Кушнер Александр Семенович родился в 1936 году. Поэт, эссеист, лауреат отечественных и зарубежных литературных премий. Постоянный автор нашего журнала. Живет в Санкт-Петербурге.* * *Посчастливилось плыть по Оке, ОкеНа речном пароходе сквозь ночь, сквозь ночь,И, представь себе, пели по всей рекеСоловьи, как в любимых стихах точь-в-точь.Я не знал, что такое возможно, — мнеПредставлялся фантазией до тех пор,Поэтическим вымыслом, не вполнеАдекватным реальности, птичий хор.До тех пор, но, наверное, с той поры,Испытав потрясенье, поверил я,Что иные, нездешние, есть миры,Что иные, загробные, есть края.И, сказать ли, еще из густых кустовИвняка, окаймлявших речной песок,Долетали до слуха обрывки слов,Женский смех, приглушенный мужской басок.То есть голос мужской был, как мрак, басист,И таинственней был женский смех, чем днем,И, по здешнему счастью специалист,Лучше ангелов я разбирался в нем.А какой это был, я не помню, год,И кого я в разлуке хотел забыть?Назывался ли как-нибудь пароход,“Композитором Скрябиным”, может быть?И на палубе, верно, была скамья,И попутчики были — не помню их,Только путь этот странный от соловьяК соловью и сверканье зарниц ночных!Прощание с векомУходя, уходи, — это векуБыло сказано, как человеку:Слишком сумрачен был и тяжел.В нишу. В справочник. В библиотеку.Потоптался чуть-чуть — и ушел.Мы расстались спокойно и сухо.Так, как будто ни слуха ни духаОт него нам не надо: зачем?Ожила прошлогодняя мухаИ летает, довольная всем.Девятнадцатый был благосклоннымК кабинетным мечтам полусоннымИ менял, как перчатки, мечты.Восемнадцатый был просвещенным,Верил в разум хотя бы, а ты?Посмотри на себя, на плохого,Коммуниста, фашиста сплошного,В лучшем случае — авангардист.Разве мама любила такого?Прошлогодний, коричневый лист.Все же мне его жаль, с его шагомТвердокаменным, светом и мраком.Разве я в нем не жил, не любил?Разве он не явился под знакомОгнедышащих версий и сил?С Шостаковичем и ПастернакомИ припухлостью братских могил...В фойеЯ пришел с портфелем и сел в фойе,На банкетке пристроился — и молчок:Сладко к струнной прислушиваться струе,Из-под двери текущей, как сквознячок.Но служительница недовольна мной,Подлетела ко мне, как осенний лист:Почему я уселся здесь, как больной,На коленях портфель, вдруг я террорист?Пригрозила охранником сгоряча,Пригляделась: при галстуке я, в очках.Уж не нужно ли вызвать сюда врача?Страх и строгость светились в ее зрачках.Мир особенно грустен на склоне дня:Отмирает обида, сникает честь.Ах, напрасно боится она меня,Я как раз бы оставил в нем все как есть.Раньше так я не думал: “...и вечный бой!”Но бездельники знают и старики,Что все лучшее в мире само собойПроисходит стараниям вопреки.Даже горе оставил бы, даже злоПод расчисленным блеском ночных светил.И к чему бы вмешательство привело?Музыканта уж точно бы с толку сбил.* * *Не спрашивай с Бога: Его в этом мире нет.Небесное царство, небесный, нездешний свет!Лишь отблески этого света даны земле.Поэтому мир и лежит в основном во зле.Поэтому зря окропляют святой водойСтволы орудийные, детский гвардейский строй,В приветствии дружно, по-птичьи раскрывший рты.Большие сомненья по части святой воды.Большие сомненья по поводу правых делИ левых, лишь те, что нацелены за пределЗемной, а таких очень мало, имеют смысл.В бинокль разглядеть так случается дальний мыс.Облизанный солнцем, укутанный в пену сплошь.А все остальное — безумие или ложь,И ты в полумраке, и я в темноте живу.Лишь луч что-то значит, скользнувший по рукаву.* * *Английским студентам урокиДавал я за круглым столом, —То бурные были наскокиНа русской поэзии том.Подбитый мундирною ватойИль в узкий затянутый фрак,Что Анненский одутловатый,Что им молодой Пастернак?Как что? А шоссе на рассвете?А траурные фонари?А мелкие четки и сети,Что требуют лезть в словари?Все можно понять! ПрислонитьсяК зеленой ограде густой.Я грбозу разыгрывал в лицахИ пахнул сырой резедой.И чуть ли не лаял собакой,По ельнику бьющей хвостом,Чтоб
