Но ты дал мне его, и я найду место, где его поставить».

Передо мной была площадь в центре города.

Повернув за угол, я пошел по южной стороне. Напротив находился вход в большое здание, на карнизах которого суетились воробьи. Сколько тысяч раз она проходила по этому тротуару, в понедельник утром, субботними вечерами и в яркие августовские полдни!

Входная дверь находилась между ювелирной лавкой Бартона и магазином мужской одежды.

Я поднялся по лестнице, где по ступенькам когда-то постукивали ее тонкие каблучки, на самый верх и повернул по коридору направо. На стекле входной двери позолоченной гравировкой блестела надпись: «Чэпмен энтерпрайзес».

Я толкнул дверь и вошел.

Темноволосая женщина, сидевшая в приемной, приветливо взглянула на меня и спросила:

— Чем могу быть полезна, сэр?

Дверь во внутреннее помещение была закрыта. Я подошел и распахнул ее. Миссис Инглиш следила за мной, озадаченно хмурясь.

— Простите, — наконец сказала она. — Вы кого-нибудь ищите?

Вот они, эти три стола, и сейф, и стальные шкафы для документов, а справа — два окна, выходящие на площадь. За третьим столом, ближе к двери в его кабинет, сидела кареглазая девушка с веснушками на носу и печатала на машинке. Она вопросительно взглянула на меня.

Это — ее стол. Большой стол в центре комнаты. Я подошел к нему и коснулся руками.

Барбара Куллан перестала печатать и уставилась на меня. Я слышал, как Инглиш поднялась и встала в дверях.

— Чем могу служить? — спросила Барбара Куллан.

Словно заливаемый волной ужаса, я как будто раздвоился и наблюдал со стороны за своими действиями, не в силах остановить или изменить их ход. Я все еще мог спастись — стоило только выбежать отсюда, не говоря ни слова, но я ничего не мог с собой поделать. И стоял, касаясь ладонями ее стола. Потом прошел по комнате и вошел в кабинет Чэпмена. Открыв средний ящик его стола, я вынул оттуда шкатулку с карандашами и, перевернув ее, уставился на маленькую карточку, прикрепленную ко дну липкой лентой.

«Вправо тридцать два, влево два поворота, девятнадцать…»

Обе женщины стояли в дверях у меня за спиной. Они вскрикнули, когда я обернулся, и испуганно попятились.

— Кто вы? — нервно спросила Барбара Куллан. — Что вам здесь нужно?

Я вернулся к большому столу в центре комнаты и встал за ним, устремив взгляд через окно на площадь. Миссис Инглиш отступила в приемную.

Барбара держалась как можно дальше от меня, не спуская с меня глаз. Молчание плотной завесой наполнило комнату.

Я крепко стиснул край стола. Господи, но должно же что-то где-то от нее остаться!

Она сидела здесь шесть лет. Вот здесь, в левом ящике стола, лежала ее сумка. Она дотрагивалась до вещей на столе, бросала бумагу в корзину, брала телефонную трубку… Она сидела на том же месте, где стою сейчас я, и, поднимая глаза, смотрела через окно на весеннее солнце и медленно движущиеся машины под осенним дождем, на группы студентов во время футбольных матчей, на похоронные процессии и на сияющее октябрьское небо.

Я глянул на побелевшие суставы своих рук.

— Барбара, — сказал я. — Она не виновата. Вы должны этому поверить. Я должен заставить их понять…

Барбара вскрикнула. И тогда я взглянул на нее и увидел, что глаза ее расширились от страха.

— Откуда вам известно мое имя? — выдавила она.

Но еще сильнее ее испугало не это, а мой голос. Она сразу его узнала.

— Сядьте, Барбара, — сказал я. — Я ничего плохого вам не сделаю. Но я должен кому-то это сказать. Не могу больше молчать. Не могу, чтобы она лежала там, в могиле, взяв вину на себя, когда на самом деле виноват был только я. Я мог бы ее спасти… Но одна она не могла справиться с этим.

Я слышал, как в приемной миссис Инглиш набирает номер телефона, но продолжал говорить все быстрее и быстрее… Теперь слова изливались из меня, словно потоки.

Время, которое я провел в Мексике, ничего не дало мне. Такое нельзя ни подавить, ни изгнать из души. Вы можете это чувство лишь загнать внутрь, куда-то в глубь своего подсознания, но оно и там будет зреть без вашего ведома.

Когда полицейские поднялись по лестнице и, войдя в комнату, встали у меня за спиной, я все еще говорил, говорил, говорил… А Барбара слушала. Страх в ее глазах постепенно сменялся каким-то другим чувством. Не знаю каким. Возможно, это была жалость.

Примечания

1

Ки-Уэст — один из островов у южной оконечности полуострова Флориды. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Лимбо — вест-индский танец с элементами акробатики.

(обратно)

3

Профессор Хиггинс — персонаж пьесы Б. Шоу «Пигмалион».

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

*** Примечания ***