Конец волкодава [Александр Павлович Генералов] (fb2) читать онлайн

Александр Генералов КОНЕЦ ВОЛКОДАВА

Роман-детектив

Глава первая

Уездный город досыпал до вторых петухов, когда на Зеленой улице раздался истошный крик:

— Караул, помогите!

В ответ прозвучало несколько выстрелов и зашлись лаем дворовые собаки. Где-то хлопнула калитка, однако на улицу никто не вышел.

Когда бригада уголовного розыска прибыла на место, ворота дома-пятистенника были широко распахнуты, двери конюшни взломаны, а на веранде в луже крови лежал труп мужчины лет пятидесяти. Это был хозяин заезжего двора Егор Савичев, у которого останавливались приезжавшие на рынок крестьяне.

В комнатах все было разбросано, стулья и табуреты опрокинуты, из комода выброшено белье. Один из сотрудников заглянул в гардероб — вещи были на месте.

— А где его жена? — поинтересовался кто-то.

Перерыли все, но ни в подполье, ни на сеновале, ни даже в колодце, в котором долго ковырялись длинным багром, тела Екатерины Савичевой не нашли.

— Опросить соседей! — приказал заместитель начальника уголовного розыска Георгий Шатров, высокий молодцеватый мужчина с темными задумчивыми глазами на чуть вытянутом лице.

По одну сторону заезжего двора жил шорник Курилин, тихий скромный человек, по другую — аптекарь Левинсон. Шорник сказал, что накануне он был в гостях, крепко выпил и спал.

— А супруга моя глуха, как тетерев, — пояснил он, показывая жестом на растерянно улыбавшуюся жену.

— Вчера вы видели Савичеву?

— В чужой двор не заглядываем, — неопределенно ответил Курилин.

— Когда в последний раз у них были заезжие?

— Какие сейчас заезжие? — махнул рукой шорник, — Крестьяне сеют…

Ничего толком не добились и от супругов Левинсонов.

— У Израиля Георгиевича был с вечера сердечный приступ, — пояснила жена аптекаря, суетливо усаживая гостей. — Я с ним всю ночь промучалась… Только к утру и заснули оба.

— Савичеву в эти дни видели?

— Позавчера она заходила к нам, уже не помню зачем. Ах да, просила аспирину. А вчера ее что-то не видно было. — И добавила виновато: — Живем обособленно, друг другом мало интересуемся.

Через час труп Савичева увезли в морг. Взяв понятых, Шатров составил опись вещей.

— Никого в дом не пускать, чуть что — ставьте меня в известность, — приказал он двум сотрудникам и отбыл в милицию.

Там его уже ждали.

— Ну, что, Георгий, случилось? — спросил начальник уездной милиции Иван Федорович Боровков.

— Непонятное дело, — начал докладывать Шатров. — Вещи как будто все на месте, деньги, лежавшие в комоде, целы.

— А сколько их там?

— Немного, видимо, выручка с заезжих.

— Может, взяли больше, да хотели показать, что не за тем приходили?

— Возможно. А вот с конюшни трех лошадей свели.

— Так, так. Не цыгане ли хозяйничали?

— Откуда им, — возразил находившийся здесь же начальник угрозыска Парфен Трегубов. — Несколько лет ни одного табора в уезде…

— А золото могло быть у Егора Савичева? — снова поинтересовался начальник милиции.

— Могло, конечно, — ответил Шатров. — Я так думаю: тут дело рук людей Волкодава. Почерк их.

— Так его банду давно разгромили, — возразил Боровков, — а самого на десять лет осудили. В Красноярске отбывает срок.

— Разгромить-то разгромили, а кое-кто мог остаться. Простой уголовник на убийство редко идет. А тут такая пальба была.

— Постой, постой! — остановил Шатрова начальник милиции. — А сколькими пулями убит Егор Савичев?

— Одной, в голову.

— А выстрелов сколько было?

— По утверждению свидетелей — не меньше пяти.

— Закавыка, — почесал затылок Боровков. — И жинка Савичева исчезла. Может, в деревню к кому уехала?

— Выясним, — сказал Парфен Трегубов.

— Да, хлопот нам прибавилось, — вздохнул Боровков. — Ну, что ж, голов вешать не будем, надо действовать.

Шел второй год нэпа. Докатилась его волна до небольшого уездного городка на Урале. Зашевелились частники. Появились владельцы мельниц, крупорушек, кузниц, литейных мастерских, заезжих дворов. Вместе с нэпом ожил уголовный элемент. Участились ограбления. Милиция была завалена жалобами и заявлениями. К ним прибавилось дело об убийстве хозяина заезжего двора Егора Савичева и исчезновение его жены Екатерины. Розыск преступников был поручен Георгию Шатрову.

Выбор на него пал не случайно. Из тридцати лет жизни восемь он провел на войне. В семнадцатом году поручик Шатров добровольно перешел на сторону красных. Отважно сражался против Деникина и Колчака, добивал в Крыму Врангеля, подавлял антоновский мятеж на Тамбовщине. В последний год гражданской войны Георгий Шатров уже командовал полком.

Вернувшись в родной город, Георгий отца с матерью в живых уже не застал, и решил уехать на Урал, где жила его старшая сестра.

Взявшись за дело Савичева, Шатров сразу откинул версию о том, что грабителями могли быть городские уголовники. В самом деле, зачем им лошади? Скорее они воспользуются вещами или драгоценностями. В лошадях остро нуждались крестьяне. Но те, кто останавливался у Савичева постоянно, вряд ли пойдут на убийство. Это хотя и бедный, но степенный народ, дороживший своей хлеборобской репутацией, Посланные Шатровым помощники несколько дней ездили по окружающим селам, но ничего подозрительного не выявили. Выходит, действовал все-таки кто-то из недобитых бандитов. В уезде снова поползли слухи о каких-то вооруженных людях, которых видели то на дальних дорогах, то в лесных урочищах, то на заимках. Но направленные в разные концы оперативные отряды, в которые входили сотрудники уездной милиции, работники партийных и советских органов, возвращались ни с чем. Было похоже, что кто-то стремится слухами вызвать панику среди крестьян. Не всем коммуны по нутру пришлись.

В своей мысли Шатров еще больше укрепился, когда получил по почте записку, в которой каракулями было написано: «Ищите Катерину Савичеву в Кучумовке». Георгий показал ее Трегубову.

— Может, отвести тебя хотят от настоящих следов? — сказал тот.

— Возможно, но я все равно съезжу. Кстати, проверю, как там наш пост поживает.

— Езжай, Георгий, я не возражаю. Только возьми с собой ребят.

Кучумовка прилегала к Сибирскому тракту. Ее единственная улица растянулась на семь верст, спускаясь огородами к большому озеру. Крестьяне только что отсеялись, в домах шла гульба. То и дело попадались пьяные мужики и бабы, заливисто играли гармошки. Шатров с тремя милиционерами подъехал к сельскому совету. Председатель был на месте.

— Ну, даете вы жизни, — засмеялся Георгий, показывая на окно, за которым горланили песни.

Председатель, усатый широкоплечий дядя, равнодушно сказал:

— Дня через два бросят. Зачем приехали?

— Пост проверить. Как он, действует?

— А что ему сделается.

— О бандитах не слышно?

— Вроде бы нет.

Шатров придвинулся к председателю.

— Скажите, вам имя Екатерины Савичевой ни о чем не говорит?

— Савичевой? — переспросил тот. — Нет, ни о чем… У нас в селе такой фамилии не встречается.

— А из посторонних?

— А вот этого я, товарищ, сразу не могу сказать. С этой гулянкой все перемешалось. Если надо, я выясню.

— Только о нашем приезде никому. Где у вас можно перекусить?

— Пойдемте ко мне.

— Ну нет, так не годится.

— Зайдите в потребиловку.

Через четверть часа приезжие входили в столовую потребительского общества, которая размещалась в небольшом бревенчатом доме. Здесь было шумно и накурено. Между столами сновали усталые подавальщицы.

Шатров сел в стороне от своих товарищей. Заказал борщ, жаркое и стопку водки. Водку пока отставил в сторону и принялся за борщ. Ел медленно, обдумывая план своих действий. Нужно было походить по селу, присмотреться к народу, побеседовать с сельскими активистами. Если Савичева в Кучумовке, это станет известно. Село хоть и большое, но здесь все на виду. Вокруг пасеки и заимки: и там надо побывать.

— Можно с вами?

Шатров поднял голову. Перед ним стоял широкоплечий парень лет двадцати семи с выпуклой грудью и крепкой загорелой шеей. Одет в суконную гимнастерку и галифе, сапоги ярко начищены.

— Пожалуйста, — буркнул Георгий и снова углубился в свои мысли.

— Как борщ? — спросил незнакомец.

— Так себе.

— С этим лучше идет? — кивнул он на стопку с водкой. И тут же окликнул одну из подавальщиц. — Ираида, мне борща, второе и водки.

— Сейчас, — испуганно взглянув на посетителя, быстро отозвалась та.

— Не будете возражать, если я закурю? — спросил у Шатрова незнакомец.

— Пожалуйста…

Он вынул кожаный портсигар, закурил папиросу. «Городской, — отметил про себя Шатров, уже заинтересовавшись незнакомцем. — Интересно, кто он?»

— Гуляет деревня, — продолжал тот, оглядываясь, — зажил народ. Отпустили ремень, вот и вздохнули люди. А интересно — нэп надолго?

— Не знаю: я политикой не интересуюсь.

— Вот как? — удивился незнакомец. — А по виду вы интеллигентный человек.

— Так что же? — усмехнулся Шатров. — Вы ведь не будете меня убеждать, что сами из крестьян?

— О, извините за бестактность…

Незнакомцу принесли обед. Он не торопясь налил рюмку, поднял ее и негромко сказал:

— Выпьем за знакомство.

В голосе его Шатрову послышалась ирония, и он резко ответил:

— За случайное — нет.

— Почему вы думаете — случайное? — лицо его стало серьезным. — Наша встреча состоялась отнюдь не по воле случая.

— Шутить изволите? — в тон ему проговорил Шатров.

— Могу сказать больше. Есть надежда, что и в дальнейшем пути наши, возможно, еще не раз скрестятся.

— Даже так?

— А вам бы этого не хотелось, товарищ Шатров?

— Откуда вам известно мое имя? — на мгновение Георгий растерялся.

— Мне грех не знать. У вас такая репутация…

Незнакомец рассмеялся. Но серые, слегка прищуренные глаза его смотрели с нагловатой настороженностью.

— Кто вы? — резко спросил Шатров.

— Я? — незнакомец неопределенно пожал плечами. — Может быть, даже тот, кого вы, к примеру, будете тоже в скором времени разыскивать.

— Странная рекомендация…

— Нет, не подумайте, что я идиот, товарищ Шатров. Мне просто очень хочется вам помочь.

На лице Георгия отразилось неподдельное изумление.

— Помочь? В чем?

— Давайте сначала выпьем, а потом уж продолжим разговор.

— Ну что ж, давайте, — согласился Шатров, украдкой бросая взгляд в сторону сидевших неподалеку милиционеров. По их виду он понял, что те давно заинтересовались происходящим за его столом.

Они выпили, закусили. Отставив в сторону тарелку, незнакомец, понизив голос, проговорил:

— Значит, продолжим беседу?

— Так в чем же вы хотели помочь мне?

— Вы ищете того, кто убил Егора Савичева и похитил его жену Екатерину?

— Допустим.

— Так вот. Зря вы придаете этому делу такое значение. Тут просто житейский конфликт, Егор женился на женщине, которая принадлежала не ему. Попросили вернуть, он отказался. Естественно, понес за это наказание. Вообще, товарищ Шатров, поменьше лезьте в личные дела.

— Вы думаете, можно убивать людей безнаказанно?

— Можно, — будничным тоном и с некоторой брезгливостью в голосе проговорил незнакомец и, вздохнув, добавил: — Если они заслуживают того. Для пользы общества.

— Так это вы прихлопнули старика Савичева?

— Нет, но не буду отрицать, что это сделали мои друзья.

— А Екатерина жива?

— Жива и радуется тому, что избавилась от такого ханыги, как Савичев.

— Н-да, — задумался Шатров, глядя на своего странного собеседника.

— Кстати, — оживился тот, — доброжелатель, который сообщил вам, где искать Екатерину Савичеву… умер.

— Убит?

— Совершенно верно, милейший.

Шатров медленно поднялся.

— Мне придется арестовать вас.

— Вы не сделаете этого, — спокойно проговорил незнакомец и тоже встал. — У вас не хватит на это смелости. Смотрите, я кладу на стол свой пистолет, и ухожу. Вы ж не посмеете выстрелить мне в спину.

И он не спеша направился к выходу. Шатров растерянно смотрел на лежавший перед ним пистолет. Выскочили из-за стола милиционеры, но Георгий жестом остановил их.

У порога незнакомец обернулся и торжествующе произнес:

— О’ревуар, милейший!

Когда они выбежали на улицу, его уже нигде не было.

На вопросы милиционеров, что произошло и почему он отпустил этого подозрительного типа, Шатров не ответил. Георгий и сам не мог понять, почему…

Глава вторая

Парфен Трегубов во время гражданской войны служил в разведке. Под Перекопом был тяжело ранен и около года валялся в госпиталях. Вернулся на родной Урал с костылем. И тут повстречал друга детства Ивана Боровкова. Прямо на улице обнялись и расцеловались.

— Ну и чем же ты думаешь заняться? — спросил Боровков Парфена, когда их воспоминания иссякли.

— Пойду, как прежде, на мельницу работать.

— Слушай, Парфен, — прервал его друг, — жми в милицию. У меня людей не хватает.

— Да как же вот с этим быть? — похлопал Трегубов по раненой ноге.

— Мне твоя нога сейчас ни к чему, мне твой опыт, твоя голова нужны, Парфен. Айда в уездный комитет.

Так Парфен Трегубов оказался в милиции. Работа была ему здесь по душе. Он продолжал жить той беспокойной тревожной жизнью, к какой привык на войне. Тут тоже был фронт, незримый, но с ожесточенными сражениями, жертвами, удалью. А смелости и находчивости Парфену было не занимать. Однако Боровков всячески сдерживал своего друга, посылал его на опасные операции только в самом крайнем случае.

— Ты, как стратег, должен быть всегда в гуще событий, но целым и невредимым, — говорил он Трегубову. — Пусть помоложе бросаются в огонь. У них и реакция лучше, и сноровки больше…

Рассказ Шатрова взволновал Боровкова и Трегубова. Детина, подсевший к его столу в Кучумовке, мог быть самим Волкодавом. За этим прозвищем в 1921 году скрывался матерый уголовник Луковин.

— Неужели сукин сын сбежал из тюрьмы? — взволнованно говорил, вышагивая по тесному кабинету, Боровков. — Надо будет немедленно послать в Красноярск запрос. Следует также оповестить все наши посты и известить о возможном появлении бандитов соседние уезды. А ты, Парфен, вместе с Шатровым продолжай вести следствие по делу Савичева. Эта нитка ведет к разгадке кучумовского происшествия.

— Я что-то сомневаюсь, что это мог быть Волкодав, — заметил Трегубов, скручивая козью ногу. — Тот старше…

— А ведь верно, — хлопнул себя по лбу Боровков. — Мне помнится, что Луковину было за тридцать, когда его судили.

— Вот что, Георгий, — задумчиво проговорил Трегубов, — надо снова перетряхнуть дом Савичева. Это — первое. Второе: разузнай получше, кто такой Савичев и как он попал сюда. И соседей прощупай хорошенько.

— А с Кучумовкой как быть? — спросил Шатров.

— Направим туда товарища, которого ни в городе, ни в деревнях не знают.

— Это кто ж такой?

— Не спеши, узнаешь, — рассмеялся Трегубов.

На этот раз дом Савичева обследовали с особой тщательностью. Потратили три дня, однако никаких следов ограбления, кроме увода коней, снова не обнаружили. Грабители даже не заглянули за иконы. Там у Егора Савичева лежали завернутые в тряпку царские золотые монеты и советские червонцы на сумму более трехсот рублей в пересчете на валюту. Правда, не ахти какое богатство. Даже нэпманы средней руки имели больше. Обстановка в доме также не отличалась изысканной роскошью. В половине для постояльцев стояли железные кровати, простые некрашеные столы, лавки. В хозяйской половине находились гардероб, буфет старинной работы, комод, деревянная кровать с балдахином, настенный ковер. На полу лежали пестрядинные дорожки.

«А может, на самом деле была месть? — размышлял Шатров, столбиком складывая заактированные монеты. — Но это же глупость: мстить пожилому человеку за якобы уведенную чужую жену?»

— Товарищ Шатров, взгляните-ка сюда.

Молодой сотрудник показал рукой в угол. Здесь часть стены была разобрана, за ней открывался довольно широкий лаз. Оттуда на Георгия пахнуло гнилью.

— Что там? — спросил Шатров.

— Яма. Понимаете, все было завалено старой рухлядью. Когда я отгреб ее в сторону, смотрю, вроде кто стенку уже снимал. Потрогал плахи — шатаются. Вынул одну из пазов — темно, ничего не видно. Потом догадался: попал в проем между сараем и баней. Сверху кровля у них сходится. Пощупал руками землю. — вроде свежая. Значит рылись недавно. Стал продвигаться вперед и чуть головой не угодил в эту яму.

— Спускались?

— Да, там сундук стоит, но пустой.

— Давайте его сюда.

— Сейчас. Эй, Фабриченко, помоги! — крикнул молодой милиционер товарищу.

Вдвоем они с трудом подняли через лаз большой, кованный железом сундук. Раньше в таких сундуках зажиточные люди держали ценные вещи. И закрывались они замками с секретом. Когда Шатров потрогал щеколду, замок вдруг заиграл веселую мелодию.

— Ишь ты, — усмехнулся молодой милиционер. — «Барыню» наяривает.

Внутренние стенки сундука были обклеены фривольными картинками. На них явственно виделись свежие царапины.

— Чем-то острым резанули, — сказал Фабриченко, указывая на глубокую борозду у самого верха одной из стенок. — Вроде углом металлической коробки задето.

— А, может, шкатулка с золотом находилась здесь, — вмешался молодой милиционер. — Как думаете, товарищ Шатров?

— Возможно, Петя, — с улыбкой ответил ему Георгий.

О находке Шатров немедленно сообщил Трегубову. Прибыв на место, тот скептически поджал губы.

— Тут, брат, еще думать надо: то ли было золотишко у Егора Савичева, то ли нет. Может, обычное бабье барахлишко лежало — и все. Откуда известно, что Савичеву похитили, а не удрала она заранее со своими манатками?

— Так ее Левинсоны за день до происшествия видели, — возразил Шатров.

— Э, сейчас все наскажут… Ты мне биографию Егора Савичева представь. А поиски в доме прекратить.

Шатров недоуменно посмотрел на него.

— Пока прекратить, — сказал Парфен. И многозначительно добавил: — Но засаду не снимать.

Глава третья

Егор Савичев появился на Зеленой улице незаметно. Приехал в начале 1922 года, на простой телеге с молодой женой, выгрузил два сундука и корзину и смело открыл замок на доме, который пустовал больше двух лет. Через некоторое время в доме появилась мебель, туда стали заезжать крестьяне. К новому домохозяину привыкли и перестали интересоваться им. Да и Егор не особенно распространялся о себе. Слышали люди, что будто бы он с уфимской стороны, где занимался извозом.

Постояльцы рассказали, что Егор был человеком спокойного нрава, веровал в бога, пил в меру, хозяйствен, жену берег, многое по дому делал сам. Знакомых в городе имел мало. Один из них был владельцем крупорушки, чадолюбивым отцом, другой держал мучной лабаз, жил умеренно, третий занимался огородничеством. Все они были ревностными богомольцами и аккуратно ходили во вновь открывшуюся церковь у станции. Вот и все, что удалось Шатрову выяснить.

— Да, брат, не густо, — констатировал Трегубов, когда заместитель доложил ему о результатах поисков, — А все же зацепка в нем, в Савичеве. Слушай, ты хотел с тем, человеком познакомиться, что в Кучумовку поедет?

Трегубов показал на сидевшего в кресле мужчину в очках. Он был одет в светло-серую пиджачную пару и белую в синюю полоску рубашку. На ногах франтоватые ботинки на толстой подошве.

— Петр Лисин, — приподнявшись, отрекомендовался мужчина.

— А это наш главный детектив Георгий Шатров, — с улыбкой проговорил Трегубов. — Ведет дело Савичева. Товарищ Лисин — ученый-пчеловод, окончил специальное заведение. У нас в уезде пасек много, дел, стало быть, ему по горло хватит.

Шатров удивленно смотрел то на Трегубова, то на Лисина.

— Да ты не разевай рот, — засмеялся Парфен. — Он еще кое-что умеет. Веди его к себе, там поговорите.

У себя в кабинете, усадив гостя, Шатров с улыбкой спросил:

— Скажите, товарищ Лисин, вы в самом деле ученый?

Тот развел руками.

— Я закончил сельскохозяйственный институт.

— А опыт милицейской работы у вас есть?

— Имеется. Я из губернского центра…

— Понятно. Что вас конкретно интересует?

— Ваша встреча в Кучумовке.

— Хорошо, — кивнул Шатров и задумался.

По сути дела произошел нелепый случай, в котором он выглядел более чем смешно. Противник, если действительно был таковой, обошелся с ним нагло, уверенный в полной безнаказанности. Почему? Была ли за сероглазым сила, или он действовал на свой страх и риск? А может, он просто сумасшедший? Эти свои сомнения, ничего не утаивая, и выложил Георгий Лисину.

— Скажите, — спросил тот, — а в прошлом базировались в Кучумовке банды?

— Да.

— Тогда еще вопрос: ваш визави действительно похож на Волкодава?

— К сожалению, я того никогда не видел.

— Так. Последнее: вы привезли пистолет с собой?

— Да. Система «браунинг», выпуск 1912 года.

— Спасибо. Я думаю, что мы еще не раз встретимся с вами.

Трегубова, как зубная боль, мучило гостиничное заведение «Париж», владельцем которого был Евстигней Капустин. Там постоянно что-нибудь случалось. Вот и недавно в номерах произошел очередной скандал. Шулера-картежники обыграли приехавшего с Алдана приискателя. Завязалась драка, во время которой приискатель проломил графином голову одному, из шулеров. Вместо того, чтобы немедленно вызвать карету скорой помощи, владелец номеров приказал шулерам увезти раненого. Того под утро нашли мертвым в канаве, а шулеров и след простыл. Евстигней божился, что звонил в больницу, даже называл фамилию дежурного врача. Но горничная Катя утверждала, что Капустин на самом деле никуда не звонил, а велел шулерам и приискателю убираться восвояси.

Следовало бы давно привлечь Евстигнея к ответственности, но веских улик против него у милиции не было. А творилось в заведении черт знает что. Нэпманы устраивали тут попойки, свидания с любовницами, вершили аферы.

Перебирая справки и другие документы по злополучному заведению, Парфен Трегубов в который уж раз тяжело вздохнул. Вот докладная сотрудников розыска о тайном употреблении жильцами гостиничного заведения анаши. А вот письмо инженера-геолога о краже у него чемодана с образцами пород. Видимо, преступники решили, что в нем драгоценные камни. Один постоялец жаловался на то, что ему подселили в номер афериста… Вдруг на глаза Трегубову попало заявление жены владельца местной лесопилки о том, что ее муж устраивает в номерах Капустина встречи с Екатериной Савичевой и прокучивает с ней деньги. Женщина была обеспокоена тем, что, по слухам, Савичева была связана с уголовным миром. Это заявление было написано три месяца назад, и на нем стояла его, Трегубова, резолюция: «Не подтвердилось». Кто же это тогда вел расследование? Ах, да, Сергиенко, совсем молодой, сотрудник, направленный в милицию укомом комсомола. Поторопился, значит, он, Парфен, с резолюцией.

«Надо показать это Георгию», — подумал он.

Войдя к своему заместителю, Парфен положил перед Шатровым заявление жены владельца лесопилки.

— Вот, взгляни.

Георгий сначала бегло прочитал каракули не особенно грамотной женщины, потом еще раз, но уже медленнее. На лбу Шатрова собрались глубокие складки.

— Ну что? — спросил его Трегубов. — Ты обратил внимание на фразу о том, что Савичева связана с преступным миром?

— Обратил… Да попробуй докажи.

— А доказать, Георгий, надо. Тут все в узелок связалось. Я нутром чувствую, что дело Савичева непростое. У тебя есть толковые активисты?

— Найдем…

— У меня имеются некоторые соображения, как подкопаться под Капустина…

Глава четвертая

Петр Лисин приехал в Кучумовку под вечер. По улице гнали коров, щелкали бичи пастухов, слышались крики женщин. Возница, оглянувшись на седока, спросил:

— Дальше куда?

— К Ванюшину.

— Слушаюсь.

Дом Ванюшина стоял на пригорке, обособленно, скрытый густой гривой лесопосадок. Это была зажиточная усадьба, хозяин которой кроме земледельческих дел занимался извозом и содержал постоялый двор. Здесь обычно останавливался разный командированный люд.

Когда подкатили к воротам, во дворе раздался разноголосый лай собак.

— Эй, Евстафьич, открывай! — постучав кнутовищем по раме, окликнул хозяина возница.

К калитке вышел высокий седой старик.

— Кто такие будете? — строго спросил он.

— Из города, по пчелиному делу специалист, — объяснил возница. — Словом, ученый.

— Давай заводи, — распорядился Ванюшин, рассматривая из-под нависших бровей Лисина. — А вы проходьте в дом.

Взяв чемоданчик, Лисин пошел вслед за хозяином. Старик миновал веранду, потом просторные сенцы и остановился в прихожей.

— Раздевайтесь, сейчас самовар поставлю. Старухе неможется, а молодая ушла с сыном в церковь.

Через четверть часа Лисин сидел за столом, застланным узорчатой клеенкой, и пил со стариком крепко заваренный чай. Поставив лошадей, к ним присоединился возница.

— Как вас по батюшке? — прихлебывая из блюдца, спросил Ванюшин.

— Петр Митрофанович.

— Пасеки обследовать, значит, станете? С какой же целью?

— Чтобы установить, почему в последнее время снизился медосбор.

— Так это ясно, охладели люди за войну к хозяйству, ведут его спустя рукава. А пчеле нужно внимание, ох какое внимание!

— Да, пчела — капризное существо. Вы что — имеете пасеку?

— Какое там, — махнул рукой старик. — Пять ульев осталось.

— А было?

— Десятка три.

— Кто же у вас пчеловодством серьезно занимается?

— Да хозяев семь, не больше.

— Мне надо с ними познакомиться. Поможете?

— Чего ж. А что дальше?

— Совет дадим пчеловодам, продуктивных пчел поможем приобрести.

— Это хорошо. Пошлю внучонка, приглашу сюда мужиков.

— Пасеки-то далеко располагаются?

— Да все по заимкам. Самая дальняя у Фрола Антипина — тридцать верст отсюда.

— Дорога туда хорошая?

— Ничего, сухой проселок.

— Не шалят нынче у вас?

Старик как-то по-особому взглянул на Лисина.

— Опасаетесь?

— Известное дело.

— Меня не трогают, за других не скажу. Расскажите, товарищ хороший, какие нынче дела в мире творятся?

— Интересуетесь?

— Без свежих новостей задубеешь в глуши.

— Ладно, пока мужики соберутся, кое-что могу сообщить…

Пришло человек десять. Все это были по обличию зажиточные крестьяне. Свой разговор с Лисиным они сразу начали с жалоб на притеснения различных уполномоченных.

— Ездиют тут всякие, зорят хозяйства. Налоги на пасеки такие определили, что хоть уничтожай пчел.

— Я не представитель власти, — прервал их сетования Лисин. — Меня интересует другая сторона дела. Какие у вас перспективы для развития пчеловодства?

Мужики смекнули, что с ученым плакаться не резон, и быстро заговорили о сокровенных заботах, связанных с пасечным делом. Беседа продолжалась до позднего вечера. Договорились, что Лисин сначала побывает на местах, а потом уж примет нужные решения.

Рано утром Петр Митрофанович выехал на пасеку Фрола Антипина. Вез его туда сам хозяин, кряжистый шестидесятилетний старик, заросший до самых ушей смолевой бородой. Лисин заметил, как Фрол положил в телегу берданку, затрусив ее сеном.

— Ну, Петр Митрофанович, тронемся с богом, — сказал он Лисину, молодо вскакивая на ходок.

Дорогой они разговорились.

— Вот вы, Петр Митрофанович, интересуетесь, почему пасек стало мало. А где пчеле взяток брать? Клевера нынче сеют мало, луга чертополохом заросли. На чемерицу пчелы накинулись. А она ядовита. Болеют с нее пчелы, дохнут. Да и для людей такой мед вреден. Надо наперед природу в порядок привесть.

— Это верно, Фрол Сергеевич, — соглашался Лисин. — А что мешает этому?

— Да ничего, почитай, не мешает, лень наша вековая за спиной стоит. Крестьянству сейчас все права дают, только работай.

— Кто живет у вас на пасеке?

— Сын с женой, батраков не держим.

— Тяжеловато для двоих. Небось, скотина какая есть.

— Как не бывать, имеется. Две коровы, телка да лошадь.

День был жаркий, высоко в воздухе носились жаворонки, в придорожных кустах резвились воробьи, Дорогу то и дело перебегали суслики, заметив подводу, становились на задние лапки. К сердцу Петра подкралась непрошеная радость. Заметив на губах Лисина улыбку, Фрол сказал:

— Ишь как соскучился в своем городу по раздолью, словно дитя малое лыбишься. Вот гору перевалим, а там лошади отдых устроим, и сами вздремнем часок. Там с речки Быстрянки ветерком обдувает.

На привале Фрол снял с ходка мешок, не спеша развязал его. Выложил буханку ржаного хлеба, кусок сала, вяленое мясо, лук.

— Лучшей еды, Митрофаныч, чем на вольном воздухе, нет, — говорил, нарезая хлеб, Антипин. — На нем запросто подошву съешь.

— Берданку-то для чего взял, Фрол Сергеевич?

— Берданку? Для охоты. Вот сейчас в лесок заедем, косачей встретим, куропаток. На ужин дичинка будет.

— А не балуются тут у вас?

Фрол так же, как в прошлый раз старик Ванюшин, испытующе посмотрел на Лисина.

— Да нет, вроде бы не слыхать. Уже года два как спокойно. Разогнали банды и вздохнули легко.

— С Волкодавом приходилось встречаться?

— С ним — нет, а вот с его помощником Сопиным — было дело. Суровый мужик. Вон за тем оврагом десятерых чоновцев порубал шашками. Кровушки крестьянской не жалел. Сам, вишь, под амнистию попал, жизнь свою сберег. Ну, давай потрапезничаем да на боковую. Ехать-то еще верст пятнадцать.

Заимка Антипина располагалась у края большого лесного массива, круто подымавшегося вверх по хребту. Слева от заимки до блестевшего вдали озера шли луга, покрытые пестрым разнотравьем. Почти у самого дома шумел ключ. Кроме дома заимка включала в себя большой, из плах, амбар и баньку. Все это было огорожено жердями.

— Вот и приехали, слава богу, — сказал, перекрестившись, Фрол. — Эй, Иван!

Но ему никто не ответил.

— В лес, верно, ушли, — заключил старик. — Пойдем в дом, Петр Митрофанович, молока холодного выпьем и за дело.

В доме стояла прохладная тишина. Остро пахло конской сбруей. Единственная большая комната чисто прибрана, печь занавешена цветной холстиной.

— Щи настаиваются, — заглянув за нее, сказал старик, — значит, недалеко ушли.

Потом полез в подпол, достал крынку холодного молока.

— Пей помедленнее, — предупредил он Лисина, — а то простудишься.

Взяв со стола глиняную кружку, Лисин вдруг снова ощутил на себе острый взгляд Антипина. Ему даже показалось, что старик недобро усмехнулся.

— Хорошая у вас заимка, крепкая.

— Молодой был, когда строил. Где миром, а где собственными силами. Настоящему крестьянину без заимки нельзя. Тут у него и живность всякая, и сенокос. Дровишки впрок заготавливаем, а потом в город везем. Охота бывает хорошая. В прошлом году с сыном Иваном трех сохатых положили да глухарей набили десятка два. Дальше нас зимовье охотника Капашинова, так он на этом промысле всю жизнь держится. Ну что ж, Митрофаныч, поехали на пасеку.

— Далеко?

— Версты три будет.

Вернулись на заимку поздно вечером. Дома их встречали сын и сноха старика. Поздоровались сдержанно.

— Где пропадали? — спросил Фрол.

— Покос ходили смотреть. Придется нынче косить в Егоршином логу.

— Пошто так?

— Там пырея много.

Иван, высокий широкоплечий парень с сильными крестьянскими руками, хмуро посматривая на Лисина, отвечал отцу сдержанно, как бы нехотя. Молодуха тоже не отличалась словоохотливостью. Разговор явно не клеился. После ужина старик надолго отлучился куда-то с сыном. Лисин ходил по комнате, мельком осматривал двери, окна, лестницу, ведущую изнутри на чердак. В сердце его закрадывалась тревога.

Спать Лисин напросился в сенной сарай, сказав старику, что в доме слишком душно. Тот не возражал.

Забылся Лисин не скоро. Мешала духота, не покидала и мысль об опасности. Вооружен он был пистолетом с четырьмя обоймами и несколькими маленькими гранатами. Этого достаточно, чтобы отбиться от небольшой группы бандитов, но если их будет человек двадцать, тридцать, тогда — пиши пропало.

Лисина разбудили приглушенные голоса и конский храп. Он вскочил на ноги, приник к щели в сарае. Когда глаза привыкли к темноте, Петр стал различать тени всадников, сгрудившихся у ворот заимки.

— Как, говоришь, его фамилия?

— Лисин, — услышал Петр голос своего хозяина.

— Откуда тебе известно, что он ученый-пчеловод?

— Документы показывал.

— Я тебе, Фрол, десятки таких документов представлю.

— Дюже знает про свое дело. Меня не обманешь.

— А, может, это мильтон?

— Нет, не похож. Тех сразу примечаешь, а этот тихий.

— Смотри, Фрол, ошибешься, тебе удавку на шею и в озеро. Понял?

— Понял.

— Чуть что — сообщи нам через Ивана. Он знает, где нас найти.

Послышался цокот копыт, через минуту стихнувший в лесу.

Наступал рассвет. На верхнюю часть хребта легла широкая светлая полоса. Лисин продолжал стоять у стены, размышляя, как ему поступить. Арестовать хозяина и допросить? В этом не было большого смысла, так как Фрол мог начисто все отрицать. В крайнем случае у него есть возможность отговориться нападением банды и призвать в свидетели самого Лисина, Припереть к стене его сына Ивана? А что, если?..

Лисин проверил на двери сарая щеколду и снова лег на сено.

Глава пятая

Жизнь в номерах «Парижа» начиналась рано. Уже в семь часов приходили горничные и официантки, появлялись первые клиенты. Евстигней Капустин сам регистрировал жильцов, доверяя иногда эту операцию только собственной жене Лукерье, высокой дородной женщине, на красивом лице которой предательски поселилась большая бородавка. На кухне уже с рассвета слышалось шипенье жарившегося мяса, оттуда несло запахом лука и лаврового листа. Ресторанчик при гостинице открывался в восемь утра, а закрывался в два часа ночи. Но оживление начиналось где-то часов в шесть вечера, а уж после в «Париже» шел дым коромыслом.

…В этот ранний час к стойке, за которой сидел владелец номеров, подошел невысокого роста кудрявый парень, в поношенном костюме и стоптанных ботинках. На вид лет двадцати с небольшим. Евстигней подозрительно оглядел его, заметил в рыжих вихрах соломинку и усмехнулся.

— Что надо?

— У вас для меня никакой работы не найдется, Евстигней Васильевич? — широко улыбнулся парень.

— Кто ты таков?

— Обыкновенно, человек…

— Проваливай.

— Зачем же так грубо? Я к вам от Сергея Ивановича…

— Не ори, — оглянувшись по сторонам, прошипел Капустин. — Пойдем в конторку.

Скупщика краденого Кошелева, орудовавшего в губернском городе, Евстигней Васильевич знал хорошо. Незадолго перед этим его упекли на десять лет в тюрьму.

Только заперев двери конторы, Евстигней продолжил разговор.

— Где он?

— Далеко, в стране Иркутской, — засмеялся парень, — отдыхает.

— Ты оттуда? — расспрашивал Евстигней веселого парня.

— Оттуда. Не бойсь, дядя, по чистой отпущен.

— Ладно. Кем же тебя пристроить? Вот что, поработаешь вышибалой, а там посмотрим. Давай документ.

Парень подал справку об освобождении.

— Так, Григорий Лебедев, значит. А других свидетельств у тебя нет?

— Почему? Есть, — ответил парень, подавая паспорт на имя Бориса Шубина.

— Вот Шубиным и будешь, — сказал, забирая паспорт, владелец заведения. — Сейчас с дворником пойдешь устраиваться на квартиру, а потом явишься ко мне. Обижен не будешь.

— Хорошо, Евстигней Васильевич. А задаток?

— Какой еще задаток? На трешницу — и катись.

Появление парня встревожило Евстигнея. Он имел с Кошелевым некоторые дела и теперь, после его ареста, боялся разоблачений со стороны «партнера». Ему неясно было, почему именно к нему направил Кошелев Шубина. «Надо приглядеться к молодцу, — размышлял Капустин, провожая глазами кошелевского посланца. — Чуть что — продам его милиции, а то сплавлю куда-нибудь». Капустину было чего опасаться. В «Париже» оседало немало денег, добытых преступным путем. Евстигней знал, что милиции кое-что известно о его деяниях. Он был уверен, что в конце концов там подберут к нему ключи. «От Боровкова не уйдешь, — говорил он жене. — В лучшем случае конфискуют заведение, в худшем — отправят на отсидку». Много уже раз Капустин думал продать свои номера, но все откладывал. Им владела та жадность к деньгам, которая притупляет у преступников всякое чувство осторожности.

Подошла заспанная Лукерья. Зевнув, спросила:

— Кто это?

— Швейцар новый.

— А-а-а. Я схожу к портнихе.

— Валяй. Смотри, на людях больно не шикуй. Невелика барыня. Милиция и так глаза пялит на нас.

— Уезжать надо, Евстигней, в Самару или Москву.

— Знаю. К осени подадимся.

Оставшись один, Евстигней раскрыл амбарную книгу. В нее он заносил свои легальные расходы и доходы. Вел книгу аккуратно, не допуская никаких помарок и исправлений. Каждый месяц в книге появлялась отметка финансового инспектора. Заглядывали в нее не только сотрудники налогового ведомства. Книга интересовала и работников милиции. Но у Капустина были и другие гроссбухи, о которых знали только он да Лукерья. Они хранились в тайнике, оборудованном в буфетной. В них отражались операции по незаконной продаже золота, драгоценностей, дефицитных лекарств, наркотиков. Если бы сотрудники милиции смогли заглянуть в нее и расшифровать внесенные туда записи, то они бы встретились со многими из тех лиц, которых тщетно разыскивали.

Но уездная милиция только набиралась опыта борьбы с уголовщиной. Не до всего доходили руки. Однако преступный мир уже чувствовал ее влияние. Меньше стало появляться в уезде заезжих гастролеров, распадались местные шайки. Евстигней, связанный крепкими узами с уголовными элементами, чувствовал, что не сегодня-завтра наступит его конец. Поэтому стремился любыми средствами увеличить свой капитал, с которым хотел удрать куда-нибудь подальше.

Шубин вернулся в гостиницу под хмельком.

— Ну-с, дядя, я готов к исполнению своих обязанностей.

Капустин посмотрел на него сквозь очки.

— У нас на работе не принято выпивать.

— Так я ж немного.

— Нисколько. На первый раз прощаю, в следующий раз явишься под мухой — выгоню.

— Понятно, — осклабился парень. — Что делать сейчас мне?

— Иди помогай официантам. Потом станешь в дверях.

Насвистывая, парень пошел от Капустина.

— Постой! — крикнул ему Евстигней. — Возьми у кастелянши пиджак и ботинки, потом высчитаю с тебя.

В семь часов, когда в ресторанчик стали собираться завсегдатаи, Капустин появился в зале, считавшемся парадным. Здесь играл оркестр. Сейчас музыканты только рассаживались, настраивали инструменты.

Хлопали пробки, звенели стаканы.

Евстигней любил такие обходы, они льстили его честолюбию. Капустина приветствовали, приглашали к столикам. Но он делал серьезный вид и важно отказывался.

Подозвав старшего по залу, Евстигней сказал ему:

— Шпану сегодня не пускать. Будут почетные гости.

— Кого-с ожидаете, Евстигней Васильевич? — наклонив голову с пробором, почтительно спросил тот.

— Членов губернской железнодорожной комиссии. Из исполкома просили, чтоб все было как следует.

— Будет исполнено.

— И еще. Я нанял нового швейцара, вместо Сидоренко, который лежит в больнице. Проследи, как работает, и доложи.

— Слушаюсь.

Поулыбавшись посетителям, поприветствовав ручкой знакомых, Капустин прошел затем во второй зал, где имелись задрапированные кабины для конфиденциальных и интимных встреч. Здесь между нэпманами велись деловые разговоры, заключались сделки. В зале царил полумрак. За столиками тихо разговаривали. Вдруг хозяина «Парижа» окликнули.

— Пройдите, Евстигней Васильевич, к нам… Вот сюда, сюда.

Из-за портьеры боковой кабины выглядывал усатый толстомордый мужчина. Евстигней вошел. За столом сидели двое. Их Капустин видел у себя впервые.

— Садитесь, хозяин, — пригласил его невысокий, плечистый, могучего телосложения мужчина с маленькими глазками.

— Не могу, дорогие граждане, — Евстигней скрестил на груди руки, — на работе не пью.

— А нам вот можно, — засмеялся сидевший напротив усатый. — Ну, рюмочку, Евстигней Васильевич.

— Ладно, — остановил его плечистый, — тебе, хозяин, привет от Волкодава.

В глазах у Капустина потемнело, сердце куда-то провалилось.

— От Волкодава? — с трудом переспросил он.

— Ну да, — подтвердил усатый. — Будто не знаешь?

— А он что — освободился?

— Как же, освободят. Ушел… Сам.

С Волкодавом Евстигнея судьба свела в начале 1920 года в губернском городе через несколько месяцев после его освобождения от колчаковцев. Капустина задержали за спекуляцию. В то время за нее полагалось суровое наказание, вплоть до расстрела.

В камере Евстигней познакомился с Луковиным. Бывший царский офицер, он после октября 1917 года подался к анархистам. Потом от них сбежал к белым, участвовал в карательных экспедициях, грабил и убивал мирных жителей. А когда наступил крах Колчака, ушел и от него. Организовал банду, совершал налеты. Во время одной из облав в городе Луковина задержали. Однако его не опознали, и он сидел в ожидании допроса.

Лукерья почти каждый день приносила Капустину передачи. Опытный Евстигней охотно делился снедью со своими соседями по камере.

— Добрая у тебя душа, Капустин, — говорил ему Луковин, — да вытряхнут ее из тебя.

— Как вытряхнут?

— А вот так: придет день, когда поведет тебя дядя с винтовкой, поставит к стенке и — бабах.

— Что же делать?

— Бежать надо.

— Как?

— Я придумал. Только никому ни слова, тут все мелкая шпана, продадут сразу. Ты накажи своей Лукерье, чтобы самогону принесла.

— Не пропустят.

— Пусть взятку даст дежурному. Там есть один толстомордый, видно, падок на подачки. Перед самой прогулкой мы угостим шпану, во дворе подымем шум. Только это надо сделать вблизи сарая, где дрова хранятся. Там легко вскочить на стену. А за ней, брат, — улица.

— Убьют, Демьян Прокопьевич, — с сомнением сказал Капустин.

— Конечно, могут, — согласился Луковин. — А как же иначе, Евстигней? Но и здесь тоже голову оторвут.

— Ладно, сделаю, как советуешь…

На прогулке между шпаной возникли счеты, началасьдрака. К ним бросились милиционеры. Воспользовавшись суматохой, Луковин и Евстигней юркнули за сарай. Через несколько минут они уже были за стеной. Капустин привел Луковина к своему дружку. Там они переоделись, отдохнули.

— Айда со мной, — пригласил Луковин Евстигнея.

— Это куда же?

— Гулять на вольную волюшку, глухарей стрелять.

— Нет, — отрицательно покачал головой Капустин. — Это не по мне. Лучше по зернышку клевать.

— Что ж, ладно, клюй свои зернышки. Но только помни: мы теперь с тобой неразлучные товарищи и обязаны помогать друг другу. Услышишь что о Волкодаве — это буду я. Такая у меня кличка…

С тех пор не видел Евстигней Луковина. Слышал, что тот орудовал в уездах губернии, потом пропал. Евстигней сам был вынужден исчезнуть из губернского города и обосноваться в глуши. И вот теперь снова Волкодав.

Сдержав себя, Капустин спросил усатого:

— Что он еще передавал?

— А это разговор не для лишних ушей. К концу вечера зайду к тебе на квартиру, там поговорим обстоятельно.

— Хорошо, — согласился Евстигней и нетвердой походкой пошел к дверям. «Бежать, бежать надо, — лихорадочно думал он на ходу. — Затянут в петлю, под вышку подведут».

Глава шестая

Утром, принимая от Антипина ведро с водой для умывания, Лисин сказал:

— Что это за шум перед рассветом у вас был?

— Да так, соседи приезжали, лошадь у них где-то заблудилась.

— А где сын?

— На смолокурню ушел, деготь на паях гоним.

— Вот что, старик, ты меня сведешь с этими людьми?

— С какими?

— Что к тебе приезжали, я слышал все. Мне надо поговорить со старшим.

— Господи, да я ничего не знаю, Митрофаныч.

— Не ной, — приказал Лисин. — Вот что, придет сын, прикажи ему запрягать лошадь. Пусть передаст им, что у Фрола Антипина остановился поручик Лисин, двоюродный брат штабс-капитана Лисина. Волкодав знает, о ком идет речь.

— Волкодав? Я не знаю никакого Волкодава, — простонал Фрол.

— А сам оставайся со мной на заимке. Понял?

— Понял.

Сын вернулся к обеду. Выслушав Лисина, Иван недобро усмехнулся.

— Ладно, сделаю.

Ели молча, не глядя друг на друга. Фрол весь как-то съежился, увял в плечах. После обеда запряг лошадь.

— Смотри, осторожнее, сынок, — предупредил Ивана отец.

— Ладно.

Развязки событий Лисин ждал с большой тревогой. Петр шел ва-банк. Два месяца назад в губернском городе был пойман и расстрелян бывший колчаковский офицер штабс-капитан Сергей Лисин. Однофамилец чуть не подпортил Петру его биографию. Следствие всерьез заинтересовалось его родственными связями с белогвардейцем. По счастью, быстро выяснилось, что Петр и Сергей Лисины — совершенно чужие друг другу люди. И вот, когда из уездной милиции поступила просьба направить на помощь человека, которого не знают на месте, в губернском городе вспомнили о Лисине. Появилась идея использовать его «родство» со штабс-капитаном. Она получила развитие во время беседы у Боровкова и Трегубова.

Время тянулось медленно. Фрол Антипин сидел напротив, ремонтируя подносившиеся сапоги. Лисин курил, напряженно всматриваясь в окно. У него было такое ощущение, словно он ожидает судебного приговора. Наконец, на закате солнца, когда терпению Петра подходил конец, во дворе забрехали собаки. Лисин нащупал пистолет, гранаты.

— Где ваш гость? — спросил чей-то голос.

— В избе, — ответил ему сын Антипина.

В дом вошли трое незнакомцев. Позади следовал Иван. Во дворе продолжали раздаваться голоса. «Много их, — подумал Лисин, — пожалуй, с десяток».

— Вы Лисин? — спросил один из вошедших.

— Да я.

— Что вы хотели?

— Мне надо повидать вашего руководителя.

— Ну, я буду. Говорите, что нужно.

Это был долговязый рябой мужик с поперечным шрамом на лбу. Лисин критически оглядел его.

— Что — не похож? — усмехнулся тот.

— Не похож, — ответил Петр.

— Так. А с какими целями вы хотели повидать его?

— Об этом я скажу ему сам.

— Ну хорошо, собирайтесь.

— Далеко?

— Да нет, несколько верст. Оружие есть?

— Есть.

— Придется отдать нам.

— Пожалуйста.

Лисин отдал пистолет, гранаты. К нему подскочили двое, скрутили руки. Размахнувшись, долговязый ударил его в челюсть. В глазах у Петра потемнело.

— Признавайся, лягаш, зачем пожаловал к нам?

— Дрянь, сопля! — крикнул ему Лисин.

Последовал новый удар.

— Говори, что тебе здесь нужно? — допрашивал его долговязый.

— Ты еще ответишь мне за это, — выплевывая кровь, пригрозил Петр. — И твой командир ответит. Все вы ответите!

И от нового удара словно провалился в глубокую яму. Как сквозь сон услышал:

— На телегу его. Гони, Иван, что есть духу.

Очнулся Петр в тесной каморке. Страшно болел затылок, в висках стучало, губы спеклись. Он застонал. Дверь каморки открылась.

— Очнулся, Иван Федосеевич! — крикнул кто-то.

— Давай его сюда.

Лисина втащили в большую горницу. За длинным столом сидели несколько человек и пили вино. Двое спали на широких лавках. Еще один, невысокий, кряжистый, переливал самогон из жбана в бутыль.

— Возьмите, выпейте, — сказал Лисину один из бражников.

Это был высокий стройный мужчина лет под сорок, с рыжеватыми волнистыми волосами и умными голубыми глазами. Он был одет в косоворотку.

Лисин дрожащей рукой взял стакан, с трудом раздвигая разбитые губы, спросил:

— Откупаетесь за глупость? Так-то вы встречаете своих друзей.

— Ну, не стоит обижаться, тут всякие бродят. Мой помощник вон недавно встретил в Кучумовке заместителя начальника угрозыска Шатрова. Тому, видать, тоже что-то надо было. Говорите, вы — Петр Лисин? И что, Сергей Лисин — ваш брат?

— Двоюродный. Он был командиром отдельной роты в армии генерала Ханжина.

— А вы?

— Служил у Каппеля, потом у Пепеляева. Отец мой — заместитель начальника дороги, дядя — инженерный генерал, работал в штабе генерала Брусилова. После Октября эмигрировал в Швецию.

— Так, так. А где сейчас Сергей… забыл по отчеству.

— Денисович.

— Сергей Денисович. Где он теперь?

— Был за границей, в Маньчжурии. Полгода назад прислал с оказией письмо, в котором сообщал, что вернулся на Родину.

— А семья его?

— У Сергея ее не было.

— А где вы с ним в последний раз встречались?

— В Омске. Его полк стоял на переформировании, а я приезжал в краткосрочный отпуск.

— Вы настоящий специалист, или все это липа?

— Нет, почему же, я учился еще до войны. Правда, не успел закончить институт, диплом я выхлопотал уже позже.

— Где работаете?

— В губернском земотделе. Заведующий отделом пчеловодства.

— Интересно. Выпьете еще?

— Наливайте.

— Зачем же вы искали встречи с нами?

Лисин оглянулся.

— Говорите, здесь все свои.

— Ну что ж. Я прибыл к вам вовсе не по личному желанию…

Глава седьмая

Капустин жил со своей женой в двух угловых комнатах на первом этаже. Отсюда можно было попасть через черный ход во двор, причем в глухую его часть, где громоздились хозяйственные постройки. Это давало возможность в случае опасности незаметно скрыться. Ход был загорожен изнутри большим трюмо. Придя к себе, Евстигней сказал Лукерье:

— Принеси что-нибудь получше, на двоих. Захвати бутылку шустовского коньяку.

— Кто будет?

— От Волкодава…

— От Волкодава? — отшатнулась Лукерья. — Что им надо?

— Сам не знаю. Принесешь, скройся с глаз. Но предупреди Андрея, пусть с хлопцами будет наготове.

Андрей считался в заведении Капустина завхозом. На самом деле Евстигней держал его как личного телохранителя. Это был хитрый, изворотливый вор, преданный Капустину за то, что тот помогал ему сбывать краденое, заметать следы. Вместе с дружками он сторожил заведение, знал толк в посетителях, умел вовремя ввязаться в драку. Андрей подбирал себе помощников из подонков, падких на легкие заработки. Евстигней очень ценил его.

Посланец Волкодава пришел, когда кукушка на больших часах прокуковала двенадцать раз. Плотно притворив за собой дверь, сказал:

— Надеюсь, никто нам не помешает?

— Да нет, садитесь.

Стул под незнакомцем жалобно заскрипел. Посверлив Евстигнея своими острыми глазами, он наконец заговорил:

— Вы, Евстигней Васильевич, многим обязаны Демьяну Прокопьевичу. Он вам спас жизнь. Пора сделать ответную услугу.

Исподлобья глядя на собеседника, Евстигней задумчиво постучал пальцами по краю стола.

— Каким образом? — спросил он.

— Отдать золото, которое вы взяли у Савичева. Оно принадлежало Луковину. Вы сами это знаете.

— Но я не брал его.

— Взяли ваши люди, Евстигней Васильевич, ваши.

— А если я не отдам?

— Такого не может быть.

— Ну хорошо, — вздохнул Евстигней. — Когда это нужно сделать?

— Чем скорее, тем лучше.

— Лично в руки Демьяна Прокопьевича?

— Да.

— Где я его увижу?

— Вам сообщат об этом на днях.

— Добро. Выпьем, коньяк шустовский. Да вот закуска.

— Нет, спасибо, — незнакомец поднялся с места. — Значит, договорились?

— Договорились. Эй, Андрей, проводи гостя.

Глава восьмая

Лисин был разочарован: разговора с главарем бандитской шайки не получалось. Тот был слишком осторожен.

— Я не знаю, кто вы и какие политические цели преследуете, — говорил он Петру, — да и знать не хочу. Будем действовать самостоятельно.

Лисину надо было выяснить, с кем имеет дело: с простым уголовником или политическим преступником. Петр пустил в ход приманку, над которой долго думали Боровков и Трегубов. Он заявил главарю, что послан организацией, объединяющей ярых противников Советской власти.

— Нам необходимо собрать воедино все патриотические силы, — убеждал Лисин своего собеседника. — Нэп подтачивает Советскую власть. И мы должны ускорить этот процесс.

— Хватит, — решительно оборвал Петра собеседник. — В двадцатом году вот такие интеллигенты продали нас. Вы отсиживались по углам, а нас бросали в тюрьмы. Мы баланду хлебали, а вы с комиссарскими женами покручивали. Теперь хотите с гепеушниками нас столкнуть? Не выйдет!

Лицо главаря покрылось пятнами. Он не на шутку рассердился. Это встревожило Лисина. Однако, вытерев вспотевший лоб, рыжеватый сказал уже тише:

— Наше дело простое: обарахлимся и долой отсюда. Тем более, что нас уже начинают обкладывать.

— В уезде нет пока сил, которые могли бы справиться с вами.

— Из губернии пришлют.

— Не слышно, чтобы против вас принимались оперативные меры.

— Откуда вам известно? — спросил главарь.

— У нас свои люди в милиции.

— Плохо работают ваши люди, — иронически усмехнулся рыжеватый. — У нас другие сведения.

«Значит, кто-то их информирует, — подумал Лисин. — Но кто передо мной — Волкодав или один из его помощников?»

Машинально закусывая, Петр лихорадочно обдумывал свое положение. Лисина не так страшила смерть, как сознание провала операции. Погорячился на заимке у Фрола, надо было бы выждать немного. Однако отступать уже поздно.

— Выходит, я рисковал зря?

— Выходит, что зря, — подтвердил, опрокидывая стакан самогона, главарь.

— И мы ничем друг другу не поможем?

— Ничем.

— Тогда разрешите распрощаться.

— Нет, подождите, дорогой поручик. Вот побудете у нас недельку гостем, тогда и отпустим.

«Что-то затевают», — мелькнуло в голове у Лисина. Вслух же он сказал:

— Надо так надо. Но как я объясню начальству свое отсутствие?

— Сошлитесь на нас.

— Я боевой командир, мог бы помочь вам.

— Там видно будет… Пока отдыхайте. Здесь… — и рыжеватый обвел рукой просторную, с закопченными стенами, избу.

Глава девятая

Боровков возбужденно шагал по кабинету, не переставая теребить черную с проседью бородку и изредка косясь на начальника уголовного розыска. Боровков только что вернулся с губернского совещания, а тут, на тебе, — происшествие. Течением реки, рассекающей город на две половины, к берегу у скотобойни прибило труп молодого мужчины. Это не был утопленник, о чем свидетельствовали повреждения на голове, нанесенные каким-то тяжелым предметом.

— С ума можно сойти, — говорил Боровков, размахивая руками. — В городе и уезде хозяйничают бандиты, а мы сидим сложа руки, как будто Советской власти нет. Что же — просить помощи у губернии?

До этого молчавший Парфен Трегубов сказал:

— С этим успеется.

— Успеется, успеется. Дождемся, что повыгоняют нас отсюда. И правильно сделают.

— Убитого опознал наш человек, которого мы устроили к Капустину швейцаром. Он вчера видел его в зале с кабинетами. В одном из них сидела компания. Туда заходил и Евстигней. Потом тот, труп которого нашли, был у Евстигнея на квартире.

— М-да, значит это — дело рук Евстигнея… А о Лисине что слышно?

— Ничего.

— Что — пропал? — встрепенулся Боровков.

Парфен не спеша докрутил цигарку, прикурил, потом ответил:

— Не знаю. Уехал к Фролу на заимку и не вернулся.

— Что ты предпринял?

— Поручил розыск милицейскому посту в Кучумовке.

— Может, Лисин все же прорвался к Волкодаву?

— Может.

— А где Шатров?

— С Семеновым беседует. Упустил Семенов одного мужика тут…

— Ох, сгубите вы меня, помощнички!

На самой окраине, у железнодорожного моста, жила знаменитая на весь город Настя Вострухина. Это была типичная базарная торговка, крикливая, напористая. Ее не однажды доставляли в милицию за спекуляцию и торговлю краденым. Но она умела выкручиваться и делала это довольно ловко. Занималась Настя и самогоноварением. Вечерами у нее дым стоял коромыслом. Приходили к ней в дом мужики не только ради мутноватого зелья…

Муж ее был замешан в деле Луковина и отбывал свой срок в красноярской тюрьме. Однажды Настя получила от него переданное верными людьми письмо, в котором он сообщал, что скоро приедет наведать свою любушку. Беспутная бабенка, которая и без мужа не страдала от недостатка мужского внимания, забеспокоилась. Поразмыслив, решила о предстоящем событии известить знакомого ей милиционера Якова Семенова. Тот жил неподалеку. Выслушав Вострухину, он сказал:

— Ладно, как появится Гришка, беги до меня. Да об этом ни гу-гу.

И вот как-то вечером Настя прибежала к нему растрепанная, простоволосая.

— Григорий пожаловал.

— Где он?

— Сидит в избе, ждет, когда я самогонки ему принесу. Я сказала, что сбегаю к Матрене Лучкиной.

— Та что же, тоже гонит?

— Гонит.

— Пошли, — сказал Семенов.

Но Гришка Вострухин был травленый волк. Он ждал жену, затаившись в сенях. Когда Яков Семенов с Настей шагнули через порог, беглец кинулся на улицу. Семенов бросился следом за Вострухиным. Была ночь, стояла чернильная темень. Выстрелив несколько раз наугад, Семенов вернулся в избу.

— Пропала теперь моя головушка, — запричитала Настя. — Убьет меня Гришка.

— Ты скройся пока куда-нибудь, — посоветовал ей Семенов.

— Куда скроешься? Под землей найдет. Он такой.

Наутро Семенов доложил о происшедшем Шатрову. Тот долго ругался, грозился отдать милиционера под суд. Яков стоял с опущенной головой. Когда о конфузе Семенова стало известно Парфену Трегубову, тот коротко резюмировал:

— Ну вот и сошлись концы с концами. Сегодня как раз пришло сообщение из Красноярска.

— Значит, точно бежал? — догадался Шатров.

— Куда уж точнее, — помрачнел Парфен. — Но дело все в том, что Луковин бежал из тюрьмы еще в апреле.

— Ну, оперативно работают мужики, — ругнулся Георгий.

— Ладно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь я уверен, что Волкодав здесь, в уезде. И бежал он вместе со своими дружками. Надо будет у Насти засаду сделать.

— Но почему Волкодав бежал именно сюда? — вслух размышлял Шатров. — Не пойму…

— Я так смекаю, что к нам в уезд он ненадолго. У него здесь старые кореши. И выходит, нам в первую очередь банк беречь надо.

— В деревнях снять посты?

— Ни в коем случае! У Волкодава в глубинах осталась агентура. Там потребиловки да коммунарские кассы будут привлекать его.

Допрашивая Настю Вострухину, Шатров удивлялся непостоянству ее характера. Торговка то кидалась в слезы, то откровенно кокетничала с заместителем начальника розыска, то замыкалась в себе до того, что из нее нельзя было выжать ни слова.

— Вы имеете, конечно, право на эмоции, Настасья Павловна, но прошу вас ближе к делу, — сказал ей наконец Георгий.

— Так ведь я переживаю, Георгий Иванович.

— Переживать будете дома, а здесь нужны конкретные факты. С кем был знаком в городе ваш муж?

— Не знаю.

— Вспомните, пожалуйста, Настасья Павловна, вспомните.

Настя снова уткнулась в носовой платок. Она уже каялась, что связалась с милицией. Может, все бы обошлось? Ну, побил бы Гришка за неверность. Разве ей впервой терпеть его руку? А тут, на тебе, влезла в петлю. И говорить нельзя, и не говорить тоже.

— С шорником Курилиным.

— Это тот, что возле заезжего двора живет?

— Он самый.

— Еще с кем?

— С Евстигнеем Васильичем…

— Хозяином номеров «Париж»?

— Да. А больше не знаю.

— Ладно, Настасья Павловна, отдохните. Потом побеседуем с вами еще.

Яков Семенов пришел к шорнику поздно вечером. Тот ужинал с семьей.

— Найди бутылку самогона, — сказал ему милиционер.

— Ты что, какой самогон? — удивился Курилин.

— Ладно, не прибедняйся, — остановил его Семенов. — Надо для дела. Для меня устроишь?

Шорник внимательно взглянул на милиционера, отложил в сторону ложку.

— Да грех же на душу беру, Яков Фомич! — взмолился Курилин.

— Бери, у тебя их много.

— Ладно, Андрей, неси уж, — вмешалась жена шорника, худенькая, вся в бородавках бабенка.

— О господи, помоги нам, — перекрестился шорник, открывая подпол. Вернувшись с бутылью, спросил: — С собой возьмешь али как?

— Здесь выпью. Огурцы есть?

— Есть, есть, — засуетилась жена шорника.

— Мне надо с тобой откровенно поговорить, — сказал Семенов шорнику, когда его жена ушла на кухню.

— О чем?

— Узнаешь.

На столе появилась миска с огурцами. После того, как домочадцы удалились в другую комнату, шорник спросил:

— Ну, говори, Семенов, чего тебе надо.

— Дай закурить самосаду.

— Держи.

— Так вот, Андрей, многое я тебе прощал. И ворованным, ты приторговывал, и спекуляцией вместе с Настей Вострухиной занимался. Теперь за тобой дело.

— Что хочешь?

— Уволили меня из милиции…

— Вот это номер! — присвистнул Курилин. — За что же?

— Гришку Вострухина упустил. А у Парфена разговор короткий: выметайся!

— Дела, — протянул шорник.

— Хуже некуда. Хочу, Андрей, отомстить Трегубову с твоей помощью.

— Это ты серьезно?

— Серьезнее некуда.

Шорник вскинул на Семена белесые глаза.

— Ладно, приходи ко мне завтра, я сведу тебя с нужным человеком.

— Спасибо. Что же ты себе не наливаешь? Давай, теперь одной веревочкой связаны.

Лукерья спустилась вниз, отрывисто бросила Шубину:

— Иди, хозяин зовет.

— А кто здесь останется?

— Я постою. Нужен ты ему.

Капустин сидел за бумагами. Когда Шубин вошел, Евстигней поднял голову, хмуро взглянул на парня.

— Поручение тебе. Зайдешь к аптекарю Левинсону, передашь ему вот это письмо.

Он сунул Шубину запечатанный конверт.

— Ответ ждать? — спросил парень.

— Подожди. Впрочем, не надо, сам пришлет.

Глава десятая

Шатров квартировал во флигельке, который стоял во дворе уездной школы младших агрономов. Жилье состояло из небольшой комнаты и спаленки. У входной двери угол был отгорожен занавеской: там находились умывальник и небольшой столик с примусом. Флигелек, благодаря стараниям сторожихи школы, содержался в образцовом порядке. Да и сам Шатров по старой военной привычке строго следил за чистотой. Гости у него бывали редко. Треть получки Георгий отправлял в губернский центр сыну погибшего друга, который учился в техникуме, поэтому денег оставалось только на самое необходимое.

В этот вечер Шатров вернулся домой очень поздно: в милиции проходило партийное собрание. Сняв суконную гимнастерку, он сел на старенький диван и задумался. Дело Савичева все более усложнялось. На партийном собрании коммунисты серьезно критиковали сотрудников розыска.

— Каждый день промедления — удар по нашему авторитету, — говорил Боровков. — А мы — частица Советской власти. Это надо сердцем понять, товарищи. И тут никаких скидок на трудности.

«Может, уйти из милиции? — размышлял Шатров, обхватив голову руками. — Хуже будет, когда выгонят. Попрошусь на какую-нибудь другую работу. Ну, например, в охрану. Там, по крайней мере, все ясно».

Электрическая лампочка замигала и резко сбавила накал: свет выключали в половине двенадцатого. Шатров зажег тяжелую лампу-десятилинейку. Прикрыв стекло абажуром, взял журнал. Но чтение не шло в голову.

«Поговорю с Боровковым, может, сразу освободит, — решил, наконец, Георгий. — Во всяком случае это будет честно с моей стороны».

На душе стало легче. Он встал, открыл буфет. На глаза попался кусок зачерствевшего хлеба. Шатров черпнул из ведра кружку воды, густо посыпал горбушку солью, вернулся к столу. В это время в окно громко постучали. Переложив в карман револьвер, он подошел к двери:

— Кто?

— Я, Георгий Иванович. — Шатров узнал голос вахтера школы. — Откройте на минуту.

Георгий приоткрыл дверь.

— Что надо, Емельяныч?

— Барышня тут до вас просится. Говорит, по срочному делу.

— Ладно, пропусти.

Через несколько минут в комнату вошла молодая женщина в накинутой на плечи черной паутинке. Она, видимо, бежала, грудь ее высоко вздымалась. Это была артистка варьете из «Парижа» Галина Кузовлева.

— Проходите, — жестом пригласил ее Георгий. — Садитесь.

Она присела на край стула, взволнованно поправила волосы. Шатров сел напротив.

— Я вас слушаю.

— Не знаю даже, с чего начать, — прерывистым голосом сказала Кузовлева. — Все так неожиданно.

— Дать воды?

— Нет, нет, обойдусь. Так вот: я видела сегодня Дмитрия Елизова.

— Елизова? — придвинулся ближе Шатров. — Где? У Капустина?

— Нет. Сегодня я не была занята. Где-то продуло — И голос сел. Меня отпустили на три дня. Днем я отсыпалась. А вечером решила пойти в библиотеку, что в городском саду. Стала выбирать книгу и вдруг слышу сзади знакомый голос. Оглядываюсь: Елизов! Знаете, с кем он разговаривал? С Екатериной Савичевой.

— С Савичевой? О чем?

— Я не вникала в их беседу, но это был банальный разговор.

— А потом?

— Потом пошли вместе по аллее, оба при этом смеялись.

— Н-да, история, — потер подбородок Шатров.

Дмитрий Елизов был первым помощником Ивана Луковина. После ареста главаря шайки ему удалось скрыться. И вот теперь он снова появился в городе. Значит, собираются под одно крылышко.

— А вы не ошиблись, Галя?

— Да нет, не могла. Савичева у нас часто бывала, так я ее хорошо знаю. А Елизова помню еще с времен колчаковщины. Тогда я тоже выступала в варьете, а он был помощником коменданта города. Заходил Елизов к нам часто. Многих он тогда сплавил в колчаковскую контрразведку.

«Савичева, значит, жива, — размышлял Георгий, — это интересно. Выходит, при ее содействии Егора хлопнули. Ну и женщина! На воровской малине Елизова не поймаешь, его надо искать у тех, что затаились после разгрома Колчака».

— А вас они не узнали?

— Не думаю. Елизов и Савичева были увлечены разговором.

— Кто еще был в библиотеке?

— Да человек пять, все молодежь.

— Спасибо… Как же вы теперь доберетесь домой? Извините, но одну вас я просто не имею права отпустить.

— Я живу неподалеку.

— Все равно. Я вас провожу. Только подождите немного. Мне обязательно надо позвонить.

— Пожалуйста.

Телефон находился у вахтера. Набрав номер, Шатров прикрыл трубку ладонью и сказал извиняющимся тоном:

— Иван Емельянович, выйдите на минутку.

— Хорошо, понимаю, — старик кивнул и поднялся.

— Дежурный слушает, — четко и неожиданно громко ответили на другом конце провода.

— Слушай, Сергейчук, — приглушенно заговорил Шатров, — кто из начальства еще у себя?

— Трегубов здесь.

— Ладно, я ему перезвоню, скажи, чтоб подождал, не уходил.

Когда в трубке послышался хрипловатый голос Парфена, у Шатрова вдруг пересохло во рту: «Что если артистка все напутала? Шкуру снимет Трегубов…»

— Кто там? Почему молчите? — сердито загудела трубка.

— Докладывает Шатров. Только что мне сообщили, что в городе видели Елизова и Савичеву.

Трубка молчала.

— Вы меня слышите?

— Да, слышу, — ответил Парфен. — Давай приходи сюда.

Однако Георгий задержался — пришлось провожать Кузовлеву.

Глава одиннадцатая

Жители города уже не помнили, когда возле перевоза обосновались цыгане. Вольные дети степей понастроили себе землянок, в которых жили зиму и лето. Целыми днями здесь стоял шум и гам. Люди с опаской проходили мимо «Копай-городка». И не без основания. Частенько возникали драки с поножовщиной. Во время германской войны цыгане снялись с места и табором ушли в неизвестном направлении. Но землянки долго не пустовали. Разный люд селился здесь. «Копай-городок» был бельмом на глазах уездной милиции. Небольшим числом боялись сюда соваться. Много раз Боровков ставил перед властями вопрос о ликвидации злачного места. Ему отвечали:

— А некуда пока размещать людей, Иван Федорович. Вот построим десяток хороших бараков, прикроем «Копай-городок»…

Вот сюда шорник и повел вечером бывшего милиционера Якова Семенова. Шли задами, по-над берегом. На землю опустился туман, пахло прелью. В поздний час «Копай-городок» выглядел зловеще. Кое-где пробивался слабый свет, слышались приглушенные голоса. Время от времени тишину прорезала грубая брань.

— Да, райский уголок, — сказал шорнику Яков.

— Бывал здесь?

— Бывал. Тут мне чуть ножом в бок не саданули.

Курилин усмехнулся:

— Могли и голову оторвать.

Они подошли к одной из землянок. Курилин постучал в дверь.

— Кто ломится? — послышался густой бас.

— Это я, Курилин.

— А, Тренчик, заходи.

Сгибаясь под притолокой, шорник и Семенов вошли в землянку. Яков не сразу сориентировался в ней. Наконец глаза его привыкли к полумраку. Он стал различать предметы, людей. В помещении было тесно, накурено. За дощатым, грубо сколоченным столом сидели трое. Перед ними стояла семилинейная лампа.

— Привел? — спросил один из находившихся в землянке.

— Вот, — ответил шорник, показывая на Семенова. — Проходи, Яков, садись.

Семенов узнал в говорившем Гошку Сороку, вора, специализировавшегося на поездных кражах. Он жил в Заречье. Другие Якову были незнакомы.

Сорока отрекомендовал гостя:

— Бывший милиционер Яков Семенов. Все охотился за мной, а теперь в друзья набивается.

— Бывает, — усмехнулся широкоплечий с крепкой мускулистой шеей мужчина. Он сидел в углу. — Расскажи-ка, Яков, с чего это ты повздорил с начальником?

Хотя в землянке царил полумрак, Семенов почувствовал на себе его тяжелый цепкий взгляд. Во рту стало сухо.

— С Гришкой Вострухиным история вышла, — стараясь улыбнуться, ответил он. — Без разрешения начальства хотел задержать его, а потом упустил. Ну, и дали пинка.

— Это как — даже без дисциплинарного взыскания?

— Были они у меня…

— И что ты теперь собираешься делать?

— Пойду работать на лесопилку Богачева.

— А от нас что хочешь?

— Трегубову насолить.

— Ишь ты, за дело взгрели, а ты уж и обиделся.

Яков вскинул руку.

— Я им верой-правдой с двадцатого года служил, два раза ранен был.

— Ладно, не горячись, — успокоил его широкоплечий. — Будет по-твоему. Но за добро добром платят. Скажи, многим в городе известно, что тебя из милиции поперли.

— Пока нет.

— И хорошо. Вот что, Яков: завтра пойдешь хозяина номеров «Париж» арестовывать. Тебя он знает, не станет рыпаться.

— Ордер нужен.

— Соорудим. В помощь двух хлопцев дадим. Действовать надо будет смело, решительно. Как, согласен?

Потоптавшись, Яков ответил:

— Продашь душу дьяволу, так с богом не помиришься. Ладно. Только брать Капустина надо тихо, чтобы никто в заведении не видел.

— Садись, обговорим дело подробнее.

Глава двенадцатая

Когда Шатров прибыл в милицию, там царило оживление.

— Новость за новостью, — сказал, встретив его, Парфен. — Из Кучумовки прискакал Фрол Антипин.

— Да ну? И что он говорит?

— Такая, брат, история. Сам Фрол, оказывается, был связан с бандой Луковина. Мокрых дел за ним не числилось, просто оказывал некоторые услуги. Мужик он умный, хозяйственный. И, конечно, его сейчас в банду на веревке не затянешь. И вот дружки Луковина решили напомнить ему о себе. Раз нагрянули к нему на заимку, два, поручения стали давать. В случае отказа грозились спалить заимку, а сына убить. Ну, Фрол поначалу все терпел. А когда Лисин сыграл комедию, не вытерпел, прискакал к нам за помощью. Сейчас у Ивана Федоровича сидит. Тут дело не в одном Антипине. Видимо, и другим зажиточным мужикам Луковин не по нутру, и поддерживать они его не собираются. Вот и послали Фрола к нам.

— Значит, Лисин в банде?

— Видимо, там.

— Поверили ему?

— Кто их знает? Тут, окромя как на удачу, ни на что нельзя надеяться. На большой риск пошел Петр Митрофанович. Сердце кровью обливается за него, а мы должны ждать. Расскажи-ка еще, что тебе там артисточка поведала?

Шатров подробно доложил о визите Галины Кузовлевой. Выслушав, Парфен сказал:

— Елизов — это уже серьезно. Через него мы можем выйти на Волкодава. Вот посмотри-ка эту писульку.

Трегубов подал Шатрову листок желтой бумаги.

— Копия, — пояснил Парфен. — Настоящая пошла к адресату.

В записке говорилось:

«Дорогой Израиль Георгиевич! По нашему уговору я должен тебе полтора фунта кедровых орехов. Завтра мой человек доставит их тебе. Взамен ты пришли мне двести граммов аспирина. Твой друг».

— Ну, что ты думаешь об этом? — нетерпеливо спросил Трегубов.

— Чепуха какая-то, — потер лоб Шатров.

— А может, шифровка?

— Кто написал?

— Капустин. Речь в записке, по всей вероятности, о золоте и наркотиках. Капустин широко снабжает уголовников марафетом. А где он может его взять? Конечно, у аптекарей. Но с другой стороны: по всем данным Левинсон честный скромный человек. Он служил в Красной Армии. У нас, сам знаешь, даже малейших подозрений в отношении его нет.

— Уж не проверяет ли Капустин нашего Корнеева — ну, этого «Шубина»?

— Вот об этом-то и я думал. Если мы всполошимся, начнем трясти Левинсона, тогда Капустину станет ясно, что «Шубин» наш человек. А с другой стороны: вдруг все, что здесь написано, соответствует действительности? Значит, и за Левинсона браться надо.

— Погоди, Парфен, — прервал его Шатров, — воздержись от срочных мер в отношении аптекаря. Он от нас не уйдет. Давай посмотрим, что дальше предпримет Капустин. Кстати, как вел себя Левинсон, когда Корнеев передал записку?

— Да, никак. Прочитал ее и спрятал в карман.

— А что это за суетня у нас такая?

— Усиленный наряд на вокзал направляем: ночью прибывает начальство из губернии. При такой обстановке в городе ухо надо держать востро.

— Мое присутствие требуется?

— Нет. Иди отдыхай, завтра раненько — сюда. Кое-что надо в нашем плане уточнить.

Глава тринадцатая

Лисин терзался неизвестностью. Он чувствовал себя на заимке, как мышь в западне. Охранявшие его бандиты не разрешали ему отлучаться дальше двора. Петр пробовал вызвать их на откровенность, но они только загадочно усмехались. «Значит, подозревают меня, — несколько раз приходило ему в голову. — Один выход — бежать». В то же время, несмотря на нависшую угрозу, побег не устраивал Лисина. Это значило для него вернуться в город с пустыми руками. Поэтому, готовясь к уходу, он медлил, тянул время, пытаясь хоть что-нибудь выяснить.

Заимка располагалась в живописном распадке между двумя грядами невысоких гор. С обеих сторон ее обступал лес. Это был благодатный уголок, ставший для Лисина ловушкой. И он искал выход из нее. Уходить вниз по распадку не было смысла, так как он вел на безлесную равнину, где Лисина могли быстро обнаружить. Оставалось бежать через горы. Но, не зная дороги, Петр мог заблудиться, потерять время. Он долго простаивал у окна, размышлял, как ему быть.

Вожак на заимке больше не появлялся. По отношению бандитов к рыжеватому Петр окончательно понял, что он не первый патрон в обойме. Да и численность банды у него была невелика: человек двенадцать, не больше. «А Трегубов с Шатровым предполагают, что в уезде орудует не меньше полусотни луковинцев, — размышлял Лисин. — Где тогда дислоцируются остальные? И есть ли вообще у Луковина сколько-нибудь крупный контингент?»

Все эти загадки мучили Петра, не давали покоя.

Заимка, на которой держали Лисина, находилась километрах в пятидесяти от уездного центра. Добравшись пешком до ближайшего села, он сможет взять там лошадей и доехать до города за полдня. Петр решил бежать этой ночью.

Стояла духота, с запада надвигалась гроза. Далеко за вершинами гор ворчал гром, почерневшее небо прорезали голубые зигзаги молний. Во дворе несколько бандитов чистили оружие. На дороге, ведущей к заимке, показался всадник. Он изо всех сил гнал лошадь.

— Кто это? — приложив к глазам ладонь, спросил вышедший на крыльцо старший охраны, пожилой, диковатого вида мужик по имени Евдоким. — Никак от Ивана Федосеевича?

Иваном Федосеевичем звали вожака. Однако фамилии его никто не упоминал.

— Да нет, — ответил старшему один из бандитов. — Это, кажись, Ванька Антипин.

Он угадал. Подъехав к воротам прясла, Иван ловко соскочил с коня. На нем была ситцевая рубаха без опояски, холщовые штаны и обутые на босу ногу чирики.

— Чтой-то ты, Ванюша, так скоро прибыл? — спросил его старший. — Мы ждали тебя к вечеру.

— Батя послал, — хмуро ответил тот. — Вы тут в игрушки играете, а нам в хозяйстве дел много. Харчи вам привез.

— А, давай.

Иван снял переметные сумы, стал доставать из них сало, вяленое мясо, свежие огурцы, лук. Напоследок вытащил плоскую бутыль с самогоном. На лицах бандитов появились довольные улыбки.

— Во, это дело! — похвалил его Евдоким. — Заходи в избу.

Проходя мимо Лисина, Иван как-то странно взглянул на него.

— И ты, господин хороший, с нами, — сказал ему старший. — Тяпнем немного, пообедаем, сразу веселее станет.

Он подмигнул товарищам. Те загоготали. В избе Евдоким достал с полки стаканы, нарезал ломтями хлеб. Потом осторожно разлил самогон.

— Ну, с божьей помощью, не последнюю, — и опрокинул стакан в рот. Крякнув, добавил: — Крепкую штуковину гонит твой батя.

— На это дело он мастак, — подтвердил Иван, закусывая куском вяленой сохатины.

Антипин снова внимательно взглянул на Лисина. «Что это он? — удивился Петр. — Сказать, что ли, что хочет?»

— Ивана Федосеича видел? — спросил старший.

— Видел, — ответил Иван. — Обещал завтра быть у вас.

— Это хорошо, а то надоело сидеть без работы. Ну, давайте, братцы, еще по одной. Можа, кому больше и не придется.

Пьянея, бандиты становились оживленнее. За столом пошли разговоры. Не обращая внимания на Лисина, они вспоминали свои прошлые подвиги, хвастались налетами на беззащитных крестьян. Потом стали хвалиться оружием. Улучив момент, Иван наклонился к Лисину, шепнул:

— Тятя был в городу у Боровкова. Он приказал уходить вам. Про вас пронюхали…

— Так, значит, вы не с ними? — Лисин едва заметно кивнул на бандитов.

— Нет. Но об этом потом. Вчера я слышал разговор, что послезавтра будут сделаны налеты на коммуны и потребиловки. Вам надо как-нибудь выйти во двор. Садитесь на моего коня и скачите в город. У ручья будет развилка, так вы влево возьмите.

— Хорошо, Иван, спасибо.

Теперь для Лисина уже было ясно, что у бандитов есть свой осведомитель в милиции. Это грозило провалом всей операции по обнаружению и поимке Луковина. Подождав немного, Петр встал из-за стола, пошатываясь, шагнул к двери.

— Ты куда, господин хороший? — остановил его Евдоким.

— На воздух…

— Пойдем вместе, я провожу тебя.

Они вышли во двор. Громыхало уже рядом, тяжелая черная туча заслонила ярко пылавшее солнце. В распадке стало прохладно. Они остановились у стены сарая.

— От самогон, — улыбнувшись, сказал бандит. — Все нутро гложет.

— А вы крепкий, — похвалил его Лисин.

— Это верно, — подтвердил тот. — Смотри-ка ты, дождь начинается.

Бандит поднял к небу голову. В это время Лисин нанес ему короткий удар под ложечку. Икнув, Евдоким стал оседать. Второй удар опрокинул его на землю. Выхватив у старшего из кармана пистолет, Лисин бросился к воротам. Повод затянулся, никак не хотел сниматься со столба. Развязывая его, Лисин услышал крики. Прыгнув в седло, он помчался вниз по распадку. Сзади раздались выстрелы. Будто кто палкой ударил Петра по плечу. В глазах потемнело.

Глава четырнадцатая

Сообщение Якова Семенова взволновало Шатрова. Они встретились у железнодорожного вокзала.

— Зачем им нужен Евстигней? — недоумевал заместитель начальника угрозыска.

— Может, свести с ним счеты? — предположил Семенов.

Увольнение Якова из милиции было организовано самым серьезным образом. Издали приказ, в котором внимание всех сотрудников обращалось на самовольные действия милиционера Семенова, повлекшие за собой серьезные последствия. Встречаясь со знакомыми, Яков жаловался на проявленную к нему несправедливость. Ему сочувствовали. Зато среди базарных торговок его увольнение вызвало настоящее ликование, для них Яков был бельмом на глазу.

— Счеты? — переспросил Шатров. — Он же отец-благодетель уголовников. Кто, как не Евстигней, в трудную минуту приходит им на выручку: прячет по малинам, кредитует, снабжает наркотиками?

— Но и дерет он с них дай боже, — усмехнулся Яков.

— Да, «услуги» его дороговато стоят, — задумчиво постукивая костяшками пальцев, подтвердил Шатров. — Вот что, Яков, ты побудь здесь, а я живо смотаюсь к Трегубову. На какое время намечена операция?

— В два часа ночи.

— Время у нас еще есть…

Парфена Шатров застал за странным занятием. Трегубов перекладывал с места на место истрепанные фотографии.

— Ты что это, Парфен, колдуешь?

Почесав затылок, тот ответил:

— Да тут Боровков задачу подкинул…

Утром, вызвав Трегубова, начальник милиции показал ему фотографию и спросил:

— Ты с этим человеком никогда не встречался?

С карточки на Парфена смотрел бравый колчаковский офицер в парадной форме.

— Вроде бы лицо знакомое, а кто — не могу вспомнить, — ответил заместитель.

— Н-да, — протянул Боровков. — Ты понимаешь, лицом больно смахивает на нашего начальника секретной части Перфильича.

— Перфильича? — удивился Трегубов. — Вроде что-то есть… Хотя, погоди: Перфильичу-то уже за сорок, а этому — не более тридцати. Притом Перфильич пришел к нам из ЧК…

Эту фотографию Трегубов и показывал сейчас Шатрову. Георгий долго рассматривал бравого колчаковца.

— Нет, Парфен, ничего не могу сказать.

— Ты понимаешь, Боровкову и мне сдается, что этот офицерик похож на нашего начальника секретной части Гришина. Но колчаковцу, судя по карточке, не больше тридцати, а Гришину за сорок.

— Н-да, — протянул Шатров. — А откуда она у вас?

— Вчера умерла старуха в Заречье, одинокая. При описи имущества у нее нашли альбом. Ничего интересного в нем нет, семейные фотографии домочадцев: дедушки, бабушки, внуки. А эта особняком была приклеена. Тюрин, который составлял акт, первый обратил внимание, что офицер похож на нашего Перфильича. Боровков приказал ему держать язык за зубами, а мне вот подсунул для изучения.

— А эти фотографии самого Гришина? — кивнул Шатров на другие снимки.

— Его. Я их из старого личного дела взял, которое нам из ЧК передали.

— Вообще-то похож. Только на этих фотографиях он действительно выглядит старее.

— Может, у него брат колчаковец?

— А что? Помнишь, Боровков рассказывал, как отряд чоновцев погиб, когда гонялись за бандой Мозжухина? Кто-то тогда бандитов предупредил. Не Гришин ли? И за Луковиным сколько бегаем?..

— Круто забираешь, — остановил его Трегубов. — Все это пока догадки. Но если насчет Гришина — правда, тогда он нам здорово повредит при операции против Луковина и Елизова. Надо его изолировать на время. Пошлем в командировку в губернский центр.

— Правильно.

Взглянув на Шатрова, начальник уголовного розыска спросил:

— Так что у тебя?

Георгий коротко рассказал о сообщении Семенова. Трегубов слушал, скосив глаза на окно, выходившее во двор милиции: там двое милиционеров седлали коней.

— И что ты думаешь по этому поводу? — поинтересовался он.

— Здесь может быть две версии…

— Ишь ты, куда загнул, — засмеялся Парфен. — Версии! Ну, давай, валяй.

— Арест Евстигнея задуман, может быть, для того, чтобы проверить самого Семенова. Это во-первых. А во-вторых, возможно, с целью вымогательства.

— Так, так, — поддакнул Трегубов. — А третьей версии у тебя нет?

— Пока нет, — признался Шатров.

— Н-да. И что же ты намерен делать?

— Надо проследить, куда Яков с «помощниками» доставит Капустина, и там арестовать всю головку.

— Думаешь застать Луковина с Елизовым?

— Не исключено, что и они тоже там будут.

— Нет, Георгий, — возразил Парфен. — Ход твоих мыслей не совсем верный. Ну зачем же им для проверки Семенова красть Капустина, куда-то увозить его? Для этого достаточно более рядовой фигуры. Так что твоя первая версия, будем считать, отпала. А вот арест Евстигнея с целью вымогательства… Тут надо крепко подумать. Помнишь, мы говорили с Боровковым и с тобой, для чего стекаются сюда бежавшие бандиты? Тогда в двадцатом-двадцать первом им только зубы повыбили, а корешки остались. Большая часть из того, что награблено, осела в уезде. Может, у того же Савичева или Капустина… Луковину и Елизову нужны деньги, деньги и еще раз деньги. За ними они сюда и явились. Кое-что им, конечно, удастся взять у своих сообщников. Но всего не отдадут, никак не отдадут. Вот тут-то бывшие вожаки и попытаются взять реванш. Ну, а приемы у них остались прежние. Пойдут налеты на кассы, грабежи населения, в том числе и богатых нэпманов. Без убийств необойдется. Поэтому они будут действовать дерзко, решительно и, главное, — быстро. А там ищи ветра в поле. Вот этот момент нам и надо упредить.

— Если бы только нэпманов трясли, еще полбеды, — заметил Шатров. — Я бы сам с удовольствием помог.

— Ишь, какой у меня, недальновидный помощник, оказывается, — засмеялся, Парфен. — Нэп — это ленинская политика, и мы обязаны неуклонно проводить ее в жизнь. Вот и получается, что сотрудники милиции, то есть мы, обязаны жизнь нэпманов так же охранять.

— Умом я это понимаю, — признался с горечью Шатров, — а сердцем — не могу.

— Ничего. Сердце у тебя хорошее, доброе к людям. А что до нэпманов… Вот покончим с разрухой, понастроим больших заводов и фабрик, тогда им непременно придет конец. Не выдержат конкуренции с социалистическим государством.

— Может, уйти мне из милиции? — уныло произнес Георгий.

— Обиделся? — удивился Трегубов. — Вот чудак! Да разве я сам не переживаю. Представь, мой дружок детства сейчас тысячами ворочает. Думаешь, легко его ухмылки переносить? То-то же! Теперь давай о деле. Подумаем-ка за Луковина, как он намерен осуществить свои планы. Мужик головастый и рисковый…

Глава пятнадцатая

Шубин околачивался на кухне, заигрывал с поварихами, подтрунивал над официантами. В полуденный час для вышибалы никакой работы не было.

Разбитной парень пришелся по нраву женскому персоналу номеров. Не один раз он ловил на себе игривые взгляды горничных и подавальщиц. Особенно симпатизировала ему Клаша из верхних номеров, где останавливался солидный народ. Это была красивая женщина с копной каштановых волос. Болтали про нее всякое, однако она умела держать себя с достоинством.

Как-то, столкнувшись в коридоре с Шубиным, Клаша сказала ему:

— Хорош ты парень, да не ко двору попал.

— Аль не подошел? — дерзко засмеялся он.

— У тебя вид блатной, а душой ты хороший человек.

— Ишь ты! Полюбила, что ль?

— А если б и полюбила?

— Ты ягодка не для моего лукошка.

Она прошла мимо, презрительно улыбаясь.

Вторая встреча у них произошла при необычайных обстоятельствах. В одном из верхних номеров забуянил приезжий нэпман. Унять его позвали Шубина. Когда он поднялся, то увидел бежавшую по коридору Клашу. Лицо ее было в крови.

— Что он с тобой сделал? — крикнул Шубин.

Клаша лишь махнула рукой.

Открыв дверь номера, он нос к носу столкнулся с толстым рыхлым мужчиной. Тот свирепо посмотрел на парня и угрожающе поднял над головой пустую бутылку. Шубин молниеносно обхватил его ниже пояса, бросил на кровать.

— Ты что, псих, ошалел? — крикнул он мужчине.

Тот несколько минут лежал без движения. Потом негромко и спокойно сказал:

— Обчистила она меня, все деньги взяла…

— Потерял, небось, или пропил.

— Еще вчера вечером были.

— Ладно, разберемся. Только женщин нехорошо трогать.

— Воровок можно.

— Да откуда тебе известно, что она воровка? — разозлился Шубин.

— По глазам вижу.

— Ладно, одевайся, дядя. Умыться тебе надо…

Разделавшись с нэпманом, он спустился вниз. В коридоре увидел Клашу, которая, прислонившись к стене, плакала.

— Что с тобой? — спросил Шубин.

— Уйду я отсюда, моченьки моей больше нет.

— Да куда ж ты уйдешь?

— В деревню уеду.

— Вот дура! Успокойся, иди наверх. Евстигней будет ругаться…

Вдруг Клаша резко притянула его к себе и взволнованно зашептала:

— Хочешь, скажу, кто обокрал жильца? Андрей! Они вчера у него пили в номере.

— Вон оно что, — задумчиво протянул Шубин. — За это Евстигнея могут и в милицию…

— Он не видел, как Андрей зашел в номер с дружками.

— Ты, Клаша, помалкивай, а то они тебе житья не дадут.

— Я только тебе сказала, — благодарно взглянув на него, сказала та. — Хочется кому-то пожаловаться…

С того дня Клаша стала все больше привязываться к нему. Она все чаще попадалась на глаза, останавливая то ласковым словом, то многозначительной улыбкой. Тянуло и Шубина к ней. Но однажды старший официант сказал ему с грубой откровенностью:

— Ты это брось. Дойдет до Евстигнея, накостыляет он тебе. Ведь Клашка — его.

— Да ну? — удивился Борис.

— Вот тебе и ну.

После этого Шубин резко изменил свое отношение к горничной. Напрасно она искала с ним встреч: парень был непоколебим…

Вот и сегодня Клаша уже четыре раза забегала на кухню, торопя поваров с обедами для своих жильцов. Она то игриво, то грустно поглядывала на Бориса, но он упорно избегал ее взгляда. Наконец он отправился в зал. В это время мимо метеором пробежала Клаша. На миг она прижалась к нему. Шубин ощутил в руке клочок бумаги. Осторожно оглянувшись, он вышел во двор, где поленницами лежали дрова, грудились пустые ящики, бочки. Прислонившись к каретному сараю, прочитал:

«Мне надо что-то сказать тебе важное. Приходи ровно в два часа на квартиру Евстигнея. Он уйдет с Лукерьей в гости к владельцу лесопилки».

«Вот прилипчивая баба, — вздохнул Шубин. — Все дело испортит. А может, у нее действительно что-нибудь важное?»

Порвав записку, он бросил клочки под ноги, затоптал в навоз. До назначенной встречи осталось полчаса. Послонявшись по залу, он прошел наверх. Клаши не было. Тогда снова спустился вниз, прошел на кухню. Его встретили обычными шутками. Побалагурив с кухонными работницами, Шубин проскользнул на хозяйскую половину. Там царил полумрак.

— Это ты, Борис? — послышался шепот Клаши.

— Я, — и тотчас почувствовал на своих плечах женские руки.

«Ну вот, начинается», — с досадой подумал он.

— Боренька, касатик ты мой ненаглядный, люблю я тебя, — лихорадочно твердила горничная, прижимаясь к парню. — Давай убежим отсюда. Убьют нас здесь или посадят в тюрьму.

Оторвав ее руки, Шубин грубо бросил:

— А куда побежишь, дура? С работой везде трудно, а денег у нас с тобой нет.

— Есть, Боренька, — как в полузабытьи шептала Клаша. — Много денег есть, на всю жизнь хватит, и детям нашим…

— Где? — резко спросил Шубин.

— Пойдем, покажу тебе, где Евстигней золотишко свое прячет. Подсмотрела я за ним.

— Сейчас же день! Увидят нас…

— Евстигней бежать собрался. Может, сегодня уйдет. Он с Лукерьей все подготовил. Идем, никто не обратит на нас внимания. У меня в городе есть знакомая женщина, она нас укроет на время.

— Куда идти? — спросил Борис.

— За баню. Там под деревом зарыто.

— Хорошо, иди вперед. Я за тобой.

Когда горничная скрылась, Шубин решительно подошел к телефону:

— Барышня, десять-пять… Кто? Это — Леонтий. Я нашел, где хозяин прячет сапоги… Немедленно к соляному складу пролетку.

Глава шестнадцатая

Лисина подобрали в трех верстах от Кучумовки. Он лежал без сознания в придорожной канаве. Неподалеку пасся оседланный конь. Когда раненого привезли в сельсовет, он открыл глаза и еле внятно произнес:

— Передайте Боровкову… что послезавтра будет налет… на потребительские общества и коммунарские кассы… Луковина здесь нет… Еще… в милиции работает осведомитель Волкодава…

Потом снова впал в забытье. Председатель сельсовета вызвал начальника поста.

— Гони в город, — приказал он ему. — Надо немедленно оповестить Боровкова.

Прибывший фельдшер осмотрел раненого.

— Нужно везти в больницу. Без операции умрет.

— Будешь сопровождать, — распорядился председатель.

До совещания у Боровкова оставалось полтора часа. Шатров решил немного прогуляться по городу. Проходя мимо дома, где жила Галина Кузовлева, он вдруг повернул к ее воротам. Георгий сам не отдавал себе отчета в своих действиях. Просто ему захотелось еще раз поговорить с милой приятной женщиной. В тот вечер их беседа была сугубо официальной. Тогда он впервые обратил внимание на красоту артистки. Нет, ему и раньше приходилось видеть ее. Однако в заведении, где работала, она выглядела совсем другой. В чем была разница, Шатров понять не мог. Видимо, ее лицо сильно портила косметика. И еще — кафешантанные жесты и движения.

Теперь ему хотелось увидеть артистку в домашней обстановке.

Шатров был холост. На его жизненных перекрестках не так уж много встречалось женщин. Мешала природная застенчивость, да и времени не было для длительных ухаживаний. Провожая в тот вечер Галину Кузовлеву, Шатров робко взял ее под руку, ощутив в сердце предательское покалывание. При сильных волнениях давала себя знать давняя контузия.

— Вы, как гимназист, — засмеялась тогда артистка.

«Будешь тут им, когда ни дня ни ночи покоя», — с горечью подумал Шатров.

И вот ноги снова несли его к ней. Повертев щеколду, Георгий услышал злобный лай собаки. Прошло несколько минут.

— Кто? — спросил знакомый голос.

— Это я, Шатров, — ответил он.

— А, очень рада.

В проеме калитки появилась улыбающаяся Кузовлева. На плечи ее была накинута легкая шаль-паутинка.

— Я к вам… ненадолго, — сказал Шатров.

— Пожалуйста…

Георгию показалось, что в ее глазах мелькнула растерянность. «Стесняется, что ли, меня?» — подумал он, шагая за ней в дом.

— Только у меня, Георгий Иванович, не прибрано. Встала поздно.

В комнате, куда артистка завела Шатрова, все говорило о быте незамужней женщины. На комоде стоял трельяж, возле которого грудились флаконы с духами, коробки с пудрой, шкатулки. Всюду были вышивки, кружева, фотографии. Над кроватью висел гобелен, изображающий охоту на оленя.

— Садитесь, — пригласила Галина, пододвигая венский стул. — Хотите чаю?

— Нет, спасибо, я ненадолго. Вот пришел посмотреть, как вы живете.

— Да как живу? Одиноко, скучно. Работа — не в счет. Там я устаю.

— Хозяйка-то где?

— Уехала к сыну. Он у нее в губернском городе живет.

— А где ваши родные?

Галина вздохнула.

— Потеряла во время гражданской войны. Здесь вот зацепилась и живу.

— Вам бы учиться!

— Да вы что? Еле-еле на жизнь хватает.

— Тогда надо мужа богатого искать, — пошутил Шатров.

— Кто из порядочных мужчин возьмет трактирную певичку? А за плохого не хочется идти.

— Да, — неопределенно протянул Георгий и мысленно выругал себя: «Тянет тебя за язык. Женщине и так горько». Помолчав, спросил: — Когда вы, Галя, с Савичевой познакомились?

— Когда? Уже не помню точно. Как будто зимой прошлого года. Да, да. Она тогда нарядная пришла в «Париж» и сразу бросилась всем в глаза. Потом снова появилась. Как-то пригласила меня к своему столу. Тогда мы и познакомились.

— Она с мужем приходила?

— Все больше одна или с подругой.

— А кто ее подруга?

— Знаю, что зовут Раисой, а больше мне о ней ничего не известно. Да что-то ее уже не видно в «Париже».

— Бывали с Екатериной другие мужчины?

— Как-то неудобно сплетничать.

Галина отвечала немногословно, со слабой улыбкой. «Боится, — подумал он, — или устала. Работа у нее утомительная».

— Ну, а с Елизовым давно знакома Савичева?

— Не знаю…

«Пора идти», — решил наконец Шатров. Однако уходить ему не хотелось. В обществе красивой скромной женщины было хорошо, уютно.

Вставая, он вдруг заметил на подоконнике у края шторы пепельницу с окурком. «Так вот почему она сдержанна, — промелькнуло в голове у Шатрова. — У нее бывают мужчины». Что-то вроде ревности шевельнулось в его груди. Заметив его взгляд, Кузовлева зябко повела плечами, зевнула. Георгий стал прощаться, извиняясь за беспокойство.

Когда он ушел, из соседней комнаты недовольный мужской голос спросил:

— Кто там еще к тебе приходил?

Рассматривая себя в трельяж, Кузовлева лениво ответила:

— Шатров, мой дорогой, Шатров, заместитель начальника угрозыска.

— Что, втрескался?

— Не знаю… Может быть.

Глава семнадцатая

Боровков и Трегубов чувствовали, что обстановка накаляется, но у них еще не было цельного представления о размахе событий. Суммируя отрывистые сведения, они сделали вывод, что Луковин «петляет», старается запутать сотрудников милиции. Это требовалось ему для того, чтобы выиграть время, собрать, сгруппировать свои силы, а потом серией неожиданных ударов ошеломить город и уезд, дезорганизовать общественную жизнь, вызвать панику и скрыться.

По городу ползли самые различные слухи. Уверяли, что ночью на улицах появляются на ходулях люди в саванах. Они пугают запоздавших прохожих до обмороков, а затем грабят. Рассказывали о зарытых кладах, которые разыскивают теперь бывшие их хозяева. Кто-то настойчиво внушал обывателям мысль, что милиция будет арестовывать всех городских коммерсантов. В распространении сплетен чувствовалась опытная рука.

— Нутром чую: спешит Волкодав, — говорил Боровков Парфену. — Догадывается, что мы обкладываем его со всех сторон. Он здесь, в городе, это подтверждает и Лисин. А вот насчет Елизова я стал в последнее время сомневаться.

Они сидели в кабинете Парфена, в который уж раз перебирая все варианты ликвидации банды Луковица.

— Почему, Иван Федорович? — удивился Трегубов. — Его ж видела артистка из варьете.

— Давай, Парфен, рассуждать так. Со дня убийства Савичева прошло без малого две недели. Где находилась в это время его жена Екатерина? В глубоком подполье? Сбежала? Так по крайней мере старались нас уверить. И вдруг она открыто появляется в библиотеке городского сада. Да еще с кем: с Елизовым! Тебе же известно, что после ареста Луковина он благополучно драпанул и до сих пор известий о нем у нас не было. Выходит, находился в уезде? Но Елизов не из тех мужиков, которые любят тихо сидеть, да еще так долго. И вдруг он выплескивается в такой момент, когда мы со всеми фонарями разыскиваем Волкодава. По телеграфу его вызвали, что ли? Поэтому у меня появилась мысль: уж не отводит ли сам Луковин нас от себя за счет своего друга? Дескать, ищите Елизова, а не Волкодава.

— Да-а-а, дела, — сказал Трегубов. — Значит, Елизов — легенда.

— Все возможно, Парфен.

— Выходит, артисточка… того?

— Что «того»? Предположение еще не истина. Я хотя и сомневаюсь в Елизове, но со счетов его не сбрасываю. Теперь, Парфен, насчет осведомителя. Лисин тоже подтверждает, что кто-то у нас работает на Волкодава. Наши с тобой подозрения пали на Гришина. Давай, будем его изолировать.

— Мы с Шатровым решили командировать его дней на десять в губернский город. Якобы для изучения опыта. Я уже звонил по этому поводу заместителю по кадрам.

— А что? Верно. Зови его сюда. Посмотрим, как он себя поведет.

Через несколько минут в кабинет Трегубова вошел седоватый плотный мужчина лет сорока пяти. Вытянув руки по швам, доложил о своем приходе. Это был Гришин.

— Роман Перфильевич, — обратился к нему начальник милиции. — Телефонограмма из губернского города пришла с распоряжением командировать тебя на десять дней для изучения опыта. Как ты смотришь на это?

— Да я только был. В апреле.

— Понимаю, — сказал Боровков. — Но это распоряжение заместителя по кадрам.

— Работы много, — пожал плечами Гришин. — Когда собираться?

— А вот сегодня и поезжай. Пятичасовым поездом.

— Есть, — ответил Гришин.

Четко повернувшись, он вышел из кабинета. Боровков с Трегубовым переглянулись. Покачав головой, начальник милиции сказал:

— Или выдержка у мужика великолепная, или мы ошибаемся. Сколько я ни перебирал в уме, больше никого подозревать, не могу. Впредь о самых секретных сведениях должны знать только я, ты и Шатров. Что-то я тебе еще хотел сказать? Да, вот что! Надо будет проследить за Гришиным. Пошли своего агента. Ну, Рубахина, что ли. Он молодой парень, шустрый. Пусть сопроводит Гришина.

Уже у самого порога, остановившись, Боровков добавил:

— Уездный комитет партии разрешил взять в помощь оперативным группам коммунистов и комсомольцев из железнодорожных мастерских и мебельной фабрики. Надо, Парфен, их собрать и проинструктировать.

Когда Боровков ушел, на столе у Трегубова зазвонил телефон. Парфен снял трубку.

— Трегубов слушает. Да, да. Понятно. Молодец, сейчас еду.

Глава восемнадцатая

Каждый день у городского ломбарда собиралась большая очередь. Сюда приходили те, кто, потеряв надежду найти работу, стремился как-то перебиться, заложив вещи. Несли в ломбард шубы, ковры, тяжелые из панбархата платья, оренбургские платки, старинной работы вазы, настенные часы, статуэтки. Время было трудное, в городах царила безработица.

Два раза в день — утром и после обеда — перед толпой появлялся седой румяный мужчина. Он выкрикивал очередных. Люди молча подходили к окошечкам, отдавали вещи оценщикам, брали деньги и так же молча отходили. Уходили из ломбарда с надеждой снова вернуться сюда, выкупить дорогой сердцу заклад. Но далеко не всем удавалось сделать это.

В ломбарде постоянно дежурили сотрудники милиции. Случалось, что в заклад шли краденые вещи. В этот день народу было особенно много: банк задержал ломбарду выдачу денег и накануне приема закладов не было. Стоявшая в очереди маленькая, вся сморщенная старушка вдруг зашаталась, хватаясь за сердце. Ее поддержали несколько рук. На землю упала старая дамская сумка, из которой высыпались золотые крестики, несколько браслетов, коралловое ожерелье, дамские часики, кулон, серьги. И в этот момент раздался истерический крик:

— Граждане, да это же вещи моей матери! Ее в двадцатом году убили бандиты.

Кричала молодая с исхудавшим лицом женщина. Поднялся шум. Раздвинув столпившихся людей, к старушке подошел дежуривший в тот день милиционер Игнатьев. Та смотрела на него испуганным зверьком.

— Кто кричал? — спросил Игнатьев.

— Я, — протолкалась к нему молодая женщина.

— Хорошо. Пройдите в соседнюю комнату.

В кабинете заведующего ломбардом милиционер принялся за старушку. Та сидела на стуле, быстро перебирая своими худенькими маленькими ручками.

— Откуда у вас эти вещи? — обратился к ней Игнатьев.

— Еще от матери.

— Как ваша фамилия и кто вы по социальному положению?

— Я Георгиева, из дворян. Отец владел поместьем в Саратовской губернии. В семнадцатом, его у нас отобрали. Мой муж умер, дети разъехались. Я пыталась перебраться за границу, но мне не удалось. Хотела уйти к Александру Васильевичу Колчаку, но его разбили. Вот здесь и пришлось застрять. Что было — продала, это все, что у меня осталось.

— Так, так. А где вы проживаете?

— У Ксении Семеновны Ведерниковой, на Лассаля, 12.

— А она чем занимается?

— Портниха на дому.

— Муж у нее есть?

— Нет, она его потеряла в эту войну.

— Ну хорошо. Изложите на бумаге все, о чем мы говорили.

Игнатьев пошел доложить о случившемся Боровкову.

— Немедленно на квартиру к старухе, — приказал тот агенту Ягудину.

Глава девятнадцатая

Когда Парфен приехал в условное место, его встретил бледный, расстроенный Корнеев.

— Ну, что у тебя случилось, Леонтий? — с тревогой спросил он парня.

— Зевнул, Парфен Григорьевич, — уныло ответил Корнеев. — Евстигней захватил все свои ценности и удрал.

— Так… — протянул начальник угрозыска. — Значит, сапоги всмятку получились?

— Всмятку, — мотнул головой Леонтий.

«Сапогами» они договорились тогда называть золото, которое по всем признакам имелось у хозяина «Парижа».

— Эх, шляпа ты, Корнеев, — с досадой сказал Парфен. Но тут же спохватился. — Ладно, не горюй. Говоришь, в гости к лесопильщику ушел? Я — туда. А ты возвращайся в заведение и молчи. Бабенку эту тоже предупреди. Там еще будет карнавал.

Упустить Капустина было, как считал Парфен, верхом его беспечности. В течение длительного времени следить за хитрым, изворотливым дельцом, накапливать факты о его связях с уголовным миром и в последний момент дать ему возможность удрать. Так мог поступить только человек, утративший милицейское чутье. «Это, — думал Трегубов, — Боровков наверняка не простит. И, поделом тебе, раззява!»

Как он и догадывался, Капустина в доме лесопильщика не было.

— И не приходил? — с надеждой спрашивал он хозяина, рябоватого рыхлого мужчину, стоявшего перед ним в подтяжках.

— Нет, и уговору даже не было, — дрожа, отвечал тот.

— Мы осмотрим ваш дом.

— Пожалуйста, пожалуйста, — лепетал владелец лесопилки. — Только я уверяю вас: у меня никого нет. Кроме супруги, конечно. Она сейчас, извините, в постели. Легла отдохнуть.

— Ванюшка, пошли, — приказал Парфен сопровождавшему его молодому милиционеру.

Но в доме, действительно, никого посторонних не было. Тогда Парфен, вежливо выпроводив в другую комнату лесопильщика, обратился к его супруге, дородной женщине со следами былой красоты на располневшем лице.

— Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Екатерину Савичеву?

— Я ее видела лично всего два раза, — ответила та. — Это вы по поводу моего заявления?

— Да, — ответил Трегубов. — Мы тогда вам ответили. Но сейчас возникли некоторые обстоятельства.

— Пожалуйста.

— Кто вам сказал, что Екатерина Савичева находится… гм… в связи с вашим мужем?

— Певица из «Парижа» Галина Кузовлева.

— И вы поверили?

— Что делать? Женщины ревнивы, а я уже не молода, чтобы остаться одинокой.

— Откуда вам стало известно, что Савичева связана с уголовным миром?

— И об этом мне говорила Кузовлева.

— Хорошо, позовите сюда вашего мужа.

— Сейчас.

Дряблые щеки лесопильщика тряслись от страха, он нервно перебирал толстыми пальцами концы подтяжек.

— Да вы успокойтесь, — сказал ему Трегубов. — Мы вас не тронем. Откровенно, как мужчина мужчине: вы были близко знакомы с Екатериной Савичевой?

— Ей-богу, нет, — перекрестился лесопильщик. — Это все наговоры.

— С какой целью? Вам кто-нибудь мстит?

— Да нет вроде бы.

— А Кузовлеву вы знаете?

— Бываю в «Париже», слушаю ее.

— И только? Извините, что побеспокоили.

— Пожалуйста, пожалуйста.

К удивлению Трегубова, начальник милиции спокойно встретил весть о бегстве Евстигнея Капустина.

— Черт с ним, — сказал он Парфену. — Далеко не убежит. Дадим телеграмму, по дороге задержат. Тут дело поважнее. Сегодня утром в военизированной охране кто-то с пирамиды снял пять винтовок. Чувствуешь, какая схватка готовится? Луковин — это тебе не Евстигней, хотя и он сволочь порядочная. Завтра выставим возле учреждений усиленную охрану и ударим оперативными группами по «малинам». Медлить больше нельзя, иначе упредят. Будем брать, кто попадется. И по уезду также. А Луковина надо искать сегодня.

— Операцию «Париж» продолжать, Иван Федорович?

— Да, да. Кое-кого мы уже сегодня возьмем, тихонько. Кстати, надо будет задержать завхоза Капустина. Этот многое знает.

Трегубов рассказал начальнику милиции о своем разговоре с владельцем лесопильного завода и его женой. Боровков рассмеялся.

— Это ты насчет Кузовлевой? Понимаешь, обвела она нас вокруг пальца. Только что перед тобой был у меня Шатров. Он тоже высказал в отношении артистки сомнения. Надо брать и ее, а в доме оставлять засаду.

— Где сейчас Шатров?

— Рабочих железнодорожных мастерских инструктирует.

— А Ягудина вы никуда не отсылали?

— Он поехал по одному любопытному делу…

Глава двадцатая

Ягудина и еще двух сотрудников встретила высокая симпатичная женщина лет тридцати пяти. Это была Ксения Семеновна Ведерникова. Узнав о цели их прихода, она охотно распахнула двери своего дома. В комнатах стояла хорошая старинная мебель, всюду были ковры и гобелены. «Удивительно, как это она сумела сберечь такую обстановку», — подумал про себя Ягудин, подходя к прекрасному беккеровскому пианино.

— Играете? — спросила его хозяйка.

— Немного. Я воспитывался в приюте вдовствующей императрицы, там у нас был старенький инструмент. Скажите, Георгиева у вас живет?

— Да. Что с ней случилось?

— Видите ли, ее обвинили в краже вещей.

— Боже мой, этого не может быть!. — всплеснула руками Ведерникова. — Вера Ильинична — и такое? Да она пальцем не тронет чужого добра.

— Все может оказаться наветом, — согласился Ягудин. — Она давно у вас живет?

— С двадцатого. Георгиева — одинокая старая женщина.

— К ней кто-нибудь приходит?

— Разве только затем, чтобы попросить ее об уроках музыки. Она прекрасная пианистка.

— Это ее инструмент?

— Мой, но я ей охотно разрешаю пользоваться им.

— Покажите ее комнату.

В боковушке, выходящей одним окном в угол двора, стояли солдатская койка, прикрытая лоскутным одеялом, старенький с облупившейся краской столик и два обшарпанных венских стула.

— Вот ордер на обыск.

— Пожалуйста, пожалуйста, — замахала руками Ведерникова.

Обыск в комнате старухи ничего не дал. Два старых платья, стоптанные ботинки и съеденная молью шляпка — вот и все, что нашли. Тогда Ягудин позвал хозяйку и предъявил ордер на осмотр ее имущества. Ведерникова возмутилась. Лицо ее покрылось пятнами.

— Это противозаконно, — еле сдерживая себя, процедила она сквозь зубы, — задержали воровку, а обыскиваете честных людей.

— Но зачем же так, Ксения Семеновна? — укоризненно заметил Ягудин. — Вы только что утверждали, что Вера Ильинична — честный человек.

— Кто их знает… пришлых.

Обыск длился полтора часа. Все это время Ведерникова сидела в кресле, презрительно поглядывая на милиционеров. Но, когда Левченко отодвинул комод, хозяйка заволновалась.

— Я только что покрасила пол, — сердито сказала она, — а вы так неосторожно двигаете.

— Виноват, — ответил ей Левченко, заглядывая за комод.

Он попробовал половицы, постучал по стене, потом по комоду.

— Те-те-те, — поцокал языком Левченко. — А комодик-то с секретом, Леонид Егорович.

— Что-что? — переспросил его Ягудин, занятый осмотром печи.

— Двойная, говорю, стенка у комода.

Ведерникова вскочила на ноги.

— Не смейте трогать, хамы!

— Спокойно, гражданка, — предупредил ее Ягудин. — Не портите нервы, они еще вам пригодятся.

Задняя стенка комода крепилась медными гвоздями с большими шляпками. Ягудин стал нажимать на каждый из них. Вдруг часть стенки мягко упала ему на руки. Из проема посыпались бусы, ожерелья, кольца, золотые ложки, крестики, броши, часы, цепочки, портсигары.

— Возмутительно, — зашептались понятые. — Люди в нужде бьются, а тут такое богатство прячут…

— Одевайтесь, гражданка Ведерникова. Пойдете с нами.

— Хамы, хамы, как я вас ненавижу! — закатилась та в истерике.

— Хватит!..

В милиции Ягудин передал Ксению Семеновну следователю Василевскому. Ведерникова долго отпиралась, уверяя, что все обнаруженные ценности ей оставили на сохранение отступавшие белогвардейцы. Потом сказала:

— Это от мужа. Он ушел с колчаковцами.

Пригласили Гущину, молодую женщину, узнавшую свои вещи в ломбарде. Среди драгоценностей, найденных при обыске у Ведерниковой, Гущина опознала брошь, подаренную ей отцом в день окончания гимназии.

— Вот видите, здесь даже инициалы мои выгравированы на обратной стороне: Е. Г. — Елене Гущиной.

— Позовите Георгиеву, — крикнул в коридор Василевский.

Вошла квартирантка Ведерниковой. Увидев хозяйку, побледнела.

— Ксения Семеновна… — удивленно протянула она.

— Ну, что «Ксения Семеновна»? Продала, старая дура! — зашипела на нее та. — Ладно, уведите ее, я все расскажу.

Плача и ругаясь, она поведала следователю о том, как связалась с бандой Луковина.

— Они вместе с моим мужем служили в колчаковской армии. При отступлении муж тяжело заболел и застрял в этом городе. Я приехала к нему. У нас тогда имелись кое-какие деньги, и мы приобрели дом, обстановку. Потом он умер. Я осталась почти без средств, стала зарабатывать шитьем и починкой одежды. Молодость уходила. В это время в уезде появился Луковин. Он нашел меня, стал помогать. Перед арестом Демьян Прокопьевич оставил свои ценности у меня, разрешив часть из них израсходовать для своих нужд.

— Вы знали, что эти вещи награблены?

— Да, знала.

— Как же вы тогда их сбывали?

— Ездила в губернский город, продавала ювелирам, частным зубным врачам, на рынке.

— Ну, на рынке вас бы сразу задержали. А в нашем городе кому их сбывали? Предупреждаю: только чистосердечное признание может смягчить вашу вину.

Подумав, Ведерникова сказала:

— Капустину.

— Владельцу «Парижа»?

— Да.

— Еще кому?

— Савичеву…

— Вы его знали?

— Да.

— И его жену Екатерину?

— Да.

— Что вы можете сказать по поводу убийства Савичева?

— Оно для меня явилось полной неожиданностью.

— А Савичеву после этого не видели?

— Нет.

Помолчав, Василевский неожиданно спросил:

— Почему вы направили Георгиеву в ломбард?

— Капустин в последнее время отказывался принимать ценные вещи, а мне срочно потребовались деньги.

— Для Луковина?

Ведерникова вздрогнула.

— Нет, что вы, я не видела его уже давно.

— Видели, Ксения Семеновна, видели, — глядя ей в глаза, медленно проговорил Василевский. — Я вам сейчас прочитаю свидетельства соседей. Только это будет уже не вашими показаниями. Учтите…

— Не надо, я сама все расскажу.

Но Василевский жестом остановил ее.

— Минуточку…

Выйдя из кабинета, он тут же направился к Боровкову.

— Иван Федорович, хотите Ведерникову послушать?

— Сейчас иду. И предупреди Трегубова. Ему необходимо присутствовать при допросе.

— Разве он уже вернулся?

— Да.

Глава двадцать первая

Все было в порядке. Гришин, взяв билет, прошел к стоящему на первом пути пассажирскому поезду, следовавшему в губернский город. Постояв несколько минут на перроне, начальник секретного отдела вошел в вагон. Рубахин вскочил в следующий. Ударил станционный колокол, и состав тронулся. Пассажиры начали устраиваться. В большинстве это были крестьяне, приезжавшие в уездный город по своим делам. Посидев с полчаса в их компании, Анатолий осторожно вышел в тамбур, У окна увидел мужчину в железнодорожной форме.

— Разрешите прикурить? — обратился к нему Рубахин.

— Пожалуйста, — ответил тот, подавая спички. — Далеко едем?

— До Шалаево.

— А я вот в губернский центр еду, сдавать экзамены на машиниста.

— Это хорошо, — одобрил Анатолий. — Сами теперь будете водить паровоз.

— Еще надо сдать, — застенчиво улыбнулся железнодорожник. — Ну, пойду, а то меня жена ждет.

Он открыл дверь в вагон. Гришина в переднем купе не было. Рубахин осторожно вошел следом за железнодорожником, сел на боковое место, прикрылся газетой. Многие пассажиры по обыкновению уже закусывали, и на парня в темной клетчатой рубахе никто не обращал внимания.

Рубахину был виден весь проход. «В каком же он купе? — размышлял Анатолий. — Если я сейчас встану и пойду, Гришин меня узнает». Поезд шел медленно, часто останавливаясь на полустанках. Пассажиры входили и выходили из вагона, шагая мимо Рубахина. Гришин не появлялся. Но он мог перейти в следующий вагон и выйти оттуда. Тогда Анатолий решился пройти по проходу. «Узнает — скажу ему, что еду по заданию до Бродов».

Рубахин шел не торопясь, слегка опустив голову, как человек занятый собой. В то же время он боковым зрением успевал увидеть всех, кто находился в купе. Промелькнули женщины с узлами, старик с белой корзиной, служащий в толстовке и панаме, парень с повязанной щекой. Наконец, Анатолий увидел Гришина. Тот сидел у самого окна, разговаривая со священником. Гришин не обратил внимания на проходившего мимо пассажира. Рубахин сел в соседнее купе уже по другую сторону от выхода. Отсюда наблюдать за вагоном было еще удобнее.

Поезд миновал станции Кутерьма, Бутакино, Васинцы, Броды. Гришин сидел на месте. «Значит, он и вправду едет в губернский центр, — подумал Анатолий. — Тогда я сойду в Шалаево». Засмотревшись на девчушку у окна, Рубахин скорее почувствовал, чем увидел, что промелькнувший в проходе человек — Гришин:

Тот двигался по вагону не торопясь, держа чемоданчик в правой руке. Поезд подходил к разъезду Завалишино. Здесь он стоял всего одну минуту, Рубахин подождал, пока Гришин скроется за дверью, и тоже встал.

— Покурить? — откуда-то возник рядом давешний железнодорожник. — Я тоже с вами.

— Нет, я в другое место, — быстро нашелся Анатолий.

— Понятно, — засмеялся железнодорожник. — А я все же выкурю трубочку.

«Как бы не помешал», — с досадой подумал Анатолий. Он пропустил железнодорожника вперед себя. Когда тот открывал входную дверь, Рубахин увидел, что Гришин стоит, готовясь к прыжку. Поезд шел на подъем, с каждым метром снижая скорость. Многие пассажиры на этом участке прыгали на ходу, сокращая путь к дому. Рубахин внимательно смотрел в окно. Он видел вытянутую вперед руку с чемоданчиком. Прошла минута, другая, наконец чемоданчик полетел вниз, за ним последовал Гришин.

Рубахин открыл дверь в тамбур. И вдруг увидел фигуру готовившегося к прыжку железнодорожника. Неужели они друг с другом связаны? Но размышлять было некогда. Через сотню метров Рубахин тоже спрыгнул. Пройдя защитную полосу, Анатолий увидел обоих. Гришин и железнодорожник, оживленно жестикулируя, говорили о чем-то. Потом они направились в сторону леса.

Глава двадцать вторая

Луковин получил десять лет тюремного заключения и пять лет высылки с последующим поражением в правах. В тюрьме он не испытывал особенных лишений. На его имя регулярно поступали посылки, доставлялись передачи. Подкупив двух надзирателей, бандит стал получать с воли даже спирт. Ему устраивали свидания с женщинами. Это возвысило его авторитет среди заключенных. Но прошел год, другой, и друзья начали забывать своего вожака. Настал момент, когда он услышал:

— Для вас ничего нет.

Тогда-то и надумал Луковин бежать из тюрьмы. Эта мысль приходила ему в голову и раньше, но он все откладывал. Теперь на побег толкало его взыгравшее самолюбие. О своем замысле Луковин сообщил дружкам по банде, сидевшим в той же тюрьме: Егору Сопину, Ивану Клементьеву, Владиславу Корецкому, Корнею Зубову — самым отпетым. Согласились бежать и другие, среди которых находился и Гришка Вострухин.

Луковин не строил никаких иллюзий. Он знал, что в уезде долго не погуляет. Но бандит и не думал задерживаться там. Ему нужно было собрать оставленные кое-кому ценности, умножить их за счет грабежей, отомстить изменившим ему дружкам и уехать на юг страны. Оттуда Луковин надеялся пробраться за границу.

Побег удался, и семеро беглецов тайно прибыли в уезд. У двоих здесь были семьи. Луковин привел своих дружков на квартиру к Георгию Николаевичу Свиридову, брату своего сослуживца в колчаковской армии. Свиридов еще в конце девятнадцатого года сумел устроиться в ЧК под именем Романа Перфильевича Гришина. Свиридов через связных предупреждал бандитов о готовящихся против них санкциях. Это серьезно затрудняло работу чекистов.

С преобразованием ЧК Свиридов перешел в органы милиции. Здесь он затаился, ожидая лучших времен. О прошлом Свиридова не знал даже Луковин.

Отсидевшись несколько дней, Луковин начал нащупывать старые связи. Восстановить их оказалось нелегко. Одни еще находились в тюрьмах, другие скрылись из уезда, третьи наотрез отказались вернуться к прошлому. А некоторые начали «самостоятельные» дела. Поэтому Луковину пришлось забыть многие задумки. Он начал действовать исподволь, осторожно, решив пока не спешить, осмотреться. Обстановка в уезде уже была не та, что раньше. Отмена продразверстки и два подряд урожайных года улучшили положение крестьян. В магазинах появились товары. Заработали маслобойки, крупорушки, мельницы. В городе открылись государственные и частные предприятия, артели, различные учреждения. Люди стали смотреть на жизнь с большей уверенностью…

Это-то и приводило Луковина в бешенство. Свои жалобы он изливал прежней любовнице Ксении Семеновне Ведерниковой, жене его умершего друга, с которым Луковин не раз участвовал в колчаковских карательных экспедициях. Он жаловался ей на трусость своих прежних сподвижников, грозился отомстить им. Об этом Ведерникова рассказывала сейчас следователю Василевскому.

— Демьян Прокопьевич был в последнее время очень нервным, — говорила она, вытирая платком глаза. — Приходя ко мне, он просил закрывать все двери на запор, всегда держал под подушкой наган.

— Луковин говорил вам, что о его приезде знают в городе?

— Да, он был в курсе этого.

— А не говорил, через кого?

— Однажды Луковин пожаловался, что какой-то Свиридов плохо снабжает его информацией.

— Так. Кузовлева имела с Луковиным какие-либо отношения?

— Она была его любовницей.

— Скажите, а Елизов не появлялся у вас?

— Елизов? — брови Ведерниковой сошлись у переносицы. — Но его ведь нет в уезде?

Боровков с Трегубовым переглянулись.

— Кто еще к вам приходил?

— Егор Сопин. По-моему, он правая рука Демьяна Прокопьевича. Еще Владислав Корецкий, Корней Зубов… Они у меня вместе гуляли раза три.

— Ксения Семеновна, а что общего было у Луковина с Савичевым и Капустиным?

— Про Савичева он мало говорил. Только когда сообщили, что тот убит, перекрестился и сказал: «Царство ему небесное». А Капустина Демьян Прокопьевич грозился сжить со света.

— Почему?

— Я так поняла: он встал в чем-то на пути.

— Когда Луковин обещал прийти к вам?

Ведерникова опять уткнулась в платок.

— Я не знаю, я ничего не знаю.

— Ну, ну, нельзя же так распускаться, — поморщился Василевский. — Вам теперь надо подумать и о себе.

— Я скажу, — вскинулась Ведерникова. — Демьян Прокопьевич должен быть завтра вечером.

Заметив знак Боровкова, следователь сказал:

— Ксения Семеновна, вам надо отдохнуть, успокоиться. Потом продолжим… разговор.

Глава двадцать третья

Корнеев не был избалован жизнью. Пятнадцати лет он ушел в партизанский отряд, действовавший в горнотаежной части Урала. А когда пришла Красная Армия, вступил в нее, проделал боевой путь до Читы. Там в схватке с семеновцами был ранен в грудь и направлен в госпиталь глубоко в тыл. После излечения Леонтий по путевке губернского комитета комсомола пошел работать десятником на каменный карьер. В двадцать первом году Корнеева не раз привлекали в отряды чоновцев для борьбы с бандами. А потом он организовал у себя в поселке группу содействия милиции.

С Шатровым Леонтия связала судьба под Нижнеудинском, где была жестокая схватка с каппелевцами. Батальон, которым командовал Георгий, понес большие потери. Белогвардейцы теснили его к быстрой реке, над которой высилась большая отвесная скала. Положение красноармейцев было тяжелым. Тогда Леонтий, работавший в политотделе дивизии, собрал из тыловых подразделений комсомольцев, ударил по каппелевцам сзади. Не ожидая наступления с тыла, белые дрогнули. За этот бой Леонтий был награжден именными часами, а Шатров — почетным боевым оружием.

И сейчас, после неудачи с Капустиным, который сумел скрыться вместе с награбленным золотом, Корнеев больше всего чувствовал себя виноватым перед Шатровым…

Леонтий вернулся в «Париж» в шестом часу вечера. Там все шло своим чередом. Подойдя к нему, старший официант спросил:

— Ты не видел хозяина?

— Сказал — вернется поздно. А что хотел?

— Спрашивали его.

— Кто?

— Не знаю. Какие-то двое. И Клашка куда-то запропастилась.

Исчезновение горничной встревожило Корнеева После того, как тайник оказался пустым, она, заплакав убежала Куда? День клонился к вечеру. Пришли музыканты. Расположившись на своем «пятачке» они не спеша настраивали инструменты. В залах становилось все оживленнее. Подошел Андрей, сказал:

— В десять входную дверь в ресторан закроешь.

— Сделаю, — осклабившись, ответил Леонтий Что бы это значило? Неужели завхоз тоже участвуете похищении Капустина?

В это время к Корнееву приблизился, шатаясь рыжий парень в рубашке «апаш».

— Здорово, Леошка!

— Ты как сюда попал?

— Какой я тебе Леошка? Ты пьян и вали на свое место.

— Я пьян? — удивленно протянул парень. — Да тебя на каменном карьере каждая собака знает.

Леонтий оглянулся по сторонам. Андрей стоял спиной у стойки. Официанты бегали как угорелые. Схватив парня за воротник, Корнеев поволок его к двери. Тот завопил:

— Братцы, выручайте, бьют!

Из-за крайнего столика, за которым сидел парень в рубашке «апаш», вышли трое. Они окружили Леонтия.

— А ну брось! — угрожающе сказал один из них, с залихватской челкой на низком лбу.

— Ты кто такой, чтобы мне указывать? — тихо спросил Леонтий.

— Сейчас узнаешь, трактирная крыса, — сквозь зубы процедил тот и схватил его за руку.

Положение было щекотливое. Посмотрев в сторону стойки, Леонтий увидел, что Андрей уже обратил на них внимание. Это придало ему смелости. Он знал, что у капустинского завхоза в зале всегда сидели два-три дружка, готовых немедленно выполнить его команду. Вырвав у парня с челкой свою руку, Корнеев ударил его снизу в подбородок. Тот упал на пол. Взвизгнула какая-то дама. Дружки парня бросились к Леонтию.

Андрей метнулся к ним, схватил нападающих за шиворот, тяжело встряхнул. Тотчас же из-за столиков подскочили его телохранители. Они выбросили бузотеров за дверь.

— Что он к тебе пристал? — спросил Андрей у Леонтия.

— А шут его знает. С пьяных глаз с кем-то спутал.

— Ты сегодня ночуй здесь, а то могут подкараулить.

Заиграл оркестр. В зале воцарилась тишина. Галина Кузовлева запела известный романс на слова Надсона. Кто-то пьяно всхлипнул. Застонала на последнем аккорде скрипка, и столики взорвались аплодисментами. На эстраду полетели деньги. Артистка кланялась, прижимая к своей пышной груди руки и глядя куда-то в сторону? Леонтий перехватил ее взгляд и усмехнулся. За столиком, стоявшим у изразцовой печи, сидел худощавый брюнет. Он не спеша потягивал вино, с любопытством рассматривая публику. Встретившись глазами с Кузовлевой, улыбнулся и три раза хлопнул в ладоши.

«Знакомый ее, наверное», — подумал Корнеев, запоминая на всякий случай лицо мужчины с тонким изогнутым носом и черными кустистыми бровями.

Леонтию артистка нравилась. В заведении она держалась с достоинством, была приветлива с прислугой, ровна с посетителями. Восхищал его и красивый грудной голос певицы.

Еще раз взглянув на Кузовлеву и привлекшего ее внимание брюнета, Корнеев встал на свое место у дверей. Они беспрерывно хлопали, впуская все новых и новых посетителей. Кто-то с улицы поманил Леонтия пальцем. Он выглянул. У порога стоял Шатров. На нембыл темно-серый костюм, кепи и кашне.

— Вы сюда, Георгий Иванович? — не показывая удивления, спросил Корнеев.

— Посади меня куда-нибудь в темный угол, — сказал Шатров. — Мне надо будет понаблюдать. Только вот я совершу небольшую маскировочку.

С этими словами Шатров вытащил из кармана и надел на левый глаз черную повязку. Корнеев подвел его к столику, где сидел брюнет. Но тот недовольно буркнул:

— Ко мне придут.

— Ладно, — согласился Шатров и, обратившись к Леонтию, спросил: — У вас еще есть свободное место?

— Напротив, — услужливо ответил Корнеев.

По дороге Шатров тихо спросил:

— К артистке кто-нибудь подходил?

— Нет, — ответил Корнеев.

— Будь готов к неожиданностям, — предупредил тот.

Леонтий усадил Шатрова за столик, где за графином пива сидели два грузчика со скотобойни.

Вошли еще двое посетителей. Осмотрев зал, они тотчас же направились в сторону брюнета. Один из них был среднего роста с вьющимися каштановыми волосами, другой — высокий, широкоплечий. Перебросившись несколькими словами с брюнетом, они сели к нему за столик. Подлетел официант. На столике появился графинчик с коньяком, закуска.

Леонтий посмотрел на Шатрова. Тот уже познакомился с соседями и вел с ними оживленную беседу. Грузчики налили ему в фужер пива. Снова грянула музыка. Между столиками закружилось несколько пар. Голоса потонули в шуме. И тут Корнеев заметил, что Шатров тоже бросает взоры на компанию, разместившуюся у изразцовой печи. Случайно Леонтий заметил, что за ними наблюдает и Андрей, «Что это все значит? — подумал он я еще раз нащупал под мышкой наган. — Почему не предупредили меня?»

Корнеева позвали в коридор, ведущий в номера.

— Вас жилец из седьмого просит, — кокетливо сообщила горничная.

В седьмом на стуле сидел молодой мужчина в косоворотке.

— Иди сюда ближе, Леонтий, — сказал он Корнееву. — Я от Трегубова и Шатрова. Георгий Иванович сейчас в зале.

— Я видел его, — ответил Леонтий.

— Мне приказано передать тебе, что через полчаса сюда придет Яков Семенов с переодетыми в милицейскую форму бандитами. Они хотят разыграть арест Капустина. Как войдут, закроешь за ними черный ход. Ключи у тебя?

— У меня, — ответил Корнеев.

— Добре. Потом поможешь задержать бандитов…

Была половина десятого. Леонтий прошел в зал. Брюнет и его дружки сидели на месте. Корнеев повел взглядом в сторону Шатрова. Тот, как ни в чем не бывало, «трудился» над жареной курицей. Грузчики заметно осовели, клевали носами. Кузовлева спустилась с эстрады и пошла между рядами, одаривая посетителей своей обворожительной улыбкой. Остановившись у столика брюнета, она что-то начала говорить. И в это время случилось непредвиденное. Из-за столика, стоявшего в среднем ряду, поднялась красивая женщина с растрепанными волосами. Это была Настя Вострухина, и направилась она прямо в сторону изразцовой печи. Остановившись возле брюнета, Настя сказала, дурашливо кланяясь:

— А, здрасьте, гражданин Сопин! Так, кажется, вас зовут — я не ошиблась?

Разговор за соседними столиками сразу утих. Брюнет подался назад.

— Аль не узнаете, Егор Иванович, Настю Вострухину? Жену Гришки Вострухина, который в банде был с вами?

— Ты что плетешь, дура! — крикнул брюнет. — Швейцар, вывести ее!

— Ну уж нет, — взвизгнула она. — Я вас знаю хорошо, Егор Иванович. Не одну душу вы загубили. И Гришку в тюрьму засадили вы!

Кузовлева схватила Вострухину за руку, но та, набычившись, пошла на нее.

— Ты меня не трогай, — с тихой угрозой проговорила Настя. — Я и о тебе еще скажу.

— Безобразие! — закричал брюнет. — Посидеть не дадут спокойно! Официант, вот расчет, мы уходим.

Шатров сделал Леонтию знак. Тот подбежал к брюнету.

— Не извольте беспокоиться, — торопливо говорил он, усаживая на место компанию. — Мы сейчас выведем эту женщину.

Скосив глаза, он увидел, как Шатров скрылся за входной дверью.

— Все будет в порядке, — бормотал Корнеев. — Это известная в городе спекулянтка, скандальная особа.

— Мы уходим, — снова попробовал подняться брюнет, но Леонтий крепко держал его за плечи.

— Сейчас все уладим… В нашем первоклассном заведении впервые такое. Не извольте…

— Да отпустите же вы меня! — возмутился брюнет.

В это время в зал ворвался наряд милиции.

— Всем сидеть на местах, — скомандовал Шатров.

Один из дружков брюнета выхватила пистолет, но Настя быстро ударила его по руке. Браунинг упал на пол.

— Оружие — на стол! — приказал подбежавший Ягудин. С ним было еще трое милиционеров.

Брюнет и второй его спутник нехотя повиновались. В это время раздался выстрел. Шатров, схватившись за руку, зашатался. Корнеев недоуменно оглянулся, стараясь выяснить, кто же стрелял. И тут он увидел в руке Кузовлевой пистолет. Он схватил ее за запястье, вывернул руку. Артистка вскрикнула.

В зале появился Трегубов. Он скомандовал:

— Леонтий, к черному ходу. Мы справимся здесь сами.

Корнеев подоспел вовремя. С черного входа в коридор уже входили пятеро мужчин в форме милиционеров.

— Нам нужен гражданин Капустин, — строго сказал один из них. Это был Яков Семенов.

— Евстигней Васильевич у себя, — подобострастно изогнулся Леонтий.

— Веди в его квартиру, — приказал Семенов.

— Не велено, — ответил Корнеев.

— Что!? — возмутился Семенов. — Ты за кого нас принимаешь?

— Виноват, пожалуйста.

«Милиционеры» направились к квартире владельца «Парижа». Когда они скрылись за дверью, Корнеев на два оборота закрыл дверь черного хода и вбежал в зал. Там находились Трегубов и несколько сотрудников милиции.

— Где Георгий Иванович? — спросил Леонтий.

— Ранен он, — ответил Трегубов. — В руку угодила, гадина. Как «твои»?

— Уже в квартире.

— Пошли, ребята! — скомандовал Трегубов.

Глава двадцать четвертая

Рубахин уже почти час незаметно шел за Гришиным и железнодорожником. Извилистой тропой они направились в глубь леса. Стало темнеть. Боясь потерять их из виду, Анатолий вынужден был приблизиться, и теперь от Гришина и железнодорожника его отделяли не более двадцати шагов.

Тропа вывела к поляне, на которой стояла небольшая изба. В таких жили обычно углежоги, смолокуры и сборщики живицы. Залаяли собаки. Из избы вышел высокий мужик в ситцевой рубахе без опояски. Он загнал собак под амбар, запер там. Гришин что-то сказал ему. В ответ Рубахин услышал:

— Проходите, вас ждут.

В избе засветился огонь. Ветер донес до Анатолия запах свежеиспеченного хлеба. Он тихо подкрался к избе, глянул в крайнее окно. Там никого, кроме пожилой женщины, не было. Она накладывала в деревянные чашки картошку, огурцы, грибы. Подполз к среднему окну. Приподнявшись, Рубахин чуть не вскрикнул. На него не мигая смотрел Гришин. Но Анатолий тут же понял, что тот его видеть не мог — на улице было уже темно, а в комнате горел яркий свет. Рубахин пробрался к противоположной стороне дома. Здесь часть окна была забита доской. Анатолий заглянул туда.

В комнате находилось четверо. Хозяина дома он уже видел. Запомнилось ему и лицо железнодорожника. А четвертым был… Анатолий сначала не поверил своим глазам: четвертым был известный в городе адвокат Перфильев, участник многих судебных процессов. Рубахин прислушался к разговору. До него доходили лишь обрывки фраз.

— То, что вас разоблачили… теперь вам надо отсиживаться… — сердито говорил адвокат.

— Я до сих пор не знаю, кто… меня… — оправдывался Гришин.

Он ходил по комнате, заложив за спину руки.

— Демьян Прокопьевич сердит, — вмешался в разговор железнодорожник. — В последний момент…

— Где он сейчас? — спросил Гришин.

— В городе у…

«Какая досада — не расслышал», — ругнул себя Рубахин.

— Мне надо… видеть… — продолжал Гришин.

— Не знаю, что у вас получится… — адвокат близко подошел к окну, за которым стоял Рубахин. — Я советую вам не показываться пока ему на глаза.

— А Сопин где? — скорее понял по движению губ Гришина, чем услышал Анатолий.

— Будет брать сегодня Евстигнея Капустина. У Демьяна Прокопьевича свои счеты с этим куркулем.

Хозяйка пригласила гостей к столу. Разговор удалился. Рисковать дальше было нельзя. Анатолий направился к тропе. Сзади заливисто залаяли собаки. Рубахин упал на землю, притаился. Кто-то вышел на крыльцо, постоял. Потом хлопнула дверь. Анатолий саженей тридцать прополз по мокрой от росы траве и только у кромки леса вскочил на ноги. Обратно он шел ощупью, ориентируясь по паровозным гудкам. Лишь часам к восьми Рубахин выбрался, наконец, к разъезду.

В маленьком помещении сидело несколько человек.

— Когда следующий поезд на восток? — спросил Анатолий у дежурного.

— Через три часа.

— А товарный?

— Будет через двадцать пять минут. Но он здесь не остановится.

Рубахин вышел на деревянный перрон. На небе зажглись звезды.

Погромыхивая на стыках, подходил товарный поезд. Вот он вынырнул из-за поворота и ослепил Рубахина светом прожектора. Состав шел с небольшой скоростью.

Видимо, машинист затормозил его бег для взятия жезла. Вот показалась тормозная площадка. Схватившись за поручни, Рубахин вскочил на подножку. Тотчас же за ним метнулась тень.

— Помоги! — хрипло крикнул кто-то снизу.

Рубахин нагнулся, схватил человека за руку, втащил на площадку.

— Спасибо, — поблагодарил тот. — Чуть под вагон не угодил. Тороплюсь в город, вот и рискнул.

Голос Анатолию показался знакомым. И вдруг молнией мелькнуло в голове: «Да это же адвокат!» Повозившись на площадке, Перфильев вдруг спросил:

— А вы-то что прыгали?

— Я из города, сюда ездил к матери. Завтра на работу.

— Где мать-то живет?

— В Соколовке.

— А-а-а…

В темноте адвокат вряд ли мог узнать Рубахина. Анатолий вынул портсигар, закурил.

— Приедем, ни одного извозчика не найдем, — сказал адвокат. — Они прибывают на станцию только к пассажирским поездам.

— Далеко идти?

— Версты три. Я в центре живу, рядом с прокуратурой и милицией. А вам куда?

— В том же направлении. Я комнату снимаю на улице Третьего Интернационала.

— Не будете возражать, если я вздремну немного? — спросил адвокат. — Понимаете, в последнее время урывками сплю.

«Понятное дело», — подумал Рубахин, а вслух сказал:

— Пожалуйста, ехать еще два часа.

Перфильев присел на корточки, завернулся в плащ. По-уральски быстро холодало. Анатолий облокотился о край тормозной площадки, задумался. Надо ли брать адвоката? Арест его может вспугнуть остальных. Но и упускать человека, который близко связан с Волкодавом, нельзя. Незаметно Рубахин, как и его спутник, погрузился в дрему.

Ему снилась река. Вот он сидит на берегу с удочкой. От воды веяло прохладой, но Анатолий не ощущал ее. Все его внимание было сосредоточено на красном поплавке, который начал помаленьку дергаться…

— Рубахин! — крикнул кто-то сзади.

Анатолий оглянулся и от сильного толчка тут же полетел с обрыва.

…Очнулся он под насыпью. Сильно болела спина, на глаза струйками стекала кровь. «Сбросили меня или я сам упал? — думал он, пытаясь встать на ноги. — Неужели адвокатишка узнал меня?» Все тело ныло, но идти было можно. Выломав в защитной полосе палку, Рубахин медленно побрел вдоль насыпи на восток. Через четверть часа он увидел будку путевого обходчика. Дверь ему открыл старик.

— Не бойся, отец, — сказал Анатолий. — Я из милиции. У тебя телефона здесь нет?

— Нет, сыночек, нету. Вот на двести втором разъезде, там есть.

— Далеко до него?

— Километров пять.

— Не успею, — махнул рукой Рубахин. — Давно прошел товарняк?

— Да с полчаса как.

«Значит, через час он будет в городе, — мелькнуло в голове. — Упустил сукина сына, упустил. Задаст мне теперь жару Трегубов».

— А что — шибко надо? — спросил обходчик.

— Преступник может уйти, понимаешь?

— Пойдем, сбоку сарая стоит дрезина, ее путевые рабочие здесь оставляют. Если сможешь поставить ее на рельсы, валяй.

— Спасибо.

Это была небольшая дрезина-качалка. Однако у Рубахина едва хватило сил, чтобы поставить ее на место. — Со мной не сможешь, отец, поехать?

— Пост нельзя мне, сынок, бросать.

Дрезина с трудом набрала скорость. Через несколько минут у Анатолия взмокла рубашка. Однако за поворотом дорога пошла под уклон. Вскоре дрезину пришлось притормаживать. Рубахин взглянул на часы: было без пяти десять. «Только бы успеть позвонить, только бы успеть», — лихорадочно думал он, с нетерпением всматриваясь в чернильную тьму. Наконец вдали мелькнул огонек, другой. Приближался разъезд. Резко затормозив у служебного здания, Рубахин соскочил с дрезины. И тотчас же со стоном упал на землю. К нему подскочили люди.

— К дежурному, — прохрипел он. — Я сотрудник милиции…

Глава двадцать пятая

Сторож кооперативной лавки в селе Озерном Новицкий отлучился на несколько минут, чтобы сбегать домой за забытой трубкой. Когда он возвращался, то увидел мелькнувшую у крыльца лавки тень. Старик притаился. К первой тени присоединились другая, третья…

«Воры», — мелькнуло в голове у старика Он уже хотел дать предупредительный выстрел, когда услышал знакомый голос:

— Выручка-то, наверно, у Дарьи дома? Может подадимся туда?

— Не надо, — ответил ему грубый бас. — Ломай замок.

— Как бы не услышал кто, Кузьма Трифонович?

«Да это же Петруха, сын мельника, — изумился Новицкий. — Вот паршивец! С кем это он связался?»

— Ты же говоришь, сторож домой ушел. Не трясись ради бога, действуй быстрее.

Кто-то вставил в дужку трехфунтового замка ломик, нажал на него. Раздался треск сломанного металла. Новицкий кинулся к дому, где жил начальник милицейского поста Павел Кочергин.

— Паша, вставай, кооператив грабят! — застучал он в ставень.

— Что, где? — в проем рамы высунулась лохматая голова.

— Дарью Макарову обкрадывают, говорю, лавку ее.

— Значит, прибыли дорогие гости.

Натянув брюки, Кочергин выскочил через окно на улицу.

— Бежи, дед, к Ваньке Степанову и Кешке Глухому, я тех пока укараулю.

Это были добровольные помощники Кочергина из местных комсомольцев.

А тем временем воры уже проникли внутрь лавки. Кочергин вплотную подполз к оставленному на страже грабителю и, прыгнув, ударил его рукояткой нагана по голове. Хрюкнув, тот упал как подкошенный на землю. Павел осторожно прикрыл дверь, навесил пробой. Сзади послышался шорох.

— Ванька, ты? — негромко окликнул Кочергин.

— Я, Павел Иванович.

— А Кешка с тобой?

— Со мной. И Сидора Кувшинова прихватили. Где эти?

— Запер голубчиков в магазине. Надо будет подумать, как их выкурить оттуда.

В дверь постучали.

— Эй, кудлатый, — раздался грубый бас, — ты чево запер нас? Слышь, не шуткуй.

— Сейчас будем брать, — предупредил товарищей Кочергин. — Вставайте по бокам двери.

Сняв пробой, он скомандовал.

— А ну, руки кверху, шпана!

Из лавки, подняв руки, вышел Петруха. Однако другой грабитель бросился в глубь помещения.

— Куда же ты, дружок, ведь не уйдешь же? — крикнул ему Павел. — На окнах решетки.

— Не подходи, стрелять буду! — угрожающе прорычал тот.

— Что будем делать, Павел Иванович? — тронул за рукав Кочергина Кешка.

— Закроем магазин, а этих в сельсовет, — кивнул тот на грабителей. Кудлатый, которого Кочергин ударил наганом, уже очнулся.

— Ты, Ванька, останься здесь. Да смотри в оба.

— Есть смотреть в оба! — по-военному ответил Степанов.

Сельсоветовский дом стоял напротив кооператива. Послав за председателем, Кочергин начал допрос грабителей. Сын мельника не выдержал, заплакал.

— Эх, ты, — с издевкой произнес кудлатый, — раскис, как баба.

Хмурый, заросший щетиной, он злобно взглянул на Кочергина.

— Так ведь судить нас будут, — всхлипывал Петруха.

— Конечно, если ты все расскажешь легавым.

— Давай, Петруха, выкладывай, — поторопил его Павел. — Некогда нам с вами тут засиживаться.

— А к стенке не поставите?

— Это уж суд будет решать.

Кочергин с отвращением смотрел на жалкую фигуру парня. Первый деревенский франт, задира, он месяц назад, избив односельчанина-комсомольца, скрылся из Озерной.

— Ну, что ты молчишь, тварь? Говори, кто вас послал грабить кооператив?

— Клементьев.

— Кто такой?

— Н-не знаю, — вызванивал зубами Петруха. — Слыхал, что это помощник Луковина.

— Молчи, гад, задавлю! — закричал кудлатый, вскакивая со скамейки.

— Спокойно, — тряхнув за плечи бандита, сказал Кочергин. — И до тебя очередь дойдет. Дальше, Петруха.

— Потом мы должны были поджечь сельский совет и лавку.

— Кто с вами третий?

— Фамилию его не знаю, кличка — Рябой.

— Ну, хорошо: ограбили бы лавку, сожгли. А что дальше?

— Так ведь по всему уезду задумано такое.

— Вот оно что! — присвистнул Кочергин. — Значит, Луковин с Клементьевым решили прибарахлиться. А вам-то, дураки, что за дело?

Прибежал запыхавшийся председатель. Увидев вооруженных людей, с тревогой спросил:

— Что случилось, Паша?

— Тут такое, Федор Яковлевич, открывается… В общем, запрягай лошадь, я поскачу в уездный центр. И этих двух прихвачу. Там в лавке еще один сидит, так его потом в холодную отправишь.

Глава двадцать шестая

Расчет Трегубова и Шатрова оправдал себя.

После того, как Яков Семенов сообщил, что «арест» Евстигнея Капустина готовится со всей тщательностью, они резонно предположили, что контролировать ход операции будет кто-то из главарей. Для их разоблачения было решено использовать Настю Вострухину. Вызвав ее, Шатров проинструктировал женщину.

— Ты, Настасья Павловна, видела Луковина и его дружков, — говорил он молодой женщине, — тебе же легче опознать, чем нам.

— А вдруг забыла, Георгий Иванович? — Настя испуганно посмотрела на Шатрова.

— Вспомнишь, обязательно вспомнишь. Ты должна помочь нам задержать их. А то они и тебе не дадут жизни.

— Не дадут, это верно, — горестно вздохнула Вострухина. — Что я должна сделать?

— А вот послушай…

И он изложил ей свой план. Он был довольно прост. В ресторане Настя, по знаку Шатрова, поднимется с места и подойдет к столику, за которым наверняка должен будет сидеть кто-либо из вожаков. И громко обратится к ним, называя каждого по имени. На бандитов, как предполагали Шатров и Трегубов, это подействует ошеломляюще. На какое-то время они будут парализованы. Этим моментом и на то воспользоваться…

— Главное, Настасья Павловна, — убеждал Шатров молодую женщину, — создать, суматоху. А там уж дело за нами. Не скрою, что поручение серьезное, поэтому прошу быть осмотрительней…

— Так меня могут убить?

— Не позволим, — уверенно сказал Георгий.

— Ладно, — согласилась Настя.

…Вострухина отменно справилась со своей ролью.

Допрос выловленных бандитов шел сразу в нескольких кабинетах. Его вели Трегубов, Шатров, Василевский и молодой, только что окончивший юридический техникум, следователь Крюкин.

Адвоката Перфильева, снятого с поезда, допрашивал Ягудин.

— А, вот почему вы так мастерски защищали уголовников в суде, — насмешливо сказал он Перфильеву. — Расскажите, Валим Петрович, как давно вы связаны с Луковиным?

Перфильев сидел обрюзгший, с опущенными плечами.

— Что мне вам рассказывать, дорогой, вы сами все прекрасно знаете.

— Через вас Гришин информировал Волкодава?

— Да, через меня.

И вдруг, сорвавшись, истерично закричал:

— Пишите! Я ненавижу вас, я всегда ненавидел!..

— Выпейте воды, Вадим Петрович, — подал ему стакан Ягудин. — И продолжим. Кто был с вами в доме лесника, кроме Гришина?

— Скажите, а что мне будет?

— Вы же юрист, знаете все законы.

— Но за мной мокрых дел не было.

— Не знаем. А вот Рубахина вы чуть-чуть не отправили на тот свет. Так кто был?

Тяжело засопев, Перфильев наконец ответил:

— Железнодорожник — это связной, он приходил ко мне от Луковина. А другой — Клементьев. Он должен организовать нападения на сельские магазины и кассы.

— Когда?

— Сегодня ночью… Чего же вы сидите спокойно? Принимайте меры. Вы знаете, что будет в уезде? Паника.

— Не беспокойтесь, меры уже приняты. Только, признайтесь, Вадим Петрович, главное у вас задумано не там, а в городе?

Перфильев тяжелым взглядом уперся в Ягудина.

— Дознались?

— Дознались. Где вам назначил свидание Луковин?

— Он мне не давал никаких поручений.

— Бросьте, вы не маленький. Наш агент слышал весь разговор у лесника.

— Мы должны были встретиться у Кузовлевой.

— Проверим. Если крутите, Вадим Петрович, то этим самим вы усугубляете свою вину.

Кузовлева сидела перед Трегубовым, закинув ногу на ногу. Она презрительно кривила губы. Но Парфен видел, что держится артистка на пределе.

— Вот вы молодая красивая женщина, — говорил ей доверительно начальник уголовного розыска, — у вас прекрасный голос. Могли бы пойти работать в театр, стать знаменитостью. А вы связались с бандитами.

— Такие вот обстоятельства, гражданин Трегубов.

— Да бросьте, Галина Дмитриевна. Другие хуже вас живут, но не идут же в уголовники.

— Я не уголовница! — возмутилась Кузовлева.

— А кто же вы? Награбленными ценностями торговали, бандитов укрывали, чуть сотрудника милиции не убили. А сколько на золоте, которое добывал Луковин, человеческой крови и слез! Вы об этом знаете?

— Меня это не интересовало. Я боролась против вас, потому что вы разрушили мою жизнь.

— Любите вы красивые слова, Галина Дмитриевна. Вон Ведерникова говорит, что у вас до замужества даже платья порядочного не было.

— Врет она! — вскочила с места Кузовлева. — Ее саму с панели подобрали.

— Может, и врет, — согласился Парфен. — Но происхождение у вас самое что ни есть рядовое. При обыске мы нашли в вашей комнате вот эти письма.

Трегубов вынул из стола пачку конвертов.

— Не смейте! — сдавленно выкрикнула артистка.

— Ваш отец, Галина Дмитриевна, был простым счетоводом, а мать — портнихой. Вам-то зачем корчить из себя барыню? Родители делали все, чтобы вы стали настоящим человеком. А вы скатились до бандитизма.

— После смерти мужа мне не на что было жить.

— Опять неправду говорите. Вам еще в двадцатом году предлагали работу в Народном доме, хороший паек давали. Но вы отказались, предпочли быть содержанкой у разной сволочи.

Опустив голову на стол, Кузовлева громко зарыдала. Трегубов молча перебирал в руках бумаги. Вдруг артистка смолкла.

— Скажите откровенно, гражданин Трегубов, могу я надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение?

— Безусловно, — улыбнулся Парфен. — Если, конечно, поможете нам.

— Помогу, только дайте подумать…

Шатров сидел за столом бледный. Забинтованная рука покоилась на перевязи. Пуля, посланная из браунинга, застряла возле лучевой кости. Вынув ее, старый врач-хирург сказал:

— Не каждому так везет. Стрелять в упор и не попасть в грудь может только женщина.

Ввели арестованного. Это был тот самый сероглазый плечистый мужчина, которого Шатров так свободно отпустил в Кучумовке.

— Садитесь, — сказал Георгий, указывая на табуретку.

— Спасибо, — ответил сероглазый. — Вот видите, гражданин Шатров, наши пути и скрестились. Я же говорил вам тогда.

— Да, это верно, — подтвердил Георгий. — Но игра окончилась не в вашу пользу.

— Что поделаешь! Не всем же везет. А в Кучумовке я мог бы вас запросто ухлопать. Меня же Демьян Прокопьевич специально послал за вами следить.

— Что же вас остановило?

— Допустил просчет. Мне казалось, что вас интересует только Екатерина Савичева. А вы вон куда полезли.

— Ну хватит, гражданин Корецкий, лирики, — остановил его Шатров. — Приступим к прозе.

— Да, времени в обрез — я имею в виду себя — и надо торопиться… Так что вас интересует?

— Все.

— Хорошо. Давайте бумагу, я вам постараюсь подробно изложить суть всех обстоятельств…

Недоучившийся гимназист Владислав Корецкий в шестнадцатом году сбежал на фронт. Смелого подростка взял к себе в ординарцы командир бригады уланов полковник Мотин. Война приняла затяжной позиционный характер. Офицеры пьянствовали, устраивали налеты на еврейские местечки. Потершись среди них, молодой Корецкий сам стал таким, как они. Принялся мародерствовать, пропивая «трофеи» в корчмах и трактирах. За убийство в драке поручика соседнего полка Владислава направили в штрафную роту, откуда он вернулся законченным мерзавцем.

В революцию Корецкий сбежал на Дон, потом участвовал в знаменитом Ледовом походе. Поссорившись с сослуживцами, подался к Колчаку. Его взял в адъютанты военный министр Будберг. Через два месяца Корецкий слетел с места за ограбление офицера из свиты французского генерала Жанена.

Но Корецкому не понравилось в строевых частях. Он подал рапорт, чтобы его направили в карательный отряд. Здесь Владислав встретился со штабс-капитаном Луковиным, поручиком Лисиным и подпоручиком Сопиным. «Усмиряя» уральские и сибирские села, каратели вели самый разнузданный образ жизни.

После разгрома Колчака Владислав Корецкий пробовал сбежать в Маньчжурию, но был ранен и захвачен в плен. Он выдал себя за мобилизованного солдата. Вылечившись, Корецкий подался на Урал. Здесь он снова встретился со старыми друзьями по карательному отряду, участвовал в бандитских налетах на советские учреждения. И снова судьба оказалась милостивой к Корецкому. За бандитизм его приговорили к тюремному заключению…

— И это все? — спросил, пробежав глазами исписанные тетрадные листки, Шатров.

Арестованный молча ухмыльнулся.

— Все это любопытно, гражданин Корецкий, но только писателям и психиатрам, как материал для изучения человеческой души. Нас другое интересует.

— Что? — тихо спросил Корецкий, посмотрев на Шатрова совиным взглядом.

— Что вы намеревались делать, находясь в уезде после побега? Какими силами располагает ваша банда? Где сейчас Луковин?

— Видите ли, — с наглой усмешкой ответил Корецкий, — в свои тайны Демьян Прокопьевич меня не посвящал. Так что в этом деле я вам не помощник.

— Вы же говорили, что будете откровенны?

— А это что? — Корецкий кивнул головой на листки бумаги.

«Надеется, что Луковин выручит его», — подумал Шатров.

— Ладно, Корецкий, идите подумайте.

Глава двадцать седьмая

В четыре часа утра, когда за окнами вставал июньский рассвет, сотрудники милиции собрались у Боровкова. Начальник был озабочен. Он долго ковырялся в мундштуке, потом не спеша закурил. Наконец, после длительной паузы, Иван Федорович заговорил:

— Ну что, молчат луковинские подручные? Тертый народ. Да и терять им нечего. Сейчас у них вся надежда на Волкодава. А он, будьте уверены, постарается выручить своих дружков. Поэтому бдительность и еще раз бдительность. Мы знаем о луковинских замыслах не так уж и много, но кое-что существенное все же известно. Налеты на сельские объекты — отвлекающий маневр Волкодава. Это ясно. Подобную «работу» он поручил Клементьеву, мастеру своего дела. Именно с ним встречался Петр Митрофанович Лисин. Волкодаву надо, чтобы мы разбросали свои силы по уезду, оставили без защиты город. Именно здешние сейфы привлекают его внимание. Поэтому Луковин не уйдет из уездного центра, что бы ему ни угрожало, он прикован к нему. После нынешних арестов Волкодав вряд ли пойдет на наши засады. И все же снимать их нельзя. Надо искать этого зверя и в других логовах… Поэтому, как прежде, задача номер один — поиск Волкодава. Отдых потом, а наградой нам будет благодарность населения. Совещание окончено, прошу остаться Трегубова и Шатрова.

Когда все разошлись, Боровков сказал:

— Только что сообщили: задержан Гришин, скоро доставят сюда. Клементьеву удалось бежать. Но его успели ранить в ногу. Предупредить медпункты. Теперь второе: Евстигней Капустин. Охота за ним была устроена по всем правилам. Значит, было зачем. Эта горничная из «Парижа» в самом деле выследила, где старый уголовник прячет золотишко, но она опоздала. Зевнул и Луковин. Не кажется ли тебе, Георгий, что убийство Савичева — дело рук Евстигнея?

— Догадался, да поздно, — виновато ответил тот.

— Бывает и на старуху проруха, — вздохнул Боровков, — а мы только опыта набираемся. Надо выходить на капустинского завхоза.

— На Андрея?

— Во-во. По-моему, Савичева он решал. Евстигней сам рук марать не станет.

Раздался звонок. Боровков поднял трубку.

— Да, да. Хорошо, сейчас едем.

Положив трубку, тихо сказал:

— Петр Митрофанович Лисин умирает.

В больнице Боровкова и его товарищей встретил главный врач Сухов, пожилой, с редкой седой бородкой человек.

— Сделали ему две операции, но безрезультатно, — извиняющимся тоном сказал он сотрудникам милиции. — Не перенес дороги, слишком тяжелой оказалась она для него.

— Ведите к нему, — сказал Боровков.

Главврач открыл дверь небольшой палаты. На широкой железной кровати лежал Лисин. Шатров едва узнал в исхудавшем, странно вытянувшемся человеке красивого, подтянутого милицейского командира. Глаза его запали, нос заострился.

— Здравствуйте, Петр Митрофанович. — сказал Боровков. — Вот пришли проведать.

— Спасибо, — едва слышно ответил тот. — Умираю я.

— Да что вы, дорогой, — ободряюще улыбнулся начальник милиции. — Профессора вызовем из губернского центра…

— Не надо, я знаю. Как с Волкодавом?

— Дружков его взяли, теперь до него добираемся.

— Неудачно я провел операцию, — виновато прошептал Лисин. — Мало узнал.

— Твое сообщение было очень важным, — возразил Боровков. — Оно помогло нам разобраться в замыслах Волкодава.

— Да? — слабо улыбнулся раненый. — Это очень хорошо. У меня к вам просьба. В Москве живет моя сестра, сообщите ей, пожалуйста, о моей… Она единственный близкий мне человек после смерти отца с матерью.

— Хорошо, сделаем, — сказал Боровков.

— А теперь я хочу побыть один…

Глава двадцать восьмая

Неподалеку от города крестьянин Никита Полозов, ехавший на рынок, догнал молодую женщину, которая устало шагала по обочине дороги.

— Садись, молодка, подвезу! — крикнул он ей.

Улыбнувшись, женщина ответила:

— Спасибо.

Когда она устроилась на телеге, Никита спросил:

— Издалека шагаешь?

— Из Сергиевки.

— В гости?

— В гости.

— А не боишься в такую рань-то?

— Да ведь уже светло.

Никита умолк, вспоминая, где он видел эту красивую бабенку. Положив вожжи на колени, не спеша свернул козью ножку, закурил, искоса посматривая на профиль попутчицы.

— Давно в городе не была, не знаете, как там?

— Что ему поделается? Все на месте.

— Цены-то на базаре какие?

— Дешево все стало, хучь не продавай. Везу сейчас провизию, а не знаю, хватит ли выручки на портки.

«Ладная бабенка», — подумал Никита и вдруг вспомнил: да это же хозяйка заезжего двора, жена Егора Савичева. Когда самого убили, о ней многое болтали. Одни утверждали, что грабители спустили Екатерину в реку, другие говорили о ее причастности к преступлению. И вот сама Савичева сидела теперь перед Никитой, живая и невредимая.

Разговор не вязался, и они ехали молча. Лишь на окраине города женщина вдруг сказала:

— Знаете заведение «Париж»? Довезите меня туда, пожалуйста.

— А что? Можно, — согласился Никита, сворачивая на улицу, ведущую в центр города.

Женщина стала проявлять нетерпение. Она то и дело поправляла волосы, зачем-то развязывала и завязывала небольшой узелок. Когда подъехали к двухэтажному с двумя башенками зданию, вдруг быстро соскочила с телеги.

— Спасибо тебе, дядечка, — торопливо поблагодарила она Полозова и направилась к подъезду.

Никита покачал головой. Отъехав метров триста, он остановился, стал поправлять гужи, чересседельник. Потом, потоптавшись у телеги, неожиданно спросил раннего прохожего:

— Скажи, мил человек, а где здесь милиция?

Тот удивленно посмотрел на него.

— Езжай по этой улице прямо, там увидишь…

Луковин не зря беспокоил Капустина. Большую часть добра, награбленного им во время бандитских рейдов по уезду в двадцатом-двадцать первом годах, он переправил верным людям в уездный город. Значительная часть его попала к Егору Савичеву, который был в банде казначеем. Тут большую роль сыграла любовница Луковина — Екатерина. Это по его настоянию она вышла замуж за Егора. Она убедила Луковина, что лучшего места, чем у Савичева, для хранения золота не найдешь. Однако молодая красивая женщина не мирилась жизнью со стариком. Она стала заводить тайные знакомства. На ее пути встретился Андрей Дубровин, завхоз и доверенное лицо Евстигнея. Это был сильный широкоплечий мужчина с черными, как смоль, усами. Между ними начался роман.

До Капустина как перекупщика краденого доходили сведения, что луковинское добро конфисковано лишь частично, а остальное хранится у верных людей, в число которых входил Егор Савичев. Евстигней начал осторожно выяснять, где оно. К этому времени Екатерина уже крепко привязалась к Дубровину.

Евстигней поручил Андрею выведать у Екатерины о луковинских «припасах». Он обещал ему половину выручки. Савичева помалкивала. Любовник разыграл ссору. Не выдержав, Екатерина указала ему, где хранится золото. Чтобы ввести милицию в заблуждение, Евстигней с Андреем «сработали» под луковинскую банду, переправив лошадей с конюшни Савичева в Башкирию. Волкодав в это время уже появился в уезде.

Однако Екатерина вскоре надоела Андрею. И тогда она решила отомстить Евстигнею, которого считала виновником разлада. Нет, она не пошла в милицию. Слишком много щекотливых дел числилось за нею. Екатерина решила навести на Капустина людей Волкодава. Через старые связи она вошла в контакт с Егором Сопиным. Екатерина рассказала ему о том, что казна Луковина у Евстигнея Капустина. Тот сообщил об этом Луковину. Демьян Прокопьевич хотел сначала уладить дело миром и прислал к Капустину своего человека. Однако посланец пропал без вести. Это разозлило луковинцев.

Было решено выманить Евстигнея из его норы, притом выманить, чтобы об этом никто не догадывался. Так родилась мысль «легального» ареста владельца «Парижа». Но хитрый делец, почуяв опасность, скрылся.

Обо всем этом, плача, рассказала Шатрову сама Екатерина Савичева, которую задержал Леонтий Корнеев в тот момент, когда она стучала в двери заведения «Париж».

— Где вы скрывались в последнее, время?

— На заимке у Федота Кутырева. Туда меня привез Андрей Дубровин. Сказал, на три дня, а потом совсем дорогу забыл. Хотела сама уехать, не пустили. Спасибо Клементьеву, выручил.

— Зачем же вы направились в город?

— Хотела спасти Андрея. По приказу Луковина его хотели убить.

— За что?

— Он будто бы спустил в реку нужного человека.

— Понятно. А теперь, Екатерина Петровна, о главном: кто убил Егора Савичева? Вы или Дубровин?

— Не я, не я, — испуганно отодвинулась от стола Савичева.

— Тогда Дубровин?

Екатерина молчала.

— Значит, будем считать, что это дело ваших рук. Вы знаете, что полагается за преднамеренное убийство?

— Андрей убил, — дрожа всем телом, выдавила из себя Савичева. Страх исказил ее лицо.

— Но в теле вашего мужа оказалась всего одна пуля. Кому остальные достались?

— Стреляли несколько раз, верно, но для того, чтобы люди подумали — действительно банда напала.

— Что ж, Дубровин один был?

— Нет, с ним еще двое, но их я не знаю.

— Хорошо, Екатерина Петровна. Вы все это подтвердите при очной ставке с Дубровиным. Теперь нас интересует, где вы последний раз видели Клементьева?

Савичева ответила не сразу.

— На заимке у Кутырева. Там к нему из города какой-то мужчина приезжал, за колчаковского офицера выдавал себя.

«Это о Лисине», — подумал Шатров и спросил:

— Вы сами видели того офицера?

— Да. В тот вечер я подавала мужчинам на стол.

— Больше с Клементьевым не встречались?

— Нет.

— Ну, добре. Сейчас отдыхайте, а потом продолжим разговор.

Глава двадцать девятая

И на следующий день допросы главарей ничего не дали. Сопин угрюмо отмалчивался, а Корецкий юродствовал, открыто насмехаясь над следователями. Полностью отрицал свою вину в убийстве Егора Савичева и Андрей Дубровин. После очной ставки с Екатериной Савичевой этот красавец-мужчина как-то сник, посерел лицом и совершенно потерял свой бравый вид. Его, по-видимому, удручал подлый побег Евстигнея Капустина.

Привезли Гришина. Трегубов нашел-таки в архивах умершей старухи два письма некоего Коленьки Свиридова, фотография которого так напоминала тихого, всегда уравновешенного начальника секретной части уездной милиции Романа Перфильевича Гришина. В письмах упоминался «дорогой брательник» Жоржик.

Когда Гришина ввели к Трегубову, тот в упор спросил:

— Георгий Свиридов?

Арестованный вздрогнул.

— Откуда вам известно мое имя?

— Где Луковин с Клементьевым?

— Не знаю, — устало ответил Свиридов, — и вообще я вам не намерен отвечать.

— Посмотрим, — усмехнулся Парфен.

Свиридова увели. К Трегубову зашел Ягудин.

— Кузовлева что-то хочет вам сказать…

— Давай ее сюда.

Артистка была бледнее обычного. Шатаясь, она подошла к столу, села на табурет.

— Вам нездоровится? — спросил Парфен.

— Нет, нет, — торопливо ответила Кузовлева. — Меня беспокоит моя собственная судьба. Вы не представляете, какой это ужас — сидеть и ждать смерти. Я просто сойду с ума. Я не хочу умирать…

Она закрыла лицо руками.

— Я же сказал вам, что вы можете надеяться на снисхождение, если окажете содействие в расследовании. Вам понятно?

— Да.

— А теперь слушаю вас. Что вы хотели сообщить мне?

Помяв в руках платочек, Кузовлева заговорила:

— Вы тот раз интересовались, где может быть сейчас Луковин. В городе есть два места, куда он сможет прийти. Записывайте адреса: улица Лассаля, дом двадцать, там живет часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, и Вторая Буранная, дом четыре, где снимает квартиру кассир госбанка Григорий Васильевич Игринев.

Трегубов записал названные адреса и, чуть помедлив, спросил:

— Скажите, Галина Дмитриевна, а где вы познакомились с этими людьми?

— Еще в двадцатом году они оба снабжали Луковина информацией для налетов. Тогда он и познакомил меня с ними…

— Спасибо. Больше ничего не добавите?

— Пока нет.

Трегубов приказал привести Ведерникову.

— Вам такие адреса знакомы: Лассаля, двадцать и Вторая Буранная, четыре?

— Знакомы. А что дальше?

— Кто там проживает?

— Часовщик Гурьев и кассир госбанка Игринев.

— Запасные явки Луковина?

— Может, и так.

О своем разговоре с Кузовлевой и Ведерниковой Парфен доложил начальнику милиции.

— Времени у нас в обрез, — вздохнул Трегубов, — надо бы арестовать обоих — и часовщика, и кассира. Это сузит базу Волкодава. Да и поймет, что милиции известны его замыслы.

— А если они в луковинском деле не замешаны?

— Извинимся.

Боровков задумался. Потом решительно сказал:

— Нет, по такому пути идти рано. Установить наблюдение за квартирами часовщика и кассира — вот это будет правильнее. Слушай, Парфен, а если нам осуществить такой план…

Народ в банке схлынул. Игринев собирался пойти покурить, когда его окликнула счетовод Наташа Соболева.

— Григорий Васильевич, вас какая-то старушка спрашивает.

— Где?

— Внизу.

В вестибюле, где стояли дубовые скамейки для посетителей, Игринев увидел худенькую востроносую старушку с баулом в руках.

— Спрашивали меня? — обратился к ней кассир.

— Вы Григорий Васильевич Игринев?

— Да.

— Я к вам от Ксении Семеновны.

Игринев испуганно схватил ее за рукав.

— Тише, пройдемте в сквер.

Усадив там необычную посетительницу, кассир сказал:

— Ведь она арестована.

— Да, — подтвердила старушка. Это была квартирантка Ведерниковой Вера Ильинична Георгиева. — Но она передала записку. Вот почитайте.

На клочке бумаги было написано:

«Я заболела, приходить ко мне не надо, заразитесь. Обязательно передайте папе натуральный кофе, он просил. Еленка».

— Как вам удалось взять у Ксении Семеновны эту записку? — пытливо заглянул в лицо старушки Игринев.

— Меня забрали в милицию.

И Георгиева рассказала кассиру о случае в ломбарде.

— Где кофе?

— Вот, — старушка подала Игриневу баул.

Раскрыв его, тот обмер. В нем лежали драгоценности, конфискованные у Ведерниковой.

— Боже мой, откуда это? — воскликнул кассир, торопливо закрывая баул.

— Хранилось в тайнике. Только, пожалуйста, расписочку…

— Хорошо…

В час дня, когда в банке прозвучал сигнал к обеду, у парадного подъезда появился Игринев. В руках он держал баул. Оглянувшись по сторонам, кассир направился к площади. За ним незаметно последовали два сотрудника розыска. Шел Игринев торопливо, как человек, спешащий рационально использовать перерыв в работе. У часовой мастерской он замедлил шаг. Еще раз оглянувшись, кассир вошел в дверь. Пробыл он там минут пять. Вышел Игринев оттуда уже без баула.

Потом кассир направился в столовую. Здесь он задержался на целых полчаса, а затем возвратился в банк.

Ровно в два часа дня часовщик Иван Тимофеевич Гурьев, степенный, уже в годах человек, закрыл мастерскую и с баулом в руках зашагал в сторону скотобойни. Пройдя с полверсты, часовщик свернул в небольшой переулок, остановился у дома с шатровой крышей и постучал в окно. Калитку открыл молодой парень в плисовых штанах и шелковой рубахе, перепоясанной наборным ремнем. Они вошли во двор вместе. Через четверть часа Гурьев снова показался в воротах. Как ни в чем не бывало, он зашагал обратно.

Глава тридцатая

Шатров заглянул в аптеку под вечер. К нему вышел сам Левинсон.

— Что это с вами, Георгий Иванович? — всплеснул он руками, увидев на Шатрове повязку.

— Работа такая, Израиль Георгиевич, — усмехнулся Шатров. — Но я к вам по другому делу.

— Пройдемте, — пригласил Левинсон.

От запаха лекарств у Георгия закружилась голова: сказывалась потеря крови. Превозмогая себя, он пошел следом за аптекарем. В маленькой комнатушке Левинсон подал ему стул.

— Я вас слушаю, Георгий Иванович.

— Скажите, Израиль Георгиевич, к вам приходили сегодня за перевязочнымматериалом?

— Кажется — да. Рая, кто у нас сегодня брал бинты и йод?

Вошла жена Левинсона.

— Какой-то паренек. Говорил, что отец пилой руку повредил.

— Вы не знаете, Раиса Иосифовна, кто он?

— Нет, не знаю.

— Подожди, Раиса, — остановил ее Левинсон. — Ты же говорила, что это сын обойщика Кириллова?

Жена бросила на мужа сердитый взгляд.

— Вечно ты влазишь в чужие дела.

— Товарищам надо, Раинька. Так это Родька Кириллов был?

— Он, — нехотя подтвердила супруга.

— Спасибо вам, — поблагодарил Шатров.

В милиции его ждал Трегубов.

— Егоров с Беседкиным проследили за кассиром и часовщиком. Гурьев отнес баул в Сапожный переулок, в дом, где живет обойщик Петр Васильевич Кириллов.

— Интересное совпадение, Парфен, — сказал ему Шатров. — Сегодня утром у Левинсона сын обойщика брал перевязочный материал.

— Пошли быстро к Боровкову…

Обстановка обострилась до предела. По распоряжению Боровкова оперативные группы дежурили у всех учреждений, занимающихся денежными операциями. Не снимались засады с «малин». Были взяты под охрану дома граждан, имеющих ценные вещи, перекрыты дороги на выезде из города. Под видом отъезжающих пассажиров на вокзале дежурил специальный оперативный отряд комсомольцев.

Напряжение нарастало, хотя пока в городе было относительно спокойно. Однако Боровков понимал, что это затишье перед бурей. Отказаться от своих планов на длительное время бандиты не могли. Они просто затаились, рассчитывая на внезапность.

— Где еще может быть Луковин? — спрашивал у своих помощников Иван Федорович.

— Дополнительных сведений о его местонахождении у нас нет, — отвечал ему Трегубов. — Будем бить по выявленным целям.

— Да и времени на поиски дополнительных явок Волкодава у нас нет, — вздохнув, согласился Боровков, — Продолжайте наблюдение за домами Кириллова, Гурьева и Игринева. И чтобы мышь незаметной не проскочила…

В одиннадцатом часу вечера к дому Кириллова подъехала пролетка. Соскочив с козел, кучер, негромко постучал в окно.

— Откройте, к вам гости.

Звякнула щеколда, кто-то вышел на улицу. Послышался негромкий говор. Вернувшись к пролетке, кучер что-то сказал седоку. Тот быстро соскочил на землю и пружинистым шагом направился во двор.

Улица не освещалась, и работникам розыска невозможно было разглядеть лица прибывших людей. Через четверть часа к дому крадучись подошли еще трое. Стук в окно — и через минуту они также исчезли в проеме калитки. Еще пятеро вошли в дом, потом еще двое. Больше никто не появлялся. У ворот на лавочке примостилась парочка влюбленных.

Наблюдавший за всей этой картиной Трегубов шепнул Ягудину:

— Пора!

Покачиваясь, тот подошел к лавочке.

— Милые мои, дорогие, — забормотал Ягудин. — Разрешите у вас папиросочку.

— Нету, проваливай! — ответил парень.

— Нету? — удивился подошедший. — Витька, у них нету закурить!

К Ягудину подошел Егоров.

— Кого нету? — спросил он, хватаясь за забор. — Ах, папирос нету. А ты, парень, вынеси нам, вынеси.

— Да отвяжитесь вы…

— Как же можно отвязаться, когда курить хочется.

Споткнувшись, Ягудин будто ненароком схватился за парня, железной рукой сдавил ему горло. Егоров зажал рот пытавшейся закричать девушке. На помощь им подоспели другие сотрудники милиции. Караульщиков оттащили за угол, дом окружили, Трегубов открыл сенцы, долго щупал в темноте, ища скобу двери, ведущей в жилую часть. Рванул ее.

— Ты что это, Родька? — сердито спросил обойщик. Он сидел в кухне за столом. Оглянувшись, заорал: — Милиция! Спасайся!

В доме поднялась суматоха. Раздался звон разбитого стекла. Кто-то сшиб лампу. Завязалась схватка, послышались выстрелы, чей-то стон. Раздались крики во дворе и в палисаднике.

Трегубов включил фонарик. На полу, катался клубок тел. В углу, оскалившись, стоял высокий, атлетически сложенный мужчина и целился в Парфена. Начальник розыска кошкой прыгнул навстречу, схватил мужчину за ноги, дернул на себя. Оба повалились на пол. Однако противник оказался сильнее, и Парфен почувствовал, как сильные руки сжимают ему горло. Он захрипел, стал терять сознание. В это время в комнате вспыхнул огонь. Это кто-то зажег бумагу. Ягудин бросился на помощь своему начальнику, ударил высокого мужчину наганом по голове.

Парфена привели в чувство. С трудом встав на ноги, он прохрипел:

— Стервец, чуть не задушил. Как дела, Ягудин?

— Повязали их. Один все же удрал.

— Луковин?

— Не знаю. Беседкина убили, наповал. Ихнего тоже одного. А Рубахина и Левченко ранили.

Подъехали две машины, связанных бандитов увели. Стали обыскивать чердак, сеновал, заглянули в огород. Там за колодцем, без сознания, лежал человек с забинтованной ногой.

— Клементьев! — воскликнул Парфен. — Бери его, ребята.

В милиции бандитов усадили на скамью. Вызвав Ведерникову, Трегубов сказал ей:

— Ксения Семеновна, загляните в скважину: который из них Луковин?

Женщина боязливо приблизилась к двери.

— Не бойтесь, вы теперь в безопасности.

— Видите того, спортивного вида мужчину, который сидит в середине. У него еще высокий лоб и светлые волосы. И зуб золотой. Это и есть Луковин. А рядом — Гурьев.

— Игринева нет.

— Не вижу.

— Спасибо.

Прибежал запыхавшийся Боровков. Он докладывал о начале операции в уездном комитете партии.

— Ну, как?..

— Все в порядке, товарищ начальник милиции. Задержаны Луковин и Клементьев.

— Молодцы, вот молодцы, — облегченно вздохнул Боровков, обнимая Парфена. — А ты знаешь: Шатрову тоже крупно повезло. Расставлял засады и вспомнил, что Корнеев как-то говорил ему о Фильке Косякове, который якобы родственник Евстигнеевой Лукерье. Тот иногда появлялся в заведении и просил у нее денег. Был когда-то карманным вором, сидел, в тюрьме подхватил туберкулез. После освобождения торговал овощами. Жил с матерью в Заречье в небольшом домике. Евстигней не очень-то уважал его: об этом Георгий Иванович знал и не особенно обращал внимание на Фильку. А тут на всякий случай решил проверить. Все же уголовник, мог же его Луковин подобрать. Приехал к Косякову, а у того в баньке сам Евстигней с Лукерьей. Отсиживаются, значит, до лучших времен. И сундучишко с ними, а там своего и луковинского добра на много тысяч. Взяли Капустина.

— Завершил-таки Шатров савичевское дело.

— Завершил. Идем знакомиться с Иваном Луковиным, — сказал Боровков, открывая дверь камеры, где сидели преступники.

В ту ночь больше не раздалось ни одного выстрела. Лишенные вожаков, бандиты побоялись выступить с «гастролью», как выразился на докладе начальнику губернской милиции Боровков.

Через месяц в уездном городе состоялась выездная сессия губернского суда. Она привлекла внимание множества людей. Еще на допросах бандиты, стараясь спасти свою жизнь, выкладывали все, что знали о подготавливаемом Волкодавом нападении на банк и различные советские учреждения, выдали всех своих сообщников. Благодаря этому удалось задержать почти всех участников банды.

Суд приговорил Луковина, Сопина, Клементьева, Корецкого, Свиридова и Перфильева к высшей мере наказания — расстрелу. Остальных — к различным срокам тюремного заключения. Суд особо подошел к рассмотрению дел о соучастии в преступлениях Ведерниковой и Кузовлевой. Учитывая их чистосердечные показания, он ограничился довольно мягким приговором — к двум годам тюремного заключения.

Отдельно рассматривалось дело Евстигнея и Лукерьи Капустиных, Андрея Дубровина и Екатерины Савичевой. Капустина и Дубровина суд приговорил к высшей мере наказания. Лукерью Капустину и Екатерину Савичеву — к десяти годам тюремного заключения с последующей высылкой в Сибирь.

В городе воцарилось спокойствие.

_______________

Александр ГЕНЕРАЛОВ — офицер Вооруженных Сил СССР. Любовь к Отечеству обрела для него конкретный смысл в честном исполнении воинского долга. Увлеченность литературой вылилась в первое произведение — роман-детектив «Конец Волкодава» (был опубликован в сборнике «Поиск-2»). Писательский дебют состоялся в Южно-Уральском книжном издательстве.

Оглавление

Александр Генералов КОНЕЦ ВОЛКОДАВА

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

  Глава десятая

  Глава одиннадцатая

  Глава двенадцатая

  Глава тринадцатая

  Глава четырнадцатая

  Глава пятнадцатая

  Глава шестнадцатая

  Глава семнадцатая

  Глава восемнадцатая

  Глава девятнадцатая

  Глава двадцатая

  Глава двадцать первая

  Глава двадцать вторая

  Глава двадцать третья

  Глава двадцать четвертая

  Глава двадцать пятая

  Глава двадцать шестая

  Глава двадцать седьмая

  Глава двадцать восьмая

  Глава двадцать девятая

  Глава тридцатая