КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Наш современник 2001 № 04 [Ирина Ивановна Стрелкова] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

С.Куняев • Поэзия. Судьба. Россия (продолжение) (Наш современник N4 2001)

Станислав Куняев

 

 

Поэзия. Судьба. Россия

 

Вещий сон

Боже мой, как необъятны и таинственны просторы Севера, если смотреть


на них с высоты птичьего полета!

Сквозь могучие купы елей и сосен тускло мерцают ноздреватые, усыпанные хвоей залежи снега. Отдаляясь от речных и озерных берегов, боры редеют и постепенно уступают место великим болотам — рыжей, золотой парчовой равнине, с редкими островками чахлого сосняка, с извилистыми ручьями, по которым коричневая талая влага стекает в безымянные озера. А вот одно из них, окаймленное, как чаша, темно-зеленой еловой оправой... И на черной воде белые блестки. Да это же лебединая стая! С двухсотметровой высоты взор схватывает блеск оперенья, когда лебеди, опьяненные волей, разворачиваются, взрезают воду крыльями, и брызги вокруг них вспыхивают на солнце.

Вертолет, дрожа от напряжения железным нутром, наконец-то коснулся колесами земли и сел на протаявший обмысок, покрытый прошлогодней желтой травой.

Мы с Сергеем выпрыгнули из его чрева, а вслед за нами на землю полетели рюкзаки, спиннинги, коробки с продуктами и, самое главное, упакованная в два брезентовых мешка байдарка...

Мы должны собрать ее и сплыть по только что освободившейся ото льда реке километров на сто пятьдесят к северу, где на заброшенном деревенском покосе нас будут ждать двое наших товарищей по рыбалке — Колюн и Виташа, которые выглядывали в иллюминатор вертолета, что-то кричали, строили нам рожи, показывали, традиционными жестами упруго щелкая указательным пальцем по небритому кадыку, что, мол, нам пора выпить. А мы уже отползали в крупнозернистый вешний снег подальше от горячей машины, которая с ревом тяжело поднялась в небо, отбрасывая винтами тугую волну воздуха, прокатившуюся над нашими головами. Летчик сделал над озером круг и повернул к северу, в алую полосу холодного заката.

Мы обнялись, закурили, сели на рюкзаки, огляделись. Так рано, в середине мая, мы еще никогда не прилетали на Мегру. Но весна уже дышала в тайге. Ровный ветер слизывал с берегов тонкие пласты снега, птицы, захмелев от круглосуточного северного сияния, пели без умолку, на кустах волчьего лыка уже проступила пена сиреневых лепестков.

Мы развели костерок, сварили чаю, нарезали сала, выпили в меру и начали собираться в дорогу.

Мой напарник — знаменитый писатель-сказочник Сергей Козлов, по кличке Медведь, а попросту Мишка или Мишука, автор легендарного рассказа о Львенке и Черепахе, о Ежике в тумане — был человеком созерцательным и плохим помощником в таежных делах, поэтому байдарку мы собирали долго и бестолково. Но в конце концов скинули ее на воду, загрузили шмотками и, поскольку к вечеру похолодало, решили еще маленько выпить, а потом сели за весла.

Черная, словно бы вспухшая от полой воды Мегра подхватила лодку и понесла по изгибам и протокам, мимо островов, заваленных валежником и гигантскими еловыми стволами, принесенными половодьем... На такой воде смотри в оба: как бы не налететь на камень, скрытый в бурунах, на дерево, рухнувшее с обрыва. Его корни вздымаются на берегу, а вершина уходит в воду аж до середины реки, и где-то там в глубине — сучья, как острые ножи, под которыми проносится уязвимое тело лодки. Медведь сидел в носу, а я на корме, поскольку от кормчего зависит быстрота маневра на бешеной стремнине, на крутом сливе, когда надо по команде непрестанно работать в два весла, да так, что спина исходит паром... Часам к двенадцати светлой полярной ночи мы почувствовали, что пора искать место для ночлега, тем более что Мишка что-то начал покашливать. “Грудь у него очищается, никотин выходит”, — подумал я.

Пристали к берегу, заросшему березами, среди которых виднелись подернутые серебристой паутиной развалины громадного бревенчатого сруба. О том, откуда и как они появились в глухой тайге, я узнал много лет назад от Глафиры Николаевны — продавщицы из деревни Мегра. Когда я похвалил ее дом, срубленный из отборного листвяка, она открыла мне семейную тайну:

— Лес на этот дом моему деду немка подарила. У них любовь была. А муж ее, немец, все повторял: “Моя Вильгельмина себе ничего плохого не позволит”. Они концессию держали в двадцатых годах. Нанимали наших мужиков лес валить да сплавлять. А жили в верховьях возле озер. Вот ты ихнюю контору и видел. И наши мужики там жили, и Вильгельмина с мужем и детьми. У нее четверо детей было...

Полусгнивший некогда двухэтажный сруб. Мощные, в полтора обхвата бревна. Рыжая золотистая гниль. Нижние венцы еще стоят. А верхние вместе со стропилами, крышей, матицами провалились внутрь сруба... Дом крышей держится. Крыша потекла, и дому конец. Рядом останки бани. Груда круглых камней, подернутых мхом, — печь-каменка...

Мы вскипятили чаек, разогрели тушенку с вермишелью, выпили, и вдруг нам, усталым, промерзшим, захмелевшим от горячей еды и водки, так захотелось спать, что мы не стали налаживать палатку и просто бросили спальники под елку, рухнули на них в чем были — в телогрейках, в резиновых броднях — и погрузились в сон.

Не знаю, сколько мы спали, но я проснулся от стужи, которая, казалось, вошла в мои кости. Рядом, поджав колени к животу, лежал Медведь, время от времени он шевелился, заходился кашлем, но не просыпался. Я растолкал его.

— Волчок, холодно, — пробормотал он посиневшими губами... Я раскочегарил потухший костер, плеснул ему и себе в эмалированные кружки ледяной водки, посмотрел на часы: два часа ночи. Самое холодное время суток. Солнце уже начинало подыматься из-за Северного полюса, но в истекший час — пока его не было, зима как бы возвратилась снова...

— Надо плыть, Мишук, — сказал я, с беспокойством прислушиваясь к его кашлю. — Скатываем спальники.

Когда мы их скатывали, я взлохматил сапогом желтый мох, на котором мы спали, и увидел подо мхом мерцающую кристаллами почву. Оказывается, мы несколько часов пролежали на льдистой земле...

Мы собрали посуду, подошли к реке, огибая громадные, чуть ли не в рост человека глыбы льда, вытесненные на берег недавним ледоходом, залезли в байдарку...

— Медведь, садись, как вчера, в нос. На, возьми ружье... Заряжено нулевкой на гусей...

Я оттолкнулся заиндевевшим дюралевым веслом от берега, черный поток с полосой белой пены на стрежне подхватил нас и бесшумно понес к Белому морю.

Через полчаса я почувствовал, что от работы на веслах тело разогрелось, даже стеганку распахнул. А мой впередсмотрящий между тем кашлял все громче, почти уже не греб, и голова его то и дело свешивалась на плечо в болезненной дреме.

— Миша, гуси!

Из-за поворота в сотне метров от нас показался пологий остров, заросший ивняком, из которого торчали на длинных шеях несколько гусиных голов. Гуси погагатывали, но не тревожно: то ли не видели нас, то ли не подозревали, что к ним приближается опасность.

Я осторожно выправил байдарку на струю, и мы подошли к ним, не шевеля веслами... Медведь, как во сне, медленно приподнял ружье к плечу и выстрелил, почти не целясь, метров с тридцати. Гуси истошно загоготали, с шумом взметнулись в небо, и вся стая стремительно рванула над рекой вниз по течению... Мой незадачливый стрелок уронил голову на плечо и опять зашелся в приступе кашля.

“Господи! Так промахнуться... Да он же болен!” — дошло до меня... Я подогнал байдарку к отмели, выскочил на песок, наклонился к Медведю... Он сидел в лодке с полузакрытыми глазами...

— Волчок! Ты прости меня за промах, в глазах все двоится...

Я приложил руку к его лбу и почувствовал, что у него жар.

— Волчок! Ты не знаешь, что я хроник. У меня каждый год воспаление легких...

Я похолодел от страха: вся наша аптечка осталась в вертолете у Колюна с Виташей! До ребят плыть еще двое суток... Ночевать в палатке с ним нельзя. Ночью заморозки. Надо без привала добраться до рыбацкой избы, что на полпути между нами... К теплу, к железной печке... Не медля!

Несколько часов подряд я греб, не жалея рук, выправлял лодку на стремнину, проносился на поворотах, отчаянно отворачивал от мощных бурунов, вздымавшихся над валунами, с замиранием сердца бросал лодку на желтогривые гребни рокочущих сливов и шептал про себя: Господи, пронеси! Лишь бы не опрокинуться, лишь бы не зачерпнуть воды, лишь бы не разорвать днище!.. Два-три раза в течение дня я приставал к берегу, быстро заваривал крепкий чай, восстанавливал силы, поил из кружки Медведя, который уже начинал бредить от жара. Я не вытаскивал Мишука из лодки, понимая, как трудно будет его, едва стоящего на ногах, упаковывать обратно в утепленное, тесное байдарочное логово...

Наконец-то после очередного поворота река плавно вошла в пологие берега, заросшие чистым ленточным бором. Значит, до избы осталось полтора-два часа хода. А тут еще рябчики засвистели. “Хорошо бы бульон из рябчика больному Медведю сварить”, — подумал я, подтянул к себе поближе “тулку” и стал вглядываться в древесные кроны. Ну да, во-он сидит, посвистывает. Надо стрелять с воды, чтобы времени не тратить, да и лодку рябчики подпускают близко! Но они свистели по правому борту, потому стрелять пришлось с правого плеча, с одной руки. Я дважды промазал, но на третий раз все-таки сшиб с ветки краснобрового красавца с хохолком.

Через час мы причалили к тропе, ведущей в избу. Я вытащил Медведя из байдарки, довел его, шатающегося на ватных ногах, в избу, расстелил спальник на железной армейской кровати, затолкал в жерло железной печки бересту и сухих полешек, чиркнул спичкой... Пламя осветило темное нутро избы, дощатый стол, две табуретки, почерневшее, осунувшееся лицо моего спутника, похожего ликом на распятого Христа с картины Эль Греко. Из его груди и гортани вырывались клокочущие и хриплые звуки. “Да он же и помереть может, Господи! — дошло до меня. — Надо скорее рябчика варить!”

Я вышел на улицу, наломал хворосту, надрал бересты, но падающий из низкой тучи мокрый снег никак не позволял мне разжечь хороший костер. Я огляделся в поисках дров посуше, увидел крепкий лиственный чурбак, поставил его на удобное место, взял в руки топор, загадал: “Расколю с одного удара — выживет!” Чурбак со скрежетом располовинился, но не до конца, и лишь когда я вытащил топорище из древесины, обе половинки повалились по сторонам. То ли расколол, то ли нет? Но на душе стало скверно.

Ощипать, опалить, разрезать на куски рябчика, почистить хариусов, насадить на рожны вокруг огня — все это заняло у меня минут пять. Когда я вошел в избу, в ней было, как в бане, раскаленная докрасна печка гудела. Медведь от жары распахнул спальник и лежал весь взмокший, волосы прилипли ко лбу, рубаха на груди темнела пятнами пота.

— Волчок, — пробормотал он. — Очень жарко. Сними с меня мокрую рубаху! — Я вытащил из рюкзака полотенце, вытер ему лицо и грудь, переодел болящего в сухое, принес в избу кастрюлю с рябчиками, печеного хариуса, чай с брусничным листом... Но Медведь вяло проглотил две-три ложки бульона, полкружки чая, откинулся на спальник.

— Волченька! Не хочу... — И погрузился в забытье, прерываемое приступами кашля.

Я вышел перекурить под легкий снегопад и вдруг заметил на тропе затоптанное птичье тельце... То ли чирок, то ли кукша, сбитая, видимо, каким-то дурашливым охотником, ночевавшим в избе незадолго до нас... Я снова вернулся в избу... Мишка тяжело дышал. Я в очередной раз стащил с него мокрую — хоть выжимай! — рубаху, повесил ее возле печки сушиться, поглядел на его черные впавшие подглазья.

“Не может быть, чтобы в избе, где часто бывают браконьеры из Архангельска и Мезени, не было каких-нибудь таблеток!”. Я обшарил кладовку, все подоконники, облазил на четвереньках полы, перетряс мешочки с лавровым листом, спичками, солью, висевшие на гвоздях по стенам. Ничего. Печка быстро прогорала, и я то и дело выбегал на волю, обламывал корни у вывороченных бурей сосен, рубал топором сучья, переодевал Медведя, вливал ему в рот чай, который тут же выходил потом, и рисовал в своем воспаленном воображении всяческие ужасные картины. Как он умрет у меня без лекарств от воспаления легких. Будучи сыном врача, я это знал. Как я уложу его отяжелевшее остывшее тело в байдарку и поплыву к ребятам. Как мы бросимся в путь к морю, в деревню — а это еще сутки! (Хорошо, что стоят холода!) Как дозвонимся до Архангельска, нам вышлют санитарный вертолет, а потом — в дорогу с телом до Москвы, где нас встретит его жена Таня по прозвищу Поросенок и с выплаканными глазами спросит меня: “Волк! Как все случилось? Почему ты не спас Сережу? Сережа ведь так тебя любил!” А что я скажу в ответ? Что я его любил тоже? После всех этих и других фантастических, но вполне возможных картин я выскакивал на воздух, глядел на мокрого дохлого чирка, выкуривал сигарету, возвращался к Медведю — и все шло по кругу: переодевал, поил, прикладывал ладонь ко лбу и проклинал себя за легкомыслие: аптечку забыл в вертолете, устроил ночлег на промерзшей земле. Да и вообще не того напарника себе выбрал... Все это продолжалось до утра, пока от усталости я не рухнул на свою кровать и не вырубился.

И приснился мне вещий сон.

Как будто мы с Сережей Козловым приехали в мою родную Калугу и прогуливаемся по Пушкинской улице, идем от Загородного сада к бывшей Одигитриевой церкви, давно уже превращенной в общежитие, проходим мимо дома моего покойного друга Андрея Федорова, и вдруг калитка во двор растворяется, из нее выглядывает Андрей и кричит: “Стасик, наконец-то ты приехал, заходи ко мне, у нас встреча друзей”. “Да я не один, Андрюша”, — говорю я ему. “А вы оба заходите, мы вас давно ждем...”

Андрей берет меня за руку, вводит во двор, закрывает на засов калитку, и мы заходим в дом.

Надо сказать, что Федоров был одним из самых популярных авторитетов в нашей мужской тринадцатой школе. Стройный, высокий, с курчавой шапкой волос над тонким породистым лицом, с легкой походкой, он первым из нас стал красиво одеваться, ходить на танцы, заводить романы, и вскоре над его головой как бы засиял венчик первого по всей округе сердцееда и донжуана... К тому же Андрей был лучшим рыбаком нашего загородносадского товарищества, а если еще вспомнить, что играл на скрипке и что не было ему равных в азартных играх в очко, в орлянку, в жошку... Даже в эту некрасивую игру, суть которой заключалась в том, кто большее число раз ударами стопы удержит в воздухе кусочек свинца, пришитый к клочку собачьей или овечьей шкуры, он играл с особым изяществом. Его жошка резко взлетала в воздух — много выше, чем у других, замирала в зените и потом, словно раскрывшийся парашют, распушив волосяное оперение, плавно опускалась к земле. А он в это время успевал улыбнуться, принять удобное положение и встретить ее снова уже не внутренней, а внешней стороной стопы или даже (чего никто не умел!) правой ногой, забрасывая ее сзади за левую... И все не торопясь, как бы без усилия, с улыбкой, пока мы, окружавшие его, в восхищении хором считали: пятьдесят пять... семьдесят четыре... девяносто два... И сапожки у него, которыми он вытворял все эти чудеса, были особенные: легкие, хромовые, почти танцевальные...

После школы Андрей закончил геодезический техникум, лет десять бродяжил как геодезист по всей России. Чуть ли не везде, где он работал сезонно, он заводил себе зазнобу, иногда женился в очередной раз, быстро спивался, на что жаловалась моей матушке ее подруга, мать Андрея — скрипачка и учительница музыки, красавица, от которой он и унаследовал свою стать...

Бывая в Калуге, я слышал о том, что он стал совсем плох, и не заходил к нему, разве что запоминал рассказы о его жизни от нашего общего друга Володьки Калганихина:

— А с Федоровым мы встретились в кафе на днях. Руки у него с утра трясутся. Я говорю: “Что взять?” А он, гордый, все хорохорится: “Я да я!” Ну тогда я ему говорю: “Кончай ты гудеть в свой пехтерь, пей земляничное, я угощаю”. А он свое: “У меня лотерейный билет выиграл, надо завтра получить!” — “Знаю я эти лотерейные билеты... пей земляничное!”

О его смерти в собственном доме, которая случилась в середине семидесятых, я написал в “Калужской хронике”:


...В сем дому мой друг


тому назад уже лет десять


с утра перестирал белье,


пересмотрел житье-бытье


и сам себя решил повесить.


Красавец, женолюб, гусар,


ну кто нанес тебе удар,


ведь не какая-то гордячка,


не подлый друг, не прокурор,


а просто белая горячка


и безысходности позор.


Рубаху чистую надел,


Как выпускник десятилетки,


точеный профиль в петлю вдел


и спрыгнул в бездну с табуретки.


...Однако мой вещий сон продолжался. Мы с Медведем вошли в дом, заглянули в горницу, где за столами сидело человек пятнадцать шумного и пьющего народа. Кое-кто мне показался знакомым, но я придержал за плечо Мишуку, который хотел уже пристроиться к столу: “Погоди, давай постоим в дверях, покурим”, — сказал я ему, чувствуя, что мне почему-то очень не хочется вливаться в компанию. Пока мы курили, я повнимательнее присмотрелся к гостям Андрея и вдруг с ужасом понял, что все сидящие за столом — покойники... Понял, почти как герой Николая Васильевича Гоголя, который в повести “Майская ночь, или утопленница” разглядел в прозрачном теле одной из веселящихся девушек какое-то черное нутро.

— Мишка! — шепнул я Козлову, — слушай меня и ни о чем не спрашивай. Тихонько поворачиваемся и уходим. За мной. Быстро! — Мы бесшумно отпрянули в сени, выскочили на крыльцо и вдруг услышали, как все гости, под предводительством Андрея, бросились за нами с криком: “Куда же вы! Мы так вас ждали! Вернитесь обратно!”

Мы бросились к калитке — а за нами вся толпа мертвяков с вытянутыми руками — и Андрей впереди! Однако я успел с грохотом поднять засов, распахнуть дверь, вытолкнуть на улицу Медведя и выскочить вслед за ним, уже вырываясь из цепких музыкальных пальцев Андрея, выскочил и тут же захлопнул калитку, повернув кованую железную ручку, которыми богатые домовладельцы в прежние времена украшали свои дома в нашей округе...

В обильном поту я проснулся, сбросил ноги на грязный пол. Печка давно прогорела, изба наполнилась холодом. В углу слышалось булькающее, хриплое дыхание...

“Умирает Медведь! — в отчаянии подумал я. — Не должно этого быть! Ведь мы же только что убежали от покойников. Как же я его домой повезу?!”

И вдруг меня самого обдало жаром от стыда. Что со мной? Почему я впадаю в отчаянье не от того, что он — Медведь, Мишка, Мишука помрет, а от тех жутких картин, от тех неприятностей, которые мне рисует мое растленное воображение: бездыханное тело, погрузка, выгрузка, следователи, допросы... Тьфу! “Господи, — пробормотал я, — прости меня, грешного! Спаси и помилуй!”.

Я склонился над его воспаленным лицом, увидел, как на бороду из уголка рта стекает струйка липкой слюны. Опять поменял ему рубаху (уж не в последний ли раз!), поднес ко рту кружку с отваром. Не открывая глаз, Сережа хлебнул, отвалился на спальник и что-то пробормотал: то ли “спасибо”, то ли “спасите”... Я набил печку дровами, подошел к низкому тусклому окошку, протянул руку к свету — посмотреть время. Часы стояли. “Плохая примета, — подумал я, но тут же вспомнил: — А от покойников мы все-таки убежали”. Должно быть, я просто залил часы водой, когда зачерпывал чайником воду из реки. Я снял часы, положил их на табуретку возле печки. В это время в печке вспыхнули дрова, осветили избу, и я увидел прибитую над окошком узенькую досочку и понял, что между доской и округлым бревном есть щель. Да, вот она. Просунул в щель палец, провел по всей длине щели и вдруг нащупал какой-то пакетик. Вытащил и прочитал на упаковке волшебное слово “эритромицин”. Что было дальше, помню по минутам! Рывком посадил Сергея на кровати, засунул ему в рот одну за другой три таблетки, заставил выпить кружку отвара, вытер лицо мокрым полотенцем. Он в изнеможении откинулся и заснул. Через два часа я повторил процедуру. Схватил часы, чтобы посчитать пульс (они высохли — и пошли!). Пульс всего лишь сто! Слава Богу... Часа четыре тому назад было сто сорок. Температура падает. Однако у нас осталось всего лишь четыре таблетки. Надо, как это ни рискованно, плыть к ребятам на сенокос. Медведь очнулся, и я стал объяснять ему, что нам надо срочно идти вниз — к друзьям, к лекарствам, к избе на покосах, куда довольно часто приходят на моторках деревенские браконьеры.

— Волчок! — взмолился Мишка уже вполне членораздельно. — Пожалей меня, дай отлежаться в тепле!

— Мишка! У нас осталось всего лишь четыре таблетки. А твое воспаление легких лишь чуть-чуть притушено. Я тебя усажу в лодку, как ребенка, укутаю пуховыми спальниками, будешь посапывать, словно в берлоге, и сочинять сказку, как волк спас медведя от неминуемой гибели.

Сережа заулыбался: перспектива плыть и дремать в байдарке, как в берлоге, да еще сочинять сказку явно пришлась ему по душе.

На завтрак он-таки поел рябчика в бульоне, попробовал печеного хариуса и позволил упаковать себя так, словно мы готовились к походу на Северный полюс. Я обул Медведя в громадные подшитые валенки, найденные на чердаке, потихоньку свел его по тропе к берегу и кое-как втиснул в лодку. Он сидел на пуховом спальнике, укутанный вторым пуховиком. Над его головой я укрепил зонтик, чтобы он был защищен в дороге от снега или дождя. А сам, поскольку мне предстояло весь день грести, надел фланелевую рубашку и штормовку... Что оставалось? Засунуть ему в рот две последних таблетки, столкнуть лодку в черную воду и — вперед, к северу!

Ах, как ладно и размеренно работали мои плечи и руки во время этого броска, как легко и вдохновенно я огибал опасные места, вовремя выходил на струю, придававшую лодке ходу.

Медведь, сидевший, как китайский мандарин, под зонтиком, уже не свешивал голову на плечо, а крутил ею по сторонам... Время от времени лебеди звонко переговаривались над нашими головами, видимо, удивленные странным зрелищем, которое мы представляли. Зато разноцветные самцы-турухтаны на желтых травянистых обмысках вели петушиные бои за обладание серыми невзрачными самочками и не обращали на нас никакого внимания, их можно было разглядывать с десяти-пятнадцати метров. Желтые ручьи, вытекавшие из оттаявших болот, с шумом вливались в Мегру, образуя целые айсберги воздушной пузырчатой пены.

От этой непрерывной, но сладостной работы я взмок, пар шел от моей штормовки и тут же на глазах исчезал, съедаемый холодом. Дважды я делал короткие привалы, кипятил в кружке чай, засовывал Медведю в пасть последние таблетки и снова хватался за весло.

...Однако что это за наваждение? Громадный валун торчит посредине реки, там, где его никогда не было. Откуда бы ему взяться? Я направил байдарку прямо на него. Но когда до камня осталось метров семьдесят, он вдруг шелохнулся. Сохатый! Но почему он стоит в ледяной воде? Я бросил взгляд на левый берег и увидел, что по нему мечутся какие-то тени. Волки! Они загнали сохатого в воду и ждали, когда он перейдет реку, чтобы переплыть ее и броситься следом за добычей. А он, умница, стоял на стремнине, понимая, что в потоке ревущей воды стая бессильна и не сможет справиться с ним. Я схватил ружье и навскидку дуплетом шарахнул гусиной дробью по хищникам. Волки взвизгнули и бросились наутек, а лось раздвинул грудью реку, вышел на берег, повернул ко мне морду, благодарно фыркнул и пропал в еловом наволоке.

Через час я увидел на покосе огонек костра и вскоре под восторженные крики Витюши и Колюна причалил к берегу... Слава Богу, вместе с ними у костра сидел Ленька Хордаминов, бригадир из Мегры. Этим же вечером он посадил еще бессильного, кашляющего, но уже ожившего Сергея в просмоленный шитик, рванул стартер, и они помчались в деревню, к теплой избе, к русской печке, к фельдшерице Нине…

Через неделю наш сказочник вернулся вместе с Ленькой на той же лодке, розовощекий, с блестящими глазами, с ящиком “Стрелецкой” настойки, которую мы тут же начали выпивать за его чудесное спасение...

А холод все еще боролся с теплом. Третьего дня я, уставший от тесноты в палатке, лег спать на воздухе под елкой. Настелил лапника, залез в спальник, сверху целлофаном накрылся. На всякий случай, — если дождь. Утром проснулся от нежного шума — и что-то щеки покалывало. Открыл глаза — свистящие белые нити снега неслись вдоль черной стены леса... К утру проснулся занесенный снегом. А сегодня купы марьина корня на берегах уж прут из влажной почвы и над желтыми зарослями душистой вербы гудят тяжелые шмели.

 

Как я сочинял гимн

В декабре прошлого года в моей квартире близко к полуночи раздался телефонный звонок. Звонил молодой священник, с которым несколько дней тому назад мы рассуждали о гимне, слова которого рассматривались какой-то комиссией, после чего должны были быть утверждены указом президента.

— Станислав Юрьевич, — с легким вызовом сказал мне по телефону священник, — а почему бы Вам не взяться за это дело?

— Ну вот, спохватились! — с веселым недоумением ответил я. — Через две недели гимн уже исполнять будут на всю страну... Вам бы осенью меня озадачить!

— Да ведь гимны, бывает, что за одну ночь сочиняются! — возразил мне мой собеседник. — Ну да ладно. Спокойной ночи. С Богом...

Утром я проснулся с тревожным ощущением чего-то недоделанного, не- завершенного, легким усилием подхлестнул свою память и вспомнил вечерний разговор. Потом поехал в город по каким-то пустяковым делам и вдруг в середине дня на “Курской” станции метро на ступеньках эскалатора почувствовал, что я уязвлен вчерашним разговором... Ну, конечно, Руже де Лиль действительно сочинил “Марсельезу” за одну ночь. Но в какое время! Под оружейные залпы всей феодальной Европы, окружившей дерзкую Францию, никому неведомый капитан марсельского батальона не сочинил — а выкрикнул во всю глотку на всю страну, на весь мир: “Вперед, Отечества сыны, день славы наступил!..” Но тогда поистине приближался день славы — Франция стояла на пороге победы над всей Европой. А у нас что? Никакой славы, никакой идеи, одна жалкая, мучительная попытка выживания. Написать декоративный гимн, просто и немудрено славящий наши еще необъятные просторы и наше великое прошлое (но осторожно, общими словами, поскольку нонешнее государство враждебно не только советскому двадцатому веку, но и всему монархическому тысячелетию, обе эпохи, каждая по-своему, для нынешних хозяев России и для “цивилизованного мира” чреваты “имперским сознанием”) — написать такой куцый гимн, похожий на бумажные цветы, нетрудно... Но — неинтересно. Все-таки настоящее стихотворение, живое, пульсирующее сегодняшними токами борьбы и надежды, создать возможно. От риторики, столь естественной в такого рода жанре, уйти нетрудно. (Хотя небольшой ее привкус возможен и даже необходим.) Но главный пафос гимна должен быть не риторическим, а молитвенным. Да, гимн — это не присяга, не клятва, не славословие, а молитва. Героическая молитва, молитва за прошлое, молитва о будущем, молитва, раскрывающая всемирную, жертвенную суть нашей истории. Молитва о судьбе России. “Родная Россия — ты наша молитва...” А дальше что? Как выходить из страшного исторического провала, из тупика? Куда мы, обманутые и доверчивые, как аборигены, залезли сами? Только через очередное всенародное сверхусилие. “Народные силы свои собери” — это вторая строчка. Да, так и надо, в мягком, но повелительном наклонении — и тут же надежду дать в следующей строке, что, мол, еще не все потеряно, а иначе зачем очередное жертвенное усилие, если сражение за будущее уже проиграно? Нет, “еще не проиграна чудная битва” ... Красиво, но не точно. Не нужно горькое слово о проигрыше, о поражении. Лучше сказать с большей надеждой — “еще не окончена” , то есть еще поглядим! А откуда же у меня появилось слово “чудная”? Да из того же Блока: “Не слышно грома битвы чудной, не видно молньи боевой”. От “чудной” придется отказаться, найти что-то попроще и понятнее. А то ведь будут еще читать как “чудная”... Пусть будет... ну, хотя бы “вечная”. Из того же Александра Александровича: “И вечный бой, покой нам только снится”. К тому, что он “вечный”, мы привыкли, это нас не пугает. Значит, решено: “Еще не окончена вечная битва” . А чем она должна окончиться, ежели впереди конец света? Только последней всемирной славой России в преддверии Страшного суда, на котором она предстанет, по предсказаниям старцев, в сиянии последней славы. Значит — “последняя слава еще впереди” ? Так что же у нас получается?


Родная Россия, ты наша молитва,


Народные силы свои собери,


Еще не окончена вечная битва,


Последняя слава еще впереди.

Слава тебе, Господи, лиха беда начало, надо записать слова. На чем? под рукой ничего нету... Разве что вот газета “Завтра”. На полях набросаю. Ах ты, будь оно неладно, авторучку забыл! Я огляделся. Поезд медленно въезжал на многолюдную станцию “Площадь революции”, оберегаемую до сих пор бронзовыми фигурами легендарных советских людей, живших в тридцатые годы. “Кариатиды социализма”, — с восхищением и печалью подумал я и вдруг почувствовал нечто вроде того, что Цветаева называла “дуновение вдохновения”.

— Девушка! — я бесцеремонно обратился к соседке. — Умоляю, дайте на минуту ручку, я гимн России сочиняю, а записать нечем...

Несколько ошеломленная моей нелепой просьбой, сидящая рядом со мною, как я понял, студентка вытащила из сумочки шариковую ручку. Я судорожно записал какой-то скорописью первый куплет будущего гимна и, забыв вернуть ручку владелице, выскочил из вагона, вышел в город, огляделся, вошел во двор громадного дома сталинской имперской архитектуры, сел на лавочку, задумался... А на что еще нам опереться, когда мы в разрухе? На Пушкина? А почему бы нет? Двухсотлетие недавно по всей стране, по всему миру прокатилось... Пушкин с нами. А недавний праздник Победы? Жуков тоже с нами... Да мало ли у России небесной великих людей? Вот наша надежда, вот о чем должна быть следующая строфа! И она сложилась легко и свободно, хотя Пушкина зарифмовать было не просто.


Великий народ, ты еще не разрушен,


Недаром приходят в российские сны


Петр Первый и Жуков, Гагарин и Пушкин,


Земной и небесной России сыны.

Вроде бы и поется неплохо (все варианты я не просто записывал или проборматывал, но вполголоса напевал по нескольку раз). Перевел дух, вчитался в строфу... Нет, не годится. Во-первых, что это такое — “еще не разрушен”? Значит, пока ты еще влачишь свое существование, а завтра? Потом что это за “российские сны”? “Русские” — еще так-сяк. Да и “сны” здесь ни к селу ни к городу... А в третьей строке, конечно же, вместо “Жукова” должен стоять “Сталин”. Другой масштаб. Ну что Жуков — всего-навсего великий полководец, вроде Меньшикова при Петре. А нужен демиург, строитель! И строка становится совершеннее — “Петр Первый и Сталин, Гагарин и Пушкин”, звучнее... Но при имени Сталина комиссия впадет в истерику, с Немцовым инфаркт случится, президент текст не утвердит... Ставим крест на этом варианте. Хотя и жалко. То же самое, но надо сказать другими словами... И никак нельзя уходить от нынешней России, от ее беды, перетекающей в надежду, иначе гимн будет фальшиво-благостным, мертворожденным. Беда и надежда должны стоять рядом, спорить друг с другом, обниматься, отталкиваться, образовывать некий пульсирующей сгусток жизни. Ведь осталась же у нас материальная мощь, наши домны, наши ракеты... Даже наши братские могилы великие, Пискаревское кладбище, где лежит мой отец, — разве они не свидетельства исторического бессмертия, несмотря ни на какие жертвы? Вернее, благодаря им. Да слово “жертва” — одно из самых главных должно быть. “Пусть жертвы твои тяжелы и огромны” . А теперь я пущу в дело нашу великую географию — “от финских хладных скал до пламенной Колхиды” , а у меня пусть будет “недаром от Бреста до Южных Курил” . “Курилы” — обязательно! Чтобы навсегда внедрить их в подсознание власти и народа, впаять в государственную молитву, дабы никакие нынешние или будущие ренегаты не решились отторгнуть их от России. Как отторгнешь, если они вросли в плоть гимна! Гимн должен утверждать и спасать в грядущей истории территориальную целостность великой страны.

Итак:


Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,


Недаром от Бреста до Южных Курил


Тебя защищают ракеты, и домны…

Все! Материальная база есть, но одна она нас не спасет, а значит, последняя строка будет такой:


И церкви, и насыпи братских могил.


Именно так. Все жертвы, принесенные родине в прошлой истории, защищают ее, а значит, всякое глумление над пролитой кровью сыновей и дочерей народа, над сакральными, священными именами, над генералами Тучковым и Скобелевым или над Зоей Космодемьянской и Олегом Кошевым оборачиваются для нас проказой, гниением, распадом, зловонным дыханием смерти... И церкви должны быть.

Кстати, недавно, когда я ехал по Рязанскому шоссе со священником, который как бы и заказал мне через несколько дней слова гимна, наш разговор в его бесшумном “мерседесе” был и мучительным и плодотворным одновременно.

— Вы видите этот соблазн, Станислав Юрьевич!

Машина стремительно приближалась к громадному натянутому над трассой плакату-монстру, на котором была изображена девушка с каким-то потусторонним, потухшим взглядом, в чем-то пестром, и вообще вся она обличьем, пятнистой одеждой, мертвыми зрачками, направленными куда-то в сторону, напоминала существо из другого мира... Я и раньше часто видел, да и вижу эту странную рекламу на улицах Москвы... Надпись под изображением гласила: “Ночь твоя — добавь огня!”

— Но Вы понимаете, что это реклама не просто сигарет, а сигарет с марихуаной или, скорее всего, наркотика покрепче. Потому что на их сленге “добавь огня” — означает не что иное, как то, что круче и эффективней любых сигарет и любого никотина... У нас на днях будет совещание по борьбе с наркоманией — а ведь их в России уже больше двух миллионов! Что делать? Только от одного этого недуга Россия может погибнуть, развалиться как государство! В чем спасение?

Я, наблюдавший вчера и позавчера, как к нему перед выборами за благословением приехали губернатор и главы местных администраций и руководители энергетических систем, сказал:

— Вы, люди Церкви, сейчас заняли в жизни место партийного аппарата... На вас смотрят не просто как на священнослужителей — а как на носителей новой идеологии... Вы сейчас и наше новое Политбюро, и ЦК, и наши райкомы. Как говорится, свято место пусто не бывает. Наша история не может быть свободной от идеологии. Помните, “Третий Рим”, потом “Православие, самодержавие, народность”. Ну так действуйте, спасайте Россию. Взвалили на себя шапку Мономаха — несите! Своя ноша не тянет.

Отче печально покачал головой.

— Нет, Церковь на это не способна. Мы можем спасти лишь душу отдельного человека... Спасти державу, народ в целом, на ход истории оказать влияние мы не в силах...

Я пощадил его самолюбие и не сказал ему того, что должен был сказать.

— Отче! Православная Церковь не стала защищать советскую власть, при которой за последние три десятилетия она уже не испытывала никаких гонений. Времена ленинских репрессий, изъятия церковных ценностей и хрущевского закрытия храмов (кстати, открытых при Сталине) безвозвратно канули к 80-м годам в прошлое. То, что все девяностые годы Патриарх был рядом с Ельциным, слушал его пьяные размышления о том, что “всенародно избранного российского президента может сместить лишь Господь Бог”, то, что пролившие кровь 3 — 4 октября 1993 года не были преданы анафеме, то, что священники российские освятили сотни банков, лопнувших в августе 1998 года и укравших у вашей же паствы все, что они сумели заработать во время “реформ”, — все это известно каждому мыслящему человеку... Но говорить об этом не принято, а я скажу... Вы сетуете, что наркомания, СПИД, заказные убийства отравили нашу жизнь. Но при советской цивилизации эти пороки не смели даже приподнять голову... Церковь не защитила советскую власть и, более того, даже способствовала ее падению. Но пусть тогда несет ответственность за все, что возникло в нашей жизни как прямое следствие рукотворной катастрофы... Что — не можете справиться? Не в силах? Не ваше это дело? Ну тогда молите Бога о спасении “люди твоя”. Глядишь, Господь и услышит, вы ведь ближе к нему, нежели мы...

Да, реставрированные древние храмы и нарядные новоделы постоянно мелькают справа и слева от шоссе, в районных городках, поселках и даже деревнях... Но одновременно как ослабела без опоры на великое государство окормляющая и организационная воля православия в Прибалтике, на Западной Украине, в Средней Азии... Как с разрушением Союза, империи, сверхдержавы отнесло мировым вихрем от церкви “Всея Руси” другие православные братства — болгарское, румынское, сербское. И даже грузинскую церковь с армянской. А уж о внутреннем нестроении, о хищных сектах, которые при советской власти и головы-то не смели приподнять, и говорить нечего. Чего больше в остатке у православной Москвы за последние пятнадцать лет — утрат или обретений? Не знаю... не знаю...

Но ведь во время Великой Отечественной Церковь все-таки была и с властью, и с народом. А потому быть ей в гимне. И строфа зазвучит так:

Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,


Но все же от Бреста до Южных Курил


Тебя защищают ракеты, и домны,


И церкви, и насыпи братских могил.


Да, я понимаю, что в ней чуткому уху слышится эхо стихов Ярослава Смелякова: “Я стал не большим, но огромным, попробуй тягаться со мной, как башни терпения, домны стоят за моею спиной”. Ну и что? Имени истового государственника — почему бы не лечь безымянным кирпичиком, одним звуком в текст гимна? Он ведь всегда мечтал о такой судьбе. Тем более что об этой тайне буду догадываться лишь я один, поскольку Смеляков теперь забыт, то мое воспоминание о нем все-таки похоже на крупицы некоего бессмертия.

Ну а теперь надо все-таки отдать дань официозу. Его не объедешь. Он требует мысли о преемственности истории, о прямой связи поколений... Нет ее, этой связи, сегодня... Но Бог с вами, будет вам эта мысль. Это легче всего.


Мы свято храним наших предков заветы,


Нам дорог союз сыновей и отцов.

(Ну а дальше все как по маслу, все в верноподданническую масть!)


В нем блеск триколора и знамя победы,


И царственный клекот двуглавых орлов.

Ну, Станислав Юрьевич, еще немного, и записным гимнюком станешь! Впрочем, какая-то порча в строфе есть. Где же она? А! В “блеске триколора”. Как все-таки подпортил нам Власов, опозорил не героическое, но вполне пристойное трехцветное знамя, сделал его символом измены, как Мазепа жовто-блакитный стяг. Хотя по всему мистическому ходу российской истории, требующей монолитности, единоначалия, соборности, флаг наш должен быть одноцветным... Сколько их, трехцветных, во всем мире, отражающих многообразие французского, чешского, бельгийского, германского и прочего бытия! Запутаешься среди них; соображать и разгадывать, когда они все взовьются на флагштоках, какой из них российский... А раньше все сразу понимали, где советский флаг и куда надо смотреть. К тому же “царственный клекот двуглавых орлов” — такая фальшивая безвкусица и мертвятина. Устал ты, дружок, устал. Надо скорее обратно все поставить в прежнюю колею. А как поставишь, когда плюют в Россию все, кому не лень, издеваются над ней, требуют покаяния. Фарисеи!

Права человека? Никогда им не понять, что Россия, чтобы не погибнуть в борьбе за существование (ведь только в русском языке есть неизвестный другим языкам синоним слову “война” — “нашествие”), могла выжить только как государство долга... Конечно, какие-то зачатки права в спокойные времена в ней прорастали всегда, но много ли было этих спокойных времен? Такова история. А ее, как единственную жизнь, заново не проживешь. Вот это бы отразить! Может быть, так:


История наша — страда и отрада,


В ней кровно повенчаны право и долг,


(чуть-чуть вычурно, но надо же патриотической интеллигенции хоть какие-то крохи с государственного стола пожаловать!)


А если Россия и в чем виновата…


Стоп-стоп! Уместны ли в гимне слова о покаянии? А почему бы нет? В истории все народы взаимно виноваты друг перед другом! Главный вопрос в этом случае такой: “А судьи кто?” Если жалкие папарацци, высоколобые парламентарии из ОБСЕ и плешивые правозащитники — это один коленкор, а если “Грозный Судия” — то Россия покорно склонит голову перед его волей:


А если Россия и в чем виновата,


То пусть ее судит один только Бог.


Никакой тут гордыни нет! Перед вашими Гаагским трибуналом или парламентской ассамблеей — да. А перед волей Всевышнего — какая гордыня, одно смирение! Ну, вот и готов гимн. Как готов?

А самое главное? А припев?! Для народа припев нужен. В отчаянье я поднял взгляд от исписанной вдоль и поперек корявыми каракулями газеты. Уже вечерело. Рядом со мной два бомжа, устроившиеся на детской площадке под грибком, уже разливали что-то в пластмассовые стаканчики. Вечерело. Холодок начинал потихоньку забираться под мою куртку. И тут я понял, что силы на исходе, что на припев меня не хватит и что без помощи Михалкова я дело не завершу. Значит, надо прославить Отечество по его шаблону, разве что каким-нибудь словечком замаскировать мой вынужденный плагиат. Допустим, вместо “славься” (к тому же какая сегодня слава!) обойтись чем-нибудь попроще — допустим, “здравствуй”. Так и напишем: “Здравствуй, Отечество наше...” — только не свободное! Во-первых, подражание будет слишком явным, а во-вторых, ну какое оно сейчас “свободное”! Да и вообще “свобода” — мираж в любые времена. Пусть лучше будет какой-нибудь банальный эпитет — “привольное”, “раздольное” — во! — надеюсь “раздольным” мое Отечество будет всегда, если даже превратится в колонию цивилизованного мира. Но дальше — дальше я уже опять скажу свое, все о том, что мир, хочет он того или нет, но должен быть благодарен моей грешной, ныне разрушенной и все равно необходимой для его же спасения России:


Время придет, и в грядущей судьбе


Все человечество, жизни достойное,


(может быть, что какая-то часть человечества и недостойна жизни)


Скажет земное спасибо тебе.

Итак, что у нас получилось, подобьем бабки.


Родная Россия, ты наша молитва,


Народные силы свои собери,


Еще не окончена вечная битва,


Последняя слава еще впереди.


П р и п е в:

Здравствуй, Отечество наше раздольное,


Время придет, и в грядущей судьбе


Все человечество, жизни достойное,


Скажет земное спасибо тебе.


Пусть жертвы твои тяжелы и огромны,


Но все же от Бреста до Южных Курил


Тебя защищают ракеты, и домны,


И церкви, и насыпи братских могил.

П р и п е в: Здравствуй, Отечество...


История наша — страда и отрада,


В ней кровно повенчаны право и долг,


Но если Россия и в чем виновата,


То пусть ее судит один только Бог.

П р и п е в: Здравствуй, Отечество...

Я встал, облегченно вздохнул, перекрестился на закат и со счастливым чувством исполненного долга поехал домой.

В троллейбусе я блаженно подремывал и рисовал в своем воображении такую благостную картину. Посылаю я слова своего гимна в комиссию, а через несколько дней в моей квартире раздается звонок: “Станислав Юрьевич! Вас просит приехать в Кремль президент Владимир Владимирович Путин”. За мной присылают какую-то роскошную машину с сопровождением, я сажусь в нее, скромно одетый — в свитере, в джинсах, словом, в той самой одежке, в какой гимн писал. Мы въезжаем через Спасские ворота в Кремль, меня вводят в президентские покои, разукрашенные кистью моего друга Ильи Сергеевича Глазунова. Через распахивающиеся двери провожают к кабинету Путина, который своей легкой извилистой походкой идет мне навстречу, улыбается тонкой улыбкой, приглашает к столу. Мы садимся, и он спрашивает: “Расскажите, Станислав Юрьевич, как Вам удалось за такое короткое время сочинить такой вдохновенный текст?” Я рассказываю ему, как это вышло, и он в завершении разговора, дружелюбно глядя на меня, говорит слова, которые сказала императрица Екатерина Великая Маше Мироновой из “Капитанской дочки”: “Да, славная история”... И добавляет: “А какое бы Вы вознаграждение хотели, Станислав Юрьевич, за эту работу?..” И тут я, как кузнец Вакула из “Ночи перед Рождеством”, попрошу у него чего-нибудь самое что ни на есть простое.

— Дорогой В. В.! — скажу я ему... — Два Ваших мерзких министра — Швыдкой и Лесин — распорядились выдать воспомоществование журналам, с которыми конкурирует “Наш современник”, — “Новому миру”, “Знамени”, “Октябрю” — по два с половиной миллиона рублей на год. Соблаговолите, чтобы и “Нашему современнику” была оказана помощь в тех же размерах. Я тогда хоть Распутину и Белову приличные гонорары смогу заплатить.

Владимир Владимирович стеснительно улыбнется и скажет: “Ну какие пустяки, считайте, что дело решенное”.

— А деньги откуда? — спрошу я. — Ведь Шойгу, небось, все раздал на борьбу с сибирскими холодами?

— Деньги энтевэшные, от Гусинского, — ответит Путин. — Мои ребята все-таки их раскололи! — И увидев, что я несколько обескуражен, тут же утешит меня: — Берите, не стесняйтесь! Деньги — не пахнут!

...Вечером по телевизору я услышал, что комиссия приняла текст гимна на слова Михалкова. Я облегченно вздохнул, что никуда не надо ничего посылать, порадовался, что закончились мои переживания, и чувство у меня было такое, что чем-то помог Сергею Владимировичу, хотя он и не подозревает об этом. Заснул я как никогда легко, спал крепким, безмятежным сном и лишь на мгновение, проснувшись после полуночи, подумал про себя: “Ну ты, загородносадский Руже де Лиль, не пора ли тебе теперь отправляться в твою родную Калугу?”

 

(Продолжение следует)

 

(обратно)

Ю.Тюрин • «Ум собери и соединяй с душой...» (Наш современник N4 2001)

Юрий Тюрин

 

“УМ СОБЕРИ И СОЕДИНЯЙ С ДУШОЙ…”

(Ц Е Р К О В Ь И К У Л Ь Т У Р А)

 

“Одно из величайших открытий XX века, и в плане художественном, и в плане духовном, — православная икона. Напомним, что “открытие” это произошло в канун исторических потрясений: Первой мировой войны и последовавших революций и войн... — так двадцать лет назад говорил эмигрант “первой волны” Л. Успенский*. — Икона открывается как одно из величайших сокровищ мирового искусства, для одних как наследие далекого прошлого, для других как предмет эстетического любования; третьих же “открытие” это толкнуло к осмыслению иконы и, в свете ее, к осмыслению происходящих событий... Если в забвении иконы сказался глубокий духовный упадок, то вызванное катастрофами и потрясениями духовное побуждение толкает к возвращению к ней, к пониманию ее языка и смысла, приближает к ней, заставляет ее почувствовать: она уже не только открывается как прошлое, но и оживает как настоящее... Начинается медленное проникновение в духовный смысл древней иконы... Она воспринимается уже не только как художественная или культурная ценность, но и как художественное откровение духовного опыта — “умозрение” в красках, явленное также в годы смятений и катастроф” (с. 209).

В судьбе Православной Церкви крайне значимым был 1988 год, когда праздновалось 1000-летие Крещения Руси. Перед нашими глазами воссиял образ мирообъемлющего Храма, неповрежденный, не тронутый столетиями образ Церкви Соборной. После крестного пути испытаний, которым в XX веке прошло Православие, подвергшееся колоссальному государственному давлению, русская Церковь очищается от клеветы и гонений. Что же касается иконы, то в Россию возвращается ремесло, сама профессия иконописца, работа которого, с точки зрения господствовавшей идеологии, была не только бесполезной, но и вредной для общества.

Проникновение древнерусской иконы в мир культуры удалось вследствие титанической, неостановимой, самоотверженной работы реставраторов, открывших целый материк художественных ценностей прошлого. Несмотря на массовое уничтожение храмов и икон атеистической властью, подвижники культуры смогли и сумели спасти и возродить громадное количество живописных памятников. Появление иконы в государственных музеях, организация выставок в разных городах вызвали небывалое число публикаций, иллюстрированных изданий — от солидных альбомов до открыток и календарей.

С 1988 года открываются и строятся новые храмы (что раньше было исключительной редкостью), возвращаются Церкви и восстанавливаются ею монастыри, оживает церковная культура.

Православная догматика раскрывается во всей своей полноте в образном показе мира святых. Богословское обоснование иконы воспринимается как свидетельство Православия, выраженное в искусстве. Повышенный интерес к древнерусской живописи может соседствовать с интересом к иконам XVIII и XIX веков и даже к современной церковной живописи, пусть подчас и ремесленного характера, но все же не отступающей от канонического строя. “Потому что православная икона — единственное в мире искусство, которое на любом художественном уровне, даже ремесленном, несет откровение непреходящего смысла жизни, потребность в котором пробуждается в мире современной культуры”, — пишет Л. Успенский (с. 210).

Неигровое кино, являясь частью светской культуры, причисляло православную иконопись к феноменам определенной эпохи живописного стиля. Вслед за искусствоведами авторы неигровых фильмов (в большинстве своем это жанры научно-популярного кино) считали, что русская иконопись закончилась на исходе ХVII века, главным образом, благодаря реформам Петра Великого. Икона понималась как известный этап культурного развития страны, государства. Такой взгляд, в общем-то, весьма высоко расценивавший икону, которая попадала в поток общемировой культуры, — такой взгляд объективно закреплял иконопись за областью культуры, но забирал ее у Церкви живой и действующей.

 

Покров

Грандиозный документальный фильм “Под благодатным Покровом” (13 частей, два часа десять минут экрана) режиссер Борис Карпов снимал по заказу Московской Патриархии к 1000-летию Крещения Руси.

Режиссер не видит в иконе лишь определенный этап культурного развития, потому что создавал фильм о благодати Православия, о Покрове над славянством, Русью и Россией. Историческое и религиозное значение древнерусских фресок находит свое продолжение в раннемосковской живописи, в памятниках Пскова и Новгорода Великого, Ярославля и Суздаля.

Фильм-дилогия распадается на две серии: “Крещение” и “Торжество Православия”, которые системно раскрывают громадную тему. Бог открылся для Руси Крестом, Истина пришла через Крещение. Как свидетельствуют традиции и древние летописи, святой князь Владимир совершил Крещение Руси в Киеве 1 (14) августа 988 года. Ежегодным напоминанием является освящение вод в этот день — в праздник Происхождения Честных Древ Креста Господня.

Выросшая из литургического опыта Церкви, православная икона вместе с другими видами церковного искусства выражает соборность христианства. Тему литургии Карпов проводит через весь свой фильм: это тема жизни, приобщения человека к Богу живому, Творцу сущего.

Известны некоторые художники-иконописцы, коих Русская Православная Церковь причислила к лику святых: это праведники Алипий Печерский, Петр-митрополит, Андрей Рублев, Дионисий Глушицкий. Фильм “Под благодатным Покровом”, соблюдая историческую перспективу, отводит немало кадров Киево-Печерской Лавре, первому русскому монастырю. Иконописание пришло на Русь из Византии. В Печерском Патерике читаем, как иконописцы-греки принялись за дело — украшать храм. Нестор-летописец в своей “Повести временных лет” пишет об искусном изографе Алипии, монахе Киево-Печерской обители. Это имя открывает историю русского иконописания, поскольку имен более ранних мастеров мы не знаем. В правилах старых мастеров было оставаться безымянными. Сотни и сотни древнерусских икон не имеют подписей своих авторов, поэтому историки искусства прибегают к условной классификации.

Для фильма Б. Карпова иконник Алипий больше, чем художник. Он монах, сопричастник “Царствию Божию, пришедшему в силе” (От Марка, 9-1). “Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святого Духа” — таким возгласом иерея начинается литургия. Святому Алипию приписываются несколько чудотворных икон, им поклонялись, их чтили, на них молились. “Хорошо выучился он иконописному искусству, иконы писать был он большой мастер, — читаем в “Киево-Печерском Патерике”. — Этому же мастерству он захотел научиться не богатства ради, но Бога ради это делал”. Для концепции фильма именно такой образ аскета-иконописца первостепенен. Поэтому режиссер особо показывает нетленные мощи киево-печерского святого: иссохшую руку монаха-художника (чуть выше кисти). Прежде чем приступать к работе, эта рука творила крест. Иконописец был слугой и голосом Бога, “Христу уподобился он” (“Патерик”).

Философ-мыслитель Павел Флоренский называл каждую богородичную икону светлым пятном на земле. На Руси особо почитались изображения Пресвятой Богородицы. С переносом столицы из древнего Киева во Владимир поклонение Богоматери принимает государственную форму. Великий князь Андрей Боголюбский устанавливает особый праздник — Покрова Богородицы. Самый прекрасный православный храм, существующий и поныне, — Покрова на Нерли (он показан в фильме). В этой белокаменной церкви были и настенные росписи, и, конечно, иконостас, но время не донесло до нас этих, без сомнения, замечательных памятников.

Многие богородичные иконы составляют бесценную сокровищницу русского искусства. Первое место по праву принадлежит образу Владимирской Богоматери. Специалисты считают, что памятник, попавший на Русь из Византии, создан гениальным греческим художником в первой половине ХII века. Из Киева образ попал во Владимир, а в 1395 году был торжественно перенесен в Москву. Икона, великая святыня, находилась в главном соборе Кремля — Успенском, до ленинского декрета о национализации художественных сокровищ. Памятник оказался в Государственной Третьяковской галерее, положив начало богатейшей коллекции средневековой живописи. Образ Владимирской Божией Матери покоряет совершенством исполнения, глубиной чувств, теплотой любви.

Фильм “Под благодатным Покровом” не рассказывает историю чтимой всем Православным миром иконы. Между тем Церковь видит в ней полноту духовного совершенства. Иисус, погибая на кресте, отдал Богородице в наследие весь род христианский. “Те же, которые не имели возможность предстать пред Матерью Господа своего, скорбя сердцем, изъявляли горячее желание видеть хотя бы живописный лик Ее, — пишет протоиерей И. Бухарев. — Много раз и от многих христиан слышал это благочестивое желание апостол Лука, бывший искусным врачом и художником, и, чтобы удовлетворить желанию первых христиан, он, как говорит предание, изобразил на доске лик Богоматери с Предвечным Младенцем на руках; потом написал еще две иконы и принес все три к Самой Владычице*. Увидев Свое изображение на иконах, Она повторила Свое пророческое слово: “Отныне ублажат Мя вси роди. — И присовокупила: — Благодать Рождашагося от Мене и Моя с сими иконами да будет”**.

Владимирский образ Богоматери написан евангелистом Лукой на доске из того стола, за которым трапезовал Иисус Христос со Своею Пречистою Матерью и праведным Иосифом. Константинопольский Патриарх прислал икону великому князю Юрию Долгорукому, от него она перешла к сыну — князю Андрею Боголюбскому.

Карпов в своем фильме не склоняется к ученой полемике относительно датировки живописного памятника: I век или XII столетие. Режиссер включает иконописный образ в контекст русской истории. Фильм показывает Владимирскую Богоматерь, этот шедевр мировой живописи, как Заступницу Руси, то есть отводит образу заметную роль в истории православного Отечества.

Посмотрим в церковный календарь. Три раза в году совершается празднество в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, в благодарность за троекратное избавление Ее помощью нашего Отечества от врагов. 21 мая (3 июня), 23 июня (6 июля) и 26 августа (8 сентября). Икона молитвами москвичей спасла Русь от орд Тамерлана, нашествия золотоордынского хана Ахмата и крымских татар Махмет-Гирея. Последний русский государь Николай II принимал священное венчание и миропомазание на царство перед ликом Владимирской иконы в кремлевском Успенском соборе (сохранились кинодокументы 1896 г.).

Когда делался фильм, Борис Карпов не знал, как точны слова Л. Успенского об осмыслении православной иконы в свете современных событий. Повторим: “Она воспринимается уже не только как художественная или культурная ценность, но и как художественное откровение духовного опыта — “умозрение” в красках, явленное также в годы смятений и катастроф” (с. 209).

Утром 3 октября 1993 года образ Владимирской Богоматери был привезен под усиленной охраной из ГТГ в Елоховский Богоявленский собор. Патриарх Алексий II с окружением и клиром, сняв драгоценную митру, с обнаженной головой коленопреклоненно вознес горячую молитву, “чтобы воскорбеть печалию пред лицом нашей Заступницы Усердной и всем очистить свою совесть пред духовным Отцом, и укрепиться приобщением Животворящего Тела и Крови Христовых” (по слову Патриарха всея Руси святого Тихона).

Из молитвы Владимирской иконе Божией Матери: “О Вcемилостивая Госпоже Богородице, Небесная Царице, всемощная Заступнице, непостыдное наше упование! Благодарим Тя о всех благодеяниях, российским людям от Тебе бывших, от древле и до днесь от чудотворной иконы Твоея явленных”.

Образ Богоматери после храмовой службы вернули в Третьяковку, октябрьская трагедия в Москве, к несчастью, все же произошла, но Церковь-то хотела омыться слезами покаяния, взывала к чудотворному образу, а не к памятнику искусства. Этот “переход” иконы из ГТГ в патриарший собор снят видеокамерами преизбыточно.

Еще в своем фильме “На поле Куликовом”, созданном к 600-летию великой победы, Б. Карпов включает в историческую тему распрямления Руси из-под ига ордынцев образ Владимирской Богоматери. Икона рассматривается как выдающийся исторический памятник. Под хоральное пение кинокамера постепенно приближается к глазам Богородицы: поразительный, непередаваемый словами взгляд прочитывается режиссером как выражение надежды для многострадального народа, которому было суждено спасти себя как этнос и как страну на поле Куликовом.

А в фильме-продолжении “Думы о поле Куликовом” Борис Карпов снимает другую чудотворную богородичную икону: Донскую. С этим образом великий князь Дмитрий Иванович, названный позже Донским, шел на битву с Мамаем. Икона была утверждена на древке, как хоругвь, и во все продолжение сражения была среди русского войска. Выдающийся памятник искусства, образ Донской Божией Матери, рассматривается, понимается в фильме как явление исторической жизни родины*.

Возвращаясь к фильму “Под благодатным Покровом”, можно сказать, что это итоговая работа для Б. Карпова: не потому, что картина — последняя в его творческой биографии, а по существу творческой эволюции. Режиссер провел более 20 киноэкспедиций, в том числе на Аляску и в Сан-Франциско, где православные общины до сих пор признают юрисдикцию Московского Патриарха. Он отснял экспозиции 30 музеев, вел сложные съемки в Киеве, Суздале, Пскове, Новгороде, Москве, Ярославле, Почаеве, Сергиевом Посаде, Боровске. Режиссер сказал сокровенное, заветное, для него — неоспоримое. Для исторической России Православие — это благодатный Покров. 1000 лет Церковь окормляла и спасала народ, просвещала Духом Святым, а вся великая церковная культура была составной, неотрывной частью живого Православия. От образности режиссер пришел к Образу.

При всей уникальности фильма Б. Карпова режиссер не был одиночкой в своем восхождении к высотам церковной культуры.

Еще в 1984 году был снят документально-художественный фильм о таинствах и праздниках в Русской Православной Церкви. По-английски картина называется “Бог в России”. Она сделана на студии “Центрнаучфильм” при участии “Совинфильма” и киностудии “Мосфильм” по заказу Финляндии. Картина шла за рубежом, а у себя в Отечестве сумела найти дорогу к зрителю только в юбилейный год, 1988-й. По-русски название фильма звучит иначе: “Праздники и таинства в Русской Православной Церкви”. Сценаристы и режиссеры Р. Цурцумия и А. Пелешян. Фильм полнометражный, снят на отличной пленке операторами П. Лебешевым, Г. Рербергом, В. Кодешевым и С. Рахомяги. Крупные кинематографические имена в титрах картины...

“История Церкви — это история Ее святости”, — говорил Патриарх Пимен. Фильм и старается показать каноническую и литургическую жизнь Православия, напоминает об именах святых, в земле российской просиявших, вспоминает святые иконы и празднуемые Церковью священные события, связанные с историей родной земли. Кинематографически картина строится как цепь новелл, “медальонов”, зарисовок — его мозаичная панорама благоговейного совершения служб церковных, неукоснительного проповедания слова Божия, сохранения духовных сокровищ и традиций, ревности о благе Церкви и Отечества.

“Рождество Спасителя”, “Богоявление, или Крещение Христа”, “Вход Господень в Иерусалим”, “Светлое Воскресение”, “Троица”, “Воздвижение Креста” и другие важнейшие христианские праздники запечатлены авторами в синхронной съемке — эти документальные сцены наполнены особой атмосферой духовного подъема, внутренней сосредоточенности. Пастыри и паства образуют во время богослужения единое целое, церковное слово и церковное пение звучат под сводами храмов или в стенах монастырей, куда стекаются тысячи верующих людей любых возрастов и социальных знаний. Таинство бракосочетания, таинство отпевания — эти картины ежедневной жизни православной Церкви доказывают ее тысячелетнюю традицию.

Церковь есть Тело Христово, Дом Отчий. В Евхаристии хлеб и вино прелагаются духом Святым в божественные Тело и Кровь Христа воскресшего и прославленного. Образ Христа относится не к отвлеченному Божеству, а именно к личности: “Сие есть Тело Твое...”. VII Вселенский Собор определил: “Если кто не почитает икону Спаса Христа, да не увидит Его зрака во втором пришествии”.

В фильм включен образ “Спаса” — икона из Звенигородского чина Андрея Рублева. Музейный экспонат, собственность ГТГ, показан и понят именно как икона, а не только как памятник живописи начала ХV века.

“Так же как истина иконы Христовой, так и истина иконы святого человека, ее подлинность заключается в ее соответствии своему первообразу. И поскольку личный опыт обожения заключается в соединении описуемого человечества с неописуемым Божеством, когда, по слову святого Ефрема Сирина, человек, “просветив сердечные очи, всегда, как в зеркале, видит в себе Господа” и в “той жде образ преобразуется” (2 Кор. 3,18), то описуется он также не по образу тленной плоти, а по образу и подобию прославленного Тела Христова” (Л. Успенский, с. 219).

Отцы VII Вселенского Собора определили: “Полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, чествовать их лобзанием и почитательным поклонением”.

Столетиями празднуется в Жировицкой обители, в нынешней Западной Белоруссии, неподалеку от Слонима, явление иконы Божией Матери. 7 (20 мая) к образу Жировицкой Богоматери, исполненному любви и нежности, приезжает владыка Филарет, митрополит Минский и Белорусский, чтобы совершить торжественный молебен. По традиции владыка облачается в голубое одеяние — символ небесной синевы Богородицы — и при стечении монахов, монахинь и мирян проводит праздничную службу. С экрана митрополит Филарет рассказывает зрителям о происхождении Жировицкого образа, о смысле и глубине богородичных праздников в Православной Церкви.

Фильм “Праздники и таинства в Русской Православной Церкви” не пускается в искусствоведческие рассуждения о живописном памятнике, а ведь Жировицкая икона весьма древняя: написана она в 1191 году. Фильм выражает отношение православного человека к явленному образу. Икона воспринимается, прежде всего, через молитвенное обращение к Пресвятой Богородице. Это и есть истина иконы святого человека — ее соответствие своему первообразу.

Троице-Сергиева Лавра часто возникает на экране. Лавра — это духовное сокровище Церкви, это место Московской Духовной Академии, это — история и культура русского народа, столетиями устремлявшего сюда мощную духовную энергию, творческий дар. Живопись и зодчество Лавры — памятники мирового значения. Фильм показывает и другие шедевры искусства, созданные и связанные с Церковью. Например, храм Покрова на Нерли, или древний Успенский собор во Владимире, или живопись Дионисия. Почаевская Лавра, Псково-Печерский монастырь, Пюхтицкая женская обитель, торжественные соборы и скромные церковки — во многих очагах Православия, говорят нам авторы фильма, горит свеча во имя Господне. И, как символ веры и надежды, в одном из кадров трепещет, но не гаснет огонек свечи, возженной перед алтарем. Тысячу лет теплится этот огонь.

Храм

В тот же 1988 год, что и картина Бориса Карпова, появился фильм “Храм”. Сценарист А. Никифоров и режиссер В. Дьяконов делали свой фильм не о духовной литературе, появившейся у нас 1000 лет назад, вместе с принятием христианства, и не о церковной культуре, хотя красота многих памятников искусства попадает на экран — и золото куполов Успенского собора во Владимире, и сказочный ансамбль Троице-Сергиевой Лавры, и звонница бывшей порубежной крепости — Псково-Печерского монастыря, и корона Почаевской Лавры. По строчке Ахматовой показан в картине равноапостольный князь: “Над рекой своей Владимир поднял черный Крест”. Фильм “Храм”, с его многоярусной композицией, важен был подходом к самому понятию веры. Вдруг на документальном экране — для того времени чудо — возник образ Церкви как жизнедеятельного целого. Конечно, момент был таков, что пора было нам на самом деле стать умнее. Момент был исторический.

Полнометражный “Храм” сделан к святому празднику 1000-летия Крещения Руси. С этой картины наблюдается подъем кинодокументалистики Православия. Фильм пытается понять веру через духовный опыт личности. Нам показывают сельского батюшку отца Николая, владимирского священника Дмитрия (отца 16 набожных детей), настоятельницу Пюхтицкой женской обители игуменью Варвару и насельника старинного Псково-Печерского монастыря монаха Зенона, великолепнейшего иконописца. Не преувеличивая эстетических достоинств фильма, надо согласиться, что “Храм” стал достижением православной документалистики.

Монах Зенон, далеко не старый человек, — иконописец. В 1988 году ему не было и 40 лет. Когда за несколько лет до праздника Крещения Руси Московская Патриархия получила бывший Данилов монастырь (там размещалась детская НТК), Зенон приступил к послушанию: создать для монастыря иконостас и написать иконы. “За время упадка иконы и утери осмысления ее богословского содержания, — говорит монах Зенон, — понимание догмата притупилось и капитальное значение как бы выветрилось. Ведь целые поколения православных воспитывались на искусстве, которое, прикрываясь догматом иконопочитания, на самом деле никак ему не соответствовало. Уже в XVII веке из Синодика Торжества Православия было исключено все вероучебное содержание образа. И в наше время в день Торжества Православия можно лишь в виде исключения услышать в проповеди о связи этого праздника с иконой. В догмате иконопочитания соборное сознание Церкви осудило отказ от образа как христианскую ересь. Образ сохранил свое место в церковной жизни, однако его жизненное значение перестало восприниматься во всей присущей ему полноте. И это породило безразличие к его содержанию и роли”. С XVIII века, как думает монах Зенон, иконопись перешла в ведение светского художника, свободного от догматов Церкви. А затем и изучение иконы перешло в ведение свободной же от догматов науки. На долю церковных людей действительно только осталась благочестивая привычка молиться перед иконой. Образ принадлежит самой сущности христианства. А вековое же искажение образа привело православных — многих — к протестантскому к нему отношению, то есть к отрыву от церковного искусства. Православные иерархи, к несчастью, больше доверяли светской власти и Академии художеств, нежели преданию. Возрождение иконы, считает отец Зенон, есть жизненная необходимость нашего времени. Потому что как бы ни были ценны работы, приведшие к открытию иконы, то, что в ней открывается, есть молитвенное осознание глубины Православия.

Фильм рассказывает, что творения современного мастера украшают храмы Москвы, Пскова, Печор. Духовно перекликаясь с древнерусскими изографами, художник-монах стремится возродить традиции великого отечественного наследия. Консерватизм понимается отцом Зеноном как нравственная свобода. Церковное художественное творчество не усечено догматами веры, вернее, не сковано, потому что православное сознание соборно и не склонно к обособлению. Труд иконописца ценен как носитель и исполнитель Божественного замысла. “Каноническое есть церковное, церковное есть соборное”, — учил протоиерей П. Флоренский. Творчество человека осуществляется в сочетании его воли с волей Божественной, в синергии двух действий: Божественного и человеческого. И в этой перспективе художественный язык Церкви, как выражение христианской веры, определяется в своем характере выработанной соборным разумом Церкви нормой — иконописным каноном в собственном смысле. “Эта норма есть найденная форма наиболее адекватного выражения Откровения, в которую и облекается творческое соотношение Бога и человека. И канон предполагает не обособление, а именно включение в соборное творчество Церкви. В этом соборном личность художника осуществляет себя не в утверждении своей индивидуальности, а в самоотдаче; и высшее ее проявление здесь в том, что она как раз подавляет в себе черты обособленности” (Л. Успенский, с. 226).

В том же 1988 году, когда был создан “Храм”, на Ленинградском телевидении режиссер Т. Васильева сделала фильм-дилогию “Слово о земле русской. Псков. Характеры”. Фильм был показан по ЦТ. В нем, в частности, рассказывается о живописи отца Зенона. Поскольку затворничество псково-печерского монаха строгое, режиссер не сумела встретиться с художником, он уклоняется от мирской славы*. Пришлось процитировать документальные кадры из фильма “Храм”. Пишет отец Зенон, как изографы древности, минеральными красками. Содержание иконы определяет не только приемы ее построения, но и технику, и материалы. “Ни техника иконописи, ни применяемые тут материалы не могут быть случайными в отношении культа, — отмечал отец П. Флоренский. — Трудно себе представить, даже в порядке формально эстетического исследования, чтобы икона могла быть написана чем угодно, на чем угодно и какими угодно приемами”. В иконе вопрос вещества — не только прочность и доброкачественность, но, в первую очередь, вопрос подлинности. “Другими словами, икона входит в весь комплекс приношения человека, которым осуществляется назначение Церкви — освящать через человека и преображать мир, исцелять пораженное грехом вещество, превращать его в путь к Богу, в способ общения с Ним” (Л. Успенский, с. 224).

Традиционная иконописная техника, выработанная в течение столетия, включает подбор материалов, который представляет наиболее полное участие видимого мира в создании иконы. Здесь участвуют, так сказать, “представители” и мира растительного (дерево), и мира животного (клей, яйцо), и мира минерального (мел, краски). Все это берется в своем естественном виде и лишь очищается и обрабатывается человеком, который своим трудом вводит эти вещества в богослужение. Грань между допустимым и недопустимым в веществе пролегает там, где материя теряет свою подлинность и характер, начиная выдавать себя за нечто иное, чем она есть, то есть создавать иллюзию (православные священники, например, не любят изделий из полимеров).

Через несколько лет после “Храма” сценарист А. Никифоров и режиссер В. Дьяконов создают большой фильм “Боже, освети нас Лицем Твоим”. Картина целиком посвящена иконописи. Иеромонах Зенон уже архимандрит, по-прежнему насельник Псково-Печерского монастыря. Зенон выполнил патриаршее послушание: закончил иконостас Свято-Данилова монастыря и написал для этого монастыря иконы.

Образ современного церковного живописца занимает ключевое место в композиции фильма. Архимандрит Зенон, как и в 1988 году, считает икону выражением веры. В наше время вникнуть в суть догмата иконописания и почитания — значит осмыслить и саму икону не только как предмет и украшение xpaмa, разъясняет отец Зенон. Это значит осмыслить то, что она несет в себе, уяснить ее созвучие современному человеку, осмыслить свидетельство духовного опыта, передаваемого из глубины Православия, непреходящее значение христианского Откровения.

Протоиерей С. Булгаков говорил: “Иконописание является одновременно подвигом искусства и подвигом религиозным, полным молитвенного напряжения (почему Церковь и знает особый чин святых-иконописцев, в лице которых тем самым канонизируется и искусство, как путь спасения)”**.

Авторы фильма “Боже, освети нас Лицем Твоим” связывают воедино эти два подвига; подвиг искусства и подвиг религиозный. Герои картины — главным образом иконописцы-монахи. “Только совершеннейшим христианам, — пишет святитель Игнатий (Брянчанинов), — преимущественно из иноков, сподобившимся прозреть душевными очами, был открыт мир духов”.

В фильме показан отец Игнатий, сорокалетний монах с черной бородой. Он спасается в Оптиной пустыни, церковный живописец. Откровения Господь дает человеку не для удовлетворения любопытства праздного ума и пустого сердца, рассуждает отец Игнатий, но в целях его спасения и духовного совершенствования. Поэтому святой Игнатий Брянчанинов и поучает, что первое духовное видение есть видение своих согрешений, доселе прикрывавшихся забвением и неведением. “Зрение падения и искупления нашего, — учит святой Игнатий, — вот нужнейшее видение. Все святые признавали себя недостойными Бога, этим являли они и свое достоинство, состоящее в смирении”.

Индивидуальное религиозное откровение может прийти к художнику, — думает монах Оптиной пустыни, знаменитой в прошлом своими старцами, которым был открыт мир духов. Но иконописец всегда должен помнить о евангельской “нищете духовной” (От Матфея, 5-3). Формы творятся именно духом, первичен именно Дух. Каков он, такова и культура, невозможно говорить об изменении каких-либо традиций в искусстве в лучшую сторону, организовать некую лучшую форму — она вторична без Божьего света. Опытным познанием духовности просвещается вся жизнь иконописца, снова рассуждает отец Игнатий, все его творчество, его искусство. О такой духовности невозможно просто рассказать, она становится сутью творца икон, дает ему силу и уверенность, наделяет познанием смысла творчества и жизни. Чистота души иконописца формирует настоящее искусство. Чистота не только в смысле девственности, но в полной ориентировке души к Единому Целому. Лишь желая этой чистоты, обретая ее, человек становится настоящим художником, способным вещать миру Истину.

“Что есть Истина?” — спросил Понтий Пилат Христа. Протоиерей Вячеслав смотрит на зрителей с экрана... — Иисус не ответил. Не “что” надо было говорить, — уточняет священник-иконописец, — а “кто”. Кто есть Истина? А Истина стояла перед ним.

 

Ум и зрение

Свой фильм “Умозрение в красках” питерский кинорежиссер Валентина Матвеева назвала по работе князя Евгения Трубецкого. Книга “Умозрение в красках: три очерка о русской иконе” вышла в Париже в 1965 году, хотя князь-философ писал очерки еще до Октябрьского переворота. Режиссер студии “Леннаучфильм”, Матвеева посвятила себя сугубо религиозному творчеству. Все авторские фильмы, начиная с 1986 года, затрагивают православную проблематику. Их девять: “Живите в доме и не рухнет дом”, “Зову живых”, “В поисках Санкт-Петербурга”, “Крепость неодолимая”, “Над вечным покоем”, “Умозрение в красках”, “Собор”, “Храм на Смоленском кладбище”, “Встречa”.

Трубецкой, чьи очерки составили эпоху в иконоведении, подчеркивал: “Дни расцвета русского иконописного искусства зачинаются в век величайших русских святых — в ту самую эпоху, когда Россия собирается вокруг обители святого Сeргия и растет из развалин. И это не случайно. Все эти три великие факта русской жизни — духовный подвиг великих подвижников, рост мирского строения православной России и величайшие достижения религиозной русской живописи — связаны между собой той тесной, неразрывной связью, о которой так красноречиво говорит шитый шелками образ святого Сергия” (покров 1423—1424 гг. на раку преподобного в Троицкой Лавре.— Ю. Т. ).

Фильм “Умозрение в красках” видит в древнерусской иконе историческое и духовное содержание. Режиссер настаивает, что икона ХIV и ХV веков дает нам вообще удивительно верное и глубокое изображение духовной жизни России. В те дни живой веры слова молитвы — “не имамы иные помощи, не имамы иные надежды, разве Тебе, Владычице” — были не словами, а жизнью. Народ, молившийся перед иконою о своем спасении, вкладывал в эту молитву всю свою душу, поверял иконе все страхи и надежды, скорби и радости. А иконописцы, дававшие в иконе образный ответ на эти искания души народной, были не ремесленники, а избранники, сочетавшие многотрудный иноческий подвиг с высшею радостью духовного творчества.

Матвеева в фильме, опираясь на работу Трубецкого, идет дальше современной ей искусствоведческой науки.

Сергием Радонежским и его последователями, к примеру, пишут историки древнерусской живописи, “особая роль отводилась изобразительному искусству, прежде всего — живописи, призванной сделать идеи наглядными, затрагивающими самые глубокие внутренние чувства людей (нравственное перевоспитание человека, кардинальное внутреннее его очищение и перерождение). Выполнение этой необыкновенно сложной задачи было под силу лишь немногим подлинно гениальным мастерам, чьи имена заслуженно вписаны в историю мировой культуры”.

Названа троица: Феофан Грек, Андрей Рублев и Дионисий. Характерен подход исследователей к иконе или фреске. Например, авторы пишут о феофановской палитре: “Подыскивая зримое выражение для отвлеченных философских понятий, Феофан подчиняет цветовую гамму основному тону, из которого исходит все многообразие оттенков. Главную роль при этом играет белый цвет, символ света. Для русской культуры той эпохи Феофан явился художником и философом, обширность и глубина познаний и круг интересов которого помогли русским мастерам по-новому взглянуть на роль и значение искусства, переосмыслить понятие мастерства, что привело в итоге к замечательному расцвету русской живописи ХV века”*.

Авторы, возможно, по цензурным соображениям, не включают в текст главного слова: “Бог”. Им достаточно “нравственного перевоспитания”.

“Сказание о святых иконописцах”, литературный памятник ХVII века, говорит о повелении святого Никона, монастырского преемника преподобного Сергия Радонежского, написать икону “Троицы” в “похвалу отцу своему, святому Сергию чудотворцу”. Рублеву, художнику-иноку, настоятель “повеле”. Воспитанник и последователь монастырской философской школы, монах Андрей, выполняя послушание, во всей полноте выразил идею Троицы в представлении богоносного Сергия: дабы воззрением на святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего.

Много лет спустя после создания Рублевым “Троицы” историки искусства подойдут к иконе с аналитическим словарем. “В противоположность Феофану, — найдут эти специалисты, — в иконах и фресках Рублева отсутствуют резкие блики. Последовательное наложение тончайших светлых и постепенно светлеющих слоев охр создает совершенно иной эффект. Источник света — внутри, но свет не пробивается сквозь телесную ткань, а равномерно излучается ею. Он исходит на окружающие предметы и сообщает всему животворную радостную теплоту, которая передается зрителю”**.

“Сказание о святых иконописцах” в первую очередь усматривает силу Православия в Рублеве. “Преподобный отец Андрей Радонежский, иконописец, прозванный Рублев, многие святые иконы написал, все чудотворные”. Подчеркнем это слово: “чудотворные”. Во Владимире, в Успенском соборе, иконостас Андрей Рублев создал вместе со своим другом Даниилом Черным. “Сказание...” говорит об этом мастере: “Многие с ним иконы чудные написал, все чудотворные, всегда неразлучно с ним”. Опять слово “чудотворные”.

Литературные источники древности единодушно называли Андрея Рублева и Даниила Черного “чудными добродетельными старцами”, “духовными мужами, вдохновенными Богом”, “чудными добродетельными старцами и живописцами”, “совершенными в добродетелях”, “всех превосходящими в добродетелях”. Главной чертой обоих было смирение, высочайший подвиг православного христианина. Рублев, как еще замечает “Сказание о святых иконописцах”, “намного всех превосходил в мудрости”.

В фильме “Умозрение в красках” Матвеева показывает икону “Спас” из Звенигородского чина. Драгоценным историческим памятником является древняя русская икона, подчеркивает режиссер. В ней мы находим полное изображение всей внутренней истории русского религиозного и вместе с тем национального самосознания и мысли. А история мысли религиозной в те времена совпадает с историей мысли вообще. Икона “Спас”, говорит Матвеева в фильме, вся от начала до конца носит на себе печать великого духовного подвига святого Сергия и его современников. Первое, что поражает в этом изображении Господа, — захватывающая глубина и сила скорби. Это не личная или индивидуальная скорбь, а печаль обо всей земле Русской, обездоленной, униженной и истерзанной татарами.

“Всматриваясь внимательно в эту рублевскую икону, — говорит c экрана режиссер, — вы чувствуете, что есть в ней что-то еще более глубокое, чем скорбь. Тот молитвенный подъем, в который претворяется страдание. И вы отходите от нее с чувством успокоения. Сердцу становится ясно, что святая печаль дошла до Неба и там обрела благословение для грешной, многострадальной России. Я не знаю другой иконы, — признаётся Валентина Матвеева, — где так ярко и так сильно вылилась мысль, чувство и молитва великого народа и великой исторической эпохи. Трудно найти другой памятник нашей старины, — ссылается режиссер на князя Трубецкого, — где бы так ясно обнаруживалась та духовная сила, которая создала русскую иконопись. Это — та самая сила, которая явилась в величайших русских святых — в Сергии Радонежском, в Кирилле Белозерском, в Стефане Пермском и в митрополите Алексии, та самая, которая создала наш великий духовный и национальный подъем ХIV и ХV веков”.

Фильм указывает на преодоление Рублевым влияния Феофана Грека. По Трубецкому, Феофан был величайшим новгородским мастером и учителем иконописи ХIV века. Его ученик Андрей Рублев стал родоначальником самостоятельного русского искусства.

Известия о русских мастерах-иконописцах, следует Матвеева за князем Трубецким, “выучениках греков”, в ХIV веке вообще довольно многочисленны. Если бы в те дни русское искусство чувствовало в себе силу самому стать на ноги, в этих греческих учителях, понятно, не было бы надобности. Мы имеем и другие, еще более прямые указания на зависимость русских иконописцев конца ХIV века от греческих влияний. Известный иеромонах Епифаний, жизнеописатель преподобного Сергия, получивший образование в Греции, просил Феофана Грека в Москве изобразить в красках храм святой Софии в Константинополе. Просьба была исполнена, и, по словам Епифания Премудрого, этот рисунок послужил на пользу многим русским иконописцам, которые списывали его друг у друга. Этим вполне объясняется нерусский или не вполне русский архитектурный стиль церквей на многих иконах ХIV века. Особенно на иконах Покрова Пресвятой Богородицы, где изображается как раз храм святой Софии.

“Умозрение в красках” показывает икону “Покрова” ХIV века из собрания Новгородского музея.

Освобождение от нарочитой плоскостности, неуемной красочности происходит в ХIV веке — в период мощного византийского влияния. Ко второй половине этого столетия относится “Покров”. Время не пощадило прекрасный памятник. Полностью вырезан старый грунт, не сохранился золотой фон, покоробился деревянный щит иконы. Все это мешает образномувосприятию живописи, правильному представлению о первоначальном облике. Но такова уж зачастую судьба древних произведений. Икона “Покрова” из Зверина монастыря, показанная в фильме В. Матвеевой, — самая древняя из дошедших до наших дней с новгородским изводом Покрова. В пустынном, высоком храме, представленном условно в виде трех арок с куполами, изображена Богоматерь. В боковых частях собора — апостолы, святители, мученики. Чудо видит Андрей Юродивый. Он протянул иссохшую руку к святой Марии, указывая на Нее ученику Епифанию. Над головой Богоматери распростерт спасительный Покров.

Его красное полотно держат ангелы в боковых нефах. В этом и состоит главное отличие новгородского “Покрова” от суздальского. Там Богоматерь держит Покров в своих руках. Появление Богоматери с Покровом было знамением защиты Новгорода от нашествия врагов. Таким образом, икона “Покрова” имела в исторических условиях скрытый — второй смысл.

Перед войной в Новгороде насчитывалось 3 тысячи прекрасных икон. Девять десятых украли гитлеровцы. Актуален ли вопрос о “возвращении культурных ценностей” Россией — Германии?

“В дни национального унижения и рабства все русское обесценивалось, казалось немощным и недостойным, — считал князь Трубецкой. — Все святое казалось чужестранным, греческим. Но вот по земле прошли великие святые; и их подвиг, возродивший мощь народную, все освятил и все возвеличил на Руси: и русские храмы, и русский народный тип, и даже русский народный быт”. Видение православной Руси — вот в чем заключается резкая грань между двумя эпохами русской иконописи. Грань эта проведена духовным подвигом святого Сергия и ратным подвигом Дмитрия Донского. Сергий Радонежский впервые показал Россию в ореоле Божественной славы, а иконопись дала яркое изображение явленного им Откровения.

Матвеева в своем фильме повторяет мысль об аскетизме древнерусской иконы, в которой вместе с тем есть высокая радость. Таковы тайна и прелесть иконы до XVIII века, говорит фильм. “Похвала Богоматери” — шедевр XVI века из собрания Русского музея. Святая Богородица сияет чистотой и добротой. Она — давшая миру Спасителя — спасла род человеческий. Самая совершенная из людей, Богоматерь на иконе является национальным народным типом. Это о подобных памятниках писал Павел Муратов в своих известных очерках: “XVI век вообще пожертвовал многим из стилистических достижений предшествующего столетия. На прежней высоте остались цвета, и даже в иных случаях иконы первой половины XVI века приобрели новое богатство разноцветности”.

 

“Во имя…”

Место иконы в богослужении, самой церковной жизни оставалось одинаково важным на протяжении столетий, может быть, кроме скрытого иконоборчества в XVIII и XIX веках (в России). Учение Церкви применяется к любому образу религиозного сюжета. “Одной из основных причин нечувствия иконы как образа Откровения, — пишет Л. Успенский, — и притом Откровения, жизненно воспринятого, является столь же глубокое нечувствие и непонимание Церкви” (с. 212). Для многих и сама Церковь является одной из “культурных ценностей” (или еще “духовных ценностей”), как своего рода привесок к “общечеловеческой культуре”.

Основой признания иконы, на самом деле, — по словам Л. Успенского, — служит вероучебное содержание образа. Ни для кого не обязательно знание истории искусства, но знать, во что человек верует, знать, передает ли образ, на который он молится, его веру — обязанность каждого православного, тем более духовенства. Путь современного просвещенного человека к осознанию Церкви тот же, что и к осознанию иконы. И там, и тут те же этапы исканий, заблуждений и наконец прозрение (“умозрение в красках”). Для того, чтобы почувствовать в иконе нечто большее, чем произведение искусства или предмет личного благочестия, нужно в самой Церкви увидеть и почувствовать нечто большее, чем общество верующих. Православный человек, даже увлеченный иконой, иногда колеблется, потому что не уверен, что именно каноническая икона, а не живописный образ, есть выражение того, во что он верит. Он видит иконы в музеях. И ему представляется, что если храм украшен только иконописью (без живописных произведений), то он, то есть храм, тем самым превращен в музей. Более того, для большинства различие между иконой и религиозной картиной часто определяется как разница в стиле: старое — новое, даже старообрядческое — православное.

Церковь учит: “Иконопись есть выражение Православия с его догматическим и нравственным учением, раскрытие жизни во Христе и тайн домостроительства Божия о спасении людей”.

Документальный фильм “Во имя...…” для телепередачи “Русский Дом” сделал режиссер Николай Раужин по сценарию, написанному им вместе с продюсером и ведущим этой передачи Александром Крутовым. “Во имя Отца, сына и Святаго Духа”, — каждый день возносятся голоса священников в православных храмах. Картина Н. Раужина — о церковно-религиозном, художественно-производственном комбинате в подмосковном Софрине, расположенном недалеко от Сергиева Посада (Лавры).

После некоторого потепления Кремля к православному епископату в начале 1944 года при Успенском храме бывшего Новодевичьего монастыря был оборудован подвал-мастерская. Здесь работали резчики по металлу и дереву, иконописцы, златошвеи. Затем при церкви Тихвинской иконы Божией Матери, в бывшем селе Алексеевском (станция метро “Алексеевская”), возникла другая художественная мастерская, тайная. Святейший Патриарх Пимен выпросил землю в глиняном карьере в Софрине, в 1974-м состоялось освящение строительства. Теперь здесь кирпичный однокупольный под золотом храм (стилизованный), три тысячи работнкиов.

Небесным покровителем Софрина считается святой Серафим Саровский. Скань, финифть, резьба по кости, изготовление митр и плащаниц, даже производство церковных восковых свечей — вот ежедневный труд художественно-производственного предприятия. “Ум собери и соединяй с душой, помилуй мя, грешнаго”... Так молятся софринские иконописцы.

Икона понимается молитвой, — читает закадровый текст народный артист России Владимир Заманский, известный в воцерковленных кругах своей духовной жизнью. Икона — первообраз, по слову Патриарха Гермогена. “Спаси мя, яко Един и Всемилостлив”. Режиссер в своей картине снимает всего двух живописцев, поскольку рассказывает о софринском комбинате в целом, а не об иконописи специально. Первый художник (разумеется, мирянин) говорит нам об одухотворенной плоти Господней. “Без Него не могу творить ничего”, — признается живописец. Второй художник — женщина, интеллигентного вида, в очках. “Ничего не надо воображать, ибо есть Истина”, образно выраженная молитва. “Чтобы разуметь символику храма, надо познать Бога . Храм — это Град Небесный. Храм — это свет, а воцерковленный человек — это храм. Он живет в Боге и Богом. “Во имя Отца, Сына и Святаго Духа...”

Задача Церкви, значит, и задача каждой иконы — раскрытие тайн домостроительства Божия всем своим чадам. Творчество софринских иконописцев выражает православное учение о спасении, оно не автономно по отношению к Церкви. Священник П. Флоренский — а посвятил он изучению иконы немало интеллектуальных и духовных сил — говорил о соблазне для творчества: “Изображая неизвестные ему целомудрие и божественную любовь, художник в современном понимании этого слова может даже руководствоваться благочестивыми намерениями и чувствами. Но, пользуясь лишь полусознательными воспоминаниями об иконе, такие художники смешивают уставную истину с собственным самомнением, берут на себя ответственнейшее дело святых отцов и, не будучи таковыми, самозванствуют и даже лжесвидетельствуют. Иная же современная икона есть провозглашенное в храме всенародно вопиющее лжесвидетельство”*.

Искусство, чуждое догматическим предпосылкам и духовному опыту Православия, есть следствие духовного упадка, а не результат искажения вероучения в целом. Духовное наследие исторической Церкви срощено с Преданием, иконописный канон есть твердое правило церковной культуры. “В применении к современной действительности, — подчеркивает Л. Успенский, — догмат иконопочитания имеет значение не только в плане вероучебном, но и в плане внерелигиозном. С одной стороны, ознакомление с Православием и столь характерное для нашего времени возвращение к истокам христианства неизбежно приводит к встрече с образом, иконой, а это значит — к встрече с изначальной полнотой выражения христианского Откровения словом и образом. С другой же стороны, свидетельство, которое несет православная икона, созвучно проблематике современности, поскольку проблематика эта носит ярко выраженный антропологический характер. Центральный вопрос нашего времени — человек, заведенный в тупик возросшим на римокатолической почве секуляризованным гуманизмом” (с. 215).

Фильм “Во имя...…” показом одухотворенного, творческого труда софринских иконописцев и резчиков, других мастеров ставит заслон внутреннему одичанию современного человека. Антропоцентричности времени авторы документальной картины противопоставляют равновесие личности, не подмятой озверением и вещизмом. Но, мне кажется, не помешал бы режиссеру заряд полемичности или чистой кинодокументалистики. Софринский комбинат выпускает церковные свечи. Свечи — это свет Божий, справедливо говорит фильм, тепло любви. Свечи — свет Истины, пламенная любовь “светильников”: святых угодников. Свечи — наше горячее участие в общей молитве, в богослужении. Но подчас софринские мастера вместо части наличных денег получают, из-за экономической политики “князя мира сего”, продукцию собственного комбината: свечи… Их продают в электричках втрое дешевле, чем эти свечи стоят в храмах. Так творение Божие — человека заставляют сделаться “продуктом общества”. Так воцерковленного человека искушает “князь мира сего”…

Документальный фильм “Обитель” — по благословению Святейшего — режиссер из Таллина Владимир Ильяшевич снимал в Пюхтицком монастыре. Успенскому женскому монастырю более 100 лет. Обитель — это дом Пресвятой Богородицы, говорит в картине нынешний Патриарх Алексий II. Покров охраняет монастырь по сей день. Родители привозили отрока Алексия в обитель еще до войны, когда Эстония не входила в состав СССР. Затем епископ Алексий был настоятелем Пюхтицкого монастыря. 11 лет пастырского служения отдал Алексий малой родине — Эстонии, 25 лет — епископскому служению. Всего 36 лет. Он написал три тома “Очерков Православия в Эстонии”, свободно говорит по-эстонски. На экране кадры: надгробие княгини Шаховской — она скончалсь в 1939 году, была покровительницей монастыря; праздник обители — 28 августа, Успение Пресвятой Богородицы; крестный ход к источнику на Журавлиной горе...… Более тридцати лет игуменьей состоит матушка Варвара, кавалер ордена святого всехвального апостола Андрея Первозванного. Пюхтинский монастырь находится под юрисдикцией Патриархии (в то время как Эстонская православная церковь отреклась от Алексия II). В монастыре порядок, чистота, трудолюбие. А нас в замысле этой paбoты особо интepecyют кадры с сестрой Митрофанией. Она — иконописец.

Это — ее труд, ее послушание. Сестра Митрофания является прямой ученицей подвижника-реставратора В.О. Кирикова, того самого кудесника, который расчищал лик поясного образа “Иоанна Предтечи” работы самого Андрея Рублева. Иконa происходит из Николо-Пешношского монастыря (собственность Музея древнерусского искусства имени Андрея Рублева). Сестра Митрофания говорит в фильме, что не изобразительное искусство с его возможностями и правилами заботит ее, скромного иконописца, а духовное содержание образа. Священная наполненность иконы, догматическое содержание составляют смысл творчества.

Еще четыре послушницы пишут в Пюхтицах иконы. Обитель — “вита”, по-латыни “жизнь”. Источник жизни — в распятом Спасителе, — считает сестра Митрофания. Для нее существует только церковное искусство, иконы создаются для воцерковленного человека, а не для зрителя, тот пришел за свой рубль в музей. “Умозрение в красках” — часть церковной культуры.

Искусство — выражение веры, то есть того Откровения, которое несет церковь и которое формировало соответствующее Ему мировоззрение, порождая культуру церковную. “Откровение и теперь осталось тем же, — пишет Л. Успенский. — Той же осталась и наша вера. Продолжает существовать и церковная культура. Но то, что содержит икона, то, что она несет, не зависит от культуры даже церковной. Культуре подвластна лишь художественная сторона образа и его историко-культурный фон” (с. 212. )

Орос VII Вселенского Собора (“орос” — это “заключение”, “итог”; сам же Собор происходил в IX веке) ставит в один и тот же ряд Евангелие, святые останки мучеников и живопись, то есть икону.

“Иконописание есть одобренное законоположение и предание кафолической Церкви, ибо знаем, что Она — Духа Святого, живущего в Ней” (текст ороса). “Изначала вырабатываемый Церковью художественный язык иконы становится достоянием христианских народов вне каких-либо национальных, социальных или культурных границ потому, что единство его достигается не общностью культуры и не административными мерами, а общностью веры и сакраментальной жизни, — пишет Л. Успенский (с. 212). — Во времена VII Собора художественный язык Церкви был тем же самым, что и позже, хотя еще и недостаточно очищенным и целенаправленным. “Стиль” иконы был достоянием всего христианского мира на протяжении 1000 лет его истории, как на Востоке, так и на Западе: другого “стиля” не было. И весь путь его есть лишь раскрытие и уточнение его художественного языка, или же наоборот: его спад и отступление от него. Потому что сам этот “стиль” и чистота его обуславливается Православием, более или менее целостным усвоением Откровения. И язык этот, естественно, подвержен изменениям, но внутри иконного “стиля”, внутри иконописного канона, как мы видим это на протяжении почти двух тысячелетий его истории”. Язык — от Духа Святого.

 

* * *

Деликатным и сложным вопросом является выяснение достоинств искусства в современной иконе. В частности, Л. Успенский пишет: “Возрождение идет в рамках иконописного канона. Это не эклектика, а подлинное творчество иконы в применении к современности, как, например, иконопись инока Григория (Круга)” (с. 234).

Влиятельный обозреватель пишет о “знаменитом нашем иконописце архимандрите Зиноне, создателе школы современной русской иконописи, получившем за это Государственную премию России” (”Новая газета”, 1997, № 33).

Поэтому обобщим отношение к иконописному образу, как древнему, так и современному. В своем “Послании к иконописцу” преподобный Иосиф Волоцкий пишет великому Дионисию о том, что святых следует изображать яко живых и стоящих с нами. Икона мыслилась как живой, конкретный пример, способный оказать моральное воздействие на воцерковленного человека. Создавались (и создаются) иконы для воплощения богоносного образа, который передает Истину и сущность Откровения. Перед иконописным образом воцерковленный человек молится, а если икона чудотворная, то и прикладывается к ней устами.

С другой стороны, иконы остаются памятниками исторического времени. С третьей стороны, памятниками художественной культуры православных народов и стран. “Феофан Грек, Андрей Рублев, Дионисий встали в один ряд с самыми выдающимися художниками всех времен и народов” (Н. Голейзовский, С. Ямщиков.., с. 116).

Мне кажется, важен принцип полисемантизма, когда восприятие иконы, этого живописного образа, выражает сумму объективных интерпретаций. Икону можно воспринимать неоднозначно. То есть видеть в ней и музейную ценность. Искусствоведы, реставраторы спасали многие сотни икон от уничтожения, разграбления. Даже Зубр — великий генетик Тимофеев-Ресовский — рассказывал мне, как в давние годы вместе с Игорем Грабарем добывал в Карелии для музеев иконы. “Мы их, как бублики, на веревочку навешивали, — вспоминал ученый. Мы тогда жили на одной веранде, в домике на Можайском море. Проходил летний семинар биологов и физиков (Обнинск и Дубна). — Так прозвали наши иконы — “бубликами”. Связками вывозили в Москву, тем самым спасали. Грабарь ведь был больше культурологом, чем живописцем”.

Подвижники создали реставрационные мастерские с очень высоким уровнем профессионализма, изучали живописные стили, реконструировали жизненные судьбы художников-иконописцев, открывали специальные отделы в музеях и даже полные музеи, как, например, в 1960 году создали Myзей бывшего Андроникова монастыря. Наконец, эти же поколения специалистов-подвижников писали книги и выпускали репродукции, каталоги, альбомы. Церковную культуру они, подвижники-миряне, ввели в культуру общенациональную, в культуру общеславянскую.

Церковь ведет спор о возвращении Троице-Сергиевой Лавре изъятой советским государством ризницы прославленного монастыря. Ризница стала основой великолепной коллекции темперной живописи Загорского историко-художественного заповедника. Среди древнерусских икон коллекции две связаны с жизнью преподобного Сергия, иконы были в его келье, это “келейные” образы: Богородицы и святителя Николая чудотворца, обе — памятники второй четверти ХIV века. Если Бог присудит вернуть ризницу Лавре, то все живописные произведения найдут достойного хозяина: Троице-Сергиеву Лавру, центр монашества и нескончаемого паломничества.

А вот старинный Углич — небольшой верхневолжский город. Государственный краеведческий музей. Шесть больших икон деисусного чина, 80-е годы ХV века. Предположительно — Дионисий. Если передать памятники в какой-либо вновь открытый храм, обеднеет городской музей.

Перед иконой можно молиться даже в музее. Третьяковка, зал Владимирской иконы Божией Матери. Сокрыт образ в пуленепробиваемом стеклянном ящике. Видел, как творят молитвы и крест православные люди, они же рядовые зрители галереи. Теперь никто не кидается на них с бранью, помолись — и хорошо...

(обратно)

С.Фомин • Нужны ли иностранные инвестиции Росии? (Наш современник N4 2001)

Вече

Сергей Фомин

 

НУЖНЫ ЛИ ИНОСТРАННЫЕ ИНВЕСТИЦИИ РОССИИ?

Книга А. П. Паршева “Почему Россия не Америка”, некоторые разделы которой были опубликованы в “Нашем современнике” (№ 3 и 4, 2000 г.), вызывает двойственное чувство. С одной стороны, совершенно правильным является основной вывод книги о необходимости разумной закрытости российской экономики, самоизоляции от процессов глобализации, ведущих к потере национального суверенитета, к политической и экономической зависимости от западных стран. С другой стороны, целый ряд положений, выдвинутых автором, не может не вызвать возражения.

Прежде всего, это общая оценка Паршевым роли иностранных инвестиций. “На самом деле, — пишет Паршев, — нет никаких идеологических причин для отказа от иностранных инвестиций. Китайцы используют их и правильно делают, с их помощью они строят все более современную промышленность, но у нас так не получится, как бы мы этого ни хотели. Из-за наших особых условий нам нельзя ожидать иностранных инвестиций, какие бы законы у нас не принимались” (“НС”, №4, 2000 г., с. 243).

В действительности же причин как идеологического, так и чисто экономического характера для ограничения объема иностранных инвестиций, их строгого государственного регулирования и даже отказа от их использования более чем достаточно, по крайней мере, в тех странах, где имеются собственные источники накопления капитала. Как известно, различают прямые и портфельные иностранные инвестиции. Прямые инвестиции имеют стабильный характер, они вложены в уставный капитал предприятия и дают право контроля над ним, то есть это — вложения в производство, материальные ценности, инфраструктуру. Портфельные же инвестиции, то есть вклады в ценные бумаги, а также вклады иностранных нерезидентов в коммерческих банках той или иной страны, такой стабильности не имеют. Они направлены только на получение дохода и могут быть легко переведены за рубеж. В основном портфельные инвестиции — это спекулятивный капитал, проникновение которого в большом количестве на финансовые рынки той или иной страны (и особенно стран экономически неблагополучных) имеет скорее негативные, чем позитивные последствия. В настоящее время мировая финансовая система приобретает все более спекулятивный характер. Лишь около 10 процентов общего объема мировых финансовых ресурсов идет сейчас на финансирование реального сектора мировой экономики. Остальное — это финансовые ресурсы международных валютных рынков и рынков ценных бумаг, где деньги делают деньги. Иными словами, все это — спекулятивный рынок, за которым не стоит никакого реального материального накопления и на котором погоду делают крупнейшие западные финансовые корпорации-спекулянты. В распоряжении этих корпораций находятся сотни миллиардов долларов, которые они сознательно используют (в качестве портфельных инвестиций) для снижения курсов национальных валют и ценных бумаг, в частности, курсов акций предприятий тех стран, которые быстро развиваются, выходят на мировые рынки и таким образом могут быть нежелательными конкурентами для Запада. В России к игре западных “портфельных” инвесторов на понижение курса акций российских предприятий подключаются и местные коммерческие банки. Реальный производственный сектор экономики России большой пользы от деятельности российских коммерческих банков не видит, поскольку кредитные ресурсы этих банков идут в основном в финансовый сектор, в частности, на спекулятивные операции на межбанковской валютной бирже и на рынок государственных облигаций, где можно быстро получить высокую прибыль.

С учетом вышесказанного можно сделать вывод, что иностранные портфельные инвестиции вследствие их изначально спекулятивного характера и непредсказуемости поведения “портфельных” инвесторов несут в себе огромный фактор риска и потенциального ущерба для национальной экономики. Быстрый приток, а затем такой же быстрый отток иностранных портфельных инвестиций приводит к нестабильности курсов национальных ценных бумаг, их обесцениванию, девальвации местных валют, многократному снижению капитализированной стоимости экономики страны. В России это уже привело к тому, что стоимость приватизируемых российских предприятий и соответственно их акций, в том числе и тех, которые скупают иностранцы, крайне занижена по сравнению с их реальной рыночной ценой и потенциальной прибыльностью. В результате общая сумма прямых иностранных инвестиций меньше, чем она могла бы быть.

Другим фактором искусственного, крайне выгодного для иностранных корпораций занижения стоимости российских производственных фондов являются манипуляции с курсом рубля по отношению к доллару. Так, например, рост курса доллара по отношению к рублю осенью 1991 г. с 0,83 руб. за доллар до 14 руб. (по произвольному решению прозападного правительства России) привел к “удешевлению” экономики России более чем в 15 раз. После финансово-валютного кризиса 17 августа 1998 г., вызванного как монетаристским характером экономической политики правительства России, так и разрушительной ролью иностранных “портфельных” инвесторов, общая стоимость российской экономики, по некоторым оценкам, снизилась более чем в 30 раз. Все это позволяет западным компаниям скупать многие экономически рентабельные российские предприятия фактически за бесценок. Именно это является одним из существенных факторов относительно невысокого уровня иностранных инвестиций в российскую экономику, а не только российские “особые” условия, о которых пишет Паршев и под которыми он подразумевает прежде всего геоклиматические особенности России.

Прямые иностранные инвестиции — гораздо предпочтительнее портфельных. В странах слаборазвитых, где нет ни своей развитой национальной производственной и научно-технической базы, ни квалифицированной рабочей силы (как, например, в странах Африки, многих странах Латинской Америки и Азии), прямые иностранные инвестиции являются единственной возможностью приобщения к современной цивилизации (вернее, к отдельным аспектам такой цивилизации, зачастую наиболее уродливым). Платой за такое приобщение является прочная экономическая и политическая зависимость от развитых капиталистических стран. Вообще же негативные стороны иностранных прямых инвестиций во многих случаях могут перевешивать положительные, особенно с точки зрения стратегических перспектив развития страны. Пример Китая, на который ссылается Паршев, не является показательным в силу того, что здесь прямые иностранные инвестиции в большинстве своем (более 70% от их общего объема) представляют собой капиталовложения, произведенные зарубежными бизнесменами китайского происхождения, или, как их еще называют, “хуацяо”. Китайские диаспоры за рубежом и особенно в США, Австралии, странах Юго-Восточной Азии являются сосредоточением огромной финансовой и экономической мощи, которая вполне сознательно и целенаправленно используется ими для всестороннего развития экономики КНР. При этом они руководствуются не только экономическими, но и ярко выраженными патриотическими, национальными чувствами по отношению к Китаю, желая сделать его мощной, процветающей страной. Кстати, именно благодаря китайским зарубежным диаспорам, с их сильными экономическими позициями внутри соответствующих стран и лоббированием интересов Китая, оказался возможным прорыв китайского экспорта на перенасыщенные и не для всех доступные рынки США и других развитых стран — рынки, где реализация товаров осуществляется за твердую валюту. Прямые иностранные инвестиции чисто западного происхождения пришли в Китай уже после тех сдвигов в экономике КНР, которые произошли в результате инвестиций, произведенных “хуацяо” и подготовивших почву для роста национального дохода и соответственно — роста платежеспособного спроса. Главной целью чисто западных инвестиций, в отличие от инвестиций “хуацяо”, является прежде всего выход на внутренний китайский рынок с его более чем миллиардом потребителей, а не производство товаров с последующим экспортом в страны Запада. Следует отметить также, что инвестиции в китайскую экономику с самого начала китайской новой экономической политики (конец 70-х годов) поощрялись правительствами западных стран, стремящихся заполучить Китай в качестве союзника в борьбе с Советским Союзом. Теперь, когда СССР разрушен, а Китай наращивает свою экономическую и военную мощь, которая со временем станет несомненной угрозой для интересов Запада, западные страны, возможно, и сожалеют о своей роли в развитии китайской экономики, однако уже сделанные первичные западные инвестиционные вливания в экономику Китая привели к созданию определенной экономической взаимозависимости между Китаем и Западом, что, соответственно, стимулирует вторичные, третичные и т. д. западные инвестиции в эту страну. Суммарный объем иностранных инвестиций в экономику Китая в настоящее время превосходит 250 млрд долларов (в России за годы “независимости” аккумулировано около 12 млрд прямых иностранных инвестиций).

В отличие от Китая, Россия нигде за рубежом не имеет влиятельной, сплоченной, патриотически настроенной и в экономическом отношении мощной русской диаспоры, которая могла бы явиться источником прямых производственных инвестиций в российскую экономику и проводником русских интересов в других странах. В политическом смысле западные страны не доверяют России и русскому народу. У них нет полной уверенности, что им удастся “цивилизовать” наш народ в духе “западных ценностей”, сделать его послушной игрушкой в руках мондиалистов. Отсюда естественное стремление всячески ослабить русский народ, и духовно, и физически, а еще лучше — вообще уничтожить. Руками российских реформаторов-либералов Запад проводит целенаправленную политику по уничтожению оборонной мощи России, разрушению ее производственного и научно-технического потенциала, подавлению национального самосознания народа, сокращению его численности. Впрочем, об этом уже много написано и нет смысла повторяться. А. Паршев, делая основное ударение на геоклиматических условиях как основном факторе, препятствующем приходу иностранных инвестиций в Россию, уделяет совершенно недостаточное, как нам кажется, внимание фактору политическому, влияние которого на поведение иностранных инвесторов огромно. В условиях, когда правительства США и ряда крупнейших западных стран ставят предоставление кредитов, равноправных условий торговли и технического обмена в зависимость от “поведения” российского правительства как на международной арене, так и внутри страны, когда под различными предлогами (война в Чечне, сотрудничество с Ираном, Ираком, “дело” Гусинского и “подавление” свободы СМИ и т. д.) со стороны Запада и подконтрольных ему международных экономических организаций (как, например, МВФ) предпринимаются или инспирируются дискриминационные и ограничительные экономические меры в отношении России, вполне естественно, что частные западные инвесторы не решаются идти против воли своих правительств и делать капиталовложения в страну, которая, по западным меркам, балансирует на грани превращения в страну-изгоя.

В этой связи возникает вопрос: почему США и их союзники (хотя эти последние в гораздо меньшей степени) на практике сознательно создают препятствия на пути развития экономического сотрудничества с Россией, и в том числе на пути частных западных инвестиций в российскую экономику, несмотря на все соглашения о партнерстве и сотрудничестве, заключенные в последние годы? Ведь массированные западные инвестиции могли бы прочно привязать экономику России к странам Запада, сделать ее составной (хотя и подчиненной, зависимой) частью западной капиталистической системы, как, например, экономика Мексики, Бразилии, Аргентины и т. д. Инвестиции в Россию были бы несомненно выгодны и иностранным инвесторам (хотя А. Паршев и стремится доказать их абсолютную невыгодность).

Дело здесь, очевидно, в том, что тем закулисным силам, которые направляют политику США и других западных стран, Россия настолько ненавистна, что они не желают сохранения ее даже в “латиноамериканском варианте”. Ведь мощный поток прямых производственных западных инвестиций в Россию (несмотря на возможные негативные последствия для политического и экономического суверенитета) все же имел бы и положительный эффект: возникли бы точки экономического роста, которые привлекли бы и местный капитал и приостановили бы его бегство из России, вероятно, несколько бы вырос уровень жизни и увеличилась рождаемость и т. д. Но такое развитие событий “мировое закулисное правительство” не устраивает. Оно явно желает добить Россию, ликвидировать все очаги передовой технологии на ее территории (особенно ВПК), лишить ее ядерного оружия и других современных средств защиты, навсегда опустить до уровня третьестепенных стран, а еще лучше — развалить на отдельные псевдогосударства, пользуясь ее нынешней государственной, идеологической и экономической немощью и сознательно поддерживая у власти в России те силы, которые эту немощь создали и постоянно воспроизводят (посредством так называемых либеральных рыночных реформ, лживых антирусских СМИ, поощрения регионального сепаратизма). В западных “свободных” СМИ, почти полностью подконтрольных “мировому правительству”, образ России и русских всячески демонизируется и очерняется, что, конечно, также является дополнительным фактором, отпугивающим иностранных инвесторов. А. Зиновьев уже писал о “мести Запада” России, мести — за весь свой былой страх перед русской военной мощью, мести за русскую самостоятельность и уникальную роль в мировой истории. Возможно, месть как раз и имеет место, но ясно также, что не последнюю роль играет и не исчезнувший до конца страх; ведь не полностью еще уничтожены военный потенциал России, ее промышленность, кадры специалистов, ведь былая мощь еще может возродиться, ведь уже намечаются (в союзе с Белоруссией) какие-то возможности хотя бы и частичного восстановления единства расколотой страны, а этого всего США и другие страны Запада, исходя из своих гегемонистских планов единоличного мирового господства, допустить не могут. Именно поэтому они создают препятствия на пути производственных западных инвестиций в российскую экономику, лишая тем самым потенциальной прибыли свои фирмы. Конечно, иностранных инвесторов отпугивают и такие факторы, как коррумпированность российского госаппарата, высокий уровень преступности, изъяны в российском законодательстве, общий экономический и правовой хаос, царящий в России, и т. д. Но следует подчеркнуть, что в целом для западных стран такой хаос даже выгоден, как политически, так и экономически: им нужна именно такая слабая, отсталая и беспомощная Россия, именно нынешнее ее политическое и экономическое устройство, фактически узаконивающее колоссальный отток капитала из России на Запад в результате сверхлиберальной экономической и валютной политики российского правительства, проводимой не без подсказки и нажима со стороны того же Запада.

Но стоит ли печалиться в связи с небольшим объемом прямых иностранных инвестиций в России? Так ли они полезны и эффективны, как это изображают в российской либеральной прессе? Благодаря назойливой пропаганде якобы “абсолютной незаменимости” этих инвестиций, многие в России полагает, что они могут, во-первых, обеспечить поступление новейшего оборудования и техники и тем самым продвинут страну по пути научно-технического прогресса, и, во-вторых, произведенные при помощи этих инвестиций товары можно будет продавать на западных рынках за конвертированную валюту. Практика, однако, показывает, что подобные надежды в большинстве случаев остаются нереализованными.

Прежде всего надо четко понимать, что целью иностранного производителя является, главным образом, завоевание рынков той страны, в которой он размещает прямые производственные инвестиции, а не производство товаров с более низкими издержками, чем у себя на родине, с последующим ввозом этих товаров в свою собственную страну. Нетрудно видеть, что прямые иностранные инвестиции в производство с ориентацией на сбыт на внутреннем рынке приводят к оттоку твердой валюты за рубеж, поскольку иностранный инвестор, продавая произведенные в результате его инвестиций товары внутри принимающей страны, скажем, за рубли, обменивает их потом на доллары или иную твердую валюту и вывозит в качестве прибыли из данной страны. Часть прибыли при этом может реинвестироваться в производство, однако нередки случаи, когда иностранный инвестор никаких дополнительных капитальных вложений не производит, стремясь выкачать максимальную прибыль в расчете на первоначально вложенный капитал, а затем производство закрыть и покинуть принимающую страну.

В мировой экономике наблюдается и тенденция перевода производства из развитых регионов мира с высокими затратами на рабочую силу в регионы, где такие затраты невысоки, с последующим экспортом какой-то части произведенной там продукции в развитые страны. Эта тенденция особенно четко прослеживается в трудоемких традиционных и экологически “грязных” отраслях. Но следует сказать, что правящие круги на Западе прекрасно понимают, что крупномасштабный перевод производства, особенно высокотехнологичных отраслей, в другие, менее развитые регионы чреват потерей монопольного положения на мировых рынках и ростом безработицы в самих западных странах, и поэтому регулируют этот процесс. В самом деле, что было бы, если бы зарубежные филиалы, скажем, немецких фирм, всю свою продукцию (созданную с меньшими, чем в самой Германии, трудовыми издержками) решили бы продавать на внутреннем германском рынке и таким образом создавать конкуренцию для собственно германских предприятий? Вполне очевидно, что и германское правительство, и германские профсоюзы постарались бы этому помешать: на такую продукцию были бы введены различные тарифные и нетарифные таможенные ограничения, как-то: антидемпинговые и компенсационные пошлины, квоты, импортные налоги, а то и прямые административные запреты с тем, чтобы предотвратить снижение производства собственно в Германии и таким образом избежать роста безработицы. Но даже если бы такие меры по какой-либо причине не были бы введены, конкуренция со стороны продукции зарубежных филиалов, выпущенной с меньшими производственными издержками, привела бы к падению внутреннего германского производства, росту безработицы, снижению душевого дохода значительной части населения и, соответственно, к сокращению потребительского спроса на продукцию, произведенную за границей в результате зарубежных германских инвестиций. Стремящийся к экономии на трудовых издержках немецкий производитель, переводящий свои производственные мощности в страны с более дешевой рабочей силой и намеревающийся затем ввозить произведенную там продукцию в Германию, в конечном счете ничего бы не выиграл. Поэтому немецкие и другие западные инвесторы при помощи своих зарубежных инвестиций стремятся прежде всего завоевать рынки принимающей страны и каких-либо третьих стран, не нанеся при этом сколько-нибудь значительного ущерба для сбыта продукции, произведенной на предприятиях непосредственно в западных странах. Факты свидетельствуют, что немецкие зарубежные инвестиции не только не приводят к сокращению занятости в самой Германии, но, наоборот, способствуют ее увеличению в результате поставок оборудования, различных материалов и комплектующих для предприятий, строящихся или реконструируемых при помощи германских инвестиций (Osteuropa Wirtschaft, № 2, 1997, s. 101—113).

Следует также учитывать, что перед иностранным производителем всегда стоит дилемма: или просто выйти на рынок данной страны, экспортируя уже готовые, произведенные “дома” товары, или же создать в данной стране предприятие по производству таких товаров с той же целью: продавать эти товары главным образом на рынках принимающей страны. Решение данной дилеммы зависит от того, насколько надежно страна-импортер защищает свой внутренний рынок от иностранных товаров, и насколько объемным и платежеспособным этот рынок является. Если уровень протекционизма в стране высок (т. е. ставки таможенных тарифов высоки, импорт ограничивается при помощи антидемпинговых и компенсационных пошлин, налогов, квот, лицензий, технических и санитарных стандартов, политики валютных ограничений и т. д.), то цены на импортные товары также будут высоки, и соответственно менее емким будет рынок для их сбыта. В этом случае иностранным производителям выгоднее налаживать производство товаров непосредственно в данной стране с целью завоевания ее внутреннего рынка, тем более, что иностранным инвесторам в таком случае во многих странах предоставляются различные льготы. В России в результате политики экономической сверхлиберализации уровень таможенной защиты внутреннего рынка крайне низок, а доходы большинства населения, и соответственно его платежеспособность, настолько низки, что иностранным производителям в данный момент гораздо выгоднее продавать на российском рынке уже готовые товары, а не создавать мощности для их производства и последующего сбыта на российской территории. Именно этим можно объяснить тот факт, что огромную долю в прямых иностранных инвестициях в России составляют инвестиции в торговую сферу, то есть в создание на территории России иностранных торговых фирм, торговых совместных предприятий и т. п., призванных продвигать на внутренний российский рынок уже готовые, сделанные за рубежом товары.

Негативным последствием прямых иностранных инвестиций, особенно со стороны западных транснациональных корпораций, является то, что иностранные предприятия, имея в своем распоряжении огромные средства, создают мощную конкуренцию местным национальным компаниям и предприятиям, выдавливают их с внутреннего рынка принимающей страны и не дают им развиваться. Если же принимающая страна с целью привлечения иностранных инвестиций предоставляет иностранцам значительные льготы, то положение национальных предприятий, выпускающих подобную же продукцию, еще более ухудшается. Мнение, которое часто тиражируют российские либеральные экономисты, и согласно которому свободный допуск на внутренний российский рынок иностранных товаров или товаров, произведенных при помощи иностранных инвестиций, усилит конкуренцию на внутреннем рынке и тем самым подстегнет местного национального товаропроизводителя, заставит его повысить эффективность работы и качество товаров, глубоко ошибочно. Без мощной государственной поддержки национальные российские товаропроизводители в большинстве случаев не в состоянии конкурировать с западными фирмами и обречены в ходе такой конкуренции на банкротство. Следует также указать, что иностранный капитал, особенно крупные транснациональные корпорации, исходя из своих целей, могут оказывать мощное влияние на политическую обстановку в стране, подрывать ее государственность и насаждать космополитическую идеологию, противоречащую национальным интересам.

Не оправданы и надежды на то, что иностранные инвестиции могут вывести принимающую страну в число передовых, технически развитых стран. Западные производители никогда не передадут менее развитым странам уникальные “высокие” технологии. Именно эти технологии составляют основу могущества Запада, и западные страны не намерены отказываться от монополии на их производство и своими же руками порождать конкурентов, передавая технические секреты другим странам, и тем более России, в отношении которой до сих пор еще действует ряд ограничений на продажу и передачу отдельных видов технологий так называемого двойного назначения.

Что касается обычных технологий, которые в процессе иностранного инвестирования поступают в принимающие страны, то и здесь наблюдается тенденция западных корпораций держать процесс под контролем. Создавая предприятия в других странах, эти корпорации в большинстве случаев стремятся ограничить их функции лишь сборкой уже готовых комплектующих частей, производство которых осуществляется в самих западных странах. Ясно, что для таких сборочныхпредприятий совсем не обязательно наличие высококвалифицированных ученых, инженеров и техников. Ведь все проектные и конструкторские работы осуществляются в западных странах, и заводы, созданные на западные инвестиции, собирают уже готовые модели. Надежды на то, что наличие в России, на Украине, в восточноевропейских странах высококвалифицированной и гораздо более дешевой, чем в странах Запада, рабочей силы явится стимулом для иностранных производителей переводить производство в эти страны, не оправдались. Высококвалифицированные специалисты для тех производств, которые создаются при помощи западных инвестиций непосредственно в принимающих странах, не особенно-то и требуются. Зато наиболее способные и талантливые из них нужны на самом Западе, куда их сманивают работать, причем за зарплату вдвое-втрое ниже, чем зарплата у местных западных специалистов аналогичного уровня квалификации (так называемый процесс “утечки мозгов”).

Структура прямых иностранных инвестиций в России, на Украине, в бывших социалистических странах Восточной Европы имеет сходные черты. Существенную долю составляют инвестиции во внутреннюю торговлю этих стран, иными словами, инвестиции, направленные на создание в них торговых фирм и предприятий для облегчения продвижения на их внутренние рынки уже готовых западных товаров. Этому способствует политика бывших стран социализма, которые полностью либерализовали свою внешнюю торговлю и по настоянию Запада и МВФ снизили уровень защищенности своих внутренних рынков, уменьшив таможенные тарифы и сократив или почти полностью устранив количественные и другие нетарифные барьеры во внешней торговле. Далее по своей весомости идут западные инвестиции в сферу услуг, в частности страховых и банковских, в пищевую, табачную и легкую промышленность, в электроэнергетику, в такие “грязные” с экологической точки зрения отрасли, как металлургия и химия, некоторые виды машиностроения. В России доминирующим объектом иностранного инвестирования является топливно-энергетический комплекс. Все это показывает, что ни по своей структуре, ни по своему производственному назначению иностранные инвестиции не способны вывести Россию на качественно новый уровень технологического постиндустриального развития, отвечающего требованиям нового столетия. Более того, западные инвестиции в российские предприятия нередко используются для приобретения по дешевке (а то и просто кражи) передовой российской технологии или же для уничтожения высокотехнологичного и рентабельного российского производства, которое может явиться потенциальным конкурентом на мировом рынке. В этом случае иностранная фирма покупает российское предприятие, а потом сознательно разоряет его, вывозит основные фонды, увольняет сотрудников и в конечном итоге закрывает.

Что касается объема поступающих иностранных инвестиций, то не только российские правящие круги жалуются на их низкий уровень, но и бывшие социалистические страны Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) чувствуют себя обойденными. Подписав договоры об ассоциации с Европейским союзом, либерализовав свою экономику, эти страны рассчитывали на мощный приток инвестиций из стран — членов ЕС. Однако общий объем западных инвестиций в страны ЦВЕ оказался ниже ожидаемого. Статистика показывает, что более 70 процентов прямых иностранных инвестиций в мире — это инвестиции, которые фирмы одних развитых стран производят в других развитых странах. Иными словами, львиная доля мировых прямых инвестиций, причем наиболее высокотехнологичных по своей направленности, совершается в рамках развитых стран, в частности, в Западной Европе и Северной Америке. Таким образом технологическая мощь, наиболее передовые технологии концентрируются в четко огражденных границах стран “золотого миллиарда”. Далее по объему получаемых иностранных инвестиций идут соответственно страны Юго-Восточной Азии и Латинской Америки, опережающие страны Восточной и Центральной Европы (включая Россию). Наименьший объем прямых иностранных инвестиций идет в Африку, Центральную Азию и на Ближний Восток. Естественно, в рамках регионов положение с иностранными инвестициями различается по странам. Уровень таких инвестиций зависит от того, какими природными ресурсами располагает страна, каковы размеры и платежеспособность ее внутреннего рынка, качество рабочей силы, уровень развития производственной базы и инфраструктуры, географическое положение, законодательство, регулирующее хозяйственную деятельность, внешнее и внутреннее политическое и социально-экономическое положение и т. д.

Однако чем объяснить тот факт, что западные инвестиции, и в частности инвестиции из членов ЕС в страны Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, в Китай превышают инвестиции в страны ЦВЕ? В конце концов, если не Россия, то по крайней мере страны Центральной Европы с точки зрения мягкости климата, географической близости к странам ЕС и предполагаемого в будущем вступления в эту организацию должны были бы пользоваться гораздо большим вниманием со стороны западноевропейских инвесторов. Объяснить это явление можно тем обстоятельством, что страны ЦВЕ, включая Россию, начали выступать в роли соискателя (лучше сказать смиренного просителя) западных и прочих иностранных инвестиций относительно недавно, после распада мировой социалистической системы, в то время как развивающиеся страны являются объектом иностранного, в основном западного, инвестирования уже на протяжении десятилетий, а некоторые даже и столетий (в качестве бывших колоний западных держав). За это время были аккумулированы крупные западные инвестиции, прибыль от которых в значительной мере реинвестируется, уже возникла определенная взаимозависимость между экономиками многих развивающихся стран и стран Запада, которая требует все новых инвестиций. Уже многие годы идет процесс перевода “грязных” с экологической точки зрения и трудоемких технологий из стран Запада в страны развивающиеся. Короче, развивающиеся страны — это уже давно составная (хотя и эксплуатируемая и подчиненная) часть мировой капиталистической системы, в то время как Россия и страны ЦВЕ изо всех сил стремятся в эту систему влезть, сделаться здесь своими. Разрушив все формы интеграционного сотрудничества между собой, отказавшись от общего рынка, который худо-бедно, но все же функционировал в рамках СЭВ, восточноевропейские страны рассчитывали, что уже один факт такого отказа обеспечит им поток западных инвестиций и технологий, быструю интеграцию в Европейский союз, открытие западных рынков. Но западные, и в более широком смысле мировые рынки промышленных и сельскохозяйственных товаров перенасыщены, особенно в связи с выходом на них новых индустриальных стран. Даже если бы бывшие соцстраны производили промышленную продукцию на уровне мировых стандартов (а они пока этого не в состоянии делать), то и тогда проникнуть на рынки развитых стран было бы чрезвычайно трудно, поскольку ни США, ни Япония, ни страны ЕС не спешат проводить либеральную торговую политику и используют целый набор нетарифных методов ограничения импорта. Таким образом, товарная перенасыщенность мировых рынков в определенной степени обусловливает недостаточную инвестиционную активность западных корпораций в России и странах ЦВЕ.

А. Паршев утверждает, что Россия не может рассчитывать на широкомасштабные иностранные инвестиции прежде всего потому, что климатические и географические условия России (холодные и долгие зимы, огромные расстояния) приводят к более высоким производственным (и в частности, энергетическим) издержкам по сравнению с южными развивающимися странами, в которых такие же по объему инвестиции могут дать большую прибыль. В силу этого Россия для иностранных инвесторов — страна невыгодная, и в большом объеме иностранные инвестиции в нее не будут поступать ни при каких условиях. Тезис спорный, и мы остановимся на нем ниже. Но сначала, думается, следует ответить на некоторые явно недостаточно продуманные, поверхностные высказывания Паршева. Итак, Паршев пишет: “В нашей стране выше среднемировых (и не просто выше, а выше в несколько раз) затраты на здания, сооружения, на энергию и транспорт. Причины давно известны — климат и низкая плотность населения. Выше в нашей стране и издержки на “воспроизводство рабочей силы” — ведь это не только зарплата, но и содержание жилья и прочая социалка. Чтобы человек просто не замерз в своей квартире, за зиму у нас расходуется несколько тонн топлива, а в “новоиндустриальных странах” этих затрат нет” (“НС”, №3, 2000 г., с. 209).

Если уж говорить о климате как факторе, влияющем на уровень иностранных инвестиций в России по сравнению с другими странами, то, очевидно, необходимо также изучить вопрос о том, какое влияние на решения иностранных инвесторов вкладывать или не вкладывать свой капитал в жаркие “новоиндустриальные страны” оказывают такие явления, как чрезвычайно высокие летние температуры (45 — 50 градусов, что требует длительных дневных перерывов в работе, дополнительных затрат на воздушные кондиционеры, охладительные установки, особые условия хранения материалов и т. п.), нехватка питьевой воды, высокая частота различных стихийных бедствий (землетрясения, наводнения, тайфуны, сезоны дождей), различные массовые инфекционные и другие заболевания, связанные именно с климатическими условиями тропических стран, и т. п. На этом фоне климатические и географические условия России могут показаться не такими уж и страшными, тем более что в России существует много различных климатических зон, в частности, на юге климат вполне умеренный по европейским меркам. Следует учитывать также тот бесспорный факт, что за последние годы наблюдается тенденция глобального потепления, захватившая и Россию, как следствие парникового эффекта от накопления в атмосфере углекислоты.

Короче, геоклиматические условия — это лишь один из многочисленных и отнюдь не решающих факторов, определяющих уровень инвестиций в ту или иную страну. Так, например, Украина с ее более теплым климатом, чем Россия, и географической близостью к странам Центральной Европы за годы независимости получила лишь немногим более 3 миллиардов долларов прямых иностранных инвестиций, что примерно в 4 раза меньше, чем объем прямых иностранных инвестиций в Россию. В таких странах, как Болгария, Румыния, Хорватия, Югославия, Македония, уровень иностранных инвестиций также невысок, несмотря на самые благоприятные климатические условия. Даже Польша, Венгрия и Чехия, главные “любимчики” Запада и первые кандидаты в члены Европейского союза, жалуются на недостаток иностранных инвестиций, уровень которых в этих странах весьма различен. Лидирует здесь Венгрия, которая обошла и Польшу и Чехию, что объясняется, очевидно, тем фактом, что Венгрия гораздо раньше, чем остальные бывшие социалистические страны, вступила на путь рыночного развития и либерализации связей с Западом (еще в начале 60-х годов). Основными инвесторами в Польшу, Венгрию и Чехию являются немецкие фирмы, пользующиеся при этом поддержкой со стороны правительства Германии. Думается, это можно объяснить желанием Германии восстановить прогерманскую “Срединную Европу”, тем более что значительная часть территории Польши когда-то входила в состав Германии, а Венгрия и Чехия входили в состав Австро-Венгрии и в цивилизационном смысле всегда тяготели к германской культуре. Именно поэтому Германия является инициатором первоочередного принятия этих стран в Европейский союз, хотя условия приема даже для этих стран не настолько благоприятны, как им бы хотелось. В случае вступления Польши, Венгрии и Чехии в ЕС на их сельское хозяйство, скорее всего, не будет распространяться система субсидирования из бюджета ЕС, их рабочей силе не предоставят права свободного перемещения в рамках ЕС, финансовая помощь по линии ЕС будет гораздо меньше той, которая предоставляется таким менее развитым странам Европы, как Португалия, Греция, Ирландия и Испания. “Старые” и более развитые члены ЕС отнюдь не намерены отдавать значительную часть своего национального дохода на подтягивание до своего уровня жаждущих влиться в ЕС неофитов из Восточной и Центральной Европы. Что же касается остальных претендентов на вступление в ЕС, то им придется еще долго ждать (за исключением разве что стран Прибалтики, которых могут принять из политических и военных соображений, в пику России).

Непонятна попытка Паршева подменить понятие “заработная плата” понятием “воспроизводство рабочей силы”. Заработная плата в России, включая и самых высококвалифицированных работников, крайне низка по сравнению со странами Запада, и это безусловно может привлекать иностранных инвесторов. Но Паршев ссылается не на заработную плату, а на расходы, связанные с воспроизводством рабочей силы в России (то есть расходы на социальные нужды, содержание жилья, отопление и т. д.), которые, по его мнению, выше, чем в “жарких странах”, что делает этих последних более привлекательными для западных инвесторов. Однако каким образом уровень социальных расходов в России может задеть интересы иностранного инвестора, создавшего, например, завод в России? Он платит заработную плату своим работникам, несет расходы по функционированию производства, выплачивает налоги (причем на льготных условиях), но не несет никаких расходов, связанных с “социалкой”. Эти последние оплачиваются из отчислений из заработной платы самих трудящихся, из выплат из федерального и местного бюджета и таким образом не могут повлиять на прибыли иностранных инвесторов.

Вызывают возражения и некоторые другие пассажи Паршева. “В мире что-то значили не миллионы квадратных километров тундры, а государственная мощь СССР, и с ее исчезновением мы выпали даже из первой десятки, Франция и Англия более значимы, чем мы, — пишет Паршев. — Во всех отношениях — и в науке, и в спорте, и в культуре особенно. И это касается и сырья — с нашими жалкими 40 млрд долларов сырьевого экспорта — мы никто. Поставляем мы нефть, не поставляем — никто в мировом масштабе этого не заметит... И вообще, сырьевыми регионами двадцать первого века станут тропические области Африки и Южной Америки” (“НС”, № 3, 2000 г., с. 248).

Странно читать эти строки, полные необоснованного самоуничижения. Я, например, не считаю, что даже сейчас, после почти десяти лет разрушительных либеральных реформ, нанесших громадный ущерб российской экономике, науке, обороноспособности, системе образования и культуре, Франция и Англия “во всех отношениях более значимы, чем Россия”. Несмотря на все усилия прозападных либералов-разрушителей, Россия все еще занимает лидирующие позиции в космических исследованиях, в разработке целого вида новейших видов вооружения, во многих областях фундаментальной науки, в культуре, в частности в литературе, музыке, балете и т. д. Странно также, что Паршев не видит прямой связи между “миллионами квадратных километров тундры” и государственной мощью Советского Союза. Самые большие запасы в мире природного газа, огромные запасы нефти и других полезных ископаемых (в советское время, при государственной собственности на средства производства, дававшие государству огромные валютные доходы) — все это сосредоточено именно в тундре, в Сибири, в зонах вечной мерзлоты. Даже сейчас, в условиях сокращения добычи нефти, российский сырьевой экспорт продолжает оказывать существенное влияние на мировую экономическую ситуацию. “Жалкие 40 млрд долларов сырьевого экспорта”, о которых говорит Паршев — это не так уж и мало, а если учитывать, что это только публикуемая цифра, не отражающая неучтенные, подпольные поставки и соответствующие нелегальные доходы, то роль российского экспорта сырья для мировой экономики поистине трудно переоценить. Мировые цены на нефть и газ, на такие полуфабрикаты, как алюминий, черные и цветные металлы, наконец, экономика многих европейских стран в значительной степени зависят от российских сырьевых поставок. Странно, что Паршев отрицает столь очевидные истины.

А. Паршев явно переоценивает возможности Африки и Латинской Америки, когда говорит, что их тропические регионы станут основными источниками сырья в XXI веке. Факты показывают, что данные регионы в настоящее время неуклонно движутся к экологической катастрофе. Быстро растущее население тропических африканских и латиноамериканских стран требует все большего увеличения производства продовольствия, вследствие чего в этих странах под пашню вырубаются тропические леса, джунгли, осушаются болота, распахиваются склоны гор. В результате нарушается экологическое равновесие, режим циркулирования рек и подземных вод, на огромных площадях развивается эрозия, идет ускоренный процесс превращения в безжизненную пустыню некогда богатейших тропических районов, происходят необратимые климатические изменения.

Вообще же, быстрое увеличение численности населения мира (и особенно третьего мира), рост национального дохода и соответственно уровня потребления как в развитых, так и в новых индустриальных странах — все это приводит к дополнительному возрастанию спроса на различные виды ресурсов, к постепенному исчерпанию их традиционных источников. В таких условиях огромные и во многом еще нетронутые природные ресурсы России (и в том числе самые большие в мире запасы пресной воды) будут постепенно становиться (и уже становятся) магнитом, притягивающим иностранные инвестиции, в частности, со стороны западных транснациональных корпораций. Собственно говоря, все многолетние усилия Запада по ослаблению и развалу Советского Союза, все финансовые затраты, направленные на сохранение у власти в России и большинстве стран СНГ прозападных, коррумпированных, “демократических” режимов — все это имело целью не только устранить с мировой арены СССР как самого опасного для Запада военного соперника, но и закрепить навечно раздел нашей страны, завладеть ее колоссальными природными богатствами, основная часть которых сосредоточена, конечно же, в России. И в достижении этой цели Запад не отпугнут никакие русские морозы и расстояния. Производственные затраты, связанные с российскими климатическими и географическими особенностями, не помешают западным монополиям урвать свою прибыль от продажи российских ресурсов на мировом рынке. В конце концов, цены на этом рынке уже давно определяются не только в результате игры спроса и предложения, но и вследствие закулисного сговора ведущих транснациональных корпораций, равно как и прямого вмешательства правительств развитых капиталистических государств.

Судя по общей тональности книги, А. Паршев как бы даже сожалеет, что объем иностранных инвестиций в Россию невысок по сравнению с “более теплыми” развивающимися странами. Между тем, если исходить из тезиса о необходимости для России “экономической закрытости”, отсутствие или невысокий объем иностранных инвестиций следует рассматривать как явление скорее положительное, чем отрицательное, поскольку именно иностранные инвестиции являются одним из важнейших факторов, способствующих втягиванию страны в мировую капиталистическую систему, и в конечном итоге, — открытию национальной экономики для процессов глобализации. Пресловутая климатическая и географическая непривлекательность России для иностранных инвесторов могла бы явиться благом для нее в том смысле, что алчущий легкой наживы, вездесущий, размывающий все национальные суверенитеты транснациональный капитал, возможно, обошел бы тогда стороной российскую экономику, и мондиалистские силы, по крайней мере, в экономической сфере, оставили бы Россию на какое-то время в покое, дав ей тем самым шанс “сосредоточиться” и самостоятельно решить свои проблемы. Но в том-то и дело, что в современных условиях Россия теряет свою геоклиматическую непривлекательность.

Можно с высокой долей уверенности сказать, что в случае сохранения в России нынешнего прозападного либерального экономического курса и согласия с этим курсом большинства населения страны объем иностранных инвестиций в сырьевые отрасли (и особенно — в топливно-энергетический комплекс) в будущем будет только возрастать. Уже сейчас из более 12 млрд долларов прямых иностранных инвестиций, накопленных Россией на начало 1999 г., более двух третей было направлено в топливно-энергетический комплекс. Совершенно ясна сырьевая направленность иностранных инвестиций в Россию, хотя эти сырьевые инвестиции пока еще сравнительно невелики. Может, действительно А. Паршев прав, когда заявляет, что Россия не интересует иностранных инвесторов даже в качестве “сырьевого придатка”? Думается, однако, причины здесь в другом: иностранцы явно не спешат делать инвестиции даже в сырьевые отрасли, поскольку не уверены в окончательной и бесповоротной победе либерально-компрадорского режима в России. От нынешнего режима Путина с послушным ему думским большинством они ждут дальнейшего проведения и завершения таких политико-экономических реформ, которые сделали бы необратимым процесс превращения России в подчиненную Западу сырьевую окраину, создали бы еще более комфортные условия для деятельности частного, и в том числе иностранного капитала. Среди таких условий следует указать на требование признать право на куплю-продажу земли, ликвидировать естественные монополии и приватизировать их по частям, расширить права иностранных банков в России, передать в частные руки целый ряд предприятий стратегического значения.

Таким образом иностранные инвестиции не могут быть основой для экономического и научно-технического развития России, в лучшем случае, при условии строгого государственного контроля, они могут сыграть вспомогательную, ограниченную роль. Но откуда брать деньги на развитие страны? Выход один: мобилизовать все внутренние источники накопления и, в частности, остановить утечку капиталов из России, которая составляет, по некоторым подсчетам, не менее 40 млрд. долларов в год. А для этого необходимо пересмотреть итоги приватизации и национализировать важнейшие, дающие основные валютные доходы отрасли производства. Земля, как общенародное достояние, не может подлежать купле-продаже и должна находиться в общегосударственной собственности с правом долгосрочной аренды и передачи по наследству для тех, кто ее обрабатывает. Наконец, необходимо проводить политику строжайших валютных ограничений, вплоть до отказа от конвертируемости рубля и введения замкнутой национальной валюты. Эффективная рыночная экономика — это не обязательно исключительно приватизированная экономика, поскольку, как показывает опыт многих стран, государственные предприятия с успехом могут функционировать на рыночных принципах. На опыте России и других стран СНГ можно видеть, что приватизация очень часто приводит к ухудшению работы предприятий, снижению их эффективности, упрощению ассортимента выпускаемой продукции и нередко — к распродаже, проеданию основных фондов и к полной остановке производства.

Путин и прочие “демократы” отвергают возможность пересмотра результатов приватизации и национализации бывшей государственной собственности. Аргументация при этом такая: были приняты законы, пусть и несовершенные, в соответствии с которыми и была проведена приватизация. Закон обратной силы не имеет, поэтому пересмотру могут подлежать лишь случаи приватизации, при которых был нарушен закон. Право частной собственности не должно быть нарушено. Но в данном случае речь идет не о частной собственности, а о собственности, украденной у государства. Закон, который позволил небольшой кучке проходимцев присвоить естественные ресурсы страны, ее производственные фонды, созданные трудом всего народа и принадлежащие государству, не может считаться нормальным правовым актом. Это — воровской закон, подлежащий отмене. Вообще смешно (хотя и совершенно понятно — кому охота лишаться жирных кусков присвоенной собственности) это стремление блюсти (выборочно) закон у представителей режима, который в свое время самочинно отменил все советские законы, декларировавшие общенародную собственность на средства производства и природные ресурсы страны, не остановился перед расстрелом Верховного Совета РСФСР, фальсификацией результатов выборов президента и Госдумы, закрывает глаза на мошеннические “проделки” нуворишей-олигархов.

В советский период в условиях государственной собственности на все средства производства и государственной монополии на внешнюю торговлю природные богатства страны, экспортируемые за границу, приносили государству огромные валютные доходы, которые являлись основой для закупки за рубежом оборудования, продовольствия и потребительских товаров. Несмотря на существование в СССР привилегированных номенклатурных слоев, все же их уровни потребления не идут ни в какое сравнение с доходами нынешних российских нуворишей (составляющих не более 2 процентов населения России), купающихся в баснословной роскоши в условиях нищеты большинства народа. Валютные поступления от экспорта в Советском Союзе в массе своей работали на рост экономического потенциала страны. В современной России все источники валютных доходов (добыча нефти, газа, других природных ресурсов, производство черных и цветных металлов, алюминия, целлюлозы, многие другие рентабельные предприятия) в результате приватизации оказались в собственности относительно небольшой прослойки частных лиц, которые переводят большую часть валютных доходов на счета в зарубежных банках, скупают акции и недвижимость за границей, растрачивают огромные валютные средства на свое личное потребление. Стремясь урвать как можно больше на цели собственного обогащения (пока это еще возможно), приватизаторы не производят даже необходимых амортизационных отчислений для поддержания производства на прежнем уровне, не говоря уже о его развитии, техническом переоснащении, создании новых производственных фондов, открытии новых сырьевых месторождений.

В одной из передач ОРТ (программа “Время” от 5 июля 2000 г.) рассказывалось о том, как отдыхают российские нувориши на курортах острова Сардиния. Стоимость пребывания в люксовых номерах отелей составляет там шесть тысяч долларов в сутки, и как объяснила с милой улыбкой телеведущая, “наши соотечественники” снимают именно эти номера. Шесть тысяч долларов в сутки только за проживание, а ведь есть еще расходы на питание, увеселения и т. п. В той же передаче ОРТ говорилось об эпидемии менингита в Приморском крае, особенно среди детей. Причина: некачественная питьевая вода, поскольку водопроводные трубы прогнили, проржавели, а на их ремонт нет денег. Трагическая гибель подлодки “Курск” высветила всю гнилость, неэффективность и подлость нынешнего политического и социально-экономического режима в России. Миллионы людей узнали о том, что в результате недостаточного финансирования военно-морской флот России был лишен необходимых для спасательных работ специальных подводных лодок и батискафов (проданных или списанных на металлолом), что в стране больше не готовятся водолазы-глубоководники, что прекращено производство специальных глубоководных скафандров и другого оборудования. На экранах телевизоров были показаны ужасающие бытовые условия, в которых живут моряки Северного флота: разрушающиеся дома, в которых зимой люди стынут от холода. Мы узнали, что зарплата командира атомной подлодки составляет около 200 долларов в месяц (а младших офицеров еще меньше). Иными словами, командиру подлодки необходимо трудиться 2,5 года для того, чтобы заработать 6000 долларов, которые российский нувориш тратит за одни сутки проживания в фешенебельной гостинице на средиземноморском курорте. Суммы, полученные семьями подводников (по 720 тысяч рублей за каждого погибшего), — это всего лишь четырехдневный постой нувориша в отеле. Семьям подводников хоть что-то дали, — поскольку гибель “Курска” получила широкий резонанс во всем мире, режим был вынужден заплатить компенсацию. Но сколько получают семьи гибнущих в Чечне военнослужащих и милиционеров (погибает, по официальным данным, не менее 60—80 человек в месяц и еще втрое больше получают ранения)? И получают ли что-нибудь вообще? По крайней мере, в одной из телепередач рассказывалось о невыплате властями жалованья воинам-контрактникам.

В “демократической” России с ее колоссальными природными богатствами ни на что нет денег: ни на зарплату трудящимся за честный труд, ни на оборону, ни на образование, ни на здравоохранение и прочие социальные нужды, ни на сохранение и развитие производственного и научного потенциала. Это вполне естественно в условиях порочной социально-экономической системы, которая главной целью с самого начала поставила обогащение небольшого слоя паразитов, получивших свои баснословные состояния не в результате упорного личного труда (как, например, многие капиталисты на Западе), а просто вследствие безвозмездного присвоения государственной общенародной собственности. Неудивительно, что российским нуворишам не жалко шести тысяч долларов за одну ночь в гостинице на Сардинии: эти деньги дались им легко, а главное — доходы всегда превышают расходы.

Основой решения экономических проблем России, включая проблему производственного инвестирования, является возвращение российскому государству его традиционно ведущей роли в экономике. Это не должно привести к полному огосударствлению экономической жизни, как это было в СССР. Полностью огосударствленная экономика не обладает должной эффективностью и гибкостью, хотя экономика Советского Союза была все же гораздо продуктивнее нынешней приватизированной, компрадорско-криминализированной экономики РФ, для которой характерным является нищета широких масс населения и непрерывно увеличивающееся технологическое отставание от развитых капиталистических стран. Статистика производства по отраслям, примитивная сырьевая и полуфабрикатная структура экспорта и импорта России и других стран СНГ отражают процесс деиндустриализации, идущий на всем постсоветском пространстве, скатывания вниз с тех позиций в области промышленного и научно-технического развития, на которых находился Советский Союз, не говоря уже о каком-то движении вперед. Хорошо известно, что в советский период в целом ряде областей были достигнуты значительные успехи, не уступавшие мировому уровню. В рамках советского ВПК были сосредоточены наиболее передовые технологии и научно-технические кадры высочайшей квалификации. В настоящее время все это в значительной степени утрачено, многие трудовые коллективы и конструкторские бюро распались, их работники не находят применения своим творческим силам, теряют квалификацию или уезжают за границу, практически нет полноценного воспроизводства научных кадров и квалифицированных специалистов.

Широко бытует мнение, особенно часто повторяемое либеральными экономистами, что остановить утечку капитала и, более того — добиться его возвращения в Россию можно путем объявления амнистии для тех, кто его нелегально вывез, и создания крайне льготных условий для частного бизнеса. Подобное мнение в лучшем случае является глубоким заблуждением. Прежде всего следует отметить, что помимо нелегального вывоза капитала из России, существует и вполне легальный вывоз, в неменьшей степени обескровливающий российскую экономику, вина за который лежит на самой экономической системе, навязанной стране. Вполне легально вывозятся, например, огромные средства, которые тратятся российскими нуворишами на отдых и увеселения за границей, на приобретение предметов роскоши и т. д. Сама система дает возможность российским экспортерам утаивать за рубежом часть валютной выручки, полученной от продажи товаров российского экспорта. Необходимо ясно понимать, что в большинстве случаев капитал вывозится из России не потому, что не может найти себе применения в России, а потому что лица, его вывозящие (многие из которых, подобно Гусинскому, имеют двойное гражданство), исходят из простой схемы: пока позволяют условия, делать быстрые и большие деньги в России, одновременно создавая плацдарм для безбедного и комфортного проживания за рубежом. Об этом желании строить свою дальнейшую жизнь на благополучном Западе, подальше от непредсказуемой России, свидетельствуют многие факты: долгосрочные вложения, которые делают российские нувориши в ценные бумаги западных корпораций, в недвижимость, почти постоянное проживание семей нуворишей за рубежом, обучение их детей в западных средних школах, колледжах, университетах, в результате чего они уже лучше говорят по-английски или немецки, чем по-русски, и т. д.

Жалобы на то, что бегство частных капиталов из России вызвано неблагоприятными условиями для ведения бизнеса, политической и экономической нестабильностью, высоким уровнем преступности, неразберихой в законах и вообще хаосом — все это сплошное лицемерие. Именно в условиях такого хаоса и нестабильности, противоречивости и несовершенства российского законодательства стало возможным столь быстрое обогащение российской бизнес-элиты, криминальных авторитетов и чиновничьей братии. Кроме того, уходит из России не столько капитал, сколько прибыль, полученная от его прокрутки в России. Для того, чтобы делать деньги в России, необходимо, чтобы какая-то часть капитала постоянно находилась в стране, обеспечивая получение прибыли, которая затем уходит на обустройство жизни за рубежом. Надеяться на то, что эти средства в сколько-нибудь значительном объеме вернутся в Россию и будут использованы для развития производства, думается, не стоит. Эти деньги уже вложены в иностранные ценные бумаги и дают их владельцам хороший доход. Частичное возвращение в Россию ранее вывезенных из нее капиталов (которое, как сообщают некоторые источники, якобы имеет сейчас место) по своей сути ничем не отличается от иностранного инвестирования. Бывший российский капитал возвращается в Россию уже под видом иностранного (израильского, американского и т. п.) и имеет своей целью использование по большей части в непроизводственной, торговой или финансовой сфере, получение прибыли в рублях, ее конвертацию в твердую иностранную валюту и дальнейший, повторный (в еще большем объеме) вывоз из страны. Совершенно ясно, что такие капиталы не смогут стать основой для наращивания производственных капиталовложений. Главным источником для производственного инвестирования в России в современных условиях, когда необходимо обеспечить быстрый технологический рывок, чтобы окончательно не отстать от Запада, могут стать лишь мобилизационные меры в экономике с основным упором на государственный сектор. Даже на Западе отрасли высокой технологии и машиностроение являются объектом государственного субсидирования, поскольку одному частному капиталу финансирование производства с длительным производственным циклом и невыгодно, и явно не под силу. Наиболее эффективной моделью является смешанная экономика с различными формами собственности, но при нахождении в руках государства командных рычагов: земли, недр, естественных монополий, внешней торговли сырьем и стратегическими товарами, банков, ВПК, наиболее важных предприятий выcoкoй технологии, производства и торговли спиртными напитками. В настоящее время в России и других странах СНГ государство фактически самоустранилось из многих жизненно важных областей экономической и социальной жизни. Правящий режим и “демократические” СМИ навязывают обществу одностороннюю точку зрения, в соответствии с которой якобы лишь свобода для действия рыночных сил в сочетании с приватизацией и жесткой антиинфляционной политикой по монетаристским рецептам даст возможность обеспечить быстрый экономический рост. Между тем опыт Японии, новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии и Китая говорит о том, что весь процесс создания их современной конкурентоспособной промышленности, их широкий выход на мировые рынки проходил при самом активном государственном регулировании и общенациональном планировании. Так, например, в соответствии с принятым в 1949 г. “Законом о контроле в валютной и внешнеторговой области”, действовавшим с небольшими изменениями до декабря 1980 г., Япония практиковала строгие валютные и торговые ограничения. Согласно данному закону, любые сделки с иностранной валютой частные физические и юридические лица могли совершить лишь после получения разрешения от соответствующего министерства. Закон запрещал физическим и юридическим частным лицам хранить иностранную валюту, и те из них, которые такую валюту каким-то образом получили (например, продав за рубежом свои товары), были обязаны продать ее государству за иены через специально уполномоченные банки. Вся валютная выручка японских экспортеров вплоть до мая 1972 г. подлежала 100-процентной продаже государству на иены по фиксированному курсу. Японским коммерческим банкам только начиная с 1952 г. было дано разрешение открывать счета (в рамках установленных лимитов) в иностранных банках. Такие меры позволяли предотвращать утечку капитала из страны и создавать валютные резервы, которые государство использовало для развития японской экономики.

Всячески поощряя японский экспорт за рубеж, японское правительство проводило крайне жесткую политику по регулированию импорта. В соответствии с вышеупомянутым законом, для импорта в Японию любых иностранных товаров требовалось разрешение правительственных органов, и только после его получения японские юридические лица могли обменять в специально уполномоченном японском банке соответствующую сумму в иенах на иностранную валюту и закупить данные товары за рубежом. Характерно, что при этом японское правительство предоставляло финансовую помощь частным фирмам для закупки за рубежом образцов самой передовой техники, которая могла бы быть использована в качестве прототипов для налаживания аналогичного национального производства. Разительное отличие от России, где иностранная валюта от продажи невозобновляемых природных ресурсов уходит в зарубежные банки, на импорт продовольствия и потребительских товаров, производство которых можно наладить у себя дома.

Следует особо подчеркнуть тот факт, что японское правительство строго ограничивало право иностранцев, владеющих японскими иенами, обменивать их на какую-либо иную валюту. В результате этого количество японских денежных знаков, находящихся в распоряжении иностранцев (в виде наличных денег и на банковских счетах), было незначительно. Естественно, что это уже само по себе не позволяло иностранцам производить какие-либо инвестиции в японскую экономику. Однако японское правительство пошло еще дальше. В первое послевоенное десятилетие, когда японская экономика становилась на ноги и набирала силы для прорыва на мировые рынки, прямые иностранные инвестиции в нее были вообще запрещены. Японское правительство не желало, чтобы иностранные инвесторы, вкладывая деньги в японские предприятия, участвовали в их управлении и тем самым могли бы влиять на экономическую политику страны, или, образовывая иностранные предприятия в Японии, создавали бы тем самым конкуренцию японским предпринимателям. Лишь начиная с 1956 г. было разрешено создавать иностранные предприятия в Японии при условии, что большая часть прибыли таких предприятий будет реинвестироваться в самой Японии. Ограничивая иностранные инвестиции, японцы делали главный упор на покупку зарубежных лицензий и патентов и на их основе развивали собственное производство.

Таким образом экономика Японии развивалась главным образом в резуль-тате ведущей роли государства в мобилизации всех имеющихся национальных ресурсов, чему способствовала неконвертируемость иены на всем протяжении послевоенного восстановительного периода. Конвертируемость иены для текущих внешних расчетов была введена только в 1964 г., то есть тогда, когда японская экономика уже достигла достаточной мощи и конкурентоспособности на мировых рынках.

Еще большую роль, чем даже в Японии, играет государство в экономике Южной Кореи (особенно в период создания современной промышленности в 60—70 гг.) Это неудивительно: Япония могла позволить себе несколько более либеральную модель, поскольку модернизация ее экономики осуществлялась в те времена, когда она была фактически единственной индустриальной страной в Азии, когда на мировых рынках промышленных товаров господствовала относительно небольшая группа западных держав и на этих рынках еще оставалось много места для новых производителей. Южной Корее пришлось пробиваться на мировые рынки в условиях более жесткой конкуренции со стороны не только “старых” промышленно развитых государств Запада, но и целой группы новых индустриальных стран, в условиях необыкновенно усилившейся мощи транснациональных корпораций, монополизировавших многие сегменты мирового рынка, в условиях растущей экспансии западного транснационального капитала, подрывной деятельности МВФ, направленной против развивающихся стран, и т. п. В таких условиях единственным средством для отсталой страны перейти в разряд высокоразвитых было использование всей мощи государства с целью задействовать все национальные ресурсы развития и пресекая попытки вывезти эти ресурсы за рубеж. В этой связи государство в Южной Корее осуществляло:

1. плановое управление развитием экономики (составлялись пятилетние планы развития, выполнение которых жестко контролировалось государством);

2. кредитно-финансовую монополию, что выразилось в национализации всех коммерческих банков, контроле за использованием и хождением в стране иностранной валюты (вся она должна была храниться на спецсчетах в Центральном банке), контроле за раздачей кредитов, уровнем процентных ставок, инвестированием в промышленность и ценообразованием. Особо жесткий контроль осуществлялся за притоком иностранных финансовых ресурсов. Привлекались лишь те иностранные инвестиции, которые способствовали выполнению правительственных планов и не были чреваты оттоком капитала за рубеж или усилением иностранного контроля над корейской экономикой;

3. контроль за внешней торговлей, который выражался в субсидировании государством экспорта и строгой регламентации импорта. Содействие оказывалось лишь импорту оборудования для новых отраслей при высоких запретительных пошлинах и даже запрете на ввоз на многие потребительские товары и особенно предметы роскоши (какой контраст сРоссией, где в условиях нищеты большинства населения государство позволяет небольшому слою олигархов, нуворишей и прочих воров транжирить валюту, полученную главным образом в результате экспорта невозобновляемого сырья, на цели личного сверхпотребления);

4. создание крупных национальных компаний с участием государственного и частного капитала (наиболее известные — “Самсунг”, “Дэу”, “Хэндэ”, “Лаки Голд Стар”). Правительство требовало от них выполнения указаний государства относительно специализации, номенклатуры выпускаемых изделий, устанавливаемых цен, объемов производства в соответствии с пятилетними планами развития страны и могло жестко наказать за невыполнение этих требований (вплоть до ареста руководителей), но, с другой стороны, и обеспечивало их льготными кредитами, субсидиями, устанавливало низкие налоги, предоставляло дешевую инфраструктуру, списывало в некоторых случаях задолженность.

Как японская модель экономического развития, так и близкая ей южнокорейская не позволяют сколько-нибудь значительного оттока капиталов за рубеж, и в этом одна из важнейших предпосылок их успеха. Эти модели лишний раз свидетельствуют, что чисто рыночной экономики в реальной жизни не существует. Имеются лишь различные варианты сочетания методов государственного контроля за экономикой и относительной рыночной свободы. В условиях экономического кризиса или депрессии роль государственного регулирования резко возрастает, рыночные законы в таких условиях теряют свою силу. Достаточно вспомнить хотя бы “новый курс” президента Рузвельта в годы депрессии 30-х годов, экономическую политику западноевропейских стран в послевоенный восстановительный период с их самым активным государственным регулированием практически всех хозяйственных процессов. Так, например, в 1950—1958 гг. в Западной Европе существовал Европейский платежный союз, объединявший 17 стран и представлявший собою систему многостороннего клиринга с механизмом автоматического предоставления кредитных линий каждому члену союза, у которого был дефицит в расчете с другими членами. Покрытие сальдо, возникавшего в процессе централизованного зачета взаимных платежных требований и обязательств по экспорту и импорту, члены ЕПС осуществляли либо в национальных валютах, либо поставками товаров, либо в долларах США. Правила ЕПС предусматривали введение в случае необходимости ограничений на платежи в свободно конвертируемых валютах, и даже запрет на приобретение и обращение иностранных валют в странах — членах ЕПС. Функционирование ЕПС дало возможность западноевропейским странам экономить свободно конвертированную валюту (в те годы единственной полностью конвертированной валютой был американский доллар), проводить политику валютного протекционизма, не позволившую “долларизировать” Западную Европу и способствующую успешной защите европейских рынков от наплыва американских товаров, обеспечить многосторонний характер западноевропейской торговли, создать основы будущей европейской экономической интеграции. ЕПС успешно предотвращал сколько-нибудь объемный отток капиталов из Европы, что также объяснялось и тем фактом, что западноевропейские страны ввели конвертируемость своих валют лишь в конце 50-х — начале 60 гг.

Модель ЕПС могла бы быть с успехом использована и для стран СНГ, которые в 1993 г. приняли ряд документов, предусматривающих создание платежного, а впоследствие и валютного союза. Однако ничего из этого не вышло, что объясняется не только отсутствием политической воли и желания у местных правящих элит идти на создание каких-либо наднациональных органов, ограничивающий их “суверенитет”, но и поспешным вступлением в МВФ и введением конвертируемости национальных валют. Россия, Украина и ряд других стран СНГ, “освободив” внутренние цены, ввели преждевременную ограниченную конвертируемость своих валют без учета реального, плачевного состояния своей экономики, что привело к долларизации всей экономической жизни этих стран, выкачиванию из них ресурсов, к подчинению интересам мирового финансового капитала. Такое положение выгодно только паразитическому капиталу, в частности, многочисленным коммерческим банкам, существующим за счет спекуляции на перепродаже валют. Долларизация экономики России и нынешняя внутренняя и внешняя обратимость рубля по текущим платежам является одним из наиболее разрушительных факторов, не дающих встать на ноги национальному производству. Возникает вопрос: почему при выборе экономической модели развития страны кремлевские руководители не воспользовались опытом Японии, Южной Кореи, Китая, наконец, стран Западной Европы в 50—60 гг.? Почему предпочли наиболее ущербный, гибельный либеральный вариант? Думается, это было сделано, во-первых, вследствие деятельности прямых агентов влияния Запада, заинтересованного в разрушении экономики и обороноспособности России, а во-вторых, правящей верхушке России — коррумпированным чиновникам и криминальной новой буржуазии — уж очень хотелось дорваться сразу, без труда и необходимого самоограничения, до сладкой жизни: “мерседесов”, отдыха на зарубежных курортах, заграничных валютных счетов, недвижимости за границей и т. д. Все это можно было получить только в условиях быстрой грабительской приватизации наиболее прибыльных предприятий и введения конвертируемости рубля, дающей возможность быстро превращать российские природные ресурсы в доллары и вывозить их за рубеж.

Свободная конвертируемость национальной валюты должна базироваться на развитой, конкурентоспособной на мировом рынке экономике, приносящей стране значительные валютные доходы от экспорта, которые необходимы для создания валютных резервов, обеспечивающих такую конвертированность. В результате роста мировых цен на энергоресурсы валютные доходы России в последнее время возросли, но они были бы еще больше, если бы все сырьевые отрасли были национализированы и была бы введена государственная монополия внешней торговли. Тогда большую часть валютных доходов страны можно было бы направлять на инвестиции в промышленность с целью создания конкурентоспособного экспортного производства и зарабатывать твердую иностранную валюту уже не столько экспортом сырья, сколько экспортом промышленных товаров.

Во многих слаборазвитых странах или в странах с “переходной экономикой”, в частности в ряде государств СНГ, режим конвертируемости национальных валют обеспечивается главным образом за счет резервных кредитов МВФ. Эти кредиты представляют поистине ловушку для стран-должников. Займы МВФ обставлены жесткими политическими требованиями, выполнение которых способствовало падению национального производства в России и других странах-должниках. В числе стандартных требований МВФ — введение конвертируемости национальной валюты для осуществления текущих внешних платежей, ослабление контроля над внешней торговлей и открытие внутреннего рынка для импорта, сокращение дефицита госбюджета, причем главным образом за счет снижения государственных расходов на поддержку отечественных производителей и на социальные нужды, реализация курса “открытых дверей” для иностранных инвестиций, проведение политики ускоренной приватизации, отчет перед МВФ о проведенных мерах и согласование с ним экономической политики. Выполнение этих требований МВФ способствует завоеванию внутренних рынков стран-должников западными товаропроизводителями, которые, продав свои товары на этих рынках за местную валюту, желают обменять ее на свободно конвертируемую с целью вывоза из страны. И тут им помогают резервные кредиты, предоставленные МВФ данной стране. Страны, получившие эти кредиты, обязуются гарантировать конвертируемость своих национальных валют и поддерживать в определенных границах ее обменные курсы. Для этой цели государственные банки стран-должников проводят валютные интервенции, а также продают часть валюты частным коммерческим банкам, которые используют ее для дальнейшей продажи населению и проведения валютных обменных и спекулятивных операций. Практически большая часть валютных кредитов МВФ возвращается назад в западные страны в форме выручки, полученной иностранными товаропроизводителями от продажи своих товаров на рынках стран-должников. Эту выручку они получают в национальной местной валюте, меняют ее затем на иностранную и вывозят из страны. Кроме того, утечка капиталов за границу происходит в результате перераспределения части валютных средств, полученных от МВФ, среди коммерческих банков страны, имеющих корреспондентские счета в зарубежных банках, а также вследствие разворовывания этих средств функционерами правящих режимов, которые затем вывозят эти средства за рубеж, тратят на приобретение дорогих импортных товаров, предметы роскоши и т. д.

Фактически резервные кредиты МВФ, обставленные требованиями по либерализации экономики стран-должников, можно охарактеризовать как своеобразное кредитование западными государствами своих национальных экспортеров, как средство для их проникновения и прочного закрепления на внутренних рынках стран — получателей кредитов. Такие кредиты способствуют подавлению национального производства в странах-получателях, делают их политически и экономически зависимыми от кредитора (зависимость наподобие наркотической). В итоге, если даже страна, попавшая в ловушку МВФ, не сможет вернуть свои долги, МВФ и стоящие за ним страны Запада в общем-то ничего не теряют: они в любом случае уже вытянули из данной страны столько средств и ресурсов, что это покрывает все первоначальные затраты. Именно поэтому страны Запада время от времени принимают “благородное” решение списать долги той или иной группе развивающихся стран — клиентов МВФ. Отклонение от критериев, согласованных с МВФ, может привести к приостановке кредитования. Характерно, что кредиты МВФ, предоставленные России и другим странам СНГ, просто смехотворно малы по сравнению с огромным многомиллиардным оттоком капиталов из этих стран на Запад.

Следует ясно понимать, что нынешнее рыночно-потребительское общество (о котором идеологи-рыночники говорят с благоговением в голосе) — это по сути уже тупиковая модель. Ее не только губительно переносить на нашу почву, но и самим развитым капиталистическим странам Запада придется рано или поздно сменить тип социально-экономического развития. О необходимости этого говорят и многие представители западных научных кругов. Если те стандарты душевого потребления мировых невозобновляемых ресурсов, которые являются “нормой” в развитых капиталистических странах, перенести на другие государства, то мировых запасов этих ресурсов хватило бы на считанные годы. Отсюда и вывод: уровень душевого дохода, подобный тому, который существует в развитых капиталистических странах, в масштабах планеты недостижим. И тут не помогут никакие рыночные реформы. В условиях усугубления экологического и ресурсного кризиса, а также высокого роста населения в развивающихся странах Азии, Африки и Латинской Америки, приводящего к перенаселенности этих стран и дополнительному давлению на мировые ресурсы, понятие “рыночная экономика” приобретает совершенно иной смысл, чем в период относительно свободного доступа к мировым невозобновляемым ресурсам. Теоретически, полностью рыночная экономика возможна только при условии свободного доступа ко всем факторам производства: земле, полезным ископаемым и прочим ресурсам. Когда же возникает нехватка земли, когда большая часть природных ресурсов исчерпана, спрос на них возрастает и эти факторы производства становятся объектом государственного регулирования. Таким образом, роль государства в экономической жизни в будущем будет непрерывно возрастать, и рыночная модель с ее ориентацией на непрерывный рост потребления уступит место такой модели, черты которой уже сейчас можно предугадать. Это неизбежно будет модель, в которой строгий государственный контроль над экономическими процессами, в области торговли сырьем и стратегическими товарами, общенациональное планирование будут важнейшими составляющими. Собственно говоря, сам по себе мондиализм с его стремлением упразднить национальные государства и создать единый центр управления миром является в определенной степени реакцией на обострение мировых ресурсных, экологических и демографических проблем и желанием поставить эти процессы под жесткий наднациональный контроль. Уже сейчас можно наблюдать усиление государственного регулирования экономических процессов в развитых капиталистических странах. Это выражается: в усилении мер по защите своих национальных производителей от конкуренции со стороны импортеров путем сокращения импорта (особенно посредством нетарифного протекционизма, что нарушает законы свободного рынка и достигнутые в 1994 г. договоренности в рамках ГАТТ), в государственной поддержке национальной промышленности и сельского хозяйства (в частности, их систематическом субсидировании), в щедром государственном финансировании науки и образования, усилении прямых государственных инвестиций в наиболее важные отрасли высокой технологии. Западные страны используют и дополнительную денежную эмиссию, не боясь при этом некоторого возрастания уровня инфляции, с тем чтобы стимулировать рост платежеспособного спроса населения и соответственно рост производства. России же, как известно, они дают советы совершенно противоположного свойства. Монетаристские рецепты МВФ, во главу которых ставится стабилизация курса рубля по отношению к доллару, путем исключительно финансовых мер приводит к нехватке денежной массы, что в свою очередь способствует удушению производства, уничтожению промышленного, научного и военного потенциала страны. Тот факт, что бывшие советские, а ныне российские научные работники (по крайней мере, большинство из них) дружно прекратили использовать сам термин “неоколониализм”, отнюдь не означает, что этого понятия не существует на практике. Вся западная передовая цивилизация и благосостояние западных народов в огромной степени основываются на неэквивалентном обмене с менее развитыми странами, выполняющими роль поставщиков дешевого сырья и являющимися рынками сбыта для западной промышленности. Россия и другие страны на своей, что называется, шкуре начинают все острее ощущать (хотя многие еще и не понимают этого) все прелести неоколониалистской эксплуатации. Выкачивая сырье из развивающихся стран, из России и других бывших советских республик, западные страны надеются таким образом оттянуть неизбежный крах того расточительного образа жизни, который стал уже привычным для их населения. Так называемая интеграция России и других стран СНГ в мировую экономику — это путь неоколониалистского закабаления этих стран, их низведения на уровень стран третьего мира.

Сильное общенародное государство, экономическая и политическая интеграция в рамках прежде всего славянских республик — это единственное средство, могущее спасти русский и другие народы бывшего СССР от печальной участи рабов нового мирового порядка. Важно только при этом, чтобы сильное государство не выродилось в диктатуру коррумпированной бюрократии, и поэтому основные демократические свободы — свобода слова, собраний и т. д. — должны быть гарантированы. В то же время совершенно ясно, что современная демократия западного образца с ее культивированием прав абстрактного, оторванного от национальных корней индивида, “общечеловеческих” ценностей, морального плюрализма, “свободного рынка” и т. п. ведет к духовной деградации любого народа, среди которого она укореняется, и к его фактическому порабощению небольшим слоем космополитической финансово-промышленной элиты, на практике контролирующим процесс принятия государственных решений и средства массовой информации. В условиях постоянной обработки сознания людей через тенденциозные СМИ, и главным образом через телевидение, выборы в условиях парламентской демократии западного образца уже давно превратились в формальность. Фактически на Западе идет борьба за власть между партиями космополитической ориентации, позиции которых по основным стратегическим вопросам мало чем отличаются друг от друга. Партии, отстаивающие иные подходы, в частности партии национально-патриотического направления, влачат маргинальное существование. Подлинная демократия, отвечающая интересам всего народа, возможна только в условиях национализации командных высот в экономике (о них говорилось выше), а также таких областей, как радио и телевидение, с широким допуском к нему представителей общественности и всех политических сил.

Нередко приходится слышать, что национализация может привести к пролитию крови, к гражданской войне. Дескать, люди, ставшие частными предпринимателями, будут защищать принадлежащую им собственность с оружием в руках, а частных собственников в нашей стране уже миллионы. В этой связи необходимо сделать следующее разъяснение. Предлагается национализировать естественные монополии, ВПК, стратегические предприятия, производство и торговлю алкоголем и т. п. На всю массу малых и средних предприятий национализация распространяться не должна. Более того, от национализации естественных монополий, и прежде всего топливно- энергетического комплекса, мелкие и средние предприниматели–частники только выиграют, поскольку государство будет продавать им топливо и электроэнергию по низким фиксированным ценам, тем самым поощряя своего национального товаропроизводителя. Проиграет от национализации только небольшая кучка сверхбогатых олигархов и их челядь (связанные с ними продажные чиновники, журналисты, политики, охранники и т. п.) Но значит ли это, что данная, относительно малочисленная в масштабах страны прослойка выйдет на баррикады и начнет вооруженную борьбу с целью удержать в своих руках нефтяные промыслы, электростанции и прочие стратегические производства, которые во многих странах мира, в отличие от России, являются собственностью государства? Вряд ли: и сил, и смелости не хватит. Ведь в глубине души они и сами понимают, что они — воры, что живут на “халяву”, что воспользовались благоприятным случаем и украли общенародную собственность.

Или, может быть, на защиту права нуворишей самолично пользоваться и владеть естественными монополиями подымется ограбленный ими народ (который промолчал даже тогда, когда его лишили трудовых сбережений, месяцами не выплачивали зарплату, отключали электроэнергию и отопление в домах)? Или армия, живущая впроголодь, ринется спасать олигархов? Или, может, российские офицеры (крайне нерегулярно получающие мизерную зарплату, гибнущие в Чечне, стынущие от холода вместе со своими семьями в неотопляемых квартирах в военных городках) будут лить свою и чужую кровь за право кучки мошенников жить в баснословной роскоши, за их “мерседесы”, виллы на Средиземном море и счета в зарубежных банках? Кто, собственно говоря, примет участие в этой прогнозируемой либеральными СМИ “гражданской войне”, кто с кем будет воевать? Правда состоит в том, что никакой гражданской войны в результате национализации не будет и народ только бы поддержал действия президента, если бы он решился на подобные шаги. Миф о “гражданской войне” необходим для запугивания легковерных, и цель его состоит в том, чтобы увековечить нынешнее положение вещей. Ну, а что же все-таки предпримут олигархи, если национализация все-таки состоится? Ответ совершенно ясен. Попытаются удрать за рубеж к своим заграничным банковским счетам, а уже будучи там, на Западе, начнут раздавать интервью западным СМИ о “нарушении прав человека и законов свободного предпринимательства” в России и т. д. Западные правительства, МВФ и Мировой банк выступят с осуждающими заявлениями, скорее всего откажут в новых кредитах. Но стоит ли этого бояться? Кредитов и сейчас не дают, а размеры тех, что уже дали, просто ничтожны по сравнению с оттоком капиталов из России, который в результате национализации естественно резко сократится. Необходимо только не бояться отстаивать свои интересы и понимать, что западный империализм не всесилен, о чем свидетельствует успешное противостояние ему со стороны целого ряда развивающихся государств, не обладающих и сотой долей той военной и ресурсной мощи, которая имеется у России. В конечном счете, все зависит от силы духа и уверенности в своей правоте. К сожалению, именно этих качеств нам, русским, в настоящее время явно не хватает.

(обратно)

Священник Д.Дудко • Поэма о моем следователе (Наш современник N4 2001)

Священник Дмитрий Дудко

 

Поэма о моем следователе

Умер мой следователь. Вздрогнул я, как-то неожиданно перекрестился. Я, гонимый и преследуемый, дожил до 78 лет, а он, наверно, 50-ти умер. А я мечтал встретиться с ним за дружеским столом, вспомнить, как говорили за следственным. Теперь — не придется.

Что такое был для меня мой следователь? Не совесть ли моя?

Вы, может быть, захотите усмехнуться, вспомнив советское время, как вели следствие. Пристукнут кулаком, еще и заматерятся:

— Ах такой-сякой, признавайся! Иначе знаешь, что с тобой будет, что мы из тебя сделаем окрошку.

Это, что ли, совесть?

А мне вспоминается, как мой следователь говорил: “Вы не знаете, какой я ваш друг”. Откровенно скажу, я не совсем верил, что он мне друг. Даже, может быть, и совсем не верил.

Ну какой он друг? Им нужно меня осудить!

А вот теперь так не выговаривается.

Помню, только арестовали. Ввели, как это называется, в комнату предварительного заключения, со мной пришла и моя супруга, она осталась в прихожей.

— А вы чего ждете? — вышел к ней мой следователь.

Моя жена сказала грустно упавшим голосом:

— Мужа.

Следователь сказал:

— Вам очень долго придется его ждать, — намекая как будто на мой срок, — так что советую ждать пойти к себе домой, тем более что у вас сейчас идет обыск.

Ну что после таких слов может возникнуть в сознании?

Сказал он это ядовито, торжествующим голосом, чтобы почувствовала жена, что муж арестован — он преступник. Так она и подумала, так потом и говорила:

— Спрашивает, кого ждете? Как будто не знает, что я жду мужа, что без мужа мне страшно возвращаться домой.

Да и я сам не совсем дружелюбно был расположен.

— Вы должны предъявить обвинение, прежде чем арестовывать!

— Все предъявим, — говорил следователь. — Успеется...

Долго шел разговор. В перерыве я достал молитвослов и стал молиться. Или, кажется, молился по памяти. Следователь стал звать меня, я не отвечал. Он стал кричать:

— Дмитрий Сергеевич, что с вами? — мне тогда казалось, бесстрастным голосом, а сейчас, понимаю, что испуганно: — Дмитрий Сергеевич, что с вами?

И когда я ему сказал, что я читал молитву в путь шествующих, он облегченно вздохнул:

— А я думал, что вам стало плохо.

Он волновался, он не списывал меня со своей совести, и я сейчас не могу его так просто вычеркнуть.

Вот отправлюсь в мир иной, кто прежде всех выбежит ко мне навстречу? Мой следователь! Подхватит под руку и скажет:

— Вам трудно идти, дайте я вам помогу.

Когда меня выпускали по подписке о невыезде и отдавали кое-какие вещи, он говорил:

— Дмитрий Сергеевич, это вам трудно, дайте я понесу.

Он думал, что физически здоровее меня, а вот я, тогда уже старик, оказался здоровее его. Так кто же большую понес тяжесть?

Мученья сокрушают организм, значит, у меня, вечного заключенного или подследственного, меньше было мучений, чем у него. Его организм сокрушился, он умер, а я живу. Стать следователем над ним, копаться в его грехах я не могу. Следователь стал моей совестью. Дай Бог, чтобы его совесть успокоилась.

Тогда, до ареста, меня увлекала борьба с безбожием, борьба с советской властью, перед собой мы видели только врагов, а теперь, когда страна повержена, мы все растерялись и не знаем, что делать.

Что с нами будет? Ограблены, повержены, осмеяны, и собираются нас совсем стереть с лица земли.

 

* * *

— Владимир Сергеевич, вы вроде сказали, что вы крещены? Сложите руки для благословения, — попросил я следователя.

Сложил, я его благословил. Это уже когда он мне возвращал мои рукописи, а руки его ходуном ходили. Я думал, он почему-то волновался, а это, вероятно, показывались признаки его тяжелой болезни.

Из рабочей среды, по приказу Коммунистической партии пошел он работать чекистом.

— Надо защищать страну, — говорил он. — Что вы думаете, мы роскошествуем? Я помню, как промерзла наша комната, в которой мы жили. Если все время искать удобств, кто их будет созидать?

Владимир Сергеевич, помолись там о всех нас, оставленных на произвол судьбы.

Не знаем мы, кто наш друг, а кто враг...… Да есть ли у нас враги? В самом деле, враг себе — это только я сам. Кругом меня друзья, а я враг себе. Потому что хочется себя оправдать, выставить в лучшем свете. А в словах: “Признавайся!” — может быть, больше правды, чем в моем: “Не признаюсь...…” Чекистов — думал я — надо обхитрить. А я вот, оказывается, обхитрил себя, глядя на то, что у нас сейчас происходит без чекистов.

Также и Сталина мы осуждали: зачем, мол, он создал такую организацию, как НКВД-КГБ. А ведь это была защита, мы теперь без них оказались беззащитными.

Я помню, когда освободился и писал, что чекисты разговаривали со мной, как друзья, надо мной смеялись: нашел, мол, друзей.

А вот друзья мои, которые все время опекали меня, были около меня… сколько лет прошло с тех пор, а некотоыре не хотят со мной даже разговаривать — Глеб Якунин, например.

Благословляя Владимира Сергеевича на прощанье, я спросил у него:

— А жена крещена?

— Да.

— А дети?

— Тоже.

Вот вам и чекисты-безбожники, а все делали, как и подобает христианам, выполняли и обрядовую сторону, может быть, инстинктом чувствуя в ней спасительную силу.

 

* * *

В стране нагнетается обстановка, орудуют всякие дельцы и проходимцы, честные люди в загоне. Неужели уже конец, не увидим просвета? В Апокалипсисе сказано: вряд ли Христос найдет верующего на земле, а сейчас еще есть, не только просто жаждущие веры, а по-настоящему верующие. Значит, возрождение будет!

Господи, спаси и помилуй нас.

* * *

Мне казалось, что следствие надо мной закончилось, дело официально закрыто, не доведено до суда. А, оказывается, оно до сих пор продолжается, даже когда мой следователь умер.

Помню, как на меня закричал он, что я опустился до клеветы на народ, на Советское государство, злобно настроен, и чтобы ко мне были снисходительны, я должен раскаяться в своем преступлении.

Я слушал его, опустив голову.

Я понимал, что его угроза наигранная, так обычно начинали следствие — с угрозы. Меня не раз уже допрашивали, и я не верил никаким угрозам. Следователь, видя, что я молчу, спокойным голосом сказал:

— Дмитрий Сергеевич, признавайтесь, это же в вашу пользу.

Я поднял глаза и улыбнулся:

— Владимир Сергеевич, а не хотите анекдот?

— Анекдот? — переспросил он, махнув рукой: — Некогда...… Ну ладно, давай.

— Звонит учительница следователю: “Ваш сын не знает, кто написал “Евгения Онегина”. “Хорошо”, — говорит следователь, вешает трубку. В тот день или на другой звонит учительнице: “Сознался. Он написал “Евгения Онегина”. — Владимир Сергеевич, не хотите ли вы, чтоб я сознался в том, в чем не виноват?

— У нас ошибок не бывает — раз арестовали, значит, знаем, за что арестовали.

 

* * *

До сих пор мне не ясно: виновны ли мы были перед советской властью? Я ведь говорил, что против власти не выступаю, борюсь с безбожием. Советская власть — была русская или не русская?

Мой следователь говорил:

— Ты борешься с безбожием, а ведь идеология советской власти — атеизм, значит, ты, борясь с безбожием, борешься и с советской властью?

— Тогда почему вы не всех верующих арестовываете?

— Мы знаем, кого арестовывать. Вот вас арестовали, значит, не случайно.

— А почему же, когда Запад обвиняет нас в государственном атеизме, мы говорим, что атеизм — частное дело, а граждане имеют право веровать или не веровать?

Владимир Сергеевич не стал больше пререкаться.

В следующие разы он мне больше об этом не напоминал.

Я сказал:

— Считаю, что вы арестовали меня незаконно, и поэтому не буду с вами разговаривать.

И месяца полтора не разговаривал.

Приходил на следствие, следователь фиксировал, что поставлены такие-то вопросы, а ответа никакого. Давал мне расписываться, и с этим мы расставались.

Иногда беседовали на отвлеченные темы. Я говорил:

— Владимир Сергеевич, можно вам вопрос? Вот я священник, это у меня призвание, вы — чекист, призвание ли это ваше?

Он не сразу ответил, через какое-то время я снова поставил этот вопрос, он от него уклонился. Ну, думаю, не буду копаться в его совести, усложнять наши отношения. В третий раз я не ставил вопроса, он заговорил сам.

— А вот как это произошло. Позвала партия и сказала: вы будете чекистом.

— А что такое чекист, вы можете мне сказать?

Он мне не стал говорить, что это блюститель порядка или борец с врагами советской власти, а просто сказал:

— Чекист — это тот человек, у которого руки должны быть чистые, ум холодный, сердце горячее.

Я не помню, как мы от этого разговора перешли к другому. Он продолжал меня вызывать.

 

* * *

Разрядка в следствии произошла неожиданно. Следователь сказал, что со мной хочет встретиться начальник ГБ по Москве. “Так что готовься”.

Ну что ж, подумал я, послушаю, что мне скажут.

Внешне мы с Владимиром Сергеевичем становились все более и более врагами: он обвинял меня в преступлении, я говорил, что он не имеет на это права. Потом я написал “покаянное письмо”. Случилось это так.

Вызвали моего сокамерника, который сидел за валюту, и сказали, что его могут расстрелять, если он не раскается и не выдаст то, что уворовал у народа.

А вот теперь Березовский и Гусинский открыто имеют в своих руках то, что наворовали у народа, а им дают спокойно скрыться за границу.

Сокамерник был очень взволнован и в тот же день стал писать покаянное письмо. Его вскоре вызвали, приняли письмо и сказали: хорошо, что написал.

— Вам тоже советую последовать моему примеру, — сказал он мне.

Я сначала не согласился, а потом, как завороженный, сел писать покаянное письмо.

Вот по поводу этого и хотел со мной встретиться начальник моего следователя.

Меня ввели, я робко прохожу,… и вдруг встает человек средних лет, худенький, приветливо улыбается, протягивает мне руку. Здоровается, поздравляет меня с праздником. Что это такое, думаю, неужели и в тюрьме бывает просвет?

Начальник, назовем его Т., говорит:

— Вы стали на верный пусть, с него вам сходить нельзя, зачем вам томиться в этих тесных стенах?

За ним поздоровался со мной за руку и мой следоаатель, а до этого у нас было что-то непонятное и тяжелое. Я думал, чем все это может кончиться?

Камень спадает с груди, становится легче дышать.

— Вы должны написать, что становитесь на путь исправления.

Диктуют мне, и я пишу.

— Долго мы вас держать не будем, идите, отдыхайте.

— А с каким праздником вы меня поздравляли? — спрашиваю я, осмелев, думая, что с днем моего Ангела.

— Ну, и с днем Ангела, и с Днем Советской Армии, вы теперь советский человек, зачем вам бороться со своим правительством? Служите в Церкви — это ваша обязанность.

В камеру пришел я окрыленный.

— Ну как? — спрашивает сокамерник.

Рассказываю.

— Поздравили? Ну, значит, жди освобождения.

Несколько дней на следствие не вызывают, отдыхаю. Сокамерника вызывают каждый день. Требуют возврата денег.

 

* * *

Потом снова вызывают и меня. Обычный ход следствия продолжается. Так, чтобы просто освободили, вероятно, и думать не следует. Приносят материал из экспертизы, записывают на магнитофон мою речь, обстановка нагнетается, я в недоумении.

Следователь утешает:

— Ну что вы, Дмитрий Сергеевич, все в жизни может быть, не надо только унывать. А освобождаться не так просто. Освободитесь...… Это я вам говорю как ваш друг.

Я этому не верил, думал — обманывают. Даже пошли мысли: а могут и расстрелять. Но расстрел, когда я стоял на своем — одно, а расстрел, когда я сломался, раскаялся — это другое.

За окном шумел нудный и назойливый дождик, следователь сострадательно, как я сейчас вижу, смотрел на меня, а я на него не смотрел. Не хотел отвечать на вопросы.

— Ну что вы, Дмитрий Сергеевич, разве так можно? Ну ладно, на этом закончим, идите отдохните.

— Ну как? — встречает меня сокамерник.

— Как? Обманывают…...

— Не может быть, это вы судите по прошлому. Теперь они не такие.

Несколько дней снова не вызывают на следствие, и вдруг приходят в камеру (не следователи) и спрашивают:

— Какой размер вашего костюма?

Я пожал плечами.

— Не знаю, — в самом деле не знал, так как мне всегда костюм покупала моя жена. Правда, как-то покупали с ней вместе, я ходил на примерку, но этот костюм я ни разу не надевал, что-то около тридцати лет прошло. Предлагал своему сыну, но он большего роста, чем я.

— Ну, что? — каким-то укоряющим голосом говорил сокамерник: — Чья правда?

Я качал головой:

— Когда выйду отсюда, тогда скажу, что освободили, а сейчас не могу.

 

* * *

В то утро заиграло радио, чего никогда не бывало, запели Гимн Советского Союза.

Сразу после подъема пришли за мной, я думал, просто для какого-то разговора, и не простился с сокамерником, он как-то непонятно смотрел на меня: завидовал моему освобождению или просто изучал психологически. Как впоследствии мне объяснили знающие — он был подсажен ко мне.

Собралось все начальство, следователь, и начальник следователя, и начальник начальника.

Я как-то не то от радости, не то от волнения сказал, что я написал басню. Одну я уже им читал, посвященную моему следователю.

— Хотите, прочту?

— Ладно, — сказал самый большой начальник. — Басни потом, а сейчас вот надо вшить эту штучку в ваш костюм.

— А может, не надо, — говорил я наивно.

— Надо. Береженого, как говорится, Бог бережет. Если нападут на вас, нажмите вот здесь, сразу явятся наши люди, чтоб защитить.

Накануне, когда меня одели в костюм, меня снимали на телевидении.

Вызвали вроде как на следствие, но посадили рядом, не как всегда, вдали, что-то писали, пришел Т., мой следователь поднялся.

— Пошли, — сказал Т.

Я взял руки назад, как обычно. Они шли не сзади, а рядом со мной. Мне кажется, они даже волновались. Т. сказал:

— Держите руки, как обычно, не надо сзади.

Мне еще было неловко держать, как обычно, и я как-то сбивался, а они поспешали, даже вырываясь вперед, я даже сказал им, чуть не крича:

— Не спешите, один я запутаюсь в ваших лабиринтах.

Т. слегка улыбнулся и умерил шаг. Пришли мы будто на вокзал, много народу и все вольные. Стоит какая-то аппаратура, меня провели на видное место. Стали задавать вопросы. Я уж не помню подробно, о чем, помню, как я говорил:

— Когда я смотрел на вас, как на врагов, мы были в самом деле враждебно настроены, хмурились, а как посмотрел иначе…...

Сказал даже так: мой следователь и я имеем одно отчество — Сергеевич. Я и следователь, мы, выходит, родные братья?

После окончания мой следователь подбежал ко мне:

— А знаешь, Дмитрий Сергеевич, хорошо получилось.

А Т., видимо, чтобы радость не была преждевременной, сказал сухим голосом:

— Отвести в камеру.

Но меня в самом деле освободили. Сначала по подписке о невыезде, а потом и совсем, закрыли дело.

И вот тут мне пришлось разбираться, где мои друзья, а где враги, как и сейчас мы в стране разбираемся: где друзья, а где враги?

Итак, я на свободе. Еще меня окружают друзья и враги, я не то радуюсь, не то уже начинаю плакать.

— Ты должен заявить, — твердят мне. — Ведь ты совершил предательство.

— В чем это выражается? — робко спросил я. — Я никого не предал.

— Это тебе кажется.

Другие говорят:

— Надо все обдумать, лучше тебе затвориться. Не спешить с выводом и поменьше говорить, слишком много наговорил.

Некоторые советовали:

— Вообще, лучше тебе уехать за границу.

— Я там погибну, — упавшим голосом твердил я. — Я без России не могу.

Чекисты выжидали, очень внимательно присматривались ко мне. Наконец, вызвали и говорят:

— Куда вы поедете на время Олимпиады?

А я говорю:

— Хотел к брату, но теперь раздумал, поеду к себе в деревню.

— Когда?

— Как только дочь окончит школу.

— Но чтоб сразу, — и немного подумав: — А не поехать ли вам на курорт, это мы можем устроить.

— Один не могу.

— Сколько вас?

— Четыре человека.

— На двоих еще можно, на четверых многовато.

Договорились, уеду в деревню.

И вот пришло это время. Друзья нашли машину, чекисты полдороги сопровождали, потом отстали. Сделали мы привал в лесу. Свежий воздух, птички поют, как-то дышится легко.

Приехали, потянулась размеренная жизнь, меня одного не оставляют, устанавливают дежурство, даже до смешного. Выхожу в туалет, идут за мной.

По утрам вместе молимся.

Прошло несколько дней, поздно вечером со стороны огорода приходят незнакомые, похожие на евреев. Говорят, что меня все помнят, молятся Богу, но что-то надо предпринимать.

Узнали русские, что ко мне стали приходить евреи, перестали приходить на молитву, при разговоре говорят: евреи меня доконают.

Приходит самый близкий еврей, с черной бородой, улыбается в бороду скромно и хитровато.

— Вот нужно подписать заявление в твою защиту.

Подписываю. Я покоряюсь всем, не зная, что делать. Ухожу во внутренний мир, одновременно как будто пришел в себя, но внутренне я далеко от себя. Мне невыносимо тяжело, еще не могу представить, что совершилось и как повернется. Из русских все уезжают, остается пока один, который, как потом стало известно, стал ухаживать за моей женой.

Вокруг меня остаются только евреи. Самый главный из них приезжает и говорит, что у него был обыск, все забрали, забрали и заявление. Его вызвали, и он сказал, что они все предпримут в мою защиту.

— А Дмитрий Сергеевич согласен на это, вы у него спросили?

— Согласен.

Как-то прибегают ко мне ребятишки, дети моего друга.

— К вам приехали.

Через некоторое время появляется мой следователь Владимир Сергеевич:

— Ну как?

— Да все нормально.

— Пишете? — Я обещал писать книгу о моем раскаянии. — Ну ладно, пишите. Может, в чем нуждаетесь?

— Хорошо бы получить пишущую машинку, у меня их было изъято три, и мои рукописи.

— Все будет, только пишите.

Дружески расстаемся.

Приходит местный чекист, очень робкий и осторожный, тоже спрашивает:

— В чем нуждаетесь?

— Хорошо было бы досок.

У меня в одной комнате не было пола и потолка.

— Все будет. — Через некоторое время привозят целую машину, сами разгружают, я предлагал плату, морщатся, машут руками: “Ничего не надо”.

Разгрузив, уезжают.

Когда мы молились Богу, приходили из сельсовета, что-то хотели сказать или спросить, мы на их голос не поворачивались.

— А нельзя ли прекратить это?

Мы не реагировали, они ни с чем и ушли. Потом мне сказали, что чекисты стали помогать и другим деревенским.

Кто-то сказал:

— Ты веришь, что они это делают искренне, а это чтобы усыпить твою совесть.

 

* * *

Сегодня меня целое утро преследует мысль, что самое опасное для человека — слава. Ради нее готовы на все. А что такое слава — пустой звук. Мираж, и больше ничего. А для нее жертвуют самым лучшим, что есть.

Сегодня мне звонила Светлана, бывший пропагандист, и сказала:

— Вы знаете, что у маршала Василевского отец был священником?

— Я об этом слышал.

— Его как-то вызвал Сталин и спрашивает: “А с отцом вы поддерживаете связь?” — “Нет”, — сказал Василевский. Сталин говорит: “Напрасно, родителей надо помнить”.

Когда Василевский приехал, наконец, к своему отцу, тот ему говорит: “Спасибо, сынок, за всю твою помощь”. — “Какую?” — “Да ты же мне посылал деньги и посылки, а мне было трудно, не знаю, как бы без твоей помощи я жил”. Как выяснилось потом, деньги и посылки посылал сам Сталин от имени сына.

 

* * *

Евреи меня подбили, я все-таки написал заявление, что отказываюсь от предыдущего заявления в печати. Они очень хотели, чтобы я снова выступил, пошел в заключение, а они на моем имени играли бы.

Я кого бы то ни было после своего дела не пытался осуждать: моя вина, в которой я даже не разберусь и до сих пор, давила мое сердце. Я не раз вспоминаю теперь слова начальника моего следователя:

— Вас хотят посадить евреи, только нашими руками. Мы вас сажать не желаем. Наконец, возьмитесь за ум.

Очень трудно доходили эти слова до моего сознания, хотя я уже понимал, что это так. Самый лучший друг может быть и первый враг, и враг может быть другом.

Увы мне, откуда возьму слезы, чтобы оплакать смерть моего следователя.

Вот бы сейчас поговорить с ним...… Или хотя бы с его начальником.

Наконец дозвонился до Т., правда, не сразу.

Он подошел и не сразу узнал, голос его тоже мне не показался знакомым, как-то даже надтреснуто звучал.

Когда я назвал свою фамилию, он сразу узнал меня и сказал, что он мне не раз звонил и не мог дозвониться.

— Как бы нам встретиться? — спросил я.

Он охотно согласился, встречу назначили через день.

Надо бы выяснить все вопросы, надо бы записать для памяти, но я привык делать все по вдохновению, так у меня лучше получается. Как-то полагаюсь на волю Божию. А что забылось — забылось.

Спросил я его, от чего умер Владимир Сергеевич.

— От сердца. Видимо, повлияла на него смерть жены. Он очень ее любил и страшно переживал смерть. Это был хороший человек, — закончил Т.

— Да, я тоже Владимира Сергеевича уважаю, постоянно молюсь о его упокоении. А когда он умер?

— Летом.

Чекисты — это исчадье ада, — такое было создано мнение. Но вот сейчас мы не знаем, лучше ли стало без них, или хуже.

В лагерях советских паек был скудный, но его всегда выдавали, теперь же зарплату-паек месяцами, годами не выплачивают.

Но все равно мы как-то к коммунистам доброй стороной повернуться не можем, как-то не верится, что они могут быть другими. Ответ прост: не веровали они, горемычные, в Бога… Но ведь те, кто обвиняет меня сегодня за хорошее отношение к коммунистам, сами бывшие коммунисты, я же коммунистом никогда не был.

Они не нюхали страданий, которые мы испытали.

 

* * *

Уже в перестроечное время Владимир Сергеевич, возвращая мои рукописи, заботливо говорил сопровождающим меня:

— Берегите этого человека…...

Часто мы выбираем себе друзей, а они в критический момент отворачиваютсяот нас. А вот чекисты вели себя по отношению ко мне, как друзья. Могли бы просто использовать и выбросить, а они заботились...…

Я предвижу, как возмутятся некоторые, читая эти строки, патетически воскликнут: что сталось со мной? Ведь меня постоянно гнали, преследовали, а я так любовно говорю о них. “Не знаю”, — говорю им я.

Мне очень жаль моего следователя.

Судить легко, но все вскроется только на Страшном суде. А что если именно такой Владимир Сергеевич предъявит нам наши грехи? Шучу, конечно, но ведь сказано: “Не судите да не судимы будете”.

Господи, прости меня, грешного, и не осуди моего следователя. Я все большей и большей жалостью проникаюсь к нему. И тут же сравниваю: кто несчастнее: русский или еврейский народ? Думаю, что еврейский.

Мы несчастны, но надеемся на Бога, они несчастны — надеются на своего бога Маммону, на этот прах земной.

 

* * *

Коммунизм возник на почве того, что в мире творится неправда, земные блага распределены неправильно, если хотите, возник даже на почве жалости к бедным и обиженным. Это — правда коммунизма. Но, к сожалению, правда земная.

Потерпел он поражение потому, что правда была без Бога. Сейчас коммунисты задумываются и хотя робко, но начинают приближаться к Богу.

Демократия — это антикоммунизм: мол, коммунисты ущемляли права, и поэтому они виновны. Это фарисейство — такая ненависть.

Коммунисты приходят к Богу, и дай Бог, чтоб пришли. Демократы уходят от Бога, но спекулируют понятием Бога.

Мы, христиане, не примыкаем ни к тем, ни к другим, мы должны на все смотреть по-христиански. В первую очередь обратим внимание на слова Христа: любите врагов ваших, благословляйте, а не проклинайте. Страдали, мучались, были гонимы, убиваемы мы не для того, чтобы кто-то прославлял нас на земле, от этого мы должны убегать, как от главной опасности: горе, когда о вас будут говорить хорошо, смирение — отличительная черта христианина. На это мы должны обратить особое внимание и не увлекаться тем, чтоб упор делать на несправедливость коммунистов (весь мир во грехе лежит), как нас они ни обижали. Нам нужно учиться радоваться, что коммунисты повернулись к Богу, и не мешать этому их повороту.

 

(обратно)

И.Стрелкова • Глобализация образования - место и роль России (Наш современник N4 2001)

Ирина Стрелкова

 

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ОБРАЗОВАНИЯ — МЕСТО И РОЛЬ РОССИИ

 

Национальная доктрина образования в Российской Федерации была утверждена постановлением правительства от 4 октября 2000 года. Появился государственный документ, который по своему назначению должен соответствовать национальной идее. В Доктрине образования необходимо заявить четко и ясно: кого же мы растим, для какой жизни. И там на первое место поставлены: приоритет образования как основы социально-экономического и духовного развития России, историческая преемственность поколений, воспитание патриотизма и высокой нравственности, формирование у детей и молодежи целостного миропонимания. Названы и задачи российского образования в условиях глобализации: “утверждение статуса России в мировом сообществе как великой державы в сфере образования, культуры, искусства, науки, высоких технологий и экономики”. Согласно Доктрине, дальнейшее развитие российской системы образования будет опираться прежде всего на собственный опыт: “Отечественное образование имеет глубокие исторические традиции, признанные достижения...”. О либеральных инновациях 90-х годов сказано определенно: “В последнее десятилетие многие завоевания отечественного образования оказались утраченными”.

При таких позициях Доктрина была обречена в либеральных СМИ на репутацию ретроградной. И в то же время нашлись свои причины для недовольства у защитников традиций русского образования. О конкретных претензиях к Доктрине, связанных с очень характерными поправками, внесенными правительством в представленный проект, речь пойдет дальше. Но защитников традиций смутил пункт, присутствовавший изначально: “интеграция российской системы образования в мировое образовательное пространство с учетом отечественного опыта и традиций”. Этот “учет” не представлялся надежным. И согласимся, для таких сомнений есть веские основания. Ведь все дело в том, какие силы сегодня стоят за обновление и развитие российской системы образования на основе собственного исторического опыта и какие — за безоговорочное следование западным образцам, за глобализацию.

Противоборство этих сил началось в России не десять лет назад, но с наибольшей остротой проявилось в последнее десятилетие. И по-прежнему, с одной стороны — единство образования и воспитания, широта и фундаментальность школьной программы, сочетание высоких требований — как в области гуманитарных наук, так и естественных. С другой — прагматичный подбор изучаемых в школе предметов, ранняя специализация учеников по способностям, их ранняя целеустремленность в избранном направлении, использование в обучении скоростных образовательных технологий.

Некоторое подведение итогов этого противоборства можно обнаружить в представленных правительством в июле прошлого года “Основных направлениях социально-экономической политики правительства Российской Федерации на долгосрочную перспективу”. Там отмечено, что “новые принципы организационно-экономического функционирования” более успешно были реализованы в высшей школе, тогда как в средней школе и в профессиональных училищах “возобладали консервативные тенденции”. Меж тем есть все основания полагать, что на самом деле ситуация в российской системе образования развивается не по такой схеме.

 

“Наиболее ликвидный продукт”

Известный американист А. А. Кокошин, ныне один из сопредседателей РОСРО (Российский общественный совет развития образования) в интервью газете “Труд” (28.11.2000) сказал, что наше образование в сравнении с американским “в чем-то лучше, но намного беднее”. И вот какое объяснение дает Кокошин успехам наших физиков-теоретиков, генетиков: “У нашей нации особая черта — способность к абстрактному мышлению в естественно-научной области”. Уточним, что дело тут не в одних природных способностях, а в достоинствах русской национальной системы образования, которая исторически и не могла сложится иначе, как в согласии с чертами национального характера. Любая исторически сложившаяся система образования, где бы она ни формировалась, непременно выражает национальные качества.

“Но чем характерен русский человек? — объяснял в том же интервью Кокошин. — Он создал какое-нибудь сверхдиковинное изделие, а вот дальше: поставить его на поток, растиражировать — ему уже неинтересно. Американцы наоборот, у них в ученых живет Генри Форд. Там задача не просто сделать автомобиль, но “раскрутить” его, чтобы пошел миллионными тиражами... Все эти вещи тоже необходимо закладывать в образование: учить людей добиваться экономического успеха в сфере высоких технологий в интересах развития своей страны”.

Разумеется, не Форд изобрел автомобиль. И основы, из которых выросло высокотехнологичное производство компьютеров, заложил не Билл Гейтс, а фундаментальная наука, в том числе и русский физик-теоретик, Нобелевский лауреат Ж. И. Алферов. А наша отечественная высшая школа учила и деловой хватке, достаточно вспомнить академика И. В. Курчатова или С. П. Королева. Но понятие, что такое “экономический успех”, у Королева было все же иное, чем у Генри Форда или Билла Гейтса. Но с Д. И. Менделеевым у основоположника советской космонавтики понятия о многих вещах — близкие, хотя великий химик занимался делами русской экономики и промышленности не при советской власти. Менделеев был по убеждениям государственником и патриотом, выступал против иностранного засилья (термин “глобализация” тогда еще не был в ходу), за что и тогда можно было прослыть антисемитом. Академия наук, убоясь обвинения в том же, не избрала великого русского химика в академики.

Но вернемся к интервью Кокошина. Он отметил тенденцию к снижению математического образования в школах США, Англии, Германии, Японии: “Это выглядит парадоксально: идет информатизация общества, растет потребность в сложных компьютерных системах, в программном продукте, в прикладной математике, а внизу, в школах, где формируется основа — противоположная тенденция”. И в особенности эта тенденция характерна для США, где либерализация образования позволяет ученикам самим выбирать, чем они хотят заниматься: “Я знаком со многими руководителями высокотехнологичных фирм США — они болезненно реагируют на такую ситуацию”.

По мнению сопредседателя РОСРО, этот западный “парадокс” обеспечивает место и роль России в условиях глобализации образования: “Мы, с нашей системой образования, с традицией интереса к крупным научным достижениям, можем стать одним из мировых центров, где будут производиться не машины и оборудование, а прежде всего специалисты и знания. Собственно, сегодня это наиболее ликвидный продукт на мировом рынке. Правда, весь вопрос в том, как его использовать”.

В этом деловом предложении как бы оборачивается своей приятной стороной коммерциализация образования, которую не приемлет в России большинство. Оказывается, и на образовании можно заработать на пользу государства. Ведь до сих пор “наиболее ликвидный продукт” достается зарубежным фирмам задаром, они сэкономили немало средств на подготовке специалистов, а Россия не получила за них ни гроша, хотя они обучались за счет государства. Кокошин не говорит, во что обошлась России такая благотворительность. Но цифры есть в статье С. П. Капицы, опубликованной журналом “Университет и школа” (2000, № 3). Выпуск одного специалиста в области физики, математики стоит сейчас на мировом рынке один миллион долларов. За последние десять лет из физтеха уехали за границу около полутора тысяч выпускников. Один институт подарил зарубежным фирмам полтора миллиарда долларов. (Как раз столько получит по бюджету на 2001 год министерство образования.) Один! А уезжают из многих.

Может, и в самом деле у России есть возможность воспользоваться глобализацией образования и стать мировым центром по производству “наиболее ликвидного продукта”? Томский губернатор В. М. Кресс уже предложил создать в этом старинном университетском городе российско-азиатский и российско-китайский университеты дистанционного образования: ведь только в Китае ежегодная потребность в специалистах с высшим образованием оценивается в сто миллионов человек.

Когда начинают оценивать, что же осталось у России после вселенского разграбления, непременно говорят и об интеллектуальном потенциале нации. Во-первых, называют российские запасы недр и, во-вторых, — интеллект. Распродажа недр — дело откровенно грабительское, и уже подсчитано, на сколько лет всего этого хватит. Производство “наиболее ликвидного продукта” сосредоточено в российской системе образования. Ну, а эти ресурсы исчерпаемы или нет?

Ректор МГУ, председатель Российского союза ректоров В. А. Садовничий не устает повторять, что наша страна обладает уникальной системой образования. И это известно всему миру. В интервью “Независимой газете” академик Садовничий рассказал о встрече в Казахстане на научной конференции “Наука и будущее” с двумя нобелевскими лауреатами Клаусом фон Кнетцингом и Жераром Тхоофтом, которые в беседах с ним заявляли: “Берегите свою систему образования!” (“НГ” 24.01.2001). Значит, и на Западе понимают, что сейчас происходит с русским образованием.

 

Идеология “шанса”

В уже цитированных “Основных направлениях...”, поименованных “долгосрочными”, по странной логике разработчиков правительственной программы, особое значение “придается “шансу” (то есть “случаю”, “удаче”). “Сегодня Россия получила шанс на решительное экономическое обновление...” Или: “Использовать этот шанс... и есть задача социально-экономической политики правительства”.

Ничто так не обнаруживает образ мыслей, как лексика: люди шанса, стремление воспользоваться шансом. Очевидно, не столь уж “долгосрочным”. Они спешат. В их спешке Россия и прожила эти десять лет.

Стремление воспользоваться шансом можно проследить по той работе, которую в правительстве провели над проектом Национальной доктрины образования, который был поддержан Всероссийским совещанием работников образования в январе 2000 года.

Там в числе стратегических целей образования первой была названа: “преодоление социально-экономического и духовного кризиса”. Для России — насущный вопрос. Но эту цель в правительстве вычеркнули. Взамен вписали: “кадровое обеспечение развивающейся рыночной экономики”. Хотя это назначение системы образования уже содержится в предыдущей строке: “создание основы для устойчивого социально-экономического и духовного развития России”, что само собой включает подготовку специалистов. Но “люди шанса” готовы всюду вставить свое любимое слово — “рынок”, “рыночный”. В Доктрину они добавили обучение детей “навыкам поведения на рынке труда”.

Какая там “нива народного просвещения” с ее сеятелями “разумного, доброго, вечного”! Ее сменил “рынок образовательных услуг”. Так что теперь вы ведете ребенка не в школу, а на этот самый “рынок”. Подмена понятий — вещь не безобидная. Дети стали вести себя развязней, оскорблять учителей — они на рынке. И если недавно родители относились к школе с полным доверием, то теперь, как пишет Виктория Молодцова в “Российской газете” (18.01.2000), “возникло чуть ли не мощное движение родительской общественности, которое при поддержке опытных адвокатов судится со школами”.

Кстати, слова Кокошина “наиболее ликвидный продукт”, о выпускниках вузов, тоже рыночного происхождения.

Следующая поправка может служить образцом того, как “люди шанса” осуществляют свою цель закрепить законно то, что было схвачено. Из проекта Доктрины вычеркнуто лишь одно, зато важнейшее, слово. Там было сказано о “правовом, демократическом, социальном государстве”. Осталось после правки: “правовое, демократическое государство”. А почему вычеркнули слово “социальное”, правительство объяснило в “Основных направлениях...” : “Вместо социального государства (патернализма) и приватизации социальных функций (радикального либерализма) создается “субсидиарное” государство, которое обеспечивает социальные гарантии в той мере, в которой общество не может сделать самостоятельно”.

Разница между социальным государством и “субсидиарным” по сути в том, что первое всегда будет стремиться к сокращению разрыва между бедными и богатыми, а второе — его сохранить и узаконить. Вот что говорится о программе перехода к “субсидиарному” государству в цитируемом документе: “Это — политика здравого смысла, предлагающая решение соответствующих проблем с учетом существующих на сегодня бюджетных и ресурсных ограничений. Программа модернизации позволяет минимизировать социальные издержки преобразований...”

“Политика здравого смысла” и горячее желание “минимизировать социальные издержки”, конечно, проясняют, почему из Доктрины вычеркнули строку о “преодолении социально-экономического и духовного кризиса”.

В России пока еще много людей образованных и мыслящих. Не зря же пока признается российский интеллектуальный потенциал. Но, к сожалению, весь образованный слой не только ущемлен экономически, но и не имеет возможности следить за важнейшими государственными решениями, постановлениями, принятыми законами. А наши публицисты еще и попрекают, что Россия поздно спохватывается. Она и может спохватываться только с запозданием. А до того все важнейшие государственные документы попадают к гражданам России в беглом и неточном пересказе. Причем хорошо, если это газетный текст. Обычно важнейшие сведения перевираются и недоговариваются по электронным СМИ. Так, в 1993 году Россия якобы проголосовала за ельцинскую конституцию, не имея возможности ее хотя бы пролистать: на слух, под призывы с телеэкранов, что это у России последний шанс. Чей был шанс, теперь известно.

Но в 1993 году “победителям” все же пришлось записать в Конституции РФ, что у нас — социальное государство. И если говорить о самом термине, то за “социальным” не стоит “патернализм”. Это — давнишнее, ныне устаревшее наименование системы благотворительных подачек, которая ближе к “субсидиарности”. Теперь и богатые страны предпочитают говорить не о патернализме по отношению к бывшим колониям, а о партнерстве. Этот термин, пожалуй, применим в наше время только к отеческой опеке, которую проявляет по отношению к России Всемирный банк, курирующий, как известно, и модернизацию российской системы образования.

Конечно, переделать в Конституции “социальное государство” на “субсидиарное” правительству не дано. Правительство, отмахнувшись от Конституции, правит Доктрину образования. К примеру, там есть пункт о создании условий для получения общего и профессионального образования детьми из малообеспеченных семей, который распространяется на все полагающиеся льготы: и на учебники, и на стипендии. Но в правительственном тексте слово “малообеспеченные” вставлено много раз. Сочинили от себя “социально уязвимые слои населения”, которых в проекте не было. Такое впечатление, что вколачивали накрепко “субсидиарность” в каждый пункт.

Я была на самом первом обсуждении в Думе только что полученной из правительства Доктрины и распоряжения правительства № 1072-р в одном с ней пакете. Сразу обнаружилось, что № 1072-р с перечнем ближайших мер был подписан в июле 2000 года, а шел уже ноябрь. И причины, почему правительство не торопилось поделиться своими планами, тоже прояснились. Как сказал член общественного совета при думском Комитете по образованию и науке, президент РАО Н. Д. Никандров, Доктрина в сочетании с июльским распоряжением девальвирована по социальным гарантиям в сравнении с проектом Доктрины. По мнению социолога профессора Э. Н. Фетисова, в таком виде Доктрина послужит разделению общества. Профессор МГУ А. В. Бузгалин заметил, что механизмы модернизации образования, предложенные правительством, не нейтральны: формируется элита из детей новой номенклатуры, но какие-то таланты все-таки получат доступ к образованию. А России нужны образованные люди в большом числе.

Выступил и один из разработчиков правительственного варианта Доктрины, бывший министр образования Э. А. Днепров, отнюдь не сторонник опоры на отечественный опыт, известный своей программой смены менталитета нации через образование. Он назвал все критические высказывания “страшилками”, но и ему не понравилось, что в июльском распоряжении № 1072-р откуда-то взялось “софинансирование” из родительского кошелька и “деньги следуют за учеником”. По выражению Э. А. Днепрова, разработчики это “отшибли”.

После выступления бывшего министра было над чем задуматься. Ведь если к конечному варианту Доктрины не был допущен разработчик из самых главных, то кем же доделывался за закрытыми дверями важнейший государственный документ — Доктрина образования?

В жизни народа и государства реформа образования значит более, чем реформа армии: изменения системы образования — это кардинальные изменения всего общества. Такой задачи Э. А. Днепров, в бытность министром образования, как известно, выполнить не сумел. Перелицевать программы и учебники с целью вколачивания в головы школьников “новой идеологии” — этим не установишь новые общественные отношения. Осуществить такую задачу можно только с помощью экономических механизмов — и в системе образования тоже.

VI съезд Российского союза ректоров, проходивший в декабре 2000 года, принял “Обращение”: “Отдавая должное происходящим политическим и социально-экономическим преобразованиям, нам исключительно важно прежде всего всмотреться в координаты глобальной интеллектуальной, научно-технической и культурной трансформации, которая в конечном счете определит облик российского общества и мировой цивилизации, а значит, и задачи высшей школы в наступающем столетии”. И дальше в “Обращении” говорилось о необходимости предварять кардинальные изменения в образовательной сфере “анализом долгосрочных экономических и социальных последствий”.

 

Бывает ли бесплатное элитарным и доступное бесплатным...

“Достаточное финансирование образования может быть только при развитом социализме и развитом капитализме”,— сказал на парламентских слушаниях в ноябре 2000 года министр образования В. М. Филиппов. От души вырвалось: нет у меня для вас ни того, ни другого. Но его слова нуждаются в уточнении. “Развитой социализм” — это уже более поздние времена, ближе к перестройке. А наша отечественная система образования складывалась при социализме “недоразвитом” и складывалась по принципу, который вправе называться “элитарное и для всех”. Первый класс любой школы был первой ступенькой, ведущей к высшему образованию. И с первого класса до завершения высшего образования — и еще одного высшего, и еще — все было бесплатным. Только перед самой войной в СССР вдруг ввели платное образование: деньги небольшие, но все же типичный пример экономического воздействия. Как раз тогда открылись ремесленные училища, готовившие пополнение рабочего класса, и там учащиеся находились на полном обеспечении государства. Плату за учение отменили после войны.

Наша система образования была элитарной по возможностям, которые она предоставляла, но не по расходам на школы и вузы. Сошлюсь на авторитет известного специалиста по экономике образования члена-корреспондента РАО М. Л. Левицкого: экономика советской системы образования была эффективной.

В минувшем году Нобелевскую премию по экономике получил американец Джеймс Хекман, известный не теоретическими, а прикладными исследованиями. Так вот, он считает наиболее выгодным и для гражданина США и для всей страны общее среднее образование. Человек, получивший основательное среднее образование, реже принимает неправильные, невыгодные решения — это относится и к вопросу, нужно ли учиться дальше и где учиться.

В России, даже в 1993 году, нельзя было протащить при голосовании за ельцинскую конституцию (даже обманом — нельзя!) полную отмену бесплатного образования. Но в 2000 году на парламентских слушаниях по образованию Явлинский безапелляционно заявил: “Образование в России больше не является бесплатным”. А Немцов с той же трибуны радостно известил: “У нас уже есть элитарное образование”. И надо было видеть, как сияла Хакамада, ведущая парламентские слушания по праву заместителя председателя Думы, когда выступал “лидер ассоциации молодежных организаций “Первое свободное поколение”, — так она его представила.

— Мы не будем аплодировать льготам для всех, образованию для всех! — говорил этот лидер. — Нам нужно качественное образование!

Какая знакомая фигура, какой комсомольский задор! И эта манера выступать от имени “мы”... Словно бы сидим не на парламентских слушаниях, а на съезде комсомола.

После я спрашивала участников парламентских слушаний. Никто не ведал ни про множество молодежных организаций “Первое свободное поколение”, ни про их лидера Владимира Шмелева. И вообще, что называется, нетипичное явление: молодые на стороне правых. Смолоду увлекаются левыми идеями — и будущие Клинтоны, и будущие Иошки Фишеры.

О том, что в СПС намерены заняться реформированием образования, я уже писала (“Государство и школа”, “Наш современник” 2000, № 8). Но в Думе Комитет по образованию и науке возглавляет И. И. Мельников из КПРФ и самый авторитетный в этом комитете из заместителей О. Н. Смолин — от аграриев. Очевидно, поэтому и потребовалось создать РОСРО во главе с Кокошиным, куда пригласили и Мельникова, куда вошли и Явлинский, и Хакамада, и Немцов, и еще множество персонажей, встречающихся повсюду.

Стилистику РОСРО подчеркивает то обстоятельство, что в Думе заместитель председателя Хакамада курирует Комитет по образованию и науке. Ну зачем законодательной власти иметь при себе POCРO? Чтобы с этим разобраться, посмотрим, насколько бурная общественная деятельность СПС и “Яблока”, так нежно возлюбивших образование, отличается от деятельности их фракций в Думе. Например, как они голосовали по поправке об увеличении расходов на образование в бюджете 2001 года на 10,7 миллиарда: коммунисты и аграрии голосовали за поправку, а от “Единства” — 0 голосов, от СПС — 0, от “Яблока” — 3. И после этого нам рассказывают, что РОСРО добился увеличения расходов на образование.

Обратите внимание, в своих публичных выступлениях они не требуют введения платного образования. Они бы рады бесплатному, но платное, увы, существует. Это — свершившийся факт. И элитарные школы для богатых — свершившийся факт, против него не поспоришь. И появились во множестве платные подготовительные курсы при вузах — что это, как не вымогательство денег за поступление в этот вуз. А поборы с родителей в школах? А взятки экзаменаторам на каждой сессии? Поколения русских людей чтили наши прославленные алма матер, а теперь газеты публикуют сводные таблицы: почем там обходится экзамен. Вы можете не верить в поголовную коррупцию. Можете догадываться, что за такими разоблачениями стоят интересы платных вузов. Но про этот “рынок знаний” уже вдолбили в головы всем школьникам. В министерстве образования издают приказ о борьбе с коррупцией, открывают “горячую линию”, но все понимают: невозможно искоренить коррупцию в одной отдельно взятой системе, если ею охвачен весь государственный аппарат — и правоохранительные службы тоже.

Отсюда и такой простой, доходчивый, демагогический вопрос: не лучше ли будет отдавать свои деньги не в грязные лапы взяточников, а непосредственно на нужды образования? Эта постановка вопроса, конечно, делает коррупцию первопричиной и двигателем возобновления либеральной реорганизации российской системы образования. Можно сказать, коррупция им и помогла. Распоряжением правительства вводится “софинансирование”, то есть платность преподавания ряда предметов в бесплатной школе. Вводится “нормативное подушевое финансирование” (“деньги следуют за учеником”, “образовательный ваучер”), которое в правительстве называют “прозрачным”. У всех на виду ученик как бы получил на руки свою долю из государственного бюджета, а с нею — право выбрать, в какую школу он ее отдаст, в общешкольную кассу — и если ему там не понравится, то он, разумеется, заберет свой “образовательный ваучер” и отнесет в другую школу. Такой же “образовательный ваучер” можно отнести в дорогую частную школу и там вложить в свое образование, причем это не лишит родителей-налогоплательщиков права на налоговый вычет сумм, потраченных на обучение детей, в размере, доходящем до 25 тысяч рублей.

Напомню, что как раз и “софинансирование” и “образовательный ваучер” на самых завершающих стадиях разработки “отшибли”, по выражению бывшего министра Днепрова. Уж очень нагло и “прозрачно” все это выглядело. Однако потом, за закрытыми дверями, не усомнились, вписали в № 1072-р. И если Доктрина в правительственном варианте не соответствовала Конституции, то, в свою очередь, правительственное распоряжение наплевало на выправленную Доктрину, где (по недосмотру?) осталось: “принятие нормативных актов, противоречащих Доктрине, в том числе снижающих уровень гарантий прав граждан в области образования и уровень его финансирования, не допускается”.

Вообще не может не изумлять, как в условиях разницы в доходах между богатыми и бедными в 40 и 60 раз (невозможной в “цивилизованном” государстве) власть еще и хлопочет о “минимизации” социальных издержек. Ну есть уже у них 400 негосударственных вузов не для бедных! Могли бы сами содержать. Нет, распорядились предоставлять этим учебным заведениям, еще не доказавшим своей пользы для отечества, средства из государственного бюджета. К тому же этот № 1072-р вводит “особый статус — образовательных организаций вместо существующего статуса государственных учреждений”. В чем же суть смены статуса? Организация — это учредительство. Переименовали — и к числу учредителей можно будет допустить юридические и физические лица. Следующий этап — приватизация школ, вузов.

Теперь посмотрим, что они сделали с существовавшими издавна в русской системе образования едиными государственными экзаменами, которые были не только проверкой знаний учеников, но и проверкой качества работы каждой школы. Процитирую Хакамаду, она теперь в СМИ — главный специалист по образованию: “Правительство предложило достаточно радикальный механизм, который защитит будущих студентов от “двойных стандартов” и выкачивания денег за “бесплатное образование”, — объединить выпускной школьный экзамен со вступительным экзаменом в вуз” (“Труд”, 25.01.2001).

“Радикальный механизм” — это ЕГЭ (единый государственный экзамен) и ГИФО (государственные именные финансовые обязательства). Я о них упоминала в статье “Государство и школа”, полагая, что у меня имеется точная информация, но точная появилась лишь в ноябре. Не следовало радоваться, что единый экзамен устранит неравенство в образовательных программах, когда сельской школе отводился уж самый минимум. Правительство с помощью ЕГЭ и ГИФО намерено запустить такой “радикальный механизм”, что в самом скором времени (по уже сделанным расчетам) количество бесплатных мест в российских вузах сократится: сейчас бесплатных две трети, а будет одна треть.

Надо сказать, что система единых экзаменов существует во многих странах. Полученные баллы суммируются, причем учитывается и “вес” предмета (например, во Франции при вычислении балла бакалавра математика оценивается в 5, а биология или химия — в 2). Результат единого экзамена учитывается при поступлении в высшее учебное заведение, но может потребоваться и сдача вступительного экзамена. При этом везде социальная поддержка студентов поставлена в зависимость не столько от успешной сдачи экзаменов, сколько от социального положения семьи.

В России ГИФО разных степеней (в зависимости от суммы баллов) представляют собой “образовательный ваучер” с объявленной стоимостью в рублях. То есть при поступлении в вуз нехватку пятерок можно возместить, доплачивая за образование тридцать процентов или пятьдесят. Таким образом у нас в России на “рынке образовательных услуг” появился денежный эквивалент баллов, полученных на ЕГЭ. Словом, коррупция на ЕГЭ обретает реальные ориентиры. Однако когда расхваливают этот “радикальный механизм”, то непременно говорят о школьнике из далекой Сибири, у которого нет денег для поездки в Москву на вступительные экзамены: по системе ЕГЭ-ГИФО этот школьник получает возможность поступить в самый престижный вуз, хоть в МГУ. Ну, а деньги, чтобы студенту прожить в Москве, у его семьи есть?

В последние годы, несмотря на нищету, российская система образования сохранила свой уникальный опыт работы с одаренными детьми. Вузы отыскивали ребят, увлекающихся математикой, физикой, химией. Устраиваются олимпиады, победители которых поступают в вузы. В том числе и школьники из самых дальних мест. У научных центров есть свои школы — например, у академика Ж. И. Алферова. Нигде в мире нет такой системы подготовки музыкантов, художников, как наши музыкальные и художественные школы, после которых идут в училища и затем в институты и консерватории. А наш уникальный Литературный институт со своими правилами приема! Но ведь сумма баллов не устраивает и Физтех, и Московский химический университет.

Можно бы чем-то и поступиться, если бы ЕГЭ действительно уравнивал возможности школьников, независимо от достатка и где школьник живет. Но коррупция, конечно же, останется или возрастет. А репетиторы и платные курсы понадобятся не с одиннадцатого, а с десятого класса. Что же касается рублевого эквивалента пятерок, то этим будут уравнены богатые и талантливые. Или, наоборот: талантливые с богатыми. Сохранение на какой-то период высокого качества русского образования входит в планы, которыми делился Кокошин. Во-первых, сохранится возможность вывозить “наиболее ликвидный продукт”, не востребованный дома. Во-вторых, без допуска к образованию одаренных молодых людей не удастся создать на базе прославленных российских вузов мировые центры, привлекающие студентов из других стран — причем привлекающие и недорогой, по западным меркам, платой за обучение. Ведь правительство не намерено в ближайшем будущем существенно увеличить заработную плату ни в вузах, ни в школах.

А с ЕГЭ правительство спешит. И речи нет о том, чтобы провести достоверные многолетние эксперименты, на которых настаивает педагогическая общественность. Эксперимент будет проведен “в особо крупных размерах”, если пользоваться языком юристов. Сразу в шести субъектах Российской Федерации и этой же осенью. А как известно, чем крупнее мероприятие, тем труднее удостовериться в результатах. По сути, готовится не проверка, насколько полезен “радикальный механизм”, а шумная рекламная кампания.

Юридический термин мне здесь припомнился потому, что в одной из модных сейчас на телевидении имитаций судебного разбирательства принимал участие известный адвокат Генрих Падва. Защищая принципы “радикального механизма”, он позволил себе использовать в качестве довода общеизвестные сведения о высоком проценте выпускников вузов, которые затем не работают по своей специальности. Подразумевалось: стоит ли так разбрасываться высшим образованием? Думается, Генрих Падва все-таки знает, что высшее образование определяет развитие нации.

Впрочем, телезрители могли подумать, что адвокатам сплошь и рядом приходится защищать интересы сильных мира сего.

 

Глобализация детства

На Рождественских образовательных чтениях в январе этого года учительница русского языка из Самары Алиса Семеновна Михайлова с горечью говорила о сокращении уроков русского языка и чтения. Если ребенок плохо читает, он отстает в развитии. По русскому языку в начальных классах всего пять часов в неделю. Зато ввели в расписание уйму предметов, которые в более полном виде будут в старших классах. И все-таки в начальной школе удается научить грамоте, дети читают, видно, что они развиваются. Но к седьмому-восьмому классу происходит буквально деградация. Разучились грамотно писать, ничего не читают. А в выпускном классе один урок русского языка в неделю, зато четыре — английского. Для жизни в какой стране мы их готовим?

Я провела несколько дней в частной школе по просьбе знакомой учительницы, озабоченной тем, что ученики этой школы прекрасно усваивают английский, но в развитии отстают от сверстников из обычных школ. В русской школе всегда придавалось большое значение иностранным языкам. Сегодня английский тем более необходим для общения в деловых кругах. Ученому нужен английский. Тогда в чем же проблема? Если говорить о той частной школе, то причина отставания ее учеников не в количестве уроков английского, а в глобализации образования, под влияние которой первыми попали частные дорогие школы. Там и учебники, и построение занятий, вообще все выдержано в западных правилах: попроще, полегче, попримитивней, поглупей.

Но уроки глобализации получают и ученики саратовской школы, которым демонстрируют, насколько английский язык важнее их родного русского. У них в выпускном классе русский язык не в силах перевесить иностранный даже в сумме с русской литературой, на которую отводится всего два часа. Вместе всего три. А на уроки английского — четыре часа.

Не только в России глобализация вторгается в национальные системы образования. Например, во Франции решили реформировать преподавание истории. И убрали из школьного курса сведения о древних племенах галлов. В самом деле, зачем эти галлы алжирцу? Вопрос чисто риторический. Школьнику-алжирцу, даже если его семья поселилась во Франции, галлы не нужны, а из уважения к национальным меньшинствам обойдутся без галлов и школьники-французы. Я бы не поверила в такие перемены — да еще где, на родине слова “шовинизм”, — но об этом рассказывал по “Свободе” Жорж Нива. И это еще не все. Благодаря совместной работе историков Франции и Германии школьники обеих стран получат учебники, в которых излагается “объединенная европейская точка зрения” на дела давно минувших дней. Раньше это называлось фальсификацией истории. Но увлекательная, конечно, перспектива: эти страны столько раз воевали друг с другом. Своему собеседнику на “Свободе” Жорж Нива посоветовал: Россия должна выработать общие подходы с Украиной, например, к Полтавской битве. Известный специалист по России знает, кому давать советы. По инициативе Юрия Афанасьева готовится для школьников информационно-образовательная программа по русской истории. Участвуют радио “Свобода”, “Свободная Европа”, историки из США и Чехии, в программу войдут компакт-диски, кинохроника...

Жорж Нива говорил не только об “объединенной европейской точке зрения”, но и о поликультурности. Действительно, на протяжении веков происходила культурная интеграция, XX век ее только ускорил. Но вот что любопытно. Ни разу не приходилось слышать, что коллектив ученых из разных стран разрабатывает какой-либо культурный проект для США. Например, там в тяжелейшем положении система образования, в общественных школах, а они в США составляют 90 процентов школ, в четвертых классах до 70 процентов детей не умеют читать даже по складам. Не готова ли Америка, не справившаяся с проблемами образования, oбpатиться к опыту других стран, где умеют учить чтению? Например, к опыту русской начальной школы. В США известно, что дети, приехавшие из России, отличаются более высоким уровнем развития.

Парадокс современного периода глобализации: все видят, что США приходится закупать в массовом порядке во многих странах “наиболее ликвидный продукт”, все посмеиваются — и американцы тоже, — что если заглянуть на математический факультет американского университета, то увидишь в аудитории преподавателя из России и студентов-китайцев, но при этом глобализация образования представляет собой распространение принципов американской педагогики, начинающихся с “попроще”, “полегче” и так далее, когда школа — это детский клуб по интересам.

Вспомним и пример, приведенный Кокошиным: снижение математического образования не только в США, но и в Англии, Германии, Японии. Словно в одной связке. А теперь и в России, согласно новому базисному учебному плану для средней школы (БУП), сокращены часы на математику, физику, химию. В старших классах на математику в неделю всего четыре часа, на физику — 2. Мне-то представлялось, что у нас происходит вытеснение и выворачивание наизнанку русской истории и русской литературы. И понятно, по каким причинам. Но за что пострадала математика? Этому дается объяснение: зачем, к примеру, будущему юристу маяться в школе над алгебраическими уравнениями и законами физики, если у него все это вылетит из головы, как только он закончит школу? Но ответ давно известен. Будущему юристу тоже необходимо заниматься предметами, развивающими ум, логическое мышление. Многие школьные знания забываются, но образование остается. И с разрушением школьного математического образования Россия многое утратит из своего важнейшего стратегического ресурса, каким является образование. Об этом пишет известный математик И. Ф. Шарыгин (“НГ-наука”, № 1, 24.01.2001).

Возможно, математикам и физикам будет полезен пример русских писателей. Осенью 2000 года, когда появился новый БУП, против сокращения часов на русскую литературу и ее “разжалования” из предметов федерального уровня в региональный выступил Союз писателей России. По времени это как раз совпало с началом суеты вокруг НТВ и Гусинского. Впечатляющий обнаружился контраст: у Гусинского — все каналы телевидения, все “мастера культуры”, у русской литературы и русского языка — возможность выступить лишь в “Русском вестнике” и “Дне литературы”. Словом, еще один пример, насколько может быть информирована Россия по вопросам, интересующим каждую семью. СМИ воюют за “свободу слова”, но в самых массовых, на телевидении — ни слова об открытом письме директора Пушкинского дома Н. Н. Скатова президенту В. В. Путину в защиту русского языка, ни слова о выступлении членов Комитета по преподаванию русского языка и литературы при РАН, ни слова об обращении, принятом на пленуме Союза писателей России, о письме съезда писателей министру образования В. М. Филиппову...

И все же. На коллегию министерства, где обсуждался БУП, был приглашен председатель Союза писателей В. Н. Ганичев. Коллегия заседала более пяти часов. Дело в том, что перевод литературы из федерального комплекта в региональный как бы автоматически выводил предмет государственного значения, участвующий самым благотворным образом в духовном воспитании школьников, из списка предметов, обязательных на выпускных государственных экзаменах. Могут включить, а могут — нет. И уже засуетились противники отечественных традиций в образовании: не заменить ли сочинение изложением? В московских школах на всякий случай ввели в старших классах “изложение с элементами сочинения”, что в общем-то и отвечает тенденции “попроще” и “полегче”. А ведь в России по гимназическим, по школьным сочинениям определяли не только знание литературы, но и общий уровень развития, духовную сущность.

После долгих споров на коллегии министерства образования министр В. М. Филиппов поставил вопрос на голосование. Отрадно все-таки знать, что в сегодняшней России русская литература — в открытом голосовании! — набирает большинство. Но было бы наивным полагать вопрос окончательно решенным, поскольку существует практика исправлений и дополнений “за закрытыми дверями”. И что еще скажет о русской литературе Всемирный банк — устами разработчиков из Высшей школы экономики, которые и занимались у Грефа модернизацией образования. Этой “высшей школе” без году неделя, зато у нее немалые шансы сделаться питомником глобальной элиты. И здесь надо уточнить, что само понятие “элита” в этом употреблении имеет американский смысл, без пиетета — так пишут о ней в США. Словом, это не штучные люди, если пользоваться любимым словом великого Г. В. Свиридова. Глобальные элиты разных стран, по наблюдению исследователей глобализма, все теснее переплетены между собой и все менее связаны с национальными государствами и “неэлитным” населением. Для них сделалсяобязательным единый стиль, их “общественное мнение” мобильно, их юмор — единого образца.

Но вернемся к БУПу. Если урезали часы по русской литературе, если пострадали и математика, и физика, и химия, то чем же теперь занимаются дети по шесть уроков каждый день? Не надейтесь, что физкультурой. На нее оставили всего два часа в неделю. Как написано в уже цитированных “Основных направлениях...”, главной в содержании образования должна стать “коммуникативность: информатика, иностранные языки, межкультурное взаимопонимание”. Примером коммуникативности могут служить уроки “мировой художественной культуры”, МХК в школьном расписании. Или курс “человек” — все о человеке. Или “история мировых цивилизаций”. В статье математика И. Ф. Шарыгина эти предметы названы “паразитарными”. К сожалению, мы привыкли посмеиваться над амбициозностью и примитивностью “инноваций” и не замечаем, что по сути, они направлены вглубь и затрагивают основы российского образования.

Университетский характер русского среднего образования не предполагал вселенского охвата предметов и наук. Основными в русской школе являются предметы, выстроенные от простого к сложному и потому увлекающие детский ум. У хорошего учителя дети воспринимали взаимосвязь разных наук, что тоже помогало понять и запомнить. В том числе и нелюбимые предметы, которые труднее давались. Ребенку говорили: “Ты все сможешь, надо только постараться”. Куда подевались эти добрые слова? Сегодня учитель не должен стеснять свободу ребенка, а ребенку и его родителям уже объяснили, к чему он способен и к чему никаких талантов не имеет. Право же, в тех классических добрых словах выражено несравнимо больше уважения к ребенку, к его уму, его личности.

Официальное объяснение причин сокращения часов на главные предметы: среднюю школу необходимо избавить от перегрузок. Считается, что перегрузки — наследие советской школы. Но в те времена уважающий себя школьник успевал еще и учиться в музыкальной школе, в спортивной, ходить в Дом пионеров или на станцию юных техников... И это способствовало развитию, помогало учиться.

Известно, что на перегрузки никогда не жаловались в математических школах. Потому что учиться там интересно. Вообще не наблюдалось перегрузок в школах с хорошими учителями. Зато в других школах — да, были. И главным образом из-за неумелого преподавания. Из-за пренебрежения главным правилом русского учителя: трудности брать на себя. Ну, а когда школу принялись реформировать — да еще темпами, недопустимыми в системе образования, — перегрузки с той же скоростью возросли. И продолжают возрастать год от года, несмотря на все усилия по сокращению программ. Причем как раз вследствие прилагаемых усилий.

Известно, что любая система, попав под реорганизацию, непременно оказывается неработоспособной длительное время. Опыт перетряхивания российских министерств, имеющих дело не с таким нежным материалом, как министерство образования, показал в среднем полгода. Неужели реформаторы не способны прогнозировать такого рода результаты непрестанного перетряхивания системы образования?

Сегодня дети перегружены из-за введения “паразитарных” предметов в большом количестве, отнимающих время от “повторенье — мать ученья” у математики и русского языка. Очень перегружены из-за скверного качества учебников, которые вопреки всем правилам не проходят через многолетние испытания, их сразу издают огромными тиражами. Большие тиражи на “рынке учебников” — это большие прибыли. Издательства гонят состряпанные наспех учебники, диктуют свои условия авторам, далеким от школьной практики, и те пишут в модной сейчас развязной манере, как бы беседуя накоротке с юным дебилом. Математик Шарыгин привел в своей статье пример из “Геометрии” для 7-го класса: “Однажды Феде понадобилось построить 10 равных углов, да побыстрее. Что вы ему посоветуете?”. Задачка соответствует основному принципу глобализации: “попроще, полегче, попримитивней, поглупей”. Как будто не было известно, что школьные предметы не надо преподносить “попроще” — в школе делают сложное понятным.

Советские школьники в 20-х годах близко познакомились с психотехникой, наукой о практическом применении психологии. Этой науке покровительствовал Троцкий, через тесты пропускали в массовом порядке на производстве, в армии, в школе. Установили, что национальный дефект русских — неумение ценить время, за время стали бороться на государственном уровне, очевидно, отсюда и “Время, вперед!” Катаева. Ну, а ребенку требовалось выбрать правильный ответ из трех. Надо ли пойти с матерью в церковь и поесть пасху. Или в церковь не ходить, но пасху поесть. Или в церковь не ходить, пасху не есть, а пойти в клуб на антирелигиозное представление. В двадцатые годы что он мог выбрать?

Сегодня появились учебники с заданиями: “Выбери правильное pешение”, “Дай самостоятельную оценку”, “Выскажи свое собственное мнение”. Глобализация образования приобщает и русскую школу к “недирективной педагогике”: нет истины, а есть мнение. Авторитетов тоже не должно быть: ни родители, ни учителя. Ребенку внушается самоценность, самодостаточность. Но этому “самоценному” можно внушить все что угодно. Оригинальную школьную программу “Мой выбор” финансировали три фирмы, они обозначены на фронтисписе этого учебного пособия. И там на первой странице изложены принципы: “не учить школьников жизни, не читать “мораль”, а помогать понять...” И затем, проскакав по всевозможным коллизиям, где требуется выбор, учебное пособие добирается до очень важного выбора: какие курить сигареты. И тут оказывается, что и выбора нет: для школьника полезней сигареты лучшего качества — той фирмы, что названа в тройке спонсоров.

Президент В. В. Путин в прошлом году возмутился: над крысами пускай эксперименты проводят, а не над солдатами. Речь шла об эксперименте в армии по принципу: а вдруг получится. В российской системе образования не отнесли сказанное и на свой счет. Эксперименты над школьниками продолжаются. Легкость, с которой любой проходимец может проникнуть в школу, тоже объясняется свободой опытов над детьми. Ну и конечно же, “инновация” — двигатель карьеры. В Москве есть школа, где на протяжении четверти детям ставят отметки по десятибалльной системе, а за четверть выводят по пятибалльной. Никто не скажет, какая от этого польза детям — польза всегда главный критерий! Зато будут знать наверху: есть у нас прогрессивные учителя. В советские годы хватало карьеристов-новаторов, а экспериментами занимался Луначарский, сокративший уроки русского языка и математики и заменивший историю обществоведением. Кстати, “метод проектов” и другие педагогические изобретения 20-х годов возвращались к нам в 90-х в виде ярких западных новинок.

Вместе с глобализацией образования в Россию приходит и либерально-атеистическое воспитание. В США сейчас идут бурные дискуссии, можно ли допустить в общеобразовательной школе такое нарушение правопорядка, как общая молитва или “минута молчания” перед началом занятий, когда ребенок может помолиться или подумать о своем, сосредоточиться. В США с 1963 года, после знаменитого решения Верховного суда, молитва на школьной территории наказуема. Большой был шум, когда ребята из школьной бейсбольной команды вслух помолились перед игрой. Зато несколько лет назад в небольшом городке Провинстаун штата Массачусетс городской совет преспокойно принял решение, по которому при найме учителей в местную школу предпочтение должно отдаваться представителям сексуальных меньшинств, а детей с первого класса будут знакомить с азами гомосексуализма. Случилось это при президенте Клинтоне, который и в прощальной речи провозгласил “равенство всех людей, независимо от расы, пола и сексуальной ориентации”.

Очень полезно для нас знать, что губительные эксперименты над детьми, насаждаемые в России, глобальные элиты у себя с детьми уже проделали.

Я не буду в этой статье говорить о программах по половому воспитанию, которые под разными приличными названиями, вроде “уроков здоровья”, включали и будут включать в школьное расписание. О них общественность лучше осведомлена. Но что стоит за вставленными в Доктрину “навыками поведения на рынке труда”? Воспитание американской деловитости? На Западе уже давно написаны исследования об опасности “рыночной ориентации характера”: подавляется индивидуальность ребенка, он слишком рано начинает думать о своей “конкурентоспособности”, вырастает жалким, опустошенным. Обратите внимание, эти печальные выводы сделаны в результате наблюдений над детьми, у которых есть наследственный опыт многих поколений рыночного общества. И то им тяжело от “рыночной ориентации характера”. Каково же достанется нашим детям, как говорится, на новенького! Может, и в этом причина растерянности школьников седьмого, восьмого классов, о чем говорила учительница из Саратова А. С. Михайлова. Наркоторговцы должны щедро расплатиться с теми, кто так усердно готовит базу для продвижения наркотиков в детскую среду.

Теперь о том, что сотворит с детьми правительственный курс перехода от социального государства к “субсидиарному”. Мне пишут из Ярославской области, что в прошлом году сельские школьники получали бесплатные горячие завтраки по спискам, составленным учителями вместе с родительским комитетом. Но с осени прошлого года ученики из малообеспеченных семей, чтобы получить бесплатный завтрак, должны три раза в год приносить из сельсоветов справки о бедности. Другая новость — столичная. НИИ питания Российской академии медицинских наук разработал программу продовольственной помощи особо нуждающимся семьям, а особыми считаются те, где доход ниже 30 процентов прожиточного минимума. Талоны на бесплатные продукты получат при этом только дети, имеющие недостаточный рост и вес. При условии, что облагодетельствованный ребенок будет каждые три месяца проходить специальную экспертную комиссию, где измерят рост и ощупают ребра. Это вам не военные годы, когда талоны на дополнительное питание давали в школе. И даже не прошлый год. Комиссии, компьютерные данные — проект XXI века.

А они подумали, как будет маяться детская душа от всех этих хождений за справками? Меру детского унижения они себе представляют? Ответ содержится в правительственном проекте трудового кодекса. Он составлен в расчете на создаваемую в России систему по выращиванию нового поколения наемных работников, с малых лет получивших “рыночную ориентацию характера”, с малых лет униженных, приученных получать подачки за недостаточный рост и вес...

Российский детский фонд обнародовал цифры потерь на территории детства: если за девять минувших лет все население России уменьшилось на 1 процент, то число детей — на 3,4 процента. По данным Фонда среднедушевой доход в семье с одним ребенком составляет в России 656 рублей, с четырьмя — 211. Как накормить, обуть, одеть? Как дать образование?

Сегодня в России русские интеллигентные семьи — врачи, учителя, сотрудники научных институтов — не могут себе позволить более одного ребенка. Двоим не смогут дать образование на том уровне, который считают обязательным и необходимым. В России снижается рождаемость в том слое населения, где дети всегда получали наилучшие возможности для всестороннего развития. У спада рождаемости есть и такая особенность, когда ситуация в системе образования имеет отношение к числу являющихся на свет детей.

Тактика “свершившегося факта”

Космическую станцию “Мир” можно было сохранить. Но объявили, что решение затопить “Миp” уже принято: поймите, это свершившийся факт, говорить не о чем. Существует отработанная тактика: поезд уже ушел. И даже если не отменено бесплатное образование, то все равно поезд уже ушел, не о чем спорить — так делаются свершившиеся факты в СМИ. Обобранная в правительстве Доктрина — свершившийся факт, хотя это всего лишь распоряжение исполнительной власти — законы принимает Федеральное собрание.

Весной прошлого года в Совете Федерации представили проект закона “Об учебном книгоиздании”, и там было записано, что только при гарантированном обеспечении государством учебных изданий для школьников будет действительно гарантировано для каждого право на образование. Ну и где теперь этот закон, гарантирующий права человека? А главное, где учебники? Отовсюду сообщают, что положение с учебниками катастрофическое, особенно в сельских школах. Ну и что? На государственном уровне объявлено, что отныне главная задача — обеспечить все школы компьютерами. Конечно, непременно надо иметь компьютеры в каждой школе. Но как быть с учебниками? Да никак! Поезд уже ушел.

На Всероссийском совещании работников образования обещали повысить зарплату. В проекте Доктрины были намечены два этапа: до 2003 года зарплата педагогов подрастет до уровня зарплаты в промышленности, после 2003 будет расти до уровня соответствующих показателей развитых стран. Ну и что? Срок до 2003 года в правительстве вычеркнули, повышение до уровня развитых стран убрали. Поставили педагогических работников перед свершившимся фактом.

Нам обещали, что школьники будут избавлены от учебников, перевирающих русскую историю? Обещали. Президент В. В. Путин говорил с министром образования об этих учебниках — ему нажаловались избиратели. Ну и что? В этом учебном году московские школьники получили ту самую “Новейшую историю” А. Кредера, про которую слышали, наверное, все. Издательство все-таки умудрилось ее сбыть.

И еще пример свершившегося факта. Существовал с гимназических времен школьный курс “География стран мира”. Новый учебник называется “Глобальная география”.

В качестве вот такого свершившегося факта российская система образования получила и специфический ЕГЭ, единый государственный экзамен, детали которого оставались втайне от педагогического сообщества. Он свалился откуда-то сверху, от Грефа. Еще в июне министр образования В. М. Филиппов говорил на совете Российского союза ректоров: “Я не вполне представляю, как можно реализовать предлагаемую замену экзаменов тестами в масштабах нашей страны, с ее разрывом по часовым поясам, в условиях отдаленных сельских школ где-нибудь на Курилах или в Якутии”. Но уже в декабре коллегия министерства обсуждала разработанное в деталях решение о проведении эксперимента по ЕГЭ в “пилотных” регионах. По ходу обсуждения возникали вопросы: “Будут ли выдаваться сертификаты не выдержавшим ЕГЭ?”, “Возможна ли пересдача экзаменов?”. Директор Центра тестирования В. А. Хлебников настаивал на разработке всех тестов в Москве: регионам такое дело доверять нельзя. Спросили и о защите от утечки тестов. Словом, дел было еще невпроворот.

Согласно принятому тогда решению, ЕГЭ будет проводиться по формуле 2 + 3: два обязательных экзамена (русский язык, алгебра и начала анализа) и три по выбору регионов. ЕГЭ будет обязательным и для государственных школ и для частных, имеющих лицензии. “Контрольно-измерительные материалы” (КИМ) будут разной сложности: для тех, кто не идет в вузы, для поступающих в вузы, для вузов высшей категории. Проводить ЕГЭ будут не школы. Этим займутся комиссии с участием представителей вузов, находящихся в данном регионе, и поступить с сертификатом ЕГЭ можно будет только в тамошние вузы, где вступительных экзаменов проводить не будут; только в музыкальных, художественных, спортивных сохранится профессиональный отбор. Льготы для детей-инвалидов и сирот остаются.

К тому времени, когда читатель получит этот номер “Нашего современника”, конечно, в правилах проведения ЕГЭ появятся изменения и дополнения. Еще больше распространится про ЕГЭ слухов, будоражащих учеников, учителей, родителей. Но главное остается: во-первых, ЕГЭ проводят не школы, а комиссии, созданные органами образования; во-вторых, самое широкое применение на ЕГЭ получат тесты, рассылаемые централизованно, чем и будет обеспечено их качество и объективность. Как все понимают, и первая и вторая позиции поставят в тяжелое положение прежде всего сельские школы. Выпускников придется свозить за полсотни и больше километров в райцентры или в большие школы, и непривычная обстановка скажется на результатах экзаменов. Что же касается тестов, то опять же у сельских школ куда меньше будет возможностей соответственно натренировать своих учеников.

Ну, а мы где были, когда все это решалось?

Российский союз ректоров возражал против поспешности и непродуманности введения ЕГЭ с самого начала, с июня прошлого года, когда стала известна “стратегия Грефа” в области образования и когда перед ректорами признался в своих сомнениях министр В. М. Филиппов. У вузов есть опыт работы с тестами и есть аргументы против всеохватного тестирования. Давно известно, что тесты с выбором ответа проверяют лишь знание фактологического материала, причем правильный ответ можно угадать, но глубину знаний с помощью тестов проверить нельзя, как нельзя и оценить, насколько абитуриент может обосновать свой ответ, продемонстрировать последовательность и логику решений. Говорили на совете союза ректоров и о том, что в Казахстане был проведен эксперимент с единым тестом, образовательным грантом и кредитом — по всем трем позициям получили полный провал.

О поспешности и непродуманности введения ЕГЭ говорили на парламентских слушаниях в ноябре 2000 года. Отрицательное отношение к тестированию выразили участники Рождественских образовательных чтений в январе 2001 года, собравших непривычно много известных ученых, математиков и физиков — а где еще им было высказаться? Дело ведь не только в тестах, а в том, как скажется ЕГЭ и на среднем образовании, и на высшем. Дело в долгосрочных экономических и социальных последствиях — и в том, как эти вполне прогнозируемые последствия сегодня оцениваются: с какой “точки зрения”.

Полагаю, что разработчики ЕГЭ и сами понимали, к чему приведет замена школьного экзамена и школьного аттестата результатами ЕГЭ. Кстати, почему нельзя прислать комиссии непосредственно в школы? По сути в этом заложено обесценивание всех школьных лет, всей работы учеников и учителей в стенах школы. Обесценится индивидуальность ученика, его призвание. Пойдет подгонка всех под ЕГЭ, понизится значение предметов, не входящих в единый экзамен. Полное среднее образование утратит университетские качества. Напомню, что американский экономист Джеймс Хекман просчитал выгоду среднего образования. В русском понятии наша средняя школа — не только фундамент, опора для высшего образования и науки, но и для всей жизни — тоже.

Посмотрим, что творится в последние годы в московских школах. Повальная запись на подготовительные курсы начинается со второго полугодия одиннадцатого класса. Предприимчивые родители вообще забирают детей из школы и переводят на экстернат, чтобы они занимались только теми предметами, которые требуются на вступительных экзаменах в том вузе, куда сын или дочь намерены поступить. Остальные школьные науки — наплевать и забыть. И Московский комитет образования этих преприимчивых родителей поддержал: издали приказ, разрешающий московским старшеклассникам один день в неделю не ходить в школу и заниматься дома по индивидуальному плану. То есть Московский комитет образования в этом случае пожертвовал образовательными программами, качеством образования, общим развитием выпускников. С введением ЕГЭ московский способ получения образования в обход знаний станет всероссийским.

Однако вот в чем парадокс. Российский ЕГЭ разработан не по американской модели. В США вообще нет единых экзаменов, поскольку нет и единых программ обучения. При приеме в университеты и колледжи могут учитывать не только показатели школьных экзаменов, но и участие во внешкольных мероприятиях. Национальные экзамены в Англии, Франции, Японии имеют немало общего, но есть и существенные различия. В Англии для получения документа о среднем образовании школьники держат экзамены по восьми предметам. Но только наивысшие баллы дают право продолжить образование в специальных классах, где ведется подготовка к сдаче экзаменов в университеты. Экзаменационные материалы и программы разрабатываются в Англии независимыми экзаменационными комитетами. На сдачу одного экзамена абитуриенту в среднем требуется 9-10 часов: сложные вопросы, письменные ответы.

Во Франции десятилетнее обязательное образование дает диплом колледжа. Выпускник колледжа может поступить в академический лицей, где учатся три года, или в профессиональный лицей с двухлетним обучением. Но только академический лицей дает диплом бакалавра и право поступления в высшие учебные заведения. И вот что полезно нам знать: во Франции экзамен по французской литературе обязателен во всех лицеях, независимо от их направления.

В Японии самый высокий процент молодых людей, поступающих в университеты. Там трудно чего-либо добиться без высшего образования. В обязательной средней школе учатся девять лет и потом 95 процентов детей поступают в старшую среднюю школу. Вступительные экзамены в университеты проходят в два тура. В первом туре — экзамены, обязательные для всей страны, но абитуриент может выбрать большее или меньшее количество экзаменов, в зависимости от требований того университета, в который он собирается поступить. Первый тур проводится за полгода до поступления в университеты. Второй проводится уже самими университетами. Так что у японцев, как и в России, школьники проходят и через выпускные, и через вступительные экзамены. Но с перерывом в полгода.

Правила проведения национальных экзаменов в этих странах складывались на протяжении многих лет, отражали перемены в системе образования и влияли на эти перемены. И даже в условиях глобализма образования, сокращения математики и пересмотра курса истории в национальных системах образования живут традиции, опыт поколений. В сочиненном наскоро ЕГЭ ничего похожего нет, к единому национальному экзамену не готовили в старших классах. Правительство одним махом бросает школьников в ЕГЭ — как не умеющего плавать бросают в воду: выплывет или потонет? Намеренно не стали дожидаться, когда установится двенадцатилетняя полная средняя школа и в нее дети пойдут с шести лет, получат там и дошкольное образование, которое им прежде давал детский сад. В России исторически сложились три школьных ступени: начальная школа, основная, старшая средняя. Десятилетка у нас с 1932 года! На Всероссийском совещании работников образования в январе 2000 года двенадцатилетку поддержали: надо укреплять начальную школу, нужны два старших класса по выбору учеников: с математическим, гуманитарным, другими направлениями. И уже по тому, какой “пиар” развернулся против двенадцатилетки, можно было понять, что действительно подошло время для основательной подготовки новых программ, а затем и перехода на двенадцатилетку — к 2007 году. Все это уже собирались осуществить — сначала в отдельных школах, и такие школы уже есть. Ну и что? Явился рожденный в комиссии Грефа ЕГЭ и принес другие заботы. Так что в одном из интервью вице-премьер В. И. Матвиенко всех утешила: “лишний учебный год школьникам не грозит”. Чему здесь радоваться? И что значит “лишний” и “не грозит”? В США, с которых они берут пример, мэр Нью-Йорка Руди Джулиани в свою предвыборную программу включил обещание перевести общественные школы на шесть учебных дней в неделю и устроить для отстающих дополнительные занятия по математике и английскому в уик-энд. Ему не кажется, что такие занятия будут “лишними”.

Один из российских исследователей глобализма и глобализаторства цитирует недавнее высказывание Збигнева Бжезинского в “Нэшнл интернет”: США должны быть заинтересованы в том, чтобы обучать в своих университетах как можно больше россиян, которые составят костяк будущего прозападного режима. Но речь тут, конечно, не о сегодняшней привлекательности университетов США для молодых людей из России и других европейских государств. Качества национальных систем образования за последние годы досконально изучены и сопоставлены — как раз вследствие интенсивной глобализации. То, о чем говорил Кокошин, сравнивая русское образование с американским, не может не знать Бжезинский, это по его специальности. Вероятно, он, говоря об обучении в США молодых людей из России, имел в виду ближайшее будущее. И строил свои надежды на оскудение интеллектуального потенциала России, опираясь на общеизвестные сведения. В России учителя и вузовская профессура получают нищенскую зарплату. В России не обновляется материально-техническая база учебных заведений.

Собственно, об этом же говорили ректору МГУ, академику Садовничему нобелевские лауреаты Клаус фон Кнетцинг и Жерар Txooфт: “Берегите свою систему образования!”. Наблюдения за положением дел в России у них и у Бжезинского схожи. Но различествуют “точки зрения”. Россия объективно один из мировых лидеров в науке, культуре, образовании, ее возможности несомненны.

(обратно)

М.Любомудров • «Русская Голгофа» (Наш современник N4 2001)

Вече

Марк Любомудров

 

“Русская Голгофа”

(об одноименном фильме Виктора Рыжко)

Этот фильм создан кровью сердца и подвижническим трудом замечательного русского патриота — кинорежиссера Виктора Егоровича Рыжко. “Русская Голгофа” — документально-художественное произведение о трагической судьбе последнего русского императора и о страшной расплате, постигшей наш народ, который отступил от государя, предал его на поругание и смерть.

Нетрудно предположить, сколько сил, самоотвержения, мужества потребовала эта работа от ее создателей. Лента, конечно же, вместила лишь малую часть из огромного числа освоенных источников, архивных находок и накоплений, из отсмотренной давней кинохроники и новоотснятых фрагментов. Но жертва художника не осталась без вознаграждения. Только при таком, почти исчерпывающем проникновении в материал и можно было вместить в два часа экранного времени четвертьвековое царствование Николая II — сложнейший, напряженнейший, на редкость конфликтный и стремительный период русской истории. Объем содержания “Русской Голгофы” поистине огромен. Во многом это оказалось возможным благодаря глубокому осмыслению событий, четкой и бескомпромиссной идейной позиции автора — монархиста, православного патриота и великорусского националиста. Только при таком цельном мировоззренческом подходе и могли открыться автору фильма подлинный смысл, логика и причинно-следственные связи Истории начала ХХ века. Их итоговую суть образно отразил заголовок киноленты — “Русская Голгофа”. В нем — путь императора, а за ним, как ясно раскрыто в фильме, и неизбежная Голгофа самой России.

В картине параллельно развиваются два плана: служение и смерть Христа и важнейшие этапы царствования Николая II. Это дерзновенное сопоставление — ключ к замыслу режиссера (он же и сценарист). Император совершил свой подвиг, добровольно сделав свой духовный выбор. Он исполнил давние пророчества русских старцев, отчетливо сознавая искупительный характер своего самопожертвования.

На мучения, растерзание и погибель отправили и русский народ — все те же его враги, захватившие власть в 1917 году. В фильме — и в этом сила его воздействия — с неумолимой логикой раскрыта неизбежность того кошмара, который последовал за “отречением” и убийством царя — “удерживающего” (по евангельскому определению), Провидением поставленного последнего преградой наступающему на Россию мировому злу.

Автору и режиссеру удалось органично соединить кинодокументы столетней давности и отснятые в наше время в цвете обожженные солнцем ландшафты Палестины, священные места Иерусалима, фрагменты художественных полотен, запечатлевших деяния и смерть Христа. Золотистый багрянец, красно-коричневые тона каменистой пустыни, территории, некогда принадлежавшей Древнему Риму, и черно-белая графика старой кинохроники, пепельно-обугленные очертания России начала ХХ века. В этом сопряженном волей режиссера контрасте, в этом траурном обрамлении — основа художественной образности фильма, его трагедийной тональности.

Фильм имеет стройную, продуманную композицию, разделен на “главы”, содержание которых связывает судьбу императора, путь державы и евангельские события: “Поцелуй Иуды”, “Суд Пилата”, “Голгофа” и т. п. Открывает картину “предисловие”: панорама страны начала нашего столетия, воссозданная в кадрах поистине уникальной кинохроники. Возникают эпизоды коронации Николая II, ходынской трагедии, шеренги юнкеров, присягающих императору “служить до последней капли крови”... В тексте — краткие, взвешенные слова об ошеломляюще стремительном возрастании экономического могущества России, уровня народного благосостояния... Россия давала тогда одну треть мирового производства зерна, 80% земли принадлежало крестьянам, в первую мировую войну мы были единственной страной, которая не ввела карточную систему распределения продуктов...

Неслыханный промышленно-хозяйственный подъем (“русское чудо”!), но и одновременно нараставший духовный кризис. Религиозное охлаждение и помраченность народа, “дураков в России — непочатый край”, — писал в 1910 году знаменитый тогда публицист М. О. Меньшиков. Одичание и воинствующая безбожность интеллигенции, антинациональной, антигосударственной, зараженной оккультизмом и другими сатанинскими болезнями. Интеллигенция и оказалась российским Иудой, предавшей Россию своим “целованием”, пустопорожней риторикой о демократических благах для народа... Фильм раскрывает эту драму с разящей прямотой и беспощадностью, характерными для идейно-художественной позиции Виктора Рыжко. На экране возникают демонические фигуры “идеологов” — Блаватская, посещавший Россию Папюс и т. п.

Противостояние нарастало не только между Россией, народом и интеллигенцией. Разлад явственно обозначился также между народом и правительством, верхними классами, которые “отдалились от народа и стали ему чужими”, как свидетельствовал еще славянофил С. К. Аксаков. По заключению крупнейшего идеолога монархии Л. А. Тихомирова, к началу ХХ века образовалась “такая яма между царем и народом, какой никогда не было за все предыдущие тысячу лет существования России”. Тихомиров указывал на перерождение монархической власти в “бюрократическое правление”, на разобщение царя и народа... Начавшиеся с политических и антицерковных безумств Петра I разрушительные процессы достигли апогея к концу XIX века. Эту лавину взрывоопасных противоречий, бездны и разрывы русской жизни преодолеть, сдержать мог только “удерживающий”, только монарх, стоящий “на страже воли Божией” (этот текст звучит в фильме).

Возникающий в картине “собирательный” образ Николая II характеризует его как императора, стремившегося восстановить порванные связи, воссоздать русскую монархию как народную. Вопреки своему придворному окружению и правительству царь поддерживал идущие снизу патриотические движения, союзы, общества — Союз русского народа, Союз Михаила Архангела и другие. Поднимая ослабевшую роль Православия и нашей церкви, усиливая духовную вертикаль общенационального бытия, государь содействовал канонизации 83 новых русских святых и среди них одного из величайших — преподобного Серафима, Саровского чудотворца. Об этом напоминает автор фильма, в который включена кинохроника, запечатлевшая паломничество царской семьи в Саров и в Дивеево (1903 г.) Не обойдены вниманием и трагические пророчества о России преподобного Серафима и знаменитой Христа ради юродивой блаженной Паши Саровской, предсказавшей посетившей ее царской чете гибель династии, разгром церкви и море крови.

В “Русской Голгофе” тесно сплетены политическая история России и ее религиозно-мистическая судьба. Тысячелетний путь нашего государства определяется — и это не может не сознавать православно мыслящий ученый или художник — Провидением, волей Божией и вполне земными стремлениями человеческого общества, народа, властью его политических вождей. Виктор Рыжко это прекрасно понимает: давние и новые пророчества подвижников Православия о судьбе нашего Отечества он режиссерским курсивом вводит в фильм. Очень скупой на закадровый текст, В. Рыжко здесь дает простор Слову.

Во все еще ныне малоизвестных потрясающих прорицаниях монаха Авеля (конца XVIII в.) фильм выделяет строки, которые предрекают грядущий погром государства и гибель императора: “Рухнет трон царский. Измена будет расти и умножаться... Мужик с топором возьмет в безумии власть... Кровь и слезы напоят сырую землю. Кровавые реки потекут. Брат на брата восстанет. И паки: огнь, меч, нашествие иноплеменников и враг внутренний власть безбожная. Будет жид скорпионом бичевать Землю Русскую, грабить святыни ее, закрывать церкви Божии, казнить лучших русских людей. Сие есть попущение Божие, гнев Господень за отречение России от своего Богопомазанника”. С обжигающей беспощадностью звучит этот “глагол” пророка в исполнении артиста Владимира Заманского, превосходно читающего весь закадровый текст картины. Замечу, к слову, что само участие В. Заманского (в прошлом много снимавшегося в кино) в “Русской Голгофе” — фильме воинствующе православно-монархическом и национально-русском — его гражданский подвиг. Профессия актера — весьма зависима от тех, кто выбирает репертуар, распределяет роли. И не секрет, что вот уже 80 лет, как искусством русским правят, грызут, бичуют и жалят его полчища “скорпионов”, предвиденных черноризцем Авелем...

Наше обытовленное, придавленное к земле, духовно плоское сознание, конечно, поражают дословно сбывшиеся откровения русских пророков. Многие “главы” картины являются как бы ожившей их иллюстрацией.

В. Рыжко помогает нам еще раз вспомнить имена главных предателей государя и России, давая возможность увидеть их “в лицо”. На экране появляется кинохроника с их участием, их фотографии — это думские заговорщики, прислужники иудо-масонской закулисы Родзянко, Гучков, Шульгин, Милюков, Керенский, Львов... Названы и имена изменников-генералов: Алексеев, Рузский, Брусилов, Эверт, Поливанов, адмирал Колчак. Изменили присяге и некоторые члены императорской фамилии — дядя царя великий князь Николай Николаевич, князь Кирилл Владимирович.

Жестко стянутое кольцо изоляции, ненависть и вражда обрекли царя на политическое одиночество, блокировали его действия, — этот мотив усилен в фильме указанием на отказ в помощи императору со стороны высших церковных иерархов. На предложение обер-прокурора Синода Н. П. Раева поддержать монарха (еще до его отречения!) коллегия Синода ответила молчанием...

В композиционном движении картины последовательно развертывается столь важный для нее ассоциативный ряд: после ареста Христа ученики в страхе разбежались от Него, и ни один не осмелился на открытую защиту своего Учителя... С обезоруживающей наглядностью создатели фильма вскрывают и показывают поразительные совпадения... в судьбах Христа и Николая II.

Народ, поклонявшийся Спасителю и славивший его, через неделю кричал в исступлении “распни Его”... В феврале 1916 года Николай II первый и единственный раз за все время существования Думы посетил заседание “народных избранников”. По свидетельствам очевидцев, визит прошел под “долго не смолкавшие крики “ура”. Во время провозглашения “вечной памяти всем на поле брани живот свой положившим” государь встал на колени, а за ним опустилась и вся Дума... А через считанные исторические мгновения и Дума, да и весь Петроград в истерическом бесновании торжествовали крушение трона и требовали суда и смертного приговора императору. В. Рыжко вставил в свою ленту эпизод с А. Ф. Керенским, который, рассуждая о судьбе свергнутого царя, провел рукой по шее и произнес: “Две-три жертвы необходимы...”.

Несколько раз на экране возникает ублюдочная физиономия Александра Федоровича, самодовольного фанфарона, опереточного премьера, быстро сметенного с политической арены мощными революционными штормами. Потом, в эмиграции, вся масонская нечисть февральского пошиба начнет сводить счеты друг с другом. И незадачливый экс-премьер, политический банкрот Керенский, никогда и никому уже не нужный и полузабытый, будет обличать своих бывших подельников: “Сами Россию проворовали, пропили, проиграли в карты, прораспутничали, испохабили монаршую власть, а теперь обвиняют во всем меня”.

Чрезвычайно ценно то, что создатели фильма осознали необходимость подтвердить международный характер февральского и октябрьского переворотов в России. Красноречивы ссылки на позиции, занятые английским и французским послами, которые поддержали заговорщиков еще до отречения государя. Нашла отражение и всегда тщательно скрывавшаяся мировой закулисой связь зарубежных иудо-масонских центров с большевистской верхушкой, в частности, контакты главы Всемирного еврейского союза в США, банкира, масона и русофоба Я. Шиффа с председателем ВЦИК, еврейским большевиком и организатором массовых убийств русских людей Янкелем Свердловым.

Здесь позволю себе маленькое отступление от главной темы. Впервые я услышал о фильме “Русская Голгофа” еще до того, как он был завершен, и вот при каких обстоятельствах. В январе 2000 года я возвращался в Петербург из очередной поездки в Москву (“подышать кислородом”, — как я отвечаю друзьям о целях моих московских командировок). По воле случая в соседнем купе ехал в Петербург и Виктор Егорович Рыжко, с которым я уже был знаком. Мы разговорились, и до глубокой ночи он увлеченно рассказывал мне о работе над фильмом — картина близилась тогда к завершению. Я поразился тому объему сведений и материалов, знание которых обнаружил мой собеседник. Конечно, речь зашла и об обстоятельствах гибели императора. И вот тут выяснилось, что некоторых подробностей В. Рыжко еще не знал. Речь шла о шифрованной переписке между еврейскими большевиками в Кремле и в Екатеринбурге и их заокеанскими кукловодами и кредиторами.

При приближении наступавших в июле 1918 года на Екатеринбург белогвардейцев большевики, покидая город, в спешке не успели уничтожить телеграфные ленты зашифрованных секретных переговоров между Свердловым и Янкелем Юровским, заместителем председателя екатеринбургской Чека, одним из главных организаторов и исполнителей убийства Николая II. Ленты попали в руки колчаковского следователя Н. А. Соколова, который позднее, в Париже, с помощью спецслужб расшифровал их. Попытка опубликовать этот материал (хотя тогда и неудавшаяся) стоила Соколову жизни. Однако сегодня мы знаем, что приказ убить государя, а вместе с ним “ликвидировать всю семью” поступил от Я. Шиффа. Свердлову пришлось дважды передать это распоряжение в Екатеринбург, ибо даже такой головорез, как Юровский, видимо, не решался сразу исполнить его... О публикации этих материалов у А. А. Сенина в “Русском вестнике” (1997, № 43—45) я и сообщил В. Рыжко, который сразу оценил ключевое значение этих сведений. Они вставлены режиссером в киноглаву о расстреле царя и его семьи.

Юровский появляется на экране несколько раз: вот он принимает военный парад, а вот его фотография. Крупным планом показано лицо — наглое, самодовольно-сытое, с безжалостными глазами убийцы. Эти кадры впечатывают в нашу легко слабеющую память облик палача, которого народ не имеет права забывать. Под стать экранному изображению звучат слова сатанинского приказа: “Ликвидировать всю семью”...

Память о злодеях и злодеяниях против русского народа не менее актуальна, чем почитание их жертв. Наследники янкелей живы, они окрепли и умножились, они продолжали и продолжают дело своих отцов и готовы к новым преступлениям. “Русская Голгофа” призывает русский народ стряхнуть пелену забвения, очнуться и вспомнить заповедь о “сопротивлении злу силою” и, как завещал нам великий русский мыслитель И. А. Ильин, “восстановить древнее русское православное учение о мече во всей его силе и славе” (курсив И. И. Ильина).

Фильм побудил меня вспомнить и о других фотографиях — сравнительно недавних. Передо мной публикация из газеты “Коммерсант” (19 сентября 2000 г.), сопровождаемая репортерскими снимками — об открытии Московского еврейского общинного центра, которое почтили присутствием В. В. Путин вкупе с главным раввином Израиля, послами США и Израиля, а также с И. Кобзоном, Ф. Киркоровым и М. Шуфутинским... На фотографии, приложив руку к сердцу, смиренно склонил голову перед стоящими рядом хасидами президент России. В текстовке сообщалось, что после церемонии открытия “израильский раввин протрубил в ритуальную трубу и подарил ее Путину”... В царскую эпоху даже мысль о подобной встрече не могла бы родиться.

О том же, что происходит после того, как трубят в ритуальные трубы, человечеству известно со времен Иисуса Христа. В Апокалипсисе (Его ученика Иоанна Богослова) силы Небесные трубят семь раз, и каждый раз обрушивается на землю очередная катастрофа. “И вышел дым из бездны... и помрачилось солнце. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы... И мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека...” Не те ли это скорпионы, о которых вещал монах Авель, о чьих прорицаниях напомнил нам фильм “Русская Голгофа”?

Ритуальные еврейские трубы гудят над нашей истерзанной Родиной уже почти столетие, повсюду сопровождая разрушения и смерть. Мы, правда, не знаем, была ли труба у того раввина, который, по некоторым источникам, соучаствовал в ритуальном убийстве царской семьи и оставил на стене комнаты, где убивали, каббалистическую надпись: “Здесь по приказанию тайных сил Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы”. В фильме зрители не только слышат этот текст, но и видят его на стене, которая была тогда сфотографирована, — рядом с пулевыми отверстиями и брызгами крови. Между прочим, руководитель расстрела Юровский (он же первым выстрелил в царя) был внуком раввина...

Как может догадаться читатель, создателю “Русской Голгофы” удалось с поразительной, почти энциклопедической всеохватностью воссоздать на экране жизнь и смерть императора Николая II. В. Рыжко подошел к выполнению своей задачи не только как кинорежиссер, но и как вдумчивый историк, как ученый — исследующий и отбирающий для дела только проверенные, достоверные факты и сведения, только наиболее значимые кадры кинохроники и фотодокументы. Можноподивиться способностям В. Рыжко сжимать и уплотнять события, сплетая из них свое документально-художественное полотно. Сложнейшая четвертьвековая спираль исторического процесса кануна 1917 года сжата до двух часов экранного времени. В киноленте нет пустот, но порой ей как раз недостает “воздуха”, в процессе зрительского восприятия отсутствует передышка. Экономия времени, плотность информации превышают иногда способность ее органического поглощения. Притиснутые встык изображения иногда не оставляют времени для текста, а его утрата может приводить к потере смысла. Например, только посвященный зритель, увидев контурный лик императора на внутренней поверхности ремонтируемого церковного купола, способен догадаться, что это — недавнее чудо “самопроизвольного” явления образа Николая II в одном из храмов Владимирской области.

К герою своего фильма В. Рыжко относится с сердечной любовью и безграничным благоговением. Образ государя возникает на экране в разных ипостасях: в обстановке официальной, парадной или вместе с семьей, в общении с генералами и министрами или с простыми солдатами, с которыми царь христосуется, одаряя каждого пасхальным яичком. Его обаяние раскрывается постепенно, все более и более притягивая к себе, проникает в вашу душу, рождая уверенность, что перед вами на редкость светлый, благородный, духовно сосредоточенный и скромный человек, привлекательность которого заключена в его простоте, органически излучаемой доброте, в отсутствии какой-либо подчеркнутости его царского сана. Сегодня мы твердо знаем, что Николай II и его семья были людьми исключительной чистоты и благочестия. В фильме звучат слова Григория Великого: “Чем чище сердце, тем оно доверчивее”. Да, Николай Александрович был доверчивым. Он думал о людях лучше, чем они зачастую оказывались. Для политического деятеля ХХ века это все же — слабость, недостаток. А для Государя? Николай II верил в человека, в его “образ и подобие” так, как в него, своего помазанника, верил Создатель...

Впечатление горней осиянности, почти надмирной духовной высоты император производил на многих современников, особенно обладавших религиозной чуткостью. В картине приведены эти свидетельства. Известный православный мыслитель начала ХХ века С. Нилус был потрясен встречей с императором: “Его взгляд — взгляд небожителя”... Особенности личности царя помогают понять причины, по которым однажды, присутствуя в Синоде, он предложил свою кандидатуру в патриархи. Николай Александрович сам и является воплощением “симфонии властей”, в одном лице был и царем и как бы патриархом. Известно, что восстановление патриаршества в России входило в намерения императора.

Слепнувшая, помраченная, духовно больная Россия не увидела, не оценила многих начинаний и деяний Николая II и начала осознавать свои утраты и подлинное значение последнего своего царя спустя почти столетие, заплатив за позднее прозрение морями крови.

Фильм “Русская Голгофа” властно вторгается в сознание зрителей, возвращая нас к, казалось бы, уже развязанным историческим узлам, известным и вполне проясненным историческим фигурам. Однако из этого контекста рождается еще одна вразумляюще-просветительская тенденция. Используя художественную мощь кинематографической образности, силу монтажа, сопрягающего контрастные зрительные ряды, давая хроникальные зарисовки и портреты разных людей, В. Рыжко заставляет нас снова вспомнить о важной, но забытой народом науке — об умении “читать в лицах”. Характер, душа, судьба человека всегда отражаются в его облике, в его лице.

Мы все еще слепо верим, что все люди созданы по образу и подобию Божьему. И отказываемся доверять глазам своим, когда перед нами с непреложной очевидностью предстают человекообразные индивиды с явными признаками утраты и образа и подобия... ХХ век наплодил их в ужасающих количествах. Этой актуальнейшей теме посвящается все больше научных исследований, все чаще пишут о расподоблении, о расчеловеченных мутантах. Вспоминается, например, книга Б. Диденко, содержание которой раскрывается в ее названии — “Цивилизация каннибалов”. Наше столетие сформировало породу человекоподобных существ, у которых подвергся мутации и атрофировался главный дар Божий человеку, позволяющий отличать добро от зла,— совесть. В художественной форме эту проблему одним из первых развернул М. А. Булгаков в повести “Собачье сердце”. Швондеры и Шариковы отдали на заклание Россию и ее государя.

“Русская Голгофа” от главы к главе формирует в нас мысль о том, что лик государя Николая II — явленный нам свыше изобразительный канон благородного правителя, того “доброго царя”, о котором всегда мечтал народ. Сопоставляя его облик с лицами его врагов и, в особенности, последующих властелинов России, можно и ужаснуться. Это существа с другой планеты, а может быть, из преисподней?.. С явными признаками инфернальности — Троцкий, Берия, Андропов... А не напоминают ли хорошо известное похрюкивающее домашнее животное лица у Хрущева, Ельцина, Гайдара? Положите фотографии упомянутых персон рядом с портретом последнего русского императора, и вы ощутите всю меру кары Господней за Бого-царе-отступничество нашего народа.

Российские архиереи в августе 2000 года канонизировали Николая II и его семью как святых страстотерпцев Земли Русской. Православные миряне Виктор Рыжко и сотоварищи, со всеми, кто помогал им в создании фильма-эпопеи “Русская Голгофа”, развернули своеобразное киножитие государя-императора, достойный кинопамятник Святому угоднику, жертвенному мученику за Россию.

Фильм воспитывает ответственность за Отечество, укрепляет патриотические чувства, восстанавливает в нашем сознании авторитет, смысл и назначение православно-монархической власти. Каждый национально мыслящий великоросс, как мне представляется, должен обязательно познакомиться с этим выдающимся творческим достижением Русского киноискусства.

(обратно)

«Займемся своим домом». Беседа Александра КАЗИНЦЕВА с главой администрации Белгородской области Евгением САВЧЕНКО (Наш современник N4 2001)

“ЗАЙМЕМСЯ СВОИМ ДОМОМ”

 

Беседа Александра КАЗИНЦЕВА

с главой администрации Белгородской области

Евгением САВЧЕНКО

Александр КАЗИНЦЕВ: Евгений Степанович, Вы были одним из авторов известного письма трех губернаторов, опубликованного в прессе в начале 2000 года, где предложили ряд кардинальных реформ, в частности, органов власти. Вскоре были образованы 7 федеральных округов, началось преобразование Совета Федерации. Соответствует ли это Вашим замыслам? Укрепляют ли преобразования структуру власти — не только вертикаль: центр — регионы, но и власть на местах?

Евгений САВЧЕНКО: К концу 1999 года власть распласталась. Она пребывала в прострации, стала амебообразной. Всем было ясно: власть надо укреплять. Как? Если не менять Конституцию, то введение федеральных округов и представителей Президента в них, наверное, единственно возможное решение.

Президент сделал первый шаг. Какими будут дальнейшие, пока неизвестно. Я предлагаю следующее: избран глава администрации области — Президент указом наделяет его своими полномочиями по управлению федеральными органами на территории области. А то как получается? В уставе области записано: “Глава администрации избирается как высшее должностное лицо...” А на самом деле у меня нет реальных полномочий! Я не могу ни координировать, ни контролировать работу федеральных органов власти. Вот Президент — действительно высшее должностное лицо. Он стоит над всеми органами власти — законодательной, исполнительной, судебной. Эти полномочия и могли бы делегироваться в область по президентской вертикали. Оттуда в район: избран глава районной администрации — я передаю ему часть своих полномочий. В случае нарушения Конституции или неумелого руководства полномочия соответствующим указом отбираются. Это автоматически ведет к назначению новых выборов, но уже без участия оказавшегося несостоятельным руководителя. В этом случае Президент мог бы в полном объеме использовать право контроля за деятельностью глав субъектов Федерации. А на уровне региона (района) реальные полномочия были бы сбалансированы реальной ответственностью. Причем, отвечать должно именно то лицо, которое наделено полномочиями. А то сегодня у главы администрации больше ответственности, а полномочий больше у представителя Президента...

Таково мое видение властной вертикали. Наверное, не все коллеги-губернаторы согласятся с этой схемой: увеличивается влияние Президента. Ну и слава Богу! Для умного, подготовленного, профессионально грамотного губернатора здесь нет ничего плохого. Не важны амбиции — важна польза. Для населения, территории, страны.

Что такое в моем понимании власть? Каков критерий ее оценки — улучшение или ухудшение жизни населения. К сожалению, в последние годы жизнь ухудшалась. Правда, можно сказать, что сейчас наметились признаки возрождения.

Если ничего не менять в Конституции, то предложенная схема выстраивания вертикали власти, на мой взгляд, наиболее эффективна. А вообще-то оптимальной мне представляется административная организация Православной Церкви. Она формировалась столетиями и наиболее органична в условиях России. В ее основе выборность главы Церкви, назначаемость иерархов — и полная самостоятельность в рамках их компетенции. Думаю, эту практику не худо бы использовать государству. Во всяком случае, в нынешний переходный период.

К выборности власти на всех уровнях можно было бы вернуться в будущем, когда выборы станут честными. Когда СМИ станут экономически самостоятельными и подлинно независимыми, когда не будет олигархов, когда сформируется политическая культура населения. Тогда станет возможной настоящая демократия.

А. К.: Укрепление государственной вертикали можно только приветствовать. Однако сегодня государство — несмотря на степень централизации — не всесильно. Все большее значение приобретают экономические факторы. А как раз в экономике происходят противоположные процессы — центробежные. Причем, чуть ли не под крылом у правительства. Объявлены планы реорганизации “естественных монополий”. Но если эти последние хозяйственные скрепы государства распадутся, что останется от единства России? В том же ряду изъятие доходов, поступавших в региональные дорожные фонды. Автомагистрали — это кровеносные системы малого и среднего бизнеса, для которого железнодорожные перевозки слишком масштабны. В каком-то смысле малолитражная трудяга “газель” стала символом экономического единства страны. Не получается ли, что центр, с одной стороны, строя политическую вертикаль власти, с другой — подрывает вертикаль экономическую?

Е. С.: Ну, в чьих же руках должны быть государствообразующие отрасли и монополии? По определению — в руках государства. Это совершенно ясно, особенно в условиях такой огромной страны, как наша. Мы же не Голландия, в конце концов! На мой взгляд, неправильно и нетерпимо, что к предприятиям, находящимся в государственной собственности, у нас создано какое-то предвзятое отношение. Пока, мол, не приватизируем, толку не будет. В настоящей рыночной экономике все виды собственности должны находиться в равных условиях. И, как показывает опыт Китая, о котором Вы писали, государственное управление может быть не менее эффективно, чем частное. Это вопрос не формы собственности, а квалификации менеджеров.

Я серьезно опасаюсь, что газовая отрасль, если она будет приватизирована, разделит судьбу нефтяной. Что мы там имеем сегодня? Десятки компаний, мощный экспортный потенциал, большие прибыли — а в казну от всего этого богатства едва течет финансовый ручеек, часто пересыхающий. Остальные деньги — мимо, в частный карман. Вспомните, в советское время на нефтедолларах держалось все наше социальное обеспечение — солидное, что ни говори. Могучая армия, высокотехнологичная космическая отрасль. Строились заводы, оснащенные по последнему слову техники. А что можно построить на нынешние нефтедоллары?

Есть вещи, которые должны принадлежать всем. Земля, богатства недр, данные нам Богом, средства коммуникации — трубопроводы, железные дороги — должны работать на благополучие нации. Род человеческий на нас не заканчивается. Придут новые поколения, и на их долю должно хватить богатств России.

Что касается Дорожного фонда. Средства уменьшаются в т р и раза! Зато выполнены требования МВФ: сократили налоги с оборота. В качестве поощрения пообещали реструктуризировать долги. Теперь уже не идет речи о том, чтобы что-то нам дать — всего лишь оттянуть выплаты. И это стало еще одним крючком, на котором держат Россию!

А. К.: Отношения центра и регионов в суровых условиях России — это не только юридическая проблема. Чем она оборачивается в реальной жизни, можно судить на примере Приморья, Чукотки, Архангельской области, откуда этой зимой то и дело поступали сведения о замерзающих городах и поселках. И каждый раз на телеэкране мы видим своеобразный пинг-понг: нам не доплатили — мы вам все деньги перевели... Как выйти из заколдованного круга? Не разумнее ли оставлять на местах причитающуюся регионам часть доходов, а не гонять деньги — сначала в Москву, а потом снова туда, где они были собраны?

Е. С.: Конечно, оставлять в условиях нормативного обеспечения! Основой Федерации является бюджетный федерализм. А что это такое? — экономическая самодостаточность регионов. Она должна быть отрегулирована налогами — их так и называют регулирующими: НДС, налог на прибыль. При этом какая-то область может отчислять в центр 70 процентов НДС, а другая, чтобы быть самодостаточной, — только 20, остальное оставляя себе. В результате такой регулировки общий уровень обеспечения на душу населения должен быть примерно одинаковым. И не меняться произвольно. Вот что особенно важно!

Я работаю главой администрации 7 лет. И никогда экономические отношения с центром не были стабильными. А по-хорошему как должно быть? Меня выбрали на 4 года, центр подписывает со мной договор об определенных экономических отношениях. И они не меняются. Да я из кожи буду лезть вместе со своей командой, чтобы выполнить договор и еще сверху заработать. Зная: прибавка останется области.

Вот у себя в Белогорье мы отработали экономические отношения с муниципальными образованиями и не меняем их последние 5 лет. Это явилось мощным стимулом развития. Руководители районов по-другому стали работать. Знали: обеспечил условия, создал рабочее место — это лишний рубль налога в районный бюджет. Пять районов — сельских! — стали самодостаточными. Но с этого года — всех нас колотушкой по башке: у районов изымаются главные налоги — на жилищно-коммунальное хозяйство и на образование, которые формировали до 50 процентов бюджета.

Я понимаю, государству нужны деньги: дополнительные расходы на оборону, на обслуживание внешнего долга (только на уплату долгов идет 30 процентов бюджета). Но эти средства можно получить не за счет налогов, а, скажем, за счет акцизов: на нефть, продукты ее переработки, на газ, на телекоммуникационные тарифы. Мы платим огромные деньги за сотовую связь. Себестоимость разговора по мобильнику 1-2 цента, а плата от 20 до 50 центов! Кому деньги идут? Частным компаниям... Государство должно видеть, где можно взять деньги.

Таможня — еще один источник финансовых доходов. Достаточно провести определенные мероприятия — административные, оперативные — и деньги посыпятся. Дополнительные доходы государства можно обеспечить с помощью элементарного наведения порядка, не залезая лишний раз в карман регионов.

А. К.: Несомненно, на обострение кризиса в Приморье (и не только там!) влияет рост цен на энергоносители. Производители кивают на мировые цены. Однако те же нефтедобывающие страны Ближнего Востока на внутреннем рынке продают нефть и продукты ее переработки по ценам на порядок ниже мировых. Разница становится своеобразной (и весьма эффективной) формой инвестирования отечественной экономики. В условиях России такое инвестирование жизненно необходимо: наши производства чрезвычайно энергозатратны (в силу климатических и технологических особенностей). Как видится Вам решение этой проблемы?

Е. С.: Цены на энергоносители в России никоим образом не зависят от мировой конъюнктуры. Это олигархи ради своей выгоды пытаются установить такую взаимосвязь. Поэтому и рвутся — и нас тянут! — в мировую экономику. “Если мы хотим жить цивилизованно...” — в ход идут самые высокопарные слова. А на деле, если киловатт-час будет стоить столько же, сколько на Западе, у нас не будет не только цивилизованной жизни, но и нынешний уровень благосостояния опустится на порядок. Наши предприятия просто не могут себе позволить покупать электроэнергию по ценам, которые вполне по плечу концернам Франции или США. Цены на энергоносители должны быть скоррелированы с нашими доходами. Не повышать их, а использовать разницу цен для повышения конкурентоспособности российской экономики — это единственно разумное решение.

А. К.: Та же проблема в сельском хозяйстве. Н. Кондратенко перед уходом с поста губернатора Кубани утверждал, что рост цен на энергоносители — катастрофа для земледельца. Евгений Степанович, Вы сегодня самый опытный знаток сельского хозяйства среди руководителей страны. Согласны ли Вы с такой оценкой?

Е. С.: При нынешнем масштабе цен в сельском хозяйстве можно работать безубыточно. В любой отрасли — в производстве сахарной свеклы, зерновых, молока, особенно в животноводстве. Соотношение закупочных цен на зерно и мясо 1 к 15. Конечно, хозяйства теряют на зерне, зато выгадывают на мясе. Даже середнячки сегодня рентабельны. Это не означает, что у нас нет проблем, но они связаны с глубочайшим провалом, в котором сельское хозяйство находилось в последние годы. Исправить положение за счет дальнейшего повышения закупочных цен нельзя. Здесь необходимо создание нормальной инвестиционной политики, в том числе и “залповых” инвестиций.

А. К.: А если последует “залповое” повышение цен на энергоносители?

Е. С.: А вот это недопустимо! Последствия — девальвация рубля до уровня примерно 40 рублей за доллар. Прикиньте, как это скажется на благосостоянии каждого.

А. К.: Я помню емкое название Вашей статьи, опубликованной в прошлом году в нашем журнале: “Земля — это и есть Россия”. Сейчас активно дискутируется вопрос о продаже земли. Ваше отношение?

Е. С.: О купле-продаже земли говорят много: в правительстве, на Госсовете, в прессе. Рассуждают так: будет собственность на землю — будут инвестиции в сельское хозяйство. Официально заявляю: чтобы привлечь инвестиции, нет никакой необходимости продавать землю. Такого вопроса просто не существует! У нас, в Белгородской области, соревнуются за право вложить деньги в сельское хозяйство, борются за аренду земли. И все это при существующем земельном законодательстве. Оно вполне позволяет привлекать средства для села. В 2000 году в сельское хозяйство Белогорья было инвестировано 2 миллиарда рублей, в основном капитальные вложения. Создаются вертикальные агроструктуры с участием крупных фирм, в них входят сельхозпредприятия, земля привлекается на правах аренды. И деньги идут! Деловые люди поняли, что сельское хозяйство способно давать прибыль.

Оказывает воздействие и нравственный фактор — на Руси он всегда имел определяющее значение. Мы же выросли на земле и видим, в каком она сейчас состоянии. Хочется поднять ее, помочь селу. Ну, и прибыль, повторю, привлекает. Так что, с точки зрения инвестиций, вопрос о купле-продаже земли абсолютно надуман. А муссируют его те, кто хотел бы сделать землю предметом спекуляций, чтобы зарабатывать на этом деньги, как на ваучерах.

А по большому счету (я об этом не раз говорил), земля должна быть собственностью государства. Распаевка по указу Президента в 1991 году явилась глубочайшей ошибкой. Практика показала, что она не выполнила тех задач, которые на нее возлагали. Государство должно установить цену — единую для всей России — и выкупить землю. Не забрать — выкупить! А после с тем, кто трудится на ней, заключить договор об использовании — срочном или бессрочном. Оставив за собой функции контроля за ее состоянием, за использованием земли.

Земля сегодня не имеет стоимости. Она не может быть предметом залога. Это показал опыт Саратовской области, где разрешили ее продажу. А вот продукты, на ней произведенные, имеют цену. Если я взял землю в аренду у государства, для меня не важно — имею ли я право продавать ее, важно другое: возможность распоряжаться выращенной продукцией. Вот какая экономическая свобода мне нужна. Кстати, это один из главных предметов спора между Львом Николаевичем Толстым и Петром Аркадьевичем Столыпиным. И я на стороне Толстого. Сегодня его правота особенно очевидна. Ныне главными действующими лицами являются не собственники земли, а собственники технологий, техники. Благодаря ей получают высокие урожаи. Раньше, когда вся “техника” сводилась к лошади да сохе, это было не так очевидно. А сегодня эта огромная капитальная масса — тракторы, сельхозмашины, строения — стала решающим фактором. И ее собственнику (а техника вся в частных руках) не важно, будет у него земля в аренде, в пользовании или в собственности.

А. К.: Меня (да, наверное, и многих телезрителей) поразило недавно промелькнувшее сообщение о том, что председателем одного из колхозов в Белогорье избран священник. Тут же подумал о Вас — не знаю, с Вашим ли участием произошло это, но то, что вы настойчиво и смело привлекаете к работе людей, для которых земля — категория не только экономическая, но и духовная, я давно заметил.

Е. С.: Не привлекаю, а создаю систему, которая могла бы привлечь людей. Если такие люди становятся рачительными хозяевами, это показывает, что система эффективная.

Знаете, работать на земле с чисто технократическим расчетливым умом невозможно. Нам повторяют: земля — средство производства. Да, но созданное не человеком, а Богом. И не только средство производства — наша колыбель и последнее пристанище. Живой организм. Работать на ней по-настоящему может только человек с искрой Божьей. Русский народ говорит: “Пахарь не тот, кто хорошо пашет, а тот, кто любуется своей пахотой”.

А. К.: Признаюсь, меня глубоко трогают Ваши отношения с Белгородским владыкой архиепископом Иоанном: взаимное уважение, понимание, помощь. Как отличаются они от публичного благочестия вчерашних обкомовских секретарей! Читатели “Нашего современника” в большинстве православные люди, им будет интересно Ваше видение отношений властей мирских и духовных.

Е. С.: Сложнейший вопрос, Александр Иванович. Если Вы думаете, что мне известна идеальная модель, то ошибаетесь. Но я чувствую, что она должна быть! Должна быть гармония между властью светской и духовной, без этого формального разделения: до такой-то границы — мое, а дальше — чужое. Как в советское время делили руководство партийное и хозяйственное. Такая чушь!

Убежден, руководитель должен быть человеком духовным, верующим. И исходя из этого, строить свои отношения с Церковью, к которой принадлежит. К сожалению, сейчас в стране нет модели таких взаимоотношений. И о ней не думают, в частности, светская власть. На мой взгляд, это огромная ошибка. Вот прошло заседание Государственного совета, на котором обсуждался важнейший вопрос: стратегия развития России до 2010 года. И никто — ни в докладе, ни в выступлениях — не сказал о религиозном факторе. А его роль — да не роль — значение в России огромно!

Мне и всем жителям Белогорья повезло, что у нас была учреждена кафедра и ее занял архиепископ Иоанн, человек просвещенный, глубоко верующий. Многое он перевернул в моем сознании. Живем душа в душу. Нет никаких противоречий, да и объективного повода, который мог привести к ним.

А. К.: Евгений Степанович, в материалах о Белогорье (а на страницах “Нашего современника” их появилось немало) говорилось о хозяйственных успехах области. Я просил бы Вас рассказать об успехах в иной сфере — постижении истории родной земли, возрождении Памяти. Пожалуй, от них, от нравственного состояния человека зависят и его труд, и экономика в целом.

Е. С.: Мы, русские люди, славяне, по себе знаем: в нашем менталитете на первом плане не материальное. Нам мало хлеба насущного, нужно, чтобы в душе был покой. Решение любой экономической задачи без учета нравственного фактора, который у нас стал генетическим, невозможно. Это отличает нас от других народов. Не потому что мы какие-то особо сознательные. Просто — не можем иначе.

Это все от людей идет: интерес к истории края, возрождение летописей. Никакими директивами мы такое отношение не насаждаем, да это и не нужно. Надо дать выход человеческим потребностям, народной инициативе — тогда и работа пойдет интересней. Начали с возрождения летописей села. Это потребовало обращения к истории рода, семьи. А уже на основе обобщения данных появились уникальные книги по истории районов Белогорья. Сейчас они изданы в каждом районе. Это позволяет объединить людей. Сегодня мы бедны. Такое состояние легче преодолеть обществу, проникнутому духом солидарности. Все вместе переживают и преодолевают тяготы. А потом — русский человек беден материально, но духовно богат. А ведь качество жизни — не только килограммы и квадратные метры, это и состояние души.

Смотрите — наше общество отвергло порнуху, дух наживы, западные ценности. Электронные СМИ продолжают пичкать нас всем этим, но пичкают уже насильно! Мне близка мысль, которую на заседании Госсовета высказал, кажется, А. Дзасохов: любая созидательная программа, разработанная нами, окажется несостоятельной, если воспринимать мир через черный фильтр электронных СМИ. Но на местах пропагандистской чернухе противостоять удается. Мне кажется, в регионах духовная атмосфера гораздо чище, чем в центре.

А. К.: Мой друг белгородский писатель Владимир Молчанов много рассказывал мне о помощи, которую Вы оказываете творческим союзам, учреждениям культуры. Время трудное, каждый рубль наверняка на счету. Что побуждает Вас поддерживать культуру?

Е. С.: Желание помочь людям, несущим в мир чистоту. Наперекор тем, кто насаждает зло.

На первых порах помощь осуществлялась хаотично. Приходили люди, просили средства, скажем, на издание книги, я подписывал. Но при этом человек напористый оказывался в более выигрышном положении, чем скромный, хотя, быть может, более талантливый. Я предложил упорядочить ситуацию: создать комиссию, которая решает, что издать в первую очередь, что во вторую, а что вообще лучше не издавать. Поддержку получают все творческие союзы. И не только творческие, но и научные. Например, ученый-селекционер — это тоже по-своему творец. На Западе селекционеры — очень богатые люди. У нас, к сожалению, не так, но мы им стараемся помочь. Поддерживаем артистов (гордимся, что в области есть Академический театр), выдающихся спортсменов. Словом, помогаем всем одаренным людям проявить свои способности.

Стремимся и к большему — создавать новую эстетическую среду. Вот программа благоустройства. Казалось бы, чисто техническая. Но мы вкладываем в нее эстетический, даже нравственный смысл. Наша задача — приобщить человека к красоте. Реконструировали центральную площадь: так по ней идешь — подтягиваешься! Люди по-другому себя вести, по-другому говорить стали. Надо пробудить в них чувство гордости за свою улицу, за свой город или село. Чтобы человек мог сказать: а у нас вот как...

Пытаемся формировать и нравственную среду. Разработали Кодекс чести чиновника. Он должен помнить, что служит людям. Все административные работники пройдут курс служебной этики. Об этом я могу много говорить, боюсь только, что вышел за рамки Вашего вопроса.

А. К.: Евгений Степанович! Вы опытный руководитель, патриот России. Что бы Вы хотели сказать читателям “Нашего современника” в начале нового века и тысячелетия?

Е. С.: Русские люди должны жить по православным традициям, по заповедям. Помогать друг другу, не завидовать, а уж если завидовать, то белой завистью. Не искать врага вне себя, а постараться избавиться от собственных недостатков... На мой взгляд, каждый русский мужик должен построить себе дом, а государство — помочь ему проявить инициативу и добиться достойной жизни. И вообще все мы, по большому счету, должны заняться собственным домом, своей “избой” в самом широком смысле слова. И меньше обращать внимание на то, что происходит за пределами страны. Пора понять — если мы будем жить достойно, будем крепки экономически, то и другие станут относиться к нам с уважением. Мы должны снова стать сильными. А для этого нужно заняться собой, своей страной.

(обратно)

Ф.Кузнецов • Шолохов и Анти-Шолохов (продолжение) (Наш современник N4 2001)

Феликс Кузнецов

Шолохов и анти-Шолохов


Конец литературной мистификации века

 

Глава пятая*

ГОЛГОФА ПАВЛА КУДИНОВА

Литературный герой или реальный человек?

 

Долгое время никто не мог предположить, что командующий Верхнедонским восстанием Павел Кудинов жив. Его судьба никому не была известна.

Не только “антишолоховеды”, но и шолоховеды первоначально не считали Павла Кудинова в “Тихом Доне” реальным лицом и относились к Кудинову как к “художественному образу”, являющемуся полностью результатом авторской фантазии.

Обратимся к одному из фундаментальных трудов шолоховедения — монографии Л. Якименко “Творчество М. А. Шолохова” (М., 1970). Тема Верхнедонского восстания, казалось бы, главенствующая тема романа, здесь проходит стороной, чисто формально. Что касается таких фигур, как Павел Кудинов, Харлампий Ермаков, то они фигурируют только как литературные герои, действующие в романе, да и то фрагментами.

И даже такой внимательный к фактологической основе романа “Тихий Дон” исследователь, как К. Прийма, поначалу считал, что Павел Кудинов — “художественный вымысел”. Вряд ли, казалось мне, писал он, что Михаил Шолохов в “Тихом Доне” “поставил имена и фамилии настоящих участников событий”**.

Похоже, что так считали поначалу многие, если не все шолоховеды в довоенные и послевоенные годы. В этом убеждают труды не только Л. Якименко, но и И. Лежнева, Ю. Лукина, А. Бритикова. Такая точка зрения имела свои основания. Критики и литературоведы с опаской подходили к теме Вешенского восстания: пугал сам жизненный материал, избранный Шолоховым для повествования. “Художник изображал жизнь Дона, реакционного края, одного из оплотов контрреволюции в гражданской войне”, — полагал, к примеру, Л. Якименко. Так неужели Шолохов рискнет выводить этих самых контрреволюционеров под их собственными именами?

Не занимала конкретика в отношении имен участников Вешенского восстания и И. Н. Meдведеву-Томашевскую, автора книги “Стремя “Тихого Дона” (Париж, 1974). Для нее был характерен также чисто литературный, а не конкретно-исторический подход к Вешенскому восстанию. Ее знания реальной творческой истории “Тихого Дона” были крайне ограничены, хотя первые сведения об истинном положении дел к этому времени уже стали проникать в печать. После смерти Сталина о прошлом можно было говорить более свободно. Лишь в 1955 году, приехав в первый раз после войны в Вешенскую, К. Прийма узнал от самого Шолохова, что “персонаж романа Павел Кудинов — это историческое лицо, казак-вешенец”. В том же 1955 году, во время второго приезда к Шолохову, К. Прийма вновь услышал о Павле Кудинове — от шофера попутной машины, на которой добирался до Вешенской.

Шофер попутки, которого звали Петр Плешаков, поразил К. Прийму хорошим знанием “Тихого Дона”, а также словами о том, что в статьях о “Тихом Доне” не пишут правды о Павле Кудинове. “Все контрой и контрой его изображают... А Кудинов-то палачом и не был”.

Шофер из Вешек рассказал К. Прийме, что Павел Кудинов жив, находится “далече, в Сибири... замаливает свою грехи”, и даже показал ему письмо Павла Кудинова, адресованное его родичу. Как оказалось, это было уже второе письмо в Вешенскую от Павла Кудинова. Первое, в отличие от второго, пришло с нарочным, — им и был как раз родич шофера-попутчика, который после Вешенского восстания ушел в эмиграцию, а в 1922 году вернулся домой, и “принес он тогда из эмиграции от Павла Кудинова его родным — отцу и матери — в Вешки письмо-раскаяние... Письмо Павла Кудинова тогда же, в двадцатых годах, было напечатано в Вешках... Батя мой долго хранил эту газетку с письмом Кудинова.

— А как называлась газета?

— Не помню, — ответил шофер”.

Этот разговор чрезвычайно заинтересовал К. Прийму, и он после долгих поисков нашел-таки эту газету. Нашел он ее случайно в станице Боковской, в доме, в котором жил есаул Сенин, тот самый Сенин, действующий в отрывке “Тихого Дона” 1925 года, который принимал участие в казни Подтелкова и являлся прототипом Половцева в “Поднятой целине”.

Там, в Боковской, на чердаке дома этого бывшего есаула (который в 1927—1930 годах учительствовал в местной средней школе!) среди книжного хлама К. Прийма обнаружил несколько старых номеров газеты “Известия Верхне-Донского окрисполкома и окружкома РКП(б)” за 1922 год. В номере от 2 августа 1922 года и было напечатано письмо Павла Кудинова:

“...Русский народ, — писал он, — изголодавшись, исхолодавшись, без обуви и одежды, наверное, частенько подумывает: “Кабы был Врангель, так был бы и хлеб, и обувь, и одежда”. По-моему, это просто ваша отчаянная галлюцинация. Вспомните времена Врангеля! Что он дал вам полезного в экономической жизни? Ровно нуль... Я откровенно говорю не только вам, но каждому русскому труженику: пусть выбросит грязные мысли из головы о том, что здесь, где-то на полях чужбины, Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, меча, суда, смерти и потоков крови — ничего! И вы, русский народ, напрягите все силы там, в стране, для возрождения. Может, многим еще хочется блеснуть погонами и плюнуть кому-то в лицо, но это не служит доказательством несостоятельности Советской власти... Наши казаки, за исключением немногих, покинули лагери и вышли на беженское положение...

Ваш сын и брат

П. Кудинов”.

Сама по себе история обнаружения этого письма — убедительное свидетельство полезности фактографических разысканий для создания подлинной истории литературы, а в нашем случае — подлинной истории “Тихого Дона”. Не разыщи К. Прийма это замечательное по своей выразительности письмо Павла Кудинова своим землякам — и наше представление о подлинной истории “Тихого Дона” было бы в значительной степени обедненным. Письмо Кудинова печаталось в вешенских “Известиях”, и Шолохов наверняка его знал.

В своей статье “Встречи в Вешенской” К. Прийма приводит следующий диалог М. А. Шолохова и его гостя, норвежского профессора Г. Хьетсо.

“— За рубежом некоторые критики говорят, будто “Тихий Дон” написан Вами для белых эмигрантов?

— Смотря для каких белых, — живо отозвался Шолохов.

— Для контрреволюционеров, — уточнил Хьетсо.

— Нет, — решительно ответил Шолохов. — Роман написан для народа. Нашего! И для всех, для Вашего народа! — подчеркнул Шолохов. — И для таких белых, как Кудинов... Кстати, он-то смотрел на “Тихий Дон” по-иному...”.

После разговора с Шолоховым и шофером-попутчиком Прийма пытался разыскать Кудинова, но — безуспешно: следы его затерялись.

Как и почему тридцать пять лет спустя после Вешенского восстания его руководитель оказался в Сибири, никто не знал.

И лишь в начале шестидесятых годов, встретив в Вешенской казака-вешенца Никиту Васильевича Лапченкова, вернувшегося наконец из эмиграции, К. Прийма узнал, что Кудинов находится не в Сибири, а в Болгарии.

Лапченков дал Прийме адрес Кудинова, и Прийма связался с ним, сначала — письменно, а потом — по телефону. “Долго телефонистки настраивали линию, усиливали звук, и вот, словно из-за моря, донеслось дыхание, кашель и — русский голос:

— Россия! Москва! У телефона — вешенский казак Павел Назарьевич Кудинов.

— В вами говорит Ростов-Дон, — сказал я и назвал себя. — Привет вам с берегов тихого Дона... Как ваше здоровье?

— Тружусь с мотыгой, — голос Кудинов посуровел. — Топчу землю. Тружусь в стопанстве — колхозе. Скажу правду: горек хлеб на чужбине. Но потянуло меня сюда, к семье. И тоскую я тут по тихому Дону, ругаю себя, что не остался в Вешках.

— Скажите, пожалуйста, Павел Назарьевич, как вы попали в командующие восстанием?

— Я и сам не знаю, — ответил Кудинов. — Тогда, в 1919 году, в Вешках, на военном совете от восставших частей были выдвинуты две фигуры: сотник Илья Сафонов, не знавший фронта, и — ордена Станислава с мечами, Георгиевский кавалер четырех степеней, фронтовик-вешенец, ваш покорный слуга хорунжий Кудинов. В полках открытым голосованием по большинству и избрали меня в командующие.

— Насколько текст “Тихого Дона” близок к действительным событиям?

— В романе много святой правды, — говорит Кудинов. — Верно указаны причины восстания, его размах и то, что мы гражданскую власть оставили в лице окружного исполкома Совета, а не атамана, и что вместо слов “господа” и “ваше благородие” мы оставили слово “товарищ”. Почти в каждой главе “Тихого Дона” повествуется о событиях и фактах, которые были в жизни. Вот скажем, урядник Фомин действительно был избран командиром Вешенского полка, открыл фронт красным. На телеграфный приказ генерала Краснова “образумиться” Фомин из Вешек послал генерала в тартарары матерной бранью по телеграфу. Точно описаны перегибы комиссара Малкина, мятеж в Сердобском полку, который привел к нам и поставил на колени монархист командир Врановский. В романе есть кое-что, с чем я и не согласен, чего со мною или вокруг меня не было. Скажем, у меня при штабе не было монархиста Георгидзе. Но Шолохов, как писатель, видимо, имеет право на свой художественный домысел...

— Что вы скажете о главном герое “Тихого Дона” Мелехове?..”.

Ответ Павла Кудинова на этот исключительно важный вопрос мы опубликовали в предыдущей главе нашей книги, ответ, являющийся документальным подтверждением тому, что именно Харлампий Ермаков — прототип Григория Мелехова, что “многие его приметы, поступки и выходки Шолохов передал Григорию Мелехову”. И подтверждение это прозвучало из уст военного руководителя Вешенского восстания, ближайшего друга и боевого соратника Харлампия Ермакова — Павла Назарьевича Кудинова. Это свидетельство также полностью проигнорировано “антишолоховедением”. Впечатление такое, будто для них Павел Кудинов и Харлампий Ермаков некие “виртуальные”, чуть ли не выдуманные фигуры.

Однако трагическая судьба еще одного героя “Тихого Дона”, командующего армией верхнедонцев Павла Кудинова — реальность и реальность трагическая. Как справедливо заметил Шолохов, жизнь Кудинова — “это еще более грустная песня, чем у Григория Мелехова”.

Руководитель восстания верхнедонцев Павел Назарьевич Кудинов был арестован в Болгарии в ноябре 1944 года органами “СМЕРШ”.

Современному, особенно молодому читателю вряд ли знакомо это слово: “СМЕРШ”. Однако во время Великой Отечественной войны слово “СМЕРШ”, что значило “Смерть шпионам”, знали все. Так называлась военная контрразведка советской армии, которая входила в состав органов государственной безопасности.

В “Обвинительном заключении”, утвержденном самим начальником Главного управления контрразведки “СМЕРШ” генерал-полковником Абакумовым, его же резолюция: “Внести в особое совещание. Меру наказания Кудинову определить 10 лет ИТЛ”, что значит — “исправительно-трудовых лагерей”. Росчерком пера одного человека — руководящего чиновника контрразведки “СМЕРШ” — Кудинов без суда получил 10 лет. За что? За то, прежде всего, что, как сказано в “Обвинительном заключении”, “проживая после ранения в боях с Красной армией в станице Вешенской на Дону, при восстановлении там Советской власти возглавил восстание среди казачества и создал 5 дивизий из числа повстанцев, в течение трех месяцев руководил вооруженной борьбой против Красной Армии”, а также за то, что “находясь уже в Болгарии, в 1935 году по личной инициативе создал в г. Софии антисоветскую националистическую организацию”.

Более четверти века прошло со времени Верхнедонского восстания, а власти не могли ни забыть, ни простить казакам Вешенский мятеж. Не успели наши части пересечь границу Болгарии, как органы военной контрразведки (“Смерть шпионам”!) арестовывают не какого-нибудь “шпиона”, а — донского казака за участие в восстании, которому посвящена самая великая книга XX века.

В приговоре Особого совещания при НКВД и в “Обвинительном заключении” изначально содержится неправда. Там сказано, будто “Дело” на П. Н. Кудинова открыто 31 мая 1945 года и что арестован он 30 мая 1945 года. В “Деле” хранится ордер № 260 от 1 мая 1945 года “на производство обыска и ареста Кудинова Павла Назарьевича”. На самом деле Кудинов уже давно сидел в КПЗ “СМЕРШ” 3-го Украинского фронта, поскольку, как явствует из документов, был арестован оперуполномоченным Управления контрразведки “СМЕРШ” капитаном Бородиным еще 4 ноября 1944 года, о чем говорят “Анкета арестованного”, заполненная 4 ноября 1944 года, “Протокол личного обыска” от 8 ноября 1944 года, “Протокол задержания” от 8 ноября 1944 года и “Протокол первого допроса” от 9 ноября 1944 года.

Чрезвычайно выразителен “Протокол задержания”, выявляющий мотивы ареста Кудинова: “...подозревается в совершении преступных действий”. Это — все. И, как итог — “постановляющий” пункт: “Задержать Кудинова Павла Назарьевича в порядке ст. 100 УПК РСФСР для выяснения его преступной деятельности”.

Уже первые, поставленные следствием Кудинову 9 ноября 1944 года, вопросы говорят о том, что “СМЕРШ” прекрасно знал, кто такой Кудинов и чем он занимался в 1919 году. В перечне вопросов был заложен следующий “наводящий” пункт: “Служба в белых и др[угих] к.-р. [контрреволюционных] армиях, участие в бандах и восстаниях против Сов[етской] власти и в качестве кого”. И тут же записан ответ: “Служил в белой армии в 1918 году,участвовал в боях против Красной Армии, участвовал в восстании верхнедонцев с 29 февраля по 15 мая 1919 года, командующим восставших казаков”.

“СМЕРШ” продержал “командующего” восставшими в 1919 году вехнедонскими казаками в заключении, не давая делу официального хода, с ноября 1944 года по май 1945 года, то есть до конца войны, перевозя его по Европе с собой. “После десятидневного следствия я был отправлен в пределы Австрии и, пробывши там шесть месяцев, был отправлен в Москву”. Лишь после окончания войны делу Павла Кудинова был дан официальный ход, после чего в июне 1945 года он и оказался в Москве.

Показательно, что основные многостраничные допросы Кудинова были проведены органами “СМЕРШ” в ноябре 1944 года и в апреле 1945 года, то есть до открытия его “Дела”. И лишь два кратких, во многом формальных допроса были проведены в Москве, 13 и 14 июня 1945 г., причем допрос производили по-прежнему сотрудники “СМЕРШ”. Материал допросов дает документальное представление о биографии П. Н. Кудинова, его деятельности в качестве командующего армией повстанцев и о ходе самого восстания; о движении казаков-националистов в эмиграции, которое он одно время возглавлял.

Из хода допросов и показаний арестованного следует, что родился Павел Назарьевич Кудинов 1 января 1891 года в хуторе Средне-Дударевском Вешенской станицы “в простой казачьей семье”, где кроме него было еще четыре брата и сестра, а также “две лошади, одна корова и одна пара быков”. И хотя благодаря тому, что в семье было пятеро сыновей, семья имела шесть земельных паев, что составляло 27 десятин земли, — жили они бедно. Трогателен рассказ Павла Кудинова в “Просьбе о помиловании” о том, как “в десятилетнем возрасте окончив три отделения первоначальной церковно-приходской школы”, он “за неимением материальных средств у родителей продолжать учиться дальше”, “пошел по миру, затрачивая детский труд за скромную плату”.

Так в действительности раскрывается формула “родился в семье казака-середняка”, которую употребляют применительно к Павлу Кудинову и К. Прийма, и В. Васильев.

Не подтверждается материалами дела и утверждение В. Васильева, будто П. Кудинов “не помышлял о военной службе”, а “окончил до первой мировой войны Персиановское сельскохозяйственное училище, на германский фронт пошел добровольцем...”. В действительности, судя по материалам “Дела”, Кудинову в юности удалось поступить “в жандармское училище, в котором пробыл одиннадцать месяцев”, но “после экзамена, на совершеннолетнюю строевую жандармскую службу принят не был, а зачислен в канцелярию участка писарем у делопроизводителя. Пробывши в участке, кажется, 4—5 месяцев, я был призван для отбытия действительной службы”.

На допросе 9 ноября 1944 года Кудинов показал: “В 1912 году был призван на действительную военную службу в 12 Донской казачий полк, который находился в м [естечке] Радзивиллово Волынской области. В 1913 году окончил учебную команду при этом полку и получил звание старшего урядника, т. е. старшего унтер-офицера. 18 августа 1914 года 12-й казачий полк в составе 11 кавалерийской дивизии выступил на австро-венгерский фронт. В составе этого полка на австро-венгерском фронте я пробыл до 6 января 1918 года. В связи с революцией казачьи части были деморализованы и разошлись по домам. В январе я пришел также домой”.

Как видите, Павел Кудинов и Харлампий Ермаков — погодки и земляки: оба родились в 1891 году, один в январе, а другой — в феврале в соседних хуторах Вешенской станицы; оба были призваны на действительную службу — один в 1912, другой (Ермаков) — в 1913 году, оба оказались в одном и том же 12 Донском казачьем полку, в селении Радзивиллово, оба окончили учебную команду при полку и произведены в старшие урядники, оба в составе своего полка 18 августа 1914 года выступили на австро-венгерский фронт. И, наконец, оба — возможно, единственные в Вешенской округе — окончили Германскую войну Георгиевскими кавалерами всех четырех степеней, то есть, как говорил Кудинов, “с полным бантом”. Единственное “служивское” отличие между ними в том, что Павел Кудинов к концу германской войны сумел закончить пехотное военное училище в Иркутске и получить офицерский чин.

История с Иркутским военным училищем началась с эпизода, который нашел отражение в “Тихом Доне”.

На полях Х главы третьей части рукописи “Тихого Дона” встречается фраза: “Арестовывают борщ”. Что бы это значило? Это — “наметка” Шолохова, касающаяся уже следующей, четвертой части “Тихого Дона”, где в главе IV казакам дали щи с протухшим мясом. “Зараз арестуем эти щи — и к сотенному” (1 — 2, 348), — решают казаки, не желая есть щи с червями. В своем “Прошении о помиловании” в 1954 году Павел Кудинов коснулся этой истории, случившейся в 12 Донском казачьем полку. “В мае 1915 года за смелый протест перед офицером полка, который способствовал в расхищении положенного бойцам порциона мяса, я был предан военно-полевому суду штаба корпуса, но был оправдан”.

В романе ничего не говорится, применили ли власти какие-то меры воздействия по отношению к “взбунтовавшимся казакам”, которые “арестовали” и пригнали “к сотенному щи”. Но “Дело” Павла Кудинова показывает, что подобный случай имел место в 12 Донском полку, — так же как и случай с коллективным изнасилованием казаками горничной и спасением казаками жизни командиру 9 драгунского полка, и другие реальные события в Радзивиллове, описанные в романе “Тихий Дон”.

Для Павла Кудинова этот протест против “расхищения положенного бойцам мяса” имел неожиданные последствия. Хотя он был под судом и оправдан, после этого случая он почувствовал “враждебное отношение к себе” и решил, по его словам, “ускользнуть” из полка и, как Георгиевский кавалер всех 4-х степеней, поступить в военное училище. Что ему в конечном счете и удалось, — только поступил он не в Новочеркасское военное училище, куда поначалу сдавал экзамен, а в пехотное училище в Иркутске, которое закончил в 1916 году, став хорунжим. Этот факт, как объяснял Кудинов следствию, и стал причиной того, что его избрали командующим объединенными силами повстанцев: “Из боевых офицеров, окончивших военное училище, в то время был только я”.

Так же, как и Харлампий Ермаков, Павел Кудинов в ходе следствия вел свою “защитительную” линию, говоря далеко не всю правду о тех далеких трагических годах, и это, естественно, следует учитывать. Но есть и различие в их поведении в ходе следствия. Если Харлампий Ермаков во время как первого, так и второго арестов настойчиво доказывал, что он — не враг советской власти, несмотря на свое участие в восстании, то Павел Кудинов не скрывал от следствия, что был убежденным противником советской власти.

Возможно, одно из объяснений столь убежденной и последовательной его позиции — в судьбе его братьев. Как явствует из материалов “Дела”, его старший брат, Федор, подхорунжий, “учился в 1917 году в Царскосельской школе прапорщиков, а через год был расстрелян большевиками как белый офицер”. Остальные три брата также участвовали в империалистической войне, а потом служили у белых: Алексей был урядником в Донской армии, Ванифор — подхорунжим, а Евгений, который ушел в эмиграцию вместе с Павлом Кудиновым, — старшим урядником.

Показания Павла Кудинова в ходе следствия являются исключительно важным источником информации по истории Вешенского восстания, дополняющим его очерк “Восстание верхнедонцев в 1919 году” и подтверждающим, насколько точно воссоздал картину восстания на Верхнем Дону М. А. Шолохов.

 

Начало и ход восстания

Показания Павла Кудинова содержат краткий, точный и ясный конспект событий на Дону во второй половине 1918 — начале 1919 гг., полностью подтверждающий историческую достоверность изображения этих событий, начиная с первых глав шестой части “Тихого Дона”.

“Дело” П. Н. Кудинова, его допросы в “СМЕРШ” — уникальный исторический материал, благодаря которому можно представить точную картину Вешенского восстания и сопоставить ее с шолоховским “Тихим Доном”. Особую ценность представляют ответы Кудинова следователю “СМЕРШ” в ходе допроса 14 апреля 1945 года о начале и ходе Вешенского восстания:

“Вопрос: Где оно зародилось?

Ответ: Первыми восстание подняли 25 февраля 1918 г. (описка?) казаки х. Шумилинского Казанской станицы.

Вопрос: Кто его подготовил?

Ответ: По-моему, оно возникло стихийно.

Вопрос: Как развивалось это восстание?

Ответ: Вслед за восставшим хутором Шумилинским поднялись станицы Казанская и Мигулинская, а 27 февраля утром ст. Вешенская была окружена восставшей казачьей сотней Решетовского хутора под командованием подхорунжего Ермакова. Представители Советской власти бежали.

В ст. Вешенской был создан инициативный окружной совет в лице вахмистра Данилова, Попова, Мельникова и др. и сформирована 1-я повстанческая дивизия.

Вопрос: Каковы радиусы восстания?

Ответ: В восстании приняли участие казаки станиц Казанской, Мигулинской, Вешенской, Еланской, Букановской, Слащевской, т. е. почти всего Верхне-Донского округа.

Вопрос: Кто возглавил повстанческое движение в Верхне-Донском округе?

Ответ: Я — Кудинов.

Вопрос: По собственной инициативе?

Ответ: По истечению нескольких дней после начала восстания, действовали пока разрозненные отряды восставших. Каждый отряд стоял против своей станицы и защищал ее. Однако казаки потребовали потом объединения всех сил и создания одной боевой единицы под единым командованием. Единым командиром повстанческой армии был избран я.

Вопрос: Почему именно остановились на вас?

Ответ: Меня многие казаки знали по Германской войне, как полного Георгиевского кавалера. Кроме того, из боевых офицеров, окончивших военное училище, в то время был только я.

Вопрос: И также были настроены против Советской власти?

Ответ: Да, это верно. Я являюсь противником Советской власти.

Вопрос: Какими силами вы располагали в период руководства вами повстанческой армией?

Ответ: Повстанческая армия имела до 30 тысяч сабель и штыков.

Вопрос: В состав повстанческой армии какие соединения входили и кто ими командовал?

Ответ: В состав повстанческой армии входило 5 конных дивизий по четыре полка, одна конная бригада по два полка, два пехотных полка и 5 — 6 орудий. 1-й дивизией командовал хорунжий Ермаков Харлампий, 2-й — сотник Меркулов, 3-й — подъесаул Егоров, 4-й — подхорунжий Медведев, 5-й — хорунжий Ушаков, бригадой — хорунжий Колычев.

Вопрос: Кто снабжал вас оружием и боеприпасами?

Ответ: Винтовки и клинки были привезены казаками с германского фронта и сохранены. Пулеметы и боеприпасы были захвачены в первые дни восстания в эшелоне, следовавшем [по железной дороге] для частей Красной армии.

В дальнейшем же все добывалось в бою.

Вопрос: Какую задачу вы перед собой ставили?

Ответ: Свергнуть Советскую власть на Дону, соединиться с Донской армией, действовавшей в то время под командованием генерала Богаевского в районе Новочеркасска.

После изгнания Советов установить на Дону власть Войскового Круга во главе с Войсковым атаманом в рамках территории, существовавшей до революции.

Вопрос: По размерам, что представляла собой территория, занимаемая повстанческой армией?

Ответ: 350 км по окружности, от 35 до 40 км в радиусе.

Вопрос: Где находился ваш штаб?

Ответ: В ст. Вешенской...

Вопрос: Когда вы установили связь с Донской армией?

Ответ: Приблизительно в середине апреля месяца 1919 года.

Вопрос: Каким образом?

Ответ: Для установления связи с нами на самолете прилетели представители Донской армии сотник Богатырев и пилот, хорунжий Тарарин.

Я написал информационную справку атаману Богаевскому, в ней сообщал, в каком состоянии находится повстанческая армия, о ее численности и расположении. Просил боеприпасов. Пилот улетел, а Богатырев остался как офицер связи.

Вопрос: В дальнейшем, как осуществлялась связь?

Ответ: Через несколько времени к нам прилетел капитан Иванов, который привез патронов, а в двадцатых числах мая прибыл также на самолете капитан Веселовский. Он представил нам 10 тысяч патрон[ов] и табаку. Кроме того сообщил, что со стороны ст. Миллерово двигается на помощь конная группа генерала Секретева<...>

Вопрос: После разгрома белогвардейских армий куда вы эвакуировались и с кем?

Ответ: После разгрома Донской армии частями Красной армии я с женой в составе 3 дивизии эвакуировался из Керчи в г. Константинополь (Турция).

Вопрос: Чем вы занимались в Турции?

Ответ: Я работал чернорабочим на цементной фабрике в течение 2 недель. Затем около 8 месяцев я вместе с братом Евгением работал в Греции в пограничном с Турцией селе на винограднике. Затем мы вернулись в Константинополь, а оттуда в составе группы 28 белогвардейцев-эмигрантов выехали в Болгарию. В Софию мы приехали в начале 1922 года и проживали в городе до сентября 1922 года. В сентябре мы переехали в с. Князь-Александрово, где и проживал до настоящего времени”.

Вырисовывающийся в ходе допроса Павла Кудинова (“Протокол допроса” от 14 апреля 1945 г.) ход Вешенского мятежа полностью совпадает как с тем, что говорил на допросах Харлампий Ермаков, так и с той картиной возникновения и развития восстания, как она представлена в “Тихом Доне”.

В “Просьбе о помиловании”, направленной им в 1954 г. в Президиум Верховного Совета СССР, Кудинов сообщает дополнительные подробности о предыстории и ходе Вешенского восстания. Кудинов подробно останавливается на обстоятельствах, которые привели к открытию линии фронта верхнедонцами перед наступающей Красной Армией осенью 1918 г. “... Казаки не хотели воевать за пределами своей Донской области. Однако, атаман Краснов и окружавшая его дворянская шайка, оплакивавшая “потерянный рай”, сумели толкнуть казаков за пределы Дона. Протесты казаков усиливались... И наконец три полка казаков: Вешенской, Мигулинской и Казанской взбунтовались, сражаться с Красной Армией отказались, затем побратались и, заключив мир, разъехались по домам, сделав громадный прорыв по линии Донской армии. Донская и Добровольческая армии стремительно покатились назад. Красная же армия спешно двигалась вперед, по пятам отступавших.

В конце декабря было распространено воззвание Троцкого следующего содержания: “Товарищи офицеры и казаки! Оставайтесь на местах! Против оставшихся казаков никаких репрессий проявлено не будет, а офицеры будут приравнены к офицерам Красной гвардии”. Это воззвание возымело свое действие. Многие остались на местах. Время шло... Красная армия проходила на юг и держала себя достойно уважения. Но когда прибыл трибунал, то положение крайне изменилось”.

Решение верхнедонцев покинуть фронт нанесло тяжелый удар по “белому” движению. Бывший начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии, “Генерального штаба полковник” Добрынин характеризует эту ситуацию так: “В декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для советских войск”. Боевой состав Донской армии сократился с 49,5 тысячи до 15 тысяч к 15 (28) февраля 1919 года.

Хотя в процессе переговоров командование Красной Армии обещало не вводить войска на Верхний Дон, а двигаться к Новочеркасску, они тут же начали продвигаться в образовавшийся прорыв, и весь казачий фронт спешно отошел на линию Донца. Верхне-Донской округ оказался в тылу Красной Армии, захватившей почти весь Дон.

“Станицу Вешенскую, — сообщает П. Кудинов, — заняла15 Инзенская пех[отная] дивизия, по другим станицам и хуторам расположились отряды чека, обозы и резервные части. Повсюду начался красный террор...”. Фронт большевикам открыли 1-й Вешенский, Казанский и Мигулинский полки. В 1-м Вешенском полку летом и осенью 1918 г. воевал против Красной Армии Харлампий Ермаков. Сотником 1-го Вешенского конного полка белогвардейской армии был в это время и Павел Кудинов.

В романе “Тихий Дон” Григорий Мелехов воюет с Красной Армией в том же 1-м Вешенском полку: “Неподалеку от станицы Дурновской Вешенский полк в первый раз ввязался в бой с отступающими частями красноармейцев. Сотня под командой Григория Мелехова к полудню заняла небольшой, одичало заросший вербами хутор” (3—4, 52). И в “Тихом Доне” казаки Вешенского полка решают “дальше границ не ходить” (3—4, 61); “Выбьем из казачьей земли — и по домам!” (3—4, 61); “По домам надо! Замирения надо добиваться!..” (3—4, 62).

Как видите, Шолохов ничего не придумывал — он знал, как все происходило в жизни, и воплощал эту правду жизни в художественном слове. И знал из надежного источника. Любопытна эта перекличка текста “Тихого Дона” и текста допросов арестованных, как Харлампия Ермакова, так и Павла Кудинова. На допросе 24 мая 1923 года Харлампий Ермаков так рассказывает об этом периоде своей жизни: “...Армия белых начала отступать за Донец. Мне удалось из части убежать и скрываться дома”.

Точно так же “убежал из части”, ночью тайно “покинул полк” и Григорий Мелехов: “Поживу дома, а там услышу, как будут они иттить мимо и пристану к полку”, — отстраненно думал он о тех, с кем сражался вчера бок о бок” (3—4, 69).

И, в полном соответствии с реальными обстоятельствами жизни, в романе “Тихий Дон” сказано: “Первым обнажил занятый участок, находившийся на калачовском направлении, 28-й полк, в котором служил Петро Мелехов. Казаки после тайных переговоров с командованием 15-й Инзенской дивизии решили сняться с фронта и беспрепятственно пропустить через территорию Верхнедонского округа красные войска. Яков Фомин, недалекий, умственно ограниченный казак, стал во главе мятежного полка...” (3—4, 72).

Как сообщил в ходе допросов Павел Кудинов, Яков Фомин пригласил его к себе в “адъютанты”, а потом сделал и руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что вполне устраивало Павла Кудинова, который “был пока доволен” новой властью. “Однако Советская власть просуществовала всего один месяц, после чего вспыхнуло восстание казаков” (из допроса П. Кудинова 14 апреля 1945 г.).

Итак, казаки Вешенской, Казанской и Мигулинской станиц, державшие фронт против Красной Армии на северных границах Донщины, взбунтовались и к началу января бросили фронт, открыли его настежь перед наступающими частями Красной Армии. А спустя три месяца казаки этих же станиц подняли новый мятеж — уже против обманувшей их Красной Армии, против комиссаров, развязавших террор в отношении казачества. Это была реакция на предательство и обман, которым они подверглись.

Ответы на вопросы о причинах Вешенского восстания, которые давали во время допросов Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, подтверждают глубину и точность анализа этих причин в “Тихом Доне”. Причины две: обман казаков, добровольно открывших Красной Армии фронт, и начавшиеся почти сразу же после этого красный террор, политика “расказачивания”, направленная на физическое уничтожение казачества. В романе “Тихий Дон” беззакония и зверства описаны с документальной правдивостью. “...То обстоятельство, что бросили верхнедонцы фронт, оправданием не служит, а суд до отказу прост: обвинение, пара вопросов, приговор и под пулеметную очередь” (3 — 4, 101). Чекисты дают в романе четкие указания, кого необходимо в первую очередь поставить под “пулеметную очередь”: “необходимо изъять все наиболее враждебное нам. Офицеров, попов, атаманов, жандармов, богатеев — всех, кто активно с нами борется, давай на список” (3 — 4, 114). Этот “список” дословно повторяет директиву о расказачивании от 24 января 1919 года, дававшую установку на “самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления”, а также “инструкцию” от 12 декабря 1918 года: “Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы, духовенство, укрывающиеся помещики, штаб-и обер-офицеры, мировые судьи, судебные следователи, жандармы, полицейская стража, вахмистры и урядники царской службы, окружные, станичные и хуторские атаманы, все контрреволюционеры и — все казачество”.

Восстание вспыхнуло сразу в нескольких местах, и оно, бесспорно, готовилось.

Казак Мигулинской станицы К. Чайкин на заседании Верховного круга в Новочеркасске в мае 1919 года так рассказывал о начале восстания: “20 февраля (по ст. ст. — Ф. К. ) я получил известие, что был назначен ряд расстрелов. В Каменской подготовлялось восстание и организовывалась дружина. У меня были припрятаны винтовки и девять ящиков с патронами. Ко мне приехали казаки, забрали винтовки, патроны и уехали в Казанскую. Там уже собралось около 500 казаков. В два часа ночи окружили Казанскую, перебили 300 красных, установили свой порядок”.

А вот как описывает начало восстания, как оно происходило в Вешенской, в своей “Просьбе о помиловании” в Президиум Верховного Совета СССР Кудинов:

“В январе месяце 1919 года я был назначен начальником военного отдела... В это время в Вешенской был расположен карательный отряд, численностью в 250 человек. 27 февраля, когда сотрудники комиссариата собрались на работу, то с окраин станицы послышалась ружейная стрельба (это было 8 часов утра). Оказалось, что станица окружена, но кем — никто ничего не знал, а карательный отряд был захвачен врасплох. Комиссар и комендант бросились в трибунал, чтобы выяснить о положении, но последний исчез еще в 12 часов ночи, не предупредил ни того, ни другого. После краткой перестрелки карательный отряд бросился врассыпную, на правый берег реки Дона, в лес. Станица была занята конной сотней казаков, пришедших с хутора Решетовского. После, как выяснилось, восстание началось еще 25 февраля в хуторе Шумилине Казанской станицы и 26 была занята и станица Мигулинская”.

Начало восстания в романе “Тихий Дон” дается через восприятие Михаила Кошевого, и оно идентично тому, что рассказывает Павел Кудинов. “Выстрелы немо захлопали где-то за станицей, около сосен, в направлении на Черную. Мишка побелел, выронил папиросу. Все бывшие в доме кинулись во двор. Выстрелы гремели уже полнозвучно и веско. Возраставшую пачечную стрельбу задавил залп, завизжали пули, заклацали, вгрызаясь в обшивку сараев, в ворота... Началась гибельная паника” (3 — 4, 129). Как видите, в романе все началось также с окружения станицы и паники. Причем “выбили из Вешенской Фомина”, сообщается в романе, именно “решетовцы, дубровцы и черновцы” (3 — 4, 134).

Шолохов прекрасно знал, что окружила Вешенскую и захватила ее решетовская сотня, формировавшаяся из казаков хуторов, лежавших по речке Решетовке и вокруг станицы Вешенской, включая Черновку, Чигонаки, Дубровку и др. Как уточнил во время допроса 9 ноября 1944 года Павел Кудинов, “впоследствии, при большом увеличении этой группой стал командовать Суяров”.

Чтобы обо всем этом столь правдиво рассказать в “Тихом Доне”, необходимо было, опять-таки, все это знать. О том, как начиналось восстание в Вешенской, досконально знал Павел Кудинов, который последние недели перед восстанием был адъютантом у командира 28-й “красной” дивизии Фомина и заведующим военным отделом Вешенского исполкома и, как будет показано далее, принимал участие в подготовке восстания. Но, находясь в эмиграции, он, естественно, не мог рассказать об этих подробностях будущему автору “Тихого Дона”.

Об обстоятельствах начала восстания в станице Вешенской и ее хуторах столь же подробно знал руководитель Базковской группы восставших Харлампий Ермаков, являвшийся правой рукой Павла Кудинова. От него-то автор “Тихого Дона” и мог получить эту столь необходимую для романа информацию. Эта информация касалась в основном того, как развивалось восстание в Вешенской, — и именно эта информация легла в основу изображения восстания в “Тихом Доне”. Однако подробной информации о том, как начиналось и развивалось восстание в Шумилинской, Казанской, Мигулинской станицах у Харлампия Ермакова не было. Нет ее и в “Тихом Доне”.

Хотя первые выстрелы восставших прозвучали в Шумилинской и Казанской станицах, руководящим центром его стала Вешенская, где находились Кудинов и Ермаков, откуда и осуществлялось руководство восстанием. И это также получило правдивое отражение в романе. В ходе допроса 14 августа 1945 года Кудинов показывает: “После свержения восставшими в перечисленных выше станицах органов Советской власти, был создан белогвардейский казачий окружной совет, по рекомендации которого 12 марта 1919 года я был избран командующим повстанческих отрядов, с задачей создать из последних регулярные белогвардейские части для продолжения борьбы против Советской власти.

Приняв командование повстанческими отрядами... на базе этих отрядов я по своей личной инициативе сформировал 5 конных дивизий и 1 бригаду, которые после соединения с Донской армией Деникина мною были переданы под командование генерала Сидорина”.

Командиром 1-й конной повстанческой дивизии, по сути дела — главной дивизии повстанческой армии, базой формирования которой была станица Вешенская и ее хутора, он назначил Харлампия Ермакова — своего земляка, однополчанина и также Георгиевского кавалера всех четырех степеней. Это не было случайностью: по свидетельству Павла Кудинова в очерке “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, Харлампий Ермаков с первых шагов восстания пользовался его особым доверием, а сам Кудинов в эти часы располагал полномочиями, подтверждающими, что он был одним из главных организаторов восстания.

Повстанцы захватили Вешенскую 27 февраля. “Того же 27 февраля была объявлена мобилизация и нарочные помчались с приказом по хуторам. Я же, учитывая цену связи и объединения, — пишет Павел Кудинов, — телефонограммой № 1 подчинил себе военные отряды станиц Казанской и Мигулинской и приказал формировать боевые отряды на местах властью командиров действующих частей; держать прочную связь с соседними частями и не забывать про взаимную выручку в бою. Правобережные хутора станицы Вешенской, до которых еще не докатился красный террор, не признав восстание, отвечали нерешительно.

Положение осложнялось: появившиеся темные силы — наемные роты красных — повели усиленную агитацию, нашептывая казакам, что борьба с Красной армией бесполезна. Я, не дожидаясь результатов объявленной мобилизации, приказал хорунжему Х. В. Ермакову немедленно сорганизовать правобережный боевой отряд и ждать дальнейших указаний”.

Это приказание не было случайным: именно Харлампий Ермаков, признанный герой германской войны, еще недавно служивший красным, мог поднять колеблющихся казаков правобережья Дона на восстание.

После этого, рассказывает в своем очерке Кудинов, он “совместно с членами окружного и станичного советов Д. и Б. собрал публичное собрание”, митинг, на котором призвал казаков, их сомневающуюся и колеблющуюся часть, к оружию: “Я вас не уговариваю, а приказываю потому, чтобы нам, родные братья, не быть перебитыми там, в песчаной степи... С нами Бог и правда!”.

На этом же митинге выступал и Харлампий Ермаков. Как вспоминает вешенец П. П. Лосев, “...его слова были какими-то взрывами высокого накала, примерно в таком духе: “Братишки, и чего ж вы стоите тут раздумываете! А расстрелы и грабежи в это время продолжают комиссары. Опомнитесь и стройтесь по сотням в поход!” Но огромная толпа казаков топталась на площади, не подавая признаков готовности к походу. Лишь немногие голоса выкрикивали: “В поход. В поход!” Ермаков в безнадежном отчаянии бросается с трибуны на коня и с места в намет скачет в сторону Еланской...”.

В день 27 февраля, когда повстанцы захватили Вешенскую, Ермаков все время рядом с Кудиновым, который с первых же часов, пока что самозванно, на основе “телефонограммы №1”, будучи руководителем военного отдела Вешенского исполкома, а потому имея доступ к связи, взял на себя руководство восстанием.

“Наступила ночь. Все утихло, только в военном отделе тускло светил огонек: то и дело звонил телефон, налаживалась связь, вызывались начальники действующих частей, которые передавали телефонограммы и пр. Я же со своим помощником, есаулом Алферовым, не отходя от аппарата, отдавал распоряжения казанцам, мигулинцам, которые вели бой с наступающими красными частями со стороны слободы Калач, Богучар и ст. Чертково. Утром 28 февраля... хорунжий Ермаков закончил формирование правобережного отряда... В ночь под первое марта отряд хорунжего Ермакова выступил на станицу Каргиновскую с расчетом на рассвете занять последнюю, дабы не дать противникам времени уничтожить находящийся там склад боевых припасов”.

Задание, понятное Харлампию Ермакову, с учетом того, что после возвращения домой, в начале 1919 года именно он как раз и возглавлял этот артиллерийский склад 15-й Инзенской дивизии. Судя по очерку Кудинова, задание это Харлампий Ермаков выполнил с честью: “Отряд хорунжего Ермакова перешел в наступление, выбил красных из занимаемых ими хуторов Токина и Чукарина, до утра преследовал отступающего противника в направлении станицы Каргиновской”.

Отзвуки этих событий, как уже говорилось выше, слышатся в “Тихом Доне”: “Приказом командующего объединенными повстанческими силами Верхнего Дона Григорий Мелехов назначен был командиром Вешенского полка. Десять сотен казаков повел Григорий на Каргинскую...” (3—4, 152).

Материалы следственного “Дела” подтверждают нашу мысль, высказанную в предыдущей главе: Харлампий Ермаков прошел с Кудиновым австро-венгерский фронт в составе 12-го Донского полка и был одним из самых приближенных его людей, доверенным человеком командующего объединенными повстанческими силами, Ермаков, как никто другой, знал историю возникновения Вешенского восстания, стратегию и тактику действий повстанцев.

Вот откуда в “Тихом Доне” удивляющее всех знание конкретики исторических событий на Верхнем Дону в первой половине 1919 года, та безукоризненная и достоверная правда о Вешенском восстании, которую автор “Тихого Дона” не мог нигде “вычитать”, но только взять из первоисточника.

 

Павел Кудинов и подполковник Георгидзе

Материалы допросов Павла Кудинова в ходе следствия, так же как и текст его “исторического очерка” “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, представляют Кудинова единоличным и единственным руководителем восстания или, как он называет себя на допросах, “командующим восстанием”.

Но роль Павла Кудинова оценивается Шолоховым более скромно и сдержанно, чем в его собственных показаниях и историческом очерке. Эта достаточно скромная оценка Кудинова заложена в самом первом представлении его Шолоховым читателю: “Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой — двадцативосьмилетний — хорунжий Кудинов Павел, георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы править мятежным округом в такое бурное время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам...

Начальником штаба выбрали подъесаула Сафонова Илью...” (3—4, 142).

Как покажет последующее развитие событий в романе, главным проявлением слабохарактерности Павла Кудинова была его зависимость от “кадетов”, подыгрывание их интересам за счет интересов казачества.

И здесь нельзя не удивляться проницательности молодого писателя, который постиг не только точный возраст командующего — 28 лет, — но и его непоследовательность в сложной борьбе интересов и влияний, проявлявшихся в ходе восстания, разобрался в непростой гамме этих сложнейших взаимоотношений. Для исторической науки, благодаря архивным изысканиям, непростой характер этих полных противоречий взаимоотношений стал ясен только сейчас.

Но, прежде всего, кто такие “кадеты”, и почему “кадеты” чуть ли не бранное слово, которое буквально не сходит с уст Григория Мелехова и его товарищей в романе “Тихий Дон”?

Как известно, основы Добровольческой армии были заложены генералами Алексеевым и Корниловым в ноябре-декабре 1918 года в Новочеркасске и Ростове-на-Дону. Прибыв на Дон, на встрече с Донским правительством генерал Алексеев заявил, что “Союзом спасения России”, организовавшимся в октябре 1917 года в Москве, главным образом из представителей кадетской партии, ему, генералу Алексееву, поручено было спасение России, с какой целью он и приехал на Дон. Добровольческую армию сформировали кадеты, вот почему к “добровольцам” и прилипла эта, ставшая уничижительной, кличка. А поскольку, начиная с января 1918 года, командующий Добровольческой армией генерал Деникин стал командующим всеми силами Юга России, включая и Донскую армию, — пренебрежительное прозвище “кадеты” стало общеупотребительным на Верхнем Дону применительно как к деникинцам, так и к красновцам.

В силу крайней непопулярности “кадетов” в массе простого казачества они были вынуждены держаться в тени и опираться на фигуры вчерашних фронтовиков, близких к народу, пользующихся доверием казаков, даже если они и были близки к прежней “красной” власти, которая предала казачество. Вот почему, готовя восстание, “кадеты” вышли на Павла Кудинова, — офицера из народа, полного Георгиевского кавалера, пользовавшегося уважением среди казаков. А он, в свою очередь, привлек к восстанию еще одного полного Георгиевского кавалера, Харлампия Ермакова, участника не только германской, но и — совсем недавно — гражданской войны на стороне красных. Такие люди — вчерашние фронтовики, в недавнем прошлом симпатизировавшие большевикам, в декабре 1918-го заключившие с ними договор и открывшие фронт Красной Армии, а сегодня вставшие на сторону повстанцев, были особенно ценными для организаторов восстания, потому что именно через них можно были наиболее эффективно влиять на массу казачества.

Вчерашние фронтовики, вернувшись в январе 1919 года домой, занимали достаточно высокие посты — тот же Павел Кудинов был вначале адъютантом Фомина, а потом руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что облегчало ему участие в конспиративной подготовке восстания.

О том, что Павел Кудинов не был сторонним наблюдателем при подготовке Вешенского восстания, свидетельствуют воспоминания жителя Вешенской станицы П. П. Лосева: “В час восстания в Вешенской красноармеец караульной роты Василий, живший со мной во флигеле, отступая от восставших, выполняя, по-видимому, приказание командования, забежал в дом и крикнул: “Товарищ Кудинов! Контра восстала!” (Кудинов был в это время советским военнослужащим.) Василий побежал через Дон, а я остался в переулке. Я видел, как торопливо выбежал из дома вооруженный Кудинов. Он был в полушубке, крытом зеленым шинельным английским сукном, серой папахе, в высоких офицерских сапогах... Увидев Василия уже далеко на льду реки, Кудинов вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Скоро красноармеец упал на лед, а Кудинов исчез с поля зрения”.

По прошествии такого количества лет непросто реконструировать возможный руководящий состав заговорщиков, готовивших восстание на Дону. Но, благодаря изысканиям современных историков и материалам допросов Павла Кудинова и Харлампия Ермакова, некоторые фамилии уже обозначились: это бывший окружной атаман Верхнедонского округа, генерал 3. А. Алферов; его родственник, подъесаул А. С. Алферов; бывший начальник разведотдела войск Верхнедонского округа, подъесаул И. Г. Сафонов, а также агроном Суяров, урядник Емельян Ермаков, председатель Совета Данилов и др.

“Красновцы” стремились захватить в свои руки руководство восстанием, расставляя на руководящие посты своих людей. И наткнулись на жесткое сопротивление казачества, сопротивление, возраставшее по мере развития военных действий, которые далеко не всегда приносили повстанцам успех. В условиях тяжелейших военных действий военное руководство должно было находиться в руках людей, умевших воевать. Вот почему организаторы восстания были вынуждены пойти на компромисс. Компромиссной фигурой, устроившей обе стороны — и “красновцев” и местное казачество, — и стал Павел Кудинов — Георгиевский кавалер четырех степеней, офицер “из народа”, имевший, тем не менее, военное образование, с которым, по всей вероятности, у заговорщиков были завязаны отношения еще до восстания.

Как уже подчеркивалось выше, организаторам мятежа была необходима помощь таких казаков-фронтовиков, как Павел Кудинов, Харлампий и Емельян Ермаковы, Кондрат Медведев, — пусть некоторые из них и открыли два месяца назад фронт красным и даже сотрудничали с ними. Без опоры на таких авторитетных в казачьей среде “народных” офицеров, вышедших из массы казачества и пользующихся в народе полным доверием, пламя мятежа “кадетам” и “красновцам” было не раздуть. А главное, только такие, боевые и безоглядно храбрые офицеры, прошедшие фронт германской и гражданской войн, могли квалифицированно возглавить военные повстанческие подразделения.

На правах руководителя военного отдела окружного Совета Кудинов письменно разослал по всем действующим частям телефонограмму: “Ко всем действующим отрядам восставших казаков. Братья казаки! Мы окружены со всех сторон сильнейшим врагом; борьба отдельными отрядами без своевременной поддержки и взаимовыручки в бою приведет нас к неизбежному поражению и сраму. Чтобы не быть разбитыми, необходимо вверить общее командование армией одному лицу. Вашей волей требуется избрать себе командующего, которому вы с сознанием воина должны доверить свою жизнь. Ответ об избрании телефонограммой к 12 часам 8 марта. Начальник военного отдела

Кудинов”.

К вечеру 8 (21) марта 1919 года были получены ответы на эту телефонограмму, по которым Кудинов единогласно избирался на пост командующего всеми восставшими частями. Начальником штаба повстанческой армии был утвержден сотник Сафонов, который “с великой охотой согласился принять штаб” (3—4, 142).

Видимо, организаторы восстания выбрали такой, компромиссный, путь руководства восстанием: военную, тактическую власть отдать “офицерам из народа”, а политическую, стратегическую сохранить за собой, оставив в своих руках штаб повстанческой армии, в который входили бывший начальник разведотдела войск Верхнедонского округа сотник И. Г. Сафонов и два его “адъютанта” — “поручик Бахметьев — адъютант штаба по оперативной части” и “чиновник Сербич” — “адъютант штаба по строевой части”.

Возможно, эти “адъютанты штаба”, как головной структуры в армии повстанцев, подтолкнули Шолохова к созданию образа подполковника “товарища Георгидзе”, ответственного работника штаба повстанцев, направленного “кадетами” на Верхний Дон для руководства восстанием.

Образ “товарища Георгидзе” имеет в романе принципиальное значение. Он свидетельствует, что о роли деникинско-красновской закулисы в подготовке и руководстве восстанием Шолохов знал и воспроизвел ее с поразительной точностью. А это значит, опять-таки, что он имел на этот счет информацию из первоисточника, которому были доступны самые тайные секреты восстания.

Обратимся к сцене, где описывается прямое руководство подполковником Георгидзе армией повстанцев.

“— Ослабление активности противника на фронте Первой дивизии и настойчивые попытки его перейти в наступление на линии Мигулинская — Мешковская заставляют нас насторожиться. Я полагаю... — подполковник поперхнулся на слове “товарищи” и, уже зло жестикулируя женски белой прозрачной рукой, повысил голос...” (3 — 4, 168).

Как видите, этот белоручка-подполковник разговаривает с повстанцами как полный хозяин положения и при этом выговаривает им за допущенные верхнедонцами прошлые ошибки, когда два месяца назад они открыли фронт красным:

“— Вешенцы, да и вообще повстанцы, искупят свою вину перед Доном и Россией, если будут так же мужественно бороться с большевиками...”

“Говорит, а про себя смеется, гадюка!” — вслушиваясь в интонацию, подумал Григорий. И снова, как в начале, при встрече с этим неожиданно появившимся в Вешенской офицером, Григорий почувствовал какую-то тревогу и беспричинное озлобление” (3—4, 169).

Мелехов с пристрастием допрашивает Кудинова:

“...Офицер этот, из черкесов, он что у тебя делает?”

“— Георгидзе-то? начальником оперативного управления. Башковитый, дьявол! Это он планы разрабатывает. По стратегии нас всех засекает” (3—4, 170). И позднее, “в седле уже, медленно разбирая поводья, все еще пытался он отдать себе отчет в том неприятном чувстве неприязни и настороженности, которое испытал к обнаруженному в штабе подполковнику, и вдруг, ужаснувшись, подумал: “А что, если кадеты нарочно наоставляли у них этих знающих офицеров, чтобы поднять нас в тылу у красных, чтобы они по-своему, по-ученому руководили вами?” — и сознание с злорадной услужливостью подсунуло догадки и доводы” (3 — 4, 170).

Как видите, фигура подполковника Георгидзе имела принципиальное значение для Шолохова, — прежде всего, для обрисовки характера Павла Кудинова и его взаимоотношений с Григорием Мелеховым.

Но не только. Эта фигура важна для прояснения принципиального взгляда Григория Мелехова — и Шолохова — на Верхнедонское восстание как движение народное, противостоящее в равной мере и красным и белым, “комиссарам” типа Малкина и золотопогонникам типа Георгидзе. Народный характер, который сразу же приняло Вешенское восстание, понимают и его организаторы, и их доверенный человек — руководитель объединенными силами повстанцев Кудинов, — не случайно подполковника Георгидзе прячут от казаков в обозе Черновского полка, как неслучайна и смерть “товарища Георгидзе”: “...Шалая пуля его чмокнула в песик. И не копнулся вроде... Казаки, сволочи, должно быть, убили...” (3 — 4, 255). “Песик” на верхнедонском диалекте означает “висок”. Нужна была высокая точность выстрела и большой заряд ненависти, чтобы уложить сидевшего “на дышлине брички” в “двух верстах от линии огня” “товарища Георгидзе” выстрелом в висок.

“Убили товарища Георгидзе” (3 — 4, 253), — горюет командующий Кудинов и даже пытается произвести разыскания среди казаков, которые отказываются, “а по глазам ихним б... вижу — они ухандокали” (3 — 4, 255).

“— Ну, какой он нам с тобой товарищ, — отвечает Кудинову Григорий Мелехов... — Пока дубленый полушубок носил, до тех пор товарищем был. А — не приведи Господи — соединилися бы мы с кадетами да он в живых бы остался, так на другой же день усы бы намазал помадой, выхолился бы и не руку тете подал, а вот этак мизинчиком...” (3 — 4, 255).

Это свое барское нутро “товарищ Георгидзе” проявил уже в той сцене, где он был введен автором в действие и представлен Григорию Мелехову, — во время переговоров Кудинова с гонцом Алексеевской станицы, огромным казачиной в лисьем малахае.

Разговор этот закончился скандалом и резким ответом станичника-гонца: “И до каких же пор на православных шуметь будут? Белые шумели, красные шумели, зараз вот ты пришумливаешь, всяк власть свою показывает да ишо салазки тебе норовит загнуть”. После чего, пишет Шолохов, казак тихонечко притворил дверь, зато в коридоре так хлопнул входной дверью, что штукатурка минут пять сыпалась на пол и подоконники.

“Гордость в народе выпрямилась” (3 — 4, 166), — подвел итог этой сцене в романе Кудинов.

“— Хамство в нем проснулось и полезло наружу, а не гордость. Хамство получило права законности” (3 — 4, 167), — сказал подполковник Георгидзе в ответ на слова Кудинова.

Для подполковника Георгидзе казаки, трудовой и “служивский” народ, — хамы, звероподобные, дикие люди. Отсюда их ненависть к “золотопогонникам”, ничуть не меньшая, чем ненависть к “комиссарам”.

Отвечая этим настроениям фронтовиков, чтобы привлечь “служивские” массы казачества на свою сторону, организаторы восстания и пошли первоначально даже на то, чтобы сохранить некоторые аксессуары советской власти: сохранение Советов, но “без коммунистов”, отказ от погон, обращение “товарищ” и т. д...

Эти внешние приметы советской власти, сохранявшиеся на Северном Дону в дни восстания, не выдумка Шолохова, а достоверный, подтвержденный факт. Как не выдумка Шолохова и печальная судьба армии повстанцев после ее воссоединения с белой армией, — все ее части были расформированы, командиры дивизий и полков понижены до уровня сотников и хорунжих, командующий армией повстанцев Кудинов, переболев тифом, оказался задвинутым на задворки и назначен “дежурным офицером” при штабе Донской армии в Миллерове, а две недели спустя был “откомандирован в офицерский резерв в г. Новочеркасске”.

Не лучше сложилась судьба и у командира 1-й повстанческой дивизии Харлампия Ермакова, получившего после расформирования его дивизии должность “офицера для поручений при группе генерала Сальникова”, а позже — “помощника командира 20 Донского полка по хозяйственной части”.

“Кадеты” и после воссоединения армий не простили верхнедонцам декабря 1918 года, открытия ими фронта перед красными. Глубокой горечью проникнуты слова Павла Кудинова в очерке “Восстание верхнедонцев в 1919 году” о результатах объединения повстанческих сил с белыми: “...Как только соединились с Донской и Добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржали последние казачьи лошадки, и все — к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов...

Безответственные и безумные ватаги белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей ежедневно старались вытравить из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивали число красных. Естественно, что видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть”.

Эти строки написаны Павлом Кудиновым в 1929 году, не в советской тюрьме, а на воле, им можно доверять полностью. Они объясняют метания и “блукания” Григория Мелехова, равно как и Харлампия Ермакова, стремившегося притулиться то к красным, то к белым. Они объясняют и характер разговора между генералом Фицхелауровым и командиром 1-й повстанческой дивизии Григорием Мелеховым после воссоединения Донской и повстанческой армий, когда в ответ на беспардонные оскорбления белого генерала комдив повстанческой дивизии готов был “зарубить его на месте”. Сцена, объективно вытекающая из всей тягостной атмосферы объединения Донской армии с повстанцами.

Тягостность этой атмосферы, беспардонного расформирования руководством Донской армии повстанческих подразделений усугублялась вдобавок и чисто военной несправедливостью, более того — необъяснимостью ситуации. Командование Донской армии, строго говоря, не имело ни права, ни возможностей подобным образом обращаться с повстанцами, хотя бы потому, что армия повстанцев была значительно сильнее Донской армии.

Как свидетельствует полковник Генерального штаба Донской армии Добрынин в книге “Борьба с большевизмом на юге России” (Прага, 1921), к началу марта 1919 года в руках Донской армии “насчитывалось всего 15000 бойцов”. Оказывается, удар конной группы по прямому направлению к восставшим Донское командование намечало не только ради “быстрого очищения Дона”, но и “усиления слабой Донской армии за счет восставших”.

Командование Донской армии достигло своей цели. Полковник Добрынин сообщает в своей книге, что численность Донской армии увеличилась с 15 000 бойцов в мае 1919 года до 45 500 в июле 1919 года.

Столь резкое уменьшение численности Донской армии к весне 1919 года объяснялось тем, что, как пишет Добрынин, “в декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с Советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для вторжения советских войск”. Эта же цепная реакция захватила и другие части, в результате “в феврале 1919 года сохранившие в себе силу и уверенность остатки Донской армии отошли на р. Донец, прикрывая столицу Дона (Новочеркасск. — Ф. К. )”, сократившись всего до 15 тысяч человек. Численность повстанческих войск превосходила численность Донской армии более чем в два раза!

После прорыва 25 мая (7 июня) фронта конницей генерала Секретёва и соединения с верхнедонцами Донская армия сразу выросла с 15 000 до 45 500 человек, увеличившись на 30 тысяч бойцов, — за счет повстанческой армии, которая, будучи расформированной, влилась в ряды белых.

Расформирование армии повстанцев — еще одно преступление “кадетов”. Расформирование армии повстанцев проводилось в отсутствие ее командующего: как показал в ходе допросов Кудинов, “на второй день после соединения с Донской армией я заболел сыпным тифом и пролежал в постели 2 м-ца”. Армию повстанцев расформировали с согласия тех, кто стоял за спиной Кудинова и был истинным руководителем восстания.

В своих показаниях П. Кудинов охарактеризовал этот процесс так: “Верные части повстанческой армии были влиты в дивизии Донской армии. Прежний командный состав был смещен, заменен кадровыми офицерами”.

Практически армия повстанцев была ликвидирована. Так обернулось для Кудинова его слабохарактерность, выражавшаяся в прислужничестве перед “кадетами”. Всю жизнь Павел Кудинов отвергал свои тайные связи с “кадетами”, свою зависимость от них. На всем протяжении жизни он настаивал на стихийном характере восстания.

“Восстание вспыхнуло, как пожар под ветром, стихийно”, — убеждал он Константина Прийму. На вопрос в ходе следствия, кем оно было подготовлено, Кудинов отвечал: “По-моему, оно возникло стихийно”.

На вопрос: “От кого вы получали директивы и указания по руководству восстанием и кто был вашим руководителем?” — Кудинов отвечал на следствии так:

“Каких-либо указаний по руководству восстанием я ни от кого не получал, так как восстание было изолированным. Руководителей надо мной так же не было, и все вопросы восстания я решал сам со своим начальником штаба сотником Сафоновым”.

В отношении полной изолированности восстания — до прилета в Вешенскую аэроплана в апреле 1919 г. — Кудинов прав. Однако его признание в отношении того, что “все вопросы восстания он решал” вместе с бывшим начальником разведки Верхнедонского округа Сафоновым, как раз и дает ответ на вопрос о том, кто руководил в действительности восстанием.

О характере директив организаторов и руководителей восстания выразительно свидетельствует ответ Кудинова на вопрос, какими были цели восстания: “... Борьба против Советской власти, поддержка этим белогвардейской Донской армии, с которой впоследствии я предполагал соединить восстание и продолжить борьбу против Красной армии”.

Рядовые участники восстания и даже его командиры гадали, кто на самом деле командует восстанием и каковы его истинные цели, а командующий повстанческой армией Кудинов, конечно же, все это знал.

Однако цели эти скрывались от повстанцев и даже от командиров дивизий. Помните, после второго прилета аэроплана: “Кудинов, обойдя приглашением Мелехова, собрал в штабе строго секретное совещание” (3—4, 317). Недоверие к Мелехову, представляющему низы простых казачьих масс, не было случайным. Состав повстанцев был таков, что не питал любви к “кадетам” — “золотопогонникам”. Это знали и руководители Донской армии, а потому относились к Верхнедонскому восстанию настороженно.

Бывший начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии полковник Добрынин писал в своей книге, что после того, как в январе 1919 года “Верхне-Донской округ... по собственному почину стал на “мирную платформу” и сам добровольно пошел на установление Советской власти... не могшее сочувствовать этому офицерство, а также интеллигенция заблаговременно ушли на юг, и теперь восстание было поднято исключительно простыми казачьими массами” (подчеркнуто нами. — Ф. К. ).

Здесь — корень своеобразия Вешенского восстания, исток его внутренних противоречий между внешними — от “кадетов” — организаторами восстания и внутренними силами — “простыми казачьими массами”, — его реально осуществившими. Здесь — своеобразие характера Григория Мелехова, наиболее полно и точно выразившего противоречия, метания, историческую трагедию “простых казачьих масс” Дона, и своеобразие глубинных позиций автора, который отстаивал в “Тихом Доне” интерес этих “простых казачьих масс”, в полную меру сопережил их историческую трагедию.

Но здесь же — и объяснение своеобразия позиции Павла Кудинова, который так же, как и Григорий Мелехов или его прототип Харлампий Ермаков, был, по его собственному определению, “офицером из народа” и потому был вынужден скрывать от соратников свои, по слабости характера, тайные связи с “золотопогонниками” — “кадетами” во время подготовки восстания, свою зависимость от них в ходе восстания.

Вот почему Кудинов так настойчиво говорил о стихийном характере восстания, что правда, но не вся правда. В “Тихом Доне” воочию показано, как изуверская политика “расказачивания”, предательство прежних договоренностей с казаками и репрессии против них подняли стихийное казачье возмущение, что подтверждается историческими источниками.

Но была и вторая, потаенная сторона этих событий: умелая манипуляция и руководство стихийным движением казачества, чтобы направлять его в нужное белым генералам русло. Вот этот момент и отрицает Павел Кудинов. Его, пожалуй, единственное серьезное расхождение с Шолоховым в характеристике и оценке Вешенского восстания — образ подполковника Георгидзе, который Павел Кудинов не принял самым решительным образом.

Вслушайтесь в слова, адресованные П. Кудиновым К. Прийме: “В романе есть кое-что, с чем я не согласен, чего со мною или вокруг меня не было. Скажем, у меня в штабе не было монархиста Георгидзе. Но Шолохов, как писатель, имеет право на художественный вымысел”.

Спустя десятилетия Кудинов снова вернется к этой теме: “В книге “Тихий Дон” Михаил Александрович сообщает о том, что в моем штабе при восстании был какой-то полковник грузин. Никаких и каких-либо иных племен не было. Эта выдумка Шолохова потому, что такой армией против такой силы Сов[етского] С[оюза], по его предположениям, мог ли командовать сын бедного казака, кавалер 1 степени, полный бантист 25-летний Павел Назарьевич Кудинов, т. е. не ему бы командовать, а царскому генералу! — рассуждал так писатель... Верно сказано в мудрости: пророк не может иметь чести разве только в отечестве своем! Вот вам святая истина! Но так (как) он меня не знал и не видел, а потому плохо изобразил”. (Из письма П. Н. Кудинова Г. Набойщикову.)

Неожиданный поворот мысли и столь же неожиданное объяснение факта появления подполковника Георгидзе в романе, конечно же, к истине отношения не имеющее. П. Кудинов делает вид, что он не понимает, в чем действительный смысл присутствия этого, как он пишет, “грузина” в романе “Тихий Дон”, и представляет дело так, будто бы за этим образом — неверие Шолохова в то, что “сын бедного казака” мог руководить восстанием.

Но это — наивная хитрость Кудинова, продолжение спора с Шолоховым по поводу предположения, будто Вешенское восстание готовилось загодя: “никакой у них не было тайной организации, никакого подпольного центра... в штабе не было никакого грузина... все это делали донские казаки и он, 25-летний, во главе”.

Заметим, что на страницах “Тихого Дона” нет ни единого слова о “тайной организации” или “подпольном центре”, готовившем мятеж. С кем же, в таком случае, ведет спор Павел Кудинов? С самим собой?

 

Эмиграция

“Раскассировав” повстанческую армию, “кадеты” не только не спасли ее от гибели, но привели к ее полному уничтожению. Уже в марте 1920 года Донскую армию ожидал бесславный конец. Печальный исход этот исполнен драматизма. Вот как описывает отступление в Новороссийск донцов полковник Добрынин: “Все железнодорожное полотно, обочины и прилегающие лесные тропинки были буквально забиты бесконечным морем всадников, пеших людей, повозок, на которых сидели мужчины, женщины, дети, лежали больные, трупы убитых и умерших... Все спешили к этому рубежу в надежде скорее попасть на спасательные корабли. Если бы армия знала, что в этом отношении ее ждет ужас разочарования, то, конечно, она не катилась бы с такой поспешностью к манившему многих лиц, плохо понимавших обстановку, Новороссийску”. Казаки не знали, пишет полковник Добрынин, “что все суда уже заняты тыловыми учреждениями и добровольческими частями”, а потому надежд на перевозку донцов “нет никаких” — “эвакуировались лишь те, кому посчастливилось. Это оставило горький осадок в душе Донского казачества”.

Донская армия была практически брошена “добровольцами” на произвол судьбы. Лишь немногие казаки смогли попасть на отплывающие в неизвестность корабли. Шолохов воссоздал эти картины с полной достоверностью, опираясь на свидетельства очевидцев, и в первую очередь Харлампия Ермакова, которому, как и большинству верхнедонцев, не “посчастливилось” попасть на пароход.

“Пароходы увозили в Турцию российских толстосумов, помещиков, семьи генералов и влиятельных политических деятелей. На пристанях день и ночь шла погрузка. Юнкера работали в артелях грузчиков, заваливая трюмы пароходов военным имуществом, чемоданами и ящиками сиятельных беженцев” (3 — 4, 494).

А в это время вооруженные винтовками деникинцы защищали пароходные трапы от казаков:

“— Теперь мы вам не нужны стали? А раньше были нужны?.. Вша тыловая! Сейчас же пропускай нас, а то...” (3 — 4, 495).

“Новороссийская катастрофа” — с таким названием вошел в казачью историю заключительный акт трагического сотрудничества казаков с неудачным Главковерхом Вооруженных сил Юга России генералом Деникиным”, — говорится в Казачьем словаре-справочнике. Как свидетельствует там председатель Донского правительства Н. Л. Мельников, во время Новороссийской эвакуации были брошены три четверти Донской армии, не говоря уже о колоссальной массе беженцев. “Казачьи офицеры на суда, захваченные добровольцами, не допускались, около пароходов были сооружены баррикады, охраняемые караулами с пулеметами”. По данным Мельникова, из 40 000 донцов в Крым из Новороссийска было вывезено 10 000 казаков, добровольцев же было вывезено 35 000, хоть на фронте их было всего 10 000. Добровольцы “предали в руки большевиков десятки тысяч казаков и калмыков. Всем им пришлось пережить жуткие дни пленения. Кое-кого расстреляли, кое-кого замучили в застенках Чека, иных посадили за проволоку умирать на голодном пайке, а самых счастливых тут же мобилизовали, поставили в свои ряды и отправили на Польский фронт “оборонять Родину”, такую же единую и неделимую, но уже не “белую”, а “красную”.

Так была практически уничтожена Донская армия, на 2/3 состоявшая из повстанцев.

Павлу Кудинову посчастливилось попасть на пароход в Крым, а оттуда — за границу. Кудинов сообщал следователю: “В составе штаба 3-го корпуса командующего генерала Гусельщикова... отступал вместе с Донской армией до Новороссийска, а в январе 1920 года эвакуировался в Крым... после разгрома белой армии в Крыму я в ноябре месяце 1920 эмигрировал за границу”.

Большинство казаков именно из Крыма ушли в эмиграцию. Но ушло их очень малое количество.

Начало эмиграции для Кудинова было таким: “Сначала 7 месяцев жил в г. Константинополе (Турция), потом весной 1921 года выехал вместе с женой и братом в Грецию, где пробыл до октября месяца того же года. Возвратившись в Турцию, получил разрешение на отъезд в Болгарию”. На вопрос, чем занимался, ответил так: “В Турции работал на фабрике, в Греции на виноградниках, прибыв в Болгарию, занимался торговлей, имел бакалейную лавку от 1926 г. до 1934 и дальше занимался все время фотографией и свиноводством”.

В ходе другого допроса Кудинов уточняет: в Турции “работал чернорабочим на цементной фабрике”, “затем около 8 месяцев вместе с братом Евгением работал в Греции — на винограднике. Затем мы вернулись в Константинополь, а оттуда в составе 28 белогвардейцев-эмигрантов выехали в Болгарию. В Софию мы приехали в начале 1922 года. В сентябре переехали в город Князь-Александрово, где и проживал до настоящего времени”.

Об обстоятельствах казачьей эмиграции в Турцию и Грецию можно судить по воспоминаниям другого верхнедонца, казака Коренюгина-Зеленкова, вернувшегося в 1922 году по объявленной советским правительством амнистии из-за границы домой. Он рассказывал о переполненности кораблей, в результате чего более 30 000 казаков и офицеров не успели погрузиться, о суматохе и панике, царивших на причале во время погрузки. “Первая остановка эвакуированных была в Константинополе. Пять суток транспорт держали на рейде, пока не были выгружены остатки еще боеспособных врангелевских частей, солдат и офицеров перегружали на другие транспорты и отправляли на греческие острова Лемнос, Мудрое, Галлиполи. Раненых, больных и штатских выгружали в Константинополе, значительную часть беженцев направляли в Грецию, где их использовали на всяких черновых работах: они рыли ямы, ломали камень в карьерах, работали поденщиками. Часто можно было видеть, как бывший полковник в накинутой на плечи солдатской шинели, служившей ему и одеждой и постелью, на улицах Афин протягивал руку, голодный просил милостыню, или часами стоял на берегу моря, смотрел в туманную даль, за которой находилась его родина. Рядом жена или дочь фабриканта предлагали себя за фунт хлеба или стакан сладкого чая”.

Видимо, под впечатлением подобного приема русских эмигрантов Кудинов и написал письмо в Вешенскую в 1922 году, в котором он предупреждал своих соотечественников: “Я откровенно говорю не только вам, но и каждому русскому труженику, пусть выбросит грязные мысли из головы, будто где-то на полях чужбины Врангель для вас готовит баржи с хлебом и жирами. Нет! Кроме намыленных веревок, огня, плача, суда, смерти и потоков крови — ничего!”.

1922 год был особым годом для русских эмигрантов: в связи с пятилетием советской власти была объявлена амнистия. 26 апреля 1922 года в Болгарии был зарегистрирован “Союз возвращения на Родину”, созданный для репатриации эмигрантов, оказавшихся за границей. Многие этим призывам поверили, — вернулся домой даже руководитель группы по прорыву красного фронта генерал А. С. Секретев, подписавший обращение “К войскам белой армии” с призывом ехать домой. Вернулось несколько тысяч казаков. В 1922 году “Союз возвращения на Родину” был ликвидирован, а значительная часть вернувшихся была арестована. Так одна жестокость сталкивалась со встречной жестокостью, образуя исторические жернова, перемалывавшие судьбы людей.

Кудинов сумел натурализоваться в Болгарии, но политической деятельностью, как подчеркивает на допросах, первое время не занимался. Но после возникновения в Восточной Европе так называемого Вольноказачьего движения он оказывается в его активе, печатаясь в журнале “Вольное казачество”, выходившем в Праге. “В “Вольном казачестве”, — сообщает он следствию, — я был корреспондентом-сотрудником. Писал в него статьи и стихотворения”. Павел Кудинов был еще и самодеятельным поэтом, всю жизнь писал малограмотные стихи и поэмы, некоторые плоды его литературного творчества у него изъяли при аресте. “Тетради с воспоминаниями — 2 штуки, тетради с разными стихотворениями — 4 штуки, несколько поэм”. Главной публикацией Павла Кудинова в журнале “Вольное казачество” был его “исторический очерк” “Восстание верхнедонцев в 1919 году” (1931, № 77 — 85, 1932, № 101).

Вольноказачье движение возникло в Праге в 1927 году и являлось главной организацией казачества за рубежом после окончания гражданской войны. У основания его стояла группа донских и кубанских казаков под руководством генерала Донской армии и историка Быкадарова и кубанского казака Игната Билого, который, начиная с декабря 1927 года, был главным редактором журнала “Вольное казачество”.

Политической идеей Вольноказачьего движения было создание некоего государственного образования, которое объединило бы казачьи земли Дона, Кубани, Терека, Урала под названием “Казакии”, естественно, после ликвидации советской власти в России. Идеологи Вольноказачьего движения опирались в этой своей иллюзорно-романтической идее на убеждение, будто “казаки ведут свое начало от особых национальных корней” и потому “имеют естественное право не только на самостоятельное культурное развитие, но и на политическую независимость”.

В политическом отношении они опирались на постановление о формировании Казачьей Федерации, принятое Верховным Кругом Дона — Кубани — Терека в Екатеринодаре 9 января 1920 года — за полтора месяца до рокового исхода из Новороссийска. Этим Кругом, где были представители Дона, Кубани, Терека, было принято решение об установлении “Союзного государства, основанного на указанных выше территориях, с возможностью расширения пределов за счет других казачьих регионов”.

Отношение “добровольцев” к этой новой казачьей инициативе с самого начала было отрицательным, поскольку она разрушала целостность России.

Судя по материалам следственного “Дела”, Павел Кудинов находился в русле Вольноказачьего движения, но занимал в нем свою особую позицию.

“По существу, идеология Вольноказачьего движения не умирала никогда в казачьих душах и под властью царей, — говорится по этому поводу в “Казачьем словаре-справочнике”. — Она питалась памятью о былой независимости, сознанием этнической и бытовой обособленности Кавказа, стихийным влечением разрешить насущные общественно-политические вопросы самостоятельной казачьей волей”.

Вольноказачьим движение называлось не случайно. “Старинный термин Вольные казаки взят из древних актов, где ими обозначались те казаки, которые не были связаны никакими служебными обязанностями и пребывали в “Поле”, недоступном для каких-либо чужих властей”.

Подобного рода идеи не могли не импонировать Павлу Кудинову.

Однако, взыскующее независимость, само-то “Вольное казачество” находилось на содержании польских разведывательных служб. Как свидетельствует Кудинов, в нем вскоре произошел раскол — руководство движения и сотрудники журнала обвинили его главного редактора Билого в бесконтрольном расходовании получаемых от поляков сумм. Часть сотрудников и отделилась от Билого, создав параллельную казачью организацию — “Союз казаков-националистов” со своим печатным органом (500 экземпляров на ротапринте) “Казакия”, избрав Павла Кудинова председателем этого “Союза”. На вопрос, как создавался “Союз казаков-националистов”, Кудинов ответил, что он создавался в 1934 году на съезде “из представителей казачьих станиц”. На съезде был создан “казачий округ”, атаманом которого был избран я”.

Но что означает — казачьи “станицы” в условиях Болгарии? “Казачий округ”? Кудинов ответил на эти вопросы так: “По прибытию в Болгарию остатков Донской армии, верхнедонского корпуса, казаки перешли на мирное трудовое положение и осели в городах и поселениях Болгарии.

Донской атаман Богаевский в своем обращении к донским казакам заявил, что на возвращение в Россию в скором времени надежд питать нельзя, поэтому для того, чтобы сохранить старый патриархальный уклад жизни, традиции и быт казачества, призвал объединиться в станицы и хутора”.

В Болгарии таких станиц было создано 10 и 5 хуторов.

Во главе их стояли атаманы. Так эти станицы и хутора существовали почти изолированно друг от друга до объединения, то есть до апреля 1935 года.

После объединения в апреле 1935 года был создан Округ, выбран атаман. Впоследствии округ был переименован в “Союз казаков-националистов в Болгарии”.

На вопрос о количестве членов его организации Кудинов, имея в виду, по всей вероятности, Болгарию, отвечал: “Около 300 человек”. В ходе допроса 9 ноября 1944 года, имея в виду и присоединившихся к “Союзу” казаков-националистов на съезде в Братиславе, Кудинов назвал 700 человек.

В ответ на вопрос о сфере влияния “Союза казаков-националистов” Кудинов сказал:

“Центр “Союза казаков-националистов” распространял свое влияние на Францию, Польшу, Чехословакию, Румынию, Югославию и Америку”, распространял там свои издания среди казаков-эмигрантов, вступая с ними в переписку.

Казачья автономия в составе России, установление казачьего самоуправления, сохранение жизненного уклада и традиций казачества — при отмене монархии, дворянского и помещичьего сословий, крупного частного землевладения и разделе земли поровну — таковы были цели и задачи “Союза казаков-националистов”, как их формулировал Павел Кудинов во время допросов. Эти цели и задачи могли бы принять и повстанцы 1919 года.

Однако был один пункт, который, думается, верхнедонские повстанцы не смогли бы принять в программе “Союза казаков-националистов в Болгарии”: поддержка интервенции иностранных государств ради свержения советской власти и финансовое содержание иноземными державами.

Вспомним отношение казаков в “Тихом Доне” к немцам в 1918 году или представителям Антанты.

Здесь было самое уязвимое для Кудинова место в программе и деятельности “Союза казаков-националистов”: Кудинов был вынужден признать, что деятельность его организации, так же как и “Вольного казачества” Билого, финансировалась поляками. Именно Билый установил такого рода отношения с польскими службами, когда находился там в эмиграции.

По свидетельству Кудинова, “Союз казаков-националистов” получал, в основном на содержание своего журнал “Казакия”, от полпредства Польши в Софии 10 тысяч левов ежемесячно, поскольку Польша была крайне заинтересована в казачестве как антисоветской силе и “стремилась привлечь на свою сторону побольше казаков и активизировать казачье движение”.

Как выясняется из “Дела”, участие Кудинова в “антисоветской националистической организации” исчислялось годом с небольшим — с апреля 1935 г. по декабрь 1936 г., после чего Павел Кудинов оказался в орбите спецслужб уже другого “иностранного государства” — СССР.

Время это руководителем “Союза казаков-фронтовиков” и редактором журнала “Казакия” Павлом Кудиновым было потрачено не столько на отстаивание интересов польского правительства, сколько на выяснение отношений, препирательства и грызню с редактором журнала “Вольное казачество” Билым, к неудовольствию польских хозяев, поскольку оба журнала выходили на их деньги.

Терпение хозяев быстро кончалось. “В декабре месяце 1936 года, — рассказывает Кудинов , — группа руководящего кадра созвала без моего ведома собрание, на котором постановили отстранить меня от занимаемой должности”, а Кудинов в ответ опубликовал в журнале заявление о том, что “распускает правление, а в дирекцию полиции заявил о закрытии журнала “Казакия”.

Уже в следующем, 1937 году, Кудинов начинает издавать новый журнал — “Вольный Дон”, на сей раз на деньги советского посольства, которые он получал от дипломатического представителя Яковлева, то есть от советских спецслужб.

В советское представительство он обращался с просьбой помочь семье донского казака Георгия Зотовича Епихина, который умер в Болгарии, получить оставшееся после него имущество. “Оказалось, что секретарь знал мою фамилию, и у меня зашел с ним разговор о казачьих организациях. Я ему ответил, что в этих организациях я в настоящее время не состою. Потом секретарь предложил мне встретиться с ним в одном отеле на ул[ице] Лече вечером того же дня”.

Результатом этой встречи было то, что “этим же вечером он дал мне 5000 левов”, и Кудинов согласился издавать журнал “Вольный Дон”, который бы помогал отстаивать просоветские интересы в среде казачества. “В условное число я вторично встретился с тем же человеком. Разговаривали о казачьих организациях, и он мне предложил дать описание вольного казачества. При этом секретарь дал мне 10 000 левов. Я остался в Софии на несколько дней и описал в подробностях возникновение и развитие вольного казаческого движения. Это описание я передал ему в фойе кинотеатра... В дальнейшем я информировал секретаря о деятельности всех известных мне организаций. Когда начал издавать журнал, по одному экземпляру передавал ему. Встречи с секретарем продолжались до августа 1938 года, всего было 8 или 9 встреч”. В августе 1938 года на условленном месте, ожидая встречи с секретарем, Павел Кудинов был арестован болгарской полицией.

В Музее-заповеднике М. А. Шолохова в Вешенской хранится переданный в музей вдовой Константина Приймы рукописный текст Павла Кудинова, который называется “История моего ареста в Болгарии”, помеченный числом: “2 августа”. Текст обозначен как “роман — историческая повесть”. Начинается этот текст так:

“В предместье города Софии — столице Болгарии, в градине “Овче Купель”, “Баня “Овче Купель”, в 3 часа дня, когда по установленному административной властью порядку открываются бани, внезапным налетом трех тайных агентов, из числа которых один был русский эмигрант, от партии черных реакционеров — душегубов-помещиков, я был арестован самым грубым и беспощадным способом”. Эти “тайные агенты” “под угрозой взведенных на курок револьверов” доставили его в дирекцию полиции. Кудинов описывает “необычайный восторг, бодрое движение и светящиеся от удовольствия лица... Все эти люди (около десятка), блюстители державной сигурнести, глядели на меня с таким диким любопытством, точно толпа разъяренного русского люда на Степана Разина, привезенного в Москву для казни”.

Еще бы! Задержать казачьего полковника (а к этому времени руководство Донской армии в эмиграции присвоило Кудинову чин полковника), прославленного руководителя Верхнедонского восстания, вчерашнего председателя “Союза казаков-националистов в Болгарии” на явке с русским шпионом!

На допросах в “СМЕРШ” Кудинов подробно рассказывал о своих контактах с советским посольством в Болгарии (а точнее, с советской разведкой):

“В русской легации, — пишет Кудинов, — я был принят секретарем Яковлевым, который был внимателен, а по наружности своей типичный рус-славянин”. И далее следуют чрезвычайно примечательные слова: “Как бы ни старалась помещичья азартная пропаганда и нечестная пресса отгородить свободолюбивых казаков подальше от Родины, вызвать непримиримую ненависть и злобу к людям, живущим там, на родине и своей вульгарной пошлостью убить чувство общности и современное мировоззрение, все же при этой случайной встрече родственная кровь и долгая разлука с родной землей растопили братскую ненависть, и вопреки того, что мы имели различную идеологическую веру в совершенство жизни людей, почувствовали духовную близость, одну и ту же отечественную потребность...”.

Контакты с работниками советского посольства, а точнее, советской разведки, дорого обошлись Павлу Кудинову. Его арестовали, судили, а после отбытия наказания выдворили из Болгарии.

Позже, в обширной “Просьбе о помиловании”, направленной Кудиновым в Президиум Верховного Совета СССР в 1954 году, он так рассказывает об этом периоде свой жизни: “В Посольстве я был принят атташе по печати Яковлевым. Кроме разговоров, относящихся к письму Епихиной, секретарь Яковлев затронул вопросы политического характера, которые относились к возможности, с моей стороны, сотрудничества во благо Советского Союза. Предложение мною было принято, но с условием: о Болгарии ни слова! Яковлев высказывал мысль об издательстве газеты, направленной против поляк[ов] и эмигрантских антисоветских организаций. С таким предложением я не согласился, так как издательство подобной газеты приведет к разгрому — это первое, а второе — нужны сотрудники, а их не найти, и эта затея будет просто смята. Самый верный способ, — предложил я, — издавать журнал, не меняя сотрудников, тех же казаков. Содержание журнала должно быть направ[лено] против поляк[ов], Ровса и казачьих организаций, с конечной целью расколоть их единство, и, в тоже время, прикрыться статьями антисоветского характера. Название журнала, — сказал я, — “Вольный Дон”, это для того, чтобы избежать всяких подозрений соответствующего органа. Со всеми моими доводами Яковлев согласился. Кроме того, было уговорено, чтобы письма писать всем руководителям различных организаций, для нужных целей. После разговоров и окончательной договоренности, сотрудничество приняло живой характер.

В августе м-це 1938 года я был арестован. В следственном процессе, который продолжался десять дней, никакой виновности, вредящей Болгарии, установлено не было, но связь с Советским посольством была неопровержима. Наряду со следствием против меня ополчились генерал Абрамов, вся его, скрипящая зубами, гладиатура. Я был интернирован, а потом, по постановлению дирекции полиции, был изгнан за пределы Болгарии сроком на пять лет, с паспортом”.

После долгих мытарств — в Турции, в Румынии, где он также сидел в тюрьме как советский агент, о чем подробно описано в материалах “Дела”, перед началом Второй мировой войны Кудинову все-таки удалось вернуться в Болгарию, оставаясь под полицейском надзором, — с тем чтобы в конце войны быть арестованным советской военной контрразведкой.

В Софии, в документе охранки, в “Списке просоветских эмигрантов” значится Павел Кудинов. Советский историк Р. Г. Аблова в своем исследовании, ссылаясь на архивы Болгарии, пишет: “За деятельность по разложению русской и казачьей эмиграции в Софии, за коммунистическую агитацию и издание прогрессивного журнала Павел Назарьевич Кудинов высылался из Болгарии”.

 

Последний круг ада

9 сентября 1944 года в Болгарии пал профашистский режим и войска советской армии-освободительницы вступили в освобожденную от фашистов страну. Можно себе представить радость Павла Кудинова, когда русские войска пришли наконец в его ставшие родными места. И — потрясение, когда сразу после этого он был арестован вновь, уже не болгарами, служившими Гитлеру, а русскими, которых он так долго ждал.

Особенно глубоким его потрясение было потому, что, как он объяснял впоследствии, к его аресту привело то самое письмо к землякам, написанное им в 1922 году, которое напечатано в вешенских “Известиях”.

Об обстоятельствах своего ареста П. Кудинов рассказывал так: “При проходе Красной Армии через Михайлов-град на Белград пришли к нему офицеры НКВД, предъявили соответствующий документ и говорят: Вы — Павел Назарьевич Кудинов? — Я. — Это вы писали в 22 году в газету, как вы прозрели и как вы теперь уважаете русский народ и прочее? Хватит прикидываться, дубина. Собирайся, поехали”.

Хочу подчеркнуть, что на всем протяжении следствия — Кудинов ни разу не упомянул Шолохова, ни разу не сослался на то, что он — один из героев “Тихого Дона”, проявляя величайшую деликатность и заботу о том, чтобы не нанести вреда писателю. Имя Шолохова в устах Кудинова впервые прозвучало только после его освобождения. Об этом так же, как и об обстоятельствах ареста, его пребывания в лагере и освобождения, мы узнали от человека, который познакомился с ним в лагере и позже состоял в переписке. Мы провели с ним обстоятельную беседу, записав ее на магнитофон и получив ксерокопии и частично оригиналы ряда писем П. Н. Кудинова. Этот человек — Григорий Юрьевич Набойщиков — ныне учитель истории в одной из петербургских школ, журналист и краевед, а в прошлом — офицер внутренних войск НКВД.

Воспоминания и переписка с Кудиновым Г. Ю. Набойщикова исключительно интересны.

Г. Ю. Набойщиков рассказывает, что он встретил П. Н. Кудинова в лагере в 1955 году, когда ему было около 65 лет: “Крепкий мужик, быстро ходит, быстрая реакция, среднего роста, широкоплечий, улыбка с лукавинкой, умный, взгляд пронзительный, собеседника видит насквозь...” “Он был сильным человеком, я в 1956 году слышал, что в Инте на лесоповале, где он много лет работал, конвойные боялись его физической силы, его взгляда”. Об этой его особенности знали казаки-эмигранты: “человек выдающейся физической силы”, характеризует его американский исследователь Герман Ермолаев.

До Инты, рассказывает Г. Ю. Набойщиков, Кудинов несколько лет провел в одном из лагерей в Сибири, а потом — в Туркмении, на главном туркменском канале в пустыне Каракумы. “Это было страшное место... Потом он опять попадает на север. В Туркмении в тени доходило до 43 градусов тепла в тени, а на севере по 50 мороза. И это его не сломило”.

Г. Ю. Набойщиков рассказывает, что, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, Кудинов оставался все тем же краснобаем и балагуром — вспомним Шолохова: “Краснобай и умница” (3 — 4, 142). “Когда он разговаривал с бывшими зеками, с администрацией, с офицерами, то после каждого слова у него стишки, прибаутки, он даже получил кличку “Хрущев”. У Хрущева после каждого слова шутки, острые словечки, пословицы, поговорки... Кудинов тоже такой был”.

И когда Кудинов говорил своим собеседникам, что он — герой “Тихого Дона”, рассказывает Набойщиков, люди воспринимали это как его очередную шутку. Сам Г. Ю. Набойщиков в то время “Тихий Дон” — еще не читал, и его старшие товарищи объясняли ему: “Тихий Дон” — это же роман, художественное произведение. Ты у него спроси: с Григорием Мелеховым он не был знаком? А он говорит: был. Встречался, и не в одной главе “Тихого Дона”... И, понимая, что над ним смеются, с такой улыбочкой, как бы вызов принимал: “Да почитайте “Тихий Дон”. Там во многих главах я встречаюсь с Мелеховым” .

Кстати, когда позже Г. Ю. Набойщиков пытался напечатать в одной из газет статью о Кудинове как герое “Тихого Дона” и своей переписке с ним, редактор газеты ответил точно так же, как офицеры внутренних войск, охранявшие лагерь: “А ты знаешь о том, что это — художественное произведение?.. Кудинов же — это собирательный образ. Может, ты завтра Мелехова найдешь и его адрес укажешь?..”

П. Н. Кудинов отсидел в советских лагерях одиннадцать лет. Если бы не смерть Сталина, пишет Г. Ю. Набойщиков, его не выпустили бы и в 1955 году.

Сразу же после смерти Сталина обращается в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о помиловании.

В “Просьбе о помиловании”, подробно рассказав о своем сотрудничестве с советским посольством в Софии и о репрессиях со стороны профашистских болгарских властей, которым он за это подвергся, Кудинов писал: “В 1941 году, когда началась вторая великая война и германская армия безостановочно двигалась вперед, занимая город и село, то рабочие пошатнулись, утратили дух, веру в победу Советской армии. Я же, остерегаясь бдительности полиции, под всяким предлогом воплощал в них бодрость и безоговорочную веру в победу Советского Союза. В этот грозный час я не поднял десницу свою против русского народа и армии, а только желал искренне и чистосердечно победы и славы Великому Советскому Союзу и славы России”.

“Питая лучшие чувства и любовь к родной земле, я осуждал и предотвращал многих белых эмигрантов от враждебных подозрений. В районе же своего местожительства, в пределах возможности от полицейского надзора, я поддерживал связь с болгарскими рабочими района, поддерживал их дух, бодрость и твердую веру в победу русской армии”.

Это были не пустые слова. Ведь атаман Краснов в это время формировал казачьи корпуса в качестве начальника Главного казачьего управления на территории гитлеровской Германии. Атаман Краснов занимался откровенной не только антисоветской, но — антирусской пропагандой. “Казаки! — говорил, к примеру, на курсах пропаганды летом 1944 года. — Помните, вы не русские, вы казаки, самостоятельный народ. Русские враждебны вам. Москва всегда была врагом казаков, давила их и эксплуатировала. Теперь настал час, когда мы, казаки, можем создать свою независимую от Москвы жизнь”.

Для того, чтобы в этих условиях, в профашистской Болгарии говорить людям о победе Советской Армии и “предотвращать” казаков-эмигрантов от перехода в стан врагов, требовалось немалое мужество.

В помиловании ему было отказано, однако было принято решение: “за отбытием срока наказания из-под стражи его освободить и в ссылку на поселение не отправлять”.

Решение это было принято властями 21 февраля 1955 года, когда Кудинов уже отсидел сверх положенных десяти лет четыре месяца. По всей вероятности, он был освобожден от заключениясразу же, — но освобожден своеобразно: “как иностранный подданный, отправлен в Потьму, в лагерь для иностранных подданных”, а “в июле месяце был отправлен в Быково, в объект для ожидания репатриации”. И лишь “11-го сентября 1955 года репатриирован в Болгарию”.

Таким образом, в общей сложности в советских лагерях Кудинов провел вместо десяти — без двух месяцев одиннадцать лет.

Первое, что сделал Кудинов, добившись в начале 1955 года своего освобождения, — он написал письмо в Вешенскую М. А. Шолохову.

Об этом письме тогда же, в майском номере журнала “Советский Казахстан” за 1955 год в очерке “Шолохов в Вешках”, рассказал Константин Прийма. Это была первая встреча Приймы с Шолоховым после Великой Отечественной войны, начало целой серии встреч, которые в итоге дали бесценный материал о жизненном и творческом пути М. А. Шолохова. Так случилось, пишет К. Прийма в своем очерке, что как раз в его присутствии М. А. Шолохов разбирал почту.

“Почта у Михаила Александровича самая разная, — пишет К. Прийма. — Вот он вскрывает еще один конверт и с удивлением читает мне письмо, пришедшее к нему откуда-то из Сибири. По его содержанию ясно, что это пишет еще один из героев романа “Тихий Дон”. Он сообщает, что сам с Дона, был в эмиграции, жил в Болгарии, а теперь через Сибирь несет свой крест на Голгофу и на Бога на ропщет...

— Кто же это пишет вам?

— Вешенец наш, Кудинов Павел Назарьевич, — говорит Шолохов, подавая мне письмо. — Это тот, что командовал на Дону в 1919 году. Я и не знал, что он жив, считал его погибшим. А ведь как тяжело сложилась судьба человека. И тоскует он в письме по Донщине, мечтает походить по родной земле, поклониться тихому Дону. Это еще более грустная песня, чем у Григория Мелехова...”.

Так сомкнулись страницы следственного “Дела” Павла Кудинова и страница жизни Шолохова, получившего от него письмо сразу после его освобождения. Письмо, пронизанное тоской по родине, по донской земле.

Всего за четыре года до этого письма, летом 1951 года, Павел Кудинов уже посетил родные донские края, только не добровольно, а по этапу.

В следственном “Деле” П. Н. Кудинова хранятся два свидетельства на этот счет. Один документ — под грифом “Сов. секретно” — письмо от 24 июля 1951 года начальника Управления МГБ по Ростовской области полковника Трапезникова начальнику отдела “А” МГБ СССР генерал-майору Терновскому: “В связи с проведением оперативно-чекистских мероприятий по борьбе с антисоветским элементом из числа Донского казачества, просим Ваших указаний выслать для ознакомления архивно-следственное дело на осужденного в 1945 году полковника царской белой армии Кудинова Павла Назаровича, бывшего организатора и руководителя контрреволюционного восстания казаков на Дону. По миновании надобности дело будет Вам возвращено”.

Вслед за “Делом” Ростовскому МГБ понадобился и сам Кудинов. В “Деле” Павла Кудинова хранится еще один документ — “Постановление об этапировании заключенного”, утвержденное 5 сентября 1951 года тем же полковником Трапезниковым. Оно гласит:

“Я, зам. Начальника 5 отделения 2 отдела УМГБ РО — майор Обиюх, рассмотрел архивно-следственное дело № 885438 на Кудинова Павла Назаровича... отбывающего меру наказания в Озерном лагере № 7, МВД СССР -

Нашел:

Кудинов П. Н. 31 мая 1945 г. Окр. “СМЕРШ” 3 Украинского фронта был арестован и привлечен к уголовной ответственности, по ст. ст. 58-4 и 58-11 УК РСФСР.

В ходе следствия по делу Кудинова было установлено, что он, будучи офицером царской армии, после Великой Октябрьской Социалистической Революции в начале 1919 года организовал на Дону контрреволюционное восстание казаков против Советской власти...

Однако, в процессе следствия вопрос контрреволюционного восстания казаков на Дону в 1919 году остался глубоко не исследованным, идейные его руководители и активные участники, оставшиеся на территории Ростовской области, не выявлены, антисоветские связи белогвардейских кругов из числа казаков не установлены.

Кроме того, на следствии не были вскрыты методы и формы борьбы антисоветских белогвардейских организаций против Советской власти и какую они делали ставку на реакционную часть донского казачества.

На основании вышеизложенного и учитывая то обстоятельство, что на территории Ростовской обл. в 1947 г. возвратилось значительное количество бывших белогвардейцев, находившихся в эмиграции с 1920 г.,

Постановил:

Кудинова Павла Назаровича, 1891 г. рождения, отбывающего меру наказания в Озерном лагере № 7 МВД СССР, для дальнейшего отбытия наказания этапировать во внутреннюю тюрьму УМГБ по Ростовской области”.

Постановление об этапировании, естественно, было выполнено: “Будучи в трудовых лагерях в Сибири, я был вызван Главным управлением МГБ, а после МВД по Ростовской области, где пробыл в тюрьме от 22 октября 1951 года до августа 1953 года в интересах Советского государства”, — сообщает Павел Кудинов в письме Председателю Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову от 9. 4. 1956 уже из Болгарии. В письме этом он требовал вернуть ему изъятые у него дорогие фотоаппараты, чтобы продолжить работу фотографом.

“Возвратившись из лагерей к родной семье, я встретился с гнусной нищетой: дома нет, средств тоже, а чтобы приобрести аппарат и возобновить работу, средств не имею...

Да, я эмигрант, оскорбленный, пренебреженный, но все же я к родине питаю самые лучшие чувства и храню в сердце своем жгучую добрую память”. Так завершается это последнее в “Деле” письмо.

Что означает столь неожиданный заключительный зигзаг в лагерной биографии Кудинова, — его “этапировали” из Сибири в Ростов в 1951 году для продолжения следствия по “контрреволюционному” Верхнедонскому восстанию?

Во-первых, то, что власти и тридцать лет спустя не могли ни забыть, ни простить верхнедонцам Вешенского восстания.

А во-вторых, как выясняется, КГБ так и не смог “глубоко исследовать” “вопрос организации контрреволюционного восстания”, “выявить идейных его руководителей и активных участников”: видимо, помешало то, что не только к началу пятидесятых, но уже и к началу двадцатых годов из “руководителей восстания” и “активных участников” в живых почти никого не осталось.

Выехавший в эмиграцию, а потом арестованный и доставленный в сибирские лагеря руководитель армии повстанцев Павел Кудинов, расстрелянный в 1927 году комдив-1 Харлампий Ермаков, расстрелянный в 1920 году командир 4-го полка 1-й повстанческой дивизии Платон Рябчиков (на самом деле — Иван Платонович) — таковы три имени из опубликованной Кудиновым в очерке “Восстание верхнедонцев в 1919 году” таблицы командного состава армии повстанцев, судьба которых после гражданской войны доподлинно известна. Ни изыскания краеведов, ни поиски историков не выявили на сегодняшний день ни одной фамилии из списка командного состава армии повстанцев, составленного Кудиновым, кроме названных выше. Видимо, все они сгинули в боях и застенках гражданской войны. Ни одна из хоть сколько-нибудь крупных повстанческих фигур не попала в сети ОГПУ, а потом — КГБ. Подтверждение тому — следственное дело Харлампия Ермакова. Вместе с ним были арестованы восемь казаков-верхнедонцев, — но половина из них имела отношение не к Вешенскому восстанию, а к суду над Подтелковым, остальные — случайные фигуры.

А как обстояло дело в эмиграции? Следственные материалы, “исторический очерк” Кудинова, эмигрантская казачья печать помогают установить истину и здесь. Кудинов — оптимальная фигура для этого. Он находился в самом центре эмигрантской казачьей жизни, будучи в составе Вольноказачьего движения, а потом — председателем “Союза казаков-фронтовиков в Болгарии”. Он, как мало кто другой, знал состав эмигрантского казачества, чему помогала и принятая Вольноказачьим движением и “Союзом казаков-националистов”, по инициативе атамана А. П. Богаевского, система казачьих станиц и хуторов, расположенных по тем адресам Восточной Европы, где находились в эмиграции казаки. Эта система структурировала оказавшиеся в эмиграции остатки Донской армии, которые были настолько малы, что исчислялись сотнями, в лучшем случае — тысячами эмигрантов. Будучи распределенным по импровизированным станицам и хуторам, казачество в эмиграции легко поддавалось учету, и его состав руководителям Вольноказачьего движения или “Союза казаков-националистов” был хорошо известен.

Трудно себе представить, чтобы бывший руководитель Вешенского восстания, а потом — активист Вольноказачьего движения и председатель “Союза казаков-националистов”, опубликовавший к тому же в 1931—1932 годы в главном органе “Вольное казачество” исторический очерк “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, не имел сведений о своих соратниках, не получил от них отклика, если кто-то из них был еще жив и находился в эмиграции. Однако среди лиц, которые входили в актив Вольноказачьего движения и руководство “Союза казаков-националистов”, названных Кудиновым в ходе следствия, не было ни одного, которое хоть как-то было бы связано с Верхнедонским восстанием.

Не обнаружены пока отклики или материалы о верхнедонцах, их судьбе в эмиграции и на страницах эмигрантской казачьей печати, которые помогли бы установить, кто из участников Вешенского восстания после катастрофы в Новороссийске смог вырваться из России и остался жив. Правда, В. Васильев обнаружил в одной из эмигрантских газет статью П. Кудинова “Забытый герой”, посвященную памяти П. Г. Богатырева, двоюродного брата командира отдельной повстанческой бригады хорунжего Богатырева, в которой он сообщал, что “есаул П. Г. Богатырев... борясь с неумолимой материальной нуждою в чужом краю, умер 20 июля 1933 года от черной малярии в Бургаевской державной больнице в Болгарии”.

В 1934 году в Болгарии вышел, вызвав сенсацию, роман М. Шолохова “Тихий Дон”. Это обстоятельство, вкупе с публикацией очерка П. Кудинова “Восстание верхнедонцев в 1919 году”, должно было бы выявить хоть какие-то отзвуки, отклики тех, кто участвовал в Вешенском восстании. Полное молчание! Впечатление выжженной земли, парового катка, который прошел по участникам Вешенского восстания, мало кого оставив в живых в России и в эмиграции.

Еще одно подтверждение тому — “Казачий словарь-справочник” в 3-х томах, “казачья энциклопедия”, как этот словарь характеризуется в отзывах о нем. В словаре — богатый персональный состав, здесь рассказано практически о каждом примечательном казаке в эмиграции, информацию о котором удалось собрать. В словаре помещена развернутая статья о восстании верхнедонцев, о П. Н. Кудинове. И больше ни о ком из состава руководителей и участников восстания. Вряд ли это означает недооценку авторами и составителями словаря фигур практических организаторов и руководителей Вешенского восстания. Это означает, скорей всего, отсутствие у составителей словаря, хотя они входили в актив Вольноказачьего движения, хоть какой-то информации об этих людях. Они бесследно канули в Лету.

Как видите, “Дело” Павла Кудинова, как и другие исторические источники, помогает прояснению вопроса об авторстве “Тихого Дона” еще в одном отношении. Материалы “Дела” свидетельствуют, до какой степени узок был круг возможных источников информации о Вешенском восстании, на которые мог опереться автор романа, — при самом внимательном рассмотрении этого вопроса, никого, кроме Харлампия Ермакова, из заметных участников восстания невозможно даже предположительно назвать. А без опоры на свидетельства живых реальных участников Вешенского восстания “Тихий Дон”, его третья книга, были просто невозможны. Кто еще, кроме Харлампия Ермакова, из активных крупных участников восстания мог столь подробно и точно рассказать о нем автору “Тихого Дона”, если, как показывает “Дело” Павла Кудинова, из его руководителей практически никого не осталось в живых?

Харлампий Ермаков в России да Павел Кудинов в эмиграции — чуть ли не единственные из руководителей Вешенского восстания, имевшие возможность донести до людей правду о Верхнедонском восстании. Это они и сделали — один с помощью М. А. Шолохова, другой — написав очерк “Восстание верхнедонцев в 1919 году”. Тем более важен для нас рассказ Кудинова о Вешенском восстании, как и его взгляд на М. А. Шолохова, оценка романа “Тихий Дон”.

Нам неизвестно, получил ли Кудинов ответ на свое письмо, направленное им в 1955 году Шолохову. Но из рассказов Г. Ю. Набойщикова известно, что первым решением Кудинова после того, как он вышел на волю, было поехать в Вешенскую. “Ему уже пора уезжать, покидать эту территорию, а он не хочет ее покинуть. Он настаивает на том, что поедет к Шолохову, получит жилье в своей станице, откуда он родом”, — рассказывает Набойщиков. П. Н. Кудинов “все ходил, доказывал, доказывал” и добился того, что ему дали предписание отправиться не в Болгарию, а в Вешенскую.

П. Н. Кудинов и в самом деле приезжал в Вешенскую, что подтверждает и сам Шолохов: “Уже после войны в Вешки приехал Павел Кудинов — бывший командующий восстанием, — говорил он К. Прийме. — Я был в заграничной поездке и мы не встретились”.

О том же рассказывал К. Прийме, видимо со слов Кудинова, и старый казак-вешенец Лапченков, вернувшийся из Болгарии. “Был в Сибири. Одиннадцать лет рубил лес в тайге. А потом Советская власть сделала ему скидку и в 1956 освободила. Заезжал он в Вешки. Но тут — пусто, вся родня его вымерла. Наведался к Шолохову, а писатель куда-то выехал. Пожурился Кудинов на берегу Дона, помолился Богу в соборе и поехал в Болгарию. Там у него жена, княгиня Севская, учительствует. Русскому языку учит болгарских ребятишек”.

Старый казак Лапченков допустил две ошибки: Кудинова освободили не в 1956, а в 1955 году — еще до XX съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, что могло сказаться и на его приеме в Вешенской. И женой Кудинова была не какая-то “княгиня Севская”, а вешенская казачка Пелагея.

Г. Ю. Набойщиков по делам службы побывал в Вешенской и рассказал о том, как приняли Павла Назарьевича Кудинова его земляки. Не встретившись с М. А. Шолоховым, которого не было в Вешенской, Кудинов долго и упорно ходил в Вешенский райком партии, в райисполком, в другие организации и просил об одном: чтобы ему выдали советский паспорт. Г. Ю. Набойщиков нашел тех работников Вешенской милиции, которые занимались “делом” Кудинова. “Они говорят, что вообще растерялись, как с ним поступить ? Как ему выдать советский паспорт, если его у Кудинова никогда не было? Он не гражданин СССР, а гражданин Болгарии...” Прежде чем получить советский паспорт, Кудинов должен был получить советское гражданство, что в его ситуации было непросто.

Помыкался Кудинов в Вешенской какое-то время, жил у станичников, кто его помнил и приютил (“еще старики живы были, никто его не гнал, не преследовал”), — но потом его вызвали в милицию и предложили оформлять визу на возвращение в Болгарию. Кудинов им ответил: “Я не хочу ни в какие Болгарии. Я хочу здесь получить курень, кусок хлеба, и выписать сюда свою Пелагею.

Она дочь донского казака, значит здешняя, приедет сюда и никакая Болгария мне не нужна”.

И далее разыгралась сцена, о которой Набойщикову рассказал один из офицеров Вешенской милиции, — абсолютно соответствующая характеру Кудинова: в ответ, — рассказывает Набойщиков, “какой-то идиот ему пропел: “Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех”. И тогда Павел Назарьевич схватил в руки графин, который, к счастью, был пустой, и ударил этого идиота графином по голове”.

Только срочный отъезд в Болгарию спас Кудинова от нового судилища.

Это выразительные жизненные детали в характере Кудинова, и они красноречиво говорят о том, насколько сильна была у Кудинова любовь к родине, как малой, так и большой, — ее не смогли испепелить самые тяжкие испытания, выпавшие на его долю.

Уезжал Кудинов из Вешенской с чувством горечи. Еще и потому, что, хотя Шолохова не было в это время дома, находились люди, которые говорили Кудинову: “Я сегодня видел Шолохова, на машине приезжал. И тот-то его видел вчера”, внушали ему, будто “Шолохов знал о том, что Кудинов приехал, и скрывается”.

Этим наветам, свидетельствует Г. Ю. Набойщиков, Кудинов не поверил. Но осадок на сердце остался. С таким трудом добился поездки в Вешенскую ради того, чтобы остаться жить на своей родине, но Дон, Россия его не приняли, а Шолохов не помог.

И тем не менее, как свидетельствуют его письма к Г. Ю. Набойщикову, вернувшись в Болгарию, Кудинов не только не держал зла в отношении родной земли, где провел одиннадцать лет в заточении, но оставался убежденным патриотом России и столь же убежденным поклонником таланта Шолохова.

В 1963 году Павел Кудинов написал Шолохову еще одно письмо — с просьбой о помощи. Они хранится в архиве Государственного музея-заповедника М. А. Шолохова в Вешенской. С годами язык Кудинова становится все более витиеватым и слог его, из-за влияния болгарского языка и недостаточной грамотности в русском, совсем неуклюжим.

“Глубокоуважаемый Михаил Александрович, здравствуйте! Прошло 8 лет как вернулся домой из далекой Сибири, где я в неволе тяжкой провел одиннадцать лет в дремучей тайге... В этом 1963 году, утративши физическую трудоспособность, я встретил 71 год и колхозный труд оставлен, стал я так называемый безработный! Условия жизни в таком возрасте трудно выносимы! И в эти безысходные дни жизни я перемыслил историю первой войны, пролистал-воскресил историю своих георгиевских действий с врагом родины, за что награжден: Георгиевскими крестами 4, 3, 2, 1 степени, Станислава 3 степени с мечами и бантом, т. е. полный бант!”

Достигнув 70-летнего возраста и оставшись без пенсии, Кудинов решил просить Советское правительство назначить ему пенсию как Георгиевскому кавалеру 4-х степеней. “Я очень прошу вас оказать мне содействие относительно полагаемой мне помощи, причитанной пенсии, которой я смог бы питаться хоть крохами, падающими со стола сильных”, — писал он Шолохову.

В пространном изложении этой просьбы состояла первая часть письма. Нам неизвестно, как ответил Шолохов Кудинову, но совершенно ясно, что даже Шолохов, в ситуации, в которой находился Кудинов, не мог выхлопотать ему государственной пенсии.

Вторая часть письма посвящена “Тихому Дону”. “Книгу вашего великого творчества — “Тихий Дон” — имею, — писал Кудинов. — Подробно ознакомившись с содержанием истории восстания в Донском округе, я установил, что в истории этого легендарного исторического события, продолжавшегося 6 месяцев, оперативная часть действий совершенно отсутствует. Все оперативные действия от первого дня тревоги до первого дня соединения с Донской армией написаны и хранятся до сегодняшнего дня. К содержанию истории приложены два экземпляра карты, о расположении двух сражающихся армий, с обозначением частей советской армии и армии восставших. Я очень сожалею, о том, что вы, будучи в Чехии, не использовали ценный момент приобрести этот ценный написанный (типографский) материал”.

Высоко оценивая “Тихий Дон” как “книгу вашего (то есть М. А. Шолохова, а не кого-то еще) великого творчества”, Кудинов обнаружил в ней то, о чем уже шла речь в предыдущих главах, — отсутствие полной оперативной картины Вешенского восстания, поскольку роман писался, фактически, на материале воинского пути только 1-й повстанческой дивизии, руководимой Харлампием Ермаковым.

Кудинов сожалеет, что Шолохов не знаком с “написанными (типографскими) материалами” об оперативном действии армии повстанцев, что он не смог его “приобрести” во время поездки в Чехословакию. Вне всякого сомнения, речь идет об “Историческом очерке” Кудинова, однако, чтобы не подвести Шолохова, Кудинов из цензурных соображений не называет свой очерк, напечатанный в эмигрантском журнале “Вольное казачество”. Ясно также, что у Кудинова сохранились две оперативные карты с места боев.

Далее Кудинов рассказывает в своем письме Шолохову, что “будучи в Сибири... был вызван в Ростовский МГБ, пробыл три года в тюремной камере и часто вспоминал о вас...”. А заключительную часть письма Кудинов посвящает К. Прийме: “Совершенно неожиданно мне пришлось познакомиться с познаваемым (видимо, известным всем) журналистом Прийма Константином Ивановичем. “Полгода вас искал”, — писал он мне в первом письме и отыскал меня через секретаря посольства Павлова... Я, будучи великодушным, на многие его вопросы из содержания “Тихого Дона” отвечал так, как оно было. Но он... написал провокацию самую подлую и даже в болгарской газете”.

Что же это за “провокация” К. Приймы, которая так задела Кудинова? Откуда такое неприязненное отношение П. Кудинова к человеку, который первым, благодаря Шолохову, установил, что руководитель Вешенского восстания жив, и рассказал об этом читателям?

В своей статье “Вешенские встречи”, опубликованной в майской книге журнала “Подъем” за 1962 год и в сокращенном виде в “Литературной газете”, а позже опубликованной в болгарской печати, Прийма привел слова вешенского казака Лапченкова, которые мы уже цитировали выше, о жизни Кудинова в Болгарии: “Там у него семья, жена, княгиня Севская, учительствует, русскому языку учит болгарских детишек”.

Почему казак Лапченков произвел Пелагею Ивановну Кудинову, коренную казачку, в “княгиню Севскую”, одному Богу известно. Следом за рассказом казака Лапченкова К. Прийма цитирует в статье полученное им письмо председателя Михайловского стопанства (колхоза. — Ф. К. ) Ненчо Найденова, который также называет жену Кудинова “Севской”: “Ваш донской из Вешек казак — полковник Павел Лазарьевич Кудинов живьет у нас и робит у нас добре. Робит в садах огородах стопанства с 1956 годины. Имея уже преклонный возраст, а пока падкий до работы, як ударник, и ниякой оплоши за ним нема. И другарка его — учителька Севская — до работы дуже падкая. А письмо ваше я получих и Павлу Кудинову передах...”.

Возможно, ошибся Ненчо Найденов, дав Пелагее Ивановне звучную фамилию Севская, а Прийма, записывая текст беседы с казаком Лапченковым, дал жене Кудинова ту же фамилию, автоматически присовокупив титул, который, как говорится, просится: “княгиня Севская”.

Эта ошибка К. Прийме дорого обошлась. Павел Кудинов прервал с ним всякие отношения.

Заключил Кудинов свое письмо Шолохову пожеланием “здоровья и много лет прожить! И в горной дубовой тайге, за озером и Доном ландыши срывать, но мясной продукт не употреблять! Пелагея Ив. Кудинова 18 лет преподает русский язык. Вам и всему семейству наш земной поклон”.

Письмо Кудинова Шолохову помогает понять некоторые нюансы отношения Кудинова к писателю, проявившиеся в его переписке с Г. Ю. Набойщиковым. Советской пенсии, как Георгиевский кавалер всех четырех степеней, Кудинов так и не получил, а потому — обижался на Шолохова, что тот не помог.

“В своем письме даете совет обратиться за помощью к Шолохову, — пишет Кудинов Набойщикову. — Напрасный совет! Новые паны крошки хлеба не дадут!”. И — далее, развивая ту же тему в следующем письме: “Обратиться за помощью к Шолохову? Григорий Юрьевич, бедняк материально не друг богачу. С сильным не борись, с богатым не судись! Если бы не бедняк Павел Кудинов, то и Михаил Александрович Шолохов не был бы богачом, да еще каким!” — пишет Кудинов, имея в виду, что Вешенское восстание и его деятельность в качестве руководителя восстания составили основу “Тихого Дона”.

Судя по письмам Г. Ю. Набойщикову, на сердце Кудинова лежала, конечно же, тяжелая обида за горькие годы эмиграции и сталинских лагерей. “Вы, Григорий Юрьевич, читали “Тихий Дон”. Вот и причина познакомиться с Сибирью, — пишет он своему корреспонденту. — В 1944 году при проходе русских войск через Болгарию пришли в квартиру, ограбили, потаскали по Западу, а после в Москву, а в Москве военный трибунал не находя вины судить отказался, а Берия и Сталин наложили свое “вето” на 10 лет”. И далее: “Вы спрашиваете, как я живу (сейчас). Живу я как живут скитники безродные, беспризорные, бездомные, на гумне ни снопа, в закромах ни зерна, на дворе по траве хоть шаром покатись. Восемь лет работал я в чужой стране в колхозе, а теперь устарел, 70 лет, и живу без работы, в одной комнатушке в нижнем этаже, как волк в берлоге... Вот жизнь пелигримма (здесь и далее сохраняется орфография подлинника)”. Бедность его доходила до такой степени, что иногда ему было не на что послать письмо: “Перешлю после, т. е. когда буду иметь гроши. Сейчас я беден и бедность грызет меня уже сорок лет”.

Но удивителен и непостижим русский человек! Несмотря на все пережитые и перенесенные страдания, на сломанную, пущенную по ветру жизнь, попавшую под жернова истории, Павел Назарьевич Кудинов не перестает говорить о любви к родной стране и своему народу. “Григорий Юрьевич! — обращается он в одном из первых писем к своему корреспонденту. Не думайте, что П. Н. Кудинов одиннадцатилетнюю размотал катушку и после этого стал зол как тигр против Советского Союза и русского народа! О, нет! Может быть недалеко то время, я с супругой увидим родной казачий край и обновленную Россию и свободный русский народ...”

С горьким чувством Кудинов пишет о своей эмигрантской судьбе: “Мы, эмигранты, с тяжестью в душе и со слезами по родине, по родной семье ушли в далекие царства и стали скитниками” (это слово для Кудинова производное не столько от слова “скит”, сколько от слова “скитаться”), но — “глядите да не подумайте о том, что мы, эмигранты, враги Советского Союза и народа! О, нет!” Чувство тоски Кудинова по Дону, по Родине остро проявилось в тех строках его писем, где он просит своего корреспондента достать и прислать ему с Дона “рыбы-копченки”, “тараньки”, — “копченую рыбу, если бы достать рукою, я бы купил 100 килограмм и ел бы только копченую рыбу. Ведь здесь, в Болгарии, такой прелести нет!”

Этот сложный клубок противоречивых чувств — боли и любви — в душе донского казака Павла Назарьевича Кудинова, в прошлом — руководителя восстания, а позже — зека советского Гулага, “скитника-пилигрима”, нищего эмигранта, отражался и в его отношении к Михаилу Александровичу Шолохову. Это отношение, как я уже говорил, не было простым. Вспомним его спор с Шолоховым по поводу образа подполковника Георгидзе, слова Кудинова о том, что изображен Кудинов в романе “плохо”, горечь от неудавшейся попытки вернуться после лагеря в Вешенскую, наконец, обиду из-за неполученной пенсии. Имел Кудинов претензии и к роману “Тихий Дон” — с точки зрения непосредственного участника изображенных в романе событий (“в “Тихом Доне” я могу найти сотни неверностей, но я не восставал!” — замечает он в одном из писем). Вспомним, конечно же, и общий счет к Берии и Сталину, к Советской власти — за Гулаг и эмиграцию... Но вот что удивительно: невзирая на весь этот сложный клубок вполне обоснованных, заслуженных, мотивированных обид, П. Н. Кудинов в течение всей своей жизни относился к Шолохову молитвенно.

Приведем ответ П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову на его первое письмо:

“Многоуважаемый Григорий Юрьевич! Бонжур!

Письмо Ваше от 9/3 1963 года мною получено. Благодарю Вас, живущего в далекой стране — в стране, в которой я побывал 11 лет, подаренных мне богами Советского Союза Берией и Сталиным, угробивших миллионы русского народа в тайге, в далекой Сибири.

Вас нужно понимать, что интересуетесь легендарной историей события — восстания донских казаков в 1919 году. Это событие написано писателем Михаилом Александровичем Шолоховым в книге “Тихий Дон”, которую, наверно, читали и Вы. Содержание книги верное и изумительно похвальное, которое оправдывает писательский талант, которым следует восхищаться”.

Невзирая на крайнюю неуклюжесть этих выспренних слов, их искренность и убежденность очевидны.

Далее П. Н. Кудинов пишет о том, что Г. Ю. Набойщиков обратился к нему с рядом вопросов, и продолжает: “Об участии моего (видимо, моем. — Ф. К. ) в восстании известно всему Советскому Союзу от малого до великого, а тем паче в “Тихом Доне”, это — во-первых, а как я очутился в Болгарии, так это случай известный не только живым, но и мертвым — эмиграция после окончания революции, т. е. победители гонят, а побежденные отступают за пределы родной казачьей земли. За пределами родины свобода неизмеримая, кто куда хотел, туда и уезжал, а поэтому все, покинувшие родину, семьи, рассеялись по всему свету. О жизни в Болгарии. Условия превосходны, а превосходны потому, что народ гуманен, великодушен и гостеприимен. Она — Болгария, в которой живу 40 лет и я считаю ее второй родиной, т. к. Россия, Советский Союз считают нас врагами”.

Из переписки с Г. Ю. Набойщиковым выясняется, что Прийма был первым и единственным из литераторов, журналистов, ученых, в России ли, в эмиграции, кто за все годы жизни Кудинова обратился к нему с вопросом как к руководителю Верхнедонского восстания. И это еще один аргумент в споре об авторстве “Тихого Дона”. Если бы авторство романа принадлежало представителю белого движения, работая над романом, он бы никак не мог обойти оставшегося в живых руководителя Верхнедонского восстания, не обратиться к нему с вопросами, если не устно, то хотя бы письменно. Но за все десятилетия ни к П. Кудинову, ни к донским казакам-эмигрантам вообще (также, кстати, как и к жителям Вешенской и шире — Верхнего Дона) никакой заинтересованности ни с чьей стороны (кроме Шолохова, если иметь в виду донские места) проявлено не было.

П. Н. Кудинов писал Г. Ю. Набойщикову: “Материал-то — Кудинов, а исторические материалы во мне. И материал — я, — пока жив”, имея в виду тот факт, что его память — лучший источник по истории восстания верхнедонцев. Вне всякого сомнения, если бы, к примеру, тот же есаул Родионов, которого называли в качестве возможного автора “Тихого Дона”, живший в 20-е годы в Берлине, имел хоть какое-нибудь отношение к написанию романа, он не мог обойти вниманием Павла Кудинова, являвшегося кладезем информации. Тем более что и искать его было не надо: он был активным деятелем и одним из руководителей казачьего движения за рубежом, как говорится, на виду всей казачьей эмиграции. Однако только после статьи К. Приймы, опубликованной в болгарской печати, начал проявляться скромный интерес к персоне П. Кудинова. Он пишет Г. Ю. Набойщикову о некоем журналисте — “болгарин молодой — лет 25”, — который побывал у него и “желая написать обо мне статью, попросил у меня снимку”. Кудинов доверился ему и дал ему фото в форме военных времен. Написал ряд писем с просьбой вернуть, “но вот прошло уже пять месяцев тот жулик молчит и молчит”.

После публикации К. Приймой статьи в “Литературной газете” П. Кудинов предложил прислать в редакцию “Литературной газеты” “имеющийся материал” о восстании Верхнего Дона. В свойственной ему манере П. Кудинов рассказывает Г. Ю. Набойщикову, что “директор “Литературной газеты” схватился за этот случай: прислать ему для рассмотрения какими-то большими советскими верблюдами. И тем дело кончилось”. Ответа из газеты не последовало.

Павел Кудинов понимал историческое значение уникальной информации, своих, основанных на личном биографическом опыте, знаний о судьбах донского казачества в эпоху революции и гражданской войны и стремился это свое знание передать в Россию. Тем более что написанный и опубликованный в Праге в 1931—1932 году “исторический очерк” “Восстание верхнедонцев в 1919 году” был неизвестен в его родной стране. Ему казалось, что со смертью Сталина и начавшейся “оттепелью” пришло наконец время, когда он сможет рассказать русским людям всю правду о самом главном событии в его жизни — восстании верхнедонцев и о том, как оно изображено в “Тихом Доне”.

Вот почему для него был праздником тот телефонный звонок из Ростова-на-Дону, когда ему позвонил К. И. Прийма. Надо полагать, что праздником для Павла Назарьевича Кудинова была и статья К. Приймы — первое доброжелательное слово правды о нем, напечатанное в родной стране, — если бы не досадная ошибка с “княгиней Севской”, которую он считал “провокацией”. Столь горькая реакция Кудинова на эту ошибку объясняется тем, что, напуганный горьким опытом жизни, он боялся, что Пелагею Ивановну, якобы скрывавшую свое княжеское происхождение и к тому же — жену бывшего белогвардейского офицера, только что вернувшегося из советских лагерей, уволят с работы, и они останутся без куска хлеба.

Это новое свое несчастие в переписке с Г. Ю. Набойщиковым П. Н. Кудинов описывал так: “Моя супруга дочь простого казака-работника, окончившая 8 классов гимназии на Дону, а в Болгарии, выдержав государственный экзамен и получив государственный Диплом, приобрела высшее образование, и как лучшая в Болгарии учителька по русскому языку вот уже 18 лет преподает русский язык в гимназии... А Прийма провоцировал в той статье, которую Вы имеете, что она княгиня Севская... и поэтому Министерство культуры и просвета уволит от службы”...

Впрочем, опасения Павла Кудинова были небезосновательны. Переписка К. Приймы с белоэмигрантом, бывшим руководителем Верхнедонского восстания П. Н. Кудиновым и после XX съезда партии, в пору либеральной “оттепели”, находилась под присмотром как советских, так и болгарских спецслужб. И, как выяснилось из беседы Г. Ю. Набойщикова с одним из офицеров наших спецслужб, “болгарские товарищи не хотят доверять жене белогвардейца преподавание русского языка”. Кстати, под ударом оказался и сам Г. Ю. Набойщиков. Его переписка с белогвардейцем Кудиновым, как он считает, также не прошла не замеченной для наших органов. Почувствовав опасность, он прервал переписку с П. Н. Кудиновым, так и не получив от него обещанных материалов по Верхнедонскому восстанию и “Тихому Дону”.

История эта свидетельствует, насколько горючей и горячей была заложенная М. А. Шолоховым документальная основа “Тихого Дона”, если и сорок лет спустя, в начале 60-х годов, в пору “оттепели” и XX съезда, она обжигала тех, кто неаккуратно соприкасался с нею.

Но что же П. Н. Кудинов предполагал передать Г. Ю. Набойщикову в ответ на его вопросы о Верхнедонском восстании? Он хотел сказать “правду” об этом событии, равно как и обо всей своей жизни, передать написанную им “личную автобиографию в совокупности с повестью о моей молодости... до семидесятилетнего возраста”. Плюс ко всему — поэмы, как то “Смиритесь, кумиры” и “Жрецы капитала”. Судя по цитатам из этих поэм, приведенным в письмах, П. Н. Кудинов явно страдал графоманией. Отсюда — и своеобразный язык его писем, как, например: “Мое хождение по мукам не угасло, а как звезда-путеводитель светит ярко, как светило в дни восстания казаков В-Донского округа. Мы восставали не против Советской власти, а против террора, расстрела, и за свой казачий порог и угол и за кизечный дым!” Как видите, сквозь любовь к красивостям и вычурности прорывается, тем не менее, суть, выраженная в своеобычных, подчас — очень выразительных изречениях.

П. Кудинов сообщал Г. Ю. Набойщикову, что у него сохранились оперативные сводки и другие документы, посвященные Верхнедонскому восстанию. Прежде всего — “две карты (скици), обнимающие четырехстакилометровой цепью, в кольце которой донские казаки вели шесть месяцев оборонительную конную и пешую борьбу против во много раз превосходившей Красной Армии”. Кудинов упорно говорит не о трех, а о шести месяцах, имея в виду, видимо, бои верхнедонцев с Красной Армией после соединения с Донской армией. Кудинов дает описание этих цветных, как он пишет, карт: “Изображенные цветными линиями-красками там, где кровь казачья лилась рекой, за свой край свободный, вольный и родной! На картах отмечены силы противников разных племен и языков для подавления восставшей армии. Советские действующие армии отмечены: армии, дивизии, полки, бригады и т. д...”.

“Скици (то есть карты. — Ф. К. ) , — пишет П. Кудинов, — мне хотелось бы сделать художественно, чтобы карта была красива, чиста, отчетлива и приятна для читателя”. Он предполагал, как только у него будут деньги, пригласить художника, чтобы с помощью красок и туши сделать цветные копии этих карт. Кроме того, Кудинов располагал, как он пишет, “объемистым материалом оперативной сводки, которая в “Тихом Доне” отсутствует”. П. Кудинов послал Г. Ю. Набойщикову свою фотографию и готов был, преодолев предубеждение в отношении журналистов и политические опасения (“...все же Вы член партии, а доверять члену партии, да еще эмигранту — вопрос деликатный”), послать и другие материалы. Он надеялся, что (цитирую с сохранением стилистики и орфографии письма) “материалы, хранящиеся мною, найдут брешь правды, света, чтобы [исправить] вкравшиеся на страницы “Тихого Дона” нелепости и восстановить бессмертную истину перед мертвыми и живыми”. “Я крайне желал бы, — пишет он в другом письме, — чтобы сохранившиеся материалы были бы преданы гласности через родную печать и в родной стране...”.

В какой-то степени это пожелание П. Н. Кудинова было осуществлено, когда в журнале “Отчизна” (1991, № 6, 7, 8), усилиями шолоховеда В. В. Васильева, был опубликован “исторический очерк” Павла Кудинова “Восстание верхнедонцев в 1919 году”. Однако хранившиеся у П. Н. Кудинова боевые карты вешенского восстания, оперативные сводки и другие материалы Кудинов так и не успел переслать Г. Ю. Набойщикову, поскольку тот неожиданно для П. Кудинова оборвал переписку с ним.

В 1967 году донской казак из станицы Вешенской, командующий войсками повстанцев Павел Назарьевич Кудинов, устав от унизительной нищеты и бедности, ушел из жизни. Он покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд. Молва говорит, будто это был поезд, который следовал из Болгарии в Россию...

(Окончание следует)

 

(обратно)

В.Филатова-Шишкова • «Неугомонный русопят» (Наш современник N4 2001)

Вера Филатова-Шишкова

 

К 160-летию со дня смерти адмирала,


министра народного просвещения, писателя


и государственного деятеля


Александра Семеновича Шишкова

“Неугомонный русопят”

 

Шишковы — старинный русский дворянский род, ведущий начало от Микулы (Николая) Васильевича, по прозванию Шишко, правнука Юрия Лозинича, который прибыл из Польши на службу к великому князю Тверскому Ивану Михайловичу в 1425 году. Из потомков его десять человек были стольниками при Петре Великом. У Юрия Лозинича было два правнука: Иван Борода и Микула Шишко — от него и пошли Шишковы, служившие Российскому престолу в разных чинах. Их род занесен в дворянскую родословную книгу в VI часть древнего дворянского благородного рода, родовую книгу губерний Тульской, Рязанской и Московской. Ветвь этого рода записана в VI часть родословной книги Тверской и Оренбургской губерний. Герб ее вписан в III часть Общего Гербовника (1-я выписка из Гербовника Х, 25).

Род Шишковых по настоящее время составляет двадцать одно колено. Описать их все практически невозможно, да и надо ли? Очень много интересных и знаменитых родов вплетаются в нашу родословную: Ивашевы, Хованские, Толстые, Аксаковы, Набоковы, Языковы, Шишковы. Из этого же рода происходит адмирал, министр народного просвещения, главный управляющий делами Министерства иностранных дел, писатель и государственный деятель, знаменитый русофил Александр Семенович Шишков (1754—1841).

Адмирал Александр Семенович Шишков был десятый правнук основного рода Микулы Шишко. Отец его, инженер-поручик Семен Яковлевич Шишков, умер до 1811 года. Было у него шесть сыновей и дочь. У Семена Яковлевича Шишкова был родной брат — Федор Яковлевич Шишков, который доводился дядей Александру Семеновичу Шишкову и по этой линии был связан с моей родословной. Федор Яковлевич был женат на дворянке Прасковье Николаевне Зимнинской, они владели имением Шишковка бывшего Бузулукского уезда, находящегося частично в Борском районе Куйбышевской области (село Языково) и частично в Бузулукском районе Оренбургской области (село Зимниха) на тракте Бузулук-Бугуруслан, поблизости от села Державино, находящегося в верховьях реки Кутулук, левого притока Большого Кинеля. Это село когда-то принадлежало поэту Г. Р. Державину. Село Зимнинки (Зимниха) получило свое название по фамилии деда А. Ф. Шишкова по матери подпоручика Н. С. Зимнинского. Надо полагать, что помещичья усадьба всего рода Шишковых была в деревне Шишковке, где находился огромный по тем временам винокуренный завод. Также Федору Яковлевичу Шишкову принадлежало село Зеленовка Симбирской губернии, и вполне возможно, что на отдых в симбирские края приезжал и сам адмирал Александр Семенович Шишков. Можно предположить по названию села, какие это были прекрасные места: заливные луга, зеленые рощи, — этакий маленький благоухающий оазис среди выжженных знойным летним солнцем полей.

Шишков Александр Семенович родился в 1754 году. Он воспитывался так же, как и его сверстники второй половины восемнадцатого века — Фонвизин, Державин. В них развивались религиозные чувства под влиянием чтения “Священной истории” и “Четьи-Минеи”. С этой домашней подготовкой он поступил в морской кадетский корпус, где директором был его свойственник И. Д. Кутузов.

В 1771 году А. С. Шишков вышел в гардемарины и был вместе с товарищами отправлен в Архангельск, а в следующем году произведен в мичманы. В 1776 году он был назначен на фрегат “Северный орел”, который должен был из Кронштадта провести кругом через Средиземное море и Дарданеллы в Черное море три других корабля под видом купеческих.

Путешествие продолжалось три года. За это время он побывал в Италии, Греции, Турции. Во время путешествия А. С. Шишков вел дневник, куда вносил свои путевые записи, которые впоследствии послужили толчком к враждебным отношениям с французами.

Вот одна выдержка из путевых заметок А. С. Шишкова: “Мы видели несколько новейших греческих часовен с написанными на стенах их изображениями святых и не могли надивиться буйству и злочестию безбожных французов, которые, заходя иногда в сей порт, не оставляли ни одной часовни без того, чтобы не обезобразить лиц святых и не начертать везде насмешливых и ругательных надписей. Удивительно, до какой злобы и неистовства доводит развращение нравов! Пусть бы они сами утопали в безверии, но зачем же вероисповедание других, подобных им христиан ненавидеть? Для чего турки не обезобразили сих часовен? Для чего не иной язык читается в сих надписях, как только французский?”

По возвращении иззаграничного плавания А. С. Шишков был произведен в лейтенанты и назначен в морской кадетский корпус для преподавания гардемаринам морской тактики. К этому времени относится и начало его литературных занятий (перевод французской книги “Морское искусство”) и составление триязычного морского словаря. В этот же период был выполнен перевод французской мелодрамы “Благодеяния приобретают сердца” и немецкой “Детской библиотеки” Кампе. Эта книга, состоящая из нравоучительных рассказов в стихах и прозе, имела большой успех, по ней долго обучали детей грамоте. Она простым своим слогом увеселяла детей и наставляла их в благонравии, многие читали стихи из нее наизусть. В течение семнадцати лет книга троекратно переиздавалась.

К начальному периоду литературной деятельности также относится небольшая пьеса “Невольничество”, написанная в 1780 году для прославления императрицы Екатерины, пожертвовавшей значительную сумму денег для выкупа в Алжире христианских невольников.

Литературные и педагогические труды были прерваны в 1790 году войной со Швецией, на которой в чине капитана второго ранга будущий адмирал Шишков командовал фрегатом “Николай”, который входил в состав эскадры Чичагова. После этой короткой и неудачной войны А. С. Шишков поселяется в Петербурге и полностью отдается научным занятиям по морскому делу.

В 1793 году был издан перевод “Морской тактики”, и адмирал преподнес эту книгу великому князю Павлу Петровичу. Император Павел произвел А. С. Шишкова в генерал-адъютанты, потом в вице-адмиралы и наградил его орденом Анны I степени.

С 1805 года Российская Государственная академия издает его сочинения и переводы, в которых он помещает свои оригинальные и переводные статьи и свой знаменитый перевод “Слова о полку Игореве”. Он же впервые производит обширный разбор “Слова”. В 1814 году император Александр назначает А. С. Шишкова членом государственного Совета, а годом раньше — Президентом Российской академии. В 1824 году он был назначен министром народного просвещения и главным управляющим делами Министерства иностранных дел.

Воспоминаний об А. С. Шишкове написано мало. Как-то этот великий и интересный человек остался незамеченным нашими мемуаристами. Только Сергей Тимофеевич Аксаков, верный и преданный поклонник таланта А. С. Шишкова, написал и оставил для потомков воспоминания о нем, как о человеке большого ума, бескорыстно любившем свое отечество, внесшем огромный вклад в политическую жизнь страны, интересном писателе, ученом и просто человеке неординарных, если не сказать больше, магических способностей, проявившихся незадолго до смерти.

Юность С. Т. Аксакова протекала в первое десятилетие девятнадцатого века. В то время он просто восторгался книгой А. С. Шишкова “Рассуждение о старом и новом слоге российского языка”, которая была на слуху у всех. Она вызывала немало кривотолков, но для С. Т. Аксакова была настоящей настольной книгой, по которой он жил “и уверовал в каждое слово”. Также он постоянно поддерживал сторону А. С. Шишкова в спорах с карамзинистами и противился внедрению иностранных слов в русский язык.

Вскоре по приезде в Петербург Сергей Тимофеевич Аксаков познакомился с А. С. Шишковым и получил постоянный доступ в его дом, где в качестве декламатора в любительских домашних спектаклях снискал себе лавры. Впоследствии род Аксаковых породнился с родом Шишковых. Мой прапрадед Александр Федорович Шишков, губернский секретарь, являлся двоюродным братом А. С. Шишкова и в свое время сватался к сестре С. Т. Аксакова. Приезжая несколько раз в имение, он предлагал руку и сердце, но она с ответом не спешила. Тем временем А. Ф. Шишков влюбился в восемнадцатилетнюю Марию Алексеевну Булгакову и женился на ней. Казалось бы, что судьба развела эти семьи навсегда. Но в семье А. Ф. Шишкова и М. А. Булгаковой было шестеро детей — четыре сына и две дочери: Нина и Софья. Впоследствии Софья стала женой Григория Сергеевича Аксакова, сына Сергея Тимофеевича, и венчались они в Симбирске в Спасо-Вознесенском соборе. Свадьба была богатой, проходила в доме Языкова. Воспоминания о ней в Симбирске остались на долгие годы.

В Петербурге, в переулке на Литейном, называемом Форштатским, против лютеранской кирхи стоял небольшой каменный двухэтажный домик (вероятно, стоит и теперь), окон в восемь, какого-то зеленоватого цвета, весьма скромной наружности, — это был собственный дом А. С. Шишкова. Жена — Дарья Алексеевна, урожденная Шельтинг, была голландка и лютеранка. (Дед ее был приглашен из Голландии на русскую службу и дослужился до адмиральского чина.) В свет они выезжали редко и были очень набожны. По-французски Дарья Алексеевна говорила очень плохо, за что страдала потом в большом свете, куда судьба ее неожиданно занесла. Мало того, что она плохо танцевала, она совершенно не переносила светское общество. Поэтому А. С. Шишков часто выезжал без нее.

Своих детей у них не было. После смерти родного брата А. С. Шишкова, Арданольда, остались дети — Саша и Митя. Этих племянников они-то и взяли на воспитание. Дарья Алексеевна держала их в строгости, но, тем не менее, очень любила и жалела, прощала им шалости. Дом полностью принадлежал ей, все делалось под ее четким руководством. Сам же Александр Семенович был “гостем” в своем доме. За ним, как за ребенком, надо было ухаживать: подавать тапочки, искать его вещи, напоминать обо всем. К обеду или ужину, бывало, не дозовешься, если только за руку не приведешь.

Племянники любили и уважали А. С. Шишкова, нежно звали его “дядюшкой”. Он имел небольшую, человек на двадцать, галерею или балкон в Адмиралтействе, куда часто выезжал с племянниками и родней. Дарья Алексеевна была хорошей и гостеприимной хозяйкой, поэтому в их доме всегда были гости. А. С. Шишков очень любил свой дом, а особенно маленький голубой кабинет в два окна, которые выходили в переулок, где постоянно была тишина и часами можно было слушать птичьи трели. Между окнами находился большой письменный стол, загроможденный книгами и бумагами. На окнах стояли банки с сухим киевским вареньем и конфетами. Сластена он был отменный, особенно любил фрукты и ягоды. На столе всегда стояла большая стеклянная банка, которая была доверху наполнена восковыми шариками. Во время работы он любил обирать воск со свечей и катать из него шарики. Это занятие успокаивало ему нервы. По дому А. С. Шишков ходил в шелковом полосатом шлафроке с поясом. На ногах были кожаные истасканные ичиги (сапоги). Он имел средний рост, худощавое телосложение, волосы седые с желтизной. Лицо было поразительно бледно, темно-карие небольшие глаза, очень живые, проницательные, воспламеняющиеся мгновенно, выглядывали из-под нависших бровей. Улыбка была одушевленной, самой приятной и добродушной. А. С. Шишков любил читать вслух и декламировать. Читал он с большим воодушевлением и слегка жестикулируя правой рукой. Также А. С. Шишков был страстный охотник кормить птиц. Дома держал попугая породы какаду и ласково называл его “попинька”. Утром тот будил его, выкрикивая бранные слова из своей клетки, и, стуча клювом, просился полетать на свободе. Ел из рук и часами мог сидеть на плече Александра Семеновича, что-то шепча ему на ухо. Где бы А. С. Шишков ни жил, стаи голубей всегда собирались к его окнам... Для них были припасены крошки белых сухарей. Впоследствии, когда он ослеп, птицы были его единственной радостью. Он по звукам различал, сколько птиц прилетело и какие. С его рук они клевали зернышки и крошки, совершенно не боясь седого старика.

Один из племянников А. С. Шишкова, Александр Арданольдович (Саша) (1799—1833), впоследствии стал известен в русской литературе как поэт-переводчик под именем “Шишков-второй”. Он поступил на военную службу, в адъютанты к генералу Каблукову. Затем сделался отчаянным повесой, был сослан на Кавказ, ушел из-под караула, и будучи арестантом, увез молодую девушку и женился на ней. Жили они в крайней бедности. Работая ради денег, он погубил свой литературный талант и впоследствии погиб трагическою смертью, будучи убитым кем-то на улице в Твери. О втором племяннике, Мите, ничего не известно.

В 1813 году А. С. Шишков был в Германии вместе с государем по “важным государственным делам”. Император Павел очень ценил его как адмирала и государственного деятеля. Подарил триста душ в Тверской губернии. В 1814 году, возвратясь из государственной поездки, А. С. Шишков поселился в великолепной казенной квартире около дворца. А с 1826 года был назначен министром народного просвещения и переехал жить в Москву. К тому времени умерла его жена Дарья Алексеевна. Но А. С. Шишков не долго оставался один. Вскоре он женился на молодой, двадцативосьмилетней, очень красивой польке и католичке Ю. О. Лобаршевской. В 1829 году он вышел в отставку и поселился в Петербурге; а в 1832—1833 годах, несмотря на преклонный возраст, со своей молодой супругой выезжал в Москву лечиться искусственными минеральными водами. Там они останавливались у давних друзей А. С. Шишкова Бакуниных. (М. И. Бакунин был губернатором Петербурга.)

В 1836 году, за пять лет до смерти, Александр Семенович совсем ослеп. В это время у него открывается дар предвидения. Он и раньше предсказывал события, но относил это к стечению обстоятельств и никому об этом не говорил. А теперь он стал записывать свои пророчества.

“В одной рукописной книге, не помню, как она называется, — писал С. Т. Аксаков, — читал я предсказания А. С. Шишкова о будущей судьбе России, о всех ее революциях и безвыходных неустройствах, увы!!! Все исполняется, и исполняется с поразительной верностью! Он одиннадцать лет тому назад предсказал письменно, за год, одно важное событие, и оно исполнилось с поразительной точностью. Но ему мало кто верил, и в основном над ним смеялись, предполагая, что старик болен”.

В исходе 1840 года С. Т. Аксаков последний раз видел А. С. Шишкова. Временами адмирал впадал в летаргический сон. Однажды А. С. Шишков заснул и проспал несколько месяцев. Врачи наблюдали за ним и вдруг заметили, что он не дышит. Стали готовиться к похоронам. Засуетились, забегали, сообщили государю Николаю Павловичу. И вот сам государь приехал попрощаться с А. С. Шишковым. Но пока его встречали, Шишков тем временем проснулся, сел на постели, надел халат и чепец. Когда вошли в комнату и увидели его сидящим, многие попадали в обморок, а государь пожал ему руку и пожелал долго жить.

Но спустя несколько дней А. С. Шишков заснул и больше уже не просыпался. Умер он 9 (21) апреля 1841 года на восемьдесят седьмом году жизни. Был он бессребреником, никогда ничего для себя не искал, ни одному царю не льстил и искренне верил, что власть от Бога. Даже карамзинисты, среди которых был А. С. Пушкин, относившиеся к нему с сарказмом, воспринимали его как человека с “детским” сердцем. А. С. Пушкин после смерти А. С. Шишкова сделал надпись под бюстом, установленным в Российской Академии:

Сей старец дорог нам: он блещет средь народа

Священной памятью двенадцатого года.

Похоронен А. С. Шишков в Лазаревской церкви Александро-Невской лавры в Петербурге.

(обратно)

Оглавление

  • С.Куняев • Поэзия. Судьба. Россия (продолжение) (Наш современник N4 2001)
  • Ю.Тюрин • «Ум собери и соединяй с душой...» (Наш современник N4 2001)
  • С.Фомин • Нужны ли иностранные инвестиции Росии? (Наш современник N4 2001)
  • Священник Д.Дудко • Поэма о моем следователе (Наш современник N4 2001)
  • И.Стрелкова • Глобализация образования - место и роль России (Наш современник N4 2001)
  • М.Любомудров • «Русская Голгофа» (Наш современник N4 2001)
  • «Займемся своим домом». Беседа Александра КАЗИНЦЕВА с главой администрации Белгородской области Евгением САВЧЕНКО (Наш современник N4 2001)
  • Ф.Кузнецов • Шолохов и Анти-Шолохов (продолжение) (Наш современник N4 2001)
  • В.Филатова-Шишкова • «Неугомонный русопят» (Наш современник N4 2001)