КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Нулевая область [СИ] [Анатолий Анатольевич Радов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Анатолий Радов Нулевая область

Часть первая

Глава 1

Утро тянуло прохладой, но слабый сизоватый дымок над горизонтом и безоблачная высь обещали жаркий день. Макс притормозил, медленно свернул с улицы в переулок, и через пару секунд остановил старенькую «двойку» возле покривившегося и давненько крашенного забора. Подкурив, он несколько раз нетерпеливо, почти без пауз, нажал на сигнал и стал ждать.

Пашка появился, когда сигарета была скурена до середины. Он широко зевал, пытаясь при этом улыбаться, отчего его физиономия выглядела по-дурацки. Макс вылез из машины.

— Собрался? — коротко спросил он у Пашки, протягивая руку.

Пашка пожал.

— Конечно, собрался. Мы ж договорились, или как?

— Так где ж тогда всё? — спросил Макс, разводя руками.

— Ща принесу. Хотел покурить поначалу.

— Слушай, давай в машине покуришь, а? — проговорил Макс с заметным недовольством — Время-то идёт.

— Ладно-ладно, — пробурчал Пашка, и скрипнув старой калиткой, скрылся во дворе.

Макс легонько постучал носком кроссовка по переднему колесу, стёр рукавом маленькое пятнышко с лобового стекла, и медленно огляделся. Улица была пустой, погружённая в тонкую, едва различимую дымку. Где-то совсем близко, наверное, на одном из деревьев в густой листве, выводила короткие красивые трели какая-то птаха. Пропоёт и замолкнет, как будто ожидая похвалы. Макс прислушался и улыбнулся. Там, где он жил, почти в центре города, птицы никогда не выводили трелей, по той простой причине, что их там видимо и не было. Зато с утра до глубокой ночи стояли шум и гул, от которых к вечеру раскалывалась голова. А здесь, всякий раз, когда Макс приезжал, было тихо и спокойно. Сладко потянувшись и зевнув, Макс подошёл к багажнику, и надавив пальцем на замок, поднял дверцу. В багажнике помимо чемоданчика с инструментами и запаски, стояли два картонных ящика. Он полез в один из них, и вытащив пол-литровую бутылку, принялся её разглядывать. Этикетка заявляла, что внутри бутылки находится водка «Столичная», хотя Макс знал, что ничего кроме дешёвой палёнки там быть не может. Цена в пятнадцать рублей оптом говорила сама за себя. Качество у пойла было ещё-то.

— Опачки, — Пашка улыбался, выходя из двора и закрывая калитку. — Пойла до фига, короче.

— Не до фига. Два ящика всего.

— Значит один пузырёк можно приватизировать, — сказал Пашка, подавая Максу большой пластмассовый ящик.

Макс взял ящик и боком засунул его в багажник.

— Только одну, — недовольно ответил он. — Ты чё её, сейчас прямо решил опробовать?

— А чё тянуть? — Пашка скривил изумленную мину, словно его приятель сказал только что самую несусветную чушь.

— Ладно, держи, — Макс отдал бутылку с суррогатом кривляющемуся другу. — Ты хоть не спеши.

— Да ладно, мы по чуть, — уверил Пашка, и обойдя машину, открыл дверцу.

— И куда попрём? — спросил он, глядя, как Макс закрывает багажник.

— В сторону Сотников поначалу, а там посмотрим.

Усевшись в машину, Пашка закурил, аккуратно положив бутылку под ноги. Макс завёл двигатель, и друзья покатили навстречу новой авантюре.


Провинциальный городок диктовал свои условия жизни. Точка на рынке не давала солидных денег, хотя на жизнь Максу хватало. И не только на свою, но и на вполне нормальную жизнь своей, три года назад случившейся жены. Да и не в деньгах, наверное, было дело. Просто иногда становилось скучно сидеть за прилавком, показывать и продавать товар, получать деньги, давать сдачу, от рыночного однообразия ему иногда хотелось волком выть. И тогда он придумывал разные, вроде как, побочные виды заработка. Хотя, конечно, дело было совсем не в деньгах. Ему просто хотелось вырваться, ринуться во что-то другое, хоть немного интереснее торговых будней. Ему хотелось приобрести металлоискатель и разыскивать всякую фигню, сокрытую под землёй, но стоило это развлечение дороговато, да и найдётся ли хоть что-нибудь в окрестностях захудалого городка? Ему хотелось прыгать с парашютом, но и это стоило денег. Ему хотелось сплавляться по горным рекам на рафтах, но для этого нужно было затратить не только энную сумму денег на поездки к этим самым рекам и на те же рафты, но и массу времени, да плюс ко всему море физических усилий вкупе с волевыми. А к таким, откровенно говоря — жертвам, Макс не был готов. Поэтому, одно время он стал читать, всё подряд — классику, новых авторов, и даже философию и что-то там научно-популярное. Вначале было интересно, потому что было свежо, новые мысли, новые идеи, но уже через год всё ему надоело. Всё показалось однообразным и надуманным. Он брал новую книгу, прочитывал страниц десять и закрывал. Примерно такое я уже читал, говорил он себе, и пару раз зевал. И тогда, чтобы хоть на один-два дня отдохнуть от скуки, от торговли и от, хоть и не так давно случившейся, но уже успевшей надоесть жены, он придумал мотаться по сёлам и менять палёную водяру на картошку, а заодно собирать грибы на окрестных лугах. Грибов на этих самых лугах было немного, и картошки у сельчан почти не было, но само ощущение свободы и риска с лихвой восполняло все эти нюансовые недостатки.

У Пашки было всё по-другому. Он был законченным раздолбаем и любителем попить водочки, и лучше всего, что являлось само собой разумеющимся в его понимании — на халяву. Отслужив два года в стройбате, он уже пять лет никак не мог, а если быть точным, не хотел искать нормальную работу, заводить семью, и обрастать всеми прочими атрибутами нормальной, человеческой жизни. Если не вдаваться в подробности, он был полной противоположностью Макса.

И всё, что их объединяло, это желание пострадать ерундой, делая при этом вид, что они занимаются стоящим делом.


— Я, наверное, накачу, — Пашка поднял с пола бутылку и открутил пробку.

— Грамм сто, не больше, — Макс покривился, представив, каким может быть на вкус это дешёвое пойло. — Чё ты думаешь, мне в прикол на твою пьяную рожу смотреть?

— Ладно-ладно, — буркнул Пашка, и задрав голову, остограмился прямо из горла.

— Фу, блин, — просипел он. — Малость неприятна.

Макс снова покривился.

— Слушай, мы ж в Сотниках в прошлый раз ни хрена ничё не наменяли, — Пашка закрутил пробку, и открыв бардачок, аккуратно примостил в нём бутылку.

— Зато свинтуса взяли. И клубники килограмм тридцать.

Пашка рассмеялся, вспомнив прошлые приключения. В Сотниках они наткнулись на двух конкретных колдырей, которые пообещали за три пузыря украсть свинью. Где они собирались её красть, само собой никто не интересовался, важнее было не вляпаться по полной программе. Но прежде чем заполучить главный приз, то бишь свинью, они ещё около часа пробегали по колхозному полю, собирая недозрелую, мелкую клубнику. Ночь тогда была тёмной, почти непроглядной, и только время от времени мелькала молния, подсвечивая её чёрное нутро. Парочка туч возле горизонта выясняла свои тучьи отношения, раскидывая во все стороны излишки энергии. Пашка помнил, как они все дружно приседали, стоило очередной молнии ветвисто вспыхнуть на половину неба. Слишком отчётливо она очерчивала их ссутулившиеся силуэты во время этих коротких, но очень ярких вспышек. Потом пошёл крупный, холодный дождь, и им пришлось спешно ретироваться с клубничного поля в хату к колдырям. Там был распит очередной пузырь, и местные ханурики стали собираться на дело.

— Слышь, — пьяно смеясь, доколёбывался до хануриков Пашка, глядя на их чёрные от грязи ноги, — А чё, ноги мыть западло?

— А зачем? Всё равно завтра вымажутся.

— Пацаны, — вещал ханурик постарше. — А хотите завтра в сад за вишней ломанём? Правда там сторож с ружьём и собакой. А собака у него, — ханурик крутил головой. Наконец его взгляд застывал на печке. — Во. Как эта печка.

Макс с Пашкой дружно ржали.

— Не, не надо вишни, — говорил Макс. — Свинью давай.

— А магар? — спрашивал ханурик.

— Вечером свинья, утром водка.

Ждать свинью условились возле разрушенной остановки. Минут двадцать полная тьма и мертвая тишина правили бал.

— Мы тихо, — пообещал ханурик помладше. — Ни одна муха не проснётся.

На двадцать первой минуте тишину просто на лохмотья порвал истошный поросячий визг. По всему маленькому посёлку неистово залаяли собаки, почуяв неладное.

— Может валим? — спросил Макс, вглядываясь в сторону посёлка.

— Да хрен его знает, — прошептал Пашка.

— Я короче заведусь пока, ну его на фиг. А то нас ещё и грохнут тут за этого порося.

Но уже через полминуты появились ханурики. Они напряжённо тащили дёргающийся и дико визжащий мешок. Макс быстро вылез из машины и побежал к багажнику.

— Сюда кидайте, сюда, бля.

Ханурики суетливо забросили мешок в машину.

— Вы чё это, бля, всю селуху разбудили, — недовольно поинтересовался Макс. — Вы ж говорили потихаря.

— Да ни чё, фигня это. Там сторож всё равно бухой. Гони водку.

Макс отдал ханурикам три ствола палёнки, и вернувшись в машину, рванул, насколько можно было рвануть на старой «двойке».

Минут через двадцать, съехав в лесополосу, друзья громко и истерично ржали.

— Не, ты слыхал, все собаки, бля, лай подняли.

— Слышь, так чё с этим свином делать? Он же, бля, насрал конкретно.

То, что насрал, было самой настоящей и даже ощутимой правдой — по салону «двойки» плыл густой дух свиного кала.

— Резать надо, — предложил Пашка.

— А ты умеешь?

— Да чё там уметь? Свинья небольшая, по горлу чиканём и всё.

— Ну смотри. Тока сам режь.

— Да без проблем.

Они вытащили мешок. Пашка нащупал внутри него свиное ухо и вцепился в это ухо мёртвой хваткой. Макс достал нож и протянул Пашке.

— На. Режь.

— Угу, — промычал Пашка, схватив нож, и начав примеряться к горлу своей жертвы. Длилась эта примерка почти минуту, и наконец, он, полосонув свиное горло слева направо, довольно хмыкнул, и стащил мешок с хрипящего животного.

— Всё, кердык ему.

С неба закапал холодный дождь и темноту расчертила молния, похожая на скелет с раскинутыми в стороны костлявыми руками. Друзья отчётливо разглядели подыхающую свинью. Та стояла опустив голову, с окровавленным горлом, хрипло подавая признаки ускользающей жизни. Довольные, они залезли в машину и откупорили бутылку водки.

— Щас её как раз дождик обмоет, — потирая ладони, проговорил Пашка.

— А разделывать где будем?

— До моего дядьки поедем. Там и обсмалим и разделаем.

Пока допили водку, едва начавшийся дождь успел закончился. Макс вылез из машины с фонариком и посветил на то место, где должна была лежать дохлая свинья. Но там её не было.

Макс пьяно заржал.

— Слышь, Пашок! — закричал он, гогоча. — А наша свинья тю-тю, кинула нас походу.

— Как кинула? — спросил Пашка, выползая из машины. — С какого на хрен кинула? Я ж её того…

С ножом и фонариком друзья проползали по лесополосе минут пятнадцать, прежде чем наткнулись на свою утерю. По сравнению с прошлым разом, свинье заметно поплохело, но умирать она явно не собиралась. Она зло смотрела своими маленькими глазками на подошедших мучителей.

— Дорезай её, — прошептал Макс, делая пару шагов назад.

— Не, — Пашка тоже отступил. — Чё-то она не добре как-то смотрит.

— Да ладно, это ж не тигр, а свинья.

— А чё я? — обижено проныл Пашка.

— Водку жрёшь на халяву, давай, отрабатывай.

— Не, не буду.

— Баран, — ругнулся Макс, и выхватив нож из Пашкиной руки, двинулся на свинью.

Свинья, несмотря на свой злобный вид, никакого сопротивления не оказала, а решила смиренно покинуть этот жестокий, для таких как она, мир. Макс почувствовал, как трещат хрящи под лезвием ножа, и по его спине пробежал неприятный холодок. Через пару минут свинья завалилась на бок.

Потом они её тащили в машину, потом смолили и разделывали у Пашкиного дядьки, потом задёшево продали мясо цыганам, и потом ещё долго ржали, вспоминая это дурацкое приключение.


— Надо дальше ехать, — сказал Пашка, когда двойка, пыхтя влезла на гору, и впереди показалось село Сотниковское.

— Да я в курсе, — кивнул Макс. — Нам тут ещё за свинью могут вспомнить. Эти ж колдыри по ходу уже всем порассказали какие они герои.

— Не, ну может и не порассказали, они ж не тормоза конченные. Но делать здесь реально не фига.

— Ладно, ехали дальше.

«Двойка» миновала Сотники и по разбитой в хлам дороге покатила вперёд. Местность была холмистой, дорога то ползла вверх, то, как асфальтовый водопад, падала вниз. Пашка отпил ещё сто грамм и почувствовал себя вполне хорошо. С его лица теперь не сходила довольная улыбка. Он закурил, и стал рассматривать луга с правой стороны.

— Там, наверное, грибов до хрена, — протянул он, выдыхая дымок.

— Грибы позже пособираем, — сказал Макс, бросив беглые взгляды вправо и влево. — Там на холмам, по ходу больше грибов. Там и шампиньоны могут быть, а здесь внизу, наверное, одни опята.

— Да это не важно, наверху или внизу. Смотреть по траве надо. Я тебе по траве определю запросто, есть там шампиньоны или нет.

— Не понтуйся, ты в прошлый раз наопределялся, блин, полпакета поганок надыбал.

— Да они просто реальные были, на шампиньоны похожи.

— Да не тупи. Шампиньоны на запах по-любому определить можно. Берёшь, нюхаешь и всё. Если чё-то не то, сразу поймёшь. Яд он хоть и слабенько, но пахнет. Кислинкой пахнет, понял?

— Ладно-ладно, мастер, блин, — перебил Пашка. — Кто тебя учил?

— Слушай, а чё там следующее за село?

— Курганинское.

— Это типа от курганов, что ли?

— Не знаю, по ходу.

Макс подумал о металлоискателе. А вдруг село носит это название из-за каких-нибудь там славянских курганов-захоронений. Или вообще от древних скифских курганов. А то, что эти отчаянные вояки могли тут быть, Макс где-то читал. И то, что под ними находится крупное геологическое образование известное под названием Скифская плита, он тоже где-то читал.

— Надо будет потом металлоискатель купить всё-таки, — сказал он Пашке. — Не пожалеть бабок и купить.

— Во-во. Я тебе давно говорил, купи, блин. Прикинь, какую-нибудь фигню конкретную отроем, типа шмайсера, продадим за реальные баблосы.

— Ага, или бомбу авиационную по тупости откопаем.

Пашка пожал плечами.

— Да пофиг, — проговорил он и снова отпил из бутылки.

— Хорош тебе. Не увлекайся, — недовольно сказал Макс. — Тебя и так уже прёт, как обкуренного удава.

Впереди показался знак.

— Курганинское, — прочитал вслух Пашка. — А там дальше ещё Чёрная роща.

— Ни хрена себе названьице, — Макс усмехнулся. — А там дальше какого-нибудь Мёртвого болота нету?

— Не-а, — Пашка мотнул головой. — Там дальше гора. Кстати, называется местность Воровсколесские высоты. Там когда-то беглые преступники скрывались и походу краденное тарили. Но это ещё до революшена было. А в сорок третьем на этих высотах бои конкретные проходили, батарея наша полегла.

— У-у, — промычал Макс. — А ты откуда всё это знаешь?

— Историю родного края изучать надо, — пафосно сказал Пашка и засмеялся. — Читал короче где-то, а где не помню. А вообще здесь я всего раз был. Помню по-детству сюда на велике доезжал, но до Курганинского не доехал. А про Чёрную рощу и вообще раз всего мельком слышал.

— И чего слышал?

— Да не помню уже, — Пашка пожал плечами. — Чёт такое мутное.

Знак остался позади, и Макс с Пашкой принялись рассматривать местные хаты. Половина хат были по-староказачьи покрыты соломой и побелены извёсткой, другая половина более-менее походила на современный пригород, хотя схожесть здорово портили заборы. Они были выложены из камня, низкие, сильно потёртые временем, и местами обсыпавшиеся. Пашка держал в руках ополовиненную бутылку, и не отрываясь смотрел в окошко.

— Мрачновато тут у них, — бросил Макс.

— Да, есть немного, — кивнул Пашка. — Интересно, у них картошки много?

— Да хрен его знает.

Машина выехала на перекрёсток, и её вдруг резко повело влево. Макс тут же принялся тормозить, часто нажимая и отпуская педаль, а Пашка пытаясь сохранить в невредимости бутылку, крепко прижал её к груди.

— Чё за фигня? — громко спросил он, упершись свободной рукой в бардачок.

— Да хрен его знает, — повторился Макс и вылез из машины.

— Чё там? — прокричал Пашка.

— Иди посмотри.

Пашка с неохотой вылез наружу и вразвалку подошёл к Максу.

— Ни фига себе, — выдохнул он, увидев вывернутое на девяносто градусов переднее левое колесо. — Это чё за фигня такая?

— Полуось по ходу выскочила.

— И чё теперь?

Макс хотел было выпалить стандартный ответ — да хрен его знает — но услышал голоса и поднял глаза. Метрах в двадцати, три подвыпивших мужика важно шагали по середине дороги, с любопытством разглядывая остановившуюся на перекрёстке машину.

— О, вот они и помогут, — улыбнулся он. — Бля, хорошо, когда водка есть, согласись?

Он уверенно направился навстречу мужикам, а Пашка остался стоять, пьяно глядя на неправильно вывернутое колесо.

— Чтоб тебя, — ругнулся он, и ударил по колесу ногой. — Вечно какая-нибудь шняга.

Мужики с радостью согласились помочь, когда в награду за этот благородный поступок им был обещан литр «Столичной».

— Слушай, Макс, — Пашка вяло смотрел на ремонтные работы. — Я всё равно в этом не шарю, пойду пока по дворам пройдусь, лады? Может найду кого с картошкой.

— Угу — кивнул Макс. — Вон кстати хата видишь?

— Где?

— На углу, — Макс ткнул балонником в сторону видавшей виды хаты. — Там по-любому старики живут, у них картошка должна быть.

— А водка им зачем? — спросил Пашка.

— Продадут потом. А может и сами выпьют, — Макс хмыкнул. — Ты чё думаешь, старики не пьют?

— Да не думаю я ни чё, — сказал Пашка, и развернувшись, поплёлся в сторону покосившейся хаты.


Во дворе суетилась старушка, а на порожке, походя издалека на большой серый гриб, сидел дед.

— Хозяева! — позвал Пашка.

Старушка перестала суетиться и посмотрела из под руки.

— Я по делу, бабушка! — громко крикнул Пашка и помахал рукой, боясь, как бы бабулька не оказалась слепою, и не проигнорировала его визуальное присутствие.

Но та увидела его сразу и медленно заковыляла к калитке. Пашка придал себе серьёзный вид, и пару раз глубоко вздохнул, пытаясь сбросить часть опьянения.

Когда старушка подошла, Пашка добродушно улыбнулся.

— Бабушка, мы водку на картошку меняем.

— Ты с дедом моим поговори, я не понимаю, штось ты говоришь, — громко сказала старушка и распахнула калитку. В глубине двора затявкала небольшая дворняжка, зло гремя цепью. Дед поднял руку, и как и бабка минуту назад, глянул из под неё на гостя. Пашка неторопливо подошёл к старику.

— Здоров, дедуля! — прокричал он. — Мы водку на картошку меняем!

Деду на вид было не меньше восьмидесяти, потому Пашка старался орать как можно громче, но дед недовольно перебил его.

— Не ори, — его беззубый рот интенсивно зашевелился. — Не глухой я, слышу. И как меняете?

— Бутылку на ведро.

Дед рассмеялся, и его без того морщинистое лицо вовсе сложилось гармошкой.

— Хитрый, — он поднял палец и шутливо погрозил. — А ты присядай рядом.

Пашка слегка напрягся. Хрен его знает этих глубоких сельчан. Чё ему терять? Сейчас как саданёт свиноколом в бок и будет дальше смеяться, да играть своей рожей-гармонью мажорные аккорды.

— Не дедуль, я постою, — попытался отмазаться Пашка.

— Да не бойси, — мягко проговорил дед, продолжая улыбаться. — У меня тут вот чего, — он полез рукой за спину и извлёк оттуда бутылку. — Это, внучок, самогон. Давай выпьем.

Пашка помялся. Выпить оно, конечно, хорошо, но неприятное ощущение всё ещё ворочалось внутри.

Дед достал из-за спины два гранёных стограммовых стаканчика, дыхнул в один из них, и протерев краем рукава, поставил его на порожек.

— Приседай, — повторил он. — Давай махнём помаленьку.

— Ладно, дед, — кивнул Пашка. — Давай махнём.

Он присел на корточки напротив деда, который уже разливал по стопкам свой самогон, сначала гостю, а потом уже себе, держа второй стаканчик в подрагивающей руке.

— Тока смотри внучек, он у меня крепкий.

— Ничё, — снисходительно улыбнулся Пашка. Он вдруг глупо представил, что в его руках сейчас честь всех городских и ударить в грязь лицом ему никак нельзя.

— Ну, давай. Побежали, — коротко тостонул дед, и махом опустошил свою стопку. Пашка повторил вслед за ним.

Самогон и впрямь был крепковат, но никак не больше шестидесяти — шестидесяти-пяти градусов. Пашка шумно и с неким облегчением выдохнул. Он ожидал чего-то большего, даже возможно грандиозного, потому на его лице нарисовалась довольная ухмылка.

— Так что насчёт водки, дед? — спросил он, вгрызаясь в огурец, который ему прямо в руку сунула бабка. Угостив Пашку, она снова заспешила по своим сельско-домашним делам, прикрикнув на бегающего и громыхающего цепью кабздоха.

— А не нужно, — дед махнул рукой. — У нас своего самогона хватает.

— Жаль, — Пашка с интересом посмотрел на деда. — А сколько тебе лет, дедуля?

— Девяноста два.

— Врёшь, — не поверил Пашка. — Щас мужики по столько не живут.

— Это у вас в городе не живут, а у нас живут. Я вот свой самогон пью, и потому живу. А вы вашу бурду пьёте, и потому как мухи мрёте.

— Ну ты дед поэт, — усмехнулся Пашка. — А ты откуда знаешь, что я городской?

— Да по тебе ж видно. Хлипкий весь, болезненный.

— Слышь, дедуля, а до Чёрной рощи далеко отсюда?

Дед растянул свою лицевую гармонь и с интересом поглядел на Пашку.

— А ты чи учёный? — спросил он, повторно разливая самогон по стаканам.

— Причём тут учёный? — не понял Пашка.

— Да приезжали тут давно как-то, не помню, лет тридцать назад, что ли, учёные, — дед выпил и довольно фыркнул. — Тоже Рощу спрашивали. Так где ж её взять? — Дед пьяно улыбнулся.

— У-у, дедуля, — Пашка хмыкнул. — Тебя по ходу уже накрыло не шутейно. Ты сколько с утреца самогона своего выпил-то, а? Небось уже бутылочку?

Дед ехидно захихикал.

— Ладно, дедуля, — Пашка поднялся, не рискнув выпить вторую дозу угарного пойла. — Пойду я! — громко сказал он, глядя на захмелевшего старичка. — Пока не упился с твоего самогона, как ты. Так что, не поменяешься?

— Не-а, — улыбаясь сказал дед. — Не нужна ваша дрянь.

Пашка развернулся и быстро зашагал к калитке.

— Может и правда всё дело в том, что мы жрём дрянь, пьём дрянь и дышим дрянью? — думал он, жуя сочный огурец, даденый трудолюбивой бабкой.

Возле машины мужики уже получали своё вознаграждение.

— Надо же, как быстро, — прошептал Пашка и припустил трусцой.

— Ну чё? — встретил его вопросом Макс.

— Да ни чё, — буркнул Пашка. — Там дед какой-то замороченный живёт с бабуськой своей. Пьёт только личный самогон. Мне ваша дрянь на хер не нужна, — пытаясь спародировать деда, проговорил он. — В общем, облом полный. А эти чё, так быстро справились?

— Мастера, блин, — улыбнулся Макс. — У нас же золотые люди ни за грош пропадают, понимаешь? Спиваются, бля. Ладно, прыгай в машину.


Солнце успело подняться в зенит, и от жары Пашке стало плохеть. Он вяло смотрел сквозь лобовое стекло на сельскую улицу, которая была пустынна. Ни пьяного, ни трезвого, вообще ни одной души.

— По ходу сидят по своим хатам, доморощенный самогон хлещут, — подумал он, чувствуя, как тяжелеют веки, и по всему телу разливается тягостная, водочная истома.

— Эй, ты чё? — спросил Макс, бросив беглый взгляд на друга. — Решил прикемарить, что ли?

— Да чё-то меня от дедулькиного самогона накрыло неслабо, — пробормотал Пашка и вволю зевнул.

— Так ты ещё и самогона успел накатить? — Макс хмыкнул. — А ты думаешь мне в прикол машину вести? Я бы щас тоже нахерячился и спать завалился, — Макс чуть повысил голос. — Давай, блин, просыпайся.

— Ладно тебе, не начинай, — буркнул Пашка. — А куда мы едем, кстати?

— А фиг его знает. Остановиться и грибов что ли пособирать?

— А давай в Рощу ломанём, — Пашка чуть наклонился вперёд и помотал головой, сбрасывая сонливость. — Туда по ходу никто не ездит, может там и втюхаем народу водяру?

— Там по ходу и дороги нормальной нету, — Макс успокоился, видя, что друг борется с пьяным сном. — Гравийка небось.

— Да пофиг, у нас же вездеход.

Макс и Пашка рассмеялись, вспомнив, как пару недель назад, одна сельская бабулька назвала их старую «двойку» вездеходом. Они тогда съехали с холма и оказались прямо перед приличного размера посёлком. В багажнике стоял большой ящик, наваленный до краёв шампиньонами.

Впереди, прямо на дороге, раскинулась непонятная то ли лужа, то ли то, что в детстве называется просто, без всяких ухищрений — кеся-меся. Макс остановил машину и выглянул в окно.

Та сельская бабулька, которая окрестила их машину громким имечком, ковыляла навстречу, опираясь на сухонькую, как и она сама, кривенькую трость. Она с интересом поглядывала на высунувшегося из окна машины паренька, и видимо, по-старчески надеялась, что тот заговорит с нею. Но Макс молчал, задумчиво разглядывая непонятную лужу.

Бабке стало невтерпёж, её распирало от любопытства и она, остановившись напротив водительской дверцы, заговорила первой.

— Чаво эт ты там высматриваешь? — спросила она трясущимся голосом. — Чаво интересного?

— Да смотрю, бабуль, — заговорил Макс. — Проедем мы через эту лужу или нет?

— Да проедете, проедете, — торопливо и довольно принялась уверять бабуля, обрадованная подвернувшимся разговором. — Туточки все у нас проезжают.

Вот тогда-то она, обведя автомобиль взглядом знатока, и выдала свою фразочку.

— У вас же вездеход. Проедете, проедете. Езжайте, у нас тут все проезжают.

Макс поблагодарил бабулю за дельный совет, и доверяя её, судя по виду, многовековому жизненному опыту, повёл свой «вездеход» прямо в коричневую невнятную субстанцию. «Вездеход» уселся в этой субстанции по самое днище.

А в зеркале заднего вида торопливо удалялась бабка, осознав, что она дала маху. Макс, матерясь выбрался из машины, после чего попытался выбраться из субстанции. Китайские джинсы до колен превратились в сплошную грязь, а Пашка сидел в «вездеходе», как обычно догоняясь из горла, и предчувствуя, что в течении последующего часа придётся сильно попотеть.

Но последующий час со всем его потением ничего не дал. Машина садилась только глубже, лицо Пашки было забрызгано грязью и выражало крайнюю степень недовольства.

— Всё, на фиг! — кричал он, отлепляя от себя куски грязи. — Не буду я больше толкать. Во-первых, я устал, во-вторых, я уже весь в грязюке, а в-третьих, она только глубже садится.

— Так чё мы тут теперь, ночевать что ли будем? — желваки Макса бешено двигались туда-сюда. — Интересно, где сейчас эта бабуля? — думал он, нехорошо улыбаясь.

Проходящий мимо местный и хмельной мужик, посоветовал пойти к трактористу.

— И чё вы сюда попёрлись? — спрашивал он, недоумённо пожимая плечами. — Здесь же стадо туда-сюда каждый день гоняют, то на выгон, то с выгона. Они ж тут намесили, у-у, дай боже. Василич на своём ЧТЗ и то бывает буксует.

Пашка сходил к Василичу, но тот оказался невменяем после посиделок со своим соседом. Жена Василича минут пять материла мужа, затем посочувствовала объяснениям Пашки, и бесплатно дала двухлитровую банку парного молока. Когда Пашка вернулся назад с ополовиненной банкой и молоком на губах, машина уже стояла на сухом и вполне твёрдом месте, а Макс ковырялся в карманах, выгребая из них последнюю мелочь.

— Всё мужики, — говорил он троим заляпанным грязью помощникам. — Больше нету, честное слово.

Но видимо того, что было дадено, хватало, и мужики довольно балагуря меж собой, без особых претензий исчезли из поля зрения.

Бензин закончился за три с половиной километра от города. Отсутствие денег пополнить его запасы на встречающихся заправках не позволило, и всю ночь Макс и Пашка толкали свой «вездеход» вручную, вспоминая бабулю и небескорыстную помощь сельчан…


Позади остался последний дом Курганинского, и снова за окнами поплыли холмы и луга. Пашку однообразные виды и монотонный гул двигателя всё-таки сподвигли на крепкий сон, и он опершись головой на стекло дверцы, уснул. Макс, плюнув на попытки поддерживать разговором бодрствующее состояние друга, молча смотрел на дорогу. Через пару километров асфальт кончился, и как и предполагал Макс, началась гравийка. Машину затрясло, и Пашкина голова пару раз прилично ударялась о стекло, но он только бормотал что-то невнятное, и из глубокого сна ни на секунду не вернулся. Ещё через километров пять Макс заметил лёгкий туман, неторопливо окружавший машину.

— Откуда? — спросил он себя. — Может тут где большие озёра?

Справа холмы становились выше, и всё больше и гуще покрывались разнородной растительностью. Лиственницы, акации, и какие-то приземистые, развесистые кусты с редкими пятнышками красных ягод. Туман становился плотнее.

Макс, не сводя взгляда с дороги, принялся тормошить Пашку, несильно толкая его кулаком в плечо. Тот долго во сне отмахивался руками, бормотал что-то нечленораздельное, но Макс всё же добился своего. Пашка открыл глаза и бессмысленно уставился в лобовое стекло.

— Чего это такое белое? — задал он глупый вопрос и принялся растирать пальцами виски. — Блин, башка от дедовского самогона трещит. Чтоб они тут все попроваливались эти сельские.

— Пить надо меньше, — сказал Макс и сбросил скорость.

Плотность тумана возросла до той, когда по всем правилам необходимо было съехать на обочину и включить аварийку. Но Макс поразмыслив, решил что на такой дороге, в чёрт-те скольких километрах от нормального, человеческого движения, вряд ли есть какая-то опасность. Поэтому он продолжал двигаться со скоростью десять кэмэ в час, внимательно глядя вперёд. Дорогу было видно метра на три, не больше.

Пашка растёр виски, потом пару минут массировал кулаками заспанные глаза, и наконец, пришёл в адекватное состояние.

— Это чё, туман? — спросил он, поворачивая голову то вправо, то влево. — Ни фига себе.

Макс шумно вдохнул носом.

— Зато свежесть какая, — сказал он. — Бодрячок!

Пашка поёжился.

— Прикрой окошко у себя, — попросил он Макса.

— Да ладно. Это у тебя от отходняков дубняк.

— Да не. Реально холодно.

Макс прикрыл наполовину своё окошко, и достав сигарету, протянул Пашке.

— Подкури, плиз.

Пашка подкурил Максу, потом закурил сам.

— Слышь, — протянул он на выдохе, — Может, ну её на фиг эту Рощу, назад вернёмся?

— Да тут по ходу осталось пару-тройку километров, — Макс стряхнул пепел в приоткрытое окошко. — Чё, зря бензин жгли, что ли? Страшненько? — Макс ухмыльнулся.

— Ни чё не страшненько, — обижено буркнул Пашка. — Просто с детства не люблю всякие там туманы. Не видно ж ни хрена, и от этого какой-то напряг по мелочи.

— Да ни чё, прорвёмся, — весело проговорил Макс. — Ты же помнишь, возле Курсавки тоже постоянно туманы?

— Ну и чё?

— Ну и то. Сколько они там тянутся, километра три-четыре?

— Ну, примерно.

— Так там низина и два огромных пруда ГРЭСовских. А здесь мы считай на возвышенности, и вряд ли, тут рядом где-то ГРЭС стоит. По ходу прудик какой неподалёку…

Макс не успел закончить фразу, как туман стал быстро рассеиваться, с каждой секундой расширяя радиус видимости не меньше чем на метр.

— Ну вот. Чё я тебе говорил, — Макс надавил на газ и победно посмотрел на Пашку. Тот усмехнулся, делая вид, что ему в принципе всё равно, но на его лице явственно проступило облегчение.

Вдалеке слева стала очерчиваться гора высотой с полкилометра, покрытая густым лесом и кустарником. Макс посмотрел на неё с какими-то смешанными чувствами. Гора была и красива и пугающа одновременно, похожая на огромного, уставшего зверя, прилёгшего отдохнуть. Там, за тёмной густой растительностью, наверное, шла своя жизнь — птицы, мелкое зверьё, да и крупное тоже, сновали туда-сюда в поисках пищи, что-то выкапывали, срывали, убивали, и это происходило словно параллельно жизни человеческой в больших городах, где вряд ли кто-то хоть раз задумывался, что там за чертой их населённого пункта.

— Вон они по ходу твои Воровсколесские высоты, — Макс кивнул в сторону всё чётче и чётче виднеющейся возвышенности.

— Наверное, — согласился Пашка и полез в бардачок за бутылкой.

— Чё, опять будешь квасить? — недовольно спросил Макс.

— Да башка ж трещит, — отмахнулся Пашка, и достав бутылку, жадно приложился к ней.

Но не успел он сделать и двух небольших глотков, как машину слегка подбросило, и горлышко больно ударило по зубам.

— Чёрт! — ругнулся Пашка, пролив на майку солидную дозу пойла. Макс стал медленно притормаживать.

— Блин, — испугано бросил он, когда машина остановилась. — Только бы опять ось не вылетела. Вдвоём мы её тут пару часов вправлять будем. А то и все три. Из тебя ж работник такой, что лучше и совсем не просить.

— Да не каркай ты, — пробурчал Пашка, у которого при словах, корнем которых была «работа», просыпалась апатия ко всему белому свету и руки сами собой опускались.

Макс открыл дверцу и медленно вылез из машины. Пашка последовал его примеру, не забыв захватить с собою уже почти пустую бутылку водки.

Пару минут они осматривали «двойку» со всех сторон, нагибались, заглядывали под низ, приседали на корточки, пока Пашка не разглядел на резине капли крови.

— Хм, да мы по ходу на какого-то зверька наехали. Вот видишь, — Пашка ткнул пальцем в резину правого заднего колеса. — Тут вот капли крови.

— Так и на левом тоже кровь, — голос Макса слегка дрогнул. — Это ж чё за зверёк получается?

Макс и Пашка переглянулись. В их глазах мелькнуло тяжёлое и неприятное ощущение.

— Может волк какой-нибудь? — почти шёпотом спросил Пашка, уставившись на кровь.

— Если б это волк был, мы бы его сначала бампером ударили, да и увидели бы, я думаю.

— А, ну да, — согласился Пашка. — А тогда кто?

— Да я почём знаю? Чё, пойдём, посмотрим? — Макс взглянул на Пашку.

А Пашка уже нервно тыкал пальцем в ту сторону, откуда они ехали, и его глаза были сильно округленны.

— Смотри, там что-то извивается, — проговорил он каким-то сипловатым голосом.

Макс повернул голову и прищурился. Небольшая близорукость почти не мешала ему в жизни, потому как в ней обыденной и повседневной он видел больше мозгом, нежели глазами. То есть, он знал, где и что примерно должно находиться, и этому помогали всякие опознавательные значки, привычные очертания, узнаваемые силуэты и цвета, а дальше уже срабатывали ассоциации. Разве обязательно читать вывеску «аптека», если первым делом в глаза бросается большой красный крест, или пьющая мартини змея? Именно слово змея и пришло первым в голову Максу, потому как то, что извивалось метрах в тридцати было похоже на бьющуюся в муках боли рептилию. И если бы не размер рептилии, то возможно Макс просто махнул рукой и не стал идти смотреть на какую-то там подыхающую гадюку, даже очень большую. Но то, что извивалось, по своим размерам никак не могло быть гадюкой, по той простой причине, что не вырастают они до таких размеров, хоть ты их плюшками корми. Поэтому, достав из багажника разводной ключ, он медленно направился в сторону придавленной жертвы ДТП. Пашка засеменил следом, держа наготове бутылку.

Метров с десяти Макс понял, что это была за змея. Он вообще увлекался этими живыми верёвками и канатами, наверное, из-за своей неприязни по отношению к ним. Из-за этой неприязни он пару лет назад, отдыхая на море, решился сфотографироваться с удавом на шее, и к своему удивлению обнаружил, что не такое уж и противное существо эта змея. Фотограф повесил двухметрового «гада» Максу на шею, и тот оказался на ощупь приятным и тёплым. Но от внутреннего волнения Макс слишком сильно сжал его шею, и удав в обратку тоже напрягся. Макс, слегка струхнув, сжал шею сильнее, удав повторил вслед за ним. Макс почувствовал, что силы в этом живом и тёплом «шарфике» до фигищи, и вопрошающе посмотрел на фотографа.

— Расслабьте руку, — спокойно сказал фотограф, и Макс последовал этому немудреному совету. Удав почувствовав, что никакой опасности больше нет, тоже расслабился, навеки оставив в сердце Макса любовь и уважуху к своей удавьей персоне.

И то, что сейчас извивалось от боли, мерзко шурша гравийкой, и поднимая облачка песка и пыли, было точно такой же удавьей персоной, разве что размером раза в два длиннее.

— Охереть, — только и выдохнул Макс, поняв, кого он переехал в километре от простой русской деревеньки Чёрная роща. — Этого же не может быть.

— А что это? — спросил из-за спины Пашка.

— А ты чё сам не видишь? — Макс усмехнулся.

— Ну, змеюка какая-то.

— Это удав, прикинь, — Макс зачем-то рассмеялся, хотя ему стало вдруг очень жаль передавленную в двух местах рептилию.

Удав умудрился свернуться в кольцо и стал извиваться кругами, широко разевая пасть. Шорох стал громче и неприятно надавил на психику. Не рассчитывая расстояния, скорее отчаянно, понимая, что ему нанесён смертельный вред, удав со злостью бросился в сторону двух разговаривающих существ. Разинутая пасть почти дотянулась до Максовой ноги, и он в следующую секунду сделал четыре спешных шага назад. Пашка от страха отпрыгнул в сторону и криком заматюкался.

Рептилия снова сжалась в кольцо и попыталась следующим броском достать кричащего, но передавленное в двух местах тело уже не имело той силы, которая была в нём ещё совсем недавно. Пашка бросил в удава бутылку, и отбежал метров на десять.

— Ну его на хер! — закричал он Максу. — Поехали отсюда!

Макс медленно отошёл от бьющейся в агонии и ненависти змеи на безопасное расстояние.

— Не, его нужно как-то оглушить и куда-нибудь засунуть. В багажник, что ли? — задумчиво проговорил он.

Пашка был от Макса метрах в десяти, и не слышал, что тот говорил. Он вообще не обращал на друга никакого внимания, зачарованно глядя, как кружится в страшном танце раненный клубок мышц.

— Интересно, откуда он здесь? — продолжал размышлять вслух Макс. — Может, от какого-нибудь богатого любителя экзотики сбежал? Тогда могут быть проблемы. Мало ли, как хозяин отреагирует.

— Ладно, поехали отсюда! — крикнул он Пашке, и развернувшись, быстро зашагал к машине. Пройдя половину, он обернулся. Пашка всё так же зачарованно смотрел на змею.

— Пашок! — проорал Макс. — Ехали на фиг!

— А? — Пашка обернулся. Пару секунд он глупо смотрел на друга, потом рванул к нему трусцой.

— Ехали, — повторил Макс, когда Пашка приблизился. — На фиг нам эти проблемы.

Они быстро сели в машину, и Макс, бросив разводной ключ на заднее сиденье, нервно надавил на газ.

Глава 2

Когда место удивительного и совсем непонятного происшествия осталось метрах в двустах, Макс громко рассмеялся, а за ним истерично захихикал Пашка.

— Да, блин, чем дальше в лес, тем больше всякой хрени.

— Мощная зверюшка, — Пашка громко сглотнул. Было заметно как его слегка трусит. — Такая и прибить, наверное, может. Она хоть не ядовитая?

Макс почувствовал, что его руки тоже мелко дрожат.

— Нет, конечно, — ответил он. — Но зубов у этого придурка хватает.

Макс знал о змеях достаточно. Интересовали его эти божьи создания, как ни крути. Скорее всего, от той неприязни, которую он к ним питал, до случая с фотографским удавом. После он уже питал к ним странное и неискоренимое влечение. Завораживали они своей физиологией, своим биологическим оружием, способным убивать противника в десятки раз превосходящим их по массе, и даже своим хладнокровием, берущим начало от древнего, почти не развитого мозга. А может интересовали потому, что когда-то очень давно, когда Макс был ещё очень маленьким, к ним в гости приехал родной брат отца. Дядя Серёжа жил в Туркмении и работал змееловом. Он-то и подарил Максу пару книг про нелёгкие и опасные будни змееловов, и Макс потом целый месяц бродил по окрестностям с двумя палками в руках, изображая из себя отчаянного ловца змей. Вот так некоторые мечтают в детстве быть космонавтами, капитанами дальнего плавания, кинозвёздами, а Макс мечтал быть змееловом. Бродить по пустыне и ловить всяких там кобр, гюрз, эф и прочую опасную ползающую братию. И вот теперь, ему было не по себе, оттого, что он убил такого красивого, и возможно такого же тёплого и приятного на ощупь, как и тот, с фотографии, удава.

— Да, блин, так и забыть можно, зачем мы вообще сюда припёрлись, — проговорил он, отвлекаясь от мыслей. — Чё-то уже и менять ничего не хочется.

— Да ладно, уже приехали, — Пашка ткнул пальцем в лобовое стекло. — Вон она, Чёрная роща.

Макс прищурился. Вдалеке, под бугром, раскинулась совсем крохотная деревенька дворов в пятьдесят. Дорога пошла под уклон, и Макс вырубил двигатель, экономя бензин.

— Хм, — он недовольно усмехнулся. — И стоило из-за такого маленького, но гордого поселения ехать в такую даль? И при этом ещё давить удава?

Вопросы он проговорил с кавказским акцентом, и Пашка кисло улыбнулся.

— Кстати, — сказал он, разглядывая деревеньку. — А ты не заметил одной странности?

— Какой? — не понял Макс.

— Ну, ты блин даёшь, — Пашка пожал плечами. — Солнца нету.

Макс вывернул голову и через лобовое посмотрел в небо. Солнца и вправду не было. Небо плотно затянулось серыми, мрачными облаками, навевая своим видом хреновое настроение.

— Да с этими туманами и удавами фиг чё заметишь, — Макс нервно улыбнулся. — Короче, ломимся в первый двор, спрашиваем картошку, если нету, разворачиваемся и валим отсюда. Что-то мне стали надоедать эти приключения.

— А удав? — спросил Пашка.

— Объедем удава. Да он, наверно, и сам с дороги уползёт.

— Он же подыхает.

— Он пока подохнет, второе пришествие случится, — буркнул Макс. — Змеи они вообще живучие. Этот ещё и выжить может. Запросто.

Деревенька медленно приближалась. Друзья молча слушали шорох гравийки под колёсами и глядели на первые хаты с посеревшей известью и красной черепицей, местами поросшей зелёным мхом.

— Не хотел бы я тут жить, — проговорил Пашка. — Скукотища небось ещё та.

— Родину не выбирают, — хмыкнул Макс и завёл двигатель. Склон закончился, и дальше дорога шла ровно. До ближайшей хаты оставалось метров пятьдесят.

— Щас прямо в первую заглянем и писец, — сказал Макс, прибавляя газу. Возле первой хаты он резко затормозил и сразу же заглушил двигатель. Снова нависла абсолютная тишина, так, что в ушах стал различим неприятный звон.

— Ну хоть солнцанету, и то хорошо, — пробурчал Пашка и медленно вылез из машины.

Пока Макс, перевесившись через спинку сиденья, возился с ключом, закидывая его назад в багажник, Пашка подошёл к забору и заглянул во двор. По всему двору пышно поднималась трава, пара невысоких яблонь в глубине, разросшихся больше в стороны, чем вверх, темнели зелёными, неподвижными пятнами.

— Хозяева! — привычно проорал Пашка, пытаясь что-нибудь разглядеть в занавешенных окнах. В тишине крик получился сдавленным, в ответ не залаяла собака, не заскрипел засов.

— Может тут и не живёт никто? — подумал Пашка, переминаясь с ноги на ногу.

— Ну чё, есть движения? — спросил подошедший Макс.

— Тишина, — сказал Пашка и снова крикнул.

— По-моему, занавеска дёрнулась, — Макс заглянул во двор. — Да, блин, запустенье тут у них полное. Небось, бухают поголовно.

Внутри дома резко скрипнула половица. Звук прозвучал как-то испугано, коротко, словно тот, кто наступил, замер, мысленно ругая себя за оплошность.

— По ходу кто-то идёт, — предположил Пашка, и достав пачку, закурил. Но никто на порожки не вышел, скрипов больше не повторялось, и Макс махнув рукой, предложил пойти к соседскому двору.

— Там ещё позовём и всё. Домой, блин.

— Да-а, чё-то непруха сегодня, — согласился Пашка.

Возле соседнего забора они проорали пару минут. Во втором дворе было то же запустение, что и в первом, и Пашка бросил окурок через забор в высокую траву.

— Да хрен кто выйдет, — констатировал он, плюнув себе под ноги.

В это время из-за дома на долю секунды кто-то выглянул и тут же скрылся, а Пашка заметив, по инерции громко окрикнул и махнул рукою.

— Хозяин, мы по делу!

Несколько секунд никто не отвечал. Наконец, из-за дома раздался громкий, низковатый голос.

— Кто вы?

Пашка такого вопроса не ожидал, потому задумался.

— Кто-кто! — начиная нервничать, ответил за Пашку Макс. — Люди, блин! Или не видно?

Из-за дома появился крупный старик, держа наперевес ружьё. Его большие, жилистые пальцы нервно поигрывали, а глаза внимательно смотрели из под густых бровей.

Увидев ружьё, Пашка отступил от забора, удивлённо округлив глаза.

— Дедуля, — мягко проговорил Макс. — Мы по делу. Водку на картошку меняем.

— Люди что-ли? — переспросил дед, и опустив своё оружие вертикально вниз, зашагал в сторону забора.

Пашка нервно улыбался.

— Слышь, — прошептал он Максу. — Этот старый пень нас щас пристрелит на фиг.

Макс только отмахнулся, и приподнявшись на цыпочки, повис на заборе.

— Ведро картошки на бутылку, — проговорил он деловито. — Есть картоха, дед?

— Картохи нету, — сказал дед, подходя. — Мы всё больше охотой живём. В последнее время особенно. А картоха у нас не растёт.

Он повозился с деревянным засовом и открыл калитку.

Перед друзьями предстал постаревший богатырь из сказок. Густая, снежная шевелюра на голове, борода, широкие плечи. Но, несмотря на грозный вид, дед приятно улыбнулся и покашлял.

— Как это… — Макс хотел спросить, как это, не растёт картошка. По его представлению, она должна расти в здешних местах по определению. Но дед нетерпеливо перебил его.

— А как вы сюда попали? — спросил он, и в его глазах появилось лёгкое недоверие.

— Обычно, — Макс сделал шаг назад и указал рукой на свою «двойку». — Вон на той машине приехали.

— Приехали? — дед слегка наклонился вперёд и бросил беглый взгляд на «двойку». — Странно, — он почесал пышную седую шевелюру.

Макс ухмыляясь посмотрел на Пашку, потом на деда.

— Чего ж странного? — спросил он, пытаясь пошутить. — Четыре колеса, мотор, ж-ж-ж тридцать километров и приехали.

— Но сюда нельзя приехать, — сказал дед. Его лицо сморщилось, было видно, что он хочет что-то понять, но у него это никак не получается. — Хотя, этого мы, конечно, точно знать не можем, — наконец, проговорил он задумчиво.

— Дедуль, — вступил в разговор Пашка, — Мы вашего фольклёру, конечно, не знаем, но мы к вам только по делу. У нас есть водка. Хорошая…

— Да зачем мне водка? — усмехнувшись, проговорил дед. — Я её уже тридцать лет окаянную не пил. Хотя…

— Ну-у… — протянул Макс.

— Не нукай, не запрягал, — твёрдо осадил его дед. — И не знаю, что с вами такими делать? — спросил он у самого себя, быстро оглядев улицу слева направо. — Совсем непонятное дело. Ладно, хотя бы зайдите, что ли.

Он отступил на три шага вглубь двора. Макс пожал плечами и посмотрел на Пашку. Пашка в ответ тоже пожал плечами и ничего не ответил.

— Ладно, — бросил Макс и шагнул внутрь двора. Пашка засеменил следом, всем своим видом выражая недовольство происходящим.

— Калитку закройте, — буркнул дед.

Пашка послушно обернулся и прикрыл калитку.

Неожиданно, дед отступив на несколько шагов, поднял ружьё и направил стволы на Пашку. Потом подумав, перевёл на Макса.

— Так значит, приехали? — спросил он с сарказмом. — Ну-ну.

— Эй, ты чего это, дедуля? — Пашка приподнял вверх руки, как будто показывая деду ладошки перед обедом, мол помыл, чистые.

— Не шевелитесь, выстрелю, — сухо проговорил дед.

Пашка тут же опустил руки по швам и замер. Макс ухмыльнулся.

— Уважаемый, — заговорил он, как можно уверенней, — Вы, наверное, не правильно нас поняли. Мы просто меняем водку на картофель, и не собирались вам причинять ни какого вреда. Опустите, пожалуйста, ружьё.

— Как вы сюда доехали? — спросил дед, пропустив мимо ушей красиво заверченную Максову речь.

— Через туман, — торопливо стал рассказывать Пашка. — Мы из Курганенского к вам решили завернуть, ну а потом в конкретный туман попали. А после тумана этого…

— После тумана к вашей деревне выехали, — перебил Макс, понимая, что друг сейчас ляпнет про невинно задавленного удава. А кто его знает, может это этого деда удав? Мало вероятно, конечно, но в жизни случаются и более нелепые совпадения. — Я не понимаю в чём причина вашего недоверия? — Макс внутренне улыбнулся, понимая, что говорит очень уж официально, почти как на каком-нибудь приёме у посла — Мы из города, проехали тридцать километров, просто ради маленького бизнеса…

— Кто такой бизнес? — перебил вопросом дед.

Макс легко покашлял. Да, уж, подумал он, дед совсем того, и бабахнуть может. — Бизнес, — медленно продолжил он, — Это когда мы вам, вы нам, и все получают выгоду.

— Не морочьте мне голову, — начиная злиться, вскрикнул дед. — Сюда нельзя… Кровь, — вдруг сказал он, словно только что вспомнив. — Покажите вашу кровь.

Пашка при слове кровь слегка побледнел, а Макс сглотнул слюну.

— Дедуля, — захныкал Пашка, — Не надо крови. Какая ещё кровь?

Дед достал из кармана старенький перочинный нож со следами ржавчины на железной ручке.

— Сделайте себе надрезы, — сказал он и подбросил нож в сторону Макса. Макс поймал и недоумённо посмотрел на деда.

— На пальце надрезы сделайте, — повторил дед.

Макс пожал плечами, и раскрыв нож, резко провёл остриём по подушечке указательного. Из ранки маленькими каплями проступила кровь, но тут же капельки слились в одну большую, и кровь струйкой потекла к основанию пальца. А через пару секунд она уже капала на землю.

Дед хмыкнул и довольно кивнул.

— Теперь ты.

Макс отдал перочинный нож Пашке. Тот несколько секунд вытирал лезвие об штанину, потом пару раз тяжело вдохнул и выдохнул, и наконец, скривившись, чикнул по мизинцу.

— У, блин, — выдохнул он и стал зажимать ранку большим пальцем.

Дед опустил ружьё и улыбнулся.

— Странно, — сказал он почти дружелюбно. — Всё-таки, как вам удалось сюда приехать-то? Странно, в самом деле.

— Так мы что, прошли что ли ваш дурацкий тест? — спросил Макс.

— Прошли, прошли, — кивнул дед.

— Так в чём прикол-то? — Макс вдруг смекнул, что дед может не понимать молодёжного сленга. — Так что вы проверяли-то? — переспросил он.

— Кровь, сынок. Цвет крови, если правильнее, — Дед провёл рукою по лбу, словно вытирая пот после тяжёлой работы. — Так вы это, может чайку попьёте? Я его как раз на костерке сейчас вскипятил.

— Не-е, мы поедем лучше, — торопливо сказал Пашка, делая вид, что собирается уходить.

Макс быстрым движением ухватил его за рукав.

— Ладно, давайте попьём вашего чайку, — сказал он деду и слегка одёрнул Пашку.

Ему вдруг всё это стало интересно — полусумасшедший дед со своими идиотскими проверками, слова о том, что сюда нельзя приехать, наставленное ружьё. Макс решил докопаться до смысла такой странной и совсем не гостеприимной встречи. Если это просто маразматические причуды старого человека, то и ладно, хоть чаю можно напиться, а если тут что поинтересней, то может на этом есть вариант какую-нибудь выгоду поиметь?

Макс, несмотря на склонность к бессмысленным и частенько не приносящим никакого дохода авантюрам, был всё же какой-то своей частью торгаш, или как он сам любил себя называть — коммерс, и в каждой ситуации искал возможность подзаработать. Он не забыл, что дед заикнулся об охоте, и подумал, что может быть здесь удастся выменять на водку мясо какого-нибудь дикого зверя, если оно есть, или вдруг у этого деда завалялись те же шкурки. Ценных в данной полосе, конечно, с роду не бывало, но он где-то слышал, что и за волчью можно выручить тысяч пять-шесть деревянных.

— Ну, тогда пойдёмте, — сказал дед, и повернувшись, бодро зашагал к порожкам дома. Его широкие плечи плавно, с уверенностью, покачивались, и читалась в этом покачивании былая сила, а может быть и ещё оставшаяся. Пашка смотрел на спину деда недовольно, мысленно осуждая Макса за то, что тот согласился остаться ещё на какое-то время возле этого опасного человека.

— Чё ещё этому деду в голову придёт? — думал он, идя чуть позади Макса. — Может он потом захочет наши внутренности посмотреть. Вот так даст ножик, наставит ружьё и скажет, — покажите-ка пацаны мне ваши селезёнки, мне нужно увидеть их цвет. Ну, Макс, блин. Вечно его тянет развивать по полной всякие говнистые ситуации. Герой, блин.

Дед легко поднялся по ступенькам, и открыв дверь дома, скрылся в сенях.

— Валим отсюда, — прошептал Пашка прямо в ухо Макса.

— Да подожди ты, — недовольно отмахнулся тот.

— А если он всё же пальнёт?

— Не пальнёт уже.

Макс почему-то был уверен в этом. Он чувствовал это нутром, а нутро его никогда не подводило. Бог наделил его хорошим чутьём, почти женским, и Макс был благодарен ему за это. Чувство, конечно, не совсем мужское, но полезное — с этим не поспоришь.

Макс шагнул в полумрак сеней и остановился, как и полагалось приличному гостю.

— Проходите, хлопчики, не разувайтесь, — прокричал дед из смежной комнаты, и Макс уверенно шагнул в дверной проём.

Дед стоял возле столика, протирая тряпкой подкопчённые снизу кружки. Ружьё было тут же, прислоненное к стене и кажущееся уже не таким опасным.

— У меня тут не совсем чисто, — сказал он. — Но я один живу. Правда, внучка иногда приходит, помогает прибраться, готовит тоже, когда птицу какую подстрелю. Или зверя.

— А в деревне много людей? — спросил Макс, присаживаясь на деревянный табурет у стены, и измеряя взглядом расстояние до ружья.

— Сорок человек, — ответил дед, и стукнул себя ладошкой по лбу. — Совсем забыл, чайник же на улице, возле костра.

Он собрался идти за чайником и уже почти дошёл до дверного проёма, в котором стоял Пашка, опасливо поглядывая на деда, но вспомнив про ружьё, вернулся и взял его в руку.

— Ну-ты, — лукаво улыбнулся он. — Чуть не забыл. А ты чего там стоишь, хлопчик? — спросил он, глядя на напряжённое Пашкино лицо. — Заходи, садись, табуретов на всех хватит.

Пашка быстро вошёл и плюхнулся на табурет возле стола.

— Ну, сидите, ждите, — сказал дед, и ушёл за чайником.

— Чёрт, — буркнул Макс. — Вспомнил про ружьё, блин.

— А ты что хотел его взять? Лучше не надо, Макс. Разозлишь ещё деда, — быстро прошептал Пашка, наклоняясь вперёд.

— Да чего ты шепчешь? Ушёл он.

— Мало ли, может подслушивает под окном.

— Да ну тебя, Пашка, — Макс улыбнулся. — Хорош уже присыкать. Ни чё нам дед не сделает.

— Да странно ведь всё, тебе не кажется? — Пашка округлил глаза. — Чё это за концерты, блин? Ружьё, кровь, ну его на фиг, нужно было валить отсюда и насрать на всю эту картошку.

— Мы бензина знаешь сколько прокатали? А чё-нибудь полезное сделали? Нет. Так вот, надо хотя бы бензин оправдать, понимаешь? Да и причём тут картошка? Может у этого деда шкуры какие есть.

— Угу. Таких же как мы заезжих идиотов. И чё-то мне подсказывает, что скоро у него станет на две шкурки больше.

— Не гони пургу, — скривился Макс. — Хочешь, вали отсюда. Только придётся тебе это делать пешочком.

— Как пешочком? Макс перестань.

— Ну тогда заткнись, — буркнул Макс. — Хорош уже лишнего страху нагонять.

В сенях послышались тяжёлые шаги и звон металла. Видимо дед зацепился чайником за ручку двери.

— Тьфу-ты, чертяка! — громко высказался он. — Ну что там, хлопчики, не заждались ещё?

В кухню вошёл он улыбающийся, без ружья, держа в правой руке чайник, такой же подкопчённый снизу, как и кружки.

Макс и Пашка промолчали, а дед подойдя к столу, принялся суетиться, разливая по кружкам зеленоватую, дымящуюся жидкость.

— У меня чай из трав, — нежно приговаривал он при этом. — Душистый, полезный.

Наконец, он присел, и обвёл взглядом двух молчащих друзей.

— Ну что, давайте знакомиться, что ли? — спросил он, и тут же представился сам. — Меня Егорычем зовут.

— Максим, — сказал Макс, кивнув для приличия головой. — А это мой друг Пашка, — он бросил взгляд на друга. Пашка уже успел подтянуть к себе кружку, и обхватив её ладонями, внимательно смотрел на деда.

— Ну, вот и хорошо, — Дед улыбнулся. — Пробуйте, пробуйте моего чаю.

Макс взял ближнюю к нему кружку, подтянул и заглянул внутрь. Чай оказался не просто зелёного, а какого-то зелёно-фиолетового цвета.

— Там мята, чабрец, — объяснил дед, — И мать-и-мачехи немножко.

Макс поднял кружку, сделал маленький глоток и невольно скривился. Настой был до неприятного горьким.

— А сахара нету? — спросил он, кривя лицо.

— Да откуда ж здесь сахар? — дед отхлебнул из своей кружки. — Привыкайте к такому.

— Чего это, привыкайте? — не понял Макс. — Я вообще-то только кофе пью. Между прочим, не фуфло какое-нибудь, а хороший. Двести рублей маленькая баночка.

— Двести? — удивлённо переспросил дед. — Так это ж две месячных зарплаты. Ну, когда она была, та зарплата, — поправил он себя.

— Ты чего это, дед? — спросил Макс и улыбнулся. — Какие две месячные зарплаты?

— Ну, агрономские были. Сто целковых в месяц. А у механизатора девяносто пять.

Макс на секунду задумался. В его голове замелькали размытые, почти бесформенные мысли, и он попытался ухватить их, чтобы хотя бы на ощупь понять о чём они. Мыслилось хоть и что-то смутное, но до боли знакомое. Макс погрузился в память и извлёк оттуда ответ.

Конечно, Макс большую часть жизни прожил в стране, которая была сейчас, но детство его прошло ещё в той, когда-то имевшей место, но однажды развалившейся супердержаве. И именно там, как он до сих пор помнил, были те самые зарплаты, о которых сейчас говорил старик.

— Я чё то совсем тебя не понимаю, уважаемый, — медленно проговорил он, отвлекаясь от воспоминаний. — Ты издеваешься над нами, что ли? Такие зарплаты были лет двадцать пять-тридцать назад.

— А щас что больше стали? — спросил дед, и его лицо просияло. — Значит, всё-таки построили коммунизм. Молодцы, молодцы, — дед довольно дёрнул головой.

Пашка молча смотрел исподлобья то на Макса, то на деда, и никак не мог понять, что за разговор ведут эти двое, о чём, и главное — зачем? Ему хотелось быстрей допить горький травяной чай и уехать отсюда к чёртовой бабушке.

— Как вы сказали вас зовут? Егорыч? — переспросил Макс.

— Он самый, — Егорыч кивнул. — Забыл что ли уже, Максимка?

— Значит, так, Егорыч. Никакого коммунизма никто не построил. И не надо мне говорить, что вы этого не знаете. И вообще, я не собираюсь играть здесь в ваши дурацкие игры и потому спрошу напрямик, у вас шкуры есть?

— Какие такие шкуры?

— Ну, вы же сказали, что вы охотник, правильно?

— А-а, эти, — дед махнул рукой. — Эти есть немного. Если тебе так интересно, то я их тебе потом покажу, когда вы назад вернётесь. Попозже покажу.

— В смысле, вернёмся? — спросил Макс.

— Ну, когда вот сейчас вы поедете, а потом назад вернётесь, тогда и покажу.

Пашка громко поставил кружку на стол, привлекая внимание Макса. Макс недовольно посмотрел на друга, мешающего ему сосредоточиться и понять, что за околесицу городит дед. Пашка скривил лицо, мол не доколупывайся до этого старого придурка, а лучше быстрее пей чай и поехали. Макс в ответ цокнул языком, типа, отстань. Егорыч с улыбкой наблюдал за этой короткой пантомимой, прихлёбывая из своей кружки.

— Вы только не подумайте, хлопчики, — заговорил он, когда друзья перестали семафорить друг другу. — Что это я так хочу, или что я желаю вам плохого. Нет, конечно. Если у вас получится, то дай вам бог. Только за тридцать лет ещё ни у кого не получилось.

— Чего не получилось? — хором спросили друзья.

— Выбраться отсюда, — сказал дед и пожал широкими плечами. — Я не знаю, как это всё происходит, но только выбраться отсюда нельзя. Вот уже тридцать лет.

— Так, — Макс резко поднялся. Ему, конечно, хотелось поговорить о шкурах и прочих товарно-сырьевых моментах, но он отчётливо понял, что дед внаглую прикалывается. Причём прикалывается с самой первой секунды их такой нелепой встречи. — Мы уезжаем. Хватит кормить нас своими байками. Вы и так уже заставили нас перерезать себе пальцы, потом выпить горького чая, причём непонятно из чего сделанного…

— Почему непонятно? — мягко перебил дед. — Я же говорил, что там мята, чабрец и немного…

— Мать-и-мачехи, — кивнул головой Макс. — Это я запомнил. Но я не об этом. Я о том, что хорош прикалываться. Мы не дети. Нам по двадцать семь лет уже.

— Угу, — поддакнул Пашка. — В общем, мы поедем, да?

— Конечно, конечно, — дед закивал головой. — Только попрошу вас, будьте осторожны. Мало ли чего.

Макс развернулся и быстро направился к выходу, едва не плюнув от злости на пол. Пашка поспешил следом. Оставаться один на один с этим широкоплечим богатырём-стариком ему не хотелось, а хотелось поскорее свалить отсюда, причём в любом направлении. Хотя, и не верилось Пашке, что дед их отпустит.

Он почувствовал, как мелко задрожали коленки, и засосало прямо под сердцем.

— Ведь он псих, — подумал Пашка, быстро спускаясь по ступенькам крылечка. — Вот сейчас возьмёт своё долбаное ружьё и пристрелит. А до этого он просто наслаждался, как паук попавшими в паутину всякими там мухами. Вот сейчас…

Пашка чувствовал, как по спине бегут мурашки. Ему хотелось обернуться, но в то же время он боялся это сделать. Он боялся увидеть за спиною нацеленные на него два ствола дедовского ружья.

И только, когда хлопнула калитка, и двор остался позади, он облегчённо выдохнул.

Макс шагал впереди, быстро, не оборачиваясь. По его походке было понятно, что он не на шутку раздражен. Пашка перешёл на лёгкий бег и нагнал друга.

— Слышь, не верится даже, что пронесло, — радостно сказал он Максу.

— Козёл старый, — буркнул Макс. — Кем он себя тут возомнил? Крутым Уокером, что ли? Ружья на людей наставляет, хрень всякую на мозги вешает. Урод долбаный. Щас бы вернуться, да послать его куда подальше.

— Да ладно, забей на него, — успокаивающе проговорил Пашка. — На фиг его, давай лучше сваливать.

Они подошли к машине, и Макс полез в багажник. Покопавшись, он достал небольшую пластмассовую канистру.

— До заправки хотя бы хватило, — пробурчал он, ища маленький резиновый шлангик. — Одни затраты, блин. На хрен я вообще сюда попёрся?

Подзаправив «двойку», Макс зло запульнул пустую канистру обратно в багажник и громко им хлопнул.

— Козёл, — ещё раз бросил он в сторону дедовского дома и залез в машину. Пашка уже примостился на сиденье и крутил головой, разглядывая деревню.

— Да-а, — протянул он, когда Макс закрыл дверцу и завёл двигатель. — В такой дали от цивилизации по-любому крышу сорвёт. Они, наверное, тут все такие, как этот дед. Чё, может я ещё бутылочку возьму? — спросил он и выжидательно посмотрел на Макса.

— Да бери, ну тебя на хрен, — буркнул тот, и заведя машину, принялся короткими рывками разворачиваться. Пашка довольный перегнулся через спинку сиденья и потянулся к ящику с водкой.

— Ничё, — говорил он, дотянувшись пальцами до одной из бутылок и осторожно вытаскивая её из ящика. — Щас может где грибов подсобираем. Ты ж помнишь, как тогда я шампиньоны на рыночке сбагрил? По сотне рублей за кило с руками отрывали.

— Ну и чё? Их всего три килограмма было.

— Плюс опят на двести, итого вышла пятихатка. Бензин по-любому оправдался.

— Ладно, — Макс согласно закивал. — Выберемся из этой долбаной деревушки, остановимся и пошаримся чуть по лугу. Может и правда бензин оправдаем.

Развернувшись, он вдавил педаль газа в пол, и с лёгкой пробуксовкой и напрочь испорченным настроением, рванул из Чёрной рощи.

Глава 3

Взобравшись на пригорок, Макс довёл стрелку спидометра до восьмидесяти, и за последние несколько часов закурил. Первая затяжка шкарябнула горло и от никотина слегка закружилась голова. Макс несколько раз моргнул, с силой зажмуривая глаза, и почувствовал вдруг глубокую, до самых внутренностей усталость. Времени с той минуты, как они выехали из города, минуло порядочно, и дело скорее всего шло к вечеру. Но здесь, по затянутому небу было не понятно. А телефон с собою он не взял. Во-первых, чтобы не доставала ежечасными звонками жена, а во-вторых, он уже однажды потерял неплохую трубу, собирая грибы. Они потом с Пашкой битый час кружили по лугу, возле того места, где предположительно случилась утеря, но трубу так и не нашли. И если учитывать, что он всё-таки устраивал эти маленькие приключения из расчёта, что хотя бы не будет убытка, а если повезёт, то и маленькая прибыль, то брать с собою телефоны и терять их в его планы не входило. У Пашки же трубы никогда и не было.

Как он сам говорил, звонить ему всё равно некому, да и зачем в маленьком городке звонить, когда можно просто пройти максимум какой-нибудь сраный километр и неожиданно нагрянуть в гости.

Пашка выпил свои стандартные сто грамм, и повеселев, стал с бравадой обсуждать недавние события.

— А и в натуре надо было у этого деда ружьё забрать и самого заставить себе пальцы резать, — Пашка недовольно посмотрел на свой мизинец. — Не, ну не козёл, а? Пусть только мне попадётся, я ему быстро рога поотшибаю.

Макс скривился, то ли от того, что вспомнил, как резал палец, то ли от Пашкиного запоздалого и совершенно ненужного теперь геройства. Он посмотрел на правую руку, лежащую на руле. Указательный палец был в засохшей крови. Макс хотел было вытереть его об рубашку, предварительно поплевав, но передумал. Если жена увидит следы крови, будет слишком много глупых и ненужных вопросов. А что отвечать на них? Рассказать правду про придурочного деда с ружьём? Но в этом случае неминуемо последуют упрёки — зачем вообще ездить по сёлам, ты просто не хочешь проводить время со мной, тебе этот твой друг-алкоголик дороже. Не будет же он объяснять жене о необходимости хоть иногда побыть одному, в смысле без женщины, о необходимости нормальному мужику присутствие в его жизни хоть каких-то приключений, и ещё о множестве чисто мужских прибамбасов.

Пашка продолжал пьяно материть деда, попутно ещё раз приложившись к бутылке.

— Ливани чуть, — сказал Макс, протягивая руку к Пашке.

— Бухать что ли будешь? — не поняв, спросил Пашка.

— На палец, бля, ливани.

— А-а.

Пашка осторожно капнул.

— Да не жалей ты, — с удивлённой ухмылкой буркнул Макс.

— Да я чтоб не разлить, — оправдался Пашка и плюхнул ещё немного.

Палец защипал, и Макс слегка поморщился.

— Не нажирайся, ладно? — попросил он Пашку, от усталости не в силах ругаться. — Приедем домой, нажрёмся на пару в лоскуты. И не этой байды, а нормальной водки.

— Да я и не нажираюсь, — ответил Пашка. — Я стресс снимаю и всё.

— Не только у тебя стресс, — Макс посмотрел на Пашку, и вяло улыбнулся. — Чё, страшно было?

— Да так, по мелочи, — развязано бросил друг.

Они проехали то место, где по дороге в Рощу передавили в двух местах несчастного удава. Змеи не было, и только взъерошенная и перерытая гравийка напоминала о произошедшем здесь не вполне объяснимом событии.

— Я ж говорил, он ещё и выживет, — сказал Макс, глядя по сторонам, ожидая увидеть очухавшуюся рептилию где-нибудь на обочине.

— Кто? — не понимая, спросил Пашка.

— Кто-кто, удав в пальто.

— А-а, этот, — протянул Пашка. — Да фиг на него, на этого удава и его пальто. Надо было его прибить и удавьего мяса попробовать. Интересно, какое оно на вкус, не противное хоть?

Макс неприметно покачал головой. Иногда из уст пьяного Пашки можно было услышать довольно странные вещи, здорово расходящиеся с понятиями человеческих и адекватных.

Когда впереди появился туман, Пашка снова поник и замолчал. Макс стал сбавлять скорость, и достав сигарету, закурил. В пачке оставалась всего одна никотиновая палочка.

— Слышь, у тебя много курева? — спросил он у Пашки.

— Пачка ещё целая есть, — Пашка полез в карман джинсов, и достав слегка помятую, но запечатанную пачку дешёвых сигарет, бросил её на приборную панель. Макс покривился. До города далековато, а курить захочется примерно через минут сорок, и придётся давиться противными Пашкиными. Хотя, с другой стороны, он только что не курил несколько часов подряд. В городе такого с ним не случилось бы, там он курил стабильно через каждые сорок минут, приобретя эту привычку ещё в школе. Именно такое время шёл урок, а потом приходила перемена, и он мчался за спортзал, где уже кучками дымили юные курильщики.

Туман казалось поглощал даже шорох гравийки. Макс снизил до десяти километров в час, и устало затягиваясь, не отрывал взгляда от маленького видимого кусочка дороги впереди. Пашка съёжился, став похожим на испуганного ребёнка. Время от времени он подносил ко рту бутылку и делал небольшой глоток.

Прошло минут пятнадцать, прежде чем туман стал понемногу рассеиваться.

— Ну, слава богу, — выдохнул Макс и слегка надавил на газ.

Послышался привычный шорох гравийки, мотор зарычал, и Макс улыбнулся.

— Ну всё, щас минут десять проедем и остановимся, грибов чуть соберем. Хоть какая польза от этой поездки будет.

— Угу, — кивнул Пашка, и стал пристально вглядываться влево, надеясь по траве определить, могут быть на этом лугу шампиньоны, которые бодро уходят по сотне за кило, или нет.

— Слышь, Макс, — удивлённо проговорил он, когда от тумана не осталось и следа. — А разве гора должна сейчас быть слева?

Макс уже сам заметил гору, ту самую, на которой когда-то скрывались беглые преступники и геройски погибла наша батарея. Он стал в мозгу прокручивать панораму, вертя её и так и этак, и пытаясь выяснить, где и что должно находиться.

— Если, когда мы ехали туда, эти чёртовы Воровсколесские высоты были слева, — думал он, — Значит, теперь они должны быть справа. Это по-любому.

— Слушай, по-моему мы где-то не там повернули в тумане, — сказал он Пашке. — Ты не заметил?

— Я вообще туда не смотрел, — ответил тот. — Я водку пил.

Макс резко остановил машину.

— Чё ты? — спросил Пашка, дёрнувшись по инерции вперёд.

— А чё туда ехать? Мы всё равно снова в эту дебильную Рощу приедем.

— А может это вообще другая гора? — Пашка принялся крутить головой во все стороны. — Вон тех деревьев не было, по-моему, — он ткнул пальцем в сторону возвышенности. — А может и были. Хер его знает, короче.

— Да это стопудово та гора, — уверенно сказал Макс. — Откуда здесь другой быть?

Он вывернул руль влево и сдал чуть назад.

— Может лучше доехать сначала туда, убедиться? — спросил Пашка.

— Ага. А про бензин ты не подумал? Он же, блин, кончается понемногу.

— А-а, — протянул Пашка. — Ну ладно, давай тогда обратно.

Развернувшись, Макс выжал из двойки всё что мог. У кромки тумана он резко сбросил скорость, и сильно наклонившись вперёд, стал разглядывать гравийку.

— Ты тоже смотри, — бросил он Пашке. — Может тут где развилка есть.

— Смотрю, смотрю, — закивал Пашка, едва не прилипая к лобовому стеклу. Мотаться туда-сюда по туману ему совсем не улыбалось. А улыбалось ему приехать в город и нажраться в каком-нибудь кабаке вместе с Максом, потом возможно забуриться на игровые аппараты с пивком. Само собой башлять за это всё, как обычно, должен был Макс, но Пашку это сильно не парило.

Когда туман кончился, и слева снова появилась гора, Макс сплюнул на резиновый коврик под ногами и остановил машину. Пашка откинулся на спинку, закрыв глаза и задрав голову.

— Это всё дед, — проговорил он. — Это он, падла старая, наколдовал.

— Чё ты за ерунду городишь? — зло спросил Макс. — Ты вообще слышишь, чё несёшь? Какое на хрен колдовство?! Не бывает его, этого колдовства, это я тебе стопудово говорю.

— Ну а чё тогда? — Пашка открыл глаза, и повернув голову, посмотрел на Макса.

Но тот не ответил. Он слепо уставился на руль, и напрягая мозг, стал искать логическое объяснение всему произошедшему. Нет ничего, что невозможно объяснить с помощью логики, говорил он себе, здесь просто какой-то ландшафтный косяк. И скорее всего, хитрая развилка. Когда мы ехали сюда, мы на эту развилку само собой не наткнулись, потому как, другая дорога примкнула к основной, а теперь мы просто тупо съезжаем на эту примкнувшую. А ведёт она по ходу по кругу. Мы делаем круг и выезжаем…

Макс нахмурился. Тогда получалось, что эта круговая дорога должна была примыкать к основной ещё раз. Ну, значит так оно и есть, подумал Макс, а хитрый дед знает об этом. И он знает, что сейчас здесь туман. Мы сами ему об этом под дулом рассказали. Небось и местные в этом долбаном тумане не раз кружили, а теперь напостой над приезжими прикалываются, типа отсюда нельзя уехать, и всё такое, — Макс ухмыльнулся. — Ну, дед, блин. Не мог по-человечески объяснить, что лучше дождаться, когда туман испарится, а потом уже ехать. Катайся теперь тут, бензин жги.

Он повернул голову, чтобы объяснить всё это своему другу, но у того было такое лицо, что Макс почувствовал невольный холодок внутри. Пашка смотрел за спину Макса. В его глазах читался настоящий ужас, лицо побледнело, да и было видно, спроси Макс сейчас у него что-либо, вряд ли бы тот нашёл в себе силы ответить.

— Что? — дрогнувшим голосом спросил Макс и медленно обернулся.

То, что он увидел, напомнило ему давнишний случай, произошедший с ним ещё в детстве. Однажды он вернулся домой глубоким вечером, заигравшись с друзьями в войну. Родителей дома не было и он вошёл в тёмный двор, по-детски испугано вглядываясь в его глубину. И там, в этой глубине он увидел что-то, что заставило его сердечко замереть. Что-то огромное смотрело на него, покачиваясь из стороны в сторону. Потом это «что-то» бросилось бежать прямо на него, но не добежав метров десяти, резко свернуло вправо и растворилось в темноте. Макс тогда к своему стыду обмочился. Он без оглядки выскочил из двора и за пару секунд добежал до участка улицы, освещённого фонарём, где и простоял до самого прихода родителей, которые, как на грех, в тот вечер одновременно задержались на работе. Потом он себя уверил, что это было просто дерево, высокий тополь, растущий в самом конце двора, но иногда его глодали сомнения. И глодали они по той простой причине, что он видел, как то «что-то» бежало на него.

Если бы это было дерево, говорила его нерациональная, испуганная тем происшествием часть, то оно так бы и качалось из стороны в сторону, покажись оно хоть каким чудовищем. Но оно бы не побежало. Нет, оно бы не побежало прямо на тебя, не побежало бы так неестественно, так не по правилам, словно презрев законы гравитации, а качалось бы, качалось, качалось, чёрт подери.

Заткнись! — кричала часть рациональная. — Ты придурок! Это было только долбаное дерево, и оно именно качалось, твою мать. А всё остальное тебе привиделось.

В последнее время Макс успел напрочь позабыть о том происшествии, о том страхе, но всё это сейчас во всю силу вспомнилось, ярко-ярко, как тогда, в далёком детстве.

Потому что, перескакивая через заросли невысоких кустов, растущих на склоне Воровсколесских высот, в сторону машины неслось «что-то». Макс видел, как это «что-то» движется, слишком быстро, не по-человечески, и ему казалось, что он сейчас стоит там, в тёмном дворе, и рациональная часть пытается докричаться, что это просто дерево, самое обычное дерево.

Но это не было деревом. Это неслось к машине тем же неестественным бегом, как и та тварь в темноте. Оно отталкивалось от земли с такой силой, что следующий толчок был уже метрах в семи от предыдущего. Макс тяжело сглотнул слюну и почувствовал волну страха, накатывающую на него откуда-то извне. Лицо онемело и покрылось мурашками, стало трудней дышать. Существо быстро приближалось. Макс уже мог разглядеть его. Коричневая кожа, длинные, намного ниже колен руки и массивные ноги. Лица не было, был только коричневый овал, бессмысленный, приводящий в ужас.

Макс попытался вспомнить, куда он в последний раз бросил разводной ключ, но мысли его не слушались. Существо ещё трижды оттолкнулось от земли и последним прыжком одолело метров десять, с грохотом приземлившись на капоте.

Макс увидел, как помялась жесть под громоздкими лапами, и невольно вжался в спинку сиденья. Машину сильно тряхнуло, и она ещё несколько раз качнулась из стороны в сторону. Вокруг конечностей существа на капоте появились чёрные разводы грязи, и сквозь приоткрытое на сантиметр боковое окошко, в салон ударил резкий запах гнили.

Существо стало пристально всматриваться внутрь салона, склонив набок голову. Макс разглядел чёрные глаза, без зрачков, одна чёрная пустота. Пустота остановилась на нём. Существо несколько секунд смотрело прямо в глаза Максу, и вдруг его нижняя часть превратилась в огромный, усеянный большими белыми иглами рот. В ушные перепонки ворвался дикий визг. Так визжат в крайней истерике женщины, тот визг, от которого майка сразу же прилипает к холодной, но потной спине. Макс не в силах контролировать себя, вдруг закричал в ответ. Даже не закричал, а заревел, как ревёт животное, пытаясь напугать более сильного противника, в надежде обойтись без схватки.

На лице существа исчезло чёрное, зубастое пятно и оно резко прижалось вплотную к лобовому стеклу. Макс увидел две пустые глазницы прямо перед собой. Они смотрели почти в упор, но по ним нельзя было определить, что творится внутри этой твари.

— Очень удобная вещь такие глаза, — проскочила вдруг в голове Макса мысль. — Никогда не узнаешь, боится оно тебя или нет.

Максу было жутко от такого взгляда, в котором ничего нельзя было прочитать. Ему хотелось закричать всего один вопрос, и он его закричал.

— Что-о?!

Хочешь убить? Сожрать? Или тебе просто интересно?

Вопросы мелькали один за одним, но кроме злого и истошного — Что-о? — Макс больше ничего не мог выдохнуть из своих лёгких. Он, не дыша, заворожено смотрел в чёрную пустоту, которая смотрела на него.

Наконец, существо спрыгнуло с капота и принялось осматривать машину. Оно один раз обошло вокруг, потом резко ударило лапой в фару, разбив её. Звон разбитого стекла больно шкарябнул мозги, породив новую волну страха. Макс всё это время не сводил глаз с монстра. Краешком взгляда он заметил, что Пашка находится в каком-то полуобморочном состоянии, и ему вдруг стало противно от него. Он хотел было растолкать друга, но в это время существо ударило по правому крылу и машину снова сильно качнуло. Макс ударился головой об боковое окошко и громко ругнулся. Он чувствовал, что понемногу приходит в нормальное состояние, привычно загоняя вырвавшийся страх назад в клетку, и вновь вспомнил о разводном ключе. Мозг, справившись не только со страхом, но и с волнением, стал подумывать о способах защиты. Так оно и было всегда, Макс перебарывал страх и действовал. Далось ему такое умение нелегко, сначала в юношеских драках район на район, потом в пьяных разборках в дешёвых кабаках и прочих кафэшках. Иногда он сам обострял ситуацию, чтобы лишний раз почувствовать дурманящий адреналиновый кайф. И тому, что в этот раз страх так надолго прижал его в угол и обездвижил, было только одно объяснение — слишком неожиданным и жутким было происходящее. Разводной ключ — твёрдо приказал он себе и дёрнулся назад, перевалившись через спинку. В багажнике он за пять секунд отыскал ключ, и держа его перед собой, резко обернулся. Взгляд торопливо обежал вид за лобовым слева направо, и мозг снова замер. Но теперь он замер выжидая, готовый при первом же шорохе отдать приказ броситься на врага.

Существа нигде не было.

— Убежал? — спросил себя Макс. — Так быстро не смог бы. Он здесь.

— Может быть под машиной, — подсказал мозг.

— Да, под машиной, — шёпотом согласился Макс и прислушался. Прислушался, как не прислушивался ни разу в своей жизни, как прислушиваются животные, умудряющиеся иногда расслышать даже самую мягкую поступь хищника. Но вокруг не было ни одного звука.

— Он мог успеть убежать, — подумал Макс. — С его скоростью он мог это успеть.

Макс перелез с ключом на переднее сиденье, зацепив отрубившегося Пашку, и чуть приподнявшись, попытался заглянуть за капот. Потом ещё раз осмотрелся сквозь стёкла вокруг машины.

— Да точно, свалил, — Макс вдруг громко рассмеялся, выдавливая из себя остатки страха. Он резкими ударами по щекам привёл в чувство Пашку.

— А? Что? — спросил тот, часто моргая.

— Что-что. Убил я эту тварь, — соврал Макс, продолжая громко смеяться.

— Какую тварь? — Пашка вдруг снова побледнел. — А, эту? — почти беззвучно выдохнул он. — Как убил?

— Ключом, — Макс показал Пашке ключ. — Вот этим.

— Да ну, — Пашка стал озираться по сторонам. — А где оно?

— Пошутил я, — зло бросил Макс. — Убежало оно. Небось, снова на гору.

— И что теперь? — шёпотом спросил Пашка.

— Не знаю, — Макс положил ключ рядом с собою. — Выбираться отсюда надо, вот что. Ещё раз попробуем через туман, а если не получится, тогда к деду. Пусть всё объясняет.

Макс услышал, как стучат Пашкины зубы, и заметил, что сам говорит всё ещё сдавленно, не в полные лёгкие. Тогда он с силой, глубоко вдохнул, и задержав дыхание, повернул ключ зажигания. Единственное что сейчас крутилось в голове, это просьбы непонятно к кому, чтобы монстр не поломал что-нибудь под капотом. Но «двойка» послушно завелась, и Макс облегчённо выдохнул.

— Ну, вот и здорово, — сказал он, слабо улыбнувшись.

Сквозь туман ехали молча. Пашке было стыдно оттого, что он вырубился, да и о чём можно было говорить после увиденного? Макс же, как и тогда в детстве, словно отбежав на освещённую часть улицы, пытался уже «при свете» переосмыслить произошедшее.

— Чай, — вдруг буркнул он и пару раз хихикнул. — Точно, чай. Дед подсыпал что-то в него. Какую-нибудь хрень от которой галюны случаются. Чабрец-медуница, бля.

— Мать-и-мачеха, — тихо поправил Пашка.

— Да какая на хер разница. Он туда чё-то серьёзное сыпанул.

— Если б он туда чё-то сыпанул, мы бы не только глюки видели, нас бы ещё и колбасило, наверное, — засомневался Пашка.

— Фигня. Бывают и без колбасива глюки. Я вон однажды полы дома красил, так потом когда засыпал, мне такая хрень померещилась, что волосы дыбом встали.

— Чё за хрень? — с каким-то преувеличенным интересом спросил Пашка. Ему хотелось отвлечься от мыслей о том существе, о настоящем существе, и он тут же ухватился за Максову историю. Он понимал, что она, эта история, будет оттуда, не из его жизни, блеклая и совсем не страшная. Господи, дай мне забыть об этом монстре, крутилось в его мозгу, и он с надеждой смотрел на Макса.

— Да как будто меня кто-то за руки схватил и резко на себя дёрнул. При этом имя моё зашептал. Женский голос был. Я тогда подумал, что это смерть.

— Надо же, — прошептал Пашка.

Когда гора снова оказалась слева, Макс надавил на педаль и сжал губы. Все теории трескались по швам. Развилки, чай с ЛСД. И заменялись они одной неприятной мыслью.

— Что-то не так.

Эта мысль навязчиво кружилась в напряжённом мозгу, и он никак не мог отогнать её прочь.

— Что-то не так.

— Что? — мысленно крикнул Макс.

— Не знаю, — спокойно ответил мозг. — Но что-то не так.

Внизу, под бугром показалась Роща и «двойка» резво покатила под уклон. Возле дедова дома Макс резко затормозил.

— Ну, как будем действовать? — спросил он у Пашки, хотя и понимал, что от него толку никакого не будет. Ни действием не поддержит, ни мысли путёвой не подбросит. Пашка оправдал Максовы думки о нём, молча пожав плечами.

Макс вылез из машины и быстро зашагал к забору. Он понимал, что действовать придётся одному, но как? Наехать на этого Егорыча с ходу и заставить его рассказать всю правду? Пальнуть он не пальнёт. Не станет он в человека стрелять, все эти ружья у него видимо для этих, коричневых.

Или может просто спокойно расспросить что да как, и может откроет дед тайну, как отсюда выбраться.

Пашка не спеша выбрался из машины и хлопнул дверцей. Макс обернулся и остановился. Пашка торопливо подбежал.

— Только не буксуй, — стал просить он Макса. — Давай по-тихому всё разузнаем.

— Хер там, — Макс покачал головой. — Я ща на этого деда наеду, мало не покажется. Не отмажется своими чаепитиями.

Он зло ударил калитку ногой, рассчитывая, что та закрыта, но калитка громко и коротко скрипнув, распахнулась.

Макс уверенно шагнул во двор и двинулся к крыльцу. Пашка обречённо поплёлся за ним, раздумывая о том, кого дед пристрелит первым.

Взбежав по ступенькам, Макс открыл дверь, и замерев, прислушался. Настроен он был, конечно, решительно, но бросаться в полымя сломя голову не собирался. В комнате слышался приглушённый разговор. Один из голосов принадлежал деду, второй был выше, явно женский. Макс обернулся, и подставив палец к губам, посмотрел на Пашку. Тот остановился и замер.

— Вернулись, Максимка? — спросил из глубины дома голос деда. — Да не ховайся ты там, машину ж вашу слышно было.

Макс цокнул языком, и быстро пройдя через сени и маленькую кухоньку, вошёл в небольшой зал.

Зал был обычным для сельского уклада. Ничего лишнего. Побеленные стены, массивный деревянный стол посередине, старый сервант у стены, скатерть с аляповатыми узорами, давноистёршаяся и поблекшая обшивка дивана.

На диване сидел Егорыч, невозмутимо глядя на вошедшего Макса. Рядом стояла девушка.

Макс невольно сдержал злость и вяло, только ради приличия, улыбнулся. Девушка посмотрела на него с напряжённым интересом и отвела взгляд.

— Это моя внучка Маша, — сказал Егорыч с гордостью. — А это Максим, — он обратился к внучке. — Это те хлопчики, которые непонятно как сюда попали. А где же твой друг Пашка?

— Во дворе, наверное, — сухо ответил Макс.

— Чего ж он там? Пусть заходит, — Егорыч легко, словно ему было не больше тридцати, подхватился с дивана.

— Машенька, — ласково проговорил он. — Ты ступай пока домой, потом приберёшься. А мне с хлопчиками поговорить надо.

Маша молча кивнула и быстро, глядя под ноги, направилась к сеням. Когда она проходила мимо, Макс почувствовал её запах, свежий, словно запах молодого леса, или, только что вылезшего из под земли опёнка. Наверно, так вообще пахнет всякая жизнь, когда она только-только появилась, и набирая силу, стремится вперёд, вверх, стремится быть. И ещё Макс почувствовал её энергию, молодую, бьющую через края. Он отступил, давая девушке пройти, задержав на секунду взгляд на её профиле. Прямой носик, лёгкая улыбка на краешке губ, маленькое ушко с крохотной родинкой на мочке, прикрытое светлыми волосами. Но всё это смотрелось как-то странно. И Макс понял в чём странность. Странность была в одежде. Не было никаких топиков и джинсов, не было оголённых плеч, не было висящего на шее сотового, только однотонное голубенькое платье, сливающееся своим цветом с её глазами.

Глаза Макс разглядел, как только вошёл и увидел её. Голубые по-настоящему, и от этого чистые и глубокие. Хотя девушка смотрела серьёзно, и даже настороженно, по еле заметным морщинкам, лучиками расходящимися от глаз к вискам, Макс понял, что она любит улыбаться и потому улыбается часто. Ему вдруг захотелось увидеть её улыбку, но он отмахнулся от этого желания, зная зачем он здесь, и помня, что случилось там, на дороге, минут тридцать назад.

Девушка ушла. Егорыч подошёл к Максу и положил свою огромную ладонь на его плечо.

— Вижу ты чего-то серчаешь, — сказал он дружелюбно. — А ты не серчай. Серчать оно дело, конечно, молодое, горячее, но сейчас ты себе этим ничего не докажешь, ни себе, ни мне.

— А я ничего не хочу доказывать, — насупившись проговорил Макс. — Я просто хочу знать, как выбраться из вашей чёртовой деревни. Вот только не надо повторять, что отсюда нельзя выбраться.

В сенах послышались шаги.

— И Пашок здесь, — улыбнувшись, сказал дед через секунду, увидев выглянувшего из кухни Пашку. — Ну что, наверное, вы хотите что-то узнать поподробнее?

— Конечно, — сухо и зло бросил Макс. Пашка только молча кивнул.

— Ну что же, — Егорыч поджал губы, словно задумавшись. — Здесь быстро не скажешь, потому, давайте-ка ещё чайку моего попьём.

Глава 4

Пашка уселся на тот же табурет, на котором сидел в первый раз. Макс остался стоять, прислонившись спиною к стене. Он сложил на груди руки и недовольно смотрел на деда, разливающего свой травяной горький чай по кружкам.

— Эт твоя, Пашок, — весело говорил он, пододвигая к Пашке закопчённую жёлтую кружку. — А ты чего не садишься, Максимка? — он подмигнул Максу. — Садись, в ногах правды нет.

— Её, по-моему, вообще нигде нет, — буркнул Макс.

— Ну, эт ты зря. Правда она всегда есть. Её иногда бывает невидно из-за лжи, но правду и не надо видеть. Её чувствовать надо.

— Дед, давай без лирики, — монотонно пробурчал Макс. — Мне не до неё сейчас, ей-богу. Между прочим, мы примерно час назад такое на дороге наблюдали, — Макс хмыкнул. — Какое и в страшном сне не всегда увидишь.

— Что же это вы там такое наблюдали? — спросил дед, хитро посмотрев на Макса.

Макс, увидев его взгляд, почувствовал, как злость снова закипает.

— Ты, наверное, дед всё знаешь, только прикидываешься. Давай, объясняй нам, что тут у вас происходит? У меня жена дома ждёт. Она сейчас уже все больницы, наверное, обзвонила, а чуть позже и по моргам начнёт.

— Это да, — вздохнул дед. — Придётся ей, милёхе, всё это пережить. Тяжело, конечно, тяжело.

— Чего пережить? — не понял Макс.

— Да чего-чего. Того, что ты уже никогда к ней не вернёшься. Ну, побегает она, поищет тебя, а потом решит, что ты к другой сбежал. Ей оно так полегче будет.

— Чё ты несёшь, дед? — Макс оттолкнулся спиною от стенки и сделал маленький шаг вперёд.

— Садись, садись, давай, — спокойно проговорил дед, не обращая внимания на Максовы поползновения. — Всё я вам объясню, да расскажу, ты токмо поостынь. Чаю моего попей, он успокаивает.

Макс недовольно присел на табурет и обхватил руками кружку.

— Ладно, — наконец кивнул он, успокаиваясь. — Всё равно пока не узнаем в чём тут суть да дело, отсюда не выбраться.

— Ну, вот и правильно, — дед отхлебнул чаю. — Здесь торопиться ни к чему. Так что вы там наблюдали-то хлопцы?

Пашка бросил взгляд на Макса. Ему очень хотелось рассказать, чтобы выплеснуть это из себя. И он точно знал, что расскажет ярче, сильнее, но Макс заговорил, не обращая никакого внимания на его желание.

— Даже не знаю, как начать. Сумасшествием тут полным попахивает, дед, — Макс хмыкнул. — В общем, на нас что-то коричневое набросилось. Какое-то существо. Не знаю… — Макс на секунду задумался. — …Живое в общем, больше и сказать нечего. Выбежало из-за кустов на горе и к нам рвануло, потом прыгнуло на капот. Кстати, помяло его конкретно. Я думал и не заведётся больше моя «двойка». Завелась, слава богу, — Макс провёл от лёгкого волнения ладонью по лбу. Даже теперь, когда он вспомнил напавшее существо, стало не по себе. — А рот у него весь в иглах толстых и острых, и вместо глаз…

— Пустота, — перебил дед. — Знаем, знаем этих товарищей. Мы называем их краками.

Дед говорил спокойно, словно рассуждал о новой породе кур-несушек. Ни капли удивления на лице, ни дольки волнения.

— Краками? — переспросил Макс, не понимая спокойствия деда. Он думал что тот как минимум удивится, и начнёт переспрашивать о внешности существа, о росте в конце концов, но деду по всей видимости всё это было давно не в новинку.

— Краками-краками, — он кивнул. — У них прочная кожа, из ружья не пробить. Так, боль ему причинишь, он может и отступит. А потом опять кинется. Его только силою внутренней остановить можно. А по-другому никак. Он, наверное, вашей машины испугался, или интересно ему стало, что за чудо такое, иначе обязательно постарался бы вас убить.

При слове убить, Пашка поперхнулся чаем и закашлялся.

— Не спеши, не спеши, — улыбнувшись, сказал дед. — Тебя никто никуда не торопит. Так вот. Живут эти краки где-то на болотах. А сюда они ни ногой. Мы их лет двадцать пять назад так отделали, что они и дорогу в деревню позабыли. Ну, и слава богу. А то в начале от них просто спасу не было. Шестнадцать человек в первый же год убили, — дед вздохнул. — Друга моего, соседа, первым. Он к болотам порыбачить попёрся. Мы ему говорили, какая рыбалка, ведь всё изменилось, ведь живём как на пороховой бочке. А он упёрся, говорит, я уже три недели не рыбачил, а у меня душа без этого мается. Вот и отмаялась.

— Я ничего не понимаю, дед, — медленно проговорил Макс. — Ты о чём сейчас говоришь вообще?

— Надо мне было с самого начала начинать, — дед извинительно улыбнулся. — Не умею я красиво говорить, не дала природа такого умения. Да впрочем, и не самое важное оно. Есть другие умения, поважнее. Вот я раньше как думал, умеешь камень ложить — это хорошо, дом сложить сможешь, а значит, без копейки не останешься. А как всё поменялось, то тут уже и не важным всё это как-то стало. Дом сложить, а зачем? Ну, а деньги, — дед хихикнул. — Вот уж до чего не нужная вещь оказалась. А ведь не случись этого, так бы и собирал эти бумажки окаянные, и радовался, наверное, что их больше становится, — дед добродушно рассмеялся.

Макс смотрел на него, пытаясь выловить из его речи смысл. В голове что-то вроде бы и прояснялось, и в то же время, всё было туманно и неясно. Он сделал пару глотков, не сводя с деда глаз, и не чувствуя горькости трав. Пашка уже допил свой чай, и теперь облокотившись на стол, подпёр подбородок кулаками и безразлично смотрел на старую, наверное, сотни раз надрезанную скатерть.

— В общем, тридцать лет назад это произошло. Я в первые месяцы счёт времени не вёл, но потом принялся записывать. Каждый день штришком в тетрадку общую. Тридцать штришков — значит месяц. Примерно, конечно, но вышло вот так тридцать лет. Мне тогда сорок один был. А началось это всё летней ночью. Лето стояло в тот год жаркое, как сейчас помню. Дождя по две недели не бывало, а тут вдруг бабахнуло где-то далече. Я от грома-то и проснулся, подумалось, гроза это приближается. Потом ещё пару раз бабахнуло и гул пошёл. Низкий такой, и из под земли как будто. Я тогда, конечно, с кровати вскочил, напялил штаны да рубаху и на двор. Смотрю, а на западе зарево у горизонта полыхает. За лесом, значит, где болота. А может и дальше, за болотами. А что там за болотами гореть может? Там и нету ничего. Озеро большое разве что, а дальше одни луга, да холмы. И чему на них гореть так? Ну, походил я, походил по двору, и так ничего и не решил. Вернулся в дом, значит, лёг на кровать, лежу и гул слушаю. Так до утра и прослушал. Зоя Фёдоровна, эт жена моя, земля ей пухом, спала, как ребёнок, я будить и не стал. А утром спрашиваю, не слыхала, милёха, чего? А она головой кутыляет и отвечает — нет, не слыхала. Гул-то к утру прекратился, не слыхать уже. Ну, я оделся, и к соседу. А он, значит, тоже ночью не спал, гул слушал. Сон у него некрепкий всю жизнь был, вот он и расслышал сразу. С ним мы туда и отправились, за болота, значит. Да только другими болота стали. День мы шли, а они всё не кончаются, хотя до этого их там всего с гулькин нос было, километра два, не больше. В общем, вернулись ни с чем. А в деревне об этом гуле уже все поговаривают. Поговаривать-то поговаривают, а никто толком ничего сказать не может, — Егорыч на секунду замолк, чтобы отпить из кружки. Пару раз причмокнув губами, он продолжил.

— А через две недели появились все эти твари. Попервой краки только. Они сразу скот тащить начали. У нас женщины от их вида в обморок валились, как подрубленные. Но то в начале, потом попривыкли. А чуть попозже зелёные появлялись несколько раз…

— Зелёные? — спросил Макс. Его лицо по мере дедова рассказа становилось мрачнее и мрачнее. Всё от того, что понимал он понемногу всю страшную неизбежность того, что сейчас рассказывал дед. Конечно, можно было просто встать, и плюнув на всё, сесть в машину, чтобы убраться отсюда к чёртовой бабушке. Но он один раз уже сделал это, и ни к чему хорошему такое действие не привело. Повторять его снова было бы глупостью. Да и то, что говорил дед, несмотря на всю абсурдность и неестественность, уже не казалось ему бредом. Тот коричневый крак на дороге, был доказательством, что весь этот бред не какой-то местный фольклор, ради потехи над приезжими, а возможно, и даже, скорее всего, самая что ни на есть дурацкая правда, если, конечно, можно так назвать правду.

— Эти на богомолов похожи, — дед кивнул. — Усища из рожи торчат, головы треугольником. У нас такие богомольчики тут постоянно в траве ползают. Только маленькие само собой. Весною зелёненькие, а к осени желтеют, прям как листья, — дед хмыкнул. — Вот эти на них и похожи. Смешно выглядят, а вот смеяться не хочется. Хотя они и не такие злобные, как краки, но и добра от них ждать, наверное, глупо. В общем, краки за первый год кроме всего скота ещё и шестнадцать человек загубили. А зелёные ничего, те никого не убивали. Появлялись тут, туда-сюда перебегали. Может высматривали чего, а кто их поймёт чего им надо. Ну, а через год, значит, мы уж научились кой-чему, — дед задумчиво улыбнулся. — Стали мы этих краков от деревни отваживать…

— А почему вы их краками назвали? — влез вдруг в дедов рассказ Пашка.

— А потому. Когда они ходят, от них звук такой идёт — крак-крак, крак-крак. Видно кости так их кракают. А может и нету у них костей. Так не о том речь. Стали мы, значит, краков отваживать, а зелёных не трогали. Так за пару лет и отвадили. Теперь они и близко к деревне носа не кажут. А мы вот живём-выживаем. В земле-то у нас после того гула не растёт ничего, потому мы и охотой занялись. Благо и до этого в деревне дюжина охотников была, так что ружья имелись, патроны правда экономить приходилось, да потом они и в ненадобности стали. А дичи тут теперь, слава богу, слава богу, — Егорыч пару раз кивнул головой. — Дичи, дай бог. Даже такой, которой тут и отродясь не водилось. И как сюда попали, не разберёшь. Я вот лет восемь назад леопарда убил.

Макс замотылял головой, словно пытаясь встряхнуть мозг, который с трудом успевал переваривать дедовскую речь. А после леопарда и вовсе перестал что либо переваривать.

— Подожди, дедуля, какой леопард? — спросил он, и ему вдруг показалось, что это какой-то дурацкий сон, и что сейчас на этой маленькой кухоньке появятся и леопарды, и бегемоты, плюс парочка передавленных удавов, и как это часто бывает в снах, дело дойдёт до полного абсурда — а он взмахнёт крыльями и улетит отсюда к ебени-фени.

— Большой, — дедуля ответил серьёзно, и от этого Пашка вдруг громко прыснул. Нет ничего смешнее, когда юмористический фельетоны произносятся с серьёзным лицом, а ещё лучше с каменным, как у Альтова, и Пашка не мог сдержаться.

— Тихо ты! — повернувшись, прикрикнул Макс. Когда Пашка затих, Макс снова уставился на деда. — Какие леопарды? У вас тут что, раньше зоопарк был?

— Не было, — дед помотал головой. — Чего ж это вдруг в нашей-то деревне зоопарк мог быть? И в городе не каждом-то имеется, — дед широко улыбнулся.

— Тогда откуда леопард? Мы вот, кстати, удава на дороге переехали. В паре километров отсюда.

— И эти тут иногда появляются, — дед согласно кивнул головой. — Но редко. Я за тридцать лет всего раза три натыкался. Вкусные очень.

Макс задумался. Всё это было слишком непонятно. Всё это было полной абракадаброй, и судя по всему, им придётся в этой абракадабре какое-то время пожить. А может быть и непросто пожить, а прожить до самой старости, или до того момента, когда тебя убьёт какой-нибудь непонятно как вообще тут имеющийся в наличие крак. От этой мысли Максу стало по-настоящему муторно. Он вдруг почувствовал всю безысходность происходящего вперемежку с ощущением, что вот-вот сойдёт с ума. И чтобы не сойти, он вскочил с табурета и ударил кулаком в стену.

Дед промолчал, наверное понимая, как нелегко человеку вот так вот, с бухты-барахты принять всё это. Это ему оно уже привычно и обыденно, а только что попавшим в такую передрягу есть с чего слететь с катушек. И с меньшего люди сходят.

— Бред, бред, бред, — Макс снова плюхнулся на табурет. — Это же бред, дедуля. Краки, леопарды, зелёные какие-то. Как это всё может быть? Скажи мне, я сплю?

Дед молчал, добивая чай. Пашка испуганно смотрел на Макса.

— Тащи водку, — сказал вдруг Макс, повернувшись к Пашке. Пашка покачал головой.

— Один не пойду.

— Вообще-то пить я вам тут не дам, — строго проговорил дед. — Сегодня ещё куда ни шло, а с завтрашнего дня ни-ни. А ты сходи, не бойся, — обратился дед к Пашке. — Теперь сюда они не заходят.

Пашка недовольно поднялся.

— Точно не заходят?

— Точно-точно, — подтвердил дед. — Давно уже не заходят. Поняли, что тут наша территория.

— Ладно, схожу, — пробурчал Пашка. — Сколько брать-то? — спросил он у Макса.

— Возьми пару, — бросил Макс.

Пашка вернулся через минуту. Было заметно, что перемещался он бегом, видимо не до конца поверив деду. В кулаках Пашка крепко сжимал по бутылке водки.

Дед поднялся из-за стола.

— У нас хоть солнца почти и нету никогда, а мясо я всё равно в холоде держу. В погребе, — сказал он, с неудовольствием глядя, как Пашка ставит водку на стол. — Но смотрите, завтра ни-ни. Я не шучу.

— Нет, завтра ни капли, — уверил Макс. — Сейчас просто надо, понимаешь, дед?

Дед кивнул.

— А вы куда это, Егорыч? — спросил Пашка.

— За мясцом я, за мясцом, Паша. Вам же чем-то закусить надо? Да поди и проголодались давно?

— Есть немного, — Пашка за последние полдня радостно улыбнулся. Макс же сидел нахмурившись. Он всё никак не мог принять сказанное дедом. Ему припомнилась смерть отца, похороны. Тогда он тоже не мог принять новую действительность. Ему казалось, что это только плохой сон, который развеется как туман под ярким солнцем, стоит только открыть глаза. Но время шло, туман не рассеивался, и только спустя полгода он полностью осознал случившуюся потерю. Тогда был морозный зимний день, он шёл с работы, и вдруг осознание пришло к нему. Он остановился, замер и почувствовал внутри себя непреодолимую пустоту. Длилось это осознание минуты три. Все эти долгие три минуты он стоял замерев, слепо глядя в никуда, боясь пошевелиться или что-нибудь подумать. Но осознание скоро померкло, заняв своё место в куче других на свалке памяти, и он пошёл дальше, уже почти никогда не вспоминая об этом.

— Неужели, и теперь придётся ждать так долго? — подумал Макс.

Дед ушёл за мясом, а Пашка принялся разливать водку в пустые кружки. Макс хмыкнул, у Пашки все дрязги и нестыковки заканчивались одинаково, он нажирался и ему было всё пофиг. Сейчас Макс даже позавидовал другу, умеющему так просто забивать на всё вокруг.

— Ну, чё? — спросил Пашка, поднимая свою кружку и улыбаясь. — Накатим?

Лицо Пашки было довольным, словно и не застряли они неизвестно насколько непонятно в какой хрени.

— Может до него тоже ещё не дошло? — подумал Макс. — Не, ну хоть дэц-дэц должно ведь было дойти. Хотя бы то, что мы отсюда по ходу нескоро выберемся. А может и вообще никогда. Заехали, твою мать!

Он поднял кружку, и заглянув в неё, покривился. Сейчас бы коньячка хорошего, мелькнуло в голове, чтобы красиво вырубило. И быстро. А от этой дряни только башка будет трещать.

Но за неимением альтернативы, Макс резко выдохнул, и залпом проглотил контрафактное пойло. Поискал глазами, нельзя ли где зачерпнуть воды, но не обнаружив ни малейших её признаков, шумно занюхал кулаком.

— Фу, гадость, — пробурчал он, глядя, как Пашка медленно цедит свою дозу. — Давай по второй сразу, чтобы хоть чуть зацепило.

— Угу, — мотыльнул головой Пашка и торопливо разлил ещё по сотне.

Выпив, Макс присел на табурет и посмотрел в окно. На улице понемногу темнело, значит, приближалась ночь. Пашка уже наливал по следующей, звеня горлышком бутылки об края кружек.

— Ты чё-нибудь понял, чё дед рассказывал? — спросил он начинавшим заплетаться языком. — Я чёт половину не догнал. Он объяснил, как отсюда выбраться?

— Да по ходу отсюда нельзя выбраться, — ответил Макс. — Может и можно, конечно, но дед по-любому сегодня не расскажет. Может завтра. Фиг его знает, может он чего задумал. Типа свою внучку за городского замуж выдать.

Макс рассмеялся, чувствуя, как водка начинает действовать на организм. В голове еле слышно зашумело, и на душе стало легче. Весь день показался каким-то ненастоящим, выдуманным. Я такое где-то уже читал, хмыкнул Макс, стопудово читал.

— А чё, я б на ней запросто, — сказал Пашка, снова поднимая кружку. — Красивая тёлка.

— Угу. Вот с таким базаром ты явно произведёшь на неё впечатление. Ты чё Пашок, не врубился ещё, или придуриваешься? Они по ходу тридцать лет с нашим миром не контачили. Дед вон вообще не знает, что Союз развалился.

— Так чё у них тут случилось-то? — спросил Пашка, выпив в одиночку. Он был уже в том состоянии, когда не нужно никаких чоканий, никаких ожиданий собутыльника. А об тостах он и вообще никогда не заботился, считая их какою-то ненужной и надуманной роскошью.

Макс пожал плечами и тоже выпил. В голове зашумело сильнее, и глаза стали слипаться.

— Вроде какого-то… — Макс запнулся и вновь пожал плечами. — Хер его знает. Ничего в голову не идёт.

В сенях послышались громкие шаги. Макс поднял голову, и уже через секунду увидел деда.

— Вот и мяско, — радостно сообщил дед, ставя на стол тарелку, на которой горкой были наложены поджаренные кусочки. Макс заметил на ободке тарелки надпись «общепит» Тарелки с такой надписью имелись в наличии и у его матери, и у бабки были. А ещё ложки, вилки, солянки. Видимо в те времена, скомуниздить что-нибудь из столовой было чем-то вроде народного хобби.

Дед осуждающе покачал головой.

— Эх-эх. Вы б её окаянную лучше б в землю-то повыливали. Одни беды от неё. Я вот до гула этого тоже выпивал. И крепко выпивал. Да у нас тут все крепко выпивали, — он махнул рукою. — Разве что беременные воздерживались, да и то не всегда. А потом, когда с нами это случилось, так необходимость в этой дряни сама собой отпала. Как будто в нас что-то вдруг поменялось.

— Завтра повыливаем, — согласился Макс. — А пока давай, — он посмотрел на друга. — Не жалей эту гадость.

— Понял, — кивнул Пашка и наполнил кружки. Потом вытащил помятую пачку, и сорвав с неё целофанку, бросил на стол.

— А вот это нет, — нахмурясь, сказал дед, и взял пачку своей большою ручищей. — Привыкайте без этого. Всё равно придётся.

— Да как же, Егорыч? — пьяно спросил Пашка. — Отдай, чё ты?

Егорыч сжал ладонь.

— Обойдётесь. На мясо лучше налегайте.

Макс рассмеялся.

— Всё, Пашок, — сказал он сквозь смех, беря с тарелки поджаристый кусок мяса. — Кончилась лафа. Привыкай к новым порядкам.

— Ну, блин, — недовольно буркнул Пашка, но бунтовать не стал, а молча выпил и тоже потянулся к еде.

Съев по четыре куска, они выпили ещё. Пашка громко рыгнул.

— Спасибо, Егорыч, — промямлил он, заплетаясь. — От пуза.

— Да не за что, — проговорил дед, глядя на хмельного Пашку. — Тебе б уже пора и на боковую, языком еле ворочаешь. Давай-ка, поднимайся.

— Не-а, не хочу, — Пашка покачал головой.

— Поднимайся-поднимайся, — голосом не терпящим возражений сказал дед. — Сказано, пора на боковую.

Пашка нехотя поднялся, упираясь обеими руками в стол. Его здорово качало, и он глупо улыбался.

— Пошли-пошли, — сказал дед, и развернувшись, не дожидаясь когда Пашка сповадится сказать что-то в ответ, направился в зал.

Пашка только пожал плечами, с надеждой посмотрев на Макса, но Макс махнул рукой.

— Иди. Тебе и правда пора рубиться.

— Ну, блин, — снова буркнул Пашка, и качаясь, поплёлся вслед за дедом. Макс остался за столом, погружаясь в полупьяные размышления. Мысли текли спокойно, даже вяло, и совсем не хотелось думать о сегодняшнем дне. Он стал вспоминать вчерашнюю торговлю, но тут же усмехнулся. Ни к месту и не ко времени были такие мысли, и он просто стал разглядывать кухоньку. Выглядела она по-деревенски скромно, точна такая кухонька была у его бабульки. Стол, табуреты, старый сервант у дальней стены, и допотопная газовая плита. До полной картины не хватало только красного газового баллона и старого, с подратыми ушами кота, трущегося об ноги, в надежде на кусочек чего-нибудь вкусненького. Он попытался вспомнить, как звали бабулькиного кота, и к удивлению ответ пришёл мгновенно.

— Пушок. Точно — Пушок. Надо же, какие бесполезные и несущественные вещи так чётко прописаны в моём мозгу. На фига? — Макс пьяно улыбнулся.

Дед вернулся через пару минут.

— Уложил, — сказал он, садясь за стол.

— Ты скажи честно, Егорыч, — Макс посмотрел деду в глаза. — Мы здесь что, навсегда застряли?

Дед пожал плечами.

— Не знаю. Но никто ещё отсюда из наших не выбирался.

— Но ведь мы как-то к вам попали? Может что-то изменилось? Как раз вот сейчас, взяло и изменилось.

— Изменилось, — сказал дед, слегка нахмурившись. — В этом ты прав, Максимка. Вот только я насчёт ограды, тумана то бишь, не знаю. Я про другие изменения знаю, — брови деда едва не наползли на глаза, отчего взгляд стал злым и холодным. — Новые твари объявились, дней десять назад. Чёрные, бесформенные какие-то, как тени, ей-богу. Передвигаются бесшумно, летают как бы, и наших неделю назад двоих убили. А как с ними бороться, мы не знаем. С краками можем, зелёные нас не трогают, а с этими, — дед вздохнул. — Но может в нас что-то новое появится?

— Что новое? — не понял Макс.

— Тебе тоже пора, — сказал дед. — Завтра договорим, куда нам спешить, верно?

— Верно, — Макс медленно поднялся. — Но я не верю, понимаешь Егорыч? Я не хочу верить. Мне нужно обратно, здесь мне зачем? У меня там работа, жена, друзья… — Макс запнулся. Единственный его друг был, по правде говоря, здесь, какой-никакой, а друг.

— Понимаю-понимаю, — закивал Егорыч. — Оно, конечно же, вот так тяжело. Я бы сам не знаю даже, как такое принял. Так ты говоришь, у вас там уже коммунизм не строят? — вдруг спросил он, с интересом глядя на Макса.

— У нас там вообще уже ничего не строят, только разрушают, — пробурчал Макс и усмехнулся. — Может у вас тут и лучше?

— Это плохо, — покачал головой Егорыч. — Разрушать оно легко, тут каждый мастер. Что разве совсем ничего не строят?

— Супермаркеты строят. Это магазины такие большие. Ну и церкви. Хотя это одно и тоже.

— Церкви это хорошо, — дед махнул рукою. — Вера она нужна, без неё тяжело. Вот ты веришь?

— Нет, — Макс улыбнулся. — Разве только в себя.

— Ну, и то хорошо, — одобрительно кивнул Егорыч. — Во что верить — это не важно. Главное, верить.

— Угу. Хоть в чёрта, что ли? Или может в водку вот эту? — буркнул Макс и, взяв непочатую бутылку, легко открутил крышку и выпил из горла, сколько ещё могло в него влезть. Он не хотел сейчас лежать и думать, как он иногда любил там, дома. Он хотел вырубиться, чтобы больше ни одной мысли на сегодня. На сегодня хватит думать, сказал он себе.

Поставив бутылку на стол, он плетясь за дедом, прошёл качаясь через зал в маленькую спальню.

— Кровать широкая, поместитесь, — сказал дед, поправляя Пашкину ногу, которую тот во сне умудрился положить чуть ли не поперёк. Пашка что-то зло пробубнил во сне и снова мирно засопел.

— Поместимся, — устало пробормотал Макс. Ударная доза алкоголя быстро потянуло его в забытьё. Он сбросил кроссовки и сел на краешек кровати.

— Всё равно я не верю, Егорыч, — тихо проговорил он. — Это ведь сон?

— Сон, сон, — в тон ему повторил Егорыч. — Спи давай. Утро оно сам знаешь, вечера мудренее.

Макс лёг и прикрыл глаза. Перед глазами от усталости и некачественного спирта мелькали разноцветные круги, но они быстро потускнели, монотонный шум в ушах стал усиливаться, и Макс быстро и без усилий провалился в бездонную яму хмельного сна.

Глава 5

Снилась Максу собственная свадьба. Кафэшка за городом, полупьяные, улыбающиеся родственники с его и невестиной стороны, пьяные друзья, сама невеста в белом платье. Ему казалось, что начинается что-то новое, что перевернёт его прежнюю жизнь, поможет выбраться из тупика, в который он попал.

Так он определил сам — тупик. У него были деньги, была работа, но всё это не давало ничего нового. Жизнь шла по кругу, как стрелки часов. Барчики, выпивка, случайные связи. День за днём он крутился на одном месте, не делая ни шага вперёд. И ему верилось, что свадьба…

Но он ошибся. Семейная жизнь не изменила почти ничего. Да, он теперь чувствовал какую-то ответственность, от которой внутри теплилось что-то вроде гордости, но в придачу к этому новому ощущению он получил массу ограничений. Туда не ходи, этого не делай, эти козлы тебя до могилы доведут, а когда ты будешь сдыхать пьяный под забором, ни один, запомни, ни один из твоих долбаных дружков тебе не поможет.

Попытки спорить оборачивались скандалами. Скандалы рождали ненависть. Так замыкался новый круг. Но во время свадьбы, он ещё верил. Может потому она ему и снилась.

Гости кричали, шумели, пили водку и участвовали в дурацких конкурсах. Он же напился шампанского и взирал на всё это с каким-то бессмысленным блаженством. Но вдруг он почувствовал, что что-то не так. Он обвёл взглядом шумное застолье и с ужасом увидел, что пьют и шумят не люди, а коричневые существа. Они открывали рты набитые острыми иглами и вливали в них пойло.

Он почувствовал, как сердце забилось быстрее.

— Что за чушь? — пронеслось в мозгу.

Он повернул голову и вместо невесты увидел перед собой крака. Тот смотрел на него в упор своими чёрными впадинами глаз.

— Тварь! — закричал он и почувствовал, как недостаток кислорода с силой швыряет его назад.

Он проснулся и быстро огляделся.

— Где я? — глупо повис в голове вопрос.

Справа тяжело сопел друг. Макс ещё не совсем соображая, поднялся, натянул кроссовки и сделал пару шагов.

— Дед. Точно, — проговорил он шёпотом. — И эта чёртова деревня.

Он медленно подошёл к дверному проёму, выглянул в зал. В зале не было ни души.

— Интересно, где этот Егорыч? — подумал он. — Может Пашку разбудить?

Он было уже развернулся и собрался, подойдя к кровати, дёрнуть Пашку за ногу, но передумал.

— Ну его. Небось, ещё синий.

Макс прислушался к своим ощущением. Последствий от вчерашнего возлияния почти не ощущалось. Так, немного болела голова, да малость сушило во рту, но это были мелочи.

— Похмелье — это совсем другое, — сказал себе Макс. — А это так — фигня.

Он быстро прошёл через зал и оказался на кухне. Здесь было так же пусто. Во всём доме, если не считать Пашкиного сопения, иногда переходящего во всхрапыванья, висела полная тишина, едва не ощущаемая физически, словно кроме них двоих здесь не было ни единой живой души.

Макс принялся искать воду, но обнаружил только горячий чайник на столе. Он налил из него в кружку и принялся дуть.

— Дед, значит, недалеко, — думал он, глядя на мелкую рябь бегущую от струи воздуха по поверхности чая. — Решил нас опять своей долбаной медуничной хренью напоить, что ли? Лучше б водички холодненькой принёс, старый пень. Тридцать лет он не пил, хм. Чё, забыл уже, что хмельному организму необходимо?

Сделав пару глотков, Макс шумно вздохнул. Сделал ещё глоток, покривился от приторной горечи. Похмелье неожиданно сошло на ноль.

— Хм, — Макс медленно повернул голову вправо, потом влево. Никаких неприятных ощущений. То ли от воздуха местного, то ли вправду чай такой целебный. Нет, наверное, от воздуха.

Он вспомнил, как несколько раз умудрялся даже совершать утренние пробежки после долгих и обильных застолий. Но случались такие чудеса только во время отпусков, которые Макс обычно проводил на море или в горах. Когда же он напивался в родном городе, с утра не то что побежать, голову от подушки оторвать и то большой проблемой становилось. Два, вовсю, непонятно чем дымящие завода, тысячи машин, люди болезненные, похмелье убойное. Да и без похмелья еле чреслами передвигаешь. Городок ещё тот, промышленный.

— Великая вещь всё же чистый воздух, — подумал Макс. — А может, и ну его этот чёртов город? Остаться здесь…

Макс удивился своим мыслям.

— Не, ну я уже совсем, — он покачал головой. — Там же рынок, жена. Вернусь, заведём ребёнка. Давно пора. Может ребёнок и поправит всё.

Макс сделал ещё глоток. Мозг словно очищался чайной горечью, в тело возвращалась сила.

Он довольно потянулся, отводя локти далеко за спину, и сладко зевнул.

— Хорошо.

Чуть пригнувшись, выглянул в окно.

За окном было пасмурно. Заросший травою двор выглядел удручающе, и появившееся было хорошее настроение, тут же испарилось. Макс вдруг снова осознал в какое дерьмо он на этот раз вляпался. Настоящее дерьмо, не хухры-мухры какие-нибудь.

Проскользя взглядом по двору слева направо, Макс тяжело вздохнул.

— Да уж, твою мать, — он сделал ещё глоток, и поставил полупустую чашку на стол. — Ещё и краки эти…

Ему вдруг захотелось пойти к машине, взять бутылку и засадить её прямо с горла. Засадить в один присест пол-литра дерьмового пойла и снова забыться в пьяном сне. Но он вспомнил, что пообещал деду — больше ни капли, да и не решит бутылка водки ничего. Ну хватит пойла им двоим с Пашкой на пару недель, а дальше что? Один хрен потом придётся что-то думать и делать.

Но Макс всё же решил к машине сходить. Он прошёл по прихожке, оглядываясь спустился с порожек, и зашагал к калитке. Калитка вяло проскрипела, Макс бросил невеселый взгляд на свою «двойку», и сплюнул на землю, снова почувствовав приторную горечь.

Измятый капот, правое переднее крыло, разбитая фара, и бензин почти на нуле. Его вдруг осенило, что теперь, если даже окажется, что отсюда можно выбраться, делать это придётся пешком. Вряд ли за тридцать лет здесь хоть у кого-нибудь сохранился бензин.

Со стороны горы дул лёгкий ветерок. Макс открыл багажник и вытащил из одного из ящиков бутылку. Торопливо открутил пробку. Минуты полторы он просто держал её в руке, задумчиво глядя на этикетку, и нервно покусывая нижнюю губу. Наконец, словно боясь передумать, резко перевернул её и принялся трясти, решив, что так пойло вытечет быстрее. Булькая, как свинья с перерезанным горлом, водка вываливалась из горлышка, и на земле стало расти мокрое пятно. Опустошив первую бутылку, Макс поставил её обратно в ящик и взял следующую.

Когда первый ящик закончился, он снова замер с полной бутылкой в руке. Оставалось ровно десять литров. Если по литру на одну рожу в сутки, выходит два литра в двоих, итого пять дней. Пять дней пофигизма, без всяких там краков, без всякого понимания неизбежности и безысходности, пять дней тупого пьяного покоя.

— На хер, — Макс резко выдохнул и перевернул и эту бутылку.

От выливаемого пойла стояла мерзкая вонь, пятно не впитываясь, растекалось во все стороны ручейками. Земля словно не хотела смешиваться с этой дрянью, а лёгкий ветерок был не в состоянии развеять тошнотворный запах. Макс кривился и отворачивал лицо, заодно разглядывая дома за спиной.

— В каком-то из них живёт Маша, — подумалось вдруг и Макс невольно тряхнул головой, словно пытаясь выбросить неожиданную и совсем неуместную сейчас мысль.

Опустошив последнюю бутылку, он поставил её в ящик и звонко хлопнул в ладоши.

— Ну вот и всё.

Ему вдруг представилось лицо Пашки, когда тот узнает, что всё пойло вылито в местную почву. Он искренне улыбнулся. Да-а, знатная будет рожа. Ведь стопудово вчера решил, что я прикалываюсь насчёт вылить. Ничё, ничё, перетерпит как-нибудь. Но рожа должна быть знатной.

Макс захлопнул багажник и зашагал к дому. Уже протянув к калитке руку и собираясь её открыть, он увидел, как из соседнего двора, в который они и ломились в самый первый раз, вышел Егорыч. Егорыч тоже увидел Максима и помахал своей огромной ручищей.

— Гуляешь? — громко спросил он, когда Макс замер и стал смотреть на приближающегося старика.

— Водку вылил, — так же громко ответил Макс. — Всю.

— Молодец. Так её окаянную.

Егорыч подошёл.

— Ну как? Настроение хоть не совсем-то унылое? — спросил он, и улыбнулся.

— Терпимо, — Макс улыбнулся в ответ. — Бывало, конечно, и лучше, но очень давно.

— А Пашка ж где?

— Спит, наверное. Я его будить не стал, он с утра обычно ещё в дупель пьяный.

— Печень слабая, почки тоже, — серьёзно сказал Егорыч и пнул рукой калитку. — Ну что, пойдём в дом?

— Егорыч, ты шкуры обещал показать, — вспомнил вдруг Макс. — Что-то там про леопарда говорил.

— Это да, — Егорыч кивнул. — Есть такая. А ты думаешь, врал я вам вчера?

— Да нет, не думаю. Просто, ну в самом деле, откуда ж здесь могут быть эти чёртовы леопарды? — спросил Макс, войдя во двор вслед за хозяином и прикрывая калитку.

— Этого я не знаю, — Егорыч пожал плечами. — Чертовщина какая-то, в самом деле. Ты не думай, Максимка, что мы тут в деревне совсем тупые. Слегка соображаем, где какие звери водятся. Вот леопарды эти, они в Африке.

— В Южной Америке ещё, — вставил Макс.

— Возможно. Но это не важно, Максимка. Главное ведь, как они сюда попали, ведь так?

— Ну да, — согласился Макс.

— Я об этом много раз думал, да вот только ничего толкового не надумал. Может что-то образовалось такое между нашей деревней и Африкой.

— Вроде портала?

— Я такого слова не знаю, — Егорыч прошёл мимо крыльца и свернул влево по дорожке, огибающей дом. Макс шёл следом, глядя на широкие плечи деда. Такие лично ему и за годы качалки не заиметь. Было понятно, что здесь замешаны генетика и чистый воздух, домашняя, натуральная еда и тяжёлый труд. И вот она — пресловутая косая сажень во всей своей красе.

— Это вроде перехода, — стал объяснять Макс. — Как коридор между двумя комнатами.

— А-а, — протянул Егорыч — Понимаю. Может и коридор какой вправду.

— Только вот откуда?

Егорыч резко остановился возле небольшой деревянной постройки, и слегка приподняв вверх, потянул на себя покосившуюся дверь.

— Просела чуть, — прокомментировал он, и сильно согнувшись, скрылся внутри. Макс остановился и заглянул вслед деду.

— Сейчас вытащу, — услышал он голос Егорыча.

— Угу, — буркнул Макс и стал разглядывать сарайчик. На вид ему было лет — мама не горюй с хвостиком. Доски давно уже трухлявые, ржавые шляпки гвоздей, оставшиеся от краски редкие, выцветшие островки то тут то там. Внутри царили пыль и полумрак, и Макс сильно сощурился, пытаясь разглядеть фигуру Егорыча, но так ничего и не увидел. В полумраке слышался грохот, шуршание, пару раз дед помянул чёрта. Прошло минут пять, а дед всё не выходил.

Макс уже было решил, что дед наврал и никакой шкуры леопарда у него нет.

— Конечно, наврал, — Макс улыбнулся и даже легонько стукнул себя ладонью по лбу. — Блин, и почему я всегда так серьёзно ко всему отношусь? А ведь это всего лишь розыгрыш, который всё ещё продолжается. Не знаю, как они там с краком этим замутили…

Додумать Макс не успел. Из сарая появился Егорыч, держа в руках шкуру. Шкура была свёрнута в рулон и перевязана четырьмя тесёмками. Макс заворожено смотрел, как дед, сопя, развязывает их своими жилистыми пальцами.

— Красивая, стерва, — говорил Егорыч, бросая развязанные тесёмки под ноги.

Когда четвёртая тесёмка упала на землю, Егорыч отпустил один край шкуры, и он очень быстро заструился вниз, похожий на маленький, пятнистый водопад. Шкура коротко протрещала, словно неисправный радиоприёмник, потом был еле слышный хлопок, и наконец, она предстала во всём своем великолепии.

— Ну? — спросил Егорыч.

Макс только пожал плечами и глупо улыбнулся.

— Красивая, правда? — сказал Егорыч, сам любуясь своей диковинкой.

Макс осторожно вытянул вперёд руку и провёл пальцами по ворсу. Мех был жёстковат, но так оно, наверное, и должно быть у хищника.

— Так как же ты его, Егорыч? — едва не шёпотом спросил он, водя ладонью вверх-вниз и получая от этого какое-то непонятное удовольствие.

— Случаем. Вообще-то я на зайца как обычно пошёл, такого добра тут хватает, а этот красавец на дереве сидел. И сдаётся мне Максимка, если б не почуял я его, не побрезговал бы он стариковским мясом. Им-то тоже небось здесь голодно приходится.

— Почуял? — с интересом переспросил Макс — Как это, почуял?

— Да просто, — дед усмехнулся. — Нутром. Оно знаешь, лучше всякого иного чувства порою бывает. Глаз подведёт, ухо, а нутро нет. В пот прошибёт, а даст понять, что опасность. Вот и меня в пот прошибло. Чувствую, кто-то смотрит на меня, а не вижу. Думал крак. А потом, когда этот с ветки спрыгнул и на меня рванул, то тут уже и все остальные чувства завопили, как резанные. Я его дробью шуганул, он снова на дерево полез. Я тогда перезарядил и пулей ему в морду.

— Егорыч, продай, — Макс вдруг посмотрел на деда прищуренным, тренированным взглядом, таким, каким обычно смотрел на нариков, сдающих на рынке всякую хрень. С десяток телефонов, небольшой телевизор для кухни, дрель и много ещё чего он приобрёл по бросовой цене, и вот теперь он вдруг понял, что на леопардовой шкуре можно навариться гораздо серьёзней, чем на перепроданных телефонах.

Дед громко и от души рассмеялся, слегка запрокинув голову. Его борода заходила ходуном, а глаза превратились в тонкие щёлки.

— Чё ты, Егорыч? — недоумённо спросил Макс.

Дед резко прекратил смеяться, его лицо стало мрачным.

— Эх, Максимка, — вздохнул он. — Не о том ты думаешь. Совсем не о том.

— Тьфу ты! — Макс вдруг зло сплюнул под ноги. Его лоб недовольно нахмурился. — Ну я совсем уже, — он помотал головой. — Деньги всё эти чёртовы. Извини, Егорыч.

— Да ничего, бывает. Люди, они знаешь ли, не боги. Всякого внутри хватает.

Он стал медленно, с видимым наслаждением сворачивать шкуру.

— Да, Егорыч, не боги, — задумчиво повторил Макс, и присев на корточки, стал собирать тесёмки. Когда в руке у него оказались все четыре, он медленно протянул их деду.

— Дед, а ружьё дашь подержать? — спросил он, глядя на деда снизу вверх. И тут же рассмеялся. — Нет, только не подумай, я не из шкурных интересов, — Макс рассмеялся громче от невольного каламбура.

— А чего б не дать, — дед заулыбался. — Если ж не из шкурных-то.

— Просто вправду ни разу в руках ружья не держал, — Макс пожал плечами. — Не довелось как-то.

— Мужчина он к оружию должен быть приучен. А ты что ж, в армии автомата не держал?

— Да я там и не был, Егорыч, — сказал Макс и почувствовал вдруг внутри себя стыд.

— А чего ж так? Болезнь какая есть?

— Да нет. Просто так получилось. Деньги в общем заплатил, чтобы не идти, — Макс поднялся и потупил глаза.

Дед громко хмыкнул.

— Ну мне этого, наверное, не понять. И чего ж вы там такое строите теперь, что вот так даже можно?

Макс промолчал, а дед развернулся и снова исчез в сарае.

— Чёрт, — подумал Макс. — Стыдно чё-то. А ведь там, перед «своими», стыдно за это не было. За положняк даже.

Дед в этот раз ждать себя не заставил. Он появился через полминуты, держа в руке то самое двуствольное ружьё, которое вчера наставлял на них.

— Отец ещё покупал, земля ему пухом, — сказал он, протягивая ружьё Максу. Макс аккуратно взялся за спаренные стволы.

— Наше? — спросил он.

Дед удивлённо хэкнул.

— Ну, я в смысле, советское? — поспешил поправиться Макс.

— А какое ж ещё? Ижевское ружьецо. «Спутник» называется. Стволы спаянны, двенадцатый калибр.

Егорыч говорил с неподдельной гордостью и любовью, а Макс осторожно провёл пальцем по стволу, затем аккуратно потрогал курок.

И в этот момент раздался резкий хлопок. Макс от неожиданности дёрнулся, втягивая голову в плечи.

— Егорыч, эт не я. Честное слово, — пролепетал он ошеломлено, но дед его не слушал. Он рванулся в сарай, и через пару секунд выскочил оттуда, высыпая в карман патроны из своей огромной ладони. Выхватив у замершего от непонимания Макса своё оружие, он бросился по дорожке, на ходу переламывая ружьё пополам.

— Ты куда, Егорыч?

Макс рванул следом, ничего не соображая, но понимая, что случилось что-то важное инеприятное. Дед ускорялся и Макс едва поспевал за ним. На порожках он увидел испуганного Пашку. Тот молча посмотрел на пробежавшего деда, резко перевёл непонимающий взгляд на друга. Макс даже не остановился, а только махнул рукой, мол, вали в комнату.

Выбежав вслед за дедом со двора, Макс резко огляделся. Он начинал понимать, что могло произойти, и потому ожидал увидеть, как минимум, одного крака, но вокруг было спокойно и безжизненно. Он догнал деда, чувствуя, как начинает резко колоть в боку. Дышать становилось тяжелее.

— Чёртово курево, — мелькнуло в мозгу.

— Егорыч, что случилось? — от одышки рвано спросил он.

— Серёжка стрелял, — ответил дед на удивление ровным голосом. — Его «тулка». Пожаловали, значит, суки.

— Кто? Краки?

— И не одни, — зло ответил дед. Стволы вернулись на место, приятно щёлкнув.

— А с кем? — Макс шумно выдохнул, стараясь наладить дыхание.

Дед не ответил. Он резко взял вправо, перепрыгнул через небольшую канаву и исчез за покосившимся забором. Макс, несмотря на то, что бежать становилось тяжелее, всё же ускорился. За забором оказался короткий проулок в пять домов, который упирался в соседнюю улицу. Широкая спина деда была уже довольно далеко, словно свернув за забор, он каким-то чудом переместился сразу метров на тридцать.

— Что за чёрт? — подумал Макс и стал понемногу сбавлять темп, понимая, что деда ему всё равно не догнать, а вот отвыкшее от таких кроссов сердце запросто может взбунтоваться.

Дед скрылся за забором последнего дома проулка, и Макс, оставшись в одиночестве, вдруг невольно снова ускорился, перестав думать о своём отвыкшем от бега сердце. Он задумался совсем о другом.

— А что мне делать если сейчас из-за одного из заборов выскочит эта мерзкая, коричневая тварь?

Ответа у него не было, и потому он всё быстрее и быстрее перебирал ногами, понимая, что рядом с дедом будет намного безопаснее. И возможно не только для здоровья, но и для жизни. Вряд ли эти краки окажутся простыми хулиганами, желающими только набить морду попавшему под раздачу неудачнику.

Выскочив на соседнюю улицу, Макс снова увидел деда. Одновременно с этим он услышал два выстрела, раздавшиеся с секундным интервалом, и инстинктивно дёрнулся в сторону забора. Быстро присев, прижался к забору плечом, и чуть вытянув голову, поверх оказавшихся рядом кустов разглядел, как Егорыч, стоя на одном колене, снова переломил ружьё. Макс резко вскочил и хотел было рвануть вперёд, поближе к вооружённому «своему», но вдруг краем глаза заметил движение слева. Не успев сделать и шага, он прямо на ходу повалился вперёд под большой куст шиповника и замер. То что двигалось не было человеком. Он почувствовал это нутром, наверное, так же, как дед почувствовал леопарда. Макса моментом прошибло в пот. То что двигалось не было не только человеком, но оно не было и краком.

Сквозь кусты Макс увидел, как Егорыч поднялся с колена и побежал. Улица не была длинной, Егорыч уже находился у последнего её дома. А дальше Макс разглядел луг. На лугу мелькала бегущая фигура. Это был крак, Макс после единственной встречи с этой тварью мог теперь узнавать её с полувзгляда, даже с такого большого расстояния. По одному только способу передвижения.

Но теперь ему было не до бегущего где-то там, метрах в двухстах от него, крака. Он перевёл взгляд на то, что двигалось гораздо ближе, всего в нескольких шагах от него, бесшумно и совсем не так, как крак. Это что-то, как будто летело, и Максу почему-то вспомнились привидения. Их он, конечно, никогда в жизни не видел, что наверное, и слава богу, но по его представлениям, именно так они и должны были передвигаться.

По цвету, «что-то» тоже не походило на привидение. Оно было абсолютно чёрным, хотя Максу вдруг подумалось, что чёрный цвет пришёл в голову только потому, что другими словами объяснить было нельзя. На самом деле, это не имело своего цвета. Оно словно было отражением чего-то другого, похожее больше на тень от чего-то, чем на «что-то».

— Точно, тень, — вспомнил Макс. — Егорыч что-то говорил о недавно появившихся существах. Он, кажется, и назвал их тенями.

Макс напряг память, пытаясь вспомнить, что ещё дед говорил об этих тенях, но ничего больше не вспомнил. Когда дед о них рассказывал, Макс был уже изрядно пьян, и даже если что-то и было сказано ещё, алкоголь всё успешно выветрил из головы.

— Чёрт, — Максу почувствовал как по телу пробежал озноб, сначала по коже, а затем словно впитавшись внутрь, тронул своим холодком напряжённо бьющееся сердце. Он нервно, почти беззвучно вдохнул, чувствуя, как воздух входит не прямо и уверенно, а извивается, словно уж. Находиться рядом с тварью, о которой не имеешь ни малейшего представления, было жутко. Тень подлетела совсем близко. Макс уже мог разглядеть, что её края вообще не очерчены, как у нормальных земных существ, а переходят плавно в ничто. Судорожно сглотнув, Макс задержал дыхание, боясь выдать себя.

Тень остановилась метрах в пяти. Макс видел, как она слабо колышется, и ему вдруг представилось, что на самом деле хозяин этой тени невидим и уже подкрался к нему вплотную. И вот сейчас его незримая рука схватит за горло и с лёгкостью переломает хрящи, а тень всё так же будет находиться в пяти метрах и спокойно колыхаться из стороны в сторону.

И не выдержав напряжения, он вскочил. Бросился со всех ног вперёд, стараясь не оглядываться, чтобы не видеть этот непонятный и жуткий фантом, никак не похожий на осмысленную явь.

За спиной прогремел выстрел, и Макс обернувшись, резко остановился. Тень тоже остановилась метрах в трёх, и ему пришлось немного задрать вверх голову, чтобы окинуть её взглядом полностью. Тень была высокой. Она немного наклонилась вперёд, нависая и словно приготовясь к прыжку, и Макс понял, что только выстрел помешал ей закончить прыжок и… Что могло случиться потом, представить было и трудно, и страшно.

На том месте, где у тени скорее всего было нечто вроде головы, Макс увидел сквозную дыру сантиметров пятнадцать в диаметре. Края дыры были рванными, и Макс отчётливо разглядел сквозь неё серое небо. А ещё Макс снова почувствовал озноб, как и всего минуту назад, лёжа за кустом шиповника и нервно втягивая в себя извивающийся, сухой воздух. Но это был не страх, от самой тени исходил сильный холод, словно от промёрзлой за зиму почвы.

Тень всё так же покачивалась из стороны в сторону, и если у крака отсутствие привычных для земных существ глаз мешало понять его мысли и чувства, то у этого непонятного тёмного сгустка отсутствовало всё, отчего Макс мог только смотреть, не в состоянии зацепиться за происходящее мыслью.

Рванные края дыры стали шевелиться, похожие на бахрому, которую развевает ветер. Они тянулись друг другу, сцеплялись, перекручивались, и Макс видел, как дыра всё больше и больше наполняется этой чёрной, шевелящейся бахромой.

До него вдруг дошло, что скоро дыра заполниться полностью, и тогда тень завершит начатый прыжок. От одной мысли о том, что это существо коснётся его, Макса с отвращением передёрнуло, и он ватными ногами стал отступать назад.

И когда до него дошло, что так ему, конечно же, не спастись, что тень настигнет его за какие-то доли секунды и так же быстро убьёт, он расслышал громкое — Ложись, ёб твою!

Ничего не соображая, Макс повалился на землю, задрав голову, чтобы видеть тень, и тут же грохнул ещё один выстрел.

В этот раз стрелявший не попал, а только слегка задел покачивающийся сгусток. С одного края появилось небольшое углубление, которое тут же зашевелилось новой бахромой.

Макс видел, что дыра уже полностью затянулась, и сжал зубы, потому что почувствовал вдруг жгучие слёзы в глубине глазниц. Ему совсем не хотелось вот тут вдруг взять и пустить слезу, но и заставить железы не работать он не мог. Их заставляло работать чувство обиды, такое же жгучее, как и сами слёзы. Обида эта была от осознания собственной беспомощности.

— Господи, — мелькнуло в мозгу, — Неужели ничего нельзя сделать?

Ему захотелось вскочить, броситься на чёртову тень, бить её, вгрызаться в неё зубами, но ведь это ничего не даст. Ничего не даст. С-сука!

Но когда от дыры не осталось и следа, тень не бросилась в его сторону. Она стремительно, с каждой секундой ускоряясь, рванула на другую сторону улицы, и Макс проследив её взглядом, увидел того, кто спас ему жизнь двумя выстрелами. Это был щуплый, высокий мужчина лет сорока. Он стоял, прижавшись спиной к забору, и спешно пытался перезарядить ружьё. Но руки от спешки тряслись, и он всё никак не мог загнать патрон в ствол. Когда тень была от него уже в паре шагов, мужчина поднял взгляд и Макс увидел в его глазах застывший ужас. Он попытался замахнуться ружьём, но тень на огромной скорости впечатала его в забор. Потом она медленно, словно смакуя, отлетела назад, и Макс увидел, что мужчина оседает на землю, выпуская из рук ружьё. Из его носа быстро бежали тёмные ручейки крови, а глаза продолжали слепо смотреть перед собой, и был в них всё тот же застывший ужас.

Тень снова рванула вперёд и ударила ещё раз. Макс лежал и не мог пошевелиться. Ему было жаль этого мужчину, благодаря которому он был ещё жив, внутри закипала злость, но Макс даже и близко не мог представить, как, и главное, чем помочь.

Когда тень во второй раз рванулась назад, мужчина оказался словно прилеплен к чёрной, колышущейся массе. Он пытался вяло отпихнуться от неё руками, но у него не получалось. Тень снова начала ускоряться. Макс видел, как подпрыгивая вверх-вниз, волокутся по земле ноги, как бессильно шевелятся руки. Тень вылетела на дорогу и понеслась в конец улицы, волоча тело по земле.

Макс повернул вслед за нею голову и увидел Егорыча. Дед стоял не шевелясь, приложив приклад к плечу и напряжённо выцеливая. Макс затаил дыхание. Он ни черта не разбирался ни в оружии, ни в самой стрельбе, но даже ему, далёкому в этом вопросе, было понятно, что выстрелить так, чтобы не попасть в человека в данный момент практически невозможно.

Тень подняла тело мужчины выше, и Макс вдруг с ужасом осознал, что эта тварь разумна. Она отлично понимает, что целящийся человек не стреляет только потому, что боится попасть в другого человека.

Но тут словно в насмешку, словно понимая свою неуязвимость, а потому и безнаказанность, тень вдруг резко колыхнувшись, отбросила от себя человеческое тело. Мужчина полетел вперёд, совершая немыслимое сальто, и Егорыч выстрелил.

Прямо в центре тени появилась дыра, примерно такая же, как в прошлый раз вверху, и тут же прогремел второй выстрел, увеличив дыру вдвое. Бешено зашевелилась бахрома, затягивая рану, а Егорыч уже перезаряжал вслепую, не сводя взгляда с чёрной твари.

Но в этот раз тень даже не стала дожидаться, когда рана затянется. Она метнулась вперёд, подхватила едва коснувшегося земли мужчину и с огромной силой бросила его в сторону Егорыча.

Послышался громкий треск ломающихся досок, а может быть и костей. Дед было рванулся наперерез, но тело ударилось об забор в пяти метрах от него и он не успел стать между, чтобы принять удар на себя. Тогда он, с ненавистью ругнувшись, выстрелил не целясь.

Но тень уже удалялась. Она вылетела на луг, и видимо разогнавшись до огромной скорости, стала быстро уменьшаться в размерах. Макс разглядел крака, поспешившего за нею следом.

Через пару секунд, тень исчезла среди деревьев, стена из которых виднелась прямо за лугом. Бегущий крак ещё какое-то время был виден, но вскоре и он скрылся из виду. А из-за последнего дома улицы появился человек. Он попытался прицелиться в убегающего крака, но видимо поняв, что это бесполезно, стал быстрым шагом, иногда переходящим в трусцу, приближаться.

Егорыч присел, аккуратно приподнял мужчину за плечи и стал вглядываться в его лицо. Голова мужчины безвольно запрокинулась назад, руки безжизненно свисали.

— Семён, — как-то испугано заговорил дед. — Семён. Как ты?

Но мужчина не издал ни звука в ответ.

Макс медленно поднялся и стал смотреть на приближающегося от конца улицы человека. Это был парень его возраста. Его напряжённый взгляд не отрывался от мужчины, губы заметно подрагивали, и Макс понял, что он видимо догадался о том, что здесь произошло.

Подбежав, парень бросил своё ружьё на землю и повалился на колени.

— Дядь Семён, — забормотал он. — Что с ним? Он живой?

— Не знаю ещё, — голос деда был глухим и злобным. — Суки поганые.

Он стал ощупывать тело мужчины.

— Всё переломано, Серёжа, — выдохнул он через какое-то время.

— Может силу ему отдать? — с надеждой спросил парень, и Макс удивлённо прислушался.

— Не поможет, — дед говорил задумчиво, продолжая ощупывать тело. — Зря только потратишь. Рёбра все сломаны, шейные позвонки тоже.

— Давай я ему отдам силу, — повторил парень. — Это же дядька мой.

Голос у парня дрогнул.

— Он же мне за отца был. Суки, — парень заскрежетал зубами, пытаясь сдержать слёзы.

Максу стало не по себе. Ему всегда было не по себе при виде чужого горя. В такие моменты взгляд начинал смотреть куда-то бесконечно вперёд, бесцельно, как будто сквозь предметы, а внутри шевелилась темная ненависть. Ненависть ко всему, что причиняет зло.

— Успокойся, Серёжа, — голос деда стал мягче. — Если ты отдашь ему свою силу, он всё равно не оживёт. Он уже мёртв, Серёжа.

Парень резко отвернулся, и Макс увидел, как затряслись его плечи. Он плакал беззвучно, отчего было ещё страшнее.

— Их двое было, Серёжа? — спросил дед, глядя на подрагивающие плечи парня.

— Да, — сдавленно ответил тот.

— И чего это они вместе теперь? — спросил дед задумчиво, вряд ли ожидая ответа.

— А зелёных не видел? — теперь дед обратился к парню.

— Нет, — выдохнул тот.

Дед продолжил молча водить ладонью по телу, аккуратно, словно боясь повредить.

— Да, силой уже не поможешь.

Он бережно уложил тело на землю и медленно поднялся.

— Вот так вот у нас, Максимка, — тяжело проговорил он, посмотрев на Макса. — Сам-то не повреждён?

— Нет, — Макс мотнул головой. — Вот этот человек меня спас. А так бы, наверное…

— Ты главное себя ни в чём не обвиняй, Максимка. У нас всегда так. Знаешь такую поговорку — сам погибай, а товарища выручай. Вот по ней мы и живём здесь. А если не по ней жить, так нас в два счёта всех на тот свет спровадят.

Дед похлопал парня по плечу.

— Хватит, Серёжа. Нужно отнести тело.

— Угу, — ответил парень, но не обернулся. Наверное, у него на лице были слёзы, и ему было стыдно за них.

Дед снова посмотрел на Макса.

— Ты, наверное, домой иди, Максимка, — сказал он. — Мы тут сами управимся.

— Угу, — так же скупо, как и парень, ответил Макс. Да и нечего было говорить больше. Макс это понимал, потому, он ещё раз бросил взгляд на тело того, кто спас его от смерти, и вздохнул.

— Иди, иди, — мягко повторил дед, махнув ладонью.

Макс кивнул, и развернувшись, поплёлся вдоль забора.

— Максимка, ружьё подбери, — крикнул дед, когда он отошёл уже метров на двадцать.

Глава 6

Макс молча кивнул, взял по диагонали вправо, и перепрыгнув через канаву, быстро зашагал по дороге. Его глаза напряжённо искали то место, где тень набросилась на мужчину. Метрах в двадцати, на одной из досок забора он, наконец, разглядел небольшое тёмно-красное пятно с подтёками, но тут же отвёл глаза. Смотреть на кровь было тяжело. Снова взяв правее, Макс ещё раз перепрыгнул через канаву и сразу же наткнулся взглядом на ружьё.

Оно лежало в траве, согнутое пополам, похожее на сломанную кость большого животного. Макс нагнулся и поднял его. Ружьё было не как у деда, стволы спаянны горизонтально, приклад более массивный. Макс взялся за стволы и осторожно потянул вверх. Стволы встал на место, сухо щёлкнув.

— Ну вот.

Макс поискал глазами патрон. Он лежал чуть поодаль, почти незаметный в невысокой, но густой траве.

Подняв патрон, Макс сунул его в карман джинсов, и вернувшись на дорогу, снова зашагал вперёд. Ему вдруг пришло в голову зарядить ружьё, и он уже полез было в карман за патроном, но тут же решил, что толку от этого будет мало. Стрелять Макс не умел, да и парень сказал, что этих тварей было только две.

— Он мог и не заметить других — подумал Макс, и почувствовал, как по спине снова бежит холодок. Он обернулся.

Дед с парнем поднимали тело. Дед держал под руки, а парень пытался взяться за ноги.

— А дед-то меня спровадил, — пришло вдруг в голову. — Интересно почему? Может у них какие-то свои заморочки? Сила какая-то…

— Да нет, — тут же возразил он себе — Просто он же видел, что этому Серёге стыдно за слёзы, вот и спровадил. Этот дед вообще не такой уж сельский и глупый. Помудрей нас вместе с Пашкой будет.

Макс снова двинулся вперёд, разглядывая ружьё. Хмыкнул, увидев вырезанные на колодке изображения уток. Явно не по уткам стреляло оно в последнее время. Он попытался определить навскидку вес, и решил, что весит ружьё не меньше трёх килограмм.

Идти вот так одному с оружием в руке было как-то необычно. Внизу живота что-то начинало шевелиться, какое-то ожидание, которое хотело разрядки. Какой именно разрядки, Макс ухватить не мог, но походило это ожидание на ощущение перед сексом с новой женщиной. Какое-то сладкое и волнующее напряжение, какое-то предвосхищение и страх, сливающиеся вместе. Макс удивлённо прислушался к себе. Неужели это желание стрелять, а значит, и убивать?

Свернув в проулок, он ещё раз бросил беглый взгляд в конец улицы. Дед с парнем тяжело тащили тело, и было видно, что парню намного тяжелее. Он согнулся почти пополам, а дед лишь чуть склонился вперёд, и за его спиной Макс разглядел два ружья. Видимо он взялся нести и Серёгино.

— Крепкий, блин, — Макс уважительно хмыкнул. — Да-а, не простой дедушка. Прям как… — Макс задумался с кем бы сравнить, но кроме дядьки Черномора, которого он даже не совсем ясно себе представлял, ничего в голову почему-то не приходило.

Он принялся разглядывать дома, и ему вдруг стало интересно, живёт кто в них, или большая часть пустует? Сколько там дед сказал осталось — сорок человек? Домов в деревне явно больше, а в каждом доме вряд ли по одному человеку жило. Это же сколько их вот так вот погибло за тридцать лет? Неужели всего шестнадцать, или дед приуменьшил? Хотя, это он имел ввиду за первый год…

Переулок закончился, и Макс, погружённый в неприятные размышления, вышел на уже знакомую взгляду улицу. Улицу, которая успела стать ему даже немного своей, родной и привычной. Вон и «двойка» стоит-постаивает. А отсюда и не видно повреждений. Почти.

Но с каждым шагом повреждения распознавались всё отчётливей, и Макс стал пристально разглядывать их, подсчитывая в уме, во сколько ему обойдётся всё это подправить.

— Как я могу сейчас об этом думать? — Максу вдруг стало противно от мыслей, которые шевелились в мозгу. — Как черви в навозе, блин. Хм, люди не боги. Да уж, совсем не боги.

К дедовскому дому он подошёл, успев себя изрядно отругать за все глупости которые были теперь не к месту, но навязчиво рождались и ползали в голове.

— Здесь всё по-другому, — говорил он себе зло. — Здесь люди по другим понятиям живут. И эти понятия, скорее всего, правильней всей той чуши, которой ты жил в последние годы. А может и всю свою жизнь. Хотя нет, раньше вроде было что-то хорошее в голове. Или не было?

Он вошёл во двор, громко стукнув калиткой, и сразу увидел в окне напряжённое лицо Пашки. Не обращая внимания на его вопрошающую мимику, которая больше смахивала на клоуновское кривляние, Макс поднялся по ступенькам и вошёл в дом. Пашка уже стоял в дверном проёме и испугано смотрел на ружьё.

— Это не дедовское, — почему-то проговорил Макс и когда Пашка сделал шаг назад, пропуская друга, прошёл в кухню.

— А тут эта тёлка приходила, — затараторил Пашка волнующимся голосом. — Маша, или как её там. Спрашивала, где дедушка, — Пашка идиотски улыбнулся. — Я ей говорю, убежал дедушка на хрен. Потом говорю, чё, может водочки накатим за знакомство? А она, как дура посмотрела на меня и ушла. Красивая всё-таки, сучка.

— Ты придурок, — бескомпромиссно бросил Макс, садясь на табурет и приставляя ружьё к столу.

— Чего это я придурок? — обиженно спросил Пашка.

— Того, — Макс обернулся и зло посмотрел на друга. — Во-первых, я водку всю вылил, а во-вторых, там сейчас человека убили, а ты хрень какую-то несёшь.

— В смысле вылил? — Пашка плюхнулся на табурет. — А похмеляться чем?

— Ты чё, бля, не слышишь чего я сказал? Там человека убили.

— А я тут при чём? — спросил Пашка, пожимая плечами.

— Да ни при чём, — Макс вдруг понял, что Пашке, в общем-то, похер на всё, кроме самого себя. Но как ни странно, злости он от этого не почувствовал. В принципе, так оно и должно быть, наверное. Ведь именно так и воспитывает их тот мир. Мир, который остался с той стороны тумана. — Просто знаешь, этот человек ещё мимоходом и меня спас. Прежде чем погибнуть.

— Да что там вообще произошло? — спросил Пашка с деланным интересом. — А-то свалили, ничего не сказали, стреляют там где-то, а я теперь ещё и виноват. Я, если чё, вообще не в курсах, чё у вас там за движуха.

— Ладно-ладно, — Макс устало махнул рукой. — Забей.

— Не, правда, чего произошло?

— Да краки напали, — коротко ответил Макс. Он решил, что про тень лучше промолчать. Если Пашка будет об этом знать, то его из дома уже не вытащить. А там, на улице, с ружьём в руке, Макс вдруг почувствовал, что можно попробовать отсюда уйти. Две, совершенно казалось разные мысли, сплелись в его голове в одну, и он вдруг понял. Он понял, что возможно есть шанс.

— Интересно, когда дед вернётся? — спросил он, только для того, чтобы Пашка не успел начать расспрашивать о том, что произошло.

— Не знаю, — ответил Пашка, и Максу стало смешно. Смешно именно оттого, что Пашка ответил. До него неожиданно дошло, что его друг на самом деле глуп, хотя почему-то всегда казался ему достаточно умным. По крайней мере, в сравнении с большинством тех, кого он знал.

Макс облокотился на стену и прикрыл глаза.

— Так это… ты и вправду что ли всю водку вылил? — снова спросил Пашка с какой-то ноткой надежды в голосе.

— Пашок, помолчи, ладно?

Максу хотелось ещё раз подумать о том, что появилось в его мозгу там, когда он шёл по улице, чувствуя внутри слившиеся вместе волнение и страх. Если он прав, то отсюда может быть выход. Должен быть.

— Пойду я порублюсь, наверное. А-то отходняк страшный. Макс, ты не шутишь, правда всё вылил?

Макс не ответил. Он даже не открыл глаз.

— Пашка просто не понимает, — думал он, вглядываясь в бездонную темноту перед собой. — Может эта даже какая-то защитная реакция у него. Против страшной и некомфортной реальности. Почему бы и нет. Значит, и винить его в принципе не в чем. Такова его природа, и всего-то. Может если бы он увидел то, что увидел я, тогда тоже б изменился? А я разве изменился? Не знаю, не знаю.

Пашка, пожав плечами, поднялся и ушёл с кухни. Макс услышав, как он повалился на кровать, скрипнув сеткой, открыл глаза, и стал смотреть на мрачный вид за окном. Внутри него было так же мрачно. Он стал думать о жене, о том, что она сейчас делает.

— Самое смешное, — пришло ему в голову, — Что если она меня уже и ищет, то наверняка по игротекам или барам. И главное, что в этом нет ничего нелогичного. И разве можно её в этом упрекнуть?

Мысли о жене, как по цепочке, привели к мыслям о матери.

— Эта дура стопудово позвонит ей, и скажет, что я пропал. А у матери больное сердце. Может не позвонит? Но ведь рано или поздно…

От усталости, или от мрачного, безжизненного вида за окном, глаза сами закрылись. Очнулся Макс от тяжёлых шагов рядом. Он удивлённо поднял веки, чувствуя по состоянию, что какое-то время спал. Видимо сон был очень коротким, не больше часа, потому что внутри всё мелко тряслось, а голова ничего не соображала. Он без единой мысли посмотрел на деда, который ставил на стол тарелку с кусочками мяса. На какое-то время ему даже показалось, что дед только сон, и стоит лишь проснуться…

— Надо бы подкрепиться, — сказал дед, заметив, что Макс проснулся. — Пашка спит что ли?

— Угу, — Макс вяло кивнул.

— Может разбудить? Пусть поест.

— Потом, — тихо проговорил Макс. — Я хотел кое о чём посоветоваться, Егорыч. Ему лучше не знать.

— У-у, — дед взял кусок мяса, и откусив, стал медленно жевать.

Макс тоже потянулся к мясу, но вдруг рука его остановилась.

— Ладно, после, — сказал он. — Сначала расскажу.

Дед молча кивнул.

— В общем, я когда сюда с ружьём шёл, вот что подумал, — Макс провёл ладонью по лицу. — Хотя нет. Не с того начал. Наверное, вот с этого нужно, — Макс замолк, словно размышляя, правильно ли начать с того, с чего он решил. Но молчание было недолгим. Его лицо быстро просияло, и он торопливо заговорил. — В общем, когда я ещё маленьким был, я кое-что увидел. Что-то такое… непонятное, короче.

— Максимка, мы все чего-то непонятное видим, когда маленькие, — сказал дед, беря ещё один кусок с тарелки.

— Может быть. Спорить не буду. Так вот, это что-то было существом. Я во двор свой зашёл, ну, где мы раньше жили, до того, как квартиру получили, — Макс усмехнулся. К чему я про квартиру? Не к делу это сейчас. — Во дворе темно, конечно, было, — продолжил он ещё быстрее, словно убегая от ненужных мыслей. — Но я всё же разглядел. Это существо на меня сначала бросилось, а метров за десять резко свернуло и в темноте исчезло.

— И ты думаешь, это крак был? — спросил дед, удивив Макса своей проницательностью.

— Я не знаю, — Макс снова провёл ладонью по лицу, словно стирая с него налипшую паутину. — Темно там было, Егорыч. Разглядеть невозможно. Но вот перемещалось это существо точно так же, как крак. По-моему.

— Не уверен, что ли? — дед внимательно посмотрел на Макса.

— Не знаю. Я ж говорю, я тогда маленький ещё был. Пять лет, не больше. А может и меньше.

— У-у. И ты подумал, что они могут отсюда выходить в тот мир?

Макс раза три торопливо кивнул головой.

— И ты, значит, хочешь найти место, через которое они выходят?

Макс снова кивнул.

— Послушай меня, Максимка, — дед наклонился вперёд, облокотившись на стол. — Я уж не знаю, как вам удалось сюда попасть, но назад вы через то же место не выбрались, так?

— Так, — Макс кивнул.

— Значит, нету такого места. По крайней мере, постоянного места нету. Может и появляется то тут то там, но видимо ненадолго.

— А может вся ограда исчезает на время? — Макс непроизвольно расширил глаза. Ему показалось, что он понял что-то важное, и он, как и дед слегка наклонился вперёд, и от волнения продолжил полушёпотом. — Смотри, Егорыч. Например, эти твари хотят выбраться отсюда в большой мир. Они отключают ограду…

— Кто они? — перебил дед. — Краки?

— Не-ет, — Макс помотал головой. — Не краки, это точно. А вот, например — тени, запросто.

Макс выжидающе посмотрел на деда.

— И что? — дед непонимающе выпятил губы. — Что это тебе даёт, Максимка?

— Мы пойдём через лес.

Теперь уже дед округлил глаза от удивления.

— Ну ты, Максимка, и сказал, — он с улыбкой хмыкнул. — Ты думаешь тебе удастся пройти через лес?

— Смотри, Егорыч, — Макс не обратил внимания на удивление деда, — Вот что я понял. Краки неразумны, это точно. Да, они хищники, но они неразумны. Если бы у них был разум, они бы давно напали на деревню как-нибудь организованно, стаей там, или отрядом, чёрт их знает, что у них там, и уничтожили всех. Правильно? Но они же ещё не уничтожили! Получается, они просто выходят на охоту, чтобы добыть пищу. Когда удаётся убить что-нибудь в лесу, леопарда какого там, я не знаю, тогда они сюда не идут. А если там не повезло, тогда уже в деревню вашу прутся и здесь охотятся.

— Не думаю, Максимка, — дед покачал указательным пальцем, словно журя. — Ты просто не знаешь, сколько в них ненависти к нам. Именно к нам, к людям. Ты не видел, как они убивают. А убивают они с большим наслаждением.

— Егорыч, не можете вы знать, с наслаждением они убивают, или нет. Это вы сами себе надумали. У них же глаз нету, как тут ненависть разглядеть? Я вот чего вообще по этому делу думаю. Как-то смотрел я какую-то передачу про львов, и до меня дошло — нету у хищников ни наслаждения, ни ненависти. По крайней мере, когда они охотятся. Вспомни, Егорыч, ты же, наверное, тоже смотрел иногда чего-нибудь типа «В мире животных». Как хищник охотится? Он подкрадывается, всегда осторожно, потом бросок, весь в напряжении. Где тут ненависть? Чистый инстинкт.

— По тому как убивают можно разглядеть, Максимка, — не согласился дед. — Глаза и не нужны тут.

— Вот мы когда там, на горе в машине были, — продолжал Макс, не слушая деда, — Знаешь, почему крак нас не убил? Ты сказал интересно ему стало, или ещё чего там. Ни фига. Он просто был сыт. А если дичи теперь тут полно, то в таком состоянии он бывает чаще, чем голодным. Правильно? Я думаю — да. Потому есть хороший шанс пройти через лес и не быть убитым.

— Кхм, — лицо деда стало серьёзным. — А чего это ты так прочно намылился идти?

Макс на секунду смутился.

— Нет, ты не подумай, Егорыч, что я испугался, — сказал он, пряча взгляд в мрачном виде за окном. — И я понимаю, что обязан погибшему…

— Да не говори чуши, — недовольно перебил дед. — Тебя никто ни в чём не винит и ничем не обязывает. Я же тебе сказал уже, Максимка, ты ни при чём. Эти твари и без тебя нападали и убивали.

— Ну всё равно как-то…

— Я о другом тебе. Ты же сам сегодня видел, что краки теперь не одни ходят, а с тенями. Видел?

— Я думаю это случайность, — Макс посмотрел на деда. — Егорыч, ну пришли они одновременно, и чего?

— Хм, понятно, — дед покачал головой. — Я вижу, Максимка, ты просто хочешь сам себя убедить в неопасности затеянного.

— Егорыч, ты пойми, нам нужно вернуться, — Макс слегка повысил голос. — Там ведь нас ждут. У Пашки там мать старенькая, у меня тоже. Ещё жена у меня.

— Это я всё понимаю, Максимка, и ничего против не говорю. Но ты не затуманивай себе голову. Чтобы ты там не думал, по-настоящему будет так, как оно есть, понимаешь?

Макс кивнул на ружьё.

— А ты меня, Егорыч, стрелять научи, и если что, так хоть какой отпор дадим.

— Хоть какой отпор тут, это всё равно, что смерть, — дед осудительно покачал головой.

— Я всё равно пойду, — Макс насупился и зло уставился на стенку.

— Вместе пойдём.

Макс удивлённо перевёл взгляд на деда.

— Не-ет, Егорыч, — проговорил он медленно. — А вот это, ерунду полную ты говоришь.

— Чего так?

— Ты здесь, как я понял, один из основных защитников. И что будет, если ты уйдёшь?

Егорыч усмехнулся.

— Чего это я один из основных? Тут и без меня защитников хватает.

— Сегодня на одного меньше стало, — напомнил Макс. — А у тебя здесь внучка. Нет, Егорыч, мы уж сами как-нибудь. Сами попали, сами и выпутываться должны. Ведь никто нас сюда за уши не тянул, правильно? И главное, хоть по какой бы серьёзной причине вляпались в эту лажу, так нет же, водку на картошку меняли, блин. Кому рассказать, обхохочутся, — Макс кисло улыбнулся.

— А если вы погибните, ты не думал?

— Думал, Егорыч. Но сам посуди. Вы тут уже тридцать лет выживаете, а мы раз, появились, и ради своей выгоды утянули отсюда главного защитника. И как потом нам себя оправдывать? Не знаю, чего ты там о нас думаешь, Егорыч, но совесть у нас пока ещё имеется, не прохерячили, как страну. Так что мы сами пойдём. Ничего страшного не случится, думаю я всё правильно рассчитал. А если мы выхода не отыщем, тогда вернёмся. Лишние защитники не помешают ведь, а Егорыч?

Макс деланно улыбнулся и подмигнул.

— Не помешают, — задумчиво согласился дед. — Ладно, завтра из ружья постреляем. Я у жены Семёна насчёт патронов и пороха спрошу, у него и того, и другого должно порядком ещё остаться. Мы ж их тогда, Максимка, помногу закупали. Дефицит был. Всё что положено в охотничьих, а остальное у спекулянтов добирали по двойной цене. Вот теперь и пригодилось. Хотя, конечно, навечно никаких запасов не хватит.

— А я вот ещё что думаю, Егорыч. Если мы выберемся, я в какой-нибудь институт пойду. Или ещё куда-нибудь, не знаю пока. Пусть займутся вашей деревней. Если существует ограда, её же можно обнаружить и изучить как-нибудь.

— Там за лесом, железная дорога проходит. Я думаю, они тридцать лет назад уже знали о нас. Мы просто не нужны им, Максимка. Зачем им лишняя головная боль?

— Хм, а может и не так совсем. А? Я же говорил тебе, Егорыч, Союз-то развалился. Может просто из-за этого развала о вас забыли. А теперь, если напомнить, быстренько заинтересуются. Это же не что-то незначительное. Ты сам подумай, Егорыч, ограда какая-то странная, плюс целая деревня, которая пропала. Да сюда толпы учёных набегут, хотя бы ради славы. Ну, и военные, наверное, тоже в стороне не останутся.

— А что толку? Полазят годик-другой, ничего сделать не смогут, да и махнут рукой.

— Ну, не скажи, Егорыч. Наука она знаешь как вперёд шагает. Правда не говорят почти ничего в последнее время, но я думаю это как раз оттого, что знают уже до хрена. Разберутся, в общем. И вас вытащат отсюда.

— Ну, мы уже как-то и привыкли отдельно-то, — дед улыбнулся.

— Я понимаю. Но, Егорыч, ты же соображаешь, что дальше будет. Вы же не сможете вечно бороться с этими тварями. А если новые ещё постоянно появляться будут?

— Да-а, если бы не тени, — дед вздохнул, — Тогда б ничего. Без теней у нас здесь уже почитай как прежде было. В лес ходили охотиться не боясь.

— Вот именно.

— Так вот-то ж и именно. Повстречается вам такая вот чёрная гадина, и чего делать-то будете?

— Не повстречается, — Макс махнул рукой. — Егорыч, давай не будем повторяться. Идти мы должны. Мы оттуда, понимаешь? А здесь у вас и мир другой, и время. Мы, наверное, с ума сойдём тут в конце концов. Сперва Пашка, а потом я. Или одновременно, — Макс грустно улыбнулся.

— Ладно, решено. Идёте, так идёте, — дед кивнул на тарелку. — А теперь, ешь давай, Максимка.

— Угу, — Макс взял небольшой кусок и полностью засунул его в рот.

— Смотри не подавись, — улыбнулся дед.

— Угу, — кивнув, повторил Макс.

— Пойдёте послезавтра, — дед погладил бороду. — Завтра похороны.

Макс быстро разжевав, торопливо проглотил мясо.

— А мне идти? — с осторожностью спросил он. — Ну, я в том смысле, как отнесутся ваши.

— Ваши-наши, — недовольно проговорил дед. — Какие ваши-наши?

— Значит, идти?

— А после похорон из ружья постреляем, — сказал дед, игнорируя вопрос Макса. — Вы по железной дороге попробуйте выйти. Может по ней и получится. А если нет, то сразу назад. Слышишь, Максимка? И нечего хорохориться.

— Ладно-ладно, Егорыч. Обещаю, если не получится, сразу же обратно.

Макс взял второй кусок и жадно откусил.

Глава 7

Всю ночь Максу снилась тень. Она приближалась к нему, он чувствовал её холод, он чувствовал свой страх, и просыпался. Судорожно дышал и безумно смотрел в темноту. Его мысли тяжело шевелились в мозгу, и он даже чувствовал их вес, их напряжённую массу. Ему хотелось подняться и идти, хоть куда-нибудь, лишь бы не уснуть снова и не увидеть эту чёртову тень, не увидеть её такую нереальную, живую бахрому. Но усталость побеждала, и он снова проваливался в сон.

И снова тень. И снова шевелящаяся бахрома, которая с жадностью тянется к нему. К лицу, к рукам, пытаясь их опутать. А он делает ватными ногами шаги назад, хотя и понимает, что так ему не спастись. Отступая не спастись. И когда бахрома всё же коснулась его, он увидел вдруг резкую, яркую вспышку, и сдавленно закричав, проснулся.

В глаза бил солнечный свет, и Макс едва открыв их, быстро зажмурился. Глубоко вздохнув, он стал смотреть на белую, тёплую пелену. Солнечный свет, даже сквозь веки, легко развеивал все ночные страхи. Макс осторожно открыл глаза и улыбнулся.

— Надо же, — шёпотом проговорил он.

В комнате было светло. Солнце било через окно сквозь тонкие занавески и наполняло собою всё пространство. В носу приятно щекотало, и Макс жмурясь, потянулся, чувствуя внутри неясную радость. Пашка без задних ног сопел рядом, на боку, отвернувшись от окна и от солнца.

— Тырын-тын, тын-тын, — неожиданно напел Макс вполголоса и быстро приподнялся. Солнце словно придавало сил, и несмотря на проведённую в сплошном кошмаре ночь, Макс чувствовал себя довольно сносно.

Быстро натянув кроссовки, он встал. На кухне своим «извечным» чайником громыхнул дед, наверное, резко поставив его на стол.

— Извечным, — усмехнулся Макс. — Разве бывает что-то извечное?

Максу вдруг вспомнилось, что сегодня похороны, и несмотря на радостное солнце, наполнившее комнату и душу, ему стало как-то мрачновато и тягостно.

Похороны Макс не любил, как наверное, не любит их каждый нормальный человек. Чего можно любить в этом деле? Он вспомнил, как ему однажды пришлось не просто поприсутствовать, а поучаствовать в похоронах «по-настоящему».

У одного его хорошего знакомого померла бабка. Знакомый позвонил, попросив помочь, и как только Макс пришёл, он тут же «попал». Нужно было уложить бабульку в гроб.

Бабулька лежала на столе, на белой простыне. Макс несколько секунд просто заворожено смотрел на мёртвое тело, чувствуя внутри страх и какое-то отвращение, но не мог оторваться. Господи, где же человек? — думал он, разглядывая неподвижное, бледное лицо, ввалившиеся глаза, почерневшие губы. — Где же человек, когда есть только холодный, бездушный труп?

Рот старушки был приоткрыт, и Макс заметив это, невольно отшатнулся. Ему показалось, что этот чёрный, отвратительный проём ведёт прямо туда, к смерти и стоит только начать вглядываться в него, как смерть тоже обратит на тебя своё внимание. Ему стало жутко.

Поэтому взяться за край простыни, чтобы переложить тело в гроб, стало для него настоящим преодолением. Он, вместе с ещё тремя мужчинами, вцепился в самый краешек, боясь коснуться трупа, и в то же время в его голове появилась другая мысль.

— Нельзя что простынь выскользнула. Нельзя по-любому. Мёртвый требует уважения. Каждый мёртвый.

И он с такой силой сжал кулаки, что они ещё несколько часов после этого неприятно ныли от боли, и ему приходилось сжимать и разжимать их, чтобы не чувствовать эту боль, расплывающуюся от кончиков пальцев почти до плеч.

И с каким-то священным ужасом и уважением он смотрел на пожилую женщину, сестру умершей, которая так просто бралась за бабулькину голову, укладывая её поудобнее на маленькой подушке…

Выйдя на кухню, Макс увидел сидевшего за столом деда. Дед как раз делал глоток своего чая, довольно морщась. На столе стояла тарелка, наполненная горкой очередными кусочками мяса.

— И откуда он его берёт? — подумал Макс. — Кого ж он завалил до нашего приезда? Слона, что ли?

— Доброе утро, Егорыч, — проговорил он вслух. — Солнце, вот.

И губы сами по себе растянулись в улыбке.

— Да-а! — дед покачал головой, продолжая довольно морщиться. — Великая сила — солнце. Даже когда казалось бы совсем внутри мёртво, а стоит солнышку показаться, так и оживаешь вдруг.

Дед поставил кружку, и улыбнувшись, посмотрел на Макса.

— Выспался?

— Да не совсем, — ответил Макс. — Всю ночь эта чёртова тень снилась. Всё пыталась до меня докоснуться.

— Это ничего, это хорошо. Сон, он помогает от страхов избавляться. Вот так вот переживёшь страх во сне, а наяву уже как-то и привычно. Не страшно даже. Мы вон тоже раньше по ночам краков во снах видели. Все видели. Каждую ночь. И ничего, — дед повернул голову и посмотрел в окно.

— Странно как-то, — проговорил он задумчиво. — Солнце и похороны. Не вяжется в мозгу. Зачем смерть? Посмотри, Максимка, ведь сама жизнь в солнечном свете, а тут вдруг — похороны.

Он отвернулся от окна и снова поднял кружку. Макс присел на табурет, взял чайник и налил себе дедова чая.

Чай был горячим, резво дымился, и Макс вдруг заметил, что исходящий от него дух ему нравится. Он почувствовал, что дух этот живой, настоящий. Никаких мёртвых ароматизаторов, никаких добавок, только природная, целительная сила. Он наклонился чуть вперёд и шумно вдохнул носом.

— Что, Максимка, приятным стал мой чаёк? — добродушно спросил дед.

— Угу, — Макс снова улыбнулся. — По-настоящему как-то пахнет.

— А как же ему ещё пахнуть? Всё травка полезная. Каждая в себе частицу солнца хранит, и земли тоже.

— Я вот чего подумал, Егорыч. Плоды не растут, а травка того, размножается как-то.

— А кто его знает? — дед пожал плечами. — Чудеса какие, видимо.

— Да-а, странновато как-то, — Макс пару раз подул на горячий чай и сделал маленький глоток. Чай приятно согрел горло и живительно потёк по пищеводу. Макс довольно, как и дед, сморщился.

В проёме двери появился заспанный Пашка.

— Всем хэлоу, — развязно буркнул он, и подойдя к столу, потянулся к тарелке.

— А чьё это мясо кстати? — спросил он, взяв большой кусок и повертев его туда-сюда. — А-то едим уже второй день, а ни черта не знаем. Не крака ли, а Егорыч?

— Да ну тебя, Пашок, окстись, — дед махнул рукой. — Кто ж эту мерзость есть будет.

Пашка плюхнулся на табурет, жадно откусил, и принялся торопливо жевать.

— У-ум, — мычал он, вытирая жир с уголков губ. — Фкуфно.

— А правда, Егорыч, чьё? — спросил Макс, посмотрев на деда.

— Кабана, — коротко ответил дед.

Пашка резко перестал жевать и удивлённо посмотрел на остаток куска в руке.

— Ну надо фэ.

— А чё, — Макс усмехнулся, уставившись на удивлённого Пашку. — Вот так вот думаем, как от всяких там краков обезопаситься, а о своих родных зверюшках позабывали совсем. Я вот как-то слышал, что кабан — серьёзная махина. Если с первого раза не попал, а только ранил, пиши пропало.

— Это да, — кивнул дед. — Хотя, всё зверьё когда ранено — опасно. Да и зачем мучить-то животину, нужно сразу попадать. Ладно, вы тут ешьте, а я по-воду схожу?

Дед медленно поднялся.

— Куда? За водой? — Макс посмотрел на деда. — Может мне с тобой, Егорыч?

— Да ешь ты, — дед махнул рукой. — Сам управлюсь. Тут не далеко, метрах в трёхстах к востоку. Озеро у нас там небольшое, подземными ключами питается.

— Ух, ты. Ну прям вообще как в сказке, — Пашка глупо заулыбался. — Ключевая вода, и всё такое. Мы с тобой Макс в тридевятое царство попали, понял? — он громко рассмеялся.

— И чё смешного? — Макс пожал плечами. — Тридевятое не тридевятое, а до дому отсюда, наверное, дальше чем из того тридевятого. Пока доберёшься, ноги по колена сотрёшь.

— Если оно, конечно, можно добраться, — проговорил дед, и обойдя сидящего Макса, вышел из кухни.

— Можно, Егорыч, — крикнул ему вслед Макс, и облокотившись на стол, посмотрел на Пашку. — Завтра, кстати, домой и отправимся.

— А как? — Пашка взял ещё один кусок. —Вон Егорыч же постоянно говорит, что отсюда не выбраться.

Стукнула дверь, и Макс краем глаза увидел сквозь стекло, как дед спускается по ступенькам.

— Он говорит, что из них никто ни разу не выбрался. Так они и не хотят отсюда выбираться, по-моему. Видимо попривыкли уже. А ты что, решил здесь навсегда остаться?

— Нет, конечно, — Пашка покрутил головой. — Просто, я не понимаю, как…

— Да вот так, — не выдержал Макс. — Просто пойдём и всё. Возьмём ружьё, если что, отобьёмся. Дед вон сказал, научит меня стрелять.

— А он что, ружьё нам даст?

— Да зачем — даст? — Макс нервно махнул рукой. — То, которое я вчера принёс, с тем и пойдём.

— А-а, точно, — Пашка хлопнул себя по лбу. — Я и забыл совсем. Снова на гору, что ли… — Пашка осёкся. — А чё эт пойдём? — спросил он, часто заморгав. — Ты имел ввиду — поедем?

— Бензина почти не осталось, — Макс покашлял. Бензина, в общем-то, хватило бы на то, чтобы подняться на гору и ещё раз проехать туда-сюда сквозь туман, но Макс решил соврать. Он ясно понимал — Пашка начнёт ныть, если узнает, что бензин есть. А потом станет долго и нудно убеждать, что правильнее сесть в машину и ехать, нежели переться на своих двоих. Но повторять ещё раз то, что уже трижды не принесло результатов, Максу не хотелось. А хотелось Максу, чтобы Пашка не делал мозги, и без всякого нытья согласился прогуляться через лес.

— Бак пустой, — Макс развёл руками. — Прокатали туда-сюда по горе.

— Во, блин, — безрадостно сказал Пашка. — Это что же, пешком в туман?

Его взгляд резко помрачнел.

— Не ссы, Пашок, — весело проговорил Макс. — Во-первых, у нас ружьё будет, а во-вторых, мы в гору не пойдём. Мы через лес.

— Через какой лес? — не понял Пашка.

— За тем краем деревни лес начинается, — Макс кивнул в сторону окна за спиной. — Дед сказал, за этим лесом железная дорога есть. Вот по ней и попытаемся выйти.

— И чё, ты думаешь получится? Я просто к тому, причём тут железная дорога? Если б по ней можно было отсюда выбраться, то и сюда уже б давно кто-нибудь по ней припёрся на чугунном паровозе, — Пашка хихикнул. — И всех этих деревенских вывез. Не так разве?

Макс снова покашлял. Всё это было понятно и достаточно логично, но он и не рассчитывал на железную дорогу. Он рассчитывал совсем на другое — отыскать крака и следить за ним какое-то время, в надежде, что крак решит выбраться в тот мир. Вот только знать Пашке этот расчёт было совсем не обязательно.

За окнами послышался тоненький скрип, и Макс обернулся. Скрип издавала маленькая тележка, которую дед катил за собой. На тележке стояла сорокалитровая фляга из нержавейки, примотанная к ней толстой медной проволокой.

— Ни фига себе, — Пашка усмехнулся. — Дед по-ходу конкретно за водой собрался. Не по-детски.

— Ты не забывай, что теперь ещё и мы приплюсовались тут харчеваться. Чаёк хлебаем, мясо хаваем, — Макс кивнул в сторону тарелки. — Без нас небось ему бы намного дольше хватило.

— Да я ничё, — Пашка недовольно посмотрел на Макса. — Чего доколупываться постоянно, типа я виноватый тут.

— Да никто не виноватый, — лицо Макса стало задумчивым. — Вон и дед говорит, что никто не виноват.

Скрипнула открываемая калитка, потом, закрывшись, громко стукнула.

— Кстати, с собой нужно будет воды взять. На всякий случай, — всё с той же задумчивостью на лице проговорил Макс.


Дед вернулся минут через сорок. Он протащил свою поскрипывающую тележку под окнами и скрылся за домом. Макс сидел на кухне, бесцельно пялясь сквозь стекло на видимый, чисто-голубой кусок неба. Он проводил деда глазами и снова уставился вверх, на маленькое, не понятно откуда взявшееся облачко. Облачко быстро, словно испугавшись своего появления, таяло. Макс досмотрел, как оно на несколько секунд задержалось на грани видимости, и когда облачко полностью испарилось, он медленно поднялся, и подойдя к дверному проёму, заглянул в зал.

Пашка валялся на дедовском диване, читая найденный старый журнал. Журнал этот лежал в столе, в развёрнутом виде, и служил чем-то вроде маленькой скатёрки.

— О, блин, — весело проговорил Пашка, когда убирал с журнала литровую банку с солью на дне. — Прикинь, «Экран» какой-то.

— Наверное, советский, — Макс сидел с закрытыми глазами, тяжело облокотившись на стол. Бессонная ночь всё же давала о себе знать. — На фига ты там вообще шаришься?

— Да скучно, блин, — просопел Пашка, отдирая прилипший к фанере журнал. — Пойду, почитаю.


Макс какое-то время молча смотрел на Пашку.

— Пашок, — наконец, проговорил он недовольно. — Слезай, наверное, с дедова дивана. Не по-людски как-то.

— Да ладно, — лениво протянул Пашка, посмотрев поверх давно пожелтевших страниц. — Чё такого?

— Слезай, блин, — зло бросил Макс. — И журнал положи на место.

— Ладно-ладно.

Пока Пашка засовывал журнал обратно в стол, Макс подошёл к окну вплотную, и стал ждать, когда появится дед. Его вдруг начало напрягать ничегонеделание. Может быть само по себе, а может оттого, что впереди были похороны, и Макс уже несколько раз за сегодня возвращался к мыслям о них.

— А что если они считают меня виновным? — спрашивал он себя. — Да, Егорыч сказал, что это не так, но они. Что скажут они?

И этот вопрос Макса напрягал. Он хотел не думать об этом, но не мог. И каждый раз, когда он снова задумывался, он ощущал, что напряжение становится с каждой мыслью не только сильнее, но и грубей, врываясь в мозг уже без каких-либо расшаркиваний и намёков на галантность.

Дед медленно вышел из-за дома. Он шёл, чему-то своему улыбаясь, держа в руке уже ставшее привычным для глаз ружьё, а Макс смотрел на него, и ему вдруг стало предельно ясно, что он не знает этого человека. И скорее всего не узнает никогда в силу их бесконечной разности. Разве может рыба узнать птицу, не переделав плавники в крылья?

Как далеко они отстали за тридцать лет? — Макс горько усмехнулся. — Правильно ли я задаю вопрос? Может правильнее — как далеко они ушли вперёд за эти тридцать лет? Кто сказал, что весь этот долбаный прогресс, бушующий там, в том мире, не есть деградация.

Дед легко поднялся по ступенькам и уже через пару секунд был в кухне. Улыбка исчезла с его лица, отступив перед серьёзностью.

— Нужно идти на похороны, — сухо проговорил он.

Макс кивнул.

— Егорыч, а чему ты улыбался? Там, во дворе, — спросил он.

— О внучонке подумалось что-то. Вспомнил, как она маленькая на качелях любила кататься. Я ей качели во дворе соорудил и катал. А она смеялась. Радостно так.

Дед снова улыбнулся.

— А-а, понятно, — Макс тоже не сдержал улыбки, но тут же смахнул её с губ. — Идти прямо сейчас надо?

— К полудню хоронить собирались. А уже почти полдень.

— Хм. А ты откуда знаешь, Егорыч? У тебя ж во всём доме ни одних часов работающих.

— На тени погляди, — с досадой проговорил дед. — Это же просто. С точностью до получаса завсегда определишь.

— До получаса? — усмехнулся Пашка. Он едва успел положить журнал на место и поставить на него банку с солью, а теперь стоял возле стола, пытаясь ногой, незаметно прикрыть дверцу. — Да за полчаса можно до фига чего сделать. Не-е, это не вариант.

Макс хмыкнул. В чём-то Пашка был прав. В их мире учат ценить каждую секунду, потому что за одну секунду может случиться что угодно. Например, упасть курс какой-нибудь хрени и поломать жизнь миллионам людей. Будь в движении, стремись к успеху. Тот, кто не стремится, тот, кто не летит на сверхскоростях, тот неудачник. Так почему же все в конце концов остаются несчастными? Может дело совсем не в скорости?

— Послушай, Егорыч, — Макс посмотрел деду в глаза. — А вы никогда не задумывались — кто они? Ну, вот эти все твари, краки, тени, зелёные всякие.

— А зачем, Максимка? — дед с грустью, одними краешками губ, улыбнулся. — Разве если мы будем знать, это что-нибудь изменит?

— Может быть, — сказал Макс.

Глава 8

Когда Макс вышел из двора, он, уже привычно, огляделся. Но на побитой «двойке» его взгляд не задержался ни на секунду. Теперь эта тема была не только не важна ему, но даже не интересна. Он осматривался с единственной целью, ставшей теперь важной — увидеть. Движение, силуэт, качнувшуюся ветку дерева, всё, что может быть сигналом. Сигналом опасности.

Пашка вышел последним и закрыл калитку.

— Блин, — тихо выдохнул он и поплёлся вслед за Максом. Идти Пашке не хотелось. Вообще никуда, не говоря уже о похоронах. Он попытался отмазаться от этого дела, но Макс там, на кухне посмотрел на него так, что Пашке стало сразу понятно — отмазаться не получится.

— Ладно тебе уже, — еле слышно проговорил Макс, на секунду обернувшись.

Дед широко шагал впереди. Ружьё он держал в руке, так и не повесив его на плечо. Ремень колыхался вперёд-назад в такт дедовой походки.

— Может, чувствует что? Нутром своим, — подумалось Максу.

Когда они выходили из дома, Максу пришла в голову идея тоже взять с собой ружьё, но он представил, как это будет глупо, и был теперь рад, что не высказал свою идею Егорычу.

— Эти тупые мысли будут всегда появляться, — зло думал он, идя в трёх шагах позади деда. — Что за дурацкий понт, таскаться с ружьём, не зная даже с какой стороны к нему подходить. Зачем они вообще нужны эти понты дешёвые.

— Подтягивайтесь, хлопцы, — громко сказал дед, обернувшись. — И по сторонам поглядывайте.

— Угу, — кивнул Макс, ускоряя шаг. Пашка бегом догнал Макса и засеменил по левую сторону.

— А чего это по сторонам пялиться? Что, эти твари должны напасть?

Было видно, что Пашка нервничает.

— Не, не должны, — успокоил его Макс. — Так, на всякий случай просто.

— А-а, — протянул Пашка. — Типа, а случаи они разные бывают?

— Ну да, типа того.

Дед свернул вправо, в уже знакомый Максу проулок в пять дворов.

— Слушай, — шепнул Пашка, — А долго идти?

— Да я и сам не знаю. Наверное, с той стороны вот этой улицы двор погибшего, — Макс указал рукой на улицу, в которую упирался проулок. — Ну и там, само собой, похороны по ходу.

Макс оказался прав. Они свернули влево, как и вчера, когда бежали на звук выстрела. Идя по улице, Макс не поднимал глаз от дороги. Он просто не мог заставить себя это сделать, боясь снова наткнуться глазами на пятно крови, на переломанные доски в том месте, куда тень бросила умирающего, но ещё живого человека. И когда место, где произошла трагедия осталось позади, Макс облегчённо вздохнул.

— Вон, видишь лес? — спросил он у Пашки, указывая рукою на стену деревьев зеленеющую за лугом.

— Угу, — мрачно ответил Пашка.

— Через него пойдём.

Они свернули вправо и через несколько секунд вышли на следующую улицу. Впереди, домов через десять, Макс увидел двух человек, стоящих у забора, и его сердце ёкнуло. В голову снова полез вопрос — А что скажут они?

— Что, если они считают меня виноватым? — Макс почувствовал, как внутри него начинает, как на дрожжах, расти беспокойство. — Как мне смотреть им в глаза?

Дед остановился, чтобы подождать, когда Макс с Пашкой приблизятся.

— Здесь почти все уже знают о вашем появлении, — стал говорить он, зашагав рядом. — Да здесь всех и не будет. Человек десять, может.

— А нам что делать? — торопливо и как-то настороженно спросил Макс.

— Ничего особенного. Ты же, наверное, бывал уже на похоронах?

— Бывал, — Макс кивнул.

— Ну и чего тогда?

Они подходили всё ближе, и Макс уже разглядел в одном из стоящих у забора вчерашнего парня. Парень облокотился на доски, держа в руке ружьё. Второй был помладше, примерно возраста дедовой внучки. Ружья у него не было, он стоял, засунув руки в карманы брюк, и с интересом смотрел в их сторону.

— Здравствуй, Егорыч, — поздоровался с дедом младший, когда они подошли. Сергей только молча кивнул.

— Тётка здесь? — спросил дед у младшего.

— Зде-еся, — протянул тот и головой кивнул внутрь двора. — В доме с баб Нюсей.

— Вася, а на посту кто? — спросил дед у младшего. — Твоя ж вроде очередь.

— Колюню попросил, — ответил тот и пожал плечами. — Чего ему? Всё равно делать неча. А я тут помогу чем. А это эти, из города? — младший бросил оценивающий взгляд на Макса.

— Из города, из города, — пробубнил дед. — Ты бы лучше пошёл к Кольке, до пары. Так спокойней бы было.

— Ни чё, сам управится, — отмахнулся младший.

— Ну, ладно, смотри сам, — дед обернулся. — Пойдёмте в дом, что ли, — то ли спросил, то ли просто сказал дед и шагнул в открытую калитку.

Макс с Пашкой последовали за ним. Во дворе стояли женщина и мужчина средних лет, о чём-то тихо разговаривая. Они без особого интереса посмотрели на вошедших, кивнули деду, и продолжили свой разговор.

— Странно, — подумал Макс. Ему казалось, что у местных к ним должно быть по крайней мере любопытство. Всё же за тридцать лет они с Пашкой первые, кто появились здесь.

— Не разувайтесь, — обернулся и шёпотом проговорил дед. Потом стал подниматься по ступенькам. Макс только молча кивнул.

Уже в сенях почувствовался специфический запах.

— Запах похорон, — подумалось Максу. Он вспомнил, как после похорон отца, этот запах преследовал его повсюду несколько месяцев. Странный, смешанный запах. Да, можно было выделить его составляющие, и все они по отдельности были самыми обычными и не вызывающими неприятных ощущений, но все вместе… Это всё равно, как материнский борщ, пришло однажды в голову Максу. Жена варила борщ плохо, капуста, картофель и всё прочее ощущалось отдельно, у матери же получалось всё это смешать и получался вкус именно борща, неделимый на составные. Так же было и с запахом похорон. Он состоял из запаха свежего дерева, горелого подсолнечного масла, сладковатого запаха исходящего от трупа, но всё это не имело значения, потому что всё вместе давало то, что невольно заставляло содрогнуться и почувствовать внутри себя неприятную, даже пугающую тоску.

Они осторожно, стараясь не шуметь, вошли в комнату, и Макс сразу же увидел мертвеца. Тот лежал на кровати, поставленной посередине комнаты. На его глазах были монетки, щетина резко чернела на фоне слишком белого лица, руки скрещённые на груди и перевязанные тонкой тесёмкой походили больше на конечности крака, нежели человека.

— Где же гроб? — подумал Макс и одними глазами огляделся, на доли секунд задерживая взгляд на людях. В комнате было всего три человека. Мужчина, примерно того же возраста что и погибший, и две женщины, одна из которых была очень старой. Её сморщенное лицо и согнувшаяся, маленькая, даже почти детская фигура, вызвали в Максе какую-то глубокую жалость. Старушка застывши смотрела на мертвеца.

Мать, — подумал Макс, и почувствовал, как жалость становится ещё глубже, сжимая сердце из самого изнутри. — А вторая, видимо, жена.

На лице второй женщины лет сорока Макс разглядел только заплаканные глаза и тонкие, такие же, как тесёмка скрепившая руки мертвеца, губы. Мужчина стоял, опустив голову и глядя в пол, и его лицо было задумчивым и немного жёстким.

Дед подошёл к женщине, и осторожно обняв её за плечи, что-то стал шептать на ухо. Макс перевёл взгляд на труп и снова задался вопросом про гроб.

А нету гроба, — понял он вдруг. — Если бы он был, то крышка стояла бы возле входа, и её нельзя было б не заметить. Её всегда ставят стоймя возле двери. Или опирают на стену дома.

Макс увидел, как дед прошёл мимо, и следуя за ним взглядом, увидел Пашку. Тот стоял в метре за спиной, заворожено глядя на мёртвого. Максу смотреть на мертвеца не хотелось. Чувствовалась внутри какая-то тяжесть, и проследив, как дед вышел из комнаты, он принялся разглядывать ковёр на стене. Ковёр был старым, потёртым, в центре красовался вышитый олень. Его глаза были настолько правдоподобны, что Макс непроизвольно вздрогнул, когда сфокусировался на них, и почувствовал, как по спине пробежал холодок. В глазах оленя была тоска и как ни странно — злость.

Вдруг это мертвец смотрит на меня, — подумалось вдруг, и несмотря на то, что относился он ко всем этим мистическим предрассудкам с иронией, всё же поспешно отвёл глаза, чувствуя внутри всё то же растущее беспокойство, которое появилось минут пять назад.

Фигня какая-то, — успокоил он себя мысленно и взгляд его упал на фотографию, стоящую возле горящей лампадки. Это было старое, чёрно-белое фото, на которой покойник был ещё молод, в белой рубашке, с расстегнутой верхней пуговицей. И Макс снова наткнулся на взгляд полный злости и тоски, и опустил глаза к полу.

Фигня какая-то, — ещё раз сказал он себе, не в состоянии придумать других слов. Мозг словно застыл, видимо боясь размышлениями усилить страх.

И чтобы ни на что больше не натыкаться глазами, он стал смотреть в пол, нервно покусывая нижнюю губу. Ему хотелось выйти из этой комнаты, но отсутствие деда сковало его. Он понимал, что выйти вот сейчас, самому, будет грубостью, неуважением, и потому, когда дед вернулся, Макс вздохнул с облегчением.

— Как ты, нормально? — спросил дед едва слышным шёпотом, заглядывая Максу в лицо.

Макс молча кивнул, тяжело сглотнув и почувствовав слегка онемевший язык. Показывать деду, что ему по-настоящему не по себе, не хотелось. И он сохранил лицо спокойным, несмотря на то, что сердце заметно трепетало.

— Пойдёмте на улицу, — так же еле слышно сказал дед.

Макс торопливо развернулся, и стараясь ступать на одни носочки, бесшумно вышел, подталкивая вперёд Пашку.

— Давай, давай, — едва различимым и каким-то слабым, словно у человека перенёсшего тяжёлую болезнь, шёпотом говорил он ему, давя ладонью в спину.

Дед шел последним. В сенях Макс наткнулся на мужчину с женщиной, тех, что разговаривали во дворе. Они молча пропустили выходивших, и Макс едва ли не радостно вздохнул, когда, наконец-то, оказался вне дома. Здесь пахло чем-то свежим, пусть и вперемежку с пылью, но во всяком случае не похоронами.

— А где ж гроб? — спросил Макс у деда, просто, чтобы говорить и словами выдавливать из себя страх, в который там, в комнате, переросло беспокойство.

— Зачем? — непонимающе спросил дед, но тут же его лицо просветлело. — Я и забыл, что вы не знаете, — он медленно провёл ладонью по бороде и так же медленно проговорил. — Мы в землю теперь не зарываем. Мы сжигаем теперь.

— Ну надо же, — протянул Пашка. — А чё эт так?

— Краки всё кладбище перерыли, — дед насупился. — Видать с голоду и мертвечину едят, твари.

— Ого, — глупо ляпнул Пашка и перевёл удивлённый взгляд на Макса. — Слыхал? Но ведь вроде же, Егорыч, в землю заведено зарывать. А так, оно как-то, не по-русски, что ли.

— Придурок ты, Пашка, — зло бросил Макс. — До хрена ты знаешь что по-русски, а что нет? Между прочим, раньше русские именно сжигали умерших, — он махнул рукой, словно отгоняя надоевшую муху. — Молчи уже.

Во двор вошли Сергей с младшим. Ружьё было в руках у младшего, отчего лицо его сделалось немного заносчивым.

— Егорыч, пора уже нести, а дядь Саши нету, — сказал Серёга.

— Иди, помоги перекласть, — дед махнул головой на дверь. — Если не придёт, тут хватает мужиков.

— Угу, — буркнул Серёга, и легко поднявшись по ступенькам, скрылся в доме.

Младший присел на корточки возле забора, поставив ружьё прикладом на землю.

— Ты на улицу лучше выйди, Васька, — дед недовольно покачал головой. — Ох уж и лентяй.

— Да не будет ничё, — отмахнулся младший.

— Ну, смотри. Хотя, а нам чего тут делать? — дед на секунду обернулся к Максу. — Пойдём мы, наверное, на улице постоим. Васька, ты нести будешь?

— Не знаю, — младший пожал плечами.

В этот момент, во двор вошёл мужчина лет пятидесяти, коренастый, с пышной, чёрной шевелюрой, в которой то тут, то там белели седые волоски. Он выглядел запыхавшимся.

— Я понесу, Егорыч, — сказал он, и подойдя, пожал деду руку. — Как там баба Нюра?

— Да вроде держится.

Мужчина тяжело вздохнул.

— Да-а. Тяжело сына пережить. А это те хлопцы, что появились? — он протянул руку Максу, и Макс пожал в ответ. И от этого крепкого рукопожатия, как будто гора свалилась с его плеч. Максу всё ещё казалось, что местные как-то пытаются отстраниться от него, и ещё казалось, они это делают потому, что он как бы причастен к смерти хозяина этого дома, но теперь ему вдруг поверилось, что это не так.

— Просто им сейчас не до нас, — подумал он, глядя, как Пашка жмёт руку мужчины.

— Серёга там? — спросил мужчина у деда.

— Тама. Семёна перелаживают, наверное.

— Я тоже это… пойду.

— Иди, иди, Саш. Мы на улице будем, если чего.

— Угу, — буркнул мужчина и ушёл в дом. Дед ещё какое-то время молча стоял, разглядывая стену дома.

— Штукатурка обваливается, — сказал он вдруг с какой-то грустью в голосе. — А не до неё окаянной сейчас. Может потом?

Он медленно двинулся в сторону ворот, а в открытых дверях дома появился Серёга. Он проталкивался через сени с деревянным сооружением в виде носилок, дёргаясь туда-сюда. Видно было, что эти носилки за что-то постоянно цеплялись. Лицо Серёги было напряжённым и сосредоточенным, он шевелил губами, беззвучно ругаясь.

— Помочь? — спросил Макс, и не дожидаясь ответа, взбежал по ступенькам.

— За ручки возьми, — напряжённо ответил Серёга, безрезультатно дёрнувшись вперёд.

— Угу, — Макс взялся двумя руками за верхнюю ручку и легонько потянул на себя. Ручкой была круглая жердь, прибитая к старой двери.

Дед остановился и обернувшись, стал с вниманием наблюдать. На его лице появилась едва заметная задумчивая улыбка.

— Подожди, я сейчас назад чуть сдам, — сказал Серёга, и Макс угукнув, сделал шаг вперёд.

Примерно через полминуты они положили носилки на землю посреди двора, и Серёга облегчённо выдохнул.

— Фух, умаялся, — сказал он, и улыбнулся Максу. — Спасибо, что помог.

— Да не за что, — пробормотал Макс, и развернувшись, посмотрел на деда. — Что, Егорыч, на улицу пойдём?

Он почувствовал внутри радость от этой благодарности с улыбкой. Со стороны местного, почти незнакомого человека, она прозвучала более чем искренне, и разом разрушила страх и обеспокоенность, но она же и смутила своей неожиданностью.

— Угу, — кивнул дед. — Пойдём, подождём.

Они вышли из двора. Макс заметил вдалеке справа двух человек, которые суетились возле какой-то кучи, и понял, что там и будут сжигать. С другой стороны, той, откуда они пришли, Макс увидел ещё одного человека с ружьём.

— Наверное, тот самый Колюня, — решил Макс, и опёршись спиной на забор, стал ожидать. Пашка присел на корточки, плюнул и принялся глупо рассматривать плевок. Было заметно, что всё это его угнетает, и скорее не мрачностью, а скукой. Макс недовольно покривился.

Во дворе послышались напряжённые звуки, стук шагов по деревянным порожкам, тихие, но резкие слова.

— Осторожнее…правее чуть…придерживай голову…поправь, поправь…

Через минуту открылась наружу одна из створок ворот, и из-за неё появился младший. Он сделал пару шагов, и развернувшись, стал смотреть внутрь двора. Макс оттолкнулся от забора и выжидательно уставился на распахнутую створку. Напряжение снова вернулось к нему, и даже в него, казалось пробравшись в самый желудок, то естественное напряжение, которое бывает всегда, когда начинаются какие-то значимые события. А Макс знал, что сейчас будет. Сейчас вынесут мёртвого из двора, в котором он жил, а возможно, в котором он и родился, вынесут навсегда, бесповоротно, и он уже никогда сюда не вернётся. Нет такой силы, чтобы вернулся. Пашка медленно поднялся и отошёл от ворот подальше, остановившись возле деда. Дед тоже ожидал, напряжённо поглаживая бороду.

Процессия появилась только через пару минут. Видимо что-то там доделывали, может укладывали, может соображали, кто понесёт впереди, кто сзади. Макс за это время успел нервно наковырять небольшую ямку носком кроссовка, и когда мертвеца вынесли, он замер и тяжело уставился на носилки.

Мертвец лежал накрытый до шеи простынёй, края которой были подоткнуты под него. Спереди носилки тащили Серёга с тем мужиком, который здоровался с ними во дворе, сзади двое из незнакомых Максу. За носилками шла мать с женой и женщина, разговаривавшая во дворе. На её плече лежало белое полотенце, свёрнутое в несколько раз по длине.

Процессия не останавливаясь, в молчании, вышла на улицу и двинулась в ту сторону, где копошились возле кучи два человека. Дед, Пашка и Макс пристроились позади, а младший, закрыв створку ворот, догнал их, и обойдя справа, поравнялся с носилками. Шли медленно, Макс, чтобы не видеть лица покойника, постоянно бросал взгляд вперёд, туда, где уже не суетясь стояли те двое. Вскоре он разглядел, что куча, вокруг которой они до этого копошились была сложена из сухих веток и соломы, и с удивлением, и ещё каким-то слабым, неясным чувством, он узнал в одной из этих, как оказалось двух женщин, внучку Егорыча. Она смотрела на приближающуюся процессию с какой-то тревогой на лице и по её сжатым губам, Макс догадался, что она силится не заплакать. Второю была женщина лет тридцати, она смотрела себе под ноги, держа руки за спиной, отчего выглядела немного нелепо.

Макс вдруг подумал, как это они не побоялись вот тут одни, заниматься своим делом? И почему к ним не приставили кого-нибудь с ружьём? Хотя бы того же младшего.

Процессия приблизилась к куче, по четырём сторонам которой Макс разглядел вкопанные в землю железные трубы. Носилки поставили на эти трубы, и старушка, склонившись и уткнувшись лицом в грудь покойного, зарыдала в голос. У Макса по спине пробежали мурашки и на глазах непроизвольно накатились слёзы. Ничего страшнее, чем вот такие вот рыдания матерей, он ничего в своей жизни не знал. Они выворачивают наизнанку, сжимают так, что даже из самых суровых мужиков выдавливают слезу.

Один из мужчин подошёл к старушке, и бережно обняв её, стал успокаивать. Жена плакала молча, и Макс повернув голову, увидел, что так же молча плачет и Маша. Она закрывала глаза ладонью, словно стыдясь, и едва заметно вздрагивала.

Макс не видел, как отвели от носилок старушку, как подожгли солому, он повернул голову, только когда услышал треск и шипение, с которыми она стала торопливо разгораться, словно спеша быстрей закончить это тяжёлый ритуал. На лице покойника было то самое полотенце, что лежало на плече женщины, и он вдруг ясно прочувствовал всю нереальность происходящего. К нему вернулось то ощущение, которое он испытал на горе, увидев приближающегося крака, которое он до этого испытал в детстве, увидев нечто в темноте своего двора. Он видел, как начинает гореть простыня, и наверное, уже и тело, и чувствовал, как вместе с ним, внутри него тоже полыхает какой-то огонь, оставляя после себя пустоту. И чем больше становилось этой пустоты, тем сильнее она походила на колодец, чёрный, бездонный, в глубинах которого затравленно металась всего одна мысль:

— Это просто дерево. Самое обыкновенное дерево, чёрт подери!

Глава 9

Макс нервно дёрнулся, когда почувствовал прикосновение к плечу. Погрузившись в себя, он на какое-то время перестал видеть и разгорающееся пламя, и охваченное им, накрытое простынёй и полотенцем тело, и стоящих вокруг людей, словно сам оказался в глубине бездонного колодца, чтобы быть ближе к спасительной мысли. Но и находясь там, он всё же какой-то своей частью понимал, что колодец это только убежище, последнее убежище, а не реальность. И эта часть быстро росла, пока наконец не заняла всё, не стала самим им, и тогда он почувствовал прикосновение. Вздрогнув, он повернул голову. Глубокие морщины, седая борода, и глаза полные настоящей жизненной мудрости.

— Это не дерево, Егорыч, — тихо проговорил он, глядя на деда. — Там было не дерево.

— Я знаю, — ответил дед и с какой-то холодной, почти ледяной уверенностью кивнул.

Макс перевёл взгляд на костёр. Носилки прогорев, рухнули вниз, и теперь за пламенем не было видно тела. Казалось, что его и не было никогда, и всё это просто обычный костёр, такой же, как и те тысячи костров, что горят в его городе каждую осень.

— Мы просто жжём листья, — Макс печально ухмыльнулся. Теперь ему не нужны все эти глупые отмазки. Он знает точно, в этом костре сгорело тело человека, погибшего в схватке с непонятной тварью, и он точно знает, что это реальность, и там, во дворе его дома ночью было не дерево. И может даже не крак. Но то, что там было — это было какое-то существо, темное и агрессивное, не убившее его только потому, что не захотело. Существо, которое могло вырваться в тот мир отсюда. Двадцать два года назад, через семь лет после того, как всё это началось здесь, в тридцати километрах от города — нет ничего, что помешало бы им пересечься в тот поздний вечер.

Макс заметил, что пламя понемногу оседает, словно разомлев от трапезы и клонясь в сон. Густой дым тянущийся вверх тоже редел, унося с собою в небытие то, что когда-то было человеком. Макс мельком взглянул на Машу. Та стояла словно застыв, несмотря на сильный жар идущий от костра. В её взгляде мелькала растерянность.

Может она думала о бренности людской жизни, может о том, что будет дальше с ними, с жителями этой маленькой деревни словно в предвидении названной когда-то Чёрной рощей, Макс не мог угадать точно. Он видел только, что девушка испугана и напряжена, и ему вдруг стало её жаль. Жаль даже больше чем погибшего и сожжённого мужчины, жаль больше его матери и жены, потому что они хотя бы знали то время, когда не было этого ужаса. А она не знала, и скорее всего не узнает никогда. И её однажды вот так же сожгут, накрыв простынёй и полотенцем.

Макс тяжело тряхнул головой, силясь выбросить из неё эти мысли. Костёр уже почти догорел, и жар потихоньку спадал, прячась в раскалённые угли словно сытый зверь в своё логово.

— Пойдём, Максимка, — услышал он тихий голос деда, и молча развернувшись, торопливо зашагал вперёд. Он не стал искать глазами Пашку, понимая, что тот скорее всего уже давно следит взглядом за ним и за дедом, чтобы свалить отсюда при первом же знаке. Слишком тяжёлое выходило мероприятие, а Пашка такие не любил, стараясь как можно быстрее с них сруливать. Макс это знал хорошо. За пятнадцать лет дружбы он узнал о Пашке очень многое.

— Пойдём влево, обойдём, — услышал Макс голос деда, как только вышел на дорогу.

— Может лучше как шли? — спросил Пашкин голос.

Макс не стал оборачиваться, чтобы ненароком ещё раз не увидеть Машу. Он смутно догадался о том чувстве, которое слабо мелькнуло позади жалости. И он догадался, что ещё несколько взглядов, и уже жалость будет слабо мелькать за этим чувством.

У меня жена, — грубо сказал он себе. — И мы завтра уходим. Ни к чему это.

— Да чего-то возвращаться неохота, Пашок, — услышал Макс за спиной. — Плохая примета.

— Ерунда все эти приметы, — голос Пашки был на удивление спокойным, и даже каким-то беззаботным.

— А ну как не ерунда? — спросил дед. — А бережённого, сам знаешь.

— Тебе не похрен как идти? — спросил Макс, остановившись и обернувшись.

— Да ноги уже ноют ходить, — Пашка скривился, пытаясь показать, что ему больно.

— Максимка, — дед ускорился. — Я предупредил наших. Сейчас придём, стрелять поучу.

Макс удивлённо вскинул брови. Он уже успел позабыть о всяких там ружьях, которые можно сказать выжег из памяти погребальный костёр. И теперь мысль о предстоящей стрельбе его даже изумила и показалась нереальной. Он извинительно улыбнулся, словно ему стало стыдно своей забывчивости.

— Я и забыл уже, — пробормотал он с этой улыбкой на губах.

— Вот только патронов нужных у Семёна почти не осталось, — продолжил дед. — Ну ничего, я из своих дам. Калибр у нас один, и гильза одна — семидесятка.

— А меня? — спросил Пашка обиженно. — Меня чё, учить не надо?

— Патронов мало, Пашок, — спокойно проговорил дед. — Я вам завтра заводских дам, с пулями. А из стрелянных с дробью в общем-то можно. Дробью попробуй.

— Да хоть дробью, мне всё равно, — Пашка улыбнулся. — Мне главное стрельбануть. А чё, вот так за один раз можно научиться?

— Ну, стрелять можно научиться, а вот попадать, — дед пожал плечами. — Хотя разное бывает. Бывает человек прирождён стрелять, а пока не стрельнул, и не знает об этом.

Макс слушал разговор Пашки с дедом краем уха. Он снова погрузился в себя, не так глубоко как там, глядя на пламя, но достаточно для того, чтобы мысли не отвлекались ни на что, торопливо сплетаясь между собой и порождая новые смутные опасения. Не слишком ли он самонадеян, решив вот так, плюнув на опасности, идти через лес? С одним ружьём, из которого он стрельнет вот сейчас пару раз и всё. Разве этого достаточно? Наверное, люди годами приходят к тому, чтобы стрелять почти без промахов. Или по крайней мере месяцами.

Макс увидел, что они дошли до конца улицы, и остановился. Обернувшись, он стал смотреть на неспешно приближающихся деда и Пашку. Те говорили между собой, и успели метров на сорок подотстать.

— Ни фига себе я чухнул, — подумал Макс, кисло улыбнувшись, и стал ждать.

Дед с Пашкой приблизились.

— Мы тут о стрельбе, — улыбнулся дед. — Вот Пашок тоже хочет выстрелить. Я вам три самодела с дробью выделю. Ты два раза выстрелишь, да Пашка раз.

— О, вон там, то озеро? — громко спросил Пашка, ткнув пальцем в сторону. — Ну то, ключевое.

— Угу. Там, за лесополкой, — ответил дед. — Если б не оно, и не знаю, где б мы ещё воду брали.

Они свернули вправо, и пройдя вдоль заборов, вышли на свою улицу. Макс с какой-то жалостью рассматривал давно некрашеные доски. Он несколько раз провёл по ним пальцем, словно хотел почувствовать их, узнать — что они хранят в себе. Может они тоже стали другими в этом другом мире, и умеют высказать свои мысли. Но доски молчали. Они были обычными досками, и им было всё равно, ломаться ли под тяжестью брошенного на них тела, медленно ли сгнивать оставленными своими хозяевами.

Когда все погибнут, что будет с этой деревней? Макс не мог остановить свои мысли. Он понимал, что они все проистекают из одного истока, и этот исток появился недавно. Когда? Может в тот самый момент, когда он её увидел в зале дедовского дома? Или несколько минут назад, там возле костра?

Серая «двойка» вернула к реальности. Она вдруг напомнила ему о его жизни. Той жизни, которая была единственной ещё несколько дней назад. Скучной до тошноты, но единственной. С женой, работой и прочими своими атрибутами. Правильными ли, не правильными — какая в принципе разница, когда не с чем сравнивать. Когда у всех вот так, одинаково и нацелено в одном направлении. Нельзя сравнивать две закрытые системы, если находишься в одной из них — пришла в голову Макса фраза из какой-то научной книги, прочитанной пару месяцев назад. А ведь и вправду, понял он. Нельзя. И даже оценить одну систему нельзя, когда ты в ней. Для этого нужно выбраться из неё и посмотреть извне.

— Макс, — Пашкин голос звучал весело. — Прикинь, щас как побахаем. Ты вообще когда-нибудь из чего-нибудь бахал?

— Я нет, — Макс удивлённо посмотрел на друга. — А ты разве не стрелял? Ты ж служил вроде.

Пашка хмыкнул.

— Я ж в стройбате служил, бля. Мы там калаш только собирали и разбирали, как придурки. А пострелять, хрен дали.

— У-у, — промычал Макс. — И на фига тогда всё это?

— А чёрт его знает, — Пашка пожал плечами, весело улыбаясь. — Штоб было.

Макс удивлённо огляделся. Он словно только сейчас заметил, какая вокруг красивая природа. По-настоящему красивая, насыщенная жизнью, совсем не такая как в городе, где бедные деревья какие-то чахлые и кривые, а о траве и вообще говорить нечего. Разве только искусственно высаженная на клумбах имеет настоящий, сочно-зелёный цвет.

— А красиво здесь, — сказал он просто так, не обращаясь ни к кому конкретно. Сказал для себя, чтобы прочувствовать красоту не только взглядом, но и словом.

Дед уже подошёл к своей калитке, и открыв её, исчез во дворе. Когда Макс с Пашкой вошли вслед за ним, дед уже поднимался по ступенькам, держась правой рукой за бок.

Подустал наш Егорыч, — подумал Макс. — Всё-таки как ни крути, а лет ему уже до фига.

— Слушай, интересно, а какое ружьё лучше, как у деда, или то, что ты принёс? — спросил Пашка, как и Макс, наблюдая за дедом.

— Не знаю, — Макс пожал плечами. — У Егорыча спроси.

Остановившись у порожек, они стали ждать. Заходить в дом Максу почему-то не хотелось. Он провёл ладонью по лбу, вытирая выступивший пот.

— Слушай, жара уже конкретная по-моему. Не замечаешь?

— Ага, — согласился Пашка — И пить, блин, хочется.

Макс прислушался к своим ощущениям. Пить действительно хотелось, но странно, что до того, как об этом сказал Пашка, желания не было. Наверное, все эти события здорово отвлекают, подумал он. И курить как ни странно не тянет.

Дед вышел через минут пять. В одной руке он держал ружьё погибшего, с горизонтально расположенными стволами, а в другой чайник.

— И чайку заодно согреем, — сказал он, спускаясь вниз.

— Воды бы простой, — жалобно протянул Пашка. — Сушняки от жары и хождения уже, блин.

— Да запросто, Пашок. Сейчас попьёте ключевой.

Дед спустился по ступенькам, и устало заковылял по дорожке. Макс и Пашка последовали за ним. Сосредоточившись на мысли о воде, Макс быстро почувствовал настоящую жажду. По гортани, словно кто-то провёл наждаком, причем, не ленясь и надавливая изо всех сил. Поэтому когда они подошли к сараю, и дед вынес ковш холодной воды, Макс припал к нему с жадностью антилопы, отыскавшей во время засухи полуиссохшую реку. Он сначала сделал несколько больших глотков, чувствуя как остужается горло, и потом ещё секунд тридцать с наслаждением цедил глотками маленькими, поглядывая поверх края ковшика на деда. Дед рассматривал ружьё, точнее стволы, потом вскинув его, прицелился.

— Правый ствол чуть повело, — задумчиво сказал он. — Ну это ничего. Вообще стволы здесь качества наилучшего. Не скатаны, а высверлены. Таким и износу нет.

Макс протянул пустой ковш деду.

— Всё выпил, — сказал он и с наслаждением вздохнул.

— Сейчас ещё принесу, — дед протянул ружьё Максу. — Подержи пока.

Макс взял ружьё и сразу же вместе с весом почувствовал то ощущение, которое уже однажды рождалось в нём. Это было дикое желание выстрелить. Прижать приклад к плечу, прицелиться и выстрелить. Чтобы как-то отвлечься от этого чувства, которое готово было хлынуть через край, Макс принялся рассматривать приклад. На прикладе было множество рисок, глубоких и широких и едва заметных. Он был испещрён ими в каком-то красивом беспорядке.

— Да, приклад можно было б и заменить, — дед подал ковшик Пашке, который тут же стал жадно из него пить. — Но на то мастера нужны, а у нас такой один был. Сергеич, земля ему пухом.

— Крак убил? — спросил Пашка, отведя ковшик ото рта.

— Крак, крак, — кивнул дед.

— У вас тут, наверное, своей смертью и не умирал в последнее время никто? — спросил Макс.

— Почему же. В последние пять лет кстати, у нас кроме Елены Сергеевны, никто вообще не умирал. Пока тени не объявились.

— А чего с этой Еленой Сергеевной случилось? — спросил Пашка.

— Ей сто шесть было. От старости она померла, Паша. Сестра баб Нюрина старшая, а Семёну тётка родная.

— А-а, — понятливо протянул Пашка. — Не, ну у вас тут и возраст, блин. Там деду в Курганинском девяносто шесть было по-моему. Или девяносто пять. Не помню уже. Здесь бабульке сто шесть.

Дед забрал у Пашки пустой ковшик и повесил его на ржавый полусогнутый гвоздь, торчащий из одной из досок сарая.

— Ладно, Максимка, держи патроны, — проговорил он, протягивая вперёд правую руку. На ладони Макс увидел два патрона с желтоватыми гильзами.

— Бли-ин, — Макс покрутил головой и причмокнул. — Я и забыл совсем. У меня ж один точно такой есть, — он полез в карман джинсов. — Вчера подобрал, ну, когда…

Он достал патрон и показал деду.

— Такой же?

— Оно самое. Двенадцатый калибр, семидесятка. Так, Максимка, видишь рычажок сверху?

— Ну.

— Он стволы запирает. Вправо его отверни.

— Угу.

— Теперь стволы вниз тяни.

— Ну.

— Теперь оно у тебя взведено. Этот патрон, который у тебя, в правый ствол загоняй, а вот этот, — дед протянул Максу патрон. — Этот с пулей «Вятка». Его в левый. У Семёна правый ствол кучно бьёт, особенно пятёрочкой. Теперь защёлкивай.

Макс осторожно защёлкнул стволы и вернул рычажок на место.

— Теперь с предохранителя сними, — дед ткнул пальцем в ружьё. — Вот он.

— А-а.

— Ну, всё. Приклад плотно к плечу прижимай. Удобно приклад ложится?

— Угу. Удобно вроде.

— Теперь смотри, Максимка. Крак он метаться не станет, а сразу на тебя рванёт. Стреляй когда до него будет метров тридцать, не больше, иначе большая часть дроби пройдёт мимо. Жмёшь на правый спусковой крючок, дробью как бы выцеливаешь. Если попал, ты увидишь. Крак он дёрнется, ему и пятёрочка неприятна, но не больше того. Через секунду тянешь левый крючок. Если попадёшь пулей, он отскочит в сторону и рванёт наутёк. Не попадёшь, убьёт.

Макс невольно вздрогнул. С оружием в руке как то не хотелось думать о том, что могут убить тебя, да и не верилось в такое. Ведь это ты стреляешь, а не в тебя. Почему же ты должен умереть?

Но Макс понимал также, что крак способен убить и вооружённого. Потому что он видел это существо, преодолевающее одним прыжком несколько метров, и он ещё тогда, на горе, каким-то задним умом просчитал сколько силы может быть у этой коричневой твари, и результат был явно не утешительным.

Макс поставил левую ногу чуть вперёд и плотно прижал приклад к правому плечу. Ощутил указательным пальцем спусковой крючок.

— Подними чуть стволы, — торопливо сказал дед. — Стреляй прямо вверх.

Макс на секунду замер, глубоко вдохнул и на медленном выдохе стал давить на крючок.

Грохнул выстрел, слегка оглушив, и покатился раскатом куда-то вдаль. Пашка нервно дёрнулся втягивая голову в плечи.

— Громко, блин, — торопливо бросил он, и Макс нажал на левый крючок.

Второй выстрел отдёрнул плечо сильнее, и в нём появилась даже какая-то тянущая, едва ощутимая боль. Кисло и приторно потянуло сгоревшим порохом.

— Хорошо, — громко прокомментировал дед. — Вытаскивай гильзы.

Дед полез в карман своего пиджака и достал ещё два патрона.

— На. Одного раза маловато будет.

Макс повернул рычажок и потянул стволы вниз. Гильзы немного вылезли. Макс вытащил их, чувствуя пальцами тепло, отдал деду, и взяв ещё два патрона, вставил в стволы.

— Эти оба дробовые, — сказал дед. — Старайся выдерживать ровно секунду. Говори мысленно — и раз. Крак сделает два прыжка, и будет от тебя примерно в двадцати метрах, пуля на таком расстоянии имеет самую убойную силу.

— Угу, — кивнул Макс, заряжая ружьё. Он чувствовал, как внутри негоразливается уверенность. И эта уверенность была настолько приятна, что Макс вдруг понял, что он постоянно мечтал не о том, сидя за долбаным прилавком. Металлоискатели, парашюты — всё это фигня полная.

Он вскинул ружьё, почувствовал плечом приклад, разглядел мушку и нажал на крючок.

Ба-бах! И раз. Ба-бах!

Макс довольно улыбнулся.

— Ну как? — спросил дед.

— Лучше только секс, — ответил Макс. — Да и то не каждый.

Он засмеялся и посмотрел на друга.

— Ну чё, Пашок? Будешь стрелять?

— Да и не знаю, — Пашка пожал плечами. — А отдача сильная?

— Да нет. Так, чувствуется слегка.

— Ну, не знаю, — повторил Пашка. — Может и вправду стрельнуть?

— Давай, давай. Кайф конкретный.

Макс отдал ружьё Пашке, и опёршись спиною на стену сарая, стал наблюдать за Пашкиными действиями. Он смотрел, как Пашка вытаскивает гильзы, как засовывает в стволы патроны, и вдруг поймал себя на мысли, что наблюдает за всем этим только с одной целью — понять со стороны, как правильнее и быстрее зарядить, как лучше держать ружьё, как целиться. Он видел, как суетится Пашка, и сразу же записал себе куда-то туда, в отдел оперативной памяти мозга, что суета только мешает. Нужно сохранять хладнокровие в любой ситуации. Не суетясь можно успеть, а суетясь, скорее всего, не успеешь. Он чувствовал, что заболел стрельбой, и смотрит теперь на это дело чисто с технической точки зрения, без всякой ненужной лирики.

Пашка выстрелил, потом долго тянул со вторым выстрелом, запутавшись, каким пальцем жать на левый крючок. Наконец, выстрелил и сразу же отдал ружьё деду.

— Блин, с первого раза хрен поймёшь, — пробурчал он.

— Главное, знать как, — назидательно заговорил дед. — А вообще-то нужно было хотя бы по бумаге пострелять. Ну да ничего. Вы ж не на зверя идёте. А промахнуться мимо крака почти невозможно. Во-первых, он широкий, а во-вторых, он идёт прямо на тебя.

— Так если попасть, он точно убежит? — спросил Макс.

— Точно. Всегда убегали по крайней мере. Раньше, когда мы ещё в них из ружей стреляли. А теперь, когда они не в одиночку бегают, а с тенями этими, то даже и утверждать как-то не хочется. Кто их знает, может и изменили они свои повадки. А вот если тень нападёт, то стреляй в то, что у них вроде головы. Тогда будет время перезарядить хотя бы.

— А убить эти тени нельзя, — Макс хотел спросить, но к его удивлению фраза прозвучала утвердительно. Наверное, потому что он знал ответ. Он видел, как шевелится чёрная бахрома, затягивая раны, и как тень может даже не обращать внимания на них, продолжая нормально функционировать. Что же это за тварь такая? — спросил себя Макс. — Из чего она состоит, чёрт её дери? Неужели и вправду только тень?

— Иногда они отступают никого не убив, — задумчиво проговорил дед. — А иногда пока не убьют, не уходят. Никак их понять нельзя. И убить тоже.

— Ну надеюсь мы их не встретим, — сказал Макс, хотя так не думал. Конечно же, вероятность встречи очень высока, но она его не пугала. Он сказал это больше для Пашки, чтобы тот лишний раз не поддавался паническим настроениям. А встретят, не встретят — это уже дело третье. А дело первое — выбраться отсюда. И не потому что так хороша жизнь там, в том мире, а потому что Макс начинал чувствовать, как затягивает жизнь эта. Он вдруг отчётливо осознал, что ещё день-два здесь, и тот мир померкнет, а этот станет единственно возможен. С его вечным напряжением, с опасностью исходящей отовсюду и постоянно, с возможностью стрелять в этих тварей, пусть даже не убивать, но стрелять и чувствовать, что причиняешь им боль. И не задумываться о том — гуманно это или не гуманно. Эти твари — враги, а по отношению к врагу не могут применяться некоторые моральные категории. И ещё, его волновали слабо мелькнувшие чувства к дедовской внучке. Мелькнувшие где-то в глубине, но уже готовые хлынуть волной наружу.

Дед занёс ружьё в сарай и вернулся с чайником.

— Ну что, чайку попьём? — спросил он, посмотрев на небо. — Вечереет уже.

Не дожидаясь ответа, дед пошёл по дорожке в сторону огорода.

— Опять чаёк этот, — протянул Пашка. — Блин, надоело уже. Сейчас бы водочки.

— Вернёмся, нажрёмся водочки, — заверил Макс.

Он догнал деда, свернувшего за угол дома, и увидел на земле, в паре метров от стены дома, чёрную горку пепла. Дед уже поставил чайник на обильно, по всей площади потрескавшийся бетон дорожки, и взяв в руки тяпку, сгребал часть пепла в сторону.

— Сейчас уберусь тут чуток, — проговорил он, двигая тяпкой. — Собирается постоянно.

Макс разглядел, что пепел лежит на ржавом листе железа, а с двух сторон этого листа воткнуты в землю две толстых деревянных рогатины. На одну из них была прислонена тонкая арматурина, слегка согнутая пополам. В метре от кострища лежали два широких бревна, положенных под прямым углом друг к другу, и Макс подойдя к одному из них, не без удовольствия присел. Усталость уже давно чувствовалась в теле, и хотя больше не физическая, а какая-то моральная, но всё равно, хотелось отдохнуть, как будто только что закончил тяжёлый труд.

Дед уменьшил кучу примерно наполовину, и приставив тяпку к рогатине, присел на корточки. Взял лежавший возле бревна пучок сухой травы и положил его на оставшийся пепел, потом туда же уложил домиком тонкие веточки, и достав из кармана коробок спичек, принялся разжигать. Пашка сел рядом с Максом и удивлённо поглядел на деда.

— У вас что, за тридцать лет спички не кончились? — спросил он, и усмехнулся.

— А ты знаешь, Паша, сколько ящиков в сельмаге было, когда всё началось? — сказал дед, бережно поднося спичку к пучку травы.

— Откуда ж, — буркнул Пашка.

— Ну так вот тож. Тринадцать ящиков. Это только маленьких. Ещё четыре с большими коробками, — дед улыбнулся, глядя, как пламя понемногу крепнет, перебираясь на тонкие веточки. — А знаешь почему?

— Не-а, — Пашка мотнул головой.

— А потому что кроме них к нам почти ничего и не привозили. Ну, соль ещё была.

— Да-а, — протянул Пашка. — Плохо жили.

— Да не плохо жили, Паша. Хорошо жили. Нам здесь всего хватало.

— Странно, — Пашка пожал плечами.

— А чего ж странного? Человеку много не надо. У человека когда избыток, он дурнеет. Всякая чушь в голову лезть начинает. То ему не так, это не так. А когда всего в меру, тогда и на душе хорошо.

— Не, я не согласен, — Пашка значительно покашлял, собираясь вступить в умную полемику, но Макс его зло остановил.

— Да какая разница — согласен, не согласен. Люди, блин, уже тридцать лет живут тут без всяких твоих несогласностей.

Пашка обиженно промычал.

— Хлопцы, не бранитесь, — дед медленно поднялся. — Максимка, подай там за бревном дровишки.

Макс обернулся. За бревном лежало штук десять толстых, нарубленных веток. Он стал брать по одной и подавать деду, а тот аккуратно улаживал их, так, чтобы не сбить невзначай ещё слабое пламя.

Когда были уложены шесть веток, дед взял чайник, надел его на арматуру и установил арматуру на рогатины.

— Ну, вот, — довольно выдохнул он, усаживаясь на второе бревно. — Через полчасика закипит.

— Ни фига себе, — Пашка идиотски заулыбался. — Вот у нас там, ну в нашем мире, электрочайники, нажал на кнопочку, две минуты и готово. А вы тут что, вот так круглый год на костре всё и готовите?

— Ну почему же, — дед удивлённо вскинул брови. — На костре только летом, а зимой на печи. Топить есть чем. Мы из пустующих домов и полы снимаем, и балки с крыш. Аккуратно, конечно, топим, по чуть-чуть. Вот если бы коровы были…

— Коровами топили бы? — Пашка засмеялся.

— Зачем коровами, — дед усмехнулся. — Кизяком бы топили. Да без коров вообще плохо. Их как краки резать начали, мы и погубили всех. А что делать? Так бы они их всех поутаскивали. Да и лишний раз наведывались они сюда за ними, а заодно и людей жизни лишали. В общем, — дед тяжело вздохнул, — Об одном сейчас жалею, что молока парного попить уже, наверное, никогда не доведётся.

Макс не вслушивался в разговор деда и Пашки. Он смотрел на костёр, и этот костёр, в отличии от погребального, вызывал спокойствие и надежду. Быстро темнело, и в надвигающейся темноте, костёр становился всё более живым и каким-то своим. Макс представил, сколько вот так людей, ещё давно, до первых цивилизаций, смотрели на огонь и чувствовали тот же покой и надежду, которая теперь была в нём. Миллионы. Миллионы выживающих в суровом мире, наполненном опасностями. А потом те опасности перестали существовать. Люди заняли верхнюю позицию в пищевой цепочке, благодаря развившемуся разуму, и им стало казаться, что те опасности больше не вернутся. Никогда. И так прошли тысячи лет и вот вдруг, здесь, в этой маленькой деревне всё вернулось. Вернулось к тому времени, когда люди были всего лишь выживающими, а не полновластными владыками. Откуда вернулось? И главное — зачем?

— Вот я помню, ещё после войны, — услышал Макс дедовский голос. — Мы только коровками и спасались. И заготовителям молоко отдавали, и себе немного оставалось. Вот я думал, тогда тяжело было, а теперь всё же тяжелее. Тогда мы понимали, что всем тяжело, что для своей страны стараемся, а сейчас выживаем только, да и всё. Я вот помню в сорок восьмом заболел сильно. Тифом. Так мать в город ездила. Почти все вещи отцовские продала и лекарств с продуктами купила. А я тогда ничего не понимал, в бреду был.

Дед взял палку и пошурудил костёр.

— Егорыч, скажи, а как вы думаете дальше жить? — Макс чуть наклонился вперёд. — Ну, когда закончится всё. Спички, патроны… вообще всё.

Дед несколько секунд молчал.

— А и не знаю, — сказал он, наконец, и Макс ожидавший услышать в его голосе волнение или грусть, услышал к своему удивлению только спокойствие, простое и уверенное. — Как-нибудь, Максимка, как-нибудь. Ох ты! — дед вдруг стукнул себя ладонями по коленкам. — Кружки ж там, в доме. Ай-яй-яй. Сгоняй, Пашок, а? А-то запамятовал что-то я.

— А чего я сразу? — заартачился Пашка и недоумённо посмотрел на Макса.

— Я схожу, Егорыч, — Макс быстро поднялся, отвечая на взгляд Пашки холодной усмешкой. — Пашка краков опасается. Да, Пашок?

— Ничего я не опасаюсь. Влом просто. Как что, так сразу Пашка. Я что крайний, что ли?


Макс вернулся с кружками, и увидел, что дед уже снял чайник с костра и поставил его на бревно. Пашка сидел сгорбившись, и исподлобья смотрел на костёр. На его лице шевелились красноватые блики, делая всё его выражение каким-то злым. Рядом с костром, на земле лежала арматура, и слабо краснела в незаметно подступившей и укутавшей этот мир темноте. Поставив кружки рядом с чайником, Макс присел возле Пашки и легонько толкнул его в плечо.

— Чего приуныл? — спросил он, и улыбнулся.

— Ничего я не приуныл, — недовольно ответил Пашка. — Просто в сон чё-то уже потянуло. Устал, наверное, очень.

— Щас-щас, — торопливо и словно извиняясь за медлительность, заговорил дед и стал наполнять кружки. — На сон грядущий травки моей попьём, да и спать. У вас завтра сложный день будет. Выспаться нужно хорошо. Чтобы завтра начеку быть всё время.

— Угу, — согласился Макс, и взяв протянутую дедом кружку, принялся задумчиво дуть на дымящийся травяной чай.

Глава 10

Пашка уснул сразу, как только добрался до кровати, к Максу же сон не шёл. Несмотря на усталость, насыщенность дня, а может именно поэтому, мозг никак не мог успокоиться. Мысли кружили как стаи ворон, возвращающиеся вечером с полей в город. Взбудоражено, и как-то зло. Макс стал думать о том мире, чтобы отвлечься, попытаться забыть о похоронах, костре, о Маше с её растерянным и испуганным лицом. В начале он переключился на отношения с женой, не те, что были в последнее время, а те, с которых всё началось. Тогда он любил её, целовал через каждые полчаса, заглядывал в её глаза, ища какую-то общность. Он словно хотел нащупать эту общность сначала взглядом, а потом ухватиться за неё душою, и уже никогда и ни за что не отпускать. Но с каждой новой попыткой он всё отчётливее понимал, что взгляд проваливается в пустоту. Какое-то время он думал, что дело в нём, что общность есть, но она столь эфемерная и тонкая субстанция, что он из-за своей грубости не может её ухватить. Потом он стал думать, что для всего этого необходимо время, и стал ожидать. Но за три года ничего не произошло. Общности не обнаружилось, и даже больше того, пустота, которая была с самого начала, словно возрастала, хотя и глупо, наверное, было так думать о пустоте.

Макс обвёл взглядом комнату, но и тут была пустота. Вернее была темнота из-за которой пространство казалось пустым. Но Макс знал, что оно не пустое. В правом углу стояла деревянная этажерка, на верхней полке которой покоились старые, сломанные часы-будильник, была эта кровать, на которой он лежал, был провод с патроном, торчащий из потолка, был сам потолок и стены. Может и там была общность? — подумал он — Просто я её не видел из-за темноты. Но откуда была темнота? И в ком? В ней? Во мне? А что если так же будет и с Машей?

Макс беззвучно, одними губами усмехнулся. Я это серьёзно? — спросил он себя. — Я уже чего-то хочу с нею?

Он прикрыл глаза и сосредоточился на мыслях, пытаясь дать ответ на этот вопрос. Одна его часть была настроена иронически и твердила, что глупо даже рассуждать на эту тему, потому что завтра утром он уйдёт отсюда. Уйдёт навсегда, чтобы больше ни разу не вернуться. Да, может быть её образ ещё какое-то время будет где-то внутри него, будет терзать и грызть, как мышь кусочек сухаря, но потом он сотрётся и канет в пустоту. Всё проходит, и особенно то, что даже не произошло. Что было только сладким ожиданием и глупой мечтой.

Другая часть не могла не рассуждать об этом, и он стал прислушиваться к ней, но его отвлёк лёгкий шорох. Не открывая глаз, Макс прислушался, задержав дыхание. Где это? — спросил он себя. Шорох повторился, но Макс снова не уловил, откуда он исходит.

Тогда открыв глаза, он приподнялся на локте и вперился глазами в сторону окна. Ему показалось, что звук идёт именно с той стороны, и тогда, значит — источник должен находиться на улице. А кто может издавать шорох на улице? На этот вопрос мозг дал ему однозначный ответ.

Макс медленно поднялся, нащупал руками кроссовки и обулся. Шорох раздался где-то за спиной, и чуть громче чем в первые два раза. Макс резко обернулся, но тут же понял, что делать это было совершенно бесполезно, потому что кроме темноты, которая нависала отовсюду, ничего другого не увидеть.

Может разбудить деда и спросить? — подумал он, но тут же отбросил этот вариант. — А что если это просто мышь, или птица? Смешно будет.

Поднявшись, Макс медленно, стараясь не шуметь, двинулся вперёд. Он выставил перед собой правую руку, чтобы не наткнуться на что-нибудь и не опрокинуть. Зал он миновал без особого труда, потому что успел запомнить где в нём что располагается, да и не было тут особого нагромождения вещей. А вот выходя из зала, в дверном проёме он задел ногою ружьё, и оно повалившись, громко ударилось об пол. Макс задержал дыхание и замер.

Слава богу, не выстрелило — мелькнула мысль. — Наверное, на предохранителе стоит. Странно, что Егорыч не проснулся.

Он стал прислушиваться, надеясь услышать ворчание деда, похрапывание, или хотя бы просто дыхание, но ничего не было.

Тогда нагнувшись и нащупав ружьё, он взял его и с ним вышел на кухню. Здесь было чуть-чуть светлее из-за больших, незанавешенных окон. Редкие звёзды в небе позволили Максу разглядеть призрачные силуэты стола и стульев. Стулья были похожи на гномов, сидящих на корточках возле входа в свою пещеру-стол. Макс несколько секунд с каким-то смутным опасением смотрел на эту причудливую иллюзию тьмы, а затем быстро прошёл через сени, и взявшись за ручку, потянул на себя дверь. Дверь резко, но коротко скрипнула и дальше пошла беззвучно. В лицо ударила ночная прохлада и Макс жадно вдохнул её, и только теперь почувствовал, как мелко трясутся руки, а в правой помимо дрожи, нарастает нудная, вязкая боль.

Неужели из-за ружья? — спросил он себя. — Ерунда полная. Причём тут ружьё и боль?

Он медленно шагнул вниз по ступенькам, глубоко и с наслаждением вдыхая. Ночь была тихой, какою-то даже мёртвой. Со стороны озера несло сыростью вперемежку с запахом, который был незнаком Максу. Он блаженно потянулся, чувствуя, как расслабляется тело, и только рука оставалась напряжена. Макс с удивлением перевёл на неё взгляд, но увидел только силуэт, и тут, краем глаза он уловил быстрое, почти молниеносное движение. Что-то кинулось на него. Не похожее ни на тень, ни на крака, что-то меньших размеров, и каких-то размытых очертаний. Макс автоматически вскинул ружьё и потянул за правый спусковой крючок, но тот не сдвинулся ни на миллиметр.

Чёрт! Предохранитель! — заметались мысли в голове, и он стал левой рукой судорожно искать рычажок предохранителя, но его не было.

— Что за фигня! — шёпотом выдохнул он, и тут до него дошло, что это не то ружьё, с которым ему завтра идти и из которого он стрелял, а ружьё деда. И где тут предохранитель, чёрт его знает.

В этот миг, то, что кинулось в сторону Макса, одним быстрым рывком добралось до него и вцепилось в правую руку. Макс почувствовал обжигающую боль и закричал от злости. Он выронил ружьё и стал кулаком ожесточённо колотить по голове вцепившейся в него твари, но той словно не было. Кулак ни на что не натыкался, он как будто проваливался в пустоту, и Макс понимал, что он колотит воздух, но не мог остановиться.

— Да что за чёрт! — закричал он уже ничего не понимая, и чувствуя, что боль растёт, а от твари ему никак не отделаться, он криком позвал. — Егорыч!

И тут его осенило, что это она, та самая тварь, которая была во дворе тем далёким вечером, и что она вернулась, чтобы теперь не свернуть и не исчезнуть в темноте, оставив внутри него холодный комок страха, а напасть и убить. Убить, потому что она его запомнила тогда, и всё это время ждала новой встречи.

Словно прочитав его мысли, тварь стала расти в размерах. Макс видел, как она увеличивается, но всё так же не мог ни попасть в неё кулаком, ни схватить.

— Боже, как от неё отделаться? — взмолил он, хватая руками пустоту возле своей руки. — Дверь! Точно дверь, чёрт дери! Наружу! — закричал он и стал изо всех сил дёргаться всем телом. Секунд пять ему не удавалось, но на шестую он, наконец-то, вырвался из тисков сна и быстро дыша, подскочил и присел на краешек кровати…

— Дверь отсюда открывается наружу, — тяжело, но с облегчением прошептал он. — Это точно.

Он хотел провести рукою по вспотевшему лбу, но рука не послушалась.

— Отлежал, — Макс улыбнулся, чувствуя вместо правой руки что-то ватное и безжизненное. Он принялся медленно растирать её левой, напряжённо прислушиваясь. А что, если сам шорох был не во сне? Что если он не приснился?

Пять долгих минут Макс внимательно слушал, время от времени поворачивая голову то вправо, то влево, стараясь хоть что-то разглядеть в бездонной темноте, но ничего не увидел, и ничего, кроме Пашкиного сопения не услышал.

— Всё нормально, — сказал он себе. — Просто дурацкий кошмар.

Он очень аккуратно прилёг на левый бок, давая восстановиться кровотоку в правой руке, и опасаясь разбудить Пашку. Ему не хотелось, чтобы тот проснулся и как-нибудь почувствовал его страх. Страх, который уже отступал, но всё ещё был сильным. Это был тот давний, детский страх, который за последнее время уже трижды напоминал о себе. На горе, возле погребального костра, во сне, где он напомнит о себе в следующий раз? — задал себе вопрос Макс. — Может и вправду я встречу здесь ту тварь из детства? Правильно Егорыч сказал, пусть снится. Чтобы привыкнуть, чтобы наяву не потеряться, не оцепенеть. Всё будет хорошо.

Макс закрыл глаза, и вяло улыбнулся.

Завтра всё это закончится, — подумал он с лёгким блаженством возвращающейся сонливости. — Должно закончиться.


Проснулся Макс от прикосновения к плечу, и понял, что его кто-то легонько тормошит. Он открыл глаза и увидел деда.

— Вставай, Максимка. Утро уже. Пора.

— Угу, — вяло промычал Макс и принялся кулаками растирать глаза, чтобы хоть немного потянуть время. Первое, что он почувствовал, когда проснулся — это разбитость. Что было тому виной, то ли ночной кошмар, то ли просто общее напряжение, копившееся все эти дни, Максу было всё равно. Какая теперь разница — почему? От этого никому не горячо и не холодно. Плохо только одно, что разбитость останется теперь на целый день, до следующего сна.

Он обулся, и встав, с какой-то слабостью внутри потянулся. Состояние было — спать бы и спать ещё, но Макс не только понимал, но и даже ощущал, что сейчас из всех продолжений есть только одно — идти, и это не то утро, когда можно выбирать. Сравнить это ощущение можно было с тем, которое появлялось по утрам в детстве, сразу же после слов матери — пора в школу. Ох, как не хотелось тогда идти, но было нужно. Вот и теперь — нужно, и никаких альтернатив.

Он посмотрел на занавешенное окно. Из-за шторы не били лучи солнца, отчего в комнате было мрачновато, и Макс понял, что небо, скорее всего, затянуто облаками и о вчерашней внутренней бодрости, которую так просто давало солнце, можно только мечтать.

— А Пашка где? — спросил он и широко зевнул.

— Тут я! — донёсся крик из кухни.

— Угу, — кивнул дед, улыбнувшись. — Встал ни свет ни заря, меня разбудил.

— Странно, — хмыкнул Макс.

Они прошли с дедом через зал на кухню, и Макс увидел Пашку. Тот увлечённо жевал неизменное жаренное мясо, которым уже третий день их потчевал дед.

— Я с утра нажарил, — заговорил Егорыч, присаживаясь на табурет. — Рюкзак ещё старый достал с чердака. В нём банка с водой, так что осторожней, Максимка. Я её хоть в бумаги и завернул, но сам понимаешь — стекло. И мясо я тоже в бумаги. Ну что ещё? — дед на пару секунд задумался. — Ружьё зарядил, — сказал он, наконец, затеребив свою густую бороду. — Кажется, всё сделал. Ты ж помнишь, как там с ружьём?

— Помню, — Макс присел за стол и взял кусок мяса. — Правый с дробью, выцеливаешь метров с тридцати, потом считаешь и бабахаешь с левого пулей. Так?

— Так, — кивнул дед. — Ага. И это… не забывай с предохранителя снимать. Тень выцеливай в голову, а если зелёного встретишь — не стреляй.

— Не, ну это понятно, — Макс откусил и принялся жевать сочное, не сильно пережаренное мясо. — Ты ф фам говорил, фто они не нападают.

— Говорил, — дед задумчиво посмотрел на Макса. — Только вот если вдруг нападать станет, тогда стреляй, — добавил он вдруг.

— Ф смысле? — не понял Макс.

— Ну, мало ли что, — дед нахмурил лоб, отчего морщины стали глубже и отчётливее. — Всякое ж бывает. Вот только непонятно, как на него это подействует. Вдруг, как и крака не возьмёт? В общем, я даже и не знаю Максимка.

— Ничё, — Макс проглотил разжёванное мясо. — По ситуации, Егорыч. А-то вдруг стрельбану с нервов, а они потом сюда придут и всех вас перебьют.

— Эт да, — протянул Егорыч.

Макс с интересом посмотрел на деда. Было видно, что он в каком-то рассеянном состоянии, словно у него в голове одновременно находятся несколько мыслей, а озвучивает он только одну из них.

Может он именно этого и боится? — подумал Макс. — Что мы своей прогулочкой что-то собьём с равновесия? У них тут, конечно, жизнь не сахар, но с другой стороны, они уже как-то приспособились, приноровились. А мы сейчас нарушим всё и хана.

Макс взял ещё один кусок и с аппетитом откусил. Нужно было наедаться, чтобы организму хватило сил. Сколько там идти через этот лес?

— Егорыч, а сколько кстати через лес идти? — спросил вдруг Пашка, словно прочитав Максовы мысли.

— А? — дед перевёл на него взгляд. — Через лес? Ну, это, где-то километров восемь. Вы по просеке идите. Как через поле перейдёте, ещё метров триста вперёд пройдите по над кромкой. Просеку и увидите. По ней до железки километров восемь как раз и будет.

— Это нормально, — улыбнулся Макс. — Я думал больше.

— Чаёк пейте, — дед взял чайник и налил в кружку Макса. — От него выносливость тоже. Идти далеко. А если ещё и не получится, то находитесь вы дай боже.

— Ничего, Егорыч, — Макс подтянул к себе кружку. — Я как-то порыбачить раз пошёл, так от города километров на тридцать удалился. Потом назад столько же пилил. Домой вернулся только на следующее утро, — Макс усмехнулся. — Не знаю даже, чего меня понесло в такую даль?

Подняв кружку, Макс сделал несколько глотков, и от удовольствия на его губах расплылась улыбка.

Уже и к чаю привык, — подумал он. — Да и к деду тоже.

Макс вдруг понял, что они вот сейчас уйдут, и больше никогда не увидят ни Егорыча, ни этой деревни, ни её жителей. Ни Машу.

И никогда не забудем, — родилась вдруг мысль. — Да и как такое забыть? Это же не просто в лесу заблудился и случайно на незнакомую деревню набрёл. Здесь как в другой мир попал, который теперь всегда в голове будет. А если кому обо всём этом рассказать, то без проблем и придурком окрестят.

Макс посмотрел на Пашку. Понимает ли он это? Думает ли о том же, или ему как всегда наплевать?

Пашка, насытившись, попивал травяной чаёк, и на его лице Макс не разглядел никакой озабоченности, никакого напряжения. Он просто завтракал, как будто у себя дома, там, в городе.

А ведь теперь им помнить об этом всегда. И вот об этом моменте тоже, и об этом завтраке кабаньим мясом, и о дедовском чае. И в сорок, и в пятьдесят лет. Сколько раз они будут об этом говорить, нагрузившись водкой?

— Егорыч, а патроны? — спросил Макс наобум, не задумываясь, чтобы отвлечься от неприятных размышлений.

— Я шесть ещё в рюкзак положил. В правый кармашек. Три с дробью пятёркой, три с пулями. Дробным я на гильзах крестики гвоздём начертил, чтобы не спутал.

— У-у, — протянул Макс и сделал ещё пару глотков.


Допив чай, Макс стал молча ожидать, когда закончит чаёвничать Пашка. Он нервно стучал пальцами по столу, разглядывая то порезы на скатерти, то иногда переводя взгляд на давно штукатуренные стены, покрытые непонятными пятнами и подтёками. Наконец, Пашка допил, отставил кружку и посмотрел на деда.

— Ну что? — спросил тот. — Помолчим на дорожку?

Они молчали всего секунд пять. Макс не выдержал напряжения и резко встал.

— Ну чего тянуть? — спросил он у деда.

— И то верно, — ответил дед, поднимаясь. — Всё в сенях стоит. Ружьё, рюкзак.

Макс повернулся и направился в сени. Все эти посиделки на дорожку, какое-то глупое молчание, его уже угнетали. Не любил он ни долгих встреч, ни долгих прощаний, стараясь проходить эти моменты как можно динамичнее. Не любил там, чего и здесь тянуть?

В сенях он схватил левой рюкзак за лямку, а в правую взял ружьё. Выйдя на крыльцо, оглядел небо. Серые, низкие облака затянули его полностью. Они висели безжизненно, нагнетая одним своим видом тоску.

Макс хмыкнул, и спустившись с порожек, обернулся. Следующим шёл Пашка, за ним дед. Пашка взирал с каким-то деланным безразличием, а на лице деда читалась всё та же растерянность. Видимо, он продолжал думать о чём-то о своём, о каких-то своих, недоступных Максу интересах.

— И главное, я уже никогда не узнаю об этом, — подумал Макс. — А потом иногда буду гадать, о чём же думал дед, когда мы уходили?

— Максимка, — дед спустился с крыльца и пару раз кашлянул в кулак. — Если ничего не получится, возвращайтесь по той же просеке. Если через лес пойдёте, можете заблудиться.

— Хорошо, — коротко ответил Макс и направился к калитке.

Пашка уже успел открыть её и теперь стоял, выглядывая наружу.

— Хм, а машину оставишь? — спросил он, когда Макс подошёл.

— Да чёрт с нею. Потеря невелика. Её давно уже надо было на свалку выкинуть, — Макс протиснулся между Пашкой и стояком ворот.

— Будет теперь тут типа памятника, — Пашка засмеялся.

— Ну если только двум идиотам, — ответил на его смех Макс. — Егорыч, я надеюсь ты нас провожать не собрался? Если да, то лучше не надо. Лишнее это.

— Как знаешь, — дед остановился и задумчиво посмотрел на Макса.

— Ну что? Прощай, Егорыч, — сказал Макс, и переложив ружьё, вытянул вперёд правую руку. Дед взял её в свою огромную ладонь и пожал.

— Спасибо за всё, — проговорил Макс и почувствовал, как внутри поднимается волна. Он сообразил, что это за волна, и потому поспешил закончить рукопожатие. Не хотелось ему сейчас никакой сентиментальности. Пашка тоже жал дедову руку торопливо.

— Ну всё. Пошли мы, — быстро выдохнул Макс, и резко развернувшись, широким шагом двинулся вперёд.

— Пока, Егорыч, — бросил Пашка и поспешил следом. Через пару секунд он нагнал Макса и зашагал рядом. Макс заметил, что лицо друга сразу стало напряжённым, весь деланный налёт беззаботности стёрло одним махом.

— Не напрягайся, — бросил Макс, вешая ружьё на плечо. — Дойдём как-нибудь.

Пашка покивал головой и ничего не ответил. Макс не стал мешать ему то ли бороться со своим страхом, то ли просто настраиваться на предстоящий путь, и до самого луга не проронил ни слова. Обернулся он всего один раз, когда за спиной остались шесть домов. Деда не было.

— Хм, — подумал Макс, ожидавший, что дед будет провожать их взглядом до тех пор, пока они не скроются из вида. — А может они просто показались все эти тёплые отношения? Может он и рад, что мы наконец ушли? Может все в деревне рады?

— Да нет, — тут же оборвал он свои мысли. — Вряд ли. Не такие они люди. Не такие.

— Так почему же он так быстро ушёл? — родился новый вопрос, но Макс отмахнулся от него, как животное отмахивается от больно жалящего слепня.

Последний дом улицы остался позади. Они перешли через дорогу и ступили на луг. Наверное, этот луг когда-то был полем, подумал Макс, а теперь зарос за ненадобностью.

Он глубоко вдохнул носом и улыбнулся. Запах от разнотравья был приятным и даже каким-то вкусным. Максу припомнилось, как очень давно, когда он ещё был маленьким, он полюбил этот запах. Так пахло в доме у его бабули, которая постоянно раскладывала свежесобранные пучочки по комодам и шкафам. Макс и сейчас помнил названия некоторых трав. Он частенько ходил вместе с бабулей за ними в окрестные луга, или как говорили местные — на выгоны. Чабрец, медуница, тысячелистник, зверобой. Бабули уже давно нет, дом её давно продан чужим людям, уже нету и отца, а когда-нибудь не будет и его самого…

Макс вдруг остро почувствовал всю суетность человеческого существования. Словно вдохнул это чувство в себя вместе с запахом трав. Все уйдут, а этот запах всё так же будет стоять над лугом. Он будет здесь каждое лето, снова и снова, даже когда в окрестностях не останется ни одной живой души.

Не надо сейчас об этом, — сказал он себе, и чтобы отвлечься, легонько толкнул Пашку прикладом в спину. Тот резко обернулся.

— Чего?

— Просеку не пропусти, — Макс улыбнулся, видя натужное выражение лица у друга. — Не грусти, Пашок, прорвёмся.

— Надо было на машине всё-таки, — пробурчал в ответ Пашка.

Справа потянулась кромка леса, густого, не такого, который был вокруг их города. В том лесу, большая часть деревьев была почти мертва, только сухие стволы с редкими листьями на какой-нибудь одной сопротивляющейся смерти ветке. Здесь же все деревья имели густую, тёмно-зелёную крону, и пройдя метров сто, Макс заметил среди них только пару сухих, безжизненных стволов. Хотя было пасмурно и особой жары не ощущалось, но из леса всё же контрастно тянуло прохладой и густой сыростью. И было в этой прохладе и сырости что-то живое, что-то будоражащее.

Макс заметил просеку метров за тридцать. Она выделялась в густом ряду чуть более светлым пятном.

— Вон она, — сказал Пашка, указывая рукой.

— Угу. Вижу.

Они прибавили ходу и через полминуты уже вошли в лес. Сырость тут же пробралась внутрь и приятно остудила гортань и лёгкие, потом дошла до самого желудка и казалось остудила и его. Макс пару раз глубоко и с наслаждением вдохнул.

— Не. Всё-таки природа это кайф, — блаженно проговорил он, и в этот момент раздался резкий, истеричный смех. От неожиданности Макс вздрогнул и остановился. Пашка тоже остановился, и обернувшись, с улыбкой посмотрел на Макса.

— Страшно? — спросил он, и его улыбка тут же переправилась в ухмылку.

— Есть немного, — ответил Макс не смутившись. — Страшный смех какой-то. Я такой в детстве часто слышал, когда у бабульки в селе жил.

— А знаешь, кто это? — спросил Пашка.

— Да чёрт его знает, — Макс пожал плечами. — Я в детстве так и не выследил.

— А я выследил, — на лице Пашки мелькнула гордость. — Как-то у нас по утрам вот такой смех каждое утро стал слышаться. И я случайно увидел кто это. Дятел это, прикинь. Я как раз на него взглядом наткнулся, когда он смеялся, так что, стопудово.

— Надо же, — Макс улыбнулся. — Никогда б не подумал. Я вообще-то думал это какой-нибудь сыч, или ещё более заковыристая птичка. Хм, а это обычный дятел. Пошли, что ли?

— Пошли.

Они медленно двинулись вперёд, пристально вглядываясь в прорехи между деревьями. Снова раздался смех, резкий и безумный.

— Некоторые птицы вообще как-то страшно кричат, — сказал Макс, когда смех умолк. — На хера им это? — плечи на секунду дёрнулись вверх. — Я вот до сих пор помню, как у бабульки такой крик услышал, что волосы дыбом встали. Ночью с гулянки возвращался, во двор зашёл, а у бабульки возле калитки прямо яблоня росла. Так вот, короче, из этой яблони какая-то хрень как заорала, у меня, блин, льдом покрылось всё что можно.

— А может, это и не птица была? — спросил Пашка.

— Пусть лучше будет птица, — Макс нервно улыбнулся. — Нехер детские страхи раздувать.

Они прошли ещё метров триста, и Пашка вдруг резко остановился и замер.

— Чего ещё? — спросил шёпотом Макс, приблизившись к нему вплотную.

Пашка медленно указал рукой и Макс перевёл по ней взгляд, ожидая увидеть что-нибудь, как минимум, представляющее опасность.

— Коза, что ли? — шёпотом спросил Пашка.

Тьфу-ты. Макс бесшумно усмехнулся.

— Да-а, блин, охренеть, — с усмешкой на губах проговорил он. — Ты мне про дятла, а я тебе про эту козу сейчас расскажу. Знаю просто, по телеку как-то смотрел. Это газель Томпсона, прикинь.

— Кого газель?

— Томпсона. Такие в Африке живут.

— А тут она чё забыла?

— А фиг его знает, — Макс пожал плечами. — Наверное, то же, что и удав.

Следующую минуту они молча наблюдали, как светло-коричневое животное объедает листья с нижней ветки дерева. Короткий чёрный хвост газели дёргался из стороны в стороны, уши подрагивали взад-вперёд. Как только она отрывала пару листьев, наклоненная ветка взмывала вверх и громко шелестела. Прожевав сорванное, газель снова становилась на задние лапы и смешно балансируя, ухватывалась губами за тонкие ветви усеянные листьями. Кожа на её боку, том, который был виден, переливалась туда-сюда по выпирающим рёбрам. Прожевав очередную порцию, газель довольно фыркала и встряхивала головой. И снова становилась на задние лапы, задевая ветку длинными, прямыми рогами, переступая с копыта на копыто, чтобы удержать равновесие. Её губы торопливо выискивали очередную пару листочков, и всё начиналось заново. Резкое дёрганье головой вниз, шелест взмывающей ветки.

Макс смотрел на всё это с каким-то недоумением. После раздавленного удава и шкуры леопарда большого удивления, конечно же, не было, но всё равно, видеть в русском лесу африканское животное было не совсем заурядным событием.

— Может, стрельнём в неё? — неожиданно спросил Пашка, и Макс от такого вопроса недоумённо вскинул брови.

— Тебя, блин, хрен поймёшь, — прошептал он. — Чего это ты вдруг решил?

— Да просто.

— Тупо. Просто так выстрелить, чтобы убить? На эту газель и без нас леопарды найдутся. Или крак задерёт когда-нибудь.

— И чё? Так и будем просто пялиться?

— Давай обойдём, — пришло в голову Максу — Пусть хавает, чего ей мешать?

Макс стал осторожно отходить спиною вперёд и потянул за собою Пашку, ухватив за плечо, но на третьем шаге он наступил на сухую ветку. Ветка громко хрустнула, и Макс от неожиданности вздрогнул.

— Чёрт! — ругнулся он в полголоса.

Газель от звука сломавшейся ветки с такой резвостью рванула в чащу, что скрылась с глаз за долю секунды. Даже не оглянулась. Только громкий, взбудораженный шелест и ритмичный топот выдавали её отступление.

Максу вдруг показалось, что шум исходит не только с той стороны, куда удирала газель, но и как будто сзади. Он нервно обернулся и прищурившись, вперился глазами вдаль по линии просеки. Но на ней отсюда и до видного ещё луга никого не было.

Где-то в деревьях, — мелькнула мысль, и Макс стал вглядываться между стволов. Сначала слева от себя, затем повернул голову вправо.

— Слышал? — спросил он у Пашки шёпотом.

— Чего? — не понял тот.

— По-моему где-то там ещё шелестело.

— Может ещё одна?

— Может и ещё одна. Ладно, ломанули. А-то мы так до железной дороги ни хрена не дойдём. Дождёмся какой-нибудь твари.

Они снова зашагали по просеке, но теперь уже торопливо, постоянно оглядываясь и прислушиваясь вокруг себя. Но шелест больше не повторялся, и Макс решил, что он ему только померещился.

— Эхом, видимо, отдало, — сказал он Пашке.

— Я вообще ничего не слыхал, — сказал тот в ответ, но по его глазам было видно, что он уже напуган.

Через какое-то время шелест сзади раздался снова, хоть и слабый, но он всё же усилил тревогу.

— На на всякий случай рюкзак, — сказал Макс, протягивая Пашке свою ношу. — А я ружьё в руке понесу.

Пашка взял протянутый рюкзак и повесил его на плечо на одну лямку. Шелест отчётливо послышался справа, из-за деревьев, и Макс развернувшись, несколько метров шёл спиною вперёд, держа ружьё наготове. В его мозгу крутился только один вопрос — тень или крак? — но он тут же померк, когда Макс вдруг вспомнил о казалось бы совсем неуместной глупости. Он вспомнил, что в Африке помимо диких кошек обитают ещё и довольно-таки опасные травоядные. Да разве это глупость? — подумал он. — Мы только что пялились на африканскую газель, почему бы тут не водиться и какому-нибудь разбушевавшемуся носорогу или слону?

Сами по себе такие мысли были полным бредом и где-то в глубине, подсознательно, Макс хорошо понимал это. Бояться разбушевавшегося слона в среднерусской полосе, да с такой манией любой психиатр с руками оторвёт и будет держать в самой лучшей палате, чтоб не дай бог не случилось чего с ценным пациентом. Но с другой стороны отмахиваться от таких мыслей в конкретном данном случае было бы, как минимум, нерационально. Поэтому Макс и крутил их и так и эдак, наскоро выискивая решения для тех проблем, которые в этом среднерусском лесу могли возникнуть, как пить дать.

Как только шелест прекратился, Макс развернулся и догнал Пашку. Тот шёл быстро, слегка наклонясь вперёд и сильно съёжившись. Макс поравнялся с ним и на ходу похлопал по плечу.

— Давай, давай, — пробурчал он, ускоряясь. — Нам главное, до железки добраться. Там на открытом месте безопаснее будет.

Пашка согласно кивнул.

Чёртов лес, — ругнулся Макс про себя. Он понимал, что именно отсутствие кругового обзора даёт разыграться страху. Когда между тобой и естественным укрытием в виде лесных зарослей не больше пяти метров, поневоле почувствуешь себя не в своей тарелке — Ни хрена ж выстрелить не успею, — пронеслась мысль. — Если сейчас какая-нибудь тварь из-за кустов кинется, не успею же.

Макс вспомнил, как возвращался с той самой рыбалки, о которой сказал деду. Ночь тогда была абсолютно безлунной, и что-либо разглядеть в полной темноте не представлялось возможным. Он шёл по дороге, с правой стороны которой было кукурузное поле. То, что там именно кукурузное поле, Макс узнал ранним утром, когда шёл по этой же дороге, но в другую сторону. Тогда в его голове ещё задорно мелькала мысль половить рыбу в реке протекающей в тридцати километрах от города. И теперь возвращаясь домой, и ругая себя за ту задорную, но глупую мысль, он отчётливо слышал, как кто-то в этой кукурузе разговаривает. Он даже различал некоторые слова, и был уверен, что говорят по его душу, хотя всем мозгом понимал, что всё это только галлюцинация рождённая темнотой и слабым ветерком. Но именно поэтому ему тогда в голову и пришёл страшный в своей прямоте вопрос — А если я понимаю, что это только длинные кукурузные листья шелестят, хорошо понимаю, но всё равно слышу слова, может и вправду там кто-то есть и говорит обо мне?

Макс почувствовал, как в правом боку начало покалывать, но шага не убавил. Он так и шёл, чувствуя, что боль медленно, но неумолимо растёт, и когда вдалеке показался просвет, он обрадовано улыбнулся. До конца леса оставался километр, не больше.

— Почти дошли, — сказал он Пашке с улыбкой, и увидел, как Пашка улыбнулся в ответ. Он видимо тоже понимал, что на открытой местности будет и удобней отразить нападение, да и попросту намного спокойнее.

Последний километр они прошли ударным темпом. Макс даже почувствовал, как начинает не хватать воздуха из-за одышки.

И это несмотря на то, что не курил уже трое суток, — подумал он с досадою. — Сколько ж надо не курить, чтобы вернуться хотя бы к двадцатилетнему состоянию? Или уже никогда не вернуться?

Они вышли из леса, и пройдя всего метров пятнадцать, остановились. Макс наклонился вперёд, и развернув ружьё поперёк, опёрся кулаками в колени. С полминуты он молча и глубоко дышал, чтобы восстановить нормальную работу загнанного быстрой ходьбой организма. Пашка присел на землю, скинул со спины рюкзак и поставил его перед собой.

— Где тут дед говорил патроны? — спросил он, ощупывая его со всех сторон.

— В правом кармашке, по-моему.

Пашка полез в правый боковой карман рюкзака и достал оттуда три патрона.

— Ты из-за тумана? — спросил Макс, вяло улыбнувшись и пристально посмотрев вперёд.

Там, всего метрах в пятидесяти от них, начинался туман. Такой же, как и на горе, через который они попали в это чёртово место. Наверное, туман густел по мере отдаления, но разглядеть этого было нельзя. По той простой причине, что ничего в этом тумане не было, ни столбов, ни деревьев, по которым можно было определить постепенность сгущения. Поэтому туман выглядел не сплошной белой стеной, а грязно-серым расплывшимся по лугу пятном, вызывая смутное отвращение своим неклассическим видом. Примерно посередине между ними и той чертой, с которой начиналась дымка, пролегала железная дорога. Насыпь, на которую были уложены шпалы возвышалась не сильно, но несмотря на густую и высокую траву, её всё же можно было разглядеть.

Макс услышал, что Пашка позвал его по имени, и оторвав взгляд от насыпи, посмотрел на друга. Тот протягивал к нему открытую ладонь, на которой лежали три патрона с желтоватыми латунными гильзами.

— Ты посмотри, на которых крестик начерчен, —сказал Макс. — Нужен один с крестиком, один без крестика.

— А-а, — протянул Пашка, и попереворачивав другой рукой патроны с боку на бок, забрал с открытой ладошки один, и снова протянул руку к Максу.

Макс взял патроны и засунул их в левый карман джинсов. Потом подумал, достал, рассмотрел на одном маленький крестик, и разложил их по разным карманам. С дробью в правый, а с пулей в левый.

— Чтобы потом не метаться — какой где, — объяснил он Пашке, который наблюдал за его манипуляциями с интересом. — Ну что, пойдём? Или отдохнём чуть? — спросил он, снова переводя взгляд на железную дорогу.

— Пойдём, наверное, — как-то без особого энтузиазма ответил Пашка, и медленно встал. — Не хотелось бы встретить вечер возле этого долбаного леса.

Он поднял рюкзак, набросил одну из лямок на плечо и нерешительно посмотрел на Макса.

— А как пойдём? Через туман или по железке?

Макс секунд десять молчал, обдумывая эти два варианта.

— Через туман, — наконец решительно сказал он. — Если опять назад вернёмся как на горе, тогда уже по железке.

Макс решил повесить ружьё на плечо, чувствуя лёгкую усталость в руке, но не успел этого сделать. Его взгляд выцепил движение в тумане. Без лишнего напряжения мозга, Макс сразу же понял, что это крак. Он уставился туда, где мелькнула фигура этой твари.

— Что? — спросил Пашка, дрогнувшим голосом и проследил взгляд Макса.

— Крак.

— Где? — Пашка нервно завертел головой.

— В тумане, — Макс усмехнулся. — Это хорошо.

— Чего ж хорошего? — спросил Пашка, и Макс заметил, что у того подрагивают губы.

— Не боись, — сказал он с деланным спокойствием. — У нас же ружьё есть.

Максу самому было немного стремновато, но он не хотел, чтобы Пашка взял, да и вырубился от испуга, как там на горе. Поэтому он через силу улыбнулся и двинулся в сторону тумана.

— Проследим за ним, — стал объяснять он семенящему рядом Пашке. — Помнишь я тебе рассказывал, как в детстве во дворе какую-то хрень видел?

— Ну, — кивнул Пашка.

— Так вот, я думаю, что это была какая-нибудь тварь отсюда. В том, нашем мире ведь никаких тварей нету, правильно?

— Ну, — снова кивнул Пашка.

— Значит, отсюда. И может быть это именно крак и был. А значит, они как-то отсюда выходят, правильно?

Пашка не успел нукнуть и кивнуть в очередной раз. В тумане отчётливо нарисовалась большая коричневая фигура и бросилась на них. Макс замер. Вскидывать ружьё сразу он побоялся, чтобы не вспугнуть. Мало ли, начнёт зигзагами вилять, хрен попадёшь. Он поднял ружьё только когда между ним и тварью оставалось метров шестьдесят. Снял с предохранителя, выждал ещё секунду и надавил на правый крючок. Звук выстрела раскатился по лугу и отдался эхом где-то в лесу за спиною. Крак слегка дёрнулся вправо, и через ещё секунду Макс всадил в него пулю. Пуля попала в плечо, Макс это понял по тому, как крака развернуло на полном ходу и он неуклюже повалился на землю.

Ещё бы чуть-чуть, и не попал, — мелькнула мысль.

Следующие пять секунд показались Максу часом. Они стояли с Пашкой, замерев, словно неживые, и с надеждой смотрели на лежащую метрах в двадцати тварь.

Их нельзя убить, — крутилась волчком фраза в голове Макса. — Дед говорил — нельзя. Или всё-таки можно?

Но чуда не случилось. Крак стал медленно подниматься. Сначала оторвал от земли голову, потом приподнялся на правой руке и повернул лицо в их сторону. Пашка стал отходить назад, а Макс быстро повернул замыкающий рычажок вправо и переломил ружьё. Дрожащими от напряжения пальцами он вырвал гильзы из стволов и бросил их под ноги.

— К лесу вали! — крикнул он Пашке, который успел отойти уже метров на пятнадцать назад, и полез в карман. Из правого было доставать неудобно, он почти до боли вывернул кисть левой руки, силясь протолкнуть её внутрь. Карман был маленьким, кисть не могла в нём нормально развернуться и ухватит патрон, но перекладывать ружьё из одной руки в другую было поздно.

Когда Макс, наконец-то, вставил патрон с дробью в левый ствол, крак уже успел встать на ноги. Он медленно покачивался взад-вперёд, и Макса порадовало то, что пуля принесла ему хотя бы какую боль.

— Иначе б он так не тупил, — подумал Макс и загнал второй патрон в ствол. Резко защёлкнул ружьё и вернул рычажок на место. Сразу же стало как-то спокойнее. Теперь он был снова готов выстрелить.

Крак сделал один шаг вперёд, потом следующий чуть быстрее, а третий уже больше походил на мощный прыжок. Макс нажал на спусковые крючки почти одновременно. Отдача от выстрела дуплетом оглушила плечо. Скривившись, Макс развернулся и рванул к лесу. Он не стал смотреть, что там произошло с тварью. Он знал, что попал, он чувствовал это, и знал, что тварь снова валяется на земле, и значит, у него есть время.

Он догнал отступающего Пашку, и грубо остановив его, ухватившись за плечо, принялся рыться в правом кармашке рюкзака. По пути он успел переломить ружьё и вытряхнуть гильзы. Потратив на зарядку всего несколько секунд, Макс подтолкнул друга в спину и развернувшись стал в стойку.

— В лесу прячься! — громко крикнул он, и с досадой расслышал в своём голосе нотку страха.

— А чего он не убегает? — спросил Пашок. Его губы заметно подрагивали.

— Хрен его знает, — буркнул Макс.

Крак снова поднимался. Но теперь намного медленнее, и было понятно, что боль он испытывает немалую. Он ещё был на земле, опираясь на руку, но его качало из стороны в сторону заметно сильнее, чем после первых двух выстрелов. Макс смотрел на встающую тварь, в которую всадил уже четыре заряда, но которая и не думала подыхать, и его мозг судорожно ругался.

Чёрт! — вопил он. — С чего ты решил, что у тебя всё получится? Тебе же дед сказал, что их нельзя убить. Ты крутой, твою мать? Крутой, бля? Почему же он не убегает?

Видя, что у него ещё есть время до того момента, когда крак полностью очухается и бросится в атаку, он быстро обернулся, чтобы увидеть Пашку, но вместо Пашки он увидел тень. Внутри тут же похолодело. Тень быстро перемещалась, но не к нему, а в сторону деревьев.

— Пашка там, — мелькнула мысль. — Поэтому крак и не убегает. Из-за неё.

Он бросился вслед за тенью, чувствуя спиной, как крак поднялся и уже сделал один шаг. Но Максу было не до коричневой твари. Он судорожно думал о том, что тень сделает с Пашкой, когда доберётся до него. Он уже видел, как тень убивает, и потому хорошо понимал, в какой опасности его друг.

Крак сделал ещё шаг, а Макс выстрелил в тень. Тень остановилась, словно удивившись. Макс разглядел две небольшие дырки в том, что было её туловищем. Бахрома уже принялась за дело, штопая маленькие, и вряд ли серьёзные раны. Она шевелилась, похожая на клубок чёрных змеёнышей, и уже почти заканчивала своё дело, когда Макс чуть приподнял ружьё и выстрелил пулей. Пуля зацепила лицо тени, оторвав от него изрядный кусок. Незамедлительно появилась бахрома, а Макс вдруг понял, что он остался беззащитным. Совершенно беззащитным. Патронов больше нет, а значит и надежды нет. Он вперился взглядом в бахрому, залатывающую свою хозяйку и стал молить, чтобы рана не затянулась. Чтобы вот так вот взяла и не затянулась, вопреки всему. И вдруг он почувствовал, как ухватился за одну из тесёмочек, за одного мерзкого, шевелящегося змеёныша. Он сначала опешил, решив, что ему показалось, но тут же ощутил, как хватает ещё две шевелящиеся тесёмки. Его мысли стали вдруг похожи на пальцы, и он с удивлением видел, как они, вцепившись в бахрому, пытаются её оторвать от тени. Тень вдруг дёрнулась, дёрнулась назад, так резко, что Макс понял, что она напугана. Да, она была напугана. Тесёмки оторвались, и Макс увидел их зажатыми в мыслях-пальцах. Они продолжали извиваться, и теперь даже быстрее, как будто испытывая боль.

Тень рванула в лес и скрылась из виду, и тут Макс вспомнил о краке. Он повернул голову, и едва успел прикрыться ружьём, как коричневая туша тут же сбила его с ног, и повалив на землю, вцепилась в правое плечо. Макс почувствовал с какой силой крак сдавливает челюсть, плечо мгновенно онемело и эта онемелость за долю секунды растеклась по всей руке, до самых кончиков пальцев. Где-то в лесной чаще раздались два выстрела, почти одновременно и вслед за ними, в повисшей тишине разнёсся по лесу истеричный смех, словно птицу развеселил грохот. Крак разжал челюсть, и отпрыгнув метра на два, стал смотреть своими пустыми глазами в сторону лесных зарослей. Макс удивлённо, пересиливая боль в шее, вывернул голову, чтобы увидеть, кто стрелял. Но увидел он тень.

Тень стремительно вылетела из-за кустов, и Макс с ужасом разглядел, что она тащит за собою Пашку. Пашка извивался, как задетый лопатой дождевой червь и пытался ударить её кулаком, но съехавший с плеча рюкзак ему мешал.

Макс услышал, как Пашка заорал. Он стал выкрикивать маты, истошно, со слезами в голосе, и Макс поспешил подняться, чтобы помочь, чтобы хоть что-то сделать, но в спешке он опёрся на раненую руку, и резко вскрикнув, снова повалился на землю. В руке словно взорвалась лимонка, разбрасывая во все стороны острые осколки боли. Поверх онемения, тонкими, раскалёнными иглами они впивались в плечо, проникали в шею и затылок, протыкая насквозь каждую клеточку мышц. Накатила тошнота и Макс почувствовал, как начинает проваливаться в туман, такой-же грязно-серый, как и туман окружающий этот чёртов непонятный мир.

— Это всё, — мелькнула скупая, но до безумия глубокая мысль. Не мелькнула даже, а вздрогнула, словно испугавшись саму себя. — Это всё.

Он перевёл взгляд на крака, который убил его, и вдруг увидел, как тот отрывается от земли и с бешеной скоростью летит назад. Его руки начинают цепляться за воздух, но не находят опоры, и он перевернувшись, падает метрах в двадцати.

Перепонки тут же разорвал тонкий, высокий писк, и Макс узнал его. Такой же, он слышал там, на горе, когда смотрел на эту коричневую тварь в упор сквозь лобовое стекло «двойки». Крак выл. Но теперь не для того чтобы напугать вероятного противника, а видимо, чувствуя невыносимую боль. Макс это понимал, но никак не мог понять, что произошло. С чего вдруг эта мерзкая тварь отлетела на двадцать метров назад, словно в неё попало невидимое пушечное ядро. Он смотрел, как крак медленно поднимается, и согнувшись пополам, упираясь руками в землю, пытается удрать. Удрать любой ценой, чтобы спастись.

Чувствуя, как боль растекается вниз по телу, медленно сковывая рёбра, Макс всё же медленно задрал голову и увидел бегущего к нему деда. Выглядело это всё смешно, вверх ногами, но Максу было не до смеха. Он проваливался в туман всё глубже и глубже, переставая миллиметр за миллиметром ощущать своё тело. Словно там, где проходила боль, его уже не оставалось. Мысли становились рассеяннее, холодели и замирали, словно парализованные. Макс до сих пор видел их, как пальцы, и он видел, как эти пальцы разжимаются, как выпадают из них уже безжизненные тесёмки чёрной бахромы.

— Максимка, живой? Максимка — услышал он где-то вдалеке запыхавшийся голос Егорыча и провалился в самую глубину тумана.

Часть вторая

Глава 11

Макс с удивлением огляделся. Он стоял посреди поля, незамысловато упирающегося в горизонт по всей окружности. Чёрное, без единой травинки, однородное, и от этого лишённое жизни. Сверху, словно в мутных разводах купол, нависало пасмурное небо, и Макс вдруг почувствовал тяжёлую тоску во всём теле. Эта тоска стянула его сердце, как удав пойманную жертву, не давая свободно биться, затем стала стягивать лёгкие, и на каждый следующий вдох приходилось затрачивать больше усилий.

— Где я? — спросил себя Макс, оглядевшись ещё раз, в надежде увидеть хоть что-то, что могло объяснить, или хотя бы намекнуть. Но вокруг было то же пустое пространство, бесконечное и бессмысленное.

Тяжело дыша, он несколько долгих секунд размышлял что ему делать, но так и не нашёл ни одного вразумительного ответа. Тогда, сообразив, что ответов может не найтись никогда, если глупо стоять на месте, он просто поплёлся вперёд, глядя под ноги. От однотипной чёрной картинки перед глазами тоска сдавила ещё сильнее, и в голове появилась мысль, что всё это не зря, что должно произойти что-то важное для него. И это что-то будет намного важнее всего уже происходившего с ним.

Он шёл, тяжело вдыхая воздух, чувствуя, как наваливается тяжесть, как всё жёстче бьётся сердце. Устав видеть чёрное, безрадостное полотно земли, он поднял голову, и к своему удивлению разглядел невдалеке перед собой забор. Низкий, высотою не больше чем по грудь, этот забор протянулся слева направо, от одного горизонта до другого.

Прямо по середине этого длинного забора, Макс увидел приоткрытую калитку. Калитка была сколочена из свежих, красивых досок, и приоткрыта едва ли на четверть, но почему-то от одного взгляда на неё сердце словно провалилось в глубокий колодец. Макс судорожно вздохнул и остановился. Что-то было в этой калитке пугающее и безысходное.

Чуть поодаль, по ту сторону забора, Макс заметил идущего к нему человека. Человек шёл не торопясь, как будто ему некуда было спешить.

— Кто это? — спросил себя Макс, прищуриваясь. — Знакомая какая-то походка. Очень знакомая.

И ему вдруг едва ли не до слёз захотелось поскорее узнать — кто же это. Он снова зашагал вперёд, но теперь быстрее, несмотря на то, что уже почти не мог дышать, затрачивая на каждый вдох неимоверное количество сил. Через десяток шагов он, наконец-то, узнал идущего навстречу, ощутив, как внутри зашевелился клубок противоречивых чувств.

Это был его отец. Уверенный и тяжёлый шаг, широкие мощные плечи. Лицо у отца было суровым, тёмные глаза смотрели исподлобья с нескрываемой злостью. И ещё со внимательностью, не моргая, не отпуская ни на секунду, словно боясь потерять интересующий их объект.

Макс улыбнулся, хотя внутри него быстро, как на дрожжах, стала вздыматься тревога.

— Почему он так смотрит? — нервно, начиная чувствовать давно забытый, детский страх, спросил он себя. — Почему у него такие глаза?

Уже почти подойдя к калитке вплотную, Макс протянул вперёд левую руку, чтобы приоткрыть её чуть больше, и сделав шаг, оказаться за забором, но тут его внимание привлекло злое рычание раздавшееся за спиной. Он удивлённо обернулся, и по инерции выставил вперёд правую руку.

На него неслась собака. Огромный, оскалившийся кавказец бежевой окраски. Близость овчарки и её злой оскал на мгновение привели его в ступор, и он дёрнулся назад, только когда овчарка вцепилась в тыльную часть кисти.

— Чего тебе?! — глупо выкрикнул, пытаясь вырвать руку из пасти, чувствуя, как сдавливается челюсть, как больно и глубоко впиваются клыки, и искренне не мог понять, почему собака не разжимает пасть и не отпрыгивает.

Он уже попадал в такую ситуацию. Огромный кавказец кинулся на него, когда он, возвращаясь домой с рынка, завернул за угол высокого бетонного забора пожарки. Так получилось, что в момент неожиданного столкновения, между ним и псом оставались только жалкие три метра, и как только они повстречались взглядом, пёс тут же набросился не раздумывая. Видимо, он решил, что отступить не успеет, и инстинкт повёл его в бой. Макс тогда так же глупо выставил вперёд руку, чтобы как-то отбиться, и уже через три секунды рука была прокушена в двух местах.

Но тогда пёс после укуса сразу же отпрыгивал, и это было понятно. Он понимал, что человек может нанести ответный удар в голову, в горло, ещё куда-нибудь, но эта собака и не думала отпускать его.

По тому эпизоду Макс ясно понял, что бороться с большими собаками без оружия, особенно с собаками служебных пород, занятие бессмысленное, и даже без проблем грозящее смертью, поэтому он через силу стал отступать, потянув пса за собою. Он хотел укрыться за калиткой, поближе к отцу, как и в детстве ища у него защиты. Ведь всё же родной человек, хотя и помнил Макс о его суровости, иногда переходившей границы. Но пёс упёрся передними лапами в землю, и он, к своему удивлению сделав всего шаг, больше не смог сдвинуться ни на сантиметр. Тогда он обернулся, и задыхаясь, позвал отца.

Но отец не поспешил к нему. А даже напротив, резко остановился и с ненавистью посмотрел на пса. И тут голову Макса словно обожгло мыслями — Он мёртв. Он же мёртв, чёрт подери. Он умер пятнадцать лет назад.

И словно подтверждая эти мысли, лицо отца стало изменяться. Бледная кожа начала оплывать вниз, словно тающий воск, оголив вначале лобную кость, затем два огромных овала глазных белков. Какое-то время была видна злая ухмылка, но через пару секунд и губы превратились в стекающее вниз желе, оголяя мерзкий, безжалостный оскал.

— Сука, — сдавленно выдохнул Макс и попятился от калитки. Мертвец снова зашагал вперёд, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, и Макс почувствовал, что пёс отпустил руку. Он удивлённо повернулся к нему, но пёс уже рванул вперёд. Слегка задев своим мощным телом ногу, он проскочил мимо, и встав напротив приоткрытого прохода, оскалился и глухо зарычал. Шерсть на его загривке поднялась дыбом, он весь сжался и замер, и Макс понял, что этот пёс готов защищать его до конца. Но почему? Макс пару секунд смотрел на оскалившееся и сжавшееся пружиной животное.

— Чарли? — вдруг догадавшись, с удивлением выдохнул он, и больше не смог вдохнуть. Воздух застрял прямо у губ, словно наткнулся на бетонную стену.

Пёс на секунду обернулся, и его опущенный вниз хвост пару раз игриво дёрнулся из стороны в сторону, но тут же застыл, словно гранитный. Пёс снова вперился в приближающегося мертвеца. Из его пасти с хрипом и ненавистью вырвался глухой рык.

Макс видел, как мертвец ускоряет шаг, как всё больше сжимается Чарли, и ещё он чувствовал, что не дышит. Он стал дёргаться в агонии, в мозгу засверлила всего одна мысль — нужно вдохнуть, всего раз, вдохнуть, вдохнуть.

Пёс, как пружина, молниеносно распрямился, и бросился на мертвеца, а Макс провалился в густую темноту. В этой темноте не было ничего, за неё нельзя было зацепиться, но в ней можно было дышать, и Макс несколько раз втягивал в себя воздух до предела, несмотря на жуткую боль между рёбер.

— Чарли, — прошептал он, когда дыхание восстановилось, а сердце немного успокоилось.

Лоб покрылся холодными каплями пота, а тело вовсе казалось напрочь пропитанным им. Макс попробовал шевельнуться, но тело не откликнулось.

— Где я? — снова спросил он себя, но вокруг была только темнота, которая не могла дать ответа. Тогда он стал думать о Чарли.

То, что это был именно он, Макс теперь не сомневался. Чарли подарили ему в шесть лет. Маленький, скулящий щенок с вяло крутящимся хвостиком. Кто подарил, Макс уже не помнил, но помнил, что он был по-настоящему счастлив тогда. Он возился с этим щенком с утра до вечера, кормил его из бутылочки тёплым молоком, пытался играть, чесал разбухшее от молока пузо. Но щенок был каким-то болезненным. Он делал всё вяло и продолжал тоскливо поскуливать. Но разве это могло что-то изменить?

Через месяц от усиленной заботы, а может и сам по себе, Чарли стал здоровее, и даже чуть веселее. Он уже вовсю вилял хвостом и восторженно бегал за Максом враскорячку, за что и получил «чаплинскую» кличку.

Ещё через месяц стало понятно, что Чарли слепой. Стало понятно отцу, Макс же знал об этом уже давно. Он видел, как Чарли тыкается мордочкой в стены, в дверь, как по нескольку секунд прислушивается, прежде чем побежать в его сторону. Вердикт был суров — слепая собака не нужна.

Макс просил, плакал, умолял, но отец был неприступен. Однажды Макс вернулся с матерью из детсада, а Чарли не было. Он ходил по комнатам и звал. Потом обыскал весь двор и снова звал. А потом отец всё объяснил.

С тех пор, со своих маленьких и глупых шести лет, он уже никогда не считал отца тем человеком, с которого нужно безоговорочно брать пример.

— Чарли, — Макс грустно улыбнулся. — Спасибо, друг. И прости меня за всё.

Он сделал ещё одну попытку шевельнуться. По всей правой руке тут же запульсировала боль, хищно перекинулась в голову, и Макс скривив лицо, не стал доводить попытку до логического завершения. Он расслабился и прикрыл глаза.

— Этот забор он между этим и тем, — подумал он. — За ним смерть. А мой Чарли меня спас, и ему всё равно, что я не спас его тогда. Зачем ему это? Может это его суть?

Макс прислушался к ощущениям в теле, но к своему удивлению заметил только, что кроме боли ничего не чувствует. Словно он сам был болью и больше ни чем.

— Что со мной?

Он попытался вспомнить, но разглядел в мыслях только туман. Этот туман был грязно-серым, омерзительным пятном, и Макс несколько минут просто всматривался в него, не ища никаких ответов. И только когда в этом тумане мелькнуло серое существо и бросилось на него, он резко открыл глаза.

— Крак. Крак укусил меня. Точно. А Пашку?

Он судорожно напряг мысли, но дальше напавшего на него крака ничего не приходило на ум. Мысли вдруг стали похожи на пальцы, они потянулись к темноте, словно пытаясь уцепиться за неё, и Максу показалось, что эта картинка ему уже знакома. Как будто он видел её совсем недавно, но вот где?

Он почувствовал сильную усталость. Эта усталость была только в голове, словно скопилась там вся, не в силах распределиться по бесчувственному телу, и Макс закрыл глаза. Пальцы-мысли тут же расслабились, стали ватными, и он снова провалился вглубь пустоты.

И где-то в этой глубине он иногда ощущал себя, а иногда чувства снова исчезали. Иногда он слышал где-то очень далеко голоса и пытался разобрать, о чём они говорят.

— о…е…рёт? — спрашивал голос повыше.

— е…аю — говорил низкий, спокойный.

— о…ет…ку…о…ять? — спрашивал голос повыше.

И снова был провал в никуда.

А потом Макс почувствовал, как кто-то положил ему ладонь на лоб.

— Спала чуток температура, — сказал низкий голос и убрал руку.

Макс медленно открыл глаза. Свет ослепил, резанув зрачки, и пришлось снова зажмуриваться.

— Максимка, — позвал голос. — Ты меня слышишь?

Макс узнал голос деда, и внутри сразу же стало легче. Боль никуда не исчезла, она разлилась по всему телу, стала не такой острой, но не исчезла, однако всё же стало легче. В чём именно, Макс понять не мог, он просто это почувствовал. Он снова осторожно поднял веки и увидел деда. Тот сидел возле кровати, заботливо глядя на него. Макс попытался улыбнуться, но видимо вышло не очень.

— Больно, Максимка? — спросил дед, и на его лице появилась обеспокоенность.

Макс вяло покачал головой из стороны в сторону.

— Ты потерпи чуток, — дед провёл ладонью по бороде. — Такое уже бывало. У нас краки троих кусали. Тогда ещё, в начале самом. Но никто не умер, — дед улыбнулся. — Повалялись чуть в кроватях, да на ноги встали, как новенькие. Эт ничего. Главное, кость цела.

Макс слушал деда, и чувствовал, как крепнет уверенность. И крепла она совсем не от дедовых слов, а просто потому, что Макс понимал — теперь он уже не умрёт. Этот сон с Чарли, которой спас его, этот солнечный свет, который хоть и резал ещё глаза, но уже наполнял своей силой, эта добрая улыбка, обрамлённая седыми усами и бородой, этот голос полный мудрости, именно они возрождали уверенность, а слова были только дополнением. Макс и не вникал в их смысл, он просто слушал. Но вдруг обретённое спокойствие оборвалось, как тонкая ниточка.

— А Пашка? — преодолев боль, прошептал Макс.

С лица деда исчезла улыбка. Он глухо покашлял.

— Тебе бы поспать ещё, Максимка. Сон он лечит, — сказал скороговоркой.

— С Пашкой что? — повторил свой вопрос Макс, чувствуя, как от напряжения выступает пот на лбу.

— Ну, — дед снова покашлял. — Однозначно сказать нельзя. Тень его, в-общем, потянула за собой. Но чтоб убивала, этого я не видел. Этого не было, — последние слова дед проговорил с какой-то деланной уверенностью, и Макс всё понял.

Он понял, что это означало одно, дела плохи, и скорее всего, тень Пашку…

Макс хотел спросить у деда, а были ли случаи, когда тени не убивали, но ясно осознал, что ему не хватит сил на такой длинный вопрос, поэтому он только как можно выразительнее посмотрел на Егорыча, пытаясь спросить одними глазами. Но дед быстро поднялся и отвёл взгляд.

— Поспи, — тихо сказал он. — Поспи ещё, пусть чаёк лечит. Чаёк и сон, они на пару большая сила. Любую хворь одолеют. Я тебе ещё подорожника на рану… в общем, чтобы вытягивал эту гадость. Подорожник полезный, едрить его в корень, — дед махнул рукой, устав уходить от темы с Пашкой.

— Пойду, водички вскипячу. Травы ещё залью, пусть настаивается, — бросил он и торопливо вышел из комнаты.

Макс услышал, как скрипнула половица в зале, потом звякнул чайник на кухне, и через несколько секунд негромко хлопнула дверь. Оставшись в одиночестве, Макс попробовал судорожно придумать хоть что-нибудь, чтобы отвлечься, забыть о друге, но не смог. Мысль о нём, как пуля, проткнула мозг, угодив точно в «яблочко», не оставив ни одного шанса отвертеться.

— Эх, Пашок, Пашок, — снова нахлынула тяжесть, и Макс почувствовал, как стиснулись зубы. — Суки, — прошептал он. — Суки поганые.


Дед вернулся в дом минут через тридцать. Коротко скрипнула дверь, послышались осторожные шаги, слабо цокнула ручка чайника. Дед явно старался делать всё как можно тише.

— Наверное, думает, что я уснул, — понял Макс, и от такой заботы стало теплее на душе.

Дед в комнату не заглянул, и видимо остался на кухне, поэтому Макс перестал прислушиваться к редким, едва различимым звукам, и вернулся к своим размышлениям. Всё то время, пока отсутствовал дед, Макс был погружён в воспоминания.

Он вспоминал, как подружился с Пашкой, как они попадали в разные переделки, как однажды подрались по-дурости. Да, у Пашки были недостатки, но разве сейчас они могли иметь значение? Люди не боги. Может быть когда-нибудь, но пока нет.

Макс снова стал прислушиваться, но больше с кухни не донеслось ни одного звука. Дед явно не хотел разбудить его, или по крайней мере, давал ему уснуть, но Макс уснуть не мог. Он вспоминал. Вспоминал и анализировал то, что произошло здесь с самого начала и до текущего часа. Анализировал и удивлялся, почему раньше он не мог вот так же досконально постараться разложить всё по полочкам.

— Слишком много событий. Сразу. Для понимания нужно время. Да и что я могу понять?

От мыслей Макса отвлекло жжение внутри тела. Это жжение ощущалось ещё с самого пробуждения, но пока он вспоминал и размышлял, он не заметил, как оно возросло, и теперь стало нестерпимым. Резко, поверх тупой, повсеместной боли, оно вдруг резануло с жестокостью и без предупреждения. По гортани, по лёгким, по желудку. И Макс пожалел, что не попросил воды ещё тогда, когда дед был рядом. Теперь же ему нужно было позвать его, а он понимал, что для этого нужны силы. Да, здоровый человек улыбнулся бы, скажи ему, что позвать находящегося в пяти метрах от него человека почти невозможно. Мы вообще часто считаем глупостью вещи, поразмыслив над которыми, мы бы уже не считали их таковыми. Разве возможно докричаться, например, до абсолютно глухого с тех же пяти метров? Или даже с двух?

Мне нужно воды, — подумал Макс. — И желательно кружек пять.

Он вымученно улыбнулся. Потом целую минуту мысленно настраивался, понимая, что при его слабости, вряд ли, получится крикнуть несколько раз, и наконец, решился.

Крик прозвучал сдавленно, с глубоким, низким хрипом.

— Ну, хоть так, — обрадовался Макс.

Он понимал, что хотя крик получился и не совсем уж криком, но достигнуть кухни он всё же смог. И Макс не ошибся. Послышались шаги, и через несколько секунд дед уже стоял у кровати.

— Пить, — прошептал Макс. — Холодного только.

Дед кивнул и ушел. Вернулся он скоро, видимо, вода была на кухне, и ему не пришлось ходить за нею в сарай. Он просунул одну руку под Максову голову, осторожно приподнял её, и поднёс кружку к губам.

Макс стал пить, медленно, маленькими глоточками и чувствовал, с какой жадностью принимает воду организм. Казалось, она не доходит даже до пищевода, а впитывается прямо во рту, до единой капли. От этого Макс очень долго не мог утолить жажду. Кружка была уже почти пустой, когда, наконец-то, он почувствовал прохладу в гортани, и пожар стал отступать.

— Может ещё? — спросил дед, когда кружка опустела.

— Хватит, — прошептал Макс.

— Ну и правильно. Всего нужно в меру.

Дед аккуратно опустил руку, и так же аккуратно вытащил её из под головы Макса.

— Я, конечно, не доктор, и ничего не понимаю, — заговорил он торопливо. — Но мне кажется, оно хоть что, а всё должно быть в меру.

— Сколько я вот так? — перебил его Макс, почувствовав себя немного лучше после кружки воды.

— Двое суток, Максимка, — ответил дед. — Угу. Двое. А кто такой Чарли? — спросил он вдруг. — Ты в бреду несколько раз повторял.

— Пёс у меня такой был, — выдохнул Макс и вяло улыбнулся.

На губах деда тоже расплылась улыбка.

— Надо же, — проговорил он с какой-то подчёркнутой мягкостью. — Ещё ни разу не слышал, чтобы в бреду псов поминали.

— Он мне жизнь спас, — прошептал Макс.

— Да-а, — лицо деда стало задумчивым. — А наших всех краки убили. У меня смешной кабысдох был. Трезорка. Это вроде, как пират, — дед усмехнулся. — Брехливый был, что-о ты. Ну, и ладно.

Дед поднялся.

— И всё-таки тебе бы поспать нужно. Сон — лучший лекарь. А если чего ещё понадобится, так ты зови, Максимка. Не думай чего там да как, а сразу зови, — он ещё пару секунд потоптался на месте, словно хотел сказать что-то ещё, но вдруг быстро развернулся и ушел.

— Хорошо, — зачем-то прошептал Макс, хоть и понимал, что дед его уже не слышит. И чувствуя, как вместе с выпитой водой в него медленно возвращается сила, он ещё очень долго смотрел на потускневший, давно не беленый потолок с задумчивой улыбкой на губах.

Глава 12

Следующим утром дед принёс кружку полную тёплого, наваристого бульона, от одного запаха которого у Макса потекли слюнки.

— Утку вчера подстрелил. На болотах, — мягко проговорил дед, глядя, как Макс с трудом глотает. — Больно?

— Немного, — выдохнул Макс, отведя кружку от губ. — Бывало хуже, — он кисло улыбнулся.

Ему вспомнилось, как точно так он пил бульон в семнадцать лет. Тогда у него были неполадки со здоровьем, и врачи, а Макс в те дни не побывал, по понятным причинам, разве что у гинеколога, всё никак не могли определить их источник. Они говорили заумные фразы, многозначительно смотрели, но было понятно, что за всем этим стоит пустота. Они не знали. И то ли, чтобы отмазаться, то ли в угоду своему профилю, отоларинголог посоветовал ему вырезать гланды. Он назвал это по-другому — удалить миндалины, но в реале получилось именно вырезание, а также выдавливание, выскабливание и ещё куча очень неприятных процедур.

Он вспомнил, как улыбался, идя из операционной. Наркоз ещё действовал, а стоящие в ряд у стены пациенты лор-отделения всячески пытались поддержать его глупыми шутками. То, что они высыпали в коридор почти все, Макса не особо удивляло. Он умел за короткое время расположить к себе. Он даже умудрился в первую же ночь после поступления, соблазнить девушку из соседней палаты, из которой по случайному совпадению, в тот день выписали двух лежавших с нею старушенций. Соседка осталась одна, а Макс в то время был романтичен и упёрт по данному направлению.

Когда действие наркоза закончилось, тогда пришла боль. Боль, которой он до этого ещё не чувствовал ни разу. Он только сплёвывал сукровицу на платок и хотел одного — провалиться в спасительный сон.

Теперь боль в горле тоже была, но сравниться с тою у неё не было шансов.

— Всё познаётся в сравнении — подумал Макс — Нужно только вспомнить, что было хуже. Каждый день нужно вспоминать, что было хуже, и тогда можно выдержать любую фигню.

Макс не заметил, как допил. Он удивлённо заглянул в кружку и улыбнулся.

— Вкусно? — дед тоже улыбнулся. — Может ещё, а, Максимка?

— Не, хватит, — Макс протянул кружку деду. — Пусть организм это расщепит. Ему ж надо сначала расщепить, чтобы энергию вытащить.

— Мудрёно, — дед хмыкнул. — Ну, да это и не главное, Максимка. А главное, что через день-два ты уже бегать будешь.

— С таким наваристым бульончиком я и к вечеру сегодня в пляс пойду.

Дед коротко рассмеялся, взял кружку и поднялся.

— Я сегодня на пост, — проговорил он, беря в руку табурет. — Ну, да ничего. Через пару часов внучка придёт, подежурит тут возле тебя.

— Маша? — Макс спросил так быстро, что испугался, не заподозрит ли дед чего ненужного.

Но дед не заметил его внутренних волнений.

— Маша, Маша, — просто ответил он.

— Это… — Макс постарался сделать голос как можно равнодушнее. — Егорыч, у меня к тебе просьба.

— Какая, Максимка? — дед обернулся.

— Егорыч, зарос я, как не знаю кто. Мне б побриться.

Дед ухмыльнулся.

— Ишь, кавалер. Да как же ты побреешься-то?

— Кружку ж удержал, ничё? А ты мне все причиндалы на табурете расставь. Прямо возле кровати. Я поднимусь и побреюсь как-нибудь.

— Хе, — дед мотыльнул головой. — Да ты не бойся, Маша за тобой и небритым поухаживает.

— Да причём тут это, — Макс стал судорожно искать отговорку. — У меня, это… чешется, блин, а потом аллергия бывает. Пятнами пойдёт.

Максу самому стало смешно от такой отговорки, но он сдержался и совершенно серьёзно посмотрел на деда.

— Я правду говорю, пятнами пойдёт.

— Ишь ты, — дед заулыбался. — Ну, да ладно. Пятнами, так пятнами.

Он поставил табуретку на место и вышел из комнаты.

— Не сильно я спалился? — стал думать Макс. — Может дед раскусил? Или нет? Блин, я как малолетка, в натуре. Двадцать семь же уже, чё нельзя как-то похитрее? Да и посдержанней тоже.

Но несмотря на эти мысли, Макс к своему удивлению задумчиво улыбнулся. В зале хлопнула дверца серванта, послышалось шебуршание. Видимо дед искал бритвенные принадлежности.

Макс провёл рукою по подбородку. На самом деле зарос он ещё не очень, и желание вот в таком состоянии побриться немедленно, выглядело, по всей видимости, подозрительно.

Ну точно дед спалил, — Макс покачал головой. — Хотя, в чём спалил? Чего-то я опять не туда думаю. Меня жена там ждёт не дождётся, а я тут…

Ой, не начинай, ладно? — зло перебил он сам себя, и тупо уставился в потолок. — На хер всю эту фигню.

Дед вернулся в комнату. В руках он держал бритвенный станок, небольшое зеркало, прикреплённое на подогнанный под него прямоугольничек из ДСП, и маленькую пиалу.

— Вот, нашёл, — стал объяснять он, расставляя на табурете принесённое. — Я же сам уже давно не бреюсь. Я ножницами пообрежу чуток и порядок. Здесь вот вода тёплая. Это зеркальце, — он установил его, отведя от дощечки металлическую подпорку. — А это вот станок. Вроде всё, — он на секунду задумался.

— А! — вдруг воскликнул он и торопливо полез в карман пиджака. — Лезвие же вот. Спутник.

Он положил на табурет малюсенький конвертик какого-то непонятного морковного цвета. — Лезвие новое. Это лучшие, Максимка. Я сам раньше только Спутником брился.

— А пена? — спросил Макс, чуть приподняв голову и разглядывая расставленные на табурете вещи.

— Нету, — выдохнул дед. — Что была, та засохла. Так тридцать лет всё же прошло, как я её в последний раз покупал.

— А мыло? — хотел было спросить Макс, но сообразил, что мыла видимо тоже нету.

— Ничего, Егорыч, — Макс поднял руку и провёл туда-сюда по левой щеке. — Щетина у меня не особая, лезвие новое, как-нибудь, в-общем.

— Ага, — дед помялся, потом развёл руками, и зачем-то повторил с глупым выражением лица. — Нету.

— Да ничего, Егорыч, говорю ж, — Макс улыбнулся. — И так сойдёт.

— Ну, и ладно, — дед хлопнул в ладоши. — Пора мне. Пойду.

— Угу, — кивнул Макс.

Дед вышел из комнаты, с минуту повозился в зале, потом уже на кухне скрипнула половица. Макс подождал, когда хлопнет входная дверь, и только после этого стал обдумывать, как ему лучше подняться. Подниматься при деде не хотелось. Он бы стал помогать, поддерживать, а Максу уже начинало тошнить от своего теперешнего положения. Ему, конечно, была приятна забота этого, в-общем-то, чужого ему человека, он был благодарен за неё, всем сердцем благодарен, потому что понимал — исходила она тоже от сердца. Но даже такая чистая вещь может вызывать тошноту. От самого себя, вот такого беспомощного.

Он осторожно пошевелил правой рукой. В плече закололи сотни иголок.

— Нет, правую лучше не трогать, — прошептал Макс, и переключился на ноги. Немного согнул в колене левую, потом правую. Ноги слушались.

Он снова выпрямил их, и откинув здоровой рукой одеяло, подтянул левую ногу к краю кровати. Согнув её, упёрся икрой в железный уголок, к которому крепилась сетка, и помогая рукой, быстро поднялся. Голова тут же закружилась, в ушах мерзко засвистело, и Макс зажмурившись, наклонился вперёд. Так, враскорячку, он просидел целую минуту, глубоко и часто дыша. Наконец, ноющая боль в растянутых мышцах правой ноги, заставила его переместить её в нормальное положение. Он, как и левую, подтянул её осторожно к краю кровати и опустил вниз.

В нормальном, сидящем положении стало полегче. Боль теперь чувствовалась только в правом плече, и Макс мысленно обматерил крака, из-за которого ему теперь приходилось двигаться так нелепо и так по-деревянному. На ум пришёл кадр из старого советского фильма-сказки про Буратино, и Макс грустно хмыкнул.

Подтянув поближе к себе пиалку, он взял бритвенный станок и повертел его, с интересом рассматривая. Таким он никогда не пользовался. Как-то ещё на заре своей торгашеской деятельности, он продавал нечто подобное, но только китайского производства, и никто, кроме солдат, это не покупал. Правда, солдаты брали сразу упаковку с десятью станками, видимо на весь взвод. Ещё такой же был у отца. Поэтому Макс имел представление, как с этим всем управляться, и до него вдруг дошло, что с одной рукой придётся здорово повозиться.

Первым делом нужно было открутить ручку. Макс несколько секунд размышлял, потом зажал ручку между зубов и отвертел сами металлические пластинки. Достав лезвие из конвертика, и уложив его между пластинок, он долго пытался вкрутить ручку обратно, придавливая пластинки мизинцем.

— Фух, — выдохнул он, и довольно улыбнулся, когда станок, наконец-то, был в сборе.

Первым делом он решил выбрить шею под подбородком, но проведя по ней всего пару раз, он чётко осознал, что бритьё таким станком закончится многочисленными порезами. Слишком сильно выступало лезвие и слишком уж под прямым углом. После всяких жилеттов, этот станок был всё равно, что топор. Положив его на табурет, он стал рассматривать в зеркале маленькую ранку. Кровь медленно сочилась, ранка пощипывала, и Макс придавил её пальцем.

— Да-а, блин, — протянул он. — Придётся не бримшись.

Он удручённо цокнул языком и стал рассматривать своё отражение. Сначала он рассматривал его полностью, одной картинкой, не сосредотачиваясь на деталях, но незаметно для себя сфокусировался на глазах. Смотрел в них целую минуту, неподвижно, не мигая, и вдруг глаза стали казаться ему чужими. Теперь и они смотрели на него, отчего лёгкий холодок пробежал вверх по спине и замер где-то в затылке, вызвав ощущение, словно к затылку приложили кусочек сухого льда. Макс видел, как в его глазах, в его собственных глазах медленно, но с какой-то непреодолимостью росла злость, и этот непреодолимо злеющий взгляд был до отвращения неприятен и… страшен. Но Макс не отвернулся. Такое он проделывал уже несчётное количество раз, особенно любил он эти гляделки в юности, и всегда вот именно в этом месте он не выдерживал и отворачивался. Но не сейчас. Сейчас он хотел досмотреть. Именно так и подумал он — досмотреть. Как будто фильм. Фильм идущий всё жизнь, стоит только подойти к зеркалу, но многие ли досматривают его до титров?

Он уже видел свой взгляд, как совсем не принадлежащий ему. С той стороны на него теперь смотрел зверь, безжалостный, не умеющий мыслить, плевавший на то, внутри кого он находится, и словно жаждущий только одного — вырваться наружу. Картинка вокруг глаз стала понемногу меркнуть, голова закружилась и участилось дыхание. Зверь пытался победить человека, затянуть внутрь зеркала, чтобы поменяться с человеком местами. Ему хотелось свободы. Но Макс только усмехнулся.

— Ты часть меня, — сказал он презрительно, — А не я часть тебя. Понял?

И зверь смирился. Он поспешно отступил в глубину, признав силу хозяина.

Макс отвёл глаза от своего отражения и огляделся. Скромная обстановка вперемежку с рассеянным светом немного успокоили. Он медленно прилёг, зацепив ненароком правое плечо, и скривившись от боли, стал разглядывать пустой патрон, висящий на торчащем из потолка проводе.

Хозяин — это разум, — стал размышлять он. — Хотя, блин, уже сотни тысяч лет эволюции он укрепляет свою власть, а зверь всё ещё надеется на свободу. А ведь у некоторых он её и получает.

Он прислушался к плечу. Боль улеглась. Уползла, как змея в нору, куда-то вглубь мышц.

А ведь не в этом дело, — он вдруг словно ухватил весь вопрос разом, со всех сторон. — Ведь нужно не загонять зверя, а приручать его. Да, приручать. Ведь он нужен. Вот здесь, например, против этих тварей. Если разум не в состо…

Он вдруг осёкся.

А ведь в состоянии, чёрт дери. Ведь я как-то же им эту тварь схватил.

Он вспомнил пальцы-мысли и к его удивлению, это всего один раз приходившее к нему состояние легко вернулось. Он снова видел их, длинные, крепкие пальцы, и он попробовал пошевелить ими. Пальцы послушались. Тогда он решил ухватить ими занавеску на окне. Без каких либо задержек, как и пальцы рук, они исправно выполнили приказ.

Что это? — Макс почувствовал тревогу где-то под левой лопаткой. Он хоть и управлял этими пальцами, они хоть и являлись частью его самого, но видеть их было всё равно страшно. Там, когда он ухватил ими тень и оторвал от неё извивающиеся тесёмки, страшно не было. Там было всё быстро, в пылу, а здесь в рассеянном свете комнаты, в полной тишине и одиночестве стало страшно. И страшно только по одной причине — он испугался того, что это не он, что это что-то чуждое, такое же чуждое, как все эти твари, как зверь внутри. Он напряжённо, с силой тряхнул головой, пытаясь отогнать видение, словно страшный морок, но видение не отступило, и тогда он рванул занавеску на себя, резко, с криком.

— Это я! — закричал он. — Ничего кроме меня!

Тишина на секунду потонула в треске рвущейся материи, потом грохнулась об пол упавшая массивная гардина и тишина резко вернулась, показавшись ещё полнее, ещё глубже.

— Это я, — обессилено прошептал Макс в этой глубокой тишине. — Ничего кроме меня.

Он закрыл глаза и долго всматривался в темноту. Пальцы-мысли исчезли,словно удовлетворившись исполненным, а вместе с ними исчез и страх. Теперь Макс знал, что это он, что эти пальцы — он, и ничего больше. И он умиротворённо вдохнул, но тут услышал, как скрипнула входная дверь. Лёгкие и воздух в них застыли.

Открыв глаза, он беззвучно выдохнул и прислушался. В голове заметались мысли, привычные, обычные человеческие мысли.

Он услышал, как дверь закрылась, и очень тихо звякнула защёлка. Смешная защёлка, похожая больше на чайную ложечку. Если надавить на неё с той стороны пальцем, с этой поднимался крючок.

Потом какое-то время снова была одна тишина, и Макс начал волноваться.

А что если она не зайдёт? — подумалось вдруг. — Застесняется, и просидит на кухне до самого прихода деда.

А тебе не всё равно? — спросил он себя, но что-то сладко сжавшееся возле сердца без слов ответило на этот вопрос.

Она вошла неожиданно, наверное потому, что не было слышно её шагов.

— Здравствуйте, — услышал Макс, и хотел было повернуть голову, чтобы увидеть её, но к своему удивлению не смог. Ему вдруг стало стыдно своего внешнего вида, своего теперешнего положения, ещё тысячи мелочей, и он только глупо кивнул в ответ.

Следующие секунд пять он просто чувствовал её присутствие, и внутри него гулял вихрь, но вихрь этот был тёплым, и как ни странно, ничего не разрушал, несмотря на своё прямое предназначение. Она молчала, а он мог только представлять — смотрит ли она него, или она смотрит на гардину на полу, или ей вообще всё равно, и плевать на все его вихри.

А с чего ей должно быть не плевать? — усмехнулся он. — Кто ты для неё?

— А вы уже побрились? — наконец спросила она. И Макс услышал в её голосе то ли жалость, то ли снисходительность к нему, он не разобрался, и ему стало снова стыдно, но теперь оттого, что он так глупо, как какой-то школьник, молчит.

— Нет, — он повернул голову в её сторону. Она смотрела на него, и когда их глаза встретились, испугано перевела взгляд на гардину, наполовину укрытую разорванной занавеской. Макс снова видел её профиль, аккуратный подбородок, чёрные реснички, светлые волосы, перетянутые у затылка едва заметной резинкой. На ней было всё то же платье, лёгкое, в цвет глаз.

— А что с занавеской? — торопливо, дрогнувшим голоском спросила девушка.

— Да это я, нечаянно, — стал на ходу придумывать Макс. — Хотел до окна прогуляться. Меня в сторону кидануло, ну, я и ухватился. Давай на ты, хорошо?

— Хорошо, — сказала она и одновременно пожала плечиками, отчего Макс не удержался и рассмеялся. Так это у неё вышло естественно, и от противоречия слова и движения, почти по-детски.

На секунду она замерла, даже немного сжалась, но вдруг решительно посмотрела на Макса.

— Так! — воскликнула она с неподдельной весёлостью. — А почему это мы смеёмся? Мы болеем, или притворяемся? А может мы просто обманщик?

Она подняла руку и погрозила указательным пальцем. Макс тут же подавил смех и даже почти подавился им. Ему снова стало стыдно. Он смотрел в её глаза и судорожно решал, что ответить, но в голову лезла всякая чушь.

Лицо Маши вдруг стало серьёзным.

— Вам нельзя смеяться, — сказала она.

— Тебе нельзя смеяться, — досадливо скопировал Макс. — Мы же договорились.

— Тебе нельзя смеяться, — повторила Маша.

— А вот здесь я не согласен, — Макс почувствовал, как от этой простой зацепки внутри расплывается спокойствие. Разговор завязался, оставалось только продолжать его, хоть чем, хоть полнейшей чепухой, лишь бы не сухое молчание. — Смех он полезен. Смеющийся человек счастлив, — ляпнул он вдруг всплывший откуда-то из читанного афоризм.

— А человек говорящий афоризмами тоже счастлив? — Маша улыбнулась.

Макс оторопел. Это было похоже на разглядывание тех дурацких картинок, в которых совмещены два изображения. Одно вроде бы явное, а другое скрытое. Тебе говорят, к примеру, что ты должен увидеть лицо, но ты видишь только дерево. И хоть убей, ничего кроме этого дерева. Но вдруг, наконец-то, слава богу, ура — ты видишь это долбаное лицо. Да, чёрт подери, вот же оно!

Теперь был именно такой случай. Макс с удивлением увидел совсем другое, нежели видел до этого. Или хотел увидеть.

Я просто создал себе образ, — подумал он. — Деревня, девушка, красивая, но глупенькая. Аксиома, блин. А тут оказывается намного интереснее.

— А такая умная девушка счастлива? — спросил он и улыбнулся в ответ.

— Если бы не краки, тогда бы ответ был — да. Тени ещё теперь… — Маша вздохнула, улыбка исчезла с её лица.

— Ничего. Теней тоже можно побеждать.

— Как?

Макс хотел было тут же выложить про пальцы-мысли, про то, что если он так сумел, значит, и у них получится. Что может быть так именно и должно быть — появляется новая тварь и что-то происходит внутри, что-то меняется. Но он осёкся. Стоит ли об этом говорить? Не рано ли вообще говорить о том, что получилось всего пару раз?

— Расскажи мне про силу — сказал он вместо этого.

— Какую силу? — удивлённо спросила Маша.

Макс уловил в её голосе фальшь, и повторил сделанное ею несколько минут назад движение. Он поднял руку и покачал туда-сюда указательным пальцем.

— А может мы просто обманщик? — спросил он её же словами и улыбнулся.

— Ну, не знаю, — она поджала губки. — Может, у дедушки лучше спросишь?

— Можно, конечно, и у дедушки спросить, но мне честно непонятно. Я же не враг какой-то. И вот даже, — Макс указал пальцем на правое плечо. — Ранен в битве, так сказать, с общим противником. Маш, ну ты же должна мне верить. Да?

Маша сжала кулачки, и согнув руки в локтях, нервно потрясла ими.

— Ну, ладно, — торопливо выдохнула он, словно боясь передумать. — Только ты дедушке не говори, что я тебе рассказала, хорошо?

— Хорошо, — кивнул Макс.

— Честно-честно?

— Маша, честное пионерское, — Макс разулыбался. Последний раз на полном серьёзе он говорил такое лет восемнадцать назад.

— А почему улыбаешься? — девушка нахмурилась и посмотрела так пристально, словно пыталась разглядеть маленькую, зелёную ящерку в густой зелёной траве. Само собой, ящерка эта была в её понимании ложью. Макс тут же сделал серьёзное лицо.

— Это я про другое смеюсь. Насчёт пионеров. Просто реально давно такую фишку не задвигал.

Маша перестала хмуриться, и даже наоборот — вскинула вверх брови.

— Ты так странно разговариваешь. Не по-русски как-то.

— Ну, ты же меня понимаешь? — удивился Макс и хмыкнул. — Надо же, не по-русски.

Он выпятил нижнюю губу и с глупой миной повертел головой.

— Да-а, блин, — он вдруг широко улыбнулся. — А кстати, запросто. У нас там есть такое понятие — албанский язык. Вот я по ходу на какой-то его разновидности и разговариваю. Можешь меня забанить, — Макс снова рассмеялся.

Лицо Маши сначала стало ещё удивлённей, но вдруг брови снова поползли вниз, а в глазах блеснула обида.

— Я не знаю почему ты говоришь такое, но теперь я тебе ничего про силу не расскажу.

Она резко повернулась, и надув губки, вышла из комнаты.

— Маша! — воскликнул вслед Макс, пытаясь встать. — Ты что, обиделась?

В зале тихонько скрипнул диван, и Макс с облегчением выдохнул.

Ну, слава богу, хоть не ушла, — подумал он и улыбнулся. — Ох уж эти женщины. Но тем и интересны.

Он уселся на краю кровати и прислушался. Больше ни звука из зала не донеслось.

Может ушла? — спросил себя Макс.

Он помедлил пару минут, ожидая услышать, как скрипнет дверь, но всё было тихо.

— Маша, — позвал он тогда, — Я знаю, что ты здесь. Ты что, и вправду обиделась?

В ответ была тишина.

— Маша, ну прости, — сказал он. — Ты же понимаешь, я не могу разговаривать по-другому. Да и как можно обижаться на то, как другой разговаривает? Вон китайцы те тоже не по-русски разговаривают, чего их за это теперь — расстреливать? Маша?

Маша снова промолчала.

Если она, конечно, там, — подумал Макс. — А то может я тут сам с собой сопли эти размазываю?

— Маша, — снова заговорил он, — Дедушка тебе что сказал? Ухаживать за мною, правильно? Я ведь раненый, и сам ничего не могу. Принеси мне бульона, пожалуйста.

Скрипнул диван, и Макс улыбнулся.

— Ну, вот, — шепнул он. — Главное, надавить на главное.

Он бросил взгляд на зеркало, и опустил его на табурет, деревянной дощечкой вверх. Потом несколько раз передвинул пиалку с водой туда-сюда.

Маша появилась минуты через три, в левой руке она держала кружку.

— Не уходи, ладно? — быстро проговорил Макс. — Я же не могу за тобою бегать.

Он посмотрел ей в глаза и вымученно улыбнулся. Она молча протянула кружку. Макс взял.

— Только если ты не будешь больше говорить неприличные вещи, — сказала она с холодной серьёзностью.

— Какие такие неприличные вещи? — не понял Макс.

— Про баню, например, — сказала она, и Макс напряг все свои силы, чтобы не загоготать во весь голос. Он даже с силой прикусил нижнюю губу, так, что боль отдалась в правом плече.

— Забанить это не про баню, — проговорил он, чуть скривившись. — Честное слово, баня тут совсем ни при чём.

— Это правда? — спросила она.

— Поверь мне. Как ты вообще думаешь, у меня есть повод тебя обижать? Я думаю, нет. Просто я ведь не отсюда как бы, и ты должна быть поснисходительней к моей речи, да и ко мне самому.

Макс с удовольствием заметил, как на лице Маши появилось замешательство. Теперь главное аккуратно убедить её, что она была немного неправа, и не логикой, а жалостью.

— Для меня быть здесь, — продолжил он, — Это уже непросто. Ты меня понимаешь?

Маша кивнула.

— У меня есть дом, жена, — на фиг я про жену, спохватился Макс с досадой. — Кх, кх. Мать у меня там, понимаешь? А здесь краки, тени какие-то, убивают, в плечо вон кусают, — Макс кивнул головой на рану. — Я, конечно, не хочу сказать, мол, мне одному тяжело, но пойми, я ведь ещё не привык ко всему этому. А ты взяла и обиделась. Это неприятно, правда. Ну что, мир?

— Угу, — Маша кивнула. Вид у неё был, как будто она вот-вот заплачет. Чёто я перегнул по-моему, подумал Макс.

— Ладно, — сказал он с добродушной твёрдостью в голосе. — Долой всё нехорошее, будем дружить. Хорошо?

— Хорошо, — Маша улыбнулась, и эта улыбка в связке с взволнованными глазами, на несколько секунд оживила в Максе давно забытое чувство умиления.

— Ну, тогда давай помиримся по-настоящему. Знаешь же эту мирилку? — он протянул вперёд руку, сжав кулак, и оставив прямым только мизинец.

— Это же детская мирилка, — сказал Маша, но тоже протянула руку с прямым мизинчиком.

— Мирись, мирись, мирись, и больше не дерись, — проговорил Макс, когда их мизинцы уцепились друг за дружку. Маша весело рассмеялась.

Они смотрели друг на друга, и Макс вдруг явно почувствовал, то, что никак не удавалось почувствовать с женой. Не было пустоты. Этой чёртовой холодной пустоты, от которой медленно замерзает сердце. Было что-то тёплое, мягкое.

А что чувствует она? — подумал он с такой надеждой, что тяжело вздохнул. Маша вдруг отдёрнула руку и снова перевела взгляд на гардину.

— Надо же, упала, — сказала она, и удивлённо, словно увидела валяющуюся гардину впервые, хмыкнула.

Макс ещё пару секунд держал руку вытянутой, потом медленно опустил и побарабанил пальцами по табурету.

— Может, о силе расскажешь? — спросил он осторожно. — Вдруг опять придётся с краком повстречаться. Ты же не хочешь, чтобы я умер?

Он увидел, как Маша вздрогнула при слове — умер.

— Нет, конечно, — сказала она как-то отстранённо, не поворачивая головы. — Хорошо, расскажу. Может дедушка и не поругает.


Дед вернулся, когда начало темнеть. Маша уже час как ушла, сказав, что её ждёт мама. За этот час Макс успел несколько раз провертеть в голове разговор с нею.

Детский сад, блин, — думал он, с улыбкой на губах пялясь в потолок. — Когда у меня в последний раз такое было? Лет восемь назад, а то и больше. С Таней. Так мне тогда девятнадцать всего было.

Дед вошёл осторожно, почти крадучись.

— Я не сплю, Егорыч, — сказал Макс.

— А, ну это хорошо, — дед шумно выдохнул. — Ну, как ты тут?

— Нормально. Боли уже почти нет. Так, плечо немного тянет и покалывает.

— А Маша была? — спросил дед, задумчиво глядя на занавеску и гардину.

— Была. Час назад ушла. А это я, Егорыч, по комнате походить захотел. Чуть не упал, блин. Пришлось за занавеску уцепиться. Извини уж.

— Да ты что, — дед махнул рукой. — Да ну её окаянную. Повесим на место, делов-то. Не поругались с Машунькой-то? — он лукаво усмехнулся.

Макс удивлённо посмотрел на него.

— А чего это мы должны были поругаться?

— Маша она девушка с характером. Любит пообижаться.

— Да нет, нормально всё было. Она же умная, чего б она ни с того ни с сего обижаться стала?

Макс внутренне улыбнулся, вспоминая, как разговаривал с нею через стенку, когда она именно обижено сидела на диване.

— Это да, умная, что не приведи господь, — согласился дед. — У неё же книжек этих полный дом. Сын мой, отец её значит, читать очень любил, вот и она пристрастилась. А чего тут ещё делать? Целыми днями бедняжка дома сидит с матерью.

— А отец где? — спросил Макс.

— А я тебе разве не говорил? Его краки убили десять лет назад. Он на охоту ушёл на болото, за утками, значит. У него кроме дроби тройки ничего и не было.

— А сила?

Дед хмыкнул.

— А ты откуда… — заговорил он, но запнулся. — Хотя это ж и понятно. Чего я.

Он торопливо переставил с табурета на пол то, что принёс утром, и присел.

— Что у него там с силой случилось, не знаю, — начал рассказывать он, чуть наклонясь вперёд. — Так я ж говорю, Максимка — краки. Я присматривался к следам, их там двое было. Вообще-то они чаще поодиночке, или вот теперь с тенью, но в тот раз двое их было, это точно. Я по следам тебе много чего рассказать смогу. Как шёл зверь, как прыгал, нападал или оборонялся. Меня дед мой учил, земля ему пухом. Может Санька-то одного бы и отшугнул, но с двоими не справиться. У меня силы больше чем у других, да и то я с двоими еле управляюсь.

— А что, было такое?

— Да было, мать их дери. За водой я к озерцу как-то пошёл, без ружья, герой ёлы-палы. Как они через деревню прошли, не понятно? — дед пожал плечами. — Может в обход, да с горы спустились. Вот они меня и увидели, когда я стал воду набирать. Десять минут с ними возился. Пока одного силой бью, второй очухивается. Ну, слава богу, сбежали всё-таки. Я в какой-то момент даже стал подумывать, что всё, спёкся ты Егорыч. Чувствовать начал, что кончается сила, — дед вздохнул и провёл рукою по лицу. — Теперь вон вспоминаю, и до сих пор не пойму, как уцелел. А Сашка, он слабее меня по силе был. У нас ведь как, сила-то эта не бездонная. Накапливается долго, а потратить за два-три удара можно. У меня, конечно, поболе, а у других два-три.

Дед замолчал, задумчиво глядя перед собой.

— А оживить она может? — осторожно спросил Макс. — Я помню тот парень, Сергей, хотел погибшему силу свою отдать.

— То он от горя так говорил, Максимка. Конечно же, оживить сила не может. Да и разве можно мёртвого оживить? Умер человек, это всё. Уходит жизнь куда-то, окаянная. А силой только живому помочь можно. Вот я тебе тогда, возле железной дороги немного отдал силы, чтобы твоему организму легче справляться с ядом было.

— Во мне яд, что ли? — спросил Макс, невольно вздрогнув, и прислушавшись к ощущениям внутри себя.

— А ты думаешь просто от двух-трёх иголок в четыре сантиметра ты бы так долго валялся? — спросил дед, посмотрев на него. — Мы, конечно, точно сказать не можем, но видимо есть что-то у этой твари. Может как у змеюк, а может в слюне. Да не переживай ты. Самое плохое позади уже. Завтра бегать будешь по двору, как ребёнок малый.

— Знаешь, Егорыч, некоторые яды могут и позже проявляться. Вот так будут внутри незаметно разрушать, а через пару недель, кердык только, и пишите письма, — сказал Макс, и услышал, как, несмотря на шутливый тон, подрагивает голос.

— Да брось, — дед махнул рукой. — Серёгу, вон, лет двенадцать назад крак кусал, когда он ещё сопляком был, и ничего. Не проявилось никак.

— А-а, — протянул Макс, успокаиваясь. — Ну, раз так, тогда полегче, конечно.

— Максимка, — голос деда повеселел. — Ну, его, хватит. Чего мы всё о плохом, да о плохом? Ты лучше скажи, как твоё горло, не болит уже? Глотать не больно?

— Щас.

Макс медленно проглотил слюну. Прислушался к ощущениям. Проглотил ещё раз.

— Не, не болит, — сказал он и помотал головой.

— Ну, тогда уточку осилишь, — сказал дед уверенно и поднялся. — Но-о-жечку, — аппетитно протянул он. — Или тебе крылышко, а, Максимка?

— Егорыч, неси мне но-о-жечку, — ответил Макс, добродушно перекривив деда.

Глава 13

Сытый ужин быстро разморил, и Макс уснул легко, как ребёнок. Ни один сон не потревожил его за всю ночь, словно организм, восстанавливая силы, провалился так глубоко в царство Гипноса, что был не в состоянии время от времени выныривать в быструю фазу. Разбудил Макса звук шагов.

Он медленно открыл глаза, и увидев яркое пятно на занавеске, обрадовался и удивился одновременно. Обрадовался тому, что день был солнечным, а удивился наличию занавески на окне. Он несколько секунд просто смотрел на неё, пытаясь отыскать шов, но шва не было.

— Это, наверное, другая занавеска, — понял он. Вспомнил, сколько у его бабульки лежало занавесок в комоде, и улыбнулся. Каждый день если рвать, и то на месяц хватило бы. Сельские они все запасливые, и сколько занавесок у Егорыча, можно только смутно догадываться. Судя по тому, что за тридцать лет у него оставалось и чем костёр разжечь, и чем стрельнуть, с занавесками он, скорее всего, тоже не поскупился. Или, скорее всего, его жена не поскупилась.

Макс аккуратно пошевелился и снова ощутил эти два чувства — удивление и радость. Боли не было. Даже правое плечо не отозвалось на движение ни одним неприятным ощущением. Всё было так же, как и до укуса.

Он поднялся, помогая себе левой рукой, и когда пятки коснулись пола, оторвал от кровати задницу. Несмотря на тут же появившееся нытьё в бёдрах и икрах, на ногах он удержался, и это было главное. А на нытьё Макс даже не обратил особого внимания. Оно было похоже на то, которое всегда появлялось на следующий день после тренировок. Само собой, когда эти тренировки ещё присутствовали в его жизни.

Макс улыбнулся. Сколько ж лет назад он в последний раз тягал штангу?

Поведя плечами, Макс теперь ощутил такое же «послетренировочное» нытьё во всех мышцах. Словно каждая из них боролась все эти дни с ядом, помогая внутренним органам.

Все эти дни.

Макс стал вспоминать всё что происходило пока он лежал. Занавеску мозг помнил отчётливо, наверное потому, что такое трудно было забыть, а вот в остальном, он почувствовал себя неуверенно, и стал путаться. То он считал, что Чарли и мертвец были на самом деле, то вдруг не мог понять — разговор с Машей был сном или явью? А зверь в глазах?

— Пашка же умер, — пронеслось вдруг в голове, и Макс вздрогнул от этой неожиданной мысли. — Чёрт, — выдохнул он, чувствуя, как стиснулись зубы.

Замер, переваривая тяжёлую информацию. Неслышно, где-то внутри самого пространства, тикали секунды, а он всё стоял, боясь пошевелиться, как в тот зимний, морозный день, когда осознал смерть отца.

— Ладно, хватит, — сказал он, наконец, и шумно выдохнул. — Нужно собраться. Собраться, блин. Нужно что-то делать, в конце концов.

И он шагнул вперёд. Первые два шага получились неуверенными, словно он снова стал маленьким ребёнком и только-только учился ходить. Но уверенность возвратилась к нему быстро. Он без особых проблем пересёк зал, и войдя на кухню, увидел деда. Тот стоял к нему спиной, разглядывая что-то на стене.

— Егорыч, добрый день, — почти крикнул Макс.

Дед от неожиданности вздрогнул и резко обернулся.

— Тьфу ты, чёрт! — машинально ругнулся он, и тут же его лицо расплылось в тёплой улыбке. — Максимка?! — воскликнул он удивлённо. — Ну ты, шельмец. Садись, садись на табурет.

— Угу, — кивнул Макс и присел. — У нас, Егорыч, шельмец бы, конечно, по такому случаю не сказали, сказали бы — красавчег.

— Я ж тебе говорил, что ты скоро на ноги встанешь, — дед пропустил мимо ушей Максовы слова. Было видно по нему, что он возбуждён, а в голосе его сквозила искренняя радость. — С моим чайком, да не встать. Мой чаёк любого больного на ноги в раз-два поставит.

— Какой чаёк? — удивился Макс. — Егорыч, чёто я не помню, чтобы я твою медуничную заварку пил.

— Конечно, не помнишь. Я тебя первые два дня этой зава-а-ркой, — с лёгким недовольством перекривил дед, — Поил.

— Ну, извини, извини, Егорыч, — улыбнулся Макс. — С заваркой я перегнул маленько. Но это не со зла, а от радости. Однако не будем скидывать со счетов и бульончик, — сказал он шутливо, пытаясь загладить неприятное ощущение от глупо ляпнутого слова.

— Всё оно полезно, что от земли силу черпает. Та же утка, она ведь тоже от земли себе пищу берёт. Травку там всякую, червячка того же.

Дед присел на табурет.

— Ешь давай — сказал он, кивнув головой на стол.

Макс увидел на середине стола тарелку с уткой. Утиная тушка была уже без лап и без крыльев.

— Грудку бери. Угу, — дед причмокнул. — В белом мясе вся сила.

— Надо же, а я сразу и не приметил, — проговорил Макс, удивлённо вытянув лицо — Наверное, это тоже от радости.

Он осторожно поднял правую руку, и чуть наклонившись вперёд, ухватился пальцами за утиные рёбрышки. Левой он оторвал полоску белого мяса. Пару раз повертел правым плечом.

— Надо же. И плечо не болит.

Он положил кусок мяса на край тарелки, и легонько постучал левой ладонью по раненому плечу. Боли не было. Тогда он откинул с плеча рубашку.

— А где же повязка? — спросил он, скосив взгляд. — Я чувствовал, что вроде была.

— Была, — дед кивнул головой. — Да я тебе и говорил, по-моему. С подорожником была. Ты когда уснул, я её аккуратно ножницами разрезал и снял.

Макс несколько секунд рассматривал четыре крохотных синяка, оплывшие по краям жёлтым, потом снова накинул рубашку, и уже правой потянулся за мясом, решив действовать ею как можно больше, чтобы сорвать тормоз. Тормоз, который включал мозг, опасаясь боли. Тот самый, который не позволяет со всей силы ударить кулаком в кирпичную стену. Ну, разве что по пьянке.

Быстро съев первый кусок, он снова потянулся к утке. Как в старой поговорке, аппетит пришёл к нему во время еды. Он вдруг почувствовал лютый голод внутри себя. Не только в желудке, а казалось в каждой клетке. Видимо организм здорово порастратился на борьбу с ядом.

— Ешь, ешь, — мягко приговаривал дед, глядя на жующего Макса. — Тебе теперь силы восстанавливать нужно.

Макс только жевал и кивал, иногда рисуя улыбку набитым до отказа ртом.

Насытившись, он облокотился на стенку и тяжело, но с удовольствием вздохнул.

— Ну, теперь порядок, — сказал, улыбнувшись.

— Забыл вчера спросить, чего ж не побрился-то? — спросил дед.

— А-а, это, — Макс провёл правой ладонью по щеке, всё ещё чувствуя лёгкое сопротивление мозга этому самому обычному движению. — Станок непривычный, Егорыч. У нас там другие теперь, а с этим боюсь не управлюсь. Ничё, — он улыбнулся. — Я бороду буду отращивать, как у тебя. А усы сбрею. Только потом, попозже.

— Ну, эт дело хозяйское, — дед медленно поднялся. — Хоть ты уже и сам всё можешь, а я вчера всё же Маше сказал, чтобы пришла. Вдвоём-то веселей.

Дед подмигнул. Это подмигивание Макса слегка смутило, но к его счастью, в голове возник весьма уместный вопрос, позволявший без подозрений проскользнуть мимо волнующей его темы.

— А ты? Уходишь что ли, Егорыч? — спросил он, с каким-то неясным ожиданием в глубине себя.

— Ухожу.

— У-у, — протянул Макс. — Дела?

— Так на пост же. Вот так вот, — дед, повернувшись боком, протиснулся мимо Макса.

— Ты вчера ж вроде дежурил? — Макс проследил деда взглядом. — Или это мне приснилось?

— Дежурил, — подтвердил дед, беря в руку сумку, прислонённую к стенке возле дверного проёма. — Да вот, опять потребовалось. Помнишь того мужика крупного, которому ты руку жал?

— На похоронах, что ли?

— Так точно. Сашкой этого мужика зовут, как и сынка моего, земля ему пухом, — дед шмыгнул носом. — Так вот, Сашка этот, значит, опять спиною мается. Оно, конечно, спина у всех, — дед обернулся и посмотрел на Макса, — Но у Саши что-то уж совсем с нею не лады. То прострелит, то потянет, то ещё какая напасть. Ладно, пошёл я. А ты, Максимка, по двору погуляй, оно полезно тебе будет.

Дед вышел с кухни, потом Макс увидел, как дед спустился по ступенькам и зашагал к сараю. Из сарая он вышел уже с ружьём, и Макс следил за ним глазами, насколько позволило окно.

Когда хлопнула калитка, Макс медленно поднялся и подошёл к окну. На улице всё светилось в лучах солнца. Если бы Макс не знал, где он находится, такая картина родила бы в его сердце хоть немного счастья. Но здесь этот солнечный день счастья не рождал. Он давал силу, может быть даже надежду, но и то, самую призрачную, почти неощутимую. А вот насчёт счастья он был бессилен. Семён, Пашка, завтра может ещё кто-то — даже зачатки этого самого лучшего ощущения здесь убивались наличием тварей и слишком большим процентом насильственных смертей.

А если Маша?

Макс медленно покачал головой.

— Нет, — прошептал он. — Не надо. Не надо думать об этом.

Ему припомнилось выражение — накликать беду — и он быстро сменил тему своих раздумий. Не хотелось накликать, никак не хотелось. И пусть это пустое суеверие, но когда опасность вокруг тебя повсюду, как этот солнечный свет, поневоле будешь суеверным.

Макс отвернулся от окна, и маленькая кухонька вдруг надавила на него, жёстко сконтрастировав с видом по ту сторону стекла.

Он торопливо, словно в доме вдруг забушевал пожар, покинул кухню, тремя широкими шагами миновал сени и рывком распахнул дверь. Солнечный свет тут же окутал его, расплылся теплом по лицу. Макс обвёл взглядом видимую поверх забора даль. Свет был повсюду, в небе, на земле, на кронах деревьев, и только в тени ему не находилось места.

— Чёртовы тени, — ругнулся Макс и медленно сошёл по ступенькам.

Уже внизу, он повернул голову, и слегка подняв её, посмотрел на кухню сквозь окна. Отсюда контраст ощущался ещё чётче и сильнее. Мрачная, маленькая, она вызывала странную тоску. Тоску из-за отсутствия надежды. Надежды, что на ней могут однажды собраться люди, веселиться и есть, отмечая какой-нибудь праздник. Шутить и смеяться. Здесь же тридцать лет не было ни одного праздника, понял вдруг Макс, одни только похороны, похороны, похороны, и эта мысль сжала его, и чтобы освободиться от неё, он резко развернулся, и торопясь, зашагал по дорожке.

Он дошёл до огорода, развернулся, прошёл обратно, снова вернулся. Прошло минут двадцать, прежде чем он почувствовал, что тоска отступила. Он остановился и отдышался.

— Нет, в дом я пока не пойду, — сказал он себе, опасаясь, что тоска снова вернётся, навалится словно крак, чтобы впиться зубами, чтобы убить, чтобы растворить в туманной безысходности.

Он огляделся, решая, чем бы заняться, и его взгляд остановился на сарае.

Интересно, мой ижак там? — подумал он, и улыбнулся оттого, что назвал ружьё своим.

А почему бы и нет? Наверное, к оружию прикипаешь.

Он подошёл к двери сарая и так же, как и дед, немного её приподняв, потянул на себя. Из сарая повеяло какой-то сухостью. Макс слегка пригнулся и шагнул внутрь.

Здесь тоже был полумрак, но он почему-то не давил. Может оттого, что слабо пахло сухой травой, немного краской, ещё парой непонятных запахов. Сквозь маленькое окошко в сарай лился широкий солнечный поток, в котором были различимы мельчайшие пылинки. Они кружили в странном танце, завораживая своими неопределёнными, слепыми траекториями. Словно у них не было ни цели, ни судьбы, и им было абсолютно всё равно, куда направиться в следующую секунду. В каждую следующую секунду. Вверх, потом вдруг сразу вправо, и вдруг вниз. Всё равно куда. Ничего нет, есть только мы — пылинки. И солнечный свет.

Макс повёл взглядом вокруг. Сарай был заставлен и завешен всякой всячиной. Деревянный верстак у стены, с чёрными тисками, нависшими над его правым краем, бочка в левом углу с поржавевшими обручами, рядом алюминиевая фляга прикрученная к тележке, поржавевшие замки, полотна для ножовки, водяные краны в виде связки баранок на медной проволоке висели на вбитых в стену гвоздиках. Легко угадывалось, что хозяин был запаслив. И если бы не произошла тридцать лет назад какая-то фигня, многое из этого было бы использовано по назначению.

Макс поискал глазами ружьё, но не нашёл. Тогда он обернулся. Ружьё висело слева от дверного проёма на прибитой к стене деревянной вешалке. Макс протянул руку и провёл пальцами по прикладу, почувствовав бороздки. Потом сделал маленький шажок вперёд и снял его. Хотел было вскинуть и прицелиться, но вдруг до него дошла неприятная мысль — плечо же.

— Блин, — с досадой ругнулся Макс. — От отдачи боль по-любому вернётся. Это не утиного мяса отщипнуть.

Он медленно повесил ружьё на место, и несколько секунд смотрел на него с каким-то сожалением. Потом развернулся и подошёл к верстаку. Здесь, помимо всякой мелочи вроде гнутых гвоздей и ржавых шурупов, валялись россыпью с десяток латунных гильз. Слева, в железном ящичке, лежали патроны. Ближе к стене, в полумраке, стояла трёхлитровая банка, на дне которой было немного серого порошка. Макс поднял банку и стал разглядывать её на свету.

Это порох, — понял он и аккуратно поставил банку обратно.

— А ведь мало, — сказал себе под нос.

Конечно, в этих делах он был полным профаном, сколько там нужно этого пороха на один заряд он даже смутно не представлял, но и без этого было ясно, что пороха мало. Когда-то банка, скорее всего, была полной.

Может у него ещё есть? — подумал Макс.

Он пошарил глазами в полумраке, но больше банок не было.

А что если эта последняя? Что будет, когда закончится всё?

Максу не хотелось об этом думать. Он развернулся и уже собрался выйти из сарая, как хлопнула калитка, и он остановился.

— Дед, что ли, вернулся? — мелькнула мысль.

Стало вдруг неудобно, не по себе. Внутри червём шевельнулся стыд. Не хотелось Максу, чтобы его застукали шарящимся в чужом добре. Как ни странно, живя в стране, где воруют поголовно, Макс этого умения умудрился не приобрести. И ещё страннее, что среди его знакомых большинство были такие же, как он — не умеющие воровать, для которых даже само подозрение в воровстве было страшнее многих других подозрений. И он иногда искренне не мог понять — кто же, чёрт подери, ворует в его стране?

Он замер и прислушался. Выходить пока не стоит, решил он, пусть дед зайдёт в дом, а я уже потом… но тут его взгляд остановился на открытой двери сарая.

— Блин, палево конкретное. Нет, надо выйти, а то ещё хуже получится.

Он быстро рванул вперёд, и в дверном проёме слёту наткнулся на Машу. Маша громко вскрикнула, и отшатнувшись в сторону, сделала два испуганных шага назад.

— Ой, прости, — Макс воткнулся правой рукою в дверь, чтобы погасить инерцию, и в плече снова взорвалась лимонка. Он скривился.

— А я думала тут дедушка, — проговорила Маша перепуганным голоском.

— Да не, дед ушёл уже, — от боли ответил сквозь зубы. — Я просто ружьё хотел посмотреть.

— А дедушка сказал, чтобы я возле тебя посидела — она удивлённо оглядела Макса, и её большие глаза стали немного больше.

— Я могу снова лечь, если тебе так хочется, — пошутил Макс, и тут же понял, что снова ляпнул не в тему.

— Я пошутил, — торопливо поправился. — Так получилось, Маш. Встал сегодня вот, и пошёл.

Макс приподнял левою рукой дверь, медленно закрыл её.

— Но я надеюсь, ты не уйдёшь? — спросил он, уставившись в одну из досок двери. — А то я тут от скуки не знаю, чем заняться. А так, хоть поговорить есть с кем.

Макс с надеждой посмотрел на Машу. Но она ничего не ответила, а повернувшись на носочках вправо, так же на носочках пошла вдоль стены дома, при этом произнося по слову за шаг.

— Я

Шаг на носочках.

— не

Ещё шаг.

— знаю.

Она остановилась и резко развернулась. На её губах Макс увидел лёгкую улыбку. И ещё многое он увидел, как-то сразу, и удивился, что не заметил этого раньше.

У Маши была другая причёска. Вернее, причёска была та же, перетянутые на затылке волосы, но теперь на её лоб спадала смешная чёлка. И платье было другим. Тот же цвет, под глаза, но теперь не однотонное, украшенное только по низу сплетёнными вишенками, а в горошек. Горошек этот был щедро рассыпан по всему платью, белого цвета, и Макс смутно припомнил, что такие когда-то были очень популярны, а теперь вроде бы как снова возвращались в моду. Вот и жене он купил, примерно такое, месяца три назад. Только красное. А горошек был чёрным.

— Ага, это там они вернулись, а тут и не уходили, — подумал он, и вдруг в его мозгу мелькнула догадка. — А ведь Маша родилась уже после гула.

— Сама платье сшила, или это мамино? — спросил он, улыбнувшись.

— А ты откуда знаешь? — удивилась она.

Макс улыбнулся шире. Вопрос был немного непонятным, и даже глу… но из уст красивых девушек, особенно если они тебе нравятся, такие вопросы звучат только загадочно и никак больше.

— Ну, я подумал, — начал Макс, решив не ковыряться в логике. — Что раз у вас тут много свободного времени, то почему бы и платьев не пошить?

— А-а, — протянула Маша. — Это мама сшила мне на шестнадцать лет.

— Подарок?

— Да. Тебе нравится?

— Очень.

— Нет уж, — сказала Маша с наигранной обидой. — Такие ответы не принимаются. Извольте высказаться полнее.

Макс хмыкнул. А Маша стало быть почитывает и классику, если перешла на такую стилизацию. Ему припомнилась домашняя библиотека родителей. В принципе, ничего кроме классики и советских производственных романов в ней больше и не было. Ну, разве ещё исторические. Дюма, всякие Голоновские Анжелики…

— Ваше платье восхитительно, сударыня, — сказал он, принимая игру девушки и легонько поклонился. — Скажите, не в нём ли вы были вчерашнего дня в театре?

— Что вы. Это платье мне только сегодня прислали из Парижа. Вы меня с кем-то спутали, суда…

Не договорив, она прыснула от смеха, и развернувшись, быстро зашагала по дорожке. Уже через пару секунд скрылась за углом дома. Макс поплёлся следом, осторожно поглаживая плечо. При Маше он терпеливо не обращал на него внимания, почему-то не хотелось, чтобы она жалела.

Когда он завернул за дом, Маша уже сидела на бревне, зажмурившись, и подставив лицо солнцу.

— А какой твой самый любимый писатель? — спросил Макс, подойдя, и присев на другое бревно.

— Самый-самый? — спросила Маша.

— Самый-самый.

— Бальзак.

— Надо же, — удивился Макс и невольно помотал головой.

— Ну и Горький ещё, — добавила Маша, повергнув Макса этим самым Горьким в полное изумление.

— Правда, что ли? — только и спросил он.

— Конечно же, нет, — Маша рассмеялась. — Разве может нравиться Горький? Слог у него, конечно, хороший, но всё про каких-то тёмных личностей пишет, про каких-то сдавшихся людей, бесцельных. И про любовь у него мало. А если и есть, то про какую-то грязную, нездоровую.

— Это да, — глупо согласился Макс.

Несколько секунд они оба молчали. Макс по той причине, что она снова заставила его увидеть скрытое изображение, теперь уже чётче, глубже. Но в то же время, он никак не мог понять её, полностью, без путаницы в голове. То ли оттого, что слишком разной она была, все эти резкие переходы из наивной игривой девочки к серьезному уму и обратно, то ли оттого, что рядом с ней он не мог думать сосредоточенно. Присутствие её рождало в голове сумбур, и состояние близкое к лёгкому опьянению. Каждое её движение отдавалось внутри тёплой, выбивающей почву из под ног, волной. Ну а Маша молчала, продолжая ловить лицом солнце.

— Расскажи мне о твоём мире, — сказала она вдруг, и Макс вздрогнул.

— У? — спросил он.

Маша опустила голову, и открыв глаза, посмотрела на него.

— Расскажи, мне о твоём мире, — повторила она.

Он хмыкнул и мотнул головой. О твоём мире. Звучало как-то непонятно и даже страшновато, как будто он был инопланетянином. Может, она меня примерно за такого и считает? — подумалось вдруг.

— Расскажешь?

— Ладно, — Макс кивнул. — Только в обмен.

— На что? — спросила Маша настороженно.

— Ты меня научишь использовать силу.

— Но это же не так просто, как ты думаешь, — быстро заговорила она. — Сила появилась в нас сама. Мы ей не учились.

Как у меня с пальцами-мыслями, подумал Макс. Может она права?

— Ну, хотя бы, в деталях опиши, как вы это делаете, хорошо?

Она на секунду задумалась.

— Ладно. Но если у тебя не получится, чур, я не виновата.

И снова этот переход в наивную девочку, почти ещё ребёнка. Он смутил Макса, и мозг уже привычно заметался в сумбуре. Он только кивнул, и увидел, как Маша приготовилась слушать. Лицо её стало внимательным, она даже слегка подалась вперёд.

— Ну, не знаю, что и рассказывать, — Макс пожал плечами. — Обыкновенный такой мир. Работаем, отдыхаем, деньги делаем. Сейчас это у нас основное занятие, — Макс усмехнулся. — В общем, поработал, отдохнул, поработал, отдохнул. Пивка там с друзьями. Ну, в клуб иногда бывает сходишь.

— У нас тоже клуб был в центре, — сказала Маша. — Мне дедушка рассказывал.

Макс улыбнулся.

— Поверь мне, тот ваш клуб, он совсем другой был.

— А у вас какие?

— У нас… — Макс вдруг запнулся, поняв, что если начать рассказывать, то придётся объяснять каждое второе слово. — У нас двухэтажные, — ляпнул он. — Спорим, у вас всего в один этаж клуб был?

— А зачем второй этаж? — искренне удивилась Маша.

— Ну-у, не знаю, — Макс снова пожал плечами, понимая, что нужно соврать что-нибудь простое. — На первом этаже взрослые, а на втором молодёжь.

— А демонстрации у вас проходят? Мне дедушка рассказывал, что раньше они всегда в город ездили на демонстрацию седьмого ноября.

— Ну, и демонстрации конечно бывают, — Макс вдруг заметил, что ему совсем не смешно, как было вчера. Теперь каждый наивный её вопрос наоборот рождал внутри жалость, и даже боль. И ещё отвращение за свою ложь, но разве лучше станет, если он начнёт рассказывать всё, и подробно? Ведь если задуматься, ни к чему это вообще. Она никогда не увидит того мира, и он возможно никогда. Тот, как она назвала, его мир, он, наверное, кажется ей мечтой, и пусть таким и останется. Не взять же и не рассказать ей о повальном алкоголизме и наркомании, о том, что матери бросают своих детей, о том, что на улицах убивают и грабят, о том, что пацаны — дошкольники нюхают клей и бухают, а девочки начинают трахаться с десяти лет, о том, что всё продаётся и покупается, даже то, что не может быть вовлечено в торговый оборот по определению. Любовь, совесть, душа. О том, что там уже почти нет надежды, и о том, что возможно её уже никогда не будет.

— Весело у вас, — Маша задумчиво улыбнулась.

— Угу, — промычал Макс. — Очень.

— А ещё что-нибудь расскажи.

Макс резко поднялся.

— Маша… знаешь, — он шагнул к ней, и присев на корточки, заглянул в глаза. — Это долго — рассказывать о том мире. Только ты не обижайся. Там слишком всё по-другому. Много новых вещей… понятий тоже. Вот послушай, я только перечислю, — он глубоко вдохнул. — Сотовый, ноут, инэт, эсэмэска, движняки всякие по теме и не по теме, экшены, комерсы, сникерсы, брэнд, девайс, геном, реклама та же, — он проговорил это скороговоркой и улыбнулся.

— И это только капля в море, и это я плохого слова ни одного не сказал.

Девушка молчала.

— Маша, — продолжил Макс. — Это я не к тому, что ты не поймёшь. Просто если я буду рассказывать, то придётся объяснять каждое второе слово. А теперь подумай, я ведь теперь у вас, скорее всего, останусь, а значит, у нас впереди ещё много вот таких разговоров. Так ведь? В общем, я тебе постепенно всё и расскажу. А вот если ты не расскажешь мне подробно о силе, то меня может убить крак, и тогда всё, — он развёл руками. — Тогда я уже не смогу тебе рассказать. Понимаешь?

— Да, — кивнула Маша, от близости его взгляда, принявшись смущённо разглядывать босоножек на правой ноге.

— Спасибо, — Макс поднялся и снова уселся на бревно. — Только не так, как вчера, вокруг да около, ладно? — он произнёс это, как можно мягче, боясь, как бы после такой напористой речи Маша не поспешила уйти, смутившись или обидевшись. Своим мужским умом Макс, конечно, не видел в сказанном ничего обидного, но ведь женщины и обижаются не столько на обидное, сколько на непонятное. А в его речи непонятного для неё было предостаточно.

Несколько секунд он молча и терпеливо ждал. Наконец, Маша перестала разглядывать свой босоножек, и вскинув голову, задумчиво взглянула перед собой.

— Вон, видишь, труба на соседской крыше? — проговорила она тихим голосом.

— Ну? — Макс повернул голову и разглядел на пологом скате крыши торчащую трубу.

— А видишь, один кирпич сдвинулся и выступает немного?

Макс не успел ответить, кирпич выскочил со своего места, и пролетев метра два, грохнулся на черепицу. Пару раз перевернулся, потом сполз ещё чуть вниз и замер. Хоть всё и произошло метров за тридцать от него, Макс от неожиданности втянул голову в плечи.

— Не бойся, — Маша улыбнулась. — Там уже давно никто не живёт.

— И как ты это? — спросил Макс.

— Это вот здесь, — сказала Маша и ткнула себя пальчиком в область солнечного сплетения. — Здесь сила собирается в комочек. Она тёплая и шевелится. Потом ты выбираешь на что её направить, и она выскакивает.

— Хм, — Макс задумчиво нахмурил лоб. — Интересно.

Он наклонил голову, и попытался что-нибудь почувствовать в своём солнечном сплетении. Но ничего обычного не было. Ни какого комочка. Ничего тёплого и шевелящегося. Он несколько раз понапрягал пресс, хотя и понимал, что, вряд ли, это имеет что-то общее с физиологией. Но с другой стороны, не может ведь эта сила быть совсем не от тела сего.

Он напряжённо усмехнулся.

— Нету ничего, — он с надеждой посмотрел на Машу. — Может, нужно о чём-то таком думать? Или напрягать там что-нибудь?

— Я ни о чём не думаю, — сказала Маша. — Ну я же тебе говорила, что может не получиться. Ты не обижаешься?

— Да ну. С чего бы, — Макс улыбнулся. — Плохо, конечно, что у меня не выходит, как, блин, с краками воевать-то? И из ружья теперь не получится из-за плеча.

— Может, потом появиться? — сочувственно проговорила Маша. — Побудешь тут немного, и появится.

— Будем надеяться, — Макс ещё раз напряг пресс, и прислушался к солнечному сплетению. Ничего необычного.

— Максим, а можно я домой пойду? — попросила вдруг Маша, и Макс тут женапрочь забыл о всяких силах. Его имя, сказанное её голоском, опутало мозг тоненькой, почти воздушной паутинкой, и он почувствовал, как внутри мелькнуло что-то похожее на счастье, но тут же исчезло.

Ей не хочется быть со мной, — больно кольнула догадка, и он с каким-то грустным удивлением посмотрел на неё.

— У меня мама больная. Она ходит еле-еле, — торопливо проговорила она, заметив, как изменилось его лицо. — Ты же не обиделся?

— Нет, — Макс попытался улыбнуться. — А что с твоей мамою?

— Не знаю, — Маша скривила губки в недоумении. — Вот так вдруг, раз, и стало маме трудно ходить. Если бы не было тумана, я бы поехала в город, выучилась на врача и вылечила маму, — Маша встала. — Ты правда не обидишься? — повторила она, не глядя на Макса.

— Тебе не хочется быть здесь? — спросил Макс напрямую. Хотя, полной прямоты и не получилось. Вместо — здесь — он хотел сказать — со мной — но язык не повернулся.

Маша сложила руки замочком на груди, и с такой мольбою посмотрела на Макса, что он тут же выругал себя за это неуместное давление на неё.

Она же другой человечек, — упрекнул он себя. — Из другого совсем мира. А я всего-навсего свалившийся сюда инопланетянин.

— Ладно, хорошо, — он натянуто улыбнулся.

Маша развернулась, и торопливо засеменила по дорожке вдоль дома. На углу она на секунду остановилась, обернулась, и с какой-то детской игривостью помахала ему рукой.

— Угу, — глупо выдохнул он и кивнул.

Глава 14

После её ухода, следующие полчаса, Макс не сдвинулся с места. Он, то снова пробовал обнаружить в солнечном сплетении тёплую шевелящуюся силу, то пытался понять-раскусить Машу, что она думает и чувствует, что руководит её поступками, что для неё главное в жизни. Но ни то, ни другое не приносило результатов.

Устав заниматься безрезультатными потугами, он стал придумывать, как ему провести день. В дом всё так же идти не хотелось. Здесь, на улице, в тени высокой яблони, а может быть и не яблони вовсе, Макс не настолько разбирался в деревьях, чтобы опознавать их без плодов, ему было легче. Ничего не давило. Бездонное, высокое небо дарило спокойствие, а что он там почувствует в доме, Максу даже думать не хотелось. После тоски стянувшей его обручем, когда он смотрел сквозь окна на кухоньку, было понятно, что ни чем приятным дом сейчас с ним не поделится.

Может, Егорыча навестить? — пришла идея, и Макс ухватив её, стал придавать ей завершённость. Пусть это и походило больше на оправдание самой этой идеи, но, тем не менее, после минутного её совершенствования, она уже показалась не такой уж и глупой.

А почему бы и нет? — вскоре решил он. — Конечно, Егорыч может отнестись к моему визиту и не очень положительно, но не сидеть же мне тут до вечера.

Он поднялся, и обойдя дом по дорожке, вышел на улицу. Калитка хлопнула за спиной, и Макс поднял взгляд.

Во дворе, проходя мимо окон кухни, он взгляд опустил. Не было никакого желания, чтобы то мрачное, «кухонное», похожее на тоску ощущение снова ворвалось внутрь. Но теперь, когда двор остался по ту сторону забора, Макс огляделся легко. Он несколько секунд смотрел вдаль на дорогу, спускающуюся с горы к деревне и похожую на узенький иссиня-серый водопад. Дорога вздрагивала и шевелилась в исходящем от неё мареве, тем больше походя на поток серой воды.

Было в этом шевелении и что-то неприятное, нереалистичное, и отведя взгляд, Макс глупо упёр его в свою машину. Она на какую-то долю секунды показалась ему ещё нереалистичней, чем окутанная маревом дорога. Он встряхнул головой и медленно подошёл к «двойке». Открыл водительскую дверцу.

В нос тут же ударил до боли знакомый запах салона, его салона, всколыхнув в груди какие-то приятные волны. Макс глубоко втянул этот запах и улыбнулся.

Почему я всё ещё не выкинул её на свалку? — задумался он в первый раз вот так о своей машине. — Почему купил жене свежего «опеля», а сам езжу на этой старушке? Вопреки недовольству жены, которая несколько раз уже намекала, что ей стыдно. Стыдно за меня. Почему для неё это важно? Разве это может быть важным, когда любишь самого человека, а не то, что он имеет вокруг себя?

Стоп, стоп, стоп, — притормозил он себя. — Слишком много вопросов. Так можно додуматься до не очень-то приятных вещей. Например, что она меня не любит. Но это же полный бред. Она просто хочет, как лучше. Ну, а я, банальный человек привычки. Мне сложно вот так взять и что-то изменить. Чёрт, а ведь если бы я не попал сюда, то никогда и не задумался бы об этом. Так бы и существовал. Рынок, дом, дом, рынок, и больше ничего. Ах, да, ещё мечты. Мечты, которые так бы и остались мечтами. А потом они бы надавили на меня. Потом, за несколько секунд до смерти.

Он с нежностью похлопал ладонью по рулю и закрыл дверцу. Потом оглядел улицу в обе стороны, и развернувшись, зашагал туда, откуда они возвращались несколько дней назад с похорон.

Когда мы с Егорычем побежали в другом направлении, как раз этот человек и погиб, — объяснил он сам себе выбор.

Но обмануться не вышло. Он ясно понимал, что выбрал эту сторону только чтобы пройти возле её дома. Макс уже догадывался, что Маша живёт в том самом доме, в который они с Пашкой пытались докричаться в самый первый раз.

Как же это давно было, — удивился он. — Как будто в прошлой жизни ещё. Интересно, она сейчас думает обо мне?

Он повернул голову и стал вглядываться поверх забора в её окна. Но они были занавешены. Что там за ними, оставалось такой же загадкой, как и сама Маша.

Он так и прошёл мимо, с этой неразрешённой загадкой внутри и с постепенно уходящей надеждой. Она словно вытекала из него, эта надежда, словно где-то в сердце появилась маленькая трещинка. И он знал, когда она появилась. Примерно час назад, когда Маша ушла.

Он свернул за поворот, и согнув в локте левую руку, стал вести пальцами по доскам. На стыках пальцы еле заметно подскакивали, иногда они чувствовали гладкие островки крашенной поверхности, иногда шероховатость ссохшегося дерева.

Как жизнь, — подумал он. — Совсем немного гладко, а потом шершаво и занозы.

Он остановился. С другой стороны дороги отходила тропинка. Тропинка была хорошо натоптана, и Макс догадался, что она ведёт к озеру. Он пересёк дорогу и быстро зашагал по тропе, с интересом глядя вперёд. Там, метрах в ста была лесополоса, шириною всего дерева в два-три, и сквозь неё легко проглядывались островки камышей.

Тропа шла сквозь эту полосу, и Макс, миновав её, увидел широкую, светло-синюю гладь озера. Поверхность воды сверкала на солнце, немного резала глаза, и Макс на секунду блаженно зажмурился. Озеро было средних размеров, до другого берега не больше ста метров, из левого края в правый примерно столько же, но от него ощутимо тянуло прохладой и свежестью. Макс подошёл к берегу на пару шагов и остановился. Почти из-под ног, прошипев телом по траве, в воду бросился большой уж и заспешил в заросли камышей справа.

Макс, вздрогнув от неожиданности, стал смотреть, как уж извиваясь, и держа над водой маленькую головку с двумя оранжевыми пятнышками по бокам, спешил ретироваться. Добравшись до укрытия, и видимо решив, что отплыл от опасности на достаточное расстояние, он стал медленно перебираться через сломанный камыш, и вдруг так и замер, перевесившись через него наполовину. Макс улыбнулся и стал раздеваться.

Сначала он стащил обувь и носки, потом снял джинсы с майкой и небрежно бросил их на землю. Подойдя к воде, он погрузил в неё по щиколотку правую ногу. Вода была довольно прохладной. Макс вскинул левую руку, и медленно, с осторожностью прислушиваясь к ощущениям, поднял правую. Боль в плече не пробудилась, и это его порадовало. Он отошёл на пять шагов, разбежался и бросился в воду.

Вода окутала, обожгла, сдавила, ударила по перепонкам, и Макс стал брасом погружаться всё глубже и глубже. Но очень скоро пальцы рук уткнулись в песчаное дно, и он, довольный, выгнул спину, и рванул наверх.

— А-а-а-а! — заорал он, как ополоумевший, едва голова оказалась над водой.

— А-а-ха-ха-ха! — громко, по-настоящему, от вдруг переполнившей его радости, рассмеялся следом, и взметнув руками, с силой ударил ими по воде. В правом плече тут же произошёл маленький, но ядерный взрыв, потом словно полосонули скальпелем по передней дельте, и Макс от неожиданности вскрикнул. Но этот крик был совсем не таким, как за секунду до этого. Он был сдавленным, сквозь зубы.

Гребя одной рукой, Макс добрался до берега, и сжав раненое плечо левой ладонью, выбрался из воды. Возвратившаяся боль была такой же сильной, как и тогда, когда он только очнулся в кровати, после двух дней проведённых в бреду и забытьи. Он плюхнулся на землю, и уткнулся лицом в колени. Боль разливалась, пульсировала, до лёгкой тошноты, до жжения в глазах.

— Порезвиться, блин, захотелось? Придурок, — обругал себя Макс, продолжая скрипеть зубами.

Боль уходила медленно, нехотя. Прошло минут пять, прежде чем Макс поднял голову. После темноты, свет вокруг показался ещё ярче. Глаза выхватили движение, и Макс прищурившись, проследил его. Ничего опасного. Белая птица средних размеров, вытянув длинную шею, парила над гладью озера. Она слёту ворвалась в заросли камышей, и вцепившись в самый толстый из них лапами, замерла. Шея её изогнулась назад, и камыш ещё долго качался туда-сюда по инерции.

Надо идти, — подумал Макс, чувствуя, как высохшую спину начинает припекать, и быстро поднялся. Птица тут же замахала крыльями, резко и недовольно крикнула, и оттолкнувшись от камыша, полетела над водою, едва не касаясь её.

— Ну, извини, — буркнул Макс.

Он долго одевался, стараясь не использовать правую руку, и чуть не завалился набок, натягивая джинсы. Майку бросил на плечо, и поспешил по тропинке обратно к деревне. Но выйдя на дорогу, Макс всё-таки решил майку надеть. За свое телосложение переживать ему было нечего. Семь лет таскания штанги, кое-что оставили телу на долгую память, а вот юношеские понты уже давно канули в небытие, и вот так, с торсом нараспашку, он уже давно нигде, кроме как во время отдыхов на море и в своей квартире, не ходил. Когда, наконец-то, майка с великой предосторожностью была натянута, он неспешно пересёк дорогу, и перейдя канаву по старой, обтрескавшейся по бокам бетонной плите, поплёлся вдоль забора.

Здесь он был не так заметен, нежели идя по дороге. А желание быть как можно менее заметным, неожиданно появилось в мозгу, когда припомнилась первая встреча с тенью. Ведь всё равно пришлось ломиться в кусты, чтобы спрятаться, так почему бы не поступить сразу, как мудрый уж на озере? Почему бы сразу не выбирать безопасные места? Какая-никакая, а тактика.

Тот же забор. Уже хоть с одной стороны вне зоны видимости.

Макс резко остановился, с удивлением заметив в этом самом заборе широкий, досок в пять, проём.

На костёр, что ли, оторвали?

Он сделал ещё шажок и осторожно заглянул внутрь двора. Внутри было привычное запустение, даже большее, чем у деда. Правую часть двора густо заняла какая-то трава высотою ненамного ниже самого Макса. Слева железные детские качели, изрядно поржавевшие. Макс пригнувшись, перешагнул через нижнюю перекладину забора и остановился. Простоял почти минуту, ожидая, появится хозяин или нет. На вид, конечно, нельзя было и предположить, что здесь кто-нибудь может обитать, но ведь это другой мир, и здесь люди не живут, а скорее выживают, а при этом, вряд ли, условия существования так уж важны. Выждав какое-то время, Макс направился к порожкам, решив заглянуть внутрь дома. Если дверь не заперта, то можно и войти, а если вдруг заперта, тогда просто заглянуть в окно. Максу стало вдруг интересно что там, хотя и примешивалось к этому интересу какое-то другое чувство. Похоже оно было немного на жалость, немного на нехорошее предчувствие, с таким иногда просыпаешься посреди ночи и долго смотришь в темноту перед собою. И не хочется ни думать, ни шевелиться.

Макс шёл, раздвигая руками высокую траву, глядя на покривившиеся двери и полностью прогнившую нижнюю ступеньку порожек. Возле качелей он неожиданно для себя остановился. Провёл рукою по железной трубе.

И вдруг чётко представил себе весь ужас произошедшего. Он увидел, как улыбающийся человек берёт на руки свою маленькую дочку и бережно усаживает её на сиденье качелей. Потом несильно раскачивает. Девочка звонко смеётся и вскидывает вверх ручки.

— Не вскидывай ручки. Держись ими, — торопливо и испугано говорит человек, останавливая качели. — Вот за эти трубочки держись.

Она успела вырасти? — спросил себя Макс. — Или погибла маленькой?

Он вздохнул и поспешил к дому, пытаясь на ходу вытряхнуть из головы эту тяжёлую картинку. Не решившись наступать и на вторую ступеньку, Макс высоко поднял ногу, и поставил сразу на предпоследнюю третью. Надавил сильнее. Доска жалостливо скрипнула, но оказалась прочной. Макс встал на неё и толкнул дверь. Та оказалась не запертой, но открыть её одной силой руки не удалось. Тогда Макс поднялся ещё на ступеньку и надавил на дверь всем телом, одновременно чуть приподнимая её. Дверь нехотя подалась. Когда проход показался достаточным, Макс заглянул внутрь и зачем-то громко спросил:

— Есть кто?

Ему ответило эхо, гулкое и неразборчивое. Он осторожно вошёл и сразу же едва не провалился в большую дырищу. В сенях были сорваны почти все доски, и ему пришлось перепрыгивать по чёрным балкам, чтобы добраться до ближайшей комнаты. Здесь пахло трухлявым деревом, старой штукатуркой. Благодаря окнам на двух стенах, комната была наполнена светом, который пересекался в ней крест-накрест.

Мебели в комнате не было.

— Эй, — сказал Макс, уже только для того, чтобы услышать эхо. Потом он заглянул в соседнюю комнату. Окна этой комнаты выходили на улицу, в самом центре, на полу, лежал старый матрас, в углу ворох вещей. Видимо, от них в комнате и стоял тяжёлый, неприятный дух. Макс развернулся, и вновь преодолев сени по чёрным балкам, вышел из дома. Спрыгнул с порожек прямо на землю, ещё раз оглянулся на открытую дверь.

Может закрыть? — подумал он, но решил, что разницы в принципе нет, и зашагал к проёму в заборе, через который и проник в этот двор. Но, не сделав и десяти шагов, он вдруг резко остановился и замер. На его лице проступило напряжение, он прислушался, и почувствовал, как по спине побежал холодок.

— Что? — спросил он себя, и ответ тут же отыскался.

— Пальцы.

Он увидел пальцы-мысли, которые появлялись из мозга, удлинялись, напряжённо шевелились.

— Значит… — он осёкся — Тень? — хрипло прошептал и обернулся.

Взгляд уткнулся в забор в конце двора, за домом. Тот забор, в отличие от этого, сохранился намного лучше. В нём был всего один проём, даже скорее щель, узкая, в одну доску, и через эту щель протискивалась тень. Она выглядела совсем не так, какими уже привык видеть их Макс. Она была плоской, но Макс ни на секунду не усомнился, что это она.

Быстро протиснувшись с той стороны на эту, тень приняла свою обычную форму, и почувствовав, а может и увидев человека, рванула в его сторону. Перемещалась она так же быстро, как и те, которых Макс уже успел встретить. Всего за секунду тень сократила расстояние почти вдвое, и Макс судорожно выбросил пальцы вперёд. Они воткнулись, уцепились в чёрную несущуюся на него массу, и его отбросило. Он полетел спиною вперёд, но так и не воткнулся ни в забор, ни в землю, потому что тень неожиданно дёрнулась вправо, ударившись о стену дома, и тут же рванула назад.

Не закончив падения, Макс полетел вперёд, упал, больно ударился локтями, и почувствовал, что тень потянула его за собою. Она тянула его волоком, с бешеной скоростью, и он чувствовал, как с жжением земля впивается в кожу рук. Он судорожно замотал ими, пытаясь хоть за что-то зацепиться, но в сжатых ладонях оставались только горсти земли и пучки режущей, как лезвие, травы. Перед глазами, чуть слева, на долю секунды мелькнула ржавая труба качелей, и он быстро, боясь не успеть, выкинул вперёд руку. Труба сама влетела в ладонь. Макс изо всех сил сжал кулак.

Тут же его развернуло, поднимая облачко пыли, в локтевом суставе молнией мелькнула боль, но Макс, стиснул зубы, и трубу не отпустил.

Он вывернул голову. Тень снова пыталась пролезть сквозь щель. Она становилась уже, растягивалась, и теперь была похожей на большой чёрный блин, а Макс понял, что если ей удастся протиснуться на ту сторону, то его участь будет не завидной. Скорее всего, он разломает себе несколько костей о доски забора, и тогда он либо станет инвалидом, либо погибнет, как спасший его мужчина.

Но я же могу отпустить её, — судорожно подумал он. — Или…

И он, продолжая держаться за трубу, с такой силой напряг пальцы-мысли, что почувствовал в затылке обжигающую волну. Но эта волна придала сил, и он тогда тремя пальцами, вцепившимися в левый край чёрного блина, рванул на себя.

В сантиметрах десяти от края блина образовалась маленькая прореха, тут же зашевелилась бахрома, пытаясь её залатать, но Макс не дал ей шанса. Он рванул ещё сильнее, и прореха стала увеличиваться, и в ширину, и в длину сразу в обе стороны, и уже через секунду, от тени оторвался большой кусок. Пальцы по инерции понеслись к Максу. Он брезгливо разжал их. Кусок тени пролетел слева, в голове раздался гул. Не раздался даже, а завибрировал. Низкий, протяжный.

Она ревёт, — понял Макс. — Ей больно. Ей же, с-суке, больно.

Пальцы, оторвавшие кусок, уже вернулись обратно. Вцепились, сжались. Теперь намного сильнее, чем в первый раз. И уверенней. Как будто прошёл мандраж дебютанта.

Макс на миг криво улыбнулся, и тут же его лицо снова стало серьёзным. Он уже знал, как справляться с этой тварью. Её низкий, вибрирующий вой придал ему уверенности, отмёл остатки страха. Он пока не победил, и возможно, ещё не побеждал, но она уже боялась его, она уже понимала, что перед нею не жертва, а противник.

И тень снова стала принимать привычную форму, но теперь медленно, словно ей было тяжело это делать. Тут же раздались два выстрела, и Макс вздрогнул. Он с надеждой уставился на свою противницу, но ни одной дыры в ней не появилось.

Это где-то там, дальше, — мелькнула мысль. — А она слабее, когда блином.

Он быстро перебирая ногами, развернулся, и упершись пятками в землю, согнул колени. Теперь он был ближе к трубе наполовину. Он снова выпрямил ноги, упёрся, и помогая левой рукой, протащил по земле тело ещё сантиметров на пятнадцать. Тень он теперь видел вверх ногами, откинув назад голову. Она уже почти приняла свою форму.

Сейчас дёрнет, — проскочила мысль, и Макс заведя ноги за трубу, с силой согнул колени. Тень дёрнула. Коленки резанула обжигающая боль, но Макс стерпел. Он уже напряг пальцы, и когда тень взяв секундную передышку, замерла, он рванул их вбок.

Повторилось то же самое. Появилась прореха, гул и вибрация в голове усилились. Макс тут же рванул ещё раз.

Дуплетом, — подумал он. — С первого раза хрен оторвёшь.

Второй кусок получился меньше. Макс погасил инерцию пальцев, чтобы не терять времени, и бросил кусок недалеко от тени. Кусок извивался, подпрыгивал, и Макса вдруг кольнуло неприятное предположение.

— А что, если…

Но тень не приблизилась к оторванному куску, не попыталась его присоединить, и Макс облегчённо выдохнул. И тут тень стала дёргаться назад. Хотя уже и слабее, чем за пару минут до этого, но сил у неё всё ещё оставалось предостаточно. Макс чувствовал это своими коленками, икрами, в которые впивалась труба. Рывки стали чаще, они следовали один за другим, не давая передохнуть ногам. Лишившись части силы, тень теперь брала отчаянием. Она так пыталась вырваться, что Максу всё же пришлось выпрямить ноги и разжать кулак, иначе он рисковал получить либо вывих, либо растяжение, и стать совсем уже увечным. Правая рука почти не работает из-за укуса, если ещё добавится вывихнутая левая, и обе ноги с повреждёнными коленными суставами, то какой с него будет толк?

Снова перед глазами замелькала трава, но теперь медленнее. Макс рывком перевернулся со спины на живот. Так, как ни странно, было безопасней волочиться по земле, не рискуя переломать шейные позвонки. Он увидел, что тень свернула за угол дома, и тут же въехал лицом в шевелящийся кусок. Лицо обжёг холод, он с отвращением зажмурился и сжал губы.

Кусок к его счастью не попытался за него уцепиться, хотя из него и торчала во все стороны бахрома. Но бахрома шевелилась вяло, по всей видимости, кусок подыхал без тени так же быстро, как окуни без воды.

Когда он снова увидел тень и вцепившиеся в неё пальцы, он рванул. Теперь рванул одновременно всеми пальцами, в разные стороны, пытаясь оторвать не один кусок, а сразу несколько. Где-то прозвучал выстрел, потом сразу два в другой стороне.

Тень дёрнулась влево, то ли от этих выстрелов, если она их вообще слышала, то ли почувствовав растущую силу пальцев, и этим даже помогла оторвать от себя большой кусок справа. Пальцы уже привычно отбросили его и снова вцепились.

Тень замерла, и Макс успел вскочить на ноги. Между ним и тенью было метров семь. Он отчётливо видел бахрому, которая была теперь со всех сторон, обрамляя тень шевелящимся чёрным нимбом. Бахрома цеплялась за воздух, уже скорее инстинктивно, не находя что залатать, склеить, вместо дыр от пуль и дроби, теперь отсутствовали целые куски, и бахрома ничего не могла сделать. Где-то внутри Макса вдруг мелькнула жалость, далёким, едва видимым маячком, но он понял, что она теперь будет расти, быстро, становиться ярче, и он закричал.

Он закричал, не оставляя жалости никаких шансов. Пальцы послушно разорвали остаток тени на четыре куска и с омерзением отбросили их. Гул и вибрация в голове тут же пропали, и Макс обессилено присел на землю. Он тяжело задышал, словно усталость вдруг резко перетекла из этих непонятных, нефизических пальцев, в его физическую оболочку. Она надавила сверху и сдавила с боков.

Куски тени продолжали шевелиться, но Макс видел, как с каждой секундой их движения замедляются, становятся вялыми. Когда куски полностью замерли, он неспешно поднялся, и поплёлся обратно, глядя на дорожку примятой травы. До него вдруг дошло, что всё это волочение должно было отразиться не только на руках, но и на майке, и он опустив взгляд, убедился в этом.

— Чёрт, и чё придумать?

Выстрел заставил его вжать голову в плечи. Стреляли где-то дома за три-четыре отсюда.

Это же значит, что в деревне ещё есть твари. Может всего один крак, напарничек порванной тени? — Макс кисло усмехнулся, и сам же опроверг себя. — В крака они бы не стреляли. С краком они бы силой. Не-а, — он помотал головой, отвечая на появившуюся мысль. — Со второй так не получится.

Макс ускорил шаг. Нужно быстро возвращаться в дом деда, возможно даже бегом. Вторую тень ему не одолеть. По крайней мере, сейчас. Он уже прошёл мимо порожек, и глядя на проём в заборе, заспешил к нему, но произошло то, что заставило его резко развернуться и броситься назад. Он махнул сразу на четвёртую ступеньку и заскочил в сени. Тут же вцепился в дверь и закрыл её.

В проёме он увидел мелькнувший коричневый силуэт с длинными, почти до колен руками.

Заметил? — спросил себя Макс, нервно сглотнув.

Затаив дыхание, прислушался. Если крак заметил, он вернётся, если нет, тогда, значит, ему повезло.

Я всё равно отсюда его не увижу, — сообразил вдруг Макс, и осторожно перепрыгнув по балкам, оказался в первой комнате, где тут же присел на корточки. Ни на одном окне не было занавесок, и ходить здесь в полный рост, было всё равно, что расхаживать по двору, весело насвистывая — а нам всё равно. Дверной проём во вторую комнату находился справа, и Макс приблизившись к нему на корточках, окинул глазами окна выходящие на улицу.

— Чёрт! — выдохнул он, и резко прижался спиною к стене. Крак стоял во дворе, прямо перед проёмом, и торопливо озирался. Макса передёрнуло. Он был в ловушке, и теперь от него ничего не зависело. Разве что стараться быть невидимкой.

Прошло секунд тридцать. Снаружи дома не доносилось ни одного звука, Макс оцепенело сидел на корточках, чувствуя спиной холодную стену.

А что если эта тварь захочет сюда войти? — спросил он себя, и пересиливая скованность, осторожно выглянул из-за перегородки, готовый при малейшем намёке на опасность снова дёрнуться назад и вжаться в холодную стену.

Но крак стоял к нему спиной, и Макс даже приподнялся, чтобы увидеть, чем тот заинтересовался.

А-а, ну, понятно. Кусочком своей подружки.

Крак стоял возле чёрного безжизненного ошмётка, чуть наклонившись вперёд. Макс увидел, как он взял этот ошмёток в руки, и поднеся к морде, видимо, стал его нюхать. Спустя пару секунд раздался уже знакомый высокий вой, и Макс почувствовал, как его накрыла волна мурашек.

К этому не привыкнешь, блин, — подумал он, и преодолевая желание броситься куда-нибудь подальше отсюда, поднялся во весь рост, обогнул угол дверного проёма, и прижимаясь к стене спиною, быстро переместился в сторону окна. Перемещался он тем способом, каким преодолевал всякие там овраги, по двум натянутым через них канатам. Он, не отрывая от пола, отводил правую ногу примерно на полметра вбок, переносил на неё вес тела, и потом подтягивал левую. Ходить по канатам ему доводилось очень давно, ещё в детстве, в пионерлагере со спортивно-туристическим уклоном, но он почему-то был уверен на сто процентов, доведись ему сейчас перебираться по ним, он сделал бы это так же уверенно, как и пятнадцать лет назад.

Между окном и углом комнаты было примерно с полметра стены. Вот к ней он и прилип за секунду до того, как крак, отбросив от себя мёртвый кусок тени, обернулся.

Может услышал?

Дыхание автоматически замерло.

И на фига я вообще сюда ломанулся? — обвиняюще вопросил мозг.

Губы растянулись в беззвучной ухмылке. А и вправду, зачем было переться сюда, к этому окну, рискуя быть замеченным?

Во-первых, — в ту же секунду ответила его рациональная часть, — Крак, скорее всего, чувствует запахи, на хрен бы в противном случае он подносил этот долбаный кусок к роже, правильно? А здесь твой запах будет меньше различим за вонью матраса и прелых шмоток. Во-вторых, крак, что ещё скорее всего, пойдёт сейчас за дом, туда, где лежат остальные куски мёртвой тени. А окна первой комнаты выходят именно на то место.

Словно в подтверждение этих рациональных мыслей, послышался едва различимый шорох. Крак уходил вдоль дома, задевая высокую траву.

А в-третьих, — продолжила рациональная часть. — Видишь вон то окно, выходящее на улицу? Ты же его заметил сразу, вот только как обычно не придал значения.

Макс бросил взгляд на левое окно, но тут же повёл его правее. Да, точно. Он заметил, когда в первый раз выглядывал.

Правое окно состояло из двух створок, которые были закрыты на два шпингалета. Правда верхний был вырван с мясом, и значит, нужно только открыть нижний, пихнуть эти створки и выпрыгнуть. А дальше в проём, и бежать, бежать, бежать.

Шорох удаляясь, медленно сошёл на нет. Значит, крак уже за домом? А что если ни хрена? Что если он стоит за стеной, и как только я выпрыгну, наброситься?

Макс стёр пот со лба, и заметил, как подрагивает рука. Но подрагивала она не только от страха, но и от появившегося вдруг азарта.

Это же интересно, — Макс напряжённо улыбнулся, и стал переводить страх в другую плоскость. — Я или он. Кто возьмёт джек-пот? Ставки сделаны, ставок больше нет.

Он резко наклонился вправо, и вывернув голову, бросил цепкий взгляд. В видимой части двора крака не было.

— И-и

Макс набрал полные лёгкие.

— Раз, — выдохнул коротко, через напряжённые губы, вместе с неуверенностью, и как можно тише, поднимаясь на носочки, быстро пересёк комнату.

Хорошо, что не левое, — мелькнула мысль. В этом случае пришлось бы светиться сквозь дверной проём в окнах первой комнаты. А там, за ними, крак. Должен быть там, чёрт его выдери.

Пальцы вцепились в маленький флажок шпингалета, резко повернули его и подняли вверх. Потом руки толкнули, несмотря на боль — в укушеном плече, в левом локте. Правая створка не раскрылась. Разбухшая, поведённая рама не дала, и Максу пришлось протискиваться боком.

Он спрыгнул вниз, не гася инерцию, присел почти коснувшись задницей земли, подскочил и рванул. Его так и подрывало обернуться, посмотреть, но он сдержал себя короткой, холодной мыслью.

Что толку?

А ведь и правда, что толку если он увидит преследующего его крака? Легче от этого точно не станет.

Через две секунды он уже буквально пролетел через проём, сгруппировавшись в прыжке, и как только ноги коснулись земли, с удвоенным рвением стартанул вдоль забора. Через метров двадцать всё же не выдержал. Обернулся.

Крака не было.

Тогда он взял вправо, перескочил через канаву, и оказавшись на дороге, ещё раз обернулся. В самом конце улицы увидел человека с ружьём, который пересекал дорогу в противоположном направлении. Кто это был, дед, или кто другой, рассмотреть было невозможно. Слишком далеко, да и не с его зрением.

Он перепрыгнул канаву с другой стороны улицы, и чуть не врезался со всего маху в забор. Резко завернув, он почувствовал, что падает вперёд. Выставил перед собой левую руку, и когда она коснулась земли, попытался оттолкнуться, но это не помогло. И тогда он резко завалился на колени. Левой рукой пришлось немного пропахать по земле, сильно стесав низ ладони. Ссадина защипала. Но это была не боль. После того, что он чувствовал, удерживаясь согнутыми ногами за железную трубу, после укуса крака, это была не боль.

Он снова вскочил. До поворота оставалось метров пятнадцать. Он преодолел их за пару секунд, и прямо перед поворотом, обернулся в третий раз.

Крака не было.

И тогда, завернув за угол забора, он остановился. Тяжело дыша, упёрся ладонями в колени. Закрыл глаза. Нужно было отдышаться, хотя бы немного отдышаться. К горлу подступила тошнота, в висках и правом боку кололи иголки, ноги тряслись, как будто в пятки било током.

Слишком много напряга за один раз, — устало подумал Макс. — Я ж не мастер спорта, в конце концов.

Он медленно выпрямился, и устало поплёлся вперёд. Вышел на улицу деда. Через силу придал себе бодрый вид, и мимо Машиного дома прошёл почти лёгким шагом, засунув руки в карманы джинсов.

Мало ли. Если вдруг увидит, чтобы без подозрений.


Дед пришёл через пару часов. Рядом с ним, через окна кухни, Макс с удивлением, и каким-то напряжением, увидел Машу. Он поднёс ко рту кружку с холодным чаем, и спрятав в неё взгляд, стал ожидать, когда они войдут.

Дед вошёл первым, поставил ружьё у стенки.

— Ну вот, Максимка дома, — сказал он, обернувшись. — А ты Маша волновалась. Говорит, видела, как ты куда-то шёл, — дед перевёл взгляд на Макса.

Макс поднял глаза и увидел Машу. Она стояла в дверном проходе и смотрела на него с таким вниманием, словно хотела прочитать мысли. Он натянуто улыбнулся.

— Да я дурак решил к озеру сходить. Посмотреть. А тут эти твари.

Он бросил короткий взгляд на Машу и снова встретился с её острым изучающим взглядом. Он резко отвёл глаза и посмотрел на деда.

— А там тень была, — стал он врать, то что придумал, сидя на кухне в одиночестве. — Схватила меня за ногу и поволокла. Вон, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Всю майку изъелозил по траве, — он поднял левую руку. — И ладонь стесал. А потом стрелять начали, она меня бросила и по улице упёрла куда-то.

Он снова поднял кружку и стал медленно цедить чай.

— Повезло тебе, — изумлённо бросил дед. — Ну я же тебе говорил, Максимка, по двору походи. А по деревне ходить небезопасно… — он на секунду замолк.

— Стало, — закончил он фразу.

— Дедушка, я пойду, — сказала вдруг Маша. — Мама там совсем одна. Ты же знаешь, что ей одной страшно.

— Ага. Иди, иди Машуня, — закивал Егорыч. — Завтра я с Дарьюшкой поговорю, чтобы вы ко мне перебирались уже. Чего по одиночке жить-то?

Макс мельком, поверх кружки, взглянул на Машу. Девушка всё так же внимательно смотрела на него, и когда их взгляды в третий раз встретились, она развернулась и торопливо вышла. Звякнула щеколда, потом мягко хлопнула дверь, и Макс краем глаза увидел светлое облачко её волос, проплывшее за стёклами.

— Как? — спросил Макс. — Без потерь обошлось?

— Двое, — коротко бросил дед.

— Как двое? — поставив кружку на стол, Макс недоверчиво посмотрел на деда.

— Вот так вот, Максимка, — тот провёл ладонью по лицу, медленно, сильно надавливая, словно пытался стереть с него всё, что произошло за сегодня. — Малого, того, что ты на похоронах видел, и мать его, Нину Фёдоровну. Это ж уму непостижимо, — он хлопнул своей огромной ладонью по колену. — Раньше в домах безопасно было, краки они как будто и не понимали, как в дом проникнуть-то. А тут, тень колоду схватила, окно разбила, а крак туда только нырь, и всё. Нину Фёдоровну, бедняжку об стену два раза со всей силы. А малой кинулся мать защитить, так эта тварь его на пол повалила и ногою на голову…

Дед резко замолк. Снова вздохнул. И Макс вдруг заметил на его лице то, чего ни разу на этом мудром и всегда спокойном лице не видел. Нет, это была не ненависть. Это была неуверенность. И ещё — испуг. И они виделись так отчётливо, что Максу стало не по себе. Сердце замерло, словно в нём была теперь не кровь, а сухой, безжизненный лёд.

— Ногой, представляешь, Максимка? — дед повернул голову, и посмотрел Максу прямо в глаза. — И череп у него вот так, — он поднял руку и медленно вывернул кисть. — Лица совсем не узнать. А потом он ему по всему телу ногами, слышишь? По телу этого мальчонки топтался. Там стены в крови. И что теперь делать? Как дальше, а, Максимка? — губы у деда задрожали, он резко махнул рукой, и поднявшись, ушёл в зал.

А Макс почувствовал, как его словно начинает выворачивать наизнанку. Как страх перемешивается с ненавистью в чёрную, густую кашу. Как эта каша медленно застывает. Как сжимаются зубы до жгучих слёз в глубине глазниц. Как ладони непроизвольно каменеют в кулаки.

— Я знаю, что делать, — проговорил он одними губами. — Я знаю, как дальше, Егорыч.

Глава 15

Когда стало темнеть, Макс улёгся в кровать, и стал прислушиваться. Дед какое-то время ходил по дому, потом улёгся на диван, долго ворочался, тяжело вздыхал, что-то бормотал себе под нос. Наконец, в доме повисла тишина.

Макс ждал ещё минут тридцать, слепо пялясь в темноту. В мозгу не было ни одной мысли, только та же темнота, что и вокруг. Он просто не хотел думать, боясь слепить отговорку, боясь изменить решение, боясь самого себя.

Когда дед, наконец-то, захрапел, он осторожно, стараясь не произвести ни малейшего звука, поднялся. Так же тихо оделся, и подойдя к дверному проёму, замер.

— Что если дед проснётся? — мелькнул вопрос.

— Да ладно, скажу по нужде приспичило.

Он на носочках медленно пересёк зал и оказался в погружённой во мрак кухне. Ночь была тёмной, что называется — глаз выколи. К вечеру небо затянули привычные облака, и ни одна звезда не могла донести теперь в этот забытый богом уголок свой космический свет.

Макс на ощупь обошёл стол и присел на корточки. Так же, одними пальцами отыскал ручку дверцы и потянул на себя. Навесики противно скрипнули.

— Блин — прошептал он и дальше стал открывать дверцу медленно, по паре миллиметров за раз, прислушиваясь к храпению деда.

— Ху, — выдохнул одним воздухом, без звука, когда дверца была открыта полностью. Пошарил рукой. Нащупав банку, он осторожно приподнял её и вытащил журнал. Потом поставил банку на место, медленно поднялся и зашарил по столу. Руки заметно дрожали.

— Блин, как ворюга какой-то, — хмыкнул досадливо.

Прошарив всю поверхность стола, Макс недоумённо замер. Он хотел взять с собою хотя бы пару кусочков утиного мяса, чтобы утолить голод, когда тот появится, но утки не было.

— Вот я дурак, — он повертел головой. — Конечно же дед её убрал в этот свой погреб. Или она испортилась, и дед её выкинул. Жара ведь была…

Провозившись с журналом, он кое-как вернул его на своё место, и закрыв дверцу, присел на табурет.

— Нужно подумать, — сказал себе мысленно. — Идти не меньше двух дней, это как пить дать, а без жратвы будет писец как тяжко.

— Ружьё, — подсказала рациональная часть.

— А плечо?

— Дробью пофиг. Дробью можно и не выцеливая с локтя упороть.

Макс поднялся и на цыпочках вышел в сени. Повозился пару минут с засовом и щеколдой, и наконец, оказался на улице. Глаза уже успели подстроиться под темноту, и он даже разглядел с порога силуэт сарая. Потом бросил взгляд в сторону забора, но дальше пяти метров все силуэты сливались в одно чёрное безликое пятно.

Он спустился с порожек, подошёл к сараю, и осторожно открыв его, нырнул внутрь. Здесь темнота была абсолютной, ни о каких пяти метрах и речи не было, и даже на вытянутую руку было только чёрное густое пятно. Но он помнил, где находится то, что ему нужно. Он снял со стены ружьё и повесил его на плечо, перекинув ремень через голову. Потом приблизился к верстаку. Нервно зашарил руками, смахнув на пол пару гильз, и наконец, нащупал железный ящичек. Достал из него пару патронов, засунул в карман, потом взял ещё два, и вдруг ему стало неловко. Он с отвращением поморщился. Получалось, что он как бы обворовывает деда.

— Блин, много брать нехорошо, — он задумчиво покусал нижнюю губу. — А мало — это большая вероятность подохнуть.

И он стал спешно, не обращая на неловкость внимания, хватать патроны парами и рассовывать их по карманам джинсов. Когда в карманы перекочевала дюжина, и примерно столько же осталось в ящичке, Макс развернулся и быстро покинул сарай. Торопящимся шагом прошёл до калитки. Здесь тоже пришлось немного подзадержаться, потому что он знал, как высоко, и главное — громко, она может скрипеть.

Уже на выходе из двора Максу вдруг пришла в голову идея и он оставил калитку распахнутой. Заторопился в сторону машины. В темноте «двойка» напоминала какое-то мирно пасущееся травоядное животное.

Подойдя к ней, Макс снял ружьё и осторожно положил его на капот. Тихо открыл водительскую дверцу, затем встал на сиденье коленями и перегнулся через спинку. Быстро нащупал свою джинсовую куртку. Тут же резким движением бросил её на плечо и попробовал дотянуться до ящиков, но отсюда не получалось, и тогда он выбрался из машины, и напяливая на ходу куртку, подошёл к багажнику.

В сарай он вернулся, держа в руке пустую бутылку. Поставив её на пол, несколько минут провозился с флягой. Как она открывается Макс ни черта не знал, а на ощупь понять это было тяжеловато. Наконец, до него дошло, что нужно сначала потянуть рычажок снизу, и потом уже поднимать ту долбаную проволоку, которая никак не хотела сдвигаться с места даже на миллиметр. Когда крышка была откинута, он взял бутылку двумя пальцами за горлышко и погрузил её в воду.

В темноте послышалось жадное и смешное бульканье. Макс одним краешком губ улыбнулся. То ли бутылка жадно глотала в себя воду, то ли вода торопливо пыталась попасть в стеклянную ловушку. Бульканье прекратилось быстро, и он закрутив на горлышке крышку, слегка прикусил её слегка, чтобы крепче держалась. Потом сунул бутылку во внутренний карман.

Вернувшись к машине, он снова повесил на плечо ижак, застегнул молнию куртки до верха, и машинально толкнул дверцу. Звук удара был не очень громким, но в полной тишине он прозвучал почти оглушительно.

— Чёрт, — от неожиданности он вздрогнул и быстро огляделся. — Ну я и тормоз. Хорошо, что собак нету, а то всю деревню на уши подняли бы.

Он зло сплюнул, и продолжая ругать себя за дурацкую оплошность, торопливо зашагал по улице в сторону луга. Для начала он решил идти строго по нему, никуда не отклоняясь и используя ориентиром лес. В темноте лес должен быть виден хотя бы чёрной стеною, и держаться его Макс решил по одной причине — опасался забрести в полном мраке на болота. Чего-чего, а подохнуть в какой-нибудь трясине ему не улыбалось.

— Главное, подальше отойти, — сказал сам себе и вдруг отчётливо услышал за спиною шаги. Он резко остановился и обернулся. Шаги стали ещё отчётливее.

— Блин, разбудил всё-таки кого-то.

Он свернул вправо, прошёл метра три, и развернувшись, стал вглядываться в темноту. Шаги приближались, и Макс прищурился. Вдруг ему показалось, что он видит силуэт. Силуэт медленно вырисовывался, становился похожим на человеческую фигуру.

— Чёрт, — мелькнула мысль. — Если я его вижу, значит, и он меня тоже.

Макс стал отступать спиною вперёд, чтобы углубиться во тьму, слиться с нею, и вдруг с грохотом наткнулся на забор. О доски ударились стволы и приклад, и приближающийся силуэт тут же остановился. Макс нервно вдохнул и задержал дыхание.

Силуэт стал быстро менять форму. На нём вдруг вырос горб, потом снова исчез, потом появился с другой стороны.

— Неужели тень? — мелькнула догадка, но Макс только усмехнулся. — Хватит уже тормозить. Откуда шаги, если тень?

И словно чтобы подтвердить его мысли, снова появился звук шагов. Силуэт двинулся вперёд. И только когда он уже поравнялся с ним, Макс громко ругнулся про себя, а вслух осторожно окликнул, боясь напугать.

— Маша?

Силуэт замер.

— Не бойся, это я, — снова сказал Макс, и оттолкнувшись от забора, быстро приблизился к девушке.

— А я знаю, что это ты, — прошептала Маша.

Он прищурясь, посмотрел на неё, пытаясь разглядеть лицо, но были только неясные очертания.

— И куда ты собралась? — шёпотом спросил он.

Маша несколько секунд молчала.

— С тобой, — наконец выдохнула она, немного смущённо.

— В смысле со мной?

— Но ведь ты же куда-то идёшь?

Наверное, она сейчас удивлённо вскинула бровки, подумал Макс и нежно улыбнулся, но тут же его лицо сделалось серьёзным. Нужно было срочно что-то придумывать.

— Я прогуляться вышел, — глупо соврал он. — А как ты вообще узнала?

— Ты в сарай заходил ружьё смотреть, — быстро зашептала Маша. — А когда я вечером с дедушкой пришла, мне показалось, что ты что-то задумал. И я на всякий случай рюкзак собрала и на порожке с ним сидела. А потом ты дверью своей машины ударил.

От её торопливого шёпота у Макса в голове снова появилась тоненькая паутина, сладко обволакивая. Он вдруг разглядел её глаза, её губы, хотя возможно это только воображение дорисовывало ему. И он захотел прижать её к себе, обнять крепко, поцеловать, но пересилил лишнее сейчас желание и сердито прошептал.

— Зачем? Маша, ну зачем ты? — он тяжело вздохнул. — У тебя же мама больная. Ты что, забыла? Так что давай, возвращайся домой, — медленно закончил он, уже мысленно справляя победу. Ну конечно, она глупенькая, не подумала о маме. А сейчас подумает и вернётся. Жаль, конечно, что не удалось уйти без всяких этих ненужных моментов. Хотя, какая в принципе раз…

— Нет, — уверенно прервала Маша егоразмышления.

Макс опешил.

— У тебя же мама больная, — повторил он уже не шёпотом, а в голос.

— Дедушка маму к себе заберёт.

Они несколько секунд молчали. Макс судорожно придумывал способ заставить её развернуться вот сейчас и уйти, а Маша терпеливо ждала.

— Если ты сейчас не пойдёшь обратно, — заговорил шёпотом Макс, — Я никуда с места не сдвинусь. В смысле, не сдвинусь, пока не уйдёшь.

— А я тогда тоже не сдвинусь.

— Тьфу ты, — зло бросил Макс в голос.

— Но ты же ничего не умеешь, — снова зашептала Маша. — Силы у тебя нет, из ружья не выстрелишь. И покушать, наверное, не взял.

— Я воду взял, — сердито пробурчал Макс.

— Ну не строй из себя вредину. А если мы будем тут долго стоять, то дедушка может нас найти. Он иногда ночью просыпается и по дому ходит. Вот увидит, что тебя дома нету…

— Ты это придумываешь, — остановил её Макс.

— Ничего я не придумываю.

— Ладно, — Макс пару раз провёл ладонью по лицу. — Если ты такая упрямая, давай договоримся. До утра вместе, а утром ты вернёшься обратно.

— Хорошо, — тут же согласилась Маша.

Он молча повернулся, и сжав губы, зашагал вперёд. Через шагов десять остановился.

— Давай рюкзак.

— Я сама понесу.

— Так, ещё один договор, — голос Макса стал строгим. — Ты меня во всём слушаешься.

Макс услышал лёгкий шорох, разглядел тёмное пятно рюкзака, и взял его в руку.

— А я тогда ружьё понесу, — прошептала Маша, то ли спрашивая, то ли утверждая.

— Ружьё тоже я, — бескомпромиссно бросил Макс и набросил обе лямки рюкзака на левое плечо.


Вскоре чёрное пятно последнего дома осталось позади. Макс вспомнил, что за дорогой канава, и убавил шаг.

— Маша, здесь канава, — тихо сказал он, обернувшись.

— Да я же знаю, — в её голосе была едва ли не весёлость. Надо же, подумал Макс, ей по ходу в кайф это шатание по темноте.

— Маша, — он снова придал голосу излишнюю серьёзность. — Кхм. Слушай, тебе что весело? — он не удержался и сам улыбнулся своему вопросу.

— Я просто волнуюсь, — ответила Маша.

Выкрутилась, подумал Макс, продолжая улыбаться. А и в самом деле, чего грузиться раньше времени?

Левая нога провалилась вдруг немного ниже ожидаемого.

— Так, я уже одной ногой в канаве, — сказал он, и в ответ зазвучал негромкий сдержанный смешок. Макс тоже рассмеялся, плюнув на все свои попытки сохранять холодную серьёзность.

— Подожди, — торопливо заговорила Маша, перестав смеяться. — Мы же можем на лугу потеряться в темноте. Там же вообще ничего не видно. Давай за руки возьмёмся… чтобы не потеряться, — добавила она после секундной паузы.

Макс почувствовал, как её ладошка упёрлась ему в грудь, и он бережно взял её в свою ладонь.

Без особых усилий преодолев канаву, они зашагали по лугу. Макс сразу взял правее, чтобы стала видна чёрная стена деревьев.

— Будем леса держаться, — коротко сказал он, чувствуя её маленькую хрупкую ладонь, и вместе с нею, чувствуя ответственность.

Вот я теперь её тяну, подумал он, а что если выйдет всё, как и с Пашкой? Может правильнее будет вернуться? Может…

А думаешь лучше сидеть и ждать? — прервал он себя. — Ждать, когда эти твари один за другим перебьют всех? А ведь однажды перебьют.

Справа показалась тёмная, немного пугающая своим размером, стена леса. Она почти сливалась с тьмой, как будто была создана из неё, как будто это сама тьма только сгустилась, образовав иллюзию стены. Макс на глаз определил, что до леса примерно метров шесть-семь, и утвердительно кивнув сам себе, зашагал параллельно этой тёмной, едва различимой ограде. Маша спешила следом. Макс понял, что ей нелегко поспевать за ним, когда она пару раз подряд едва не упала, споткнувшись. Пришлось сбавить темп.

— Дед во сколько встаёт? — спросил он, и тут же понял, что и сам не знает, какого ответа он ждёт. Здесь, вряд ли, у кого-то остались работающие часы, хотя возможно какие-нибудь советские и тикают ещё. Эти могли продержаться тридцать лет, да и ещё, наверное, столько же. Хотя толку? Для того чтобы иметь общее время, нужно ещё иметь и стандарт. Типа каких-нибудь атомных, или по каким у нас там сейчас точность общего времени перепроверяют?

Легонько дёрнувшаяся назад ладошка была вместо ответа. Видимо Маша пожала плечиками.

Макс обернулся. Худенький силуэт Маши снова заставил подумать о возвращении. Что если попробовать уйти завтра, самому?

Не-а, Макс ухмыльнулся, она расскажет деду. Или с самого утра переберётся с матерью в дедов дом, и тогда уже вообще по-тихому не свалишь.

— Маша, следи за лесом, чтобы не сбиться, — быстро проговорил он, чтобы просто что-то сказать.


Время от времени Макс ускорялся, задумываясь то о том, что может произойти, то вспоминая схватку с тенью. Но его всегда возвращало назад из размышлений в окружающую темноту, лёгкое осторожное одёргивание. Он тогда без слов укорачивал шаг.

Последние несколько часов они и шли без слов. Макс не знал о чём говорить, да и близость леса не тянула на излишнюю болтливость? Из него иногда раздавались какие-то вскрики, всхлипы, иногда удары, словно кто-то бил палкой по стволу дерева, и всё это поверх постоянного напрягающего шороха, поэтому он молча вслушивался в ту сторону, где выделялось чёрное пятно, слившихся в одно деревьев и кустов. Пару часов назад, он остановился и «вслепую» зарядил ружьё, удивившись, почему не сделал этого ещё давно.

И когда сзади на небе появилась тоненькая светло-серая полоска, Макс по-настоящему обрадовался.

Полоска быстро росла и становилась светлее. Макс часто оборачивался, и бросал короткие взгляды то на небо, то на свою спутницу. С каждым разом он видел её всё отчётливей, словно Маша была картиной, которую прямо на его глазах рисовал незримый художник. Вот он прорисовал фигуру, чётко отделив её от окружающей тьмы, вот стал детально вырисовывать лицо, и наконец, решился добавить цвета и лёгких теней. Художником этим был рассвет. Оглядевшись, Макс заметил, как быстро, широкими и уверенными мазками он вырисовывает весь этот мир из тьмы.

Пятно леса распалось на множество разнотонных пятен. Слева проступали более тёмные островки камышей, и Макс с удивлением понял, что до болот не больше метров тридцати.

— Слушай, Маш, а болота тут что, к лесу подходят? — спросил он, обернувшись, и разглядев в этот раз детально и её лицо, и одежду. Его удивило, что на Маше были какие-то широкие бесформенные брюки, он почему-то не в платье она представлялась ему плохо. Он остановился и выпустил её ладонь.

— Не знаю, — Маша поёжилась. — Я здесь не была ни разу.

— Хм. Я думал ты знаешь. Тебе холодно? — он внимательно оглядел её серую кофточку. В таких у нас только старушенции ходят, подумалось не в тему.

— Нет, — Маша улыбнулась. — С тобой идти, вспотеешь.

— Кхм. Привык как-то быстро ходить, — Макс развернулся и снова зашагал вперёд, теперь бросая взгляды в сторону болот.

Над ними курился туман. Макс вдруг и сам почувствовал прохладу. За последний час она медленно усиливалась, почти незаметно, по долям градуса, и вот теперь заставила даже вздрогнуть. Да и от болот видимо неплохо тянуло.

Макс невольно залюбовался туманом. Было и в самом деле очень красиво и немного загадочно. Туман выглядел живым. Он медленно клубился, переплетался струйками, тянулся вверх от серовато-зелёной водной глади. Глубоко вдохнув носом, Макс почувствовал запах ила, показавшийся и приятным и неприятным одновременно. Что-то в нём было отдельно от жизни, и отдельно от смерти, но переплеталось в одно, смешивалось, и потому приводило рецепторы и мозг в замешательство. Макс хмыкнул и остановился. Маша поравнялась, и тоже остановившись, заглянула ему в глаза.

— Может привал? — спросил он, отвечая взглядом на её взгляд.

— Хорошо, — согласилась Маша.

Макс ещё раз огляделся. Впереди, метрах в тридцати, почти у кромки леса лежало поваленное дерево, без листьев, иссохшее, и видимо упавшее очень давно. Он молча указал на это дерево и направился к нему.

Дойдя, он тут же скинул с плеча рюкзак и положил его на землю, рядом, прислонив к широкому стволу, поставил ружьё. Поднял руки, потянулся.

Бессонная ночь давала о себе знать. Желание спать, подкрепляемое свежей прохладой, мягко окутало и растеклось по всему телу. Макс зевнул.

— Хочешь, поспи, — проговорила Маша.

— Угу, — буркнул Макс, но тут же спохватился. — Интересно, мы далеко от деревни ушли?

Маша пожала плечиками.

— Ладно, — кивнул Макс. — Можно в принципе и поспать. Но не долго. Часик я, часик ты. Хочешь, первой давай.

— Не, — Маша замотала головой. — Ты сначала отдохни.

— А если кто нападёт?

— Краки рано утром не нападут, — ответила Маша.

— Ты уверена?

— На деревню ни разу не нападали. И ночью тоже не нападали ни разу.

— У-у, — задумчиво протянул Макс.

Он оглядел место под ногами. Сухая земля и ничего больше.

— Ладно, — он присел на корточки. Попробовал землю ладонью. Земля была прохладной.

Не рискуя ложиться, он не поднимаясь, на корточках, развернулся, и опёрся спиной на ствол дерева. От дерева исходило лёгкое, едва ощутимое тепло, но это всё же было намного лучше предутренней прохладной земли. Он прикрыл глаза.

— Если что, буди. И через час буди, не стесняйся…

Он осёкся. А как она определит этот час? Люди которые постоянно на короткую ногу со временем, и то примерно его определяют без часов, а она ведь, скорее всего, о всех этих часах, минутах, секундах и не особо в своей жизни заморачивалась. Макс открыл глаза и посмотрел на Машу.

— В общем так, Маш, буди сразу, как только надоест ждать, хорошо? Нам нельзя задерживаться. Если дед уже вышел, то он нас и догнать может. А если догонит, он нам за нашу самодеятельность всыплет по первое число.

— Я понимаю, — Маша кивнула. — Как солнце выйдет и потом вот настолько поднимется, — она показала большим и указательным пальцами расстояние сантиметров в пять-шесть. — Тогда и разбужу.

— Нормально, — Макс снова прикрыл глаза. От ночной прогулки и свежего утреннего воздуха на веки тут же наплыла тяжесть, а уже через секунд двадцать его мягко потянуло в глубину сна.

Очнулся он от лёгкого тормошения.

— Просыпа-айся-а, — услышал мягкий голос Маши.

Он открыл глаза и увидел её улыбку. Улыбнулся в ответ, но тут же нахмурился и вскочил на ноги.

— Маша, ну что это такое, — выдохнул с досадой, бросив ещё один взгляд на солнце. Оно, ярко сверкая, почти уже подбиралось к зениту, и ни о каких пяти-шести сантиметрах над горизонтом никакой речи быть не могло.

Ох уж эта женская заботливость, — Макс недовольно хмыкнул.

— А что если дед нас догонит? — спросил он.

— Я просто хотела, чтобы ты подольше отдохнул.

Маша продолжала улыбаться, и Макс почувствовав, что злиться на неё он всё равно не сможет, беззлобно махнул рукой.

— Ладно, — сказал он, снимая куртку. — Тогда ты тоже подольше поспишь.

Он присел и расстелил куртку на земле. Похлопал по ней ладонью, и с удивлением для себя обнаружил бутылку.

— Хм, я и забыл, — пробурчал, доставая её из кармана. — Воду вот взял. Будешь?

Он посмотрел на Машу. Та только молча кивнула в ответ, и Макс, сорвав пробку, протянул ей бутылку с этикеткой «Столичная». Маша осторожно взяла, поднесла к губам, но тут же поморщилась.

— Воняет чем-то.

— Это спиртоган палёный. Но там только запах, на вкус не почувствуется. Ты просто пей и всё. Не нюхай.

Маша, сильно морщась, сделала два маленьких глотка, и быстро передала бутылку обратно Максу.

— Не могу, — сказала она с таким перекривлённым лицом, что Максу даже стало жалко её. Он взял бутылку и отпил сразу на треть, чувствуя, как прохладная влага остужает горло. Довольно вздохнул.

— Может, всё-таки, ещё? — спросил он, но Маша быстро помотала в ответ головой.

— Ну, ладно. Не хочешь, как хочешь. Ложись тогда, что ли, — он закрутил пробку, прислонил бутылку к дереву, и взяв рюкзак, передвинул его ближе к куртке. — Вот, под голову нормально будет, — проговорил он немного смущённо, начиная стесняться своей излишней заботливости.

Маша долго устраивалась на импровизированном ложе, передвигая рюкзак то чуть правее, то снова левее. Наконец легла, и свернувшись калачиком, закрыла глаза. На её губах тут же расплылась такая блаженная улыбка, словно она устроилась на самой мягкой и комфортной в мире кровати. Она легонько поводила плечиками и даже чуть слышно промурчала, как довольная всем на свете кошка.

Макс с лёгкой, задумчивой улыбкой наблюдал за нею, прислонившись здоровым плечом к дереву, и бросая частые взгляды в сторону леса. Со стороны болот местность проглядывалась хорошо, и если опасность будет исходить оттуда, он понимал, что без особых проблем успеет отреагировать. Если крак, то выстрелит из ружья, если тень, попробует разорвать пальцами-мыслями. А вот со стороны леса намного сложнее дело. Метров десять, не больше.

Он оттолкнулся плечом, и осторожно ступая, обошёл дерево. Немного подумав, взобрался на него и присел. Теперь было удобней оглядывать окрестность.

Маша проснулась часа через полтора. Солнце уже пересекло зенит, а над западным горизонтом появились кучерявые белые облака. Макс с грустью подумал, что видимо к вечеру они снова затянут небо, а ему вдруг захотелось увидеть звёзды. Просто увидеть, без всяких на то причин.

— Я умоюсь пойду, — сказала Маша поднявшись и потирая кулачками глаза.

— Да без проблем, — Макс улыбнулся.

Он так и смотрел с этой улыбкой, как Маша шла к болоту, как присела возле воды, как умывалась, и чувствовал внутри себя лёгкость. Такую, которой не чувствовал уже пару лет, как минимум. Не было непоняток, мрачных мыслей, всё было просто и солнечно.

Вернулась Маша вприпрыжку, задорно смеясь.

— А я поесть взяла, — радостно сообщила она, приблизившись к дереву.

— Доставай, — в тон ей ответил Макс и спрыгнул на землю. — Только я тоже, наверное, пойду умоюсь. А то чё-то от солнышка опять разморило.

— Угу, давай.

Маша уселась на землю, подогнув под себя одну ногу, и принялась копаться в рюкзаке.

— Я ружьё оставлю, — сказал Макс, приставляя его к дереву. — Вряд ли на меня из болота кто-нибудь накинется, — он улыбнулся, но сам вдруг почувствовал, что улыбка получилась не совсем уверенной. И всё из-за коротенькой мысли мелькнувшей где-то глубоко.

А почему бы и нет?

Да ладно, — отмахнулся он. — Не надо становиться параноиком.

Развернувшись, он быстро зашагал к болоту. Вода выглядела совсем не так, как ещё до рассвета — серой и безжизненной. Теперь она была голубовато-зелёной, и даже радовала взгляд своей красотой и какой-то глубокой насыщенностью. Маленькие блестящие блики прыгали по её поверхности, как кузнечики с травинки на травинку, и Макс вдруг почувствовал, что ему хочется раскинуть руки и закричать от непонятно откуда взявшейся радости. Настоящей, природной. И он уже почти начал это делать, но вовремя спохватился.

— Машу только испугаю своим криком, — пришла мысль. — Да и стыдновато чё-то.

Подойдя к болоту, он присел на корточки, и сразу же погрузил ладони в воду. Вода была тёплой, ласкающей. Макс зачерпнул пригоршню и резко плеснул на лицо. Губы тут же расплылись в улыбке, внутри стало по-детски светло и невесомо. Он стал раз за разом, торопливо черпать воду и плескать на лицо, радостно и увлечённо фыркая.

Наконец, насытившись этим почти детским, естественным блаженством, он в последний раз плеснул из пригоршни в лицо и стал рассматривать дно возле берега. Дно было илистым, в полуметре от кромки воды начиналась густая ряска, и Макс увидел малька на секунду появившегося из её зарослей. Малёк на какое-то мгновение застыл на открытом пространстве, словно удивляясь тому, куда он попал, и тут же развернувшись, снова юркнул обратно. Чуть справа, у самого дна, Макс приметил коричневого жука-плаунца. Жук рывками продвигался вперёд, похожий на миниатюрную черепашку. Таких Макс почему-то всегда, когда рыбачил, пытался поймать, что, в общем-то, не часто удавалось. Вот и теперь он не удержался, и сделав на корточках короткий шаг вправо, выбросил вперёд руку. Жук попал в аккурат между большим и указательным пальцами. Макс с удовлетворением почувствовал это, сжал пальцы, и тут же одёрнул руку обратно, чтобы рассмотреть жука, но вдруг в указательный палец словно воткнулась иголка.

— Чёрт! — сдавленно выдохнул он и машинально сдавил жука сильнее.

Жук тут же принялся вырываться с утроенной энергией. Он быстро шевелил своими маленькими ластами, упирался ими в пальцы, и с отчаянием отталкивался. Макс развернул кисть и поднёс её ближе к лицу.

— Ах ты, сука, — прошипел он, разглядев жука. У псевдожука из под панциря торчала голова на толстой коричневой шее, отчего он ещё больше был похож на черепашку. Головой он этой нервно крутил из стороны в сторону, пытаясь снова тяпнуть своего обидчика. Но Макс не стал давать ему ещё одного шанса. Он пальцами левой руки ухватился его прямо за шею и попытался раздавить. Но раздавить не получилось. У Макса сложилось такое ощущение, что он пытается сжать что-то каменное.

Псевдожук продолжал вертеть головой, часто разевая свою маленькую пасть, и Макс мог поклясться, что видит внутри крохотные иголочки, такие же как у крака. Он ещё раз попытался раздавить эту тварь, но тщетно.

— С-сука, — выдохнув с презрением, Макс отбросил жука метра на три в болото. — Плыви тварь.

После чего резко и зло поднялся, не сводя взгляда с барахтающегося коричневого монстрика, который упал спиной на густое сплетение водорослей. Жук копошился на спине недолго. Уже через пару секунд перевернувшись, он скрылся в глубине, ожесточённо продираясь маленькими ластами сквозь переплетённые зелёные стебли. Макс перевёл взгляд на левую руку. Из ранки двумя тоненькими струйками текла кровь.

— Во тварь, — ругнулся он, и засунув руку в карман, так, что все патроны остались с тыльной её стороны, с силой прижал место укуса к бедру. — Небось, ещё и ядовитый. Отродье краковое.

Резко развернувшись и продолжая бурчать ругательства, он заспешил назад к поваленному дереву. Маша всё ещё продолжала что-то раскладывать на земле, и если бы Макс не понимал, где он находится, то был бы, наверное, уверен, что она взяла с собою как минимум с десяток различных продуктов. Салаты, грибы маринованные, заранее нарезанный хлеб, как минимум, двух видов… Так уж устроены женщины.

Макс нарисовал на лице улыбку, несмотря на острое покалывание в пальце. Боль пульсировала с высокой частотой, поэтому за деланной улыбкой были стиснутые с силой зубы. Подойдя к «столу», которым стала разложенная старая газета, Макс уселся, как и Маша, подогнув одну ногу под себя.

— У-ум, мяско, — он чуть машинально не вытащил пораненную руку из кармана, чтобы ударить в ладоши.

— Это дедушка вчера принёс нам зайца.

— Бедные зайцы, — Макс взял небольшой кусок. — Люди их едят, краки тоже, наверное.

— Да, жалко. Если бы яблоки росли, я бы одни яблоками питалась, чтобы зайцев не убивать. А ты ел яблоки?

Вопрос был таким неожиданным, что Макс даже перестал жевать.

— Угу, — кивнул он только секунды через три, нервно решая, что ответить. И ответ нашёлся. — Ничего особенного. Ерунда полная.

— А дедушка рассказывал, что вкусные.

— Это он тебя дразнил. Я тебе точно говорю…

— Максим, ну я же не маленькая, — перебила вдруг Маша, и на её лице проявилось лёгкое недовольство. — И не глупая. Ты думаешь, я не понимаю, что ты врёшь, чтобы меня не расстраивать? Типа, — Маша вдруг громко рассмеялась, и Макс рассмеялся следом, услышав от неё современное словечко.

— Ты это… — с трудом подавил он смех. — Ты лучше не надо. Не говори так. Некрасиво.

— Ладно, не буду, если некрасиво.

— А насчёт яблок, я тебе не соврал. Серьёзно, мне яблоки никогда не нравились. Я всегда груши больше любил.

— А дедушка, наоборот, — сквозь смех проговорила Маша. — А почему ты ту руку в кармане держишь?

Маша вдруг перестала смеяться и на её лице появилась озабоченность.

— Да просто так, — соврал Макс. — Привычка. Я когда ем, всегда одну руку в кармане…

— Так. Давай, показывай, чего там у тебя, — не дала доврать Маша.

Макс нехотя вытащил руку из кармана и протянул вперёд.

— Не знаю. Жучок какой-то, — глупо пробурчал он.

Кровь из ранок всё ещё сочилась, и озабоченность на лице Маши усилилась. Она пару секунд рассматривала ранки, а потом полезла в рюкзак.

— Я тут тряпочек, как раз, взяла, — заговорила она хозяйственно. — Вот видишь, пригодились.

Макс подавил ухмылку и с совершенно серьёзным лицом стал смотреть, как Маша достаёт из рюкзака всякие платочки, какие-то тряпки, и даже столовую ложку. Как, и главное, зачем ей пришло в голову брать ложку, Макс размышлять не стал. Он просто дождался, когда, наконец, Маша выберет из всех своих тряпочек, ту, что по её мнению лучше всего подойдёт для раны именно на указательном пальце. Когда Маша закончила перевязку, он так же серьёзно повертел кистью, рассматривая свой забинтованный указательный.

— Слушай, а как же я теперь из ружья стрелять буду? — единственный вопрос, который он задал по этому поводу, да и то, больше риторически. То, что он сумеет, если что нажать на спусковой крючок, у него не было ни малейшего сомнения. Люди во время войны и зубами на гашетку жали. Ответ же был по-настоящему женским.

— Пока не заживёт стрелять не будешь.

Макс только хмыкнул.

— Ладно. Давай поторопимся. Сегодня нужно хотя бы немного пройти, — сказал он, и потянулся к кусочку зайчатины.

— А куда мы идём? — спросила вдруг Маша.

Вопрос этот заставил Макса задержать руку на полпути, и на несколько секунд задуматься. И интенсивно пошевелив мозгами, Макс неожиданно понял две вещи. Первое — он абсолютно забыл о взятом с Маши обещании, что она утром вернётся в деревню, и второе — ответить на её вопрос удовлетворительно он не может.

— Маша, — Макс слегка нахмурился. — А ведь ты обещала вернуться.

— Я не стану возвращаться, — в голосе девушки была неподдельная уверенность, и Макс понял, что по этой теме уйти дальше вчерашнего, скорее всего, не получится. Но он всё же предпринял попытку.

— Так, — придав голосу суровость, начал он. — Обещания надо…

— Максим, — перебила Маша, — Ты же понимаешь, что я не уйду.

Макс, прищурившись, посмотрел на свою спутницу.

— Так, — повторил он, но Маша вдруг отвернулась, обиженно дёрнув плечиками.

Пару минут они просидели молча. Макс чувствовал, как внутри него начинает закипать злоба, и если бы сейчас перед ним была жена, он, наверное, не смог бы не сорваться. Он бы стал орать, чтобы выбросить эту злобу из себя, иначе она бы просто разорвала его на куски.

Но теперь злоба вдруг сама сошла на нет. И Макс понял, что злоба — это не есть злоба сама по себе, а только энергия. Безликая и безымянная энергия. А какое дать ей лицо и имя, это полностью в нашей власти.

И он весело рассмеялся. Маша удивлённо обернулась.

— Ладно, Маш, идём вместе, — сказал Макс, перестав смеяться. — Вот только насчёт куда, я точно сказать не могу. Тебе дед рассказывал про гул?

— Конечно, рассказывал. Но при чём тут…

— При том, Маш. Если где и можно найти ответ, так это там, где были все эти сполохи. Правильно?

— Наверное.

— Пусть будет — наверное. И ещё вот. Дед рассказал, что они один раз пытались добраться до луга за болотами. И знаешь, что меня больше всего смутило?

— Что? — немного настороженно спросила Маша.

— О-дин-раз — медленно, по слогам проговорил Макс — За тридцать лет о-дин-раз. И это, когда какие-то твари медленно, но планомерно вас уничтожают.

— Мы боремся.

— Результат борьбы?! — Макс повысил голос. — Маша, результат борьбы какой?

— Ну…

— А там, — Макс кивнул в сторону запада. — Там может быть ответ. Ты понимаешь? Нельзя сидеть и ждать. Так только отсрочишь смерть. И всё. Больше ни черта полезного, — он шумно вздохнул.

— А вдруг там нету ничего? — осторожно спросила Маша.

— Должно быть. Даже не должно быть, а есть. Я уверен. Вот только что? — Макс потёр ладонью лоб. — Знаешь, я пока лежал, думал на эту тему. Там может быть какая-нибудь заброшенная секретная база. Взорвалась на фиг, а эти твари, какие-нибудь инопланетяне, которых там изучали. Ну, в смысле, сбили когда-нибудь тарелку, а потом изучали. Ну, или тарелка их сама упала.

— А что такое тарелка? — спросила Маша.

— Тарелка, это… — Макс нервно помахал перед собой рукой. — Ну, как тебе объяснить, чтобы понятно было. Это, в-общем, на чём они по космосу летают. Тогда и ограду из тумана объяснить можно. Например, у них на тарелке какая-нибудь защитная система стоит, которая в случае падения включает вокруг поле. Ну, чтобы в случае аварии ни пилотов в плен не взяли, ни технологии не изучили.

Макс вдруг заметил, что слегка разошёлся, и изумлённо-испуганный взгляд Маши его немного смутил. Он торопливо схватил кусочек мяса, до которого не добрался в прошлый раз.

— Ну, это всё немного фантастика, конечно, — проговорил он, и откусив, стал жевать, сосредоточенно уставившись на название одной из статей, которое тускло серело на пожелтевшей бумаге. Там было что-то про зерно и выполнение какого-то плана.

Проглотив, Макс сдавленно покашлял и перевёл взгляд на Машу.

— Глупо, да? — спросил он, неожиданно для себя.

— Совсем не глупо, — задумчиво проговорила Маша. — Просто знаешь, не могу понять, зачем тебе всё это?

Глава 16

Обед на свежем воздухе прибавил сил. Макс помог Маше побыстрее запихнуть все её тряпочки обратно в рюкзак, переложил туда же половину патронов из джинсов, и засунул в боковой кармашек ополовиненную бутылку. Вода в ней давно успела нагреться, но Макс не стал выливать, рассудив, что ночью она обязательно остынет и снова станет пригодной для питья. А вот набирать из болота, хоть и чистую на вид, но всё же болотную воду, он не рискнул.

Бросив куртку на плечо, а поверх лямки рюкзака, Макс быстро поднялся. Маша вскочила следом и потянулась к ружью.

— Ты опять? — недовольно спросил Макс.

— Ты всё равно стрелять не сможешь.

— Ладно, — Макс махнул рукой, не желая снова препираться. Нужно было идти, и он, бросив взгляд на солнце, зашагал вперёд.

Судя по светилу было часа два дня. Примерно, конечно, но ювелирная точность и не требовалась. Знания того, что до вечера остаётся, как минимум, часов семь, было достаточно, и он стал прикидывать в уме, сколько можно за это время пройти.

Маша нагнала, поравнялась, и несколько раз бросила взгляд в его сторону.

— И сколько ты собираешься идти? — наконец, спросила она.

— Не знаю, — Макс пожал плечами. — Пока не найдём хоть что-то объясняющее.

— А если не найдём?

— Найдём, — недовольно бросил Макс. — А что ты предлагаешь?

— Ничего. Просто спрашиваю.

— Тогда не спрашивай больше, ладно?

Маша промолчала.

Не слишком ли я грубо? — подумал Макс. — Хотя, зачем эти вопросы? Ведь, понятно, что я не знаю на них ответа. И правда, чего искать-то?

Они шли молча несколько часов. Солнце припекало, и приходилось всё время смахивать со лба капли пота, не давая им скатываться к глазам. Рубашка под рюкзаком давно уже ощущалась, как сплошное мокрое пятно, и от духоты идти было тягостно, но Макс всё-таки забрал у Маши ещё и ружьё. Держа его в руке, он теперь бросал частые взгляды в сторону болот. Хочешь, не хочешь, а надо было подумывать о еде. Зайчатины осталось на один раз, не больше, а дальше было бы неплохо кого-нибудь подстрелить. Хотя, уверенности в том, что он попадёт в что-то размером с утку, или того же зайца, у Макса не было. Он и в крака-то чудом попал, а в первый раз и вообще едва не промазал.

Но с другой стороны, валить ради нескольких килограмм, которые они смогут унести с собой, целую антилопу, ему не хотелось. Было даже в мыслях об этом что-то неприятное, нечеловеческое почти.


Когда солнце стало катиться к горизонту, до Макса вдруг дошло, что идти до самого захода не получится. Они шли строго на запад, и потому яркий свет заходящего светила начинал бить прямо в глаза, отчего смотреть вперёд становилось практически невозможно. И не только потому, что нельзя было нормально разглядеть, что там впереди, но и из-за режущей боли в зрачках. Но Макс ещё какое-то время шёл, сильно щурясь, и время от времени поглядывая на Машу. Та уже с полчаса держала над глазами ладошку, используя её вместо козырька, и едва ли не через каждые пять минут наклоняла голову чуть ниже. Макс вдруг врубился, что она идёт, уже почти не глядя вперёд, а для ориентира использует его ноги. Он остановился.

— Не, так не пойдёт, — буркнул он с досадой. — Придётся делать привал.

Маша почти наткнулась на него, и подняв голову, молча посмотрела из под ладошки.

— Так, — Макс бросил взгляд в сторону леса. — Давай, наверное, вон к тем дубам-колдунам.

Он взял вправо и медленно заковылял к двум исполинским деревьям, стоящим чуть поодаль от леса. Видимо, когда-то очень давно ветер или птица перенесли и обронили на это место пару семечек, и деревья выросли отдельно, не испытывая стеснений и конкуренции.

Подойдя к ним ближе, Макс задрал голову и присвистнул.

— Да, блин, — сказал он, кивая головой. — Здоровые вымахали. Не знаешь, что это за деревья?

— Не-а, — Маша покрутила головой.

Макс аккуратно поставил рюкзак на землю и бросил на него куртку.

— Слушай, Маш, — он в очередной раз стёр со лба пот. — Нам лучше было бы перейти на нормальный график.

— Как это? — не поняла девушка.

— Ну, на ночь делать привалы, а идти днём, — пояснил Макс. — Хотя, конечно, днём жарче, но зато безопасней. Видно хотя бы вокруг.

— А ночью ещё можно костёр разжигать, — согласилась Маша.

— Не думаю. Этим мы только тварей привлечём.

— Не, не привлечём, они по ночам спят. Я же тебе говорила уже, они ни разу не нападали на нас ночью.

— Хорошо если так, — Макс наклонился и попробовал ладонью бутылку. — Горячая, блин, — с досадой выдохнул он через секунду. — Ладно, потерплю. А насчёт тварей — будем надеяться, что всё так и есть.

Он на секунду задумался, глядя на Машу.

— Тогда что? — спросил, поймав ответный взгляд. — Хвороста, наверное, нужно собрать?

— Наверное.

— Интересно, сколько его на всю ночь нужно? — Макс легонько стал покусывать нижнюю губу, пытаясь хотя бы примерно представить необходимое количество, но

ничего даже очень примерного подсчитать не получалось.

— Ладно, — махнул он тогда рукой. — Схожу раза три-четыре. Может и хватит.

— Я с тобой, — Маша вопросительно посмотрела на него.

— Нет, ты отдохни. Я ж вижу, что устала, — Макс улыбнулся, глядя на утомленное лицо девушки. — А хворост я сам, чё его там собирать. Кстати, мясо не пропало, как думаешь?

— Не должно. Вроде бы.

— Ладно, пойду за палками.

Макс развернулся, обходя одно из исполинских деревьев, легонько, с каким-то даже почтением, постучал ладонью по его морщинистой коре, и заспешил к лесу. До заката было ещё часа два не меньше, но Макс понимал, что из-за облаков, медленно растущих над горизонтом, солнце скроется из виду не позже чем через час. А в лесу и без того царит полумрак. И после исчезновения солнца, там скорее всего, вообще ни хрена не разглядишь…

Лес встретил прохладой. Первым делом Макс почувствовал её мокрой спиною. Прохлада коснулась её, и он довольно вздохнул. После жаркого солнца, под которым они прошли долгие, истомляющие пять часов, в лесном полумраке ощущалась Антарктида.

Макс стал неспешно переходить от дерева к дереву.

— Может и вправду они по ночам спят? — размышлял он о тварях, шаря взглядом под ногами. — Должны же они в самом деле когда-нибудь спать.

Он вдруг вспомнил о глазах крака, которые ему «повезло» видеть всего сантиметрах в тридцати от себя, пусть и через лобовое стекло, но тем не менее.

— Блин, — дошло до него. — Это ж как у совы, только наоборот. У той зрачки огромные, и ей при солнце ни хрена не видать, а у этого по ходу зрачок конкретно мелкий, потому и кажется, что его совсем нету. А по ночи с таким зрачком шариться, всё равно, что без глаз вообще. А тени? — Макс задумчиво хмыкнул. — Интересно, как эти в пространстве ориентируются? Может типа летучих мышей что-то?

Он вдруг остановился и рассеянно посмотрел на свои руки. По лесу было пройдено уже достаточно много, а в них ещё не было ни одной сухой ветки. Подняв голову, он с глупым выражением лица огляделся.

И увидел одно — лес выглядит каким-то слишком живым, даже чересчур. Все деревья без исключения с тёмно-зелёными кронами, и ни одного сухого, трухлявого, больного.

— Ну надо же, — недоумённо пробурчал он. В лесу, который был возле его города, и в который он пару раз ходил в походы ещё в школе, сухих деревьев было завались. И не только сухих, но и каких-то прелых, облепленных сверху донизу бледно-зелёным склизким мхом. Повсюду валялись упавшие ветки, от небольших, до толщиной с человеческую ногу. И это воспринималось как само собой разумеющееся. Хотя, однажды, ещё совсем маленьким, он побывал в «хорошем» лесу, возле реки Камы, но тот лес взрослые называли бором, и Макс его так и запомнил, как бор, и почему-то его образ записался в мозгу совершенно отдельно от слова — лес.

— И чё делать? — спросил он себя вслух.

Он стал вглядываться подальше, в глубину. Ему пришло в голову, что там, где деревья более скученны, по-любому должно быть хотя бы одно зачахшее от недостатка света. Но и там деревья сочно красовались своей природной силой.

— Ладно, — сказал он себе с улыбкой. — Русские просто так не сдаются.

Он оглянулся, приметил для ориентира высокую лиственницу, и торопливо зашагал вперёд. Пройдя пару минут, разглядел чуть левее небольшое дерево, одна сторона которого выглядела почти голой, безлиственной. Дерево явно засыхало.

— Ну слава богу, — выдохнул Макс и торопливо зашагал к нему.

Дерево и в самом деле на вид было сухим, и даже, казалось, уже мёртвым, но когда Макс попытался отломить одну из нижних, голых веток, толщиной с его запястье, он понял, что внутри дерево нисколько не сухое. Ветка только согнулась, и ломаться не захотела. А когда Макс отпустил её, она тут же взмыла вверх, и пару раз качнувшись, застыла в прежнем положении.

— Та-ак — протянул Макс и цокнул языком. — Придётся по ходу сдаваться, — он несколько раз глупо гыгыкнул и панибратски похлопал ладонью по стволу.

— Оставляешь ты нас, братишка, без костра. Ну, да ладно, бывай.

И уже почти развернувшись и ища взглядом примеченную лиственницу, чтобы направиться в сторону неё, Макс вдруг почувствовал, как сжалось горло, и машинально попытался проглотить слюну, но не смог. Слюна словно наткнулась на бетонную стену, а влажная и холодная спина почувствовалась вдруг с такой отчётливостью, что ему стало зябко, и он невольно вздрогнул.

Невдалеке стоял крак. Не шевелясь, скрытый наполовину густым, высоким кустарником, эта тварь не отрываясь смотрела на человека, и как только их взгляды встретились, крак неловко дёрнулся влево, и на секунду исчез за кустами полностью. Но тут же снова появился и сделал шаг вперёд, отодвигая ветки куста.

Макс смотрел на него и не мог пошевелиться. Было отчётливо понятно, что он попал. И попал, как говорится, по самое не хочу. Мысли вдруг стали какими-то вялыми, он попытался заставить мозг работать быстрей, чтобы придумать спасительные варианты, но мозг игнорировал все попытки. Он проигнорировал и попытку задействовать пальцы-мысли. Их просто не было, как будто им было плевать на присутствие крака, как будто не определяли они в нём врага. И до Макса вдруг дошло, почему мозг так себя ведёт. Он услышал, почувствовал, даже почти пощупал холодную, как сталь, мысль, которой, как показалось, и стал сам мозг. Он стал одной мыслью — это всё.

А и вправду, какие тут могли быть варианты? Разве что крак просто развернётся и уйдёт? Но это не его суть.

Крак сделал ещё один осторожный шаг вперёд, и Макс разглядел, что он при движении излишне наклоняется вперёд, как будто у него прихватило живот, или он только что получил в него с ноги.

— Да это же тот, — зашевелился мозг чуть быстрее. — И он боится. Наверное, он тогда не понял, кто лупил его силой. Хм. Он думает, что я, а не дед.

Макс кисло усмехнулся. Если бы. Если бы у меня была эта чёртова сила, подумал он с грустью, ты бы, тварь чёртова, летал сейчас у меня от дерева к дереву.

Он сделал шаг назад. Скованный, осторожный. Внутри появилось желание резко повернуться и рвануть, рвануть изо всех сил, не жалея ни ног, ни лёгких, ни сердца, рвануть, чтобы успеть добраться до ружья и всадить в этого сраного крака дуплетом. А там и Маша…

— У Маши же сила есть, — Макс, наконец-то, смог проглотить слюну, и тяжело выдохнул. — Что если позвать?

Крак снова, теперь уже уверенней шагнул вперёд. Между ними оставалось тридцать метров. Макс мог почти точно определять эти долбаные тридцать метров, благодаря беговой дорожке в школе, на которой они сдавали спринт на время. Каким он там был? Вторым, вроде бы. Или третьим?

— Если позвать Машу, — мозг уже практически пришёл в норму и продолжал наращивать темп, почувствовав крохотную надежду, — И тут же стартануть, то возможно что-то и выгорит. Возможно, выгорит.

— Но ты не позовёшь, — вдруг почти вздрогнув, выдал мозг, и снова замер.

— Да, не позову, — почти беззвучно выдохнул Макс.

Он не позовёт. Не позовёт, чёрт возьми. Он же гордый, блин. Как тогда, в детстве, у бабушки, когда он подавился плохо разжёванным куриным пупком. Подавился наухнарь. Не вдохнуть, не выдохнуть. Но он не побежал в соседнюю комнату, где была бабушка. Она бы сразу поняла, она бы стала бить по спине, чтобы помочь, но он не побежал к ней. Он поднялся, и хватаясь рукою за стенку, поплёлся в сени, где, уже почти теряя сознание, повалился на колени. Ему было стыдно просить помощи. Было стыдно тогда, а сейчас… Сейчас, он бы в угоду моднословию, сказал — западло, но тут бы, конечно, слукавил. Западло — это совсем другое. Ему было точно так же стыдно, просто стыдно искать помощи у хрупкой двадцатилетней девушки…

Тогда ему повезло. Тот чёртов, недожёванный пупок вывалился из горла сам, но теперь дело обстояло куда похуже.

Всё что оставалось — это медленно отходить, увеличивая расстояние до крака и уменьшая до кромки леса. Но как это сделать, если крак, пусть и не очень уверенно, но всё же делает шаг за шагом в его направлении?

— Сейчас он поймёт, что у меня нет силы. И тогда бросится. Бросится же, бля.

Макс отступил на два шага, крак внимательно склонил набок голову.

Ещё шаг назад.

Картинка вдруг замедлилась.

Макс увидел, как крак подаётся вперёд, словно собираясь упасть, как выбрасывает вперёд правую лапу, и когда она касается земли, с силой отталкивается ею.

И вдруг — щёлк! Кадр резко встряхивается, и Макс видит, молниеносно приближающуюся коричневую тварь.

Секунда.

Две.

Крак в десяти метрах, отталкивается в третий и последний раз с силой и ненавистью, чтобы снести противника одним ударом, снести и убить, и Макс машинально поднимает кулаки, чувствуя, как его тело стальным обручем сжимает напряжение, а мозг застывает на последнем слове — всё…

Но удара не последовало.

Что-то огромное, молниеносно пронеслось метрах в пяти, и Макс одним рывком повернул голову влево, чтобы видеть…

Господи, что это? Что это было, бля?

Макс вдруг почувствовал, как стальной обруч разлетается на маленькие кусочки, почти стружки, и глубоко втянул в себя обжигающий прохладой воздух. Но тут же обруч снова появился и сжал даже сильнее, чем секунду назад. Потому что Макс увидел его…

Огромное зелёное существо, выставившее вперёд одну из своих передних лап, похожую больше на загнутый на конце меч, или огромный широкий коготь. Ещё он увидел крака, который висел в паре метров над землёй, проткнутый и пригвождённый этим мечом-когтем к стволу дерева.

Макс несколько секунд словно заворожённый смотрел на крака, дёргающегося в агонии. Существо проткнуло ему шею. Не проткнуло даже, а почти перерезало её, и держалось дёргающееся тело только на полосках кожи оставшейся по бокам. Из горла крака вырывалось шипение, похожее на змеиное, и текла бледно-жёлтая жидкость. Она очень быстро залила его грудь и стала струйками перекрашивать в свой цвет коричневый живот.

— Боже, из чего же у него этот коготь? — шевельнулась мысль в мозгу Макса.

Он медленно поднял взгляд и расширенными глазами уставился на голову существа. Голова находилась на короткой тонкой шее, и существо наклоняло её то вправо, то влево. Максу почему-то пришёл на ум, рассматривающий картину критик в каком-нибудь музее.

— Дед говорил, что они не агрессивны, — с надеждой мелькнуло в мозгу.

Макс уже понял, что это те самые зелёные, богомолы, о которых пару раз упоминал Егорыч. Но он даже и представить не мог, что они такие огромные. Не меньше четырех метров в высоту, чёрт возьми.

Раздался короткий треск, и Макс резко опустил взгляд. Кожа с одной стороны лопнула, и крак соскользнув с меча-когтя, рухнул вниз. Грохнувшись на землю, он на несколько секунд замер в сидячем положении. Голова свисала вниз, держась на единственном лоскуте, который теперь бессмысленно продолжал связывать её с телом. Но вот тело стало крениться влево, сначала медленно, по миллиметру, потом всё быстрее, и наконец, мёртвый крак повалился на траву, ещё раз дёрнулся и замер.

Макс краем глаза заметил, как задвигались ноги зелёного, и машинально перевёл взгляд вверх. Зелёный сделал пару шагов назад, как-то неуклюже развернулся, и выпрямился в рост. Максу пришлось задрать голову. Зелёный теперь возвышался над ним метров на пять, продолжая заинтересованно вертеть головой. Макс судорожно сглотнул, чувствуя, как внутри нарастает странное чувство. Нет, он сразу определил, что это страх, но страх не тот, который появляется в случае опасности. Это был страх неизведанного, непонятного, туманного.

В мозгу мошками лихорадочно замелькали мысли.

— Что ему нужно? От меня что?

И вдруг пришло воспоминание из детства. Таких вот богомолов, только размером с его детскую ладошку, он не раз ловил в своём дворе, когда был ещё маленьким, когда ещё жил с родителями в небольшом частном доме. Далёкое и такое счастливое прошлое. И каждое лето во дворе появлялись они. Он кормил их гусеницами. Богомолы брали гусениц в свои скрюченные лапки, и прокусив посередине, высасывали из них внутренности. Он видел, как гусеницы дёргаются, как движутся под тонкой кожицей тёмные жидкие комочки. А иногда он бросал богомолов в сети большим паукам. Битвы бывали очень долгими. Богомолы просто так несдавались, хотя и всегда проигрывали.

И это воспоминание заставило страх возрасти.

А зелёный продолжал с интересом рассматривать человека. Макс стоял не шевелясь, понимая, что у него сейчас нет выбора. Он может только ждать и ничего кроме этого.

А зелёный вдруг, сделав шаг назад, резко наклонился. Макс невольно отшатнулся, когда треугольная морда с большими сетчатыми глазами оказалась всего сантиметрах в пятнадцати от его лица. Руки заметно задрожали, хотя и сжались в кулаки. Макс вдруг увидел себя. Десятки себя, в маленьких чёрных октаэдрах из которых состояли глаза зелёного.

Выглядело это всё даже смешно, но Макс почувствовал только усиливающийся страх, и ни малейшего позыва к смеху. И ещё он почувствовал, что эти сетчатые глаза словно затягивают в себя, в свою чёрную бездну. Он попытался отвести взгляд, но не смог.

Мозг стало быстро окутывать чем-то ватным и тёплым, и уже через секунду, Макс, ставшей апатичной мыслью, понял, что он в полной власти этого существа, что он не сможет даже сопротивляться, если зелёный станет его сейчас убивать. Но как ни странно, страх вдруг отступил, мгновенно, освободив его тело от ненужного напряжения, и в мозгу что-то сначала зашевелилось, потом замелькало, и Макс с удивлением осознал, что это буквы. Самые обычные буквы. Они промелькнули сначала в одном направлении —

…а…б…в…г… -

Потом в обратном —

…я…ю…э…

В каком-то дурацком, образном представлении твёрдый и мягкий знаки. Следом пошли слоги.

…аб…ав…аг…

Мысль ускорялась с каждой секундой, и Макс вдруг понял, что уже не осознаёт всё это раздельно. Теперь это было просто сплошным мельтешением, острой, обжигающей пульсацией в височных долях.

Так длилось почти минуту. Потом пульсация на несколько секунд прекратилась, и Макс быстро и глубоко задышал. Но как только он выдохнул в третий раз, на него обрушился поток. Он так и почувствовал, именно как поток, стремительно вливающийся в мозг, словно из пожарного брандспойта. Но он не тушил, а казалось, наоборот, разжигал. Внутри черепа нещадно пекло, и не только в самом мозгу, но и в глазных яблоках, и в носовой полости, и во рту, добираясь до гортани. Голова начала кружиться и Макса сильно кидануло вправо. Он с трудом удержался на ногах, беспомощно выставив вперёд правую руку, и в тот же миг поток прекратился, оборвался, как стальной трос с громким хлопком. Макс, не в силах стоять, плюхнулся на землю и уткнулся лицом в колени.

Пожар в голове тут же стал затухать, мысли замедлялись, и когда они через пару минут, наконец-то, вернулись в привычное русло, Макс понял, что сделал зелёный.

— Это писец, — устало выдохнул он, ощущая, как вброшенные в его голову знания начинают слово за словом всплывать из ниоткуда, казалось из самой пустоты. В мозгу словно самораспаковывался огромный файл.

— Ни хера себе у него трафик, — пришла в голову глупая шутка, и Макс вяло улыбнулся.

Информация раскладывалась отдельными файлами, образы к образам, ощущения к ощущениям, слова к словам, и вырисовывалась картина, пока непонятная, но уже очертаемая. Когда, наконец, файл распаковался полностью, Макс медленно поднял голову. Огляделся вокруг.

Зелёного нигде не было.

— Ушёл, — без каких-либо эмоций выдохнул Макс, просто констатируя факт.

Он осторожно поднявшись, подошёл к мёртвому краку, и присел возле него на корточки. Пошарил в своей голове и глупо улыбнулся. Странно было понимать, откуда эта тварь, и как она здесь очутилась. Но ещё странней было понимать — зачем.

Он с некоторой долей брезгливости дотронулся до жёлтой вязкой субстанции, которая служила этому существу, как и кровь человеку, для транспортировки кислорода к внутренним органам, для поддержания температурного баланса, для…

Кровь крака успела запечься и на ощупь смахивала на смолу деревьев.

— Значит, вас можно убивать, — Макс зло ухмыльнулся. — Все, чёрт подери, смертны, да? Блин, а Маша уже, наверное, волнуется.

Он торопливо поднялся. Неприятных ощущений уже не было. Он снова чувствовал себя так же, как и до этой встречи с подохшим краком и огромным зелёным-богомолом. Развернувшись, он быстро отыскал глазами высокую лиственницу и почти бегом заспешил к ней.

От неё уже проглядывалась кромка леса. Макс, тяжело выдохнув, зашагал вперёд, с удивлением обнаружив, что солнечные лучи уже не проскальзывают сквозь густые кроны и не свисают с веток светящимися прозрачно-русыми локонами.

Облака закрыли, понял он. Блин, сколько ж я тут прошарахался? Бедная Машунька, уже по ходу на измене вся.

Он ускорился и из леса почти выбежал. Сразу бросил взгляд в сторону двух исполинских деревьев, которые оказались метрах в сорока правее, увидел Машу. Она стояла, опершись плечиком на ствол одного из них, и смотрела в сторону леса.

— Маша! — громко окликнул он и быстрым шагом заспешил к ней.

Девушка сначала заулыбалась и помахала рукой, а потом на её лице появилось недоумение.

— Нету, Маша, — Макс развёл руками. — Весь лес обошёл, ни одной сухой ветки. Не лес, блин, а райские кущи. Ни-и-чё не сохнет.

Он извинительно улыбнулся.

— Ну, нету, значит, нету. Без костра как-нибудь обойдёмся. А чего ты так долго?

— Ну, как чего. Искал, ходил. Заблудился маленько.

— Я же говорила, давай вместе пойдём. Вместе б мы не заблудились.

— Не факт.

Макс подошёл к рюкзаку и плюхнулся возле него на задницу. Без особой надежды потрогал бутылку. Та была всё ещё очень тёплой.

— Слушай, Маш, как ты думаешь, из болота можно воду пить? — спросил он, чувствуя в гортани жжение на пару с покалыванием.

Маша выпятила губки и пожала плечиками.

— Ла-адно, потерпим ещё чуть. Маш, ты вообще сова, или жаворонок?

— Как это?

— Ну, если ты рано ложишься спать и рано встаёшь, значит жаворонок. А если поздно…

— Нет, я рано и рано, — Маша улыбнулась. — Я жаворонок. Мне вообще жаворонки нравятся. Они у нас над лугом бывает щебечут. Возле деревни прямо. Только не видно, высоко где-то.

— А я когда маленьким был, у нас в конце двора щеглы жили. Красиво вообще поют, но коротко. Да и мало у них мелодий, четыре, пять максимум, — Макс развернулся к Маше, переставив ноги по земле, и заглянув ей в глаза снизу, заговорил с каким-то особым проникновением. — А однажды сижу как-то вечером, слушаю, типа. И вдруг птичка какая-то маленькая, серенькая такая… хотя нет, больше черноватая, по-моему, была. Ну, не важно, короче. В-общем, прилетела эта птичка и как давай трели выводить. По полминуты, не меньше. Так щеглы эти, сразу примолкли. Представляешь, какая у них уважуха к тем, кто талантливей и профессиональней. Вот до сих пор думаю, может, это соловей был? Хотя, фиг его знает, водятся они в наших местах, или нет?

— Уважуха, это уважение? — спросила Маша, ответив улыбкой на его взгляд.

— Угу.

— А про жаворонка ты зачем спрашивал?

— А-а, да, — Макс с улыбкой хлопнул себя ладонью по лбу. — Тормоз, блин. Это я чтоб распределить, кто первым будет спать, а кто вторым. Нужно же, чтобы один не спал, правильно? Мало ли какой монстр сюда забрести может, — Макс предупредительно выставил вперёд левую ладонь. — Я помню, помню, что краки ночью спят. И тени тоже. Но не забывай про африканских животных. Раз тут есть леопарды, удавы, мы вон с Пашкой анти…

Макс запнулся, невольно почувствовав внутри какую-то пустоту.

— Маш, а чё ты стоишь? — спросил он где-то через минуту. — Присаживайся.

— Угу, — Маша кивнула и с какой-то излишней аккуратностью устроилась на траве, привычно подогнув под себя ногу.

— Может, поужинаем? — спросил Макс.

— Я не хочу.

— Да ладно.

— Честно не хочу, Максим.

— У-у. А я, наверное, поём всё-таки, — задумчиво пробурчал Макс, подтягивая рюкзак поближе…

А задумывался он о том, что случилось в лесу. Да и о чём другом можно было думать после такого? Поэтому он думал, медленно жуя мясо, думал, глядя, как Маша укладывается спать, всё так же смешно ёрзая рюкзаком туда-сюда, и, наконец, найдя лучшее ему место, ложится и сворачивается калачиком, думал, разглядывая звёзды…

То, что он мог их разглядывать, его радовало. Облака почему-то так и не затянули небо, а остались кучерявиться над горизонтом, и когда полностью стемнело, Макс прислонился спиной к дереву, вытянул ноги, и задрав голову, стал любоваться этими сверкающими маячками Вселенной. И рядом с этим любованием неторопливо текли размышления. Приятное было ощущение и… странное.

Странно было иметь в своём мозгу совсем не свои мысли. Не те, которые ты сам формировал из исходников, поступающих в мозг посредством органов чувств, а те которые были влиты уже готовыми. И за ними не стояли ни личные переживания, ни сотни размышлений и правок, ни сама жизнь. Было в этом что-то неестественное.

— Почему он дал их мне? — подумал Макс. — Почему ещё раньше не поделился этими знаниями с деревенскими?

Лёгкий ветерок, появившийся вместе с темнотой, в очередной раз немного усилился и заставил лес зашуметь. Макс прикрыл глаза и прислушался. Всякий раз, когда случались порывы ветерка, и когда лес становился не просто кучей деревьев там за спиною, а шелестящей кучей, мешающей слышать, Макс закрывал глаза и превращался в слух. Он не хотел пропустить за этим общим шумом что-нибудь важное, по-настоящему важное, жизненно. Например, как какой-нибудь чёртов леопард спрыгивает с дерева, чтобы подойти ближе к возможной пище.

Конечно, он понимал, что задумай этот самый леопард подойти незамеченным, никаких проблем у него не возникнет. Поэтому он нервно поглаживал ружьё, лежащее у самых ног. Поглаживал, словно верного пса.

Порыв ветра стих, и Макс поднял веки. Несколько секунд он с задумчивой улыбкой смотрел на спящую Машу, похожую в темноте на маленький холмик, а потом снова запрокинул голову, прижав затылок к тёплой коре дерева. Приметил яркую звезду, появившуюся на кромке между облаками и чистым небом. И, как и эта звезда, у него вдруг появился ответ.

— Раньше им это было не нужно, — понял он. — Зачем делиться информацией, если это тебе не нужно? Есть люди, есть краки, есть мы-зелёные. Люди нам не опасны, мы с ними не вступаем в конфликты. Есть краки, которых мы с лёгкостью можем убить, если они попытаются проявить агрессию. Всё хорошо. А потом появились тени. Да, потом появились тени, — последнюю фразу Макс проговорил шёпотом.

— Это что же, значит, — мелькнула изумлённая мысль. — Я тут единственный кто может справиться с тенями? В смысле — вообще один?

Макс хмыкнул, чувствуя, как по телу пробежали лёгкие мурашки. Такие мурашки появлялись у него, когда приходилось сталкиваться с чем-то большим, чем он сам. Гениальная мысль в книге, гладь моря, уходящая к горизонту, размышления о бесконечности космоса… И почему-то сталкиваясь с таким, он испытывал не совсем понятный страх. Непонятный, потому что и сам этот страх был перед непонятным.

— Один, — выдохнул Макс, но тут же оговорился. — Здесь один. А там, в большом мире, может быть, таких полно. И не обязательно я должен был попасть сюда. Любой мог. А может и у Пашки тоже появились бы эти пальцы-мысли, если б он не погиб? Теперь уже не узнать.

— Но здесь-то один, — Макс опустил голову и несколько раз с силой провёл ладонью по лицу. — Чёрт. Здесь, блин. Где здесь?

Он вдруг задумался, как можно назвать вот это всё, исходя из того, что он теперь знает? Что это за место?

Мозг стал искать, даже не совсем понимая — зачем? К чему все эти названия? Где-то среди шевелившихся мыслей мелькнуло глубоко — то что названо, то не страшно — и Макс ухмыльнулся. — Ой-ли.

Но мозг продолжал искать, приставляя одни слова к другим, переворачивая их, крутя, ища точность.

— Нулевая область, — наконец, выдохнул он с каким-то облегчением. — Да, стопудово — нулевая область.

Глава 17

Макс дал Маше выспаться. Примеченная звезда уже давно достигла зенита и кротко покатилась вниз. И только когда она достигла примерно середины отрезка между зенитом и невидимым, но существующим где-то там, в темноте, горизонтом, Макс осторожно потеребил её хрупкое плечо. Девушка поднялась, секунд тридцать полусонно смотрела на него, а Макс просто ждал. Он бы не стал будить её вовсе, до самого рассвета, если бы не ясное понимание, что такое благородство скажется не лучшим образом. А ему необходимо быть в норме, по той простой причине, что он теперь точно знает, куда нужно идти, а вот что произойдёт в том месте, об этом можно только догадываться. Но то, что ничего хорошего, это ясно и без всяких догадок.

— Буди, как только солнце взойдёт, — с твёрдостью в голосе сказал он, когда увидел в глазах Маши полную осознанность.

— Угу, — кивнула та.

— Я на полном серьёзе. Чтоб не как вчера.

— Хорошо, Максим.

— Да, и если услышишь что-то подозрительное, тоже буди. Сразу. Поняла?

— Угу, — Маша зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Смотри, сама не усни, — Макс улыбнулся и улёгся на расстеленную куртку, положив голову на рюкзак. Ружьё он пристроил рядом с собою, проверив предохранитель и оставив палец на спусковом крючке. К глазам тут же подкатила тяжёлая, но сладкая истома сна. Макс опустил веки и почти мгновенно провалился вниз. Темнота окутала, отделила от яви, утянула мозг в небытие.

Но через какое-то время он возвратился оттуда, чтобы продемонстрировать причудливый ролик сновидения. Максу приснился зелёный, убивающий крака, и вдруг он осознал, что происходит это в его городе, почти в самом центре, рядом с городским парком. Он увидел людей разбегающихся в панике, и внутри тут же похолодело.

— Они уже здесь, — заметалось в сонном мозгу. — Они проникли в наш мир. Теперь весь мир — нулевая область.

Но этот сон вдруг растаял, а через всего мгновение появился другой.

Вокруг было с десяток теней, а он, уже изнеможённый, пытался прорваться сквозь их кольцо. Он уцепился в одну из чёрных тварей, потянул, оторвал кусок. Потом отбросил всю её вправо и увидел перед собой миниатюрную Пизанскую башню. Сзади в этот момент ударили, и он повалившись на землю, потянулся обеими руками к этой маленькой кривой башенке. Но тени разом набросились на него, всё вокруг резко погрузилось во тьму, он пытался скинуть их, пытался вдохнуть, но не мог…

И он проснулся. Приподнявшись на локте, лихорадочно потянул в себя воздух. Тело вздрогнуло, но дыхание тут же нормализовалось, и он, быстро заморгав, огляделся. Солнце уже взошло, и висело невысоко над горизонтом. Макс быстро поднялся, и улыбаясь, несколько секунд смотрел на Машу.

Маша спала, бочком опершись на дерево и подложив под голову сложенные лодочкой ладони. Он осторожно разбудил её.

— Ой, — выдохнула она, едва открыв глаза. — Я что, разве уснула?

— Ничего, — Макс махнул рукой. — Давай по-быстрому собираемся, умываемся, и пошли.

— Угу, — Маша закивала. — Я просто хотела глаза прикрыть и даже не думала…

— Забудь, — перебил Макс. — Как говорят у нас — проехали.

Он поднял куртку и опоясался ею, связав в крупный узел рукава. Потом накинул на плечи рюкзак, взял в руку ружьё, и зашагал к болоту. Маша засеменила следом, потирая на ходу глаза.

— Пойдём через болота, — громко через плечо бросил Макс.

— Через болота? — неуверенно переспросила Маша.

Макс захотел рассказать всё, что он уже знал, но вдруг спохватился.

— Потом уже, — подумал он. — Мало ли, как она отнесётся к этой встрече с зелёным. Не трогать-то они их не трогали, но и друзьями их тоже они, вряд ли, считают.

— Да, — сказал он вслух. — Дед говорил про озеро. Так вот, мне кажется, вся разгадка там.

— А ты уверен?

Вопрос остался без ответа. Подойдя к берегу, они быстро умылись, и Макс протянул Маше бутылку с остывшей за ночь водой. Маша скривилась, но всё же сделала несколько маленьких глоточков. Макс ополовинил оставшееся и добрал в неё из болота. Ничего другого не оставалось. Жажда это не голод, с которым можно справляться по нескольку дней кряду, а разбавленная с ключевой деревенской, болотная в представлении показалась почему-то уже не такой опасной.

Почти с час они торопливо шагали в том же направлении, в котором шли с самого начала, пока, наконец, очередное болото не закончилось. Между ним и следующим был узенький проход, и Макс пожалев, что не сломал в лесу какую-нибудь длинную толстую ветку, осторожно, но достаточно быстро зашагал по нему. Под ногами тут же захлюпало, зачавкало, но Макс не остановился и не убавил шаг. Он понимал, что стоит сейчас засомневаться, испугаться, и потом уже будет практически невозможно заставить себя идти дальше. С каждыми следующими ста метрами, ноги погружались в почву всё глубже, и вытащить из засасывающих ямок кроссовки становилось труднее.

— Ты как там? — громко спросил Макс, не останавливаясь и не оборачиваясь. Казалось, остановись сейчас, и начнёшь медленно погружаться всё глубже и глубже в вонючую жижу под ногами.

— Нормально, — прерывисто дыша и с волнением в голосе ответила Маша. — Мы не утонем?

— Не утонем, — с деланной уверенностью сказал Макс.

И вдруг он увидел далеко впереди очертания высокого холма, больше похожего на небольшую гору. Уверенность, и настоящая, которой было совсем чуть-чуть, и деланная, тут же испарились, как туман с болот. До холмов было несколько километров, а до них, насколько можно было разглядеть, была всё та же заболоченная местность

— Чёрт, — безрадостно мелькнуло в мозгу. — Да тут уже через минут тридцать по колено будет засасывать.

Оглядевшись, он заметил, что ближе к болоту справа, почти у самого берега почва располагается чуть повыше. Он тут же повернул на сорок пять градусов и уже шагов через двадцать под ногами чавкать перестало.

— Ну слава богу, — вздохнул он с облегчением и остановился. Маша тут же на него наткнулась. Она шла почти вплотную, глядя строго под ноги и стараясь не наступать в те места, куда наступал Макс, чтобы не застрять в образовавшихся ямках. Тем более, ямки молниеносно наполнялись чёрной, вонючей жижей, и наступить в них, означало для неё набрать этой мерзкой жидкости полные ботинки.

— Пойдём здесь, — сказал Макс, обернувшись. — Не боись, мы везучие.

Он улыбнулся и подмигнул, видя напряжённое лицо девушки. Маша неуверенно и немного грустно улыбнулась в ответ.

Тогда Макс несколько раз постучал правой ногой по земле.

— Видишь, здесь почти сухо, — сказал он, чтобы подбодрить свою спутницу. — Нам главное до холма дойти.

Макс кивнул головой в сторону возвышенности.

— Видишь вон? Километра четыре топать, не меньше.

Маша посмотрела вдаль, слегка прищурившись.

— А что за ним? — спросила она с той же неуверенностью.

— Понятия не имею, — соврал Макс, пожимая плечами. — Зато, когда поднимемся на него, сможем всё вокруг разглядеть. Врубаешься? — Макс подмигнул ещё раз. — Ладно, потопали.

И развернувшись, снова заспешил вперёд. Через пару минут почти из-под ног шмыгнула к воде небольшая гадюка, и Макс резко остановился.

— Что там? — спросила Маша, вытягивая вверх голову.

— Да змея, блин. Смотри на всякий случай вокруг.

Макс двинулся дальше, но теперь не сводя взгляда с травы под ногами, и почти каждые пять минут ему приходилось останавливаться и дулами ружья тыкать в свернувшиеся, греющиеся на солнце клубочки. Макс был любитель порыбачить, и по опыту знал, что гадюки в отличие от ужей, при виде опасности не всегда тут же ударяются в бега, а чаще сжимаются в пружину и две-три секунды «раздумывают». Потом, конечно же, оценив размер «опасности», всё же дают дёру. Но вот если наткнуться слёту, или, например, наступить, тогда укусит без всяких сомнений.

Пару раз Макс натыкался на змей, которые были не такими уж и обычными болотными гадюками. Он, конечно, не был уверен на все сто, но памятуя о том, что здесь помимо местных, могут быть и гости с чёрного континента, был предельно осторожен. Особенно с ярко-зелёной, с подозрительно крупной треугольной головкой гадиной, метра в полтора длиною, которая после пары тычков в неё стволами, не драпанула, а скрутилась в спираль, и подняла сантиметров на пятнадцать над этой спиралью голову.

— Сука, — мелькнула в голове мысль. — Небось, какая-нибудь оттуда.

Он перевернул ружьё и с размаху залепил ей прикладом что-то вроде пощёчины. И только после этого гадина, проворно извиваясь, ломанула к воде.

Занятый превентивной операцией по расчистке пути от змей, Макс и не заметил, как они подошли к холму, и только когда почувствовал, что идёт в гору, остановился, и оторвал взгляд от земли.

Холм в высоту был с полкилометра, не меньше. Макс, сжав губы в полоску, шумно выдохнул и стал шаг за шагом преодолевать подъём. Солнце уже успело подобраться к зениту и здорово припекало, а на болотах и вовсе стояла влажная духота. Потому в теле давно чувствовалась какая-то вязкая, опутывающая усталость, и каждый шаг в гору требовал от мышц двойного усилия.

Примерно на половине подъёма Макс остановился и обернулся. Стёр в очередной раз крупные капли пота со лба, провёл тыльной стороной ладони по мокрой шее, и щурясь, вгляделся вдаль. Сверху заболоченная местность выглядела не такой пугающей и вонючей, а даже красивой. Голубые полотна болот поблёскивали в солнечных лучах, зелёные тропки между ними казались прекрасными английскими лужайками. А за болотами, нереально далеко отсюда, тянулась слева направо зелёная стена леса.

Маша приблизилась, и тяжело выдохнув, остановилась.

— Жарко, — сказала она и замахала рукой возле лица.

— Ничего, — Макс с пониманием улыбнулся. — Если с той стороны будет озеро, искупаемся.

— Ой, а мне не в чем, — испугано проговорила девушка, и её рука замерла.

Макс растянул улыбку шире.

— Не боись, я глаза закрою.

— Нет. Ты подглядывать будешь. Да и вообще, я ни за что купаться не стану, — лицо Маши стало таким серьёзным, что Макс невольно рассмеялся.

— Чего ты? — спросила Маша.

А Максу вдруг вспомнилась семейная байка, о том, как отец, чтобы произвести впечатление, а заодно и познакомиться с матерью, чмокнул её в щёку. Естественно без предупреждения. А так, как дело происходило на хлебокомбинате, где они оба проходили практику, то в ответ отец получил нехилый удар по морде деревянным лотком. И ничего, тридцать лет вместе прожили.

Макс резко подавил смех. Нет, всё-таки надо пытаться понимать их, подумал он, понимать их мышление, их степень внутренней культуры.

— Я честно не буду подглядывать, — проговорил он с искренней серьёзностью. — Клянусь.

Развернувшись, он торопливо зашагал вверх, и уже через шагов пять почувствовал, как ноги наливаются свинцом.

— Да уж, прошагали мы за эти дни, — подумал он, и тут его взгляд застыл на чём-то сером, появившимся из-за верхушки холма.

— Это она, — мелькнула мысль, и внутри резко похолодело, несмотря на пекущее солнце.

Он невольно ускорился, не взирая на боль в ногах, на пот текущий со лба, на сбивающееся дыхание.

Вот она башня, — судорожно размышлял мозг. — Зелёный не соврал. Хм, а зачем ему врать? Глупо было бы. В таком случае можно было просто ничего мне не говорить вообще. Ну, не говорить, а как он там, скидывать или чего…

Макс, наконец, достиг вершины, и замерев, стал заворожено смотреть вниз.

— Что это? — почти шёпотом спросила Маша, останавливаясь рядом.

— Это башня.

Башня стояла на небольшом островке, который находился метрах в двустах от берега огромного озера. Противоположный берег этого озера виднелся почти у самого горизонта, и едва проглядывался сквозь лёгкую голубоватую дымку. Видимо оттого, что озеро было далеко не маленьким, по его голубовато-серой глади то тут, то там, перебегали небольшие и не очень длинные волны.

Макс задумчиво уставился на башню. Она была высокой, диаметром метра в четыре, хотя отсюда, с высоты, он не мог бы поклясться в точности.

— Она что, падает? — спросила Маша, и Макс расслышал в её голоске нотки страха.

— Нет. Её специально так поставили.

Макс с трудом отвёл от башни взгляд и повёл его вправо. Сначала по светло-коричневому, видимо глинистому берегу, потом, по зелёному лугу, и наконец, остановил его на лесном массиве. Как и лес там, с той стороны болот, этот тоже красовался своей ярко-зелёной, по-настоящему живой силой. И вдруг его слух выхватил быстро нарастающий шум.

Он тут же напрягся, и разглядев в лесном массиве просеку, настороженно уставился в её проём. Звук был знакомым. Мозг всего за секунду отыскал правильный ответ.

— Это же двигатели. Дизеля, — уверенно выдал он.

И как только Макс осознал это, он увидел, как из просеки на луг выскочил БТР-80 с солдатами на броне. Бэтэр взял правее, за ним из леса появился ещё один, следом третий. Расположившись в ряд, бэтэры остановились, а через секунды три из просеки появились два танка Т-90. Они разъехались в противоположные стороны и замерли на месте.

— Что это, Максим? — уже почти с ужасом выдохнула Маша, а Макс, припав на одно колено, потянул её за собою, схватив за предплечье и несильно, но всё же крепко сжав.

— Военные, блин, — с удивлением прошептал он. — Я не понял, они чё, в курсах, что ли?

Макс хмыкнул, ощущая где-то в горле горячую сдавливающую досаду.

Солдаты, тем временем, стали соскакивать с брони, выпрыгивать из боковых люков, и рассыпались в две цепочки. Бэтэры, пару раз перегазовав, медленно двинулись вперёд. Солдаты пошли следом.

— Во уроды, — выдохнул Макс. — Они по ходу в курсах там, и ничего не предпринимают. Не, ну не офигеть, а?

Макс покачал головой, зло сжав губы, и вдруг его взгляд застыл на кромке леса, на коротком, метров в десять участке, сразу за просекой.

Из леса вылетали тени. По пять-шесть за раз. Буквально через несколько секунд на лугу их уже было не меньше трёх десятков. Они стремительно неслись над зелёной травой к технике и идущим цепочками солдатам.

— Эй! Сзади! — глупо заорал Макс, понимая рациональной частью, что, вряд ли, крик достигнет ушей тех, для кого он предназначался, но был не в силах не закричать. Рукою, которая всё ещё лежала на плече Маши, он почувствовал, как она испугано, от его крика, вздрогнула.

Один из солдат, видимо, ощутив приближение чёрных тварей чуйкой, и обернувшись, слёту дал пару одиночных. Два резких хлопка достигли вершины холма, а дальше последовал сложнейший ритмический рисунок.

После первого же выстрела все остальные бойцы скопом развернулись и принялись лупить одиночными. Но уже через пару-тройку секунд почти все били длинными очередями, быстро высаживая рожки в ноль. Может быть, этих солдат и предупредили о некой необычности боевого задания, но Макс знал по собственному опыту, как переклинивает мозг, когда в первый раз видишь всю эту хрень.

Перекрывая голос калашей, «заработал» пулемётами один из бэтээров, развернув башню. Но теней было слишком много.

Лишь незначительная часть останавливалась, прошитая в нескольких местах пулями, и Макс представил, как неистово сейчас работает их бахрома, залатывая многочисленные дыры. Одну из теней даже разорвало на ошмётки короткой очередью из бэтэрных пулемётов, и это заставило Макса радостно вскрикнуть.

Но остальные достигали своей цели, несмотря на то, что уже вовсю захлопали пулемёты второго бэтэра. Чёрные твари, приближаясь вплотную, хватали солдат и подбрасывали их на метров семь-восемь вверх, и большинство упав, уже не поднимались. Одна из теней, схватив человека, с бешеной силой кинула его на броню. Тот всего на секунду повис, судорожно молотя ладонями по командирскому люку, но тут же сполз вниз по борту и рухнул на землю.

Некоторых солдат тени окутывали собою, и те задыхаясь, падали сперва на колени, а минуты через полторы-две, ничком вниз. Один из солдат метнулся к бэтэру, открыл люк в борту, откинул подножку, и заскочив на неё, резко развернулся. Прицельным огнём он умудрился сильно повредить пару теней, и те быстро отлетели прочь, торопливо залатывая себя. Солдат подался спиной в бэтэр, и наклонившись, потянул вверх подножку, и тут же сверху на него, словно мешок, упала тёмная масса. Она окутала его, и вместе с нею, человек неуклюже повалился вниз головой. О том, что произойдёт дальше Макс догадался, и повинуясь какому-то чувству, замешанному на злости и ненависти, он вскочил на ноги, и попытался выбросить вперёд пальцы-мысли. Но они не смогли преодолеть и с полсотни метров. Макс почувствовал себя огромной спиннинговой катушкой, на которой во время броска запуталась леска. Он ждал большего, он ждал, что пальцы-мысли достанут, он ждал, что докинет под тот берег, но вдруг резкий рывок, и грузило глупо шлёпается невдалеке от берега.

— С-сука, — зло, сквозь зубы процедил он.

Человек пытался сбросить с себя тень, перекатывался по земле, а Макс с ходящими желваками наблюдал, чувствуя внутри себя жгучую ненависть.

В это время один из танков, слегка повернув башню и подняв дуло, дёрнулся назад, и Макс бросил взгляд в сторону башни. Громкий хлопок больно ударил по перепонкам, а с левой стороны башни, ближе к вершине, разлетелись во все стороны разнокалиберные осколки. Тут же появился гул, низкий и глубокий, заставивший Макса нервно проглотить, ставшую вязкой слюну, и от верха башни отделился красноватый шар. Он устремился к лугу, быстро расширяясь на ходу. Уже над берегом, он разделился на пять равных частей, и каждая из них устремилась к своей цели. Через секунду все пять единиц боевой техники были окутаны красноватым дымом.

Тут же замолкли пулемёты двух бэтээров, а третий, который так и не вступил в бой, разворачиваясь, и видимо собираясь чёрных тварей давить, глупо двинулся прямо на один из танков, и упершись в него, остановился.

Макс повалился на землю, заодно силой уложив непонятно зачем поднявшуюся Машу, давя ей ладонью в спину. Маша, не понимая, что произошло, попыталась снова подняться, но Макс удержал её.

— Лежи, — коротко буркнул он, не сводя взгляда с луга.

Там уже всё было решено. Тени добивали оставшихся в живых, нападая по три по четыре на одного человека. Макс увидел, что людей, оказывающих сопротивление, осталось всего пятеро. Один из этой пятёрки отходил спиной к ближайшему бэтэру, напряжённо метя короткими очередями слева направо, но облетевшая сзади тень окутала его, и он принялся крутиться на месте, пытаясь ударить её прикладом, оторвать от себя свободной рукой, но всё было бесполезно. Он, как и удушенные ранее, вскоре повалился на колени, ещё продолжая сопротивляться, но движения с каждой секундой становились всё более вялыми, неуверенными, переходящими в конвульсии. И когда Макс, снова повёл взглядом по лугу, чтобы увидеть остальных четверых, он вдруг невольно вздрогнул. Ни одного выстрела больше не слышалось. И только гулко работающие двигатели не давали повиснуть мёртвой тишине. А то, что она была бы мёртвой, по-настоящему мёртвой, Макс не сомневался, видя на лугу десятки неподвижных тел в камуфляжах.

— Значит, всё… Суки, — сквозь зубы выдохнул он, повернув вправо голову.

Тут же его взгляд наткнулся на взгляд Маши. Она смотрела на него большими затуманенными страхом глазами. Губы мелко тряслись.

— Мне страшно, — выдохнула она.

Макс снова бросил взгляд в сторону луга. Большинство теней уже спешили обратно к лесу, видимо, удовлетворённые сделанным. Пара оставшихся, перелетала туда-сюда, от одного человеческого тела к другому, словно выискивая — не остался ли кто в живых.

— Давай вниз, — шёпотом сказал Макс, и стал пятясь отползать, держа Машу за руку. Девушка ползла медленней, неуклюжей, и Максу приходилось останавливаться. Наконец, когда холм уже скрыл их, Макс быстро поднялся и помог встать Маше.

— Вниз, вниз, — требовательно повторил он, видя по взгляду, что Машу сковывает страх. — Вниз, Машуня.

И не ожидая, когда девушка очухается от шока, он вцепился в её запястье и потянул за собой. Почти бегом, только немного сдерживаясь, чтобы не разогнаться под горку до опасной и неуправляемой скорости. Остановился он почти у подножия.

— Маша, ты в порядке? — спросил он, заглядывая ей в глаза.

— Да, — ответила она и вдруг заплакала, прикрыв лицо ладонями. — Столько людей… жалко… им, наверное, больно…

— Они воины, — сказал Макс, не зная, какими словами её успокоить. — Они выпол…

Он вдруг замолк, понимая, что сейчас наговорит какой-нибудь нелепой пафосной чуши, которая не нужна на хрен, и сделав шажок вперёд, просто обнял её и осторожно прижал к себе.

— Успокойся, ну, чего ты, успокойся.

Он повторял и повторял этот примитивный набор слов, пока, наконец, Маша не перестала всхлипывать, а спустя секунд пять, она уже мягко отстранилась, вытирая глаза ладошками.

— Нормально? — спросил Макс, не видя её потупленных глаз.

— Угу, — тихо выдохнула Маша и подняла голову. — Страшно.

— Да страшно, Маша, — Макс смотрел в её глаза внимательно, словно пытаясь определить, в норме она? Понимает? Поймёт ли, если он начнёт говорить?

— Маша, ты в порядке? — вновь спросил он, и видя, как девушка быстро закивала, он проговорил медленно, убеждающе.

— Тебе нужно домой. Понимаешь? В деревню вернуться, Маша.

— Почему мне? — растерянный взгляд девушки застыл на лице Макса. — А ты?

— Я попробую уничтожить башню, — сказал он сдержанно, боясь излишнего пафоса, боясь показаться геройствующим идиотом, и бросил короткий взгляд на вершину холма. — Ну, или, по крайней мере, посмотреть, можно ли это сделать?

— Башню? — растерянность на Машином лице усилилась, стала глубже.

— Да, башню, — Макс кивнул. — А ты возвращайся в деревню. Возьми ружьё.

Он протянул ей оружие.

— Со змеями поосторожней, стволами их сгоняй. А за болотами, я думаю, ты и на дедушку наткнёшься. Он же, наверное, пошёл за нами. За тобою, по крайней мере, должен был. Не забьёт же он на единственную внучку, так? — Макс стёр со лба пот, пытаясь сообразить, про деда он сказал только для отмазки, или сам верит в это?

— Зачем тебе эта башня, Максим? Давай вместе вернёмся…

— И что толку? Ты же сама видела, сюда уже с той стороны проникли. Значит, могут. А вдруг у них обратной связи отсюда нету? Закинули сквозь ограду и всё. Сейчас они вторую группу пошлют, и второй группе вот так же? — Макс мотнул головой в сторону луга за холмом.

— Максим, а башню зачем уничтожать?

— Ну, во-первых, ты же видела, она какими-то красными облачками стреляет, — Макс слегка понизил голос, словно боясь, что кто-то подслушает. — А во-вторых, башня эта одна из трёх здесь у нас. Вторая, я уверен, где-то в Африке. Насчёт третьей… — Макс пожал плечами.

— А ты откуда всё это знаешь?

Макс снова бросил нервный взгляд на вершину холма. Вдруг тени решат разведать местность.

— Да нет, — успокоил мозг. — Ты ж видел, они обратно в лес ломанули.

Макс на секунду задумался. В принципе, тени их не могли заметить с такого расстояния. Да, им и не нужно видеть, они чувствуют энергию, но с полкилометра наша с Машкой хлипенькая энергия скорее всего хрен вообще определяема.

— Маша, — сказал он, успокоившись своими размышлениями и бросив глупый взгляд на ружьё, которое всё ещё протягивал Маше. — Ладно, я тебе щас расскажу.

Он опустил руку, решив сначала сказать всё, что знал. Было понятно, что в противном случае эта упрямая девчонка не сдвинется с места. Уже раз она уломала тебя взять с собою, сказал он себе, но теперь нужно сделать всё, чтобы такой хрени больше не повторилось.

— Ты только запоминай всё хорошо. И не перебивай, — проговорил Макс. — Деду потом всё передашь. На всякий случай.

— Максим, ну на какой всякий случай? — Маша залепетала испугано и капризно одновременно. — Пошли обратно, а? Вдвоём. Пошли, Максим…

— Ты не понимаешь? — Макс тяжело, с начинавшей расти злостью, вздохнул. — Блин, а вдруг тени после этой бойни решат по-быстрому расправиться с вами? Не сегодня, так завтра. Что тогда?

Он нервно смахнул пот и снова повторил.

— Деду не забудь пересказать всё. Короче, я когда за хворостом ходил, на меня крак напал.

— Крак? — вздрогнула Маша.

— Да. Маша, не перебивай. Я и так не знаю, как правильнее рассказать. В общем, его зелёный убил, этого крака. Когтем своим, — Макс выставил вперёд левую руку и ткнул ею в воздух, словно подтверждая жестом свои слова. — Проткнул, блин. Не знаю из чего у него там этот коготь, но он проткнул тварь, которую пули не берут, представляешь?.. Хотя, фиг с ним, — Макс махнул выставленной перед собой рукой и опустил её. — А потом этот зелёный мне прямо в мозг скинул всё что знал. Вот поэтому я теперь тоже знаю. Это нулевая область, Маша. Кто-то открывает между планетами порталы, но самое интересное — зачем. Зелёный сказал, — Макс хмыкнул, вспоминая, как «сказал» зелёный. — Короче, кто-то хочет устроить межпланетную эволюцию. Ты же знаешь про эволюцию?

— Я читала, — пролепетала Маша и быстро кивнула.

— Вот поэтому здесь всё с нуля. Нулевая область, понимаешь? Как ещё тогда, с дубиной против всякой опасной хрени. Мы же с этим прогрессом, блин, перестали эволюционировать физиологически… разве что социально ещё как-то туда-сюда колышемся, хотя, и здесь по сути на месте. Так вот, Маша, на Земле три башни. Деду это всё скажи. Башни эти наклонены так, что выходящие из них энергетические потоки сливаются в одной точке и открывают портал. И вот к этой чьей-то эволюционной игрушке сейчас подключены четыре планеты. Недавно три было, но они и у теней на планете недавно вышки поставили…

— Кто они? — спросила вдруг Маша.

Макс замолчал и смотрел на неё секунд пять. Наконец, пожал плечами.

— Какие-нибудь мегакосмические умники, — сказал он и зло усмехнулся. — Заскучали по ходу.

— Но как же ты эту башню уничтожишь? Она же вон из камня вся, — хоть Маша и ничего не просила словами, в её голосе слышались просительные нотки, и из глаз, из самой глубины, впивалась в Макса немая просьба. Она просила его забыть об этой башне, плюнуть на неё, и просто вернуться вместе в деревню. Или хотя бы уйти отсюда вместе.

Интересно, подумал Макс, это от страха возвращаться одной, или отчего-то другого?

Про другое развивать мысль он не стал, но почувствовал, как сладко потянуло где-то возле сердца, но тут же отстранился от этого приятного ощущения и заговорил с твёрдостью в голосе.

— Маша, короче мне нужно добраться до этой башни и всё. Там уже на месте посмотрю что да как. Может в неё вход есть. Должна же внутри быть система какая-нибудь, я не знаю, дверь там, или люк. Маша, я как только посмотрю, сразу вслед за тобою. Обещаю.

— Может, я здесь подожду?

Макс помотал головой.

— Почему?

— Маша, ну тени же поблизости, чёрт. Держи ружьё.

Он снова протянул его, но теперь уже глядя на Машу почти сурово, нахмурившись, и она молча взяла. Потом он снял и отдал ей рюкзак.

— Иди не останавливаясь, — стал давать он указания, сухо, с холодной твёрдостью. — До вечера, и ночь тоже. Так быстрее на деда наткнёшься. А я догоню, если что. Давай.

Маша заглянула ему в глаза, всё ещё с маленькой надеждой, но у него было непроницаемое, почти каменное лицо. Постояв секунд десять, Маша вдруг с какой-то детской обиженностью резко развернулась и быстро зашагала к той тропке, по которой они шли к холму.

Макс кисло усмехнулся. И тут же вдруг задумался, а запомнила ли она всё то, что он ей рассказал? Женщины они ведь всегда думают о своём. Им, наверное, всё что говорят мужчины, вообще неимоверной глупостью кажется. Вот и теперь, скорее всего, она думала только о том, чтобы, в конце концов, упросить его остаться, а все эти нулевые области так, скользнули краем её маленьких ушек.

— Да, впрочем, какая разница? — подумал он. — Если получится уничтожить башню, то никакой.

— А если не получится? — спросила рациональная часть.

— И тогда тоже никакой разницы, — усмехнулся в ответ Макс.

Развернувшись, он стал преодолевать подъём, тяжело наклоняясь вперёд и иногда помогая себе руками, упирая их в колени.

— Зачем всё это? — спросила вдруг рациональная часть. — Можно ведь просто вернуться в деревню и…

— И что? — Макс беззвучно усмехнулся. — Ждать когда тебя прибьёт крак?

— Это будет потом, — не сдалась рациональная часть. — Потом, понимаешь? А противоположность этому «потом» — слово «сейчас». Через минуту, спустя несколько секунд, в этот самый миг.

— Заткнись, — зло бросил Макс. — Я больше не хочу тебя слушать.

Он остановился, и осмотревшись, развернулся. Подъём был преодолён наполовину, он смахнул уже замучивший за последние два дня пот, и прищурившись, вгляделся вниз. С минуту он не мог отыскать глазами фигурку Маши, и когда наконец увидел её, сердце его непроизвольно сжалось. Само собой. Он только тяжело вздохнул и горько усмехнулся.

— Даже не поцеловал ни разу, — подумалось вдруг. — А если меня сейчас эта башенка облачком, да прямо в райские кущи?..

Он ещё раз усмехнулся, и через силу отведя взгляд от маленькой, совсем уже не реальной, едва различимой фигурки, резко развернулся и продолжил путь. Почти у вершины он пригнулся ещё сильнее, а через пару шагов вовсе повалился на землю. Сначала бегло, а потом уже медленней и внимательней оглядел местность. Продолжающие работать двигатели на фоне мёртвых тел вызвали какую-то изощрённую форму тоски, перемешанную с нереальностью, и даже полным неприятием того, что видели глаза. Макс пару раз цепко провёл взглядом справа-налево, и только после этого, убедившись, что на обозреваемой местности нет ни одной чёрной твари, поднялся и стал почти бегом спускаться вниз.

По приближении звуки двигателей наполняли слух всё плотнее и ощутимей. Уже у подножия Макс остановился и замер. До ближайшего бэтэра от него было метров тридцать. Он теперь даже разглядел лицо одного из солдат, и оно ему показалось неестественно спокойным.

— Господи, почему оно такое спокойное, его лицо? — спросил он себя с волнением. В голове тут же появилась мысль обойти всех убитых, осмотреть, вдруг остался кто живой. Но он тут же поймал себя на том, что сам только что мысленно окрестил их убитыми.

— Тени бы не оставили. Зачем им оставлять живых? Да и…

Он вспомнил красноватое облако, которым выстрелила башня, и просто побоялся, что стоит ему только подойти к какой-нибудь машине, и она, эта чёртова башня, выстрелит в него.

— И уничтожит, — подсказал мозг. — Ведь они там, внутри бэтэров и танков, мертвы. Если б не были мертвы, они бы продолжали воевать.

Мысль об облаке заставила его действовать. Не сама мысль, а рождённый ею страх. И за жизнь, и за то, что тогда всё будет зря. Две недели в этом мире, Пашкина смерть, эти появившиеся пальцы-мысли, и Маша… Не может ведь всё быть зря. Не может ведь, правда?

Он снова, слегка пригибаясь, стал перебежками приближаться к озеру. Что-то вдругзаставило его делать именно так, а не идти по-идиотски в полный рост. Наверное, ощущение опасности. И поверх опасности — желание не погибнуть глупо, просто так, а даже может быть победить. Опасность и желание победить — способны научить быстро и чётко, на уровне инстинктов и рефлексов. Даже тех, кто никогда и ни черта не умел.

Когда до озера оставалось уже совсем немного, Макс подумал, что, наверное, нужно было бы взять автомат, но тут же отмахнулся от этой мысли. Плыть с автоматом он всё равно не сможет, без автомата бы доплыть. Он снял с пояса куртку, и быстро надев её, застегнул молнию до конца. На глаз определил расстояние от берега до островка. Не меньше двух сотен метров, это точно. А в списке его личных достижений по жизни, насчёт водных дистанций имелась чёткая запись — сто двадцать максимум. Притом, туда-сюда, с короткой передышкой у берега.

Дурацкая история, когда он решил переплыть «отстойник» шириною метров в шестьдесят. Уже на половине пути туда, он почувствовал, что не дотянет. Физически не дотянет. Руки стали непослушными, почти ватными, а потребность в кислороде возросла настолько, что как бы глубоко он не вдыхал, его всё равно не хватало. Он даже стал чувствовать, как дыханию мешают рёбра. Он тянул воздух внутрь, но воздух словно упирался в бетонную стену. Грудная клетка не могла расшириться больше, чем было дано ей природой. И в тот момент, он по-настоящему испугался, что это всё. На самой середине водоёма, поддающийся панике…

Но он доплыл, счастливый уже оттого, что просто не потонул, и почти собрался вылезти из воды и вернуться обратно по берегу, но вдруг в его мозг воткнулась холодная, и в то же время обжигающая мысль — это будет трусостью. Да, чёрт возьми, трусостью. Как потом отмазываться перед самим собой?

И он поплыл обратно, понимая всем своим телом, каждой клеткой, что играет со смертью. Но больше никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо, как там, когда преодолев обратный путь, он пошатываясь, выбрался на берег, и без сил повалился на тёплый песок.

Теперь расстояние было намного больше, но теперь же была и цель намного важнее. Не просто что-то там доказать себе.

И он последней перебежкой ворвался в воду, и едва она достигла колен, нырнул, выставив перед собой руки.

Метров тридцать он плыл кролем, слишком быстро, с каким-то усердием ударяя ладонями по воде, но быстро появившаяся усталость, заставила его сбросить темп. Спустя полминуты он и вовсе остановился, и какое-то время просто удерживался на воде, восстанавливая дыхание. Кроссовки давно стали тяжёлыми, и затрудняли движения ног. Да и вообще, намокшая одежда только мешала, но ведь он и не пришёл сюда просто покупаться для удовольствия тела и души. А раз так, то надо терпеть. Сквозь зубы терпеть.

Он снова поплыл, очень и очень медленно, останавливаясь через каждые десять-пятнадцать взмахов, чтобы отдышаться и хотя бы чуть-чуть восстановить силы.

Во время очередной такой остановки, он обернулся, чтобы сравнить преодолённое расстояние с оставшимся, но берега разглядеть не смог. Он увидел только яркое пятно солнца, которое уже касалось верхушек деревьев. Солнце ослепило, и он быстро отвернулся.

— Примерно половина, короче, — сказал он себе и занёс вверх руку. Но когда рука коснулась воды, он вдруг почувствовал ненормальное ощущение. Настолько ненормальное, что он тут же уставился на неё, и его глаза удивлённо расширились, а сердце стало падать куда-то ко дну.

— Что за хрень? — тут же обжог мозги вопрос.

Его рука уже не была рукой. Она стала плавником. Чёртовым плавником. Полупрозрачным, с виднеющимися тонкими прожилками. Он судорожно задышал, чувствуя, как в тело врывается паника. Ненормальное ощущение вдруг пришло и от ног, и он прижав подбородок к груди, бросил взгляд вниз, но ничего кроме голубоватого полотна воды там не было.

И вдруг он увидел себя со стороны. Увидел себя, ставшего огромной рыбиной с крупной, поблёскивающей в лучах садящегося солнца чешуёй. Резко ударив хвостом по водной глади, эта рыбина-он стала быстро погружаться в глубину. Мозг попытался сопротивляться, насильно прекратить движения тела, но тело не слушалось. Он-рыба всё погружался и погружался вглубь озера, и вскоре все цвета, все звуки, все мысли, все ощущения, и весь он растворился в безликой и бессмысленной темноте.

Глава 18

Сколько времени он пробыл в этой темноте, Макс не знал. Но когда сознание вернулось, и резко, с каким-то хлопком, темнота разлетелась в стороны, он вдруг чётко осознал, что вокруг него, а самое главное — над ним, вода. И тогда по инерции, обретённой в эволюции всеми существами дышащими кислородом, он рванул вверх, к спасительной поверхности. Отчаянно и быстро работая ногами и руками, он всплывал, и был искренне, почти до идиотизма рад одному тому факту, что ощущает себя человеком.

Прошлое ощущение, когда он видел себя рыбой, было странным и даже страшным. Одно воспоминание о нём заставило его вздрогнуть всем телом.

И когда, наконец, голова его очутилась над водой, он жадно, во все лёгкие вдохнул. Воздух обжёг гортань, а слух заполонил вкрадчивый, отовсюду исходящий шум. Как будто десятки голосов одновременно пытались что-то рассказать друг другу шёпотом. Он быстро огляделся, и только сейчас почувствовал, что вода его несёт.

Совсем близко, с одной стороны он разглядел тёмную стену леса. С другой стороны вдалеке, высоко над землёй светились десятки огоньков.

— Это же река, — пришло вдруг в голову и он стал быстро грести к берегу в сторону огней.

Через минуту он уже явно различал огромные плиты, темнеющие грозно и беспорядочно.

— Как у нас на берегу, — подумал он, вспомнив реку, огибающую город шумливой серо-зелёной подковой. — Там тоже плиты.

Он стал предельно осторожным. Наткнуться на плиту, или, что ещё хуже, на торчащую из неё арматурину, означало здорово повредиться, если вообще не пойти ко дну с распоротым брюхом.

И когда прямо перед ним выросла тёмная громадина, он выставленными вперёд руками ударился об неё. Потом медленно стал руки сгибать, и как только коснулся животом бетона, сделал резкий «выход на две» и повалился на плиту лицом вниз.

Секунд двадцать он только тяжело дышал, слыша шум бегущей воды и доносящийся откуда-то из темноты запах жареной картошки. Потом медленно перевернулся на спину и тупо уставился на звёздное небо.

— Картошка, твою мать, — сквозь зубы процедил он и с силой провёл ладонью по лицу.

Всё было понятно. По одному только этому запаху. Такому будоражащему и такому вкусному запаху…

Он был за пределами ограды. Он был с другой стороны тумана, чёрт подери!

С каким-то непонятным чувством он поднялся и глупо уставился на огоньки. Внутри словно что-то застывало, в груди, в желудке, какой-то вязкий раствор, медленно превращающийся в бетонную плиту. Наверное, почти в такую, на которой он сейчас стоял.

— Не-е-ет, — наконец выдохнул он и обессиленно плюхнулся на задницу. Обессиленность была абсолютной. Духовной, интеллектуальной, физической. Ему вдруг показалось, что он провалился в ничто, что ничего нет вокруг него, и только где-то в глубине этого ничто насмешливо тикали секунды и шумела бегущая вода.

— А как же башня? А они? Все они… А может я ещё в нулевой?.. — зашевелился мозг через несколько минут, показавшимися долгими часами.

— Картошка, — тут же сухо напомнила рациональная часть.

— Да, картошка, — повторил он шёпотом и медленно поднялся.

Какими-то ватными руками он принялся снимать с себя одежду, выжимал её, снова напяливал на мокрое замерзающее тело. Его стал пробирать озноб, но он не обращал на него внимания. Ему было наплевать.

Одевшись в выжатую, но от этого не ставшую ни на каплю теплее, одежду, он поднялся вверх по плите и выбрался на высокий берег. В свете звёзд была видна дорожка шириною в метр, и он бессмысленно поплёлся по ней, размышляя стынущим от вечерней прохлады и холодной одежды мозгом.

— Как я выбрался? — думал он, бездумно петляя вместе с тропинкой среди высокой травы. — Неужели башня? Да, чёртова башня выбросила меня за ограду. Определила как-то…

Он вдруг остановился и огляделся. Местность показалась ему знакомой, и он, напрягая зрение и мысль, стал вглядываться в полумрак вокруг себя. И наконец, понял.

— Это же окраина города. Возле пруда.

И снова, уже быстрее зашагал по дорожке, теперь зная наверняка куда она его приведёт. Через пару минут дорожка поползла вверх, и он тяжело взобрался на крутой пригорок. Когда-то очень давно, по рассказам старожилов, этот пригорок был берегом реки, но со временем река обмелела. Настолько, что между нею и пригорком образовалось не меньше двух сотен метров суши.

Поднявшись, он заспешил по улице частного сектора. Он не раз ходил по ней к пруду и обратно, иногда в компании, чтобы искупаться, иногда в одиночестве, чтобы половить рыбу. Но ни разу он не прошёл по ней вот так, потеряв целый мир.

Избегая редкий людей, которые вряд ли сумели бы адекватно отнестись к его мокрому и обречённому виду, он примерно через час добрался до своей пятиэтажки, и набрав код, вошёл в подъезд.

И тут же на него разом навалилась здешняя жизнь. Вся. Вместе с видом стен, с запахами. Словно огромная бетонная плита, она придавила, прибила, и он замерев на месте, тяжело и шумно задышал.

Он простоял так долго. Тяжесть уходила медленно, как будто по миллиграмму, и он прислонясь к стене плечом, ожидал. Идти было бессмысленно. Он бы не смог взобраться и на первую ступеньку с таким весом на плечах.

Наконец, он почувствовал себя более-менее сносно, и медленно, словно боясь, что тяжесть вот-вот вернётся, стал подниматься по лестнице на четвёртый. Где-то в животе всё ещё чувствовался бетонный монолит, тот, который застыл там, у реки, и Макс вдруг чётко осознал, что теперь этот чёртов монолит никуда и никуда не исчезнет. Он навечно. Потому что уже никогда не принять эту жизнь так, как можно было принимать её раньше. Никогда уже не станет она «своей», привычной и однозначной.

Подойдя к железной двери, он сперва машинально потянул её на себя, поддевая за краешек пальцами. Жена часто забывала её захлопывать. Но на этот раз дверь оказалась закрыта, и он вскинув руку, надавил на кнопку звонка. Внутри раздался нелепый звонок, похожий больше на смех идиота, или скорее дятла, и Макс опёрся на стенку плечом. Пару раз нервно провёл ладонью по лбу.

— Чёрт, — пришла вдруг в голову здравая мысль, и он удивлённо хмыкнул. — А ведь сейчас придётся как-то объяснять своё отсутствие. Что-то как-то я и не подумал насчёт этого. Может, про нулевую область рассказать?

Макс усмехнулся во-второй раз. В такую историю может поверить только любимец жены, кот Васька, да и то, если его предварительно накормить колбасой.

Он уже хотел в полголоса рассмеяться своей дурацкой шутке, но смех застрял где-то в лёгких.

— Кто там? — спросил голос из-за двери. И был этот голос отнюдь не его жены, и даже больше того, он даже не был женским.

— Не понял, — громко бросил в ответ Макс. — Так, давай открывай.

— Ты кто?

— Сосед я снизу. У меня с потолка вода хлещет. Открывай говорю!

Последнюю фразу Макс почти крикнул, и когда щёлкнул замок первой двери, а потом и железной, он резко рванул её на себя, так, что находившийся внутри человек, невольно повалился вперёд. Но Макс только оттолкнул его в сторону и быстро вошёл в квартиру.

— Не боись, — сказал он, обернувшись и уставившись на незнакомца. — Убивать не буду, — он холодно улыбнулся.

— Ты кто? — переспросил незнакомец.

— А чё, сам не можешь врубиться?

— А-а, — на лице незнакомца появилось напряжение. — Слушай, она сказала ты ушёл от неё, я не в курсах короче, чё у вас за отношения, — забормотал он, нервно теребя халат.

Макс кивнул головой.

— Мой любимый, — сказал он. — За три штуки год назад брал. Мягкий, скажи? А она где?

— В зале… уснула… понимаешь, мы вина… потом это…

Макс прошёл в зал. Бросив взгляд на свою жену, спавшую с довольной улыбкой на губах, он открыл шкаф и стал скидывать с себя одежду. Он бросал всё на пол, и доставая из шкафа чистые, и главное, сухие вещи, переодевался в них.

— Максим? — услышал он за спиной испуганный дрожащий голос и обернулся.

— И ты тоже не бойся. И тебя пальцем не трону, — проговорил с улыбкой. — Я буквально на минутку.

— Ты сам виноват, — сказала вдруг жена, и Макс на секунду удивлённо замер. — Ты исчез, ничего не сказал, и что я по твоему должна была делать?

— Ты чё? Совсем уже берега путаешь? — спросил Макс, глупо ощущая, что внутри него совершенно нету злости, даже мельчайшей капли. — И две недели не прошло, — закончил он с каким-то непонятным для себя спокойствием.

— Две недели это много, Максим. Ты же знаешь, что я не могу быть одна, — жена деланно придала голосу истеричных ноток. — Я же тебе говорила, я не могу одна. Мне нужно чувствовать, что я кому-то нужна. А одна я не могу, не могу, слышишь?

— Перестань, — спокойно отреагировал Макс. — Совсем неинтересный спектакль.

Он отвёл от неё взгляд, и открыв верхний ящик, поднялся на носочки.

— Деньги хоть остались? — спросил он, беря в руки пачку банкнот.

— Половина где-то, — уже спокойным голосом ответила жена.

— Половина? — Макс хмыкнул. — Тут же две сотни штук было.

— Это между прочим как и твои деньги, так и мои. Мы муж и жена с тобою.

— Это хорошо, что ты помнишь.

Макс разделил пачку пополам и стал засовывать в карманы джинсов. Засунув одну половину, он от второй отсчитал десять тысячных купюр и положил обратно в ящичек.

— Это тебе, — проговорил сухо. — На противозачаточное.

— А с квартирой что? — спросила жена.

Макс снова перевёл на неё взгляд. И вдруг он увидел то, что до этого ощущал, как пустоту. Но это оказалось совсем не пустотой. Это была стена тумана. Серовато-грязная, размывающая контуры её лица, и она была плотно окружена этой полупрозрачной стеной.

— Значит, это не моя вина, — блеснула чёткая и освобождающая мысль. — Я пытался, а она меня не пустила. Она не любила меня никогда… вот оно.

Он взял из ящичка свой телефон, документы, и развернувшись, двинулся в прихожку.

— Так что с квартирой? — повторила вопрос жена.

Макс остановился и обернулся.

— А чего это ты так, а? — спросил он, холодно улыбнувшись. — А вдруг я тебя прощу?

— А ты простишь?

— Знаешь, до того, что со мной произошло за эти две недели, я бы наверное простил. Даже думаю, стопудово простил бы. Ради привычки. Понимаешь? Но теперь…

— А-а, я поняла! — перебила криком жена. — Ты был с другой. Да? Всё это время. Да? Отвечай сейчас же!

Макс только криво усмехнулся и направился к выходу. Прошёл мимо прижавшегося к стене хахаля, не обратив на него никакого внимания, хлопнул железной дверью и почти сбежал вниз по лестнице.

— Хм. Как-то даже похрен, — подумал он, остановившись на порожке подъезда и прислушиваясь к ощущениям в области желудка. Бетонного монолита больше не было.

— Ну и правильно, — выдохнул он и заспешил через двор к дороге.

Уже через пару минут он поймал такси и расслабленно плюхнулся на заднее сиденье.

— Куда? — монотонно спросил водила.

— В «Зелёный двор», — сказал он, но тут же поправил. — Не, сначала возле какого-нибудь гастронома притормози, а потом уже в гостиницу.


В «Зелёном дворе» свободны были только двойные номера, и он заплатив за два места, поднялся на второй этаж. Открыв дверь, не разуваясь прошёл к кровати, и присев на неё, вытащил из бокового кармана пиджака пол-литровку водки. Открутил пробку и жадно приложился к горлышку.

— Фух, — выдохнул, осушив за раз примерно треть. Всего через секунд двадцать в голове приятно и освобождающе зашумело. Он сделал ещё два больших глотка.

— И что дальше? — спросил себя.

Медленно пьянеющий мозг стал судорожно пытаться объяснить произошедшее. Всё. Перемещение из озера в реку, измену жены… подробно… цепляясь за мелкие детали, за ощущения и слова.

Но размышления о жене неожиданно быстро перестали волновать его.

— Так и должно было произойти, — прошептал он. — И хорошо, что всё так быстро разрешилось.

Освободившись от лишних мыслей, мозг сосредоточился на таком нелепом, неожиданном возвращении оттуда…

— Господи, ну зачем так? — Макс отпил ещё, чувствуя, что сейчас ему это просто необходимо. Поставив бутылку на пол, он так и остался сидеть, наклонившись вперёд и прижав ладони к лицу.

— Что ж за херня такая? — выдыхал он шёпотом, сквозь ладони, чувствующие нервное горячее дыхание. — Я должен был доплыть и уничтожить её. Эту чёртову башню. А теперь что? Забыть и вернуться к здешней жизни?

Он быстро выпрямился и рассмеялся. Смех был сквозь боль, которая словно пары алкоголя, поднималась от желудка к мозгу, окутывая и убивая его, как чёртово красноватое облачко.

— А она сейчас идёт, — стал думать он, подавив нервный смех. — Одна, в темноте. Хотя, может и вправду дед отправился за нами? А я? Что, вот так всё и должно было закончиться?

Он наклонился, и взяв бутылку, быстро поднёс её к губам. Судорожно проглотил половину остававшейся в ней водки, и скривившись, тяжело выдохнул.

— Зелёный закинул, хм. А зачем? Чтобы я рассказал как-то сумбурно всё это молоденькой девушке? И что толку? Пусть даже она передаст деду слово в слово, что толку?

Макс поднялся и стал шагать от одной стены к другой, иногда останавливаясь и делая маленький глоток. Мозг всё крепче окутывал туман опьянения, но легче почему-то не становилось.

— Чёрт, чёрт, чёрт, — сквозь зубы повторял он, снова бухнувшись на не расправленную кровать. — Так не должно быть. Я здесь не смогу. Теперь не смогу. Нужно всё с нуля. Там. С нуля. Иначе эти твари, они же уничтожат. Их… а потом уничтожат и нас. Когда-нибудь, уничтожат всех нас. Подадут сигнал на эти башни… Кто?.. Да какая разница, подадут и отключат ограду, и тогда…

Он снова потянулся к бутылке и с удивлением обнаружил, что осталось только на самом донышке. Он допил залпом и бросил бутылку под ноги. Потом не расправляя кровати, повалился на спину, вяло, с помощью только ног, стянул кроссовки и закрыл глаза.

В голове шумело, крутило, глаза проваливались в истому, как в чёрную, болотную жижу.

— Она нужна мне, — стал думать он уже полусонно. — Разве это не любовь? Что если это та самая, настоящая? Да и нельзя к такой девушке испытывать какие-то другие чувства, кроме настоящих. Потому что и сама она — настоящая. Маша…

Он с тихим, протяжным стоном перевернулся на живот, и помогая руками, передвинулся немного вперёд. Нащупал подушку и подтянул её под голову. Глаза открывать не хотелось. Не хотелось видеть этот номер, не хотелось вообще лишний раз видеть доказательства того, что он теперь здесь. За закрытыми веками он уже пытался нарисовать себе тот мир, нулевую область, ставшую ему в несчитанные разы важнее, чем весь этот мир с его миллионами возможностей и глупых вещей и развлечений. И он уже почти видел мир тот, проваливаясь в сон, видел озеро, башню, Машу идущую по над кромкой леса, видел огромного зелёного…

— Мне нужно туда, — пьяно пробормотал он, погружаясь в чёрное небытие.


На следующий день Макс отправился на ближайший от гостиницы рыночек. На свой, тот, где он имел точку, идти ни малейшего желания не было. Он уже порвал с прошлым, порвал навсегда, и увидеть своих «соседей» по ряду в его мозгу означало теперь только что-то ненужное и даже неприятное. Ему не хотелось ни отвечать на их расспросы, ни обсуждать торговлю за последние две недели, ни высчитывать потом сколько он мог потерять за эти дни. Всё это казалось таким несущественным и глупым, что он боялся просто рассмеяться в лицо своим бывшим «коллегам».

На рыночке он купил две большие «торгашские» сумки и стал перемещаться от прилавка к прилавку, покупая всё, что по его мнению было нужным. И когда одна из сумок была полностью наполнена, он вернулся в гостиницу, оставил её в номере, и вызвав такси, спустился вниз.

Когда машина подъехала, он с каким-то нетерпением влез в неё и быстро назвал адрес.

— Две сотни, — монотонно сказал водила, и Макс только молча кивнул.

Уже минут через пятнадцать таксист остановил у указанного адреса, и Макс расплатившись, торопливо выбрался из салона. Несколько секунд он, задумавшись, смотрел на невысокий забор из штамповки, и когда в голове сложилась более-менее правдоподобная история, подошёл к калитке и нажал на звонок.

Где-то в доме едва слышно заиграла мелодия, и уже через полминуты на порог вышел пожилой мужчина, вяло застёгивая рубашку.

— Дядь Саш, это я! — крикнул Макс, и мужчина кивнул головой.

— Здорово, Максимыч, — сказал он, подойдя к калитке, и открывая её. — Давненько ты не заходил. Года два? Или нет, больше по-моему… Как там мать? Сам как?

— Да нормально всё, дядь Саш, — Макс извинительно улыбнулся. — Я заходил как-то с полгода назад, — соврал он. — Дома никого не было.

— Да ничего. Я понимаю, — мужчина отступил, пропуская Макса. — Жизнь сейчас такая, все куда-то бегут, спешат, всем некогда.

— Да-а, — Макс вошёл и повернулся лицом к своему двоюродному дядьке. — Дядь Саш, а вы ещё охотой занимаетесь? — спросил он.

— Хм. А как же. — дядька закрыл калитку и удивлённо посмотрел на племянника. — А ты что, тоже что ли решил?

— Что-то вроде того. Я ж женился, дядь Саш.

— Да ладно, — мужчина улыбнулся. — Поздравляю.

Он протянул руку и они обменялись рукопожатием.

— И давно?

— Да недавно совсем. Жена у меня кстати сельская, — Макс стал быстро, не вдаваясь в детали, рассказывать придуманную ещё в такси историю. — Из Курганинского. Так у неё дед охотник. Вот я подумал, что ему на день рождения в самый раз будет все эти охотничьи причиндалы подарить. А лицензии у меня-то нету.

Макс развёл руками. Во взгляде дядьки мелькнуло лёгкое недоверие.

— Ну и дед сам в город ездить не может постоянно. Вот, — Макс достал из правого кармана половину взятых дома денег и протянул мужчине. — Дядь Саш, на половину этого возьми, а остальные себе оставь.

— Хм, — дядька секунд пять недоверчиво смотрел на пачку купюр.

— Ладно, — наконец выдохнул он. — Так чего надо-то, Максим?

— Патроны, двенадцатого и шестнадцатого калибра с гильзой семидесяткой, ну и других можно по мелочи, пули отдельно, дробь пятёрку. Пороха ещё.

Дядька взял деньги. Засунул в карман рубашки.

— Ну, на шестнадцатый калибр у меня разрешения нету, а всё остальное можно. Тебе когда?

— Прямо сейчас, дядь Саш. Я сегодня в село уезжаю. А у вас же тут поблизости охотничий по-моему есть, — Макс улыбнулся. — Помню по детству в нём всё поплавки да крючки покупал.

— Есть, есть, — дядька развернулся и направился к дому. Макс заспешил следом.

— А тёть Зина как? — стал спрашивать он, чтобы отвлечь дядьку от ненужных размышлений. Было понятно, что история про деда жены его не особо убедила.

— Нормально. До подруги ушла. Так что ты сам тут, племяш. Если чего хочешь, в холодильник загляни, не стесняйся. Там и борщ есть, и к чаю половина торта.

Они поднялись на порог и вошли в дом. Макс остался на кухне, присев за стол и взяв из вазочки наобум какую-то конфету. Не взглянув, развернул её, положил в рот.

Дядька ушёл в зал. Через минуты три он появился в другой рубашке и чёрных брюках.

— Всё, я отправился, — коротко бросил он. — Чайник ставь.

— Угу, — кивнул Макс. — А-а, вот, сидор кстати, — спохватившись, подал он дядьке вторую из купленных сумок. Тот молча взял и ушел.

Поставив чайник на плиту, Макс снова уселся за стол и стал думать о своём решении. Решении, которое он даже не принимал, а которое просто оказалось единственным имеющимся в мозгу, когда он проснулся. Поднявшись с гостиничной кровати, он подошёл к окну и долго смотрел на редких людей, проходящих мимо здания по тротуару. И ему показалось, что они спят. Идут, но спят. И все их движения скорее машинальны, нежели осмысленны.

— У них нет цели, которая способна разбудить, — понял он тогда.

И вот теперь, он снова и снова возвращался к вопросу, который пришёл ему в голову там же у окна, за несколько секунд до того, как он развернулся и принялся торопливо действовать.

— А что если я не пройду?

Вопрос этот задавала его рациональная часть, которую он в последнее время начинал почти что ненавидеть за её вечное благоразумное нытьё.

— Заткнись, — зло ответил он этой вечно тормозящей своей части.

Но вопрос остался нависать, как пресловутый меч Дамокла, поблескивая своей бездушной сталью. Он хотел теперь попытаться ответить на него, но его отвлёк засвистевший чайник.

Сообразив чаю, Макс стал пить его маленькими глотками, нервно прислушиваясь к звукам снаружи дома.

— Что-то долговато, — думал он, делая очередной глоточек. — Тут же до магазинчика метров двести всего.

И наконец, как только он отставил от себя пустую кружку, к его радости тихо скрипнула калитка. Спустя несколько секунд вошёл дядька, тяжело держа в руке полную сумку.

— На все взял, — выдохнул он, ставя сумку около двери. — Двадцатого калибра ещё с дробью, на всякий случай. Пойдёт?

— Пойдёт, — кивнул Макс. Если в деревне ружья двадцатого калибра, или нету, это в принципе не так уж и важно. Патрон всегда можно раздербанить, а это лишний порох и дробь.

— Фух, подустал что-то, — тяжело проговорил дядька. — Пойду скину рубаху, наверное. Жаркая какая-то.

Когда он ушёл в комнату, Макс торопливо достал из кармана оставшуюся пачку денег, и отделив две пятитысячные купюры, согнул их и сунул под вазочку с конфетами. Потом достал телефон, и найдя номер такси, нажал на дозвон.

— Ну ты как? — спросил дядька, вернувшись на кухню уже в трико и майке. — Тётку не подождёшь?

— Нет, дядь Саш, извини. Я такси уже вызвал. Тёть Зине привет от меня.

Макс улыбнулся.

— Ну так, значит так, — задумчиво проговорил мужчина.

Спустя минут пять он помог Максу донести сумку до такси, пожал руку, и неопределённо махнув, развернулся и ушёл во двор.

— Хм, это, наверное, добрый знак, — обратился Макс к водиле, усаживаясь на заднее сиденье.

— В смысле? — не понял тот.

— Да я вас вчера вечером случайно поймал, и вот теперь вы же и по вызову приехали. Не помните меня? Гостиница «Зелёный двор».

— Вы уж извините, — заговорил таксист, трогая машину с места, — Но у меня каждый день по нескольку десятков клиентов. Замыливается, — он помахал ладонью перед лицом. — Все потом одинаковые, один в один.

Макс увидел в зеркале, как водила извиняюще улыбнулся.

— Понимаю. Тогда на «Зелёный двор». Заберём ещё одну сумку и в Курганинское.

— В село, что ли?

— Так точно.

— Дружище, ты не обессудь, но на такие расстояния у меня предоплата.

— Сколько?

— Ну-у, туда, потом обратно…

— Сколько?

— Ну, штука, хотя…

— Держи две.

Макс достал из кармана деньги и протянул водиле пару тысячных банкнот.

— О-о, — в зеркале снова отразилась улыбка, но теперь довольная.

— Родственники там? — с деланной заинтересованностью спросил он, пряча деньги в карман.

— Угу, — сухо ответил Макс.


Спустившись с сумкой со второго этажа, Макс отдал ключи от номера молоденькой администраторше и вышел на улицу. Водила услужливо взял сумку, и пока он устанавливал её в багажнике, Макс привычно плюхнулся на заднее сиденье, и повернув голову, уставился в окошко.

Он так и смотрел в него, пока водила колесил по городским улицам, смотрел безразлично, без единой мысли в голове. И только когда город остался позади, а дорога поползла в гору, он обернулся. Но ничего не появилось в нём. Он ожидал, что возникнет хоть какое-то сожаление, или ощущение утраты, или хотя бы грусть, но этого не случилось. Внутри было всё то же безразличие.

— Матери не позвонил, — вспомнил он вдруг, и в душе шевельнулось что-то неприятное. — А что бы я ей сказал? — стал он размышлять. — Что вообще можно было сказать? Да нет, лучше уж так. Наверное.

Он подумал о жене, о том, что нужно было бы заняться разводом, а потом уже…

— Это же время, — перебил он себя. — И здесь оно, конечно, есть, но там… Там его нету. Твари ждать не станут, так что пусть выкручивается сама. Хрен его знает как, но мне до этого уже нет дела.

Машина, наконец, взобралась на гору, и ускоряясь, покатила по холмистой дороге. Остались позади Сотники, замелькали поля, а внутри Макса стало расти опасение. То, что появилось в нём утром, в гостиничном номере. Оно росло с огромной скоростью, и чтобы хоть как-то выбросить из себя эту гнетущую энергию, Макс пару раз шумно вздохнул. Таксист бросил настороженный взгляд в зеркало, но увидел только задумчивое лицо клиента.

Когда они въехали в Курганинское, и водила приостанавливаясь, спросил — куда дальше? — Макс тихо попросил его проехать село и потом ещё шесть-семь километров вперёд. Таксист было заартачился, но Макс кинул на переднее пассажирское сиденье оранжеватую купюру с легко убеждающими пятёркой и тремя нулями, и водила бросив на неё короткий взгляд, снова надавил на педаль газа.

— Хм, — удивлялся он, вытаскивая сумки из багажника. — И на фига останавливаться посреди поля с такими тяжёлыми сумками?

Макс оставил его удивление без ответа. К чему? Он сейчас не заинтересовался бы и более существенными вопросами, потому что все они не имели никакого значения и меркли, как фонари при солнечном свете, перед тем единственно важным, что крутился теперь в его голове.

Когда машина, развернувшись, скрылась из виду, Макс поднял сумки и зашагал по серому руслу дороги. И в такт шагам в голове отчеканивался раз за разом он, единственный, но теперь уже всепоглощающий вопрос.

— А что если я не пройду? Что тогда?

И поэтому он замер перед бледно-бежевой, постепенно сгущающейся стеной, и долго всматривался в её глубину. Но туман был безмолвен, никаких намёков, объяснений, только сыроватая, бездушная субстанция.

— Что если?…

— Ответ на этот вопрос лежит там… по ту сторону, — наконец, медленно проговорил он вслух, и сделав глубокий вдох, уверенно шагнул вперёд.



Оглавление

  • Часть первая
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  • Часть вторая
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18