КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Мой Капитан [Галина Николаевна Демыкина] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Галина Николаевна Демыкина Мой Капитан


Деревянная сова

В доме живут так: Нина Игоревна, деревянная сова, Муж-и-Повелитель по имени Лёка, и Седьмая Вода на Киселе. Её никогда не видно и зовут дядя Боря.

А теперь живёт ещё мальчик Петя. Мама уехала на целый месяц и оставила Петю Нине Игоревне. Нина Игоревна ему не бабушка, потому что она маме не мама, а мачеха.

Нина Игоревна, как встаёт, сразу говорит:

— Муж-и-Повелитель, ты опять плохо кухню подмёл!

А если заметит, что дядя Боря вчера вечером не снял у порога ботинки (там, в коридоре, для всех стоят разные тапочки), она ворчит про себя, но всё же громко:

— Явился — не запылился! — А потом ещё немного громче: — Седьмая вода на киселе, а пол затаптывает!

Петя очень любит кисель. Особенно если в него налить молока или положить мороженое. Ещё он любит посидеть немного один.

Когда к Нине Игоревне приходят гости, она сразу подводит к ним Петю и говорит:

— Это тот самый мальчик, про которого я вам рассказывала. Неудачный ребёнок. Вялый. И неряха. Уши грязные, ногти чёрные. Я бы хотела, чтобы он вам понравился.

За домом у Нины Игоревны стоят колышки, и там за колышками — сад. Сначала грядки с клубникой, а потом деревья — яблони. На них издалека ничего не видно. И ещё деревья — сливы. Там вдоль веток как будто маленькие чёрные птички сидят. Но это не птицы, так издалека только кажется, это сливы.

— Видишь, какой хороший сад? — сказала в первый день Нина Игоревна. — Яблоки антоновские, клубника «виктория». Кто сюда войдёт, тому попадёт.

Это просто диво, как Нина Игоревна умеет складно говорить!

Кто сюда войдёт,
Тому попадёт!
— А как попадёт? — спросил Петя.

— Тебя мама-то как учила? Ремешком? Пете такой разговор не понравился.

— Меня мама через верёвочку прыгать учила, — сказал он.

Они с мамой и вперегонки бегали и из игрушечного лука стреляли. Но про это незачем рассказывать.

— Верёвочка — не ремень, — вздохнула Нина Игоревна. — Но тоже можно.

В первый вечер Петя долго не засыпал. Нина Игоревна задёрнула на окне занавеску и сказала:

— Спи. А то слетит со стены сова и клюнет тебя клювом.

Петя стал глядеть на эту деревянную сову. А сова глядела на Петю. И глаза у неё светились, как у кошки.

Петя забеспокоился: это очень неприятно, если сова слетит со стены и клюнет тебя клювом.



Он подумал, что лучше уж вылезти из-под одеяла и босиком добежать до этой совы и забросить её за шкаф.

И Петя так и сделал: высунул ноги из-под тёплого одеяла, потом отбросил одеяло совсем, спрыгнул с кровати и побежал по холодному полу.

Сова глядела и не слетала. Тогда Петя снял её с гвоздика и повернул к себе другой стороной. И вот уже сова не глядела. Там, с другой стороны, у совы ничего не было, только колечко для гвоздика. Петя очень просто засунул её за шкаф. Она там громыхнула, и Петя поскорей побежал обратно, тем более что ноги замёрзли на полу. И укрылся с головой одеялом.

А что там, за шкафом, делает сова — это неизвестно. И так даже хуже. Потому что если бы её совсем не было, а то ведь она всё равно есть. Надо было открыть окно, выбросить её и опять закрыть.

Петя стянул с головы одеяло. За окном стало почти темно и открывать его не очень хотелось.

Пол был теперь не такой холодный, потому что Петя согрелся под одеялом.

И Петя быстро добежал до шкафа.

Он сунул руку за шкаф.

Совы там не было.

Как же так?

Он ещё пошарил вдоль стенки. Не было.

Он уже почти вынул руку из-за шкафа, как вдруг наткнулся на что-то холодное. Петя даже подскочил. Потом сообразил: это же совиный глаз! Стеклянный, не настоящий.

Петя вытащил сову. Она была игрушечная, плоская, а на крыльях дерево занозистое. Пете не захотелось её выбрасывать. Сову лучше приручить, вот что. Там, где он вылез из-под одеяла, около подушки, был как будто вход в пещеру. Петя залез в него.

Внутри ещё осталось тепло. Петя свернулся калачиком и положил около себя сову. Она опять глядела. Глаза у неё блестели, как у кошки. Петя сказал ей:

— Совушка-сова, ты не дерись.

И ещё сказал:

— Совушка-сова, я с тобой буду дружить, а ты со мной. Согласна?

И Сова согласилась.

Но тут открылась дверь, и вошла Нина Игоревна.

— Ты почему не спишь? — сказала она. — Почему живёшь ночной жизнью?

Петя ничего не ответил, потому что он и сам не знал, почему он живёт ночной жизнью.

— Вот слетит со стены сова… — сказала Нина Игоревна. А Петя под одеялом погладил сову и тихонько засмеялся: ведь сова-то теперь была приручённая.

Газетные человечки

Когда нет Нины Игоревны, в доме слышны счёты. Это Муж-и-Повелитель на них щёлкает. Нине Игоревне не нравятся эти счёты.

— Бухгалтер на пенсии! — говорит она. — А что бы мы делали, если бы ты был трубач на пенсии или барабанщик?

А сегодня Нины Игоревны нет. Петя бродит по дому, потому что дождик.

Он приоткрывает дверь, за которой слышатся счёты. Муж-и-Повелитель сидит у стола, глядит в какие-то бумажки и — кык! кык! — перекидывает круглые костяшки на счётах. Косточки чёрные и жёлтые, краска кое-где стёрлась, и видно, что они вовсе не косточки, а деревяшки — сухие, лёгкие и старые. Кык! Кык! Пете совсем нечего делать. Он не знает, как позвать: Муж-и-Повелитель или Лёка?

Петя просто скрипит дверью. Муж-и-Повелитель оборачивается, и лицо у него как косточка на счётах.

— Мне нечего делать, — говорит Петя.

Муж-и-Повелитель смотрит на него и жуёт губами. Раньше Петя думал, что он что-нибудь сладкое жуёт. Но теперь знает, что никто бы ему столько сладкого не дал. Он просто так жуёт, без еды.

— Иди сюда, я тебе игру сделаю. Это замечательная игра.

Муж-и-Повелитель берёт газету и ножницы, газету складывает в несколько раз, так что она делается толстой. Потом ножницами режет её сверху.

Сперва режет кругло: это голова. Потом режет узко: это шея. Потом режет длинно: это туловище и ноги. И наконец, совсем тонко: это руки.

— Раз-два-три! — говорит он и перестаёт жевать.

Но тут падают ножницы. Он их не поднимает и сердится на Петю:

— Оставь, оставь! Пусть валяются! Лучше посмотри, что у нас вышло!

И разворачивает то, что осталось от газеты.

Получается много-много газетных человечков. Они держатся за руки, и ноги у них тоже соединены — носок одного к носку другого!



— А?! — радуется Муж-и-Повелитель. — Видал? Теперь будешь играть — не наиграешься! Я всё детство с ними провёл!

Петя берёт этих человечков с газетными лицами. Они все одинаковые и свисают, как ёлочные гирлянды.

Один раз — это было давно, ещё зимой, — Петя видел, как мама наряжала ёлку.

Она думала, что он уже спит, а он не спал — сделал в одеяле окошечко и смотрел.

— Ты как будто не рад, — удивляется Муж-и-Повелитель.

— Нет, я рад, — говорит Петя.

Ему хочется спросить, как с ними играть. А ещё — что такое «Лёка».

— Ну, теперь иди, — говорит Муж-и-Повелитель.

А счёты лежат на столе. И у каждой костяшечки своё лицо. Слышно, как хлопает дверь и Нина Игоревна стряхивает в сенях пальто.

Петя скорей подбегает к столу:

— А вы мне дадите пощёлкать?

Муж-и-Повелитель кладёт на его плечо руку — лёгкую, тоже как из дерева.

— Никогда не трогай мои счёты, — говорит он медленно и тихо.

Но Нина Игоревна всё же слышит.

— Не пугай ребёнка! — кричит она из-за двери. — Он и так вялый.

Петя осторожно складывает газетных человечков — голова к голове, ручки к ручкам — и идёт в свою комнату. Он вытаскивает из-под кровати чемодан и кладёт человечков на самое дно.

Ему хочется заплакать.

Ему почему-то жалко Мужа-и-Повелителя, будто он меньше Пети. Вот подарил ему своих человечков, в которых играл всё детство.

А Пете они не понравились.

Седьмая вода

Седьмую Воду, по имени дядя Борис, Петя ещё не видел. Дядя Борис приходит, когда все уже спят. Сразу в сенях начинает что-то падать, и Нина Игоревна громко говорит:

— Ну, явился — не запылился!

А Седьмая Вода молчит. Петя сколько раз думал встать поглядеть, но глаза не открывались, ноги с кровати не спускались — так и не поглядел.

Как-то утром Петя встал, а за дверью у Седьмой Воды была слышна гитара. И кто-то — бу-бу-бу! — тихонечко пел.

— Опять кого-то по ветру пустил! — сказала Нина Игоревна и увела Петю за руку от двери.

Потом вошла к Пете в комнату и так и ахнула.

— Ты не убрал свою постель!

— Я не успел, — сказал Петя.

— Как это — не успел? С этого всё и начинается.

— Что — всё? — спросил Петя.

— Человек превращается в зверя, вот что.

— Как это?

— А вот так. Зверь не работает, только по лесу рыщет. И ты работать не хочешь.

— Но я не рыщу.

— Это пока, — сказала Нина Игоревна. — Это пока ты маленький.

Петя побыстрей убрал постель, чтобы Нина Игоревна ещё чего-нибудь не сказала. Потом спросил:

— А кого это дядя Борис по ветру пускает?

— Людей, — ответила Нина Игоревна и ещё больше рассердилась.

— А как? Как он их пускает?

— Это уж у него спроси.

Нина Игоревна ушла из комнаты и хлопнула дверью. А потом и из дому ушла. И тоже хлопнула.

А Петя пошёл к Седьмой Воде. Он теперь не боялся, потому что хотел спросить. Совсем не боялся. Вот постучит в дверь и войдёт.

Гитары уже не было слышно.

Петя потрогал ручку двери: она была холодная и немного ржавая.

Потом стал глядеть на дверь: белая краска с неё кое-где слезла, и в одном месте, где она слезла, получилась коричневая собака с длинным хвостом. А в другом — просто коричневый столб и на нём шляпа. Петя постоял ещё немного возле этой собаки и столба со шляпой и тихонечко пошёл к себе.

Когда он открывал свою дверь, в коридоре что-то щёлкнуло.

Петя оглянулся, а там стоял человек. Он немного согнулся, наклонил голову.

Он был высокий, толстый и добрый. Особенно было видно, что он добрый, потому, что он так стоял.

Петя сразу догадался, кто это.

— Иди сюда, — сказал этот человек.

Вблизи он был как игрушечный: бархатные штаны, бархатная куртка, волосы на голове топорщатся — наверное, мягкие. И глаза какие-то такие же.

— Ну, будем знакомы, — сказал этот человек, и голос у него был как у игрушечного медведя: бу-бу-бу! Он нагнулся и взял Петину руку в свою, тёплую и шершавую: — Ты ведь Петя? А я — Борис. Идём ко мне в гости.

Так и есть! Седьмая Вода! А зовут Борисом. И Петя пошёл.

Седьмая вода (продолжение)

В комнате у Седьмой Воды всё как-то валялось.

Только висело на стене ружьё. И ещё на другой стене висела гитара. Под гитарой был диван со спинкой. На диване валялись подушка, и простыня, и одеяло… Он не убрал свою постель!

— Нина Игоревна говорит, — сказал Петя, — что звери всё время рыщут.

— Что-что? — переспросил дядя Борис — Седьмая Вода.

Но Петя смутился и не повторил. Он скорей полез под стол. А там стоял ящик из досок. В ящике были пульки. Настоящие. Для ружья.

Он оглянулся. Дядя Борис ставил около двери чайник на электрическую плитку и на Петю не смотрел.

А когда посмотрел, Петя уже сидел на диване.

— Что там у тебя? — спросил дядя Борис. — Ты меня хочешь о чём-то попросить?

— Нет, — сказал Петя и покраснел. А потом вспомнил: — Дядя Борис, а как вы умеете людей по ветру пускать?

— Это кто же так говорит?

— Это Нина Игоревна говорит.

— Ну, тогда иди, сейчас покажу.

И этот Борис — Седьмая Вода схватил Петю своими ручищами за бока и подкинул. Потом поймал. И ещё подкинул. И снова поймал.

— Вот так я их и пускаю, — засмеялся он. — Только сильнее.

Петя был рад, что дядя Борис подкинул его, а потом поймал! Особенно — что поймал.



И пахло от этого дяди Бориса табаком.

Почему это Нина Игоревна говорит, будто он на киселе?!

Дядя Борис посадил Петю за стол, налил чаю в большую чашку и положил много сахару. А больше у него ничего не было.

— Это ваша гитара? — спросил Петя просто так, для разговора.

Дядя Борис снял гитару:

— Споём?

Петя умел петь, но застеснялся. И тогда дядя Борис стал трогать струны и подкручивать круглые винтики наверху у гитары. Это было как будто в лесу. Петя даже не знал, почему именно в лесу, но было похоже. Может, потому, что Пете нравилось в лесу.

Пальцы у дяди Бориса были черноватые, с жёлтыми ногтями. Он стал прижимать пальцами струны и играть. А потом тихонечко так запел:

Прощай, радость, жизнь моя!
Слышь, уедешь от меня…
Знать, должны с тобой расстаться…
Петя не понимал, кто такой «слышь» и куда он уедет. Ему просто было грустно, как пел этот дядя Борис, как глядел за окно. Не для Пети пел. А всё же будто рассказал ему о себе что-то такое важное, и они стали как свои. И Петя подошёл и потёрся носом о бархатный рукав.

А дядя Борис всё играл и только поглядел и кивнул, ничего не сказал. Это тоже было хорошо, будто и он что-то узнал про Петю.

Потом дядя Борис поставил гитару возле дивана и провёл тяжёлой тёплой рукой по Петиным волосам.

И тогда Петя вынул руку из кармана и протянул ему на ладони горячую пульку.

Дядя Борис взял её молча и положил на стол. Потом вдруг поднял Петю и понёс из комнаты.

Вот как, значит! Дядя Борис обиделся и теперь насовсем выносит его из комнаты!

— Куда? — крикнул Петя и вцепился в дяди Борин воротник.

— К друзьям, — ответил тот. Он не обиделся.

Он знает, что Петя никогда, никогда больше так не сделает! И несёт его теперь к друзьям.

У друзей

Петя с высоты видел, как дядя Борис сошёл с крыльца и зашагал к саду.

Он перешагнул колышки и ступил на садовую дорожку.

Кто сюда войдёт,
Тому попадёт, —
сказал Петя.

— Не попадёт, — ответил дядя Борис. — Ведь мы ничего не будем рвать.

— Но ведь она не знает, будем или нет, — опять сказал Петя.

— Зато мы знаем!

Петя не стал спорить, потому что и сам так думал.

Вдруг его задело по лицу шершавым листом, и он увидел яблоко!

Оно было совсем не такое, какие мама приносила из магазина. Это было живое яблоко. Оно росло из веточки, а веточка — из большой ветки, а ветка — от ствола дерева. И получалось, что яблоко это растёт из дерева.

Его совсем не хотелось есть, а только глядеть. И Петя глядел.

Они подошли к калиточке в конце сада — там была, оказывается, такая дверца. А дверца вдруг отворилась, и там стояла Нина Игоревна.

— Ты куда же его волочишь, как волк ягненочка? — очень тихо и очень сердито спросила она.

— Дядя Боря меня к друзьям волочёт, — сказал Петя сверху.

— К Тасе, — пояснил дядя Борис.

— А тебя кто просил? — Нина Игоревна теперь говорила совсем шёпотом.

— Ему же скучно, — сказал дядя Борис. — А там он будет с Валерием играть.

— Как это — играть, когда мальчик лежит? Ты здесь седьмая вода на киселе и не распоряжайся.

Дядя Борис вздохнул и опустил Петю на землю.

— А почему мальчик лежит? — спросил Петя.

— Больной, у него ноги не работают, — ответила Нина Игоревна уже не так сердито. — А ты небось как начнёшь на него глазеть… нас всех осрамишь.

— Я не осрамлю, — сказал Петя.

— Или ляпнешь что-нибудь некстати… — И было видно, что Нина Игоревна уже соглашается.

— Я не буду ляпать, — сказал Петя. — Я буду молча играть.

— Как же это — всё молча да молча? — покачала головой Нина Игоревна. — Они очень удивятся. И так у тебя ногти чёрные… А уши! Они таких ушей ещё не видели!

Дядя Борис повернул Петю сначала одним боком, потом другим, а потом подбросил и посадил верхом себе на плечи.

— Мальчик как мальчик, — сказал дядя Борис, и они пошли. Вернее, дядя Борис пошёл, а Петя поехал.

— Привет передавайте! — крикнула вслед Нина Игоревна.

Они поднялись в гору, а на горке этой Петя увидел дом. Забор вокруг него не стоял, а лежал, потому что упал, и кое-где между заборинами выросли лопухи. Всё вокруг дома заросло бузиной и лопухами и какой-то высокой травой.

И сам дом был старенький, и между некрашеными досками — щели.

Дядя Борис приоткрыл дверь и спросил в тёмные сени:

— Можно, Тася?

— Входи, входи! — ответила ему какая-то незнакомая Тася.

Потом она вышла. Это была не Тася, а тётя Тася. Она была очень нарядная, в красном платье и душистая.

— Это и есть Петя-Петушок? — спросила она.

Петя думал, что она сейчас скажет, что он вялый, и нахмурился. Но она сказала другое.

— Ну, слезай, слезай с коня! — вот что она сказала.

— Это дядя Борис, — пояснил ей Петя. Потому что это и правда был дядя Борис, а не конь, и Петя не такой маленький, чтобы думать, будто это конь.

Тогда тётя Тася вдруг обняла его и немножко придушила к себе носом.

— Ты очень строгий человек. А я с твоей мамой училась в школе.

Петя очень обрадовался, потому что мама ему рассказывала, как у них в школе одна девочка свалилась с парты. Это была, наверное, тётя Тася. Но Петя не сказал ей, что знает про это, — может, мама не хотела, чтобы он говорил.

Ему понравилась тётя Тася, и он сразу дал ей руку, и они пошли знакомиться с Валерием.

Тётя Тася подвела его к дивану, а там лежал этот больной мальчик.

И Петя не стал на него глазеть. Он сразу повернулся к рыбкам.

Рыбки плавали в четырёхугольных банках из гнутого стекла. Банки стояли у окна. На дне их был жёлтый песочек, и оранжевые цветочные горшки в воде, и зелёная вьющаяся травка.

И всё это было подсвечено лампочками, как в подводном царстве.



Рыбки были маленькие — красные и чёрные, довольно красивые, но можно было и без них.

В стекле банки отражалась комната и диван. А на диване больной мальчик Валерий. И чтобы он не заметил, что Петя всё же глядит на него, Петя стал стучать пальцем по банке, и от этого вздрагивала вода, рыбки останавливались, начинали шевелить хвостами и открывать рты.

Пете уже надоели эти рыбки. Он не глядел на них, а просто стоял спиной к больному мальчику. Но тут вошла тётя Тася и следом за ней дядя Борис.

— Ну что, познакомились? — спросила она весело. — Давайте-ка пить чай.

Тётя Тася очень быстро пододвинула к дивану стол и поставила на стол чашки и домашний пирог. Когда Нина Игоревна пекла такой пирог, она говорила:

«Глядите, пирог прямо дышит! Жаль на стол подавать!»

Петя всё не глядел на мальчика и старался ничего такого не сказать. Но говорить что-то надо было, и он сказал:

— Сегодня на рынке мясо — свежьё!

— Что-что? — переспросила тётя Тася и почему-то засмеялась.

Нина Игоревна никогда не смеялась, когда говорила про мясо.

Дядя Борис — Седьмая Вода и этот Валерий тоже засмеялись.

— Ты кушай, — вытирая глаза платком, сказала тётя Тася и отрезала ему большой кусок пирога.

Петя хотел сказать, что этот пирог прямо жалко на стол подавать, но не сказал, потому что вдруг они опять будут смеяться.

Он стал есть пирог, но пирог почему-то не проглатывался. Петя отхлебнул из чашки и обжёг язык. И чай пролился на скатерть и на коленку. Тогда Петя тихонько сполз со стула и пошёл к двери, чтобы никто ничего не заметил.

Уже в сенях его подхватили ручищи — по табачному запаху сразу можно было узнать Седьмую Воду.

— Ничего, брат, — сказал дядя Борис и шершавой ладонью вытер ему щёки и нос. — Пошли-ка потихонечку домой, а завтра снова придём.

Петя хотел сказать, что он больше не придёт, но не сказал. И они пошли по лопуховой дорожке.

Капитан

На другой день было солнышко. Оно было сначала на полу комнаты, потом на крыльце, а потом и в саду — это когда Петя перешагнул колышки и пошёл по садовой дорожке.

Теперь Петя знал, что здесь ходить можно, раз он ничего не сорвёт.

За калиткой — тоже солнышко. И — пустырь. Валялись банки из-под консервов, и белые кости, и жёлтая солома. От соломы шёл пар — она просыхала на солнышке. А кругом росли толстые лопухи. Они все стояли неподвижно, и вдруг один — шук! — качнулся. А потом другой, соседний, и ещё один, будто там, под лопухами, кто-то бежал. Это точно, там кто-то бежал!

Петя приподнял один лопух — никого. Приподнял другой. А под ним сидел КТО-ТО и глядел на Петю круглыми чёрными глазами. Клюв был по краям жёлтый.

Птенец!

Птенец был серый и большой, и ещё он был удивлённый. И никуда не летел. Он весь ссутулился, а из крылышка торчало отдельно серое перо. Может, он даже мог клеваться?!

— Иди ко мне, — сказал Петя и нагнулся.

Птенец не двигался и всё глядел. Тогда Петя схватил его обеими руками.

Птенец сразу начал толкаться и вцепился когтистыми пальцами Пете в руку. Но Петя его не выпустил. И пошёл, пошёл по лопушиной дорожке в гору, по которой поднимался вчера дядя Борис. И незаметно дошёл до поваленного забора.

А около дома стояла кровать-раскладушка, на кровати лежал мальчик и — сразу было заметно — глядел на Петю.

Петя хотел убежать, но в руках у него был птенец, и Петя поднял его над головой.

— Кто это у тебя? — крикнул мальчик. И голос у него был весёлый, как у обыкновенного мальчика.

— Птенец! — крикнул Петя.

— Иди покажи! — ещё громче крикнул мальчик и приподнялся на локте.

И тогда Петя перемахнул через поваленный забор и, запутываясь ногами в траве, побежал.

— На, на, смотри! Я его на пустыре нашёл!

Мальчик взял у Пети из рук птенца и стал разглядывать.

А Петя стал разглядывать этого мальчика.

Он был намного старше Пети и какой-то не больной, не скучный, загорелый весь, и одна рука поцарапана. Мальчик как мальчик. А глаза рыжие, как у кошки или у деревянной совы, и несерьёзные. Он вертел птенца и разговаривал с ним:

— Ну как, вывалился из гнезда? А летать не умеешь. Дурак ты, вот ты кто!

Птенец глядел во все глаза, будто не совсем понимал, о чём разговор, но очень хотел понять. А когда его назвали дураком, закрыл глаза — обиделся.

Петя и Валерий засмеялись.

— Он кто? — спросил Петя.

— А ты как думаешь? — сказал Валерий.

Валерий нагнул голову и стал разглядывать Петю. Ему тоже было интересно — что это за Петя такой?

Петя подумал немного, пожал плечами. Он не знал, кто этот птенец.

— Тогда я загадаю загадку, — сказал Валерий. — Идёт? И Петя ответил, что идёт.

— Ну, слушай. У кого грудка чёрная, а крылья и голова серые?

— Я не знаю, — сказал Петя. А потом догадался: — У орла?

— Ну уж и орёл… — И Валерий опять немножко засмеялся, как вчера за чаем. Потом увидел, что Петя надул губы, и сразу перестал. — Ну ладно, ладно! А кто любит всякие блестящие вещи у людей таскать?

Петя это знал.

— Сорока! — закричал он.

— Правильно, — сказал Валерий. — Только этот, наш, — не сорока. Другие птицы тоже таскают. Знаешь какие? Которые кричат: «Карр! Карр!»

— Вороны! — ещё громче прежнего крикнул Петя. — Значит, это ворона?

— Ага, ворона… и ещё растяпа, — засмеялся Валерий и поглядел на птенца.

А птенец взял и клюнул его в палец: опять обиделся.

— Ой, кто это у вас? — Это спросила тётя Тася. Петя не видел, как она подошла.

Она была такая же весёлая, как вчера, и нарядная, только платье было голубое.

— На, держи, — сказал Валерий и отдал ей птенца.

И она стала глядеть на него и смеяться, как маленькая.

— Какой ты тёплый! — говорила она птенцу. — Ах ты бедный, ах ты рассеянный человек!

И птенец склонил голову к её большому пальцу.



— Тася! — крикнул Валерий. — Этот воронёнок, по имени Ворон, всё понимает. Его ругают — он обижается; если над ним смеются — сердится. А вот теперь…

— Нечего над нами смеяться! — сказала Тася. — А надо нас накормить. — И она понесла Ворона в дом.

А Петя всё глядел, как она уходила. Неужели она Валерию не мама?

Пете хотелось спросить, но было неудобно.

— А мне Нина Игоревна не настоящая бабушка, — сказал он, не глядя на Валерия.

— Знаю, знаю, — ответил Валерий, и Пете показалось, что он опять смеётся. — А мне Тася самая настоящая мама. Просто я её так зову.

Потом протянул Пете крепкую, загорелую руку:

— А ты занятный паренёк. Давай знакомиться. Тебя Петя зовут?

— Петя.

— Ну, а моё имя ты слышал, верно?

— Да.

— А ты знаешь, кто я?

Петя пожал плечами. Он знал, только не знал, как сказать.

— А что со мной случилось?

Петя покраснел и опять ничего не ответил.

— Ну так вот, слушай. Я капитан. Попал в кораблекрушение. Команда погибла, а меня вот выбросило на этот берег.

— А где же твой корабль? — спросил Петя.

— Вон там. — Валерий махнул рукой в ту сторону, откуда пришёл Петя. — Одни обломки на берегу.

Петя сразу вспомнил пустырь, и кости, и консервные банки. Моря он там не видел. И корабля тоже. Может, они где-нибудь ещё дальше, за пустырём?

— Как же теперь? — спросил Петя.

— Придётся здесь зиму зимовать, — ответил Валерий.

— Я тоже хочу здесь зиму зимовать, — сказал Петя.

— Тогда надо строить шалаш, — объявил Валерий.

И Петя начал строить шалаш.

Шалаш

Шалаш строить очень просто, надо только выбрать материал. Так сказал Валерий.

А материал — это из чего делают шалаш. Например, ветки.

— Какие возьмём? — спросил Валерий.

— Вот эти можно, — сказал Петя и показал на ёлочку: лапы у неё были длинные, очень удобные.

— Ну-ка, подлезь под неё, — велел Валерий. Петя полез. Под ёлочкой было темновато и душно.

А иголки очень кусачие. Пете все руки покололи. Травы под ёлкой почти не было, а земля сухая. И в одном месте, где корешки, — бугорок.

Петя разгрёб сверху землю, и показалась зелёно-белая шапочка гриба, вся в комочках земли.

Петя взял и выковырнул весь грибок — маленький такой, шапочка круглая, совсем почти закрытая возле ножки.

— Я гриб нашёл! — закричал он и выскочил из-под ёлки. Валерий положил грибок на ладонь:

— Это сыроежка.

— Её, что ли, сырую едят? — спросил Петя.

— Нет, — сказал Валерий. — Это только так говорят — сыроежка. А вообще это значит, что она под сырой веткой любит сидеть, раньше говорили — под «вешкой». А как тебе под ёлкой? Понравилось?

Петя потёр поколотые руки и сказал:

— Конечно, понравилось. Там грибы растут.

— Ты хочешь, чтоб и в шалаше росли грибы? — засмеялся Валерий.



Петя ничего не ответил. Он очень любил жареные грибы, и, если бы мама была здесь, они бы давно набрали грибов и пожарили.

Но он знал, что гриб, где ему нравится, там и вылезет, это ведь не клубника «виктория».

— А у вас нет сада? — спросил он.

— Нет. У Таси есть огород. Там огурцы и горошек. Хочешь?

Петя никогда не видел, как растут огурцы, и очень хотел их, даже очень! И зелёного горошка хотел! Он ведь в таких стручочках, и стручки тоже сладкие. Мама покупала.

Мама всегда знала, когда Пете хочется есть и чего именно хочется. А больше никто не знает.

— Нет, — сказал Петя, — спасибо. Я сыт. — И проглотил слюну. И пожалел, что не съел утром манную кашу, хотя и не любил её.

Валерий поглядел на Петю очень внимательно, потом вытащил из-под подушки часы — да, да, настоящие часы! — и приложил их к уху.

— Иди сюда. Видишь длинную стрелку? Ну так вот: не успеет она добежать до коротенькой, как придёт Тася и принесёт нам кефир.

Петя стал смотреть на стрелки, а когда устал и оглянулся, увидел тётю Тасю: она быстро шла от дома и несла в руках два белых стакана.

— Точность — главное в морском деле! — сказал Валерий.

Петя был очень рад. Ему тоже нравилась точность; а ещё больше — кефир с сахаром.

Волчья ножка

Вот если сказать Нине Игоревне: «Мне хочется построить шалаш». Что она ответит?

Она ответит: «Хочется и расхочется».

А тётя Тася, как услыхала про шалаш, сразу принесла Пете перочинный ножичек — маленький такой, с жёлтой костяной ручкой.

— Режь пока ветки, — сказала она.

— А какие?

— Это уж Валерий знает лучше меня.

— Тащи мне от каждого куста по листочку, — велел Валерий.

Петя притащил.

Один листочек был круглый, с зазубринками и шершавый.

— Это берёза, — оказал Валерий, — её ломать нельзя, она большим деревом станет.

— А разве берёза не белая? — спросил Петя. Он немножечко не поверил Валерию, потому что ведь берёзы белые, а у этого кусточка ствол коричневый.

Валерий, должно быть, понял, — поглядел на Петю и сказал:

— Пётр, премудрый человек, приходи сюда лет через десять — проверишь.

Петя покраснел и подал Валерию второй листок. Этот был гладенький, и рядом с ним на веточке несколько ягод: одни красные, а другие почернели уже.

— О, это волчьи ягоды, — сказал Валерий. — Некоторые глупые ребята их едят. Ты не ел?

Петя не ответил. Он нагнулся и сорвал травинку. Потом спросил:

— А почему это — волчьи? Для волков?

— Нет, — ответил Валерий, — для людей. — Он вытянул шею и сделал большие страшные глаза: — Кто их съест, у того волчья ножка вырастет.

— Какая это — волчья? — шёпотом спросил Петя.

— Обыкновенная, как у волка.

Петя не дышал.

— А потом?

— Потом она утаскивает в лес.

— А когда?

— Ночью, конечно. Ну, показывай, какие у тебя там листья!

Петя не стал больше показывать по одному. Он раскрыл ладонь, и Валерий выбрал самый большой круглый лист, понюхал его и дал понюхать Пете.

Петя всё хотел спросить: «Если человек в доме, как же его утащишь? Из дома не утащишь!»

А у листа никакого такого особенного запаха не было, но Валерию он очень понравился.

— Из ольховых веток сделаем шалаш, ладно? — спросил он и весело заглянул Пете в лицо.

— Ладно, — сказал Петя.

Он пошёл и стал ножичком отрезать ветки.

А сам всё смотрел в ту сторону, где за деревьями опускалось солнце.

Оно делалось всё краснее и холоднее и падало, падало очень быстро.

И вот уже трава стала мокрой и холодной, а на небе, на светлом ещё небе, вдруг проступил белый полукруг.

Петя никогда такого не видел, чтобы ещё солнце и уже луна. И не знал, что же это — день или ночь? Тогда он схватил в охапку срезанные ветки, хотя их было не так уж много, и быстро пошёл к даче.

Валерий сидел на кровати и читал.

— А, принёс. Ну, молодец, — сказал он, не глядя на Петю. Он был совсем большой, Валерий, и книжка у него была без картинок.

— А где дядя Боря? — тихо спросил Петя.

— Он, может, и не придёт, — ответил Валерий и отложил книжку. — Темно становится.

— Я пойду домой, — ещё тише сказал Петя.

— Подожди. Тася хочет что-то твоей бабушке передать. — И крикнул: — Тася!

— Сейчас! — сразу же откликнулась тётя Тася из комнаты. Окно осветилось, и вокруг светлого окна воздух стал тёмным.

— Тася, Петя уходит! — опять крикнул Валерий и обернулся к Пете: — А ты, собственно, куда спешишь?

Петя даже сам не знал, куда он спешит, но он очень спешил.

От солнца ни краешка не осталось, и небо там было уже тёмно-синим, а половинка луны из белой стала жёлтой, почти такой же, как освещенное Тасино окно.

Тася вынесла лёгонький столик, поставила его возле Валериной кровати и накрыла белой скатертью. А кругом всё темнело: и кусты, и ветки елей, и трава.

— А когда дядя Борис придёт? — опять спросил Петя.

— Придёт, придёт, — ответила Тася. — Иди-ка помоги мне притащить стулья. — А когда Петя вложил замёрзшие пальцы в её тёплую и крепкую руку, нагнулась и сказала по секрету: — Сегодня у Валерия день рождения. Только он забыл. А мы с Борисом помним… — Она засмеялась и обняла Петю за плечи. — Не замёрз, Петушок? Ты что грустный?

— А если только одну ягодку съесть? — спросил Петя.

— Какую ягодку? — не поняла Тася.

— Ну, волчью…

— Волчьи ягоды нельзя есть, — сказала тётя Тася и дала Пете плетёный стул: — На, неси.

Петя донёс стул до сосны, под которой стояла кровать, сел на него и заплакал. Тася испугалась.



— Ушибся, да? Петя, что ты? О корень ногу сбил?

— Я съел одну, — всхлипнул Петя.

— Что съел?

— Волчью ягоду.

— Ну ничего, — сказала Тася. — Живот не болит?

И Пете показалось, что кругом лес, а у них тут домик — маленький такой, круглый светлый домик и очень дружный.

День рождения

В домик под лампой залетела белая толстая бабочка. Потом ещё одна. И ещё. Закружились у стекла. Над самой кроватью вылезли из темноты зелёные прозрачные листья — днём они не были такими зелёными и прозрачными. А у сосны, на которой висела лампа, была тёмно-коричневая кора, и в ней — глубокие неровные морщинки, как на земле после дождя от ручьёв.

Может, это улицы и на них кто-нибудь живёт, только кто-то очень маленький?

У Пети никогда ещё в жизни не было такого домика из света лампы. И он всё оглядывался, глядел.

Тася молча ставила на стол конфеты, печенье, потом принесла большой пирог. И улыбнулась Пете секретной улыбкой.

А Валерий лежал на спине, глядел на прозрачные листья над кроватью и молчал. Он не спрашивал Тасю, почему столько конфет и этот пирог.

Потом в темноте, на лопушиной дорожке, засветилась красная точка и стала приближаться. Никто её ещё не видел, только Петя. Он совсем даже не подумал о волках. Потому что там, где была эта точка, что-то чуть позванивало. И Петя знал уже, что это. Но он молчал, потому что, может быть, так было нужно.

Так было секретнее.

На траву их освещенного домика шагнул дядя Борис с гитарой. Он заиграл и запел громко, прямо закричал:

Да здравствует Валерка,
Которому тринадцать лет!
Валерий засмеялся и захлопал в ладоши.

— Дядя Боря, я тоже помнил про рождение, я только думал, ты не знаешь! В городе все знали, а тут ещё — никто.

— Видишь, и здесь уже знают! — сказала Тася очень весело.

А дядя Борис отошёл в темноту, нагнулся и поднял с земли из-за сосны две корзиночки. В одной были яблоки, в другой — клубника «виктория». Петя сразу узнал.

Тася замахала руками:

— Что ты, Борис…

— Не от меня, не от меня, это от Нины Игоревны, — сказал дядя Борис. — Она сама скоро придёт. Вот допилит Лёку и придёт.

Петя хотел спросить, чем это она его пилит, но тут дядя Борис поднял над головой свою прекрасную гитару и положил её Валерию на кровать.

— А это — от меня!

Валерий даже охнул, даже забыл сказать спасибо. А тётя Тася вдруг заплакала. И отвернулась. Потом засмеялась:

— Боренька, да у тебя у самого ничего нет.

— Зато у меня есть вы! — сказал дядя Борис: Пете очень понравилось, как он сказал — серьёзно. Валерий схватил гитару и стал тихонечко дёргать то одну, то другую струну: соу-зоу-жоу…

— Ты меня научишь, дядя Боря?

— Ну конечно!

Тётя Тася тем временем принесла большой свёрток, и там оказался полосатый джемпер и компас. Настоящий моряцкий компас: такая круглая металлическая коробочка со стеклянной крышкой. А под стеклом стрелка с двумя концами — синим и красным. И она вздрагивает там, внутри, как живая… Петя никогда такого не видел! По компасу можно определять, где север и где юг и куда плыть кораблю, — так сказал Валерий. А ещё он сказал:

— Знаешь, дядя Боря, я этого Петра беру на наш корабль.

— Ну и правильно, — ответил дядя Борис. — Такой человек в море нужен.

Он так и сказал: «нужен». И Петя был рад. Только вот он, Петя, ничего не подарил Валерию. Он думал теперь о газетных человечках, но было жаль Мужа-и-Повелителя по имени Лёка. И так его пилят. А потом, может, Валерию они не понравятся.

— Ты любишь газетных человечков? — спросил Петя.

— Чрезвычайно, — ответил Валерий. — А что это такое?

— Хочешь, я тебе подарю?

— Да ведь ты мне уже подарил. Тася, где наш Ворон? Дядя Боря, мне Петя утром такого смешного Ворона подарил!

И правда, ведь был Ворон!

Тася принесла его в ладонях. Птенец спал. Закрыл глаза и спал.

Потом стал щуриться от света, приоткрыл сперва один глаз, потом другой, потом вытаращил оба глаза — испугался — и вдруг как замашет крыльями, как полетит!

Тася бросилась за ним. Петя тоже. Но он прыгнул в траву и отбежал, потом полетел немножко и опять побежал по тёмной и мокрой траве.

— Гоните от лопухов! — крикнул Петя.

Но птенец уже прыгнул в лопушиные листья.

И всё.

И найти его было нельзя.

Валерий сидел, вцепившись руками в подушку.

— Ничего, — сказала Тася.

— Его съест кошка, — тихо ответил Валерий.

— Тут и кошек нет, — опять стала утешать Тася.

— Он не умеет летать, — сказал Валерий.

— Его возьмут вороны. Ведь ты знаешь, как птицы учат детёнышей летать? — уговаривала Тася Валерия, будто он плакал.

А он не плакал. Он был большой. И очень жалел птенца.

Петя встал и пошёл к лопухам.

Было мокро от травы, очень темно и ничего не было слышно. Петя поднял лопушиный лист, и второй, и третий. Там было ещё темнее, под лопухами, и пахло землёй, корнями и толстыми стеблями.

Петя всё ждал, что как утром: поднимет лист, а там этот глупый птенец с круглыми глазами! Но птенца не было. Так Петя добрёл до поваленного забора. Он бы пошёл и дальше, потому что Валерий вот так сидел и не плакал, а только тихо говорил. Но тут его позвала Тася.

Петя оглянулся — а там, возле кровати, на столе, горели-полыхали свечечки, воткнутые в пирог! Казалось, что это было всё очень далеко, как будто прошло уже!

И Петя побежал обратно. Потом они пили чай. Петя сидел на кровати, ноги ему Тася укрыла новым Валериным джемпером.

Все говорили, что он, Петя, молодец и настоящий друг, а Петя только глядел на всех. Теперь можно было ничего не говорить: и так его любили. Вот как около мамы — сидишь и молчишь…



Вдруг почему-то лампа стала маленькой и сосна маленькой, стол с пирогом отплыл в сторону и закачался. И кто-то, может быть даже мама, поднял Петю и понёс через темноту.

Сквозь сон Петя слышал, как его положили в кровать и как дядя Борис стягивал с него рубашку, а Нина Игоревна громким шёпотом говорила:

— Что ты его как липку дерёшь! Руки не выверни! Ты здесь седьмая вода, а мне перед его матерью отвечать!

И тогда Петя попросил:

— Сову… Дайте мою сову!

Потому что теперь он никогда не засыпал без своей приручённой совы.

Только никто не знал об этом.

Мама

Петя проснулся от холодных капель. Это Нина Игоревна открыла окно над его кроватью и полотенцем гнала мух. А мухи летели обратно. Кому же хочется под дождь!

Петя засмеялся.

— Кто это тебя учил над старшими смеяться? — рассердилась Нина Игоревна.

— Разве они старшие? — спросил Петя.

— Кто?

— Мухи!

— Тьфу! — ещё больше рассердилась Нина Игоревна. — И верно говорят, что в тихом омуте…

Петя уже слыхал про омут, что там водятся черти. Только он не знал, что такое омут и что такое чёрт. Но спрашивать не стал, а начал одеваться. И быстро оделся, потому что и так было холодно от окна, а Нина Игоревна ещё делала ветер полотенцем.

В другой комнате, где стоял обеденный стол, было тепло от электрической плитки. Петя ждал, когда подогреются на плитке картошка и котлета, а сам всё помнил, как вчера кто-то нёс его мимо тёмных кустов и на очень синем небе желтела половинка месяца.

И он почему-то думал, что его несёт мама. Мама часто носила его на руках, хотя он был большой. А она смеялась, как будто она волк из сказки, а Петя как будто лиса, и пела за лису: «Битый небитого везёт! Битый небитого везёт!» Но вообще-то мама больше похожа на лису, потому что у неё жёлтые, как вчерашний месяц, волосы, и ещё она очень хитрая! Она сама говорит, когда Петя капризничает или незаметно выпрашивает что-нибудь:

«Ты не хитри, меня всё равно не перехитришь! — и повязывает на голову свой очень синий платок. — Я Лиса Патрикеевна».

— Нина Игоревна! — позвал Петя. — Нина Игоревна, а почему месяц на небе называется месяц и месяц, через который мама приедет, тоже месяц?

— А тебе что, собственно, нужно? Ты научный труд пишешь?

— Нет, я не пишу. Мне не хочется котлету, — сказал Петя и стал глядеть, как идёт дождь.

— Удивительно трудный ребёнок! — вздохнула Нина Игоревна. — Непонятный. Закрытая книга!

Она накинула на голову плащ и побежала из дому через дорогу к соседям, прямо под дождём. И Петя тоже накинул на голову пальтишко, спрятал под рубашку приручённую сову и побежал через сад, через пустырь и потом — по лопушиной дорожке.



Конечно, одно дело — живой Ворон, а другое дело — деревянная сова, пусть даже и приручённая. Но все-таки взял её, потому что помнил, как Валерий сидел и глядел туда, где лопухи, и не плакал.

Валерий был один в комнате и очень обрадовался Пете. И Петя обрадовался, что он обрадовался. Потом пришла Тася. Она тоже обрадовалась Пете. И тогда Петя спросил у неё про месяцы — почему они одинаково называются.

— Они оба проходят, понимаешь? — ответила Тася. — Месяц на небе сначала маленький, потом прибывает, прибывает — получается целая круглая луна, а потом опять идёт на убыль — и вот уж нет его. Новый нарождается. И другой месяц тоже: первое число, второе, третье… всё больше и больше, а потом тридцатое, тридцать первое — и конец. Начинается новый месяц.

— Когда он совсем кончится? — спросил Петя.

— А тебе зачем?

— Тогда мама вернётся.

Тётя Тася притянула Петю рукой за шею, прижала к своему нарядному платью.

— Ох, я сама твою маму жду не дождусь! А ты что, соскучился?

— Не знаю, — ответил Петя.

И он увидел, что Валерий поглядел на Тасю, качнул головой, будто она ему что-то сказала, а он согласился. Они были старше Пети, но не смеялись над ним. Раньше немного смеялись, а теперь нет.

Утро совы и День Синего Стёклышка

Когда Тася ушла, Валерий заметил сову.

— У, какая глазастая! — сказал он. — Пускай она тебя ищет, а ты будешь прятаться.

Петя сразу согласился. Тогда Валерий заговорил страшным голосом:

— Пока день, она спит в дупле. Но вот наступает ночь… Сова открывает глаза… Прячься!

Петя поскорее спрятался.

Первый раз он спрятался за аквариум, второй раз — под стол, потом — за шкаф и сидел там тихо-тихо, только очень дышал, потому что было жутко, как сова говорила: «Глаза мои видят, уши мои слышат! Лечу-у на добычу-у!» А потом кричала: «За шкафом, за шкафом!» Всегда находила. Но не сразу.

— Как это у тебя, то есть у совы, получается: «Лечу-у на добы-чу-у»? — спросил Петя, когда они кончили играть.

— Ну, это вроде стихов, — ответил Валерий. — Ты ведь знаешь стихи?

— Знаю. Даже очень много:

Ваня, Ваня,простота,
Купил лошадь без хвоста!..
Только это не про сову.

— А можно и про сову, — сказал Валерий. — Сидит сова ночью на суку. Представляешь? Кругом лес. Небо тёмное, и на нём — лапы ёлок, совсем чёрные. Там, наверху, где она сидит, — холодно, а внизу, под еловыми лапами, — тепло. И кто-то там возится.

— Кто? — спросил Петя.

— Вот и сова думает: кто? И спрашивает: «Почему ты не спишь? Как зовут тебя?»

— «Мышь», — ответил Петя.

А Валерий опять за сову говорит:

— «Приходи ко мне в гости».

А Петя:

— «Я не хочу!»

А Валерий:

— «Тогда я сама к тебе прилечу!.. Лечу-у-у на добычу-у!» Да как бросится на мышку!

— А мышка в норку, а мышка в норку спряталась! — поскорей закричал Петя.

— Сова села на сучок, — сказал Валерий, — заворчала:

Мышки мне не нужно,
Обойдусь без ужина!
Петя очень был рад, что всё так кончилось.

Пришла Тася и принесла два стакана на тарелке. А ещё у неё было в руке синее стёклышко. Она бросила его Валерию на одеяло:

— Поглядите-ка!

Валерий поглядел и сказал:

— Синяя Тася.



Петя тоже поглядел и сказал:

— Синий кефир!

— Это не кефир, — сказала Тася. — Это я вам яичный белок взбила.

— Синий белок! — крикнул Петя.

— И синий желток! — крикнул Валерий.

А потом поглядел в окно и закричал ещё громче:

— Синяя зелень!

— Ешьте, — сказала Тася. — Я нарочно побольше сделала, знаю ваш аппетит!

— Синий аппетит! — крикнул Валерий.

Тася засмеялась:

— Хватит болтать. Что за глупость!

Валерий и Петя закричали вместе:

— Синяя глупость!

Так они долго разговаривали — наверное, целый час!

И Тася смеялась вместе с ними.

День Компаса

Как-то вечером Валерий сказал:

— Послушай, Пётр, у нас с тобой было много дней: День рождения, День Синего Стёклышка…

— День Совы ещё, — подсказал Петя. — У нас же есть деревянная сова.

— Да. А завтра будет День Компаса. Ты выспись хорошенько и приходи пораньше. Мы отправляемся в плавание…

Петя всё думал: как это будет — День Компаса?

И рано утром побежал к дому на пригорке. А там всё было не так, как прежде: кровать под сосной не стояла, хотя светило солнце. Окна были закрыты, а дверь открыта. Петя вошёл в эту открытую дверь. В сенях никого не было, а из Валериной комнаты вдруг позвал незнакомый капризный голос:

— Мама, мама!

— Иду!.. — отозвалась из кухни Тася совсем не так, как прежде, не весело.

Она пробежала в комнату, толкнула на бегу Петю и даже не заметила.

Петя постоял в сенях и вышел на улицу.

Он пошёл от дома по лопушиной дорожке, но потом вернулся. Вдруг Валерий обидится? Сам велел приходить пораньше.

И Петя опять вошёл в сени и постучал в дверь:

— Можно?

— Кто? — спросил всё тот же капризный голос. — Кто? Входите.

Петя вошёл.

На диване лежал Валерий. Только он не приподнялся Пете навстречу и почти не улыбнулся. Был такой, как будто это не он.

— Ну что, Пётр?

— Я пришёл, — сказал Петя.

Но тут вбежала Тася. Она поставила на стол тарелку с кашей, потом обняла Петю и стала его легонечко выталкивать из комнаты:

— Иди, иди, Петушок. Валерий сегодня нездоров.

— У нас День Компаса, — сказал Петя.

— На, возьми компас, — не поняла Тася. — Играй.

— Подожди, Тася, — тихонечко сказал Валерий. — Я ему только покажу…

— Нельзя, Валерик.

— Я обещал.

Тася подвела Петю к дивану.

— Смотри, — сказал Валерий всё так же тихо. — Синий конец стрелки — видишь его? — показывает на север. Всегда-всегда на север. И если ночью посмотришь, стрелка светится.

Потом совсем шёпотом добавил:

— А другой конец показывает на юг…

Но тут Тася опять обняла Петю и увела из комнаты.

И он пошёл к Нине Игоревне и сел среди грядок.

Из дома пришёл Муж-и-Повелитель с корзинкой. Он стал отрывать пальцами клубничины от веточек. Они снимались легко и сочно.

— На, поешь, — протянул он Пете большую ягоду и поглядел на Нину Игоревну.

Но Петя не взял. Ему совсем не хотелось клубники «виктории».

— Оставь ребёнка в покое! — крикнула Нина Игоревна. — Дай ему сосредоточиться. Видишь, он играет.

А Петя смотрел на компас. Как бы он этот компас ни вертел, синий конец стрелки всё поворачивался к дому на пригорке. Не к какому-нибудь северу, а к дому на пригорке.

Петя хотел побежать, сказать об этом Валерию. Но сегодня было нельзя.

Ночью

Ночью Петя проснулся оттого, что кто-то плакал женским голосом.

Нина Игоревна плакать не могла.

Муж-и-Повелитель не мог плакать женским голосом.

Петя приподнял голову, чтобы подушка не мешала правому уху. И тогда услышал:

— Лопухи вы! Лопухи! — Это говорила Нина Игоревна очень громким шёпотом.

А женщина, которая была лопухом, всхлипывала:

— Что же нам было делать?

— Как — что? — на весь дом шептала Нина Игоревна. — Сдать дачу и ехать на юг.

— Он не хотел, — опять всхлипывала женщина.

— Вот я и говорю, вы как были лопухами, так и остались. Кто же мальчишку слушает?!

— Я пойду, — сказала женщина. И голос показался Пете знакомым.

— Сколько не хватает? — спросила Нина Игоревна.

— Рублей двести, — ответила женщина. — Я пойду…

Но Нина Игоревна перебила совсем сердито:

— Двести дам. Принесу. Только Борису — ни копеечки.

— Да что вы, он и сам не возьмёт.

— «Не возьмёт, не возьмёт»!.. — заворчала Нина Игоревна. — Откуда же он деньги-то берёт? За драмкружок-то свой гроши небось получает.

— Я не знаю, — ответила женщина.

— Да чего тут знать, — перебила Нина Игоревна. — Ясное дело, кого-нибудь из дружков своих пустит по ветру — вот тебе и сыт, и пьян, и нос в табаке. Ты его не очень, не очень-то приваживай!

Петя вспомнил, как дядя Борис — Седьмая Вода подбрасывал его и ловил, «пускал по ветру», и подумал, что он, наверное, шутил и что по правде это делается не так. И нос у дяди Бориса не был в табаке, хотя табаком от него пахло. И пожалел дядю Бориса: почему Нина Игоревна так о нём говорит, как будто он виноват? А это неправда.

Пока Петя так думал, женщина застучала каблуками по сеням, стала прощаться.

Петя приподнялся на локте — поглядеть. Мимо окна пробежала мама Валерия. Петя даже в темноте узнал. Балерина мама нарядная и весёлая. А теперь вот плачет.

И он всё лежал и думал и долго не мог заснуть.

Мой капитан

Петя проснулся поздно. Сразу было видно, что поздно: горячее солнце светило в глаза из-за самой верхушки берёзы. Берёза качнётся, и оно жаром как обдаст!

Петя побыстрей оделся: надо к Валерию. А дверь была заперта. Его здесь заперли! Все ушли и заперли, как котёнка. Тогда Петя вылез в окно. Ничего! Немного в голову только отдалось, когда спрыгнул. И побежал через сад.

Скорей, скорей… Лопухи тоже были мягкие, как тряпочные. А поваленный забор — горячий на ощупь. Петя потрогал его рукой.

Возле Валериного дома стояла легковая машина. Петя побежал быстрей. А машина вдруг поехала. И Петя не увидел, кто в ней. Но знал. И он замахал рукой. И ещё побежал.

Тогда машина остановилась. Стекло возле заднего сиденья стало опускаться, и выглянул Валерий. Он был не такой больной, как вчера, но всё-таки бледный, и глаза — не как всегда. Серьёзные.

Петя подбежал, споткнулся у самого колеса, ухватился за дверцу с опущенным стеклом.

— Тише, Петушок, — сказала тётя Тася.

Она сидела около шофёра, а рядом с Валерием был дядя Борис. Он закинул руку за спину Валерия и держал его.

— Давай пять, — сказал Валерий и протянул руку. — Я уезжаю на юг. — Он говорил тихо, но твёрже, чем вчера.

Петя достал из кармана компас.

— Нет, нет, — отстранил его Валерий. — Компас оставь себе. Ты теперь будешь здесь капитаном за меня.

— А ты?

— А я буду на юге. Буду на юге капитаном. — И вдруг улыбнулся Пете. — А потом наши корабли встретятся.

И взял с Петиной руки компас.

— Вот видишь, куда показывает красный конец стрелки? Там юг. Туда и поплывёшь. Держи компас.

— Ну, прощайтесь, ребята, — заторопила тётя Тася.

— Подожди, мам!

— Нельзя, Валерий, на поезд опоздаем. До свиданья, Петушок!

И машина тронулась.

— До свиданья, — ответил Петя.

— Будь, капитан! — крикнул Валерий и помахал рукой.

— Будь, капитан! — тоже крикнул Петя. И помахал рукой, и пробежал несколько шагов за машиной.

Но она свернула за угол, громыхнула, уже не видная, на другой улице.

Тогда Петя повернулся и пошёл к дому. Машина оставила за собой примятую траву — здесь прошло колесо и здесь — и открытые на улицу ворота. И ещё остался дом, в котором теперь никого не было.

Петя сел на крылечко и долго сидел… вдруг дверь отворилась, и из дома вышла Нина Игоревна.

— Что же от тебя никуда не укроешься? — спросила она.

— Я не знал, что вы здесь укрылись, — сказал Петя.

— Я не укрылась, а собираться помогала, — ответила Нина Игоревна. — Сорвались как с цепи и уехали. Всё вверх дном поставили.

— Что вверх дном? — спросил Петя.

— Дом вверх дном, вот что.

Петя вошёл в сени. Там возле Валериной комнаты валялась деревянная сова. Он поднял сову и спрятал за пазуху. Нина Игоревна посмотрела и ничего не сказала. Пошла на кухню мыть и чистить кастрюли. Теперь она здесь была как хозяйка, и всё стало по её: много кастрюль, и веник откуда-то вылез, и совок, тряпка для пола, а потом на чистый пол постелились газеты… Это был уже не Валерин дом и не Тасин. И Петя пошёл по дорожке — от дома к пустырю.

За пазухой у него была приручённая сова, в руке — компас. Он старался не помнить, как скребёт и чистит Нина Игоревна в опустевших комнатах. Он глядел на компас.

Синий конец стрелки, как и прежде, был повёрнут к дому. А красный — на юг. На юг.

Туда, куда уехал капитан.



Оглавление

  • Деревянная сова
  • Газетные человечки
  • Седьмая вода
  • Седьмая вода (продолжение)
  • У друзей
  • Капитан
  • Шалаш
  • Волчья ножка
  • День рождения
  • Мама
  • Утро совы и День Синего Стёклышка
  • День Компаса
  • Ночью
  • Мой капитан