КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Семейный ритуал [Артур Игнатиус Конан Дойль] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Артур Конан Дойл Семейный ритуал

Исполняется 100 лет знаменитому Шерлоку Холмсу. Этот замечательный литературный герой, добрый друг миллионов читателей всего мира, многому научил людей, помог им стать мудрее, принять подлинные и отвергнуть ложные жизненные ценности.

Впервые двое неразлучных соратников и единомышленников, связанных верной и трогательной дружбой, Шерлок Холмс и доктор Уотсон, «увидели свет» в повести «Этюд в багровых тонах» в 1887 году. С тех пор эти герои привлекают к себе неослабное дружеское внимание многомиллионной читательской аудитории. Холмс настолько популярен, что его воспринимают уже скорее как живого человека, нежели как литературный персонаж, пусть и имевший реальных прототипов в лице доктора Белла и самого Артура Конан Дойла. Причины этой популярности известны. А формы, которые она принимает, очень разнообразны и порой забавны. Холмсу ставят памятники, ему до сих пор пишут письма с просьбами о помощи. В Лондоне, на Бейкер-стрит 221-а, существует специальная контора, где каждое из этих писем внимательно читается, а отправитель получает ответ. Любопытно, что, когда понадобилось установить мемориальную доску на доме Холмса в честь его «человеческого» столетия (ведь в «Этюде в багровых тонах» он появляется уже сорокалетним), энтузиасты после долгих поисков сумели-таки найти дом под номером 221-б, хотя прежде считалось, что эта улица кончается домом 221-а! Это ли не свидетельство искренней, доброй и благодарной преданности читателей одному из самых обаятельных героев мировой литературы?

К сожалению, тяга людей к тем гуманным идеалам, которые олицетворял собою Холмс, подчас эксплуатируется на Западе чисто коммерчески. Великого сыщика искусственно возрождают в новых произведениях. В них он остается блестящим мастером своего дела, но сама личность Холмса теряется, превращаясь в суррогат, бледную тень.

Сейчас на русский язык переведены все произведения Артура Конан Дойла о Холмсе, за исключением последнего рассказа — «Семейный ритуал» из сборника «Архив Шерлока Холмса». Он — перед вами. Думается, читатель будет рад новой встрече с давно любимым героем, встрече на этот раз действительно последней. Холмс снова с нами.

А. ШАРОВ, переводчик.
Семейный ритуал
Меня нередко удивляло одно противоречие в характере моего друга Шерлока Холмса. Обладая самым отточенным и упорядоченным умом в мире, проявляя строгость в одежде, он при этом был неряхой во всем, что касалось его привычек. Я и сам не могу считаться образцом опрятности: суматошная служба в Афганистане вкупе с природной склонностью к поэтическому беспорядку сделали меня куда более неряшливым, чем подобает врачу. Но я полагаю, что всему есть предел, и поэтому начинаю злиться, когда вижу, что человек хранит сигары в ведерке для угля, табак — в персидской туфле, а оставшиеся без ответа письма пришпиливает перочинным ножом к самой середине деревянной каминной доски. Кроме того, мне всегда казалось, что упражняться в пальбе из пистолета следует на свежем воздухе, и когда Холмс во время очередного приступа хандры начинает украшать противоположную стену патриотическим вензелем VR[1], я менее всего склонен думать, что вид нашей комнаты и воздух в ней становятся от этого лучше.

Но сильнее всего меня удручало отношение Холмса к бумагам. Уничтожать документы, связанные с законченными делами, он боялся, однако лишь раз в год находил в себе силы разобрать их и привести в порядок. Вот и получалось, что бумаги копились до тех пор, пока все углы не оказывались заваленными тюками с рукописями. Однажды зимним вечером, когда мы вместе сидели у огня, я набрался храбрости и предложил Холмсу потратить пару часов на то, чтобы сделать нашу комнату более пригодной для жилья. Он не мог отрицать, что просьба моя справедлива, а посему, состроив унылую гримасу, отправился в свою спальню, откуда вскорости вернулся, волоча за собой громадную жестяную коробку. Он поставил ее на пол посреди комнаты и, плюхнувшись перед ней на табуретку, откинул крышку. Я заметил, что короб уже на треть полон кипами бумаг, связанных красными ленточками в отдельные пачки.

— Здесь у меня множество дел, Уотсон, — сказал Холмс, бросив на меня озорной взгляд. — Знай вы, что тут хранится, вы бы, наверное, сейчас упрашивали меня вытащить из этого ящика старые бумаги, а не запихивать в него новые.

— Значит, это летопись ваших ранних дел? — спросил я. — Сколько раз я мечтал заполучить эти отчеты!

— Да, мой друг, все это написано рукой любителя еще до того, как мой биограф принялся восхвалять меня. — Он начал любовно извлекать из короба связку за связкой. — Здесь не только победы, Уотсон, здесь попадаются неплохие головоломки. Вот отчет об убийстве Тарлетонов; вот дело Вамбери, виноторговца; вот рассказ о приключениях русской старушки, а вот — необычайно любопытное дело об алюминиевом костыле, культяпом Риколетти и его противной женушке. А это… О, это и в самом деле находка!

Он достал крошечную деревянную шкатулку со скользящей крышкой, как у детского пенала. Из шкатулки Холмс извлек смятую бумажку, старомодный медный ключ, деревянный колышек с мотком бечевки и три ржавых металлических кружка.

— Ну-с, мальчик мой, что вы думаете об этом собрании? — спросил он.

— Очень любопытная коллекция.

— Но еще более любопытным покажется вам связанный с ней рассказ.

— Выходит, эти реликвии имеют свою историю?

— И такую, что они сами стали историей.

— Что вы хотите этим сказать?

— Они остались мне на память о деле, связанном с ритуалом Масгрейвов.

— Был бы рад услышать ваш рассказ о нем.

— И примиритесь с беспорядком? — задорно воскликнул он, — Ненадолго же хватило вашей тяги к чистоте, Уотсон. Но я буду счастлив, если вы присовокупите это дело к вашим анналам, поскольку оно содержит некоторые пункты, делающие его единственным в своем роде. Другого такого не найти в уголовной хронике Англии, да и любой другой страны, наверное.

Вы помните, как дело «Глории Скотт» и мой разговор с тем несчастным, о судьбе которого я вам поведал, впервые заставили меня всерьез задуматься о профессии, ставшей впоследствии делом всей моей жизни. Мы с вами познакомились, когда слава моя уже разнеслась вдаль и вширь, а общественность и полицейские власти признали во мне высшую инстанцию по распутыванию сложных дел. Поэтому вам вряд ли удастся понять, сколь тяжко мне приходилось на первых порах и как долго я не мот сдвинуть дело с мертвой точки.

Впервые приехав в Лондон, я поселился на Монтэгю-стрит, мой дом стоял за углом Британского музея. Там я и жил, заполняя дни вынужденной праздности изучением разных наук, которые считал полезными для успешного ведения дел. Время от времени мне доводилось разгадывать задачки, к решению которых меня по большей части привлекали мои однокашники, ибо в последние годы моей учебы в университете ходило немало разговоров обо мне и моих методах. Дело о ритуале Масгрейвов было третьим по счету, и именно благодаря интересу, который возбудила цепь необычайных событий, и тому обстоятельству, что, как оказалось, речь шла о больших ценностях, я начал свое восхождение к тем высотам, которых ныне достиг.

Реджинальд Масгрейв учился в одном колледже со мной, и мы были немного знакомы. Он не пользовался большой популярностью среди выпускников, хотя мне всегда казалось, что его напускная гордыня была призвана лишь скрыть доходящую до крайности природную застенчивость. Внешне это был истый аристократ, худощавый, с большими глазами и тонко очерченным носом. Держался он светски, хотя и с некоторой вялостью. Масгрейв был отпрыском одного из древнейших родов нашего королевства, но он представлял его младшую ветвь, отделившуюся от генеалогического древа северных Масгрейвов где-то в шестнадцатом столетии и обосновавшуюся в западном Сассексе. Поместье Хэрлстоун, вероятно, самое древнее из ныне обитаемых родовых гнезд графства. На всем облике Масгрейва лежала печать этого старинного дома, и при взгляде на его бледное утонченное лицо или ровную посадку головы мне неизменно вспоминались серые своды, высокие окна и древние руины феодальных замков.

Раз или два между нами завязывалась беседа, и я, помнится, более чем однажды замечал, сколь живой интерес проявляет он к моим методам наблюдения и выводам.

Я не встречался с ним четыре года, но вот как-то утром он пришел 8 мою квартиру на Монтэгю-стрит. Масгрейв почти не изменился. Одет он был по последней молодежной моде (щегольство всегда было его маленькой слабостью) и сохранил ту мягкую сдержанность манер, которая всегда отличала его.

— Ну, как твои дела, Масгрейв? — спросил я после того, как мы обменялись сердечным рукопожатием.

— Ты, наверное, уже наслышан о смерти моего несчастного отца, — ответил он. — Его похоронили два года назад, и с тех пор мне приходится управлять поместьем. А поскольку я еще и член парламента от нашего округа, жизнь моя полна хлопот. Ну, а ты, как я понимаю, решил применить на деле те способности, которыми так удивлял всех нас, верно, Холмс?

— Да, — отвечал я. — Решил вот жить своим умом.

— Рад это слышать, ибо сейчас мне очень пригодился бы твой совет. У нас в Хэрлстоуне творятся странные дела, и полиция не в состоянии пролить свет на происходящее. События необычайные и совершенно необъяснимые.

Можете себе представить, с каким жадным вниманием я слушал его, Уотсон. Мне казалось, что шанс, о котором я мечтал в те долгие месяцы вынужденного безделья, наконец-то у меня в руках. В глубине души я верил, что меня ждет успех там, где другие потерпели неудачу, и вот мне представился удобный случай проверить свои силы.

— Прошу тебя, расскажи подробнее! — воскликнул я. Реджинальд Масгрейв уселся напротив и закурил предложенную мною сигарету.

— Должно быть, ты знаешь, что я холостяк, — сказал он. — Однако мне приходится держать в Хэрлстоуне большой штат прислуги, поскольку старый дом разваливается и следить за ним нелегко. Кроме того, я охраняю округу от браконьеров, а когда разрешен отстрел фазанов, устраиваю приемы, так что мне постоянно должно хватать рабочих рук. В общей сложности у меня восемь служанок, кухарка, дворецкий, два лакея и мальчик на побегушках. В саду и на конюшне, разумеется отдельный штат.

Дольше всех у нас прослужил дворецкий Брайтон — около двадцати лет. Когда мой отец нанял его, Брайтон был безработным школьным учителем. Вскоре благодаря энергии и характеру он стал бесценным помощником в хозяйстве. Это крупный миловидный мужчина, на вид ему дашь не больше сорока. Он владеет несколькими языками, играет почти на всех музыкальных инструментах. Удивляюсь, почему он при всех своих способностях и незаурядном даровании столь долгое время довольствовался такой должностью. Однако мне казалось, что ему у нас хорошо, а менять что-либо в жизни просто лень.

Но у этого образца совершенства есть один изъян. Он немного донжуан, а такому человеку, как ты понимаешь, нетрудно справиться с этой ролью в деревенской глуши. Пока Брайтон был женат, все шло хорошо, но вот он овдовел, и с тех пор с ним хлопот не оберешься. Несколько месяцев назад мы начали было надеяться, что он скоро утихомирится, поскольку он стал женихом Рэчел Хауэлс, нашей младшей горничной. Но он бросил ее и принялся увиваться за Джанет Треджелис, дочерью главного егеря. Рэчел — милая девушка, но обладает крайне вспыльчивым валлийским норовом. У нее случился приступ мозговой лихорадки, и теперь она ходит по дому (по крайней мере, ходила до вчерашнего дня), как живая тень той Рэчел, которой она была прежде, и вокруг глаз у нее черные круги. Такова первая из разыгравшихся в Хэрлстоуне драм. Однако вторая заставила нас напрочь позабыть о первой, а предшествовало ей позорное изгнание дворецкого Брайтона.

Вот как это случилось. Я уже говорил, что он был образованным человеком. Образованность-то и стала причиной его падения, поскольку она породила неодолимое любопытство, заставлявшее Брайтона совать свой нос в дела, которые никак его не касались. Я понятия не имел, сколь далеко завело его это любопытство, но вот однажды пустячный, казалось бы, случай раскрыл мне глаза.

Как-то на прошлой неделе — в четверг вечером, если уж быть точным — я не мог уснуть, потому что сдуру выпил чашку крепкого черного кофе. Промучившись до двух часов ночи, я понял, что уснуть не удастся, а посему встал и зажег свечу, намереваясь продолжить чтение романа. Но книга осталась в биллиардной, и я, накинув халат, отправился за ней. Чтобы добраться до биллиардной, надо спуститься на один лестничный пролет и пересечь коридор, соединяющий библиотеку и оружейную. Можешь представить себе мое удивление, когда, заглянув в этот коридор, я увидел за открытой дверью библиотеки мерцание света: ведь прежде, чем лечь в постель, я самолично погасил там свет и закрыл дверь. Первым делом я, естественно, подумал о взломщиках. Стены коридоров в Хэрлстоуне богато украшены старинным трофейным оружием. Сняв с одной из них алебарду, я оставил свечу, на цыпочках подкрался к раскрытой двери и заглянул внутрь.

В библиотеке был наш дворецкий Брайтон. Он сидел в старом, глубоком кресле, а на коленях у него лежал лист бумаги, судя по виду, какая-то карта. Брайтон подпирал ладонью лоб и пребывал в глубокой задумчивости. Онемев от изумления, я стоял в темноте и смотрел на него. Тонкая свечка на краю стола отбрасывала тусклый свет, но его оказалось достаточно, чтобы я смог заметить, что Брайтон одет. Вдруг он встал с кресла, подошел к стоявшему сбоку бюро и, отперев его, выдвинул один из ящиков. Он достал оттуда какую-то бумагу, вернулся к креслу, разложил ее рядом со свечкой и принялся изучать с пристальным вниманием. Негодование, которое охватило меня при виде человека, спокойно читающего наши семейные бумаги, оказалось настолько сильным, что я сделал шаг вперед, и Брайтон, подняв глаза, увидел меня стоящим в дверях, Он вскочил, лицо его сделалось мертвенно-бледным от страха. Ту похожую на карту бумагу, которую Брайтон изучал, когда я впервые увидел его, он проворно запихнул за пазуху.

— Так! — воскликнул я. — Вот, значит, чем вы платите нам за доверие! Вы завтра же оставите службу в моем доме.

Он поклонился с видом совершенно сломленного человека и молча проскользнул мимо меня. Свечка осталась на столе, и в ее свете я увидел бумагу, которую достал из бюро Брайтон. К моему удивлению, это оказался документ, не представлявший никакой ценности — копия вопросов и ответов, речевая часть довольно любопытного древнего церемониала, который именуется «ритуалом Масгрейвов». Этот семейный обряд, через который вот уже несколько веков проходит каждый Масгрейв, когда, становится совершеннолетним, интересен лишь посвященным и, возможно, до некоторой степени примечателен с точки зрения археолога. Но никакого практического смысла он не имеет.

— Вернемся к этой бумаге позже, — заметил я.

— Ну, если ты считаешь, что это необходимо, — поколебавшись, ответил он. — Однако продолжу свой рассказ. Я снова запер бюро, воспользовавшись ключом, который оставил Брайтон, и повернулся, чтобы уйти, когда с удивлением обнаружил, что дворецкий возвратился и стоит передо мной.

— Мистер Масгрейв, сэр! — хриплым от наплыва чувств голосом вскричал он. — Я не снесу такого срама. Я всю жизнь гордился тем местом, которое занимал, и бесчестье убьет меня. И в том, что прольется моя кровь, будете виноваты вы, сэр. А она прольется, если вы повергнете меня в отчаяние. Коли не можете держать меня в доме после всего случившегося, так хоть позвольте подать вам прошение и уйти через месяц, якобы по собственному почину. Ради бога, мистер Масгрейв! Это я еще переживу. Но только не вышвыривайте меня на виду у всей челяди и знакомых.

— Вы не заслуживаете таких церемоний, Брайтон, — ответил я. — Ваше поведение в высшей степени постыдно. И все же, поскольку вы долго жили в семье, я не хочу позорить вас прилюдно. Тем не менее месяц — слишком долгий срок. Вы уберетесь отсюда через неделю и объясните свой отъезд любой угодной вам причиной.

Он понурил голову и побрел прочь с видом человека, потерпевшего полный крах. А я погасил свет и вернулся в свою комнату.

В последующие два дня Брайтон исполнял свои обязанности с большим усердием. Я не вспоминал о случившемся и с некоторым любопытством ждал, как же он в конце концов прикроет свой позор. Однако утром третьего дня он вопреки своему обыкновению не явился ко мне за распоряжениями сразу же после завтрака. Выходя из столовой, я случайно встретил Рэчел Хауэлс, служанку. Я уже говорил, что она лишь недавно оправилась после болезни. Она была бледна и измучена, и я принялся выговаривать ей за то, что она приступила к работе.

— Вы должны лежать, — сказал я. — А к своим обязанностям вернетесь, когда окрепнете.

Рэчел как-то странно посмотрела на меня, и я подумал: уж не безумна ли она?

— Я уже достаточно окрепла, мистер Масгрейв, — ответила она.

— Посмотрим, что скажет врач, — заявил я. — А пока кончайте работу. Когда пойдете вниз, передайте Брайтону, что я хочу его видеть.

— А дворецкий исчез, — был ее ответ.

— Исчез?! Как исчез?

— Исчез, и все. И никто его не видел. В комнате его нет. Он исчез, да! Исчез!

Она привалилась спиной к стене и разразилась хохотом, а я, повергнутый в ужас этой внезапной истерикой, бросился к звонку, чтобы позвать на помощь. Кричащую и рыдающую девушку отвели в ее комнатку, а я тем временем начал расспрашивать о Брайтоне. Он исчез, это было несомненно. Постель его была нетронута. После того, как накануне вечером он удалился к себе в комнату, его больше никто не видел. Однако трудно было понять, каким образом он покинул дом, поскольку утром обнаружилось, что двери и окна закрыты на замок. Одежда, часы и даже деньги Брайтона находились в комнате, но черный сюртук, в котором он обычно ходил, пропал. Пропали и тапочки, а вот ботинки остались на месте. Куда же он мог отправиться среди ночи, и что с ним теперь?

Мы обыскали весь дом от подвала до чердака, но нигде не было никаких следов Брайтона, Как я уже говорил, дом представляет собой настоящий лабиринт, в особенности самое старое крыло, которое сейчас практически необитаемо, но мы тем не менее перерыли все комнаты и чуланы, не обнаружив ни малейших следов пропавшего. Я не мог поверить, что он ушел, бросив все свои пожитки. Но тогда где же он? Я вызвал местную полицию, но это ничего не дало. Прошлой ночью был дождь, и мы осмотрели все лужайки и тропинки вокруг дома. Напрасный труд. Так обстояли дела, когда новый поворот событий отвлек наше внимание от этой тайны.

В течение двух дней Рэчел Хауэлс была очень больна, она то бредила, то впадала в истерику, и мы наняли для нее ночную сиделку. На третью ночь после исчезновения Брайтона та увидела, что пациентка спокойно спит, и тоже прикорнула в кресле, а ранним утром, проснувшись, обнаружила, что постель пуста, окно распахнуто и больная бесследно исчезла. Меня тут же подняли, и мы с двумя лакеями бросились искать пропавшую девушку. Нам не составило труда определить, куда она направила свои стопы: мы прошли по следам, начинавшимся от ее окна, пересекли лужайку и добрались до пруда. Здесь следы исчезали неподалеку от гаревой тропинки, которая вела прочь из парка. Глубина озера в том месте — восемь футов, и ты можешь себе представить, что мы почувствовали, когда увидели, что следы несчастной безумной девушки обрываются прямо у его края!

Разумеется, мы сразу же принесли драги и принялись искать утопленницу, но нам не удалось найти тело. Зато мы вытащили на поверхность предмет, оказавшийся для нас большой неожиданностью. Это был холщовый мешок, в котором лежала груда старого ржавого железа и несколько тусклых стекляшек. За исключением этой странной находки мы не смогли извлечь из пруда ничего. Несмотря на усердные поиски, предпринятые вчера, мы так до сих пор ничего и не знаем о судьбе Рэчел Хауэлс и Ричарда Брайтона. Полиция графства в полной растерянности, и я пришел к тебе — моей последней надежде.

Вы представляете себе, Уотсон, с каким жадным вниманием я слушал рассказ об этих необычайных событиях и как старался связать их между собой одной нитью. Дворецкий исчез. Девушка исчезла. Девушка любила дворецкого, однако впоследствии могла возненавидеть его, причины на то были. В ее жилах текла валлийская кровь, она была натурой вспыльчивой и страстной. Сразу же после исчезновения Брайтона она испытывала сильное возбуждение. Она бросила в пруд мешок с довольно любопытным содержимым. Все эти обстоятельства необходимо было принять в расчет, хотя ни одно из них не вело меня к сути дела. С чего же началась эта цепь событий? И где искать конец?

— Покажи мне эту бумагу, Масгрейв, — попросил я. — Ту самую, которую твой дворецкий счел необходимым изучить даже с риском потери места.

— Этот наш ритуал — довольно вздорная игра, — ответил он. — Но в ней есть спасительная и все извиняющая красота древности. Копия вопросов и ответов у меня с собой. Если хочешь, можешь взглянуть.

Он протянул мне вот эту самую бумажку, Уотсон. Вот какому странному экзамену подвергался каждый Масгрейв, становясь мужчиной. Прочту вам вопросы и ответы в том порядке, в каком они тут записаны:

«Кому это принадлежало?

Тому, кто ушел.

Кому это достанется?

Тому, кто придет.

Где было солнце?

Над дубом.

Где была тень?

Под елью.

Как они шагали?

Десять левой, десять правой — к северу; пять левой, пять правой — к востоку; два левой, два правой — к югу; раз левой, раз правой — к западу и вниз.

Что мы за это отдадим?

Все, что имеем.

Почему отдадим?

В знак верности».

— На оригинале не было даты, но такой орфографией пользовались в середине семнадцатого столетия, — заметил Масгрейв. — Боюсь, однако, что эта бумага мало поможет тебе в раскрытии тайны.

— Во всяком случае, из нее мы узнали еще об одной тайне, и разгадка первой может оказаться также разгадкой второй, — ответил я. — Ты простишь меня, Масгрейв, если я скажу, что твой дворецкий, по-моему, очень умный человек и что он обладает гораздо большей прозорливостью, чем десять поколений его хозяев?

— Что-то я тебя не пойму, — сказал мне Масгрейв. — По-моему, эта бумажонка не имеет никакого практического значения.

— А вот мне кажется, что ее практическое значение огромно, и Брайтон, похоже, придерживался той же точки зрения. Вероятно, он видел эту бумагу еще до той ночи, когда ты его поймал.

— Очень может быть. Мы ее не прятали.

— А в последний раз он просто хотел освежить в памяти содержание записи. Насколько я понял, у него была какая-то карта или план, который он сверял с рукописью и который сунул в карман при твоем появлении?

— Это верно. Но какой ему прок в нашей старой семейной традиции и что означает этот бессвязный набор слов?

— Думается, выяснить это будет нетрудно, — ответил я. — Если ты не возражаешь, мы с первым же поездом отправимся в Сассекс и там, на месте, глубже вникнем в дело.

После полудня мы оба были в Хэрлстоуне. Вероятно, вы видели изображения и читали описания этого знаменитого старого дома, поэтому скажу лишь, что он был выстроен в форме буквы «Г». Длинное крыло дома — его новая часть, а короткое — древняя основа. Над низкой дверью с бесчисленными перемычками в середине старого крыла в камне высечена дата 1607, но знатоки, сходятся во мнении, что балки и кладка гораздо старше. Чудовищно толстые стены и крошечные оконца этой части дома вынудили семейство начать в прошлом веке возведение нового крыла, а старое теперь если и используют, то лишь как кладовую и погреб. Роскошный парк с красивыми старыми деревьями обрамляет дом, а озеро, о котором упоминал мой клиент, расположено рядом с аллеей, ярдах в двухстах от здания.

Я уже проникся твердым убеждением, Уотсон, что в деле этом одна тайна, а не три, и что если я смогу правильно прочесть ритуал Масгрейвов, в руках у меня окажется ключ, с помощью которого я узнаю правду и о дворецком Брайтоне, и о служанке Хауэлс. На это я и направил все свои усилия. Почему слуга так стремился овладеть тайной старого ритуального диалога? Очевидно, потому что он разглядел в нем нечто ускользнувшее от внимания многих поколений этих деревенских сквайров. Нечто позволявшее ему рассчитывать на личную выгоду. Что же? И как это нечто повлияло на его судьбу?

Когда я прочел текст ритуала, мне стало совершенно ясно, что упоминавшиеся в нем измерения пути шагами относились к какой-то точке и что в остальной части документа содержалось скрытое указание, намек на то, что спрятано в этой точке. Я понимал: обнаружив это место, мы сделаем шаг вперед и поймем, какой секрет пытались сохранить от забвения те древние Масгрейвы и почему они прибегли для этого к столь необычному способу. Они дали нам две начальные вехи — дуб и ель. Относительно дуба сомнений быть не могло: прямо перед домом, по левую сторону от аллеи, высился старинный дуб, дуб-патриарх, едва ли не самое величественное из всех виденных мною деревьев.

— Он уже стоял тут, когда писался текст ритуала? — спросил я Масгрейва, проезжая мимо дуба.

— Весьма вероятно, что он рос здесь еще во времена нашествия норманнов, — ответил хозяин поместья. — Его ствол имеет двадцать три фута в обхвате.

Итак, я с точностью определил свой первый ориентир.

— А старые ели здесь есть? — спросил я.

— Вон там раньше стояла одна древняя ель, но десять лет назад в нее угодила молния, а пень мы спилили.

— Но ты знаешь, где она была?

— Разумеется.

— Других елей нет?

— Старых нет. Зато много буков.

— Я хотел бы осмотреть место, где она росла.

Мы подкатили к дому на двуколке, и мой клиент тут же, не входя внутрь, повел меня на лужайку, где зияла проплешина, оставшаяся после ели. Она находилась приблизительно на равном расстоянии от дуба и от дома. Судя по всему, мое расследование подвигалось.

— Наверное, теперь уже невозможно выяснить, сколь высока была эта ель? — спросил я.

— Могу ответить хоть сейчас. Шестьдесят четыре фута.

— Откуда ты знаешь? — изумился я.

— Когда мой старый воспитатель давал мне уроки тригонометрии, как-то так получалось, что мы все время измеряли высоту. В отрочестве я измерил каждое дерево и строение в нашем поместье.

Это была неожиданная удача. Сведения поступали ко мне даже быстрее, чем я мог бы надеяться.

— Скажи-ка, твой дворецкий когда-нибудь задавал тебе такой же вопрос? — осведомился я.

Реджинальд Масгрейв удивленно взглянул на меня.

— Теперь, когда ты заговорил об этом, я вспоминаю. Несколько месяцев назад Брайтон спрашивал, высока ли была ель. Он сказал, что побился об заклад с конюхом…

Это была отличная новость, Уотсон, ибо мне стало ясно, что я на верном пути. Я поднял глаза на солнце. Оно стояло низко, и я подсчитал, что менее чем через час солнце будет как раз над верхушкой старого дуба. Таким образом исполнится одно из упомянутых в ритуале условий. Что касается тени под елью, то речь конечно же могла идти только о дальнем конце тени, иначе в качестве вехи был бы избран сам ствол. Теперь мне предстояло узнать, где будет дальний конец тени, когда солнце станет прямо над дубом.

— Должно быть, это оказалось не так-то просто. Холмс. Ведь ели больше не было.

— По крайней мере я знал, что если это удалось Брайтону, то удастся и мне. Да и трудностей, по сути дела, не было, Я отправился с Масгрейвом в его кабинет и выстрогал вот этот колышек, к которому привязал вот эту бечевку с узелком через каждый ярд. Потом я взял два колена удилища, составившие как раз шесть футов, и вернулся вместе со своим клиентом к месту, где росла ель. Солнце только-только зависло над дубом. Я поставил удочку торчком, отметил направление тени и измерил ее. Длина составила девять футов. Сделать расчет было очень просто. Если удочка длиной шесть футов давала тень в девять, значит, дерево высотой шестьдесят четыре фута отбрасывает тень длиной девяносто шесть футов, а направления этих теней, разумеется, совпадают. Я отмерил расстояние и оказался возле самой стены дома. Здесь я воткнул в землю колышек. Вы можете вообразить, Уотсон, какое радостное волнение охватило меня, когда в паре дюймов от моего колышка я увидел в земле коническую вмятинку. Я понял, что эту метку оставил производивший измерения Брайтон и что я по-прежнему иду по его следам.

Отсюда я принялся вышагивать, предварительно определив по карманному компасу стороны света. Сделав десять шагов правой ногой и десять левой, я очутился возле угла дома и снова воткнул в землю колышек, затем тщательно отсчитал пять шагов к востоку и два к югу. Теперь я стоял у самого порога дома. Два шага к западу означали, что я должен пройти их по выложенному камнем коридору. Здесь было место, упомянутое в ритуале.

Никогда прежде не испытывал я такого жестокого разочарования, Уотсон. Какое-то мгновение мне казалось, что в мои расчеты вкралась грубая ошибка. Лучи заходящего солнца освещали пол коридора, и я видел, что старые, истертые ступнями камни, которыми он был вымощен, плотно прилегали друг к другу и держались на цементе. Было ясно, что их не сдвигали много лет. Брайтон не оставил здесь никаких следов своей деятельности. Я простучал пол, но звук везде был одинаковый, трещин и полостей не оказалось. Однако Масгрейв, который начал понимать истинный смысл моих действий и был теперь так же взволнован, как и я, очень кстати достал рукопись и проверил расчеты.

— И вниз! — вскричал он. — Ты забыл об этих словах: «и вниз!»

Мне казалось, что эти слова означают, что мы должны копать, но теперь я мгновенно осознал свое заблуждение и воскликнул:

— Значит, под этими плитами есть погреб?!

— Да, такой же старый, как и дом. Вот здесь, за этой дверцей.

Мы спустились по каменной винтовой лестнице, и мой спутник, чиркнув спичкой, запалил большую лампаду, которая стояла на бочке в углу. В тот же миг мне стало ясно, что мы наконец достигли нужного места и что недавно тут побывал кто-то еще. Подвал служил дровяным складом, но теперь поленья, которые, очевидно, прежде усеивали весь пол, были свалены у стен с таким расчетом, чтобы обнажить середину пола. На этом пятачке лежала огромная тяжелая плита с ржавым железным кольцом в центре. К кольцу был привязан клетчатый черно-белый шейный платок.

— Боже! — вскричал мой клиент. — Это же шарф Брайтона, могу поклясться. Что тут делал этот негодяй?

По моему предложению вызвали пару местных полицейских, чье присутствие было необходимо. Потом мы попытались поднять плиту, потянув за шарф. Я смог лишь слегка сдвинуть ее, и только с помощью одного из констеблей мне наконец удалось оттянуть плиту в сторону. Под ней зияло черное отверстие. Мы заглянули в него. Став сбоку на колени, Масгрейв опустил в дыру лампаду. Нашим взорам предстала каморка площадью в четыре квадратных фута и глубиной футов в семь. Возле одной стены стоял низкий обитый медью деревянный сундук с поднятой крышкой, в замке торчал вот этот занятный старый ключ. Снаружи сундук окутывал толстый слой пыли, дерево было источено червями, на внутренних стенках обильно наросла синеватая плесень. По дну сундука было разбросано несколько металлических кружков. Судя по виду, старые монеты, такие же, как эти. Они составляли все содержимое сундука, больше в нем ничего не было.

Однако в тот миг мы не думали о старом сундуке, поскольку наши взгляды были прикованы к тому, что находилось рядом с ним. Это было человеческое тело, облаченное в черный сюртук. Человек сидел на корточках, упираясь лбом в край сундука и обхватив его руками. В этой позе кровь, останавливаясь, приливает к голове, и теперь никто не смог бы опознать это лицо цвета сырой печени. И тем не менее мой клиент, едва мы вытащили труп наружу, сразу, же определил по росту, одежде и волосам, что это и есть его пропавший дворецкий. Он был мертв уже несколько дней, но на теле не оказалось ни ран, ни синяков, которые помогли бы воссоздать картину его ужасного конца. Так что тайна оставалась неразгаданной даже после того, как труп был извлечен из подземелья. И эта тайна была почти столь же неразрешима, как и первая.

Должен признаться, Уотсон, что до того момента расследование приносило мне одни разочарования. Я рассчитывал, что дело прояснится, как только мы найдем место, о котором говорилось в ритуальном тексте. Мы нашли его, однако, судя по всему, я был все так же далек от решения и не понимал, что же именно прятала здесь с такими предосторожностями семья Масгрейвов. Да, мне удалось пролить свет на участь Брайтона, но теперь предстояло выяснить, каким образом эта участь постигла его и какую роль сыграла в деле исчезнувшая девушка.

Я уселся на стоявший в углу бочонок и принялся думать. Вы знаете мой метод, Уотсон. Я ставлю себя на место противника и, оценив его умственные способности, пытаюсь представить себе, как бы я сам действовал в подобных обстоятельствах. В данном случае дело упрощалось тем, что Брайтон обладал великолепным умом, и мне не надо было, выражаясь языком астрономов, делать поправку на несоответствие. Брайтон знал: тут спрятаны какие-то ценности. Он вычислил точное место. Он обнаружил, что клад прикрыт камнем, который не сдвинуть в одиночку. Каким же должен быть следующий шаг? На помощь извне надежды нет. Даже имея верного сообщника за пределами поместья, Брайтон подвергал себя порядочному риску быть пойманным: ведь он не смог бы избежать взлома. Значит, с его точки зрения предпочтительнее было бы иметь пособника в самом доме. Но к кому он мог обратиться за помощью? Эта девушка была когда-то предана ему, а мужчине, как бы дурно он ни обходился с женщиной, трудно понять, что в конце концов он может лишиться ее любви. Значит, Брайтон должен попробовать помириться с этой девицей Хауэлс, оказав ей несколько знаков внимания, а потом склонить ее к соучастию. Ночью они вдвоем придут в подземелье и совместными усилиями поднимут камень. До сих пор я мог проследить за их действиями так, словно видел все собственными глазами.

Однако поднять такой камень мужчине и женщине очень тяжело. Это была нелегкая работа даже для меня и того дюжего сассекского полицейского. Чем же облегчить себе задачу? Вероятно, они сделали то же, что сделал бы на их месте я.

Я поднялся с бочонка и тщательно осмотрел валявшиеся на полу поленья, почти сразу же найдя то, что и ожидал найти. На торце одной из чурок, имевшей в длину фута три, виднелась четкая вмятина, а еще несколько поленьев были придавлены с боков так, словно на них лежал рядный груз. Видимо, поднимая камень, сообщники совали в щель деревяшки до тех пор, пока она не стала достаточно широкой, чтобы пролезть, а потом поставили одну из чурок на торец, подперев ею плиту. Весом камня полено вдавило в ребро соседней плиты, поэтому в нижнем торце и осталась вмятина. До сих пор все мои предположения были вполне обоснованными, но как же воссоздать ночную драму? Совершенно очевидно, что в лаз мог протиснуться только один из них. И это был Брайтон. Девушка, должно быть, ждала наверху. Брайтон отомкнул сундук и, очевидно, передал ей содержимое, коль скоро мы не нашли его на месте. А потом? Что же случилось потом?

Быть может, жажда мести, тлевшая в страстной душе этой женщины, вновь вспыхнула, когда она увидела, что человек, который причинил ей много зла — возможно, гораздо больше, чем мы думаем, — вдруг оказался в ее власти? Или же полено случайно соскользнуло с плиты и камень запечатал выход из подземелья, превратив его в гробницу Брайтона? Может быть, девушка виновна лишь в том, что умолчала о постигшей его участи? Или это ее рука внезапно выбила подпорку, и плита с грохотом легла на место? Как бы там ни было, но я вижу эту девушку. Она сломя голову несется вверх по винтовой лестнице, вцепившись руками в свое сокровище. В ушах у нее, наверное, звенит от приглушенных криков, доносящихся сзади; она слышит, как руки ее неверного возлюбленного, задыхающегося под плитой, выбивают по камню неистовую дробь…

Вот чем объясняется ее бледность, нервное расстройство и истерические припадки на другое утро.

Но что же хранилось в сундуке? И как девушка распорядилась его содержимым? Должно быть, в сундуке лежали те самые стекляшки и железки, которые выудил из пруда мой клиент. Девушка при первой же возможности швырнула их туда, стерев таким образом последний след своего преступления.

Минут двадцать я сидел как истукан и ломал голову над всеми этими вопросами. Бледный Масгрейв по-прежнему стоял рядом, покачивая лампаду из стороны в сторону и глядя в лаз.

— Это монеты времен Карла Первого, — сказал он наконец и протянул мне несколько кружков, извлеченных из сундука. — Значит, мы правильно определили дату рождения ритуала.

— Быть может, мы отыщем и еще кое-что, имеющее отношение к Карлу Первому, — воскликнул я, внезапно осознав вероятный смысл первых двух вопросов ритуального текста. — Покажи-ка мне содержимое того мешка, который ты выловил в пруду.

Мы поднялись в его кабинет, и Масгрейв разложил передо мной этот металлолом. Осмотрев обломки, я понял, почему хозяин дома не счел эту рухлядь достойной серьезного внимания. Металл почти почернел, камни утратили блеск и затуманились. Но вот я потер один из них о рукав, и камень сверкнул, как искорка, в моей темной сложенной ковшиком ладони. Металлическая деталь была выкована в виде двойного кольца, но смялась и погнулась, потеряв первоначальную форму.

— Имей в виду, — сказал я, — роялистская партия господствовала в Англии даже после смерти короля. Вполне вероятно, что ее вожди, которым в конце концов все же пришлось спасаться бегством, оставили после себя множество кладов с самыми драгоценными своими сокровищами, чтобы вернуться за ними в более спокойные времена.

— Мой предок, сэр Ральф Масгрейв, был видным роялистом и правой рукой Карла Второго во времена его скитаний, — сказал мой друг.

— Вот как? — воскликнул я. — В таком случае я полагаю, что это обстоятельство дает нам последнее недостающее звено. Я должен тебя поздравить: ты стал обладателем — пусть и при трагических обстоятельствах — реликвии огромной ценности и еще большего исторического значения.

— Что же это за реликвия? — задохнувшись от изумления, спросил Мас-грейв.

— Древний венец английских королей, ни больше ни меньше.

— Что?! Это корона?

— Совершенно верно. Вспомни ритуальный текст. Как там было? «Кому это принадлежало? — Тому, кто ушел». Подразумевалась казнь Карла Первого. Далее: «Кому это достанется? — Тому, кто придет». Тут имелся в виду Карл Второй, чье восшествие на престол уже предрекали. Думаю, можно не сомневаться в том, что этот венец, ныне помятый и бесформенный, некогда обрамлял чело державных Стюартов.

— Но как он очутился в пруду?

— О, на этот вопрос так сразу не ответишь, — сказал я и коротко обрисовал ему всю цепь предположений и доказательств. Когда я кончил свой рассказ, уже стемнело и в небе ярко сияла луна.

— Почему же тогда корона не досталась Карлу Второму после его возвращения? — спросил Масгрейв, снова запихнув реликвию в холщовый мешок.

— Тут ты затронул вопрос, который мы, наверное, никогда не сможем прояснить. По-видимому, хранивший тайну Масгрейв умер в период междуцарствия и по недосмотру оставил этот указатель потомкам, так и не объяснив его истинного смысла. С тех самых пор и доныне документ переходил от отца к сыну, пока не попал наконец в руки человеку, который вырвал у него тайну и пустился в рискованное предприятие, стоившее ему жизни.

Такова история ритуала Масгрейвов, Уотсон. Теперь корона хранится в Хэрлстоуне, хотя хозяева поместья столкнулись с некоторыми затруднениями юридического толка и были вынуждены заплатить значительную сумму за разрешение оставить реликвию у себя. Уверен, что они с радостью покажут ее вам, если вы сошлетесь на меня, О Рэчел Хауэлс больше ничего не известно. Вполне вероятно, что она покинула Англию и увезла воспоминание о своем преступлении с собой в заморские страны.

Примечания

1

Да здравствует король (лат.). Прим. перев.

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***