Лед тронулся [Михаил Юрьевич Барщевский] (fb2) читать онлайн

Михаил Барщевский Лед тронулся

Уважаемые читатели!

Хочу предупредить — все персонажи вымышленные. Даже если какие-то фамилии вам покажутся знакомыми — это всего лишь придуманные фамилии. И события все придуманные. Описывая реальные исторические факты, автор дает их в своем понимании, своем восприятии и совсем не претендует на историческую точность идокументальность описания.

Достижения современной исторической науки автором сознательно игнорировались.

Глава 1

На второй вечер после возвращения Вадима и Лены в Москву у Осиповых-старших, дабы Ленке не возиться с угощением, собрался весь «кагал». Приехали обе пары Баковых, старшие и младшие, тетя Оля, разумеется, и бабушка Аня.

Машка поначалу не отходила от родителей. А потом, выяснив для себя главный вопрос — поедет ли она с папой через полгода в США, ушла на свою орбиту. Она пересказывала подругам по телефону впечатления родителей от американской поездки, по сути хвастаясь тем, что ее папа с мамой весь мир уже посмотрели, а скоро и она поедет. Ни Лена, ни Вадим даже не догадывались, сколько за время их отсутствия у дочери появилось новых знакомых и подруг. Машке звонили мальчики. Она успела сообщить родителям, что у нее правило — самой мужчинам не звонить. Чтобы не зазнавались.

Когда же собралась вся родня, повертевшись между стариками минут десять, дав всем чмокнуть себя в щеку и высказаться, как она повзрослела и похорошела, Машка удалилась. Бывшая комната Лены и Вадима, где прошел первый год жизни Маши, стала опять на полгода ее обителью. Вадим обрадовался, узнав, что Машка пошла делать уроки. Илона хитро улыбнулась, она-то знала, что ближайшие часа два никто им домой дозвониться не сможет. «Ну и хорошо — поговорим хоть спокойно!» — решила рассудительная хозяйка квартиры.

Очень быстро семья разделилась на две группы. В первой солировала Лена с рассказами о бытовой стороне американской жизни, магазинах, чудесах кухонной техники и продуктовых прилавков. Апофеозом «американской истории» стал подробный рассказ о посудомоечной машине. Три бабушки — Эльза, Аня и Лиза, плюс Илона, слушали, плохо веря своим ушам. Особенно бабушка Эльза и Илона впечатлились рассказом о посудомойке — на столе в гостиной, а частично уже и на кухне красовались горы грязной посуды, которую предстояло перемыть после ухода гостей.

Бабушка Аня отреагировала на рассказ о микроволновой печи неадекватно. Вместо того, чтобы восхититься западным прогрессом, она печально заметила:

— Леночка, а ты знаешь, между прочим, что первым микроволновую печь придумал советский инженер. И было это еще в тридцать шестом году?

— Откуда, интересно, Анна Яковлевна, у вас такие глубокие познания в технике? — без промедления пошла в атаку бабушка Эльза.

— А мы с ним вместе сидели, — спокойно, не желая ввязываться в очередную баталию, ответила девяностолетняя старая большевичка.

— Ну ясное дело, ваша власть сажала любого, кто хоть мало-мальски что-то соображал! — Эльза победно улыбнулась. Лена, позабывшая постоянные «разборки» старух, удивилась, как любая тема возвращала им боевой дух.

— Продолжай, Леночка! — восстановила мир Илона.

Тетя Оля привычно поддакнула сестре:

— Да, Леночка, продолжай!

* * *

Вторая группа, возглавляемая Вадимом, обсуждала политику. Илья Иосифович, который совсем плохо слышал, сидел, подавшись вперед, и ничего не спрашивал, не комменгировал. Скоро выяснилось, что он спит. Еще в Америке Вадиму с Леной сообщили, что у него опухоль, оперировать нельзя, но при помощи химиотерапии врачи обещали на полгода протянуть ему жизнь.

Выглядел Илья Иосифович паршиво, серый цвет лица, осунувшийся, с дрожащими пальцами и совсем облысевший.

Владимир Ильич, привыкший к мысли о скорой потере отца, слушал рассказ Вадима внимательно, периодически вступая в спор, пытаясь защитить американское общество от несправедливых нападок зятя.

Наталия Васильевна кивала, соглашаясь с мужем. Сам того не ведая, он подыгрывал ее планам. Теперь, коли уж так получилось, что из-за этой чертовой Перестройки Вадим оказался вовсе не таким уж «бесперспективным», а даже наоборот, у нее созрел новый грандиозный прожект. Вадима пригласили на работу в США, значит, он сумеет и им с Володей обеспечить там достойный уровень жизни. Сидеть здесь при пустых прилавках и политической ситуации сродни пороховой бочке, вокруг которой дикари-перестройщики разложили круговой костер, ей казалось глупым. К тому же надвигалась старость, а это — врачи. Вот у свекра рак проморгали! Нет, советская медицина не вызывала больше никакого доверия. Даром, что они с мужем по-прежнему были прикреплены к поликлинике на Грановского. А что толку?! Лекарств все равно было не достать. Уехать! Только ехать — это и был гот план, которому сейчас так усердно помогал осуществиться обычно недалекий Володя.

Михаил Леонидович, казалось, не слушал сына совсем. Он просто цвел. Млел. Машка бы сказала — торчал. Михаил Леонидович был счастлив — его сын рассказывал о США.

Он там был. Он видел. Он вернулся на коне, с победой. Его пригласили поработать в США. И это его — непутевого Вадьку! Который в школе учился как попало! Его сына, из которого он сделал юриста международного класса. Ну пусть еще молод и горяч, пусть не понимает, что из Союза надо уезжать с Леной и Машкой. Он сам-то с Илоной, разумеется, никуда не поедет. Ему и здесь помирать хорошо. А продукты он и в гастрономе своем достанет. С голоду и сейчас не пухнут. А жизнь как-нибудь да наладится!

Вадим рассказывал не о тойфле и не об итоговой победе над «американами». Про последнее он просто упомянул, как о результате поездки. Они открывают офис в Москве, он с Сашей по очереди еще несколько раз съездят в США. За хорошие деньги, между прочим. Но, кроме отца, эта новость особо никого не заинтересовала.

Наталия Васильевна все пыталась выяснить, а можно ли там Вадиму найти постоянную работу, а как устроиться Лене, а сколько платят советским пенсионерам, если они получат статус беженцев? А, кстати, сложно ли его выхлопотать?

Объяснения Вадима, что блат в Америке не срабатывает, что там все до противного живут по правилам, тещу не удовлетворили. «Наивный мальчик просто не до конца разобрался!» — успокоила себя Наталия Васильевна, понимая, что она-то сходу решит все проблемы. Ей бы только туда попасть. За последний год очень многие ее подруги разъехались кто куда. Кто-то через Австрию или Италию добрался до Израиля, кому-то повезло уехать в Австралию. Но туда можно было попасть только с детьми, так сказать, у них «на хвосте». По слухам, скоро должна была принимать Германия. Разумеется, Западная. Хотя и в Восточной было бы неплохо. Наталии Васильевне нравилось туда ездить за вещами.

Была, правда, одна проблема — Владимир Ильич был записан татарином, а она — полькой. Последнее время она себя часто корила за ошибку, допущенную в начале пятидесятых, когда уговорила мужа сменить национальность в паспорте. При рождении Володю записали по отцу — евреем. Он и войну так прошел, и жил себе спокойно, ни о чем не думая. Но через год после их свадьбы грохнуло «дело врачей». Молодая еще Наташа, посмотрев список «вредителей», поняла — не за горами антисемитские чистки, если не еврейские погромы, спровоцированные властью. Илья Иосифович стал спорить, что большевики люди интернационалистических взглядов, что Советский Союз, только что разгромивший фашистов, ни при каких обстоятельствах по их стопам не пойдет, что национальность предков святое.

Неожиданного союзника Наташа нашла в лице свекрови. Бабушка Батый, тогда еще только Елизавета Эммануиловна, слушала эти споры неделю, а потом сказала, как отрубила: «Еврей, — это если мать еврейка. А я татарка — значит, писаться Володя должен татарином!» И сейчас мало кто решился бы спорить со своенравной старухой, но тогда об этом и речи быть не могло.

Илья Иосифович сразу скис, а Володя смиренно пошел исправлять паспорт. А вот сейчас это вывернулось все в негатив, в проблему. Чтобы уехать, надо было числиться евреем. Даже анекдот такой по Москве ходил: «Жена-еврейка не роскошь, а средство передвижения». «Ладно, исправили национальность один раз, исправим второй!» — успокоила себя Наталия Васильевна и стала дальше слушать рассказ о противных правильных американцах и их тупой сытой жизни.

Бабушка Лиза присаживалась то к одной компании, то к другой, следя за тем, чтобы везде был порядок.

Вечер закончился раздачей подарков. Лена посмотрела на часы и поняла, что Машке явно пора спать. Она с Вадимом, хоть и спали сегодня ночью всего четыре часа, так увлеклись семейным разговором, что про сон забыли. Лена заметила, что Вадим зевал чуть ли не каждые пять минут, но потребность выложить все побыстрее брала вверх. Но дочь — это святое…

— Ну, что ж, — перебила себя Лена, — Мы с Вадиком оценили ваше терпение и деликатность. Вы мужественно делали вид, что привезенные подарки вас не интересуют!

Все сразу стали утверждать, что и, правда, не интересуют. Даже Илья Иосифович проснулся и почти твердо заявил, что «вещизмом» в их среде никто не страдает.

— «Да, не американцы», — радостно поддержал старика Вадим.

— Я думаю, это не мы, а вы с Вадиком проявили терпение. Уверена, что вам дарить подарки приятнее, чем нам их получать! — то ли легонько подколола невестку Илона, то ли пошутила.

Заключительным аккордом вечера, когда раздача кофточек, платьев, рубашек, галстуков и прочей одежной роскоши была завершена, стала фраза бабушки Эльзы, сказанная как бы всем, но адресованная, разумеется, в первую очередь Анне Яковлевне:

— А все-таки здорово, что где-то еще живут люди так, как я жила до революции. По-человечески!

Бабушка Аня, пребывавшая последние годы в растерянности от всего того безобразия, которые творили и Ельцин, и Горбачев, сочла за благо промолчать.

Не успели Лена с Вадимом акклиматизироваться, а заняло это не меньше недели, к ним в дом потянулись гости. Если в США привыкание к американскому времени занимало три-четыре дня, а некоторые приходили в себя и быстрее, то в Москве срабатывало правило «один день — один час». В первый день Вадим проснулся в три, и, что называется, ни в одном глазу, но через неделю уже с ненавистью смотрел на будильник, поднимавший его из постели в восемь утра.

Гостей, а это были как друзья семьи Осиповых, так и друзья-приятели как Лениных, так и Вадима родителей, интересовало все. Провожать-то в США и Израиль провожали многих, а вот встречать «возвращенцев» раньше никому не приходилось.

Приходивших в дом Осиповых людей можно было условно разделить на несколько групп. Одни приходили просто послушать и с надеждой получить заморский сувенир. Эти уходили удовлетворенными всегда. Вадим в посольской лавке перед отъездом закупил на сто долларов кучу тайваньских и китайских ручек, помад, фонариков, блокнотиков, ремешков для часов и прочей ерунды, стоившей от одного до трех долларов. Приятно было делать людей счастливыми, не входя в серьезные расходы…

Другая часть гостей, в большей степени приятели и особенно коллеги Вадима, с трудом скрывали свою зависть. От них можно было гарантированно услышать по-разному сформулированный, но всегда один и то же вопрос: «Ну и зачем тебе это было надо?» Ленины же сослуживицы этого вопроса не задавали. Заставив подругу продемонстрировать привезенные тряпки, они сами легко находили ответ на сакраментальный вопрос «зачем».

Большая же часть гостей интересовалась деталями американской жизни, явно примеряя на себя возможность там жить. «Железный занавес» пал, выезд стал свободным, в Союзе бытовые трудности «достали» уже самых неприхотливых обывателей, а активная политическая жизнь не столько радовала, сколько пугала. Все пересуды на тему о том, что нас ждет завтра, скорее вызывали чувство страха от неопределенности, нежели прилив бодрости и оптимистическое ожидание грядущих перемен.

Отвыкший за полгода от постоянных политических и псевдополитических размусоливаний, Вадим никак не мог включиться в этот режим общения: слух — анализ слуха — вывод. В большинстве случаев получалось по анекдоту — «не знаю, правда или нет, но ехать надо». Для Осиповых, которые скорее вырвались, чем вернулись из США, подобные разговоры звучали полной дичью. От перспективы переехать в США навсегда Вадима просто прошибал холодный пот.

Через две недели после возвращения ребят Илона даже спросила Лену, почему Вадим так боится переезда в Америку всей семьей. Лена уклончиво ответила, что, наверное, просто Вадику было там очень тяжело, и потому у него ассоциативно остался неприятный привкус от США. Илона покачала головой и неожиданно призналась, что она-то как раз стала задумываться об эмиграции всерьез.

Глава 2

Разумеется, Марлен знал, что Вадим уже в Москве. Знал от Саши и Юли, которая на следующий день вечером после возращения Осипова, бросила за столом: «А Вадим сегодня на фирме уже был. Сашка-то небось неделю отсыпаться будет?!» Марлена задело, что Вадим сразу же не приехал к нему в Президиум. Было в этом какое-то неуважение. «Ладно, зачтется!» — подумал стареющий волк адвокатуры и решил подождать.

Прошло две недели. Вадим регулярно появлялся на фирме, даже один раз заскочил в Президиум, на Пушкина, но в то время, когда Марлена не было на месте. Может, и случайно, но факт оставался фактом — не к нему заезжал.

Марлен не выдержал. Позвонил Вадиму и суховато попросил его завтра приехать. На всякий случай напомнил: «Вы пока еще, Вадим, из нашей коллегии не вышли. Я ничего не путаю?»

* * *

Разговор сразу не заладился. Вадим ждал поздравлений по случаю заключения контракта с американцами, а Марлен — слов благодарности по тому же поводу. Но разговор, начавшийся с традиционных формальных приветствий, сразу повернул к делам.

— Я знаю, Вадим, что на фирме вы уже побывали и осмотрелись. Согласитесь, Леша Кашлинский неплохо справился. За полгода вашего отсутствия дела пошли в гору!

— Ну причиной тому может быть как удачное руководство фирмой отцом и Лешей, так и перспективность самой идеи.

— Разумеется, разумеется, — Марлен несколько растерялся от жесткого тона Вадима.

— Мы-то с Сашей, посмотрев, как это делается у них, пришли к выводу, что суть успеха — в идее. Только у нас это пока полуфабрикат.

— Что вы имеете ввиду?

— Я имею ввиду, Марлен Исаакович, что пока у нас только филиал строительного кооператива. Пока мы имеем Аксельбанта, существование фирмы зависит исключительно от моих с ним хороших отношений. И контракт с американцами, и поездки наших людей на стажировки, и загруженность американскими заказами, то есть валюта, — все пока зависит только от человеческого фактора. Вам нравятся такие риски? Мне — нет!

— Вы что-то, Вадим, хотите предложить? — Марлен быстро соображал, зачем Вадим упомянул про свои отношения с Аксельбантом. Вот чего-чего, а потерять фирму Марлен никак не хотел. Но и допустить того, что Вадим станет там безраздельным хозяином, ему тоже было поперек горла.

— Я думаю, что уже настало время официально легализовать такую форму как адвокатское бюро в рамках коллегии. Вы — председатель, вам и карты в руки!

— Это невозможно. Положение об адвокатуре такой формы не предусматривает!

— Марлен Исаакович, сейчас возможно все! А главное, власти дела нет до нас. У них свои разборки по полной программе.

— Это мы еще обсудим. А… — Марлен вдруг сообразил, что фирма в рамках коллегии — это его контроль, его епархия. Неужели Вадим настолько наивен, что этого не понимает? — А как вы это себе видите?

— Думаю, так. Президиум, разумеется, в порядке эксперимента принимает решение о создании бюро. Нескольких. Помещения бюро находят себе сами. Управление — собрание партнеров. Часть адвокатов — партнеры, часть ассоциаторы. Последние сидят на зарплате.

— Адвокаты не могут получать зарплату! Это принципиально невозможно! И кто будет определять, кто партнер и кто ассоциатор?

— В общем случае — не знаю. В нашем — мы с вами.

— Ну и кого вы видите партнерами? — Марлен хитро прищурился — вот сейчас-то все и выяснится.

— Саша, Игорь Стольник, Кашлинский и я.

— А почему Стольник? И почему нет Юли? — Марлен растерялся. Он-то был уверен, что Вадим наверняка назовет себя, Стольника — явно преданного ему человека и Юлю, которая, Марлен был в этом убежден, находилась под достаточно сильным влиянием Вадима. Хотя, конечно, Саша — это разумно и объяснимо — они с Вадимом за полгода, конечно, сильно сблизились.

— Давайте говорить прямо! — Вадиму надоело все время ходить вокруг да около. — В этой берлоге два медведя — вы и я. Саша и Леша — ваши люди. Игорь — мой. То есть я предлагаю паритет!

Марлен задумался, пожевывая губами, соображая, идти ли на разговор с открытым забралом или спустить все на тормозах. Так нагло Вадим еще ни разу не позволял себе с ним разговаривать. Марлен решил Вадима осадить.

— Ну, во-первых, я приятно удивлен, что все-таки вы полагаете, что я еще пока соответствую вашей весовой категории. Я-то думал, что вы, Вадим, меня уже под ногами не заметите! — Марлен поднял руку, останавливая попытку Вадима возразить. — Второе. Если вы уж так щедры, то позвольте поинтересоваться, почему Лешу вы считаете моим, а Игоря своим?

— Что касается первого…

— Проехали с первым, перейдем ко второму! — жестко перебил Марлен.

— Хорошо! Игорь мой — потому, что я его привел на фирму. Кроме того, он с вами практически никогда не общался. Плюс вы начальство, а Игорь из породы тех, кто старается держаться от начальства подальше.

— Допустим. А Кашлинский?

— А он как раз — наоборот. На фирму его привели вы, то есть Юля, но, наверняка, с вашей подачи. И начальство он обожает. Мозгов-то нет, поэтому верноподцаничеством берет.

— За что вы его так не любите, Вадим? — Марлен вдруг поймал себя на мысли, что ему приятно слышать столь разумные рассуждения мальчишки, из которого он за десять лет сделал настоящего адвоката.

— Не люблю — это слишком сильное чувство. Презираю — может, немного и с перебором, но точнее.

— А может, ревнуете к успеху за время вашего отсутствия?

— Это успех не его, а идеи. Самой идеи фирмы. На всякий случай напомню — идеи нашей с вами, а не Леши!

— Ну уж тогда давайте совсем честно — идеи вашей.

— Хорошо. Но, во-первых, с большим количеством ваших усовершенствований. И это не комплимент — это правда. И, во-вторых, реализованной только благодаря вашей «крыше»!

— Вадим, прекратите употреблять эти блатные слова! «Крыша!» Вы адвокат или бандюган?!

— Извините. Не прав! — Разговор стал все больше и больше принимать миролюбивый характер. — Но суть от этого не меняется. У этой идеи два родителя. Значит в бюро должно быть два хозяина.

— Слушайте! Вы не можете не понимать, что бюро в рамках коллегии, до тех пор пока я председатель, будет полностью зависеть от меня! Вы не настолько наивны. На что вы рассчитываете?!

— Честно?

— А что, меня можно обмануть?

— Не-ет! — протянул Вадим, хотя так хотелось сказать: «Проще, чем многих!» Он-то знал уже все слабые места Марлена, а тот о его собственных даже не догадывался. — Просто ответ вам может не понравиться.

— Ничего, я потерплю!

— Хорошо! Первое, вы никогда не станете резать курицу, несущую золотые яйца. А бюро будет, да что там, уже является такой курицей. Второе, я постараюсь так прописать устав, чтобы от Президиума мало что зависело. И самое интересное, вы мне в этом поможете.

— С какой это радости? — Марлен от души рассмеялся наивности Вадима.

— А с такой, что сегодня вы председатель, а завтра, то есть через два года, выборы. И что на них будет — вы не знаете. У нас сейчас в Союзе «завтра» вообще непредсказуемое! И вы не захотите, чтобы через два года какой-нибудь Табуреткин мог вмешиваться в деятельность бюро… — Вадима несло. — Вам бюро, на самом деле, нужнее, чем мне. И для Саши, и для Юли, и для себя. В будущем. Поэтому я вам нужен для того, чтобы поставить бюро на ноги, больше, чем… — Вадим осекся, чуть было не брякнув «чем вы мне», но быстро поправился: — Чем любой Леша Кашлинский!

Марлен смотрел на Вадима новыми глазами. Теперь перед ним был не ученик. И не подчиненный. Это был соперник. Серьезный. Смелый. «Америка на него так повлияла, что ли?» — сам себя спрашивал Марлен. Так с ним уже много лет никто не разговаривал. «С таким лучше дружить, чем враждовать!» — подумал старый адвокат и сам удивился, что думает так о мальчике, который еще вчера входил в его кабинет на подгибающихся от страха ногах.

— А какие у вас, Вадим, планы в отношении Юли? — Марлен оставил тираду Вадима без ответа. Разговор же о судьбе дочери ему показался сейчас уместным. О перспективах, гак о перспективах!

— То есть? Что вы имеете ввиду? — Вадима словно током ударило. «Значит, их секрет больше не секрет?!» — пронеслось в голове.

— Я имею в виду ее положение на фирме? Может, вы хотите, чтобы она стала вашим ассоциатором? Я же не знаю, что на уме у нового лидера передовых процессов московской адвокатуры? — Марлен плохо скрывал раздражение. И, похоже, не столько не мог, сколько не хотел.

— Я вижу ее партнером, — с облегчением выдохнул Вадим, забыв, что говорил пять минут назад. — Причем одним из трех с правом решающего голоса.

— А кто третий?

— Игорь Стольник.

— Вадим Михайлович! Не держите меня за идиота! Игорь — это ваше «альтер эго»! Юля будет чистой декларацией. Никогда! «Жаме!» — слышали такое слово?

— И слово слышал, и вас, Марлен Исаакович, услышал. Но что вы предлагаете? Чтобы я потерял контроль над фирмой? Жаме, как вы изволили выразиться. Никогда!

— Хорошо, давайте спокойно, — Марлен испугался, Вадим перешел почти на крик. «Значит, этот парень знает что-то такое, что мне неведомо! A-а! Наверное, Аксельбант. Помещение! Он через Аксельбанта контролирует помещение и полагает, что он уже и хозяин фирмы? Ладно! Поживем, посмотрим!» Марлен как-то сразу успокоился. Ясность в причинах уверенности Вадима, а, соответственно, и возможность его переиграть, даже развеселили старого волка. — Я думаю, может, целесообразно включить еще двух человек? Пятеро — умнее, чем трое? С этим-то вы согласитесь?

— Кого вы предлагаете? — Вадим не понял, почему у Марлена так резко сменилось настроение.

— Ну давайте так. Одна кандидатура ваша, одна — моя. Это справедливо?

— С моей стороны Лена Суворова, — Вадим не стал отвечать на провокационный вопрос Марлена. Происходило что-то пока непонятное, надо было потянуть время.

— Принимается! А с моей ваш любимый Кашлинский. И вместо Юли — Саша.

— Тогда еще одно правило. У меня два голоса.

— Так ведь и так получается три против двух. Что вам еще надо?

— Марлен Исаакович, я не хочу мыслить в категориях «против». Мы все должны быть «за». Иначе по-любому фирма развалится.

— Да я не против. Мыслите себе, как хотите. Но мое предложение, как говорит Горбачев, ближе к консенсусу. И вообще — Борис, ты не прав! — и Марлен радостно рассмеялся собственной шутке.

— Принимается! — растерянно произнес Вадим, все еще пытаясь сообразить, что произошло с Марленом по ходу разговора. Может, он рассчитывает чуть позже сделать Юлю еще одним партнером. Вот тогда-то Вадиму и пригодятся два его голоса вместо одного. Надо было срочно переговорить с Юлей. Наедине и откровенно. А этого ему не очень хотелось.

* * *

Вадим понимал, что встреча с Юлей у нее дома без секса не обойдется. С одной стороны, он, конечно, соскучился по своей любовнице. С другой, полгода, проведенные в Америке, выработали понимание чуть ли не на уровне инстинкта, что самое важное в жизни — Лена и Машка. Их потерять нельзя ни в коем случае. Без них жизни не будет.

Пытаясь разобраться в себе, Вадим к тому же с удивлением обнаружил, что не так-то сильно он Юльку хочет. Грели не столько перспективы, сколько воспоминания. Но воспоминания здесь не при чем. Зачем же тогда продолжать?

Гаденькое чувство собственника, мое должно оставаться моим, тоже присутствовало. А что если у Юли появится другой мужчина? Вот это было бы неприятно. Значит, она предпочтет его кому-то еще? Значит, он не лучший?! С последним тезисом Вадим смириться не мог. К тому же интересы дела! Пока он спит с Юлей, он худо-бедно, но на нее влияет. А если он ее бросит сам, чтобы потом не ревновать, что она бросила его, то фирме от этого лучше не будет точно. Нет ничего страшнее, чем отвергнутая женщина. Старая, банальная истина, которую никто не отменял…

А поговорить с Юлей, после такой неприятной перепалки-перестрелки с Марленом, стало необходимо. И срочно!

Вопрос решился сам собой. Когда Вадим приехал на фирму, секретарша передала ему запечатанный конверт с письмом от Юли.

«Вадька! Ты — свинтус! Уже больше недели в Москве, а ко мне так и не заехал. Только не говори, что в Америке стал импотентом… Или ты решил со мной расстаться? Я девушка гордая и независимая. Не хочешь — обойдусь. Желающие всегда найдутся, сам понимаешь. Короче, либо приезжай сегодня, либо не приезжай никогда!

Пока еще твоя Юля!»

Вся гамма чувств самца-обладателя вспыхнула сразу. Она его хочет! У нее может появиться другой. Самка сама издала призывный клич!

Судьба назначенного через полчаса клиента была решена быстро. Игорь, оказавшийся в офисе, с готовностью согласился переговорить с ним вместо Вадима.

Телефонный разговор, состоявшийся в присутствии секретаря и еще пары сотрудников фирмы, подозрений не вызвал бы даже у Шерлока Холмса.

— Здравствуйте, вы мне звонили?

— Ты с фирмы? — Юлькин голос звучал больше обиженно, чем радостно.

— Разумеется. Я все прочел. Думаю, что мы можем вам помочь. Причем, как вы и просите, в срочном режиме. Вы готовы сейчас все обсудить?

— По телефону? Вот до чего дошли американские технологии? — Юля рассмеялась.

— Хорошо, тогда давайте встретимся. Я могу заехать к вам в контору минут через тридцать. Вы мой гонорар знаете? — Последний вопрос, предназначенный для стоявших рядом сотрудников, развеселил Юлю окончательно. Она залилась своим столь любимым Вадимом беззаботным радостным смехом.

— Ой, гусары, побывав в США, стали брать деньги? Нет, русским нельзя ездить за границу. Или, может, ты там освоил новые позы? Дашь мне пару-тройку уроков?

— Вы пользуетесь моей ситуацией. Это не честно, — Вадим не мог сдержать улыбку, и ее надо было как-то объяснить окружающим. Хотя бы произносимым в трубку текстом: — Осторожнее, это может отразиться на гонораре!

— Хорошо! Тогда с учетом моей вины, глубокого раскаяния и долгого перерыва, сегодня три раза, — Юлька продолжала дразниться, смеясь.

— Запомните, вы сами это предложили! — Вадим постарался сказать это как можно серьезнее, хотя уже и сам был готов заржать. — До встречи, ненасытный вы мой! — и положил трубку.

Последние слова обратили на себя внимание секретарши. Но она поняла их по-своему:

— Вам тоже, Вадим Михайлович, нравится «Гараж»? Гафт гам просто великолепен!

Вадим кивнул, соглашаясь, быстро собрался и вылетел из офиса.

Как и прежде, Юля встретила Вадима в пеньюаре. Одежда Вадима оказалась разбросанной на всем пути от входной двери до кровати…

Через полчаса, не без внутреннего страха, Вадим спросил:

— Так как насчет третьего раза?

— Не бойся, настаивать не стану. Я уже выдохлась! — Юлька кокетливо рассмеялась. — А ты по-прежнему, ничего!

— Это потому, что ты так на меня действуешь! — Вадим подумал, сколько миллионов мужчин в подобной ситуации произносили эту же банальность. — Ладно, кофеем напоишь?

— Как прикажешь, мой повелитель! — Юлька опять засмеялась и, не удосужившись накинуть пеньюар, побежала на кухню.

— Я тебе не советую полностью отодвигать Лешу от руководства фирмой, — Юля с интересом выслушала рассказ Вадима о сути контракта с американцами. Ее не очень взволновала перспектива стажировки в США, наверное, успела все уже пережить и обсудить с родителями. Куда больше ее интересовали планы Вадима по фирме. — Отец очень доволен, как он справляется…

— Уж что-что, а нравиться начальству Кашлинский умеет! — зло перебил Вадим.

— А ты с начальством любишь ссориться? — Юлька озорно подмигнула.

— А у меня нет больше начальства! — с агрессией откликнулся Вадим.

— Это как?

— А так, фирма, конечно, состоит из адвокатов коллегии. Но сама фирма коллегии не подчиняется. И я твоему отцу не подчиняюсь, — Вадим понял, что слова звучат слишком жестко. — Считаться с его мнением я, разумеется, буду, а вот подчиняться — нет.

— Вадик! Так и не надо подчиняться. Делай, как Лешка, слушай, соглашайся, делай по-своему, а потом благодари за правильный совет. Я, кстати, с родителями себя уже лет десять так веду.

— Так вы с Лешей прямо созданы друг для друга! — Вадим завелся. — Может, он и в постели хорош?

— Не знаю, не пробовала. Пока. — Юля тоже начала злиться. — Хотя это идея. Ты-то от своей женушки никогда не уйдешь. А Леша перспективен, он свою выгоду никогда не упустит.

— Это ты права. Он точно своего не упустит. И жену бросит, и любовницу кинет, и учителя предаст.

— Знаешь, Вадик, я вот иногда думаю, лучше быть брошенной женой, чем брошенной любовницей. Не так стыдно.

— А что, лучше быть любимой любовницей или нужной, в смысле выгодной, женой?

— Любимой ли, Вадик? Вот в чем вопрос! Молчи! — Юля заметила порыв Вадима возразить. — Пойми, я не дурочка, все вижу. Ну, еще год, ну, два, и мы, так или иначе, расстанемся. Причем, плохо, с обидами. А мне до тридцатника рукой подать. Мне и семью создавать надо, мама уже запилила, и рожать пора. Скажи просто и честно, ты от Лены готов уйти? На мне готов жениться?

Вадим растерялся. Такого поворота разговора он никак не ждал, и ругал себя последними словами за то, что так неосторожно сам вывел беседу на столь опасную тему. «А! Была не была! Все равно когда-то это должно было произойти! Так лучше сразу!» — пронеслось в голове.

— Понимаешь, Юлька! «Never say never» — как говорят американцы. Но, если честно, мне трудно будет уйти от Лены. Там ведь Машка…

— Не продолжай. Сейчас ты станешь врать, а я этого не хочу. Главное ты сказал. И, слава богу, честно. Значит, ты все-таки меня хотя бы уважаешь. Не перебивай! Так вот, я благодарна тебе, что ты не играл со мной. Мне было хорошо. Это был мой выбор, мое решение. Я это помню. — Юлины глаза наполнились слезами. — Мы ведь расстаемся друзьями, правда?

— Да я не хочу с тобой расставаться…

— Я хочу! Всему свое время! Сегодня мы друг для друга люди приятные во всех отношениях. А завтра? Ты подумай! А поссоримся мы, что будет с фирмой? — Юля как будто понимала, что этот аргумент в любой ситуации для Вадима станет главным. — Только прошу, ничего не говори. Просто одевайся и уходи! Молча! Обещаю, завтра на фирме все будет хорошо. И не мучайся угрызениями совести. Я сама начала, сама и закончила.

Когда Вадим сел в машину, два чувства странным образом одновременно овладели его сознанием. С одной стороны — ощущение свободы. Не ему пришлось принимать решение, не ему отводить глаза в сторону и мучаться комплексом вины. Но, с другой стороны, стоило ему представить себе Юльку в объятиях Леши Кашлинского, в голове все мутилось от бешенства и ревности. Доводы рассудка, что так будет лучше и для него и для Юли, отступали под натиском эмоций — ревности, утраченной собственности и чего-то еще, какой-то опасности, которую Вадим никак не мог понять.

«Стоп! Это что теперь получается? Если Юлька сойдется с Лешей, то Марлен костьми ляжет, чтобы Лешка же и возглавил фирму. А персонал за время его отсутствия и так стал привыкать, что Кашлинский хозяин! Получается, что Вадим сам, собственными руками, создал для Марлена „маленький семейный бизнес“ — юридическую фирму?! Мало того, он же вывел ее на сотрудничество с „Брайаном“, то есть обеспечил западной, платежеспособной клиентурой! Получается с той стороны Саша, Юля, Кашлинский и, главное, Марлен, с его — Игорь и Лена. Ну, пока еще Аксельбант. И то до тех пор, пока нет другого помещения. Тогда его как союзника можно не рассматривать, с его мнением никто, да и сам Вадим, честно говоря, уже считаться не будет».

Его аж в жар бросило от осознания того, что произошло. Он терял всё.

Вадим остановился у телефона-автомата и набрал Юлин номер.

— Привет! Я думаю, ты погорячилась. Я не хочу тебя терять!

— Привет, Вадик! Давно не виделись!

— Я серьезно! Перестань хохмить.

— И я серьезно. Тема закрыта. К тому же ты уверен, что не хочешь отказываться именно от меня?

Вадим растерялся. «Ну не может же она читать мысли на расстоянии. Или, наоборот, все уже, пока он был в Америке, решено и просчитано. Тогда и предложение Марлена становится понятным. А встретилась она сегодня с ним, чтобы хорошо потрахаться и сообщить о разрыве, используя его расслабленное состояние?»

— Что ты имеешь в виду?

Вадим решил проявить осторожность. Никакой лирики, речь шла о деле. Важном деле!

— А ты уверен, Вадик, что не желаешь отказываться именно от меня, а не от удобной любовницы?

Судя по тому, как быстро Юля произнесла эту тираду, можно было понять, что она не хитрит, что речь все-таки о лирике, а не о бизнесе.

— Да, уверен! — еле сдерживая радость, ответил Вадим.

— Так вот, и я уверена! Уверена, что больше не хочу быть июбовницей! — Юля положила трубку.

Вадим сел в машину в хорошем настроении. Отказ Юли был ничто по сравнению с той опасностью, которую он сам себе расписал во всех красках. «С лирикой мы разберемся!» — успокоил себя Вадим, посмотрел на часы и понял, что жутко опаздывает домой.

— Где ты застрял? Я звонила на фирму, ты уехал больше двух часов назад! — Лена была не просто расстроена, она еле сдерживала раздражение.

— У меня была встреча с клиентом. Секретарша слышала, как я договаривался. Спроси ее, почему она тебе не сказала. — Вадиму сейчас не хотелось выяснять отношения с Леной. Марлен, Юля, теперь жена — это был уже перебор.

— Мне не важно с кем у тебя была встреча, хоть с Ельциным! Позвонить можно было?

— Ленк, чтоты завелась? Еще девяти нет. Понимаю, если бы я задержался позже обычного…

— Я не завелась, я очень волнуюсь. У меня нервы, как канаты! — Лена постаралась взять себя в руки.

— Что случилось? Со мной все в порядке.

— С тобой, да. Дедушке плохо. Он потерял сознание. Упал. Соседи помогли его на кровать положить. Приехала «скорая», сказали — шансов мало.

— От чего сознание потерял?! Давление? — Вадиму стало очень неловко от мысли, чем он занимался, когда Лена сходила дома с ума, переживая за любимого деда.

— Вадик! Посмотри в энциклопедии, что такое раковая кахексия. Мало не покажется, — на глазах Лены навернулись слезы.

— Поехали к ним!

— Ты же голодный! Или поел где-нибудь?

— Нет. Ну давай, сделай мне бутерброд, и погнали!

— А Машка?

— Машка взрослая. Побудет одна. Там ей точно делать нечего!

В коммуналке, где жили старшие Баковы, было непривычно тихо. Соседи, оглоушенные информацией Батыя, что муж совсем плох, вели себя тихо, и даже в своих комнатах разговаривали в полголоса. Телевизоры работали почти без звука. На кухню старались не выходить. Мысль, что где-то рядом по квартире бродит смерть, у уже немолодых соседей Баковых вызывала гнетущее ощущение.

У постели дедушки, по-прежнему не приходившего в сознание, сидели Елизавета Эммануиловна, Владимир Ильич и Лена. Наталия Васильевна пребывала в соседней комнате, пила валерьянку и, казалось, наигранно переживала. По крайней мере, Вадиму думалось именно так. Может, потому, что он вообще недолюбливал тещу, знал это и своим ощущениям на ее счет не оченьдоверял. Сам Вадим, для которого просто сидеть без дела и чего-то ждать, было невыносимым, слонялся из комнаты в комнату, просматривал записи в своем еженедельнике, а спустя час, не выдержав безделья, сел писать исковое заявление для одного из клиентов. Благо портфель был с собой, а Батый, на вопрос: «Я пойду, поработаю?», с уверенностью сказала: «Да, Вадик! Конечно. Здесь даже ты помочь не сможешь!»

Еще через час, ближе к полуночи, подъехал Автандил. Раньше не мог, вызвали в реанимацию. Он в этот вечер дежурил в больнице. Пока нашел себе подмену, пока освободился со срочной повторной операции, пока добрался…

Толку и от него было немного. Но все равно, врач-хирург рядом — это как-то успокаивало. Хотя иллюзий никто из присутствующих не питал.

Разговор о делах фирмы Юля отложила на конец ужина. К чаю. Когда папа насытится, подобреет и станет податливее.

— Па! А что с фирмой будет? — вопрос был задан между прочим, сразу после просьбы передать сахар.

— А что с ней должно быть? — Марлен никак не мог привыкнуть, что дочь повзрослела, и с ней порою приходилось обсуждать если не его собственные дела, то, по крайней мере, те, к которым он имел отношение. С Машей другое дело, с ней он советовался всегда.

— Кто рулить будет? Сашка слишком мягкий. Вадим как всегда будет грести под себя, — Юля сделала вид, что задумалась. — Может, Лешка Кашлинский?

— Я думаю, Леша — хорошая кандидатура! — встряла Мария Ивановна, выразительно посмотрев на Марлена. Они эту тему обсуждали уже не раз.

— Что это ты бочку на Вадима покатила вдруг? — удивился Марлен, обращаясь к дочери и только к ней.

— Почему «покатила бочку»? Леша хорошо справлялся полгода, пока Вадима не было. Через несколько месяцев Осипов опять уедет в Штаты. Зачем менять то, что хорошо? Ты же сам меня учил, от добра добра не ищут. К тому же Вадим явно зазнался!

— Права! Права! Только одно «но»: Вадим человек самостоятельный, хоть и очень не простой, а Леша подхалим и услужливый приказчик. И не более того!

— Зато он не предаст! Ни тебя, ни Юлю, ни Сашу. Он управляемый.

— Знаешь, — Марлен откинулся на спинку стула и вытянул под столом ноги. — Такие-то предают гораздо чаще, чем люди с характером. Честно говоря, меня только это и смущает. Мне самому Вадим последнее время не очень нравится. Но его я хотя бы понимаю.

— Ну, не знаю! Мне интуиция подсказывает, что Леша для нашей семьи роднее, чем Осипов, — Юля встала и начала собирать чайную посуду.

Когда дочь с первой партией блюдец и чашек отправилась на кухню, Мария Ивановна, сурово посмотрев на мужа, не лишила себя удовольствия его уколоть:

— Что же ты все последние годы так восхищался своим Осиповым! «Я из него сделал звезду!», — передразнивая мужа, пропела Мария Ивановна. — Вот у него и началась звездная болезнь!

— Ну это-то мы поправим, — скорее себе, чем жене, произнес Председатель Президиума. План еще до конца у него не созрел, но то, что Вадима надо поставить на место, он решил еще после утреннего разговора с Осиповым.

В час ночи дедушка умер. Как-то неожиданно вздрогнул, одна рука дернулась, и затих. Автандил пощупал пульс, но не как обычно на запястье, а на шее, и тихо произнес: «Все!»

Елизавета Эммануиловна спокойно, как будто ничего не произошло, привстала, наклонилась и поцеловала мужа в лоб. Владимир Ильич заплакал. Батый шепотом произнесла:

— Володя, держи себя в руках! — и вышла из комнаты.

Лена подошла к отцу, обняла его за плечи, и, шмыгнув носом, тоже шепотом сказала:

— Папа! Пойдем к маме!

Еще через полчаса, по настоянию бабушки, Лена с Вадимом отправились домой. Автандил уехал вместе с ними.

Владимир Ильич с Натальей Васильевной впервые, кажется, за всю жизнь позволили себе ослушаться Батыя, и остались до утра.

Чтобы отвлечь хоть как-то Лену от грустных мыслей, Вадим, не успели сесть в машину, завел разговор.

— Ну и денек сегодня выдался! Я думал он вообще никогда не кончится!

— Все кончается! — грустно откликнулась Лена.

— Нет, ты послушай, что мне сегодня Марлен наговорил!

— Вадюш, я все понимаю, но давай сейчас помолчим.

— Почему, солнышко? Ведь для деда это лучше, он хотя бы не мучился долго!

— Для него, может, и лучше. А для бабушки? Что у нее теперь в жизни осталось? А для меня — с дедом умерло мое детство. Понимаешь, все — я взрослая! — Лена заплакала.

— Ну, взрослая-то ты давно. Как минимум, с момента рождения Машки!

— Давай помолчим, Вадик, ладно?!

— Хорошо, — неохотно согласился Вадим, впервые в жизни оказавшийся в ситуации, когда надо как-то поддержать в горе близкого человека. Честно говоря, ему самому проще было помолчать, поскольку что говорить, он все равно не знал.

Когда подъехали к дому, Вадим с ужасом обнаружил, что стрелка уровня бензина подошла к нулю. Это означало, что и основной заводской бак и запасной, сваренный умельцами и толково вмонтированный в багажник его «жигулей», — пусты. Конечно, в обычной ситуации он мог бы сейчас заехать в гараж, где всегда хранились две-три заправленные канистры, но Вадим вспомнил, что их он опорожнил еще четыре дня назад. Оставалась одна — постоянный неприкосновенный запас. Однако ее даже сегодня Вадим трогать не мог — эна была предназначена на совсем крайний случай!

— Котенок! — Вадим виновато посмотрел на жену. — Мне заправиться надо. Сегодня как раз Катя работает.

— А? Что? — Лена с трудом вынырнула из своих воспоминаний и грустных мыслей об ушедшем детстве. — Какая Катя?

— Моя «королева бензозаправки», — постарался пошутить Вадим.

— Странные у тебя с ней отношения! — начала заводиться Лена. — Что это она так тебя любит? Люди часами простаивают в очередях за бензином, а она тебе и без очереди, и по двести литров, хотя остальным больше сорока не продают, и еще без переплаты! Чем же ты ее так покорил? Или, иначе, чем же ты с ней расплачиваешься?!

— Прекрати! Ты мне сейчас сцену ревности устрой! Тысячу раз объяснял тебе — для них, этих королев, свой адвокат всегда нужен. В смысле, в любую минут может понадобиться. Знаешь, как их ОБХСС пасет?!

Вадим разозлился по-настоящему. Каждый раз, когда надо было ночью ехать заправляться, а днем это было исключено, и не потому, что у него не было времени, а потому, что на всех АЗС паслись тучи ментов и контролеров, Лена устраивала если не скандал, то разбор полетов.

Если до Америки с этой ситуацией еще как-то можно было мириться, то сейчас ситуация бесила и самого Вадима, прожив полгода в стране, где представить себе очередь за бензином было просто невозможно. Было что-то невероятно унизительное в необходимости заправляться в час-два ночи, втихаря, с пятью канистрами, и это не считая запасного бака, и полчаса, пока ждешь, и тебе заливают бензин, травить анекдоты, всячески развлекая двух пэтэушниц, то ли за взятку, то ли своим телом получивших хлебное место на розливе дефицита. При этом улыбаться и всячески делать вид, что приехал-то вовсене за бензином, а исключительно пообщаться с молодыми интересными особами.

От резкого тона мужа Лена как-то странно ожила, если и не повеселела, то, по крайней мере, перестала грустить, и I юожиданно смиренно произнесла:

— Извини, сорвалась. Я просто за тебя переживаю. Когда же ты выспишься! — улыбнулась, поцеловала Вадима и, ныходя из машины около подъезда, нежно спросила: — Ты, когда приедешь, ужинать будешь?

Вадим поставил машину на ручник, вышел, подошел к Лене, обнял и стал целовать.

— Ленка! Любимая! Ты у меня такая хорошая!

В выходные Баковы приехали к Осиповым-старшим. Надо было как-то поддержать Владимира Ильича, и Илона решила устроить обед. Батый сослалась на недомогание, заявила, что ей лучше побыть одной, она еще не отошла от пятничных похорон, и ехать отказалась. К уговорам присоединилась Лена, затем Вадим. Только Вадиму бабушка Лиза назвала истинную причину: — «Хочу разобрать наши письма, памятные вещи. И вообще давно привыкла горе переживать в одиночку!» Вадим сказал, чтобы к Батыю больше не приставали.

Бабушки Эльза и Аня, накануне вместе просидевшие у овдовевшей Лизы не менее трех часов, чувствовали себя исполнившими долг, и на обед пришли с осознанием собственной значимости в этой жизни.

За столом речь как-то сразу зашла о политике. Толчком послужила причина совсем бытовая — невозможность достать гроб для похорон. Вообще-то к дефициту все привыкли. Но это к дефициту повседневному. То, что гробы могут стать предметом «доставания», у Владимира Ильича в голове не укладывалось. Наталия Васильевна впервые за многие годы столкнулась с тем, что ее муж растерялся, не мог решить проблему, сидел на кухне и, тихо подвывая, плакал. От собственного бессилия, от обиды, оттого, что столько прослужил власти, которая даже для похорон его отца гроб выделить не смогла.

Наталья Васильевна, как бы ей того не хотелось, позвонила Лене и попросила подключить Вадима. Лена отнеслась к просьбе как к совершенно естественной, ведь Вадим мог все, и попросила мужа помочь. Вадим тоже просьбе не удивился. Снял трубку, позвонил Аксельбанту и спросил, есть ли у того знакомые кооператоры, производящие похоронные принадлежности.

В Москве давно уже сложилось неформальное братство нэпманов, как называли себя сами кооператоры. Натуральный обмен услугами между нэпманами в эпоху тотального дефицита и необходимость противостояния чиновникам всех уровней и мастей стали делом и естественным, и очень удобным.

Решение вопроса у Вадима заняло не более часа. Оказалось, что гроб — это не проблема. Можно обычный сосновый, можно из дуба, а можно и канадский с окошком над головой умершего. Последний, снабженный еще и бронзовыми ручками, стоил почти две тысячи долларов, и покупали такие в подавляющих случаях только бандиты для похорон своих безвременно погибших товарищей. Да и простой-то гроб у кооператоров стоил месячной зарплаты среднего москвича. Но эта сумма Вадима мало волновала.

Владимир Ильич, хотя Вадим с Леной и взяли на себя все расходы по похоронам, все кипятился и никак не мог успокоиться:

— Это куда же мы докатились?! Простой человек, простой советский человек даже родственника похоронить не может! Место на кладбище не достанешь, дают где-нибудь на Хованском, у черта на рогах. В ЗАГСе настоишься в очереди до одури. Так ведь даже стульев для посетителей не поставили!

— Это временные сложности, Володя, — бросилась на защиту родной Советской власти Анна Яковлевна. — Вы как коммунист должны понимать, идет перестройка, естественно, где-то какие-то сбои.

— Да у вас перестройка все эти семьдесят лет не прекращается! — встряла Эльза Георгиевна. — Только последнее время как-то вы уж совсем доперестраивались. Раньше хоть еда какая-никакая в магазинах была. А теперь даже водка на похороны по спецталонам!

— Это только в Москве. Потому что Ельцин предал коммунистические принципы! — вспылила бабушка Аня.

Ельцин последнее время был у нее виноват всегда и во всем.

— Да, такого дуболома поискать! — согласился успокоившийся Владимир Ильич.

— А что, Горбачев лучше? — Михаилу Леонидовичу надоела роль пассивного слушателя. — Он просто без яиц. Мычит, туда сюда шатается. Сам не знает, куда страну ведет. И Ельцин ваш не лучше! За год тысячу директоров магазинов посадил!

Вадим наклонился к Лене и шепнул:

— Заинька! Я пойду позвоню. Море клиентов, со всеми надо переговорить. Тут, я думаю, все нормально.

— Да, уж! Жизнь продолжается.

— Для поколения наших родителей разговоры о политике заменяют не только хлеб насущный, но и саму политику, — Вадим улыбнулся.

— Ну с хлебом-то все нормально. Твоя мама сегодня превзошла себя. Ежики аж двух видов — с куриным и с телячьим паштетами.

— И правда! Я забыл, что в стране жрать нечего. Хорошо, что теперь в этом обвиняют кто Ельцина, кто Горбачева, а не евреев! — Вадим громко рассмеялся, чем вызвал крайне недовольный взгляд бабушки Ани, как раз перешедшей к пересказу политинформации, состоявшейся в клубе старых большевиков в четверг вечером.

— А это зависит от того, кто еврей — Горбачев или Ельцин. Соответственно определяется и виновник! — засмеялась и Лена.

В понедельник Вадима ждал на фирме сюрприз. Оказывается, Леша Кашлииский распорядился перенести начало рабочего дня с десяти утра на девять. Соответственно, заканчивать работу надо было не в семь вечера, а в шесть.

Узнал об этом Вадим случайно. При секретаре договаривался по телефону о встрече с клиентом на полседьмого, и вдруг услышал шепот:

— Вадим Михайлович! Мы теперь работаем только до шести.

Вадим спокойно договорил с клиентом, положил трубку и жестко произнес:

— Вы будете, дорогуша, работать до того часа, до которого я скажу. Нужно будет — и до полуночи. Это вам не государственное предприятие! Ясно? — И немного успокоившись, добавил: — А уж до семи — это просто рабочий день.

— Но Алексей Эдуардович распорядился, что теперь фирма работает до шести. Я-то готова остаться…

Вадим, не дослушав, повернулся и ушел к себе в адвокатскую комнату, где его ждали Саша, Игорь и Лена Суворова. Сегодня получился вообще «большой сбор».

— Кто из вас в курсе нового режима работы фирмы? — с порога обратился Вадим ко всем присутствующим.

Игорь с Леной удивленно на него посмотрели. Только Саша, не поднимая головы от бумаг, стыдливо произнес:

— Я!

— Так вот, передай своему другу, что командовать на фирме буду я, а не он! — Вадим кипел от ярости.

— А, собственно, почему? — Саша встал и принял оборонительную позу.

Вадим посмотрел на него взглядом, в котором одновременно отразились и презрение, и жалость, и еще какое-то доброе чувство, но какое понять было невозможно.

— По кочану! Все, разговор окончен. Работаем!

Кашлинский сидел в кабинете Марлена уже битый час. Леша пытался доказать, что одновременный отъезд в США Юли и Саши — ошибка. Что кто-то из семьи Марлена должен оставаться на фирме. Иначе к их приезду Вадим его, Алексея, сожрет, и ребята приедут на пепелище.

Марлен, которому хотелось как можно быстрее отправить и дочь, и племянника на стажировку, не соглашался. Доводы Алексея звучали разумно. Но у Марлена были свои соображения. Сегодня стажировка в «Брайане» есть, а что будет через полгода — не понятно. В стране — бардак. Того и гляди начнутся погромы и беспорядки. В такой ситуации детям лучше быть подальше. Что же до Осипова, то его он, Мартен, сможет держать в узде. К тому же старый волк понимал, что за всеми рассуждениями Кашлинского стоит простая идея — ехать должен он сам. Марлена раздражала мысль, что Леша считает его таким глупым, что пытается его, Марлена Перельмана, обмануть, как мальчика. Сказал бы прямо: «Хочу поехать!» — было бы проще. Может, тогда бы и согласился.

— Хорошо, я подумаю, — Марлен выразительно посмотрел на часы. — Вы сейчас на фирму?

— Нет, мне там сегодня лучше не показываться, — Леша хитро улыбнулся.

— Что так?

— Я распорядился изменить на час график работы фирмы. Осипов, наверняка, уже об этом знает. Скандал будет дикий! Хочу, чтоб он остыл. До завтра, как минимум.

— А вы, Алексей, с Аксельбантом этот вопрос обсудили? Его подготовили?

— А зачем? — Кашлииский искренне удивился, не понимая, при чем здесь Олег? — Дела-то чисто внутрифирменные.

— А офис «чисто» его! — передразнил Марлен. — Если Осипов не дурак, то он отменит ваше решение руками Аксельбанта, выставив вас дураком. Вы об этом не подумали?

Леша изумленно-растерянно захлопал глазами. Снял свои знаменитые очки в золотой оправе, протер носовым платком. Он делал это всегда, когда не знал, что говорить, надел обратно и признался:

— Не подумал.

— Ладно, идите, Алексей Эдуардович, мне работать надо, — в крайнем раздражении произнес Марлен.

Когда Кашлииский вышел из кабинета, Марлен зло прошептал:

— Кретин!

В это время он думал, что при всех недостатках Вадима, при всех сложностях общения с ним такого чувства, как к Леше, чувства презрения, он к Осипову никогда не испытывал.

Разговор Вадима с Аксельбантом оказался необычно коротким.

— Олег, у меня три минуты, а вопрос сложный… — начал Вадим прямо с порога. — Потом поговорим подробнее, как ты любишь. Сейчас — суть! Кто для тебя хозяин моей фирмы?

— Хозяин твоей фирмы — ты! — рассмеявшись и с ударением на слове «твоей» ответил Олег.

— А хозяин твоего офиса?

— Разумеется, я! — Олег перестал смеяться, и добавил: — Тьфу-тьфу, не сглазить!

— То есть Леша Кашлинский в обоих случаях не просматривается?

— Нет, а что? — Олег насторожился.

— А то, что он изменил порядок работы моей фирмы в твоем офисе, не переговорив ни с тобой, ни со мной!

— Что значит, изменил?! — на скулах Олега заходили желваки.

— Он распорядился, чтобы фирма работала с девяти, а не с десяти часов.

— А-а! — протянул Олег, выдохнув воздух. — Но все равно этого не будет. Кстати, а как правильно? — неожиданно серьезно поинтересовался кооператор-строитель.

— Понимаешь, правильно — чем позже, тем лучше. Клиенты приходят к нам после работы, а не до. Вообще, лучше было бы с одиннадцати до двадцати.

— Ну сделай так.

— Но твоя охрана до семи. Надо будет на час продлевать ее рабочий день. А это деньги.

— Деньги приходят и уходят. Меня так еще дедушка учил, — Олег запел свою любимую песню про мудрого дедушку. Это могло быть надолго.

— Тебе решать! — перебил Вадим.

— Значит, с одиннадцати до двадцати. Решено, — немного обиженно, что ему не дали очередной раз похвастаться дедушкиной мудростью, ответил Олег.

— Спасибо! С тобой приятно иметь дело! Чувствуется, что тебя воспитывал мудрый человек. Я — про твоего деда! — Вадим быстро вышел из кабинета Олега.

Когда Вадим попросил Марлена о встрече вечером, тот сначала хотел отказать, но потом передумал. Хорошо, что без него на фирме молодежь перегрызлась и ездит к нему решать свои проблемы. Значит, командовать парадом будет он. К тому же интересно было проверить, как Осипов разрулил ситуацию с распоряжением Леши.

— Марлен Исаакович! Я бы хотел посоветоваться по поводу американской стажировки.

— Ну давайте, Вадим, посоветуемся, — Марлен хитро прищурил глаза. «А что если они с Кашлинским на самом деле сговорились, а перед мной комедию ломают? Если сейчас Вадим запоет, что ехать должны не Юля с Сашей, то точно, они в сговоре. А история с режимом работы фирмы — отвлекающий маневр». Эта мысль заставила Марлена напрячься. — Кстати, а что это у вас там сегодня за конфликт вышел?

— А вы уже в курсе?

— Запомните, Вадим! Я всегда в курсе.

— Ну тогда вы наверняка знаете, чем все закончилось, — Вадим нагло улыбнулся.

— Я в курсе того, что происходит на фирме, а не у вас в головах! — быстро нашелся Марлен.

— Ценное признание. Мне теперь легче будет жить, — Вадим продолжал улыбаться. — Так получилось, что Аксельбант отменил распоряжение Кашлинского. И теперь фирма будет работать с одиннадцати до восьми вечера.

— Значит, я в курсе и того, что у вас в головах, — самодовольно улыбнулся мудрый Марлен.

Вадим не понял, что имеет ввиду его бывший учитель, и решил перейти к делу:

— Я полагаю, что на стажировку должны ехать Юля с Лешей.

— Точно в курсе, — пробубнил себе под нос Марлен. — Почему?

— Первое, формальное. Ни Саша, ни я не имеем права въезжать на территорию США ранее шести месяцев с момента окончания предыдущей стажировки. Условия ГОСДЕПа. Значит, если едет кто-то из нас, стажировка откладывается еще на пять месяцев. Ехать порознь — сначала кто-то в Вашингтон, а спустя какое-то время в Нью-Йорк, — не разумно.

— Допустим.

— И я, и Саша, это второе, за полгода уже и так прилично отстали от изменений законодательства. Оно же сейчас меняется чуть ли не ежедневно. Мы можем…

— Понятно. Что еще?

— И, наконец, третье. Сейчас пойдут клиенты от «Брайана». Я считаю, что будет несправедливо, если все деньги проплывут мимо вашей семьи. Если Юля с Сашей уедут одновременно, все клиенты достанутся только мне.

— А Кашлинскому?

— С какой это радости?! — в глазах Вадима сверкнули злые огоньки.

— Хорошо. И что вы предлагаете? — последний аргумент Вадима расстроил Марлена — сам-то он об этом не подумал.

— Я считаю, что сейчас должны ехать Юля с Кашлинским, а после них мы с Сашей.

— И кто, по-вашему, будет получать партнерскую зарплату, Юля или Леша?

— Оба ассоциаторскую. А когда поедем мы с Сашей, оба — партнерскую. Я с американцами договорюсь. Для них главное не выйти за пределы годового бюджета.

Марлен задумался. Очевидно, что Вадим хочет избавиться от Кашлинского. Даже уступив ему возможность поехать в США первым. Более того, явно отодвигая свой отъезд месяца на три. Второе, его подозрения о связи Юли с Вадимом явно беспочвенные. Не стал бы Вадим отпускать от себя ту, что ему дорога. Третье — Вадим хочет подмять фирму под себя. Но это — ошибка. Когда он вернется, Юля, прошедшая стажировку, уберет и Лешу, и его самого. Значит, командовать фирмой к моменту возвращения Вадима и Саши будет уже Юлька! А это — хорошо.

— А почему Леша, а, скажем, не Игорь? — Марлен решил проверить свои догадки.

— Потому, что вы этого не захотите! Разве я не прав? — Вадим опять нагловато улыбнулся.

— Вы, кажется, полагаете, что умеете читать мои мысли? — Марлен разозлился.

— Ну вы же так сами считаете! — Вадима забавляло, что Марлен сходу склевывает любую приготовленную им наживку.

— Отец Игоря работает в КГБ. Вы что, полагаете, американцы этого не знают? Или вы хотите испортить с ними отношения сразу? Я думал, вы умнее!

Вадим ошарашено молчал. Он действительно об этом не подумал. Все-таки Марлен — умница!

— Марлен Исаакович, я — дурак! — Вадим добродушно рассмеялся. — Нет, правда! Мне до вас еще далеко!

Марлену было приятно, что последнюю фразу Вадим произнес, казалось, и искренне, и с благодарностью. Стареющий адвокат самодовольно улыбнулся и миролюбиво произнес:

— Хорошо, чтобы вы это почаще вспоминали! Ладно, я подумаю. Возможно, вы и правы.

Вечером, рассказывая жене о событиях уходящего дня, Марлен поделился философским наблюдением:

— Знаешь, иногда крайности сходятся. Умный и глупый могут додуматься до одного и того же. Только умный, все просчитав, а глупый — исходя из простого своекорыстия.

— Ты о чем? — ничего не поняла Мария Ивановна.

— Я о том, что хотел бы Юльке такого мужа, как Осипов, — и Марлен стал пересказывать жене свои разговоры с Кашлинским и с Вадимом.

Мария Ивановна не разделяла восторгов мужа на счет Осипова. А вот совместная поездка Юли с Алексеем в США показалась очень перспективной. Со всех точек зрения.

Глава 3

— Вадим, пойми меня правильно!

Лена Суворова затеяла разговор совсем не вовремя. Вадим ждал прихода важного клиента, хозяина большого кооператива, который, начав с шашлыков, давно уже перешел к занятиям более серьезным. В Ивановской области на него работали две лесопилки, в Москве он открыл три кооперативных кафе, но, что интересовало Вадима значительно больше — он шил шубы. Где-то в Сибири закупал у промысловиков шкурки куницы, соболя, лисы, из Канады получал опоссума и шил, шил, шил.

— Да, Леночка, я понимаю, — отозвался Вадим, хотя, на самом деле, до сих пор просто не слышал, что говорила Лена.

— Поэтому я решила уйти! — с облегчением выдохнула Суворова.

— Как уйти? — Вадим наконец понял, что разговор-то идет серьезный.

— Тьфу ты, черт! Я тебе битый час толкую, что не хочу работать там, где назрел конфликт. Я уже старая, мне сорок в следующем году! Я хочу тихо и спокойно вести дела. Присутствовать при том, как вы бодаетесь с Лешей, мне не интересно.

— Тебя-то это как задевает?

— Ты меня когда соблазнял… — Лена улыбнулась. — К сожалению, не так, как мне бы хотелось, ты что говорил? Ты говорил: работать по-новому, в команде. А что мы имеем? Коммуналку?

— Ну это, ты мне поверь, мы разберемся, — Вадим насупился и запыхтел, что происходило всегда, когда он начинал сильно злиться. — Я этому жополизу рога обломаю!

— Ага! Ты мне хочешь устроить еще и приключение типа — мы против Марлена?! — Лена невольно перешла на шепот, хотя никого, кроме нее и Вадима, в адвокатской комнате строительного кооператива не было. — Воевать с Марленом и его семейством?! Нет уж, уволь! Марлен и умен, и силен. Поди мало, Председатель Президиума. Юля твоя обожаемая… Не возражай, это меня не касается. Просто хочу тебе заметить, как немолодая уже женщина, что она стерва, и всюду свой интерес ищет. Она, помяни мое слово, Лешу сейчас окрутит в пять минут. Ну, Сашка, ладно. Он — порядочный, хоть и мямля. Ты с кем, с ними собираешься воевать?!

— Да с чего ты взяла, что я воевать собираюсь?! — Вадим был явно задет. В большей степени не тем, что Лена сказала правду, а тем, что, оказывается, все его мысли и переживания были видны ей как на ладони. — Ну по-разному мы видим режим работы фирмы. Что из этого? Марлен же взял мою сторону. И Аксельбант.

— Ну что касается Аксельбанта, то, как только его чадо окажется в Америке, ты его интересовать перестанешь. А Марлен… Я же сказала, что он умный. Но в любом случае, ему с Кашлинским комфортнее. А фирма стала приносить доход. В основном тебе, а не ему. Этот аргумент ничто не перебьет!

— Ты не довольна тем, сколько зарабатываешь?

— Я зарабатываю, Вадик, сама. А речь о доходах. Меня деньги вообще не очень волнуют. Мне скандалы не нужны. А режим работы — это только начало.

— А мама твоя тоже уйдет? — Вадим с ужасом подумал, что придется искать нового секретаря. Самая дефицитная профессия в Москве!

— Ну, слава богу, обо мне договорились! — Лена хитро и чуть обиженно улыбнулась, — Ладно. Мама останется, пока ты не найдешь ей замену. Но не больше, чем на два месяца.

— Ну, и на том спасибо! А что касается тебя…

Договорить Вадиму помешала секретарша, просунувшая голову в едва приоткрывшуюся дверь, и сообщившая, что пришел клиент, которому Вадим Михайлович назначил…

Ей, в свою очередь, не дала договорить уже Лена:

— Спасибо, мама! Все ясно, не занудничай!

Через час Вадим и клиент расстались весьма довольные друг другом. Вадим — тем, что подписал договор на абонементное обслуживание на 5 тысяч рублей в месяц. Клиент — тем, что его будет обслуживать не какой-то там юрист или юридический кооператив, а адвокатская частная фирма, единственная в Москве. «Понтово!» — сам себя с гордостью похвалил кооператор.

Но радость Вадима продолжалась недолго. Сам заниматься новым клиентом он не собирался. На это элементарно не было времени. Передать Саше, Юле или Леше в такой ситуации, как сейчас, было глупо. Не надо им давать лишний раз почувствовать, что фирма — это выгодно. Вот так, ни за фиг, иметь в месяц столько, сколько обычный адвокат, если и сможет заработать, то только носясь высунув язык целыми днями по судам, поди плохо! Игорю Бабкину? Нельзя, он клиента запорет. И вообще, при папиных связях генерала КГБ, Бабкин все больше и больше занимался уголовными делами. То ли договаривался со следователями и прокурорами, то ли действительно стал хорошим криминалистом. Но результаты у него были очень неплохие. Стольнику? «Маленький Игорь», как его давно уже окрестили на фирме, дабы не путать с «Игорем Большим», Бабкиным, был и без того завален делами, которые ему передавал Вадим. А клиенты все шли и шли. А Ленка Суворова, наоборот, решила уйти… Вадим грустно улыбнулся каламбуру: «Клиенты приходят — адвокаты уходят»!

Нужны были новые сотрудники. Из пяти тысяч ему, за передачу клиента, полагалось тридцать процентов. Если будет, кому передавать, то десяток таких клиентов, и чистыми пятнадцать тысяч в месяц его! Сумасшедшие деньги!! Если учесть, что только что ушедший кооператор обещал сшить жене шубу из опоссума за три тысячи…

Мечты Вадима о больших легких доходах рассеялись, как только в комнату вошла секретарша с чашкой кофе.

«Какие деньги! Мне некому передавать дела. Надо искать нового секретаря! По-хорошему, нужен нормальный офис. Сколько можно сидеть в подвале, да еще на птичьих правах у этого зануды Аксельбанта?! Надо делить фирму на две. С семейством Марлена я далеко не уеду!» Еще минут двадцать просидел Вадим, прокручивая в голове эти мысли, понимая все больше и больше, что ничего он еще не построил, что все еще только начинается.

Удивило Вадима другое: он размышлял спокойно, не как раньше, не торопился с выводами. И вместо столь привычного: «Сейчас всех порешу! Вперед! Там разберемся!», решил не торопиться, а решать проблемы потихоньку, одну за одной. До отъезда в Америку оставалось еще достаточно времени.

Первая проблема — люди. Затем — свой офис. Потом можно и с Марленом расстаться.

— Вадим Михайлович! Вас Елена Владимировна! По-моему, она плачет… — секретарше самой было до ужаса страшно, что она посмела прервать беседу Осипова с очень важным клиентом. Важным настолько, что Вадим принимал его даже не в адвокатской комнате, а специально договорился с Аксельбантом о возможности встречи в его кабинете.

Сам Аксельбант сидел в бухгалтерии, раздувшийся от гордости за собственное благородство — вот на что он готов ради младшего друга. При этом Олег не преминул подумать, что адвокатская профессия лучше его собственной. Посидел, потрепался часок, и сто долларов, а то и двести, в кармане.

Вадим выскочил из кабинета, даже не извинившись перед клиентом, обалдевшим от бестактности секретаря такого известного адвоката.

— Да, Леночка! Что случилось? — Вадим, идя по коридору, успел уже напридумывать себе черти что. Разумеется, про Машку. А может, что-то с родителями?

— Бабушка… Бабушка… — Лена рыдала в трубку. — Соседи позвонили… Бабушка… Она умерла.

— Как умерла? Она мне звонила час назад! Какая бабушка?!

— Вадик! Бабушка Лиза, моя бабушка, — Ленка зашлась в рыданиях. — Она с собой покончила.

— Да что ты говоришь? Она, я же сказал, звонила мне час назад!

И только тут до Вадима стало доходить, что произошло. Он вспомнил, что Батый разговаривала как-то странно. Спросила, как дела, а потом стала говорить, что она признательна ему за Лену, за то, что он так ее любит. Чтобы берег ее, она уникальная. Чтобы стариков всегда помнили. У Вадима сидел клиент, один из старых, и, хоть трубку он и взял, но рассусоливать ему было некогда. А теперь получается, она звонила попрощаться…

— Она и мне звонила! Но я к лекции готовилась и не могла говорить… — Лена опять разрыдалась.

— Я сейчас буду! — Вадим положил трубку, не дожидаясь ответа.

Когда приехал важный клиент, которого Вадим так бесцеремонно оставил дожидаться в кабинете Аксельбанта, он заметил, что его сопровождала милицейская машина охраны. Это было большой редкостью — мало кто из «новых русских», как недавно стали называть в газетах современных советских бизнесменов, мог себе позволить нанять милицейскую охрану. Рэкет, конечно, уже поднялся от уровня мелких лавочников до средних кооператоров, но на такую высоту рэкетиры еще не замахивались. Так что милиция в сопровождении, это скорее были понты, чем реальная необходимость.

Теперь Вадим решил этой ситуацией воспользоваться.

Осипов влетел в кабинет Аксельбанта и сходу выпалил:

— У меня ЧП. Срочно надо домой. Можете одолжить минут на сорок вашу канарейку?

Ошарашенный клиент глупо заморгал и неуверенно произнес:

— Но тогда мне придется все это время сидеть здесь…

— А вы ничего строить для своего бизнеса не собираетесь? — быстро сообразил Вадим.

— Ну вообще-то собираюсь, — совсем ничего уже не понимая, кивнул клиент.

— Тогда у меня есть для вас занятие!

На весь полуподвал кооператива раздался крик Вадима:

— Олег! Олег! К тебе потенциальный заказчик пришел!

Аксельбант, услышав призывный клич Вадима, выскочил из бухгалтерии так, как будто он сидел и ждал, ну когда же, наконец, его позовут.

— Поговорите! — сказал, как приказал Вадим Аксельбанту, и уже более вежливо обратился к клиенту: — Так я канарейку возьму?

Через пять минут по улицам Москвы с завываниями сирены летела милицейская машина с простимулированными не весть откуда свалившимися ста долларами милиционерами, а за ней на своих «жигулях», ни на метр не отставая, несся Вадим. Обычная дорога до дома в сорок минут на этот раз не потребовала и пятнадцати.

Лена с Вадимом первыми добрались до квартиры Баковых-старших. Владимир Ильич с Натальей Васильевной приехали только через час.

Бригада «скорой помощи» дожидалась родственников, то ли, чтобы те дали денег, то ли действительно подстраховать на случай нервного срыва. Все-таки самоубийства случались редко. А чтобы пожилая женщина повесилась, а не наглоталась таблеток, да и не спьяну, и не брошенная родственниками — такого в практике этой бригады вообще никогда не было.

Милиция, бегло осмотрев квартиру, дожидалась следователя районной прокуратуры, который в обязательном порядке должен был осмотреть место происшествия до отправки трупа в морг.

Предсмертная записка, а точнее две, — одна специально помеченная «для милиции», и вторая — «для родственников», были уже досконально милиционерами изучены. Сомнений, что это именно самоубийство, что никакого криминала здесь нет, — не оставалось.

Увидев милиционеров, Вадим сразу показал им свое адвокатское удостоверение. Так, на всякий случай. И не зря. Милиционеры, деликатно попросив ничего до прихода следователя не трогать, удалились в соседнюю комнату. Труп Батыя лежал на кровати. Врач «скорой» поглаживал по плечу Лену, которая сидела на стуле рядом с бабушкой и горько плакала. Она никак не могла простить себе, что не поговорила с любимой бабулей, когда та так неудачно позвонила во время подготовки к лекции.

Вадим попросил милиционеров показать ему предсмертную записку Елизаветы Эммануиловны. Хотя бы ту, которая адресовалась родственникам. Те помялись, помялись и дали обе.

В записке, предназначенной для стражей правопорядка, говорилось, что уходит Бакова Елизавета Эммануиловна добровольно. Никого, кроме судьбы, лишившей ее любимого мужа, винить не следует. Вскрытие тела Батый просила не производить.

Записка родственникам была много подробнее:

Дорогие мои, любимые!

Не осуждайте меня, пожалуйста. Я понимаю, что вам будет тяжело. Но со временем вы привыкнете. Согласитесь, что без Илюши наш дом все равно никогда уже не будет тем, в который вы так любили приходить. Подумайте, а мне каково здесь оставаться одной?..

Илья был рядом со мной столько, сколько я себя помню. Я не умею без него жить. Надеюсь, Наташа, ты меня поймешь. И ты, Леночка. Не сейчас, со временем.

Володя! Как-то не успевали мы с тобой последние годы поговорить по душам. Это понятно — твой темп жизни, твои заботы и хлопоты сильно отличались от старческого доживания, которое мы с Илюшей вели. Но главное я тебе могу сказать и сейчас. Ты не должен себя ни за что корить или осуждать. Тем более не должен отчаиваться. Так уж судьба распорядилась, что твоя жизнь пришлась на очень сложное время. Последние годы все стало меняться так быстро, так непредсказуемо, что ни понять этого, ни подстроиться для тебя невозможно. Ты — слишком совестливый для этого времени, слишком интеллигентный. Но это ведь хорошо, а не плохо. Для тебя честь выше выгоды. Тебе и дальше будет трудно. И чем дальше, тем труднее. Прислушайся к последнему материнскому совету: пиши! Пиши не статьи, а книги. Ты много повидал, много передумал. Тебе есть, что сказать людям. Неважно, как будут продаваться твои книги, важно, что их будут читать тогда, когда страна успокоится, когда у людей появится время думать. Помнишь, как любил повторять папа: «Литература — это норка, в которую можно спрятаться от окружающей действительности»?Ведь он был прав! Наступило время дельцов, а не интеллигентов. Но это пройдет. Пройдет быстро. И ты еще увидишь умных людей, думающих не о том, как заработать, а о том, как потратить. Не за горами время Бахрушиных, Третьяковых, Морозовых. Такова природа русской души. Вот им твои книги и будут нужны. Но писать их нужно уже сейчас. Пиши!

Наташа! Мы много с тобой ссорились. Это — правда. Не все, что ты делала, вызывало у меня согласие. Прости меня, если что не так. Ты же должна знать, что я на тебя зла не держу. Твоя любовь и забота о Володе полностью, с лихвой окупила любые твои возможные ошибки. Только помни, духовность в доме важнее лишнего сервиза. Карьера — тлен, душа — вечна. Твой муж, и я это говорю не потому, что он мой сын, человек редкий. Твоя судьба, впрочем, как и моя, быть рядом, помогать, а не… Ладно, неважно. Ты хорошая жена для Володи, хорошая невестка, и у меня к тебе нет претензий. Сейчас, когда Володя остался без родителей, ему будет особо тяжело. Будь ему опорой!

Леночка! Что я могу тебе сказать? Я горжусь тобой. И тем, какая ты жена, и тем, какая труженица. Сохрани свой легкий характер, свою не по годам мудрую головку. Ты — красавица, но, слава богу, ты не загордилась от этого. Я очень хочу, чтобы ты и дальше занималась наукой. Знаешь, как мы с дедушкой были счастливы, когда ты защитила кандидатскую?! Ты ведь первый ученый в нашей семье… И еще, береги Вадима! Его заносит, он авантюрен по складу характера. Его надо не подталкивать, как папу, а притормаживать. Но не задави его совсем. Он никогда не сможет «сидеть на диване и читать газету». Это — не его жизнь. Тебе будет тяжелее, чем мне или маме. Но это — твоя судьба. И поверь, в этом тоже много-много счастья. Да, ты всегда будешь в тени Вадима. Это — правда! Но запомни, человек без тени — мертв. Тень — это его тыл. Это его «зона безопасности». Ты должна создать для Вадима такую «тень», чтобы он мог и дальше нестись вперед с той скоростью, которую он для себя выбрал. Что скрывать, первое время я относилась к нему с настороженностью. Но дедушка меня убедил — это другой тип, это не Баковы. Он — лидер, он — победитель. И ему труднее жить, чем другим. Он может только побеждать. Не случайно он сам так любит повторять: «Волчок стоит только, пока крутится»! Это его кредо. И еще. Спасибо тебе за тебя саму. Все последние двадцать пять лет мы с дедушкой жили твоей жизнью. Каждый вечер говорили о тебе, радовались за тебя. Это мое последнее спасибо тебе. Но самое осмысленное и сердечное.

Вадик! Ты, наверное, и сам осознаешь, что стал опорой и для своих родителей, и для своей семьи, и для Лениных родителей. Пока все могут обходиться и сами (я о старшем поколении). Но это — пока. И я совсем не о материальных проблемах. В этом новом времени только ты разбираешься хоть как-то. Очень скоро тебе придется решать за всех, что делать, как выживать. Ты — умница. Ты — сильный, ты справишься. Но только помни, что рискуешь теперь не собой, не своей карьерой или успехом. Ты рискуешь близкими. И Машенькой! Вот за нее и Лену ты всегда в ответе. И еще. Помни, много соблазнов будет перед тобой. Многим захочется воспользоваться, увести тебя в свой «стан». Но помни — сиюминутное всегда кажется привлекательнее вечного. А на поверку — пшик! И последнее. Тебя никогда нет дома. Ты на работе. Да, мужчина, особенно мужчина твоего склада, должен работать. Не может жить без работы. Но твоя семья также не может жить без тебя, как ты не можешь жить без работы. Ищи компромисс. Оставайся собой, но и будь с ними.

Я ничего не пишу Машеньке. Не надо ей сейчас ничего писать. Она еще слишком маленькая. Со временем объясните ей, если сочтете нужным, почему я приняла такое решение. Я обожаю эту кроху.

Я не знаю, есть ли загробная жизнь. Но если есть, то нам с Илюшей было бы очень приятно, чтобы в день нашей свадьбы вы приходили на нашу могилу. Мы бы могли на вас посмотреть.

Никогда не думала, что самым сложным в моей жизни будет закончить это письмо. Еще столько не сказано, столько не…

Все, простите! Я вас всех люблю. И я приняла правильное решение!

Вадим дочитал письмо, сунул его в карман, твердо решив сегодня никому не показывать, и вышел на лестницу покурить. Такое письмо лучше дать прочесть завтра, когда хлопоты, связанные с похоронами, накроют всех с головой. А вот как оградить бабушку Аню и Эльзу от всего это кошмара, Вадим не знал.

Рано утром Вадима разбудил телефонный звонок. Едва продрав глаза, — Вадим глянул на будильник — семь утра, и, чертыхаясь, босиком побежал на кухню со слабой надеждой, что Лена не успела проснуться. Звонила Лера Скорник. Дочь знаменитого адвоката Скорника, одного из светил. С самой Лерой Вадим была едва знаком. Тем более казалось удивительным, что она позвонила в такую рань. У адвокатов принято звонить друг другу без стеснения часов до одиннадцати-двенадцати ночи, все равно не спят, а занимаются бумагами. Но вот раньше девяти утра считалось неприличным. Тем более в семь!

— Вадим! Это Лера Скорник. Я бы хотела с вами встретиться! — без лишних слов сообщила Лера.

— Что-то случилось? — Вадим еще плохо соображал спросонок.

— Нет! Все прекрасно! Просто надо встретиться и поговорить. О сотрудничестве. Вы не против сотрудничать с девушкой, мужчина? — Видно у Леры было прекрасное настроение с утра. Чего никак нельзя было сказать о Вадиме.

На кухне появилась Лена.

— Кто это? Что случилось? Мама? — Ленино лицо, все и так распухшее от вчерашних, а точнее ночных слез, еще и отекло от недосыпа.

— Нет, это Скорник. Все в порядке.

— Кто такая Скорник?

— Адвокатесса. Спи!

Лена сразу успокоилась, как-то сникла и, бросив: «Все равно уже не усну!», ушла обратно в спальню.

— Простите, Лера! Жена проснулась, — не без намека вернулся к телефонному разговору Вадим. — Так что случилось?

— Да ничего не случилось, — Лера поняла, что для шутки с «мужчиной» время она выбрала не самое подходящее. — Я потом позвоню. Видно вы еще сладко спали, — последние слова прозвучали несколько обиженно.

— Не очень сладко, у Лены вчера вечером бабушка умерла, — желая снять неприятный осадок у собеседницы, стал подробно объяснять Вадим.

— Если нужна моя помощь — обращайтесь, — с энтузиазмом произнесла Лера.

— Спасибо! Я думаю, мы справимся. Но все равно спасибо.

— Имейте в виду, на всякий случай, Кузьминское кладбище — моя «точка».

— Спасибо, Лера! Учту. Созвонимся через несколько дней.

Вадим направился в спальню, чтобы взять свою одежду, так как ложиться было бесполезно. Он вспомнил «адвокатскую» молодость. «Точка»! Как давно он не произносил это слово. «Клиент» звучало куда современнее и точнее.

Но позвонить Лере пришлось в тот же день. Выяснилось, что кладбищенские правила запрещали хоронить в ту же могилу раньше, чем через семь лет. То есть, если захоронить урну, — пожалуйста. А если гроб, — то семь лет никому из родственников умирать не разрешается.

Попытки Вадима самостоятельно решить этот вопрос успехом не увенчались. Директор кладбища уперся, как осел. Никакие аргументы Вадима, что предыдущие похороны были меньше двух месяцев назад, что, соответственно, гроб еще цел, и что ничего страшного не произойдет, — эффекта не возымели. То ли директор Востряковского кладбища так дорожил своим местом, что не хотел рисковать, то ли ждал, что проситель наконец сообразит, что надо просто «подмазать».

Вот чего делать Вадим никак не собирался, так это давать взятку. Еще много лет назад Михаил Леонидович сказал фразу, намертво засевшую в сознании Вадима: «Положение взяткодателя отличается от положения взяткополучателя только местом на скамье подсудимых. Первый или второй. А срок тот же!» Вадим никогда взяток не давал. Не из принципа, хотя и это тоже. Из страха.

Вот тут то он и вспомнил про звонок Скорник.

Уже через полчаса после того, как он тысячу раз извинившись за беспокойство, попросил Леру узнать, что можно сделать, ему перезвонил сам директор Востряковского кладбища. Посетовав, что Вадим Михайлович сразу не сказал, что дружит с его коллегой и учителем, директором Кузьминского кладбища Иваном Алексеевичем, человеком в их профессии легендарным, директор кладбища Востряковского услужливо сообщил, что исключения из этих дурацких правил, разумеется, возможны. Что задача его и коллег помогать людям в трудную минуту. Что он всегда с радостью предоставит место.

Вадим перебил, что «с радостью» это не совсем уместно. Но при этом поблагодарил и положил трубку.

Слова благодарности Лера восприняла весело, как кажется, и все в жизни:

— Всегда обращайся. Ты же знаешь наш принцип цивилистов — комплексное обслуживание — «родился, женился, развелся, умер»!

Вадим вспомнил, что это было любимое выражение Коган. Она искренне полагала, что в жизни любого человека ничто не должно происходить без участия адвоката. А может, она имела ввиду и другое. Какие дела вели цивилисты? Установление отцовства — «родился». Признание брака недействительным — «женился». Раздел имущества — «развелся». Споры о наследстве — «умер».

Несколько дней прошли в подготовке похорон, сборе документов, в том числе и из прокуратуры, вынесшей поста новление об отказе в возбуждении уголовного дела, затем — милиция, судебно-медицинская экспертиза. Оказалось, похоронить человека, покончившего с собой, было много сложнее, чем просто умершего.

Наличие предсмертной записки от бабушек Ани и Эльзы скрыли. Но это мало помогло. Старушки ходили как в воду опущенные. Бабушка Аня вдруг сразу как-то перестала говорить лозунгами, а бабушка Эльза ехидничать и саркастически отзываться об окружающем мире. Обе присмирели, бродили по квартире Осиповых-старших с поникшими головами и почти не разговаривали.

Спустя несколько дней, Илона заметила странную метаморфозу. Обычно, когда Анна Яковлевна приезжала к ним погостить, ее мама всем своим видом выражала недовольство вторжением противника на ее, Эльзину, территорию. И никакие могла дождаться, когда, наконец, классовая антагонистка уберется восвояси. Постоянным предметом издевок Эльзы в адрес Анны Яковлевны в такие «гостевые» периоды был вопрос, а не соскучилась ли та по американскому флагу, символу мировой победы капитализма? Дело в том, что старая большевичка Анна Искра жила в коммунальной квартире в доме напротив посольства США. Из единственного ее окна открывался вид на главный вход американского представительства с огромным развивающимся флагом.

А тут ситуация изменилась. Пару раз Эльза Георгиевна как бы невзначай бросала фразу, что Ане сейчас одной очень тяжело, мол, надо предложить погостить ей подольше.

Михаил Леонидович возражать не стал, его такой вариант абсолютно устраивал. Эльза замкнулась на его матери и, соответственно, куда меньше доставала его своими советами и воспитательными разговорами. И хотя за тридцать пять лет он, конечно, научился пропускать все это сотрясание воздуха мимо ушей, так все равно было лучше.

Однажды Михаил Леонидович стал случайным свидетелем разговора двух старушек. Он работал с документами, присланными Вадимом, а в соседней комнате, забыв прикрыть дверь, бабушки вели очередной нескончаемый философский разговор.

— Понимаете, Эльза Георгиевна, то, что сделала Лиза, это не просто слабость, это отказ от выполнения долга. Старческого долга!

— Нельзя так, Анна Яковлевна, нельзя! Ну невозможно все поступки человека сверять с понятием долга, обязанности, жизненного предназначения. Человек слаб. Да и что это такое — старческий долг?

— Старческий долг — обязанность доживать свою жизнь. Ходить по поликлиникам, дожидаться, когда выросшие внуки вспомнят о тебе и навестят. Хоронить друзей, прошедших с тобой всю жизнь. В конце концов, осмыслить наконец свою собственную жизнь!

— А вы осмыслили?

— Я — да! Я, Эльза Георгиевна, всегда делала только то, во что верила! И если меня обманывали, не я в этом виновата! Я жила честно!

— Так вы верили тому, что вам говорили, а не себе. В этом ваша трагедия.

— Я верила себе. А внутри себя я верила тому, что мне говорила партия.

— Вот-вот! Я и говорю, что для вас, большевиков, партия заменила религию. А Ленин — Бога. И со Сталиным та же история!

— То есть?

— Если бы вы знали религиозный догмат, то сообразили бы, что я имею в виду. Хорошо, объясню. Дьявол был одним из ангелов, или апостолов, уже не помню. Но он исказил учение Бога, и тот его низверг в ад. Вот с тех пор дьявол стал противником Бога, а был союзником. Так и ваш Сталин. Был союзником Ленина, а потом его объявили врагом.

— Ну да! Партия сама разобралась с этим предателем. Я и говорю, что он нас обманывал. Меня тоже. Но напомню, при нем меня и посадили. Так что я пострадала от его режима!

— Дорогая моя Анна Яковлевна! Сначала вы ему служили верой и правдой, а потом вас посадили. Значит, не тому служили и не в то верили!

— А вы, Эльза Георгиевна, во что верили всю жизнь? В мужа? В дворянское прошлое? Или в царя-батюшку?!

— Я верила в Бога! В бессмертную душу и в Страшный суд. И мне мало чего можно предъявить, хотя и я не безгрешна!

— Ну, думаю, любовные грехи-то вам простят! — Анна Яковлевна почувствовала, что она победила в споре. Вот такого безобразия, как греховодничество с белыми офицерами, за ней точно не числилось.

— Знаете, дорогая моя, лучше грешить с благородными чистыми мужчинами, чем с немытыми красноармейцами. Или вам больше нравились комиссары в кожаных куртках? — Эльза довольно улыбнулась. Приятные воспоминания не только не мучили ее совесть, но, наоборот, ублажали память в минуты полного одиночества и забвения.

— Ну, знаете, на вкус и цвет товарищей нет! — с такой же улыбкой неожиданно мягко выйдя из боевой стойки, отозвалась Анна Яковлевна. И тоже ушла в воспоминания. Себе-то что врать? И ей было что вспомнить…

Михаил Леонидович понял, что так дальше он работать несможет. Встал и закрыл дверь.

Глава 4

Катя Машинская, как почти все стажеры, возвращалась из Америки с ощущением двойственным. С одной стороны — явная неудача: зацепиться там не удалось. Ни контракта, ни предложения преподавать в каком-нибудь, пусть самом задрипанном, американском колледже… Но в то же время ее не покидало чувство воодушевления и подъема — теперь я знаю, как нужно жить, к чему стремиться. Однако уже через пару недель после приезда энтузиазма заметно поубавилось.

Рядом был всегда больной, сколько она себя помнила, вечно недовольный всем и вся отец. Два года назад, после смерти мамы, он совсем скис. А еще трехлетний сын Яшенька, росший без отца. Тот и раньше-то не очень помогал, а теперь, когда она приехала из США, посчитал, что с ее «миллионами» алименты вовсе не надобны. После окончания с красным дипломом юрфака МГУ Катя трудилась, а скорее, числилась в штате института проблем газификации без малого пять лет. Тихая заводь, работа неинтересная, зарплату задерживают постоянно. На эти копейки прожить в новых условиях просто невозможно! А еще поток негатива с экрана телевизора. И подруги — замотанные, задерганные, озлобленные, раздражительные и раздражающие. Достало! Все достало! Катя решила, что пора все менять. Коренным образом.

Когда в телефонной трубке раздался раздраженный, торопливый голос Вадима, Катя струсила: «Может, и к лучшему! Быстрее откажет, быстрее успокоюсь. Значит, не судьба!»

— Вадим, я бы хотела уйти из науки и работать у тебя!

— Господи! Хоть кто-то звонит не с просьбой или проблемой, а с предложением! — Тон Вадима резко поменялся, стал приветливым.

— Я серьезно. Ты же знаешь, что я защитилась, пусть и по теоретическому вопросу, но худо-бедно все-таки кандидат. У меня хороший английский, — Катя тут же внутренне вздрогнула: последние слова прозвучали после истории с тоефлом бестактно. Но Вадим, вроде, никак на них не отреагировал. — Словом, я хочу попробовать себя в практической деятельности.

— «Аркадий, не говори красиво!» — Вадим рассмеялся. — Деньги? Зарабатывать хочешь?

— И это тоже. Но не только и не настолько. Мне надоело делать то, что никому не нужно. Я тут вспомнила твой рассказ о благодарных глазах клиента. Знаешь, захотелось посмотреть в них.

— Ну, Катюш, это не про бизнесменов. У них благодарные глаза бывают в одном случае: если ты сделал для них работу и не просто денег не взял, а еще им приплатил.

Вадим пришел в прекрасное расположение духа. Катин звонок означал многое. Получается, что его затея с фирмой работала не только, грубо говоря, «на карман». Это было и так ясно по постоянно увеличивающимся доходам. Она становилась привлекательной в принципе. Привлекательной даже для тех, кто считал науку святыней, а адвокатский труд — разновидностью сферы обслуживания. Что-то подобное он слышал от Кати в Америке, и не раз.

— Осипов, не наговаривай на себя. Ты не тот человек, который будет работать только за деньги. Ты тщеславен!

— А ты?

— Я тоже. Но не настолько. Ладно, я серьезно. Тебе юристы нужны?

— Да, нужны. Но, Катя, я ведь могу тебе предложить только должность ассоциатора. Ты же не адвокат.

— Кстати, а с приемом в адвокатуру помочь сможешь?

— Думаю, да. Так на ассоциатора ты согласна?

— А какая зарплата?

— Now you talk business! Сколько ты хочешь?

— Тысячу рублей, — Катя чуть не поперхнулась, называя сумму. В институте она получала двести пятьдесят.

— Это реально. Заезжай ко мне завтра! — Вадим продиктовал телефон офиса и назначил время. Адрес Катя должна была узнать у секретаря. На его диктовку Вадим тратить время не мог.

Василий Петрович Самойлов, директор Института государства и права Академии наук, тот самый Самойлов, который несколько лет назад звал Вадима на работу младшим научным сотрудником, позвонил буквально через пару минут после Машинской. Первая мысль Вадима была совсем идиотской: «Что, он тоже попросится на работу?» Но нет, Самойлов, оказывается, много слышал о стажировке в Америке и хотел встретиться, чтобы получить подробности «из первых уст».

Вадим с радостью согласился. Ему, в свою очередь, давно хотелось узнать, что думает спокойный и уравновешенный Василий Петрович о происходящем здесь, в стране. Дай бог, разговор получится откровенным.

После профессионально-точных расспросов о стажировке Самойлов взял минутную паузу.

— Теперь о другом. Суть того, о чем я хотел вас попросить, Вадим Михайлович, меркантильно-конкретна. У меня работает несколько очень толковых молодых ученых, которым сейчас весьма трудно.

— Понимаю! — В голосе Вадима звучало искреннее сочувствие.

— Вот, вот! Мы — академический институт. Конечно, наше положение лучше отраслевых НИИ. Но, тем не менее, платить больше трехсот пятидесяти рублей младшему научному я не могу. А жить на такие деньги невозможно. Вот я подумал, может у вас на фирме найдется какая-нибудь подработка для двух-трех человек?

— А вы слышали про мою фирму? — Вадим изумился.

— Да, и немало. Сейчас, конечно, много нового, за всем не уследишь. Но то, что касается моей профессии, я все-таки отслеживаю.

— И что вы об этом думаете?

— Понимаете, Вадим Михайлович, ситуация в нашем Отечестве сложилась весьма непростая. Если посмотреть с научной точки зрения, то есть не изнутри системы, а как бы выйдя из нее, когда ничто личное не мешает анализировать, то становится ясно, — в стране происходит революция. Это еще мало кто осознал. Всем кажется, что есть личная борьба Ельцина и Горбачева. Кто-то полагает, что идет преобразование социалистической модели в рыночно-плановую, но по-прежнему социалистическую структуру.

— Но социализм и рынок несовместимы!

— Ошибаетесь, молодой человек! Ошибаетесь! Если отринуть идеологические штампы, то мы легко обнаружим все признаки социализма во многих западных странах. В Канаде, Финляндии, ФРГ, Швеции и так далее, — Самойлов увидел изумление на лице Вадима и, довольный произведенным эффектом, продолжил, поудобнее устроившись в кресле: — Социализм — это не идеологическая категория, а вполне жизненная, социальная, если угодно. Есть такое понятие в науке конституционного права — социальное государство. Это когда государство принимает на себя и конституционно гарантирует заботу о своих гражданах. Не на уровне лозунгов и деклараций, а на элементарном экономическом уровне. Ну, например, медицина, пенсии, социальная поддержка малоимущих. У нас сегодня все это есть в законодательстве, но нет экономических возможностей. Почему? А потому, Вадим Михайлович, что плановая экономика не эффективна. Значит, при рыночной экономике, дающей необходимое пополнение бюджета государства за счет налогов, ничто не мешает выполнять и эти социальные обязанности государства перед своими гражданами. Все просто!

— Это у нашего-то государства обязанности перед гражданами?!

— Вот как раз об этом я и говорю. Вы не свободны от эмоций. А чтобы понять суть событий, надо относиться к ним индифферентно! — Самойлов явно расстроился примитивной реакцией Вадима.

— Хорошо. Вы — правы! Тогда объясните мне, пожалуйста, следующее. Революция, насколько я помню вузовский курс, это смена общественно-экономических формаций. Приход к власти нового господствующего класса. Разве у нас это происходит? Где этот новый господствующий класс?!

— Торопитесь, Вадим Михайлович! Хотите мой прогноз? — Самойлов подождал, пока Вадим кивнул. — Так вот. Горбачев представляет интересы мыслящей молодой, я имею в виду лет пятидесяти, партийной аристократии. Как хорошо сказал Афанасьев — «административно-партийное большинство». Ельцин вначале говорил только об омоложении руководства, не ставя под сомнение саму идею доминанты КПСС. Но сейчас, под влиянием Гавриила Попова, Собчака, — кстати, серьезного ученого-цивилиста, — все больше и больше открывает ворота для людей совсем иного толка. Политикой заинтересовалась интеллигенция. Почитайте «Московские новости»…

— Читаю, разумеется, — перебил Вадим.

— Не сомневаюсь! Так вот, ученые, люди театра, телевидения меняются, — Самойлов разволновался, стал говорить отрывистее. — А новые экономические силы? Вы что, думаете, кооператоры, которые прямо на глазах превращаются в предпринимателей, они дадут повернуть все вспять? А иностранный капитал? Все эти совместные предприятия?

— Но мы же знаем, как большевики свернули НЭП!

— Э-э, нет, Вадим! Нет! Другие времена! Нэпманов не поддерживала интеллигенция. Более того, многие еще верили, и как верили, в перспективы нового строя! Во всеобщее благоденствие. А сегодня за плечами семьдесят лет того самого «благоденствия»! И сталинские лагеря! И коллективизация! Нет! Сегодня уже никто из мыслящих людей не поверит в сказки. К тому же, — Самойлов вдруг как-то сразу успокоился, взял себя в руки, — многие уже узнали, что такое западная жизнь. Вот вы побывали в Америке. Хотите, чтобы мы жили также?

— Да, у них нет «Карточки вашингтонца»! — Вадим мрачно ухмыльнулся.

— Не понял?

— Ну у нас есть «Карточка москвича», а у них нет «Карточки вашингтонца», — объяснил свою шутку Вадим.

— А что такое «Карточка москвича»? — наивно, как-то по-детски заморгав, спросил академик, член ЦК КПСС Самойлов.

Следующие минут двадцать Осипов рассказывал собеседнику о реальностях московской жизни. О том, что невозможно купить гроб, что такси по счетчику не возит, еще о куче проблем, подстерегающих обывателей на каждом шагу… Но самое большое впечатление произвела на Самойлова «Карточка москвича». Он долго рассматривал грязно-голубую картонку с фотографией Вадима и крупно напечатанным названием города. Поинтересовался, что по ней продают. Узнал: водку, масло, сметану, мясо, сахар, яйца, сигареты.

Неожиданно Самойлов вскочил, быстро подошел к письменному столу и позвонил жене. Узнав, что и у него есть такая, понуро вернулся к Вадиму и, не возобновляя разговора о высоком, потухшим голосом спросил:

— Так сможете найти приработок хоть для одного из моих молодых сотрудников?

* * *

Основной проблемой, угнетавшей Вадима, стал офис. Дальше сидеть в подвале у Аксельбанта невозможно. Неожиданно Вадима осенило, как разрубить этот гордиев узел!

Логика Осипова сводилась к следующему. Марлен и его семейство обязательно, рано или поздно, постараются подмять фирму под себя. Сейчас существует равновесие сил. Но стоит Аксельбанту или американцам встать на сторону Перельманов — ему конец. Тараном будет Леша Кашлинский. Сам по себе — ничтожество, но с такой поддержкой, — фигура опасная.

Аксельбанту нужно одно — отправить сыночка в Штаты. Причем, желательно, навсегда. Только дружба с «Брайаном» даст ему такую возможность. Что понадобится американцам? Офис — его может найти Аксельбант и местные юристы, которых может дать как Вадим, так и Марлен. Разница лишь в том, что Марлену, Председателю Президиума, «свой бизнес» сейчас не нужен. Его вполне устроят деньги от чужого, американского, бизнеса. Ни Юлька, ни Саша руководить фирмой не смогут. Значит? Значит, Марлена вполне устроит расклад, при котором его люди станут просто обслуживать американских юристов в Москве.

Вадиму же надо иное. Он хочет иметь свою фирму, свой бизнес. Объективно — когда-то американцы станут конкурентами. Поэтому пока можно и нужно работать с ними в парной упряжке. Научиться, подзаработать, обзавестись, опять же с их помощью, американской клиентурой.

Офис? Ни в коем случае нельзя зависеть от Аксельбанта. Нужен свой. Когда? Как можно скорее.

И еще. Отказываться от второй поездки в США неразумии Тех денег, которые готовы платить американцы, — сто двадцать тысяч долларов годовых, в Москве пока заработать нереально. Хотя не это главное. Первые полгода стажировки он потратил на борьбу за выживание, на преодоление последствий тоефла. Но надо всерьез разобраться, как строится их юридический бизнес, как работать с западными клиентами, Без такого понимания можно легко проиграть и московский рынок.

План выстроился четкий и достаточно реалистичный. До отъезда в Америку с Марленом и его семейством не ссориться. Подстегнуть Аксельбанта, — пусть решает проблему офиса для американцев. В этом, кстати, с учетом своего положения может помочь и Марлен. Для себя искать отдельное помещение, оставляя подвал Кашлинскому, Юле и Саше. Ну а по возвращении из США… Там посмотрим!

— Олег, слушай, что я придумал! — разговор с Аксельбантом Вадим затеял ближе к вечеру. Уставшие, но покончившие с делами, они остштесь попить чаю в кооперативном подвале.

— Знаешь, когда ты говоришь «придумал», я вздрагиваю! Ты вообще можешь жить спокойно? Не придумывая?

— Не знаю, не пробовал, — Вадим рассмеялся.

— Ну давай, излагай, — Олег тяжко вздохнул.

— Итак! Я переговорю с Марленом, он, вроде, в неплохих отношениях с Гавриилом…

— С кем?

— С Поповым, Председателем Мосгорисполкома. Идея в следующем. По письму Городской коллегии адвокатов Попов дает помещение под реконструкцию. Ты его ремонтируешь. Мы сажаем туда американцев. Твой сын едет в Штаты. Пока американцы сидят в твоем здании, они в лепешку расшибутся, но твоего Мишеньку не тронут. Более того, мы еще заставим их оплатить его обучение. В счет аренды.

— А Марлену это зачем? — от ироничности Олега не осталось и следа.

— Все просто. Поскольку здание будет числиться за коллегией, он вроде как хозяин положения. Плюс не забывай, Юля должна сейчас ехать на стажировку.

— Ага, и если она там каким-то образом зацепится, останется Марлену вся эта канитель будет не нужна. А здание его. Я потеряю все, что вложу в ремонт!

— Логично, — Вадим задумался, отпил чай и, неожиданно улыбнувшись, завершил: тогда надо, чтобы здание стало твоим.

Вадим успел сообразить, что эта комбинация еще лучше. Если людей Марлена посадить вместе с американцами, а здание оформить на Аксельбанта, то Марлен окажется в подвешенном состоянии. Весь расклад будет зависеть от его, Вадима, отношений с Олегом, Хозяином положения станет Олег, а за веревочки сможет дергать он.

— А как я его получу?

— Давай так! Я попробую своими силами выбить здание. Ты его ремонтируешь. Мы заселяем туда американцев и часть фирмы. Назовем ее «Марленовской группировкой». Я с моими людьми остаюсь здесь, в тылу. Под твоей защитой!

— У тебя, прям, какая-то военная терминология. К боям готовишься?

— Пока веду позиционную рекогносцировку на местности, — Вадиму понравилась шутка Олега. «А ведь он не так уж далек от истины!»

— Знаешь, Вадим, тебя ждет великое будущее. Ты еще политиком станешь!

— О, нет! Ни за что! — Вадим был искренен. Вот уж что его совсем не интересовало, так это политика…

— Почему ты не можешь просто спокойно работать? — Михаил Леонидович настолько был ублаготворен успехами сына, его нынешним статусом, что стремление Вадима опять что-то поменять испугало его не на шутку.

— Понимаешь, батя, ты всю жизнь работал по найму. У тебя всегда были начальники…

— Не совсем так! Я сам выбирал, с кем работать, а с кем нет. Если ты профессионал…

— Я о другом. Сам ты выбирал или нет, но начальники над тобой стояли. А я не хочу иметь начальников! Понимаешь? Никаких — ни хороших, ни плохих. Я хочу иметь свое дело!

— При советской-то власти? — Михаил Леонидович всерьез испугался. Принцип «не высовывайся!» оставался частью его менталитета. Откуда же в Вадиме такая опасная неосмотрительность? Неужели полгода в Америке смогли перестроить психологию его сына?

— А нету советской власти! Кончилась! Неужели ты этого не видишь? Все больше и больше людей живут своими мозгами! Смотри, что происходит. Они там, наверху, думают, что еще чем-то руководят. Почитай газеты. Они прессой руководят? В их магазинах что-нибудь купить можно? Год-два, и их смоет. Да они и между собой уже перегрызлись!

— Да. Только не забывай — паны дерутся, у холопов чубы трещат.

— Бать, ну пойми ты, для меня жизнь — игра. Кто — кого. Мне просто зарабатывать деньги скучно!

— Записку Батыя не забыл? — Михаил Леонидович как-то сразу помрачнел. — Старуха была права — ты теперь, когда рискуешь, рискуешь не только собой. Помни!

— Пробьемся! — беззаботно отмахнулся Вадим.

Но последние слова отца его задели. Себе-то он мог признаться, что во всех его рассуждениях и раскладах, где маячила и возможность проигрыша, присутствовала лишь мысль о его личном поражении. С другой стороны, что, собственно, сегодня он давал родителям, Машке, Лене? Деньги? Так их он всегда заработает. А вот создать собственное большое дело, передать его когда-то дочери, — это стоило риска. Пусть даже и риска войны с Марленом. Политикам не до него. В конце концов, не так далеко он и «высовывается»…

— Леша, а тебе сколько было, когда женился? — Юля уже во второй раз зазвала Кашлинского пообедать в соседнем с офисом кооперативном кафе.

— Двадцать два, дурной был. А что?

Когда Леша ел, он всегда снимал очки. Во-первых, они ему были не нужны, носил он их исключительно для солидности. Во-вторых, он всегда наклонялся к тарелке, а не подносил ложку или вилку ко рту. Он наклонялся, очки сползали, а иногда и просто падали с носа. Юля еще в первый раз обратила внимание на эту плебейскую манеру, но успокоила себя тем, что это — не самый большой недостаток. Будет надо — переучит.

— Да так, интересно. Очень вы разные, — Юля старалась казаться безразличной. На всякий случай отвлекла просьбой. — Салфетки передай, пожалуйста.

— Держи. Кстати, заметила, кооператоры не режут салфетки на четвертушки, как в общепите.

— Ну при таких ценах могут себе позволить! — Юля рассмеялась.

— Да, мы разные. Я потому и детей с ней не хочу. Все равно, рано или поздно разведемся. Потом еще алименты платить. Вот это — на фиг!

— Ты вообще детей не хочешь?

— Нет, вообще надо. Но это, когда правильную жену найду.

Юля внимательно посмотрела на Лешу. Не намек ли? Но тот в очередной раз наклонился к тарелке с супом, и Юля с грустью отметила, что Леша начинаетлысеть. А у Вадима шевелюра была ого-го какая!..

* * *

Марлен уже давно понял, о чем Вадим толкует битых двадцать минут. Но продолжал прикидываться. Переспрашивал, уточнял, делал вид, будто что-то недопонял или уже забыл. Ему не давала покоя одна мысль: что еще затеял Осипов?

То есть само предложение было ясным. Он пишет письмо Попову. Вадим приделывает ему «ноги», Олег ремонтирует здание, и туда заезжают «брайановцы» и часть фирмы. Какая часть — тоже очевидно. Неясно другое: какие связи у Вадима с Поповым и, что самое важное, где зарыта выгода Осипова. По распасовке-то получается, что Вадим всюду «в пролете». Но не настолько же он глуп! Совсем даже не глуп. Где-то какая-то хитрость наверняка припрятана. Марлену вспомнилось признание Коган: угадать ход мысли этого стажера она не в состоянии. Положим, она была классическая интеллигентка, до мозга костей. Ей хитроумные построения Осипова по определению оставались не по силам. Но он-то, старый интриган, он-то почему не может разобраться в комбинациях этого мальчишки?!

Хотя, зачем мудрствовать? Что бы Осипов там ни придумал, вариант по-любому — беспроигрышный. Здание будет числиться на балансе коллегии. За такое письмо его никто не осудит. Ни о каком злоупотреблении служебным положением, даже если дороются, что фактически все сделано для его родственников, речи быть не может. Тогда почему нет?

Марлен согласился.

Выходя из кабинета Председателя Президиума с подписанным на имя Гавриила Попова письмом, Вадим почувствовал, как у него затряслись поджилки. Теперь, когда игра началась и отступать было поздно, Вадиму стало страшно. Марлен, когда поймет, что затеял Вадим, постарается выпереть его из коллегии. Вот тогда предостережение Батыя прозвучит совсем иначе!

* * *

Катя Машинская уже три дня работала в фирме Вадима. Папа расстроился: его дочь — в строительном кооперативе? Он так гордился ею, хвастался друзьям, что Катюша — ученый, кандидат наук, а теперь? Что он может сказать таким же, как он сам? Забытым, никому не нужным людям из прошлого? Для его поколения дети, повзрослевшие и чего-то добившиеся, стали смыслом жизни. Они выживачи, выкручивались, терпели — все ради них. И на тебе! Дочь — в кооперативе!

Сама же Катя была счастлива. Ее окружали люди, преисполненные энтузиазма, торопящиеся, опаздывающие, засиживающиеся в офисе по вечерам. Прямая противоположность институтским коллегам. Конечно, возникали изредка разговоры о том, что-кто-где достал. Но это так, случайность. Больше рассуждали о делах, о правовых позициях, о клиентах. Жизнь бурлила. В институте же — наоборот. Если кто и начинал говорить с оживлением, так только о том, что жизнь опять подорожала, ничего не купить… И лейтмотивом: куда смотрит власть?

Однако сегодня Катя пришла домой расстроенная. Причиной обреченно-философского настроения стала Лена, жена Вадима. Нет, ничего такого та не сделала. Лена заехала днем в офис расписаться в какой-то ведомости. Катя не поняла, в какой и зачем, да ее это и не интересовало. Лена радостно расцеловала Катю, вспомнила о поездке в Америку, похвалила ее наряд, вела себя очень приветливо. Но Катя видела, что Лене не до нее. Она куда-то стремилась, глаза горели… В Америке-то была куда тише…

И тут Катю будто током дернуло. Мысль, которую она гнала от себя постоянно, прошила ее автоматной очередью. Ну почему одним — все, а другим ничего?! Почему Лена, которая и не больно красивее ее, имеет такого мужа, как Вадим, работу интересную, денег достаточно? И мама ее жива, а Катина умерла, и все ей рады, все ей улыбаются. Но главное, она, Катя, каждый вечер засыпает одна, а Лена — со своим мужем. Да еще с каким!

И менно в этот момент Катя осознала страшную для себя истину — она влюблена в Вадима. Еще с Америки. С той идиотской истории с тоефлом. Сейчас ей особенно четко вспомнились ощущения, которые она испытывала, когда Вадим на собрании стажеров каялся в своем проступке. Как она восхищалась его благородством, силой, уверенностью и достоинством. Он, вроде, даже и не каялся, а просто объяснял неразумным американцам, как устроена жизнь!

И вот теперь она вынуждена будет каждый день видеть этого мужчину, хотеть его, — да чего стесняться, она его хочет, — и не иметь никаких надежд на взаимность. А если бы вдруг?.. Нет, только служебного романа ей не хватало!

Василий Петрович Самойлов принял Вадима, можно сказать, по-дружески. От дистанции, разделявшей когда-то директора института и аспиранта, не осталось и следа. Это были два единомышленника. Только один — старше и опытнее, зато второй — энергичнее и сильнее.

— Василий Петрович, вы можете мне организовать встречу с Поповым? — Вадим очень торопился и решил сразу перейти к делу.

— В политику собрались? — На лице Самойлова заиграла одобрительная улыбка.

— Боже упаси! Чур меня, чур! Просто надо решить один хозяйственный вопрос.

Самойлов был явно разочарован. Но жизнь есть жизнь. Поинтересовался, в чем проблема. Вадим рассказал про американцев, про планы сотрудничества с «Брайаном», пожаловался, что сидеть в подвале как-то несолидно. Самойлов понимающе кивал, соглашался. Только однажды слова Вадима неприятно резанули его слух. Тот как бы между прочим бросил: «Если с американцами все сложится, то и ваших аспирантов и мэнээсов смогу взять не одного, а нескольких!» Фраза была лишняя, Василий Петрович и так бы Вадиму помог. Не стоило так примитивно и «в лоб» брать его «на интерес».

— Хорошо, я позвоню Гавриилу Харитоновичу, — Самойлов встал, показывая, что разговор окончен.

Вадим не заметил грустинки во взгляде академика. Он торопился обратно в офис, где ждал очередной клиент. А Самойлов подумал, что это поколение, куда менее тактичное и осторожное, чем его собственное, может, по большому счету честнее и порядочнее, они прямо идут к цели, а не юлят вокруг да около. Хотя, тем не менее, принцип «ты — мне, я — тебе» среди интеллигенции никогда не был в ходу.

В офисе Вадима ждал неприятный сюрприз. Клиент, назначивший встречу, не пришел. Хорошо, что позвонил и предупредил. Но главное другое. На вопрос, где Юля, секретарша бесхитростно доложила: «Ушла обедать с Кашлинским».

— Что это они вдруг? — не сдержался Вадим.

— Так они уж с неделю чуть не каждый день вместе обедают.

— Но, по-моему, Леша сюда отнюдь не каждый день заезжает. Или я ошибаюсь?

— Вадим Михайлович, Кашлинский звонит каждое утро и как бы невзначай интересуется, когда вы будете. Я заметила: он старается приезжать только тогда, когда вас нет. Думаю, он вас побаивается, — секретарша явно старалась сообщить Вадиму нечто приятное.

Расположившись за своим столом, Осипов попытался сосредоточиться на текущих делах, но понял, что это невозможно. Союз Юли и Кашлинского им прогнозировался, но лишь применительно к интриге, разыгрывающейся на фирме. А вот об их союзе мужчины и женщины Вадим не подумал.

Вспомнились часы, проведенные в Юлиной квартире. Воображение стало безудержно предлагать картинки, где Леша занимает его, Вадима, законное место. От ненависти аж скулы свело.

Вадим понял, что терять Юлю не хочет. Расстаться с ней не готов. Мелькнула мысль, что использовать женщину, ее привязанность для решения своих целей в борьбе за главенство на фирме — недостойно. Но Вадим себя быстро успокоил. Им двигали не корыстные интересы, а страсть. Хотя, признался себе Вадим, все-таки скорее не страсть, а ревность. Инстинкт собственника. В любом случае просто так Юлю он Кашлинскому не отдаст.

Когда через час появилась Юля, Вадим вызвал ее в коридор.

— Юлька, я по тебе дико соскучился! Давай я сегодня к тебе заеду?

— Нет, Вадюша. Пора завязывать. Это ведь не помешает нашей совместной работе?

Юля говорила мягко, почти нежно. И это было вполне искренне. Вадим по-прежнему вызывал у нее сильное желание. Но решение принято! Чтобы саму себя повязать, не допустить хода назад, именно на сегодняшний вечер она впервые позвала к себе Лешу. Якобы поработать над одним делом. Чем это закончится, она прекрасно понимала. И уж точно не собиралась сообщать о своих планах Вадиму.

— Юль, я тебя очень прошу! Хочу — не могу!

— Вадик, давай отложим этот разговор, как минимум, на пару недель, — и это тоже было сказано искренне.

Юля прикинула, что если с Лешей окажется совсем противно, то не стоит упускать шанс вернуться к Вадиму. Пусть мужем она его и не сделает, но какое-то время ей будет хорошо.

Глава 5

Гавриила Попова очень заинтересовала идея создания совместного юридического бизнеса с американцами. Осипов просидел в его кабинете больше часа, рассказывая о планах к выслушивая рассуждения московского градоначальника о сути западной демократии, значении независимого суда и свободной от опеки государства адвокатуры. Мысли Попов высказывал бесспорно интересные, и слушать его Вадиму было увлекательно. Но голову занимало все-таки другое, — свое. Как, в какой момент, под каким соусом заговорить о выделении здания не Московской коллегии адвокатов, с чьим письмом он вошел в кабинет Попова, а кооперативу Аксельбанта?

— Понимаете, Вадим Михайлович, — развивал свои идеи Попов, — наступают времена, и наша задача этому всемерно способствовать, когда собственник будет сам решать, как ему распоряжаться своим имуществом, а не ждать решения партии и правительства совместно, разумеется, с ВЦСПС. Вот поэтому нам и нужна грамотная юридическая паза для новой организации экономики. Экономики, основанной на частной инициативе!

— Кстати, Гавриил Харитонович, посоветуйте, как быть? — вовремя встрял Вадим и обрисовал суть схемы.

Объяснил, что здание он просит выделить коллегии, но деньги в него будет вкладывать один его клиент-кооператор.

Поэтому схема-то получается немного «кривая». Но если он попросит выделить здание кооперативу, то ему наверняка откажут. Ведь так?

Попов растерялся. Конечно, какие-то правила распределения недвижимости в Москве существовали. Но законы Союза и Москвы уже начинали все больше и больше вступать в противоречие друг с другом. И, тем более, со здравым смыслом. Если передача здания с баланса Москвы на баланс Московской коллегии адвокатов была в принципе возможна, то передача здания кооперативу исключалась в том же принципе. Однако Гавриилу Харитоновичу никак не хотелось делать то, против чего он сам несколько минут назад так страстно возражал.

Решение, воспользовавшись возникшей паузой, подсказал Вадим.

— А может, вы выделите здание кооперативу в аренду? На сорок девять лет и по цене, как для коллегии адвокатов. Закон предусматривает пониженную арендную ставку для адвокатских структур?

— М-м, хороший вариант, — протянул Попов.

— Стоимость ремонта можно зачесть в сумму арендной платы. Заминусовать, — на всякий случай уточнил Вадим.

— Хорошо, — теперь уже вполне уверенно согласился Попов. — Готовьте письмо от вашего кооператива!

Попов взял письмо Марлена, прочел еще раз и размашисто написал резолюцию: «Просьбу не поддерживаю. Неясны источники финансирования».

Марлену о результатах похода к Попову лучше было сообщить по телефону. Тогда он, по крайней мере, ни страха в глазах Вадима не увидит, а Вадим по-настоящему стал бояться затеянной им игры, ни веселого азарта. Разгорался тот все жарче, — кто кого?

Впрочем, Марлен, так и не разгадавший, что у Вадима на уме, воспринял информацию спокойно. Ну, отказал Попов, невелика беда!

— Я же вам говорил, Вадим, что вы переоцениваете свои возможности и достижения. Вот вам пример. По земле ходить надо! По земле. Хорошо, что я еще Президиуму об этой вашей затее не докладывал. Взял, так сказать, риск на себя. Представляете, каким дураком я бы выглядел?

— Да, Марлен Исаакович, мне очень неудобно! — Быстро согласился Вадим, понимая, что, знай Марлен истинную картину происходящих событий, ему бы одними стариковскими нравоучениями точно не отделаться…

Аксельбант тоже воспринял информацию Вадима спокойно. В пять минут продиктовал и подписал письмо на имя Попова и, распрощавшись с Осиповым, задумался.

Что же на самом деле придумал Вадим? Он же не столь наивен, чтобы организовать дело именно так, как объясняет. Ведь что получается? Осипов устраивает аренду особняка в центре Москвы на сорок девять лет. Без взятки! И себе посреднические не просит. Больше того, сам со своей командой там расселяться не планирует. Если американцы не обманут и возьмут Мишку к себе, получится, что он, Олег, с ними имеет прямой взаимный интерес. Вадиму-то в чем выгода? Что он собирается попросить взамен?

Да и во взаимоотношениях с Марленом Вадим мало, чего выигрывает. Если его отпрыски будут сидеть с американцами под крышей Олега, то Вадим опять получит бульон от яиц.

Неужели Вадим настолько прост, что рассчитывает на благодарность Перельмана? Нет, это было бы смешно.

Несколько дней подряд Аксельбант возвращался к мыслям об истинных планах Вадима, но так и не нашел удовлетворительного ответа. Успокоился в итоге на том, что либо сын все же недалеко ушел от отца, а Михаил Леонидович представлялся Олегу образцом неделового человека, наивного, милого, но совершенно неделового, либо… И тут до Аксельбанта дошло. Вадим хочет, чтобы он вложился в ремонт, Марлен помог американцам наладить бизнес, а затем… Ну, это просто подлость! Затем Осипов договорится с Поповым, Москва расторгнет договор с кооперативом и отдаст готовое здание в аренду структуре Вадима. Пока он, Олег, будет делать ремонт, ребята Марлена обживать помещение, Вадим зарегистрирует свое юрлицо и всех обведет вокруг пальца!

Конечно, до сих пор Вадима ни на чем подобном не ловили. И подозревать его в таких корыстных и мерзких планах причины пока нет. Но на всякий случай Олег решил, что договор с Москвой готовить будет Марлен. Вадиму он доверять не станет. Мало ли какую хитрость тот заложит в текст, чтобы потом облегчить Москве расторжение контракта. А Марлен уж для себя постарается!

Когда Леша уехал, Юля села перед зеркалом, посмотрела на растрепавшиеся волосы… Настроение было паршивое. Леша в постели оказался вовсе не плох. Можно даже предположить, что он куда опытнее Вадима. Но партию свою он исполнял как-то механически, без того жара в глазах, который так нравился ей в Вадиме. И слова какие-то банальные говорил. И сопел.

А одеколон у него лучше, чем у Осипова.

Вадик всегда ее вперед пропускал, а Леша думал о себе. Еле успела. Хотя это ничего, привыкнуть надо.

Зато Леша жену не любит, это — очевидно. А Вадим от своей никогда не уйдет. Леша, конечно, поглупее, но и управлять им будет проще. А у Осипова никогда не поймешь, что на уме.

Юля выдвинула ящик письменного стола, вынула второе дно. Автоматически пересчитала купюры в пачках, продолжая анализировать достоинства и недостатки нового любовника. Затем открыла дневник и начала писать. Это был ее седьмой мужчина. По всем статьям не самый интересный, но бесспорно самый перспективный.

Лена поняла, что Вадим пребывает в плохом настроении, как только он зашел в квартиру. В такой ситуации приставать с расспросами нельзя. Надо дождаться, когда муж сам заговорит. Ждать пришлось долго.

Вадим неотступно думал о Юле и Леше. Воображение подкидывало самые подробные и откровенные картины. Он понимал, что ревнует. Понимал, что такой расклад является для него лучшим выходом из опасной ситуации. Не он бросил Юлю, — она изменила ему с другим.

А, может, все-таки, нет? Может, она его просто дразнит, а на самом деле ничего не произошло? Ну не может же такого быть, чтобы его Юлька вдруг переключилась на такое убожество, как Кашлииский!

Конечно, любая женщина мечтает выйти замуж. Сначала за принца, потом — за достойного мужика, чтобы подруги завидовали, потом думает уже о нормальном, чтобы только надежный был, а потом — о каком угодно, лишь бы стать, как все: у самой — муж, у детей — отец. Возможно, Юля дошла до этой стадии.

Но ведь Леша женат! И что? Он бросит жену, которую, судя по всему, не любит, ради Юльки в две секунды. И приданое — Марлен. Перспектива! Господи, да почему он всю жизнь «неперспективный»?! Сначала для Лениной мамы, теперь для Юли?

Он Лену не бросит. Низа что! Т ем более, уж точно не ради Юли. Хитрой, расчетливой, развратной. Если она так соблазняла его, то где гарантия, что через год-два ей не захочется новых острых ощущений на стороне? Хотя не в этом дело! Он Лену любит. И Машку. И свой дом.

«Господи, я уже минут двадцать дома, а Ленке еще и слова не сказал» — вдруг сообразил Вадим.

— Как у тебя дела?

— Спасибо, нормально, — Лена настороженно взглянула на мужа. Мыслями он обретался явно в другом месте.

— А как у Машки в школе?

— Тоже ничего особенного. Получила тройку по русскому, но вроде исправила на пятерку.

— Хорошо, — Вадим чувствовал: надо как-то продолжить разговор, иначе Лена догадается, что он выбит из колеи, что с ним происходит что-то необычное. Только вот о чем заговорить?

— Ау тебя как дела? — после непродолжительной паузы откуда-то донесся голос жены.

— Сам не понимаю. Такое ощущение, будто почва из-под ног уходит. Придумал одну комбинацию на фирме, так, по интуиции. И, кажется, ошибся. Сам себя перемудрил…

— Расскажешь? — Лена была явно рада возможности хоть как-то прикоснуться к жизни мужа.

После возвращения из Америки, где она подолгу и подробно каждый вечер обговаривала с Вадимом все перипетии прошедшего дня, они опять стали отдаляться. Он, разумеется, все делает ради нее и Машки, в этом сомневаться не приходится. Но, тем не менее, у него — своя жизнь, у них с дочкой — своя.

— Ты же знаешь, котенок, пока сам не разберусь, не люблю выкладывать.

— В Вашингтоне было иначе, — тихо откликнулась Лена.

Вадим ее не услышал, он уже направился в кабинет.

Истекли первые два месяца работы Кати Машинской в бюро. Она получала свою тысячу рублей и была счастлива. Уже несколько раз позволила себе съездить на Черемушкинский рынок, центр московского продуктового изобилия, и купить «вкусненького» для сына Яши. У кооператоров выбрала кожаную куртку для отца. Тот был рад беспредельно. Во-первых, кожаная куртка — это шикарно! Ни у кого из его друзей такой не было. Ну, а во-вторых, и это особенно важно, его дочь стала зарабатывать столько, что может сделать ему дорогой подарок. Об этом ни один из приятелей стареющего инженера даже не мечтал.

Просьба Вадима задержаться после работы вызвала у Кати бурю эмоций. Чего он хочет? Если недоволен ее работой, хотя она старается изо всех сил, и серьезных ошибок за ней не числится, то это страшно. Вадим может в два счета выгнать с фирмы любого. Грозился не однажды. Правда, пока так никого и не выгнал. Был какой-то парень из консультации Вадима. Катя с ним толком даже познакомиться не успела. Парень этот, Николай, кажется, ходил на фирму каждый день, стонал, что ему нечем заняться, но Осипов ему работы не давал. Недели через две после Катиного появления, Николай из подвала Аксельбанта пропал. Потом уже Лена Суворова рассказала Кате, будто они с Вадимом не поделили какие-то деньги. Подробностей Лена не знала.

А может, Вадим наконец заметил в ней женщину? Но она решила для себя твердо — романа с женатым мужчиной заводить не станет! Конечно, что-то там у Вадима с Юлей явно происходит. Пару раз Катя перехватывала такие взгляды, которые лучше слов говорили об их неслужебном конфликте. Но то, что могла себе позволить свободная во всех отношениях Юля, Кате было заказано. Не приведи господи, поссорится она с Вадимом — вмиг выставит за дверь. Да если и не поссорится, а просто ему наскучит. Зачем держать рядом с собой брошенную женщину? Это всегда опасно. В общем, перспективы у этого романа — только печальные. Но если честно, призналась себе Катя, потащи Осипов ее в постель, она не устоит. Даже во сне, что греха таить, не раз снились ей ласки Вадима. И было это так сладко…

А вдруг Осипов хочет поднять ей зарплату? Вот хорошо бы! Тогда она купит себе к зиме ондатровую шубу. У кооператоров видела. Самостроки, конечно, но все равно настоящий мех!

Когда ушли сотрудники и даже мама Лены Суворовой, лучший секретарь всех времен и народов, покинула свой боевой пост, Вадим достаточно мрачно позвал, как приказал:

— Садись!

Осипов вообще в последнее время пребывал в дурном расположении духа, а тут конец рабочего дня. Сколько Вадим успевал переделать за день, Катя могла только догадываться. Но то, что он носится повсюду, словно электровеник, она наблюдала лично.

— Послушай, — с места в карьер начал Вадим, — я хочу изменить структуру работы фирмы. Не то, чтобы изменить, но более четко структурировать.

— Вадим, не говори таких умных слов, я же тупая, мне трудно соответствовать, — Катя попыталась снять напряжение босса. Чего-чего, а чувства юмора Осипову было не занимать.

— Я серьезно, — Осипов зло зыркнул на Катю, — Погоди хохмить.

— Извини!

— Ты помнишь, как организованы американские юридические фирмы? Ну там партнеры, ассоциаторы, общий фонд зарплаты и так далее?

— Что-то помню. Однако ты подзабыл: я стажировалась в прокуратуре.

— Но общие принципы тебе знакомы?

— Да.

— Хорошо. Так вот. У нас партнеры — Кашлинский, Саша и я.

— А Юля разве не партнер?

— Нет, — лицо Вадима осталось спокойным, но желваки на скулах выдали его недовольство упоминанием имени коллеги. — Пока нет. Не перебивай!

От окрика Вадима Катя чуть не вжалась в жесткую спинку стула. Взгляд шефа не сулил ничего хорошего. «Сейчас он скажет, что в новой структуре для меня нет места!» — пронеслось у нее в голове.

— Я никого не хочу заставлять работать со мной. Это право выбора каждого. Подумай и реши, подходит ли тебе мой вариант. Итак, моими ассоциаторами остаются Лена Суворова, Игорь Стольник и новый человек, которого я подыщу. Может, кто-нибудь из молодых ученых от Самойлова. Не знаю, пока не решил.

— А Бабкин? Игорь?

— Во-первых, я всех не прокормлю. Во-вторых, должен же я кого-то из ассоциаторов отдать другим партнерам. А Игорь ориентирован на Марлена, вот пусть с Сашей и работает. Или с Кашлинским, — сам пусть решает. Да и… — Вадим на секунду замялся. — Я конечно понимаю, что дети за родителей не в ответе, но… Боюсь я комитетчиков, а его папа, как ты знаешь, генерал КГБ.

До Кати, наконец, дошло, что ее никто выгонять не собирается. Ей захотелось вскочить и расцеловать Вадима. Какое же он все-таки чудо!

— Понимаю. Ты, как всегда, прав.

— Я не закончил!

— Извини.

— Прежде, чем ты примешь решение, я должен объяснить новую схему зарплаты. Ты получаешь тысячу?

— Да.

— Так вот. Начиная с первого числа, то есть через две недели, зарплата будет семьсот пятьдесят.

— Погоди, но мы договаривались…

— Это ты погоди! — Вадим не сказал, а рыкнул. Катя опять стала вжиматься в спинку стула. — Плюс к этому… Плюс, я говорю, к этому ты будешь получать двадцать процентов от принесенных тобой денег. От отработанного гонорара.

— Не понимаю.

— А ты меньше перебивай. Например, я передал тебе дело. Гонорар, скажем, десять тысяч. Ты его провела полностью. Ну, разумеется, за исключением начального общения с клиентом. Это — моя функция.

— Да, уж договариваться о деньгах — это точно не мое. — Вадим нетерпеливо посмотрел на Катю, и она тут же осеклась. — Извини!

— Так вот. Из этой десятки тебе полагаются две тысячи. Это плюс к зарплате семьсот пятьдесят.

— Но ведь тебе это невыгодно! — Катя не могла сдержать удивления. Вадим, конечно, мужик хороший, но отнюдь не бессеребренник. Схема выглядела для него явно невыгодной.

— Ты историю государства и права изучала в институте?

— Разумеется!

— Помнишь, классики утверждали, что рабский труд непроизводителен?

— А при чем здесь это?

— А при том, что вы сейчас не заинтересованы в конечном результате. Солдат спит — служба идет. Вам безразлично, сколько заработает фирма. Вам главное — зарплату получить. Вот здесь это при чем! — Вадим разволновался, стал говорить быстрее.

— А если мне надо с тобой посоветоваться по делу? Если ты правишь мои документы? Как мы будем это учитывать? — Катя задавала вопросы не потому, что ей был важен ответ: все равно, как Вадим скажет, так и будет. Она просто должна была что-то сказать.

— Now you talk business! — Неожиданно улыбнулся Вадим. — Это все входит в мои восемьдесят процентов.

— А если у меня не будет клиентов или дело не закончится, я зарплату вообще не получаю?

— Катька, ты и вправду тупая! — Вадим рассмеялся. — Семьсот пятьдесят рэ тебе по любому гарантированы. Я же сказал, двадцать процентов гонорара это плюс к зарплате! Ну как на госпредприятиях —повременно-премиальная оплата труда.

— Осипов, так ты капиталист или коммунист? — Катя до конца не поняла, хороша для нее новая схема или плоха. Главное, ее не выгоняют, зарплата все равно остается огромная — семьсот пятьдесят целковых!

— Я — фирмач. То, что выгодно фирме — выгодно мне. То, что выгодно мне — выгодно моим сотрудникам. Если им не будет выгодно — они уйдут. Помнишь, что написано у Маркса про рынок труда?

— Я про Черемушкинский рынок хорошо помню. Благодаря тебе я там кое-что покупать могу.

— Не мне, а себе! И кончай подлизываться. Короче, подумай и реши, хочешь оставаться моим ассоциатором или…

— Я уже подумала — хочу, — сходу перебила Катя. Произнеся слово «хочу», неожиданно поняла, что хочет она самого Осипова. И плевать, что он женат.

Вечером Вадим позвонил Лере Скорник.

— Лера, а что это ты говорила про интерес к фирме? — После короткого обмена приветствиями перешел к делу Вадим.

— А то, что тоскливо мне в консультации. А у вас там, Кашлииский говорил, жизнь бьет ключом.

— Погоди, так вы с Алексеем в одной конторе? — Вадим даже поежился от упоминания Кашлинского. Как же он мог забыть, что Лера с ним много лет работает в одной юрконсультации. Идиот!

— Вадик, я не знаю, как ты относишься к Лелику, но знай наперед, я его не перевариваю!

— Что так?

— Фанфарон и бездарь!

— Ну насчет фанфарона не знаю, а бездарем я бы его не назвал, — сказав это, Вадим сам себе удивился. Достаточно было кому-то со стороны наехать на его коллегу по фирме, пусть даже на Кашлинского, как он тут же бросился на защиту.

— Это ты с ним еще в деловом отношении не сталкивался. Ая с Леликом год назад в одном процессе сидела. Мало того, что он всю дорогу спал и мух не ловил, он еще и жену подзащитного обихаживал каждый вечер.

— То есть?

— Осипов, не строй из себя дурака! Может, конечно, он сострадал бедной женщине, мужа которой посадили. Ты как адвокат до мозга костей и такую версию готов будешь отстаивать, но…

— А что? Хорошая версия. Присяжные бы мне поверили!

— Только маленькое «но»! Он ведь гонорар заломил по самый «не балуй», и получал регулярно и деньги, и удовольствие.

— Так, может, он просто жиголо? Деньги брал за постель, а дело вел бесплатно? — Вадиму расхотелось защищать Кашлинского. Невольно вспомнилась история с Ирой Правдиной. Он-то с нее гонорара так и не взял.

— С той лишь разницей, что деньги он брал, наворованные мужем, а трахал жену! — Скорник сказала это с таким презрением, с такой нескрываемой злобой, что Вадим понял, — приди Лера на фирму, против Кашлинского у него будет искренний союзник.

— Ладно! Это его проблемы!

— Нет! И твои, если ты работаешь с таким ублюдком, — Лера никак не могла успокоиться.

— Не так уж я с ним и работаю. Давай лучше о тебе!

Выслушав подробные объяснения Вадима об организации фирмы, о порядке распределения клиентов и, соответственно, гонораров, Лера высказала твердое желание работать по-новому.

— А тебя не смутит тот факт, что ты станешь моим ассоциатором? То есть, подчиненным?

— Для начала — подчиненной, а не подчиненным. Пятый размер бюста, надеюсь, убедит тебя в моей половой принадлежности!

— Зачем же ограничивать аргументы только бюстом? — Настроение у Вадима поднялось до небес. Скорняк — его ассоциатор! Хорошая шпилька не только Кашлинскому, но и Марлену. Как никак Лера достаточно известный адвокат. Да еще и дочь великого Скорника! Это знаковое приобретение.

— Не хами, — не зло откликнулась Лера. — Согласна на подчиненную. Но при одном условии.

— Каком? — Вадим напрягся.

— Таком. Если будешь трахать клиенток, против чего я не возражаю, то гонорар…

— Не брать, — подсказал Вадим.

— Во, дурак! Брать, конечно! Но отдавать его мне. Чтобы в моих глазах ты всегда оставался благородным рыцарем! — Скорник рассмеялась радостно и задорно.

— Ага! А если ты трахнешь клиента, а у нас мужиков-клиентов много больше, чем женщин, то весь твой гонорар мне! Правильно?

— Нет, неправильно! Я дама. В подобном случае это просто дополнительный микст!

— Сработаемся, — Вадим расхохотался так громко, что в кабинет заглянула Лена. Она давно не слышала, чтобы Вадим так смеялся.

Глава 6

Эльза Георгиевна попала в больницу с двусторонним воспалением легких в самом конце мая. Вроде уже и время-то было теплое, но где-то ее просквозило.

Илона ходила напуганная — маме за девяносто, и в этом возрасте такая болезнь может стать последней. Михаил Леонидович, как мог, жену успокаивал, говоря, что теща еще о-го-го, что ничего страшного не произойдет. Он при этом искренне верил, что старушка, которая с гимназических времен каждое утро обтирается ледяной водой, бегает в соседнюю булочную за свежим хлебом, умрет от чего угодно, но только не от болезней и старости, и, наверняка, после него самого.

Вадиму передалось не отцовское спокойствие, а материнская тревога. Он совсем перестал верить во что-либо хорошее, если оно государственное. Распространялось такое отношение, разумеется, и на медицину. Но частные клиники — это далеко, в Америке. В Москве работали только частные стоматологические кабинеты, а в них пневмонию не лечили. Вадим позвонил Автандилу.

Автандил крякнул, сказал: «Хреново!» и сел за телефон. Спустя полчаса, через знакомого уролога из больницы № 64 он вышел на замглавврача больницы № 31, куда и отвезли бабушку Эльзу. По ходу разговора выяснилось, что года два назад, по той же цепочке, но только в обратном направлении, этот замглавврача, тогда еще зав. отделением, привозил к Автандилу своего племянника, и Автандил ему что-то там отлично вырезал. Короче говоря, уже через час Эльзу поместили в отдельную палату. Двух неблатных старушек, лежавших по какому-то недоразумению в лучшей палате Первой терапии, вывезли в коридор, чему они, собственно, и не удивились. Эльза смогла почувствовать себя человеком. Пусть и больным.

Анна Яковлевна приехала навестить Эльзу на следующий день. Первой ее реакцией на известие, что постоянная ее оппонентка оказалась в больнице, была радость: серьезно заболела не она, а Эльза Георгиевна. Но инстинкт самосохранения быстро погас. Угроза потерять человека, который каждый раз при встрече или телефонном разговоре напоминал ей о молодости, напугала бабушку Аню не меньше, чем Илону. Анна Яковлевна искренне удивилась, осознав, что значит для нее Эльза. Да, они стояли по разные стороны баррикад. И во время революции, и в Граждаискую. Она боролась за новое общество, а Эльза — типичным представитель старой России. Страны, где угнетали рабочих и крестьян, где полицейский был главным человеком в околотке. И потом они не изменили своих взглядов — Эльза жила себе спокойно, как все обыватели, а на нее, старую большевичку Искру, обрушились репрессии, поражение в правах, высылка за сто первый километр. А позже, после XX съезда КПСС, власть их опять развела: Анна Яковлевна оказалась «в почете», со спецполиклиникой, продуктовыми наборами к пролетарским праздникам. А Эльза Георгиевна получала минимальную пенсию для лиц, не имеющих трудового стажа, — 60 рублей.

И вот сейчас выяснилось, что жизнь-то они прожили одну и ту же. Вместе. И воспоминания у них общие. Частности значения не имели. Главное — общее. Оказывается, ближе Эльзы у Анны Яковлевны никого не было. Даже Миша, — у него своя жизнь. Хотя, может, внук их с Эльзой объединил? Или правнучка? Или все-таки сама жизнь?

— Так что, вы по-прежнему будете утверждать, что советская власть не заботится о своих стариках? Посмотрите, какие условия! — начала Анна Яковлевна с порога, бегло осмотрев палату Эльзы.

— Спасибо, что навестили, Анна Яковлевна, — голос Эльзы звучал слабо, ей тяжко было говорить. — А насчет заботы вы спросите у двух дам, которых выселили из-за меня в коридор, — Эльза Георгиевна, несмотря на слабость, испытывала чувство острой неловкости из-за того, что кого-то ради нее передвинули.

— Значит, их заслуги перед государством меньше, чем ваши, — не уступала Анна.

— Это заслуги Вадика, знающего, как и с кем дружить, поставили меня в такое положение, — тихо, без всякой иронии произнесла Эльза.

— Да, согласна, Вадим действительно очень много сделал и продолжает делать для страны! — садясь на стул рядом с кроватью больной, гордо объявила Анна.

— Я так понимаю, что дела мои совсем плохи, если вы, Аня, со мной хоть в чем-то наконец согласились? — Фраза прозвучала то ли утвердительно, то ли вопросительно.

Анна Яковлевна не нашлась, что ответить, и неожиданно расплакалась.

Лена Суворова от работы ассоциатором Вадима отказалась. Мягко, без обиды, но уверенно и без малейшего кокетства.

— Понимаешь, Вадим, я адвокатскую профессию ценю не из-за денег. Это свобода. Хочу — беру дело, хочу — не беру. Хочу поехать в Крым — еду. Если же я стану твоим ассоциатором, ты волей-неволей станешь мне указывать, что и когда делать. Даже если твои доводы будут разумными, я все равно почувствую свою подчиненность. И деньги я буду от тебя получать, как наемный работник. Не обижайся, не хочу.

— Уразумел, — Вадим ждал отказа, но будучи озвучен, тот его все равно расстроил. Осипов слегка надеялся, что месячной давности разговор обойдется без последствий. Теперь, когда Лена объявила дату ухода, — первое июля, рассчитывать оставалось не на что.

Пообедать Вадим заехал в кооперативное кафе. Их открывалось все больше и больше, они перестали быть экзотикой, и народ сюда ходил не поглазеть на реанимацию НЭПа, а просто поесть. Однако цены сильно кусались, и простые москвичи в таких «точках общепита» появлялись очень редко. Все больше сами кооператоры, да рыночные оптовики. Словом, «деловая» Москва.

Вадим не входил в круг «деловиков», и общаться ему здесь было не с кем. К тому же он не пил, а в такие места приходили чаще не просто поесть, а компанией, то есть с возлияниями.

Вадим попросил столик в углу, заказал украинский борщ и корейку из баранины.

Еду принесли быстро, так что он еле успел просмотреть свой еженедельник. Теперь Вадим даже не старался запоминать дела на день — все записывал. Проблемой стало не забыть посмотреть эти заметки.

Среди важных дел значился звонок Лере Скорник. Теперь, в связи с объявлением Лены Суворовой, ее приход на фирму стал еще значимее. Ассоциаторы Вадиму необходимы, и с точки зрения престижа Лера могла стать весьма удачным приобретением. Кроме того, она вела уголовные дела. Самого Вадима с некоторых пор с души воротило от одной мысли о необходимости ехать в тюрьму на встречу с подзащитным. Да и по сути уголовные дела были ему неинтересны. Бизнес-адвокатура — это высшая математика, а «уголовка» — арифметика. Обычные гражданские дела — бракоразводные, наследственные, Вадим относил к категории алгебры.

Катя Машинская после перевода ее на новую систему оплаты вкалывала как проклятая. Зарабатывала до двух тысяч. Вадим с ее дел имел тысяч пять. Но Катя не вела уголовные дела. Она в них вообще ничего не понимала. Игорь, сам не дурак, понимал, что уголовными делами много не заработаешь, и быстренько взял курс в сторону бизнес-адвокатуры. Здесь с одного клиента можно легко получить столько же, сколько с несчастных родственников десяти хулиганов или грабителей.

Оставались еще автотранспортные дела. За них платили прилично. Но все чаще и чаще проштрафившиеся водители договаривались напрямую со следователем или экспертом, и адвокат им оказывался не нужен.

Осипова задевало, что большинство обращений по уголовным делам он вынужден был направлять Кашлинскому, Тот брал все подряд. В бизнесе он не «петрил», а уголовные дела вел вполне сносно. По крайней мере, так считал Вадим. Вот и получалось, что интересы фирмы — не отпустить клиента на сторону — входили в противоречие с его, Вадима, личным желанием: доказать всем и самому себе, в первую очередь, бесполезность Лешиного пребывания в команде.

На дне тарелки с борщом Вадим увидел два лавровых листика. Почему-то сразу вспомнилось, как много лет назад Лена впервые приготовила тушеное мясо.

Отец достал говяжью вырезку. Уже праздник! Лена, а это были первые дни их жизни отдельно от родителей Вадима, позвонила Илоне с вопросом, как ее приготовить. Жарить бифштексы Лене казалось слишком примитивным, так перед мужем своим кулинарным искусством не блеснешь. Рецепт приготовления бефстроганов испугал своей сложностью — можно и осрамиться. А вот тушеное мясо — как раз то, что нужно…

Когда вечером Вадим вернулся из института, Лена торжественно поставила в центр стола маленький казанчик, выделенный бабушкой Лизой молодой семье. Батый вообще любила все, что как-то связывало ее с родными татарскими традициями. Даже кухонная посуда у нее была из далекого прошлого. Конечно, с большим казаном на московской кухне, да еще в коммуналке, не развернешься. Только на даче. Но несколько маленьких казанчиков Батый где-то раздобыла. Вот внучке один и выделила.

Лена с торжественным видом сняла крышку, из-под которой сразу повалил ароматный пар. Проголодавшийся Вадим, вовсе не думая о том, откуда в доме такое яство, потянулся вилкой за мясом.

— Это я сама приготовила! — с гордостью объявила Лена.

— Ты мое солнышко! — Вадим очень хотел есть, но тем не менее умилился искренне. Радостное удивление еще одному достоинству юной жены на несколько мгновений пересилило чувство голода.

— Ешь. Только честно скажи, тебе нравится?

— Скажу, дай только попробую, — набивая рот, отозвался Вадим.

Первые несколько кусков он проглотил, не вникая в тонкости вкуса. Голод — не тетка. Но на четвертом-пятом почувствовал необычный привкус мяса. Толи оно подгорело, толи еще что-то…

Теперь, когда голод отступил, Вадим мог контролировать свои чувства и слова.

— Прекрасно! — Вадим благодарно смотрел на счастливо улыбающуюся Лену.

— Правда?

— Да! Честное слово! А как ты это готовила?

— По рецепту твоей мамы.

— Странно, у нее получалось по-другому.

— Так тебе не нравится? — Лена взглянула на мужа с испугом. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Нет, ну что ты! Просто как-то необычно, — Вадим говорил неправду. Теперь он точно ощущал во рту нестерпимую горечь. Ее не перебивала даже жареная картошка, приготовленная Леной на гарнир.

Потом уже выяснилось, что Илона рецепт продиктовала Лене правильно. И сделала Лена все верно. Но Илона не уточнила, сколько надо положить лаврового листа. Сказала просто: «Добавь лаврушку» Вот Лена и добавила. Для лучшего вкуса — семь листиков. А надо-то было — один!

Вадим отодвинул пустую тарелку из-под борща и принялся за корейку.

— Привет, Вадим, — за спиной нарисовался Леша Кашлинский.

Вадим чуть не поперхнулся. Вот кого он меньше всего хотел видеть!

— Разрешишь? — Не дожидаясь ответа, Леша сел напротив Вадима.

— Какими судьбами? — даже не стараясь изобразить приветливость, буркнул Вадим.

— Проезжал мимо, увидел твою машину, решил пообщаться.

— Общайся! — разрешил Вадим. И вдруг его пронзило подозрение, от которого на лбу выступила испарина. Кафе, куда он заехал пообедать, известно ему именно потому, что расположено на пути от Юлиного дома на фирму. А что, если самодовольно улыбающийся Леша как раз от Юльки сейчас и едет?!

— Слушай, тут идея одна есть!

— По фирме?

— Нет, по бизнесу. Денег можно срубить прилично, — глаза Кашлинского блестели.

Вадим хорошо знал по судебной практике, что важный вопрос надо задавать совершенно неожиданно.

— Деньги — это хорошо, — глухо отозвался он.

— Твой отец ведь связан как-то с гастрономом?

— Леша, мой отец не связан с гастрономом — он там работает юристом уже лет двадцать!

— Ну так вот, я и говорю, связан. Короче, идея вот в чем. Он по госцене берет продукты, которые нужны моим клиентам, а они их продают в своем магазине по свободным ценам. Навар — втрое. Нам с тобой тридцать процентов прибыли. Делим пополам. Ну как?

— А когда к ним приходит ОБХСС, срок тоже делим пополам?

— Вадим, не дрейфь ты постоянно! Во-первых, с обэхээсниками сейчас легко договориться. Во-вторых, откуда они узнают о происхождении товара? Накладных-то нет! А в гастрономе спишут как проданное через прилавок. Деньги проведут по кассе. Все тип-топ!

— Ты откуда сейчас едешь? — Вадим задан вопрос как бы невзначай, к слову.

— Да, это… — Леша заерзал на стуле. — К знакомой, то есть к знакомому, заезжал. Ну, к клиенту новому.

«Плохой адвокат! — первое, что подумал Осипов. — Покраснел, глаза забегали. Три оговорки в одной фразе. Совсем удар не держит. Дресня! От Юли, точно от Юли едет!»

— Нет, плохая идея, — Вадим с удивлением обнаружил, что еле выдавливает из себя слова. — Твои клиенты расколются в полминуты. Покажут на тебя. Ты потечешь с ходу, врать ты не умеешь. И далее по списку.

К Леше Вадим испытывал сейчас чувство абсолютного презрения. А вот к Юле… Юльку он хотел. По сумасшедшему хотел. Нет, нельзя! Но мысль о том, что Леша едет от нее, вызвала не ярость, не обиду, а воспоминание об их любовных утехах. И так захотелось повторить все опять. Ну хоть разок!

Кашлииский, скорее почувствовав, чем поняв, что в какой-то момент ляпнул не то, решил поскорее ретироваться. Зря сюда заехал!

— Ну, лады! Не нравится, я не настаиваю. Ладно, побежал.

— Пока!

Не доев корейку, Вадим подозвал официанта и спросил, откуда можно позвонить.

— Автомат — десять метров направо от входа! — Официант вежливо улыбнулся.

— Так вы клиентов растеряете! Что, у вас телефона нет?

— Только у директора. Но он — служебный, — официант растерялся. Голос Вадима звучал очень неприветливо. — Я сейчас спрошу.

— Я сам спрошу! Где кабинет директора? — Вадим решительно поднялся.

— Юля, это Вадим!

— Привет! Что-то случилось? — Вадиму показалось, что Юлькин голос то ли виноватый, то ли растерянный.

— Да, нам нужно срочно увидеться! Хорошо, что ты дома. Я сейчас заеду.

— Нет! Я уже собиралась выходить. Давай через час на фирме.

— Я заеду сейчас. Буду через десять минут. Дождись меня, — тон Вадима не допускал возражений. Он знал, что его воле все равно подчинятся. Только надо самому верить в то, что говоришь. Быть убежденным в своем праве. Именно это каким-то образом передавалось собеседнику — и тот подчинялся.

— Ладно. Как скажешь, — Юля поддалась.

Вадим ушел от Юли через полтора часа. Поначалу она и слышать не хотела, чтобы лечь с ним в постель. Но Вадим обсуждать вопрос не стал — просто начал ее раздевать. Правда, она не очень-то и сопротивлялась.

Любовные утехи доставили обоим настоящее наслаждение. Вадим дорвался наконец до женщины, которой дразнил себя так долго, а Юля, не остывшая от предыдущего свидания и вовсе им не удовлетворенная, просто получала долгожданное удовольствие.

Говорить после секса не хотелось. Оба все понимали без слов. Но страсть, простая животная страсть оказалась сильнее обид, ревности, здравого смысла и даже Юлиного расчета.

Одеваясь, обменивались какими-то полупустыми фразами о работе фирмы. Ни слова о новых встречах, о причинах расставания. Ну встретились и встретились.

Только раскрыв в машине еженедельник, Вадим сообразил, что, не предупредив, пропустил две встречи с весьма важными клиентами.

— Ну и черт с ними, — буркнул он себе под нос, поворачивая ключ зажигания.

Из офиса Вадим сразу позвонил домой Лере Скорник. Никто не взял трубку. Позвонил в ее консультацию. Ответили: «Сегодня не будет». В еженедельнике, в разделе «вечерние звонки» появилась новая запись — «Лера».

Клиентов сегодня больше не ожидалось. Вот-вот должен был вернуться с одного из своих объектов Аксельбант. Вадиму надо было выяснить, как продвигаются дела с новым зданием. Письмо Аксельбанта на имя Гавриила Попова уже пошло гулять по коридорам городской власти. Что происходит, Вадим не знал, но был уверен в Олеге. Этот наверняка подключил все свои связи, чтобы выбить здание. Больше ему помощь Осипова не нужна. Теперь Олег сделает вид, будто Вадиму принадлежит только идея, а дело провернул он сам.

Секретарша позвала Вадима к телефону. В голове мелькнуло: «А кто после первого июля меня звать будет?»

Пересекая адвокатскую комнату, Вадим вдруг подумал: «На хрена мне все это надо?! Зарабатывал спокойно адвокатским трудом, чего ввязался в эту фирму?» Подумал уже не в первый раз. И от Лены слышал этот вопрос уже раз десять. «На какой черт я себя загоняю, как лошадь?»

— Вадим? Это Оля Фомочкина. Мы с тобой у Ларисы Погодиной встречались. Помнишь?

— Да, конечно! Как дела? — Вадим мучительно пытался вспомнить, кто такая Оля Фомочкина. У Лариски на днях ождения всегда бывало не меньше двадцати человек. Всех не упомнишь.

— Спасибо, все нормально. Слушай, мне Таньку мою надо пристроить. Тебе не нужна?

— А что она закончила? — Вадим наконец вспомнил. Ольга — Ларискина одноклассница. Работала в библиотеке имени Ленина. А муж ее, кажется, затеял какой-то кооператив. Что-то с шиномонтажем. Он еще доставал всех вопросами на кухне, куда курить выходили. Зануда.

— Школу. В том-то и проблема. Поступать никуда не хочет. Уже, считай, год без дела проболталась. Сначала говорила — отдохну до следующего года, а там поступлю. А вот теперь год прошел, а она объявила, что пока не определилась. Пусть хоть поработает. Я считаю…

— А кем поработает? — Вадим решил, что пора прервать словесный поток собеседницы.

— Да хоть секретарем, хоть курьером. У тебя же фирма. Люди интересные. Может, на худой конец, замуж с толком выйдет. У тебя, наверняка, клиенты есть с положением…

— В смысле перспективные? — снова перебил Вадим.

— Да хоть бы и так!

— А внешне она ничего?

— Да ты что! Она второе место на конкурсе «Мисс Москва» взяла два года назад.

— На каком конкурсе?

— «Мисс Москва». Ну это такое мероприятие, где выбирают самых красивых девушек. Горком комсомола проводил. У нее коса до пояса, между прочим!

— Коса — это хорошо. А она секретарем работать-то хочет?

— Отец скажет — будет!

— Ладно. Думаю, годик у меня поработает, я ее в юристы сагитирую.

— Ну это было бы замечательно.

— Пускай завтра с утра приедет. Тебе сейчас секретарь даст адрес, — Вадим передал трубку секретарше.

«Нельзя отказываться от того, в чем тебе помогает судьба!» — подумал Осипов, возвращаясь к своему столу уже совсем в другом настроении.

— Так ты собираешься на работу выходить? — шутя, начал разговор с Лерой Вадим. Настроение было на редкость приподнятым. Он уже успел поесть, рассказать Лене про звонок Ольги Фомочкиной. Заметил, что событие это — знаковое, сама судьба на его стороне. Не успела уйти одна секретарша, уже приходит другая.

— А ты меня позвал? Я все-таки женщина, меня надо, если не соблазнить, то хотя бы позвать! — Лера отвечала в тон Вадиму. Она вообще, судя по всему, была баба веселая.

— Кстати, а ты знаешь, как зовут женщину, которая не делает минет?

— Как? — Лера была готова к любой шутке.

— А ее вообще не зовут!

Лера зашлась от смеха. Для нее, кажется, было неожиданным, что суперделовой Осипов может шутить.

— Сработаемся, Вадик! Когда приступать, гражданин начальник?

— К чему, моя девочка? Мы обозначили две темы.

— Поскольку начальником моим станешь только по работе, обсуждаем именно ее. А что до второй, — так можешь меня не звать!

— Сама придешь?

— Осипов, не хами!

— Ладно, проехали. Приходи завтра к двум.

— Договорились.

В два часа ночи Вадима и Лену разбудил звонок. Ленка рванула к телефону, на ходу причитая: «Что-то у моих случилось! Как чувствовала!» Но, взяв трубку, сразу расслабилась и стала махать рукой Вадиму, чтобы он быстрее подошел. Произнесла лишь одну фразу: «Just a moment, please».

На другом конце провода был Стэн. Он извинился за поздний звонок, но у них в Вашингтоне шесть вечера, а важное решение принято только что. Вот он и не стал тянуть до утра.

— Ничего страшного, — прокашлявшись, чтобы выгнать сон из голоса, отозвался Вадим. На всякий случай соврал: — Я еще не спал. Много работы. Сижу с бумагами.

— Я подключу Строя на конференцколл, если не возражаешь, — перешел на деловой тон Стэн.

Новость, которую сообщили Стэн и Дэвид, оказалась для Вадима крайне неожиданной. Суть сводилась к следующему. Поскольку для американской стороны было чрезвычайно важным присутствие Вадима в Москве на момент открытия их офиса, а раньше, чем через полгода, это не планировалось, они просили его приехать в Вашингтон, согласно контракту в начале июля, а следом Сашу. Это — первое. Второе. Стажером, который поедет с ним, может быть любое лицо. Однако у «Брайан энд Твид» есть одно условие и одно пожелание. Стажер обязательно должен свободно говорить по-английски. И хорошо бы это была женщина. Кстати, то же самое касается приезда Саши в январе девяносто первого. И еще. Если Вадима ждет работа в вашингтонском офисе «Брайана», то стажера в нью-йоркском.

Все сказанное настолько не соответствовало планам Вадима, настолько рушило придуманную им схему «развода» с Марленом, разделом фирмы, переездом в собственный офис с неизвестным пока адресом, что Вадим совершенно растерялся.

— А может ли наша сторона скорректировать ваши пожелания? — поинтересовался Вадим. Больше для того, чтобы потянуть время, чем всерьез рассчитывая на положительный ответ.

— Мы готовы рассматривать любые варианты, мы же партнеры, — ласково пропел Стэн. — Но как юрист ты понимаешь, что поскольку этот вопрос контрактом не оговорен, а приезд в США возможен только по официальному приглашению нашей стороны, то приехать сможет только тот, кто такое предложение получит. Сегодня Управляющий комитет принял решение, что первым получишь приглашение ты. Вопрос о том, кто едет вместе с тобой, оставлен на усмотрение советской стороны. Разве это не справедливо?

Вадим понял, что в этой части контракта он лопухнулся. Попросил Стэна позвонить ему завтра.

— Конечно, никаких проблем! Самый сердечный привет Саше и Лене, — Стэн отключился, даже не дав возможности попрощаться Дэвиду.

Первая реакция Лены была: «Не поеду!». И от Вадимовой растерянности не осталось и следа: Ленкина категоричность помогла ему собраться и соображать быстрее.

Оба закурили.

— Давай разберемся, что означает это предложение, — миролюбиво начал Вадим.

— Прежде всего оно означает, что тебя, Вадик, начинают пользовать, как хотят, — Лена была в бешенстве, и распалялась все жарче. — Второе, что я так и не начну работать. Я хотела с сентября вернуться к преподаванию. Я соскучилась по работе.

— Но деньги-то нам не нужны.

— Я понимаю. И не надо мне лишний раз напоминать, что моя зарплата в семейном бюджете — капля в море!

— Да я не к тому, Лен. Я же тебя не укоряю. Ты ведешь дом, занимаешься Машкой…

— Кстати, — моментально перебила Лена, — о Машке. Я ее в Москве больше не оставлю. Мы планировали, если ты, конечно, не забыл, что она едет с нами. Где она будет учиться?

— Ну, эту-то проблему мы решим.

— Ты все проблемы решишь! — Ленины глаза зло блеснули.

— Что за заявление? — Вадим рассмеялся. — Ты меня уколоть решила или комплимент сделать?

Поняв, что ляпнула глупость, Лена утихла.

— Ладно, давай сначала и без эмоций, — миролюбиво вернулся к теме Вадим. — Во главе угла вопрос, что будет с фирмой? Кашлинский, разумеется, подожмет всех под себя.

— Не подожмет, а подомнет, — с учительской назидательностью поправила жена.

— Ты хочешь, чтобы в полтретьего ночи я еще и правильно по-русски говорил? — Вадим улыбнулся. — Большая проблема Марлен. Он решит, что все это мои интриги. Как пить дать!

— А с кем ты, кстати, поедешь? С Юлей?

Вадим, давно уже усвоивший, что Лене интуиция вполне заменяет информацию, напрягся. Ему-то казалось, что она ни сном, ни духом не ведала о его романе с дочерью Марлена. «Нет, с Юлей точно ехать нельзя. Там, в Штатах, Ленка наверняка что-нибудь да заметит», — пронеслось в сознании Вадима.

— Почему с Юлей?

— А с кем? Кто еще у вас говорит по-английски?

— Игорь.

— Он разве женщина? — судя по тому, как Лена захихикала, о Юле она спросила без всякого умысла. Вадим успокоился.

— Катя?

— Ты же мне говорил, что стажером может быть только тот, кто раньше в Америке не был?

— Тоже верно. А ты, Лен, хорошо знаешь контракт.

— А я вообще не дура. Мог бы за пятнадцать лет в этом убедиться, — Лену явно обрадовало поощрение мужа, — Я вообще, живя с тобой, юристом скоро стану.

— А что? Это тема! Приедем из Америки — получишь второе образование и откроем семейный бизнес.

— А Машка, когда станет юристом, его укрепит и разовьет, — Лена уже смеялась.

— Углубит, как говорит Горбачев, — подхватил Вадим.

— Ну, хорошо. А теперь серьезно. Кто с нами поедет?

— Может, Лера Скорник? — Вадим заметил Ленину проговорку «с нами». Значит, ее сопротивление погасло. «Все-таки, у меня идеальная жена!» — в который раз признал Вадим.

— С мужем или одна?

— Если у нее такой же преданный муж, как у меня жена, то с мужем.

— Осипов, ты подхалим! — С этими словами Лена пересела на колени к мужу и обняла его. — Ты мне скажи, мы когда-нибудь будем просто жить, или ты будешь все время чего-то добиваться?

Вадим не ответил. Вместо этого он поцеловал Лену и, взяв на руки, понес к постели.

Поняв, что последует дальше, Лена с удовольствием промурлыкала: «Ты все-таки ненормальный!»

Утром Вадим отправился к Марлену.

Глава 7

Дабы избавить себя от лишних объяснений, поберечь свои и Ленины нервы, Вадим решил о поездке в США объявить всем родственникам скопом, на семейном ужине.

Немного беспокоила Вадима будущая реакция Марлена. Но встреча с ним прошла на удивление легко. Возможно потому, что Вадим уже научился просчитывать бывшего начальника, а тот пока Осипова недооценивал. Разговор Вадим начал с того, что ночью ему позвонили из Вашингтона и сообщили, что Юля едет в США через семь месяцев. В Нью-Йорк, что важно. На этом настоял именно Вадим. Чтобы облегчить ей пребывание в Америке, Вадим предлагает отправить с Юлей, но в Вашингтон, Сашу. Конечно, ему крайне неловко, что все тяготы по строительству фирмы, переезду в новый офис, который Олег должен получить недели через две-три, выпадут на Сашину долю. Но может, Леша Кашлинский поможет?

Немалые годы за плечами, да еще и новая обстановка, когда горком партии перестал быть ключом к решению всех проблем, обрекли Марлена на сугубо линейный способ мышления. Ни малейшего сомнения, что все аргументы Вадима, — выдумка, он не испытывал. Истинная причина была Марлену ясна как божий день. Парень хочет быстрее свалить в Америку! Ну и ладно. На ближайшее время ситуация в стране более или менее понятна. Что будет дальше — одному богу известно. Вот и получится, что Юлька и Саша уедут как раз в самый подходящий момент. И у него теперь есть полгода, чтобы подготовить почву для «отвала». Гонорары, по-прежнему немаленькие, Марлен уже год брал только в долларах. Большая их часть оседала на вполне легальном счете во Франции, где жила двоюродная сестра Маши, ставшая на время семейным банкиром Перельманов. Однако, если не придется уезжать всей семьей, то и в этом случае отсутствие Вадима в ближайшее время очень даже на руку. К его возвращению вопрос с фирмой полностью решится. Номинально управлять станет Саша, или, может, Кашлинский, а реально контролировать он, — Марлен. С Аксельбантом-то уж он договорится.

Вадим тоже понимал, что фирму теряет. Но выбора не оставалось, ссора с американцами могла стоить еще дороже.

* * *

На ужин к Осиповым вся родня собралась на удивление вовремя. Чуть опоздала бабушка Аня, но и то меньше, чем обычно. Горячее всех ждала встречи с сыном Илона. Вадим категорически отказался раскрыть ей по телефону причину срочного семейного сбора. Правда, успокоил — все в порядке. Михаил Леонидович высказал предположение, что Вадим получил какой-то супергонорар и решил это дело отметить. Илона слегка успокоилась, но что-то в тоне сына ее насторожило. Хотя, чего скрывать, понимала и чувствовала взрослого сына она совсем не так, как раньше.

Когда все расселись, Лена предложила сначала перекусить, а потом разговоры разговаривать. Но Владимир Ильич чуть ли не с вызовом заявил, что поесть они могли и дома, и коли собрали для разговора — говорите. Наталия Владимировна невпопад добавила, что Володя вообще на диете, и есть ему особо нельзя. Такой поворот при наличии на столе семги, баклажанов, фаршированных орехами, и перспективы на горячее осетрины, запеченной под картошкой со сметаной, никак Лениного отца не устраивал. Жену он прервал с несвойственной ему резкостью: «Есть я буду! Но дело не в этом. Сначала о важном!»

Михаил Леонидович, который уже наполнил свою тарелку, и кое-что даже успел переправить в рот, закивал, и с трудом произнес: «Да, давай, Вадик, рассказывай».

— Через месяц мы с Леной и Машей уезжаем в Вашингтон, — с некоторой торжественностью начал Вадим.

Голоса родственников: «А мы?», «Насовсем?», «Почему так сразу?» — слились в единый хор.

— Нет, не насовсем, на полгода, — поняв, что зачин вышел неудачный, успокоил Вадим. — Это решение американской стороны. Им сейчас нужен именно я.

— Так вы вернетесь? — не поняла бабушка Аня.

— Оставайтесь там. Здесь — проклятая страна! — моментально объявила свой вердикт бабушка Эльза.

— Хватит! — прикрикнула на разгоряченных старух Илона. — Вадим, только честно, ты едешь готовить почву для всей семьи?

В комнате наступила тишина. Неожиданно, резко. Будто кто-то выключил звук телевизора, который до того голосил на полную мощь.

, — Нет, ну что вы, Илона Соломоновна, — первой нарушила молчание Лена.

— Тогда зачем вы берете с собой Машу? Она, между прочим, в школе учится, — подала голос Наталия Васильевна.

— В советской школе! — уточнила бабушка Аня.

— Маша пойдет в посольскую школу. Так что с аттестатом все будет в порядке, — успокоила маму Лена.

— Вадим, что ты задумал? — мрачно насупившись, спросил Владимир Ильич. При этих словах Михаил Леонидович оторвался от тарелки и откинулся на спинку стула. До него наконец дошло, что собрались они отнюдь не по случаю большого гонорара сына.

— Объясняю. Слушайте и не перебивайте! — Вадим заговорил так, как в последнее время говорил на фирме. Зная, что он главный, что спорить с ним нельзя, а слушать его придется. — Для меня это тоже неожиданность. Америкосы хотят, чтобы на момент открытия их офиса в Москве, я был здесь. Соответственно, ехать туда мне надо сейчас. Это первое. Второе — в стране происходят вещи, мне непонятные…

— А что непонятного? — не учуяв во внуке начальника, перебила бабушка Эльза, — Новый НЭП, вот и все. Через год начнут сажать кооператоров и всех приличных людей. Я правильно говорю, Анна Яковлевна? — не скрывая сарказма, обернулась к соседке по столу Эльза Георгиевна.

Бабушка Аня набрала в легкие воздуха, чтобы дать достойный отпор белогвардейской пропаганде, но не успела. Вадим, повысив голос, продолжил:

— И это возможно. И пустота на прилавках, еще больше, чем сейчас, — возможна. Но дело в другом. Я против эмиграции. И Лена — против. Жить надо дома! Но на всякий случай базу там тоже неплохо было бы создать.

— Мы никуда не поедем! — с истерикой в голосе выкрикнула Наталия Васильевна.

— Мы сделаем так, как скажет Вадим! — грохнув по стону кулаком, рявкнул Владимир Ильич.

Все удивленно посмотрели в его сторону. Мало того, что подобное поведение никак не соответствовало его роли подкаблучника, к которой все давно привыкли, он вообще так никогда не разговаривал, Только Наталия Васильевна, иногда в отсутствие посторонних глаз получавшая напоминания от мужа, кто в доме реальный хозяин, тихо съежилась и спорить не стала.

Видя обращенные на себя удивленные взгляды, Владимир Ильич продолжил:

— Я понимаю, что для всех вас мнение моей покойной мамы не указ. Для меня, вообще-то, тоже. Но мама была права — давайте, наконец, поймем, что только Вадим и именно Вадим должен решать кардинальные для нашей большой семьи вопросы. Мама разбиралась в людях, и если она считала, что благополучие семьи зависит от Вадима, значит, она понимала, что это так. Я вообще думаю, что людям, готовящимся отправиться в вечность, открывается истина, нам недоступная.

В комнате опять повисла тишина. Все вспомнили предсмертную записку Батыя…

Дальше Вадим и Лена только детально отвечали на уточняющие вопросы родни.

Напоминание о письме Лениной бабушки погасило воодушевление Вадима. Словно ему на плечи взвалили мешок картошки. Он даже как-то ссутулился. Он с особой остротой вдруг почувствовал, какая мера ответственности за всех этих, таких родных для него людей, лежит на нем. Будто он действительно знает единственно правильное решение. А он не знает. Только показывать это никому нельзя. Единственный, у кого можно спросить совета, это Самойлов. Но и тому всего не расскажешь. Тем не менее, Вадим решил завтра позвонить Василию Петровичу.

— Какие проблемы, Вадим Михайлович? — Самойлов вышел встретить Осипова в приемную.

— Жизнь не становится ни легче, ни веселее, — с улыбкой перефразировал Вадим знаменитую фразу отца народов. Он прошел в распахнутую перед ним дверь кабинета директора Института государства и права.

— По Сталину соскучились? — иронично поинтересовался академик.

— По порядку! — уже серьезно отозвался посетитель.

Самойлов закрыл дверь, показал Вадиму на одно из кресел у журнального столика и сел сам.

— Что у вас с офисом?

— Бумага подписана Поповым. Гуляет теперь по кабинетам.

— Это мы сейчас поправим, — Самойлов встал и подошел к рабочему столу. Снял трубку АТС-1 и набрал четырехзначный номер.

— Гавриил Харитонович, опять Самойлов… Нет, я по другому вопросу. Получаса не прошло, а теперь моя очередь просить…

Разговор занял меньше пяти минут. Прервался Самойлов только раз, уточнив у Вадима название кооператива Аксельбанта. Опустив трубку, вернулся в кресло возле Вадима.

— Ну что ж, думаю, вам повезло. По странному стечению обстоятельств Попов сегодня звонил мне с просьбой. Почти уверен, что теперь ваше письмо быстро найдут и выпустят распоряжение Мосгорисполкома. Вы за этим пришли?

— Нет. Хотя спасибо вам большое. У меня глобальный вопрос, Василий Петрович.

— О дальнейших путях развития земной цивилизации? — Самойлов явно пребывал в хорошем настроении.

— Да, — Вадим улыбнулся. — Но преимущественно на одной шестой части суши. Куда мы идем?

Самойлов посерьезнел.

В течение следующего часа Василий Петрович объяснял Осипову, каким ему видится дальнейший ход развития страны. Вариантов назвал несколько. Либо все, что происходит — очередная оттепель. Горбачева скинут его же соратники. Благо в Политбюро раскол очевиден. Следующий вариант — плавное вхождение в рыночную экономику при сохранении идеологического и политического контроля со стороны КПСС. Тот путь, по которому пошел Китай с подачи Дэн Сяопина. Однако с нашим ленивым и пьющим народом этот вариант почти фантастический. Есть еще путь, самый опасный, — революция. Причем кровавая и бессмысленная. Раскол страны: отделение Прибалтики, Закавказья и части азиатских республик. Прежде всего Казахстана. Он, по крайней мере, сможет сам себя прокормить.

Вадим ограничивался только уточняющими вопросами, не рискуя задать главный, тот, ради которого пришел. Самойлов разъяснял терпеливо, как на лекции. Вадим узнал, что долг СССР подбирается к ста миллиардам долларов. Долг, нереальный для возврата, так как, оказывается, семьдесят пять процентов экономики работает на оборону, а это, с экономической точки зрения, если оружие не идет на экспорт, полный кошмар.

Осипов удивился: ведь на экспорт поставляется очень много оружия.

— Да, — согласился академик, — но в обмен не на валюту, а на дружбу. А дружбой народ не прокормишь!

— Василий Петрович, — наконец решился Вадим, — а может, пора уезжать?

Самойлов молчал. Откинулся на спинку кресла, наклонился к столу, снова откинулся.

— Я давно ждал от вас этого вопроса, Вадим Михайлович. Совета не дам. Сами решайте. Только выскажу несколько соображений.

— Буду очень признателен.

— Так вот. Первое: всегда считал, что жить надо дома. Гостиница, самая распрекрасная, хороша первые пару дней. Потом хочется домой. Второе: здесь вы уже что-то и кто-то. Там придется все начинать с нуля. У вас, в отличие от меня, время еще есть. Но ностальгия… Не знаю, может я излишне сентиментален, но для меня это важно. И потом, — вы что, готовы оставить здесь семью?

— Нет, разумеется!

— Значит, жена и дочь повиснут на вас мертвым грузом. А ехать, чтобы все обустроить, а потом вытаскивать их, этого нервы не выдержат. Все время думать о доме, близких… Так ничего не добьетесь.

— Так на мне еще и Ленины, и мои родители. И две бабушки.

— Тем более. Хотя… Родители пенсионного возраста?

— Да.

— Тогда это легче. Жилье и пенсию они в США получат сразу. Если пройдут по категории беженцев. Сколько получается, шесть пенсий?

— Вы имеете в виду всех наших родителей и бабушек?

— Да.

— Шесть.

— Это хорошо. На эти шесть пенсий вы всей семьей сможете жить достаточно прилично. По крайне мере, у вас будет время подняться.

— Так у меня сейчас контракт на сто двадцать тысяч годовых.

— Это вы — советский специалист. Поверьте, как только станете обычным эмигрантом, больше, чем тысяч за сорок, вас никто держать не станет.

Все, что дальше говорил Самойлов, Вадим слышал сквозь шум в ушах. Почти не слышал. Мысль, что отношение американцев к нему изменится сразу, как только он откажется возвращаться в Москву, была столь очевидна, столь логична, что понять, как он сам этого не сообразил, Вадим не мог. А он-то думал, что научился просчитывать планы и угадывать мысли других людей.

Вывод стал очевиден — он едет с тем, чтобы вернуться. Вопрос руководства фирмой опять встал под номером первым.

Уходя от Самойлова, Вадим из его приемной позвонил на фирму. Трубку взяла Таня Фомочкина, уже несколько дней обучавшаяся секретарскому делу у покидавшей фирму старшей Суворовой. Радостный девичий голосок немного поднял настроение Вадима. Вообще эта девчонка ему нравилась. Веселая, хохотушка, улыбчивая и очень приветливая, она сразу внесла какую-то легкость в атмосферу полуподвала.

— Вас ждет товарищ Кашлинский! — то ли с иронией, то ли, наоборот, с претензией на солидность, доложила Таня.

— А что-нибудь приятное скажешь? — Вадим надеялся, что звонил кто-то из клиентов.

— И я вас жду с большим нетерпением, — Таня рассмеялась.

«Мне бы тытвои проблемы!» — подумал Вадим.

* * *

Леша встретил Вадима, расплываясь в довольной улыбке.

— Ну что, босс? Готовь премию!

— Не иначе наконец-то дело выиграл? — огрызнулся Вадим.

Улыбка сползла с лица Кашлинского.

А у Вадима вертелась в голове лишь одна мысль: «Неужели Юлька могла целовать эту мерзкую рожу?»

— Зря ты так. Я офис надыбил, — Леша не то, чтобы обиделся, он как-то сник.

— Где? Какой? — Осипов не мог скрыть интерес.

— Во-о! Другое дело, — воспрял духом Кашлииский. — Слушай!

— Ну?

— Не «нукай», не запряг!

— Запряг не запряг, а под уздцы в стойло отведу! — Вадим криво улыбнулся.

— Вот стойло-то я сам выбираю, — Леша ехидно подмигнул и неожиданно заржал.

«Чистый жеребец!» — подумал Осипов. И вдруг до него дошло, на что намекал Кашлииский. Вадим даже привстал, намереваясь врезать по этой наглой самодовольной роже, но сдержался. Мысль о том, что Кашлииский расценит это как прямое признание Вадимом поражения на «бабском» фронте, успокоила моментально. «Еще не вечер! Хорошо кончает тот, кто кончает последним!»

Между тем Кашлииский уже расписывал свой триумф.

— Представляешь, директор ЦУМа, как полный идиот, собственноручно подписал распоряжение об отпуске дефицита кооперативу моего клиента. Ну, его ОБХСС и начал трясти. Заодно и нас. Я встретился с товарищами, объяснил им основы рыночной экономики. Они делали вид, что это им не интересно. Но не долго. Пока я не предложил им поучаствовать в перераспределении прибавочной стоимости. Задают вопрос, а что такое ваша прибавочная стоимость? Начинаю объяснять…

— Вот уж не поверю, что помнишь! — перебил Осипов.

— А я доходчивую схему нашел, — не обиделся Леша. — Сказал, что это тот навар, который делят заинтересованные лица.

— Маркс, небось, в гробу перевернулся!

— Его проблемы! Короче на десять процентов ребята согласились. Дело закрыто!

— Прекрасная работа квалифицированного адвоката! — брезгливо похвалил Вадим.

— Слушай, Вадик, только не строй из себя святого! Тоже мне, апостол нашелся! — Кашлинский завелся с полуоборота. — Это ты стажеров учи нравственности и рассказывай им о высоком призвании адвоката! Я клиенту помог? Помог! Все, отвали!

— И сколько же процентов прибавочной стоимости взял себе благородный спаситель?

— Вот это правильный вопрос! — Леша запыхтел от гордости, предвкушая, какой эффект произведет на Осипова его ответ. — Двадцать процентов — от моего клиента!..

— Нормально! — Вадим невольно позавидовал легкости, с какой Кашлинскому привалили наверняка не маленькие деньги.

— Это не все. Плюс десять процентов от той суммы, которая досталась обэхээсникам. Причем от них, из их рук. Так сказать, за коммерческое посредничество.

— Ну ты нахал! — присвистнул Осипов. — Они ж тебя могли за жопу взять в момент передачи денег.

— Осипов, людей надо знать. Ментам тоже кушать надо. Возьми меня, они бы денег не получили. А им, как и нам с тобой, принести домой кусок мяса с рынка хочется! Может, жена тогда лишний раз даст! — Леша заржал.

— По себе судишь?

— Не, Вадик, мне бесплатно дают. Без мяса. Только из-за косточки. Или им так со страху кажется…

Вадим не сдержал улыбки. Шутка была, конечно, скабрезная, но игра слов получилась забавная. А это Вадим и сам любил, и в других ценил.

— Ладно! А офис-то откуда?

— Взнос директора ЦУМа. Микст натурой.

— И что он дает?

— Комнату сорок квадратных метров в Петровском Пассаже. Только что закончили ремонт.

— В подсобке где-нибудь?

— Обижаете, Вадим Михайлович! На третьем этаже. Рядом с бухгалтерией и директором.

— Погоди, а какое отношение Пассаж имеет к ЦУМу? Если там собственный директор…

— Какой же ты малограмотный, Вадим! Пассаж — филиал ЦУМа. Имуществом распоряжается головняк. То есть ЦУМ.

— А разве это их здание? — Вадим больше не подкалывал и не иронизировал. Речь шла о деле, и тут надо было разобраться.

— Нет, Москвы. Но у них аренда с правом субаренды. Что нам и нужно! Тебе шашечки или ехать?

— Все нормально. На сколько мы арендуем?

— На пять лет!

Картинка рисовалась настолько заманчивая и простая, что Вадим не мог в нее поверить. Где-то должен быть подвох. Иначе бы Кашлииский так не сиял. Не тот он человек, и не так относится к нему, Осипову, чтобы за здорово живешь подобные подарки делать.

— Хорошо. И что ты за это хочешь?

Леша мгновенно скис. Прямо сдулся. Повисла пауза. Леша не осмеливался озвучить свои пожелания, а Вадим удивлялся его нерешительности. Наверняка ведь заранее продумал, что с Вадима слупить.

— Понимаешь, — еле выдавливая из себя слова, наконец начал Кашлииский, — я думал, что там будут сидеть Саша, Юля и я. Но Сашка переговорил с Марленом. Тот против. Говорит, сидеть в магазине адвокатской фирме не комильфо. Сашка, естественно, взял под козырек. Даже наехал на меня, как я могу такое предлагать. Юлька против отца тоже, разумеется, не пойдет. А мне одному на выселки не хочется. Поэтому, может, ты со своими — туда, а мы здесь, в подвальчике? — Леша будто исподтишка посмотрел на Вадима.

— А ты про планы насчет совместного с американцами офиса слышал? — как бы походя спросил Осипов.

— Вроде да. Что-то Марлен Сашке говорил. Он, мол, выбил.

— И кто там сидеть будет?

— Ну это вы с Марленом и американцами решайте, — Леша опять мельком кинул на Осипова испытующий взгляд.

Теперь Вадим увидел картинку целиком. План Марлена был прост до примитива. Сейчас срочно отодвинуть Вадима от Аксельбанта. Потом, когда будет готово новое помещение, перевести туда своих «чад и домочадцев», освободиться от опеки Олега и под крылом американцев тихо делать деньги. На их клиентуре. По их ставкам гонорара. И главное, Вадим ничего не успеет сделать. Ему через три недели отбывать в Вашингтон. Контроль над фирмой он так и так теряет. Вадим тут же вспомнил, что года три назад Марлен защищал по транспортному делу директора ЦУМа. Так что, скорее всего, Кашлииский вообще всю историю с ОБХСС сочинил. Скорее всего, да нет — точно, Марлен обо всем и договорился с ЦУМом. Леша — только гонец.

Тогда что же делать? Отказаться от приношения Кашлинского? Это конфликт с Марленом. Причем открытый. И с Сашкой, с Юлей. Мало того, пока он будет в Штатах, его людей Кашлинский под крылом Марлена съест. Аксельбант — не защита. И отцу работать на фирме не дадут. Просто тихо отстранят от дел. Самостоятельно Михаил Леонидович, к тому же не будучи адвокатом, клиентов добывать не сможет.

Выходит, надо соглашаться. Причем, не показывая вида, что все понял. Пусть дураком считают. «Вернемся — разберемся». Хорошо, что его люди будут располагаться отдельно. Пусть и в магазине, но сами по себе.

— Отлично! Класс! Я согласен. Когда можно переезжать?

— Да хоть завтра! Там все уже готово! — Кашлинский не смог скрыть вздоха облегчения.

«Не тот хитрый, кого хитрым считают», — вспомнил Вадим любимую присказку тестя.

Глава 8

Всю следующую неделю Вадим бегал, звонил, обсуждал, — словом, делал все что угодно, только не работал. Михаил Леонидович, наблюдавший за сыном на фирме, а об остальном знавший из разговоров с Леной, не выдержал, поймал его в коридоре полуподвала и попытался образумить.

— Вадик, так нельзя! Ты же…

— Батя, оставь! Мне надо… столько успеть…

— Знаешь, есть такое выражение: дел столько, что работать некогда!

— Вот-вот! Мой случай. Но надо.

— Знаешь, я где-то прочел, кажется, у Ремарка. Не помню. Что-то типа: «Он всю жизнь обустраивал свою жизнь, и в итоге выяснилось, что пожить так и не успел».

— Вряд ли у Ремарка, — со смехом отозвался Вадим.

— Почему?

— Он хорошо писал, а три однокоренных слова в одном предложении — перебор!

— Да не в том дело, — обиделся Михаил Леонидович. — Ты о сути подумай.

— Вот обустрою и подумаю. Думать-то никогда не поздно, верно? — Вадим явно решил отшутиться. — Ладно, отец, я побежал. Маме привет.

Михаил Леонидович растерянно смотрел в спину сына, мчавшегося к лестнице на улицу.

Дел и вправду было много. За неделю Вадим успел подготовить свою часть фирмы к переезду. Он не просто собрал нужные папки с документами. Он говорил с сотрудниками, объясняя и успокаивая, все нормально, так и задумывалось. Фирма не распадается, два офиса — более солидно, чем один. Сложнее всего оказалось убедить ассоциаторов, что располагаться в магазине даже выгодно: большой поток потенциальных клиентов.

Игорь Стольник съязвил: «Стоило создавать фирму, первое в Советском Союзе частное адвокатское бюро, чтобы опять начинать работать с „улицей“». Вадим окрысился и ответил, что настоящие «свои» клиенты к хорошему адвокату и на рынок приедут. Игорь предпочел дискуссию не продолжать…

Среди важных дел значился звонок Стэну. Менять очередность приезда — вначале он, потом Саша, было невозможно, но вот попробовать сдвинуть сроки стоило попытаться. Могло получиться вполне «складненъко». Он, как и просили «америкосы», едет первым, Саша вторым, но он с февраля, а Саша, скажем, с сентября. Раньше московский офис «Брайан» все равно открыть не успеет.

Разговор со Стэном Вадим начал с того, что подтвердил, что принимает предложение американцев, но попросил отложить свое прибытие до 1 февраля.

Стэн рассмеялся:

— Да, я помню, ты не любишь переезжать с места на место в январе. Особенно под Новый год.

— Не в этом дело. С визами трудно — в вашем посольстве ведь Рождественские каникулы. Да и Новый год хочется дома встретить! Да, и еще. Наши строители раньше Нового года ремонт вашего офиса не закончат. Увы! — Вадим не собирался посвящать Стэна в проблемы на фирме.

— Ну с посольством-то мы договоримся. Но, впрочем, нас первое февраля устроит. А кто с тобой едет?

— Валерия Скорник. Я за нее ручаюсь!

— Твой вопрос. Мы партнеры, и должны друг другу доверять. Я прав?

— Прав!

Вадим предложил Лере поехать на стажировку в США два дня назад. Первая реакция ее была непосредственной и нецензурной. «Ты что, охренел?!» — так бы звучала ее фраза в литературном переводе и с пространными купюрами. Но вечером Лера перезвонила Вадиму домой и сообщила, что муж, Володя, дал ей «просраться» по полной программе. Как женщина Востока, она не вправе ослушаться и готова ехать. Разумеется, с повелителем.

Вадим видел мужа Леры всего дважды, когда тот заезжал за ней на фирму. Володя производил приятное впечатление — легкий, остроумный, при этом мужик явно с характером и немалым жизненным опытом. Ему перевалило за пятьдесят. Лера была его третьей женой. Вадима сразу подкупило в нем какое-то мальчишество, даже шпанистость. Хотя профессия у человека серьезная, — архитектор.

Встретившись на следующий день на фирме, Лера рассказала Вадиму, почему Володя так завелся. Он считал, что в Союзе скоро начнется строительный бум. Кооператоры станут вкладывать деньги в загородные дома, спасая тем самым от инфляции «честно заработанное непосильным трудом на ниве строительства капитализма». А школы «малоэтажного строительства» — этого термина Осипов раньше даже не слышал — в Союзе нет. Поэтому, если Володя и потеряет полгода, в смысле работы, то узнает в США, как такие дома строить. И вернувшись уже в качестве уникального специалиста, свое быстро наверстает.

Доводы Лериного мужа были настолько логичны и разумны, что в глазах Вадима тот из разряда приятных собеседников перешел в категорию людей, с которыми при случае можно посоветоваться.

Еще после первого знакомства Вадима с Володей Лера рассказала забавную историю его сватовства.

Как человек порядочный и хорошо воспитанный, Володя, получив согласие Леры на предложение руки и сердца, поехал с визитом к ее отцу. Так сказать, за официальным благословением. Диалог, в пересказе Леры, состоялся такой:

— А где жить будете?

— У меня есть квартира. Двухкомнатная, — с готовностью доложил Володя.

— Кто там прописан?

— Я один. Она кооперативная. Пай на меня. И весь выплачен.

Скорник помолчал с минуту. Глотнул чаю, откусил кусочек печенья и снова отпил из стакана в серебряном подстаканнике.

— Понятно. А машина у тебя есть? — Скорник испытующе смотрел на Володю.

— Есть. «Шестерка».

— Понятно, — Скорник помолчал. — А гараж?

— И гараж есть. Тоже кооперативный. Пай выплачен.

Скорник замолчал надолго. Допил чай, удивленно взглянул на пустой стакан. Потом перевел взгляд на Володю.

— Ну и на хрена она тогда тебе нужна?

Володя растерялся. Но ненадолго. По искоркам в глазах будущего тестя он понял, что сейчас проходит тест по самому важному предмету, — на наличие чувства юмора. Ответ будущего зятя более чем удовлетворил старика Скорника:

— А чтобы всего этого лишиться. Обременительно, знаете ли!

Скорник рассмеялся и протянул Володе руку.

— Я не сомневаюсь, что изменение планов американцев — твоих рук дело, — наконец перешел к делу после долгого трепа Саша. — Я не против. Но почему ты прямо не сказал? Это, по-твоему, дружба?

— По-моему, дружба — это когда друзьям верят, — сразу ощетинился Вадим. — Я тебе объясняю: мне выгоднее сейчас остаться в Москве.

— В Союзе оставаться сейчас выгодно только сумасшедшему. А ты — нормальный. При пустых прилавках жди голодного бунта! Ты это понимаешь, вот и стараешься быстрее свалить.

— Так, повторяю еще раз: первое и главное — решение приняли американцы. Твое потрясающее умение общаться с людьми, налаживать контакты им особенно важны на стадии подготовки к открытию их офиса в Москве. Поэтому, как бы мне это ни было обидно, они считают, что ты сейчас полезнее им здесь. Второе… Не перебивай! Второе — голодного бунта не будет. Мы слишком ленивый и запуганный народ. Словно стадо баранов — нас ведут невесть куда, мы мычим и идем.

— Бараны не мычат, а блеют. Специалист-животновод!

— Не придирайся! Я хочу, чтобы ты понял, — я играю в открытую. Более того, на стороне вашей семьи. Новый офис Олега — вам. Контроль за фирмой — ваш. Твой дядя полный хозяин в коллегии. А в фирме работают адвокаты. О чем мы спорим? Одно его слово, и мне крышка.

— Мне тоже, — грустно добавил Саша.

— Не понял? — Вадим аж глаза вытаращил.

— А чего здесь непонятного? Юлька выйдет замуж за Кашлинского, и дай бог им счастья, после чего я — лишний.

— Ну после этого лишний как раз я, — хмыкнул Вадим.

— Ты-то здесь при чем?

— Да так, — Вадим сообразил, что брякнул лишнее, и постарался быстро «вывернуться». — Я имею в виду, что если Кашлинский уйдет от жены к Юле, то фирма станет их семейным бизнесом, и я буду лишним.

— Так и я о том же! — Чуть ли не прокричал Саша. — О том же! Дядя Марлен интересуется только делами своей семьи.

— Так и ты его семья!

— Хрен-то! Я семья — это когда против тебя. А когда против Юли, я не семья! Я — чужой.

— Интересное замечание, — Вадим обратил внимание на слова «против тебя».

Значит, в узком семейном кругу обсуждаются варианты, как минимум связанные с ограничением его влияния на фирме. Интуиция не подвела — он нужен Марле ну только до поры, до времени.

— Так давай, если ты это понимаешь, вместе бороться против возвышения Леши. Чего проще?

— И как ты себе это представляешь? Во-первых, Леша — мой друг. Во-вторых, я люблю Юльку. Ей пора замуж. Ты же на ней не женишься? Ты Ленку никогда не бросишь! Никогда! А он — женится. И я хочу, чтобы Юлька была счастлива.

— Погоди, погоди! — Вадим растерялся. — Почему это я должен бросить Лену и жениться на Юле?

— Ой, оставь! Ты что думаешь, кругом все слепые? К тому же Юлька мне доверяет.

Оба замолчали. Вадим не мог выбрать тактику дальнейшего разговора. Отрицать роман с Юлей, значит, показать Саше, что он ему не доверяет, потому и врет. В Сашкиной системе ценностей — конец дружбе! Подтвердить — еще хуже. Тот может посчитать его трепачом. А если его подослал с этим разговором Марлен? Правильнее будет сменить тему.

— Ты называешь Лешу свои другом, хотя понимаешь, что он тебя предаст при первом удобном случае?

— Но ведь пока не предал!

Вадим уразумел, что с этим романтиком продолжать серьезный разговор бесполезно. Взрослый ребенок! И не союзник. Последняя надежда, что в борьбе за фирму с Марленом у него есть хотя бы одна опора, отпала. Аксельбант давно уже «битая карта». Если от Марлена будет ощутимая выгода, если американцы возьмут к себе его сына, Олег пальцем о палец не ударит, чтобы помочь Вадиму. Своя рубашка ближе к телу! Против этой истины не попрешь…

Вадим позвонил Юле. Понимал, что шаг неразумный. Судя по Сашиным словам, Юля определилась. Но…

— Юлька, привет!

— Приветик, Вадик. Как ты? — Голос звучал очень приветливо.

— Да вот, раскрутился немного с делами. Хотел заехать.

— Ой, давай завтра. Мне сегодня не с руки.

— А мне сейчас хочется… — Вадим произнес фразу капризно-занудным тоном. Как дети, когда канючат, выпрашивая сладкое перед обедом.

— Нет. Правда не могу. У меня… Ну, не важно. У меня сегодня дела есть. Приезжай завтра с утра.

— Ладно, — нехорошее подозрение закралось в душу Вадима. И вдруг, неожиданно для самого себя, он спросил: — Лешу ждешь?

— А если и так? — Юля вдруг сорвалась в истерику. — Мне судьбу свою надо устраивать! Сколько я могу ждать, пока ты?.. Короче, не твое дело! Я сплю с тобой, зная, что у тебя она? Сплю. Вот теперь мы сравнялись — у меня жених. Не хочешь так — скатертью дорога! Хватит быть собакой на сене!

— А он про меня знает? — Вадим старался говорить спокойно.

— Знает, не знает! Какая тебе разница? Не бойся, на дуэль не вызовет!

— Я серьезно. Мне надо понимать, — зачем ему «надо понимать», Вадим и сам не знал.

— Он в курсе, что давно был короткий романчик, — Юля неожиданно заговорила не просто спокойно, но даже по-дружески.

— Ладно, завтра заеду, поговорим!

— О’кей! Буду ждать. Я правда, по тебе соскучилась!

Вадим положил трубку. Он не был расстроен. Он был растерян. Может, он действительно чего-то в этой жизни не понимает? Мир как-то слишком быстро стал меняться. С одной стороны — детский романтизм Саши. С другой — почти циничная откровенность Юли. Мол, делай то, что тебе самому удобно и выгодно, а на остальное начхать! Хотя… Разве он сам не так же живет?

И вот от этой мысли, что он сам такой же, как Юля, как Марлен, Кашлинский, Вадиму стало совсем грустно. Он быстро собрал портфель и поехал домой. Там, по крайней мере, Лена и Машка. Которых он действительно любит. И на которых может рассчитывать. И, что его оправдывает, ради которых он готов на все. Счастливую жизнь он им обеспечит!

Наверное, Лена увидела в окно, как Вадим во дворе паркует машину. Когда он поднялся в квартиру, из кухни плыл запах его любимого харчо.

— Откуда баранинка? Отец привез? — Вадим пытался испомнить, не сам ли, побывав пару дней назад в подсобке у «своего» мясника, добыл баранину. Но к собственному ужасу понял: он вообще не представляет, что там покупал. Торопился, думал о делах, даже не видел, что мясник накидал в коробку из-под макарон. С такой тарой было безопаснее выходить из подсобки, макароны в дефиците не числились. Правда, и есть их тоже не стоило… Мясник считал, что обэхээсэшники на такую коробку особо реагировать не станут. Вадим же не сомневался, что недавно появившаяся статья Уголовного кодекса, — об ответственности за торговлю «мимо прилавка» — не его статья, а мясника милиционеры трогать не будут. Им самим где-то кормиться надо.

— Нет. Я сегодня на рынок съездила. Могу я использовать машину не только во благо Машке, но и тебе? — Лена задорно улыбнулась.

Уже три месяца она ездила на бывшей машине Вадима. На «шестерке». Себе он взял новенькую «семерку», самую престижную, если не считать «Волги», машину. Конечно, появлялись уже и иномарки, но ими рулили кооператоры. Людей, пересевших на иномарки, Вадим считал сумасшедшими. Чтобы так нарочито демонстрировать свое богатство, вызывая ненависть соседей и гаишников, надо было совсем свихнуться…

Лена, в основном, ездила по делам дочери. Иногда забирала ее из школы, возила на занятия по самбо (Машке месяц назад взбрело в голову, что девушка должна уметь за себя постоять, и она записалась в «Самбо-80», благо располагалась секция недалеко от дома, в Теплом Стане). Работать Лена не пошла, сначала ждала сентября, а теперь из-за близкого отъезда в США работа отпала еще на полгода. Так что выезжать ей особо и некуда было. К тому же она плохо ориентировалась в городе.

Удивительно, но прожив в Москве всю жизнь, зная центр как свои пять пальцев, за рулем Лена терялась. Она плохо представляла, куда ехать можно, а куда нет, где повернуть, как развернуться. Поэтому поездку на рынок ради вкусного ужина для любимого мужа можно было точно приравнять к героическому поступку!

— Пап, я пошла спать, у меня подъем в полседьмого, — пыпалила Маша, влетев на кухню. — Ты, вообще, как?

— Привет! Нормально. А что ты такая бешеная? Ты же не уснешь.

— С Мишей я всегда усну! Он мягкий.

Плюшевого медведя Вадим подарил дочери лет десять назад, От его первоначальной пушистости мало что осталось. Над этим и Машка поработала, и Хэппи, когда была щенком. Маша с ним не расставалась. Она брала его с собой каждый раз, когда ночевала у бабушек с дедушками, вспоминала о нем в первую очередь при переезде весной на дачу и осенью обратно в Москву.

— А ты Мишу своего в Америку возьмешь? — Вадим ехидно усмехнулся. — Или заведешь себе там Джона?

— Мой возраст и пионерское прошлое не подразумевают возможности секса с иностранцами, — Маша с вызовом посмотрела на отца. — Вот!

Вадим поперхнулся супом и, совершенно растерявшись, посмотрел на Лену, явно ища поддержки. Лена решила выручить мужа:

— Все, Машунь, иди спать. Разговоры с папой о сексе в конце трудового дня лишены смысла.

Не поняв истинного смысла маминой фразы, Машка победительницей выпорхнула из кухни, позвав на ходу: «Хэппи, ко мне!»

Вадим в еще большей растерянности смотрел на жену. Есть он перестал.

— Что ты так смотришь? — Лена улыбалась с откровенной грустью. — Не заметил, как дочь выросла?

— Нет, меня… — Вадим замялся.

— Намек мой удивил? А ты сам помнишь, когда мы в последний раз занимались любовью? Не ты, а мы? — Финальную фразу Лена произнесла уже с вызовом.

— Что ты имеешь в виду? — Вадим положил, наконец, ложку и откинулся на спинку стула.

— Я имею в виду, что ты вообще перестал меня замечать. Только фирма, только работа, только деньги!

— Я что, для себя это делаю? Ты на рынок сегодня пешком ходила?

— Слушай, Осипов, пойми ты наконец, что мне куда приятнее с тобой вместе ехать на рынок на автобусе, чем одной на машине! Да хоть пешком идти, но с тобой! Мы из ЗАГСа как домой добирались? Помнишь еще? Плохо было?! — Лена начала шмыгать носом.

— А сейчас тебе плохо?

— Да, мне плохо! Мне плохо! Я не нужна никому. Я не работаю, мы никуда не ходим. Будь в Москве фитнес, как и Вашингтоне, мне хоть нашлось бы куда время убивать.

— Не куда, а где, — автоматически поправил Вадим.

— Да иди ты к черту! Ошибки ты мои замечаешь, а меня? Ты меня вообще видишь? Не приготовь я харчо, ты бы сообразил, где ужинаешь?

— Ленк, успокойся! Сообразил бы. Для меня кроме тебя с Машкой вообще ничего в мире дороже нет…

— Слова, слова! — перебила Лена. — Сколько мне еще ждать нормальной жизни? Я не сомневаюсь, ты всего добьешься. Не сомневаюсь, что делаешь это ради нас. Ради наших интересов. Беда лишь в том, что ради наших интересов в твоем представлении! А нам просто хочется жить с тобой вместе!

— И мне.

— Не верю! Ты не можешь просто жить! — Лена прокричала последние слова и вдруг обмякла. — Извини, я сорвалась. Я понимаю как тебе трудно! Но…

— Иди ко мне, дурочка! — Вадим притянул к себе жену и посадил на колени. Обнял, прошептал на ухо: — Я люблю тебя. Потерпи до Америки. Обещаю, там все будет иначе.

— Ладно. Потерплю. Ешь суп, остынет.

* * *

После ужина, собираясь спать, Вадим с удовлетворением подумал, что правильно сделал, не поехав к Юле. Иначе бы и сегодня пришлось сослаться на усталость или, в лучшем случае, просто не заметить Ленкин затуманившийся взгляд, когда они стали раздеваться…

Глава 9

До нового 1991 года осталось чуть больше месяца. А эпопея со сменой жилплощади для фирмы в последние дни достигла апогея. События предшествующих дней разворачивались с калейдоскопической быстротой. Кашлинский оказался не треплом — за три дня он организовал переезд «отселенцев» в Петровский Пассаж. На Аксельбанта неожиданно накатил приступ филантропии. Для переезда он выделил троих рабочих, за пару дней его же люди оклеили новообретенное помещение импортными обоями. Верхом щедрости Олега стали гэдээровские люстры, «разбившиеся» на одном из его московских объектов, и два телефонных аппарата.

Таня Фомочкина, вполне прижившаяся в роли секретарши, долго изучала инструкцию по пользованию этим кнопочным чудом техники, а потом со слезами на глазах подошла к Осипову:

— Дядя Вадим, я, наверное, дура, но ничего в книжке не поняла. Покажите, как этим пользоваться.

Вадим, для которого новомодные кнопочные телефоны тоже были в диковинку, взял инструкцию и к вящему своему изумлению разобрался за пять минут. Татьяна наградила шефа таким взглядом, что не будь она дочерью приятелей… Нет лучше в эту сторону не думать. Слава богу, Юля вместе со всем своим кланом теперь далеко, у Вадима появился шанс о ней забыть. Затевать новый роман ему сейчас вовсе не хотелось. Тем более с этой малолеткой. Хотя фигурка у нее — ого-го!

В огромной комнате на третьем этаже Пассажа должны были разместиться: сам Осипов, Татьяна Фомочкина, Лера Скорник, два Игоря — Бабкин и Стольник, Катя Машинская. Теоретически в комнату можно было запихнуть четыре стола. Но тогда все сорокаметровое пространство окажется загроможденным конторской мебелью и выглядеть будет не лучше какой-нибудь бухгалтерии.

Сравнение всплыло у Осипова не случайно: именно тьма письменных столов, стоявших впритирку в бухгалтерии, поразила его в первый рабочий день на пищекомбинате. «Господи, как давно это было!» Вадим стал считать: «Сейчас конец девяностого, я пришел на комбинат в сентябре семьдесят пятого. Пятнадцать лет! Еще десять лет, и выходи на пенсию, стаж будет. Получается, в сорок пять можно „свалить на покой“?

Мысль о перспективе уйти на пенсию через десять лет развеселила Вадима. Но когда он вспомнил о размере этой самой пенсии, которую получали обе бабушки и мать, погрустнел. В сегодняшнем мире, чтобы „уйти на заслуженный отдых“, надо не стаж выработать, а денег заработать. Конечно, ему прибедняться не стоит: в сберкассе у него и Лены лежали почти двадцать тысяч рублей. Еще по пять тысяч, дабы не особо привлекать внимание ОБХСС, они положили на вклады Автандила и Илоны. Огромные деньги, которые не на что потратить. С одной стороны, вроде все необходимое уже есть, с другой — в магазинах покупать просто нечего. Нужны доллары. Рубли — так, бумажки.

Вспомнив бухгалтерию пищекомбината, Вадим твердо решил ограничиться тремя столами: один для секретаря, два — для юристов. Причем свой стол Вадим ни с кем делить не намеревался. Пусть помнят, кто начальство.

Еще хотелось поставить небольшой диванчик для посетителей и журнальный столик. Вдруг кому-то придется ждать приема, да и выглядеть комната будет солиднее. К тому же коридора, как в подвале Аксельбанта, здесь не было. Не торчать же посетителям на балконе над торговым залом!

Дело оставалось за малым: три стола надо где-то купить. Да еще диванчик, журнальный столик и хотя бы шесть стульев — по два к каждому столу. И еще три рабочих кресла — себе, Татьяне и тому из юристов, кому удастся захватить „общедоступный“ стол.

Решение нашла Лера Скорник, причем очень быстро. В одной из газет увидела объявление кооператива „Синатра“, поставлявшего заграничную мебель, и договорилась о встрече. Поехали вместе с Осиповым.

Два совладельца кооператива, бывшие одноклассники, встретили Вадима и Леру радостными улыбками, кофе-чаем и вполне приличным печеньем. Их офис являл собой лучшее воплощение рекламы — мебель в нем стояла импортная, в стиле то ли техно, то ли модерна, — Вадим вечно путался в этих тонкостях. Словом, интерьер впечатлял.

Знакомство, как и положено, началось с „общего трепа“. Сначала о том, что происходит в стране. Разумеется, обсудили Горбачева и Ельцина, — кто, в конце концов, окажется сверху. Молодые люди, а было им по двадцати одному году, уверенно ставили на Ельцина. Вадим аккуратно заметил, что Политбюро поддерживает Горбачева. Ельцин для них чужой. Лера, послушав мужской разговор минут десять и явно заскучав, решила тему беседы сменить:

— Во-первых, нас не спросят, а во-вторых, у них своя шайка, а у нас — своя. Вы мне лучше скажите, вы за границей бывали?

Слово „шайка“ молодых людей не смутило. Вадим же взглянул на Леру выразительно-осуждающе. Только проблем с КГБ не хватало накануне отъезда в Америку! Но кооператоры антисоветчины вовсе не учуяли и стали наперебой рассказывать о Польше и Чехословакии, откуда они завозят мебель и куда ездят на „закупки“. Вот это Лере оказалось интересно. А Вадиму — нет. Теперь уже он, перетерпев те же десять минут, сменил тему:

— Ладно, к делу!

Стали обсуждать, какие из трех вариантов столов выбрать, почем это выйдет. Пошла торговля. Кооператоры первоначально насчитали за столы, диванчик и стулья четыре тысячи долларов. Очень быстро дали скидку — десять процентов. Двадцать минут торга, и очаровательно улыбавшаяся Лера получила еще пять процентов. Неожиданно Вадима осенило.

— А давайте-ка пойдем другим путем! У вас юристы есть? Я имею в виду первоклассные, соответствующие уровню вашего бизнеса?

— Ну, честно говоря… — замялся одноклассник-кооператор.

— Так вот, я предлагаю следующее. Вы продаете нам мебель с вашей доставкой и сборкой за пятьдесят процентов. А наша фирма в течение года обслуживает вас тоже за пятьдесят. Может, это нам и не выгодно, но мы стараемся помогать молодым перспективным бизнесменам. Весьма вероятно, когда вы создадите целую торговую сеть, не без нашей помощи, мы вообще станем стратегическими партнерами. Мы готовы рискнуть.

Лера смотрела на Осипова, вытаращив глаза. Молодые люди, услышав слова „бизнесмены“, „сеть“, „стратегические партнеры“, раздулись, как индюки. Видимо, в их сознании возник образ мебельных Нью-Васюков, где так сладко было пожить несколько минут, пусть и в мечтах.

Поняв, что эффект достигнут, Вадим стал подробно живописать, как две компании в сотрудничестве открывают новые магазины. Потом налаживают собственное лицензированное производство мебели где-нибудь в Архангельске, начинают поставлять ее в Польшу и Чехословакию, благо дешевизна советских рабочих рук делает продукцию очень конкурентоспособной. Кооператоры „поплыли“. Скорник смотрела на Осипова, будто перед ней Акопян или Кио. Понимала, что ее и соседей-зрителей водят за нос, но как это делается, врубиться не могла.

Наконец, один из кооператоров вернулся на землю, и сто раз извинившись, что перебивает Вадима, поинтересовался, как дороги услуги его фирмы. Исключительно для того, чтобы понять, сколько же составят пятьдесят процентов от этой суммы.

— Мы же серьезные бизнесмены, нам нужно все посчитать!

— С несерьезными я бы так не разговаривал. И таких предложений не делал. Обычная ставка — двести долларов в час. Значит для вас — сто. — Задумавшись на несколько секунд, Вадим со вздохом добавил: — Ладно, для троих ваших деловых партнеров, по вашему выбору, на полгода мы даем такую же скидку!

— А можно для пяти? — очнулся второй одноклассник.

— „Хамите, парниша!“ — процитировала Лера Эллочку Людоедку и мило улыбнулась.

— Нет, пять дисконтных контрактов для нас нерентабельно, — серьезным тоном поправил партнершу Вадим.

— Ну, ладно. Я просто так спросил, — стушевался „парниша“.

Когда все детали и сроки были оговорены, а Скорник с Осиповым вышли на улицу, Лера спросила:

— Осипов, а давно ли у нас ставка не семьдесят долларов в час, а двести?

— Это эксклюзивные условия для пижонов. Плюс бизнес, где в зависимости от обстоятельств, пятьдесят процентов от семидесяти долларов могут быть и сто. Знаешь, есть геометрия Лобачевского. А это арифметика Осипова.

— Странно, а я думала, это называется просто жульничество. На уголовное мошенничество, конечно, не тянет, но все равно красиво. Осипов, сработаемся!

— Поскольку ты так высоко и тонко рценила мой талант, — этот клиент твой!

— А три их партнера?

— Мои.

— Осипов, ты — жлоб!

— Лучше я буду жлобом, чем сделаю тебя содержанкой! — Вадим подмигнул Лере. — Я прав, милая?

— Пошел в жопу, — ласково отозвалась светская дама.

За три дня до Нового года, когда Вадим принимал двоих солидных, по крайней мере на первый взгляд, клиентов, в офис влетела растрепанная Скорник. Нос ее, как и всегда, когда Лера сильно волновалась, покрывали капельки пота. Шуба — нараспашку. Волосы выбились из-под шапки, глаза вот-вот выпрыгнут йз орбит.

„ОБХСС“ решил Вадим и почувствовал, как сердце забилось с бешеной скоростью.

— Алычу дают!!! — дико завопила Лера, обводя комнату сумасшедшим взглядом. Таня вскочила со своего места и, подхватив эмоциональную высоту, заданную Лерой, отозвалась криком: „По скольку?“

— По три килограмма!

В доме Осиповых варенье из алычи никогда не варили. Поэтому понять причину ажиотажа, поднявшегося в офисе, Вадим никак не мог. Мало того, что Татьяна, выудив из своей сумочки две авоськи, ринулась за Лерой, так и Игорь Стольник, и дама, попивавшая на диване чай в ожидании беседы с Вадимом, все бросились за алычой. Добил Осипова один из его собеседников, до того упорно изображавший солидного бизнесмена, планирующего прикупить к уже имеющейся еще три лесопилки, и завалить Финляндию „кругляком“. Он поднялся, посмотрел на своего младшего партнера, процедил: „Продолжайте, я пойду пройдусь!“ и направился к вешалке. Но пальто надевать не стал, а выудил из левого кармана синтетическую авоську, способную растягиваться до „безразмерных размеров“ (так значилось в рекламе), и чинно направился вслед убежавшим юристам. Подходя кдвери, он откровенно ускорил шаг…

Вадим понял, что гонорар, который он собирался объявить этим клиентам, не катит. Надо снижать раз в пять. Иначе сорвутся. Если алычу этот „бизнесмен“ не может купить на рынке, значит, либо „пустой“, либо жмот. В обоих случаях хороших денег на нем не поимеешь.

Наступил Новый год. Встречали его всей семьей в новой квартире Осиповых. Владимир Ильич, к вящему удивлению Наталии Васильевны, все время застолья расспрашивал зятя — что, в конце-то концов, происходит? Вадим объяснял, как понимал сам. Михаил Леонидович посматривал на эту сцену не без гордости. За время, прошедшее с открытия фирмы, он уже начал привыкать к тому, что Вадим — авторитет для юристов. Но если всезнающий спецкор „Правды“ так внимательно относится к рассуждениям его сына о политике, значит, и для него Вадим — авторитет.

Илона Соломоновна тоже, разумеется, прислушивалась время от времени к разговору сына и его тестя. Но ее переполняли совершенно иные чувства. Страх. Вадим так откровенно осуждал действующую власть, ее растерянность, отсутствие понимания роли нарождающегося класса капиталистов, что ей становилось не по себе. Прожитая жизнь научила ее, что любой разговор о политике, правительстве, — сфера интересов КГБ. Она предпочла бы, чтобы мужчины говорили о футболе. Но в сегодняшнюю новогоднюю ночь всех интересовала только эта самая треклятая политика!

Наталия Васильевна демонстративно общалась с Машей и Леной, обсуждая, в основном, предстоящую поездку в США. Ее задевала ситуация, когда молодой, пусть и хорошо зарабатывающий, зять, словно гуру, вещал и вещал, а муж, которым она привыкла гордиться, только слушал и задавал вопросы.

Анна Яковлевна и Эльза Георгиевна между салатами, карбонатом, шейкой и „семужкой“ с увлечением обменивались воспоминаниями, где и когда каждая из них научилась готовить то или иное блюдо.

Однако, как только Вадим закончил длинную тираду, суть которой сводилась к тому, что правительству, наконец, надо выработать внятную стратегию развития экономики, слово взяла Эльза Георгиевна.

— Все это уже было. И я это помню. В канун Февральской революции, в семнадцатом. Все то же самое. Пусто на прилавках, сумбур в головах. Прожекты одних, возражения других. Купечество гуляет, лошадей шампанским поит. Было, все было.

— Да! Именно так! — вдруг поддержала ее Анна Яковлевна. — Именно тогда Ленин написал: „Верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому“. Он назвал это „революционной ситуацией“ и…

— И воспользовался ею! — сверкнув слезящимися от старости глазами, резко перебила бабушка Эльза. — Захватил власть, и вместо всех споров, как устроить жизнь лучше, просто всех ограбил!

— Как вы можете так говорить, Эльза Георгиевна?! — возмутилась Анна Яковлевна. — Ленин был великий тактик и стратег в одном лице. Он понимал, что нужно людям, а не только правящему классу. Он дал возможность рабочим и крестьянам начать жить нормальной жизнью. Он придумал ГОЭЛРО и осветил всю страну!

— А не он ли подписал Брестский мир? Не он ли выгнал из страны всю интеллигенцию? Писателей? Ученых?

— Да, Сикорский бы нам свой не помешал, — вдруг вставил слово Владимир Ильич. — Кстати, Бунин тоже.

Все присутствующие посмотрели на Лениного отца с большим осуждением. Так смотрят на шумного зрителя в зале, мешающего наслаждаться происходящим на сцене. Владимир Ильич сразу стушевался и промямлил:

— Это я так просто заметил.

Но бабушек вмешательство в их беседу представителя молодого поколения никак не смутило. Они просто не обратили на него внимания.

— Он сделал жизнь людей счастливой! Вспомните фильмы того времени. „Волга-Волга“, потом этот, как его… — Анна Яковлевна пыталась вспомнить название фильма с Мариной Ладыниной и Зельдиным. — Ну, этот, где песня „Если с ним подружился в Москве“. Про ВДНХ.

Эльза Георгиевна не пришла на помощь подруге. Наоборот, решила ее добить:

— О чем вы говорите, дорогая? А не тогда ли, когда на экранах шли эти шедевры, расстреляли вашего мужа? Не тогда ли посадили вас?

— Дорогая моя, — воспряла духом бабушка Аня, испытывавшая чувство неловкости за временный провал в памяти. — Вы прекрасно знаете, что это были ошибки. И именно партия Ленина реабилитировала и меня, и мужа.

— Только его почему-то посмертно.

— Неважно. Добро всегда торжествует с небольшим опозданием, — не сдавалась разошедшаяся старая большевичка.

— Ладно. Посмотрим, что сделает ваш Ельцин. Помяните мое слово, так же, как Ленин, захватит власть, заберет все у богатых и пообещает раздать бедным.

— И ничего удивительного, — не расслышав всех слов Эльзы, бодро продолжила Анна Яковлевна, — Ельцин воспитанник нашей партии. Он прекрасно знает труды Ленина. Он сам из народа и понимает, что народу нужно.

Все рассмеялись. А бабушки, растерянно оглядываясь, так и не поняли, что же смешного было в их споре. На всякий случай Анна Яковлевна произнесла свое коронное: „Ай, вы все дураки!“ А потом безмятежно вернулась к салату.

Времени до отъезда оставалось все меньше. Вадим с утра до вечера пропадал в новом офисе, стараясь быстрее наладить его работу, распределить своих клиентов между верными ему коллегами, и, главное, ввести в курс дела нового бухгалтера. Формально тот числился замом главного бухгалтера кооператива Аксельбанта, но на самом деле работал на фирму. Вадим искал хоть какой-то противовес влиянию Марлена на время своего отсутствия. Аксельбант поддержал его мысль об отдельном неформальном учете денег юридического филиала кооператива.

С Сашей Вадим вроде как согласовал свою идею, тот ничего подозрительного в ней не заметил. А Кашлииский опрометью побежал к Марлену только после знакомства с новым бухгалтером.

Короче, Марлен узнал о новой придумке Вадима слишком поздно, — человек уже работал.

Позвонила Лена. Вадим, раздраженный тем, что его прервали в самый разгар деловой страды, чертыхнулся про себя.

— Ты новости слышал?

— Нет. А что случилось?

— По „Маяку“ говорили что-то про обмен денег. Не очень поняла. Кажется, меняют сто и пятидесятирублевые купюры. И еще что-то про вклады в сберкассах сказали.

— Понял. Сейчас разберусь. Думаю, слухи.

Вадим набрал номер Михаила Стоцкого. Это был его недавно обретенный клиент, владевший почти десятью кооперативами и как-то связанный с Министерством финансов. По крайней мере, он пару раз об этом обмолвился.

Голос Стоцкого звучал раздраженно и непривычно растерянно. Все, что удалось выудить из него Вадиму, сводилось к простому: „Ограбили!“ Да, информация об обмене пятидесяти и сторублевых купюр не „утка“. Да, в сберкассах очереди такие, что не протолкнешься. Друзья Стоцкого из Минфина помочь ничем не могут. В каждой сберкассе полно милиции, а в кабинетах заведующих сидят комитетчики. Словом — „спасайся, кто может и как может“.

Вадим вышел на балкон Пассажа. Ошалелые покупатели носились от отдела к отделу, пытаясь хоть как-то с пользой потратить свои кровные. Но большинство отделов либо срочно закрылись на учет, либо отказывались принимать злосчастные купюры. Вадим направился к директору Пассажа, моложавой толстушке, поглядывавшей уже несколько дней на него может и не зазывно, но с явной симпатией.

— Вадим Михайлович, дорогуша вы мой, рада бы помочь, но не могу. Нас предупредили, что выручка в крупных купюрах сегодня, завтра и послезавтра не должна быть больше, чем в среднем на той неделе. Я сама в полной растерянности, — и понизив голос до шепота, добавила: — Честно говоря, я вообще запретила принимать „пятидесятки“ и „сотки“. Надеюсь, хоть что-то смогу обменять себе и своему комсоставу. Могу вам обменять тысячу.

Возвращаясь в офис, Вадим продумал план действий.

Позвонил Лене и велел срочно привезти к нему все наличные, которые хранилисьдома. А их собралось, худо-бедно, почти двадцать тысяч рублей. Правда, две с половиной тысячи были двадцатипятирублевыми купюрами. Но остальные, как назло, — крупными.

Второй звонок — родителям. Выяснилось, что отец — вот счастливая случайность — с утра поехал в свой подмосковный гастроном. Когда Вадим позвонил туда, Михаила Леонидовича поймали у выхода. В магазине тоже царило сумасшествие, а старому юрисконсульту хотелось покоя и тишины. С возрастом он все больше превращался в эпикурейца — любил вкусно поесть, почитать, пообщаться с друзьями. Причем, в основном, стеми, кто прошел проверку двумя-тремя десятками лет.

Однако, что делать, просьбу сына, а точнее распоряжение, — дождаться его приезда, не выполнить Михаил Леонидович не решился. Тем более, что получил вполне конкретное задание — набрать тушенки и хороших рыбных консервов на девятнадцать тысяч. „Можно еще и водки пару ящиков“, — разрешил непьющий Вадим.

Когда Лена привезла деньги, бледная и взмокшая от страха, еще бы, везти такую сумму, Вадим отправился к директрисе. Вернулся довольный, поскольку выцыганил не одну, а две тысячи. Потом быстро собрался и поехал к отцу.

Конечно лучше бы ему оказаться там пораньше…

Вадим вышел из машины и сразу спустился в подвал. Подсобные помещения магазина — череда холодильных камер и сухих кладовок, тянулись вдоль длиннющего коридора от первого до восьмого подъезда семиэтажного жилого дома. Торговые залы занимали весь первый этаж.

Судя по гомону и периодическим вскрикам над головой Вадима, толпа штурмовала прилавки. Внизу же картина больше напоминала уже покинутое Мамаем поле боя. Двери всех подсобок, включая и морозилки, были распахнуты настежь. Обессиленные ратным делом грузчики покуривали, сидя где попало. Сотники (а может, десятники?) — завотделами бакалейным, ликероводочным, колбасным, молочным, хлебобулочным, и даже мясным, — ошалело делали какие-то записи в своих журналах „прихода-выдачи“ товара.

Вадим поднялся в кабинет директора.

— Что будет, Вадим Михайлович?! — с порога услышал он почти вопль директрисы.

Все, кто сидел в комнате, взглянули на нее с изумлением, Многие-многие годы, практически с момента прихода Осипова-старшего в гастроном, он был для директрисы просто „Мишей“. Про Вадима и говорить нечего. Кроме как „Вадик“, его никто из руководства магазина не называл. Это и понятно. Для директрисы, для двух ее заместительниц, проработавших в гастрономе тридцать слишком лет, Вадим оставался ребенком, на их глазах выросшим. И вдруг — „Вадим Михайлович“.

Разумеется, Михаил Леонидович хвастался перед „девочками“ успехами сына. Знали они и про Америку, фирму, важных клиентов Вадима. В их глазах он стал человеком из наваливавшегося неведомого будущего. Для подмосковного гастронома — посвященный. Поэтому, конечно, какой уж он „Вадик“. Вадим Михайлович.

— Да ничего не будет! — Вадим явно не склонен был к панике и унынию. — Точнее, наоборот, всё будет. Капитализм!

— Интересно, и откуда же это всё возьмется?! Мы сегодня даже макароны с фабрики не смогли заказать. В пределах наших фондов, Вадик! А еще полгода назад нам их впихивали. И фондов на макароны не было! — вспылила Роза, зам. директора, ведавшая бакалеей, ликерами и водкой.

— Да решение на самом деле не такое уж и сложное. Фабрики закупают муку столько, сколько им нужно. Делают макароны, назначают свою цену. Вы по этой цене либо берете, либо не берете. Продаете тоже по своей цене, которую вы определяете. Покупатель смотрит, в каком магазине дешевле. И покупает либо у вас, либо у конкурентов…

— У нашего гастронома в городе конкурентов нет. И при этой власти не будет, — вмешалась директриса. Два года назад горком партии представил ее к Герою Соцтруда. Но в ЦК зарубили — работникам торговли такой почет не полагался. С тех пор она была обижена на власть искренне и навсегда.

— Правильно! — Вадим сообразил, что защищать идеи конкурентного рынка сегодня и здесь с учетом того, зачем он приехал, полная глупость. А объяснять людям, чье благополучие построено на обладании дефицитом, что их ждет, когда наступит конкуренция, еще и негуманно. Учитывая же, что ему именно нынче этим дефицитом предстояло попользоваться, — просто подло. — При этой власти, при таком министре финансов, как Павлов, нас точно ничего хорошего не ждет!

Все облегченно выдохнули. Особенно обрадовался тактичности сына Михаил Леонидович — ему здесь еще и работать, и доставать продукты для семьи. Для друзей. Вадим давно догадывался, что отец берет продукты в магазине по одной цене, а друзьям отдает с небольшой наценкой. Особенно это относилось к водке „с винтом“. И хотя Вадима это впрямую не касалось, все равно было как-то неприятно. С другой стороны, каждый выживал, как умел. Рассчитывать на гонорары Вадима Михаил Леонидович не мог. Хотя в деньгах, попроси он Вадима, нужды бы не было. Но отец привык зарабатывать сам, и от сына зависеть никак не желал.

Дальнейший разговор принял характер эстафеты ругани в адрес власти. Каждый соглашался со всеми и не пропускал своей очереди. Напоминало игру в города, только выигравшим становился не тот, кто назвал последним город на „А“ или „С“, а тот, кто наиболее хлестко уколол родные партию и правительство за то, что те делают. Точнее, не делают.

Через час обе машины — и Вадима, и Михаила Леонидовича были загружены „под завязку“. Коробки с шампанским, боржоми, тушенкой, консервами лосося, тунца в томате заполнили багажники и задние сиденья „жигулей“.

В процессе освобождения от нежеланных купюр Вадима ждали два сюрприза — один приятный и один — отнюдь. Неприятный заключался в том, что ящик с водкой, естественно, винтовой „Столичной“, ему достался только один. Виной тому стали начальник городского ОБХСС и городской прокурор. Они не только сами приехали затовариться и „скинуть“ полтинники и сотки, но еще прихватили свое областное начальство. Денег у визитеров оказалось предостаточно, и брали они только водку и коньяк. Поэтому для Михаила Леонидовича удалось „зажать“ лишь один ящик.

Приятный же сюрприз преподнес Вадиму советский народ. Молва разнесла, что обменивать будут все деньги. Это сейчас только пятидесяти и сторублевые купюры. А на следующей неделе под замену попадут четвертные. Потом — десятки! Народ бросился избавляться от любых денег, независимо от их достоинства. Скупали все подряд, вплоть до уксуса и лаврового листа. Выручка гастронома за один день сравнялась с двухнедельной.

Благодаря этому Вадим без труда обменял оставшиеся после расплаты за продукты деньги на более мелкие купюры. Настроение резко поднялось. Мало того, что за один день он избавился от двадцати тысяч в никому уже не нужных полтинниках и стольниках, так еще и возвращался домой с семью тысячами „нормальных“ денег. Плюс две тысячи из Пассажа. Итого — девять.

Вдруг Вадима будто током прошибло. На кой черт он закупил столько выпивки и консервов, когда в гастрономе можно было просто поменять деньги?! И что ему теперь со всем этим стеклом и железом делать?

И тут Вадима осенило! Мысль была столь неожиданной, столь фантастической, что он физически почувствовал, как по телу пробежала быстрая дрожь.

Машкина реакция на папину идею была вполне логичной — „Я тоже хочу!“. Получив жесткий отказ, помочь Вадиму в ее осуществлении она все же согласилась. Вначале пришлось объяснить дочери, как снимать видеокамерой. Не просто включить кнопку записи, а медленно переводить объектив с места на место, плавно приближать и удалять объект съемки.

Вадим прибег к простейшему приему, которому его научил продавец-пакистанец в Нью-Йорке, проникшийся симпатией к русскому, так страстно торговавшемуся за лишние двадцать долларов. Двадцатку пакистанец, конечно, не уступил, но зато дал Осипову запасную батарею и показал, как надо правильно снимать. Секрет был прост — тогда и зритель тоже разглядит. И все!

Машка, хитрая бестия, заявила о праве на тренировку и убежала к себе в комнату. Поснимать. Вадиму ничего не оставалось, как согласиться. Тем более, что и ему требовалось время на подготовку.

Лена вышла поболтать к соседке и вскоре должна была вернуться. Вадим заткнул сливное отверстие ванны пробкой. Открыл первую бутылку шампанского и опорожнил ее в ванну. Вторую, третью. Услышав хлопки вылетающих пробок, прибежала Машка. Навела на отца видеокамеру и стала снимать. Четвертая бутылка, пятая, восьмая. Ванная наполнилась винным духом.

Вадим вылил уже двадцать бутылок, но достаточной глубины шампанское не давало, — погрузиться в него Ленка явно не сможет. Вадим со страхом стал прикидывать, сколько еще бутылок потребуется и сколько у него в наличии. Еще было две коробки. И две у родителей.

В этот момент вернулась Лена.

— Что вы тут делаете?

— Готовлюсь должок вернуть! — игриво сообщил Вадим.

— А я фиксирую этот исторический момент на пленку, — встряла Маша.

— Какой должок? — Лена переводила взгляд с батареи пустых бутылок, с ванны на Вадима, на дочь, опять на пустые бутылки.

— Я тебе ванну шампанского обещал, если защитишься? В Америке был так, суррогат. А теперь пора и по-настоящему!

— Так оно же холодное! Я туда не полезу! — проявила невиданный прагматизм Лена.

Вадим растерянно замер. Открытая и готовая к переливанию в ванну бутылка шампанского зависла в его руке. Машка с интересом наблюдала за немой сценой, но потом поняла, что снимать надо сейчас не маму, а удивленное лицо папы, и перевела камеру.

Осипов знал, что решение надо принимать быстро. И оно пришло.

— Иди, раздевайся! Не учи ученого! — Очередная бутылка стала извергать свое игристое содержимое в ванну. — И, пожалуйста, не спорь. Иди. Я все продумал.

Понимая, что перечить мужу бессмысленно, Лена отправилась в спальню раздеваться.

— А ведь ты забыл, что шампанское холодное? — В голосе Машки звучало плохо скрываемое злорадство.

— Ничего подобного! — Вадим поставил пустую бутылку и открыл кран горячей воды. Это было решение двух проблем сразу: температура станет вполне приемлемой и шампанского хватит наверняка.

Вернулась Лена, запахнутая в пеньюар. Глаза ее светились. Видимо, за прошедшие минуты она, наконец, поняла, что происходит. Никогда слова Вадима про ванну шампанского она всерьез не воспринимала. Но теперь… Испытать то, что мало кому, да что там, считай никому из женщин, никогда испытывать не приходилось, это дорогого стоило!

Поеживаясь и попискивая от холода, Лена растянулась в ванной. Смесь шампанского и горячей воды дошла только до половины тела. Лена ладонями стала нагонять ее себе на живот, каждый раз взвизгивая от холодных потоков.

Вадим открыл очередную бутылку и вылил ее прямо Лене на грудь, Она завизжала во весь голос, но вдруг замолчала, открыла рот и пальцем показала — „Лей сюда!“

Последние капли из бутылки Вадим вылил Лене на язык. Горячая вода прибывала, и температура ванны становилась все более и более терпимой.

Маша, не переставая хохотать, снимала, как Вадим, открывая одну бутылку за другой, выливал остатки в рот жены.

Так прошло минут пять. Может десять, — времени уже никто не замечал.

— Ой, как голова кружится! — вдруг сквозь непрекращающийся смех сообщила Лена.

— Терпи! Это от счастья! — сообщил совершенно счастливый Вадим.

— Нет, я серьезно, — и Ленка опять рассмеялась.

Когда еще минут через пять Лена решила, что пора вылезать, выяснилось, что встать ей совсем не просто. Она продолжала безудержно хохотать, все громче и громче, несла какую-то несуразицу, но подняться без помощи Вадима не могла.

Лена была пьяна. Но как! Абсолютно!

Испуганный Вадим помог жене вылезти из ванны, растер ее полотенцем и, поддерживая, отвел в спальню. Лена продолжала смеяться, пыталась ущипнуть Вадима за низ живота, а потом неожиданно заплакала.

— Что с мамой? — теперь уже и Машка почуяла: происходит что-то не то.

— Все нормально. Иди к себе, — Вадим был растерян и напуган, В любом случае, Маша не должна была видеть пьяную мать.

Только сейчас Вадим сообразил, что алкоголь проникает в кровь и через кожу. Причем теплый, газированный, он действует гораздо быстрее и эффективнее, чем холодный и через желудок. Конечно, Лена не могла опьянеть от тех капель шампанского, которые она проглотила. Как же он мог не вспомнить, что алкоголь всасывается через кожу?! А если ей станет совсем плохо?

Вадим представил, как звонит Автандилу и спрашивает: „Что делать? Жена пьяная от ванны шампанского!“ Еще лучше такое объяснение воспримут врачи „скорой помощи“.

Но Лена вдруг затихла и засопела, как маленький ребенок. Она уснула. Дыхание было ровным, а на губах блуждала счастливая улыбка. Вадим начал успокаиваться. Посидел около жены еще несколько минут и, убедившись, что она просто спит, ничего страшного не происходит, отправился к Машке.

Теперь его волновало только одно — сумела ли Маша все заснять. Ведь ясно, что такое в жизни больше никогда не повторится.

Встряска, устроенная министром финансов, не затмила смятения, в котором пребывала думающая часть населения после событий в Вильнюсе и Риге. Войска, захватывающие Телецентр, четверо мирных граждан, погибших в столице Литвы, — все это как-то не вязалось с еще совсем недавно спокойной, без всяких ЧП жизнью Советского Союза. Кто поумнее, догадывался, что и раньше где-то как-то недовольство народа прорывалось. Только узнавали об этом много времени спустя и не из программы „Время“, а по слухам, кухонным разговорам, из „вражьих“ радиоголосов. А нынче новые телепрограммы — „Взгляд“, „Пятое колесо“, „До и после полуночи“ регулярно вываливали на обывателя водопады информационных потоков, сливавшихся в невероятный Ниагарский водопад негатива и тревоги.

На этом фоне рассказ Маши о вчерашнем купании мамы в шампанском вызвал у бабушки Илоны реакцию, можно сказать, паническую. Она немедленно позвонила сыну на работу, но Таня Фомочкина, объяснила, что шеф категорически велел ни с кем его не соединять. Илона Соломоновна попросила передать, чтобы тот обязательно вечером заехал к родителям. Обязательно!

Вадим с самого утра переписывал устав и учредительный договор совместного предприятия, создаваемого одним из кооперативов. Сам кооператив уже полгода был клиентом Вадима. Но подготовить документы Осипов поручил Игорю Бабкину, благо шаблон был, а особенности проекта Вадим ему подробно объяснил. Но, беда! Игорь как был адвокатом-криминалистом, так им и остался. Устав из-под его пера вышел еще туда-сюда, а вот учредительный договор он „запорол“ полностью. Клиента ждали в два часа дня, и времени у Вадима оставалось совсем в обрез. Вадим стучал на клавиатуре компьютера, стараясь ни на что не отвлекаться. Сотрудники передвигались по комнате на цыпочках.

Появилась, как всегда улыбающаяся, Лера Скорник. Фомочкина прижала палец к губам, покосившись при этом на Вадима; вести себя тихо. Лера проследила за направлением ее взгляда, беззаботно махнула рукой, но, тем не менее, шуметь сходу не стала.

Вадим бросил взгляд в сторону Леры, буркнул: „Привет!“ и опять погрузился в работу.

Леру такое отсутствие внимания к ее появлению не то чтобы оскорбило, но расстроило. Она припасла два свежих анекдота и ее просто распирало желание поскорее поделиться ими с ближними. Значит, надо отвлечь Вадима чем-нибудь таким, на что он не обозлится, а там уже — дело техники. Работа не волк — в лес не убежит. „Потрындим минут десять, а потом пусть опять стучит. Дятел!“ Коварная Лера приблизилась к столу Осипова.

— Кофе хочешь?

— Давай, — не отрываясь от монитора, опять буркнул Вадим.

Лера взяла со стола Фомочкиной кофеварку, подошла к блоку розеток, расположенному на стене как раз посередине между рабочим местом Вадима и „ассоциатореким“ столом, за которым сейчас никого не было, ловко выдернула один из воткнутых в розетки штепселей, поскольку свободных розеток не оказалось, и воткнула вилку кофеварки. Она уже предвкушала, как через несколько минут по комнате поплывет дивный аромат и она, попивая любимый напиток, расскажет, наконец, свои новые анекдоты. Но что-то заставило ее обернуться в сторону Осипова. Что-то очень тревожное, неосознанное, но пугающее.

Вадим сидел, растерянно глядя на потухший экран компьютера. Потом он перевел взгляд на провод, который спускался со стола и шел в сторону розеток. На мгновение взгляд задержался на вилке компьютерного шнура, мирно почивавшем на полу, и уже навсегда остановился на Лере. Когда до нее дошло, что она натворила, нос ее от ужаса покрылся испариной.

— Ты что, текст не сохранил? — прошептала Скорник.

— Это двести восемьдесят шестой компьютер. Он тексты автоматически не сохраняет! — шепотом же прорычал в ответ Осипов.

— Это я знаю, — соврала Лера. Она абсолютно не понимала, как работают компьютеры, и предпочитала пользоваться электрической пишущей машинкой, а то и вовсе писать от руки, мучая бедную Таню своими каракулями. — Сам-то ты почему не сохранил?

— Тебя, дуру, не ждал! — голос Вадима дрожал от гнева. Он уже почти кричал.

Глядя в глаза Осипова, Лера поняла — умей взгляд убить, быть бы ей уже дважды расстрелянной, единожды повешенной, а в довершении еще и зажаренной в кипящем масле.

— Я сейчас сама все перенаберу! — с пионерской готовностью отрапортовала Скорник.

— Ты?! — прорычал Вадим.

— Ну давай я попрошу Игоря. Бабкин быстро печатает.

Упоминание имени человека, работу которого Вадиму сейчас предстояло переделывать во второй раз, успешно довершило начатое. Со звериным оскалом Осипов начал подниматься из-за стола. Лера, следуя спасительному инстинкту самосохранения, беззвучно кинулась прочь. Ожидать такой прыти от этой толстушки было никак нельзя. Фомочкина, вжавшись в кресло, обреченно ждала, что сейчас ей, как обычно, достанется в первую очередь.

Но Осипов бросился не вдогонку за Лерой, а к злосчастной кофеварке. Кофе уже начал подниматься в открытом стакане, и того и гляди должен был через несколько секунд неминуемо залить новый палас, который Вадим с тяжким трудом добыл у Аксельбанта. Загляни кто в комнату, логику перемещений юристов точно бы не понял: одна стремглав несется к двери, а другой с еще большей скоростью кидается на ее место.

Осипов успел, Скорник — тоже. Поэтому она уже не видела, как он выдернул шнур кофеварки и быстро воткнул на место вилку компьютера. Тайная надежда, что может за столь мизерное время текст стерся не полностью, не оправдалась. Компьютер умел не только быстро заполнять свою память, но еще быстрее ее терять. Вадим растерянно смотрел на это проклятое чудо электроники.

— Техника в руках дикаря — обуза! — решила поддержать моральный дух шефа Таня, пригвоздив к позорному столбу Леру. Но Вадим почему-то принял ее высказывание на свой счет. Он посмотрел на Таню тем же „ласковым“ взглядом, который несколько минут назад заставил Скорник вспомнить спортивную юность.

Долго смотреть на Фомочкину не понадобилось. Она вскочила и вылетела вслед за Лерой, уже в пути начиная плакать, что для нее было столь же естественно, как и дышать.

— Вадик, неужели ты сам не понимаешь, что это неинтеллигентно? Купечество какое-то — ванна шампанского, — начала Илона, не успел Вадим снять пальто и стряхнуть снег с ботинок. — Откуда это в тебе?

— От отсутствия комплекса неполноценности, столь характерного для советской интеллигенции! — вмиг огрызнулся сын.

— Ну при чем здесь это? И вообще, какая разница между советской интеллигенцией и интеллигенцией вообще?

— Огромная! Прежде всего, замечу тебе: во всех языках мира есть слово „интеллектуал“ и нет слова „интеллигенция“. Это чисто наше, „расейское“ понятие. Но главное в другом. Главное, что досоветская интеллигенция не просто сама себя уважала, как это делаем мы, а заставляла власть уважать себя. Мы же только заискиваем перед ней.

— Почему ты такой злой сегодня? — стушевалась под напором сына Илона.

— Потому, мусь, что мне надоело все время считаться с общественным мнением, как правило, тупым и мещанским. Потому, что я сам добился всего и сам буду решать, что мне можно делать, а что нельзя!

— Общественное мнение — это очень важно! Оно-то, как правило, верным и оказывается.

— Ага! Пример с Сахаровым тебе напомнить? Сначала общественное мнение его клеймило, зато теперь сделало чуть ли не святым.

— Это было не общественное мнение, а Агитпроп ЦК КПСС. Мы всегда считали…

— Перестань, ты сама говорила, что Сахаров не просто романтик, а романтик опасный, вовлекающий других людей в жернова советской машины.

— Я этого не говорила…

— Конечно! Бабушка Аня говорила! — В голосе сына звучало столько сарказма и агрессии, что Илона предпочла сменить тему.

— Дело не в том. Я просто боюсь за тебя. Если про ванну шампанского кто-то узнает, у тебя будут огромные неприятности.

— Слушай, Ельцин уже полгода как официально вышел из КПСС. И ничего. Жив-здоров. Народным героем стал.

— Ты, я надеюсь, из партии выходить не собираешься? — Глаза Илоны наполнились неподдельным ужасом.

— Увы, нет, — Вадим потух. Но вдруг гордо вскинул голову и почти как клятву юного пионера произнес: — Зато членские взносы я уже три месяца не плачу и больше платить не буду.

— Правильно! Фига в кармане — это по-нашему! — вступил в разговор, зайдя в прихожую, Михаил Леонидович. — Кстати, это патентованное средство противодействия власти именно советской интеллигенции. Сделать что-нибудь такое, о чем никто, не дай бог, не должен знать, бояться, что проведают, но самому несказанно гордиться своей смелостью!

— Так ты считаешь, что Вадик правильно поступил с шампанским? — Илона перенесла атаку на мужа.

— Правильно-неправильно, но я жалею, что сам в свое время до такого не додумался! — Михаил Леонидович нежно поцеловал жену.

Илона поняла: воспитательная беседа не складывается.

— Да ну вас. Вадим, ужинать будешь? У нас харчо и язык с кукурузой.

— Харчо не буду — это равносильно супружеской измене. Извини. А язык — да!

— Изменить жене с собственной матерью на гастрономическом фронте — действительно смертный грех, — окончательно увел разговор в безопасное русло Михаил Леонидович, Он уже предвкушал доброе семейное застолье. Тем более, что ему харчо в исполнении Илоны нравилось больше, чем в Ленином.

Глава 10

Вот уже пятнадцать лет Стэн поднимался в шесть утра. Четыре раза в неделю его команда выпускников Гарвардского университета в 6,45 садилась в гребную „восьмерку“ и ровно час гоняла по Потомаку. В любую погоду.

Состояла команда из двенадцати человек. В конце месяцa каждый подавал капитану свой график присутствия на тренировках на следующий месяц. Конечно, случались и неожиданные сбои. Но крайне редко. График, как правило, соблюдался строжайшим образом.

Люди в команде собрались непростые. Четыре сенатора, три конгрессмена и пять юристов, причем один из них член Верховного Суда США. Тех, кто ушел в бизнес, не брали. Этому неписаному правилу стукнуло уже лет сорок.

Если случалось, что на тренировочный день претендовало больше восьми бывших гарвардцев, участника определял капитан команды. Однако американская страсть к четким правилам исключала всякий волюнтаризм с его стороны. Приоритет имел тот, кто раньше закончил университет. По этой причине Стэн мог никогда не волноваться по поводу поддержания своей спортивной формы. Он значился седьмым по году выпуска и для него всегда находилось место в лодке. Не пользоваться такой привилегией было просто невозможно, вот и приходилось, хочешь — не хочешь, вставать в шесть утра. Много лет Стэн и в свободные от спорта дни поднимался в то же время — вошло в привычку.

Нынче Стэн проснулся с ощущением вчерашней заботы. Бывает такое: открываешь глаза и вспоминаешь — вечером не сделал что-то важное. Нет, не забыл, а не смог. И касалось это звонка из нью-йоркского офиса. А звонил Дэвид Строй… Все, вспомнил! Дэвид срочно летит в Москву, куда сумасшедший клиент, которого он обхаживает как невесту-миллионершу, вызывает его на встречу. Причем клиент летит из Парижа, а бедному Дэвиду прямым рейсом через океан. Так о чем же Дэвид просил? Точно! Он не смог заказать гостиницу. Их в Москве, как ему объяснили, приличных всего три, и номера в них давно забронированы. Надо позвонить Вадиму, пусть он что-нибудь придумает. Дэвид звонил в девять вечера, когда в Москве было пять утра. Будить Осипова так рано Стэн постеснялся, Господи! В этой отсталой стране кроме ядерного оружия ничего толком и соорудить-то не смогли, даже гостиницы! Надо надеяться, что Вадим при его мозгах и предприимчивости занимает там достаточно высокое положение. Что-то да устроит.

Стэн быстро умылся, включил кофеварку, нашел в электронной записной книжке телефон Осипова и набрал номер офиса. Сейчас в Москве половина третьего, самый разгар рабочего дня. Вадим должен быть на месте.

Таня Фомочкина, услышав в трубке английскую речь, бойко отвечала „One moment, please!“ и тут же звала к телефону Вадима или Леру. Конечно, мог бы ответить Игорь Стольник, но Таня его не любила. Он все время смотрел на нее жадными голодными глазами и придурковато улыбался. А ей нравился Вадим. Такой недоступный, серьезный, строгий… Он взял трубку и услышал:

— Это Стэн. Как дела, Вадим?

— Прекрасно! Готовлюсь ехать к вам в гости.

— О! А я надеялся — работать!

— Это если у вас хватит клиентов, которым нужна моя работа, — не растерялся Вадим.

— Вот по поводу одного такого сумасшедшего, который намеревается делать бизнес в Союзе, я тебе и звоню, — не остался в долгу Стэн.

— Он не сумасшедший, а дальновидный, — в Вадиме вдруг проснулся патриотизм. — А в какой сфере?

— К сожалению, не в гостиничной. Потому я к тебе и обращаюсь.

— Не понял, — совершенно растерялся Вадим.

Когда Стэн, наконец, объяснил, в чем причина его звонка, Вадиму легче не стало. Никаких реальных возможностей „организовать“ номер в „Национале“ или „Метрополе“ он не имел. Существовал, конечно, еще Центр международной торговли, но эта высота была абсолютна недосягаема. По слухам, туда могли запустить постояльца только с санкции КГБ. Не предлагать же американцу „Золотой колос“ на ВДНХ, где его поселят в одной комнате со знатными трактористами и передовиками-свиноводами?! Туг же выяснилось, что Строй прилетает завтра утром, и у Вадима от полной безысходности само собой вырвалось:

— Так может, он поживет у меня?

— А что, хорошая идея, — обрадовался экзотическому предложению благородный мистер Джонс. — Кстати, Дэвид сэкономит триста долларов в день. В нашей фирме такой тариф для деловых поездок: средняя цена пятизвездочного отеля в Европе.

Вадим собрался было сострить, что возьмет с Дэвида всего по сотне за раскладушку, но сообразил, что не знает, как ее обозвать по-английски. И от шутки отказался.

— Кстати, ему понадобится твоя профессиональная помощь. Не возражаешь, если твою работу мы будет тарифицировать клиенту по сто пятьдесят долларов в час? — будто угадав направление мысли Вадима, поинтересовался Стэн.

— Смотря сколько из этой суммы достанется мне, — Вадим уже привык, что с американцами надо говорить о деньгах безо всякого стеснения и излишней щепетильности.

— Разумеется, все! Правила адвокатской этики в Америке запрещают получать комиссионные за работу привлекаемых адвокатов, — Стэн произнес фразу так серьезно, что Вадим понял: у „америкосов“ своего патриотизма хватает с избытком.

Коллеги закончили разговор чрезвычайно довольные друг другом. Перед Вадимом замаячила перспектива заработать довольно кругленькую сумму, за два дня часов шесть-восемь набежит, а это около тысячи, „плюс-минус“ несколько сотен, а Стэн порадовался, что просьбу Дэвида выполнил, и теперь тот его должник.

Следующие два дня Вадим провел с Дэвидом. С утра до ночи. Не считая одного ужина с кем-то из посольства США, на который Строй отправился в одиночку. Осипов не расстроился, ему вовсе не хотелось светиться в ресторане с американским дипломатом. Наверняка, цээрушником. Теперь, правда, в райком партии за общение с иностранцами не вызывали, но все равно спокойнее было не привлекать лишний раз внимание КГБ.

Освободившись от гостя, Вадим прикинул свой профит. Если считать время, проведенное со Строем, он мог выставить счет за двенадцать часов в первый день (с момента выхода из дома и до возвращения) и девять часов за второй. Назавтра к десяти утра предстояло везти Дэвида в „Шереметьево“, к первому рейсу в Лондон, но за „работу таксистом“ брать деньги, по мнению Вадима, выглядело неприлично. Итак, получался двадцать один час. По сто пятьдесят долларов. Выходило 3150 долларов. Сумасшедшие деньги! А если считать только то время, что он действительно потратил на клиента Строя, то и здесь набегало немало: 11 часов по 150 баксов. Итого — 1650!

„Все-таки надо посоветоваться с Дэвидом“, — решил Вадим. Уж больно не хотелось ему прослыть рвачом. Да и черт его знает, как принято считать оплату у американцев.

Строй пришел из ресторана жутко довольный и слегка пьяненький. С ходу успокоил Вадима: надо выставить счет за все время и дать дисконт пять процентов Тогда радость клиента от получения скидки наверняка перевесит горечь расставания с кругленькой суммой. И Дэвид радостно загоготал. Так смеются только пьяные и только собственным шуткам.

У Лены от перспективы по приезде в Америку получить три тысячи долларов глаза стали квадратными. Машке пообещали сразу после прилета в Вашингтон купить Барби, — просьбами о кукле-мечте она уже проела родителям плешь. Словом, спать все члены семьи Осиповых отправились в радужном настроении.

Такого снегопада в Москве не было уже несколько лет, В половине восьмого утра Вадим стоял у окна и наблюдал, как в свете фонарей с неба на землю опускался белый дождь, отдельных снежинок видно не было, перед ним стояла стена. Живая, переливающаяся всеми красками света, мерцающая, бл и кующая, искрящаяся стена…

Однако Вадима занимала не красота необыкновенного московского утра, а угроза опоздания в аэропорт. Регистрация на лондонский рейс закончится в девять, выезд из дома запланирован на восемь, но при такой погоде за час до „Шереметьева“ можно и не добраться.

Что вскоре и подтвердилось. „Жигули“, „москвичи“, „Волги“ и редкие иномарки ползли по московским улицам, как улитки. Еще не отошедший от вчерашнего застолья, Дэвид безмятежно посапывал на заднем сиденье осиповской „семерки“. Вадим же метался из ряда в ряд в тщетной надежде сэкономить хотя бы несколько минут.

Около станции метро „Аэропорт“, в очередной раз взглянув на часы, Вадим четко понял — шансов успеть к самолету нет никаких. Было уже без пяти девять, а утренняя пробка ничуть не рассасывалась. Даже если допустить, что регистрацию закроют за сорок минут до вылета, а таможню и границу Строй как иностранец проскочит быстро, все равно в запасе оставалось всего двадцать пять минут. При такой скорости движения и такой погоде дай бог доехать до окружной!

Вадим включил поворотник и притерся к тротуару. Дэвид проснулся, как это всегда случается с задремавшим в машине, стоит ей остановиться.

— Ты куда?

— Позвоню министру, чтобы задержали самолет! — мрачно пошутил Осипов. Дэвид, не видя лица Вадима, да еще и спросонок, юмора не понял.

Вадим еле открыл заваленную снегом дверь кабины телефона-автомата.

— Ленк! Кажется, мы в пролете. Я опаздываю сгрузить нашего американского алкаша в самолет. И по-моему, больше сегодня рейсов на Лондон нет. Так что постельное белье его не стирай.

— Да я уже собрала, — растерянно отозвалась Лена.

— Не страшно. В „стиралку“ не клади. Я позвоню, — Вадим повесил трубку.

— Ну, что? — поинтересовался Дэвид, как только Вадим сел в машину и завел двигатель.

— Все необходимые распоряжения дал! — еще более мрачно ухмыльнулся Вадим.

С заднего сиденья раздалось сдавленное „Вау!“

Когда ровно в десять Вадим с Дэвидом ворвались в здание аэропорта, то первым, на что оба воззрились, было табло. Напротив лондонского рейса красовалось: 11–00. А еще правее — „Задержан“.

Молча оба бросились к таможенной стойке. Очередь, услышав, что они опаздывают на рейс, отступила без споров. Таможенник взял в руки американский паспорт и сразу потерял к пассажиру всякий интерес — пропустил окончательно протрезвевшего Строя, не издав ни звука. Дальше Вадим идти не имел права. Но дождался, пока не увидел, что пограничники тоже пропустили Дэвида без проблем.

„Теперь успеет!“ — успокоился Вадим и бодро направился на поиски исправного телефона-автомата, позвонить Лене и сообщить, что постельное белье гостя можно отправлять в стирку.

Время полета ушло у Строя на анализ ситуации. Неужели в этом странном государстве положение адвоката более престижно и уважаемо, чем в его родной Америке? Ведь как иначе можно расценить тот факт, что по звонку пусть и очень известного, но всего лишь юриста, не партийного функционера, не государственного чиновника, а просто адвоката, министр транспорта дает распоряжение задержать вылет рейса на целый час?! А может, Осипов все-таки генерал КГБ? Или, как минимум, полковник? Тогда все ясно. Тогда следует признать другой факт: американские адвокаты более уважаемы в своей стране, чем в этой, которая только объявила о планах построить правовое государство. Хотя какое же это правовое государство, если даже самолеты здесь летают не по расписанию, а по указаниям министра?

Начальник „Шереметьева-2“ был очень доволен. Все рейсы в Европу и Северную Америку, несмотря на снегопад и обледенение полосы, уходили с очень небольшой задержкой. Почти вся уборочная техника, далеко не первой молодости, вышла на линию. Окончательно убитыми оказались только три снегоуборщика из семи. Да еще, слава тебе, господи, вчера наконец завезли бензин. Страшно сказать, но всю последнюю неделю горючего не было ни грамма. И пойди снег на два дня раньше…

— Мы партнеры с тобой или как? — Саша набросился на Вадима, едва тот вошел в офис.

Само появление Саши в Пассаже вызвало удивление. Да еще такой тон. Это вместо его обычного бодрого: „Привет!“

— А что случилось?

— Ты два дня носился со Строем. Тебе даже в голову не пришло поделиться работой с кем-то из партнеров. Это жлобство! — Саша и вправду был сильно зол.

Вадим почувствовал запах перегара.

— Ты что, выпил?

— А я всегда „выпил“, — передразнил Вадима Саша. — С такими партнерами, как ты, „невыпивши“ жить невозможно!

— И с каким же партнером ты выпил?

— А тебе-то что? — В голосе Саши звучал неприкрытый вызов. — С Кашлинским. Он хотя бы к людям по-человечески относится, а не гребет все под себя.

— При том, какой он юрист, ему особо-то и грести нечего, — начал заводиться Вадим.

— А я, по твоему, тоже говно юрист? И Юля говно? И дядя Марлен?!

У Вадима возникло сильное желание выдать Саше по полной программе, — сказать, что деньги надо уметь зарабатывать, а не выклянчивать. Что хватит ездить на его горбу. Что Марлен не говорит по-английски. Что ни Юли, ни Кашлинского американцы не знают. Но он сдержался. Накануне отъезда лишний конфликт затевать не стоило. Гораздо важнее было понять, кто стоит за Сашиным визитом — это его инициатива, или напоившего приятеля в очередной раз Леши Кашлинского? В последнее время тот резко активизировал свою роль в семье Марлена.

— Саш, успокойся. Никто не говно. Американцы знают только тебя и меня. Почему Стэн позвонил именно мне, не знаю. Исходя из того, что он спрашивал о тебе, где ты, все ли в порядке, допускаю, что он просто до тебя не дозвонился. Ты во вторник днем в офисе у Аксельбанта был?

— Нет, — растерялся Саша.

— А телефон у вас работал?

— Работал.

— А в обед, ты уверен, что кто-то на телефоне был?

— Ну откуда я могу знать? — Саша растерялся окончательно и даже стал испытывать неловкость от того, что зря наехал на Осипова.

— Ну и я откуда могу знать, почему Стэн поручил заниматься Дэвидом именно мне? — перешел в атаку Вадим.

— Но ты мог хотя бы сообщить!

— Когда? Я только что сгрузил его в аэропорт.

— Разумно. Извини, — вконец остыл Саша.

— Сашк, скажи честно, кто тебя накрутил? — как можно дружелюбнее поинтересовался Вадим.

— Какое это имеет значение?

— А такое; если это Леша, то тебе придется понять, что он просто старается нас поссорить.

— Это-то я понимаю. Хуже, что он настроил против тебя дядю Марлена. А еще, я от своей мамы знаю, тетя Маша на тебя дико злая.

— Она-то за что? — искренне удивился Вадим.

— Ну, видимо, она рассчитывала, что ты на Юльке женишься. Хотя я им еще полгода назад говорил, что от Ленки ты не уйдешь. Я это в Америке окончательно понял.

Вадим оторопел. Вот уж чего он никак не ожидал: оказывается, его роман с Юлей открыто обсуждался в семье Марлена, там строили свои планы, его судьбу решали другие люди! Вадим почувствовал, как в нем закипает звериная ярость. Надо было себя сдержать. Любой ценой.

— А теперь Мария Ивановна строит планы в отношении Леши?

— Ну ее можно понять. Юлька в девках засиделась, — Саша вдруг рассмеялся открыто, по-дружески. — Но я на твоей стороне. Семья и дружба — превыше всего!

Вадиму захотелось чем-то обрадовать этого большого наивного ребенка.

— Да, кстати, знаю, что тебя это мало волнует, а вот Леше передай: работал я бесплатно. Это так, для успокоения наших корыстолюбцев.

— Правда? — обрадовался Саша.

— Нет, блин, я тебе врать стану!.

Настроение после ухода Саши было отвратительное. Мало того, что пришлось солгать, в принципе делать это было неприятно, так еще и окончательно высветилась перспектива серьезной борьбы с кланом Марлена. Да что там борьбы! Грядет война на выживание!

Размышления Вадима крутились вокруг банального вопроса: „Почему все так несправедливо устроено?“ Он помог Сашке бросить пить, придумал фирму, привил любовь к адвокатской профессии Юле. В конце концов, сыграл немаловажную роль в избрании Марлена председателем Президиума Московской коллегии. А теперь все семейство крысится на него, пытается подчинить себе. Больше того, хотят отобрать у него даже часть его фирмы. Не верится, что все дело в деньгах. У Марлена денег — море.

Значит, что-то еще. Самолюбие? Марлен и его жена не могут пережить, что он удачливее, работоспособнее, чем их дочь и племянник? Но это не его вина, а их. Не так воспитали. Слишком баловали. Чересчур много давали „на блюдечке с голубой каемочкой“. Он с Машкой поступит иначе. Пусть всего добивается сама. Страховать он дочь будет, чуть подталкивать — тоже. Но ничего в готовом виде она от него не получит. Для ее же пользы.

И тут Вадим вспомнил про Парло. Бесспорно — лучший на сегодня адвокат коллегии. Звезда всесоюзного масштаба. А сколько про него сплетен ходит? И алкоголик, и бабник, и со следователями договаривается, и в КГБ стучит. Ясно, что все это бред. Но почему его коллегам надо так усиленно всю эту чушь обсуждать? Да потому, что иначе его успех придется признать своей неудачей. А так — все прекрасно. Да, он более известен, у него шире клиентура, он больше зарабатывает, зато…

Впрочем, всюду то же самое. Вадим вспомнил, как мама всегда старалась пресечь разговоры о режиссерах и актерах, если они возникали среди гостей. Илона Соломоновна терпеть не могла сплетен вообще, но про людей известных, — особенно. И дело было даже не в том, что она полагала неинтеллигентным обсуждать кого-то „за глаза“. Она считала, что причиной таких пересудов является только одно — зависть! А зависть чувство деструктивное. Разлагающее. Михаил Леонидович спорил с женой, говорил: „Зависть — двигатель прогресса“. Если люди не будут завидовать друг другу, исчезнет стимул добиваться чего-то еще, двигаться вперед.

Споры эти продолжались в семье, сколько Вадим себя помнил. Он склонялся на сторону отца. Если бы не одно „но“. Сам Михаил Леонидович зависти был лишен начисто!

Вадим тоже не умел завидовать. Если кто-то добивался большего, чем он сам, его не глодали обида, досада, раздражение на везунчика. Вадим пытался понять, как он это сделал и как добиться самому того же. Нет, досада все-таки появлялась. Но не на того, кто сумел, а на себя.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Вадим решил заехать по дороге домой в свой любимый магазин „Морозко“. Тот располагался рядом с метро „Профсоюзная“, был не очень широко известен в Москве, но народу там всегда толпилось прилично. Продавались в „Морозко“ польские замороженные фрукты и овощи. Вадим слышал, что скоро откроют еще один где-то на севере столицы. Так что, судя по всему, торговля шла успешно. Хотя цены в магазине бросовыми никак не назовешь.

Зато какое ждало блаженство: в середине зимы поставить на стол клубнику, вишню, сливу! А иногда появлялась даже малина, что напоминало о времени, проведенном в Вашингтоне. Вадим как-то раз даже пошутил в разговоре с Леной: „Если до перестройки у нас малины зимой вообще не было, то теперь разница с Америкой только в том, что у них она свежая, а у нас замороженная. То есть мы вышли на однокоренной образ жизни!“ Лена грустно ухмыльнулась: „Принципиальная разница в том, что мы вообще — замороженные! Во всем!“ Вадим стал спорить, наоборот, в Союзе все так быстро меняется. Это они — замороженные, у них все стабильно и без колебаний. Лена махнула рукой, понимая, что оптимизм Вадима неизлечим, и демонстративно пошла к раковине мыть гору посуды. Выразительный взгляд жены напомнил Вадиму о ее несбыточной мечте — посудомоечной машине. Он замолчал.

Когда, отстояв полчаса в очереди, Вадим, наконец, добрался до дома и вывалил на кухонный стол пакеты с „заморозкой“, жена начала ворчать:

— Ну куда ты столько накупил? Нам через неделю уезжать, а тут на месяц запас!

— Ничего, что не съедим, то родителям раздадим, — слабо защищался Вадим.

— Мам, — вмешалась Машка, — зато теперь у нас прибавилось еще семь пакетов. Ты же сама говорила, что всего два осталось.

— Дороговато пакеты выходят, — не оценила Лена Машкин миротворческий порыв.

— Вот только о деньгах — не парься, — Вадим обрадовался, что тема перекочевала в его зону ответственности. — Этого у нас достаточно!

— Тебя просит Марлен, — позвала Лена из гостиной. Вадим заканчивал ужинать.

— Скажи, я перезвоню. Он дома или на работе?

Вадим не был готов к разговору. Вряд ли Марлен задался целью погасить напряженность. Даже если Саша и сообщил ему, что Вадим на американцах ничего не заработал. Значит, как минимум, хочет устроить разбор полетов — почему не сообщил, почему не рассказал, почему не доложил? Обойдется! А может, что-то, не связанное с приездом Дэвида? Да все равно радости беседа не добавит.

Вадим доел, выкурил сигарету и пошел звонить Марлену. Тот уже приехал домой, потому торопиться не было необходимости. Но, с другой стороны, пребывать в неведении, что понадобилось Председателю Президиума, тоже не хотелось.

— Искали, гражданин начальник?

— Да, Вадим Михайлович, искал. Приятно удивлен, что вы уже дома. Я думал, вы на своей фирме ночуете.

— На нашей, Марлен Исаакович. Даже больше вашей, чем моей.

— Ну вы-то знаете, что это не так.Но меня такое положение вещей вполне устраивает. Пока вы честно себя ведете. Однако, я не по поводу фирмы звоню.

— На меня поступило частное определение из суда? — Вадим по-прежнему старался под держивать легкий тон разговора.

— А вот это практически невозможно. Вы же там не бываете, — то ли Марлен шутил, то ли говорил серьезно, понять Вадим не сумел.

— Да все на хозяйстве, да на хозяйстве. Чтобы вы не могли спросить: „А в лавке кто?“

— Насколько я помню этот анекдот, такой вопрос задал старый еврей, когда вся родня собралась вокруг его смертного одра. Так я пока умирать не собираюсь, — Марлен как-то по-стариковски хохотнул, но тут же оборвал смешок. — Ладно, к делу. Что вы думаете по поводу параллельных коллегий?

С этой проблемой Вадим был, разумеется, хорошо знаком. Министерство юстиции разрабатывало новый проект закона об адвокатуре. Адвокатам он не нравился. Их поддерживал один из членов Политбюро ЦК КПСС, Лукьянов, сам юрист, и поговаривали, что толковый. Минюст же пёр свиньей, имея за спиной и Генеральную прокуратуру Союза, и нескольких членов Политбюро из старой гвардии. Горбачев, как всегда, не мог определиться, полагая, что ситуация сама как-нибудь разрешится. По крайней мере, так говорили: Вот она и стала „разрешаться“. В воздухе носилась идея о создании параллельных коллегий адвокатов. Правовым кооперативам становилось тесно в рамках их кооперативного статуса. Они хотели получить право выхода в суд. Пока в суде интересы сторон могли представлять только адвокаты. Это были их основные деньги. Адвокатура оставалась весьма замкнутой организацией, кооператоров туда практически не принимали.

По мнению Вадима, ситуация сложилась тупиковая. Если адвокаты согласятся на новый закон, они полностью попадают в зависимость от Министерства юстиции. Президиумы коллегий утрачивают свое значение. Вопросы приема и исключения из коллегий, дисциплинарной ответственности адвокатов фактически переходят в ведение областных управлений юстиции. Это — конец адвокатуры.

С другой стороны, создание параллельных коллегий породит конкуренцию. Мало того, что разрушалось монопольное положение адвокатов, это еще и означало, что Президиумы опять-таки утрачивают свое значение. В каждой области могли появиться несколько коллегий, и любого юриста готова была принять если не „классическая“, то „перпендикулярная“ коллегия. Название „перпендикулярная“ придумал Марлен и очень этим гордился.

— Вы знаете мою позицию, Марлен Исаакович. Сталин, когда его спрашивали, какой уклон хуже — правый или левый — отвечал: „Оба хуже!“

— И, тем не менее, из двух зол выбирают меньшее.

— Меньшее, на мой взгляд, плохой закон об адвокатуре. Понимаете, если будут созданы параллельные коллегии, то они самим уровнем своей работы обрушат престиж всей адвокатуры в целом. И им будет плохо, и нам. И тогда с учетом отношения к адвокатам в обществе, а оно будет формироваться именно „перпендикулярами“, можно будет принять любой закон об адвокатуре. Никто и не пикнет. И Лукьянов поддержать нас не сможет.

— Меня радует, что вы наконец научились отступать, — голос Марлена звучал раздраженно. — Жаль только, что так и не поняли, в чем уступать можно, а в чем нет!

— Вы спросили мое мнение, я ответил, — Вадим перестал понимать, чего Марлен хочет? Чтобы он просто ему подпевал? Зачем это при его фактически диктаторском положении в коллегии?

— Я хотел просить вас выступить на совещании в Минюсте. Вы были на стажировке в США. Могли бы рассказать, что там никаких „перпендикулярных“ коллегий нет и быть не может.

— Это — пожалуйста, — теперь стало ясно, зачем звонил бывший патрон Вадима. Ему, наконец, понадобилась его, Осипова, помощь. — Я могу и о законодательстве, и об адвокатуре рассказать. Мало не покажется.

— Вам никогда мало не кажется. Мне представляется, что об этом стоит рассказать Саше. Он, если помните, тоже в Америке был.

— Прекрасно! Я только „за“! А когда совещание? Я же уезжаю.

— Вы меня действительно считаете старым маразматиком? — Марлен не скрывал, что сильно раздражен. Вадим только не мог понять, чем. — Я помню, что вы уезжаете четвертого. Совещание второго.

— Ну, тогда нет проблем.

— Привет отцу, — Марлен положил трубку.

* * *

Когда Вадим пересказал Лене разговор, она ни на секунду не усомнилась в причине раздражения Марлена. Тому крайне неприятно обращаться к Вадиму с просьбой, а обойтись без него он не может. Вадим был вынужден согласиться с женой. А ему так хотелось мира. Ему так тяжко стало жить в постоянной борьбе. Тем более с семьей Марлена, который столько для него сделал в начале карьеры. И с Сашкой, человеком, так поддержавшим его в Штатах. Да еще Юля…

Утром Осипов приехал на фирму в настроении еще более скверном, чем накануне вечером. Предстояла встреча с очень перспективным клиентом, которого, если и удастся заарканить, то, как это ни обидно, придется сразу кому-то передать. Через несколько дней отъезд в США, что поделаешь!

Просьба клиента, достаточно известного кооператора, Вадима удивила и озадачила. Надо было написать устав и учредительный договор коммерческого банка. Вадим, разумеется, успел прочесть Постановления Совмина и ЦК КПСС, разрешающие, при массе ограничений, создавать частные банки. Но он никак не ожидал, что среди солидных кооператоров найдутся люди со столь сильной авантюрной жилкой, что рискнут ринуться в эту, как он понимал, ловушку.

Ассоциация всего происходящего с НЭПом для Осипова была очевидна. Власть полностью потеряла контроль над экономикой: пустые прилавки, тотальный дефицит, первые, но уже многочисленные нищие на улицах — всё, как в начале двадцатых годов. Алгоритм поведения власти тот же. Дать людям немного подзаработать, наполнить магазины хоть чем-нибудь и потом, естественно, все отобрать.

Банковская сфера являлась именно тем инструментом, при помощи которого можно было в одночасье задушить кооператоров и цеховиков. Поверить, что государство ослабит гайки именно в этой области, значило расписаться в полной наивности. Клиент предложил Вадиму выбрать форму гонорара — либо одна десятая доля в уставном капитале и членство в составе учредителей, либо 50 тысяч рублей.

Вадим ответил, не сомневаясь ни минуты: 50 тысяч. Оказаться среди тех, у кого не сегодня, так завтра „люди в кожанках“ начнут отбирать все „награбленное у трудового народа“, ему никак не светило. Да к тому же Осипов точно не верил в успех коммерческих банков, которым придется соревноваться в борьбе за деньги населения со сберегательными кассами. А вот 50 тысяч — сумма вполне конкретная, мало того, огромная. И ее, если, конечно, не быть идиотом и не класть деньги на сберкнижку, не очень-то и отберешь.

Ударили по рукам. Клиент поставил условие: документы должны быть готовы через три дня. Получалось, в день отъезда Вадима. Договорились так: к вечеру 25 тысяч аванса передадут Вадиму. Остаток гонорара — в обмен на документы. Готовую работу клиенту отдаст Михаил Леонидович.

Вадим прикинул, что родителям двадцати пяти тысяч вполне хватит до его возвращения. Тем более, что Михаил Леонидович вел на фирме пару спокойных клиентов и получал за это по три тысячи в месяц. Ну, а не хватит, не проблема. У Автандила лежали на черный день пятнадцать тысяч, у Баковых дома под видом папки с документами еще двадцать, да и с фирмы, от клиентов, которых Осипов передал на обслуживание другим адвокатам, поступало почти по семь тысяч. Вообще-то поступало каждый месяц значительно больше, но доля Вадима укладывалась в эту сумму.

Открытию „сейфа“ у Баковых предшествовала довольно забавная история. Несколько месяцев назад, когда деньги полились рекой и потратить их сразу никакой возможности не представлялось, Вадим посетовал на „тяжелую жизненную ситуацию“, представив жене парадоксальный юмор этой проблемы. Лена же восприняла ее совершенно всерьез.

— А почему ты доверяешь хранение денег Автандилу, своим родителям, но не моим?

— Во-первых, не твоих, а наших! — сразу взъерепенился Вадим.

— Неважно! Зарабатываешь ты, поэтому твоих. Нет, но ты ответь, почему?

— Понимаешь, Леночка, твоя мама и так меня не очень жалует. А если она узнает, сколько я зарабатываю, то справедливое чувство пролетарского гнева…

— Перестань ерничать! Мне обидно.

— Ладно, я что-нибудь придумаю.

И Вадим придумал. Взял шесть больших папок. Набил их всякой ненужной документацией, оставшейся после отработанных дел или ушедших клиентов, вырезал в центре документов окошки, как в детективных фильмах, и положил туда пачки денег. Потом туго перевязал каждую папку бечевкой, концы приклеил к корешкам папок, поверх налепил по маленькой аккуратной бумажке и на каждой расписался. Вскрыть папки, не повредив бумажки с подписью Вадима, было невозможно. Провозился Вадим со всей этой „детективщиной“ часа два. Но результатом остался доволен.

Отдавая папки Владимиру Ильичу, Вадим сообщил, что это архив с документами особо важных клиентов. Именно здесь, в картонном укрытии таятся гарантии его безопасности, и потому хранить их надо особенно тщательно. Вот и получилось, что в доме Баковых нашла приют приличная сумма денег, о чем они сами и не догадывались.

Лена была довольна. Вадим тоже. Баковы — просто счастливы от того, что им доверили такую ценность — архив зятя.

Когда клиент ушел, Осипов подозвал к своему столу Игоря Стольника, передал ему материалы по коммерческому банку, сообщил, что пять тысяч он получит от Михаила Леонидовича, когда сдаст работу, и неожиданно обнаружил, что настроение заметно исправилось.

Однако сомнения, правильный ли вид гонорара он выбрал, донимали. Вадим решил позвонить Самойлову.

— Василий Петрович, здравствуйте. Осипов.

— A-а, Вадим! Добрый день, добрый день!

— Как вы?

— Спасибо. Что у вас?

— Если честно, звоню посоветоваться.

— Всегда к вашим услугам, Вадим Михайлович.

— Василий Петрович, а вот скажите, хотели бы вы, чтобы ваш сын стал одним из учредителей коммерческого банка?

— Это предложение? Не помню, когда я вам столько напакостил, что заслужил такую честь! — Самойлов рассмеялся.

— Задам вопрос не столь персонифицированно, — Вадим подхватил тональность разговора. — Вы верите в будущее коммерческих банков в Союзе?

— Я был рецензентом этого постановления, Вадим, — голос Самойлова сразу стал „академическим“. — Юридически оно абсолютно корректно. Но вы же понимаете, что это не вопрос права, а вопрос политической воли. Если коммерческие банки разовьются — это капитализм. Готова ли власть к такому повороту всерьез, не знаю. И никто не знает. Вы приходите ко мне через недельку, поговорим подробнее.

— Спасибо, но я через два дня улетаю в США на полгода.

— Как раз через полгода ответ и прояснится. А пока — „Храните деньги в сберегательной кассе“!

— Проблема только в том, что в США нет сберегательных касс.

— Мне бы ваши проблемы, — вновь шутливо отозвался Самойлов.

Вадим положил трубку и подумал: „А мне — ваши!“

Глава 11

Поскольку американцы к приезду семьи Осиповых подбирали для них подходящее жилье, тема эта не раз обсуждалась по телефону с Кевином. Тот продолжат работать помощником Стэна. Выяснилось, что приоритеты в данном вопросе у Вадима и Леры разные. Вадим хотел, чтобы апартаменты располагались недалеко от школы и, желательно, в тихом месте. Что-нибудь похожее на Фолке Черч, как в прошлом году. Кевин его отговаривал. Ведь мистер Осипов нынче сам будет оплачивать квартиру. Прежняя стоила две с половиной тысячи долларов в месяц, а что-то попроще вполне можно найти и за полторы.

Аргумент был убийственный. Хотя Вадиму обещали зарплату 10 тысяч долларов в месяц, деньги совершенно неимоверные, лишняя тысяча — все равно сумма слишком серьезная.

Правда, признался Кевин, в таких апартаментах обычно ничего, кроме мебели, нет. То есть сразу после приезда придется купить кастрюли, посуду, чашки, постельное белье. Да что там белье, подушки и одеяла! Но холодильник и телевизор будут, успокоил американский юноша.

Вадим попробовал торговаться, утверждая, что, исходя из договора с фирмой, эти расходы несет американская сторона. Однако все, что он выторговал, свелось к поблажке ал я младшего ассоциатора с зарплатой в полторы тысячи то есть для Леры. Американцы в лице Кевина пообедали взять на себя ее расходы по обустройству. Мало того, Кевин высказал готовность закупить все к ее приезду. А вот мистер Осипов как высокооплачиваемый юрист приобретать необходимое будет на свои. Вадим хотел было добавить к последнем: слову „кровные“, но воздержался, Поизнал про себя, что честнее было бы сказать „халявные“. И согласился, Хотя и с недовольной миной. Но ее-то Кевин увидеть никак не мог.

* * *

Самолет прибыл в аэропорт Даллес в два часа дня. Пока получили вещи, прошли пограничный контроль и добрались наконец до „Хамлет-аппартментс“, на которых остановил свой выбор Кевин, было уже шесть вечера. Лена, пока ехали до дома, переживала, как же они сегодня устроятся спать.

Кевин, мешая русские и английские слова, успокаивал ее, объясняя, что магазин работает до десяти вечера — успеем.

— А ты уверен, что мы сможем купить все, что нам нужно, в одном магазине? — Задала Лена естественный для человека, приехавшего из страны тотального дефицита, вопрос.

— Да, деньги для вас я получать от офис, — Кевин понял Лену на свой, американский лад.

— Это аванс в счет зарплаты? — решил уточнить Вадим.

— Нет. Аванс бюрократы долго писать. Это Стэн дал, — Кевин на минуту задумался, брови сдвинулись к переносице. Но вскоре чело его прояснилось: русские слова встали, как надо. — Вы будете возвращать. Фифти в следующий месяц, фифти — еще один следующий.

Лена не унималась:

— Так ты уверен, что в одном магазине будет все, что нам нужно?

— Шуа! Эбсолютли шуа! Как пит дат, — неожиданно для самого себя вспомнил Кевин русский эквивалент.

Лена покачала головой и тяжело вздохнула. Ну, разумеется, эти мужики, что Кевин, что Вадим, даже не догадываются, сколько всего надо купить, чтобы наладить быт.

Вадим действительно думал о другом. Через пару часов полета заснуть ему не удалось, и он полностью переключился с московской жизни на американскую волну. Только сейчас появилась возможность, а главное, необходимость, разобраться, зачем он, собственно, летит в Вашингтон. Ну, ясное дело, заработать. А еще? Никогда Вадим не мог довольствоваться чисто денежным интересом. Как и много лет назад, он суеверно считал, что у человека, жаждущего только денег, именно их и не будет. Деньги не любят, когда ими сорят или ставят во главу угла.

Так что тогда? Вспомнилось предсмертное напутствие Батыя: Вадим в ответе за всю семью. Значит, если грянет „эвакуация“, как однажды выразилась Лена, то придется перетаскивать в Штаты и Баковых, и обеих бабушек, и собственных родителей. Где-то он слышал, что американцы платят хорошую пенсию тем, кто воевал с фашистами. Значит, Баковы будут хоть как-то обеспечены. А вот весь остальной „кагал“ — на нем. Надо, получается, искать того, кто возьмет его на службу. „Брайан“ не подходит. Они хотят работать с Союзом, значит им беженец ни к чему. А в ином статусе, кроме как беженца, Вадим обосноваться в США не сможет. Хотя есть еще вариант длительного контракта при сохранении советского гражданства. На эту перспективу места лучше „Брайана“ не найти. Другими словами, придется отрабатывать обе версии при всем их глубинном противоречии. „Нет, уж лучше думать о кастрюлях!“ Вадим с завистью взглянул на жену.

Приехали. В офисе жилого комплекса получили ключи от квартиры. Контракт Кевин подписал заранее от имени фирмы. Разгрузились.

Машку оставили дома, включив ей телеканал мультиков, и втроем отправились в „тот самый магазин“.

Добрались быстро, до цели было каких-то три километра. Выяснилось, что Кевин привез чету Осиповых в „Хегтс“. В прошлый приезд Вадим с Леной несколько раз заходили в другой „Хегтс“, на Седьмой улице. Это был шикарный и очень дорогой магазин. Там продавались и одежда, и мебель, и домашняя посуда. Но дорого!

Вадим сам расстроился и заметил, как вытянулось лицо жены. Спросил у Кевина:

— А подешевле магазина поблизости не найдется?

— Все о’кей! Не бойся. Это сток. Здесь все за копейки.

Кевин оказался прав. За полтора часа Осиповы купили постельное белье по десять долларов за комплект, посуду — китайский сервиз на четыре персоны, который обошелся в совсем смешные деньги — семь долларов, кастрюли, электрочайник, вилки-ложки, мыло, шампунь и далее по нескончаемому списку, который Лена заготовила еще в Москве. Больше всего Вадима позабавил пункт „чайное ситечко“. „Ну чистая мадам Грицацуева!“ — про себя усмехнулся Вадим и тут же вспомнил Леру, которая всегда ассоциировалась у него с этим персонажем. „Как они там устроились в Нью-Йорке? Надо бы позвонить, когда вернемся. Хотя нет, лучше позвоню завтра из офиса бесплатно!“ Вадим переключался на американские стандарты. Здесь все подчинялось только одному закону — экономь, на чем можешь. А не можешь — откажись. Вспомнилась очередь в метро в ожидании окончания „дорогого времени“… Да, все это казалось ему просто дичью чуть больше года назад. Сегодня он понимает Америку.

— Вадь, кофейник покупаем?

— А сколько?

— Двенадцать долларов.

— Обойдемся. В кастрюльке сварим. И так уже набрали три тележки.

— Ладно, надо будет, потом купим, — смирилась Лена.

На кассе выяснилось, что „размер катастрофы“ не так уж велик. Кругом-бегом, даже вместе с вожделенной Барби все стоило меньше двухсот долларов. И это с учетом микроволновой печи, трех огромных банок кофе „Максвелл“, по полкило каждая, порошка для посудомоечной машины и прочей „химии“. Вадим отметил, как экономно тратила деньги его жена, Хотя, конечно, кое в чем она не могла себе отказать. Губочки для посуды, разноцветные, яркие, как детские игрушки, продавались и по одной, и упаковкой по пять штук. Лена купила две упаковки! Вадим промолчал. Как она на них смотрела! Это, конечно, не ванна шампанского, но тоже радость. Заслужила…

После „Хегтса“, набив машину Кевина под завязку, вспомнили, что продуктов-то дома вообще нет. Разумеется, кроме колбасы и черной икры, привезенных из Союза. Решили зайти в супермаркет, благо он находился хоть и не на той же, а на соседней „плазе“, но все равно недалеко.

В Москве Вадим с Леной часто вспоминали американские „плазы“. Как правило, эти огромные площади располагались на пересечении нескольких загородных дорог. Гигантскую автомобильную парковку, каких в Союзе и в помине не было, окружали одно — и двухэтажные строения. В них помещались химчистка, которую, как правило, держали китайцы, магазин автозапчастей, канцелярский магазин с поздравительными открытками, оберточной бумагой для подарков, конвертами и еще кучей всякой бумажной мелочи.

Центром площади, так сказать, „плазообразующим“ объектом всегда выступал большой универмаг. Десятки, а бывало даже сотни фирм, вели торговлю в небольших по площади секциях. Но случалось и иначе. Вадим помнил универмаг, который поделили между собой три фирмы, занявшие фактически по целому этажу. Но все равно еще пара десятков фирмочек примостилась в переходах, боковых коридорчиках и закуточках.

Обязательным атрибутом любой „плазы“ был супермаркет. Либо „Джаинт“, и тогда вся „плаза“ считалась дорогой, либо <Шоперс», и тогда здесь, в основном, отоваривались негры и латиносы.

В «Джаинте» и «Шоперсе» продавалось практически одно и тоже. По крайней мере, Лена не находила в их ассортименте никакой разницы. Ну, может, «Джаинт» предлагал чуть больше расфасованных продуктов. А в «Шоперсе» значительно больше места, чем у конкурентов, занимал отдел, где продавали товары огромными упаковками, видимо, в расчете на состав семей традиционных покупателей именно этой сети.

Очевидное различие двух супермаркетов обнаруживалось у кассы. В «Джаинте» тебе бесплатно упаковывали продукты в фирменные пакеты с ручками — мечта любой советской домохозяйки, а в «Шоперсе» законы были суровее. Сначала кассир задавала вопрос: «Пластиковый или бумажный?» Покупатель должен был выбрать не только вид пакетов, но и назвать их количество. Причем цена не разнилась — 3 цента. Но пойди прикинь, сколько пакетов понадобится, когда перед тобой полная тележка покупок? Хотя, с другой стороны, паковать-то все придется самому. Кто ж кроме тебя знает, как ты распихаешь свое добро по пакетам.

Кевин сказал, что в «Шоперсе» против «Джаинта» можно сэкономить процентов тридцать-сорок. За месяц набегала довольно приличная сумма. Но ездил он не в тот «Шоперс», что был в его районе, а в бедные кварталы. Сложность положения Кевина заключалась в том, что как юрист-ассистент крупной адвокатской фирмы, он обязан был жить в достаточно престижном районе. Там же обитали и многие люди, с которыми он встречался по работе. Так вот, «засветиться» в «Шоперсе» никому не хотелось. Над тобой точно стали бы подшучивать — нарушаешь этикет. Поэтому, если хочешь экономить на продуктах, придется ехать в район победнее, где «тебе подобные» не селятся.

Разумеется, следуя законам жанра, именно в «Шоперсе» ты и встречаешь «себе подобных», которые рассуждают точно так же и едут за продуктами в непрестижные районы. Однако в этой ситуации начинал действовать пакт о неразглашении — ты молчишь про меня, я про тебя.

— А ты здороваешься со знакомыми, если встречаешь их в «Шоперсе»? — поинтересовался Вадим.

— Нет. Мы друг друга не замечаем.

— Точь-в-точь как в туалете, — прокомментировала Лена.

Вадим хотел было провозгласить: «Вот оно, чисто американское лицемерие!» — но промолчал. Он забыл, как по-английски будет «лицемерие», а Кевин наверняка не знал этого слова по-русски. Жаль!

При входе в магазин Кевин взял какую-то брошюрку и быстро стал ее просматривать. Вадим заглянул через плечо. Картинки с баночками, пакетиками, куриными ножками и упаковками мяса перемежались изображениями фруктов, компотов, соков и йогуртов. Под каждым стояла цена, напечатанная черным шрифтом и зачеркнутая крест-накрест двумя жирными линиями, а рядом красовалось меньшее число, но уже красное! Кевин объяснил — это рекламка с перечнем всех скидок на неделю. «Своеобразное преломление в американском варианте русского выражения „красная цена“», — Вадиму понравилось собственное открытие.

Вместе с Кевином Осиповы быстренько пробежались по отделам, закупая все необходимое для начала хозяйства — от лаврового листа и соли до туалетной бумаги. Продукты на «текущий момент» Кевин разрешил покупать только из дисконтного списка. Лена поморщилась, но спорить не стала. Просто устала с дороги и хотела быстрее домой. Единственным, от чего она не отступила, был бананово-клубничный йогурт, по которому Машка сохла еще с того времени, когда Вадим впервые привез его из Финляндии. Возражения Кевина, что сегодня скидка на черничный йогурт, Лена проигнорировала.

Вадим попробовал встать на сторону американского помощника. Но не из экономии. Пока Лена искала нужный ей экзотический молочный продукт, Вадим успел насчитать тридцать два вида йогуртов. И это при том, что один из стеллажей-холодильников остался его вниманием не охваченным.

— Ленк! Все равно надо со временем все попробовать. Просто ради интереса. Какая разница, с какого начинать?

— Маша любит этот! — Тон Лены явно свидетельствовал о том, что дальнейшие препирательства бессмысленны.

Маша буквально впилась в мультики. Родители еле оттащили ее от телевизора поужинать, да и то с помощью Барби.

С такой скоростью дочь в Москве не ела никогда. Стимула не было — Барби отсутствовала, по телевизору ничего для нее интересного вечером не показывали, а торопиться в постель в ее привычки не входило.

Между тем, Кевину с Вадимом предстояло наметить планы на завтра. Дел навалилась масса. Правда, умница Кевин успел многое подготовить. Причем многое из того, о чем Вадим с Леной даже не задумывались.

По собственной инициативе он записал Машу в «юниор скул», среднюю школу, куда в свои тринадцать лет она должна была ходить согласно американским законам. Осиповы предполагали, что Маша станет посещать посольскую школу. Об американской и не помышляли. Оказывается, поскольку Вадим получил рабочую визу, его дочь имела право учиться за счет государства. Конечно, муниципальная школа — не частная, там учатся в основном дети людей малоимущих, но что поделаешь… Платить за полгода обучения в частной школе Вадим не собирался. Баловство!

Лена засомневалась. Две школы — не многовато ли для дочери? Но та сама разрешила все сомнения:

— А английский я где выучу? Настоящий английский?

— Думаешь, потянешь? — больше из педагогических соображений поинтересовался Вадим.

— А кто в студенческие годы три работы тянул? — с вызовом откликнулась Маша.

— Так тому и быть! — не дав слова Лене, уже набравшей воздуха, чтобы отчитать дочь за наглый тон, подвел итог Вадим.

Следующая проблема — покупка автомобиля. Уже в прошлую поездку Вадиму стало ясно, что без машины здесь жить нельзя. Тем более теперь, когда до метро придется добираться на автобусе.

Кевин захватил специальный журнал, где публиковались объявления о продаже сотен, если не тысяч автомобилей. Номер был свежий, поэтому шанс, что объявленное и есть сущее, представлялся весьма весомым. Мало того, выяснилось, что Кевин обзвонил десятка два продавцов и предложил Вадиму на выбор пять, с его точки зрения, наиболее подходящих вариантов.

Ни Вадим, ни тем более Лена, ничего не понимали в американских машинах. Выбор, как ни странно, сделала Маша:

— А какая из них самая большая?

— Пожалуй, «Бьюик Ригал» восемьдесят шестого года. Но она берет очень много бензина, — для истинного американского юноши разбираться в машинах было делом чести.

— И сколько за нее просят? — прагматично поинтересовалась Лена.

— Две тысячи триста долларов. Но думаю, можно получить дисконт до двух тысяч.

После этого Кевин подвергся десятиминутному допросу: Вадим выяснял, чем же хорош именно этот автомобиль. Возникли проблемы — автомобильная терминология на иностранном языке не была коньком ни для истца, ни для ответчика. Пришлось рисовать агрегаты машины на бумаге. Первой расхохоталась Маша, к ней присоединилась Лена, а вскоре и Кевин с Вадимом покатывались со смеху от собственной изобретательности при выяснении вопроса о месторасположении запасного колеса, количестве оборотов двигателя и его мощности в лошадиных силах. Форма общения явно доминировала над важностью содержания разговора.

— А где мы деньги на машину возьмем? — прервала веселье взрослых Маша.

— Лоун от фирмы, — откликнулся Кевин.

— Может, нарисуешь, что это такое? — предложила Лена.

Кевин напрягся. Погрыз кончик ручки, точь-в-точь как это делают студенты в Союзе, а потом быстро стал чертить. Сначала он изобразил два кружочка и обозначил их «я» и «ты». Потом от «я» провел стрелку к «ты» и над ней написал «3000$». Затем под линией поставил «02/04/91».

— Что это за дата? — Лена ткнула пальцем в цифры.

— Сегодня. Четвертое февраля девяносто первого года.

— Американцы пишут сначала месяц, потом число, потом год, — проявил осведомленность Вадим. Кевин радостно закивал.

Покончив с первым рисунком, Кевин правее изобразил те же самые кружочки, но только теперь стрелка шла от «ты» к «я». И дата под чертой стояла другая — 04/04/91.

— Через два месяц вернуть, — пояснил Кевин. — Без процентов. Фирма не имеет права кредитовать сотрудников под проценты. Это — закон.

— Так «лоун» — это кредит?! — Машин смех поддержали взрослые. Оказывается, все так просто!

Глава 12

Прошла неделя. Каждое утро, отправляясь на работу, Вадим с восхищением оглядывал свой «Бьюик». Особую радость доставлял багажник. В нем было пусто. Ни набора инструментов, ни канистр с бензином, ни буксировочного троса, ни насоса. Пустота! Даже странная запаска, много меньше но размеру стандартного колеса, пряталась в пол багажника, и ее не было видно.

Когда Вадим с Кевином забирали автомобиль у прежнего владельца, Вадим поинтересовался, где же инструменты, трос и прочие постоянные обитатели багажника. Продавец не сразу понял, о чем речь. Кевин объяснил, что в Советском Союзе автосервис не очень развит, и советские люди привыкли ремонтировать свои машины сами. Вадим с гордостью посмотрел на продавца, но встретив его взгляд, полный сострадания, понял, что тупоголовый «америкос» не понимает всей прелести независимости от чужих услуг. Повисла пауза. Вадим решил, что хватит, должное впечатление на продавца он произвел.

— Кевин, а где можно купить канистры для бензина?

— Зачем? — проявил несвойственное деликатным американцам любопытство продавец.

— Чтобы не остаться без бензина в самый неподходящий момент! — вразумил невежду-иностранца гордый советский человек.

Кевин, изучавший не только русский язык, но и предмет, который у нас назвали бы «страноведением», знал, что в Союзе бензин — дефицит. Правда, каким образом в стране, добывающей неимоверное количество нефти, людям может не хватать бензина, он не понимал. Но о факте был наслышан. Об этом и в газетах часто писали.

— Вадим! У нас бензоколонки работают круглосуточно и есть на каждом углу.

— У нас тоже! — все еще преисполненный патриотизма, с вызовом отозвался Вадим.

— Но у нас там еще и бензин продают всегда!

Патриотическая эстафета перешла к Кевину. Ему и самому многое не нравилось в его стране. Например то, что он вынужден был взять огромный кредит в сорок тысяч долларов на обучение не в самом дорогом юридическом колледже, И впереди маячила «low school», то есть еще минимум пятьдесят тысяч. А Вадим, он сам рассказывал, получил бесплатное образование. И в школе, и в институте. У Кевина четверть зарплаты шла на медицинскую страховку. Вынь да положь! А Вадим о ней и не слыхивал. Но бензин, если не налетел ураган или город не завалило снегом, что в Вашингтоне раз в год, да случалось, был всегда!

Вадим не нашелся, что ответить. За полмесяца он не успел забыть, как раз в неделю ему, известному московскому адвокату, приходилось в два часа ночи, когда обэхээсэсники уже спят, приезжать к знакомой «королеве бензоколонки» и заливать полный бак плюс минимум пять двадцатилитровых канистр. Причем из красной «казенной» колонки, поскольку в желтой, для частников, бензин появлялся в лучшем случае под выходные, и очередь выстраивалась часа на три-четыре. Кроме того, на колонке для частников наполнять больше, чем одну канистру, не разрешалось. И сама очередь куда лучше, чем доблестные сотрудники ОБХСС, следила за строгим соблюдением этого правила.

Девочки на бензоколонках имели неплохой доход. Они покупали талоны на бензин у водителей автобусов, которые, в свою очередь, приобретали их у начальников колонн на автобазах. А те, списывая лишние талоны на ненаезженные километры, делились дивидендами с директорами автобусных парков. Этими талонами девочки отчитывались за бензин, проданный «налево» частникам, но уже по ценам много выше, чем для государственного транспорта. Конечно, кое-что приходилось отстегивать проверяющим всех уровней и ведомств, да и самим обэхээсэсникам, разумеется. Но все равно, оставалось прилично. И все были довольны. Вадим тоже. Потому что и у него, и у Лены, и у Михаила Леонидовича бензин не переводился.

Впрочем, такая система стала большим шагом вперед. Когда Вадим ездил еще на «москвиче», потреблявшем семьдесят шестой бензин, сливать топливо приходилось у грузовиков. Стоишь в любую погоду на обочине, голосуешь, заманивая какой-нибудь «ЗИЛ» или «Газ», отсасываешь через шланг, порой успевая прилично нахлебаться, бензин из его бака в свою канистру — вот это было тяжко. А нынче — раз в неделю, ночью… Пустяки!

Уже дважды после покупки «быоика» Вадим заправлялся на «газ-стейшен». Оба раза даже до пистолета не дотронулся. Подбегали мальчики в фирменных комбинезонах, вежливо спрашивали, какой нужен бензин, и все за него делали. Он только деньги платил и оставлял им чаевые, центов пятьдесят. Бензин был, а удовольствия — никакого!

Закончив очередной осмотр красавца «бьюика», Вадим степенно расположился в салоне, повернул ключ, и мотор еле слышно заурчал. В какой уж раз Вадим провел ладонью по обивке. Синий велюр, мягкий, ласковый на ощупь. Да, это не кожзаменитель его «жигулей». Что правда, то правда.

За последнюю неделю жизнь как-то наладилась. За Машей каждое утро секунда в секунду подъезжал огромный желтый школьный автобус, собиравший детей по домам, и отвозил в «Хамлет юниор скул». В основном там учились негры и латинос, но было и несколько белых детей. Машке все нравилось, в школу она рвалась, а придя домой много рассказывала о необычных привычках американских одноклассников. Все это Вадима не очень интересовало, но вот вооруженные охранники на входе и сетчатый забор, метра три высотой, опоясывавший территорию школьного двора и спортивных площадок, Вадима насторожили. «Значит, в американских школах не так уж безопасно», — сделал вывод Вадим, но пугать своих девушек не стал.

С директором посольской школы легко договорились, что два раза в неделю Маша будет приходить к ним, а три дня — к американцам. «Наша» школа требовала соблюдения двух условий — наличия у родителей советского паспорта и согласия начальника службы безопасности. Когда Вадим с Леной приехали в посольство на встречу с директором школы, начальника отдела безопасности на месте не оказалось. Извиняющимся тоном директор сообщила, что придется приехать еще раз. Но документы она покажет ему заранее. Так что, ненадолго. Но еще раз.

На следующий день директриса сама позвонила Вадиму на работу и, не скрывая удивления, сообщила, что «безопасник» дал согласие — девочку примем без его беседы с родителями. Только по документам. Такое случилось впервые за три года работы «безопасника» в Вашингтоне.

— Вы его знаете? — поинтересовалась директриса.

— Я его нет, он меня — да! — с кривой ухмылкой ответил Вадим, вспомнив встречу с этим деятелем год назад, на приеме в посольстве по случаю начала стажировки.

Лена тоже как-то освоилась. Точнее, начала. В квартире она навела полный порядок. По газетам решила подобрать для себя курсы английского. Их было множество, но найти Лена хотела такие, до которых удобно добираться городским транспортом. Кроме того, она уже полностью освоила «ближнюю» плазу, и один раз даже выбралась на «дальнюю». До «ближней» пешком приходилось топать тридцать минут, до «дальней» — пятьдесят.

Лена старалась как-то занять себя, пока Вадим был на работе, a Машка в школе. К счастью, ее московская нелюбовь к магазинам, толчее и хамству продавцов в Америке куда-то улетучилась. Она могла часами бродить по полупустым просторным залам, ковыряться в контейнерах с дешевой одеждой или посудой, рассматривать нескончаемые ряды вешалок со всякими платьицами, сарафанами, шубами из искусственного меха. Конечно, не музей, но и здесь посмотреть было на что. Особенно Лену радовало, когда на «сейле» удавалось купить что-нибудь себе или Машке за 3–4 доллара — кофточку, свитерок, брючки.

Вадим понимал, что эта страсть ненадолго, и относился к таким тратам совершенно спокойно. Хотя, с его точки зрения, без всего этого барахла можно и обойтись. Тем более, что выданный фирмой аванс таял, а долг в две тысячи долларов — висел. Но понимая, как тоскливо Лене маяться одной в четырех стенах, Вадим покупки жены только нахваливал и торопил с курсами. Стоимость обучения в любом случае была меньше, чем суммы, уходившие на ненужные шмотки.

В офисе для Вадима работы не было. Расчет «брайанцев» на то, что их клиенты рванут делать бизнес в Союзе, не оправдался. Многие крупные бизнесмены ездили в Москву и Ленинград на переговоры, брали с собой кого-нибудь из партнеров «Брайана», цокали языками по поводу невероятно прибыльных перспектив, но вкладывать деньги не торопились. Единственным серьезным исключением стал «Western Union», начавший было переговоры со Сбербанком. Но и этот проект к приезду Осипова провис, затормозился и на какое-то время сдох.

Нет, отдельные контракты на закупку или поставку, конечно, шли. Но и с ними не обходилось без проблем. Советские законы предусматривали возможность не прямых договоров поставщиков с покупателями, а только через внешнеторговые объединения. Для тех же никакой перестройки будто и не было — как работали в старые времена, так и продолжали сейчас. Но главной загвоздкой для Вадима стало другое. Законы, которыми руководствовались стороны при заключении и исполнении контрактов (применимое право), всегда действовали не советские, а либо британские, либо штата Нью-Йорк. Арбитраж признавался только стокгольмский или, редко, лондонский. Так что Осипов, как специалист именно в области советского права, оказался не у дел.

Джонс не желал признавать своей ошибки в глазах других партнеров «Брайана». Ему надо было срочно придумать, как оправдать присутствие Вадима в офисе, да еще с зарплатой 120 тысяч годовых, И он придумал. На третий день, когда, как предполагалось, Осипов в своем кабинете обжился, со всеми старыми знакомыми поздоровался, Стэн пригласил его к себе. Обсуждать ничего не стал, назначил встречу за ланчем. За полгода Вадим успел отвыкнуть от американской деловой традиции вести самые серьезные разговоры за обеденным столом.

Стэн заказал сэндвич с тунцом, блюдо, которое Вадим один раз попробовал и зарекся брать еще когда-нибудь. Осипов никак не мог понять, почему американский юрист-миллионер так любит рыбные консервы, положенные между двумя огромными кусками хлеба и слегка сдобренные луком и помидорами. Сам Вадим решил не экономить деньги Джонса и попросил принести бифштекс.

— Ты любишь мясо? — поинтересовался Стэн, как только официант его любимого клуба отошел от столика.

— Да. Я предпочитаю плотно есть днем и легко на ночь.

— Наверное, ты прав, — Стэн о чем-то задумался. На его лице на мгновение появилась сентиментальная улыбка. — А я, знаешь ли, заказывая сэндвич с тунцом, действую, наверное, инстинктивно. В студенческие годы он был для меня пределом мечтаний. Недостижимой мечтой. И теперь название этой мечты будто само с языка срывается.

Вадим с изумлением смотрел на Джонса. Он-то искренно полагал, что между ним и американцами не может быть ничего общего. Выросли-то не из одной «гоголевской шинели». И вот — на тебе…

— А у меня по-другому. Я в детстве обожал цыпленка табака, — Вадим быстро нашел синоним, — «барбекыо чиккен». Но мой отец, а мы ходили в ресторан, как правило, раз в год первого сентября, в день начала занятий в школе, просил меня цыпленка-табакак не заказывать. Слишком дорого. Сейчас дома легко могу заказать любое блюдо, у нас рестораны по сравнению с вашими очень дешевые. Но вот цыпленка — не могу. Язык не поворачивается.

— Со мной было то же самое! Только из-за лобстера! — Стэн радостно рассмеялся. — Так знаешь, что я сделал? Когда выиграл один из крупных процессов, позвал жену в ресторан, заказал ей и себе по два лобстера. Половину, разумеется, не съели. Она потом много лет мне это вспоминала! Но — все! Я выздоровел. Больше не боюсь произнести это слово. Советую, попробуй!

Еще минут десять разговор шел ни о чем.

Неожиданно Стэн стал серьезен, отставил в сторону пиво, пристально посмотрел на Вадима и спросил:

— А зачем ты приехал?

— То есть? — Осипов действительно не понял смысла вопроса. — Вы же сами меня позвали. Я хотел приехать через полгода.

— Ясно, что позвали. Но почему ты согласился? Только деньги? — Глаза Стэна стали пронзительными, колючими.

Вадим сразу представил себе, как может выглядеть этот вечно улыбающийся американец, когда ведет допрос в суде.

— Деньги… — Вадим думал, что ответить. Можно ли сказать правду? — Деньги, пожалуй. Но не только. Скорее, больше опыт. Я ведь юрист, но не менеджер. А теперь у меня своя фирма. Надо учиться управлять.

— Ты разве не собираешься здесь остаться? — Стэн криво ухмыльнулся.

Вадим достал сигарету и неторопливо закурил. Ему требовалась хотя бы минута на обдумывание ответа. Не мог же Стэн так легко прочесть его мысли. Или он просто исходил из стереотипа, что из Советского Союза каждый мечтает сбежать в Америку? А если это вербовка? Стэн ведь, похоже, сотрудник ЦРУ. Хотя с другой стороны, его ведь должна интересовать судьба офиса «Брайана» в Москве. И если Вадим останется здесь, кто им будет помогать открывать офис? Не Саша же.

— Нет, Стэн. Не обижайся, но я не смогу жить в Штатах. Здесь все не мое. По крайней мере, если в Союзе… — Вадим осторожно подбирал слова. — Если у нас в стране не произойдут какие-нибудь страшные изменения.

— В газетах пишут, что у вас через несколько месяцев может начаться голод. Что в магазинах ничего нет. Это не так? — В улыбке Стэна мелькнуло ехидство.

— В магазинах у нас уже лет пятьдесят ничего нет. Зато в холодильниках у всех все есть, — в ответ съехидничал Вадим.

— Ты не хочешь отвечать? — строго вернул Вадима к своему вопросу Стэн.

— Да я, собственно, ответил. Во-первых, опыт, во-вторых, деньги, — Вадим искренне был уверен, что аргумент «деньги» для любого американца является стопроцентно убедительным.

— Ну что ж, возможно, ты и прав. Я-то хотел помочь тебе здесь закрепиться. Или, по крайней мере, иметь возможность выбора, — Стэн ждал, какой эффект произведут его слова.

Вадим растерялся. Упустить такой шанс нельзя. Соглашаться — опасно. Вдруг это провокация?

— Выбор — это всегда хорошо. Главное, чтобы право окончательного решения оставалось за мной.

— Ну тогда слушай, что я предлагаю…

Казалось, Джонс искренне обрадовался, что Осипов дает ему возможность раскрыть план. Вадим же напрягся, он пытался понять, зачем Стэн затеял этот разговор. Но дальнейшая речь Стэна полностью его успокоила. Сам того не ведая, Джонс упаковывал в обертку заботы о советском коллеге то, что требовалось самому Осипову.

Суть затеи Стэна сводилась к следующему. Поскольку реального клиентского спроса на работу Вадима нет, а «Брайан» объявил себя форпостом по работе с Союзом, надо придумать, чем заполнить пустую корзину. Во-первых, используя возможности Осипова, можно организовать ежемесячные встречи американских бизнесменов с советским послом, В крайнем случае, не с послом, а со вторым лицом. Следующее: Вадим должен еженедельно готовить «ньюслеттер», своего рода информационное письмо о важнейших событиях, произошедших вСоветском Союзе за прошедшие семь дней. Причем речь там должна идти не о взрывах, громких убийствах или нехватке продуктов, об этом достаточно пишут в газетах, а о новых поворотах в экономике, политике, новых значимых законах. «Позитивная информация», вспомнил Вадим термин из методичек агитпропа ЦК КПСС.

Вадим тут же просек свою выгоду. Связь с посольством, к тому же по такому благородному вопросу, как налаживание контактов с американским бизнесом, естественно, станет известна в МИДе. А то и в международном отделе ЦК КПСС. Какую пользу это принесет, сейчас не ясно, но пригодиться может. Вдруг по линии государства отправят в Штаты на работу? И конечно, если какие-то проблемы, не дай бог, возникнут по возвращении в Москву, точно зачтется.

А здесь, в Америке, даже если ничего особо интересного не получится, бизнесмены запомнят его имя. Пусть и как ассоциатора «Брайана». Но начни они делать бизнес в Союзе, к кому из адвокатов обратятся? К нему!

Ну, а уж коли совсем повезет… Вдруг какому-нибудь «Боингу», например, взбредет в голову открыть представительство в Москве? Или какой-нибудь из гостиничных сетей? Кого они наймут? В первую очередь того, кого знают, кто умеет думать по-американски, то есть работал в Штатах, и кому можно доверять. Осипову можно — он же в «Брайане» работал, они же его по Вашингтону помнят!

— Знаешь Стэн! Это очень интересно. Спасибо тебе.

— Я знал, что ты согласишься.

— У меня складывается ощущение, будто ты вообще знаешь меня много лет. Видимо, у вас хорошо преподают психологию, — Вадим хотел было намекнуть, что ее хорошо преподают не будущим юристам, а в другом, более специализированном центре обучения, но передумал, увидев, как Джонс стал серьезен.

— Нет, просто ты мне очень интересен, — Стэн изобразил самую приветливую из своих улыбок.

— Спасибо! — Вадим широко улыбнулся в ответ. — Только мне кое-что понадобится для реализации твоего проекта.

— Я даже знаю, что!

— Не думаю.

— А давай проверим? — Стэн махнул рукой, подзывая официанта. — Два листа бумаги, пожалуйста. И мне еще стакан «коки-дайет».

— А чем «кока-дайет» отличается от обычной «коки»?

— Вадим, ты должен больше заботиться о своем здоровье! — Лицо Стэна осветилось искренней озабоченностью. — В «коке-дайет» нет сахара. Соответственно, меньше калорий. А вкус тот же.

— А-а, — протянул Вадим и с иронией добавил: — Я еще понимаю, если бы она была дешевле. За счет экономии сахара.

Подошел официант и протянул Стэну картонный планшет с зажимом наверху, под которым лежали два листа бумаги.

«Черт! Вот это сервис!» — позавидовал Вадим.

— Итак, я составляю список того, что тебе нужно. Ты делаешь то же. Потом сравниваем. И проверяем, хорошо ли я тебя знаю! — Стэн стал похож на мальчишку, затеявшего жутко азартную игру.

Вадим про себя отметил, что Джонс, отдав ему один лист бумаги, планшет, на котором удобно писать, оставил себе. Причем, сделал это чисто инстинктивно. Да, предупредительность американцев сильно отличалась от их приветливости…

Стэн писал быстро. Вадим задумывался над каждой новой позицией списка. Через пару минут американец отложил в сторону планшет, но так, чтобы Вадим не мог видеть написанное, и откинувшись на спинку стула, стал меланхолично потягивать «коку».

У Вадима ушло еще минуты три, пока он исчерпал свою фантазию. Ограничивала ее не столько скромность, сколько боязнь показаться чрезмерно меркантильным.

— Ну, давай я посмотрю, — Стэн протянул руку за листком Вадима.

— Нет уж, лучше я буду зачитывать, а ты сверяй со своим списком, — Вадим вдруг сообразил, что написал-то он все по-русски. Если с разговорным английским отношения у него складывались неплохие, то с письмом — большие проблемы! Что в общем-то и не странно. Школьные знания давно позабыты, а нынешние навыки получены со слуха, — на курсах, из общения с американцами на работе и в магазинах, по телевизору. Словом, метод погружения, а не изучения.

— О кей! Читай.

Вадим начал: подписка на несколько советских газет; возможность без ограничений звонить в Москву; факс; маленький ксерокс в кабинете, дабы не бегать в офисную «сервис-рум»; русско-английский словарь, желательно «Оксфорд». Затем следовало: помощь Кевина при подготовке «ньюс-леттерс» для стилистически правильного формулирования на английском.

Каждый раз, когда Осипов зачитывал очередной пункт, Джонс согласно кивал и что-то вычеркивал в своем списке. Вадим никак не ожидал, что Стэн напишет то же, что и он. Единственное, чего не оказалось в перечне Стэна, — ксерокса в кабинете. Джонс удивленно поднял брови: «Можно отправить секретаря в „сервис-рум“. Его время стоит фирме меньше, чем твое!» Но тем не менее, что-то записал.

— Все? — Стэн уже не улыбался. Светская беседа закончилась, он работал.

— Да. Это минимум, — на всякий случай добавил Вадим.

— Это меньше, чем минимум. Вот что у меня…

В списке Стэна значилось еще несколько пунктов, большая часть которых Вадиму просто в голову не пришла. Представительские расходы для общения с советскими дипломатами — 200 долларов в месяц. Переводчик с почасовой оплатой — для написания «ньюсов». Установка «тарелки» дома для просмотра советского телевидения со спутника. Покупка делового костюма американского образца — для проведения встреч с американскими бизнесменами. Оформление права доступа в Библиотеку Конгресса.

Услышав про двести долларов, Вадим напрягся. Что это? Предусмотрительность Стэна, понимающего, что советские дипломаты никогда не откажутся от халявного ланча с Вадимом? Или способ вербовки? Мол, получал деньги для подкупа людей из посольства. Отказываться от денег очень не хотелось. Но рисковать — тоже! Вадим вспомнил любимое выражение отца — «Всех денег не заработаешь!» — и сказал:

— Знаешь, Стэн, у меня достаточно приличная зарплата. На пару ланчей в месяц мне хватит.

Джонс удивленно взглянул на собеседника, явно не понимая, как можно отказываться от совершенно легальных денег.

— Но это оплачивает фирма. У нас есть специальная графа расходов.

— Наверное, ты прав. Но мне так комфортнее.

— Ну смотри, — Стэн пожевал губами, — твое дело. Только вот костюм мы пойдем покупать вместе. В «Брукс Бразерс». У меня там скидка двадцать процентов.

— О кей! — радостно согласился Вадим.

«Брукс Бразерс» звучало так же заоблачно, как «мерседес». Другое дело, что машины он любил, а к одежде уже давно относился спокойно.

Глава 13

Убежденность Стэна в том, что встречи с бизнесменами Осипов может организовать, благодаря своим связям в посольстве, заставила Вадима крепко задуматься. Прежде всего потому, что оных связей не было. И потом, настораживала уверенность Стэна в высказанном тезисе. Получается, американцы считают его если не агентом КГБ, то уж, по крайней мере, правоверным советским гражданином. А это означает, что ни о каком предложении остаться в «Брайане» навсегда, или хотя бы лет на пять, и речи быть не может. И нечего питать иллюзии на сей счет.

Как бы там ни было, надо срочно искать выход на посольство. Первое, что пришло в голову, позвонить Терешковой. Но интуиция подсказывала Вадиму; нельзя до бесконечности эксплуатировать ее доброе отношение к их семье. Неизвестно еще, как жизнь сложится, вдруг придется обратиться к Валентине Владимировне по более важному вопросу. Причем, важному для всей семьи Осиповых, а не для «Брайана».

И тут Вадим вспомнил про генконсула. Не может такого быть, чтобы он не контактировал с послом. Вот только позволяет ли дипломатическая субординация консулу обращаться с подобной просьбой к послу? Тем более, в интересах американской юридической фирмы? Но попытка — не пытка!

Генконсул СССР Василий Васильевич Потемкин перезвонил Осипову через час после того, как Вадим оставил информацию его секретарю. Это был хороший знак.

Обменялись любезностями, вспомнили шахматный поединок, поддержавший честь советской шахматной школы на любительском уровне, обсудили неспособность американцев устранить последствия легкого снегопада, накрывшего Нью-Йорк накануне ночью и парализовавшего движение транспорта на сутки. Наконец, Вадим почувствовал, что можно перейти к делу.

Как только Осипов изложил суть дела, Потемкин, задав пару уточняющих вопросов, предложил встретиться. В принципе, он готов прилететь в Вашингтон, но будет рад видеть Вадима с женой у себя дома, в Нью-Йорке. Потемкин предложил остановиться в гостинице при генконсульстве. Конечно, не пять звезд, зато и стоимость двадцать долларов в сутки. Вадим ответил, что обсудит приглашение с Леной и завтра перезвонит.

Предупредительность сановного чиновника и его готовность помочь, конечно, обрадовали, но насторожили. А вдруг и здесь попытка вербовки? Или это уже какая-то фобия? Почему ему все время кажется, что все хотят его завербовать?

Вадим задал этот вопрос Лене. Ее ответ его просто обидел.

— Ты стал настолько самоуверен, настолько много о себе возомнил, что тебе кажется, будто ты всем нужен. Все без тебя просто жить не могут! Скромнее надо быть. Не переоценивай себя.

— Ну тебе-то с Машкой я нужен?

— Нам — да. Но не потому, что ты много зарабатываешь. Не потому, что у тебя своя фирма. Просто мы тебя любим. А ты это не ценишь!

Развивать тему отношений в семье Вадим не хотел. Он давно ощущал ревность Лены к своим делам, будь то фирма, клиенты, игры с американцами.

— Ты хочешь поехать в Нью-Йорк?

— А Машка?

— Пропустит день-два в школе. Ничего страшного.

— А где мы остановимся? Я не хочу в консульской гостинице.

— Мадам капризничает? Ленк, может переночуем у Леры?

— А ты у нее спросил?

— Спрошу. Уверен, Володя будет счастлив.

* * *

Через два дня, дождавшись возвращения Маши из школы, семья Осиповых в полном составе отправилась в Нью-Йорк, Кевин снабдил Вадима картой, особо подчеркнув, что на этой трассе дорожная полиция всегда использует скрытое патрулирование и штрафует нещадно. Поэтому 65 миль в час — предел.

В огромном багажнике «бьюика» большую часть пространства заняли подушки и одеяла, поскольку у Леры, естественно, запасных не было. По советской привычке Лена нажарила с собой куриных окорочков, сварила яйца, помыла три помидора и даже специально сбегала накануне на «плазу» купить термос для кофе. Попытка Вадима объяснить, что по дороге наверняка есть и «Макдоналдсы» и куча других «едаловок», успехом не увенчалась. «Советские привычки — самые привычные привычки в мире!» сформулировал новый лозунг Вадим и спорить не стал.

Дорога поразила в первые же полчаса.

Выезжать из города надо было через Нью-Йорк-авеню. Впечатление осталось жуткое. Вот ты едешь по деловым кварталам — аккуратные здания, относительно прибранные тротуары, прилично одетые люди, спешащие по своим делам. Нырнул в тоннель, небольшой, метров двести-триста, и оказался в другом городе. Да что там — городе! Стране! Трех-четырехэтажные дома с выбитыми стеклами. На улицах завалы мусора. Нет ни одной не разбитой телефонной будки. Но главное, люди… Никто никуда не спешит. Не только не спешит, вообще не идет. То там, то тут стоят группки негров. Иногда кто-то из них медленно переползает от одной к другой. И ничего не делают! Хоть бы «козла» забивали, как у нас, так нет! Просто стоят, покачиваясь, разговаривают. Женщины под стать мужчинам — сутулые, непричесанные, в какой-то не поддающейся описанию рванине.

Кевин предупреждал, что это опасный район, пропитанный наркотиками. Но ожидать того, что увидели…

Вадим непроизвольно прибавил газу. Лена закрыла окно и вжалась в сиденье. Сработал материнский инстинкт: она оживленно стала болтать с Машкой. Чтобы отвлечь, чтоб не видела, не испугалась.

— Как в школе дела? С кем подружилась?

— Ой, мам, потом. Дай посмотреть. Они здесь какие-то другие, — открывая окно, пробормотала Маша.

— Окно закрой! — рявкнул Вадим. Потом, сообразив, что реакция на действие дочери неадекватная, мягче добавил: — Кинут какую-нибудь банку, лицо поранят.

Маша, что-то буркнув, подчинилась. Вадим еще больше прибавил скорость.

Через десять минут выскочили из города и оказались на потрясающей шестирядке. Другая жизнь! Пронесло. За окнами мелькали аккуратные пригородные домики, почти все украшенные американскими флагами. Практически перед каждым домом виднелось баскетбольное кольцо.

— У нас — завалинки, у них — кольца, — констатировала расслабившаяся Лена.

— Ты посмотри, какая дорога — нас вообще не качает, как по зеркалу едем!

— Пап, почему по зеркалу, а не по стеклу?

— Не знаю, Маш, так говорят обычно.

— Ах, так ты обычный? А я-то думала!.. — Машка явно шутила с отцом. В последнее время она либо что-то у родителей просила, либо над ними подтрунивала. Нормально разговаривать будто разучилась. Когда Лена обратила внимание Вадима на эту новую привычку дочери, он постарался жену успокоить: «Переходный возраст. Самоутверждается. В первую очередь, естественно, за наш счет. Терпи!» Лена согласилась, что муж прав, но относиться легче к тону дочери не могла. Переживала. Ей было больно и обидно, что ласковой, нежной маленькой Машки уже нет. Что в ней все больше и больше проявляется характер Вадима. И она отдаляется. И Вадим отдаляется…

— Так что у тебя в школе? — Не удостоив Машку реакции на ее подкол, спросил Вадим.

— Я буду ее менять!

— Что?! — Лена чуть не подпрыгнула на сиденье.

— Мне там не интересно. Они учат то, что мы проходили в Москве год или два назад.

— Ну, а язык? — Эта тема стала для Вадима идеей фикс. Он понимал, что причина кроется в комплексе, развившемся в прошлый приезд, но поделать с собой ничего не мог.

— Пап, с языком все нормально. Только с математикой стопор. Не, не с самой математикой, а с языком.

— Научись формулировать свои мысли! Что ты сейчас сказала? Сама подумай, — Вадим даже обрадовался возможности сделать замечание дочери.

— Я думала, ты сообразительнее…

— Маша, не хами! — не выдержала Лена.

— А что я такого сказала? — взъерепенилась Маша. — Я, по-моему, ясно сказала: с математикой проблема в языке. Вот, пап, как по-английски будет биссектриса?

— Черт его знает, — простодушно отозвался Вадим.

— BOOT! — радостно согласилась дочь. — Девять десятых моего времени уходит на то, чтобы выучить ненужные термины на английском. А по сути — все элементарно.

— Ну так и учи. Программу ты в посольской школе тянешь.

— Не, это не интересно. Ты можешь через фирму организовать мой перевод в «хай-скул»?

— Думаю, нет. Во-первых, не считаю это правильным. Во-вторых, это невозможно. Тут, у американцев, все по правилам. По возрасту тебе положена «юниор-скул», а не «хай». Американцы же тупые — если не по инструкции, значит, противозаконно.

— Ну и ладно! Сама сделаю! — Маша отвернулась к окну, давая понять, что лимит общения с дочерью родители исчерпали.

Лена выразительно посмотрела на Вадима: «Ну, что я тебе говорила?» Вадим хмыкнул, и то ли недоуменно, то ли с осуждением, покачал головой.

Через час добрались до Балтимора. Семиярусная дорожная развязка выглядела как нечто-то сюрреалистическое. Сразу было и не понять, какая дорога куда ведет, откуда выходит, вздымаясь к небу, и как возвращается назад, опять превращаясь в идеально гладкую дорожную горизонталь.

Пока Вадим расплачивался с негром-кассиром на очередном пункте «по легальному грабежу граждан на дороге», как удачно пошутил в адрес будок на платных дорогах Саша, Машка, высунувшись в окно, пересчитывала количество дорог, входящих и выходящих из этого паука-монстра, сооруженного непонятно как мелкими букашками-людьми, угнетаемыми непосильным трудом на благо капиталистов-империалистов.

— У нас такое не построят, — констатировала дочь.

— Тебе нравится? — с тревогой в голосе спросила Лена.

Уже сейчас, хотя Маше не исполнилось четырнадцати лет, она очень боялась, что дочь когда-нибудь выйдет замуж за иностранца, и они с Вадимом останутся одни. В последние года два-три такие истории происходили среди знакомых сплошь и рядом. И хотя Вадиму и Лене было еще далеко не ясно, как сложится их собственная жизнь, не придется ли «эвакуироваться» из Союза, такая перспектива пугала своей неотвратимостью, очевидностью и, главное, правильностью. Правильностью с точки зрения возможности для Машки жить нормальной жизнью, а не как они сами, — не зная, что их ждет завтра.

— Нет, — Маша отрицательно покачала головой, — это из «Звездных войн». Некрасиво. Слишком урбанистически.

Лена с Вадимом переглянулись. Да, дочь стала взрослой. И манера говорить и самостоятельность мышления… Как это произошло? Когда?

Проехав Филадельфию, остановились перекусить. Лена достала из багажника большой пакет, и семейство двинулось к «Макдоналдсу», зазывно расположившемуся на площадке отдыха в пятидесяти метрах от дороги. В окружении заправки, мойки, маленькой автомастерской и просторной стоянки для машин.

Вадим заметил, что некоторые водители, остановившись у какого-то столбика с ящиком наверху, говорили в ящик какие-то слова, а потом подъезжали к боковому окошку в здании «едаловки». Оттуда им через минуту-две протягивали пакет, они расплачивались и уезжали.

Вадим остановил Лену и Машу, дабы понаблюдать за этим процессом и выяснить, что же там происходит.

— Пап, рассказываю, — Машка была невероятно горда, что может просветить родителей. — Водитель по рации делает заказ. Пока он доезжает до окна выдачи, тут уже собран в пакет.

— Не фига себе! — вырвалось у Лены.

— Ладно, пошли! — Вадиму стало вдруг неприятно, что его дочь, не пробыв в Штатах и месяца, разбиралась в здешней жизни лучше, чем он.

Нашли свободный столик. Лена стала выкладывать припасы, а Вадим пошел за спрайтом. Никто из посетителей даже голову не повернул в сторону путешественников-иностранцев, хотя в Америке вовсе не принято приходить в «пункты общепита» со своей едой. Однако уважение к правам личности проявлялось и здесь. Тебе так надо? Тебе так хочется? В этом нет нарушения закона? Ну и делай, как знаешь! Меня это не касается! Прекрасная философия общества индивидуалистов. По крайней мере, никто никого не напрягает.

Вид, открывшийся на Нью-Йорк с дороги, плавно подкатившей с юга к самому богатому городу мира, финансовой столице цивилизации, — поражал. Сады, домики, придорожные постройки вдруг закончились и впереди появились зубчатые очертания манхэттенских небоскребов. Увы, долго созерцать абсолютно урбанистическую гармонию не пришлось. Свой зев открыл Линкольновский тоннель.

Четыре километра подземного чрева, обшарпанного, задымленного, ревущего двигателями, не просто подавляли, они доводили до полуобморочного состояния. В машине все молчали. Как назло вереница автомобилей двигалась с черепашьей скоростью. Лена почувствовала, что у нее вот-вот начнется истерика. Она готова была выскочить из машины и бежать, бежать, бежать…

Наконец в конце тоннеля появился просвет. С заднего сиденья раздалось:

— Да, теперь я понимаю, что значит выражение «свет в конце тоннеля», — Машу проняло…

Но легче стало не на много. Тоннель закончился — начался узкий коридор из высоченных зданий. Тонкая полоска света вдалеке наверху хоть и вселяла надежду, что где-то существует стихия природы, но весьма призрачную…

Чтобы добраться до Бронкса, где жили Лера с Володей, пришлось проехать часть Манхэттена. Для Маши это было нечто новое. Можно сказать, сильно новое, поскольку ни Москва, ни Вашингтон в принципе по своей архитектуре не имели с этими «каменными джунглями», как любили писать советские журналисты, ничего общего.

Бронкс же, наоборот, вполне напоминал пригороды Вашингтона. Почти повсюду двух-трехэтажные здания на одну семью. Кое-где попадались кондоминиумы, или «аппартменс», — вполне московские многоэтажки. Стандартная мечта каждого американца — иметь свой дом, реализовывалась по цепочке. Съемная квартира в большом доме в не очень хорошем районе, затем такая же, но уже в хорошем, потом кредит и, наконец, свой дом.

Вадим со знанием дела объяснял Лене и Маше, что почти вся Америка живет за счет «мортгейджа», то есть ипотечного кредита. Рухнет ипотечный рынок — рухнет американская экономика.

Так за разговорами и добрались до дома, арендованного фирмой для семьи московских коллег. Лера заранее прислала по факсу подробный план, подготовленный Володей. С педантичностью архитектора он вычертил все повороты и названия улиц в масштабе. Так что ехали буквально по писанному.

Лера и Володя встретили Осиповых радостно, помогли перетащить вещи из машины в дом, и, не обращая на гостей никакого внимания, продолжали выяснять отношения. Сколько Вадим наблюдал их вместе, столько они переругивались. При этом сомнений в том, что они любят друг друга, не было никаких. Видимо, такая форма выражения нежных чувств — постоянно немного наезжать на вторую половину, устраивала обоих.

О чем шел спор теперь, понять сразу было невозможно. Наконец Лера повернулась к Вадиму и стала искать поддержки у гостя:

— Не, ну ты посмотри, какой идиот! Купил приемник на сто двадцать семь вольт, а что мы с ним в Москве делать будем?!

— Я ж тебе толкую, что он и от батареек работает, — пытался оправдаться Володя.

— Но батарейки-то здесь тоже на сто двадцать семь, а не на двести двадцать, как у нас! Ты где в Москве батарейки на сто двадцать семь купишь, кретин?!

— Батарейки одинаковые, — безнадежно отмахнулся Володя.

— Ну как, объясни мне, как может приемник на сто двадцать семь вольт работать от тех же батареек, от которых работает приемник на двести двадцать вольт?! Тоже мне, архитектор гребаный, в химии ничего не понимаешь!

— А почему в химии? — еле сдерживая смех, поинтересовался Вадим.

— Потому что, гуманитарий ты мой, внутри батареек происходит химический процесс.

— А на выходе — физический. Электричество — это физика, а не химия. Правильно, Маша? — Вадиму захотелось победить Леру руками дочери.

— А оно вам надо, понимать? Вы же пользователи. Ты мне, может, объяснишь, как работает калькулятор? — Машка с вызовом посмотрела на отца.

Это был удар ниже пояса. Дочь огромное количество раз слышала любимое откровение Вадима: его уровень познания техники остановился на арифмометре. Калькулятор и космический корабль для него одно и тоже — непознаваемое.

— Значит, так! — посуровел Вадим, оборачиваясь к Лере. — Объясняю доходчиво. Внутри каждого радиоприемника есть два моторчика. Один всегда работает от сетевого электричества. Этот моторчик может быть на двести двадцать или на сто двадцать семь вольт. Второй моторчик — универсальный. Он рассчитан на батарейки. А они по всему миру — стандартные. Поняла?

Лера растерянно переводила взгляд с Вадима на Володю, на Машу, опять на Вадима… Не разыгрывают ли ее? Но поскольку все сидели с очень серьезными лицами, сдалась.

— А ты не мог мне сразу по-человечески объяснить? Балда! — уже совсем беззлобно наехала Лера на мужа.

— Не тот талант, — Володя не мог больше сдержать смех. — Ладно, идите, девочки, ужин готовьте!

Не успели Лена с Лерой покинуть комнату, прихватив с собой Машку, Володя хлопнул Вадима по плечу и признался:

— Теперь я верю: ты — великий адвокат!

— Обращайтесь! — самодовольно хмыкнул Осипов.

Василий Васильевич Потемкин назначил встречу Вадиму в неприметном кафе, неподалеку от консульства. Время встречи — 12.00. «Может, — тоскливо подумал Вадим, — просто хочет поесть за мой счет?» Что ж, Стэн был предусмотрителен, предлагая деньги на представительские расходы. А он — лохонулся. Почему, собственно, он должен кормить Потемкина? Он же встречается с ним на пользу великого проекта «Брайана» по освоению бескрайних пространств советского рынка! «Ладно, вернусь в Вашингтон, попытаюсь аккуратненько намекнуть Стэну, что я погорячился», — решил Вадим, поудобнее расположился за столиком и посмотрел на часы. Потемкин опаздывал уже на три минуты.

В дверях появились два молодых человека. В костюмах, при галстуках, но без портфелей. Явно их офис находился неподалеку. Они зашли просто поесть, а может, обсудить какие-то свои дела. Но!.. Вадим вдруг понял, чем они так сразу привлекли его внимание. Это были наши! Внимательные ищущие глаза, напряженные спины и, что особенно характерно, туфли. Не американские на них туфли, хоть ты тресни!

Когда они заказали по чашке кофе «без ничего», стало ясно, как божий день, — генконсул выслал авангард.

Вадима эта ситуация не только не насторожила, а даже, наоборот, расслабила. Собирался бы вербовать — пришел бы один. Во всяком случае, именно так поступают герои детективных романов и фильмов.

Вскоре появился Потемкин. С широкой американской улыбкой на лице, но тоже с «нашим» напряженным взглядом.

— Здравствуйте, Вадим Михайлович! Рад вас снова видеть на нашей нью-йоркщине, — традиционно для советской колонии пошутил Василий Васильевич.

— Привет вам с вашингтонщины, — в тон отозвался Вадим.

Первые полчаса разговор шел ни о чем. Неожиданно Потемкин открыл тему:

— А вот у нас такой случай вышел. Есть один сотрудник советской миссии в ООН. Ну вы знаете, наши подписывают семилетний контракт с ними, но кандидатуры представляем мы. Так вот, закончилась его семимилетка, домой надо ехать. Мы его кандидатуру не представляем. А ооновцы подписывают с ним новый контракт. Он нам и говорит: «Привет, ребята, я остаюсь!» Как вам это нравится?

— Тут важно, по нашей квоте в ООН эта должность или…

— Нет, это не квотируемая позиция. Но практика все годы была…

— Практика — это не прецедент, — теперь перебил собеседника Вадим.

— Ладно, это наши юристы мне и так растолковали. Вы вот по-человечески как к такому относитесь? — Потемкин в упор смотрел на Вадима.

Вадим смекнул, происходит что-то необычное. Судя по напряжению в глазах Потемкина, тот пришел на встречу именно ради этого вопроса. Мелькнула мысль — сейчас он ответит «отношусь нормально», и два молодца упакуют его в багажник автомобиля, а потом силком отправят назад в Союз. Но что-то подсказывало — нет, не провоцирует его Потемкин. Пальцы сцеплены добела, волнуется… Вадим решил рискнуть.

— Если честно, Василий Васильевич, то я его отчасти понимаю. Дома сейчас трудно. Здесь, особенно, когда прожил семь лет, все ясно, понятно, сытно и даже не очень воняет. С другой стороны, лично для меня это неприемлемо. Но осуждать кого бы то ни было не стану. Может, я и недопустимо отвечу, но мне кажется, что человек сам должен выбирать, где ему жить.

— Вы действительно так думаете?

— Да. Больше того, будь моя воля, я всех, кто хочет эмигрировать из Союза, вначале отправлял бы в принудительную короткую поездку на Запад. Уверен, половина передумает. А кто нет — его дело.

— Почему так?

— Я по себе сужу. После первого приезда — меня хоть озолоти, но в эмиграцию я не поеду. Не мое здесь все. Другое дело, пару-тройку лет переждать смутные времена.

Потемкин задумался. Пауза явно затягивалась. Наконец Василий Васильевич, явно решившись на подвиг, произнес:

— Я готов вам помочь. Если вы готовы помочь мне.

— Что вы имеете в виду? — Такого поворота разговора Вадим никак не ожидал.

— Вы работаете в крупной адвокатской фирме, интересующейся развитием американского бизнеса у нас. Значит, им нужен консультант по Советскому Союзу. Вам я не конкурент — вы юрист, я политическая фигура, к тому же с огромными связями. Вы представляете меня руководству вашей фирмы, даете им понять, что без поводыря им по нашим коридорам власти не пройти, — Потемкин говорил все тише и тише, — а я в ответ объясняю им, что здесь, в Америке, должен на постоянной основе сидеть советский юрист, который будет консультировать их юристов в таинствах и реалиях нашего законодательства. Так мы с вами друг другу и поможем.

— А зачем здесь эти два молодых человека? — Вадим понял, что не он бьет челом Потемкину, как планировалось, а Потемкин просит его о помощи. Значит, надо показать, кто хозяин за этим столиком американской забегаловки. Что-то подсказывало Осипову — теперь Василий Васильевич будет вовсю стараться угодить ему.

— Что? — растерялся Потемкин. — Вы про этих двух придурков? Вадим Михайлович, дорогой, я же не имею права шагу сделать за пределы консульства без охраны. Если вы думаете, что это мое желание, то сильно ошибаетесь. Я также люблю нью-йоркского офицера по безопасности, как вы вашингтонского, — Потемкин заговорщически улыбнулся.

— Вы хорошо осведомлены, — Вадим старался не показать волнения. А оно появилось.

— Работа наша такая! — Потемкин рассмеялся. Ему не требовался прямой ответ Осипова. Было ясно — они договорились.

Настало время Вадима высказать заготовленную просьбу, ради которой он и приехал. Потемкин слушал, кивал. Теперь оба понимали, что организация регулярных встреч под эгидой «Брайан энд Твид» американских бизнесменов с советскими дипломатами, старыми и новыми политиками, зачастившими в Штаты, полностью соответствует интересам каждого.

Вадим подумал: «Насколько легко объединяет даже самых разных людей общая выгода!» Потемкин же в который раз убедился, что всегда может заставить любого человека действовать в своих интересах.

Спустя час офицер по безопасности генконсульства, прослушивая запись разговора Потемкина с Осиповым, сделанную с помощью дистанционного микрофона одним из его людей, охранявших ответственного советского дипломата, крепко задумался. Можно, как положено, передать пленку в Москву. А можно присоединиться к этому странному союзу. Действительно, странному. С одной стороны проверенный до кончиков пальцев «наш человек» Потемкин, с другой — ненадежный в политическом смысле адвокат, с какими-то неясными связями в центре. Но все так быстро меняется. Может, их план направлен на пользу стране? Ведь Горбачев все время говорит о необходимости налаживания делового сотрудничества с США.

Но уж чего он точно делать не будет, так это информировать о разговоре своего вашингтонского коллегу. Эта мразь месяц назад отправила на него в Москву рапорт: «пьяным разгуливал по территории советского жилого комплекса». Во-первых, не пьяным, а слегка выпившим. Во-вторых, в свой день рождения можно рюмку принять? И, в-третьих, какое его дело?! Он в Вашингтоне, а я — здесь!

Вечером, вернувшись из Нью-Йорка, Лена с Вадимом, уложив Машку спать, предались любимому из последних развлечений — кормлению кота. Оказывается, бездомных собак и кошек хватает и в Америке. В Хамлете обитал такой кот. Большой, черный, с хитрыми глазами и надорванным ухом. Кличку он имел Ди-Си. Лена с Вадимом поначалу удивились странному имени. Но Маша объяснила, что «Ди-Си» — обозначение Дистрикт Коламбиа, то есть штата, центр которого город Вашингтон. Надо было видеть, с каким насмешливо-высокомерным видом она просвещала родителей.

Леной владели смешанные чувства. Она, разумеется, радовалась, что у нее выросла такая сообразительная дочь. Но и досадовала: откуда у девочки столь острое желание показать, что она умнее своих родителей? Вадим успокоил — это возрастное, пройдет. Ребенок самоутверждается. Естественно, в первую очередь за счет «предков», как все чаще и чаще Маша называла Лену с Вадимом.

Ди-Си кормили многие. Но всегда одним и тем же, — сухим кормом. Лена видела такой в «Шоперсе», называется «Вискас». Сама же она, впервые застав кота на своем балконе, налила ему блюдце молока. Ди-Си смел его за секунду, завалился на спину и стал, мурлыча и поочередно вытягивая лапы, кататься с одного бока на другой. Вечером Лена специально для Вадима повторила акт кормления. Полчаса Осиповы без устали смеялись, подливая Ди-Си понемногу молока и получая от него взамен очередной сеанс гастрономического оргазма. С того вечера кормление Ди-Си стало ежедневным ритуалом. Возможно, самой большой радостью для Осиповых, оторванных от друзей, привычного образа жизни, интересной работы и Хэппи. По Хэппи скучали все, но Лена, не занятая ни службой, как Вадим, ни учебой, как Маша, естественно, сильнее других. Ди-Си на какое-то время ее заменил. А Вадим не уставал повторять: «Вот в этом вся Америка — вместо обычного молока кота кормят какой то химической гадостью. Зато модно! А ему простого молочка хочется!»

Стэна в высшей степени удовлетворили результаты встречи Осипова с Потемкиным. Теперь можно смело смотреть в глаза членам Управляющего совета партнеров «Брайана» — фирма готова занять лидирующие позиции на направлении «Советский Союз». По всем пунктам. Первый: «Брайан» открывает представительство в Москве, советские юристы работают в главных офисах фирмы — Вашингтонском и Нью-Йоркском.

Второй: «Брайан» налаживает прямое сотрудничество с советскими дипломатами. Есть реальная перспектива получить в свой штат в качестве консультанта нынешнего Генконсула СССР. «Надо будет дать ему кабинет рядом с Уилсоном, бывшим директором ЦРУ. У него ведь тоже должность партнера-советника, — думал Стэн. — Это будет красиво — две такие таблички по соседству!»

Третий пункт: пресса, а возможно и телевидение, неизбежно проявят интерес к регулярным встречам приезжающих в Штаты советских политиков и американских бизнесменов под эгидой «Брайана». «Надо будет еще пару-тройку сенаторов и конгрессменов на них затащить!» — мелькнуло в голове Стэна.

— Я бы хотел, чтобы модератором встреч был ты, — благостно улыбаясь, сообщил Стэн.

— Не уверен, что с моим английским это будет правильным ходом, — Вадиму совсем не нравилась перспектива публично, на большую аудиторию демонстрировать свои навыки англоговорения. Да, конечно, объяснялся он совершенно свободно. Но с огромным количеством ошибок. Кроме того, Осипов прекрасно сознавал, что весьма ограниченный словарный запас делал его речь примитивной и абсолютно невыразительной.

— Думаю, ты напрасно комплексуешь, — приободрил Вадима Джонс.

— А я думаю, что фирма может потратить лишние двести-триста долларов на переводчика, — Вадим моментально сообразил, что модерирование предстоящих встреч сулит ему колоссальную выгоду: если ярко засветиться перед американскими бизнесменами, то в итоге можно получить предложение остаться работать здесь по контракту. — Понимаешь, Стэн, ты, разумеется, прав, что как модератор я буду интересен для обеих сторон. Но использовать такой шанс себе во вред… Лучше не использовать его вовсе.

— Ну тогда я тебе советую хотя бы несколько раз по ходу встречи бросать реплики или давать короткие комментарии на английском. Общее ведение встречи на русском будет выглядеть как знак нашего уважения к советским гостям, но при этом все поймут, что английским ты владеешь свободно. Идет?

Вадим не сомневался, что участливость Джонса — максимальное проявление благодарности за достигнутые им успехи. Видимо, он действительно привез из Нью-Йорка результат, на который Стэн даже не рассчитывал.

— Спасибо, Стэн! Я ценю, что ты идешь мне навстречу. Так поступают только настоящие друзья!

— Не за что! Это и в наших интересах! Ладно, доедай, — Стэн только теперь заметил, что Вадим еще не притронулся к своей любимой баранине, которую заказывал почти каждый раз, когда Стэн приглашал его на ланч. — Нам пора идти. До возвращения в офис надо заехать еще в одно место.

Вадим набросился на остывшие бараньи ребрышки, вздохнув про себя, — Джонс даже не догадывается, как они ему надоели. Но кто виноват, что в школе им не преподавали английскую лексику ресторанного меню? Кроме «лэмб», «стейк» и «порк», других подходящих слов он не знал. Еще, правда, ему было ведомо слово «лобстер», но делать такой дорогой заказ за чужой счет Вадиму казалось неловко. Ну, а самому платить 20–25 долларов за какого-то рака и в голову не приходило. Так что лучше и слово забыть.

Когда сели в такси (никто из солидных юристов в Вашингтоне на своих машинах не ездил — слишком много головной боли с парковкой), Стэн бросил шоферу:

— «Брукс Бразерс» на Шестнадцатой улице!

Вадим забыл о давешнем намерении Джонса отвезти его в магазин с таким названием и решил, что предстоит визит к коллегам Стэна из другой юридической фирмы. Удивило, что он никогда не слышал названия «Брукс Бразерс» среди громких имен юридического мира. Но Стэн знает, что делает.

Когда подъехали к нужному месту, Вадим понял, почему имя этих братьев прозвучало для него знакомо. Перед Осиповым предстала витрина дорогого магазина мужской одежды.

— Тебе нужен правильный костюм, — как бы между прочим обронил Стэн, заметив растерянность на лице советского коллеги. — За счет фирмы, — на всякий случай тут же уточнил он.

Смешанные чувства охватили Вадима. С одной стороны, бесплатный костюм от фирмы — поди худо. С другой стороны, что-то резануло. Неужели он плохо одет? Вроде все по правилам — костюм на нем темный, однобортный. Естественно, чистая шерсть. Что еще надо? Неужели имеет значение, сколько пуговичек на рукаве — две, как у него, или три — как у Стэна?

Не успели посетители перешагнуть порог магазина, как к ним неспешно, с широкой дружески-приветливой улыбкой, неся себя с непередаваемым достоинством, направился некий господин. Именно господин, но точно не товарищ. Встреть его Осипов при других обстоятельствах, сомнений бы не возникло — перед ним потомственный миллионер. Но поскольку с шеи господина, как шарфик, изящно свисал портновский метр, приходилось смириться с очевидным — это был продавец.

— Здравствуйте, господин Джонс!

— Здравствуй, Пол. Позволь представить тебе — мой советский коллега, господин Осипов!

— Здравствуйте, господин Осипов! — Пол, излучая высшую степень приветливости, повернулся к Вадиму.

— Для друзей я — Вадим! — повторил не раз слышанную от американцев фразу советский гость.

— Разумеется, господин Осипов! — Пол улыбнулся еще шире.

— Нам нужно подобрать для господина Осипова костюм. Пол. Разумеется, что-то классическое и консервативное, — неестественно быстро вступил в разговор Стэн. — Впрочем, других в вашем магазине и не бывает.

— Да, сэр, — Пол внимательно осмотрел Вадима. Внимательно не значит долго — осмотр занял несколько секунд. Но было очевидно, что виртуальные мерки продавец снял и в свой внутричерепной компьютер занес. — Проходите в примерочную, пожалуйста.

Пол резко повернулся на каблуках и намного быстрее, чем вначале, отправился к одной из ниш, где были вывешены костюмы.

— Вадим, в таких магазинах соблюдается старая традиция. Хорошим тоном для покупателя является обращение к продавцу, как к другу, — по имени. В то же время, для продавца важно подчеркнуть уважение к постоянному клиенту. Поэтому он всегда будет обращаться к нему по фамилии или говорить «сэр», — Стэн ободряюще улыбнулся. — Разумеется, ты не мог этого знать, так что не переживай, никакой ошибки ты не допустил.

Легко было Джонсу говорить «не переживай». Вадим и так чувствовал себя некомфортно, поскольку, оказывается, неправильно одет. Так вдобавок выяснилось, что он даже общаться с продавцом надлежащим образом не умеет. Впервые за все время пребывания в Америке Осипову открылось присутствие высшего общества. Да, у них есть свои клубы, свои магазины, свой этикет. И он здесь чужой. Чужой для советской элиты, всех этих цековских и советских начальников. Чужой для американской элиты с ее миллионами и Гарвардом или Йелем за спиной…

К примерочной все подошли одновременно. Продавец держал в руках трое плечиков с костюмами. Все они были в полоску, один почти черный, второй темно-синий, третий темно-серый.

— Какой тебе больше нравится? — поинтересовался Джонс.

— Не знаю, — Вадиму не нравились все три. Ну ничего в них не было, никакой изюминки, лоска, шика.

— Я думаю, — неспешно заговорил Пол, — господину Осипову больше всего подошел бы темно-синий.

— Пожалуй, ты прав, Пол! — кивнул Джонс.

Вадим вдруг понял, что костюм выберут без его участия. «А может, оно и правильно? Все равно я в этом ничего не понимаю», — попытался успокоить себя одариваемый.

Домой Вадим вез темно-синий костюм стоимостью в 1700 долларов. Он бы не купил его и вдесятеро дешевле…

* * *

Разумеется, как только Вадим переступил порог, Лена поинтересовалась, что он принес.

— Джонс подарил костюм, — почти равнодушно бросил Вадим, расстегивая роскошный чехол.

— Почем? — влетев в прихожую, проявила чисто американский подход к делу Маша.

— Тысяча семьсот.

— Вау! — Машкины глаза заблестели от восторга.

— Ну что за дурацкое коверкание языка?! — В Лене проснулся филолог. — Почему надо использовать эти американизмы?

— Хорошо, чтобы тебе было приятно, скажем — о-го-го! — В Машкиных глазах появилась искорка иронии. — От перемены восклицаний сумма не меняется! — И она радостно рассмеялась, довольная тем, как поддела мать.

— Материал хороший. Примерь, — Лена решила не пикироваться с дочерью.

— Кстати, пап. Тебе надо позвонить в «хай-скул». Извини, мама за американизм. По-русски «высшей школой» это не назовешь. Короче! Я буду учиться с теми, кто на год старше. Нужно ваше согласие, — Машка выстрелила все одной очередью, опасаясь, видимо, что ее перебьют и опять вернутся к теме неожиданного подарка Джонса.

— А наше мнение интересует только их, тебя уже нет? — вскипела Лена.

— Мама, мы сейчас живем в свободной демократической стране. Права человека здесь уважают. Это дома, в Союзе, будете мною командовать.

Вадим с Леной ошарашенно смотрели на дочь. Лена с ужасом поняла, что дочь стала совсем взрослой. Да и грудь какая выросла! Вадим испугался.

Он представил, как подобные мысли Маша выскажет кому-то в посольской школе. О последствиях лучше не думать! Но, с другой стороны, ведь права же! Что, начать лицемерить, воспитывая в ней советский патриотизм? Рассказать, что здесь, в Америке, негров линчуют? Однако, и согласиться с ней… Ведь брякнет где-нибудь что-то подобное и пиши — пропало!

— Между прочим, тебе, как будущему юристу, — Вадим старался говорить совершенно индифферентно, — следовало бы знать, что в Союзе полная дееспособность признается за гражданином с восемнадцати лет. А в США — с двадцати одного года. Так что, где больше соблюдаются права детей, бабушка еще надвое сказала.

Лена с восторгом смотрела на мужа. Машка растерялась, не зная, что ответить. Но быстро нашла выход:

— А кто тебе сказал, что я хочу быть юристом? Я хочу заниматься бизнесом. Только у нас бизнес называют спекуляцией. А здесь это вполне пристойное занятие!

— Возможно, — Вадим стал спокоен, как утюг. Перед ним предстал достойный оппонент, которого надо было задавитьлогикой, загнать в угол и заставить там заткнуться. Дело привычное. Он этим уже без малого двадцать лет занимается в судах. Он обязан победить! И победит! — Но я не уверен, что стоит рождаться на свет исключительно для того, чтобы научиться подешевле купить и подороже продать! Творческим занятием это уж точно назвать нельзя. И достойным тоже!

Машка растерялась. Здесь ей крыть было нечем. Но последнее слово она хотела оставить за собой.

— Так ты в «хай-скул» позвонишь? Я еще не решила, чем буду заниматься. А учиться с придурками-одногодками мне точно не интересно.

Лена хотела было вмешаться, чтобы отчитать дочь за неуважительное, нетолерантное («Это не по-американски!») отношение к одноклассникам, но не успела. Перебил Вадим.

— Да, позвоню. Я уважаю твое право принимать решения. Но и отвечать в случае ошибки придется тебе. Об обратном переводе, если не справишься, не заикайся!

— Заметано! — быстро согласилась Машка, которая признала, что спорить с отцом, — себе дороже.

Глава 14

После отъезда молодых в семье Осиповых-старших что-то сломалось. Неуемный Вадим, взрослеющая на глазах внучка-правнучка, уравновешенная умница Лена — их присутствие наполняло жизнь смыслом. А стоило им улететь за океан — мир остановился в своем вращении.

Илона, прежде постоянно переживавшая, сможет ли сын встроиться в новую жизнь, теперь беспокоилась еще больше. Мысль о том, что Лена с Вадимом и Машкой могут просто не вернуться из США, сделала ее взвинченной и крайне подозрительной. Она почти уверилась, что Михаил Леонидович, как и другие мужья, объявляя, что уехал на работу, на самом деле ездит куда-то совсем в другое место. Ревность, не тревожившая ее уже много лет, проснулась с необычайными свежестью и остротой.

Илона по нескольку раз в день звонила на фирму, каждый раз изыскивая повод побеспокоить мужа. Михаил Леонидович чаще всего оказывался на месте, но это Илону мало успокаивало. Она не могла понять, чем вызван его уход в себя, мрачное настроение, односложные ответы на вопросы, долгое сидение у телевизора и подробное изучение минимум пяти газет. Никогда раньше Михаил Леонидович политикой так пристально не интересовался.

А он вдруг почувствовал приближение старости. И виной тому стали политики. Михаил Леонидович никогда особо не беспокоился о том, сможет ли прокормить семью. Легкий характер, востребованность по работе и понятные «правила игры», лишь внешне менявшиеся с каждым новым Генеральным секретарем ЦК КПСС, помогали жить спокойно. Теперь все изменилось.

Между Горбачевым и Ельциным шла настоящая война. Само по себе это было совершенно невероятным — кто-то осмелился открыто выйти из КПСС, вступить в прямую борьбу с действующим Генсеком и не только оставаться в живых, но еще и набирать популярность. О Ельцине писали газеты, говорили по телевидению, — кто с осуждением, кто с восхищением, но ведь говорили!

В стране будто стержень сломался. Стали даже раздаваться голоса об отмене шестой статьи Конституции, закреплявшей руководящую и направляющую роль партии в жизни государства.

Январские события в Риге и Вильнюсе — танки на улицах, трупы, требования независимости и выхода из СССР — создавали ощущение крушения стабильности. И главное, телевидение все это показывало! Михаил Леонидович не любил пафосных слов, но в данном случае был полностью согласен с теми политологами (новая профессия неожиданно заполнила голубые экраны), которые все громче и чаще произносили: «Хаос!»

Ладно, высокая политика будоражила умы, с этим еще можно было мириться. Однако то, что происходило в повседневной жизни, пугало еще больше. К марту прилавки магазинов опустели окончательно. Даже он, в своем гастрономе, мог далеко не всегда купить все, что нужно. То мяса не привезли, то масло, зафондированное по прошлому году, фактически получали в объеме в десятки раз меньшем, то даже водки — обменной валюты, работавшей лучше, чем чеки Внешпосылторга, вдруг не оказывалось в подсобке.

И тут государство отпустило цены на продукты питания! Месяца не прошло, как на прилавках начали появляться ранее дефицитные товары. Даже импорт какой-то. Не все, конечно, но многое стало можно пойти и купить. Однако тут же обнаружились две абсолютно неожиданные для Михаила Леонидовича проблемы. Первая — денег, которые он зарабатывал, явно не хватало. И вторая — если раньше он мог доставать любые дефицитные продукты и решать все возникающие житейские проблемы, снабжая ими нужных людей, то теперь ситуация резко изменилась.

С деньгами была вообще отдельная история. Когда Вадим уезжал в Штаты, Михаилу Леонидовичу остались на обслуживание все его клиенты. Вадим уже год как перешел на абонементную схему: оговаривалась определенная сумма за месяц, и кооператоры (а клиентами, как правило, были именно они) могли обращаться столько раз, сколько им было нужно. Вадим, конечно, схитрил. В стоимость абонемента не входило проведение судебных дел. По ним оплата шла отдельно. Но довольны были обе стороны. Кооператор мог с гордостью рассказывать своим друзьям, что состоит на обслуживании в адвокатской фирме, первой в Союзе, и платит за это совсем недорого. А Вадим, заключив с десяток подобных договоров, получал немереные деньги, фактически ничего не делая. Ну, разве что проводя периодически сеансы умных разговоров. И то чаще не о праве, а о политике. Юридической текучкой занимались ассоциаторы Вадима, получавшие твердую заработную плату.

Когда Вадим уезжал, Михаил Леонидович решил, что все деньги, остававшиеся после расплаты с ассоциаторами, он будет хранить до приезда Осиповых-младших. А сами с Илоной и старушками проживет на собственный заработок — от гастронома и одного кооператива, который обратился именно к нему, а не к Вадику. Получилось же все не так. Подорожание продуктов разрушило благородные планы.

Жить за счет сына было нестерпимо стыдно. И хотя Вадим, звоня из Вашингтона, каждый раз напоминал, чтобы родители ни в чем себе не отказывали, благо он там получает столько, что на десять лет вперед хватит, Михаил Леонидович страдал. Он даже Илоне боялся признаться, что каждый месяц хоть понемногу, но в деньги Вадима залезает.

Бабушки тоже сильно сдали. Разумеется, возраст брал свое. Однако, дело было на сей раз не в здоровье…

Анна Яковлевна всю жизнь истово верила в прогрессивное развитие родной страны, во временность трудностей исторического пути и в миссию, которую выполняла ее партия. Даже сидя в Бутырке в 1936 году, поневоле сменив должность зампрокурора Москвы на положение жены врага народа, она ни секунды не сомневалась в высшей справедливости всего происходящего. Ну, может, за одним исключением — ее собственной опалы. А так… все правильно.

Нынче же она никак не могла понять — кто проводит генеральную линию партии? Если Горбачев — то почему в поддержку Ельцина на улицы выходят сотни тысяч несознательных граждан? И откуда их столько, несознательных, коли всех воспитывал комсомол? И как же так получилось, что в самой сплоченной — партийной — среде оказалось столько нестойких коммунистов? Можно даже сказать, оппортунистов!

А если прав Ельцин? Получается, что партия уже много лет вела страну неверным путем? Но почему тогда на всех съездах партии, при всех возможностях открытой внутрипартийной дискуссии, никто не ставил вопрос ребром — куда идем, товарищи?! И что это за разговоры об отмене Шестой статьи Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС? Кто, если не КПСС?! Может, эти пропагандисты западного образа жизни? Но почему народ за ними идет?

Анна Яковлевна перестала понимать, что происходит. И по телевизору никто не объяснял. На одних каналах говорили одно, на других — другое. Она все время находилась в каком-то взвинченном состоянии. Может, поэтому и давление стало прыгать, как никогда раньше.

Эльза Георгиевна, привыкшая все происходящее в родной стране ругать, вспоминая непрестанно, как было хорошо до прихода «матросов», тоже пребывала в состоянии растерянности. Обстановка очень напоминала ей ситуацию 1916 года. Многие ее знакомые тогда посещали тайные кружки, говорили о необходимости перемен, о загнивании царског о режима. Именно тогда она впервые услышала о демократии, народовластии, которые сегодня постоянно звучали с экрана телеканала «Россия». И чем это кончилось? Переворотом, который почему-то назвали революцией! Вот во Франции была революция! А в Петрограде — переворот!

И Миша с Илоной ничего объяснить не могли. Только растерянно разводили руками. Да и Анна Яковлевна в споры старалась не вступать, отмахиваясь, — мол, все правильно. Словом, даже поговорить было не с кем. И Вадима нет, он бы объяснил, что происходит.

— Пап, а почему ты так явно благоволишь Леше? — Юля давно хотела затеять этот разговор, но все не решалась. Отец с детства приучил дочь: его дела — это его дела.

— В сравнении с кем? С тобой? — Марлен с улыбкой смотрел на свою обожаемую дочь. Только он сам мог знать, сколько скрытого тепла было в этом невинном вопросе-уточнении.

— Нет, я про Сашу.

— Объясню, — Марлен в какой-то мере ждал этого разговора. Мария Ивановна несколько раз уже заводила речь, что у Юльки роман с Кашлинским, что роман этот может вылиться во что-то серьезное, что молодых вообще-то не грех было бы и подтолкнуть и т. д. и т. п. — Понимаешь, Саша — хороший парень, нет вопросов. Но это не тот человек, который может управлять консультацией. То есть фирмой, я хотел сказать. Он неплохой юрист, это правда. Очень приятен в общении. Но управление людьми — это в первую очередь умение быть жестким. А он — мямля! — Марлен начал злиться, не на Юлю, на Сашу. — Какой толк в его порядочности?!

— Что ты имеешь ввиду?

— Смотри. Он начинал дело вместе с Вадимом. С равных стартовых возможностей. И что в итоге? Вадим — хозяин, Саша — мальчик «принеси-подай». Если бы не Алексей, то мы бы фирму уже потеряли.

— Пап, но ты же председатель Президиума…

— Ну и что? Что я могу?! Раньше был Горком партии — жесткая структура…

— Тебе же самому это не нравилось, ты все время кричал, что они лезут в твои дела.

— Лезут. И не только в мои. Зато страна была управляемой. А сейчас?! Каждая вошь министр!

— Ну тогда и Леше доверять нельзя? — Юля попыталась вернуть отца от разговоров на общую тему к тому, что беспокоило ее.

— Пока он для нас, для нашей семьи, остается человеком посторонним, нельзя. А если…

— Что «если»? — Юлина нижняя челюсть зло выступила вперед. Эту манеру она унаследовала от отца. Только если Марлен становился похожим на бульдога, то Юля выглядела как козочка, неожиданно решившая напугать волка.

— Давай напрямую! — Марлен на этот раз не на шутку испугался реакции Юли, поскольку давно понял: дочь, пока на уровне инстинкта, но постигла страшную истину — «Дети сами решают, любить родителей или нет, а вот родители выбора не имеют». — У тебя роман с Алексеем. Это — твое дело. Но он женат. Я хочу знать, какие у него планы.

— Я тоже хочу это знать! — В голосе Юли прозвучал вызов. — Нет, не так! Я сама еще не решила, какие у него будут планы, когда я решу, чего я хочу!

— Он — хорошая партия, — неожиданно встряла Мария Ивановна.

— Ой, мам! Тебе лишь бы меня замуж поскорее выдать! Я вам что, мешаю?! Могу реже заходить.

— Нет… — Мария Ивановна замялась. Она, как и муж, побаивалась дочери. — Просто хочется, чтобы у тебя все было по-человечески.

— Это как? Чтобы котлеты мужу жарить, с работы его ждать? И все время думать, а не уйдет ли он к другой, помоложе?

— А почему муж должен уйти? — Мария Ивановна искренне удивилась возможности такой перспективы.

— Потому что скучно станет!

— С тобой не соскучишься, — хмыкнул Марлен.

— Я серьезно! Вот объясни мне, пап, зачем я получила диплом юрфака? Чтобы котлеты правильно жарить? Я, между прочим, ношу твою фамилию. А она в адвокатуре многое значит. Я имею право быть плохим адвокатом?

— Нет, ты будешь хорошим.

— Скажи, мама глупая?

— Нет, конечно!

— Тогда объясни, почему мама не стала хорошим адвокатом? Вы учились вместе у одних и тех же преподавателей. Мать в коллегии столько же лет, сколько и ты…

— Но я же женщина, — попыталась оправдаться Мария Ивановна.

— То есть, не человек? — Юля бросила на мать взгляд, полный снисхождения и жалости.

— Я, между прочим, тебя вырастила!

— Вот! Вот я и говорю: по-твоему получается, что задача женщины удачно выйти замуж и растить детей. Так?

— Нет, ну почему…

— Знаешь, если бы не мама, то я бы ничего в жизни не добился, — встал на защиту жены Марлен.

— Это ты в тосте на вашу жемчужную годовщину ей скажешь! А я не хочу быть на вторых ролях!

— Тогда ищи себе мужа, как… — Марлец замялся, — …как Саша. Супер-порядочный, супер-надежный, но…

— Знаешь, пап, а вот Вадим, например, считает, что Саша как раз мужик. Что он в трудную минуту всегда придет на помощь. А Леша ваш любимый — мразь! Что он всех и вся использует для своей выгоды. И тебя — в первую очередь!

— Алексей меня уважает! — взвился Марлен.

— Не уважает, а уваживает! Чувствуешь разницу? Вадим тебя уважает, поэтому и противоречит.

— А при чем тут Вадим? — подала голос Мария Ивановна. — Мы про твое замужество говорим. А он от своей Лены никогда не уйдет. Она его крепко держит!

— Как ты меня, — постарался пошутить Марлен.

— Идите вы к черту! — вскочив и выбегая из комнаты, срывающимся голосом выпалила Юля.

— А ведь она его любит по-настоящему! — обращаясь то ли к себе, то ли к жене задумчиво-грустно произнес Марлен.

— Пройдет! — философски заверила его Мария Ивановна.

— Леша! Ну сколько это может продолжаться? Даже в субботу ты уходишь ни свет, ни заря, а приходишь черти когда! — Валя, вот уже семь лет бывшая замужем за Алексеем Кашлинским, старалась выглядеть спокойной, хотя слезы в ее глазах со всей очевидностью выдавали начинавшуюся истерику.

— А что, «Спокойной ночи, малыши» уже закончились? — Вот чего-чего, а выяснять отношения Легце сейчас никак не хотелось. Он прекрасно провел первую половину дня в Сандунах, с друзьями-приятелями, в очередной раз провел «акт вербовки» Саши в свою команду на фирме, милейшим образом покувыркался два часа в постели с Юлей и домой-то пришел, собственно, только отоспаться.

— Перестань ерничать! Я — серьезно!

— Что серьезно? Ты же знаешь, у меня — дела. Деньги я зарабатываю.

— А мне что делать? Сиднем здесь сидеть? — Как Валя ни сдерживалась, слезы свое взяли.

— Знаешь, — Леша не хотел тушить раздражение, которое вызывала в нем эта растолстевшая простая русская баба, каким-то невероятным образом уже столько лет жившая рядом с ним. — Тебе никто не мешал родить. И тебе нашлось бы, чем заняться, и мне больше хотелось бы домой.

— Да ты просто сволочь! — У Вали даже слезы сразу высохли. — Ты же знаешь, что я летала. Для стюардессы родить — это невероятное везение. Я тебя предупреждала, когда ты ко мне под юбку лез, что у меня может не быть детей! А ты — люблю, блин, люблю! Вот как ты меня любишь!

— А не надо было под юбку пускать при второй встрече. Может, я бы и одумался! Вообще, скажи спасибо, что женился!

— А ты, мразь, не на мне женился, а на моей квартире!

— Дороговато она мне выходит!..

Поскандалив еще минут пятнадцать, супруги отправились спать. Легли, отвернувшись друг от друга. Что для Леши было хорошо. На сегодня секса ему было и так предостаточно.

Глава 15

До возвращения в Москву оставалось две недели. Настроение, можно сказать, царило «чемоданное».

Пора подвести итоги. Первое, и главное, что понял Вадим, — в Америке он жить сможет. Точнее, выжить. В отличие от первой поездки он уже не переживал по поводу собственной несостоятельности. Неловкость за неумение себя вести по-американски в офисе, ресторане, магазине, на заправке — прошла. Он даже признал, что сыр — это не то, что на бутерброд к чаю, а то, что с грецким орехом и виноградом на десерт.

Многое из намеченного выполнено. Начать с Аксельбанта. Его сын, баловень папиных денег и сложившейся ситуации, был пристроен. Уже месяц он трудился помощником офис-менеджера штаб-квартиры «Брайана» в Нью-Йорке. Хотя слово «трудился» здесь мало подходило. Зарплату ему платили небольшую, 35 тысяч долларов годовых, но папа помогал. Обещали посодействовать зачислению с осени в колледж за папин, разумеется, счет.

Сын Аксельбанта провел месяц в Нью-Йорке не зря. Периодически заглядывая в кабинет Леры Скорник, надежда аксельбантовской семьи подробно рассказывал, какие бары и кафе Сохо посетить стоит и почему, а куда лучше не ходить. Он уже успел подцепить девушку с фирмы, дочь кубинских эмигрантов, посчитавшую, что ей, секретарше, бойфренд в статусе офис-менеджера на данном этапе вполне подойдет.

Но это Вадима волновало мало. Сей персонаж был ему мало интересен с первого знакомства. Поведение же самого Олега Аксельбанта, Вадим мог предсказать. Сын — при американцах. Его дальнейшая судьба зависит от «Брайана». Брайанцам нужен офис в Москве. Для успешной реализации проекта необходимы две вещи. Первая — помещение. Вторая — разрешение московских властей. Помещением, его ремонтом занимается Олег. Выделено здание по письму Марлена, хотя не числится за Московской городской коллегией адвокатов. То есть в этой части для американцев важны Олег и Марлен. Вадим — не при делах.

Разрешение на открытие представительства в Москве — тема вообще не Вадима. Здесь игроки — Торгово-промышленная палата, в которой у Перельмана куча знакомых, и профильная московская организация, то есть Городская коллегия адвокатов. Опять-таки, Марлен.

А если учесть, что куратором московского офиса в «Брайане» стал молодой и амбициозный Дэвид Строй, а не Стэн Джонс, то о выполнении моральных обязательств, если таковое понятие вообще применимо к американцам, делающим свой бизнес, Вадиму и мечтать не приходилось. Он исчерпал свою функцию. В этом вопросе он больше не нужен.

Из рассказов Михаила Леонидовича Вадим уяснил, что понимал ситуацию и Аксельбант. Он больше не союзник. Олег четко переориентировался на Марлена, всячески поощрял инициативы Леши Кашлинского, хотя и декларировал по-прежнему, что Вадим — это главный человек, руководитель юридического филиала его строительного кооператива.

С Марленом тоже все ясно. Впрочем, его можно понять. С одной стороны, единственная дочь Юля. С неустроенной, по его мнению, а главное, по мнению жены-командирши, судьбой. Леша парень перспективный и в отличие от Вадима, ради денег и карьеры с легкостью способный бросить жену. Поди плохо — и бизнес семейный иметь, и дочь замуж выдать, и зятя потом на коротком поводке держать. С другой стороны, Марлен, наверняка, понимал, что жизнь в Союзе меняется. Раскручивается процесс, который смещает приоритеты. Конечно, все может легко вернуться назад. И скорее всего, вернется. Но на данный момент деньги стали значить больше, чем высокое положение. Виданное ли дело — сегодня на рынке у кооператоров можно купить то, чего даже в кремлевском пайке нет! Выездные визы дают легко — езжай за границу, накупай там шмотья! И никакая двухсотая секция ГУМа уже не нужна.

Наверное, размышлял Вадим, Марлен готовит себе запасной аэродром. Сегодня положение председателя Президиума городской коллегии куда надежнее, чем собственная юридическая фирма. А завтра? Если Вадим это понял, так почему Марлену не сообразить?

Словом, Марлену нужна фирма, Аксельбанту нужны американцы, а американцам нужен Марлен. Все срослось. Только без него.

Здесь, в Вашингтоне, тоже все не слава богу. Да, Стэн его ценит, но работы-то для Вадима реальной нет! Ни одного реального клиента для Москвы так и не зацепил. Ну раздал сотню визитных карточек, съел несколько десятков бесплатных ланчей, но конкретных предложений — ноль!

Потемкин, нью-йоркский генконсул, явно сговорился о чем-то с руководством «Брайана». Сам не рассказывает, а Вадим прямых вопросов избегает. Значит, если Потемкин и будет работать в «Брайане», то ему помогать не станет. Сколько раз Вадим убеждался — хочешь потерять нужного человека, помоги ему, и он постарается скорее про тебя забыть. Хотя с Потемкиным все не так и плохо. Пару недель назад, по телефону, состоялся примечательный диалог:

— Василий Васильевич! Это Осипов. Здравствуйте!

— А, Вадим Михайлович! Здравствуйте, мой дорогой! Здравствуйте!

— Я скоро уезжаю. Вот попрощаться звоню. Поблагодарить.

— Да бог с вами! За что меня-то благодарить? Это я вам обязан. Не будем обсуждать, чем и за что, но, поверьте, обязан и премного!

— Не согласен, но со старшими не спорят! — Вадим попробовал изобразить смех. Благо по телефону лица не видно, получилось более или менее достоверно.

— А вы и не спорьте. Сами скоро убедитесь, что я искренен. Кстати, тут ко мне часто обращаются за советами по советскому законодательству. Что-то я могу подсказать. Но, понимаете ли, в чем дело, мой друг. Многие вопросы касаются хозяйственного права, а я в нем ни бельмеса. Наши товарищи из торгпредства ориентированы только на работу с госструктурами, А у нас на Родине теперь ведь, страшно сказать, и частный сектор появился. Как быть? Вот я и подумал, а что, если я к вам буду их отправлять? Не станете обижаться?

— Да нет, Василий Васильевич! Это ведь моя работа!

— И доход, мой любезный, и доход! — Потемкин рассмеялся. — Мы с вами ведь тоже кое-чему у загнивающего Запада учимся. Например, что нужно зарабатывать. Я прав?

— Как всегда. Кстати… — Вадим замялся, — у американцев правило интересное есть.

— Ну-ка, ну-ка?

— Если кто адвокату прислал клиента, то ему полагается десять процентов от суммы гонорара. Правда, забавно?

— Интересное правило. У нас бы до этого не додумались.

Разговор продолжался еще некоторое время, но главное уже было сказано. Потемкин будет направлять клиентов Вадиму, а тот ему платит десять процентов. «Да уж, куда там, — подумал Вадим, — наши бы до этого не додумались. Зато до тридцати процентов додумались много-много лет назад!» Вадим хорошо помнил рассказ Стэна об одном из правил адвокатской этики, прямо прописанном в нормах Ассоциации адвокатов США. Если адвокат заплатил кому-то комиссионные за направление к нему клиента, — он исключается из коллегии адвокатов с волчьим билетом. Навсегда! Тогда это правило Вадиму понравилось. Сейчас он подумал — хорошо, что в Союзе таких правил нет.

Лена к концу поездки твердо знала, что дома вообще все хорошо. А здесь все плохо! Наблюдая за женой, Вадим понял, что для них двоих самое страшное — безделье. Лена нашла себе занятие — курсы английского языка. И хотя Вадим изначально был против, чего греха таить, не хотел выбрасывать лишние сто семьдесят долларов в месяц, сейчас об этой трате не жалел. Хоть что-то в Ленкиной жизни происходило.

Хоть о чем-то ей было, что рассказать, когда он возвращался из офиса.

После почти полугода американской жизни оба пришли к выводу: Лене нужно работать. Не из-за денег. Сомнений в том, что Вадим заработает их в Союзе предостаточно, не было никаких. Ленка просто зверела, сидя в четырех стенах. Вторники и четверги, свободные от занятий на курсах, она ненавидела. А за неделю каникул вообще чуть не впала в депрессию.

Как-то раз, гуляя по торговому центру, куда в очередной раз поехали, чтобы скоротать вечер и не сидеть перед экраном дурацкого американского телевизора, где рекламулишь изредка прерывали передачи, Вадим поделился с женой очередной фантазийной идеей.

— Слушай, кис, а что если тебе в Москве пойти на второе высшее?

— С чего это вдруг?! — В голосе Лены прозвучала известная доля агрессии. Что было понятно — четверг, весь день дома. — Ты считаешь, что мой институт и кандидатская степень «не катят»?

— Да, нет! «Катят». Преподавать в институте ты сможешь. Думаю, без проблем, — Вадим взял самый что ни на есть миротворческий, — я о другом. Представь себе, ты получаешь диплом юриста. Всего-то три года. И мы вместе работаем на фирме. Такой семейный бизнес. Машка тоже пойдет в юристы. Через восемь лет — семейная фирма. Плюс несколько друзей и несколько ассоциаторов…

— «Друзей», это ты Юлю имеешь ввиду? — Ленкин взгляд был не злым, но испытующим.

— Нет, точно нет, — Вадим решил сразу закрыть скользкую тему. Черт его знает, Ленка просто так брякнула или о чем-то догадывалась, но скрывала. Или подсознательно чувствовала, а сейчас вырвалось. — У Юли с Сашей и Марленом точно будет своя семейная фирма.

— Я думаю, круг семьи может и расшириться. Мне Лера говорила, что у Кашлинского с Юлей как бы роман.

«Ай да молодец Скорник!» — промелькнуло в голове у Вадима. Но показывать свою заинтересованность в сюжете он побоялся.

— Ну, не знаю. Меня постельные проблемы сотрудников не волнуют. Хотя… похоже ты права.

— Не я, а Лера.

— Ладно, бог с ними! Ты мне скажи, как тебе идея?

— Идея забавная. Но вряд ли я стану хорошим юристом.

— В свое время ты мне твердила, что вряд ли защитишь диссертацию.

— Это давно было.

— Так ведь, кис, я тебе и не предлагаю начинать работать юристом завтра…

— Кстати, Вадик, насчет Машки. Аты не боишься, что ей придет в голову уехать в Америку?

— Боюсь…

Этот страх действительно не давал Вадиму покоя. Из местных газет, а еще в большей степени из телефонных разговоров с родителями, Вадим знал, что многие и многие известные советские артисты, музыканты перебрались в Штаты. Про простых смертных, которые ломом ломанули в Австралию, Израиль и США, и говорить не приходилось.

Все, кто мог уехать, — уезжали. И что парадоксально, были довольны. Известные советские композиторы работали таперами в русских ресторанах. И не горевали! Давали интервью американским газетам, где объясняли «америкосам», какая у тех замечательная страна. Актеры, снимавшиеся в лучших советских фильмах в главных ролях, играли эпизодики во второсортных голливудских мыльных операх или боевичках. Тоже давали интервью, и тоже распространялись о преимуществах творчества в свободном мире.

Много раз Вадим примерял на себя эту ситуацию. Да, правда, в Штатах можно больше заработать. В среднем. Но не ему, — в Союзе он давно получал больше, чем мог потратить. А здесь… Здесь парадокс — сколько бы ты ни заработал, потратить всегда можно еще больше. Зачем же такие нервные перегрузки? Зачем все время испытывать нехватку денег из-за постоянного превосходства желаний над возможностями?

Другой момент, и немаловажный: в Америке четко сформированы кланы элит — юридических, политических, бизнеса… А в Союзе все пришло в движение, все смешалось. Значит, встает вопрос — где больше шансов пробиться на самый «верх»? Неважно, что значит этот «самый верх» — деньги, власть, публичность или что-то еще. Важно, что в Союзе партийно-советские элиты теряют свое преимущество над «чернью», преимущество по праву рождения, а здесь — наоборот. Такое ощущение, будто в Америке не сегодня, так завтра введут дворянские звания! Да, собственно, сословия уже есть! Выпускник Кембриджа, Йеля, Массачусетского технического университета, Гарварда — это уже звание! Гарантированная работа. Клубы, закрытые для всех, кто не удостоился чести учиться в столь престижном месте. Ему-то, с его дипломом ВЮЗИ к ним не пробиться!

Нет, жить надо дома. Как-нибудь, но дома пробьешься. А здесь, в гостях, может, детям и лучше будет, да и то — не факт, но сам ты останешься человеком второго сорта навсегда.

Понимает ли это Машка? Ведь при ее максимализме, при ее успехах на фоне других ребят из «паблик-скул» легко может развиться ощущение, что именно здесь она — королева!

Правда, один недавний разговор с дочерью Вадима обнадежил.

— Маш, а ты бы хотела на годик поехать учиться в американский университет?

— Мне уже предлагали, — в Машкиных глазах мелькнули задиристые искорки.

— То есть?

— Ну когда я тест по математике выиграла, директор сказала, что если родители получат гражданство или «грин-кард», то школа подаст меморандум в департамент образования о выделении мне «скола-шип» за счет штата.

— Ты можешь говорить по-русски? Что за «скола-шип»?

— Ага, про «грин-кард» ты не спрашиваешь? Значит, по-русски я должна говорить только те слова, которые вы с мамой не понимаете?

Вадим смутился — дочь была права.

— Ладно, па, не заморачивайся. «Скола-шип» — это стипендия за счет штата, которая идет на оплату учебы в колледже. Дается только самым одаренным детям из малообеспеченных семей.

— А как же мы сделаем нашу семью малообеспеченной?

— Ну, не знаю. Может, ты с мамой фиктивно разведешься.

— «Шшас!» — Вадим передразнил интонацию, с которой Маша выражала крайнюю степень несогласия.

— Ладно, пап, не парься. Я все равно не хочу.

— Почему?

— Они примитивные!

— Кто, америкосы?

— Ну, да! Какие-то недочеловеки. С ними даже поговорить не о чем. Бейсбол, их дурацкий футбол, и чьи родители сколько зарабатывают. Да, и еще, кому какую машину на шестнадцатилетие купят.

— То есть ты хочешь в институте учиться в Москве? — Вадим замер в ожидании ответа.

— Исключительно.

— Ну, может на старших курсах на годик на стажировку? — Вадим прекрасно умел манипулировать сознанием дочери. Если он что-то предлагал, она всегда это отрицала. Такова была первая, спонтанная реакция. Так сказать, форма самоутверждения как взрослого человека.

— Нет! Ни за что! К тому же зачем мне их право, если я собираюсь быть адвокатом и работать дома?

— Да, пожалуй, ты права, — с облегчением согласился Вадим, постаравшись при этом изобразить мину посрамленной тупости.

Апокалепсическая перспектива жить на два континента — дочь в Америке, родители в Союзе, казалось, отступила… Хотя, кто знает. «Никогда не говори никогда», — Вадиму вспомнилась одна из мудрейших американских поговорок. Неизвестно, как все может повернуться дома. Там и в глобальном плане, и на уровне жизни простых людей что-то назревало, куда-то все катилось. Но вот что назревало? Куда катилось?!

Война между Горбачевым и Ельциным шла полным ходом, и ни одна из сторон даже не пыталась скрыть своей ненависти. Симпатии самого Вадима, да и большинства из тех, с кем он отсюда мог поговорить, помня, что телефон это средство связи, а не общения, были на стороне Горби.

В Вашингтоне ни Вадим, ни Лена, ни Лера телефона не стеснялись. Но стоило позвонить москвичам, будь то мама, отец, Сашка или Аксельбант, разговор, как только речь заходила о чем-то не лично-семейном, становился «придушенным». Собеседники понижали голос, говорили намеками или незаконченными фразами. Даже если речь шла о пустых прилавках, талонах на водку и сахар или о широкой поступи кооперативов. Пожалуй, только увеличение вдвое цен на продукты обсуждалось в полный голос, с эмоциями и чуть ли не с бранью. Ну, а если Вадим интересовался политическими новостями, на другом конце провода повисало молчание.

В одном из крайне редких разговоров с Марленом по делам фирмы, Вадим, прежде чем попрощаться, вдруг спросил, как тот оценивает перспективы «замирения» Горбачева и Ельцина. Марлен сначала прикинулся, будто ничего не слышит, долго кричал в трубку «Але, але!», а потом и вовсе отключился.

Если в американских газетах события полугодовой давности — подавления бунтов в Вильнюсе и Риге — до сих пор обсуждались, то в Москве про них словно забыли. Ни в телефонных разговорах, ни в советских газетах, которые Вадим периодически брал в посольстве, — ни звука. Не было крови, не было танков.

Но куда-то все катилось не туда. Осипов это понимал как юрист и потому ни на йоту не доверял рассуждениям американских политических аналитиков. Начало сомнениям положил разговор со Стэном.

Пару месяцев назад Джонс прочел Декларацию независимости России. Приняли ее 12 июня 1990 года, но Стэн «доехал» только сейчас.

— Вадим! Объясни мне вот что. В Декларации сказано, что законы Советского Союза применяются на территории России только в той мере, в какой они не противоречат законодательству самой России. Я правильно понимаю?

— Да. И что в этом такого?

— Нет, ничего страшного. Просто в нашей истории было подобное. Со штатом Техас. Если не вдаваться в подробности, — почти то же самое. Правда, кончилось все маленькой гражданской войной…

— Ну, у нас, это-то вряд ли случится.

— Дай бог, дай бог! Но понимаешь, в чем дело, — мы признаем обратную иерархию. Есть законодательство всей страны, мы его называем федеральное. А законы штатов могут быть любые, но только ему, федеральному законодательству, не противоречащие. У вас же получилось наоборот.

Этот чисто юридический аспект, почти теория права, заставил Вадима по-иному взглянуть на ситуацию дома. Следом начались обычные интеллигентские испуги, страхи, рефлексии. Вадим будто видел, как появляется третий лидер, какой-нибудь боевой генерал из Афганистана, где, судя по американским газетам, Союз оказался в полной жопе, и начинает призывать к наведению порядка. Обещает стабильные цены, всем работу, кооператоров — в Сибирь. Народ его на руках вносит в Кремль.

И вот мы имеем нового Гитлера или Сталина. Дальше и гадать не надо. Если Гитлер отправил в концлагеря всех, кто учился в СССР перед войной, то Сталин просто расстрелял инженеров, которых сам же командировал в Германию в тридцатые годы. Тоже, как пить дать, повторится и с теми, кто сейчас обучаются или работают в США.

И все-таки! И все-таки! Надо ехать домой! Здесь, в Америке, они всем чужие. И им все чужое. Ленка вообще не выдержит. Родителей бросить нельзя. Оказаться полностью зависимым от «Брайана» — хуже не придумаешь.

— Надо иметь свою фирму. Уходить от Аксельбанта. Расставаться с Марленом и его семейством. Причем фирму необходимо создавать в рамках коллегии адвокатов. Нельзя существовать полулегально. Кстати, сам же Марлен в этом и поможет! Ему выгодно легализовать фирму Юли-Саши-Кашлинского. А вперед, на разведку, он и пропустит фирму Вадима. Надо только это все правильно Перельману преподнести.

Нет, домой! Только домой!

У Вадима был еще один веский аргумент. Он точно знал, что делать, как все — путь в никуда. Сейчас все стараются вырваться в Америку. Куча артистов, композиторов, писателей уже здесь. Юристы стараются пристроиться тоже здесь. Значит, ему надо обратно. На противоходе как раз и можно чего-то добиться. Не делай, как все!

* * *

Размышления Вадима прервал звонок Стэна. Вадим сразу прикинул, коли Стэн зовет его сам, а не через секретаря, грядет что-то серьезное.

«A-а! Наверное, вспомнил про три тысячи долларов, которыми авансировал в феврале. Ладно, придется вернуть», — Вадим даже не расстроился. Ничего другого, важного, за десять дней до-отьезда ждать не приходилось. А грехов за собой Вадим не чувствовал.

Глава 16

— Привет, Вадим! Собираешь чемоданы? — С приветливой улыбкой Стэн зашел в свой кабинет вместе с Осиповым. Он держал в руках чашку кофе. Единственный из вашингтонских партнеров «Брайана», Стэн не просил секретаря принести кофр, а сам варил его на маленькой кухоньке. Может, поэтому его и прозвали в офисе «либералом». Хотя кто-то, явно из его недоброжелателей, пустил слух, будто Стэн расист, и не хочет, чтобы до его чашки дотрагивалась чернокожая секретарша. Вадим этому не верил. У него имелось даже доказательство: уж если Стэн к нему, еврею, относится хорошо, то негров-то должен воспринимать совсем спокойно. По меркам Союза эга логика была неопровержимой.

— Чемоданы жена собирает, — Вадим пошутил «со скрипом». Недавние умозаключения задора не добавили.

— Я в переносном смысле, — Стэн опустился в кресло и стал раскуривать сигару.

— А в переносном я свои чемоданы и не распаковывал! — Вадим достал сигарету. Впервые он закуривал в кабинете Стэна, не спрашивая разрешения.

— Кофе хочешь? Пойди, налей себе, — без особого энтузиазма предложил Стэн, догадываясь, что его настроение и настроение Вадима сейчас точно не совпадают. А ему-то было так хорошо! Час назад он подписал счет «Пан-Америкен», закрывающий его работу по огромному проекту. Счет на 568 тысяч долларов! За два месяца он заработал больше, чем должен был, по правилам партнерского договора, заработать за полгода.

Вадим отрицательно мотнул головой, откинулся в кресле и глубоко затянулся.

— Ладно. Я вот что хотел тебе сообщить. Вчера состоялась телефонная конференция членов Управляющего комитета партнеров. Принято два решения, касающиеся тебя. Первое — нашим бизнесом в Москве будет руководить Дэвид Строй. Думаю, это для тебя не самая свежая новость. Второе — бизнесом нашей фирмы по всем офисам, включая европейские и азиатские, во всем, что касается активности наших клиентов в СССР, руководить буду я!

— Поздравляю! — автоматически отреагировал Вадим, вовсе не представляя, какое это имеет к нему отношение. Нет, с первой частью понятно — Дэвид работал с Сашей, к нему же на стажировку через две недели едет Кашлинский. Они познакомились в Москве еще три месяца назад и, как знал Вадим, Алексей в лепешку расшибся, чтобы Строю понравиться. Так что ориентация Дэвида не на Вадима. А вот каким боком касается вторая часть решения комитета, Вадим врубиться не мог.

Стэн заметил растерянность Осипова, довольно улыбнулся произведенному эффекту и почти торжественно продолжил:

— Так вот! Согласно договору между нашими фирмами, твоя зарплата рассчитывается исходя из ста двадцати тысяч годовых. Ты вправе приезжать на шесть месяцев поочередно с партнерами твоей фирмы. Однако, с сегодняшнего дня я предлагаю тебе иные условия, — Стэн с удовольствием наблюдал, как менялось лицо Вадима, как он подался вперед, вслушиваясь в каждое слово. Стэн стал говорить медленнее.

— Ты выходишь из договора, покинув свою фирму. И мы подписываем трехлетний контракт с тобой напрямую. То есть ты и «Брайан энд Твид». Тебе устанавливается зарплата ассоциатора восьмого года, то есть двести пятьдесят тысяч годовых. Работать будешь здесь. Твоим боссом буду я. Возможно, тебе периодически придется летать в Лондон.

— Но у меня нет британской визы. А выдать ее гражданину СССР могут только в английском посольстве в Москве, — почему-то зацепился за последнюю фразу Вадим.

— Мы знаем, — Стэн опять улыбнулся. — У тебя будет «грин-кард». Мы достаточно влиятельная организация, чтобы решить этот вопрос. И виза в Англию тебе не понадобится.

Вадим погасил докуренную до фильтра сигарету и тут же закурил новую. 250 тысяч — зарплата президента США Буша. Об этом писали газеты. Это очень много! Три года — 750! Заработав такие деньги, потом в Союзе можно вообще ни о чем не думать. Или просто остаться в Америке. Марлен на стену полезет! С такими деньгами можно сюда и стариков перетащить. В Лондон ездить даже интересно. Машка закончит здесь колледж. Причем, судя по всему, бесплатно, не зря ведь ей предлагали «скола-шип». Лена пойдет преподавать куда-нибудь русский язык. Дома она не усидит. Советское гражданство он сохранит — не случайно же никто из приехавших писателей и музыкантов советских паспортов не лишился.

Стэн с интересом наблюдал за Вадимом. Физиономия молча курившего Осипова выдавала все его эмоции. Джонс был счастлив. Ему нравился этот русский парень. Что он мог еще для него сделать? Когда-то один человек также неожиданно помог ему, тогда еще молодому выпускнику Кембриджа… Горбачев открывает СССР для Запада. Значит он, Стэнли Джонс, должен сделать, что может, чтобы открыть Америку для этого талантливого юриста из Союза. Ну и что, если для него нет сейчас реальной работы? Во-первых, «Брайан» станет первой американской фирмой, заполучившей советского юриста на постоянной основе. Об этом напишут газеты. Что само собой даст новых клиентов фирме. Во-вторых, судя по всему, советский рынок вот-вот откроется для западных инвестиций. Вот тогда Вадим полностью отработает свое, да еще и немалую прибыль принесет. А судя по тому, как быстро он наладил отношения с советским посольством, у парня явно есть связи в Москве. Здание-то для офиса «Брайана» нашел он. Саша ту историю рассказал Стоуну, когда тот был в Москве, во всех красках и деталях. Так что благородный поступок по открытию Осипову Америки и для «Брайана» обернется большой выгодой.

— Спасибо, Стэн! — Джонс взглянул на Вадима и чуть не вздрогнул: перед ним сидел другой человек. Глаза напряженно впились в собеседника, желваки гуляли на скулах, пальцы сцеплены в замок. Вадим будто изготовился к прыжку. — Спасибо, но я, извини, откажусь. Сожалею. Это очень лестное предложение, но оно не соответствует моим планам. Возможно, очень возможно, что я ошибаюсь. Но я решил вернуться домой.

— Почему?! — Стэн не смог сдержать изумление. Вариант отказа Осипова им даже не рассматривался. — Какие причины?!

— Если коротко — жить надо дома. Я хочу создать свою фирму. Я хочу, чтобы моя дочь и внуки работали в «Осипов и партнеры», а не в «Брайан энд Твид» или какой-нибудь другой, основанной не мною, фирме. Ты скажешь, что это наивно. И будешь прав. Но у меня есть мечта. Отказываться от нее я сегодня не готов. Повторю: скорее всего, я ошибаюсь.

— Понимаю, — растерянно отозвался Стэн. — Это твое право. Я уважаю твое решение.

* * *

Первой на пересказ беседы со Стэном отреагировала дочь. Она вскочила, бросилась на шею к отцу и стала его целовать. А Лена просто расплакалась. Вадим был очень доволен.

— Ну и слава богу, что вы со мной согласны! Правда, надо понимать, что денег таких в Москве я не заработаю.

— Не переживай, нам, вроде, и так с избытком хватало. — Подумав секунду, Лена добавила. — Кстати, не забывай, что реально ты бы платил тридцать процентов налогов. Так что получилось бы не двести пятьдесят тысяч, а… Сколько, Маш?

— Ой, мам, ну ты совсем гуманитарий, — рассмеялась гордая дочь, — получилось бы сто семьдесят пять тысяч. Тоже, кстати, до фига!

— Ну и сленг, — педагогично возмутился Вадим, восхищенный умением Машки считать в уме. — Однако, тебе, как будущему юристу, следует знать вот что. По советско-американскому договору об устранении двойного налогообложения действует правило ста восьмидесяти трех дней.

— А что это за зверь? — Машка устроилась в кресле поудобнее, зная, что рассказы Вадима о законах всегда подробны.

Лена, которая твердо решила, вернувшись в Москву, получать второе образование, юридическое, теперь считала себя тоже приобщенной к миру законов. Она закурила, чтобы слушать объяснения Вадима с удовольствием.

— Значит, так! Если гражданин Союза получает зарплату в Штатах, но находится на их территории менее ста восьмидесяти четырех дней в году, в законе сказано — не более ста восьмидесяти трех дней, то он не платит местные налоги.Получается, он их платит в Москве. С другой стороны, по нашему внутреннему законодательству я должен платить подоходный налог в Союзе, полученный из заграничных источников, только при условии, что я находился на территории СССР более ста восьмидесяти трех дней. Понятно?

— Понятно, — кивнула Лена, которая в присутствии дочери, разумеется, не могла признать, что слова-то она поняла все, а вот что из этого следует — абсолютно нет!

— Пап, как ни крути, все равно получается триста шестьдесят пять дней в году. Либо там, либо тут — ты попадаешь! Разве что только в високосный год…

— Наоборот! В високосный год как раз сложнее! — Вадим обрадовался, что у него есть адекватный слушатель. — Смотри! Я в Штатах провожу ровно сто восемьдесят три дня и вылетаю в Москву. Значит, формулировка «более ста восьмидесяти трех дней» на меня не распространяется. Так?

— Так! — Машка напряженно соображала.

— Я прилетаю в Москву, и у меня остается опять сто восемьдесят три дня. На самом деле, даже сто восемьдесят два, при перелете из Штатов в Союз день теряется в самолете. Мы прилетаем на следующий день. Календарный. Вот и получается, что остается сто восемьдесят два дня. И из американской зарплаты я опять ничего платить не должен!

— А в эту поездку как выходит? — вступила в разговор Лена.

— Так потому я и рассчитал дату вылета на четвертое августа. Все тютелька в тютельку.

— Ну хорошо. Это я понимаю. В этот раз мы сэкономим треть от ста двадцати тысяч, деленных пополам.

— Сколько это будет? — спросила Лена, больше желая заставить Машку опять заняться устным счетом, чем выяснить точную сумму экономии.

— Мам, ну, догоняй! У папы зарплата годовая сто двадцать тысяч. Значит, за полгода он получает шестьдесят. Налоги — треть от шестидесяти, то есть двадцать тысяч.

— Правильно! — кивнула Лена, которая теперь хотя бы поняла логику рассуждения дочери. Результат она проверять не собиралась, поскольку еще со школьных времен устный счет не был ее сильным местом.

— Так вот, — Маша опять повернулась к Вадиму, — все, пап, ты хорошо посчитал и рассчитал. Только одна деталь. Правило ста восьмидесяти трех дней неприменимо, если ты подписываешь трехлетний контракт. Ты же здесь будешь все триста шестьдесят пять дней в году. Три года подряд.

Вадим ошарашенно смотрел на дочь. Об этом он не подумал. Даже смешно.

— А сколько это будет всего дней? — опять занялась воспитанием дочери Лена.

— Мам, я не цирковой пудель, чтобы все время считать. Больше тысячи. Для тебя это уже несчислимые величины!

— Не хами, — встрял Вадим. Инстинкт защиты жены срабатывал автоматически. Лену никто не вправе был обижать, даже родная дочь. Даже по делу.

Маша поняла, что перегнула палку, и решила быстро сменить тему разговора.

— Кстати, а вот заработать прямо сейчас кое-что можно. И довольно легко.

— Это ты о чем?

— О флоппи-дисках. К компьютерам.

— Как это? — недоверчиво поинтересовался отец.

— Что за флоппи-диски? — Не поняла Лена, безмерно далекая от компьютеров и всего, что с ними связано.

— Здесь один «флоппик» стоит пятнадцать центов, у оптовиков еще дешевле. Центов двенадцать. В Москве их можно легко сдать по сорок пять — пятьдесят центов. Минимум триста процентов прибыли.

— А перевозка?

— Надо купить три-четыре коробки, там по тысяче штук. Я выясняла. Дальше: ты через Потемкина отправляешь их диппочтой. Это — а) бесплатно, б) без таможни на въезде и выезде. Ну отдаем ему десять процентов. Я посчитала. На четыре коробках доход составит тысячу двести долларов, двести — ему. Тысяча нам. Мои десять процентов за идею.

Лена следила за разговором, вытаращив глаза. Ладно, она уже стала привыкать, что дочь взрослеет. Но… Вот оно — страшное влияние Америки! Маша только и думает о том, как заработать деньги! «Нет, отсюда надо бежать! Надо спасать Машу!» — это все, что она выяснила из «бизнес-плана» дочери по скорому обогащению.

— Это вариант… — задумчиво произнес Вадим. Почему-то именно сейчас он вспомнил про свой долг «Брайану». Три тысячи, полученные авансом по приезде, он ведь так и не вернул. Ему никто не напоминал, а он и забыл. «Нет, вернуть надо обязательно! Лучше сохранить лицо, чем сэкономить „трешку“!» Вадим полез в карман и, ни слова не говоря, выписал чек на имя «Брайан энд Твид» на всю сумму. К тому же Вадим помнил, что не прошло и недели с момента его приезда в Вашингтон, как Терри, бухгалтер «Брайана», вручил ему конверт, в котором лежал чек на шестнадцать тысяч долларов, заработанные в Москве. Если брайановцы помнили про свой долг ему, то было бы наивно полагать, что они забудут про его долг им.

— Это ты мне за идею сразу решил заплатить? — иронично поинтересовалась Маша. — Так ведь мне чек никто не окешит — у меня же «ай-ди» американского нет. Только если по школьной карточке.

— Что? — вернулся к действительности Вадим. — А-а, нет. Это я чек на три тысячи выписал. Мой долг фирме.

— А как моя идея? — заканючила Машка.

— Даже думать забудь! — Лена с ужасом представила картину: Вадим выплачивает дочери комиссионные, заработанные путем махинации. — Это же уголовщина. Спекуляция! Какая статья, Вадик?

— В Америке нет статьи «спекуляция». Здесь это просто бизнес! — И уже обращаясь к дочери. — Если делать, то не ради тысячи. Минимум десять коробок. И хорошо бы регулярно.

— Вот это речь настоящего мужчины! — многозначительно вынесла приговор Маша.

Родители молча смотрели на дочь. Каждый думал об одном и том же: в семье отныне три взрослых человека.

Потемкину идея с небольшим бизнесом, читай — спекуляцией, не показалась ни дикой, ни криминальной, ни даже опасной. Вадим, конечно, впрямую спрашивать не стал, но из разговора понял, что диппочту уже давно используют не только по прямому назначению.

— Василий Васильевич, а вот не могли бы вы узнать, нельзя ли, так сказать, по дипломатическим каналам…

— Я понял. Вы про почту?

— Ну да. Несколько коробок…

— Решили, как все — видеомагнитофон, музыкальный центр, телевизор… Надеюсь, не холодильник. У — нас же другое напряжение, — Потемкин снисходительно хохотнул.

— Да нет. Флоппи-диски.

— Бизнес?

— Да. С вашим интересом.

— Здесь нечего узнавать. Схема работает. Сколько?

— Ваши десять процентов.

— Я не об этом. Сколько коробок?

— Десять.

— У вас это, я смотрю, любимая цифра!

Небольшие сложности возникли со сбытом. Первый звонок, разумеется, Вадим сделал Аксельбанту. Но Олег категорически отказал. Прежде всего, не его сфера интересов. Да и нужных знакомых нет. И потом, компьютерный и околокомпьютерный бизнес сейчас приобрел такой массовый характер, что в любой момент жди интереса со стороны ОБХСС. «А вы, Вадим Михайлович, сами не уставали повторять — уголовный кодекс надо чтить!»

Вадим, скрепя сердце, позвонил Кашлинскому. Расчет был простой — этот пройдоха всегда готов заработать. Да и связи у него в среде кооператоров, надо признать, действительно огромные. И еще. Накануне приезда не грех было разыграть сцену дружбы и доверия.

Кашлинский с готовностью согласился. Правда, возник небольшой торг по процентам. Вадим предложил, как обычно, десять процентов, но Леша захотел двадцать пять. Тогда Вадим высказал пожелание, чтобы Леша вложил двадцать процентов в покупку дисков. Как и рассчитывал Осипов, Кашлинский моментально согласился на халявные десять, лишь бы ничего не вкладывать и, соответственно, не рисковать.

Купить диски Вадим поручил Лере Скорник. Та досиживала последние дни в нью-йоркском офисе, дико скучала по любой форме активности, а от магазинов у нее уже с души воротило. «Так ведь то от тряпичных магазинов», — правильно рассчитал Вадим.

Лера, естественно, напрягла своего мужа Володю. Тот, как человек системный, поехал на «Яшкин-стрит», где торговали электроникой для советских туристов, договорился с каким-то пакистанцем.

Дальше все оказалось делом техники. Вадим выписал чек. Ему вообще нравилось это занятие — чеки выписывать. Нет, не с деньгами, конечно, расставаться. А сам процесс. Чувствовал он себя в эти моменты миллионером из фильмов про красивую американскую жизнь, иногда появлявшихся в Союзе на видеокассетах.

Володя оплатил покупку. Пакистанец доставил коробки к зданию генконсульства. Дальше подробностей Вадим не знал, но получил подтверждение Потемкина, что коробочки отправились в Союз самолетом «Федерал-экспресс». За счет посольства.

Неприятности возникли там, где их никто не ждал. В «Шереметьево» коробки просто своровали.

Когда Вадим узнал от Леши, что коробок нет, он позвонил Потемкину.

— Василий Васильевич! А можно что-то сделать? Ведь диппочта! Это не хухры-мухры.

— В том-то и беда, Вадим Михайлович. Диппочта! Мы не можем объявить коробки в розыск. Придется указать их содержимое. А это скандал. Причем международный. Я рисковать репутацией Советского Союза не стану. И вам не советую.

Вадим, разумеется, ничего предпринимать не стал. Только посчитал убытки. Сам, без Машкиной помощи. На калькуляторе. Десять коробок по тысяче штук в каждой. Итого десять тысяч. По одиннадцать центов за штучку. Итого, одна тысяча сто долларов. Не так много за науку.

Маше отец сказал, что передумал. А Лене рассказал правду.

— Вот тебе перст судьбы — никогда не занимайся бизнесом! Тысяча долларов — это мы переживем, а урок тебе на всю жизнь. Бизнес — это не твое! — Ленка уже давно опасалась, что Вадим ради легких денег, видя пример Аксельбанта, Кашлинского, который все время что-то там проворачивал, пример клиентов-коооператоров, всерьез займется бизнесом. А значит, его либо убьют, либо посадят. Теперь, видя растерянный, побитый вид мужа, она хоть и жалела его, но была счастлива!

В предпоследний вечер перед отъездом из Вашингтона Стэн пригласил Вадима и Лену поужинать. Да не просто в ресторан, а в самый модный тайский ресторан на углу Шестнадцатой и М-стрит. В Вашингтоне раз в полгода-год появлялось какое-нибудь место — бар, клуб, ресторан, боулинг, которое становилось модным, и вся вашингтонская элита считала своим долгом там отметиться. Потом ажиотаж спадал или, точнее, перетекал в новую точку.

Сейчас в моде был именно этот тайский островок земного рая. Вход, стулья, колонны в зале, барную стойку, — все увивали гирлянды каких-то экзотических цветов. Ярких, но совсем без запаха.

Стэн был не один. Второй раз в жизни Вадим видел его жену Роз-Мари. Очень приятную, мило улыбающуюся американку, похожую скорее на европейскую аристократку, как себе их представлял Вадим, нежели на вашингтонскую чиновницу весьма высокого ранга, коей она являлась на самом деле.

Подошел официант. Молча, с каменным лицом поставил перед каждым по пустой миске, набор соусов, а на середину стола — большое, до половины наполненное водой глубокое блюдо с травой. Травы было много, разной и очень ароматной.

Именно в этот момент к Стэну и Роз-Мари подошла какая-то пара. Те встали из-за стола и начали оживленно общаться. «Друзья, видимо», — подумал Вадим.

Сидеть и тупо ждать, пока «америкосы» наговорятся, Вадим не хотел. Ситуация становилась глупой. Он решил действовать.

Вадим уверенно придвинул к себе тарелку с зеленью. Как заправский официант он, ловко орудуя вилкой и ложкой, положил немного травы себе и в тарелку Лены. Потом, с видом человека, только и делающего, что столующегося с утра до вечера в тайских ресторанах, полил свой салат сначала одним соусом, затем другим, и стал перемешивать.

Пока американцы разговаривали, не обращая на советских гостей никакого внимания, Лена с Вадимом приступили к трапезе.

— Вообще-то, не грех было бы нас и представить, — с удовольствием прожевывая добытое мужем произведение кулинарного искусства, бросила Лена.

— Да боге ними. Через два дня уедем и конец мучениям.

Вернулся официант с четырьмя папками в кожаном переплете.

— Меню в крокодиловой коже. Круто! — Вадим, поев, пришел в доброе расположение духа.

Чопорный с виду официант изменился в лице. Сначала он вытаращил глаза, потом задергал кадыком, руки с папками затряслись. И, наконец, не имея больше сил сдерживаться, официант заржал, словно жеребец при виде молоденькой кобылки.

Стэн, Роз-Мари, их американские друзья разом обернулись на смех официанта. Судя по выражениям их лиц, Вадим понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Посмотрел на себя, Лену — вроде, все нормально. Взглянул на стол — тоже порядок.

Видя растерянность Вадима, Стэн бросил друзьям: «Потом увидимся», и, изобразив подчеркнутую невозмутимость, сел за стол. Официант положил меню и быстро, почти трусцой, удалился.

Вадим, ничего не понимая, попытался разрядить обстановку:

— Очень вкусный салат. Советую попробовать!

Стэн не мог и дальше «держать лицо». Давясь от смеха, почти взвизгнув, произнес:

— Это икебана!

— Это была икебана! — заливаясь радостным чуть ли не детским смехом, уточнила Роз-Мари.

Машка от истории с икебаной пришла в неописуемый восторг. Она хохотала до слез, держась руками за живот, каталась по дивану, тыкала пальцем в отца, всхлипывала, похрюкивала и в итоге начала страшно икать.

Лена по дороге домой, в такси, уже одарила мужа порцией тонкой иронии. Но Машкин смех заразил ее по новой, и она тоже веселилась от души.

Наконец, улыбнулся и Вадим. Потом рассмеялся, ударил себя ладонью полбу, захлопал в ладоши… Из глаз полились слезы. У него началось что-то вроде истерики. Позор, пережитый в ресторане, нервное напряжение последних месяцев, предотъездная лихорадка, вид заливающихся хохотом «любимых девочек», — все собралось воедино и вылилось смехом и слезами. Вадим чувствовал, как комок внутри растаял, как стало легко на душе. Он вдруг осознал, что счастлив!

— Вот и договорились, — немного успокоившись, сказала Маша, — впредь в Америку ездим только туристами! Будем изучать экзотику дикого Запада!

— Нет, лучше откроем у себя ресторан «икебанской» кухни! — не унималась Лена.

— Мама, а ты уверена, что произнесла сейчас приличное слово?

— Машка, не будь пошлячкой! — Лене было смешно, но упустить шанс повоспитывать дочь она не могла.

— Не ссорьтесь! Идите ко мне! — Вадим протянул руки к Лене и Маше. Посадил Лену на левое колено, Машку на правое, так, что они оказались лицом друг к другу, сгреб их, прижал к себе и выдохнул:

— Девчонки! Как же я вас люблю!

Глава 17

И вот, наконец, 4 августа 1991 года. День возвращения в Москву. Накануне Вадиму пришлось изрядно поволноваться. Один из поводов был, можно сказать, запланированным, — багаж. На каждый билет полагались два бесплатных места по тридцать два килограмма. Плюс ручная кладь. За перевес надо платить, и немало, за дополнительное место аж сто восемь долларов. Жалко!

Уже месяца два назад стало ясно, что это — последняя поездка в Америку, поэтому покупать многое приходилось впрок. Набралось в итоге три больших чемодана и пять коробок. Причем три коробочки тянули под сорок кг. Каждая.

Процедуру домашнего взвешивания злосчастных коробок Маша даже запечатлела на видеокамеру, так это было уморительно. Вадим вставал на напольные весы, купленные по случаю на распродаже домашнего барахла, потом вцеплялся в шпагат, перехватывавший коробку и, выгнувшись назад, приподнимал ее наподобие штангиста, готовящегося к рывку. Лена ползком влезала под коробку, смотрела на показание весов и быстро тем же манером ретировалась. Машка, радостно гогоча, снимала. При этом Вадим, пыхтя от натуги, сквозь сжатые зубы, шипел: «Не дергай камеру! Плавно води!» Машка, скисая от смеха, отцову волю, тем не менее, выполняла…

Но Вадим придумал-таки, как провести наивных американских стражей на стойке регистрации. Водружая очередную коробку на весы, он прежде всего делал это как бы с легкостью, мило улыбался и не переставал заговаривать зубы чернокожей американке, сетуя на трудности жизни в СССР и необходимости столько всего закупать в ее благословенной стране. При этом он незаметно ставил ногу на неподвижный край весов так, чтобы угол коробки приходился аккурат на большой палец ноги. Как только американка бросала взгляд на электронное табло весов, Вадим напрягал большой палец, стараясь максимально поднять его. Показатель тут же спрыгивал с сорока килограмм и начинал мелко колебаться в районе двадцати семи — тридцати. Вадим заранее продумал этот трюк (слава школьной физике!): за счет распределения веса часть его придется на ногу, а через нее — на неподвижную рамку весов. Сработало! Угроза сбоя возникла только один раз, когда негритянка увлеклась темой религии в жизни ее страны и долго, слишком долго не включала транспортер с уже взвешенной коробкой и не предлагала поставить следующую. Большой палец затек, подпирать им коробку было невмочь. Еще немного — и прощайте сто восемь долларов! Выручила Машка, наивно пролепетавшая: «Пап, а можно я взвешусь вместе со следующей коробкой?»

Американка поняла, что отвлеклась, и, наконец, нажала кнопку…

Проблему с двумя лишними местами, где никакой палец уже не сработал бы, удалось решить заранее через Потемкина. Тот легко согласился позвонить представителю Аэрофлота и сказать, что это его две коробки Осипов везет домой, в Москву. Мол, курьер просто. Отказать генконсулу глава представительства Аэрофлота никак не мог. Не улыбалась ему перспектива отзыва в Москву. Поэтому он сам, лично, приехал провожать рейс и все вопросы с оставшимся лишним багажом решил. Вадим же, по совету Лены, на двух коробках, перевязанных, кстати, на всякий случай веревкой другого цвета, крупно по-русски написал — «ПОТЕМКИН».

Следующая неприятность возникла неожиданно, когда, казалось, все кордоны прошли. В прибывшем из Москвы самолете что-то сломалось. Объявили задержку рейса. Пока на три часа. А до окончания очередных суток, то есть четвертого августа, оставалось всего пять. Значит, быстро сообразил Вадим, если задержку продлят, да не дай бог, тоже часа на три, он покинет США на сто восемьдесят четвертый день. Здрасьте, налоги! Сэкономленные почти восемнадцать тысяч долларов (Вадим давно высчитал, сколько составляют тридцать процентов от его зарплаты за полгода) могли повиснуть на нем навсегда. Ясное дело, что в аэропорту их никто не потребует, но больше ему в Америку — ни ногой! Здесь все просто — за неуплату налогов арестуют скорее, чем за убийство!

Но повезло. Ровно через три часа объявили посадку, и за час до наступления рокового сто восемьдесят четвертого дня самолет оторвался от земли. Ура!

* * *

Водителя Костю Кукушкина взяли на работу месяца за два до отъезда Осиповых-младших в США. Михаил Леонидович вначале сопротивлялся, мол, он и сам может водить, но Илона постоянно капала сыну на мозги, что отец стал рассеянным, все время попадает в опасные ситуации на дороге, ей неспокойно и, вообще, тот часто ездит в Жуковский, а это далеко.

Ситуации случались порой и правда просто анекдотические. Однажды Михаил Леонидович зазевался и проехал на только что вспыхнувший запрещающий сигнал светофора.

— Ты куда?! — завопила сидевшая рядом жена. — Красный!

— Нет, темно-желтый, — на полном серьезе ответил стареющий юрист, всегда гордившийся своим умением не лезть за словом в карман.

До перестройки Костя-водитель работал токарем шестого разряда на заводе имени Серго Орджоникидзе. Прилично зарабатывал, пропивал не всю зарплату, и даже сумел накопить на «жигули». При этом, усилиями советского агитпропа, был совершенно уверен, что именно он, рабочий человек, и есть цвет нации, опора державы, передовой отряд советского общества.

Но случилась перестройка… На заводе стали задерживать зарплату. Раз, два, три… Костина жена начала пилить: «Иди в кооператив, иди в кооператив». Задумал было Костя сам открыть кооператив по ремонту автомобилей, благо машину знал, руки при нем, но отказался. Поговорил с мужиками на заводе, те: «На хрена нам корячиться, там зарплаты твердой нет». Костя им: «Так и здесь нет!». А они: «Здесь есть, но ее задерживают». Сунулся Костя в исполком — мол, дайте помещение, Ему столько всего наговорили, столько бумажек велели собрать, что пришел домой «рабочий человек», послал жену к «такой-то матери», чуть не побил, так, толкнул раза два, и запил на неделю.

Тут как раз уборщица в кооперативе Аксельбанта прослышала, что Осипов ищет водителя для отца. А Костя Кукушкин был ей дальним родственником, из той же деревни. Она-то сама перебралась в Москву по лимиту еще лет тридцать назад, на АЗЛК. С родней продолжала общаться, когда в деревню по весне ездила картошку сажать. И как только Костя подрос, в армии отслужил, она предложила парню в столицу ехать. Сначала пристроила его учеником фрезеровщика к себе на завод, а потом пошел Кукушкин своей дорогой. Но родственных связей с тетей Машей не утратил. Она-то и привела его к Осипову.

Костя был уже четыре дня, как из запоя вышедши, свеж, улыбчив и с комплексом вины. Вадиму же показался застенчивым, скромным и тихим. Словом, стал Кукушкин персональным водителем Михаила Леонидовича. Работа нравилась — говорили с ним вежливо, матюгами не подгоняли, обедом часто за столом с хозяевами кормили. Особенно нравилась Косте Илона Соломоновна — такая деликатная, лишний раз побеспокоить боялась. Все с «пожалуйста» да «извините», или «если вам не сложно».

Хотя, конечно, смущало Кукушкина, что должен он на евреев горбатиться. Но, с другой стороны, Кобзон вон тоже еврей, а как поет! И тетя Маша говорила, что не важно это, главное, чтобы денег платили и не обижали. А ему платили. И совсем не обижали. Даже разговаривали с ним разговоры разные. Как с равным. Много интересного Костя для себя узнал, пока Михаил Леонидович с ним ездил. Даже пару книжек, что тот посоветовал, прочитал. Понравились.

— Ну как, хорошо в Америке, Вадим Михайлович? — начал Костя, не успев тронуть машину с места.

— Нормально! — Вадим еще не отошел от суеты по распихиванию чемоданов и коробок по машинам Автандила и Игоря Стольника. Друг и юрист с фирмы приехали ветретить Осиповых-младших с большой радостью. Первый, потому что друг. Второй, поскольку очень ждал приезда Вадима — Кашлинский уже достал его своей надутой самодовольной рожей и полной профессиональной безграмотностью.

— А как у них с бензином? Большие очереди?

— Да нет у них очередей! Заправки на каждом углу. Если хоть две машины колонку ждут, сразу едут на другую.

— Вот здорово! А я сегодня четыре часа ночью простоял. Два часа ждал, пока бензин привезут, а потом еще два — пока мой черед подойдет!

— Ну, молодец! — не столько похвалил Вадим, сколько постарался дать понять, что тема закрыта.

— Зато заправил и бак, и запасной бак, помните, какой я сварганил?

— Помню.

— И еще пять канистр. Кстати, одна подтекает. Надо бы новую купить.

— Купи.

— Это не решение проблемы. У нас никогда бензина без очереди не будет. Никогда! Надо в Америку перебираться!

Последняя фраза ударила Вадима по больному месту. Не для того он столько мучался в сомнениях по этому поводу, чтобы сейчас выслушивать нравоучения от деревенского парня, возомйившего себя специалистом в области… Да во всех областях!

— В Америку, говоришь, перебираться?! Дома надо научиться работать! Дома!! — Лена удивленно взглянула на мужа, — тот почти кричал. — А то привыкли только хныкать да скулить!

— А че я такого сказал? — Растерялся Костя.

— Ты думаешь, в Америке всегда рай был? — Вадим никак не мог успокоиться, но понял, что наорал на Костю напрасно. — Там люди вкалывать умеют.

— А мы что, не вкалываем? Это все Ельцин, гад, страну на колени поставил.

— А тебе Горбачев больше нравится? — Вадиму стало интересно.

— Не, Горбачев еще хуже! Он с Западом заигрывает. Да и вообще, он какой-то без яиц! — Костя испугался, что ляпнул непотребное. — Извините Елена Владимировна, я случайно. Сорвалось.

— Это называется «кастрат», — подала голос Машка, но никто на шутку не отреагировал.

— Давай я тебе объясню. — Никак не мог Вадим избавиться от привычки разъяснять людям непонятные вопросы, давать советы, когда его об этом никто и не просит, делиться своим видением ситуации. — Смотри. Если разрешить людям строить частные заправки и покупать оптовый бензин по госценам, как думаешь, сколько времени продержится он в дефиците?

— А ничего хорошего не будет, — Костя обрадовался, что с ним заговорили на равных. Точь-в-точь, как Михаил Леонидович, — частники цены задерут до небес, а бензина все равно не хватит.

— Ок! А теперь представь, что частникам разрешат добывать нефть и самим строить нефтеперегонные заводы?

— Да откуда столько денег-то частник возьмет?

— А если иностранцам разрешить?

— Вадим Михайлович, да вы что?! Это же стратегическое направление — нефть! Это никак нельзя!

— Кость, а тебе иномарки нравятся?

— Конечно!

— А то, что их иностранцы делают, тебя не смущает?

— Так они ж умеют!

— А ты на АЗЛК когда работал, не умел?

— Нее! Это не так! Я, может, и хорошо работал, — Костя прикинул, что, здесь он, конечно, немного душой-то покривил, но уступать в споре не хотел. — Это инженеры виноваты. Что они наваяли, то мы и собрали!

— Да? Ты так думаешь? А тебя не смущает, что эти же наши инженеры наваяли, как ты говоришь, первый спутник, корабль Гагарина, атомный ледокол «Ленин» и далее по списку?

— Так то для престижа страны, а машины — для народа, — Костя был горд: ответил, как надо.

— Да, это точно — с унынием согласился Вадим. — Но главное все-таки не в этом. Главное в том, что частный бизнес ориентирован на спрос, а плановое хозяйство — хрен знает на что! Вот помяни мое слово — через пару-тройку лет, если только власть не помешает, ты забудешь про очереди на бензин. И заправки частные будут, и нефтеперерабатывающие заводы. Все будет.

Костя замолчал. Не то, чтобы ему нечего было возразить, он соображал. Замазать с шефом на ящик пива, что очереди останутся, или не рисковать? Черт его знает, может, Вадим Михайлович и прав. Ведь в других странах живут же люди по-нормальному. Почему, в конце концов, мы не можем? Народ-то наш, ясное дело, самый лучший в мире, самый образованный, самый передовой!

Довольный Вадим обернулся к Лене — видела мол, как я его сделал? Но Лена спала…

Ехать решили сразу на дачу. После многочасового перелета Вадим был, конечно, никакой. Да еще нервотрепка с багажом… Мысли постепенно стали переключаться на московские дела, но лучше от этого не стало. Как его встретят на фирме? Не придет ли он туда, где вовсе не он хозяин? Несколько фраз, которыми успели обменяться с Игорем в аэропорту, на благостное расположение духа не настраивали. Аксельбант чуть ли не в обнимку ходит с Кашлинским, новый секретарь — человек Кашлинского. Два новых ассоциатора — люди от него же. Все звонки новых клиентов переключаются либо на самого Лешу, либо на его юристов. Правда, «старики» с нетерпением ждут возвращения Вадима, видя разницу между ним и Кашлинским. Юля? Что Юля, — порхает! Саша на фирме почти не появляется…

Четверть часа общения с родней начисто стерли все мысли Вадима о работе.

Год назад, когда они с Леной впервые вернулись из Вашингтона, дома их ждали другие люди, — возбужденные, полные энергии, с расспросами про поездку, про впечатления.

Сейчас… Растерянные, постаревшие, они говорили только о жизни здесь, дома. Что Вадим думает про Ново-Огаревские соглашения? Что станет дальше с ценами? Кто победит — Горбачев или Ельцин? Не будет ли гражданской войны? Единственной, кто слегка успокоил Вадима, оказалась бабушка Аня, — она выступила со своим традиционным репертуаром — коммунистическая партия очистилась, сильна как никогда, все будет хорошо. Умилительнее всего из ее уст прозвучало утверждение, что великий Ленин предвидел Перестройку и все подробно расписал в своих могучих философских статьях про НЭП. Завершение ее сольного выступления прозвучало вполне логично: «Скажи, Вадюша, а американцы на нас не нападут? Ведь им наши успехи — поперек горла».

Бабушка Эльза, не нарушая добрых традиций семьи, без былого задора, но съязвила: «Ну да, ну да. С горлом у них точно проблемы — от смеха перехватывает».

Илона отозвала сына в сторону.

— Вадик, ты уверен, что правильно сделал, вернувшись домой?

— Да. Там — не мое. И без вас плохо.

— Не думай о нас. Плохо здесь. Очень тревожно и плохо. Что-то будет, я чувствую. Люди озверели. Мысли у всех только об одном — как выжить.

— Муся, в Америке именно это и есть суть бытия.

— Не может такого быть! Ты подошел предвзято. Просто не разобрался. Иначе, почему они во всем нас опережают?

— Потому и опережают. Союз разумных индивидуалистов — великая сила.

— Но ведь каждый тянет одеяло в свою сторону.

— Мама! Прежде всего, тянет одеяло в рамках правил, установленных законом. По единым для всех правилам. И потом, они любят свою сумасшедшую страну больше, чем мы. Там на каждом домике, на каждом здании в городе американский флаг. А у нас? Красное полотнище гордо веет на демонстрациях по праздничным дням. Все?!

— Но не в этой же символике дело.

— И в ней тоже.

— Вадик, здесь все стали жить по законам волчьей стаи…

— И кто вожак? — Вадиму жгуче захотелось кончить этот разговор. Не для того он рвался домой, настырно убеждая самого себя, что это — единственно правильное решение, чтобы выслушивать от собственной матери ровно обратное. И так сомнений хватало. А он теперь отвечал за всю семью. Ошибаться не имел права.

— Вожак — Ельцин. Лидер — Горбачев, — подал голос Михаил Леонидович. Он усадил на колени Машку и любовался ею, своей ненаглядной внучкой. Ему было хорошо. Машка же как можно деликатнее пыталась освободиться из плена, — не маленькая ведь, чтобы с ней тетешкались. Она мечтала удрать к себе в комнату, — там ее ждало столько любимых вещей!!!

На фирму Вадим приехал к девяти утра. Все равно проснулся в пять — разница во времени давала себя знать. В офисе обреталась только новая секретарша.

Осипов по-хозяйски направился прямиком к своему столу.

— Это стол Алексея Эдуардовича, — попыталась было остановить его девчушка.

— Был. Пока я отсутствовал, — Вадим даже не обернулся.

— Но…

— Кстати, девушка, у вас трудовой договор или вы работаете по трудовой книжке?

— Договор… — секретарша растерялась от неожиданного поворота.

— Дайте-ка мне его посмотреть. Меня срок интересует. Только сначала, пожалуйста, сделайте мне чашечку кофе. Одна чайная ложка сахара и немного сливок, — Вадим так и не удостоил секретаршу взглядом.

— Хорошо… — на несчастную девушку жалко было смотреть. За две минуты мир перевернулся. Оказывается, хозяин-то Вадим Михайлович, а Алексей Эдуардович — так… Ничего серьезного. И зачем она только согласилась с ним спать?!

Через полчаса приехал Саша. Поскольку Вадим знал, что тот бывает на фирме крайне редко, без слов стало ясно, что приехал он именно пообщаться с вернувшимся другом.

Обнялись, расцеловались, вспомнили общих вашингтонских знакомых. Вадим не спрашивал о ситуации на фирме, Саша не спрашивал о деловых результатах поездки. Разговор начинал провисать.

Первым не выдержал Саша:

— Ты знаешь, Вадька, что-то на фирме, наверное, придется менять.

— Почему? — Вадим старательно изобразил крайнюю степень изумления.

— Мне трудно об этом говорить. И ты, и Леша — мои друзья. Я обоих вас очень люблю. Но вы — разные. Словом, вам вместе, я думаю, не работать. Кроме того, и ассоциаторы «поляризировались». Кто-то ориентирован на тебя. Кто-то на Кашлинского. Да это и понятно — люди-то вы разные, и они, ассоциаторы, разные. Так что не стоит ни на кого обижаться, — Саша явно нервничал, эта часть разговора была для него очень неприятна.

— Хорошо. Ответь мне на несколько вопросов, — Вадим говорил абсолютно спокойно. — Ты согласен с тем, что фирму создали мы с тобой?

— Да. Даже в большей степени ты.

— А согласен с тем, что и схему придумал я, и с Аксельбантом договорился я? Что историю договора с американцами придумали мы — ты и я?

— Ты ведешь к тому, что Кашлинский здесь не при игре?

— Я не спрашиваю тебя, порядочно ли ведет себя Леша. У меня по сути два вопроса. Первый — я имею право бороться за свое детище? — в голосе Вадима появились металлические нотки. — И второй, ты как «поляризировался», — ты со мной или с Кашлинским?

— Вадька! Пойми меня правильно. Вы оба — мои друзья…

— Перестань размазывать сопли! Короче — ты с кем? — Вадим почувствовал, что больше не может говорить спокойно. Хотя и надо бы.

— А у меня выбор есть?! — Саша, казалось, вжался в кресло под напором Вадима. — Дядя Марлен…

— Что «Марлен»? Он-то здесь при чем?!

— Дядя Марлен всегда «при чем». Дай мне договорить, не перебивай. Я тебя очень прошу. Для начала дядя Марлен мой родственник, которому я многим обязан. Второе — он председатель Президиума коллегии. Третье — они подружились с Аксельбантом. Хотя это неважно. Четвертое — Юлька моя двоюродная сестра…

— А Юлька здесь при чем?!

— А при том, что Леша подал на развод, сделал Юльке предложение, и в октябре у них свадьба, — все это Саша произнес на одном дыхании. И выпрямился. Теперь ему стало легче — самое главное он сказал. То, чего Вадим наверняка не знал, и что должно было расставить все точки над «i».

Вадим растерялся. В его размышлениях такой сюжет присутствовал, но как итог он его отвергал. Где-то в глубине души он надеялся, что как раз Юля и будет его основным союзником. Как никак любовь у них была настоящая. А Кашлинский для Юли — инструмент, чтобы отомстить Вадиму за холодность и попытки разрыва. Да, переоценил он себя!

Неожиданно Вадим вспомнил разговор с Леной пару месяцев назад. Как-то бродили по торговому центру, убивали время, и вдруг Лена ни с того ни с сего завела речь о женской психологии. О том, что для любой женщины, сколько бы она ни болтала о карьере, деньгах, тряпках или даже автомобилях — все это пустое. Любая женщина хочет выйти замуж. Любая женщина в каждом любовнике, будь один или три (больше, чем три любовника за жизнь, казалось Лене чем-то совсем нереальным, отметил тогда Вадим), именно в каждом видит потенциального мужа. Даже если знает, что тот женат, что у него дети, нормальная жена, что он рискует получить проблемы по партийной линии — все равно в мечтах она выходит за него замуж. И если мечты не оправдываются, мужчина становится врагом. Тогда Вадим не придал рассуждениям жены особого значения. Ну так, побеседовали на общие темы… А сейчас подумал, может, Лена догадывалась? Предупреждала?

— Это он разумно сделал. По-кашлински, расчетливо, — Вадим почувствовал, что еле проталкивает слова через сжавшееся горло. — Аты думаешь, он ее любит?

— А ты думаешь, его это волнует? Или полагаешь, для нее это так важно?!

— Хорошего ты мнения о своем друге и своей сестре…

— Знаешь, не тебе судить. Ты-то сдрейфил! Почему ты не женился на ней?

— Потому что я люблю Лену, я женат на ней, — вдруг Вадим понял, что элементарно попался и решил срочно спасать ситуацию. — А какие, собственно, у меня были основания жениться? Что меня с ней связывало? Ну работали вместе…

— Ой, Вадик, перестань! Не держи всех за идиотов. Это твоя основная беда — ты считаешь себя самым умным, а всех остальных дураками набитыми! Все видели и понимали, что между вами было. Я-то тебя не осуждаю, для тебя на первом месте Лена с Машкой, а все остальное — потом. Хотя деньги ты любишь не меньше Леши. Но в способах добывания более разборчив.

— Так ты и здесь все видишь и все понимаешь? Почему Юльке не скажешь?

— Дурак ты, Осипов! Бабам говорить этого нельзя. Во-первых, не поймут. Во-вторых, не поверят. И вообще, считается, что брак по расчету надежнее, чем брак по любви.

— Ну это не твой и не мой способ, — Вадим обрадовался, что возникла почва для примирения.

— Это точно, — впервые за долгий разговор Саша улыбнулся.

— Будем донашивать старое!

— Так оно нам, вроде, идет. И в шагу не мешает, — Саша радостно поддержал шутку. Не любил он серьезные разговоры. Тем более, неприятные для него и, что еще важнее, его друзей.

Вадим помолчал с минуту. Внимательно посмотрел на улыбающегося Сашу и произнес:

— Значит, будем делить фирму. Надеюсь, по-честному.

Улыбка моментально слетела с лица друга. Саша выпрямился, глаза блеснули.

— Это я тебе обещаю, — сказал, словно клятву дал.

Через час подтянулись старожилы фирмы. Все знали, когда возвращается Вадим, и у каждого к нему был свой вопрос.

Вадима, что называется, «рвали на части». Может, это состояние счастьем и не назовешь, но радостно ему было очень.

Наконец Осипов опять кому-то нужен. За полгода в Америке он, оказывается, просто изголодался по юридической работе! И, слава богу, кое-что еще помнит и знает. Смотрят на него эти люди, как на гуру. И они обязательно пойдут за ним при разделе фирмы.

В полдень позвонил Марлен.

— Вадим Михайлович, здравствуйте! С приездом!

— Спасибо, Марлен Исаакович.

— Приступили к работе?

— Приступил. Пока консультантом собственных адвокатов.

— Это хорошо. А не хотите ли ко мне заехать? Надо и нам кое-что обсудить. Может, меня проконсультируете? — В голосе Марлена послышалась если не угроза, то открытый сарказм.

— Ой, не кокетничайте, Марлен Исаакович! Вам ли брать консультации у начинающего адвоката? — Вадиму совсем не хотелось ссориться. Настроение было прекрасным.

— Я бы конечно мог сказать — из молодых, да ранний, но обойдемся без колкостей. Приезжайте семнадцатого августа к двенадцати. Устроит?

— Если не устроит, то подстроюсь. Слова-то однокоренные, значит родственные. Получается — без разницы.

— Не понял, в чем шутка. Старею, видать. Словом, жду вас!

Вадим вернулся к своим делам. Его ждал Игорь с каким-то запутанным судебным спором, связанным с арендой одного и того же помещения сразу тремя кооперативами. Москворецкий райисполком, разумеется, за взятки заключил договоры аренды в один и тот же день с тремя кооператорами. Теперь те выясняли отношения в суде — чей же договор действует, а чей — фикция. Начальник отдела, подписавший договоры, хапнув свое, уволился и уехал на Украину.

Настроение померкло. Предстоящий разговор с Марленом, особенно с учетом новостей от Саши, ничего приятного не сулил. Придется договариваться, как у Вадима отберут, пусть даже часть принадлежащего исключительно ему. Несправедливо, конечно, но Вадим понимал — сила не на его стороне.

До разговора с Марленом хорошо бы пообщаться с Аксельбантом. А он как раз и подъехал.

— Олег, я хочу попросить твоего совета. Как друга, — они просидели вместе почти час. Неспешный, немного занудный Аксельбант выспрашивал Вадима про американскую жизнь, про тамошние порядки, нравы. Все это его интересовало, разумеется, исключительно применительно к жизни и перспективам сына.

— О чем речь! Ты же знаешь, я всегда готов тебе помочь. И помогал, кстати.

— У меня непростая ситуация на фирме. Я не знаю, как поступить. Твой жизненный опыт, опыт в бизнесе был бы для меня сейчас бесценен! — Вадим хорошо знал эту категорию людей. Таких, как Олег. Добившись чего-то в жизни, они стремились к самоутверждению во всем. И давать советы для них становилось занятием даже более приятным, чем пересчитывать деньги в сейфе или просматривать свои банковские счета.

— Да, конечно. Что-то я уже знаю. И по жизни, и про ситуацию в твоей фирме.

— Она все-таки не совсем моя. Она часть твоего кооператива.

— Ладно, оставь. Так вот, ты сделал одну ошибку. Кстати, не послушав моего совета в самом начале. Помнишь, я тебе говорил — бизнес надо делать с партнерами, а не с друзьями?

— Да, помню, — на самом деле, память Вадиму пока не изменяла: помнил Вадим, такого разговора между ними никогда не было. Но стоило ли спорить сейчас, когда от Олега многое зависело, и хоть в какой-то мере его стоило сделать своим союзником, а не отдавать целиком Марлену.

— Это хорошо. Так вот, твоя первая ошибка: ты стал создавать фирму с Сашей. Он хороший парень и, может, хороший юрист. Но он вырос в тепличных условиях. Он не умеет бороться, ему все давалось легко. Он… Он не боец.

— Ну этого всего, я думаю, у меня на двоих хватит, — то ли защитил Сашу, то ли похвалил себя Вадим.

— Согласен. А ему это приятно? Его жене это приятно? Марлену это приятно? Ты что, думаешь, они его не подзуживают? Они его не чморят — посмотри на Вадима, посмотри на Вадима!

— Не знаю…

— Зато я знаю! Лучший способ сделать Марлена врагом — это показать ему, что его племянник не тянет рядом с тобой. Чего ты и добился! Мало того, будь это его родственник — полбеды. А это племянничек Марии Ивановны, его благовернейшей.

— Но ведь проблема не в нем. С ним-то как раз все нормально, — Вадим вспомнил разговор с Сашей пару часов назад.

— Проблема не с ним, согласен. Но из-за него. В первую очередь. Есть и вторая.

Вадим подумал, что Олег сейчас заговорит про Юлю. Вот этого он никак не хотел. Но ошибся.

— Вторая проблема то, что ты угадал первым. Что я имею в виду? — Олег нажал кнопочку новомодной игрушки — связь «шеф-секретарь», и попросил чаю. — Я имею в виду, что ты правильно угадал, где деньги. И показал путь другим. Запомни, те, кто идут за нами, кому мы показали путь к успеху — вот они в первую очередь нас и попытаются съесть! Это универсальное правило. Мне его мой дед-печник растолковал, когда я еще ребенком был.

— Ты о чем конкретно? — Вадим перебил сознательно. Слушать очередную притчу про деда-печника, которые так любил рассказывать Аксельбант, ему сейчас никак не хотелось.

— О том, что Марлен привык зарабатывать одним способом. А ты ему показал, что зарабатывать можно больше и легче другим. Мой дед…

— Не понял. Как это?

— Марлен, и насколько я понимаю, все адвокаты, зарабатывали своим собственным умом. Индивидуально. А ты придумал схему, когда за них работают другие юристы — ассоциаторы. Тратя и свое время, и свои мозги.

— Но ведь партнеры приводят клиентуру, курируют каждое дело, разрабатывают позицию, — Вадим искренне возмутился: фактически, Олег объявил его эксплуататором.

— Я не сказал, что партнеры у вас бездельники. Я сказал, что вы организовываете работу других, но прибавочная стоимость — ваша! Слушай, ты «Капитал» Маркса читал? Или так, в институте проходил?

— Читал. Внимательно. Кстати, недавно перечитывал.

— Так вот, умный был еврей. Он все это больше ста лет назад описал и расписал.

— Ну, хорошо. Но ведь ассоциаторы же не бунтуют?

— Они нет. Но теперь среди партнеров должна начаться борьба за наиболее толковых ассоциаторов. Ибо это и есть ваши деньги. Нет, ваши средства производства. А прикапитализме, а у нас, надеюсь, возникает капитализм, средства производства и есть залог успеха.

«А ведь он прав!» — перед Вадимом будто вспыхнула лампочка.

— Погоди-погоди! Так ты считаешь, что суть борьбы не в офисе, не в том, кто будет работать по заказам американцев, а в том, с кем будут ассоциаторы?

— Разумеется! На хрена офис, если там некого будет сажать? И на хрена заказы американцев, если их некому будет отрабатывать?

Вадим сидел ошарашенный. Прав! Тысячу раз прав Олег! Вот тебе и туповатый строитель! Значит, основная задача сейчас не в том, над чем так долго бился Вадим в Америке! Неважно, кому какой офис достанется, не важно, на кого будет ориентирован Стоун или Джонс, — важно сохранить команду. Интересно, понимает ли это Марлен?

— Слушай, а ведь ты прав!

— Спасибо! Ты бы чаще советовался. А то считаешь себя самым умным, — эту фразу Вадим сегодня уже слышал. Неприятно. Сколько раз уже ему говорили — скромнее надо быть. Скромнее!

— А что ты думаешь о Кашлинском?

— Лизожоп, подонок и бездарь. Но хитрый. По примитивному хитрый. Юльку твою жалко.

«Вот оно что, значит, и Олег в курсе».

— Не обращай на него внимания, — Олег либо не заметил, либо сделал вид, что не заметил, как Вадим резко выпрямился в кресле. — Сейчас Лешенька ваш будет делать все, что ему скажет Марлен. А потом, когда силенок поднаберет, кинет его. Как пить дать!

Вадим вынес из кабинета Аксельбанта одно из любимых своих состояний — готовность к действию. Именно сейчас сразу следует начать переговоры с ассоциаторами, которые подходят ему как профессионалы, и кажется, преданы. А с Кашлинским главные разборки — впереди. Семейство Марлена тот кинет раньше-позже, но «кинет», как выразился Аксельбант. Вот тогда Вадим проявит благородство и им поможет. Один на один Кашлинскому с Осиповым не справиться. Никогда! Это будет красиво! Заглянуть бы в Юлькины глаза в тот момент.

* * *

На встречу с Марленом Вадим ехал в некотором смятении. То, что Перельманы с помощью Кашлинского пытаются завладеть его фирмой, приводило в бешенство. Это была подлость! Даже Сашкина, относительно честная позиция, мало успокаивала. Но праведный гнев разъедали воспоминания. О том, как Марлен, пусть и жестко, учил его уму-разуму. Как «вводил» в профессию. Как Коган отзывалась о Марлене — защитнике своих адвокатов, когда тот был еще заведующим консультацией. О многолетних приятельских отношениях Марлена и отца…

Нет, долой сентиментальную лирику! Сейчас именно Марлен и его семейство пытаются лишить Вадима его детища. И он — один. Без серьезных союзников. Аксельбант, оказывается, все понимает. Но играть будет свою игру. Ему так выгодно. Это не очень порядочно, но очень понятно. Вообще, что-то в мире стало меняться. Репутация становится вторичной. На первом месте — выгода. Ну, чем не Америка? «Ничего личного. Только бизнес!»

Вадим припарковался во дворе Президиума. Повезло — нашлось место для машины.

Юлька… Как с ней было хорошо! Но она сама сделала выбор. Ладно бы просто ушла к другому. Но Кашлинский! Выйти замуж за это ничтожество? И лишь потому, что просто пора замужем быть?

Мысли о Юле вернули Вадима в боевое состояние. Злоба не просто закипела, она рвалась наружу. Нет, в таком состоянии заходить в кабинет Марлена нельзя.

Вадим решил остыть, благо заморосил мелкий дождик. Взял с заднего сиденья зонт. Раскрыл. Закурил.

— Здравствуйте, Марлен Исаакович!

— О! Американский гость! Здравствуйте Вадим, здравствуйте!

«Как два бойца перед схваткой», — Осипов будто со стороны наблюдал за ритуальным рукопожатием.

— Что, отвыкли от моей особы? — Марлен изобразил подобие улыбки.

Вадим решил, что нечего тянуть кота за хвост, лучше прояснить ситуацию сразу.

— Да нет. Просто не знаю, как строить разговор — как с другом и наставником или как с противником?

— Ну, для противников мы все-таки в разных весовых категориях, — Марлен самодовольно улыбнулся, но глаза сверкнули недобро. — А для ученика вы уже переросток. Стали взрослым.

— А как вы определяете весовые категории? — Вадим явно задирался.

— Да очень просто. Я могу исключить вас из коллегии, а вы меня нет! — Вадиму показалось, что Марлен не просто шутил, а издевался над ним. Или элементарно угрожал.

— Да, верно. Но, с другой стороны, вы не можете меня скинуть с должности председателя Президиума, ибо ее у меня нет, и я ее не хочу, а я вас — могу! — «На, получи, старый хрыч! Еще пугать меня вздумал!» — пронеслось в голове Вадима.

— Это как же? — Марлен перестал улыбаться в долю секунды. «Попал!» — обрадовался Вадим.

— Забыли, за мной вся молодежь коллегии! Я для них как был авторитетом, так и остался. («Надо добивать сейчас, нечего жалеть. Он меня не пожалеет!»). — И еще. Вы для них — символ прошлого адвокатуры. Я — символ будущего!

— Блеф!

— Проверим?

Марлен изучающе смотрел на Осипова. Казалось, он его видит в первый раз. Но странно, взгляд стал мягче, теплее. Не знал Вадим, о чем подумалось сейчас Марлену. А жаль. «Неплохого бойца я вырастил!» — Перельман испытал почти отеческую гордость.

— Чего ты добиваешься? Чего хочешь? — Вадим отметил, что чуть ли не впервые с момента его прихода в консультацию Марлен ему «тыкнул». «Нет, не унизить хочет. Ровней признал!» — обрадовался Осипов.

— Вообще или конкретно сейчас?

— Конкретно сейчас.

— Я хочу разделить фирму. Понимаю, вам нужен запасной аэродром. Вы просекли, что адвокатура будет меняться, что за адвокатскими фирмами будущее. Вы хотите обеспечить нормальные условия для Юли и Саши сейчас, а себе — на потом. Это — нормально. Но и я хочу работать на себя, а не на дядю.

— Вы считаете, что Саша работает на дядю? — Марлен хмыкнул.

— Я фигурально выразился. Можно продолжать? Так вот, я хочу иметь свою фирму. Свою, понимаете?! С Кашлинским я работать не буду. Хотя для вас он идеально подходит. Понимаю. Короче, я предлагаю фирму разделить.

Следующие полчаса Вадим излагал продуманную им схему раздела, распределения ассоциаторов, построения отношений с «Брайаном», тему офисов и другие технические вопросы. Марлен уточнял, предлагал свои варианты, в чем-то возражал.

Вадим с удивлением понял, что Марлен куда лучше разбирается во внутренней жизни фирмы, чем он мог предположить. Видимо, Кашлинский бегал за инструкциями по каждой мелочи.

Это не был разговор двух врагов. Или двух друзей. Говорили по делу, без сантиментов или взаимных нападок. «Все-таки Марлен умный мужик. Жаль, что так все складывается!» — взгрустнул Вадим. «Обидно расставаться. Другого такого ученика у меня уже не будет. Не успею!» — опечалился Марлен.

Глава 18

Восемнадцатого августа, утром, поехали в лес за грибами. Накануне Вадим пригласил на дачу Леру Скорник и Ларису Погодину. Они подружились за время работы на фирме и теперь были как нитка с иголкой — куда одна, туда и вторая. Доминировала в этом тандеме, конечно, Лариса, но и Лера могла проявить характер. Тем более, что Лариса будучи умницей, по большому счету, к окружающему оставалась, увы, безразличной.

Для Вадима проблема крылась в том, что Лера с давних пор как бы дружила с Сашей и Кашлинским. Они с молодости работали в одной консультации. При разделе фирмы это могло сыграть свою роль… С другой стороны, держать в ассоциаторах двух ровесниц стратегически неверно. Вот и решил Вадим позвать подружек на дачу, повод — по грибы, и поговорить о предстоящем «разводе» с Перельманами. Новое предложение их шефа, с его точки зрения, звучало просто и заманчиво — при разделе фирмы обе становятся партнерами. И еще Игорь Стольник. Итого — четыре партнера и сколько-то там ассоциаторов.

Беседу Вадим решил отложить до леса. Птички поют, природа чарует — все проще говорить о неизбежном. Но все прошло, как по маслу. Не успел Вадим заикнуться о фирме, как Лариса жестко заявила: «Так больше продолжаться не может!»

— Что ты имеешь ввиду?

— Все! Люди верят тебе, презирают Кашлинского и боятся Марлена. Ситуация тупиковая.

— И что, ты считаешь, нужно делать?

— Я в таких случаях разводилась, — Лера намекала на два своих предыдущих брака. Володя был ее третьим мужем. Подруги задиристо рассмеялись.

— Может, мне вдобавок сменить ориентацию? — решил поддержать их веселый настрой Вадим.

Лера с Ларисой многозначительно переглянулись, хмыкнули, но промолчали.

— Что примолкли?

— Нет, Леша тебе не подойдет. Тебя дуры любят. Причем бесхитростные. А он хитрый, — Лера сказала это почти ласково, но не без сарказма.

— Ладно. По делу. Как вы это видите? — Тема для Вадима становилось опасной.

Конструкция, которую предложили подруги, не сильно отличалась от плана самого Вадима. С той лишь разницей, что на первое место они выдвигали проблему офиса и весьма спокойно относились к перспективе войны с Марленом. На уточняющий вопрос Вадима последовал весьма прагматичный ответ: «Марлена интересуют деньги и создание именно семейной фирмы. Как только Вадим отколется — он больше не помеха».

— А клиенты? — чуть ли не обиделся Вадим.

— Вадик — ты прелесть! Ты и правда полагаешь, что к тебе приходит народу больше, чем к Перельману? — Лариса спрашивала всерьез.

— Ну, это видно по статистике фирмы.

— Дурачок наивный. Просто клиенты Марлена пропускаются не через кооператив, а через консультации. Размер экономии представляешь?

— Ты хочешь сказать, что через консультацию работать выгоднее?

— А это с какой точки зрения смотреть, — теперь и Лера, включившись в разговор, убрала улыбку. — Если смотреть в будущее, содержать хороший офис, платить ассоциаторам, выучивая их на профессионалов, я про молодняк, а не про старых теток типа нас с Ларкой, то по старой схеме — выгоднее. Нет отчислений на общие расходы, не надо покупать стулья, кофеварки и компьютеры. Все — проблема Президиума…

— Ты бы про кофеварку не поминала, — съязвил Вадим.

— А ты злопамятный!

— Нет, просто я злой и память у меня хорошая!

— Так вот, выгодно сидеть на двух стульях. Хорошо платящих клиентов гнать через консультацию, забирая себе почти весь гонорар, а мелочевку — через фирму. Ты же установил отчисления в проценте от дохода? Вот тебе маленький доход и показывают.

— Вы тоже так делаете? — Вадиму стало очень неуютно — мало того, что его так долго за нос водили, так и он сам, как выясняется, изначально все плохо просчитал.

— Я — нет! — Гордо подняв голову, объявила Лера.

— Признаюсь, я — да. Иногда, — Лариса, казалось, никакого чувства вины не испытывала. — Только я так делаю не из жадности. У меня алгоритм простой: если нужна чья-то помощь, совет, «поднос патронов» молодняком, то через фирму. Если это мой собственный клиент и я могу справиться сама — через консультацию.

— Красиво получается. «Давай делиться по-братски: что мое, то — мое, а что твое — пополам». Так?

— Вадик, тебе мало денег? — Лариса явно не переживала угрызений совести.

— Не в деньгах дело. Знаешь, я в Америке усвоил понятие «корпоративный дух». Если мы решили, что вместе начинаем новое дело…

— Вадюш, не начинай агитации. Мне «Правды» хватает…

— Бе-е-елый!!! — Лера завопила так, будто под кустиком обнаружила бриллиантовое колье.

Когда гриб с восторгом осмотрели, и красавец улегся в Лерину корзину, Вадим продолжил деловой разговор. Но повернул его в нужное ему русло.

— Значит, так. Я предлагаю вам обеим, после раздела фирмы, сразу на стадии регистрации новой, стать партнерами.

— Давно пора, — не скрывая радости, согласилась Скорник.

— Понимаешь, Вадик! Лера у нас девушка увлекающаяся. Мало того, за мужчинами тянущаяся. Ты для нее вожак…

— Еще скажи «бык-осеменитель», — съехидничала Лера.

— Не, он не по этой части. Алиментов боится. Ну, а если серьезно, я мало в эту вашу затею верю. Не то, чтобы вообще не верю, но рисковать всем не хочу. Вот придумай для меня схему, чтобы я и ассоциатором не была, но и партнерские расходы не несла. Я женщина старая, заболею, работать буду мало, а отдавать на офис, зарплаты, канцтовары все равно придется. А я одинокая, обо мне позаботиться некому, — в Ларисином голосе не было жалобных нот, скорее, вызов.

— Ладно прибедняться! За тобой мужики толпами бегают.

— Ты не комплименты сыпь, а думай. Как сохранить рядом с собой очаровательную женщину, да так, чтобы с нее денег не брать?

— Ага, ты меня еще в альфонсы запиши.

На самом деле, идея у Вадима уже была. Он даже название новой должности придумал — ассоциированный партнер. То есть Лариса будет работать самостоятельно. Отдавать, скажем, тридцать процентов от фактически заработанного на нужды фирмы. Если привлекла ассоциатора — будет платить ему по сниженной почасовой ставке за реально отработанное время. Вернее, даже не самому ассоциатору, а партнеру, который оплачивает этого ассоциатора. Но об этом можно будет сообщить потом. Как бы после долгих размышлений. Главный результат достигнут. Обе подруги, пользовавшиеся к тому же немалым весом в коллегии, оставались с ним, а не перебегали к Кашлинскому. С репутационной точки зрения о большем нельзя было и мечтать.

* * *

Девятнадцатого августа, в понедельник, у Скорник никаких дел в судах не было, назначенных клиентов тоже, и она решила остаться на даче Осиповых.

На самом деле, ей просто не хотелось маяться в пыльной и прожаренной Москве, а Володя все равно уехал в командировку и вернуться намеревался во вторник. Предлог же Лера нашла более чем благородный — помочь Лене разобраться с грибами, которых накануне собрали немало. Почистили-то их еще вчера, но вот сварить, замариновать, по банкам закатать… Лена только обрадовалась, поскольку уж где-где, а на кухне Лера умела все.

У Ларисы же было назначено коротенькое дело, и она поехала с Вадимом. Договорились, что когда процесс закончится, она приедет на фирму, и они вместе вернутся на дачу.

Машин было немного — месяц отпусков. Вадим включил радио, настроенное на «Маяк», послушать новости и музыку, которую по утрам крутили часто.

Трепались с Ларисой ни о чем, радио служило фоном. Шел текст про политику, что-то еще. Какие-то заунывные голоса… Вадим с Ларисой не слушали, продолжали трепаться.

— Что-то у них со вкусом, — неожиданно перебил попутчицу Вадим. — С утра черный юмор по радио. Чтобы настроение поднять, что ли?

— Ай, да не слушай ты эту чушь! Сейчас наши юмористы-сатирики уже не знают, на какую тему постебаться! Так вот, прокурор говорит…

— Погоди! — Вадим прибавил звук.

Передавали обращение генерала, коменданта Москвы. Замогильным голосом, казенными фразами он сообщал, что в Москве вводится чрезвычайное положение. Что выпуск ряда газет приостанавливается, что все будет хорошо. Просьба соблюдать спокойствие. Затем прозвучали позывные «Маяка» и хорошо поставленный голос диктора передал информационное сообщение ТАСС.

Насколько успел понять Вадим, в СССР создается Государственная комиссия по чрезвычайному положению или что-то в этом роде. Горбачев болен. Комиссию (или комитет?) возглавляет Янаев. В ее состав входит министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго и почему-то премьер-министр Павлов.

На этой фамилии Лариса пришла в себя:

— Что, опять деньги менять будут?

— А… его знает, — выругался Вадим, думая о другом, — зачем он вернулся из США? Ведь говорили ему умные люди — Союз на грани взрыва. Коммунисты по-прежнему у власти. И Горбачев, блин, заболел так не вовремя. Если заболел, а не шлепнули его. И что теперь делать? Ему, вернувшемуся из США, уж точно не поздоровится. Посадят к такой-то матери. Как наших инженеров, возвращавшихся накануне войны из Германии.

Что будет с Леной? С Машкой?

Что теперь делать? Прежде всего, деньги! Надо забрать все, что лежит в сейфе на работе, и отвезти Автандилу. Он врач, тихий, незаметный. У него неприятностей не будет. Надо спрятать все досье по делам. Чтобы не вышли на клиентов и не могли зацепить на левых гонорарах.

Так, что еще? Попробовать быстро получить американскую визу. Нужно иметь приглашение от фирмы. Интересно, а телефонная связь с Америкой еще работает? Попробовать из офиса позвонить Стэну. Черт! У них ведь ночь! А выездную визу как получить?

Надо успокоиться! Родина! Родина! Надо жить дома… Идиот! Патриот гребаный! Родина-уродина. Только по-человечески жить начали. И на тебе!

По радио продолжали крутить — информационное сообщение ТАСС — обращение московского коменданта. Колокольчики-позывные — информационное сообщение — генерал.

Вадим вдруг понял, что уже минут десять они с Ларисой молчат. Повернулся — Лариса смотрела на него.

— Ну, что скажешь? — Вадим неожиданно услышал, что голос его срывается.

— Одно скажу — не вмешивайся. От нас все равно ничего не зависит, и мы ничего не можем изменить.

— Это точно, — с тяжелым вздохом согласился Вадим. Он вдруг подумал о Егоре Яковлеве, главном редакторе «Московских новостей». Ему-то сейчас точно еще хуже. Вот кого наверняка посадят! Публикации «Московских новостей» были похлеще передач «Голоса Америки» и радио «Свобода». Не зря на Пушкинской площади вдень выхода очередного номерау стойки с газетой выстраивались толпы людей. Как-то в разговоре с Яковлевым Вадим пошутил:

— Торгуете воздухом? Вон какую очередь собрали! — «Московские новости» были одной из «точек» Вадима. Наличествовали еще два кооператива, с которыми его связывал абонементный договор на юридическое обслуживание, но, хотя и платили они раза в три больше, чем газета, от «Московских новостей» Осипов не отказывался. Интересные люди встречались в коридорах редакции. Да и сам Яковлев, неулыбчивый, нервный, но, по большому счету, очень добрый и образованный человек, притягивал Вадима как магнит. Иногда, закончив обсуждать какие-то юридические вопросы редакции, Егор наливал себе коньяк, предлагал Вадиму, и, услышав традиционный отказ, мог полчаса рассказывать своему юристу новости. Те новости, которые даже он, даже в своей газете, даже в эпоху гласности — опубликовать не мог.

— Почему воздухом? — Егор Владимирович обиженно насупился.

— Потому что глоток свободы сродни глотку свежего воздуха.

— А, в этом смысле. Ну да. Наверное, — Егор расслабился и глотнул из бокала. — Тогда уж скажите — занимаемся бесплатной раздачей кислорода. Только бы голова у кого-то не закружилась.

Вспомнив сейчас про Яковлева, Вадим подумал, что именно в редакцию «Московских новостей» ему и надо ехать. Там он, по крайней мере, точно узнает, что же произошло. И, главное, чего ждать и опасаться.

В этот момент по «Маяку» начали передавать очередное информационное сообщение. На сей раз перечисляли газеты, выпуск которых приостанавливался. Первой назвали «Московские новости».

«Все равно поеду! Теперь точно поеду!»

Лариса продолжала смотреть не на дорогу, а на своего друга. Такого Осипова она не видела никогда. Бледный, с гуляющими желваками на скулах, с откинутой головой. Пальцы, казалось, раздавят руль. Переведя взгляд на спидометр, Лариса увидела, что стрелка показывает сто тридцать.

Высадив Погодину около метро «Таганская», Вадим поехал в офис, но не к себе, а в кооператив. Аксельбант в кабинете перебирал содержимое сейфа. Какие-то бумаги рвал, какие-то складывал в коробку. На столе громоздился портфель, до верху набитый пачками денег.

Когда Аксельбант, обернувшись, увидел Осипова, он лишь коротко бросил:

— Потом, Вадим. Потом! Не сейчас!

Вадим вышел. Говорить с человеком, находящемся в такой панике, бессмысленно.

Активная деятельность Аксельбанта, между тем, напомнила Вадиму о его собственных планах. Он вынул из сейфа деньги, собрал досье по делам всех своих клиентов. В Пассаже Вадим боялся хранить особо важные документы и деньги. В кооперативном подвале было надежнее. Стопка папок получилась немаленькая. Перевязал веревкой, благо нашлась, и отнес в машину. Неизвестно, когда в кооператив могут придти с обыском. Лучше пусть лежит это добро в багажнике. Сейчас он собирался поехать в «Московские новости», а вечером, прежде, чем отбыть на дачу, заскочить домой к Автандилу и оставить документы у него. Деньги вообще лучше закопать где-нибудь на участке.

Из Америки Вадим привез тридцать тысяч долларов наличными. Где их хранить? Подсказал Михаил Леонидович. Взяли три стеклянные банки, положили в каждую по пачке, банки засунули в целлофановые пакеты и закопали под яблоней. Работали в темноте, при свете фонарика. Чтобы соседи не видели. Илона пошутила: «Вот и мы стали хранить деньги в банке». Все посмеялись. Только бабушка Аня предалась воспоминаниям, как в годы работы в украинском ЧК она откапывала у кулаков их схроны. Сейчас ее рассказы зазвучали в памяти почти зловеще.

По дороге в редакцию Вадим опять, естественно, включил радио. Теперь по «Маяку» передавали выступления известных людей вперемешку с бодро-радостными спичами рабочих и крестьян. Ну, может, крестьян и не было, но в лучших советских традициях рабочий класс и трудовая интеллигенция дружно поддерживали наведение порядка в стране. Слушать эту галиматью было невозможно. Неожиданно прозвучала знакомая фамилия.

Не веря своим ушам, Вадим сделал звук погромче.

«К нам на студию пришел известный московский адвокат Алексей Эдуардович Кашлинский. Здравствуйте, Алексей Эдуардович! Вам слово».

Леша твердым баритоном, при этом бекая и мекая, начал вещать о необходимости поддержания правопорядка, соблюдения социалистической законности, необходимости доверия к коммунистической партии и всенародной поддержке усилий Верховного Совета и правительства по сохранению поступательного развития передового советского общества.

«Молодец! Подсуетился вовремя. Гнида!» — подумал Вадим и выключил радио.

На тротуаре возле редакции гудела толпа. Осипов еле протиснулся.

Четверо крепких парней контролировали проход в здание. Рядом с ними стояла одна из редакционных девочек и подсказывала — кого пропускать, кого нет.

— Это кто? — миновав кордон, спросил Осипов. — Уже «люди в штатском»?

— Нет, Вадим Михайлович. Наши сторонники, из читателей. Егор провокаций боится. Велел посторонних не пускать. А люди пришли нас защищать.

— А это зачем? — Вадим показал на составленные недалеко от входа несколько письменных столов и груду стульев.

— Если придется баррикадироваться — мы готовы! — тряхнув пышной гривой, с вызовом ответила молоденькая журналистка.

— Тоже Егор распорядился?

— Нет, Вадим Михайлович, мы сами так решили! — В голосе девушки пискнули истерические нотки. Но испуганной ее никак нельзя было назвать.

«Комсомолка наоборот!» — Вадим быстрым шагом направился в кабинет Яковлева.

Кабинет Егора Владимировича Яковлева напоминал тот самый улей, о котором часто поминают писатели. Люди входили, выходили, передавали из рук в руки бумаги, сбивались в кучки и рассыпались. Вадим прикинул: человек двадцать пять—тридцать. Кто-то из редакционных, кто-то пришлый. Самый большой кружок собрался у стола редколлегии. Слушали маленький импортный радиоприемник, откуда сквозь скрип и помехи раздавался мужской голос, сообщавший новости.

— «Свобода»? — поинтересовался Осипов у соседа по кольцу, окружившему человека с радио в руках.

— Нет, «Эхо Москвы».

— Чье это? — Вадим никогда раньше не слышал про такую радиостанцию. Ни нашу, ни «вражескую».

— Это новое. Потом, потом. Дайте послушать!

На какую-то секунду Яковлев остался один. Откинулся на спинку своего знаменитого кресла и прикрыл руками лицо. Вадим, поняв что вычленить из радиотреска он все равно ничего не может, рванулся к главному редактору.

— Что произошло, Егор Владимирович?

— Жопа! — От Егора прилично попахивало спиртным. — Идиоты! Государственный переворот произошел. Вот что произошло! В город вводятся танки! Приехали!

— Где танки? Я полгорода проехал — не видел.

— Горбачев жив и здоров. Под арестом в Форосе, — Егор будто не слышал Вадима. — Существуют арестантские списки. Ельцин пробивается, или уже пробился в Белый дом. Там митинг.

— Погодите, Ельцин поддерживает Горбачева? — Вадим не мог поверить собственным ушам. Была, конечно, у Яковлева привычка шутить с серьезным лицом. Но сейчас, похоже, он вовсе не хохмил.

— Об этом долго говорить. Они враги, конечно, но шлепнут их обоих. А кого первым, кого вторым — не важно.

— Армия на чьей стороне? — Вадим помнил из учебника истории, что при перевороте побеждает тот, кого поддерживает армия.

— Насколько я знаю — генералитет за ГКЧП, средний офицерский состав, вплоть до полковников, в основном на стороне Ельцина.

— Будет гражданская война? — Вадим задавал вопросы как бы по инерции. Осознавать смысл ответов он не успевал.

Яковлев взглянул на Вадима, будто только что его заметил.

— Не знаю! Выпить хотите?

— Нет, спасибо. А что делать?

— Что можете! Мы, те, кого запретили, намерены сделать «Общую газету». Соберем материалы журналистов из всех редакций и выпустим. Если найдем типографию, чтобы отпечатать.

— Ельцин в Белом доме. Выступает на митинге! — прокричал кто-то Егору.

— Пробился! — с облегчением и с каким-то восторгом в голосе выдохнул Егор.

— А что за станция — «Эхо Москвы»?

— Потом, Вадим, потом! Слушайте правильное радио. Может, несколько часов еще не закроют.

— Наше? Ну, в смысле советское или западное?

— Наше, наше! — Егор встал. — Пока еще наше.

Покрутившись минут двадцать в редакции, Вадим позвонил на фирму, в кооператив. Непрошенные гости не появлялись, из юристов собрались почти все, кроме Кашлинского и Юли. Саша пока не приезжал. Ну, это и не удивляло, он давно уже редко бывал в офисе. Позвонил в Пассаж. Там тоже слетелись все его юристы. Звонила Погодина, спрашивала Вадима. Просила передать, что она — дома. Ждет звонка.

Вадим прямо из редакции перезвонил Ларисе. Хотел было объяснить, что пока не знает, когда поедет на дачу, но не успел. Лариса, едва поздоровавшись, сообщила, что на Ленинском видела танки, что у нее истерика чуть не случилось, что она будет сидеть дома с мамой и никуда не поедет. «Ну и слава богу», — решил Вадим. Еще Лариску сейчас где-то подбирать, договариваться по времени — ну никак не с руки.

Попробовал дозвониться до Автандила. Никто в ординаторской не брал трубку. Времени уже было три часа дня. Если он еще не дома, то жена точно там. Она вообще, кажется, в отпуске. Решил ехать к Автандилу домой — через весь город, в Теплый Стан. Заодно и на танки на Ленинском посмотрит.

Приемник в машине брал только средние волны. А «Эхо» вещало на FM-диапазоне. Вадим минут десять просидел в машине, не трогаясь с места, пытался, ну вдруг повезет, поймать нужную волну — увы!

Заметил среди толпы, все разбухавшей у входа в редакцию, несколько плотных кучек людей. «Наверное, у них есть радио» — догадался Вадим. Вышел из машины.

Услышать ничего не удалось, но главное ему пересказали: Ельцин в Белом доме, Горбачев жив, в Москве танки. Людей призывают идти к Белому дому на защиту Российской власти.

«Ого, как интересно — Советская власть против Российской. Это тебе не пресловутая „война законов“. Это уже реальная политика!» Но политика — его не волнует. Однако что-то в этом утверждении не совпадало, не сходилось. Волновало, в том-то и беда! Но почему?

И вдруг Вадим понял, почему. Потому что все его личные надежды опять обмануты. Все будет по-старому. Опять пустые прилавки, чушь в газетах и по телевизору. Опять транспаранты про славную КПСС.

Вадим истерически рассмеялся. Благо сидел в машине один и никто его не видел. Он смеялся над собой. Ведь КПСС — его партия. Он, как бы, ее член. Решил — приедет домой, найдет партбилет, должен лежать в шкатулке с документами, и порвет! Пусть хоть так отомстит. Но он порвет! Глупо, конечно! Но хоть что-то самому надо сделать!

* * *

Дверь открыл Автандил.

— А твои где? Привет! — Вадим заметил, что друг как-то необычно суров, брови сдвинуты.

— Я их отправил к теще. Так надо. Спокойнее будет, — ни улыбки, ни приветственных слов.

Вадим решил чуть разрядить обстановку:

— А ты что — лечащий врач Ельцина? Ах, ну да! Ты же детский врач, а у него «детская болезнь левизны в коммунизме». Такой диагноз, кажется, поставил Лигачев словами Ленина?

— Тебе охота шутить в такой ситуации, хохмач? — Приветливостью тон Автандила никак не отличался. — Что тебе нужно, я тороплюсь!

— Ладно! Дело такое. Я привез тут некоторые документы, — Вадим показал глазами на две перевязанные стопки папок, которые он уже успел занести в квартиру. — Там до пупа компромата на меня. Досье клиентов, по которым можно на них выйти и узнать про гонорары, прошедшие мимо кассы. Плевое дело для ментов. А у меня ситуация сейчас опасная. Мало ли что. Я и с «Московскими новостями» сотрудничаю, и из Америки только что приехал, и с кооператорами якшался…

— Нашел, куда привезти! — Автандил неожиданно вспылил. — Вот у меня точно обыск будет. Если мы не победим. Но мы не победим. Кулаки и палки против танков — никогда! Понимаешь, никогда! А сидеть и смотреть, как у нас страну забирают — трусость и подонство!

— Погоди, ты чего так завелся?

— А тебя все это говно не касается? Это не твоя страна? Ты в Америке себе базу создал?! Свалишь, и все? А вы здесь во всем этом говне выживайте, как хотите?! — Автандил перешел на крик.

— Погоди, что ты орешь?! Что происходит? Это их разборки — политиков, — в голосе Вадима открыто звучала неуверенность в собственной правоте. Как ни странно, это неожиданно успокоило друга.

— Знаешь, об этом мы с тобой потом поговорим. Я так думаю, право выбора есть у каждого. Если это твоя страна — борись за нее, тебя в ней все касается. А если так, пристанище на время, полное твое право — собрал вещи и…

— Ты еще скажи «чемодан — вокзал — И зраиль», — тут уже начал заводиться Вадим. — Не думал, что ты антисемит!

— Да при чем здесь национальность? Ты, что, вконец охренел от страха? Я про жизненную позицию — либо моя хата с краю, либо… Либо меня это касается!

— А тебя это касается?

— И меня касается, и еще больше моего сына, когда он вырастет, касаться будет. Я не хочу глаза в сторону отводить, когда он спросит: «Папа, а ты что во время путча делал?»

— И что же ты собираешься делать? — Вадим вдруг въехал, что Автандил не просто разглагольствует, он что-то задумал. Поэтому и жену с сыном к теще отослал. Поэтому и про обыск сказал. С его восточным темпераментом он мог наделать массу глупостей.

— Коротко — выполнять клятву Гиппократа. Быть врачом!

— За это не сажают. Поконкретнее!

— Сегодня секретарь парторганизации больницы собрал всех врачей и предупредил — мы поддерживаем ГКЧП, мы не вмешиваемся. Медицинскую помощь бунтовщикам, оказывающим сопротивление законной власти, не оказывать. Ни в больнице, ни в частном порядке.

— Ну и что?

— А то, что у Белого дома будут раненые. Обязательно будут!

— Ну к вам-то их не повезут. У вас детская больница, забыл?

— Значит, мы должны быть там, на месте! — Автандил опять почти кричал.

— Ага, и много толку от тебя со скальпелем будет против танка? Ты ему гусеницы станешь резать?

— Иди ты… Знаешь, я себя мужчиной считать перестану, если дома буду отсиживаться!

— Хорошо, хорошо! Что конкретно ты собираешься делать?

— Мы, несколько врачей, собрали в больнице перевязочный материал, йод, вату, тампоны, хирургический инструмент, антишоковые препараты, ну, словом, все, что нужно при ранениях. Мы едем туда, к Белому, и развернем там полевой госпиталь! Будем спасать людей!

— А если стрельбы не будет? Окружат танками Белый дом, народ дня два побузит и разойдется? Ну, три?

— Это такие, как ты. А есть люди, которые готовы бороться! — В голосе зазвучал вызов. Спорить дальше было бесполезно. Автандил находился в таком состоянии, когда эмоциональный порыв не остановишь никакими разумными доводами.

Вадим почему-то вспомнил Александра Матросова. Сколько шуток ходило о том, что тот просто поскользнулся перед амбразурой. А черт его знает, может, он был в таком же порыве, как сейчас Автандил? Тогда и правда можно грудью на амбразуру лечь. А не шинелькой заткнуть. Ну что за тяга к геройству!

Хотя на этом фоне месть в виде казни партбилета, что собирался свершить сам Вадим, выглядела даже не фигой в кармане, а простой трусостью.

А что он может сделать? Если идти к Белому дому, то с оружием. Погибнуть, так хоть с толком.

«Все! К черту! Надо ехать на дачу! Там родители и Лена с Машкой! Я там сейчас нужнее», — решил Вадим. Пожелал Автандилу удачи, подхватил свои папки и отправился к машине.

Каким взглядом провожал друга Автандил, Вадим не видел.

* * *

На даче Вадим появился только к вечеру. Сначала все просто радовались, что он вернулся живой и невредимый. Потом стали расспрашивать, что в Москве? Наконец, Михаил Леонидович и Владимир Ильич, отослав женщин, стали обсуждать с Вадимом, что будет дальше?

Неожиданно вернулась Лена. У нее в руках был маленький радиоприемник, который они купили в Америке по дешевке. Но он ловил FM-диапазон.

— Попробуй найти «Эхо Москвы». Ты говорил, у Егора его все слушали.

— Да уж прикрыли наверняка! — бросил Владимир Ильич.

— А вдруг? — Михаил Леонидович, надев зачем-то очки, стал медленно крутить колесико настройки. Сквозь скрежет и шуршание эфира прорвался голос. Человек говорил, что сейчас происходит у Белого дома: собралась огромная толпа людей, недалеко стоят танки, но солдаты никаких действий не предпринимают.

— «Свобода» или «Голос Америки», — высказал догадку Владимир Ильич.

— А может, просто кэгэбэшная провокация? — испуганно предположила Лена.

— Дайте послушать! — рявкнул Вадим. Он хотел услышать что-нибудь про полевой госпиталь. Сейчас он переживал только за Автандила.

Голос продолжал рассказывать, что подходят люди с термосами и бутербродами. Защитники здания разделились на бригады. Есть десятники. Находящиеся в толпе военные пытаются как-то организовать оборону Белого дома. Строятся баррикады. Много врачей. Среди защитников и старики, и молодежь. Народ воодушевлен. Тот там, то тут начинают петь песни. В основном — «Это есть наш последний и решительный бой»…

В глазах Владимира Ильича блеснул огонь:

— Я поеду! Я войну прошел. Я умею!

— У вас есть связка гранат? — попытался умереть пыл тестя Вадим.

— Зачем?

— Ну, на войне вы на танк могли пойти со связкой гранат. А здесь с чем? С пучком морковки? «И этот туда же — взбесился Вадим. — Герои чертовы!»

— Знаешь, Вадим, мы потому войну и выиграли, что на танки с голыми руками шли! — Пафосные слова не помогли, — сам Владимир Ильич сник.

Именно в этот момент голос объявил, что в эфире «Эхо Москвы». Как назло, волна стала куда-то уходить, голос пропал. Михаил Леонидович начал судорожно вращать колесико настройки и через несколько минут, как и раньше, сквозь треск и шипение, голос зазвучал опять.

Еще часа два спать никто не уходил. Мужчины слушали радио, периодически начиная обсуждать только что прозвучавшую информацию, женщины говорили о чем-то своем, но в другой комнате. Лена сидела то с мужчинами, но обязательно рядом с Вадимом, то с женщинами, притягивая на колени сопротивлявшуюся дочь.

— Что ты собираешься делать? — спросила Лена, когда Машу все же уложили. С недавних пор у них появился новый ритуал: разбирать постель на ночь вместе.

— Скорее всего, ничего, — Вадим приподнял покрывало со своей стороны. — Во-первых, бессмысленно. Во-вторых, вами не могу рисковать, — тут Вадим вспомнил, что собирался порвать партбилет. Но говорить об этом Лене не стал. Почувствовал, что прозвучит это как-то показушно и мелко.

— Наверное, ты прав, — Лена помолчала несколько секунд. — Ехать туда, правда бессмысленно. Но если что-то более разумное тебе придет в голову, — действуй. Я пойму, а Машке объясню, то есть вместе объясним, — быстро поправилась Лена, — когда она вырастет.

— Что ты имеешь в виду? — Вадим откинул край одеяла, сел на кровать и стал снимать носки.

— Ничего. Не знаю. Просто думаю.

Легли.

— Слушай, а что сейчас делает Кузьмичев? Люберецкий Кузя, это не он?

Вадима как током прошибло! Вот о чем думала, оказывается, Лена. Но, по-любому, это было не ее дело. Совсем не женское.

— Не знаю. Давай спать! — Вадим повернулся к Лене спиной и погасил свет прикроватной лампы. Настало время думать.

Кузьмичев — бывший клиент Вадима по мебельному делу. Ходили слухи, что именно он встал во главе «люберов», то ли группы, то ли банды накачанных молодцов, державших в страхе не только Люберецкий район, но и всю Московскую область. Да и всю Москву. Они контролировали проституток, давали «крышу» кооператорам. Непокорных строго наказывали. До убийств дело, вроде, не доходило, но могли и палатку сжечь, и побить. Через них выбивали долги, решали спорные вопросы с конкурентами.

Поговаривали, что Кузя сидел за что-то, но не кровавое. А когда вышел, решил собрать уличную шпану, организовать и с ее помощью взять под контроль зарождавшийся бизнес. Начал с простого — чуть ли не в каждом свободном подвале Люберец стал создавать спортзалы. Спортивным танцам там не учили, шахматам тоже. А вот тяжелая атлетика, бокс, самбо — везде. Ну, молодежь и потянулась. Нужная молодежь, правильная.

Про Кузю говорили, что он очень умен, хорошо образован и абсолютно бессердечен. Ну, то, что начитан, сомнения не вызывало. У «люберов» все было организовано абсолютно четко по канонам американской мафии. А сам Кузя — этакий Аль-Капоне российского розлива.

Вадим много раз слышал, что люберы вооружены. По сути, это была армия. Не просто кучка бандитов, пошедших надело вместе, а именно армия: разведчики, аналитики, командиры, бойцы. Но сейчас важным для Вадима выступало другое. Эти люди имели оружие, и они умели им пользоваться. Они могли реально помочь в защите Белого дома.

А если Кузя вовсе не Кузьмичев? Или Кузьмичев, да не тот? А даже если и тот, — он вспомнит, что обязан своим сверхмягким приговором Вадиму? Пусть вспомнит, но станет ли что-нибудь делать? Ему-то это зачем? Он при любой власти проживет. Хотя, стоп! Не при любой. При советской власти его скрутят в бараний рог в одну секунду. Больше того, при советской власти прикроют всех этих кооператоров, как НЭП прикрыли, и Кузе просто не с чего будет кормиться. Вот! Это уже тема для разговора.

А как его найти? И не грохнут ли самого Вадима, когда он станет Кузю разыскивать. А если Кузя это не Кузьмичев?

Вадим уснул. Ему снилось, что на него наезжает танк, а у него в руках черенок от лопаты…

Глава 19

Это был долгий путь.

Утром двадцатого августа Вадим проснулся, будто и глаз не закрывал. Взвинченный, ни капли не отдохнувший. Сразу включил радио. «Эхо» почти не ловилось, но Вадим все-таки разобрал, что осада Белого дома продолжается. Штурма не было. Ходят слухи, что пришлют «Альфу». Они высадятся с вертолетов на крышу здания и подойдут через канализацию снизу.

Трое парней погибли под гусеницами танков. Может, и больше. А может, и не погибли, а только ранены.

Вышел первый номер «Общей газеты». Ее цитировали на «Эхо». Но, когда начали пересказывать статью Егора Яковлева, звук уплыл в помехи.

Осипов поехал в Люберцы. Лене сказал, что в офис. Из первого же телефона-автомата на улице позвонил секретарю и предупредил — кто бы ему ни звонил, он здесь, но только что вышел.

— Поняла?

— Да, Вадим Михайлович! А когда вы на самом деле будете?

— А что? — Вадим насторожился. — Меня кто-нибудь ждет? Кто?

— Да нет! Я просто так спросила… — начала оправдываться секретарша.

— А вообще, кто-нибудь незнакомый приходил? Меня по телефону кто-нибудь спрашивал?

— Нет, ну что вы, я бы сказала!

Вадим немного успокоился, сел в машину, но двигатель не запустил. Только теперь он всерьез задумался, как ему найти Кузьмичева. Звали его, как он помнил, Владимир Николаевич. Стоп!

В записной книжке должен был остаться телефон его жены, Наташи. Вот, есть!

Вадим опять вышел из машины и направился к телефону-автомату. Номер не отвечал.

Следующие два часа прошли, как в ускоренной записи какого-то дурацкого детектива. Вадим метался по люберецким кабакам, заходил в спортзалы, которые смог найти или ему подсказывали, где они, чуть ли нелюдей на улицах спрашивал. Все безрезультатно — никто его к Кузьмичеву-Кузе отвезти не мог, поскольку никто его в городе не знал. Несколько человек явно врали — знали, по глазам было видно, но категорически говорили: «Впервые слышу».

Вдруг Вадима осенило! Он рванул в местную юридическую консультацию. Разумеется, он никого здесь не знал. Но его должны были знать. Наверняка! Вот редкий случай, когда все сплетни и слухи про него, ходившие среди адвокатов давно, а с момента создания фирмы особенно активно, должны были сработать не против него, а за.

Заведующий консультацией, однорукий инвалид Великой Отечественной, принял Вадима как родного. По крайней мере, выглядело это именно так. Конечно, про Осипова он слышал. В адвокатских кругах не первый месяц обсуждалась новость о создании первого адвокатского бюро, адвокатской фирмы. Конечно, всего не знали, но информация утекала то от клиентов фирмы, то от кого-то из сотрудников. А в последние пол года Кашлинский хвастал в открытую, как создавал фирму, какие там заработки, как он успешно руководит. Все прекрасно были осведомлены, что строил-то фирму Марлен Перельман с помощью Осипова, а этого павлина поставили на время, пока Осипов в Америку уехал, но слушали Кашлинского с большой охотой: дело новое, рискованное, но и вправду, кажется, доходное.

Поговорить с живым Осиповым старому адвокату, скучавшему изо дня в день в крошечном пятиметровом кабинетике, было, конечно, очень занимательно.

Но у Вадима времени на «политесы» не водилось. Ему срочно нужен был Кузя. И он решил действовать «в лоб».

Сразу после взаимных приветствий и пары слов о тяжелом, но праведном труде адвокатов в маленьком городе, Осипов спросил, как найти Кузьмичева.

Старика вопрос даже не удивил. Ясное дело, адвокаты, которые кооператоров обслуживают, наверняка общие дела с бандитами имеют. Не то, чтобы они были заодно, но пересекаются точно. Что ж, дело житейское. А помочь надо. Может, для Кузи это что-то важное, так почему бы ему лишнюю услугу большому человеку не оказать?

Заведующий консультацией позвонил начальнику люберецкой милиции. По-дружески, на «ты», поболтал с ним пару минут, а потом спросил: «Как твоего Кузьмичева-Кузю отыскать?» Доблестный страж порядка, как понял Вадим, вопросу даже не удивился. Старик-адвокат записал адрес,поблагодарил и положил трубку.

— Вот, здесь его контора. Там он, нет — не знаю, но говорят, он почти всегда у себя сидит.

— «Ищут пожарные, ищет милиция. Ищут — никак не могут найти!» Забавно! — Вадим рассмеялся так, будто ему рассказали классный анекдот. Нервное напряжение давало себя знать.

— А что вы удивляетесь, коллега? У нас все про всех знают. Надо будет — найдут. Только пока не надо. Время такое.

Вадим понял, что сейчас начнутся стариковские ворчания по поводу времени, молодежи, добрых старых порядков и быстро, но вежливо свернул разговор и распрощался.

Уже с час к Кузьмичеву со всего города стекалась информация, что какой-то мужчина средних лет, по виду интеллигент или кооператор, а может, и журналист, явно не местный, пытается узнать, как найти Самого.

Кузя немного напрягся, все-таки события на улице странные, танки в Москве, но быстро успокоился. Пускай ищет. Если журналист — отправят куда подальше, общаться он с ним не будет. Если кооператор — считай заранее — денег принес. А если интеллигент с просьбой, может его теща или начальство обидели, то можно и поговорить, помочь. Вот Аль-Капоне — помогал людям. И его уважали.

Но когда позвонил с докладом начальник районного РУВД и сообщил, что Владимира Александровича разыскивает какой-то московский адвокат, интерес у Кузи сразу пропал. Вряд ли у того какое стоящее дело есть. Небось, либо кто-то из клиентов не заплатил, и он просить станет, чтобы выбили, либо, наоборот, свои услуги предложит. На будущее, для братвы, если кто куда загремит. Скучно. У него свои адвокаты есть, которым он доверяет и которые работать правильно умеют.

Когда охрана снизу доложила, что пришел какой-то Вадим Михайлович Осипов, интерес снова проснулся. Неужели это «его» Осипов? Толковый парень. Что ему могло понадобиться? Кузя даже обрадовался — все-таки человек из его молодости пришел.

— Ну, привет, товарищ адвокат! — Кузьмичев был тот, который нужно, бывший клиент Вадима. Несмотря на обшарпанность здания снаружи, коридоры, приемная, сам кабинет Кузьмичева выглядели просто шикарно. Дорогая массивная мебель из резного дерева, часы с боем в углу комнаты, огромный ковер. На стенах развешаны шпаги, сабли, кортики. В углу — огромный глобус. На стене — большая карта СССР. Почему-то именно так Вадим представлял себе кабинет Горбачева в Кремле. В реальности же в кабинете сидел его бывший подзащитный, лидер, чтобы не сказать главарь, «люберов».

— Привет, Володя! Хорошо выглядишь, богато сидишь! — Осипов решил, что надо сразу показать — он здесь не проситель, он старый знакомый, которому хозяин кабинета немало обязан.

— Уже не сижу! И, дай бог, больше не сяду! Я законопослушный гражданин великой страны, — Кузя рассмеялся.

— Два спорных тезиса сразу! Можно закурю? — Не дожидаясь ответа, Вадим полез за сигаретами и зажигалкой.

— Кури, хотя я бросил.

— Так ты же и не курил?

— На зоне начал, а потом там же и бросил. Ты бы, Вадим, тоже бросал. Жизнь одна и очень короткая.

— Кто знает, сколько нам отпущено! И вообще, есть такая поговорка: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет!»

— Правильная поговорка. Очень правильная! Помирать здоровеньким — куда приятнее.

— Особенно от бандитской пули?.. — Вадим понял, что сказал нечто неуместное, но было поздно — в глазах Кузи, до того мягких и приветливых, сверкнул стальной отблеск.

— Ну а что же спорного я сказал? Причем дважды? — Володя совладал с собой и сделал вид, что предыдущей фразы Вадима не заметил.

«А, была не была, чего резину-то тянуть!» — решил Вадим.

— Первое. Чтобы у нас сесть — не обязательно быть незаконопослушным. Думаю, ты таких повидал немало. Второе — это какая страна великая? Страна, где действующего президента заперли в Форосе, а кучка охреневших идиотов вводит в Москву танки?

— Отвечу по порядку, — Кузя за время разговора уже в третий раз полностью изменился. Теперь это был спокойный бизнесмен, без эмоций. Он вел деловые переговоры. — Во-первых, если соблюдаешь правила игры, дружишь с правильными людьми, не крысятничаешь по мелочи, живешь сам и даешь жить другим — не сядешь! Ну если только по бытовухе или по пьянке. Но это не моя статья, сам понимаешь.

— Согласен! — Подобный свод правил вывел для себя и Вадим. Только применительно к адвокатской профессии. В кратком варианте он звучал — «Не зарывайся и не наглей!»

— Ну а что касается второго, то я тебе так скажу. Каждый должен заниматься своим делом. У меня — свой бизнес, у них — свой. Я не лезу в политику, а они не лезут ко мне. Отстегиваю кому надо сколько надо, и все!

— Не совсем, Володя. Не совсем!

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что, насколько я знаю, если кто на твоей территории беспредельничает, то ты помогаешь ментам «закрыть вопрос».

— Не надо из меня делать Робин Гуда! Ладно? Я потому и хозяин здесь, что порядок держу. И это еще бабушка надвое сказала, кто кого использует.

— А я не говорю, Володя, что они используют тебя. Я говорю, что у тебя на территории порядок. Устоявшиеся связи. Спокойная жизнь. Отсутствие конкурентов.

— Говори прямо: сращивание власти и криминала, — голос Кузи выдавал все нарастающее недовольство.

— Это ты сказал. Я этого не говорил! — Вадим решил, что отступать — глупо, а наступать — опасно. В конце концов это ему надо от Кузьмичева, а не тому от Осипова. — Ты не кипятись. Пойми, я — адвокат, я вообще не на стороне власти. Так уж получилось.

— Вадим! Чего ты хочешь? Говори прямо! Что ты как следак поганый вокруг да около ходишь? За пацана меня держишь? Так ведь знаешь, что я не салага парашу охранять!

— Во-первых, не заводись. Я базар фильтрую, — Вадим вспомнил одно из немногих блатных выражений, которые знал, и решил показать Кузе, что он тоже может говорить «чисто-конкретно». — Я бы без дела не приехал.

— Ну так выкладывай!

— Хорошо. То, что происходит в Москве, — крышка всем нам. Всем, кто начал новую жизнь. Крышка кооператорам, которые пусть и по-разному, кормят тебя и меня. Крышка свободе. Будет все опять по-старому. Да что я тебе объясняю, ты мужик умный…

— Я не «мужик». Знаешь, кого на зоне «мужиком» называют?

— Да я же не в том смысле. Давай дело говорить, а не к словам цепляться!

— Короче, еще раз: чего ты хочешь?

— Сегодня все, кто на что-то способен, собираются у Белого дома. У твоих орлов есть оружие. Я хочу, чтобы ты послал ребят к Белому дому. Ельцина защищать! Это — если короче!

— Чего?!? — Кузя буквально взвыл, поднимаясь с кресла. — Ты…

Материться при адвокате Кузьмичев не стал. Не солидно. А нормальных слов найти не смог.

Через час Осипов вышел из кабинета Кузьмичева «весь в мыле». Он физически чувствовал, как вспотели ладони, как промокла под мышками рубашка. Это был тяжелый и опасный разговор. В какой-то момент Кузя прямо сказал, что не ожидал от своего адвоката, пусть и бывшего, такой дешевой провокации. Оказывается, Осипов не знал, на сторону Ельцина перешел Московский областной ОМОН — злейшие Кузины враги. Единственные, с кем он не договорился. Они с оружием вышли на защиту Белого дома. Получалось, что Осипов хочет его ребят прямиком под статью о ношении оружия подвести, — и прямиком сдать ментам. Но когда Вадим поклялся, что про ОМОН ничего не знал, Володя, вроде, поверил.

Был момент, когда Кузьмичев неожиданно признался, что просто боится. Лучше отсидеться в стороне. Тут уже Вадим на него «наехал». И взял на-слабо. Кто в стране хозяин — мы или они?! Почему мы должны молча все терпеть? Не на зоне же! На Кузьмичева аргумент подействовал.

Много чего еще наговорили и не по одному кругу. Ушел Вадим со словами Кузи: «Ладно, Вадим, иди, думать буду!»

После ухода Осипова, Кузьмичев предупредил секретаря, чтобы к нему никого не пускали и по телефону ни с кем, кроме «Очкарика», не соединяли. «Очкарик» — кассир, ему всегда можно. Да он по пустякам и не беспокоит.

Слова Вадима заставили Кузю задуматься. Крепко задуматься. С одного боку — политика никогда не была зоной интересов людей, живших по ту сторону советской системы. С другого, он же много читал книг об американской мафии. Ну не дураки же они. Зачем-то они ставили своих мэров, губернаторов, прокуроров. У них — капитализм. У нас, похоже, тоже все движется в ту сторону. Может, рискнуть?

Сейчас он, Кузя, в авторитете. Того и гляди его «коронуют». Если он пойдет на взаимодействие с властью, ну, считай, Ельцин победит, — о «коронации» можно забыть. Этого «воровской закон» не допускает. А что ему важнее, — звание вора в законе или возможность где-то как-то расставлять своих людей во власти? Все-таки, скорее, второе.

«Защитник свободной России» — хорошо звучит. А если Ельцин проиграет? Если ГКЧП и вправду сможет скрутить страну обратно в бараний рог? Тогда… А что тогда? Ему тогда по-любому кранты. Подпольных цеховиков, как и в старые добрые времена, и пасти, и сажать будет ОБХСС. Ему там ловить нечего. А вот кооператоры… Да что там говорить! У него самого по люберецкому району уже семнадцать кооперативов. Пусть и на других людей, но реальный владелец-то он! Это что же получается: власть у него его бабки заберет? Не, хрен-то. В кои веки у него есть стабильный большой доход, свой бизнес, а его опять в подполье. Прятаться, голову вжатой в плечи держать?!

Кузя вдруг физически ощутил, что на него накатывает: кровь заливает глаза, голову сжимает обруч… Он знал это состояние. Именно так было в первый раз, когда старший по бараку, он же ссучившийся бригадир, довел до бешенства. Кузя потерял рассудок. Он разбил о стену табурет и, орудуя двумя его ножками, как заправский каратист из западных фильмов, отделал бригадира и двух «быков», бросившихся на его защиту.

Отсидел в карцере пять дней, и вышел оттуда уже «в авторитете». Дальше «карьерный рост» на зоне шел своим чередом и не по бешенству, а по расчету.

Еще раз то же состояние неконтролируемой злобы Володя испытал, когда вернулся домой. Месяца не прошло, а ему уже во всех красках расписали, как гуляла его жена, как проматывала деньги, оставшиеся от его «трудов праведных», как содержала то одного альфонса, то другого.

Жену, мать его сына, не тронул. Просто выгнал из дома, оставив у себя четырнадцатилетнего Саньку. А вот с альфонсами, которые «утешали» супругу у него же в доме, разобрался. Приказ отдал вполне конкретный — чтобы никогда они к женщинам с предложением утех и близко не подходили.

Приказ был исполнен ребятами не просто в силу страха перед авторитетом, но и с желанием, с глубоким чувством восстановления справедливости. Оба кастрата быстро уехали из города. Их не просто наказали, их сделали посмешищем всей округи.

И вот опять накатило! Кузя плохо соображал, не мог, как привык, просчитать все «ходы-выходы», прибыль и риски. Он мог только действовать. Его хотели лишить всего. Эта кучка мерзавцев, скинувшая Горбачева, чертовы силовики — Крючков и Пуго, жирный боров Павлов. А вот был этот герой-крестьянин, как его?.. Забыл! На «с» как-то… Они хотят, чтобы опять все было по-старому?! Хрен вам!

Кузя определился. Но оставался вопрос: надо решить как объяснить серьезным людям, сотникам его маленькой армии, что не в политику они лезут, а свой мир спасают? Ничего, ему верят. Верят! А вера — сильнее разума. Да авторитет он, в конце-то концов, или так, хрен на веревочке?!

Кровь опять застучала в висках: Кузя представил, что кто-то осмелится его ослушаться.

«Осипов, Осипов, зачем же ты мне душу так разворотил?», застонал про себя Кузя и позвал секретаршу. Десять минут на секс, чтобы снять напряжение, и надо начинать действовать. До вечера не так много осталось, а Вадим сказал, что именно ночью надо быть у Белого дома.

На дачу Вадим вернулся к восьми вечера. Первым делом выслушал отчет отца, весь день ловившего «Эхо Москвы». Информации много, логику событий понять невозможно. Основной мотив — будет ночью штурм или нет.

Вроде «Альфа» должна штурмовать. Но прошел слух, что кто-то против. Может, сама «Альфа» отказалась. В это поверить было трудно.

У Белого дома тысячи людей. Организовано питание. Приносят термосы с кофе, бутерброды.

Подтвердилась информация — погибли три человека. Пытались остановить бронетехнику. Называли фамилии — один русский, один мусульманин, один еврей. Кто-то из журналистов «Эха» сказал — символично: все народы в борьбе с путчистами.

По телевизору бесконечно шло «Лебединое озеро». Почему именно «Лебединое озеро»? Лучше бы какую-нибудь комедию поставили.

Илона не скрывала своей нервозности. Накрывая на стол, весьма красноречиво громыхала тарелками.

Уже много лет, практически с момента женитьбы Вадима и Лены, Осиповы-старшие снимали дачу через два участка от Баковых, Милые хозяева, из старой советской технической интеллигенции, вели себя настолько скромно и тихо, что порой казалось, будто это они жильцы, а Осиповы — владельцы дачи. Старушка-хозяйка получала нищенскую пенсию, дочь ее работала в каком-то НИИ, то есть жили они очень и очень бедно. Получилось, как раньше в Кратово. Хозяйка столовалась у нанимателей. Ну, а кто кормит, тот и заказывает музыку. Странная она, дачная жизнь.

Вадим поел первый раз за весь день. Тревожные взгляды Лены и мамы сопровождали каждое его движение. Обе бабушки, чтобы не мешать, тихо сидели в своей комнате и вели нескончаемые разговоры обо всем на свете.

Пришли Баковы. Все собрались на террасе. Бабушки, узнав, что Вадим закончил есть, тоже вышли.

Владимир Ильич был мрачнее тучи. Михаил Леонидович, наоборот, все время пытался острить, веселить окружающих. Он именно так представлял роль хозяина дома, принимающего гостей в сложный момент жизни.

Неожиданно Илона показала сыну глазами, чтобы тот вышел с ней на улицу.

— Скажи, Вадик, что ты весь день делал? — Илона пристально смотрела в глаза сыну.

— Мам, а нас никто не услышит? — Вадим изобразил таинственность.

— Никто, для этого и вышли.

— Ездил прощаться с любимыми девушками. Объехал не всех. Устал. Завтра закончу.

— Идиот! Я серьезно! Мы с Леной весь день здесь с ума сходим!

— Чего вдруг? Я в ГКЧП не участвую. Не выбрали! — Вадиму никак не хотелось серьезного разговора.

— Перестань паясничать! Я еще вчера поняла, что ты во все это полезешь!

— С чего это вдруг? — Вадим искренне удивился прозорливости матери.

— Ас того, что я тебя хорошо знаю. Ты, наверняка, переживаешь, что напрасно вернулся. Кстати, я тебе говорила — оставайтесь в Америке, о нас не думайте. А теперь ты ищешь выход. А выход один — бороться с путчистами. Но они — власть! У них сила! Плетью обуха не перешибешь!

— Ну, если ты меня так хорошо знаешь, то скажи, что же я собираюсь делать?

— Ехать к Белому дому! Защищать свободу!

— Мам, вот только лозунгов не надо. Сами же с отцом говорили, что Ельцин — дуболом. Чего я его стану защищать?

— Ну говорили, — Илона смутилась, ведь правда говорили. — Но он все равно лучше, чем эти, с трясущимися руками. И большевистскими сердцами.

— Ты это, смотри бабушке Ане не скажи! И так у нее сегодня сердце тянет. Она мне уже успела пожаловаться.

— Не заговаривай мне зубы! Что ты намерен делать?!

— Сейчас еще посидим, поговорим, а потом — спать!

— Вадик, я тебя знаю, ты же все равно ночью уедешь туда.

— Мам, я не поеду!

— Ты не сможешь! Объясни, почему?!

Вадиму на мгновение показалось, что мать искренне расстроилась от того, что он не собирается защищать Белый дом. И тут Вадим сообразил, как успокоить маму, и показать, что он все-таки не безучастно относится к ситуации.

' — Ну, хорошо. Слушай. Есть такое понятие — «пушечное мясо». Это не про меня. Люди у Белого проявляют героизм. Бесспорно. Но кто-то должен еще и соображать. Я полагаю, что кое-что я придумал. Не многое. Не глобально. Но кое-что. Этим я сегодня занимался. Я почти не рискую. Успокойся!

— Ты встречался с Ельциным? — во взгляде Илоны мелькнул восторг.

Вадим даже опешил. Конечно, приятно, что мама была столь высокого мнения о его возможностях. Но не до такой же степени. Он к Кузе-то еле пробился!

— Нет. Но с другим правильным человеком общался. И давай на этом закончим разговор.

— Хорошо. Но ты обещаешь, что ночью туда не поедешь?

— Обещаю.

— Помни, ты отвечаешь за всю семью. Ты не вправе рисковать, — Илона резко повернулась и пошла к дому.

Вадим с грустью заметил, как постарела мама. Как согнулась ее спина. Походка стала тяжелой, раскачивающейся. Господи! Слава богу, что родители еще живы! Хотя бабушкам-то уже за девяносто. Может, порода такая.

Когда Вадим вернулся на террасу, как раз шли новости по «Эху». Все вслушивались, ловя слова, прорывающиеся сквозь треск.

— Глушат? — предположил Владимир Ильич.

— Тихо! — неожиданно резко рявкнула Лена. При этом она внимательно следила за Вадимом, периодически поглядывая на свекровь.

Вадим заметил это и понял, что мать с женой сговорились заранее — кто с ним будет разговаривать. Илона успокаивающе кивнула Лене, мол, все в порядке.

— Они действуют не по-большевистски, — неожиданно подала голос Анна Яковлевна, как только закончились новости.

— Кто? — первой очнулась Эльза Георгиевна.

— Как кто?

— Ну кто, ваши гэкачеписты?

— Они не мои! Они предатели! Они подняли руку на Генерального секретаря! Такого в нашей партии никогда не было! — Голова ровесницы века гордо откинулась назад, глаза блеснули, а вилка с шумом полетела на стол.

— А как надо было по-большевистски? — не удержался от искушения Вадим.

— Пап, отстань от бабушки, — Машка, до сих пор тихо сидевшая в уголке и со страхом ожидавшая, что ее вот-вот отправят спать, не смогла удержаться, чтобы не защитить прабабушку. Она уже несколько лет выступала грудью вперед, если ей казалось, что старушек кто-то обижает.

— По-большевистски должны… — начала было бабушка Аня, но бабушка Эльза решила перехватить инициативу.

— Надо было расстрелять несколько десятков студентов на площади. Потом изнасиловать пару-тройку приличных дам. Ну и, наконец, повесить на фонарных столбах человек двадцать простолюдинов, чтобы все сразу стало ясно! — Теперь уже Эльза Георгиевна гордо сверкала взглядом.

— Это ваши белогвардейские методы, — Анна Яковлевна смерила презрительным взглядом свою идеологическую противницу. — Я про журналистов. Это они действуют не по-большевистски. Журналисты, как и вся партийная пресса, должны не просто информировать, они должны агитировать, призывать к действию. Быть активной, передовой частью общества! — Тут бабушка Аня заметила, с каким удивлением на нее все смотрят. — Я правильно говорю, Владимир Ильич? Вы же «правдист», вас этому учили?

После нескольких секунд полной тишины, все дружно рассмеялись. Даже Машка-защитница и та не смогла удержаться.

Только Лена, слегка хмыкнув, посмотрела на Вадима и тихо произнесла:

— Боюсь и без призывов у нас безответственных дураков наберется предостаточно!

Вадим сделал вид, что не расслышал.

Перед сном, в своем домике на даче Баковых, Лена взяла Вадима за плечи, пристально посмотрела ему в глаза и очень твердым голосом произнесла:

— Поклянись мне, что ты не поедешь к Белому дому.

— Да зачем? Что мне там…

— Поклянись!! — Это был крик шепотом.

— Хорошо, клянусь. Ни сегодня ночью, ни завтра не поеду. А там — посмотрим.

— Хорошо! Спасибо! — Лена отпустила плечи Вадима.

— Чего хорошего?! Автандил-то там. Знаешь, как мне потом перед ним стыдно будет?

— Если будет перед кем стыдиться! Дай бог, чтобы с ним ничего не случилось… Знаешь, я тебе честно скажу — я буду гордиться, если ты во все это не полезешь: значит, я и Машка для тебя главная ценность в жизни. Но я не смогу гордиться тобой, если ты отсидишься в сторонке. Поэтому завтра пораньше, чтобы всех наших старичков не будоражить, едем туда вместе.

— Куда «туда»?!

— К Белому дому. Я уже упаковала весь аптечный запас, который мы привезли. Там ведь на десять лет вперед пластырей разных, медицинского клея, аспирина байеровского. И еще у Илоны умыкнула склад бульонных кубиков, — кипяток у них есть, я слышала.

— Ленка! Ты… Ты… Ты чудо мое сумасшедшее! Только неужели ты могла подумать, что я хоть на грамм рискну твоей жизнью? Или что я «отсиживаюсь в сторонке»?

— Письмо подписал коллективное?

— За кого ты меня принимаешь? Это же массовая глупость! Ты ведь мои пристрастия знаешь: я люблю нехоженые тропы.

— Так что ты сделал? Вадим, отвечай!

— Нет, солнышко. Не расскажу. Пока не расскажу. Потом обещаю. Но мы никуда не поедем. Все! Закончили. Давай спать.

Вадим уснул быстро. А Лена проворочалась в постели часа два. Фантазия рисовала страшные картины будущего их семьи. Хотя, конечно, Вадим беды не допустит…

Глава 20

В три часа ночи Председателю КГБ СССР, всемогущему Крючкову доложили сразу несколько плохих новостей. Первая — группа «Альфа» отказалась идти на штурм Белого дома. Приказа никто так и не отдал, но «свои люди» сообщили достоверно: если приказ поступит — он выполнен не будет.

Вторая новость — воинское соединение с бронетехникой под командованием какого-то генерала Лебедя готово перейти на сторону смутьянов, собравшихся вокруг штаба Ельцина. Боезапаса у них, конечно, нет, как и у всех войск, введенных в Москву, но психологически это будет сильный удар по ГКЧП.

Третья новость — у Белого Дома, помимо толпы интеллигентов, студентов и сумасшедших старушек, появились две группы людей с оружием, представляющие серьезную опасность. Подмосковный ОМОН и люберецкая братва. Как они могли оказаться в прямом и в переносном смысле «по одну сторону баррикад», никто объяснить не мог. Ясно только одно — бескровного взятия Белого дома силами, контролируемыми ГКЧП, уже не будет.

Крючков поехал к Янаеву. Язов и Пуго находились уже там. Павлов, сообщили, с гипертоническим кризом валяется дома. Перед отъездом с Лубянки Крючков распорядился выяснить, как это произошло, что вмешались люберецкие бандиты. И еще: есть ли способ крепко надавить на Руцкого, какого-то летчика, героя Союза, возглавившего оборону Белого дома. Если удастся его быстро дискредитировать, — можно, объединив его с люберецкими, выставить всю историю совсем в ином свете. Криминальный мир — против законной власти. Конечно, в эту историю не вписывались подмосковные милиционеры, но о них не грех и промолчать. До поры до времени, а там — разберемся.

Начали совещание. Янаев был растерян. Да что там растерян — в панике. До того дошло, что даже ему, Крючкову, бросил: «Во что вы меня втянули». Пуго, чистоплюй Пуго, сидел отстраненный и молчал. Никогда Крючков не мог понять, что на уме у этого «латышского стрелка».

Основная проблема — Язов. По-солдатски прямой, уверенный в себе маршал с самого начала операции говорил, что приказа открыть огонь он не даст ни при каких обстоятельствах. И сейчас тупо, как баран, стоял на своем. Ни договориться с ним, ни переубедить, ни надавить — невозможно.

Одна мысль не давала покоя Председателю КГБ — почему он не сделал все сам? Ведь в охране Горбачева были свои люди, верные и надежные. Есть, давно есть проверенные столетиями методы «освобождения трона». Какого хрена он — самый могущественный человек в стране стал миндальничать и играть в законность? Нет никакой законности, есть власть и воля. А нет воли, нет и власти! И законности, разумеется, не будет никакой.

Янаев что-то бубнил дрожащим голосом. Все молчали, кроме Язова, как автомат повторявшего, что приказа открывать огонь он не даст. Крючков понял — провал. Полный провал. Мысль о том, что теперь будет с ним самим, мелькнула на секунду и тут же ушла. Не это главное. Он доподлинно знал, какие настроения гуляют в республиках великого СССР, поэтому знал и главный результат провала: его страна скоро исчезнет с карты мира. То, чего больше всего боялись, то, что хотели предотвратить, получается, сами же и подтолкнули. Сами и спровоцировали.

Крючков вспомнил слова своего самого любимого поэта, Александра Галича: «Начал делать — так уж делай, чтоб не встал!»

«Ну почему такие люди не на нашей стороне?» — грустно удивился председатель ГКБ и переключился на мысли о внучке. Последние несколько лет это был единственный эффективный способ привести в порядок нервы.

Лену с Вадимом разбудила Илона Соломоновна. Было восемь утра. Не такая уж рань… Но вид запыхавшейся, с покрасневшими глазами мамы испугал не на шутку.

— Анна Яковлевна умерла! Приходите. Машу подготовьте, — выпалила Илона и трусцой, как-то очень смешно и неловко, затрусила назад к калитке.

Весь день двадцать первого августа прошел в суете. Вызов милиции, скорой, организация похорон, место на кладбище, обзвон оставшихся в живых друзей и приятелей Анны Яковлевны, — все превратилось в какую-то полосу для бега с препятствиями…

Все хлопоты в основном выпали на долю Вадима. Лена поймала себя на мысли: «Анна Яковлевна спасла Вадима. Не умри она, он бы точно опять уехал на свою „нехоженую тропу“! Есть все-таки Бог на свете!»

Михаил Леонидович вышагивал по участку, на ходу безучастно отвечая домочадцам на их вопросы. На минуту остановился около Илоны, сказал: «Все, мама умерла, детство кончилось!» При других обстоятельствах, наверное, такая фраза из уст человека под семьдесят прозвучала бы довольно смешно, но Илона только расплакалась. Она понимала, что Миша имеет в виду.

Машка, отревевшись с утра, потом весь день просидела в комнате. Это была первая смерть вот так, рядом. Совсем рядом… Она испугалась.

Владимир Ильич слушал «Эхо» и раз в час, когда заканчивались новости, шел к Осиповым отвлечь Михаила Леонидовича последней информацией. Тот брал себя в руки, старался слушать внимательно, даже включался в обсуждение вариантов развития событий. Но через несколько минут начинал отвечать невпопад, уходил в собственные мысли, и Владимир Ильич снова убегал к себе к работающему приемнику.

К вечеру стала поступать информация сначала по радио, а потом и от проснувшегося от информационной спячки телевидения, что за Горбачевым вылетел самолет. Что он жив и здоров. Что вот-вот будет в Москве.

Из приемника вырвался восторженный крик: «Путч провалился!» Один из журналистов произнес невероятное: «Это конец Советской власти! Победила демократия!»

Лена шепнула Вадиму:

— Как все символично — Анна Яковлевна умерла вместе с властью, которой служила всю жизнь.

— А может, та ее и убила? — Вадим тоже шептал, чтобы никто на террасе не слышал их разговор. — Не будь путча, сердце бы еще стучало.

Эльза Георгиевна утром и в первой половине дня пребывала в почти неприлично радостном возбуждении. Вот, она жива, а вечная противница, к тому же младше нее, уже умерла. Но к обеду настроение рухнуло. Она осталась одна. Говорить не с кем. Молодым не до нее. С ними нечего вспомнить. А что у нее осталось в этой жизни, кроме воспоминаний?..

К вечеру Эльза Георгиевна, уже не переставая, плакала. «Я — следующая! Я — следующая!» — стучало у нее в голове. Ей было страшно…

Диким диссонансом траурному полушепоту и полумраку в доме звучали голоса и музыка из телевизора. Репортажи с улиц, из других городов, знаменитые люди в студиях, казалось, вся страна ликует.

В середине дня Вадим добрался до ближайшего телефона-автомата и позвонил в офис. Новостей никаких. Предупредил, — ни сегодня, ни завтра его не будет. Перед тем, как попрощаться с секретарем, спросил, на работе ли Аксельбант? Ответ отрицательный.

Похороны назначили на двадцать третье августа. Двадцать второго Вадим оказался свободным от семейных дел. Михаил Леонидович смотрелся вполне прилично, остальные домочадцы и подавно. Только бабушка Эльза подавленно молчала и подолгу сидела на скамейке в саду, глядя куда-то вдаль.

Вадим поехал в Москву.

Аксельбант был на месте. Вадим направился к нему.

— Ну что, теперь можно жить спокойно? — с порога приветствовал Олега Осипов.

— Не, ну я на тебя, Вадим, поражаюсь! Какой спокойно? Считай, революция на дворе, а ты «спокойно».

— Почему революция? — Вадим опешил.

— А потому что теперь не Горбачев царь, а Ельцин. Вот помяни мое слово: Горбачев — труп.

— Убьют?!

— Нет, с говном смешают и самого съесть заставят!

— А чего ты бесишься? — Вадим находился в прекрасном расположении духа. По поводу истории с «люберами» у него, что называется, отлегло. Теперь ему за это точно ничего не будет. Но делиться с Олегом причиной хорошего настроения, разумеется, не стоило.

— Я не бешусь! Я помню историю своего народа. Никогда при революциях евреям лучше не становилось.

— То есть… Погоди, — Вадим растерялся, — Так ты был за ГКЧП?

— С чего ты взял?! — чуть не зарычал Аксельбант. — Эти ублюдки нас вообще бы за Можай загнали.

— Знаешь, ты уж разберись — ты за белых или за красных?

— Я ни за тех, ни за других. Мне главное, чтобы они в мои дела не лезли и, по-возможности, не давали мне указаний, как жить. А Ельцин теперь — король. Царь самодержавный. Его власть — абсолютна. А когда у одного власть, то остальным защиты искать негде.

— Ну, это кто ж спорить станет, — Вадим решил прекратить бессмысленный разговор.

— Выпить хочешь? — не дожидаясь ответа, Олег налил себе виски.

— Нет, ты же знаешь, я за рулем, — Вадим с некоторой завистью смотрел, как Олег с блаженным видом опорожняет бокал. Кстати в Америке никому в голову не пришло бы пить виски из бокала для шампанского. А у нас — пожалуйста, какая собственно разница?

— Ух! Хорошо! Это я за нашу удачу выпил!

— Кстати, к вопросу об удаче. Ты как к подонкам относишься?

— Ты это, Вадим, к чему?

— Ак тому, что Кашлинский в первый же день по радио ГКЧП поддержал. Хотел успеть выслужиться.

— Ну от него этого вполне можно было ожидать. Чего здесь странного? — Олег не забыл, как перепугался в первые часы путча. А потом решил, что пусть и будут неприятности, но в стороне он оставаться не станет. Позвонил своему старому приятелю, тот держал кооперативное кафе, и сказал, что надо действовать. «Как?» — спросил приятель. «Я готов оплачивать еду, чтобы ты ее к Белому дому отвозил» — замирая от собственной смелости, сообщил Аксельбант. «Принимается, — ответил приятель-кооператор, — ты сегодня уже четвертый с таким предложением звонишь. Считая меня, — пятый. Я думаю, человек сто-сто двадцать мы прокормим». Вспомнив этот разговор, Аксельбант с какой-то особой неприязнью подумал о Кашлинском.

— Я вот что хотел бы. Запретить ему здесь появляться. Сказать охране, чтобы не пускали. И все! Но без тебя я не имею права.

— Во-первых, имеешь. Ты хозяин своей фирмы. А то, что часть ее в моем подвале сидит, значения не имеет. Во-вторых, я — за! — Олег хитро улыбнулся. — Заодно и ряд других проблем решишь. А ты, Вадик, хорошо соображаешь, — Олег рассмеялся. Виски разлилось по организму, было тепло и приятно. И что бы там он ни провозглашал, очень приятно, что путчистам надавали по заднице.

Вадим вышел от Аксельбанта и тут же увидел Юлю.

— Привет! Рада, что ты здесь. Поговорить надо, — в тоне Юли особой радости не чувствовалось, интонации были сугубо деловые.

— Ну, говори. Я весь внимание.

— Давай выйдем на улицу. Здесь много ушей.

— Там жарко.

— Жарко вчера и позавчера было у Белого дома, — Юля уже двигалась в направлении лестницы. Вадим послушно следовал за ней. Когда Юля поднялась на пару ступенек, Вадиму пришлось — без умысла! — вспомнить, какие у нее классные ноги!

— А ты там была?

— Там были все порядочные люди. Все! А вот тебя я там не видела!

— Может, в толпе не заметила? — решил отшутиться Вадим.

— Ага, Сашку заметила, Игоря заметила, а тебя, маленького, щупленького, нет, — Юля отошла на несколько шагов от входа в подвал и остановилась. Каблучки сразу стал затягивать расплавленный асфальт, но она на это не обращала внимания. — Мне надо знать, ты там был?

— Вчера умерла бабушка Аня…

— Ой, извини, я не знала, — тон Юли изменился, как по мановению волшебной палочки.

— А позавчера я сделал все, что мог и должен был сделать. Не спрашивай что, все равно не скажу. Но поверь, немало, и рисковал прилично.

— Правда?

— Правда. А почему ты спрашиваешь?

— Ты знаешь, что Кашлинский выступил по «Маяку» и поддержал ГКЧП? — Глаза Юли пылали ненавистью.

— Имел удовольствие слышать собственными ушами.

— Я не желаю, чтобы он дальше работал на нашей фирме!

Вадима резануло слово «нашей», но сейчас это было не важно.

— А как к этому относятся папа и Саша? Как мама примет такой «удар судьбы»?

— Перестань ерничать! Маму эта тема вообще не касается, я сама решаю, как мне строить свою жизнь. А папа согласен. Просил его в эту историю не вмешивать, но сказал, что, если ты такое решение примешь, он тебя поймет.

— А Саша? Они же друзья?

— Сашка сказал, что набьет ему морду, но считает, что выгонять с фирмы — это слишком жестоко. Ну ты же его знаешь. Он всегда всех готов оправдать.

— Но не в такой же ситуации!

— А ты в Америке был в много лучшей? Забыл?

— Не сравнивай! — Вадим как-то сразу обмяк. Напоминание о его позоре звучало и неприятно, и несправедливо.

— Я и не сравниваю. Но Сашка есть Сашка. Он друзьям все готов простить, — тон Юли звучал примирительно. Она уже пожалела, что ударила Вадима ниже пояса.

— Короче! Только что я договорился с Аксельбантом, что Кашлинскому вход на фирму закрыт. Ты этого хотела?

— Умница! — Юлька бросилась целовать Вадима. При этом одна туфелька осталась в асфальте, увязнув на треть каблуком, но девушка этого словно не почувствовала. Нога выскользнула из туфельки. Сделав, хромая, два шага, Юля обняла Вадима, прижалась к нему и крепко поцеловала в щеку.

Почти забытое волнение охватило Вадима, но он понимал, что надо сдержаться. Да и Юлька вовсе не волнения его искала.

В день похорон бабушки Вадим на фирму не поехал. Звонил несколько раз из автоматов, спрашивал, как дела. К вечеру выяснилось, что приезжал Кашлинский. Вышел скандал.

Алексея Эдуардовича охрана не пропустила на фирму. Просто не пустила — и все! Как на грех, там был Саша. Он пошел к Аксельбанту. Дверь в кабинет хозяина осталась открытой и вся фирма слышала их перебранку. Из того, что пересказала секретарша, кстати, принятая на работу именно Кашлинским, самой важной частью для Вадима была тирада Олега: "У вас главный Осипов! Это его решение! И по-человечески я с ним согласен!"

Других серьезных новостей не случилось. Секретарша поинтересовалась:

— Вадим Михайлович, а мне тоже собирать вещи? Вы меня выгоните?

— С чего это вдруг?

— Ну я же не ваш человек.

— А ты, главное, человеком будь. Тогда и новую работу искать не придется.

— Я буду человеком. Я вообще для вас кем угодно буду!

Вадим подумал, что, может быть, девчушка вовсе не вкладывала в свои слова тот смысл, который ему послышался. Но в любом случае для него этот вопрос был закрыт. Как минимум по двум причинам. В эти дни он особенно четко понял, что Лена, Машка, родители — ценность, которую нельзя подвергать ни малейшему риску. И второе — все тайное становится явным. Тут может такой скандал с Юлей выйти, что мало не покажется. А последняя встреча подтвердила, что ему никак не хотелось бы ей сделать больно. Да, если честно, и девчушка-то особого интереса не представляла…

Секретарша по-своему поняла молчание начальника и промурлыкала:

— Да-а, еще какой-то Самойлов звонил. Просил с ним по возможности скорее связаться.

— Так что ж ты молчишь, дура? — Девичьи грезы развеялись, не успев сложиться в картинку.

— Извините. Больше не повторится.

Вадим набрал номер Самойлова. Секретарша академика ответила, что шефа нет, но он распорядился, если позвонит Осипов, дать его домашний телефон. Чтобы тот обязательно с ним связался.

Судя по сверхприветливому и уважительному тону секретарши, Вадим понял, что домашний телефон Самойлова раскрывают далеко не каждому. Этот номер — особая привилегия.

До Самойлова Вадим дозвонился лишь ближе к одиннадцати вечера.

— Василий Петрович, здравствуйте! Это Осипов. Извините, что так поздно, но я звонил раньше…

— Здравствуйте, Вадим. У вас все в порядке?

— Надеюсь. Кто сейчас знает?

— Я знаю. Вы не могли бы завтра ко мне заехать?

— Разумеется. Во сколько?

— Часов в двенадцать. Нам нужно с вами переговорить, а потом, вероятно, вместе съездить в одно место.

— Да, конечно, буду. Василий Петрович, а что случилось?..

Но ответа Вадим не получил. Самойлов уже положил трубку.

То, что сегодня утром Самойлов узнал про Осипова, его сильно удивило. Никак он не думал, что молодой талантливый юрист и, казалось, неглупый человек, может оказаться таким авантюристом.

Уже несколько месяцев назад академик Самойлов сделал свой выбор. Он поставил на Ельцина. При всем том, что Горбачев чисто по-человечески Самойлову был и понятнее, и ближе, как политик Ельцин вел себя намного точнее и вразумительнее.

Ново-Огаревский процесс по подписанию нового союзного договора шел таким образом, что реальность распада СССР становилась очевидной. Самойлов это понимал, как и многие другие эксперты, включенные в работу. Он и его единомышленники хотели выработать схему если и распада, то — управляемого. С сохранением единого правового и хозяйственного пространства, единой армии. Но без тотального диктата Москвы по всем вопросам и вопросикам. В качестве лидера именно такого процесса Горбачев был слаб. А вот Ельцин — вполне подходил.

ГКЧП смешало все тонкие расчеты и аппаратную игру. Победа путчистов автоматически вела если не к гражданской войне, то к отделению большей части из пятнадцати союзных республик. Этого нельзя было допустить.

И тут Самойлову позвонил Ельцин. Разговор был короткий, но совершенно конкретный. Российская власть не собирается подчиняться ГКЧП. Планируется принятие нескольких указов. Нужны консультации юриста. Просьба к Самойлову — помочь.

Не веря, что это происходит с ним, Самойлов позвонил жене, сказал, что в связи с развивающимися событиями, ему срочно надо вылететь в Киев, и поехал в Белый дом.

Три бессонных, выматывающих дня слились в один сплошной кошмар. Пиком сюрреалистичное™ происходящего стала встреча в коридоре Белого дома с Ростроповичем.

Слава сидел в кресле у стены и дремал с автоматом Калашникова на коленях. Василий Петрович сначала не поверил своим глазам. Они были очень хорошо знакомы. Хоть Ростропович с Вишневской и стали для советского руководства персонами нон-грата, Самойлов всегда, бывая в Париже, заезжал к ним домой. Разумеется, если сама звездная чета не отсутствовала по причине гастролей.

Увидеть Славу с автоматом было за пределами реальности. Самойлов не стал будить друга, но картинка преследовала его вплоть до конца кошмара трехдневного бдения в стенах Белого дома.

Двадцать второго августа, утром, перед началом очередного совещания "ближнего круга" Ельцина, Самойлова отозвал в сторону человек, фамилии которого Самойлов не слышал, но помнил, что представлялся тот просто — Саша.

Саша неотступно следовал за Ельциным, имел офицерскую выправку, был всегда спокоен и обладал умным колючим взглядом, хорошо отличавшим сотрудников КГБ. Род деятельности Саши для Самойлова не был тайной за семью печатями, хотя ни звания, ни должности, ни положения при Ельцине он не знал.

— Посмотрите, Василий Петрович. Вам будет интересно.

— Что это?

— "Расстрельные списки". Ну, образно говоря. Списки на первоочередные аресты. Мои ребята, считай, прямо со стола Крючкова приволокли. Вы — сорок шестой.

— А всего сколько? — Самойлов держал листы в руках, так что вопрос ответа не требовал. Всего в списках значилось 76 фамилий. Причем если первые 30–40 шли в алфавитном порядке, то последующие — нет. Рядом с каждой «неалфавитной» фамилией — комментарий, — за что. "Самойлов — за активное содействие противозаконной деятельности руководства Российской Федерации".

— Можете гордиться! — Самойлов услышал открытый смех сильного мужика, — царь-Борис уже сказал — этот список станет наградным.

Самойлова резануло Сашино «царь-Борис», но тут его внимание привлекла знакомая фамилия под номером сорок девять. "Осипов Вадим Михайлович. Адвокат. Проходил подготовку в США. Действия: организатор участия криминальных элементов Московской области (г. Люберцы) в массовых беспорядках по адресу: Краснопресненская набережная, д. 2".

— А это кто? — спросил Самойлов, как мог безразличнее.

— Выясняем. Интересный тип, судя по всему. В досье на него почти ничего примечательного. Обычный московский адвокат. Как у нас говорили в старые времена — "латентный диссидент". Ну, анекдоты, песни Галича. Никакой связи с криминалитетом.

— Так, может, ошибка?

— Да нет! Уже перепроверили. Действительно он «люберов» к Белому дому привел. Причем, с оружием! Представляете себе, что было бы, пальни хоть один из них "сдуру-спьяну"?!

— Наверное, хотел, как лучше, — попытался выгородить Осипова Самойлов. Все-таки он ему очень симпатизировал. Вспомнилась и дочь Осипова, приходившая ходатайствовать за отца.

— Это-то мы понимаем. Нет, вообще-то парень, конечно, отчаянный. Но… вы, я так понял, его знаете? — Глаза Саши стали похожи на два буравчика.

— Да, и неплохо, — Самойлову показалось, что он чуть ли не грудью на амбразуру ложится. — И думаю, я стану его отстаивать на любом уровне!

— Да успокойтесь, Василий Петрович! Уж с нашей стороны ему ничто не угрожает. Царь же сказал — это наградные списки. Правда, давать орден за связь с бандитами как-то неловко. Согласны?

— Согласен. Наверное, согласен. А вот в команде, он бы, наверное, пригодился.

— Ну, это вы с Борисом Николаевичем обсуждайте. Мое дело — безопасность. Честь имею! — Саша заторопился.

Когда Вадим закончил рассказывать Самойлову историю знакомства с Кузьмичевым, приключения по его розыску, и коротко — как он того уговорил, Самойлов неожиданно рассмеялся.

— Я почему смеюсь, Вадим, — мысль забавная посетила. Вот ведь как бывает: люди годами, десятилетиями делают политическую карьеру. Секретарь комсомольской организации школы. Райком комсомола. Райком партии. Инструктор, затем завотделом обкома комсомола. Наконец, обком партии, а потом, если сильно повезет, — уже Москва. ЦК или Верховный Совет. А вы?! Ну, уломал бандита на благородный поступок. И сразу — прыг, на самый верх!

— Не понял, вы о чем?

— Ах, да! Я же еще не сказал. Я ведь о вашем геройстве уже слышал. До вашего рассказа.

— Я понял это по вашему вопросу. Уж больно он был конкретным.

— Да, так вот. Не буду вдаваться в подробности, но суть в следующем. Борис Николаевич предлагает вам должность его советника. Правда, пока на общественныхначалах. Но, поверьте, Вадим, это очень немало.

— Но я не хочу бросать адвокатуру! — У Вадима закружилась голова. Он понимал с самого начала, что Самойлов что-то знает про историю с Кузей, и потому решил не темнить и рассказать все по-честному. Разумеется, в наиболее выигрышном для себя свете. Но что бы об этом знали так высоко? Что бы ему предложили место в команде Ельцина вместо того, чтобы крепко дать по башке?! Этого он никак ждать не мог.

— Вы не поняли. Речь идет о внештатной должности. Вы можете оставаться адвокатом. Но это — пока! Я думаю, вас ждет блестящая карьера!

Реакция домашних была очень неоднозначной. Если Михаил Леонидович самодовольно улыбался, представляя себе заранее реакцию его знакомых на сообщение о взлете сына, то Илона страшно испугалась. Вот уж чего она никогда не хотела, так это видеть сына политиком и вообще забравшимся «наверх». Она слишком хорошо помнила, как в одночасье заканчивались карьеры многих людей, занимавших высокие посты в конце сороковых годов.

Лена произнесла только одну фразу: "Теперь я тебя вообще видеть не буду!" Но при этом на мужа посмотрела с одобрением.

Наиболее утилитарный подход проявила Маша.

— А у нас теперь будет машина с мигалкой?

— Нет, Машуня. Должность-то внештатная.

— Ну, тогда это не интересно!

Вадим оставил домочадцев на террасе и пошел пройтись по участку. К вечеру птицы пели особенно громко. "Ну, утром — понятно, встречают восход. А сейчас-то чему они радуются?" Сам себе ответил: "Просто жизни! Жаль, что я так не умею".

Вадим мерил тропинку шагами и размышлял о будущем. Что теперь? Что делать с фирмой? Чего он, собственно, хочет от этой жизни? Ведь не может он, будто птичка, просто радоваться неизвестно чему. Хотя почему, собственно, нет? Есть любимая работа, есть успех. Есть Лена, Машка, родители.

— Вадик! — с террасы позвал его отец. — Иди. Стол накрыт. Надо отметить! "Лед тронулся!"

"Да, — подумал Вадим, — лед тронулся. И в стране, и в моей жизни. Знать бы, куда?"

Оглавление

Михаил Барщевский Лед тронулся

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20