КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Воин [Дональд Маккуин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дональд Маккуин ВОИН

Лучшим из нас — Тиму, Конну и Марку с любовью.

Пролог

Девочка беспокойно пошевелилась во сне, маленькая ручка высунулась из-под шерстяного одеяла, как бы желая отогнать что-то скребущееся, крадущееся, шепчущее в темноте.

Звуки становились все громче, так что когда малышка окончательно проснулась, то не смогла понять, откуда они доносятся. Несколько томительных мгновений она вслушивалась, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Даже спокойное дыхание родителей, спящих на своей постели у другой стены хижины, и дружное сопение и вздохи четырех братьев и сестер не успокаивали.

Вчера ей приснился плохой сон, и она с криком проснулась, рассердив всех вокруг. Поэтому сейчас девочка прикусила губу, говоря себе, что должна быть храброй.

Но это был уже не сон. Страшные твари снаружи — она чувствовала, что их там много — стали реальными. Стены родного дома, тонкие и непрочные, не могли защитить от них. Нечто огромное и страшное подкрадывалось, припадая к земле и готовясь к прыжку.

Девочка сдалась и позвала мать. Но вместо успокаивающего полусонного ворчания ей ответили грубые крики снаружи. Мать вскочила, бросившись к детям, еще до того, как отец успел добежать до дверей. Она выхватила девочку из кровати, и та, испуганно прижимаясь к ней, залилась слезами. Ребенок понял, что отец побежал за топором, лежащим в дровах.

Отсветы огня от горящей тростниковой крыши играли на его спине. С криком он вбежал назад, одной рукой держа перед собой топор. Другая рука была согнута и дергалась резкими болезненными толчками, как крыло у сбитой на лету утки. За ним в дом ворвались два человека с мечами в руках. Один из них размахивал факелом, отбрасывавшим неровные блики на его страшное размалеванное лицо. Он пронзительно крикнул и споткнулся, когда отец взмахнул топором. Другой ударил отца мечом. Что было дальше, девочка не видела — мать выронила ее, и она, упав, сильно ударилась об пол.

Встав на корточки, девочка увидела, что мать лежит, хрипя — она никогда еще не слышала такого хрипа. И, что самое страшное, по груди у матери расплывается большое пятно. Девочка знала, что это кровь — она видела, как убивают животных, но ей никогда не приходило в голову, что такое может случиться с матерью. От ужаса слезы высохли. Увидев, что к ней потянулась чья-то рука, девочка отпрыгнула с быстротой дикой кошки. Прежде чем рука смогла схватить ее, она уже проскользнула мимо забрызганных кровью ног и выскочила за дверь. Ее остановил отчаянный крик, но это кричал не мужчина — она узнала голоса братьев и сестер.

Охваченная ужасом, девочка метнулась обратно, зная только одно: ей надо быть со своими родными. Она с разбегу налетела на ноги мужчины, стоящего к ней спиной. Дети лежали на полу, они уже не кричали и не шевелились. Почему-то малышка поняла, что это навсегда. Отец глухо стонал, а мать пыталась приподняться с пола.

Девочка собрала все свои силы и ударила мужчину.

Воин завопил, схватил ее за руку и потащил вверх, все выше и выше, поднимая к своему ужасному раскрашенному лицу. Глядя в его глаза, она видела только свое крохотное, не больше мухи, отражение. Потом он поднял меч, красный и сверкающий, зловеще блеснувший в свете горящей хижины.

С рычанием ворвался второй воин и быстро схватил его за руку. Мужчина поставил ребенка на пол.

Девочка подумала, что ее собираются отпустить к матери, и, как только ноги коснулись земляного пола, попыталась отбежать к ней. Но воин не ослабил свою хватку.

Мать приподнялась на локте, другой рукой хватая воздух, и попыталась дотянуться до девочки. Она выдохнула ее имя и снова опустилась на землю. Из ее горла вырвался звук, похожий на треск ломающегося льда. Потом послышался хриплый вздох, за которым, девочка знала, уже не будет ничего.

Широко, до боли, открыв рот, девочка пронзительно закричала. Грубые руки потащили ее к выходу. Вся деревня пылала, превращая ночь в день. У девочки не было сил сопротивляться. Ее подняли с земли и бросили в корзину, висящую на боку у мула. Там уже были три ребенка, затравленные, испуганные и несчастные. Девочка оцепенела, почти не осознавая их присутствия. Она даже не чувствовала, как крошечные ручки и ножки проваливаются в щели грубо сплетенной корзины, обдираясь о ее прутья. В корзину кинули еще одного ребенка, и крышка захлопнулась.

Щелкнул кнут. Мул вздрогнул и двинулся вперед. Девочка обернулась на горящую деревню. Хижины пылали, съеживаясь, выбрасывая высоко в небо фонтаны искр, постепенно заволакиваясь дымом и исчезая в темноте.

Она уже не могла бы сказать, какая из них была ее домом.

Книга первая Не отвечая на вызов

Глава 1

Серебряное лезвие рассвета прорезало сплошную завесу облаков, приоткрыв горизонт. Гэн дрожал, стараясь вжаться в каменистую вершину холма. Казалось, пробивающийся свет принес еще больший холод, помогая ветру находить прорехи в его меховой одежде, пробираться внутрь и леденить тело.

Но на душе у Гэна все равно было радостно.

Лагерь мог жить обычной жизнью — ночные дозорные службу знали, и это была истинная правда. Хотя нельзя сказать, что исполняли ее с удовольствием из-за одиночества и лишений, с которыми приходится мириться ночному дозорному. Но Гэн привык. Уже давно он убедил себя, что одиночество дает ему возможность размышлять и наблюдать. Более того, в глубине души юноша наслаждался ответственностью и острым чувством опасности, понимая, что враги используют малейшую его оплошность.

Первые лучи восходящего солнца разбудили новый день, и Гэн приподнялся, чтобы осенить себя Тройным Знаком — ритуал, принятый в его племени, — сначала коснувшись правой рукой лба, а потом слева и справа от сердца. Беззвучно он прошептал привычные слова:

— Приветствую Тебя, Единого в Двух Лицах, и Отца Вездесущего.

Осторожно спускаясь с гребня, он все еще пригибался к земле. Одной рукой Гэн держал лук, а другой придерживал меч на поясе, стараясь производить как можно меньше шума. Сбежав с холма, Гэн опустил оружие, сбросил меховую куртку и штаны и с наслаждением потянулся.

Он был высок, светловолос и скорее худ, чем строен: юноша на пороге мужественной зрелости. Вытащив меч из деревянных ножен, Гэн сделал серию движений. Клинок был неплох — его называли мурдат, — длиной два фута, включая рукоять с металлической гардой, защищающей руку. Лезвие, узкое на конце, похожее на удлиненный наконечник дротика, сильно расширялось к рукояти. Им можно было и колоть и рубить наверняка.

Из созерцания его вывел звук — кто-то приближался к гребню холма с другой стороны. Гэн мгновенно подобрался, готовясь к встрече.

Серый пятнистый пес, весь в колючках, появился перед ним, оскалив клыки в подобии улыбки. Его желтые глаза светились.

— Раггар! — Раздосадованный Гэн опустил меч. — Ты удивил меня, парень.

Огромный пес бесстрастно слушал, вывалив красный язык. Гэн понял, что он примчался один.

— А где остальные? Кто-нибудь идет?

Раггар нетерпеливо переминался с лапы на лапу. Гэн торопливо натянул одежду и пропустил собаку вперед. Они двинулись быстрой рысью; единственным звуком был шорох прибитой морозом травы, раздвигаемой плечом собаки и бедром Гэна. В затененных впадинах лежали пятна старого снега. Угрюмые облака напоминали, что зима еще может вернуться. Но нежные зеленые побеги уже тянулись к солнцу, покрывая склон мягким ковром.

Раггар остановился, нюхая воздух, и резко свернул направо.

Гэн приладил стрелу к луку и последовал за собакой, слегка пригибаясь — пес был почти с него ростом. Издали, глядя на меховую куртку, молодого воина можно было принять за большого медведя, бредущего через поросль.

Бок о бок они вскарабкались на вершину холма. Там лежала желто-коричневая сука, почти такая же крупная, как Раггар. Она бросила на них быстрый взгляд, продолжая наблюдать за появившимся невдалеке всадником в плаще и капюшоне.

— Хорошая девочка, Рисса. — Гэн потрепал ее по голове. Тяжелый хвост глухо стукнул о землю.

Лошадь была невелика и неказиста, она трусила поодаль, нервно подергиваясь. Гэн усмехнулся: Вождь Лошадей никогда не потерпел бы такую клячу.

Достав из-под рубахи серебряный свисток на кожаном шнурке, юноша зажал его между зубами. Когда всадник приблизился на пятнадцать ярдов, он выскочил перед ним с луком и стрелой в руках. Всадник резко натянул поводья, его лошадь встала на дыбы, хрипя и вращая глазами. Трель свистка послала Раггара и Риссу на боевые позиции — перед пришельцем и на его фланг. Вдали показались еще две собаки, несущиеся изо всех сил. Они остановились поодаль, перекрывая незнакомцу путь к отступлению.

Всадник держался прекрасно. Пытаясь совладать с лошадью, он перегнулся в седле и взглянул на приближавшихся сзади собак. Справившись с конем, он приветствовал Гэна — поднял обе руки над головой, составив из указательных и больших пальцев круг: солнечный знак мира. Ярко сверкнули кольцо и золотой браслет.

Когда до всадника оставалось несколько футов, Гэн снова свистнул. Собаки подбежали ближе.

— Кто ты? — требовательно спросил дозорный.

Всадник откинул капюшон плаща. Свободно упавшие сияющие черные волосы до плеч обрамляли тонкие черты лица самой красивой женщины, какую Гэну приходилось когда-либо видеть. У него перехватило дыхание, когда на него с вызовом взглянули глаза цвета жаркого летнего неба. Всадница сухо и спокойно ответила:

— Я — военная целительница, Жрица Роз, и зовут меня Сайла. Я ищу лагерь Людей Собаки.

Ее надменная гордость напомнила Гэну, что он уставился на нее, как дурень. Юноша выпрямился:

— У нас есть свои целители. И мы не на тропе войны, так что нам не нужно других. Почему мы должны принимать тебя?

Всадница усмехнулась. Ее лицо на секунду стало злым.

— Потому что Люди Собаки никогда не прогоняли голодного путника. Потому что у меня есть новости и сплетни, которые развлекут ваших старейшин. Им следовало бы поучить уму-разуму молодого дозорного, который отсылает меня прочь, не выслушав. Но, самое важное — потому, что я иду с сообщением из тех мест, которые вы зовете Горами Дьявола.

Лук угрожающе дернулся.

— От Дьяволов?!

Ее усмешка была холодной как лед, сковывающий бурный поток, а язвительный смех и того хуже. Незнакомка продолжила:

— Я пришла с предупреждением от них. — Внезапно она кивнула на оружие Гэна. — Спрячь лук. Ты же знаешь: мне нельзя причинять вреда. Тебе вцепятся в глотку в каждом племени, почитающем Вездесущего. — Она высокомерно ждала, пока Гэн не вложил стрелу в колчан, а потом сообщила: — Я иду из королевства Ола с миссией от Церкви и моего короля. По пути я жила у Людей Гор, которых вы зовете Дьяволами. Летом они спустятся со своих вершин. — Она сделала паузу, переводя дыхание, и когда заговорила снова, то была бледна. — Война идет на вас, страшная, как никогда прежде. Дьяволы хотят уничтожить Людей Собаки и убить тех, кто будет сопротивляться, а уцелевших увести в горы себе на потеху. Если им это удастся, ты проклянешь свою жизнь и захочешь смерти, глядя, как койоты и вороны дерутся из-за добычи над мертвыми телами.

Глава 2

Мягкий шум пещеры струился в темноте, нашептывая о сокровенных тайнах. Слабо светились огоньки: сотни искорок, расположенных рядами, изумрудные точки холодного тлеющего огня.

Одна из искорок мигнула. На несколько секунд она исчезла, как будто ее и не было, на миг загорелась и пропала снова.

Она вспыхивала и гасла хаотично, без ритма и закономерности, но в этом мигании в кромешной тьме чувствовалось отчаянное, напряженное усилие.

Искорка в очередной раз пропала.

Послышался какой-то иной, новый звук, явно выделяющийся среди других. Он не был громким, хотя казался таким, потому что заглушал все прочие шумы. Две ноты высокого тона, отличающиеся ровно на октаву, сразу притягивали внимание.

В этом месте, неподвластном времени, он монотонно тянулся и вдруг резко оборвался.

Что-то новое, шипящее и движущееся во мраке с осторожностью невидимки, входило в эту жизнь. Его путь можно было проследить по случайному шуршанию и поскрипыванию, как от шагов по соломе, и движению тусклого красного огонька, который постоянно менял направление, будто кого-то искал. Огонек остановился в том месте, где только что горела зеленая искорка. Щелканье и тяжелый, скрежещущий шум отмечали невидимое действие, происходящее в темноте. Шипение возобновилось. Нечто уходило, все так же осторожно.

За ним тянулся запах, или, скорее, движение воздуха. Оно воспринималось чем-то более глубоким, чем органы чувств.

Затаивший дыхание мужчина уже понял, что это. Он чувствовал, как покрывается мурашками его кожа, как напрягается тело, борясь с ледяным холодом, охватывающим спину. И понимал, что должен исчезнуть со своим знанием.

Сюда шла смерть.

Глава 3

Добравшись со своей спутницей до Тигровых Скал в двух милях от деревни, Гэн приказал остановиться. Находившаяся в нескольких шагах впереди Сайла обернулась посмотреть, как он подзывает Риссу. Собака мчалась к ним сквозь высокую траву. В ее шерсти алмазными россыпями сверкала изморось. Улыбаясь, Гэн потрепал ее за ухом и, достав из поясной сумки кусок веревки, привязал ее к ошейнику так, чтобы свободно свисали два конца — один короче, другой длиннее. На длинном конце он завязал два узла, а на коротком — один посложнее. Закончив, Гэн приказал:

— Шатер дозорного. Вперед, Рисса!

Жрица смотрела на него со сдержанной вопрошающей улыбкой, и Гэн готов был поклясться, что под маской непоколебимого превосходства лицо ее смягчилось. Неожиданно это смутило его, и он объяснил, запинаясь:

— Рисса ощенилась. Потому я послал ее вперед.

— Ты направил послание, чтобы они приготовились меня встретить? Скоро ли мы будем на месте? Где я могу умыться и привести себя в порядок?

Лицо юноши вспыхнуло.

— Я передал, что веду пленника.

— Пленника? — Ее резкое, откровенно враждебное движение насторожило собаку. Жрица не заметила, как та припала к земле, но это не ускользнуло от задрожавшей лошади. Сайла продолжала: — Когда я поговорю с твоими Вождями… — оборвав фразу, она направила лошадь вперед. — Говорю тебе, я военная целительница. С удовольствием посмотрю, как ты будешь извиняться.

— А теперь послушай, кто я: я — Гэн Мондэрк, сын Кола, ночной дозорный Северного клана.

— Кола Мондэрка? Вождя Войны?

— Да.

Гэн сдержался и не спросил, что еще ей известно об отце. Ему хотелось рассказать о многочисленных заслугах Кола Мондэрка и всего Северного клана, чтобы поставить на место эту женщину, раздражавшую его все больше и больше. Но, стиснув челюсти, он вспомнил наказ отца — никогда не пользоваться славой других, только своей.

Если б она у него была!

Белые ровные зубы женщины беспокойно прикусили нижнюю губу. Она так резко повернулась в седле, что плащ со свистом рассек воздух. Маленькая чуткая лошадка под ней пустилась было рысью, но, услышав рычание Раггара, застыла на месте. Сайла пыталась совладать с ней, внешне не выказывая ни малейшего беспокойства. Раггар посмотрел на Гэна, который, пытаясь скрыть невольное восхищение всадницей, жестом приказал собакам взять ее в живое кольцо.

Гэн бежал рядом с Сайлой, чувствуя на себе ее взгляд. В суровых голубых глазах сквозило обычное пренебрежение всадника к пешему. Она спросила:

— Ты не в седле. Неужели тебе не доверили хотя бы одну из ваших знаменитых лошадей?

Юноша бежал легко. Этот мягкий бег был для него так же естественен, как ходьба, и он мог бежать так — даже еще быстрее — целый день. Гэн ответил:

— Лошади привлекают тигров и волков, — и обернулся, проверяя безопасность тылов.

Вдали, за двумя холмами, он скорее почувствовал, чем заметил какое-то скрытое движение. Велев спутнице остановиться, Гэн свистом подозвал собак. Виляя хвостом, подбежал кобель, чуть уступающий по размеру Раггару. Указав рукой направление, молодой дозорный скомандовал:

— Каммар, искать!

Каммар послушно побежал туда, откуда они пришли. Услышав условный свист хозяина, он принял вправо и вскоре скрылся в кустах. Гэн вытащил стрелу из колчана.

— Ты что, охотиться собрался? Тебе нужно сопровождать гостя!

Гэн продолжал вглядываться в даль.

— Я не на охоте, а ты не гость, а пленница. — Он жестом приказал женщине следовать за ним к беспорядочно разбросанным скалам, давшим имя этому месту. Оказавшись под их прикрытием, Гэн велел ей спешиться и сидеть, пока он не выберет место для наблюдения.

Сайла фыркнула:

— Никого там нет, а если и есть, то что ты сможешь сделать один?

— Сначала узнаю, кто это.

— Дикая корова. Антилопа. А если это люди, то скорее всего бродячие торговцы. Неужели Люди Собаки так слабы, что боятся всякого сброда?

Гэн подождал, пока краска отхлынула от лица.

— Мы выжили, потому что всегда начеку.

Вдали раздался лай Каммара. Лежавшие на траве собаки тут же вскочили.

Этот звук подтвердил опасения Гэна. Он совершил страшную ошибку, посчитав, что женщина едет одна, и теперь беззаботно вел за собой преследователей. Выбор был прост: бежать или сражаться. Пустив вперед самую быструю собаку, он лишь ослабит себя. Крупный отряд растопчет их лошадьми и успеет напасть на племя до того, как оно приготовится к бою. Решение было мгновенным. Ему придется поплатиться за свою самонадеянность.

Жестами Гэн отдал приказания собакам.

— Раггар. Скарр. По бокам. — Он взглянул на женщину. — Каммар возвращается. Он обеспокоен. Оставайся в укрытии. Коль ты действительно целительница, значит, тебе нечего опасаться. Но совсем ни к чему, чтобы, обнаружив тебя, эти люди бросились меня искать.

В лощине под ними показался Каммар, несущийся изо всех сил. Остановившись перед Гэном, он оглянулся и зарычал.

Гэн проверил свой лук.

— Не будь идиотом! — закричала Сайла, подскочив к нему. — Если это конный отряд, тебя просто прикончат!

— Твоя уверенность вдохновляет. Оставайся на месте.

Гэн подбежал к небольшой тропе, спускающейся с плато. Отсюда хорошо просматривались все склоны, ведущие к почти плоской площадке, и окрестные лощины. Оставив Каммара рядом с собой, он отправил пегую суку Скарр на возвышенность на краю площадки, а Раггара — в кусты на берегу текущей по долине речушки.

Над изгибом лощины в том направлении, где пряталась Скарр, беспокойно взлетел фазан. Пришельцы не пошли по основной дороге. Возможно, их насторожил лай Каммара. Когда показался первый всадник, внутри у Гэна все оборвалось.

К нему приближалась маска смерти воинов Дьяволов: неподвижное белое лицо, огромные черные круги вокруг глаз. От нарисованной алым пасти к подбородку спускались кровавые полосы.

Выстроившись ромбом, в полном боевом снаряжении скакали четверо всадников. Они были одеты в обшитые кожей штаны и бармалы — куртки-доспехи из ивовых прутьев и бычьей кожи. На лошадях — попоны из жесткой кожи, непробиваемые для стрел и защищавшие от нападения собак. Каждый воин был вооружен коротким луком, а на специальном крюке позади седла висел длинный меч в ножнах, они называли его содал.

Гэн презирал этот крюк. Обхватив его ногой или зацепившись пяткой, всадник мог скакать, держась на боку лошади и укрываясь за телом животного — необыкновенно эффективный, но бесчестный прием.

Гэн вжался в землю, слыша, как сердце колотится о ребра. Взбираясь на холм, всадники проехали мимо него. Когда ведущий достиг вершины, их строй сомкнулся. Это была тактическая ошибка, на которую так рассчитывал Гэн, — враги сбились в кучу. Юноша поднялся с травы позади них, не более чем в десяти шагах от «чистильщика» — замыкающего всадника в ромбе.

— Не двигаться! — проревел он, надеясь, что его юношеский голос не сорвется. Получилось! Четверо всадников застыли на месте. — Ведущий! На землю, лицом вниз, руки за голову! — Всадник неуклюже спешился. Он был высок и широк в плечах. Его необъятная спина, обтянутая черным бармалом, напомнила Гэну огромный ритуальный праздничный котел.

— Правый! — продолжал Гэн. — Ты следующий! Не оборачиваться! — Нельзя, чтобы они узнали, где он стоит, и что один, и что так молод. На всякий случай Гэн отскочил влево.

Это спасло ему жизнь.

Стрела вонзилась в землю, просвистев мимо правого плеча. Это звук еще звенел в его ушах, когда с соседнего холма донеслись вопли и рычание — Раггар набросился на стрелявшего в хозяина.

Заметив, что «чистильщик» приподнялся в стременах, Гэн, не задумываясь, выпустил первую стрелу. С удивлением, как бы со стороны, юноша отметил, что часть его сознания совершенно спокойна, и он способен проследить за трепетанием яркого оперения стрелы, пронзающей шею всадника.

Левофланговый всадник обернулся в тот момент, когда вторая стрела Гэна прошила ему бицепс и вошла между ребер. Раненый конвульсивно пришпорил лошадь, и та, рванувшись вперед, сбросила изогнувшееся дугой тело.

Правофланговый вскочил в седло и, зацепившись ногой за крюк, развернул коня боком к Гэну. Мечом он отгонял Скарр, давая возможность ведущему подняться на ноги и взобраться на лошадь. Скарр снова и снова набрасывалась на них, не в силах справиться с жесткой попоной. Когда лошадь великана-ведущего споткнулась, Скарр без промедления прыгнула и вцепилась клыками в его скованную стременем ногу. Заорав, тот полоснул собаку мечом и, не удержавшись, снова рухнул на землю. Лязгая зубами и извиваясь в агонии, упала и Скарр.

Каммар подоспел как раз, когда упавший вновь попытался сесть на коня. Пес, стремительный, словно молния, опрокинул воина навзничь.

На помощь товарищу бросился последний из оставшихся в седле всадников. Выпущенная Гэном стрела беспомощно скользнула по попоне, и он невольно вскрикнул, глядя, как сталь клинка сверкает перед идущей галопом лошадью. Но оба они недооценили силу поверженного великана. Тот как-то ухитрился просунуть руки под передние лапы Каммара и отбросил собаку. Пес беспомощно закувыркался в воздухе, а лежавший резко приподнялся. Грудь его оказалась прямо перед клинком напарника. Всадник попытался отвести меч в сторону, но было поздно.

Раненый стремительно вскочил на ноги, словно ничего не произошло, изумленно смотря на пробитый окровавленный бармал. Будто споря со смертью, он упал на одно колено, затем на оба и, наконец, рухнул лицом вниз.

Собравшись с силами, Каммар пустился преследовать последнего всадника. Краем глаза Гэн заметил, что на помощь ему бросился Раггар. Меньший пес бежал с трудом, так что, когда донесся крик удаляющегося всадника, он свистом приказал псам остановиться.

— Эй, послушай! — закричал конник.

Гэн вновь свистнул, и собаки спрятались в траве. Они тяжело дышали.

— Говори, что хочешь сказать.

Всадник вытянул руки, держа на ладонях обнаженный меч — знак, символизирующий в его племени мирные намерения. Вблизи было видно, что он зол. Голос, резкий, отрывистый, дрожал от гнева.

— Я — Лис Одиннадцатый, охотник за людьми из племени Людей Гор. Я узнаю твой след, парень, когда мы снова встретимся.

— Я — Гэн. Я знаю тебя, Лис.

— Я знаю тебя, Гэн. Я еще доберусь до тебя и сошью одежду из шкур твоих собак.

— Твои друзья тоже так считали. Мои собаки будут жрать твои потроха.

Лис сплюнул и, вложив меч в ножны, ускакал прочь.

Гэн смотрел ему вслед, когда к нему подбежала Сайла.

— Ты не ранен?

— Не думаю. Все произошло так быстро…

— На этом дело не кончится. У тебя появился враг. Я жила среди них и знаю, что Лис слов на ветер не бросает.

Гэн перевел дыхание. Не время выпускать на волю хриплый крик страха, эхом отдающийся в голове. Достав короткий нож, он опустился на колени и отрезал верхнюю фалангу мизинца «чистильщика». Подойдя к телу ведущего всадника, он услышал голос Жрицы:

— Тело воина принадлежит его племени. Мне рассказывали, что Люди Собаки увечат мертвых, но я думала, что это ложь.

— Мы берем только самую маленькую косточку, как трофей, и только у тех, кто погиб от наших рук. — Он помолчал. — Этого убил Лис Одиннадцатый. Не уверен, могу ли я взять палец у него…

Сайла с шумом втянула воздух и отвернулась. Словно оправдываясь, Гэн продолжал:

— Но ведь можно считать, что его убили собаки. А ты, прежде чем печалиться об этих Дьяволах, вспомни, что тебе довелось видеть, когда жила у них. Мы не охотимся за головами! И не делаем музыкальные инструменты из человеческих костей! Всего лишь один палец как трофей.

— Не вижу особой разницы.

— А я вижу. Надо отыскать еще одного, которого уложил Раггар. Пошли.

Женщина запахнула плащ.

— Прежде чем мы доберемся до деревни, я хочу освежиться в ручье.

— Когда я закончу работу. Ты все еще моя пленница.

Вздернув подбородок и сверкая глазами, Сайла сказала:

— Даю слово, что не убегу.

— Идет.

— Ну и ну! Как тебя просто провести!

— Я беру свои первые трофеи у тех, кто тоже так думал, Сайла.

— Первые? Мне показалось… — Она запнулась, а затем произнесла, словно извиняясь: — Ты казался таким уверенным.

Гэн был рад, что отвернулся от нее. Он посмотрел на лежащую перед ним Скарр и на Дьяволов. Краски смерти размазались, над пятнами запекшейся на солнце крови уже роились мухи. Гэн услыхал свой голос:

— Этим утром многие ошибались.

Прежде чем продолжить свою работу, он подождал, пока женщина не уйдет.

Возвращаясь с другого холма, Гэн увидел, что его спутница все еще приводит себя в порядок в долине у ручья. Отдавая дань ее стыдливости, юноша отвернулся и не видел, как она возвращается. Иначе Сайле ни за что бы не удалось застигнуть Гэна сидящим, положившим голову Скарр на колени. На земле лежал пустой кожаный мешок для воды, которой он омыл Скарр. Должно быть, прежде собаке нравилось, когда его пальцы нежно проходились по ее жесткой шерсти. Слезы текли по щекам юноши.

Теперь уже Сайла отвернулась, чтобы Гэн не смог увидеть смешанное выражение сочувствия и страдания, застывшее на ее лице. И не заметил, как усилием воли она стерла его, спрятавшись за непроницаемой маской. И не услышал ее шепота:

— Лис, кровожадный идиот, ты чуть все не испортил. Надеюсь, ты проживешь достаточно долго, и я увижу, как ты мне за это заплатишь.

Глава 4

Отправленный со вторым веревочным посланием Каммар переполошил все племя. Еще в миле от деревни Гэна и Жрицу встретила первая группа молодых всадников. Юноши кричали, хвастаясь искусством верховой езды и ярким убранством, расцвеченным утренним солнцем. Гарцующие лошади были великолепны. Они храпели, высоко вскидывали ноги, не меньше парней стараясь показать себя.

Сайлу заинтересовало их снаряжение, и Гэн с удовольствием пустился в объяснения. Необычайно легкие седла специально изготовлялись для воинов, хотя были так же удобны и для пастухов. Изогнутые выступы в передней части седел показались ей похожими на крылья. Они, как объяснил Гэн, защищали бедра и служили опорой при резких поворотах. С каждого выступа свисали кожаные петли, за которые мог ухватиться и бежать рядом пеший воин. Лошадь помогала ему, но ей не приходилось нести на себе его вес. Кроме того, каждое седло оснащалось закреплявшейся сзади кожаной сумкой. Сегодня они были пусты и плотно скручены. При необходимости их заполняли снаряжением и припасами, которых воину хватало на неделю; каждый мужчина с двенадцати лет должен был иметь в своей палатке такое снаряжение — от смены одежды до иголки с ниткой.

Сайла отметила — как показалось Гэну, неодобрительно, — что у каждого мальчика был небольшой меч и лук. Юноша объяснил, что все мужчины их племени, независимо от роста и возраста, воины. Его порадовало выражение недовольства, скользнувшее по лицу Жрицы.

Подозвав одного из встречавших, он рассказал ему о гибели Скарр и про то, что нужно переловить лошадей Дьяволов. Сразу же посерьезнев, парень что-то прокричал своим спутникам, и десять всадников помчались в сторону Тигровых Скал.

Вторая группа всадников приближалась медленнее. Они ехали молча, соблюдая дистанцию, и их враждебность чувствовалась даже на расстоянии.

С горечью Гэн наблюдал за всадниками. В какой-то миг он почти поверил, что его победа над вражеским отрядом что-то изменит. Но все осталось по-прежнему.

И дело было не только в личных переживаниях. Гэн расправил плечи, искоса взглянув на Сайлу. Раз он не показывает людям своего племени, как мучительно для него постоянное одиночество, то случайные странники и подавно этого не увидят. Холодный прием со стороны соплеменников был опасен другим: Жрица быстро разглядит внутреннюю борьбу, разрывающую племя.

Сайла прибыла в племя в самый неподходящий момент. Немногие решались ступать на земли Собак и в лучшие времена. Даже Церковь никого не присылала, насколько он помнил. Появлялись лишь случайные вестники и торговцы.

Никто не препятствовал Церкви, потому что ее миссионеры и целители считались святыми, а жизни их неприкосновенными. Ответственность за безопасность вестников падала на всех. Каждый, кто причинял им вред, становился изгоем. Любой, кто встретит, обязан был убить нарушителя этого правила при первой возможности, если только тому не удавалось вымолить прощение.

Вестники несли слова о мире, войне, о надвигающейся чуме — о том, что касается всех людей. Поэтому они и пользовались всеобщей защитой. Много раз Гэн думал, что это — единственные люди неродного племени, которым стоит позавидовать. Путешествуя где и когда захотят, они могут увидеть весь мир. Неприятным в их миссии было только общее предубеждение: считалось, что вестники предчувствуют надвигающуюся беду, а то и больше — своими пророчествами могут ее накликать. Но вестники часто появлялись и там, где все было спокойно, поэтому Гэн решил, что их репутация как предвестников несчастья преувеличена.

Торговцы выживали потому, что были необходимы. Юноша с трудом сдержал улыбку, сравнив высокомерную Жрицу с этими бездомными бродягами, с их ненадежным унизительным ремеслом.

Украдкой бросив еще один взгляд на спутницу, Гэн подумал, что она прекрасна, даже когда сердится.

Воспользовавшись содержимым маленькой сумки, привязанной к седлу, Сайла ухитрилась полностью переодеться. Капюшон плаща прикрывал горящие от возбуждения внимательные глаза. Гэн еще раз взглянул на свою спутницу, когда они приблизились к краю плато. Он всегда предвкушал момент, когда перед ним открывалась вся деревня. Сегодня эту радость можно было разделить с кем-то другим. Не обращая внимания на раздражающий его эскорт, юноша не спеша наслаждался этим мгновением. Он обвел рукой долину.

— Здесь живет мое племя.

Жрица не сдержала возглас восхищения. На холмах, покрытых буйной зеленью, концентрическими окружностями выстроились шатры. В центре лагеря возвышался курган идеально правильной формы. На его вершине виднелось какое-то сооружение. Заметив любопытный взгляд спутницы, Гэн обратил ее внимание на дальнюю границу долины, где клубился пар от горячих источников.

— Наши лекари говорят, что чистота уничтожает невидимых, — добавил он. Гэн признался, что имеет о них смутное представление, но знает, что невидимые осложняют болезни, а иногда, заразив крохотную ранку, делают ее смертельной.

Сайлу слегка покоробила самонадеянность юноши, который осмеливался поучать ее, военную целительницу из аббатства Ирисов. Но, увидев его наивную серьезность, она улыбнулась про себя, позволив ему продолжать, и рассмеялась вместе с ним, когда Гэн заявил:

— Старейшины выбрали это место для деревни, потому что здесь могут всю зиму парить свои старые кости в горячей воде.

Молодой воин показал на долину слева от лагеря. Там виднелись ровные ряды будок для неприхотливых подопечных Вождя Собак. Ближе к ручьям располагались загоны, где Вождь Лошадей следил за приплодом и тренировал вверенных ему животных.

Сайла уже видела собак в деле. По словам Гэна, лошади для людей его племени были также важны.

— Трое обычных конных воинов ничего не стоят по сравнению с нашим ночным дозорным на обученном боевом коне и четверкой собак, — хвастливо добавил юноша.

Живые воспоминания о схватке в Тигровых Скалах не позволяли отнестись к его словам как к простому бахвальству.

Гэн рассказал и об удаленных поселениях, в миниатюре повторяющих главную деревню. Их было шесть на юге и еще четыре в нескольких днях езды на востоке.

Сайла упивалась видом долины, украшенной шатрами, которые, словно драгоценные камни, сверкали на фоне весенней зелени. Приглушенный оттенок полыни усиливала сочность изумрудных и красных тканей. Были и голубые вкрапления, яркие, словно сапфир или бирюза. Пятна желтого и оранжевого цвета предвещали лето, когда лучи палящего солнца превратят склоны холмов в раскаленную печь. Она знала, что тогда люди уйдут отсюда в прохладу предгорий Отца Снегов.

Сайла знала и о том, что сотни круглых шатров покрыты одеялами — гордостью женщин племени. Настоятельница тонко дала ей понять, что в аббатстве Ирисов были бы не прочь раскрыть их секрет. Знали, что ткут одеяла из хлопка. Но тайной оставался состав мази из воска и растений, позволявшей одеялам не пропускать влагу, сохраняя мягкость.

Гэн прервал ее размышления, рассказав, что зимой шатры утепляются изнутри шерстяными одеялами. Отличительным знаком семьи служил флаг с символом на двенадцатифутовой мачте перед каждым жилищем или повторяющийся символ на одеялах. У Мондэрков таким знаком был красный круг с желтым клином в верхней его трети. На одеялах можно было прочесть всю семейную хронику.

Юноша вдруг замолчал, увидав отца, отъезжающего на своем прекрасном коне от их шатра, покрытого множеством одеял.

Сопровождавшие Гэна и Сайлу всадники покинули их и поскакали к деревне, где спешились и смешались с толпой соплеменников, к которой подтягивались разрозненные группки. Бурлящая людская масса выстроилась в линию сразу за Колом Мондэрком и двенадцатью старейшинами. Даже издалека было видно: этой дюжине удается создавать впечатление, что они рядом с его отцом, но не вместе с ним.

Спустившись в долину, Гэн заметил своего дядю из Южного клана, Фалдара Яна, как обычно окруженного отрядом воинов. Они теснились в переднем ряду, недалеко от Кола.

Жрица спешилась и пошла рядом с Гэном и Раггаром, продолжая тихо задавать вопросы, но юноша не отвечал в надежде, что Сайла замолчит. Наконец, забыв о вежливости, он резко бросил спутнице:

— Существуют правила поведения воинов. Одно из них — не болтать с пленницами.

Наступило молчание, и он почувствовал, как под лопатками покалывают крошечные иглы дурного предчувствия. Однако, когда Сайла заговорила, казалось, что выпад Гэна ее позабавил:

— Вот уж не думала, что ты еще способен меня удивить. Выходит, я ошибалась. Не могла предположить, что рот у тебя больше, чем сердце. Не такой огромный, как эта твоя кривоногая тварь, но и не намного меньше.

— Тварь?! Раггар? Да он герой, боевой пес, убивший врага! Его будут почитать до конца его дней!

Тут их перепалка прекратилась. Вождь Войны поднял руку в приветствии, и, замолчав, они остановились перед ним. Гэн незаметно прикоснулся к Раггару, и пес прижался к его ноге, словно ободряя хозяина.

Кол Мондэрк выглядел старше своих пятидесяти зим. Ветер ерошил серебряные волосы, изборожденное морщинами лицо словно повторяло рельеф тех мест, где он скитался и воевал в своей жизни. Следы жестоких войн виднелись повсюду. Глубокий шрам, начинавшийся на правом виске, пересекал лоб и левый глаз и заканчивался на выступавшей скуле. Морщинистое утолщение на шее осталось от камня, выпущенного из пращи. Гэн помнил, как племя пело упокойную молитву после этого ранения и еще одну по случаю раны от стрелы, следы от которой скрыты под черно-белой курткой из воловьей шкуры.

Вождь носил простые штаны из оленьей кожи. Единственным его украшением была серьга. Она свисала из проколотого правого уха — неограненный нефрит на пластине кованого золота шириной в два пальца.

Гэн рассказал о событиях этого утра, стараясь говорить как можно суше и бесстрастнее. Чувствуя прилив возбуждения, он успокаивал себя, вспоминая, что никогда не замечал и тени гордости или теплоты, если отцу приходилось признавать заслуги своего сына.

Так почему же этот случай должен отличаться от других?

Он окончил рассказ, и Кол взглянул на женщину.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. С тобой все в порядке?

— Я знаю тебя, Кол, Вождь Войны. Я уцелела благодаря твоему сыну.

— Сейчас опасные времена. Добро пожаловать, Жрица, — ответил Кол и добавил, обращаясь к Гэну: — Мы все будем горевать о Скарр.

— Постой, Кол. Я хочу поговорить с нашей гостьей.

Фалдар Ян прошел за старейшинами и встал рядом с Колом, который смотрел прямо перед собой, не обращая на брата внимания.

Фалдар назвал свое имя, а потом грубо спросил:

— Почему Дьяволы следовали за тобой?

Он показался Сайле слегка развязным, напомнив толстобрюхого барсука. Но Жрица призвала себя к осторожности — глаза этого толстого коротышки говорили об уме, быстром, как ласка.

— Я знаю тебя, Фалдар Ян. Это был мой эскорт, и они получили приказ повернуть назад прошлой ночью. Я думаю, они хотели удивить вас…

Голос Фалдара прервал ее:

— И изрядно в этом преуспели, на свою голову. — Он обернулся к толпе, закричав: — Вы слышали! Какие вам еще нужны доказательства? Сейчас Дьяволы настолько нас презирают, что нападают, даже рискуя навлечь на себя гнев своих вождей. А почему? Да потому что считают — Люди Собаки, когда-то гордые тем, что правили везде, где ступали копыта их коней, стали слабыми и трусливыми.

Отвечая на вызов, Гэн выступил на полшага вперед. Увидев это краем глаза, Фалдар Ян повернулся к нему. Выражение его лица тут же изменилось.

— Слово «трусливые» относится и ко мне, дядя? — спросил Гэн.

Пожилой человек коварно улыбнулся.

— Конечно же, нет. — Он обернулся к толпе. — Храбрость Гэна вне всяких сомнений, как и храбрость всех наших молодых воинов. Но что мы потеряли — так это желание использовать эту храбрость, желание оставаться сильными.

Кол осадил своего коня, оттеснив Фалдара в сторону.

— Похоже, Жрица устала и ей нужно отдохнуть, — сказал Вождь Войны и добавил, обращаясь к ней: — Мы поговорим позже.

Из толпы раздался низкий недовольный гул, перемежаемый отдельными выкриками с требованиями разбирательства.

Фалдар смирился с тем, что его речь прервали, с легким удовлетворением человека, знающего: последнее слово останется за ним. Он продолжил уже дружелюбнее:

— Жрица не может оставаться без присмотра в твоем опустевшем шатре вдовца, Кол. Я приказал, чтобы для нее поставили отдельный шатер — рядом с твоим, конечно. — Он добавил, обращаясь к Сайле: — Моя дочь Нила составит тебе компанию. Подожди здесь, пожалуйста, сейчас она придет.

Фалдар отвернулся и скрылся за спинами своих сторонников.

Вперед выступил мальчик, чтобы взять поводья лошади Сайлы. Кол улыбнулся гостье.

— Фалдар — мой сводный брат. У нас один отец, но разные матери. Он хочет быть Вождем Войны. Фалдар послал к тебе свою дочь — она будет тебе подружкой, а ему ушами. Направив ее в шатер так близко ко мне, он показывает свое желание сделать ее заложницей мира в племени. — Внезапная тень легла на его лицо, и Сайла инстинктивно напряглась, но Вождь спокойно продолжил. Раздражение Кола не относилось к ней. — Прошу тебя, не считай ее шпионом. Она послушная дочь — не больше, но и не меньше.

Гэн воскликнул с негодованием:

— Ты сказал — заложница? Ведь ты не причинишь ей вреда!

— Многие в племени хотели бы этого. Не так важно, лжешь ты или говоришь правду. Главное — чтобы все поверили, что это правда. — Он прикоснулся ко лбу, приветствуя гостью, и отошел прочь.

— Твой отец настоящий Вождь. — Сайла говорила достаточно спокойно, но Гэн заметил нервное движение, с которым она расстегнула застежку капюшона. Когда капюшон упал, открывая ее лицо, по толпе пронесся одобрительный шепот.

Зато выступивший вперед человек не обратил на нее никакого внимания. Широкоплечий, с могучей грудью, он был лишь чуть ниже, чем Гэн. Его одежда была еще проще, чем у Вождя Войны. На поясе он носил мурдат с рукояткой, покрытой змеиной кожей, в деревянных ножнах, скрепленных бронзовыми гвоздями. Две приметы выделяли его: манеры, говорившие об абсолютной уверенности в себе, и татуировка на правой щеке — черный квадрат.

Он подошел к Гэну и облапил его юношеское, худощавое тело. Оторвав от земли, он стиснул молодого воина так, что вздулись вены на руках. У парня чуть глаза не вылезли на лоб.

— Хорошая работа, — проревел он, опустив Гэна на землю и дружески хлопнув его по плечу, от чего юноша пошатнулся. — Четыре Дьявола! О тебе будут петь песни. Женщины будут за тобой, как за каменной стеной.

Гэн бросил быстрый взгляд на Сайлу и покраснел, в то время как мужчина поднял руку с мечом вверх, призывая народ приветствовать юношу. Раздались на редкость нестройные крики. Тем временем мужчина пробурчал уголком рта:

— Ты проглядел пятерых всадников. Мне бы следовало раскроить тебе башку.

Сайла возмущенно прошептала:

— Этот мальчик победил! И потерял любимую собаку!

Мужчина чуть улыбнулся.

— Ты ведь не оставил ее тиграм? Не хмурься. Ты должен выглядеть храбрым и скромным. Мы хотим, чтобы у каждого осталось о тебе хорошее впечатление. Ты слышал, как Фалдар уже воспользовался случаем, чтобы насолить твоему отцу?

Потом он повернулся к Сайле.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. Я — Клас на Бейл, я учу юношей.

— Плохим манерам, как вижу.

— Я? Плохим манерам? Да из-за тебя его чуть не растерзали на части. — Он с улыбкой кивнул на толпу.

— Ты невыносимый…

— Не трать лишних слов. Меня уже обзывали и так и эдак — у тебя все равно лучше не получится. Но тебе, как гостье, объясню: первый долг ночного дозорного — предупредить лагерь. Когда-то, во времена отца моего деда, южный дозорный не смог этого сделать. Тогда мы потеряли за сотню убитыми. Да еще враги увели семьдесят женщин в самом соку.

— «В самом соку»! А все остальное неважно, не так ли!

— Здесь тебе не Ола. Нашим женщинам не приходится прятаться в церкви, чтобы жить по-людски.

Сайла побледнела, и Гэн решил вмешаться.

— Наша гостья не собирается спорить с тобой. — Защищая ее от Класа, молодой воин с удивлением подумал, что Жрица чем-то напоминает его друга. С ней так же трудно сладить, но Гэн не хотел бы лишиться ее общества.

Новый голос, зовущий Сайлу по имени, прозвучал как раз вовремя, чтобы разрядить ситуацию. К ним спешила красивая белокурая девушка в голубой хлопковой юбке, блузке и расшитых бисером высоких сапожках.

— Я знаю тебя, Сайла, Жрица Роз. Я Нила, дочь Фалдара Яна. Я буду сопровождать тебя.

Гэн нехотя признал, что выбор был сделан как нельзя лучше. Отец Нилы был достоин презрения, как и шесть его сыновей. Но Нила была одиноким цветком, выросшим среди скал. И она прекрасно начала церемонию представления Жрице. Нила почтительно поклонилась гостье, как бы не замечая стоящих рядом с ней. Обычно ее наказывали, если видели с Гэном или Класом. Гэн отошел в сторону, поняв, что девочка старается смягчить вражду, раздирающую племя.

Он приотстал от женщин, которые отправились к шатру, давая им возможность получше познакомиться. До него доносились пересуды расходящихся людей. Гостье доставалось много крепких выражений. Еще больше честили его самого. Обычно это не особо задевало юношу, но сейчас он с удивлением обнаружил, что принимает все слишком близко к сердцу. Он никак не мог смириться с мыслью, что большинство соплеменников считало его чужаком, выросшим без матери, сыном Вождя Войны, который не хотел воевать. Люди знали — его отец желает, чтобы он стал следующим Вождем Войны. Это вызывало еще большее негодование, потому что раньше Вождя Войны племя избирало. А молодые воины ненавидели Гэна потому, что юноша несколько раз доказал им свое превосходство во владении оружием и в рукопашном бою.

И сейчас он с удивлением обнаружил, что события этого утра подогрели давнишнее возмущение. Гэна так и подмывало ввязаться в драку при первом же грубом замечании, адресованном ему или Сайле. Он был охвачен предчувствием неизбежной потасовки, но пока что-то удерживало его, еще взбудораженного утренней схваткой.

И вот настал тот момент, которого он в душе и желал, и опасался. Трое мальчишек, еще недостаточно взрослых, чтоб носить собственное оружие, выскочили из прохода между шатрами и стали открыто издеваться над ним. Самый дерзкий махал ему рукой, как бы прощаясь — так воины Людей Собаки насмехались над разбитым противником. Это было тяжкое оскорбление, и Гэн остановился, инстинктивно схватившись за мурдат. В замешательстве он дал им удрать. Мальчишки, достигнув своей цели, унеслись, радостно вопя.

Взглянув, откуда они появились, Гэн понял, что его ожидания оправдались — на него с самодовольной ухмылкой глядел воин постарше. Он чуть замешкался, не успев спрятать усмешку, и теперь с нервным вызовом смотрел на подходящего к нему Гэна. Гэн рассчитанно остановился вне пределов досягаемости удара мечом — среди воинов это означало, что он не собирается нападать на противника. Поняв это, воин снова нагло ухмыльнулся. Однако его усмешка сразу исчезла, когда Гэн спросил:

— Кто надоумил твоего младшего брата испытывать терпение человека, с которым ты боишься встретиться лицом к лицу?

Воин напрочь все отрицал. Лицо Гэна приняло притворно удивленное выражение.

— Я не обвиняю. Я спрашиваю. Тебе не кажется, что это — трусливое, позорное дело?

Мужчина проворчал что-то о том, что у него нет времени на болтовню и ему еще надо встретиться с друзьями, но подавился последним словом, получив сильный удар по голове. Гэн пожалел, что воин отлетел слишком быстро и не было видно, насколько действенным оказался его последний аргумент. Он надеялся, что гостья не разглядела символ на куртке мужчины, говорящий, что этот презренный трус принадлежал к его собственному Северному клану.

Юноша присоединился к Сайле и Ниле, в нервном напряжении ожидавшим окончания стычки. Впрочем, у них хватило такта продолжить путь, не упоминая о происшествии.

Сайла и Нила подошли к шатру. На пороге их встретила полная женщина, с резкими складками в углах рта и напряженными, беспокойными глазами.

— Я знаю тебя, Жрица Сайла. Я — Коули, целительница моих людей. Вождь Войны желает, чтобы я поговорила с тобой. — Ее голос резал уши. Он всегда казался Гэну похожим на листья крапивы, такие безобидные с виду, но больно жалящие при неосторожном прикосновении.

Сайла слегка поклонилась.

— Здравствуй, Коули. Я приветствую тебя как сестру.

— Я не принадлежу к Церкви.

Засмеявшись, Сайла протянула руку, как будто желая коснуться целительницы. На лице Коули мелькнула гримаса. Не обращая внимания на полученный отпор, Сайла легко продолжала:

— Я знаю. Но мы — сестры по нашему призванию. Я врачую раны. А чем занимаешься ты?

Коули покраснела.

— Мы — простые люди. Я знаю некоторые травы, кое-какие способы лечения.

Ее темно-карие глаза на мгновение вспыхнули. Всего лишь на миг, но Сайла успела ощутить тайную глубину, скрытую в этой женщине с обманчивой внешностью. По спине у нее пробежала дрожь. Сайла натянуто улыбнулась.

— О чем мы будем разговаривать?

Гэна восхищала властность, скрывавшаяся под любезностью Сайлы. Он впервые наблюдал, как столкнулись две женские воли, и эта тихая борьба зачаровала его. Пересиливая любопытство, Гэн сделал движение, собираясь уйти.

Сайла покачала головой.

— Подожди, Гэн. Некоторые вещи могут оказаться для меня непонятными. Будет удобнее, если ты останешься. Поможешь ответить на вопросы, если они возникнут.

Извинившись, Нила удалилась с поспешностью, которая показалась Гэну неподобающей. Следуя за женщинами, он прошел в глубь шатра и неловко примостился на подушках в углу, где указала Коули.

Палатка была небольшой и темной, с двойной занавесью — защитой от чужих ушей. Пара масляных ламп создавала мерцающий ореол слабого света. Две женщины тоже устроились на подушках, лицом друг к другу, и Гэн с сожалением отметил, что темнота скрыла красоту Жрицы Роз, что явно обрадовало Коули.

Коули начала первой:

— Людям Собаки нужен сильный вождь. Уже десять лет Кол Мондэрк избегает войн и набегов. Молодые люди, никогда не бывавшие в сражении, хотят показать себя. Кроме того, мы пережили две плохие зимы. Пострадали стада. Приходится больше, чем раньше, платить племенам земледельцев за пшеницу и хлопок, и нашим женщинам стало трудно добывать продовольствие. Торговцы сосут у нас кровь. Теперь вот приехала ты — неожиданно, незваная. Многие думают, что ты хочешь разузнать о наших слабостях и рассказать о них в Оле. Наверное, ты знаешь — ребенком меня послали в Олу, чтобы научить целительству. Там я поняла, что мы должны защищать право на наш собственный путь.

— На свете много религий. Церковь не бросает вызов ни одной.

— У Олы нет друзей. А Церковь стремится подорвать все другие веры; каждый это знает.

Открытая насмешка Коули встревожила Гэна, но, казалось, никак не задела Жрицу. Она спокойно ответила:

— Сестра, я привезла сообщение от моего короля для ваших вождей. Это — моя обязанность. Церковь же посылает меня только затем, чтобы принести другим мои знания.

Какое-то время Коули сидела, как будто не слушая ее, и Гэн видел, что ее мысли блуждали. Когда она заговорила, то была задумчива.

— Мы, кто не из Олы, жили в аббатстве Фиалок, но нас не допускали к тайнам Церкви или аббатства — для них мы были дикарями. — Раздраженная воспоминаниями, она вновь взглянула на Сайлу. — Четыре года, гордая Жрица Роз. Наблюдали. Не доверяли. Я осталась и боролась, чтобы научиться, потому что моим людям было нужно все, что я смогла бы приобрести. Церковь не дала мне ничего. А теперь ты, так рискуя, приехала в этот далекий край для того, чтобы принести нам свою мудрость.

— Моя настоятельница и мой король приказали мне.

Коули хмыкнула, повернувшись на подушках, и засыпала Сайлу вопросами о ее намерениях и квалификации. Гэну было неловко за ее резкость. Казалось, прошли часы, прежде чем Коули наконец поднялась, разминая затекшие ноги.

— Я буду настаивать, чтобы тебе позволили оставаться у нас до тех пор, пока не научусь у тебя всему. Но не дольше.

Она протиснулась через выход — разрез в матерчатой стене. Легкое дуновение потревожило огонь масляных ламп, бросавших трепетные, туманные блики на колеблющуюся ткань.

Казалось, что Жрица внимательно смотрит вслед Коули, и Гэн был пойман врасплох — он глазел на Сайлу, когда та резко обернулась. Ее глаза задержались на юноше.

— Могу я доверять тебе?

Гэн с трудом протолкнул единственное слово через непослушное горло:

— Да.

Казалось, ее улыбка забирала все его силы. Гэн решил, что он никогда не сможет стать достойным этой женщины. Придя в себя, он обнаружил, что стоит рядом с Сайлой у выхода из шатра, имея самое смутное представление, как до него добрался. Полог откинулся, и появилась Нила, лукаво взглянувшая на него.

— Наших отцов позвали на встречу старейшин. Кол говорит, что вы можете отдыхать, сколько хотите, Жрица.

— Мои друзья называют меня Сайлой.

Нила улыбнулась и повторила имя. Обернувшись, она собиралась уйти с Гэном, но Сайла остановила их, сказав юноше:

— Я не знаю, уместно ли будет незнакомке говорить о Скарр. Пожалуйста, прости меня. Она была просто замечательной собакой.

Глядя на ковер, Гэн сухо ответил:

— Да, она была замечательной. Ей было бы приятно услышать эту похвалу от тебя.

Глава 5

Напряженное ожидание чего-то грандиозного наполняло пещеру. Звериный рев гудел в ее стенах — глухие стоны чудовища, достаточно могучего, чтобы бросить вызов горам и рекам.

Стройные шеренги зеленых огоньков сильно поредели. Между ними зияли большие промежутки. Оставшиеся трепетали, сначала несогласованно, потом в унисон, быстро пульсируя, как будто управляемые несмолкающим звуком. Их пульсация приобрела математическую точность, каждый огонек мигал в одном темпе, и в непроницаемой темноте появились блестящие дуги. Точек больше не было, они превратились в правильные линии.

Внезапно гора дрогнула и раздался совсем иной звук — грохот, который пещера никогда еще не слышала. Часть потолка рухнула на пол.

Единая игра огоньков разбилась на фрагменты. Некоторые угасали со звонким, звенящим звуком. Другие умирали молча. Все движение замедлилось, а потом замерло совсем.

Огромное число огней исчезло.

В пещеру вливались заунывные, различающиеся на октаву по тону звуки, заполняя вновь обретенную тишину безумным хором несогласованного завывания — с высокого тона на низкий, с низкого на высокий.

Единственный обитатель пещеры слышал эти сигналы и отвечал на них, но казалось, огромный объем предстоящей работы ошеломлял его, превышая его возможности. Он вертелся в темноте, помаргивая единственным глазом, метался во всех направлениях. Скоро он остановился на месте, злобно шипя, и глаз застыл в бессмысленном гневе. А огни все гасли и гасли.

Пещера еще раз вздрогнула, мягко осев. Камни как будто вздохнули.

В пещеру приходило нечто новое, неизведанное прежде — запах жары.

И новые огни — крошечные белые искорки.

И тепло.

Глава 6

Полог шатра опустился за выходящей Нилой, и Сайла без сил рухнула на циновку. Она вытянулась, разглядывая небесно-голубую ткань потолка. Витиеватый рисунок из сплетенных виноградных лоз и бриллиантовых птиц как нельзя лучше отвечал ее запутанным мыслям.

Сайле казалось, что она слишком возбуждена, чтобы ощущать усталость, однако разговор с Коули измотал ее сверх всяких ожиданий. И теперь, чем больше она старалась сосредоточиться, тем больше путались мысли. К тому же у нее ныли ноги и судорогой сводило плечи. Сайла раздраженно повернулась на один бок, потом на другой.

Дело было не в целительнице, не в задиристом Гэне, не в простой усталости.

Они были хорошими людьми: Гэн; Нила — такая юная и живая; Кол, заботящийся о своем племени; Клас — этот грубоватый, резкий, но, как ни странно, привлекательный.

Сайла непроизвольно тряхнула головой.

Фалдар Ян. Отвратительная личность. И тем не менее ее задача — уничтожить Кола и поставить Фалдара на его место.

Неужели нельзя делать добро, не причинял никому зла?

У нее снова свело плечи.

Она должна отдохнуть, восстановить силы.

Завет Апокалипсиса гласит: «Ищите будущее в прошедшем. Все, что мы делаем, все, чем становимся, можно найти в том, что ушло».

Затянув тихий напев, Сайла погрузилась в транс. Воля подчиняла себе тело, прогоняя гнетущий стресс. Наконец разум освободился для полета в созданное воображением убежище. Мысленному взору представилась тихая роща с огромными деревьями. Солнечные лучи пробивались к земле сквозь золотисто-зеленые кроны.

Я — вдвое сильнее. Вдвое увереннее.

И Церковь, и король Алтанар — все они хотели использовать ее в своих целях.

Но никто не знал, что у нее на душе. Сайла никого не посвящала в свои планы.

Шатер вздрагивал под напором ветра. Внутренние занавеси, свисающие с переплетенных балок, плясали шелестящими дугами над грубым ковром, как будто все сооружение дышало. Шум должен был бы мешать Сайле, но он мягко вошел в ее разум, и чужеродный звук превратился в отдаленный бой барабанов и металлический звон. Так звенели метательные кольца, используемые как литавры в боевых танцах Олы.

Настоящее растворилось.

Пришли воспоминания.

Огромный Тронный зал, заполненный людьми. Деревянные колонны, поддерживающие крышу, высотой в три человеческих роста, в виде мужчин, стоящих друг у друга на плечах. Сайла едва доставала головой до груди нижней фигуры.

Возвышающийся на пьедестале трон был так далеко от главного входа, что она с трудом разглядела развалившегося на нем человека. Два ряда квадратных очагов, десять футов в длину, с блестящими медными колпаками и трубами, образовали проход к центру зала. Между большими очагами и мрачными каменными стенами располагались очаги поменьше. Несмотря на колпаки, дым попадал в помещение, поэтому зал был затянут туманным грязноватым маревом, делавшим нереальными самые обычные предметы. Путаница мерцающих алых отблесков создавала колдовские образы крови и огня.

Чтобы справиться с накатывающими волнами страха, Сайла старалась сосредоточиться на чем-то конкретном. В зале было около трехсот придворных. Тщательно скрываемый гнев обострял черты их лиц. Сама мысль о женщине без сопровождения в Тронном зале была для них почти нестерпима.

Жрица осмотрелась. В зале находилась горсточка жен и наложниц. Встречая ее взгляд, они тут же отвечали преувеличенными знаками уважения, а некоторые приседали в реверансе.

Они знали свое место.

Женщина, не принадлежащая Церкви, получала право войти в Тронный зал только вместе с мужчиной, от которого всецело зависела. Не имело значения, насколько она ловка и упорна, — единственный путь достижения желаемого открывал владеющий ею мужчина. Самые удачливые из них прятали недюжинный ум за глупой улыбкой.

Сайла с вызовом выпрямилась, напомнив себе, что и мужчины нуждаются в искусстве целительниц. И с горечью добавила, что даже при этом они находят способ поставить ногу тебе на горло. Вне Церкви женщинам не давали титулов, да и там они отражали лишь красоту и изящество. Жрица Роз. Жрица Лилий. Настоятельница Ирисов. Настоятельница Фиалок. Все титулы, кроме одного: военная целительница. Казалось, она была призвана лечить безумие войны, а не просто убирать обломки, оставляемые военным смерчем.

Титулы, которые придумывали и присваивали мужчины, увековечивались женщинами — им больше ничего не оставалось.

Капюшон скрывал ее лицо, и Сайла позволила себе скорчить гримасу.

С незапамятных времен с женщинами обращались так, как будто они не были людьми. Наиболее смелые сестры иногда намекали, что во времена гигантов женщины имели равные права с мужчинами. Подобные иллюзии вызывали у Сайлы скорее сожаление, чем раздражение. Прежде всего, разговоры о гигантах никогда не поощрялись. Все говорило о том, что они были неописуемо злы и жестоки. Даже если слухи о «равенстве» и возникали среди женщин, то они быстро рассеивались, стоило вспомнить о развалинах поселений гигантов, пораженных Божьим гневом, или историях о радзонах и множестве ужасных смертей, связанных с ними в прошлом.

Женщины испокон веков были собственностью. Их положение в обществе определялось лишь количеством и здоровьем рожденных ими детей. Когда-то, в неизмеримо далеком прошлом, отчаявшиеся женщины создали Церковь, которая стала их единственным убежищем. Медленно, крохотными шагами, но в конце концов она превратилась в новую форму духовной власти, которая распространялась от общины к общине.

Удивительно, как много правды похоронено в той свалке легенд, лжи и домыслов, которую Церковь называла историей.

Целительницы были передовым отрядом Церкви в борьбе за влияние, но прежде всего они были тайным воплощением Учителей.

Учителя жили еще во времена Первой Церкви. Ее погубила уверенность Учителей в том, что они находятся на пороге нового мира. Церковь потребовала равенства для ее женщин, обещая лучшую жизнь в этом и в следующем мире. Мужчины — правители того времени — расценили это как бунт. Проповедники учения были убиты, обители — сожжены. Самой большой утратой была потеря Учителей. Они были безжалостно уничтожены, и о самом их существовании было запрещено упоминать. Но их греховные мечты провести род людской через заветные Врата не умерли.

Из разгрома выросла теперешняя Церковь, изуродованная, разоренная, но, как прежде, неукротимая.

Тут церемониймейстер прервал ход ее мыслей, сделав приглашающий жест. С трудом передвигая ноги, Сайла сделала несколько неуверенных шагов, с пугающей ясностью понимая, что назад пути нет.

Жар от потрескивающих очагов ударил ей в лицо, дым лез в нос и рот. Подойдя к скамье близ трона, она стала на колени и склонила голову. Не без удивления Сайла заметила, что доска, на которой она стояла, была отполирована до блеска коленями тысяч просителей.

Запрет не смог сдержать любопытства — сквозь ресницы она бросила быстрый взгляд на короля. Своим узким лицом и большим носом он напоминал жадную морскую чайку. Бледная кожа отсвечивала багрянцем в свете факелов. На нем были широкие брюки цвета морской волны и шерстяная блуза красивой вязки того же цвета. На каждом пальце короля сверкало по кольцу с драгоценным камнем. Массивная золотая цепь опускалась с его шеи на грудь и кончалась огромным алмазом — символом королевской власти.

Он держал прошение Сайлы так, как будто боялся испачкать руки.

— Ты просишь назначения миссионером Церкви?

— Да, мой король.

По его лицу пробежала усмешка.

— И все? И никаких волнующих россказней о вере и откровении? Оригинально. Но я ожидал этого. Я кое-что слышал о тебе. Некоторые считают, что тебя следовало бы сжечь.

Сайла была готова к этой игре в кошки-мышки. Она понимала, что стоит только проявить страх или слабость, как эта когтистая лапа сожмется еще сильнее.

— Каждый может подать прошение королю, — ответила она.

— Встань. — Увидев, что она недостаточно торопится, король крикнул: — Встань!

Его взгляд пробежался по ней с грубоватым восхищением. Сайла была рада, что ее укрывала тяжелая мантия.

— Ты, говорят, очень честолюбива. Вижу, что еще и красива. Ты уже принесла присягу?

Грубое небрежное замечание поколебало благоразумие Сайлы. Упрямо подняв подбородок, Жрица готовилась резко оборвать короля, но успела заметить хищный блеск в его глазах. Кашлянув, она нашла безопасный ответ прямо из Катехизиса:

— Я присягнула Матери-Церкви.

Король с отвращением отвернулся.

— Женские бредни.

Неожиданно он указал двумя пальцами на восток, как бы прося благословения у Единого в Двух Лицах, и произнес:

— Я, безусловно, признаю добродетельность Церкви. Однако мне говорили, что ты опасна.

На мгновение забывшись, Сайла попыталась указать ему на прошение, чудом успев отдернуть руку от меча стражника, преградившего ей путь.

— Я лишь прошу позволить мне служить Алтанару и королевству Ола.

Прежняя усмешка вернулась на лицо короля. Душа Сайлы сжалась в комок от какого-то оттенка безумия в его неуместной веселости. Она вдруг вспомнила старые монастырские рассказы о ведьмах, которые могли читать мысли спящих…

— Сколько тебе было лет, когда ты стала Избранной? Откуда ты родом?

Алтанар был слишком хитер, чтобы задавать такие наивные вопросы. Он, несомненно, что-то знал. Но что именно?

Это повергло ее в смятение.

Почему он спрашивает обо всем этом?

Избранные были военной добычей — девочки, слишком маленькие, чтобы стать рабынями, и не настолько уродливые, или больные, или раненые, чтобы их убили на месте. По закону, Церковь могла брать все, что хотела. Из этических соображений она брала всех, кого могла. Завоевания питали Церковь и одновременно отягощали ее сиротскими судьбами. Дети, нашедшие прибежище в Церкви, содержались в железной дисциплине, но они оставались в живых.

Главное и никогда не нарушавшееся требование: эти дети не должны были ничего знать о своем происхождении, о своем прошлом.

Ее слова застревали в горле.

— Церковь — моя жизнь, и все мои воспоминания связаны только с ней. Я была дарована Матери королем — моим единственным отцом.

Алтанар стремительно спустился на нижнюю ступеньку трона.

— У твоей миссии другая цель.

Толпа придворных позади Сайлы была слишком далеко, чтобы что-либо услышать, но поведение Алтанара пробудило в них тревогу. Зал затих. Сердце девушки билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

Как он догадался?

Она не могла справиться с дрожью в голосе:

— Нет, мой король, это не так.

Кто-то хихикнул. От этого звука по спине Сайлы пробежали мурашки.

— Пойдем.

Король повернулся и пошел прочь. Ей пришлось поторопиться, чтобы успевать за ним, пока они шли мимо подиума трона. Гомон толпы последовал за ними в коридор, но глухой удар толстой двери перекрыл его. Алтанар вошел в первую боковую комнату. Стражник закрыл за ними дверь, оставив их в глухом помещении без окон.

После мрачной тьмы Тронного зала ярко освещенная комната и освежающий запах восковых свечей вернули Сайлу к жизни. Она сразу увидела за маленьким столом у противоположной стены свою настоятельницу, по-царски возвышавшуюся в своей зелено-красной мантии. Она приветствовала девушку кивком головы, но на старом, морщинистом лице не отразилось никаких эмоций. Сайле хотелось подбежать и обнять ее, но взгляд настоятельницы удержал ее от этого.

Настоятельница была высокой и статной. Ее живые карие глаза не сочетались с седыми волосами и измученными артритом руками. Узловатый палец то и дело постукивал по браслету на запястье. Изготовленный из великолепного золота, он изображал ирисы — символ обители. Стрекоза, парящая над цветами. Только очень подозрительному человеку могло прийти в голову, что стилизованное насекомое напоминает запретный крест.

Внимание Сайлы привлекло движение слева. Только сейчас девушка заметила в комнате еще одну женщину, сидящую на резном стуле около дальней стены комнаты. Женщина была такой маленькой, что ее крошечные ноги, выглядывающие из-под рясы, не доставали несколько дюймов до пола. У нее была одна странность: бледное лицо, ярко освещенное светом свечей, как бы отталкивало тепло огня, скрывая возраст и чувства.

Сайла отлично знала ее. Это была Жрица Ланта из аббатства Фиалок. Она была наделена даром ясновидения.

Алтанар нарушил молчание и, обратившись к Сайле, повелел:

— Ты будешь доносить мне о Людях Собаки.

Он намеревался сказать что-то еще, но настоятельница перебила короля с властной уверенностью:

— Миссионеры аббатства Ирисов — не шпионы. — Она отстраненно взглянула на Жрицу Ланту и добавила: — Церковь запрещает.

— Неприкрытая ложь, настоятельница, — ответил Алтанар. — Церковь сама шпионит за всеми.

Король повернулся к Сайле. От его усмешки мороз пробегал по коже, заставляя руки дрожать. Пытаясь унять дрожь, она спрятала их в широкие рукава, а король продолжил:

— Тебя посылают не как шпиона. Ты будешь выполнять обязанности военной целительницы, но время от времени задавать вопросы. А ответы отсылать мне. Вместе со всеми твоими наблюдениями.

Настоятельница наклонилась вперед, ее узловатые пальцы, преодолевая боль, сжались в кулаки.

— И это не шпионаж? Тогда что же?

— Наблюдения. — Тяжелые складки гнева в уголках его рта обличили лживый ответ.

— Нет. — Настоятельница покачала головой. — Церковь запрещает это. Если ее раскроют, то кто знает, как поступит с ней воинственное племя. Я отзываю ее прошение.

Алтанар расхохотался, но в его смехе не чувствовалось радости. Сайла онемела. Настоятельница предостерегла девушку взглядом, сказав при этом королю:

— Нас невозможно заставить пойти туда, куда мы не хотим — это наш выбор.

— Она просит. Вы рекомендуете. Я одобряю. Все что осталось сделать — это убедиться в том, что она служит мне так же преданно, как и вам.

Сайла бросила вопросительный взгляд на маленькую фигурку, все это время не покидавшую своего кресла. Сейчас капюшон совершенно закрывал голову Ланты, и она казалась оторванной от всего окружающего. Поговаривали, что она использует свою силу для аббатства Фиалок, для короля и даже для своих собственных целей. Сайла никогда не доверяла этим сплетням; она даже пыталась подружиться с Лантой, и однажды ей показалось, что это почти удалось. На одно ужасное мгновение глубокие темные глаза Жрицы взглянули в ее собственные с такой неимоверной тоской, что девушка почти закричала. А потом вернулся взгляд твердый и непроницаемый, как зеркало.

С тех пор они не разговаривали.

Какое-то движение нарушило ее мысли, и, прежде чем Сайла успела что-либо понять, руки короля уже лежали на ее плечах. Девушка вздрогнула и отступила. Резко рассмеявшись, Алтанар бросил на рассерженную настоятельницу взгляд, в котором сквозило превосходство, а может, и презрение.

— Не льсти себе, дева. Думаешь, я притащил бы эту старую ведьму только для того, чтобы удовлетворить свою похоть с такой, как ты? Не бойся, иди и поговори со Жрицей Лантой.

— Нет! — Настоятельница медленно поднималась, морщась от боли в суставах. — Вы не можете использовать одних служительниц Церкви для преследования других. Это богохульство!

Король побледнел, но дал Ланте знак действовать. Молча, не снимая капюшона, маленькая Жрица жестом подозвала Сайлу к себе, за столик, на котором стояла масляная лампа, и зажгла плетеный хлопковый фитиль, вызвав к жизни крохотный треугольный огонек, настолько неподвижный, что он казался почти нереальным.

Сайла устроилась на табурете напротив провидицы. По-своему она сочувствовала ей. «Они используют нас, — подумала девушка, — для своей выгоды или уничтожения других», — с удивлением отметив, что улыбается.

Ланта протянула руку. Сайла была слишком поражена, чтобы отреагировать, но настоятельница была уже здесь. Обняв ее за плечи, она кричала на Алтанара:

— Неслыханно! Ясновидение не может совершаться от плоти к плоти. Церковь это запрещает!

Сайла сказала:

— Мы знаем, что поступаем правильно. Ничего страшного не случится.

Настоятельница отступила, заметно потрясенная. Сайлу наполнило чувство спокойной решимости. Если Ланта выдаст ее секрет, то король найдет способ ее убить. Она чуть не рассмеялась — решение было принято. Вместо опасений ее охватило дикое чувство свободы — никто никогда не сможет снова отнять ее у нее самой.

Движение горячей и сухой руки Сайлы было столь резким, что сбило слабый язычок пламени. Рука Ланты дрожала, когда они встретились над центром стола.

Пульс девушки участился и упорно не желал замедляться, в ушах у нее звенела причудливая высокая нота.

Рука Ланты судорожно сжалась. Она откинула назад голову и заговорила поразительно звучно:

— Некто из Церкви находит ребенка варваров, который послужит желаниям Олы. Харбундай разрушен. Ола благодарно обнимает варвара, борющегося за то, чтобы открыть Врата в будущее.

Ланта запнулась. Нога ее дернулась, веки были плотно сжаты. Она с трудом глотнула, одной рукой сжимая горло, тогда как другая безуспешно пыталась найти опору. Холодная синева разливалась по бледному лицу. Сайла быстро уложила ее на пол и умело совершила обряд «спасительного поцелуя целительницы». Остро ощущая нелепость ситуации, она вдыхала свою собственную жизнь в маленькое безвольное тело. Что же увидела Ланта?

Провидица была в ее руках.

Вскоре Ланта пришла в себя. Сайла отпрянула, когда та сделала судорожный вдох. Настоятельница извлекла маленькую бутылочку и пронесла ее под носом жрицы; едкий запах аммиака заставил Ланту закашляться. Когда кашель прошел, они помогли ей снова сесть в кресло. Настоятельница сказала, что это Сайла спасла ее. Ланта поблагодарила, не взглянув на девушку.

Алтанар не привык размениваться на мелочи.

— Как ты посмела говорить о Харбундае? Тебе было сказано выяснить, есть ли у этих двоих тайная причина для миссии. Предательница!

Ланта испугалась.

— Моя настоятельница объяснит тебе, король, — я не могу ни на что повлиять. Слова горят во тьме. Я лишь повторяю то, что вижу.

Он грохнул кулаком по столу.

— Ты говоришь загадками! Верно ли мне аббатство Ирисов?

Сайле словно набили в горло ваты.

Маленькие пальцы Ланты от волнения сплелись в извивающийся клубок. Она оправдывалась:

— Я сказала о том, что и видела. О предательстве ничего написано не было. Харбундай падет, — повторила она почти умоляюще.

Король повернулся и зашагал к выходу. Положив руку на массивную железную ручку, он оглядел женщин, прищурив глаза.

— Ты отправишься в путь, но будешь работать на меня, Жрица Роз Сайла.

Женщины ждали, пока его шаги не затихли вдали.

Сайла склонилась над настоятельницей, а Ланта, нервно дрожа, стремительно бросилась к двери. Она открыла ее, метнулась наружу, потом вбежала обратно, как маленькая птичка. Сайла подошла к ней, и Ланта потянулась вверх, к ее лицу, доверительно прошептав:

— Стражи нет. О, пожалуйста, прости меня. Король угрожал… Я сказала ему то, что видела. Правду. Но был еще голос. Ты должна знать.

Настоятельница схватила ее за руки.

— Благословляю тебя, сестра.

Ланта продолжала с видимым усилием:

— Голос сказал: «Сайла пожнет плоды блага для Церкви и для себя. Она найдет искомое».

Она перевела дух, успокаиваясь.

— Он произнес: «Сестра, скажи ей это: Сайла потеряет то, что ей всего дороже».

Тоска, которую Сайла уже видела однажды на лице Ланты, мелькнула снова и исчезла, быстро и незаметно, как отблеск лунного света. Она покинула их, не промолвив больше ни слова, и маленькие ножки простучали по коридору, как капли дождя.

Сайла машинально последовала за настоятельницей.

«Жрица Роз, — сказал король. — Жрица Роз Сайла».

Они были уже в аббатстве, подымаясь по ступенькам к комнате настоятельницы, когда та заговорила, пытаясь отвлечь Сайлу от ее мыслей и привнести немного ясности в события.

— Так, значит, — ты Жрица Роз. Имеешь право носить вышитую красную розу на мантии, можешь путешествовать где угодно в Оле. Мы уже научили тебя читать и писать, а теперь ты даже сможешь изучить иностранный язык — если сможешь заплатить за уроки. Можешь покупать и продавать товары, хотя тебе не позволено управлять компанией или владеть собственной землей. Желаешь иметь раба? Пожалуйста. Но только одного, и, конечно, юношу, не достигшего зрелости. Ты, естественно, не будешь возражать против того, что его сможет освободить совет, состоящий только из мужчин, который может возместить, а может и не возместить тебе его стоимость — не так ли? Конечно, не будешь, ты ведь законопослушная женщина. Однако довольно о престиже и власти. Что дальше? Сан настоятельницы аббатства Ирисов?

— Никогда. — Это прозвучало слишком быстро, слишком резко.

— Ты все еще недолюбливаешь нас, дитя? Неужели никогда не простишь?

— Я ничего не помню, поэтому мне нечего прощать.

Настоятельница вздохнула. Сайла преклонила колени перед нею, нежно баюкая изуродованную руку в своих ладонях.

— Я рада, что попала к тебе. У меня появилась мать.

С показным раздражением настоятельница оттолкнула ее. Она раздула угли под котелком с водой и отмерила в фарфоровый чайник щепоть высушенной травы ош. Настоятельница усмехнулась, рассказывая, что эти размельченные листья привез ей в подарок один капитан из Найона, отказавшийся продать их даже королю.

По молчаливому уговору, они собирались с мыслями, пока закипала вода. Настоятельница залила ош кипятком, осторожно помешивая палочкой из серебра и слоновой кости. Они обменялись улыбками, почувствовав аромат жидкости, разливаемой в прозрачные бирюзовые чашки размером с небольшое куриное яйцо. Сайла, как и настоятельница, вдохнула пар, слегка смочив губы драгоценной жидкостью.

— Ты удивительный человек, Сайла. Ланта не увидела нашего плана. И ты знала, что она не увидит. Откуда?

— Я это просто чувствовала. — Сайла солгала легко, не в первый раз. Она вряд ли смогла бы это объяснить настоятельнице — прикосновение к свободе значило для нее так много, что пересилило страх перед местью Алтанара. Она сама до конца этого не понимала. Как не понимала и сказанного Лантой.

Сайла спросила:

— Провидица сказала, что я должна что-то потерять.

Настоятельница беззаботно махнула рукой.

— Ерунда. Самое важное — она не узнала, что мы хотим предотвратить надвигающуюся войну Людей Собаки с Харбундаем. Мы сохранили нашу тайну.

Сайла страдала от желания признаться, разделить скрытое бремя.

Дорогая настоятельница! Сердце мое. Моя тайна жива!

Только на краткий миг перед утренней молитвой она позволяла себе вспоминать. Раз в день она выпускала на волю образы прошлого. Бушующее пламя. Призрачные фигуры. Девочка, которую звали не Сайла, тщетно пытается закричать от ужаса.

Звук, который издала ее мать, умирая, был ее последним даром, который спас Сайле жизнь. Он потряс девочку настолько, что она потеряла речь, а когда оправилась и смогла отвечать женщинам в капюшонах, то уже знала, что происходит с теми, кто вспоминал о доме. Они исчезали навсегда.

Сайла знала о последствиях, но не могла отказаться от воспоминаний.

Настоятельница неправильно истолковала выражение лица своей воспитанницы.

— Не будь слишком нетерпеливой, дитя мое. Благополучие важнее успеха. — Эта фраза, произнесенная вслух, сломала что-то внутри пожилой женщины. Годы мгновенно навалились на нее, заставив плечи устало опуститься. Голос ее стал ворчливым. — Если бы мы смогли поддержать тебя. Мне ведь нельзя даже назвать тебе имена наших людей в Харбундае.

— Они сами найдут меня. — Сайле пришла в голову неожиданная, интригующая мысль. Ланта упоминала Врата. Не те ли это Врата, Врата Учителей? Изображая озабоченную невинность, она задала этот вопрос настоятельнице.

Та ответила улыбкой.

— Это старая сказка. Не слушай Ланту. Думай о том, что должна сделать. Помни, пароль в Харбундае — три красные розы. — Она усмехнулась. — Как благоразумно со стороны короля оказать тебе содействие. Если бы он знал…

— Мы достаточно осторожны.

— Никогда так не думай. Я бы хотела… — Настоятельница запнулась, и скрюченные пальцы, держащие чашку, вдруг выронили ее. Дымящийся ош разлился по полированному полу. Фарфор разлетелся на крохотные кусочки.

— Посмотри, что я наделала! Его провезли через Великое море, чтобы неуклюжая старая женщина все разлила.

Сайла вытерла пол платком.

— Вы устали, настоятельница, я пойду.

Старуха неохотно согласилась. Она обняла Сайлу, потом отступила на шаг, кинув на нее оценивающий взгляд, и сказала:

— Те, кто стоят у источника твоего мужества, будут молиться за твой успех. Мать-Церковь готовится к твоему триумфальному возвращению.

На площадке лестницы, ведущей на первый этаж, Сайла задержалась, положив руку на перила.

Нас было четверо в той комнате: король, настоятельница, Ланта и я. Но мы не части одной головоломки, а четыре разные головоломки, соприкоснувшиеся в одной точке.

Я в центре, потому что свергну Алтанара. И это будет не просто месть.

Сила моя будет расти, и скоро уже никто не сможет оскорбить или унизить меня.

Я не буду вещью.

Я не могу быть мужчиной, с его железной мощью.

Но я — женщина, и стану огнем, который расплавит любое железо.

Глава 7

Находящие краями друг на друга наросты серо-голубого камня делали высокий куполообразный холм в центре деревни Людей Собаки похожим на рептилию. Шириной в сорок шагов, он был едва ли не выше, чем окружавшие его вымпелы племени, бьющиеся на ветру. Сама земля вокруг как бы выделяла холм и говорила о его неприкосновенности — на ней не было ни травинки, ни случайного камня. Две узкие тропы тянулись к паре прямоугольных отверстий в земле на противоположных сторонах холма. В каждое вели резные ступени. Южное углубление было входом в подземное здание. Северное служило выходом. Они символизировали легенду о том, что племя пришло с севера.

На вершине холма находились сдвоенные бочкообразные барабаны, высотой со стоявшего рядом воина. Они были укреплены параллельно в деревянных люльках, подвешенных на толстых кожаных ремнях. Двое обнаженных до пояса мужчин, держащих в каждой руке по дубинке, поднимались по склону холма к барабанам. Они встали, лицом друг к другу, выдержали паузу, а потом раздался бешеный, громоподобный барабанный бой.

При первых звуках Сайла вскочила и за нее уцепилась испуганная Нила.

— Что это? — Сайла быстро закуталась в рубаху. Нила была уже полностью одета.

Тем временем барабанная дробь замедлилась, удары раздавались с секундным интервалом. Меньшие барабаны задавали темп. Нила поняла, что происходит, и ее испуг исчез без следа. Улыбнувшись, она ответила:

— Барабаны старейшин. Мы зовем их возумы. Меньшие барабаны, которые только что вступили, называются пала. Возумы созывают племя. Пала — кланы и семьи. Сегодня они собирают всех в Сердце Земли. Ты должна была увидеть его с Тигровых Скал.

Успокоенная и слегка смущенная, Сайла начала одеваться. Машинально пробормотав молитву, она совершила утреннее омовение с почти греховной торопливостью. Нила достала две раскрашенные глиняные чашки из шкафа, сплетенного из ивовых прутьев. Повернув деревянный кран грубого глиняного кувшина, она наполнила их темным чаем, настоянным на травах. Нила сказала, что в нем лепестки розы для крепости, успокаивающая ромашка и немного мяты для аромата. Первый глоток казался вяжущим, с горьковатым привкусом, но замечательно освежал.

— Не припомню, когда в последний раз так долго спала, — сказала Сайла. — Такой длинный день: вопросы Коули, долгая беседа с твоим отцом и Колом прошлой ночью, когда мы обсуждали сообщения от Людей Гор. И моя миссия, конечно. И эта жуткая схватка — Гэн и бедная Скарр. — Она покачала головой. — Расскажи, что мне еще нужно знать о ваших барабанах.

Нила посерьезнела.

— Барабаны пала — просто музыкальные. А барабанщики возумов и барабана Войны вкладывают в игру всю свою душу. Это очень опасно. Когда они играют, их душа находится между этим миром и следующим. Они взывают к вниманию и помощи Вездесущего. Если служитель барабана Войны погибает в сражении, то старейшины должны молиться о его душе, чтобы барабанщик смог безопасно попасть в следующий мир. Барабанщик возумов должен посвятить себя только своему барабану. Сегодня они созывают людей — Вождя Войны, старейшин, вождей семейных кланов, Вождя Собак и Вождя Лошадей.

Сайла предпочла не вдаваться в обсуждение религиозной стороны дела. Она расходилась с доктриной Церкви, а Жрица не хотела лишних конфликтов. Она спросила:

— У каждой семьи есть свой вождь?

Нила кивнула головой, и ее волосы блеснули золотым огнем. Сайла поняла, что не разглядела всей прелести девушки и того, какой красавицей она станет через несколько лет, когда ее женственность полностью расцветет. Не обратить на это внимание было бы непростительно.

— Роды объединяются в кланы, каждый клан имеет вождя и избирает трех старейшин. Они управляют племенем, вместе с Вождем Войны, Вождем Собак и Вождем Лошадей. Кланы называются по их месту в обороне. — Нила взяла уголек из очага и нарисовала круг, а потом разделила его на четыре части. — Круг — совершенная форма. Солнце и луна круглые, сезоны идут нескончаемым кругом. Племя защищает круг, а кланы — направления. Каждый клан выделяет своих молодых людей в ночные дозорные.

— А каково здесь место мужчины по имени Клас?

— Клас следит за обучением молодых воинов. Он командует ночными дозорными. Они — наши лучшие бойцы. А он — самый лучший из них. Он родился в Южном клане.

Сайла спрятала снисходительную усмешку над ее наивной гордостью и с некоторым удивлением слушала дальше.

— Северные воины — самые смелые. Кроме Класа, конечно. Большинство Вождей Войны вышли из этого клана. Мужчины из Южного клана — обычно организаторы и мыслители.

— Ты ничего не сказала о женщинах.

Нила рассмеялась ясным, заразительным смехом.

— Каждая женщина считает, что ее клан — самый лучший. Говорят, что женщины из Восточного клана, как рассвет — свежи, ярки и веселы. Женщины из Западного клана похожи на закат — загадочные, иногда опасные. Северные женщины грубоватые и сильные. Южные — проницательные и требовательные. Быть может, немного хитроватые. — Она озорно улыбнулась.

— Ага. Ну, я сразу поняла, откуда ты? А откуда Коули?

Девочка поняла вопрос на лету.

— Она тоже с юга. — Нила импульсивно протянула руку и положила ее на руку Сайлы. — Не сердись на нее. Она лишь хочет защитить нас.

— Я хочу того же. — Она быстро поднялась. — Уже светло. Может, пройдемся?

— У меня есть предложение получше, — задорно и таинственно улыбнувшись, девушка не стала пояснять, какое именно.

Внезапно горячая вспышка гнева охватила Сайлу. Она чуть не крикнула Ниле слова предупреждения: пойми — люди, умеющие вести приятные разговоры, могут оказаться гораздо опаснее, чем враги в боевой раскраске.

На ум пришло воспоминание, со времен ее пребывания у Людей Гор. Старый воин, хромой и весь в рубцах, насмехался над Людьми Собаки.

— Мы сметем их, рано или поздно. Они хорошо дерутся, но у них мягкие мозги. — Он засмеялся, показав последний сломанный зуб. — Воины не должны давать имена своим лошадям — мы считаем, что это приносит несчастье. Нам наплевать на лошадей. Когда они слабеют, мы убиваем их и съедаем.

Сначала Сайлу оттолкнуло такое бессердечие, но потом мысленно она снова и снова спрашивала себя — неужелиты думаешь, что сможешь достичь своих целей, если будешь поступать иначе? Пока что, отчитываясь перед Алтанаром, она была непозволительно правдива. Но дальше это будет невозможно.

Они вышли из шатра и оказались прямо на одной из главных улиц, разделяющих лагерь. Лошадь Нилы была привязана к флажку семьи. Там была и вторая лошадь, гораздо лучше той, на которой Сайла прибыла в лагерь. Девочка представила ее как подарок отца, радостно улыбаясь удивлению целительницы.

— Мою лошадь зовут Подсолнух, — сказала девушка. Это были обычные слова, но имя лошади вернуло Сайлу к неприятному воспоминанию о насмешках Горного Воина. Нила болтала: — Я всегда звала твою лошадь Рыжик, но ты можешь называть ее, как тебе нравится.

— Будем называть ее Рыжик, — сказала Сайла. — Я просто потрясена. Лошадь — это такой дорогой подарок.

Нила подождала, пока она вскочит в седло, а потом продолжила:

— У нашего племени — тысячи лошадей. У каждого их по меньшей мере пять, даже у детей, которые еще не могут сами взобраться на коня. По нашим законам, у каждого семейного шатра должны быть привязаны лошади, на каждого члена семьи старше пяти лет, объезженные, конечно. Как же можно без них обойтись? — С гримаской она показала на сапоги Сайлы. — Тебе не нужны больше шпоры. Мы никогда ими не пользуемся.

— Кажется, вас было бы лучше назвать Людьми Лошади. Единственные собаки, которых я видела, — у Гэна.

— Собаки — это спутники, — объяснила Нила, — их растят для охоты и борьбы в помощь ночным дозорным. Они — надежная защита своих владельцев, и собак выпускают из лагеря только в случае необходимости. Лошадьми торгуют, хотя военную лошадь продавать запрещается. Собак не продают никогда.

Сайла скоро поняла, что их поездка была не столь бесцельна, как говорила Нила. Они все дальше забирались на территорию ее родного Южного клана.

Поведение людей заметно изменилось. Нилу любили в Северном клане; люди улыбались и приветливо махали ей. Но в родном клане отношение к ней несколько отличалось, и сначала Сайла не могла понять чем, пока на ум не пришло давнее впечатление — поездка одного из сыновей Алтанара через ярмарку. Там были те же теплые поздравления, но с тенью опасения. Не конкретного человека — кажется, этот сын был восьмым на пути к трону и не имел никакого влияния, — на людей давил сам факт, что рядом кто-то, имеющий отношение к необъятной власти.

Это наблюдение помогло ей понять ситуацию лучше, чем слова. Люди принимали Нилу как принцессу. Из этого неизбежно следовало, что они видели в ее отце «короля».

Сайла подумала о том, как скоро это намерение воплотится в жизнь. И как именно это будет происходить.

Задумавшись, она чуть не пропустила момент, когда Нила натянула поводья, останавливаясь перед особенно большим шатром. Вся его передняя часть была открыта, чтобы внутрь попадало как можно больше дневного света и свежего воздуха. Немного в стороне стояла длинная печь, высотой примерно в пять футов, растопленная и издающая ровный басовитый гул. Кроме странного шума, внимание невольно привлекала передняя глиняная стена печи, изображавшая рычащее лицо. Заслонка закрывала отверстие рта, а меньшие — небольшие отверстия для «глаз». Пока они разглядывали печь, коренастый мускулистый человек, одетый только в кожаные штаны, выдернул меньшую пробку, чтобы взглянуть в раскаленное нутро. Подняв глаза, он увидел всадниц и усмехнулся.

Пристроив пробку на место, он вышел, чтобы приветствовать гостей. На свежем воздухе от его потного тела поднимались клубы пара. Положив руки на бедра, он сказал:

— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Мое имя — Сабанд Гайд, первый кузнец Людей Собаки, я из Южного клана. Пожалуйте в мою Преисподнюю.

Это была смелая шутка — использовать церковное название места наказания в загробной жизни и сравнить ее с огнем и грохотом его работы.

Сайле это понравилось.

— Я знаю тебя, Сабанд Гайд. Разве ты такой злодей, что заслужил Преисподнюю и на этом, и на том свете?

Кузнец проревел, смеясь:

— Входи, Жрица. И ты, маленькая Нила. Что-то тебя в последнее время не видно. Вот твои братья сюда частенько наведываются.

— Раньше ты делал ожерелья и драгоценности, а теперь только оружие. Зачем мне к тебе приходить?

Лицо его дрогнуло, но кузнец оставался весел.

— Ну, хотя бы затем, чтобы скрасить мои будни. Может быть, я даже нашел бы минутку, чтобы сделать тебе медный браслет. — Он повернулся к Сайле. — Что показать тебе, Жрица? Здесь мы работаем с камнем; есть инструменты и поновее. — Он подошел к машине и нежно ее похлопал. — Не хуже любого в Оле — это токарный станок, для стрел. Не отличишь одну от другой. Можем делать наконечники из кремня, обсидиана, бронзы, стали — не только железа, но и хорошей стали. Ты знаешь что-нибудь о моем искусстве?

— Я знаю только, что лечение ран, оставленных этими злыми игрушками, заставляет меня использовать все мое искусство.

Кузнец притворно содрогнулся, как будто пораженный в грудь.

— Хотел бы я, чтобы мои лезвия были столь остры, как твой язычок.

Сайла засмеялась, но быстро стала серьезной.

— А как у вас с металлом? Я слышала, недавно в Оле нашли очень крупное место, пораженное Божьим гневом, и хорошо его разрабатывают. А вы тоже добываете металл в таких местах?

— Мы знаем такие места, но не любим их. Некоторые из них раньше были радзонами, и нам неизвестно, какие именно. Мы предпочитаем честную руду. В старину радзон и невидимых так боялись, что по закону Людей Собаки подлежал казни каждый, кто прикасался к предметам, сделанным гигантами. Сейчас мы уже не так этого боимся, но все равно, никто никогда не узнает, что входило в металл гигантов. Работая со своей рудой, я знаю, с чем имею дело.

— Именно здесь обрабатывается руда? — спросила Сайла.

Кузнец улыбнулся.

— Нет, здесь я варю сталь. Железо плавится за лагерем. Есть особые ритуалы, молитвы — с самых ранних времен. — По его лицу прошла почти незаметная тень, быстрая и смутная, как от облака. Сабанд продолжил, и голос, и его небрежный кивок в сторону печи были совершенно обычными. — Ничего не проходит через врата печи без должной подготовки и проверки. Ты понимаешь.

Сайла почувствовала, как по телу поползли мурашки. Она знала — и он тоже, — что знание железа и стали принадлежало прежде Учителям. Вот почему кузнецы были обособленным сословием. Кузнечный горн был их алтарем, и Церковь игнорировала их, — говорили, уже несколько поколений назад она потеряла надежду справиться с кузнецами.

Сайле хотелось бы сразиться с кузнецом, бросить ему вызов, чтобы поговорить побольше. Однако годы, когда приходилось взвешивать каждое слово, привили Жрице осторожность, ставшую частью ее натуры.

— Можешь рассказать, как делается ваша сталь?

Он кивнул.

— Я смешиваю куски железа с деревянными стружками и секретными добавками в тяжелых глиняных горшках. Мы запечатываем их и держим в печи, пока железо не становится жидким. Потом горшки охлаждают, я их разбиваю и делаю оружие из получившейся стали. Вот моя сталь. — Он вынул из ножен сверкающий новый клинок и вонзил его конец в комель бревна, на котором держалась наковальня. Медленно, мощным усилием кузнец согнул оружие почти пополам, потом отпустил клинок, и тот со звоном распрямился. Довольный кузнец провел лезвием вниз по руке, оставляя за ним аккуратную неширокую полоску сбритых волос.

Их перебил требовательный, бесцеремонный голос, заполнивший шатер:

— Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла. Я искал тебя. — Она повернулась к входящему Фалдару Яну, который обменялся с Сабандом формальными приветствиями. Выждав, когда кузнец отвернулся, Фалдар подошел и встал рядом с Сайлой. — Пойдем, Жрица; есть слова, предназначенные только для твоих ушей. — Она позволила ему взять себя под локоть и увести к лошадям. Фалдар Ян вручил поводья ее лошади Ниле, и Сайла с усмешкой отметила, что не было никакой нужды приказывать девушке забирать и уводить лошадь — Рыжик сам отыскал бы дорогу.

Нила ушла, и Сайла заметила двух молодых людей — один был на целую голову выше своего спутника, но все же что-то в их поведении говорило Сайле, что большим авторитетом пользовался тот, что пониже.

— Мой старший сын, Бей. — Фалдар гордо показал на высокого юношу. Сайле показалось, что он был примерно одного возраста с Гэном, но если в Гэне иногда проскальзывала склонность к разумному компромиссу, то этот прямо-таки излучал непреклонность и жесткость, как скала. Она вспомнила одно из замечаний настоятельницы — Люди Собаки хвастались тем, что скорее сломаются, чем согнутся. Тогда это показалось ей шуткой. Глядя на Бея, верилось, что в этих словах не было и тени юмора.

Его спутник, Ликат, был разряжен ярче, чем женщины Южного клана. Справа половина его головы была выбрита, и на голой коже нарисован большой красный паук. Слева свисали длинные волосы. Блестевшие от масла, они были заплетены в длинные косы и унизаны кусочками стекла и блестящими камнями. Сайла заметила, что кое-кто из воинов помоложе пытался подражать Ликату. Яркие цветы, искусно сшитые из перьев, покрывали его жилет, который и так расцвечивала вышивка, свивавшаяся в силуэты животных и птиц.

Жрицу раздражала пустая болтовня Фалдара о качествах его старшего сына и подобных пустяках. На кого нужно было обратить внимание, так это на Ликата. Что-то в его демонстративном безразличии к беседе показалось Сайле подозрительным — ей удалось подсмотреть, как его пристальный взгляд прошелся по фигуре Нилы. Она поклялась бы — Ликат напряжен, как охотящийся леопард.

По приказу Фалдара молодые люди отошли, следя, чтобы никто не помешал его разговору с Сайлой. Тут Бей заметил горячий взгляд, брошенный Ликатом на сестру. Усмехнувшись, он наклонился и прошептал что-то другу на ухо. Ликат залился краской, но промолчал. Быстро приняв равнодушный вид, он нарочито громко расхохотался и принялся что-то рассказывать.

Сайла вздрогнула и обернулась, испуганная раздавшимся за спиной низким ревом. Она увидела Сабанда, открывающего пылающий рот печи, в то время как его помощник неистово раздувал мехи. Сабанд смотрел прямо на нее. Огненный жар из отверстия окрашивал его лицо и зубы в красный цвет. Сайла была уверена, что кузнец хочет что-то сказать, но тот просто кивнул и отвернулся.

Фалдар настойчиво взял ее за руку, потянул за собой. Пока они шли к его шатру, он говорил с хорошо продуманной небрежностью:

— Король сообщил тебе о наших переговорах? О его попытках привлечь нас к нападению на Харбундай?

От неожиданности Сайла споткнулась, почти потеряв равновесие. Алтанар всячески убеждал ее, что не имел никаких контактов с этими людьми. Есть ли где-нибудь на свете правда? Как справиться с этим сюрпризом? Нужно хоть немного времени, чтобы обдумать ситуацию. Фалдар смотрел на Жрицу с явным удивлением. Ее ответ прозвучал неубедительно:

— Церковь не имеет к этому никакого отношения!

Они продолжали идти. Им улыбались прохожие, жители из дверей своих домов. Логика говорила Сайле, что улыбки были дружественные, но ее эмоции превращали их в ухмылки.

В тишине ей припомнились слова настоятельницы: «Мы должны защитить Харбундай. Королева-Мать борется, чтобы спасти Церковь, защитить женщин. Тебе будет прощено любое преступление, любой поступок, но ты должна удержать Людей Собаки от этой войны!»

Фалдар проводил ее в свой шатер, где Жрица послушно присела на предложенные подушки. Фалдар удобно устроился напротив. Бей и Ликат заняли позицию у выхода. Выбираясь из тумана, окутавшего ее мысли, Сайла заметила, что Бей остался с наружной стороны, давая всем понять, что охраняет важные переговоры. Ликат присел на корточки внутри шатра, положив сложенные руки на колени и опершись о них подбородком. Глаза его были в тени, но Сайла уловила их поблескивание, поняв, что Ликат поглядывает через ресницы. Ей настолько не нравился его взгляд хищника, что она была даже рада этому тайному наблюдению.

— Церковь не сделала ни шага навстречу моему племени на памяти двух поколений, — сказал Фалдар. — Теперь, когда мы вовлечены в борьбу за власть и я провожу секретные переговоры с вашим королем, Церковь ни с того ни с сего удостаивает нас посещения военной целительницы. Не оскорбляй меня, отрицая, что ты шпион Церкви или Алтанара. Вероятно, обоих. Передай своим вождям вот что: племя примет Церковь, если она будет ладить со мной. К тому времени, когда мы откочуем отсюда, я буду управлять племенем. После этого мы сможем напасть на Харбундай в любое время, но Алтанар должен нам обеспечить безопасный путь через Горы Дьявола.

Фалдар кивнул, разрешая ей говорить. Несмотря на все, что обрушилось на Сайлу, чашу терпения переполнил именно этот снисходительный жест. Ее голос поднялся до вызова.

— Не собираюсь этого делать! Я — военная целительница, и меня оскорбляют твои намеки!

Удовлетворенный Фалдар отмахнулся от ее протеста.

— Оскорблять тебя? Жрица, я открываю тебе свои тайны, чем подвергаю себя серьезной опасности. Надеюсь, ты не собираешься распространяться об этом. — Он взглянул на наблюдающего Ликата, многозначительно подмигнув. — Конечно, я тоже не собираюсь рассказывать о твоей миссии — всем известно, что даже Церковь не сможет защитить шпиона. — Тяжело поднявшись, Фалдар Ян окинул ее холодным пристальным взглядом. — Тебе все равно придется это сделать, ты же знаешь. Воспользуйся обстоятельствами и постарайся извлечь выгоду или пострадаешь напрасно.

Сайла с трудом перевела дыхание. Поднявшись, чтобы уйти, она увидела, что Бей исчез, оставив на страже одного Ликата. С сонной улыбкой тот поднял на нее глаза, не сдвинувшись с места, и Сайле пришлось протискиваться мимо него к выходу. Протянув руку, чтобы откинуть выходную завесу, она почувствовала, как рука Ликата вцепилась в ее лодыжку, и рефлекторно пнула его ногой. Сайла не успела опомниться, как Ликат вскочил на ноги и протащил ее через комнату, прижав к столбу в центре шатра. Мгновение она пыталась сопротивляться, но потом поняла, что он смеется над нею, наслаждаясь неравной борьбой. Взяв себя в руки, Сайла замерла.

— Ты не прав, Ликат. Дай мне уйти. Теперь. Прежде, чем у тебя будут неприятности.

Ликат придавил ее весом своего тела.

— Это тебе нужно беспокоиться о неприятностях, Жрица. — Его лицо почти касалось ее. Он опустил пристальный взгляд вниз, на ее грудь, и стал все сильнее и сладострастнее прижиматься к Сайле. — Ты собираешься остаться здесь надолго, — сказал Ликат, — а Фалдар умеет быть очень резким с людьми. Тебе нужен кто-то, кто мог бы замолвить словечко. Защитил бы тебя…

Она уставилась на него глазами, полными презрения.

— Ты отвратителен. Если Церковь узнает…

— Плевать мне на твою Церковь. — Выражение жестокой насмешки исчезло, и Ликат кинул на нее взгляд, который она слишком хорошо знала. Однажды она уже чувствовала, что ее хотят убить. Теперь это чувство вернулось.

Он стал все выше задирать подол ее мантии. Сайла задыхалась и пыталась вывернуться, придавленная его телом. Ликат схватил ее за горло, пресекая крик до того, как тот смог бы вырваться из груди. Через несколько секунд Сайла утонула в красно-черном тумане, который украл ее силу, ее уверенность.

Где-то далеко послышался голос. Звали не ее, но Сайла напряглась, чтобы ответить, отчаянно позвать на помощь. Острая боль под левой грудью мгновенно заставила ее открыть глаза. Над ней нависало лицо Ликата, блестевшее от пота. Она попробовала крикнуть еще раз.

Снова эта боль в груди, намного более острая. Сайла взглянула вниз — в его руке был кинжал, острие прорезало материал. Он чуть придвинул руку, и боль стала горящим углем. Другой рукой он зажал ей рот.

— Ни звука! — Ликат придвинулся ближе, слова приходили к ней с его дыханием. — Скажи хоть слово, и клянусь, я убью тебя. Ты поняла?

Сайла кивнула, стараясь выдавить что-то напоминавшее «да». Ликат глядел на нее пару секунд, размышляя. Потом губы его скривились в усмешке, он отодвинулся и стал поправлять одежду.

— Мы еще поговорим.

Поток света залил комнату. Встревоженная Нила ворвалась в шатер.

— Что случилось?

Сайла подняла голову.

Ликат ответил:

— Жрица потеряла сознание. Ей пришлось слишком долго путешествовать, и это оказалось ей не по силам. Но она говорит, что с ней все в порядке. Не так ли, Жрица?

Сайла кивнула. Ее взгляд скользнул мимо Нилы. Бей пристально смотрел на сестру. Казалось, его возмущало беспокойство девушки. Странно, но, когда он наконец посмотрел на Ликата, его лицо ничего не выражало. Ликат встретил его взгляд с легкой улыбкой.

Они помогли Сайле встать на ноги. Сжимая воротник, она постаралась скрыть ссадины на горле. Вся левая сторона груди пульсировала, от раны расходилась боль, как жар от пламени, по боку медленно стекала струйка крови. Заворачиваясь в плащ, Сайла надеялась, что никто ничего не заметил. Нетвердыми шагами выходя из шатра, она позволила им поддержать себя, но, оказавшись на свободе, с силой оттолкнула руку Ликата, отбросив ее прочь.

Пока они с Нилой добрались до шатра, Сайла немного пришла в себя. Она позволила девушке несколько минут оказывать себе внимание, а потом заявила, что хочет побыть одна.

Вид своего истерзанного тела наполнил Сайлу отвращением, и не из-за уродливой небольшой раны, а потому, что заставил снова и снова переживать испытанные унижение и позор.

Закончив обрабатывать рану, она порылась в своих принадлежностях и нашла маленький кожаный мешок. Открыв его, Сайла фыркнула, увидев содержимое. Кусочки высушенных листьев и коры отдавали затхлостью, напоминавшей о колдовских образах тьмы и привидениях. Заваренная как чай, эта смесь вызывала состояние, которое открывало мысли жертвы, превращая ее в безвольного исполнителя команд, бессильного и мягкого, как цветок. А большая доза напитка приводила к неизлечимому безумию.

Несколько знахарок-травниц умерли очень неприятной смертью прежде, чем истязатели Алтанара нашли ту, которая выдала бы им компоненты смеси.

Только Сайла, принимая последние слова истерзанной женщины, услышала, как та повторяла их, как будто про себя, уходя в следующую жизнь.

Она положила мешочек на место, напевая вполголоса:

— Мы заставим их заплатить, мой маленький друг. Посмотрим, как Фалдар Ян пошлет своих дикарей против Харбундая, когда его драгоценная дочь окажется там в заложницах.

Глава 8

По масштабам пещеры, меньше мгновения прошло с момента землетрясения и внезапного появления света и тепла. По человеческим понятиям, минули сутки. На фоне равномерного механического гула появился новый звук — приглушенная мольба о помощи.

Он прервался, и вновь установилась многозначительная тишина.

Тусклые огни осветительных ламп постепенно становились ярче, но не могли разогнать сумерки.

Следы катастрофы виднелись по всей пещере: и в вырезанных в скале боковых помещениях, и на плоском бетонном полу. Сотни больших стеклянных и металлических предметов — капсул, напоминавших очертаниями баллистические ракеты, когда-то стояли стройными рядами. Теперь многие из них были раздавлены упавшими валунами, за большинством тянулись обрывки проводов и трубок. Установленные прежде в два ряда, строго напротив друг друга, каждая на своей низкой колесной платформе, сейчас они валялись в ужасном беспорядке.

Большая машина с гибким подобием рук и клешнеобразными захватами вместо кистей лежала на боку в бывшем проходе между рядами. Спереди на пол спадала металлическая змея — ее нос-хобот с красной лампочкой на конце, теперь уже погашенной.

Шума в пещере прибавилось, раздались новые жалобные стоны, похожие на первый. Они неслись от одной из капсул, светившейся слабым белым светом.

В отдалении возник новый шум — жужжание высокого тона. Небольшая, с квадратный метр, пыльная машина вывалилась из ниши, высеченной в стене основной пещеры, и, катясь на широких колесах, стала медленно пробираться среди нагромождения капсул и камней. Она основательно застряла в этом месиве в полуметре от выхода. Колеса продолжали вращаться. Вскоре они задымились, и легкая струйка дыма медленно поплыла туда, где снова прозвучал стон.

Одна из капсул, все еще остававшаяся на колесной раме, дрожала. В боку у нее появилась горизонтальная щель, как будто приоткрылась раковина громадного моллюска. Казалось, ее верхняя створка начала подниматься, потом приостановилась. Через несколько мгновений щель заметно увеличилась, но затем крышка снова упала.

Еще с одной капсулой, валявшейся в нескольких метрах от этой, происходило то же самое. В отдалении другая издавала еще более жалобные звуки. Жужжа все с большим нетерпением, квадратная машина, казалось, готова была взорваться от полного бессилия.

Верхняя часть первой капсулы с шумом откинулась.

Лампы на потолке пещеры загорелись еще ярче.

Квадратный аппарат стоял на спущенных колесах.

Один из белых огней замигал. Потух. Зазвучал меланхоличный перекрывающий октаву сигнал, и на мгновение красный сигнал машины с клешнями вспыхнул. Монотонное щелканье говорило о том, что внутри у нее пытается ожить электрический мотор, но его зубчатое тело отказывалось работать.

В капсуле с откинутой крышкой возникло какое-то медленное движение.

Человек в джинсовых шортах и сетчатой майке мучительно, сантиметр за сантиметром, пытался подняться и сесть. У него было молодое лицо и мускулистое тело. В этой долгой изнурительной борьбе лицо его оставалось каменным, только бешено билась вена на шее. Внезапно он что-то выкрикнул — в тишине его голос был подобен слабому писку котенка и показался бы нелепым, если бы не очевидность вызвавшей его боли.

В капсуле рядом с ним была полка, уставленная приборами, напоминающими маленькие насосы, миниатюрные дистилляторы или очистительные устройства. Все они деловито свистели и мигали. От каждого устройства к человеку шли прозрачные трубки, из которых в его тело через большие сверкающие иглы поступали разные жидкости. Человек был опутан сетью проводов, подключенных к металлическим дискам на его теле. Все провода собирались в большой кабель, который исчезал в отверстии капсулы и появлялся из нее снова. Словно пуповина, он соединял ее с подставкой.

С неимоверными усилиями человек пытался освободиться от трубок. Его лицо по-прежнему было совершенно неподвижно, и сам он двигался настолько медленно, что, казалось, не участвует в происходящем. Его тело спазматически сокращалось, зажимая иглы, когда он пытался их вытащить. Струйки крови отмечали их путь. Мышцы сводило судорогой, когда он отрывал электроды, которыми заканчивались провода.

И все это с каменным, застывшим лицом.

Неподвижность его лица была обманчивой. В глазах светилась жизнь.

И бездонный ужас.

Оторвав последний электрод, человек последним отчаянным усилием вытолкнул себя из тесной капсулы и, полностью обессиленный, бесформенным комом свалился на землю. Не в состоянии даже ползти, он, словно рептилия, заскользил к квадратной машине.

Ему понадобилось три попытки, чтобы преодолеть расстояние в три метра до того места, где колеса машины деловито вдавливались в цемент.

В один из периодов его забытья приподнялась крышка другой капсулы. Однако никто не появился, лишь несколько раз угрожающе блеснул белый свет. Еще один голос раздался откуда-то из другого места.

Добравшись до квадратной машины, с той же медлительностью человек стал искать задвижку, удерживавшую крышку, и, найдя, открыл ее. На пределе сил, он на мгновение обмяк, задыхаясь, но продолжал карабкаться, пока не забрался внутрь. Там лежала бутылка из нержавеющей стали, и он пронзительно закричал, нащупав горлышко и припав к нему. Человек пил жадно, захлебываясь, потом затих.

Через несколько минут, заметно восстановив силы, он выдернул провода, и колеса машины перестали вращаться. Мужчина нашел питательные таблетки. Они были маленькими, не больше горошины, но ему удалось положить таблетку в рот лишь с пятой попытки. Потом оказалось, что он разучился жевать. Перекатывая таблетку во рту, мужчина размягчал ее и смешивал с остатками воды и слюной. Глотать было так же трудно, как и жевать, и получившаяся масса стекла по подбородку. Он стер ее и проделал все заново. Потребовалось еще время, прежде чем ему наконец удалось проглотить последнюю таблетку.

Потом он заснул.

Проснувшись, мужчина почувствовал, что немного окреп. И все же, когда он попытался встать, ему показалось, что в теле не осталось костей, так что пришлось передвигаться, извиваясь, как змея. На этот раз он толкал перед собой бутылку и держал в каждой руке по пригоршне таблеток, направляясь к капсуле с открытой крышкой.

Оттуда на него смотрел человек, и лишь быстрое мигание глаз говорило о том, что он жив.

Уже освободившийся увидел в них ужас, который перед этим испытал сам. Он смочил водой бледные губы и втолкнул в рот таблетку.

Произносить слова было мучением, но он выдавил из себя:

— Слышишь меня? Слышишь?

Глаза несколько раз моргнули.

— Я Конвей. Конвей! — Он передохнул. — Ешь! — Обессиленный, он тяжело опустился на пол. Громкий треск известил, что еще кто-то жив. Конвей двинулся в ту сторону, найдя в себе силы перелезть через несколько камней, чтобы не обходить их. Положив в рот еще одну таблетку, он двинулся шаркающей походкой, пережевывая таблетку с тщательной рассудительностью. «Должно быть, у меня дьявольски нелепый вид», — подумал Конвей, почувствовав, что лицо его исказила гримаса, отдаленно напоминающая улыбку.

Конвею удалось дать воды и пищи еще четверым, но когда он попытался добраться до следующей капсулы, то свалился без сил. Когда он проснулся, белый огонек уже погас. В сердцах он ударил кулаком по одной из упавших капсул. Она была в неустойчивом равновесии и от удара опрокинулась. Крышка отскочила, и оттуда выпала женщина, размахивая ногами и руками, будто нападая на него. Длинные светлые волосы опутали его лицо. Конвей закричал и отпрянул назад, больно ударившись о другую капсулу, упавшую с громким звоном разбившегося стекла.

Сзади послышался испуганный голос, взывающий о помощи без слов. Он продолжил свой путь, задыхаясь и от боли, и от усилий. Какая-то женщина пыталась освободиться, как это раньше сделал он. Он помнил, что дал ей таблетки. Две, может, больше.

Она была в безрукавке, более плотной, чем сетчатые майки, которые носили мужчины. Джинсовые шорты были такими же. Воспаленные отметины виднелись на теле в местах, откуда она вытащила питающие иглы. Женщина показала себе на рот, и он направился к ней с пищей и водой.

Вместо того чтобы просто вывалиться из капсулы, она проделала несколько упражнений. Он испытал нечто, похожее на радость, наблюдая, как изменяется цвет ее лица и конечностей. Когда женщина наконец попыталась выползти, он помог ей, и она покинула капсулу, пожалуй, даже с известной грациозностью.

— Конвей, — представился он. — Мэтт Конвей.

Она попыталась что-то сказать, подавилась слюной и резко отвернулась, пошатнувшись, потеряв координацию.

— Не беспокойся, — сказал Конвей, — со мной то же самое.

Когда из глубины пещеры послышался еще один голос, они вместе бросились туда.

В течение нескольких часов каждый из них попытался помочь еще троим, ни один из которых не проявил ни сил, ни желания отделиться от своей насосной системы обеспечения. Тем временем, женщина обрела способность говорить и, как смогла, представилась Конвею:

— Нэнси Йошимура. Электронщик.

Он постучал себя по груди.

— Уличный регулировщик.

Теперь они видели груды капсул — сотни их были раскиданы по всей длине пещеры, насколько хватало глаз. Маленькие белые огоньки гасли один за другим. Мольбы о помощи постепенно замолкали. Когда Нэнси обернулась к Конвею, ее глаза были полны слез. Двинувшись к последней капсуле, чтобы открыть ее, она вскрикнула и упала со сведенными судорогой ногами. Вместе они принялись массировать их, пока мышцы не расслабились. Это отняло последние силы, и они заснули там, где лежали.

Нэнси с криком проснулась, разбудив и Конвея. Повернувшись, он схватил ее за плечи и потряс, но она продолжала кричать, пока Конвей не окликнул ее по имени. Лишь после этого Нэнси успокоилась.

— Я не понимала, где нахожусь, а когда открыла глаза и увидела весь этот хаос, вспомнила. — Ее глаза широко раскрылись. — Господи, я разговариваю! Нормально!

Конвей кивнул, боясь попробовать сам, несмотря на то, что раньше уже кричал. Он пошевелил губами и, решившись, выпалил одним духом:

— А как у меня получается?

— Великолепно. О Господи, прекрасно. Как ты себя чувствуешь? Кажется, я стала сильней. Точно. — Для большей убедительности она подобрала ноги и поднялась, используя пищевую машину в качестве опоры. Он последовал ее примеру. Покачиваясь, они стояли и улыбались друг другу. Затем, почти одновременно они окинули взглядом окружающую их картину разгрома.

Конвей заговорил первым:

— Это катастрофа. Мы должны попытаться спасти других.

— Я потеряла одного прошлой ночью. Не хотела тебе говорить.

— Что случилось? Говорили, что должны быть наблюдатели.

— Нас ведь предупреждали. Каждый знал, на что идет.

Он нахмурился, сменив тему.

— Что тут можно сделать? Найду что-нибудь, чтобы взять с собой пищевых таблеток и воды, и отправлюсь на поиски, пока хватит сил.

— А радио у нас нет? Чтобы нам можно было разговаривать? — Она поежилась. — Мне не хочется оставаться одной.

— Тогда помогите мне выбраться из этого ящика.

Услышав голос, Йошимура в испуге взвизгнула. Двигаясь теперь с большей уверенностью, они бросились к человеку, произнесшему эти слова. Он был старше их, коротко остриженные волосы тронули первые проблески седины. Светло-голубые глаза смотрели без всякого выражения. Он заговорил снова, и, хотя голос его еще немного дрожал, в нем чувствовались начальственные интонации.

— Я избавился от игл, но, кажется, потерял координацию. Я чувствую — с моими мышцами работает электростимулятор. Я тут лежал, упражнялся, разговаривал и старался двигаться, а потом услышал вас. Будет забавно, если единственной работающей частью тела у меня окажется рот. Надеюсь, все будет в порядке. Конвей, дай мне воды и пищи. Хоть и смутно, но я помню, что чувствовал неладное. Что с остальными?

Конвей дал ему пищевую таблетку. Человек взял ее негнущимися пальцами, однако сумел положить в рот и запить водой.

— Я — Берл Фолконер. Полковник армии США. Вы не ответили мне. Что произошло?

— Может, вы сначала сядете? — сказала Нэнси.

Он бросил на нее проницательный взгляд и протянул руку. Поднявшись, Фолконер огляделся и прищурился.

— Катастрофа. Еще хуже, чем я предполагал.

— Я собираюсь посмотреть, что творится в остальной части пещеры, — сказал Конвей.

Фолконер одобрительно кивнул.

— Поторопись. Они говорили, что особое внимание потребуется в течение сорока восьми часов после начала оттепели. Я… Подождите минуту. Вы же не наблюдатели. Кто помог тебе, Конвей?

— Никто. Я выбрался сам.

— Так, значит, это можно сделать. Ничего. Посмотрим, что ты сможешь разузнать. Как имя юной леди?

— Нэнси Йошимура.

— Хорошо, Нэнси, помоги мне выбраться из этой штуки, и я буду помогать тебе, пока Конвей сходит на разведку.

Конвей вернулся через несколько часов. При виде Фолконера, работающего над машиной с когтями, он даже не попытался скрыть своего раздражения. Красная лампа на конце ее трубчатого носа снова горела, и машина стояла на колесах. Когда Конвей подходил, какой-то человек высунул руки из моторного отсека. Конвей демонстративно не обратил не него внимания.

— Чем вы занимаетесь? — резко спросил он. — Мы остались живы, чтобы спасать. Оставьте машины в покое!

— Я работаю, чтобы сохранить наши жизни. То же самое делает Леклерк — Луис Леклерк, — Мэтт Конвей; Луис — химик. Мэтт — уличный регулировщик.

Невысокий темнокожий человек с быстрыми глазами, буркнул что-то и продолжил свою работу.

Конвей повернулся к Йошимуре.

— Как ты могла позволить им этим заниматься? Мы теряем людей каждую минуту! В дальнем конце еще хуже — камни разбили сотни… — Он поперхнулся, потряс головой. — Таких, как мы, может, человек двадцать. Из почти тысячи.

Фолконер продолжал настаивать на своем.

— И мы тоже погибнем, если не сумеем избавиться от тел. — Конвей побледнел. Слова Фолконера покоробили его. — Наблюдателей нет, Конвей. Они почему-то исчезли. Это было не землетрясение, иначе они были бы здесь. Что бы ни творилось снаружи, у нас, безусловно, еще несколько дней не будет достаточно сил, чтобы справиться со всем этим. А между тем мы попали в ловушку с сотнями разлагающихся тел. Помоги нам разобраться с ними, иначе мы разделим их участь. Бери кирку.

Конвей потряс головой.

— Я не могу. Это слишком… — Он не смог подобрать слово.

— Тогда перестань обвинять меня, — сказал Фолконер. — Нужно пережить это, а твоя чувствительность мешает.

— Я спас вас! Тут моя чувствительность вам не помешала, не так ли?

— И я тебе благодарен! Спасибо. А теперь извини, мне нужно работать. — Он встал на колени, обращаясь к Леклерку: — Ну, что там видно?

Тот вместо ответа подсоединил провод к терминалу. Электрический мотор легко загудел. Мгновенно вмонтированный в трубу глаз ожил, осматриваясь. Леклерк прикоснулся к переключателю, и он погас.

— Бесполезно, — сказал Леклерк, показывая на огоньки около каждой капсулы. — Смотрите, каждые криогенные ясли имеют три индикаторных лампы. Зеленая включена, когда система жизнеобеспечения работает нормально. Если она почему-либо отказывает, то по звуковому сигналу вызывается эта машина — она автоматически разыскивает красный свет и удаляет содержимое капсулы.

— Бог мой! — Конвей протянул руку, опираясь о стену. — Содержимое. Бог мой…

— Дорогого усопшего, если тебе так больше нравится, — усмехнулся Фолконер. — Мы должны выяснить, куда эта машина их отправляла, и немедленно.

Конвей стиснул челюсти.

— Мы могли бы попробовать выбраться наружу. Хуже, чем здесь, не будет.

— Не говори глупостей. — К ним присоединилась Йошимура. Конвей поразился ее измученному виду. Он заметил, что она тоже избегала смотреть на машину. — Я обратилась в службу криогенного проекта в день первого ракетного удара. Нам ведь читали лекции о ядерной зиме, о радиации, о вероятных эпидемиях. Наш долг — выжить, помочь собрать то, что еще осталось за стенами этой пещеры. Полковник прав — наблюдателей почему-то нет. А что, если эта катастрофа — результат ядерного удара, а не землетрясения? Что, если снаружи все еще ядерная зима? Или просто высокий уровень радиоактивности? Мы не спасем никого, если мы не спасемся сами.

— Я постараюсь помочь выжившим, — сказал Конвей. — Механики могут возиться со своими машинами и с мертвыми. — Он резко повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. С бессильным жестом Йошимура взглянула на Фолконера и Леклерка. Низкорослый человек оставался бесстрастным, но Фолконер понимающе кивнул. — Он отойдет. И мы тоже. — Полковник обернулся к Леклерку. — Давай продолжим.

Леклерк возился с рычагами машины. Из ее передней части выходили тонкие провода, похожие на антенны. Они прошлись вдоль капсулы, считывая данные и передавая информацию внутреннему компьютеру. Машина остановилась, обрабатывая данные, а потом выдернула из капсулы кабель электропитания, снабженный разъемным соединителем. Еще одно движение, и когти ухватились за две утопленные ручки на противоположных сторонах металлической капсулы. Медленно, как будто сознавая торжественность момента, механизм поднял свой груз и двинулся вниз по проходу.

За ним шел Фолконер. Ослабевшие суставы и мускулы делали его похожим на заводную игрушку. Повернувшись к Йошимуре с вымученной улыбкой, он сказал:

— Первая работа по восстановлению родной страны — разгребание трупов.

Леклерк остановил машину, убирая камень с пути. Йошимура быстро подошла, прикоснувшись к руке Фолконера.

— Это надо сделать. Вы поступаете правильно. Скоро кошмар закончится, и, может быть, дела пойдут лучше, когда мы отсюда выберемся.

Он прикрыл ее ладонь своей, наклоняясь, чтобы помочь Леклерку, и ответил через плечо:

— Надежда — это именно то, что нам нужно.

Глава 9

Одиннадцать оставшихся в живых неровным полукругом расположились перед Фолконером. На всех были новые брюки и куртки из камуфляжной ткани, так что с первого взгляда трудно было отличить шесть женщин от пяти мужчин. Открытая дверь позади Фолконера вела в огромное подземное хранилище, где виднелись остатки полок и контейнеров, сметенных при падении многотонной скалы. Приглушенные голоса сидящих жутковатым эхом отражались от заставленных капсулами криогенных ясель стен пещеры. Их движения были вполне нормальными — люди уже адаптировались к новым условиям.

Фолконер кивнул через плечо.

— На этом складе хранилось все, что, как полагали, понадобится для быстрого восстановления. Здесь полно еды для тех, кто выжил после землетрясения. Оружия более чем достаточно, одежды тоже. Вот такие дела.

Раздался голос Леклерка:

— Объясните, что произошло с системой воздушной герметизации.

Фолконер кивнул.

— Ситуация любопытна. Когда мы отправились за машиной, вывозящей отходы… — у Конвея вырвался какой-то звук, который Фолконер проигнорировал, — то обнаружили, что она выгружает содержимое капсул в эвакуационный канал, о котором всем нам рассказывали. Предполагалось, что мы будем использовать канал для сброса отходов, находясь здесь в течение периода восстановления, помните? Но пока мы были заморожены, там все поменяли. Его оборудовали системой воздушной герметизации, достаточно мощной. В нормальных условиях система клапанов предотвращает утечку очищенного воздуха. Но она также повреждена. Хорошо, хоть клапаны остались открытыми и насосы качают свежий воздух извне. Мы нашли исправный карманный дозиметр и убедились, что воздух здесь чист, по крайней мере с точки зрения радиации. Мы также полагаем, что в пещере все еще поддерживается небольшое избыточное давление воздуха.

— Считает ли полковник, что выход наружу безопасен? — Вопрос задала единственная негритянка в группе, высокая стройная женщина. Конвей впервые увидел ее, когда они обменивались рукопожатиями при знакомстве. Поначалу он принял ее за фотомодель — у нее были широкие скулы и вызывающая чувственность в забавно раскосых глазах. Но теперь ее манеры и осанка, пожалуй, вызывали другую ассоциацию — военнослужащая. После ее вопроса, заданного в специфически армейской манере, Конвей в этом не сомневался.

— Ситуация со свежим воздухом еще более запутана, Тейт. Известно, что весь поступающий воздух должен проходить обработку, пока датчики указывают наличие радиационного, биологического или химического загрязнения. К сожалению, связи со всеми внешними датчиками нет, кроме детектора радиации. Мы полностью изолированы.

В разговор вмешался невысокий толстяк.

— Тогда почему они запустили процесс оттаивания?

— Мы не знаем, ээ… Харрис, да, Стивен Харрис. Прошу прощения, я еще не запомнил все имена. Во всяком случае, здесь находится Айвэн Кароли, техник-связист, который попробовал наладить радиосвязь. Электропитание в порядке, так что режим передачи он гарантирует. Но принять ничего не удается; похоже, что и нас никто не слышит.

Кароли был высоким и плотным, так что, задавая вопрос, Харрис смотрел на него снизу вверх.

— Пробовали ли вы другие частоты, кроме той, что нам выделена?

Кароли пожал плечами.

— Перепробовал все, что мог. Я уже подумываю — не продолжают ли они взрывать высотные ядерные бомбы, блокируя электромагнитными волнами всю электронику.

— Вполне возможно. — В разговор вступила еще одна женщина. Ее черные с проседью волосы были собраны в строгий пучок, что не могло отвлечь внимание от ее мягкой оливковой кожи и живых глаз. — Если кто меня не знает, я — Маргарет Маццоли. Называть прошу меня Мэг. Связь — это моя специальность. — Она улыбнулась Кароли. — Организация, а не техническое обслуживание, — добавила она, продолжив деловым тоном. — Из наших военных игр следовало, что необходимы длительные периоды «радиомолчания», а также нерегулярный график связи. Полагаю, мы должны ограничиться только прослушиванием. Если это структурное нарушение связано с применением ядерного оружия, мы не должны выдавать наше расположение. Или даже наше существование.

— Она права, — возбужденно вмешался Харрис. — Кто-то активизировал разморозившую нас автоматику. Очевидно, они сделали это с помощью радиосигнала, обнаружив, что здесь натворило землетрясение. Или бомба.

— Вряд ли, Харрис. — Конвей нервно теребил воротник, ощущая пристальное внимание группы. — Если бы нас хотели вернуть к жизни, то направили бы сюда дежурный персонал.

К разговору подключился еще один мужчина, голос которого был спокойным и рассудительным.

— Уверен, что к нам направили наблюдателей, но с ними что-то случилось. — Он непринужденно улыбнулся, и Конвей отметил его спокойные и доброжелательные манеры. В этом не было ничего удивительного — пастор Джон Джонс общался с людьми с профессиональной легкостью и успешно предотвратил нежелательные последствия нескольких опасных инцидентов. Он сказал, продолжая смотреть на Конвея: — Не могли же они просто нажать кнопку и оставить нас лицом к лицу со всем этим. — Пастор обвел рукой разрушенные ясли.

Фолконер возразил:

— Нам говорили, пастор, что здесь постоянно будут дежурить наблюдатели, но их нет. Нас оставили под контролем автоматов.

— Думаю, что ответ заключается в этом воздушном насосе, — сказал Конвей. — Если вы намереваетесь оставить криогенный центр под управлением автоматики, а не людей, то необходимо предусмотреть соответствующие меры предосторожности. Полагаю, они установили нулевую влажность и избыточное давление.

— А почему не разрежение?

— Потому что, если в условиях разрежения появляется хоть небольшая утечка, ее нужно устранять, иначе разрежение нарушается. В системе с избыточным давлением небольшая утечка не так опасна. Конечно, при достаточно большом проломе выйдет из строя насос. Думаю, что землетрясение запустило систему оттаивания, но не вывело из строя систему поддержки давления.

— Ты хочешь сказать, — вмешался Харрис, — что здесь почти все погибли лишь потому, что сломался какой-то датчик?

— Это не имеет значения. — Фолконер холоднопризвал Харриса к спокойствию. — Все это не имеет значения. Мы будем выбираться наружу.

Он направился к стальной двери, до которой была почти сотня ярдов. Круглая дверь была вставлена в стальную раму, подогнанную под размеры тоннеля. На самой двери были установлены четыре круглые рукоятки с выступающими ручками, которые с помощью рычагов и червячной передачи соединялись с засовами. Засовы прошивали раму насквозь и уходили в скалу. Закрытая дверь была полностью герметична. Конвей припомнил общее описание из той успокоительной небольшой беседы, которую провели с ними перед замораживанием. Тогда ему показалось, что эта штука напоминает банковский сейф, и она сразу же вызвала у него необъяснимую неприязнь.

Леклерк взял дозиметр и последовал за Фолконером. Не успели они сделать и нескольких шагов, как раздался голос Йошимуры:

— Вы забываете о биологическом и химическом загрязнении, полковник! Почему бы нам не попытаться отыскать на складе приборы контроля?

Фолконер ответил с натянутой улыбкой:

— Было бы счастьем, если бы я просто позабыл о них. Мы уже давно дышим наружным воздухом, и невозможно узнать, проходит он очистку или нет. Если нет, то… — Он развел руками, а затем добавил: — Наша главная проблема как раз здесь; мы заперты вместе с более чем тысячей трупов. Сначала я надеялся, что от тел можно избавиться, но их чересчур много, а проходы слишком загромождены. Мы должны выбраться отсюда, прежде чем… — Он остановился, услышав, как Маццоли судорожно вдохнула. Взглянув на ее искаженное ужасом лицо, Фолконер кашлянул и не стал заканчивать фразу.

— Мы не можем так просто уйти, бросив здесь наших товарищей, полковник! — сказал пастор. — Вы профессиональный солдат, и вижу, что дела духовные не относятся к вашим основным приоритетам, но я считаю нашей обязанностью по крайней мере похоронить их должным образом. И не принимаю никаких возражений.

Фолконер молчал, и что-то в его позе заставило Конвея насторожиться, но, к удивлению, последовавший ответ был мягок и рассудителен.

— Никто не спорит, пастор. Только, пожалуйста, немного позже. Сначала позаботимся о живых, потом о мертвых. — Конвей задел плечом Йошимуру, обратив внимание, что на пути к двери все непроизвольно старались держаться поближе друг к другу. Двенадцать человек пробирались через усыпанный камнями проход, и по лицам было видно — каждый понимает, что может ждать его в неизвестном мире.

Добравшись до выхода, они разбились на тройки, и каждая выбрала свою рукоятку на двери. Ни один засов не поддался сразу. Когда первая группа налегла на свою рукоятку, она громко заскрипела, и стержень, запирающий дверь, с пронзительным визгом вышел из своего отверстия. Другие группки приветствовали результат радостными криками. Пастор отвесил легкий поклон победителя, уступив место следующим. Еще два засова были открыты точно так же, и их тоже приветствовали аплодисментами.

Конвей, Йошимура и полная женщина по фамилии Бернхард навалились на четвертое колесо. Их шеи со вздувшимися от напряжения венами блестели от пота. Кароли и Фолконер похлопали женщин по плечам и заняли их места.

Нехотя, с каким-то сердитым скрежетом последний из стержней вышел наружу. Боковым зрением Конвей заметил, что Фолконер нахмурился, и проследил за встревоженным взглядом полковника. Стержень, торчащий из отверстия в стене, словно указующий перст, пересекала глубокая царапина. Конвей услышал тонкий тихий свист. Повернув голову, он попытался определить, откуда идет звук. Он раздавался из впадины, откуда вышел стержень.

Победа над последним засовом вызвала бурную радость, сменившуюся напряженным молчанием — первые успехи лишь приближали тревожный выход в неведомый мир.

Оторвавшись от изучения стыка двери с рамой, Конвей постарался не выдать своих опасений товарищам. Осмотревшись, он видел, как первая радость сменяется на их лицах тревогой, уверенность — страхом.

— Ну ладно, — произнес Конвей, — давайте посмотрим, что там творится за дверью.

Пастор положил ему руку на плечо и сказал:

— Когда я умирал в пещере от истощения, ты принес мне пищу и воду. И что бы ни ждало нас за открытой дверью, я благодарен тебе за это. Надеюсь, мы вступаем в дружественный мир.

— Аминь, — произнес Кароли, и все стали обмениваться рукопожатиями. Кое-кто украдкой смахивал слезы.

— Ну-ка, навалимся разом, — сказал Фолконер. — Здесь каждый должен внести свою лепту.

Со смехом и шутками вся дюжина заняла свои места у двери, словно участвующие в какой-то игре дети. Конвей постарался занять позицию у края двери, откуда раздавался не дававший ему покоя настойчивый свист. Ему показалось, что он перехватил внимательный взгляд Фолконера, но, когда решил проверить, полковник уже отвернулся, упершись плечом в дверь.

По команде полковника все дружно навалились на препятствие.

Ничего не произошло.

Фолконер рассмеялся.

— Я знал, что так оно и будет. Эта штука напоминает дверь отсека подводной лодки, и справиться с ней, похоже, не просто. Надо нажать покрепче. Все вместе по моей команде. Раз-два взяли!

Результат был прежний, но на этот раз шуток не последовало. Лишь легкий недоуменный ропот, словно отголоски далекого шторма, пробежал по группе.

Конвей был уверен, что характер свиста изменился.

Он подозвал Фолконера и указал ему на линию стыка.

— Воздух выходит через эту щель. Вот почему так туго выходил засов и не открывается дверь. Она зажата.

— Зажата? — бросился к ним Харрис. Лицо его налилось кровью, дыхание прерывалось. — Чем она может быть зажата? Мы же открыли ее.

— Землетрясение, — ответил Конвей. — Рама перекошена, просто это не заметно глазу.

— Это невозможно! Она весит тонны и идеально подогнана к двери. Любой изгиб был бы заметен.

— Послушай, как выходит воздух наружу. Когда мы толкали, свист становился сильнее.

Леклерк отодвинул Фолконера от двери, достал спички и носовой платок. Он зажег его и опустил к цементному полу. Дымок от тлеющей ткани доходил до линии стыка и исчезал там.

— Попробуем толкнуть еще раз, — сказал Фолконер.

Бесплодные попытки лишь добавили отчаяния. Первым отступил Фолконер. Отойдя назад, он задумчиво изучал безжалостную сталь двери. Очередная неудача вызвала вспышку бессильной ярости. Люди пинали дверь, орали, били холодный насмехающийся над ними металл опухшими кулаками. Один за другим они тяжело опускались на землю, не в силах пошевелиться. Последней сдалась Маццоли. Она стояла, привалившись к двери, держа руку на рукоятке, словно ее хрупкое тело было способно открыть путь на свободу. Ни к кому не обращаясь, женщина произнесла:

— Мы в ловушке и не сможем выбраться.

— Мы еще живы, — ответил Фолконер.

Женщина по имени Тейт хрипло засмеялась.

Глава 10

Надо было что-то поесть, и со склада принесли шесть походных плиток — по одной на двоих. Вскоре голубые язычки горящего спирта лизали походные котелки с тушенкой. Рядом лежали пустые пакеты от сухого пайка из армейского рациона.

Ближайшие отсеки убрали, освободив площадку в несколько ярдов за боковой комнатой, где находились панель управления и оборудование системы жизнеобеспечения. Конвей глядел на мигающие индикаторы и цифры, проклиная их непреступное превосходство, не допускающее ни малейшего контроля над собой. Единственным, кто мог попытаться справиться с оборудованием, был Леклерк, но ему удалось разобраться лишь с системой циркуляции воздуха. Тем не менее все были счастливы, что, по крайней мере, не нарушено электропитание. Леклерк был уверен, что некоторые из устройств связаны с ядерным реактором, но для более определенных выводов ему не хватало специальных знаний.

Главная причина тревоги была, конечно, не в этом. Время от времени кто-то из сидящих на импровизированной кухне украдкой бросал полный надежды взгляд на дверь, а затем разочарованно продолжал смотреть в одному только ему ведомую точку.

Помешивая свой обед, Фолконер произнес:

— Я все думаю об устройстве этой штуки. — Никто не спросил, что он имел в виду. — Если мне не изменяет память, петли находятся справа, если повернуться к двери лицом.

— Они как раз слева, — раздалось сердитое ворчание Харриса. Его опухшее лицо было покрыто красными пятнами.

— Ну ты, знаток! — с издевкой вмешалась Тейт. — Не ты ли утверждал, что дверь не может заесть?

Харрис проигнорировал ее замечание.

— Кто-нибудь может точно вспомнить? — спросил Фолконер.

— Они справа, — ответил Конвей.

Харрис разъяренно вскочил на ноги.

— Хватит корчить из себя всезнаек! Я давно наблюдаю, за вами. Вы считаете меня идиотом. Да вы сами идиоты, такие же трупы, как и все остальные в этих дурацких корзинах. У вас просто недостает мозгов понять это! — Он пнул ногой свой кипящий котелок и бросился к двери, ведущей на склад. В воздухе повисло неловкое молчание, все только слушали, как мечется за стеной Харрис, извергая потоки непристойной брани.

Маццоли стала собирать с пола то, что осталось от обеда, который она намеревалась разделить с Харрисом.

Фолконер продолжал:

— На складе должна быть пластиковая взрывчатка и детонаторы. Если мне удастся отыскать их в этом бардаке, мы могли бы взорвать дверь.

— А потолок при этом рухнет нам на головы, — насмешливо вставил Кароли.

— Кошмар, — с ядовитым сарказмом протянула Тейт. — Если мы продолжим здесь сидеть — погибнем. Если он взорвет дверь — погибнем. Может, когда мы сделаем первый шаг наружу, наши легкие заполнит нервно-паралитический газ. Или не успеем открыть дверь, как нам на голову сбросят вторую ядерную бомбу.

— Не было никакой бомбы. — Маццоли выпрямилась, комкая в руках носовой платок. Было видно, как побелели костяшки ее пальцев. — Мы найдем там людей, которые восстанавливают разрушенные войной дома. Они ждут нас.

— Они все погибли. — На пороге, словно призрак, появился Харрис. Брошенные слова эхом отразились от стен склада за его спиной. Он повернулся и снова исчез.

Маццоли заплакала. Сидевшая рядом с Конвеем Нэнси поспешила ее успокоить.

Фолконер направился к Конвею. Полковник говорил тихо, стараясь, чтобы его слова не услышали другие.

— Тейт права: нам надо рискнуть. Помоги мне убедить в этом других.

— Я? Выдвигайте свои аргументы, полковник. Вы же лидер.

— Вы спасли всем нам жизнь, ты и Йошимура. Мы в неоплатном долгу перед вами. Поэтому у тебя особое положение, хочешь ты этого или нет. Мы должны действовать единым фронтом.

— И не думайте об этом. Если мне покажется, что вы правы, то буду с вами. Нет — буду против вас.

— Согласен. Но каково твое мнение о двери?

— Здесь я согласен с Тейт. Нам нечего терять.

— Хорошо. — Фолконер поднялся и направился на склад.

Конвей уже принялся за еду, когда Йошимура вернулась с Маццоли. Пожилая женщина уже успокоилась. На ее губах играла подозрительно жизнерадостная улыбка. Она похлопала Конвея по плечу.

— Не увлекайся этой отвратительной едой. Завтра в ознаменование нашего возвращения я угощу тебя кое-чем особенным. Приглашаю всех.

На лице Йошимуры была мольба о понимании. Обращаясь к Маццоли, Конвей произнес:

— Звучит заманчиво, Мэг.

Женщина радостно засмеялась.

— Сначала мы полетим в Сиэттл, а потом, конечно, в Вашингтон. Я не говорила тебе, что наша славная Доннаси Тейт — правда, чудесное имя — майор военно-морских сил и служит она в Дистрикте? В любом случае первый же вечер возвращения мы отметим одним из моих итальянских обедов. Вы должны посмотреть мой сад: азалии в это время года просто чудесны.

На другом конце импровизированной кухни поднялась еще одна женщина и шагнула навстречу Маццоли. Конвей вспомнил, что ее зовут Дженет Картер. Она была небольшого роста и буквально излучала энергию, даже ее черные короткие волосы блестели так, что казалось, вот-вот заискрятся. Со своей быстрой речью и жестикуляцией она напомнила Конвею маленькую возбужденную птичку. Картер сказала:

— Время года? Да мы не знаем даже, какой сейчас год!

Но Маццоли словно ничего и не слышала.

— Когда меня отобрали для криогенного проекта, я отдала дом невестке. Я была одной из самых первых. Мой сын… — Ее сияющие глаза, казалось, потускнели от горя. Прежде, чем продолжать, она глубоко вздохнула. — Мой сын был в Германии, когда все началось. Говорили — может, они и не станут применять ракеты, но меня это уже не волновало, тем более что они сказали, им нужны люди, у которых нет близких родственников. — Женщина замолчала, словно ее захватила какая-то мысль, но затем продолжала как ни в чем не бывало: — По крайней мере я знаю, что он умер. А столько людей так ничего и не узнали. Но теперь все мы смотрим в будущее. Нам многое предстоит сделать, и только труд решит все проблемы, разве не так?

— Конечно, — ответил Конвей. — Это наша задача — строить.

— Много ли было разрушений? — спросила Маццоли. — Я ничего не видела перед тем, как присоединилась к проекту. Это было ужасно? — Беспрерывно моргая, женщина отвела взгляд. Ее рука нервно теребила выбившуюся из куртки нитку.

— Радуйся, что ты этого не видела.

— О, я рада! А ты видел Дистрикт? Пригород? Откуда моя невестка… Фоллс Черч?

Конвей не мог рассказать ей всю правду. Он одним из последних присоединился к проекту, и то после того, как понял, что вероятность выжить практически равна нулю.

— Я видел лишь центр Ди Си. Они забрали меня ночью. В Даллас мы летели на вертолете, окна были зашторены.

— Может, был виден пожар? Дым?

Конвей смотрел себе под ноги.

— Уже начиналась ядерная зима, Мэг. Только это я могу сказать тебе наверняка.

Маццоли горестно вздохнула, и Йошимура коснулась ее плеча.

— Давай пройдемся, а то мне одной скучно.

Маццоли быстро пришла в себя.

— Мне нужно встряхнуться. Дженет, может, вы со Сью мне поможете? Давайте приберем здесь, а потом сходим посмотрим, что можно найти на складе. Не думаю, что полковник и прочие знают, где и что нужно искать, верно? Я всегда собирала чемоданы своим мужчинам. Они все беспомощны, как дети. — Конвей смотрел, как под аккомпанемент ее болтовни четверо женщин собрали посуду и направились к мойке в комнате управления рядом с шахтой для отходов.

Он все еще наблюдал за ними, когда вернулись Фолконер и Леклерк. Полковник взобрался на огромный валун, оставив напарника внизу.

— Послушайте все! — Хотя его командный голос и внушал уверенность, Конвею показалось, что Фолконер с трудом владеет собой. Тем не менее его воздействие на группу было еще сильным. Напряженные лица обратились к нему с живым интересом. Мывшие посуду женщины поспешили обратно. Жестом полковник указал на пакеты цвета хаки. Рядом с Леклерком их было довольно много.

Фолконер продолжал:

— Мы собираемся пустить это в дело. Здесь достаточно взрывчатки, чтобы разнести эту жалкую дверь в пух и прах. Я намереваюсь устроить то, что мы называем направленным взрывом. При этом сила взрыва будет действовать в одном направлении. Я собираюсь направить ее на петли. Дверь вылетит, и мы на свободе.

— Это слишком опасно, — сказала Картер.

— Согласен, опасно. Поэтому я хочу решить этот вопрос демократично. Мы проголосуем — будем ли пытаться отсюда выбраться или продолжаем надеяться на помощь извне?

— Выбор не богат. — На Кароли речь полковника не произвела впечатления. Рядом с ним остановилась Бернхард, женщина, помогавшая Конвею у двери. — Демократия здесь лишь удобный трюк, чтобы избежать ответственности. Нам предлагают голосовать по вопросу: «Когда вы прекратили бить свою жену?». Почему вы так уверены, что помощи не будет?

Последовавший выпад Леклерка мог изрядно накалить обстановку.

— Так ведь это тебе поручено связаться с ними! Сам ведь признался.

— А почему бы не рвануть? — спокойно произнесла Тейт. Она оказалась перед Фолконером и, что самое главное, между Леклерком и Кароли. — Так говорила моя матушка — помирать так с музыкой. Вперед, полковник, свершите чудо!

Фолконер посмотрел на Маццоли и Йошимуру, затем на Конвея.

— А что думают остальные?

Маленькая фигурка Йошимуры была полна решимости.

— Действуйте, полковник!

Конвей молча кивнул в поддержку Фолконера.

— Я соглашаюсь с любым решением большинства, — сказала Маццоли. Дергавшийся на лице мускул выдавал ее волнение.

Но пастор был иного мнения.

— Если необходимо рисковать жизнью всех нас, то делать это надо в самом крайнем случае. По-моему, еще не время.

Кароли и Бернхард посмотрели друг на друга. Женщина пожала плечами, и Кароли улыбнулся.

— Мы с вами, — сказал он.

Тихая женщина по имени Сью Анспач спорила шепотом с Дженет Картер. Первой обернулась и ответила маленькая Дженет:

— Наши голоса уравновешивают друг друга. Я за то, чтобы подождать.

— Мне очень жаль, — сказала Анспач.

Взмахнув рукой, Фолконер как бы попытался охватить всех-всех присутствующих. Конвей понял, что это жест примирения, который выглядел настолько забавно со стороны человека, держащего несколько фунтов мощной взрывчатки в одной руке и пакет детонаторов в другой, что он едва не расхохотался. Фолконер подвел итог:

— Итак, семь за, двое против, Маццоли не голосовала.

— А Харрис? Его голос учитывается? — вмешалась Картер.

Фолконер молчал, в его напряженной позе было что-то агрессивное. Наконец он заговорил:

— Мы с Леклерком не упомянули о нем, поскольку боялись, что нас обвинят в использовании случившегося для оказания давления. Мне очень неприятно сообщать вам: Харрис повесился.

Фолконер соскочил с валуна прежде, чем его ошеломленные спутники успели что-нибудь спросить. Оказавшись рядом с Конвеем, он произнес вполголоса:

— Группа катится ко всем чертям еще быстрее, чем я предполагал. «Теперь их было одиннадцать». Да и Маццоли выглядит как-то странно. Тебе что-нибудь известно о ней?

— Уход от реальности, отторжение — не знаю, как это назвать. Она на грани безумия, — сказал Конвей.

— Черт! «Теперь их было десять».

— Ошибаетесь, Фолконер! Нас все еще одиннадцать. Если вы собираетесь играть роль лидера, то оставьте привычку пересчитывать тела, ясно?

Едва успев что-либо сообразить, Конвей почувствовал, что стоит на цыпочках, а рука полковника крепко сжимает воротник, лишая его возможности дышать.

— Жалкий слюнтяй, — процедил Фолконер. — Восемьдесят шесть моих ребят лежат здесь мертвые. Я подбирал их, тренировал, я любил их, как родных. Не смей попрекать меня моим положением. Никогда! Предупреждаю в последний раз!

Полковник отшвырнул Конвея, и тот, выбросив руку в сторону, с трудом удержал равновесие. Он стал массировать шею, стараясь не смотреть на подбежавшую к нему Йошимуру.

— Что случилось? — спросила она. — Да он с ума сошел! — Девушка подняла дрожащие руки, но не решалась опустить их на грудь Конвею.

— Ничего страшного. Я глупо пошутил, и он дал мне это понять. Не обращай внимания.

Бочком к ним приблизилась Картер.

— Солдафон несчастный, — вполголоса произнесла она. — Она кивнула с глубокомысленной улыбкой. — Мы не должны идти у него на поводу.

Конвей пристально посмотрел на Картер и Йошимуру. То, что он увидел, заставило перевести взгляд на остальных. В лицах спутников появилось что-то новое. Поначалу он принял это за возбуждение, но потом понял, что все серьезнее и опаснее. Тормоза были отпущены, и обществу требовалась жертва, козел отпущения.

Извинившись, Конвей отошел и стал наблюдать, как Йошимура возобновила беседу с тремя женщинами. Через несколько минут она снова подошла к нему и сказала:

— Дженет настаивает на том, чтобы увидеть тело Харриса. Она не может просто так поверить, что он повесился. Здесь нужно все расследовать. — Заметив нерешительность на лице собеседника, она добавила: — Ты первый должен насторожиться после того, как Фолконер так с тобой обошелся.

— Никак он со мной не «обходился». Это была нормальная реакция на глупое замечание.

— Боже! Ты его уже защищаешь. Тебе промыли мозги не хуже, чем его оловянным солдатикам.

— Я не… ну хорошо, я защищаю его, и у меня нет для этого особых поводов. Просто он ничего не сделал.

— Остальные в этом не уверены. Но что бы там ни было, нельзя там оставлять бедного Харриса. Мы собираемся взять с собой пастора Джонса и принести тело. Иначе нельзя.

Конвей ничего не ответил, и Йошимура ушла. Процессия из четырех женщин и пастора направилась к складу. Конвей почувствовал на себе ядовитые взгляды.

Он подошел к Фолконеру и Леклерку, которые с помощью слесарной ножовки распиливали пополам вентиляционную трубу.

— Нашего полку прибыло, — приветствовал его полковник. — Работа здорово отвлекает от грустных мыслей. Хорошо хоть, что удалось найти нужный инструмент.

— Зачем эта труба?

— Мы сделаем из нее конус и упакуем туда взрывчатку. Должно получиться что-то похожее на вафельный рожок с мороженым. Затем сложим из камней постамент, чтобы установить заряд перпендикулярно двери, а основание конуса направить туда, где, как нам кажется, должны быть петли. Если все рассчитано верно — форма заряда и расстояние от двери, — то взрывная волна должна смести эту стерву к чертовой матери.

— А если промажем мимо петель?

Улыбка Фолконера стала еще напряженнее.

— Попробуем еще раз. Если гора нам это позволит и если хватит взрывчатки.

— Послушайте, — сказал Конвей, — вам следует кое о чем знать.

— Что, бунт на корабле?

— Догадались?

— Прочел по их лицам. А ты понимаешь, что мы с тобой теперь повязаны, раз ты здесь нам помогаешь?

— Я сказал, что буду помогать, когда посчитаю нужным. Не думаю, что у меня есть выбор.

Леклерк взглянул на него снизу вверх, оторвавшись от распаковки кремово-желтой взрывчатки. В его ухмылке было что-то волчье.

— Идеалист несчастный. — Он вернулся к своему занятию.

Закончив с зарядами, они затратили еще больше времени на то, чтобы сложить для них подходящую платформу из камней. Когда все было готово, Фолконер вставил взрыватели с отходящими от них проводами и направился к основной группе. За ним, разматывая провод, шел Леклерк.

Страх и враждебность буквально висели в воздухе, но Фолконер не обращал на это внимания, а Леклерк был полностью поглощен возней с проводами. К остановившемуся в стороне Конвею подошла Йошимура в сопровождении трех подруг. Разговор начала Картер:

— Мы кое-что нашли и хотим поговорить до того, как случится еще что-нибудь.

Конвей молчал, и Йошимура протянула ему какой-то предмет, похожий на портфель. Он взял и открыл его.

— Видеоплеер, — сказал Конвей, взглянув на экран и встроенный проигрыватель для компакт-дисков. Девушка вручила ему и диск — гладкий кружок размером с пятидесятицентовую монету.

— Что здесь? — спросил он.

Она молча покачала головой. Конвей заметил наклейку с текстом: «Для полковника Берла Фолконера, Вооруженные силы Соединенных Штатов: Изменение задачи и основания к этому. (В отсутствие полковника Фолконера эта запись переходит к старшему официальному представителю правительства Соединенных Штатов в Северо-западном криогенном восстановительном центре.)» Конвей взглянул на напряженные лица женщин.

— Вы просмотрели запись?

Словно повторяя заученную фразу, Йошимура произнесла:

— Мы требуем, чтобы полковник присутствовал при просмотре записи членами группы.

— Почему? Что это все значит?

Вмешалась Картер:

— Он лежал всего в нескольких футах от того места, где… от тела Харриса. Они сняли тело. Они должны были заметить это и, конечно, знают, что здесь записано. Они не думали, что мы пойдем туда и найдем плейер.

Раздался крик не обращавшего внимания на их разговор Фолконера:

— Все в укрытие! Мы собираемся взрывать.

— Постойте! — пронзительным, полным ярости голосом закричала Йошимура. — Расскажите нам об этом видеодиске.

— Что? — В полном замешательстве полковник подошел к ним.

Поведение Фолконера несколько смутило всех женщин, кроме Картер, которая выхватила диск и видеоплеер у Конвея и протянула их полковнику. Жест этот выглядел как обвинение.

— Этот диск вы с Леклерком просмотрели на складе.

Фолконер взял видеоплеер, насупившись, прочитал текст на наклейке и, не произнося ни слова, вставил диск в щель проигрывателя. На вспыхнувшем экране появилось печальное изможденное лицо мужчины, сидевшего за простым захламленным письменным столом. Позади его на шесте виднелся безвольно обвисший американский флаг. Замок-«молния» на кожаной куртке мужчины был наглухо застегнут, хотя запись велась явно в помещении. Он произнес болезненно слабым голосом:

— Полковник Фолконер, если вы когда-нибудь услышите это, примите мои извинения за то, что я сделал с вами и остальными членами вашей группы. Дела в криогенном проекте совсем плохи. У меня нет времени быть добрым. Честно говоря, ваша группа — это все, что осталось от проекта.

Кто-то из окруживших экран громко всхлипнул.

— Мы изменили установки вашего оборудования, чтобы избежать ошибок, которые… привели к потере остальных.

Во-первых, я должен сообщить, что никакого дежурного персонала не будет. Все, кто еще способен что-то делать, переводятся в резервную столицу в Аллегенисе. Война окончена, полковник. Проиграли все. Уже почти два года в этом сумасшедшем мире практически нет лета. Давным-давно исчезли государственные границы. Соединенных Штатов, Советского Союза просто не существует. Англия — не более чем остров. В Южной Америке и Африке царит полный хаос, в Австралии не осталось и признаков существования человека. Азия превратилась в сплошной склеп.

Между молотом и наковальней ядерного и химического оружия большая часть населения Земли уже уничтожена. Неизвестно, кто первым применил бактериологическое оружие, но эпидемии уже свирепствуют повсюду. У многих еще остались запасы этого оружия, и каждый старается уничтожить как можно больше людей. После того как первая эпидемия неизлечимых болезней охватила сразу три континента, уже невозможно было остановить людей, движимых жаждой мести и взаимного уничтожения.

По самым оптимистичным оценкам, к востоку от Миссисипи осталось не более миллиона человек, включая женщин и детей. Многие из них безнадежно больны. Не думаю, что условия в других местах на Земле такие же — скорее всего они еще хуже.

Ваш комплекс в пещере полностью герметичен. На самом глубоком уровне пещеры установлен небольшой ядерный генератор самой современной конструкции. Расчетное время его действия практически бесконечно. Надеемся, что ему не понадобиться работать так долго.

Говорящий попытался улыбнуться, и кто-то из зрителей громко застонал. Обращение продолжалось.

— Все оборудование питается от генератора. Система жизнеобеспечения будет выделять из воздуха азот и поддерживать среду с постоянным избыточным давлением 2 атмосферы и практически нулевой влажностью. Машины должны поддерживать, м-м, чистую в бактериологическом отношении среду на случай, если, м-м, криогенные капсулы выйдут из строя.

Говорящий замолчал и нервно вытер лицо. Тревожные складки на лбу остались, и Конвею показалось, что они не исчезнут никогда. Он продолжал:

— Прошу извинить меня за приказ так безжалостно распорядиться с нашими погибшими. Альтернативы у нас не было. Итак…

Когда система контроля определит, что внешние условия позволяют выйти наружу, насос начнет закачивать в пещеру свежий воздух. Приборы обеспечения жизнедеятельности должны восстановить функции ваших органов и стимулировать мышечную активность. Имеющиеся запасы, как вам известно, достаточны для того, чтобы продержаться несколько месяцев без помощи извне.

Полковник, вы последним видели, как миллионы и миллионы американцев уверенно шли вперед через двадцать первое столетие. То, что вы сейчас услышите, может показаться абсурдом. Однако это правда. Подготовленный вами боевой отряд из восьмидесяти семи человек сейчас, возможно, самое крупное и мощное воинское подразделение в мире.

Северо-западный криогенный центр оснащен технически на самом высоком уровне. Мы делаем ставку на инженерные знания ваших товарищей — они должны стать решающим фактором в быстром восстановлении общества. У нас все еще достаточно высокая электрооснащенность для того, чтобы возродить высокие технологии даже при катастрофическом сокращении населения. Мы рассчитываем направить радиосигнал, активизирующий ваше размораживание, примерно через десять лет; возможно, немного позже. Это несколько больше, чем мы — или вы — предполагали. Мне очень жаль. Если позволят обстоятельства, будет направлена помощь. До получения дальнейших инструкций вам предписывается проведение военных операций в зависимости от ситуации. В случае нашей дееспособности мы будем отвечать на ваши радиосигналы. Но это не имеет особого значения. Ваша миссия превыше всего, она важнее, чем судьбы членов вашей группы. Вы, полковник, — старший офицер, которому дается шанс выжить в новый Век Тьмы. Я изложил вашу миссию в самых общих чертах. Исполнять ее вам придется так, как посчитаете нужным.

Восстановите Соединенные Штаты. То, что вам не удастся сделать в течение вашей жизни, должны завершить ваши потомки. Нация повержена — она должна возродиться!

Сильный приступ кашля прервал обращение. Мужчина, задыхаясь, наклонился вперед и, вцепившись обеими руками в стол, заставил себя продолжать:

— Если в случае вашей смерти кто-то другой смотрит это сообщение, то именем Президента этот человек назначается преемником полковника Фолконера.

На экране появились титры, представлявшие выступавшего: Митчел Калдерон, действующий президент Соединенных Штатов.

— Я знаю его! — взволнованно воскликнула Бернхард. — Он подписывал мое последнее исследование. Он был тогда помощником министра сельского хозяйства. Что там у них произошло?

— Скоро узнаем, — спокойно сказал Фолконер, принимая детонатор из рук Леклерка. — Я ничего не знал о видеоплеере, иначе, уж поверьте, не стал бы устраивать никакого голосования по поводу своих планов. А теперь — все в комнату управления.

Картер попыталась что-то сказать, но полковник взглядом заставил ее замолчать. В комнате управления он обратился к Джонсу:

— Пастор, может быть, у вас найдется пара слов благословить славных подрывников, сейчас самое время.

Пастор улыбнулся:

— Думаю, сейчас уместнее общая молчаливая молитва. Давайте вместе склоним на минуту головы.

Через минуту он громко произнес «Аминь», но ответа услышать не удалось.

От мощного взрыва содрогнулась земля, сверху посыпались обломки скалы. Грохот их падения смешался с общим шумом, тревожные крики сменились пронзительным визгом. Потребовалось несколько секунд, чтобы затихли последние отголоски взрыва.

Пошатываясь, Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на струйку крови, сочившейся из ранки за ухом. Остальные стонали, пытаясь встать. Убедившись, что никто серьезно не ранен, он шагнул в тоннель. Лучи света пробивались через тучи пыли в воздухе. Не в силах сдержать хриплый крик, он бросился вперед.

Через несколько минут они сообща отодвинули замаскированную под скалу дверь в устье тоннеля и выбежали наружу, не в силах сдержать смех, прерываемый приступами кашля. Продолжавший работать насос выбрасывал за их спинами клубы пыли. Они протирали покрасневшие глаза, полные слез радости, и хлопали друг друга по спинам.

Первой заговорила Анспач. Радость в ее голосе уступила место замешательству.

— Они что, перенесли нас в другое место? Здесь все выглядит иначе.

— Здесь не было таких деревьев, — сказал Конвей, указывая на гигантскую пихту не менее восьми футов в диаметре. — А в долине был город.

Стараясь выбраться из облака пыли, Фолконер шагнул вперед и показал на склон горы.

— Следы взрыва. Видите — скала расплавилась до стекла. Здесь упала ядерная бомба, которая уничтожила все внешние приборы контроля.

— Это объясняет нашу изоляцию, — сказал Конвей. Обменявшись взглядом с полковником, он продолжил: — Но если воздух сейчас не радиоактивен, значит, бомбили очень давно.

Они снова начали рассматривать деревья. К ним присоединилась Бернхард. Она дрожала всем телом.

— В нашей стране было только два таких леса. Смотрите — деревья абсолютно не повреждены! Если рядом взорвалась ядерная бомба, их должно было превратить в пыль.

— К черту эти деревья! — взорвался Кароли. — Мы выбрались на свободу, а вы вешаете носы. Когда-нибудь вы бываете довольны? Харрис говорил вам, что здесь было землетрясение, а не бомба. Вы что, не в состоянии признать свою ошибку?

На виске у Фолконера дергалась жилка.

— Этим деревьям не менее пятисот лет. Они выросли после того, как мы вошли в пещеру.

Глава 11

Дым поднимался от костров белыми кольцами, и ветер с соседних холмов собирал разрозненные струйки в изорванную мантию, колыхавшуюся в алых лучах заходящего солнца. Пронзительно кричали козодои. Их стремительные броски с высоты заканчивались негромкими ударами. Вдалеке выл одинокий волк.

Гэн ничего этого не видел и не слышал. Он защищался, неловко отступая. Правая рука с мечом гудела от усталости. Казалось, ноги уже не в состоянии выдерживать вес тела. Ныла ушибленная челюсть. Острие деревянного тренировочного меча Класа гипнотизировало его, словно змея птицу.

Поединки были и тренировкой, и в то же время наказанием. После той стычки в Тигровых Скалах они проводились каждый вечер. На этот раз поединок, начавшийся как упражнение ученика с учителем, перерос в яростную схватку. Борьба шла уже не только за победу, но и за самоутверждение. Гэн знал, что наверняка проиграет. Но голос внутри него требовал победить.

Гэн ударил из последних сил, закричав от напряжения. Если бы клинок был стальным, Класу пришел бы конец. Даже теперь лишь тренировочные доспехи из кожи и железа спасли его от серьезной раны. Он зарычал и отпрянул назад, давая сигнал об окончании схватки. Указывая на отчетливый след удара на защищавшей его живот пластине, он сказал, явно не веря своим глазам:

— Ты только посмотри!

Гэн прислонился спиной к шатру, наслаждаясь возможностью перевести дыхание. Клас зажег факелы в четырех корзинах, висевших на столбах вокруг площадки для поединков.

— Здесь как раз было незащищенное место.

Клас подошел к бутыли из тыквы и налил себе воды. Он предложил чашку Гэну, тот вежливо поблагодарил и поднес сосуд к губам, борясь с желанием осушить чашку одним большим глотком. Клас сказал:

— Не было никакого незащищенного места. Ты сам заставил меня открыться. Если бы мы дрались настоящими мечами, ты бы выпустил мне кишки. Как тебе это удалось? Вспомни.

Гэн закрыл глаза, восстанавливая детали поединка.

— Ты сделал ложный выпад левой ногой. Потом опустил правую руку и нанес удар. Удар был направлен в мой левый бок, причем лезвие шло не прямо, а немного наискось. При этом ты повернулся ко мне левым боком, давая отличный шанс для контратаки. Я ударил, когда ты стал убирать ногу.

— Ты можешь стать лучшим из лучших, если будешь продолжать думать во время схватки. И если старейшины не отправят тебя в Путь Чести.

— Уже прошло больше недели. Мне не разрешают нести дозор. Они больше не спрашивали меня о том, что случилось со всадниками Дьяволов.

— Спросят. Завтра.

— Они решили, что я был не прав. И мой отец так решил. — Гэн замолчал, плотно сжав губы и постукивая себя по ноге деревянным мечом. — И другие воины тоже против меня, Клас.

— Старейшины не против тебя, они просто осторожны. И им надо сдерживать твой пыл. Если ты снова нападешь на кого-нибудь, то опозоришь и ночной дозор, и своего отца. И осложнишь свое положение.

Гэн засмеялся в ответ:

— Я? Опозорю его? Ведь Фалдар узнает о решении старейшин. Он спит и видит, как стать Вождем Войны.

— Потише. Кол — мой друг, не забывай об этом.

Гэн напряженно застыл.

— Но не мой. Что бы я ни делал, ему не нравится.

— Думаю, он просто скуп на похвалу. На самом деле он тобой очень гордится.

— Ты когда-нибудь слышал, чтобы он говорил это?

Клас поморщился:

— Нет, таких слов я не слышал, но что такое слова, в конце концов?

Слабая улыбка слегка охладила яростное возмущение Гэна.

— Иногда мне хочется просто махнуть рукой на то, что он думает.

— Ты не прав. Ты нужен ему, я знаю. — Клас похлопал юношу по плечу, но следующие его слова были направлены в темноту ночи: — Кто бы ты ни был, стань так, чтобы я мог тебя видеть!

После краткого возгласа удивления голос ответил:

— Это я. Я знаю тебя, Клас на Бейл. Это Нила. Мы видели, что вы здесь разговариваете, так что…

— «Мы»?

Жрица Роз Сайла вошла в освещенный факелами круг. Черный плащ растворился в темноте ночи, и ее лицо, бледное и прекрасное, казалось, плывет к ним навстречу.

— Я знаю тебя, Клас. Если мы вам помешали, то сейчас же уйдем.

Гэн приветствовал женщин в ответ, заметив:

— Мы уже закончили.

— Хорошо. Мы как раз идем из шатра Фалдара Яна.

Гэн засмеялся:

— И какой новой ложью мой дядя потчевал вас на этот раз?

Нила зашипела, словно кошка. Положив руку на плечо девушки, Сайла сдержала ее гневную вспышку.

— Он говорил о том, что, по всей видимости, Гэн отправится в Путь Чести, но не раскрыл никаких подробностей. Это опасно, да?

Вмешался Клас:

— Пока не известно, поедет ли он вообще.

Гэн попытался объяснить Сайле:

— Всегда есть зло, не отмщенное племенем. Избранный для этого Путник отправляется на поиски тех, кто повинен в этом зле. Если ему повезет и он останется в живых и возвратится, это послужит знаком того, что Вездесущий прощает его, и мы также должны будем простить. Честь его будет восстановлена независимо от того, победит ли он или погибнет в схватке.

— А-а, теперь мне понятны истории Горных Людей, рассказывающие о Людях Собаки, которые врываются в их лагерь только для того, чтобы убить или быть убитыми. Много ли Путников вернулось назад?

— Я помню двоих. Правда, один вернулся домой, чтобы сразу умереть.

Едва сдерживая возмущение, Сайла обратилась к Класу:

— Неужели он так вам безразличен? Скажите, что я должна сделать, чтобы не допустить этого.

— Ты ничего не сможешь сделать. Тебе нельзя говорить в Сердце Земли, а именно там будут приниматься все решения.

— Как вы жестоки и бесчувственны! — Неожиданное вмешательство Нилы поразило всех. Гэн с изумлением смотрел в полные слез глаза девушки.

— Бессмысленный разговор, — проворчал Клас. — Да и не ваше это дело. Женщины не должны знать, о чем мужчины говорят в Сердце Земли.

— О чем мужчины говорят…

Неприкрытое презрение в голосе Сайлы заставило всех замереть. Гэн ждал ответной вспышки Класа, но тот лишь вздохнул и сказал:

— Может, поговорим о чем-нибудь другом?

— Если кодекс чести Людей Собаки позволяет вам говорить о чем-нибудь еще. — Затем, с молниеносной сменой настроения, Сайла обратилась к Гэну с нежностью, которая так же успокаивала, как прежде обжигал ее гнев. Она приблизилась и пригладила его волосы, почти полностью лишив юношу способности вникать в смысл ее слов. — Наше знакомство началось просто ужасно. Я хочу принести свои извинения и доказать тебе, что даже после самой жестокой потери возможно возрождение. Это — Шара.

Нила, до того незаметно покинувшая круг, вновь вошла на освещенное место, держа на привязи долговязого щенка, который смотрел на Гэна, будто понимая все происходящее.

Гэн молча наклонился к щенку. Пес лизнул в лицо своего нового хозяина, радостно переступая с лапы на лапу, пока его осматривали.

Клас сказал:

— Ему нельзя быть сейчас в лагере. Гэн, я хочу поговорить с Жрицей Сайлой, так что извини, пожалуйста. Передай отцу, что завтра я буду в Сердце Земли с вами обоими.

Гэн повернулся, чтобы уйти, но Клас еще не закончил. Он сказал:

— Никак раньше не собрался сказать тебе, Нила, — ты хорошеешь с каждым днем. Наверное, ты очаровала Вождя Собак, и он отдал тебе Шару?

Девушка покраснела от этого насмешливого комплимента.

— Вовсе нет. Когда Сайла рассказала ему, зачем мы пришли, он сразу повел нас прямо к Шаре. — Она заколебалась и затем выпалила одним духом: — И спасибо тебе, Клас на Бейл.

Клас рассмеялся.

— Впервые я увидел тебя в тот день, когда твой отец взял меня на охоту на медведя. Это был твой четвертый день рождения. Думаю, мы знаем друг друга достаточно долго, чтобы ты называла меня просто Класом, особенно сейчас, когда ты совсем взрослая.

Нила убежала так быстро, что Гэну пришлось постараться, чтобы догнать ее. Шара был в восторге от новой компании, прыгая между ними и путаясь у обоих под ногами.

Когда их уже не могли слышать, Гэн обернулся и, посмотрев на оставшуюся в освещенном факелами кругу пару, задумчиво сказал:

— Странная женщина. Иногда, когда она думает, что ее никто не видит, на лице у нее появляется такое злобное выражение, будто она всех нас ненавидит. Рядом с ней, мне всегда не по себе, но… — Он помолчал, затем выпалил: — Она так красива. Как ты думаешь, ей действительно нравится Клас?

— Клас? Ей? Честно говоря, Гэн, ты слишком много времени проводишь один. Она ведь — военная целительница.

А Класу нужна женщина, которая сможет хорошо вести хозяйство, вырастить его детей.

— Ты так считаешь? Хорошо. Для него, конечно. Но ведь и военные целительницы выходят замуж. — Подумав, он добавил: — Мне кажется, он смотрит на нее… ну, как-то особенно. — Он снова оглянулся, не замечая растущего волнения Нилы.

— Клас на двенадцать лет меня старше, а мне будет семнадцать через два месяца. Она, по крайней мере, почти его возраста.

Гэн засмеялся.

— Да как ты можешь это определить?

— Я просто у нее спросила.

— Это невежливо.

— Не для меня; она обучает меня врачеванию. Она говорит, что мы — сестры. — Последняя фраза прозвучала как насмешка.

Неприятно удивленный, Гэн ответил:

— Важным людям, как правило, все остальные безразличны. Кстати, о чем она разговаривала с твоим отцом?

— Все знают, твой отец хочет, чтобы ты был Вождем Войны после него. Мой отец сказал, что никто не может наследовать этот титул, особенно ты. Он сказал, что ты всю свою жизнь был лишь тенью Класа или своего отца. Бей говорил, что у тебя нет ни одного друга.

— Бей — жалкий хвастун. Как и остальные твои братья и те бараны, что ходят за ними следом. Это у них нет друзей.

Глаза Нилы превратились в щелочки, и она направилась к своему шатру,нервно переставляя негнущиеся ноги. Гробовая тишина длилась до самого входа в шатер, где Гэн попытался сгладить свою вспышку:

— Прости. Я не должен был говорить это.

Ее ответ разорвал тишину, словно треск:

— То, что случилось с Дьяволами, еще раз доказывает, что ты — не от мира сего. Мой отец говорит — ты лишний раз показал, что твой отец — никудышный вождь. — Она проскользнула в шатер.

Слова эти эхом отзывались в его ушах. Он пошел прочь, не в силах совладать с беспомощной яростью. Готовясь ко сну, Гэн представлял старейшин, смотревших на него непреклонными взглядами и ставивших ему задачу для Пути Чести.

Он им еще покажет. Жрице, отцу, Ниле, всем им. Особенно Ниле.

Почему он так думал? Ниле? Чем же она отличалась от других? Гэн засыпал, спрашивая себя, не утратил ли он чувство реальности.

Сайла отвела взгляд от удалявшихся Гэна и Нилы с собакой.

Свет факелов выхватывал из темноты татуировку на щеке Класа. Он произнес:

— Как я понимаю, сегодня ты совещалась с Фалдаром. Снова.

Последнее слово звучало почти обвинением.

На этот раз Сайла не сумела совладать с негодованием и ответила резче, чем намеревалась:

— Моя работа никого не касается.

Клас сухо поинтересовался:

— Твоя работа? Он что, так тяжело ранен? По мне, он выглядит вполне здоровым.

— В вашем племени только одна простая целительница и ни одной военной целительницы. Мы обсуждали возможность пригласить нескольких из моего аббатства. Церковь хочет помочь вам.

— И себе самой.

— О, нельзя быть таким подозрительным. Подумай, справится ли Коули, если племя охватит смертельная болезнь?

Клас застыл, и она была уверена, что его рука непроизвольно сложилась в Тройной Знак, чтобы отвратить возможную опасность. Он сказал:

— Мы не говорим о таких вещах. И ты не должна.

— Кто-то должен иметь мужество и умение, чтобы бороться с болезнями. — Она подумала о нотках превосходства в своем голосе, лишь заметив на лице Класа гримасу уязвленной гордости. Этого и следовало ожидать. Он был не способен скрыть свой ужас перед болезнями, но не желает признать, что боится чего-либо. Сайла тут же попыталась спасти ситуацию: — Новые целительницы принесут вам только пользу.

— Да, они вскоре понадобятся, если Фалдар будет продолжать в том же духе. Ему нужна война.

Сайле было неприятно слышать правду. Необходимость поддерживать близкие контакты с Фалдаром, несомненно, перевешивала все другие доводы. Альтернативы не было. Удовлетворившись сведениями о том, что она шпион Алтанара, Фалдар теперь полагал, что Сайла не представляет для него опасности. Он все еще скрывал свои истинные планы, но собранная информация, безусловно, обеспечит ей безопасный приют в Харбундае. Этого, плюс девушки, будет достаточно.

Она подумала об уготовленной для Нилы участи, и приступ стыда заставил ее отрицать заявление Класа.

— Он не хочет войны. Он расспрашивал меня о том, что я узнала среди Горных Людей и о положении дел в Оле и Харбундае. Он понимает, что волнения на западе означают для вашего племени.

Они спорили до тех пор, пока факелы не превратились в тлеющие головешки, искры с которых, коротко и ярко сверкнув напоследок, угасли на плотно утоптанной земле круга для поединков.

Сайла первой предложила закончить спор. Ей была противна собственная ложь, когда она пыталась убедить его — как и всех их, что ее единственная цель — благополучие племени.

Клас предложил проводить ее до шатра, и Сайла согласилась. Он отправился собирать свое снаряжение, а Жрица осталась ждать его на площадке для поединков. Когда он уходил, Сайла с трудом сдержалась, чтобы не окликнуть Класа и не рассказать ему все. Но это было невозможно. Она призвала на помощь всю свою решимость.

Грустная улыбка искривила губы Сайлы, когда она вспомнила убедительные доводы наставлявшего ее Ликата. Без преподанного им урока, она уже наверняка попыталась бы как-то предупредить действия Фалдара.

Теперь ей был нужен только полный успех. Любой ценой. В конце концов, целью Церкви было выживание Харбундая, кроме того, она давала надежду всем женщинам, включая женщин Людей Собаки. Даже если будут потеряны жизни, эти жертвы будут принесены ради улучшения положения половины населения Земли. Разве ради этого не стоит солгать?

Когда Клас вновь появился на фоне едва освещенного шатра, в ее голове промелькнул последний обжигающий вопрос: была бы она так решительна и безжалостна, если бы у нее не было собственной цели?

Кто же она на самом деле? Жрица Роз, которая преданно служит Церкви, или ожесточившаяся Избранная, решившая самостоятельно завладеть таинственной мощью Врат и направить ее на дело мести?

А может, Врата и не существуют вовсе? Смогла бы она так рисковать ради легенды?

Подошел Клас; казалось, его резкие черты смягчились в слабом свете далеких костров. Они нерешительно помолчали, потом оба одновременно заговорили, тут же остановились и рассмеялись, ощущая, как исчезает сковывающее их напряжение. Сайла начала говорить снова, но Клас с неожиданной нежностью коснулся указательным пальцем ее губ. Когда он убрал руку, она молчала в непривычной для себя растерянности, а может, и смущении.

Он сказал:

— Сначала я. Прости, если я говорил неприятные вещи, но люди могут решить, что уж слишком ты вмешиваешься в наши проблемы. И тогда все тебя возненавидят.

— Даже ты? — Вопрос вырвался помимо ее воли.

— Никогда. Я твой друг. Хотя не многие бы рекомендовали меня на эту роль. — Он грустно рассмеялся и, получив в награду полный сочувствия взгляд, стал объяснять: — Ты говорила, что Фалдар понимает грядущие перемены. Поверь, все гораздо серьезнее, чем он может себе представить. Я-то знаю. Он вбил в голову почти всем молодым воинам и большинству людей племени, что все наши проблемы связаны с миром. Важно, чтобы ты не позволила себя во все это втравить. — Клас замолчал, и она понимала, что он подбирает новые слова. — Ты должна знать и то, что я друг Кола и Гэна. Все, что касается их, касается и меня. Гэн не просто обычный юноша. Я хочу, чтобы ты его узнала и поняла всех нас — Кола, его и меня.

— Зачем? — спросила Сайла. — Тем более что у меня нет никакого желания быть втянутой в ваши проблемы.

В его голосе чувствовалось сдерживаемое волнение и, пожалуй, удивление.

— Сегодня вечером я наконец увидел то, чего давно ожидаю. — Он рассказал о поединке и его концовке. — Он будет вождем, только вождю дано нанести решающий удар, когда для этого предоставляется возможность. У Гэна не было раньше такой возможности, неважно, как часто другие называли его имя.

— Называли его имя?

— Вызывали на поединок. Хотя уже давно на это никто не осмеливается. У него был трудный период возмужания, и сейчас он уже почти мужчина. Церковь должна помочь ему.

Сайла прикрыла рот ладонью, чтобы спрятать улыбку. Дипломат из Класа никудышный. Ей хотелось сказать, что этот мальчик давно ей понравился, но тогда от нее будут ждать какого-либо содействия или поддержки. А это недопустимо. Ее собственная цель — превыше всего. Ничто не должно мешать, в том числе и миссия аббатства.

Некоторое время они шли молча. Сайла погрузилась в атмосферу лагеря. Из шатров доносились голоса, сливавшиеся в убаюкивающий гул. Звонкий смех, отчетливо выделявшийся на общем фоне, напомнил ей сверкающие искры вокруг факела. От одного из шатров донеслись звуки песни, тихие и мелодичные. Она обратила внимание на то, как встречали Класа. Дети глядели на него с трепетом идолопоклонников. Взрослые или бурно приветствовали, или избегали ее спутника. Она наблюдала за ними с нарастающей грустью. Это были люди, несущие на себе печать близкой смерти.

Сайла отогнала печальные мысли, радуясь прогулке. Когда ее ноздри втянули воздух, наполненный запахами костра и приготавливаемой пищи, раздался голос женщины, зовущей своих детей обедать. Дети вихрем пронеслись мимо, поделившись с Класом и Сайлой смехом и своим беззаботным счастьем.

Ощущение радости было совсем недолговечным. Рядом с ними кто-то кипятил воду, используя метод, который здесь называли «чога» — бросая раскаленные камни в сосуд с водой. Запах горячего гранита вызвал в памяти картины Олы, где каменные и кирпичные стены, раскаленные летним солнцем, превращали узкие улочки в вытянутые грязные и душные кельи. Она вспомнила колонны маленьких девочек, шагавших парами в форменных платьицах, похожих друг на друга, словно горошины. Они маршировали с сияющими личиками, распевая песни, в полной уверенности, что все в их жизни зависит только от них. Что было для Избранных явным преувеличением.

Клас прервал ее воспоминания, неожиданно остановившись и взяв за руку. Рефлекторно Сайла дернулась, попытавшись вырвать руку — бесполезно, он держал ее крепко, хотя в его жесте не было никакой угрозы. Взгляд Класа искал ее глаза. Он произнес:

— Завтра я отправляюсь на разведку. Поехали со мной. Я хочу продолжить наш разговор. Может быть, и ты мне не все еще рассказала. У меня появились идеи, которые могут показаться тебе интересными.

Сайла повернулась, пытаясь спрятаться под капюшоном плаща от его честных умных глаз. Почему она решила, что чувства ему недоступны? Она поняла, что, несмотря на всю его ужасную славу, за этой нарочито неприступной внешностью скрываются мечты, желания, ранимость. Что это за мечты и желания? Догадывался ли кто-нибудь еще об их существовании?

Она потянулась рукой к его лицу, пытаясь успокоить отчаянно дергавшийся мускул под черной татуировкой. Обтягивавшая твердые скулы кожа была гладкой и упругой. От ее прикосновения дрожь прошла.

Ее отвлекло движение вдали. В тусклом свете шатров она увидела четырех ночных дозорных, направлявшихся верхом на свои посты. Отблески костров отражались от них, блестками выхватывая оружие. Одна из собак возбужденно залаяла, и всадник прокричал команду.

Она услышала голоса, разглядела цвета, напомнившие ту давнюю картину, давнюю и далекую. Крики.

Сайла отдернула руку.

Клас сказал:

— Я выезжаю на рассвете.

— Я буду ждать утра с нетерпением. — Сайла ощутила гордость от этих слов, сдержанных и убедительных. Она проскользнула мимо Класа в шатер и сразу улеглась в постель.

Он не должен так смущать ее, отвлекать ее мысли от главной цели.

Они не стоят этого, мужчины с самоуверенными голосами и устрашающими металлическими побрякушками.

Да! Клас командовал ночным дозором. Он знал, что они придут и напугают ее. Все было рассчитано заранее. Именно поэтому ей приходится заниматься этими неприглядными вещами, жестокими вещами, которые не приносят никакой радости. А все потому, что ее хотели использовать. Тут они просчитались. И этот ничем не лучше других.

Сайла почувствовала боль в ладонях. Поднеся их к свету, она смотрела на царапины, оставленные ногтями. Боль вскоре утихла, но именно ее обвинила Сайла в том, что из глаз неудержимо хлынули горячие слезы.

Глава 12

По давней привычке Сайла встала рано и, когда Клас прошептал ее имя за тонкой стеной, уже успела одеться и умыться.

Рыжик был оседлан. Лошадь явно обрадовалась — увидев девушку, она заржала и приветственно закивала головой. В холодном утреннем свете роскошная шкура лошади не показалась Сайле такой сверкающей, как в прошлый раз, однако это позволило оценить перекатывающиеся под ней сильные мышцы. Прежде чем вспрыгнуть лошади на спину, девушка дала ей кусочек сушеного яблока.

Они молча поскакали в южном направлении. Сайле не хотелось разговаривать. Прошлой ночью сон был неуловим и прерывист. Она уже почти решила не ехать с Класом, снова и снова повторяя себе, что ее логика и проницательность прежде спасали от глупых симпатий к другим дикарям. Ее собственная цель была так далека от их проблем. Тем не менее от перспективы водить Класа за нос, заставляя верить себе, мурашки бегали у нее по коже.

Суета просыпающегося ранним утром лагеря помогла ей отвлечься от невеселых мыслей. Со всех сторон вразнобой кричали петухи. Какой-то человек поспешно отгонял стадо овец за холм, подальше от лошадиных копыт. Требовательно плакал голодный ребенок. Кони ржали и били ногами в маленьких стойлах, находящихся позади каждой палатки. Блеяли овцы, и мычали коровы. Те, кто вставал рано, уже поднялись. С полдюжины сонных людей медленно брело к реке, чтобы умыться.

Прошло несколько минут, пока Сайла и Клас миновали последние палатки, и через какое-то время она почувствовала сернистый запах горячих ручьев. Кивнув подбородком, Клас предложил:

— Впереди как раз источники. Не хочешь искупаться?

Сайла покачала головой.

— Мне нечем будет вытереться.

— Я прихватил с собой все, что нужно.

— Спасибо, только не сейчас.

Обогнув излучину, они подъехали к нескольким непокрытым клетушкам со стенами из шкур, натянутых на легкие бревенчатые рамы. Шкура на одной из стен была скручена, позволяя заглянуть вовнутрь. Деревянные трубы несли воду из ручья в желтовато-коричневые деревянные кадки, в которых мылись сидя. Когда Сайла взглянула на Класа, тот ухмылялся. Он безуспешно постарался проглотить улыбку, и она рассмеялась тоже, говоря себе, что должна вести себя естественно. Клас совершенно неприкрыто развлекался.

— Может, передумаешь? — спросил он.

— Да. А ты зловредный человек. Ты ведь знал — я думала, что здесь нет никакого прикрытия, и я была бы просто… ну-у… раздетой.

— Было забавно внушить тебе эту мысль.

Он протянул ей мягкое полотенце из хлопка. Сайла шаловливо взглянула мимо него с дразнящим выражением лица, которое было каким-то совсем неожиданным, а затем резко схватила полотенце и вошла в комнату.

Вставив в дно кадки пробку, она отвернула кран на трубе. Кружащийся поток усиливался, ловя яркий солнечный свет и наполняясь сияющей жизнью. Сайла повесила одежду на колышки, торчащие из деревянной рамы. Для чего нужен большой глиняный кувшин с ковшом, Сайла догадалась, только засунув руку в кадку и тут же отдернув ее. Она уменьшила поток из трубы и вылила в кадку холодную воду из кувшина. Погружаясь в воду, Сайла ощутила острую боль, когда тепло коснулось заживающей раны, оставленной ножом Ликата. Это быстро прошло, и она вздохнула с удовольствием. Клас забеспокоился:

— У тебя все в порядке?

Сайла убедила его, что все хорошо, и, погрузившись в теплую воду по самый подбородок, улыбнулась мысли, что присутствие Класа чуть пугало ее и в то же время успокаивало.

На расстоянии вытянутой руки от кадки находилась полка, на которой стояли глиняные кружки и лежала жесткая грубая щетка. Последнюю Сайла оттолкнула, содрогнувшись от одного ее вида. Кружки были наполнены маслом и растительными эссенциями — пряными или сладкими. Бодрящий весенний аромат одной из них показался ей наиболее подходящим. Сайла щедро налила жидкость в свою ванну, целиком отдаваясь захватившему ее умиротворению. Душистая вода обволакивала ее, унося вместе с весом тела заботы и печали.

Сайла резко пробудилась от дремы, когда голова ее упала набок, заставив ее вздрогнуть, расплескивая воду из кадки.

Клас снова позвал ее, теперь уже сквозь смех:

— Ты что, учишься нырять?

— Не обращай внимания. Я только чуть-чуть пошевелилась, вот и все.

Он был так близко. Но дело было не в этом. В конце концов, она не раз имела дело с обнаженными мужчинами.

Но никто из них не был Класом на Бейлом. И она никогда не была обнаженной. Лишь толщина коровьей шкуры между ними и никого вокруг на мили.

Сайла посмотрела на стену. Может быть, он думает о том же? Внезапно стена показалась ей очень непрочной.

Казалось, вода потеплела. Сайла глянула вниз, где мерцающая поверхность и поднимающийся пар давали ее телу обволакивающую мягкость. Только изгиб ее грудей был четко виден — два белых холма, выступающих из воды.

Сайла знала, что нравится Класу — в его долгих взглядах были и нежность, и желание. В иной ситуации ей доставило бы удовольствие изучить непростого человека, скрывающегося за этой маской.

Перед ней всплыло другое лицо — омерзительный Ликат, но Сайла прогнала видение прочь.

Что означают слова, произнесенные Нилой? Жизнь — это круг. Круг жизни человека дополняется только другим человеком.

Сайла уронила голову, так что вода почти поглотила томную улыбку, блуждавшую на ее губах.

Слова Класа ворвались в круговорот ее мыслей:

— Сайла, нам пора.

Вылезая из воды, она наслаждалась свежестью, которая холодила кожу, но не могла затронуть внутреннюю теплоту под ней. Одежда сохранила тепло и аромат ванны. Сайла чувствовала уют, абсолютную чистоту и невероятную свежесть. Напевая, она подняла полог и присоединилась к Класу.

Они продолжали двигаться на юг, и он объяснил цель своего путешествия. Ночные дозорные доложили об участившихся волчьих разговорах. Когда девушка рассмеялась, поддразнивая его за рассказ о говорящих животных, Клас тоже засмеялся, однако продолжал отстаивать свои слова. Сайла не ожидала, что племя принимает такие вещи всерьез.

Их беседа текла непринужденно. Если Сайла подходила близко к предметам, которые, как считал Клас, касались внутренних дел племени, то он просто говорил ей об этом. Она вспомнила о замысловатых, со скрытым подвохом беседах в Оле и содрогнулась. Осмелевшее от его открытости любопытство грызло Сайлу, и она спросила о татуировке.

Нескольких длинных секунд глухого молчания девушке казалось, что она разрушила выросшую дружбу. Возможность этой потери потрясла ее… Прошлым вечером она винила Класа в своих страданиях. Час назад его присутствие придавало ей сил и даже доставляло радость.

Жилка больно забилась на виске, но больше ничто не выдавало ее напряженного ожидания.

Клас был разъярен.

Он сказал:

— Никто не спрашивал меня об этом. Конечно, племя знает, но никто никогда не заговаривал со мной на эту тему.

Она попыталась отступить:

— Если это задевает тебя…

Клас резко прервал ее, его голос и жесты молили, чтобы она выслушала и поняла.

— Это была большая охота. Двенадцать лет назад. Двадцать юношей на первой настоящей охоте. На востоке, в стране Пожирателей Бизонов. Я был предводителем. — Мы нашли хорошее место, а потом наткнулись на нескольких местных. Обменялись приветствиями и дарами. Они были гостеприимны, но это оказалось просто уловкой. — В его голосе сквозила печаль, прошедшая сквозь годы. — Они подкрались в темноте. Один из наших дозорных сумел поднять тревогу.

Они долго скакали, прежде чем Клас продолжил. Сайла почти ощущала ужас его пробуждения той ночью. Он сказал:

— Потеряв полную внезапность, они утратили и большую часть мужества и утром предложили переговоры. Я ответил «нет», но остальные согласились. Я был лидером и пошел к ним. Пожиратели Бизонов сказали, что мы должны отдать половину своих лошадей. Я торговался. Все это время их воины подходили ближе и ближе к нашей стоянке, потом напали и схватили меня. Они заставили меня смотреть, как погибали мои друзья.

— Как ты освободился?

Его рука поднялась на высоту груди, а пальцы потянулись к татуировке. Клас оборвал движение, не завершив его.

— Они связали мне руки и ноги. Потом разрезали щеку и пропустили сквозь нее железное кольцо, которое прибили к длинной палке. Ее второй конец прикрепили к столбу. Она была как раз такой длины, чтобы я мог стоять на коленях.

Что-то горячее обожгло ей горло. Проглотив слезы, Сайла спросила:

— Как долго…

— Не знаю. Достаточно, чтобы перетереть веревку на запястьях. Наверное, к тому времени они считали, что я слишком ослаб, чтобы что-либо предпринять, даже если мне удастся освободиться.

За это краткое мгновение, пока Сайла отвернулась, не в силах вынести его усмешку, она убедилась в том, о чем подозревала все время. Насилие создало его. Оно поддерживало его, было ему необходимо. Его навыки и чувство долга были теми двумя челюстями капкана, в который попала его жизнь. Клас был таким же невольником, как она сама.

Клас рассказал о бесшумных убийствах на своем пути через лагерь Пожирателей Бизонов. Отвязав всех лошадей, он сел на одного скакуна, а остальных гнал перед собой до тех пор, пока не убедился, что свободен. С тех пор он охотился на людей, как другие охотятся на животных.

Клас замолчал и тяжело вздохнул. Сайла почувствовала, что уже можно взглянуть в его лицо еще раз. Он произнес:

— Шрамы естественны. Совершенный квадрат — нет, и люди — тоже. Почему мы не можем… — Он прервался и встряхнул головой. — Хватит, я слишком много болтаю.

— Прости мне мое любопытство.

Клас посмотрел на нее тем же напряженным взглядом, что и раньше.

— Не стоит извиняться. Я не жалею. Как бы то ни было, я думаю, что у тебя тоже есть своя история.

Сайла смотрела вдаль. Он продолжал:

— Уже много лет никто не осмеливается забирать наших детей, но мы помним налеты и людей, забиравших рабов. Мы знаем про Избранных. Ты одна из них, и ты многое не договариваешь.

— Ты ничего обо мне не знаешь.

— Узнаю.

Сайла пришпорила Рыжика, посылая его в неожиданный галоп, оставив Класа позади. Через какое-то время она поняла, что ведет себя глупо, и тут Клас позвал ее, указывая на что-то. Взглянув вверх, на гряду над широким ущельем, по которому они ехали, Сайла ничего не увидела. Она подумала, что он ее разыгрывает, но Клас, тихо засмеявшись, направлял ее взгляд до тех пор, пока она не увидела волка. Тут же Сайла увидела другого, потом еще двух. Она схватила Класа за руку. Он резко прошептал:

— Тихо! Больше никаких разговоров, — и показал, что нужно двигаться вперед.

Волки исчезли, но вскоре, будто возникнув из пыли, один из них снова замаячил на горизонте. Заметив, что Клас смотрит влево, Сайла взглянула туда же — еще один спускался с гряды.

Она почувствовала на себе взгляд, ощутив чье-то присутствие за своей спиной, и медленно, неловко обернулась.

Там были еще два волка. Они то наблюдали за всадниками, то пригибались, обнюхивая следы. Волки смотрели на них, не мигая.

Клас взял поводья Рыжика, заставляя обоих коней бежать рысью. Сайла взглянула на него, на его сжатые челюсти, на беспокойные, серые, как камень, глаза. Она почти желала, чтобы бегущие за ними звери атаковали, и Клас смог бы показать им, с кем те имеют дело. Это дикое желание ушло так же быстро, как и появилось, надолго оставив странное чувство где-то глубоко в сердце.

Сайле показалось, что они проскакали не менее трех миль, прежде чем Клас внезапно осадил лошадей. Впереди, с плоской вершины высокого холма, сверху вниз на них смотрел волк. Несколько мгновений он следил за людьми, а затем побежал, описывая небольшой круг. Пометив куст, зверь скрылся из вида.

Клас въехал на холм. Он внимательно осмотрел всю вершину, молча направляя коня из стороны в сторону. Спешившись, он показал Сайле сломанные стебли и примятую траву. Она нахмурилась.

— Мне это ничего не говорит. Почему волки привели нас сюда?

Клас продолжал осматривать землю.

— Волки? Они помогают нам, хотя никогда полностью не доверяют. — Он улыбнулся, на миг сам став похожим на волка. — Мы никогда не охотились на них. В тяжкие времена мы делились с ними нашими стадами. Иногда охотились вместе. Эта стая привела нас к месту, где отдыхали чужаки.

Девушка дрожала.

— Тебе следовало сказать мне, что волки наши друзья.

— Вовсе нет. Гэн… — Он замолчал точно так же, как прошлой ночью, когда почувствовал, что его слова переходят запретную грань, и продолжил: — У Гэна лучше получается договариваться с ними.

Она нетерпеливо взглянула на Класа, придвигаясь поближе.

— Ты хочешь сказать, что они, бывало, нападали на людей?

— Не те стаи, с которыми мы делим наши земли.

Затем он указал на землю.

— Четыре всадника, два дня назад.

Присев на корточки, он воскликнул, обнаружив выброшенную сумку. Сделанная из кедровой коры, для Сайлы она выглядела как любая другая. Поднявшись, Клас сказал:

— Дьяволы, — произнеся это как проклятие.

— Я предупреждала, что они придут.

— С юга?

Он покачал головой.

— Тут что-то не так. Это лишено смысла.

На обратном пути Клас пребывал в глубоком раздумье. Сайла пыталась втянуть его в разговор, задавая вопросы о том, какие легенды рассказывают Люди Собаки о своем происхождении. Он неохотно откликнулся, сказав, что не верит, что в племени когда-либо было десять тысяч человек, но легенда говорит, что именно столько людей изначально жило на юге. Человек, которого называли просто Вождем, связал вместе семьи и другие группы, в то время, когда люди проходили через Бич Господен.

Сайла спросила, были ли эти легенды такими же, как в Оле. Клас пожал плечами, сказав, что от каждого ему приходилось слышать одну и ту же историю: все люди были изначально рождены от прародительницы — Великого Пламени в мир, называемый Темным Холодом. Так Отец Вездесущий наказал людей за то, что они слишком многого хотели, хотя люди все еще были хранимы Матерью-Землей. Те, кто выжили при рождении, прошли испытание болезнями и радзонами, в которых люди умирали от невидимой смерти. В землях Людей Собаки часто встречались места, пораженные Божьим гневом, и радзоны. Куда бы они ни пошли, везде их ожидали болезни и невидимая смерть. Они стали хуже животных, без естественных человеческих потребностей в клане и преданности племени.

Постоянные потери и бегство от других, более сильных племен, в конце концов привели их в небольшую крепость на краю света, называемую Сушь. Тогда и появился второй Вождь — незнакомец в сопровождении стаи огромных собак. Он стал признанным вожаком; он принес послание о том, что племя должно пробивать себе путь на север. Только через несколько поколений люди, которые сейчас называют себя Людьми Собаки, достигли своей родины.

Тут поведение Класа изменилось. Он устремил взгляд на какую-то точку на горизонте. Почти с вызовом Клас заявил, что ему с трудом верится в гигантов — предшественников людей. Никто не ставит под сомнение то, что они существовали. Но непонятно одно: если они были так сильны и мудры, почему легенда гласит, что они были прокляты? Как они могли исчезнуть? Если так называемые города были святыми местами, то почему все считают, что они потеряны для людей навсегда? И если эти города действительно были святыми, то почему их осквернили, почему их поразил Божий гнев и они превратились в радзоны, смертоносные для всего живого на века со времен начала людей? Он слышал, что некоторые народы до сих пор казнят каждого, замеченного возле этих запретных мест.

Клас стиснул зубы и сделал рубящий жест рукой.

— Мы все еще в постоянной борьбе, все еще страдаем от чумы. Ничего не меняется.

Сайла не смогла сдержать возражение:

— Это может измениться! Должно! — проговорившись о своих собственных задачах, а не о его истории. Ей хотелось бы вернуть эти слова обратно, и Жрица с ужасом ожидала его следующего вопроса. Но Клас просто молча, изучающе смотрел на нее. Наконец он произнес:

— Ты умеешь говорить более правдиво, чем это можно было представить. — Затем, к ее удивлению, Клас отвернулся, и его смех звонким эхом прокатился по ущелью.

Проехав две мили на юго-восток, они оказались в маленькой долине, предшествующей той, в которую лежал их путь. Когда она открылась взору Сайлы, девушка вскрикнула от восхищения. Луг, покрывающий долину, взрывался цветами. Она никогда не видела столько цветов сразу. Вдали долину рассекал небольшой ручей, плеск воды походил на тихий смех, раздававшийся из-за кустов. Тут же Сайла поняла, что они были единственными высокими растениями во всей долине. Потом ее внимание привлек дальний край долины, где возвышался алтарь. Это был огромный стол из черного камня, установленный на два серых булыжника, каждый размером с большую палатку Людей Собаки. Плоская плита, должно быть, весила тонны; Сайла удивилась, как ее подняли туда. Клас сказал:

— Алтарь — это место сожжения. За долиной следят женщины.

— Замечательное место, Клас. Я никогда не видела ничего подобного.

Он выглядел озадаченным, и Сайла продолжила:

— У нас тоже есть особые места для погребения, но они тоскливые и грустные. Эти цветы и ручей — место для приятных воспоминаний.

Клас отвернулся, чувствуя себя неуютно. Казалось, что ему трудно говорить.

— У нас тоже не было цветов. До нее.

— До нее? До кого?

— До моей жены. — Новый голос прогремел, как сталь по стали. Сайла обернулась, вглядываясь в группу скал позади. Как раз вовремя, чтобы увидеть подъезжающего хмурого Кола Мондэрка.

Глава 13

Встав на дыбы, конь Кола остановился меньше чем в ярде от Сайлы. Прижимая уши к голове и скрежеща оскаленными зубами, он чувствовал настроение своего хозяина и был готов к бою. Зверь грыз удила, но Кол держал их крепко. Рыжик дрожал всем телом, однако не отступил ни на шаг.

Клас непринужденно улыбнулся Колу.

— Никак не ожидал встретить тебя здесь.

Кол кивнул.

— Я знаю тебя, Жрица. Я узнал, что он увез тебя сегодня утром. Рассказал ли он тебе все?

Униженный, Клас отбросил даже видимость хорошего тона.

— Конечно нет! Но думаю, что нам следует это сделать.

Внезапный холод пронзил Сайлу, разбрасывая льдинки по всему телу. Эти люди, эти доверчивые дикари, собирались открыть ей тайну. Сейчас они спорили о том, можно ли ей доверять.

И она должна была предать их.

— Я не стану слушать. — Это был ее голос, как будто издали. — Я не хочу знать.

— Прошу тебя, — сказал Клас успокаивающе. — Это чтобы помочь Гэну, племени. — Он посмотрел на Кола. Тот одобрительно кивнул, и Клас продолжил: — Тут многое замешано, не только мы.

Что-то в ее сознании холодно нашептывало, что она ничем не обязана этим людям, а с Церковью связана обетом. И без поддержки Церкви ей не добиться своей заветной цели. В то же время Сайла чувствовала отчаяние и надежду в словах Класа и понимала, что они знают нечто очень важное.

Сайла глубоко вздохнула и сказала:

— Церковь служит всем. — Они услышат нужные слова, но только ей будет известно, какая ложь спрятана за ними. Кол спешился, и Сайла с удивлением отметила, как медленно он двигался.

Он вел себя с осмотрительностью человека, который доверяет своей силе и координации, но понимает, что былая ловкость юности давно позади. Весенние цветы доставали до верха его сапог. Кол жестом пригласил Сайлу за собой, и через несколько шагов оба они были покрыты тонким слоем пыльцы: широкий подол ее черной мантии, двойные полосы на его сапогах и кожаных брюках.

Кол мерно шагал, и его первые слова были тщательно подобраны.

Он рассказал, что его жена была наделена даром. Когда-то в молодости Кол был предводителем налета на племя Реки и уже собирался предать их дома и лодки огню, когда Люди Реки предложили ее, чтобы остановить погром.

Сайла была удивлена и даже оскорблена. Но, когда Кол добавил, что принял это предложение, невзирая на то, что Люди Собаки не знали рабства как минимум сто лет, девушка обрадовалась. Он сам хотел быть обманутым, так что ее совесть будет чиста.

Ту женщину звали Мурмилан, и это имя сорвалось с губ Кола как песня одиночества. Сайле показалось, что по одному этому слову она поняла душу той женщины. Оторванная от своего народа, она была вынуждена провести всю жизнь среди чужаков, слушая, как мягко катится река, страстно желая хоть раз еще увидеть таинственные темные воды, любимые ею так сильно, как способны любить лишь немногие женщины. Когда Кол описывал, как старейшины племени Реки показывали обнаженную женщину, прикрытую лишь поясом, который был не шире ремешка, Сайла ощущала ее стыд, как будто сама испытала его.

Кол улыбнулся, вспоминая, как рассердились его воины, когда он отказался от другого откупа — сотни фунтов прекрасной стали.

— Они хотели получить ту сталь, — сказал он. — Они ничего не поняли. Лишь один взгляд. Она была моей женщиной.

Он прервался, глядя на Сайлу, желая, чтобы она почувствовала то мгновение, тот момент много лет назад. Защищая свои чувства, она представила, что слушает рыцарский роман.

Племя было возмущено, когда они вернулись и Кол объявил, что Мурмилан — его жена. Это была ложь, и старик ухмыльнулся, признаваясь в этом.

— Я искал ее расположения, — рассказывал он, — как неумелый безусый мальчишка, хотя она жила в моем шатре. Первый месяц она совсем со мной не разговаривала. Только почти через год она наконец разделила со мной ложе. Она дала мне много больше, чем я ожидал, о чем мечтал. На следующее утро Мурмилан сказала мне две вещи. Первое — то, что я никогда не услышу от нее слов любви. Только свободные сердца могут любить, сказала она, а я получил ее тело как дань, и сердце ее не может быть свободным, чтобы сделать выбор. А еще она сказала, что у нас будет сын. Я был слишком опьянен удовольствием, счастьем, обладанием ею, чтобы хорошо осмыслить все, что она сказала.

— Звучит откровенно, — сказала Сайла.

Кол улыбнулся.

— Мурмилан видела вещи и события до того, как они случались. Не все. Иногда она знала, сколько дней отведено человеку, но не то, как он умрет. Иногда она точно знала, как человек покинет мир, но не знала когда. Она могла определить пол ребенка, которого еще не зачали, и описать отца до того, как он впервые увидит мать.

Он остановился, молча вспоминая. Ветерок пробежал через долину, наполненную вкусом дождя. Кол продолжал:

— Она умерла ночью после того, как родился Гэн. Держа мою руку, Мурмилан сказала, что жила как два человека в одном теле и теперь подарила мне такого же сына. Она плакала. Знала, что умирает, и плакала потому, что боялась за меня.

Наш сын станет причиной моей смерти. Он разрушит то, что я создал потому, что он разрушитель и созидатель. Потом она сказала что-то из учения Церкви, как я понял. Оно звучало примерно так: «Рождение есть наша победа над смертью, ибо рождение не есть повторное появление старого и известного, но создание нового видения и новой надежды».

Несколько долгих минут он хранил молчание, давая Сайле время успокоить бешено бьющееся сердце. Слова Мурмилан были из заповедей Первой Церкви — частью древнего, запрещенного учения.

Кем была эта женщина? Где она могла услышать эти слова?

Еще мгновение Кол озирался по сторонам и даже понюхал воздух, перед тем как продолжить, хотя они были одни посреди пустого луга. Затем он закончил свой рассказ. Мурмилан умоляла его оставаться рядом с Гэном, пока тот дышит, говоря, что ее сыну будет необходима защита. У него большое опасное будущее, сказала она, пламя будет пожирать все, к чему он прикоснется. И может поглотить самого Гэна. Она видела две равно вероятные судьбы. Если возьмет верх одна, то его слава вырвется за пределы племени, за пределы Гор Дьявола, за земли, еще неведомые Людям Собаки. Если другая — дикие животные обглодают его забытые кости. Кол сказал:

— Ее последними словами были: «Но пока мой сын жив, до того, как он умрет, он откроет врата в будущее, к кресту». Ты лучше других знаешь, что случается с женщинами, которые говорят про крест.

Он закончил, и поднялся ветер, шепча эти страшные слова листьям и траве, беспорядочно метавшимся, переплетавшимся друг с другом. Внезапно вдали ударил гром. Неистовый грохот сотряс землю и исчез в раскатах. Сердце Сайлы скакало галопом. Кол посмотрел на нее с болью, и морщины на его лице стали еще глубже и темнее.

— О том, что она сказала, я поделился только с моим другом Класом на Бейлом. Даже Гэн ничего не знает. Я верю, что его мать говорила о нем истинные слова, хотя Гэн пока не похож на Вождя. Но все же, когда я смотрю на него, мне кажется, что я вижу ту вторую личность, сражающуюся за признание. Волки понимают, что в нем есть сила. — Сайла удивленно подняла брови, и Кол кивнул. — Это началось еще в детстве. Там, где был Гэн, были и волки. Они присматривали за ним, вместе охотились. Они разговаривали. Когда Гэн был ночным дозорным, пели для него и друг для друга. Мне не раз казалось, что они — его единственные настоящие друзья, конечно, не считая собак и Класа.

— Почему ты рассказываешь мне об этом? Мне нечем тебе помочь.

Кол тряхнул головой.

— Когда старейшины пошлют Гэна в Путь Чести, мы с Класом отправимся с ним. Я много об этом думал, и мне кажется, что Отец Вездесущий послал тебя, чтобы ты помогла моему сыну. Наконец крест касается только Церкви. Когда Гэн уедет, ты убедишь племя, что, если он вернется, его возвращение будет особым религиозным знамением. Он вернется. Это пойдет на пользу Церкви, да и ему самому.

Пытаясь казаться мягкой, Сайла издала смешок, пугающий своей резкостью. Если Кол и заметил что-либо, он не подал вида. Девушка спросила:

— Зачем вы оба пойдете с ним? Мне непонятно.

Он начал было объяснять, но остановился, взглянув на небо, принимающее все более грозный вид. Грома больше не было, но уже падали первые капли дождя, и Кол повел ее обратно, туда, где их терпеливо дожидались кони и Клас. По дороге Кол объяснил, что ни ему самому, ни Класу долго не выдержать под правлением Фалдара Яна и покинуть племя таким образом — единственный способ предотвратить раскол и войну. Затем нерешительно, если в нем была нерешительность, Кол признался:

— Моя жизнь, как и Гэна, построена на пророчествах Мурмилан. Я отказывал ему в любви, потому что верил, что сын должен убить меня, и хотел, чтобы это причинило ему как можно меньше боли. Но я люблю его — ты никогда не должна повторять моих слов — и буду его защищать, как пообещал когда-то. На сегодня хватит. Поторопимся, сейчас хлынет дождь.

Он убавил шаг, чтобы Сайла могла идти рядом. Понимая, что Кол ждет ответа на просьбу о помощи, она сказала, что должна обдумать все услышанное. Вождь не пытался скрыть своего разочарования, но согласился, пожав плечами.

Один за другим они скакали сквозь дождь, Сайла между мужчинами. Невдалеке от лагеря Кол оставил их, они — Клас с Сайлой — продолжили путь вдвоем. Они медленно двигались, каждый погруженный в свои мысли, пока не попрощались у шатра. Клас столь явно хотел поговорить, что Сайла чувствовала себя виноватой, делая вид, что ничего не замечает. Но она не решилась. Не сейчас.

Оставшись одна в своем шатре, Сайла скинула мокрую одежду и надела мантию. Девушка быстро согрелась, но неунимающаяся дрожь продолжала мучить ее. В жаровне стоял маленький кувшин из пористой неглазированной глины с такой же крышкой. Уголь в нем, вперемешку с крошеным деревом, мог сутками хранить огонь. Открыв кувшин, Сайла трясущимися руками попыталась дотянуться сплетенным фитилем восковой свечи до углей. В конце концов ей удалось разжечь огонь в жаровне, но даже это не помогло девушке полностью унять дрожь. Свернувшись под стеганым одеялом на своей постели, она попыталась вызвать транс.

Чем больше она старалась подчинить себе тело, тем сильнее оно сопротивлялось. Вместо того, чтобы замедлиться, пульс Сайлы стал более частым, а кожа горячей и потной. Ей пришло на ум, что лучше бы прекратить эти попытки, пока ее эмоции слишком запутаны событиями этого дня, но ей очень хотелось сконцентрироваться на просьбе Кола. Она упорствовала.

Роща не появлялась. Точнее возникла, но пропала. Увядший пейзаж внезапно предстал взору Сайлы. Вдали маячили угрюмые скалистые горы. Горячий ветер плотно охватывал ее тело, жаля песчинками.

Сайла испугалась этого места. Она боролась, пытаясь выйти из транса и восстановить над собой контроль.

Но видение затягивало.

Не в силах закричать, Сайла напряглась, пытаясь открыть глаза. Предупреждающий голос Ланты отдавался эхом в пустоте. А потом она падала и падала в немом и слепом ужасе.

Транс не отпускал ее.

Обман.

Время пропало. Сайла снова оказалась в Оле.

Мать-настоятельница лежала на постели. Первые признаки возвращавшегося здоровья были не заметнее, чем штрих кисти на иссушенных чертах. Слова шелестели у нее на губах, как листья на ветру.

— Сестры рассказали мне, что ты спала здесь, на полу, рядом со мной. Больше недели.

— На случай, если вы проснетесь и вам что-нибудь потребуется.

Старуха попыталась улыбнуться.

— Ты нужна мне. Я счастлива. Я нашла тебя.

Ты нашла. А как насчет тех, кто потерял меня и кого потеряла я?

Сайле хотелось рассказать пожилой женщине, о чем та бормотала в забытьи болезни. Как полагали старейшие и наиболее преданные ее иерархи, глубочайшая тайна Церкви — Врата, существуют, хотя и потеряны столетия назад. Запрещенные псалмы Первой Церкви возвеличивали их. Настоятельница в бреду говорила о тайных советах, обсуждавших их поиски.

Согнутые артритом, тонкие в кости руки женщины были хрупкими, как соломинки, когда Сайла прикоснулась к ним, скрывая жалость за состраданием.

Защитница. Владычица. Если власть Врат так велика, что пугает тебя, я ее получу.

Настоятельница поцеловала девушку. Она так устала от долгого соседства со смертью.

— Ты — дитя моего сердца.

Сайла почувствовала, что транс выталкивает ее, не принимает ее разум, отвергая его, как ненужное подношение.

Вскоре пришел беспокойный сон. Реальный, с ужасными сновидениями, полными неясных страхов, которые швыряли Сайлу из стороны в сторону по постели до тех пор, пока она не очнулась. Тьма перед глазами насмехалась с беззаботным спокойствием.

Глава 14

Приземистая широкоплечая фигура Фалдара Яна четко вырисовывалась на фоне шатра, к которому направлялись Сайла и Нила. Одетый в грубые серые штаны и более темную шерстяную рубаху, он стоял перед своим жилищем, широко расставив ноги. Сайла хотела подъехать ближе, но Рыжик замотал головой, как бы споря с хозяйкой. Девушке захотелось похвалить животное, обладавшее хорошей интуицией.

Они обменялись приветствиями. Под взглядом Вождя Сайла почувствовала себя неуютно и отвернулась, пока он разговаривал с дочерью. Она отпустила поводья, и Рыжик, предоставленный самому себе, все дальше увозил ее от шатра Фалдара. Вскоре Сайла отъехала так далеко, что ни отец, ни дочь ее не замечали. Она рассеянно огляделась вокруг, и ее внимание привлекли дети, затеявшие игру. Они забавлялись стрельбой из лука тупыми стрелами. Один из малышей катил диск мимо шеренги ожидающих ребят, по очереди стрелявших в мишень. Каждое попадание приветствовалось громкими криками, и ликующий стрелок бежал в конец очереди. Оттуда более меткие дразнили менее искусных.

Сайлу отвлекло какое-то движение за спиной. Она оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть выходящих Бея и Ликата.

Подражая отцу, Бей приветственно улыбнулся Сайле. Ликат бросил быстрый двусмысленный взгляд, который вполне можно было расценить как угрожающий. Произнеся формальные слова приветствия, онбольше не обращал на Сайлу внимания, не отходя от Нилы. Жрица почувствовала, как ее лютая ненависть к Ликату тускнеет, заслоненная растущей тревогой за девочку. Беспокойство Сайлы основывалось на особых знаниях целительницы, позволяющих видеть скрытое от глаз других.

Умение понимать язык движений тела, которые могут выразить больше, чем речь, — один из первых навыков, которым учили целительниц. Зачастую этот язык более правдив, чем слова. Глядя на Ликата, Сайла поняла это, как никогда прежде. Любой, не владеющий этим искусством, мог бы поклясться, что Ликат полон преданности и уважения к Ниле.

Однако Сайла видела его насквозь. Не только потому, что глаза светились одним лишь желанием, но и по агрессивным резким движениям тела и напряженности скрюченных пальцев, почти сжатых в кулаки, она точно угадала неприглядную сторону его заинтересованности. Приоткрытые губы обнажали белую линию зубов, но в выражении лица не было и намека на улыбку.

Сайла обрадовалась, увидев, что и Нила чувствовала в нем что-то неискреннее. Ее шея была напряжена, ноздри вздрагивали при каждом вздохе. Взгляд Нилы метался, стараясь избегать его глаз. Бессознательно Жрица успокаивала себя тем, что Ликат все еще находится вне окружавшего девушку «круга безопасности». Больше всего тревожил ее страх Нилы.

Нила отклонилась в седле, бессознательно стремясь отодвинуться подальше от Ликата. Сайлу удивило, что Нила не попыталась подъехать ближе к Фалдару или Бею.

Поняв это, Сайла обернулась, внимательно наблюдая за мужчинами. Не нужно было слышать, что именно говорил Фалдар, чтобы понять, кто задает тон. Он, как обычно, как бы исключал из разговора сына и Ликата. Собираясь высказаться, он заметно задирал подбородок, а когда снисходил до собеседника, грудь Фалдара явно, хотя и не сильно, раздувалась. Бей стоял, почти прижавшись к своему другу, и сначала Сайле показалось это случайным. Потом Фалдар непонятно зачем повернулся так, чтобы Нила не смогла обратиться к нему, минуя Ликата. С отвращением Сайла поняла, что они почти навязывают его Ниле — каждое замечание Ликата выслушивалось с комичной серьезностью и тут же поспешно одобрялось. Однако Сайла видела неуверенность, сквозившую в поведении Фалдара. Он делал все возможное, чтобы заручиться поддержкой Нилы в их игре, но ему явно не хватало энтузиазма, который он старался выказать.

Нила нервничала, пытаясь найти предлог, чтобы уйти. Взяв инициативу в свои руки, Сайла напомнила девушке, что им пора.

Ликат нахмурился.

— Ты знаешь, по словам Класа, неподалеку бродят разведчики Дьяволов. В степи слишком опасно для двух женщин без охраны. Тигры и медведи все еще голодны после зимы. Дикие коровы, бизоны и кони сейчас, словно бешеные. Их стада могут затоптать вас. Возможно, Клас и не прав относительно Дьяволов, но это — еще одна причина для беспокойства. Вы должны остаться в лагере.

Нила ответила, обращаясь к Фалдару:

— Мы не собираемся далеко. Я хочу показать Сайле наших ткачих и место, где они работают. После этого мы посмотрели бы наши стада, и все.

— Будь осторожна, — сказал Фалдар, сияя добродушной улыбкой.

Весь ее эффект был смазан, когда Ликат резко спросил:

— Какие еще стада? Куда вы направляетесь?

Как будто обвиненная в чем-то, Нила пролепетала:

— В восточные земли, по дороге к летнему становищу. А в чем дело?

Он клацнул зубами.

— Беспокоюсь о вас. И северные, и южные пастбища слишком далеко.

Сайла пришпорила Рыжика, послав его в галоп. Не ожидавший столь внезапной развязки Ликат наградил ее свирепым взглядом.

Сайла подумала о маленькой кожаной сумочке, хранившей гипнотические снадобья. Быть может, они и не понадобятся. Что, если Нила сама пожелает покинуть родное племя?

Они выехали за пределы лагеря, прокладывая путь сквозь стадо овец. Присматривающий за ними мальчик снял седло со своего коня и развалился на его спине, пристроив голову на свернутой куртке. Девушки засмеялись и помахали ему. Мальчик махнул рукой в ответ, с дерзкой улыбкой признавая свою безалаберность на работе.

Сайла наблюдала за Нилой и, убедившись, что напряжение отпустило ее, задала вопрос:

— Твой брат и Ликат, кажется, особенно близки. Он что, ваш родственник?

С легкой неприязненной гримаской та ответила:

— Нет, он нам не родня. Ликат — важный человек в племени. Видишь ли, его отцу принадлежали огромные стада прекрасных лошадей. Ликат очень богат. В моей семье считают, что это важно.

— Почему он не нравится тебе?

— Мне неуютно в его присутствии. Он странно на меня смотрит. И на других женщин тоже. Я видела, как он смотрел на тебя, когда думал, что никто не видит. Никогда не доверяй ему.

Да, подумала Сайла, ребенок может советовать учителю. Интересно, замечает ли она усердие ее отца и брата, навязывающих ей Ликата?

Прежде чем Сайла успела обдумать новый вопрос, Нила показала на Ручей Ткачих. Журчащий прозрачный поток, не более пяти футов шириной, сбегал вниз со скалистых, поросших деревьями склонов. Невдалеке от рощи хлопковых деревьев, где он изгибался, образуя большую петлю, деловито суетилась группа женщин. Листья были молодые, все еще бледные, и яркое солнце, пробивающееся сквозь них, приобретало оттенок старого золота. Пятнистый танцующий свет кружился в воздухе.

Сайла и Нила подъехали ближе, и, увидев их, женщины дружелюбно зашумели. Сайла почти забыла о том, как следует держаться, поглощенная потрясающей яркостью открывшейся картины. Ее глаза не могли остановиться и отдохнуть, непрерывно переходя с места на место, пораженные обилием оттенков на ткацких станках.

Пряхи расположились рядом с ткачихами. Вывешенные вблизи воды, выставленные на солнце, сохнущие мотки пряжи парили, как осколки разбитой радуги. Тут же женщины ставили на огонь и помешивали закипающее варево в красильных чанах.

В Оле не было ничего похожего. Общественные работы были достаточно обычны, но выполнялись наспех, строго по норме.

Сайле захотелось окунуться в атмосферу дружбы и открытости, с которыми люди выполняли свою работу. Нила взяла на себя роль знающего гида. Нить прялась как из шерсти домашнего скота — коз, овец и лам, так и диких животных.

— Мы можем сделать пряжу из любой шерсти, — сказала одна из женщин. Показав на длинные волосы Сайлы, она усмехнулась. — Из них я бы сделала мантию получше твоей.

— Получше, но боюсь, она получится коротковатой, так ведь? — ответила Сайла.

Женщина откинула голову и рассмеялась. От последовавших комментариев Нила зарделась. Сайла была слегка озадачена здоровым цинизмом ткачих. Она подозревала, что в присутствии мужчин они более скованы, а здесь ткачихам просто весело тихонько похихикать друг с другом.

С румянцем на лице Нила непреклонно продолжала свою лекцию.

В каждой семье есть свои традиционные ремесла и навыки, но все основные школы ремесленников объединены. Знания семьи оставались ее исключительным достоянием. Ничего не записывалось. Дети учились от матерей и теток.

Когда Нила углубилась в технические детали кручения нити, утков и числа ниток на дюйм, Сайла позволила себе отвлечься, просто наслаждаясь калейдоскопом окрашенных холстов. Рассмеявшись, Нила перешла к красильным чанам.

— Мы можем сделать любой цвет, который ты только можешь представить, — беззаботно похвасталась она.

Женщина подняла глаза с лукавым вызовом, и Нила хихикнула.

— Да, Джеша действительно может сделать любую краску.

С самодовольным кивком, показавшимся Сайле забавным, женщина ответила:

— Лишь немногие из нас хранят знания, какие вещества делают красители стойкими или как получить самый яркий оттенок краски. И только мы знаем секрет изготовления водонепроницаемой ткани для шатров.

Сайла рассеянно ответила ей, пораженная двумя неожиданными особенностями технологии. Во-первых, то, что она по началу приняла за металлические красильные чаны, в действительности оказалось водонепроницаемыми мешками. Они нагревались по методу чога горячими камнями. Во-вторых, занятие Джеши было совсем не похоже на окраску. Мотки пряжи плавали в почти кипящей воде, казавшейся совершенно прозрачной. Только Сайла собралась спросить об этом, как другая женщина предупреждающе закричала, торопясь к ним с щипцами, в которых держала дымящийся кусок камня. Она бросила этот камень в мешок, и тот погрузился в воду, шипя и плюясь, скользя между петлями пряжи. Вдохнув поднимающийся пар, Сайла сказала:

— Я чувствую запах железа.

Джеша просияла.

— Молодец. Это часть секрета. Простая часть. Это закрепляющий раствор. Мы покрасили шерсть в коричневый цвет листьями рододендрона, а железо сделает его темным и насыщенным, что пойдет на пользу покраске. Мы знаем, как сделать, чтобы краска не выцветала, и сколько добавить железа. Кроме нас, никому не известны все тонкости. Если что-нибудь будет сделано не по правилам, то ткань, сотканная из закрепленной железом шерсти, все равно побледнеет и развалится на куски прежде, чем ты ее наденешь.

— Вы знаете так много. Как давно Людям Собаки известны эти вещи?

Задав вопрос, Сайла наблюдала за тем, как потоки воды отрывают пузырьки от горячего куска железа, и несколько секунд не замечала повисшей мрачной тишины. Наконец, подняв голову, Жрица почувствовала, что ее окружает плотная пелена неприязни. Не только Джеша, но и Нила, и все вокруг, слышавшие разговор, натянуто замерли с напряженными лицами, выражавшими фальшивую беззаботность.

Джеша сказала:

— Мы гордимся нашей работой. Знаешь нашего кузнеца?

— Сабанда Гайда? Да. Я никогда не видела такой стали, как у него. Равно как и шерстяных вещей, подобных вашим.

Джеша словно не заметила комплимента.

— Раньше он делал много разных вещей. Но уже почти год делает только оружие. Мы слышали, что ваш король ищет союза с нами, чтобы выступить с войной против…

Она запнулась, и другая женщина закончила:

— Харбундая.

Джеша с благодарностью кивнула, добавив:

— Из головы выскочило… Всем интересно, почему Церковь послала к нам тебя именно в такое время. И почему военную целительницу, которая лечит раны, а не болезни?

Сайла отвечала:

— Я не шпион. Я пришла с миссией, мне было приказано передать послание от короля. Вы же понимаете, что у меня не было выбора.

— Может, и так. Но мы не доверяем Церкви и не хотим войны. У нас достаточно проблем с набегами Дьяволов, Людей Реки или Пожирателей Бизонов. Скажи своему королю, что бы там ни говорил Фалдар Ян, люди хотят только мира.

Сайла натянуто произнесла:

— Я пришла, чтобы научить вас новым навыкам, которые нам известны.

Враждебность Джеши сменилась явным испугом. Краем глаза Сайла видела, как несколько женщин осенили себя Тройным Знаком, отметив, что многие делают это по-своему. Ей бы не пришло в голову, что эти женщины из разных кланов, если бы не различия, с которыми они совершали знамение. Джеша дотронулась до руки Нилы и сказала:

— То, что здесь говорилось и что могло быть сказано, — женские разговоры. Это должно остаться в тайне. Мы знаем, что ты любишь отца. Если ты не хочешь слушать…

Она не договорила. Нила ответила:

— Я остаюсь.

Сайла почувствовала невольный прилив гордости, строго напомнив себе, что Нила — это будущая заложница.

— Ты вчера была на месте сожжения с Класом на Бейлом. Он говорил с тобой о Мурмилан? — спросила Джеша.

Удивленной Сайле оставалось только кивнуть.

— Он сказал тебе, что мы называли ее ведьмой?

Бестактный вопрос разозлил Сайлу, и она, не задумываясь, выпалила:

— Она была одинока, оторвана от своего народа. И умерла среди чужаков. Возможно, ей повезло, что она не узнала вас лучше.

Джеша еще раз удивила ее, улыбнувшись сочувственно и понимающе.

— Мы называли ее так по многим причинам, Жрица. Мурмилан говорила нам о вещах, которые придут. Не волнуйся, она не видела от нас ненависти. Она была одинока по своей воле. Она отгораживалась от нас всегда, кроме случаев, когда хотела сказать нам что-то важное. Иногда мне казалось, что Мурмилан больше боялась за нас, чем нас. Впрочем, не обращай на это внимания. Она предсказала, что придет Учитель, женщина, но не от Церкви. Ошибалась ли она в этом? Ты сказала, что пришла, чтобы учить, но это слово женщины Людей Собаки употребляют осторожно.

Сайла ответила:

— В Оле мы вообще не можем использовать это слово. Нам приходится говорить «делать кого-то знающим». Жаль, что я испугала вас. Я здесь для того, чтобы поделиться тем, что знаю о лечении ран. Только с женщинами. Так повелось. Все об этом знают. Но что еще рассказала Мурмилан об Учителе.

— Больше ничего. Мы просто верим. И надеемся.

Снова в груди Сайлы вспыхнула волнение, чувство, что какая-то невидимая сила манит ее, предлагая новую путеводную нить. Так же, как когда кузнец Сабанд Гайд упомянул о Вратах.

Нет. Это глупо и нелогично. Мурмилан несколько раз правильно угадала пол младенцев и воплотила в пророчестве мечты о славе для своего единственного сына. А теперь эти суеверные люди страстно желают поверить в ее грандиозные предсказания. Как могла женщина из темного рыбацкого племени знать что-либо об Учителях? Это было нелепо.

Но Мурмилан упоминала Врата. Она цитировала Первую Церковь и сказала про крест.

Невозможно.

Разговор теплился еще несколько минут, но Джеша, по-видимому, заметила, что Сайла замкнулась в себе. Женщина оставалась дружелюбной и приветливой, но стало ясно, что беседа закончилась. Следуя за Нилой, Сайла покинула эту необычную рощу.

Девушки проскакали около мили, наблюдая за птицами и ограничиваясь замечаниями о хорошей погоде после вчерашнего дождя, когда Нила резко натянула поводья, заставив Подсолнуха сделать несколько резких движений. Молчаливо извиняясь, она погладила лошадь и спросила, хмуро глядя на Сайлу:

— Ты действительно мне друг?

Пытаясь скрыть тревогу, Сайла ответила:

— Я начинаю думать о тебе, как о младшей сестре, которой у меня никогда не было. Я хочу быть твоим другом. Но только ты сама можешь решить, действительно ли я твой друг, Нила. Я стану им, когда тебе не надо будет задавать себе таких вопросов.

Нила на минуту задумалась, и Сайла, затаив дыхание, ждала ответа.

— Да, ты мой друг. Я знаю, что могу доверять тебе.

Сайла только кивнула, и этого было достаточно, потому что Нила, похоже, поняла, что сказала нечто очень важное. Они поскакали дальше.

Задумавшись, Сайла не сразу заметила, что они направляются на юг. Быстрый взгляд на горы справа подтвердил, что они покрыли значительное расстояние. Сайла хорошо видела пик, который интересовал ее больше всего, но сейчас он находился на северо-западе. Степь впереди кишела животными. Особенно заинтересовали ее дикие коровы. Сайла всегда считала, что домашние коровы — это коротконогие бочкообразные создания, едва достававшие ей до плеча; эти же животные были почти вдвое выше. Их длинные ноги были обвиты мускулами, широкая грудная клетка сужалась к пояснице. Долговязые, костлявые, с огромными длинными рогами, острыми, как кинжал. Сейчас, весной, буйволы дрались друг с другом, и со всех сторон доносился грохот и рев. Величавые бизоны, приземистые и более крупные, держались в стороне. Их стычкам недоставало грации диких коров. Молодые самцы налетали друг на друга с неотвратимостью падающей скалы, толкая и ударяя соперника, пока тот не валился на землю, изрядно помятый.

Вдалеке что-то похожее на тень от облака вдруг распалось на темные клочки и разбежалось в разных направлениях с невероятной скоростью. Всмотревшись, прикрывая глаза от полуденного солнца, Сайла поняла, что это лошади — сотни и сотни бегущих лошадей.

Рассеянные среди диких коров и бизонов, животные поменьше сражались в своих мелких схватках, паслись или беспокойно дремали. Сайла насчитала три различных вида антилоп, увидела стайки койотов. Вдали, в ущелье, мелькнул какой-то крупный зверь, наверное, тигр. Она обратила на него внимание Нилы, и та, занервничав, объяснила, что весна сгоняет больших кошек с гор и они нападают на стада. Эти животные редко заходят далеко в луга, предпочитая лесистую или покрытую кустарником местность, где обычно охотятся на оленей и лосей. Настоящая опасность — это огромный степной медведь. Он намного быстрее, чем кажется, и считает людей дичью, как и всех остальных. Хуже всего, что он бесстрашен и нападает на воинов, как на детей.

В конце концов Нила сама испугалась своих рассказов, вынула ноги из стремян и встала на седле, легко держа равновесие, хотя Подсолнух продолжал бежать. Сайла нервно отругала ее, но Нила только рассмеялась.

— Мы всегда так делаем. Так видно намного лучше, а лошади это нипочем. — Сияя самоуверенной улыбкой, Нила уселась в седло и добавила: — Если ее ничто не спугнет, она не оставит меня висеть в воздухе.

Сайла содрогнулась.

— Мне кажется, что ты слишком рискуешь. Думаю, нам не следует двигаться дальше. Не забудь, где-то поблизости бродят воины Дьяволов.

— Вот и Ликат то же говорил, пытаясь убедить, что мы нуждаемся в его защите. Как бы то ни было, Дьяволы не станут тебя преследовать. Ты принадлежишь Церкви.

Мысль об угрозе, исходящей от Ликата, закралась в мысли Сайлы. Если он не боялся убить ее, то что ждать от остальных? Она сказала:

— Давай остановимся здесь, у обрыва. Перекусим, а потом отправимся обратно.

— Ты взяла с собой еду?

Из сумки на седле Сайла с триумфом достала мешок. Другой рукой она вытащила прямоугольную коробку, открыв ее с видимым удовольствием. В коробке был набор из двух тонких деревянных тарелок с такими же чашками и прочей посудой. Нила вскрикнула от восторга, увидев блестящую серебряную инкрустацию с узором из переплетенных ирисов. Сразу почувствовав, что голодны, девушки поторопили лошадей и вскоре были у обрыва. Кристально чистый ручей внизу извивался в солнечном свете, рисуя мимолетные солнечные узоры на каменном дне. За ним долина убегала к горам, сияя весенней зеленью травы, кустов и редких деревьев, застенчиво показывающих молодые листья. Еще дальше, на склонах Гор Дьявола, рядами высилось необозримое множество елей и сосен. Темно-зеленая масса деревьев разбивалась на части лишь вверху, где холод и неплодородная земля не пускали их дальше.

Покопавшись в мешке, Сайла достала сыр, маленький кусочек копченой ветчины и сытный треугольный хлеб Людей Собаки. Там были соленые огурцы, ломтики сушеных яблок и абрикосов и даже маленькая глиняная баночка перечного масла для приправы.

Девушки поддерживали легкую беседу — каждая старалась избегать всего, что могло бы вызвать напряженность, и разговор оставался дружеским. Обе удивились, когда Сайла заметила, как удлинились тени. Когда они пошли к ручью, чтобы вымыть посуду, Нила настояла, что сделает это сама.

Сайла вежливо поспорила, прежде чем сдаться.

С улыбкой она наблюдала, как девушка садится в седло. Ее улыбка исчезла, стоило Ниле скрыться за кустами. Не теряя ни секунды, Сайла схватила коробку, в которой привезла деревянные тарелки и другую утварь. Быстрым поворотом лезвия ножа она открыла почти невидимую щель и там, где стенки соединялись с дном, открылось сдвоенное зеркало, одно из фальшивого донышка коробки, а другое из отодвинутой стенки.

Алтанар обещал, что группа разведчиков из Олы будет постоянно следить за лагерем с подножия холма, как раз напротив пика, на который Сайла ориентировалась во время их прогулки. Ей оставалось только надеяться, что они готовы принять ее сигнал.

Солнце было уже на западе, и можно было не направлять свет из одного зеркала в другое. Она прицелилась через верх одного из зеркал.

Появилась ответная вспышка, и Сайла затаила дыхание, порывисто вздохнув.

Последовательность длинных и коротких вспышек, адресованных разведчикам, назвала ее имя. Закончив это короткое послание, Сайла оказалась перед дилеммой — о чем сообщить дальше? Передав, что все благоприятствует плану Алтанара, она обеспечит полную поддержку Фалдару. Кол Мондэрк будет все равно что мертв. Если же солжет, то Алтанар все равно рано или поздно узнает, что Фалдар желает союза.

Сайла прижала зеркало к груди, когда далекая вспышка потребовала ответа.

Они сами во всем виноваты. Все они! Фалдар намерен уничтожить Кола, что бы она ни сделала. Боязнь разоблачения заставит Ликата убить ее, если она останется. Похищение Нилы из этого гнезда лгунов и убийц не будет преступлением.

И что с того, если Гэн умрет? Значит, ему предначертана более короткая судьба из тех двух, что предсказала мать.

Жаль, конечно. Но в конце концов все умирают.

Клас. Нила.

Сайле показалось, что она почувствовала резкий запах смеси снадобий в кожаной сумочке, ощутила что-то липкое и жирное, скользнувшее по языку вниз, в горло. Она судорожно сглотнула.

Сайла поднесла коробку к лицу; ей был ненавистен один ее вид. Она передала «СОГЛАСИЯ НЕТ». Когда последние буквы пронеслись над долиной, ей вспомнилось, как Алтанар любовно описывал, что случится с Сайлой, если она подведет его. И добавила еще одно слово — «ПОКА».

Глава 15

К возвращению Нилы коробка для посуды была на месте и зеркала надежно спрятаны. Путь назад оказался спокойным, девушки уже не так опасались натолкнуться на диких коров или бродивших по степи медведей, больше думая о скором возвращении домой. Даже лошади успокоились: они шли неторопливым шагом, опустив уши.

По правде сказать, мысленно рассуждала Сайла, у меня нет никакого настроения болтать попусту. Я уже сделала очень большую глупость, и все напрасно — ложь Алтанару ничего не дала. Надо во что бы то ни стало помешать заключению союза. Она расскажет обо всем случившемся, не таясь, даже если дело коснется инцидента в шатре Фалдара Яна.

Чувство гнева и досады охватило ее при воспоминании о нахальных руках Ликата. Это может повториться, и повторится наверняка, если она не сможет постоять за себя. А Нила? Ведь, если подумать, главное в ее плане — защитить девочку.

За стремя зацепилась ветка. Сайла со злобой отшвырнула ее; в нос ударил горький запах полыни, добавив последнюю каплю в чашу ее раздражения. Мерзкая трава. Мерзкий край.

Допустим, сказала она себе, ты сдалась, и завтра же пошлешь Алтанару правдивое сообщение.

Подкуп Людей Гор обеспечит ей с Нилой безопасный проезд через их территорию, несмотря на то, что эти подонки отказались предоставить им проводников и помощь. Их нейтралитета будет достаточно. Она запомнила местность, к тому же у нее была «северная стрелка», припрятанная в аптечке.

Через пару дней с едой станет туговато.

Одна лишь эта мысль заставила ее осознать все безумство подобного плана. Сотни миль с ошеломленной пленницей на руках и лучшими в мире всадниками, идущими по следу.

Люди Гор предвидели это. Они ни разу не спросили ее, почему Сайла считает, что убежит от Людей Собаки, как только те ее заметят. Они лишь кивали головой, требовали больше золота, а потом ухмылялись и шептались между собой. Она понимала — горцы надеялись, что Жрица приведет их врагов в засаду.

Тогда эта мысль не беспокоила ее.

Ее размышления нарушила Нила, нервным жестом призвавшая ее соблюдать тишину. Пригнувшись, она направляла Подсолнуха, читая по пути видимые только ей знаки. Глаза ее то всматривались в землю, то внимательно обегали окрестности. Когда след привел к зарослям молодых побегов, она повернула и окольным путем поехала к холму, с которого лучше просматривалась местность.

У Сайлы не было ни малейшего желания следовать за неизвестным всадником или всадниками; приметы на земле оставались для нее тайной за семью печатями. Если Нила так обеспокоена, рассуждала она, то им следует поспешить, чтобы рассказать об этом. К тому же она не понимала, как могло случиться, что возле самого лагеря разъезжали какие-то неизвестные, и их до сих пор не заметили.

Когда они почти добрались до вершины холма, Нила подала знак спешиться, дальше двинувшись ползком. Сайла карабкалась за ней, с каждой минутой все более ощущая смехотворность своего положения.

Еще мгновение, и оказалось, что она смотрит с высоты добрых тридцати футов на буйно заросшее растительностью болото. Вызовом его спокойной красоте был щегольский наряд Ликата. Еще более нелепой выглядела ковылявшая рядом с ним приземистая фигура Коули. Кони их были стреножены и стояли неподалеку, пока они расхаживали в поисках чего-то по краю болота, словно две огромные, абсолютно не похожие друг на друга цапли.

Коули что-то нашла. Она упала на колени, чтобы срезать растение, не обращая внимание, что сырая земля пачкает ее юбку. Сверкнул нож — и она подняла руку, будто хвастаясь добычей. Сайла напрягла слух, чтобы различить ее слова, но ветер и расстояние поглотили их. Ликат явно разделял радость находки.

— Что она нашла? — прошептала Нила.

— Не знаю, — ответила Сайла. — А почему Ликат с ней?

— Вероятно, она боится Дьяволов.

Обернувшись, Сайла посмотрела назад, прежде чем спросить:

— Так близко к лагерю? Не могу себе представить…

Нила перебила ее:

— Или зверей. Я говорила тебе о медведях. Она уже старуха, а старики более пугливый народ.

В целом такое объяснение показалось Сайле малоубедительным, но по тону, которым Нила это произнесла, она поняла, что тему развивать не стоит. Заговорив о другом, Сайла спросила:

— Интересно, что она там ищет? Молодые побеги еще не годятся для лекарств. Растению обычно надо целый сезон, чтобы приобрести нужные свойства.

— Ладно, я не хочу, чтоб меня поймали во время слежки за ними. Уходим, — сказала Нила, осторожно отодвигаясь от края обрыва.

Раздраженная бесцеремонностью, с которой Нила присвоила себе роль лидера, Сайла не сдвинулась с места; повернувшись, она еще раз взглянула вниз. Ликат, бурно протестуя, размахивал перед Коули руками и неодобрительно качал головой. Та наклонилась, поднявшись с сумкой в руке, и сунула ее прямо в лицо Ликату. Резко отпрыгнув, выбросив вперед обе руки, он с трудом удержался на ногах. Коули, посмеиваясь, опустила сумку. Слов ее не было слышно, но Ликат просто кипел от гнева. Он отправился к лошадям и, проходя мимо старухи, явно старался держаться подальше от таинственного мешка.

Настойчивый шепот Нилы заставил Сайлу отползти от края обрыва. Она обрадовалась, что Ниле не терпится как можно скорее удалиться от подозрительной парочки.

— Скажи, а почему Коули выбрала себе в напарники Ликата? — спросила Сайла.

Девушка поморщилась.

— Ликат приходится ей племянником. Мама говорит, что после смерти его матери Коули стала заботиться о нем настолько, что отец в конце концов отдал его ей. У нее никогда не было детей.

— Совсем-совсем? — не поверила своим ушам Сайла. Чтобы здоровая женщина не имела детей — такого еще не бывало, если не считать редкие случаи обета безбрачия, допускаемого Церковью.

— Мама рассказывала, что они с мужем часто дрались. А потом его вдруг укусила гремучая змея. Мама говорила, что за два года он был единственным из взрослых, кто умер от укуса ядовитой змеи. Естественно, у некоторых появились подозрения, особенно после того, как всем стало известно, что она влюблена в Кола Мондэрка.

Неожиданности сыпались дождем. Сайла вытаращила глаза.

— Да-да, — подтвердила Нила, обрадовавшись произведенному впечатлению. — Муж Коули умер тогда, когда Кол участвовал в набеге, в том самом, из которого он привез Мурмилан. С тех пор Коули возненавидела Кола. Мурмилан тоже. Когда Гэн появился на свет, то она ничем не помогла. — Следующие слова она пробормотала так тихо, что Сайле пришлось быстро наклониться к девочке: — Я слышала, как она говорила моему отцу: «Для племени было бы лучше, если б он сразу же сдох».

Они подъехали к зарослям густого кустарника, проехать через который можно было только по узкой звериной тропе, и Нила решительно направила на нее свою лошадь. Сайла ехала позади. Потрескивание и хруст веток, от которых они увертывались, сделали невозможным продолжение беседы.

Мысли о жене Кола, этой загадочной женщине, не выходили у Сайлы из головы. До чего же извилист был ее жизненный путь! Полюбить человека, которого она ненавидела, а потом родить ребенка, вопреки всякой ненависти. Хуже всего, что ненависть эта была настолько бессмысленной, настолько неуместной!

Тем не менее одинокая жизнь Мурмилан была убедительным аргументом, заставляющим сомневаться в ее пророческих способностях. Ведь это настолько необычно, даже для такой сильной личности, как она, — уметь вызывать таинственные видения.

Когда тропа снова расширилась и вывела на луг, они увидели деревню. Ниле, похоже, уже расхотелось сплетничать, и она отмахнулась от попыток Сайлы продолжить прерванный разговор, заговорив о намеченном на вечер празднике.

Еще один сюрприз, подумала Сайла, почти боясь узнать, в честь чего устраивается торжество.

Нила объяснила, что существует обычай праздновать ночь, когда мужчина должен войти в Сердце Земли и узнать, следует ли ему отправиться в Путь Чести. В случае, если решат оставить его в племени, торжество представляет собой признание его цельной, честной натуры. Если же ему прикажут отправляться, то он уйдет с приятными воспоминаниями о веселом празднике.

Сайле вспомнилась притча из Апокалипсиса, в которой говорилось о необходимости бороться за право боготворить, история, которая начиналась такими словами: «Мы, ждущие смерти, приветствуем тебя». Вероятно, древнее послание восходило к тому времени, когда на земле правили гиганты. Она всегда подозревала, что это просто еще один способ убедить людей, у которых не было выбора, что они поступают правильно.

Она вспомнила рассказ Класа о гигантах, о том, как они выглядели. Это напомнило ей об удивительной схожести всех подобных сказаний. В каждой истории говорилось о вожде, который создал первое племя из уцелевших, разбросанных повсюду людей. В легендах обязательно упоминались времена, когда лето было таким жарким, что сгорал весь урожай, огонь, от которого плавился камень, болезни, убивавшие в считанные минуты. Но ни в одной не было ни слова о том, откуда все это взялось. Сайле была известна одна-единственная история, повествующая о том, что гиганты вместе с Вездесущим замышляли изменить погоду и землю, чтобы наказать человечество.

Удивительно, что столь похожие легенды рассказывали стекающиеся в Олу торговцы и путешественники самых различных нравов и культур. Некоторые, подобно Найонам с противоположного берега Великого Моря, отличались даже своей внешностью и языком. Тем не менее все эти притчи повествовали об одном.

Должно быть, на то была причина.

Суета в лагере вытеснила из головы эти вопросы, на которые не было ответа. Сайла заметила Ниле, что ничего не слышала о подготовке к торжественному событию, а оно, по всей видимости, должно быть значительным.

— Оно никогда не готовится заранее. Отправляющийся в Путь Чести может просто уйти, объявив, что праздник «уже состоялся», но тогда это не означало бы «отправить его с хорошими воспоминаниями». А ведь очень важно, чтобы он ушел с миром.

Чисто интуитивно Сайла уловила, как сверкнули ее глаза. Лицо девочки не выражало какого-то определенного чувства, но вся она как будто приготовилась к обороне, сжала руки, наклонила голову. Так или иначе, Нила считала, что Гэн несправедливо подвергался риску. Наверное, ее не заставили бы в этом признаться даже горящие угли, но Сайла видела, что с ней происходит.

Невольно она пожалела ее.

Через несколько минут они достигли шатра, и Нила, извинившись, ушла принарядиться. Сайла же за это время умылась и немного вздремнула.

Потом они вместе пошли посмотреть, как готовятся к сегодняшним торжествам. Постояли у костров, разожженных в ямах, где юноши поджаривали на вертелах целые туши животных, а другие поливали жаркое соусом. Стекавший на угли жир шипел и потрескивал, наполняя воздух острым запахом говядины, оленины и свинины, а также ароматами лука, томатов, острого перца и всякой зелени. Все эти запахи смешивались, и Сайла уже не могла в них разобраться, смирившись с мыслью о предстоявшем чревоугодии.

Потом они направились к огромному пестрому шатру, в котором размещались ломившиеся от еды столы. Дюжины больших деревянных тарелок были заполнены всевозможной рыбой. Другой стол был целиком заставлен разнообразными яблочными блюдами, а еще на одном почетное место занимали сушеная вишня и персики, поданные в том или ином виде. В котелках дымились супы. Еще не пришло время свежих овощей, но целые горы нежной, только что сорванной зелени разжигали аппетит.

Они поели из обычных квадратных деревянных тарелок и чашек с помощью столовых приборов, также сделанных из дерева. Нила объяснила — поев, их складывают в общую кучу, а затем, когда начнутся танцы у костра, сжигают.

Музыканты уже настраивали свои инструменты, когда Сайла в последний раз навестила столы с угощением. Ее поразило, что почти все они опустели. Остались лишь пара ложек недоеденного супа да горстка завядшего салата.

У костров подбирали последние кусочки мяса и кости для своих питомцев дрессировщики собак, молодые мужчины в кожаной одежде и в рукавицах с раструбами. Им помогали собаки, запряженные в тележки. Животные казались более коренастыми, чем Раггар, и Сайла подумала, что их разводят именно для подобных работ. Тем не менее вид у собак был довольно грозный, и ее успокаивало лишь то, что они надежно привязаны к столбам, поддерживающим шатер. Собаки признавали только своих хозяев, на всех остальных их черные сверкающие глаза смотрели с неприкрытой враждебностью.

Музыканты тихо заиграли первую мелодию. Еще до того как Сайла уловила едва различимые слова песни, нашептываемые Нилой, она поняла, что песня повествует о скитаниях Людей Собаки в их нелегких поисках своей родины. Струнные инструменты и флейты придавали мелодии мягкое приятное звучание.

Как бы то ни было, пение завладело ее вниманием. Сначала голоса были чуть слышны и сливались со звуками инструментов, затем темп ускорился и стал более энергичным. Мужские и женские голоса гармонично перекликались в богатых сложных аккордах, которые уносили их от печали и усталости к взрыву чувств и ликованию.

Сразу же после этой песни инициативу захватил громкий настойчивый барабанный бой. Звучали всевозможные барабаны, и Сайла с удивлением почувствовала, что у них тоже есть свои собственные интонации, из которых барабанщики сплели один общий узор. Тем временем костер разгорелся сильнее, и, когда первый воин выскочил из толпы на пока пустое место, предназначенное для танцев, там было столько света, что засверкали отполированные серебряные пуговицы на его жилете и штанах. Он вертел над головой свой меч, и тот терял очертания, образуя светящееся пятно, а воин подпрыгивал и рубил сплеча, сражаясь с невидимым врагом. Вскоре к нему присоединился еще один, потом еще и еще. Они выстроились рядами; изначальная свобода движений сменилась четко отлаженным представлением, сохранив, однако, свой необузданный энтузиазм. Мужчины двигались поразительно быстро, их ловкость в обращении с мечами вызывала крики восторга, когда клинки неистово сходились вместе или рассекали воздух в миллиметре от партнера.

Как только музыка смолкла, они, горланя и смеясь, направились к бочонкам с пивом. Но вскоре вернулись — некоторые с бутылями из тыквы в руках, — так как раздалась новая песня. Пришел черед выступать женщинам, и Сайлу, несмотря на ее протесты, вовлекли в хоровод. Плащ ее передали кому-то из зрителей, и Нила с Джешей, смеясь, поведали ей, что это Танец ткачих. Ей вручили две палочки, о назначении которых она сперва не догадалась, и показали, как правильно с ними обращаться. Потом последовало звонкое постукивание палочками одна о другую, звук, имитировавший работу ткацкого станка. Одним словом, то, что ей представилось невероятно сложным, оказалось просто и легко, и она вошла в ритм. Привыкшая анализировать все происходящее, Сайла лишь слегка удивилась, как естественно растворилась она в атмосфере всеобщего дружелюбия.

Жрица не могла посмотреть на себя со стороны и потому так и не узнала, насколько изменилось ее лицо, когда его оставило постоянное внутреннее напряжение, и не увидела осветившую его счастливую улыбку. Ничем не удерживаемые волосы рассыпались во все стороны волнистыми прядями, подобно полночной морской зыби.

Танец закончился, и они с Нилой пристроились среди зрителей, чтобы посмотреть выступления других. Некоторое время все шло своим чередом, но, сходив за своим плащом, Сайла застала девушку напряженной, пристально куда-то всматривающейся. Проследив за ее взглядом, она увидела Ликата и Бея. Ликат повернул голову, и их взгляды встретились. Глаза его злобно блеснули, и он отвернулся с чуть заметной ухмылкой. От такой злорадной самоуверенности Сайлу всю передернуло.

Через пару минут Нила вывела ее из толпы. Без всякого вступления, захлебываясь в потоке горьких слов, она описала, как встретилась с Ликатом, когда вышла из шатра своего отца. Испарина выступила у нее на лбу и над верхней губой, когда она рассказывала, что чуть было не проговорилась о том, что видела его на болоте вместе с Коули. Что-то остановило ее; вместо этого она спросила у него, где он провел день.

С болью она посмотрела в лицо Сайле:

— Он обманул. Сказал, что ездил далеко на юг, искал пастбища. Он даже рассказал, что был с другими мужчинами, и то, о чем они говорили. Зачем? Ведь мы же видели его вместе с Коули. Мне страшно. Что они замышляют?

Сохраняя внешнее спокойствие, которого она, однако, не ощущала, Сайла попыталась утешить ее:

— По-моему, не стоит беспокоиться. Мне кажется, он просто попросил Коули помочь ему приготовить любовный напиток или какое-нибудь другое зелье.

Нила вытаращила глаза, рассеянно осенив себя Тройным Знаком.

— Неужели? Ты так думаешь?

Сайла ожидала такой реакции. Она рассмеялась, видя, что шутка отчасти сняла напряжение Нилы, добавив:

— Вот бы найти зелье, приносящее счастье. Мы бы пили его, не переставая.

— Ты действительно считаешь, что они этим занимались?

— Этим или какой-либо другой ерундой. Не думай о них; пойдем лучше повеселимся.

Желая поверить, Нила согласилась с таким доводом. Сайле было жаль, что она не может поступить так же. Ее горький опыт заставлял сомневаться, что Ликат балуется каким-то хитроумным зельем — его инструментами были сила и страх.

Жрицу очень занимал вопрос, что же они все-таки затевали.

Спустя час она была уверена, что нашла ответ. Она заметила, как Ликат с Беем исподтишка посматривают на Гэна и Класа, которые присоединились к танцорам. Ликат что-то шепнул Бею. Оба ухмыльнулись и захихикали.

И тут с поразительной ясностью все стало на свои места.

Коули ненавидела Гэна и Кола.

И Бею, и Фалдару, и Ликату нужно, чтобы Гэн погиб в Пути.

Нила была очень расстроена из-за опасной поездки, грозившей Гэну. Ликат же страстно желал получить девушку. Если бы он заподозрил, что она питает хоть какую-то симпатию к Гэну, то сразу же замыслил бы убийство.

Вот и ответ — они планировали отравить Гэна. Не сразу убить, а отправить его в Путь настолько ослабевшим и сбитым с толку, чтобы у него не осталось ни малейших шансов выжить. Правда, они не знали, что Кол и Клас намеревались ехать вместе с ним, если возникнет такая необходимость. Как это отразится на их плане?

Смена музыки привлекла ее внимание. Голова у нее трещала от мыслей, связанных с услышанным от Нилы, и раздраженной Сайле было не до танцоров, но в конце концов она подняла глаза. У нее перехватило дыхание при виде Гэна, одиноко изображавшего в танце мнимый поединок. В отличие от всех мужчин, танцевавших в одиночку, Гэн двигался медленно, изощренно; каждый его жест был подчеркнут и выделен; движения были плавными и уверенными. Сайла пришла в изумление: почему она всегда воспринимала его как мальчика? Мускулы у него налились и играли под раскрасневшейся от тепла костра кожей. Он вдруг, как в сказке, повзрослел, превратился из юноши в мужчину. Племя затаило дыхание, взирая на (все это знали), возможно, последнее выступление в его жизни. Вокруг юноши словно образовалась и сияла аура силы и могущества, внушающая страх — порой даже более явный, чем страх перед пламенем костра.

Танцуя, он приблизился вплотную к Ниле. Сайла понятия не имела, как той удалось оказаться в первых рядах толпы; но она была именно там, и Нила с Гэном в упор смотрели друг на друга.

Он перестал танцевать и склонил голову. Сайла принялась расталкивать толпу, будто пробиралась сквозь тростниковые заросли. Если бы она находилась дальше чем за ярд, она бы не расслышала слова, сказанные им Ниле. Он произнес:

— Я знаю, что уйду. Мы всегда были друзьями, пока я не рассердил тебя. Прошу, скажи мне, что ты больше не сердишься на меня.

Златовласка кивнула, и Сайла увидела, что та настолько взволнована, что не в силах говорить из-за душивших ее слез.

Гэн улыбнулся и, танцуя, удалился.

Вскоре он закончил свой танец. «Ткачихи» застучали палочками в знак похвалы, а остальная толпа одобрительно затопала ногами в такт. Барабанщики подхватили этот ритм. Какой-то танцор издал воинственный клич, выскочив на освещенную костром площадку.

На противоположной стороне арены Сайла увидела Ликата, давящегося от едва сдерживаемой ярости.

«Ничтожество, — подумала она. — Я не могу предотвратить этот дурацкий Путь Чести, но я сорву твой мерзкий план. Не все в руках у тебя и тебе подобных. В погоне за глупой славой Гэн может умереть, но никогда этого не случится по прихоти такого подонка, как ты. Я остановлю тебя!»

Ей понадобилась всего минута, чтобы продумать план действий.

Глава 16

Сайла подъезжала к шатру Фалдара Яна, и Рыжик нервничал, шарахаясь от любого шороха. А когда девушка протянула руку, чтобы почесать одно из нервно вздрагивающих ушей, лошадь прижала его к голове, будто еще более раздраженная ее вниманием.

Успокаивая Рыжика, Сайла и сама успокоилась перед тем, как спешиться у входа в шатер Вождя Южного клана. Знакомый вымпел бился на ветру у нее над головой — мазок красного и черного на чистой голубизне неба. Сайла дважды произнесла имя Фалдара. Он вышел на ее зов. За спиной у него стояла жена. Судя по выражению ее лица, она еще не решила, хмуриться ей или улыбаться. Почему-то Сайле пришла на ум мягкая беспорядочность полета бабочки. Услышав, с каким дружелюбием приветствует гостью Фалдар, она сразу же закивала и расплылась в широкой улыбке, застенчиво прощебетав те же слова, что произнес ее муж.

Он сразу приступил к делу:

— Что я могу сделать для тебя, Жрица? Не упустил ли я чего-нибудь из виду в прошлый раз?

Сайла слегка расслабилась. Сейчас он находился в особенно хорошем настроении, а это многое меняло. Она сказала:

— Прошлой ночью кое-что произошло, и я хотела бы поговорить об этом до начала праздника Сердца Земли.

Женщина за спиной мужа удивленно вздохнула. Она прижала ладонь к губам, когда Фалдар обернулся к ней. Он сдержался, но, когда Вождь посмотрел на Сайлу, та заметила на его лице признаки подавляемого гнева. Только теперь Фалдар представил свою жену, добавив:

— Чело — женщина с традиционными взглядами, она не привыкла слышать от женщин о Сердце Земли. Простите ее.

Он снова обернулся, приказав жене принести горячего мятного чая, и жестом пригласил Сайлу располагаться на подушках. Они обменялись репликами, обсуждая еду и музыку на празднике. Сайле пришло в голову, что в прошлый раз она почти не обращала внимания на внутреннее убранство шатра, и теперь решила рассмотреть его получше. Жилище Вождя было обставлено значительно богаче, чем любое другое из тех, что она видела. У Фалдара был вкус к роскоши. Прямо перед ней стоял маленький резной столик. Сцена, запечатленная на столешнице, изображала сражение между двумя людьми и парой огромных ящериц. На людях были широкополые шляпы, а стояли они в маленькой лодочке, которая, казалось, готова была перевернуться. Они пронзали извивающихся тварей копьями. Казалось, вся сцена вибрировала от внутренней энергии.

Фалдар произнес:

— Я вижу, тебе понравился мой стол. Продавший его торговец клялся, что такая охота действительно существует в тех местах. Правда, он наверняка наврал. Но стол теперь твой. Я прикажу своим сыновьям отнести его в твой шатер.

Сайла попыталась спорить, но в это время вбежала Чело. Юбка на ней раздувалась от ветра, чашки на подносе звенели, так она торопилась. Сайла почувствовала, что если будет противоречить Фалдару, то бедную женщину хватит удар; поэтому девушка лишь поклонилась и выразила свою благодарность так вежливо, как только могла. Выходя, Чело буквально светилась от удовольствия.

Фалдар без особых церемоний обратился к Сайле:

— Что-то беспокоит тебя?

Она в ответ рассказала, что послала сообщение Алтанару. Почему-то Фалдар не спросил, как именно она это сделала. Похолодев от мысли, что, возможно, ему это известно, она продолжила, сообщив Фалдару о содержании послания — о том, что он еще не готов к союзу. Лицо Вождя вспыхнуло. Если бы он не был так опасен, его недоверие было бы смешным, подумала Сайла.

Она поторопилась объяснить:

— Выслушай меня. Мой повелитель желает союза с объединенными Людьми Собаки. Пока же я вижу, что Кол Мондэрк пользуется поддержкой значительной части племени.

— Это не твоя забота. Ты солгала. Насчет моих планов.

Сайла почувствовала, что вся взмокла.

— Я только добилась отсрочки, чтобы ты мог воспользоваться случаем. Алтанару нет нужды знать о раздорах в племени. Почему бы не уничтожить Кола так же, как и Гэна? Разве твоя позиция на переговорах с Алтанаром не станет прочнее, если за тобой будет стоять все племя?

— Ты хочешь сказать, что сейчас я пользуюсь недостаточным влиянием?

— Нет, Фалдар, но ведь его можно сделать еще большим. Ты можешь уничтожить последних сторонников Кола Мондэрка так же быстро, как под солнцем тает иней.

Ему понравился этот образ; она поняла это по тому, как он потер подбородок, пытаясь проникнуть в смысл, стоящий за ее словами. Наконец Фалдар спросил:

— Что же ты предлагаешь?

— Не позволяй отправить Гэна в Путь Чести. — Она наклонилась вперед, повторяя его собственную, неожиданно агрессивную, позу, изобразив, на лице нечто похожее, как она надеялась, на доверительную улыбку. — Что, если он выживет? Ты же не хочешь сделать сына Кола героем. А отказав ему в такой возможности, ты выставишь его как мечтателя, не достойного смерти за честь племени. Покажи людям, что его надо жалеть, потому что он никогда не сможет стать равным им, никогда не сможет стать настоящим воином Людей Собаки. Ты поднимешь боевой дух племени и в то же время проявишь милосердие к несчастному мальчишке, которого посылают на верную смерть. Имя Мондэрков потонет в позоре. Тогда ты сможешь говорить о союзе с королем Алтанаром на своих условиях.

Вскочив с быстротой, неожиданной для такого массивного человека, Фалдар он мгновение, показавшееся вечностью, яростно смотрел на нее сверху вниз. Потом, отвернувшись, принялся ходить по шатру, споря сам с собой. Внезапно остановившись, он сказал:

— Если ты еще раз осмелишься думать за меня, я прикажу тебя раздеть, привязать к лошади и тащить до самой Олы. Пусть Церковь получит то, что от тебя останется. Сообщи Алтанару, что мы проведем переговоры о союзе. Не больше. И не меньше.

Фалдар указал ей на другой выход, в боковой стене шатра, и Сайла быстро ретировалась, выскользнув через открывшийся клапан. Жрица стояла, в задумчивости глядя на стену, пока ее не отвлекло движение за шатром. Она быстро перевела взгляд, но там уже никого не было. И все же у нее осталось чувство, что она что-то заметила. В любом случае, дорожка к шатру была в той стороне, и Сайла двинулась вперед, доказывая себе, что она не гоняется за призраками.

Обогнув угол, она едва не столкнулась с Чело, выходившей из шатра. От неожиданности женщина как-то странно вскрикнула и отпрыгнула в сторону. Сайле с трудом удалось удержать ее — та впопыхах споткнулась о веревку. Переведя дыхание, женщина выдавила смущенную улыбку и извинилась, объяснив, что спешила перехватить Сайлу, чтобы попросить прощения за грубость мужа.

Сайла чуть было не объяснила ей, на какую именно грубость способен ее муж, но, проглотив обиду, сердечно улыбнулась и поблагодарила.

Она уже сидела на лошади, когда услышала, как Чело что-то пробормотала. Сайла с любопытством обернулась и увидела, что та быстро нагнулась и подняла с земли какой-то предмет. Их глаза на долю секунды встретились, и Чело, даже позабыв разогнуться, поспешила скрыться в шатре. Второпях она не спрятала находку, которую сжимала в кулаке. Сайла хорошо ее рассмотрела. Это было перо, блестящее голубое перо, вроде тех, из которых были сшиты цветы на жилете Ликата.

Ликат отдернул полог шатра Коули. Послышался голос целительницы:

— Кто там? Подождите. Я сейчас выйду.

Он пропустил ее слова мимо ушей, продираясь прямо сквозь занавесь.

Коули сидела на полу, повернувшись к нему спиной. Она резко обернулась, приняв защитную позу и шипя, как загнанная в угол кошка. Всем своим телом пожилая женщина пыталась закрыть от посторонних глаз то, чем она занималась. Только узнав Ликата, она расслабилась, и ее испуг сменился гневом.

— Ты испугал меня. Мог бы…

Ликат жестом прервал ее.

— Эта сука из Олы только что все испортила. — Он обошел Коули и указал на странную плоскую кастрюлю, стоящую на угольях. — Это теперь не понадобится. И это. — Он ткнул пальцем на мешок в углу. — Придется придумать что-то другое.

Коули нахмурилась и вернулась к своей работе, поддерживая еле теплящийся огонь. Ликат потянулся к ней, но передумал.

— Ты что, не расслышала? — спросил он.

— Расслышала. А теперь мне нужны факты.

— Я видел, как она вошла к Фалдару, и подслушал их разговор.

Коули недоверчиво моргнула.

— Что ты натворил! Тебя видели?

— Я вроде как ждал Бея. Тебя интересует, что произошло, или нет? — Коули вернулась к прерванному занятию, и Ликат вкратце пересказал беседу Сайлы с Фалдаром. Старуха хранила молчание еще долго после того, как он закончил. Ликат раздраженно потребовал ее ответа.

Коули тихо, почти про себя произнесла:

— Жрица проницательна; она почувствовала, что этому Мурмилановому отродью необычайно везет. С него станет — пережить Путь Чести. Однако не стоит менять планы. Бей все равно должен вызвать Гэна. Решение Фалдара ничего не изменит. Бей сделает это, не так ли? Он вызовет Гэна на сборе в Сердце Земли?

— Я думаю — да.

— А ты не думай. Делай. Он должен.

Ликат растянулся на подушках по другую сторону от очага.

— Хорошо, не расстраивайся. Уверен, я смогу это устроить.

— Это — главное. — Она перевела разговор на другую тему: — Как дела с Нилой? Ты еще не получил ее, глупый мальчишка? Что сказал Фалдар?

— Ее еще надо обломать. И… нет, Фалдар пока не пообещал ее мне. Бей пытается убедить его. Ты же знаешь, все было бы намного проще, если бы мы избавились от Фалдара.

— Нельзя. Не сейчас. Я тысячу раз тебе говорила, Ликат. Опозорив Мондэрков, мы уничтожим всю оппозицию Фалдара. А когда Гэн убьет Бея отравленным мечом, мы сможем продвинуть тебя на место Бея в помощники Фалдара.

Ликат изобразил на лице утомление и, закрыв глаза, откинулся на подушки.

— Ты слишком беспокоишься. Все сводится к тому, что они тупы, а мы — нет. Именно поэтому мы должны править, и мы будем править.

По тону, каким это было сказано, Коули поняла, что он больше не хочет говорить. Они еще не все обсудили, но, если она начнет настаивать, Ликат только разозлится. Вздохнув, она вернулась к своему занятию. Погрузив металлическую ложку в жидкость, женщина отметила, что та уже выпарилась до половины объема. Она поворошила угли; очень важно, чтобы смесь спирта и воды, которая вытягивает отраву из кусочков коры в котле, не закипала. Коули осторожно поднесла ложку к лицу и принюхалась, отпрянув, будто едкий запах обжег ее. Нос защипало. Погруженная в размышления, она уставилась прямо перед собой невидящим взглядом.

Кора чокчерри была из особой рощи, женщины из семьи Коули растили там деревья на протяжении поколений. Она тоже поддерживала традицию. Каждую осень, во время первых заморозков, Коули отправлялась в свою рощу и обдирала с ветвей все листья, складывая их в специальный ящик, стоявший посреди рощи. Пока земля спала зимой, она подстригала лишние ветви, чтобы деревья были целиком открыты солнцу и ветру. С приходом весны, перед тем, как распускались почки, Коули выкапывала канавку вокруг дерева, каждый год нового. Она располагала ее точно на том расстоянии от ствола, куда доставали ветви. Кроме того, Коули договаривалась с женщинами, которые сушили персики, и они отдавали ей косточки, которые она бросала в вырытую канавку. Коули не была уверена, что это помогает, но все же косточки пахли так же, как и сама кора. Возможно, что-то в этом и было. Косточки она засыпала прошлогодними листьями, и сверху навозом.

Летом Коули собирала с других деревьев особую разновидность короедов, которые, по словам ее тети, способствовали выработке яда в коре. Она называла его голубой смертью. Бывали годы, когда, только попробовав кору этих деревьев, остальные насекомые падали вниз. Старуха с удовольствием наблюдала, как они подыхают в судорогах — от этого она ощущала собственное могущество.

Как ни странно, кора прекрасно помогала от кашля и болей в горле. Высушенная и истолченная, с медом или без, она давала мгновенное облегчение. Племя знало, что Коули собирает кору для общей пользы.

А Коули было известно, — и это принесло на ее лицо задумчивую улыбку, — что будет, если замочить кору и потом выпарить раствор.

Целительница решала многое. Мирная политика Кола Мондэрка уменьшила поток раненых воинов, о которых она могла бы позаботиться. Но иногда бывали случайные пациенты, которым требовалось помочь перейти в мир иной, когда их раны были неизлечимы. А разве целительница не заботится о чистоте крови племени, лишая больных новорожденных благословения Вездесущего? И всего-то надо сыпнуть чуть-чуть порошка из бутылки на открытую рану или на губы; отвисшая челюсть, немного пены, легкие спазмы. Так просто и быстро, так удобно для всех и так мудро.

Втянув воздух, Коули нахмурилась. Сильно пахло спиртом. Она бросила пригоршню толченого кедра на уголья. Клубы дыма своим острым ароматом забили все остальные подозрительные запахи.

Спирт был под запретом. Церковь считала процесс дистилляции своим секретом. Она подумала о Сайле, не замечая, как шевелятся ее губы:

— Ты многого еще не знаешь, великая Жрица Роз. Так любопытно было бы понаблюдать за твоим обучением. Так же, как вашим сестрам посмотреть на мое.

Она вытерла лоб. Взгляд ее упал на Ликата, который сейчас тяжело дышал в глубоком сне. Ее угрюмость сменилась удовольствием.

Временами он раздражал ее, но кто мог ему противиться? Красивый и умный, только какая-то мальчишеская лень была в нем, и эта лень доводила Коули до бешенства. И его ревность; иногда она делала Ликата совершенно неуправляемым. Но она-то знала, что на самом деле он слаще меда. Это Ликат обещал, что она въедет в Олу на белом коне, в мехах, золоте и драгоценностях с головы до ног. Коули поверила ему. Почему бы и нет? И она подвела его к размышлениям о целях, к которым следует стремиться. Она повторяла ему, что человек либо берет, что хочет, либо довольствуется объедками, которые швыряет ему судьба.

И их время пришло.

Ее отвлекло движение в другом конце. Выпрямившись, Коули пробормотала что-то о пустых мечтаниях. Поднявшись на ноги, она подошла к мешку из грубого полотна и достала из шкафа странный полый шест с веревочной петлей на конце. Открытый конец мешка был завязан, и стоило ей дотронуться до узла, как комнату наполнил треск гремучей змеи. Толком не проснувшись, Ликат быстро отполз в сторону, не останавливаясь, пока не уперся спиной в дальнюю стену шатра.

Коули послала ему дразнящую улыбку, одновременно поднимая шестом край мешка. Напевая вполголоса, она дотронулась до шевелящейся груды. На свет появилась большая треугольная голова. Коули успокаивающе заговорила с ней. Раздвоенный язык непрерывно мелькал в воздухе: змея пыталась понять, что происходит. Внезапно она рванулась вперед, и столь же стремительно Коули накинула петлю на ее голову и подняла тварь в воздух над ковром.

Ликат издал придушенный вздох, увидев извивающуюся в воздухе шестифутовую рептилию. От ее рывков Коули шатало из стороны в сторону, пока змея не выдохлась. Напевая, женщина поднесла змеиную голову к своему лицу, будто собираясь поцеловать ее. Она ослабила петлю, уверенно ухватив тварь позади челюстей. Из шкафа появился фарфоровый кувшин с широким горлышком. Змея снова попыталась освободиться, плотно обвиваясь вокруг ее руки. Коули слегка нахмурилась, но продолжала действовать все так же спокойно. Сдавив змеиные челюсти, она заставила рептилию открыть рот и прижала кинжалы ядовитых зубов к краю кувшина, сцеживая золотистый яд. Змея яростно трещала, когда Коули опустила ее обратно в мешок и завязала его.

На лбу Ликата выступили капельки пота, рубаха вся взмокла.

Отдуваясь после усилий, Коули сказала:

— Когда начнут бить барабаны, приходи сюда. Я приготовлю кусочек ткани. Яд из коры разлагается за несколько часов, но змеиный яд намного долговечнее. Если одна отрава не подействует сразу, то другая доконает его обязательно. Тебе только надо будет протереть клинок тряпкой и посыпать ядом.

Все еще глядя на маленькую бутылочку со змеиным ядом, Ликат кивнул с отсутствующим видом. Коули подскочила к юноше и, держа бутылочку прямо перед его носом, прижала к стене.

— Успокойся! Все должно быть сделано наверняка, ничего нельзя упускать. Что ты решил с Колом и Класом на Бейлом?

Вывернувшись, Ликат уставился на нее.

— Что они могут? Кто поверит…

— Ликат! — Досада в ее голосе резанула по его самодовольству. — Ты что, пропустил мимо ушей все, что я тебе говорила? Думаешь, эти двое не узнают, кто отравил клинок? В Сердце Земли разрешены только священные дуэльные клинки, и именно ты будешь проверять Гэна перед поединком.

— Ты не должна знать, что происходит в Сердце Земли, — сказал он сердито.

Она фыркнула:

— Возможно, я знаю даже больше, чем эти слабоумные идиоты старейшины. Послушай меня; Кол и Клас сообразят — им не доказать, что это ты отравил клинок, а не Гэн. Они и пытаться не будут. Но они наперегонки бросятся за твоей головой.

Ликат сглотнул.

— Раньше ты такого не говорила. Может быть, яд и не выход. Гэн и так должен убить Бея.

— Мы не можем быть в этом уверены. И нам нужен отравленный клинок. Победивший на дуэли в Сердце Земли должен совершить обряд торжественного очищения оружия и просить прощения после того, как труп сожгут. Я сделаю так, что старейшины узнают о яде до сожжения. Ты сможешь устроить так, чтобы воины напали на Кола и Класа, когда они узнают, что Гэн оскорбил честь всего племени. Что делать с братьями Бея? Постарайся втянуть и их, тебе очень поможет, если Мондэрки и Клас прирежут кого-нибудь из этого сброда. Ликат, Ликат — ты сам должен думать о таких вещах. Что ты станешь делать, став Вождем Войны, когда я покину тебя?

Он выпрямился и нахмурился:

— Никогда не говори так. Ты нужна мне.

Коули отвернулась, чтобы скрыть гордую улыбку.

— В таком случае ты должен помочь мне. А теперь иди и подготовь все к тому моменту, как Гэн убьет Бея. И говори об этом только с хорошими друзьями, с людьми, которым можешь доверять.

Он поцеловал ее в макушку, повернулся и вышел. Женщина быстро метнулась за ним и остановилась, наблюдая через щелочку в занавеси, как он удаляется в темноту.

Никто другой не сможет править Людьми Собаки. Он был единственным настоящим Вождем Войны. Это было в каждом его движении.

Коули отпустила занавесь, позволив той скользнуть на место, и вернулась к огню. Она должна еще раз все взвесить. Иногда Ликат не продумывает свои действия до конца. К тому же была еще трудность с привлечением к заговору других людей. Коули надеялась, что будут только один-два помощника. Максимум три. Никто из них не должен выжить. Но устроить несчастные случаи больше чем для троих будет трудно. Кто-то даже может начать подозревать, и тогда…

Ее взгляд наткнулся на котел, и Коули устало потерла шею. Как всегда, еще столько нужно было сделать…

Глава 17

Гэн и Клас шли к святилищу Сердца Земли, завороженные торжественным ритмом барабанов. Юноша был опечален предстоящим испытанием — он знал, каковы шансы на возвращение из Пути Чести, но все же, как ни пытался, не мог представить себе картину собственной смерти. А это могло означать только то, что ему суждено выжить, вернувшись в лучах славы.

Гэн не боялся. Клас говорил, что человек, не испытывающий страха, не понимает жизни. Возможно, это еще придет, но сейчас он чувствовал только возбуждение, будто не шел, а парил над землей.

Священный холм, когда они к нему приблизились, окутывала таинственная дымка. Сердце у Гэна забилось быстрее при мысли о магических силах, защищающих Сердце Земли и его тайны. Он рассмеялся, освобождаясь от наваждения. Какая странная мысль, особенно сейчас. Таинственное покрывало было всего лишь дымом факелов, просачивавшимся изнутри святилища.

Они спустились по крутым ступеням южного входа и двинулись по проходу, настолько узкому, что приходилось наклоняться, чтобы не задеть светильники на стенах. Тоннель вывел их на арену амфитеатра. Пламя факелов, палящее солнце и дыхание сотен людей обрушились на ряды скамеек удушливым облаком.

Гэн остановился, будто налетев на стену. Дополняя обычный букет, в воздухе витал запах смерти — его ни с чем невозможно спутать.

Тут собрались, чтобы увидеть смерть.

По спине у него побежали мурашки. Ступая негнущимися ногами, Гэн присоединился к воинам Северного клана. Они освободили для него место у одного из пандусов, ведущих вниз к арене. Усевшись рядом с ним, Клас принялся сосредоточенно чистить ножом ногти. Гэну хотелось бы иметь хотя бы половину его спокойствия.

Все присутствующие были в своих лучших нарядах. Сверкали отполированные металлические бляхи, камни и стекло. На секунду сознание Гэна раздвоилось, казалось, он находится сразу в двух реальностях и может видеть каждый лучик света в отдельности. Это длилось не больше мгновения. Такое состояние раздражало само по себе, но, вспомнив предыдущий случай и осознав, что странные мысли посетили его дважды подряд, Гэн почувствовал неприятный холодок в сердце.

Усилившийся гул известил о приближении Кола. На нем была лосиная шкура, благодаря тщательной обработке мягкая, как хлопок, и плоский стальной воротник в качестве украшения. Кости-трофеи свисали на тонких золотых цепочках. Гэн знал, что их ровно тридцать. Кол подошел прямо к нему и взял за плечо, там, где оно не было закрыто жилетом. Горячая сухость прикосновения удивила Гэна. Кол пристально посмотрел ему в глаза и произнес:

— Что бы ни случилось, знай: ни один мужчина не имел лучшего сына, чем я.

Это было как откровение — слова, которые он мечтал услышать всю свою жизнь. Они заглушили барабаны, толпу, все. Юноша попытался ответить, но не смог: слова застряли в горле. Только спустя некоторое время он почувствовал, что снова может заговорить, но Кол уже подходил к скамье старейшин.

Вошли Фалдар Ян с сыновьями. Молодые парни шли рядом друг с другом, возвышаясь над своим отцом, за ними лукавой тенью следовал Ликат. Родственники молча приветствовали Яна. Многие из других кланов присоединились к ним. Через плечо Гэн взглянул на членов Северного клана. Никаких приветствий, но выражение лиц было красноречивее всяких слов.

Фалдар одарил их особенно широкой улыбкой.

Стоя посреди нижней площадки, Кол повернулся лицом на восток и торжественно осенил себя Тройным Знаком. Будто дождь прошелестел по трибунам, каждый воин повторил жест на манер своего клана. Кол медленно повернулся, церемонно приветствуя всех собравшихся.

Гэн изучал сидящих людей, вглядывался в их лица, сосредоточенные и энергичные. Почему-то он подумал о стае койотов, следующих за охотящимся тигром.

Не закончив эту мысль, он вдруг заметил, что Ликат не смотрит на Кола или на старейшин — он в упор разглядывал Гэна.

Но времени подумать над этим уже не оставалось. Кол занял свое место, и старейшины разрешили Фалдару обратиться к собранию. Тот принял внушительную позу и направил свои слова к молодым воинам, разместившимся на верхних рядах.

Все начиналось так, как Гэн и предполагал. Фалдар намекнул, что Кол давно стремится передать своему сыну звание Вождя Войны по наследству, и продолжал в том же духе. Но вот его голос приобрел зловещую мягкость.

Фалдар Ян произнес:

— Мы собрались здесь, чтобы принести в жертву юнца, почти мальчика. Не будем же делать эту ошибку! Честь здесь ни при чем. Как это могло произойти? Чего еще нам ожидать от мальчишки, который не видел матери, который вырос в шатре, полном только жадности и амбиций? Люди моего возраста помнят, что и мать его ни к кому не относилась по-дружески. Она хвасталась тем, что знает вещи, которые обычные люди — Люди Собаки — знать не могут.

Не в силах слушать дальше, Гэн отвернулся от оратора и с отвращением увидел, что его отец слушает с закрытыми глазами, будто спит. Гэн возненавидел его еще больше, чем Фалдара.

Он дрался с каждым, кто проявлял к его матери недостаточное, по его мнению, уважение. И кажущаяся толстокожесть Кола заставила его вспомнить каждое оскорбление, каждую насмешку, каждый синяк, каждую каплю крови, которые ее честь стоила Гэну.

Горький огонь жег ему горло. Пара теплых слов отца, и Гэн позволил себя одурачить, подумав, что тому есть какое-то дело до него.

Усилившийся шум оторвал Гэна от тяжких раздумий. Фалдар указывал прямо на него.

— Послать этого мальчишку в Путь Чести, значит, наказать его только за то, что он появился на свет. Если Люди Собаки хотят быть достойными своего предназначения — а я хочу, чтобы это было так, — мы должны уметь проявлять жалость так же, как мы совершаем месть. Гэн Мондэрк не смог стать дозорным. Неважно, кого он убил; вспомните, он ведь напал сзади. Более того, его долг был предупредить племя. Если бы его убили, то враги смогли бы напасть на нас неожиданно.

— Да, все пятеро. — Гэн был слегка удивлен, обнаружив, что он уже на ногах. Он как бы видел себя со стороны, слышал ледяной голос, который с трудом узнавал. Клас изумленно уставился на него. Гэн продолжил: — Я понимаю, как ты боишься такой огромной армии, но ведь на то и существует дозор, чтобы охранять тебя.

Фалдар повернулся.

— Тебе запрещено говорить, когда другой стоит в центре Сердца Земли!

— Ложь должна быть убита до того, как она станет слишком большой. Тебе бы надо знать это, Фалдар: твой сын Бей — живая ложь, а посмотри, какой большой вымахал.

В ярости Фалдар шагнул вперед, но Ликат одним прыжком настиг его и удержал, позвав на помощь Бея. Вдвоем они сдерживали разъяренного вождя, пока он не успокоился. Тут Ликат потянул Бея за собой и стал что-то говорить ему, приложив сложенные ладони к уху. Но тот ничего не слышал, с ненавистью уставившись на Гэна. Ликат продолжал убеждать его, когда Фалдар взмахнул рукой, чтобы успокоить ревущую толпу.

Фалдар сказал:

— Изгоните этого мальчика, говорю вам; лишите его почетного имени Собаки. Пусть все племена видят, что, если человек ценит жизнь больше, чем честь, Люди Собаки дарят ему жизнь.

Последовал сердитый недовольный гул, и требовательный взгляд Фалдара пробежал по ряду воинов. Вскочив на ноги, те принялись отстаивать его предложение, и постепенно общее мнение начало склоняться на его сторону.

Гэн с трудом сопротивлялся всепоглощающему желанию ответить, назвать Фалдара лжецом, но что-то внутри него говорило, что надо подождать, что это еще не конец. Он даже почувствовал, что к нему возвращается прежняя веселая легкость.

Ликат шлепнулся обратно на свое место, а Бей встал рядом с отцом и обратился к старейшинам:

— Милосердие моего отца излишне. Хоть Гэн и человек без чести, но он оскорбил мою семью. Я требую крови.

Фалдар готов был взорваться, но, взглянув на толпу, он почувствовал общее настроение, уже отмеченное Гэном. Воинов не интересовали справедливость или традиции. Они жаждали зрелища и плохо восприняли то, что он не ответил на насмешки Гэна. Непослушными губами Фалдар произнес.

— Оставим выбор за воинами. Или мы изгоним Гэна, или он ответит за оскорбление моей семьи.

Клич, требующий поединка, казалось, потряс все строение. Гэн увидел, как Кол поднялся со своего места и подошел к нему. Краем глаза он заметил, что Клас тоже собирается присоединиться к ним.

Кроме ножей, в Сердце Земли были разрешены только священные дуэльные клинки. Они находились в ящике, украшенном золотом и драгоценными камнями, который стоял у ног главного старейшины. Прочитав молитву о примирении, с тремя обязательными паузами на случай, если противники захотят договориться, тот открыл его. Он продемонстрировал всем древнее оружие с деревянными рукоятками и прямыми матовыми клинками. Потом он пригласил друзей бойцов для личного осмотра. Вызвались Клас и Ликат, Ликат достал сложенную тряпицу. Он передал ее Класу, тот протер клинок и вернул ее. Ликат сложил тряпицу еще раз и протер второй клинок, сначала одно лезвие, потом другое.

Фалдар двинулся к ним, оттолкнув с дороги Бея, будто надоедливого комара.

— Ты оскорбил всю мою семью, а потому будешь драться со мной. — Он самодовольно ухмыльнулся Колу. — Я знаю, о чем ты думаешь, но помни о правилах: только двое могут драться. Смерть одного из них кладет конец стычкам между их кланами ровно на год.

Гэн видел, как напрягся его отец, но ответ его был сдержан:

— Благодаря Гэну тебе не придется беспокоиться обо мне. Или о ком-либо еще. Никогда.

Фалдар отрывисто засмеялся, выхватив оружие у окаменевшего Ликата. Бей в последний раз попытался остановить отца, за что чуть не покатился на землю. Ликат убрался с его пути и вернулся на свое место, где сел, закрыв руками голову.

В центр арены вышел старейшина с резным рогом дикого быка по меньшей мере три фута в длину. Крики в толпе затихли до шепота, и постепенно воцарилась тишина. Старейшина протрубил единственную ноту. Тела собравшихся поглотили звук и придали ему какое-то потустороннее звучание. Волосы зашевелились у Гэна на затылке, по рукам пробежали мурашки, старейшина произнес традиционные слова:

— Вызов должен быть принят. Клинки обнажены. Не может быть другого оружия и щитов. Однажды пробудившись, священные мечи должны отнять жизнь. Знайте, все собравшиеся здесь: побеждает не правда, и проигрывает не ложь. Только честь и доблесть сходятся в поединке. Да будет так.

По сигналу старейшины все поклонились. Молитва о доблести заняла несколько секунд.

Хриплый шепот Класа за спиной Гэна был едва слышен, перебиваемый возобновившимся шумом толпы.

— Он рассчитывает на свое превосходство в размерах, попытается напугать тебя. Измотай его. А когда он выдохнется, убей.

Повернувшись к отцу и Класу, Гэн сказал:

— Только чтобы защитить свою жизнь.

Вены выступили на шее Кола. Но до того, как он успел что-либо сказать, прозвучала команда:

— Начинайте!

Гэн поднял оружие. Оно было легче и хуже сбалансировано, чем его собственный меч. Правда, его утешало то, что и рука Фалдара непривычна к такому. Почему-то вдруг ужасно захотелось пить. Казалось, губы пересохли и потрескались.

Фалдар скинул свою куртку и теперь медленно приближался — ноги полусогнуты, клинок выставлен вперед для нападения или защиты.

Защищаясь, Гэн начал медленно обходить его слева.

Фалдар яростно рванулся вперед. Гэн отскочил в сторону, издеваясь:

— Неуклюжий старик. — Он даже умудрился улыбнуться.

Фалдар снова напал. Ярость его атаки отбросила Гэна к самым скамьям. Когда Фалдар рубанул сверху, Гэн подкатился под опускающийся клинок. Вскочившие зрители, ругаясь, разбежались с его дороги. Ответный удар Гэна грозил перерубить Фалдару лодыжки, но тот успел отскочить в сторону. К тому моменту, как Фалдар смог возобновить атаку, Гэн уже снова стоял на ногах.

Гэн посмотрел в лицо противнику. Он заметил, что тот проклинает себя за упущенную возможность. Но он заметил и другое — уважение, смешанное с первыми признаками страха. Ложный выпад заставил Фалдара уйти в защиту.

Это дало Гэну возможность напасть. Теперь уже Фалдар отступал, а воины Северного клана издевались над ним.

Он собрал все свои силы и, рыча, снова двинулся на Гэна. Казалось, его удары наносились рубящим топором, а не мечом. Но Гэн не отбивал их, а только уклонялся от яростных наскоков. Звон металла о металл звучал все тише и реже. Уверенность Гэна взлетела до небес.

Он чуть расслабился и тут же получил укол прямо в левое плечо. Боль обожгла как огнем и ощущение осталось такое, будто в плече застрял железный шип.

Бей в восторге заорал:

— Убей его! Убей! Убей!

Толпа начала скандировать вслед за ним.

Фалдар прорвался через его защиту и нанес резкий рубящий удар. В последний момент Гэн бросился на землю справа от него и перекатился. Когда он вскочил на ноги, Фалдар был у него за спиной, поворачиваясь и поднимая меч для удара, но было уже слишком поздно. Вложив в удар весь свой вес, Гэн вонзил клинок в незащищенный живот Фалдара.

Массивная фигура застыла, пошатываясь. Фалдар уронил свой меч, все еще не в силах взглянуть на клинок, торчащий из живота. Отступив на шаг, Гэн вырвал меч из раны. Фалдар открыл рот, будто собираясь что-то сказать, но издал только тихий вздох — казалось, тот унес с собой последние остатки жизни. Он рухнул, как гигантское дерево.

Услышав вопль Бея, Гэн инстинктивно развернулся, приготовившись отразить новое нападение. Он попытался уклониться от атаки, отводя нож невооруженной рукой, но священный клинок снова отведал крови, полоснув по запястью Бея. Тут подоспел Ликат и еще несколько человек, которые сумели оттащить того обратно на скамью. Нестройный хор голосов, обвинявших Бея, быстро заглушили сторонники Южного клана, которые кричали, что Гэн напал на безоружного человека.

Звук рога восстановил порядок, и главный старейшина взял клинки. Все молча наблюдали, как он благословил их и вернул в ящик, где оружие останется до ритуала очищения. Волна пробежала по рядам, когда все снова осенили себя Тройным Знаком. Только когда шум стих, старейшина продолжил.

— Это был честный бой, — объявил он. — Поединок завершен. Бей Ян действовал необдуманно, но не бесчестно. Гэн Мондэрк не пытался нанести ему рану. Старейшинам был задан вопрос: «Должен ли Гэн Мондэрк отправиться в Путь Чести за проступок во время дозора?» Мы отвечаем: да, должен. Но победитель дуэли обязан присутствовать при сожжении побежденного и обряде очищения священного оружия. Гэн Мондэрк отправится в главный лагерь Людей Гор сразу после сожжения Фалдара Яна. Я сказал. Да будет так.

Осторожно шагая, словно чужаки, Гэн, его отец и Клас двинулись к северному выходу. Только сейчас ноги Гэна начали дрожать. Он взглянул на отца и был почти испуган его напряженным лицом и взглядом человека, ожидающего нападения. Клас казался самым спокойным из них, но и он держался настороже. И все же именно он сплюнул, как только они вышли на открытый воздух. Клас горько сказал:

— Ну, Кол? Если не сейчас, то когда же?

Кол, сжав зубы, покачал головой.

— Может быть, время пришло, но я не готов. Еще не готов.

Гэн спросил:

— Вы говорите обо мне? Я должен знать.

Помолчав, Кол ответил:

— Да. Но есть еще одна вещь, в которой необходимо убедиться. Я объясню тебе, как только смогу. — Он взглянул на Класа. — Все должно пойти по плану. Пойми.

Клас проворчал:

— Да уж, знаю.

Кол повернулся и быстро пошел к своему шатру, не оставив им ничего другого, как последовать за ним.

Глава 18

По дороге от Сердца Земли к своему шатру Бей Ян внезапно в судорогах упал на землю, с воплями схватившись за раненую руку. Новость о том, что небольшая ранка распухла и воспалилась, облетела весь лагерь с быстротой молнии.

Все видели, как заботился о своем друге Ликат. Многие сочувствовали ему, когда он, казалось, обезумел от горя над упавшим Беем. Впрочем, его отчаяние не шло ни в какое сравнение с горем матери Бея. Она вышла из дому, чтобы увидеть, как ее сын рухнул на землю. Вопли Чело разносились по всему лагерю. Все сходились в том, что лишь чудесной удачей можно назвать неожиданное появление Коули, вздумавшей именно в это время навестить семью Янов. Удивительно быстро, всего за минуту разговора с глазу на глаз, старухе удалось исцелить горе Ликата. Сразу же уверовав, что Бей поправится, он даже принял командование над молодыми воинами от его имени.

Но не все восприняли эти события одинаково.

Сайла чувствовала, что во всей этой истории концы не сходятся с концами. Казалось, Ликат действовал под влиянием горя и злобы. Тем более странными казались его громогласные заявления о том, что в странной болезни Бея виноваты Мондэрки.

Были и другие явные неувязки, о которых она рассказала Мондэркам и Класу поздно вечером, когда, усталая после лечения Бея, беседовала с ними в своем шатре. Положение раненого было довольно серьезным. Кроме того, целительнице мешало открыто враждебное отношение Коули — старуха пыталась вообще не допустить Сайлу к больному. Только уговоры Чело и настойчивость Нилы заставляли ее терпеть «вмешательство» Жрицы. В конце концов Коули дала Чело лекарства, от которого женщина через пару минут уже храпела, как степной медведь. Рассказав, как Коули хлопотала над Беем, Сайла удивила собравшихся, отметив, что по достоинству оценила ее искусство врачевателя. Подойдя к лежащему на земле Бею, она нашла рану уже промытой и обработанной — Коули проявила завидную расторопность. Больше делать было почти нечего, Сайла только проверила пот больного. В ответ на удивленный взгляд Гэна она объяснила, что запах пота может сказать ей столько же, сколько ему следы. Вначале это был характерный острый запах, какой бывает у человека, пострадавшего в бою. В обители его так и называли: боевой пот, его ни с чем невозможно спутать. Но, снова проверив пот чуть позже, когда больного перенесли на кровать, Сайла с удивлением обнаружила, что он имеет совершенно незнакомый запах, напоминающий грибной. Пульс раненого стал слабым и быстрым.

Быстрота и разительность изменения сбили целительницу с толку. Однако Коули, двигаясь с обычной спокойной стремительностью, уложила Бея в тепле, запретила ему двигаться и дала успокаивающее. Это были самые обычные и простые меры, но, собираясь уходить, Сайла была уверена, что Бей выживет.

Правда, пока о выздоровлении нельзя было сказать ничего определенного. Сайла считала вероятным, что он никогда больше не сможет владеть раненой рукой.

Кол с Класом обменялись долгим взглядом. Жрице показалось, что атмосфера в комнате изменилась. Если раньше в ней явно присутствовала озабоченность, даже испуг, то теперь чувствовалось облегчение, как будто свершилось что-то, давно ожидавшееся. Когда она попыталась выяснить, в чем дело, воины отказались отвечать — вежливо, но твердо. Сайле ничего не оставалось, как отправиться спать; она слишком устала, чтобы расстраиваться.

Следующим утром старейшины объявили, что Фалдар умер от удара мечом, болезнь здесь ни при чем. Ликат продолжал убеждать всех в причастности Мондэрков. Нила сказала ему о небезопасности таких слов для престижа самого Фалдара. Ведь если старейшины решат, что его смерть какая-то необычная, то Вождь будет сожжен без подобающих его рангу приготовлений. В ответ Ликат прекратил свои обвинительные речи, но только у шатра Янов.

Но у него были последователи. Сайла встречала группки воинов по всему лагерю, и всегда среди них был хотя бы один, обличавший Мондэрков.

После первой попытки утихомирить Ликата Нила ходила как во сне. Она словно приросла к Сайле. Если они разлучались больше чем на пару минут, Нила при встрече хватала Сайлу за руку в отчаянной попытке обрести уверенность в себе. Она почти не разговаривала, а на попытку Сайлы проявить сочувствие, ответила лишь формальными словами благодарности. Через пару секунд она покачала головой, сказав, что не это ее беспокоит. Но когда Сайла попыталась выяснить больше, девушка только невнятно пробормотала что-то о дереве, которое, падая, ломает молодые побеги.

Вечером они вместе поели в шатре Сайлы, пытаясь не обращать внимания на непрекращающийся гул барабанов Южного клана, напоминавший о том, что их предводитель будет предан огню на восходе солнца. Главным вопросом было: последует ли Бей за ним?

Они направлялись к шатру Яна, когда в ярде перед ними о дорогу внезапно ударился крупный булыжник. Сайла, мгновенно остановившись, взглянула в ту сторону, откуда он прилетел. Там, мерзко хихикая, стояло с дюжину молодых воинов. Один из них что-то прошептал, и все зашлись грубым смехом.

Сайла коснулась локтя Нилы.

— Не обращай внимания, — прошептала она, — пошли.

Но не успели они пройти и трех шагов, как еще один камень отскочил от земли перед ними. Нила повернулась к ним:

— Вы осмелились бросать в нас камни! Я знаю вас. И мои братья скоро поближе познакомятся с вами.

Им ответил заводила веселья:

— Тебя никто не тронет, Нила. Мы восхищаемся твоим отцом. И твоего брата любим. Но тебе не стоит гулять с этой… из Олы. — Неприличное слово он произнес вполголоса, но его друзья, видимо, расслышали хорошо. Они засмеялись еще громче.

Сайла произнесла:

— Я иду, чтобы помочь Бею Яну. Что вам не нравится?

— Ты шпионишь для Мондэрков.

Послышался еще один голос:

— И для Класа. Это одно и то же.

Сердце Сайлы сжалось. Нила смотрела на нее со странным выражением, ожидая ответа. Увидев в этом взгляде вызов, Сайла сказала воинам:

— Я разговариваю, с кем хочу. Таковы обычаи Людей Собаки, и я гость вашего племени. Возвращайтесь домой. Пусть ваши матери поучат вас хорошим манерам. А ваши отцы скажут, есть ли доблесть в том, чтобы бросать камни в женщин.

Она пошла прочь, Нила гордо выступала рядом. Со времени смерти отца она впервые улыбнулась. Это было не много, но и не мало.

Облокотившись на соседний шатер, их поджидал Ликат. Нила, казалось, готова была развернуться и убежать. Она ухватилась за руку Сайлы, стараясь, однако, чтобы Ликат этого не заметил. Жрица осторожно высвободилась и подошла, глядя ему в лицо. Коротким кивком она указала на воинов.

— Ты слышал?

Он улыбнулся.

— Мне было любопытно узнать, что ты скажешь. Ты находчива.

Она ждала. Ликат обратился к Ниле:

— Я хотел, чтобы Сайла увидела, насколько нашим воинам нужна дисциплина.

— Ты что же теперь, учитель молодых воинов? Или Вождь Войны? — Ликат сделал вид, что ничего не заметил, но Сайлу всю передернуло. Голос Нилы был хриплым, она с трудом контролировала себя.

— Вождем Войны будет твой брат, — произнес Ликат.

Губы Нилы дрожали.

— Не говори так. Он слишком болен.

— Уже нет, — сказал он, наслаждаясь своим секретом. — Он говорил с Коули и Чело. Он звал тебя, Нила.

В то же мгновение Нила уже бежала к дому — юбка развевается, золотые косы блестят на солнце. Ликат не мог оторвать глаз, и Сайла еще раз увидела выражение, с которым он смотрел на молодую девушку. Она было последовала за подругой, но Ликат поймал ее за руку.

— Бей и Чело хотят поговорить с Нилой. И поговорить наедине, к счастью, потому что я хочу поговорить с тобой. О твоем положении здесь.

— Нам не о чем говорить.

Он улыбался, но это не могло смягчить выражения его лица.

— Мне есть что сказать. Ты поймешь. Во-первых, ты очень близко сошлась с Нилой.

Сайла кивнула.

— Это хорошо. Она собирается стать моей женой.

Сайла только смотрела, не в силах пошевелиться.

— Нила красавица, но с ней неинтересно, понимаешь? Кто-то должен развлекать меня. Когда мне скучно, я становлюсь раздражительным. Я даже могу кого-нибудь покалечить. Ты ее подруга, ты ведь не хочешь, чтобы она пострадала. Я ясно выражаюсь?

Сайла смогла только прошептать:

— Когда Церковь узнает о твоих словах…

Он вывернул ее руку, заставив вскрикнуть.

— Ты думаешь, у тебя будет возможность поведать свою историю? Теперь я контролирую лагерь. Тебе запрещено покидать его.

Это был удар, заставивший ее пошатнуться.

— Ты думаешь, что воины Собаки станут рисковать своими душами ради твоего — твоего развлечения?

— По лагерю ходит слух, что ты не настоящая Жрица. Я объяснил своим людям, что, если тебе нечего скрывать от нас, ты не станешь убегать. А если с тобой что-нибудь и случится, что ж, Церковь простит. — Он выпустил руку Сайлы, подчеркивая ее беспомощность. — Ты выбрала не тех друзей. Научись жить в новых условиях, и тебе станет только лучше. — И он вразвалку пошел прочь.

Сердце ее готово было выскочить из груди. Как только Сайла смогла двигаться, она поспешила к шатру Яна, не глядя второпях под ноги. Споткнувшись о веревку, она растянулась на земле. Не обращаявнимания на зевак, Сайла с отсутствующим видом отряхнула колени и продолжила путь. Когда она наконец подошла к шатру, вид у нее был самый жалкий.

Через стенку доносились возбужденные голоса. Сайла двинулась на звук и уже протянула руку, собираясь открыть вход, но что-то остановило ее.

Мужской голос она не узнала. Его обладатель явно привык повелевать, но сейчас он говорил неуверенно:

— Чело и ее дочь ушли, как ты просила. Но это ничего не меняет. Никогда еще женщина не смотрела на священные клинки. Я не верю в твои обвинения, а ведь они — единственная причина, чтобы показать тебе мечи.

Голос Коули произнес:

— Я могу доказать свои слова. Они ведь в этом ящике?

Сайла отодвинулась от полога, пытаясь сообразить, где же стоят те двое, чью беседу она нечаянно подслушала. Успокаивая трясущуюся руку, она крепко сжала ее другой; с трудом она все же смогла прорезать в ткани небольшое отверстие. Осторожно раздвинув края разреза, девушка заглянула внутрь.

Прямо перед ней стоял старейшина. Его куртка была украшена горностаем, штаны — лампасами из меха норки. Шапка сделана из шкуры койота, остаток которой свободно свисал на спину наподобие плаща. В серебряные глазницы шкуры были вставлены глаза из полированного агата.

Бей лежал на своей кровати, его предплечье распухло так, что, казалось, вот-вот лопнет, кожа была пугающего темно-пурпурного цвета. Тем не менее верхняя половина руки выглядела намного лучше, а сам Бей спокойно спал.

Старейшина передал мечи Коули. Даже со своего неудобного места Сайла заметила, что они очень стары и сделаны намного грубее, чем любой клинок из кузницы Сабанда. Старейшина дрожащей рукой показал Коули на поверхность клинков, испещренную крошечными выбоинами и трещинами.

Нетерпеливо кивнув, Коули заявила, что состояние металла наводит на мысли о яде, и добавила, что болезнь Бея напомнила ей страдания погибшего мужа. Во время разговора она осматривала клинки, сначала один, потом второй, который она протянула старейшине. Ему явно стало не по себе, когда Коули указала на крупинки какого-то вещества, прилипшие к лезвию. Она заставила его подтвердить, что Фалдар, несомненно, был убит ударом меча, и яд не успел бы на него подействовать. Дождавшись, когда до старейшины начал доходить смысл его собственных слов, Коули стала доказывать, что тело Фалдара стерло большую часть яда с лезвия, но его остаток вызвал болезнь Бея.

Старейшина не хотел верить.

— Мы ведь не знаем точно, яд ли на нем. Я слыхал, как Ликат обвинял Мондэрков. Я догадываюсь о его планах относительно Бея и знаю, что ты поддерживаешь их. Кол и Клас люди чести. Поэтому мне нужны доказательства. То, о чем ты говоришь, — это самое ужасное преступление в истории нашего племени.

Лицо Коули дрогнуло. Моргнув, она облизнула губы. Но в голосе прозвучала не жалость или раскаяние, а только оживление, когда она повернула голову и повторила:

— Да, да, да. — Она подошла к противоположному входу и глухо свистнула. Тут же появился один из братьев Бея с цыпленком в руках. Он передал цыпленка Коули и вышел, но та ждала, пока не удостоверилась, что он отошел достаточно далеко. Все так же молча она сделала на лапке цыпленка надрез той частью лезвия подозрительного клинка, которая находилась около гарды. Птица дернулась и дико забила крыльями, но быстро успокоилась. Через пару секунд цыпленок уже почти не шевелился.

Когда старуха опустила его на ковер, он уже не держался на ногах. Сайла не смотрела на цыпленка, теперь ее взгляд был прикован к Коули. Губы ее изогнула едва подавляемая улыбка. У Сайлы было странное ощущение, что та гордится происходящим. Старейшина потребовал, чтобы она прекратила мучения птицы. Коули отрубила ей голову и позвала мальчика, чтобы он унес маленькое тельце.

— Гремучая змея не смогла бы убить его быстрее. Какие еще могут быть доказательства? Кто имел доступ к оружию? — спросила Коули.

Старейшина неохотно ответил:

— Я.

Коули осторожно подводила его к какой-то мысли.

— Разве мечи не осматривали перед поединком? И Клас и Гэн оба могли сделать это. Но ведь все видели, что Ликат вытирал их начисто.

Он кивнул. Сайла едва сдержала желание прикрикнуть на него. Разве он не замечает, что Коули знает все о священных клинках, на которые не смотрела ни одна женщина. Откуда она знает, что оружие проверяли? Откуда она знает, кто его проверял?

Старейшина был настолько потрясен, что просто не мог думать. А ведь его решение было их последним шансом. Он тупо произнес:

— Должно быть, они отравили лезвие во время молитвы.

Они стали складывать клинки обратно в ящик, и Сайла отпрянула от отверстия.

Ликат был отравителем. Она уверена в этом! Но все знали, что Фалдар принял вызов вместо Бея. Конечно! Бей должен был умереть, а не Фалдар.

Коули все знала. Сайла вспомнила, как эта парочка рыскала по болоту. Тогда она махнула мешком в сторону Ликата, и он испугался. Она сказала: гремучая змея.

Коули почти проворковала:

— …завтра во время сожжения. Они будут там, все трое. Мой племянник выступит против них, и все племя будет свидетелями. Это все Кол. Кол Мондэрк. Он и его выродок оскорбляли всех нас. Все эти годы! Теперь мы отомстим. Я имею в виду — за этот их ужасный поступок. За яд.

Старейшина забито посмотрел на нее, но пробормотал свое согласие и позволил ей проводить себя к выходу. Он только настоял, чтобы все оставалось в тайне до последнего момента. Как только занавес за ним сомкнулся, Коули захлопала в ладоши и закрутилась в диком танце радости.

Сайла бросилась прочь, но заметила Ликата. Еще секунда, и он увидит ее.

Ловушка захлопнулась.

Глава 19

Сайла метнулась в шатер к Коули, рассчитывая воспользоваться ее замешательством и проскользнуть мимо старухи.

Коули была более чем удивлена — она была просто ошеломлена, но инстинктивно вцепилась в нападавшую. Обе они повалились на пол. Своими короткими руками старуха обхватила Сайлу, держа ее изо всех сил. После секундного замешательства вбежал Ликат. Он появился как раз в тот момент, когда Сайла вырвалась на свободу, дико озираясь в поисках другого выхода. Схватив ее рукой за горло, Ликат сильно сжал его и поднял женщину — кончики ее пальцев едва касались пола.

Кровь стучала у Сайлы в ушах, глаза, казалось, вылезали из орбит. Рука Ликата пережимала ей артерию на шее — сколько раз она мягко массировала ее у пациентов, облегчая их страдания? Сколько раз предупреждала, что нарушать ее работу ни в коем случае нельзя, потому что без непрерывного притока крови к мозгу не может работать тело? Она царапала его руку, стараясь дотянуться до лица, но Ликат только рычал и еще выше поднимал ее в воздух.

Красный туман, застилавший глаза, не давал Сайле разглядеть, как неуклюже пританцовывает от волнения Коули, размахивая руками и что-то булькая влажным ртом.

Туман стал серым, потом черным. Шум в голове прекратился. Следующим ощущением Сайлы было прикосновение чужой руки к ее лицу. Она пробовала вспомнить, где находится, и не смогла. Конечно, это было неприятно, но рука не сделала ей больно, и Сайла была слишком измучена, чтобы сопротивляться. Что-то говорило ей, что нужно соблюдать осторожность — слишком много неприятностей свалилось на ее голову. Она сказала себе, что сейчас откроет глаза — пусть ей только станет чуть получше!

Где-то далеко чей-то голос произнес:

— Она жива, — и другой ответил: — Ненадолго. Она ведь подслушивала?

— Что ты говоришь, Ликат! Мы не можем убивать Жрицу!

Ликат. Коули.

Воспоминания просачивались в ее мозг на волнах боли, позволяя осознать, кто она и что с ней случилось. Сайла собрала все свои силы, слушая и пытаясь понять.

— Она все узнала. — Это был Ликат.

Коули возразила:

— Она слышала только то, что я сказала старейшине Алту. Она не знает…

— Они догадаются. Если она расскажет услышанное Мондэрку и Класу, то они придут за мной. Ты сама это сказала. Пока ты не испортила все дело, у нас был прекрасный повод их обвинить. Теперь нам придется разбираться в первую очередь с ней.

— Не убивай ее, — умоляла Коули. — Церковь проклянет тебя. Твоя душа пропадет.

— Наши души, Коули. У Церкви и до тебя дотянутся руки, так что надо действовать с умом. Несчастный случай, или что-то в этом роде.

После глубокого молчания, безумно встревожившего Сайлу, снова раздался хитрый голос Коули:

— А что, если это было частью их плана?

— Какого? — По тону Ликата чувствовалось — он не уверен, в здравом ли она уме.

— Кто-то был должен подготовить яд. Почему бы не она?

— Только сознается ли она в этом?

Коули закудахтала от волнения.

— Мы всех убедим, что она заболела; около нее никого, кроме нас, не будет. Оставим ее в моем шатре до окончания церемонии сожжения Фалдара завтра утром. А когда возвратимся, избавившись от Мондэрка и Класа, то «найдем» ее с отравленным кинжалом. И Церковь от нее откажется.

Ликат задумчиво протянул:

— Никогда не верил, что она — только миссионер. Думаю, сегодня вечером я ее заставлю ответить на кое-какие вопросы.

— Не надо! Мы договорились. Ты отправляешься со своими друзьями дозорными, на всякий случай, если что-то пойдет не так. Ты же обещал.

— Посмотрим. — Прозвучало это неохотно, и ладони Сайлы внезапно стали влажными. Потом он сказал: — Дай ей что-нибудь, чтобы отключилась. А как там Бей?

— Спит, как младенец. Он неплохо поправляется, но только вот рука… Похоже, она не будет работать.

В ответ Ликат лишь невнятно что-то пробурчал.

Сайла приготовилась к неизбежному. Ее желудок сводило при мысли, что придется проглотить смесь, которую готовила Коули. Она слушала, что делает целительница. Тут Сайла невольно скрипнула зубами при мысли о том, как нелепо так называть старуху. Она узнала музыкальные ноты, как от крошечных звоночков — что-то сыпалось в металлический горшок. Затем звук льющейся воды, а потом долгое растирание и размалывание.

Ликат грубо поднял ее голову, оттянув вниз челюсть. Притворяясь, что находится без сознания, Сайла почувствовала мерзкий вкус смеси. Она не смогла определить ее состав, но подействовало снадобье почти сразу, и она устало повернулась на бок.

— Ягоды остролиста, — раздался голос Коули. — Она и мигнуть не сможет.

— Остролист? Он ядовит?

— Не настолько, чтобы убить ее. Хотя невелика разница, все равно ведь ей умирать, верно? Мы должны спешить. Впрочем, когда люди увидят, как ты ее несешь на руках, то поверят, что она заболела. — От того, как весело Коули обсуждала замысел преступления, Сайлу скрутил очередной приступ тошноты. Как будто наблюдая за одним из своих пациентов, она отметила, что ее пульс зачастил и стал беспорядочным, а кожа липкой. Когда Ликат поднял ее, Сайла снова потеряла сознание.

Сознание вернулось к ней резким толчком, как будто она внезапно попала из теплой комнаты в ледяную воду. От холода ее била дрожь.

Сайла лежала на правом боку со связанными за спиной руками. Шею плотно обвивала веревка, тянувшаяся затем к лодыжкам согнутых ног; когда Сайла попыталась их выпрямить, петля чуть не задушила ее. Чуть снова не потеряв сознание, она поспешно согнула колени.

Во рту ее был кляп. Послушавшись рефлекторно сжавшегося желудка, Сайла не стала размышлять об его вкусе.

Она чуть приоткрыла глаза, подглядывая сквозь ресницы. У противоположной стены сидела Коули, привалившись к груде подушек. При тусклом свете единственной свечи невозможно было разглядеть, спит она или нет, и Сайла наконец решилась открыть глаза. Коули покачнулась, пробормотав что-то про себя, и захрапела. Сайла снова пробовала подвигаться, но петля остановила ее.

И это — все, к чему она пришла?

Беззвучные слезы стекали по грубой ткани кляпа. Ее память блуждала по темным закоулкам прошлого, раскапывая самые гнетущие образы детства. Сайлу невольно охватила дрожь от воспоминания, как ее бросили в корзину с другими детьми. И впившиеся в тело веревки были так же ужасны — она почувствовала их, когда постепенно прошло потрясение от пережитого. Она вспоминала тряску и тесноту, и как она сидела на ком-то в темноте.

А потом — процедура отбора.

Тогда ее отобрали. Ею завладели.

Теперь она снова была чьей-то собственностью.

Неужели этим все кончится? Все расчеты настоятельницы. Ее собственные планы.

Врата. И я никогда не узнаю, куда они ведут?

Всегда обманутая. Теперь уже в последний раз.

Слезы хлынули у нее из глаз — жгучие слезы разочарования и сожаления. Она стиснула зубы, стараясь справиться с дрожью и рыданиями.

Они убьют меня. Но им не удастся меня сломить.

Ощутив смутное движение, Сайла сначала подумала, что это тень или ветер раскачивает матерчатую стену шатра. Но другие стены оставались неподвижными, и ей захотелось позвать на помощь. Ее остановила мысль, что это, наверное, Ликат, и пленница с тревогой взглянула на Коули, надеясь, что старуха проснется.

Темная фигура скользнула в шатер и исчезла в темном углу. Подойдя к спящей Коули, она схватила ее — тихо, быстро, точно так же, как Ликат схватил саму Сайлу. Она даже почувствовала невольное сочувствие, глядя, как женщина беспомощно дергается, и ее глаза вылезают из орбит.

Все было сделано за несколько мгновений. Черная фигура положила старуху на пол, а в шатер скользнул второй человек, направившийся прямо к Сайле.

Прежде чем он склонился над ней, она уже знала, что это Клас. Он протянул руку, разрезая веревку на ее шее, и его раскрашенное черным лицо было лишь в дюйме от нее. Резкий приток крови сделал Сайлу легкомысленной. Ей показалось, что в глазах Класа мелькнула та же мягкость, которую она видела в женщинах, сделавших ее Избранной. Тут он разрезал веревку на ее запястьях и вытащил кляп изо рта, и Сайла закричала — глупо, счастливо и яростно.

Клас помог ей подняться и подхватил на руки — стоять Сайла была еще не в состоянии. Коули была уже связана, во рту у нее торчал кляп. Гэн присоединился к ним у выхода, и они двинулись по безлюдной тропинке между шатрами. У Сайлы перехватило дыхание, когда перед ними поднялись три темных силуэта, но она тут же узнала собак Гэна. Животные привели их назад, к шатру Кола.

Оказавшись внутри, мужчины уложили Сайлу на подушки. От их грубоватой заботливости она невольно улыбнулась, с трудом справляясь с внезапно подступившими слезами. Она попросила хлеба и молока, и Клас тут же вскочил, чтобы подать ей кувшин, кружку и целый каравай. Он прихватил и флягу с медом.

Жуя хлеб и запивая молоком, Сайла рассказала им, что случилось. Когда она спросила, почему они решили навестить заболевшую, Кол просто ответил:

— По нескольким причинам. — Она решила, что лучше не настаивать, и Клас поддержал ее в этом, предложив немного отдохнуть.

Он повернулся к Гэну.

— Ты не передумал?

— Нет. — Его лицо исказилось от боли. — Выбора нет. Мы должны бежать.

— Принять позор? Оставить племя, когда оно больше всего в нас нуждается?

Это прозвучало возмущенно, но по тому, как Клас резко наклонился, слегка повернув голову, Сайла видела, что он мучительно пытается оправдать их решение, и готова была поклясться, что он не сможет этого сделать. Но тут все ее стройные логичные рассуждения рухнули, Сайла даже спросила себя, а знала ли она вообще этих людей? Клас изучающе посмотрел на Кола, который явно был согласен с Гэном. Потом он снова взглянул на Гэна, и Сайла увидела в его глазах смирение и, что ошеломило ее, какую-то беспомощную ярость.

Гэн упрямо ответил:

— Мы могли бы убить часть друзей Ликата и Бея, возможно, даже их самих. Но это не докажет, что не мы отравили оружие. В конце концов нас прикончат, и люди скажут, что смерть подтвердила нашу вину. К тому же многие поверят нам и бесцельно погибнут, сражаясь на нашей стороне. Единственный шанс доказать нашу невиновность — остаться в живых. Если наше отсутствие пойдет племени во вред — это будет платой за ошибку.

Сайла не сводила глаз с Кола. Он почувствовал явное облегчение и открыто улыбнулся. Это поразило ее, и тут она наконец поняла — Гэн все еще не знал о пророчестве его матери. Кол не говорил ему об этом, опасаясь, что может повлиять на его выбор. Отец знал, что его смерть — часть предсказанного возвышения сына, и настолько верил в судьбу Гэна, что не хотел хоть как-то влиять на его решение.

Или принять его любовь.

Сайла ненавидела Кола за его твердость, делавшую ее соучастницей.

Девушка с трудом приподнялась. Клас наклонился, чтобы помочь, но она улыбнулась и, покачав головой, спросила:

— Когда люди начнут собираться к погребальному костру?

Кол поглядел на водяные часы.

— Примерно через четыре часа. Не волнуйся, мы уже все приготовили. У нас есть носилки для тебя, если ты слишком слаба, чтобы ехать верхом.

— Нила должна уйти с нами.

Кол взглянул на нее с нескрываемым удивлением.

— Почему? — спросил Гэн.

Сайла рассказала им об услышанном от Ликата, добавив:

— Вы не знаете, что это такое — быть чьей-то собственностью. Я ее здесь не оставлю.

Гэн провел пальцем по губам, раздумывая.

— Это — ее дом, ее племя. Может быть, она не захочет уйти. В конце концов, мы сами не знаем, куда направляемся.

Больная, измученная Сайла знала, что у нее нет сил для спора. Она пожала плечами.

— Как Нила решит, так тому и быть. Если она остается, то и мне придется.

— Остаться? Здесь? — Голос Класа был полон недоумения. — Я тебе не позволю!

Сайла улыбнулась.

— Будет, как я сказала, Клас. Тебе никогда этого не понять. Когда не позволяют. — Он не понял и в напряжении стиснул челюсти. Сайла прикоснулась к его руке. — Мне нужно попасть в ее шатер. Пожалуйста.

— Сумасшедшая. Ты же едва можешь идти, — пробормотал он, уступая.

— А что, если она поднимет тревогу? — спросил Гэн.

— Не поднимет.

Состроив гримасу, Гэн подошел к другу.

— Я пойду с тобой.

Сайле еще приходилось бороться с действием яда, и потому их путешествие в шатер Яна было похоже на ночной кошмар. Она уже немного окрепла и могла держаться самостоятельно, но ноги были как деревянные, и мысли путались. То ей казалось, что она разговаривает с настоятельницей, то была уверена, что Ланта снова держит ее за руку и видит ее мысли насквозь. Она выскользнула из этих воспоминаний с ощущением падения и обнаружила, что действительно споткнулась и ее удержала на ногах лишь крепкая рука Класа.

Гэн оставил их ждать в густой тени, а сам пополз к шатру. Нила, он знал, спала рядом с больным Беем. Хоть бы они ее куда-нибудь не отправили. Хоть бы она не закричала.

Гэн полз, пока слабый свет, проходящий через стену шатра, не отвлек его внимание от пульсирующей боли в раненом плече. Он достал короткий меч и осторожно прорезал узкое отверстие, только чтобы проползти. Обернув лезвие курткой, он ткнул его в щель — ответа не последовало, и Гэн проскользнул внутрь.

Аромат, разлитый в комнате, — смесь цветов и специй, подсказал ему, что он не ошибся. Нила была здесь. В слабом свете он увидел ее, лежащую на кровати. Нила свернулась калачиком и казалась настолько маленький, что сначала Гэн не поверил своим глазам.

Приблизившись к девушке, он убрал волосы, упавшие ей на лицо. В тусклом свете они были похожи на туман. Он любовался ими, поправляя пряди на ее щеке, и пропустил момент ее пробуждения.

Нила метнулась к нему, выхватив что-то из-под подушки. Только сотни часов боевой практики спасли жизнь юноши. Кинжал рассек воздух так близко от его горла, что Гэн почувствовал его холодный край. Схватив ее за руку, он зажал другой рукой ее рот — Нила лишь успела сказать:

— Нет, Лик…

— Это я, Гэн! — хрипло прошептал он. Секунду она продолжала бороться с ним. Ее сердце стучало в его грудь. Наконец Нила расслабилась. Гэн вздрогнул от ворчливого шума на соседней кровати, но Нила покачала головой. Свободной рукой она показала, как будто пьет что-то, и Гэн понял — она показывает, что мать пьяна.

Почти целую минуту они сидели вот так, глядя друг на друга, и его рука все еще сжимала ее запястья. Когда Гэн убедился, что их не обнаружили, он близко наклонился к Ниле, касаясь губами ее уха.

— Тебя хочет видеть Сайла.

— Она здесь? Сейчас? А почему ты здесь?

Он отпустил ее руку с ножом, и Нила сунула его под подушку.

— Можно ли тут поговорить? — спросил он.

Нила снова покачала головой, испуганно глядя на него, и Гэну показалось, что этот жест отрицания относится скорее к нему самому, а не ответ на вопрос. Он продолжил:

— Она сказала, что должна поговорить с тобой. Мы покидаем лагерь. Сайла не пойдет с нами, если ты останешься. Клас сейчас с нею снаружи.

Нила замерла.

— Сейчас? Здесь? — Не ожидая ответа, она закуталась в одеяло и жестом показала, чтобы он следовал за ней. Беззвучно ступая по ковру, они прошли к выходу. Показав Гэну, где он должен ждать, девушка пошла взглянуть на Бея и вскоре вернулась. Подойдя к нему, Нила сказала: — Братья спят как убитые, а мать нас не услышит. Почему Сайла уходит с вами? И Клас тоже уходит?

— Она тебе все расскажет. — Он торопливо выглянул наружу. Сайлу почти втолкнули внутрь, и Гэн притаился на земле рядом со входом в шатер.

Сайла взяла Нилу за руки.

— Я знаю про Ликата, — сказала она. Она глубоко вздохнула, готовясь продолжить разговор. — Я послана сюда моим аббатством, чтобы разрушить любой союз между вашим племенем и Олой. Мы с настоятельницей решили, что самый верный путь для этого — взять дочь Фалдара Яна в Харбундай как заложницу.

«Как она побледнела, — подумала Сайла. — Как будто я выпустила из нее всю кровь. Но она должна знать».

— У меня в аптечке есть специальная смесь. Из нее делают чай, который заставит тебя забыть то, что я прикажу тебе забыть, и делать то, что я прикажу тебе делать. Это было мое последнее средство, чтобы заставить тебя пойти со мной. Тебя там ждут. С тобой бы хорошо обращались. А я получила бы влияние и власть. Но я не могу предать тебя. И все же я прошу тебя сделать это, уже не для моей пользы, а для твоей собственной. Ни Гэн, ни Клас, ни Кол не травили клинок. Они ждут меня, чтобы уйти всем вместе, потому что это — единственный способ восстановить их честь. Ликат и Коули схватили меня сегодня, потому что я узнала: отравители — это они. Я думаю, что сердцем ты догадывалась, но молчала, потому что боялась, что в этом замешан твой брат. Клянусь, что Бей ничего об этом не знал. Ликат думал, что погибнет он. Разве такой человек может быть тебе другом?

Нила хрипло ответила:

— Гэн убил моего отца. Он ранил моего брата. Ты только хочешь меня использовать в собственных целях. Лгала всем нам. Чем ты отличаешься от Ликата?

— Я люблю тебя.

Девушка съежилась.

— Не говори так! Я хочу верить и не могу. Не могу больше. Ты знаешь — я люблю тебя; как я могу говорить это после того, что только что узнала?

— Пойдем со мной. Быстро.

— Нет! Я должна остаться с моим племенем.

Сайла вздохнула.

— Я скажу Гэну и Класу, что тоже остаюсь. — Она попыталась подняться, все еще слабая и неловкая, и Нила легко потянула ее за руку, не отпуская.

— Ты сказала, что Ликат и Коули схватили тебя. Как ты спаслась?

Сайле показалось, что все бесполезно. Пол качался под ней, как ветка ивы под ветром. На мгновение перед ней мелькнула картина — девочка, играющая на берегу реки, и потребовались все силы, чтобы разлепить закрывающиеся глаза и вернуться к Ниле. Борясь с тошнотой, она рассказала о планах Ликата и как Гэн и Клас спасли ее от Коули.

Даже во время своего монотонного рассказа Жрица судорожно пыталась найти выход из создавшейся ситуации. «Для меня все остается по-прежнему, — подумала Сайла. — Я старалась. Я сделала все, что могла. Но когда настанет час, — она не могла заставить себя подумать о рассвете, который принесет смерть, — они убьют меня по моей собственной воле. Никто надо мной теперь не властен».

Нила встала, потянув ее за собой, и сказала:

— Бей заключит союз, которого желал мой отец. И если своим уходом я смогу спасти моих людей от войны, то должна уйти. Слова о том, что ты останешься, зная, что будешь убита, не произвели на меня впечатления — я тебе не верю. Иди и скажи Гэну и Класу, что я выйду, как только смогу.

Покидая жилище, Сайла обернулась и взглянула в темноту шатра, где исчезла Нила. Если это победа, то почему на душе так горько и тяжело?

Глава 20

Замешательство в голосе Гэна, когда он объявил о согласии Нилы ехать с ними, вызвало слабую улыбку на лице его отца. Кол приветствовал девушку.

— Ты подобна оленю, мы всегда это знали. И с лошадьми — своей и Сайлы — ты обошлась умело. Никто бы не смог сделать все так тихо.

Нила ничего не ответила. С того момента, когда она согласилась присоединиться к ним, девушка как будто отгородилась от всех невидимой стеной. Она укладывала одежду в кожаный мешок. Гэн стоял рядом, мучительно придумывая, чем бы ее подбодрить и успокоить, но с первого взгляда любой понял бы, что Нила в этом не нуждается. Ее целеустремленность поразила юношу. Размышляя об этом, Гэн вспомнил, что она согласилась встретиться с Сайлой, лишь узнав, что с ними уходит и Клас.

От этой мысли быстрый холодок пробежал у него по спине, оставив неприятное ощущение. Потрясенный Гэн почувствовал смутивший его укол ревности.

Кол спас его от этих новых переживаний, напомнив, что пора вьючить лошадей. В водонепроницаемые мягкие кожаные мешки было сложено все необходимое для долгого путешествия. На животных надели специальную упряжь, равномерно распределяющую вес груза. В прошлом кочевники, Люди Собаки давно поняли, что вьючные лошади требуют такого же внимания, как и военные. Когда шансы на выживание зависят от подвижности и маневренности отряда, приходится жертвовать тем, что нельзя увезти. Все знали — каждая взятая с собой вещь драгоценна, а может быть, и незаменима.

Двигаясь в темноте быстро и уверенно, люди за несколько минут приладили мешки, навьючив лошадей.

Повязка на плече Гэна выступала под его жесткой кожаной боевой курткой. Рана не давала ему как следует действовать рукой, но он чувствовал себя неплохо, благодаря лечению Сайлы. Только от сильного запаха порошка корня валерианы, которым она присыпала плечо, щипало в носу. Он вздрогнул, скорее вспомнив о своей небрежности, чем от боли. Это было хорошим уроком.

Гэн вспомнил прикосновение руки Сайлы, ее мягкий голос, объяснявший ход лечения. Она успокаивала, вытягивала боль из его тела, заботилась о нем.

Обнаружив, что наблюдает за Класом, Гэн резко отвернулся и, извинившись, нырнул в шатер, чтобы в последний раз проверить, не забыто ли что-нибудь. Выйдя, он обнаружил, что все уже готовы и с нетерпением ждут его.

Мужчины были в кожаных штанах и куртках, но без кольчуг — вместо них к доспехам из жесткой кожи были пришиты полосы металла.

Лошади спереди и с боков были укрыты кожаной и кольчужной броней. Щиты мужчины привязали к седлам; их изогнутые луки и колчаны для стрел из шкуры выдры были подвешены за спиной к задней луке седла. Великолепно обученные животные переступали с ноги на ногу, вслушиваясь в ночную тишину. Собаки чувствовали общую напряженность. Раггар патрулировал окрестности. Шара и Чо трусили за ним. Поднимаясь в седло, Кол махнул рукой вперед.

В свете бесчисленных звезд и луны, находившейся в первой четверти, небольшой отряд двинулся на север. Они уходили от прежней жизни, расставаясь с ней навсегда, уходили в неизвестное и пугающее будущее.

Покинуть лагерь оказалось просто, и, когда первые лучи солнца коснулись горизонта, отряд был уже далеко за Тигровыми Скалами. Тут Кол приказал всем спешиться. Из заросшего кустарником ущелья они наблюдали, как к лагерю подходит плотная небольшая группа — ночной дозорный со своими собаками. У Гэна защемило в груди. До сих пор он с азартом отвечал на удары судьбы, но теперь почувствовал себя потерянным, ничтожным. Его отец, Клас, женщины — все они казались Гэну такими же слабыми и беспомощными. Не в силах отвести глаз от ночного дозорного, Гэн спрашивал себя, придется ли ему еще вдыхать до боли в легких плотный утренний воздух, напоенный красотой и невероятной свободой нового дня? Почувствует ли он сладость смятой травы и горчинку полыни? Придется ли, возвращаясь домой в утреннем полумраке, полосовать мечом ни в чем не повинные кустарники, воображая, что это вражеские воины? Мечтать о спасении Людей Собаки, об их славе? Раггар заскулил и прижался к своему хозяину. Благополучно миновав ночного дозорного, беглецы повернули на запад. Сойдя с коней, мужчины побежали рядом с ними, причем это нисколько не замедлило продвижения отряда. Сайла наконец поняла, зачем к каждому седлу приделаны петли. Мужчины держались за них на бегу, что позволило им использовать часть силы лошади и двигаться довольно быстро.

С общего молчаливого согласия Гэн пошел в авангарде. Собаки рыскали далеко впереди. Клас занял позицию прямо перед женщинами, которые следили за вьючными лошадьми. Кол прикрывал тыл.

Они беспрепятственно двигались уже почти час, когда сзади послышались крики, эхом отдававшиеся между холмов. Кола не было видно — он находился на противоположной стороне холма, и Гэн с Класом разом вскочили на коней и поскакали к нему. Они почти миновали гребень, когда увидели скачущего Кола. Он жестом показал, что все в порядке, но потом сделал другой жест, приказывая, что они должны двигаться пешими, и быстрее. Когда Гэн попытался подъехать к нему, чтобы поговорить, вождь послал сигнал, приказывая повиноваться.

Солнце было уже высоко, когда Гэн выбрался на плато с рощей больших деревьев. Он осмотрелся и тут услышал свист Кола, приказывавшего остановиться. Гэн подозвал собак, и весь их небольшой отряд собрался около него.

В суматохе укрывая лошадей в роще, никто не обратил внимания, как подъехал Кол. Обернувшись, Сайла тревожно вскрикнула, и все кинулись к нему. Грубоватое лицо Кола было мертвенно-бледным, его острые черты как-то сгладились. Поперек лица горел длинный шрам, казалось вобравший в себя весь цвет его плоти. Его лошадь остановилась, и Кол качнулся вперед, потом выпрямился, приняв преувеличенно уверенную позу. Тут Гэн заметил, что его колчан из шкуры выдры открыт, и все разглядели кровь, медленно стекающую по внутренней стороне ноги и окрасившую бок лошади. Он спустился с седла с изяществом, но избегая резких движений. Гэн бросился вперед, подав отцу руку, и Кол молча оперся на нее, качая головой под градом вопросов, пока все старались устроить его поудобнее.

— Твои собаки ни при чем, Гэн. — Это были его первые слова, пока Нила снимала с Кола доспехи. — Их было трое. Они пришли сзади, с юга. Из лагеря, искали нас. Они бы вернулись, рассказали о нас Ликату. — Он нахмурился, глядя на подошедшую Сайлу, которая стряхивала воду с вымытых рук, готовясь исследовать его рану, а потом добавил: — Теперь они ничего не смогут ему сказать. Люди из Восточного клана: воины Людей Собаки. Как такое могло случиться?

Сайла перебила его:

— Потребуется некоторое время, чтобы обработать рану. Сюда попала стрела, перебившая…

Он мрачно усмехнулся.

— Я помню схватку. Не имеет смысла что-либо делать. Мы оба это знаем.

— Я должна попробовать. Я всегда…

Он прервал ее:

— Но не в этой ситуации. Я умираю. Вы не сможете мне помочь. Не беспокойтесь.

— Нет. — Гэн услышал себя прежде, чем понял, что сказал. — Ты не можешь. — Кол покачал головой. Седые волосы, которые всегда были похожи на серебряный шлем, лежали в безжизненном беспорядке. Он вымолвил: — Это судьба, — и понимающе улыбнулся Класу, стоящему с каменным лицом, продолжив: — Ты изменишься, как звери приспосабливаются к смене сезонов. Ты будешь учиться у тех, кого повстречаешь на своем пути. Ты будешь строить, сын.

— И разрушать. — Это был Клас, и, хотя он не сводил глаз с Кола, Гэн знал, что гнев в них предназначался ему.

Глава 21

Кол сидел, прислонившись спиной к дереву и стараясь держаться по возможности прямо. Гэн, присевший перед ним на корточки, чувствовал несгибаемую волю этого человека, отказывавшегося признавать, что жизнь уходит от него. Жестом Вождь попросил сына помочь ему справиться с мехом для воды и, сделав глоток, сказал:

— Я был не прав. — Но это не прозвучало смиренно или жалко. Кол продолжил: — Предсказание твоей матери сбывается. У меня нет времени, чтобы рассказывать тебе все. Ты узнаешь эту историю от Класа. Теперь слушай меня. Я хочу, чтобы ты понял, насколько она была сильной и как тебя любила. Но кое-что ты должен узнать только от меня. Она сказала, что ты будешь ответственным за мою смерть, что мы разделим позор. Я никогда не принимал эти слова всерьез. Я полагал, что сын не сможет убить своего отца. Отца, который держал его на руках. Нами движут чувства. Для тебя это была борьба с теми, кто не понимал нас обоих.

Гэн попытался прервать его, но отец уверенным кивком заставил его замолчать.

— Ты поведешь своих людей к лучшей жизни. Не печалься, что был одинок или что будешь одиноким потом. Вождь должен познать одиночество. Я взял бы назад этот урок, который преподал тебе, если бы смог. И знай еще, что Мурмилан сказала: «Если ты полюбишь его, он будет жить». Я ухожу. И помни — я любил тебя.

Кол снова закашлялся, еще тяжелее, чем прежде. Он потянулся, чтобы сжать руку Гэна, как будто черпая от него силы. Кашель прекратился, но Кол не мог разогнуться, и Гэн положил ладонь на его руку. На несколько долгих мгновений оба они застыли в молчании, пока Гэн не спросил:

— Это правда, что ты и мать хотели этого? Она сказала, что я должен стать Вождем? Что вы оба надеялись на это?

Кол кивнул.

— Несмотря на цену, которую придется заплатить?

Вождь поднял голову, пристально глядя на Гэна, который не отвел глаз. Долгие годы взаимного отчуждения и столкновений наконец были зачеркнуты прочной любовью, которая всегда связывала их. Понимание пришло на умудренное опытом и возрастом лицо отца и молодое жестокое лицо сына.

Кол сказал:

— За любую цену, которую стоит заплатить.

Гэн осенил себя Двойным Знаком и поднялся.

— Теперь у меня есть цель.

Пожилой человек мигнул.

— Почему не Тройной Знак, как на молитве?

— Двойной Знак, чтобы просить о защите Единого в Двух Лицах. — Он слабо улыбнулся. — Один сын у другого.

Кол попробовал улыбнуться в ответ, но снова закашлялся. Когда кашель прекратился, его пристальный взгляд был направлен куда-то мимо Гэна, на то, что было открыто только ему одному. Гэн подумал о больших белоголовых орлах — их гордые глаза могли видеть землю до самых дальних пределов. Потом Кол заговорил снова:

— Прежде от меня никто этого не слышал. Я хочу, чтобы ты простил меня.

Первым порывом Гэна было возразить, объяснить, что ничего из того, что ушло, он не ставит ему в вину. Но потом понял, что Колу нужен прямой ответ, и сказал:

— Я прощаю тебя. И я тебя люблю.

— Спасибо. — Он был несгибаем и суров, как обычно. Потирая глаза, Кол пожаловался, что не выспался. Гэн слушал его, но внимание юноши было приковано к низкому кустарнику у подножия их холма. Вождь поднял глаза, чтобы увидеть, что так внимательно разглядывает его сын, и постарался последовать за его пристальным взглядом. Внезапно, как в трюке фокусника, появилась небольшая стая волков — десять сильных животных бежали к ним, бесшумно переставляя лапы.

Осторожно, тихо, как прибывающая вода, стая перевалила через гребень холма и вышла на плато. Волки остановились там, а вожак направился вперед. Понюхав воздух рядом с Гэном, он стал когтями рвать землю — в воздух полетели комья. Потом волк приблизился к Колу, медленно обошел его, косясь на Гэна. Завершив круг, он уселся мордой к Колу. Блестящий черный нос покраснел, когда он, наклонившись, обнюхал его окровавленную ногу. Волк снова поднялся и подошел к Гэну, глядя прямо ему в лицо. Юноша смог выдержать его пристальный взгляд лишь мгновение и отвернулся, прикидывая расстояние. Волк, благодарный ему за любезность, повернулся и присоединился к стае.

Так же беззвучно, как появились, волки ушли. Гэн подошел к отцу и снова сел рядом с ним, сказав:

— Я думаю, ты всегда знал, что Клас был моим единственным другом. Но он всегда был очень занят. Когда я был совсем одинок, то разговаривал с волками. Они позволили мне заглянуть в свою жизнь, хотя я не был одним из них. Мы не были друзьями. Но мы были связаны.

Кол кивнул.

— Я не понимаю этого, но не сомневаюсь. — С усмешкой он добавил: — Этому научила меня твоя мать. Теперь зови назад остальных.

Собаки бросились к нему при первом зове, явно вне себя от радости. Клас внимательно посмотрел Гэну в лицо, а потом подошел к Колу, став на колени, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Пока я жив, я буду с ним, мой друг. Клянусь.

На губах Кола мелькнула тень улыбки.

— Даже если пророчество Мурмилан убило меня?

— Пророчества не бросают копья, но, признаюсь, я думал об этом. Мурмилан ничего не поделать с моим чувством к Гэну. Он — мой брат. Я буду с ним, потому что это — мой выбор. Жизнь — короткая штука; случайность может оборвать ее в любой момент. Мужчина должен сам делать свой выбор. — Он поднялся, встав рядом с Гэном.

Нила прервала всех резким криком, показывая на восток. Со склона дальнего холма, как струйка темного песка, сбегал вниз конный отряд. Поднятая копытами пыль была как досадный мазок грязи на безупречном пейзаже. Кол с трудом поднялся на ноги и, хромая, подошел к коню, снимая колчан и лук.

— Я встречу их здесь, — сказал он, устраиваясь у дерева.

Гэн ответил:

— Мы встанем здесь втроем. Это будет схватка, о которой будут петь песни. Ведь, даже если мы доберемся до Олы, король Алтанар, желая союза с племенем для нападения на Харбундай, выдаст нас Бею.

Сайла выступила вперед.

— Именно поэтому мы должны идти в Харбундай. — Она невольно повернулась к Ниле, но избегала смотреть на нее. Гэн видел, что Сайле это многого стоит, но она все же заставляет себя говорить. Без сомнения, ее слова были признанием. Она продолжила, обращаясь к Колу: — Окажись мы с ней в Харбундае, Бей не посмеет напасть. Разве у вас есть выбор?

Сайла упомянула о торговце, который рассказал ей о секретных тропах, малоизвестных перевалах с названиями, похожими на Не-Говори-Другим, Середина Лета или Приют Облаков, и с вызовом заявила:

— Я обратила на это внимание потому, что думала использовать информацию. Только потом это знание стало частью плана, как вынудить Людей Собаки отказаться от войны с Харбундаем.

— Она хотела похитить меня как заложницу, — горько вступила Нила, и у Класа отвалилась челюсть.

Сайла продолжила:

— У Церкви есть свои причины, чтобы отвести руку Алтанара от Харбундая. Нам там помогут. Гэн прав насчет короля — он выдаст Нилу Людям Собаки, а все мы умрем.

Гэн сказал:

— На нас идет племя, Алтанар нам враг, и ты говоришь, что у нас единственная возможность — путешествие через всю страну Дьяволов, которые будут рады на нас поохотиться. Прекрасная идея.

Кол прохрипел:

— Это — ваше первое испытание. Идите, пока есть время.

Клас открыл свой колчан.

— Времени нет. Гэн прав. Далеко мы не уйдем.

Кол поднял подбородок, расправив плечи. На мгновение он показался всем таким же могучим и непреклонным, как когда-то. Упрямое выражение на его грубом, покрытом шрамами лице не допускало возражений.

— Вы должны повиноваться. Вы — воины Людей Собаки. Я — ваш Вождь Войны. Оставьте меня. Сейчас же. Я выполняю свой долг. Выполните и вы свой.

В душе у Гэна боль потери боролась с любовью, страдание с гордостью. Он посмотрел отцу в глаза, пытаясь взглядом передать то, что он никогда не сумел бы сказать словами. Кол улыбнулся и кивнул. Гэн ушел, не оглядываясь назад.

Шум схватки был похож на короткий шрам на глубокой тишине холмов. Закричал человек — жалобно и удивленно. Ему ответило множество сердитых смущенных голосов. Звуки нарастали в бурном темпе неразличимых шумов, и потом, внезапный, отвратительный, раздался торжествующий военный клич Южного клана. Гэн вздрогнул, как будто его хлестнули, и прибавил ходу.

На вьючных лошадях, они не могли двигаться столь же быстро, как их преследователи. Расстояние между ними медленно сокращалось. Маленький отряд стремился укрыться под защитой предгорий, когда раздался волчий вой. Он звучал, казалось, из-под самых копыт скачущих лошадей. Даже издали Гэну было видно, что всадники забеспокоились. Их лошади взбрыкивали, пытаясь сбросить седоков, и поворачивали назад. Внезапно в хвосте группы один из коней, сильно прихрамывая, просто ускакал со своим всадником, не слушаясь уздечки и растеряв всю свою выучку боевого скакуна. Клас пробормотал:

— Замыкающий. Наверняка Кол всадил в него стрелу.

Гэн согласился, наблюдая, как волки поодиночке выскакивают из укрытия и еще больше пугают коня. Они успевали нырнуть назад прежде, чем воин наносил удар. Его стрелы попадали в низкий кустарник, не причиняя хищникам ни малейшего вреда. Несколько спутников повернули, чтобы помочь ему. Другие волки выбрали еще одну лошадь, утомленную долгой погоней, и снова начали свою игру. Всадники опять бросились на них. Стрелы буквально осыпали кусты, но ни один из волков не взвизгнул.

Гэн с глубоким удовлетворением видел, что погоня остановилась. Некоторые всадники уже поворачивали назад.

Гэн встал в седле с мурдатом в руке. Воины показывали на него. Некоторые нашли в себе силы на насмешки, но большинство казались потрясенными. Они не делали и шага, чтобы возобновить преследование. Видя, как он вращает над головой клинком, многие втайне быстро осенили себя Тройным Знаком. Гэн закричал, и его голос отразился от утесов диким эхом.

— Никогда меня не забывайте. Никогда!

Он сел в седло и, больше не говоря ни слова, продолжил путь на запад.

Спустя какое-то время Гэн отозвал Класа в сторону, попросив того рассказать ему о матери. Он слушал настолько стоически, что несколько раз Клас останавливался, глядя на него, и каждый раз Гэн спокойно просил его продолжать. Он не проронил ни слова и не показывал своих эмоций. Когда Клас заявил, что ему больше нечего сказать, Гэн кивнул. Возвращаясь, Клас был раздосадован. Сайла и Нила попытались утешить его, и он сердито ответил:

— Она была замечательная женщина. Я рассказывал ему всю историю пророчества, а он только кивал. Я описал ему, как она умерла, а он даже не мигнул. Мурмилан говорила, что в нем будут уживаться два человека. В этом я уже убедился. Первый явно смущен, а второй пуст, как гнилой орех.

Нила сказала:

— Боль не всегда показывают, Клас. Самое тяжелое лежит на сердце.

Сайла мягко вступилась:

— Класпонимает. — И он быстро взглянул на нее. Она видела, что Клас совсем запутался. Постепенно успокаиваясь, он покачал головой.

После нескольких миль, которые Клас проехал рядом с женщинами, он снова приблизился к Гэну и с вызовом спросил:

— Если мы идем в Харбундай, то почему забираемся так далеко на запад на территорию Дьяволов? Мы уже должны повернуть на север.

В ответ Гэн показал на небо.

— Мы повернем, когда разразится гроза. Дождь скроет наши следы.

— За нами никто не гонится. Волки постарались.

— Пока. Ликат и Коули скажут им: это — доказательство, что я дьявол и нас надо убить. Она прочитает им молитвы, и завтра они возвратятся. Пусть лучше они ищут там, где нас не будет. — От его улыбки у Сайлы пробежали мурашки по коже.

Клас угрюмо возвратился на прежнее место, и Сайла поехала рядом с ним. Сначала ей показалось, что Нила постарается присоединиться к ним, но она, вероятно, хотела побыть одна. Сайла сказала:

— Я тоже оплакиваю Кола, Клас. Но помни, он помог сыну найти свой путь, он верил в него. Он был воин и кончил свои дни, как воин.

— В схватке со своими собственными людьми. В позоре. Из-за него. — Он махнул рукой в сторону Гэна. — Ты видела, как он уходил? Ни разу не оглянулся.

— Ты обещал быть рядом с ним. Держи свое слово.

Искаженные черты смягчились.

— Я не хотел… Но так много всего случилось. — Он покачал головой в замешательстве. — Я уже говорил тебе. В нем что-то есть. Он мне как младший брат. Но иногда он меня пугает.

Она изобразила удивление, пытаясь хоть немного развеять его угрюмость, и он улыбнулся в ответ короткой, напряженной улыбкой.

— Я не такой бесстрашный, как ты думаешь. Или хотел бы, чтобы ты думала. Чем больше я рассказывал ему о пророчествах его матери, чем больше говорил о том, как Кол в него верил, тем больше он казался… — Клас искал нужное слово, ударяя кулаком о луку седла. — Было похоже, что он влюбился. Как будто он искал что-то и нашел, и оказалось, что это больше, чем он надеялся, понимаешь? Он влюбился во все это, и хорошее, и плохое.

— Это ведь не относится к смерти его отца? Ты не можешь говорить такие вещи, Клас.

— Могу. — Клас снова покачал головой, и она подумала о быках-бизонах, движимых силами, с которыми они сами не могут совладать; они пронзают друг друга рогами в ритуале, в котором бессильны усомниться. — Я знаю, Гэну было невыносимо смотреть, как Кол умирает, и он воспринял это как часть своей судьбы. Я хочу верить, что он огорчен, но не могу понять его путь.

Ей было нечего сказать в ответ. Потрепав его по руке, Сайла направилась к Ниле. У нее сжалось сердце, когда она, взглянув на девушку, поймала ее пустой, невидящий взгляд. Без слов была ясно — Нила только начинает полностью осознавать, что с нею случилось. Она нуждалась в заботе. Сайла смотрела на Класа. Он тоже страдал, но был гораздо сильнее. Ему ее помощь не так нужна.

Гэн решил не делать привала до рассвета следующего дня. Сайла взглянула через плечо, возможно, в тысячный раз. Погони не было, волки давно ушли. Сайла посмотрела вперед, на Гэна, по юношески стройного, такого изящного в седле. Как он отличается от нас, подумала она, и это внезапное открытие потрясло ее. Она вздрогнула, и даже Нила пробудилась от своей летаргии. Девушка протянула руку, успокаивая Жрицу. Та коротко поблагодарила ее, обдумывая новую идею.

«Он берет то, что дает мир, и использует взятое, — размышляла Сайла. — Покажите ему десять дверей, и он без колебания выберет одну и распахнет, даже если ее заклинит. Клас был прав: он влюблен. Он хочет жениться на Судьбе и спать со Славой. Этими улыбчивыми шлюхами.

А чем я от него отличаюсь? Я не могу жить без борьбы. Но Врата не согреют мое сердце. Потребность найти их наполняет меня, как горный поток, ясный и холодный. Мы с Гэном такие разные и так похожи друг на друга. Сможет ли хоть один из нас избежать одиночества? — Она пристально посмотрела на Нилу. — Вот оружие, которое я использую, чтобы управлять им. — Жрица улыбнулась. — Почему я чувствую, что все мы узнаем славу? И обрадуемся ей?»

Глава 22

Конвей поднялся на ноги, не обращая внимания на голоса, доносившиеся из глубины пещеры. Солнце скрылось за вершиной горы, начало быстро холодать, и он пожалел, что не захватил с собой плащ. Все же здесь, на свежем воздухе, было гораздо приятнее.

Казалось, он еще никогда не дышал таким чистым воздухом. В нем чувствовался легкий запах земли и травы, насыщавших его жизненной силой.

Конвей подумал, что его нежелание возвращаться в пещеру во многом объясняется царившей там нездоровой атмосферой. Она определенно изменилась, хотя он не замечал этого до самых похорон Харриса. Это воспоминание вконец расстроило его. Сама по себе потеря одного из них была тяжела, особенно столь ужасная, но спор о том, что делать с телом, был еще хуже. Фолконер потребовал, чтобы тело было сброшено в канал для сброса отходов, отметая все предложения о похоронах. Он говорил о безопасности, о том, что звери могут вырыть тело, и о праве Харриса быть со всеми теми, кто умер там. Жестокий спор чуть не перешел в драку, и хоть Конвей старался держаться в стороне, он чувствовал, что, если придется, Фолконер без колебаний подтвердит свои аргументы силой.

Конвей заметил какое-то движение на склоне холма. Он было пошел туда, но через пару шагов остановился. Без оружия он был беззащитен перед дикими зверями. Или людьми, если они сохранились в этом мире, вернувшемся к первобытному состоянию. Сделав еще один шаг, он взглянул вверх. Сойка закричала на него, сапфирно-голубая птичка с черной грудью. Снова закричала, открывая клюв так широко, что можно было увидеть темный провал глотки.

Он вернулся обратно с трясущимися руками.

Ему пришло в голову, что нет никакого смысла охранять вход, особенно после того, как оптимистическое заявление Фолконера о целых грудах оружия оказалось несколько необоснованным — пока не удалось откопать патроны. Однако все же стоит сторожить вход: лучше предусмотреть любые возможности. Предупреждение о грозящей опасности может и не помочь, но, по крайней мере, она уже не будет неожиданной.

Он улыбнулся своим мыслям. Узнать, что в этом мире остался еще хоть один человек — ради этого можно пережить даже нападение.

Они убедились, что находятся в той же пещере, где погрузились в криогенный сон, и никто уже не мог отрицать, что пережил свой мир. В долине оказались лишь густые заросли на месте бывшего поселка и никаких следов человека.

Пастор молился, чтобы они заметили дым или блеск металла.

Бернхард обследовала деревья и другую растительность. Она подтвердила первую оценку Фолконера. Деревьям было около пяти сотен лет. Более того, лес был не совсем обычным. Она обнаружила растения, вид и размеры которых удивили ее, и решила, что произошли климатические изменения. По какой-то причине восточный склон Каскадных гор получал теперь больше влаги, Бернхард не могла объяснить почему.

Никто и не интересовался. Если некому заниматься фермерством, какая разница, чаще стали идти дожди или реже?

Самое удивительное открытие сделала Тейт, заметив на дереве следы огромных когтей. Свежие, только начавшие затекать густым клейким желтым соком, они заставили Леклерка почесать в затылке. Он заявил, что это звери метят свою территорию, за что получил немало добродушных насмешек. Все знали, что те немногие животные, которым разрешалось свободно бродить в этих местах, находились под постоянным наблюдением и защитой. Лишь Бернхард поддержала его, заявив, что за века популяция животных в этих лесах могла измениться. Ее внимательно выслушали, но утверждение, что только тигр мог оставить такие следы, вызвало гомерический хохот.

Но все же это открытие произвело впечатление — все невольно подтянулись поближе ко входу в пещеру. Фолконер предложил серьезно взяться за поиски боеприпасов. Никто не заставил себя ждать; работа закипела.

Конвей был уверен, что у Фолконера уже есть план, и план этот в первую очередь связан с исследованием обстановки. Такова первая реакция человека. Конвей и сам чувствовал нечто подобное. Он не мог смириться с тем, что кроме них никто на земле не выжил. Его ум мог принять это как абстрактную теорию, но не как реальность. Как только он пытался представить, что их группа — это все, что осталось от человечества, мысль путалась и ускользала, как мокрое мыло.

Две женщины, так быстро подружившиеся — Анспач и Картер, — вышли из пещеры, щурясь от света, хотя уже темнело. Вечерние облака отсвечивали ярко-красным, подножие холма казалось теплым и мягким на фоне яркой зелени леса. Картер прикрыла глаза ладонью. Конвей подавил улыбку. Она наверняка пришла бы в бешенство, узнав, что он находит ее забавной; темные волосы и смуглая кожа наводили на мысль об ее индейских предках. Привыкнув к свету, она скользнула взглядом по Конвею и, не сказав ни слова, вернулась к созерцанию пейзажа. По напряженной спине было видно, что она и слышать ничего не желает.

Анспач улыбнулась, как бы извиняясь за свою подругу, и они направились к деревьям. Мягкая лесная земля поглотила звук шагов.

На склоне, чуть выше того места, где они стояли, громко хрустнула ветка. Внезапно раздался яростный рык, а за ним слабое беспомощное блеяние. Женщины пронзительно вскрикнули, слишком перепуганные, чтобы закричать по-настоящему. Они бросились ко входу, чуть не сбив с ног Конвея, едва успевшего отпрыгнуть в сторону. Конвей видел, как вдали, там, где выступающая на поверхность скала позволила кустарнику занять место огромных елей, плотная завеса зелени ходит ходуном, но больше ничего различить не удалось. Слишком увлеченный, чтобы подчиниться той части сознания, которая требовала немедленно вернуться, он спрятался за толстым стволом и застыл в ожидании.

Все вдруг как-то затихло, и наступившая тишина была еще страшнее, чем тот жалкий вскрик. От нее веяло смертью, и волосы у Конвея встали дыбом. На несколько бесконечных секунд лес затих, прячась в сгущающихся сумерках, будто заботясь, чтобы удлиняющиеся тени скрыли происходящее. Потом раздался шелест и шум пошевелившегося массивного тела. Низкое рычание, торжествующее и предостерегающее, прокатилось по склону.

Убийца заявлял всем, кто способен его услышать, чтобы держались подальше.

До Конвея донеслись какие-то крики, раздавшиеся из пещеры. Он выглянул из-за ствола, почти уткнувшись прямо в оскаленную полосатую морду.

В Америке не было тигров.

Зверь потянулся к нему и снова глухо зарычал.

Конвей медленно оторвал руку от дерева и попятился, осторожно отходя к безопасной пещере. Тигр приготовился к прыжку.

С отчаянным криком Конвей бросился к пещере. Собравшиеся у двери были сметены, как травинки на ветру. Фолконер с пистолетом в руке прикрывал голосящую, сбитую с толку компанию, последовавшую за Конвеем. Они остановились только у сломанной стальной двери, ведущей в когда-то герметичное помещение. Подойдя к Конвею, Фолконер крикнул, чтобы все замолчали.

Конвей сел, все еще дрожа, и привалился спиной к металлу. Описав все увиденное, он добавил:

— Это было ужасно. Не думал, что придется спасаться от медведя или когуара…

Он осекся под ледяным взглядом Фолконера.

— Это был тигр. И меня не интересует, что ты думал.

Полковник встал, взмахнув оружием:

— Подождем, пока он не уйдет. По крайней мере нам удалось добыть патроны. Сейчас все должны успокоиться, а потом я принесу одну вещь и всем ее покажу. — Подозвав Леклерка и пастора, он приказал им собрать все, что может гореть, и развести огонь у входа в пещеру.

Конвей с благодарностью выпил немного бренди, налитого Йошимурой, а когда Тейт пошутила, что ей не дали виски за обнаруженные следы когтей, все с облегчением рассмеялись. Конвей предложил ей глотнуть из маленькой бутылочки, но Тейт отказалась.

Мэтт заметил, что, пока они обсуждали происшествие, Фолконер пошел на склад. Он вернулся с небольшим чемоданчиком и проигрывателем видеодисков. Включив его, он попросил внимания.

— В этом чемоданчике полно дисков. Я нашел его как раз, когда Конвей изображал «отважного охотника», надеясь, что перед тем как замуровать вход, нам оставят записи о произошедшем. Лично я не допустил бы, чтобы мои друзья проснулись через несколько столетий, не зная даже причины, по которой их бросили. Думаю, то есть надеюсь, что здесь мы найдем объяснение.

Кароли сказал:

— По-моему, нечего объяснять, полковник. Они уничтожили всю нашу расу. Вы хотите посмотреть на это?

Фолконер установил маленький экран так, чтобы всем было видно, и открыл чемоданчик.

— Начнем с самого последнего. Плохие вести лучше получать первыми.

Экран замерцал. Знакомое мельтешение точек и вспышек успокаивающе действует на людей, подумал Конвей; его собственные руки уже не дрожали. Он посмотрел на часы. Всего пятнадцать минут назад он глядел в глаза готового убить его тигра и убегал в панике. Теперь он расслабился, приготовившись смотреть на крошечные электронные изображения мира, который погиб полтысячелетия назад.

На экране появился город, настолько выгоревший, что мог только чадить. Холодный спокойный голос сообщил, что это был Новый Орлеан. Картинка исчезла. Появилось изображение Земли в инфракрасных лучах, полученное со спутника. Оно было покрыто неровными пятнами. И без комментариев было ясно, что это пожары. Темный след тянулся от каждого из них, дым, закрывавший солнце. Там, где гордо возвышалась промышленная мощь цивилизации, теперь был лишь огонь. Огонь окружала зима. Голос рассказывал о температуре, неурожаях, непредсказуемых дождях, снегопадах и засухах.

Конвея отвлекло какое-то движение, и, оглянувшись, он увидел, как пастор и Нэнси Йошимура выводят рыдающую Мэг Маццоли.

Тейт попросила:

— Давайте следующий диск, полковник; может быть, найдется что-нибудь поинтереснее.

Фолконер кивнул и щелкнул переключателем. Теперь они слушали, как тот же комментатор описывает распад общества. Конвей удивлялся этому человеку — вот он сидит в студии, а за окном рушится мир. Он смотрел на изображения грабителей, линчевателей, беженцев и запутавшихся, беспомощных военных, вынужденных со всем этим бороться. Затем на экране возникли переполненные церкви и собрания прямо в открытом поле.

Конвей отстраненно отметил, что одежда у молящихся на воздухе рваная. По словам комментатора, это происходило в июле в Сан-Франциско. Конвей обратил внимание на то, какой влажной была земля у них под ногами. Бернхард тоже это заметила.

— Думаю, что именно так будет выглядеть обычная лужайка, если много дождя и почти нет солнца. Большинство растений выживет. Но здоровых не останется. — Она вздрогнула, но быстро взяла себя в руки — лицо ее снова стало бесстрастным и невыразительным.

Голос рассказывал о плодившихся повсюду схизматических сектах и культах. Камера показала панораму зоопарка, потом звероферму. Ворота и двери были распахнуты настежь, осколки стекла устилали пол. Это работа Вильямситов, комментировал голос, культа, который объявил, что Бог наказал человека за злоупотребление его миром и единственное, что можно сделать, чтобы заслужить прощение, — вернуться в первобытное состояние и освободить всех животных из неволи.

Леклерк хлопнул себя по лбу. Бернхард остановила картинку, и все застыли в ожидании. Он сказал:

— Я знал его! В то время я занимался структурой протеина. Вильямс был хорошим ученым, но стал администратором в центральном генном банке в Мериленде. Потом он посвятил себя церкви или что-то в этом роде, набрал достаточно средств и последователей, чтобы основать генные банки во всех существующих климатических зонах. Тогда он показался мне пустозвоном — все эти проповеди о Судном дне, и так далее… Но, так или иначе, ходили слухи о том, что в его лабораториях пытаются воскресить вымершие виды, ну там клонирование, генная инженерия, и тому подобное. — Он кивнул Конвею. — Готов поспорить, что тот тигр — плод одного из его проектов. Уверен, что снаружи еще немало подобных сюрпризов.

Все обеспокоенно зашевелились.

Наконец-то они увидели что-то, прямо касавшееся их настоящего. Конвей расхохотался. Он чувствовал, что должен справиться с собой, иначе могла случиться истерика. Это была запоздалая реакция на то, что произошло снаружи и на комедию с видеопрезентацией внутри. Единственной связующей нитью между утерянным миром, убившим себя, и новым, в котором они оказались, был дикий зверь, который лишь следовал своей природе. Он напал на Конвея только потому, что у того было меньше прав находиться на этой горе, чем у него.

Бернхард снова запустила диск, и голос добавил, что Вильямситы распространили свое влияние на весь мир, после того, как одним из их святых стал техник-электронщик, использовавший один из последних сохранившихся спутников.

Это был последний намек на юмор в повествовании о возрастающей дикости. В течение часа диск описывал усилия человечества по самоуничтожению. В середине рассказа о генетически улучшенных болезнях, уничтожающих целые города за пару дней, внезапно послышались крики. Картинка исчезла, и ранее невозмутимый голос прохрипел одно только слово: «Газ!»

Когда изображение вернулось, новый голос, скрипучий и нетренированный, сообщил, что США выводят войска со всех зарубежных территорий, выполняя свою часть многонационального договора с Советами, Китаем и Бразилией.

Фолконер выключил проигрыватель и с бледным лицом вышел из комнаты.

Конвей сидел, уставившись в пустой экран, не обращая внимания, что остальные расходятся. Погруженный в раздумья, он не замечал времени, пока на глаза ему не попался Леклерк. Тот стоял рядом и смотрел на него. Конвей взглянул на него с ожиданием. Коротышка сказал:

— Пенни за твои мысли. Судя по твоему виду, они стоят не меньше.

Кивнув в сторону проигрывателя, Конвей пробормотал:

— Я думал, насколько противнее будет смотреть остальные диски.

Леклерк мрачно кивнул. Конвей потянулся к аппарату и включил его.

Часами они смотрели новости, речи политиков, фильмы. Наступило и прошло время еды. Другие члены группы присоединялись к ним, уходили, снова возвращались.

Выбравшись из спального мешка, к ним подошла Тейт.

— Что-нибудь стоящее? Я бросила это пару часов назад. У вас, ребята, побольше выносливости.

— Склонность к самобичеванию, — ответил Конвей, вставая. — Они не оставили нам ни книг, ни карт, ничего полезного. Это, — он бросил диск обратно в чемоданчик, — сплошное дерьмо.

Тейт кивнула:

— Мне тоже так кажется. Хотя было кое-что занятное: в одном из последних выпусков что-то говорилось о разбрасываемых с воздуха ручных радиокомпасах. Вроде бы для людей в сельских районах, чтобы они могли добраться до центральных пунктов. Думаешь, все стало настолько плохо, что людей потянуло сбиваться в стаи?

— Пожалуй.

— Наверное. Я думаю, что эти компасы были последней попыткой — власти уже не могли ни с кем связаться, все развалилось. Мне кажется, люди, начавшие наш проект, погибли, не успев сюда вернуться. Или узнали, что в убежище попала бомба, и вычеркнули нас из списков. — Она засмеялась, и Конвей не смог удержаться, нервно взглянув в ее сторону. Лицо Тейт смягчилось, и она похлопала его по руке. — Не беспокойся. Я еще не свихнулась, просто вижу в этом иронию судьбы. Кто-то взорвал нас, потому что мы были здоровой, организованной единицей, бесценной для восстановления. Им не удалось нас поджарить — наоборот, они помогли нам выжить, только сдвинули расписание. А потом природная катастрофа убила всех, кроме нашей дюжины. И вот, мы здесь, полные знаний, пережившие газ, вирусы, может, даже радиоактивность. И что же? Нам нечего восстанавливать.

К ним присоединился пастор Джонс.

— Тогда мы будем строить заново. Уж ты-то не сдашься, правда ведь?

Она улыбнулась.

— Можете поспорить на любую сумму, пастор. Я морской пехотинец. Меня можно убить, но нельзя остановить. Мне страшно, но я справлюсь.

Джонс добавил:

— Мы все справимся, обязаны. Новый мир ждет нас.

Он ушел, и Конвей с Тейт вежливо выслушали пояснения Леклерка, что Джонс был включен в состав благодаря способностям социального психолога. По словам Леклерка, он был специалистом по переговорам. Дождавшись паузы, Конвей перебил:

— Все это интересно, Луис, но ты же знаешь, все сейчас думают не об этом. Разве никто не хочет в этом признаться?

Леклерк ухмыльнулся.

— Я знаю, о чем думаю. А о чем ты, не знаю.

Конвей махнул рукой, охватив широким жестом проигрыватель, поломанные ясли и маленькую группку выживших.

— Вот что мы сотворили со старым миром. И если бы я принадлежал к новому, то избавился бы от нас любым способом.

Остальные закивали и засмеялись вместе с ним.

Глава 23

Чей-то тихий разговор медленно вытягивал Конвея из глубокого сна к поверхности сознания, так медленно, что у того хватило времени для сладких снов о других пробуждениях. Он вспомнил утренние часы на Антигуа, такие же сложные и мягкие, как витой шнурок, с запахом соли и поднимающимся от песка жаром. И спальню в Нова-Скочия, где по утрам его будило мычание коров, выходящих из хлева.

Или их обоих.

Счастливые пробуждения всегда начинались с Леоны.

Тут он наконец полностью проснулся. Его взгляд уперся в грубый скальный потолок над головой, потрескавшийся там, где откололись камни во время землетрясения.

Леона погибла пять лет назад, плюс еще пятьсот лет. Или сколько их там минуло.

Он даже не вспоминал о ней с тех пор, как очнулся здесь.

Случившееся с Леоной было частью самой завязки всех этих событий — теперь, по прошествии времени, он это хорошо понимал. Она была всего лишь очередной жертвой каких-то особенно злобных и удачливых террористов. Никто тогда не замечал, как все возрастающее число убийств, взрывов и диверсий расшатывает тормоза человечества. Когда наконец люди не выдержали, и все те, кто раньше невинно страдал, нанесли ответный удар, мир воспринял все это как само собой разумеющееся.

И так было много лет подряд.

Леону и сотни таких, как она, легко списали вместе со старыми новостями. Масштабы резни уже возросли настолько, что говоря о жертвах, пресса и политики привычно манипулировали «значительными цифрами». Мир готовился к невероятному. Все видели, как тлеет фитиль. Никто не верил, что бомба взорвется.

Случай с Леоной. Он до сих пор использовал это выражение.

Убийство Леоны.

Будто сейчас это имело какое-то значение.

— Конвей? — Это был Фолконер.

Конвей сумел улыбнуться в ответ.

— А, обслуживание в номерах. Мне, пожалуйста, апельсинового сока — только что выдавленного, конечно, тосты и яичницу. Хорошо прожаренную, если не возражаете. Повар знает, я не выношу сырые яйца. И, пожалуйста, кофе прямо сейчас.

Фолконер протянул ему дымящуюся чашку.

— Видишь. Все к твоим услугам. Я не разбудил тебя?

Конвей покачал головой и потянулся за чашкой. Странно, подумал он, мы используем одно и то же слово — пробуждение — для возвращения сознания по утрам и для нашего воскрешения из мертвых.

— Ты уже готов пораскинуть мозгами? — спросил Фолконер.

— Ну, считать бы мне не хотелось. А что у вас на уме?

— Выживание. — Тонкие губы улыбались, но глаза были серьезны. Он многозначительно глянул на потолок.

Конвей кивнул.

— Возможно, вы правы. Он может рухнуть прямо на нас.

— Я попробовал оценить положение со всех возможных точек зрения, в том числе и удобства обороны нашего лагеря. Между началом свода и входом в жилое помещение достаточно места. Конечно, придется все это отгородить. — Он махнул рукой, не оглядываясь на изуродованные капсулы. — Но думаю, что на самом деле, лучше убираться отсюда, и побыстрее. Я достаточно вынослив, но даже мне здесь не нравится.

— К тому же мы должны попытаться найти других людей.

Мгновенное удивление отразилось на лице Фолконера.

— Почему ты так уверен, что еще кто-нибудь выжил?

— Я пессимист.

Фолконер засмеялся.

— Слишком плохие, чтобы умереть, да? Может быть. Вот что я скажу. Если там кто и остался, то они будут крепкими ребятами. И скорее всего довольно агрессивными.

Проходя мимо, пастор Джонс услышал их разговор. Он замахал рукой с зажатой в ней чашкой кофе, отчаянно жестикулируя, пока ему не удалось наконец проглотить свой крекер.

— Извините, полковник, но я должен возразить. Если мы будем искать со страхом в сердце, то сами и вызовем эту агрессию.

— Я ни с кем не хочу сражаться, только призываю к осторожности. — Остальные члены группы подтянулись поближе, прислушиваясь, и Фолконер помрачнел. — Вы видели, что произошло, и с этим ничего не поделать.

Сью Анспач не согласилась:

— Выжившие должны были объединиться, чтобы делиться знаниями, воспитывать в молодом поколении цивилизованность. В этом мире наверняка больше не воевали.

Ее подруга Картер подтвердила:

— Любой, кто переживет то, что мы видели, навсегда покончит с войной и насилием. Мы, вероятно, обнаружим небольшое сельскохозяйственное общество мыслителей.

— Хотелось бы надеяться. Это будет первый раз, когда оно мне подойдет, — сказала Бернхард, смеясь. Она смутилась, когда остальные не поддержали ее шутку. Кароли взял ее за руку, и Бернхард поблагодарила его.

Фолконер сказал:

— Я тоже надеюсь, что вы правы. Но давайте-ка я вам кое-что расскажу. В начале 1940 британцы взорвали испытательную бомбу на островке неподалеку от побережья. Они хотели проверить, удастся ли таким образом распылять бациллы сибирской язвы, чтобы они уцелели и не потеряли свои смертельные свойства. Сибирская язва убивает и людей, и овец, если вы помните. Все сработало как надо. Через сорок лет в земле еще было полно заразы. Весь остров стал смертельной ловушкой.

Конвей наблюдал, что они начинают понимать. Он и сам представил себе оборванную, голодную кучку выживших, только что научившихся получать от земли то немногое, что она еще могла дать. И сразу же наткнувшихся на демонов в, казалось бы, обычной почве.

Фолконер продолжал:

— Подозреваю, что у меня еще более мрачное представление о том, что нас ожидает, чем у всех вас. Вспомните, я ведь должен был заботиться о безопасности. Я и мои люди должны были выйти из капсул, чтобы встретиться с врагом. — Сардоническая усмешка исказила его лицо, но быстро исчезла, уступив место обычному энергичному выражению. — Так или иначе, в этом есть еще кое-что. Для людей, общество которых разрушилось прямо на их глазах, города вначале должны были стать центром притяжения. Припасы, возможность найти других, убежище…

Леклерк прервал его:

— Радиация, отравляющие вещества, разваливающиеся строения, банды мародеров…

— И источник новых болезней, — добавил Конвей. — Любое место, пригодное для реконструкции общества, все больше и больше должно было ассоциироваться со смертью. Даже хуже, со смертью от болезней и радиации. От этих двух бед они никак не могли защититься. Для них это было Божьей карой.

— Тем не менее они могут и не быть враждебными. — Подавленное состояние окружающих явно показало Фолконеру, что он чересчур сгустил краски. Он попытался смягчить удар. — Я говорил, что они должны быть крепкими. Я имел в виду, что необходимо действовать очень осторожно, имея с ними дело. Думаю, они будут примитивными.

Тейт сказала:

— Послушайте, полковник. Если принять вашу версию, что они были отброшены назад к простому выживанию, то сейчас у них очень интересная структура общества. Что-нибудь из старых знаний наверняка останется. Я имею в виду, если выживет плотник, то он обязательно научит детей плотничать. И так далее.

— Это все равно как восстановить тело по паре костей, — поддержал ее Конвей. — Разные группы будут идти в разных направлениях, определенных привычками и навыками сильнейшего из выживших. — Он улыбнулся Картер. — Возможно, мы даже найдем твоих глубокомысленных фермеров.

Она натянуто улыбнулась.

— Твоя аналогия с костями очень неудачна. Ты знаешь, что в одном из наших лучших музеев скелет динозавра десятилетиями украшал не тот череп? — Она с улыбкой повернулась к Фолконеру. — Подумайте только — скелет представляет работающих в поте лица штатских, а венчает его сплошная кость военного правительства.

Фолконер искренне развеселился.

— Я замолвлю за тебя словечко, Дженет. — Конвею он сказал: — На складе много вещей, которые могут нам пригодиться. Тейт и Леклерк помогают мне составить опись. Вы не поможете? После еды?

Конвей согласился. Когда все трое ушли, Конвей заметил скрытое отвращение во взглядах. Все еще так или иначе переживали гибель Харриса. Многие старались отказаться от посещения склада.

Была еще одна интересная деталь в поведении группы, например в том, как они разделялись, когда шли утром по своим делам. Личные отношения крепли. Нэнси Йошимура и Мэг Маццоли нашли друг в друге то, что было нужно обеим. Маццоли нужна была забота, а Нэнси — кто-то, о ком нужно заботиться.

Кэт Бернхард и Айвэн Кароли были как дети, попавшие в переделку, из которой они всеми силами пытаются выбраться. Но Конвей решил, что внутри они намного крепче. Он знал, что может положиться на них в случае неприятностей.

Сью Анспач и Дженет Картер были интеллектуальными близнецами, даже если спорили. Они яростно отрицали, что могут позволить чувствам взять верх над разумом, и все же каждое их слово проходило через фильтр собственных эмоций. Они будут сопротивляться любой власти так же инстинктивно, как отдергивать руку от огня, но их интеллект был неоспорим. И незаменим.

Фолконер, Леклерк и Тейт превращались в команду, где все работают наравне, но Фолконер — первый среди равных. Решениям, принятым этими тремя, трудно противиться.

Только пастор Джонс и он, Мэтт Конвей, оставались сами по себе. Это давало Конвею больше влияния, чем он хотел, в основном потому, что Джонс никогда не принимал чью-либо сторону в споре. Он всегда указывал на моральную сторону дела, и это было правильно, но возможно, что тех, кто был снаружи, этика не интересовала. Конвей вспомнил о тигре. Он убивал и пожирал. Если люди там похожи на зверей, то от миротворческих способностей Джонса будет мало толку. Но проверить это можно будет только в том случае, если они встретят других людей. В группе уже было заметно, что к Джонсу прислушиваются меньше, чем к другим. И зря. Он был не похожим на прочих, но его чуткость была удивительной. А это могло оказаться ценнее, чем знания или ум.

Это были предположения. Но была и реальность. Споры внутри группы все больше противопоставляли троицу с военной ориентацией и интеллектуалок Картер и Анспач. Если он поддержит женщин, то они смогут противостоять тем троим, если же он примкнет к Фолконеру, — он улыбнулся, осознав, что повторил Тейт и Леклерка, признав того главным, — позиция Картер резко ослабнет, учитывая, что мнения остальных разделятся.

Мэтт отбросил мысли о политических маневрах. Он обдумывал, имеются ли у группы реальные шансы на выживание. Физическое состояние каждого в лучшем случае можно было назвать удовлетворительным. Припомнив свою попытку охраны входа, он понял, что боялся встретить человека, пока не встретил тигра. Конвея раздражали уверенность, что он точно так же убежал бы, встреть он не тигра, а раскрашенного дикаря.

Мэтт не был трусом. Он просто отдавал себе отчет в том, что не приспособлен к существованию в этом мире, где его право на жизнь напрямую зависело от умения самому себя защищать.

А если все же произойдет то, о чем он даже боялся подумать? Если они — последние оставшиеся люди? Смогут ли они возродить человечество? Конвей вспомнил, как читал о каких-то мятежниках на «Баунти», — так, кажется, назывался корабль, — которые перебили друг друга. Не попадут ли и они в ловушку зависти и убийств?

Но были и другие опасности. На видеодиске рассказывалось о рукотворных болезнях, каких в природе никогда не было. Значит, не было и иммунитета. К тому же вполне возможны мутации среди животных.

Значит, несмотря на свои знания и способности, они были подготовлены к жизни не лучше, чем те самые выжившие в войне.

Тейт прервала его раздумья:

— Ты уже поел, Мэтт?

Конвей не хотел признаваться, что просидел все это время, уставившись на стену. Поэтому он ответил на ее вопрос положительно. Тейт сообщила, что Фолконер собирается провести инструктаж по оружию. Конвей предложил свои услуги, сославшись на подготовку, полученную в Армейском резерве.

Его удивил эффект, произведенный этим признанием. Обычная снисходительность Тейт испарилась, а ее место заняло что-то сродни уважению. Они разговорились, обрадованные обоюдным интересом к истории, особенно к периоду Американской революции. Экзотика их нынешнего положения спровоцировала взрыв веселья. Они наслаждались самым спокойным смехом, какой Конвей слышал с момента пробуждения. Когда речь зашла о ее чине, в голосе Тейт послышались резкие нотки, и Конвей понял, что она очень чувствительно относится к этой теме. Чин майора был присвоен Доннаси вместе с должностью; на самом деле в ее возрасте ей положено было стать капитаном. Она была в этом совершенно уверена. Постепенно разговор вновь вернулся к насущным проблемам.

Конвей никогда не думал о себе, как о потенциальном солдате, и уж тем более пехотинце. Но все шло к этому. Предполагалось, что он станет шнырять по лесу как какой-то рейнджер. Это было смешно. Но, так или иначе, пока ничего не оставалось, как просто вежливо соглашаться с Тейт.

Короче говоря, то, что им оставили, могло обеспечить лишь начальный толчок. Все остальное зависит только от них самих.

Собрав людей, Фолконер объявил, что собирается исследовать окружающую территорию, чем вызвал всеобщее недовольство. Но, когда он поставил всех перед фактом, что они не могут вечно оставаться в пещере, состояние группы опасно приблизилось к панике.

Так дети обсуждают появление на свет, подумал Конвей. В животе не хватает многих вещей, но зато там безопасно. Землетрясение не убило их. Это стало доказательством, почти что предметом веры. Пещера была домом. А теперь какой-то одержимый вояка утверждает, что она опасна, и требует, чтобы они покинули известное ради неизвестного.

Конвею показалось, что и сам Фолконер побаивается внешнего мира. Когда полковник начал набирать добровольцев для первой вылазки, все встревоженно зашумели.

К удивлению Конвея, Джонс вызвался первым. Но он сразу же поставил свои условия:

— Я иду без оружия. И настаиваю, чтобы вы предоставили мне возможность первым попробовать наладить контакт с любыми встреченными людьми.

Фолконер потер шею, не отводя глаз от Джонса, но его холодный оценивающий взгляд столкнулся с полным безмятежности взором пастора.

— Я не могу пойти на это, — ответил полковник. Раздался иронический смешок, однако никак не смутивший Фолконера. — Если что-нибудь случится и я не смогу спасти вас, кое-кто обязательно скажет, что я действовал слишком медленно. Или слишком быстро. — Сделав паузу, он бросил быстрый взгляд на Дженет Картер и сразу отвел глаза.

Конвей по достоинству оценил хитрость его хода. Этот взгляд был слишком быстрым, чтобы выглядеть обвинением, но в то же время он ни у кого не оставлял сомнения, кого Фолконер имел в виду. Когда он продолжил, то снова смотрел на Джонса:

— Я могу взять вас, только если у нас будет арбитр. Если мы встретим людей, я предоставлю вам право первого контакта. И не буду вмешиваться, даже чтобы спасти вашу жизнь, пока арбитр это не прикажет. Согласны?

— Совершенно согласен.

— Ни за что! — в ярости выкрикнула Картер. — Вы пытаетесь переложить ответственность за его жизнь на чужие плечи. Вы не можете этого сделать.

— В таком случае я сам буду решать, когда стрелять и в кого.

Они молча стояли лицом к лицу, и, казалось, от эмоций сыплются беззвучные искры. Наконец она сказала:

— Я не доверяю вам. Я буду отвечать за пастора. — Она повернулась к Джонсу. — Постараюсь быть такой же храброй, как вы. Я не могу позволить, чтобы вас убили.

Он улыбнулся.

— Надеюсь, этого не случится. Все будет хорошо.

Конвей тоже вызвался. Во время разговора с Тейт перспектива стать солдатом казалась ему смешной. Но это было тогда. Теперь настало время действовать. И ему было уже не смешно.

Кандидатуру Тейт, также вызвавшейся добровольцем, Фолконер отклонил, поручив ей охранять пещеру в его отсутствие. Вместо нее взяли Кароли. Фолконер и Леклерк уже были с оружием; через пару секунд им снабдили и Конвея с Кароли. У всех, кроме Фолконера, были пистолеты и по четыре круглые гранаты, а кроме того тупорылая уродливая штуковина, похожая на винтовку, оседлавшую дробовик. Когда они вышли из пещеры, Фолконер продемонстрировал группе ее возможности.

— Мы сейчас собрались все вместе, и я покажу ваше основное оружие — как его заряжать и как стрелять. Когда вернемся назад, проведем курс обучения. Официально это — «Орудие, пехотное, многоцелевое», но в армии мы называли его «вайп». Средний ствол стреляет пластиковым зарядом двадцать пятого калибра. Через пять футов пластиковая оболочка слетает, а под ней находятся стальные стрелки. Именно они и убивают. — Он вскрыл одну пулю ножом. — Посмотрите — заряд безгильзовый. А вот и эти самые стрелки. Прицельная стрельба — на сто ярдов. Если вы выстрелите во что-то за пределами этого расстояния и попадете, то только случайно. Правда, уж если попадете, то это будет смертельно, убойная сила сохраняется до двухсот пятидесяти ярдов. Обратите внимание, стрелка начинает кувыркаться, когда проходит через границу раздела сред. То есть когда из воздуха она входит в ткань, или шкуру, или кожу, то становится неустойчивой. Не буду вдаваться в подробности, вроде скорости вылета пули и так далее, это вам не нужно. Но запомните — если бы Конвей выстрелил тому тигру в лапу такой штукой, то тигру разворотило бы всю ногу до самого брюха.

Он откинул защелку и переломил орудие, открыв нижний ствол, похожий на ствол обычного охотничьего ружья. Фолконер попросил Леклерка показать всем заряды, похожие на пули-переростки.

— Этот тридцатимиллиметровый ствол называется «буп». Из-за звука. У нас есть «ПП» — противопехотные заряды — вот эти, с зеленой полоской, и «ВП» — зажигательные, с красной полосой. Дальность — триста ярдов. Зажигательные начинены белым фосфором и при взрыве разбрасывают его на расстояние пятнадцати ярдов. Он горит, пока есть доступ кислорода, а значит — если попадет на человека, то прожжет дыру насквозь. «ПП» заряды — почти то же самое, что и ваши ручные гранаты. Опять же, смертельны на расстоянии пятнадцати ярдов.

Кароли спросил:

— А что, если я выстрелю в кого-нибудь таким зарядом? Я имею в виду, ближе чем с пятнадцати ярдов — что при этом произойдет?

Фолконер улыбнулся.

— Если попадешь, то проделаешь в нем ровную тридцатимиллиметровую дырку. Заряд не должен взорваться — теоретически — ближе чем в пятнадцати ярдах от дульного среза. Но лично я не советую экспериментировать, лучше использовать «вайп». Ну, а если у тебя не будет выбора… — Он выразительно пожал плечами.

Конвей спросил:

— А как быть с животными? Убьет ли тигра эта шрапнель? Или противопехотный заряд?

— Не знаю. Попробуй всадить в слона «ПП», и я обещаю тебе гораздо более спокойного слона, если не дохлого. И не ограничивайся одним выстрелом, стреляй, пока он не упадет. У нас теперь только одно правило — нет ничего важнее наших жизней. Ничего. Мы ничем не сможем помочь остальным, если умрем. Поэтому мы должны выжить. Любой ценой.

В его голосе послышались резкие нотки, вызвавшие у Конвея воспоминания о дымных следах ракет и сладковатом запахе разложения, поднимающемся над городами, слишком радиоактивными для погребальных команд. Он вспомнил, как подсознательно желал, чтобы чадящие развалины еще раз вспыхнули огнем, очищая отравленный воздух.

Он заметил, как пастор Джонс и Картер на мгновение соединили руки. Когда, склонив голову, пастор закрыл глаза, женщина прервала контакт. Но, несмотря на след снисхождения в ее улыбке, глаза смотрели задумчиво и руки чуть дрогнули, будто она хотела снова коснуться его.

Фолконер продолжал:

— Мы пойдем одной колонной. Я — первым, потому что единственный из вас получил соответствующую подготовку. Пастор, как специалист по контактам, и Картер будете держаться прямо за мной, примерно в десяти футах. Потом вы, Леклерк, на таком же расстоянии за ними. Остальные двое следуют за ним, Конвей прикрывает сзади. Постоянно контролируйте, что у нас за спиной. — Он поднялся. — Мы спустимся в долину. Если снаружи кто-нибудь есть, то они скорее всего живут именно в долине. Следуйте за мной. — И он быстрым шагом двинулся вперед.

Глава 24

Положение замыкающего в колонне позволяло Конвею наблюдать за остальными. Ветки и кусты не закрывали обзор — деревья в лесу были просто огромными. По его прикидкам, нижние ветви начинались на высоте примерно двадцати-тридцати футов над землей. Конические верхушки были почти полностью скрыты переплетающимися ветвями. Их тень превращала ясный солнечный день в сумерки. Странный, призрачный свет не давал теней и скрывал то, что находилось вдали, в то же время как бы увеличивая ближние предметы. Морщинистая кора огромных елей напомнила ему шкуру динозавров.

Интересно, не думают ли деревья то же самое о людях, крадущихся мимо?

В основном склон был пологим, но иногда попадались такие крутые участки, что им приходилось спускаться от одного дерева к другому, цепляясь за стволы; тогда тяжелое дыхание людей нарушало тишину. Один раз где-то в ветвях над их головами пронзительно закричала птица, и вся группа разом инстинктивно пригнулась. С того момента, как покинули пещеру, никто не произнес ни слова. Когда идущие впереди, осматриваясь по сторонам, поворачивали голову, Конвей замечал, как плотно сжаты челюсти, как напряжен взгляд. О разговорах никто и не думал.

Прямо перед Конвеем Кароли истекал потом. Пятна проступали на маскировочной ткани, понемногу расползаясь. В лесу было прохладно, но идти было тяжело, сказывалось отсутствие тренировки.

Расстояния были обманчивы. То, что из пещеры выглядело легкой прогулкой, теперь смахивало на кругосветное путешествие. Казалось, они топчутся на месте. Только иногда между деревьями появлялись просветы, позволявшие заглянуть вперед. Единственное, что ободряло Конвея, — это зрелище необъятных лугов внизу. Он стремился побыстрее выбраться из зарослей, нависающие ветки вызывали в нем чувствоклаустрофобии.

Впереди показался очередной обрыв. Они остановились, ожидая, пока Фолконер осмотрит препятствие, потом двинулись по одному. Пока они стояли, Конвей начал замерзать. Группа продвигалась по широкому гребню и теперь подошла к тому месту, где ветер спускался с гор в долину. Влажная одежда продувалась насквозь. Мэтт вздрогнул от холода.

Через некоторое время деревья стали расступаться. Появились заросли кустарника, которые надо было обходить, но зато заметно посветлело. На солнце было намного приятнее.

Минут через десять пастор Джонс внезапно остановился, показывая влево. Ярдах в тридцати от них еще один тигр лежал на небольшом возвышении, лениво растянувшись. Картер, смотревшая только себе под ноги, налетела на Джонса. Зверь просто наблюдал за ними, но резкие суетливые движения насторожили его. На несколько секунд люди и тигр застыли. Вдруг большая кошка оказалась на ногах, мощные задние лапы задвигались, переступая одна через другую в почти забавном шаге. Канаты мышц перекатывались под толстой полосатой шкурой. Из этого положения тигр мог прыгнуть прямо на них.

Джонс медленно выпрямился, миллиметр за миллиметром, и с такой же осторожностью тигр скользнул в заросли и исчез из глаз.

— Видели? — сказал Леклерк, голос его дрожал от возбуждения. — Больше, чем любой амурский тигр, какого я только видел в зоопарке!

Никто не отводил от кустов взгляда, пока не успокоились последние листья. Обернувшись, Конвей посмотрел на Леклерка и был удивлен его воодушевлением. Это заставило Конвея снова подумать о том, что для Леклерка пережитое было меньшим шоком, чем для остальных. Он как будто пытался впитать новые ощущения. Конвей удивился бы, если б такими не были большинство людей 80-х.

Фолконер прервал его рассуждения, сказав:

— Может быть, в клетке он и не показался бы таким большим. Но все же ничего себе, верно?

— Огромный. — Это была Картер, бледная как полотно.

Фолконер снова двинулся вперед. Вначале все сбились в кучу, держась как можно ближе друг к другу, но вскоре снова растянулись. Теперь они прокладывали дорогу через заросли высокой сухой травы, обходя островки ольшаника и ив. Они вспугнули пасущихся оленей: самца и трех самок. Все тут же принялись обсуждать это происшествие. То же повторилось, когда они увидели первого кролика. Через час, когда Фолконер объявил привал, они настолько привыкли и к тем и к другим, что единственным упоминанием о них была жалоба Кароли на то, что из-за оленьего дерьма сесть негде.

Фолконер усадил всю группу в кружок, спинами к центру, напомнив, что надо быть настороже.

Они выпили апельсинового сока и съели сушеный концентрат из пакетов, как вдруг обнаружили, что уже несколько минут слышат вдалеке какой-то звук. Он был еле различим, похож на шелест ветра в ветвях, но все же отличен от него. Никто не мог с уверенностью сказать, что это.

Конвей попытался понять, почему звук показался ему необычным. Высокий, прерывистый, он то становился громче, то затихал, но только, чтобы возобновиться с еще большей силой. Несмотря на чистое небо и отсутствие ветра, в нем слышался намек на мощь, на скорость. Совсем запутавшись, Конвей чувствовал, что этот звук должен быть ему знаком.

Наконец Картер не выдержала:

— Этот шум… он раздражает. Кто-нибудь знает, что это такое?

Фолконер поднялся на ноги и проверил свое оружие. Джонс и Картер подвинулись подальше в центр круга. Леклерк и Конвей прикрыли их, нервно теребя спусковые крючки.

Звук крепнул. На юге поднимался столб дыма, и Конвей удивился, как мог огонь так быстро разгореться, ведь трава была довольно влажной. Потом, совершенно необъяснимым образом, дым нырнул обратно к земле, свиваясь клубами.

Звук исходил именно от этого столба дыма.

— Птицы! — Конвей вспомнил ночной городской парк. Автокатастрофа вспугнула птиц, и они тысячами взвились в воздух, хлопая крыльями и чирикая, пока не успокоились и опять не расселись по деревьям. Эта туча была похожа на тех птиц, за исключением размера — такой огромной стаи он никогда не видел. Она неслась по долине с бешеной скоростью, распадаясь на волны, и направлялась прямо к сгрудившимся в кучу людям. Как будто совершенно их не замечая, птицы чиркали крыльями прямо по лицам. Они были небольшими, но это делало их стаю еще более невероятной, даже пугающей.

Теперь этот странный звук был хорошо слышен, не настолько громкий, чтобы оглушать, но зато постоянный, всепроникающий, казалось, он материализовался. Его давление ощущалось каждым нервом тела. Конвей обнаружил, что, стоя на коленях, размахивает руками, отбиваясь от окутавшей его массы. Они заслонили солнце. Дыхание застревало в горле.

Обернувшись на невнятные вскрики, он увидел вскочившего на ноги Джонса. Его остекленевшие глаза бешено вращались на искаженном лице, он пытался вырваться из рук Картер, и только помощь Конвея смогла удержать пастора на месте.

Постепенно шум стал затихать. Взглянув сквозь все еще зажмуренные веки, Конвей был поражен произошедшей переменой. Вся трава полегла, ветки были поломаны, листья лежали на земле. Куст ольхи, только что весь покрытый зеленью, был дочиста ободран, будто все еще стояла зима.

Картер осторожно подняла голову, встретившись с Конвеем взглядом. Они отпустили Джонса, который все еще лежал лицом вниз, содрогаясь при каждом вдохе.

На земле валялись с десяток разбившихся птиц. Конвей поднял одну.

— Глазам своим не верю, — пробормотал он. — Английский воробей.

Картер сказала:

— На самом деле ничего удивительного. Хорошо адаптируется, очень агрессивен. Но интересно.

Джонс медленно сел, взглянув на грязь на своей одежде, и его тут же вырвало. Все с трудом сглотнули.

Фолконер сказал:

— Где-то поблизости должен быть ручей. Давайте двигаться.

Занимая свое место в колонне, смущенный Джонс извинялся, глупо улыбаясь.

— У всех есть свои фобии. Моя — птицы. Я их боюсь. Все это… — Он сделал широкий взмах рукой, заменив недостающие слова. И неуверенно закончил: — Ничего не мог с собой поделать. Извините.

Леклерк сказал:

— Это еще что, пастор! Вот подождите, когда на меня залезет паук. Тогда вы увидите, что такое паника.

Джонс явно был удивлен его сочувствием. Ответив признательным взглядом, он погрузился в задумчивость. Конвею показалось, что пастор заново оценивает Леклерка.

Через пару минут они наткнулись на то, что искали. Фолконер, прокладывавший остальным дорогу, внезапно остановился, удивленно хрюкнув. Пробившись к нему через заросли, они увидели, что он нашел. Прекрасный, с каменистым дном ручей журчал прямо у их ног. Он был довольно широким, с пологим берегом. Вскрикивая от холода, они вошли в воду и побрели вверх по течению к естественной запруде. Конвей и Фолконер стояли на страже, пока их спутники плескались и радовались, как дети. Картер отошла к изгибу русла, там вода была ей до плеч, и она смогла снять одежду и выполоскать ее. Потом наступила очередь мужчин. Конвей и Фолконер пошли последними.

Выстирав и выжав одежду, они принялись осматривать окрестности. Правда, никто не отходил дальше пары ярдов от соседа. Конвей решил пройти до следующего изгиба вверх по течению. Из-за резкого изменения направления потока там образовалась тихая заводь, и то, что Конвей увидел в ней, заставило его вскрикнуть от удивления. В струях воды висели рыбины длиной с его руку. Стараясь не спугнуть рыбу, он медленно отошел и бегом бросился назад. Его приближение оторвало Фолконера от осмотра берегов, тот заметно насторожился, заметив бегущего Конвея.

— Ручей полон рыбы, — задыхаясь, выпалил Конвей. — Похожа на форель. Пойду срежу прут и попробую поймать парочку-другую.

Фолконер ухмыльнулся:

— Я знаю способ получше. — Он крикнул остальным: — Мы с Конвеем отойдем на пару минут!

Они подобрались к заводи, и Фолконер выдернул кольцо из гранаты. Взглянув на Мэтта, он с трудом подавил смешок. — Видел бы ты сейчас свое лицо. Ты, наверно, настоящий рыболов-спортсмен.

— Так и есть. — Конвей даже не пытался скрыть неприязнь.

Фолконер сказал:

— Обещаю не делать этого слишком часто. Гранат жалко, помимо всего прочего. Так или иначе, никто не бывал на этом ручье веками. Мы заслужили сегодня хороший обед, и я не думаю, что один взрыв испортит рыбалку навсегда, как ты думаешь?

Конвей неожиданно улыбнулся.

— Думаю, нет. Хотя это и неправильно.

Фолконер подмигнул.

— Ты меня простишь, когда мы ее попробуем.

Взрыв они скорее почувствовали, а не услышали. Фонтан воды взметнулся на пару метров и упал в клокочущий водоворот. Они поспешили к берегу. Рыба уже всплывала на поверхность. Часть добычи сразу же унесло течением. Некоторые рыбины слабо сопротивлялись. Конвей побежал вниз по ручью, намереваясь перехватить их там, где ручей был помельче. Крикнув остальным, он и их подключил к сбору скользкой добычи. Им удалось поймать с полдюжины рыбин, остальных упустили.

Только когда все выбрались на берег, Конвей заметил, что все это время Фолконер охранял их. Все переглянулись, и Мэтт коротко кивнул, давая понять, что урок усвоен. Кто-то всегда должен быть настороже. Всегда.

Пронзительный крик отвлек их от чистки улова. Это был орел, черно-белый на бирюзовом небе, и выглядел он весьма внушительно. Спикировав, птица вонзила когти в рыбину, прибитую к берегу. Весила добыча немало, и теперь орел с трудом пытался вернуться в свою стихию. Наконец ему это удалось, и, устроившись на высокой ветке, он принялся лакомиться добычей, изредка поглядывая вниз на людей. Полный высокомерия вид, казалось, говорил, что пища была данью, преподнесенной чужаками настоящему повелителю этих земель. Почувствовав общее настроение, Фолконер указал на птицу.

— Посмотрите, сколько гордости. Любая другая тварь урвала бы кусок исподтишка. Он великолепен.

Конвей заметил, что даже Джонса захватило это зрелище, и обрадовался, что Картер оно заинтересовало еще сильнее.

Ей будет труднее всех приспособиться, подумал Мэтт, вдруг обнаружив, что беспокоится. Она проявила себя с хорошей стороны, успокаивая Джонса, значит, в ней было нечто большее, чем просто интеллект и чувство справедливости.

Назад они двинулись несколько иным путем. Обратная дорога была ничем не примечательна. Тейт встретила их с улыбкой, превратившейся в ликование, когда они продемонстрировали свой улов. Она крикнула остальных, и все высыпали наружу, оценивая добычу. Конвей, как опытный рыбак, вызвался готовить.

Он принес с собой целую охапку ольховых прутьев. Йошимура помогла изготовить шесть плетенок, отдаленно напоминающих теннисные ракетки. Растянув каждую рыбину на ольховой раме, он еще парой прутиков закреплял ее. Воткнув рукоятку в землю, можно было оставить рыбу подрумяниваться на огне. Вскоре в воздухе разлился аромат жареной форели.

Леклерк что-то тихо сказал Кароли, и они вместе заняли позиции по сторонам от остальной группы, лицом к лесу. Конвей вспомнил, как Фолконер выглядел на берегу. Очевидно, остальные тоже начали понимать суровые правила, по которым им теперь предстояло жить. Хотя все смеялись и шутили, никто не отходил от пещеры, и никто не выходил из круга, освещенного костром.

Ели они так же, собравшись у входа. Позже, когда все сидели у огня, тихо переговариваясь, Фолконер поднялся, чтобы сделать заявление.

— Сегодня я обнаружил кое-что, наводящее на серьезные размышления. Теперь, когда мы все хорошо поели и отдохнули, самое время устроить совет. — Он извлек из своего вместительного кармана некий предмет длиной примерно в два дюйма.

Все подались вперед, пытаясь получше рассмотреть его. Единственной, кто нарушил молчание, была Тейт.

— Ну что же, друзья. Мы не одни.

Фолконер сказал:

— Кто бы это ни были, они все еще пользуются этими наконечниками для стрел. Это мы теперь знаем.

Маццоли возразила:

— Но ему могут быть сотни лет.

Конвей находился достаточно близко, чтобы хорошо рассмотреть наконечник, и потому высказал свое мнение:

— Боюсь, что это не так. Если полковник нашел его прямо на земле, то он совсем новый.

— Но я видела много наконечников, по одному только виду нельзя определить возраст.

Фолконер сказал:

— Этот я нашел на берегу, посмотрите, тут еще остался кусок веревки, который крепил его к древку.

Подойдя к Фолконеру, Йошимура взяла у него наконечник, чтобы получше рассмотреть его в свете костра. В ее маленькой ручке он выглядел еще более угрожающим и смертоносным.

— О Боже, — произнесла она. Это было почти как молитва. — Он совсем не каменный. Зеленая патина… Это бронза.

Фолконер медленно кивнул.

— Как сказала Тейт, мы не одни. Но кто же еще рядом с нами?

Глава 25

Снова возник спор, оставаться или уходить. Он затянулся далеко за полночь. Как и предвидел Конвей, с самого начала спорящие перешли с аргументов на личности, и в результате ни о ком нельзя было сказать, что он придерживается одних только фактов.

Никто уже не утверждал, что пещеру можно сделать жилой. В ее воздухе, казалось, было нечто гнетущее, что вызывало чувство постоянного чужого присутствия — будто кто-то стоит у тебя за спиной, и если быстро обернуться, то сможешь его увидеть. Они все еще вытаскивали разные вещи, казавшиеся необходимыми. Около входа громоздилась куча коробок. Видеоплеер и диски к нему тоже были здесь, кто-то вытащил его, только потом вспомнив, что нигде, кроме пещеры, нет электричества. Под плеером лежала пишущая машинка. Ее хотел взять с собой пастор Джонс, доказывая, что она совершенно необходима, чтобы записывать наблюдения и планы, когда они встретят других людей. Йошимура, словно заботливая нянька, убедила его оставить машинку, потому что у них нет бумаги, и вряд ли они сумеют ее достать.

На четвертый день после того, как Фолконер нашел наконечник, атмосфера настолько накалилась, что с общего согласия в споре был устроен перерыв. Обнаружив это к середине утра, Конвей весь остальной день провел молча, слоняясь среди своих спутников, слушая и запоминая. В каждом слове и каждом взгляде чувствовалась тревожившая его принужденная дружественность.

Ранним утром пятого дня Мэтт Конвей лежал в своем спальном мешке, уставившись на переплетение ветвей, которые теперь, когда они спали на воздухе, заменяли потолок. Всю ночь горел маленький костер, прикрытый со стороны склона одним из деревьев. Это была идея Фолконера; костер должен был отпугивать диких животных, но не выдавать местоположение лагеря при взгляде из долины.

Слушая спокойное дыхание своих товарищей, Конвей наблюдал за струйками дыма, танцующими в отблесках костра. Они поднимались, время от времени сталкиваясь, иногда смешивались, иногда разделялись и, наконец, исчезали в темноте ночи.

Существовала более серьезная причина для беспокойства, чем звери или даже наконечник стрелы. Леклерка беспокоил реактор. В общем споре о том, каков будет следующий шаг, он не принимал никакого участия, только повторял, что во всем согласен с Фолконером. Леклерк был постоянно занят: сверял показания, крутил ручки, снова сверял показания. В ответ на просьбы объяснить, что происходит, он только качал головой, невнятно бормоча, что нет ничего вечного. Весь прошлый день он пребывал в отвратительном настроении, а когда, подойдя к нему, Йошимура вежливо поинтересовалась, как идут дела, то закричал, что он не специалист по ядерной технике и не хочет ковыряться в штуковине, которая может зажарить их всех, если он ошибется. А если она хочет узнать его мнение, то он лично думает, что у них кончается горючее.

Фолконер немедленно приказал начать сборы в дорогу. Споры вспыхнули с новой силой.

Останься они возле пещеры, у них было бы все, необходимое для жизни, но не для создания нового мира. Источник поблизости снабжал водой, а в долине полно было дичи и рыбы. Они могли больше узнать о заготовке съедобных растений. Это было достаточно для выживания, но и только.

Остаться на прежнем месте было бы не решением проблемы. Такой выбор создал бы больше вопросов, чем дал ответов. Он подразумевал создание сообщества, в котором требовалось установить новые социальные правила и нормы поведения.

Из всех женщин лишь Мэг Маццоли уже не могла иметь детей, и именно она восставала против самых сильных аргументов в пользу того, чтобы остаться. Конвей заметил, что только одна Мэг могла спокойно смотреть в глаза мужчинам. У нее было меньше всего причин говорить, но Мэг могла сосредоточиться на споре, не попадаясь в ловушку невысказанных соображений физиологической природы, что делало ее лучшим оратором, выступавшим в поддержку поисков.

— Мы пришли из развитого мира, — просто говорила она, — и кто бы здесь ни жил, они нуждаются в нас.

— Нуждаются в чем? — раздраженно спрашивал Кароли. — Что мы можем предложить людям, которые пользуются луком и стрелами? Вы хотите им о телевизоре рассказать? О компьютерах?

Неожиданно в ее глазах загорелся огонь, не замеченная прежде сила воли.

— Мы имеем понятие о гигиене. Знаем чтение и письмо. Кое-что смыслим в первой помощи. А геометрия, химия? Мы умнее, чем вы думаете, мистер Кароли, и это будет стыд и срам, если мы будем сидеть тут, делая вид, что довольны жизнью.

Фолконер зааплодировал, вызвав у Мэг улыбку. Но ее лицо мгновенно опять потеряло всякое выражение. С растущим отчаянием собеседники смотрели, как она ускользает в свою вежливую недосягаемость. Все неловко переглянулись, не зная, как реагировать на слова человека, настолько оторванного от реальности.

Под конец этой ночи, когда луна превратила окружающие деревья в черные колонны, они заготовили дрова для костра и отправились спать.

В эту ночь, как и в прошлую, Конвей не находил себе покоя.

Как можно тише выбравшись из спального мешка, он отправился к костру, где несла свою вахту Сью Анспач. Она была настороже и услыхала его шаги издалека. Выслушав его комплимент, Сью протянула ему нарочито трясущуюся руку, состроив при этом ужасную гримасу. Оба рассмеялись. Необходимость соблюдать тишину создала между ними особую атмосферу, Конвей чувствовал себя немного скованно и в то же время легко. Обычно спокойное лицо Анспач сейчас тоже, как показалось Конвею, оживилось. Он спросил, не сменить ли ее на посту, ведь нет никакого смысла не спать двоим.

В ответ женщина энергично покачала головой. Заинтригованный Мэтт спросил, почему она отказывается. Смущенно улыбнувшись, она посмотрела на Конвея.

— А ты не будешь смеяться?

— Конечно, нет. А в чем дело?

Она пошевелила угли и поплотнее запахнула куртку, собираясь с силами.

— Я из очень богатой семьи. Я никогда не спала нигде, кроме как дома или в отеле. Дома мы всегда ели цыпленка ножом и вилкой, представляешь? Когда мои родители умерли, я продолжала вести точно такую же жизнь. — Она поднялась на ноги и взглянула на него сверху вниз. В свете костра линии вокруг ее рта углубились, глаза утонули в глазницах. — Дженет — мой самый близкий друг. Она совершила достойный поступок, когда помогла Джонсу. Мне бы хотелось жить для нее, для всех вас, но я боюсь того, что нас ждет. И еще больше боюсь сделать какую-нибудь глупость, из-за которой кто-нибудь пострадает. Или обнаружить, что я трусиха.

— Мы все чувствуем то же самое, Сью.

Она покачала головой.

— Ты уже приспособился. А мне это вряд ли удастся.

— Тогда представь, что это так. — Она нахмурилась, не понимая его слов. Конвей продолжил: — Побольше энтузиазма. Заставь остальных поверить, что ты не боишься. Кто знает — быть может, ты убедишь в этом и себя.

— Ты тоже так делаешь? Ни разу не видела, чтобы ты боялся.

— Хочешь сказать, что я не трясусь постоянно от страха, так? — Он рассмеялся, когда Сью, запинаясь и путаясь, попыталась объяснить, что не то хотела сказать. В конце концов она тоже поняла юмор ситуации и улыбнулась. Конвей продолжил: — Вы с Дженет не очень приспособлены к такой жизни, но вы обе — умные женщины. Не лишайте нас вашей помощи, не запугивайте себя до полного паралича. Поверьте, все будет отлично.

— Спасибо, что объяснил мне это.

— Я собираюсь пойти к той полянке, посмотреть на звезды. Не хочешь составить мне компанию?

— А можно? Полковник сказал, что мой пост здесь.

— Он разве прибил тебя гвоздями? — Конвей был более резок, чем следовало, и это только усилило раздражение, вызванное ее стремлением к абсолютному повиновению. Он отвернулся.

Вдалеке от костра было прохладно, и они оба съежились на ветру. Помолчав, Анспач прошептала, что звезды так близко, будто смотришь в телескоп. Конвей согласился; прислонившись к дереву, он наслаждался чувством разделенного одиночества.

Вдруг он услыхал какой-то звук, будто у Сью перехватило дыхание. Обернувшись и заглянув ей в лицо, Мэтт увидел на ее щеках мокрые следы.

— Эй, я думал, мы уже все выяснили.

Она выдавила улыбку.

— Я вспомнила картину. На ней был Лувр, уничтоженный во время революции. Люди делали из картин навесы, разжигали ими дрова. Все это исчезло — картины, дворец, все. О Боже. Подумай, Мэтт, — статуя Свободы, Вестминстерское аббатство, Империал-Палас… Мы потеряли больше, чем просто людей, больше, чем цивилизацию. Погибло наследие целой расы.

Его ошеломило открытие того, что он не принимает этот факт. Все это время Конвей говорил себе, что честно и откровенно воспринимает случившееся. Он вызвался участвовать в вылазке, посмеялся над иррациональным желанием Джонса взять с собой пишущую машинку, над тем, кто вытащил и бросил плеер. Мэтт доказывал себе, что адаптировался.

Он обманывал себя. На задворках сознания роились фантазии о застывших во времени городах. Он отчаянно хотел, чтобы они все еще были там. Даже в этом мире здания университетов продолжали бы хранить знания, музеи — творения искусства и науки, созданные человеком за сотни тысяч лет и миллионы миллионов жизней.

Безнадежные слова Сью открыли ему правду. Если даже и остались развалины на месте городов, то за века они превратились в леса, логова диких зверей. Если нынешнее человечество когда-нибудь соберет достаточно сил, чтобы приблизиться к ним, люди придут не как хозяева, а как собиратели обломков.

Но странно, чем больше Конвей думал об этом, тем сильнее становилась его уверенность, что люди сумеют преодолеть разрушения. Все, что было сделано раньше, будет создано заново, и даже лучше. Люди построят все снова, и, может быть, на этот раз навечно.

Он хотел сказать об этом Анспач. Но слова застряли в горле. Вместо этого Мэтт сказал, что пойдет попробует заснуть. Как только женщина снова устроилась у огня, Конвей отправился к своему спальному мешку.

Разбудила его Йошимура, встряхнувшая его за плечо. Быстро проснувшись, он побежал умываться. К тому моменту, как Мэтт побрился — он показал остальным, как заточить лезвие охотничьего ножа из экипировки ребят Фолконера до бритвенной остроты — он окончательно утвердился в своем решении.

Конвей отозвал в сторонку Фолконера.

— Послушайте, — сказал он, ткнув удивленного полковника в грудь, — мы должны выбираться отсюда. Я думал над этим. Мэг права, мы обязаны передать остальным выжившим все, что сможем. Именно для этого был организован весь проект, и не стоит бросать игру только потому, что сменились правила.

— Ты же знаешь, я думаю то же самое. И у меня нет выбора. Ты ведь видел диск, оставленный для меня.

Конвей улыбнулся.

— Вы собираетесь заново собрать Штаты. Интересно, чем вы их свяжете, веревкой, что ли?

— Если потребуется. Это приказ.

— Вы не сможете этого сделать. Подумайте сами. Взгляните туда, да, туда в долину. Раньше там жило больше тридцати тысяч человек, помните? Сады, фермы, заводы. Тротуары. Электричество. Бензин. Теперь там лес. Кого интересуют государственные границы?

— Посмотри, ты хочешь обучить всех оставшихся новым знаниям. Джонс хочет рассказать им об их душах, чтобы потом спасти их. Картер хочет рассказать им, что трудящиеся — избранная каста и им только надо создать хороший профсоюз. А я, я хочу заново провести эти самые границы, чтобы вы все смогли спокойно делать все эти чудесные вещи. Каждый делает, что хочет. Я хочу создать нацию.

— Вы сумасшедший.

— Возможно. Но я так не думаю. — Он усмехнулся, передразнивая сам себя. — Представь: целый новый мир. Мы сами можем придумывать правила. И сами можем решать, что есть безумие.

Конвей отошел. Но при следующем всеобщем обсуждении он перешел на сторону Фолконера.

Он ожидал горячей реакции, и она последовала. Так, Йошимура настаивала, что тяготы долгого перехода для некоторых неприемлемы. Объект ее забот, Мэг Маццоли, при этом счастливо улыбалась. Ее состояние было для Конвея большим испытанием, чем любые доводы. В конце концов именно пастор Джонс заявил, что жить в пещере нельзя. Как только этот вопрос был выяснен до конца, Джонс предложил всем направиться на поиски пригодного для жизни места. На этом компромиссе они и сошлись.

Закончив обсуждение, Джонс произнес короткую молитву о тех, кто навсегда остался в пещере. Но печальное настроение после этого воцарилось ненадолго, сменившись оживлением, какое бывает перед отправлением в путь.

Они разбились на пары, чтобы помогать друг другу со сборами. К удовольствию Конвея, с ним работала Тейт. Она была хорошим напарником, на нее можно было положиться. Как ни странно, Тейт была главной противницей переселения за пределы долины. Подумав, Конвей решил, что это все-таки ее собственное тактическое решение, а не попытка разрыва связи Фолконер — Тейт — Леклерк. По ее словам, долина была местом, которое легко защищать и где можно быстро создать автономное самообеспечивающееся сообщество. Это были ее основные аргументы. Но, хотя Тейт и была недовольна выступлением Конвея против ее позиции, она заверила его, что не держит зла.

Весь день они провели, готовясь к походу. Конвей еще раз изучил оружие. Фолконер раскопал в развалинах склада еще и длинноствольную винтовку в специальном футляре. Во время обеда полковник всем показал, как она действует.

— Внутренняя сторона футляра оснащена солнечной батареей, — сказал он, открывая крышку и показывая на множество панелек, соединенных проводами. — Эту штуку можно использовать как обычную винтовку. Но, если подключить ее к электричеству, она превращается в компьютеризованную снайперскую винтовку. — Он воткнул провод от винтовки в разъем на футляре и снял крышки с оптического прицела. Махнув рукой в сторону долины, он продолжал: — Я навожу перекрестье на цель и нажимаю эту кнопку. Лазер измеряет расстояние и процессор выдает мне показания прямо на линзы. Еще раз нажимаю, и она сама берет правильный прицел. Поправку на ветер можно ввести вот этой рукояткой за кнопкой включения лазера. — Демонстрируя патрон, он продолжал: — Тридцатый калибр. Древний размер, но зато разрывная пуля. Специальный порох, огромная скорость вылета. Гарантирую попадание с первого раза в тихий день до тысячи ярдов. С тысячи до двух шансы меняются, в основном из-за ветра. Но если видеть, куда попал первый раз, то на второй выстрел можно ставить наличными.

Конвею это оружие, несмотря на его элегантность, сразу не понравилось. Казалось, оно хотело выстрелить, показать свою мощь. Когда Фолконер протянул винтовку Конвею, тот только покачал головой, на ум сама пришла фраза:

— Оно наводит меня на мысль о наемных убийцах.

Выражение на лице Фолконера медленно, необычно мягко, изменилось, как меняется оно у того, кто решил оставить незамеченной выходку дурного тона. Замолчав, он упаковал винтовку. Конвей вернулся к изучению остального арсенала.

Казалось, важность принятого решения неожиданно обрушилась на них, когда вечером все стояли у груды собранных вещей. Фолконер решил устроить проверку. У каждого должен быть шлем, правильно подобранное обмундирование, комплект боеприпасов, пища на десять дней, аптечка и три смены белья — в рюкзаках. Все еще раз пересмотрели свои вещи, потом вещи соседей. Неожиданно, почти в один голос, было решено следующий, последний, день посвятить отработке тактических приемов и стрельбе из «вайпа».

Этот день пролетел быстро. Время, казалось, обгоняло само себя. Последний обед прошел в нервной обстановке, все сидели как на иголках. Разговоры были отрывочными, почти целиком посвященными обороне, стычкам или отступлениям. Темнота принесла с собой последние сборы и перепроверки. Потом все устроились в спальных мешках. Конвей был абсолютно уверен, что никто не спит.

Он проснулся от голоса Фолконера, который нес вахту последним в эту ночь. Сначала Конвей не мог поверить, что уже светает.

Завтрак напомнил ему обстановку в раздевалке перед самой игрой. Смех был слишком громким, разговоры слишком и слишком доверительными.

Страх покрывал их, словно пот.

Глава 26

Пещеру все покидали с тяжелым чувством. Фолконер и Конвей обходили членов группы, проверяя их снаряжение, то, как они усвоили свои действия на марше, и немногие смогли удержаться, чтобы хоть раз не оглянуться. Оставив в пещере все, без чего можно было обойтись, они привалили выход камнем, предоставив природе и времени довершить их далеко не идеальный камуфляж. Фолконер дал последние наставления — двигаться группами по два человека, один из которых имел на вооружении «вайп», а другой — дальнобойный «буп».

Конвея позабавили эти названия смертоносного оружия. Но затем ему вспомнились дымящиеся руины предместий, которые он хорошо рассмотрел с вертолета во время последнего полета в Даллас.

Мэтт постарался сконцентрироваться на предстоящем походе. Война, которую ему довелось пережить, давно закончилась, и он надеялся встретить людей, не знающих пока этого слова.

Они двинулись к долине, на память ему пришло замечание Фолконера, предлагавшего ввести собственные географические названия. Идущий плечом к плечу с Йошимурой Леклерк указал на заросли кустарника, где они видели тигра. Конвей не слышал их приглушенные голоса, но готов был поспорить, что Леклерк назвал этот пригорок Тигровым холмом или как-нибудь в этом роде. Подобные названия станут именами собственными в этом новом мире. Как Вашингтон, или Коннектикут, или Оклахома. Интересно, как называли свои территории люди, изготовлявшие бронзовые наконечники для стрел? Дошли ли какие-нибудь из этих старых названий до наших дней?

Группа спустилась к подножию холма, и Фолконер дал команду остановиться. Продемонстрировав свою совсем недавнюю военную выучку, они парами заняли скрытные наблюдательные позиции.

Отдав краткие указания Леклерку, полковник направился к дереву, где, опустившись рядом с Тейт на колени, стоял Конвей. Присев на корточки, Фолконер вытер мокрый от пота лоб и сказал:

— Душу готов продать за приличный бинокль.

Жест Тейт выражал полное согласие.

— Даже за карту. Все, что я могу, — это определять направление, и то, пока солнце не зайдет за тучу.

— Нам нужно занять хорошую оборонительную позицию на ночь, — сказал Фолконер, еле слышно добавив: — Думаю идти на запад. К побережью.

Конвей ожидал подобного заявления. Во всех аргументах Фолконера в пользу необходимости покинуть пещеру сквозило намерение провести исследование местности и активный поиск контактов.

— Почему к побережью?

— Там был ближайший от нас район с высокой плотностью населения. Мягкий климат, ведь у нас нет зимнего снаряжения. А главным образом потому, что я рассчитываю найти там наиболее развитую цивилизацию. Судоходство, морское или речное, всегда давало толчок к развитию и прогрессу.

— Если они используют лук и стрелы, я не могу назвать их представителями развитой цивилизации.

Засунув руку под расстегнутый ворот своей куртки, Фолконер вытащил бронзовый наконечник стрелы, висевший на шее на шнурке. Протянув им наконечник, он сказал:

— Подобные вещи не делаются с первого раза, здесь уже можно говорить о массовом производстве и стандартизации.

В разговор вступил Конвей:

— Положим, мы решили направиться к Пуджет-Саунд. А как мы найдем дорогу через эти горы? — Он указал вверх на стоявший стеной с западной стороны хребет. Многие вершины все еще были покрыты снегом.

— Это одна из причин, почему мне нужен бинокль. Самым лучшим вариантом для нас была бы встреча с дружески настроенными аборигенами, которые согласятся стать нашими проводниками.

— А если нет?

— Проведем все лето в поисках.

Конвей нахмурился.

— Вопрос о побережье не обсуждался перед выходом из пещеры. Все полагали, что мы отправляемся на поиски дружеского племени или, по крайней мере, хорошего места для лагеря.

— Это первоочередная задача. Я не прошу всех идти со мной. Но я пойду к побережью, независимо от того, что решат остальные.

— И вы готовы разбить группу?

— Конечно.

Их напряженные взгляды встретились, и, чтобы как-то разрядить обстановку, Тейт положила им руки на плечи.

— Все это может подождать. Сначала нам надо убедиться, что мы хоть чуть-чуть привыкли к новым условиям.

Казалось, мужчины согласились. Но Конвей остался при своем мнении и полагал, что то же можно сказать о Фолконере.

Солнце стояло в зените, когда их отряд подошел к ручью, и Леклерк тут же окрестил его Полуденным. Пользуясь моментом, Фолконер настоял, чтобы все установили одинаковое время на своих часах. Несмотря на то, что прошла уже почти неделя, как они покинули криогенные ясли, все впервые с тех пор подумали о том, что время может измеряться в единицах, меньших, чем промежутки между приемами пищи или сменами караула. Они по-настоящему повеселились, сравнивая эти временные единицы со временем их вынужденного «сна» и выясняя, кто же исхитрился больше всех проспать.

Покинув ближе к вечеру берег ручья, отряд направился вверх по крутому склону. Взобравшись на вершину, они поняли, что нашли прекрасное место для лагеря. Там, где маленький ручей впадал в реку, на идеально ровной поверхности раскинулся радующий зеленью заливной луг. Повсюду были следы пребывания быков или бизонов, возможно, и тех и других. Так сказал Леклерк, отметив при этом, что самих животных почему-то не видно.

На другом берегу реки местность была не столь ровной. Бурные потоки намыли вытянутые холмы, которые заросли ольхой и ивой. Они напомнили Конвею непокорные кудри.

Натертые ремнями рюкзаков плечи и мозоли на ногах были на время забыты. Все обнимали и поздравляли друг друга и, не теряя времени, поспешили к желанной цели.

Вскоре под руководством Фолконера по периметру лагеря были вырыты небольшие окопы на двоих, а в центре сооружен командный пункт. Нельзя сказать, что все копали с большой охотой, некоторые что-то бурчали и возмущались. Конвей понимал необходимость проводимых работ и не мог не восхищаться умением Фолконера управлять своей непокорной командой.

Заходящее солнце уже приближалось к вершинам гор, когда Кароли, оставив Бернхард, с которой практически не разлучался, направился к растущей на берегу ольхе, где с шумом отломал ветку. Из металлической крышки от банки с джемом он вырезал перочинным ножом вполне сносный наконечник для остроги с зазубриной. Оторвав от нижней части рубашки полоску ткани, Кароли привязал наконечник к ветке. Через несколько минут острога для ловли рыбы была готова. Изобретательность товарища поразила и неожиданно обрадовала Конвея. Это был всего лишь крошечный эпизод, но именно он указывал путь к выживанию.

Не ускользнуло от Конвея и раздражение Фолконера — для полковника уход из лагеря без разрешения был серьезным нарушением дисциплины. Конвей решил догнать Кароли и объяснить ему необходимость соблюдать меры безопасности, но затем передумал. В конце концов, это забота Фолконера. И потом он устал, а вокруг никого не видно, даже крупных животных, если не считать пасущихся антилоп.

Фолконер не выпускал Кароли из виду, и, когда беспечный верзила направился дальше вниз по течению, полковник перебежал к его окопу. Громко свистнув, он поднял над головой защитный жилет, каску и оружие Кароли и жестами приказал ему вернуться.

Кароли оглянулся и, ухмыльнувшись, пошел дальше. Фолконер побежал вслед за ним, не выпуская из рук его вещи. Догнав Кароли, он, взяв его за плечо, развернул к себе лицом и попытался вручить военное снаряжение. Поначалу опешив, тот взял снаряжение, но тут же бросил его на землю. Конвей и Тейт привстали, готовые броситься разнимать назревающую драку.

Мужчины стояли лицом к лицу. Неожиданно Фолконер отступил и, повернувшись к собеседнику спиной, подобрал снаряжение и быстро направился к лагерю. Кароли с демонстративной беспечностью пошел в противоположном направлении и вскоре скрылся за скалой. Когда Фолконер вернулся на территорию лагеря и спрыгнул в свой окоп, все вокруг оказались неожиданно занятыми.

Сосредоточившись на разжигании спиртовки, Тейт произнесла:

— Как мерзко. А недавно все казалось таким замечательным. Как Кароли не понимает, что полковник действительно о нем заботится.

— Наверное, считает, что сам в состоянии о себе позаботиться, — ответил Конвей.

Увидев брошенный через плечо взгляд девушки и ее снисходительную улыбку, Конвей напрягся, готовый вступить в перепалку. Но она лишь произнесла:

— Может, и так. Просто мне не нравится, как заканчивается наш первый день на свободе. Когда он начинался, все вокруг казалось таким чудесным.

Конвей отвел взгляд от девушки. За ее спиной заходящее солнце разливало свои краски на редкие плывущие облака. Отраженный золотой свет согревал весеннюю зелень, предвещая наступление настоящего лета. В реке играла крупная рыба, и сильный удар по воде вспугнул стайку ласточек, закруживших над лагерем. Тейт, безусловно, права — все вокруг действительно замечательно. Конвей наблюдал за ласточками, думая о том, как богат здесь животный мир. Выжить в таких условиях не проблема. Он мысленно пожелал, чтобы удача сопутствовала Кароли. Все-таки добытый острогой обед куда более приятная перспектива, чем замороженная и сушеная снедь, пусть даже очень питательная.

Неожиданно внимание всех привлекло восклицание Бернхард — окликнув Фолконера, она указала на берег. К лагерю с пустыми руками тяжело трусил Кароли, оглядываясь каждые несколько шагов. Позади него из кустов раздался мерзкий переливчатый вой.

— Койот, — сказал Леклерк.

Жуткий крик раздался из кустов, преграждавших бегущему дорогу к лагерю. Чтобы уйти от первой опасности, надо было бежать в сторону новой. Единственный выход — свернуть к реке.

Кароли бросился бежать изо всех сил.

Первая выпущенная из кустов стрела попала ему в левую ногу. Кароли держался стойко, лишь захромал, не обращая внимания на торчавшее из ноги древко.

Бернхард пронзительно закричала. Остальные словно в оцепенении смотрели на разыгравшуюся перед их глазами драму.

Вторая стрела прошла мимо, но третья попала ему прямо в бок, точно под ребра. Зашатавшись, Кароли с трудом, но все же шел, едва передвигая ноги. Еще две стрелы — одна в спину и вторая снова в бок — остановили его окончательно. Все еще держась на ногах, Кароли крутился на месте, пытаясь вытащить стрелу за древко. Он был уже совсем рядом, и все видели его опущенный на грудь подбородок и слышали его мучительные стоны.

Охватившее группу оцепенение исчезло, как только из кустов выбежали двое мужчин, стремительно помчавшиеся к Кароли. Первым выстрелил Леклерк. Не прицеливаясь, он уложил бегущих двумя выстрелами, прозвучавшими практически слитно.

Нападавшие воины были довольно мелкими, и сокрушительная сила выпущенных зарядов опрокинула их на землю, перекатывая словно игрушки.

Из зарослей кустарника послышались новые вопли, после чего раздалась команда Фолконера:

— «Буп»! По два выстрела каждый!

Приказ был выполнен. Вслед за грохотом выстрелов из кустов донеслись крики и стоны.

Прежде чем остальные успели что-либо сообразить, Бернхард уже бежала к Кароли. Конвей бросился за ней, поглядывая, не летят ли новые стрелы. Бернхард смотрела лишь на своего товарища. Она подложила ладони под его голову, но подоспевший Конвей схватил Кароли за воротник, и они потащили его к лагерю, не обращая внимания на пробежавших мимо них Фолконера и Леклерка.

Когда Конвей и Бернхард были уже в лагере, стараясь поудобнее уложить Кароли, вернулись их товарищи, тащившие за собой одного из мертвых воинов. Бернхард взглянула на тело воина и с трудом выдавила:

— Зачем?

— Нам нужно узнать об этих людях как можно больше, — ответил Фолконер. — Хочу осмотреть его оружие и все остальное. — Он задержал тяжелый немигающий взгляд на Конвее. — У Кароли есть шанс?

Мэтт покачал головой.

Просвистев между ними, в землю вонзилась стрела. Секунду они оцепенело глядели на нее. Новый свист заставил их броситься к окопам. В сумеречном свете Конвей осмотрел рассредоточившихся по периметру членов группы. Растерянность, появившаяся было на их лицах, сменилась жесткой решимостью.

Он перевел взгляд на Кароли и на другого погибшего. Они лежали ничком, повернув друг к другу головы. Безжизненные, остекленевшие глаза смотрели в такие же глаза напротив.

Конвей надеялся, что никто больше не обратил на это внимания.

* * *
Наблюдавший за стычкой с холма на другом берегу реки Клас сердито помахал рукой оставшимся с лошадьми женщинам и затем резко бросил лежавшему рядом Гэну:

— Я точно слышал гром! Думаешь, я глухой?

Гэн понимал, что раздражение Класа отчасти объясняется страхом. От этой мысли ему стало немного легче — увидев, как два Дьявола были отправлены на тот свет, он сам едва не закричал от ужаса.

— Они убили Дьяволов. Чем-то вроде молнии.

— Это была молния, я видел вспышку. Все видели, как убивает молнией.

— Похоже так. — Гэн и не спорил, и не соглашался. — А что ты скажешь о приглушенном звуке вначале и сильном шуме потом?

— Мы не можем знать все. Для этого нужно время.

Гэн сдержал ироническую улыбку, услышав в голосе нотки, которые всегда появлялись у его отца, когда тот не знал ответа.

— Никогда не видел такой одежды. Не знаешь, из какого они племени?

— Нет. Не могу понять, кто такие. Неуклюжие, как коровы с перерезанными сухожилиями. Уверен, что среди них есть женщины. Странная одежда — и оружие, которое убивает на расстоянии также наверняка, как нож в горле. — Поджав губы, Клас добавил: — Умирают они хорошо. Он держался, как медведь.

— Что будем делать? — Гэн знал, какой ответ хотел бы услышать, что нарастало в его сознании с тех пор, как Кол впервые упомянул о пророчестве. Гэн чувствовал, как над нимпроносится будущее. Он знал, что появившиеся незнакомцы были частью этого будущего. Ясное понимание того, что нужно сделать, уже созрело в его мозгу, хотя в то же время юноша с удивлением подумал, что всего несколько дней назад он в подобных ситуациях мгновенно подчинялся Класу. Сейчас он должен убеждать, вести за собой. — Они могут стать сильными союзниками.

— Нам не нужны союзники. Если Дьяволы снова нападут, мы подождем, пока все кончится, и уйдем отсюда. Но скорее всего они не отважатся. Двое убитых и по крайней мере двое раненных магическим оружием должны даже их убедить убраться восвояси.

Клас бесшумно отполз от края утеса.

Гэн рассматривал расположившихся по кругу чужеземцев.

Они были высокими, почти гигантами.

От понимания этого у него по коже пробежали мурашки.

Когда Гэн подошел к Класу, тот засыпал лошадям зерно. В ответ на вопрошающий взгляд товарища он произнес:

— Как ты думаешь, есть ли причина всему, что с нами случилось — Фалдар Ян, появление у нас Жрицы Роз, поединок в Сердце Земли, появившиеся здесь незнакомцы?

— Причина?

— Что-то делает погоду; мы не понимаем что. Может, и мы подобны облакам, которых гонят новые ветры, приносящие непонятные нам перемены. Есть ли причина всему, что происходит?

Глаза Класа сузились. Он все сыпал зерно, но уже гораздо медленнее. Легкий ветер пробивался сквозь ветки дразнящими звуками. Гэн почувствовал, как непроизвольно напряглись его мускулы. Ответ Класа был сдержанным:

— Я знаю, что стоит за твоими словами. Мой удел — сражаться. Причины, почему воин должен выжить, а его враг — умереть, очевидны, и воин учится почитать лишь то, что может ясно видеть. Церковь утешает. Книжники, Пророки и другие болтуны мне надоели. Кроме твоей матери. Ей были известны недоступные вещи. — Он отвел взгляд. — А ты ее сын, ее и Кола.

Близ лагеря чужеземцев раздались новые вопли Дьяволов, похожие на вой койотов. Отрешенность во взгляде Класа исчезла.

— Пора поесть.

Гэн позвал собак. Он достал немного еды из седельной сумки и отошел в сторону.

Клас разрезал яблоко на три части и поделился им с женщинами. Послышались приглушенные восторженные восклицания.

Гэн хотел присоединиться к ним. Они ведь такие же, как он, Гэн знал это. Но после событий с Фалдаром и Беем его друзья вели себя так, словно он был каким-то другим. Гэн вспомнил взгляд, брошенный Сайлой на Раггара до того, как пес убил врага, и как совсем по-другому она смотрела на него после. Глупо. Выходит, и он был таким же псом?

И Клас. С каждой минутой он все больше походил на отца — ему невозможно угодить, он всегда старается отыскать повод для недовольства.

Оглянувшись перед тем, как отойти от них, он поймал взгляд Нилы. Она тут же отвела глаза. Сумеречный свет уходящего дня отражался в ее волосах.

Быстро поднявшись, Гэн стал спускаться по холму к своему наблюдательному пункту. Он напомнил себе, что единственная цель его жизни — возглавить Людей Собаки. А не завоевать чью-то дружбу.

Глава 27

Раггар нервничал. Несколько раз он становился на задние лапы, и его огромное тело угрожающе вырисовывалось на фоне ночи. Гэн знал, что отчасти возбуждение пса связано с их неопределенным положением. Раггар все еще не привык к Чо, а что касалось Шары, то он ясно давал понять, что не намерен потакать глупостям молодости. Шара — еще неуклюжий долговязый щенок — уже залечил поврежденное бедро и усвоил, что лошадь Гэна должна находиться между ним и Раггаром. В который раз Раггар отправился на разведку в ночную тьму. Слегка поворчав, за ним отправилась Чо. Шару Гэн оставил на месте. Он уже сбился со счета, сколько раз взрослые псы обходили молчаливым дозором окрестности, — юной собаке такие нагрузки были не по силам.

Все устали. Но все же им везло. Погони за ними не было; ненастная погода также осталась позади. Гэн неловко дернулся, и острая боль в плече напомнила, что рана еще не зажила, хотя и не представляла уже серьезной опасности. Даже с Нилой не было особых проблем. Для него это было приятным сюрпризом. За все время он не услышал от нее ни одной жалобы.

Он ее понимал. Лучше, чем кого-либо другого. На ее месте он был бы гораздо нетерпимее с человеком, убившим его отца.

Одним из преимуществ ночных дозоров было общение с собаками. Ему хотелась, чтобы и Нила ощутила, как с ними хорошо. Собаки не понимали, в чем проблема, но они умели сочувствовать гораздо лучше, чем кто-либо из людей.

Нила потеряла все, кроме самой жизни. Но она никогда не жаловалась. А то, что она замыкалась в себе, свидетельствовало лишь о глубоком смятении, не отпускавшем душу девушки. Она даже не выказывала явной враждебности к Сайле. Гэн чувствовал, как восстанавливаются связывающие их отношения, и их понимание должно было сыграть здесь не последнюю роль. Он надеялся на это.

Прежнюю Нилу можно было узнать лишь тогда, когда у Класа находилось время расслабиться и пошутить с девушкой. Она внимала каждому его слову, сопровождая разговор возгласами удивления или восторга.

Как ни убеждал себя Гэн, что это типичное женское поведение, и на это не стоит обращать внимания, он все-таки переживал. Его беспокоила ее замкнутость, но еще больше не нравилось, когда она становилась приветливой. Особенно с Класом.

А это было глупо.

Собаки возвращались почти что рысью, их появлению предшествовало низкое рычание Раггара. Гэн чувствовал возбуждение пса. Раггар остановился рядом с хозяином, глядя вниз, где в темноте были скрыты река и ручей. Он снова зарычал.

Гэн поднялся на ноги и принюхался, стараясь уловить запах, встревоживший Раггара, но не заметил ничего особенного.

Воин Дьяволов заухал, довольно удачно имитируя сову. Другой крикнул в ответ. Гэну показалось, что до него донеслась какая-то возня, и он приложил ладони к ушам. Это вполне мог быть ветер или зверь, вспугнутый фальшивым криком совы. Гэн заколебался: если Дьяволы готовят атаку, все чужеземцы будут убиты; если он пойдет им на помощь, оставив пост, его люди останутся спать без охраны.

Разбудив Класа, он быстро объяснил свое намерение отправиться с собаками в лагерь чужеземцев и проверить, уцелели ли они.

Глаза его друга черными впадинами выделялись на бледном овале лица, обычно броская татуировка едва угадывалась темным пятном. Голос был спокойным, с нотками озабоченности, которых прежде Гэн не слышал. Стряхнув с себя остатки сна, Клас спросил:

— Скажи мне только одно. Тебе кажется, что эти люди важны для тебя, или ты знаешь это?

Поколебавшись, Гэн ответил:

— Знаю.

— Тогда идем. Если человек знает то, чего знать не может, он должен действовать. Оставь щенка с женщинами.

Гэн разбудил спутниц и объяснил, что случилось. Их спокойная реакция наполнила его гордостью, и ему даже захотелось сказать им об этом.

С собаками по флангам они шли в темноте, наполнявшей Гэна головокружительным ощущением того, как с каждым бесшумным шагом он вырастает над собой, становится подобным духу. Подымавшиеся тени укрывали его, и он едва сдерживал крик радости, распиравший грудь.

Обойдя маленький ручей, они подошли к реке гораздо выше лагеря чужеземцев. Оставив собак на страже, они бесшумно шли по отмели, сжимая в руках мурдаты.

Гэн наткнулся на яму, выкопанную чужеземцами, и ему не было нужды оповещать об этом Класа вслух. Поколения Людей Собаки выработали в бесконечных стычках специальный язык. Во время боя или на больших расстояниях применялись разновидности пронзительного свиста, сигнальные флажки или боевые барабаны. Когда требовалась абсолютная тишина, в ход пускался язык жестов. Был разработан специальный код, основанный на прикосновениях, особых пожатиях руками и пальцами. Грамматика такого языка была примитивной, словарь ограничен, но он позволял воинам планировать, организовать и нападать с бесшумностью совы, возникающей из ночной тьмы.

Гэн сообщил Класу: «Лагерь чужеземцев. Чужеземцы ушли».

Слева от них под противоположным берегом реки раздался всплеск. На их берегу послышался сердитый крик енота, настороживший еще сильнее. Ниже по течению ударила рыба.

Прикоснувшись к руке Гэна, Клас просигнализировал: «Враг». Они подползли к краю ямы. Она была все еще полна запаха занимавших ее людей.

Енот закричал снова, на этот раз прямо перед ними. Согнув правую руку, Гэн ощутил напряжение мускулов. Просигнализировав Класу: «Враг, я», он стал прокрадываться вперед. Ему казалось, что он превращается в человека-зверя из рассказываемых у костров легенд.

Если воин-Дьявол на берегу реки что-нибудь и услышал, так это был тихий свист меча. Отрезав сустав пальца, Гэн осторожно стащил тело в воду.

Когда вновь донесся шум плескавшейся рыбы, Гэн готовился перейти реку, но возникший рядом с ним Клас настоял на возвращении. Миновав ручей, они собрали собак и направились вдоль реки, держась берега. При повторной переправе им необходимо учесть течение и рассчитать маршрут так, чтобы оказаться шагов на сто выше оставленного лагеря. Гэн прикинул, что течение должно было снести чужеземцев шагов на тридцать от места их входа в реку. Тогда после рассвета они будут на расстоянии менее двухсот шагов от их нового укрытия.

Гэн расположил собак с подветренной стороны так, чтобы запах мокрой шерсти не перебивал все остальные. В ожидании активных действий он с одобрением подумал об умелом маневре чужеземцев. Они оказались более искусными воинами, чем можно было предположить.

Время шло, и в тусклом свете уже можно было различать отдельные листья на кустах. Зарождавшийся над водой туман мягкими волнами стекал в долину. Поднявшись над горизонтом, солнце разбрасывало неугомонные пытливые лучики по покрытой скалами поверхности, придавая белизне тумана прекрасный серебристый оттенок.

С одного из вытянутых холмов, поднимавшихся на несколько футов над ровной поверхностью, раздался хриплый крик. Собаки подались вперед, глядя в ожидании команды то в направлении звука, то на хозяина. Гэн велел им сидеть на месте и прикоснулся к Класу: «Понял, что кричали?»

Пожатием пальцев Клас дал отрицательный ответ. Услышав из других зарослей кустарника ответный крик, они оба вздрогнули, понимая тактическую ошибку чужеземцев. Теперь Дьяволы знали, что их жертвы разделены и дезорганизованы.

Недалеко от берега показалась фигура. В тусклом свете и в доходившем до колен тумане она скорее напоминала животное, чем человека. Пошатываясь, фигура стала приближаться к холмам. Раздались резкие раскаты грома. Фигура зашаталась, но сохранила вертикальное положение. После следующего громового удара голова дернулась и упала набок, свесившись с туловища.

Это был довольно грубо сделанный манок, спровоцировавший чужеземцев применить их оружие-молнию. Двигавший чучело воин с громким хриплым смехом погрузил чучело в туман. Рядом в тумане раздался многоголосый издевательский хохот.

В ответ из двух разнесенных укрытий чужеземцев барабанной дробью прогремели раскаты грома, похожие на вчерашние. Мгновениями позже земля в нескольких точках покрылась дымом. Листья на деревьях зашумели и заплясали, словно захваченные бурей.

Жужжа, как сердитая оса, что-то ударилось в скалу перед Гэном и, отскочив, упало на гравий прямо у него перед носом. Это был кусок металла с яркими зазубренными краями. Гэн поднял его и тут же уронил на землю, удивленно вскрикнув и сунув обожженные пальцы в рот.

В утреннем свете Гэн заметил осторожно крадущегося воина. Вскоре он насчитал еще четырех. Когда он повернулся к Класу и показал руку с пятью разжатыми пальцами, тот нахмурился. Указав на восток, он трижды поднял руку с разжатыми пальцами, добавив жестами, что к реке приближаются еще много всадников на лошадях.

Вытянув шею, Гэн увидел врагов и разгадал их план. Конный отряд спешился, оставив одного воина с лошадьми. Гэн заметил его на берегу, рядом с тем местом, где он убил часового. Остальные воины намеревались задержать чужеземцев до прибытия более крупного отряда.

Вдруг, без какого-либо предупреждения, показался идущий во весь рост пришелец. Гэн едва не высказал свое изумление Класу вслух. Его друг зашипел на него, недоуменно наблюдая за происходящим.

Судя по походке и спускавшимся до плеч волосам, это была женщина. Это стало ясно по донесшемуся голосу. Она обращалась в свободное пространство прямо перед собой. Гэн не разобрал ни слова, но все можно было понять по тону — проникновенному, умоляющему, словно у матери, зовущей своего ребенка.

У Гэна перехватило в горле, — должно быть, она сошла с ума.

Женщина продолжала идти вперед, не замечая, что один из ее товарищей, небольшого роста, шел за ней, крадучись, вдоль края кустарника, служившего им укрытием. С другого холма шагах в пятидесяти от того места, где лежал, наблюдая, Гэн, донеслись испуганные крики.

Женщина осторожно подняла руку, в которой был зажат кусок белой ткани.

Между ней и ее компаньонами медленно поднялся воин. Увидев, что он открыл себя, чужеземцы успокоились. Воин демонстративно положил лук на землю, но даже не попытался снять висевший на боку короткий меч, который Дьяволы называли ма и пользовались им в пеших схватках. Они владели им не менее искусно, чем смертоносными длинными мечами — содалами. Воин стоял не шевелясь, глядя на приближавшуюся и размахивающую своим флагом женщину. Она улыбнулась, обнажив блестящие зубы, затем подняла свободную руку и дала знак указательным пальцем.

Вторая фигура — еще одна женщина — бросилась к ним, не обращая внимания на крики своих товарищей.

Левой рукой воин схватил более дородную женщину. Его правая рука потянулась к мечу. Жертва вцепилась в его руку, державшую ее за рукав, судорожно пытаясь освободиться. Не выпуская ее, воин отступил на шаг. Маленькая женщина бросилась вперед, стараясь перехватить руку с мечом.

Снова прогремел гром. Скалы у ног Дьявола задрожали, а затем что-то громыхнуло так, что Гэн инстинктивно вжался в землю. Он продолжал наблюдать и увидел, как воин нанес два страшных коротких удара мечом. Маленькая женщина рухнула сразу, вторая сначала осела, затем упала на спину. Зная, что за этим последует, Гэн прижался ко дну неглубокой ложбинки.

Из кустов донесся приглушенный шум. Вокруг того места, где попытался укрыться воин-убийца поднялись шапки белого дыма, похожие на огромные кипы хлопка. Отчаянно крича, воин вскочил на ноги, пытаясь сбить пламя, мгновенно охватившее его тело. Гэн не успел понять, что произошло, как оружие-молния прогремело вновь. От страшного удара воин рухнул на землю. Поверженное тело продолжало дымиться.

Но уже не было времени смотреть на все это. Конные Дьяволы были совсем рядом. Оставив одного человека с лошадьми, они продвигались к дальнему от Гэна холму, где засели чужеземцы. Дьяволы собирались уничтожить разрозненные группы. Если он их не остановит.

Боковым зрением Гэн уловил отдаленное движение. Что-то двигалось вдоль края зарослей от дальних холмов к берегу реки. Не обращая внимание на крики и шум, Гэн сосредоточился на новой возможной опасности.

Выстроившись ровной колонной, среди деревьев в направлении разворачивающейся схватки скакали всадники.

Дьяволы еще не догадывались об их приближении и пока не спешили сближаться с направленным на них смертоносным оружием. Они выпускали редкие стрелы в сторону холмов, сопровождая их руганью и угрозами. Гэн и Клас отдали должное дисциплине чужеземцев, которые пускали в ход свое оружие только при необходимости, удерживая Дьяволов на почтительном расстоянии.

Когда новый отряд подошел ближе, не опознать его было невозможно. Только воины кавалерии Олы были вооружены такими тяжелыми копьями и носили конические шлемы.

Прежде чем Клас успел что-либо сказать, Гэн вскочил и побежал в обход врага.

Он бежал изо всех сил по большой дуге. Собаки следовали за ним. Вскоре он повернул и стал осторожно пробираться к месту разворачивающегося действа. Следы вновь прибывших лошадей привели его к укрытию, где их привязали под низкорослым деревом. Грохот оружия беспокоил животных, и они били копытами землю и тянули державшие их поводья. Единственный оставленный часовой пытался их сдержать.

Гэн приказал собакам ждать его. Короткими перебежками он переместился туда, откуда мог добраться до цели в два решительных прыжка. Повинуясь внутреннему чувству опасности, часовой обернулся, его глаза расширились. Крик тревоги оборвался с первым же ударом меча. Гэн бросился освобождать привязанных лошадей. Десять он отпустил, а пять повел за собой. Раггар без команды занял позицию между хозяином и местом битвы. К нему присоединились другие собаки.

Услышав отдаленные крики, Гэн понял, что он едва не прозевал появление кавалерии Оланов. Надежно привязав лошадей, он лег на землю рядом с Класом и перевел дыхание.

Клас коснулся плеча товарища.

— Посмотри, — сказал он. — Дьяволы уже вошли в раж. Они сражаются и с чужеземцами, и с Оланами. Несколько чужеземцев окружены в центре, а остальных держат всего в нескольких — о-о! — Клас оборвал фразу на полуслове, увидев, как с ближайшего холма в их направлении бросился один из чужеземцев, оставив за собой остальную группу. Придя в себя от изумления, Гэн понял, что это была контратака, цель которой — найти путь к отступлению. Это был отчаянный, смелый бросок воина, не собиравшегося ждать, пока его убьют. Даже Клас издал возглас одобрения.

Дьяволы поднялись, чтобы встретить бегущего стрелами. Они также собрались броситься на перехват, но вспышки молний из оружия и уже знакомые раскаты грома заставили их припасть к земле.

Нарастающий шум привлек внимание нового крупного отряда, воины которого поспешили к месту событий.

Пришелец вернулся в укрытие и появился вновь, ведя за собой товарища, который, согнувшись пополам, держался руками за живот. Прибывшие воины осыпали бегущих стрелами, пролетавшими в опасной близости.

Они бежали, с каждым шагом отдаляясь от своих окруженных товарищей. Предвкушая скорую добычу, Дьяволы издавали ликующие кличи.

Обеспечивая прикрытие бегущим, засверкали новые молнии. Это несколько умерило пыл Дьяволов, все же продолжавших погоню.

Клас поднялся с земли. Гэн попытался задержать товарища, но тот вырвался и зашипел:

— Они бегут сюда. Скорее уходим или нас заметят.

— Мы поможем им бежать.

— Чужеземцам?

— Нет времени для споров, Клас. Поверь и помоги мне.

Клас шумно вздохнул. Выражение его лица заставило Гэна стиснуть зубы.

— Как? — спросил безропотно Клас.

— Пропустим чужеземцев и нападем из засады на Дьяволов.

— Но их же шестеро.

— Когда они нас заметят, их будет уже меньше.

— Согласен. — Он проверил свой лук.

Закрытые кустами чужеземцы с шумом пробежали слева от них. Торопясь опередить Дьяволов, Гэн и Клас стали вместе искать открытую площадку, по которой должны будут пройти вражеские воины. Юноши действовали, понимая друг друга без слов. Спрятавшись в укрытие, они приготовили луки.

Появившиеся на поляне Дьяволы почти идеально выстроились в одну линию. Когда первые стрелы Людей Собаки пронзили цели, следующие уже были в полете. Из двух оставшихся в живых воинов, один буквально подпрыгнул от изумления. Стрела Класа прервала его недоумение; стрела Гэна не причинила шестому воину вреда, потому что, оказавшись более быстрым, он уже бежал с воплями обратно.

Гэн и Клас бросились к лошадям. Примчался Раггар и, убедившись, что с Гэном все в порядке, побежал вместе с Чо занимать сторожевые посты в тылу.

Схватка все еще продолжалась, когда Гэн и Клас без труда обнаружили следы неосторожного продвижения чужеземцев. Те добрались до места, где край цветущей долины упирался в крутой склон и густые заросли кустарника становились реже. Чуть поднявшись по склону, Гэн подал знак остановиться.

Оглянувшись, он увидел, как конники Оланов рыскают в дальнем конце долины, пытаясь скорее отогнать Дьяволов, чем их преследовать. Клас ворчал, разочарованный их миролюбием. Оставшиеся в живых будут преследовать чужеземцев и украденных лошадей.

На обороняемом холме показался белый флаг, привязанный к стволу молодого деревца. Из зарослей вышел чужеземец, держащий флаг в одной руке; через плечо у него было перекинуто странного вида оружие, а в другой он держал что-то, напоминающее черную доску.

К нему приблизились конники Оланов. Флагоносец повернулся к ним спиной и побежал к тому месту, где прятались спасенные Гэном и Класом двое чужеземцев. Затем он осмотрел тела убитых женщин и забрал их оружие. После этого, к удивлению Гэна, он направился к командиру Оланов, вероятно прося о помощи в поисках пропавших товарищей.

Конники окружили чужеземца и вытащили мечи, но командир приказал убрать оружие. Пеший мужчина что-то объяснял, энергично жестикулируя. Олан показал знаками, что чужеземцы должны отдать оружие и следовать за ними.

Мужчина указал на другой берег реки. Там все еще стоял Дьявол с лошадьми первого отряда охотников. Пришелец что-то возмущенно кричал, показывая в его сторону. Положив на землю черную доску, он снял с плеча оружие и прицелился. Грохот был громче, чем когда-либо прежде, и лошади Оланов отскочили при этом звуке, словно козы. Воин Дьяволов дернулся и рухнул на землю, а его лошади разбежались.

Когда Оланы наконец успокоили своих лошадей, командир согласился на компромисс. Знаками он показал чужеземцу, что его люди могут оставить при себе оружие, но должны следовать за ними. Тот подобрал с земли плоскую доску и закричал. Из зарослей показались еще пятеро чужеземцев и сразу же начали отчаянно спорить, как будто у них был выбор. Сигнал медного горна, в который протрубил один из конников, прекратил спор. Прежде чем последние звуки донеслись до Гэна и Класа, воин уже опустил инструмент.

Всадники плотным кольцом окружили чужеземцев. Прекратив вялое преследование оставшихся в живых Дьяволов, группы Оланов спешили объединиться с основным отрядом. Чужеземцы старались выглянуть за пределы окружавшего их эскорта; двое из них помахали поднятыми над головой руками.

Гэн и Клас продолжили поиски спасенной ими пары. В узком промежутке между валуном и огромной пихтой они заметили направленное на них оружие. Укрывшись с лошадью за деревом, Клас сказал:

— Они нашли отличное место, чтобы умереть. Что будем делать?

Гэн остановился в нерешительности.

— Они использовали сигнал белым флагом. У тебя есть что-нибудь белое?

— Нет.

Глубоко вздохнув, Гэн направился вперед, ведя за собой трех привязанных лошадей. Медленно продвигаясь среди редких деревьев, не дающих никакой защиты, он держал в вытянутой правой руке поводья ведущей лошади, давая понять, что он их предлагает. Осторожно достав из ножен меч, Гэн взял его между большим и указательным пальцами, направив острием вниз.

До цели оставалось шагов двадцать, когда, протянув поводья, он произнес:

— Это вам.

Пришелец медленно поднялся, опустив длинный ствол оружия. Гэн едва не уронил свой меч. Перед ним была женщина, причем черная женщина.

Он все еще приходил в себя от изумления, когда вышел мужчина. Гэн заметил, что он был безоружен и бледен как снег. Его голос поражал своей мягкостью.

Мужчина шагнул вперед, подняв широко расставленные руки до уровня плеч; выражение его лица исключало всякую агрессивность. Он взял поводья и что-то пробормотал, несомненно выражая благодарность. Когда он указал назад, откуда он вышел, его энергично поддержала женщина. Слова ее прозвучали невнятным лепетом, но смысл их был очевиден.

С подножия холма донесся голос Класа:

— Внизу слышны крики Дьяволов.

Гэн дотронулся до уха и указал в сторону звуков, затем на чужеземцев. После этого он медленно провел пальцем по горлу. Он был приятно удивлен, как быстро они уловили смысл его жестов.

Женщина что-то энергично сказала своему спутнику, и он вскочил на лошадь вслед за ней. Когда появился Клас с собаками, глаза чужеземки округлились. Клас был поражен не меньше ее. Застыв на месте, он не мог оторвать от чернокожей женщины глаз. Держась на расстоянии, собаки подозрительно принюхивались.

Когда они добрались до лагеря, Нила и Сайла бросились им навстречу. Убедившись, что мужчины не ранены, они засыпали их вопросами о чужеземцах. С бесцеремонностью, по мнению Гэна переходящей всякие рамки приличия, они изучали загадочных «гостей». Прибывшие держались рядом друг с другом, теряясь, когда Сайла пробовала на ощупь ткань их одежд и пыталась дотронуться до диковинного, похожего на трубку оружия. И Сайла, и Нила пытались стереть краску с кожи Тейт.

Женщина сносила это спокойно; Гэну казалось, что это ее даже забавляет.

Отвернувшись от негритянки, Сайла сказала:

— Легенды рассказывают о черных гигантах, а также о белых и желтых. Мне встречались темнокожие, но такие черные — никогда.

Все согласились, что перед ними чудо.

Обращаясь к Гэну, Нила сказала:

— Я рада, что вы спасли их. Эту историю никогда не забудут.

Юноше удавалось сохранять самообладание, но, когда Сайла одарила его своей спокойной улыбкой, его лицо залилось краской, а в желудке что-то сжалось. Он почувствовал себя не воином, а желторотым юнцом.

Ситуацию спас Клас, напомнив, что погоня уже совсем рядом.

После того как они выстроились в колонну, Клас сказал, что женщина должна отдать свое оружие. Гэн начал возражать, отметив, что она сразу уловила предмет их спора. Ее реакция поразила Гэна. Она тут же заняла позицию между Людьми Собаки и своим компаньоном. Женщина ни разу не прикоснулась к оружию, но была наготове. Почувствовав, что ее больше не обсуждают, немного расслабилась.

Источником новых неприятностей могла послужить и Нила, заметившая, как Клас заинтригован черной женщиной. Однако после того как юноша занял свою позицию в тылу колонны, девушка сразу же изобразила полное отсутствие интереса. Перед тем как тронуться в путь, Гэн подъехал к незнакомке, чтобы узнать ее имя. Он бросил взгляд на Нилу, отметив ее усилившееся недовольство. Девушка развернула свою лошадь и демонстративно не смотрела в его сторону. Гэна раздражало, что, ревнуя Класа, она не скрывала своего безразличия к нему. Такая несправедливость была свойственна его отцу, но у Кола были на то причины, чего нельзя сказать о Ниле.

Он узнал, что женщину звали Тейт, а ее товарища — Джонс.

Колонна двинулась на север, и Гэн забыл о неприятном инциденте с Нилой. Юношу не покидало ощущение, что он столкнулся с чем-то совершенным. Причем, несомненно, это относилось к самой Тейт, а не к ее ужасному смертоносному оружию. Она отличалась от всех, о ком ему приходилось слышать, и дело было даже не в цвете ее кожи, языке или снаряжении. Казалось, она осознанно воспринимает все вокруг, обучаясь на лету.

Она поможет ему. Он знал это, о чем и сказал Класу.

Мужчина — Джонс — его порядком озадачивал. Как и Тейт, он был словно из другого мира, но рядом с ним Гэну было явно не по себе.

А что с остальными шестерыми чужеземцами, захваченными Олой?

В конце концов Люди Собаки вынуждены будут бороться с захватническими планами Олы. Придут ли те шестеро на помощь королевству?

Оглянувшись, он посмотрел на спасенных чужеземцев. Какие у него есть основания рассчитывать на их помощь?

Его взгляд остановился на Сайле, затем на Ниле. У Сайлы свои цели, у Нилы тоже; может быть, они и помогут ему, но прежде всего эти женщины будут отстаивать свои интересы.

А как же Клас? Не отравит ли его душу горечь потери Кола, не повернет ли он против того, кто за эту потерю ответственен?

Гэн сжал зубы — он обещал Колу, что все преодолеет.

Вершины гор молча встречали его прибытие. На мгновение картина перед глазами Гэна поплыла, и он увидел вместо горы древнего седобородого старика с ледяными глазами и каменными зубами. Тряхнув головой, юноша прогнал видение, подумав, что охватившая его дрожь связана, конечно, с порывом западного ветра.

Книга вторая Смертельные игры воинов

Глава 28

Сознание того, что они вот уже неделю едут по земле Дьяволов, холодной рукой сдавливало Гэну горло. Воображение рисовало ему лучших охотников за людьми, возглавляющих погоню за ними. Им наверняка хотелось бы, чтобы он заставил свой отряд гнать лошадей вовсю. Но это только утомит животных, а надо сберечь как можно больше сил на случай нападения Дьяволов.

Гэн взглянул на Жрицу, устало покачивавшуюся в своем седле. Ей грозила та же опасность, что и остальным. — Дьяволы были скорее суеверны, чем набожны.

Он встряхнул головой. Размышления о Сайле и Ниле затуманивали его разум, сбивая и путая остальные мысли.

Во главе небольшой колонны с напускным спокойствием ехал Клас, выбирая маршрут.

Он подождал, пока Гэн подъедет поближе. Всадники стали на самом гребне, откуда можно было без помех осмотреть всю долину. Эту вершину обычно не использовали для наблюдения, а то и просто старались избегать; оттуда открывался широкий обзор, но силуэты самих наблюдателей были видны любому пытливому глазу. Клас сделал знак незнакомцам, чтобы они не терялись из вида, пока он посоветуется с Гэном. Тейт, разговаривая с Джонсом, будто пыталась знаками объяснить предназначение земли. Нелепая мысль — но пришельцы вообще были нелепыми существами.

Клас указал вдаль.

— Если мы свернем к востоку и пройдем сквозь стадо тех бизонов, то они затопчут наши следы. Дойдя до середины стада, опять свернем на север, а потом — на запад.

— Значит, ты тоже чувствуешь, как Дьяволы наступают нам на пятки?

Клас провел рукой по лицу. Кожа натянулась, татуировки на ней перекосились. Измененные черты не скрывали усталости, которая, Гэн знал, была скорее усталостью духа, а не тела. Клас кивнул.

— Я думал об этом и еще о том, как их атаковали Оланы. Почему они так поступили? Это была не их битва.

— Представь себя на месте Бея, — ответил Гэн. — Даже если ты веришь, что твоя сестра бежала с врагами, разве ты не скажешь людям, которых наметил себе в союзники, что она была похищена? Конный отряд охотился к западу от нас. Должно быть, они направлялись в горную крепость, на осеннюю ярмарку. Ты говоришь, что там, в большом форте, собрались войска Оланов. Готов поспорить, что Бей или Ликат сказали Оланам, что Нилу украли. Оланы не хотят, чтобы она попала к Дьяволам. Она была бы заложником до тех пор, пока Бей не заплатит за нее выкуп. Ола хочет, чтобы у Бея были развязаны руки, чтобы он работал на них. Значит, отряд получил приказ ее найти. Увидев бой между пришельцами и Дьяволами, они вмешались, опасаясь, что Нила там. После боя они взяли остальных пришельцев и ушли, не зная, что мы поблизости.

— А Дьяволы сидят у нас на хвосте, — добавил Клас. — И если мы от них не оторвемся, то ни одна из этих умных мыслей ничего не стоит. — Он пришпорил коня и быстро поскакал к бизоньему стаду.

Покачиваясь в седле, Гэн раздумывал о том, как стараются пришельцы ехать с ними наравне, хотя было видно, что ни один из них ничего не понимает в верховой езде. В чужеземцах было столько загадочного, что будь у Гэна время и знай он их язык, ему доставило бы интерес поговорить с ними. Сейчас они уже достаточно успокоились, чтобы перекинуться парой слов, и речь их не была похожа ни на одну из тех, что ему приходилось слышать за свою жизнь. Не было в ней ни нервного щелканья торговцев, ни монотонной протяжности, как в говоре Оланов. И уж совсем не походила на мерзкое шипение Горных Людей. Он было подумал, что они из сказочного народа Найонов, но засомневался. Ведь во всех сказаниях говорится, что кожа у Найонов бронзовая, а глаза раскосые.

Гэн проехал вперед, чтобы получше рассмотреть Тейт. Нет, глаза не такие, хотя что-то все же есть. Он был уверен, что женщина поняла его любопытство. Она не повернулась и никак не обнаружила этого, но в ее спокойствии чувствовалась напряженность. Юноша вернулся на свое место, разочарованный тем, что глаза у нее не раскосые, но потрясенный силой ее характера.

Ехавший рядом Джонс пошатнулся в седле, и Тейт поспешила его поддержать. Он выглядел больным. Гэн был еще больше поражен ее заботой, но растерялся. Он не мог понять, почему этот человек безоружен. Более того, позорно принимать такую заботу тому, кто не ранен. Отряд быстро продвигался вперед. Пришельцы были разными, но ни один не походил на больного. Из каких бы мест они ни пришли, у них, конечно, были лекари.

Он попытался представить послание с миссией таких слабых воинов и чуть не рассмеялся, осознав, что наделил женщину званием воина. Но тут припомнил, как она стояла спиной к скале, направив на него оружие. Нет, ее нельзя сбрасывать со счета, решил он. Такие случаи бывали и в их племени — женщины могли быть сильными, оставаясь женщинами. Лучшим примером была Нила. Такие, как она, иногда поднимались до Вождей Лошадей или Собак, хотя их и не пускали ни в Сердце Земли, ни на секретные мужские советы. Существовали даже семьи, управлявшиеся женщинами.

Нила, несомненно, была воином. Хотя у нее, вероятно, никогда не будет столько хитрости, сколько ее надо женщине, чтобы стать вождем. Даже стремящийся к этому мужчина должен быть хоть немного хитрым, а женщине без двойной порции коварства и надеяться не на что.

Он сонно кивал в такт напряженным шагам лошади, одолевавшей последние ярды крутого спуска в долину. Оглядевшись, он увидел, как Тейт поправляет на плече свое оружие. Без грома и огня оно выглядело холодно-грозным. Его гладкие поверхности и деревянные части вызывали почтение к искусству мастера, но не пробуждали восхищения, как хороший меч или нож.

Клас повел отряд через стадо. Фыркая и нервно вскидывая рога, животные бежали рядом с всадниками. Их тяжелый запах переполнял воздух. Этот маневр поможет скрыть их маршрут. Гэн надеялся, что быкам не придет в голову оборонять свою территорию. Прорыв был бы трудным для лошадей, и к тому же не было никакой надежды, что его выдержат чужеземцы.

Может быть, он зря уделяет им столько внимания?

Они оставляли за собой след, ясный, словно начерченная на земле стрела. Проехав около мили, Гэн остановился, отстав от остальных. Когда отряд отъехал на расстояние выстрела, он приподнялся в седле, свистом и жестами приказав Раггару и Чо гнать бизонов назад по их следу. Собаки кинулись в атаку — такая работа была им по душе. Шара чуть не танцевал от восхищения, подскакивая на задних лапах, но продолжал легкомысленно бежать рядом с лошадью.

Когда достаточно бизонов пробежало по следам, затаптывая их, Гэн свистом отозвал собак назад. Клас уже поворачивал к северу. Оглянувшись, Гэн с удовольствием отметил, что бизоны все еще бегут, увлекая за собой остальных, так что вся долина ожила. Даже волк не проберется через такое месиво. И он поспешил за остальными.

До позднего вечера они, не останавливаясь, ехали на север. Гэн из предосторожности пошел с собаками назад по их следам. Когда он вернулся, не обнаружив никаких признаков погони, солнце уже давно зашло. Только нос Раггара спас его от плутаний в поисках лагеря. Ямку, где на костре готовил еду Клас, он заметил, лишь приблизившись к ней вплотную.

Все уже спали. Клас предложил ему остатки горячей похлебки из сухого мяса. Гэн наслаждался вкусом наперченного и основательно посоленного варева. В одной из сумок около Класа он нашел сушеную козлятину для собак.

Он представил себе продолжение такой жизни, свободной и незаметной.

Это не было выходом.

Как у звезд небесных, у него был свой путь. Устало поднявшись на ноги, Гэн пошел с собаками в дозор.

Глава 29

Проснувшись на заре, Тейт зажмурилась от яркого света восходящего солнца. Не двигаясь, она смотрела, как в отдалении Гэн поднялся на ноги и, повернувшись к солнцу, коснулся рукой лба и сердца. Она посчитала его действия каким-то обрядом, окончательно убедившись в этом, когда он забормотал слова, которые могли быть только молитвой. Он пошел назад к лагерю, собаки последовали за ним. Тейт повернулась к только что проснувшемуся Джонсу и рассказала ему об увиденном, спросив:

— Может, это — остатки католицизма? Ватикан ведь к востоку отсюда. Обряды и службы могли превратиться во что-нибудь подобное. Как то, о чем мы говорили прошлой ночью — на что бы ни была похожа их речь, в их языке слышится английский ритм и стиль, хоть слова и другие.

— Это английский, — ответил Джонс, — гарантирую. Их язык не похож ни на что из того, что мы слышали или могли услышать, но это — то, что стало с нашим языком. Общество распалось, люди были разобщены и принуждены восстанавливать мир.

— По крайней мере эту его часть, — заметила Тейт, и Джонс согласился.

— Конечно, — продолжал он. — Я уверен, что английский, на котором говорили в Пенсильвании, и здешний язык теперь имеют только отдаленное сходство. Но у них были века, чтобы появился акцент и особенности, если не самостоятельный диалект.

— В конце концов, мы выучим его довольно быстро, — сказала Тейт. — Когда я думаю, сколько всего нам надо выучить, я пугаюсь.

— Смотри! — прервал ее Джонс. — Татуированный встает.

Клас быстро провел утренний ритуал, даже не подозревая об их внимании.

— Видел? — спросила Тейт. — Это первое, что он сделал. Это какая-то утренняя молитва.

— В таком случае надо внимательнее наблюдать за женщиной в черном, — сказал Джонс. — У меня есть подозрение, что она в каком-то смысле служитель Церкви.

— Может быть. Но на счет парней не стоит обольщаться. Если у них и есть религия, то из тех, что советует убивать плохих, чтобы попасть в рай. Мне ужас как интересно, откуда у Гэна рана на плече. А Клас со своей квадратной татуировкой? Говорю вам, у нас была парочка громил в армии, но рядом с этими людьми они — просто учителя воскресной школы, вы уж простите, пастор.

— Ничего, Доннаси. Я как раз думал о том, что нам довелось увидеть. Стая — лучшего слова не найти. — Он устало улыбнулся. — Я ужасно беспокоюсь за наших друзей, хотя они, похоже, попали в более культурное общество. Уж по крайней мере они не в компании беглецов, как мы. Но что меня беспокоит — я не вижу тут ничего, кроме враждебности. В этом мире, кажется, все против нас.

— Да еще эти собаки, — поморщилась Тейт. — Они смотрят так, будто хотят сказать: только попробуй пошевелись! Единственное, что не дает мне от них сбежать, — это то, как они соображают. Готова поклясться, Гэн может заставить их делать все, что угодно. И лошади тоже — те, что под ними, а не которых они увели у нападавших, — они словно продолжение всадников. Но эти собаки! Никогда не слышала о таких чудовищах!

— Они похожи на изображения древних ирландских волкодавов, — сказал Джонс. Встретив недоуменный взгляд Тейт, он продолжил: — Было несколько пород гигантских собак. Были у людей и кошки. Как-то читал об этом. Указом против домашних животных были уничтожены все собаки крупнее пятидесяти фунтов и все кошки. Это случилось, когда мы были детьми.

— У кого-то поднялась рука убивать этих собак, — заметила Тейт.

Джонс приподнялся.

— Они были бесполезны. Съедали пищу, нужную людям.

— Я читала об этих дебатах, пастор. И думала о том, не человек ли виноват в перенаселении мира. Я и теперь об этом думаю.

— На карту были поставлены жизни людей. Их надо было спасать. Ты бы предпочла ограничение рождаемости? Какие родители пойдут на это? А ты сама? Как было сделать по-другому?

— Я и не говорю, что знаю ответ, пастор, — возмущенно ответила Тейт. — Но осмотритесь вокруг — вот до чего довела ваша доброта. Не думаю, что этим можно гордиться.

— Перенаселение — не единственная причина…

Тейт сжала плечо пастора.

— Хозяева наблюдают за нами. Не будем демонстрировать наши споры, хорошо?

— Да? Конечно. Прости, я виноват.

— Так же, как и я. Это все стресс.

Словно понимая их ситуацию и желая уладить проблему, женщина в черном плаще улыбнулась Тейт, показывая жестами, что та должна присоединиться к ней и белокурой девушке.

Джонс сказал:

— Тебе следует принять ее предложение. Она так старается быть дружелюбной.

Когда Тейт в нерешительности поднялась, пастор добавил:

— Есть вещи, изменить которые время бессильно. Женщины всегда ищут компанию, направляясь в туалетную комнату.

Тейт устало покачала головой и присоединилась к своим новым компаньонкам. Поначалу те выглядели немного растерянными, но тем не менее всю дорогу до ближайшего холма улыбались.

Когда она вернулась к пастору, тот сидел рядом с раскатанными спальными мешками. Тейт направилась к маленькому костру, разведенному Класом. Юноша нанизал на вертел пять птиц вроде куропаток, которые аппетитно скворчали, поджариваясь на бездымном жару. К ним присоединился Джонс; Тейт с трудом сдержалась, чтобы не сказать ему подойти поближе. Пастор устроился на почтительном расстоянии, и это явно обижало их хозяев. Глядя снизу вверх, Клас задержал на нем неприязненный взгляд, затем коротко улыбнулся Тейт. Он указал на девушку, затем на птицу и потер рукой живот. Улыбнувшись в ответ, Тейт села напротив него на корточках.

Клас дотронулся до своей груди, затем указал на Гэна, засыпающего лошадям зерно, и назвал его имя. Затем он указал назад, туда, откуда они пришли. Он провел пальцем по лицу от правого виска через лоб к левому глазу и вниз по щеке. Прежде чем он закрыл глаза и откинулся назад, Тейт поняла, что он рассказывает ей о гибели члена их группы. Она кивнула, и Клас снова указал на Гэна, а затем в сторону их прежнего пути.

Понятно, подумала Тейт. Назад отсюда. Прошлое? А может — его отец. Клас подтвердил ее догадку. Произнесенное им слово не было точно «сын»: но звучало так похоже, что девушка решилась на эксперимент. Она указала рукой на горизонт и произнесла: «sun».[1] Затем он указала на Гэна и повторила слово.

Клас застыл, во взгляде появилась враждебность. Тейт испугалась, что контакт между ними может исчезнуть. Внезапно он обрушил на нее стремительный поток слов, в котором без труда угадывались злость и обвинение. Боковым зрением Тейт увидела, как Гэн отошел от лошадей. Он медленно приближался к ним, держа кисть на рукоятке своего ужасного меча, который выглядел скорее, как продолжение руки.

Тейт заставила себя улыбнуться, стараясь разыграть полное непонимание и невинность. Отойдя к спальным мешкам, она сняла и оставила там «карабин». Указав на Гэна и Джонса, Тейт произнесла: «сын», затем, указав на Класа, девушка повторила это слово. Потом, дотронувшись до своей груди, она отрицательно покачала головой и сказала: «не сын», повторив то же самое, указывая на Сайлу и Нилу.

Клас понемногу расслабился.Повернувшись к Гэну, он что-то сказал и пожал плечами. Когда он вновь посмотрел на Тейт, улыбки на его лице не было, но не было и прежнего напряжения.

Девушка надеялась, что ей удается сохранять беззаботный вид, и, желая усилить это впечатление, она налила из фляги воды в котелок и поставила его на огонь. Ей с таким трудом удалось растопить лед недоверия между ними и их спутниками пусть даже с некоторыми неудачами, — что надо постараться развить успех и произвести хорошее впечатление. Она сразу заметила, как затрепетали ноздри их новых знакомых, улавливая запахи армейского рациона. Через несколько минут вода закипела, и она всыпала в котелок три пакетика растворимого кофе. Помешав горячий напиток, она предложила его Класу. Заметив его подозрительный взгляд, девушка сделала первый глоток сама.

— Не самое лучшее из того, что мне приходилось пить, — лучезарно улыбаясь, сказала она, — но для татуированного носорога, вроде тебя, вполне сносно. И не собираюсь я тебя отравить.

После второго предложения Клас взял котелок. Отхлебнув, он заулыбался, глаза его засияли, как у ребенка. Возвращая с явной неохотой котелок, Клас украдкой бросил взгляд на Гэна. Поняв его намек, Тейт протянула котелок юноше. Гэн не шелохнулся. После этого, хотя и с видимым сожалением, Клас твердо отказался от нового предложения.

Когда Джонс наконец сел рядом с ней, Тейт дала ему полный отчет о случившемся.

— Они непредсказуемы, — завершила она свой рассказ, принимая от Класа жареную куропатку. — В некоторых вещах — абсолютные дикари, в других — благородны, словно герцоги.

— Придется вести себя очень осторожно.

— Еще более осторожно, чем нам сейчас кажется. Утром я обнаружила, что эта женщина, Сайла, скорее всего монахиня или что-то вроде этого. Роза на левом плече указывает ее чин. Может, я и заблуждаюсь, но если она только не подполковник, я гораздо старше ее по званию, и на этот счет можно не опасаться. Девушку зовут Нила: и, похоже, она находится под персональной опекой монахини. Возможно, они направляются в монастырь или какой-то его нынешний аналог.

Покончив с маленькой птичкой, Джонс задумчиво произнес:

— Меня беспокоит, далеко ли отсюда ближайший протестантский приход. Я рад, конечно, что мы не последние люди на Земле, но не знаю, как перенесу известие, что я — последний из методистов.

Тейт беззаботно рассмеялась, затем, порывшись в своем мешке, достала пакетик с солью. Она предложила своим спутникам попробовать и протянула им пакетик, прежде чем взять себе. На этот раз ее предложение было встречено возгласами одобрения. Они расходовали соль очень экономно, и, когда, обойдя по кругу, пакетик вернулся к Тейт, там еще оставалось несколько кристалликов. Такой же пакетик с перцем вызвал бурю восторгов. Он притягивал их, как наркотик, они нюхали перец и оглушительно чихали, насыпали его в ладони и лизали, пока на блестевших от удовольствия глазах не выступали слезы. Когда Джонс достал еще два пакетика, воины и женщины захлопали в ладоши, словно дети. Развеселившись, Клас не отказался от еще одного глотка предложенного Тейт кофе.

Закончив завтрак, воины снова подошли к лошадям, чтобы двинуться в путь. Постанывая от боли, Джонс взбирался на лошадь, а когда та попыталась укусить его, он едва не свалился, уворачиваясь от клацающих челюстей. Отряд тронулся, и Тейт сказала пастору:

— Надо ловить каждое их слово, чтобы изучить язык.

Джонс вздрогнул.

— Ты уже не рассчитываешь вернуться к нашим товарищам?

— Конечно, я надеюсь на встречу. Но для этого надо работать, и прежде всего научиться говорить.

Гэн занял место замыкающего, и, казалось, общество Тейт ему не просто приятно. У девушки сложилось впечатление, что он ждет ее. Самая крупная из трех собак была не столь приветлива; несколько минут пес бежал в угрожающей близости от них, пока Гэн не заметил этого и не отослал его на фланг. Пес немедленно подчинился, но, убегая, оглянулся. После этого он несколько раз попадался ей на глаза, но тут же скрывался из виду. Сука — как она поняла, ее звали Чо, и совсем молодой кобель Шара не обращали на Тейт внимания.

Первые часы пути пролетели незаметно. Тейт была буквально ошеломлена богатством окружающей их природы. Они проезжали рядом с огромными стадами длиннорогих бизонов, вид которых напомнил Тейт исторические книжки и ковбоев. Были и антилопы — эти деликатные животные наблюдали за приближающимся отрядом до тех пор, пока расстояние между ними не становилось, по их мнению, опасно близким. После этого они фыркали и мчались прочь легкими прыжками, поблескивая белыми пушистыми хвостами.

Общение с бизонами было не столь приятно. Когда огромный бык-вожак, грозно мыча, сделал угрожающий выпад в их сторону, Тейт сорвала с плеча и мгновенно взвела ружье. Заметив ее готовность и решимость, Гэн успокаивающе кивнул ей, затем, наклонив голову, изобразил атакующего быка. После этого он повторил жест, по-видимому весьма распространенный у его соплеменников: пальцем провел по горлу.

Его жест несколько отрезвил девушку и в то же время послужил еще одним примером этики окружающего мира. Небольшая группа коров, которая паслась неподалеку от путников, вдруг с ревом в панике бросились врассыпную. Привстав на стременах, Тейт увидела тигра, напавшего на годовалого теленка. К месту схватки, над которым взметнулся столб пыли, спешила пара тигрят, появившаяся из кустов, где пряталась самка. Тигрята царапали когтями и кусали агонизирующего теленка, словно котята мышь, пробуя свою силу и оттачивая технику.

Оглянувшись, Тейт с изумлением увидела, что остальное стадо пасется как ни в чем не бывало, хотя некоторые коровы еще время от времени нервно вздрагивают. Потерявшая теленка корова стоит в стороне, беспомощно мыча.

Из их новых знакомых только Нила немного задержала внимание на разыгравшейся драме, и то Тейт была уверена, что та думает только о том, чтобы держаться на безопасном расстоянии, от тигров.

Происшедшее позволило еще сильнее прочувствовать жестокость окружающей природы и понять философию ее новых спутников.

Они знают суровые законы окружающего их мира.

Чтобы выжить, им с Джонсом недостаточно просто учиться, им надо постичь эти законы.

К полудню она занесла в свой словарь несколько существительных и глаголов. Она опробовала свои достижения на Сайле, хохотавшей над ее упражнениями до слез. Нила держалась более почтительно и сдержанно.

Еда в полдень скорее всего не имела своего названия — это не был ни завтрак, ни обед. Когда Тейт и Джонс объяснили, как смогли, о привычных завтраке, обеде и ужине, все члены отряда единодушно признали, что такой распорядок привычен и им, но у них все три приема пищи называются одинаково. Джонс пояснил:

— Для них действительно нет никакой разницы: еда есть еда. Всегда была и всегда будет. Это напомнило мне приветствие китайцев, которое звучит примерно так: «Ты уже ел рис?» У них нет слова «привет», а когда они говорят «рис», то имеют в виду прием пищи, период времени.

Тейт сказала:

— Звучание некоторых их слов кажется мне довольно знакомым — по-моему, этих длиннорогих животных они называют «бизоны». Сейчас я проведу эксперимент.

Приложив руки с оттопыренными указательными пальцами к голове, она попыталась произнести это слово так, как она слышала его из уст ее новых спутников. Те расхохотались, но потом зааплодировали и закивали головами.

— Отлично, — похвалила себя Тейт, достигнув желаемого результата. — Теперь все становится на свои места. Надо разработать словарь, отточить произношение, и мы будем чувствовать себя как рыбы в воде.

Джонс застонал, потирая спину.

— Может быть, тебе это все равно, но меня эти бесконечные скачки доконают. Ковбойская жизнь явно не для меня.

Нахмурившись, Клас следил за ними, прислушиваясь к разговору. Повернувшись к Гэну, он начал быстро и сердито что-то ему говорить. Ответ Гэна прозвучал успокаивающе, но на Класа он не произвел впечатления.

Джонс грустно улыбнулся.

— Видишь, я им явно не по душе. Они не могут понять, что я такое. Как бы им объяснить, что я служитель культа. Думаю, они поймут.

— Я намерена быть предельно осторожной, — сказала Тейт. — Их вполне можно понять, думаю, с этим не будет проблем, но не дай Бог их разозлить. Вы бы их видели, когда я пыталась связать слова «сын» и «солнце». Так что не спешите, пожалуйста. Постарайтесь ради меня, хорошо?

В ответ пастор громко рассмеялся.

— Я никогда не спешу, Доннаси. Это моя работа — удерживать людей от поспешных поступков. В этом моя жизнь.

Тейт приняла этот мягкий упрек с понимающей улыбкой, но, когда Гэн положил конец их разговору, дав указания Класу свернуть лагерь, она с явным облегчением смогла отвести свой взгляд от излучающих заботу усталых глаз Джонса.

Глава 30

Как всегда, зима в горах отчаянно сопротивлялась приходу весны. Ночью налетела запоздалая буря. Сокрушительный ветер терзал огромные пихты. Казалось, что прорывавшиеся через ущелье отдельные ураганные порывы раскачивают даже приземистый форт.

Только Алтанар уже почти убедил себя, что весьма ощутимые толчки — не более чем плод его воображения, как стихия обрушилась на здание с новой силой, заставив жалобно застонать поддерживающие крышу балки.

Крепко сжав ручки медной кружки и запрокинув голову, он осушил ее почти до дна. Его взгляд встретился с глазами стражника, стоявшего на балконе, окружавшем комнату по периметру. Солдат заморгал и быстро отвернулся. Опустив кружку, Алтанар мысленно приказал стражнику снова взглянуть на него. Когда он понял, что тот слишком труслив, чтобы отважиться на еще один взгляд, разочарование лишь усилило охватившее его раздражение. Чтобы отвлечься, Алтанар стал в сотый — а может, и в тысячный — раз разглядывать все вокруг.

Форт обозначал границу владений королевства с землями Людей Собаки. Первый из его двух этажей был сложен из отесанных камней, второй — из огромных, в два локтя толщиной, бревен, срубленных в соседнем лесу. Верхний этаж нависал над каменным основанием. По периметру обоих этажей виднелись высокие узкие бойницы. Такие же бойницы были и в нависающей части верхнего этажа, что позволяло обстреливать атакующих также и сверху. Окованные железом наружные ворота из толстых неотесанных бревен были неприступны для вражеских воинов с их оружием и таранами. Но даже они беспомощно бились о косяки под ударами ветра.

Хотя форт был построен просто и предназначался прежде всего для обороны, в такую ночь даже огромная комната с жарко пылающим огнем в камине и незатейливой мебелью — длинным столом из досок и лавками — казалась уютной. В подсвечниках на стенах мерцали свечи. Воздух был пропитан замечательным букетом запахов воска, дыма и великолепного жаркого, поданного на обед. Но Алтанар сомневался, что проклятый ветер позволит ему насладиться всем этим.

Маленькая дверь справа от Алтанара вела в остальную часть здания. По лестнице можно было подняться в жилые комнаты на втором этаже. На первом этаже располагались склады и конюшни. Слева, за тяжелой, окованной железом дверью, раскинулся окружавший форт горный луг. Где-то с подветренной стороны были установлены шатры, в которых остановились воины Людей Собаки, пленные пришельцы и кавалеристы Оланов. Поскольку лошади не могли подслушивать, их разместили внутри форта, в конюшне рядом с жилыми комнатами.

В какой-то момент Алтанар решил послать одного из оставшихся внутри форта стражников за загадочными пленниками с их еще более интригующим оружием, но тут же отказался от этой идеи. Чем меньше глаз и ушей будет присутствовать на их встрече, тем лучше.

Алтанару хотелось, чтобы пришельцы были единственной причиной, приведшей его в этот безлюдный сторожевой форт. Бей Ян. Он повторил это имя, вытирая с губ пивную пену. Полученная им информация гласила: «Огромного роста, силен как буйвол и так же опасен. Полагается прежде всего на свою смертоносную руку. Необыкновенно жесток и коварен. Будьте с ним осторожны».

Конечно, нельзя полностью доверять полученным сведениям. Кто такие осведомители? Или лжецы, или предатели, а чаще всего и те, и другие.

Эта шутка немного улучшила ему настроение. Все надо держать в уме. Это другие могут позволить себе ошибаться. Короли всегда должны быть правы. Поэтому он может позволить себе иметь дело и с предателями, и с лжецами. Бей Ян — его союзник. Такое не улучшит настроение.

Неотесанный дикарь, которому сила заменяет мозги.

Тут наружная дверь распахнулась, открыв дорогу бушующему ветру. Створка с грохотом ударила о каменную стену, язычки пламени над свечами изогнулись почти горизонтально, а из камина взметнулся сноп искр.

Застыв в своем кресле от неожиданности, Алтанар тем самым сохранил свое королевское достоинство, никак не проявив внезапного испуга.

В дверном проеме в накидке из шкуры степного медведя стоял Бей Ян. Капюшон из оскалившей пасть головы зверя обрамлял облепленное снегом лицо.

Придя в себя, Алтанар поднялся и вежливо поприветствовал гостя. Задержав взгляд на голове медведя, он прикинул, сколько бы заплатили за такой плащ торговцы из Найона. Алтанар вздохнул: плащ стоил целое состояние. Изделия Людей Собаки из кожи и меха были легендой, их мастерство достигло уровня искусства.

Бей захлопнул дверь и задвинул засов. Сбросив быстрым движением плащ, он направился к Алтанару раскачивающейся походкой кавалериста. Внутренняя подкладка плаща, как и предполагал Алтанар, была из стеганой шерсти. Несмотря на всю красоту одеяния, надо было обладать недюжинной силой, чтобы носить такую тяжесть.

Даже без накидки вошедший воин олицетворял собой дикость. Алтанара позабавили его коротко остриженные волосы, а безвкусно вышитые шерстяная рубаха и заправленные в сапоги до колен штаны были такими яркими, что резали глаз. Тем не менее у Алтанара не было желания веселиться, даже когда Бей небрежно бросил плащ на стол и уселся, не сняв сапоги и не сменив их на комнатные туфли, как поступают все цивилизованные люди.

Этого и следовало ожидать. Приходилось смотреть сквозь пальцы на все эти многочисленные проступки. Украдкой Алтанар принюхался к Бею, усевшемуся напротив него за стол спиной к огню. Он никак не мог понять, как этим людям удается поддерживать чистоту; вот и сейчас его гость пах травами, будто только что вылез из стога.

Чтобы успокоиться, Алтанар бросил взгляд на свое элегантное практичное одеяние. Нижнего белья не было видно, и он даже слегка пожалел об этом — пусть бы этот дикарь взглянул, что должны носить порядочные люди. Алтанар провел ладонью по жакету, выдержанному в сером, черном и белом тонах. Интересно, что думает Бей о кремовом мехе его плаща из морской выдры?

Балки перекрытия вновь заскрипели под очередным порывом ветра. Осушив свою кружку до дна, Алтанар подозвал капитана стражников.

— Пусть эти лодыри из кухни принесут пива.

— Мне не надо, — отозвался Бей.

Алтанар пожал плечами.

— Пусть тогда мне принесут две порции.

Повторять приказ не было необходимости. Женщина — жена одного из стоявших на посту солдат — уже спешила с пивом к столу. Капитан нервно следил за каждым ее движением.

На здание обрушился новый удар ветра, на этот раз еще более жестокий. Капитан с опаской взглянул на потолок. Алтанар чуть было тоже не посмотрел на балки, но, заметив взгляд капитана, сдержался и деланно ухмыльнулся:

— Что, капитан, испугался легкого ветерка?

Стражник застыл.

— Нет, сэр. Я беспокоюсь о безопасности короля и его гостя.

— Конечно, — с нескрываемым сарказмом произнес Алтанар. Краем глаза он наблюдал за Беем, и ему было приятно отметить едва уловимый блеск одобрения во взгляде гостя. Ведь ради этого и была разыграна вся сцена. Ему хотелось произвести впечатление на гостя, но еще более хотелось понять его, узнать, что он любит, что ненавидит. Чего боится. Все это важно, чтобы не прозевать тот момент, когда кончается сотрудничество и начинается предательство.

А этот момент непременно наступит. И вся хитрость в том, чтобы успеть вытянуть из него как можно больше, использовать его прежде, чем он получит шанс навредить тебе.

Решив продемонстрировать гостю всю полноту власти, Алтанар обратился к капитану:

— Выйди и выведи солдат, нам надо поговорить.

Офицер застыл на месте.

Алтанар бросил на него хмурый взгляд.

— Ну?

— Выйти наружу? Сейчас?

— Вождь Войны Бей Ян и я хотим поговорить. Я не желаю, чтобы тупоголовые солдаты нас слушали, а затем трепались об услышанном с каждой шлюхой в королевстве. Убирайтесь!

Женщина поднесла ко рту руку и в ужасе отступила. Капитан сжал побелевшие губы, затем, судорожно сглотнув, произнес:

— До шатра больше пятидесяти шагов. Снег — не видно ничего…

Алтанар медленно поднялся во весь рост.

— Еще одно слово, капитан, малейшее колебание, и твое звание перейдет к тому, кто не будет спорить. Мне это сделать?

— Нет, сэр.

— Ты счастлив выполнить мой приказ?

— Да, сэр.

— Громче, капитан. Не слышу энтузиазма.

— Да, сэр!

Отпустив капитана легким кивком, Алтанар уселся в кресло. Он основательно приложился к своей кружке и лишь затем вспомнил о госте.

— Всегда так, — сказал Бей. — Стоит им дать малейшую поблажку, даже при такой дерьмовой команде, как эта, и они забывают, кто их хозяин.

Алтанар проигнорировал глубокомысленное замечание гостя и, нахмурившись, наблюдал, как капитан построил стражу и направился с ней в темноту ночи.

Бей с ухмылкой смотрел, как капитан перед уходом отдал им честь.

— Моим людям будет не так обидно, когда твой офицер окажется с ними в шатре, — громко рассмеялся он. — Погодка сегодня даже мне не понравилась, хотя в снежных бурях мы чувствуем себя поувереннее, чем вы у себя на западе. А как пленники? Они не показались мне сильными воинами.

— Им не позволят умереть. Или сбежать. До тех пор, пока я о них все не узнаю. Капитан моей кавалерии утверждает, что их командир убил воина Горных Людей с расстояния не менее пяти полетов стрелы, и сделал он это с помощью грома и молнии.

Или весь мой отряд был пьян, или это было колдовство. В любом случае надо разобраться и использовать это.

— Против Дьяволов.

От Алтанара не ускользнул открытый вызов в последней фразе, и он с трудом сдержал свой гнев. Этого дикаря надо поставить на место.

— После побега Кола Мондэрка возникли некоторые непредвиденные проблемы.

— Кол Мондэрк мертв. Он опозорен. Его сын со своим другом все еще держат в плену мою сестру и вашу Жрицу Роз. Но чем они мешают нашему союзу?

Алтанар едва не поперхнулся пивом. Стараясь скрыть замешательство, он сделал еще один длинный глоток.

Почему его осведомитель ничего не сказал о смерти Кола Мондэрка? Непростительная оплошность. Если не… да, конечно. Этот человек был умнее, чем можно о нем подумать. Новый Вождь Войны должен был чем-то и удивить короля Олы. Это был неплохой ход. Умница Ликат постарался и для своего нового Вождя Войны. Алтанар сказал:

— Прими мои поздравления. Мне было только известно, что он сбежал с Класом на Бейлом и своим сыном, похитив женщин.

На застывшем лице Бея выступили желваки.

— Только? Тебе многое известно.

— Не переживай. Солдаты всегда рассказывают друг другу всякие байки, а мне докладывают то, о чем говорят в моих войсках. — Алтанар сдержал улыбку, представив, какой разнос устроит завтра Бей своим воинам, а бедолаги дикари будут недоумевать, чьи сплетни навлекли на их головы такую напасть. Было бы забавно посмотреть на все это. Поддерживая здоровой рукой раненую, Бей наклонился вперед. — Этого полукровку и Клас на Бейла прикончат со дня на день, обещаю тебе.

— Мне непонятно, почему они вообще пытаются убежать. Я слышал, Клас на Бейл не из тех, кто поворачивается к смерти спиной. — Подняв руку, Алтанар упредил попытку Бея возразить. — На следующий день после их побега, когда твои воины прибыли сюда с этой новостью, капитан догадался послать ко мне гонца, а за беглецами направить поисковый отряд.

Алтанар считал необходимым объяснить, каким образом его конный отряд подоспел к стычке между пришельцами и отрядом Людей Гор. Он не стал развивать эту тему, возвратившись к тому, что его больше всего беспокоило:

— Существует ли возможность, что Гэн Мондэрк воспользуется помощью Людей Гор?

— Он даже не станет говорить с ними, — ответил Бей. — В любом случае ему ничего не известно ни о нас, ни о наших планах. Как и моей сестре.

— Надеюсь на это. Какое-то время мне придется поддерживать видимость нейтралитета. Я уже предпринимаю меры, чтобы сгладить последствия событий, приведших к захвату этих чужаков. — Бей нахмурился, но Алтанар продолжал, стараясь как можно скорее изложить свою позицию: — Я не могу просить тебя выступить в путь, так как с фланга в любой момент могут напасть Люди Гор. Но они могут напасть и на ваше племя, которое осталось в лагере почти без защиты. Мы не можем предпринять никаких действий, пока не убедимся, что Мондэрк не выдал Горным Людям наших планов.

— Мы ведь заключили соглашение! — Оторвавшись от скамьи, Бей угрожающе перегнулся через стол.

Алтанар успокаивающе улыбнулся.

— Я не разрываю его. Просто откладываю. И не по вине Олы, мой друг. Пойми это.

— Гэну ничего не известно! Это исключено.

— До того как прийти к вам, Жрица Роз была в главном лагере Людей Гор. Она очень умна и может догадаться о наших истинных планах. До сих пор Люди Гор верят, что я заодно с ними воюю против вас. Подумай об этом. Из нас двоих ты — лучший охотник. Скажи, как поведут себя наши жертвы, если заподозрят ловушку?

— Будут атаковать с яростью раненого тигра. — Бей внимательно посмотрел на собеседника и снова сел на скамью, массируя раненое запястье. — Я готов к этому, но мне не нужны потери. Во всяком случае, сейчас. Неужели Жрица расскажет Гэну о своих подозрениях? А ее обет… — Он неопределенно взмахнул рукой.

— Жрица она или нет, но прежде всего она — женщина, со всем их коварством и слабостями. Но я уже принял решение. — Алтанар умышленно не спеша цедил слова, наслаждаясь растущим нетерпением Бея. — Они, кажется, поверили, что смогут укрыться в стране Людей Гор и попытаться обменять твою сестру и Жрицу на собственную безопасность. Я плачу некоторым бродячим торговцам за то, чтобы они информировали меня обо всем, что видят и слышат во время своих странствий. С наступлением весны в Олу с мехами и другими товарами потянутся те, кто уходил на зиму с побережья. Я могу послать вестников им навстречу, чтобы сообщить о том, кого мы ищем.

— Вестники. — Бей Ян буквально выплюнул это слово. — Когда бы их ни встретил, жди неприятностей. От них попахивает смертью.

Вспышка раздражения несколько смутила Алтанара.

— Что, ты действительно частенько их встречаешь? Я имею в виду, что, если вести будут передавать сначала мне, то пройдет слишком много времени. Я хочу, чтобы торговцы рассказывали новости прямо тебе.

— Мне?

— Да. Никто не должен знать, что у меня есть интерес к ним, к тебе или Людям Собаки. Если мы не сможем держать Людей Гор в неведении, они нападут на тебя без предупреждения. Такое уже случалось. Конечно, я попытаюсь помочь тебе.

— Конечно.

Алтанару показалось, что в голосе Бея промелькнули нотки недоверия, и он внимательно посмотрел в лицо собеседника, но неприкрытая ярость затмевала все прочие эмоции. Вряд ли этот человек способен вести такую тонкую игру. Бей продолжил:

— И когда ты выступишь против Харбундая?

— Не позднее Дня Лета. Как только солнце начнет двигаться на юг, наше время в этом году истекает. А почему тебя интересует отсрочка?

Вскинув подбородок, Бей стал сердито оправдываться:

— Никто не посмеет сказать, что мы избегаем драки. Воины Собаки готовы к войне каждую минуту. У нас всегда припрятан запас продовольствия. Мы не привязаны к плугу или рыбацкой сети, как вы, живущие на дождливых склонах гор. Но долг чести требует от меня убить Гэна Мондэрка, а страна Людей Гор велика, и там множество укрытий. Он может скрываться от нас очень долго.

— Не переживай. Мы заботимся о будущем. Один год ничего не решает — просто чуть изменим наши планы. Поступай, как считаешь нужным, и не сомневайся, я всегда с тобой.

На Бея эта речь произвела впечатление. Он тяжело поднялся.

— Ты тот союзник, который нужен Людям Собаки. Никогда не пожалеешь, что доверился нам. — Повернувшись, он отправился наверх. Ступени лестницы жалобно заскрипели под тяжелыми шагами Вождя Войны.

Алтанар смотрел ему в спину, подняв кружку ко рту. Он не изменил позу, пока за Беем не захлопнулась дверь. «Весьма поучительная беседа, — пробормотал он. — Много интересного о Ликате и о новом Вожде Войны. Я думал, что Бей боится грозного воина Класа на Бейла, но, оказывается, его больше тревожит юноша. Это очевидно. Остается лишь узнать почему».

Посмотрев на дверь, за которой скрылся Бёй, Алтанар сделал еще один основательный глоток.

— Неотесанный дикарь, — хмыкнул он и стал смотреть на язычки пламени над угольками. — Если б я смог хоть на мгновение довериться проклятым Людям Гор, тебя давно клевали бы вороны. — Алтанар подумал, что разговор вслух с самим собой не лучшее занятие для человека, которому надо хранить секреты. Но затем рассмеялся над своими опасениями. Голос его звучал успокаивающе, а в помещении, кроме него, был лишь Бей, который скорее всего уже храпел у себя в спальне. Алтанар отхлебнул еще пива.

— Интересно, что бы случилось, если бы я убедил Людей Гор терзать Харбундай все лето набегами? Горячность Бея Яна не позволяет полностью доверять ему. И это, пожалуй, достаточная причина, чтобы от него избавиться. Ликат гораздо более управляем. — Размышляя о возможных перспективах, Алтанар резко поднялся и выплеснул остатки пива на угли. Пламя зашипело и затрещало, выбрасывая облачка пара, пахнущие жженым зерном и дрожжами. — Но что бы там ни было, беглецы должны быть убиты, причем быстро. Чем больше я думаю об этом, тем сильнее мне не нравится взгляд Бея, когда он говорит о юноше. Как же его зовут? Гэн, и этот Гэн не дает ему покоя. — Вновь замолчав, Алтанар обошел стол и стал перемешивать горящие угли.

Очень нескоро монолог возобновился. На этот раз слова прозвучали едва слышно:

— Если у тебя есть молитвы, Гэн, молись, чтобы первыми вас нашли Люди Гор. Тебя убьют, но это будет для тебя благом по сравнению с тем, как мои люди будут выпытывать твои секреты.

Глава 31

— Нам придется разбить лагерь где-нибудь здесь, — сказал Клас, махнув в сторону реки. Внизу ревел поток, мутный из-за талой воды и грязи. Берега покрывали заросли кустарника, а там, где река круто изгибалась, целые группы деревьев оказывались в каменных ловушках. Остановившись шагах в пятидесяти от берега, люди смотрели на клокочущий далеко внизу поток. Грохот был просто ужасающий. Спешившись, Гэн сразу почувствовал, как дрожит под ним земля. Около берега, на мелководье, он заметил беспорядочное, едва уловимое движение, не сразу осознав, что это движется дно реки — все, от гальки до крупных камней, сползало вниз, увлекаемое потоком. Весенние дожди и таявшие снеговые шапки придали реке неудержимую силу.

Гэн снова взобрался в седло.

— Перевалы скорее всего находятся под наблюдением. Нам нужно отдохнуть.

— Это не то место, которое Люди Гор называют Ручьем Двух Медведей? — спросила Сайла.

Клас удивленно кивнул.

— Верно. Откуда ты знаешь?

— Торговец рассказал мне о проходах в горах. Они помогли ему не встретиться с Людьми Гор, — объяснила Сайла. — Надеюсь, по крайней мере один из них не будет охраняться.

— Ты сможешь его отыскать?

— На север от нас есть три таких прохода. Думаю, что смогу найти их все.

Одобрительно улыбнувшись, Клас повел отряд вверх по склону. Чем дальше они отходили, тем тише становился рев горного потока. Когда вершина горы осталась позади, он был уже еле слышен. Гэн шел пешком, ведя за собой коня. Он был рад, что земля под ногами наконец-то перестала вибрировать. Ему не нравилось это ощущение — словно кто-то шептался у него за спиной.

Вскоре уже все были заняты обычными делами, устраиваясь на новом месте. Пришельцы старались наравне со всеми, их редкие замечания были вполне уместны. Выполняя свою работу, Тейт все время следила за остальными, всегда готовая помочь. Она быстро нашла общий язык с Сайлой и дружески с ней пересмеивалась. Даже Нила иногда обращалась к новой знакомой.

Отправившись рубить шесты для палаток, Гэн не переставал про себя улыбаться. Он напрямик спросил Класа, приглянулась ли ему черная женщина, и тот от смеха едва не выпал из седла. Успокоившись, он признался, что незнакомка довольно любопытна. Ей не откажешь в сообразительности, и в походе она бдительна, как воин, хотя держится на лошади с грацией вязанки хвороста.

Срезав со стволов все ветки, Гэн отнес их в лагерь. Там он привязал шесты каждый к двум деревцам, пригнув и закрепив их вершины. Клинообразные шалаши выросли прямо на глазах. Каркасы накрыли одеялами и ветками, за которыми специально ходили подальше от лагеря, чтобы на деревьях поблизости не было заметных обломов. Второе укрытие было точно таким же, и в каждом вырыли углубления для костра.

Закончив с палатками, женщины отправились за лапником для постелей. Гэн пошел искать дрова, захватив с собой Джонса. Перейдя через гребень горы, мужчины спустились к берегу, где валялось множество плавника, хорошего тем, что его не надо было рубить. К их приходу на костре уже жарились насаженные на вертел куски бизоньего мяса, аппетитно роняя капли жира в огонь. Ветер достаточно хорошо рассеивал дым, но, отойдя по направлению ветра даже на сотню ярдов, Гэн прекрасно слышал запах лагеря и готовившейся пищи. Пройдя еще немного дальше, он выбрал место для наблюдения и повернул назад, отмечая приметы, которые помогут ему ориентироваться в темноте. Вернувшись в лагерь, юноша застал Сайлу и Класа, увлеченных разговором — Жрица чертила палочкой на земле, объясняя дорогу к перевалам. Прислушиваясь к шуму реки, Гэн подумал, что они смогут переправиться на другой берег не раньше чем через два дня. Если, конечно, их не обнаружат. Да, по сравнению с этой опасностью переправа через бушующую реку не так уж страшна. Клас пригласил его присоединиться к ним и послушать, что говорит Сайла. Они сели на корточки по обе стороны от женщины и, нахмурив лбы, стали рассматривать ее рисунки. Клас улыбнулся, подумав, что они похожи на детей, которых учат писать. Тейт подобралась к ним поближе, держась все же на некотором расстоянии, но вовсе не пытаясь скрыть свою заинтересованность. Клас неожиданно кашлянул, отвлекая Гэна от его мыслей. Подняв глаза, Гэн увидел подошедшую к ним Нилу и равнодушный взгляд Класа, устремленный на Жрицу. Обида вновь закипела в нем. Неужели он не видит, как внимает Сайла каждому его слову? С того самого случая, когда Клас обнаружил следы разведчиков Дьяволов, она смотрела на него тайком, бросая короткие нежные взгляды, если никто, как ей казалось, не видит ее. Почему Клас не уделит ей больше внимания? Она так прекрасна. Не такая, как все.

И почему он так старается понравиться Ниле?

Мысли и чувства, сменяя друг друга, переполняли юношу. Он вдруг подумал, что недооценивал Класа. Как, впрочем, и всех остальных. Но боль обиды все еще не оставляла его.

Мимолетная улыбка Нилы лишь усугубила ситуацию. Сложные, противоречивые чувства не давали Гэну покоя: сомнение в преданности переходило в смутное подозрение предательства; недовольство вниманием Нилы к Класу отступало перед жаждой дружбы и любви со стороны их обоих. Пришло время наконец во всем разобраться. Он с облегчением услышал вновь зазвучавший строгий голос Сайлы. Она продолжала говорить в течение всего ужина, который принесли им Нила и Джонс. Сайла описывала маршруты и ориентиры, пока они не доели мясо, а собаки не перестали хрустеть брошенными им костями. Гэн предложил ей задавать вопросы, и они отвечали на них до тех пор, пока каждый уже не был в состоянии нарисовать карту. Когда она достала из привязанного к седлу мешка компас, они вежливо объяснили ей, что он им ни к чему.

Направляясь на свой пост, Гэн шел по хребту параллельно реке. Он решил, что первый час поспит, оставив собак на страже.

Но заснуть Гэн не смог, решив, что причина этому — охватившее его щемящее чувство одиночества. Оторвавшись от скалы, на которую до этого опирался спиной, он попробовал устроиться поудобнее. Звезды яркими крапинками появлялись и исчезали перед глазами среди ветвей пихты, качающихся под ветром. Где-то рядом маленькая сова — ее называли ночным певцом — выводила свои жалобные трели. Гэн припомнил, как люди его племени объясняли грусть этих песен: сова видит всю подноготную сердец спящих людей, и ее охватывает отчаяние. Конечно, все это детские сказки, но тем не менее Гэну расхотелось спать.

Услышав голос хозяина, Раггар с любопытством поднял голову.

— Этот человек — мой друг, он для меня важнее, чем моя родня.

В ответ на решительный тон собака осторожно отодвинулась, но, когда Гэн, поднявшись, швырнул палку куда-то в чащу, Раггар предпочел подняться и отойти в сторону.

Глава 32

К утру пошел дождь. Ветер уже решительно ничем не мог повлиять на погоду, в его власти было лишь медленно перегонять тучи с запада на восток. Такое небо люди племени Гэна называли бизоньим — масса темных округлых чудовищ, теснившихся плечом к плечу.

Завершив утреннюю молитву, Гэн свистом созвал собак и, поджидая их, рассматривал небо. Он думал, не идет ли дождь в лагере Людей Собаки, кто занял его ночной пост и достаточно ли бдителен этот воин.

На мгновение его пронзила острая тоска по дому.

Возвращение собак после их рейда по окрестностям вернуло юношу к насущным проблемам. Шара старался не отставать от Раггара, держась за его правой задней лапой. С другой стороны вожака бок о бок с ним легко трусила Чо. Было видно, что щенок, с точки зрения Раггара, был лишь обузой, и Гэн готов был поклясться, что бегущий по склону пес изрядно раздражен. Шара вилял хвостом, но не приближался к вожаку, видно кое-чему научившись. Раггар был примером во всем, даже в том, как почесать ухо, не показывая, что оно у тебя очень чешется. Гэн ласково потрепал собак, соблюдая при этом строгую последовательность. Раггар продемонстрировал полное безразличие, и Гэна позабавило это его явное притворство. Юноша знал, что дотронься он в первую очередь до какой-нибудь другой собаки, величественный упрек во взгляде Раггара не исчезал бы до тех пор, пока хозяину не удалось бы как-то загладить свою оплошность. На обратном пути в лагерь Гэн отметил, что Шара делает успехи. У него почти не было времени заниматься с молодым псом, но тот, казалось, стал понимать, что от него хотят, да и Раггар не спускал ему, отмечая каждый промах. Но у щенка была и своя гордость. Гэн был уверен, что Шара никому, кроме Раггара, не позволил бы так ставить себя на место. Иногда он опасался, что позже это обернется серьезной борьбой за лидерство. Что касается Чо, то она выполняла свою работу без лишней суеты. Ее спокойная сила была благом, источником умиротворения, когда отношения между кобелями обострялись. Быстро перекусив остатками мяса и супа, Гэн вместе с Класом и Тейт отправились взглянуть на реку. Там было все без изменений.

Из-за вынужденной задержки Гэн решил не тратить время попусту. Знаками показав Тейт следовать за ним, он подошел к палатке и стал рыться в своих вещах, пока не нашел связку из двадцати палочек. Увидев их, Тейт указала рукой на лук и жестом выпустила воображаемую стрелу. Гэн кивнул и продолжил поиски. Он достал маленький горшочек с клеем и кожаный пакет с ястребиными перьями. Внутри его был еще один, меньший пакет.

Взяв одно древко, Тейт внимательно изучила его. Рассмотрев второе и третье, она в изумлении подняла на него глаза. Зажав концы древка кончиками пальцев, женщина стала быстро вращать его, вопросительно глядя на юношу.

Гэн жестами объяснил, что длина палочки-заготовки для древка была гораздо больше, длинные концы, которые потом отпиливали, позволяли закрепить ее для обработки. Затем он изобразил человека, работающего за токарным станком с ножным приводом. Улыбнувшись, Тейт понимающе закивала головой.

Привязав к камню кусок веревки, Гэн подвесил этот грузик к одному из концов древка, удерживая кончиками пальцев другой. За несколько минут он отобрал полдюжины палочек, одинаково согнувшихся под весом камня. Заметив удивление в глазах Тейт, он терпеливо показал, как изгибается выпущенная стрела от толчка тетивы. Для точной стрельбы необходимо, чтобы все стрелы были одинаково гибкими.

Достав из пакета ястребиные перья, Гэн выбрал одно из них и расщепил его осколком обсидиана. Из каждой половинки длинного пера юноша вырезал три фрагмента оперения точно одинакового размера. Несколькими жестами он объяснил Тейт, что кусочки одного и того же пера нужны для того, чтобы стрела летела точно в цель.

Приклеивание оперения к древку оказалось довольно трудным делом. Гэн намазал стволы перьев клеем из горшочка, с улыбкой поглядывая, как Тейт сморщилась от запаха. Затем прикрепил оперение и стал помахивать стрелой над огнем, чтобы клей скорее засох. В завершение он горячо прочитал нужную молитву, не без удовольствия отметив, как Тейт вся подобралась и стала серьезней. Сначала ему показалась, что он заметил в глазах женщины искорки страха, но потом решил, что она просто выказывает ему свое уважение.

Приклеив ко всем стрелам оперение, Гэн из седельной сумки достал шесть новеньких стальных наконечников.

На Тейт они произвели огромное впечатление, что было для юноши непонятно. Ведь оружие пришельцев изготовлено из стали, причем делал его очень искусный кузнец. Почему же ее так заинтересовали простые наконечники для стрел?

Намазав неоперенный конец древка клеем, Гэн насадил на него полый цилиндр, которым заканчивалась нижняя часть наконечника стрелы. Пока клей подсыхал, он показал Тейт слегка промасленные опилки, насыпанные на дно его колчана из шкуры выдры. Стрелы укладывались наконечниками в опилки, так чтобы они не терлись и не тупились друг о друга. Масло предохраняло от ржавчины.

Разложив стрелы для окончательной просушки, Гэн позволил себе пошутить и пожелал Тейт спокойной ночи. Тейт уже выучила эту фразу, но сейчас было только утро, и она в замешательстве уставилась на него. Глядя на ее недоумение, юноша откровенно расхохотался, чувствуя, что отношения между ними стали немного теплее.

Когда Тейт вернулась к своей палатке, там ее ждал Джонс. Он попросил составить ему компанию, и они вместе отправились побродить около лагеря. Тейт рассказала пастору о сегодняшнем утре, проведенном с Гэном, но было ясно, что ее спутника одолевают собственные мысли. Она ждала, пока Джонс сам скажет, что его гнетет.

Прежде чем заговорить, пастор нервно оглянулся, убедившись, что их никто не слышит.

— Впервые чувствую, что могу спокойно поговорить. Они без конца хмурятся и ворчат, если пытаешься раскрыть рот в пути или на привале. У меня уже нет сил, желудок совсем никуда… — Джонс беспомощно махнул рукой. — Боюсь, это не та жизнь, на которую я рассчитывал. Не совсем городская академия. Ты не знаешь, от кого они убегают?

— Ни малейшего понятия. — Женщина покачала головой. — Хотя я рада, что они спасли нас от той другой компании. Но мне кажется, что они сделали это не из чувства гостеприимства. — Встретив недоумевающий взгляд Джонса, она продолжала: — Пока я не могу объяснить все это. Сайла мне очень помогает с языком, и она проявляет большой интерес к названием частей тела — наверное, она доктор или что-то вроде этого. Девушка мне нравится, но иногда может ужалить, как змея. Она без ума от Класа.

— Ты уверена? Откуда ты знаешь?

Не поворачивая головы, Тейт улыбнулась пастору.

— Обычно это бывает так. Я замечаю, что он смотрит на меня. Затем вижу, как она смотрит на него, в то время как он уставился на меня. При этом она — сама ревность, от ее щегольской кожаной повязки на голове до чудных, расшитых бисером сапожек.

— Я тоже видел, как он смотрит на тебя.

— Простое любопытство. Он не воспринимает нас обеих как женщин. Его приворожила Сайла. А это значит, что томные взгляды Гэна, на которые он не скупится для Нилы, еще сработают.

— О Господи! — Пастор медленно покачал головой и опустил ее на ладони.

— Нам ничего пока не остается, лишь не высовываться, — сказала Тейт. — А что вы приметили, пока я разбиралась в этой любовной путанице?

— Сплошные противоречия! Ты говоришь, что стрелы выточены на токарном станке, но наконечники выкованы вручную. Тем не менее они сделаны из отличной стали. А наконечник, который Фолконер нашел на берегу реки, был из бронзы. Та кавалерия, что мы видели, была в шлемах и доспехах. Я начинаю думать, что перед нами какая-то смесь культур, о чем мы и говорили в пещере. Те люди, с которыми мы сейчас, явно кочевники. А вот кавалеристы были из более цивилизованного племени.

— Я тоже об этом думала. Я имею в виду их культурный уровень. Все, кто нам встречались, по нашим стандартам физически нормальны. Но, судя по всему, они и не подозревали о существовании чернокожих людей.

— У выживших групп людей исчезли расовые признаки.

— Похоже, они действительно как-то от них избавились. Когда пастор повернулся к ней, она встретила его легкой улыбкой. Затем продолжила: — Вы заметили что-нибудь в этих людях, что указывало бы на наличие других генов, кроме белых? Заметили?

— Национальные меньшинства оказались просто поглощены, вот и все.

— Да, конечно. Помните вашу шутку, что вы теперь единственный методист на земле. Так, может быть, я — единственная чернокожая на этом континенте.

Успокаивающе улыбнувшись, пастор протянул Тейт руки, пытаясь смягчить ее напряжение, но прямо перед ним оказались горящие глаза негритянки.

— Мне не надо никакого утешения! И снисхождения тоже! Я не потерплю это ни от кого!

Джонс медленно отступил назад.

— Я лишь хотел объяснить, куда делись оба меньшинства. А цвет твоей кожи дает тебе даже некоторые преимущества. Тем более твоя военная подготовка.

Ярость во взгляде Тейт исчезла так же неожиданно и непредсказуемо, как и появилась. На глаза набежали слезы. Но даже сквозь всхлипывания, в ее признании звучал гнев.

— Проклятие, пастор. Я боюсь.

— Я тоже боюсь, Доннаси. Это нормальное…

— Да заткнитесь вы! Мне не нужны ваши чертовы утешения. — Тейтдостала из кармана брюк носовой платок оливкового цвета и вытерла им слезы. Через несколько секунд она уже полностью овладела собой и продолжила: — Думала, что все знаю о страхе, что преодолею его. Я врала о криогенной программе, хитрила. Мне говорили, что это опасно, но я обо всем узнала, понимаете? Мне объяснили, что вреда от этого не будет. — Она замолчала и стала наматывать платок на руку. — Я понимала, что это похоже на самоубийство, но ведь все мы должны были умереть в той войне, верно? И уснуть было ничуть не хуже, чем быть заживо поджаренным или позволить извести тебя вирусу, о котором никто прежде и не слыхал. Все называли меня героем, и я позволяла им это. А почему нет? Теперь я здесь, а они действительно умерли, и я ничего не могу поделать. Знаю лишь, что не хочу умирать. Еще раз. Опять.

Джонс медленно провел ее вниз по склону до огромного валуна, с которого видна была ревущая река. Там они простояли несколько минут, пока пастор смог заговорить.

— Я верю тебе, верю всему, что ты сказала. Полагаю, ты просто стремилась выжить. Но вспомни, я тоже вышел из «ясель». И у всех нас есть чувство вины.

Что-то в его голосе заставило Тейт обернуться и внимательно посмотреть на пастора. На его губах застыла слабая улыбка.

— Мы должны принести пользу. Дать человечеству шанс. Я уверен в этом.

— Вы говорите, как полковник Фолконер. Или Мэг Маццоли.

— Наверное, так. Но подумай об этом. Мы точно знаем, что произойдет, если мир снова пойдет той же дорогой.

На полпути к лагерю их окликнул Клас и жестами велел Тейт взять ее оружие. Увидев, как они оцепенели от ужаса, он улыбнулся и изобразил жующего человека.

— Boy! — воскликнула, приходя в себя, Тейт. — Он хочет пойти на охоту, а я уже подумала, что та банда настигла нас.

— И я тоже, — сказал Джонс, стараясь держаться молодцом. Тейт взяла два запасных магазина к «вайпу». Проверяя свое снаряжение, она произнесла самым непринужденным, не вызывающим подозрений тоном:

— Я согласна с тем, что вы сказали, пастор. Но пока мы должны быть очень осторожны. Старайтесь вести себя так, чтобы не оставить меня одну, хорошо?

— Не бойтесь. И потом мы скоро будем вместе с нашими друзьями. И все пойдет по-другому.

Прощальная улыбка Тейт была краткой, ей хотелось поскорее найти способ снять нервное напряжение, разрядиться, и охота давала для этого прекрасную возможность.

Вскочив на коней, они быстрой рысью направились в долину. Через несколько минут Тейт уже сожалела о своем согласии принять участие в охоте. За время пути она немного привыкла к верховой езде, но все еще переносила ее с трудом. А стремительная скачка вниз по склону была настоящей пыткой. Внизу в долине, когда Клас разрешил спешиться, она с трудом сдерживала стоны.

Клас указал ей на ничего не подозревающее стадо примерно из двадцати бизонов ярдах в пятидесяти от них. Тейт подняла «карабин», но Клас перехватил его. Помахав оружием, он дотронулся до уха и обвел рукой окружавшие их горы, показывая жестами, что их могут услышать. Во рту у Тейт неожиданно пересохло.

Встав на четвереньки, она кралась вслед за Класом, стараясь двигаться как можно тише. Как видно, это ей удалось, поскольку ее спутник ограничился лишь несколькими суровыми взглядами в ее сторону. До стада, по ее оценкам, оставалось ярдов двадцать, когда Клас, выпрямившись во весь рост, приготовился к стрельбе. Нервные животные почуяли опасность. Бык красноватой масти с белыми пятнами кружил вокруг коров, поднимая морду и принюхиваясь. Каждые несколько шагов он бил копытами землю. Старая корова с рубцами на спине и лохмотьями вместо уха захрипела и бросилась в заросли кустарника.

Стрела Класа поразила годовалого теленка с идеальной точностью — войдя точно под лопатку, чуть под углом. Раненое животное заревело и отчаянно прыгнуло. Но прежде чем жертва попыталась бежать, ее настигла вторая стрела.

Тейт уже была готова броситься за добычей, но Клас остановил ее, оживленно жестикулируя и показывая на быка. Он бежал позади стада и оглядывался назад. Словно по чьей-то указке, бык посмотрел прямо на них. С поразительным для такой громадины проворством он развернулся и бросился в атаку. Ближайшим спасительным местом была старая яблоня. Они бросились к дереву и вскарабкались на него с быстротой обезьян. Сидя на ветках и строя рожи разъяренному быку, Тейт сравнивала себя с обезьянами. Пожалуй, у тех больше здравого смысла.

Убедившись, что обидчики слезать не намереваются, бык потрусил прочь, вскидывая время от времени голову.

Тейт удивилась тому, как захватила ее охота. Когда-то она уже пробовала охотиться, правда всего один раз, и тогда это занятие оставило ее равнодушной. Сейчас она, потная и грязная, продиралась сквозь кусты, стараясь отыскать добычу раньше Класа, который с явным удовольствием наблюдал за ее возбуждением. Когда они наконец отыскали животное, Тейт была разочарована необходимостью разделать тушу, чтобы можно было переправить ее в лагерь. Тяжело переведя дыхание, она позволила Класу продемонстрировать свое искусство.

Вьхрезав самые лучшие куски, он стал показывать, как надежно привязать поклажу к седлу, равномерно распределяя нагрузку на обе стороны. Тейт была уверена, что она уже видела почти точно такую же картину раньше, и неожиданно вспомнила, где это было.

В старой книжке о войнах в горах была картинка, изображавшая мужчину, который нагружал вьючную лошадь. Веревка, которой он крепил поклажу, была завязана морским узлом. Здесь все было точно так же. Перемещение образов из ее старого мира в этот новый ошеломило и испугало ее.

Все еще находясь под впечатлением, Тейт едва не пропустила обращенный к ней жест Класа. Поняв его указание, она подняла с земли лук и колчан со стрелами. Вернувшись к своей лошади, Доннаси стала прилаживать «карабин» в ножны для меча, прикрепленные к седлу специально для этой цели. Обернувшись на тихое ржание лошади Класа, она увидела, как та, сорвавшись с места, ускакала прочь. Тут рванулась и ее лошадь, едва не сбив с ног саму Тейт. Стараясь удержать равновесие, Доннаси поняла, что лишилась «карабина». Страшно расстроенная, она обернулась к Класу.

Между ними на задних лапах стоял медведь, такой огромный, что она застыла от охватившего ее ужаса.

Зверь шел на Класа, изо всех сил старавшегося удержать вьючную лошадь. Медведь был у него прямо за спиной, и юноша не видел угрожающей ему опасности. Лошадь, уже изрядно возбужденная запахом крови теленка, без сомнения, видела медведя. Она заржала и, поднявшись на дыбы, разбросала мясо во все стороны. Отчаянный рывок — и лошадь освободилась, опрокинув Класа на землю. Перевернувшись, он оказался со зверем лицом к лицу.

На солнце сверкнули похожие на кинжалы когти на передних лапах медведя. Вдали затих стук копыт убегавших лошадей. Зверь зарычал.

Клас не двигался, и лишь глаза его искали Тейт. Когда он увидел ее с пустыми руками, по лицу промелькнула гримаса разочарования. Он потянулся за кинжалом, бесконечно медленно подбираясь к нему рукой.

Три действующих лица разыгравшейся сцены расположились в вершинах неправильного треугольника. Чтобы добраться по прямой до лука со стрелами, Тейт необходимо было приблизиться к медведю. Рассчитывая, что зверь будет следить за Класом, она сделала пробный шаг.

Движение привлекло внимание чудовища. Зверь повернулся к ней, и Тейт увидела обломок стрелы, торчавший у него из челюсти. Вокруг была сплошная гнойная рана. По тому, как язык вывалился изо рта, она поняла, что медведь наверняка не может сделать даже глотка воды. Обезумевший от боли и жажды, зверь готов был мстить всем и вся.

Мгновенно почувствовав угрозу с ее стороны, зверь пошел на нее. Тейт остановилась, и медведь тут же повернул голову к Класу. Он словно знал, кто из противников представляет большую опасность. И не спешил, собираясь расправиться с ними по очереди.

Глава 33

Медведь ринулся в атаку.

Клас вскочил, выставив перед собой нож… Укусить его зверь не мог — только толкнуть, но этого с лихвой хватило, чтобы тот покатился по земле.

Тейт рванулась к своему оружию. Медведь среагировал удивительно быстро. Удар пришелся по спине и сбил женщину с ног, бросив ее вперед. Бронежилет не дал когтям разорвать плоть, но падение отозвалось во всем теле. Боли Тейт не почувствовала, просто все вокруг, казалось, на мгновение застыло, а потом мир медленно, словно патока, потек куда-то. Тейт рухнула на землю лицом вниз, но тут же вскочила, выплевывая землю и листья, протягивая руку за луком и стрелами.

Медведь навалился на Класа. Хоть он и не мог сомкнуть челюсти, торчащие зубы пропахали ужасные борозды. Клас полосовал зверя ножом, но рев медведя говорил скорее о ярости, чем о боли. Тейт никогда в жизни не стреляла из лука.

Она подошла так близко к свалке, что могла потрогать зверя. Стрела вонзилась прямо в то место, где череп соединялся с позвоночником. Зарычав, медведь повернулся к ней: она снова, как пушинка, отлетела в сторону. Тейт с трудом поднялась на ноги, закрываясь, ожидая смертельного удара, и тут увидела, что зверюга дико крутится, пытаясь дотянуться до древка.

Встав на задние лапы, медведь вытянул передние, больше похожие на стволы деревьев, и пошел на нее. Клас не шевелился.

Зрение у Тейт все еще до конца не восстановилось. Изображение медведя никак не хотело обретать четкость. Схватив еще одну стрелу, она выстрелила. Зверь прыгнул, повалив ее на землю в смертельном объятии. Горячее зловонное дыхание ударило в нос, заполнило легкие. Женщина попыталась закричать, но лохматое плечо заглушило вопль. Она дико сопротивлялась, пока у нее просто не иссякли силы. Только тогда Тейт поняла, что медведь уже не шевелится.

Она открыла глаза. Вдруг пришла боль, накатилась сокрушающей волной, вырвавшей из груди громкий стон. У нее ушло довольно много времени на то, чтобы выбраться из-под огромной туши. Еще труднее было подняться на ноги. Глоток воды совершил чудо, и Тейт смогла наконец добраться до Класа. Вода помогла и ему, и через несколько минут они уже опирались друг на друга. С запозданием Доннаси проверила, не ранена ли она, но, к счастью, кроме глубокой царапины на лбу, дело ограничилось синяками. Класу досталось больше. Одна щека была разорвана, ухо, полуоторванное, висело, кожа на голове содрана в нескольких местах и по меньшей мере дюжина глубоких кровоточащих борозд от медвежьих когтей по всему телу. Тейт не понимала, как он до сих пор жив.

То, что произошло потом, заставило ее усомниться в собственном рассудке. Клас вымыл руки водой из бурдюка, полил на раны на груди, смывая грязь. Потом, свесив голову на грудь, он что-то забормотал. Женщина не смогла разобрать слов, но в них слышался ритм напева, и она была уверена, что это — заклинание. Странная это была картина: мужчина в трансе, будто умирающий, наполовину поющий, наполовину говорящий, и все это время кровь струится по его лицу и шее из ран на голове.

Вдруг Тейт заметила, что его грудь уже не кровоточит. Раны на ней затянулись.

То же самое произошло и с глубокими царапинами на голове. Наконец Клас приложил на место ухо, прижав его ленточкой, обычно обвязывавшей его голову. К этому времени и оно уже не кровоточило.

Затем он стал собирать свое оружие. Тейт была настолько поражена, что могла только смотреть.

Он вскрикнул, увидев, куда попали стрелы, показывая ей, что вторая отскочила от одного из нижних зубов и, пробив небо, вонзилась в мозг. Она содрогнулась, поняв, как ей повезло: никакой другой выстрел не смог бы так быстро убить медведя.

Клас сжал кулак, выражая одобрение, потом прикоснулся к груди над самым сердцем и окунул руку в медвежью кровь. Тейт громко сглотнула, когда он размазал немного крови по ее губам, точно так же, как и по своим. Сам он ее слизнул и жестами дал понять, что она должна последовать его примеру. Тейт с трудом заставила себя подумать о чем-нибудь другом. Ее желудок возмутился, но удержать его содержимое ей удалось.

Клас свистнул. Распухшие губы не слушались, но через пару секунд появилась лошадь. Он снова свистнул, и, к удивлению Тейт, животное развернулось и исчезло. Спросить, что происходит, Доннаси не могла, и потому ей ничего не оставалось, как опуститься на корточки и терпеливо ожидать дальнейшего развития событий. Через несколько минут лошадь вернулась. На этот раз она привела с собой двух остальных. Тейт не верила своим глазам. Она уже знала, насколько хорошо обучены лошади у этих дикарей, но это было что-то невиданное. Вдвоем они поймали животных. Тейт чуть не закричала от радости, увидев свой «вайп» целым и невредимым в седельной сумке. Потом, двигаясь с целеустремленностью, которая превращала все это происшествие с медведем просто в досадную помеху, Клас стал собирать разбросанное мясо, нагружая им вьючную лошадь.

Всю дорогу к лагерю он не произнес ни слова. Тейт поняла, чем вызван его озабоченный взгляд, рыскающий по долине, — стрела в челюсти медведя была делом рук человека. Ее больше беспокоили взгляды, которые он время от времени бросал на нее, будто что-то прикидывая в уме.

Их возвращение вызвало в лагере панику. Женщины мгновенно затащили их под навес и всячески проявляли заботу. Клас не обращал на это внимания. Он не только не возражал, а рассказывал, оживленно жестикулируя. Что касается Тейт, то она отказалась бы даже дышать, такую это причиняло боль.

Сайла работала вместе с Нилой, и Тейт пришлось принять участие в дискуссии на двух языках — обсуждалось лечение ее и Класа. Она удивилась, увидев, что девушка имеет свободный доступ к набору медицинских средств своей старшей подруги. Больше того, она быстро выполняла приказания Сайлы, и вскоре Тейт поняла, что это не шаманство или какое-то другое примитивное лечение. До сих пор она думала, что такие вещи должны находиться под большим секретом. Сайла подошла к проблеме просто. Она отвлеклась на что-то вроде молитвы только в самом начале, в то время как отмывала руки в горячей воде. Еще больше воды у нее ушло, чтобы промыть их раны. Очистив, Сайла натерла их мазью.

Наконец она достала небольшую лакированную шкатулку. Тейт и Джонс обменялись понимающими взглядами, уверенные, что сейчас в дело пойдет магия. Но у них глаза полезли на лоб, когда Сайла извлекла оттуда целый набор маленьких иголок и шелковую нитку на керамической катушке. В ответ на очевидное любопытство Тейт Сайла протянула ей одну из иголок, а остальные погрузила в кипяток.

Тейт передала иголку Джонсу.

— Ты можешь в это поверить? Уверена, что нить из чистого шелка.

Джонс отозвался:

— Это очевидно. Но кто сделал их? И как?

Сайла начала зашивать раны Класа. Когда она стала накладывать шов, спокойно сдвинув края раны, Тейт сморщилась. Гэн заметил ее реакцию и что-то сказал Класу, тот отвернулся от Сайлы и засмеялся над Тейт. Но в этом смехе не было ничего оскорбительного. Гэн, присоединившись, жестами изобразил, как он разрезает свою кожу, сохраняя при этом бесстрастное выражение, потом показал на Класа.

Джонс произнес:

— Я верю ему. У этого человека шрамов больше, чем у дешевого мяча для гольфа.

Сайла строго шикнула на них, перевязывая обработанные раны прокипяченной тканью. Ее последней заботой было смазать ухо Класа, которое она пришила такими мелкими стежками, что их почти нельзя было различить.

Как только она закончила, Клас стал подробно расписывать утренние события. Тейт воспользовалась возможностью расспросить Нилу о странных способностях этого человека, которые он продемонстрировал всего пару часов назад. Языковой барьер сделал эту задачу очень трудной, но Тейт все же удалось узнать то, что она хотела.

Нила рассказала о Сиа, который спас их племя и превратил его в отряд кочевых всадников. Этот отряд двинулся в долгий путь на север много поколений назад. Кроме всего прочего, он учил, что разум — хозяин тела. Большая часть их медицины и все боевые и охотничьи навыки были основаны на этом. Клас — самый лучший, заверила ее Нила, и Тейт была с этим вполне согласна. Воспоминание о ранах, которые затянулись буквально на ее глазах, было совсем свежим.

Когда Тейт стала расспрашивать о том, как женщины используют такие способности, Нила стала отвечать неохотно. Она говорила так, будто сначала разделяла слова на опасные и безопасные. Все, что она сказала, сводилось к существованию «женского ума», тщательно скрываемого от мужчин. Она заявила, что многие женщины ее племени могут избегать зачатия с помощью, как она сказала, «холодной мысли». Насколько Тейт смогла понять, идея заключалась в том, чтобы представить себе матку в виде холодного, безжизненного места, которое отвергает саму мысль о рождении чего-то нового. (Тейт представила себе это как озеро, воды которого на первый взгляд ничем не отличаются от обычных, но пить их небезопасно.) Во время родов большинство почти не чувствовало боли, а некоторые не чувствовали совсем.

Нила намекнула, что существуют и другие секреты, которые она не успела изучить. Тейт попыталась разузнать побольше, но, кроме туманных намеков на «женскую пищу», ей ничего не удалось вытянуть. Извинившись, Нила оставила ее, и разговор закончился.

Тейт вернулась к Джонсу, вспоминая по пути, что же именно сделал Клас. По какой-то причине она решила, что должна оставить в тайне рассказанное ей Нилой. Обратившись к пастору, Тейт спросила у него, видит ли он связь между контролем за кровотечением и снижением болевого порога.

Тот задумался.

— Очевидно, что он хорошо контролирует боль. Но я не знаю, как он может управлять скоростью свертывания крови. Думаю, что с помощью сложной тренировки и соответствующего оборудования развитое общество могло бы приблизиться — и только — к такой возможности. Но эти дикари? Они даже своим поведением управлять не умеют. — Он сухо засмеялся. — Я считаю это невозможным.

— А меня бы это не удивило, — сказала она и остановилась. — Хотя нет, конечно, удивило. Все в этих людях удивляет меня.

Пастор что-то сочувственно пробормотал, но она не стала слушать, резко оборвав:

— Я в порядке. Нечего обо мне беспокоиться. Договорились? — и тут же извинилась: — Прости. Напряжение. Да и больно немного. Прости.

Джонс понимающе улыбнулся. Легкий рывок за рукав испугал Тейт. Обернувшись, она увидела Сайлу. Вид у нее был какой-то угрюмый. Кивком головы она указала на палатку, потом посмотрела на своих товарищей.

Клас все еще говорил с Гэном, часто упоминая Тейт. Гэн явно был удивлен. Нила тоже ловила каждое слово, но в ее выражении скорее чувствовалась легкая тень неодобрения. Не враждебности, с облегчением увидела Тейт, но неодобрения.

Сейчас Клас что-то показывал и говорил очень быстро. Он вскочил на ноги и поволок Гэна за собой. Две женщины так быстро скрылись в палатке, что Тейт неожиданно осталась одна. Проходя мимо, Клас схватил ее за руку и повел за собой. Они отошли на пару ярдов и остановились. Повернувшись лицом к востоку, Клас принял величественную позу. Его речь тоже изменилась: теперь казалось, что он обращается к большому собранию. В конце он закрыл глаза и сложил руки на груди, изображая смерть. Снова открыв глаза, Клас взял руку Тейт и до того, как она успела что-либо сделать, провел на ней алую линию своим ножом. Испуганная, разозленная, она громко возмутилась, попятившись, когда он сделал такой же порез на своей руке.

Тебе-то это легко, подумала она: ты этого даже не почувствовал. Монотонно напевая глухим, торжественным голосом, Клас нанес кровь из обоих порезов на кончики трех пальцев на правой руке. Сайла и Нила издавали какие-то странные звуки. Краем глаза Тейт заметила, что Сайла хочет подтянуть Джонса поближе к ним. Гэн и Клас продолжали неподвижно смотреть на восток.

Потом Клас коснулся окровавленными пальцами ее лба, каждой груди и, наконец, точки, находящейся прямо под серединой грудной клетки, оставляя при каждом прикосновении отчетливые следы. Повторив этот знак на своем теле, он отступил назад. Повернувшись на запад, Клас перешел на почти обычный разговорный тон. Подняв руки, как бы для приветствия, затем сложив их на груди, он закрыл глаза, повторив позу смерти. В таком положении он оставался почти десять секунд, а потом расслабился. Так же сделал и Гэн.

Гэн подошел к Тейт и положил руку ей на плечо, его речь была медленной и почтительной. Женщина услышала свое имя, потом имя Класа на Бейла. Клас снова заговорил, улыбаясь, несмотря на капли пота, стекающие по вискам. Внезапно он весь взмок, будто стоял в духовке, а не в прохладном лесу. Он медленно подошел к своей постели и растянулся на ней. Тейт была уверена, что он уснул, едва закрыл глаза. Пусть даже его ум отвергает боль, подумала она, но тело все равно нуждается в целительном сне.

Это вдруг показалось ей очень хорошей мыслью. Она едва смогла добраться до своей палатки.

Гэн с трудом подавил недовольство, готовое отразиться на его лице, наблюдая за ними. Это он должен был сразиться со степным медведем, а не Клас. Теперь чужак был принят в племя; то, что было его личной привилегией, узурпировал человек, которого он считал своим лучшим другом. Клас даже вызвал Единого в Двух Лицах, хотя рядом были женщины и все слышали. Все это пугало своей запутанностью. Неужели Клас был больше признателен Тейт, чем ему самому?

Он чувствовал себя обманутым. И возмущенным. Клас не должен был подвергать Тейт риску и вообще не должен был брать женщину на охоту. Традиция сулила несчастье, и он чуть не потерял одну из громовых труб.

Через час, сидя у женского шалаша, он все еще не успокоился. Оружие Тейт лежало рядом с ней. Ничего не случится, если я его потрогаю, подумал он. Гэн осторожно огляделся. Нила обваливала мясо в золе, чтобы отогнать мух, потом она повесит его на дерево, чтобы не достали звери. Сайла ушла на поиски трав. Клас храпел в соседней палатке. Он продвигался все ближе, пока не оказался рядом с оружием. Изучая его закругленные очертания, он чувствовал мощь, которая манила его. Рука сама собой обняла прочную черную часть, которую прикладывают к плечу. Пальцы пробежали по поверхности, дрожа от холодной угрозы, затаившейся в стали. Когда его используют, припомнил он, одна рука поддерживает переднюю часть, а другая находится здесь, посередине.

Гэн поднял оружие, удивляясь его легкости. Его ладонь сомкнулась вокруг средней части, наткнувшись на полоску, прикрывающую черный язычок, торчащий снизу. Может, он так же важен, как спусковой рычаг в кроличьей ловушке? Это он открывает дверь, чтобы выпустить смерть на свободу?

Что-то остановило его. Подняв глаза, он встретил взгляд Тейт, белки, казалось, светились вокруг черных напряженных зрачков. Она затаила дыхание. Гэн хотел успокоить ее, показать, что просто интересуется. Он направил оружие на нее и потряс. Ее брови поднялись. Губы растянулись, обнажив оскаленные зубы. Молниеносным движением она оттолкнула от себя ствол.

Это было оскорбительно. Он собрался вырваться, когда Тейт осторожно забирала оружие из его рук. Тут он вдруг неожиданно и болезненно осознал, что это оружие может иметь свойства, о которых он даже не подозревал.

Может быть, нужна была особая молитва, чтобы удержать грохочущую смерть внутри? Могла ли она поразить, если рассердится, того, кто ее держит?

Он медленно положил оружие на место, но, когда хотел выпустить его, оказалось, что палец, который держал язычок, застрял внутри полоски. Он дернул его, чтобы освободить.

Тейт пискнула, словно мышь, и схватила его за руку. Не говоря ни слова, она нажала неровность на стальном корпусе, которую он раньше не заметил. Она сдвинулась и щелкнула. Только после этого Тейт выпустила его руку и откинулась назад, дыша, словно она все это время бежала сломя голову.

Он встал, собираясь уйти, но она махнула ему, чтобы он остался. Она подняла оружие и позвала всех остальных. Клас сразу проснулся. Сайла и Нила подбежали вместе с Джонсом.

Когда все собрались, Тейт что-то сделала, и длинный узкий железный короб внизу оружия выпал из своего углубления. Он был наполнен маленькими блестящими дротиками, которые напомнили Гэну ос в гнезде. Тейт достала каждому по такой осе. Джонс, улыбнувшись, отказался и отошел в сторону.

Нила спросила, нельзя ли из них сделать ожерелье. Тейт объяснила, что именно эти маленькие штучки вызывают грохот и смерть. Нила сразу уронила свои. Когда Гэн упрекнул ее в неуважении к чужому оружию, она отдала их Тейт. Та вернула эти странные дротики на место в железную коробку, потом забрала их и у остальных.

Вставив коробку обратно в углубление, Тейт показала другие штуки, которые были похожи на смешные, будто разжиревшие дротики из первой коробки. Она изобразила глухой звук выстрела и громкий разрушительный взрыв при попадании.

Гэн повернулся к Класу:

— Я должен побольше узнать об этих вещах. Они такие сильные!

Клас потер подбородок, потом рассудительно ответил:

— Это убийцы людей, вот что это такое. Они ничего не изменят. Ты должен найти способ изменить людей, а не убивать их.

Гэн не ответил. Все, как всегда. Только теперь Клас вместо отца. Всегда поучения и споры. Кивнув, он отвернулся. Если бы Гэн сейчас посмотрел назад, то увидел бы жест Класа — рука, наполовину поднятая, готовая к дружескому приветствию. Не завершившись, движение превратилось в резкий взмах разочарования.

Патруль появился на утро десятого дня: восемь Людей Гор с лошадьми на поводу. Они медленно ползли по долине, то показываясь в просветах леса, то вновь скрываясь за ветвями. Сайла прижалась к земле у самой верхушки гряды, желая, чтобы ее здесь сейчас не было. Ниже по склону Гэн и Тейт спрятались за укрытиями. Только Клас наблюдал за продвижением воинов, сводя к минимуму шансы быть обнаруженными. Сайла смотрела на него, готовая передать сигнал Ниле и Джонсу, которые держали лошадей ниже по склону за ее спиной. Собаки притаились справа.

Тейт чуть-чуть пошевелилась, поймав ее взгляд. Воспоминание о блестящем громовом дротике в руке взволновало Сайлу. Магия.

Церковь истребила всех волшебников, которые пытались заниматься чем-либо, кроме цирковых фокусов. Что сделает Церковь с этим чудом?

Предводитель патруля Горцев заговорил. Они находились прямо напротив нее, на дальнем берегу ручья, почти вернувшегося в свое русло еще два дня назад, и человек говорил беззаботно громко. Слова разобрать было невозможно, но сам звук доносился отчетливо. Сайла была уверена, что он устал и потерял надежду. И верно, двигался отряд без всякого порядка, оружие болталось на седлах. Верные обычаям Гор, они были кричаще разодеты и грязны, бусы неряшливо болтались, кожаная одежда покрыта пятнами. Сайлу передернуло при воспоминании о белье, которое они надевали под эту кожу.

Только один из них искал на земле следы. Правда, он делал это умело.

Два воина устроили соревнование по метанию камней и теперь хохотали и потешались друг над другом.

Она взглянула на Класа, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела, как он держит лук. Это был очень сложный выстрел, вниз по склону и под углом. Хуже, в нем не было нужды. Намного лучше было оставаться незамеченными. Он обязан был это знать. Тем не менее она заметила огонек охотника в его глазах.

Она наклонилась вперед, лихорадочно соображая, как бы ей удержать его. Ее движения оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Класа. Он опустил лук и обернулся, дружески улыбнувшись ей. Но это только чуть смягчило жестокость в его глазах. Она притягивала Сайлу и одновременно отталкивала.

Она отвернулась, снова посмотрев на воинов. Патруль уходил дальше вверх по течению.

Когда они скрылись из вида, Клас двинулся вниз по течению, чтобы убедиться, что другие отряды не следуют за первым. Гэн с собаками последовал за патрулем.

Тейт осталась на месте. Сайла подошла к ней и присела рядом. Тейт сразу же заговорила, пытаясь понять произошедшее. Сайла с удивлением поняла, что то, о чем в Церкви давали только формальное представление, Тейт чувствовала инстинктивно. Это было понятие об уклонении. Она вспомнила, как впервые вынырнула из ночного кошмара и обнаружила, что настоятельница Ирисов, тогда еще просто начальница спальни, будит ее. В эту ночь и несколько следующих настоятельница уносила ее с собой, чтобы успокоить. В спокойствии своей комнаты она объясняла, что какая бы сила ни действовала на разум, он может повернуть ее к своей выгоде. Они говорили о кошмаре и вдвоем придумали его конец, который приносил спокойствие, вместо того чтобы пугать.

В свое время, после бесконечных занятий с настоятельницей, она поняла, что тот сон, пугавший ее, был только плодом воображения.

— Ум хочет находиться в хорошем состоянии, дитя, — говорила настоятельница. — И он может творить чудеса. — Она рассмеялась, увидев выражение лица Сайлы. — Да, я сказала «чудеса», и это богохульство. Теперь ты знаешь мой секрет.

Тейт избавилась от своих страхов, изо всех сил стараясь понять слова Сайлы, и будто искра проскочила между двумя женщинами. Приглушенным голосом, каким говорят о тайнах и загадках, они обсуждали все, что видели вокруг.

Солнце уже стояло прямо над головой, когда возвращение Гэна прервало их. Юноша был мрачен.

— Они переваливают через гряду, двигаясь на северо-восток, чтобы выйти в следующую долину. Завтра они пойдут обратно.

Сайла начала объяснять Тейт, что он сказал. Та, недослушав, кивнула, и целительница поняла, что она еще раньше уловила суть разговора. Сайла радостно обняла ее, и даже Нила, проходившая мимо, улыбнулась, поняв, в чем дело.

Клас вернулся чуть позже. Когда Гэн рассказал ему свои новости, они решили, что пора сниматься с места. Если разведчики вернутся тем же путем, что и пришли, им ничто не грозит. Но если они пойдут по той стороне, на которой находится лагерь, то неминуемо обнаружат его.

Палатки были разобраны, а все нехитрое имущество погружено на лошадей в считанные минуты. Длинные шесты Клас спрятал далеко внизу в кустах. Гэн замел землю еловыми ветками и раскидал на земле листья и разный мусор. Меньше чем через час Сайла поклялась бы, что они только что прибыли на это место, а не жили здесь десять дней.

Но воины не были так довольны. Гэн долго обнюхивал землю, что Сайла нашла даже забавным, и в конце концов проворчал:

— Нужен хороший дождь, чтобы скрыть запах дыма и людей. Любой охотник за людьми поймет, кто мы такие и сколько нас.

Сайла вспомнила про Горного воина по имени Лис. Он похвалялся, что сможет рыбу выследить в реке. Если он осмотрит долину…

Но времени беспокоиться уже не было. Гэн уводил их отсюда. Клас шел сзади, заметая следы.

Когда они добрались до ледяного ручья, Гэн остановился и оглянулся, не обращая на остальных внимания. Когда он вновь занял свое место во главе колонны, все невольно затихли, оставляя его наедине со своими мыслями.

Путь вдоль ручья был идеальным — росшие в этом месте громадные деревья заглушили своей тенью весь подлесок. Отряд двигался вперед, сопровождаемый тихим скрипом смазанной кожи, спокойного дыхания лошадей да шорохом копыт по мягкой земле. Воздух, густой от влаги, поднимавшейся над ручьем, был пропитан запахами кедра и ели.

Сайла придержала лошадь, чтобы ехать наравне с Тейт и Нилой. Будто обретя новые силы от соседства с подругой, девушка заговорила тихим голосом. Она произносила только основные слова, чтобы Тейт тоже поняла ее.

— Я боюсь. Гэн изменился. Он какой-то не такой. Ты понимаешь?

Тейт посмотрела на нее.

— Понимаю. Сегодня новый день. Вчера прошло; сегодня не может быть как вчера. Никогда. Гэн никогда не станет таким, как прежде.

Сайла кивнула. Она подумала, понимает ли Тейт, как верно это сказано о них всех.

Глава 34

Алтанар подождал, пока в Тронном зале не наступила полная тишина, и напряженность, и без того весьма ощутимая, возросла. Правитель принял торжественную позу, хорошо сознавая, какое величественное зрелище он сейчас собой представляет. У него за спиной с потолка свисали связки радужных дисков из ракушек абалона, закрывавшие стену. По бокам трон окружали кроваво-красные панели. За панелями стояли люди, непрерывно махавшие веерами, поддерживая постоянный ток воздуха. Вращающиеся на ветру диски сверкали радужными переливами всех цветов.

На короле были церемониальные одежды Хранителя Внутреннего Моря: черно-белая мантия, украшенная перьями, имитировала окраску кита-касатки. Кольца из золота, серебра и полированного камня блестели на каждом пальце.

Справа от него из стены выступала деревянная платформа. Музыканты расположились на ней, словно птицы, ожидая его сигнала. Их было десять, десять мужчин, как и требовалось для исполнения государственной музыки. Двое сидели за барабанами, расставленными полукругом. Трое — около гонгов. Еще один стоял перед инструментом, состоявшим из деревянных блоков разного размера, под каждым из которых находился деревянный ящик для усиления звука. Кроме того, было две медные трубы, игравшие на них музыканты стояли один слева, другой справа от основной группы. Инструменты были не меньше десяти футов в длину, закреплены на подставках и направлены в сторону входа. По случаю торжества горели только свечи у трона, остальной свет давали жаровни. Потные взволнованные лица музыкантов блестели не хуже полированного металла их инструментов.

По сигналу Алтанара они разбили тишину. Ударные задавали ритм и мелодию на фоне груб. Собравшиеся вздрогнули от звуков, которые, казалось, заставляли вибрировать плоть на их костях. Музыка прекратилась так же внезапно, как и началась.

Алтанар подал новый сигнал. Воины его личной охраны промаршировали через главный вход. Они прошли двумя колоннами по одному в ряду, с промежутком в четыре фута между колоннами. Барабан отбивал медленный марш. Толпа раздалась, образовав проход между главными очагами.

Воины смотрели прямо перед собой, на церемониальных нагрудниках и шлемах играли отблески огня. Мечи они держали перед собой в вытянутых руках. Оружие было классических очертаний и начисто лишено украшений. Однако простота не смогла придать им элегантности, и осталось только впечатление жестокой мощи.

После первой двадцатки в колонне образовался разрыв. Фолконер, Леклерк, Конвей, Анспач, Картер и Бернхард вошли единой группой. За ними последовали новые воины. Второй отряд солдат нес «вайпы» и снайперскую винтовку Фолконера, но пистолеты чужеземцев остались при них.

Толпа напирала, каждому хотелось получше все разглядеть. Изучающие взгляды нахлынули на чужеземцев, словно волны, прижав их друг к другу, почти как настоящим, вполне материальным шквалом. Фолконер выпрямился, что-то резко сказав остальным. К тому моменту, как воины разошлись, оставив шестерку перед скамьей у трона, пленники стали намного спокойнее, в них чувствовалось уважение, но не страх.

Когда последние воины встали у стен, Алтанар поднялся на ноги. Снова зазвучала музыка. Шестеро преклонили колени.

Когда наступила тишина, Алтанар распростер руки. Низким напряженным голосом он произнес:

— Предводители Олы! Вы думали, что вызваны мной, чтобы принять участие в празднике по поводу захвата пленников из такой далекой страны, что мы даже не слыхали о ней. Но только король знает, что должно свершиться и что не должно. Вы были созваны на пир. Алтанару не нужны пленники. Ему нужны подданные.

Он хлопнул в ладоши, и воин, несший «вайп», вышел из строя и подбежал к возвышению. Преклонив колени и нагнув голову, он подал оружие на вытянутых руках. Алтанар шагнул вперед и взял его. Воин вернулся на свое место.

Алтанар поднял оружие над головой.

— Почему король пригласил всех своих подданных взглянуть на этих шестерых? К тому же трое из них женщины, даже не целительницы, даже не принадлежащие к Церкви. Разве Алтанар оскорбит вас такой жалкой причиной для пира?

На этот раз зазвучали голоса, сначала криками: «Нет!», потом возгласами: «Слава Алтанару!»

Послышался еще один голос:

— Зачем мы здесь, король? Веди нас: мы повинуемся!

Отдельные выкрики слились в приветствие, Алтанар буквально купался в нарастающем шуме. Как только гул начал стихать, он жестом потребовал тишины.

Алтанар знаком приказал Фолконеру встать. Когда тот поднялся, он помахал рукой, подзывая его к себе, и весь зал застыл, увидев, как Фолконер шагнул к трону. Это позволялось только в особых, очень редких случаях. Реакцией было ошеломленное молчание.

Фолконер принял оружие с почтительным поклоном, встав справа и чуть впереди от Алтанара. Открыв оружие, он осмотрел его и захлопнул. Металлический звук эхом раскатился в тишине.

Алтанар произнес:

— Вы еще увидите силу, которую эти новые союзники вложат в руки вашего короля, и с ее помощью он принесет вам богатство и власть, какие вам и не снились. Посмотрите в будущее!

Фолконер ждал, пока под барабанный бой войдет еще один отряд королевской охраны. Первые воины несли доски двухдюймовой толщины, фута три в длину. Вторая группа сгибалась под весом большой керамической урны на подставке, напоминающей приземистый стол с ручками; внутри урны плескалась вода. Остальные несли еще доски. За пару минут они обвязали урну досками, создав вокруг нее настоящую стену. Закончив работу, солдаты оттеснили толпу, очистив место вокруг странной конструкции.

Медленно подняв оружие, Фолконер выстрелил три раза подряд. Щепки, брызги воды, куски обожженной глины, все полетело в разные стороны. Доска, в которую он целился, разорвала веревки и бешено крутилась на месте, прежде чем упасть на землю. Остальные жалко обвисли на веревках. Грохот прокатился от стены к стене и обратно.

Зал буквально взорвался. Люди давили друг друга в попытках добраться до двери. Приветствия сменились воплями. Охрана — и постоянно дежурившая в зале, и личная гвардия Алтанара — кричала и ударами мечей плашмя призывала к порядку. Король, покатываясь от хохота, дал музыкантам сигнал, знакомый ритм начал понемногу успокаивать перепуганную толпу. Зрелище солдат, прокладывающих дорогу рабам с корзинами яств, восстановило окончательное спокойствие.

Лекари проскользнули в дверь вслед за рабами, чтобы позаботиться о раненых, некоторые из них все еще неподвижно лежали на полу. Новый отряд рабов погрузил пострадавших на носилки и унес из зала.

Протянув руки к аудитории, Алтанар потребовал внимания. Когда восстановилась тишина, он сказал:

— Эти люди будут стражами короля. Они будут жить с нами и пользоваться высшим уважением. Женщины приравниваются к целительницам, они священны, как священны возвысившиеся через Церковь. Празднуйте! Мы победим!

Все еще улыбаясь собравшимся, Алтанар тихо сказал Фолконеру:

— Охранник приведет тебя ко мне. Ожидай с остальными.

Поклонившись, Фолконер присоединился к своим товарищам. Леклерк улыбался.

— Это встряхнуло их, полковник. Вы бы видели Алтанара. Хоть он и знал, чего ждать, все равно чуть не выскочил из этого своего шутовского наряда.

— Было бы лучше устроить другую демонстрацию силы, — сказал Фолконер. — Простая огневая мощь не очень наглядна. Когда-нибудь у нас кончатся патроны, и тратить их для потехи — настоящее расточительство. Мы не можем себе этого позволить.

— Но у нас нет выбора, — сказал Конвей. — Он здесь главный, вы же сами говорили.

— Нам необходимо, насколько это возможно, улучшить свое положение, — сказала Анспач. — С этим я согласна. Но постоянно надо помнить, на каких мы здесь правах, и слишком не давить. Особенно нам не достает знания языка.

— Ну уж в этом-то мы преуспели. Особенно ты.

— Это единственное, что нам остается. — Выражение лица Картер было таким же горьким, как и ее слова. — Вы стражи. Мы женщины.

— Он ведь сказал, что вы так же важны, — произнес Фолконер.

— Но он не сказал равны, не так ли? И нам не представили ни одну женщину этой так называемой цивилизации. Они здесь торгуют женщинами, полковник.

— Я знаю. Не нападайте на меня, Картер. И на них тоже. Мы моментально можем скатиться из князи в грязи. Вам станет от этого легче?

До того как она успела ответить, к Фолконеру подошел воин из охраны Алтанара. На его стальном нагруднике было выгравировано изображение медведя — знак офицера. Он широко ухмыльнулся:

— Король призывает. Капитан охраны. Найти тебя. — Он говорил очень медленно, явно не готовый к возвышению своих бывших пленников.

Фолконер ответил:

— Я рад, Итал. Ты хороший солдат.

Они проследовали через боковую дверь, за которой ожидал раб с факелом, готовый освещать им путь, и вышли на крытую наружную дорожку. Дворец Алтанара остался в пятидесяти футах позади, его верхние этажи темнели над освещенной факелами стеной. Недостаток света придавал ему мрачный подозрительный вид, а пара светящихся окон, казалось, злобно смотрит в темноту. Охрана у тяжелых ворот из дерева и железа пропустила их через маленькую дверцу, предназначенную для пеших посетителей. Пройдя весь тоннель, пронизывающий стену насквозь, они оказались у других ворот. Каменный потолок над головой прорезали щели бойниц. Если бы нападавшие прорвались через главные ворота, тут их поджидало препятствие еще потруднее и лучники прямо над головой. Вход превращался в смертельную ловушку.

Миновав вторые ворота, каждый невольно выпрямлялся во весь рост, замедляя шаг.

Устройство дворца напоминало крепость в горах, только намного больше. Нижняя стена была добрых двадцать футов в высоту, и на ней не было никаких неровностей, что исключало саму мысль взобраться по ней. Как и крепость, дворец был предназначен для обороны, с бойницами для лучников в верхней и нижней частях стены. Охранники провели их через еще одну дверь, шести футов в ширину, сделанную из десятидюймовых кедровых досок. На ней было вырезано изображение лосося.

Конвей указал на него, когда они проходили мимо.

— Кто-нибудь еще заметил, насколько их искусство напоминает искусство древних индейцев, живших в этих местах?

Вопрос был скорее риторическим. Анспач сказала только, что она ничего не знает об индейском искусстве. Бернхард мельком взглянула в ту сторону, пробормотав что-то о повсеместной дикости. Леклерк поинтересовался, не было ли это последствием попытки восстановить прошлую культуру. Презрительно фыркнув, Картер заявила, тупое подражание — это лучшее, чего можно ожидать от варваров.

Внутри их ожидал еще один раб. На нем был халат со знаками принадлежности королевскому хозяйству: желтый шерстяной мешок от шеи до лодыжек, с длинными рукавами. Он показал на их ноги, покачав при этом головой. Ворча, они нагнулись, чтобы снять оскорбительную обувь. У каждого уже был при себе поясноймешок для обуви, какими пользовалось все высшее общество Олы. Ботинки были спрятаны, вместо них наружу появились мягкие тапочки из оленьей кожи. Обутые соответствующим образом, посетители прошли в зал мимо дверей в другие комнаты.

Алтанар лично открыл на стук. Он сменил неуклюжий церемониальный наряд на богато расшитую тунику и штаны. Знаком он пригласил их входить и подвел к столу с разложенной картой. На каждом углу стола стояли факелы в кованых подставках, давая вполне достаточно света. К тому же прямо напротив стола трещал камин. Чтобы помочь пламени разогнать холод от окружающего камня, обе длинные стены были завешаны гобеленами, изображающими сцены охоты.

Алтанар провел рукой над картой, излучая гордость.

— Это — мир, — сказал он. — Годы работы, сотни сообщений. — Он ткнул пальцем в карту. — Кос. — В его словах прозвучало самодовольство. — Они думают, что мы ничего не знаем об их землях, но мы знаем все.

Быстро склонившись над картой, Фолконер внезапно побледнел.

— Если здесь все точно, то район Залива полностью изменился. Посмотрите — все юго-западное побережье выглядит совершенно по-другому.

Анспач тронула его за руку.

— Берл, не думайте об этом. Вспомните… — Она не смогла продолжить.

Увидев боль в ее глазах, он быстро кивнул.

— Ты права. Вероятно, никого из тех, кого мы знали, это не коснулось. Там вообще никого не осталось в живых. — Он потер виски. — Мой разум все еще прыгает из одного времени в другое. Извините.

— Говорите так, чтобы я понимал. — Губы Алтанара побелели от гнева, но он контролировал себя. Его нижняя челюсть выдвинулась вперед.

Фолконер с извинениями поклонился.

— Король Алтанар удивил нас. Мы думали, только мы знаем южные земли.

— Вам они известны? Вы же пришли с севера, с запада. Как вы узнали о Косе?

— Наш король посылал людей вроде нас туда. — Фолконер показал направление на юг от восточных склонов Скалистых гор.

Подозрения затуманили улыбку на лице Алтанара, но нетерпение пересилило. Он снова склонился над картой, знаком призывая их подойти ближе.

— Здесь Харбундай. На протяжении поколений мы воюем за Внутреннее Море. Мое море. Этим летом, убить всех. Вы поможете. — Засмеявшись, он снова повернулся к карте.

На протяжении следующего часа он рассказывал об экспедициях и шпионах, поставлявших сведения для создания столь подробной картины окружающих Олу земель. Иногда он мог указать на чистое или только поверхностно исследованное место на карте, и назвать имя шпиона, который погиб, пытаясь добыть эту информацию. Он также обладал неисчерпаемыми познаниями во всем, что касалось политического, стратегического или тактического значения той или иной местности. Конвей с Фолконером обменялись взглядами, в которых сквозило уважение к этому человеку.

Их прервал стук в дверь, и Алтанар крикнул, приглашая посетителя войти. Они увидели женщину-рабыню, ее голова была опущена, взгляд устремлен прямо в пол. Глаза Алтанара сузились, он поджал губы. Из-за этого его щеки втянулись, подчеркнув резкие черты лица.

— Как ты посмела? Ты же знаешь, что я занят с гостями.

— Женщина в дар, король. Вы велели сообщить.

— А… Да. Действительно. — Он на секунду обернулся к карте, раздраженный, не в силах принять решение. Потом, улыбнувшись, он объяснил, помогая себе жестами. — Обычай. Весна. Племена приносят дар. Женщину для короля. Живет здесь, пока не появится ребенок, потом возвращается домой. Королевская кровь вливается во все племена.

Голос Картер кипел от сдерживаемого гнева.

— Женщина согласна?

Алтанар ответил на вопрос, но проигнорировал Картер, обращаясь к мужчинам.

— Свято. Слишком сложно для женского ума. Выбирает мой управляющий домом.

Картер сказала:

— Там, откуда мы пришли, мужчину, который выбирает женщину для другого мужчины, называют…

Фолконер схватил ее за руку и пролаял ее имя. Картер обернулась, от его грубости ее гнев мгновенно испарился. К женщине медленно возвращался самоконтроль, пока Фолконер сурово отчитывал ее.

— Ты забываешься. Женщины должны здесь знать свое место. Мы все должны. — Потом он извинился перед Алтанаром. — Мы никогда не обсуждаем такие вещи. Король. Мой друг устал, чуть не проговорил секрет наших людей. Прошу простить.

Вялый взмах руки Алтанара никого не обманул. Он кивнул рабыне.

— Я оставляю вас на попечение слуги. Оставайтесь так долго, как желаете.

— Благодарим. Скажи, король ваши люди нашли наших друзей?

— Убитых Людьми Гор? Нет. Вы должны быть благодарны, что мои люди спасли вас.

— Так и есть, король. Мы благодарны тебе.

Уже у самой двери он лукаво улыбнулся.

— Женщина из племени Лапса. Очень набожная. Завтра я буду очень усталым.

Он покинул комнату, и Бернхард уже открыла рот, собираясь что-то сказать. Но она внезапно оборвала себя, взглянув на раба, и отвернулась к огню, бормоча себе под нос.

Фолконер с задумчивым видом повернулся к карте. Картер не могла больше сдерживаться:

— Думаете, как бы помочь своему «другу», полковник? Хорошие перспективы, не правда ли? Может, за хорошую службу он соизволит вам помочь с…

Фолконер резко обернулся.

— Заткнись.

Остальные онемели от силы его ярости. Картер широко распахнула глаза, будто увидев его в первый раз. Когда он снова заговорил, слова звучали так, словно их произносили сами каменные стены вокруг.

— Я презираю этого человека. Тем не менее наши жизни в его власти. Единственный выход — стать ему полезными. Именно так я и буду действовать.

Леклерк внезапно дернул его за руку, глядя на застывшего на месте слугу. Он собрал всех в тесный кружок и произнес:

— Полковник, мы всегда должны помнить, что тут везде чужие уши и глаза. — Фолконер кивнул. — Вы правы. Прошу прощения, Дженет. Не стоило мне так заводиться. Посмотри, мы не можем остановить Алтанара. Мы не можем даже помешать ему. Но мы можем искать слабые места. Все вы уже заметили трения между ним и местной Церковью, а приветствия в зале вы слышали? Толпу специально заводили. Голову даю на отсечение. Его больше боятся, чем уважают. Но у него хорошая армия, и, очевидно, вполне лояльная. Не знаю, когда нам представится случай, но до тех пор мы работаем на него. По крайней мере делаем вид.

Конвей сомневался.

— Мы влезли в дело, в котором ничего не понимаем. Что если он проиграет эту войну, даже если мы ему поможем?

Улыбка Фолконера была похожа на свежий шрам.

— Нас уже давно отпели, Мэтт, и люди, которые это сделали, умерли сотни лет назад. Что же нам остается?

В своих покоях, подвергшись ритуальному раздеванию и осмотру целителями племени Лапса, Алтанар невидящим взглядом смотрел на портрет своего отца. Это было невыносимо унизительно, но Закон давал им право убедиться, что король здоров во всех отношениях.

Ничто не происходит случайно. Алтанар был в этом уверен. Каждый раз, когда ему предстояло принять решение, что-то всегда раздражало его. Что это могло быть, как не послание высших сил. Вездесущий не мог прямо говорить с ним, но оставлял свои послания, главное — правильно их понять. К счастью, он всегда понимал правильно.

Тот, которого звали Фолконер, был слишком наблюдателен, слишком быстро соображал и был слишком неуправляем. Остальные могли не соглашаться с ним, но всегда его слушали. Он был способен оценить задачи и возможности группы. Он был лидером. От него необходимо избавиться.

Целители ввели женщину-дар, одетую в традиционный прозрачный халат-токни. Он был призван символизировать скромность, но на самом деле только возбуждал чувственность. Женщина была хороша, красавица. Даже лучше, чем обещал управляющий дома. И робкая. Всегда так приятно, когда они дрожат и изображают нежелание. Если она действительно так хороша, как кажется, он отдаст ее управляющему, конечно, после того, как она забеременеет. Всегда полезно показать признательность, и не стоит упускать такой случай.

Он отметил в уме, что надо утром обсудить это с командиром охраны. Это, и еще, как поступить с Фолконером.

Глава 35

Указав рукой на стену, Алтанар предупреждающе приложил палец к губам. Настоятельница Ирисов, еле заметная в окружающей тьме, осторожно следовала за ним по пятам. Казалось, сырой камень коридора излучал что-то невидимое и зловещее. Сырость мучила ноющие суставы, а неровный пол, словно нарочно, старался поставить подножку. Спотыкаясь через шаг, постоянно хватаясь за осклизлую стену, настоятельница не отрывала взгляда от спины Алтанара, чтобы не видеть ползучих тварей, то и дело попадавшихся под руки.

Колеблющееся пламя свечи выхватывало из темноты напряженное лицо короля. Настоятельница убедилась на собственном горьком опыте, как недалеко от этой напряженности до настоящего гнева.

Отбросив мрачные мысли, она выпрямилась, чтобы заглянуть в указанный Алтанаром глазок. Лицо женщины вспыхнуло от стыда, но тут же в уголках губ появилась горькая усмешка. Вот она стоит здесь, стыдясь шпионить за пришельцами, а ведь провела всю жизнь, шпионя за этим человеком.

Чужеземцы спорили, и настоятельница пожалела, что так плохо понимает их нездешний говор. Попытки выучить его во время случайных разговоров с женщинами и импровизированных уроков у их девочки-рабыни были практически бесполезны.

Неожиданно женщина, которую называли Анспач, взглянула прямо на нее, как будто читая мысли сквозь стену. Со сдавленным вскриком настоятельница отпрянула от отверстия.

Улыбнувшись, Алтанар прошептал:

— Щекочет нервы, не так ли? Если кто-то с той стороны смотрит на гобелен с лосем, кажется, что он глядит прямо на тебя. Успокойся, настоятельница Ирисов, они ничего не замечают. Лучше следи внимательнее: сейчас придет Итал.

— Капитан охраны? Который их спас?

— Я спас их, настоятельница. Капитан Итал нашел этих людей и взял в плен. Я же назначил их своими стражами.

— Почему ты мне об этом рассказываешь, король?

— Смотри. Объяснения потом.

На стук Итала раб открыл дверь.

— Король приказал мне оставаться с вами. Помочь с языком. Вы понимаете?

Кажется, идея чужеземцам понравилась. Настоятельница обернулась, когда Алтанар тронул ее за плечо. Показав на глаза, а потом на уши, он знаком велел следовать за собой.

Они вышли через ту же самую дверь, но на этот раз женщина заметила, что тоннель продолжается и в другую сторону, исчезая во тьме. Сколько же раз за ее разговорами в этом здании следили?! Есть ли вообще в нем комнаты, недоступные для наблюдения?

Лучше бы ей всего этого не знать. За свою долгую жизнь настоятельница Ирисов усвоила, что ничего не знать — или делать вид, что ничего не знаешь, — лучший способ выжить в Оле. Знание — сила, но его обретение подобно подъему на вершину: чем выше заберешься, тем дальше видно, но и тем дольше падать.

Знание о проходах внутри стен было похоже на гнилую ветку, готовую в любой момент обломиться под ногой.

Они вошли в комнату, освещенную факелами. Дым вился под потолком и исчезал в вентиляционных отверстиях. Женщина невольно позавидовала тому, как легко он может убежать.

Устроившись на большой мягкой кожаной подушке, издавшей громкий вздох под его весом, Алтанар указал настоятельнице на такое же сиденье. Однако, помня боль в суставах от сырости коридора, она предпочла разместиться в кресле с жесткой спинкой.

Ее напряженная поза позабавила короля.

— Какой у тебя важный вид, настоятельница! Как всегда! Именно поэтому ты здесь: только ты способна привнести влияние морали в безумство моих амбиций. И именно поэтому мы теперь будем близкими союзниками, как никогда прежде.

Женщина скептически подняла бровь, и Алтанар рассмеялся.

— На этот раз у нас одни цели, а, быть может, даже и причины. Капитан Итал станет приманкой в капкане. Если эти чужаки и поверят кому-либо из нас, то скорее всего человеку, принявшему их капитуляцию. Итал поверил их слову, разрешив оставить при себе оружие.

— Я ничего не понимаю в приманках и капканах.

Король усмехнулся:

— Ты начала ловить души раньше, чем я появился на свет! Ты самая умная в королевстве — после меня, конечно. И пусть так останется. Я должен знать все.

— Но какая от меня польза? Если Итал станет собирать информацию…

— Они уже достаточно жили все вместе здесь, в замке. Я хочу их разделить. Женщины останутся с тобой в обители: поработай с ними. Выведанное тобой мы сопоставим с тем, что я узнаю от мужчин.

— Мой король, я вполне лояльна, но ты просишь меня торговать своими клятвами. Я не могу.

— Конечно, можешь!

Настоятельница приготовилась к борьбе и неизбежному поражению: ей придется медленно отступать, выторговывая привилегии и права. Сама мягкость тона короля пугала ее. А тот продолжал, не изменяя интонации:

— Эти люди беспокоят меня. Тебя же они должны тревожить еще больше. Итак, первое: их язык непонятен, и все же в нем звучит что-то знакомое. Разговаривая с ними в следующий раз, не пытайся понять, но слушай. Второе: мощь их оружия огромна, но они удивительно скромно используют ее. Вопросы: насколько эти люди сильны на самом деле? Хватает ли их силы только на определенное время, как масла в лампе? Смогут ли они сделать еще, после того как исчерпают эту? Дальше: почему я не верю, что они пришли из дальнего королевства на северо-востоке, о котором у нас никто не слышал? Почему я убежден, что они знают больше — и меньше, — чем говорят?..

— Но чужеземцы склонны к сотрудничеству. Они понимают, что должны служить тебе.

— Все понимают, что для них лучше, настоятельница. Включая тебя. Но ты удивляешь меня, ты же говорила с чужаками: неужели тебя не заинтересовали те двое, что исчезли?

— Я мало об этом думала.

— Не похоже на тебя! Говорили, что один из них черный. Я никогда не слыхал о черных людях, разве что в легендах о гигантах. Кроме того, они говорили, что мужчину звали пастор Джонс. С некоторых пор я не замечал, чтобы они называли его пастором, и могу поклясться, что началось это сразу после того, как одна из ваших целительниц заговорила о Церкви и ее высшей власти в любых вопросах религии. Тебя это не наводит на размышления?

Настоятельница поежилась в кресле. Она была уже не та, что прежде, и чувствовала, как постепенно сдает позиции перед напором жестокой молодости. Что же она упустила?.. Какая разница, как звали этого человека тогда или зовут сейчас?.. Неожиданно усталость навалилась на нее даже сильнее, чем боль. Лучше бы сейчас вернуться домой.

— Я не знаю, что такое пастор, король. Разве я должна это знать?

— Кто-то же должен! — Алтанар так резко вскочил на ноги, что женщина отшатнулась. Он наклонился, глядя ей прямо в лицо. В глазах сверкала ярость. — Это должно быть связано с религией! Нас двое, и, несмотря на разногласия, мы держим в своих руках это королевство. Чужеземцы привели с собой новую религиозную фигуру, причем мужчину. Вдумайся: настоятель-мужчина, вооруженный убийственной силой этих чужаков и говорящий от имени Единого! До сих пор Церковь была женской силой. Если Джонс выжил, он может стать началом вашего конца. Вот почему тебе необходимо стать самой близкой подругой этих женщин.

Король смолк. Настоятельница надеялась, что он закончил, но интуиция подсказала ей подождать. И не напрасно…

— Если ты собираешься возразить, то позволь сперва указать на некоторые факты. Ты избрала Жрицу Роз Сайлу посланницей к племенам воинов. Что, если она свяжется с этим человеком? Наши чужеземцы могут оказаться единственной защитой от Джонса. Я хочу подчинить и привязать их к себе, насколько это вообще возможно. При неудаче я обязан буду найти, что противопоставить их силе. Мы должны терпеливо наблюдать. Неужели ты хоть на секунду поверила, что они показали нам все, на что способны? Нет, настоятельница, это лишь частица их мощи, а остальное они держат в запасе и направят против нас, если мы их испугаем. Я в этом уверен! — Алтанар с такой яростью ударил кулаком по столу, что женщина вздрогнула.

Не заметив этого, он продолжал:

— Если придется, я могу рискнуть. Они все же люди! Мои подручные смогут подчинить их. А когда я завладею их оружием… — Не закончив мысль, король резко обернулся и указал на настоятельницу. — Ты немедленно потребуешь, чтобы Церковь призвала Жрицу Роз Сайлу. Она должна появиться здесь.

Настоятельница Ирисов встала, гордо выпрямившись, несмотря на частое сердцебиение и вновь появившуюся боль.

— Бремя ответственности требует, чтобы мы все проявили абсолютную лояльность. Я понимаю: дело короля — это дело Церкви. Каждое слово и мысль будут переданы вам. О Жрице Роз я позабочусь. Могу я идти?

Жестом король отпустил ее.

Лампы в длинном коридоре превращали тень женщины в обманчивый силуэт. Ковыляющая походка выглядела безумным танцем. Тень колебалась и текла, лишенная боли, сперва обгоняя, потом вдруг пропадая только затем, чтобы через миг снова возникнуть. Она жестоко дразнила старую настоятельницу.

Настоятельница с возмущением отвергла мысль, что Сайла могла предать Церковь или ее саму. Тем не менее ее очень радовало, что Сайле неизвестны их люди в Харбундае, иначе любой палач мог бы узнать о них.

Настоятельнице довелось лечить многих, допрошенных стражниками короля. Иногда ей казалось, что она различает вопли жертв в завывании зимнего ветра или в криках чаек. До того, как стала целительницей, она очень любила прогулки по берегу во время шторма… Алтанар уже вынудил Церковь отдать ему одну из сестер. Случилось это много лет назад, и настоятельница всегда подозревала, что предъявленное обвинение было фальшивым и Алтанар просто показывал свою силу.

Часто она сравнивала ту давно погибшую сестру с Сайлой. Женщина, конечно, сломалась, сознавшись во всем и вся, но на плахе плюнула в лицо палачу и объявила себя невиновной. Она умерла чистой.

Именно то, как та сестра провела свои последние минуты, роднило ее и Сайлу: чувство собственного достоинства и вызов обстоятельствам даже в простом кивке головы.

Внезапно настоятельница остановилась, вспомнив, как женщина кричала, когда блюстители истины вели ее на эшафот.

Если Алтанар доберется до Сайлы, его гнев обрушится на всех, с кем она была связана.

Посмотрев вниз, на свои скрюченные руки, настоятельница попыталась сжать кулаки, но пальцы не слушались. Она и так уже испытывает сильную боль. Сможет ли выдержать большую? И как долго? И — самый трудный вопрос из всех — во имя чего?

Выход наружу находился в конце коридора. Казалось, до него еще тысячи и тысячи миль. Прислонившись к статуе, настоятельница произнесла формулу, очищающую разум. И вернулась к настоящему.

Итак, Итал был доносчиком. Очень хорошо. Ей хотелось крикнуть прямо в хвастливую самоуверенную физиономию Алтанара, что слуги тоже имеют свою цену.

И та жалкая маленькая служанка в том числе. «Бесполезная дрянь», — сказал он два года назад, когда она не смогла зачать ему ребенка. Как мало Алтанар знал и еще меньше понимал! Возможно, когда-нибудь ему расскажут, что девушка рисковала быть наказанной, собирая и используя растения, предохранявшие ее от беременности. Женщины ее племени втайне произносили ее имя с почтением и гордостью.

Охранник открыл перед настоятельницей Ирисов дверь, и она вышла в ночь. Ноги сами знали дорогу.

Высшую цель Церкви нужно и можно достичь. План под угрозой, но лишь на самом низшем уровне. Настанет время, и все снова придет в движение.

В Древней Книге Первой Церкви сказано: «Нет тайны, недоступной для Церкви, ибо Церковь — мать всех тайн. Ее власть может быть свергнута, ее слуги уничтожены, ее святыни разрушены до основания. Но она восстанет вновь, и вновь воссияет правда — и вновь, и вновь, пока существует человек».

Время — это не главное. Как и боль. Как и сама жизнь. Настоятельница на секунду представила лицо Сайлы: голубой огонь глаз, прожигающий путь в будущее, которого она одновременно боялась и желала, как боится и желает женщина рождения ребенка.

Глава 36

Сайла вела маленький отряд на север через отроги Гор Дьявола. Движение поперек крутых склонов превращало каждую милю в часы изнурительного труда. Ливни, изредка сменяющиеся чистым прозрачным небом, были благословением и проклятием одновременно. Люди Гор знали, что отряд находится на их территории, и примерно выяснили направление движения. Дожди и ветры помогали заметать следы, но они же жестоко мучили путников. Особенно страдал Джонс. И раньше не отличавшийся крепким здоровьем, сейчас он был серьезно болен. Только забота Тейт держала его на ногах.

Никто не говорил об этом вслух, но в быстрых взглядах Людей Собаки читалась одна общая мысль: нельзя ради Джонса жертвовать большинством.

На третий день одинокий разведчик прошел в двадцати футах от места, где с луком наготове сидел Клас. Ветерок, трепавший плащ из барсучьего меха на плечах Горного воина, донес до собак сильный запах, грозивший пересилить тренировку. Раггар весь дрожал, изогнув пасть в молчаливом рыке. Шара приподнялся на лапах, и Гэну пришлось положить руку ему на загривок, чтобы успокоить. Чо напряженно ждала, кося глазом то на Раггара, то на Гэна.

Эта встреча оказалась только началом неприятностей. Большую часть дня путники провели на ногах, втягивая скользящих и оступающихся лошадей на вершину кинжально острого гребня, за которой ожидался не менее трудный спуск по предательской каменной осыпи. Добравшись до долины, вконец измотанные путешественники оказались в узком глубоком ущелье, где пришлось за три часа семь раз пересекать один и тот же ручей, чтобы найти подходящую дорогу.

Высота была еще одним врагом чужеземцев. Хотя Джонсу и Тейт отдали запасную одежду, они все равно страдали от холода. Для Гэна это оставалось загадкой. Судя по всему, чужеземцы должны быть великолепными ткачами, а на самом деле ничего не понимают ни в шерсти, ни в коже. Даже их обувь, сделанная из какой-то невероятно прочной ткани, была лишена украшений и выглядела неуклюже. Хотя в действиях чужеземцев проявлялась яркая индивидуальность, одеты они были поразительно однообразно. И некрасиво. Гэн все время размышлял, что бы это значило.

Когда отряд наконец достиг гребня, бывшего последним крупным препятствием, Гэн глубоко вздохнул. Может, горные тропы и не подходят чужеземцам, но его они радовали. Несмотря на таящуюся опасность — сквозь редкий лес все тропки хорошо просматривались, — Гэн предпочитал их скрытным долинам.

Однако неприятной стороной такого изнурительного путешествия было прекращение всяких разговоров, оставлявшее кучу времени для самокопания.

По мнению Нилы, у Гэна не было друзей, а отец уверял, что он должен стать лидером. Но для самого Гэна это ничего не решало, только вызывало новые вопросы. В действительности он не имел ни малейшего представления, кто и что он и тем более как ему кем-то стать. Гэн верил только, что выживет, а, по словам матери, для него выжить — значит прославиться.

Через плечо он бросил взгляд на отряд. И это путь к величию?!

Он непременно все выяснит, если только они когда-нибудь выберутся из этих гор.

Ближе к вечеру путешественники наконец-то нашли легкий маршрут, и вскоре последний спуск был завершен. Конь Гэна слегка заржал, расслабившись, когда они вступили на почти ровную почву высокогорной долины.

Солнце окрашивало восточный край долины в цвета заката. Если бы группа двинулась на север по более ровным местам, в обход предгорий, то могла бы войти в долину с востока. Но на выбранном ими сложном пути было больше шансов остаться необнаруженными.

Пологий склон на западном краю долины будет подходящим местом для отдыха перед штурмом перевала. Вглядываясь в небо, Гэн втянул воздух и решил еще раз посоветоваться с Класом, надеясь, что удастся избежать встречи с запоздавшей бурей. А если нет… Гэн предпочел не думать о том, что все равно от него не зависит. Отдохнув, они подготовятся и одолеют перевал — все по плану. А если Дьяволы нападут до этого, придется сражаться, а потом бежать изо всех сил. Как просто иногда все выглядит!

Гэн осмотрел западные подступы. Все было скрыто деревьями. Почки уже набухли, откликаясь на зов весны. Скоро белизна цветов покроет ветви, и они будут парить в этой легкой дымке, так не похожей на недавно сброшенную тяжесть снегов.

Внимание Гэна привлекло растущее беспокойство Раггара, и он тут же догадался о причине. Молодые побеги яблонь и вишен были ободраны, из свежих ран медленно вытекала янтарная смола. Здесь недавно паслись олени, а где олени — там и волки.

Остановившись, Гэн подождал, пока Клас с ним поравняется, и они пустили лошадей шагом.

— Ты заметил следы?

— Да. Тут наверняка много оленей. Собаки уже учуяли волка?

— Похоже на то. Я думаю… — Гэн внезапно осекся. — Впрочем, вот и они.

Это была большая стая, четырнадцать прекрасных животных, расположившихся полумесяцем прямо перед ними. Впереди, по центру, неподвижно сидел вожак.

Раггар на негнущихся лапах вышел вперед, и все затаили дыхание. Волк встал. Два зверя посмотрели друг на друга, потом отвернулись. Гэн прикинул, что вожак фунтов на двадцать-тридцать тяжелее Раггара. Клас тихо произнес:

— Я не узнаю ни одного из них. А ты?

— Нет. Придется быть осторожными.

— Осторожными?! — Клас был поражен. — Надо уходить. Мы их не тронем — и они нас не тронут.

— Мы находимся на их земле, и я хочу показать, что мы друзья.

— Это земли Дьяволов! Здешние волки не знают нас. Если они на тебя кинутся, не уверен, что смогу их остановить.

— Все будет в порядке, Клас. Они нормально реагируют. Волки — наши братья.

— Будь осторожен!

Приняв у спешившегося Гэна поводья, Клас сделал остальным знак отойти. Гэн приказал Чо и Шаре охранять отряд, и последний недовольно ощетинился. Медленно, не оглядываясь на стаю, Клас отошел назад, за ним последовали обе собаки. Гэн с Раггаром остались одни. Все их оружие составлял мурдат Гэна, да и тот был в ножнах.

Вожак потянулся, свесив язык между зубов, почему-то напомнивших Гэну о новеньких копьях в кузнице. Возрастающее напряжение стаи стало заметно по участившимся зевкам и тяжелому дыханию. Волки выглядели так, будто наслаждались какой-то им одним понятной шуткой. Повинуясь знаку Гэна, Раггар остался на месте и наблюдал, как его хозяин подходит к середине полукруга. Наклонив головы к земле, волки придвинулись поближе — это могло оказаться приготовлением к атаке. Гэн избегал смотреть им в глаза. Когда вожак взглянул прямо на него, Гэн отвернулся на сорок пять градусов, пристально изучая далекие вершины. Потом очень медленно и осторожно, как цветок поворачивается к солнцу, он повернулся к вожаку. Тот вежливо отвел взгляд, сделав вид, что ужасно заинтересовался кузнечиком.

Сайла больше была не в силах этого вынести. В ужасе она прошептала Класу:

— Что он делает?! Почему он хотя бы не вытащит меч?

Не оборачиваясь, Клас ответил нормальным голосом:

— Спокойно. Нет смысла шептать. С такого расстояния они слышат, как кровь течет у тебя в жилах. Гэн уже делал подобное прежде. Все будет хорошо, вот увидишь.

Сайла не могла заставить себя отвернуться. Гэн стоял абсолютно неподвижно всего в шаге от блестящего волчьего носа. Она вся похолодела, когда зверь потянулся вперед, почти коснувшись ног Гэна. А когда волк напряженно отступил назад, из груди Сайлы вырвался странный звук, вызвавший предупреждающий взгляд со стороны Класа. Не помня себя, она вцепилась в его рукав.

Высоко подняв хвост, волк точно выверенными шагами обошел вокруг Гэна. Все это время его глаза, казалось, прожигали человека насквозь. Гэн изредка поглядывал на него, только чтобы убедиться, что он еще здесь. Осмотр, похоже, удовлетворил вожака, и он направился к Раггару.

Гэн перевел дыхание. Этого он боялся больше всего. Раггар был больше чем горд — он был высокомерен. Несмотря на разницу в весе, Гэн верил, что пес убьет волка в схватке, однако это не решит проблему. Гэну были нужны волки.

Вопреки этикету, хвост Раггара оставался высоко поднятым. Более того, он отказался показать свою шею в знак подчинения, предпочтя кружить и принюхиваться, как равный.

Шерсть у волка встала дыбом, в груди прозвучал глухой рык. На Раггара это, однако, не подействовало, и он зарычал в ответ.

Гэн сделал шаг вперед, на ходу вытаскивая мурдат. Теперь оружие свободно висело, блестя в последних лучах солнца.

— Мы не хотим драться, брат. Собака пришла со мной, и я с собакой. Наши пути расходятся, но мы братья. Мы покидаем тебя в мире. Мы будем охотиться. Мы будем есть. Раггар, пойдем. Ко мне, Раггар.

Пес дрожал. Пасть изогнулась в оскале, одновременно выражавшим желание и драться, и подчиниться. Он двигался так, будто это причиняло жуткую боль, но все же отступил. Вожак смотрел Раггару вслед, не сделав ни одного движения по направлению к нему. Раггар остановился рядом с Гэном.

Из-за всех предыдущих обходов и кружений ситуация теперь получилась несколько сложная. Гэн и Раггар оказались стоящими спиной к стае. Волки забеспокоились, молодые самцы были уже на грани истерики. Вожак, обнаружив, в свою очередь, что стоит спиной к остальным путешественникам, посмотрел на Гэна с почти человеческой озадаченностью, как будто ища достойный выход из такого странного положения.

— Тихо, тихо. Мы все двинемся одновременно. — Гэн сделал знак Раггару и медленно пошел влево. Несколько волков пошевелились и зарычали.

Вожак тоже двинулся налево. Постепенно первоначальная расстановка возобновилась. Гэн спрятал мурдат в ножны.

— Я вернусь, брат! Мы будем охотиться.

Вожак издал странный звук, непохожий ни на рык, ни на лай. А потом волки исчезли. Только что все были на виду — и вот уже превратились в серые, черные и коричневые тени на фоне листвы. Только случайное шевеление листьев и веточек напоминало об их присутствии.

Гэн погладил пса. Сначала он даже не мог понять, дрожит это собака или его собственная рука, и расхохотался, обнаружив, что дрожат они оба. Раггар вопросительно взглянул на хозяина, явно не оценив юмора ситуации.

Клас был того же мнения:

— Смейся, смейся. Все сумасшедшие смеются.

Сайла наконец обнаружила, что сжимает руку Класа. Она поспешно отдернула ладонь.

Гэн уже вскочил на лошадь и, когда они вновь двинулись в путь на запад, поехал рядом с Класом.

Сколько ни вглядывалась Сайла в лес после этого случая, она ни разу не заметила следов волчьей стаи. Однако ее не покидало ощущение, что они где-то рядом. Сайле вдруг пришло в голову, что вся ее жизнь — это ощущение вещей невидимых и нежеланных. Эта мысль помогла ощутить перспективу: волки были далеко не главной заботой.

Постепенно усталость вытеснила беспокойство. Вечер был спокойным и неожиданно теплым. Закутавшись в накидку, Сайла почти задремала, убаюканная мерным шагом лошади. В полусне образы реальности и фантазий смешались. Лагерь Людей Собаки казался ей похожим на рай, несмотря на все пережитые там невзгоды и опасности, и на его фоне роскошь апартаментов Олы казалась мрачной. Неожиданно она стала думать о Класе.

Такой сложный человек! Когда патруль Дьяволов проходил мимо, он хотел выстрелить… Нет, поправила она себя, убить! И все же нельзя избавиться от ощущения отчаяния в том брошенном на нее взгляде. Сайлу слегка тревожило, как ярко сохранилось в памяти лицо Класа и как сильно влияние этого образа. Она вспыхнула, вспомнив, как напрягаются его мышцы от сдерживаемой силы. Тепло разливалось по всему телу, и девушка все глубже и глубже погружалась в воспоминания, рисуя в воображении вещи, о которых слышала только шепот во тьме общей спальни обители.

Сайла резко выпрямилась в седле. Клас ехал рядом, озабоченно наклонившись к ней.

— С тобой все в порядке?

— Да, все отлично. — Она неловко отвернулась.

Пожав плечами, Клас пришпорил лошадь и присоединился к Гэну.

В этот момент волчья стая неожиданно напомнила о себе громким воем. Испуганная Нила придвинулась ближе к Сайле, и та ободряюще улыбнулась. Хотя в этой улыбке сквозила фальшь, проявление участия было хорошим знаком. Трудности спаяли их всех в единое целое, и Жрица Роз начинала верить в успех путешествия в Харбундай.

Волки завыли снова, и эхо, подхватив протяжный звук, разнесло его по ущельям. В нем звучала свобода, заставившая сердце Сайлы наполниться тоской.

— И я, — беззвучно прошептала она. — Пожалуйста, когда-нибудь… И я…

Глава 37

Ожидая, пока весна расчистит перед ними дорогу, путники разбили лагерь на относительно ровном уступе высоко над волчьей долиной. Место было хорошо скрыто от посторонних глаз, а неподалеку протекал ручей. Почти каждую ночь на протяжении трех недель стая выла, сообщая, что все спокойно. Это было время счастливого отдыха для всех, кроме Класа. Почти сразу отправившись на разведку, он вернулся лишь через неделю. Гэну показалось, что Клас рад был уйти, но он решил не задавать лишних вопросов: Клас знал, что делает.

Вернулся он обросший и грязный. Из-за снегов, затруднявших продвижение, Клас не смог забраться высоко на перевал. Кроме того, приходилось прятаться от вездесущих Дьяволов, легко перемещавшихся на лыжах и снегоступах. Придя в лагерь, Клас в первую очередь побрился, искупался и завалился спать на целые сутки, но и потом оставался замкнутым. Гэн приписал это времени, проведенному в молчании и одиночестве.

В то утро, когда Гэн возвращался из ночного дозора, солнце скрывалось за белесой массой облаков, заключивших лагерь в свои сырые объятия. Туман не был редкостью для этих мест, но сегодня что-то казалось необычным. Он будто давил на землю, повиснув на еловых лапах, пропитавшихся влагой настолько, что капли падали с них дождем. Заметив, как облако ползет между деревьями, подбираясь к палаткам, Гэн нахмурился.

— Я схожу вниз за мясом, а заодно и за шкурами для снегоступов.

Клас посмотрел неодобрительно:

— Погода спокойная, проход скоро расчистится.

— Будем надеяться, но я не хочу допускать неожиданностей.

— Кстати, плохая погода убьет этого чужака. — Клас грубо ткнул пальцем в сторону навеса. — Я не собираюсь его нести. Это окончательно.

Взглянув на Джонса, дрожавшего под всеми одеялами и шкурами, какие нашлись в лагере, Гэн произнес:

— Он не борется за свою жизнь.

— А я не могу сделать это за него!

Проводив взглядом удаляющегося Класа, Гэн приказал собакам ждать.

Дорога вниз заняла целых два часа. Надо было наконец-то дать знать остальным охотникам о своем присутствии, и, откинув голову, Гэн завыл. Сквозь туман к нему пришел ответ. От слабого, но сложного звука серый воздух задрожал. Когда он стих, тишина окутала долину, словно дичь поняла, что охотники уже здесь.

Гэн выбрал место недалеко от развилки. За поясом у него была коричневая накидка с вплетенными черными полосками, и, сев в засаду в ожидании дичи, Гэн накрылся ею. Рисунок ткани, регулярность которого теперь нарушалась складками и морщинами, делал охотника невидимым на фоне подлеска. Промасленный кусок такой же материи предохранял от влаги тетиву.

С правой стороны долины раздался вой, и слева ему ответил крик, похожий на лай. Стая будет медленно двигаться по направлению к Гэну. Часть дичи проскользнет мимо загонщиков, а часть выйдет прямо на его стрелы.

Капелька воды, упав Гэну на ресницы, заставила его зажмуриться на долю секунды. Когда он открыл глаза, прямо перед ним стояла молодая олениха. Подняв голову, она непрерывно шевелила ушами и, даже не видя и не чуя Гэна, понимала, что что-то здесь не так. Он решил ее пропустить: стая загонит лучшую добычу. Или никакой.

Спустя почти час на тропе слева появился олень. Гэн легко подстрелил его и уже спешил к добыче, как вдруг какое-то движение справа заставило его замереть на месте. Это был огромный кабан, быстро семенящий по соседней тропе. Зверь явно не замечал человека, да и волки позади не слишком его беспокоили: таких клыков не испугались бы только самые голодные. Увидев Гэна, кабан мгновение не мог разобрать, что перед ним такое, но в конце концов принял решение. Тревожный визг заполнил долину, и Гэн понял, что теперь от засады не будет никакого толка. Олень нужен был ему для своих собственных нужд, а договор с волками требовал разделить добычу. Так что еще две стрелы обеспечили стае свинину на обед.

Поспешив к оленю, Гэн вспорол ему горло, чтобы спустить кровь. Он быстро отсек мошонку — это было необходимо, чтобы мясо не испортилось. Теперь надо удалить мускусные железы, иначе мускус сделает оленину несъедобной. Тщательно очистив лезвие ножа после всех этих операций, Гэн разрезал шкуру на животе, начав сзади и закончив у грудины. Действовал он быстро, но аккуратно: лишняя доля дюйма в глубину — и можно повредить свод брюшины, а это тоже портит мясо.

Наконец, обезглавив оленя, Гэн сделал надрезы на задних ногах — на пару дюймов ниже второго сустава — и, протянув через разрезы кожаный шнурок, подвесил тушу на дереве.

Шкуру на задних ногах он сначала подрезал по кругу, а затем рассек одним длинным движением от одной конечности к другой. Серией более коротких надрезов, постоянно оттягивая шкуру, Гэн сперва снял ее с задних ног, а потом содрал до самых лопаточных костей. Сделав такой же длинный разрез по внутренней стороне передних ног, он завершил процедуру, стащив шкуру через горловину.

Несмотря на холодный туман, юноша был весь в поту, а еще предстояло разделать тушу и дотащить ее до лагеря. Он продолжил, стараясь, чтобы как можно меньше шерсти и мусора попадало на мясо.

Прикинув, сколько всего придется бросить, охотник приуныл. Он не любил попусту разбрасываться, а из того, что останется здесь, можно изготовить тысячу вещей: из одних только рогов Гэн мог бы наделать пуговиц, рукояток, шил и еще множество полезных мелочей. Однако выбора не было. Отряду нужны шкура и мясо, а на остальное нет ни времени, ни сил.

Перед тем как уйти, Гэн срубил несколько толстых сучьев с сухой яблони и кожаной веревкой привязал к ним завернутое в шкуру мясо. В этот момент появилась стая. Ничего не подозревая, юноша потянулся к лошади, а когда обернулся, волчьи глаза уже светились перед ним, наполненные возбуждением от охоты. Несмотря на полные животы, волки с интересом наблюдали, как он привязывает тюк с мясом позади седла.

Они знали, что количество пищи зависит только от их собственных способностей и улыбки матери-природы, им знакомы голод и голодная смерть, а у этого человека есть мясо. Волки беспокойно зашевелились.

Лошадь фыркала, вырывая из рук поводья. Пока Гэн ругал себя, что привел лошадь Дьяволов, а не свою собственную, вожак, потянувшись и зевнув, встал. Два других волка последовали его примеру.

Лошадь стала настолько нервной, что закрепить груз никак не удавалось. К тому моменту, как Гэн закончил, он уже был окружен.

Высоко подняв хвост, подошел вожак. Глухо рыча, он тщательно обнюхивал человека, лошадь и сочащийся кровью сверток.

Гэну потребовалась вся его сила, чтобы левой рукой удерживать лошадь на месте, пока правая медленно ползла к рукояти меча. Наконец, то ли от полной безысходности, то ли окончательно подчинившись человеку, лошадь прекратила вырываться и стала просто непрерывно дрожать. Вокруг глаз у нее появился белый ободок, и от пены казалось, что она весь день мчалась галопом.

Надо было сказать что-то успокаивающее вожаку. Избегая смотреть ему в глаза, Гэн произнес:

— Брат, сегодня мы охотились вместе. Стая сыта. Мы разделили все мирно.

В этот момент между парой молодых волков началась грызня. Не понимая, что могло вызвать такой взрыв неконтролируемой агрессивности, юноша продолжал смотреть в одну точку. Один из волков болезненно взвыл, и все стихло так же внезапно, как и началось.

Сейчас все решала выдержка. Гэн знал: вожак обязан показать всем остальным, что управляет ситуацией; не будь он главным, он охотно пошел бы на соглашение.

Одной рукой Гэн отвязал поводья, а тем временем другая рука на дюйм вытащила лезвие из ножен.

— Я оставил все, что мне не нужно. Но я буду бороться за то, что имею.

При звуках его голоса верхняя губа зверя задрожала. Гэн осторожно повел лошадь прочь. Сейчас наступил момент, когда любое оскорбление достоинства вожака означало бы мгновенное нападение. Остальные волки расступались, тяжело дыша и неуверенно оглядываясь друг на друга.

Спиной чувствуя напряжение стаи, Гэн заставлял себя не спешить. Вот он отошел уже на десять шагов. Потом на двадцать. На пятидесяти Гэн остановился и повернулся. Только вожак продолжал наблюдать, и юноша помахал ему. Волк продолжал смотреть. Идя в гору, Гэн сделал большой глоток из меха с водой.

Общение с дикими братьями всегда было делом тонким, однако сейчас их поведение выглядело странным. Стаю что-то беспокоило.

Сделав всего несколько шагов, Гэн заметил движение на краю долины. Сперва он решил, что это может быть очень сильный медведь, который бродит, даже не думая скрываться. Когда же заросли поредели, Гэн разглядел всадника, ведущего вереницу из трех вьючных лошадей. Торговец!..

Все люди всегда существовали в каких-то социальных рамках, но торговцев в их странствиях ничто не могло защитить от жестокостей мира, кроме членов их семей, которых можно было пересчитать по пальцам.

Этот вообще путешествовал совершенно один. Гэн подавил дрожь. Никаких связей с какой-либо группой — это было невозможно понять. Даже теперь, будучи изгоем, он чувствовал себя принадлежащим племени Людей Собаки.

Чтобы видеть приближение всадника, Гэн спустился в заросли ольхи. Сквозь яркое пятно, прожженное солнцем в пасмурном небе, в долину лился свет. Цветы, украшавшие землю, буйствовали в беспорядочных вихрях желтого, белого и бледно-голубого. Бесчисленные плодовые деревья стояли, обсыпанные розовыми сугробами. Через все это ехал бородатый торговец в шляпе, закутанный в тяжелый плащ из меха енота. Он то насвистывал обрывки мелодий, то негромко пел сам себе. Лошадь вежливо перебирала ушами, когда он изредка прерывал пение, чтобы поговорить с ней. Гэн не осознавал, что у него на лице играет улыбка, когда человек внезапно натянул поводья в каких-нибудь десяти шагах от него, чуть не выпав из седла при виде наблюдающего воина. Слова потоком хлынули сквозь бороду:

— Ты выглядишь дружелюбно. Так ведь? У меня нет ничего, за что стоило бы умирать. Возьми все, что хочешь, и иди с миром. Пусть тебе это сослужит лучшую службу, чем мне: я проехал тысячи и тысячи миль, но не получил выгоды достаточной, чтобы…

Торговец смолк, как только Гэн поднял руку и заговорил:

— Кто ты? Откуда и кудадержишь путь?

Человек начал было отвечать; его челюсть при этом двигалась так, что казалось, будто усы трепещут на сильном ветру.

— Всем видно, что я торговец, сын торговца, внук…

Рука Гэна снова поднялась, и тот поспешно подытожил:

— Ну, в общем, мы такие. Всегда были. Я зимовал с Пожирателями Бизонов. А теперь на пути обратно в Харбундай.

— Рановато для этого пути! И ты не сказал мне до сих пор своего имени.

— А ты мне своего, молодой воин из племени Собаки. — Человек усмехнулся, и нервозность почти исчезла из сияющих зеленых глаз, уступив место проницательности, которая явно шла ему больше. — Я Билстен. И я узнал тебя, Гэн Мондэрк, — на это потребовалась лишь минута. — Привстав в стременах, торговец осмотрелся: — Остальные скрываются неподалеку?

— Кого ты имеешь в виду?

Теперь взгляд странника был уверенным:

— Там были ты; учитель боевых искусств Клас на Бейл; Нила Ян, дочь Фалдара Яна, которого ты убил; твой отец Кол, настоящий Вождь Войны; и, наконец, Жрица Роз из Олы по имени Сайла. О, да: у тебя еще было три собаки… Ну, так где же остальные?

— Мой отец умер, торговец.

В реакции торговца была неподдельная симпатия, и Гэн пожалел о резкости сказанного. Тем не менее, напомнил он себе, этот человек был тем, кем он был.

— Откуда ты знаешь так много?

— Благодаря своим знаниям я все еще жив.

— Это легко можно исправить. Ты ведь достаточно умен и все прекрасно понимаешь… В твоем хитром уме уже наверняка есть сделка.

Торговец энергично кивнул:

— Отлично! Это мне по душе. Никакого обмана, честное слово. Бей Ян пообещал сотню лошадей за голову каждого из вас — кроме его сестры, конечно: две сотни за сестру, живую и невредимую. И никакой торговли за Жрицу — слишком много проблем с Церковью, ты же знаешь… М-да, много лошадей — целая сотня!..

— Тебе нужна моя голова?

— Такой молодой — и такой подозрительный! — вознегодовал торговец. — Вот мой план. Предположим, кто-то — например, ты — убивает воина Людей Гор или даже парочку. Если их оставить на попечение погоды и диких зверей на несколько дней, то некто торговец, вероятно, сможет пойти к Бею Яну с головой — или даже двумя, как я уже говорил. Бей молод, он не очень-то захочет смотреть слишком близко, так ведь? А даже если и захочет, то не сможет сказать ничего определенного, особенно если там будет что-нибудь вроде твоего лука как доказательство того, кому принадлежала голова. Таким образом можно разжиться сотней лошадей, а то и двумя. И все это за мертвого горца.

— Или двух, — добавил Гэн, и усмешка Билстена появилась снова. — Над этим надо подумать. Какие еще новости?

— Новости я продаю, молодой Мондэрк.

— А я раздаю стрелы.

— Понимаю, хороший аргумент. Так и быть. Пожиратели Бизонов сошлись с племенем Мутной Реки. Вождь по имени Пленти Айрон — он Верховный Вождь Лиги земледельцев — толкает Мутных на запад, на территорию Пожирателей Бизонов. Пленти Айрон — опасный человек… Тебе знакомы эти имена?

— Я слышал о Пожирателях Бизонов, но и только.

Нахмурившись, Билстен потер рукой подбородок:

— Хм, тогда тебе это ничего не скажет. Зато Люди Гор, разыскивающие вас, рассказывали мне кой-какие сплетни, которые тебе явно понравятся. Утверждают, что у них была битва с людьми, сражавшимися громом и молнией. Хвастаются, что убили двоих из них и прихлопнули бы оставшихся, но появилась конница Олы и спасла шестерых, а еще двое убежали. Люди Гор показали мне какую-то странную одежду, обувь и что-то еще, но оружия там не было. Однако они почти убедили меня, что сами верят своему рассказу.

— Послушай, ты все еще не сказал мне, куда едешь.

Билстен соскользнул на землю и прислонился к своей терпеливой неподвижной лошади.

— Тебе, видно, очень не терпится обновить путь. Хочешь, я проведу тебя? Быстро и безопасно.

— Что ты за это потребуешь?

— Я не буду тебя сопровождать. — При этих словах Гэн нахмурился, но торговец предупреждающе поднял руку. — Терпение, молодой человек! Если я приду с тобой на западную сторону, то всем станет известно, что я провел тебя. Достаточно скоро об этом узнают Люди Гор, и в мое следующее путешествие перережут мне глотку. Но если я оставлю незаметную тропинку в тех местах, за которыми они не следят, то кто обвинит меня, что ты ею воспользуешься?!

— Что же я буду тебе должен в случае успеха?

— Бей Ян считает, что каждый из вас, мертвый, стоит сотню лошадей. На деле это означает две сотни, и мы оба знаем, что он бы поднял цену до трех за девушку. Но я, к моему глубокому сожалению, великодушный человек — ты же видишь! Вместо пяти сотен лошадей, которые я получил бы от Бей Яна, ты пообещаешь мне, скажем, пятьсот пятьдесят, и я оставлю тропу, по которой вы сможете идти в темноте.

Билстен замахал руками, будто стирая слова из воздуха, когда увидел пылающее лицо Гэна, собиравшегося что-то возразить.

— О нет, ты просто жадный, — сокрушался он. — Здесь вас поймают, и больше ничего! Пусть будет ровно пять сотен; можешь звать меня отныне мягкосердечным дураком.

— Пять сотен лошадей Людей Собаки?! За тропу, по которой можно идти, — независимо от того, пойдем мы или нет?.. Четыре, торговец, и больше ни слова, или ты поведешь нас на острие моего клинка.

Билстен выпрямился:

— Сурово! Ты мог бы подумать о моем риске: я верю на слово человеку, который может умереть, не заплатив долги. — Он быстро изобразил Тройной Знак, и Гэн отметил естественное изящество импровизации. — Четыреста пятьдесят. Когда отправляемся?

— Пойдем к нам в лагерь, поешь. И больше никаких споров. Я не могу сказать когда, но я обещаю четыреста пятьдесят.

— Спасибо. Пока мы едем, расскажи мне о своих приключениях. — С этими словами Билстен вскочил на лошадь.

Собаки наблюдали за их прибытием в лагерь со слабым интересом.

— Я Билстен, — представился торговец открыто враждебному Класу. — Клас на Бейл, я предполагаю.

— Клас на Бейл — независимо от того, что ты там предполагаешь, — проворчал тот и обратился к Гэну: — Где ты это нашел? И зачем притащил сюда?

Билстен оказался проворнее:

— Спасибо за сердечную встречу! Могу я попросить о встрече с… — Его слова повисли в воздухе. С помощью Тейт Джонс вылез из палатки, и как раз в этот момент из другой палатки появились Нила и Сайла. Снимая шляпу, торговец мужественно попытался восстановить самообладание. — Я знаю тебя, Жрица Роз Сайла, и тебя, Нила Ян. Я Билстен, торговец, как и мой отец, и… — он покосился на Гэна, — … и так далее.

В следующее мгновение он перенес свое внимание на незнакомцев, зеленые глаза светились от любопытства. Тейт представилась:

— Я знаю тебя, Билстен. Я — Доннаси Тейт. А это Джон Джонс.

Билстен выпрямился в седле, сделав шапкой сложный взмах, и медленно повернулся к Гэну:

— Таким образом, юноша купил у бедного торговца дорогу для шестерых, а не для четверых человек. Билстен этого не забудет.

— Какая такая покупка? — потребовал ответа Клас. Гэн пересказал детали встречи и разговора.

Будто стараясь рассеять возможные сомнения, Билстен соскочил с лошади, сияя своей неподражаемой улыбкой, и обратился к чужеземцам:

— Так вы и есть те двое, что смогли вырваться от Людей Гор?.. Это твоя настоящая кожа, Доннаси? Я много где побывал и много что видел — даже слышал легенды о людях с черной кожей, живших во времена гигантов. Но, принимая во внимание твое доброе сердце, должен заметить, что ты не гигант.

— Зови меня Тейт.

— Откуда ты?

— Издалека, с востока.

— Как ты сюда попала?

Клас уже собирался вмешаться, но быстрый жест Гэна остановил его. Постоянные увертки чужеземцев начинали надоедать, а Билстен, с его нахальством, будет докапываться до самого главного, не обращая внимания на правила хорошего тона. Джонс, выглядевший сегодня хуже, чем обычно, залез обратно под навес, однако Тейт оставалась спокойна:

— Пришла.

— Через Мутные Реки? Мимо Пожирателей Бизонов? Вы из Людей Верховья?

Она даже не моргнула:

— Еще дальше на восток. Мы остерегались остальных.

— Остерегались?! Да вы, должно быть, привидения. — Билстен повернулся к Гэну: — Как ты с ними встретился?

— Увидев нас, чужеземцы решили, что хотят быть заодно с Людьми Собаки.

— Но почему именно с вами? Ведь есть еще много других… — Выражение лица Гэна заставило торговца застыть на полуслове, однако он быстро оправился. — О да, безусловно, это превосходное племя.

Клас произнес:

— Ты слишком проворно играешь словами.

Билстена это не смутило:

— Иногда слова оказываются быстрее стали.

— Не очень-то на это надейся, — сказал Клас и исчез под навесом. Вперед выступила Сайла:

— Мы идем в Харбундай. Гэн говорил об этом?

— Об этом и еще кое о чем, Жрица. Ты из Олы, не так ли? Из аббатства Ирисов?

Та пропустила вопрос мимо ушей.

— Перевал Отдыхающих Облаков — мы ведь сейчас на правильном пути к нему?

Торговец кивнул. Некоторое время Сайла раздумывала, но потом рассказала ему о своем пациенте. Задумчиво погладив бороду, Билстен повернулся к Гэну:

— Проклятие на мое мягкое сердце, но я должен сказать то, что думаю. Он не сможет этого пережить. В это время года еще слишком опасно подниматься на такой высокий перевал, и вы все должны быть очень выносливыми.

Тейт услышала его слова.

— Он выживет!

Пожав плечами, Билстен снова обратился к Гэну:

— Вы не должны упоминать мое имя. Нигде, ни при каких обстоятельствах. Сами понимаете, это будет стоить мне жизни.

— Даю слово.

— Конечно. А они? — Билстен кивком указал на остальных.

— Я отвечаю за всех.

Жесткие глаза торговца превратились в щелочки:

— Ты так уверен в своей власти, Гэн Мондэрк?

Заметив краем глаза, как озабоченно нахмурилась Сайла, Гэн ответил:

— Я доверяю этим людям, и они доверяют мне. Пусть все так и останется.

Хлопнув в ладоши, Билстен встал.

— Отличный ответ! А теперь, с вашего разрешения… — не дожидаясь ответа, но тем не менее умудрившись продемонстрировать величайшую вежливость, он поклонился и двинулся в сторону чужеземцев.

Гэн усмехнулся, наблюдая за ним. Сайла задумчиво сказала:

— Этот человек любопытен, как сорока. И очень хитер.

— Если это так, то он и вправду сумеет перевести нас через горы.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты учишься использовать людей. Это опасное знание. Используй его на благо своего народа. — И она отвернулась, оставив Гэна удивленно смотреть ей вслед.

Гэн не замечал подошедшую Нилу, пока ее голос не раздался совсем рядом:

— Да, Гэн, как ты послужишь Людям Собаки? Сразишься с ними? Станешь причиной их несчастий? По крайней мере, я чего-то стою как заложница. Надеюсь, что смогу купить для них немного мира.

Долгое мгновение он не мог пошевелиться, потрясенный до глубины души. Потом одним прыжком вскочил на лошадь, перерубая веревки, так что тюк с мясом и шкурами покатился по земле, и ринулся по тропе назад в долину. Ничего не видя вокруг себя, Гэн хотел лишь одного: увеличить расстояние, отделявшее его от Нилы и ее ранящих слов. С каждой минутой гнев рос внутри него, и, когда он добрался до дна долины, ярость вырвалась наружу. Бросив лошадь в сумасшедший галоп, Гэн несся между деревьев, срубая на лету мечом цветущие ветви, оставлявшие за собой в воздухе след из кружащихся лепестков.

Дикая скачка продолжалась, пока измученная лошадь не начала спотыкаться, что наконец привело Гэна в чувство. Спешившись, он подвел животное к ручью, не давая, впрочем, пить слишком много. Пока лошадь удивленно втягивала воздух, он извинился. Гэн надеялся, что эта глупая гонка не свела на нет результаты отдыха и хорошей еды на пастбище. Позволив лошади сделать еще несколько глотков, он повел ее назад, к верхнему краю долины.

На полпути волки догнали его. Сначала Гэн ожидал новых неприятностей, но на этот раз вожак держал стаю на почтительном расстоянии и под железным контролем. Они были напряжены, но не агрессивны.

Поднявшись на уступ, Гэн еще раз оглянулся на собравшуюся внизу стаю. Сонливость обрушилась на него, когда он увидел, как волки растянулись на солнцепеке. Хотелось лечь и забыться. Неслушающимися руками привязав поводья к запястью, Гэн свалился рядом с одинокой елью. Он чувствовал, как приходят сны. Рядом стоял Клас. Перед ними было собрание разъяренных мужчин. Их лица отказывались обретать четкость, можно было различить только шрамы и очертания. Лишь Класа спящий Гэн знал по имени, но Гэн-во-сне знал их всех, и они ждали его ответа.

За их спинами Гэн ощущал огромное пространство, хоть и не мог его разглядеть. Оно было черным — тьма, блестящая, словно обсидиан. Его тянуло туда. Гэн, который ему снился, точно знал, что это такое. За Гэном-во-сне наблюдал одиноко стоящий человек. В воздухе повисла угроза. Там было оружие, изящный топор со стальной рукояткой. Человек медленно поднял его, собираясь метнуть в Гэна-во-сне. Гэну снилось, как сокращаются мускулы обнаженной руки. Внезапно за спиной раздался звук. Это был Клас. Его клинок, не похожий на обычный мурдат, рассек воздух и вонзился в грудь человека с топором. Тот выронил свое оружие, гулко зазвеневшее от удара о камни.

Время застыло. Сердце Гэна-во-сне кипело от ненависти к Класу — к тому, кто спас ему жизнь…

Гэн проснулся. Эхо, повторявшее мучительный вопль, подтвердило, что проснулся он от собственного крика. Солнце уже садилось. Юноша осторожно поднялся, ожидая боли, как-то связанной с ужасным сном.

Что означает это странное видение? Гэн решил, что это похоже на важный знак. Однако не успел он обдумать эту мысль, как забыл про нее, обнаружив, что окружен волками. Будто подчиняясь приказу, они тут же отошли и встали за спиной вожака.

Теперь, удостоверившись, что все в порядке, волки были спокойны.

В лучах заходящего солнца Гэн побрел прочь. Вечер будто лишил землю цвета, и в глубине боковых ущелий уже сгустилась тьма. Гэн шел, ведя за собой лошадь, и песнь волков следовала за ним, переполняя душу чувством утраты и одиночества.

Высоко над его головой, в лагере, Нила содрогнулась, услышав этот печальный хор. По другую сторону костерка, согревавшего навес, Сайла встревоженно подняла голову:

— Не беспокойся. Волки — его друзья, ты же сама в этом убедилась.

Нила кивнула:

— Я знаю, но ничего не могу поделать. Их стоны кажутся мне обреченно-грустными. Ненавижу этот звук! — Она стукнула кулаком по коленке. — Я обидела его, Сайла. Я не хотела, но так получилось. Ну почему я такая глупая?! Нет, он должен был знать, должен был понять!

Сайла подошла и взяла ее руки в свои:

— Так часто случается. Мы сами себя не понимаем, однако требуем понимания от других; они тоже не понимают себя, но хотят, чтобы поняли мы. Возможно, этого достаточно, если только все время об этом помнить.

Глава 38

Сайла смотрела, как Тейт делает традиционную вечернюю чистку оружия-молнии. Протерев его, как обычно, специальной масляной тряпочкой, она со звуком хрустнувшей ветки открыла оружие посередине, чтобы внимательно осмотреть обе полые трубки. Это казалось странным занятием — трубки были, конечно же, пусты.

Тем более странным выглядели ее действия, когда, поворачивая оружие, Тейт смотрела сквозь трубки с обоих концов, будто что-то могло проскользнуть внутрь.

Сайла нагнулась, чтобы поправить свою постель, втайне завидуя Тейт из-за удивительной вещи, которую та называла спальным мешком. Выпрямившись, она с удивлением заметила Нилу, вошедшую под навес.

— Кажется, Джонсу сегодня лучше, — сказала Нила, — он съел больше супа за ужином.

— Ты была с ним добра, — усмехнулась Тейт; потом сделала паузу, осторожно подбирая слова. — Это от твоей заботы. — И она принялась смазывать небольшое оружие, которое носила на бедре. Сайла пристально наблюдала за ее действиями. Наконец любопытство пересилило, и она решилась спросить:

— У тебя оружие воина, а у Джонса нет, это выглядит странно. Можешь объяснить?

— В мое время… — начала Тейт и тут же спохватилась. Она притворно кашлянула, но Сайла, казалось, ничего не заметила. — Я хотела сказать, когда я была подростком, в моей стране происходило много сражений. Иногда женщины должны были воевать рядом с мужчинами. Нас специально обучали.

— Нас тоже обучали, — вставила Нила, — но тогда у нас не было своих мурдатов, как теперь. А ты сражалась? Я имею в виду, как воин?

Тейт попыталась объяснить, что, конечно, она много занималась военной подготовкой и интенсивно изучала военную историю. Однако женщины имели в виду не это; их интересовало, приносила ли она реальную пользу. Они думали о возможности еще одного сражения с племенем, которое попеременно называли то Людьми Гор, то Дьяволами. Тейт легко солгала:

— Да, я сражалась.

— Ты вызвалась добровольно? Не по приказу? — удивилась Сайла. — А они разрешили тебе иметь детей?

Как объяснить им, что такое перенаселенный мир?! Тейт задумчиво произнесла:

— Думаю, мне бы позволили.

Нила рассмеялась:

— Конечно, позволили бы! — Обернувшись к Тейт, она пояснила: — Когда в Оле говорят, что женщине разрешено иметь детей, имеется в виду, что ее отдают мужчине. Женщины, остающиеся без детей, покрывают себя позором. В племени Собаки девушки сами выбирают мужа и даже, между нами, гордятся потом своими детьми. Иногда… — Нила резко остановилась, испугавшись собственной откровенности, и взглянула на Сайлу. Та мягко улыбнулась и сделала успокаивающий жест.

Поднявшись, она знаком попросила Тейт помочь спустить кожаный полог палатки. Когда он с шумом опустился, Сайла прошептала:

— Мы должны знать больше друг о друге. Подойдите ближе, мужчинам незачем нас слышать.

Головы девушек почти соприкасались, но лица были едва различимы в красноватом свечении тлеющих углей очага. Сайла с любопытством расспрашивала Тейт о ее правах и обязанностях в «племени». В темноте сухие ответы и подразумевавшаяся в них идея о том, что все женщины так же свободны и имеют такие же права, как и мужчины, порождали все возрастающую нотку возмущения в вопросах Сайлы. Даже Нила, гордившаяся свободой женщин у Людей Собаки, часто удивленно восклицала.

Тейт была чересчур восприимчива, чтобы не заметить воздействия своих ответов и причину вопросов. Через некоторое время она перебила Сайлу:

— Твои расспросы заставляют думать, что женщины Олы не слишком свободны.

Наступившая тишина была напряженной и требовала разрешения. Сайла с трудом произнесла первые слова, унижавшие ее:

— Ты права. В моей стране нас покупают и продают.

— Господи Исусе!.. — воскликнула Тейт.

Вскрикнув, Нила резко отшатнулась от нее и упала на бок, пытаясь отстраниться. Сердце Сайлы бешено колотилось, но шок на некоторое время лишил ее способности двигаться. Нила же, выпутавшись из своей постели, собралась выбраться из палатки. Неожиданно сделав выпад вперед, Сайла схватила ее за лодыжку. Резкий поворот отбросил Нилу вниз. Крепко держа девушку за плечи, другой рукой Сайла зажала ей рот.

— Уходи! — приказала она Тейт. — Клас идет сюда! Скажи ему, что слышала какой-то шум — должно быть, зверь. Быстрее!

Тейт вовремя встретила Класа, в руке которого зловеще блестел клинок. Она сообщила выдумку о звере, и он, пробормотав что-то о нервных женщинах, направился обратно к своему жилищу.

Когда Тейт вернулась, Нила молчала. В свете, отбрасываемом несколькими новыми стружками, подброшенными в очаг, ее глаза казались очень большими. Как только Тейт села, Сайла приблизила ее лицо к своему.

— Ты использовала имя, запрещенное имя. Что, если они слышали? Они донесут на нас!

— Я просто сказала…

— Нет! — Сайла схватила ее за плечи и встряхнула. — Церковь запрещает. Мы не должны произносить это имя и не должны слышать его от других!

Громко сглотнув, Тейт заговорила:

— Мы часто используем это имя. Он наш друг.

— Конечно, Он друг всем. Но мужчины убили Его, и когда женщины произносят это имя, то напоминают им об этом. Со времени Чистки оно запрещено. Ты сказала, что в вашем племени есть Церковь; как же вы можете не знать?..

Поколебавшись, Тейт ответила:

— Нас этому не учат.

Нила открыла рот от изумления. Не сводя глаз с Тейт, она прошептала:

— Сайла, может быть, у них не было Чистки. Может быть, у них все еще есть Учителя!

— Довольно, — отрезала Жрица Роз. — Если нам нужно поговорить о религии, оставьте это мне. Для вас это слишком опасно.

— Они не могут нас услышать.

— Здесь Он. Всегда. Он был человеком.

Нила сжалась в плотный комок, но Сайла продолжала:

— Ты вызываешь гнев, говоря о Солнце и Сыне, так как Церковь наставляет нас, что Солнце — это лицо Единого в Двух Лицах, Сына Вездесущего. Ни одна женщина не должна говорить о Нем. Если женщина в моей стране произносит Его имя, как сделала ты, то приходят королевские блюстители истины, и она исчезает…

Слова застревали в горле. Взяв ее за руку, Тейт произнесла:

— Все в порядке, Сайла. Не… — она запнулась, подыскивая нужные слова, — не обижайся. И не бойся. Я все понимаю.

Казалось, эти слова стали материальными. Сайла убедилась, что может полагаться на непредсказуемую новую подругу. Объясняя суть своей миссии, Жрица Роз ощущала, как прежнее негодование и недоверие оставляют ее, однако теперь она сердцем чувствовала, что Тейт говорит неправду. Она не знала, что скрывается за этой странной ложью, но не испытывала ни страха, ни сожаления за свою откровенность. В ней росло убеждение, что Тейт лжет, чтобы защитить и ее саму, и их всех. Но почему?!

…Когда Сайла закончила свой рассказ, на некоторое время воцарилась тишина; Тейт пыталась осмыслить услышанное. Наконец она произнесла:

— Скажи, что мне передать Джонсу и чего я не должна говорить. А потом объясни, как тебе помочь. Расскажи побольше о нашей цели и Церкви.

На следующее утро Сайла заметила синяки вокруг глаз Нилы и обратила внимание, как неохотно та ковырялась в еде. Присев, целительница подождала, пока девушка к ней подойдет. Нила сделала это с плохо скрываемым безразличием. Глядя в землю, она, казалось, колебалась, будто не решила, заговорить или пройти мимо. Сайла подтолкнула ее локтем:

— Ты плохо спала.

Вся недоверчивость Нилы вдруг исчезла.

— Я совсем не спала. Твой разговор с Тейт заставил меня задуматься. О том, что я покинула свое племя, убежала из семьи. Тогда все это казалось правильным, но теперь я не уверена. Считается, что люди должны мстить за смерть, а не убегать с убийцей. Племя не знает ни о Ликате, ни о Коле; им невдомек, что я хочу остановить войну. И я не верю, что смогу что-нибудь сделать. Это выше моих сил! — Она подняла глаза на Сайлу, в них дрожали слезы. — Будет ли Бей беспокоиться обо мне? Быть может, мы умрем, и никто об этом не узнает?

Сайла тяжело вздохнула.

— Что я могу тебе ответить? Кажется, наши судьбы тесно сплелись, и мне неведомо, как их распутать. — Взглянув мимо собеседницы, у подножия холма она заметила Гэна, прибывшего со своего дозора. — Я не знаю, как это случилось, но, кажется, только он может нам помочь.

Следуя направлению ее взгляда, Нила обернулась, и по ее лицу свободно покатились слезы. Сайла повернула девушку к себе.

— Не позволяй мужчинам видеть это. Мы так же сильны, как и они. И никогда не сомневайся. Ты поступила храбро и правильно. Вот увидишь, все образуется. Я обещаю. А теперь давай коптить оленину.

Ее успокоила слабая улыбка одобрения. Но Сайла уже сожалела, что так быстро пообещала то, в чем сама была далеко не уверена.

Девушки уже обработали мясо, пропитав его рассолом, содержащим, кроме всего прочего, огненно-красный сухой перец. Промыв нарезанное ломтиками мясо в ручье, они перенесли его к коптильне. Сплетенные еловые сучья образовывали каркас с веревочной сеткой, на которой мясо подвешивалось над дымом. Нила развела в очаге небольшой огонь, а как только угли разгорелись, наколола топориком яблоневых щепок и бросила туда, пропитав тем же составом. Затем они быстро подняли каркас над отверстием, и, пока Сайла раскладывала мясо на веревочной сетке, Нила накрывала сооружение еловым лапником. Когда Сайла закончила, Нила закрыла и эту сторону коптильни. Потом девушки опустили одно из кожаных покрывал входа на все сооружение. Прежде чем усесться рядом с ним, Нила сбегала к ручью и набрала воды в небольшой кожаный мешок. Яблоневые щепки не позволяли огню разгореться, и температура внутри коптильни могла сохраняться постоянной в течение следующих нескольких часов или около того, чтобы мясо успело подсохнуть снаружи, не обезводившись, и впитало аромат дыма.

Невдалеке из-за массивного дерева на них посматривали Тейт и Джонс. Джонс заговорил первым:

— Я боялся, они увидят нас и решат, что мы подслушиваем. А нам и не нужно что-нибудь слышать, чтобы понять, как Нила подавлена.

— А кто не подавлен? — Тейт изобразила притворное возмущение.

Он тихо хихикнул. Тейт посмотрела неодобрительно, но пастор продолжал улыбаться.

— Сегодня утром я даже и не думал о депрессии. Это лучше или хуже?

— Лучше, — решительно ответила она. — Чем больше мы хандрим, тем меньше шансов выжить.

— Верно. Знаешь, сейчас меня больше всего беспокоит, как мы справимся с тем, что обнаружим на месте, куда добираемся.

Смех Доннаси прозвучал жестко и резко:

— Какое же они стадо ничтожеств — эти шуты, собравшие нас в морозильник. Они на самом деле верили, что вернут нас в нечто, напоминающее страну в миниатюре. Ничего не должно было измениться, кроме масштабов.

Он ответил очень небрежно:

— Ты никогда не говорила, что намеревалась делать.

Тейт смотрела на него в упор, пока он не отвел взгляд. Прошло несколько секунд. Наконец, тяжело вздохнув, она оперлась на дерево.

— Не все доверяли полковнику Фолконеру или тем людям, которые просили его добровольно заморозить их в криогенных капсулах, правда? Я доверяла. Полковник не мог быть предателем. Но некоторые опасались, что он способен использовать войска для того, чтобы взять власть самому или поставить своего человека. Было создано два отряда сопротивления: один в пещере Голубого Хребта, другой в Айове. Частью моей работы являлась слежка за Фолконером, а затем я должна была вернуться с ним на восток и подготовить отчет.

— И такая идея тебе не нравилась.

— Она мне была ненавистна! Это шпионство.

— Должно быть, ты отличный солдат.

— Я не фельдмаршал. Я училась и работала.

— Почему же полковнику не доверяли?

— Прямолинейное мышление. Говорят, будто смотреть, как он проводит операцию, это все равно, что наблюдать, как волк разделывается с телячьей отбивной. Он может быть безжалостным.

— Кто бы мог подумать! — Кривая усмешка была ответом на его сарказм, и Джонс сменил тему: — Что ты думаешь по поводу этого сплетника, Билстена?

— Он похож на мистера Хоммербокера.

— Хоммербокера?..

Тейт весело рассмеялась:

— На моего учителя в шестом классе. Самого «приятного» человека, которого я когда-либо знала. Он просто бесчувственный кровопийца, забудь эту дрянь!

— Хорошо, что у нас было время отрепетировать легенду. И наше счастье, что он ничего не спросил о религии. Должен сказать, это было очень сложно для меня — я имею в виду, на самом деле сложно — повернуться на восток, перекрестить их тремя разными способами, если угодно; а потом молиться всему и обо всем. Это кощунство.

Сперва Доннаси собиралась рассказать ему про то, что узнала. Пастор был надежным и достойным доверия человеком. Но потом ее начали одолевать сомнения. Не потому, что Джонс мог рассказать другим мужчинам о женской беседе, а потому, что когда-нибудь он может сказать то, что наведет их на след Сайлы.

Тейт вдруг поняла, что начала думать, как Сайла и Нила. Женщины против мужчин.

А почему бы и нет? Этот вопрос проворачивался у нее в мозгу, как нож. Сильно ли это отличается от жизни черных в обществе белых? Или женщины-офицера в подразделении пехоты? Итак, она была в меньшинстве и чувствовала себя ущербной.

Что же еще было новым?

Доннаси искоса взглянула на Джонса. Тот ждал, пока она вернется к разговору. Терпеливый. Снисходительный.

Она защищала его изо всех сил. Но ему не помешало бы научиться больше заботиться о себе. Им обоим не помешало бы. Если они когда-нибудь выберутся из этих ледяных гор.

Взяв пастора под руку, Тейт увела его из лагеря, пытаясь внушить, что Церковь — весьма реальная и очень важная организация в этом новом мире. Один раз он попытался было возразить, но она намеренно грубо приказала ему заткнуться, не желая спорить, так как у нее было слишком много отрывочной информации, требовавшей осмысления. Джонс должен был многое знать, чтобы выжить. Однако Тейт не осмелилась открыть какие-либо секреты — Сайла достаточно ясно высказалась по этому поводу.

И еще Доннаси чувствовала, что Церковь — это единственное убежище, на которое она может положиться. У Джонса же было мужское общество. Если только он сам его не отвергнет.

Когда она ввела его в курс того, что узнала об обычаях и моральных нормах, оба услышали бормотание ветра в ветвях. В воздухе разливался влажный стойкий запах. Одновременные возгласы выразили надежду, что это не признаки надвигающейся бури.

Они прошли меньше половины расстояния до лагеря, когда хлынул дождь. Суровые стоны и жалобы могучих стволов присоединились к взволнованному тенору веток и листьев.

— Возможно, мы зря теряем время, беспокоясь о будущем. Пора подумать о настоящем, — заметила Тейт.

Джонс наклонил голову, ныряя в «мужскую палатку». Полог располагался по ветру и был все еще поднят. Внутри на своей постели сидел Гэн, опираясь спиной на дремавшего Раггара. Шара и Чо растянулись рядом. Раггар сонно уставился на вошедших, выразив благосклонность отдельными ударами хвоста, и закрыл глаза. Тейт могла бы поклясться, что заметила на его морде самодовольную ухмылку. Усевшись на землю и закрывшись от ветра, она смотрела, как Гэн снимает свои тяжелые всепогодные ботинки.

Искусно сшитая обувь очаровала ее. Внешний ботинок доходил до икры. Его гладкое, отделанное бахромой голенище пришивалось к башмаку из очень твердой кожи. Внутренний же сапожок изготавливался из кожи, гораздо более тонкой. Наружный ботинок был достаточно велик, чтобы вмещать утеплитель. Прежде чем его надеть, внутрь набивали высушенную траву, а после заполнялся травой промежуток между внутренней и внешней частями ботинка. Представив себя в подобной обуви, Тейт была поражена праздной мыслью о том, что донашивает технологически совершенные, изготовленные из искусственных волокон, потрепанные образцы сверхпрочного нейлона, искусственной кожи и водонепроницаемой ткани. Ее одежда являла собой смесь естественных и искусственных материалов, такую же пеструю, как попоны лошадей у племени Собаки. Тейт не могла решить, смешно это или нет.

Сняв ботинки, Гэн жестом подозвал ее поближе и достал из-за спины Раггара какой-то сверток, в котором оказался наполовину законченный башмак для ходьбы по снегу. Она взяла его очень бережно — не потому, что он был сшит из шкуры недавно убитого оленя, а потому, что когда-то носила такие же. Это было в лагере для зимних тренировок, где несколько дней у нее болели те мышцы, о существовании которых она и не подозревала.

Снегоступы были сделаны в стиле, называемом «медвежьи лапы». Почти круглые, они не имели «хвоста», как у охотничьих ботинок. Тейт помнила, что этими штуками очень просто пользоваться.

Когда она, оторвавшись от воспоминаний, снова взглянула на Гэна, перед ним лежало несколько веток и кожаных полос. Он говорил медленно, чтобы Доннаси могла следовать его указаниям, однако руки при этом легко двигались, сгибая податливые ветки и связывая их в похожую на круг фигуру. Тейт изо всех сил старалась подражать ему. Затем Гэн показал, как привязываются поперечные распорки. Он был на удивление терпелив и ободрял свою ученицу, объясняя, как связывать крепления из сухожилий, и обсуждая преимущества отлично выделанной кожи по сравнению с сыромятной, которую они были вынуждены использовать для сетки.

Руки Тейт продолжали следовать требуемому образцу, но сознание все еще металось и искало, слишком встревоженное случившимся прошлой ночью, пока занятие ремеслом не успокоило его окончательно. Она вдруг поняла, как мало по-настоящему серьезных бесед было между нею и этим загадочным молодым человеком. Она думала о нем, как о друге, и это ее удивило.

Может ли женщина быть другом мужчине в этом мире? Эта мысль не из приятных. У Тейт и в ее собственном веке друзей-мужчин было мало. Вернее, мужчин было много, а вот друзей — не очень. И лучшие из них женились на ее лучших подругах… Было ли это чувство горько-сладким? Нет. Просто горьким.

Потом Доннаси неожиданно оказалась в другом времени, сидя на коленях у отца и ощущая нежность, присущую только ему. Держа в руке традиционный послеобеденный стакан виски, он учил дочку читать. Она слышала, как он хвастался матери их успехами. Тейт не вспоминала отца уже много лет. В детстве она думала, что он знает все. Один из тех людей, кто читает все подряд, он обладал умом, способным просто извергать факты. Надежный человек, он был стеной, защищавшей ее и братьев до тех пор, пока они лицом к лицу не встретились с будущим.

Будущее!..

Тейт почувствовала горечь в горле.

Она вздрогнула, когда голос Гэна развеял ее воспоминания. Он спрашивал, что «ее племя» знает об этой части мира. Тейт ответила очень неопределенно, спрашивая не меньше, чем рассказывала, и пытаясь выяснить, что ему известно о людях с бронзовой кожей и другим языком, живущих за Великим Океаном. Она сказала Гэну, что ее люди утверждают, будто земля, на которой они живут, простирается до другого Великого Океана, только она не помнит точного названия. Гэн обрадовался, когда выяснилось, что Тейт знает о Матери-Реке, текущей через землю Людей Собаки и впадающей в море. Она рискнула спросить его о дамбах, которые назвала Колумбией, — было ли там старое здание, перегораживающее реку?

Эта шутка заставила Гэна рассмеяться. Все строят рыбные запруды поперек маленьких ручьев, но поперек Матери-Реки?! Там, правда, было какое-то гигантское сооружение; речные племена добывали из него металл. Но даже гиганты не смогли бы помешать Матери-Реке. Когда Гэн упомянул, что его мать была из этих племен, Доннаси увидела, как тень пробежала по его лицу.

Она перевела разговор на Людей Собаки. К своему удивлению, Тейт обнаружила, что они ведут небольшое сельское хозяйство и занимаются животноводством, но до Кола Мондэрка были, главным образом, охотниками и собирателями. И еще всадниками. Люди Собаки знали толк в войне. Доннаси уловила острый интерес Гэна к этой теме, и, когда она спрашивала о важных предметах — милях, проходимых за день, продовольствии на одного человека, боевом порядке, — его руки замедляли работу, и, говоря, он смотрел прямо ей в глаза.

Тейт могла честно отвечать на встречные вопросы об этих же вещах в своем «племени». Средний боевой груз морского пехотинца в ее время не превышал десяти фунтов. Гэн был разочарован, что она служила в пехоте, но вежливо признал, что мощь оружия компенсирует этот недостаток.

Тем временем снегоступы были закончены. Гэн придирчиво осмотрел их, с сомнением покачивая головой. Особенно его беспокоило недостаточное количество соли, применявшейся при обработке шкуры.

Пока он складывал снегоступы, Тейт украдкой изучала его. Гэн ей действительно нравился. Как и татуированный Клас — по той же причине. Они были грубы, сильны и честны. Их путь — это путь силы.

Нет. Тейт исправила свою поверхностную мысль. Они были целеустремленными и честолюбивыми. Считать их тупыми воинами было бы неверно. Они научились концентрировать свои силы и преодолевать препятствия.

Они уцелели.

Доннаси Тейт тоже уцелела. Победительница. Она участвовала в войне и легла в криогенную капсулу, чтобы преодолеть свою слабость. Но сейчас она этого не хотела. После всего, что случилось. Поправив последний башмак, Тейт поймала взгляд Гэна. Тот протянул к башмакам обе руки, но почему-то она не сделала немедленного движения, чтобы отдать их, а он не взял. Доннаси улыбалась. Что-то блеснуло в его глазах — вихрь, исчезнувший прежде, чем она это осознала, и напомнивший восторг ребенка, обнаружившего долгожданный подарок.

Глава 39

Жизнь, которую вели изгнанники, требовала постоянной бдительности. По ночам Гэн стоял в дозоре с собаками, женщины и Джонс охраняли лагерь, разбившись по парам, и только Клас дежурил в одиночку.

Нила тяжело вздохнула, и Сайла приподнялась на локте, чтобы взглянуть, в чем дело. Сон пытался вернуть Ниле детскую беззаботность, но это были уже признаки взросления.

Завернувшись в стеганый халат, Сайла откинула шкуру, закрывавшую вход, и вышла на свежий воздух. Туман вызвал на ее лице гримасу, ставшую, впрочем, уже обычной. Вчера ветер принес особый запах. Сейчас он был тяжелее, с привкусом камня и льда.

Неясный силуэт вырисовывался невдалеке; он двигался к ней, превратившись наконец в улыбающегося Билстена. Торговец низко склонился, подражая вычурным придворным манерам Олы, глаза его были полны веселья:

— Доброе утро, Жрица Роз. Увидеть вашу красоту так рано — неплохое начало дня. Прибавляет сил, как вы думаете?

Она ответила улыбкой:

— Теперь я понимаю, как вы живете во время своих походов. Но что вы говорите старым женщинам, уже утратившим свою красоту?

— Красоту молодости? Ах, Жрица, разве красота, недоступная взгляду, не является самой важной? Разве не говорится в Завете Апокалипсиса — дайте-ка вспомнить — «Человек должен знать свое место. Если человек видит красоту только во владении, все злое, что есть в нем, восторжествует, и праведники отвернутся от него»?

Сурово нахмурив брови, хоть и не испытывая на самом деле никакой неприязни, Сайла сказала:

— Нас учили, что и Повелитель Зла цитирует Писание. Я благодарна за напоминание.

Торговец подмигнул и отвернулся, и тут только она заметила его необычный костюм.

— Почему вы так тепло оделись сегодня утром?

Он указал куда-то мимо нее, и, обернувшись, Сайла увидела, что лошади Билстена уже снаряжены и готовы в путь. В ее голосе прозвучала озабоченность:

— Так скоро?

— Тот вчерашний ветер… — Билстен обхватил ладонью бороду, и вся его веселость исчезла. — Я опасаюсь снега. Снега, а потом оттепели. Этого достаточно для лавины, а я надеюсь проскочить до нее. К тому же если Дьяволы обнаружат вас здесь, мне не хочется участвовать в том, что из этого выйдет.

— Разве путешествовать в одиночку безопаснее?

Торговец пожал плечами.

— Одному проще. Если что-нибудь случится, мне придется беспокоиться только о себе. — Сайла заметила, как задвигалась его борода. Только через секунду она поняла, что он пожевывает нижнюю губу. Заговорив снова, он был краток: — Вы видели молодого Мондэрка, Жрица? У него большие амбиции — даже больше, чем он сам предполагает. Будьте осторожны. — И он снова расцвел в улыбке. — Мне пора. Хотелось бы еще поговорить.

— Может быть, в Харбундае.

Какая-то хрупкость послышалась в его смехе.

— Все может быть. Каждый день — случайность, как бросок костей.

Билстен торопливо попрощался с подъехавшим Гэном и только что появившимся из-под навеса Класом; потом снова прошел рядом с Сайлой, пожелав на прощание удачи, и туман поглотил его. Пару секунд до них доносился стук копыт и скрип кожаной упряжи. В наступившей тишине туман, казалось, сделался еще тяжелее.

Сайла вернулась в палатку. Шурша шкурами, она разбудила Нилу, и та села, широко раскрыв глаза. Из-под простыни, где все время находилась ее рука, торчала рукоятка ножа. Тейт что-то сонно пробормотала и, взглянув на них одним глазом, перевернулась на другой бок.

— В чем дело? — спросила Нила; ее язык еще плохо шевелился со сна.

— Ничего, просто я проснулась. Все спокойно.

— Слишком тихо. — Нила выскользнула из-под покрывала, одновременно пряча нож в ножны, и присела на корточки рядом с Сайлой, выглядывая наружу. — Сегодня туман еще гуще.

— Билстен уехал. Когда же мы последуем за ним?

— Чем быстрее, тем лучше. — Посмотрев в сторону гор, Нила нахмурилась. — Я не доверяю ему. Он плохо отзывается о Джонсе.

— Мы все должны держаться. А он действительно обуза.

— Джонс — человек тонкий. Я никогда не встречала никого похожего. Он рассказал, что там, откуда они пришли, его работой было помогать заблудшим и испуганным. Я спросила: «Это все, что ты делал?» и он ответил: «Да». Что же это за место, где единственной обязанностью человека может быть помощь другим людям?

— Церковь делает то же самое.

— Ради Церкви. — Нила изобразила кающегося грешника. — И женщины. А Джонс сказал, что помогал всем, кто был в беде.

— Но у него мало сил. Если мы попадем из-за него в переделку, ты знаешь, что он должен сделать.

— Да, — еле слышно ответила Нила. Это был древний обычай Людей Собаки, хранимый с мрачной гордостью. Тот, кто при отступлении становился для остальных обузой, мог или погибнуть от их собственной руки, или умереть, прикрывая отступление большинства. Семья такого человека делала новый барабан, которому давалось его имя, чтобы голос погибшего жил, пока живет клан. Сайла пыталась объяснить, что этот обычай существует для того, чтобы люди не забывали тех, кому помочь уже было нельзя. Он позволял раненым погибнуть с честью, а здоровым выжить и отомстить.

Оставив Нилу одеваться, Жрица решила сходить за Гэном и Класом. Они сидели у костерка. На оклик Сайлы мужчины приветствовали ее вымученными улыбками. Гэн попытался изобразить безмятежность:

— Наконец-то погода улучшается. Может быть, переход окажется проще, чем мы ожидаем.

Клас покачал головой.

— Тебе виднее. Я только надеюсь, что твой драгоценный новый товарищ не замедлит наше продвижение. Лучше бы я его никогда не видел.

Гэн уставился на огонь, а потом со стремительностью, слегка напугавшей всех, протянул руку над огнем и положил Класу на плечо.

— Твоя поддержка мне сейчас необходима больше, чем чья бы то ни было.

Клас посмотрел на ладонь на своем плече так, будто боялся ее прикосновения. Потом заглянул Гэну в глаза:

— Когда я давал обещание твоему отцу, я давал обещание и тебе тоже.

Сайла отодвинулась назад. Она не желала упустить ни слова из этого разговора, но еще меньше ей хотелось вмешиваться. Речь мужчин была импульсивной, однако подлинный разговор шел на уровне подсознания. Сайла различала обязательство в голосе Класа и просьбу в словах Гэна. Даже больше, чемнеожиданность такого диалога, ее поразила сила чувств, звучавшая в голосах. Девушка была потрясена, она и не подозревала о таких отношениях. До сих пор Сайла считала союз Класа с Гэном чем-то вроде сделки: соглашение о дружбе и поддержке, но только на словах. То, что она сейчас услышала — всего пара слов! — убедило ее, что это сильнее логики, а может быть, даже сильнее их собственной воли.

Сайла решила прогуляться к ручью. Задумавшись, она не сразу осознала, что уже долгое время идет вдоль берега и не имеет ни малейшего представления, где находится. Наконец ей удалось подойти к воде, правда, намного ниже обычного места. Туман искажал все вокруг, превращая знакомое в чужое. Но Сайлу это не очень заботило. Найти дорогу обратно в лагерь будет проще простого, достаточно держаться ручья на пути вверх по склону. Перед возвращением Жрица решила умыться и передохнуть — она действительно проделала немалый путь, приходилось это признать.

Ледяная вода обжигала руки. От холода у Сайлы свело лицо и перехватило дыхание, и она рассмеялась. Девушка вымыла лицо и руки с помощью маленькой тряпочки, потом в сторону полетели накидка и сапоги, чтобы проще было вымыться всей. Другой кусок ткани служил вместо полотенца. Когда она закончила умываться, свежесть сменилась холодом, пробиравшим до костей. Сайла торопливо оделась.

Натянув сапоги, она как раз собиралась подняться, когда что-то выше по течению привлекло ее внимание. Потревоженный воздух над потоком создал в пелене тумана нечто вроде тоннеля. Сайла наклонилась, чтобы заглянуть в него, слегка пристыженная, что друзьям пришлось ее разыскивать.

Порыв ветра неожиданно отдернул серую занавесь и открыл взору сгрудившихся на берегу Дьяволов в боевой раскраске. На них были белые плащи, полностью скрадывающие форму тел, что пугало еще больше. Все смотрели вверх, в сторону лагеря, только один шел к ним параллельно течению. Он обвиняюще указал пальцем на землю. До того как пелена тумана снова сомкнулась, Сайла увидела, что воины уже на обоих берегах и движутся вниз по склону.

Девушка могла бы закричать, предупреждая, что они преследуют священную персону, неприкосновенную Жрицу Роз, военную целительницу.

На них была раскраска смерти. Они знали, кого искать. И знали, что должны сделать.

Она попыталась закричать, но не смогла, и вдруг ее ошеломила мысль, что единственный звук — и они все сбегутся сюда. Она умрет еще до того, как кто-нибудь в лагере успеет пошевелиться, тем более спасти ее. Сайла бросилась бежать.

При каждом взгляде назад клубы тумана принимали вид хохочущих Дьяволов. Сердце стучало так, будто собиралось разорваться на кусочки. Остановившись, Сайла прислушалась. Предупреждающе закричала белка. Девушка снова устремилась вперед.

Внезапно она выбежала к трещине в земле — провалу глубиной не меньше пятнадцати футов, где ручей сливался с другим. Перебравшись на ту сторону, она бросилась бежать вверх по склону, подальше от своего прежнего курса.

Ошибка обнаружилась ярдов через двадцать, когда Сайла наткнулась на завал каменных обломков. Некоторые были размером с хороший дом и держались на камешках величиной с ее кулак. Теперь идти можно было только вперед, и она ползла, карабкалась, прыгала с камня на камень, чтобы только убежать от опасности, поджидавшей за спиной. В конце пути была неровная каменная стена — источник всех предыдущих завалов. Тянувшись вправо и влево, насколько хватало глаз, она пропадала в тумане.

Слепая ярость захлестнула Сайлу. Она начала бить кулаками по скале, но вскоре оставила это бесполезное занятие, отойдя на шаг и осмотревшись, ища место, где можно подняться. Снизу раздался звон металла.

Сайла нашла опору для руки, затем выступ, куда можно было поставить ногу. Она ползла вверх, срывая ногти, прижимаясь к скале так, что кусочки камня, казалось, внедряются в ее плоть. Дюймы. Футы.

А в конце был уступ. Запрокинув голову, она могла рассмотреть его. Он ждал.

В тумане зазвучали хриплые голоса. В них слышалась уверенность. Из последних сил Сайла двигалась от опоры к опоре, пока одна рука победно не ухватилась за край скальной полки. Тяжело дыша от напряжения, девушка перетащила себя через кромку и вкатилась в углубление рядом с ней.

Тут она и лежала, слишком испуганная, чтобы двигаться, пока грубый вопль не заставил ее обернуться. Там, надвигаясь из серой пелены, темнела угрожающая фигура.

Сайла чуть не впала в истерику, когда испуганный ворон заметил ее и взлетел, дико хлопая крыльями. На мгновение она четко увидела его яркий злобный глаз. Туман раздался, позволив проследить его путь к своей родне на соседнем дереве.

Птицы смерти. Они каркали и кудахтали, словно переговариваясь между собой. Воины теперь топтались прямо под ней. Полка, которая была так высоко, пока Сайла карабкалась по отвесной скале, теперь находилась опасно низко, всего в каких-то пятнадцати футах над подножием утеса. Она отважилась взглянуть вниз. Четверо Дьяволов спорили. Один показал на стену, и Сайла вжалась в камень. Через несколько мгновений голоса начали удаляться. Девушка уже готова была поверить в спасение, как внизу послышалось тяжелое дыхание преследователя, взбиравшегося на стену.

Сайла вжалась в трещину и вытащила нож. Она попыталась размышлять ясно, представляя, как он сейчас поднимается, чтобы заглянуть на уступ. «Он должен держаться обеими руками, — говорила она себе, — я успею ударить прежде, чем он сможет защититься».

Но воин тоже хорошо понимал опасность своего положения. Схватившись за край уступа, он одним движением выбрался на него и вскочил на ноги. От быстроты его появления и появившегося прямо перед ней страшного раскрашенного лица потрясенная Сайла на секунду застыла. Воин схватил ее за запястье свободной рукой. Однако недостаток места не дал Дьяволу возможности нанести мгновенный удар. Сайла отчаянно боролась, но он был гораздо сильнее — острие медленно и неотвратимо продвигалось прямо к ее животу.

Внезапно Дьявол застыл. Глаза выкатились, будто он вдруг узнал Жрицу Роз. Медленно, почти незаметно, его хватка начала ослабевать. Оружие выпало, проскрежетав по камням.

Воин всем весом навалился на Сайлу. Оперенное древко стрелы, торчащей из его спины, с треском сломалось, когда тело рухнуло набок.

Жрица зарыдала и рыдала до тех пор, пока Клас не забрался на уступ, чтобы убедиться — и убедить саму Сайлу, — что она не пострадала. Он отбросил тело воина и положил руку ей на плечо, чтобы успокоить и помочь спуститься. Как только Сайла снова ступила на землю, ноги перестали слушаться и ей пришлось повиснуть на Класе, положившись на его силу. Потом она вспомнила об остальных Дьяволах.

— Трое, — с трудом произнесла она. — Еще трое. Пошли в ту сторону. — Она махнула рукой.

— Я пошел за провизией и вдруг заметил Дьяволов. Было очевидно, что они кого-то выслеживают. Но, когда я увидел твои следы и понял, что преследуют тебя, они уже были слишком далеко, чтобы стрелять. Мне пришлось ждать.

— Ты должен был напасть! Ты позволил им преследовать меня, напугав до полусмерти! Я думала…

Клас прижал ее к себе.

— Ты действовала очень храбро. Ты спасла всех нас тем, что не закричала.

— Я не могла… Они гнали меня, словно зверя. — Сайла содрогнулась, и он похлопал ее по плечу.

— Нам надо спешить. Все это еще больше усложнит дело. Но по крайней мере не даст Дьяволам преследовать нас. — Клас указал на небо.

Озадаченная его последними словами, девушка подняла голову. Ей на лицо упали крупные снежинки. Она была слишком взволнована, чтобы заметить угрожающе усилившийся ветер. Туман проносился мимо серыми клочьями.

Клас аккуратно обломил стрелу, убившую Дьявола, и осторожно снял с него плащ, сморщив нос от запаха. Потом стащил также белый стеганый жилет и подобрал короткие лыжи, прислоненные к скале. Кроме того, нашлась еще длинная кожаная веревка, которую он тоже прихватил. В последнюю очередь Клас сломал и выбросил оружие воина.

Сайла отвернулась, и, подойдя к ней, Клас спросил:

— Ты не заметила татуировку на его предплечье? Пчела и глаз.

Она нахмурилась.

— Я знаю, что это значит. Это охотник за людьми, он пришел с юга. Прежде они никогда не забирались так далеко на север.

Клас молча кивнул. Они пошли прочь так быстро, как только могли, но снег с каждым шагом делал дорогу труднее. Он скрывал камни, которые предстояло преодолеть, сделав их предательски скользкими.

Когда они укрылись за деревьями, Клас прокричал ей на ухо, что необходимо найти убежище, причем быстро. Подойдя к особенно крупному валуну, Клас завел Сайлу под его нависающую часть, и вскоре они с радостью обнаружили вход в небольшую пещеру. Вначале девушка содрогнулась от такой перспективы. Хоть пещера и была намного больше, она слишком напоминала щель, в которой ее настиг воин. Подчинившись требованию Класа, Сайла заползла внутрь и устроилась у стены, не зная, от чего дрожит — от холода или испуга.

Как только она расположилась, Клас ушел, не обращая внимания на ее просьбы остаться. Вернувшись через несколько минут с охапкой дров в руках, весь облепленный снегом, он высек огнивом искры на трут, который всегда носил с собой. Вскоре перед входом в пещеру горел костер.

Пламя произвело на Сайлу магическое действие, создав чувство изолированности и безопасности. Пусть буря ревет. На самом деле она становилась их союзником, заметая следы. Девушка прислонилась к крепкому плечу Класа, наслаждаясь теплом прикосновения. Утренние события переплетались у нее в голове, но там, где раньше находился страх, теперь было приятное возбуждение и чувство побежденной опасности. Она расслабилась, и это принесло дрему, приятное туманное спокойствие.

Первое прикосновение мужской ладони к щеке было еще приятнее, и, когда рука медленно двинулась вниз по шее и плечу, Сайла поняла, чего он хочет. И все же прикосновение к груди напугало ее. Она попыталась оттолкнуть Класа, но тот не поддался. Это был напряженный момент. Однако сонное спокойствие возвратилось. Теперь Сайле было жарче, чем от маленького костерка, и что-то внутри требовало большего. Закрыв глаза, она предугадывала его движения: вот он снимает свой меховой наряд, расстилает его на земле. Потом осторожно кладет туда Сайлу, ложится рядом. Пока Клас двумя руками распутывал шнуровку на ее блузе, девушка улыбнулась, думая, насколько четко все ощущает — каждое прикосновение, каждую мысль. Все тайны, о каких она только могла мечтать раньше, раскрывались под чарами этого мгновения.

А потом, в мгновенной вспышке наслаждения и боли, она больше не хотела ни о чем думать, ни о чем беспокоиться. Существовал только Клас.

Сайла не имела ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как стих рев бури. Костер превратился в тусклые угольки. Лицо горело; ей было все равно, который час, она лишь мечтала, чтобы все повторилось снова. Сайла взглянула на Класа. Его сон был крепок, как у окружающих валунов; шрамы от прежних сражений бороздили все тело. Она была поражена, как близко могут люди бывать к смерти. Почему же она выбрала того, кто ходит по самому краю жизни? И почему у него хватило сил, чтобы разбудить в ней страсть, почему из всех женщин он выбрал именно ее?

Сайла попыталась слегка отодвинуть его в сторону, чтобы одеться. При первом же прикосновении Клас проснулся и стал собирать одежду, неуклюжий в своей торопливости. Она обхватила его лицо и крепко поцеловала в губы. Он отстранился.

— Это должно было случиться, Клас. Мы оба это знали.

Он упрямо покачал головой.

— Я не знал. — Отвернувшись на пол-оборота, он наклонил голову и попытался подавить улыбку. — Но надеялся. Не думал только, что это случится вот так. — Он взял ее ладонь и поцеловал. — Я чувствую себя вором.

— Понимаю, о чем ты думаешь. Ты не привык скрывать свои поступки, однако мы не можем позволить другим узнать обо всем.

— Они поймут.

— Возможно. Но не стоит идти на такой риск.

Клас нетерпеливо спросил:

— А когда мы… Я имею в виду?..

Когда Сайла изобразила тревогу, он густо покраснел, но она тут же рассмеялась и продолжила одеваться.

— Не так скоро, милый. Когда у нас будет возможность.

Расплывшись в улыбке, Клас обнял ее. Но только на секунду и тут же поспешил выглянуть наружу.

— Ослабевает, — прокомментировал он; потом усмехнулся, — как раз вовремя.

— Мы можем сейчас возвратиться в лагерь?

— Да. Если буря не возобновится, все будет в порядке.

— А если возобновится?

Он продолжал глядеть в сторону.

— Эти Дьяволы скоро приведут своих дружков. Мы должны предупредить остальных. Нам надо бежать отсюда до Харбундая. И если мы не доберемся до лагеря, то проиграем, даже не начав.

Сайла присоединилась к Класу, вглядываясь в кружащийся снег.

— Обещай мне, что никому не расскажешь.

— Можно я скажу, что люблю тебя?

— Столько раз, сколько хочешь. И я люблю тебя, — она дотронулась до его губ, — но это наш секрет. Если они догадаются, отрицай все.

Он кивнул и выбрался наружу, склонившись от ветра. Когда Сайла последовала его примеру, Клас прижал ее к своей спине.

— Держись за меня, — произнес он и двинулся вперед. Сайла согнулась за его широкой спиной, прячась от ветра.

«Ничто и никогда не заставит меня выпустить твою руку», — подумала она и почувствовала силу в этих словах.

Глава 40

Гэн раздраженно поворошил угли. Над костром поднялся дым, и его струи змейками потянулись в щели между шкурой, закрывавшей вход, и каркасом навеса. Присев рядом, Нила занялась бахромой на своем сапоге. Гэн нарушил молчание:

— Не надо было позволять Класу в одиночку идти за ней.

— Но он шел не за ней! — Лицо Нилы вспыхнуло. — Сайла пошла умываться, а он отправился за провизией.

Гэн поднял полог, чтобы выглянуть наружу. «Женская» палатка была все еще закрыта. Отпустив шкуру, он произнес:

— Снова метет. Кажется, это была только временная передышка. — Гэн надеялся, что Нила продолжает верить, будто Сайла и Клас нашли где-то укрытие. Он не хотел говорить, что если обманчивое затишье выманило их, то теперь они даже в большей опасности, чем раньше. А о том, что они могли напороться на патруль Дьяволов, он и сам старался не думать.

— Ты же все равно не сразу засыпаешь, когда приходишь из дозора. Не стоило отпускать его одного.

Нила пыталась обвинять и защищаться одновременно, поэтому Гэн просто огрызнулся:

— Так это моя ошибка? Ты только и ищешь, кого бы обвинить.

Нила вспыхнула, и он махнул рукой.

— Ладно, извини.

Девушка тут же успокоилась.

— Не надо было мне так говорить. Я не то имела в виду, просто очень волнуюсь.

— А я больше не могу сидеть и ждать. Оставайся с Джонсом и Тейт, объясни им, что надо делать.

Нила схватила Гэна за руку:

— Ты ни за что не найдешь их в такую бурю! Только сам потеряешься.

Он снял ее руку со своей, подержав немного перед тем, как отпустить.

— Я буду осторожен. Позаботься о чужеземцах, держи их настороже. Ты остаешься за главного.

Слова повисли в воздухе между ними. Это было вовсе не то, что он собирался сказать, и уж точно не то, что она надеялась услышать. Гэн крепко сжал зубы, чтобы не поправить себя, а Нила тихо ответила:

— Не беспокойся.

Она ушла, когда Гэн начал одеваться. Было необходимо утеплиться. Для начала он снял свои обычные кожаные штаны и куртку, надев поверх одежды стеганое зимнее белье. Первыми были штаны на подтяжках. Куртка прикрывала их сверху и зашнуровывалась спереди — удобно, но не туго. Пуговицы сбоку скрепляли обе части так, чтобы ткань не сбивалась. Если одежда слишком тесна, то места для теплого воздуха не остается, но если она сбивается, то получаются холодные участки. Такое холодное пятно может очень быстро превратиться из неудобства в угрозу, высасывая, подобно ране, силы из организма.

Затем последовал кожаный верх, не пропускавший ветер. Накинув овчинный тулуп и поправив уши енотовой шапки, Гэн забросил меч за спину. Тащить с собой лук при такой видимости не было никакого смысла.

Собаки снаружи свернулись в тугие клубки. Однако они не спали: три пары глаз встретили появившегося из-под навеса Гэна. Собаки одновременно поднялись и отряхнулись, сбрасывая с себя снег обратно в бушующую бурю. Округлые ямки, оставшиеся после них в снегу, начали тут же заполняться. Собаки заняли положение, в котором никогда не ходили раньше: Раггар держался слева от Гэна, опережая его примерно на ярд, а Чо и Шара прикрывали сзади и сбоку. Они находились достаточно близко, чтобы видеть друг друга, но в то же время образовывали свободное построение. Гэн хотел было перестроить их привычным образом — Раггар впереди, а остальные двое в ряд за ним, — но потом решил, что собакам виднее. Они не стали бы менять расстановку без причины.

Снег непрерывно бил в лицо, иногда превращаясь в непроницаемую стену, а иногда ослабевая до легкой метели, каждый раз подававшей надежду, что буран скоро закончится. Но эта надежда ни разу не оправдалась. Гэн спустился ярдов на сто ниже места их обычного умывания и тут заметил сломанную ветку. Он смог различить более светлый оттенок свежего слома лишь потому, что острый конец был направлен под углом к ветру. Юноша присел на корточки, чтобы поискать другие следы.

В этот момент Раггар глухо зарычал прямо на ухо Гэну, и тот вскочил, выхватывая клинок.

Одинокий волк стоял, наблюдая, почти за пределами видимости. Смутные тени за его спиной могли оказаться как остальной стаей, так и игрой тусклого света.

Подумав, Гэн спрятал мурдат и двинулся вперед. Волчьи бока вздымались от тяжелого дыхания, и было видно, что он очень устал. Язык свисал из раскрытой пасти. Когда до Гэна оставалось пару футов, волк развернулся и потрусил вниз по склону, иногда оглядываясь через плечо.

Взгляд Раггара, казалось, одобрял его поступок. Вдвоем с Гэном они пошли за волком, оставив других собак в арьергарде. Тени, которые могли оказаться стаей, появлялись и исчезали. Волк пропал так же неожиданно, как и появился. Впереди, там, где только что находился волк, с трудом поднимались с земли Клас и Сайла.

— Что ты тут делаешь? — Изумлению Класа не было предела.

— Конечно, ищу вас. Что произошло?

— Четыре Дьявола. — Клас кивнул в сторону холма. — Они гнались за Сайлой, а я — за ними. Убил одного из клана пчелы, охотника за людьми, раскрашенного для битвы. На Сайле его плащ, а вот лыжи и куртка. Буря застала нас врасплох, когда мы уже возвращались. Тебе не стоило выходить: что, если бы мы вдруг разминулись?

Гэн огляделся.

— А где же волки?

— Волки?! — Сайла подвинулась поближе к Класу.

— Они вывели меня прямо на вас.

— Повезло им, — проворчал Клас, — я ни одного не заметил. Помоги-ка мне лучше довести Сайлу.

Гэн послал Шару и Чо вперед, так что, когда они добрались до лагеря, все уже ждали. Женщины кинулись к Сайле, но прежде, чем они успели увести ее внутрь, Гэн, обернувшись, снова увидел волков.

Лошади рвались с привязи, выкатив глаза. Нила подбежала к ним, и ее уверенные движения и голос восстановили подобие спокойствия.

Тяжелый запах мокрой шерсти поднимался от стаи, смешиваясь с клубами пара. Волки очень устали. Некоторые свалились и лежали неподвижно. Из задних рядов выскочила молодая самка. Было видно, что она очень напугана. Волчица уронила стрелу, которую несла в зубах, и поспешила обратно на свое место.

Только сейчас Гэн понял, что их стало меньше. Вожак посмотрел через плечо на оставшихся, водя из стороны в сторону огромной мордой, будто отмечая потери. Снова повернувшись к Гэну, он зарычал.

Раггар напрягся, и Гэн положил руку ему на голову. Крупный самец, отбежав от стаи, рванулся мимо лагеря вниз по холму. Остальные устремились за ним, словно черный дым, ввинчивающийся в стелющийся снег. Вожак взрыл землю, разбрасывая ветки и грязь, и последовал за стаей.

Клас поднял стрелу.

— Дьяволы.

К нему подошла Тейт, выглядевшая замерзшей и несчастной.

— Волки принесли стрелу, чтобы дать нам об этом знать?

— Видимо, да, — задумчиво произнес Гэн. — Они никогда не делали ничего подобного. И они привели меня к Сайле и Класу.

Вдруг все заговорили разом, требуя объяснить, что происходит. Что-то во взгляде, брошенном Сайлой на Класа, когда его попросили все рассказать, вызвало в Гэне неприятные подозрения. Взглянув на Нилу, он заметил похожую реакцию. Все собрались в одной палатке, и Клас поведал свою историю.

Когда он закончил, Нила сказала:

— Они вернутся, как только утихнет буря.

— Самое большее, двое из них, — возразил Гэн, — один должен доложить своим.

— Кто-нибудь еще подумал о Билстене? — спросила Тейт.

Юноша криво усмехнулся:

— Да. Он ушел, и тут же появились Дьяволы.

— Все правильно, он оставил след!.. — В смехе Класа не было веселья. — Прямо к нам.

— Мы должны перевалить через горы, — решительно заявил Гэн. — Рассказал Билстен о нас или нет, мы все равно идем к Перевалу Отдыхающих Облаков. И причем очень быстро. Собирайтесь! Если уйдем прямо сейчас, снег заметет наши следы.

— Или нас, — добавил Клас, уже набивая свою седельную сумку.

* * *
…В первый день, несмотря на погоду, они прошли достаточно много, и весь вечер шагали, не сбавляя темпа. Лучшей новостью было отсутствие погони. Пока.

Потеплело, Гэн был в этом уверен. Не настолько, чтобы это имело принципиальное значение, но все же. Снежинки теперь падали почти вертикально, а не стелились по ветру, как раньше. Правда, в воздухе все еще чувствовался запах холода.

Лошадь под Гэном шла ровно, почти бесшумно, пробивая дорогу через снег, достававший всаднику почти до колен. Юноша подумал о местах, которые ожидают их впереди; склоны будут круче — это точно. Если снег станет еще глубже, животные не смогут пройти. Он задумчиво похлопал лошадь по шее. Трудно припомнить те времена, когда они не путешествовали вместе. Фыркнув, та помотала головой, и Гэн рассмеялся, подумав, уж не подбадривает ли она хозяина.

Мысли Гэна обратились к тому, что Сайла и Билстен говорили о перевале. Скорее низкое место в горной гряде, чем узкий проход; это заставит Дьяволов пошевелиться, если они хотят перехватить отряд. Билстен обещал отметить безопасную тропку из тех, что шли параллельно основному маршруту, но плохо просматриваются.

Трудность заключалась в том, что надо было торопиться, но в то же время разведывать дорогу настолько тщательно, насколько это вообще возможно. Преследователи, наверное, уже напали на след. Для Дьяволов буря не помеха: на своих лыжах и снегоступах они полетят, как ветер.

Гэн взглянул назад, на остальных. Нила ехала немного впереди Класа, который прикрывал тылы. Тяжелый тулуп из медвежьей шкуры и шерстяной капюшон с маской изменили ее до неузнаваемости. Девушка сидела на лошади вялая и разбитая, глядя в землю. Подсолнух, как всегда, реагировал на ее настроение. Он беспокоился, шел почти на цыпочках, двигая головой вверх-вниз, будто пытаясь клюнуть снег. Нила отсутствующе перебирала его гриву, не замечая красоты крупных снежинок на дорогом бобровом мехе рукавиц.

Гэн жестом попросил Класа занять его место и подождал, пока Нила подъедет к нему вплотную. Она вздрогнула, когда слова Гэна нарушили ее сосредоточенное молчание.

— Не переживай так сильно.

— О ком? А-а, ты о них, о Дьяволах. Я их не боюсь. — Нила тихо рассмеялась.

— В таком случае ты храбрее нас. Меня они пугают.

Девушка, откинув капюшон, сдвинула маску. Ее губы тронула улыбка.

— У меня на уме другое.

Клас впереди спешился, давая понять, что лошадям необходим отдых. Все надели снегоступы и снова двинулись вперед. Все еще занятая своими мыслями, Нила медленно шла позади. Гэн остался с ней, ничего не говоря, пока тишина не стала угнетающей. Юноша попытался отвлечь ее:

— Тебя что-то беспокоит. Расскажи, и станет легче.

Нила брела, низко склонив голову, но после этих слов взгляд ее устремился к началу маленькой колонны. Когда она подняла глаза, чтобы узнать, ускользнуло ли это от внимания Гэна, в них читались опасение и смущение одновременно.

Гэн был уверен, что понял, в чем дело.

— Ах, Сайла!.. Я знаю, мы чуть не потеряли ее, но теперь все в порядке. Она усвоила урок, можешь быть уверена. А если даже и нет, Клас никогда не даст ей забыть. Думаю, даже он сам не подозревал, как заботится о ней, пока она не пропала. Иногда люди не замечают того, что у них под боком.

Нила резко остановилась, словно налетев на стену. Даже когда Подсолнух удивленно натянул поводья, она только чуть покачнулась, не сводя с Гэна глаз. Девушка вела себя так, будто он только что сказал что-то на неизвестном языке, а потом неожиданно рассмеялась, и хриплый звук смеха вгрызся в него, словно пила. Совершенно сбитый с толку, Гэн потянулся к ней, но Нила попятилась, спотыкаясь, пока не уперлась в собственную лошадь. Одну руку она поднесла ко рту, приглушая отвратительный смех, а другой, размахнувшись, дала ему звонкую пощечину.

Мгновенно, не давая Гэну опомниться, она бросилась вперед и, обняв его, залилась слезами. Юноша уже настолько запутался, что ничего не соображал, в голове была абсолютная пустота.

Он обнял Нилу, пытаясь ее успокоить. Остальные ушли вперед, оставив их наедине. Понемногу всхлипы затихли, и Гэн чувствовал, что она снова владеет собой. Он спросил, не может ли помочь.

— Просто обними меня, Гэн. Обними меня крепче. — И это было именно то, чего ему хотелось. Он прижал ее голову к своему плечу. От теплого запаха волос казалось, что на заснеженную тропинку пришла весна. Нила пошевелилась, теснее прижимаясь к нему, и рана на плече, нанесенная ее братом, напомнила о себе. Короткая вспышка боли повлекла за собой длинную череду мыслей. Впервые в жизни Гэн обнимал женщину. Ее отец погиб от его руки. Ее брат пытался убить его и попытается снова. Пусть будет так! Она — та единственная, которую он хотел обнять всю жизнь, а племени и семьям придется заключать мир. Теперь он понимал, что думала Нила о Сайле и Класе — о том времени, когда те были наедине, и о том, как они с тех пор смотрят друг на друга. Девушка думала не только о них, но и о себе с Гэном. Он вспомнил ту ночь, когда впервые увидел Сайлу: как его поразило ее прибытие, ее мрачная красота и то, что она — Жрица. Он тогда так глупо разговаривал с Нилой, задавая ей дурацкие вопросы о старшей женщине.

А потом Гэну вспомнилось, как по просьбе Сайлы пошел в шатер Нилы и как они бежали из племени под покровом ночи. Нила тогда согласилась пойти к Сайле лишь после того, как услышала имя Класа… Клас и Сайла, они нашли друг друга. И Нила плакала.

Но ведь она была с ним. Гэн почувствовал, что его объятия ослабли, и снова прижал девушку к себе. Она пришла к нему, и этого достаточно. В этом было все.

Какой-то уголок его мозга — такой маленький, что его едва можно было почувствовать, — размышлял, будет ли Нила когда-нибудь плакать о нем так же, как плакала о Класе на Бейле.

Глава 41

Гэн настаивал, чтобы они двигались вперед почти до темноты. Как все ни устали, надо было спешить строить убежище. Новый снег был тяжел и, к счастью, хорошо спрессован, так что снежная хижина быстро росла. Гэн и Клас строили хижину, а остальные делали снежные блоки. Вытоптав ровную поверхность, два воина с помощью клинка и кинжала подгоняли блоки, укладывая их ряд за рядом постепенно уменьшающимися кругами. Скоро выросла куполообразная хижина с лазом, похожим на тоннель, защищавшая от ветра или холода.

Мужчины удивились, услышав, что Тейт и Джонс называют их снежный дом по-старинному — иглу.

Нила настояла, чтобы все поели, торжественно объяснив Тейт, что горячая пища необходима, чтобы восполнить тепло, украденное зимним холодом. Используя порошковую смесь из большого кожаного мешка, она приготовила тушеное мясо. Тейт еще раз попросила прощения за себя и Джонса — они не могли ей помочь. В ответ Нила заявила, что всем очень понравилась их стряпня, да и на всем пути она помогала добывать продовольствие. Девушка напомнила Тейт, что именно она помогла Класу добыть годовалого бизона, который так долго служил им пропитанием. Тейт была рада покончить с обсуждением этого вопроса, заметив, что они впервые будут есть «консервированную» пищу — до того они питались свежей.

Нила сказала, что они всегда старались кормить всех досыта, но, если выпадала возможность, готовили впрок, например, копченую оленину, как раз для таких случаев, как этот.

Тейт поинтересовалась, что было в порошковой смеси, и Нила ответила, что это семейный рецепт, и ее мать делала смесь каждое лето, высушивая на солнце все компоненты по отдельности. Из мяса там были цыпленок и кролик, из овощей — помидоры, картофель, лук, чеснок и кое-что еще.

Пока блюдо варилось, все умирали от восхитительного запаха. Слегка удивляясь, Тейт отметила, с каким вниманием мужчины и Сайла смотрят, как она пробует блюдо. Общее внимание немного нервировало ее. Ей потребовалось лишь мгновение, чтобы, почувствовав жгучий взрыв от первого глотка, сообразить — основная часть «украденного» тепла должна было прийти к ней от чудовищно острой приправы из перца. Задохнувшись, Тейт начала плеваться, понимая по дружному смеху, что стала предметом розыгрыша.

Она максимально использовала этот момент, ругаясь и жалуясь, и была рада видеть, что все, включая Сайлу, освободились от гнета беспокойства, который лег на их плечи с тех пор, как была обнаружена разведка Дьяволов. Потом она действительно порадовала публику, сказав, что любит пряную пищу, и с удовольствием принялась за бульон.

Они спали хорошо этой ночью — сытые, защищенные от непогоды, измученные долгой дорогой в горах. Оставшуюся еду разогрели на завтрак, хотя Сайла с огорчением отметила, что Джонс пожаловался Тейт на это. Он выглядел недовольным. Это раздосадовало Сайлу, и она быстро приказала себе подумать о чем-нибудь другом. В таких ситуациях даже самые небольшие трения могли привести к серьезным конфликтам.

Она перевела внимание на Класа, усмехнувшись про себя, что делает это слишком часто. Было забавно наблюдать, как он помогает Тейт. Та толком не знала, как жить в снежном доме, и Клас старался помочь ей. Так оно и должно было быть. В них теперь текла одна кровь, и она спасла ему жизнь.

Размышляя об этом, она перешла к Гэну. Он очень старался скрыть свое недовольство близостью между Класом и Тейт. Другие ничего не видели, она была уверена. Кое-что можно было заметить, но только если внимательно приглядеться. Сейчас, например, Клас помогал ей чистить котлы еловыми иглами и снегом, а Гэн рассеянно отсыпал зерно лошадям, постоянно поглядывая на них. Сайла почувствовала что-то похожее на жалость. Он уважал Тейт и любил Класа. Он был рад видеть, что они подружились. Но ему нужна была их преданность. Гэн следовал своей судьбе, и они были ее частью. Сайле подумалось, сколько он еще сможет нести эту ношу, оставаясь нормальным человеком.

Они быстро собрались.

Легкий ветерок был мягким и теплым, как будто ласкался к людям, но Гэн знал, что это притворство. Лукавый шепот ветра ослаблял снег на согнутых еловых ветвях, и он белыми струями валился вниз. Некоторые глыбы снега были достаточно тяжелы и могли ранить. Даже небольшой ком мог намочить одежду, открывая дверь для «нежной смерти», которая почти без боли отнимала жизнь прежде, чем ты понимал, что случилось.

Они брели рядом с лошадьми, окруженные несмолкающим глухим шумом падающего снега, восхищаясь красотой картины, даже сознавая ее опасность. Лучи солнца пробивались через деревья, ловя струи снега, превращая их в огненно-белые перья, вызывавшие вздох восхищения у женщин. Их меховые одежды, полные ледяных кристаллов, переливались всеми цветами радуги. В почти горизонтальных солнечных лучах каждое дерево, казалось, прячется в собственной тени. По сторонам эти лучи казались лезвиями чистого золота. Это было опасная красота. Над ними, на гребнях скал, не видимых сквозь деревья, застыли в хрупком равновесии невообразимые массы снега. Нежный легкий ветерок, красивое солнце ласкали снег с соблазнительной мягкостью. Он таял, нарушая равновесие, готовясь к смертельному прыжку.

Пока тропа была не так плоха, как ожидал Гэн. Он уже подумывал, что в конце концов они проведут через горы всех лошадей. Они забрались так высоко на южный склон перевала, что должны пройти. Если Билстен не солгал. Все же Гэн чувствовал, что пока лучше позволить лошадям идти шагом, сохраняя их силы.

Гэн думал о том, не стоит ли устроить засаду. С сожалением он наблюдал, как сходятся и потом отступают превосходные позиции на флангах. Если бы он свернул вбок, чтобы достигнуть одной из них, об этом немедленно стало бы известно охотникам. Можно было бы так поступить, но только в совершенно отчаянной ситуации. Засада из одного-двух человек, независимо от их боевого мастерства, была бы быстро отрезана и уничтожена лыжниками Дьяволов, а это серьезно ослабит группу. Если посадить в засаду всю группу, то получится всего лишь демонстративное нападение. А потом — гибель или безудержное отступление и погоня. Единственный разумный выбор — стараться сохранять расстояние между собой и преследователями, пока не удастся добраться до какого-либо убежища.

Позже, после полудня, они переправились через поток, с ревом несущий серебряную пену и кристально чистую воду, такую холодную, что, когда они нагнулись, чтобы напиться, от прикосновения затрещали суставы пальцев. Пьешь ее, и как будто крошечные ножики проходятся там, где губы прикасаются к кружке. Они немного отстали от Класа, идущего в авангарде, когда тот поднял руку, останавливая группу, и показал вдаль. Впереди виднелся последний отрог, который они должны преодолеть перед тем, как начать спуск в Харбундай.

Билстен неплохо отметил тропу до этой точки. Пока лошади били копытами землю, безнадежно пытаясь разыскать какую-нибудь зелень, беглецы пристально всматривались в даль — там не было ни малейшего признака тропы. Рука Класа сердито сжимала и отпускала рукоятку клинка. Гэн помрачнел.

Раггар подошел к дереву на запад от группы, обнюхал его, потом поднял глаза на ствол, склонив голову набок. Гэн наблюдал за ним сначала праздно, потом с большим интересом. Пес отошел, все еще с поднятой мордой, потом вернулся к дереву и поднял ногу. Он казался смущенным и таким напряженным, как будто выполнял трудную работу, и Гэну показалось даже, что сейчас пес упадет. И тут он понял:

— Клас, ты видишь, что сделал Билстен? Этот сын койота пометил тропу. Он пометил дерево, как это делают собаки, и для этого забрался на коня, чтобы самый высокий снег не закрыл метку. Умница Раггар чуть шею себе не свернул, пробуя ее отыскать.

После этого они уверенно двинулись вперед, следуя за собаками, сохраняя темп, на который Гэн мог только надеяться. День уже клонился к вечеру, когда Гэн решил устроить привал. Используя язык жестов, он сообщил Класу, что отправится разведать тропу вперед и ниже. Казалось, Клас удивлен внезапным приказанием Гэна устроить тихий привал, но не стал задавать никаких вопросов. Он казался нервным, более озабоченным, чем когда-либо.

Гэн прошел на запад, пока он не убедился, что поблизости нет вражеских патрулей, потом быстро спустился по склону, заняв позицию, откуда была видна основная тропа. В ходе его вылазки он слышал случайные крики птиц — сорок, фазанов, орла, — и, как ему показалось, вдали раздался тревожный рев оленя. Не было признаков больших животных. Одно из деревьев хранило следы когтей тигра, но царапины были старыми. Не было ничего, что вызывало бы беспокойство, как будто дикая местность притаилась, выжидая.

По сравнению с тайной тропой Билстена обычная тропа выглядела как дорога. Гэн подал сигнал собакам и двинулся от дерева к дереву, припадая к земле, теперь с луком за спиной и клинком в руке. Он пропустил бы человека, если бы не жалобный крик сойки.

Воин Дьяволов, пешком, появился на отмели ручья с другой стороны главной тропы. Он зачерпнул полное ведро воды и скрылся из виду за несколько секунд, но Гэн сразу понял то, что должен был понять. Если человек набирал воду в это время дня, то он, конечно, нес ее к лагерю, скрытому за деревьями. Тропа хорошо охранялась. Гэн поспешил к оставшимся.

Собрав всех в тесный круг, он рассказал об увиденном, и они снялись с места в считанные минуты. Скоро они поняли, почему лагерь Дьяволов располагался именно в этом месте. С чувством, переходившим от подавленности к недоверию, добрались до края расселины, прежде скрытой в глубокой долине в горах. Перед ними по меньшей мере на полмили лежала невыразительная снежная пустыня. Дьяволам, находящимся в долине, нужно было только время от времени поднимать голову, чтобы увидеть, как кто-то перемещается у них на глазах.

Гэна восхитила храбрость Билстена, пересекшего такое место с груженым караваном, но он поставил их в ужасное положение. Падающий снег укрывал торговца, пока тот пересекал Долину, и скрыл его следы позже. Теперь все было совсем по-другому.

Очевидность ситуации первым прокомментировал Клас:

— Придется прорываться через лагерь или проходить здесь ночью.

Гэн увел всех под защиту леса. Снова они построили снежную хижину. Тейт поспешила затащить Джонса внутрь, пока с ним не приключился приступ кашля. Она вышла наружу с выражением вызова на усталом лице, беззвучно предлагавшем каждому воздержаться от критики. Гэн нарушил тяжелую тишину. Потирая раненое плечо, он сказал:

— Пойдем сегодня ночью.

Нила тихо простонала, и Гэн повернулся к ней.

— Даже при везении мы кого-нибудь потеряем, если ввяжемся в схватку. За нами будет погоня, и они схватят нас.

Два человека по очереди наблюдали за тропой. Остальные набились в маленький, построенный на скорую руку шалаш, подкрепляясь холодной копченой олениной. Собаки с разочарованием приняли свою скудную порцию, но в глазах лошадей был невысказанный упрек, который обеспокоил Гэна. Он покормил их вместе с Нилой, деля на части последние порции зерна, которого уже почти не осталось. Она спокойно спросила:

— Ты думаешь, этим бедным созданиям удастся перебраться туда?

— Не знаю.

Она глубоко запустила руку в гриву Подсолнуха. Гэн продолжил:

— Мы не собираемся бросать их здесь. Но я не могу обещать, ты же понимаешь.

Она кивнула и отвернулась, прислонившись к лошади. Гэн добавил:

— Я постараюсь, Нила. — Он протянул руку, но не мог заставить себя прикоснуться к девушке. Рука опустилась. — Я хочу, чтобы ты знала, мне жаль почти… всего, что случилось. Я был не очень умен. Я должен много чему научиться. — У Гэна не хватало храбрости сказать ей: «Я знаю, что выгляжу дураком, и мои слова смешны мне самому».

Медленно повернувшись, она посмотрела на него с непроницаемым выражением, сказав:

— Ты настоящий друг. И я всегда буду тебе другом, пока мы живы.

Это были не те слова, которые ему хотелось бы услышать, особенно мягкая оговорка в конце фразы. В этот момент он решил, что она должна быть частью пророчества, частью будущего, которое ему предстоит создать.

Не говоря больше ни слова, Нила отвернулась, начав выкидывать пустые мешки для провизии. Она кидала их на землю, и какая-то часть Гэна восстала против ее расточительности, но Гэн понимал, что без зерна кожаные мешки были только лишним весом.

Серебряный полумесяц поднимался в безоблачном небе. Гэн и Клас отошли от других и сели рядом. Напряженные нервы Тейт заставили ее поспешить к Ниле.

— Чем они там занимаются? Почему разговаривают?

Нила шикнула на нее и шепотом ответила:

— Мы называем это нара. Когда воин имеет время, чтобы молиться перед борьбой, он просит о храбрости и благодарит Вездесущего за то, что он пошлет ему храброго человека, чтобы проверить его. Он просит, чтобы его ум был силен, чтобы управлять телом и мыслями.

«Ну вот, — подумала Тейт, — у нас уже медитация. И биологическая обратная связь. Да еще способность замедлить поток крови и не обращать внимания на боль. Необязательно, что именно объясняет неправдоподобно малое время заживления; это может быть и физической адаптацией. Если они дошли до этого за пять столетий, то каковы будут их потомки в следующем веке? А через пять веков?

А что будет со мной в следующем году?

Буду я живой завтра?»

Нила хлопнула ее по плечу, и Тейт взволнованно вскочила на ноги, проверяя оружие и вглядываясь в ночь. Она быстро подошла к Джонсу, разбудила его, подняла на ноги, оберегая от холода.

— Как только почувствуете, что согрелись, — сказала она, — расстегните некоторые кнопки. Для вентиляции. Не перегревайтесь, понятно?

Он пробормотал что-то, и Тейт заставила его повторить ответ, пока не убедилась, что он понял.

Когда она вернулась, воины и Сайла осенили себя Тройным Знаком и жестом пригласили ее вперед.

Сначала яркость лунного света была пугающей. Отдаленные пики вырисовывались холодно и ясно, и, казалось, даже темная долина готова открыть все свои тайны. Ледяные кристаллы мерцали, подражая звездам.

Они прошли меньше трети пути, а Гэну уже казалось, что страшные проповеди Церкви о Преисподней не так уж и преувеличены. Никакое понукание не могло заставить лошадей двигаться быстрее по этой ненадежной массе снега. Даже снегоступы скользили. Их путь состоял из последовательности падений и подъемов, и каждое было более изнуряющим, чем предыдущее. Одежда промокла, от нее валил пар, который смешивался с облаками от дыхания людей, собак и лошадей. Джонса уже завернули в шкуру; женщины присматривали за ним — одна тянула, а вторая следила, чтобы он находился лицом вверх. Гэн надеялся, что он не будет шуметь в своем полубессознательном состоянии.

Первый луч рассвета упал на их спины, когда, пошатываясь, они ушли под защиту леса. Две из украденных лошадей Дьяволов лежали на снегу со сломанными ногами — их прикончили, чтобы прекратить страдания. Гэн быстро отправил всех дальше, а сам устроился позади пня, что позволяло ему видеть тропу и лагерь Дьяволов в долине. Шара и Чо устало улеглись напротив. Раггар устроился под ветвями молодой ели, заваленной снегом. Несмотря на все усилия, Гэн клевал носом, пока глубокий, жалобный звук военной трубы Людей Гор не выдернул его из дремы. Эхо дико повторило звук. Он оглянулся и увидел, что остальные зашевелились там, где рухнули на снег. Все еще привязанные к деревьям, где их оставил Клас, лошади поднимались на ноги.

Подойдя и встав рядом, Клас сделал ленивый жест поперек долины.

— Должно быть, хорошая эта штука, их труба.

— Они салютуют, — сказала Нила. Она стояла, выпрямившись, гордая и уверенная. — Клас на Бейл — наш самыйлучший боец. Гэн и я — дети Вождей Войны.

Лагерь в долине возвращался к жизни. Сквозь деревья им были видны люди и лошади, суетившиеся, как муравьи в разрушенном муравейнике. Тейт присоединилась к Гэну и Класу. Они слышали крики. Погоня достигла другой стороны утеса. Доннаси сказала:

— Пожалуй, я смогу остановить их.

Гэн покачал головой.

— У нас нет времени для схватки. Если мы замешкаемся, подойдут те из долины и с запада отрежут нас от тропы.

— Они догонят нас, если мы их не остановим, — сказал Клас. — Смотри, они ведут запасных лошадей. И у всех есть лыжи.

Тейт показала рукой, сказав:

— Быть может, я смогу устроить снежную лавину.

Гэн был настроен скептически:

— Она должна была сорваться, когда мы там карабкались.

— Я хочу попробовать, — заявила Тейт. — Все должны отойти отсюда.

Гэн задумался. Она была другом. И пророчество оставалось в силе. Он полагал, что она повлияет на его будущее. Была ли она той, кто спасет их? Ценой собственной жизни?

Предания и мечты могли быть правдой, а могли и не быть.

— Делай, что можешь, — сказал Гэн и отошел.

Тейт заложила заряд и нацелилась в основание снежной массы. Звук выстрела не испугал воинов Дьяволов, а когда заряд безвредно разорвался вдалеке, они стали выкрикивать оскорбления и угрозы. Под дрожащее завывание военной трубы они вывалились на открытое пространство — некоторые вели лошадей, остальные быстро скользили по снегу. Их было по крайней мере тридцать человек.

Два воина с трудом тащили огромную медную военную трубу длиной не меньше десяти футов. Они останавливались, опирая раструб трубы на плечо одного музыканта, а другой дул в мундштук. Высоко в горах сорвались глыбы снега. Кто-то прикрикнул на воинов с трубой, и они двинулись снова, уже не трубя.

Тейт выстрелила снова, с тем же результатом. Воины прибавили ходу.

Она выстрелила снова, готовясь стрелять по продвигающейся колонне.

Гора вздохнула. Родился и набрал силу клокочущий шум, постепенно перешедший в грохот.

Тейт побежала. Она молилась, чтобы не споткнуться, убежать от ужаса, низвергающегося в долину. Деревья вокруг нее хлестали и раскалывались под ураганным ветром, ударившим по верхушкам. Ее ослепила подавляющая, душащая волна.

Снежная рука отделилась от тела лавины и играючи сбила Тейт с ног. Прокатившись по склону, девушка вскочила на ноги и продолжила бег.

Когда Тейт достигла спутников, им пришлось схватить ее. Сайла обняла ее, успокаивая, обезумевший Клас с рычанием прыгал вокруг. Только Джонсу удалось вывести всех из шока. Пошевелившись на своих санях из шкур, он ворчливо поинтересовался, нету ли горячего супа, раз уж они не движутся. Тейт взорвалась истерическим смехом, заслужив солидный толчок от Сайлы, но после этого ей уже не нужна была помощь. Прислонившись к лошади, она пыталась взять себя в руки. Лишь со словами: «Теперь об этих воинах можно забыть» в ее голосе на мгновение прорвался прежний рваный смех.

Нила оставалась с нею, пока они не возобновили поспешное движение прочь.

Собаки, крадучись, как тени скользили между деревьями на безопасном, по их разумению, расстоянии. Джонса привязали к лошади Нилы, завернув в одеяло. Все брели, спотыкаясь, на пределе сил. У двух лошадей, в том числе у Подсолнуха, шла из носа кровь, оставляя на снегу рубиново-красные пятна — свидетельство крайнего изнурения.

Гэн обратил внимание беглецов на стекающие по склону струйки воды — первый признак того, что они действительно начали спускаться с гор, но в ответ сзади послышался лишь напряженный, вибрирующий визг — Дьяволы из нижнего лагеря висели у них на «хвосте».

Преследование продолжалось уже несколько часов. Еще одна лошадь свалилась, мечась по снегу. Клас взглянул на нее почти рассеянно, потом посмотрел на Гэна и прохрипел:

— Пожалуй, хватит бегать. А то не останется сил для схватки.

Гэн помолчал, восстанавливая дыхание.

— Правда. — Он издал звук, который можно было бы принять за смех. — У них будет о чем петь песни, правильно? Видишь валуны — там, в изгибе реки? Хорошая позиция.

Женщины перенесли Джонса в центр беспорядочного нагромождения камней. Нила вышла, отвела лошадей на несколько шагов вниз и слегка хлопнула их одеялом.

Захваченные лошади Дьяволов гуляли в отдалении. Военные лошади племени Собаки унеслись прочь по команде Класа. Рыжик поколебался и отказался уходить от Нилы — той пришлось запустить в него камнем. Подсолнух и вовсе не хотел уходить. Он все пробовал возвратиться к девушке, уклоняясь от камней, и негромко жалобно ржал, слишком измотанный, чтобы встать на дыбы. Наконец он удрученно отступил, покачав головой в почти человеческом замешательстве. Нила возвратилась со щеками, мокрыми от слез, резко оттолкнув Тейт и Сайлу, попробовавших ее успокоить.

Гэн смотрел на девушку, ничего не говоря, и внезапно она обернулась, как будто ощутив его взгляд. Ее слезы высохли. «Никакая сталь не сравнится с ней в твердости», — подумал Гэн, почувствовав, что, пожалуй, никогда не понимал ее силу. Он попробовал поговорить с ней, но Нила отвернулась.

— Я не хотела убивать их. Им пришлось слишком тяжело.

— Они достанутся Дьяволам.

Она взялась за клинок.

— По крайней мере одним Дьяволом будет меньше.

— Больше, чем одним. А повезет, так получим твою лошадь назад.

Ее улыбка рассмешила Гэна.

Собаки вылетели из леса, к своему хозяину. Он потрепал их по головам, и псы покачали хвостами и уселись, глядя на восток. Их воспитывали для этого момента. Они поняли.

Из-за деревьев выскочил воин, встав на берегу реки вверх по течению. Его лицо было раскрашено в цвета смерти, а броня выкрашена в белый цвет, с черными ребрами и нарисованным кровоточащим красным сердцем. Он нес ма и маленький поворачивающийся щит. Джонс заставил себя встать рядом с Тейт, спросив:

— Может быть, мы хотя бы попробуем поговорить с ними? Ведь он пока на безопасном расстоянии? Не стреляйте, Доннаси.

— Он подойдет ближе.

— Откуда вы знаете?

— Ручаюсь. Он показывает каждому, что не боится. Он подойдет ко мне.

Другие воины мелькали за деревьями. Первый, пританцовывая, подходил, крича и отбивая ритм на щите.

Тейт подняла «вайп» и выстрелила.

Воин рухнул в реку. Сразу после выстрела в воздухе замерла тишина, но, пока первое эхо катилось, отразившись от горных склонов, сотни ворон взлетели в волнении над гнездовьями.

Одновременно раздался крик Дьяволов. Тейт обернулась к Джонсу с жесткой усмешкой, пробормотав:

— Вечеринка началась.

— Не практикуйтесь на мне, — выпалил он с удивительной энергией. — Сами признались, как перепугались пару дней назад.

В тишине, наступившей после последнего эха выстрела, смех Тейт показался слишком громким. Быстрым жестом она сорвала желтый цветок с пятна зелени среди камней и воткнула его в петлицу. Тейт сказала:

— Пугаться имеет смысл только тогда, когда неизвестно, чем дело кончится, правда?

Несколько секунд Джонс безмолвно смотрел на нее, выдавив наконец:

— Что за чушь. Вы — особенный человек.

— Спасибо, сэр. — Она показала пальцем на врага, не снимая руку с камня. — Выжить в атомной войне, погибнуть в схватке с дикарями. Это заставляет поверить в судьбу, правда?

— Этого не должно быть. Никогда, ни для кого.

— Правда. А теперь вам лучше отойти и не мешать мне.

Дьяволы были опытными бойцами. Они посадили на закрытых позициях воинов с пращами и лучников, и на группу сыпался постоянный дождь камней и стрел. Скользя от человека к человеку, Гэн предупредил, что они ожидают сумерек, надеясь, что тогда снизится действенность оружия-молнии. Тейт старалась не думать, насколько оно окажется эффективным.

Ее пугали пращи. Длиной в три фута, они посылали камни с удивительной точностью и скоростью. Часть из них с жужжанием проносилась над их головами, а попадавшие в валуны раскалывались, как пули. Некоторые разбивались, разбрасывая осколки, которые, как обнаружила Тейт, вызывали противные порезы.

Солнце еще только начинало клониться на запад, когда отряд воинов неожиданно выскочил из укрытия, крича и размахивая оружием. Это захватило группу врасплох. Тейт стреляла из «бупа», выбивая воинов из первой волны, перезаряжая оружие, пока на них лился пронзительный вой Дьяволов. Потом пошла жестокая рукопашная схватка, когда каждому пришлось драться в сутолоке и крике. Воин схватил за дуло ее оружие, выкручивая его, почти ломая ее палец на спусковом крючке. Тейт пыталась вырвать «буп» из его рук, и тут на нее бросился другой воин. Чо, ревущая от ярости, прыгнула и вцепилась зубами в поднятую руку с мечом. Тейт завладела инициативой и бросилась вперед с закрытыми глазами. Когда она открыла их, два Дьявола лежали у ее ног, а Чо убегала. Ее атаковал другой воин.

Гэн почувствовал, как что-то ударило его сзади по коленям. Он резко отклонился, уворачиваясь от содала, который, казалось, медленно движется вниз, прямо ему в живот. Напротив, мурдат Класа был как вспышка стального блеска, он прочертил дугу по телу Дьявола, держащего длинный меч. Раскрашенный воин ошеломленно смотрел, как струя крови бьет там, где только что было его предплечье. Гэн бросился на землю, перекатился и поразил другого воина. Еще один мчался мимо него с висящей на спине Чо, и Гэн полоснул по нему сбоку. Раггар вцепился в другого, и меч Гэна завершил его атаку.

Схватка закончилась еще неожиданнее, чем началась, и Дьяволы отошли, прыгая по камням, шлепая по воде через поток. Последней жертвой был какой-то глупец, прыгнувший через валун прямо в середину группы и наколовшийся на клинок Нилы. Она спокойно скатила воина по камню с глаз долой, вытерла лезвие и скорчилась в судорогах сухой рвоты. Пронзительная, резкая музыка, раздавшаяся снизу, из долины, усилила поток камней и стрел. Сайла закричала:

— Это — трубы Харбундая!

Дьяволы перекрикивались, обсуждая, стоит ли атаковать снова. Тейт подняла «буп» и выстрелила, целясь на звук особенно воинственного голоса, называвшего себя Кедровым Ястребом. Он пронзительно вскрикнул, замолк и не отвечал на зов товарищей, пока другой голос не сообщил, что он мертв. Аргументы в пользу нападения стали менее настойчивыми.

Отряды Харбундая были еще не видны, когда военные кличи и угрозы Дьяволов затихли далеко вверх по течению.

Клас нашел в себе силы свистнуть, и их лошади заржали в ответ.

Гэн повернулся к Класу, потом к Тейт. Глядя куда-то поверх них налившимися кровью глазами и улыбаясь так, как будто видел что-то, доступное только ему одному, он сказал:

— Ну что, друзья мои. Теперь я знаю, как это все случится.

Тейт прыснула, глядя, как Клас быстро осенил себя Тройным Знаком. «Бедный, суеверный человек, — подумала она. — Гэн, наверное, настолько устал, что у него начались галлюцинации».

— Что еще может случиться? — спросила себя, не замечая, что говорит вслух. — Спокойно, ребята. Морская пехота высадилась, и ситуация под контролем.

Даже собаки уставились на нее. Она прыснула еще раз. И упала без чувств.

Глава 42

Чужеземцы поклонились настоятельнице аббатства Ирисов, и та удостоила их сухим, рассчитанным кивком. Ее кресло с высокой спинкой, богато украшенное резьбой, было поставлено в пятно льющегося через окно солнечного света. Слегка повернувшись, настоятельница спрятала лицо в тень, позволив свету переливаться на богатой синей с зеленым мантии, обшитой золотой нитью. Тяжелый золотой браслет с аметистами пылал на запястье настоятельницы. Как только группа была должным образом представлена и сопровождавшая их молодая Избранная вышла, закрыв за собою дверь, настоятельница сказала:

— Король никого не пускал к вам эти недели. Это разожгло наше любопытство. Я хотела бы спросить об имени Фолконер. Что, сокол[2] — покровитель вашего клана?

— Нет, настоятельница. В нашей стране у кланов нет покровителей.

Конвей мог бы поклясться, что Фолконер выглядел более вялым, чем всего час назад, когда их пригласили на встречу. Полковник продолжил:

— У нас есть символы — орлы, медведи и прочие, но это — не религиозные символы. Но я хотел бы задать вопрос, если позволишь. Мы слышали, что Церковь общается с людьми во всех здешних королевствах. Может быть, ты слышала о наших друзьях, ускользнувших от Людей Гор?

Настоятельница ответила, что ничего не слышала, но ее внимание было приковано к остальным членам группы. Наиболее интригующе выглядела самая небольшая из женщин, Картер. Она волновалась и суетилась, как голодная норка. Неудивительно, что она заговорила следующей, но то, что она произнесла, было шокирующим:

— Мы просим помощи, настоятельница. Король держит нас как заключенных. Нам не позволяют выходить из замка. У нас нет никакой работы.

Настоятельница тщательно обдумывала ответ, размышляя о том, что должно было произойти позже.

— Вас здесь не было бы, если бы король Алтанар не решил мне использовать вас. — Она сделала паузу, чтобы они смогли полностью понять смысл этого замечания, потом продолжила: — Я вижу, что вы встревожены моей откровенностью, но все вы видели, что мы с королем противники в одних вещах, союзники в других.

Фолконер ответил:

— Ты приводишь меня в замешательство. Я недооценивал тебя.

Она смущенно махнула рукой с легкой грацией, столь неожиданной для пораженных артритом суставов.

— Для вас лучше не оценивать меня слишком высоко. Конечно, я имею дело только с женщинами. Я попросила ваших мужчин прийти, чтобы продемонстрировать уважение к вашему статусу, и для того, чтобы они одобрили мое намерение использовать знание и навыки ваших женщин.

Картер вскипела:

— Мы не нуждаемся ни в каком одобрении.

Настоятельница посмотрела вдаль, стараясь успокоиться.

Конечно, девушка-рабыня уж говорила ей об этой загадке, но все же она ожидала, что незнакомцы будут достаточно осмотрительными, чтобы не оскорблять достоинство настоятельницы. Вот уж, действительно, «не нуждаемся ни в каком одобрении». Она взглянула прямо в глаза Фолконера.

— Алтанар никогда не даст прямого разрешения, чтобы женщины что-нибудь делали. Таким образом, если их работа приведет к слишком значительным последствиям, он сможет обвинить меня и потребовать, чтобы она была прекращена. Заставив меня — а значит, и Церковь — прекратить ее, он покажет всем женщинам, что у Церкви столько власти, сколько дал ей король. Вы понимаете суть нашей проблемы?

В беседу вступила Сью Анспач:

— Церковь — это власть женщины, но мужчина устанавливает предел этой власти.

Восхищенная настоятельница просияла.

— Вот именно. Этому научила тебя мать?

Анспач покачала головой.

— Я наблюдала, размышляла. И слушала.

Еще более довольная, настоятельница посмотрела на Фолконера.

— Не разрешил бы ты женщинам остаться со мной для частной беседы? — Прежде чем он смог ответить, она обратилась к ним снова: — Помогая мне, вы привлекаете внимание короля. Не допускайте ни малейшей оплошности. Многие постараются вас использовать. Не доверяйте никому.

— Уж с этим мы все согласны, — ответил Конвей.

Тон ответа заставил ее вскинуть голову. Конвей встретил ее пристальный взгляд с вызывающей смелостью. Настоятельница снова посмотрела на женщин, говоря:

— Конечно, я постараюсь предупредить вас об опасности. Однако я — инструмент Церкви, слуга нашей Сестры-Матери. Никогда не забывайте, что у меня есть обязательства, далеко выходящие за пределы ваших судеб. Или моей судьбы.

Фолконер, вздрогнув, попытался улыбнуться.

— Мы понимаем. У нас есть свои собственные обязательства.

— Спасибо за откровенность, — ответила Анспач.

Настоятельница рассеянно кивнула Анспач, наклонилась вперед и спросила:

— Что с вами, Фолконер? Вы слабы, вас лихорадит, только что вы почувствовали боль. Где?

— Рука. Укус насекомого. Блохи, наверное. Кажется, попала инфекция. Какое-то время ранка была без изменений, сейчас, кажется, становится хуже. — Он закатал рукав, показывая руку.

— Невидимые, — сказала настоятельница.

Конвей спросил:

— Ты сможешь ему помочь?

Взяв его за руку, она ощупала кожу вокруг воспаления, потом понюхала ее.

— Возвращайся в свою комнату. Ложись в кровать. Я пришлю к тебе военную целительницу. Ты не будешь возражать, если женщины останутся со мной?

Полковник согласился, и мужчины удалились. Конвей и Леклерк поддерживали полковника под руки.

Позвонив в маленький колокольчик, настоятельница вызвала ожидавшую за дверью Избранную, отдав приказания позаботиться о Фолконере. Затем она жестом пригласила трех женщин ближе, предложив их сесть.

— Отложим на время проблемы Фолконера. Простите меня. Есть неотложные проблемы, они касаются всех нас. Если бы вы смогли сделать то, о чем я попрошу, мы помогли бы друг другу.

Кейт Бернхард не колебалась.

— Это зависит от того, что ты скажешь нам делать и какая помощь тебе нужна. Однако сначала позволь задать один вопрос. Как вы называете ваш язык?

Настоятельница взглянула на нее в изумлении. Это, конечно, был самый странный вопрос.

— Как мы называем его? Речь, конечно. На нем разговаривают все. Почти все. Я знаю, что ваш диалект непонятен нам, но понимаю, что это все же речь. По крайней мере, она не похожа на странное щелканье, на котором изъясняются в Найоне. Есть еще Хенты, они живут далеко, за несколько месяцев пути на юге. У них тоже не вполне правильная речь, по мне, она скорее похожа на пение. Но идите на север и на восток, сколько хватит сил, и всюду вы услышите речь. Что за странный вопрос.

Они обменялись взглядами.

— Многие ваши обычаи отличаются от наших. Интересно. Это не важно. — Кейт посерьезнела. — Теперь скажи, что ты хочешь от нас?

— Конечно. Для начала я хочу побольше узнать о вашей стране. Поколение за поколением Сестра-Мать посылает миссионеров все дальше от своего Святого Города, но все же вы ничего не знаете о Церкви. Это странно.

Она смотрела, как они обменялись взглядами, беззвучно решая, кому отвечать, и была удивлена, когда наименее агрессивная Анспач взяла на себя инициативу.

— Мы только слышали истории о вашей Церкви. От предоставленной нам рабыни — молодой женщины по имени Ти. Она предупреждала нас не говорить ни с кем, пока мы не поговорим с тобой, особенно о религии и правах. В нашей стране нам вообще не разрешают обсуждать религию. Это — дело лидеров.

Что за неуклюжая ложь, подумала настоятельница. Они действительно настолько слабы в этом или надеются, что их оружие защитит их? Конечно же, они не настолько глупы. Она вздохнула. Их нужно проучить. Но только после того, как я получу ответы на некоторые вопросы. Она спросила:

— В вашей Церкви есть Сестра-Мать?

— У наших людей есть несколько религий. Почти все религиозные лидеры — мужчины.

Картер подалась вперед.

— В трех главных религиозных течениях женщинам не разрешается исполнять наиболее значительные ритуалы.

Сейчас настоятельница видела в их лицах правду. Внезапное беспокойство прошлось по ее телу ледяными пальцами. Когда это было? Год тому назад. Тогда появились слухи о новой, скрытной религии. Порождение ночи и луны, она требовала крови, знала только последователей и врагов. По слухам, она зародилась далеко на востоке, за Матерью-Рекой. Священниками там были мужчины.

Эти незнакомцы пришли издалека, с востока. Сайла могла быть сейчас с одним из них, с тем, кто, по словам Алтанара, был священником.

Настоятельница заявила:

— У нас женщины — это Церковь, и Церковь — это женщины.

Они переглянулись — было видно, что тут общего согласия не было. Снова заговорила Анспач.

— В нашей стране женщины больше, чем целительницы, и больше, чем Церковь. Мы… — Она смолкла, и настоятельница сжала кулаки, ожидая, что сейчас все станет на свои места. Она чуть на закричала от резкой боли в пораженных суставах и не испортила все. Анспач не слишком убедительно закончила: — Очень часто считается, что мы равны мужчинам.

Подавляя гнев, настоятельница ждала ответа. Их предыдущая ложь была неуклюжа. Эта же была просто бесстыдной. Поразительно, что они пережили столь длинное путешествие. Тут должно быть нечто большее, чем оружие.

Быстрый трепет опасения пробежал у нее по спине. А может быть, это Провидцы, все они? Нет, это невозможно. В таком случае их не застали бы врасплох Люди Гор и они знали бы, что случилось с их спутниками. Наверное, они просто невероятно удачливы.

Тогда ей надо вытянуть из них немного больше; это сделало бы предстоящее более эффективным.

— Чем бы вы хотели заняться здесь, в Оле? — спросила она и была удивлена даже больше, чем раньше, когда они обменялись прозрачными, скрытными взглядами. Она откинулась к спинке кресла, ожидая услышать интересную ложь. Подумав о том, что у нее припасено для этих женщин, настоятельница почувствовала укол смущения.

Потом с доверительностью, смягчившей самонадеянность, с лицом мягким, как у младенца, Анспач сказала:

— Мы думали, что будет лучше всего, если вы поручите нам работать с детьми, особенно с теми, кого называют Избранными. В нашей стране все мы были учителями.

У настоятельницы перехватило дыхание. Комната стала слишком маленькой и давящей. Встав, она сделала несколько шагов. Глубокий вдох успокоил ее.

Овладев собой, она повернулась к ним.

— Говорили ли вы с какими-либо другими племенами во время вашей поездки?

Три головы дружно качнулись, говоря: нет.

Она заставила себя вернуться в кресло.

— Чему вы можете научить людей?

— Всему понемногу: арифметике, чтению, письму, англи… — Она проглотила слово, поправившись: — Языку.

— А ты?

Картер сказала:

— У меня была другая работа, но я не могла бы заниматься ею здесь. Ваша культура отлична от нашей.

Ее улыбка не смогла скрыть жало невежливого замечания.

То, что им позволяли иметь учителей, еще не было поводом для выражения открытого презрения. Это были не те Учителя, замечательные, мифические фигуры, которые приносили навыки и знания в жизнь всех, кого они касались. Знания, которые эти трое передавали детям той земли, из которой они прибыли, были важны, но это было далеко не то, что обещали Учителя.

На языке ее горчило от разочарования. Все же она узнала одно, что заставляло относиться к этим женщинам теплее, более сочувственно. Ясно, что в их культуре дети занимали очень важное место. На мгновение она задала себе вопрос, как их ужасное вооружение могло входить в ту же культуру. Хорошо было бы иметь время, чтобы разобраться с этим вопросом. Может быть, позже: сейчас времени не было. Она торопливо нащупала палочку из древесного угля и кусочек пергамента.

Они были необычно хорошо обучены. По правде говоря, эти женщины удивили ее пониманием букв и чисел. С диктантом они расправились шутя, и, когда настоятельница проверяла их на числах, они смеялись и болтали, как будто самое трудное из упражнений было для них детской игрой. Мгновенно их ладони до запястий перепачкались древесным углем, а кусочек пергамента оказался настолько замусолен, что на нем все сливалось. Хотела бы она выбрать часок, чтобы нажать на них посильнее. По их небрежным, почти покровительственным манерам было видно, что женщины знали даже больше, чем рассказывали.

Но есть куда более неотложные дела. Им нужно узнать об окружавшей их жизни. И быстро. Почувствовав себя лучше, настоятельница сказала:

— Пойдемте, — и вывела компанию из аббатства. Когда женщины попробовали поддержать живую беседу, она отвечала неопределенно и уклончиво. Чтобы понять, им было необходимо увидеть.

Они шли уже несколько минут, когда Картер спросила, куда они направляются. Настоятельница хотела сказать: «Вы мне не нравитесь, вы меня пугаете, но сейчас вы в моей стране. И я вам нужна». Вместо этого она ответила с оттенком мстительности:

— Еще немного, и мы придем. Это место называется Берег Песен.

Она надеялась, что еще несколько минут будет тихо. На скудной земле на опушке леса толпился народ. Ясное небо вдали указывало, где начинается Внутреннее Море. Настоятельница двигалась сквозь толпу с уверенностью привилегированной особы. Некоторые ворчали, почувствовав толчок в спину, но, взглянув на нее, и мужчины, и женщины расступались. Каждый приветливо улыбался незнакомкам. Группу сопровождал шепот обсуждавшей их появление толпы.

Пробравшись в первый ряд толпы, они оказались на краю обрыва высотой с человеческий рост, отмечавшего, где песчаный берег начинал скатываться в воды Внутреннего Моря. У настоятельницы хватило реакции, чтобы выставить локоть в сторону Анспач и прервать крик, который, как она видела, зарождался у нее, когда та взглянула вниз, на певцов. К счастью, Бернхард и Картер были слишком ошеломлены и лишь прижались друг к другу.

В пятнадцати метрах от них на двух из многих квадратных рам, заставлявших пляж, висели растянутые обнаженные мужчина и женщина, привязанные к рамам за запястья и лодыжки. Они были подвешены лицом друг к другу, их разделяло лишь несколько дюймов.

Поздравляя себя с удачным выбором времени, настоятельница заметила приближение двух мужчин на незапятнанно белых конях. Они были одеты во все белое. Фигуры скрывали длинные плащи, лица — капюшоны. Лошади тоже были в белых капюшонах и с белой упряжью, и на ярком солнце выделялись черные отверстия для глаз и блестящие черные кнуты, свернутые в катушки и свисающие с белоснежных седел.

Настоятельница невозмутимо объяснила:

— Это — блюстители истины. Они расспрашивают заключенных и дают любое наказание, какое требуется. Если вам когда-либо выпадет случай их услышать, вы заметите странно невыразительную манеру их речи. Они смертельно опасны и имеют полномочия убить любого, кто им сопротивляется или отказывается повиноваться.

— Они одеты в белое, — сказала Картер.

— Конечно, — ответила настоятельница. Ее улыбка была похожа на гримасу. — Цвет чистоты лучше подчеркивает кровь.

Дрожа, Картер отвернулась, и настоятельница сжала ее мягкую руку. Она мигала от внезапной боли и пробовала вытянуть руку, но настоятельница крепко держала ее, заставляя идти вперед, прочь от толпы, взглядом приказав остальным следовать за ними. Будучи уверенной, что их не могут подслушать, настоятельница сказала:

— Все публичные наказания происходят на Берегу Песен. Блюстители истины очень изобретательны. Вы говорили, что были учителями? — Она показала на происходящее перед ними. — Та женщина нарушила закон. Она изучала чтение, письмо и некоторые числа, чтобы помочь в делах своему мужу. Его преступление? Он не донес на нее.

Картер судорожно сглотнула, в глазах у нее дрожали слезы. Встретившись взглядом с настоятельницей, она напряглась, отвечая:

— Они ведь не смогут заставить ее забыть? Я имею в виду — независимо от того, как сильно они ее исхлестают, она будет помнить все, чему научилась. — Картер чуть не задохнулась от запоздавшей догадки. — Они ведь не собираются ее?.. — Вопрос повис в воздухе.

— Убить? — закончила настоятельница. — На первый раз — эта порка. Если поймают снова, то ослепят.

— Нет. — Звук был мягок. Настоятельница поймала себя на том, что ей нравится эта своенравная, трудная маленькая женщина. В ней были и сострадание, и сила характера. «Возможно, я становлюсь злобной», — подумала она и жестом пригласила всех за собой прочь от берега.

Немногие обратили внимание на их уход: все глаза были прикованы к охране и кнутам. Четыре женщины миновали последний ряд зрителей. Анспач не смогла справиться с собой и обернулась. Блюстители натренированными движениями взмахнули кнутами; пробный удар щелкнул по стойке рамы.

Сью дернулась, как будто удар пришелся по ее телу.

Когда они шли по одной из тропинок через лес, настоятельница сказала:

— И примерно так — в каждом месте, известном Церкви. Вам придется многому научиться, если хотите выжить. Позже я расскажу вам легенду о тех, кого называли Учителями. Однако сначала послушайте вот что. Мы находим много вещей, оставленных гигантами, на которых есть буквы. Лично я полагаю, что некоторым из рабов даже позволяли читать и писать, потому что те, кто роет в местах, пораженных Божьим гневом, иногда находят что-то вроде пергамента с буквами. Буквы слишком маленькие для глаз гигантов. Но везде, где чтут благословение Церкви, все-все с буквами и цифрами должно быть немедленно передано Церкви. Любой, пойманный с такими вещами, — отступник, его ждет смерть. Церковь ответственна за уничтожение приносимого. Это выполняется в ходе церемонии, называемой Возвращением.

Картер спросила:

— Что вы возвращаете? Как это происходит?

— Мы все сжигаем, а потом бросаем пепел в бегущую воду. И я понятия не имею, что означает «Возвращение». Это — название церемонии. Оно должно что-то означать?

Бернхард выглядела смущенной.

— Как могут сосуществовать такая церемония и легенды об Учителях? Они же противоречат друг другу.

— Противоречие — точное слово. Именно поэтому Учителя — это только легенда. — Настоятельница резко кивнула головой, показывая на происходящее позади них. — Если так поступают с женщиной, которая училась сама, то что, по-вашему, они сделают с женщиной, которая учит других?

Через несколько мгновений вопль женщины смешался с хриплым криком мужчины, и из глаз Картер хлынули слезы.

Настоятельница неохотно обернулась. Конечно, ничего приятного в порках нет, и никто не любит слышать, как страдают другие, но слезы? Эти женщины, должно быть, пришли из невероятно мягкого общества.

Она снова задала себе вопрос, как столь чувствительные люди могли путешествовать, не обнаруживая себя, но быстро поправилась. Они не только чувствительны, они просто глупы. Если бы не их диковинная одежда и чудовищное оружие, она никогда бы не поверила, что они те, за кого себя выдают.

Как и Алтанар. Так что же он планирует? Настоятельница смотрела, как три женщины торопятся, обняв друг друга, как виноградные лозы. Наверное, пришло ей в голову, это потому, что сейчас крики были слышны постоянно. Она отключилась от них, закрыла для них свои мысли. Казалось, незнакомки не могут так поступить.

«Взять их под свое крыло — рискованная затея, — подумала настоятельница, но через мгновение ее осенило. — Если в их стране позволяют так свободно говорить об Учителях, возможно, они знают что-нибудь о Вратах».

Врата.

Неожиданно она почувствовала пощипывание в глазах, с кривой усмешкой вспомнив, в какое раздражение привели ее слезы Картер лишь минуту тому назад.

Лишь через несколько секунд она была способна думать о Вратах или о Сайле спокойно. Снова она награждала своей любовью странного беспризорного ребенка, который пришел к ней таким изголодавшимся по любви, таким боящимся любви. И между ними возникла любовь. Настоятельница вознесла Сайлу выше, чем других целительниц, для девушки было сделано то, что должно возвеличить ее в глазах всех. Она была рождена, чтобы рисковать, подняться в хитрости. И не могло быть иначе.

Даже если бы она не любила Сайлу, сердито подумала настоятельница, насколько она приятнее, чем эти противоречивые, ценные незнакомцы!

Если бы только ее миссия у Людей Собаки не закончилась таким отчаянным провалом. Сейчас следует быть признательным любому, кто мог бы предоставить ей убежище.

Бедный ребенок. Бедная Сайла, всегда верившая, что ее решимость разгадать тайну Врат была ее собственной идеей.

Глава 43

Фолконер обливался потом, лежа на своей кровати. Рядом сидела целительница, на тумбочке дымился небольшой котелок с супом, стоявший на горшке с углями. На коленях она держала медный таз с водой, смешанной со спиртом. Время от времени она окунала в него ткань, отжимала ее и протирала его лицо и тело, прикрытое простыней. Ни спирт, ни настой полыни не могли заглушить тяжелый запах гноящейся раны.

Военная целительница предложила ему ложку супа, но Фолконер отказался с сердитым бормотанием. Она продела прут для переноски через ручки горшка с углями и унесла все из комнаты, как только Конвей и Леклерк появились в дверях.

Скосив глаза, Фолконер мог видеть, как яд медленно движется из раны по венам руки к сердцу. Крошечная метка укуса была теперь парой пересекающихся разрезов — целительница открыла рану, чтобы уменьшить давление и открыть доступ к пораженной плоти. Она не знала, что ни одно из средств в медицинских комплектах группы не смогло справиться с инфекцией.

Взглянув на друзей, стоявших в ногах кровати, Фолконер попытался улыбнуться.

— Уму непостижимо. Ко всему прочему, еще и гангрена.

— Здесь что-то другое. — Нижняя губа Леклерка выпятилась вперед. — Я встречался с гангреной, это не то. Наш комплект должен был вас вылечить. Они кое-что сделали, полковник. Кто-то поработал с микробами, заставил их измениться. Они обманывают нас.

— Кто бы он ни был, он давно мертв, Луис. Запомните вот что. Что бы вы ни делали, помните, как мы объяснили им наше появление. — Он многозначительно посмотрел на дверь, в которую вышла целительница.

— Может быть, будет лучше, если мы вынесем вас на солнце? Кажется, вчера это помогло? — спросил Конвей.

— Помогло мне. Не помогло руке. — Он повернул голову на подушке. — Я опять бредил, когда вы разбудили меня там, на солнцепеке. Я помню только часть. Что именно я говорил?

Покраснев, Конвей сделал вид, что осматривает руку.

— Ничего особенного. Так, бессвязные слова.

— Это ложь, — сказал Фолконер, и Конвей вздрогнул от жара, вспыхнувшего в его глазах, как будто там внезапно сконцентрировалась вся лихорадка. Полковник продолжил: — Я приказывал отрядам садиться в грузовики. Мы отправлялись в аэропорт, а потом на криогенную станцию. Что вы смогли понять?

— Ничего.

Это было мучительно. Чем больше он пытался лгать, тем яснее понимал, что Фолконер видит его насквозь, и, когда полковник приподнялся на локте и потребовал правду от Леклерка, тот признался во всем.

— Там никого не было, кроме нас. Вы только отдавали приказы. Даже не слишком громко. Правда, честно. — Он отступил, жестом и улыбкой извиняясь перед Конвеем.

Откинувшись назад, Фолконер с усилием жадно глотал воздух. Пот лил с него ручьями. Конвей сказал:

— Полковник, довольно. Вы вредите себе.

Тот скривился.

— Я думаю о том, как не навредить остальным. — В последующей тишине его хриплый вдох был бесконечно громким. Фолконер продолжил: — С этого момента безопасность получает приоритет номер один. Происходит кое-что забавное. У них есть больницы, они называют их домами исцеления. Почему же Алтанар настаивает, чтобы я оставался здесь? Он знает, что я брежу. Что, если я буду кричать на их языке о криогенном проекте? Или ядерном оружии? Или о том, откуда мы появились? — Он рухнул на кровать и тут же забылся. Хриплое дыхание клокотало в его горле.

Конвею хотелось успокоить полковника — его слова озадачили всех. Они составили график дежурств, чтобы Фолконер никогда не оставался один. Его состояние стремительно ухудшалось. Конвей задавал себе вопрос, понимала ли настоятельница, насколько отчаянным было положение Фолконера. И был уверен, что она хорошо это скрыла, как умолчала о показанном женщинам в тот день. Картер все еще не могла об этом говорить.

И теперь человек, который должен быть самым сильным из них, умирал.

Глядя на серые каменные стены, Конвей вспомнил о панике, охватившей его при первой вспышке бреда Фолконера. Ти, девушка-рабыня, подслушивала. Она не понимала, но интуитивно чувствовала, что речь шла о тайнах. Она передавала Фолконеру ходившие о них истории, рассказы, в которых они были волшебниками, пришедшими из места, откуда еще никто не возвращался. Как-то Конвей спросил у нее, почувствуют ли люди угрозу, если пришельцы окажутся слишком отличными от них, и Ти ответила, что он прав. А Конвей знал, как люди этого мира реагировали на угрозу.

Фолконер получал хорошее лечение. По приказу Алтанара у них было все, что они просили, в том числе и чистая комната.

Ти оказалась незаменимой. Когда не было целительниц, она бралась за любую работу. Фолконер спрашивал про нее, если девушка какое-то время отсутствовала. Конвей тоже оценил ее. Ти была симпатичной, любила рассказывать о местных обычаях и помогала им с языком. Конвею казалось, что она чрезмерно подозрительно относится к Алтанару, чем расстраивает Фолконера. Мэтт подозревал — именно она заставила полковника задуматься о том, что их комнату прослушивают. Вполне возможно; но проблема заключалась в том, что у Алтанара могла иметься дюжина причин, чтобы оставить Фолконера именно здесь. Может быть, ему не хотелось, чтобы люди увидели, насколько уязвимы оказались его новые друзья.

Конвей сморщился, вспомнив, как начал осматривать стены в поисках отверстий для подглядывания, чтобы успокоить Фолконера. Капитан охраны, Итал, чуть не поймал его за этим занятием. Это было бы просто замечательно, подумал Конвей, с удивлением понимая, что убьет любого, если почувствует угрозу.

Угроза…

Он становится похожим на них. На тех, кто создал этот мир и приговорил его провести в нем остаток жизни. Как однажды сказал кто-то из великих? «Чтобы спасти эту деревню, нам пришлось ее уничтожить». Неужели именно этим он обречен заниматься? Именно таким человеком он должен стать?

Возвратилась целительница. Напоследок Конвей пробормотал что-то о том, чтобы полковника вынесли наружу, на солнце и свежий воздух.

За гобеленом, неуклюже согнувшись, подсматривал Итал. Одной рукой он нервно потирал камень, как будто это могло помочь лучше видеть, сделать более ясными место действия и голоса. Он научился понимать многое из того, что они говорили на своем гортанном языке, но подслушивать было чертовски трудно. Он мучился сомнениями, не следует ли доложить королю о том, что удалось разузнать. Итал вспомнил аромат супа, в животе у него заурчало, и воин покинул свой пост.

Перед передачей просьбы об аудиенции стражники в прихожей рабочих покоев короля подвергли его обычному обыску. Через небольшую, забранную решеткой амбразуру прозвучало разрешение, и они бесстрастно распахнули окованную железом дверь. Сразу за ней был барьер, почти перекрывавший коридор. Он был деревянным, покрыт медными пластинами. Факелы с обеих сторон кидали мягкий жар на полированный металл, но черные хмурящиеся глаза, нарисованные на его поверхности, предупреждали всех входящих.

Итал обошел вокруг барьера. Сама комната была темным душным кубом. Атрибуты роскоши только подчеркнули ее изолированность.

Ее центр занимал массивный дубовый стол. В его главе располагалось кресло Алтанара — приподнятое, похожее на трон, из богато отделанной светлой древесины с резными подлокотниками в виде лососей из нефрита. Орел из слоновой кости «сидел» на высокой, обтянутой кожей спинке. Пол полностью закрывали ковры из медвежьих шкур, и в полированном серебряном канделябре причудливой формы горело множество свечей.

Алтанар стоял возле кресла, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Когда Итал закончил, он спросил:

— И это все? — голосом, который не предвещал ничего хорошего. Итал заметно сжался.

— Вы велели сообщать обо всем важном, король. Этот человек, Фолконер, боится, что может проговориться. Они говорили о том, откуда пришли, о «проекте». — Алтанар продолжал свирепо смотреть на него, и Итал тихо закончил: — Их трудно понимать.

Алтанар медленно подошел, издеваясь над дрожащим солдатом глумливым фальцетом.

«Обо всем важном, король». «Боится, что может проговориться». Ах, да — «проект». — Он остановился прямо перед Италом.

— Ты, безмозглый придурок! Ты оставил их одних, чтобы прийти сюда и сообщить мне, что ничего не понял. Он сейчас спит? Что он говорит?

Итал запнулся, казалось, все его тело ищет ответ.

Алтанар ударил его.

— А теперь попробуй понять. Я рад, что он умирает. Мне не придется его убивать. Я рад, что он бредит. Он расскажет мне, о чем спрашивать остальных. Возвращайся. Мне важно знать каждое его слово. Когда он заснет сегодня вечером, отправишься к блюстителям истины. Скажешь им — я хочу, чтобы тебя хорошо выпороли, напомнили тебе о твоих обязанностях, но так, чтобы завтра ты смог работать. Ты понял?

Итал беззвучно кивнул, и Алтанар пнул его коленом.

— Отвечай! — Получив следующий удар, воин задохнулся от боли, а Алтанар все бил и бил, требуя ответа. Наконец Итал смог, давясь, прохрипеть нужные слова. Тяжело дыша, весь в поту, Алтанар закричал, чтобы он убирался. Итал вывалился в зал, испытав последнее унижение, видя ухмылки стражников, и, шатаясь, добрался до пустого коридора. Прислонившись к стене, он прижался щекой к прохладному камню и медленно, преодолевая боль, выпрямился. В правом ухе шумело, и, когда он прикоснулся к нему, пальцы были в крови.

Конвей уже вернулся, когда Фолконер пробудился. Он приветствовал посетителя, потом долго смотрел в потолок, перед тем, как повернуть голову и взглянуть на него снова.

— Я не собираюсь этого делать. — Слабый, задыхающийся голос звучал удивленно. Когда Конвей пробовал возразить, он жестом призвал его помолчать. — Это достаточно трудно сделать, не превращая все в комедию положений. — На мгновение к нему вернулись командирские манеры, но быстро исчезли. — Я все думаю, что мы почти стерли с лица земли индейцев в Америке, когда принесли им оспу. Теперь моя очередь — на этот раз жертвой стал захватчик.

— Не говорите так. Я знаю, как вам тяжело, но вы должны выкарабкаться. Вы нам нужны.

Он покачал головой.

— Нет. Это вы нужны мне.

Темное подозрение, мелькнувшее на лице Конвея, рассмешило полковника, но, попробовав засмеяться, он задохнулся в приступе кашля. Глоток воды помог, и Фолконер продолжил:

— Я не буду просить, чтобы ты убил меня, друг мой. У меня есть для тебя действительно трудная работа.

Конвей сказал:

— Мне не нравится ни то, ни другое. Подождите, пока вам не станет лучше, потом поговорим.

— Потом мы поговорим в аду. Нет, я скажу сейчас, пока могу. Я возлагаю ответственность на тебя.

— Вы все еще думаете о том идиоте, сказавшем, что кто-то должен возродить страну? Вы еще более безумны, чем он. Был. Нет уже той страны, нет уже несколько столетий. Все изменилось.

— Идеи не умирают, а мы были идеей. Мечтой. — Он потянулся, схватив Конвея сухой, горячей рукой. — Для всего нужно готовить почву, Мэтт. Ты — единственный из оставшихся. Остальные — хорошие люди, прекрасные. Но не лидеры. — Рука его бессильно упала.

Конвей потрясенно взглянул на полковника — его лицо почти не отличалось от черепа,обтянутого кожей. Закрытые глаза запали в глазницах, почти таких же темных, как линии инфекции, ползущие по вздувшейся руке.

Внезапно Фолконер мучительно попытался встать. Глядя диким взглядом мимо Конвея, он старался жестикулировать обеими руками.

— Поставить пулеметы здесь! По тем деревьям, огонь! Бронебойщики, сюда! — Так же быстро, как поднялся, он рухнул, с хрипом вдыхая и выдыхая воздух. Его грудь трепетала в такт с биением сердца.

Конвей протер его водно-спиртовой смесью. Полковник заговорил, не пытаясь повернуть голову:

— Я не могу с этим справиться, Мэтт. Все настолько реально, что, только когда проходит, понимаешь, что это очередная галлюцинация. Есть важный вопрос, он может превратиться в большую проблему. Сейчас Алтанару удобно придерживаться версии, что мы пришли из другого места. Но позвольте кому-нибудь начать говорить о нас сверх того, о нашей сверхъестественной природе или что-то в этом роде, и королю придется задавать нам вопросы. В его манере. А нам отвечать.

Конвей пытался спорить — спокойно, рационально. Фолконер неподвижно лежал с закрытыми глазами, и Конвей даже не был уверен, что он бодрствует, пока тот судорожно не вздохнул.

— Если мы не найдем способ вывести этих людей на правильный путь, то история повторится вновь. Мы добрались сюда, чтобы попробовать. Я хочу услышать, как ты согласишься со мной, перед тем как я умру.

Конвей склонился к его ногам.

— Это непростительно, это — последнее дело.

Фолконер попробовал улыбнуться.

— Именно это я и хотел услышать. Я победил.

— Я не буду этого делать, черт бы вас побрал. Я собираюсь жить так, как смогу, и столько, сколько смогу. Говорю вам прямо, что не собираюсь ввязываться в этот дурацкий крестовый поход. Вы умрете, проиграв.

Полковник открыл глаза.

— Ты сделаешь это. Не так, как получилось бы у меня, но сделаешь. Мы столь же непохожи, как день и ночь, друг мой, но цель у нас одна. А теперь позволь мне отдохнуть.

Несколько секунд Конвей стоял, сжав кулаки, не в силах вымолвить ни слова. В самом мрачном настроении он резко повернулся на пятках и пошел к дверям. Не успев открыть их, Конвей оглянулся, услышав голос Фолконера:

— Я даю тебе шанс уйти, как обычно это делается в кино, помнишь? — Полковник резко остановился, из груди его послышался звук, которого Конвей не понял, потом продолжил: — Я только хотел сказать, что желаю… А, ничего. Желать чего-либо — только время тратить. До свидания. — Его голова упала на подушку. Конвей мягко закрыл дверь.

Конвей ушел, и Итал приник глазом к отверстию в гобелене. В правом ухе шумело, он почти ничего не слышал. Воин потер ухо, но толку от этого не было. Шум сидел глубоко в голове, и с ним ничего нельзя было поделать. Зато боль в паху почти прошла.

И еще одно не давало ему покоя, наполняя острым чувством унижения. Закрыв глаза, он снова видел ухмыляющиеся лица стражников. Воин открыл глаза, вспомнив ночь в горном форте, когда Алтанар заставил их идти к шатру под ураганным ветром. Он подумал, остались ли у женщины пальцы после полученного обморожения. Вряд ли.

Дверь открылась — медленно, беззвучно. В нее заглянула Девушка-рабыня, приставленная к незнакомцам. С кошачей быстротой она скользнула внутрь, быстро оглянувшись перед тем, как закрыть дверь. Она поспешила к кровати, и Итал с удивлением понял, что Фолконер явно ожидал ее.

Весь в напряжении, протискиваясь вдоль стены, он хотел завопить на них, чтобы разговаривали погромче. Если он не сумеет их расслышать, то Алтанар взбесится сильнее, чем когда-либо.

Девушка склонилась над чужаком, и Итал было подумал, что она собиралась поцеловать его, но тут же понял, что Ти нащупывает что-то, привязанное к ноге. Когда она выпрямилась, в руке у нее был нож. Он набрал в грудь воздуху, чтобы закричать на нее, остановить, когда она вручила нож Фолконеру. На этот раз она поцеловала его в лоб и исчезла столь же быстро, как появилась.

Итал проклял себя, восхищаясь ее хитростью. Только теперь он понял, почему она так старалась не попасть сегодня в список людей, которым позволено посетить Фолконера. Когда его найдут мертвым, Алтанар будет пытать всех, кто был на дежурстве, разыскивая, кто принес ему нож. Никто не сможет признаться в том, чего не знает, и Итал был уверен — несколько человек подтвердят, что маленькая Ти за весь день ни разу здесь не была. Фолконер проверил край лезвия.

Что-то жгло Италу глаза. Капли пота, сообразил он, поняв, что весь взмок, несмотря на холодную сырость коридора.

Фолконер подготовил свою смерть. Он хотел защитить своих друзей от того, в чем мог бы проговориться, когда яд в его крови принесет безумие. Это был храбрый поступок.

На Итала снизошло великое спокойствие.

Если он закричит и тем самым раскроет место, где скрывается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он ворвется в комнату, чтобы помешать самоубийству, и чуть замешкается, то Алтанар наверняка его убьет. Если он не сделает ничего, чтобы остановить самоубийство, то Алтанар наверняка его убьет.

В любом случае его будут пытать, пока не вытянут имя девушки-рабыни, а уж с ней блюстители истины будут развлекаться долго.

Воин выпрямился. Несколько минут он смотрел в темноту. Снова заглянув в комнату, Итал увидел, что Фолконер сделал то, что собирался. Отступив от отверстия, он совершил ритуал, которым провожали мужчину клана, умершего достойно.

— Иди легко. Возьми с собой наше уважение к твоему пути. Пожалуйста, оставь свою храбрость нам, которые еще в бою.

Итал сам не понимал, что заставляло его произносить эти слова для Фолконера, самого странного из незнакомцев, но, выговорив их, он почувствовал себя намного лучше. Повернувшись, воин пошел прочь.

Глава 44

Конвей и Леклерк пристально разглядывали расстилавшийся перед ними пейзаж:

— Должно быть, это — пик Райнер, но я не припомню, чтобы у него была скругленная вершина и кратер на склоне.

Леклерк кивнул.

— А какое глубокое русло реки. Почти каньон. И деревья здесь меньше. Я думаю, ее снесло пару столетий назад, и сюда обрушилась целая лавина грязи и лавы от взрыва. Смотри, какая ровная местность. Не за что глазу зацепиться, от горы до Саунда. Интересно, жил ли здесь кто-нибудь, когда все это случилось.

Конвей ответил:

— Сомневаюсь. Ну не ирония ли судьбы? Дома, фабрики, поля — никто не знает, что там было. Люди, построившие их, видели, что все разрушено, но не вычеркнуто из жизни. А эти, живущие на руинах, даже не знают, что здесь была цивилизация. — Он остановился на мгновение, осматриваясь кругом, потом продолжил: — Гора «Отец Снегов». Интересно. Реки, озера, земля — все женского рода, а горы, точнее, горные пики — мужского. Быть может, мы говорим о вещах, приносящих жизнь, как о женщинах, а о вещах, приносящих смерть, как о мужчинах.

— Может быть, когда-то давным-давно. Женщины все так же приносят жизнь, но хватит об абстракциях. Вернемся к нашим делам. Меня тревожит Картер. Она уже долго не может прийти в себя.

— Она возьмет себя в руки, как только захочет жить. Эта старая настоятельница нашла им занятие. Они тоже будут приносить пользу.

Последняя фраза возвратила их к трудному разговору, и Леклерк быстро поднял брови, осторожно спросив:

— Что ты имеешь в виду?

— Мы останемся здесь в живых до тех пор, пока нужны Алтанару. Как только он разберется в нашем оружии, то отберет его у нас.

Леклерк изучающе смотрел на гору.

— Полковник Фолконер передал свою миссию тебе, не так ли?

Конвей чувствовал, что шея его багровеет.

— Я этого не говорил. Не приписывай мне мотивов, пока не выслушаешь до конца.

— Я слушаю.

Конвею хотелось обдумать то, что он собирался сказать. Он хотел выразить так много — патриотизм, от которого сжимало горло, когда он думал о своей ушедшей стране и о новой, ожидающей своего рождения; друзья, их будущее, такое хрупкое и суровое перед лицом варварства Олы, его неспособность найти безопасный выход из положения. Запинаясь, он продирался через все это, чувствуя, что не находит нужных слов.

Когда Конвей замолчал, Леклерк перевел на него взгляд.

— Я же говорил, что он возложил свою миссию на тебя. — Он сделал протестующий жест прежде, чем Конвей смог возразить. — Признайся, у нас нет никакой альтернативы. Вы уже сказали, что он устранит нас, как только не сможет больше использовать. Можем ли мы сделаться незаменимыми?

— Должны.

Леклерк кивнул, как будто обсуждая шахматную партию.

— А это значит, что мы должны будем помогать ему в войнах и таким образом выполнять президентский приказ повторно объединить страну. — Его самообладание наконец исчерпалось, и лицо скривились в болезненной улыбке. — Я даже не могу вспомнить его имя. Мы — единственные люди, когда-либо слышавшие о нем, знающие что-то об этой проклятой стране, а я не могу вспомнить, как звали президента.

— Это была хорошая страна. Она должна жить снова.

— Ты что, с ума сошел? Ты думаешь, что этот кровожадный идиот собирается восстанавливать Зал Независимости или что-то в этом роде? Лично я присоединился к криогенному проекту, потому что у меня не было другого выхода. Я был никто, у меня не было работы, и война смела бы меня с лица земли, как и всех прочих. Так что я подумал, если буду участвовать в проекте, получу шанс на настоящее приключение. Прелестная мысль. Все оказалось гораздо страшнее, чем хотелось бы. Конечно, это лучше, чем ждать, когда из бомболюка тебе на голову вывалят канистры со СПИДом 6-А, или наблюдать, как на глазах меняется цвет радиационного индикатора, пока ты впитываешь гамма-лучи. Если мое волнение тебя не пугает, то я с тобой. Подумай о том, как захватить Олу, и я твой, с потрохами. Но воссоединить континент? — Он махнул рукой, охватывая гору Отец Снегов, долину, горизонт на востоке. — Мы даже не знаем, как он теперь выглядит.

Конвей двинулся дальше.

— Давай возвращаться в замок. Они злятся, если мы отсутствуем слишком долго.

Это была двухчасовая экскурсия в прошлое. Они наслаждались относительной свободой даже больше, чем свежим воздухом и пейзажем, несмотря на то что находились под постоянным наблюдением. Сопровождавшие их стражники и не пытались скрыться из виду, хотя шли в некотором отдалении, позволяя свободно разговаривать.

И мужчин, и женщин уже не ограничивали в передвижениях и в контактах. Они обнаружили, что Оланы вполне дружелюбны — местные жители относились к незнакомцам с терпением и юмором. Однако они не спускали настороженных глаз со стражников, вполне допуская, что придется отвечать на вопросы. В группе поражались, насколько жители запуганы Алтанаром. Конвею не терпелось узнать побольше о мире, лежащем за стенами замка. Но путешествиям всячески препятствовали и строго их контролировали.

Сегодня, прогуливаясь вдоль мощенной камнем дороги, Мэтт изучал технические навыки Оланов. Камень и древесина были основными строительными материалами, и они уже освоили арки; окна и двери завершались перемычками, некоторые из них были удивительно большими. Леклерк заметил, что здесь явно жертвовали изяществом и пропорциями в пользу прочности. Его внимание привлекла и сама дорога. Она была прямой, как стрела, и, очевидно, имела прекрасное основание, иначе давно была бы разбита колесами огромных деревянных телег, грохотавших по ней вверх и вниз. Однако камни были не подогнаны по высоте и наклону, что создавало ухабистую, неровную поверхность. Леклерк съязвил:

— Почему вот так всегда? Я знаю — когда им нужна ровная площадь, они могут сделать ее, но ведь построили эту припадочную дорогу и решают проблему, впрягая больше лошадей спереди и заставляя рабов толкать телегу сзади.

В конце фразы ему пришлось повысить голос. К ним тянулась одна из телег. Возничий изощренно клял свою медлительную бригаду из сорока волов. Его помощник сидел сзади, по-царски устроившись наверху шестифутового толстого комля единственного бревна. Его работа заключалась в том, чтобы стегать кнутом по потным спинам тридцати скованных рабов, толкавших телегу. Конвей спросил себя, сколько все это должно весить. Даже колеса телеги впечатляли — более шести футов в диаметре, с деревянными башмаками шириной добрых шесть дюймов. Следы огня на древесине говорили, что железные шины надевались на колесо раскаленными докрасна, и они вращались так медленно, что можно было разглядеть крепившие их массивные заклепки. Спицы толщиной в ногу взрослого мужчины шли из ступицы, напоминавшей бочонок. Само основание телеги было сделано из бруса толщиной дюйма четыре, скрепленного железными скобами.

Не сговариваясь, Конвей и Леклерк подождали, пока пронзительно скрипящая, стонущая телега не миновала их, а потом двинулись дальше. Они оглянулись на город, в который следовал груз.

Возвышаясь над лежащей перед ними плоской равниной, он выходил за ее пределы и спускался вниз по довольно крутому склону к сверкавшей голубой воде Внутреннего Моря. Его окружали серо-черные каменные стены длиной в половину мили и высотой пятнадцать футов. Перед ними лежало пастбище, добрые две сотни ярдов плоской вытоптанной земли, не дававшей нападавшему никакого укрытия. Внутри стен все имело прямоугольную форму. Ничто не должно было нарушать сеть прямых линий, кроме официальных зданий, которые выходили за пределы одного квартала. Кварталы располагались ступенями по высоте, так что крыша одного здания служила террасой для другого. Улицы, которые кончались у стен здания, продолжались на противоположной его стороне.

Круглый трек и стадион занимали прямоугольную область два на четыре квартала. Еще более внушительным был огромный резервуар правильной геометрической формы.

Драгоценным камнем королевства был замок Алтанара, окруженный собственной стеной, которая примыкала к западной городской стене. Внутренние земли замка были похожи на парк, с воротами, обращенными к Внутреннему Морю, и фактически в городской стене было пять ворот. Общественные ворота, намного большие, назывались Восходом, Закатом, Северной звездой и Золотым летом. Последние были названы так из-за отражавших солнце полированных медных пластин. Река с доками и складами была к югу от них.

Вдали поднимались Стеклянные Утесы, неизменные, приковывающие взгляд две сотни ярдов оплавленной земли, сверкавшей как зеркало. Что бы там ни было, человек обрушил сюда термоядерный ад. Увидев их впервые, все стали горячо обсуждать возможное название местности или вероятный характер цели, которая подверглась такому сокрушительному удару. Бернхард настаивала, что это была просто шальная ракета.

Именно такие места Оланы именовали радзонами. Никто не знал, с чем связано это название. Радиационная опасность давно исчезла, но какие-то знания о радиации остались. Конвей философски заметил, что образование — это требующий ухода сад, а невежество — сорняки. История — старая история — полна примеров, доказывающих, что при крушении цивилизации знания исчезают в первую очередь.

Все были потрясены, когда Леклерк взорвался, оскорбленный черствостью их чисто технической дискуссии. Его голос дрожал, жесты были почти судорожны.

— Мы превратили целые склоны в стекло. Вы видите? Мы развратили саму землю. Кого беспокоит, что там было? Взгляните, что осталось; это ужасно!

Он открылся им потом, этот сверкающий утес с редкими, худосочными деревьями, скорее засоряющими, чем украшающими его вершины. После этого все избегали туда смотреть и никогда об этом не говорили.

Когда телега отъехала достаточно далеко, позволяя продолжить разговор, Конвей и Леклерк пошли дальше. Они прошли уже около мили, когда Конвей показал на холм земли, высившийся сбоку от дороги.

— Знаешь, что это такое?

Леклерк не знал.

Конвей продолжил:

— Ты помнишь семейство, которое мы видели на рынке около недели назад? Мы обратили внимание, что они как будто из другого племени, и люди относятся к ним не слишком дружелюбно. Я потом спросил Ти про них. Их называют торговцами. — Он описал их странный образ жизни, добавив: — У них не слишком хорошая репутация. Одно из прозвищ, которым она их обозвала, — «грабители проклятых Богом мест». — Он остановился и показал большим пальцем на земляной холм. — Вот оно — проклятое место. Когда-то там была деревня, или поселок, или город. Его перевернули вверх дном, погребли, сожгли — что угодно. Торговцы буквально охотятся за такими местами, и когда находят, то начинают грабить. Их всегда прогоняют местные жители, но обычно они успевают кое-чем поживиться.

— Я думал, что гиганты — это мы.

— Я тоже. У меня пока не было времени спросить Ти об этом. Интересно, что некоторые из проклятых мест были и радзонами. Торговцы научились определять, когда они становятся безопасными. Вероятно, наблюдая за животными, которые проходят в зону и уже не гибнут сразу. Крутой народец. Ти обозвала их «грабители могил». Неудивительно, что их не любят.

Леклерк предложил пойти взглянуть на проклятое место поближе. На первый взгляд перед ними лежал открытый карьер; на разрезах, располагавшихся ярусами, работали люди. На краю карьера лежали несколько груд добытого материала, привлекшие их внимание.

Их соглядатаи отошли назад, удовлетворившись тем, что держат своих подопечных в поле зрения.

В самую большую груду были сложены строительные материалы: кирпичи и бетонные блоки, готовые к использованию. Железобетон разбивался на части, арматура кропотливо извлекалась и складывалась в центральную кучу, к металлам. Медная труба в хорошем состоянии лежала отдельно, охраняемая стражником. Они уже знали, что здесь она считалась драгоценностью, как и другие материалы, хранившиеся вместе с трубой, — керамика и стекло.

Мужчины, работающие в карьере, сносили свои трофеи в центр ямы, откуда кран поднимал их на поверхность земли. Конвей и Леклерк наблюдали, как грузчик снизу крикнул своему партнеру, чтобы тот поднимал груз наиболее ценных товаров.

— Взгляни на эту конструкцию, — сказал Леклерк. — Стрела крана прикреплена к столбу около того парня. Там только один шкив. Трудно поверить, но нет даже браншпиля. Парень просто тянет за веревку, и…

Не успел он закончить фразу, как веревка выскользнула из рук мужчины. С замечательной быстротой он схватил бухту сложенной около него веревки и набросил тормозную петлю на столб, очевидно предусмотренный для этой цели. Несмотря на скорость его реакции, груз пошел вниз, обрушившись на стоявшего рядом грузчика, и лишь потом, дернувшись, остановился. Грузчик рухнул на землю бесформенной дрожащей кучей. Стекло и посуда разбились с жалобным звоном.

До сих пор Конвей и Леклерк считали, что стоящие вокруг надсмотрщики лишь наблюдают за работами, не обратив внимания на дубинки, висевшие у них на поясе. Но сейчас трое надсмотрщиков бежали к месту происшествия с оружием в руках. Мужчина, работавший на подъемном кране, с безумным выражением лица метнулся в одну сторону, потом в другую. Когда стражники приблизились, он рухнул на колени, моля о пощаде. Стража не обращала на мольбы никакого внимания.

Леклерк потянулся за пистолетом, но Конвей схватил его за руку, прошипев:

— Не будь идиотом! — и побежал к склоненной фигуре и трем избивающим ее стражникам. Заметив приближение одного из незнакомцев Алтанара, те отступили на шаг. Они усмехались, явно довольные своей работой. Леклерк торопился. Они с Конвеем затеяли с надсмотрщиками разговор об устройстве карьера. Когда они ушли, окровавленный рабочий уполз прочь. Вскоре, шатаясь, он поднялся на ноги и спустился вниз, в карьер.

Так они обнаружили, что все рабочие здесь были рабами.

— Да их тут добрая сотня, — сказал Конвей, и один из надсмотрщиков радостно закивал.

— Ровно девяносто три. Больше всего из Харбундая, некоторые из племен с Матери Рек. Мы здесь копаем самое большое проклятое место в королевстве. Там внизу много всякой всячины, оставшейся от гигантов.

— Мы видели в груде кубки для вина. Они не показались мне гигантскими, — заметил Леклерк.

Стражник казался удивленным.

— Конечно, нет. Никто не знает, где на самом деле жили гиганты. Это — проклятое место, одно из мест, где жили их рабы. Как-то раз они попробовали убежать от гигантов, но боги их всех убили. Разве у вашего народа, откуда вы пришли, нет проклятых мест?

— Конечно. — Конвей оскорбленно выпрямился. — Но наши гиганты ничего не оставляют после себя в проклятых местах. Наши гиганты никогда не пришли бы в место, где живут рабы.

— О! — Мужчина выглядел пораженным, но вскоре смог продолжить: — Ну, от гигантов здесь осталось негусто. Так, немного стали. Должно быть, рабы все растащили.

— Наверняка, — ответил Леклерк тоном, не согласующимся со смыслом слов. Конвей попрощался со стражей. По дороге назад некоторое время они хранили молчание.

— Почему Ти не сказала, что здесь работают рабы? — наконец поинтересовался Леклерк.

— Не знаю. Спрошу у нее.

Леклерк усмехнулся.

— Держу пари, что спросишь. — Он продолжил, не обращая внимания на то, что Конвей обернулся, свирепо глядя на спутника: — У тебя ведь будет множество возможностей задавать ей вопросы, правда? К ней ты отправляешься, когда хочешь уйти от себя. Если она не похожа на большую часть этих дикарей, то должна знать, как иногда огорчает упущенный шанс.

На шее Конвея задергалась жилка.

— Она сама рабыня, Луис. Ей это не нравится, но ничто не в силах изменить ее положения.

Остальная часть пути до замка была похожа на спринт; оба были в крайнем раздражении. Они расстались перед дверью комнаты Леклерка — тот резко повернулся и вошел, не говоря ни слова, а Конвей спустился в зал.

Прошла неделя, когда однажды утром Конвея разбудил настойчивый стук в дверь. Готовый ко всему, он схватил «вайп», ответив:

— Кто там?

— Я! — Леклерк был весел, в единственном слове звенело волнение.

Сонно чертыхаясь, Конвей рывком распахнул дверь, и Леклерк торопливо схватил его за руку.

— Ты не одет, — констатировал он и пробулькал, не обращая внимания на раздражение Конвея: — Я хочу тебе кое-что показать. Самую простую вещь в мире. Не могу понять, как я не Додумался до этого раньше.

На все вопросы Конвея он отвечал все той же понимающей усмешкой. Скоро и Конвей улыбался. Энтузиазм его спутника был непреодолим. Наскоро умывшись и побрившись, он позволил вывести себя из замка, через луг за его стенами, в город. Нырнув в низкий дверной проем, Леклерк буквально втащил за собой Конвея. Когда его более высокий спутник выпрямился, они оказались во дворе большой мастерской. Леклерк торжествующе показал на высокую неуклюжую конструкцию.

Хорошее настроение Конвея испарилось.

— Что все это значит?

Смущенный Леклерк все показывал на аппарат, отвечая:

— Это.

— Это же подъемный кран, — сказал Конвей, и Леклерк тут же снова воспылал энтузиазмом.

— Да, да. — Он потащил друга поближе, показывая ему детали конструкции. — Смотри — устройство с двойным шкивом. Подумай, какой выигрыш в силе! Но вот — действительно важная часть. — Леклерк понесся к браншпилю. — Это дает еще большую подъемную силу, — похвастался он, поворачивая колесо. Из смонтированного сверху устройства раздался клацающий звук, и Леклерк просиял. — Это — та самая штука, про которую я говорил. Простое храповое колесо. Видишь, как оно вращается на оси? И как крюк захватывает эти колеса на стреле браншпиля? Это значит, что колесо может вращаться только в одну сторону, Мэтт, если только ты вручную не отцепишь храповое колесо от нижнего стропа. Теперь те бедные ребята в своем карьере могут поднимать больше, легче и никогда не бояться, что груз свалится им на голову.

Еще раз улыбнувшись, Конвей подошел ближе посмотреть на машину.

— Блестяще. Именно такие вещи мы и должны делать для этих людей.

— Мы уже работаем над усовершенствованием, — заявил Леклерк, — делаем поворотную подъемную стрелу, чтобы людям не приходилось изгибаться и вытягивать груз сбоку. Мне это пришло в голову, когда я увидел каменные стены. С высотой камни становятся все меньше — слишком тяжело затаскивать крупные блоки наверх. Я могу подумать, как делать портативные или разборные подъемные краны; знаю, у меня получится. Мы сможем возводить стены — более прочные стены — везде, где пожелаем. И акведуки. Нет никаких пределов…

— Нет, есть, — сказал Конвей, отведя Леклерка подальше от собирающихся вокруг них рабочих. — Мы должны быть осторожны, чтобы не переусердствовать. Помни: этот Алтанар — кровавый тиран. И если мы построим ему стены…

Леклерк перебил его, заикаясь:

— Если мы их построим, то будем знать их слабые места. Во всяком случае, стены — это защита. Мэтт, все, что я покажу этим людям, распространится, как огонь по траве. Всегда так получается. Кое-что можно сохранить в тайне, но все, что человек увидел, он сможет повторить. Или улучшить. Так что я даю преимущества не только Алтанару.

— Но это поможет ему.

— Мы должны быть полезны; ты сам это сказал. Во всяком случае, нельзя остановить знание.

— Можно, если ты — единственный его обладатель.

— Если бы я придумал этот подъемный кран две недели назад, тот раб остался бы в живых.

— Неочевидно.

— А я думаю, что да. Я считаю, что мы должны делать все возможное, чтобы вводить усовершенствования. Даже если некоторые из них помогают как плохим, так и хорошим людям.

— А я говорю, что нужно найти лучшее время и место.

— Но я живу здесь. И сейчас. Мне не меньше противен этот мясник Алтанар, чем тебе. Но я думаю и о другом.

Отвернувшись, Конвей разглядывал усовершенствованный кран, пытаясь пробиться через чащу моральных проблем. От мысли, сколько сложностей вызвал такой простой механизм, как автоматический тормоз, на него накатила волна депрессии.

— Поступай, как знаешь, Луис, — уступил он. — Но хоть иногда думай о последствиях. Обещаешь?

— Конечно. — Леклерк хлопнул по спине уходящего друга. Не успел Конвей выйти из дверей, как его невысокий спутник уже погрузился в свою работу, пальцем рисуя чертеж на песке.

Вернувшись в замок, Конвей пробездельничал весь день до вечера.

Вскоре после ужина он направился в крошечный внутренний сад. В окружении каменных стен на нескольких клочках земли росли папоротники и цветы. Со стены напротив главного входа сбегал искусственный водопад. Гладкий водный поток разбивался о каменные уступы перед тем, как влиться в нагретый солнцем бассейн.

За клумбой рододендронов виднелся второй, едва заметный вход в сад. За ним была дорожка, скрытая плотной стеной сирени, которая вела к лачуге садовника. Конвей удобно устроился на скамье в противоположном углу от водопада и приготовился ждать.

Он ожидал уже достаточно долго и был настолько неподвижен, что три птицы, не думая, что это живое существо, прилетели купаться, разбрасывая брызги воды. Они были размером с ворону, но красивее — бледно-зеленые, неизвестной ему породы, и Конвей был уверен, что в его время их на Тихоокеанском северо-западе не было. Их необычная внешность вызвала тусклое воспоминание. Летний день, место, которое пахло, как это — растениями и водой. И звуки животных. Зверинец. И смех ребенка.

Он быстро, неуклюже поднялся, и птицы, пронзительно крича, улетели на стену. Они все еще продолжали кричать оттуда, когда Ти скользнула через второй вход. Она двигалась с напряженной грацией оленя. Смуглая кожа, черные волосы, длинная мантия сливались с кустарником. Она раздвигала ветки и листья так беззвучно, как будто шла через туман. Заметив Конвея, Ти поспешила к нему.

Он рассказал о встрече с Леклерком, связав ее с инцидентом на раскопках в проклятом месте. Рассказывая, он избегал смотреть в ее глаза, пытаясь избежать простого разрушительного влияния ее присутствия. Но, описывая смерть одного раба и избиение другого, он совершил ошибку, взглянув в лицо Ти, и вздрогнул от мертвенного выражения, обострившего ее черты.

Он подумал, что однажды женщина уже вошла в его прежнюю жизнь, и не мог себя заставить вспомнить, что он чувствовал потом. Конвей боялся признаться себе, что его захватывает новое чувство.

Не сознавая его колебаний, Ти сказала:

— Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Нами помыкает не только Алтанар, но почти каждый местный житель в этом королевстве. Ты сказал, что хочешь помочь нам, и я поговорила со своими друзьями. Они желают встретиться с тобой.

Стремительность этого заявления вымела из головы Конвея все другие мысли. Он мягко рассмеялся.

— Могу себе представить, как заботятся твои друзья о безопасности. Что мне надо сделать, чтобы увидеть их?

— Ты должен прийти один, со мной. Без оружия.

— Это невозможно. — Слово сердито выпрыгнуло из него, и Конвей упрямо сжал челюсти.

— Они могут встретиться только на таких условиях. Или так, или никак.

Ти отвернулась, слишком медленно, чтобы скрыть внезапное чувство отвращения, пробившееся сквозь ее обычную сдержанность.

Ее реакция понравилась Конвею. Она не любила ультиматумов еще больше, чем он сам. Твердо это усвоив, он без особого энтузиазма попробовал оценить ситуацию.

Если она собирается завести его в западню, то единственный способ выбраться из нее — использовать их огнестрельное оружие. Даже если ему удастся вырваться, Алтанар узнает, что его пленник бродил где-то ночью. Связывающая их тонкая ткань обмана и взаимного опасения будет безвозвратно порвана. Алтанар отбросит все притворство и просто пытками вытянет из них все тайны.

Он вздрогнул, почувствовав, как зашевелились волосы на голове. Алтанар так и поступит, рано или поздно, если они не превратятся в таких же чудовищ, как его одетые в белое блюстители истины. Если Конвей не найдет способа вырваться на свободу. Доверие Ти было не больше, чем ставка в игре с шансами на выигрыш, в отличие от ставки в безнадежной игре.

Самое удивительное — Конвей ей доверял. Он боялся того, что могла принести ночь, но был счастлив разделить с Ти опасность. Он верил в нее.

Конвей вымученно улыбнулся, зная, что выглядит робким.

— Может быть, с учетом всех обстоятельств, это не так уж и невозможно. Эти люди — все они из твоего племени?

— Нет. — Ти увидела удовлетворение в его кивке и резко спросила: — Почему? Ты не любишь Фор?

— Тише, тише. Я только подумал, что хотелось бы узнать людей из разных племен, и все.

— Ты встретишься с некоторыми.

Ти все еще была в раздражении, и Конвей похлопал ее по руке. Она отдернула руку, но он проговорил, как будто не заметил этого:

— Я хочу быть другом всех племен.

— Это слишком трудно. — Она состроила гримаску, покачав головой так, что качнулись гладкие волосы.

— Все мы чего-то хотим.

— Вы все хотите быть свободными от Олы и королей, подобных Алтанару.

— Да! О, да. С этим мы все согласны. Больше для себя, чем для нее, он сказал: — Прямо в точку. — И потом отрывисто: — Когда мы встречаемся?

— Ты знаешь сигнал смены караула?

— Колокола? Кто же их не знает — они звонят на весь город.

— Да. Приходи сюда через час после первой смены караула. Я буду ждать.

Конвей кивнул, надеясь, что водные часы в их покоях не слишком отличаются от ее часов. Они расстались, не прощаясь. Уходя из маленького сада, он остановился, чтобы поправить шнурок на ботинке.

Он огляделся по сторонам, ища соглядатаев, но не заметил фигуру, притаившуюся за стволом росшего в отдалении массивного кедра. А если бы Мэтт увидел ее, то с тревогой убедился бы, что с этого места был виден не только главный вход в небольшой сад, но и незаметная дорожка к лачуге садовника.

Глава 45

Конвей пробирался по темному коридору к наружной двери. Приходилось остерегаться стражей, выставленных для охраны покоев короля, и случайных патрулей по два человека, ходивших по всему замку и вокруг него.

Звук шагов одного из таких патрулей заставил его мгновенно замереть, прижавшись к стене. Внутри замка патрульные носили тапочки и потому ходили очень тихо. Свои сапоги Конвей нес в мешке, что делало его тяжеловесным и неуклюжим. Жаль, что у него нет способностей Ти. Она говорила, что была из лесного племени Фор, и это подтверждалось тем, как женщина двигалась. Теперь он жалел, что послушался ее. Она не была столь уж настойчива. Ти почти не рассказывала о себе, но, когда это случалось, сквозь внешнее впечатление запуганной униженности проступала твердая скала ее характера. Рабыня в замке Алтанара, имеющая связи с «сопротивлением», — это требовало невероятного мужества.

Добравшись до сада, Конвей уже устраивался ждать, когда Ти поднялась со своего укромного места за кустом всего в ярде от него. Он подумал, что никогда не замечал ее первым. Когда она взяла его за руку и повела, Мэтт обратил внимание на свернутую веревку, переброшенную через ее плечо.

Ти остановилась у основания одной из лестниц, ведущих на боевую площадку на внутренней стороне стены замка. Они поспешили наверх.

Площадка находилась на шесть футов ниже верхней кромки стены. Вдоль нее, примерно через каждые шесть футов, в стене были проделаны бойницы для лучников. Сама площадка была достаточно широка, чтобы на ней могли разминуться два человека. С внутренней стороны никакого прикрытия не было, так что если атакующие взбирались на стену и попадали на эту площадку, то становились уязвимы для стрел и пращей, пущенных изнутри.

Быстрыми движениями Ти закрепила деревянный брусок поперек одной из бойниц. Спускаясь по веревке на землю, Конвей старался не думать, какой непрочной она выглядит. Ти последовала за ним, опустившись на землю позади него бесшумно, словно летучая мышь. Взмах ее руки спустил вниз брусок и веревку. Женщина подобрала их и, снова взяв Конвея за руку, побежала через открытый луг. Без колебаний она ворвалась в открытую дверь хижины пастуха на дальнем его краю.

Конвей пригнул голову, чтобы не стукнуться о низкую притолоку. Она чиркнула по затылку, и он порадовался, что вообще ее заметил, когда строение вдруг рухнуло. Когда Мэтт понял, что у стен появились руки, чтобы связать его, и языки, чтобы отвечать ругательствами на его рывки, он был крепко связан, рот зажат кляпом, а тело завернуто во что-то, напоминающее одеяло, через которое нельзя было видеть, а слышать и дышать можно было лишь с большим трудом.

Конвей задыхался от гнева на свою собственную глупость и предательство девушки, но пытался рассуждать спокойно. По крайней мере он пришел безоружным — оружие не было потеряно. «Оно бы и не помогло», — подумал он уныло.

Чего они надеются добиться этим похищением?

Подняв за ноги и плечи, Конвея понесли, а затем бросили на затрещавшие под ним жесткие доски. Скрип колес и стук копыт говорил о телеге, запряженной лошадьми. Возница погонял их, совершенно не заботясь о том, что езда выворачивает пассажира наизнанку.

Следующие десять минут Конвея трясло, а когда похитители останавливались, он вслушивался в их разговоры. В такие минуты он ясно чувствовал их напряжение, так же, как и свою беспомощность. Вдалеке справа послышался громкий смех и звуки веселья. В этот момент Мэтта извлекли из телеги. Внезапно шум оборвался. Ему показалось, что за ним закрылась дверь. Двое людей несли его вниз по длинной лестнице, как бревно.

Конвея усадили. Неопределенное чувство предупредило о приближающейся массе. Раздался звук, похожий на плеск разбивающейся о берег волны. Затем все стихло.

Его кто-то схватил, и Мэтт дернулся, попытавшись вырваться. Сильные руки грубо разорвали тяжелый мешок. Секунду глаза привыкали к свету, а потом он увидел фигуру в черной мантии. Она удалялась по направлению к группе людей, одетых в такие же темные, волочащиеся по полу плащи. От них исходила враждебность. Конвей насчитал около пятнадцати фигур.

Складки одежды закрывали нижнюю половину лиц, на головы были натянуты капюшоны. Двое стояли открыто: Ти, а перед нею — громадный мужчина. Неприкрытое лицо обрамляла густая борода, черная, как и его мантия.

По звуку колокольчика вся группа отвернулась от Конвея. Внимание переключилось на высокий помост слева от него. По бокам помост украшали небольшие свечи, привлекавшие внимание, но дававшие мало света. Конвей чувствовал, что находится под землей. Над ним переплелись массивные балки потолка. Слабое свечение, исходящее из центра комнаты, лишь усиливало глубокую темноту по краям.

Закутанная в мантию фигура молча поднялась по ступеням на помост. Человек говорил слишком тихо, чтобы Конвей мог различить слова, но при звуках его голоса люди замерли.

Подняв руки, человек затянул медленную торжественную мелодию. В музыке чувствовалась гипнотическая сила. Конвей боролся с порывом присоединиться к единству группы. Внезапно раздались металлические удары, будто зазвучали цимбалы. Последовавшая тишина нарушилась лишь шарканьем подошв, когда группа повернулась и приблизилась к Конвею. В угрожающем молчании они образовали вокруг него неправильный полукруг.

Из массы выступил человек с бородой. Одной рукой приподняв голову Конвея, он прижал ее к стене. В другой был длинный тонкий кинжал. Человек неторопливо провел острием по матерчатому кляпу. Кляп ослаб, и Конвей выплюнул его. Тогда бородач разрезал веревки, стягивавшие руки и ноги. В конце концов, все так же не сводя взгляда с глаз Конвея, он остановил лезвие на его горле, острый конец кинжала уперся в натянутую кожу. Лицо незнакомца было на расстоянии нескольких дюймов от лица Конвея.

— Зачем ты здесь? — спросил он грохочущим басом.

Конвей сглотнул, и нож кольнул шевельнувшуюся плоть.

Он произнес:

— Я собирался спросить об этом вас.

— Ты, пес Алтанара, пришедший вынюхивать о нас, ты еще думаешь шутить?!

— Я не принадлежу никому. — Мэтт бросил взгляд за спину бородача. Сцена была, как в фильме ужасов. Масса бесформенных фигур ждала, угрожая. Даже Ти была одета в мантию. Он обрадовался, что она, как и бородач, не закрыла свое лицо.

Конвей снова взглянул на мужчину.

— Как я могу знать, что вы не люди Алтанара и не пытаетесь надуть меня, говоря против короля?

По толпе прошел ропот. Он не мог сказать, была ли это похвала его предосторожности или гнев в ответ на обвинение. Ответила Ти:

— Ты видел, как я живу. Стала бы я жить для чего-нибудь еще, кроме мести?

— Я настолько же пленник, насколько и гость в замке. Ти сказала вам это.

— Сказала. Мы не увидели доказательств, что ты не служишь Алтанару.

— Мы будем служить, если меня и моих друзей принудят к этому.

Толпа подалась вперед, и Мэтт инстинктивно попытался отпрянуть. Острие кинжала все время касалось его тела. Стараясь говорить спокойно, он продолжал:

— Я несу ответственность перед своими людьми. Алтанар будет использовать нас, как использует всех, но наша цель — свобода.

Человек издал глубокий грудной звук.

— И ты бы донес на нас, чтобы достичь ее, так ведь?

Конвей медленно протянул руку, чтобы отстранить кинжал.

— Я пришел сюда, как друг. — Так же медленно, как отодвигал лезвие, он поднялся. Нож двигался вслед за ним, больше не касаясь, но терпеливо присутствуя. Выпрямившись, Мэтт обратился к человеку, держащему нож:

— Как тебя зовут?

— Вал, — ответил тот, — только ты никому об этом не расскажешь. Ты отсюда не выберешься.

— Я тоже так думаю, — согласился Конвей. Затем он не спеша махнул в сторону толпы и добавил: — Если бы ты хотел моей смерти, я давно был бы на земле у стен замка. Зачем тебе все это?

Ти в бешенстве прошептала:

— Я же говорила тебе, что его не запугать! Надеюсь, ты удовлетворен. Ты позоришься!

Вал вложил кинжал в ножны и оглядел комнату, ища, с кем бы разделить вину, и сказал почти извиняющимся тоном:

— Мы должны быть уверены в нем.

— Я уверена, а я живу внутри стен. Ты будешь на корабле и уедешь до того, как мы вернемся. Обходись с ним, как полагается, или мы уйдем. — В подвижных чертах Ти играло презрение. Вид ее поразил Конвея. Во время всех их встреч лицо женщины оставалось непроницаемым, а слова произносились медленно и обдуманно. Теперь они были быстрыми, как молния.

— Достаточно! — Вал снова повернулся к Мэтту. — Я двоюродный брат Ти. Если она в тебе ошиблась, наше племя доберется до тебя. — Он смотрел сердито, но Конвей видел, что теперь это было напускное. Он спокойно ответил, обращаясь ко всем, и заверил, что жизнь Ти настолько же важна для него, как и для них. Ти казалась несколько смущенной.

Конвей продолжал:

— Я должен спросить: вы хотите свергнуть Алтанара в ближайшем будущем?

— Свергнуть?.. Ты снова шутишь! Мы даже не можем потревожить его сон. Мы слабы, а повсюду шпионы. Но мы растем. Да, когда-нибудь мы уничтожим его. — В последней фразе было больше желания, чем убеждения.

— Расскажите мне о королевстве. Я выходил из замка и беседовал с людьми. Они запуганы и, кажется, не готовы к восстанию.

Прежде чем ответить, Вал переговорил с человеком, стоящим за ним, который затем обошел собрание. Когда он ушел, люди разбились на небольшие группки. Вал сказал:

— Ты разговаривал с Оланами.

Следующий час он рассказывал Конвею, что в Оле изначально жили восемь племен. Несколько поколений назад Оланский вождь объединил их под своей властью. Два племени, Лапса и Фор, жили в том месте, которое, как понял Конвей, некогда называлось Олимпийским полуостровом. Они все еще сохраняли некую автономию. Остальные по большей части ассимилировали. Вал был из Фор. Свою родину он называл Китовый Берег.

Он продолжал:

— Ты слышал о Найонах за Великим Океаном? Алтанар запрещает торговать с ними, но мы, конечно, торгуем. Мы контрабандисты, самые лучшие. Но некоторые Найоны знают, что нам некому жаловаться, и нас грабят и убивают. Иногда они даже нападают на наши китобои. Алтанар ничего не делает, чтобы сдержать их, но время от времени посылает войска разрушать наши деревни в поисках того, что называет контрабандой.

Конвей перебил:

— Разве Фор не лесной народ?

Заговорила Ти.

— Это так, но есть еще Лапса, называющие себя Детьми Океана. В этих племенах всегда было много смешанных браков. У нас разные культуры, но мы живем как один народ.

Вал вернулся к тому, на чем остановился. Проблема в Алтанаре. Его отец был тираном, а Алтанар еще хуже.

— Его приближенные забирают нашу землю. Сборщики налогов обирают нас. Молодые мужчины Олы — а Оланов почти столько, сколько осталось нас, вместе взятых, — спешат вступить в армию ради заработка и привилегий. Мужчины из других племен идут в армию, чтобы спастись от бедности.

— А армия верна Алтанару?

Вопрос вызвал короткую улыбку.

— Дисциплина очень суровая. Армия — слабое местокороля. Он вынужден использовать ее для поддержания своей власти, но у солдат есть семьи, кланы, племена. Скажем, они не бунтуют. Пока.

Гигант замолчал, внезапно засомневавшись. Он посмотрел на Ти, а та с вызовом взглянула на него. Он вздохнул, снова повернувшись к Конвею, и продолжил:

— Ти уверена, что ты можешь помочь. Ты нужен нам. — Он сосредоточенно рассматривал свои пальцы. — Я только считал, что тебя нужно сначала проверить.

— Я сделал бы то же самое, — сказал Конвей. — Забудем об этом. В замке говорят о войне между Олой и Харбундаем. Что вы знаете об этом?

Вал вздрогнул:

— Алтанар хочет войны.

Кинжалом он начертил на деревянном полу карту.

— Смотри: вот здесь Китовый Берег, здесь Внутреннее Море, здесь Ола и Харбундай. Харбундай контролирует эти острова на севере — Морские Звезды, — что не мешает перемещениям между Внутренним Морем и Великим Океаном, они лишь берут небольшую плату. Найоны думают, что если избавятся от Харбундая, то избавятся от этой платы. Они не понимают, чего будет стоить договориться с Алтанаром, чтобы торговать повсюду во Внутреннем Море. Рано или поздно Алтанар захватит и северное побережье.

Ти перебила:

— Расскажи ему о пиратах.

Вал нахмурился так, что большинство мужчин съежились бы под его взглядом. Ти приняла это безмятежно. Он произнес:

— Несколько честных контрабандистов и китобоев прячутся на островах. Иногда они нападают на торговые корабли Найонов или Оланов. Ничего особенного.

Он снова ткнул в карту.

— Если Ола завоюет Харбундай, то сможет контролировать все Внутреннее Море. Те немногие моряки, которых Ти называет пиратами, будут выловлены Оланами или Найонами. Лапса и Фор окажутся уничтоженными.

— Сколько еще времени до войны?

Вал в задумчивости погладил бороду.

— Сложный вопрос. Говорят, племя воинов, называемое Людьми Собаки, должно было помочь Алтанару, но что-то не получилось. Также говорят, что Люди Гор должны были помочь, но передумали. Никто ничего толком не знает. Все, что я могу тебе сказать, это то, что войска короля обучены и приведены в готовность, а на городских складах хранится провиант. Алтанар может выступить в любой момент.

— В Харбундае это знают?

Ти снова вспыхнула:

— Их король дурак! Он думает, с Алтанаром можно договориться. Ему известно, что земли и возможностей для торговли здесь хватит на всех, и не верится, что Алтанар хочет захватить абсолютно все.

— Это не ответ на мой вопрос.

Вал знаком показал Ти замолчать. Та покачала головой, пытаясь успокоиться. Вал сказал:

— Харбундай знает, что Алтанар хочет напасть. Однако я не думаю, что их армия слишком уж верна своему королю. Она чувствует его слабость.

— Ты считаешь, Алтанар победит?

— Если король Харбундая сможет управиться со своими баронами и найдет в себе мужество воевать, то Алтанар может победить, но только большой ценой. Вот почему он хочет, чтобы Собаки и Горцы ему помогали. И мы не узнаем, присоединились ли они к нему, до того момента, пока они не нападут.

— Все более сложно, чем я предполагал. Над этим надо подумать.

Конвей удивился, увидев, как разозлился Вал.

— Нечего тебе здесь думать! Не вмешивайся, и не дай Бог нам уличить во лжи тебя или твоих друзей. Ты не один из нас, и мы не собираемся доверять тебе — по крайней мере сейчас, а возможно, никогда!..

Конвей заметил, что Ти разрывали чувства. Она боялась приблизиться, но слишком волновалась, чтобы стоять неподвижно. Руки ее бесцельно блуждали, кулачки то разжимались, то сжимались.

Мэтт спокойно произнес:

— Я понимаю твои чувства и хочу завоевать ваше доверие. Но ты должен кое-что понять: никогда больше не говори со мной в таком тоне. — Он повернулся к Ти. — Я пойду обратно. Завяжите мне глаза и ведите, если вам так угодно, но никаких переносок и никакой телеги.

По-видимому, Вал подал какой-то знак — два человека выступили из толпы, чтобы наложить Мэтту повязку на глаза и накрыть мантией с капюшоном. Они осторожно провели его вверх по лестнице. Из-за спины Ти сказала отступить на шаг. Конвей почувствовал поток ночного воздуха и догадался, что воздух шел из открытой двери. Затем другой голос сказал ему, что капюшон откинут и он должен идти с опущенной головой, а два человека будут его поддерживать. Повязку снимут в безопасном месте. После длинного извилистого маршрута повязку сняла сама Ти. К этому времени сопровождающих уже нигде не было видно.

Дорога по тихим в это время суток улицам прошла без приключений. Конвей впервые видел город ночью. Улица, по которой они шли, как и большинство тех, что пересекали, была узкой; на ней размещались домики и небольшие лавки. Кирпичные и каменные стены обступали булыжную мостовую. Изредка свет из окна облегчал ходьбу по неровным улицам. На более широких улицах находились кожевенные и кирпичные мануфактуры, слесарни и прочее производство, а также административные здания. В воздухе над трубой гончарной печи плясали искры. Лай случайных собак отмечал их путь, но никто не мешал. Пешеходов было мало. Иногда они видели огни таверн, но Ти старалась обходить подобные места.

Поле перед стеной замка они пересекли бегом. С удивительной легкостью и точностью Ти перебросила деревянный брусок через край стены. Слегка дернув, чтобы проверить прочность крепления, она полезла первой, быстро и молча. За ней, в одиночестве, тяжело вскарабкался Конвей. Подобрав брусок, они поспешили вниз по лестнице. Мэтт сматывал веревку, когда услышал за собой тяжелое дыхание.

Повернувшись, он увидел «вайп» в руках Леклерка. Маленький человек заговорил спокойным шепотом:

— Мне кажется, ты хочешь рассказать, что происходит.

— В оружии нет необходимости, Луис. — Он протянул руку, но Леклерк стволом отбросил ее. Снова направив оружие на Конвея, он почти коснулся его живота.

— Больше не делай этого. Я слишком нервничаю.

Повернувшись, Мэтт пошел к замку. Через плечо он заметил, как Леклерк, пропустив Ти вперед, последовал за ними с оружием наперевес. Они пересекли двор, затем осторожно прошли через залы в комнату Конвея. Как и комната Фолконера, это был маленький прямоугольник с кроватью, двумя креслами, столом и шкафом для одежды. Экипировка Фолконера все еще висела на оленьих рогах на стене. Несмотря на волнение, Конвей почувствовал вину за то, что не сложил эти вещи. Когда он зажег свечи на стенах, Леклерк знаком показал, что Ти должна сесть в большее кресло, а Конвей — на пол перед ней. Себе он выбрал место за столом. Когда все расселись, Луис произнес:

— Послушаем, Мэтт. Говори так, чтобы я поверил.

— Я бы не хотел, чтобы ситуация развивалась в таком направлении.

Леклерк покачал головой:

— Плохое начало. Я знал, что ты встречаешься с Ти. Поначалу я думал, что это обычные отношения между мужчиной и женщиной. Сегодня, когда она шла от тебя, то осматривала стену так, будто от этого зависела ее жизнь. Я видел, как вы перелезали. Вы рисковали жизнями всех нас. Ради чего?

— Ти взяла меня с собой на встречу с заговорщиками.

Автомат слегка опустился.

— Я, в общем-то, так и думал. На это надеялся. Только почему ты ничего не сказал мне? В этом мы должны быть вместе.

— Так получилось. Я хотел тебе сказать, собирался, да все откладывал. Но я ничего не делал за твоей спиной.

— Нет, делал. Это именно то, что ты делал по отношению ко всем нам. — Леклерк поднялся. — Будет лучше, если женщины не узнают. Когда нас поймают, неведение может спасти их. Я буду молчать и предоставлю вам возможность действовать. Но не заставляй нас защищаться от тебя, Мэтт. — Луис указал на Ти. — Меня волнует, что ты доверяешь ей больше, чем нам, и думаешь, что она нужна тебе больше, чем мы.

Леклерк ушел, и целую минуту никто не двигался. Потом Ти, подойдя к Мэтту сзади, положила руки ему на плечи. Конвей вздрогнул от прикосновения, напряженные мускулы натянулись еще сильнее. Она нежно разминала их. Его голова откинулась, и Ти свела руки, баюкая ее. Вскоре она присела на край кресла, держа голову Мэтта на коленях, и протянула руки вниз, массируя его руки и грудь.

Поначалу легкая боль от давления ощупывающих пальцев принесла облегчение, освободив от стресса разум и тело. Однако, когда Ти подалась вперед, Мэтт почувствовал в глубине живота волнение, и, когда он сказал себе, что пора идти, было уже слишком поздно. Она изогнулась над ним, ее грудь коснулась его головы, ее запах заполнил его ноздри, и все усиливающееся тепло разлилось по телу, а потом, свернувшись, снова собралось в паху.

Ее прикосновение было почти невозможно вынести. Губы Ти были сухими и горячими, и когда он поцеловал их, то чувствовал соль. Она расстегнула его брюки. От внезапной свободы дрожь облегчения пробежала по телу, а потом ее руки, возбуждавшие, обещавшие, каждым своим прикосновением разожгли еще больший огонь.

Мэтт повернулся, и, сжимая ее в объятиях, задрал рубашку, в спешке небрежно и грубо. Ти с усилием отвела его голову назад и заглянула в глаза.

— Разденься, — прошептала она, отстраняясь.

Когда Мэтт разделся, ее рубашка и туфли были на полу и она лежала на кровати обнаженная, наблюдая за ним темными глазами. Ти протянула руки, и он пошел к ней.

Мэтт был настойчив, и на дальнейшие приготовления не оставалось времени. Их любовь была неистовой, требовательной с момента, когда Ти впервые изогнулась ему навстречу, до смешанных стонов и приглушенных криков наивысшего наслаждения. Прошло много времени после того, как они затихли, когда Конвей наконец почувствовал, что может снова двигаться. И только тогда Мэтт приподнялся с неподвижного тела под ним и поймал ее взгляд.

Его обожгло, отбросило на край кровати. Ти лежала неподвижно, наблюдая. Почувствовав себя неловко, Конвей натянул штаны и сел в большее кресло. Она тихо спросила:

— Теперь тебе хорошо? — и ему послышалось что-то, необъяснимо стыдящее его. Он пробормотал «да» и слова благодарности, прозвучавшие грубо и неуместно. Мэтт обернулся и следил, как Ти одевается. Он залюбовался ею, ее плавной грацией и неожиданной красотой. Обнаженная, она закинула руки с мантией за голову и была так привлекательна, что Мэтт едва сдержался. Но взгляд…

Еще несколько мгновений назад Конвей держал эту женщину в своих руках, но не обладал ею. И не знал, могла ли она сказать о нем то же самое.

Ти удивила его, присев в кресло напротив, вместо того чтобы сразу уйти. Почувствовав неловкость, он не мог пошевелиться.

— Ты хороший, Мэтт Конвей. Мне кажется, ты сейчас боишься чем-либо причинить мне боль. Пойми, меня надо просто использовать. Ты же знаешь мою историю. Я не родила Алтанару ребенка, и поэтому я теперь вещь. Ну, возможно, инструмент. — В этих словах сквозила насмешка над собой.

— Как ты можешь так говорить?!

— Я собственность короля. — Тщательно расправив волосы, как будто это могло отвлечь ее от собственных мыслей, Ти продолжила: — Я почувствовала себя лучше, помогая тебе, давая возможность немного забыться.

— Ты помогла. Я хотел бы… — Мэтт попытался жестом высказать остальное.

Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.

— У нас много общего. Мой народ не доверяет тебе, твой народ не доверяет мне. Я думала, таким образом смогу показать, что честна с тобой.

Он уставился в пол, не отвечая. У свечей Ти задержалась.

— Ты не можешь понять, да? Печально. Спокойной ночи. — Задув свечи, она ушла.

Конвей тяжело опустился на кровать, слишком взволнованный, чтобы снова раздеваться. Расслабленная рука упала на небрежно брошенную куртку из кроличьей шкуры. Поглаживая мех, Мэтт закружился в водовороте времени, и перед ним снова появился зоопарк. Он видел детскую площадку, где можно было обнимать и ласкать животных. Он слышал крики восторга, радость, бьющую ключом, и любовь матери в убаюкивающем бормотании.

Сон пришел как спасение.

Глава 46

— Больше нести его нельзя, — заявила Сайла, наклонившись над носилками Джонса. Камень, пущенный пращой Дьявола, пробил чужеземцу голову. Сайла побледнела от усталости, ее лицо походило на маску упрямства. Гэну пришло в голову, что он никогда еще не видел ее столь непривлекательной или не понимал, насколько сильны в ней качества защитницы. И все это — для бесполезного Джонса.

Место действия разительно контрастировало с характером и опасностью ситуации. Все вокруг них было покрыто рододендронами, расцветившими землю всеми оттенками алого и белого. Некоторые растения были размером с небольшие деревья. В отдалении, затененные подростом, они казались призрачными пятнами цвета, вплывавшими в лес. На фоне этой красоты шум и беспорядок плохо обученных солдат Харбундая оскорблял зрение и слух.

Гэн попробовал объяснить еще раз:

— Мы торчим здесь уже три дня. Дьяволы преследуют нас, становясь все более дерзкими. Этот барон из Харбундая угрожает покинуть нас.

Нила поднялась со своего места у костра, откуда она смотрела за варившейся в котелке похлебкой. Подойдя к Сайле, девушка встала у нее за спиной.

— Я остаюсь с ней.

Сайла взглянула на нее с благодарностью.

— Это — мой долг, Гэн. Ты это знаешь. А что сделает король Харбундая, если этот барон Джалайл покинет дочь Вождя Войны?

— Вероятно, ничего. Во всяком случае, сейчас, когда у него на носу война с Олой.

— Ну, так давайте отпустим их, — с издевкой объявила Нила. — Если за нами идут Дьяволы, почему твои собаки так спокойны? Эти так называемые солдаты думают только о том, как унести ноги.

Как бы отвечая на ее реплику, через низкий кустарник в лагерь вломился ночной дозор Харбундая. Гэн уже давно слышал, как они возвращаются. Он холодно посмотрел на дозорных. Двое из пяти несли свою броню на копьях, переброшенных через плечо. Клас присоединился к собравшейся вокруг Джонса группе, пробормотав:

— Может быть, они заткнутся хоть теперь, когда пришли в лагерь. Я слышал их болтовню всю ночь.

— Дураки. — Гэн выругался достаточно тихо, но острый взгляд барона поймал движение его губ. Низкорослый мужчина вытянулся, насколько мог. Несмотря на седину на висках, его круглое лицо вызывало скорее улыбку, нежели почтение. Даже с огнем в глазах он походил на раздражительного ребенка, а не на рассерженного вельможу средних лет. Но он был владыкой этой маленькой армии, и беглецы, предчувствуя недоброе, наблюдали за его приближением. Барон остановился перед ними, широко расставив ноги.

— Вот уже три дня я вижу ваше неодобрение, ты, молодой мужчина, и ты, Клас на Бейл. Вы обязаны нам жизнью. Странная благодарность.

Обеспокоенный Гэн попытался возразить:

— Я никого не критиковал, барон Джалайл.

— Дело не в словах. — На бароне был надет латный жилет — кожаный, с рядами маленьких металлических пластин, прикрепленных заклепками. Пластины перекрывались, как чешуя у рыбы, и, когда он пожал плечами, устраиваясь поудобнее, они глухо звякнули, ударившись друг о друга. — Я хочу сказать не о том. При нашей встрече я уже заявил, что король послал меня сюда с этими пятьюдесятью солдатами. Это все, что он смог выделить, — ожидают, что Ола может напасть на нас в любой момент. Если преследующие нас воины Людей Гор решат атаковать, то не будет никакого подкрепления.

— Жрица Роз говорит, что Джонса нельзя перевозить, — ответил Гэн.

Барон окаменел.

— Мои решения не зависят от прихоти женщин. Мы отправляемся через час.

— Отправляйтесь, — сказал Гэн. — Пожалуйста, объясните вашему королю, что Нила, сестра Бея Яна, не смогла сопровождать вас, потому что не желает рисковать жизнью человека, которого считает очень ценным. Что касается военной целительницы, то если Дьяволы убьют ее после того, как вы взяли ее под свою защиту, Церковь будет решать, должным ли образом вы выполнили свои обязательства. Закон чести требует, чтобы мы остались с ними, и, конечно, мы так и поступим.

Круглые щеки Джалайла затряслись и приняли потрясающий красно-фиолетовый оттенок. Он ответил, внешне вполне владея собой:

— Ваши женщины создают больше проблем для моего короля, чем вы можете себе представить. Королева-мать и Церковь мучали его долгие годы, убеждая предпринять ненужные «реформы» для облегчения участи женщин королевства. Мы уже просвещены, в отличие от этой свиньи Алтанара. Но женщинам всегда всего мало. Теперь королева-мать больна. Ее влияние слабеет. Что касается вашей Жрицы Роз, то она бросила порученную ей миссию, и Церковь обойдется с ней круто. Хватит об этом. — Резко повернувшись, он отошел на несколько шагов, весь в напряжении, с рукой на мече. Это поставило Гэна в затруднительное положение. Если барон даст сигнал своим солдатам, тут же может последовать внезапная атака. Даже если у него не было этого на уме, агрессивный вид барона мог спровоцировать самый неожиданный ход событий. Гэн видел, что Клас реагирует на ситуацию так же. Внешне он оставался беззаботным, но поза его чуть изменилась. Он был готов ко всему.

Гэн свистнул, и собаки встревоженно вскочили. Барон Джалайл медленно подошел к ним, явно взяв себя в руки. Гэн испытал явное облегчение, услышав невыразительный, глухой акцент его племени.

— Вы не много смыслите в переговорах, если это — ваш главный аргумент. Удивительно для Людей Собаки.

Он отвернулся, выкрикивая приказы своим солдатам. Уязвленный замечанием, Гэн открыл было рот, чтобы дать достойный ответ, но Нила заставила его повернуться, схватив за плечо мертвой хваткой. Слабо улыбнувшись, она покачала головой:

— Пусть последнее слово останется за ним. И прикажи собакам расслабиться.

Возвратившись с утреннего умывания, Тейт подошла прямо к Джонсу, лежавшему на одеяле. Единственным признаком жизни в нем был частый, нитевидный пульс на горле. Сайла сняла повязку с раны. Слева вся верхняя часть его головы вздулась, коротко остриженные волосы были похожи на щетину. В середине опухоли был порез, казавшийся небольшим по сравнению с окружающим повреждением.

Не поднимая глаз, Сайла позвала Нилу и, когда девушка встала на колени по другую сторону от Джонса, негромко сказала:

— Ему хуже. Видишь, как прибывает эта желтая жидкость? Он горячий на ощупь, и вчера вечером несколько раз у него были приступы рвоты. Придется попробовать что-то радикальное.

В голосе Тейт чувствовалась враждебность.

— Сделайте хоть что-нибудь, — саркастически бросила она. — Ведь ты военная целительница.

Нила заступилась за Сайлу:

— Он даже не может очнуться, чтобы поесть. Он едва говорит, а если и говорит, то бессмысленные слова.

Сайла обратилась к Ниле:

— Ты заметила, что у него затрудненное дыхание? Уверена, что на мозг давит осколок кости.

— И тебе придется вынуть его?

— Именно. — Мимолетная улыбка была похвалой за понятливость девушки.

Тейт спросила:

— Как? Это ты и имеешь в виду под «чем-то радикальным»?

Сайла ответила с успокаивающей мягкостью:

— Я должна обнаружить кость, избавиться от того, что создает давление. Это очень опасно.

— А что, если оставить все, как есть?

Сайла покачала головой, рассеянно стирая пот с виска Джонса.

Тейт резко спросила:

— Скажи, чем мы можем помочь?

К ним присоединился Гэн.

— Нужно прокипятить хлопковую ткань. Вымойте руки.

Все, что происходит около него, должно быть совершенно чисто. Пока я работаю, каждый должен читать молитву о защите против невидимых. Прервать ее можно, только чтобы попросить помощи или ответить на вопрос. Нила, возьми мой мешок, пожалуйста. — Ее тело пыталось подчиняться командам усталого мозга с обычной живостью, но движения получались резкие, судорожные. Сайла открыла свой мешок, и губы ее зашептали молитву.

Потом она вручила Гэну кусок ткани и запечатанную бутылку.

— Поверх раны надо будет поместить чистую ткань. Разорви кусок пополам и прокипяти в масле из этой бутылки. Когда я скажу, возьми ткань, охлади ее, а потом отожми насухо так сильно, как сможешь. Я не должна ждать тебя. Понятно?

Гэн поспешно повиновался. Она дала большие куски ткани Ниле и Тейт, сказав:

— Когда я открою рану, будет много крови, много желтой жидкости. Промокайте их, пока я буду искать, где главная проблема. Не теряйте сознание, удерживайте тошноту — у нас нет на это времени. Гэн, иди позови Класа; скажи ему, что понадобится кипяток, чтобы мыть использованную ими ткань.

Потом из ее мешка появился большой осколок обсидиана. Взяв кусок известняка, Сайла нанесла по обсидиану резкий удар — откололось сверкающее черное лезвие, размером и формой похожее на ольховый лист. В очередном маленьком горшке из казавшегося бездонным мешка оказалось мыло, и Сайла намылила область вокруг раны, будто собираясь выбрить голову Джонса обсидиановым лезвием.

Несколько секунд она покачивалась над мужчиной, распростертым на одеяле, — голова откинута назад, глаза закрыты, блестящее черное лезвие зажато в вытянутых, подрагивающих руках. Когда Сайла остановилась, то была собранна.

— Все готовы? Вода, масло кипят?

Послышался ропот согласия. Сайла кивнула.

— Начинайте молитву. — Вслушиваясь, она учила трех Людей Собаки, пока гул слов не превратился в то повышающийся, то понижающийся ритм.

Сайла сделала быстрый разрез, проведя лезвием крошечную линию рядом с раной, и начала другой разрез, в то время как первый пульсировал, открытый. Даже Клас побледнел от открывшейся картины. Две женщины были потрясены, глаза Тейт побелели, закатившись, а Нила запнулась, читая молитву. Все же, преодолев слабость, они дружно принялись задело.

С быстрой уверенностью Сайла надрезала участок кожи и отогнула его назад. Большой, почти круглый участок кости, сломанной ударом камня, ввалился внутрь, образовав глубокую впадину. Вынув из кипящей воды маленький металлический крючок, Сайла цепляла им куски кости и свободно поднимала их над волокнистым внешним покровом мозга. Горячим лезвием тонкого ножа она прижгла кровеносные сосуды. Когда лезвие охладилось, Сайла обработала им два больших сгустка запекшейся крови. В какой-то момент она просяще взглянула на Класа, и он тут же стер капли пота, катящиеся по ее лицу, и поднес к губам кубок прохладной воды. После стоило ей только повернуться, и он уже был на месте, ожидая.

У Гэна затекли все мышцы. Только посмотрев на солнце, он понял, как долго продолжалась операция. Заглянув все в тот же мешок, Сайла достала металлическую бутылку грушевидной формы длиной около трех дюймов. В горлышке была деревянная пробка, настолько тугая, что Сайла попросила Гэна вытянуть ее. Когда Гэн открыл бутылку и передал ее обратно, она покачала пузырек, высыпая из него на рану какой-то порошок.

Тейт уже полностью овладела собой, на равных участвуя в операции.

— Что это? — поинтересовалась она, указывая на порошок, Сайла зашивала рану, ее руки слегка дрожали.

Казалось, разговор с Тейт успокаивает ее, ослабляя дрожь РУК.

— Он делается из плесени. Мы выращиваем ее на капустных листьях, соскребаем и сушим. — Она подняла глаза, почувствовав интерес Тейт. — Обычно этот порошок не пускает невидимых в рану и помогает людям быстрее поправиться. А иногда не помогает. Иной раз… — Незаконченная фраза замерла в воздухе. Заключительные стежки были быстры и уверенны. В последний раз присыпав рану, Сайла подала бутылку Гэну, попросив закрыть пробку.

Не слишком уверенно возражая, Жрица позволила Класу отвести себя в сторону, в то время как Нила и Тейт заканчивали перевязку. Лишь когда она ушла в хижину, Гэн заметил, сколько солдат Харбундая столпились невдалеке, пристально наблюдая за операцией. Он был озадачен их намерениями, но тут Ниле потребовалась промасленная ткань, и он отвлекся.

Девушка сложила ткань, чтобы та подошла по размеру. Наложив компресс, она обернула голову Джонса сухой материей. Это заняло всего несколько минут, и, когда все инструменты были вымыты и сложены в мешок Сайлы, Гэн снова задал себе вопрос, какое ему дело до этого бледного, полумертвого чужеземца. Ситуация вызывала у него острое раздражение.

На следующий день барон Джалайл пришел проведать пациента и поздравить Сайлу. Все еще усталая, она ответила со слабой улыбкой, продолжая обтирать Джонса прохладной водой из соседнего потока. Грубоватое приглашение барона прервало ее работу.

— Я должен с вами поговорить, — сказал он и добавил, обращаясь к Гэну: — Пойдемте с нами. Это и вас касается. — Тейт заняла ее место, ухаживая за раненым. Компания отправилась ка песчаный каменистый берег потока. С завидной осторожностью барон встал спиной к воде, чтобы сразу увидеть любого, кто попытался бы подслушивать. Его лицо было обманчиво спокойным, и лишь движения рук, которые, казалось, никак не могли найти себе место, выдавали его волнение.

— Жрица, у меня для тебя плохие новости. Я только что узнал, что ваша настоятельница отправила делегацию Сестре-Матери с просьбой, чтобы тебя отлучили от Церкви. Я послал всадника с сообщением моему королю, что предлагаю тебе место жительства в моих землях, пока вопрос не решен и ты не можешь заниматься никакими церковными делами.

Гэну пришлось почти подхватить Сайлу, которая пошатнулась, как будто от удара. Еще не полностью веря услышанному, она спросила:

— Моя настоятельница? Почему?

Барон неловко переступил с ноги на ногу, как будто собираясь приступить к трудной задаче, и сказал:

— Они говорят, что ты поставила свои интересы выше интересов Церкви. Я этому не верю. Я наблюдал, как ты ухаживала за раненым мужчиной. В моих землях нет военной целительницы. Мне она нужна.

— Я?

Истолковав ее удивление как нежелание, барон Джалайл сказал:

— Я буду защищать тебя. — Сайла продолжала смотреть на него в изумлении, и он добавил: — У тебя будет собственный дом исцеления. — И потом, сердито: — Это все, что я могу предложить!

Сайла махнула рукой, разбитая, не находя слов. Выпалив:

— Спасибо, барон, — тихо сказала она, — я согласна. — И поспешно возвратилась к Джонсу.

Барон обернулся к Гэну.

— Она плачет. Вот уж от нее не ожидал.

— Неудивительно, барон, два потрясения подряд. К тому же она — Избранная. Церковь была всей ее жизнью.

— О, здесь, в Харбундае, она была бы в полной безопасности. Мы куда более образованны, чем Оланы. Уверен, ее пригласили бы многие благородные люди. Она достаточно привлекательна. Если не бесплодна, конечно. Может быть, ей даже удастся найти какого-нибудь торговца, который потом даже женился бы на ней.

Гэн беззвучно поблагодарил судьбу, что с ними нет Класа, заметив:

— Вы должны знать, что они с Класом очень близки.

— Ну ладно, теперь о вас. У вас не возникало таких проблем, не так ли? По крайней мере, такого сорта.

— Что вы имеете в виду?

— Пройдемся. — Барон Джалайл шел по краю воды. — Я боюсь этой войны с Олой. Это — измена, конечно, но вы ведь не разболтаете. Вы — лидер, Гэн. Когда возникает проблема, ваш отряд смотрит на вас.

Гэн промолчал. Барон одобрительно кивнул и продолжил:

— Харбундай — это страна, ждущая поражения. Вы видели моих солдат: они будут сражаться за свои дома, но не больше. Я — не воин, и мои три сына тоже. Кроме младшего, у того только драка на уме. Но у него нет ясной цели.

Барон замолчал и пошел быстрее, резко вдавливая пятки в каменистый берег, будто это помогало ему успокоить суматоху мыслей. Поразительно синий зимородок вспыхнул в листве вверх по течению. Его дребезжащий, иронический крик как будто помог барону решиться.

— Вы со своими друзьями должны объявить, что поступаете ко мне на службу. Если Нила Ян не остается со мной, король поместит ее у кого-нибудь еще. У нас есть замки более удобные, чем мой, но нет более гостеприимных. Или более безопасных, потому что, поступив ко мне на службу, вы остаетесь с нею.

— А что, если королю не понравится ваш план?

Барон Джалайл улыбнулся. Гэн был поражен мгновенной хитростью, проглянувшей сквозь обычно простодушные черты его лица.

— Есть знакомые бароны, которые меня поддержат. Сейчас он не может позволить себе внутренние раздоры.

— Вы хотите, чтобы мы сделали воинов из ваших мужчин. Вы видите своего сына, защищающего Харбундай, а не только ваши земли.

Нагнувшись к его уху, барон сказал:

— У тебя умная голова. Постарайся, чтобы она не слетела с плеч из-за языка. Если король или один из его соглядатаев услышит такие слова, то мы оба украсим дерево для повешения.

— Дерево для повешения?

— Ну, знаешь, где вешают преступников. За шею. — Он показал, как это делается, издав странный придушенный звук. — Мы так от них избавляемся. А как у вас это делается?

Гэн рассказал про Путь Чести. Барон Джалайл покачал головой.

— Тебе не придется заниматься этим с нашими людьми. Только сделай их бойцами, это все, что мне нужно, — сказал он, поворачивая к лагерю. — Черная женщина и ее оружие-молния будет нашим хребтом, мой сын будет нашим сердцем, мои солдаты — нашими мускулами. А когда мы окрепнем, к нам присоединятся другие. Мой сын поведет их всех. Сильный Харбундай сможет процветать, ничего не опасаясь.

Когда Гэн спросил, почему никто из баронов не сделал этого сам, Джалайл объяснил, что жизнь и власть в Харбундае — это вопрос тонкого равновесия. Никто из баронов не допустил бы чрезмерного усиления другого, вступив в союз с любым другим бароном, чтобы воспрепятствовать этому. С другой стороны, король постоянно манипулирует всеми баронами, чтобы заручиться достаточной поддержкой. Сейчас каждый озабочен угрозой со стороны Оланов. К тому времени, когда напряженность спадет, он, Джалайл, будет достаточно силен, чтобы привлечь сторонников.

Позже Гэн рассказал о беседе другим, закончив свой рассказ так:

— Я согласился. Это наш единственный шанс остаться вместе. И это — основа, которая нам так нужна.

В голосе Тейт звучало сомнение.

— Ему нужно, чтобы мы приучили к дисциплине и обучили мужчин, которые к этому не привыкли. Все мы — чужестранцы. Он видит в тебе лидера, но признайся, что для этого ты слишком молод. А как насчет меня, женщины и черной? Ты уверен, что это правильный ход?

Гэн наклонился вперед.

— Некоторые могут назвать меня «мальчишкой». Но лишь самый храбрый сможет вымолвить эти слова в моем присутствии, и никому — обещаю вам — никому не удастся повторить их. Я — лидер. Я был рожден для этого. Я приглашаю тебя с собой. Поверь в меня. Поверь в нас.

Эти слова вырвались у него сами собой. Он видел, как исчезают ее сомнения, на их место приходит нечто вроде удивления, а потом растущая уверенность. Клас сиял от радости.

Тренированный взгляд Жрицы Сайлы был привычно скрытен. Гэн был уверен, что ей страшно, но столь же уверен и в том, что Сайла также чувствовала невидимые силы, управляющие всеми ими.

Посмотрев на Нилу, он не смог отделаться от глубокой внутренней печали. Что бы им ни сулила судьба, он не сможет наслаждаться жизнью без нее. А ей всегда будет не хватать чего-то другого.

Глава 47

Еще три дня Сайла настаивала, что Джонса нельзя трогать. Несколько раз в течение этой задержки она оказывалась на грани нервного срыва. Как бы она ни уставала от работы, все тот же хриплый голос врывался в ее мысли, повторяя:

— Изгнана! Изгнана!

Это была многократная казнь наяву.

Сайла принадлежала Церкви. Вся ее жизнь принадлежала Церкви, что выводило Сайлу из себя. И вот узы спали, и можно было уходить на свободу. А она чувствовала себя покинутой.

Хуже всего было ночью. Она боролась со сном, и голова раскалывалась от мыслей. Сайле казалось, что ее миссия, имевшая целью предотвратить нападение Людей Собаки на Харбундай, увенчалась полным успехом.

Более того, она выпустила на волю могучую силу. Если бы она не пришла в лагерь Людей Собаки, то Гэн никогда бы не оказался в Харбундае. Теперь, когда он говорил о командовании воинами барона Джалайла, в его глазах горел огонь завоевателя. К нему приходила властность. Глядя на него, Сайла не могла отделаться от мысли о первом небольшом камне, с которого начинается камнепад.

Когда наконец усталость закрывала ее глаза, то приходили видения — вызванного ею ужаса, грядущих сражений и пожаров.

Клас был сильной цепью, которая привязывала ее к надежде. Но захочет ли он разделить ложе с изгнанницей?

Они готовились в выходу, когда к Сайле подошла Нила. Она говорила так, как будто каждое слово стоило ей больших усилий. Их разговор проходил среди грохота и треска разрушения — солдаты ломали лагерь.

— Если я задам тебе один вопрос, обещаешь ответить честно?

— Если смогу.

— Тебе никогда не приходило в голову, что я его тоже люблю?

Секунду, которая была подобна вечности, Сайла не могла поверить услышанному. Как она могла быть настолько слепой? Она позволила своим тревогам, своим заговорам и схемам уничтожить последние мечты Нилы.

Сайла почувствовала, что лицо ответило за нее, и Нила продолжила прежде, чем она смогла ответить:

— Я рада, что ты ни о чем не догадывалась.

Жрица застыла в напряжении. Как она могла так говорить? Если бы кто-нибудь украл у нее любовь Класа: она отогнала саму эту мысль, ту волну ненависти, которая поднялась от одной этой возможности.

Нила сказала:

— Я любила его так, как девушки любят героев. Он был моим другом, всегда поблизости, так что я могла быть рядом с ним и восхищаться им скрытно. — Она засмеялась, тихо добавив: — В этом я преуспела, если моя самая близкая подруга ничего не заметила.

— Ты не сердишься? Прощаешь меня?

— Прощать? В этом нет никакой нужды. Единственный человек, который может мне навредить, — я сама. Когда я увидела, как Клас любит тебя и как ты любишь его, то захотела тебя возненавидеть. Но не смогла. Потом, когда я подумала, чем могла закончиться наша поездка, мне стало совсем грустно. Я боялась за счастье, которое вы нашли с Класом. Я боялась за славу, которую мог никогда не найти Гэн. Я… — Она запнулась. — Я думала о многих вещах. — Нила покраснела.

Сайла взяла ее за руку и увела от шума к успокаивающему ропоту маленькой реки. На берегу Нила подняла горстку гальки и один за другим бросили камешки в воду, наблюдая, как концентрические круги несутся вниз по течению.

— Я не знаю, что сказать тебе, Нила. Мои мысли растекаются, как пролитое молоко. Мне жаль, что мы причинили тебе боль, но все же я рада, что это открыло тебе глаза на другие вещи. Ты говорила об этом… с кем-либо еще?

Нила снова зарделась и покачала головой:

— Я не могу. Если я скажу ему теперь, то он подумает — все, что я сделала, делалось из-за него. Что я хотела, чтобы он принадлежал мне.

— Ты любишь его?

Нила кивнула медленно, почти незаметно.

— Тогда доверься ему. Скажи ему, что ты чувствуешь, что ты думаешь.

Нила отступила назад, быстрая, как убегающая лань.

— О Класе? Его друге? Нет. — Она с мукой выдавила из себя это слово. — А если я встану между ними? Ты слышала, о чем говорил Гэн — ему нужно, чтобы Клас был рядом. Да если бы ему в голову пришло, что я питала какие-то чувства к Класу, это могло бы повлиять на их отношения, даже в тот момент, когда Клас ему больше всего нужен.

— Почему он должен настолько отличаться от тебя? Если ты любишь его и доверяешь ему, почему он не может чувствовать то же?

Нила сжала ее руку, умоляя взглядом.

— Ты никогда не должна говорить ему об этом. Он не знает, что я чувствую; Гэн всегда думает о других вещах. Когда я увидела тебя с Класом, когда я узнала о вас, Гэн успокаивал меня, но он думал, это просто моя реакция на ваше спасение. Он никогда не знал, что я думала, как относилась к Класу, и он никогда не узнает о моих чувствах. На перевале он сказал, что я его друг. Быть может, когда-нибудь он будет видеть во мне больше, чем друга. Но он никогда не должен подозревать о Класе. То, что я тебе сказала, — это наша тайна, Сайла. Пожалуйста. Обещай мне.

Сайла подтвердила, хотя ей казалась, что это обещание было похоже на западню, которая никогда не потеряет опасности для каждого из них.

Они возвращались в лагерь под руку. Чем больше Сайла думала об этом, тем больше ей хотелось, чтобы Нила была просто честна с Гэном. Нила была полна и упрямства, и озабоченности; это было видно по линии ее подбородка и по тому, как она резким движением разметала свои золотые косы по спине. Сайле хотелось сказать ей: «Я знаю, во что может превратиться любовь, когда приходится слишком долго ждать». Гнетущая атмосфера аббатства создавала много сложных ситуаций для живущих там женщин, которые привязывались к мужчинам. Некоторые романы тлели годами, внезапно вспыхивая бешеным пламенем. Самое ужасное в такой вспышке было то, что никто не мог предсказать, когда она произойдет или во что выльется. Любовь не должна превращаться в ненависть, становиться смертельно опасной. На то есть подозрение, или ревность, или зависть.

Сборы шли быстро — отрядам барона не терпелось добраться до дома. Дьяволы оставили их в покое, но никто не сомневался, что они наблюдают.

Погода ухудшилась. С запада нагнало облаков, они скрыли солнце и заглушили приятное журчание реки. Влага пригладила ветви деревьев. Капельки сыпались с них, как миниатюрный дождь. Сайле казалось, что лес полон предчувствием, в нем было гораздо холоднее, чем обычно в это время года.

Она наблюдала за воинами, несущими носилки с Джонсом, когда приблизился барон. Он пригласил ее ехать рядом и призвал других присоединиться к ним. Джалайл разговорился.

— Мне рассказывали, что когда-то здесь был оживленный торговый путь. Теперь мы зависим от торговцев, подобных Билстену, использующих его время от времени. — Барона рассмешило их удивление. — Да, я знаю его, но он не обратился ко мне по вашему поводу. Он поехал к королю, потому что только там он получил бы награду. Король послал меня за вами, потому что это — моя земля. На нее претендуют Люди Гор. Однако я уже говорил, что торговцы — наша единственная связь с востоком. Это не слишком приятная ситуация.

— Вы торгуете с другими народами? — спросил Гэн.

— Даже с Олой, если не воюем. Однако все более важным становится доступ на восток. Наше население растет. Наш климат не столь благоприятен для выращивания зерна, кукурузы или коров, как ваш.

Гэн спросил, как они торгуют с Олой, и барон пустился в пространное описание, начав с обмена товарами и закончив рассказом о почти постоянных стычках между Олой и Харбундаем за контроль над Внутренним Морем и Китовым побережьем.

Сайла наблюдала за Гэном. Он был немногословен, но направлял беседу, не показывая своей заинтересованности. Она поймала себя на том, что восхищается им. Чем больший интерес представляла для Гэна беседа, тем меньше это отражалось на его лице. Когда обсуждение перешло к противостоянию и отпору наземным и морским силам враждебных соседних земель, он глядел прямо перед собой, мягкий, как мех кролика, но полностью сосредоточенный.

Она наблюдала за ним, когда лошадь Нилы споткнулась и девушка испуганно вскрикнула. Гэн на мгновение отвлекся. Как могла она быть настолько слепой, чтобы не сознавать правду, пылающую в этом взволнованном, беспокойном взгляде?

Сайла вздрогнула. Сколько раз Нила смотрела на нее с болью? Или с ревностью? А она ничего не замечала, хотя ее учили улавливать куда более тонкие нюансы.

Другая мысль встревожила ее еще больше. Она уже спрашивала себя, сможет ли Клас жить с изгнанной Жрицей, но теперь нужно было проанализировать, не могут ли чувства Гэна к Ниле сделать его ранимым. До сих пор Гэн был один на один с судьбой, в которую так или иначе все они были вовлечены. Что с ними случится, если забота о Ниле отвлечет Гэна в какой-нибудь важный момент?

Эта мысль привела к другому, еще более пугающему вопросу: «Могла ли сама она подвергнуть опасности Класа?» Сайле в это не верилось. Она оглянулась назад, где несли на носилках Джонса. Четыре воина шли ровным шагом. Это был пример ее власти, позволяющей поддержать и сохранить жизнь. Как могла она представлять опасность для мужчины, о котором заботилась больше всего?

Гэн отъехал от Нилы, снова приблизившись к барону. Обернувшись, он бросил на нее последний взгляд и возвратился к беседе. Поворачиваясь, он скользнул взглядом по Сайле. Это было мгновение, слишком ничтожное, чтобы иметь размеры. Жрица предпочла бы, чтобы оно было еще короче — тогда она не смогла бы разглядеть в его глазах смущение и тоску. Печаль прокатилась по ней, и нестерпимо захотелось ощутить спокойное прикосновение Класа.

Глава 48

Гэн думал, что Раггар где-то далеко впереди колонны, и внезапное появление собаки, а особенно то, что он возник так близко, оказалось неприятным сюрпризом. Пес качал головой то в сторону хозяина, то обратно в направлении движения. Это было необычным выражением неопределенности. Гэн наблюдал за собакой еще несколько мгновений, а затем подал знак возвращаться к работе. Пес немедленно подчинился, однако через несколько минут на гребне неожиданно появились Чо и Шара, работавшие вместе на склоне в стороне от реки. Гэн свистом приказал собакам идти прочь.

Все это усугубило его напряжение. Гэну не нравился лес. Деревья теснили узкую тропу, насмехаясь над ничтожными существами, очутившимися среди их древнего могущества. Даже растрескавшаяся кора говорила о невообразимой старости. Черные пятна и шрамы горделиво свидетельствовали о том, что некоторые из этих деревьев устояли перед неистовством лесного пожара. Ветки над головами идущих перекрывались так плотно, что вблизи земли царили густые сумерки. Тучи еще больше угнетали, с мрачной настойчивостью закрывая солнце.

А еще лес говорил. Хитрые, сплетничающие ветерки нашептывали что-то, дразня ложными надеждами, на грани восприятия, так что Гэн все равно не мог понять, о чем они толкуют, но не мог и не слушать. Здесь почти не было зверей. Случайный цокот белки или крик птицы пронзали воздух с неестественной громкостью. Гэн попытался сосредоточиться на бредущей перед ним дружине, завидуя беззаботной скуке этих людей, хотя и осуждая их за неподготовленность.

Следующее появление Раггара было еще более удивительным. Пес срезал изгиб тропы вдалеке и бежал к хозяину, не поднимая тревоги. Такое поведение собаки было необычным, тем более что Шара и Чо тоже возвращались, обе на предельной скорости, причем младшая собака бежала впереди. Встревоженный Гэн поскакал к барону, возглавлявшему колонну. Джалайл нетерпеливо выслушал рекомендации молодого человека послать часть людей вперед и в обход. Гэн не мог обосновать свои опасения ничем, кроме необъяснимого поведения собак.

— Я никогда не видел, чтобы Раггар вел себя так. Он нервничает и запутан.

— А ты?

Снисходительность барона потрясла Гэна, и он огрызнулся:

— Всего лишь в замешательстве. Позволь мне руководить этим отрядом.

— Нет. Мои войска подчиняются только моим приказам.

Барон приподнялся в седле и подозвал седеющего солдата из тех, кто уже успел развалиться на обочине. Человек, спотыкаясь, подошел, попутно счищая со спины листья и грязь. Бросив оценивающий взгляд на Гэна, он ссутулился и оперся на его коня, глядя на барона. Конь вздрогнул от такой бесцеремонности.

Мужчина кивнул головой в сторону тропы.

— Тебя испугали собаки, барон?

Гэн был так удивлен наблюдательностью этого человека, что забыл обидеться на его непочтительное поведение. Барон Джалайл поморщился и нахмурил брови.

— Гэн считает, что впереди может быть опасность.

— Так близко к дому? Собаки, наверное, учуяли наших цыплят и вернулись за приказаниями.

Барон отвернулся:

— Возьми пять человек и иди вперед. Отправь еще четверых на правый фланг. Мы можем не беспокоиться о другой стороне — там река.

— Лично я не беспокоюсь ни о чем, кроме своего времени, которое будет потрачено впустую.

Легким прикосновением Гэн заставил скакуна рвануться вперед, так что солдат неожиданно потерял опору и плашмя повалился на спину. К тому моменту, когда он попытался подняться, Гэн уже развернул коня, так что землистого цвета, скрежещущая зубами голова лошади оказалась в нескольких дюймах от небритого искаженного лица наглеца. Заставив солдата отпрянуть слишком быстро, чтобы принять вертикальное положение, Гэн спокойно сказал:

— Посмотри на настоящего воина. Учись. Если я сам не достану тебя мечом, один удар конского копыта покалечит тебя. Ты бы лучше поторопился выполнять приказы барона.

Гэн осадил возбужденного коня, но животное продолжало ржать и фыркать.

Солдат осторожно выпрямился. Отступив назад, он наконец поднял глаза и опять удивил Гэна. Какое-то подозрительное веселье мелькнуло в сердитом взгляде этого человека, когда тот оборачивался. Воин потрусил к дружине. До Гэна его команды донеслись как череда рычащих звуков. Один из молодых солдат двигался недостаточно быстро и получил от старшего мечом по шлему, да так, что звук удара прогремел, словно кувалда кузнеца.

Через несколько минут после того, как была выслана передовая группа, все еще кипящий барон произнес:

— Из всех людей, которые мне подчиняются, ты унизил наиболее преданного — очень стараешься стать бесполезным для меня.

Гэн покачал головой:

— Моя полезность зависит от повиновения солдат во время битвы.

Барон хмыкнул и взмахом приказал колонне двигаться вперед. Гэн продолжал скакать рядом.

Юноша признался себе, что решение проучить солдата было ошибкой. Однако допустимой границы он не перешел. А еще этот странный взгляд.

Он сомневался, послать ли собак вперед, когда Раггар сам побежал на разведку. Гэн отозвал пса. Что бы ни было впереди, это было необычным. Пусть люди барона сами решают свои проблемы, подумал он, давая выход злобе. Собаки слишком ценны, чтобы рисковать ими среди вооруженных недисциплинированных дураков. Гэн наклонился и потрепал ощетинившегося Раггара по ушам. Пес взглянул на хозяина и притворился, будто ничего не заметил.

Барон наблюдал за ними.

— Ты обращаешься с этими животными лучше, чем с людьми.

Упрек требовал ответа. Подбирая слова, Гэн прислушался к топоту и грохоту колонны. Он вспомнил о ночных дозорных, невидимых, как совы; о людях, руководящих набегами при помощи жестов, без единого слова; о тех, для кого битва — радость. Волна одиночества угрожала захлестнуть его. Внезапно это чувство сменилось ясностью. Гэн сказал:

— Я не притворяюсь. Ты и твой сын можете добиваться их любви, если это вам нужно. Меня интересуют лишь их военные навыки.

Барон Джалайл грубо рассмеялся.

— Почему я должен верить, что ты потом не попытаешься использовать моих людей для своих целей?

— Мое слово, барон.

Гэн произнес это жестко, с негодованием, повторяя себе, что попал в мир, где мотивов для поведения больше, чем звезд на небе.

— Я хочу тебе верить, — сказал барон. Его рассудительный тон несколько разрядил ядовитую атмосферу. — Понимаешь, моя страна не имела связей с вашими людьми уже более ста лет. Мы слышали, что вы воинственны и горды. И честны. Если хочешь помочь мне, то вот первое, что тебе надо усвоить: ложь в Харбундае — это искусство. Как и в любом месте, которое человек называет цивилизованным, — глаза Гэна вспыхнули, и барон Джалайл усмехнулся. — Да, я знаю, это оскорбляет тебя. Для вас цивилизация — это мужество, традиции и честь. Для нас это здания, мосты и канализация.

— Мы живем, как подобает свободным людям.

— Неужели ты думаешь, что не все так говорят?! Мы убеждены, что наш путь верен.

На этот раз Гэн задержался с ответом.

— Я никогда не думал об этом. Мы говорим, что человек должен жить только так, как указывает ему Отец Вездесущий.

Крики заставили обоих рвануться вперед. Через несколько секунд солдат из передовой группы выбежал из-за поворота. Направляясь к ним, солдат пытался на бегу надеть на себя болтающееся оружие и снаряжение. В его бессвязных воплях явно звучала тревога. Барон пришпорил коня. Гэн скакал рядом с ним.

Миновав воина и обогнув изгиб тропы, Джалайл и юноша резко остановились в месте, где начинался спуск в широкую плоскую долину. Где-то в миле от них дым лениво поднимался над примерно двадцатью горящими зданиями. Уходя вверх, отдельные струи сливались в одно длинное черное пятно, которое обвиняюще указывало на юго-восток.

— Вылазка за рабами. — Барон Джалайл хлестнул лошадь. Не отставая от него, Гэн обернулся на Класа и Тейт, скачущих позади. Когда они догнали передовую группу, от нее осталось только два человека, одним из которых был тот самый наглец. Остальные уже отправились к своим домам.

Через несколько мгновений все заметили первых выживших. К ним, спотыкаясь, брела женщина, державшаяся за бок и ведущая за собой ребенка. Джалайл склонился, чтобы успокоить ее, и предложил попить из своего мешка с водой. Узнав барона, женщина попыталась поклониться. Кровь сочилась у нее по боку между пальцев. Ребенок, мальчик лет десяти, посмотрев на мать, поднял взгляд на барона. В чистых, без слез, глазах было ужасное обвинение.

Барон прочистил горло.

— Как давно? Сколько?

— Где-то час назад. Сколько?.. Двадцать, может, сорок.

— Король послал сюда войска для охраны. Где они?

Женщина смотрела на него отсутствующим взглядом.

— Здесь никого не было, барон. Только старики и дети. Несколько калек, как мой муж, кожевник. Они пытались сражаться.

Гэн произнес:

— Вы остались живы. Ваш муж?..

Она покачала головой. Молодой человек автоматически говорил слова сочувствия, глядя на ребенка, все еще поддерживающего свою мать. Гэн осторожно усадил женщину. Опустившись на колени, он оказался лицом к лицу с мальчиком.

— Скоро придет Военная Целительница, женщина вся в черном, с красной розой. Она поможет твоей маме.

Гэн уже начал подниматься, когда ребенок выпалил:

— У того, кто это сделал, был вот такой шрам. — Он провел по руке.

Мать дотянулась до него.

— Молчи, сынок.

Мальчик не подчинился, намереваясь задать вопрос:

— Вы ведь словите его?

— Не знаю, — ответил Гэн. — Если мне это удастся, я отдам тебе его меч.

Ребенок кивнул с торжественным одобрением.

Они уже немного отъехали, когда присоединились Клас и Тейт. Гэн повторил все для друзей. Когда он закончил, они находились уже на границе деревни. Вся она была не более ста шагов в длину, прижавшиеся друг к другу дома фасадами выходили на торговую дорогу. Сейчас все они были в огне. Обскакав вокруг, Гэн обнаружил нескольких легко раненных, ухаживавших за остальными выжившими. Шума было немного. Изможденные дети спали или очумело таращились. Женщины причитали, и больно было смотреть, как они поднимались и снова падали. Какой-то старик из последних сил пытался сесть, потрясая немощным кулаком в сторону барона Джалайла, проезжавшего мимо. Барон притворился, что ничего не заметил.

С края деревни Гэн увидел замок барона. Он стоял довольно далеко, однако безошибочно можно было узнать его прямой квадратный силуэт. По углам развевались флаги, делая замок еще более узнаваемым. Выехавший оттуда всадник, тяжело покачиваясь, направлялся к ним. Все заторопились навстречу. Когда этот человек достаточно приблизился, чтобы можно было его узнать, барон побледнел.

— Это Опс. Случилось что-то ужасное, раз он скачет сам.

Джалайл пришпорил коня, остальные поторопились за ним.

Гэн оглянулся на своих спутников. Тейт переспросила:

— Он сказал «Опс»?

Гэн подтвердил, что ему послышалось именно это, и женщина, скрыв удивление, прокомментировала:

— Какое странное имя.

В это время прибывший заставил свою лошадь остановиться. Это был пожилой человек с лицом, изможденным заботами и усталостью. Перед тем как заговорить, он поднес к лицу правую руку, сжатую в кулак, и Джалайл ответил таким же странным приветствием.

— Твой сын в погоне, барон. Я пытался остановить его.

— Сколько с ним людей? — спросил Джалайл, рысью направляясь к замку.

— Вся охрана замка. Двенадцать человек. — Барон повернулся к Опсу, и тот, побледнев, повторил: — Я пытался остановить его.

— Что произошло?

Опс указал на север.

— Они захватили четырех женщин и трех мальчиков. Твой сын узнал об этом и поскакал туда. Налетчики же направились сюда, но, увидев дым, повернули назад.

Гэн перебил:

— Как далеко к северу?

Опс взглянул на него, затем на барона, который кивком велел ответить.

— Восемь или девять миль.

— Значит, он уже проскакал шестнадцать или восемнадцать миль к тому времени, когда вернулся сюда. Он менял лошадей в замке?

Ответил барон Джалайл:

— Мы пехота, а не конница. У нас нет достаточно лошадей, чтобы менять, как только они устанут.

Гэн снова повернулся к Опсу:

— Люди, уехавшие с сыном барона, — воины?

Очень взволнованный Джалайл воскликнул:

— Дети! Старшему четырнадцать, а младшему — всего одиннадцать. Это дети моих сыновей. Стража замка — это просто слова, чтобы заставить мальчиков осознать их будущую мужскую ответственность.

Барон заметил, что Гэн не в силах вымолвить ни слова.

— Двенадцать детей на усталых лошадях… Мы должны догнать их.

— Когда лошади начнут падать. Налетчики на конях?

— Конечно, — ответил Опс с презрением в голосе, — и с фургоном. Для того чтобы возить рабов, — пояснил он удивленному Гэну.

Обращаясь к барону, юноша сказал:

— У нас есть шанс. — Затем он снова повернулся к Опсу. — Покажи, куда они направились.

Пока тот показывал, Гэн свистом подозвал собак.

Через несколько минут все были на юге деревни. Изучая следы, Гэн заметил, что одна лошадь хромала, а у другой была зазубрина на копыте. Одно из колес фургона также оставляло четкий след. Гэн заставил Раггара понюхать следы, а затем приказал искать. Пес рванулся вперед, сосредоточившись на запахе следа. Шара и Чо бежали по бокам.

Гэн пояснил, что собаки будут бежать по следу, пока не догонят. Потом Раггар вернется, а остальные останутся. Юноша попросил Класа и Тейт сопровождать его. Барон позвал было Опса, но молодой человек предложил оставить старика в деревне, чтобы помочь жителям.

Согласившись, барон поскакал рядом с Гэном. Они ехали степенной рысью, но напряжение барона было слишком велико.

— Надо ехать быстрее. Там мои сыновья и внуки. Мы должны поторопиться.

— Это невозможно, — Гэн продолжал двигаться ровным шагом; барону Джалайлу пришлось замедлить движение, чтобы расслышать его, — наши кони устали. Скоро придется остановиться, чтобы напоить и накормить их. Посмотрите на следы лошадей ваших сыновей. Их кони измождены.

— Откуда тебе это знать!

На мгновение раздражение породило в голове Гэна резкий ответ, но он проглотил его и просто продолжил:

— Они волочат копыта. Посмотрите на этот куст: видите слюну? А там — пот, в том месте один из них споткнулся. Очевидно, он нес большую нагрузку. И плохого наездника.

— Ананка, — почти шепотом произнес барон. — Крепко сбитый, возможно, немного тяжеловесный мальчик. Он будет огромным мужчиной. — Надежда в последних словах барона прозвучала молитвой. Он посмотрел на Гэна. — Им ведь придется остановиться, если кони начнут падать, и мы найдем их ожидающими.

— Надеюсь, что так.

Барон Джалайл сорвался в галоп. Он торопил остальных.

— Нет, — сказал Гэн.

Барон издал звук отвращения и разочарования и, стегнув коня кнутом, пустил его вперед. Клас догнал Гэна.

— Неужели он вообще ни в чем не разбирается?

— В лошадях нисколько. — Гэн соскользнул с коня, чтобы тщательнее осмотреть следы. Выпрямившись, он заметил немой вопрос в глазах Тейт. — Посмотри сюда. У налетчиков есть запасные лошади.

Гэн шлепнул коня по шее и подвел к ручью. Тейт встала рядом:

— В вашем племени есть человек, которого называют Опс?

— Нет. Ты что, слышала такое имя?

— Да. — Она явно сомневалась, а затем добавила: — Но не совсем так. Когда-то у нас был человек, которого называли Руководитель Операций. Он составлял военные планы.

Гэн кивнул. Что бы Тейт ни говорила, это было не совсем правдой. В данном случае, однако, она не чувствовала себя обязанной что-то скрывать. Странно. Больше ничего не сказав, он повел лошадь вперед.

Они подождали, пока кони достаточно оправятся, чтобы продолжить путь. Гэн сделал новые мешки-кормушки для лошадей. Он положил немного зерна своему коню, чтобы животное могло есть на ходу. То же самое проделали остальные.

Они поскакали дальше, и юноша думал о налете. Что-то в нем попахивало западней. Гэн спорил сам с собой. Он никогда не видел налетов с целью захвата рабов. Постоянная готовность избавила его народ от войн, за исключением мимолетных стычек. Всем известно, что Люди Собаки жестоко мстят за причиненные страдания. Тем не менее он не мог прогнать из головы мысль, что в происшедшем не связываются концы с концами. Многовато налетчиков для столь небольшого числа рабов. Они углубились в земли баронов намного более пределов благоразумия, а оставленные разрушения несоизмеримы с целями.

Было еще что-то странное, но Гэн не мог понять, что именно.

Солнце уже садилось, когда всадники увидели мертвую лошадь. Осмотрев следы, Гэн покачал головой, отказываясь верить.

— Кто-то из них взял пассажира. Они поскакали вдвоем.

— Им придется умирать вдвоем, — мрачно промолвил Клас.

Через несколько мгновений показался бегущий рысью Раггар. Подбежавший пес тяжело дышал. Хозяин потрепал его по холке. Прислушавшись к дыханию собаки и ощутив, как бьется ее сердце, он сказал:

— Не очень далеко. Раггар спокоен. Возможно, налетчики решили продолжать движение, чтобы скрыться.

Клас уклончиво кивнул.

Прошел час, когда они нашли еще двух мертвых лошадей в пятидесяти ярдах друг от друга. Потревоженные всадниками вороны жалобно кричали. Самый наглый, взмахнув крыльями, взмыл в темноту деревьев черной тенью на фоне темнеющего леса. Вторая лошадь принадлежала барону. Ее горло пронзила стрела.

Через несколько ярдов лежал сам Джалайл. Еще один человек растянулся рядом с ним, положив руку на окровавленную грудь барона, как бы успокаивая его. Клас проворчал:

— Бандиты оставили тыловых дозорных, ожидавших какого-нибудь дурака, который отправится в погоню.

— Он еще жив, — сказал Гэн, не пытаясь скрыть удивление.

Глоток воды вернул барона к жизни. Он переводил глаза с юноши на мертвого Олана.

— Засада. — Его голос дрожал. — Ребра сломаны. Нога, похоже, тоже. Он хотел ограбить мое тело. — Барон приподнялся, но рухнул на землю. — Бросьте меня. Спасите мальчиков.

Некоторое время Гэн задумчиво посматривал на раненого, затем кивнул Класу. Вдвоем они посадили барона в седло на коня Тейт, не обращая внимания на просьбы бросить его и отправляться вперед.

Когда Гэн повернулся к женщине, она подняла голову и заговорила прежде, чем тот успел вымолвить слово.

— Не отправляй меня обратно с ним, я могу пригодиться. Ты же знаешь, я умею сражаться. Мой отъезд ослабит вас больше чем на одного человека, — она многозначительно кивнула на свое оружие.

Взяв Тейт за руку, Гэн отвел ее на несколько шагов в сторону. Когда юноша заговорил, в его голосе звучала мягкая настойчивость:

— Ему необходима помощь. Мне придется отправить Класа вместо тебя. Подумай, что значит для нас этот барон. Если его дети погибнут, кто знает, что начнется в баронстве? Что случится с нами, если он умрет? Постарайся, чтобы он выжил. Береги его. Он — наш щит.

Тейт согласилась, но настолько неохотно, что Гэн улыбнулся. Она отдала им свою запасную лошадь. Доннаси оставляла их, и юноша смотрел на нее с неподдельным восхищением. В чем-то Тейт была неопытна, как младенец, и Гэн поморщился, видя, как она подтверждает его вывод, шумно топая, но зато она была необъяснимо мудра в другом.

Гэна удивила собственная предусмотрительность. Месяцем раньше он ни за что не стал бы думать о перспективах власти и борьбе между сыновьями барона. То, что когда-то не имело особого значения для него и его друзей, сейчас стало важнее всего.

Гэн послал Раггара вперед, оставаясь рядом с Класом. Полуденное солнце пробивалось сквозь низкие облака, бросая наклонные полосы света; от них лес светился, но они не улучшали видимость.

Как бы отзываясь на это необычное сияние, юноша позволил мыслям унестись далеко. Ощущение подвоха не исчезало, вызывая тревогу, однако Гэн еще мог мечтать. Он представил себя наблюдающим за двумя воинами. Младший был горячим тигром, жившим как охотой, так и для охоты. Другой воин тоже охотился, но холодно и продуманно. Не зная почему, Гэн был уверен, что этот второй по-настоящему опасен.

Журчащий звук быстро бегущего потока ворвался в его мысли, возвращая к настоящему. Они дали лошадям попить и съесть немного зерна.

Вскоре снова вернулся Раггар. Ворча, пес наклонился к ногам хозяина. Это являлось предостережением о грозящей впереди опасности. Гэн и Клас поторопились сойти с тропы, продолжая двигаться параллельно ей, но в стороне.

Из-за постоянного мрака под куполом больших елей растительности было немного. Здесь селились похожие на мечи папоротники, на которых было много слизней. Их серебряные липкие следы необычно красиво переплетались.

Непривычные к мягкости гниющих растений, кони двигались очень осторожно.

Шара и Чо тихо приближались, пробираясь между папоротников так, как будто делали это всю жизнь. Шара заскулил и попробовал рвануться вперед, но рычание Раггара остановило его. Гэн сделал собакам знак указывать дорогу.

Животные привели их туда, где дети встретили своих врагов. Какой-то человек ходил с места на место, деловито поднимая вещи с земли. Гэн не спеша достал стрелу и прицелился, крикнув за мгновение до того, как отпустил тетиву. Испуганный шумом мужчина выпрямился и был сражен. Собаки оказались на бандите еще до того, как тот упал. Клас удивленно смотрел на Гэна.

— Мне хотелось, чтобы он знал, что приближается смерть, — объяснил юноша. Отозвав собак, он подошел осмотреть убитого. Рядом с ним на земле в беспорядке лежали кольца, браслеты и золотые цепочки. На руке у этого человека был тот самый особенный шрам. Взяв его меч, Гэн собрал драгоценности. Затем они осмотрели место резни. Тела валялись вокруг, как разбросанные игрушки, а миниатюрные доспехи казались сейчас непристойно яркими и радостными. Гэн не мог не думать о том, как жестоко солнце, освещающее все это, дающее цвет и жизнь среди таких потерь.

Мальчики подошли по тропе справа. Восемь убитых стрелами коней лежали на земле. Гэн понял, что остальные животные на той части тропы, которую они обошли, тоже мертвы — от ран или изнеможения.

Засада имела форму крючка, короткой стороной поперек тропы, а длинной параллельно ей. Когда первая жертва достигла человека, перегораживавшего дорогу, на колонну обрушился поток стрел. Мгновенно длинная сторона засады выступила, тесня в сторону испуганных детей. В тишине воображение Гэна отозвалось криками.

Такие юные. Такие неподготовленные.

— Они боролись до последнего, — сказал Клас, — барон говорил, что здесь его сын и еще двенадцать человек. Я посчитал. Одного не хватает.

Его нашла Чо. Гэн заметил, что собака ведет его к поваленному дереву в стороне от места засады. Он уже шел туда, когда собака обернулась и заскулила. Вытаскивая потерявшего сознание юношу из тесной щели под стволом, Гэн удивлялся инстинктам, сделавшим Чо такой беспомощной. Собака махала хвостом, облизывая лицо мальчика, пока хозяин освобождал его. Обломанное древко стрелы торчало из спины. Металлические пластины доспехов прогнулись внутрь, скрывая сочащуюся кровью невидимую рану. Мальчика раздели, и Гэн решил оставить лечение Сайле.

Привязывая раненого к седлу, он не мог отвести глаз от маленьких тел. Казалось, они притворяются убитыми в бесконечных шумных мальчишеских играх. Сегодня эти дети столкнулись с безжалостной действительностью. Слава и возбуждение битвы, которых они искали, были сметены в несколько мгновений боли и ужаса — прежде чем дети смогли понять значение каждого из этих слов.

— Бедные дурачки, — беззвучно пробормотал он. Вдали Клас показывал, что все спокойно. Вздохнув, Гэн добавил: — Как и все мы.

Глава 49

Замок барона Джалайла мрачно возвышался в лучах рассвета, когда Тейт вышла на опушку. Говоря себе, что все худшее уже позади, женщина справилась с желанием поторопиться. Даже оборачиваясь посмотреть на болтающееся тело барона, она умышленно избегала глядеть на лес. Эти тихие звуки и влажные запахи все еще, казалось, цеплялись за нее. Мурашки поползли по коже. Спеша отойти подальше в поле, Тейт глубоко дышала, ощущая в легких жирный запах обработанной земли. Это была земля, готовая соединиться с солнцем, чтобы жадно его поглощать. Доннаси захотелось поцеловать ее, и она рассмеялась. Это был резкий, истерический смех. Долгую ночь без сна она нервно вслушивалась в хрипящее дыхание барона, и силы были на исходе.

Двигаясь целеустремленно и энергично, Тейт проверила пульс барона. Он был слабым, но постоянным.

Она была уже в нескольких ярдах от ближайшего дома, когда оттуда, спотыкаясь, вышел человек. Заправляя рубашку и сонно почесываясь, он направлялся к отхожему месту. От звука ее голоса мужчина вздрогнул. Увидев Тейт, он застыл с разинутым ртом, выпучив глаза. Женщина повторила:

— Пошли кого-нибудь за помощью, барону Джалайлу плохо! — Человек взмахнул руками, и Тейт крикнула: — Шевелись!

Подпрыгивая, мужчина с криками побежал назад:

— Это черная! С ней барон! Ей нужна помощь!

Он исчез внутри дома, и его голос на время стал гулким. Выскочив через переднюю дверь, мужчина бегом направился к замку, выкрикивая новость на каждом шагу.

Через несколько минут у Тейт было больше сопровождающих и помощников, чем необходимо.

Нила и Опс скакали во главе группы, двигавшейся из замка ей навстречу. Девушка настояла, чтобы эти последние несколько сот ярдов Тейт проехала на ее лошади. Идя рядом, она рассказала, что Сайла ухаживает за ранеными.

— Она спит, сидя в углу, и единственное, о чем спрашивает, — вернулся ли Клас. — Замолчав на мгновение, Нила спросила: — Когда ты их оставила, у них с Гэном было все в порядке?

Тейт кивнула, опасаясь, что голос выдаст ее, если она попытается заговорить. Когда Нила поинтересовалась, спала ли она вообще, Доннаси снова почувствовала, что готова разразиться нервным смехом. Спала? Она хотела сказать, что боялась даже моргать. Доннаси закрыла глаза, чтобы не допустить такой глупости.

Открыв их, она увидела бревна потолка и еле-еле припомнила, как ей помогли прийти сюда. Тейт натянула одеяло и села. Комнатка была маленькая, но аккуратная, с кроватью, столом и креслом. Солнечный свет врывался в единственное окно. Рядом с ним, развешенная на крючках в каменной стене, висела ее одежда. Не зная, который час, Доннаси поспешила одеться. Подоконник был горячим, и она решила, что уже полдень.

Толкнув дверь, Тейт осмотрела узкий холл и наткнулась на невозмутимое женское лицо, расплывшееся в приветственной улыбке.

— Я ждала, — сказала эта женщина.

— Ждала чего?

— Тебя, Путешественница. Я твоя.

Уверенный ответ заставил Тейт почувствовать себя глупо, и она ответила с излишней резкостью:

— Меня зовут Доннаси Тейт, не называй меня путешественницей. И что ты имела в виду, когда сказала, что ты моя?

Женщина выглядела растерянной.

— Я заключенная. Мне приказали ухаживать за тобой.

Говоря, она поднималась и сейчас подняла руку в таком же жесте, как это вчера делал Опс. Тейт осознала, что так же делал и крестьянин. За этим последовал низкий поклон, и женщина сказала:

— Меня зовут Муре Таласхо, я твоя служанка. И мы всегда называем дружественных чужаков Путешественниками. Мне сказали, что ты дружелюбна. Я оскорбила тебя?

Жестом пригласив женщину войти, Тейт указала на кресло. Муре стояла рядом с ним, пока Доннаси не настояла, чтобы она села.

Женщина была весьма немолода. Решившись сесть, она не знала, куда девать усталые руки с голубыми венами, лежавшие на коленях. Одета Муре была в балахон, сделанный из цельного куска материи, с дыркой для головы посередине. Свисающий до лодыжек и раскрашенный в черно-белые диагональные полосы, он был соткан из такой толстой шерсти, что Тейт вспотела при одном взгляде на него. Глаза у служанки были темно-кофейного цвета, а волосы совсем серые.

— Мои друзья уже вернулись из леса? Как Джонс? С бароном все в порядке? Где Нила Ян и Жрица Роз?

Муре убедила ее, что все в порядке, но двое дикарей из племени Людей Собаки еще не вернулись.

Тейт спросила чего-нибудь поесть, и Муре предложила заглянуть на кухню замка, где она обычно работала. На вопрос, как долго она уже здесь, пожилая женщина ответила, что почти год. Она также сказала, что это поручение, как и все остальные, дает человек, которого называют Первый. Тейт остановилась как вкопанная.

Муре недоуменно обернулась. Доннаси переспросила:

— Человека, который посылает людей на работу, зовут Первый?

— Это не настоящее имя. Он получил его, только попав на работу к барону, подобно тому, как следящий за поставками стал Четвертым.

У Доннаси закружилась голова. Это были военные названия ее времени. Она заставила себя быть непринужденной. Убедившись, что никто не подслушивает, Муре сообщила, что человек, контролирующий работу шпионов барона, называется Второй. Он много ездит, используя тех, кого она назвала Связными, как посыльных для барона. Для Тейт стала понятной форма отдачи чести: эти люди просто изображали, что держат микрофон рации.

Тейт была все еще поглощена своими открытиями, когда они вошли в большую кухню. Это сильно отвлекло ее. Работавшие — исключительно женщины — были одеты в форму: шерстяные блузы и юбки с такими же полосами, как и балахон Муре. Тейт обратила на это внимание, и служанка пояснила, что весь штат одет в цвета барона.

Все рвались накормить Путешественницу. Голубой мраморный сыр с закуской и хлебом из кислого теста замечательно возбуждал аппетит. На соседней тарелке лежали кусочки нарезанного яблока, а рядом в тонкой керамической кружке дымился горячий чай. Тейт показалось, что она уловила в нем слабый запах корицы. Это говорило о том, что торговля здесь намного более развита, чем ей казалось раньше. Пока женщины забрасывали ее вопросами о путешествии, стычке с Людьми Гор и ее происхождении, Доннаси жадно поглощала пищу. По просьбе Муре она позволила старшей поварихе попробовать оттереть немного краски со своей кожи. Раздумывая, как долго она сможет выдерживать это испытание, женщина напомнила себе о том, что выбор у нее небогат.

Зная, что встретит там Джонса и барона, Тейт попросила Муре отвести ее к Сайле и Ниле.

По дороге старая служанка рассказала: по настоянию Сайлы барон должен оставаться в доме исцеления до тех пор, пока она не разрешит уйти. Барон жалуется, но все еще находится там.

Тейт изучала окружающую обстановку. Оборонительная каменная стена замка была дальше от основных зданий, чем она предполагала. Несколько домов, находящихся рядом, окружали основную часть замка так, что это заставляло думать о старой сельской площади. В отдалении слышался металлический стук. Из цеха с деревянным подобием ботинка над дверью пахло кожей и раздавался быстрый стук молотка.

Все пялились на нее с тупым любопытством, хотя и дружественно. Женщины были одеты в блузы, достигавшие бедер, и широкие юбки до середины икры. Пояса, повязанные поверх блуз, придавали костюмам форму и поражали воображение цветами, узорами и комбинациями материалов. С поясов свисали столь же разнообразные кошельки. Мужчины одевались в простые широкие рубашки и штаны более темных тонов. Пестрые, кричащие ботинки были богато украшены бусинами.

Проходя мимо большого здания, возвышающегося напротив стены замка, Муре заметила:

— Я теперь живу здесь.

Подчеркнутая грусть в этих словах заставила Тейт рассмотреть здание более внимательно. Это было уродливое сооружение, лишенное окон, из грубого обветрившегося дерева, с наклонной крышей, высокой, как крепостная стена. Все это напомнило Тейт, что Муре «заключенная». Женщина также говорила, что «принадлежит» ей. Тогда Доннаси поняла эти слова с внутренней оговоркой, что они могут иметь здесь какой-то особый смысл, однако это здание заставило ее заинтересоваться.

Не обращая внимания на Муре, дергавшую ее за рукав, Тейт направилась к двери этого дома, находившейся посередине одной из стен. Впереди была еще одна дверь. Свет проникал в это похожее на хлев здание через защищенные вентиляционные щели, прорезанные над стрехой, да еще дюжина свечей потрескивала во мраке. Эти огоньки напомнили ей огни лагерей в долине.

Когда глаза привыкли, Доннаси увидела, что каждая свеча стоит на крошечном столике, и от каждого из них на нее смотрит бледное испуганное лицо. В этом молчании женщина почувствовала тот особенный запах — запах мертвой атмосферы большой комнаты, полной неподвижных людей. Воспоминания промелькнули в мозгу Тейт: образы классных комнат, в которых одно движение глаз считалось нарушением дисциплины. Она уже ненавидела их.

Она ненавидела это место.

Шикающий шепот пронесся по комнате, как трепыхание пойманных птиц. Глаза Доннаси, привыкшие к темноте, увидели женщин, одетых, как Муре.

— Заключенные?

Муре кивнула. У Тейт заныла спина.

— Что они сделали?

Она позволила напуганной Муре вытащить себя на улицу прочь оттуда. Когда та замедлила шаг, Доннаси остановилась, отказываясь идти дальше.

— Подожди. Я хочу знать, что они сделали. Что сделала ты?

— Ты не должна была заходить туда. В казарму могут входить только заключенные. — Похожий жаргон, даже с необычным акцентом этого мира, потряс Тейт. Она грубо схватила Муре за плечо, потребовав:

— Говори!

Глядя на руки, теребящие полу балахона, Муре начала:

— Я была хорошей женой и заботливой матерью, и мне нет дела до того, что он говорит.

— Кто говорит?..

Вопрос удивил женщину.

— Мой муж.

Тейт молчала. Глядя вдаль, Муре продолжила:

— Десять малышей. Ни один не умер. Я любила их всех. Столько проблем. Столько болезней. Набеги. — Женщина поджала губы, сдерживая слезы. — В конце концов моя красавица жила не для того, чтобы ее увезли грязные налетчики. Лучше бы она умерла. Почему именно она?.. Или ее братья и сестры?..

Комок подкатил к горлу Тейт, но Муре еще не закончила:

— Они арестовали меня за отказ иметь еще детей. Мне было пятьдесят два, когда я потеряла последнего.

— Что? Как они могли заставить тебя пойти в казарму за это в таком возрасте?!

Муре схватила ее за руку с вернувшимся страхом:

— Нам не разрешают говорить об этом, о том, что происходит с женщинами. Это секретно.

Это снова был знакомый жаргон, словно искаженный кривым зеркалом. Тейт взяла Муре за локоть и заставила идти вперед, продолжая задавать вопросы.

Муж Муре доказал, что еще может быть отцом, когда забеременела другая женщина, намного моложе его жены. В Харбундае это означало большие трудности для Муре. Ей пришлось пойти в казарму, разделяя свой позор с бесплодными, изменницами и просто воровками. Тейт заметила, что убийцы вообще не упоминались, но решила не углубляться в эту проблему.

Однако, когда женщина рассказала о заключенных вдовах, Доннаси не выдержала.

— Вдовы?! — Безразличие Муре ее потрясло.

— Конечно. Ведь честная женщина нуждается в защитнике. Обычно кто-нибудь забирает детей, а без казармы она будет вынуждена торговать собой, или воровать, или заниматься еще чем-либо ужасным. Ведь так намного лучше для нее самой.

— Почему же вдова не может работать, содержать себя?

— И оставить мужчин и женщин, способных рожать, без оплачиваемой работы?.. Для этого и нужна казарма. Мы шьем, ткем и обрабатываем кожу, а барон это продает. — Служанка взглянула через плечо. — Если ты работаешь в замке, то иногда можешь получить мясо.

Тейт прислонилась спиной к дому исцеления, позволяя теплым камням согревать внезапно напрягшиеся мышцы. Она думала о тех ночах в шатре, когда Сайла рассказывала о грубости жизни в Оле. Она говорила, что в Харбундае лучше. Картер, Анспач, Бернхард… С ними трое мужчин, но будет ли этого достаточно? Без них женщины станут беспомощными. Доннаси затрясло. Беспомощность. Это слово вдруг приобрело для нее новое значение, никогда раньше она не замечала, что это звучит почти как «безнадежность».

Не успев еще зайти внутрь, Тейт услышала шум, доносящийся со стороны центральных ворот. На башне звонил колокол. Сайла и Нила выскочили из дома исцеления, глядя на Тейт с радостным удивлением.

— Должно быть, они вернулись — Гэн, Клас и мальчики. — Нила торопила всех вперед.

По дороге назад Клас и Гэн проезжали через несколько деревень, похожих на ту, которую выжгли налетчики. Люди выходили из домов, приходили с полей, одни предлагали воду, другие пищу. Почти все спрашивали о судьбе раненого мальчика. Рассказ вызывал слезы и злые угрозы. Кто-то созывал мужчин поехать с ним за телами.

Для Гэна это стало первым хорошим впечатлением о жителях Харбундая. Еще раньше он заметил различия в цвете кожи у солдат барона, и ему было интересно, везде ли в Харбундае цвет кожи меняется от очень темной до очень светлой. Крестьяне подтвердили это. Их кожа отличалась от кожи людей его племени.

Вообще местные удивили Гэна. Казалось, все хорошо питались и были здоровыми, а дети — подвижными и энергичными. Однако он заметил среди взрослых какую-то вялость. Сначала Гэн приписал это действию последних событий, но, увидев Дома, понял, что это продолжается уже давно. Здания не были грязными или ветхими, однако казалось, что хозяева прилагают минимальные усилия для их содержания. Здесь почти не было украшений. Цветы бросались в глаза из-за их редкости, хотя даже возле самой маленькой хибары была овощная грядка. Яркая зелень молодых растений резко выделялась на фоне однообразного серого окружения. Краска на некоторых вывесках облупилась, а на остальных от времени стерлась почти полностью.

Гэн поглядел через плечо. Черно-зеленый лес возвышался на фоне неба. Вдалеке он сливался с горизонтом. Юноше казалось, что лес затаился, желая вернуть то, что считал своим. Деревня, похоже, тоже чувствовала это. Она приникла к земле, как маленький зверек в своей норке, боящийся выхода наружу больше, чем того, кто заставлял его прятаться.

Приближаясь к замку, они увидели слуг в полосатых одеждах, бегущих из массивных центральных ворот забрать маленькое тело, завернутое в попону лошади Гэна. Их плач и причитания еще более усилились, когда они узнали, что этот мальчик был единственным выжившим.

Завидев трех идущих женщин, Клас и Гэн помахали им. У одного из слуг Гэн спросил, в каком состоянии барон. Мужчина сделал все тот же приветственный жест — поднял сжатый кулак с пальцами, повернутыми к лицу, но как-то странно качал то головой, то кулаком. Все это происходило в молчании. Тейт и Нила уже были рядом, и Доннаси заговорила:

— Этот человек приветствует тебя. Я думаю, что, качая так головой и рукой, он показывает, что не может говорить. Или не хочет.

— Я подслушала, как один из слуг говорил, что выживший — не сын барона, — сказала Нила.

— Мы не знали, жаль, если это так.

— Это очень плохая новость. — Казалось, Нила замолчала, чтобы успокоить себя. Она не успела продолжить, а Клас уже выскочил из седла, торопясь к Сайле. Та осматривала мальчика и взглянула на обеспокоенное лицо друга с усталой улыбкой.

Оставив Гэна выслушивать новости Нилы, Клас ушел с Сайлой. Нила обратилась к оставшимся:

— Пока барона не было, Ола напала. Король всех послал на битву.

Тейт чувствовала, что еще не сказано что-то важное. Ее пронзило ужасное предчувствие.

— Что-нибудь случилось с остальными сыновьями барона?

— Оба убиты. Под этим предлогом король посылает «в помощь» барону своего честолюбивого племянника. Никто не говорит об этом вслух, однако все понимают, что это неприкрытое желание сместить Джалайла.

Тейт подозвала Сайлу.

— Как Джонс и барон?

— Тело у барона в порядке, но я беспокоюсь о его сердце после стольких потерь. Джонс тоже выздоравливает, но за ним нужно постоянно ухаживать. А еще барон обвиняет его в задержке возвращения сюда. Это меня беспокоит.

Подавленные, тихо переговариваясь, они подошли к дому исцеления.

Подошедшим к лошадям слугам Гэн вернул найденные драгоценности. Меч он также отдал с указаниями обязательно найти сына кожевника и передать оружие ему.

— От барона, — добавил юноша.

Гэн старался не показывать, как его потрясли размеры и конструкция дома исцеления. Пациентов было тоже намного больше, чем он ожидал. Ясно было, что налетчики решили посеять ужас среди оставшихся. Гэн осторожно прокладывал себе дорогу среди кроватей. Здесь, за толстыми каменными стенами, было намного прохладнее, однако не это, а завалы из белых простыней заставили его похолодеть.

Барон располагался в своем собственном углу. Гэн легко заметил его круглую фигуру, сидящую в кресле с высокой спинкой. Подойдя ближе, он увидел вырезанную над головой барона картину с изображением копьеносца, убивающего тигра. Она была инкрустирована шлифованными камнями. А ручки кресла, в котором сидел Джалайл, были круглыми нефритами.

Щеки барона пылали на бледном лице.

— Ты слышал о щедром предложении помощи короля? Если я попробую хотя бы возразить, он объявит это актом неверности. Ради королевского одобрения остальные бароны выступят против меня. Или ради грабежа. Или просто чтобы увидеть еще одного упавшего человека.

— Вы знаете, что если люди короля придут, то они уже никогда не уйдут отсюда.

— Конечно, знаю. А все потому, что я был слишком большим дураком, ожидая, пока ваша военная целительница тратит мое время и жизни моих сыновей на ваше безумие. Не думайте, что я всегда буду таким глупцом.

Гэн, извиняясь, развел руками.

— Вы рассказывали об остальных баронах и их землях. Это карта? — Он показал на свернутую бумагу в корзине рядом с креслом барона. Усталым движением пожилой человек протянул ему свиток, продолжая подозрительно хмуриться, пока Гэн разворачивал его на полу.

Краем глаза юноша заметил приближение Тейт. Сначала он был удивлен ее жадным любопытством, а затем озадачен тем, что показалось быстро промелькнувшей ужасной болью. Выражение быстро исчезло, однако Гэн понял, что заметил нечто глубоко спрятанное. Снова появилось чувство, что Тейт хочет поделиться чем-то секретным.

Он сосредоточился на карте. Это было невероятно! Внутреннее Море! На этой огромной карте была изображена лишь часть его, однако вид такого количества воды взволновал Гэна.

Изображенные земли были лишь малой частью тех огромных территорий, по которым путешествовали люди его племени. Воспоминания ворвались в его сознание. Долгие вечера с отцом, споры о важности разных типов земель, союзах, походах и защите. Насмешливые требования объяснений и презрительные уколы опровержений гулко отдавались в ушах. Как часто он в смятении убегал с таких бесед, ненавидя отцовские изворотливые, дотошные вопросы. Как многому он научился? Насколько дороже стоило ему терпение?

Гэн рассматривал карту. Тейт подошла ближе, и они вдвоем накинулись на беспомощный рисунок. Стена растерянности была разрушена. Один указывал на местность, а другой замечал, как она связана с остальными. Владения Джалайла ограничивались горами на востоке, Олой на юге и другим баронством, называемым Малтен, на западе. Малтен тянулся по границе Олы и Харбундая до самого Внутреннего Моря. Владения остальных шести баронов Харбундая находились севернее, там была и новая столица короля. Барона спросили, и он ответил, что обычно место нападения Олы лежало близко к побережью, так, чтобы их корабли могли снабжать войска, а заодно грабить рыбаков и торговцев, пытающихся удрать морем.

— Поэтому баронство Малтен очень важно, — сказала Тейт. — Желание короля убрать тебя не просто политическая причуда, а рассчитанное стремление выровнять оборону королевства. Ему нужна сила на востоке от главной линии нападения Олы. Если Ола пойдет на север, Джалайл сможет повести войска в неприкрытый фланг. Он сможет даже пересечь границу Олы и ударить с тыла.

Незаметный до этого Опс привлек всеобщее внимание.

— Все это так, но я не уверен в том, что король может себе позволить атаковать нас. Сейчас он не слишком силен. Если он хочет убрать барона, то должен действовать быстро и решительно, чтобы не допустить гражданской войны.

— Почему именно сейчас, — спросила Доннаси, — разве происходит что-то особенное?

— Время года, — ответил Опс, удивляясь ее неведению. — Король может взять немного крестьян. Но лесорубы не захотят отрываться от работы, и звероловам нужно продавать свою добычу. Рыбаки тоже не пойдут в такую замечательную погоду… — Он вскинул руки. — Такая же ситуация и у Джалайла.

Тейт стала печальной.

— Конечно. У вас есть что-нибудь, похожее на списки? Я имею в виду, знает ли кто-нибудь, сколько человек в баронстве? Какого возраста, чем занимаются?

— Мои дворяне хорошо знают, сколько человек в их владениях, — ответил барон. — Правда, они не всегда честны, однако Опс обычно хорошо представляет, что происходит. Не так ли, Опс?

Такая лесть ошеломила старика. Он покраснел и смущенно улыбнулся. Барон отвернулся от Опса, и теплота вего голосе сменилась вспыхнувшей грустью.

— Мои сыновья… У меня нет наследников. Мои люди будут приветствовать короля и сильного лидера.

Гэн взглянул на Тейт и догадался, что та уже прочла его немой вопрос. Это было своеобразной проверкой, и юноша был убежден, что она и это поняла. Отклик доставил Гэну удовольствие. Доннаси усмехнулась и подмигнула. «Оружие-молния», висевшее на плече, клацнуло от ее прикосновения.

Повернувшись к барону, Гэн кивнул ей, говоря:

— Король еще услышит о нас. Ему придется кое о чем задуматься. — И он вновь обратился к Тейт: — Как ты думаешь?

— Мне нужна информация. Опс, от кого из дворян мы зависим? За кем нам необходимо следить? Существуют ли какие-либо трения? Должны ли дворяне выделять людей барону в случае войны? Скольких можно собрать без помощи дворян? Мне надо знать, сколько подготовленных людей Король пошлет со своим племянником. Расскажите все, что знаете о командире и об этом племяннике. Кроме этого, меня интересует, насколько достоверны эти сведения, а также сколько солдат мы сможем прокормить здесь. Никто не должен быть голодным. Нам потребуются продовольственные обозы, стада лошадей. Но главное, что я должна знать, это сколько людей в баронстве могут сражаться. Это станет основой моего плана.

— Помедленнее, помедленнее! — засмеялся Гэн, сдаваясь. Мгновение Тейт выглядела удивленной, а затем тоже рассмеялась.

— Извини нас, барон, и ты, Гэн, тоже. Кажется, нам с Опсом есть о чем поговорить. — С этими словами Доннаси взяла ошеломленного старика под локоть и потащила прочь.

Барон взвился:

— Ты, она, Клас и те, кого вы сможете сколотить, собираетесь нанести поражение двум или трем сотням, сопровождающим племянника короля?!

Прохаживаясь, Гэн задумчиво спросил:

— Здесь все дерутся так же, как ты, — пешими, с копьем? И немного лучников по центру и на флангах?

— Конечно. Мы всегда…

— Мы изменим это. — Юноша озорно улыбнулся барону с выражением жизнерадостности и уверенности. — Король хочет удивить тебя, а мы удивим его. Клас на Бейл лучший из когда-либо живших учитель боевых искусств.

На мгновение захваченный энтузиазмом Гэна барон засмеялся, и его круглое тело задергалось от боли, причиненной этим движением. Он простонал:

— Король, по крайней мере, не причиняет мне боли. — Отрезвев, он покачал головой. — Жаль, что я не так молод, чтобы надеяться, как ты. У нас нет ни причин, ни времени для противостояния.

— Он будет ждать не меньше месяца. — Гэн не обратил внимания на замешательство барона, поясняя: — Отложите похороны сыновей. Используйте любой предлог. Отправьте послов к остальным баронам с подарками и благодарностями за их былую поддержку и приглашением на церемонию. Объявите после этого тридцатидневный траур. Король не отважится прийти, пока он не окончится. Да, еще надо объявить людям, что в память о сыновьях вы не будете собирать налоги в течение года, — у них появится больше причин вас поддерживать. Мы сможем спасти ваше баронство, только дайте нам время.

Пока Гэн говорил, лицо барона ожесточилось. Он холодно встретил взгляд юноши, хотя тот ему нравился. Казалось, разговоры о похоронах сыновей, обсуждаемые чужаком как тактический шаг, разрывали сердце на части. Гэн твердо напомнил себе, что у него нет выбора. Джалайл обречен до тех пор, пока не захочет бороться, используя любое оружие. А он и его друзья в опасности.

Гэн никогда не видел лица Джалайла, полного такого сурового достоинства. Его губы едва двигались.

— Ты хочешь, чтобы я использовал смерть сыновей как щит для прикрытия собственной слабости. Должен ли я плакать и раздирать себя до крови, как женщина? Должен ли показывать свои раны братьям-баронам, покупая их жалость? Или, может быть, написать поэму, описывающую подробности первого и последнего боя моих младших сыновей?

Гэн склонился перед таким откровенным презрением. Но барон еще не закончил:

— Насколько я восхищаюсь тобой, Гэн Мондэрк, настолько же и боюсь. Я вижу себя протягивающим тебе руку, как измученный жаждой человек тянется за кружкой воды. Но ты — не одна кружка, а много, и в одной из них, я знаю, налит яд. Многим людям будет казаться, что они используют тебя, и они не прозреют, пока уже не окажется слишком поздно. — Джалайл еще раз глубоко вздохнул. — Все будет так, как ты предложил. Если я должен погибнуть, то сделаю это с воинственным кличем.

Глава 50

Сайла оперлась на одну из кроватей в доме исцеления. Потянувшись, она повела плечами, представив себе, как уставшие мышцы скрипят, словно кожаные канаты.

Прошел слуга со шваброй и ведром крепкого мятного настоя. Кое-кто поговаривал, что раствор убивает невидимых. Сайла не была в этом уверена, но резкий аромат заглушал тяжелые запахи лечебницы. Ей явно надо было радоваться теплу: по крайней мере, погода позволяла держать окна открытыми.

Женщина на кровати открыла глаза. Целительницу удивило, какие они яркие. Все время, пока она обрабатывала раны женщины, та не подавала никаких признаков сознания, и все же ее взгляд не был похож на взгляд только что проснувшегося человека. Она произнесла:

— Я благодарю за помощь, Жрица. Но это ничего не изменит.

— Изменит?.. — Это было неожиданное замечание.

Женщина потянула за серебряную цепочку, исчезавшую под ее блузкой, и помахала в воздухе полированным серебряным диском, висевшим на ее конце.

— Мы не боимся тебя, — заявила она.

Серебряный кружок был тонким, звенья цепочки маленькими и грубыми. Они не представляли особой ценности, но все же Сайла не ожидала увидеть украшения на фермерше. Вид цепочки что-то всколыхнул в ее памяти. Она вроде бы припомнила, что видела ее, когда лечила женщину. Не попадались ли ей и другие такие же ожерелья? Сайла чувствовала, что попадались, но не могла вспомнить точно. Жертв было так много, а она так устала. Но к чему женщина говорила что-то о страхе? Заинтригованная, Сайла потянулась к странному предмету. Женщина так резко отдернулась назад, что боль в сломанных ребрах заставила ее вздрогнуть и сморщиться.

— Церковь не должна к этому прикасаться! — отрезала она.

— Мне очень жаль. — Сайла извинилась чисто инстинктивно, но искренне, и это сделало хриплый смех женщины еще более оскорбительным.

— Тебе жаль, что мы достаточно сильны, чтобы бросить тебе вызов. Ты думала, что стоит вылечить пару легких ран, и мы все бросимся к тебе.

Целительнице это надоело.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Мне от тебя ничего не надо.

— Кроме моего разума, моего тела и налогов, которые барон выжимает из нас, чтобы он и люди вроде тебя жили в роскоши. — Женщина поднялась на локте. — Нет ничего, что ты бы могла взять у меня, но если барон соображает, то ты все это получишь у него. Он все еще один из ваших, так что ты будешь неплохо жить.

Сайла похолодела.

— Я думаю, что тебе лучше помолчать. Здесь небезопасно говорить такие вещи.

— Но не для меня. — Она вызывающе усмехнулась. — Я из Танцующих-под-Луной.

Сайле оставалось только сказать:

— Я не знаю, что это такое.

Недоверие сменило улыбку.

— Не знаешь?..

— В Оле не слышали о подобном, и у Людей Гор и Людей Собаки такого не было тоже. Если это религия, то ты должна знать, что она запретна. Твоя душа в опасности.

Женщина издала странный звук, похожий на плевок.

— Вашей Преисподней нас не запугаешь. Нищета и унижение существуют здесь и сейчас, пока мы живем. Но удовольствия и богатство тоже существуют. Движение Танцующих-под-Луной дает нам вождей и силу. Скоро у нас будет все, чего захотим.

Жрица Роз слышала истории, шепотом передаваемые в обители, слова, брошенные украдкой, рассказывавшие о сектах и культах, открыто бросавших вызов Церкви. Но Сайла только наполовину верила в них. Других же Избранных они повергали в припадки молитв и очищения. Иногда она представляла, каково это: столкнуться с таким неизмеримым грехом. И теперь это случилось, а вокруг не было родных стен аббатства Ирисов, чтобы защитить ее.

Сайле хотелось убежать, найти помощь. Она поняла, что пятится назад, только когда уперлась в кровать за своей спиной.

И что еще хуже, это была кровать Джонса. Даже угроза, исходившая от этой странной женщины, меркла перед возможностью выслушать от него еще одну отповедь. Он спал так, будто не желал просыпаться, однако, когда это случалось, он постоянно жаловался на то, что не отдохнул. Из скромного и неприметного человека Джонс превратился в настоящего тирана. Сейчас он только что-то проворчал, но не открыл глаза.

У нее не было времени прийти в себя. Сайла с трудом заставила ноги нести ее вперед, говоря себе, что точно знает, где сейчас Клас. Ему пришлось поспешить к Гэну, когда он заметил, как разгораются страсти в разговоре с бароном. Хотя бы просто посмотреть на него. Увидеть, что он близко и может помочь, — вот все, что ей сейчас необходимо.

Сайла отбросила эту мысль. Это ее сражение, она должна выиграть или проиграть сама.

— Расскажи мне об этих Танцующих-под-Луной, — попросила она.

— Чтобы ты побежала к своей Сестре-Матери, или как ее там, и все ей выложила?

Сайла спокойно задала ей вопрос, будто пытаясь урезонить ребенка:

— Тебя так волнует, если я это сделаю? Ты же сказала, что не боишься Церкви, но разве в твоем ответе нет страха?

Женщина покраснела:

— Ночь — наше время. Вы поете о волшебном Солнце и жизни, но вы никогда не упоминаете о Деве и о Сыне, которого она должна дать миру. А почему? Потому, что правят мужчины, и они не позволят вам рассказать историю о женщине, которая может зачать ребенка без их помощи. Все знают про вашу тайну, но мужчины терпят это, потому что это делает вас покорными, словно коров в хлеву. Мужчины имеют право разговаривать о Едином, Сыне Солнца, а что произойдет, если попробуете вы?

Явно довольная тем, что губы целительницы побелели от потрясения, женщина продолжала:

— Мы поклоняемся луне. Она светит нам в наше избранное время. Мы отвергаем ваш свет. Мы — тьма.

Сайла с трудом смогла ответить:

— Все мужчины будут против вас. Церковь вырвет вас с корнем, словно сорную траву в поле.

— Среди нас мужчин не меньше, чем женщин. И новые люди все время приходят к нам. Тебя не удивило отсутствие представителя Церкви в замке? Мы предложили ей забирать свой лживый язык и притирки и выметаться, пока жива. И с тобой будет то же самое.

— Я так не думаю. — Обида придала ей сил. Жрица Роз устала убегать.

Женщина, ухмыльнувшись, закрыла глаза. Сайла ожидала некоторое время, потом почувствовала, как усталость берет свое. Если она хочет действовать, ей потребуется весь ее ум. Пациенты тоже требуют ухода. Тут наверняка есть еще Танцующие-под-Луной; придется следить за каждым словом, обдумывая все увиденное и услышанное. Бдительность…

Сайла буквально засыпала на ходу.

Кто-то говорил, что у нее есть дом, — кто же это был? Ах, Да, Нила. Но когда? Время слилось и расплылось мозаикой изуродованных тел и трудных решений. Если бы только она больше знала, больше понимала!..

А сейчас ей необходим сон. Грубые камни пола, казалось, поворачивались у нее под ногами и старались вцепиться в мягкие кожаные подошвы, заставляя Жрицу Роз постоянно спотыкаться. Твердая рука ухватила ее за плечо во время особенно неуклюжего шага. Обернувшись, чтобы посмотреть на своего благодетеля, Сайла была счастлива увидеть Класа.

— Ты идешь спать, не так ли? — В ответ на ее кивок Клас улыбнулся. — Ты меня беспокоишь. Я приказал бы тебе остановиться, да знаю, что из этого ничего не выйдет.

— Мы могли бы впервые поспорить.

Клас рассмеялся:

— Нам еще представится такой случай.

Хриплый крик остановил их, и Сайла неохотно обернулась. Джонс пытался сесть, сбросив одеяла набок. Она не успела направиться к нему, как Тейт уже поспешила к пастору. С другой стороны появилась Нила и, заметив Сайлу, помахала ей. Молча согласившись, Клас потянул спутницу за руку.

Сайла в замешательстве остановилась перед дверью, не зная, куда свернуть.

— Ты ведь даже не знаешь, где твоя комната? — спросил Клас и, когда она созналась, повернул направо, удерживая Сайлу в вертикальном положении.

В то время, пока она говорила с Танцующей-под-Луной, Клас побывал в замке. Об этом он и рассказывал по пути, описывая толщину стен, размер комнат и длину залов. Сайла подумала, каким маленьким и грубым было это место по сравнению с замком Алтанара. Но вскоре ее мысли вновь возвратились к неприятной сцене с той женщиной?

Этот культ станет проблемой для Гэна, да и для нее самой. Гэн хочет стать предводителем воинов барона; для нее это было так же очевидно, как если бы это было написано у него на лбу. Более того, он на этом не остановится. Единственным вопросом была величина его амбиций. Билстен говорил, что Гэн, вероятно, и сам не знает их предела, и Сайла готова была с ним согласиться. Гэн не мог видеть орлиного блеска собственных глаз. Пока он оставался для себя не больше, чем жаждущим мести сыном обманутого Вождя Войны.

Споткнувшись о порог, она вцепилась в Класа.

— Я держу тебя, — ответил он и провел губами по ее волосам, добавив: — У них тут чудесный душ. Почти как в нашем лагере.

Сайла с трудом подавила улыбку. Солдаты барона совершенно доконали Класа, поэтому теперь любая стоящая вещь в этой стране вызывала у него удивление. В его понимании человек, который хорошо умеет воевать, должен иметь и другие хорошие качества, даже если их надо выискивать; человек же, воюющий плохо, определенно имеет плохие привычки. Но все-таки у Класа хватало здравомыслия, чтобы признать, что люди барона умеют строить. Сайла повернулась к нему, чтобы ответить, размышляя, как ценит она каждую новую черту, которую открывает в Класе, и как приятно просто думать о нем.

— Да, душ был бы кстати, — пролепетала она, — но где взять мыло и полотенце?

— Все уже приготовлено. И свежий халат, который я позаимствовал у леди примерно твоего размера. — Клас улыбнулся. — Если, конечно, он тебе понадобится.

Сайла сжала его руку и позволила отвести себя ко входу. Тут он устроился у стены перед закрытой дверью.

Отдельные душевые кабинки были образованы перегородками, выходившими из основной стены. Высотой они были примерно с нее, хотя до потолка оставалось еще добрых три локтя. Полотняная занавесь закрывала вход от любопытных глаз. С помощью рукоятки можно было регулировать подачу воды из единственной трубы на потолке. Сайла резко повернула ее, надеясь, что вода будет не слишком холодной. К ее изумлению, та оказалась почти горячей и принесла с собой запах раскаленных кирпичей и солнца. Это была вода из цистерны на крыше, и она напомнила целительнице о свежести дождей, падающих на высокие островерхие дома Олы.

Почувствовав, как тело расслабляется под мягкими струями, Сайла припомнила, что настоятельница не любит жару, и удивилась, как той удается пережить лето.

Ее мысли переключились с настоятельницы на собственные проблемы, и некоторое время она пыталась размышлять о приказе отлучить ее от Церкви. Неспособность сосредоточиться на этом вопросе испугала Жрицу Роз, и еще больше испугало то, что сосредоточиться она не может из-за отсутствия заинтересованности. Ее это просто не волновало.

Сайла остановилась, чтобы хорошенько обдумать эту мысль; рука с мылом застыла около шеи, глаза невидяще уставились в стену. Прошло немало времени, прежде чем она продолжила мыться.

Возможно, Церковь не будет столь жестока. Ведь ее основным заданием было удержать Людей Собаки от войны с Харбундаем, и она выполнила его.

Сайла решила, что причина в том, что она теперь вышла на верный путь — намного более верный, чем когда-либо раньше.

Каким-то образом успехи Гэна были связаны с ее собственными. Он был бурей, которая несет их всех, приближая ее к заветным Вратам. Она не знала причины своей уверенности, но была убеждена в этом.

Энергично растираясь полотенцем, Сайла вернулась к более насущным делам.

Нила хорошо держалась, несмотря на прискорбную мужскую слепоту Гэна. Невозможно было поверить, что он может не замечать тысячи знаков, которые подает бедная девушка. Точно так же Сайла вздохнула, думая о чисто женском нежелании Нилы показать свои чувства, чтобы все расставить по местам.

Сайла иронично усмехнулась. В свое время она тоже не могла так поступить. Что ж, придется это вспомнить и действовать должным образом.

Одеваясь, Жрица подумала о другой женщине из их компании. Она была заинтригована поведением Тейт; та слушала, смотрела, но никому ничего не говорила. Сайла попыталась вспомнить хотя бы одну женщину, которая могла бы так же знающе говорить о военных делах, и не смогла. В Доннаси чувствовалась грация и уверенность, говорившая о ее боевых навыках. Но она была по-своему озабочена не меньше Нилы. Это читалось в ее глазах.

Целительница накинула халат и вышла, прихватив одежду.

Клас вскочил, сделав вид, что заснул в ожидании. Сайла взяла его под руку, и они, поднявшись по лестнице, прошли через длинный зал.

— Ну вот мы и пришли. Здесь ты можешь отдохнуть. — Он ввел ее в каморку, не больше кельи в аббатстве Ирисов. — Это все твое, ни с кем не придется делиться. Даже шкаф пустой.

Сайла готова была обидеться на его неуклюжую шутку, но тут поняла, что Клас абсолютно серьезен. Она обернулась, обняв его, подняла лицо вверх для поцелуя и поразилась недостатку страсти на его лице. Она отодвинулась, упершись руками ему в грудь и выпятив нижнюю губу в знак неудовольствия. Клас медленно покачал головой.

— Я не смею. — Его голос напоминал скрип камня о камень. — Если ты пробудешь в моих объятиях больше секунды, я уже не смогу тебя выпустить. Спи. Тебе нужен отдых, а мне нужна ты.

«Так лучше», — подумала она, поцеловав Класа. Это был поцелуй любовников — он закончился быстрее, чем хотелось бы Сайле, но был полон обещания. Клас ушел, прикрыв за собой дверь.

Эта толстая дубовая дверь укреплялась мощными стальными полосами. Захлопнувшись, она издала глухой стук, странно успокаивающий. Такая дверь может выдержать любую осаду, скроет от любого врага — она словно символизирует убежище.

Но едва она захлопнулась, Жрице Роз вдруг показалось, будто из комнаты исчез весь свет и воздух. Вместо надежной защиты дубовые доски и железные полосы неожиданно превратились в тюремного сторожа, и Сайла почувствовала себя в ловушке.

К внутренней стороне двери были приколоты кроваво-красные розы.

Это был знак — один из тех, о которых говорила настоятельница.

Но и он не обещал защиты. Напротив, букет внушал ужас, розы уродливо свисали, раздавленные, будто вся их красота и свежесть исчезли. Черный шнурок скреплял зеленые стебли. Все цветы были аккуратно надломлены в этом месте и теперь висели, будто указующие персты, лишенные кожи. К свободному концу шнурка была привязана погремушка гремучей змеи.

Глава 51

Гэн смотрел на собравшихся людей, стараясь не показать свои истинные чувства. Он потратил неделю на споры с бароном, говоря о необходимости этого смотра, и другую неделю на то, чтобы его собрать. И теперь он видел, что эта толпа никак не походила на ядро боевой силы. Лучшие люди барона, от семнадцати до двадцати лет, были согнаны в пять групп по сто человек. От человека, называемого почему-то Вторым, Гэн узнал, что исторически мужчины из одного района воевали в одном отряде, и поначалу юноша был склонен сохранить эту систему. Но потом Тейт очень осторожно напомнила, что в последнее время они часто вместе дезертировали. Это надо было пресечь, и Гэн с радостью принял ее предложение, состоявшее в том, что воины из каждого района равномерно распределялись по сотням.

Они бестолково топтались у стен замка. Гэн с неудовольствием подумал, что они очень напоминают сбившихся в кучу диких коров. В них был тот же дух чистой мускульной силы, но, как и у этих животных, это была судорожная, неуверенная мощь, которая так же легко могла обернуться паникой, как и доблестью. Он попытался разогнать тоску, убеждая себя, что люди просто не уверены в себе и своих соратниках.

Клас громко охнул позади него, и юноша ткнул локтем ему в ребра.

— Смотри, чтобы барон тебя не услышал, — прошептал он. — Он может отослать их обратно на фермы и в леса.

— Невосполнимая утрата, — едко пошутил Клас. — Увальни и дураки, которых я должен превратить в воинов. Большинство из них едва может сидеть на лошади. Нам не дожить до дня, когда профессионалы Олы станут хуже их, а надо не просто воевать с этими железными черепахами, но и побеждать.

— Мы должны. — Некоторая неуверенность в голосе Гэна вызвала резкий взгляд Класа, который, казалось, оценил замечание, но затем пожал плечами, сдаваясь.

Барон Джалайл взобрался на небольшую трибуну, выстроенную по этому случаю над стеной замка. Говор людей и их офицеров сменился выжидающим молчанием.

Гэн никогда не видел ничего подобного трибуне, с которой говорил барон. Не выказывай аудитория такого истинного уважения, он бы рассмеялся. Вместо обычного помоста, возвышающего оратора над защитной оградой, на трибуне был выстроен квадрат из узких досок, выглядевший, как окно, прикрепленное к переднему краю площадки. Обращаясь к собранию, барон встал в центре квадрата. Когда он протянул руки, то почти коснулся его краев.

Внизу, во дворе замка, начал действовать человек, называемый Мажордом. Он отвечал за организацию действий персонала и особые мероприятия. По этому случаю на нем была жилетка в красную и белую клетку поверх черно-белой униформы. Кроме того, его украшало ожерелье из переливчатых кругов раковин денталиума.

Как только барон взошел на трибуну, Мажордом взмахнул рукой в направлении главных ворот. Огромные петли заскрипели, застонали, и военный оркестр барона маршем вышел из замка. Ревели трубы и пронзительно кричали флейты. Малые барабаны отбивали стаккато. Рядом с наблюдавшими за ними однообразными, вялыми людьми музыканты в безукоризненных полосках барона сверкали на ярком солнце. Они начистили свои инструменты до зеркального блеска. Плюмажи с длинными перьями, такие же черные и белые, раскачивались над кожаными шлемами, когда музыканты, печатая шаг, проходили мимо. За ними лениво клубились облачка пыли. Оркестр плавно повернулся, встав лицом к собравшимся.

В пятнадцати футах ниже барона офицеры выкрикивали команды. Необученные люди подались вперед, образовав плотный полукруг у основания стены. Выпустив оркестр, Мажордом взбежал по внутренней лестнице и встал за обрамленной трибуной и бароном, все еще стоящим без движения с протянутыми руками. По следующему взмаху Мажордома оркестр замолчал. Театрально выдержав паузу, он прокричал глубоким раскатистым голосом:

— Слушайте все! Барон Джалайл будет говорить!

После такой вступительной церемонии речь была краткой и не особо вдохновенной — она лишь отличалась от простого объяснения. Силы Олы отступили от наших границ, но три их лучших отряда остались достаточно близко, чтобы напасть без предупреждения. Владения барона нуждаются в силе, способной отразить любую атаку. Мы начинаем проводить новую политику, и поэтому вас здесь собрали. С этого момента все годные мужчины с семнадцати лет должны служить два года. Барон будет поддерживать постоянную армию из пятисот человек. Хотя в его владениях официально объявлен траур, который будет продолжаться еще две недели, подготовка воинов начнется немедленно.

Джалайл сошел с трибуны. Гэн и Клас были застигнуты врасплох, когда Мажордом дернул за незаметный до того шнур, и с верхней части трибуны спустился черный занавес. За этим прикрытием барон небрежно кивнул двум воинам Собаки и ушел. Люди у основания стены были отозваны своими офицерами.

Клас заговорил первым:

— Почему бы ему не уйти, как всем? Этим ребятам нравится шоу. Весь спектакль затеян лишь затем, чтобы сказать этому стаду, что они будут учиться защищать себя?

Гэн произнес:

— Я хочу видеть офицеров, которые привели сюда этих людей. Пусть они пришлют в арсенал пятьдесят самых активных парней. Для начала нам нужна хоть какая-нибудь организация. — Услышав в своем голосе холодную точность, юноша поразился ей. Клас тоже прочувствовал это. Его лицо исказилось от удивления, затем стало невыразительно покорным. Не сказав ни слова, он ушел.

Гэн отвернулся. После смерти отца он чувствовал в себе нарастающее противоборство двух совершенно разных натур. Его приказы Класу граничили с оскорблением человека, который выучил и вырастил его, но новая личность требовала послушания. Он махнул рукой в сторону Класа, и настоящий Гэн внутри него оскорбился. Второму же Гэну доставляло удовольствие, когда его приказы выполнялись незамедлительно.

Внутренний голос, голос его матери, говорил: жизнь дала мне два сердца в одном теле, и мой сын будет таким же.

Неужели она имела в виду именно это? Этот человек с железными нервами, во имя власти отвергающий любовь друзей, — неужели для этого Гэн был рожден? Что двигало ею, любовь или ненависть?..

Далеко на юго-востоке сверкала раздвоенная вершина Отца Снегов. Еще дальше на северо-востоке возвышался его брат — Разрушитель. Люди Собаки знали о нем лишь по слухам, изредка забираясь в окружающие горы. Величественное великолепие обеих вершин напомнило Гэну о мире по ту сторону гор — мире, в котором он вырос. Эта земля была совершенно непохожа на его бескрайние молчаливые прерии, в которых витал дух свободы. Здесь был мир границ и запретов, мир людей, живущих по схемам, а их жизни и их история состояли из клубка непрочных союзов.

Воспоминания принадлежали прошлому, которое, возможно, никогда не вернется.

Не важно, что побуждало людей искать все больше и больше власти, — теперь это стало уделом и Людей Собаки. Эта жажда власти привела к гибели Кола. Она превратила в изгнанников Гэна и его лучшего друга. И она же заставляла теперь этого друга обижать.

И обижать Нилу.

Видимо, путешествие пошло ей на пользу, Нила выросла. Гэн скучал по ее непосредственности, это правда, но сейчас ее смех возвращался. Когда девушка смеялась, она напоминала ему о весне, ее блеск мог разогнать самую непроглядную тьму. Долгими днями и еще более долгими ночами Гэн спрашивал себя, сможет ли Нила снова радоваться. Лишь недавно она, кажется, начала приходить в себя.

Снова ситуация была двусмысленной. Он мечтал видеть беззаботную счастливую Нилу, ту девочку-женщину, жившую с песнями и знавшую свое сердце и разум. Но он помнил, что та Нила любила Класа на Бейла.

Эта мысль скрутила Гэна, пронесясь сквозь разум огненной полосой, на мгновение затмив рассудок.

Он ревновал, не желая этого признавать, понимая разрушительную силу ревности. Но Гэн также знал, что высказать мучившее — верный способ нажить кучу неприятностей.

Собственная рассудительность огорчала Гэна еще сильнее. Юноша хотел бы быть в ярости, негодовать и бороться. Но с кем?.. И почему? Клас ничем не навредил Ниле. Он, казалось, едва замечал ее.

Когда девушка смотрела на Класа, ее лицо было спокойно — маска, выражавшая по необходимости интерес, всегда дружелюбие и даже, если надо, необходимую веселость. Но по тому, как следили за ним ее глаза, Гэн знал, что все это лишь притворство. Зачем еще ей понадобилось скрывать свои эмоции, быть такой осторожной, показывая в точности то, что от нее ожидалось?

Гэн знал.

В глубине души она все еще стремилась к Класу.

Новая Нила дарила Гэна своим присутствием. Ее улыбка была теплой, а внимание возбуждало. Все чаще и чаще юноша вспоминал, как золотая головка лежала у него на груди, а тонкие уверенные руки обнимали его; вспоминал, как прижималось к нему ее тело. Гэну снова хотелось держать ее так, и было стыдно признаться, что ему все равно, пришла Нила к нему в радости или печали — важно, что пришла.

Она верила, что он может совершить многое, и это придавало Гэну уверенности. Забота Нилы умножала его решимость. Он стал заходить к ней после своих встреч с бароном.

Это были утомительные, беспокойные встречи, наполненные скрытой борьбой. Несмотря ни на что, барон тосковал по временам, когда жил в согласии со своим королем, впадая в унылую депрессию, вызванную потерей сыновей.

Нила приносила облегчение. Она выслушивала, указывая на упущения в подходах и слабые места в доводах барона. Более того, девушка симпатизировала ему. Ни разу она не упомянула о неопределенности их существования, не заговорила об ужасном одиночестве. Нила терпела свою боль и разделяла его боль, не говоря ни слова.

Проведенные с нею часы придавали Гэну силы.

Его мысли прервал резкий свист. Когда юноша глянул вниз, Клас доставал пальцы изо рта. Сигнал давал Гэну понять, что его ждут люди, собранные по приказу. В первый момент он рассердился. Гэн хотел с достоинством провести первую встречу с подчиненными, а свист в их присутствии мог сослужить плохую службу. Однако можно использовать шанс, подумал он. Люди должны учиться общению в бою, а свист Собак был куда более эффективен, чем голос. Он показал им, как легко Клас обратил на себя внимание, и это устраняло любые мысли о том, что с ним можно общаться запанибрата.

Подозвав собак, Гэн Мондэрк отправился отдавать свою первую команду.

* * *
Юноша готовился к обеду, когда служанка, заглянув в его комнату, сообщила, что барон желает его видеть. Когда женщина ушла, Гэн присел в задумчивости. Обычно Джалайл ел вдвоем со своей женой — приятной тихой женщиной, с потерей сыновей еще глубже ушедшей в себя. Сайла упоминала, что та часто поговаривала об уходе в монастырь в Нью-Сити, но барон не отпускал ее. Гэн понимал причину: жена была одной из немногих, с кем Джалайл чувствовал себя свободно.

Повсюду в королевстве происходили перемены, бросавшие вызов всему старому, ища плодородную почву. Нила слышала рассказы о новой религии, распространяющейся по деревням. Клас беседовал с людьми, сражавшимися с регулярной армией Олы, и слышал о чувстве беспомощности перед их профессионализмом. Стычка, в которой погибли сыновья барона Джалайла, в масштабе королевства была незначительным столкновением, но поражение деморализовало Харбундай.

Гэн чувствовал, что тот набег был только разведывательной вылазкой. Это подтверждали недавние сообщения о боевых отрядах Дьяволов, появившихся в Оле. Однако приходили не только плохие новости. Ходили слухи о растущем беспокойстве в некоторых районах этой страны.

Однако наиболее волнующей проблемой стало другое. Король продолжал настаивать, чтобы барон допустил в замок его племянника в качестве «советника».

Обед отлично показал нежелание Джалайла решать свои проблемы. Вместо военного совета получилась спокойная изысканная трапеза. Там, где Гэн собрал бы за столом разведчиков и шпионов, способных разобраться в ситуации, барон пригласил музыкантов, наигрывавших в углу на струнных инструментах. Там даже пела маленькая девочка, щебетавшая, словно птичка, о любви, весне и верных сердцах.

За столом барон говорил исключительно о еде, хотя она была скорее во вкусе Джалайла, чем Гэна. Фермеры и рыбаки Харбундая потрудились на славу, а повара барона еще лучше. Стол был накрыт богато. Одни блюда сменялись другими. В салат из перемешанных овощей для цвета и запаха были добавлены настурции. Затем последовали рыба, суп, охлажденная вишня. Главным блюдом оказалась жареная свинина. Гэн подумал, что она намного мягче и не такая сытная, как мясо диких свиней, которое ели в лагере Собак. А овощи были приготовлены слишком тщательно. Люди из племени Гэна считали, что чем меньше овощи обработаны, тем лучше. В Харбундае же их варили почти до состояния каши, а потом заливали густым соусом.

Во время последней перемены блюд, заключавшейся в пиве с сыром, барон в конце концов прекратил свою нелепую полусознательную болтовню. Он отпустил слуг и музыкантов, сказав:

— Ты произвел на гостей впечатление.

Гэн выжидательно кивнул. Барон поиграл немного вилкой, затем наконец произнес:

— Они сравнивают меня с тобой. Сравнение не в мою пользу. — Джалайл попытался улыбнуться, но улыбка исчезла под грузом раздумий.

— Они молоды.

Барон коротко рассмеялся:

— Ты сам почти мальчик!.. Они чувствуют в тебе то же, что и я, — лидерство. Но у них нет причины этого бояться.

— Как и у тебя. — Гэн встал. — Я твое орудие. И буду служить тебе, пока мы оба не решим, что я могу с честью уйти. Я говорил, что однажды вернусь к своему народу. Это будет день моего выбора — или твоего. Если ты решишь воевать со своим королем, я с тобой. Если нет… — он пожал плечами, — я пойду дальше.

Барон Джалайл нетерпеливым взмахом удержал его в кресле. Черты его лица заострились.

— Тебя беспокоит угроза со стороны короля?

— Меня беспокоит любая угроза. Любая угроза — это удобный случай. — Гэн в волнении наклонился вперед. — Я говорил с Класом. И с Тейт. Она обладает невероятным знанием того, как воюют другие, — их тактики, оружия, организации. С помощью этих пяти сотен мы не пустим сюда людей короля, и я обещаю, что через два года все остальные бароны придут к тебе засвидетельствовать свою преданность.

— Я верю, что ты можешь это сделать. — Одним большим глотком допив пиво, барон вытер губы салфеткой. — Но мы никогда этого не увидим. Теперь они собираются вокруг короля — койоты, ждущие добычу тигра.

Гэн ударил по столу.

— Ты сам говорил однажды: король слишком занят Олой, чтобы идти сейчас против тебя. А мы готовим обученное войско!

— У тебя не будет времени их обучить. Я ни за что не позволю подвергать моих людей опасности, Гэн. И не буду раздувать гражданскую войну, в которой, я убежден, наше поражение неизбежно. Никакого риска во имя славы. Если ты хочешь помочь мне сохранить баронство — пожалуйста, но только на моих условиях. Это понятно?

— Мне нужны уступки, — начал было юноша, но барон властно поднял руку.

— Никаких людей, — сказал он. — Твои требования…

Гэн оборвал его.

— Женщины, — произнес он, и барон в удивлении застыл с открытым ртом. Юноша продолжал: — Некоторые из мужчин недавно женаты. Я хочу, чтобы ты разрешил поселить их жен возле лагеря.

— Около лагеря? Поселок? Кто будет его строить? И на что они будут жить?

— Солдаты построят дома. Нила и Тейт согласились помогать женам, которые поедут к своим мужьям. Некоторые из них смогут помогать поварам, зашивать униформу, чинить обувь, ремонтировать оружие — и баронство будет платить им. Остальные научатся делать товары на продажу. Заработанные деньги пойдут в общий котел и будут поровну поделены между всеми семьями. Спроси себя самого, что эти люди сделают для тебя, если будут знать, что ты защищаешь их семьи.

Барон упрямо покачал головой:

— О семьях уже позаботились. Дети пристроены, женщины обеспечены.

— Представь, что ты погиб. Этого ли ты захочешь для своей жены?

— Ты заходишь слишком далеко! Я дворянин! Я барон!

Гэн шагнул к двери.

— Пожалуйста, подумай о них не как барон, а как человек. С твоего разрешения я ухожу, но мы еще поговорим.

— Не о чем здесь говорить! Ты получил своих людей. Если ты хорошо их обучишь, то сможешь убедить короля оставить меня здесь за главного. Этого достаточно, чтобы увернуться от удара. Нет нужды давать ему по рукам.

Последнее, что увидел Гэн, захлопывая дверь, было обращенное к нему круглое свирепое лицо Джалайла. Юноша направился к своей комнате, не обращая внимания на радостные приветствия собак, которым он приказал идти следом. Надо было прогуляться и подумать. Стражи у ворот пропустили его, отдав причудливый салют. Один из них напомнил Гэну об осторожности.

Юноша знал, что это относилось к диким животным. Изредка тигр забредал с гор на земли фермеров в поисках легкой добычи, или медведи наведывались к пчелиным ульям, учуяв из леса сладкий запах. Вряд ли такое случилось бы неподалеку от замка, но все же возможность была. Гэн проверил свой клинок, с наслаждением почувствовав, как упруго тот скользит в ножнах. Одновременно он заметил, как весело резвились собаки. Интересно, подумалось ему, неужели они так же привыкли к защищенности внутри замка, как и их хозяин?

Юноша погрузился в раздумья о том, как выбраться из того лабиринта, в котором он очутился. Пройдя в задумчивости многие мили, он нисколько не приблизился к разгадке. Казалось, предвосхитить действия короля было невозможно. Барон Джалайл не станет воевать, а без его приказов Гэн не мог ничего делать.

По крайней мере так это выглядело сейчас.

— Я должен быть наготове, — сказал он вслух, пытаясь найти уверенность в звуке собственного голоса. Внезапно Раггар остановился за ним, и Шара неловко вильнул в сторону, пытаясь избежать столкновения. Протянув руку, Гэн почесал голову большого пса. — Я не говорил с тобой, старый друг, но обязательно буду. Ты ведь слушаешь лучше всех, верно? Дело в том, что я не знаю, что нас ждет. Тейт знает, как воевать в этой стране и как заставить людей воевать. Но я не смогу остановить барона, если он решит сдаться или станет всего лишь пугалом для людей короля. У меня должны быть ученики.

Гэн хотел еще что-то сказать, но слова застряли в горле.

Гора Отец Снегов сияла в лунном свете, одновременно похожая на манящий факел и стену, преграждающую путь.

Как же договориться с бароном? «Я пойду дальше», — легко сказать!.. Возможно, он и так уже зашел слишком далеко.

Глава 52

Тейт в свободном халате одиноко сидела в своей комнате. На коленях у нее лежала ткань — Доннаси шила, разговаривая сама с собой. Оживавшие образы сменяли друг друга на ее лице. Подкрепляя слова движениями, она яростно вонзала иголку в материю, вытягивала нитку, подтягивала стежки.

— Руку дала б на отсечение, чтобы узнать, кто создал это общество! Этот барон на трибуне. И Мажордом. Никогда не задумывалась над этим титулом, пока не увидела его вчера за работой. Надурил меня. Это просто телешоу, а он в центре экрана. И этот занавес в конце. Телевидение как явление древнего общества. Умереть, просто умереть…

Она приподняла свое изделие, внимательно изучая его в свете единственного окна. Юбка была похожа на платья местных женщин, отличаясь лишь несколькими украшениями. Сбросив халат, Тейт надела ее, а потом через голову натянула блузу. Нацепив боевой пояс с автоматическим пистолетом, Доннаси усмехнулась:

— Вот теперь ты действительно модная штучка.

Старательно поворачиваясь, она пыталась рассмотреть себя в маленькое карманное зеркальце, что было практически невозможно. Темно-синяя блуза была украшена голубой вышивкой, а воротник и рукава на три четверти покрыты геометрическим узором более светлого оттенка, чем юбка. Юбка — серебристо-серая, цвета выдержанного дерева. Не было больше тяжелых военных ботинок — их заменили новые: высокие, из мягкой податливой кожи, со шнуровкой по бокам. Выразительные черты лица и коротко подстриженные, с темным блеском волосы придавали Тейт необычный вид.

Она стянула блузу, чтобы подровнять кромку. Мысли поплыли чередой.

Обрывки прошлого — они всплывают в мозгу, как в оптическом прицеле. Любой повод — это дурацкое телешоу барона или просто знакомая фраза — снова и снова заставляет думать о том, кто создал эту смешанную культуру. Каково это: пройти через войну, перенося самые разнообразные бедствия, не зная даже, найдешь ли место с приемлемым уровнем радиации… Рассказывая детям о «старых временах», взрослые наверняка больше думали о том, как выжить, а не о правильности изложения фактов — все должно было обрасти мифами и легендами. И главной задачей любого было спасение своей группы.

— А было ли когда-нибудь по-другому? — подумала Доннаси вслух, удивляясь собственному цинизму.

Перед ее мысленным взором проплывали лица: Фолконер, Анспач, Конвей… Где они сейчас? Живы ли?

Фолконер и Конвей — это была команда, хоть между ними нередко летели искры. Они могли сделать многое — изменить все, и изменить к лучшему.

Может быть, и она способна что-нибудь сделать.

Но что? Она вспомнила Мэг Маццоли. Знать бы тогда, как та ошибалась, — никогда бы не согласилась уйти из той мирной долины. Эти люди понимали в технике больше нее. И в вышивании, и в земледелии — в чем угодно. Подняв голову, Тейт сказала, обращаясь к каменной стене:

— Я умею ориентироваться по звездам. Я могу определить время по солнцу. Я знаю, что «невидимые» — на самом деле микробы.

Она взяла зеркало. В нем отразилось разочарованное лицо. Пожалуй, немного униженное.

— Я знаю о войне больше, чем кто-либо во всем этом королевстве. Замечательно! Этому миру так же нужен еще один солдат, как мне — бородавка на носу.

Отшвырнув зеркало, Доннаси в последний момент подхватила его, ужаснувшись при мысли о дурной примете.

Война — вот что лучше всего получалось у этих людей. Лучшая сталь шла на оружие, лучшими зданиями были крепости и замки. Выше всего ценились собаки и лошади, обученные воевать.

Но это неправильно. Они называли Сайлу военной целительницей, но та была просто лекарем, только и всего. И, кстати, спасла Джонса от верной гибели.

Тейт улыбнулась. Она-то думала, что Сайла убивает Джона!..

«А стоило ли?» — мелькнувшая мысль ужалила, как скорпион.

Этот человек жил во имя креста.

Но Доннаси решила быть честной сама с собой. Джонс не был предан кресту, он намеренно спорил и противоречил всем. Разобравшись в своих чувствах, Тейт почувствовала облегчение.

Все происходящее должно быть для него сущим адом. Человек, пытавшийся решать людские проблемы мирным путем и переговорами! Всю свою жизнь он верил, что ответом на ненависть и насилие должен быть его кроткий белый Христос. А потом его заставили смотреть на самоубийство мира, и теперь он просыпается посреди этой бойни… Из всех нас Джонс — самая большая жертва.

Но это тоже неправда. Маццоли и Йошимура заплатили более высокую цену. И Харрис, и Кароли. По крайней мере Джонс выжил — радовался бы уже самой возможности прожить жизнь с толком.

Подойдя к распахнутому окну, Тейт выглянула наружу. Деревья, растущие на окраине деревни, почти закрывали маленький домик, в котором жил Джонс. Облокотившись на подоконник, она глубоко вздохнула: нужно пойти навестить этого человека.

В его присутствии о себе нельзя было и подумать. Джонс приходит в дурное расположение духа, даже когда стараешься убедить его, что все твои мысли только о нем. А уж заметив, что думаешь о чем-то другом, просто впадает в ярость.

Все это не важно. Он был единственной связью Доннаси с прошлым миром, и от этого не уйти.

Это — не ее мир. Она пришла из жизни, которую здесь никто и представить себене мог. Без Джонса, без его постоянного присутствия она просто сошла бы с ума.

Внезапно на глаза навернулись слезы обиды. Тейт быстро смахнула их и, стиснув зубы, снова выглянула из окна. Невдалеке парил орел, сверкая на фоне гор. «Вот здесь реальность, — твердо сказала она себе, — здесь красота, здесь жизнь, а прошлое — не более чем вчерашний день».

Повернувшись к двери, Доннаси сделала глубокий вдох перед тем, как выйти из комнаты.

Джонс настаивал на уединении, и барон с радостью отделался от него. В любом случае Джонсу не стоило здесь находиться — он напоминал барону о судьбе сына. А его теперешняя раздражительность буквально угрожала ему самому и остальным. Тейт обрадовалась, когда ему разрешили переехать, хотя все понимали, что это скорее ссылка, чем освобождение. Сайла договорилась о доме с двумя комнатами и о сиделке.

Прогулка в деревню и обратно была лучшей частью этих посещений, печально подумала Доннаси. Люди уже привыкли к ней, хотя и воспринимали с большим любопытством, чем ей хотелось бы. Поэтому Тейт позабавило, как несколько женщин уставились на ее одежду. Она почти слышала возмущенные возгласы одних и оценивающие реплики других.

Даже животные тупо глазели на нее. Доннаси часто останавливалась, чтобы подобрать особенно лакомую ветку и подкормить их. Она с трудом привыкала к ламам — для нее они все еще были животными из зоопарка, — но не могла противиться их взгляду. Тейт была почти уверена, что животные разговаривают между собой: после того как она покормила первую ламу, остальные подошли к своим плетеным изгородям и смотрели на нее нежными умоляющими глазами. Доннаси отругала их за то, что приходится продираться к ним через заросли сорняков, и они нетерпеливо закивали в ожидании подачки.

Джонс приветствовал ее с койки, стоявшей около дома. Лежа в тенечке, он пил из высокого керамического кувшина.

— Что, пришла пожалеть инвалида? Поглазеть, чтобы потом можно было уйти, упиваясь своим собственным здоровьем?

Тейт ответила сразу, надеясь, что Джонс не услышит нервную дрожь в ее голосе:

— Джон, ты знаешь, что тебе нельзя так говорить. Ты ведь поправляешься с каждым днем.

Его лицо исказилось в лукавой усмешке, и он поднес палец к виску.

— Это наш секрет, — сказал он. — Никто не должен знать.

Вопреки ее воле глаза следили за пальцем Джонса. Прежде чем Доннаси поняла, что произошло, тюрбан из бинтов был сорван, и она увидела розовую впадину на его черепе. Кожа была выбрита наголо и, казалось, пульсировала, а красная линия шва была слишком нежна и неуместна.

Джонс медленно провел по нему пальцем, его глаза сверлили Тейт.

— Уродство. Гротеск. Вот что ты думаешь. Зная примитивность этих дикарей, это тоже чудо, да? Но ты ведь этого не скажешь. Нет, не скажешь. Ты думаешь, что они такие же люди. Они не такие же. Это заблудшие души. Проклятые.

Опустившись возле пастора на колени, Тейт положила руку ему на грудь, сдерживая, когда он попытался встать. Джонс дал себя уложить. На шее у него вздулись вены, а плоть на ране, казалось, просвечивала. Доннаси отвела взгляд, боясь увидеть пульсирующий в лихорадке мозг.

На его губах появилась пена.

— Убери свои руки! Ты знаешь, как я ненавижу, когда меня трогают. — Джон повернулся, чтобы оглядеться, и снова упал на кровать. Тяжело дыша, он продолжил шепотом: — Не бойся, я не буду говорить о религии, когда кто-нибудь из этих язычников может услышать. Они не знают, что я именно тот человек. Они не должны ничего подозревать, пока не придет время. Я спасу их! Их путь опасен и темен, а я принесу им силу и мудрость. Ты и остальные — если останетесь живы — должны сделать все возможное, чтобы просветить их. Конечно, вы можете не все, потому что вы жили в техногенном обществе. К счастью для этих людей, я знаю правду. Но я не могу позволить себе роскошь убеждения. Королевства растут, и из них произойдут империи. Я знаю, вы все любите болтать о демократии. Меня не интересуют ваши политические игры. Ты же понимаешь, что для меня они — просто ребячество. Меня направляют… Нет, это не то, что я имел в виду, не то, что я говорил. Не смей говорить за меня! Как ты смеешь смотреть на меня так высокомерно!

Тейт попыталась успокоить его, но он отбросил ее руку.

— О, я знаю о тебе все, — прорычал он. — Тебя больше интересует твоя комфортная жизнь, чем твоя бессмертная душа.

— Ты тоже не должен говорить за меня. Я хочу, чтобы ты поправился. Я пытаюсь помочь.

— Хорошо, но не думай, что я буду подлизываться к тебе за это. Несмотря на то что мне сказано, мне необходимо использовать любые средства. Если придется, я обойдусь без тебя, не беспокойся.

Доннаси непроизвольно вскинула голову, но, вовремя обуздав свой гнев, заговорила примирительным тоном:

— Просто будь осторожен. И, конечно, пользуйся своими способностями. Ты можешь убеждать, ты лидер. Если хочешь сделать что-нибудь для меня, то убеди этих людей, что у женщин тоже есть душа. Я не уверена, что они это знают.

Мгновенно лукавое выражение снова появилась у него на лице.

— Я знаком с несколькими такими людьми. И с каждым днем все больше людей узнает об этом. Они приходят, чтобы научиться видеть по-новому. Они понимают… — Джонс вдруг замолчал, с трудом приподнялся на локтях и осмотрелся, подергивая головой из стороны в сторону. Когда он снова лег, то ухмыльнулся. — Ладно. Как-нибудь в другой раз, когда ты это заслужишь. — В его голосе прозвучали новые нотки, совершенно неожиданная угроза, липкой рукой ударившая Тейт по шее. — Я устал. Все же помни, что ты всегда найдешь дом в моем дворце, если твои друзья-воины отвернутся от тебя… Когда они отвернутся от тебя…

Встав и быстро попрощавшись, Доннаси с достоинством удалилась, чувствуя лютую обиду, не позволившую ей даже помахать рукой на прощание.

Последняя насмешка задела ее намного больше, чем Джонс мог предполагать. При всем уважении и доверии Гэна и Класа, остальные мужчины воспринимали Тейт как чужачку. Клас видел в ней исключительно воина. Для него на земле существовала лишь одна женщина, и это была Сайла. Все, конец. Гэн был другим. Иногда он смотрел на Доннаси или говорил с ней по-особенному. Это ей нравилось. Когда Гэн становился таким — она даже не могла описать физические перемены, происходившие в нем, — то на ум приходило слово «мистика». Тейт ощущала, что Гэн подчиняется этому, и не могла ничего поделать.

Глава 53

Барабанная дробь и рев труб, доносившиеся со стороны замка, заглушили сдавленный стон позади Сайлы, но она почти физически ощутила тревогу Класа. Они находились на значительном расстоянии от похоронных дрог.

Проявив солидарность со всеми скорбящими семьями, барон решил, что все юноши, погибшие вместе с его сыном во время набега работорговцев, будут похоронены вместе. Сын Джалайла лежал отдельно, к северу от остальных, а его гроб на специальном помосте возвышался над другими на несколько футов. С восточной стороны, на возведенной по этому случаю трибуне, восседал король со своей свитой. За его спиной расположилось войско.

Чуть наклонившись, Сайла погладила руку Класа, лежащую на луке седла.

— Они не доставят Гэну неприятностей, король строго приказал всем баронам соблюдать приличия.

— Приличия, — хмыкнул Клас. — Барон Джалайл обхитрил его. Если кто-нибудь из баронов сделает что-то не так, то оскорбит семьи всех этих мальчиков. Одна церемония сразу для всех — это умный ход.

— Гэн тоже так думает?

— Конечно. Он сам это говорил. Но мне все-таки не нравится, что он находится так близко от множества людей, которым он не по душе. Особенно когда я не могу быть рядом.

Сайла заговорила, тщательно подбирая слова. Они оба знали свою задачу. Клас, сидя в лесу со своим отрядом, должен был наблюдать и ждать сигнала. В случае предательства их первый бой начнется немедленно.

Она заметила каплю пота на лбу Класа. А ведь не так уж жарко!.. Он беспокоится за Гэна и тех едва обученных людей, которые, если придется, поспешат на помощь. Под руководством Класа и Гэна они воодушевились, но все еще оставались неопытными. Сайла слышала, как Клас разбирал их дневные упражнения в верховой езде, и до сих пор поражалась выразительности его речи. Она всегда считала его молчаливым, но, как оказалось, в гневе Клас на Бейл весьма красноречив. Жрица покраснела, припомнив некоторые фразы. Не важно, решила она, усмехнувшись, — главное, солдаты его поняли.

Процессия тянулась медленно, но наконец из ворот замка показался Гэн. По обе стороны от него бежали собаки, а впереди всех — Раггар. Лошадь надменно гарцевала, зная, что сейчас на них смотрят все. Следом ехала Тейт в развевающемся желто-красном плаще.

Сайла улыбнулась. Манера Доннаси держаться всегда напоминала ей настоятельницу Ирисов в молодости. Это в свою очередь напомнило причину, помешавшую ей самой участвовать в церемонии. Улыбка пропала. Не очень-то и хотелось, подумала Жрица Роз, стараясь заглушить внутренний голос, нашептывающий, как неприятно пропускать такое событие. Барон прозрачно намекнул, что король не потерпит присутствия непокорной Церкви. Королева-мать все-таки проиграла свою вечную битву за влияние на собственного сына. Время сделало то, что не удалось назойливым баронам: ее разум, ведущий борьбу за объединение Церкви и женского движения от рабства к равенству, ослабевал. А с ним слабела и организация. Церковь в королевстве разваливалась, и женщины боязливо молчали, ожидая прихода нового лидера.

По поводу положения Сайлы в этой новой ситуации король заявил, что слышать о ней не хочет, пока все не разрешится. Принимать решение придется, если Церковь официально откажется от нее. А до той поры Жрице Роз надлежало не показываться ему на глаза.

Колонна приближалась, переливаясь многоцветной рекой в мягком вечернем свете. Впереди шествовал барон Джалайл. Едва он достиг собравшихся зрителей, люди расступились, пропуская его. Он продвигался медленно, кивая, как предположила Сайла, в ответ на дружеские возгласы. Король встал, отвечая на приветствие барона. За его спиной стоял тот самый племянник, избранный разделить ответственность за управление землями Джалайла. Сайле показалось, будто она видела, как барон замер при виде улыбки этого человека, но убедила себя, что это игра воображения. Слишком далеко, чтобы разглядеть такие подробности. Тем не менее было ясно, что остальные бароны тщательно соблюдали дистанцию между собой и гостеприимным хозяином.

Опыт научил Жрицу Роз распознавать подобные детали поведения так же легко, как Клас видел приметы погоды. Остальные дворяне будут вежливы и безобидны. Барон Джалайл может справиться с теперешней опасностью, так зачем же наживать себе новых врагов? С другой стороны, если его захотят ударить в спину, то легче это будет сделать тому, от кого меньше всего ожидают предательства.

— Погляди на них, — пробормотал Клас с отвращением. — Эти бароны жмутся за королем, словно шакалы за медведем.

Замечание смутило Сайлу: он видел то же самое. А она-то Думала, что Клас на такое неспособен! Покраснев, Жрица обрадовалась, когда тот продолжил говорить, глядя на персонал замка, занимающий места на трибунах.

— Я стараюсь не думать об этой традиции сожжения, — произнес Клас. — Возможно, для них она имеет большое значение, но для меня все это слишком сложно. Даже гробы выглядят забавно.

Ничего не сказав, в душе Сайла согласилась с ним. Гробы располагались в форме буквы V, и каждый гроб сам был V-образным. Все указывали на север. Центральную часть гроба составлял прямоугольный ящик, где и помещалось тело. Наверху в задней части был прикреплен странный треугольник, а два других больших треугольника крепились по бокам, так что все в целом напоминало крылья и хвост. Гробы не были точно похожи на стрелу или на птицу, но создавалось такое же впечатление стремительности.

Обычай натирания тел маслами и заворачивания их в хлопковые ленты был столь же необычен, как и откладывание сожжения на тридцать дней. Сайла с облегчением подумала, что эта традиция относилась лишь к дворянам. Ни в одной другой культуре не встретишь ничего подобного — слишком велик страх болезни и заражения. В качестве последней уступки барон разрешил кремировать вместе со всеми двух юношей, по своему происхождению не удостоившихся бы такой церемонии, и народ сердечно поддержал это решение.

Пока хвост колонны устраивался на трибунах, Жрица Роз наблюдала за королем. Даже с такого расстояния его драгоценности ослепительно сверкали. Из-под блестящих доспехов, украшенных денталиумом, обсидианами и аметистами, виднелись красные рубашка и штаны. Жена барона была польщена, узнав, что король будет одет в этот цвет — траурный цвет клана Джалайла. В дополнение к усыпанным камнями доспехам несколько колец украшали пальцы короля. Кроме того, браслеты обвивали руки до самых локтей, а с каждого уха свисало по золотой серьге.

Наблюдения Сайлы прервало низкое, протяжное гудение, и она оглянулась в поисках источника. Клас сделал то же самое, и они молча обменялись озадаченными взглядами: звук исходил от толпы. Он усиливался, становясь все громче и громче, в нем слышалось что-то настойчиво-требовательное. Звук раздражал слух, и Сайла немного испугалась. Она теснее придвинулась к Класу, а он, будто ожидая этого, протянул руку и прижал ее к себе, продолжая наблюдать за местом сожжения.

— Это голоса, — сказал он, — просто голоса. Наверное, необходимая часть церемонии.

— Наверное. — Вспомнив, что уже слышала об этом раньше, Сайла с облегчением нашла странному шуму подходящее название. — Это погребальная песня. Когда она закончится, зажгут костры.

Клас взглянул на нее.

— Что об этом думает Церковь?

— У всех свои церемонии. Церковь не возражает.

Пожав плечами, он снова повернулся к толпе. Теперь гудение перешло в рев. Все стояли, запрокинув головы, и каждый старался издавать как можно более громкие и протяжные звуки, рокот басов смешивался с высочайшими сопрано, сливаясь в колышущуюся реку звуков. Чувствовалось сдерживаемое напряжение, готовое вот-вот прорваться. Истерический вопль прорезал гул, и мурашки пробежали у Сайлы по коже. Клас напрягся, прижав ее к себе так крепко, что Сайла почти перестала дышать.

Сойдя с трибуны и приняв из рук Мажордома факел, барон бросил его в бревна, на которых покоились гробы. Сайла и Клас знали, что дрова пропитаны нефтью и пламя займется почти мгновенно, однако никак не ожидали ни захлестнувшей их волны горячего воздуха, ни ощущения жаркого дыхания огня. Барон, стоявший намного ближе, заметно отшатнулся и торопливо попятился, закрывая лицо руками. Люди на трибунах втянули головы или отвернулись, и рвущаяся вперед толпа отступила перед пламенем, взметнувшимся ввысь и поглотившим странные гробы.

Теперь стала очевидной шаткость конструкций, колыхавшихся от жара. Раскачиваясь, они словно рвались в одним им ведомый путь, но вскоре стали опрокидываться, и каждое падение сопровождалось ревом толпы. Когда в вихре искр рухнул последний гроб, зрители начали расходиться. Сайла не заметила никакого сигнала, но все как один отвернулись от погребального костра и пошли прочь. Зазвучала еще одна песня, совершенно непохожая на прежний монотонный гимн. Тихая и печальная, постепенно затихая, она вызвала слезы на глазах Жрицы Роз.

Семьи погибших и другие зрители покидали трибуны. Вечером для гостей барона будет организован официальный обед, а для народа — поминальный пир, устроенный бароном и семьями остальных покойных. Направляясь к задним воротам замка, где король не мог их увидеть, Сайла сказала:

— Хорошо, что нам нельзя появляться на остальных церемониях. Присутствие на похоронах уже само по себе неприятно, а обед со всеми неизбежными разговорами… — Она замолкла, вздрогнув от отвращения.

Клас понимающе улыбнулся.

— Я почти все время чувствую то же. — Поймав ее взгляд, он продолжил: — Единственное, что я здесь понял, — положение этих людей еще сложнее неразберихи в нашем племени. Никогда не знаешь, что можно и чего нельзя говорить.

— Будь самим собой. Если ты честен…

Он оборвал ее:

— Все сердятся на меня. Гэн говорит, я слишком резок.

Сайла открыла было рот, собираясь возразить, но смолчала, подумав о своей собственной честности.

— Я бы не назвала тебя слишком резким. — Это по крайней мере было похоже на правду. — Гэну надо стать осторожнее, иначе он рискует превратиться в таких же, как они, и не сумеет отличить тактичность от обмана.

— Только не он, — ответил Клас, не задумываясь. — Теперь Гэн знает их правила игры. Он может заставить людей верить в то, во что они сами хотят поверить, но он не станет лгать.

«А чем отличается рот, открытый для лжи, от рта, закрытого и тем скрывающего правду?» — хотела спросить Жрица Роз, зная, однако, что никогда не осмелится. Даже защищая Гэна, Клас невольно признавал, что тот сильно меняется. Сайла наблюдала за ним и видела решимость не допускать мысли о слабости своего друга.

Эта убежденность заставила ее заглянуть внутрь себя и задуматься, почему она так завидует их дружбе. Сайле хотелось, чтобы Клас принадлежал только ей, целиком и безоглядно. Соглашаться на что-либо меньшее казалось бессмысленным.

Без предупреждения Клас наклонился, сдерживая обеих лошадей, и взял ее за руку. Лошадь Сайлы, испугавшись, слегка попятилась, но он легко усмирил ее, не сводя глаз с Жрицы Роз. Сердце бешено колотилось от пронзительного взгляда, который, казалось, срывал покров с ее тайны, обнажая самые сокровенные мысли. Сайла ненавидела этот взгляд, буквально боялась его и все же была бессильна высвободиться. Когда она попыталась возразить, слова застряли в горле.

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я люблю тебя. — Наконец освободив ее от своего взгляда, Клас опустил глаза. — Все, что случилось в горах, когда тебя преследовали Дьяволы, и теперь, когда я ночью крадусь к твоей комнате, перебегая от тени к тени, — я не горжусь всем этим. Ты нужна мне, и я не хочу больше скрывать самую важную правду своей жизни.

Они находились в баронском саду, среди рядов густо пахнущих кустарников и раскидистых деревьев. Идеально круглые облака усыпали глубокое спокойное небо. Клевер ковром покрывал землю, и монотонный пчелиный гул отдавался в голове Сайлы, так не сочетаясь с внезапно участившимся сердцебиением. Слова Класа пронеслись через ее мозг, запомнившись и тут же забывшись; важным было лишь то, что он хотел на ней жениться.

Сайла наслаждалась этой минутой, вся отдаваясь нахлынувшим ощущениям. Хотелось ничего не упустить, не растерять, чтобы потом всю жизнь наслаждаться этим сладостным мгновением.

Тепло разлилось по телу, и тихое блаженство охватило ее. Хотелось смеяться и плакать одновременно. И она знала, что отныне им нечего скрывать и непонимание никогда не закрадется во внешне не замутненные отношения.

— Я люблю тебя, Клас. Никогда не думала, что могу кого-нибудь так любить. Но пожениться… Мы живем не так, как другие. Мы беглецы. Более того, Церковь может решить, что я должна быть отдана королю Алтанару.

Засмеявшись, Клас широким жестом махнул свободной рукой в сторону востока.

— Дорога к восходу солнца никогда не кончается. Если нам суждено всегда быть беглецами, то пусть будет так.

— Ты не знаешь Алтанара. Он пошлет за мной своих людей.

— Решение Церкви дойдет до короля Харбундая лишь через месяцы. К тому времени многое может произойти. Может вспыхнуть война, а Алтанар не бессмертен.

«Как и ты!» — эта мысль обожгла ее. Неожиданно и неприятно всплыл в памяти образ одинокого Гэна, провожающего в иной мир свою верную Скарр. Еще раз вспомнив пламя только что окончившейся церемонии, Жрица Роз снова увидела падающие в вихрях искр гробы. Красные языки пламени приняли определенные очертания, и Сайла узнала страшные кроваво-красные розы, прикрепленные к ее двери.

Она потянулась к Класу для поцелуя. Положив руки ему на плечи, Сайла наслаждалась надежностью, незыблемостью его присутствия. Никто не может предсказать завтрашний день.

— Я выйду за тебя замуж. С радостью и гордостью.

Глава 54

Все лето стояла прекрасная погода. Лишь в пограничных районах, где шныряли оланские охотники за рабами, единичные разведывательные рейды армий Олы да еще более редкие набеги Дьяволов нарушали спокойствие королевства. Относительно мирное лето как нельзя более благоприятствовало барону Джалайлу. Несмотря на тактические возможности, связанные с выдавшимся великолепным летом, король не смог вызвать энтузиазма у своих баронов и привлечь необходимые войска для оккупации владений Джалайла. Люди жили своей жизнью, и король нетерпеливо выжидал.

В то лето необычное число путешественников и торговцев проложили дорогу во владения Джалайла. Многие из них рыскали глазами, задавая массу вопросов и интересуясь новым войском, созданным для барона воинами Людей Собаки. Один оказался настолько глуп, что даже предложил какому-то новобранцу деньги за то, что тот будет регулярно поставлять ему донесения о структуре тренировок, боевом снаряжении и именах недовольных солдат. Никто никогда так и не слышал, добрался ли чужестранец до цели своего путешествия, но всем было известно, что, покинув владения барона, он вдруг приобрел хромоту, которой не отличался при въезде, и потерял ухо.

Время жатвы было праздником. Молодые парни из войска Гэна не принимали участия в работах, но урожай был собран без потерь и еды запасено на зиму предостаточно. Домашний скот тучнел и давал здоровый приплод. Реки и ручьи кишели сельдью и лососем. Дикие и садовые фрукты выросли крупными, особенно поражали глаз заросли черной смородины и кусты ежевики, едва не обламывавшиеся под тяжестью созревших ягод, наполнявших воздух сладким благоуханием.

Когда первое дыхание осени наложило новые краски на листья ольхи и клена, все села окутала пелена дыма и приятно щекотавших ноздри запахов, исходивших от костров-коптилен, и еще более неуловимых ароматов сушившейся зелени.

В один из таких дней Гэн ехал рысью во главе войсковой колонны, растянувшейся подобно змее. Подсчитав, за какое время его люди минуют деревню, через которую они проезжали, он повернулся к своему соседу.

— Я отъеду, — сказал юноша. — Останови колонну, когда доберетесь до той большой скалы у реки. Выставь охрану и всех накорми. Через час опять выступаем.

— Слушаюсь. — Воин взметнул руку и коснулся уха. Это был жест, который по приказу Гэна использовали все для подтверждения того, что приказ услышан и понят. Его предложила Тейт, как и многое другое — например, дополнение разнообразных способов связи зеркалами. Все ее идеи повышали эффективность войска. Гэн посмотрел на солдат, на их залитые потом изможденные безучастные лица и подумал, что они крайне нуждаются в подобной эффективности. И как много еще требуется им для достижения высшего мастерства и владения оружием.

Подождав, пока поравняется с офицерами, замыкавшими шествие, Гэн жестом приказал им выйти из строя и следовать за ним. Одним из офицеров была Тейт, единственная в пестрой одежде, привезенной ею со своей родины. Гэна забавляло, как Доннаси дорожила этим костюмом. Она сама стирала его, причем так бережно, словно это невероятно жесткое полотно являло собой тончайшее кружево. Любая дырочка, пусть даже мельчайшая, тотчас же штопалась. Однако ее форма уже выглядела поношенной, и любой признак износа глубоко огорчал Тейт. Гэн уже давно решил, что все это как-то связано с родом Тейт, потому никогда ее не расспрашивал и не позволял это делать никому. Она имела право на слабости.

Доннаси по-прежнему возмущалась, что ей не дают командовать, и настаивала на своем участии во всем учебном процессе. Гэн отказал, полагая, что этим поставит ее в рискованное положение, но открыто признал, что нуждается в ее присутствии. Все это было очень сложно.

Но не для солдат. С первых же дней, когда Тейт приняла участие в тренировочном забеге и обошла лучших из них, ее сразу приняли как свою. Однако стоило им увидеть, как свирепо охраняют ее друзья из племени Собаки, как потенциальный интерес более личного характера быстро перешел в теплое, но сдержанное отношение.

Вторым офицером был седеющий мужчина — тот самый, что так нагло навалился на лошадь Гэна при первой их встрече по дороге в замок. Теперь он выглядел усталым, но был чисто выбрит, подстрижен и снаряжение держал в отличном состоянии.

Отбивая пульсирующий такт ногами и поднимая пыль с земли, колонна удалилась. Двое мужчин прислонились к стене ближнего дома, и Тейт сквозь усталость улыбнулась им.

— Ну, и как же действуем дальше? — спросила она, явно понимая, что все идет своим чередом.

— Все в том же духе. Пять миль в час.

Доннаси беззвучно хихикнула:

— Если бы мне кто-нибудь когда-либо сказал… — Она запнулась, и в голове у Гэна снова всплыло: «Ну вот, опять все то же. На какой-то миг она оказывается во власти щемящей тоски, а я не в силах понять, что же создает это настроение, длящееся всего несколько секунд, но наполненное такой болью. Почему мне никогда не удается убедить эту странную женщину, что она среди друзей?»

Быстро спохватившись, Тейт продолжила как ни в чем не бывало:

— Если бы мне сказали, что наступит день, когда я проеду верхом на коне двадцать миль между завтраком и обедом и потом соберусь проехать еще пятнадцать до ужина, я б ответила, что они пьяные в стельку.

— Я бы тоже. — Это был второй мужчина, веселые глаза которого не сочетались с угрюмым выражением лица. — Тридцать пять миль! Непонятно, почему ты не кормишь нас овсом. Может быть, нас тогда почистили бы, как настоящих лошадей.

— Хм, овсом. Не знаю… стоит подумать! — притворно-серьезным тоном произнес Гэн, и мужчина сплюнул на землю.

— Эмсо, — усмехнулась Тейт, — стоит тебе подать ему еще одну такую идею, и остальные выберут тебя постоянным ночным дозорным.

Выдавив из себя подобие улыбки, тот ответил:

— Ты хорошо относишься к молодежи. Это гордые, сильные парни. Лучшие солдаты, которых я когда-либо видел, — а мне приходилось бегать от самых превосходных бойцов Олы. Клас сделал их воинами. Бывало, я мог сразить любого в баронских владениях. Теперь мне кажется, что по крайней мере половина этих юношей меня победит.

— Они становятся лучше. Не буду, однако, с тобой спорить. Ты большой хитрец, — заметил Гэн.

— Я?

— Да, ты. Я все еще помню, как ты приструнил меня в день набега работорговцев. — Эмсо расплылся в улыбке. — Как я шлепнулся позади твоего коня — все помню!

— Ты хотел проверить, сделаю ли я это. Хотел, чтобы люди увидели.

— Неужели ты угадал? Нет, ты просто подумал, что ребята должны знать, покажешь ли ты силу, если тебя к этому вынудят. И все же ты не направил на меня коня! Получилось совсем не так, как я ожидал.

— Неожиданность всегда лучше, чем сила, — ты знаешь это лучше меня.

Потягиваясь и охая, Тейт выпрямилась. Запрокинув голову, она вдруг замерла.

— Тот, кто коптит сейчас рыбу знает, что делает, чеснок, мед и — … и… да, перец. — Двигаясь так, словно путь ей указывал собственный нос, Доннаси завернула за угол дома. Их взору предстали старик со старухой, бросавшие деревянную щепу из кожаного ведра с водой в какую-то ямку. Из нее вырвались клубы пара, и старик поспешил прикрыть отверстие железной крышкой. Холмистая дорожка выдавала дымоход, шедший от топки до самой коптильни — неровного квадрата земли, находившегося в нескольких ярдах. Когда офицеры подходили сюда, дым только начал выходить из дальнего отверстия. Это-то и учуяла Тейт: дуновение, принесшее с собой запах рыбы, пряностей и горящих дров.

Подняв глаза, супруги переполошились, и старик тут же поприветствовал путников особым образом, принятым в баронских владениях. Ответив тем же приветствием, Гэн слегка поклонился старухе.

— Мы ехали по дороге, и моему товарищу захотелось взглянуть, что вы делаете. Никто из нас никогда не ощущал такого великолепного запаха.

— Спасибо. — Женщина просияла. — Кажется, получается неплохо.

— Все зависит от правильного выбора рыбы. Мне понадобились годы, чтобы этому научиться, — промолвил старик. Уловив краешком глаза суровость хозяйки, поджавшей губы, он торопливо добавил: — У жены есть тайный рецепт набора пряностей. Такого нигде больше не найти! — Он улыбнулся ей, получив в ответ холодную усмешку.

Женщина снова посмотрела Гэну в лицо и, протянув руку в сторону коптильного отверстия, пояснила:

— Мы пользуемся методом холодного копчения. Так мясо дольше хранится.

Когда Гэн заговорил об открытом способе копчения и сушке на солнце, женщина сочувственно закудахтала. Она отказалась отпускать его, не угостив своим лакомством, и все протесты, что он уже много раз пробовал копченого лосося в Харбундае, были бесполезны. Муж также настаивал, заявляя, что, если кто-то не отведал их рыбы, то он вообще никогда не ел ничего стоящего. А та оказалась действительно вкусной. Тейт назвала с десяток трав, пытаясь определить их по неуловимым ароматам, но женщина лишь слегка посмеивалась над ее замешательством.

Готовясь к отъезду, Гэн направился прямо к колодцу, намереваясь набрать воды и вымыть руки. Он заметил, что старик бросился было ему помочь, но старуха удержала мужа. Прижавшись головами и тревожно поглядывая на гостя, они о чем-то шушукались. Как только юноша вернулся, старик собрался с духом:

— У моей жены… у нас есть просьба.

Гэн кивнул, и тот продолжил:

— Наш сын — один из тех молодых парней, которых барон призвал на службу. Его жена живет вместе с ним в военном лагере. — Он постоял в нерешительности, затем доверительно улыбнулся Тейт. — Недавно он приезжал на день домой. Мы слышали о тебе. Сын рассказывал, что ты учишь их воевать. Это правда?

— Я работаю вместе с Класом и Эмсо. В моем краю мне приходилось тренировать неопытных солдат, и здесь эти знания пригодились.

В ответ старик пробормотал:

— Если все они так окрепли, как мой сынок, тогда ты творишь чудеса. Я едва его узнал. В нем появилась гордость, которой мы доселе не замечали, и он стал вдвое сильнее. Это уже не тот сельский парнишка с мечом! Можно сказать, он теперь настоящий воин — мужчина, признаваемый другими мужчинами. — Старик снова обратил свое внимание к Гэну. — Еще сын рассказывал, как трудно тебе содержать лагерь, где жены могут находиться вместе со своими мужьями, и о том, что они учатся делать вещи, приносящие какой-то доход. Мы перед вами в долгу. Моя просьба заключается в том, чтобы мне разрешили попросить твоих людей отнести нашему сыну копченой рыбы. Мы бы хотели еще отослать немного ее человеку по имени Клас. И удостоились бы чести, если бы ты тоже взял. Рыбы немного, но для простых людей вроде нас это возможность выразить, как мы гордимся тем, что наш сын один из твоих Волков, и поблагодарить тебя за все, что ты сделал для них, Мурдат!..

— Что?!! — выпалил Гэн, не поверив своим ушам. Глаза у старика расширились от испуга, и его всего передернуло, будто инстинкт говорил ему бежать, а разум отказывал слушаться. Юноша переспросил:

— Как ты назвал меня? Какие еще Волки?

Прикрывая старика, лишившегося дара речи, громко и отчетливо заговорил Эмсо:

— Все слышали рассказы о тебе и волках. Ребята говорят, что не могут быть воинами Собаки, поэтому они твои волки. И они называют тебя Мурдат, потому что вождь должен иметь титул.

Свирепый взгляд Гэна пронзил Тейт. Он уже не замечал дрожавшую от страха чету.

— Ты об этом тоже знала?.. И Клас знал? Кто еще?

— Думаю, все, кроме тебя. Никто из нас не имел представления, как ты к этому отнесешься.

— Я — Гэн Мондэрк. И этого титула мне достаточно.

Тейт и Эмсо замахали руками, выражая несогласие, и Доннаси сказала:

— Не этого хотят люди, Гэн. Твоего отца звали как раз не Кол, для всех он был Вождь Войны.

— Символ уважения, — добавил Эмсо. — Отказываясь от него, ты отказываешься от них.

— Волки. — Эмоциональная неразбериха Гэна выплеснулась в презрительной насмешке. — Они же никогда не участвовали в бою. Что они могут знать?

— Они будут воевать. — Это был глава семьи, удививший всех, но еще более самого себя. Когда взгляды устремились на него, он, громко откашлявшись, продолжил: — Они росли, видя, как барон со своими сыновьями слабеет. Вместо того чтобы сражаться с соседями, Джалайл заключал союзы — то же самое, что делает наш король. Если бы оланские поработители напали, вся знать оказалась бы совершенно бесполезна. Сейчас же они никого не застигнут врасплох, а коли попробуют, так будут изгнаны. Мой сын говорит, теперь все будет иначе. Годами мы учились прятаться от врагов. Хуже того: мы всегда знали, что в один прекрасный день Ола вторгнется к нам со всей своей мощью, чтобы отнять у нас нашу страну, а возможно, и наши жизни. Теперь, говорит мой сын, мы верим, что можем остановить их. Благодаря тебе. — Замолчав, старик снова откашлялся, решаясь на что-то, и добавил: — Благодаря тебе, Мурдат.

Это прозвучало вызывающе.

Гэн взглянул на него, и Доннаси усмехнулась. Она попыталась скрыть улыбку, но ничего не получилось. Юноша хотел было возразить, однако сдержался, вспомнив о совете Эмсо. Никто лучше Гэна не знал о природе уважения. Когда молодые мужчины племени Собаки отвергали его отца, они выносили приговор Колу за попытки найти мирное решение. Это было просто отговоркой. На деле они боялись, что потеряют уважение своих традиционных врагов, и могли подвергнуться нападению, когда были менее всего подготовлены.

Он смутно услышал, как Тейт произнесла:

— Мы возьмем рыбу для вашего сына и Класа. Уверена, она им понравится так же, как нам.

Пожилая женщина заговорила с Гэном прямо, требуя от него внимания:

— Мы рассердились, когда ты забрал у нас сына. Теперь же мы желаем успеха тебе и ему. Хоть я все равно мечтаю, чтобы он вернулся домой.

Поблагодарив супругов за новости и гостеприимство, Гэн затем наклонился вперед и поцеловал седую голову женщины.

— Я тоже хочу, мать, чтобы сын ваш вернулся домой.

Поспешно развернувшись, он позвал собак и покинул прощавшихся Тейт и Эмсо.

В тот же вечер они вместе ужинали в новом доме Класа и Сайлы. Он был невелик, чуть побольше соседних домиков, принадлежавших женатым Волкам. Неповторимость придавали окна. В каждой хижине было по меньшей мере одно окошко из стекла, откопанного в «проклятом месте». Обычно оно состояло из множества кусочков, порой разного цвета и толщины, скрепленных варом или смолой. В лачугах победнее использовали промасленную бумагу и ткань. У Класа же с Сайлой мозаичное стекло сверкало во всех шести окнах, кроме одного, представлявшего собой цельный кусок удивительно больших размеров. По форме он напоминал усеченную пирамиду, и все любовались, поражаясь, как на нем не оказалось ни одной витиеватой морщинки.

Гэн отдавал себе отчет в том, что сегодня он плохой собеседник, и понимал, что неестественное возбуждение остальных вызвано именно этим. Нила как будто пыталась развеселить его, а он не мог избавиться от мысли, что девушка становилась чуть более внимательной к нему в гостях у Сайлы и Класа. Гэн объяснял себе это реакцией на очевидную теплоту в их отношениях, что и подстегивало ее. Часть души же его вопрошала, насколько все это вызвано завистью.

Словно чувствуя невеселый ход его мыслей, Нила перевела разговор на тему, всегда поднимавшую Гэну настроение. Обратившись к Класу и останавливая его, она сказала:

— Занимаясь с целым подразделением и лично с каждым, ты, должно быть, заметил, как наша программа, разработанная для женщин, делает их мужей сильнее. Люди знают теперь, что мы их поддерживаем.

Клас глубокомысленно кивнул:

— Женщины вообще много значат для нас. Имея собственный угол, они уделяют больше внимания стряпне, что прибавляет им здоровья, и дети у них будут крупнее, красивее и… Тьфу! — он поперхнулся, когда Сайла с притворным негодованием пихнула его локтем.

Тейт повернулась к Гэну:

— Помнишь, мы говорили тебе, что научим их делать вещи, которые будут пользоваться спросом в Нью-Сити? Сегодня утром Нила отправила первую партию корзин на продажу. А Сайла преподает всем женщинам основы медицины, как раз сейчас мы проходим оказание первой помощи.

— Я думаю, барон со временем изменит закон о вдовах. Как только мы докажем, что подразделение может заработать себе на пропитание и мы в силах позаботиться о своих людях сами, Джалайл поймет, что мы только укрепляем его «хозяйство», а не являемся обузой.

— Тем не менее у нас проблема, — произнесла Нила. — Приближенные барона не любят нас, говоря, будто мы сильно обособились. Они возмущаются тем, что теряют молодежь, уходящую к тебе на службу, и ужасно расстроены, что барон дарит каждому женатому мужчине участок земли.

Гэн стукнул кулаком по столу.

— Земля вместе с домом принадлежит подразделению! Если мужчина возвращается домой, то все передается другой женатой паре. И что из того, что мы обособляемся? Ведь никто из этих приближенных и пальцем не пошевелил, чтобы нам помочь.

— Они были доброжелательны ко мне. — В обычно мягком голосе Тейт послышалась нервозность. — Некоторые из них хорошие друзья.

— Твои или Джонса? — Вопрос Гэна привел всех в замешательство.

Доннаси не спешила отвечать. Ее фраза прозвучала взвешенно и обдуманно:

— Нас обоих, надеюсь. Они слушают нас, пытаясь понять его идеи.

Тогда Гэн обратился к Сайле:

— Джонс увлекся какой-то новой религией. Разве Церковь это допускает?

Помрачнев от гнева, Тейт открыла было рот, чтобы отпарировать, но Сайла жестом попросила ее молчать.

— Позволь мне ответить, — заговорила она. — Этого-то мы и избегали. Ты не знаешь наших порядков, и к тому же ты мой друг. Я уклонялась от этой темы, но теперь мы можем говорить прямо. Церковь даст бой любому, кто станет оспаривать ее лидерство.

— Джонс говорит о просвещении, равенстве. Разве это не задачи Церкви?

— Разумеется, но…

— Тогда помоги ему!

Жрица Роз сжала кулаки.

— Не могу. Не имею права. Перемены и знания должны исходить от Церкви, от тех лиц, которых она назначает.

— Не поэтому ли у вас есть такой обряд, как Возвращение, когда вы сжигаете все то, что народ откапывает, если на нем остались какие-нибудь надписи или цифры? В то же время вы используете камни и кирпичи от сгоревших домов. Церковь не препятствует этому, и я видела недавно обломок камня, на котором было написано какое-то слово.

— Это не одно и то же. То, о чем ты говоришь, — это вещи, оставленные после себя гигантами, и никто никогда их не поймет. Церковь лишь хочет передавать силу знаний в стоящие руки. Она по праву должна контролировать все знания; только она правомочна осуществлять надзор за всем народом, потому что она лишена амбиций и желания властвовать.

Видя искренность своей подруги, Доннаси удержалась от возражений. Ей так и хотелось сказать Сайле, что ее речь — чистейшей воды пропаганда. Более того, была допущена резкая формулировка в определении руководства, и инструментом влияния служило образование. Ей также хотелось напомнить Жрице, что Джонс был ее, Тейт, земляком.

К удивлению Доннаси, в ее голове промелькнуло слово «друг», но тут же исчезло.

Переполненный чувством разочарования, граничившим с безысходностью, Гэн перестал слушать. Он никогда не был близко знаком с Джонсом. Тейт же, напротив, была его товарищем, союзником и — ему трудно было в этом признаться — советником. Если б он заставил ее сделать выбор между собой и Джонсом, Доннаси наверняка бы от него отказалась, хотя Гэн никогда не узнает, чего бы это ей стоило.

От этой мысли юноша поморщился. Нехватало ему волноваться по поводу чьей-то преданности! Как далеко был тот мир, в котором можно легко отличить врагов и друзей и человек знает, кто есть кто…

Неожиданно раздавшийся стук в дверь вернул Гэна в настоящее, в атмосферу все еще жаркой дискуссии. Он заметил, что в ней участвовали все, и захотел прислушаться. Сидевший недалеко от входа Клас открыл дверь. На пороге стоял нетерпеливо ожидавший слуга в строгой одежде.

— Барон желает незамедлительно видеть Гэна Мондэрка, — заявил он.

Гэн поспешно встал, читая беспокойство на лице посыльного.

— В чем дело?

Многозначительно взглянув на остальных, а затем опять на Гэна, человек показал рукой, что не слышит.

— Я с тобой, — сказал Клас. — Если Джалайл захочет поговорить наедине, я подожду рядом.

Когда они уходили, юноша расслышал слова Сайлы, обращенные к Тейт:

— Думаю, мы скоро понадобимся.

Доннаси согласно кивнула. По крайней мере враждебность между ними исчезла.

Барон был крайне возбужден.

— Я же хотел, чтобы ты пришел один, — недовольно проворчал он, — хотя, думаю, это не имеет значения. В конце концов, ты бы мог отправиться прямо к ним. Не важно. Однако я посылаю за тобой, а не за кем-нибудь… — Последовали разглагольствования в том же духе, и Гэн терпеливо ждал, когда барон перейдет к делу, надеясь, что Клас не выпалит что-нибудь сгоряча. Когда Джалайл дошел до сути дела, новости оказались потрясающими. — Все хуже, чем я ожидал. Войска Олы — ты помнишь, что три дивизии, о которых мы говорили, были оставлены вблизи границы? — направляются сюда. Это две тысячи пехоты и пять сотен кавалерии, итого две тысячи пятьсот человек.

— По какой дороге?.. Они движутся через баронство на запад или крадутся вдоль границы, подбираясь к нам?.. Откуда известно, что они метят на твои земли?

— Королевские шпионы разведали. И какая разница, по какой дороге они идут?! Уже нет времени, чтобы призвать на службу еще кого-нибудь из моих людей. Все бароны хором заявляют, что у них каждый человек на счету, кроме барона Галмонтиса из северо-западного владения. Тот пообещал быть здесь через десять дней с тысячным войском. И, конечно же, сам король прибывает вместе с назначенным помощником, чтобы «помочь» мне защищать владения и управлять ими после сражения.

— Если оно состоится.

Джалайл бросил на юношу проницательный взгляд.

— Та же мысль и мне приходила в голову.

От всех этих новостей попахивало жареным, и Гэн сказал об этом. Королевским лазутчикам понадобились недели, чтобы обнаружить место расположения оланских дивизий, а теперь, стоило им выступить, как король мгновенно узнает, что, где, когда и даже почему. Более того, он готов оказать помощь, но только вместе с войсками Галмонтиса, чьи владения находятся так далеко, что у него нет возможности создать союз с Джалайлом против короля.

Барон резко вскочил со своего стула и нервно заходил.

— Мне необходимопринять королевского помощника, и я надеюсь, что смогу потом как-нибудь от него отделаться.

Клас приглушенно вскрикнул от удивления, а Гэн тут же заговорил, чтобы отвлечь от этого внимание:

— Мы могли бы встретить войска этого Галмонтиса на границе и не допустить вторжения в твои земли.

— Не допустить? — Барон почти застыл на полушаге, подавшись вперед, и, неуклюже повернув голову, вперил в Гэна взгляд, полный ужасного неверия. — Он же заодно с королем! Если я даже помешаю ему, у всех остальных баронов появится предлог обвинить меня в предательстве. Они за неделю поделят между собой мои владения! Нет, нет и нет. — Джалайл покачал головой. — Долгое время мы увертывались от планов короля в отношении моих земель, но теперь выхода нет. Мы примем помощника и переживем его.

— Барон, если даже король и намерен сохранить вам жизнь, можете ли вы действительно поверить, что со временем приступ его дурного настроения не явится причиной вашей смерти?

Круглое лицо как-то сразу осунулось, когда прозвучали эти резкие, словно удары кулака, слова. С трудом дотащившись до своего стула, Джалайл тяжело опустился на него. Взгляд его упал на фамильное знамя, безвольно свисавшее с древка, выступающего из каменной стены. Капельки влаги сверкнули на краешках век, когда он сомкнул их, морщась от внутренней боли. Небрежно смахнув непрошеную слезу, барон произнес:

— Я должен верить своему королю. Я не буду драться с ним, — и захохотал отвратительным хохотом, резким, почти пронзительным. — Послушай, что я говорю — «драться с ним»! Чем? Пятьсот против тысячи и больше? Пятьсот полуобученных пацанов?! А что, если армия Олы и впрямь планирует напасть на королевство? Тогда я стану предателем, лишусь всех земель и почестей. — Барон выпрямился во весь рост; побитый вид и слезы внезапно сменились выражением гордости. — Если мое баронство перейдет в другие руки, то никто никогда не скажет, что это связано с предательством. Пусть король со своим койотом живут и знают, что они украли его у последнего Джалайла, и позор от содеянного будет преследовать их. Распусти свои войска, Гэн. Отправь людей домой. Подготовься сам, как считаешь нужным… Теперь ступай.


Кивнув головой, юноша чуть было не отдал барону честь, но даже в такой ситуации не нашел в себе сил это сделать.

В приемной Клас обратился к нему:

— Мужество барона сломлено. Он покойник. Куда идем?

Глава 55

Гэн все медлил с ответом, и друзья в молчании пересекали зал, направляясь в казармы. Не сознавая того, они шли в ногу, и только мерные удары каблуков о каменный пол гулко раздавались в тишине. Ритм отдавался у Гэна в голове, и тот тихо повторил вопрос Класа:

— Куда мы идем?.. Куда мы идем?..

Вдруг из темного угла зала донесся чей-то голос. Несмотря на спешку, юноша вынужден был прислушаться, дабы убедиться, что кто-то действительно окликает его по имени. Он знал, что тот коридор ведет в складскую — комнату с одной дверью и четырьмя слепыми стенами из прочного камня. Схватив Класа за руку, Гэн увлек его за собой налево, приказывая жестом следить за тылом. Вглядываясь во мрак, он начал осторожно пробираться вперед. Свет факелов освещал лишь малую часть огромного зала, не проникая в боковые коридоры.

— Выходи, — приказал Гэн, свободной рукой полуобнажив мурдат.

В ответ послышалось тихое хихиканье.

— И не подумаю, — произнес все тот же голос. Юноша уже понял, что лучше убрать оружие, но гнев захлестнул его, и Гэн полностью обнажил клинок. Смех повторился. — В нем нет нужды, юный Мондэрк. Когда угодно, только не сейчас.

Знакомая фраза заставила Гэна резко остановиться.

— Билстен?.. — Он прищурился, и едва уловимое колебание кромешной тьмы выявило знакомое лицо. — Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?!

— Не так громко, мой юный друг, а то я никогда не выберусь отсюда. — Белая рука коснулась рукоятки его кинжала. — Такому человеку, как я, не разрешается ходить повсюду, но мне надо жить, поэтому я учусь ходить там, где мне необходимо. Ведь это я помог вам уйти от Дьяволов, не так ли?

— Мы сами справились. И они знали, что мы идем, — возразил Клас за спиной Гэна, подходя ближе.

Взмахом руки призвав его замолчать, юноша обратился к Билстену:

— Чего ты хочешь?

Торговец исчез, подавшись назад в темноту.

— Я принес кое-что ценное для тебя.

— Мне нечем платить.

И опять послышалось хихиканье.

— Если я попрошу, ты заплатишь. Я никогда не забуду, что ты мне должен, а ты слишком горд, чтобы бегать от долгов. Я пришел сюда, прослышав, будто барон Джалайл взял к себе на службу тебя и твоих друзей и вы сейчас тренируете для него отряд бойцов.

— Верно слышал.

— Король Харбундая недоволен. Говорят, он хочет присоединить к своим баронские владения, потому что с родом Джалайла покончено.

— Неужели?

Билстен вздохнул:

— Ты прав, мой юный друг, — лучше ни подтверждать, ни отрицать. Кажется, вы уже в курсе; однако продолжим. Барон Джалайл рассказал вам, что оланские войска движутся с востока на запад и вскоре окажутся на границе его земель с Олой.

Резко протянув руку, Гэн схватил Билстена за грудки, сжимая в комок отвороты куртки, и потянул на себя, но, вытащив торговца на свет, внезапно остановился. Это было сделано легко, так как тот сопротивлялся не больше, чем пустой мешок. Бородач не спеша дотянулся до руки Гэна и разжал его пальцы, после чего опять скользнул в темноту. Спокойным голосом он продолжил:

— Я догадался. Зачем же еще ему понадобилось вызывать вас ночью, если не поделиться важной информацией, и для чего мне пришлось почти до смерти загнать своего мула, чтобы добраться сюда к этому времени? А какая причина толкает короля присылать сюда своего племянника — вас это не удивляет?

— Удивляет. К чему же ты клонишь?

— Я малость разбираюсь в драгоценностях, — произнес Билстен, и Клас издал неприятный гортанный звук. После некоторой выражавшей обиду паузы торговец продолжил: — Неделю назад один оланский генерал позвал меня в свой шатер. Так случилось, что во время атаки его войска были убиты старшие сыновья Джалайла. Армия располагалась лагерем на холме выше устья реки Медвежья Лапа — знаете такую? Ее так назвали за то, что, впадая во Внутреннее Море, она образует дельту в виде пяти рукавов — по сути, просто болото.

Гэн кивнул головой, и Билстен продолжил:

— Итак, генерал показал мне кинжал без ножен, завернутый в кусок материи, и поинтересовался, дорогой ли он. Я не просто сразу узнал работу и материал, из которого сделана эта штука, — я узнал сам кинжал. Его привезли из Ква, с севера, и как-то раз я видел его, причем в ножнах с драгоценными камнями. Он принадлежал королевскому племяннику, который должен заменить барона Джалайла.

Гэн рассмеялся:

— Ты только что совершил ряд предательств. Я могу сделать так, что с тебя сдерут кожу и выбросят ее воронам.

Билстен чуть выдвинулся из темноты, и отблеск факелов придал его коже оттенок потемневшего от времени золота. Он понизил голос почти до шепота:

— Я стою больше, чем развлечение кровожадной толпы.

— Возможно. А теперь ответь мне, что нам стоит знать об этом продвижении Оланов.

Из широкой одежды Билстена показался белый сверток.

— Путь и пункт назначения обозначены на этой карте. Они должны прибыть туда через три дня. Продвигаются медленно, без охраны. — Сунув бумагу в руку Гэна, он вздохнул. — Вот так обстоят дела. Я вручаю тебе ключ от будущего всех баронских владений, тогда как моя просьба самая что ни на есть скромная.

Юноша почувствовал, как мускулы его снова напряглись:

— Ага, ну вот мы и пришли к ней. Какова же цена?

— Небольшое послание. Жрице Роз. Передайте ей следующее: «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

— И это все?..

Торговец улыбнулся, и зубы сверкнули в темноте.

— Вполне достаточно. Так ты передашь ей? Ведь одолжение небольшое? — Билстен уже растворился во мраке. — Уходите, пожалуйста. Видите, я и так уже долго занимаюсь здесь пустяками.

Взвешивая в руке карту и сгорая от любопытства, Гэн постоял в нерешительности, затем круто повернулся и пошел.

— Надо было бы проследить за ним, — заметил Клас, неохотно следуя за товарищем, добавив: — Я ему не верю.

— Я тоже. — Гэн не убавил шага. — Он использует нас. Но раз и нам это выгодно — значит, все честно.

В жилище Гэна, где ждали женщины, Тейт набросилась на свернутую карту, словно кошка, увидевшая мышь. Сайла с Нилой смотрели на карту с интересом, но в них не было такой целеустремленности.

— Хорошая работа! — воскликнула Доннаси. — Взгляните: он указал пути, ведущие к удобным для перехвата местам, где мы можем напасть на колонну. Даже отметил лучшие пункты наблюдения.

— Можешь быть уверена, есть и другие тропы, неотмеченные, — сухо отозвался Гэн. — Билстен приберег свои секреты.

Вместе с Класом они обсуждали особенности местности, но юношу не покидала мысль, что он чего-то не постигает. Предполагаемый оланский лагерь представлял собой удобное место, к которому подходили тропы, ведущие в Харбундай, и был расположен вблизи от хороших дорог, проходивших почти параллельно обоим берегам реки.

Тейт обнаружила одну интересную деталь.

— Взгляните. Есть только одна тропа, идущая на восток от лагеря в Горы Дьявола. Если оланский командующий будет атакован Дьяволами, он не решится на преследование.

Клас насмешливо улыбнулся:

— А ему нечего беспокоиться о них. Вероятно, теперь они уже союзники.

Гэн резко выпрямился. Неожиданно карта открылась ему с совершенно иной стороны. Как будто он всматривался в заросли, и одно случайное движение выдало обитавшее там живое существо. Он опять наклонился, собирая воедино кусочки «зверя».

— В чем дело, Гэн? — поинтересовалась Доннаси. — Что ты там увидел?

— Почему тогда так много Дьяволов оказалось на Перевале Отдыхающих Облаков?

Вопрос озадачил ее, и юноша ответил сам себе:

— Не для того, чтобы захватывать нас в плен, — для этого их было слишком много, и укрепились они слишком основательно. Этот лагерь служит Дьяволам для подготовки наступления на запад.

Тейт медленно вдохнула воздух.

— Ты говоришь, Ола не сотрудничает с представителем короля, зато вводит его в заблуждение. В этом есть смысл. Нерегулярные войска Харбундая, пришедшие на помощь барону Джалайлу, смогут находиться у него не дольше одного-двух месяцев, а потом им придется разойтись по домам, чтобы собрать урожай или заняться каким-нибудь другим делом. Если они оставят охрану для представителя короля, то не более пары сотен человек, так? Поэтому воины горцев с перевала Отдыхающих Облаков вместе с Оланами нападут на Джалайла, когда основная сила уже разойдется по домам. Через две недели, а, может, и меньше, они установят контроль над всем баронством. Баронские владения к западу не защищены. Ола вместе со своими союзниками Дьяволами будет иметь отличную возможность нанести внезапный удар с севера, с Гор Дьявола, в то время как другая сила нападет, используя традиционную прибрежную дорогу. Харбундай окажется на двух рогах быка.

Гэн улыбнулся во весь рот:

— Вам тоже это понятно. Прекрасно!

Клас указал на то, что не было ни единого моста и ни одного брода через Медвежью Лапу вверх по течению от подразумеваемого лагеря.

— Они намереваются переправить дивизии через реку.

— Мы можем атаковать, как только они высадятся на берег, — сказал Гэн. — В этот момент войско будет дезорганизовано и уязвимо.

Тейт и Клас переглянулись. Неуверенный и обеспокоенный, Клас отвел взгляд в сторону, нахмурив брови и явно подбирая слова. Доннаси оказалась смелее:

— Река — не стена. Даже если бы она и была стеной, мы не смогли бы защищаться так же хорошо, как атаковать. Нельзя считать ее заграждением из натянутой проволоки, о которую они споткнутся и разобьются, — это лишь наковальня, по которой можно ударить изо всех сил для разгрома их войска.

— Разгрома? — усомнился Гэн.

— Конечно. Для форсирования и высадки у Оланов есть специально обученные люди. Мы можем ударить по ним, но не в силах остановить. Так пусть высаживаются! Видите, насколько выше берег с нашей стороны в месте переправы? Мы отходим и навязываем свои условия. Как только мы нанесем Оланам поражение, им некуда будет отступать.

— «Как только нанесем поражение», — юноша многозначительно подмигнул Класу, — ну что можно возразить против такой самоуверенности? — Тем не менее он улыбнулся Тейт. — Согласен, пусть переправляются. Даже если твое оружие-молния подведет и мы не сможем остановить их. Поэтому я не хочу, чтобы ты использовала его до тех пор, пока ветер сражения не подует против нас. Преподнесем молнии в качестве сюрприза… Ну, а теперь, когда это выяснили, покажи, какие еще чудеса ты для нас припасла.

— У меня нет никаких чудес, Мурдат. Только знания. Труд всей моей жизни. Как видишь, женщина может сотрудничать на равных в этом мире мужчин. — Тейт устремилась к карте, и ее руки заметались по ней в противоречивом потоке привлекательно-зловещих предположений, описывающих ее видение предстоявшего сражения. — Мы полагаемся на военную хитрость: отступаем, чтобы создать необходимое для себя поле боя. У нас это называется двойным охватом, когда наносится удар по противнику с обоих флангов.

Гэн, уже посерьезнев и забыв про улыбки и шутки, согласно кивнул.

— Мой отец называл это арканом. Здесь все зависит от руководства. Не знаю, хватит ли у меня сил осуществить такую операцию. И если мне не удастся…

— Удастся. И нам удастся! — перебив его, почти прорычал Клас. — Ты наш вождь. Когда мы осмотрим местность, ты убедишься, что осуществишь задуманное. Мы будем драться вместе тобой. Это единственное решение.

Тихо, почти неслышно, впервые заговорила Сайла:

— А должно ли такое решение быть всегда единственным?..

— У нас нет выбора, — ответил Клас.

— Итак, мы выяснили, какие мы большие умницы, — резюмировал Гэн. Сворачивая карту, он встал. — Будите солдат. Выступаем через два часа. Только без шума.

Нила нарушила воцарившуюся тишину:

— Гэн! Здесь же люди барона. Они заметят.

— Нас уже не будет, когда он проснется. Если мы победим, он не накажет нас. Ну, а если потерпим поражение, тогда ему не придется этого делать.

— А как же я? — холодно спросила Доннаси. Гэн замешкался с ответом, что вызвало у нее досаду, и она сердито махнула рукой. — Я ведь старалась так, как никто другой. Даже еще больше. Поэтому заслуживаю хоть какого-то вознаграждения.

— Никакого вознаграждения ты не хочешь. Ты хочешь лишь одного — сражаться.

— Не придирайся к словам, Гэн. Я хочу командовать в бою теми, кому помогала в тренировках. Так будет справедливо. Всю жизнь я трудилась ради такой возможности. Однажды меня уже обманули, и такое не должно случиться опять.

— Обманули? Кто?

— Мои соплеменники. Я упорно училась, тренируясь у самых лучших. А потом возможность проявить себя у меня отняли… И все же я продолжала выполнять свой долг. С тех пор, как мы встретились, я служила тебе преданно. Не поступай со мной так же, как они.

— Для меня ты стоишь нескольких бойцов. Когда мы впервые пришли сюда, именно ты обратилась к барону, ты определила количество людей, которых мы смогли отобрать и обучить. Что там Клас!.. Или Эмсо!.. Твои знания, исходящие от твоей культуры, помогли им создать превосходную систему тренировок. Какая еще хитрость поможет им, если ты погибнешь? Почему я должен рисковать твоим мастерством?

— Потому, что я тоже одна из твоих Волков и прошу об этом. Или я пленница?

Лицо юноши вспыхнуло, какое-то мгновение полное гнева. На несколько секунд воцарилось напряженное молчание, восстанавливающее утраченное равновесие, и у Гэна мелькнули тяжелые мысли. Тейт сказала правду; она заслуживала того, о чем просила. Воины наверняка поймут это. Однако подчинение в бою — в их первом бою — приказам женщины требовало привычки. Кроме того, в просьбе чувствовалось больше ультимативности, чем потребности испытать себя. Но Гэну не хотелось спорить на эту тему после того, как Тейт так неистово изложила свои мотивы. Гэн желал лишь возместить Доннаси то, в чем она нуждалась, — заполнить образовавшуюся пустоту, грозившую порой ее поглотить. Юноша был уверен: это не связано с убийством. Однако она должна была идти туда, где убивают.

Быть по сему. К возраставшей в нем нервозности, всегда возникающей перед боем, примешалась печаль. С усилием Гэн произнес как можно бодрее:

— Будешь командовать флангом. Предупреждаю: никакой самодеятельности, пока я не прикажу, чтобы ты применила свое оружие-молнию. Понятно?

Не улыбнувшись в ответ, Тейт кивнула, соглашаясь со своей обязанностью. Он восхитился ею еще больше.

Клас заметил, что им стоит поспешить, и они с Доннаси быстро удалились. Посмотрев им вслед, Нила обратилась к Гэну:

— Пойду к женщинам, успокою их. Сайла, ты не сходишь со мной?

— Конечно. — Взгляд Сайлы все еще был устремлен на дверь, от которой отошел Гэн.

Поднявшись, она сдвинулась с места, лишь когда Нила потянула ее за руку. Подойдя к девушке, Сайла остановилась. Не прозвучало ни единого слова, и все же Гэн понял, что диалог уже состоялся. Почти незаметно на щеках Нилы выступил румянец. Жрица Роз по-прежнему стояла молча. Нила посмотрела на его непреклонное лицо, и выражение ее глаз менялось, словно в калейдоскопе, с такой быстротой, что Гэн не в силах был его уловить. Она хотела поговорить, а он не мог придумать, что сказать, и был в буквальном смысле почти лишен дара речи при мысли, что произнесет не те слова. В конце концов юноша пробормотал:

— Если мы не вернемся… — но Нила прильнула к нему до того, как он осознал, что происходит. Тело ее дрожало. Участившееся дыхание стало напоминать собой чуть слышное всхлипывание. Не говоря ни слова, Гэн крепко прижал ее к себе. Мало-помалу девушка успокоилась, и, когда отступила, ему пришлось улыбнуться ее нравоучительному тону. С уверенностью в голосе Нила произнесла:

— Ты вернешься. Нам с тобой еще многое предстоит обсудить. Планы, цели. Правда, мои не столь велики, как твои, но очень важны для меня. Думаю, и для тебя тоже.

Но для Гэна все это прозвучало вызывавшим ужасное разочарование заявлением, — слова, в которых чувствовалась лишь амбиция. Он знал все заранее, но болезненно ощутил, как сильно ждал слов Нилы о нем, о них обоих. Гэну хотелось, чтобы эта женщина любила его.

Внезапно его поразил чей-то облик, и время словно повернуло вспять.

На коленях у Нилы сидел белокурый малыш, лицом миниатюрная копия матери. Они смотрели на него напряженным взглядом, полным непостижимой боли.

Образ исчез.

Гэн жадно глотнул воздух. Ему не терпелось поделиться с Нилой своей болью, своими мыслями, чувствами — всем, о чем так хотелось рассказать с той минуты, когда впервые он обнял ее.

Когда она поняла, что потеряла Класа.

Обезумев, юноша молча прокричал: «Она никогда не сможет любить тебя так, как его!..»

Опустив руки, Гэн отступил назад и произнес:

— Я догадываюсь о твоих планах. Обещаю, что, когда мы вернемся в свое племя, имя твоей семьи будут уважать не меньше, чем прежде. Как ты говоришь, сделаем это мы вместе.

Она побледнела. Юноша был уверен, что в этот момент Нила думает об огромной сложности задаче, стоявшей на их пути. Подавшись вперед, она чмокнула его в щеку и, не успел он повернуться, как вдруг поцеловала снова, прямо в губы. Это получилось как-то грубо, и непостижимость происходящего ошеломила Гэна. Прижав руку к губам, заливаясь краской, Нила смотрела, как он приходит в себя. Слезы, которые она умело сдерживала до той минуты, брызнув из глаз, потекли по щекам сверкающими ручейками. Внезапно сорвавшись с места, девушка выбежала из дома.

Когда Гэн добрался до лагеря, там уже все напоминало людской муравейник: отовсюду доносились тихие проклятия, где-то чем-то гремели, раздавались громкие приказы. Стояла кромешная тьма, ни единого отблеска луны на небе, но он мог утверждать, что дела обстоят хорошо. Выбор места вдали от замка оказался более мудрым решением, чем они предполагали. Гэн подумал также, что, к счастью, у них нет больших проблем. Его терзало разочарование после встречи с Нилой.

Несколько вопросов привели юношу туда, где Клас уже ждал его, оседлав коней. Собаки приветствовали хозяина, радостно подпрыгивая. Тейт и Эмсо оказались вместе. Они доложили, что головная рота через пару минут готова выступить. Клас вместе с кавалерией и легкими повозками, груженными провиантом, должен был замыкать шествие.

Гэн проверял состояние дел в других подразделениях, направляясь в хвост колонны, возглавляемой Класом, когда замигал фонарь в окне одного из домов, где проживали женатые пары. Он безучастно подумал, что это могла быть Нила, а может, Сайла, и вдруг вспомнил о послании Билстена.

Он пришпорил коня, направив его вперед, сквозь толпу кавалеристов. Разыскав Класа, юноша напомнил ему о разговоре с торговцем, и друзья вдвоем попытались точно припомнить его слова. В конечном счете Клас передал командование кавалерийским подразделением офицеру и поехал искать Сайлу, а Гэн опять вернулся в голову колонны.

Сайла была уверена, что навстречу ей скачет именно Клас, еще задолго до того, как он подъехал. Сайла тихонько позвала его, и Клас спешился, обнимая ее. После долгого поцелуя он произнес:

— Это самая веская причина, по которой я должен был найти тебя, но есть и еще одна. У пройдохи Билстена было какое-то сообщение для тебя, но во всей этой суматохе мы о нем забыли. Прости. Во всяком случае, мне кажется, оно из твоей обители — он точно не сказал.

Жрица Роз заставила себя говорить спокойно:

— Рассказывай, Клас.

— «Никогда не забывай, что усыпанная розами тропа ведет к вратам неожиданности».

Она еле перевела дыхание.

— Это что-нибудь значит? — спросил он, наклоняясь ближе, и Сайла инстинктивно солгала:

— Нет. То есть да, конечно, означает что-то, но это не важно. Настоятельница передает мне, что жизнь непредсказуема, но я никогда не должна терять надежду.

— Тогда почему она так не выразилась?! Глупость какая-то. Мне надо ехать. — Клас снова поцеловал ее, и с этой минуты Сайла забыла об увядших розах, прибитых к ее двери, и о собственных целях — она могла думать лишь о нем, едущем в ночную тьму, о том, что, возможно, он никогда уже к ней не вернется. Сайла ухватилась за китель, когда он стал вырываться из ее объятий. Клас разжал женские пальчики с той ласковой силой, которая всегда удивляла ее, и, виновато улыбнувшись, сказал:

— Не волнуйся обо мне. Береги себя.

— Знаешь, есть вещи… — Она запнулась. — Нет, неважно. Ты будешь делать то, что должен. А я буду гордиться тобой.

В последний раз стиснув руку любимой, он оседлал коня и поскакал прочь. Затихающий стук копыт насмешливо вторил учащенному ритму ее колотившегося в груди сердца.

Гэн тоже прислушивался к топоту копыт сотен лошадей, надеясь, что за пределами лагеря не окажется никого, кто донес бы о скрытном уходе войск. На всякий случай он пустил лошадь рысью. Переход утомит воинов, однако теперь важно выиграть время; ничего, они выспятся завтра.

Глава 56

Река Медвежья Лапа неспешно текла по широкой долине. Ее воды приглушенно блестели на фоне серого, освещенного рассветом прибрежного леса. Над рекой парила огромная цапля, и ее отражение легко скользило от одного берега к другому. Заброшенная дорога на северном берегу реки была пуста, если не считать маленького сторожевого оланского отряда. Воины, похоже, никуда не торопились. Одни готовили завтрак, другие скатывали постели.

Ниже по течению на южном берегу реки, напротив наблюдательной позиции Гэна, был разбит лагерь Оланов, и там все было в движении, как в муравейнике. Стоявший рядом с Гэном воин произнес:

— Как раз за той пихтой со сломанной молнией верхушкой они заготавливают бревна для плотов, Мурдат.

Юноша вздрогнул. Даже сейчас, когда все мысли должны быть заняты приближавшейся битвой, это прозвище снова растревожило душу. Наверное, потому, что оно заставляло взглянуть на самого себя в другом свете. Для всех остальных это было его имя. Для Гэна Мондэрка это был союзник, неизвестный человек. Он только сейчас начал открывать самого себя; он еще понятия не имел, кто такой Мурдат.

Воин между тем продолжал:

— Плотов они пока немного настроили, думают, что не придется переправлять сразу всех лошадей. Вон там видны и лодки — их реквизировали повсюду и собрали на берегу у переправы.

— Когда они начнут переправу?

— Сегодня, — уверенно ответил разведчик, а когда Гэн вопросительно посмотрел на него, улыбнулся. — Они пакуют свои кухонные принадлежности, а это значит, что больше не собираются есть на той стороне реки.

— Они могут и не есть некоторое время или ограничиться холодной пищей — последние два дня мы так и поступали, чтобы никто не обнаружил нас по дыму костров. — Опустив глаза, воин переступал с ноги на ногу. Гэн похлопал его по спине. — Но я думаю, что ты прав. Ты все сделал правильно. Передай своему командиру мою благодарность.

Дотронувшись до уха, воин произнес: «Слушаюсь!» — и проворно убежал прочь. Гэн не без удовольствия наблюдал, как тот расплылся в широкой улыбке, полагая, что никто за ним не следит.

Покидая свою наблюдательную позицию, юноша подумал о том, как важно такое воодушевление во время битвы. Ведь его воинам будут противостоять превосходящие их числом, приученные побеждать силы.

Отгоняя прочь не покидавшую его тревогу, Гэн подошел к лужайке, где его ждали Клас и Тейт с собаками. Он постарался придать своему голосу уверенность.

— Сегодня. — Его друзья кивнули в ответ. — Все ли командиры твердо знают свои задачи? Одна ошибка, и ночью мы будем спать в другом мире. — Гэн указал пальцем вверх.

— У нас хороший план, — уверенно сказала Доннаси. — Все получится.

Клас был уже поглощен предстоящей битвой. Неестественно блестевшие глаза выдали его возбуждение прежде, чем прозвучал резкий ответ:

— Положись на мою интуицию. Мы будем драться, как звери. Какие бы приказы ты ни отдавал, мы выполним свою задачу. Мы разобьем врага.

Гэн сжал татуированную правую руку Класа.

— От того, как ты будешь драться, все будет зависеть в первую очередь, мой друг. — Отойдя на несколько ярдов, он посмотрел на освещенные солнцем вершины Гор Дьявола. Юноша с большим трудом отогнал одолевавшие его мысли и настойчивые образы предстоящей битвы. Наконец сознание очистилось, и он смог заглянуть внутрь себя ясным, ничем не замутненным взором. После этого Гэн был полностью готов к сражению, не отягощенный ни предубеждениями, ни сомнениями. Он был единым целым, вобравшим в себя многое, — как лето, сложенное из многих теплых дней. Почувствовав необыкновенное воодушевление, юноша осенил себя Тройным Знаком и вернулся к ожидавшим его друзьям.

— Все на позиции. Клас, пойдешь в атаку со своим отрядом, когда посчитаешь, что пришло время. Если тебя обнаружат раньше, отступай. Попытаемся напасть где-нибудь еще. Согласен?

— Да. — Клас ограничился привычным ему устным ответом и удалился, не отсалютовав. Гэн улыбнулся, глядя ему вслед. Клас на Бейл всегда останется самим собой.

Он повернулся к Тейт:

— Тебе дадут сигнал военными барабанами. Используй свое оружие-молнию только для самообороны. Не хочется, чтобы Оланы узнали о твоем присутствии.

— Слушаюсь! — Доннаси подмигнула, потянув себя за ухо, а затем состроила гримасу в спину удалявшемуся Класу, посмеиваясь над его настойчивым упорством не следовать никаким правилам. Гэн рассмеялся и впервые за последние несколько недель почувствовал себя свободным. Словно разорвались цепи, связывающие его с миром, который он не любит и не понимает. Если бы не надо было соблюдать абсолютную тишину, чтобы не выдать себя врагу, из его груди вырвался бы восторженный боевой клич.

Вернувшись на свою позицию на холме, он увидел воинов Класа, пробиравшихся к реке, прижимаясь к земле и искусно используя все укрытия. Воины ползли по-пластунски, направляясь к тому месту, где ожидалась высадка переправляющихся с того берега Оланов.

Внимание Гэна привлекла ирония сложившейся ситуации. Если бы не оланские работорговцы, сделавшие эту область необитаемой, здесь, пожалуй, негде бы было укрыться. Урожай с полей был бы собран, травы скормлены домашнему скоту. Набеги Оланов прогнали отсюда фермеров, и дикая природа взяла свое. Сегодня окрестные поля были покрыты подернутыми красками осени высокими травами и кустарником почти в человеческий рост. А раз Клас мог спрятаться, у Волков появлялся шанс.

Гэн ухмыльнулся. Волки. Они еще покажут себя.

К лодкам, подготовленным у места переправы на южном берегу, направились первые воины Оланов.

Легкий ветер скрывал перемещения отряда Класа, хотя для глаз Гэна небольших колебаний кустарника было более чем достаточно, чтобы восстановить картину выдвигавшихся на позиции воинов. Он буквально видел, как они растягиваются в шеренгу, разматывая пращи длиной в три фута и прикрепляя к их концам кожаные мешочки для метания камней. Юноше казалось, будто он слышит скрежет металла о металл, когда кто-то из воинов проверяет, как выходит его мурдат из ножен.

Пот струился по лбу Гэна. Он поднял руку, чтобы вытереть пот, но рука была такой же мокрой. Словно сопереживая, Раггар ткнулся в него мордой, слегка поскуливая.

— Будь готов, старина. — Юноша потрепал собаку по спине. Тут же оказался Шара, требуя такого же внимания. К удивлению Гэна, на этот раз старый пес не возражал.

Однако уже не было времени задерживать на этом внимание. Тейт выступила со своим отрядом, направляясь к лесу на северной границе поля. Малочисленный отряд Класа, вооруженный пращами, затаился гораздо южнее.

Гэн спросил себя, что еще можно было сделать для лучшего выбора позиции, для подготовки войск и их оснащения, что еще могло бы помочь им.

Он недобро ухмыльнулся, вспомнив о нововведениях Доннаси. Должно быть, ее народ — непревзойденные воины. Она разбиралась в тактике и воинском снаряжении, как никто другой. Иногда Гэн не мог поверить, что такой молодой человек, тем более женщина, мог так много знать о ратном деле.

Ярким примером были новые щиты. Они изготавливались из шкур и прутьев, но основой служил тонкий лист металла. Стрелы и удары меча были им нипочем. Верхняя кромка щита делалась из острой, как бритва, полоски стали, и в ближнем бою ею рубили не хуже меча. В центре лицевой части щита выступал короткий клинок, а сзади в специальных ножнах крепился восьмидюймовый боевой кинжал со свинцовым шаром на конце рукоятки — рукоятка также становилась грозным оружием, способным проломить череп. Тейт усовершенствовала и пращи. По ее указаниям кузнецы выковывали металлические шары, утыканные длинными выступающими шипами и походившие на ежей. Когда они падали после броска на землю, то по крайней мере два шипа торчали вверх. Если они попадали во врагов, то тем хуже для них, но главной их целью — Гэну стало не по себе, когда он подумал об их ужасающей эффективности, — было просто лежать на земле, препятствуя атакам кавалерии.

Взгляд юноши скользнул к тылам, где находилась кавалерия Волков под началом Эмсо. Тут не было места для открытой в стиле Собак кавалерийской атаки с обходом врага по флангам, зато Эмсо будет здесь в своей тарелке. Однако на первом этапе схватки ставка должна быть сделана на хладнокровие Класа.

Эмсо нельзя было не узнать по суровой осанке, хотя лицо скрывала одна из новых боевых масок, напоминавших традиционные маски воинов Собак. Солдатам разрешалось усовершенствовать маски на свой вкус, так что попадались весьма занятные образцы.

На южном берегу уже готовилась к отправке вторая партия лодок. Оланы тащили по каменистому берегу дюжину судов, напоминавших Гэну неуклюжих животных, пробирающихся к воде. Но, отчалив, лодки вновь обретали силу и грацию. Воины налегали на весла, держа курс на северный берег. Даже с такого расстояния крики тысяч людей и ржание сотен лошадей сливались в единый гул. Несмотря на разрозненность голосов и отсутствие спешки, ощущалась сила надвигавшейся волны наступления.

Гэн вскочил на ноги. Во рту пересохло, и он еще раз подумал о необыкновенно жарком утре, несмотря на высокие облака, большую часть времени закрывавшие солнце.

Причалили первые лодки с оланской пехотой, и воины, продвинувшись немного в глубь берега, собирались группами и усаживались на землю, ожидая, пока к ним присоединятся другие отряды. Край поля перед засадой Класа заполнялся людьми, растекавшимися по берегу коричневым пятном. Издалека казалось, что это река выходит из своих берегов. Число их росло, нарастал и производимый ими шум, а лодки все сновали в обоих направлениях.

Первые предупреждения о поджидавшей опасности донеслись до основных сил Оланов вместе с криками раненых из их передовых рядов. Услышав условный свист, с безупречной слаженностью поднялись воины отряда Класа. Сердито загудели ремни пращей, и первые камни со свистом обрушились на головы атакующих. С такого расстояния было невозможно промахнуться, и тяжелые камни разили наповал. Оланы десятками падали на землю, некоторые с криками пытались подняться, многие умолкали навсегда.

Кровавая бойня вызвала панику. Сметая офицеров, пытавшихся построить войска для ведения обороны, уцелевшие Оланы бросились назад к реке. Воины Класа двинулись вперед, и первые ряды уже обнажили мечи для ближнего боя, а остальные продолжали работать пращами, нанося отступавшим страшный урон. Затаив дыхание, Гэн смотрел, как один из его воинов попытался ударом с плеча поразить Олана мечом. Тот легко отразил атаку квадратным щитом, но в этот момент молодой Волк полоснул врага смертоносной кромкой своего щита — в точности, как его учили. Враг рухнул на спину с перерезанным горлом.

Река преградила Оланам путь к отступлению. Те, кому удалось сохранить спокойствие, выстроили из щитов заслоны, останавливая бегущих. Прибывавшие воины, предупрежденные об опасности, выскакивали из лодок в полной боевой готовности. Сгибаясь под непрекращавшимся градом камней, оланские полки занимали круговую оборону.

Гэн подал сигнал Эмсо.

В это время камни и стрелы уже обрушились на Волков. А что еще хуже, со стороны Оланов со зловещим блеском летели «чинги» — метательные диски с остро заточенными краями. Имея не менее шести дюймов в поперечнике, они при прямом попадании сносили голову. В любом случае раны от них были страшные.

Упал один Волк. Другой. Поле было покрыто убитыми и ранеными Оланами — по оценкам Гэна, их было не менее трех сотен, — но они могли себе позволить и вдвое большие потери. Волкам же необходимо было беречь каждого воина.

— Отступай же, — глухо пробормотал Гэн, не слыша сочувственного рычания Раггара. — Назад, Клас!.. — молил он, беспомощно сжимая руки.

Прежний пьянящий восторг сменился невыносимой горечью во рту. В попытках избавится от нее Гэн постоянно сплевывал, несмотря на мучительную жажду. Умирали его воины, его Волки, верившие, что он приведет их к победе и славе. Юноше казалось, будто он различает крики каждого раненого, и он услышал свой вопль, полный бессловесной неудержимой ярости.

А затем молитва-нара принесла ему спокойствие; горечь исчезла, остался лишь холод.

Вскочив в седло и пришпорив коня, он поскакал к ожидавшим воинам. Приблизившись, юноша увидел полные неприкрытого страха глаза за обманной свирепостью масок и сказал тем, кто мог его слышать:

— Ваши товарищи хорошо выполнили свою работу. Отряд Класа уже приходит в себя. Мы ударим через несколько минут одновременно с отрядом Тейт. Затем вступит Эмсо.

Слышавшие его потрясли над головами мечами. Это был леденящий душу, почти беззвучный энтузиазм; они знали, что их главное оружие — неожиданность, и лишь тишина способна защитить их. Приглушенный гул пробежал по рядам, когда слова командира передавались от воина к воину.

К тому времени, как Гэн занял скрытую наблюдательную позицию на краю леса, отряд Класа буквально бежал от врага. Оланы были уже неуправляемы в своем желании догнать и отомстить тем, кто нанес им такой урон и навлек на них позор. Они не обращали внимание на отдаваемые с помощью свиста и рожков команды, приказывавшие им сомкнуть ряды и замедлить погоню.

Легко вооруженные и быстрые воины Гэна находились все еще достаточно далеко, чтобы избегать ближнего боя, ухитряясь осыпать преследователей камнями и стрелами. Совсем рядом был уже темневший на фоне неба лес. Оланы бежали изо всех сил, стараясь перехватить беглецов.

По команде Класа его люди замедлили бег, смыкая ряды для обороны. Оланы радостно заорали, увидев, что их жертвы останавливаются.

Когда-то Гэну довелось наблюдать погоню медведя за степной собакой. Не сумев укрыться в норе, собака бросилась бежать, но медведь настиг ее. Тогда она, повернувшись, поднялась на задние лапы и, обезумев от страха и отчаяния, вцепилась медведю в нос. Тишину прерии разорвал страшный рев зверя, прихлопнувшего собаку одним ударом.

Эта последняя сцена припомнилась ему наиболее отчетливо, когда он наблюдал, как скопище вооруженных пехотинцев Олы настигает своих обидчиков.

Позади пехоты показалась оланская кавалерия, обогнавшая бегущих и готовая ударить первой. Несколько Волков бросились назад. Ободренные этим зрелищем конники загоготали, не обратив внимания, что у самого леса беглецы остановились. Они были так возбуждены атакой, что не сразу заметили, как в их рядах неожиданно появились прорехи — это метатели усыпали поле «ежами». Лошади спотыкались, и многие всадники, упав, уже не могли подняться.

Гэн коротко взмахнул рукой, и находившийся в укрытии лучник выпустил подряд две стрелы — одну свистящую, вторую дымовую. Гэн опасался, что их не заметят. С огромным облегчением он увидел, как в ответ на сигнал кавалерия Эмсо двинулась к реке.

Гэн быстрой рысью бросил свой отряд вперед. Они двигались на звуки боя и рожков Оланов в молчаливом ожидании атаки. Шум их продвижения разносился по лесу тревожным безбрежным шорохом. Пока Волки не показались из-за деревьев на поле, войска Оланов даже не подозревали об их присутствии. При виде атакующей конницы прежнее воодушевление исчезло. Тревожно зазвучали боевые рожки и свистки. На другой стороне поля показался отряд Тейт.

Они появились с тем же зловещим молчанием, стремительно продвигаясь вперед.

Готовясь встретить атакующие силы Оланов, воины Класа выстроились в одну линию перед теми, кто раньше отбежал к лесу. Неожиданно между ними появились новые Волки, быстро строясь в шеренгу. По свистку они опустились на колени, не сводя глаз с приближавшейся конницы, и в одно мгновение подняли спрятанные на земле огромные копья, образуя неприступную стену. Воины в последнем ряду держали копья длиной по двадцать футов. В первом и втором рядах копья были соответственно короче, так что, когда их основания опустились для упора в землю, врага встретила сплошная стена разящей стали. Конники уже не могли остановиться, да и в кураже особо не пытались сделать это. Первые из них налетели на копья, а наступавшие сзади продолжали давить им в спины. Через несколько мгновений, сверкая мурдатами, Волки уже врубились в ряды атакующих.

Торжествующие крики пехоты Оланов сменились возгласами испуга, когда они увидели, что Волки охватывают их с обоих флангов. Но, что еще страшнее, в них врезалась собственная кавалерия, остатки которой беспорядочно отступали в отчаянной попытке вновь объединиться в боеспособные отряды.

Тут с тыла с ревом ударила конница Эмсо. Одновременно пошли в атаку отряды Гэна и Тейт. На врага обрушился град стрел и выпущенных из пращей шаров. Двинулись вперед и силы Класа, чьи воины, оседлав оланских коней, разили врагов своими копьями.

Численное превосходство окруженных Оланов было сведено на нет. Те, кто оказался на краю окруженной массы, сражались достойно, но им противостояли не менее искусные воины.

Это было не просто поражение. Это был разгром, избиение. Сначала Волки атаковали с отчаянием людей, которым оставалось лишь победить или умереть. Теперь они сражались с воодушевлением, осознав, что поражение не есть их вечный удел.

Гэн приказал выпустить еще несколько дымовых стрел, указывая Эмсо открыть проход к реке, куда тут же ринулись в надежде на спасение первые группы Оланов. Окруженные воины почувствовали, как ослабло давление с тыла. Автоматически они хлынули в том направлении. Звуки боевых рожков призывали сохранять порядок. Военный барабан отдавал приказ восстановить обороноспособный центр. Гэн прокричал команду собакам, и бросился в месте с ними вперед, намереваясь заставить барабан замолчать. Рычавший Раггар бежал рядом, Шара и Чо прикрывали сзади. Лишь первого противостоящего ему воина юноша различил отчетливо, затем их лица стали расплывшимися пятнами — ложный выпад мечом и удар в незащищенное место. Работали инстинкт и навыки, он был уже скорее сгустком силы, чем человеком. Видевшие его атаку Волки одобрительно закричали и с удвоенными силами пошли на врага.

Гэн направил лошадь к плотной группе Оланов. Один из них, высоко подняв рожок, трубил команды. Рядом с ним на подставке стоял барабан. Не обращая ни на что внимания, барабанщик посылал свое сообщение. Заметив опасность, на его защиту бросился всадник в доспехах, богаче которых Гэну не приходилось видеть. Он оказался искусным воином и сражался с яростью гордого мужчины, знавшего, что ему уже нечего терять. Расположив собак по флангам и с тыла, Гэн бросился на вражеского офицера. Противник отступать не собирался. Дважды доспехи Гэна спасли ему жизнь; направленный в горло удар едва не разбил пополам боевую маску. Кроме того, ему приходилось уворачиваться и от других нападавших, как и Раггару с Чо, спасавшихся в невероятных акробатических прыжках от преследовавших их копий. Наконец Гэн заставил противника раскрыться, и Олан, поняв свою оплошность, успел отчаянно крикнуть, прежде чем удар меча сразил его наповал. Развернувшись, Гэн разрубил мечом барабан. Горнист бросил свой рожок на землю и, упав на него сверху, закрыл голову руками. Услышав победный рев Волков, Гэн покинул место схватки. Оланы были сломлены, ужас поражения волнами накатывался на их ряды.

Охватившая противника паника была союзником Волков.

Они усилили натиск, наступая с флангов и ломая сопротивление храбрецов, пытавшихся прикрыть отступление, которое уже превратилось в паническое бегство.

И кровавуюбойню.

Когда Гэн дал команду прекратить преследование, на берегу реки виднелось не больше двух сотен оставшихся в живых Оланов.

Оставив грозную молчаливую стражу около покорившихся судьбе пленных, Волки разбрелись по полю боя, подбирая своих раненых и убитых. Позади всех ехала Тейт. Она была одна, когда обнаружила тело убитого оланского командира. Лежавший рядом шлем был покрыт царапинами и вмятинами. Спешившись, Доннаси подняла его. Какое-то время она молча рассматривала находку, поражаясь, как он похож на шлемы, которые ей доводилось видеть в музеях или на иллюстрациях исторических книжек. Затем Тейт окинула взором покрытое телами поле боя. Теперь, когда исчезли страх и возбуждение битвы все выглядело до боли бессмысленно. Мир вокруг был таким же безумным, как и тот, который она покинула навсегда.

Доннаси с тревогой подумала о своих товарищах, и чувство одиночества сдавило горло. Как там другие женщины? Обучает ли Фолконер Оланов, как она Волков?.. Если да, то как бы им ни пришлось столкнуться лицом к лицу на поле боя.

Она вспомнила о Джонсе — единственной ниточке, связывающей с прежним миром. Похоже, он сходил с ума. Неожиданно Тейт испытала непреодолимое желание отправить своим друзьям весточку, дать знать, где она и чем занимается. Вытащив штык, она решила было нацарапать сообщение на шлеме, но раздумала. Надпись будет слишком бросаться в глаза. Надо придумать что-нибудь такое, что поймут только ее друзья. Оживленно разговаривая, мимо прошли два Волка. Хотя она разобрала всего несколько слов из их беседы, этого было достаточно, чтобы подсказать решение проблемы. Острием штыка Доннаси нарисовала корявую, но вполне узнаваемую корову, а чуть правее — два гусиных пера для письма.

Гэн приказал не допускать грабежей и издевательства над пленными, но все оружие и доспехи должны были быть собраны. Невредимые пленники могли по выбору или присоединяться к войскам Харбундая, или вступать в рабочие бригады, а раненых пленных возвращали в Олу. Что касается убитых, то воины уже собирали дрова для погребального костра.

Рассматривая снаряжение лежавшего у ее ног Олана, Тейт обратила внимание, что рука убитого накрыла висевший на поясе нож. Внутренне содрогаясь, она сняла ремень вместе с ножнами. По словам Гэна, Билстен упоминал о кинжале, переданном оланскому командиру в качестве взятки. Спрятав нож под доспехами, Доннаси направилась дальше. Мысли ее вернулись к шлему. Надо все хорошенько обдумать, чтобы потом не пожалеть о своем поступке. Она может быть запросто заподозрена в попытке установить связь с врагом.

Разыскав Эмсо, Тейт неловко протянула ему шлем.

— Я хочу, чтобы это вернули в Олу вместе с ранеными. — Эмсо молчал, и она изложила свое объяснение: — Надо, чтобы шлем попал к королю, — тогда он поймет, что мы убили его командира.

Эмсо продолжал рассматривать трофей со всех сторон. Увидев нацарапанные рисунки, он помрачнел и бросил на женщину устрашающий взгляд. Протянув к нему руки, та стала умолять:

— Это всего лишь сообщение моим друзьям. Больше никто не поймет его. Прошу тебя! Я хочу, чтобы они знали, что я жива, и все… Если они сами живы, — закончила она, опуская глаза.

— Почему ты считаешь, что твои друзья увидят это? — спросил Эмсо.

Доннаси вновь оживилась:

— Король скорее всего держит их рядом с собой, верно?.. И если не он сам, то придворные расскажут им об этих символах. Все будут заинтригованы. Мои друзья обязательно услышат о них.

— Вовсе не обязательно.

— Ты прав, может, и необязательно, но шанс все-таки есть. Пожалуйста, Эмсо, ради нашей дружбы!

— Гэн — тоже наш друг. А он сказал, что Оланы не должны знать о твоем присутствии здесь.

— А Оланы и не узнают. Только мои друзья. Что же здесь плохого?

— Не знаю. — Эмсо, нахмурясь, недоверчиво смотрел на шлем, затем пристально поглядел в глаза Тейт. — Я подумаю. Но больше ты не должна вспоминать при мне об этом. Никому ни слова, и не спрашивай меня о решении. Как будто ничего между нами не было.

Та молча кивнула. Когда Эмсо повернулся, вид его одеревеневшей шеи смутил и пристыдил ее. Рука непроизвольно поднялась, чтобы помахать ему вслед, и тут же опустилась. При этом Доннаси ощутила спрятанный под доспехами кинжал, и вспомнила, что у нее остался еще один секрет.

Она сказала себе, что кинжал является законным сувениром, военным трофеем. А затея со шлемом была все-таки рискованной игрой с малыми шансами. Эмсо может бросить его в реку, и она никогда не узнает об этом. Не было и никакой гарантии, что кто-нибудь поймет смысл сообщения. Все находилось в руках судьбы.

Тем не менее разговор с Эмсо оставил неприятный осадок.

На пути к Гэну Тейт заметила на другом берегу едва уловимое движение, насторожившее ее. Более того, от мысли, что кто-то там прячется, она ощутила острое неприятное покалывание в суставах. Похоже, нервы совсем расшатались. Доннаси решила ехать дальше как ни в чем не бывало и была вознаграждена, увидев, как открытое пространство стремительно пересек всадник. Затем она заметила и других — по крайней мере человек двадцать.

Их поведение крайне удивило Тейт. Оланы, завтракая в нескольких сотнях ярдов ниже по течению от этого места, и не думали прятаться. А эта группа конников вела себя абсолютно иначе. Они двигались по лесу, словно дикие звери, зная, что никому не должны попадаться на глаза. Даже толком не разглядев их, Доннаси знала, кто это. Воины Дьяволов.

Поспешив рассказать об увиденном Гэну, она описала место, где прятались всадники. Она была отчасти посрамлена тем, как быстро он их разглядел среди деревьев. А Клас даже превзошел друга, легко пересчитав Дьяволов, словно воинов на параде. Они раздумывали, что предпринять, и Клас предложил отправить в погоню кавалерию, но Гэн не согласился. Тейт предположила, что Люди Гор могли просто услышать шум сражения и решили вмешаться.

Юноша покачал головой. Казалось, он чем-то приятно удивлен.

— Они были здесь. Я так и думал, что они будут. — Он кивнул головой, погруженный в свои мысли.

Доннаси заинтригованно смотрела на него. Многое ей было непонятно, и лишь одно она знала наверняка — Гэн уже обдумывал свой следующий шаг.

Глава 57

Чествование победителей началось с того момента, когда из леса показались первые Волки, возвращавшиеся с поля брани. Встречавшие образовали живой коридор от опушки леса до стен замка. Во главе колонны шли кавалеристы Эмсо. Радостные крики толпы стали им заменой отдыха, которого у них не было со времени окончания сражения, и воины подняли головы, распрямили спины. Они улыбались друзьям, родным, да и всем остальным. Едва показались пехотинцы, крики приветствия стали разноситься с новой силой, достигнув апогея, когда ехавший впереди Гэн вытащил меч и, помахав им, указал на воинов. Те в ответ также подняли свое оружие и стали им размахивать. А когда один из воинов начал стучать мечом по щиту, его тут же поддержали. Вскоре вся колонна шествовала под звуки ритмичных ударов стали о сталь, а громогласное скандирование «Мурдат! Мурдат!» начало заглушать приветствия толпы, вскоре присоединившейся к крикам воинов.

Гэн был словно во сне. Он знал, что впереди ждут новые битвы, но первая победа — одна на всю жизнь. Его взгляд выхватывал отдельные детали развернувшегося вокруг действа: вот девушка с разбросанными по плечам волосами, в раздуваемой ветром юбке проскальзывает сквозь толпу, прорывается через два ряда солдат к своему избраннику. Она стремительно целует воина и, прежде чем убежать, вспыхивает таким алым цветом, что рядом с ней померкла бы самая яркая роза. Вот маленький мальчик бежит изо всех сил, чтобы дотронуться до сапога Гэна. Он смотрит вверх с таким трепетом и благоговением, что Гэн не выдерживает и громко смеется.

Внимательные глаза на обеспокоенном лице ищут кого-то среди прибывающих воинов. Седая женщина, положившая руку на плечо стоящего рядом мужчины, такого же седого и встревоженного. Из последних сил она старается подняться на цыпочки. Уверенный, что это муж и жена, Гэн обернулся, чтобы посмотреть, ответит ли кто-нибудь на их взгляды. Один из воинов, командир отделения, посмотрел на стариков. На секунду их взгляды встретились. Грустно покачав головой, воин с этого мгновения смотрел только прямо перед собой, даже когда проходил так близко от них, что до него можно было дотронуться. Приветственный рев толпы заглушил мучительный стон, вырвавшийся у побледневшей женщины. Муж подхватил ее, не давая упасть. По его щекам потекли слезы, которые он даже не пытался сдержать.

Это наш удел, подумал Гэн. Каждая победа будет идти рука об руку со страшными, разрывающими душу потерями. Но надо быть готовым к этому. Если мы не будем сражаться, то превратимся в рабов. Как превратились в них сейчас эти старики, скованные своей утратой.

Он вспомнил об отце, который нашел смерть от рук своих людей, потому что был достаточно мудр, чтобы попытаться поддерживать мир, не жертвуя честью.

Кто-то в толпе выкрикнул его имя, и Гэн повернулся туда, автоматически помахав рукой. Он спохватился, что грустные мысли надели на его лицо печальную маску, и велел себе не думать о том, что омрачает радость победы.

Однако образ пожилой пары продолжал стоять у него перед глазами. Такие шрамы на сердце нельзя исцелить бурными приветствиями. О них позабудешь только под грузом новых тревог.

Дьяволы намеревались объединиться с войсками Олы, чтобы нанести неожиданный удар и одержать легкую победу. Волки продемонстрировали невозможность того и другого. К сожалению, Люди Собаки ощутят на себе последствия этого разочарования. Во время их побега в Харбундай многое говорило о том, что Алтанар направлял Дьяволов в засады с целью перехвата беглецов на одном из горных перевалов. Успех Дьяволов вывел бы Собак из игры, а это позволило бы Оле беспрепятственно захватывать их территории после установления контроля над Харбундаем. Люди Гор готовились к войне, предвкушая добычу. У Алтанара был выбор: либо сражаться рядом с ними, либо потерять их как союзников. Безусловной жертвой этого союза будет наиболее ненавистное Дьяволам племя, их извечный враг номер один.

Нынешней зимой Собакам придется нелегко.

Гэн стал думать о них. О своих людях. Он вспомнил страдания седой женщины. Кого она потеряла — сына? Внука? Сколько женщин племени Собаки ощутят боль подобной утраты этой зимой?

Юноша припомнил свои чувства, когда он увидел изрубленных работорговцами мальчиков из замковой стражи барона. Результаты допроса пленников после сражения подтвердили некоторые его подозрения. Атака, унесшая жизни двух старших сыновей Джалайла, была предпринята после того, как Оланам стало известно, что войска Харбундая слабы и неподготовленны. Более того, за три дня до атаки отряд их кавалерии был направлен к переправе, где произошла стычка с Волками. Целью этой вылазки было обеспечение безопасности возвращения партии невольников и разведка места возможной переправы через реку крупного отряда.

Оланы также знали, что их генерал изо всех сил старался убедить Алтанара: совместная атака войск Оланов и отрядов Людей Гор на Джалайла приведет к краху Харбундая. Генерал настаивал на личном командовании войсками. Пленники были уверены, что он решил атаковать у переправы через Медвежью Лапу после стычки с Харбундаем в восточных владениях барона.

Позже, когда Тейт принесла Гэну украшенный драгоценными камнями кинжал, причина поведения генерала прояснилась. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что перед ним оружие, о котором рассказывал Билстен. Клинок, похоже, являлся лишь первым взносом, а окончательно расплатились ножнами. И то и другое было спрятано теперь под курткой Гэна.

Эти мысли прервало появление барона, окруженного собранной для приветствия победителей знатью. А когда Гэн увидел Нилу, то позабыл обо всем на свете. На девушке были брюки для верховой езды и рубаха черного с красноватым отливом цвета, напоминавшая согретую солнцем ежевику. Осенняя прохлада заставила ее накинуть ярко-желтый плащ. Одежда других была выдержана в таких же ярких тонах, но Гэн, кроме Нилы, никого не замечал. Он не знал, сколько пришлось ей махать Рукой, пока он заставил себя помахать в ответ. Но к этому времени большинство воинов махали кому-то, и его рука затерялась среди сотен других.

Свита выглядела яркой и оживленной. Свежий ветер развевал личное знамя барона — расправивший крылья ворон на белом фоне. По правде говоря, Гэну не нравились знамена Харбундая. Их шили в форме квадрата со стороной примерно в длину руки воина. Благодаря поперечинам сверху и снизу флаг вместе с древком образовывал жесткую конструкцию, которую было непросто нести в ветреную погоду, что подтверждали своим видом пошатывавшиеся знаменосцы. Когда эти флаги разворачивали лицом к противнику, они были хорошо видны спереди и сзади, но их невозможно было рассмотреть с флангов. Они позволяли врагу распознать только силы, стоящие прямо перед ним, и служили надежным ориентиром лишь находившимся позади него воинам. Гэн не раз думал об этом раньше, когда приходилось срочно разыскивать позиции баронских войск. Волки пользовались гораздо меньшими свободно развевающимися знаменами. При необходимости эти длинные узкие полотнища можно было легко скатать и спрятать, но развернутые они, как правило, не подводили.

В ответ на появление барона Гэн приказал поднять флаг с волчьей головой. Он старался не слышать громких криков, которые приветствовали изображение оскалившегося зверя, взметнувшееся над полутысячным отрядом. Но их слышал барон, и разделявшие их пятьдесят ярдов не помешали Гэну заметить, как тот застыл в седле.

Осадив лошадь, Джалайл приказал свите остановиться, позволяя конному отряду обойти их и занять позицию рядом. С приближением Волков ударили боевые барабаны, сливаясь с ритмичными ударами мечей о щиты и резкими звуками медных труб, приветствующих победителей. Гэну прежде не приходилось видеть такой грандиозный прием, и размах встречи произвел на него впечатление. Блестела начищенная сбруя лошадей, на ярком осеннем солнце сияли музыкальные инструменты, костюмы знати слепили своей роскошью. Оглянувшись, Гэн подумал, что даже войско стало выглядеть лучше. Некоторые украдкой счищали пятна со своих курток, сбивали грязь с сапог и щитов.

Юноша делал мысленные пометки на случай торжественных встреч в будущем.

Отведя кавалерию от основных сил, Эмсо выстроил ее так, что Гэн подъезжал к барону между двумя отрядами воинов. Остановившись, он отсалютовал сжатым кулаком, заметив на заднем плане улыбающуюся Нилу, махавшую рукой. Стоявшая рядом Сайла была более сдержанна, но взгляд ее неотрывно следил за Класом.

Войска наконец прекратили оглушительный грохот. Смолкли и барабаны, чтобы после короткой паузы раскатистой дробью предварить торжественное приветствие трубачей. Когда трубы замолчали, барон кивнул головой, и Гэн двинулся ему навстречу. Лошадь под ним горячилась, словно чувствуя ответственность момента. Собаки, напротив, трусили рядом, демонстрируя полное равнодушие.

Гэн не рассчитывал на теплое приветствие барона, он его и не услышал. Джалайл сдержанно поблагодарил Волков и его лично от своего имени и от имени всех своих подданных. Лишь на несколько мгновений лед в его взгляде растаял, а раздражение сменилось более теплыми чувствами: барон рассказал, что вчера прибыл королевский вестник. Он предупреждал о возможном появлении Оланов в районе переправы через реку Медвежья Лапа. Король сообщал также, что силы Оланов минимальны, но он тем не менее направляет подкрепление под командованием своего племянника для «гарантии стабильности в баронстве». Джалайл продолжал рассказ:

— Мне было приятно отправить вестника назад с сообщением о том, что три дивизии Оланов предприняли попытку перейти границу Харбундая и были разбиты и что я чувствую себя в состоянии защитить свои земли. Мне уже сообщили, что «подкрепление» повернуло обратно.

— Твои люди сражались достойно, — ответил Гэн. — Мы потеряли всего девятнадцать человек убитыми и тридцать три ранеными. Все раненые, кроме семерых, скоро снова будут в строю. Это был удачный день.

— Невероятный, — поправил его барон. — Я хочу услышать все подробности и после отдыха приглашаю тебя в свои покои. Нам надо поговорить. Через два дня будет официальное празднование. Мой народ истосковался по победам!

После заключительного приветствия Джалайл, развернув лошадь, направил ее через живой коридор, который расчистила ему свита. Гэн жестами попросил Нилу прийти к нему в дом, не обращая внимания на многозначительные улыбки наблюдавших эту сцену.

Не ожидавшие торжественной встречи Волки оживленно обсуждали увиденное. Предвкушая грядущие празднества, они взахлеб рассказывали о выигранном сражении. Гэна забавляло, какими подробностями обрастали рассказы при каждом новом повторе. Ко времени прибытия к месту постоя можно было подумать, что Волки разгромили вдвое больше вражеских отрядов, причем затратив на это вдвое меньше времени.

Проследив за отправкой раненых, Гэн отдал последние приказы своим войскам. Как это ни было ему неприятно, юноша объявил, что меры безопасности остаются прежними, включая посты ночных дозорных. Основное отличие ночных дозоров у Волков по сравнению с Людьми Собаки состояло в отсутствии собак. Чтобы воины не чувствовали себя одинокими, они заступали в дозор по трое, так, чтобы один из них всегда бодрствовал. Слова командира вызвали в войсках ропот, но, после того как Волки совершили невозможное, они справятся и с этой повинностью.

Гэна приятно удивил тон этих роптаний. Его отец как-то говорил, что труднее всего справиться с человеком, достойно перенесшим унижение и триумф. Ему бы хотелось, чтобы Кол послушал окружавших его людей. Казалось, они собираются завоевать мир.

Нила проскользнула в маленькую хижину, служившую штабом, передразнивая приветствие Волков. Улыбнувшись, Гэн с деланной серьезностью ответил ей таким же приветствием. Девушка воскликнула:

— Так, значит, только так можно привлечь твое внимание? Мне что, надо колотить мечом о щит, чтобы ты обо мне вспомнил? Тебе здесь больше нечего делать. Возвращайся в замок. Немедленно!

Гэн вскочил на ноги.

— Как прикажешь. Но только если мы пойдем туда пешком. Я хочу побыть с тобой наедине как можно дольше.

Нила улыбнулась и, ничего не ответив, выбежала наружу. Когда удивленный юноша вышел следом за ней, она уже привязывала поводья Подсолнуха к мачте с флагом у шатра.

— Я потом пришлю кого-нибудь за ним, — бросила девушка, продевая руку под его локоть.

По дороге к замку она расспрашивала о ходе сражения. Нила слушала, не перебивая и задавая вопросы лишь после того, как он замолкал или собирался рассказывать о новом этапе битвы. Узнав обо всем, она наконец спросила о его личном участии. Гэн объяснил, что его задача состояла в гарантии выполнения намеченного плана, а не в каких-то конкретных действиях. Рассказал он и о том, как заставил умолкнуть боевой рожок Оланов, утаив при этом, что срубил вражеского командира, в значительной степени решив исход сражения.

Гэн также поведал о трофейном кинжале, обнаруженном Тейт, еще раз подтвердив свою убежденность, что это — то самое оружие, которым, по словам Билстена, подкупили командира Оланов. Когда он закончил рассказ, они уже подошли к замку, но, вместо того чтобы направиться прямо к воротам, Гэн отвел девушку в сторону. Там, где стены надежно укрывали их от посторонних взоров, он достал из-под куртки ножны и показал их Ниле, подумав, что кинжал действительно такой же неотразимый, каким он его запомнил. Непроизвольно Гэн наклонил плечо вперед, словно желая укрыть оружие своим телом.

Он слегка вытащил клинок из дорогих ножен, любуясь его сталью. И лишь повернувшись к Ниле, чтобы увидеть ее реакцию, понял, что девушке не по себе. Ни голос, ни выражение лица заметно не изменились, но Гэн почувствовал ее смятение, какое-то напряжение, словно она увидела нечто отталкивающее и не может заставить себя отвернуться.

Это было бессмысленно — что она могла увидеть, кроме роскошной красоты оружия! — но его не покидало чувство, будто Нила чем-то сильно встревожена.

Когда юноша вновь спрятал кинжал, Нила обескуражила его еще больше. Улыбнувшись, она снова взяла его за руку и повела к воротом замка, рассказывая, как обрадовалась, увидев его во главе отряда.

— Ты выглядел замечательно. Я была так рада за тебя, так счастлива, что ты вернулся целым и невредимым. Может, я не совсем точно выражаюсь, но я подумала, как важно для тебя стать достаточно сильным, чтобы отомстить за отца.

Затем они направились в замок, где были встречены криками приветствий и поздравлений. Нила нежно сжимала его руку, что позволило Гэну сохранять приветливый вид, пока назойливые доброжелатели не остались позади. Они проходили мимо ванной комнаты, где кто-то принимал душ. Неожиданно Гэн почувствовал страшную усталость, словно все переживания, на которые он не позволял себе обращать внимание в походе и в бою, разом навалились на него. Шум и запах падающей воды как будто пробили брешь в той стене, которой он отгораживался от усталости в последние несколько дней. Гэн споткнулся и едва не упал.

Нила оказалась достаточно сильной, чтобы удержать его на ногах.

— Сколько ты спал за это время?

— Не знаю, — ответил Гэн, полагая, что маленькая ложь не имеет особого значения. Едва ли Нилу порадует, что ему не удавалось поспать более трех часов в сутки после отъезда, причем только раз он позволил себе проспать два часа подряд. Заметив, как она нахмурилась, юноша добавил: — Было просто некогда. Ничего, отдохну сейчас, перед обедом.

— Как же, отдохнешь, — проворчала Нила. Буквально впихнув Гэна в комнату, она подождала, пока тот не вышел оттуда в халате.

— Немедленно в душ, — приказала она. — Я скоро вернусь.

У молодого человека не оставалось сил даже спросить, куда она уходит. А когда он возвращался к себе, девушка уже спешила по коридору с маленькой сумочкой в руках.

— Что это? — подозрительно спросил Гэн. Материнский вид Нилы несколько насторожил его, и ответ почти ничего не прояснил.

— То, что поставит тебя на ноги, — заявила она, следуя за ним в комнату.

Убедившись, что ему не придется глотать отвратительные на вкус лекарства, Гэн несколько успокоился и позволил уложить себя на постель. Он слабо запротестовал, хотя было очевидно, что поведение Нилы заинтриговало его, а ее внимание ему необыкновенно приятно. Девушка стащила халат с его плеч, обнажив верхнюю часть спины. Затем она взобралась на кровать и, пристроившись на коленях между его ног, принялась массировать спину и шею. В сумке оказались душистые масла, и Гэн блаженствовал, ощущая давление ее неожиданно сильных пальцев, глубоко проникавших в мускулы, прогонявших боль и усталость и оставлявших лишь ощущение приятной опустошенности. Комната наполнилась острым ароматом кедрового масла.

При этом Нила все время говорила, словно сама с собой. Бодрствующим уголком сознания Гэн уловил, что она высказывает предположения, не навязывая своего мнения. Девушка рассуждала о последствиях двойной победы барона над Олой и своим королем. Пройдет немало времени, прежде чем другие бароны осмелятся потревожить Джалайла. Сейчас последует множество встреч и тайных совещаний о переделе власти. Пока король и бароны будут спорить, самое время напасть на Дьяволов в их новом военном лагере. Теперь они представляют главную опасность.

Нила на время смолкла, и, хотя юношу уже одолевал сон, он ждал, пока она вновь заговорит. Новый запах заполнил комнату, и Гэн тут же распознал тонкий аромат бальзама. Нила ухитрилась разогреть масло, и там, где раньше пальцы сжимали его мускулы, ощутились нежные, проникающие в плоть и кровь прикосновения, уносившие не только усталость, но и тревоги.

Девичий голос затихал, превращаясь в отдаленный гул, сознание окутывал богатый букет ароматов.

Прямо перед глазами сверкнул меч. Прыгнул Шара.

Перед самым забытьём Гэн вздрогнул, но затем, успокоившись, заснул глубоким сном. Нила осторожно поднялась и, закрывая бутылочки с маслами, продолжала поглядывать на него. Вытерев руки, она опустилась на колени, приблизив свое лицо к лицу юноши. Медленно покачивая головой прямо перед его глазами, она рассматривала упрямо сдвинутые брови и еще не густую поросль на подбородке. Полноватые губы юноши приоткрылись. Приблизившись еще, Нила ощутила его дыхание.

Терпкий влажный запах навевал мысли о звериной силе, будя в сознании пока еще неопределенные образы, более сильные и откровенные, чем те, что возникали, когда ее пальцы погружались в мускулы под удивительно мягкой кожей.

Вплотную приблизив к нему свое лицо, девушка поцеловала Гэна, едва коснувшись губами, и, быстро поднявшись, поспешила из комнаты.

Глава 58

Гэн и Нила сидели за столом рядом с бароном, отдавая должное десерту, поданному в конце обеда. Это была черника, запеченная под тонкой хрустящей корочкой теста, рассыпавшейся от одного прикосновения. Легкий запах горячих ягод смешивался с ароматом малинового чая с медом. Но даже замечательная еда не могла скрасить напряжение, буквально висевшее в воздухе и создававшее ощущение общей неловкости. Жена барона покинула их, сославшись на головную боль. В беседе возникали паузы, и несколько раз рука Нилы, находя руку юноши, пряталась там, словно маленькая напуганная зверюшка.

Барон Джалайл тяжело откинулся на спинку кресла, положив руки на стол. Гэн удивился, что раньше не обращал на них внимания. Сейчас они поразили его своей величиной. В заплывших жиром ладонях все еще угадывалась незаурядная сила. Глубокий рубец между большим и указательным пальцем мог быть оставлен только тяжелым ударом меча, но уже потускнел, напоминая многолетнюю мозоль на ладони. Пальцы с широкими суставами гнулись с трудом, левую ладонь пересекал выпуклый шрам. Картина в целом рождала мысли о прежней несгибаемой решимости, которая была размыта и утрачена за десятилетия компромиссов и вынужденных маневров. Гэн подумал, что эта картина надолго останется у него в памяти.

Тем временем барон обратился к Ниле:

— Я попросил тебя прийти вместе с Гэном потому, что ты — часть того, с чем я вынужден иметь дело. Уверен, вы уже слышали о вестнике, который был здесь сегодня. Король отменил свой визит якобы из-за «неотложных государственных дел». Это ложь. И десяти дней не прошло после того, как мои люди разбили дивизии Оланов, но все вокруг уже знают об этом. Никто уже не решится вступить в бой с Волками. И в этом вся проблема.

Гэн удивленно смотрел на барона, ожидая объяснений. Джалайл продолжал:

— Для Волков я никто. — Он кивнул в сторону Нилы. — У нее, чернокожей и Жрицы есть свои женщины, продающие вещи, изготовленные ими в собственных мастерских. Я как-то прослышал об их планах приобрести лодку, чтобы направлять товары прямо во Внутреннее Море. Твоим людям и их женам завидуют во всем баронстве. А обо мне скоро вовсе забудут. — Он замолчал, тяжело переводя дыхание.

Гэн старался, чтобы ничто в его голосе не выдавало незаслуженную обиду.

— Мы — твои подданные. Твоим людям известно, кто одобрил планы женщин. Заработанные женщинами деньги преумножают твое могущество. А победа у Медвежьей Лапы была добыта ради твоего блага.

— Ради моего блага? Да ведь сражение было начато без моего разрешения. Мне что, уже уготована роль простого зрителя в собственных владениях? И остается лишь благодарить за все, что бы ни произошло? А этот сумасшедший, Джонс, уже выступает против Церкви. Это что, тоже мне во благо?

— Ты не любишь Церковь — ты это сам говорил. — Решимость в тихом голосе Нилы вынудила барона повернуться к ней. Он разозлился не на шутку. — Я не желаю с ними ссориться. Хватит того, что я дал убежище Жрице-отступнице.

— Но ведь Церковь может и не изгнать ее из своих рядов. Тогда ты будешь пользоваться ее благосклонностью.

— Ты забываешь о других возможных вариантах, дитя мое. — И он снова обратился к Гэну: — Пойми меня правильно. Я тебе полностью доверяю — во всяком случае, пока. Однако очень скоро король даст понять, что ты будешь чувствовать себя гораздо увереннее, не подчиняясь мне. Сначала он соблазнит тебя мечтами о независимости, затем опутает паутиной союзов. Ты ведь намереваешься сокрушить того, кто украл место твоего отца. Для этого тебе нужны люди. Нужна опора. — Барон замолчал, изучая лицо Гэна умными грустными глазами. Короткая улыбка исказила его лицо, как рана. — Бедный Гэн! Ты хочешь столь многого и еще не представляешь, каким жестоким надо быть, чтобы всего этого достичь. Пока ты служишь мне. Но король скоро протянет тебе полную золота руку.

Гэн перевел дыхание:

— Никто, кому дорога жизнь, не попытается меня подкупить.

Джалайл рассмеялся:

— Он сомневается лишь в том, что тебе предложить. Не забывай: я боюсь не твоих амбиций, а его.

— Никогда не предам человека, сделавшего мне столько добра.

— Таким людям, как ты, легко говорить эти слова. А таким, как я, трудно в них верить. — Глаза барона снова погрустнели.

— Будь уверен, мои слова тверды.

— Не выражал ли король недовольства независимой работой женщин? — неожиданно спросила Нила.

— Пока нет. Конечно, он знает и недоволен. Если его мать… — Джалайл пожал плечами. — По слухам, она восхищена вашим маленьким подвигом. — Его круглое лицо сморщилось в недовольной гримасе: в его отношении к позиции королевы-матери не было никаких сомнений. Гэн уже готов был пропустить все мимо ушей, когда барон добавил: — Король еще не готов запретить это.

— Запретить?! — возмутился юноша. — У Волков найдется что сказать по этому поводу. И у меня тоже.

— Но эти женщины разрушают вековые традиции! Даже Церковь против таких перемен.

Эти слова не произвели на Гэна ни малейшего впечатления.

— Традиции, не имеющие разумной цели, должны быть разрушены.

— То же самое, конечно, говорил себе Фалдар Ян, готовя свержение твоего отца, — мягко произнес барон. Когда Гэн привстал со стула, он лишь небрежно махнул рукой. — Никогда не злись на правду и не забывай, что амбиции всегда найдут себе оправдание. Мне не хотелось бы лишиться дружбы юноши, глядя на которого хочется верить, что мои сыновья выросли бы похожими на него. А сейчас, думаю, наш разговор окончен.

Гэн с радостью согласился. Мысли эти были для него не новы, но, высказанные вслух, прозвучали чересчур резко. Словно барон проник в его душу и слишком многое там увидел.

Когда они шли по коридору к своим комнатам, молодой человек, поймав на себе взгляд Нилы, понял, что она его изучает. Мысль о том, что эта девушка сможет заглянуть в его мысли так же легко, как барон, испугала Гэна. Но он тут же сообразил, что это невозможно, — иначе она давно узнала бы о его чувствах, а пока было на это не похоже.

Он нравился Ниле. Она ему доверяла. Когда-нибудь, возможно, она исцелится от любви к Класу. Если бы только она и к нему испытала такие же чувства!.. Он должен быть терпелив. Коль нельзя завоевать любовь, Гэн Мондэрк завоюет доброту и привязанность.

Нила улыбнулась, когда юноша взял ее за руку. Тот шутливо отметил, как нервничает барон, и она засмеялась. В смехе было участие — она жалела этого человека, подавленного потерей детей и изнуренного борьбой за свои земли. Сжимая руку Гэна, девушка с надеждой в голосе заявила, что никто из них никогда не будет впутан в подобные интриги.

Мысль, что они уже втянуты в планы барона да и в свои собственные, поразила их почти одновременно, и они больше не разговаривали, лишь уныло пожелали друг другу спокойной ночи у ее двери. Зайдя в свою комнату, Гэн отослал слугу. Негромко скрипнул засов, и юноша, подойдя к грубому деревянному столу у единственного в комнате окна, развернул лежавший на нем сверток. Перед ним будто вспыхнуло живое многоцветное пламя. Украшенные драгоценными камнями ножны и рукоять слоновой кости — это был кинжал с поля битвы, засиявший холодным блеском, едва Гэн вытащил его из ножен.

Драгоценные камни и металлы превращали эфес и ножны в сокровище, но цена клинка была не в затейливых орнаментах. Лезвие в пол-локтя длиной было отточено, как бритва. А стали, подобной этой, Гэн никогда еще не видел. По срезу вилась извилистая линия, напоминавшая речные волны. Линия тянулась по всей длине клинка, разделяя металл на две части, чуть заметно различавшиеся по оттенку. Этот перелив хранил в себе тайну, скрытое знание, как хранят речные волны тайны глубин.

Отполированный, остро заточенный клинок играл со светом, как ребенок с огнем. Поднеся его к свечам, Гэн сделал несколько резких ударов и выпадов. Движения были короткими и быстрыми, мышцы руки и предплечья сильно напряглись. Он видел это каким-то отрешенным взглядом, скорее даже чувствовал. Мягкие блики играли на каменных стенах. Гэн осторожно коснулся острия, и из крошечной ранки на пальце появилась капля крови.

Аккуратно спрятав кинжал, юноша продолжал смотреть на деревянную поверхность стола.

Снова, как и каждую ночь с тех пор, как Тейт отдала ему оружие, Гэн подумал передать его барону. В конце концов, по уверениям Билстена, это тот самый кинжал, которым племянник короля подкупил оланского генерала.

Но Гэн знал, что не сделает этого. С каждым разом становилось все проще признать: кинжал нужен ему самому. Он лишь хотел, чтобы таких было два, и один можно было отдать Класу. Юноша был уверен, что никто другой не поймет, как важно иметь подобное оружие, как важно дать ему славу, которой заслуживает такая ужасная красота.

Барон Джалайл только бы демонстрировал его знакомым. А оланский идиот, продавший за него свою честь, даже в мыслях не имел использовать великолепное оружие, полагаясь на свой незатейливый меч.

Пусть же оно останется в руках того, кто его ценит.

Едва юноша лег спать, тихий насмешливый голос прокрался в его сознание. Это тоже был каждодневный спутник Гэна, появляющийся в преддверии сна, когда ему становилось трудно противостоять.

— Береги кинжал, — шептал голос, от которого мурашки бегали по коже. — Ты убил человека, который осквернил его, приняв как взятку. Береги, и, возможно, судьба сведет тебя лицом к лицу и с тем, кто его вручал. Ты не зря его прячешь, пусть тайна остается тайной. Мудрый Гэн, ты учишься спасать свою шкуру!..

Юноша уснул, и в глазах его потух скрытый смех, а зубы сжались до боли в деснах.

В такой же, как у Гэна, комнате Сайла устроилась спиной к двери на массивном стуле с тяжелой спинкой. По правую руку стоял столик с зажженными свечами, а сама она пыталась привязать себя к стене сложным приспособлением из нитей и квадратных дощечек, прикрепленных к поясу. Так, во всяком случае, показалось вошедшему Класу. Он остановился, наблюдая. Взглянув на него через плечо, Сайла улыбнулась.

— Я тку, — объяснила она, но Клас лишь помрачнел еще сильнее.

— Что? Тут же нет станка! Ты в своем уме?

— Иди сюда!

Смеясь, она жестом подозвала его ближе, и он опустился подле нее на одно колено. Сайла показала, как нити от крючка на стене проходят через отверстие в одной из дощечек. В каждой из двадцати дощечек было по четыре отверстия. Все отверстия нумеровались от одного до четырех — номера помогали правильно выстраивать дощечки. Каждая нить пряжи — вместе она называла их основой — шла от стены через отверстие в дощечке к поясу вокруг талии, где была закреплена. Сайла разом повернула от себя дощечки, словно все они находились на единой оси. Этим достигался эффект «зева» ткацкого станка: поднимались лишь отдельные нити, а остальные оставались на месте. После этого она продергивала в промежутки «рабочую» нить. Повернув дощечки еще раз, Сайла показала результат своей работы.

На красном фоне были вытканы синие наконечники для стрел. Клас восхищенно улыбнулся.

— Для моих пальцев слишком сложно, но у тебя это выходит великолепно. Ну это ж надо: на одной половине ткани наконечники смотрят в одну строну, а на другой — в другую!

Она поцеловала его в щеку.

— Иначе и нельзя. Когда ткешь, нитка все время закручивается в одну сторону, и дощечки приходится поворачивать в другую. Рисунок при этом тоже переворачивается — смотри, как просто!

— Для тебя. А у меня от этого уже голова закружилась! Просто приятно посмотреть на готовую вещь. И на тебя. — Поднявшись с колена и присев рядом на стул, Клас взял яблоко из корзины на столе, где оставил свое оружие. Яблоко так аппетитно захрустело у него на зубах, что Сайла обернулась.

— Я пытаюсь понять, — произнес он, — почему ты в меня влюбилась.

Она покраснела и, разозлившись, едва не вскочила со стула, что неизбежно испортило бы всю работу. От возмущения у Сайлы перехватило дыхание, голос срывался.

— Клас! Из всех самовлюбленных надменных ослов… — Она оборвала гневную тираду на полуслове, остановленная как недостатком подходящих слов, так и его изумленным взглядом.

Рискуя жизнью, Клас проглотил огромный кусок яблока и бросился объяснять:

— Да я вовсе не о том! Я думал о Гэне. О том, что он несчастлив или не так счастлив, как я. Я знаю причину своего счастья и понял, что мешает ему.

— Может, ты и мне объяснишь? — осторожно спросила Сайла.

— Дело в нас. — Клас сделал широкий жест рукой с яблоком и откусил еще кусочек поменьше. — Мы нашли друг друга. Гэн с Нилой вроде бы очень близки, но что-то постоянно встает между ними. Они ведут себя — как бы это сказать — каждый по-своему.

Сайла замерла в своем ткацком «станке», обдумывая ответ.

— Ты прав. Думаю, раньше у нее были планы на твой счет.

Клас покраснел так, что черная татуировка почти исчезла с его щеки.

— Нила могла выбрать любого воина племени. А на меня она никогда не смотрела.

— Да? А я, значит, смотрела?

Казалось, что это невозможно, но Клас покраснел еще сильнее. Попытавшись ответить, он запнулся и со второй попытки произнес:

— Зачем ты так, Сайла? Ты ведь все отлично понимаешь. — Он протянул навстречу ей руки. — Как все глупо получилось! Я лишь собирался спросить тебя, как ему найти женщину… А сейчас даже не знаю, чего хочу.

— Зато я знаю. — Подойдя к Класу, Сайла уселась к нему на колени. — Думаю, я всегда знаю, что у тебя на уме, мой Клас, даже если и не совсем понимаю твои слова. — Она вытащила его кинжал и, отрезая им обоим кусочки яблока, продолжила: — Так что, Гэн сильно изменился?

— Он растет. Я не имею в виду размеры, хотя, кажется, он стал выше. Посмотри, как он схватывает идеи, разбирается в людях, понимает их проблемы. Знаешь, что он сделал сегодня? У Медвежьей Лапы мы потеряли двоих женатых воинов. У обеих вдов остались дети. Сегодня Гэн зашел в ткацкую мастерскую и работающие женщины предложили вдовам приводить туда каждое утро своих малышей, чтобы те были под присмотром вместе с детьми всех ткачих. Гэн сразу же одобрил предложение. Теперь вдовам не придется уходить на заработки, оставляя своих детей чужим людям. Поверь мне, Волки были счастливы, узнав об этом.

— Если он ведет себя так замечательно, о чем ты так переживаешь?

Клас описал ей вспышки гнева, периоды полного уединения и, что самое неприятное, явные признаки приступов глубокой депрессии.

Сайла предположила, что все это может быть связано с навалившимся на него грузом тяжкой ответственности, и подумала, как мало времени прошло с того момента, когда молодой воин неожиданно появился перед ней в той холодной ночи. Гэн, несомненно, вырос и продолжает расти, но еще быстрее растут — и числом, и масштабом — те проблемы, которые ему предстоит решать.

Поцеловав Класа в лоб, она вернулась к работе, надеясь, что монотонные движения помогут ей расслабиться.

Сайла не смогла сдержать улыбку, думая о посещении Гэном ткачих. Он никогда не узнает, сколько сил они с Тейт затратили, чтобы заронить идею об этом визите в его сознание, и как долго они репетировали сценку, в которой ткачихи предлагают вдовам присматривать за их детьми.

Клас не позволил ей долго наслаждаться этим маленьким триумфом. Обняв сзади за плечи, он прошептал ей на ухо, что пора хорошенько выспаться. Сайла прижалась к нему, звонко рассмеявшись над тем, как быстро провалилась задуманная им военная хитрость. Затем, отодвинувшись, она стала поддразнивать Класа, утверждая, что сон действительно полезнее, чем то, что у него явно на уме. С неопровержимой логикой она приводила его же слова, повторяя, что он первый заговорил о сне, и раз он так мечтал поспать, то она ничего не имеет против. Сайле нравилась, что Клас наслаждается перепалкой не меньше, чем она, точно так же замирая от предвкушения. Развязывая на спине ткацкий пояс, она подумала, сколько противоречий сосредоточено в этом человеке, чья неуклюжая сила волшебным образом превращается в утонченную искусность, когда они занимается любовью. Как этот верзила, способный напугать все вокруг своими нечленораздельными криками, привыкший отдавать громогласные команды, мог находить нежные слова, воспламеняющие ее?

А потом Сайла ощутила его руки, прогнавшие все тревоги. Легкий халат упал на пол, и она позабыла обо всем на свете.

На следующее утро они вместе отправились на кухню. Сайла видела, что Клас все еще неловко себя чувствует со столовыми принадлежностями, и в который раз предложила готовить пищу дома.

— Барон против, — возразил Клас. — Подозреваю, кто-то из свиты убедил его, что я ежедневно должен быть на виду. Когда-нибудь я разберусь с этим. А пока придется потерпеть ради общего спокойствия.

Сайла решила больше не возвращаться к этой теме. Слуга принес еду на толстых керамических тарелках вместе с тяжелыми кружками горячего сидра. На мгновение Сайла вспомнила их совместные утонченные трапезы с настоятельницей Ирисов.

От этого воспоминания она почувствовала себя словно в тюремной камере. Потрескивание огня в очаге уже не радовало, яркие краски знамен, которыми был задрапирован камин, казалось, потускнели. Клас сразу забеспокоился:

— Что случилось? Не нравится еда?

— Нет, просто кое-что вспомнила. — Впервые Сайла порадовалась, что им по рангу отведен один из столиков во дворе. Там, где едят слуги и простолюдины, уединиться невозможно.

— Ты вспоминала об Оле.

Иногда Клас бывал необыкновенно проницательным. Сайла кивнула, и он продолжил:

— То, что ты рассказывала о свой жизни там — как относилась к тебе Церковь, как относится сейчас… — Клас замолчал, пожав плечами. — Удивительно, что после этого у тебя могут оставаться теплые воспоминания, заставляющие так грустить.

— Были и там хорошие дни… Конечно, не сравнить с тем, что есть сейчас. Кстати, меня уже не беспокоит решение Церкви по моему поводу.

Уверенный тон, которым Сайла произнесла последнюю фразу, приятно удивил даже ее саму, но вдруг она поняла, что почти не покривила душой. Она быстро наклонилась над тарелкой, избегая пытливого взгляда Класа, явно удивленного этой переменой.

Все началось с сообщения Билстена. Только настоятельница знала о ее интересе к Вратам, так что только она могла передать ему это сообщение.

Сайла вдруг вспомнила жрицу Ланту из Обители Фиалок, умевшую читать мысли других людей и заглядывать в будущее. А что, если у Билстена такие же способности?.. Об этом было страшно даже подумать, и она отогнала подобные мысли прочь.

Сообщение было послано в виде загадки, чтобы торговец не мог понять его значения. Проблема в том, что Сайла и сама не была уверена, правильно ли поняла его.

Когда она покончила с едой, Клас предложил:

— Ты не возражаешь, если я провожу тебя до женской половины?

Сайла согласилась и была безумно благодарна за то, что, уловив ее потребность в тишине, Клас дал возможность собраться по дороге с мыслями. Когда они подошли к мастерским, две женщины уже приступили к работе, загружая горшки и корзины в телегу. Взглянув на Класа, возчик перевел взгляд на женщин, а затем снова на него и развел руками в беспомощном жесте, словно недоумевая, куда так стремительно катится привычный ему мир.

Клас с Сайлой обменялись улыбками, и затем он сказал ей абсолютно серьезно:

— Не знаю точно, что тебя беспокоит, но обещаю, что не буду расспрашивать о прошлом. Это не значит, что я боюсь его или меня оно не волнует. Просто я хочу, чтобы ты сама мне рассказала все, когда посчитаешь нужным. Договорились?

— Да. Спасибо тебе.

Прежде чем уйти, Клас задержал ее руку в своей.

Она продолжала смотреть ему вслед, когда к ней подошла одна из женщин-ткачих. Приблизившись, она наклонилась к Сайле так, чтобы никто не мог услышать ее слова:

— Сюда пришел человек с тобой повидаться. Говорит, что знает тебя.

— Знает меня? Здесь?

— Пошли. — Она взяла Сайлу за руку. — У него мало времени.

Ничего больше не спрашивая, Сайла последовала за женщиной, едва поспевая за ее широким шагом. Войдя, согнувшись, через низкую дверь в гончарную мастерскую, она огляделась по сторонам. Все выглядело как обычно: за каждым кругом стояла работница, остальные сидели за столами, нанося рисунки на необожженные изделия. Неожиданно ее развернули и толкнули на сиденье около одного из гончарных кругов. Рядом, протирая оборудование, сидела женщина-подмастерье. Сопровождавшая Сайлу незнакомка растворилась прежде, чем та успела что-либо спросить.

Женщина-подмастерье отбросила назад капюшон, и Сайла с трудом подавила возглас удивления, увидев перед собой Ланту. Все, что она смогла сказать, было:

— Сегодня утром я как раз думала о тебе.

Ланта попыталась улыбнуться, но нервное напряжение сковывало лицо.

— Я должна была с тобой встретиться. Настоятельница Ирисов просила меня об этом.

— Ты здесь, чтобы объяснить мне сообщение? — перебила ее Жрица Роз.

Ланта ссутулилась.

— У меня для тебя только свое сообщение. Настоятельнице удалось задержать распоряжение короля Алтанара Сестре-Матери о твоем изгнании. А поскольку путешествие сюда долгое и опасное, до весны больше никого не пошлют.

— Что еще? Неужели ничего больше для меня нет? — Сайла с трудом сдерживала желание вытрясти из жрицы ответ.

— Конечно, есть. — Ланта отвела взгляд, глаза ее потускнели. — Настоятельница расспросила меня о видениях, и я все рассказала. «Сайла переживет позор и славу, утраты и триумф. Она подымется из праха к созиданию». — Голос Ланты менялся с каждым словом, и закончила она тихим шепотом. Голова упала на грудь, капюшон снова накрыл волосы, и она стала походить в сумраке мастерской на неопрятный сверток, забытый на полу.

Сайла положила руки ей на плечи, заставив выпрямиться, и вытерла слезы.

— Успокойся. Ты ведь просто повторяешь, что видела. Это настоятельница Ирисов попросила тебя о предсказании?

— Да. Она беспокоится о тебе. — Ланта нахмурилась. — Я чувствовала себя ужасно, повторяя ей, что говорил голос, но она выглядела почти довольной. Когда я спросила, что же ты можешь потерять, она ответила, что не имеет понятия… Я не хочу, чтобы у тебя были утраты, Сайла. Мне страшно утверждать, что они будут.

— Она понимает то, что нам недоступно. Но что привело тебя в эту страну?

— Моя аббатиса направила меня в качестве миссионера. Когда настоятельница Ирисов узнала об этом, то спросила, не смогу ли я добраться сюда, и я обещала попробовать.

— Ты ведь очень сильно отклонилась от маршрута. Ты опоздаешь в Нью-Сити. Твоя аббатиса…

— Тебе предстоят благие дела! — Беспомощный, растерянный жест выдал неуверенность Ланты. — То, что я здесь видела, ужасно. Это говорит о тяжелых испытаниях. Но я чувствую, что твои труды не пропадут даром. Твоя настоятельница знала это давно. Она сказала мне об этом. Небольшой риск ничего не значит, когда надо помочь тебе. Это мой долг.

К ним спешила управляющая мастерской. Прочтя тревогу в ее глазах, Сайла подняла Ланту на ноги.

— Должно быть, кто-то идет сюда.

Спешившая к ним женщина, услышав, кивнула.

— К черному ходу, — отрывисто произнесла она. — Мы о вас позаботимся.

Она буквально отнесла Ланту к двум другим работницам, стоявшим у двери, и они вскоре скрылись из виду. Сайла схватила управляющую за руку.

— Кто ее разыскивает?

— Ее сопровождение. Они потеряли ее три дня назад. Мы позаботимся, чтобы они смогли отыскать ее сегодня днем.

— Что значит «мы»? Я не понимаю. Она рисковала жизнью, чтобы встретиться со мной, и…

Женщина оборвала ее властным жестом:

— Мои люди тоже рисковали жизнями, чтобы помочь ей, а многие и сейчас рискуют. Ты говоришь, что не понимаешь. А все ли ты понимаешь из того, что знаешь? Думаю, нет.

— Кто вы такая, чтобы судить о том, что я понимаю?!

— Да, пожалуй, никто, — невозмутимо ответила женщина. — Но тебе следует остерегаться того, что тебе неизвестно. А такого предостаточно, поверь.

Когда женщина, повернувшись, пошла прочь, у Сайлы возникло острое желание броситься за ней вслед. Но неожиданно она осознала бесполезность этого и еще многого другого — возможных действий Церкви, попыток разгадать загадку роз на ее двери, поиска смысла в видениях Ланты — и заведомую бесполезность завоевания доверия этой костлявой женщины. Это ощущение лишило ее последних сил, и Сайла рухнула на скамейку у гончарного круга, уронив голову на руки.

Что же она потеряет?

Класа? Настоятельницу? Мечту о Вратах?

Чем ей придется пожертвовать, чтобы сохранить остальное?

Глава 59

Гэн проснулся от детских голосов и на мгновение испугался, что проспал половину светового дня. Он резко вскочил на ноги, затем огляделся и понял, где находится. Усмехнувшись про себя, он расслабился и снова опустился на кровать; ему показалось, что никогда в жизни он не спал так долго. Снова первый. Он опустил ноги на пол и направился к окну, чтобы узнать причину этого веселого гомона.

В небе кувыркались несколько запущенных ребятами воздушных змеев, они сверкали на солнце как драгоценные камни На фоне голубого утреннего неба. Змеи были существенно меньше тех, что он делал в детстве. По форме они напоминали бриллианты, и это им позволяло кружиться, резко подниматься и падать, демонстрируя такую маневренность, какой Гэн никогда прежде не видел. Воздушные змеи, которые когда-то запускал он, парили в небе. Эти же были похожи на птиц на конце нитки, если только ребята не заставляли их выполнять различные фигуры. Гэн наблюдал, как один из мальчиков направил своего голубого змея через весь небосклон в погоню за красным, который неистово заметался, пытаясь оторваться. Негромкий звук их столкновения вызвал бурное веселье у ребят. Мгновение спустя красный змей, покачиваясь, пополз вверх и ринулся в контратаку. Но материал, из которого он был сделан, не выдержал и лопнул с пронзительным свистом.

Отойдя от окна, Гэн стал приводить себя в порядок, готовясь к началу дня. Или к тому, что от него осталось, сказал он себе, все еще удивленный нарушением обычного распорядка.

Часом позже, когда Гэн выходил из кухни, появилась Нила. Оба они вздрогнули и слегка смутились, пытаясь угадать при этом состояние другого. Гэн быстро оглянулся и, увидев, что они одни, обнял ее за талию и поцеловал так громко, что она отпрянула, тут же вновь прижавшись к нему. Они продолжали обниматься, но прежде оглянулись — нет ли в холле кого-нибудь, кто мог бы подглядывать за ними. Никого не увидев, они снова обратились друг к другу и, осознав, что делают, громко рассмеялись.

Первым заговорил Гэн:

— Спасибо, что ты помогла мне вчера.

Нила потупила взор.

— Мне это было приятно. Вы так устали тогда.

— Теперь я отдохнул. Проедемся со мной на лошадях? Ты привела назад Подсолнуха?

— Да. Он в конюшне. Куда ты хочешь поехать?

Гэн не сразу нашелся, что ответить.

— Не имеет значения. Если мы будем одни. Я должен поговорить с тобой.

Высвободившись из рук Гэна, Нила обняла его голову.

— Я тоже хотела поговорить с тобой, — произнесла она, и по тому, как быстро она отвернулась, Гэн догадался о неуверенности и смущении, которые мучали и его самого.

Он почувствовал себя виноватым. Как он мог обрадоваться тому, что она немного нервничает из-за того, что впервые испытывает те же чувства. Но это значило, что она была настолько же растерянна.

Почему это должно его смущать? Ведь это вообще не имеет никакого смысла. Несколько дней назад он вел сотни людей в смертельную битву, и моменты неуверенности были пугающими, но теперь все отличалось. То было действие. Это — неподвижность. Образ Нилы постоянно присутствовал в его сознании, Гэн ничего не мог с этим поделать. Это было нелепо. Как мог кто-то, кого он знал всю свою жизнь, превратить его в неуклюжего, невнятно бормочущего медвежонка? В особенности кто-то такой слабый. Такой нежный и приятный.

И единственное, что ему хотелось, — это сказать, что он любит ее.

Гэн старался ни о чем не думать. Еще чуть-чуть, и у него задрожат колени. Пока в конюшне седлали лошадей, он предпринял отчаянную попытку поговорить о воздушных змеях, все еще кружившихся в небе. Гэн заметил женщину, продающую пирожные из корзины, висевшей у нее на талии. Он весело заговорил о необычайно большом количестве пчел в это время года. Нила отвечала, но Гэн не мог избавиться от ощущения, что в глубине души она смеется над ним. Когда они отъехали, он так прорычал собакам приказ, что Раггар обиделся и поджал хвост. Они долго ездили по тропинкам, разделявшим поля, и настроение Гэна начало улучшаться. Освежающий ветерок принес дождевую прохладу и шорохи земли, готовящейся к зиме. Дым, выходящий из каминных труб, добавлял запах горящей ольхи и кедра. Когда они выехали на берег небольшой речки, туда же подошла стая гусей. Гоготание было очень громким, и поэтому они услышали их раньше, чем увидели. Над ними пролетело несколько постоянно перестраивающихся и волнующихся стай, которые, казалось, заслоняли собой все небо.

Гэн решил заговорить о них с Нилой:

— Их ряды напоминают мне строчки оланского письма. Когда я был ребенком, отец показал мне послание. С тех пор каждый раз, когда я вижу стаи гусей или лебедей, у меня возникает ощущение, что у них есть свой собственный язык, который не дано понять людям.

— Животным не нужен язык, — ответила Нила, слезая с коня. Гэн последовал ее примеру, непонимающе взглянув в ответ на ее замечание. Она улыбнулась. — У них нет необходимости разговаривать. Твои собаки знают, когда ты доволен, а когда сердит. Подсолнух может видеть меня за сотню ярдов и знать, в каком я настроении.

— Это не то же самое, что разговаривать.

Нила пожала плечами, повернувшись и заглянув Гэну в глаза.

— Чем наша речь такая уж замечательная? То, что действительно важно, мы часто оставляем несказанным, а когда находим способ выразить, то делаем это настолько плохо, что никто не понимает, что мы имеем в виду.

Три простых слова. Таких важных. Она была права. Он так сильно хотел произнести их, что еле сдерживался, но все же никак не решался. Наконец, не выдержав его молчания, Нила опять заговорила тихим, сдавленным голосом:

— Иногда мне кажется, что я прожила свою жизнь, не говоря того, что хотела сказать, вместо этого я произносила то, что хотели услышать от меня другие люди.

Они набрели на бревно, служившее естественным мостом через речку, и сели на него, свесив ноги над водой. Несколькими ярдами ниже река резко поворачивала и всей мощью своих вод накатывала на огромный валун и врезалась в яму, которую вырыла в береге. В этом месте почти все время кружился водоворот, но в редкие моменты, когда вода успокаивалась, была видна крупная гладкая форель, застывшая на одном месте и высматривающая, что проплывет мимо.

Нила сидела так близко к Гэну, что они касались друг друга плечами. Она повернулась, чтобы что-то сказать, и легчайшее изменение в прикосновении так сильно подействовало на него, что он с трудом уловил слова.

— Ты сказал, что хочешь поговорить со мной.

Гэн не видел ничего, кроме ее прекрасных голубых глаз.

— Я не знаю, с чего начать, — произнес он. — Я не могу даже мысленно подобрать правильные слова.

Она медленно кивнула:

— Иногда у меня тоже такое случается. Но если я просто скажу то, что хочется, даже если скажу неправильно, мне всегда становится легче.

Он чуть повернулся и осторожно взял в свои ладони ее лицо. Ему показалось, что она вздрогнула и готова была вскочить и убежать, но ничего не произошло.

— Тогда я скажу. Я могу сказать только это. Я люблю тебя.

Ее глаза заволокло пеленой, и сердце Гэна замерло от предчувствия, но она улыбнулась. Это смутило его еще больше. Наверное, было бы лучше, если бы его сердце в самом деле остановилось.

— Я рада, — произнесла Нила. — Ты не можешь представить себе, как я рада. Я тоже люблю тебя. Я думала и думала об этом, мне кажется даже, что всегда думала, но просто не осознавала этого. Иногда я размышляю о том, что могло бы случиться, если бы я осталась со своими людьми и сделала то, что хотел Бей. — Она склонила голову на грудь Гэну и обняла его. В ее голосе проскользнуло рыдание, когда она продолжила: — Я хочу быть с тобой, Гэн. Что бы ни случилось с нами, я хочу быть рядом с тобой.

— Обещаю тебе это, — сказал он. — Пока я жив.

Нила приподняла голову, и он поцеловал ее.


За приготовлениями к официальному празднованию победы Гэн наблюдал, ощущая свою непричастность к происходящему.

Они проходили согласно противоречивым указаниям людей, называемых Первым и Четвертым, и сопровождалось разногласиями и спорами Опса и Мажордома. Каждый из них считал, что властен распоряжаться приготовлением пищи и назначать место каждому рабочему и слуге, и делал это до тех пор, пока что-нибудь не начинало идти наперекосяк; тогда он обвинял во всем другого. Однако, несмотря на их пререкания, все постепенно продвигалось в нужном направлении. В этом году был богатый урожай, и в день праздника с самого утра прямо перед главными воротами замка начали разгружать фургоны, трещавшие под тяжестью фруктов, овощей и мяса. Как разноцветные грибы внезапно вырастали палатки. Должны были приехать люди с гор, и колья для их лошадей, вбитые в несколько линий, очень скоро были все заняты. За линиями следили ребята, зарабатывая по нескольку монет за то, что приносили корм и воду лошадям. Час от часу народа становилось все больше. Музыканты, игравшие на флейтах, трубах, барабанах и еще полудюжине различных музыкальных инструментов, боролись за каждого своего слушателя и его деньги, в то время как фокусники и игроки в монеты предлагали свой способ развлечения. Было даже три акробата — два брата и сестра, которые били в барабан, трещали трещоткой и играли на издававших непонятные звуки цимбалах, собрав вокруг целую толпу. Они прыгали над, под и просто друг за другом самыми невероятными способами. Гэн засмотрелся на девочку, у которой, похоже, не было не только костей, но и страха. Она заставляла свое тело принимать такие позы, что ему становилось страшно. Например, перегибалась назад, и ее лицо оказывалось между лодыжками, смотрящим вперед. Выпрямившись без чьей-либо помощи, она с ангельской улыбкой сделала знак своим братьям, и те обернули ее вокруг своих талий, как ремень.

Покачав головой от изумления, Гэн повернулся и продолжил свой обход. Все утро он наблюдал за приготовлениями со стены замка. И теперь, побродив час в толпе, он направился обратно.

Он чувствовал себя неуютно. Он был ответственен за этот праздник, но не ощущал никакой радости. И он сильно сомневался в своих правах. Он подумал, что все — и женитьба тоже — было бы более привлекательным, если бы он мог пройти это, не ощущая предательского страха. Если бы его воины знали, как он нервничает… Он вздрогнул.

Массивные бронзовые скобы, скреплявшие балки ворот, были отполированы до золотого блеска, и Гэн погрузился в созерцание одной из них. Он всматривался в структуру замковых ворот и задавался мыслью: была ли хоть одна женщина в мире столь же достойна любви, и был ли хоть один мужчина любим настолько прекрасной женщиной.

Он вспоминал время, когда любовь была ему смешна. Гэн посмотрел на другие скобы и почувствовал головокружение, как будто мозг был настолько полон мыслями, что уже ничего не оставалось для того, чтобы контролировать тело. Почти каждую неделю происходили драки, в которых мужчины убивали друг друга за право обладать девушкой, которая легко могла приказать им оставить ее. Это сбивало его с толку и выглядело бессмысленным; девушки были везде, куда ни глянь. Одни были красивее, другие сильнее, третьи умнее. Но дело в том, что он никогда не был близок ни с одной из них. Более того, когда он стал старше и попал на церемонию посвящения в мужчины в Сердце Земли, он видел помутневший, почти звериный взгляд некоторых взрослых, которые говорили о сексе, и считал, что занятие, сбивавшее с толку умных во всех остальных отношениях людей, должно быть крайне опасным.

Вспоминая те далекие времена, он вспомнил и боль, которая овладевала его сердцем при мысли, что Нила любит только Класа.

Однако вопрос состоял в том, что же более опасно: любовь или секс?

Что было для него мучительнее: думать, что Нила любит Класа, или представлять ее в его объятиях? То, что он теряет ее любовь, или то, что никогда не будет с ней? О чем он думал чаще?

Но он никогда не потеряет ее и никогда не будет бояться расстаться с ней. Она никогда не будет в объятиях Класа, ее любовь будет всецело принадлежать ему.

Эта мысль разбила стену, сдерживающую жгучие фантазии, с которыми он так долго боролся. Когда-то Гэн смотрел на нее, как на что-то столь прекрасное, к чему можно прикоснуться лишь с благоговением. И до сих пор он думал о ней так же. Однако в его мыслях уже начинало проскальзывать нечто иное. Он смотрел на нее и видел, как поднимается и опускается ее грудь, как играют мускулы под кожей. Длинные косы, спускавшиеся по ее спине, притягивали его взгляд к покачивающимся ягодицам, к легкой поступи ее длинных изящных ног. Иногда, когда он смотрел на нее, его душа ликовала от счастья видеть ее благородную красоту. Одно мгновение сменяет другое, и мир забывает в своих заботах о двоих, которые слились в сладостном, мимолетном, безумном экстазе. Вещи, о которых он раньше не осмеливался думать, овладевали им. Они захватывали его мозг в самый неподходящий момент, заставляя его тело дрожать от желания. Сейчас Гэн боялся их еще больше, опасаясь, что нетерпение может заставить его сделать Ниле больно.

На секунду он почти что позавидовал Класу и Сайле. Они также женились, но никогда не испытывали такой страсти и такой нежности, как он и Нила. Он просто не мог поверить, что такое возможно.

Нила незаметно подошла и взяла его за руку. Гэн повернулся; и так как его глаза были еще ослеплены сиянием полированной меди, то он видел ее лицо как бы в сияющем нимбе: нечетко, но ярко.

— Так о чем ты хотел поговорить со мной? — спросила она. Гэн ответил удивленным взглядом.

Глупая улыбка начала растягивать его губы. Он попытался придать своему лицу серьезное выражение, но вскоре сдался:

— Я собирался спросить тебя: будет ли кто-нибудь скучать, если мы убежим сейчас от всей этой ерунды?

— Как бы я хотела этого — убежать отсюда! — Она бросила взгляд на растущий палаточный городок. Нила была одета для верховой езды: в вышитые бисером замшевые куртку и штаны. Накидка, одетая через ее левое плечо, была украшена изображением геральдического ворона барона на фоне светло-зеленых и голубых полосок. На мгновение он представил ее на лошади, в накидке и окруженной золотом волос, выбившихся из кос и развевающихся вокруг нее, словно пробивающееся сквозь тучи солнце. Она добавила: — Это должно быть похоже на оланские торговые городки весной. — Затем она вернулась к его вопросу. — Это было бы ужасно невежливо по отношению к барону. У него сейчас много хлопот.

— Большинство из них по празднованию победы. Наши свадьбы заботят его постольку поскольку.

— Конечно, это так. Баронство принадлежит ему, а наши жизни принадлежат нам. Он не должен что-то делать для нас.

Гэн положил свою руку ей на плечо, и они стали прогуливаться по дворцовому дворику.

— Ты права, — согласился Гэн, — он был добр с нами. Я бы добавил, что мы не должны забывать, что сами заслужили это.

— Ты заслужил. — Он посмотрел на нее, ожидая увидеть насмешку в ее глазах, но она встретила его взгляд с полной серьезностью. — Ты прирожденный вождь, Гэн. Мне не важно, что говорится в пророчестве твоей матери и что говорил твой отец. Ты тот, кто ты есть, и тебе ничего не надо, кроме этого.

— Мне нужна ты.

Она сжала его руку.

— Я надеюсь, что это так.

Голос Тейт остановил их, и они вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть, как она приближается. Было видно, что она недовольна, и, как только девушка подошла достаточно близко для того, чтобы разговаривать нормальным голосом, стало понятно почему.

— Нила, как ты собираешься успеть подготовиться к вечеру, если мы еще не начинали ничего делать? Нам надо кое-что дошить, и женщины ждут тебя.

— Я устала сидеть и ждать. Это всего лишь на несколько минут. В любом случае я хочу поговорить с Гэном.

— Там, откуда я родом, видеть своего жениха в день свадьбы считается плохой приметой для невесты.

— Тогда как же они женятся? — спросил Гэн.

— До церемонии, конечно. Не умничай. Ты можешь быть Мурдатом для войск и в некотором роде героем для барона, и это бедное дитя могло пасть от любви к тебе, но для меня ты просто еще один кобель, бегающий вокруг с высунутым языком. Пусть девушка идет, нам еще нужно поработать.

Подчиняясь, Гэн выпрямился и отступил назад, подмигнув Ниле. Когда он сказал:

— Хорошенько позаботься о ней для меня, — Тейт только презрительно фыркнула и поторопила Нилу.

Празднование началось задолго до официального открытия церемонии, поэтому, когда барон появился на помосте, возведенном специально для этой цели посреди площади, он был встречен тысячеголосым приветствием толпы, жаждущей развлечений.

Он дал сигнал Волкам на построение. Заиграла труба, и шум толпы стал постепенно утихать в ожидании начала. Несколько человек выбежало вперед с вязанками соломы и дровами, раскладывая ряд небольших костров, растянувшихся в темноте. В отдалении ответила еще одна труба, звук ее звал к выступлению. Когда она повторила эти три поднимающиеся ноты, ее поддержали все десять дивизионных инструментов, и последним раздался грохот новых военных барабанов. Неожиданно вдали вспыхнули два огонька. Они были расположены почти на дороге к месту парада, и фигуры, движущиеся между ними, казались маленькими и размытыми. Однако вскоре зажглась еще одна пара огней, и стало ясно, что первая шеренга из десяти воинов поджигала каждую очередную пару костров для того, чтобы отметить продвижение.

Когда передний фланг был в нескольких сотнях ярдов от площади, воины начали стучать мечами по щитам в ритме более медленном, чем собственные шаги. В аккомпанемент гремели барабаны.

Разойдясь на свободной площадке перед помостом, воины перестроились в стандартные подразделения по сто человек. Они вложили свои клинки в ножны, так что клацающий звук стал постепенно, ряд за рядом утихать к краю площади. Кавалерия шла последней, заняв позицию позади основного строя, а барабаны расположились между ней и пехотой. Все построение проходило под непосредственным руководством ротных сержантов, и как только старший командир удостоверился, что ряды достаточно стройны, он доложил Гэну, стоявшему рядом с бароном, что Волки построились. При его докладе барабаны начали яростно грохотать, а толпа приветствовала его восторженным криком.

Оседлав коня, Гэн занял место впереди построенного формирования. Остальные офицеры, включая Класа, Тейт и Эмсо, выстроились в линию рядом с ним. Затем они поприветствовали барона, который жестом пригласил Класа выйти вперед.

Клас выехал вперед на несколько футов и спешился. Стоя перед своим конем, он поднял клинок в приветствии. Снова раздались громкие крики толпы, но Гэн наблюдал только за реакцией барона. Это был спонтанный жест, и старший по рангу принял его с удивленной, но довольной улыбкой. Он пригласил Гэна и Класа с невестами присоединиться к нему на помосте. В короткой речи он поблагодарил Волков, которые ответили громким стуком щитов.

Когда подошла очередь Гэна, он совершенно не имел понятия, что сказать. Возрастающее напряжение и молчание толпы лишило его всяких сил и мыслей, и он стоял в оцепенении, пока не услышал многозначительное покашливание Нилы за спиной. Он прочистил горло и начал:

— Вы — Волки. Будут другие, сотни, тысячи и даже еще больше. Но никогда больше не будет первых. Вы выиграли вторую по важности битву в истории Волков. И мы должны сделать все возможное для того, чтобы выиграть самую важную, последнюю битву. Мы, ваши офицеры, гордимся честью вести вас в бой. Если ваше мастерство под стать нашему и если ваша храбрость так же велика, как наша, никакая сила не сможет победить нас. Я приветствую вас. — Когда ответные возгласы приутихли и восстановился порядок, он продолжил: — Сегодня вечером Клас на Бейл женится на Сайле, Жрице Роз. Нила Ян станет моей женой. И если кто-нибудь думает, что я собираюсь тратить это время на разговоры с вами, то он не Волк, потому что мы не набираем дураков. А сейчас — приветствие барона Джалайла!

Ночной воздух снова был взорван криками, к которым присоединились барабаны, трубы и все остальное, что придумали люди для того, чтобы издавать громкие звуки. Гэн отступил назад, на место рядом с Нилой. Она смотрела на него улыбаясь, смущенная тем, что оказалась в центре такого внимания, и одновременно гордая тем, что находится именно здесь. Он быстро поцеловал ее. Барон махал рукой толпе, не подозревая, что происходит у него за спиной, и принимая восторг толпы на свой счет.

После этого Волкам было отдано распоряжение разойтись. Барон Джалайл сам проводил свадебную церемонию. Сайла указала на то, что обряд несколько отличается от подобного у Оланов или Людей Собаки. Ее комментарий услышала Нила, которая резко заметила барону, что не собирается жертвовать своей независимостью женщины Собаки для службы Харбундаю. Ледяная улыбка барона при ее заявлении превратилась в удивленную гримасу, когда он натолкнулся на яростный и гордый взгляд Гэна.

На помосте перед тысячами людей две пары держались за руки, в то время как барон произносил предписанные фразы. Это была заключительная часть ритуала, поэтому Гэн сосредоточился. Барон медленно говорил:

— Вы становитесь одним целым, но ваша сила умножается, а не складывается, потому что во всех делах вас будет больше чем двое. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь предотвратила бы эту свадьбу, если бы вы были больны. Поклянитесь друг другу, что ваша любовь заставит вас признаться, если вы заболеете. Поклянитесь друг другу, что вы муж и жена сердцем так же, как и умом, и в жизни так же, как и по закону. — Он подождал, пока они прошепчут соответствующие клятвы, а затем повернулся к возбужденной толпе. Он поднял руки и прокричал как можно громче: — Я говорю это для того, чтобы каждый слышал и знал: Гэн и Нила — муж и жена; Клас и Сайла — муж и жена!

На этот раз рукоплескания были самыми долгими и затихли только тогда, когда четверка согласилась присоединиться к людям и принять поздравления. Звуки музыки попытались пробиться через рев толпы, но вскоре окончательно потонули в нем. На краю площади жонглер бросал горящие факелы высоко в небо, образовывая светящиеся круги. Часть толпы отправилась в палаточный городок, где их ждала еда и напитки. Другие столпились вокруг жонглера. Несколько музыкантов организовали импровизированный оркестр, большинство людей собралось вокруг них, и начались танцы.

Гэн пробивался к краю помоста, около которого был привязан его конь. Вместе с Нилой они постарались как можно быстрее закончить с поздравлениями. Они продвигались к освобождению медленно, но не останавливались ни на секунду. Краем глаза Гэн видел Класа и Сайлу, так же безуспешно пытающихся освободиться. Улучив момент, он схватил Нилу за руку и прошептал:

— Сейчас. Быстро к лошадям. — Они пробежали последние несколько ярдов и вскочили в стремена раньше, чем раздались смех и крики. Они ускакали от хора грязных предположений, смеясь, как дети, убежавшие от скучной домашней работы. Гэн посмотрел через плечо, чтобы убедиться в том, что их никто не преследует, и обрадовался, никого не увидев. Перед ним стояло обычное затруднение первой брачной ночи, которое ему нужно было как-то преодолеть. Он бросил быстрый взгляд на Нилу, скачущую рядом с ним. Ее белая одежда мерцала в нежном свете звезд и новой луны. Ее очертания были размыты, но ощущение ее присутствия заставляло его трепетать в ожидании.

Они рысью влетели в ворота замка, и Гэн выскочил из седла почти на бегу. Он резко остановил Подсолнуха, бросив поводья ожидавшему конюху, даже не заметив плохо замаскированной ухмылки на его лице. Помогая Ниле спешиться, он старался действовать одновременно нежно и быстро, но она отклонилась, решив положиться на собственные силы. Они пошли быстрым шагом и скоро достигли своих новых апартаментов напротив западной стены замка. Плохо различимые в темноте фигуры с хохотом убежали прочь при их приближении.

Одинокая ароматическая свеча с запахом розы горела в спальне, и ее свет, проходя через открытую дверь, смешивался с мерцанием ольховых поленьев в камине главной комнаты. По новому деревянному полу были разбросаны пряные травы, поэтому при каждом шаге слышался запах чабреца, лаванды или полыни, который вливался в густой запах свежеоструганного кедра и пихты, исходящий от пола и потолка. Напротив камина стояли два кубка с питьем из корня одуванчика. Тот, кто устроил все это, оставил также неподалеку от камина груду мехов.

Было видно, что никто не хочет нарушать их уединение. Гэн закрыл дверь и присоединился к сидящей за столом Ниле. Он сидел на мехах рядом с девушкой, обнимая ее за плечи. Они смотрели, как черные тени играют на углях в камине. Выпив маленькими глотками напиток, в молчаливом согласии они поставили кубки на стол. Секундой позже он повернул ее лицо к себе и нежно поцеловал, желая исторгнуть хоть какой-нибудь звук из ее уст, так как молчание становилось невыносимым. Нила ответила на поцелуй с такой же нежностью, и он почувствовал, как по ее телу пробежала дрожь. Гэн был готов к ее беспокойному взгляду, когда она вновь повернулась к нему.

— Я боюсь, — сказала Нила и быстро отвернулась, снова вглядываясь в мерцающие поленья. Она подняла несколько листьев с пола и бросила их в камин. Они почернели и скорчились, превратившись в крохотные красные точки, которые тоже вскоре исчезли, оставив только кольца ароматического дыма.

— Я тоже, немного, — сказал Гэн, — но только потому, что я боюсь сделать ошибку.

— И я этого боюсь.

— Я думал, ты боишься, что я… Ну, говорят, иногда мужчины бывают очень грубы.

— Ты никогда не обидишь меня. — Она взяла его руку в свои ладони. — Я бы хотела быть для тебя всем, чем ты хочешь, и я даже не знаю, удастся ли мне это. Или могу ли я это. Или кем ты хочешь. Вот видишь, я даже не могу это правильно высказать. — Она отвернулась, положив голову ему на плечо.

— Не надо ничего говорить, — сказал Гэн, не узнав свой внезапно охрипший голос. Его свободная рука, казалось, жила отдельно от остального тела. Она появилась на воротнике ее блузы, и он смотрел мимо мягкого золота ее волос и нежных линий ее фигуры на безуспешные попытки расстегнуть пуговицу. Ему пришло в голову, что он бы не потерял столько времени, если бы просто хорошенько дернул за материал. Но в этот момент пуговица поддалась и избавила его от ошибки. Остальные вскоре последовали за ней, и он раздвинул ее блузу в стороны, обнажив вначале одну грудь, а затем и вторую. Плоть омывала нежно розовеющие в свете камина соски, напоминавшие темные манящие бутоны. Он прикоснулся к одному из них и не смог поверить, что эта нежная упругость действительно находится в его руке. Ее вздох, более напоминавший стон, доказал ему это, и его желание возросло до неудержимой силы. Гэн отступил от нее, положив её на меха и снимая свою одежду. Как только он закончил, она привстала, чтобы снять блузу, на ее устах играла загадочная полуулыбка. Мягкий свет заострял внимание на томном выражении ее лица, добавлявшем Ниле ауру желанной уязвимости. Она сняла обувь, он сделал то же самое, а затем помог ей снять юбку. Гэн бросил на нее долгий взгляд, навсегда запечатлев в памяти ее обнаженную красоту, а затем лег рядом с ней.

Это был момент, когда оба они боялись и говорить, и молчать. Гэн был уверен, что она ожидает от него паузы, но еще больше он был уверен, что она не может ждать. Затем неожиданно она начала помогать ему, и он вошел в нее. Нила издала короткий крик боли, и он заволновался. Однако она лишь крепче прижала его к себе, и он почувствовал, как ее руки сплелись за его спиной.

Когда все было закончено, он лежал, ожидая, пока воспоминания, которых у него раньше никогда не было, но которые были так живы в его памяти сейчас, улягутся в его сознании. Он помнил новые ощущения реальности своих желаний и еле припоминал собственные крики и слова.

Гэн никогда не был безумен. Но он видел это. Он подумал, что если безумие может когда-либо быть приятным, то оно должно быть похоже на то, что он только что пережил.

Нила зашевелилась, и он почувствовал ее руки в своих волосах.

— Я люблю тебя, — сказала она, и Гэн приподнял голову, чтобы посмотреть ей в глаза и сказать то же самое. Она казалась смущенной и заметно нервничала.

— Я не мог себе даже представить этого. Я не могу ничего сказать, — прошептал он.

— Да. Я тоже была удивлена. Все, что старые женщины говорили мне, было правдой, но они не сказали мне всего. — Улыбнувшись, она положила его руку к себе на грудь. Он зарылся в сплетении ее золотых волос и был приятно удивлен тем, что внезапно почувствовал себя готовым к новой атаке. Когда она снова рассмеялась, это был гортанный смешок, скорее озорной, чем нервный. Она нежно укусила его за шею.

Гэну понадобилось всего мгновение, чтобы попытаться угадать, попадут ли они в постель этой ночью.

Книга третья Кто одержит победу?

Глава 60

Убывающая луна и гаснущие костры скоморохов отбрасывали мутные отсветы на покинутое место праздника. Большинство солдат вернулись в свои казармы или пали жертвами огромного количества пива, которое раздавали по такому случаю. Люди спали прямо на помосте, где происходило венчание. Пара лошадей все еще была привязана к изгороди. В ночи разносились голоса, смех и музыка, пробивающиеся сквозь ткань шатров.

Тейт вышла наружу, покинув одну такую засидевшуюся компанию. Она решила пройтись, чтобы отделаться от шума, потом, остановившись, задумчиво посмотрела на луну.

Раньше там жили люди. Работали, играли, даже зачинали детей в этом мертвом серебряном мире. Она знала одного из них. Знала раньше. Впрочем, какая разница? Все это осталось в прошлом — отжившая свое легенда.

Все эти месяцы Тейт ни разу не вспомнила о колонии. Луна была просто луной. Она не являлась больше предметом научных исследований или национальной гордости. Никто больше не рылся в ее безвоздушных тайнах, никто там, наверху, не рассматривал Землю в поисках предательских бородавок межконтинентальных ракет… Или нет?

Доннаси покачала головой. Колония никогда не была самообеспечивающейся, так что героические попытки произвести достаточно пищи для поддержания жизни только оттягивали неизбежный конец. Так или иначе пара докладов просочилась сквозь цензуру. В них говорилось, что ракеты уничтожили всех.

Уничтожили. Еще одна память о «старых добрых временах», воспоминание о друге, жившем на луне… Здесь люди тоже умирают, но их не заражают, не отравляют, не взрывают ядерными бомбами. Смерть и тут часто забирает их жизни, но это имеет вид честного поединка.

Она упустила свое время. Одна во тьме, Тейт прижала кулаки к вискам, закачавшись от невыносимой боли нескончаемого одиночества.

Ее мир. Каким бы он ни был ужасным, он звал ее. Он уничтожил все и вся, что она знала, но эта странная земля, несмотря на прозрачный воздух, кристальную воду и неисчислимых птиц и зверей, никогда не станет ее домом.

Одно время Доннаси склонна была считать причиной свою разлуку с остальными и изменения в характере Джонса, но теперь поняла, что это не так. Она не несчастный беглец, нет. Она изгой и никогда не сможет стать такой, как все вокруг.

Эти свадьбы чуть не доконали ее. Ее друзья. Такие счастливые. А она сама? Одна. Эмсо — хороший друг, да и несколько других офицеров из отряда Волков находят ее интересной. Тейт понимала, что сама не хочет ничего, но в то же время ее снедала жгущая, горькая зависть к Сайле и Ниле, временами выливавшаяся во вспышки холодной ненависти. Доннаси тут же становилось стыдно за себя. Ведь они не виноваты в том, что она не может найти подходящего мужчину.

Но кто виноват?! Эта мысль все больше беспокоила ее в последнее время. Тейт печально улыбнулась. Может, это зима подбирается к ней, а она просто не хочет проводить все ночи в холодной постели. Она направилась обратно к своему жилищу, твердо решив об этом не думать.

Однако теперь ее мысли прочно заняла новая тема — остальные чужеземцы. Тейт знала, что они еще живы. Или скорее жив больше чем один из них. Плененный у Медвежьей Лапы оланский воин утверждал, что им удалось бы выиграть сражение, если бы в нем приняли участие чужеземцы с громовым оружием. Гэн настоял на том, чтобы Тейт не показывалась Оланам, сохранив таким образом в тайне существование своего оружия. Но он разрешил ей слушать во время допросов. Тот пленник оказался несговорчивым: не моргнув глазом, он пообещал, что Ола отомстит за его убитых товарищей не просто обычными клинками, а громом и молниями. Доннаси размышляла, удалось ли им вернуть шлем с ее «гравюрой» в столицу. Вряд ли. Она надеялась, что сейчас он на дне реки. Чувство, что она подвела Гэна, все время тревожило ее.

Когда Тейт подошла к деревушке, где жил Джонс, поднялся ветер. Он унес с собой тепло, и Доннаси съежилась, ссутулив плечи и засунув руки в карманы куртки. Однажды она рассказала женщине, с которой работала, что в подобной одежде в ее стране ходят все; она называется айк-жакетом. Один такой Тейт видела во время церемонии, а теперь жены двоих Волков попросили одолжить ее собственный, чтобы снять с него копию.

Доннаси Тейт — дикарский модельер!.. Когда она попыталась рассмеяться, ветер подул прямо в лицо. Вытирая глаза, Тейт твердила себе, что это не слезы, а если и слезы, то только от ветра. Скорее почувствовав, чем заметив, какое-то движение, Тейт резко остановилась. Инстинкт подсказал ей присесть — так легче заметить любого по силуэту на фоне звезд. Доннаси застыла на месте, вслушиваясь в непрерывный шелест травы на ветру, и огляделась, стараясь смотреть краем глаза — именно так лучше видится ночью. Движение больше не повторялось, но, обдумав увиденное, Тейт решила, что это был свет, прикрытый от посторонних глаз. Все это казалось очень подозрительным, будто кто-то хотел что-то скрыть. Через пару минут поднявшись, она продолжила путь с клинком в руке, стараясь держаться центра дороги: нападающим пришлось бы пересечь открытое пространство, чтобы добраться до нее.

Слева уже смутно проглядывала первая избушка села, и тут темный силуэт отделился от ее тени, двинувшись в сторону дороги. Когда она поняла, насколько уверен этот некто в том, что остается незамеченным, испуг сменился гневом. Он явно не ожидал, что Тейт сможет защищаться. Ошиблись, мистер, подумала она и подняла мурдат, держа клинок по диагонали, готовая нанести или отразить удар. Темная фигура скрылась за кустом, но теперь Доннаси точно знала, где он. Она продолжала идти вперед.

Он шагнул навстречу — черная, лишенная деталей тень. Сделав два длинных шага, Тейт уткнула острие меча прямо ему в живот.

Человек поднял руки.

— Не очень-то дружеская встреча для старого друга, Доннаси! Особенно если он так долго ждал, что промерз до костей, а его глаза слезятся от недостатка отдыха. — Даже в этот хриплый шепот он смог вложить смесь оскорбленного достоинства, обвинения и немного насмешки.

— Билстен!.. Сумасшедший, что ты здесь делаешь? Я ведь могла тебя убить.

— Я готов был поспорить, что ты бы поколебалась. Так оно и вышло.

Тейт чуть отодвинула клинок.

— Гэн рассказал мне, как ты появился там, в замке. Ты бы поспорил, что он помедлит?

— Не знаю. Я позвал его, чтобы дать знать о своем присутствии. А оказалось, что если Гэна испугаешь, то это может стать последним испугом в твоей жизни. Но к тебе я не хотел подходить в замке.

— Зачем я вообще тебе понадобилась?

— Присядь и послушай. — Сдвинувшись на траву около обочины, он встал на одно колено. Торговец двигался мягко и бесшумно, словно кошка, и Тейт начала подозревать, что он нарочно позволил ей заметить себя на дороге. Когда она устроилась рядом, Билстен продолжил: — Передай своим друзьям, что король объединился с тремя другими баронами, чтобы заманить Волков в ловушку. Приманкой послужит Малтен, баронство к западу от Джалайла.

— Барон Малтен — еголучшая защита против Олы! Какого чер…

— Тсс-с! — Торговец оборвал ее, положив руку на плечо. — Не так громко. Гэна он боится больше Олы. Мне кажется, он прав. Буду благодарен, если ты забудешь, кто именно передал тебе все это… Да, еще для Гэна — Дьяволы разгромили лагерь Людей Собаки.

Тейт слушала с возрастающим ужасом. Первая группа напала открыто, не обращая внимания на ночных дозорных и поднявшуюся тревогу. Как только она отвлекла на себя большую часть защитников, вторая и третья группы обрушились с разных сторон. Закончил Билстен мрачным перечислением погибших:

— Погибли больше тридцати воинов — в основном из Северного клана, откуда Гэн родом — и восемнадцать женщин. Двое мужчин, двенадцать мальчиков и три женщины пропали. Отдельные летучие отряды нападали на собачьи питомники и корали. Застав Вождя Собак врасплох, они уничтожили почти всех животных. Вождь Лошадей узнал об их приближении, так что им не удалось захватить обученных лошадей.

— Передай ему сам, — только и смогла произнести Доннаси.

Билстен усмехнулся:

— С рассветом я исчезну и вряд ли стану беспокоить Гэна этой ночью. Но у меня есть для него и хорошие новости. Сообщи ему, что поражение у Медвежьей Лапы разбудило сопротивление на Китовом Берегу. Ола не сможет помочь Дьяволам этой зимой. — Торговец замолчал, и Тейт невольно подалась вперед в ожидании, однако он продолжил уже другим тоном: — Поговорим теперь о вопросах религии. Алтанар утверждает, будто Сайла связана с зарождением в этих местах новой веры. Это напугало и его, и короля Харбундая: они хотят заключить союз и расправиться с ней. У Церкви здесь нет своих людей, и она не знает, кому верить. Может, ты знаешь?

Тейт покачала головой:

— Сайла работает в лечебнице. У нее не остается времени на проповеди или еще что-нибудь в этом роде. Наверное, их напугало то, что мы помогли местным женщинам.

— Она проводит с тобой много времени?..

Что-то в этом вопросе насторожило Тейт.

— Больше, чем с кем-либо другим, не считая Класа и Нилы. А в чем дело?

— Столько же, сколько ты проводишь с Джонсом?..

Доннаси снова подняла клинок к его животу.

— Лучше объясни мне сразу, что ты имеешь в виду.

Билстен вздохнул:

— Другие торговцы слышали, будто Джонс связан с этой новой религией. Очень сильно связан.

— Это глупо. Он ведь… Впрочем, не важно. Послушай, оставь его в покое. Он все еще болен. И что ты вообще знаешь?! Ты принес все свои веселенькие вести, почему бы теперь тебе не убраться подобру-поздорову, пока еще не поздно?

Торговец поднялся. Тейт двинулась за ним, держа клинок наготове. Осторожно подняв руку в салюте, он обошел ее и направился к Горам Дьявола. Она как раз поворачивалась, когда услышала тяжелый глухой звук. Затаив дыхание, Доннаси напряглась, пытаясь услышать что-нибудь еще. Дважды за эту ночь она чувствовала угрозу, и на этот раз тревога грозила перейти в панику. Она неохотно двинулась вперед. Пара напряженных шагов, и ей удалось убедить себя, что все это — шутки разыгравшегося воображения. Пять ярдов, подумала Тейт; я должна пройти еще пять ярдов.

Она споткнулась и упала, чуть не закричав, но успев нанести удар мечом в сторону еще до того, как коснулась земли. Перекатившись, Тейт приняла низкую оборонительную стойку.

Ничего. Тишина. Даже ветер стих. Обо что она споткнулась? Тейт отступила назад, вытянув руку перед собой. Наткнулась на что-то пушистое. Мокрое. Она отскочила, вытирая руку о дорожную грязь. Что-то внизу застонало, и Доннаси выхватила клинок на случай атаки.

— Кто-то решил устроить мне несчастный случай, — придушенный шепот Билстена, казалось, исходил из-под земли. — Мне кажется, что моя голова полностью разбита. Сзади. Это ведь не ты сделала?

— Нет! Я на тебя наткнулась!

Он снова пошевелился, и его вырвало. Наконец торговец проговорил:

— Ну, ладно. Ты меня нашла. Если ты не собираешься меня прикончить, то тебе придется помочь мне убраться отсюда подальше.

Подойдя, Тейт подхватила его под руки, пытаясь поднять.

— Ты должен будешь помогать мне, — произнесла она и тут почувствовала, что он потерял сознание.

Возненавидев его и весь белый свет, Доннаси потащила тело, ожидая, что нападавший вернется за ними обоими. Казалось, прошли часы, пока она сумела достаточно углубиться в деревню и вокруг собрались люди, чтобы можно было позвать на помощь. Усевшись рядом с бесчувственным торговцем, она срывала голос в крике, пытаясь побороть слезы гнева и страха, а вместе с ними и возвращающееся чувство отчужденности, с которого началось все это проклятое, проклятое, проклятое происшествие!..

* * *
Настоятельница Ирисов организовала для чужеземцев специальную прогулку. Все поднялись рано утром, и она видела, как они поскакали прочь от дворца, радуясь, как дети, вырвавшиеся из тесного дома на волю. На что же должна быть похожа их страна, думала настоятельница, если все, и мужчины и женщины, свободно обмениваются шутками, и каждый одинаково учтив и внимателен по отношению к другому. На самом деле она была уверена, что мужчины иногда даже потакают женщинам. Она потратила немало времени, чтобы понять это, но теперь была совершенно уверена. И это еще больше сбивало с толку.

Ей почти ничего не удалось узнать об их происхождении. Если настоятельница знакомилась с кем-то, она хотела бы знать о нем все. Однако эти люди решительно отвергали любые попытки разузнать что-либо об их прошлом. Все это не радовало ее, особенно учитывая их познания. Тот маленький мужчина, Леклерк, уже продемонстрировал каменщикам, как построить более мощные и надежные подъемники. А Конвей, кроме всего прочего, убедил Алтанара учредить программу дорожных работ, финансируемую на подати. Теперь товары и материалы намного быстрее перемещались по королевству. И Алтанар был уверен, что чужеземцы знают намного больше, чем хотят показать.

Настоятельница Ирисов надеялась, что они смогут поддерживать его заинтересованность. Более того, она надеялась, что сможет выведать у них все до того, как Алтанар прикажет их казнить.

Чужеземцы ей нравились. Умные и веселые, они походили на забавных зверюшек, каких иногда привозят моряки с далекого юга. Сегодня все ехали верхом, и настоятельнице было жаль, что приходится оставаться на носилках: когда-то она любила верховую езду, но теперь старые кости были уже не те. Поначалу рядом с ней ехал Конвей, поддерживая приятную беседу, но потом, заметив что-то интересное впереди, пришпорил лошадь. Разговоры с ним были лучшим упражнением для ее мозгов, особенно после гибели Фолконера. Несмотря на приветливость Мэтта, с этого времени настоятельница стала замечать в нем какую-то натянутость, будто за его словами скрывались совсем другие мысли. Он не делал тайны из своего желания узнать все о королевстве и его обитателях. Алтанару это не доставляло особого удовольствия, однако Конвей был настолько открыт и дружески настроен, что ни у кого не находилось возражений. И люди любили его. Король был достаточно практичен, чтобы использовать это. Он делал вид, будто Конвей является его собственным фаворитом, позволяя тому разгуливать где пожелает.

Как легко было предугадать, Алтанар не разрешил путешествовать женщинам, утверждая, что они должны уважать обычаи Олы. На самом деле женщины, несмотря на работу с Избранными, понемногу замкнулись в своем собственном кругу. Это произошло после зрелища на Берегу Песен. Все, конечно, сильно переживали смерть Фолконера, но сейчас уже оправились. Но о сцене на берегу и королевских блюстителях истины они говорили приглушенными голосами, полными ужаса. Сначала настоятельница сожалела о сделанном, увидев, как это подействовало на женщин, но вскоре решила, что в любом случае им рано или поздно пришлось бы это принять, а как конкретно все произошло — не столь важно. Хотя все же больно было видеть такую сильную женщину, как, например, Кейт Бернхард, ограничившей свои контакты только детьми и своими двумя подругами. Поведение остальных двух женщин изменилось просто разительно. Казалось, Дженет Картер впала в глубокую эмоциональную депрессию. А Сью Анспач на глазах становилась все меньше и тусклее, пока не превратилась скорее в охранника, чем в подругу Картер. Она спрашивала совета или мнения Дженет по любому вопросу. Та в большинстве случаев делала вид, что занята или не хочет тревожить свой ум, но на самом деле просто оставляла право решать за Анспач.

Больше всего настоятельницу раздражало неожиданное, но твердое решение Картер не расставаться со своим оружием, как будто она каждую секунду ожидала блюстителей истины по свою душу. Алтанара ее поведение тоже заставляло нервничать, а его неумелые попытки убедить Дженет, что ей не требуется другой защиты, кроме его доброй воли, только доказали остальным ее правоту. Они не так отчаянно цеплялись за свое оружие, чтобы все время держать его в руках, но никогда не отходили от него дальше, чем на пару шагов. И постоянно смотрели друг за другом, готовые к немедленной защите.

Не сегодня-завтра Алтанар решит, что ему необходим полный контроль над чужеземцами. А в действительности — над оружием. О том, что за этим последует, настоятельнице не хотелось думать.

Она вздохнула и пошевелилась, пытаясь устроиться поудобней. Внезапно носилки оказались в полосе раскаленного удушливого воздуха, выдавившего слезы из глаз. Казалось, горло завязывается узлом, и настоятельница закашлялась. Заметив это, чужеземцы прикрикнули на носильщиков, чтобы те поторопились. Через пару секунд дым исчез, и носилки остановились.

— Что вы делаете? — крикнула она Конвею.

Беззаботно усмехнувшись, тот лишь воскликнул:

— Это удивительный мир!..

Несмотря на застилавшие глаза слезы, настоятельница заметила, как Леклерк неодобрительно нахмурился. В словах Конвея было явно больше, чем хотелось бы его другу; на мгновение ее раздражение сменилось интересом: что же еще тут замешано? Голос Мэтта вернул ее к происходящему. Он указывал на странную кирпичную конструкцию, больше походившую на огромную кирпичную булку. Воздух вокруг дрожал от жара, из отверстий в верхней части валил дым. Именно он заставил ее закашляться. Даже не зная, что это такое, настоятельница уже ненавидела эту штуку.

— Подарок Алтанару, — пояснил Конвей, и она пристально поглядела на него. Не послышалась ли в его голосе насмешка? Между тем он продолжал: — Одно из условий получения хорошей стали — жаркий огонь. Мы с Луисом построили эту штуковину, называемую коксовой печью. Внутрь закладывается уголь, а жар выжигает все примеси. Похоже на то, как делают древесный уголь.

— Запах не слишком приятный.

— От этого невозможно избавиться, — произнес Леклерк. — Немного дыма — небольшая цена за лучшие и более дешевые лемехи, петли, печи…

Прервав его намного резче, чем собиралась, настоятельница продолжила:

— …ножи, наконечники для стрел и копий и другие мужские игрушки.

Конвей поморщился:

— Мы прекрасно понимаем, что он не станет использовать все это только в мирных целях, настоятельница. Мы лишь надеемся, что кузнецы смогут делать больше инструментов и за меньшее время.

Не так уж сильно он обрадован, заметила настоятельница Ирисов. В его словах чувствовалось понимание, которого не было у Леклерка. Или тот его лучше скрывал. Никогда не поймешь, что у этих людей на уме.

Она взглянула на женщин. Тут сомнений быть не могло: на их лицах было написано отвращение. Картер очевидным образом исполнилась презрения ко всей этой конструкции. Правильно, подумала настоятельница; ей хотелось сказать Дженет, насколько она с ней солидарна.

Пытаясь сохранить хоть немного доброжелательности, она обратилась к Леклерку:

— Как тебе удалось построить такую круглую крышу? Ведь это тоже кирпич, не так ли? Почему она не падает?

Маленький человечек буквально раздулся от гордости.

— Это настоящий купол. Я точно рассчитал, что нам нужно, потом рабочие насыпали кучу земли нужного размера и формы. Затем каменщики обложили ее кирпичом. Как только раствор схватился, мы извлекли землю. Это не самый лучший способ, но я вспомнил кое-какие рисунки… — Внезапно весь его энтузиазм испарился, и он посмотрел на остальных, будто прося прощения. Продолжив, он явно старался быть сдержаннее. — …То есть я вспомнил, как это делали у нас на родине, и постарался улучшить тот способ. Это хорошее строение, прочное. Посмотрите, как устроена дверца для загрузки угля. А вон та штука наверху называется сводом. Все здание само является несущей конструкцией. Внутри нет никаких подпорок, на крыше может плясать дюжина людей, а она даже не шелохнется.

Настоятельница взглянула на него так, будто он издевался над ней.

— Но это правда, настоятельница, без дураков.

— Без чего?

Теперь все уставились на Леклерка. Тот взмок.

— Это такое выражение. У нас им пользуются. В моей семье, ну, в моем клане. Это значит: если я лгу, то пусть у меня родятся только дураки. Это такая пословица.

Еще одна ложь. Но о том, что называется «коксом», и об этой кирпичной поганке он говорил правду. Остальные следили, проглотит ли она такое объяснение.

— Я никогда не слышала таких слов, — произнесла она. — Расскажи мне, как работает эта печь? — Настоятельница почти улыбнулась, заметив, насколько ему стало легче.

Леклерк прочитал ей лекцию о том, как им удалось найти так называемый «битумный» уголь, и объяснил, что в остальных местных материалах слишком много примесей, чтобы делать из них кокс. Ей очень хотелось сказать, что уголь есть уголь и ничего другого с ним не сделаешь, однако он уже был далеко впереди. В печь закладывали слой угля, объяснял Луис, и нагревали его, чтобы очистить, как он сказал, от газа и смол. Настоятельница решила, что это нечто вроде пара, так как они должны были, по словам Леклерка, подниматься вверх — это было очевидно, судя по накопившейся вокруг топок саже, — где жар заставлял их воспламеняться и огонь нагревал уголь внизу. Для полного завершения процесса требуется три дня, закончил Леклерк.

— Король Алтанар видел это? — поинтересовалась настоятельница.

— Разумеется, он в курсе. Но я хотел, чтобы сначала взглянула ты, — сказал Конвей. — Для нас важно, чтобы ты поняла: наша цель — помочь людям, а не королю.

Она кивнула, охотно согласившись. «Наверное, это отвратительный запах серы сломил меня, — решила она, — он наводил на мысли о Преисподней». Возможно, именно поэтому первое впечатление настоятельницы от постройки было столь негативным. И правильно. Наверняка отсюда появится лишь новое оружие.

Мысли об оружии — и о чужеземцах — всегда приводили к одному и тому же. Рано или поздно Алтанар их уничтожит.

Конвей отъехал поговорить с корабельщиками, оставив настоятельницу наедине со своими мыслями. Потом вернулся на свое место рядом с ней, рассказывая, что не знаком с устройством морских судов, так как их родная страна не имеет выхода к морю. Он обратился к Леклерку, и они вдвоем начали вспоминать особенности конструкции кораблей. Сперва у нее голова закружилась, когда они стали разговаривать о кошках и еще каких-то животных, но потом настоятельница поняла, что их «кошка» — это один из видов лодок, а когда они говорили «аутриггер», то на самом деле имели в виду катамаран.

Почему же они столько знают об устройстве морских судов, если не знакомы с мореплаванием?

Они совсем не такие, какими хотят выглядеть. Все это замечают. Неужели они настолько слепы, что не понимают этого?

Она все еще была поглощена размышлениями, когда процессия добралась до дока и стоящего в нем судна. Сейчас во Внутреннем Море находилось несколько стай касаток, и настоятельница хотела показать чужеземцам церемонию встречи. Но это не значило, что она одобряет ее. Совсем нет.

Касатки были священными животными рода Алтанара, его хранителями. Два раза в год, весной и поздней осенью, всем стаям, живущим во Внутреннем Море, приносились в дар рыба и цветы. Символизм этого действа раздражал настоятельницу. Конечно, цветы и рыба!.. Пища для сильных — самцов, повелителей, и бесполезные цветы для слабых — самок, подчиненных. Церковь поддерживала этот обычай только потому, что один из предков Алтанара был достаточно сообразителен, чтобы объявить, будто он почитает касаток, так как их создал Вездесущий. Это была ложь, но она позволила прекратить ненужные трения.

Конвей захотел посмотреть на все это, и вот они здесь. Женщины теперь расслабились и вели себя беззаботно, чего за ними уже давно не наблюдалось, и помогли настоятельнице взойти на борт. Вскоре парус был поднят, и они двинулись вперед. Чистая холодная вода плескалась о борта, веревки пели на соленом ветру. Мимо проплыла, пульсируя, огромная медуза. Тучи черно-белых морских птиц разлетались в стороны при приближении корабля. Далеко на юге маячили над водой паруса полудюжины церемониальных судов.

Неожиданно настоятельница заметила еще одну лодку, державшую курс прямо на их корабль. На ней не было флажка. Один человек находился у руля, другой сидел на носу, больше никого видно не было. Приближение лодки почему-то вселило в настоятельницу тревогу. Она не умеет плавать. Ближайшие суда — далеко. Она позвала Конвея:

— Не могли бы мы изменить курс? Та лодка, кажется, правит прямо на нас.

Он спокойно ответил:

— Так и есть, настоятельница. В той лодке находится человек, с которым я советовал бы вам встретиться.

— Что? — выдохнула она удивленно.

К этому времени второй корабль был прямо за ними, и его паруса перехватили ветер, заставив их остановиться. Когда же он проскользнул мимо, чуть не зацепив их корпусом, человек оттуда ловко перескочил к ним на палубу. Настоятельнице бросилась в глаза черная, как смоль, борода. Они тепло поздоровались с Конвеем, пожав друг другу локти по обычаю племени Фор.

При их приближении настоятельница Ирисов попыталась восстановить вокруг себя оболочку достоинства. Возбужденное щебетание остальных женщин ничуть не помогало ей в этом.

Конвей заговорил:

— Этот человек предпочел бы, чтобы ты не знала его имени, настоятельница, но он твой друг. И ненавидит Алтанара не меньше, чем ты.

Она отшатнулась. Сердце забилось, словно раненый кролик. Мэтт тут же оказался перед ней на коленях, поднося к носу бутылочку с нашатырным спиртом. Она сморщилась и отодвинулась, ударив его по руке.

— Не смей угрожать мне, щенок! Ты что же себе думаешь? Разве не понимаешь, что подписал этому человеку смертный приговор? А заодно и себе?!

— Сомневаюсь, настоятельница, — произнес бородач; казалось, он искренне веселится. — Было грубо так удивлять тебя, но мы решили, что это единственный способ обеспечить безопасность встречи.

— Ха! Да что вы знаете о безопасности?! — Она бросила многозначительный взгляд на рулевого и двоих матросов.

— Возможно, будет лучше, если ты все же узнаешь мое имя. Меня зовут Вал. Это мои люди.

— Так я и думала. — Настоятельница триумфально улыбнулась. — Большой гордый чурбан! Как легко я смогла узнать от тебя все, что хотела!.. И ты еще говоришь мне о безопасности.

Вал взглянул на Конвея в беспомощном гневе, и тот расхохотался. Этот звук испугал настоятельницу. Несмотря на разыгравшиеся вокруг события, она не помнила, чтобы он раньше так смеялся. Успокоившись, Мэтт произнес:

— Настоятельница, ты же понимаешь, что Алтанар избавится от нас, как только узнает все, что возможно, о чудо-оружии. Мне стало известно о существовании его противников. Я встретился с Валом, и мы договорились о многих вещах — в частности о короле. Еще мы пришли к выводу, что Церковь и женщины должны иметь большую свободу. Вал может собрать бойцов из племен Китового Берега, чтобы помочь нам. Его свободные корабельщики тоже нас поддержат. Мы ни о чем тебя не просим, но знаем, что ты имеешь множество источников информации и могущественных друзей. Если ты откажешься помочь нам, то, пожалуйста, по крайней мере, не сражайся против нас.

— А тебе не кажется, что для войны с Алтанаром необходима армия? Или ты просто помашешь перед его воинами своим громовым оружием, и они разбегутся?

Вместо ответа Конвей достал коробочку с угольной палочкой и нарисовал прямо на палубе какую-то бредовую картинку. Сначала корову с огромным выменем, чтобы никто не ошибся. Потом два вертикальных пера; их концы были заточены, и под каждым красовалась капля. Когда женщины сгрудились, чтобы рассмотреть рисунок, Леклерк и Конвей заговорщически улыбнулись друг другу. Вал смотрел на все это с сомнением.

— Это послание от женщины по имени Доннаси Тейт. Оно было нацарапано ножом на шлеме командира, погибшего в битве у реки Медвежья Лапа.

Настоятельница едко усмехнулась.

— Послание? Это же детские каракули. Что это значит? — Она ткнула скрюченным пальцем в сторону перьев на рисунке.

Конвей выглядел строгим.

— Это, естественно, секретное послание. Но оно пришло от нее. Только мы можем понять.

Настоятельница разглядывала картинки, одновременно наблюдая за Мэттом. Он казался вполне серьезным. Она знала о людях, писавших послания странными символами. Взглянув на мрачного Вала, настоятельница содрогнулась: все действительно обстояло как нельзя более серьезно. У нее не было выбора, кроме как следовать за ними. Снова посмотрев на Конвея, настоятельница почувствовала, как странные, полузабытые ощущения разбегаются под ребрами и вдоль спины. Она действительна хотела быть с ними заодно! Она не чувствовала такого с тех пор… Настоятельница прикусила губу. С тех пор как Сайла обещала предотвратить союз между Алтанаром и Людьми Собаки.

Конвей продолжал:

— Войска Харбундая теперь находятся под началом воина из племени Собаки. Тейт помогает ему. Они нападут на Алтанара, когда наступит время. Мы должны быть готовы помочь им здесь и ослабить короля насколько возможно до начала сражения.

Выпрямившись, настоятельница фыркнула.

— Я ничего не обещаю. Если вы выживете, то, надеюсь, сдержите свое слово. О женщинах и Церкви.

— За просто так?! — Рык Вала, казалось, исходил от самого корабля.

Она взглянула на него весьма высокомерно.

— Я сказала, что ничего не обещаю. Это не значит, что ничего не буду делать. Я сделаю что смогу, а вы должны сдержать слово.

— Я не говорил с тобой! Я не давал тебе своего слова!

— Тогда дай, или я ничего не стану предпринимать. Ты соглашаешься на предложение Конвея или нет?

Задумавшись на мгновение, он выпалил, сверкнув глазами:

— Да! — и вдруг, также неожиданно, как начинается буря, рассмеялся. — Рад видеть тебя на нашей стороне, старушка. Ты одна стоишь целой армии, это точно!

Настоятельница изобразила любезнейшую из своих улыбок.

— Любая женщина это знает. А ты все равно неотесанный чурбан. Убирайся с моего корабля.

Тряся головой и заходясь от смеха, Вал подошел к корме. До его лодки было добрых полмили, но он без колебания скользнул за борт, помахав на прощание рукой. Через пару секунд его уже трудно было рассмотреть. Вторая лодка сменила курс, идя ему наперерез.

— Он выплывет? — тревожно спросила Анспач. — Вода такая холодная. Почему он не вернулся так же, как пришел?

— Слишком опасно, — сказал Конвей. — Если наши корабли дважды подойдут друг к другу, слишком многие могут это заметить. Один раз выглядит простой неосторожностью. К тому же Вал плавает лучше, чем иная рыба. Он пережил три крушения.

— Тебе многое о нем известно, — осторожно заметила настоятельница. Необязательно давать Мэтту понять, насколько она ценит его достижения. Пусть лучше держится скромно. — Ты выбираешь себе очень непохожих друзей.

Вмешалась Бернхард:

— Как тебе это удалось? И как ты догадался, что послание от Тейт?

— Настоятельница, вынужден просить прощения, — извинился Конвей. — Это действительно секрет.

Та лишь с сожалением махнула рукой. Кроме всего прочего, он так тихо разговаривал, что подслушать не было никакой возможности. Возможно, он даже слишком умен.

Не обращая внимания на ее раздражение, Мэтт принялся объяснять:

— Мы с Тейт оба интересовались историей, особенно периодом Американской революции. Было такое место, где наши выиграли сражение с англичанами: небольшой отряд американцев — в основном ополченцы, окружив английскую регулярную часть, разбили ее. Местечко называлось Коупенс. Доннаси послала знак, который любому в этом мире показался бы глупой мазней, но я его понял. Главным доводом было то, что Харбундай использовал ту же тактику у Медвежьей Лапы. Будьте уверены, это ее рук дело.

К этому моменту все, кроме Картер, улыбались. Да и ее издевки были уже не те, что раньше, хотя она честно попыталась.

— Посмотрите только, что вы принесли в этот новый мир! Все те же старые победы и войны. Чудесно! — круто развернувшись, Дженет отошла на корму.

Анспач выпрямилась, грустно улыбнувшись.

— С ней все будет в порядке. Я поговорю, — и тоже отошла.

Бернхард поймала Конвея за руку, когда тот собирался повернуться к настоятельнице.

— Спасибо, Мэтт. Я уже готова была сдаться. Мы знаем, что Алтанар замыслил для нас всех. Я уж думала, что придется просто сидеть и ждать, когда это случится. Ты дал нам надежду! Надежду победить или проиграть… Спасибо тебе.

— Мэтт! Ну, что я говорил? — возбужденно заговорил Леклерк. — Подожди, Картер вернется. Она всегда была мягче нас всех, но она не глупа. В глубине души она все понимает.

— Я не беспокоюсь, Луис. В Дженет я уверен. Как ты смотришь на то, чтобы все же полюбоваться китами?

Настоятельница резко повернулась на звук смеха, и движение отозвалось вспышкой боли в суставах. Конвей тут же оказался рядом с ней.

— Для этих рук вам необходимо что-то теплое, — произнес он и поспешил в сторону, вернувшись через пару секунд с дымящейся горячей тряпкой. — Я приказал команде нагреть еще.

Мэтт обернул ее руку тканью, и тут же ароматный пар высосал боль. Прикрыв глаза, настоятельница протянула вторую руку, откидываясь на спинку кресла. Она чувствовала, как корабль меняет направление, поворачивая к югу. На мгновение она прищурилась, вглядываясь в жемчужное сияние облаков на фоне голубого неба. Прямое копье еловой мачты чертило замысловатые узоры. Настоятельница снова сомкнула веки, поглощенная ощущением свободы, будто могла заставить свое неуклюжее больное тело парить невесомым облаком, оставляя позади заботы и страдания.

Она почти засмеялась. Впервые в жизни настоятельница Ирисов позволила себе совершить нечто опасное — нечто, больше подобающее мужчине. А теперь ее еще запеленали, словно младенца, и она радовалась этому, будто какая-то сумасшедшая.

Это было или самое глупое начало восстания, какое когда-либо происходило, или самое лучшее. Настоятельница надеялась, что скорее второе.

Глава 61

Зима яростно налетела на враждующие королевства Харбундай и Олу, оживив в памяти людей легенды о Начале мира с долгими годами без лета. Снег шел необычайно часто, засыпав дороги и перекрыв перевалы через Горы Дьявола. Казалось, само небо решило указать враждующим правителям на тщету их жалких войн. Однако те обращали мало внимания на подобные знамения, и, хотя ни одно королевство не могло предпринять активные действия, оба копили силы к лету.

Совсем по-другому обстояло дело с простыми людьми. Впервые проявилось полное отсутствие целительниц, необычайные морозы собирали свою мрачную дань среди неподготовленных и беспечных. Сайла никогда еще столько не работала: холод вызывал не только болезни, но и травмы. Были и другие трудности. Рыбакам пришлось стать осторожными, и уловы упали. Зимние овощи, привыкшие расти в мягком морском климате, теперь сгнили или померзли. Многие фруктовые деревья лишились ветвей. Запасы, оставшиеся после обильного урожая, таяли намного быстрее, чем сугробы. Бесконечная череда серых дней и штормов проникла даже в повседневную речь. Матери говорили своим непослушным детям: «Веди себя хорошо, а то злые гиганты оставят зиму навсегда, как сказано в легендах! Ты же этого не хочешь, правда?!»

Конечно, детям этого не хотелось, но они замечали, что снег продолжает идти, несмотря на их поступки, и поэтому продолжали вести себя не лучше прежнего. Такое сходство в поведении правителей и маленьких детей не укрылось от глаз Сайлы, когда она наблюдала, как ее муж и Гэн муштруют Волков.

Перед самым первым снегом они, воспользовавшись случаем, напали на лагерь Дьяволов, расположенный в предгорьях.

Вскоре после этого рейда шпионы доложили, что нападения воинов Людей Гор на Людей Собаки продолжаются. Тут сразу же стала ясна двойная выгода от разрушения лагеря. Воины, уничтоженные Волками, больше ни на кого не нападут, в том числе и на подданных барона. Самые храбрые из лесорубов отправились в те места сразу после рейда Волков, стремясь заготовить дерево до наступления холодов.

За это время Джалайл преподал Гэну несколько уроков тонкой дипломатии. Как только позволяла погода, они отправлялись с визитами в соседние баронства на севере и западе. Иногда эти визиты были официальными. Чаще Гэн отправлялся один, беря с собой только Класа, Эмсо и иногда Тейт. Они путешествовали в легких кольчугах, скрытых под грубой одеждой простолюдинов. Осторожно разведывали все, проходя через леса с лошадьми в поводу. Молчаливыми привидениями проносились по холмам, невидимые, но все замечающие. Гэн изучил подходы ко всем трем баронствам, граничившим с Джалайлом. Он запоминал броды, замечал, где находятся преграды на главных дорогах. Несколько раз их настигали бури, но только однажды, когда лошади не смогли пробраться через сугробы, положение стало опасным. В тот раз они еле выжили и с тех пор брали с собой намного больше зерна.

Гэн учился. Он часто не давал барону спать, требуя объяснений всего, что видел или слышал днем. Сам Джалайл в личных беседах жаловался, что Гэн достает его мозги через уши. Однако он всегда терпеливо отвечал на вопросы и развивал идеи, предложенные своим молодым помощником. Он так гордился Гэном, что это стало вызывать озабоченность у подчиненных. Время от времени — к счастью, не слишком часто — появлялись слухи, что кое-кто из знатных людей в его баронстве завидует влиянию пришельца.

Бывая в замке, Гэн устраивал настоящие допросы Второму, заставляя его с помощниками работать, как никогда раньше. К тому времени, как дни укоротились, а горные перевалы оказались окончательно засыпанными снегом, Гэн получил детальное представление о каждом дворянине в Джалайле, о каждом бароне в Харбундае, о короле, королеве-матери и большинстве дворян в остальных баронствах. Он мог без запинки перечислить цифры, касающиеся торговли Четвертого с кем угодно, и даже перепугал его с бароном своим предположением о том, насколько выгодной могла бы стать торговля углем с Олой, если бы не неприятности на границе. Когда же он предложил использовать выручку от этих сделок для покупки полудрагоценных камней у северных племен и последующей перепродажи их Найонам, барон просто расхохотался. Юноша понял, что зашел намного дальше, чем Джалайл когда-либо помышлял. Больше он ничего не говорил, но все знали, что он не переставал размышлять.

Мыслями, навеянными своими поездками, он делился намного неохотнее. По крайней мере, до одного не совсем обычного вечера на исходе зимы.

* * *
Они рано остановились, расположившись достаточно высоко на лесистом склоне, чтобы видеть распростершуюся внизу дельту впадающей во Внутреннее Море реки. Пока остальные переговаривались друг с другом, Гэн отошел в сторону, дабы полюбоваться пейзажем в одиночестве. Окна маленьких поселков и ферм ярко светились; стеклянные блестели не хуже драгоценных камней, те же, что сделаны из промасленной бумаги, были желты, словно масло. Дым лениво поднимался вертикально вверх. Там, где море встречалось с землей, вверх по берегу двигалась цепочка неровных отблесков, затем они останавливались и откатывались назад, к югу. Стая морских птиц кружилась над берегом, совершая маневры, недоступные даже самой умелой армии. Невидимые, если смотреть сверху, они вдруг все разом вспыхивали на фоне сумерек, когда становились видны их белые животы.

Черно-зеленые острова Морской Звезды казались камнями, оправленными в живое серебро. Они расплывались перед глазами, сливаясь с водой по мере того, как солнце опускалось к горизонту, обагряя по пути облака и белые клыки гор Китового Берега.

Все это время Тейт наблюдала за ним. Что-то ощущалось в воздухе вокруг него, какая-то энергия. Доннаси была уверена: он сейчас сражается с огромной задачей, но, судя по выражению лица, не отступит ни за что. Потом Тейт вспомнила слова Сайлы о том, как иногда его глаза вдруг вспыхивают неестественно ярким огнем. Это был огонь завоевателя.

Тейт снова сосредоточилась на его глазах. Последовавшие за этим слова самое меньшее удивили ее:

— Мне предназначено править здесь.

Весь предыдущий день они говорили в основном о всякой всячине и окружающих землях. Обычное вечернее молчание только усилило шок от его слов.

Все сгрудились у кострища в покинутой избушке охотника, которой предстояло дать им приют сегодняшней ночью. Шипение раскаленного жира на углях было единственным звуком, последовавшим за его заявлением.

Гэн продолжал смотреть на огонь, снова и снова поворачивая палочку с мясом. После длинной паузы он продолжил:

— Мой отец принес нам мир, но слишком многие молодые воины боялись нападения врагов, которые, кажется, окружают нас со всех сторон. Что, если Харбундай, Ола и Люди Собаки будут иметь единого правителя? Даже Дьяволы поймут бессмысленность войны с таким противником. — Он поднял глаза, его горячее желание молило о поддержке. — Представьте себе броню тяжелой пехоты Олы, соединенную с быстротой наших Волков и прикрываемую лучшими всадниками мира — кавалерией Людей Собаки. Кто осмелится напасть на нас?!

Молчание повисло туманом неуверенности. Клас отвернулся. Эмсо, прочистив горло, произнес:

— Я тебе скажу, кто. Первый же Вождь Войны, который решит, что хочет контролировать торговлю мехами или деревом, или подумает, что лучше тренировать лошадей для своей собственной кавалерии, а не для нашей, или ему понадобится наша рыба, или…

Гэн оборвал его:

— Хватит! Я ничего не могу поделать с чужой жадностью, но кто сможет победить нас?

— Мы сами, — это сказал Клас, и слова, казалось, причиняли ему боль. Но он продолжал: — Посмотри, что мы делаем сейчас. Пока барон Джалайл был слаб, король хотел сместить его. Мы сделали его сильным, мы вчетвером. И что же мы теперь делаем? Строим планы, как стать еще сильнее и сместить короля. Вслушайся в свои слова! Ты становишься одним из них! — Он поднялся, слишком взволнованный, чтобы сидеть. — Мы должны сразиться за Джалайла еще один раз, чтобы его земли остались за ним — слишком многим мы ему обязаны. А потом возвратиться домой. Мы нужны нашим людям, Гэн. Подумай об этом.

Гэн повернулся к Класу лицом. Сила их чувств заставила Тейт и Эмсо тихо отодвинуться, но ни один из них этого не заметил. Снаружи настороженно скулили собаки, скребясь в дверь.

Несколько долгих зловещих секунд они стояли неподвижно, ладони почти касались рукояток мечей. Потом Клас пошевелился. Казалось, будто что-то сломалось у него внутри, он словно стал меньше. Напряженные мускулы расслабились, потеряв рельефность. Гримаса воинственности исчезла с его лица, оставив только озадаченное, почти смущенное выражение.

— Я не буду драться с тобой.

Гэн скорее прорычал, чем произнес свой ответ:

— Но не из-за моего отца! Я — сам по себе! Я не то, что предсказывала моя мать!

— Я дал клятву. Не важно, как мне придется умереть, чтобы сдержать ее. Делай, что требует твоя судьба.

Гэн отвернулся, его руки упали, плечи опустились. Он посмотрел вверх, на грубый потолок. Тейт была уверена, что заметила в его глазах неожиданную слезу. Глубоко вздохнув, юноша проговорил:

— Я просил тебя быть самым близким моим другом. А теперь устроил все это. Мне стыдно.

— Ничего, — произнес Клас.

Тонкая, неуверенная улыбка слегка оживила лицо Гэна, когда он снова взглянул на Класа.

— Ни один человек не заслужил такого друга. Пожалуйста, прости.

Клас пожал плечами.

— Все забыто.

Потом, словно ничего и не произошло, они снова уселись у огня. Тейт с Эмсо обменялись многозначительными взглядами, заняв свои прежние места. Дверь перестала трястись под ударами собачьих тел.

Первое дежурство сегодня выпало Тейт. Несмотря на ветер и мороз, заставившие ее поплотнее закутаться в спальный мешок, возможность выбраться на свежий воздух обрадовала Доннаси. Она уселась, привалившись к стволу дерева, заняв позицию, позволяющую наблюдать за тремя сторонами дома. Раггар и Шара охраняли четвертую. Чо она взяла с собой.

— Нам, девчонкам, надо держаться вместе, собачка, — сказала она. — Ты поможешь мне, я помогу тебе. — Тейт удивилась, когда Чо, подняв голову, лизнула ее в щеку, но обняла собаку. — Ну что, чертов зверь? Ах ты, старая развалина… Я, видимо, должна защитить тебя, не так ли?

Вместо ответа Чо повернулась несколько раз и наконец устроилась, положив голову Тейт на колени. Несмотря на холод, Доннаси сочла своим долгом почесать ей за ушами и чуть не засмеялась, увидев, как собака принимает эту ласку, в то же время внимательно наблюдая за окружающим лесом.

Мысли ее свободно блуждали, и Тейт сразу задумалась о Джонсе. За зиму он все больше отдалялся от Доннаси. Без сомнения, он нашел себе новых друзей в баронстве, и они были единоверцами. Часто люди приносили Сайле информацию — и еще чаще просто сумасшедшие россказни — о росте группы. Жрица Роз все время держала Тейт в курсе дела. Никто не обсуждал этого вслух, но всем было ясно, что какие бы проблемы Джонс ни вызвал, они неизбежно отразятся на его «соплеменнице». Доннаси тронула забота Сайлы, с которой та старалась предоставить ей любые сведения, какие могли пригодиться для защиты. Неизменное дружелюбие Нилы трогало ее не меньше. Джонс же только все затруднял. Как могла Тейт предупредить его о нездоровом отношении к его новым друзьям, если он не принимал ее саму?

Да и кое-какие слухи о Танцующих-под-Луной настораживали. Один человек пришел к Сайле со следами жестокого бичевания на спине. Так или иначе, он пришел слишком поздно и умирал от заражения. Он вцепился в целительницу, словно ребенок, умоляя избавить его от вечных мук в аду.

По его словам, Джонс присутствовал, когда его секли, однако на любые другие вопросы умирающий отвечать отказался, как отказался назвать другие имена или сообщить что-либо о группе.

Так состоялось первое знакомство Тейт с их силами. Второе было связано с Билстеном. Сайла никогда не скрывала своего отношения к торговцам, но лечила его столь же заботливо, как и всех своих пациентов. Целительница утверждала, что в ту ночь он был поражен «проклятием», чего Доннаси никак не могла понять, пока не сообразила, что речь идет о сотрясении мозга.

Только когда Билстен снова смог путешествовать, она узнала о его отношении к сторонникам Джонса. Торговец собирался отправиться в путь тайно, поэтому заговорил с ней всего за несколько минут до ухода.

— Я ждал этого момента целую луну, — произнес он, и его рука поднялась, машинально потирая зажившую рану. — Они должны сейчас где-то беситься и вопить, словно сумасшедшие, и это даст несчастному торговцу шанс проскользнуть незамеченным. Сдается мне, что они не любят людей вроде меня.

Его тон испугал Доннаси. Тейт сравнила его сегодняшнюю реакцию с тем, как он вел себя, когда предлагал разведать дорогу через земли Людей Гор. Тогда это был другой человек. Он боялся Дьяволов, но был уверен, что сумеет договориться с ними. Сейчас в Билстене не чувствовалось такой уверенности.

Доннаси помогла ему оседлать лошадь и навьючить ослов. Торговец растворился в темноте, оставив после себя одинокий звук шагов маленького каравана. На мгновение ей показалось, что он обернулся, и она быстро помахала рукой, но это оказалось лишь обманом зрения.

Как только он ушел, Тейт уже не могла побороть растущее подозрение, что тайный огонек, который она заметила той ночью, горел именно в доме Джонса.

Глава 62

Первые весенние цветы выросли на тающих зимних снегах. Это были крокусы, и их количество удивило Гэна и Класа не меньше, чем Тейт.

— У нас росли такие, — сказала она, — но они появлялись позже, и никогда их не бывало так много.

Кое-где цветы ковром покрывали землю, но Тейт особенно восхищали склоны холмов. Казалось, они хотят взобраться прямо к солнцу, эти роскошные кружева оранжевого и пурпурного. Глядя на них, Доннаси вдруг почувствовала печаль. Через пару минут она уже не могла понять, откуда взялось такое странное чувство, но тут вдруг вспомнила. Поездка в Вашингтон, музей, где ее захватила красота ярких импрессионистских картин, запечатлевших похожие пейзажи.

Приход весны был заметен и в поведении людей, их энергичности. Тягучая ностальгия держала Тейт в отдалении, и она ругала себя за неспособность включиться в нормальную жизнь. В конце концов Ниле все же удалось растормошить ее. Она заразила Доннаси своим радостно-нетерпеливым ожиданием намечавшегося вскоре поистине грандиозного праздника, знаменующего официальное начало весны. Барон Джалайл сделал необычайно дружественный жест, предложив Сайле руководить церемонией встречи солнца. Тейт совершенно запуталась, когда последовали вопросы о празднествах в ее собственной стране, однако она уже привыкла уклоняться от таких разговоров. Сайла помогла ей, объяснив, что Церковь должна определять даты всех праздников, в том числе и дни смены времен года. Весна была самым важным из них. Она символизировала начало жизни людей после того, как гиганты покинули этот мир…

Теплые дни стали сигналом к началу работ. Некоторые фермеры едва могли дождаться, пока растает снег, чтобы выйти в поле и провести первый сев. Тейт с удивлением наблюдала, как в полях начали появляться шаткие башенки десяти-двенадцати футов высотой, сооруженное из шестов. Вскоре она узнала, что все это делалось из-за ворон, бывших не менее сообразительными, чем фермеры. Они тысячами собирались на деревьях, крышах и заборах, даже на стенах замка. Сидеть на верхушках этих башен было обязанностью фермерских детей; оттуда они дергали за целые сети веревок, растянутых над полями. С веревок свисали всевозможные штуковины для отпугивания птиц, начиная с плетеных из травы змей и заканчивая яркими разноцветными пропеллерами. Иногда отдельные птицы все же прорывалисьсквозь эту оборону, сваливаясь с неба и выклевывая из земли семена. Но у детей здесь была подмога в лице мелких собак. Они бродили по полям в ожидании незваных гостей, спеша устроить свалку, стоило тем только приземлиться. Тейт, правда, ни разу не видела, чтобы собака поймала птицу, но зато бывало, что за одной сукой ходили несколько кобелей, и тогда дело кончалось дракой.

Барон проводил большую часть утра, разбирая подобные происшествия. Несмотря на то как горько сетовали фермеры на попорченные собаками грядки, они тем не менее умудрялись получать удовольствие от этой процедуры.

Однако в поведении Джалайла не чувствовалось и намека на юмор в тот вечер, когда он, наконец, начал операцию, изменившую всю его жизнь.

Один из агентов Второго пришел за Тейт, когда она работала с другими женщинами в новом детском доме. Он сказал только, что барон хочет видеть ее в замке. По дороге она заметила Нилу и Сайлу, спешащих впереди. К тому времени, как Доннаси добралась до места, те уже сидели в зале совещаний, но не за длинным столом, а у стены, напротив Гэна, Класа и Эмсо. Кроме последних за столом восседали Второй, Опс и Четвертый, позади которых находились еще две женщины. Тейт удивилась, зачем понадобились остальные женщины, если они все равно не принимают участия в обсуждении. Это показалось ей зловещим, но Доннаси, отбросив подобные мысли, стала рассматривать чужака в середине.

Тот сидел рядом с бароном Джалайлом во главе стола. Он явно был очень богат. Одежда незнакомца была сшита из толстой шерстяной ткани, а через спинку кресла он перекинул плащ из меха морской выдры. Толстые золотые браслеты выглядывали из-под расшитых манжет, а с золотой цепочки на шее свисал большой кулон, покрытый прекрасной эмалью.

Жестом указав Тейт на место позади Эмсо, барон представил незнакомца:

— Я рад представить всех вас благородному Малтену. Он приходится братом барону Малтену из западного баронства. Вас должны заинтересовать его вести.

Стоило тому произнести первые слова, и Тейт была уже не просто заинтересована — она была поражена. Этот человек играл сразу на четыре стороны. Когда он говорил, то, казалось, излучал флюиды зла. Постоянно вытирая лицо льняным платком, Малтен использовал каждое его движение для того, чтобы установить зрительный контакт с одним из присутствующих. Его глаза были темны и остры, словно лезвия ножей.

Он заявил, что баронство Малтен должно по праву принадлежать ему. Его брат обманным путем сумел заполучить баронство себе, а теперь этот брат хотел предать барона Джалайла. Его история подтверждала рассказ Билстена: победа у Медвежьей Лапы испугала короля. Он хотел, заманив Волков на запад, устроить там засаду, надеясь склонить офицеров к капитуляции. В случае согласия король наймет их в свою личную гвардию, а иначе все до одного будут перебиты.

Тут заговорил барон Джалайл:

— Мой Второй уже сообщил об этом плане. Его люди хорошо поработали. Сказать по чести, благородный Малтен, они сообщили мне и о твоей неудовлетворенности.

— В таком случае они не очень хорошо служат тебе, — произнес тот, и глаза барона расширились. — Неудовлетворенный человек не принесет вам голову собственного брата. Только разъяренный человек в состоянии сделать это.

— Я понял тебя. — Джалайлу было явно не по себе. — Так или иначе, должен тебя заверить, мне не нужны ничьи головы. Мне нужен только мир в моих землях. Всем нам нужен ответ на простой вопрос: чего ты хочешь?

Верхняя губа Малтена слегка скривилась. Это движение было слишком незначительно, чтобы принять его за оскал, но холодный пронзительный взгляд не давал спутать его с улыбкой.

— Ваши Волки — самое лучшее оружие против Оланов. Я хочу видеть их живыми, я хочу увидеть, как провалится предательство, затеянное королем, и хочу видеть моего брата свергнутым прежде, чем он отдаст мои земли королю — или, хуже того, Оле.

— Ты хочешь, чтобы мои Волки осуществили все это?

— Я только предлагаю, барон. Предлагаю тебе ударить по нему и занять выгодные позиции до того, как прибудет король со своими тремя помощниками.

Гэн спокойно спросил, почему бы не направить к королю вестника и не сообщить ему, что его план разгадан. Почему они должны обязательно драться с кем-то, особенно с крестьянами?

— Потому что, если ты не попытаешься схватить наживку, они приведут сюда соединенные силы всех четырех баронов. — Гость повернулся к Джалайлу. — Думаю, вы можете представить, что станет с вашими подданными, если такое количество народа будет грабить и жечь ваши земли. Даже если Волки чудом смогут изгнать их, на восстановление уйдет десятки лет.

Гэн покраснел, услышав, как оскорбляют его людей, но промолчал. Барон поднялся.

— Мы должны посоветоваться. Твои покои, благородный Малтен, находятся сразу за этой комнатой, так что можешь отдохнуть, не раскрывая своего присутствия здесь. Я сообщу свой ответ утром.

Как только Малтен покинул комнату, барон собрал всех на своем конце стола. Его руки были сцеплены, каждый палец, казалось, дрожал от энтузиазма.

— Моя первая реакция — надо воспользоваться таким удачным случаем. Долгое время я надеялся избежать конфликта с королем, но он собирается напасть первым. В самозащите нет предательства. Я все еще подозреваю, что барон Малтен знал о планах Оланов напасть на нас прошлой осенью. Однако я, бывало, и раньше становился жертвой своего энтузиазма. Вот почему мне необходим ваш совет. Я подчинюсь коллективному мнению.

Джалайл опросил всех по очереди, начиная со своих собственных людей. Очевидно было, что все позволят говорить Гэну от их имени. Однако барон вынудил каждого отвечать отдельно, задавая настойчивые вопросы, дабы убедиться в весомости причин того или иного совета. Гэна же он приберег напоследок.

— Итак, Гэн Мондэрк, ты слышал все мнения. Что ты об этом думаешь?

Гэн покачал головой, глядя на крышку стола. Подняв глаза, он произнес:

— У нас достаточно времени, чтобы подготовить оборону. Неизвестно, лучше ли станет нам с новым бароном на фланге, чем было со старым. Если мы сделаем первый ход, будьте уверены, король обязательно поинтересуется, где мы достали такую информацию, и уж будьте уверены — этот Малтен станет отрицать, что когда-либо бывал здесь. Если король решит напасть, мы будем готовы. И если, увидев это, он решит, что лучше не связываться, то выиграют все.

Барон надолго замолчал, поглаживая горло и размышляя. Без всякого вступления он повернулся к женщинам.

— Сайла, Нила. Вы слышали, что думают люди. Что вы знаете об их позиции?

Они обменялись настороженными взглядами, потом Нила кивнула, и заговорила Жрица Роз. Вначале ее речь звучала почти робко, но спокойная целеустремленность придала силу ее словам, и напряженность мало-помалу исчезла:

— Поскольку мы женщины, то боимся любой битвы, потому как боимся за мужчин, участвующих в ней. Мы также переживаем за всех наших сестер. Женщинам легче живется здесь, в Харбундае. Мы ничего не можем посоветовать, но просим, чтобы вы защитили нас от Олы и не нарушали наши человеческие права. Если это будет так, то все наши сестры в любом баронстве королевства поддержат вас, как только смогут.

Барон выдал ей едкую улыбку:

— Помогут нам? Как? Отказавшись спать с любым, кто нападет на нас?

Тейт начала подниматься, но Гэн быстро схватил ее за руку. Ее слегка напугало, что при этом он даже не глядел в ее сторону — все его внимание было приковано к Ниле, и юноша пытался подавить ухмылку.

Нила поднялась из своего кресла одним плавным, текучим движением. Ее голубые глаза были холодны, словно лед.

— Волки знают, что их жены и дети находятся под защитой барона, если с ними самими что-нибудь случится на службе. Женщины благодарны за возможность работать и что-то получать за это, и все, что они когда-либо просили у вас, — это только земля, чтобы построить дома и разбить сады. Любая женщина в королевстве завидует им — не потому, что у них есть дома, мужья или земля, но потому, что у них есть собственное достоинство. Зная об этом, мужчины ценят и их самих, и вас еще больше. — На мгновение остановившись, Нила добавила: — Да и то, о чем вы говорили, тоже имеет свою силу.

Когда она села, все засмеялись, и даже барон присоединился к ним. Наконец он призвал к вниманию. Его приказом Гэну была подготовка к выступлению. Выгода перевешивает опасность, заявил он, и на том собрание завершилось.

Гэн с Нилой вернулись домой. Подбросив в камин еще дров, он уселся на стуле. Нила принялась нарезать хлеб, раскладывая его на деревянном блюде, потом добавила в котел на огне рубленого лука. Котелок держался на железном кронштейне, конец которого крепился к трубке, выходившей из широкой металлической пластины в потолке. Чтобы открыть котел, надо было поворачивать кронштейн, и тот при движении издавал тоскливый скрип. Этот звук насторожил всех трех собак, растянувшихся на полу у кровати. Они знали, что таким скрипом сопровождается готовка, а готовка означает лакомые объедки. Но на сей раз ничего не последовало, и собаки продолжали дремать.

Нила устроилась на полу рядом с Гэном, положив голову ему на колени.

— Я сказала лишнее? — спросила она, глядя на огонь.

Он потрепал ее волосы.

— Ты все сказала правильно.

— Ты молчишь. Я думала, ты злишься. Люди здесь не привыкли слушать женщин, тем более спорить с ними.

Гэн усмехнулся:

— Я уважаю твое мнение.

Он надеялся, что на этом разговор окончится и он сможет вернуться к своим размышлениям. Нилу, казалось, такой ответ вполне удовлетворил. Гэну потребовалась пара секунд, чтобы снова собраться с мыслями; соблазнительный запах оленины уже начал заполнять комнату.

Провизия — одна из тысячи вещей, о которых он должен позаботиться перед выступлением. Сколько-то можно добывать по пути, но большая часть должна быть взята с собой в фургонах. О том, чтобы выжимать еду из местных жителей, не могло быть и речи, кроме как в самых экстренных случаях, да и тогда необходимо как-то расплачиваться. Снаряжение тоже нуждалось в полной проверке, надо было пополнить запасы. Теперь, когда введена форма, это будет намного легче сделать. Дополнительные вещи не запрещались, но они полностью обеспечивались самим воином. Личность больше выражалась через украшения. Гэн гордился впечатлением, какое Волки производили на марше, хотя разномастная коллекция шапок придавала колоннам весьма экзотический вид.

Гэн встряхнул головой, прогоняя эти мысли, чтобы заняться серьезно беспокоившей его проблемой. Барон решил точно так, как хотел бы он сам. Однако Гэн честно пытался отговорить его. Победа у Медвежьей Лапы не изменила главного: Волки были небольшой боевой единицей. Они походили на карлика, сражающегося с гигантом. Карлик должен обрушить на врага ураган ударов, в то же время не пропустить ни одного. Да, у него есть шанс измотать противника. Однако ему достаточно сделать единственную ошибку, а гиганту — нанести единственный удар. Так же и с Волками. Его воины могут выиграть дюжину битв — и все же, соверши они одну смертельную ошибку — и Ола или объединенные силы баронств Харбундая могут задавить Волков просто численным превосходством.

И все же в глубине сердца Гэн желал, чтобы противостояние началось. Благородный Малтен — предатель. Его высокомерная неискренность была слабым местом, так же как страх перед растущей силой Волков являлся слабым местом короля. Играть в их игру было рискованно. Но и ставки были высоки.

У него на колене Нила заплетала волосы, позволив им свободно рассыпаться по плечам. Гэн обернул мягкий пучок вокруг своей руки, чувствуя, как по телу пробегает горячая волна. Иногда, думая о своем счастье, он ловил себя на том, что ведет себя словно глупый жеребенок весной.

И все же.

Они жили на лезвии ножа. Без них Джалайл покинул бы этот мир еще до начала зимы, но теперь они зависели от его благосклонности. Гости или партнеры, они не были полностью свободны. Хотя свобода относительна, понял он, физически Джалайл накладывал на него меньше ограничений, чем ночной дозор. Требования племени были естественны для Гэна, они были частью его жизни, как он сам был частью племени. Здесь же, где его приняли и оценили, как никогда бы не оценили его соплеменники, он постоянно чувствовал свое отличие от других. Никто не говорил об этом. Но он это видел. Он видел быстрые вспышки боли в глазах Класа, когда другие офицеры, говоря о праздниках или просто семейных отношениях, игнорировали его. Они поступали так не от недостатка вежливости, а просто по привычке исключая из круга общения всех, не принадлежащих к «ним» от рождения. Сайла легче восприняла это. Видимо, ее положение Избранной позволило привыкнуть к образу жизни постороннего.

Нила страдала больше всех, но говорила меньше. Большинство остальных женщин относилось к ней так же, как мужчины относились к Класу. Они, казалось, честно приглашали ее в свою компанию. Жены Волков знали, сколько она, Сайла и Тейт сделали для них, и относились ко всем троим как к королевам. Но у Сайлы была ее лечебница, Тейт занималась обучением воинов. Нила же долгие часы работала с ткачихами, гончарами, швеями, но, как и Клас, она не стала одной из них. Они приносили ей первые весенние цветы, делали для нее особые шали, одеяла и посуду, но никогда не подходили к ее двери ближе чем на двадцать ярдов и не приглашали к себе. В последнее время Гэн несколько раз видел, как она сидит на крыльце, позволяя осеннему солнцу играть на прекрасной коже и волосах. В первый раз он даже задержал дыхание, боясь пошевелиться, наслаждаясь ее красотой. Но, присмотревшись, заметил печаль. Ее руки лежали на коленях, будто пытаясь дотянуться через сотню футов до смеющихся, болтающих женщин.

Позже, когда Нила спала рядом, он глядел в безответную темноту, как делал многие ночи раньше, и снова спрашивал себя, почему ему уготован такой путь.

Гэн вопрошал себя, знает ли он еще истину. Когда-то он был в этом уверен. А теперь не мог избавиться от сомнений.

Тьма тянулась к нему, пробирая до самых костей, проникая в плоть и кровь. Она знала. Она точно знала, кто он и куда направляется. Но она не скажет. Легкий весенний дождь стучал в окно. Ночной ветерок шептал: «Время. Терпение. Надежда».

Глава 63

Весна принесла в Олу такую же красоту, как и в Харбундай. Под обещанием долгожданного обновления таилась настороженность. Королевство знало — Алтанар собирается отомстить за потерю своих дивизий, покорив Харбундай раз и навсегда.

В самом городе оружейные кузницы коптили небо с раннего утра до заката. А в темноте огни развлекали детей, собиравшихся, чтобы поглазеть на фонтаны искр, вылетающих из печных труб. Родители, уводившие их, чтобы уложить в постель, радовались гораздо меньше. Они уходили с детьми, оглядываясь с мрачной покорностью, какая приходит только с пониманием путей власти. Конвей, спускаясь вниз по улице, остановился на пару минут посмотреть на одного из кузнецов. Взглянув на посетителя, тот улыбнулся, но ничего не сказал. Мэтт тоже не делал попыток завязать разговор. Любой, с кем он заговаривал, вскоре встречался с блюстителями истины. Обычно это кончалось ничем, но Конвей приучился не ставить людей под угрозу из-за пары слов. Он невольно обратил внимание на двух мужчин, непринужденно прогуливавшихся поблизости. По крайней мере, они не носили белых одежд — символа своей организации.

Алтанар дал всем пяти своим так называемым гостям свободу передвижения по городу, но за этой свободой внимательно наблюдали. Чтобы покинуть обитель, женщины должны были просить разрешения — в котором, правда, им никогда не отказывали, — а потом ждать эскорт. Мужчины могли уходить в любое время, но всегда с двумя сопровождающими. Их количество никогда не менялось, а значит, куда бы ни шли «гости», разделиться они уже не могли. Иногда они весьма эмоционально обсуждали возможность избавиться от этих постоянных спутников, но в конце концов все соглашались, что любое явное сопротивление только привлечет к ним внимание. Более того, им было известно, что король содержит целую армию доносчиков, пытаясь сдержать растущее недовольство народа. Даже Оланы, его собственное племя, роптали под тяжестью возросших налогов и армейских тягот.

Чужеземцы приняли свой статус, изображая безразличие к подобным ограничениям. Однако все они чувствовали растущее давление, особенно Конвей. Его ночные похождения все еще оставались тайной для женщин, но обманывать их становилось все труднее.

Неожиданный сюрприз преподнесла Картер. Впервые Мэтт заметил изменения в ее поведении осенью, во время большого праздника урожая. Алтанар в очередной раз навестил их, и Картер, раньше изо всех сил избегавшая контактов с ним, теперь не только выслушала все, что он сказал, но и спокойно ответила на все его вопросы. Позже Дженет стала еще больше похожа на прежнюю Картер, объяснив, что единственный способ иметь дело с королем — это попытаться смягчить его и выяснить слабые места. (Конвей предупредил ее, что у того слабых мест не больше, чем у Дракулы, а друзей еще меньше).

Чем больше Мэтт думал об этом, тем больше убеждался, что тот вечер стал для нее началом особой психологической ломки. Ее натура, раньше агрессивная, теперь непрерывно смягчалась. Картер была не менее умна и язвительна, чем прежде, но весьма неохотно отстаивала свои убеждения. Зато когда все-таки делала это, то подкрепляла свои выводы непробиваемой логикой и интуицией. Именно она предложила держаться, насколько возможно, примирительной позиции, сделав уступчивость своей маскировкой. Дженет, так же как и Леклерк, находила удовольствие в том, чтобы адаптировать в этом новом мире кусочки ушедшего. Она была настоящим мастером «колыбели для кошки» — игры, совершенно незнакомой Оланам. Молодые и старые, они встретили эту игру с большой радостью. К тому же, зная по нескольку названий для каждого узора, она могла сплести целую историю из замысловатых фигур, заставляя их плавно перетекать друг в друга. Дети просили ее показывать еще и еще.

Избранные стали ее фаворитками. Выучив их имена, интересы и характеры, Картер по целым дням пропадала с ними. Некоторые наиболее сварливые жрицы жаловались настоятельнице Ирисов, что чужеземка слишком сильно влияет на детей. Та лишь посоветовала им поучиться у Дженет; это было мудрое решение, но не слишком популярное. Несколько взрослых подруг, которых настоятельница приобрела в Церкви, отдалились от нее. Но ее дети оставались при ней, и, как однажды заметил Конвей, в ее историях часто скрывалась весьма интересная мораль. Птицам в клетке удавалось купить себе свободу песнями, благородные животные выручали своих хозяев, герои спасали красавиц от драконов, а мыши собирались в банды и разгоняли всех котов в округе. Он усмехнулся, подумав об этом. Мэтт решил сохранить ее тайну, будто вообще никогда не замечал ничего такого. Но для любого другого взрослого было очевидно, что настоятельница старается, чтобы дети создали свои собственные идеалы, не совпадающие с теми, которые их окружают.

Однако самым большим достижением Картер было совсем недавнее происшествие. Слишком часто, чтобы это было простой случайностью, Алтанар стал появляться на уроках у Избранных, когда она рассказывала свои истории. Сначала он был не меньше поглощен повествованием, чем ее шести-семилетние слушатели. Когда Дженет закончила, он «пояснил» ее рассказ, помещая себя на все героические роли и указывая, как в этой сказке отражены его положение, достижения и цели. Картер мудро не стала противоречить королю и оказалась достаточно проницательна, чтобы не излагать детям другую возможную интерпретацию. Но через некоторое время она так подшутила над Алтанаром, как не осмеливался никто другой. Конвей видел это только дважды и каждый раз неимоверным усилием сдерживал смех. Такой же юмор, смешанный с испугом, ассоциировался у него с клоуном-канатоходцем.

Кейт Бернхард и Сью Анспач проникали в окружающую культуру более непосредственно, и, хотя их действия не были столь эффектны, они были не менее эффективны. Некоторое время Сью страдала от того, что Картер, бывшая ее лучшей подругой, отдалилась, найдя свое место среди молодых Избранных. Заметив ее печаль, Бернхард помогла Сью, подарив необходимое внимание и дружеское участие. Анспач все еще пыталась иногда восстановить прежнюю близость отношений с Дженет, но что-то в той изменилось, и ей уже не нужна была та забота, которой раньше окружала ее Анспач.

Так что именно Бернхард и Анспач объединили свои усилия в работе с целительницами. Вспомнив Фолконера, они заявили, что не станут общаться с больными. Приняв их нежелание как весьма естественное, настоятельница направила женщин к военным целительницам, работавшим исключительно с ранеными. Этот шаг оказался неожиданно выгодным. Путешествуя к своим подопечным, они наблюдали за всем окружающим, сравнивая и запоминая детали. Ухаживая за пострадавшими, женщины одновременно собирали информацию. К тому моменту, как снега окончательно сошли на нет и поля запестрели ярко-желтыми нарциссами, они разузнали обо всех путях бегства на юг и север, создав вдобавок настоящее досье на каждую дворянскую семью в королевстве.

Леклерк, подобно Картер, тоже изменился. С тех пор как его подъемник получил признание, его приблизил к себе один из генералов Алтанара, интересующийся осадными машинами. Леклерка понесло, и его рассказ об осадных башнях с набросками и математическими расчетами нагрузок напугал бедного генерала до онемения. Любая математика сложнее деления могла относиться только к гигантам, а значит, несла в себе зло. Увидев у Леклерка каббалистические «х» и «у», седеющий вояка отскочил назад, обеими руками осеняя себя Двойными Знаками, чтобы отвести колдовство. Луису еле удалось убедить его, что это просто старые слова из его родного языка и нечего тут бояться. Генерал ушел, что-то бормоча себе под нос, а Леклерк сорок восемь часов сиднем просидел на своем стуле с прямой спинкой, направив автомат на дверь, с твердым желанием разнести на куски пару-другую королевских блюстителей истины, если они заявятся.

Когда эта угроза так и не реализовалась, Луис попросил Конвея устроить его на дворцовую ферму. Алтанар так боялся отравителей, что основал при своем дворце ферму, на которой выращивали практически все необходимые овощи и разводили домашних животных. Кроме того, там был большой конный завод. Просьбу Леклерка удовлетворили. Тот погрузился в работу с присущей ему энергией, и через неделю уже наблюдал за постройкой большого курятника. Он признался Мэтью, что собирается улучшить местную породу с помощью селекционного отбора, а заодно покажет местным, как делать удобрения из помета.

Конвей однажды навестил его. Люди, работавшие там, явно любили Леклерка, хотя их несколько смущала его увлеченность навозом. Он продемонстрировал Конвею свой бак для производства метана с гордостью торговца драгоценностями.

Но самое большое потрясение ждало Конвея в комнате, которую Леклерк называл своим «кабинетом». Мэтью не удивило, что раньше тут было стойло. Теперь, вырезав в одной стене окно, вдоль нее поставили длинный рабочий стол, а другую стену закрыли полками. Щели в центре помещения как раз хватало человеку, чтобы ходить из стороны в сторону. Стол был уставлен кувшинами всех форм и размеров. Кроме того, там была большая ступка с пестиком и грубые весы. Луис, расположившись у дальней стены прямо под окном, улыбался, словно ребенок, узнавший секрет. Конвею в конце концов пришлось спросить, что же он должен увидеть.

Леклерк пал духом.

— Ты не замечаешь? Ты не чувствуешь этого запаха?

Конвей мягко произнес:

— С тех пор как попал сюда, я не чувствую вообще никакого запаха, кроме одного. Должен сказать тебе, Луис, он меня не интригует.

Рассмеявшись, Леклерк сказал:

— Да я не про это. Смотри! — Он поднял мешок с полки. — Они используют это все время. Для удобрения. Для лечения лошадей. Для окуривания яблок перед тем, как сушить.

Удивленный Конвей заглянул в мешок.

— Сера? — В своем голосе он услышал нотки сомнения в здравости ума Леклерка.

Тот еще пуще развеселился.

— Ты, наверное, не хочешь его замечать, не так ли? — Положив руки Мэтью на плечи, он заставил того войти в большой амбар. — Посмотри на стены — внизу, где они сделаны из камня. Разве ты не видишь этот порошок?

Конвей попробовал угадать.

— Ты имеешь в виду эту белую дрянь? Вроде соли?

— Со-о-ли!.. — презрение сочилось из этого слова. — Неужели тебя не учили ничему, кроме плотности движения и светофоров?! Эта «белая дрянь» нечто иное, как селитра, Мэтт. Селитра, или нитрат калия. Помнишь, я показывал тебе угольные печи? Помнишь серу? А теперь нитрат калия. Ни о чем не напоминает?

— О, Боже!.. — выдохнул Конвей. — Черный порох. Ты работаешь над порохом?!

Леклерк практически вбежал в свой кабинет, не оставив Мэтту ничего иного, кроме как последовать за собой. Он продемонстрировал кувшины с белым порошком, потом горшки с черным зернистым веществом.

— Белый налет около выгребных ям — это тот же нитрат калия. У меня теперь весьма неплохой запас, но я никак не могу подобрать правильную комбинацию, — возбужденно затараторил Луис, постукивая по одному из горшков на столе, что заставило Конвея инстинктивно съежиться. — Это хороший уголь. Ивовый. Они, кажется, говорили, что это самый лучший. А эта сера прибыла прямо с Отца Снегов, она чище утренней росы.

Во время разговора он отсыпал понемногу из каждого кувшина в отдельный горшок, помешивая его содержимое палочкой. Конвей схватил его за руку.

— Поосторожнее, — едва смог выговорить он.

— Что? А, не беспокойся. Этим хорошо только разжигать огонь. Оно хорошо горит, но не взрывается.

— Если они поймают тебя, это станет большой проблемой.

— Если мы не найдем способа поддерживать наше «громовое оружие» в действии, у нас скоро вообще не останется проблем. Нам нужен козырь, и эта штука может помочь. Когда-нибудь мне удастся подобрать верный состав. — Леклерк бросил получившуюся смесь в огонь, и она с шипением стала выбрасывать зловонные языки голубого пламени. Он грустно покачал головой.

Но его аргументы невозможно было опровергнуть. Конвей согласился оказывать любую возможную поддержку. Он надеялся, что им удастся хоть что-то придумать до того, как Алтанар сделает свой последний ход.

Насущная проблема безопасности изгнала воспоминания из мыслей Мэтта, пока он продолжал свою, казалось бы, лишенную всякой цели прогулку по узкой улочке. Он напомнил себе, что должен выглядеть беззаботно.

Конвей вытер внезапно вспотевшие ладони о штанины, пожалев, что рядом нет Ти: она бы наблюдала за происходящим. Но она не доверяла никому в замке, и, разумеется, ее никогда бы не выпустили за пределы стен. Контакт Мэтта с заговорщиками был чистой самодеятельностью. Несколько раз они вдвоем перебирались по ночам через стену, но зимой риск значительно возрос. Холод, конечно, заставлял патрули сидеть в теплых караулках вместо того, чтобы обходить стены, но от любого неожиданного снегопада их следы так бы бросались в глаза, что мимо не прошел бы даже самый нерадивый охранник.

Им удалось выработать систему сигналов для связи с заговорщиками. Если у Конвея была информация для Вала, он останавливался в определенной таверне и заказывал пиво. Он не говорил больше ничего и ни с кем не заговаривал, но после ноги обычно приводили его на базар — там и происходила встреча.

Вот и сейчас Мэтт направлялся на главный городской рынок, где согласно плану должен был начать торговаться с продавцом фруктов. У связного всегда был зеленый шарф и серебряная серьга. Это никогда не был один и тот же человек, одинаково, вероятно, он мог оказаться и мужчиной, и женщиной.

Сегодня это был мужчина, продававший сушеные абрикосы, яблоки, вишни и персики из деревянных корзин. Конвей приметил его сразу, как только вошел в ослепительный и оглушающий мир шатра. Базарная суета всегда на мгновение сбивала его с толку, резкая нагрузка на все чувства больше напоминала удар. Но все же он сразу обратил внимание на этого человека, будто его взглядом управляла неведомая сила. Мэтью выждал с минутку, привыкая к обстановке, а потом начал привычно ходить взад-вперед по рядам.

Как всегда, рынок вызвал в нем странное чувство. Он любил гулять здесь больше, чем в любом другом месте Олы: люди тут были живыми, они радовались, распространяя вокруг себя энергию. Рынок не только не был похож ни на что, виденное им прежде, — Конвей каждый раз узнавал здесь что-нибудь новое о жизни этого мира. Сегодня кто-то продавал пятнистый мех, в котором он безошибочно узнал снежного барса. В ответ на вопрос, где он его достал, торговец взглянул на Мэтт, словно на полоумного.

— В горах, на севере. Там они живут.

Конвей улыбнулся и кивнул, перед тем как отойти, скрывая свое удивление. Если в тех местах, которые теперь стали Горами Дьявола, действительно живут барсы, то это может быть только работой Вильямситов и их генетического банка. Если война началась именно таким всеуничтожающим обменом ядерными ударами, какого все ожидали, то у них явно не хватило времени завершить свой труд. Очевидно, избрав для своих центров самые отдаленные места, Вильямситы получили возможность выпустить достаточное для размножения количество животных всевозможных видов. Мэтт уже привык видеть в лавках не меньше шести видов фазанов, блиставших оперением, не уступающим по красоте иной эмали. Здесь же различные редкие создания, которых он смутно помнил по зоопаркам, телепередачам и картинкам в Обществе охраны природы, окружали со всех сторон. Роскошный выбор великолепных тигровых и медвежьих шкур поражал воображение, хотя они все же не стали таким обычным товаром, как каракуль или шкуры морских котиков, бобров и норок. Шерсти было еще больше, причем шерсть ламы и альпаки шла наравне с обычной овечьей и козьей. В мясных рядах Конвей насчитал по меньшей мере полдюжины сортов мяса, от крольчатины до свинины. Большинство изделий ремесленников выглядели, на его вкус, грубовато, но были сделаны прочно и с любовью. Столяры пилили и строгали в ожидании покупателей, гончары лепили свои горшки и тарелки, здесь были даже ювелиры, которые прямо на месте паяли, полировали и гнули металл.

Остановившись перед разносчиком фруктов, Мэтт смотрел прямо вперед. Обязанностью того было убедиться, что разговаривать безопасно. Если торговец не будет удовлетворен своими наблюдениями за стражей, то просто что-нибудь продаст Конвею и отправит его своей дорогой. Так или иначе, сегодня он чересчур живо начал разговор. Однако первый же встревоженный взгляд Конвея успокоил его, вернув к роли продавца. Через секунду он взял горсть сушеных персиков, изображая, будто расхваливает их перед покупателем. Однако вместо этого он произнес:

— Вал хочет знать, не отобрал ли Алтанар у вас оружие.

Крякнув от удивления, Мэтью помотал головой:

— Нет, это было бы слишком!..

Однако торговец продолжал:

— Блюстители истины набирают людей в армию и в свои собственные ряды. Один из фаворитов Алтанара сказал, что нападение на Харбундай произойдет намного раньше, чем кто-либо ожидает, и если ты и твои друзья не поведут их вперед со своим громовым оружием, то это сделает кто-то другой. Вал очень беспокоится за вас.

— Ты имеешь в виду, за оружие.

Продавец улыбнулся, демонстрируя еще одну горсть сушеных персиковых долек. Конвею они больше напомнили старые усохшие уши.

— Вал считает, что без вас от них не будет толку.

Взяв дольку, Мэтт откусил кусочек. Она была не намного мягче коры одноименного дерева, но приятна на вкус.

— И что же нам делать?

— Быть готовыми к побегу. Особого предупреждения не будет. И отсюда тебе тоже лучше уйти, — взгляд торговца метнулся за спину Конвея. Более громким голосом он сказал: — Я подарю тебе тот, который ты уже съел, но это моя последняя цена. Три монеты — это дешево!

Мэтью отсчитал деньги, и продавец завернул покупку в листок грубой бумаги, перевязав сверток бечевкой.

— Приходи еще, — сказал он, быстро улыбнувшись. Конвей отошел.

Дорога к выходу с рынка была одной из самых трудных в его жизни. Мысли метались, он вспоминал о красных пылающих искрах, взвивающихся над печами кузнецов. Он был так же беспомощен. Тьма могла поглотить его, как эти искорки. Мэтью попытался думать о друзьях и о том, как они отнесутся к необходимости побега. Это будет все равно как второй раз покидать пещеру: оставаться слишком опасно, но уйти можно только в неизвестность.

Мэтта смущало, что он не в силах полностью сосредоточиться на этом. Как всегда, мешали мысли о Ти.

Всю зиму Конвей пытался не придавать происходящему значения — даже в те невыносимые ночи, когда он ждал ее, а она не приходила. Иногда в такие ночи он вообще не спал, а если и спал, то неизменно просыпался в холодном поту и с громыхающим сердцем, страх до боли въедался в кости. Хуже всего было первые несколько секунд, но страх надолго оставался отравой, не дававшей ни есть, ни думать, — пока он снова не увидит Ти и не удостоверится, что все в порядке.

Даже тогда Мэтт убеждал себя, будто боится за нее, как боялся бы за любого другого, живущего по капризу Алтанара.

В те вечера, когда Ти оставалась с ним, он растворялся в таком безбрежном блаженстве, что легко готов был согласиться с мыслью: Мэтт Конвей никогда не был никем иным, никогда не жил нигде, кроме как здесь. Но в ярком свете дня он доказывал себе, что по-прежнему одинок, — как и она.

Когда они вдвоем, перебираясь под покровом темноты через стену замка, отправлялись в город, он боялся за Ти намного сильнее, чем за себя самого. И в то же время гордился ее быстротой, ее силой, ее неукротимой храбростью. Их близость в эти ночи, скованная опасностью, была оргией горечи и сладострастия.

Впереди возвышались тяжелые створки Восточных ворот, и именно теперь Конвей вдруг признался себе, что не сможет покинуть это место один, без нее. Лицо горело, но он улыбался, понимая, что впервые честно сказал себе о Ти. И почувствовал себя прекрасно.

Глава 64

Два дня Конвей мучительно пытался решить, сообщать ли своим друзьям о предстоящем побеге. С одной стороны, они мало что могли подготовить, а если начнут проявлять какую-либо необычную активность, то королевские блюстители истины что-нибудь заподозрят. Точнее, станут подозревать еще больше, поправил он себя. Они и так не доверяют всем и вся. И не без причины. Многие ненавидят Алтанара, но эта ненависть сродни той, какую обращают на реку, в которой утонул ребенок, или на огонь, в котором сгорел дом со всем скарбом. Вокруг короля была аура неземного могущества. А блюстители несли жестокость Алтанара в народ. Когда король приказывал причинить боль, они причиняли ее. И куда бы ты ни направлялся, всюду их глаза следили за тобой.

Наутро третьего дня один из них явился к Мэтту, передав лишь, что король желает его видеть. Он был одет в свои официальные белые штаны, рубаху и накидку. Конвей почувствовал, как напряглись мышцы. Стражник шел позади него, время от времени подавая односложные команды. Их рты передавали приказы короля бесцветно и безжизненно. И у них было право убивать любого, отказавшегося повиноваться.

Войдя в королевские покои, Конвей даже не обратил внимания на мрачную маску, нарисованную на внутренней стене. Он быстро обошел ее, улыбаясь от радости, которой на самом деле не чувствовал. Алтанар встретил его весьма дружелюбно, чем еще больше укрепил Конвея в подозрении, что что-то затевается. Вскоре стало ясно, что именно.

— Я был вынужден пересмотреть свои планы относительно войны с Харбундаем, — произнес Алтанар. — Я собирался использовать ваши силы, чтобы переломить исход битвы в самый напряженный момент. И хочу, чтобы первое сражение оказалось последним. Моей целью является полное уничтожение армии Харбундая. В конечном итоге это сохранит жизни моих подданных. Ты согласен?

Мысль о том, что им не придется участвовать в войне, принесла большое облегчение, особенно учитывая то, что Тейт находилась где-то в тех краях. Но под словами Алтанара скрывалась угроза. Мэтью осторожно согласился.

Алтанар понимающе улыбнулся:

— Я чувствую твою сдержанность. Это хорошо. Наши войны не должны вас интересовать. Однако я хочу попросить вас обучить нескольких моих людей обращаться с вашим оружием. — Он изобразил сожаление. — Я согласен, что оружие принадлежит вам и вы используете его в моих интересах. Но у нас появилась новая проблема.

— И в чем же состоит «наша» проблема, король? — Конвей подчеркнул это слово, вызвав в глазах Алтанара неожиданную вспышку раздражения. Она тут же исчезла, уступив место одной из его слащавейших улыбок.

— Мы обнаружили ваших друзей. Двоих, чьи имена Джонс и Тейт. Они обитают в землях жирного маленького труса, величающего себя бароном Джалайлом. Тебе бы стоило сообщить мне, что та женщина — черная, о таких диковинках надо рассказывать. Так или иначе, они прибыли туда вместе с попавшим в немилость сыном Вождя Войны и его лучшим другом, изгнанными из племени Людей Собаки. Они в ответе за ту коварную атаку, которая стоила мне трех дивизий. Я не могу просить вас воевать с Харбундаем, зная, что ваши друзья будут сражаться за противную сторону.

— И ты хочешь, чтобы мы вместо этого обучали других для войны с нашими товарищами?

— Конечно, нет! — Алтанар был оскорблен. — Я за свои деньги направлю вестника сообщить этому так называемому барону, что вы находитесь на моей службе. Я дам ему шанс не ввязываться в битву и намекну, что буду за это весьма признателен. Если же он считает, что это ниже его чести, и будет настойчиво сопротивляться неизбежному, я предупрежу его, что не щажу побежденных. И, наконец, вы сообщите своим друзьям, что не принимаете участия в войне, так как она не имеет отношения к вашим интересам, и попросите их сделать то же самое.

— Но вы обучите людей нам на замену.

Теперь улыбка Алтанара стала алчной, он явно наслаждался гораздо более широкими перспективами, чем те, которые доверил своему слушателю.

— Одна неожиданность в битве подчас стоит двух дивизий. Ваше оружие будет стоить самое меньшее пяти. — Он быстро посерьезнел. — Так или иначе, самое важное то, что мы пощадим ваших друзей.

Конвей уже знал, что ему надо делать. Спор лишь разожжет пламя королевской паранойи. Но и быстрое согласие ничуть не лучше. Он произнес:

— Мы можем обучить только двоих и хотим иметь оружие при себе до самого начала битвы.

Они долго торговались, сойдясь под конец на трех обучаемых. Занятия начнутся через три дня и будут длиться еще семь. Мэтью пошел на уступки относительно владения оружием, согласившись, что солдаты возьмут его с собой, выступая из Олы. Алтанар же неохотно согласился с предложением Конвея их сопровождать.

После встречи Мэтт поспешил домой. Его ум метался, продираясь через хитросплетения интриги. Тейт и Джонс стали тем рычагом, с помощью которого Алтанар хотел отделить оружие от его владельцев. Он прекрасно знал, что они не рискнут стрелять в гуще битвы, зная, что где-то впереди могут находиться их друзья. Конвей понимал, что никакой вестник с предупреждением для Тейт и Джонса никогда не покинет Олы. Как только те трое смогут управляться с оружием, часы чужеземцев будут сочтены.

Не могло быть и речи о том, чтобы испортить оружие.

Вал оставался их последней надеждой. Только пару дней назад мысль о побеге казалось далекой и пугающей. Теперь вопрос был в том, успеет ли Вал все подготовить достаточно быстро.

* * *
Алтанар встал, чтобы подбросить еще дров в огонь, и подтащил свое кресло поближе. Он поплотнее запахнул плащ: холодный кулак зимы еще сжимал камень замка, сопротивляясь весеннему теплу. Даже в лучшую погоду огонь необходим, подумал он. Пламя очищает, глядя на его бесконечный танец, можно освободить ум от всех посторонних мыслей. В огне содержится истина.

Король улыбнулся этой мысли. Блюстители определенно находят огонь весьма полезным в своем стремлении к истине. На мгновение он задумался, бывают ли у других людей такие же остроумные мысли. Очень сомнительно. Он не мог припомнить ни одного человека за последнее время, способного его развлечь.

Реакция Конвея на возможность войны с товарищами была точно такая, как он ожидал. Это хорошо. И тот не стал просто соглашаться на передачу оружия — это значило, что он действительно озабочен. Он торговался, как мог. В его аргументах не было уверток.

Или были?

Нет, все-таки не было, решил Алтанар. Этот человек — не дурак. У него не было выбора, и он просто пытался выиграть время.

Иногда он думал, не легче ли было бы иметь дело с Фолконером. Конвей слишком хорошо умел скрывать свои чувства.

Фолконер. И как ему только удалось добраться до этого ножа? Его нельзя было пускать в кухню. Шеф-повар ответил за это, но поправить что-либо уже было невозможно. Лучше бы этот повар пожил подольше. Намного дольше. Он это заслужил. Новая кухарка по части приготовления мяса и в подметки ему не годится.

Король снова уселся в кресло, выругав себя за то, что отвлекся. Конвея не очень волновало, научатся ли новые люди владеть его оружием за семь дней. Это тоже хорошо. Громовое оружие должно сыграть свою роль через две недели. Самое большее, три.

Огонь танцевал на поленьях. Алтанар привычно потянулся за кочергой, не замечая, сколько мастерства вложено в удобно ложащуюся в руку рукоятку и стилизованное тело змеи, образующее сам инструмент. Вороша угли, он размышлял, почему же разговор с Конвеем все еще беспокоит его.

Семь дней. Было что-то в его виде, в том, как двигались его глаза. Он был недоволен этим числом. Нет, не расстроен, но недоволен. С чего бы это? Конечно, он заявил, что необходимо десять дней; но люди всегда требуют больше времени, чем им необходимо на самом деле. Алтанар вздохнул. Все они так глупы; просто чудо, что он сумел чего-то добиться.

Семь дней. Какая разница, будет ли у чужеземцев семь дней, или десять, или двадцать? Он разговаривал сам с собой: «Я что-то видел. Что же это было? Что же такое важное было связано со временем обучения? Конвей явно пытался выговорить себе побольше времени, но пытался как-то слабо; почему он ни разу не сказал, что это будет моей ответственностью, если солдаты не смогут правильно обучиться владению оружием? Любой разумный человек постарался бы скрыться за такой логикой. Что-то здесь не так».

Алтанар вынул тяжелую кочергу из огня. Змеиная голова с раздвоенным языком светилась тусклым багровым светом. Струйка дымаподнималась от прилипшего к ней кусочка дерева. Стряхнув уголек, он поднес конец кочерги к меху у самого края очага. Отдельные волоски чернели и скручивались под действием жара, оставляя в воздухе султанчики едкого дыма. Он повернул руку, сминая обугленный мех и обнажая шкуру, скрывавшуюся под ним. На той выступили маленькие пузырьки, кожа обуглилась, потом начала шипеть и потрескивать. Он продолжал поворачивать кочергу, тыча в шкуру змеиным языком, пока звук не прекратился. Поставив кочергу на место, Алтанар нагнулся к клубам поднимающегося дыма, тут же заполнившего его ноздри.

«Истина, — прошептал он. Звук был мягким, почти чувственным. — Огонь оставляет одну только истину».

Через час король стоял перед дверью, за которой женщина по имени Картер рассказывала детям сказку. Что-то про кролика и ежевичный куст. Он заглянул внутрь, заинтригованный ее серьезностью и проникновенностью голоса. Эта история так на нее похожа, хотя скорее похожа на всех обычных людей. Они придумали эти мелкие сказочки, чтобы почувствовать свою значимость. Кролик обведет лису вокруг пальца и проживет еще один день. Простые люди восхищаются кроликом, желая быть похожими на него. Умный человек боролся бы за то, чтобы стать хитрой лисой.

Закончив рассказ, Картер собиралась последовать за детьми на игровую площадку. Алтанар выступил со своего места у стены, преградив ей путь. Он перепугал Дженет, и та прижала ладонь ко рту, еле подавив тихий вскрик. Ее глаза широко открылись от ужаса. Алтанар испытал истинное наслаждение от того, что выражение ее лица не изменилось, даже когда она узнала короля.

— Я не хотел пугать тебя. Зайди, присядь со мной на минутку. У меня есть для тебя хорошие новости. — Он обхватил ее запястье, попытавшись повернуть, но она не поддалась.

— Дети. Я не могу оставить их одних.

Он продолжал тянуть ее.

— Я попросил Жрицу присмотреть за ними. Ты свободна до тех пор, пока я не уйду.

Картер позволила повести себя назад к креслу, только раз оглянувшись на дверь. Усевшись, она поджала колени, будто пытаясь стать как можно меньше.

Алтанар выбрал себе стул и эффектно опустился на него, взмахнув вышитым плащом. Ярко-зеленое шитье его подкладки составляло прекрасный контраст с великолепием красной и желтой ткани наружной стороны. Блуза и штаны тоже были вышиты: белая нить рисовала сложные переплетающиеся узоры на зеленовато-голубом поле.

Он расспрашивал о детях, заранее собравшись с силами, чтобы как можно дольше выслушивать ее болтовню, а потом мягко перевел разговор на саму Дженет и остальных чужеземцев. Та заверила короля, что все в порядке, и, казалось, даже сама поверила этому. В свою очередь он объяснил, что они остаются почти что в заточении лишь из-за вековых традиций этой страны.

— Если бы это не было оскорблением для всего народа Олы, — доверительно произнес он, беря ее за руку, — я бы ни за что не заставил вас терпеть неотступных сопровождающих. У меня есть абсолютная власть, но как король я обязан подчиняться обычаям своего народа. — Он опустил взгляд. — Недавно я разговаривал с Конвеем. Мне показалось, будто он хочет нас покинуть. Как бы это ни было мне неприятно, я, разумеется, не в силах помешать вам. Вы — мои гости и можете уйти когда пожелаете. Но меня искренне удивляет такое пренебрежение той защитой, которую я вам предоставил.

Картер начала было протестовать, но Алтанар легонько дотронулся пальцем до ее подбородка, останавливая, и продолжил:

— Я знаю, что ты станешь защищать его, но, по правде сказать, я ничего иного не требовал от Мэтта, как только обучить нескольких моих людей, чтобы мы смогли защититься от Харбундая. Он не возражал, но я надеялся, что он согласится оставить одно из своих ружей. Не прямо сейчас, но ведь вы могли бы отдать одно ружье, когда будете покидать нашу страну? У вас все равно их больше, чем людей, не правда ли?

— Я бы их все отдала! — воскликнула она. — Я мечтаю, чтобы они вообще нам не понадобились, да и вам тоже. Я ненавижу все эти убийства. Эту боль… — Глаза Дженет наполнились слезами.

Выпустив ее руку, король отошел к окну. Пара блюстителей неподалеку давала знать, что никто не подслушивает, и он снова заговорил:

— Мне хотелось бы, чтобы вы знали, как ненавистно мне быть тем человеком, который несет все это зло своим подданным. Однако они сами вынуждают меня. Главная цель моей жизни — обеспечить людям счастье и безопасность, но для этого король должен обладать властью для поддержания порядка. Несомненно, многие выступают против моей политики. А разве хотят они помочь людям? Ни за что. Они лишь жаждут получить право распоряжаться всем вокруг для собственного блага — точно так же, как Харбундай закрывает нам путь к исконно нашему Внутреннему Морю.

Поднявшись из кресла, Картер встала на почтительном расстоянии позади Алтанара.

— Я думала, ваша война с Харбундаем… Ну, я имею в виду, ты ведь говорил, что это завоевательный поход.

— Так и есть. Или будет. — Он повернулся, свысока улыбаясь ей. — До тех пор, пока в этом участвует их король. Но народ может только приветствовать правителя, понимающего его нужды. Возможно, в глазах Оланов я не выгляжу миротворцем — они ведь должны участвовать в войне, не так ли? Но тебе я могу сказать правду. Мне станет намного легче, если я скажу ее. Я ненавижу убийства и кровопролитие. И надеюсь, что мы сумеем, быстро завершив войну, построить что-то хорошее.

— Ах! Я тоже…

— Особенно я надеюсь на это сейчас. — Король медленно и мудро подмигнул ей. — Я ведь обещал хорошие новости?

— Еще?! То, что ты рассказал о себе… — Она запнулась, слегка покраснев, смущенная тем, что открыла свои мысли. Ее губы остались слегка приоткрытыми, и Алтанару Дженет представилась глупенькой рыбкой, пытающейся убедить себя, что наживка — на самом деле никакая не наживка. Он шагнул вперед, протянув руки. Она подняла свои, чтобы встретить его ладони.

— Я ничего не сообщал раньше, чтобы не давать вам пустых надежд, но все это время я занимался поиском ваших пропавших товарищей. Я нашел их.

— Доннаси? Джонс? Они здесь?!

— Нет-нет, но теперь я знаю, где они. Джонс и Тейт — узники барона Джалайла, одного из мерзких харбундайских дворянчиков. — Король видел, как увядает радость на ее личике по ходу рассказа об опасностях и лишениях, какие ждут их во время предстоящих битв.

Потом, выпустив ее руки, он жестом призвал Картер к молчанию. Подбежав к двери, Алтанар осмотрел зал, потом проделал то же самое у окна. Вернувшись к Дженет, он уселся в одно из кресел, потянув ее в соседнее. Наклонившись так, что его губы касались женских волос, он зашептал:

— Только самым надежным из моих шпионов известно, что я веду переговоры с тремя харбундайскими баронами. Те должны отступить со всеми своими людьми. Они ненавидят своего короля, ты же знаешь. И больше смерти боятся громового оружия. Я собираюсь сделать вид, будто объявляю войну, но, надеюсь, мне удастся заставить Харбундай сдаться до начала кровопролития. Мне глубоко противно такое коварство, но быть королем — непростое искусство, требующее великого терпения.

— Ты справишься! — Подчиняясь неожиданному импульсу, она положила ладонь на его руку и была слишком возбуждена, чтобы заметить, как он слегка вздрогнул от прикосновения. — Я так рада, что ты все мне рассказал! Когда я увидала блюстителей истины на Берегу Песен и все то, что они вытворяли… — Женщина содрогнулась, но потом продолжила: — Теперь я знаю, что ты ничего не мог поделать. И попытка договориться о мире! Это прекрасные новости. Об этом можно было только мечтать! Я знала… Нет, ничего я не знала. Буду откровенна с тобой, как ты со мной. Сначала я считала тебя жестоким. Но в тайне надеялась, что в твоей душе сохранилась хоть крупица добра, и через некоторое время мне показалось, будто я разглядела тебя настоящего за этой жестокостью — мужественного короля, страдающего от того, что он вынужден совершать. Теперь я уверена. Ты хочешь сделать лучше для всех, но для этого должен быть тверд в своих действиях.

Король поднялся, проведя рукой по ее волосам, размышляя о том, что они необычно жесткие. Это вызвало кое-какие занятные образы.

Попозже, плохой мальчишка, подумал он. Вслух же произнес:

— Я верю тебе. Но, пожалуйста, не говори никому. Особенно Конвею. Он очень гордится своей позицией лидера, и мне не хотелось бы его оскорблять.

Ее глаза блеснули.

— Я знаю Мэтта. Я никому ничего не скажу.

Уходя, Алтанар насвистывал.

Глава 65

Чужеземцы прогуливались по аллеям во дворе замка. С первого дня их пребывания в Оле Фолконер настаивал на необходимости частых встреч — чем чаще, тем лучше. Окружающие должны привыкнуть к тому, что они собираются вместе, и через некоторое время не будут видеть в этом ничего опасного. Конвей был полностью согласен с полковником. Берл также говорил ему лично, что всякая попытка постороннего помешать подобному общению должна расцениваться как дурной знак. Алтанар не скрывал недовольства таким поведением, но не находил повода запретить встречи. Король все еще играл роль радушного хозяина. Это была странная захватывающая игра — одна из тех, что обычно очень плохо заканчиваются. Не теряя надежды воспользоваться необыкновенным оружием, Алтанар продолжал склонять его обладателей к переходу на свою сторону. Если же это не удастся, он вытянет из «гостей» все, что можно, пытками. Чужеземцы прекрасно знали это. А Алтанар не сомневался, что они знают. Продолжая опасную игру до самого последнего момента, каждая из сторон рассчитывала на успех. В конце концов сначала Фолконер, а теперь Конвей пришли к выводу, что побег будет меньшим злом, чем тот вариант развития событий, в котором они все вместе оказываются за решеткой. Собираясь поделиться с товарищами новостями, Конвей подумал, что они уже в одном шаге от последнего варианта, так что самое время попробовать предпоследний. Он старался, чтобы его голос звучал убедительно:

— Мы собираемся бежать отсюда.

Все три женщины глянули на него так, словно он говорил на другом языке, а Леклерк громко сглотнул. После этого наступила тишина, нарушаемая лишь шорохом бриза в ветвях высаженных вдоль дорожки елей.

Первым пришел в себя Луис, сумевший выдавить вопрос:

— Когда?

— Сегодня ночью. Час назад Алтанар отправился на север инспектировать дивизии, готовые выступить против Харбундая. Его сопровождает часть личной гвардии, так что охрана замка ослаблена. Оставшиеся стражники будут не столь бдительны. У нас никогда не появится лучшего шанса.

— Как же мы убежим? — поинтересовалась Сью. — Едва обнаружат наше отсутствие, сразу же бросятся в погоню.

Вопрос не был неожиданным, удивил лишь спокойный убедительный тон, которым он был задан. Прежде чем ответить, Конвей внимательно посмотрел на нее, испытывая неловкость от того, что слишком поздно разглядел разительные перемены, произошедшие в старой доброй Сью Анспач. И дело заключалось не только в коротко подстриженных и зачесанных назад волосах, придававших ей более подтянутый вид, или в здоровом румянце, появившемся от долгого пребывания на свежем воздухе. Она говорила по-прежнему тихо, так же угадывалась в ней забота обо всех — Сью буквально светилась этой заботой. Новым было чувство уверенности. Мэтт с удовлетворением отметил, что хрупкая женщина нашла в себе силы противостоять собственным слабостям.

— Нам предложили помощь, — как ни старался Конвей, ему не удалось избавиться от ноток самодовольства в голосе. — Луис знает, что я наладил связь с заговорщиками. Я никому об этом не рассказывал — не хотел, чтобы кто-нибудь пострадал, если бы меня схватили.

Его слова были встречены возгласами товарищей, не все из которых, как и ожидал Мэтт, оказались радостными. Особенно возмутилась Картер, гневно обрушившаяся на него:

— Так ты все это время встречался с врагами короля? Рисковал нашими жизнями, даже не соизволив сообщить нам об этом? А теперь заявляешь, что эти бунтовщики, о которых мы понятия не имели, помогут нам смыться. Алтанар схватит нас, в этом можно не сомневаться! Нас обвинят в побеге, в нарушении законов, в обмане. Какой вообще смысл в этой затее? Куда нам бежать?!

Конвей не мог не признать справедливости обвинений, логику этих вопросов. Стараясь не допустить бурного конфликта, он попытался убедить Дженет, что помогающие им люди не такие дикари, как Алтанар, и ничего общего не имеют с Дьяволами. Он напомнил, что они с Леклерком обучают людей короля пользоваться огнестрельным оружием, и лишь поэтому к ним относятся пока достаточно снисходительно.

— Алтанар выбрал для этой цели самых способных воинов, — продолжал Мэтью. — И очень скоро они вполне смогут обходиться без нас.

— Отлично! — воскликнула Картер. — Я рада. Во всяком случае, нам не придется больше воевать. Нельзя отрицать, что король был прав, развязав эту дурацкую войну: ему необходимо восстановить контроль над Внутренним Морем. Мне противна сама идея войны, но ведь море действительно его. Пусть забирает оружие. Он же объяснил, почему оружие надо передать его людям: Алтанар переживает, чтобы нам, не дай Бог, не пришлось стрелять в Тейт или Джонса. Оружие нам здесь не понадобилось, так что черт с ним. Я счастлива, что больше его не увижу.

Почувствовав вдруг нарастающую неприязнь и даже враждебность вокруг себя, Картер отпрянула, словно в испуге. Последовала неловкая тревожная пауза, которую прервал ее резкий, как звон разбитого стекла, смех. В жестах женщины чувствовалось огромное нервное напряжение.

— Я знаю, о чем вы думаете! Что я защищаю его. Да ведь это же глупо!.. Я просто сказала, какой страшной опасности мы себя подвергнем, попытавшись бежать отсюда. Необходимо успокоиться и все взвесить. Почему вы не желаете понять, что Алтанар так же не волен в своих поступках, как и мы?! Мы видим творящуюся здесь жестокость, но почему вы исключаете, что его просто вынуждают так поступать? А вдруг все это совершается без его ведома? Мы ведь не можем пожаловаться на плохое к себе отношение. К тому же надо учесть, что Алтанара втянули в войну, а мы для него — ненадежные и опасные союзники.

Вмешался Леклерк:

— Он относится к нам, как к телятам, которых следует откормить, прежде чем зарезать. Когда ты наконец поймешь это? Тогда, когда тебя распластают на одной из скал на Берегу Песен?

Побледнев, Картер застыла с открытым ртом. Это выглядело бы комичным, если бы не полный гнева взгляд. Через несколько секунд она полностью овладела собой, спокойно произнеся:

— Я говорю лишь о том, что нам следует проголосовать.

— Конечно, — немедленно согласился Конвей, — но мы должны оставаться вместе. Решает большинство, и если мы бежим, то бежим все. Согласны?

Все кивнули. Мэтт опросил всех по очереди, и лишь Картер высказалась за то, чтобы остаться. Она встретила принятое решение без комментариев и без явного недовольства. Конвей постарался убедить их, сколь важно сейчас вести себя как ни в чем не бывало. При этом он наблюдал за Дженет, отмечая, как та помрачнела. Мэтт припомнил их споры по поводу выхода из пещеры: Картер и тогда была против. Но самое любопытное заключалось в том, как быстро сломило ее упоминание о Береге Песен. Похоже, женщина просто инстинктивно избегала неприятностей. И ей требовалось время, чтобы воспринять новую идею.

Бернхард спросила, как он намеревается планировать побег, и Конвей признался, что точного плана не существует.

— Те, кто нам помогает, должны выбрать наиболее удобный момент. Мне лишь известно, что мы выступим после восхода луны. Поэтому необходимо зачернить руки и лица. Проверьте друг друга, чтобы не было видно никаких светлых или блестящих предметов. Паковать вещи так, чтобы ничего не бренчало. И быть готовыми выступить в любое время после наступления темноты.

Послышался голос Анспач:

— А эти твои друзья — то, что Дженет говорила о них, правда? Мы видели кого-нибудь из них? И куда они нас переправят?

— Отвечаю по порядку, улыбнулся Мэтт, — да, нет, не знаю. Некоторых волнует, есть ли у нас шанс. Шанс-то есть, а вот выбора, по-моему, нет.

Сью тоже улыбнулась, слегка пожав плечами. Когда Конвей взглянул на Картер, та опустила голову, внимательно изучая свои ботинки.

Расставаясь, они изо всех сил старались выглядеть так, будто ничего особенного не произошло, а Леклерку вообще удавалось сохранять идеально беспечный вид. Мэтт даже слегка переживал, насколько спокойно прозвучало «пока» из его уст. У Луиса больше оптимизма, чем у остальных, можно в этом не сомневаться.

Конвей улыбнулся, вспомнив, с какой гордостью Ти описывала ему ячейку из четырех человек и рассказывала, что лишь один из четверых знал, как связаться с другой ячейкой. Она была абсолютно уверена, что они первыми додумались до столь совершенной структуры. За воспоминанием последовал очередной приступ опустошающей депрессии, все больше и больше беспокоившей Мэтта.

Несмотря на все возможности и преимущества, лежавшие у ног заселявших этот мир людей, они ни на йоту не отличались от тех, что сожгли, взорвали и извели друг друга болезнями почти до полного уничтожения. Миллионов квадратных миль свободных земель было более чем достаточно для всеобщего процветания, но хомо сапиенс продолжал воевать и убивать, завидуя малейшему успеху своего ближнего.

И он, Конвей, оставался частью этого безумия. Он уже убивал во время боя у реки. А будь у него шанс, он, не задумываясь, выстрелил бы в Алтанара. После этого в мире стало бы легче дышать.

Так чем же он лучше других?!

Кто дал Мэтту Конвею право разнести на куски того кровожадного дикаря? Какое он имеет право вновь убивать?!

Сомнения разъедали его душу. Чувство, что все вокруг бессмысленно, сковывало сознание, парализуя волю и инстинкт самосохранения. Но человечество должно, должно выжить!

Этот простой довод позволил Конвею вновь обрести душевное равновесие, почувствовать почву под ногами. Он мысленно расправил плечи. Не зря ведь говорят, что надежда умирает последней. Зло так же присуще людям, как и добро. Главное найти в себе силы противостоять этому злу. Если для свержения Алтанара или ему подобного требуется его, Конвея, вооруженное сопротивление, оно будет оказано.

Его философствования были прерваны пронзительными металлическими нотами военного горна, извещавшего со стен замка о наступлении полудня. Прекратив бесцельные шатания по парку, Конвей направился в столовую. Особого аппетита у него не было, однако он не исключал возможности, что в следующий раз доведется поесть не скоро. Сидя в одиночестве за узким длинным столом, Мэтью поглощал обильную снедь с усердием изрядно уставшего работника. Сегодня на обед оказалось отличное жаркое из говядины с огромными ломтями хлеба. Были еще сыр, сухие и моченые яблоки и разные джемы. Покончив с едой, он допил кофе из корней одуванчика и, ухмыльнувшись, подумал, что с питанием важно не переусердствовать. Если он умнет столько же за ужином, то, пожалуй, не сможет бежать.

— Приятно видеть, как ты улыбаешься.

Тихий высокий голос Ти раздался за его спиной так неожиданно, что Конвей вздрогнул, едва не выронив чашку.

— Как ты тут оказалась? — Задавая вопрос, он нервно осматривал зал. Чувство тревоги, с которым ему удалось на время справиться, вновь охватило Мэтта.

— Не беспокойся так, просто я здесь работаю. И вполне естественно, что разговариваю с тобой. Только тебе следует нахмуриться: пусть думают, что ты меня ругаешь.

— Ну и местечко. — Конвей снова посмотрел на нее. — У нас все в порядке?

Ти опустила глаза, изображая провинившуюся служанку.

— Все уже готово.

Мэтту была видна лишь одна ее щека, и, заметив, как та разрумянилась, он вновь занервничал, но в этот миг снова услышал голос Ти:

— Не хочу, чтобы ты уезжал.

Взволнованный Конвей в порыве чувств едва не взял ее за руку.

— Пойдем с нами, прошу тебя, — почти прошептал он.

Вздрогнув, Ти несколько мгновений смотрела на него изумленными глазами, а затем отпрянула назад, словно испугавшись, что он ее ударит. Голос ее прерывался.

— Не говори так. Пожалуйста, уходи. — Она повернулась, чтобы уйти, но Мэтт стремительно схватил ее, стараясь выглядеть разгневанным.

— Я должен был это сказать! Это правда. Я не могу бежать без тебя!..

С поразившим Конвея проворством девушка выскользнула из его рук. Наверное, Ти просто стремилась прекратить эту странную сцену, пока на них не начали обращать внимание. Или давала понять, что хочет, но не может вместе с ним покинуть замок?

Ти исчезла, прежде он успел задать вслух эти вопросы. С тяжелым чувством Мэтт направился к себе в комнату. Захлопнув дверь, он бросился на кровать, проклиная Олу, нелепую судьбу, забросившую его сюда, и участников сопротивления, просто-напросто использовавших его. Да, именно использовавших! А кто гарантирует, что они менее жестоки и коварны, чем Алтанар?

Неожиданно его осенила догадка, и он вскочил, словно кукла-марионетка, которую потянули за веревочки. Когда Конвей стал стремительно расхаживать по комнате, это сравнение показалось ему еще более уместным. Он — безвольная марионетка в их руках. Изощренность действий этих людей не могла не восхищать. Храбрая малышка — к тому же миленькая — с тяжелой судьбой… А все эти ухищрения с появлением Вала!.. У Мэтта было чувство, будто он прошел особое испытание, когда ему сообщили о желании с ним сотрудничать. А потом эта сцена грандиозного обольщения, где все упростилось после откровенного признания Ти, что она поступает так, как ей велят. Он шел у них на поводу, как последний глупец!..

И дальше все будет точно так же. Потому что она нужна ему, а остальное не важно.

Ему не хотелось больше думать о любви к Ти.

Обливаясь холодным потом, Конвей вспомнил о своих друзьях. А что, если этот побег обернется лишь заменой одного плена на другой? Как он посмотрит им в глаза? Какую участь он им уготовил?

Он повел себя, как идиот. Вне себя от ярости Мэтт ударил кулаком по маленькому столику. Керамическая кружка и лежавший рядом охотничий нож, подпрыгнув, свалились на каменные плиты пола. Кружка разлетелась вдребезги. Отчасти Конвей был рад этому: собирая осколки, он сможет успокоиться.

Когда он выпрямился, Ти была в комнате. Словно со стороны Мэтт видел себя, складывавшего на стол черепки. Он раскрыл рот, чтобы заговорить, но, опередив его, Ти приложила палец к губам. Шагнув к нему навстречу, она нежно коснулась другой рукой его бровей. Продолжая двигаться, словно во сне, Конвей обнял ее. Соприкосновение с горячим телом вывело его из странного состояния полузабытья. В то же время он почувствовал, как воспламенялась Ти.

Судорожно помогая друг другу, они пытались снять ее платье, пока, обезумев от желания, Мэтт не схватил его снизу и с силой не стащил через голову. Несколько долгих мгновений он стоял неподвижно, зачарованный красотой ее тела, приглушенной сумеречным светом, приподнятой грудью, плоским животом. Темный треугольник в низу живота был еще чуть влажным после ванны, и впервые Конвей подумал об исходившем от ее тела аромате розы, который смешивался с еще более нежными и влекущими запахами. Торопливо и неловко они вдвоем освободили его от одежды. Их соединение было пиршеством изголодавшихся, утолением неистовства и грустной радостью, последовавшей за несколькими секундами волшебства.

Она ушла так же молчаливо, как и появилась. Ти никогда не позволяла ему говорить. Оставшись один, Мэтт мысленно поблагодарил ее за любовь и мудрость.

Здесь не было места словам.

Когда Конвей проснулся, уже вечерело. Пора складывать свои нехитрые пожитки. Наскоро перекусив, в ожидании темноты он занялся оружием. Мэтт почистил оба «вайпа», снайперскую винтовку и пистолет, тщательно смазал их и, раскрыв, всматривался в отполированные до алмазного блеска дула. Затем, зарядив магазины, стал проверять натяжение пружин, нажимая большим пальцем так, чтобы патроны выскакивали наружу. Они падали на поверхность стола, тускло поблескивая. Он зарядил и проверил оружие еще раз, наслаждаясь внушительным щелканьем деталей. Прошло несколько часов. Конвей принялся методично точить нож. Из всех занятий это лучше всего позволяло убить время; он намеренно оставлял его напоследок. Круговые движения. Одна рука аккуратно выдерживает угол, другая направляет небольшой керамический брусок. За кругом круг. Гипнотический ритм вытеснял мысли. Высокие ноты затачиваемой стали эхом отражались от стен комнаты, и Мэтту казалось, будто он всей кожей ощущает эту бессловесную мелодию.

Конвей рассматривал на свету клинок, осознавая иронию того, что наибольшее успокоение ему приносят действия, конечная цель которых — смертельно разящий удар. Он приподнял за уголок шкуру, накрывавшую кровать, и провел по ней ножом. Лезвие прошло насквозь, практически не встретив сопротивления. После этого Конвей спрятал его в ножны.

Теперь оставалось только ждать. Одному. Опять.

Глава 66

Когда раздался стук в дверь, была уже почти полночь. Конвей медленно подошел к двери. Не будучи уверенным, что стучал его проводник, — возможно, это была простая проверка, — он оставил оружие на столе, чтобы не возбуждать лишних подозрений. Но, взявшись за засов, Мэтт решил все-таки подстраховаться. Достав из кобуры пистолет, он спрятал его за спину.

На пороге стоял один из стражников. Взгляд Конвея остановился на окровавленном мече, который воин прижимал к бедру. Он направил на стражника пистолет. Лицо Олана перекосилось от испуга, голос походил на сдавленный писк:

— Меня послал Вал! Показать тебе дорогу!

Мэтт опустил оружие. Стражник указал мечом в конец коридора.

— Мне пришлось убить человека, стоявшего со мной в паре. Надо поторопиться.

Бросившись за снаряжением и оружием, Конвей с удивлением отметил, что ему еще удается контролировать свои движения. Казалось, что одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, как он опустошен.

Стражник поспешил по коридору, Мэтт следовал за ним. Впервые он с теплым чувством подумал о мягких кожаных тапочках, позволявших скользить почти бесшумно, хотя его несколько беспокоили болтавшиеся на боку ботинки, стучавшие друг о друга при каждом шаге. Вскоре они оказались перед небольшой дверцей, ведущей наружу. Стражник смело распахнул ее, шагнув вперед, словно в дозоре. Убедившись, что путь свободен, он жестом позвал Конвея. Сменив тапочки на ботинки, они короткими перебежками — от укрытия к укрытию, наклоняясь как можно ниже, — добрались до аббатства. Женщины спали отдельно в маленьком домике: это была уступка их особому положению, и, кроме того, так легче стало за ними наблюдать. Этой ночью стража у дома отсутствовала, поскольку основные силы были брошены на усиление эскорта Алтанара. Женщины уже спешили навстречу. Их лица были неразличимы в темноте, хотя Картер можно было сразу угадать по росту. Кроме того, Конвей был уверен, что Кейт Бернхард прихватила дополнительный «вайп». Не мешкая, он зачернил лицо и руки древесным углем.

Они тронулись в путь, и Мэтт со смешанным чувством представил, какой разнос устроит Алтанар страже за потерю бдительности.

Пройдя всего несколько ярдов, чужеземцы поняли, что направляются на юг. Скорее всего их промежуточной целью станут самые южные ворота города — Золотые. Своим названием те были обязаны медным панелям, которыми были обиты. За воротами находилась ферма, где жил Леклерк.

Стену замка и большую часть города они минули без всяких происшествий. Но когда до городской стены было уже рукой подать, из переулка залаяла собака. Стражник, развернувшись, затолкнул в этот переулок ближайшего к нему человека. Затем подтолкнул туда и остальных, которые от неожиданности даже не протестовали. Замыкавший группу Конвей, придя в себя, приготовился оказать сопротивление схватившему его стражнику. Но тут со стороны стены раздался крик:

— Кто там? Выходи.

Не дожидаясь следующего толчка, Мэтт юркнул в переулок, вновь оказавшись в конце группы женщин. Он понятия не имел, куда они теперь идут, — скорее всего просто прячутся от кричавшего со стены охранника. Неожиданно впереди Конвей заметил движение — черное пятно на темном фоне, и ему почудилось, что им пытаются перекрыть дорогу. Растерявшись, он замедлил шаг. Шедший позади стражник тихо окликнул их и нырнул, согнувшись, в открытую дверь, которую Мэтт заметил и раньше, но не придал значения. Они замерли, не решаясь последовать за провожатым, но новый окрик заставил их броситься внутрь. Дверь за беглецами тихо закрылась, и в кромешной тьме раздался женский голос:

— Держитесь друг за друга. — Последовала секундная возня, после чего голос прозвучал вновь: — Молчите и идите за мной.

Спотыкаясь и цепляясь за шершавые стены, они двигались за своим новым проводником. Вскоре чужеземцы оказались на ведущей вниз лестнице, и каждый шаг сопровождался испуганными всхлипами и приглушенным бормотанием. Наконец они почувствовали под ногами замусоренный пол, дверь за ними закрылась, и кто-то зажег свечу, выхватившую из темноты напряженные лица. С ними были стражник и согнутая старая женщина. Морщинистая кожа и седые волосы говорили о долгой череде тяжелых лет, которые ей довелось пережить. Старуха осмотрела всех, задержав взгляд на стражнике.

— Как можно быть такими неосторожными? Вам что, охота попеть на берегу? Вы еще не успели подойти к стене, а охранники уже наверняка знали о вашем отсутствии.

— Я был осторожен, — начал оправдываться тот. — Нас никто не видел. Спроси их.

— А вас и не надо было видеть! — Наклонившись, старуха начала отодвигать огромный сундук, и стражник поспешил ей на помощь. Покряхтывая от напряжения, она не переставала бранить его: — Пожар. В женском домике. Через несколько минут, как вы ушли. — Старуха выпрямилась. — Все, хватит.

У нее под ногами показалось квадратное отверстие. Вниз вела узкая лестница, однако видны были лишь верхние ступеньки, а дальше все тонуло во мраке. Она пристально посмотрела на женщин.

— Кто из вас оставил непогашенный огонь?

Те, обменявшись взглядами, покачали головами. Картер спросила:

— Пожар был сильный? Кто нибудь пострадал?

Старуха сказала, что нет, и Конвей заметил, как Дженет облегченно перевела дыхание. Затем она произнесла:

— Им ведь неизвестно, что мы бежали. Просто заметили, что нас нет.

— Скоро догадаются, — ответила женщина. — Ваши же вещи тоже исчезли. Они там не семи пядей во лбу, но и не последние дураки.

— Но они ведь не знают, куда мы направляемся. И почему ушли, тоже не знают. — Картер положила руку на плечо Сью. В тусклом свете свечи окружавшие ее зачерненные лица выглядели непроницаемо загадочными, хотя глаза уже наполнялись ужасом осенившей всех догадки. Конвей и Бернхард невольно отпрянули назад, а Сью замерла на месте, словно парализованная легким прикосновением руки.

Картер продолжала:

— Ну, как вы не понимаете? Если мы поспешим назад, то сможем убедить их, что просто бежали от пожара. Даже если они не поверят, нам достаточно будет объяснить им, что мы никуда не собирались убегать. Когда увидят, что мы добровольно вернулись…

Звук затрещины, которую отвесила ей Бернхард, прозвучал в промозглой тьме, как проклятие. От удара «вайп» соскочил с плеча Дженет, повиснув на согнутой руке. Пошатнувшись, она отлетела к стене, где замерла, ссутулившись, пытаясь сосредоточить в темноте взгляд. Раздался спокойный голос Бернхард:

— Ах ты, сука безмозглая! Это ведь твоих рук дело? — Кейт обратилась к остальным: — Старая, как мир, трогательная история: заключенный заодно с тюремщиком. Нам следовало это предвидеть.

Конвей обхватил голову руками.

— Надо же быть таким идиотом! Она ведь говорила мне об этом почти открытым текстом.

Вмешалась Анспач:

— Хватит винить себя. Кейт права, мы все должны были это предвидеть. Слишком поздно сокрушаться. Надо думать, что делать дальше.

Мэтт с надеждой взглянул на старуху.

— Отсюда можно выбраться за пределы города?

— Не сразу. Этот тоннель ведет…

Ей не дала закончить подскочившая Картер.

— Не слушай ее! Если мы туда спустимся — нам конец. Нас схватят и будут пытать. Мы должны быть заодно с Алтанаром. Мы ведь не сделали ничего плохого!

Не церемонясь, Конвей освободился от ее хватки. Ему хотелось оттолкнуть Дженет прочь, но он сдержался, опасаясь, что в таком состоянии может покалечить ее. Мэтта напугали бушевавшие в нем эмоции. Надо помнить о Ти, она ведь организовала всю эту операцию. Она рисковала и раньше, но теперь извращенная логика Картер усилила возможную опасность. Алтанар мог бы поверить в то, что они подкупили одного стражника, но, узнав, что у Золотых ворот показались, а затем бесследно исчезли подозрительные фигуры, он, конечно, догадается о заговоре.

Затем начнут хватать и пытать всех подряд, и правых и виноватых, пока на поверхность не всплывут имена заговорщиков. Среди них может оказаться и Ти.

Чувство ненависти было знакомо Конвею и прежде. Но никогда у него не было возможности заглянуть в глаза тому, кого он ненавидел. Сейчас он увидел там лишь страх и отчаянную попытку сохранить собственную жизнь.

Жалость к ней только усилила чувство собственной вины. Старуха схватила Картер за плечи, и Мэтт был поражен, какой беспомощной оказалась молодая женщина в этих крепких руках.

Старуха сказала:

— Будет лучше, если вы оставите ее здесь мне и моим друзьям.

Дженет словно застыла от страха. Она переводила взгляд с Анспач на Бернхард и обратно, лицо ее безмолвно молило о пощаде. Обе женщины в свою очередь посмотрели на Конвея.

— Мы не можем пойти на это, — произнесла Сью.

Бернхард кивнула, выражая согласие.

Мэтт обратился к старухе:

— Она — одна из нас. Мы не можем ее оставить.

— Вы меня просто отпустите! — вновь запричитала Картер. — Я сама вернусь назад. Они все поймут и о пожаре, и о попытке бежать, и обо всем остальном. Я ни слова не скажу ни об этом месте, ни о том, куда вы пошли, честное слово! Вы можете доверять мне!

Вперед выступил стражник.

— Блюстители истины расколют тебя, как устрицу. Ты предала нас и нашу организацию. — С кошачьим проворством он ударил ее кулаком. Удар получился не такой шумный, как затрещина Бернхард, но гораздо более эффективный. Дернувшись, Дженет рухнула на пол. Стражник повернулся к Конвею. — Если хотите сохранить этой предательнице жизнь, то несите ее сами. И не отставать, ждать мы не собираемся!

Прежде чем кто-нибудь успел возразить, он уже спускался в лаз по лестнице. Бросившись за ним следом, Бернхард, перед тем как скрыться из виду, жестом указала Анспач помочь Конвею. Спустившись вниз, он с облегчением увидел дожидавшегося их стражника, который уже явно успокоился. Воин поднял свечу, неровный свет которой позволял им различать лица друг друга и смутно вырисовывавшийся вход в другой тоннель, ответвлявшийся от того, где они стояли.

— Лай собаки, который вы слышали, был сигналом о том, что место, где мы собирались перебраться через стену, слишком сильно охраняется. Наши друзья привлекут к тому месту внимание стражников и солдат, и туда перебросят дополнительные силы. Будем надеяться, что нам повезет и охранников уберут именно оттуда, куда мы сейчас направляемся. Это последний шанс.

Тоннель оказался низким и узким. Вскоре Конвей убедился, что существует только один приемлемый способ нести Картер: идущий впереди держит ее за ноги, а тот, кто идет сзади, — поддерживает под мышками. Даже женщинам, бывшим ниже Мэтта на несколько дюймов, приходилось сгибаться в три погибели. Стражник, как назло, и не думал замедлить шаг. Вскоре их спины гудели от напряжения.

Несмотря ни на что, Конвей ухитрялся изучать устройство тоннеля. Многое ускользало от его глаз, так как единственным источником света служила свеча идущего впереди стражника. Отчасти это радовало, так как то, что он замечал, особого оптимизма не внушало. Расцвеченная огнем свечи паутина облепила потолок. По стенам стекали струйки воды. Раз он споткнулся на одной из многочисленных куч мусора. Иногда отчетливо слышался пронзительный визг крыс, разбегавшихся по ответвляющимся коридорам. Трижды беглецам удавалось на время распрямить спины, когда тоннель выходил в просторные отвратительного вида комнаты. Одна из них оказалась достаточно большей для того, чтобы услышать эхо их шумного дыхания. Конвей не сомневался, что видел кипы мечей и доспехов — это был оружейный склад.

Через некоторое время стражник остановился у лесенки, прикрепленной к земляной стене какими-то странными скобами. Она уходила вверх, исчезая в темноте. Опустив Картер на землю, Мэтт взялся за лестницу, проверяя ее устойчивость. Сооружение явно не внушало доверия. Но стражника это, похоже, не волновало. Ухмыльнувшись, он произнес:

— Ждите здесь. А я проверю, не ждет ли нас кто-нибудь наверху.

Передав свечу Анспач, он стал карабкаться по лестнице, не выпуская мешавший ему меч. Когда скрип сапог на ступеньках затих вверху, тоннель показался чужеземцам еще более холодным и мрачным.

Наверное, прошли годы, прежде чем лестница снова задрожала, извещая о возвращении стражника.

— Никого нет, — сообщил он, спрыгивая на землю. Отойдя в сторону, воин принялся что-то искать и вскоре вернулся, неся на плече свитую в круг веревку, на которой было завязано множество узлов. На одном из концов веревки крепился металлический абордажный крюк. Он пояснил, что, перебираясь через стену, необходимо зажимать ногами узел, выпрямляться, хвататься руками за другой узел, как можно выше, и подтягиваться, пока ноги не смогут зацепиться за следующий узелок.

Анспач задрожала. Даже в тусклом свете было заметно, как она побледнела.

— Не знаю, смогу ли я, — прошептала она. — Скорее всего нет. Я всегда плохо подтягивалась. — Взгляд Сью остановился на Картер, словно она искала поддержки у беспомощной женщины. — А как же она?! Она уж точно не сможет карабкаться по веревке. Почему бы не оставить нас здесь, а потом, когда предоставится возможность, вывезти в каком-нибудь фургончике? Я о ней позабочусь. С нами ничего не случится.

— Мы пойдем все, — твердо заявил Конвей стражнику.

Бернхард достала из-под куртки скруток нейлонового шнура толщиной в четверть дюйма.

— Полагаю, он нам пригодится. Я пойду впереди тебя, а ты обвяжись шнуром под мышками. Я буду тебя тащить. Думаю, все будет в порядке.

Анспач не ответила, но на лице у нее было написано сомнение.

Шаткая лесенка вывела в пустой дровяной склад при гончарной мастерской. Беглецы выбрались наружу, разобрав одну из дощатых стен. Оставив группу заделывать дыру, стражник устремился к основанию городской стены. Отдаленные крики разыскивавших их охранников не оставляли времени на раздумья.

Конвей полез по веревке вслед за провожатым. Сзади к нему были привязаны два «вайпа» и Картер. Женщина один раз слабо застонала, но не очнулась. Добравшись до верха, Мэтью опустил ее в проходе у бойницы и поспешил вниз. Обливаясь потом, он спустился на землю перед готовившейся к подъему Бернхард. Поднявшись немного по веревке, та сбросила вниз свободный конец нейлонового шнура, который, просвистев в воздухе, тихим шлепком упал на землю. Быстро обвязав им Анспач, Конвей подтолкнул ее вверх.

Сью удалось преодолеть два узла, прежде чем она беспомощно остановилась, дрожа от страха и усталости. Сверху доносилось тяжелое дыхание Бернхард, тянувшей шнур. Мэтт просунул голову между ногами Анспач так, чтобы та оказалась у него на плечах. Объединив усилия, троица медленно продвигалась вверх.

Спуск во многом повторял подъем. На земле стражник встряхнул веревку, чтобы отцепить ее, однако крепежный крюк лишь забренчал, оставшись на месте. Все следующие попытки также оказались безуспешными. Воин полез обратно, едва не свалившись в спешке.

— Обмоталась за выступ в бойнице, — объяснил он, тяжело дыша, пока освобождал веревку. Сворачивал он ее уже на бегу.

Конвей и Бернхард старались не отставать, продолжая нести Картер, которая иногда постанывала при встрясках. Через несколько минут они добрались до яблоневого сада, где их поджидал мужчина, державший поводья пяти лошадей. Передав поводья стражнику, он исчез. Не мешкая, они привязали Картер к лошади и вскочили в седла. Оставив позади сад, беглецы выбрались на дорогу, ведущую на юг. Осадив свою лошадь, стражник присоединился к основной группе.

— Не думаю, что они уже поскакали на ферму искать вашего друга. Но если это произошло, ему придется отбиваться самостоятельно. Тому, кто отправился известить его о нашем приближении, приказано сразу же удирать в случае опасности.

— Да как же так можно?! — Обычно спокойный голос Бернхард срывался от гнева.

— Если поймают заговорщика — живого или возьмут мертвого, — за это поплатится вся его семья. Представь своих родителей на виселице. А теперь подумай, скольким мы рискуем, спасая людей, которые ничего для нас не сделали. — Пришпорив лошадь, стражник ускакал вперед. Бернхард бросилась было за ним, желая продолжить разговор, но Конвей велел ей вернуться. Недовольно пробормотав что-то, женщина подчинилась.

Ферма была еще далеко, когда до них донеслось отвратительное зловоние — результат экспериментов Леклерка с удобрениями. Этот запах испортил даже впечатление от поднявшегося на небе молодого месяца, освещавшего путь. Неожиданно справа кто-то тихо окликнул их из-за кустов, и показался Леклерк верхом на лошади. Рядом с ним из зарослей выглядывал еще один всадник. Он явно нервничал, и его беспокойство передавалось лошади, бившей копытом землю. Подскакав к незнакомцу, стражник стал его сердито расспрашивать. Выслушав ответы, он что-то тихо приказал, и спутник Леклерка, развернув лошадь, ускакал, не произнеся ни слова.

— Парень спас мне жизнь, — сказал Луис. — Он почуял недоброе, когда поджидал вас здесь. Мы прискакали сюда совсем недавно, минуты на две разминувшись с большим отрядом охранников, несшимся по дороге в сторону фермы. Вскоре они обнаружат, что меня там нет.

Что-то прикинув в уме, стражник вытянул руку и скомандовал:

— Скачем туда. За мной!

Когда Леклерк, поспешив обратно к кустам, вывел навьюченную лошадь, стражник был готов взорваться от злости. Спокойно выслушав его гневную тираду, Луис произнес:

— Все это я должен забрать с собой. Остальное меня не волнует.

Остальные ждали новой вспышки ярости, но как раз в это время начала приходить в сознание Картер. Ее сильно вырвало, и она стала умолять, чтобы ее нормально посадили в седло. Помогая ей, женщины сообщили,что они уже находятся за пределами города. Дженет осмотрелась, испуганно вглядываясь в темноту, и надолго впала в молчание.

Они ехали за своим проводником по каким-то полям, затем по узкой лесной тропинке, которая вывела их на крутой берег Внутреннего Моря. Конвей намеренно скакал позади Картер, опасаясь, что женщина со своей идиотской верой в Алтанара может попытаться бежать. Глядя на смутные очертания ее фигуры, Мэтт чувствовал, как закипает в нем ярость. Ради ее спасения он рисковал жизнями всех членов группы. Ти, благодаря которой они на свободе, теперь в ловушке. Волны стыда и презрения к себе накатывали на него, когда он думал о собственной слабости, заставившей его бросить женщину, которую он… Любил? Так ли это на самом деле?

Конвею недоставало мужества даже оценить свои чувства.

Мысли его прервал стражник, давший сигнал остановиться. Внизу, прямо под ними, на посеребренной лунным светом глади вырисовывались два больших парусника. Эта идиллически мирная картина резко контрастировала со всеми предыдущими событиями зловещей ночи.

В то же время позади раздались первые звуки настигавшей их погони, вернувшие чужеземцев к суровой действительности.

Они поскакали на юг в поисках более пологого спуска к морю, а затем свернули вниз по опасному скользкому склону. Беглецы уже почти добрались до берега, когда из леса показался преследовавший их конный отряд Оланов.

Им казалось, что направленные за ними с кораблей шлюпки едва ползут по воде, хотя они слышали напряженные крики гребцов и знали, что те стараются изо всех сил. Затем над головами запели свою зловещую песню стрелы, вонзаясь в море с шипением опущенных в воду головешек. Еще хуже был звук стрел, попадавших в мокрый песок, — уж слишком он напоминал звук стрелы, вонзавшейся в человеческую плоть. Первой догадавшись спешиться, Картер закричала:

— Слезайте с лошадей! Прячьтесь за ними от стрел!

Они так и поступили, пока в лошадь Анспач не попала стрела. Завизжав от боли, животное вырвалось на свободу. Паника передалась другим лошадям, ставшим неуправляемыми. Бернхард была сбита с ног. Дженет пришлось отпустить свою лошадь, иначе та бы утащила ее за собой. Стражнику и Конвею удалось удержать своих лошадей ценой невероятных усилий.

В этот момент Мэтт осознал уязвимость их позиции. Ярдах в пятидесяти лежала куча плавника, способная стать отличным укрытием. Сами они не могли ею воспользоваться: плавник лежал слишком далеко от берега, так что они не успели бы добежать до лодок при приближении опасности. Но это укрытие не преминут использовать стремительно приближавшиеся конные лучники Оланов.

Леклерк торопливо разгружал свою вьючную лошадь, сбрасывая тюки на берег. Конвей подбежал к товарищу.

— Ты не сможешь взять все это с собой! Да и что тут у тебя в конце концов?

— Ты бы лучше пальнул пару раз в этих крикунов, чтобы они угомонились, — огрызнулся Леклерк. — А об этом я сам позабочусь.

Три очереди из «вайпа» не внесли особой паники в ряды Оланов, но град стрел существенно поредел. Конники рассыпались по берегу, соблюдая дистанцию. Бернхард и Анспач разрядили по магазину в их направлении. Малыми группками Оланы продвигались к куче плавника.

Неожиданно в том же направлении устремился Леклерк, сгибаясь под тяжелой ношей и увязая в зыбучем песке. Конвей закричал, чтобы он вернулся, но это было бесполезно. Луис уже карабкался на кучу бревен, словно искал там что-то, и Конвею показалось, что он увидел, как вспыхнула спичка. Когда Леклерк бежал назад, Мэтт, обернувшись, заметил, что шлюпки уже уткнулись носами в песок. Когда Луис достиг берега, все уже бежали по воде к своим избавителям. Пока гребцы разворачивали шлюпки, они забрасывали в них тюки и оружие и неуклюже забирались туда сами, переваливаясь через борт.

С утеса и с берега лучники вновь обрушили на них смертоносный ливень стрел. Гребцы испуганно кричали, пригибаясь к бортам. Оланы, напротив, держались прямо, с победными криками доставая стрелу за стрелой из своих колчанов и направляя их в сторону беглецов. Осмотревшись, Конвей был разочарован тем, как медленно они плывут. Грести изо всех сил под стрелами становилось все труднее. А прилив еще долго мог удерживать лодки в пределах досягаемости выстрелов.

Мэтт прицелился во всадника, вызывающе возвышавшегося на утесе, но Леклерк остановил его, положив руку на плечо:

— Не трать патроны. Я там оставил парням небольшой сюрприз.

— Твой хлам? Думаешь, они прекратят стрельбу, позарившись…

Звук отдаленного грома заставил его замолчать. Затем он почувствовал, как на него надавило что-то, словно гигантская рука пригнула ко дну лодки. Логика и опыт подсказывали Конвею, что произошел взрыв, но он не видел такого никогда прежде. Характерные признаки взрыва были налицо, но не слышно было резкого треска, а вместо привычной вспышки он увидел многоцветное зарево. Но что бы это ни было, оно разметало тяжелые бревна во все стороны. Люди и лошади падали на землю со страшными криками. Те, кто мог передвигаться, удирали изо всех сил. Лучники прекратили стрельбу.

В шлюпках все застыли, уставившись с отвисшими челюстями на белый дым, поднявшийся над берегом.

— Я решил, что наконец получил на это право, — произнес Леклерк.

Упавшая за кормой стрела вывела из оцепенения старшего в команде, и он отдал команду грести. Гребцы заработали с удвоенной энергией.

Луис обратился к Конвею:

— Пусть это послужит тебе уроком. Никогда не доверяй тому, кто утверждает, будто ему нравится жить среди куриного дерьма. Не иначе, мошенник затевает какую-то пакость! — Он рассмеялся собственной шутке, но в этом смехе Мэтт уловил нотки грусти. Взглянув на рассеивающийся над берегом дымок и выживших Оланов, пытавшихся спасти товарищей, Леклерк тяжело вздохнул. — Еще один побег. И еще один вклад в прогресс человечества, да, Мэтт?

Конвей и сам был бы рад узнать ответ на этот вопрос.

Глава 67

Каждые несколько лет на землях у границы Харбундая с Олой начиналось движение. Людские потоки текли на север с постоянством приливов и отливов. Но срывали с насиженных мест людей не притяжение луны и не смена времен года — движущей силой было предчувствие войны.

В этом году в самом начале весны Харбундай вновь окутал густой туман тревожных слухов о войне, хотя стычек на границе было меньше, чем обычно. Но жители пограничных районов научились предвидеть беду, как животные — землетрясение.

Их исход в этом году был таким же полным, как и в прежние годы, а новые соседи встречали переселенцев не более приветливо, чем стаю диких собак. Подобная жизнь выработала у извечных беженцев почти что врожденное чувство вины, которое во многом было причиной их трусости и хитрости, ставших притчей во языцех.

Когда бы ни приходили они на север, их соотечественники демонстрировали свое моральное превосходство, безжалостно поднимая цены на все самое необходимое. В ответ беженцы воровали все, что попадалось под руку. Они крали ради пропитания, а утолив голод, крали ради наживы. Когда уже не было никаких поводов для кражи, они воровали, дабы не отвыкнуть.

В своем доме исцеления Сайла едва справлялась с наплывом больных с переломанными костями, синяками и разбитыми головами, как из беженцев, так и из местных жителей.

Гэн пытался решать возникавшие проблемы, разъезжая по южным владениям барона, улаживая споры и разбирая жалобы. Доверие к нему росло с каждым днем. Вскоре к Мурдату уже направляли гонцов с просьбами о помощи. И среди беженцев, и среди их невольных врагов шла молва о справедливости нового вождя, сравнимой лишь с его железной волей. С гордостью рассказывали о проявляемой им заботе и с благоговейным трепетом о том, что приезжает он безо всякой охраны, не считая постоянного спутника Класа, словно им двоим на лошадях с горящими глазами и тремя собаками не страшны никакие враги.

Действия Гэна приветствовали все, кроме, пожалуй, самых жадных торговцев. Он устраивал лагеря, где расселялись беженцы, позволяя им выбирать лидеров. Он открывал рынки, где можно было покупать продукты по справедливым ценам. Волки помогали переселенцам строить жилища, а их жены — по настоятельному предложению Гэна — обучали женщин из пограничных земель основам врачевания. Появлялись в этих местах и вербовщики из отрядов Волков, поскольку Гэн все большую ставку делал на добровольные войска. И хотя крепких юношей среди беженцев было немного, те, кто принимал присягу, служили верой и правдой, желая отблагодарить за заботу об их близких и доказать свою пригодность к ратному делу.

Барон Джалайл не скрывал своего удовлетворения.

— Никогда столько народу не переселялось на север, — сказал он Гэну, когда они вместе шли по суетливо-шумному в утренние часы лагерю Волков. — И никогда их проблемы не решались так мирно. Ты славно поработал.

Гэн поблагодарил, раздумывая, не наступил ли тот благоприятный момент, которого он ждал. Он решил попробовать.

— Я хочу тебя кое о чем попросить, благородный Джалайл. Мне нужно твое разрешение направиться в Малтен. Мы сможем выступить через два дня.

Барон Джалайл нахмурился:

— Речь шла о том, что вы выступите через неделю. Благородный Малтен может быть не готов.

— Совершенно верно. Второй говорит, что в Малтене замолчали его лучшие осведомители. А один из его агентов перед возвращением домой заметил за собой слежку. Я не доверяю «благородному».

— Ты сомневаешься, что он действительно желает занять место своего брата? — Барон Джалайл постарался смягчить сарказм в голосе.

Гэна, казалось, не смутил этот вопрос.

— О, в этом я как раз доверяю ему полностью. Чего не могу сказать обо всем остальном. Если он наш союзник, то не обидится, если мы появимся немного раньше. А если он в сговоре с королем, то я рискую оказаться лицом к лицу с их объединенными силами.

— А зачем ему утруждать себя такой сложной засадой? Можно ведь просто обо всем договориться с королем.

— Не знаю. Здесь возможны самые разные варианты. — Гэн снова оживился. — Я хочу спутать его планы, вынудить ошибиться и тогда нанести быстрый удар.

— У тебя есть свои агенты для сбора нужных сведений? — сухо заметил барон, но лицо его при этом искривила довольная усмешка.

Гэн вспыхнул:

— Я не охочусь на земле Второго, барон. Если б я ему не доверял, то прямо сказал бы об этом.

— Конечно. Просто иногда ты так быстр, что диву даешься.

Это было еще одно язвительное напоминание о ночном марше перед битвой на Медвежьей Лапе. Похоже, ему придется расплачиваться за то решение до конца жизни. И все же было неприятно выслушивать намеки на то, что он не до конца откровенен.

Неожиданно перед его взором появилось оружие подкупа, сверкая и поворачиваясь перед ним всеми каменьями и золотом. Гэн встряхнул головой, прогоняя это наваждение. Барон встревоженно посмотрел на него:

— Тебя что-то беспокоит?

— Ничего особенного. Так ты дашь мне разрешение? Если ты направишь вестника с сообщением о нашем походе, у Малтена не будет оснований обвинить тебя в обмане.

Барон задумался, затем тяжело вздохнул:

— Да. Если ты считаешь это необходимым, я даю тебе разрешение.

Поблагодарив его, Гэн продолжал сопровождать барона некоторое время, чтобы не выглядеть невежливым, а затем свистнул собакам. Те прекратили свои игры, бросившись к хозяину. Гэн любил наблюдать за ними в такие минуты, когда они мчались бок о бок мощными прыжками, взметая перед собой комья грязи. Разинув пасти, собаки смотрели только на него, будто ничего другого вокруг не существовало. Но Гэн знал, что они следят и друг за другом, стараясь первыми добежать до хозяина. Побеждал всегда Раггар. И не потому, что был вожаком, — как раз здесь они соревновались честно.

Но сегодня произошло то, от чего у Гэна перехватило дыхание. Ему хотелось закричать, чтобы собаки остановились. Повернуть вспять их бег, повернуть вспять время.

Раггар отставал от Шары.

Нынешнюю влажную зиму в Харбундае старый пес перенес гораздо хуже, чем привычные ему сухие морозы степей. А Шара вырос, поражая всех зверским аппетитом. Ему недоставало всего несколько фунтов до веса Раггара, и ростом он почти догнал его. А через несколько месяцев Шара, пожалуй, будет даже крупнее. Силы же ему не занимать. Раггар уже давно прекратил с ним шутливые драки, которые раньше любил затевать, прежде чем сердитым рычанием напомнить о своем верховодстве.

Они были уже совсем рядом, и Гэн видел рельефные мускулы, напряженно выступавшие на широкой груди собак, он мог рассмотреть, как ерошит встречный ветер длинную зимнюю шерсть. Поравнявшись с ним, они не сбавили скорость, а неудержимой лавиной промчались мимо и развернулись у него за спиной.

Вряд ли Гэн услышал приглушенное восклицание барона, но он заметил, как тот торопливо осенил себя Двойным Знаком. Над этим можно было бы и посмеяться, но состояние Раггара отбивало всякую охоту веселиться.

Старый пес знал, что проиграл. Он с достоинством принял приветственное похлопывание Гэна, но не стал смотреть в глаза хозяину, устремив взгляд далеко в поле. Гэн по очереди поприветствовал других собак, похвалив особо Шару, а затем опустился на колени рядом с Раггаром. Их головы оказались на одном уровне. Он обнял пса за шею и стал ему что-то тихо говорить. Барон изумленно наблюдал за этой сценой:

— Он ранен?

Гэн покачал головой:

— Он никогда не проигрывал. Не может понять, в чем дело.

Барон Джалайл тяжело вздохнул:

— Когда поймет, ему станет еще хуже. — Он повернулся, чтобы уйти, и, заметив, что Гэн поднимается с колен, жестом велел ему остаться. — Утешь его. Это самое меньшее — и самое большее, — на что каждый из нас может когда-либо рассчитывать.

Посидев с Раггаром, Гэн еще раз похвалил Шару и Чо. Чо наслаждалась его вниманием, с восторгом принимая похлопывание; по движению грудной клетки было видно, что она еще восстанавливала дыхание после бега. Что же касается Шары, то Гэн готов был поклясться, что пес абсолютно точно понял его слова о том, что стал прекрасной собакой. Светло-карие глаза Шары лучились сдержанной гордостью. Возвращаясь к себе, Гэн составил из узелков на веревке сообщение для Класа и привязал веревку к ошейнику Чо. Указав в сторону площадки, где Волки совершенствовали свои боевые навыки, он велел собаке разыскать Класа.

Не успел он сесть за свой стол, как к нему вошла Сайла. Гэн тепло поздоровался с ней и, поддразнивая, стал расспрашивать, почему они с Нилой в последнее время так редко видят их с мужем.

— Мы так привыкли встречаться с вами по вечерам, — продолжал он с самым серьезным видом. — А теперь говорят, будто Клас уже не приходит к приятелям попеть и потрепаться у костра, забыв о своих любимых играх. Некоторые опасаются, что он заболел — не может же здоровый человек столько спать.

Сайла вскинула голову:

— Мой муж сам в состоянии ответить на все эти вопросы. Если только кто-нибудь рискнет ему их задать. Может, ты лучше послушаешь, что говорят об исчезновении другой пары, помоложе, после одной памятной свадьбы.

Гэн изобразил возмущение, и они оба рассмеялись, хотя Сайла очень быстро стала серьезной.

— Я только что от барона. Значит, через два дня вы выступаете?

— Да. Тебя это удивило?

Она покачала головой, пожалуй, чересчур поспешно.

— Вовсе нет. Клас уже упоминал, что благородный Малтен не внушает доверия. Думаю, он прав. Просто я надеялась, вы вообще туда не пойдете.

Помолчав, Гэн сказал:

— Направляясь с Нилой в Харбундай, ты рассчитывала, что она поможет Церкви защитить женщин от произвола таких мужчин, как Алтанар. То, что я здесь делаю, тоже помогает достижению твоих целей. Но вот о чем я подумал: должны быть люди, которые тебя поддерживают. Они могут помочь нам обоим. Кто эти люди?

Гэн заметил, как Сайла вздрогнула, словно с ее лица соскользнула непроницаемая маска, обычно скрывавшая все эмоции. Что это: то ли он стал более наблюдательным, то ли Жрица Роз устала вести сложную двойную игру? Услышав в ее голосе обиду, Гэн решил, что более вероятна вторая причина.

— Я их не знаю. Они сами со мной связываются. — Она рассказала ему о розах и об этом проклятом, терзавшем ее сообщении, которое прикололи к ее двери.

— Кто-то — может, друг, а может, и враг — знает, что мы здесь. Правда, после этого не было больше никакого знака.

Вскоре Сайла, казалось, уже позабыла об их разговоре. Несмотря на всю серьезность начатой Гэном беседы, жрица выглядела какой-то рассеянной. Что же еще ее так тревожит?

Без всяких на то причин Гэн вдруг вспомнил о Джонсе. Но возникший перед глазами образ тут же расплылся. И так же быстро и неожиданно его сменил — появляясь за сегодня уже второй раз — таинственный драгоценный кинжал.

Его голос прозвучал неожиданно резко даже для него самого:

— Могут ли люди Танцующих-под-Луной, проникнув в Церковь, узнать о твоей миссии?

— Да, могут. — Похоже, смена его тона захватила Сайлу врасплох. — Они нетерпимы ко всем, кто строго не придерживается их веры. Полагаю, розы я получила от Церкви — предупреждение о том, что положение ухудшилось и я должна быть осторожна.

— Иногда лучшая осторожность — это храбрость. — Вскочив, Гэн стал мерить комнату шагами, продолжая говорить, словно обращаясь к самому себе: — Клас, наверное, сообщил тебе, что я собираюсь возглавить эту страну. Короля надо либо убрать, либо лишить реальной власти, оставив просто сидеть на троне. Я не могу терпеть людей вроде Танцующих-под-Луной, это относится и к Джонсу. Пророчество моей матери… — Гэн замолчал. В его взгляде было такое страдание, что Жрица Роз вздрогнула. — Я должен пытаться использовать любую возможность, Сайла. Это моя судьба. Но это не значит, что мне уготован успех. Подвиг и забвение всегда идут рядом. Всего одна ошибка — и я повержен. А ведь рядом со мной Нила. Ну разве можно вынести, что ее уделом будет ждать, когда кто-нибудь «осчастливит» ее, взяв в жены! А потом жить невольницей взаперти. Я не допущу этого! — Резко остановившись, Гэн повернулся к Сайле. — Знаю, что забота о лучшей доле женщин — самое дорогое, сокровенное в твоей жизни. Ради Нилы я готов поддержать тебя во всем.

Не произнеся больше ни слова, Гэн направился к двери и вышел из комнаты.

Сердце Жрицы Роз бешено колотилось, мысли смешались.

— Самое дорогое, — произнесла она. Это были слова Ланты, подсказанные ей видением.

Сайла потеряет самое дорогое.

Когда-то этим была миссия, но теперь ее место занял Клас. Ведь так? Жрицу Роз вдруг поразило, что мысли о безопасности мужа затмили все остальное.

Она встряхнула головой, раздраженная нахлынувшей слабостью и смятением. Да и что толку в ее переживаниях! Клас никогда не будет в безопасности. Иногда Сайле казалось, что он специально лезет на рожон, будто, лишь находясь лицом к лицу с опасностью, он чувствует себя спокойно.

Она знала, что Клас любит ее. Но Сайла ненавидела его любовницу — неуемную Деву Войны, каждый раз возбуждавшую Класа, как при первой встрече. Ну разве можно с ней соперничать?!

Ей захотелось обнять Класа. Прямо сейчас, ждать она не согласна. Ощутить его несгибаемую силу, сладостную смесь умиротворенности и страсти, завладевавшую ею в объятиях мужа. Сайла не могла понять, какое из этих чувств ей дороже. Иногда ее охватывало пламя желания, и она забывала обо всем, кроме сотрясающих тело эмоций, которые он дарил ей. А иногда хотелось просто замереть в его руках, где было так спокойно и уютно.

Сайла вздрогнула, отгоняя прочь свои мечты и чувствуя невольную обиду оттого, что в ту самую минуту, когда ее истерзанная душа молит об одном мгновении мира и утешения, Клас скорее всего обсуждает тактику битвы с таким же спокойствием, с каким нормальные люди говорят об урожае, ценах или погоде.

Но она ждала. Ей больше ничего не оставалось. Это был их уговор, уговор негласный, но они понимали и соблюдали его до мельчайших нюансов. Клас на Бейл был воином. Неприятие этого факта равносильно неприятию его самого. В глубине души Сайла понимала, что сможет любить Класа только таким, каков он есть. Да, она рискует потерять своего любимого, но эта полная тревог жизнь куда лучше, чем мучительное прозябание людей, чувства которых давно угасли. К чести Класа, он тоже достойно соблюдал их негласное соглашение. Конечно, она никогда не рассказывала ему о Вратах — и никогда не расскажет, — но все ее начинания, связанные с улучшением доли женщин баронства, он воспринимал с пониманием и спокойной улыбкой, а иногда даже оказывал посильную помощь. Они понимали друг друга, и Сайла ценила это превыше всего. Ее мысли прервал голос мужа, и от неожиданности она остановилась. Клас шел навстречу с Эмсо, что-то доказывая тому на ходу.

Он обернулся и увидел жену. Суровые черты его лица дрогнули. Эта была не улыбка, они просто смягчились, складываясь в тайное приветствие. Изменения были такими же неуловимыми, как те, что предшествуют в природе перемене погоды, но Сайла читала их безошибочно. Клас направился к ней сдержанной походкой — старается, глупый, не уронить собственное достоинство! — и взял ее руки в свои.

В этот миг Сайла встретила взгляд Гэна, возвращавшегося в хижину. Глянув поверх плеча мужа, она поняла, что Гэн смотрел не в спину Класу, а прямо ей в глаза. Взгляд его задержался на одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы Сайла разглядела в нем щемящую растерянность и какие-то тайные недобрые мысли. Инстинкт подсказал, что увиденное ею не связано ни с битвами, ни с пророчествами. Перед ней была обнаженная душа влюбленного мужчины, она безошибочно почувствовала это. Но было что-то еще, чего она не встречала прежде ни у Гэна, ни у других мужчин. Неожиданно она испытала страх.

Клас повел ее к дому, удивленно поглядывая на друга.

— Нам надо рассказать ему все сейчас, — сказала Сайла. Она не знала, что заставило ее произнести эти слова, просто почувствовала, что это очень важно.

Некоторое время Клас молча улыбался.

— Еще рано. — Он сжал ее руку. — Это такой славный секрет. Наш. И ничей больше.

— Я только хотела сказать…

Он обнял ее так крепко, что у Сайлы перехватило дыхание, и она не смогла закончить фразу.

— Знаю, что ты хотела сказать. Но еще рано. Мы ведь договорились; его не стоит пока ничем отвлекать. — Сайла уперлась ему в грудь ладонями, и, ослабив объятия, Клас нежно похлопал ее по животу, расплывшись до ушей. — Тем более что через пару дней он сам обо всем догадается.

— Ах ты! — Сайла отступила назад, вспыхнув в притворном гневе. — Никто ни о чем не догадается! До самого конца! Ты нанес мне страшное оскорбление! — Она направилась к шатру.

Тихо посмеиваясь, Клас догнал ее.

— Я ничего не рассказывал о близнецах в нашем роду?

Сайла не ответила, стараясь воспроизвести взгляд настоятельницы, которым та окидывала наглых мальчишек, окликавших ее Избранных во время походов на рынок за покупками. Близнецы! От него можно с ума сойти! И она любит этого человека! Он стоял рядом, так спокойно и уверенно обняв ее за талию. Его ребенок. Ее.

Меч, висевший на боку у Класа, прижался к ее бедру. Клинок слегка выдвинулся из ножен с холодным тревожным звуком.

Сайла прижала обе руки мужа к своему животу, словно вручая ему их растущего малыша.

Как может любовь так возвеличивать и так сбивать с толку?

Они вошли в свою комнату. Сайла повернулась лицом к обнимавшему ее Класу, и их руки словно вырвались из пут, неудержимые в страстном неуемном желании. Не выпуская друг друга из объятий, они упали на кровать.

Глава 68

Волки продвигались по малозаселенным фермерским землям к западу от замка с осторожностью своих лесных тезок. В авангарде и по флангам основной колонны шли сторожевые конные отряды. Время от времени группы всадников скакали вперед, проверяя подозрительные места, где могла скрываться засада. Иногда на разведку отправлялся отряд пеших воинов, выполнявший свою задачу хотя и медленнее, зато гораздо тщательнее. Они все еще находились на землях барона Джалайла, и воины считали такие меры предосторожности пустой тратой времени, однако выразительные наставления Класа заставили их проникнуться важностью стоявших перед ними задач. Наблюдая, как десять воинов, отделившись от колонны, бегом направились проверить густые заросли бамбука, Гэн в который раз подивился выверенности их движений. Это всадник может себе позволить любой крюк — лошадь выполнит всю работу. А пехотинцам каждая миля достается более дорогой ценой, и взгляд на жизнь у них более суровый.

Конные Волки еще нарвутся на неприятности, а пеших воинов неприятности преследовали неотступно. Гэн не сразу понял эту разницу, потому что никогда не был пехотинцем, но, осознав ее, запомнил навсегда.

Как обычно, Гэн скакал впереди основной колонны в составе головной группы, в которой кроме него был еще Клас с отрядом из двадцати всадников. Эскорт сменялся каждый день, воины возвращались в сторожевые заградительные отряды, а им на смену в прямое распоряжение Гэна поступали новые двадцать всадников. Эмсо шел со своими воинами, а Тейт держалась сзади, прикрывая тыл и обоз с припасами. Тактическое управление остальной колонной осуществлял Клас. На открытой местности он поддерживал связь со всеми отрядами с помощью сигнальных флажков и зеркал — комбинации старых боевых методов Людей Собаки и нововведений Тейт.

К концу дня они приблизились к границам баронства. Обширные поля сменились небольшими делянками, зажатыми со всех сторон лесом. Местные фермеры жили в приземистых убогих хижинах — немое свидетельство того, какую цену приходилось платить за проживание вдалеке от способного дать защиту замка. Лишь самые стойкие и свободолюбивые селились здесь, где в любой момент на их головы могли обрушиться те «чужие», с которыми их разделяла лишь невидимая граница. Набеги были здесь самым обычным делом. Попадавшиеся навстречу Волкам местные жители смотрели на них с осторожностью людей, давно утративших всяческие иллюзии.

Гэн ощущал, как давят на него огромные пихты. Он живо представлял себе, как смыкают они в сумеречном свете свои грозные ряды.

Для привала выбрали глухое незаселенное место. Крики команд непривычно отражались от стоявшего стеной леса — казалось, они звучат отовсюду и ниоткуда. Но вскоре приказы стали отдаваться приглушенными спокойными голосами.

Наступившее утро было для воинов лишь легким отступлением тьмы, а не началом нового дня. В гнетущей тишине они готовились к продолжению похода. С первыми слабыми лучами солнца, упавшими на густые ветви деревьев, Волки двинулись в путь. На узких лесных тропах сигнальные флажки заменили свистками. Бывало, на свист откликалась птица — обычно одна из соек с блестящей темно-синей грудкой. Иногда в этот пересвист своим щелканьем вмешивалась белка.

Гэн наблюдал за воинами, и их поведение позволяло ему немного расслабляться; Волки чувствовали себя здесь привычнее, чем он, и в то же время не забывали следить за безопасностью своих флангов. Вся колонна уплотнилась — люди подсознательно старались идти бок о бок, чувствуя дыхание друг друга.

Но все это были мелочи. Гэн подумал о заградительных отрядах Эмсо. Густой лес ограничивал видимость конным разведчикам. Вражеский отряд мог запросто пробраться в тыл колонне и, натворив массу бед, снова скрыться в чаще. От этих мыслей струйки пота поползли по шее и плечам Гэна. Уж куда лучше открытая схватка, чем это мерзкое ощущение, что ты под постоянным наблюдением невидимых глаз.

Кому уж досаждал этот осторожный марш, так это Раггару, зажатому со всех сторон посреди колонны. Он так уныло трусил рядом с лошадью хозяина, что Гэн наконец не выдержал и подозвал Класа.

— Я беру собак и скачу вперед на разведку к Эмсо. — Клас уже открыл рот, чтобы возразить, но Гэн опередил его: — Я буду осторожен. Знаю, это не моя работа, но я делаю это ради Раггара. Он уже совсем скис.

Клас фыркнул:

— Ты бы лучше нас пожалел. Заставлять этих горе-воинов быстро двигаться и в то же время быть начеку — это все равно что месить тесто. Стараешься, стараешься, а все на одном и том же месте. Ладно, скачи, я присмотрю, чтобы здесь все было в порядке.

— Не сомневаюсь. Спасибо, Клас. — Гэн свистнул Раггару, который, все поняв, радостно завилял хвостом. Даже лошадь, отзываясь на свист, задрожала всем телом, словно ее неуемная энергия пыталась вырваться наружу. Через несколько мгновений они неслись вперед. Гэн, давно уже не пускавший лошадь галопом, наслаждался радостью скачки, и даже мелькавший по сторонам дремучий лес выглядел не таким угрожающим. Собаки заняли свои места: Раггар слева, Шара справа, Чо позади. Они мчались среди деревьев, как заплутавшие в лесу степные ветры, бесстрашно карабкаясь по завалам, огромными прыжками преодолевая упавшие на землю деревья. Когда на их пути оказался ручей, Раггар, не сбавляя хода, пробежал по нему несколько ярдов, зачерпывая воду раскрытой пастью.

Они добрались до Эмсо чересчур быстро. Собаки по команде остановились, и даже тяжелое дыхание не могло скрыть их разочарования. Подождав, когда Гэн обхлопал всех собак, Эмсо спросил:

— Что тебя сюда занесло? Скука?

— В самую точку. Что-нибудь заметили?

— Пока нет.

Гэн невольно улыбнулся, и Эмсо ответил ему кривой ухмылкой.

— Не хочу ничего плохого сказать о бароне, но, когда я служил под его началом, мы столько раз попадали в переделки, что у меня уже нюх на них. Да, мы никого не заметили на флангах, но голову даю на отсечение, что за нами следят. Так что жди неприятностей.

— Никого нет, но ты чувствуешь, что они будут, да? Готов согласиться: твои опасения непременно сбудутся, не сегодня, так через пару недель, а?

Эмсо продолжал ухмыляться, но вовсе не собирался все сводить к шутке.

— Нам обязательно перейдут дорогу. Может, это будет разведчик, может, дивизия, но готов поспорить, что мы наткнемся на явные признаки слежки не позже чем через… — Он замолчал, что-то прикидывая и принюхиваясь, словно старый пес, затем закончил: —…через шесть часов.

— На что спорим?

Эмсо задумался.

— На острое лезвие. Если обнаружим слежку, ты будешь точить мой меч. На глазах у всех. Нет — я буду точить твой. А затем проигравший этим мечом побреется.

— Идет. Я знаю тебя, Эмсо.

Старый воин покачал головой.

— Припоминаю, что у вас, Собак, так приветствуют друг друга. Вы что, и споры так скрепляете?

Гэн кивнул, и Эмсо сразу же настроился на серьезный лад. Они въехали в мрачное место, знакомое им по одной из зимних разведывательных вылазок. Несколько лет назад здесь бушевал ураган, оставивший после себя коридор почти в пять миль шириной и не менее десяти миль в длину. Слева он заканчивался, когда дорога выходила из леса, направляясь в раздольные поля Харбундая. Им и прежде по пути попадались поваленные стволы, но там ветер справлялся от силы с каждым десятым деревом, расчищая время от времени площадки размером в несколько десятков акров.

Гэн не любил леса, но и он ощущал трагедию поверженных деревьев. Некоторые из них были выворочены с корнями. Многие переломлены высоко над землей. Издалека они выглядели тонкими, и было неудивительно, что ветер так легко разделался с ними. Но вблизи оказывалось, что сокрушены были деревья-великаны, обхватить которые не смогли бы и двое взрослых мужчин.

Эмсо показал ему огромное дерево со сломанной верхушкой. В образовавшийся просвет на землю попадали лучи солнца, и Гэна поразило неистовство, с каким боролись растения за образовавшееся жизненное пространство. Однако даже самые цепкие из них были обречены: соседние деревья уже выпускали боковые ветви, занимая освещенный и согретый солнцем промежуток. Вся эта жестокая борьба велась в такой гнетущей тишине, что Гэну стало не по себе.

Дорога вела дальше, открывая за каждым поворотом все новые следы шторма. Да и сами повороты были результатом урагана — путники были вынуждены прокладывать извилистые тропы, обходя поваленные деревья. Иногда на пути воинов возникали густые заросли бамбука, пробиться через которые можно было лишь изрядно поработав мечами. В вырубленных проходах угрожающе торчали жесткие и острые концы бамбука, о которые, зазевавшись, можно было серьезно пораниться. Непроходимые чащи и поваленные стволы прижимали некоторых разведчиков на флангах к дороге, откуда было слышно, как храпят и бьют копытом понукаемые воинами лошади. Даже собаки Гэна держались поближе к хозяину. За очередным поворотом они увидели скакавшего им навстречу разведчика. По его возбужденному виду Гэн понял, что проспорил. Эмсо пытался спрятать довольную улыбку. Юноша с красным обветренным лицом, завидев Гэна, поначалу опешил, но сумел правильно отсалютовать командиру. Он доложил, что его отделение вышло к участку леса, уцелевшему во время урагана. Им удалось пройти по нему совсем тихо, и в конце они наткнулись на какого-то человека. Тот ел, но, увидев всадников, убежал, бросив все свои вещи. Разведчик протянул Гэну кусок странной по виду ткани.

— Бумага, — уверенно произнес Эмсо. — Такую делают только в Харбундае. — Затем он обратился к воину: — Вы поймали его?

Юноша покраснел еще сильнее:

— Он юркнул в один из завалов. Деревьев там — как соломы в амбаре. Мы оставили одного с лошадьми, а сами погнались на ним, но этот парень удирал, как кролик по шиповнику. Мы только слышали, что он бежал на запад.

Эмсо повернулся к Гэну.

— Будем усиливать заградительный отряд?

Сжав зубы, Гэн посмотрел на Раггара, словно верный пес мог ему помочь. Потом, повернувшись к разведчику, спросил:

— Значит, он ел? Один? Были ли еще какие-нибудь следы? Он был вооружен?

— Да, он был вооружен, и на нем были легкие доспехи. Он ел. Мы обыскали все вокруг, но там были только его следы.

Гэн принял решение:

— Отзывай фланговых, Эмсо, и двигайся вперед, пока не кончатся эти завалы. Найди хорошую оборонительную позицию, чтобы перекрывала дорогу. Подготовив место, проведи разведку — проверяй любого, кто внушает подозрения. Я возвращаюсь за остальным отрядом. Мы разобьем лагерь там, где ты укажешь… Только не руби дрова своим мечом до моего возвращения. Будем играть честно!

Эмсо отсалютовал, не в силах больше сдерживать улыбку победителя. Поворачивая лошадь, Гэн слышал, как тот отдает команды всадникам.

Свои доводы Гэн изложил позже Класу. Поставив себя на место врага, он оценил возможность перехватить Волков на марше в районе поваленного ураганом леса. Задача непростая, но выполнимая. С другой стороны, выходящие из такого леса войска едва ли смогут построиться в боевые порядки — вывороченные деревья будут сковывать их и удерживать на дороге. Таким образом, грамотный тактик спрячет свои силы в сотне ярдов от того места, где дорога выходит из леса, и нанесет неожиданный удар по появившейся уязвимой колонне Волков. Именно поэтому им надо поскорее выйти из губительного для них леса, подытожил Гэн.

Не подозревавшие обо всем этом воины знали лишь, что им приказано спешить вперед. Сотни ног глухо ударялись о лесную дорогу, разрывая тревожную тишину. Сотни глаз, возбужденные предчувствием схватки, смотрели вперед. Гэн отдал приказ отбивать в барабаны ритм бега, и конные барабанщики уже взмахнули своими палочками.

Колонна превратилась в стремительную стрелу, летевшую по лесу в поисках цели. Но стрела эта состояла из живых людей — его Волков. Спешившись, Гэн побежал рядом с воинами. Он слышал, как поет его кровь, кипя в общей радости преследующей добычу стаи.

Глава 69

Когда отряд прибыл на позиции Эмсо, солнце уже клонилось к закату. Место было выбрано удачно: в нескольких сотнях ярдов от границы прохождения урагана на одном из поросших лесом холмов с закругленными вершинами, что возвышались над расчищенными фермерами окрестными землями. Холмы были островками дикой природы в беспокойном море пастбищ.

Гэн, похвалив Эмсо за хороший выбор, направился осмотреть местность внимательнее.

Растительность на холмах разительно отличалась от надоевшего уже пихтового леса. Деревья здесь росли лиственные, причем самых разных пород и размеров. Они не теснили друг друга, а распределялись по высоте в несколько ярусов. Ветви не закрывали солнца, и даже новая весенняя поросль пропускала достаточно света и тепла, так что земля внизу была покрыта нежной зеленью. Воздух был насыщен теплым влажным запахом прели. Листья повсюду тянулись вверх, напоминая маленькие зеленые свечки. Редкие кусты рододендронов были уже в цвету. На расстоянии их бледные цветы сливались в причудливые гирлянды, напоминая Гэну старые полузабытые сказки о привидениях.

Новая природа радовала Гэна. Она, конечно, не могла излечить его тоску по родным местам, но здесь он, по крайней мере, не задыхался, как посреди дремучего леса.

Он сидел вместе с Класом у своего шатра, приканчивая приготовленного на обед цыпленка, когда на лугу к северу от них показалась Тейт во главе конного отряда дозорных. Гэн нахмурился. Ему не хотелось, чтобы Доннаси покидала пределы лагеря, тем более ведя за собой разведчиков. И не потому, что у нее были проблемы с воинами-мужчинами. Ей подчинялись беспрекословно, и отчасти в этом была загвоздка. Она была любимицей, и Гэн беспокоился, что, защищая ее, воины будут рисковать больше, чем им это следует делать. Гэн вдруг улыбнулся, подумав, что за подобную «мужскую» точку зрения Тейт — а с ней и Нила, и Сайла — готовы с него живьем содрать шкуру. Но он ничего не мог с собой поделать. Гэн не мог признать войну женским ремеслом и, пожалуй, никогда не признает. Но ему уже не хотелось ввязываться ни в одну схватку без поддержки Тейт. Не без удивления юноша поймал себя на мысли, что рассчитывает прежде всего на ее ум и навыки, а не на оружие.

И точно так же считают остальные воины, вздохнув, подытожил молодой командир, решив больше не думать об этом.

К этому времени Доннаси уже была на территории лагеря, направляясь прямо к нему. По тому, как она гнала лошадь, было ясно, что у нее важные новости. Клас тоже понял это и, поднявшись с земли, приветствовал Тейт.

Отсалютовав, она выпалила:

— Мы обнаружили Малтена.

Доннаси описала земли к северу от лагеря как довольно пологие склоны холмов с множеством укрытий. Там были несколько глубоких лощин и одна большая река. Малтен с шестью сопровождающими разбил лагерь на южном берегу.

— Ты уверена, что это был Малтен?

— Конечно. Мы заметили дым костра издалека, и я послала туда двух пеших разведчиков. Они подобрались совсем близко и слышали, как к Малтену обращаются по имени. Он там орал на всех.

— Что-нибудь важное им удалось разобрать?

— Малтен что-то кричал о нарушенных сроках.

Гэн на мгновение отвернулся, затем обратился к Тейт:

— Поесть ты, конечно, не успела. Оставайся с нами. Я распоряжусь, чтобы твой обед принесли сюда.

Согласившись, Доннаси легко спрыгнула с лошади, вытаскивая из дорожного мешка свою деревянную тарелку. Такая была у каждого воина. Гэн отменил прежний порядок, когда каждый готовил для себя. Теперь на отряд из пятидесяти человек полагался повар с помощником, в распоряжении которых были пять повозок для перевозки припасов и кухонного снаряжения. Воинам оставалось лишь иметь при себе тарелку и прочую утварь, следя за ее чистотой. Поскольку Тейт на марше всегда находилась в арьергарде, она получала свою порцию у тамошнего повара. Через несколько минут ей принесли тушеного цыпленка.

— По дороге нам попалось несколько ферм. Там ни души, — сказала она, нарезая мясо. Тейт делала это в точности, как Люди Собаки, держа косточку в левой руке и срезая кусочки острым, как бритва, коротким ножом. Срезанные кусочки сбрасывались на тарелку или прямо на лезвии отправлялись в рот. Затем все остальное доедалось ложкой.

— А молочные коровы? — поинтересовался Гэн. Тейт прекратила жевать, недоуменно посмотрев на командира.

Тот пояснил:

— Коров ты видела? Другой скот? Вещи из домов выносили?

Отправив новый кусок в рот, Доннаси стала вспоминать:

— Скота там было много, но молочных коров что-то не припомню. Свиньи, куры точно были. Другая живность. В домах нетронутые постели и полно еды. Выглядело все так, будто хозяева ушли совсем недавно. Тебе о чем-нибудь это говорит?

— Фермеры покидали дома в спешке. Похоже, они не рассчитывали, что так рано придется уходить, и надеются вскоре вернуться. Многие домашние животные могут обходиться и без хозяев, если им оставят корм. Но молочных коров нужно доить, иначе они заболеют и сдохнут. Так что вряд ли они ушли далеко и надолго. А что ты, Клас, скажешь по этому поводу?

Тот сморщил нос.

— Наше появление не было для них сюрпризом, как мы рассчитывали. Дело здесь явно, пахнет западней. — Он принялся массировать черную татуировку. Жест этот не понравился Гэну. Клас не вел так себя на людях очень давно. Похоже, он был встревожен гораздо сильнее, чем выдавал его голос. Гэн знал и причину этого. Им ничего не оставалось, как идти в расставленную ловушку. Волки были слишком слабыми, чтобы противостоять объединенным силам короля. Даже если они займут оборону, о чем просил благородный Малтен, это лишь свяжет их и ускорит разгром. Нет. Они вынуждены сунуться в западню, изучить все изнутри и разрушить ее с минимальными для себя потерями.

— Сегодня ночью мы побеседуем с благородным, — сказал Гэн, обращаясь к Класу. — Подбери ребят, которые поедут с нами. Человек десять, не больше.

Тейт оторвала взгляд от тарелки и, нахмурившись, посмотрела на товарищей.

— Ночью? Вы собираетесь в темноте скакать к ним в лагерь? Да вы напугаете их до полусмерти! И кто знает, как они вас встретят.

Улыбаясь, Гэн и Клас переглянулись. Неожиданно они страшно развеселились. Друзья стали хватать куски мяса с тарелки Тейт, так что ей пришлось срывать свой гнев на остатках овощей.

— Как дети, — раздраженно проворчала она. — Для моих командиров война — все равно что проказы на Рождество.

— Что-что? — переспросил Гэн.

Доннаси быстро подняла глаза, надеясь, что ничем не выдала страх, холодком пробежавший у нее по спине при вопросе командира. С облегчением она увидела, что тот продолжает посмеиваться.

— Я сказала, дурацкие проказы. Вам хочется напугать благородного Малтена лишь затем, чтобы повеселиться. А то, что вас там могут убить, никого не волнует.

Клас, потянувшись, поднялся на ноги. Он уже открыл рот для ответа, но вдруг замер, вглядываясь в даль.

— А это еще кто? — наконец произнес он, опуская руку на рукоятку мурдата. Привстав, Гэн и Тейт принялись вглядываться вту же сторону. Довольно далеко они едва различили двух человек, которые разбивали свой лагерь и, не таясь, разжигали выдававший их со всех сторон костер.

— А-а, Эмсо мне уже говорил о них. Это вестники, — примирительно сказала Доннаси. Увидев, что Гэн и Клас не сводят с нее глаз, она продолжила: — Еще он сказал, что они словно чуют, когда должно произойти что-нибудь важное, и всегда тут как тут. Они никогда никому ничего не объясняют, и их ни о чем не спрашивают. Думаю, Эмсо их слегка побаивается. Некоторые воины считают их колдунами или кем-то вроде этого.

Клас шумно вздохнул:

— Они как те птицы.

Теперь была очередь Тейт недоуменно посмотреть на него.

— Неужели ты не заметила? Грифы — видишь, уже кружат? Они питаются падалью. Говорят, эти птицы чуют запах войны: всегда собираются в нужном месте перед битвой. Похоже, грифы усвоили, что много людей в одном месте обычно означает битву, так что они слетаются в ожидании добычи. А с ними и вороны — гляди, уже усыпали деревья на соседних холмах. Странно, что ты этого не замечала. Неужели там, откуда ты пришла, по-другому?

Ответ Тейт прозвучал довольно резко:

— А мне странно, что ты не знал о вестниках.

Насмешливая тирада Гэна призвана была положить конец этому разговору:

— В отличие от этих более цивилизованных людей нам вестники не так уж и нужны. Особенно в битвах. Нам не надо соблюдать столько условностей. И мне, как и Класу, противны люди, следующие за кем-то по пятам в ожидании его смерти.

— Будем надеяться, они не дождутся, — поддержала его Доннаси.

Собираясь уходить, Клас обратился к Гэну:

— Хочу поспать до нашей вылазки. Тебе тоже стоит отдохнуть.

Тот согласился, и Тейт пообещала их разбудить. Правда, она добавила, что с удовольствием бы забыла это сделать, но в ответ ей они лишь рассмеялись.

Через несколько часов Гэн и Клас уже отдавали указания десяти воинам. Серебряная луна скупо дарила свои лучи, и в ее мерцающем свете было нетрудно сбиться с пути. Малтен с конвоем разбил лагерь на опушке леса, и теперь, беспечно развалясь, они сидели у большого костра. Гэн понимал, что свет пламени мешал его воинам настроить зрение на ночную мглу, но выбора у них не было. Прижимаясь к земле, они пробирались среди трав, полагаясь больше на чутье. Расставив своих людей, Клас вернулся к ожидавшему с собаками товарищу. Поднявшись, они в сопровождении собак направились к костру. Друзья успели сделать несколько шагов, пока один из ничего не подозревавших воинов Малтена наконец заметил их. Он смотрел, не веря своим глазам, пока не раздался голос Гэна.

— Я знаю тебя, благородный Малтен, — сказал он, стараясь говорить погромче. — Мы с Класом на Бейлом пришли приветствовать тебя.

Все, кроме Малтена, вскочили на ноги, схватившись за оружие. Стараясь показать свою полную боевую готовность, они вглядывались в темноту во всех направлениях. Гэн внимательно рассмотрел их. Воины Малтена выглядели довольно свежими, а судя по валявшимся на земле и скворчавшим на костре объедкам, еды у них было в достатке, раз они могли так разбрасываться. Зато одежда была грязной и изорванной. Да и сами они были в грязи, не потрудившись даже умыться перед едой. Гэн сомневался, напоили ли люди Малтена лошадей, храпевших на привязи, смутно вырисовывавшихся в ночном мраке.

Малтен спокойно ответил на приветствия, похвалив их за скрытное приближение. Взгляд его перебегал от Гэна с Класом на собак, выдавая встревоженность за внешним спокойствием.

Гэн сразу же начал выяснять вопросы, связанные с наблюдениями Тейт:

— Мои разведчики доложили, что все местные жители покинули свои дома. То есть здесь ожидали нашего прибытия. Надо полагать, барон Малтен также здесь со своими войсками? Где разбит основной лагерь и сколько у вас воинов? Сколько кавалерии и пехоты? И что слышно о короле и его силах?

Малтен вежливо выслушал вопросы. В сдержанных спокойных манерах этого человека чувствовалось что-то кошачье, так что Гэна не удивил ядовитый тон его фраз:

— Я смогу ответить на все твои вопросы плюс еще на один, который ты не задавал. Я приберегу его напоследок.

Его брат, отправив вестника к королю, выступил со своими войсками и стремительно направляется на север. Завтра — самое позднее послезавтра — здесь будут три сотни его всадников и трижды по столько пехотинцев. Барон замолчал, выдерживая эффектную паузу, затем продолжил:

— А причина всей этой спешки и есть ответ на тот вопрос, который ты не задавал. Тебя, конечно, обеспокоило, почему все отсюда бежали. Ты что, не видишь, во что я одет? Это же лохмотья! А эта горстка глупцов — все те, кто остался мне верен. Кто-то выдал нас. Сегодня утром мой брат пытался меня убить. Как только он получил весть от барона Джалайла о твоем преждевременном выступлении, он буквально обрушился на меня. Он знал, что я был у твоего барона. Ты хоть можешь бежать назад к своему хозяину. А мне остается лишь молить тебя взять меня с собой.

Его прервал сердитый голос Класа:

— Никогда у нас не было хозяина. Кто тебя предал?

— Не знаю. Займусь этим позже. У моего брата воинов не намного меньше, чем у тебя. Хорошо обученных воинов. Я бы не советовал их преследовать, слишком опасно. А если вы отступите, они пойдут за вами на земли Джалайла. Так что, пока есть время, надо готовиться к обороне.

Гэн повернулся к кипевшему от злости Класу.

— Бери с собой двух человек и как можно скорей возвращайся к Волкам. Скажи Эмсо, чтобы к нашему с благородным Малтеном возвращению он разбудил разведчиков.

Клас даже не пытался скрыть свое недовольство тем, как терпеливо слушает Гэн обвинения Малтена, но ушел, не проронив ни слова. Гэн свистнул в темноту, и у костра возникли восемь Волков, державших за поводья лошадей, напугав еще больше барона с его отрядом.

В лагере Гэн приказал одному из Волков присмотреть за отрядом барона, а сам отправился посовещаться с Класом, Эмсо и Тейт. Он позвал командира разведчиков, бывших с ними в лагере Малтена, и усадил его впереди. Оказавшись в центре внимания, юноша поначалу оробел, но затем стал толково отвечать на вопросы Гэна:

— Лошади были спокойные и только слегка влажные, Мурдат. Я хотел сказать, невзмокшие. Сегодня они прошли небольшое расстояние, загнанными не выглядят. Незадолго перед нашим появлением им засыпали зерно.

— Почему ты считаешь, что они проскакали немного? И как ты узнал, когда их кормили?

— Попоны под седлами были почти сухими, а ночь сегодня сырая. Зерно просыпалось на землю. Днем бы его склевали птицы, а ночью оно бы привлекло мышей и другую мелочь. То, что на земле его было порядком, означает, что прошло совсем мало времени. Да, кожаная упряжь на лошадях тоже сухая. А вы ведь знаете, что, впитав влагу, кожа долго не сохнет.

— Понимаю, — кивнул Гэн, бросив суровый взгляд на тихо посмеивавшегося Класа. — Еще что-нибудь ты заметил?

Разведчик подумал с минуту.

— Одежда на них гораздо грязнее, чем их лошади и седла. Я слышал, как барон говорил тебе, будто они этим утром бежали от его брата, который хотел убить его. Если это так, то откуда у них было время набрать с собой столько еды и зерна для лошадей? Когда Эмсо велит мне поторопиться, я беру лишь то, что у меня всегда с собой. И мне что-то не верится, что благородный живет так, как мы. Ведь верно, Мурдат?

На этот раз Класу не удалось сдержать смех, да и Гэн с большим трудом сохранил спокойствие. Он изо всех старался, чтобы голос его звучал серьезно:

— Да, я не думаю, что барон возит с собой упакованные припасы, как вы. И не думаю, что он сможет днем увидеть столько, сколько ты сумел разглядеть темной ночью. Можешь гордиться своей работой. Ступай, отдохни немного. Завтра ты нам понадобишься.

Покинувший их юный разведчик был явно доволен собой.

Тейт, которая видела Малтена лишь на расстоянии, смущал один вопрос.

— Ничего не пойму! Мои разведчики не говорили мне, что они грязные и оборванные.

— Расспроси их еще разок, — сказал Гэн.

Повернувшись, Доннаси выкрикнула имя, и к ним подбежал воин. Она поинтересовалась, не видел ли он, как был одет Малтен. Вопрос разведчика явно озадачил.

— Ну, как может быть одет благородный человек? Во все чистое, все с иголочки. И люди его тоже. — Еще больше он растерялся, когда увидел, как после его слов сидевшие покачали головами, мрачно переглянувшись. Когда Тейт отпустила его, воин с облегчением убежал прочь.

Послышался голос Гэна:

— Мы едва не поймали их, когда они переодевались в эту ветошь. Так что их побег — сплошное вранье. Но почему местные жители покинули свои дома? Почему они думают, что здесь будет битва?

Он повернулся к Эмсо.

— Обыщи все вокруг. Где армия короля? Я хочу знать, что творится на всех направлениях на расстоянии, которые войска способны пройти за один день.

Обветренное лицо Эмсо прорезали суровые складки.

— При такой разведке ты до нашего возвращения останешься здесь почти без кавалерии, Мурдат.

— Знаю, но у нас нет выбора. Мы здесь как слепые, а нас обкладывают со всех сторон. Или мы о них все узнаем, или они нас разобьют. Разыщи их, Эмсо. Верни мне зрение.

Старый воин тяжело распрямился и, упираясь руками в колени, стал подниматься. Рот его искривила грустная ухмылка.

— Я найду их, но вряд ли они удовлетворятся тем, что на них просто посмотрят. Думаю, что, пока этот танец не закончился, кто-то должен кого-то поцеловать.

— Ну вот, ты и подберешь нам девочек получше, хорошо? — сказал Клас.

— Ну погоди, передам я твои слова Сайле! — пригрозила Тейт.

Когда Эмсо уходил, Гэн и Клас продолжали смеяться. Еще с минуту они не решались взглянуть друг на друга. Высоко в небе полумесяц острым лезвием рассекал редкие облака, но вскоре был скрыт сплошными тяжелыми тучами. Гэн предложил хорошенько выспаться, дабы с новыми силами встретить все неожиданности наступавшего дня.

Глава 70

Первые всадники Эмсо начали возвращаться в лагерь вскоре после того, как нетерпение Гэна достигло высшей точки. К тому времени, когда неожиданно появился отряд из пяти человек, ему уже опасались попадаться на глаза. Всадники ехали по прямым тропинкам через засеянное поле, что лишний раз подчеркивало, как воины раскачивались в седле из стороны в сторону. Лошади еле волочили ноги и, казалось, вот-вот повалятся. Гэн отменил приказ о том, чтобы дозорным сигнализировали поспешить; они не спали уже больше полутора суток. Ведь одно дело — испытывать людей и животных на прочность, и совершенно другое — плохо обращаться с ними.

Прежде чем распустить разведчиков, Эмсо задал им лишь пару вопросов. Гэн старался изо всех сил сдержать свое волнение, в то время как командир садился на коня и спешил к нему с рапортом.

Этот отряд ездил на запад. Они не обнаружили никаких признаков вражеских войск. Большинство ферм на самой дальней границе их патрулирования не было заброшено, и следы какой-либо военной активности совершенно отсутствовали. Однако один человек из дозора отметил деталь, озадачившую его; по его словам, он понял, что она касалась людей барона Малтена, ушедших на север, чтобы воссоединиться с королем. Разведчик рассказал, что, как только крестьяне увидели патруль, их первой реакцией был взгляд на юг. Его товарищи по дозору утверждали, что не заметили ничего подобного, но парень настаивал на своем.

Эмсо погладил покрытый щетиной подбородок, отчего явственно послышался скребущий звук, и сказал лишь:

— Мы уже послали всадников на юг. Поэтому нет смысла гадать: скоро мы получим ответ.

К тому времени вернулись еще два отряда. Они двигались чуть энергичнее, чем первый патруль, что отметил про себя Гэн, и его нетерпение возросло. Он приказал Эмсо принять у них рапорт.

Эти ездили на север, и их усталость сменилась возбуждением при рассказе о скрывавшейся кавалерии барона Малтена. Командиры отряда отказались признать их разведчиками.

— Неотесанное мужичье, — презрительно бросил один из них, хрипло хохотнув. — Какими были, такими и остались.

— А вы видели их лагерь? — спросил Гэн.

Они дружно кивнули, добавив, что их стоянка была так же безлюдна, как и эта местность. Они не заметили никого, кроме кавалеристов.

В последующие два часа Гэн с Эмсо выслушали уставших воинов, добавивших отдельные детали к этой головоломке, и последние две новости прозвучали в самом конце. Один патруль наткнулся на торговца, пытавшегося проскользнуть мимо них; в качестве выкупа за продолжение своего пути он добровольно предложил информацию о том, что войска короля находятся на расстоянии двух суточных переходов к северу. Гэн тут же смекнул: представился подходящий случай уничтожить вооруженный отряд барона Малтена до прибытия короля.

С еще большим нетерпением он ожидал возвращения последней изнуренной пятерки дозорных с юга. Они доложили, что оланские подразделения отходят от границы.

Разыгрывался отличный сценарий: тыл теперь был в безопасности, а враг раздроблен и слаб.

Гэн попросил Малтена оставить его наедине с друзьями на время обсуждения их последующих действий, и тот, вежливо откланявшись, ретировался в свой шатер. В душе Гэн радовался тому, как складывается обстановка. Он подозвал молодого Волка, командовавшего охраной шатра посланцев Малтена, и приказал ему, сняв своих людей с поста, дать им отдых. В ответ на улыбку признательности благородного он небрежно махнул рукой.

— Почему ты так сделал? — сердито спросил Клас. — Через пару минут стемнеет. И меня нисколько не удивит, если он ускользнет и предупредит своего брата.

— Барон уже ждет нас. Благородный не сможет ему рассказать больше, чем тот уже знает, — отпарировал Гэн, затем обратился к Эмсо: — Будешь прикрывать нас, когда двинемся на север. Тейт, позаботься о тыле. Выступаем на рассвете. Будем идти без остановок в течение шести часов.

Клас, не спеша свернув спальную подстилку, взял с собой одежду. Бесшумно, как кот, выскользнул из шатра. Звезды на небе походили на крошечные льдинки. Накинув на себя кожаную рубашку и штаны, он затянул ремень с крепившимся на нем кинжалом. Со стремительной беззвучностью, не раз помогавшей ему в ночных переделках, он занял позицию между шатром благородного Малтена и границей пикета. Улегшись на землю, Клас вытащил мурдат и положил его рядом.

Больше часа он лежал совершенно неподвижно. Однажды ему почудилось какое-то движение. Слева от него, совсем рядом, на склоне. Он слегка приподнял голову, придвинув к себе кинжал. Прислушался. Мгновение там нечто копошилось, он был в этом уверен. Землеройка? Крыса? Такой звук мог исходить и от насекомого, и от упавшего с ветки жука.

Клас снова сосредоточился на шатре.

Шло время. Звезды на небе сменили свое положение.

Откидной клапан шатра пошевелился. Вверху образовалась небольшая щель; вскоре она расширилась, обнаружив густой мрак внутреннего пространства палатки. Раздался чей-то шепот. На фоне светлого материала возник силуэт вышедшего из шатра человека. Припав к земле, он побежал прочь, отнюдь не в сторону лошадей.

Клас присел на корточки. Только он собрался броситься в погоню, как в него вцепилась чья-то рука. Все тело охватил жар, будто его поразила молния. Затем «рука» просигналила, Спокойно. Спокойно. По прикосновению узнав Гэна, он нервно вздохнул. Тем временем человек исчез из поля зрения, и только чуть слышные предательские звуки выдавали его продвижение на запад.

Гэн, жестом приказав Класу следовать за собой, повел его к себе в шатер.

Клас даже не потрудился спросить юношу, почему тот совершил такой невероятный просчет. Гэн зажег свечу и, повернувшись, посмотрел ему прямо в глаза.

— Я был вынужден отпустить его, Клас, — сказал он. — Как и ты, я был уверен, что благородный лжет.

— Ты ведь знаешь, что этот беглец расскажет барону о нашем наступлении, — устало произнес Клас. — И тот пошлет гонца к королю, который двинется нам навстречу.

— Он не сможет этого сделать, — возразил Гэн. — Если торговец прав, то Король находится слишком далеко. Даже ускоренный переход для воссоединения с бароном займет у него слишком много времени, а если он даже и попытается сделать это, его люди будут настолько обессилены, что мы легко с ними справимся. Но подумай вот над чем: этот человек, скрывшийся в темноте, считает, что у них очень хитро разработанный план, и даже рискует головой, чтобы сообщить его тому, кто должен привести его в действие. Но мы знаем об этом. А они полагают, что нам это неизвестно.

Клас все же сомневался.

— Нам следовало поймать его. Тогда и узнали бы про их план.

— Если бы он не прибыл, то враги догадались бы, что мы что-то подозреваем. Пусть лучше думают, будто мы ничего не знаем. Пусть меньше волнуются.

— Это нам надо волноваться. То, что мы его упустили, было ошибкой.

— Таково мое решение.

Необходимость заставила его произнести эту фразу ледяным тоном, отчего между друзьями возник барьер, и Гэн теперь не знал, как вернуть свои слова обратно. Клас — стойкий, неукротимый Клас — смотрел в сторону. В какую-то долю секунды Гэну вспомнился Раггар и его состязание в скорости с Шарой. Он мысленно вернулся к другу. Тем временем Клас повернулся, погасив свечу, и продолжал свое движение так тихо, что его поспешный выход из шатра отозвался во мраке лишь шорохом откидного клапана.

Гэн медленно опустился на постель. Он был уверен, что поступил правильно. Тысячи раз отец говорил ему: делай по возможности так, чтобы враг оставался благодушным. Помогай ему недооценивать тебя.

Все, что он сказал Класу, было верно. Класу следовало понять это, даже если оно и было сказано неверным тоном.

Почему отец не обмолвился ни словом о цене правоты?!

* * *
Эмсо присоединился к Гэну, ехавшему во главе походной колонны. Заметив его приближение, собаки энергично завиляли хвостами. Они знали, что его присутствие обычно означало начало действий, а то утро выдалось долгим и небогатым на события. Солнце уже подобралось к зениту, и войско явственно ощутило первый по-настоящему теплый весенний день. Гэн отметил, что старый служака был чисто выбрит, а оружие его смазано и почищено. Из-под краев маски-шлема виднелись аккуратно подстриженные волосы. Гэну пришлось улыбнуться. Прежний Эмсо был всегда неопрятным. Этот же выглядел чуть почище, хотя не очень-то пекся о своей внешности, если не ожидал боя.

Эмсо указал рукой вдаль.

— Уже можно различить холм, где расположился барон Малтен. Я посылал людей взглянуть поближе. Так вот, Мурдат, они готовятся к тяжелому сражению, потому и окопались не на шутку.

Гэн взглянул на него с повышенным интересом.

— Что, возвели укрепления?

Эмсо кивнул головой.

— Срубили деревья и связали их вместе. Заостренные суки торчат наружу, чтобы еще больше помешать прохождению противника. Впереди войск вырыт ров и установлены линии заграждения для лошадей, чтобы те спотыкались. В общем, они основательно поработали.

— А что докладывают твои другие разведчики?

— Ничего.

Гэн кивнул:

— Немного подождем здесь.

В это время к ним подъехали Клас и Тейт. Она отчего-то хмурилась, а холодное самообладание Класа выдавало, что он все еще думал о своем упущении прошедшей ночью. Доннаси задала сам собой напрашивавшийся вопрос:

— Чего мы ждем?

— Точно не знаю. — Взглянув на Класа, пристально наблюдавшего за холмом барона Малтена, Гэн продолжил: — Кто-нибудь из вас заметил, что компания благородного уменьшилась на одного человека?

Тейт и Эмсо уставились друг на друга, а Клас, похоже, сделался чуточку менее строгим при виде их удивленных лиц.

— Мы с Класом видели сегодня ночью, как кто-то бежал, — сказал Гэн. — Вот почему я и говорил тебе, Тейт, смотреть за ними в оба. Вот почему я сам лично и приказал двоим разведчикам выполнить для меня кое-какую работу, Эмсо. И вот почему им было приказано доложить о том, что они разузнают, мне, и только мне.

В наступившем за этим смятении он повторил те разъяснения, которые давал Класу. Тем временем лицо Эмсо слегка прояснилось, и он произнес:

— Это говорит о том, что их кавалерия развернулась веером у нас за спиной. Ты считаешь, Оланы наступают, не так ли?

В ответ Гэн, вытащив мурдат, набросал на земле рисунок, показывавший, как сражение с бароном Малтеном привяжет их к одной местности, люди барона Малтена послужат приманкой для Волков. Король Харбундая полагал, что он со своими тремя баронами поспешно выступит и соединится с Малтеном против возраставшей силы Джалайла. Тайный план благородного Малтена состоял в том, чтобы столкнуть Волков с войском Харбундая. И тогда Оланы предпримут атаку.

Гэн был убежден, что силам Малтена будет отдан приказ присоединиться к Оланам, как только те появятся. В заключение он сказал:

— Думаю, что наградой благородному за все это станет его назначение новым бароном под покровительством Олы.

— Красивое предположение, — вставил Клас, — но это только предположение.

Гэн согласился:

— Мне жаль, что у меня нет готовых ответов. Но разведчики Эмсо последовали за нашим беглецом на юг.

— Ты намерен ждать здесь, пока мы не услышим от патруля, что наступило время? — спросил Эмсо. Гэн кивнул головой, и тот, поджав губы, весь задрожал от предвкушения. — В таком случае, можешь вернуть мне один должок.

— Я тебе должен?

Эмсо вытащил свой мурдат и вместе с точильным камнем протянул его Гэну.

— Выгодная сделка была, а? Он недостаточно острый, чтобы бриться, Мурдат!

* * *
Со значительного расстояния два вестника наблюдали, как Волки ринулись вперед. Переглянувшись, оба пришпорили своих коней, дабы узнать причину такого возбуждения. Вскоре они подъехали довольно близко, чтобы разглядеть, как Гэн усердно водит лезвием мурдата по щеке. Все Волки приветствовали действия командира громкими возгласами, некоторые дико завывали.

Низкорослый вестник, повернувшись к высокому, вытащил монету.

— Ставим на любое донесение, которое пошлет этот молодой сумасброд — на самое невероятное, о котором никто и слыхом не слыхивал. На честь доставить его и богатое вознаграждение. Выбирай сторону монеты. Если он позовет нас, то победитель и выполнит его поручение.

Второй не сводил глаз с Гэна.

— Они все с ума посходили, — пробормотал он. — Выбираю сторону короля.

Коротышка подбросил монетку и поймал ее. Его напарник по-прежнему завороженно смотрел на Гэна. Коротышка глянул на монету и, увидев королевский профиль, тут же сомкнул пальцы.

— Не та сторона, дружище. Тебе крупно не повезло.

Второй вестник нахмурился.

— Такая уж моя судьба.

Глава 71

Через пару часов разведчики уже мчались по дороге с юга. Глаза у лошадей были выпучены, пена брызгала во все стороны. Командир отряда прокричал устроившим передышку воинам, чтобы те освободили дорогу, но слова слились в единый невнятный рев. Бойцы сами, поняв его без слов, стали расступаться перед ним и его командой, тотчас же смыкаясь позади. С холма, на котором находился Гэн, было похоже, что всадники переходили реку вброд.

Командир с трудом осадил своего коня прямо перед ним. Отдав честь, он стал докладывать, в то время как его люди и их лошади жадно пили из речушки, протекавшей в нескольких шагах. Он сообщил, что оланские подразделения двигаются в северном направлении на полной скорости, даже не успевая грабить местное население. Оланов, по крайней мере, тысяча человек. Передовые части уже на расстоянии двухчасового перехода. Он был уверен, что патруль не заметили.

Гэн еще раньше распорядился, чтобы Клас держал благородного Малтена с его людьми на определенной дистанции, и теперь он послал друга отдать приказ об их освобождении. В угрозах благородного явно чувствовалась нервозность. Он неистово размахивал руками и тыкал пальцем. Клас сделал вид, будто его доводы оказывают на него влияние. Благородный не заметил, что сразу же после того, как ему разрешили поспешить к Гэну, Клас приказал его свите следовать вместе с ним. Их актерское мастерство явно уступало ухваткам хозяина.

Когда Гэн повторил донесение разведчика, Малтен был потрясен.

— Это меняет все, — пробормотал он. — Я предупреждал тебя, что нам следует занять оборонительную позицию. Кто мог предположить, что Оланы теперь атакуют? Если я не предупрежу своего брата, они перережут весь мой народ. Нам все равно, под чьим покровительством находиться. Я поскачу к нему.

Гэн мягко произнес:

— А что, если он все еще хочет убить тебя?

— Это шанс, которым я должен воспользоваться.

В замешательстве он глядел на смеющегося Гэна, а потом робко стал ухмыляться тоже. Он все еще хихикал, хоть и неуверенно, когда Гэн снова заговорил:

— Ты страстно желал моими руками уничтожить свой народ, если тот воспротивится твоим притязаниям на баронство. Ты хотел, чтобы Оланы напали на нас во время сражения с твоим братом или во время обороны. Когда они атакуют нас, твои дружки поднимут мятеж. Один из них убьет твоего брата.

Ты надеялся уничтожить нас и напасть на своего собственного короля, а не на Оланов. В общем, ты — марионетка в руках Алтанара.

По мере того как он говорил, улыбка благородного исчезала, пока наконец не сменилась сердито-ворчливым выражением лица.

— Ты лжешь! — взвизгнул он.

Гэн отвел взгляд:

— Клас, прикажи их связать.

Благородный потянулся было за оружием, но Раггар уже висел на его руке. Стремительный прыжок огромной собаки отбросил вельможу назад, и они оба повалили еще несколько человек из его окружения. Шара и Чо среагировали секундой позже, выпрыгнув из толпы и припав к земле перед теми, кто еще держался на ногах. Рыча и прижимая уши, они устремляли свои сверкающие глаза на любого, кто смел пошевелиться. Раггар лежал на благородном Малтене, упираясь передними лапами ему в грудь. Его морда покоилась в нескольких дюймах от подрагивавшего горла — там, где бешено пульсировала большая синяя вена.

Вокруг них стояли, будто окаменев, молодые Волки. Они впервые наблюдали, как собаки охраняют своего хозяина. Некоторые уже видели их в битве на Медвежьей Лапе, и их свирепость в бою была известна. Лицезреть же, как она неожиданно вспыхивает, словно огонь в ночи, было делом не для слабонервных. До них донесся исступленный храп. Никто так и не обратил внимание на то, как громко и нудно каркали слетавшиеся вдали вороны. Гэн отозвал собак. Шара с Чо медленно отступили; кобель стал справа от Гэна, Чо заняла позицию позади него. Не прекращая рычать, Раггар чуть-чуть отодвинулся от Малтена. Его нежелание отступать было почти таким же ужасающим, как и его стремительное нападение. Благородный лежал на земле неподвижно, словно окоченев, пока его связывали.

Как только об этом позаботились, Гэн приказал Класу начать атаку на холм Малтена. Ему не хотелось вовлекать людей в эту опасную затею, но он чувствовал, что должен был так поступить, если хочет, чтобы ловушка сработала в его пользу.

Загрохотали боевые барабаны, призывая своей замысловатой дробью к началу штурма, и Волки двинулись вперед. Путь им преградила небольшая группа кавалеристов Малтена, выпустившая несколько безобидных стрел и галопом ускакавшая прочь. Когда передовые отряды отделяло от подножия холма двести ярдов, раздался пронзительный свист и музыка барабанов изменилась. Воины развернулись веером, заняв исходный рубеж для нападения. На них с холма посыпался град стрел, которые все до одной нелепо упали на землю, так и не достигнув цели. Барабаны умолкли.

Несколько смельчаков с холма поднялись во весь рост, принявшись ударять в щиты и выкрикивать ругательства. Волки по-прежнему оставались на занятой позиции. Пока суд да дело, Гэн послал за вестниками, приказав Эмсо отправить всадников в разведку, чтобы те проследили за продвижением Оланов.

Уже второй час Волки продолжали разыгрывать штурм холма. Бойцы забавлялись игрой, уклоняясь от редких стрел и брошенных из пращи камней и обмениваясь оскорблениями с защитниками. Мысли об Оланах не давали Гэну с юмором воспринимать выходки Волков. Он надеялся, что никто не будет ранен. Одна сломанная брошенным камнем кость, одна незначительная рана от стрелы — и жажда крови может все испортить. Игра могла принять смертельный оборот. Он уже заметил, как нарастает напряженность; некоторые его воины, как и те, что находились на холме, со злобой реагировали на сыпавшиеся оскорбления. Хуже всего, что люди Малтена с каждой минутой становились все уверенней в себе и начинали думать, будто отпугнули своих врагов, приведя их к бездействию. Волки же все больше и больше нервничали из-за подобных язвительных насмешек.

Наконец разведчики примчались с донесением с юга. По мере того как они описывали численность и организацию оланских войск, вырисовывался первый этап сражения.

Ловушка захлопывалась: Оланы смыкали «клещи» с юга, король наступал с севера. Гэн решил, что назначенной жертве пришла пора уходить. Ему было жаль, что он не увидит, как расстроенные охотники сами попадут в капкан.

И снова раздался пронзительный свист. Лишь только был подан сигнал, в лучах заходящего солнца засверкали красно-желтые флаги. Четко действуя, Волки стали отступать, на ходу выстраиваясь в подразделения. Не останавливаясь, они образовали колонну, уходящую на восток, оставляя поле боя и направляясь опять в спасительный лес. Над холмом повисла тишина — своего рода неожиданное потрясение, а потом вооруженные люди на нем громко закричали, приветствуя друг друга, словно победители.

Дождавшись момента, когда последний из его воинов исчез из поля видимости, Гэн со зловещим удовлетворением прислушался к ликованию противника. Дивизии Олы надеялись, что войско благородного перейдет на их сторону и сокрушит Волков, теперь Волки поспешно уходили домой, а предатель валялся связанный, с кляпом во рту и лягался, точно боров, скрученный для продажи на рынке. Командующий Оланов будет жестоко обманут; после расправы с ничтожным гарнизоном Малтена он неизбежно столкнется с приближавшимся с севера войском короля.

Пришпорив коня, Гэн поскакал вперед, пока не заметил вестников. По его сигналу один из них устремился ему навстречу. Они ехали вместе, пока не сошлись в цене за выполнение предстоявшего поручения, затем Гэн остановился.

— Поезжай на север, отыщи короля и его союзников. Они спешат сюда. Передай ему следующее: «Гэн Мондэрк и Волки приветствуют тебя. Барон Джалайл, командующий мной, наверное, был тебе другом. Так же как и я. Взамен ты попытался уничтожить меня и моих Волков. Никто из баронов не верит друг другу, никто не верит тебе. Барона Малтена атакуют Оланы. Твое предательство приведет тебя к тому, что ты заслужил. Если ты сегодня выживешь, то поразмысли над этим, король: ты сделал врагом свою надежду победить Оланов».

Вестник-коротышка выслушал, уставившись взглядом в дальнюю точку и кивая головой в такт речи Гэна. Когда послание закончилось, он повторил его слово в слово, воспроизводя все интонации и передавая малейшие оттенки презрения.

— Это все? — спросил он, и Гэну почудилось, что человечек разочарован. Заверив его, что он закончил, Гэн посмотрел, как тот развернул коня, и вдруг, встрепенувшись, схватил за поводья его коня. Уверенный в своей безопасности, вестник глядел равнодушно, даже как будто подзадоривая Гэна.

— Это ведь лошадь Людей Собаки, — произнес юноша.

— Возможно. — Вестник потянул было за поводья. Озабоченный Гэн удержал его.

— На ней клеймо боевой лошади, но ее никогда не дрессировали. Иначе она бы напала на меня, когда я протянул к ней руку. Таких лошадей нигде не продают.

Вестник тяжело вздохнул:

— Я ее честно купил. У торговца из Олы. Тот говорил, что получил их от одного из Людей Гор.

— «Их»? Сколько?

— Не знаю… Может, восемь? Или десять? Кто его знает?

Гэн так вцепился в поводья, что пришлось приложить усилия, чтобы выпустить их. Разжав руку, он размял затекшие пальцы и приказал вестнику отправляться. Всадник уже разворачивал коня, как вдруг в воздухе раздался протяжно-дрожащий звук. Поначалу он звучал тихо, доносясь неизвестно откуда, словно из-под земли. Вертя головой во все стороны, вестник торопливо осенил себя Двойным Знаком. Вокруг них в один голос завывала стая волков. Из зарослей внезапно выскочила лань, что привело собак в состояние боевой готовности. Почти не замечая их, вся во власти волчьей песни, лань с бесшумной грациозностью изогнутого ветром бамбука пронеслась мимо.

Случайно взгляд вестника упал на Гэна, который запрокинул голову, напряженно вслушиваясь, и тихо произнес:

— Я слышу вас, братья. Беда. Помогите мне, если можете.

Вой резко прекратился. Посыльный, пришпорив коня, умчался прочь. Завидев его издали, его напарник подстегнул свою лошадь, бросившись вдогонку, и вскоре на ходу поравнялся с товарищем. Гнев и любопытство переполняли его.

— Ну как, интересное послание?

Низкорослый вестник посмотрел на него так, будто только что проснулся.

— Послание?.. Ах, да. Интересное. — Обернувшись, он окинул взором безлюдную дорогу за спиной и приостановил коня. Повернувшись снова к своему спутнику, коротышка заговорил почти шепотом: — Никогда не верил, но это правда. Волки говорят с ним.

— Конечно, говорят. Ведь он их командир.

— Вот дурак! Да не бойцы-Волки, а звери. Самые настоящие. Ты слышал когда-нибудь, как они воют?

Теперь они двигались шагом, и все же маленький вестник то и дело поглядывал назад.

— Птицы поют, волки воют, — сказал высокий. — Ну и что?

— Они разговаривали с ним. И он их понимал. Даже отвечал. Я видел это своими глазами.

Второй обернулся и посмотрел назад. Он собрался было что-то возразить, но промолчал. Вестники пришпорили лошадей.

* * *
Клас ждал Тейт впереди колонны, когда к нему примкнул Гэн. Он широко улыбнулся.

— Люди слышали вой. Говорят, будто это связано с тем, что ты оплакивал короля со всеми его баронами.

Гэн тоже улыбнулся, надеясь таким образом скрыть мучившее его дурное предчувствие. Он дружелюбно ответил на приветствие Тейт и даже ухитрился побеседовать о проделанной операции. Все они замерли при звуках отдаленного грохота походных барабанов и мрачного завывания боевых рожков. С минуту они стояли не шелохнувшись, вслушиваясь, а потом Гэн ринулся вперед.

По пути к своему привычному месту — в голове походной колонны — он переговорил с воинами. Те все еще были готовы к бою, хотя понимали, что задачу свою выполнили гораздо раньше, чем предполагали. Гэн знал об этом лучше любого из них, и все же… Он старался убедить себя, что не дававшие покоя мысли необоснованны и все в порядке.

Он не мог не волноваться о Ниле. В такое время, в этой мешанине военно-политических интриг, она больше всего занимала его мысли. Бойцы, видимо, надеялись, что он думает о важных вещах: о судьбе короля, о поддерживавших его баронах.

Пойдут ли воины в бой с сомнением в том, что в один прекрасный день снова обнимут свою любимую? Они должны надеяться, рассудил Гэн; они были такими же, как и он сам. Обернувшись, он окинул взглядом колонну по два человека, змейкой вползавшую на порубленную окраину леса. Воины казались совершенно спокойными, озабоченными лишь тем, чтобы не выбиться из строя и держать шаг.

Их никакие волки не предупреждали об опасности.

Нила находилась в замке барона Джалайла, под защитой каменных стен и людей, охранявших их.

Однако подсознательный настойчивый страх не исчезал.

Страх.

Гэн не смог больше бороться с чувством тревоги. Он признался себе, что боится.

Подав сигнал Эмсо, он приказал ускорить шаг.

Все почувствовали запах беды прежде, чем увидели ее. Ко всеобщему удивлению, Гэн настоял на ночном переходе. Впервые в каждом движении Волков ощущалось недовольство. Тем не менее все шли дружно до начала рассвета, но вот из темноты пахнуло чем-то резким и неприятным, отравившим сознание воинов тревогой и предположениями. Вместо того чтобы идти с мыслями о предстоявшей радостной встрече, люди зашушукались, осыпая друг друга вопросами. Редко кто давал утешительное объяснение, выражая больше надежду, нежели уверенность. Большинство же делали страшные предсказания, и их тут же заставляли прикусить язык.

Они миновали фермерские дома. Те были заброшены. И ни один из них не являлся причиной этого зловония.

У сожженных жилищ своя отличительная черта. Ничто так не стирает различий между тканью, деревом, краской и металлом, превращая их в тяжкий груз потерь и страданий, как пламя. Ничто так не пахнет, как обуглившаяся человеческая плоть.

По мере продвижения колонны вонь становилась все ощутимее. Лазутчики Эмсо унеслись вперед, чтобы выяснить то, что уже знали, но во что отказывались верить. Когда они вернулись, он один направился к Гэну.

— Замок сожжен. Разведчики говорят, что подробностей никто не знает. — Эмсо тихо проклял встававшее солнце, которое могло выдать ложь на его лице. Какой человек возьмется пересказать Мурдату то, о чем говорит народ?

Гэн не стал тратить время на расспросы. Он пришпорил коня, и вслед за ним устремились собаки.

На первый взгляд с дороги замок показался ему чуточку иным, отличным от того, который он покинул совсем недавно. По мере того как его конь сокращал расстояние, Гэн пытался убедить себя, что ошибается насчет запаха, но надежды уступили место действительности. Предупрежденные появлением разведчиков люди выглядывали из домов, когда он проезжал мимо, но, стоило ему посмотреть в их сторону, они тут же прятались.

Ее имя сдавливало горло, вертелось на языке. Хотелось прокричать его вслух, но он боялся, что она ему не ответит.

Клас примчался к нему в тот момент, когда юноша, остановив лошадь, уставился туда, где беспорядочной кучей валялись почерневшие остатки массивных бревенчатых ворот. Вяло свисали обгоревшие доблестные знамена. Гэн направил испуганного коня через нагромождения булыжников. Тот оступился, и юноша удержал его лишь благодаря силе и воле. Стены над окнами замка были обезображены черными треугольными пятнами — немыми свидетельствами опустошительного пожара. Отдельные каменные строения казались неповрежденными, деревянные же сгорели дотла. Казарма исчезла — стена замка, где она находилась, дав трещину, обрушилась из-за сильного жара. Примыкавшая сторожевая галерея вокруг внутренней стороны стены, включая то место, где красовался барон, выступая перед рекрутами-Волками, выгорела начисто.

На пороге главного здания показался Мажордом. Он приветствовал прибывших левой забинтованной рукой — правая висела на перевязи. Затем, сгорбившись в какой-то нелепой позе, направился прямо к Гэну. Остановившись перед ним, он с трудом выпрямился.

— Они застали нас врасплох, Мурдат. Десять вельмож. Люди, которых барон никогда не подозревал. Они явились вместе с Танцующими-под-Луной, ночью. Рассказали, что вы все — ты, Клас, Эмсо и Тейт — погибли. И сказали, что благородный Малтен обманул тебя, Оланов, короля — всех.

Гэн схватил его за отворот рубашки, резко подтянув к себе вплотную, лицом к лицу. Мажордом, взвыв от боли, ухватился здоровой рукой за бок.

— Где моя жена? — прохрипел Гэн.

Мажордом взглянул поверх плеча Гэна. Там поджидали Клас и три огромные собаки. Эмсо и Тейт въезжали через сожженные ворота. Когда Гэн, встряхнув его, почти прокричал тот же вопрос, человек овладел собой и успокоился.

— Они схватили ее вместе со Жрицей Роз, как только услышали, что ты не погиб, — безропотно произнес он. — Они отправились в Олу просить покровительства у короля Алтанара.

Находившийся за ними Клас тихо простонал. Гэн услышал свист мурдата, выскальзывавшего из ножен.

Мажордом, дотянувшись, наконец вырвал свою рубашку из внезапно обмякшей руки юноши. Обретя свободу, он произнес:

— Ваша жена убила одного вельможу и по меньшей мере двоих Танцующих-под-Луной. А барон прикончил еще парочку дворян. Танцующих много погибло, из всех нападавших только пятерым вельможам удалось бежать. Но нам не хватало вас. Они схватили женщин. Я готов умереть, если надо. Об одном лишь прошу: знайте, что я дрался за них.

Раздался хриплый голос Класа:

— Она… они ранены?

— Нет. Но барон погиб. Четвертый и Опс тоже.

Усилием воли Гэн приказал себе слушать и думать. И задавать вопросы.

— Как это случилось? Давно они уехали?

Мажордом рассказал, как один всадник следил за Волками. Он должен был сообщить о их гибели, но когда понял, что Гэн избежал ловушки, тут же поспешил назад. Предатели же заранее устроили пьяное веселье, но, узнав такую новость, запаниковали. Связав Нилу и Сайлу, они в течение часа снялись с места и уехали по южной дороге в сторону Медвежьей Лапы. Других заложников они не брали, только захватили двух лошадей да кучу провизии.

— Приготовь свежих коней, самых лучших. И еды, — произнес Клас загробно-тихим голосом.

— Для собак тоже, — добавил Гэн. — И что-нибудь, чтоб они взяли след.

Раны Мажордома мешали ему справиться с задачей быстро, но он сделал все возможное. По пути его перехватил Эмсо. Шепнув ему что-то, он опять ускакал, а калека повел Тейт в продуктовую кладовую.

— Сколько человек тебе надо? — спросил у Гэна Клас.

Тот покачал головой.

— Ни одного. Для нас они будут только обузой.

Лишь выступившие на щеках Класа алые пятна выдавали его волнение. Одно подчеркивало татуировку, и под ним задергалась мышца, когда он сказал:

— Тебе следует кое-что знать. Мы рискуем большим, чем ты думаешь. Нила взяла с меня и Сайлы обещание хранить ее тайну, пока ты не вернешься из похода. Она не хотела тебя беспокоить. — Он сделал глубокий вдох. — Она ждет от тебя ребенка.

Глава 72

Тейт с Мажордомом наблюдали за отъездом обоих воинов Собаки. Доннаси по-прежнему носила с собой замаскированное полное боевое снаряжение. Она мысленно нащупала винтовку, прозванную некогда «вайпом», продолжая смотреть на юг еще долго после того, как всадники исчезли из виду. Когда же она повернулась лицом к Мажордому, тот как будто уже ждал ее слов. И Тейт заговорила:

— Замок нуждается в ремонте. Ты с Эмсо знаешь, что надо делать. А я нет. Поэтому я поеду в разведку за Класом и Гэном.

— Ты не сумеешь этого сделать. Они прикажут тебе вернуться.

— Они не заметят меня. Слишком уж торопятся.

— Догнать вельмож и Танцующих-под-Луной — дело несложное. А вот вернуться гораздо сложнее, — возразил Мажордом. — Они наладили контакт с Оланами, а это означает, что борьба предстоит нелегкая. Тебе потребуется по меньшей мере человек десять-двадцать. — Проглотив застрявший в горле комок, онпродолжил: — Ты воин. И мой друг. Но я думаю, что это мужская работа. Прошу тебя, расскажи об этом Эмсо.

Тейт болезненно-кисло улыбнулась.

— Нет. За мной есть один долг. — Она обнажила руку, демонстрируя узкую полоску ярко-красного шрама, означавшего ее родство с Класом. — Поэтому я и отправляюсь. И поэтому ты мне должен помочь, но только помалкивай.

Грустно улыбнувшись, Мажордом отдал честь:

— Будь осторожна. Если тебя ранят, никто из них не простит мне этого.

Благодарная за уступку, Доннаси засмеялась:

— Выеду через пару часов. Сидеть у них на хвосте бессмысленно. А еще хочу тебя спросить: среди предателей был Джонс?

Он покачал головой.

— Нет, не был. — Но его спокойствие вдруг лопнуло. — Он знал об этом! Наверняка знал. Все так говорят.

— Он все еще здесь?

— Люди боятся его. Танцующие-под-Луной говорили, что их намного больше — «тайных верующих», так они себя называют. Остерегайся его, Тейт. Джонс злой человек.

Та беспомощно развела руками:

— Он… он мой земляк. Обещаю тебе: он больше никогда никому здесь не причинит вреда.

До хижины Джонса путь оказался недолгим. Выдавшаяся теплая весна возвратила щеглов из южных зимовий, и их дружный щебет слышался повсюду, когда они проносились мимо и порхали среди расцветших придорожных одуванчиков, только еще принимавших окраску, сменяя изначально коричнево-серые цвета на ярко-желтый. Они выглядели беззащитными и неподготовленными, словно нарядились лишь наполовину для предстоявшего праздника. Доннаси остановилась, подзывая знакомую ламу. Та явно неодобрительно относилась к порханию щеглов и не очень-то доверяла лошади Тейт. Как бы то ни было, лама все же подошла к изгороди. За это Доннаси наградила ее кусочком сушеного яблока, и та, протянув шею над верхней перекладиной, великодушно дала почесать себе голову.

Как бы хотелось Доннаси провести весь день в этом чудном месте! Может, даже и оставшуюся жизнь. Как это было странно: меньше чем через два часа она отправится на борьбу с армией, ненавидевшей ее, — армией, считавшей одной из своих обязанностей защиту работорговцев… Впрочем, гораздо больше Тейт боялась разговора с Джонсом. Она протянула благодарной ламе еще кусочек яблока и поехала дальше, пожелав чирикавшим у дороги щеглам счастья.

Визгливый, как пила, голос Джонса пригласил ее войти в дом, когда она привязывала коня. Как обычно, он был один, хотя комната вызывала ассоциации с местом каких-то сборищ. Тейт никак не могла определить причину этого, но что-то указывало ей на некую связь с общиной. Грязный пол казался более истоптанным, чем ему следовало быть, будто он износился под тяжестью большего количества ног, чем пары хозяйских. Голые стены источали какую-то ненормальную теплоту. Тейт выбрала место в центре, желая окружить себя свободным пространством. Тонкий луч солнечного света, пробивался сквозь приоткрытую дверь у нее за спиной. Он не освещал комнату, а лишь подчеркивал неприкрытое уродство убогой обстановки, отбрасывая тени, которые намекали на прятавшиеся предметы.

Джон сел, облокотившись о стол. Как и Тейт, он перешил местную одежду на свой манер: просторная, навыпуск рубашка с замечательно вышитыми рисунками, изображавшими светлых крылатых существ на темном фоне. Он передвинулся, чтобы лучше видеть против солнца, и Доннаси впервые заметила серебристый диск, висевший у него на груди на серебряной цепочке.

В рассеянном свете розовая кожа его раны выступала как немое обвинение. Тейт старалась не глядеть на нее, и ей ничего не оставалось, как смотреть прямо в лисье лицо, выражавшее нескрываемую враждебность.

— Приехала расспрашивать меня о похищении? — проскрипел Джонс. — Чудной белокурой королевы и той высокомерной языческой ведьмы? А я думал, пришлют этого болвана Эмсо — того самого, которому постоянно приходится бриться. Почему же прислали тебя? Боятся пытать меня? Считают, ты сможешь добиться от меня чего-нибудь с помощью уговоров?

Доннаси вспыхнула:

— Что с тобой? Кто тебе говорил о пытках? Я только заехала сюда, чтобы…

Вдруг Джонс приподнялся, и напряженность сковала ее. Серебряный диск ударился о грудь, он судорожно за него ухватился. Губы забормотали — что? Тихую молитву? Ругательства? Гнев Тейт сменился подозрением и нараставшим ужасом.

— Ты же что-то знаешь, не так ли? Только не говори мне, что обо всем знал заранее. Прошу тебя, только не говори этого!

— Никто из твоих проклятых дружков никогда в это не поверит.

— Ты знал тех, кто совершил это. Знал, что они враги Гэна. Знал, что они планируют свергнуть барона.

Джонс запрокинул голову и пронзительно закричал, а потом, так же неожиданно смолкнув, вскочил на ноги, упершись кулаками в стол и сверкая глазами. Рука Тейт потянулась к пистолету. Он или не увидел этого, или не придал значения. На нижней губе застыла капля слюны — ярко блестевшая точка, будто пытавшаяся задержать лавину его слов.

— Конечно, знал! Никто не удосужился об этом сказать вслух, но только слепой глупец мог не увидеть приближения всего этого. Твои дружки ненавидят меня. Их надо заставить понять. «Вездесущий», «Единый в Двух Лицах» — все это сплошное богохульство! Отступничество!

Тейт вперилась в него взглядом:

— Зачем же понадобилось убивать барона? Похищать двух невинных женщин? Ведь Сайла спасла тебе жизнь!

Разбушевавшись внезапно, он так же внезапно превратился в само благоразумие. Тыльной стороной ладони Джонс вытер губы.

— Их невозможно вернуть на путь истинный, пока они не познают падение, пока не отведают самые горькие плоды греха. Танцующие-под-Луной — всего лишь первый шаг. Чтобы спастись по-настоящему, они должны стать неподдельно порочными, порочными настолько, чтобы уничтожить те силы, которые толкают их на дурной путь. И если понадобится, уничтожить себя. Я, разумеется, видел этот праведный путь. И пытался, как мог, дать тебе понять. Но твоя дружба с этими людьми осквернила тебя. — Наклонившись вперед, он протянул к ней похожую на клешню руку. Другая рука касалась диска. — Встань позади меня, Доннаси. Танцы-под-Луной — это наслаждение. Вкуси независимости, которая приведет тебя к безмятежности подчинения! Мы приведем их в преисподнюю, заставим корчиться в позоре. Когда огонь очистит их разум и плоть от скверны, когда все ложные понятия превратятся в пепел, мы будем теми, кто вознесет их к счастью и блаженству.

Тейт невольно попятилась назад, отстраняясь. Солнечный луч упал на Джонса, отчего тот весь сморщился и съежился, будто высвеченная крыса в норе. Она воскликнула:

— Как ты можешь говорить мне о пороке и зле? Ты же знал, что Волки идут прямо в капкан. Знал, что они могут погибнуть. Знал, что я могу умереть, будь ты проклят!..

— Меня заверили, что тебя пощадят. — Он лукаво улыбнулся. — Ты же знаешь, что редко ошибаешься, даже среди своих новых друзей. Было сказано, что тебя защитят.

— Тот камень повредил твой разум! Как это можно «защитить» меня в бою? — Рука ее неудержимо тянулась к оружию. Глаза у Джонса расширились, он подался назад. — Я еду за Нилой и Сайлой. Мне придется рассказать Гэну и Класу обо всем, что ты наговорил мне. Если ты все еще будешь здесь, когда мы вернемся, они с тебя живого снимут шкуру. Не уверена, смогу ли я их остановить. — Ощутив боль в запястье, Тейт глянула на него. Под красным шрамом учащенно пульсировала мышца. Подойдя к столу, она толкнула Джонса. Тот, ударившись о скамейку, повалился назад.

Она уже была за дверью, когда ее окликнул жалобно-просящий голос. Закрыв глаза, Доннаси пыталась не слышать его. Джонс позвал снова. В ярости она повернулась и стала в дверном проеме, не желая опять входить в его лачугу.

Он захныкал:

— Ты бросаешь меня. Меня ведь только беспокоит возможное вечное прощение. Не делай этого. Пожалуйста.

Она ненавидела себя за малодушие. Джонс стоял на коленях, опершись локтями о стол и сложив руки в молитве.

— Ты чуть было меня не отправил на тот свет. И ты снова постараешься это сделать, разве не так?

Тейт как будто ошпарила его. Пастор вскочил на ноги.

— Да! И тебя, и их! Вам нет прощения. Нет никакого искупления! Очень хорошо. Я проклинаю вас. Всех! Вам никогда не узнать покоя смирения. Иди! Сражайся! Навсегда. Наша злоба будет кружить над тобою, наше всепрощение обойдет тебя стороной!

Он все еще хохотал, когда она, уязвленная в своем самолюбии, поспешила вскочить на коня и унестись прочь. Тейт так и не увидела подбежавшей к изгороди и смотревшей ей вслед ламы, так и не поняла, что забыла подойти к ней, как это делала всегда.

* * *
Из-за опустившейся на лес темноты уже нельзя было определить расстояние между черными стволами деревьев. В полумраке дорога волнами уходила в небытие. Собак не было видно. Осадив коня, Клас, несмотря на протесты Гэна, заставил его сделать то же самое. Он тщательно рассмотрел следы лошадей, которых они преследовали. Точно измерил пядями длину их шага. Подобным же образом определил глубину отпечатка копыта. Животные шли явно не спеша. Комков отброшенной земли нигде не было видно. Шаг выглядел большим и уверенным, без какого бы то ни было волочения ног или спотыкания. Гэну пришлось согласиться, что шайку похитителей не волновало преследование, как он это полагал.

Положив ему на плечо руку, Клас сказал прямо в каменное застывшее лицо друга:

— Эти люди не боятся, Гэн, и мы оба знаем, что они ожидают нас. Каким-то образом ждут. Тьма — не время для того, чтобы ехать, пусть даже с собаками, в расставленную ловушку. Я тороплюсь так же, как и ты: — Гэн попытался возразить, но Клас остановил его. — Вторая половина нашей тайны состоит в том, что Сайла тоже беременна. У меня нет никакого намерения потерять ее и ребенка из-за своей неосторожности. Слепого гнева недостаточно, Гэн. Нам всем нужен отдых.

Сайла беременна. Ему это никогда не приходило в голову. А Клас так спокоен, так сдержан. Гэну стало до смерти стыдно за свое поведение. Он ухватился за слова друга:

— Но ведь тогда гораздо больше причин, чтобы продолжить путь. Ты думаешь, я смогу отдохнуть?

— Ты должен и будешь отдыхать. Нам придется сражаться за них. Тебе, мне, собакам. Следы говорят, что похитители ждут помощи. Нам надо набраться сил.

На секунду Гэн задумался, глядя на сгущавшийся в лесу ночной мрак. Конечно, Клас прав. Было лишь одно препятствие, которое не давало ему согласиться вслух. Он вел себя крайне неосторожно: мчался сломя голову просто туда, куда вели следы. Счастье, что не было дождя и их не размыло. Он даже забыл, как их читать. Им владела одна лишь мысль: спасти Нилу. Клас был прав: ему стоит думать больше о том, как это сделать… Нет! Гораздо больше о том, когда. Гэн согласно кивнул головой и, прежде чем стреножить коня, свистнул собакам.

Он взял у Класа предложенную лепешку. От первого же куска завернутой в лист походной еды нахлынула тоска по прошлому. Гэна захватили воспоминания о мужчинах племени, мастеривших ловушки для рыбы, и о том, как они, мальчишки, покатывались со смеху, когда входили в холодную воду и ныряли, расставляя их. Им тогда не хватало воздуха — так же как когда приходило время доставать улов. Он наяву ощутил потрясающую силу огромной серебристой рыбины, так и норовившей выскользнуть из сжимавших ее рук. Гэн услышал песни женщин, чистивших рыбу и подвешивавших ее затем на душистые ивовые прутья для сушки и копчения. Густой аромат рыбы и спелых ягод являлся сигналом для приготовления сочного пирога — смеси фруктов и рыбы, которой впоследствии придавали форму с помощью особых приспособлений для сушки. До него донесся стук тяжелых деревянных пестов о дно освященных ступ, выдолбленных из больших чурбанов.

Он увидел Нилу, увидел, как соскальзывают с воротничка ее жилетки золотистые пряди знакомых волос, когда она то приподнимает, то опускает пестик. В солнечном свете руки ее отливают желтовато-коричневым цветом. И, когда она поглядывает на него, глаза у нее голубые-голубые, как у зимородка, а зубы белее снега на горных вершинах.

Неужели это было наяву? Воспоминание это или сон?

Нерешительное приближение Раггара нарушило ход его мыслей. Гэн сидел, прислонившись спиной к дереву и вытянув ноги, а когда повернул голову, то обнаружил, что огромный пес пристально смотрит ему в глаза. Глядя с тревогой, как будто понимая настроение хозяина, он положил свою тяжелую переднюю лапу ему на плечо. Когда Гэн протянул кусок лепешки, пес взял ее без всякого энтузиазма, продолжая смотреть на юношу. Тот почесал ему шею, и лишь тогда Раггар, похоже, расслабился. Вскоре он растянулся, прижав головой ноги хозяина к земле.

Клас посапывал рядом, и Гэн тихо спросил, не спит ли он. В ответ послышалось невнятное мычание.

— Я собирался рассказать тебе кое-что. Вестник, которому я давал поручение сегодня утром, ездит на лошади Людей Собаки.

Клас опять промычал.

— Это был боевой жеребец.

Фраза вынудила Класа присесть.

— Не может быть.

— Необученный, но из отборных. Вестник купил его у одного оланского торговца. А тот получил его от какого-то Дьявола.

— Очень плохие новости. Что ты думаешь…

— Мы уже слышали о подобном налете. Но даже Бей с Ликатом не станут продавать боевых лошадей. Нам придется вернуться туда, Клас.

— Вернуться «туда», Гэн? Не домой?

Гэн был рад, что благодаря темноте не видно, как запылало его лицо.

— Ты знаешь, что я имею в виду. Во всяком случае, Люди Собаки путешествуют повсюду, и где они останавливаются, там и есть их дом.

Клас молчал, и Гэн наконец произнес:

— Ты разочарован во мне, друг? Неужели я так много хочу?

Наступила долгая мучительная пауза, а потом заговорил Клас:

— Сейчас я весь занят поисками людей, укравших наших жен. А для тебя мир выглядит по-другому, более сложным. Когда мы найдем Сайлу и Нилу, то надо будет по-новому взглянуть на наши желания, всю эту суету, связанную с какими-то миссиями и пророчествами. Может быть, для меня все это станет неважным. Наверное, тебе трудно решить, чего ты хочешь больше всего.

— Обижаешь. Я спасу ее или умру.

— Ладно. — Клас довольно прокряхтел, укладываясь поудобнее и утыкаясь носом в куртку, служившую ему вместо подушки. — Не понимаю я всех этих перемен, которые вижу. Понимаю только, что самые главные вещи остаются без изменения. Мы сделаем все от нас зависящее. Никто — в этом мире или в другом — не имеет права требовать большего.

До того как Гэн смог уснуть, где-то заухал филин, таинственный певец ночи. Юноша произнес полушепотом:

— А, опять ты, друг мой? Хочешь прочитать мои мысли, когда я сплю? Тебе так интересно увидеть тревогу, страх, которые я не показываю никому? Убирайся отсюда, найди себе более укромное место.

Он еще долго прислушивался, но филин так больше и не отозвался.

Глава 73

Они находились в двух днях пути к югу от Медвежьей Лапы, в глубине земель Олы, когда появился Раггар, вприпрыжку бегущий навстречу. Гэн мгновенно приподнялся в стременах.

— Он прихрамывает, — заметил юноша.

Клас посмотрел вдаль на бегущего пса.

— Не думаю, что это серьезная травма.

Всадники медленно двинулись вперед. Возвращение собаки было предупреждением, и воины удвоили внимание.

Раггар почти поравнялся с людьми, когда они заметили кровь на его плече. Мужчины обменялись многозначительными взглядами, и Клас произнес:

— Я поеду вперед, пока ты позаботишься о нем, ведь он ранен, не так ли?

Гэн молча кивнул, спешиваясь, и Раггар подбежал к нему, радостно виляя хвостом. Пес выглядел довольно смешно — так, будто бы ранение смущало его. Юноша проверил рану. Это оказался обычный порез, ничего опасного. Но собаку ударили предметом, который был сделан человеком, и это меняло дело.

— Они поймали тебя, да? Одно из двух: либо ты потерял осторожность, либо это был кто-то очень умный, — заключил Гэн. Из своей походной сумки он достал горшочек, аккуратно перевязанный полоской кожи. Стоило только чуть-чуть помазать рану собаки его содержимым, чтобы остановить кровь.

Направляя свою лошадь вперед, Гэн старался держать Раггара возле себя. Кругом бушевали заросли сорняков, и дороги почти не было видно. Гэн подумал, что это очевидное доказательство, что здесь никто не живет. Эти места находились достаточно близко к землям Дьяволов, поэтому тут нечасто можно было встретить всадников. Как и в области на восток от баронства Джалайла, и в пограничных землях между Малтеном и Джалайлом, здесь было слишком опасно для мирных путников.

Из своего укрытия возле лавровых зарослей Клас просигналил Гэну сойти с тропинки. В нескольких футах впереди, буквально в паре дюймов над землей через тропинку была натянута тонкая проволока. Медленно, боясь напороться на другие ловушки, Гэн изучил провод. Тот был привязан к защелке. Малейшее давление на него приведет в движение маленькую палочку, которая, в свою очередь, освободит толстый провод, сдерживающий тетиву лука, прочно приделанного к дереву. Лук был нацелен на тропинку, грозя смертью любому, кто задел бы за проволоку.

Дуга этого лука была около четырех футов в длину, и, судя по всему, сила его была огромна. Кроме того, к наконечнику стрелы был приделан свисток. Определенно, тот, кто поставил здесь эту ловушку, хотел знать, когда она сработает.

Действуя быстро, Гэн отвязал свисток, затем разобрал всю конструкцию. Подозвав Шару и Чо, он отбежал к другому дереву за поворотом тропы. Там он заново собрал ловушку, но уже без свистка и совершенно с другой целью. Когда все было готово, Гэн, подав знак Класу ехать вперед, с силой дунул в свисток. Раздался пронзительный визг.

К тому времени, как юноша догнал Класа, вдали, примерно в трехстах шагах, появились трое мужчин. Раггар зарычал, продолжая ворчать даже после того, как получил шлепок от хозяина. Двое незнакомцев направлялись пешком на север, спеша посмотреть, что же они поймали. Третий скакал вдаль, в сторону появившегося на гребне горы человека.

Двое оставшихся, судя по всему, не считали нужным соблюдать осторожность. Они даже не обратили внимания на то, что после сигнала ловушки не раздалось больше ни единого звука. Вероятно, эти люди были уверены: кто бы ни попал в их ловушку, он уже не жилец. Им и в голову не приходило, что жертва могла оказаться здесь не одна.

Гэн и Клас видели, как стрела ударила первого противника, а повторный взмах упругого молодого деревца отбросил его прямо на товарища, и оба они повалились на землю. Тот, второй, не успел даже понять, что происходит, когда кончик мурдата Гэна уперся ему в глотку.

— Где они? — решительно спросил юноша.

Рот незнакомца судорожно дергался, в круглых глазах стоял ужас. Гэн ткнул его свободной рукой, повторив вопрос, и бедняга снова безуспешно попытался ответить. Капля крови скатилась по кончику мурдата, тут же растворившись в потоке пота несчастного.

Клас опустился на колени лицом к лицу с ним.

— Твой товарищ поскакал на гору, чтобы доложить остальным?

Незнакомец попытался кивнуть, чем заработал еще один укол. Гэн убрал клинок, и парень повторил попытку. Гэн спросил:

— Где она? Она ранена? Где женщины?

— С другими, там, куда поскакал всадник, — только и смог промолвить несчастный. Он, казалось, немного осмелел и тут же добавил: — Это тот самый человек, который ударил вашу собаку! Я пытался остановить его, но…

— Она ранена? — перебил его Гэн.

— Нет! — Этот крик больше походил на мольбу о пощаде.

— Сколько их там?

— Пять вельмож Джалайла. Они только что присоединились к нам. Мы — это пятнадцать человек пехоты, три всадника и офицер. Еще с нами несколько Танцующих-под-Луной, пришедших вместе с воинами, трое из них женщины.

Гэн просветлел:

— Пехота? Значит, они, должно быть, послали всю кавалерию на битву с Харбундаем. Это нам на руку.

Пленник прямо-таки рвался помочь воинам.

— Люди Джалайла в ярости. Они ожидали кавалерии для сопровождения и все время рвутся вперед, но их офицер приказал им остаться с нами. Точнее, с ними, — судорожно сглотнув, добавил воин. — Наш офицер говорил, будто вы убиты и сам король сказал ему это. Еще он говорил, что ему плевать на солдат, ему нужны только женщины.

В этот момент Клас произнес:

— Они наверняка будут ожидать сигнала от этой парочки.

— И здесь вы правы. Предполагалось, что мы помашем им в том случае, если ловушка убьет или серьезно ранит вас. В том случае, если бы здесь оказалась большая компания, то мы должны были бы вернуться и встретиться с остальными на мосту следующей речки.

По приказу Класа пленник описал кратчайший путь к мосту. Он даже прикинул, сколько понадобится времени, чтобы добраться до места. И только когда воины сняли с него шлем, бедняга догадался, что они собираются с ним сделать, и пот снова выступил у него на лбу.

Безучастным голосом Клас спросил своего молодого спутника:

— Может, здесь его кончим? Или заставим сперва побегать по кустам?

Несчастный со стоном обхватил голову. Он два раза попытался что-то показать руками, не в силах вымолвить хоть слово. Гэн поднялся.

— Здесь, — вымолвил он, занося мурдат.

— Не делайте этого! — взмолился пленник, оборачиваясь назад. — Я могу отвести вас к мосту, я могу рассказать вам еще кое-что, только не убивайте меня!

— Еще кое-что? Что конкретно?

— Есть еще другие воины, их около пятидесяти. Они тоже идут к мосту, чтобы там встретиться с нашим офицером.

— Когда? — озадаченно спросил Гэн.

— Этой ночью или завтра, я точно не знаю, но я ведь сказал вам, не убивайте меня!

Гэн усмехнулся, глядя на бедолагу. Он и не заметил, что в этот момент Клас, посмотрев на него, нахмурился и отвернулся.

— Не хочется о тебя руки пачкать. — Юноша развернулся к Класу. — Свяжи его, пожалуйста, сам, а то, если я до него дотронусь, то сразу перережу глотку.

Клас кивнул. В дело пошел шнур от ловушки, которым запястья пленника связали с лодыжками. Это занятие заняло несколько секунд, после чего оба воина, придерживаясь спасительного леса, направили своих лошадей вперед, пока не наткнулись на поляну, где их ждали трое Оланов. Клас накинул на себя доспехи и шлем пойманного оланского воина. Оставалось только надеяться, что разведчики примут несущегося к рандеву на мосту Класа за своего. В это время Гэн, взяв собак и оставшихся лошадей, мчался к мосту окольными путями.

Путники беспрепятственно добрались до моста, что заставило Гэна насторожиться.

Дно просторной долины было достаточно ровным. Густой лес пересекала светлая лента реки, гордо неся свои теплые воды. В потоке чувствовались мягкость и в то же время сила. Большая топь уходила, расширяясь, на юг. По берегам пестрели цветы.

Гэн повернулся к Класу.

— Нам нужно торопиться.

Не теряя ни минуты, оба воина принялись собирать кучу хвороста. Старое сухое дерево вспыхнуло, как порох, языки пламени быстро поползли по перилам и доскам старенького моста, и через минуту над рекой вырос столб огня и дыма. Толстые куски горящего дерева искрились, трещали и со злым шипением падали в воду. Их подхватывало течение, унося к морю.

Убедившись, что теперь подкрепление врага задержится достаточно надолго, друзья поскакали в лес, уделив несколько минут молитве — нара. Закончив ее, Гэн взглянул на товарища: тот был все еще очень напряжен, глубоко задумавшись о чем-то. Наконец они, стараясь двигаться как можно тише, выехали вперед. Мягкий мох делал шаги лошадей почти бесшумными.

* * *
Мельком взглянув на двух воинов, шедших по сторонам от нее, Сайла заметила, что те не уделяют ей ни малейшего внимания. У целительницы появилась надежда, что пара, ведущая Нилу, тоже не особо следит за ней. Аккуратно, боясь выдать признаки спешки, ей удалось на несколько дюймов ослабить цепь, привязывавшую запястья к идущему впереди воину. Вдруг Сайла резко остановилась, с ненавистью глядя на конвоира.

Это был очень неосторожный поступок. Огонь все еще горел в ее сердце, а во рту еще стоял привкус крови. Постепенно до ее сознания дошло, что лучше и безопаснее стараться ни о чем не думать. Необходимо было бежать, все остальное не имело значения.

Пользуясь тем, что ей удалось ослабить цепь, Сайла тайком поднесла руки к животу. Как Клас любил дразнить ее тем, что живот ее скоро станет круглым, а как смешно он старался не показаться сентиментальным, не в силах остановиться, говоря о будущем ребенке!

Она была рада, что ни у нее, ни у Нилы еще не было видимых признаков беременности. Если бы об этом узнал Алтанар, то о последствиях страшно было и подумать. Танцующие-под-Луной тоже говорили о них. Противными, как у ящериц, ртами, они пророчествовали о резне и кровопролитии. В их голосах слышалось сладострастие. Нет, она не должна позволять себе останавливаться, иначе они могут догадаться.

Всадник заметил, что цепь немного провисла, и стегнул лошадь. Сайла даже не взглянула в его сторону, она не переставала думать о ребенке, уставившись себе под ноги.

Там, внутри нее, была сила. Это было уже больше, чем один человек, — это была хорошая, добрая сила. В конце концов этот переход заставил ее многое осознать. Когда ты даешь кому-то жизнь — это чудо. Нет ничего важнее на земле, чем давать жизнь, чем вынашивать ребенка.

Это и есть любовь.

Она будет любить своего малыша. Настоятельница, у которой не было своих детей, любила ее. Она спасла маленькую девчурку и от неминуемой гибели, и от участи тех несчастных, что превратили всю свою жизнь в бессмысленную борьбу за выживание. Из всех людей на земле она одна была ответственна за Сайлу по-настоящему.

Кто совладает с такой силой? Кто мог заранее предположить, что эта сила окажется во сто крат сильнее простых мечей и щитов? Отнять жизнь так же легко, как убить птицу в клетке, но дать кому-то существование, принести в этот мир разум — это и есть настоящая сила. Это и есть любовь.

Она надеется, что Клас скоро поймет это, что уже начал понимать.

Конвоир дернул цепь. Когда Сайла снова восстановила равновесие, на ее лице промелькнула непроизвольная улыбка. Ненависть, дитя беспомощности и страха, снова ожила в ней.

Она обязательно убежит, не останется ждать своей участи.

Повернувшись как можно дальше назад, она посмотрела на Нилу. Голубые глаза девушки были темнее ночи, но она улыбалась. Вот это и есть настоящее мужество. Нила тоже была связана, но привязана к воину, шедшему позади нее. Это несколько удобнее, но Сайла видела, что девушка не замечала разницы. Никогда до этого она не испытывала ни боли, ни страха, ни ненависти. Она улыбалась Сайле. Со всеми остальными она была холодна и мрачна, подобно ледяным вершинам Отца Снегов. Даже Танцующие-под-Луной опасались близко подходить к Ниле, понимая, какой опасный зверь попал в их руки. Зато насмехались над ней чаще, чем над Сайлой, и с большей злобой. Казалось, они бы забили ее палками до смерти, если б не боялись, что с собой в могилу она прихватит и пару-тройку из них.

Сайла подумала о том, как Нила будет растить своего ребенка.

Было бы лучше всерьез подумать о побеге, ведь она не позволит им увидеть свой страх.

* * *
Рычание Раггара предупредило Гэна и Класа о приближении противника. Когда они добрались до того места, где их ожидали Шара и Чо, стали слышны голоса.

Это был последний шанс. Сожженный мост задержит, но не остановит отряд, спешащий навстречу похитителям. Сейчас все решали неожиданность и быстрота.

Легко пробираясь сквозь пролесок, воины наконец выбрали удобное место для засады. Заметив, как каждый из них смотрит за плечо другого, защищая того со спины, они понимающе улыбнулись друг другу. Наверное, это и есть настоящая дружба.

Оланы шли в два ряда, почти упираясь друг в друга на узкой тропинке. Если на них внезапно напасть с флангов, можно сразу уложить по четыре с каждой стороны, а потом попробовать освободить женщин и отбиться всем вместе от остальных.

Нила и Сайла находились примерно посередине. Заметив около женщин еще четверых вооруженных Оланов, Гэн вспомнил, как Клас когда-то назвал их черепахами. Нет, сейчас они явно проворнее черепах, с сожалением подумал юноша, и вдруг взгляд его остановился на оружии воинов. Они держали его в руках! Ах, если бы только было время взять на подмогу Тейт, Эмсо и десять или двадцать Волков!

Но времени не было. Или сейчас, или никогда.

Гэн узнал и вельмож-предателей, двоих впереди и троих позади женщин. Вид звякающей цепи привел его в ярость.

Успокаиваясь, юноша понял значение цепей. Воины будут сражаться храбро, до конца, ведь если они потеряют хоть одну из женщин или — только не это! — обе пленницы погибнут, у них будут очень большие проблемы с Алтанаром.

— Готов? — знаком спросил Клас, и Гэн кивнул в ответ. Подгоняя лошадей, воины выскочили наперерез Оланам. Лица тех вытянулись от изумления, в глазах отразилось полное неверие в то, что это происходит на самом деле.

Конь Гэна никогда не ошибался, но тут его передние копыта зацепились за кочку, и юноше ничего не оставалось, как вместе с бедным животным полететь на землю. Гэну на мгновение почудилось, что он сорвался с вершины скалы, настолько неудачным оказалось приземление. Больно ударившись головой и чуть не свернув себе шею, он кубарем покатился по траве. Несмотря на жуткую боль, Гэн молниеносно вскочил на ноги, в руке по-прежнему сверкал мурдат, и через секунду он вновь был готов к бою. Раггар очутился по левую сторону от хозяина, остальные собаки держались вместе, нападая одновременно. Клас, тоже очутившийся на земле, сражался на переднем фланге.

Первый конвоир, набравшийся смелости напасть на Гэна, уже упал, подкошенный, как молодое деревце. Ловкое парирование, точный удар — и на землю со стоном опустился второй противник.

В следующее мгновение Гэн отскочил за дерево, и вовремя: в ствол со свистом воткнулся вражеский клинок. Перед юношей стоял всадник. В ту же секунду Чо, как ветер, налетела на врага, вцепившись зубами в его руку. Гэн тут же пришел на помощь собаке, ткнув всадника мурдатом в бронированную грудь. Тот полетел с лошади, с силой ударившись о землю, и Гэн нагнулся, чтобы добить врага, но в этот момент, очутившись с ним лицом к лицу, юноша замер в изумлении. Перед ним был отец мальчика, оставшегося в живых после той дикой резни, учиненной работорговцами. Воин был мертв.

Вытирая пот со лба, Гэн метнулся к Ниле, бывшей совсем рядом. И тут же заметил, как за спиной девушки один из стражников натягивает тетиву. Нила находилась между противниками, и положение становилось критическим. В мгновение ока Гэн осознал ситуацию и, резко дернув девушку вниз, крикнул:

— Раггар!

Пес молнией бросился на воина, вцепившись ему в горло.

Когда видишь нацеленную на тебя стрелу, всегда ожидаешь удара. Гэн ждал его, но все равно очень удивился, когда почувствовал удар стрелы. Он отступил назад, взмахнув руками. Теряя равновесие, юноша увидел Раггара, уже повалившего лучника. Он был похож на кота, поймавшего крысу. Еще секунда, хруст позвоночника — и жизнь еще одного конвоира угасла навсегда.

В следующий миг произошло слишком много событий. Спиной Гэн почувствовал дерево, остановившее его падение, однако ноги уже не держали его, и он начал медленно сползать вниз. Это обстоятельство спасло юношу: в то место, где только что была его голова, с громким треском, воткнулась еще одна стрела. Гэн услышал, как Нила позвала его.

Уже помутневшим взором юноша увидел Класа. Тот, со всех сторон окруженный врагами, дрался, как лев. Краем глаза Гэн заметил Сайлу, привязанную к убитому конвоиру, но изо всех сил пытавшуюся помочь мужу.

К Гэну подлетел Олан, в его руке сверкнул меч. Юноша усилием воли попытался поднять свой мурдат, но, как и ноги, руки тоже перестали ему повиноваться.

В эту секунду коричневый клубок, пролетев по воздуху, вцепился в горло нападавшего. Это был Шара, и через секунду воин с предсмертным криком упал на землю.

Нила звала его, его и Класа. Интересно, зачем? Как только он будет в состоянии управлять своим телом, тут же освободит ее от пут. Как только…

Гэн почувствовал, что медленно опускается на землю.

Появились еще двое врагов, и Раггару, защищая хозяина, пришлось принять неравный бой. Он кинулся на первого Олана, сбив его с ног, и тут же на второго. Через мгновение зубы рычащего разъяренного зверя сомкнулись на лице бедняги. Обессилев, раненый пес заметил, как его первый враг очнулся и вновь бросился на Гэна.

Гэн закричал изо всех сил, когда меч врага ударил его в бок. Появившаяся Чо налетела на Олана, впившись зубами в запястье, державшее меч. Лицо воина исказила гримаса боли. Через секунду Чо уже добралась до его горла. Раггар споткнулся у ног хозяина, секунду смотрел ему в глаза, как бы поддерживая его, а потом развернулся, снова готовый принять бой, защищая юношу.

В следующий момент произошло невообразимое, ужасное. В бок собаки со свистом воткнулась стрела. Не успел Раггар вытащить ее зубами, как тут же получил следующую. Сбитый с ног, пес отлетел в сторону хозяина. Гэн положил немеющую руку на грудь истекающего кровью пса, словно мог защитить его.

Раггар лизнул знакомую руку, потом, ослабев, вытянулся и закрыл глаза.

Вот еще один противник упал с лошади — наверняка тоже мертвый. Надежда, как лучинка, чуть овеяла юношу теплом.

— Будь сильным, обязательно будь сильным. Мы спасем ее и вытащим тебя отсюда. Мы обязательно сделаем это, обязательно!

Тело Раггара сотрясла судорога. Он издал громкий стон, похожий на вздох, но это не был стон боли — так Раггар обычно вздыхал, лежа в минутку отдыха у ног хозяина. Это был добрый стон, полный преданности и любви. Через минуту пес заснул.

Слезы покатились из глаз Гэна. Глянув вперед, он увидел Нилу. Она тоже плакала.

Голоса. Неразборчивые голоса, сливающиеся в один сплошной гул.

Этот, должно быть, принадлежит оланскому офицеру, призывающему своих бойцов к новой атаке. Там, за Нилой, около тропинки, Гэн увидел их всех, собирающихся вместе. Звон мечей слева от него говорил о том, что Клас все еще на ногах и не дает себя в обиду. Затем из леса появились остальные воины. Их было мало, это заставило Гэна удовлетворенно улыбнуться. Опершись на мурдат, юноша попытался подняться на ноги.

Попытка удалась. Если ему удастся отдышаться, все будет хорошо.

Вдруг послышался вой и звук военного рожка. Это не его братья, но его люди. Вот бы это оказались Собаки!.. Гэну почудилось, что это их воинственные крики. Было бы неплохо умереть среди своего народа.

Стрела взрыла землю около его ног.

На мгновение Гэну показалось, будто он четко расслышал голоса Тейт и Эмсо.

Опершись на дерево, юноша обеими руками поднял мурдат.

Но снова пришла боль, жестокая, нестерпимая боль. Земля покачнулась под ногами, и Гэн начал терять сознание. Последние слова, которые он услышал, были произнесены Нилой:

— Спасибо, Клас, спасибо! А теперь уходи, спасайся сам!

Глава 74

Нила.

Гэн попробовал поднять свой мурдат.

Боль. Жуткая боль вновь пронзила его тело. К нему возвращалось сознание. Потом юноша почувствовал свои руки, безуспешно пытаясь поднять их.

Гэн позвал ее. Она не должна терять надежду, он пробьется через боль, спасет ее — ведь он может, должен!..

Послышался чей-то голос:

— Эти мысли не дают ему покоя.

Похоже, это голос Класа. Значит, рядом друг.

Они спасут Нилу, ребенка, Сайлу. Они принесут Раггара домой и вылечат его, обязательно вылечат.

Раггар исчез.

Нила сказала: «Спасибо, спасайся сам».

Сказала Класу.

Гэн напрягся изо всех сил, пытаясь привстать. Он прикусил губу, надеясь, что боль уйдет из тела, в ушах стоял тихий, гнетущий гул, в горло ударил сладко-соленый вкус крови.

Юноша почувствовал чьи-то заботливые руки, вновь услышал чьи-то голоса. И снова его накрыла всепоглощающая мгла.


Тейт с беспомощной яростью взглянула на тропинку. «Если бы мы добрались чуть быстрее!»

К ней подлетел Клас, сидя верхом на лошади. Обе руки воина были забинтованы, из-под тряпки, перевязывающей бок, сочилась кровь. Осадив коня, он повернулся к Доннаси:

— Ты сделала все, что могла. Подумай сама: ведь Гэн вообще не хотел, чтобы ты ехала с нами. Они уже почти одолели нас, и если бы вы двигались медленнее, нас ждала бы неминуемая гибель. — Он жестом показал на носилки прямо перед собой. Там без сознания лежал Гэн, рядом сидели Шара и Чо.

Глянув на Класа, Тейт отвернулась.

— Простит ли он нас когда-нибудь, Клас? Поймет ли, что нам пришлось остановить тех пятьдесят воинов, которые шли навстречу Оланам? Нас было от силы двадцать, и нам пришлось хорошо потрудиться, прежде чем мы одолели их всех. — Она хлопнула ладонью по бедру. — Почему люди с такой готовностью рискуют собственной жизнью только ради того, чтобы забрать чужую?!

Клас засмеялся, и Доннаси на секунду испугалась, заметив тень сумасшествия в его глазах.

— Мы все очень устали, — произнес он. — Нужно отдохнуть, набраться сил. А шанс увидеть, как умирают люди Алтанара, тебе представится еще много-много раз.

* * *
Окружавшие Нилу и Сайлу охранники закрывали своими плечами чудесный вид на темнеющие силуэты Олы. В вечерней тишине можно было расслышать лишь звон лошадиных подков о мостовую, ведущую к городу. Ола производила на путника большое впечатление: обрывистый край городской стены и тоннелеобразные ворота, чувство замкнутости, невольно возникающее, когда лошади, почти задевая друг друга, продвигались по узким улочкам.

Сайлу радовали прямые, знакомые улицы Олы; она подумала, что Ниле будет легче шагать по ровной поверхности тротуаров. Их конвойные были грубы, но все же Оланы казались намного приятнее Танцующих-под-Луной. Проснувшись утром, женщины с удивлением и радостью обнаружили, что их похитители попросту исчезли, растворились в ночи. Идя под конвоем рядом с Нилой, Сайла была слишком измучена, чтобы задумываться о том, куда и зачем их ведут. Даже Нила, намного более сильная, чем ее старшая подруга, брела со свинцовой тяжестью в усталых ногах. Ее изможденное лицо не выражало никаких эмоций, а обычно выразительные глаза уже с трудом предупреждали затуманенный мозг о препятствиях на дороге.

Женщины все еще тащили с собой цепи, некогда привязывавшие их к конвоирам. В одежде вельмож не удалось найти ключи от наручников, а Оланы слишком торопились, чтобы заниматься кропотливой работой. Не в силах отделить цепи от тел конвоиров, они попросту отсекли тела от цепей. Достигнув реки, они дали женщинам лишь пару минут, чтобы умыться.

Конвой вошел в замок сквозь боковые ворота, быстро пересек небольшую площадь, и женщин втолкнули в дверной проем. Беглянки оказались в каменном коридоре, освещавшемся у входа дымными масляными лампами. Их уже поджидали двое мужчин, одетых в ослепительно белые одежды. Сайла быстро шепнула: «блюстители», надеясь, что Нила вспомнит, что ей говорили об этих людях. Один из стражников резким толчком разделил женщин, приказывая не произносить больше ни слова.

Через несколько минут их втолкнули в комнату, где, приятно улыбаясь, в кресле сидел сам Алтанар. Он нахмурился, завидев цепи, и, слушая объяснения Сайлы о том, откуда эти «украшения», сочувственно вздыхал, однако не предложил девушкам ни отдохнуть, ни даже присесть. Когда Нила заметила, что они устали с дороги, король посетовал на то, что их не обеспечили лошадьми.

Сайле хотелось выплюнуть вкус его лжи. Он наслаждался игрой, демонстративно не обращая на жрицу внимания и наблюдая за тем, как Нила безуспешно старается понять, что происходит. Жрица Роз рассказывала девушке, какой это коварный и беспощадный человек, но та, по-видимому, еще не представляла себе всей опасности ситуации. Осенив себя Тройным Знаком за ее спиной, Сайла беззвучно молила ее не рассказывать о себе и о Гэне ничего важного.

Вошла запыхавшаяся настоятельница Ирисов, и Сайла почти лишилась самообладания. Пожилую женщину поддерживали за локти две Избранные. У дверей она приказала им отпустить ее, и было видно, что ей стоит больших усилий стоять самостоятельно. Слегка нагнувшись, она передвигалась прерывистыми маленькими шажками, всем своим видом говоря о том, что какая-то сила подтачивает ее изнутри. Тем не менее, встав между Сайлой и Нилой, женщина встретила самодовольную ухмылку Алтанара взглядом, полным непоколебимой воли.

Король произнес:

— Я ждал тебя, чтобы сообщить Сайле, что она остается моей пленницей.

— Это же просто смешно, ты не можешь удерживать силой кого-либо из моего аббатства, тем более опытную целительницу.

— Могу, еще как могу! — Алтанар старался придать своему голосу уверенность. — Если я отпущу ее, она сбежит.

— Куда, мой король? Церковь везде найдет ее, а если ты оскорбишь ее до того, как она будет изгнана из ее рядов, то Церковь потребует компенсации. — Настоятельница повысила голос. — Ты рискуешь своей душой.

Улыбка победителя на лице Алтанара сильно потускнела, а потом и совсем потухла.

— Я не оскорблю ее, но и не дам ей выйти на свободу и вредить мне. Никогда.

Настоятельница пропустила эту фразу мимо ушей, решив переменить тактику. Она повернулась к Ниле.

— Это ты жена Гэна Мондэрка?

Нила подняла подбородок, стараясь выговаривать каждое слово так четко, насколько это позволяли пересохшие губы.

— Я знаю тебя, настоятельница Ирисов. Жрица Роз Сайла часто упоминала о тебе. Да, меня зовут Нила, и я — жена Гэна. Ты слышала о моем муже?

Алтанар мягко перебил ее:

— Все знают твоего мужа, вот почему тебе придется немного погостить здесь, в моем замке. Твое присутствие поможет мне убедить Вождя Войны Людей Собаки, что для него же будет лучше, если он поможет мне сдержать растущую силу твоего мужа.

Нила резко выпрямилась. Несмотря на синяки и усталость, в ней пылал огонь гордости.

— Если ты угрожаешь мне, чтобы повлиять на брата, то весь наш клан, все мое племя станет твоим врагом. Они никогда не простят тебя.

Его глаза расширились, сначала удивленно, а затем с притворным сожалением.

— Так ты еще ничего не знаешь? И тебе придется все узнать здесь, сейчас? Как грустно.

Сайла готова была заорать на него, настоятельница Ирисов попробовала заговорить, но Алтанар бросил на нее взгляд, приказывающий хранить молчание, и самым сладким голосом, на какой был способен, продолжил:

— Бей Ян убит. Несчастный случай на охоте, так вроде говорят. Медведь. Погибли еще три твоих брата. От рук Людей Гор, конечно. Такие печальные новости.

Нила уставилась на него.

— Ликат. Это был Ликат!

— Ликат, моя дорогая? Он теперь Вождь Войны. И, полагаю, будет счастлив видеть тебя снова, не правда ли?

Нила невольноотшатнулась, будто пытаясь убежать от ужасных известий, и внезапно осела на пол. Железная цепь звякнула о каменные плиты. Сайла бросилась к ней.

Алтанара явно забавляло происходящее.

— Мне всегда говорили, будто Люди Собаки — железный народ. И что же я вижу? Да, амбиций много, но все те же слезы и обмороки.

Он хлопнул в ладоши. Дверь открылась, и на пороге показался блюститель. Он даже не взглянул на распростертую на полу Нилу и двоих женщин, растирающих ей запястья и шею.

— Приведи ко мне кузнеца, — приказал король.

Блюститель истины исчез и через несколько минут вернулся, ведя за собой невысокого коренастого человека в длинном кожаном фартуке, закрывающем тело от горла до колен. Тому явно не хватало выдержки — беднягу всего трясло от страха. Алтанар обратился к нему:

— Жрица отправляется в камеру, раскуй эти цепи на ней. Та, что на полу, пойдет в твою мастерскую, — и затем король красочно описал кузнецу, что с ним случится, если с головы девушки упадет хоть один волос.

Выбрав удобный момент, настоятельница тихонько спросила Сайлу:

— Он знает, что вы обе беременны?

Та начала было говорить, но только покачала головой. Настоятельница дотронулась до ее плеча.

— Не теряй времени, девочка. Я же настоятельница Ирисов, лекарь из лекарей. Знаю, мои старые руки уже ослабели, но мои глаза по-прежнему молоды. Алтанар не должен знать. Если он узнает, вы умрете.

— Он не знает, но как мы предупредим ее?! — пробормотала Сайла, едва разжимая губы.

В этот момент веки Нилы чуть шевельнулись. Произнеся: «Я все слышала», — она снова закрыла глаза.

Женщины улыбнулись друг другу, когда Алтанар заорал на них, приказывая прекратить разговоры и следовать за стражником, который на руках нес Нилу в кузницу.

Внимательно наблюдая за кузнецом, с ловкостью мастера работающим зубилом, Нила размышляла о том, что освобождение от оков не улучшит ее теперешнее положение. Алтанар даже не назвал ее пленницей, он называл ее своей гостьей, но это пугало еще сильнее. Наверное, секрет Алтанара скрывался в его холодной и бескровной циничной улыбке.

Она подумала о Ликате.

Однажды ей удалось убежать от него.

Гэну тоже удалось спастись от Оланов. Каждое утро, когда Нила встречала рассвет, она молилась за него, за то, чтобы он полностью оправился от ран. Еще она просила благословения для Класа, спасшего друга. Она закрыла глаза, чтобы еще раз увидеть этот бой, услышать яростные крики Оланов, которые в той схватке были более чем уверены в своей победе. Нила с торжеством посмотрела на свои руки, все в синяках, — награда Оланов за ее смех. Это было их большой ошибкой: они потеряли девять человек, всех пятерых дворян Джалайла и половину Танцующих-под-Луной. Если бы один из воинов не остановил их, эти сумасшедшие наверняка бы убили ее. Как заметил ее спаситель, продолжать сопротивление было уже бессмысленно. Но сама Нила до последнего момента не считала положение безнадежным; с их стороны, глупо было ожидать от нее обратного, ведь она — женщина из племени Людей Собаки. Притворившись несколько минут назад, что упала в обморок, Нила преследовала две цели: она положила конец бесконечным расспросам Алтанара и смогла получить несколько минут ценного отдыха, в котором так нуждалась, дабы собраться с силами для новых испытаний.

Серебряный блеск работающего молотка вернул ее на землю. Кузнец разбивал цепи. Стальной звон пел в ушах, в нос ударил жар раскаленного железа и горящего угля. Наконец, цепи упали. Казалось, по ее рукам, пронзая все тело, все еще проходят вибрации наковальни.

Положив молоток, кузнец сжал запястье Нилы.

— Я не причинил вам боли? — Это было скорее похоже на утверждение, чем на вопрос. Пока она растирала свою руку, всю в ссадинах, он в нетерпении кусал нижнюю губу.

Наконец она ответила:

— Почти нет, я скажу королю, что ты справился со своей работой.

— Спасибо, большое спасибо. — Он поцеловал руку девушки, которая тотчас ее убрала. Неожиданно страх снова охватил его. — Ты и вправду скажешь, что я не причинил тебе вреда?

Нила засмеялась:

— Он не будет делать с тобой все то, что обещал.

Бедняга расцвел. Прежде чем снова заговорить, он внимательно огляделся по сторонам.

— Я видел, как блюстители истины делали вещи и похуже. Ты…

Рядом раздался какой-то звук, и он моментально, будто ловушку, захлопнул рот. Опустившись на одно колено, он с совершенно безразличным лицом выпрямился, держа в руках обрывки цепи. Показывая разбитую цепь появившемуся в дверях блюстителю в белоснежных одеждах, он ровным голосом произнес:

— Готово, на ней ни одной моей царапинки.

Блюститель потянул Нилу к двери, чтобы на свету изучить ее запястья. Удовлетворенный, он приказал ей идти каким-то особенным, лишенным всякого тона голосом. Все время держась рядом с ней, но не касаясь, он лишь указывал, в какую сторону поворачивать. Девушка пожаловалась на ужасное обращение по пути в кузницу и получила ответ, что все было сделано так, как должно. Монотонность в голосе стража убедила Нилу в бессмысленности дальнейших возражений. Нила с горечью подумала, что еще неделю назад никто не мог заставить ее замолчать с такой легкостью.

Он же испугал ее настолько, что говорить расхотелось.

Нила почувствовала себя пленницей, только когда ее привели к Алтанару. Пока она была пристегнута цепью к укравшему ее подонку, она не осознавала этого. Конечно, она боялась, что ее убьют или изнасилуют, но то были просто бандиты, а их поведение понятно. Ее боязнь предателей и Танцующих-под-Луной, как и страх перед бившими ее солдатами, перемежалась вспышками гнева, когда возникало желание дать сдачи.

Алтанар излучал ужас. Нила чувствовала, как кровь застывает в жилах, когда король говорил с ней. И вот сейчас, когда она покорно следовала за белой человекоподобной тенью блюстителя, у нее и мысли не возникало о сопротивлении. Ей хотелось только забиться в угол и спрятаться от всего происходящего. У Ликата были такие же глаза, но Алтанар был страшнее, хотя, наверное, все дело в этой улыбке, которая делала тебя вещью, порабощала.

Пока они шли из кузницы в замок, девушка несколько раз оглянулась вокруг себя. Явное любопытство прохожих, попадавшихся на пути, не беспокоило бы Нилу, но смиренное выражение их лиц заставляло задуматься.

С ней почти столкнулась вышедшая из-за угла настоятельница. Однако смотрела она не на девушку, а на блюстителя за ее спиной. Она уже успела переодеться в официальный наряд — волочащуюся по земле зелено-голубую мантию. Черты ее лица приобрели силу, даже властность, а удивление Нилы настоятельница встретила твердым взглядом. Легкое дуновение ветерка подняло космы ее седых волос. Выставляя вперед руку с массивным золотым браслетом, женщина приказала стражнику остановиться.

Нила сказала:

— Я знаю тебя, настоятельница Ирисов.

Женщина опустила руку, вздыхая.

— Я пришла проводить тебя на аудиенцию с королем Алтанаром. Я услышу всю твою историю от начала и до конца из твоих собственных уст.

Почувствовав по пути к замку, что здания подавляют Нилу, настоятельница произнесла:

— Обычные дома, построенные обычными людьми, детка. Успокойся.

Позади подал голос блюститель истины:

— Ты же знаешь правила, настоятельница. Ты должна говорить так, чтобы я все слышал.

Та повернулась к нему, сладко улыбаясь.

— Меня не волнует, слышишь ты, о чем я говорю, или нет, но я бы очень удивилась, если бы ты хоть что-нибудь понял.

На секунду Нила застыла, пораженная, пока настоятельница не взяла ее за локоть и не повела дальше, жестами показывая на самые интересные здания, на дворец и огромное строение — Тронный Зал. Она была совершенно спокойна и лишь немного крепче сжала ее руку, вводя Нилу в здание.

От картины зала у девушки в изумлении перехватило дыхание. Сайла говорила о его размерах, об огромных огненных ямах, прокладывающих путь к трону. Слышала Нила и о том, с какой враждебностью встречается здесь каждая женщина, если она пришла без сопровождения мужчины. Нила думала, будто знает, чего ожидать, но она ошибалась. Тонкий непонятный запах удивил ее, огромное пространство поразило. Она была совсем не готова к тому презрению, которое читалось на дюжинах глазевших на нее лиц.

Звучный голос выкрикнул имя Гэна, и на мгновение Нила позволила себе почувствовать, как она одинока, пульс ее бешено забился.

Мимо проплыло лицо Сайлы — расплывчатый образ среди таких же расплывчатых облаков ладана, поднимающихся из холодных ям. Она вспомнила, как все существо Сайлы менялось, когда та начинала говорить о том, как эти люди к ней относились. Нила заставила себя собраться и приготовиться к борьбе. Она оглянулась назад. Гэн прошел бы через них, как меч через пшеницу, а увидев Класа, они просто помешались бы от страха. Любой воин племени Собаки в бою стоил сотни этих людишек. Такой же была и женщина из этого племени.

Нила поймала на себе пристальный взгляд Олана. Его шея надулась, а лицо покраснело, но из них двоих он первый опустил глаза. Видя это, толпа начала волноваться. Среди стоящих прошел все нарастающий рокот — страшное предупреждение. Нила вдруг почувствовала, как по телу побежали мурашки, но ей удалось взять себя в руки и перевести взгляд на другого человека.

Подтолкнув девушку вперед, настоятельница прошептала, почти не шевеля губами:

— Спокойно, дитя мое, ради меня, спокойно.

Сделав над собой усилие, Нила перестала рассматривать чьи-то глаза, стараясь смотреть на трон и не отставать от настоятельницы.

Король был одет в свободную ярко-желтую рубаху и такие же по цвету мешковатые штаны. На поясе, воротнике и рукавах красовались серебряные ленты. Алтанар с нетерпением шагнул им навстречу, и его яркие одежды на фоне полумрака заставили Нилу подумать об огне. В эту секунду страх вновь поселился в ней.

На голове короля красовался тонкий золотой обруч. От него уходили вверх тонкие серебряные гвоздики, к каждому из которых на тончайшей цепочке был прикреплен крохотный колокольчик. Алтанар приветственно кивнул, и они зазвенели с поразительной чистотой и мелодичностью. В этих звуках Ниле послышалось далекое пение птиц ее родины, столь неожиданное в этом самом странном из всех виденных ею мест, и от невыносимой боли в груди на глаза навернулись слезы.

Вскоре король заговорил, и она постаралась побороть минутную слабость.

— Покажи запястья. — Ниле потребовалось огромное самообладание, чтобы не отдернуть руку. — Кузнец не причинил тебе боли?

— Нет, он был очень осторожен.

Хмыкнув, Алтанар ответил:

— Я не сомневался в этом. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы говорить? Не отнимай больше у меня времени своими женскими штучками — если тебе нужны еда или отдых, так и скажи.

Нила сжала зубы.

— Нет, король, спасибо, я хорошо себя чувствую.

Он вздохнул, переключившись на настоятельницу. Его слова были похожи на удары плети — король начал длинную тираду о том, что он сам называл «проблемами» Нилы. Временами она не слышала ничего, кроме ловких шпилек его оскорблений. Наконец, сначала смутно, а потом все больше отдавая себе отчет в происходящем, Нила почувствовала, как толпа начала напирать на нее. Немного повернув голову, она могла видеть их краешком глаза. Им нравилось происходящее. Для них это был спектакль, развлечение.

Лицо Нилы загорелось стыдом за настоятельницу. Она с нетерпением ожидала достойного ответа с ее стороны и была поражена, услышав:

— Мы не знаем, почему Сайла забрала Нилу у своих людей.

Нила постаралась защитить подругу:

— Я сама попросила ее забрать меня.

Король моргнул, бросив быстрый взгляд на толпу. Послышались возгласы удивления, и Алтанар поспешил исправить свою ошибку:

— Ты мне расскажешь об этом в личной беседе. Надеюсь, что это поможет мне договориться с твоим народом.

Жестом приказав женщинам встать, король исчез через свой собственный выход.

Женщинам пришлось некоторое время подождать блюстителя, принесшего Ниле пару нелепых сменных тапочек. Оказавшись в комнате короля, они не нашли там Алтанара.

— Это та самая комната, где король дал Сайле разрешение пойти с заданием к твоим людям. Он стоял здесь, в дверях, награждая ее титулом Жрицы Роз. Как бы я теперь желала, чтобы того дня никогда не было! — Нагнувшись, настоятельница быстро прошептала Ниле на ухо: — Молчи, ничего не говори, — и уже нормальным голосом продолжала: — Ей пришлось провести почти всю зиму среди Людей Гор, и это наложило на ее сознание неизгладимый отпечаток. Я боюсь, она потеряет свой титул. Это решит Церковь. — Усадив Нилу в кресло, настоятельница опустилась напротив и начала задавать невинные вопросы о ее детстве.

Через несколько минут вошел Алтанар. Бросив на настоятельницу свирепый взгляд, он обратился к Ниле:

— Тебе многое пришлось пережить, и это хорошо, что ты попала под мою защиту. Я понимаю твою печаль, она связана с большими потерями, но, поверь, со мной ты в безопасности.

Нила выпрямилась:

— Король, никто не в безопасности у людей, лучшее оружие которых — предательство. Мой муж обсудит с тобой этот вопрос.

Краска гнева проступила на его щеках, но Алтанар продолжал улыбаться. Нила заметила это, в душе надеясь, что он ее проклинает. Когда же он заговорил, послышалось почти мурлыканье:

— А разве я тебе не сказал, что он погиб? Мне так жаль, что все самые плачевные новости ты узнаешь из моих уст.

У Нилы что-то оборвалось внутри, она почувствовала, что перед глазами все плывет. Она заставила себя поверить, что это ложь.

— Он жив. Доблестный пес Раггар погиб, защищая его, а он хоть и ранен, но жив. Клас на Бейл спас его от твоих воинов, и мой народ всегда будет воспевать его храбрость!

— Он умер, я должен быть честным с тобой.

— Нет.

Король пожал плечами с таким видом, будто она сошла с ума.

В душу Нилы закралось сомнение.

— Докажи мне это, — ей казалось, будто она говорит о ком-то другом, — покажи его голову, опиши его шрамы.

Алтанар с трудом удержал себя в руках. Постепенно гнев сошел с его лица.

— Действительно, мои люди могли и ошибиться. Я должен потребовать доказательства его смерти у них, точно так же, как ты потребовала их у меня. Это было мудро с твоей стороны.

И снова она подумала о его сходстве с Ликатом.

Приказав настоятельнице выйти, Алтанар устроился напротив Нилы и попросил ее рассказать свою историю. Девушка начала повествование, позволив себе единственную ложь. Она умолчала о роли, какую сыграли Ликат и Коули в ее решении покинуть родное племя, уверяя, что всему причиной была любовь к Гэну. Потом она упомянула, что Ликат, наверное, до сих пор был бы не против видеть ее рядом с собой. Глупо улыбнувшись, под конец она дала понять, что, возможно, тот побег с Гэном был ошибкой.

Ложь стояла комком желчи у нее в горле, но она должна выжить, и Гэн обязательно придет за ней.

Она закончила свой рассказ, упомянув об отбытии мужа в Малтен, мельком поймав горький взгляд Алтанара, вспомнившего о том провале. Когда король встал, заявив, что сам лично проводит ее в покои, Нила была убеждена, что не сказала ничего лишнего. Гэн жив, она была уверена в этом.

Они отправились в комнату Нилы по бесконечному длинному, мрачному коридору, сделав столько поворотов, так что Нила потеряла представление о том, куда направляется. Она почувствовала, что легким не хватает свежего воздуха, а сама она просто валится с ног.

Но еще больше тревожили Нилу звуки — множество таинственных звуков, переполнявших ее. Они шли с Алтанаром по пустынному узкому коридору, и ей слышались непонятные звуки и голоса. По-видимому, Алтанар оставался к ним абсолютно невосприимчивым. Ниле же казалось, будто камни пытались заговорить. Она улавливала какой-то шепот, вздохи и бормотание, не в силах понять их или определить их источник. Алтанар ввел девушку в комнату, и ей потребовалась вся воля, чтобы тотчас не кинуться на кровать. Дождавшись, пока король уйдет, Нила плотно закрыла дверь, и звуки сейчас же исчезли.

Глава 75

Тихое покашливание за спиной заставило Нилу опасливо замереть. Вид маленькой женщины в бесформенной серой мантии настолько не вязался с тем, что она ожидала увидеть, что от удивления Нила долго не могла пошевелиться, вслушиваясь в гулкие удары сердца. Выпрямившись, она потребовала, чтобы та назвала имя и цель прихода.

Глядя в пол, темноволосая женщина, ответила мягким певучим голосом:

— Меня зовут Ти, я рабыня в замке и послана служить тебе.

— Мне не нужны рабы. Я не хочу, чтобы на меня работали.

Ти невозмутимо ответила:

— Мне приказано заботиться о твоем питании и одежде.

Несколько минут Нила в нерешительности стояла, оглядывая комнату. Это была коробка без окон — не намного лучше пещеры, решила она. В ней стояли витиевато вырезанный ящик для одежды и пара стульев. Спинки большой кровати были украшены тем же сложным узором, что и ящик. Нила поморщилась: это жилище подошло бы какому-нибудь медведю или бобру. Когда она села на одеяло, натянутое поверх пухового матраца, кожаные полоски в кровати тихо заскрипели.

Взглянув на Ти, которая, казалось, и не дышала, Нила произнесла:

— Мне нужно принять ванну.

Ти покачала головой:

— Ближайшие женские бани находятся в монастыре. Тебе нельзя покидать замок.

Нила никак не могла поверить, что во всем громадном здании не найдется для нее ванны, и Ти пришлось долго убеждать ее в этом. В конце концов Нила сказала:

— Ну, тогда достань мне какую-нибудь посудину побольше, в которую можно было бы налить воду. И пусть принесут горячей воды. Я грязная, у меня все болит, и мне нужно вымыться.

Ей показалось, что, когда Ти поспешно удалялась, на ее лице промелькнуло что-то, похожее на усмешку, но по печальному лицу ничего нельзя было прочесть. Когда маленькая рабыня вернулась, за ней шел мужчина, сгибавшийся под тяжестью огромной круглой деревянной лохани. Еще трое несли по два больших ведра горячей воды. Все были одеты в такие же грубые серые мантии и в присутствии Нилы все время смотрели в пол. Нила решила, что это типичная одежда домашних рабов — она видела и других слуг в сером. Те тоже выглядели покорными, конечно, но не настолько, как Ти или эти мужчины. То, что люди боялись уже одного твоего взгляда, было очень-неприятно, и, когда мужчины ушли, Нила спросила об этом. Немного приподняв голову, как будто в раздумье, Ти снова приняла прежнюю позу.

— Нам приказано. Тебе оказывают особые почести, и мы должны обращаться с тобой соответственно.

Нила рассмеялась:

— Почести? Да по мне лупили, как по барабану. Я вся в синяках, мои волосы забиты листьями и ветками, а моя одежда хуже, чем обноски торговца.

Теперь Ти действительно улыбнулась, и печаль, затаившаяся в уголках ее рта, тронула Нилу. Однако это выражение тут же исчезло, и рабыня сказала:

— Сейчас тебе надо принять ванну, пока не остыла вода.

Спорить с этим было невозможно, и, быстро раздевшись, Нила втиснулась в лохань. Когда она села, вода едва дошла ей до талии, а подбородок почти уперся в колени. Ти подняла первое ведро, и Нила зажмурилась, предвкушая приятный шок от потока горячей чистой воды.

Вместо удовольствия первые капли принесли раскаяние. Как она эгоистична, озабочена только своим положением! Обернувшись к Ти, она потребовала рассказать о Сайле. Лицо рабыни снова приняло бессмысленное выражение — она ничего не слышала о Жрице Роз. Нила настаивала, позабыв о ванне. Наконец Ти призналась, что слышала кое-что о камерах. Впервые, говоря это, она посмотрела Ниле прямо в глаза.

— Чем меньше тебе о них известно, тем лучше. Жрицу не станут пытать, но камеры очень маленькие и очень грязные. Это… неприятно. — Короткая пауза сказала Ниле больше, чем слова.

— Мы должны ее вызволить!

Ти пошевелилась, по-видимому пожимая плечами.

— Когда этого захочет Алтанар.

— Нет! Я говорю сегодня, сейчас! — Она попыталась встать в лохани, но Ти положила руку ей на плечо.

— Ты не можешь ее вызволить, пойми. Возможно, я смогу проследить, чтобы ей давали лучшую еду. Я попытаюсь. Если ты вмешаешься, то только сделаешь хуже и ей, и себе. — Внезапно Ти нагнулась и прошептала почти в самое ухо: — Твое оружие — терпение, и это все, что тебе надо. С ним ты здесь выживешь. Без него — нет.

Так же быстро, как она выдала свои чувства, Ти снова скрылась за непроницаемой стеной раболепия.

Некоторое время спустя Нила спросила:

— Ты долго жила в камере, правда?

— Я тебе говорила, как в прачечной жаловались, когда я заявила, что мне нужна одна из их драгоценных лоханей? — Засунув руку в карман мантии, Ти извлекла кусок мыла и немного ароматного масла. Отвернувшись, подобрала одежду Нилы. С сожалением хмыкнула, разглядывая повреждения, а затем открыто восхитилась тканью и работой. Нила сказала, что одежду шили жены Волков Джалайла.

Ти заметно напряглась. Свободной рукой она сделала быстрое движение, в котором, несмотря на женственную грацию, сквозила угроза.

— Мы слышали о твоем муже и его Волках. Солдаты Олы боятся его, как чумы. Офицера, упустившего его, когда он пытался тебя спасти, сейчас наказывают. Если он еще жив. Король, едва услышав, сильно разозлился. Все говорят, будто план похищения тебя и Жрицы был только частью большой игры, затеянной, чтобы победить одновременно Волков и короля Харбундая, и он с треском провалился. Ты знала благородного Малтена и его брата, барона?

Нила уловила прошедшее время.

— Они погибли?

Ти кивнула:

— Барон Малтен погиб в бою. Благородный почти два дня пел на Берегу Песен. Король радовался.

Нила спросила, что она имеет в виду. Ответ заставил ее задрожать, будто Ти поливала ее ледяной водой. Рабыня произнесла:

— Я отнесу эту одежду в стирку и принесу тебе мантию. Можешь поспать, если хочешь — никто тебя не побеспокоит. Я не стану шуметь.

Упоминание о сне как будто лишило Нилу последних сил. Сильнее заболели синяки, а глаза заблестели жарче. Ти еще не вышла за дверь, когда Нила стала вытираться. Непослушными пальцами она втирала едкое, щиплющее масло, обращая особое внимание на содранные запястья и места, где кулаки и сапоги повредили кожу. Кровать со вздохом приняла ее в свои объятия.

Путешествие с убийцами барона Джалайла научило Нилу просыпаться незаметно, без движений. Она прислушалась, пытаясь определить, кто еще находится в комнате. Ничего не услышав, все же была уверена, что она не одна. Девушка чуть-чуть приоткрыла глаза.

Напротив двери на стуле сидела Ти. Нила попыталась прочесть что-нибудь по лицу рабыни. Ее снова поразило печальное выражение красивых темных глаз. Ти повернулась, отвлеченная каким-то звуком снаружи, и Нила увидела выразительный профиль, невольно наводящий на мысль о силе этой маленькой женщины. Появилось впечатление птицы, нарочно бьющей перебитым крылом, чтобы отвлечь внимание от гнезда. На первый взгляд она была только покорна и прелестна. Потом становилась видна печаль. А под ней проступала твердость характера.

Нила притворилась, что просыпается, медленно потягиваясь и лениво улыбаясь. Ти может оказаться кем угодно, доверять ей нельзя. Доверять можно лишь одному человеку — другу Сайлы, настоятельнице.

Ти прервала ее рассуждения, предложив что-нибудь поесть. Снова, как и при упоминании о сне, она произнесла очень важное слово. Как только Нила осознала, что хочет есть, голод навалился на нее.

Рабыня подобрала ей свободно развевающуюся темно-синюю мантию, специально с длинными рукавами, чтобы прикрыть израненные руки. Приятнее всего было то, что одежда чистая и, казалось, пахнет солнечным светом. Быстро справившись с прической, они поспешили на кухню.

Эти минуты, проведенные вместе, сблизили их, и по пути женщины непринужденно болтали. Тем не менее при появлении посторонних, Ти поспешно принимала покорно-подобострастный вид.

Первое, что поразило Нилу на кухне, это ее громадные размеры. У дальней стены, по углам, располагались большие очаги, черные и массивные. Ребристые медные бока напоминали темнеющие ряды зубов. В любом из них можно было зажарить целого быка. Между ними вдоль стены выстроились очаги поменьше. Посередине комнаты стоял широкий стол. Между снующих туда-сюда работников расхаживала высокая худая женщина с красным лицом. В руке она держала длинный гибкий прут, оканчивавшийся хлыстом из переплетенных полосок кожи длиной в фут. Она коснулась им маленького мальчика, указывая на какую-то ошибку. По-видимому, не удовлетворившись ответом, женщина наотмашь ударила его. На щеке мальчика зарделся рубец.

Нила возмущенно открыла рот, но Ти вовремя подтолкнула ее, потянув к бакам с рыбой, поразившим Нилу еще больше. Стенки были сделаны из кедровых досок в два дюйма толщиной, длиной в рост высокого человека и таких широких, что на них запросто можно было бы спать. У каждого бака была своя система подачи воды и система контроля за переполнением. В одном плавала стая форели, в другом ползала дюжина крабов размером с большую тарелку. В третьем были моллюски. Нила прикрыла рот рукой.

— Так много! — воскликнула она. — Мы торгуем их раковинами, но я никогда не видела моллюсков живьем. Что это за отвратительная штука?

Ти поперхнулась, но, когда Нила повернула голову, ее лицо уже приняло прежнее выражение.

— Это шея. Когда они пугаются, то втягивают ее внутрь. — Рабыня опустила руку в воду, и ближайшие к ней моллюски спрятались в свои маленькие крепости. Нила искренне рассмеялась в изумлении. Смех прозвучал неестественно громко.

Осмотревшись, она заметила, что все на кухне, увидев ее, почтительно склонили головы — так же, как это делала Ти. Костлявая повариха, подбежав к ним, залебезила перед Нилой, спрашивая, что подать на стол.

Ти посоветовала похлебку из моллюсков и форель. Женщины вдвоем усадили Нилу за маленький столик, и Ти попыталась уйти вместе с поварихой. Девушка поднялась, чтобы пойти с ними, но рабыня покачала головой.

— Я должна наблюдать за приготовлением пищи.

Нила непонимающе взглянула на них.

— Но я тоже хочу посмотреть.

Повариха так сильно затрясла головой, что собранные в пучок волосы растрепались.

— Извини, это запрещено. На кухне только рабы. Извини. Прости.

Ти объяснила:

— На кухне короля работают только рабы. Мы следим друг за другом, и если кто-то попытается отравить его, то накажут всех. Пожалуйста, подожди здесь.

Нила неохотно уселась в одиночестве, вымещая свое раздражение на зеленом салате и ломте хлеба со свежим маслом.

Вновь вернулись мысли о Сайле, и прежнее чувство вины навалилось на девушку с удвоенной силой. Однако, вспомнив совет Ти, она подумала о мужестве Жрицы Роз. Чтобы достичь успеха, сначала надо выжить. Чтобы победить, требуется терпение. Нила пройдет через это. Она нужна остальным: своему ребенку, Сайле, Гэну.

Последняя мысль удивила, и она наслаждалась, смаковала ее. Это правда. Больше, чем она себе представляла. В одиночку ему не справиться со своей темной стороной. Это не приходило ей в голову до того момента, когда очевидность открытия поразила и начала беспокоить.

Размышления Нилы были прерваны маленькой девочкой, не старше шести лет. Девочка принесла и поставила на стол кувшин вина и кружку. Когда она озиралась вокруг, напоминая Ниле бурундучка, в широко раскрытых глазах сквозило отвращение. Нила тихонько позвала ее, но девочка, испуганно пискнув, бросилась к двери, мелькая пухлыми ножками.

Испуг невинного ребенка вселил в сердце Нилы одиночество больше, чем отчужденность Ти и поведение всех остальных. Когда подали кушанье, она попыталась изобразить восхищение, на которое, очевидно, рассчитывала Ти. На ковре из кудрявого салата красовались две форели. От покрывавшего их кремового соуса подымался аромат лесных орехов. Вокруг рыбин сверкало кольцо ровной фасоли, чередующейся с тоненькими полосками моркови, восхитительно пахнущими медом и тимьяном. Маняще дымилась тарелка с супом из моллюсков. Повариха лично принесла тарелку с горячим хлебом, только что вынутым из печи, и встала за спиной Ти, трепеща от желания услужить.

Нила находилась в затруднении. Она была до смерти голодна, а обед роскошен. И все же желание есть прошло. Она снова и снова вспоминала Сайлу и эту маленькую девочку. Улыбаясь и ненавидя себя за это притворство, Нила приступила к еде. Пища казалась безвкусной, и каждый кусок застревал в горле.

Успокоенная повариха наконец удалилась своей забавной походкой. Девушка вдруг с удивлением заметила, что еда закончилась. Она попросила Ти немного прогуляться, и та неохотно согласилась.

Им не разрешалось выходить за внутреннюю стену замка. Ти отвечала на вопросы осторожно, стараясь говорить как можно меньше. Ниле показалось, что, прежде чем произнести фразу, она несколько раз проговаривала ее про себя. Когда девушка открыто спросила, почему она так неохотно говорит, рабыня изобразила смущение, уверяя, что не хочет показаться глупой. Эта ложь озадачила Нилу. Ти выглядела глупой не более, чем довольной своей участью.

Они гуляли до темноты, и Нила повсюду видела красоту, радоваться которой не могла. Внутри замка находилось множество небольших садиков и искусно устроенных уединенных беседок. Плескались и сверкали фонтаны. Среди деревьев мелькали экзотические птицы. Но ей все казалось чужим и искусственным. Все было слишком непривычным и постоянно напоминало о том, как далека она от того, что ей дорого.

Когда Ти предложила вернуться в комнату, Нила поблагодарила ее за внимание, но рабыня стала еще молчаливей. К тому же в ней почувствовалось напряжение — сплошной комок из нервных тиков и жестов. Нила продолжала удивляться нелепости поведения спутницы, когда они дошли до знакомого угла. Сразу за ним, она была уверена, начинался коридор, ведущий к ее комнате.

Внезапно, без предупреждения Ти обхватила ее за плечи. Маленькая женщина с неожиданной силой удерживала Нилу, глядя в ту сторону, куда они собирались идти. Так же молча она выглянула за угол и быстро отдернула голову, знаком показав Ниле взглянуть. Вдалеке, за ее комнатой, Нила увидела группу развалившихся блюстителей в белых одеждах.

Ти повернулась и, встретившись взглядом с Нилой, помрачнела.

— Я не могу отпустить тебя туда, не сказав кое-что очень важное, — произнесла она, и в душу Нилы закрался холод. Ти до боли сжала ее руки. — Ты видела, как мы все кланяемся тебе. Ты должна понять, что ничего не можешь поделать. Он выбрал тебя. Эти стражи здесь, чтобы проследить, что ты не убежишь. Они хотят испытать тебя, понимаешь? Они надеются, что ты будешь достаточно глупа, чтобы прогневить его, и он отдаст тебя им. Ты меня понимаешь?! — Хриплая жестокость в шепоте Ти вывела Нилу из оцепенения, породив ужасное подозрение.

Она смогла произнести лишь одно слово:

— Алтанар?

Ти кивнула. На ее лице боролись симпатия и печаль.

— Некоторые женщины говорят, будто ему неведома нормальная любовь. Он может только использовать нас и не желает знать ничего другого. Вышвырнешь его из памяти — он станет просто еще одной неприятностью среди других.

Содрогнувшись, Нила покачала головой.

— Я не смогу, — и вдруг яростно добавила: — Я убью его. Или себя.

Ти встряхнула ее, и девушка отшатнулась. Потом услышала свой собственный голос:

— Я беременна!

— Тем более. Если хочешь сохранить свое дитя, сделай это. Когда он узнает о ребенке, то подумает, что это его, и оставит тебя в покое. Он защитит тебя.

— Защитит меня?

— Алтанар не тронет беременную женщину, если будет думать, что это его ребенок. Но если узнает, что нет… — Она содрогнулась, и воцарилось молчание.

Затем Ти добавила:

— Если он узнает, что я говорила с тобой об этом, — мне конец.

— Я не смогу! — Нила освободилась от сжимавших ее рук и обняла Ти. — Как, как мне перенести это? Он там? Они что, заставят меня пойти к нему? Неужели ты не можешь мне помочь? Хоть кто-нибудь! Я ненавижу его, Ти. Я не могу! Нет, никогда!

— Можешь. Иначе Гэн Мондэрк никогда не увидит своего ребенка. Или тебя.

Нила сползла по стене. Еле слышным голосом она произнесла:

— Он может не захотеть меня снова увидеть.

Ти так резко ударила ее по щеке, что Нилу отбросило.

— Тогда пропади он пропадом, а ты воспитаешь свое дитя, которое будет знать, что его отец оказался недостоин его матери! Но живи. Борись за жизнь. Не дай украсть ее у тебя.

Покачав головой, Нила простонала:

— Я не могу. Все, чему меня учили, восстает против этого. Дай мне нож, кусок стекла, что угодно. — Она с мольбой посмотрела на Ти. — Ты не знаешь, что это такое!

Лицо Ти перекосилось от ярости, превратив ее в воплощение мести. Она дрожала от мощи обуревающих ее противоречивых чувств, но несколько глубоких вздохов вернули спокойствие.

— Я знаю больше, чем ты себе можешь представить. Я знаю, ты в состоянии это вынести.

Нила поднесла руку ко рту, задыхаясь. Ти, резко отвернувшись, приказала:

— Пошли.

Когда они завернули за угол, половина блюстителей стояла почти в конце коридора. Проходя мимо ухмыляющихся молодчиков, Нила схватила руку Ти и прижала ее к себе, ища поддержки. Но она выдержала их взгляд, и это придало гордости — так недавно она смотрела на дворян в Тронном Зале. Припомнив, что Сайла рассказывала когда-то о трансе, девушка постаралась убрать из разума все, кроме ненависти.

Взглянув на стражников, она не отвела глаз. Сметенные ее непокорностью, улыбки исчезали и увядали, как опавшие листья. Нила видела беспокойные взгляды униженных глаз, осматривающие лица остальных, не желая быть уличенными в поражении. Позади нее Ти, не подымая головы, издала звук, похожий на причитание. Такой высокий и нежный, он словно повис в воздухе, оказавшись легче света масляных ламп.

Они миновали стражников, и Ниле больше ничего не оставалось, как идти туда, где ждал Алтанар. Сердце ее готово было остановиться.

Ти, ничего не говоря, отняла свою руку. Коснувшись ее плеча, Нила поблагодарила, а затем открыла дверь и вошла в комнату.

Алтанар сидел в своем кресле. Оно было огромным, подлокотники вырезаны в форме касаток, перевернувшихся набок так, что спинные плавники служили опорой для рук. Короля укрывала алая мантия с черным узором. Нила не разглядела узор, но то, что происходило, до мельчайших подробностей врезалось в память. Она слышала его запах — смесь пота, ладана и растительных масел. Видела ниточку на мантии, которая свисала, порвавшись. Замечала пропущенные цирюльником волосы на лице и пятна на тапочках. Как будто что-то произошло с ее мозгом, и она никогда ничего не сможет забыть из этой ночи.

В углу на полу сидел еще один человек. Это был маленький мальчик. Невидящие глаза смотрели сквозь нее, уставившись куда-то далеко за каменные стены. Он выглядел грустным и напуганным, но его руки с беглой грацией перебирали струны музыкального инструмента на коленях. Поистине волшебная музыка только подчеркивала непристойность всего происходящего.

Алтанар заговорил с ней — бессмысленная болтовня о связях между людьми. Он пытался еще раз убедить Нилу, что Гэна нет в живых, но ни разу не сказал это прямо. Он говорил о мужестве Гэна, буквально разбивая ее сердце, а потом связывал это с еще более идиотскими рассуждениями о ее способности объединить своих людей с Оланами. Когда он предложил ей вино из кувшина, припасенного для нужного момента, она отказалась, сама удивившись, что улыбается.

Нила подумала о ребенке. Он должен жить. Мой сын, говорила она себе. Это должен быть мальчик, который вырастет сильным и будет ненавидеть так, как ненавидит она, и воевать так, как воевал его отец. Мужчина, который сможет разрушать, крушить и сжигать.

Навязчивые воспоминания всех подробностей отступали на второй план, когда она думала об этом, и, хотя Нила продолжала слушать и отвечать, остальной разговор не оставил следа в ее памяти.

А потом Алтанар, потянувшись к ней, положил руку ей на грудь. Жест был грубым и похотливым, оскорбляющим до глубины души. Нила ударила его кулаком.

Музыкант перестал играть, и в воздухе повисла зловещая тишина.

Голова Алтанара стукнулась о спинку кресла, по подбородку потекла струйка крови. Из глаз брызнули слезы, и он отер их ладонью. Вытерев рот и увидев кровь на руке, король засмеялся.

Струны зазвенели в диссонансе. Комнату наполнила бешеная, одержимая музыка.

С видимым наслаждением он ударил ее наотмашь и, когда Нила упала, издал крик радости. Схватив за волосы, Алтанар поднял ее на ноги, словно предлагая ударить себя еще раз. Она вложила в движение все свои силы, но король нанес еще более мощный удар.

Последнее, что проплыло перед ее туманящимся взором, был Алтанар, разрывающий свою мантию и стоящий над ней, обнаженный и ликующий. Нила плюнула в него. Он выругался, увидев попавшую на одежду кровь, и занес обе руки над головой, сжав их в один громадный кулак.

Музыка перешла в единый настойчивый, повторяющийся, бешеный аккорд.

Как будто вспышка света ослепила ее, и Нила покатилась в холодный поток, уносящий ее все дальше и дальше, ласкающий и смывающий боль.

Глава 76

Согнувшись почти вдвое и держась за грудь, Гэн оперся о плечо Класа, когда тот взялся за ручку двери, ведущей в большую комнату совещаний. За дверью были смутно слышны голоса. Судя по интонациям, говорившие о чем-то горячо спорили.

Тейт, стоящая позади Гэна с Класом, подумала: Гэну ни за что не справиться с баронами.

Гэн обернулся к ней и спросил:

— Я тебе нравлюсь?

Конечно же, сейчас он выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда на них наткнулся их патруль: Гэн лежал поперек лошади Класа, походя на мешок с песком. Тейт ответила:

— Ты никогда не был красавцем. Даже без этой дурацкой шляпы. — Она поправила шляпу у него на голове. — Она хорошо прикрывает рану, но если ты не оставишь ее в покое — все увидят повязку на твоей голове. — Удостоверившись, что все в порядке, Тейт подошла к двери и в нерешительности взялась за ручку. — Почему ты не хочешь подождать? Мы могли бы задержать их еще на несколько дней.

— Нет, — ответил Гэн. Отстранившись от Класа, он закрыл глаза и втянул в легкие побольше воздуха. Тейт не верила своим глазам. Гэн с явным усилием медленно повернулся к ней — лицо побелело, на лбу выступили капельки пота. Тело его била дрожь, все мышцы вздулись от напряжения, но потихоньку Гэн выпрямился во весь рост. Потом, задыхаясь от усилий, он убрал руку с плеча Класа. Глядя прямо в лицо Тейт, Гэн улыбнулся. Потом он взял кусок ткани со своего рукава и вытер пот со лба. Если бы не взмокшая от пота спина, можно было подумать, что ничего особенного с ним и не происходило.

Гэн обернулся к Класу. Голос не слушался его, но Гэн быстро совладал и с ним.

— Я пойду один. Ты войдешь по моему сигналу. Тейт, ты подожди здесь, пока все не закончится.

Клас, поколебавшись немного, согласился с решением Гэна. Тейт почувствовала страстное желание встряхнуть их обоих и остановить это безумие, но у нее не было выбора. Гэн открыл дверь. В комнате воцарилась тишина. Желая увидеть все происходящее, Тейт начала яростно пробиваться вперед. Она чуть ли не втянула Класа в комнату, не обращая никакого внимания на его протест.

Тейт вновь не могла поверить своим глазам: Гэн беспечно подошел к своему месту во главе стола. Но он не сел в кресло, а стал позади него, опершись руками на спинку.

Тейт принялась рассматривать людей за столом. Все они были одеты в богатые одежды, украшенные родовыми знаками различных баронских семей. Гэн представился, а Тейт обратила внимание на отсутствие некоторых баронов — Малтена и его брата. Слухи об их смерти явно повлияли на то мрачное любопытство, с которым бароны, не таясь, разглядывали Гэна.

Маленькая заминка в голосе Гэна заставила Тейт побледнеть. Она надеялась, что у Гэна не разошелся шов. Если бы он только позволил, она бы зашила его рану нитками Найонов; но Гэн настоял на том, чтобы она использовала сухожилия. Когда Тейт зашивала его рану, ей казалось, что вместо ниток у нее шнурки от ботинок. Должно быть, это чертовски больно… Гэн потребовал, чтобы нитки Найонов сохранили для тех, «кто в них нуждается». Это все из-за его дурацкой гордости.

Сейчас, глядя на Гэна, Тейт представляла, какую адскую боль причиняло ему раненое легкое. Каждый раз, когда Гэн замолкал, его плечи вздрагивали от сдерживаемого кашля. Только вчера Гэн перестал кашлять кровью. Тейт вздрогнула, на секунду представив, что произойдет, если Гэн потеряет сознание. Обрати сейчас бароны внимание на то, как он хватает ртом воздух, они бы наперегонки помчались к Алтанару просить перемирия. Для начала Гэну необходимо убедить всех в том, что он здоров. Затем он постарается добиться поддержки баронов. И, наконец, ему придется выяснить, насколько можно доверять им.

Рядом с Гэном восседал Галмонтис — похожий на медведя барон с севера. Один глаз прикрывала черная повязка — Галмонтис потерял его в недавнем бою с Оланами. Он носил огромную прямоугольную бороду, а голова была выбрита. Безобразный шрам прочертил левую щеку от уха до подбородка. Следом за Галмонтисом сидел барон Фин, чьи владения находились недалеко от владений Малтена, — полная противоположность Галмонтису. Невысокого роста, хитрый и скрытный, он и пальцем не пошевелит, если это не сулит ему выгоды. Неподалеку от Галмонтиса и Фина расположился барон, которого все называли Одиннадцатым Западным. Его дальние предки были Людьми Гор, и поэтому все в его роду носили такие имена. Одиннадцатый Западный унаследовал от них упрямство и несговорчивость. Гэн следил за ним внимательнее, чем за другими.

Баронам стоило немалых усилий скрыть удивление, вызванное неожиданным появлением Гэна. Обращаясь к нему, они уважительно называли его Мурдатом. Гэн подал знак Класу подойти к столу. Он представил своего друга баронам. Затем Гэн приступил к изложению своего плана.

— Вы все пришли сюда, чтобы посмотреть, жив ли я. — Гэн помахал руками и подпрыгнул. Тейт затаила дыхание; у Класа заходили желваки. Ошарашенные бароны застыли в изумлении, глядя на воскресшего Гэна.

Первым пришел в себя Галмонтис. Низким голосом он произнес:

— Армия Алтанара хорошенько потрепала нас, Мурдат. Мы благодарим тебя за то, что ты предупредил нас о нападении: мы успели подготовиться к бою и отступили с малыми потерями. Мы все в долгу перед тобой за это.

Гэн пожал плечами:

— Я бы хотел больше помочь вам, но это значило бы помочь вашему королю, а он хотел моей смерти.

Слабый голос Фина был еле слышен:

— Но теперь король мертв. — Он бросил взгляд на своихкомпаньонов.

Лицо Гэна посуровело:

— Я слышал, он погиб в замке Малтенов после того, как отступил туда с вашими войсками, барон Фин.

Фин произнес:

— Трагическая случайность. Печально, печально. Понимаете ли, он слишком перегнулся через стену замка, желая получше рассмотреть лагерь осаждавших. Ужасно. К тому же Оланы, узнав о трагической смерти короля, убрались восвояси. Можно сказать, что наш король заботился о нас до конца своих дней.

Не давая Гэну ответить, Галмонтис прервал их диалог:

— Мы все согласны с тем, чтобы ты стал бароном Джалайла и Малтена. Это решение было принято единогласно нашей четверкой. Мы в состоянии контролировать весь Харбундай.

— Зачем?

Бароны изумленно посмотрели на Гэна. Попытка Гэна выдать себя за глупца насторожила их. Наконец, барон по прозвищу Одиннадцатый Западный произнес:

— Чтобы решать, кому с кем торговать, кому можно пользоваться дорогами и кто будет владеть лучшими землями…

— И продолжать непрестанно воевать друг с другом, — завершил за него фразу Гэн. В запале он наклонился над столом. Тейт с замиранием сердца наблюдала, как он ухватился за край стула и медленно выпрямился. Но никто из баронов не обратил на это внимание. Все они размышляли над последними словами Гэна. Наконец Гэн произнес: — У меня есть план получше. Вы со своими людьми присоединитесь к моему отряду. Мы — Клас, Эмсо, Тейт и я — научим их нашим методам ведения боя. После этого мы разгромим Оланов и создадим одно единое государство.

Галмонтис привстал:

— И ты станешь королем в этом новом государстве?

Гэн кивнул:

— Это часть моего плана.

Он подал сигнал Класу, и тот разложил на столе карту. Гэн сказал:

— Алтанар использует мою жену, чтобы заставить Людей Собаки присоединиться к нему в походе на Харбундай. Я остановлю его, но мне необходима помощь. Те, кто примкнет ко мне, будут прославлены на века. Те, кто не согласится помочь мне, будут изгнаны из нового государства. Я уничтожу всякого, кто мне воспротивится, и вычеркну из истории его имя. — Гэн обвел рукой на карте территорию будущего королевства — от Моря Звезд до земель Людей Собаки. — Мы превратим всю эту землю в королевство без войн. Старая королева пыталась убедить молодого короля идти по этому пути. Присоединитесь ко мне, и мы вместе построим новое государство. Я предлагаю вам свою руку и меч. Объединившись, мы победим.

Галмонтис опустился обратно в кресло. Взгляд его, прежде вызывающий, стал неуверенным и смущенным. Слишком прямой, чтобы скрыть свое недовольство, он пробормотал:

— Хотя ты многого достиг, Мурдат, ты еще мальчишка. У меня детей больше, чем ты успел сменить бритв за свою жизнь. Мы должны подумать о том, насколько реальны твои планы.

Не оборачиваясь, Гэн отодвинул Класа и улыбнулся. Улыбка его была жесткой, почти хищной. Гэн произнес:

— Пророчество определяет мою жизнь, и вы слышали об этом. Вы знаете, что я и те, кто пойдет со мной, победят. — Он остановился и хлопнул себя по щеке. — Что касается моего бритья, то бреюсь я давно. Ты уверен, что детей у тебя все-таки больше?

Когда смех в комнате утих и Галмонтис перестал ворчать по поводу шутки Гэна, Фин вернулся к прерванному разговору:

— Возглавив Малтен, ты, Гэн, наверняка захочешь завоевать и весь Харбундай. Ты уже перехитрил Оланов и Малтенов. И короля. Я ничего не имею против. Но почему мы должны подчиниться тебе? Нас ведь гораздо больше. Что, если мы все не согласимся быть твоими подданными?

Вместо Гэна ответил Клас:

— Мы сумели устоять против пяти дивизий Оланов, в то время как вы и ваш король спасались бегством. Если вы нападете на нас — мы сумеем постоять за себя, но этим вы облегчите задачу Алтанару и его армии. Неужели вы думаете, что он оставит вас в покое? Нам нужно объединиться в союз, чтобы противостоять Алтанару. Необходимо также, чтобы кто-то возглавил этот союз.

Галмонтис спросил:

— Кто будет обучать наших воинов?

Клас ответил:

— Мы и наши люди. Пришлите своих воинов с оружием в наш лагерь. Чтобы подтвердить наше доверие к вам, мы позволим им находиться на наших землях вооруженными. — Он взглянул на Тейт и добавил: — Пошлите вместе с ними жен.

Против последнего предложения запротестовал Одиннадцатый Западный. Он заявил, что в его землях женщины являются собственностью мужчин. Это вызывало споры между его людьми, умершим королем и королевой-матерью. В конце своей речи Одиннадцатый Западный обвел всех присутствующих свирепым взглядом, заявив, что не намерен нарушать обычаев предков.

Улыбнувшись, Гэн спросил:

— Когда люди узнают, что твои владения обеднели только из-за того, что женщины имеют одно лишь право — рожать детей, что ты им скажешь? Посмотри, как живут мои люди в Джалайле. Если кто-то из них оказывается в нужде, я даю этому человеку землю и необходимую помощь. Твоим людям нужно то же. Я настаиваю на переменах, необходимых для нашего же блага, и никоим образом не вмешиваюсь в твои внутренние дела. Мы должны быть вместе и обмениваться новыми идеями.

Гэн отошел от кресла и засунул трясущиеся от напряжения руки в карманы куртки. Тейт поспешила к нему. Гэн произнес:

— Клас на Бейл и Тейт объяснят вам, как мы собираемся обучать ваших людей. Если вы захотите, они покажут вам отряд Малтенов, которых мы обучаем. Вас также проводят в лагерь Волков и покажут их дома и мастерские. Мы ничего не скрываем. Но я должен знать ваше решение завтра утром.

Когда они вышли из комнаты, Тейт прикоснулась рукой к щеке Гэна. Гэн попытался улыбнуться ей в ответ, но улыбка его больше походила на гримасу боли и страдания. Гэн промолвил:

— Помоги мне, Тейт. Потом вернись к баронам и заставь их поверить мне. Нам нужны люди.

Она взяла Гэна за руку и повела к выходу. Он весь горел, пот струился по его лицу. Шатаясь, как пьяный, и задыхаясь от напряжения, Гэн подошел к кровати. Он повалился на кровать прежде, чем Тейт успела снять с него одежду. Тейт осмотрела рану: шов был в порядке. Прислушавшись к его дыханию, она не услышала тех булькающих звуков, которые так беспокоили ее прошлой ночью. Убедившись, что жизнь Гэна в безопасности, Тейт накрыла его одеялом и вышла из комнаты.

* * *
Неделю спустя рано утром Тейт разбудил топот ног у дверей ее комнаты. Вбежавший к ней слуга, задыхаясь от бега, сказал, что Мурдат собирается на прогулку. Бормоча проклятия, она поспешила за ним. Гэн стоял во дворе и выглядел вполне здоровым. Завидев ее грозное лицо, он улыбнулся и, шутя, вытянул сжатые в кулаки руки перед своим лицом, как будто готовился обороняться. Тейт посмотрела на его разгоревшиеся щеки, уверенные движения и улыбнулась в ответ. Она больше не хотела бранить своего непоседливого пациента. Слегка пожурив Гэна за столь раннее пробуждение, Тейт спросила:

— Куда ты собираешься? Это недалеко?

— Поеду посмотрю, как мальчишки запускают змеев.

Тейт подозвала слугу помочь Гэну влезть на коня. Боевой конь, почуяв хозяина, громко заржал и встал на дыбы. Тейт вздрогнула, когда Гэн резко осадил коня прямо возле нее. Казалось, что животное упрекало Тейт за долгую разлуку с Гэном. Когда же конь услышал приближающихся собак, он не мог больше сдержаться и, вскинув голову, радостно заржал.

Тейт спросила:

— Ты уже видел змеев, когда мы несли тебя на носилках. Зачем же ты снова едешь туда?

Гэн дотронулся до груди:

— Не волнуйся за меня, я уже почти здоров. Кроме того, ничто так не успокаивает раны, как реющие высоко в небе воздушные змеи.

Он умчался, ни разу не обернувшись. Шара и Чо последовали за ним, радостно лая и вертя своими хвостами.

Путь до холма занял не больше часа. Гэн мог бы домчаться туда быстрее, но острая боль в легком не позволяла ему пустить коня в галоп. Он чувствовал себя виноватым — лошадь так и рвалась вдогонку носившимся рядом собакам. Гэн похлопал коня по шее и пообещал через неделю быть в форме.

На вершине холма Гэна уже ожидала ватага мальчишек. Отталкивая друг друга, они протягивали Гэну своих змеев. Тот похвалил каждого: одного — за раскраску, другого — за аккуратность. Ребята видели, что Гэн говорит всерьез, и глаза их сияли.

Они и не представляли, как он был им благодарен. Гэн с болью в сердце признавал, что сейчас дети были для него теми единственными людьми, с которыми он мог полностью освободиться от своих тягостных мыслей. Теперь даже Клас, особенно Клас, не вызывал у него теплых дружеских чувств.

Думая о Сайле, он страдал за них обоих. Но Гэн не мог вспоминать о ней — и о Класе — без того, чтобы на память не пришла Нила и ее последний крик, обращенный к Класу.

Она звала не мужа. Она звала его лучшего друга.

Свою первую любовь.

Что еще?

Эти мысли доводили Гэна до умопомрачения. Он любил их обоих. Он хотел верить им обоим.

Тогда почему же отвратительный червь сомнений до сих пор терзает его душу?

Он освободит ее, и все будет хорошо. Все будет хорошо…

Его мысли прервал мальчик, машущий ему рукой. Он бежал к Гэну и кричал:

— Он там, Мурдат! Ждет тебя. — Все остальные ребята смотрели на него с завистью.

Гэн посмотрел на гребень ближайшего холма.

— Так, давайте сходим туда и посмотрим, — предложил он ребятам. Гэн протянул руку и помог взобраться на коня мальчику, первым заметившему человека на другом холме. Конь Гэна повернул свою голову и с удивлением посмотрел на хозяина. Но Гэн дернул за поводья, и послушное животное тронулось, неся на себе незнакомого пассажира.

Человек, стоящий на вершине холма, приветствовал Гэна традиционным приветствием Джалайлов; Гэн ответил по этикету. Спешившись, Гэн помог слезть юному помощнику и обратился к мужчине:

— Ты все сделал?

Шара и Чо присели позади Гэна. Они пытались не замечать маленьких рук, гладящих и ласкающих их; при этом собаки бросали виноватые взгляды на хозяина, не зная, как им себя вести.

Человек указал на одеяло, накинутое сверху на какие-то конструкции:

— Они здесь, Мурдат.

Гэн ободряюще улыбнулся:

— Все три? Вот это да! Спасибо.

Мальчик, которого Гэн провез на коне, вдруг покраснел от волнения и подбежал к своему отцу. Тот положил ему руку на плечо и посмотрел на Гэна.

Гэн посмотрел на ребятишек и произнес:

— Давайте посмотрим, что там.

Те, отталкивая друг друга, с радостными криками бросились помогать мужчине. Первый змей оказался огромным, выше Гэна. Верх и низ змея были покрыты бумагой, а в середине оставался промежуток. Бечевки были толщиной в палец. В то время, как одни ребята собирали змея, остальные привязывали большой мешок с камнями к распорке в низу конструкции. К мешку была привязана специальная бечева. Когда змей был собран, все отошли от него, чтобы полюбоваться своей работой.

Подул ветер, и их детище рванулось вверх, но привязанный к дереву змей не мог улететь далеко. Кроме того, подняться в воздух ему мешал огромный, наполненный камнями мешок. Погонщик змея (а именно так называли людей этой профессии у Джалайлов) отвязал его и взял веревку в руки, чтобы управлять полетом этого воздушного монстра. Мало-помалу змей набрал высоту. Погонщик приноровился к своему летающему скакуну, и тот, послушный рукам человека, выписывал пируэты в воздухе. Погонщик обернулся к Гэну:

— Теперь можно?

Гэн кивнул в ответ. Погонщик потянул другую веревку, привязанную к мешку. Натягивая и отпуская первую веревку, он заставлял змея выделывать в воздухе невероятные пируэты.

Из мешка, привязанного к змею, посыпались камни. Змей летел очень высоко, и камни были почти невидны. Через несколько секунд они достигли земли, фонтанчики пыли указывали на место их падения. Часть камней рухнула в небольшую рощицу, и дети радостно закричали, увидев, как посыпались листья и ветки, сломанные упавшими камнями.

Задумавшись, Гэн наблюдал за полетом змея. Дети помогли погонщику вернуть змея на землю. Как только монстра вновь привязали к дереву, человек приступил к сборке второго. По размерам этот змей был чуть больше детских змеев, но гораздо прочнее их. С первым же порывом ветра он взмыл под облака. Когда змей поднялся на высоту чуть более ста шагов, погонщик достал приспособление, отдаленно напоминающее трубу, по бокам которой находились диски с закрылками. Мужчина прикрепил трубу к веревке, привязанной к змею, и странное приспособление, треща, начало подниматься в воздух. Мальчишки уже знали о том, как работает эта штука, глаза их заблестели в предвкушении зрелища. Когда труба достигла змея, треск прекратился. Погонщик змея принялся изо всех сил дергать за веревку, заставляя змея выписывать разнообразные фигуры высшего пилотажа. Странное приспособление пронзительно завыло. Звук этот, доносясь сверху, то затихая, то усиливаясь, создавал жуткое впечатление.

Погонщик змеев улыбнулся, увидев изумленное лицо Гэна.

— Мы часто используем трещотку, чтобы предупредить об опасности. — Погонщик подозвал сына и приказал ему показать Гэну еще одно приспособление. Мужчина объяснил: — Это наша почта. Когда эта штука достигнет змея, то освобождается вот эта защелка, и послание падает на землю.

— Отлично, — ответил Гэн. — А где последний?

Мужчина вытащил третьего змея из-под покрывала. Последний змей был немного больше второго, но идентичен по форме. К нему было прикреплено тонкое лезвие два фута длиной. Погонщик змеев старался держать его подальше от себя. Клинок вибрировал на ветру, отражая солнечный свет и отбрасывая блики на изумленные лица детей. Мужчина указал на две тонкие бечевки.

— С их помощью я буду управлять клинком.

Он отогнал любопытных мальчишек и запустил змея в воздух. Когда тот поднялся достаточно высоко, погонщик смог управлять клинком с помощью бечевок. Лезвие издавало шипящие звуки, и змей был похож на атакующего сокола. Когда веревка закончилась, погонщик потянул ее на себя, заставив змея подняться повыше.

Неподалеку в воздухе находился второй змей, с трещоткой, управляемый сыном погонщика. Все забыли про него, восторженно заглядевшись на змея с клинком. Погонщик бросил быстрый взгляд на второго змея. Он потянул веревку, и вооруженный змей мгновенно откликнулся: он рванулся вперед и перерезал бечевку мальчика. Трещотка издала резкий звук, и змей мальчика начал падать на землю.

Никто не произнес ни слова. К тому времени, когда поверженный змей упал на землю, погонщик уже спустил вниз его смертоносного собрата. Гэн обратился к детям:

— Вы должны молчать о том, что увидели сегодня. Этот секрет должен остаться между нами до тех пор, пока мы не используем воздушных змеев против наших врагов. Клянетесь?

Серьезные, испуганные мальчики закивали головами. Поблагодарив их, Гэн повернулся к погонщику змеев:

— Мне нужно двадцать больших змеев, десять с трещотками и двадцать с клинками. Деньги получишь у Класа.

На обратном пути в замок Гэн размышлял об увиденном. Для хорошо обученной армии змеи не представляют никакой опасности и будут уничтожены в мгновение ока. Но они доставят немало хлопот неотесанной деревенщине, загнанной силком на войну.

Гэн оглянулся: мальчишки продолжали беззаботно забавляться со змеями, ничего не подозревая о том, какая важная роль отводится в будущей войне с Оланами их безобидным игрушкам.

Игрушкам?.. Гэн сердито сплюнул.

Он готов был на все ради освобождения Нилы.

Медленное выздоровление, переговоры с баронами, подготовка армии — все это отнимало у него слишком много сил и времени. Но без всего этого ему ни за что не добиться победы над Оланами. Клас и все остальные тоже трудились не покладая рук. Достижения были немалыми: на их стороне бароны, у них есть армия.

Однако, хотя Фин, Одиннадцатый Западный и Галмонтис признали его своим вождем, Гэн не чувствовал себя уверенно.

Нила.

У Гэна закружилась голова, и ему пришлось остановить коня. Поводья свободно упали, Гэн ухватился за луку седла. Он знал, что с ним происходит, но был бессилен остановить это. Раньше это всегда случалось с ним ночью. Гэн закрыл глаза.

Как всегда, вначале появился яркий пульсирующий круг. Внутри круга был ее образ. Она взывала о помощи, протянув к нему руки. Губы ее шевелились, но Гэн ничего не слышал. Потом круг стал уменьшаться. Образ Нилы начал расплываться, черты стали нечеткими.

И так происходило всегда: круг уменьшался и внутри его всегда было какое-то видение. Мать Гэна предсказала своему сыну два пути: большой успех или забвение. Гэн сердцем чувствовал, что, если внутри круга не будет ничего, его ждет забвение.

Глава 77

Сайла рывком отвернулась от света факела, когда заскрипела, открываясь, дверь камеры. Часть света попала на заднюю стену темницы, явив глазу скрывавшихся там отвратительных насекомых. Сайла кинулась на них, пытаясь затоптать сколько сможет до того, как они попрячутся по щелям каменных стен. Не обращая внимания на пришельцев, она продолжала выискивать их, глотая слезы отчаяния и отвращения. Кто бы там ни стоял у двери, он был намного менее важен, чем возможность уменьшить население ее камеры. Только после того, как свет усилился, она поняла, что это не просто очередная раздача пищи. Подняв руку, чтобы прикрыть глаза, Сайла обернулась и всмотрелась в ослепительное сияние. Фигуры были почти неразличимы. На одной были белые одежды. Другая была в черном. Постепенно глаза Жрицы приспособились: одежда второй фигуры была зеленой. Темно-зеленой.

Воспоминания о зелени заполонили ее мысли. Ей привиделись зеленые побеги крокусов на фоне снега. Море. Лес. Летний луг.

Алтанар заговорил, и его голос дрожал от наслаждения. Сайла в страхе согнулась, инстинктивно пытаясь защитить своего будущего ребенка. Ее испуг развеселил Алтанара.

— Как это на тебя похоже! — глумливо произнес он. — Из-за твоего вмешательства погибнут десятки людей, которые иначе могли бы жить. И все же стоит тебе услышать своего короля, стоит очутиться лицом к лицу с правосудием, и первая мысль — забота о своем отродье.

Он что-то тихо сказал, и факел подняли выше, осветив камеру. Алтанар продолжал:

— Я не собираюсь причинять тебе вред. Я ведь дал настоятельнице слово, что прослежу, чтобы тебя никто не пытал здесь.

Он остановился, и Сайла почувствовала, что король ждет от нее слез раскаяния. Однако она понимала, что это будет ошибкой, это станет позором для Церкви и унижением для нее.

Но как безумно ей этого хотелось!

В трансе она была сильна. Но с трескающейся коркой грязи на коже, с нарывами от укусов насекомых трудно думать о гордости. Дыхание ее перехватывало от собственной вони.

Возможно, все, чего он хотел, — это увидеть, как она умоляет. Об этом Сайла никогда не задумывалась. Возможно, если она унизится, покорится, то в конце концов обманет его. Но она понимала, что наказания все равно не избежать.

Сайла представила, как она стоит на коленях, обняв его ноги. Да, она сделает это. Все что угодно. Скажет ему, что он справедливо наказал ее. Поблагодарит за то, что указал ей на ошибки. Заставит поверить. Скажет, что он должен наказать ее еще больше.

Только не это. Не камера. Он даже не представляет себе, что это такое. Никто не может этого представить. Даже Алтанар не будет так жестоко наказывать, если поймет, что это такое. Она расскажет ему о пище. Нет, не о пище; он и так должен знать о ней. О грязи и о том, что прикасалось к ней в темноте. Для нее это грех — быть нечистой. Он должен знать об этом.

— Ванну, — слово вылетело наружу, но даже она сама с трудом смогла его понять. Сайла повторила, и на этот раз вышло немного лучше.

Сколько времени прошло с тех пор, как она последний раз разговаривала? Месяц? Больше? Какая разница. В камерах не было ни дней, ни ночей, ни времен года; время в них текло как в могиле.

Его лицо расплылось в улыбке. В голосе был смех:

— Я с трудом понимаю тебя. Странно. Раньше ты была более красноречива!.. Впрочем, не важно. Боюсь, о ванне не может быть и речи. По крайней мере до тех пор, пока Церковь не решит освободить тебя.

— Когда? Пожалуйста, когда?

Алтанар снова сделал длинную паузу. Как он может так поступать? Ведь он видит, сколько в ней накопилось страдания, как он может получать удовольствие от того, что заставляет ее ждать?

— Торговцы рассказывают, что на юге плохая погода, — сказал король. — Паводки смыли мосты и паромы. Посланцы из аббатства Ирисов не смогут вернуться до конца лета. Возможно, даже до начала осени.

Она должна просить. Да, умолять.

Но когда Сайла попыталась заговорить, ее язык одеревенел, глотка стала шершавой и жесткой, словно старая кожа. Произносимые звуки не имели ничего общего со словами.

Алтанар снова засмеялся:

— И не благодари меня.

Его смех звучал издевательством. Дверь захлопнулась. Сайла закричала, бросаясь на нее. Хриплые гортанные звуки, которые она производила, не были словами, но они умоляли. Стуча кулаками в дверь, она кричала, стараясь, чтобы он услышал, понял, проявил милосердие. Внезапно женщина поняла, что он снова заговорил. Она прикусила кулак, чтобы замолчать и понять его слова.

— Сюда направляется твой старый друг Ликат со своими Собаками. Мы вместе выступим против Харбундая. Ты не увидишь, как умрет твой муж. А вот Мондэрка я хочу оставить в живых. Покажу ему, как его жена понесет от меня. Все должны узнать, что бывает с теми, кто идет против королевской власти.

Шаги не были слышны, так что Сайла могла знать об их уходе лишь по угасающему отблеску факела на полу камеры. Она упала на четвереньки, и ставшие такими чувствительными пальцы пробежали по стыку дерева и камня. Секунду она смотрела в черную пустоту — туда, где только что находилось светлое пятно. Точно так же катятся волны, унося в море солнечный свет. Иногда под ветром колосья в полях сгибаются так же — от блестящего к тусклому.

Она бросилась на стену, вцепившись зубами в кулак, но тут же вспомнила об опасности, которую представляют местные земляные твари. Все те усилия, которые Сайла прикладывала, чтобы не расчесывать укусы, пропадут впустую, если она сейчас сама прокусит руку до крови. Но ее скрученные, словно пружина, эмоции требовали какого-то выхода. Можно бросить все силы на упражнения, которыми она поддерживала форму в заточении. Но от усилия она сразу вспотеет. Воздух в камере станет еще отвратительнее. Ее мысли истерично забегали — ну и что с того? Она сдержала смех и начала бег на месте, считая шаги, которые сливались в мили.

Вот она скользит по замку, вот минует городские ворота. С севера появится Клас. Они встретятся где-то на полпути. Ее босые ноги касаются нагретой солнцем земли. Она бежит к нему…


Алтанар стоял у начала лестницы, ведущей наверх, прочь из подземелья. Около самого носа он держал маленький полотняный мешочек. Время от времени он взмахивал им, обращаясь к блюстителю истины:

— Этот гнилой воздух пересилил даже мой пакетик с благовониями. Теперь он пахнет точно так же, как и все вокруг. Как только ваши люди справляются с этим?

Блюститель остался невозмутим.

— Это наш долг.

— Да. — Алтанар кивнул, удовлетворенный ответом, и энергично потер руки. — Кстати, что слышно о том охраннике, который связался с этими Танцующими-под-Луной?

Занервничав, блюститель позволил озабоченности проступить в своем голосе. Да, один из его людей посещает их церемонии. Его жена носит диск, однако сам он этого не делает.

Алтанар подумал, что стоило бы наказать блюстителя. Конечно, он доложил о преступнике, но должен отвечать за проступки своих подчиненных. Пожалуй, надо, чтобы он слегка пострадал. Алтанар вздохнул: еще так много предстоит сделать!..

— Я хочу повысить его. — Бровь блюстителя дернулась от удивления, но король продолжал. — Я хочу назначить его главным в отделении, где содержат Жрицу. И уменьшите наполовину ее рацион. — Удивление превратилось в смущенное понимание. Алтанар был к этому готов. Никто ничего не может понять, пока не разъяснишь все до мелочей. — Она умрет. Никаких повреждений, ни малейшего синяка. Никакого яда — эти Церковные ведьмы слишком хорошо во всем разбираются. Если она угаснет от горя и раскаяния, они ничего не смогут сказать. А если вдруг окажется, что Церковь не отлучит ее, ты заявишь, что это Танцующий-под-Луной заморил ее голодом, потому что он, как и все остальные, ненавидит Церковь. Все понятно?

— Да, мой король.

— Надеюсь. Сколько времени это займет?

Блюститель принялся изучать пятно на дальней стене.

Потом почесал нос.

— Месяц. Может быть, пять недель.

— Месяц? — В голосе Алтанара было отвращение. — Смешно. Как только Харбундай падет и я подчиню себе Собак, я избавлюсь от Церкви. Еще не знаю как, но я сделаю это. Мне надоело их постоянное вмешательство. Месяц! И ни одним днем больше!

* * *
Единственным утешением Гэна было наблюдать за Внутренним Морем. Лишь тогда он мог на пару минут отвлечься от мыслей о Ниле и о том ледяном колодце, который прежде был его сердцем. Даже сейчас, через месяц после того, как Волки захватили замок Малтен, юноша проводил все свободное время, глядя на воды, чье непрерывное движение захватывало разум. Таинственность переливающихся цветов привлекала его. Порою свет падал так, что далекие горы Китового Берега казались совсем близкими и Гэн даже чувствовал запах снега, доносящийся с запада. Иногда небо бывало скрыто тяжелыми тучами с Великого Океана. И тогда он стоял и смотрел, как свинцово-серая масса неотвратимо закрывала всю гряду, а потом окутывала и само море.

Лодки тоже зачаровывали его. Гэн часами мог наблюдать, как они рассекают воду, и даже научился управлять одной из небольших лодчонок. Их скорость и маневренность напоминали ему длинноногих водомерок, в которых он в детстве бросал камни.

Два года назад Гэн еще был ребенком и мечты его были мечтами обычного мальчишки. Теперь он обучал армию, чтобы уничтожить короля и основать новое государство.

Его мечты были теперь уже не его.

Отцеубийца. Цареубийца. Король.

Узник.

Как и Нила.

Из замка он мог разглядеть Олу. Она была там. Его Вестники к Алтанару возвращались, не принося ответа на требования вернуть его жену. Второй узнал, что ее держат в одиночестве в королевском замке. Сайла находилась в каком-то месте, называемом камерами. Больше о ней ничего не было известно.

Они узнали, что Ликат очень обрадовался, услышав, что Нила в руках Алтанара. Его скоро ждали в Оле, и он уже потребовал ее выдачи.

Эта новость была словно нож в спину. И Гэн здесь был бессилен.

Ежедневно, иногда ежечасно Клас предлагал организовать вылазку и освободить женщин. Он хотел, пытался, но не мог.

Джонс постоянно появлялся в мыслях Гэна. Он вспоминал, как удар по голове полностью изменил этого человека.

Рана на его собственной голове теперь совсем зажила, оставив лишь клеймо поражения и потери. Но он продолжал свое летаргическое существование. Гэн спал столько же, сколько обычно, так же ел, даже занимался с собаками и лошадьми. Только одно отличало его от прежнего вождя: он не мог решиться ни на какие серьезные действия.

Сон юноши был наполнен сновидениями о ее спасении. Мысль о том, что она в опасности, парализовала его мозг.

Из темной пустоты ночи он слышал другой голос. Это был голос его матери. Она говорила о победе или забвении, славе или позоре.

Если он попытается спасти Нилу и не сможет, позор будет абсолютным. Это завершило бы предсказание. Его жена и ребенок мертвы или в рабстве. Он сам сломлен. Все, чего он коснется, что он полюбит, будет осквернено. Любовь Нилы пропадет даром. Любовь его отца и его смерть окажутся глупыми и ненужными. Клас. Сайла. Раггар. Барон Джалайл.

Если он не сможет.

Все не должно было так заканчиваться. Однако страх, что все может закончиться именно так, был словно ловушка в его мыслях. Гэн не мог идти против него. Он ненавидел себя.

Юноша не стал поднимать глаз, хоть и знал, что Тейт присела рядом с ним. Ни один из них не начинал разговор, они просто сидели рядом, вместе наблюдая за морем и облаками. Потом Доннаси заговорила:

— Обучение войск союзных баронств идет неплохо. И было бы еще лучше, если б ты обратил на них свое внимание. — Она замялась, и Гэн повернулся к ней. Тейт твердо встретила его взгляд. — В армии растет беспокойство, потому что ты не следишь за ней.

— У меня есть кое-что на уме, — ответил юноша; его лицо пылало злобой. — Ты что-нибудь слышала о своем дружке — Танцующем-под-Луной? Том, который сбежал, когда похитили Нилу?

— Гэн, я же говорила тебе, что отослала его. Он не мог быть связан с похищением Нилы.

После долгой паузы, мрачно взглянув на юг, Гэн произнес:

— Извини. И как вы еще терпите меня? Я потерял свой путь!

— Это все от беспомощности. — В ответ на резкий взгляд Гэна Доннаси медленно кивнула. — Ты ведь воин и уже давно вернул бы ее, если б был вариант спасения. А рано или поздно он обязательно найдется. В этом разница между беспомощностью и безнадежностью. Послушай специалиста.

Она поглядела вниз, где ее рука лениво поглаживала камень стены, и вдруг отдернула ее. Тейт ощупывала шершавую поверхность куска гранита. Теперь она видела, что раньше на нем были глубоко высечены римские цифры. Их края потрескались и стерлись. Один конец камня обесцветился, будто его сильно нагрели. Числа были еле различимы; ей удалось разобрать только пару M и несколько X.

Внезапно ее затрясло от сдерживаемой ярости. Ей захотелось схватить Гэна за голову и толкать до тех пор, пока его нос не уткнется в камень. Доннаси хотелось закричать на него, объяснить, что он не понимает и малой доли того, что же такое беспомощность, безнадежность и все остальное. Что он может знать об одиночестве?! Ее раса исчезла с лица земли. Единственные сохранившиеся друзья из ее мира бежали из Олы — но куда? Никто не знает.

Его одиночество не могло с этим сравниться.

Гэн уставился на нее. Только теперь Тейт заметила, что сжимает руку, которая наткнулась на цифры, будто обожженную.

— С тобой все в порядке? Я не хотел тебя оскорбить.

— Я подумала о другом. Ничего страшного. Ты идешь?

Он последовал за ней без всякого спора и понял, что она была права. Воины явно воспряли духом, увидев его. Это пристыдило Гэна. Если бы они знали, что от него осталось, они бы взбунтовались. И юноша не мог винить их за это.

Люди реагировали на то, что видели, а не на то, что было на самом деле. Главное, они постоянно обучались. В течение следующего часа Гэн и Тейт вместе наблюдали за этим, а потом юноша почувствовал, что должен уйти.

Он ничего не сказал, но был благодарен, когда Доннаси последовала за ним. По дороге обратно на замковую стену она без умолку говорила о методиках тренировки и расписании занятий.

Его внимание привлек большой катамаран. Он разрезал воду, словно острое лезвие. Правый поплавок выныривал из воды целиком, отзываясь на попытку шкипера выжать все, что можно, из свежего бриза. Когда корабль приблизился к докам, маленькие фигурки команды забегали по палубе, опуская двойной парус. Они прыгали на хлопающей ткани, а шкипер, крупный мужчина с густой черной бородой, направлял корабль в док. Он развернул его боком в тот момент, когда столкновение, казалось, было уже неизбежно, и матрос со швартовым соскочил на землю так легко, будто прошел через дверь.

Гэн повернулся к Тейт.

— Это не рыбаки, — сказал он. — Готов поспорить, что это торговцы, когда им есть чем торговать, и пираты, когда нечем.

Доннаси покачала головой.

— Не буду спорить. Не мне… — Она остановилась, опершись на его плечо. Почти сразу же женщина отдернула руку, а когда Гэн недоуменно спросил, в чем дело, нервно рассмеялась. — Я думала, будто увидела что-то, но, кажется, ошиблась. Это было просто… — Она снова замерла, и на этот раз из ее горла вырвалось что-то среднее между стоном и криком.

Гэн проследил за ее взглядом.

— Кто это? Ты его знаешь?

Показывая рукой в сторону корабля, Доннаси была настолько возбуждена, что подпрыгивала на месте.

— Не тот, не бородач! Тот, который рядом с ним! Это Мэтт Конвей, один из людей, с которыми я… Один из наших! Это он! — По щекам бежали слезы, но она их не замечала. Тейт прыгала на стене, придерживаясь за Гэна, чтобы сохранить равновесие. — Мэтт! — Ее голос сорвался, и она закричала снова: — Мэтт! Мэтт Конвей!

Человек в лодке пошевелился, оглядываясь. Она снова закричала, размахивая руками. Человек сошел на землю, пытаясь определить, кто же его зовет.

Выхватив из кобуры пистолет, Доннаси выстрелила. Сотни чаек с воплями взвились с крыш окружающих зданий и доков. Люди тревожно закричали. Стая обезумевших голубей закружилась вокруг Тейт и Гэна, их было так много, что они совершенно закрыли собой доки на целых пять секунд. Когда птицы наконец успокоились, человек внизу смотрел прямо на Доннаси. Откинув голову назад, он издал крик, который рос до почти неразличимой ноты, заканчиваясь громогласным «ха».

Теперь настала очередь Гэна удивляться.

— Так кричат только у нас, когда гонят стадо. Он узнал это от наших людей?

— В другом месте, мой ковбойский друг, совсем в другом месте!

Это замечание звучало для Гэна совершенной чушью, но Тейт сорвалась с места, даже не успев договорить.

Он не мог припомнить, когда чувствовал такое возбуждение в последний раз. Почему он ощущает его именно сейчас, юноша тоже не мог понять. Так или иначе, он поспешил за Тейт, дабы принять участие в происходящем.

Глава 78

Встреча в доке казалась Гэну нереальной. Он был уверен, что Тейт — женщина с крепким характером и хорошим чувством юмора; и он ни разу не видел, чтобы она вела себя так по-детски. Даже ее друг, мужчина, которого она называла то «Мэтт», то «Конвей», то «дорогой», смутился от буйности такого приветствия. Он оглядывался по сторонам, будто хотел найти кого-нибудь, кто охладит ее пыл. Но никто не пришел ему на помощь, и прошло немало времени, прежде чем Доннаси прекратила целовать его, повторяя, как рада его видеть, и сообразила представить его Гэну. Взяв правую руку юноши в свою, Конвей стал двигать ее вверх-вниз. На секунду это озадачило Гэна, но потом он вспомнил, что Тейт с Джонсом делали то же самое, когда они впервые встретились. Они считали это чем-то вроде связующего жеста. Вероятно, религиозного.

Конвей представил шкипера катамарана. Его звали Вал, и он не только признал, что является пиратом, но и представился им. Махнув Конвею, Вал сказал:

— Я знаю тебя, Гэн. Мы поспешили сюда, как только узнали, что барон Малтен исчез. Ты теперь барон Джалайл-Малтен, не так ли?

— Я тоже знаю тебя, Вал. Я Гэн Мондэрк. Баронства принадлежат мне, но я не претендую на титулы.

Тут вмешалась Тейт. Она подвинулась от Конвея поближе к Гэну:

— Он слишком скромен. Он собирается стать королем Харбундая. Сейчас мы обучаем войска трех других баронств. Когда они будут готовы, мы покажем этому клоуну Алтанару, что почем.

— Клоуну? — Гэн нахмурился. — Ты никогда не употребляла этого слова.

Доннаси запнулась.

— Оно из нашего языка. Мэтт поймет. — Она озорно улыбнулась. — Это не очень уважительное слово.

Гэн серьезно произнес:

— Тогда оно подходит для Алтанара. Клоун. — Ему понравилось, как это звучит. — Клоун Алтанар! — Затем он обратился к Валу: — Ты пришел неспроста. Невежливо с моей стороны заставлять тебя говорить о деле на берегу. Пойдемте, я провожу вас в замок. Прошу вас быть моими гостями. — Юноша легко произнес эти слова, гадая, чувствуют ли они напряжение, растущее в нем. Он пытался приписать это Тейт, доказывая себе, что просто отвечает на ее радость от встречи с другом. Это было одной из причин, но не единственной. Гэн чувствовал себя по-другому. Окружающий мир снова коснулся его чувств. Напряженно, неуверенно, но он чувствовал. Шагая по деревянной пристани, юноша слышал плеск волн и ощущал запах лодок. Небо стало теплее и глубже. Он удивился, поняв, что все это время его мысли были лишь о потере и пустоте.

Замок Малтен стоял почти у кромки воды, так что идти до ворот пришлось недолго. Они были двойными: сначала решетчатые железные створки из круглых дюймовых прутьев, а за ними шипастые балки со следами долота. Огромные лебедки поднимали их вертикально. Тяжелые цепи свисали с блоков. Гэн указал Валу на всю систему.

— Прислуга утверждает, будто замок никогда не брали приступом. Они говорят, что эти ворота еще не испытывались в деле.

Вал усмехнулся, поглаживая густую бороду:

— Это одна из тех вещей, которые мы должны обсудить, Мурдат. — Валу было приятно его удивление. — Да, я знаю твой титул. И еще кое-что. Пиратам нужны самые лучшие шпионы.

Как только они вошли в замок, Гэн послал за Класом и Эмсо. Его новое состояние требовало их присутствия. Он ускорил шаг, направляясь к пиршественному залу.

Тейт, напротив, пошла медленнее. Она хотела остаться наедине с Конвеем. Они обменивались словами, прерывая друг друга, восклицая, беря друг над другом верх и проигрывая друг другу со смехом. Они быстро оценили ситуацию. Только когда Мэтт рассказал о том, что случилось с Фолконером, а Тейт о Джонсе, они заговорили спокойнее и тише. Но радость от встречи была столь велика, что даже печальные вести не могли заглушить ее надолго. Веселье сменилось глубоким пониманием, которое само по себе было счастьем. Услышав, что Леклерк, Картер, Анспач и Бернхард целы и здоровы, Доннаси расплакалась от радости. Подождав, пока она отойдет от потрясения, Конвей продолжил разговор.

Когда Тейт описала битву у Медвежьей Лапы, он дополнил рассказ замечанием о послании, нацарапанном на шлеме, однако разговор о сражении вызвал в его глазах лукавую усмешку, а когда она попыталась выяснить, в чем дело, Мэтт лишь подмигнул и попросил проявить терпение. Потом без всяких объяснений он снова стал серьезен.

— Я много думал о Мэг Маццоли. Возможно, даже слишком много… Помнишь, она была уверена, что мы найдем здесь мирное пасторальное общество? Я рад, что она не увидела всех прелестей этого мира. — Он кивнул в сторону Гэна и Класа. — Они достаточно пасторальны, но не слишком миролюбивы.

Тейт удивилась возмущению, прозвучавшему в этой фразе.

— Эти люди делают то, что должны. Ты ведь рассказал мне, на что похож этот Алтанар. Кто-то должен ведь о нем позаботиться?

Конвей вздохнул:

— О нем мы непременно позаботимся. Поэтому мы и здесь. Но обсудим это позже. Расскажи лучше о своем новом доме. Вы все переехали сюда месяц назад?

Снова начался оживленный разговор, серьезность была позабыта.

Когда Клас и Эмсо прибыли, запыхавшись от спешки, кухонная прислуга уже расставляла еду и напитки. Пара следующих минут были посвящены вежливым представлениям и протоколу. Клас сразу перешел к делу:

— Кажется, Вал, ты больше похож на нас, чем все остальные, поэтому я спрошу тебя прямо: чего ты хочешь?

— Буду считать это комплиментом, Клас на Бейл. Думаю, мы сможем стать друзьями, а мне нужны друзья. Особенно если они считают короля Алтанара врагом.

Гэн произнес:

— Полагаю, ты знаешь, что он захватил наших жен. Так что ты попал к самым непримиримым его врагам.

Залив в глотку половину рога пива и утерев рот ладонью, Вал спокойно попросил Гэна поддержать пиратство. Его план был крайне прост. Гэн должен был время от времени предоставлять ему тихую гавань, а он, со своей стороны, первым предлагал Гэну любые товары, награбленные с оланских кораблей. Это принесет им богатство и ослабит Алтанара.

— Только тихую гавань?

Эта реплика ввергла Вала в задумчивость. Наконец он сказал:

— Еще может понадобиться неожиданный рейд. Узнав, что на его лодки нападают жители Китового Берега, Алтанар последует за нами. Мы хотим, чтобы вы покусали его за пятки отсюда, если мы попросим помощи. — Он закашлялся. — Не то чтобы вам придется делать это очень часто. Мы не просим сражаться за нас.

Гэн почувствовал прилив энергии. Вал задел его гордость.

— Под моим началом две тысячи пятьсот Волков. Мы не станем «покусывать». Вот что я предлагаю. Будь одним из нас. Я собираюсь раздавить Алтанара, а потом избавить свое племя от человека, разрушающего его. Присоединяйся ко мне. Присоединяйся к новому Харбундаю, единой нации. Больше не будет лживых союзов. Больше не будет рабства. Каждый будет волен плавать в море, если пожелает, а земля станет безопасна для всех, живущих на ней.

Вал отнесся к этому скептически.

— Ты? Свергнешь Алтанара? Его войско превосходит твое по численности самое меньшее в пять раз. Алтанар годами ослаблял Харбундай. Теперь он готов к последнему броску. И с ним воины Собаки.

Растущее возбуждение Гэна превратилось в нетерпение. Он вскочил на ноги.

— Почему мне постоянно приходится спорить? Послушай! Если мы не уничтожим его, он сам уничтожит нас! Мое племя используют, словно лучину для растопки очага. — Он отвернулся от Вала и наставил указующий перст сначала на Класа, потом на Эмсо и Тейт. — Я был глупцом. Раз Алтанар держал мое сердце, я позволил ему захватить и душу. Месяцами я находился в спячке. Лето почти кончилось. Сообщите баронам, что зимовать я буду в Оле. Сообщите, что Волки голодны и я намерен накормить их. — Юноша снова повернулся к Валу, захватив взглядом и Конвея. — Ты нужен мне. Но если придется, я выступлю без тебя. Время для разговора прошло. Ты или со мной, или нет. Никаких уловок.

Вал спокойно и прямо встретил его взгляд. Они так долго разглядывали друг друга, что остальные уже начали беспокоиться, стуча по столу и двигаясь в поисках удобного места, ослабляя неожиданно оказавшиеся тугими застежки на одежде. Вал усмехнулся. Это прозвучало как глухой раскат грома; Тейт сначала подумала, что он зарычал, и ее рука потянулась к пистолету. Бородач произнес:

— Ты прав. К сожалению, мы всегда сражались с Алтанаром, подкармливая его слабейшими из нас. — Он пожал плечами и поднял руку, прося внимания. — Мы поможем тебе. И больше, чем ты думаешь. Но без уловок дело не обойдется. Китовый Берег не станет подчиняться ни людям земли, ни разным речным рыбешкам.

Гэну хотелось закричать от облегчения, дать им понять, что теперь в нем снова пылает пламя жизни. Однако он решил, что лучше будет показать это своими делами.

Сила Людей Собаки была в сочетании быстроты и мощи. Лошади, которые несли их в битву, были лучшими. Воины обрушивались на врага с жестоким ударом и отступали, не дав ему ответить. Они хвастались, что у них не бывает флангов, а противник никогда не может сказать, откуда на него нападут.

Боевые корабли давали Гэну похожие возможности на море. Они могли нанести удар в любом месте побережья. Алтанар никогда не сможет догадаться, где их ждать. Если все сделать правильно, он о них вообще не будет догадываться.

Подойдя кВалу, Гэн положил руку ему на плечо:

— У нас не будет проблем с сотрудничеством. Мы нужны друг другу. До того как прибудут бароны, нам нужно многое обсудить.

Юноша оглядел стол. Его друзья. Они доверяли ему, ждали, когда он снова вернется к жизни. Теперь они широко улыбались, узнавая нового — и старого — Гэна, и он подумал, есть ли у кого-нибудь еще такие товарищи. Не в силах больше говорить, он поспешил прочь из комнаты, оставив шум позади. Он взбежал по ступеням прохода на стену, отталкиваясь изо всех сил, ликуя от неожиданной боли в мышцах и суставах. Остановившись на том самом месте, где они с Тейт разговаривали, он глубоко-глубоко вдохнул чистый воздух.

Нила все еще была там. Она звала.

Гэн наклонился вперед, сжимая пальцы на теплом камне, пока они не затрещали.

— Будь храброй. Я иду.

* * *
Этим вечером, после ужина, Тейт вместе с Конвеем и Валом стояли у корабля. Мэтт помог ей забраться на борт, и первой вещью, которую он показал, был парус.

— Тебе надо на это взглянуть, — сказал он, указав на складку унылой серо-голубой материи.

Брови Доннаси поднялись от удивления, когда она взвесила ее в руке.

— Хочешь верь, хочешь нет, но это что-то вроде бумаги. Попробуй разорвать ее.

Она взглянула на Вала, тот улыбнулся и кивнул. Не в привычках Конвея было просто так проверять ее силу, поэтому Тейт была уверена, что тут что-то кроется. Несмотря на это, она дернула за край. Он чуть растянулся. С напускной серьезностью женщина опустила его в воду, чтобы размочить. Но ничего не изменилось. Теперь, уже заинтригованная, она рассмотрела материал повнимательнее, пытаясь найти вытертые места, особенно там, где он был прошит. По надрывам можно было заметить, что парус имеет слоистую структуру: слой переплетенных волокон, потом слой обычной ткани. Странная волокнистая субстанция переплеталась с тканью, сливаясь с ней в единое целое. Наставив на Конвея обвиняющий палец, она заявила, что он лгун.

Тот весело сказал:

— Ну, две трети этого материала является бумагой. Так или иначе, самое главное в его легкости и прочности.

— Я никогда не видела ничего подобного. Он тяжелее нашего пластика, но ненамного. Как они его делают?

Вал громко рассмеялся:

— Никто не знает всего процесса целиком. Материю ткут как обычно, а создание бумаги и соединение материалов проводится в несколько этапов. Как рассказывают певцы нашего племени, однажды кузнец, разочаровавшийся в способностях своего сына, вызвал его на состязание, предложив сделать что-нибудь достойнее своего собственного ремесла. Он отрекся от мальчишки, заявив, что тот слишком мягок для мужчины. В ответ на это сын сделал первый парус, доказав, что мягкий необязательно значит слабый. В наши дни одни знают один шаг, другие — другой и так далее. Все это связано с водорослями, крабами и мидиями. — Он скорчил рожу. — Если тебе когда-нибудь доведется попасть под ливень с новым парусом, ты поймешь, что без морской дохлятины здесь не обошлось, уж это я обещаю.

Все дружно рассмеялись, и бородач оставил их, сославшись на переговоры с Гэном.

Проводив Вала взглядом, пока тот не отошел достаточно далеко, Конвей повернулся к Тейт. Он вопросительно посмотрел на нее.

— Не все в этом мире придумано для войны. Мы должны указать направление. Мы — чужеземцы — знаем, куда может привести не та дорога.

Доннаси поняла его. Сама не осознавая того, она рассказала историю о гранитной глыбе с высеченной надписью. Когда потекли слезы, Мэтт обнял ее, усадив на банке рядом с собой. Он описал ей свои чувства в тот момент, когда впервые увидел огромный брильянт, названный королевским Знаком, и понял, откуда тот украден. Некоторое время они делились друг с другом историями о предметах, вызывавших к жизни воспоминания об их старом мире.

Тейт вздохнула:

— Это все равно не поможет. Я имею в виду, мне казалось, будто я чувствую себя получше во время разговора с тобой, но теперь это прошло. Я знаю, что пустота никогда не покинет меня. Для нас жизнь никогда не изменится, как ты думаешь? Я неделями не видела ничего, напоминающего мне о доме, и — пожалуйста! — увидела кинжал, в рукоять которого вместо украшения был вделан осколок бутылки из-под кока-колы, или эти ворота, сделанные из обломка железобетона; это как удар. И мне больно.

Конвей сжал ее плечо.

— Со всеми так. Думаю, остальным женщинам приходится даже хуже, чем тебе. — Он рассказал о настоятельнице Ирисов, сводившей их на Берег Песен, чтобы они поняли, куда попали. — У них была возможность вернуться в обитель, и поэтому они не видели всего того, что видели мы. Они жили такой простой, понятной жизнью, и, когда что-то из глубины веков оказалось прямо перед ними, шок был слишком силен. Дженет Картер чуть не сдала нас Алтанару; она чувствовала себя настолько оторванной от всего привычного, что стала ассоциировать себя с захватчиками. Ты слышала о таких случаях?

Она коротко кивнула.

— Возможно, я поступаю точно так же. Я изо всех сил стараюсь помочь этим людям. Особенно Гэну и женам Волков. — Она взглянула на Конвея, будто боясь, что он будет смеяться над ней. — И собираюсь продолжать. Я хочу оставить память о себе. Еще не знаю как, но думаю, должен быть какой-то смысл в том, что я выжила и попала сюда. — На миг она остановилась, чтобы продолжить с еще большим вызовом: — До сих пор я помогала Гэну и рада этому: мне кажется, он идет верным путем. Может быть, я останусь с ним, может быть, нет. Но я хочу оставить свой след.

— Ха! — воскликнул он, наполовину шутя, наполовину предостерегая. — Остальные тоже хотят помочь, Доннаси. Как, по-твоему, чувствуют себя Картер, и Бернхард, и Анспач? Они присматривали за детьми, но, попробуй только они обучить этих детей математике или письму, их бы сразу уволокли на берег и выпороли.

Мэтт тихо рассмеялся, и Тейт сердито посмотрела на него. Он рассказал, как Леклерк «открыл» черный порох.

— С его помощью Луис спас наши жизни. Историки этого мира поставят его на место сэра Френсиса Бэкона, если только он сможет сделать еще пороха. И ему становится плохо от этой мысли. Раз уж ты решила поговорить о презрении к самой себе, подумай, как чувствовали себя мы с Леклерком, обучая солдат Алтанара обращаться с огнестрельным оружием.

— Ты ведь говорил, что вы смогли забрать все с собой?

— Точно.

Она медленно встала, обхватив себя руками, словно заходящее солнце отобрало у нее все тепло. Конвей предложил ей свой жилет, и Доннаси благодарно улыбнулась.

— На самом деле мне не холодно, — промолвила она, опираясь на его руку, чтобы спуститься с лодки в док. Ей показалось, что он не хочет ее отпускать. «Все так скоротечно, — подумала она, — мне уже начинают чудиться разные вещи».

Мэтт прервал ее задумчивость:

— Я никогда не говорил, что жалею тебя — я имею в виду, из-за пастора. Это, должно быть, действительно причиняет боль.

— Спасибо. Эти Танцующие-под-Луной — сумасшедшие. Фанатики. Ты не поверишь перемене, произошедшей в нем. Я никогда раньше не говорила с таким отъявленным негодяем. Он действительно верит, что каждый должен пройти через зло, чтобы возвыситься к добру. Это пугает.

— Настоящие проблемы начнутся, когда они столкнутся с Церковью. Даже Алтанар побаивается Церкви. Настоятельница в Оле идет по узкой дорожке — любой другой, бросивший вызов Алтанару, уже был бы мертв.

— Мы должны помочь Джонсу, если сумеем его разыскать. Все это неправильно, он хороший человек. Ему необходимо помочь.

Конвей молча кивнул. В замке загорались огни; оранжевые прямоугольники окон, казалось, отвечали умирающему на склонах гор зареву. Облака над головой светились розовым и пурпурным светом. Рядом черные волны игриво бились о сваи.

— Все не так уж плохо. — Мэтт поглядел в сторону юга, туда, где поблескивали первые звезды. — Человек может жить. Бывали моменты…

Когда стало очевидно, что он не хочет продолжать, Тейт сама пошла ему навстречу.

— Кто она, Мэтт?

Он испуганно посмотрел на нее, потом состроил кислую мину.

— Ты подумала о женщине, не так ли? Она познакомила меня с Валом, она помогла нам бежать. А я даже не знаю, жива ли она еще.

— Ты влюбился? — Тейт взяла его за руку, ведя к замку.

— Не знаю. С нами всегда какие-то проблемы, правда? Мы никогда ничего не понимаем. Ну да, я думаю, что влюбился! — Сделав еще пару шагов, он убежденно произнес: — Да. Я уверен. И напуган. Я не хочу признавать, что люблю кого-то, кто не был там.

Они были уже у входа, и охрана начала опускать ворота. Цепи жутко гремели, огромные лебедки протестующе скрипели и завывали. Тейт хотелось поблагодарить их: если бы не они, она стала бы рассказывать о своем собственном одиночестве.

Конвей тосковал по одной женщине. Она оплакивала целую расу.

И все же ей нужен был кто-то.

Мэтт нарочно задержал свою руку в ее? Если да, то как он мог сделать подобное, а потом так легко говорить о том, что любит другую?

Доннаси покачала головой, остановившись, только когда поняла, что он может заметить. Он не такой. Ошибкой было даже подумать об этом.

Не надо быть такой удручающе, болезненно одинокой. Нельзя смотреть вперед, не ожидая от жизни ничего нового.

Глава 79

Начавшись с потери, лето превратило жизнь Гэна в унылую череду нежеланных дней. Теперь, когда жизненные силы вновь вернулись к нему, это время года будто сознательно решило сбежать от него: каждый новый рассвет приносил вести о растущей силе Оланов. Гордость и надежда, с которыми юноша наблюдал за возрастающими возможностями Волков, на следующий день сменялись подавленностью. Три «стаи» по пятьсот человек — правильное название «дивизии» воины настойчиво игнорировали — были полностью укомплектованы оружием и всем остальным. Но запоздавшие пополнения из последних двух баронств только начинали получать все положенное. Несмотря на это, ко времени, когда поспела ежевика, Гэн с удовлетворением думал о том, что каждая стая участвовала хотя бы в одной стычке с оланскими пограничными отрядами или работорговцами.

Однако о скоротечности времени Гэну напоминали не только новые рекруты и созревающий урожай. Каждая беременная женщина, каждый ребенок, которого он видел, подчеркивали это. Их вид восхищал и одновременно пугал его.

По крайней мере, Клас теперь снова был на его стороне. В своем отчаянии Гэн не смог разглядеть всю глубину страданий друга. Клас не позволял себе подобных слабостей. Осознавая свою беспомощность, он ждал. Его надежда никогда не ослабевала, и свою боль он переживал молча. Он заставлял Гэна действовать, но никогда не критиковал. Это смиряло юношу, придавая решимости быть таким же сдержанным.

Теперь Клас превратился в настоящий ураган активности, делая все необходимое, чтобы довести Волков до совершенства. Гэн еще не вернулся к активной жизни, а Клас проявил себя умелым политиком, позволив людям, опознанным, как оланские шпионы, следить за обучением Волков и жизнью их семей.

Сопротивление было еще одним способом распространять недовольство. Второй докладывал о растущем уровне беспорядков и репрессий.

Недовольные молодые люди бежали из Олы на север, присоединяясь к Волкам. Отряды Вала тоже получали пополнение. Заходя по делам в какой-нибудь тихий залив, его корабли всегда находили там новых добровольцев. Частенько человек приходил на черный рынок, чтобы продать тюк мехов, раковин или птичьих шкурок, а уходил уже членом команды.

Блюстители истины должны были наблюдать, чтобы племена предоставляли Алтанару необходимое количество людей. Доклады об их действиях настораживали. Отряды под предводительством блюстителей расползались от границы до самых берегов Матери Рек на юге и от Гор Дьявола на востоке до песков Китового Берега. Силы Алтанара были огромны и росли с каждым днем.

Обо всем этом Гэн размышлял, стоя в доке вместе с Шарой и Чо и наблюдая, как Вал заводит туда большой катамаран. Кроме двух больших, у него было еще десять меньших судов, и они, плавая вдоль берега в поисках выгодной торговли или грабежа, добирались аж до дальних северных стран, населенных народом Скэн.

Вал въехал в док, стоя на раме, удерживающей на месте поплавок. Это требовало большой ловкости, так как гнутая деревянная балка была добрых четыре дюйма в поперечнике и больше десяти футов в длину.

Но стоило ему оказаться на пристани, как Гэн мгновенно потерял интерес к любым проявлениям ловкости, он даже не заметил приветствия Конвея. Вал был очень встревожен, и его густая борода не могла скрыть этого. От недобрых предчувствий по спине Гэна пробежал холодок.

— Все, как я ожидал, Мурдат. Большинство оланских кораблей находится сейчас к северу от нас, поджидая харбундайских рыбаков и торговцев. Мне пришлось уклоняться от встречи с ними на всем пути к своей базе. Мы плавали в столицу на этом монстре, чтобы продать китовое мясо и потолковать с друзьями. Алтанар отправил к границе войска, это произошло на второй день после нашего появления здесь. Поговаривают, будто твое обещание зимовать в Оле крепко задело его. Возможно, ты даже немного напугал нашего короля. И разозлил — это уж точно.

— И то и другое неплохо. Вывести его из равновесия нам на руку. Какие еще новости?

Вал слегка смягчился.

— Твоя жена держится хорошо. У нас есть человек в замке, так что сведения достоверные. Мы даже сумели передать, что ты идешь за ней.

Гэн наклонился вперед, почти коснувшись бородача.

— Этот человек видел ее, говорил с ней? Она в порядке?

Сочувственно улыбаясь, тот поднял руку.

— Наш человек не смог сказать ничего, кроме того, что я уже передал. Ушей и ртов всегда оказывается больше, чем людей вокруг. Я отвечаю за этого человека в замке.

— Конечно. Извини. — Гэн криво ухмыльнулся и тут же смущенно нахмурился. — Я даже не спросил о Сайле. Как она?

Тяжелые брови Вала сошлись вместе.

— Ничего хорошего. Сайла все еще в темнице. Церковь до сих пор не приняла решения. Это все, что нам пока известно. Тот факт, что Алтанар прекратил поносить ее публично… — Он не договорил.

Они отправились прямо к Класу. Тот сдержанно поблагодарил Вала. Его слова были столь же безжизненны и лишены эмоций, как и взгляд. Шкипер, оскорбленный такой холодностью, отступил на шаг. Его рука потянулась к мечу. Собаки насторожились, и Шара подвинулся поближе к Гэну. Только тогда они оба поняли, что Клас не видит их. Его глаза смотрели на что-то далекое. Вдруг он неожиданно моргнул. То, что Вал стоит в другом месте, как будто удивило его, но, никак на это не отреагировав, он неловко повернулся к Гэну.

— Стая возвращается из похода. Я должен встретить их. Буду к ужину.

Быстро согласившись, юноша обратился к Валу с сердечностью, какой на самом деле не испытывал:

— Мне бы хотелось взглянуть на твой корабль. Необходимо кое-что обсудить.

Поднявшись на борт, шкипер познакомил Гэна с командой. Это была внушительная компания: в ней были люди из всех народов, чьи земли граничили с Внутренним Морем, да и из многих других. Некоторые еще носили одежды своих племен, у остальных они уже давно износились. В их новой одежде заметно было стремление к своего рода униформе: штаны и рубахи из грубой голубой материи. У всех были длинные волосы и бороды, некоторые заплетали их в косички, другие подвязывали ленточками, но никто не ходил с распущенными волосами. Вал пояснил, что иногда волосы могут запутаться в канатах. Он подозвал одного матроса, и тот со смехом продемонстрировал лысую голову, всю покрытую шрамами.

— Как-то раз веревки ободрали парня долыса. — Вал хлопнул матроса по спине. — Будь у него шкура покрепче, затащили бы на самую мачту. И висел бы вместо знамени, перепугав насмерть всех кроликов на берегу.

Вся команда смеялась над этой, судя по всему, уже старой и привычной шуткой.

Вал продолжил объяснения о том, как управляют большими двойными парусами и как в случае необходимости их можно перевернуть, моментально превращая нос в корму.

— Невозможно править, пока не перетащишь руль на другой конец, зато очень кстати, если надо быстро сматываться. Иногда мы злоупотребляем законами гостеприимства… Да, кстати: этот Конвей и его друг Леклерк, они просили передать тебе посылку. Ее сделал Леклерк. — Он спустился по лестнице и исчез в трюме, вернувшись через пару секунд с бумажным свертком. С уголка свисал шнурок, похожий на крысиный хвост. Гэн недоуменно посмотрел на бородача, но тот лишь улыбнулся. — Уродливый сверток, не правда ли?

Юноша хотел было дернуть за шнурок, но Вал остановил его:

— Ты должен оставить посылку в покое до тех пор, пока все не соберутся к ужину. Конвей хочет поговорить с тобой о ней.

Гэн состроил гримасу:

— Невежливо дарить подарки с такими инструкциями. Они все из какого-то странного племени, эти чужеземцы. Почему Леклерк не приехал с тобой?

— Женщины хотели, чтобы он остался с ними. — Вал погладил бороду. — Если эти чужеземцы кажутся странными, тебе стоило бы встретить их дам. Сплошные горящие глаза и цепкие пальцы, и лезут во все. От них больше неприятностей за один день, чем от иного за всю жизнь. Но они тебе понравятся. Они все для тебя сделают, а для женщин в два раза больше. И постоянно думают. Странно — ни одна из них не является воином. Эта твоя Тейт, она настоящая тигрица.

Резкий смех Гэна привлек внимание ближайших матросов.

— Ты верно ее назвал тигрицей, но не зови ее «моей», особенно в ее присутствии. Если, конечно, не стремишься познакомиться с ее громовым оружием. Весьма независимая женщина.

Вал угрюмо кивнул:

— Они все такие.

На мгновение Гэн снова увидел Тейт и Нилу. Светлую и темную, так весело смеющихся. Он провел рукой перед глазами, чтобы отогнать видение.

Из вежливости юноша поинтересовался грузоподъемностью катамарана, и, как только слова были произнесены, мысль, все эти дни пытавшаяся оформиться в его мозгу, обрела законченный вид. Размышляя, он вслух поинтересовался, нет ли где-нибудь в Оле — на пути от границы до столицы — места, в котором можно разжечь сигнальный костер, видимый с моря. И может ли корабль использоваться для передачи сообщений в замок Малтен? Можно ли сделать такое?

Вал мгновенно ухватил суть, радостно хлопнув рукой по мачте.

— Я знаю отличное место для твоего сигнала и самый короткий путь туда. Любой небольшой катамаран сможет передать сигнал. Это должно сработать! Даже лучше, чем ты думаешь.

Последняя фраза была для Гэна полной загадкой. Вопросительно глянув на своего нового друга, он увидел лишь искренную невинность в его глазах. Так и быть, пусть он сам все объяснит, когда настанет время, решил Гэн и, прищурившись на заходящее солнце, произнес:

— День уходит от нас. Приводи своих помощников. Я и мои друзья каждый вечер ужинаем с новой группой офицеров. Твои люди придутся как раз кстати.

Вал послал матроса сообщить остальным о приглашении. Потом, широко улыбаясь, покопался в большом сундуке и извлек на свет еще один сюрприз.

— Планы замка и окрестностей, — сказал он, протягивая бумажные свитки. — Решил, что они тебя заинтересуют.

Юноша пробормотал слова благодарности, жадно рассматривая рисунки. Он водил пальцем по чернильным линиям, чувствуя в них присутствие Нилы. Припомнив старого безутешного Гэна, он проникся к нему презрением.

Когда они вошли в пиршественный зал, Гэн сказал, обращаясь к Валу:

— Тебя здесь не хватало с прошлого визита. Всем понравились твои байки. Или это на самом деле правдивые истории?

— Чистая правда, хорошо рассказанная, — ничуть не смутился Вал, — и только она.

Гэн хмыкнул:

— В таком случае, чистая ложь. Не мог бы ты остаться у нас на пару дней?

Бородач задумался, пристально глядя на Гэна, потом кивнул. Тот принял такой ответ без всяких комментариев. Взяв гостя за руку, он представил его остальным.

Теперь требовалось накормить больше народу, чем обычно, и произошла задержка. Пиво уже принесли и выпили. Быстро воцарился дух веселости и праздника, и ужин прошел под смех предводителей Волков и офицеров Вала. Но вскоре все сменилось какой-то аурой ожидания. Толпа постепенно затихала.

Шара и Чо, положив головы на передние лапы, устроились по бокам пустого очага за спиной Гэна, постоянно наблюдая за собравшимися.

В конце концов юноша заметил возросшее напряжение. Он поднялся на ноги. Слуги поспешили добавить на столы еще кувшинов с пивом. Охрана у дверей подождала, пока они исполнят свои обязанности, и вышла, прикрыв за собой двери. Оглядев сидящих за столом, Гэн призвал всех к молчанию. Когда единственным слышимым звуком осталось дыхание, он заговорил, осушив кружку пива:

— Мы выступаем на Олу через сорок восемь часов. Все стаи послезавтра утром выйдут на полевую подготовку. Им не сообщат о предполагающейся атаке. Этой же ночью мы будем в Оле. Мы должны напасть неожиданно. Любой, кто нарушит секретность, будет казнен на месте, его тело оставят незахороненным, его имя исключат из списка Волков, будто он никогда и не рождался. — Юноша указал на Тейт: — Ты останешься здесь с полусотней из стаи Джалайла и катамараном Вала. Две новые стаи, только прибывшие на подготовку, образуют резерв. Клас и я со стаей Джалайла обойдем силы Оланов, скопившиеся на границе, с востока. Все остальные стаи должны напасть на Оланов. Эмсо, ты назначаешься командующим на время, пока не будет меня и Класа. Разменивай пространство на время: маневрируй, отступай, защищайся — что угодно, но постоянно отвлекай главные силы Олы. Как только мы с Класом зайдем им в тыл, зажжется сигнальный огонь. Вал будет держать наготове катамаран, чтобы передать сигнал сюда, в замок. Тейт, когда это произойдет, ты со своей полусотней отправишься в Олу на большом катамаране. Вы должны высадиться как можно ближе к королевскому замку. Вы ударите с моря, мы — с земли. Таков основной план. Завтра утром обговорим детали.

Повернувшись, Гэн отошел к очагу, не обращая внимания на неуверенные шепотки за спиной. Внутрь холодного камина, как его и просили, он положил подарок Вала и Конвея. Сверток весил не больше фунта. Каким же бородач должен быть выдумщиком, чтобы заявлять, будто этот самый сверток ответит на любые вопросы о том, как попасть в замок Алтанара. Да и Конвей, кивавший при каждом лживом слове, врал, как торговец.

Гэн не одобрял магию — хотя и менее жестко, чем того требовала Церковь, — но все же согласился с их просьбой о демонстрации. Запалив чадящий факел от углей в жаровне, он почувствовал себя полным идиотом. В свертке, наверно, грибы, дающие дым, от которого возникают видения, угрюмо сказал он себе. Много ли от него пользы, когда в воздухе полно стрел?

Он снова обернулся к командирам. Все отдавали должное пиву. Странно, почему его оно сделало каменно-твердым, а их всех — какими-то неясными. Тейт сидела на дальнем конце стола вместе с Конвеем и Валом. Сейчас они выглядели лукавыми. Ждут, когда же одурачат меня, подумал Гэн.

Вал предложил ему убрать собак. Неплохая мысль. Ничего хорошего в том, что они нанюхаются цветного дыма и все потом перевернут вверх дном. Гэн приказал им перебраться на другой конец комнаты.

Он представил, как сейчас выглядит со стороны, стоя с дымящим факелом в руке. Наверное, похож на сумасшедшего.

В комнате, казалось, сильно потеплело. Отхлебнув еще пива, он сказал:

— У нас есть средство, чтобы ворваться в замок Алтанара. Эта дря… Тут находится посылка от друга Конвея. Вал говорит, что, если я дотронусь до конца шнурка факелом, мы все очень удивимся и обрадуемся. Итак…

Несколько секунд казалось, что ничего не происходит. Со шнурка сорвалось несколько шипящих искр, и все. Потом внезапно на шнурке появился огонек, буквально поедающий его, треща и плюясь искрами. Неожиданно быстро он побежал к свертку.

Великолепно, подумал Гэн.

— Кидай его в камин! — закричал Вал. — Назад!

Его тревога возмутила юношу. Воины Собаки не убегают от искорок. Грозно посмотрев на нахала, он с достоинством положил сверток в камин, чтобы напомнить Валу о хороших манерах. И уже собирался отойти на пару шагов, чтобы полюбоваться галлюциногенным дымом.

После, когда Гэна подняли со стола, где он лежал, растянувшись посреди остатков жареного мяса и вареных овощей, все громко рассуждали об эффектной демонстрации. Кроме неожиданно вспыхнувшего света, поднявшего Гэна на пару футов в воздух и опустившего уже среди объедков, был еще грохот, от которого в ушах у всех присутствующих теперь играли колокола, никак не желая замолкать. Некоторые приписывали этот эффект облакам черного дыма, все еще клубившимся у камина. Другие утверждали, будто виновато пиво, оказавшееся не самым лучшим. Человек из Одиннадцатого Западного баронства постоянно выкрикивал, что такой запах он чувствовал, когда в последний раз взрывался Разрушитель. Но никто не обращал на него внимания: тот факт, что на нем висела лапша из супа, сильно подорвал его авторитет.

Первая мысль Гэна была о собаках. Повернув голову, он увидел Шару и Чо — черных, как уголь, и укоризненно взирающих на него. Юноша соскреб кусочки мяса со своей одежды и бросил им, однако собаки лишь обнюхали их, но есть не стали. Чо все время озиралась по сторонам, будто пытаясь что-то рассмотреть. Гэн решил, что она слышит такой же тихий звон, как и все остальные.

Вал помог ему слезть со стола, одновременно выдергивая застрявшую между пуговицами его рубашки свиную ножку.

— В трюме моей лодки сорок фунтов этой штуки. Представляешь, что можно с ними сделать? — Постучав костью о стол, чтобы стряхнуть пепел, он откусил кусочек.

Гэн был слишком озабочен сохранением равновесия, чтобы задумываться о каких-то сорока фунтах чего бы там ни было.

Его голова начала проясняться, только когда он уселся в свое кресло, и все было бы хорошо, если бы не подливка, впитавшаяся в штаны. Она становилась все холодней и холодней.

Когда подошли Тейт и Конвей, Гэну потребовалось две попытки, чтобы выговорить:

— Я так полагаю, это еще одно из ваших громовых оружий? Громкое. И грязное.

Вместо ответа они обменялись взглядами, и Мэтт произнес:

— Так вот что ты имела в виду под неуязвимостью Мурдата! Вероятно, он и через ворота замка прошел бы без всякой помощи. Но все же наш способ быстрее.

Гэн понял, что Конвей льстит ему, но это было глупо. Юноша снова поднялся на ноги.

— Пусть все ждут здесь моего возвращения.

Путь до своей комнаты занял у Гэна намного больше времени, чем обычно. Когда он во второй раз столкнулся со стенкой, то понял, что пьян. Раньше такого никогда не случалось. Глупое хихиканье заставило его обернуться: может, он и пьян, но он все еще Гэн Мондэрк. Опасно смеяться над ним.

Через секунду Гэн понял, что хихикал он сам.

Это пристыдило его. Поспешив в свою комнату, юноша открыл шкаф и рылся в нем, пока не отыскал драгоценный кинжал. Даже сквозь туман, застилавший глаза от выпитого пива, он выглядел невероятно красивым. Слишком красивым, чтобы лежать спрятанным.

Слишком красивым, чтобы навечно оставаться оружием предателя.

Этот кинжал заслуживал лучшей репутации. Он должен стать известен, как сокровище человека чести и мастерства, воина, который своими делами принес бы ему заслуженную славу.

Вложив клинок в ножны, Гэн спрятал его на груди под рубашкой. К моменту возвращения в пиршественный зал он был намного трезвее и намного сильнее хотел пить. Выпив еще пива, юноша стукнул по столу. Когда все внимание обратилось к нему, он рассказал, каким образом заполучил этот кинжал. Потом рассказал, что собирался сохранить его при себе, никогда не показывая другим. В конце он поднял сверкающее оружие так, чтобы все могли его видеть.

— Я отдаю его, — сказал Гэн, взмахнув клинком, — мужчине из мужчин, такому же, как этот меч из мечей. Клас! Вы принесете друг другу славу.

Зал отозвался приветственными возгласами. Гэн улыбнулся. Впервые красота этого оружия взывала к нему, но не смогла захватить. Отдав его, он освободился. И это было незабываемое чувство.

Все требовали речи, и бедный Клас попытался ее произнести, выражая благодарность. Когда он закончил, второй помощник Вала, человек по имени Талмарин, подошел к Валу с Гэном, выпивавшим очередную последнюю кружку. Клас наблюдал за ними с легкой улыбкой. Ссылаясь на плохое самочувствие, Талмарин извинился за то, что вынужден рано их покинуть. Выглядел он трезвее любого другого, кроме Класа, и ему явно было не по себе. Вал, взмахнув рукой, отпустил его и посоветовал получше выспаться ночью.

Как только Талмарин вышел, Гэн потянул Вала за руку в сторону двери.

— Нам тоже стоит пройтись по свежему воздуху. Проветримся, посмотрим на море.

От такого предложения невозможно было отказаться. Клас присоединился к ним, и они втроем, рука об руку, вышли наружу. Клас мудро занял место в середине, чтобы придать всей троице некое подобие устойчивости. Их шатало в унисон.

Они уже почти добрались до дока, когда Вал резко остановился.

— Странно, — сказал он, качнувшись. — Паруса поднимают. Что он делает?

Бородач двинулся вперед нетвердой походкой. Потихоньку она выровнялась, хотя грации в ней и не прибавилось. Гэн и Клас бросились за ним. Подбежав к кораблю, они увидели несколько человек с мечами и факелами, заставлявших остальную часть команды выполнять свои обязанности. Расставив ноги и уперев руки в бока, Вал проорал, чтобы паруса немедленно спустили, а Талмарина привели на палубу.

Ухмыляясь через раму поплавка, появился второй помощник. По его команде двое с мечами метнулись к швартовым, готовые перерубить их. Талмарин смеялся.

— К утру я буду в Оле, Вал. Извини, что я это делаю, но твоя щедрость не может сравниться с щедростью Алтанара. — Он повернулся к Гэну. — Твои планы стоят много золота. — Талмарин поднял руку, давая сигнал своим людям, потом неожиданно поднялась и другая его рука. — Но твоя жизнь еще дороже.

В его руке был маленький топорик со стальной рукояткой. Он высоко поднял оружие. И тут нечто, промелькнувшее настолько быстро, что слилось в одну расплывчатую полосу, ударило его в живот. Талмарин согнулся пополам, пятясь, пока не уперся спиной в мачту. Выбросив в сторону свободную руку, он сумел удержать равновесие. Топор выпал, издав при ударе о палубу одинокую ноту.

Пока он пытался выпрямиться, хватаясь рукой за рукоять кинжала, команда напала на своих оцепеневших захватчиков. Вал, перемахнув через балансир, ринулся в гущу схватки.

Гэн и Клас недалеко от него отстали. Все закончилось через пару секунд, мятежники или сдались, увидев драматическую гибель своего предводителя, или были захвачены верной частью команды.

В голове Гэна царил полный хаос. Он двигался, будто во сне.

Талмарин упал на колени, когда они подошли к нему. Однако, не сводя глаз с Гэна, он сумел снова ухватить топорик за рукоятку, неимоверным усилием пытаясь поднять его, пока, наконец, не рухнул на спину. Клас вытащил из раны кинжал и отошел к борту, чтобы вымыть его.

Вал обратился к Гэну:

— Ты говорил, что он и этот клинок должны принести друг другу славу. Сделанного уже достаточно для этого.

Он ногой подтолкнул тело Талмарина.

Клас услыхал его слова и обернулся, стоя у поручня.

— Судьба Гэна предрешена. У него есть высшая цель. Никто другой не сможет спасти его жену. И мою.

Гэн почувствовал, как участился его пульс. Вот оно! Первой он назвал Нилу. И эта «высшая цель». Проклятая, неизбежная «высшая цель»!

У человека в том сне был такой же топорик, но все происходило в комнате, а не на корабле. Однако тьма, приснившаяся ему, была здесь — дремлющее море.

Ничто не совпадало со сном в точности, и все произошло точно так, как он предсказывал.

Включая необъяснимую ненависть.

Еще раз Клас спас его жизнь. Еще раз Клас оказался лучше.

Глава 80

Стаи Волков двигались пятью колоннами, доспехи их ярко блестели. Это было дикое, захватывающее зрелище. Каждая колонна несла свое знамя, гордо развевавшееся на длинном шесте высоко над головами марширующих. Над стаей Джалайла реяло красно-желтое знамя клана Мондэрков. Чуть дальше виднелось знамя Одиннадцатого Западного баронства — белый клин на зеленом поле. Над головами Малтенов развевался красный флаг, Галмонтисов — синий, а перед людьми Фина — желто-черный. Казалось, что именно флаги придавали воинам силы в этом неистовом, невероятно быстром марше. В твердой поступи колонн слышалось дыхание надвигающегося шторма. Впереди ехал Клас. Его боевой конь, до предела возбужденный предчувствием скорой битвы, танцевал под всадником. Всех захватило ожидание предстоящей схватки с отрядами Оланов.

Клас махнул рукой. По его сигналу в стае Джалайла зазвучала барабанная дробь, задавая ритм марширующим.

Впереди и позади Гэна мчались собаки, не обращая внимания ни на грохот барабанов, ни на звон доспехов. Их мокрые языки вывалились из пастей. Глядя на их медленный бег, можно было подумать, что они устали. На самом деле собаки берегли силы. Животные давно усвоили одну истину: пока войска идут строем, для них нет никаких преград. Время от времени Шара осматривался кругом, но пока не замечал ничего подозрительного. Ничто не предвещало опасности.

Гэн взглянул на небо. Завтра им понадобится ветер — пусть стяги гордо реют. Если Тейт со своими людьми не подоспеет вовремя, то их поход на замок Алтанара будет очень опасным.

Это была плохая мысль. Гэн попытался очистить свои мысли с помощью молитвы-нара, но у него не получилось. На следующее утро после происшествия на корабле Вала у него трещала голова, а на душе скребли кошки. Первое объяснялось пивом, а чувства, питаемые к Класу, вызвали в нем то тяжкое состояние души. Сегодня, на второй день после инцидента, воспоминание о богато украшенном клинке, сверкнувшем в воздухе, вызывало у юноши неприятную тяжесть в низу желудка. Гэн знал, что не должен благодарить Класа. Но мысль, не дававшая ему покоя, состояла в том, что он все-таки был благодарен ему.

Одна половина Гэна продолжала любить друга.

Другая просто ненавидела Класа.

Этому не было объяснения.

Барабаны в стае Джалайла стихли. Немедленно в воздухе раздался бой барабанов Малтена, выбивающих свой собственный ритм. Новый звук прервал мысли Гэна. Ему понравилась эта дробь. Барабаны были разных размеров — эта находка барабанщиков позволяла создать нечто вроде мелодии, радовавшей ухо и поднимавшей боевой дух тяжело нагруженного войска. Более того, барабаны стали одним из связующих элементов. Хотя каждая стая и гордилась своими музыкантами, все барабаны изготавливались одинаково. Люди обменивались идеями и технологиями, что было воистину неслыханным в старом Харбундае.

Гэн снова посмотрел на своих воинов: все они происходили из разных враждующих баронств, но сейчас готовы были сражаться плечом к плечу, помогая друг другу.

Впрочем, пока это всего лишь благие пожелания. Очевидным все станет завтра.

Конвей очень любил повторять: важнее, чтобы они научились работать вместе во время мира. Казалось, эта идея была для него нова. Поистине чудной человек! И угрюмый.

Временами таким становился Кол. Обычно это случалось, когда что-то напоминало ему о Мурмилан. Возможно, Конвей тоже думал о женщине.

Гэн надеялся, что Кол и Мурмилан иногда заглядывают в его мысли.

Пророчество. Он хотел выполнить и в то же время освободиться от него. Это было так же ненадежно, как и чувства к Класу.

Возможно, Гэн уже сошел с ума. Может, ему суждено вывалиться из седла и начать есть землю? Или, ринувшись в этот бой, встретить там свою смерть? Или просто сбежать, трясясь и плача, потеряв право называться мужчиной?

Как ни странно, подобные мысли успокоили его. Гэн перестал думать о мрачном. Сражение казалось тем единственным местом, где все сомнения и заботы покинут его бедную голову.

Какое-то движение впереди привлекло его внимание. Кавалерийский отряд Одиннадцатого Западного возвращался из разведки; с ними был еще один всадник. На мгновение Гэн озадаченно уставился на него, но вскоре, осознав, что конвоируемый едет на осле, не сдержал удивления:

— Билстен!

Несколько минут Гэн рассматривал торговца.

Билстен привстал в стременах, приветствуя юношу традиционным жестом Джалайла. Один из разведчиков тут же замахнулся на него, но торговец ловко уклонился. Прежде чем воин успел нанести новый удар, Гэн окриком остановил его. Не глядя на озадаченного разведчика, Билстен уверенно покинул сопровождающих стражей, выкрикнув:

— Я знаю тебя, Гэн Мондэрк!

Гэн ответил на приветствие гостя. Еле сдерживая улыбку, он наблюдал за приближением торговца. Глядя на старого знакомого сверху вниз, юноша спросил:

— Каким ветром занесло тебя сюда? Ты должен знать, что мы идем воевать с Алтанаром. Уверен, ты не из тех человекоподобных койотов, что грабят трупы после битв. Я ведь знаю, что в этом районе нет никакой торговли. Так что же ты тут ищешь?

Светло-зеленые глаза забегали.

— Торговцы везде находят себе выгоду, Мурдат. Даже во время войны люди продают и покупают, разве ты не знаешь этого?

Лицо Гэна посуровело.

— Рабы?

— О, ни в коем случае. Ни один настоящий торговец не занимается этим. И не обкрадывает убитых. Многие из тех, кого называют торговцами, вовсе не торговцы. Не всякий человек, занимающийся куплей-продажей и живущий этим, является одним из нас. У нас существуют свои законы.

Снова Гэну пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Но сделал он это недостаточно быстро. Билстен вкрадчиво сказал:

— Не торопись недооценивать тех, кто может оказать тебе услугу. Я дам тебе то, что может пригодиться будущему королю. — И он громко захохотал, глядя на удивленного Гэна. — Если твои всадники хоть чего-нибудь стоят, то примерно через час они вернутся на взмыленных конях с докладом о большом лагере Оланов на твоем пути.

— Ты видел их? Они знают, что мы приближаемся?

— Да и еще раз да. Оланская конница скоро должна встретиться с вами. Тебе не удастся нанести неожиданный удар. — Лицо Билстена стало серьезным, пальцы впились в бороду. — Их по меньшей мере в три раза больше. А к заходу солнца Ликат приведет с собой еще пятьсот человек.

— Так много? Он оставил лагерь без должной охраны. Это очень опасно. Я слышал, будто у него потери. — И Гэн поведал торговцу рассказ вестника о боевых лошадях.

Тот мрачно произнес:

— Есть и кое-что похуже. Ликат оскорбляет лучших воинов твоего племени: любого, кто не с ним, он обвиняет в трусости. Вокруг него вечно ошиваются сорви-головы, готовые бросить вызов каждому несогласному. Дуэли ведутся нечестно, но ты же знаешь, как горды Люди Собаки. Клан не доверяет клану. Люди Ликата настраивают одно племя против другого, а потом он приходит к ним как миротворец. Большинство кланов хотели бы избавиться от Ликата, но он держит их всех в кулаке. Теперь он у них самый главный. Дьяволы нанесли твоему народу такие удары, что Люди Собаки боятся раскола племени больше, чем открытого выступления против Ликата. Если кто-то хочет противостоять Ликату, то ему бы не помешало поискать помощи на стороне. — Он выделил последнюю фразу и после этого не проронил ни слова.

Повернувшись, Гэн взглянул на собеседника: в обычно бегающих глазах торговца был неприкрытый вызов и как будто что-то еще. Сперва ему почудилось, что надежда. Но на что мог надеяться Билстен, помогая Людям Собаки? Все же у Гэна возникло желание как-то утешить бородача. Более того, он обнаружил, что хочет довериться ему. Забыв об оскорбленном чувстве собственного достоинства, Гэн поведал Билстену план нападения и рассказал о своем намерении объединить оба королевства с Людьми Собаки в единое целое. Билстен спросил о роли, отводимой Гэном Людям Гор.

Тот почесал затылок:

— Или они присоединятся к нам, или будут изгнаны из наших земель. Представь себе, Билстен: от Китового Берега до земель Пожирателей Бизонов, от Морских Звезд до самой Матери Рек люди будут жить без страха.

Они долго ехали молча. Гэн ожидал продолжения разговора, ему не терпелось услышать мнение торговца. Однако вместо этого Билстен спросил:

— А нет ли за твоими притязаниями чего-то другого, молодой Мурдат? Подумай хорошенько.

Кровь прилила к лицу юноши. Пытаясь скрыть дрожь в голосе, он произнес:

— Моя жена. Если я не освобожу ее, то пусть племена сами позаботятся о себе.

— Ага, — произнес Билстен. Звук его голоса едва был слышен за грохотом барабанов, но Гэн уловил в нем оттенок удовлетворенности. Не глядя на спутника, Билстен повторил: — Еще раз прошу тебя подумать. Только чистая правда спасет нас в этом положении. Есть ли что-нибудь более важное для тебя?

— Больше ничего, — резко ответил Гэн. Он молча уставился на знамя своего отряда. Гнетущая тишина пролегла между говорившими. Наконец юноша кашлянул. — Я погорячился, — сказал он, извиняясь. — Честь важнее. Не только для меня, но и для нее тоже. Мы не сможем жить в позоре.

Билстен промолвил:

— Я верю тебе. Возможно, твоя мать была права. — Он вновь рассмеялся, но в напряженной беседе это прозвучало неестественно.

Гэн потребовал объяснить последние слова. Не отвечая, Билстен стал рыться в дорожной сумке. Сложив руки так, что только Гэн мог рассмотреть, что находится в них, он спросил:

— Ты, должно быть, слыхал об этой вещице?

Сайла как-то показывала уменьшенную копию браслета настоятельницы Ирисов, и Гэн сразу узнал его. Та же стрекоза и аметисты. Пока юноша разбирался с массой вопросов, возникших у него, Билстен опять заговорил:

— Послушай, Мурдат. Забудь на минуту о своей никчемной войне, подумай о своем месте в этом огромном бушующем море, имя которому — Жизнь. В старые времена, когда люди еще помнили, где находятся Святые Города, когда невидимая смерть разила неосторожных и места, убитые Богом, были полны смерти, женщина произвела на свет Церковь. Она создала целительниц, а потом и военных целительниц. Она установила правила жизни и обряды смерти. Последними она создала Учителей. Всем известно, что было после этого. Но великий секрет Церкви — выжившие. Не все Учителя погибли. И среди них были мужчины.

Гэн, как ошпаренный, отпрянул от торговца, а тот продолжал спокойно ехать, не удостоив его взглядом, и говорил:

— Учителя, которым запрещено учить, похожи на воинов Людей Собаки, потерявших честь, не так ли? Но они решили действовать иначе. Мы, кровь от крови Учителей, дружно помогали Церкви все эти столетия, подготавливая почву для миссионеров, оказывая им любую посильную помощь.

Он наконец посмотрел на Гэна, и в горящих глазах спутника тот увидел такую гордость, что невольно приблизился к торговцу.

Как ни глупо это звучалопосле всего сказанного, юноша смог выдавить из себя только одно слово:

— Торговцы?

— Они самые. Презираемые, гонимые, одинокие. Как еще могли мы продолжать служить Церкви? Но есть и другие. Их было очень мало. Они покинули дом Учителей кузнецами. Многие из них погибли, сгорели в радзонах, многих скосили болезни; многие были убиты прежде, чем убийцы узнали об их способностях. Но, несмотря на это, выжило достаточно, чтобы распространять свои умения. Одних называли Сиу. Не все кузнецы произошли от них, но были и те, кто смог проследить свою генеалогию достаточно далеко. Один из них — Сабанд Гайд.

— Ха! — Гэн грубо ткнул в него пальцем. — Теперь-то я понял: ты лжешь. Сабанд? Церковь? Да он вряд ли вспоминает Вездесущего на рассвете!

Билстен холодно спросил:

— А ты предлагаешь ему петь гимны или носить крестик?

Гэн чуть не свалился с коня, пытаясь увидеть, нет ли рядом посторонних ушей. Шара тревожно заскулил, не понимая беспокойства хозяина. Тот хрипло прошептал:

— Не говори при мне таких вещей. А что, если я донесу?

Билстен пожал плечами:

— Я и так в твоей власти.

— А я не желаю продолжать этот разговор!

— Но нам нужно поговорить. Гэн Мондэрк, я дал тебе время на раздумье, и ты сделал свой выбор. — Торговец помолчал в нерешительности, а потом продолжил с запалом: — Человеку, поступающему по воле пророчества, суждено многое растревожить. Мне приказано поделиться с тобой некоторыми сведениями, что я уже сделал. Я также послан оказать тебе помощь. За это ты поклянешься честью хранить наши секреты в тайне.

Сердце Гэна забилось учащенно.

— Розы на двери Сайлы. Это был ты.

Билстен кивнул.

— Мне пришлось напугать ее. Все пошло наперекосяк. Я разыскивал тебя в лагере, чтобы помочь вам по ту сторону гор. В конце концов мне удалось найти тебя здесь.

— Чего ты хочешь от меня?

— Сейчас? Ничего. Наоборот, я здесь, чтобы помочь тебе. Сабанд Гайд примкнул к Ликату, а Ликат — к Алтанару. Если ты пообещаешь содействовать Церкви, я поеду к Сабанду и сообщу ему о твоих намерениях напасть на лагерь Собак после разгрома оланской армии. Ручаюсь, что он уведет часть воинов Собак с поля битвы.

Гэн хмуро усмехнулся:

— Моя первая задача — освободить Нилу и Сайлу. Если мне даже и удастся сделать это, кто знает, смогу ли я победить Алтанара. И я не представляю, что Церкви может быть от меня нужно?

Билстен уверенно произнес:

— Мы верим в твою победу. А что касается Церкви, то ты должен доверять ей — ведь я же поверил тебе.

Войско вступило в засушливый район. Пылящую дорогу окружали иссушенные солнцем, бескрайние просторы степи. Нигде не было спасения от изнуряющего полуденного зноя. Насколько хватало глаз, всюду расстилался однообразный, угрюмый пейзаж — пыль и песок.

Гэн промолвил в задумчивости:

— Мое предназначение — приносить славу своему народу. Так учили меня мои отец и мать. Скажи Сабанду, что я приду. Мы уничтожим Ликата.

— Теперь я передам тебе то, что мне было велено в случае твоего согласия. Дьяволы объединились, чтобы разгромить лагерь Людей Собаки. Сабанд и его люди нападут неожиданно. Ты и твои люди будут спасены, а Ликат погибнет в бою с Дьяволами.

Побледнев, Гэн прохрипел:

— Ты хочешь, чтобы Дьяволы вырезали половину Людей Собаки?

Билстен ответил резко:

— Пророчество предсказывает тебе два пути. Ты должен выбрать один из них. Я буду с тобой до тех пор, пока это выгодно нам обоим.

— Ты испытываешь мое терпение, торговец. Я никому — даже Церкви — не позволю распоряжаться собой. В другой раз я бы разрубил тебя на куски. А сейчас… — Гэн глубоко вздохнул. — Предупреди Сабанда.

Подозвав посыльного, Гэн приказал ему привести торговцу оседланную лошадь, заметив, что негоже посланникам разъезжать на ослах.

Вдалеке показались двое всадников. Они мчались в сторону Гэна, оставляя за собой клубы пыли. Взглянув на небо, тот по солнцу определил, что разговор с Билстеном длился почти час.

Закрыв глаза, юноша освободился от лишних мыслей. Он думал только о предстоящей битве, которую нужно выиграть во что бы то ни стало.

Я иду! Гэн задержал дыхание, представляя, как его слова летят к любимой. В своем воображении он увидел их. Они были маленькими, хрупкими и яркими, словно колибри. Слова парят вокруг ее ушей. И женщина, слыша шелест невидимых крыльев, все понимает. Она улыбается.

Клас подал сигнал:

— Враг в четырех милях отсюда.

Запрокинув голову, Гэн завыл. Окружающие уставились на него в изумлении. Кто-то издал одобрительный возглас, и вскоре все стаи последовали его примеру. Звук облетел колонну из конца в конец, повторяясь тысячами глоток. Он то усиливался, то затухал, поддерживаемый барабанным боем, — этот грозный, устрашающий голос смерти.

Глава 81

Прислонившись к дереву, Гэн наблюдал за последними приготовлениями людей из стаи Джалайла. Воины готовились к ночному рейду в оланский тыл. Тоненький серпик молодого месяца давал слишком мало света, и воины переругивались, спотыкаясь о невидимые во тьме препятствия. Но все прекрасно понимали, что темнота — их единственная надежда быть незамеченными во время ночного похода.

Если вообще можно было на что-то надеяться.

То, что Люди Собаки примкнули к Оланам, нарушало планы Волков.

Враждующие армии расположились на противоположных сторонах огромного ровного поля. Никто из них не осмелился начать бой на закате дня — все ждали следующего утра. Между воинами Оланов и Волками произошло несколько стычек, но все они не заходили дальше выкрикивания угроз и оскорблений в адрес противника. Страх перед будущей битвой и жажда крови владели душами бойцов. Случалось так, что один из них, увлекшись, вырывался вперед своих товарищей, стуча мечом о щит и громко выкрикивая проклятья в сторону врагов. Но командиры обеих армий зорко следили, чтобы этот спектакль не перерос в настоящее сражение. Осаживая назад таких храбрецов, они возвращали их в строй. Сотоварищи встречали своих героев одобрительными возгласами. Лошади громко ржали, рвались в бой, и всадникам стоило немалого труда удержаться в седле.

Под вечер все заняли свои исходные позиции. Вереницы костров вспыхнули в стане каждой из армий. Темные силуэты воинов мелькали в их ярком свете. Большинство людей сочли благоразумным укрыться где-нибудь, и только некоторые отчаянные головы продолжали рыскать во тьме. Это были те, которых называли охотниками за людьми.

Еще вчера предводители Волков осмотрели место будущего сражения. Их взору предстало безрадостное зрелище: поле битвы представляло собой равнину без единого холма или рощи деревьев, где мог бы укрыться отряд. Кроме того, командующий Оланов, зная о маневренности Волков, занял наиболее выгодную позицию. На левом фланге армии Алтанара находился лес, а справа — густой кустарник.

Однако разведчики Эмсо доложили, что весь лес превратился в дремучие заросли молодых деревьев, шиповника и бамбука, выросших на месте пожара. Гэн и Клас поздравили друг друга с первой удачей: непролазная чаща помешает действиям Оланов в бою, а для ночного похода в тыл неприятеля она являлась лучшим прикрытием.

Вечером к Оланам присоединился отряд Людей Собаки, заняв позиции у леса. И опять разведчики Эмсо совершили невероятное: им удалось узнать, что Собаки расставили по лесу ночных дозорных.

Теперь в тыл Оланам можно было зайти, только сделав огромный крюк на запад. А времени было в обрез.

Эта мысль не давала покоя Гэну, пока он осматривал лошадей, привязанных у пикетов. Лошади ели овес, часто поднимая свои морды, — Гэн видел отблески луны в их глазах. Казалось, они понимали, что происходит нечто необычное.

Отряд не мог ехать на конях, дабы его не обнаружили, и поэтому придется идти с лошадьми в поводу по пути, отмеченному лазутчиками Эмсо.

Темнота и скорость были их союзниками. Гэн надеялся, что в бою появится еще один помощник — страх.

Юноша направился к тому месту, где его ожидали погонщики воздушных змеев. Воины казались возбужденными до предела. Ветер был подходящим, а вера людей в победу непоколебимой. Гэн хотел быть хотя бы наполовину таким уверенным, как они.

Бойцы разбились на группы по пять человек: один запускающий и четверо погонщиков. По приказу Гэна они рассыпались по всей линии наступления. Сам он расположился за одним из погонщиков, глядя, как их запускающий удаляется в сторону позиций Оланов, пока тот совсем не исчез в темноте. После томительного ожидания погонщик внезапно отклонился назад, задрав голову, как будто увидев змея высоко в небе. Он обернулся к Гэну.

— Наверху, Мурдат. Присмотрись, и ты увидишь его.

Гэн пристально вгляделся в ночное небо. Не заметив ничего, кроме мерцающих звезд, он двинулся дальше. Юноша почувствовал, как у него засосало под ложечкой.

Вернулся Клас со своими всадниками, построенными в две одинаковые колонны. Скоро змеи повернут на юг. Не говоря ни слова, Клас положил руку на плечо друга. Гэн сделал то же. Так они простояли некоторое время в молчании, а затем каждый направился к своей колонне.

Гэн приказал собакам идти рядом. Разведчики Эмсо пометили дорогу белыми полосками ткани, что позволяло продвигаться быстрее. Ровный легкий ветерок делал движение колонн практически беззвучным. Если ночные дозорные и услышат какой-нибудь шум, то, не привыкшие к лесной местности, они примут его за шелест листьев на ветру.

К тому времени, как они повернули на юг, Гэн почти перестал сомневаться в успехе операции.

Но внезапно сквозь шум ветра послышался лай собаки.

Внутри у юноши все похолодело. Он прислушался, держа мурдат наготове. Собака? Он вновь прислушался. На этот раз вдали прозвучал свисток ночного дозорного.

Медленно Гэн начал двигаться к источнику шума, пока ярдов через двести не разглядел впереди себя фигуру человека. Попытавшись приблизиться к ней, он почувствовал движение в темноте.

Гэн затаил дыхание. Несомненно, перед ним был ночной дозорный и его собаки.

Дотронувшись до руки Класа, он дал понять, что пойдет вперед. Тот попытался остановить его, но Гэн увернулся от руки товарища.

Шара и Чо непрерывно рычали; юноша скорее ощущал это, чем слышал. Он погладил собак, стараясь их успокоить.

Человек не двигался. Вдруг он пригнулся, и Гэн приготовился нанести удар.

Напряженный молодой голос спросил:

— Кто ты?

— Я — Гэн Мондэрк, — произнес Гэн низким, как звук барабана, голосом. — Я не знаю твоего имени.

— Я знаю тебя, Гэн. Я — Дарбен Вайар, сын Гонмала. Сабанд Гайд послал меня.

— Я знаю тебя, Дарбен.

Соблюдение формальностей при таких обстоятельствах встречи вызвало у Гэна нервный смешок. Он немедленно взял себя в руки. Мужчины приблизились. Подошедший Клас обменялся приветствиями с Дарбеном, и ночной дозорный произнес:

— Сабанд Гайд приказал мне выследить разведчиков, размечающих дорогу. Я видел, как они повернули на юг. Здесь я и остался ожидать встречи с тобой.

— Что решил Сабанд?

— Все ночные дозорные и почти все воины Собаки покинут лагерь ночью. Он благодарит за предупреждение о Дьяволах. Мы встретим их.

Только он успел закончить, как леденящий душу вопль разорвал ночную тишину.

— Что это? — Голос Дарбена дрожал от испуга.

— Сюрприз для армии Алтанара, — ответил Гэн. В это время к первому крику добавились другие. — Возвращайся к Сабанду и передай, что Дарбен Вайар — лучший воин из всех Собак. Это сказал я, Гэн Мондэрк. Передай ему также, что я скоро вернусь к своему народу.

Дарбен пробормотал, запинаясь:

— Я не могу сказать этого. Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Так что, лучше, чтобы я оказался в неловком положении? Тебе не хочется мне повиноваться? Иди.

Псы ночного дозорного заворчали, встревоженные резкостью последних слов. Но хозяин прикрикнул на них, и они вместе растаяли в ночной тишине.

Клас промолвил:

— Удача сопутствует тебе, Гэн. Молись, чтобы она не покинула нас.

Ускорив шаг, колонны двинулись дальше.

На рассвете оланскому генералу сообщили сногсшибательное известие: его правый фланг охраняют всего лишь пятьдесят восемь воинов Собаки. Вчера вечером, когда он ложился спать, там их было несколько сотен. Хуже того, офицеры сообщали, что ночью множество бойцов разбежались, напуганные душераздирающими воплями с неба. Ехидно улыбающиеся блюстители поведали, как много дезертиров было возвращено ими обратно. Генералу хотелось осадить их, намекнув, что любой из них удрал бы, услышав ночью дикие крики с небес, однако предпочел промолчать. Седой вояка превосходно понимал, что не дожил бы до своих лет, если бы позволял себе препираться с блюстителями. Все же, несмотря на эти потери, Волков по-прежнему было гораздо меньше противника.

Генерал перешел в башню, сооруженную для него накануне. Увиденное сверху убедило в правильности выбранной стратегии.

Волки выстроились в оборонительном порядке, чего и следовало ожидать.

Первым делом генерал отдал приказ тяжелой коннице прорваться сквозь позиции Волков. Сделав это, они зайдут им с тыла, а потом пехота довершит начатое. В эту атаку были посланы и все оставшиеся Собаки — Алтанар дал предельно четкие указания о том, чтобы Люди Собаки понесли как можно больше потерь.

План был не ахти какой, но всегда действовал безотказно: до этого генерал не проиграл ни одного сражения.

И все же повышенная маневренность Волков вызывала тревогу. В то время, когда Оланы сосредоточили для прорыва всю свою кавалерию, Волки выстроились так, чтобы та беспрепятственно прошла сквозь их ряды. Генерал послал лучников разрушить ряды неприятеля — Волки атаковали их, заставляя вместо нападения обороняться.

И эти проклятые сигнальные флаги Волков! Ни на секунду не останавливаясь, они предупреждают своих о всех действиях противника. Генерала это раздражало. Но оправившаяся от потерь оланская кавалерия снова выстроилась в боевой порядок, и он снова отдал приказ наступать.

В этот момент началось что-то невероятное: из рядов Волков вышли вперед люди с большими пестрыми коробками в руках. Мало того, они развернулись к позициям Оланов спиной, продолжая держать эти глупые коробки. Когда же коробки неожиданно взмыли в воздух, генерал разразился проклятьями.

Крики в ночи! Ну конечно же, это были воздушные змеи. Генерал побагровел от гнева. Они уже одурачили его ночью и наивно полагают, что им удастся это сделать опять. Кавалерия Оланов, не теряя времени, устремилась на Волков, и ухмылка удовлетворения отразилась на лице командующего. Детские игры закончились, пришло время показать свою мощь.

Лучники, натянув луки, отступили назад. Держа копья наготове, конница Алтанара ринулась в бой.

В пылу сражения оланский генерал совершенно позабыл о неуклюжих, но бесшумных змеях. Когда один из его рабов, задрав голову вверх, завопил: «Смотрите!», командующий решил, что тот спятил. А затем вдруг увидел камни, летящие с неба. Генерал вглядывался в безумной надежде, что они упадут позади проскочившей под ними ни о чем не подозревающей кавалерии.

Но чуда не произошло. Когда камни обрушились прямо на головы всадников, атакующие Оланы превратились в кровавое месиво из обезумевших лошадей, брошенного оружия и гибнущих под копытами раненых. Тучи выпущенных Волками стрел довершили разгром непобедимой оланской кавалерии.

Остатки атакующих, побросав свои копья, спасались бегством.

Итак, атака захлебнулась. В криках раненых и умирающих генерал слышал свою судьбу. Алтанар поражений не прощает. В последней отчаянной попытке командующий приказал атаковать всеми силами. Блюстители истины, расставленные позади бойцов, при помощи хлыстов передали им приказ. Медленно и неохотно армия Оланов двинулась вперед. Сдвинув плотнее свои щиты и обнажив мечи, воины с угрюмой решительностью приближались к Волкам.

С неба на них устремились небольшие змеи; прикрепленные к ним клинки выглядели, как жала. Но на этот раз Оланы приготовились к нападению. Словно лисы, охотящиеся на цыплят, воины затаились под щитами. Стоило одному из змеев опуститься пониже, они набрасывались на него, изрубая на мелкие кусочки. Вскоре в небе не осталось ни одного воздушного змея, зато повсюду валялись их разукрашенные обломки. Огромные боевые рога Оланов вновь затрубили атаку. Тучи стрел взметнулись в небо. Подобно стаям смертоносных птиц, они носились в воздухе над людскими головами.

С криками Оланы ринулись на штурм. Завывая, Волки бросились им навстречу.

Сигнальные флажки Волков снова взметнулись в небо. До генерала доносились слабые звуки свистков. Ритм барабанов изменился. Заинтригованный командующий встревоженно привстал со своего места, ухватившись за перила. Передняя шеренга Волков отступала. Неожиданно он заметил, что их кавалерия надежно прикрывает фланги, в то время как в рядах Оланов царила полная неразбериха.

А в небо взметнулись новые, огромные змеи. Похоже, Волки, подбирая с земли старые, восстанавливали их.

Внезапно оставшиеся в живых люди Собаки, развернув своих коней, помчались прочь с поля битвы. Они пытались делать какие-то знаки, крича в сторону башни, но генерал не мог различить ни слов, ни жестов. Кнуты блюстителей оказались беспомощными — едва всадники рискнули приблизиться к Собакам, те хладнокровно выпустили в них кучу стрел.

И тут генерала осенила дикая мысль, никогда до этого не приходившая ему в голову: если это сражение будет проиграно, царству Алтанара конец. Гэн Мондэрк был давно известен как миротворец и честный победитель. Подняв забрало, генерал сжал внезапно разболевшиеся виски.

Глава 82

Взглянув на море, Гэн заметил катамаран Вала. Его путь был отмечен легким пенистым следом, так непохожим на тот бурлящий водоворот, тянувшийся за ним, когда он появился впервые. В тот раз рассекаемые воды, достигнув берега, обрушивались стремительным прибоем, а сейчас только небольшие волны лениво плескались о песок.

— Они опоздают.

— Знаю, — мрачно ответил Клас. — Нам придется туго без пятидесяти воинов Тейт и оружия Конвея. Здесь слишком ветрено. Может быть, расположимся там?

Гэн пропустил вопрос мимо ушей, потому что понятия не имел, как на него ответить.

— По крайней мере, пока еще не видно погони. Мы постараемся уйти как можно дальше от нее, и я надеюсь, что помощь подоспеет вовремя.

Их план предусматривал захват оланских кораблей. Но без людей Вала, сумевших бы взять на себя управление командами Волков, нечего было надеяться на успех этого предприятия. К тому же давно пора переменить лошадей. После такой непрерывной скачки они не смогут долго уходить от преследования. Освободить женщин было недостаточно; без свежих скакунов погоня закончилась бы, не начавшись.

Сознавая, что время вновь ускользает от них, Гэн приказал ускорить темп. Миля за милей исчезали в непрерывном цоканье копыт. Гэн вспомнил, как давным-давно, ночью, они искали чужеземцев, на которых напали Дьяволы. Тогда он ощущал, что в темноте скрывается нечто невидимое и неуязвимое. Сейчас все было по-другому. Он пытался сосредоточиться на дороге, но мешали мысли о поражении, словно безликие и бесформенные чудовища, роившиеся в голове, угрожая ему и Ниле. Он почувствовал страх, впрочем вскоре сменившийся мыслями о Ниле и о том, что ее жизнь была основой для другой жизни.

«Ваши помыслы и вера одинаковы, — сказал чей-то голос, — нет ничего хуже жизни с запятнанной честью». Но тут еще один голос, звучавший тише и сдержаннее, вкрадчиво прошептал: «Твоя честь и честь твоей жены — совершенно разные вещи. Нила должна защитить своего ребенка. Ты думаешь о королевствах, в то время как твоя жена думает о солнце и звездах и обо всем, что под ними. Ты бы хотел получить королевство ценой жизни своего ребенка? Или ребенка Класа? Если не эти дети, то какие тогда? Люди умирают за твои идеи. И будут продолжать умирать. Ради мира? Ради твоего народа? Ради тебя, Гэн?»

Голоса терзали его, перебивая друг друга. Слова материнского пророчества огнем пылали в его мыслях.

Он хотел увидеть Нилу и своего ребенка. Почувствовав, как кто-то теребит его за руку, Гэн мгновенно отпрянул, готовый к отпору. В то же мгновение он узнал Класа, явно обеспокоенного состоянием друга.

— Со мной все в порядке. Просто задумался.

В ответ Клас лишь приподнял бровь. Протянув руку по направлению к краю леса, он произнес:

— Там город. Можно или обойти его, или попытаться прорваться напрямик.

— Прорвемся. — В голосе Гэна звучала уверенность. — Рисунки Вала показали, что город будет служить прикрытием, пока мы не подойдем к замку на расстояние двухсот ярдов.

Остановив колонну под прикрытием леса, Гэн проехал вдоль нее, лично благодаря каждого. Он говорил о том, что, хотя Нила его жена, она не их соплеменница, и он высоко ценит готовность Волков помочь своему командиру.

— Люди, обороняющие замок, — цепные псы Алтанара. Это палачи, надсмотрщики, свора блюстителей истины. Они знают, что их ждет, если вы до них доберетесь. Это будет страшная битва, но мы ее выиграем.

Галопом выскочив из леса, стая устремилась к северным воротам города. Оказавшись внутри, они просто рубили сплеча всех, кто оказывал сопротивление, с грохотом проносясь по улицам. Сперва горожане с проклятьями разбегались в разные стороны, но, как только стало ясно, что это штурм замка, многие вернулись назад и, собравшись на подступах, поддерживали нападавших криками. Этот шум взбудоражил замковую стражу, едва успевшую опустить ворота.

Волки разделились на колонны, каждая из которых, двигаясь вдоль стены замка, засыпала стрелами собирающихся наверху блюстителей. По команде Класа три воина бросились прямо к деревянным воротам, а остальные Волки сосредоточили огонь на маленьких башенках по обе стороны от них. Заложить порох и поджечь огонь было делом нескольких секунд, и троица начала отступать.

Однако строители замка предвидели возможность поджога. Тишину, наступившую после закладки пороха, нарушил новый звук — пронзительный, повторяющийся скрип. Внезапно из узких бойниц башенок по бокам ворот хлынули потоки воды, залившие все внизу. Фитиль тут же потух.

Оборонявшиеся были весьма воодушевлены этой неудачей нападавших.

Раскрасневшийся Клас, вырвав факел из рук воина, галопом поскакал к воротам, не обращая внимания на крики Гэна. Когда стало ясно, что Класа уже не остановить, все как один бросились вперед, выпустив ураган стрел, чтобы прикрыть его. Пригнувшись под этим ураганом, Клас соскочил с лошади и вытащил из седельной сумки непромокаемое одеяло. Пробежав последние несколько ярдов, он нагнулся над сосудом с порохом и зажег фитиль, укрыв его полотном.

И снова Оланы с глумливым хохотом смотрели на поспешное отступление своего врага. Снова из бойниц полилась вода и полетели стрелы, одна из которых задела лошадь Класа. Дернувшись от боли, та чуть не сбросила седока, но вскоре они оба были на безопасном расстоянии.

Волки не отрываясь смотрели на одеяло, нелепо лежавшее перед воротами. Дыма не было видно. Клас потирал татуировку и беззвучно шевелил губами, чем-то подбадривая себя.

Когда раздался взрыв, в грохоте и желто-оранжевой вспышке ворота сначала будто подались назад и зависли в воздухе. Затем, словно впитав в себя всю силу пороха и не сумев сдержать ее, главные королевские ворота разлетелись на куски. В клубах дыма и пыли со свистом бумеранга проносились обломки бревен.

Одна из башен упала во двор замка. Вторая накренилась. Не успели обломки ворот опуститься на землю, как Волки с ревом хлынули в образовавшийся проход. Ворвавшись внутрь, воины спешивались, готовые к бою.

Большинство защитников замка были уже в своих белых доспехах. Гэн быстро понял, что недооценил их безрассудную храбрость. Они дрались с неистовством людей, знавших, что впереди или победа, или смерть. Сражающиеся заполнили дома и улицы. Штурм замка превратился в водоворот поединков один на один.

* * *
Алтанар и Ликат любовались видом на Китовый Берег, открывшимся с балкона летней резиденции короля, расположенной в западной части замка, когда прибыл гонец с донесением о том, что на границе с Харбундаем полным ходом идет сражение. Эта весть обрадовала Алтанара. Он не мог скрыть удивления смелостью маневра Класа, но вскоре махнул на это рукой.

— У них нет никакого тактического преимущества, а у нас подавляющее численное превосходство. Мои воины намного лучше защищены доспехами. Надеюсь, Волки будут достойно сражаться. Чем больше их умрет сегодня, тем меньше с ними будет возни потом.

Он помедлил. Злоба, отразившаяся на его лице, озадачила Ликата. Алтанар, не замечая обостренного любопытства своего гостя, продолжал говорить, поглядывая на море:

— Чужеземцы нужны мне живыми. Все, даже эта черномазая тварь и верующие. Но особенно те, кто предал меня. Я дал им все, я относился к ним как к почетным гостям. А они… Забрали все подчистую. Опозорили меня. О, да — я хочу, чтобы они остались в живых. Мне они нужны, чтобы выведать все, что им известно. Они расскажут мне об этом, как только я открою свои маленькие тайны. Медленно. Нежно.

Увидев, как помрачнел Ликат, король дружески улыбнулся, ободряя своего единомышленника:

— А ты получишь все остальное, мой храбрый друг. Нилу, разумеется. Гэна, Класа — если они останутся в живых. И щедрую долю добычи.

Оставив попытки втянуть Ликата в разговор, он послал за доспехами и рабами, которые помогали ему одеваться, а затем приказал подавать завтрак. Ликат отказался от еды. Его угрюмость беспокоила Алтанара. До прибытия Ликата прошлой ночью король отводил Ниле только роль заложницы. Он был неприятно поражен, узнав, что этот дикарь, кичившийся своей любовью к чистоте, возжелал ее для себя. Однако в этом было нечто забавное. Какая женщина могла бы польститься на этого напыщенного болвана? Одна его голова, волосы на которой были наполовину обриты, а наполовину заплетены в косу, вызвала бы у нее смех. Алтанар едва удержался от улыбки, вспомнив силу духа женщины из племени Собаки. Очень жаль, что она так быстро забеременела. Она горячила кровь.

Сейчас необходимо не подпускать к ней Ликата еще некоторое время, а уговаривать это животное было нелегко.

Поэтому начало битвы воспринялось Алтанаром как благо: это служило идеальным поводом покинуть замок.

Все откладывается. Ликат увидит свою будущую невесту при более благоприятных обстоятельствах. Это будет забава, которая завершит уничтожение Гэна Мондэрка и всех Собак.

Продолжая говорить, пока рабы облачали его в доспехи, он наслаждался растущим раздражением Ликата. Все глупцы думают только о себе, им нет дела до чувств других.

Король всегда должен представлять собой внушительное зрелище и сознавать, что его вид вызывает благоговейный страх. Алтанар внимательно разглядывал свое отражение в нескольких зеркалах, принесенных рабами, смахивая пыль со стальных доспехов, украшенных золотом и серебром. Шлем имел причудливую форму акульей пасти. Лицо Алтанара виднелось за стальными зубами, защищавшими лицо, как забрало. Острый, словно бритва, плавник торчал из макушки шлема. На плечах прикреплялись плавники поменьше, предназначенные для защиты от ударов в шею. В подходящей ситуации они тоже становились грозным оружием. Король взял поднесенную ему палицу со стальной рукояткой. Акулий мотив нашел свое отражение в стальных шипах на головке и рукояти. Рабы бросились врассыпную, когда он описал ею в воздухе свистящую дугу.

Украдкой взглянув на Ликата, он почти пожалел его. Ликат был таким примитивным. Его шлем в виде маски из двух раздвинутых сейчас частей, сделанный хотя и прочно, но грубо, был украшен только медвежьими клыками. Обе его половинки, соединенные вместе, образовывали медвежью морду.

Не успел Алтанар поднести к губам запотевшую от холода чашу виноградного сока, взятую с подноса стоящего рядом раба, как до них донеся шум атаки Гэна. Ликат обеспокоенно нахмурился. Король сделал вид, что не замечает этого:

— Наверное, какие-то городские олухи, услышав звуки штурма, пришли докучать страже на стенах. Ими займутся через несколько минут.

Ликат нахмурился еще больше:

— Я хочу увидеть Нилу, а затем мы поскачем к северу. Не люблю, когда мои воины сражаются без меня.

Шум усилился. Послышались крики блюстителей, строивших своих подчиненных.

Алтанар улыбнулся гостю. Взяв палицу и положив руку на рукоять меча, он предложил:

— Сперва давай испробуем наше оружие на тех, кто беснуется там.

Он был уверен, что дикарь позабудет обо всем на свете, почувствовав вкус крови.

Взрывная волна настигла их через секунду после звука взрыва. Зашатавшись и вцепившись друг в друга, чтобы удержаться на ногах, на несколько мгновений они оцепенели с вытаращенными от удивления глазами. Ликат первым пришел в себя.

— Громовое оружие! — заорал он и, оттолкнув короля, бросился к двери, призывая своих людей.

Гэн и Клас сражались плечом к плечу, прорываясь к покоям Алтанара с упорством обреченных. Шара и Чо в бешенстве то рвались вперед, то отступали, изматывая противника. Чо бесстрашно бросила вызов троим стражникам, пытавшимся прикончить Класа, который оступился, стараясь уклониться от летящего в него копья. Когда Клас поднялся на ноги, она уже вцепилась одному из нападавших в руку, державшую меч, и оттащила его от остальных. Через несколько секунд со всеми тремя было покончено, и Чо заняла свое место рядом с Шарой и Гэном.

Они ворвались во дворец через главный вход королевского зала и едва успели попасть внутрь, как двери захлопнулись. Блюстители быстро заполняли дальний конец помещения. Гэн стал поспешно звать на помощь, и на зов прибежали Волки, сумевшие вырваться из битвы.

Сражение в зале напоминало ночной кошмар. Очертания блюстителей неясно вырисовывались в полутьме. Каждый звук отдавался зловещим эхом. Крики раненых многократно отражались от стен. Звук превратился в оружие, больно ранящее сердца как нападающих, так и защищающихся. Вскоре Волки стали теснить противника.

Алтанар, Ликат и шесть воинов из племени Собаки вбежали в зал через дверь, ведущую в королевские покои. При виде их Гэн с Класом издали боевой клич. Двое воинов Собаки застыли от ужаса. Бросив быстрый взгляд на Ликата, они вложили мечи в ножны и скрылись туда, откуда появились. Алтанар заорал на блюстителей. Шум битвы заглушил его слова, но четыре воина, отделившись от сражавшихся, подбежали к нему. Вся компания исчезла за дверью.

Гэн наконец прорвался сквозь оставшихся стражников, стоявших между ним и уходящей группой. Клас следовал за ним по пятам. Они бежали по коридорам, выбивая двери ногами. Нилы нигде не было. В одной из пустых комнат Чо вдруг стала скулить. Шара, с лаем покружив вокруг, остановился перед деревянным комодом. Рывком распахнув его, Гэн увидел до боли знакомые юбку и блузку Нилы.

Не успел он произнести слова команды, как собаки вновь рванулись вперед. Они неслись так стремительно, что их заносило на поворотах, а когти скользили по гладкому каменному полу. Гэн и Клас бежали следом, стараясь не отставать.

— Сайлы нигде не видно! — крикнул Клас.

Гэн кивнул. Он старался не думать о том, что это могло означать.

Вскоре они остановились перед дверью, в которую царапались собаки. Друзья попытались высадить ее, но безрезультатно. Они продолжали ломиться в дверь до тех пор, пока косяк не раскололся в щепки. Ворвавшись внутрь, они увидели только старуху, пытавшуюся подняться. Половина ее лица отекла, синяк уже приобрел отвратительный сероватый оттенок. Волосы растрепались. Потянувшись, чтобы схватиться за что-нибудь и подняться на ноги, она попыталась сжать кулаки. Гэн поспешил усадить ее на стул. Старуха проговорила:

— Они пришли с Нилой и забрали Сайлу. Видишь, я все поняла и добилась, чтобы они разрешили мне ухаживать за ней. Только мне. Я знаю, что она Избранная, и всегда знала.

— Что она несет? — пробормотал Гэн, протягивая руку, чтобы коснуться ее плеча. Старуха окинула юношу ледяным взглядом. Внезапно в ее глазах появилось лукавое выражение, и она доверительно подалась вперед. Гэн отступил. Женщина продолжала, указывая искалеченной рукой на дальнюю стену:

— Это там. Там есть проход. Они попытаются купить себе свободу жизнями ваших жен. Скорее! Схватите их!

Стена была каменной. Однако собаки, прыгая на задних лапах, атаковали ее с такой же свирепостью, с какой минуту назад набросились на дверь, ведущую в эту комнату. Одна из них задела нужное место, и каменный блок со скрипом отодвинулся, открывая вход в подземелье. Все бросились в проход. В абсолютной темноте не было слышно ничего, кроме звука их собственных шагов. Гэн держал Шару за ошейник. С радостным визгом собаки тащили людей за собой.

Когда друзьям уже казалось, что они целую вечность бегут по этому скользкому проходу, натыкаясь на стены, воздух вдруг стал вроде бы свежее. Один раз им почудилось, будто они слышат голоса, и воины остановились, затаив дыхание и прислушиваясь. Через несколько ярдов это случилось вновь, и они поняли, что погоня подходит к концу. Оба крепче сжали рукоятки мечей и проверили, легко ли можно дотянуться до кинжалов, торопливо осенив себя Тройным Знаком.

Выход из тоннеля был все еще открыт. Они попали на склад через дверь, самую большую из когда-либо виденных Гэном. Штабеля товаров выше человеческого роста, разделенные проходами, простирались на пятьдесят ярдов впереди и на половину этого расстояния по обе стороны от них. В конце одного из проходов, у самого выхода, они заметили Алтанара и Ликата.

Выскочивший из тоннеля Гэн закричал:

— Стоять!

Все обернулись. Стражники несли двух женщин, завернутых в одеяла. Увидев преследователей, они опустили их на землю и обнажили оружие.

Алтанар, быстро подскочив к Ниле, приставил к ее горлу меч.

— Один шаг — и… — Он не договорил. Самодовольство в его голосе усиливалось резонирующей маской. Гэн услышал, как Клас бормочет что-то похожее на молитву. Алтанар повторил: — Еще один шаг — и она умрет.

Нила извивалась и стонала. Но Гэн чувствовал огромное облегчение: она была жива. Он опустил оружие, сделав глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе, и произнес:

— Если вы вернете наших жен, мы отпустим вас. Но если вы причините им вред, пощады не будет.

— Жен? — выскочил вперед Ликат. — Ты сказал «жен»?! — Это прозвучало как обвинение.

Нила лежала на боку. Гэн указал на нее мечом:

— Она носит моего ребенка, Ликат.

Наклонившись, тот горящим взглядом окинул закутанную в одеяло женщину. Когда Ликат снова повернулся к Алтанару, он был в такой ярости, что, казалось, позабыл обо всем на свете:

— Ты ничего не сказал мне о том, что она беременна! Ты приказал обмотать ее этими тряпками, чтобы я ничего не заметил!..

— Он лжет. Мне запрещено прикасаться к беременной женщине. Мой клан заключил сделку с Церковью. — Алтанар выглядел больным. — Это мой ребенок. Должен быть моим.

Гэн вздрогнул от предупреждающего прикосновения Класа. Он знал, что должен быть спокойным, должен сдерживать себя. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Несмотря на это, голос его оставался уверенным. Он решительно заявил, что это его ребенок. Гэн насмехался над Алтанаром, говоря, что стража во дворце уничтожена и подкрепления на подходе. В конце он заметил, что независимо от того, что произойдет с их армиями, Алтанар не сможет покинуть замок без его позволения.

Вдруг Ликат, в бешенстве прокричав что-то неразборчивое, выхватил меч и занес его над Нилой.

— Нет! — крикнул Гэн, бросившись вперед. — Нет, Ликат!

Один из стражников, должно быть решив спасти собственную шкуру, схватил Ликата и, дернув, развернул в другую сторону. Меч со свистом пронесся мимо Нилы, не причинив ей вреда, и, выбив искры, вонзился в каменный пол. Остальные охранники в замешательстве повернулись к Гэну и Класу. Ликат продолжал сопротивляться, но блюститель мертвой хваткой сдавил его шею. Жертва слабела прямо на глазах.

Быстро сориентировавшись, король приставил меч к горлу Ликата. От неожиданности ноги бедняги подкосились. Воины Собаки в нерешительности переминались на месте, бросая взгляды то на Гэна с Класой, то на стражников Алтанара, также сбитых с толку. Король снял свой шлем, открыв улыбку, застывшую на восковом лице. По лбу катился пот. Руки дрожали. Когда он заговорил, визгливые нотки в его голосе напомнили Гэну одного такого пса, скулившего и вилявшего хвостом перед тем, как вцепиться ему в горло:

— Ты сделал предложение. Я его принял. Ты сохранишь мне жизнь, если я верну ваших женщин.

Клас зарычал.

— Обещаю, — кивнул Гэн.

— Как насчет лодки для меня и моих людей?

— И больше ничего.

Ноги Гэна сводило судорогой. Он не мог оторвать горящего взгляда от Нилы.

— Достаточно справедливо. — Не взглянув на Ликата, Алтанар вонзил меч ему в горло.

Никто не ожидал такого вероломства. Ошарашенный стражник отпустил его. Шатаясь, Ликат, все еще не веря в случившееся, шагнув вперед, к свету, и повалился на спину. Алтанар вытер клинок о мешок с тряпьем и, вкладывая меч в ножны, кивнул в сторону Ликата:

— Примите это в знак моего доверия к вам. Он был нашим общим врагом, и, значит, я оказал услугу всем нам. Теперь я рассчитываю на то, что вы удержите своих людей, пока мы не отплывем.

Гэн едва успел заметить, как Клас скользнул мимо него к Сайле. Он сосредоточенно смотрел на удалявшегося уверенной походкой Алтанара. Только один охранник выразил желание последовать за ним.

Клас не отрываясь смотрел на Сайлу. Гэн вдруг понял, что случилось нечто ужасное.

— Стой! Ни с места! — остановив Алтанара, юноша положил руку на плечо друга. — Неужели она…

— Она жива. — Клас весь дрожал. — Ребенок мертв.

Он медленно поднялся, как будто черпая силу из земли, и шагнул вслед за Алтанаром.

— Мой ребенок. Ты убил моего ребенка. Я тебе ничего не обещал, король.

Тот поднял руки:

— Я пытался помочь ей. Ты видел — она была с настоятельницей Ирисов. Я приказал привести ее туда.

Охранник, стоявший перед Алтанаром, обернулся и посмотрел на него, словно не веря своим ушам, затем бросил взгляд на Класа. Прежнее выражение его лица сменилось ужасом. Потянувшись за мечом, он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать. Но палица с акульими зубами оказалась быстрее. Раздался лязг металла, и стражник качнулся вперед. Каким-то образом он удержался на ногах. Лицо сначала будто разгладилось, а затем исказилось болью, и он упал навзничь. Палица, брошенная Алтанаром на пол, наполнила склад колокольным звоном.

— Вот. — Он затряс головой, словно пытаясь избавиться от чего-то, и продолжил: — Этот человек не кормил как следует твою жену. Я признаю свою вину, но не несу ответственности за него. Он — Танцующий-под-Луной, неверующий фанатик. Я остановил его, когда смог, и казнил за преступление. А твой король обещал мне неприкосновенность.

Гэн посмотрел на Класа, и страдания друга передались ему. Он беспомощно развел руками:

— Я же не знал, Клас. Я думал лишь о том, как спасти их. Прости меня, пожалуйста.

Тот молча опустился на колени рядом с Сайлой. Погладив ее волосы, он бережно поднял жену на руки. Гэн тоже поднял Нилу, и они вышли на солнечный свет за двигавшимся настороженной походкой Алтанаром.

Блюстители истины и воины из племени Собаки тоже устремились наружу, образуя щит между королем и всеми остальными. За дверью воины Ликата сразу же сбились в кучу. Как только один из них тяжело опустился на землю, оставшиеся последовали его примеру. Они сидели, опустив головы на скрещенные руки и пряча лица, а блюстители внимательно смотрели на них, переглядываясь. Затем, словно сговорившись, направились к Собакам и присоединились к ним.

Алтанар стоял в одиночестве. Его лицо исказила судорога, глаза отчаянно забегали. Однако, ничего не сказав, он развернулся и побежал к небольшой лодке, покачивавшейся на волнах недалеко от причала. Когда король уже вскарабкался на борт суденышка и нагнулся, чтобы схватить веревки для поднятия парусов, обе женщины встрепенулись. Мужья опустили их на землю. Гэн отдал приказ воинам Собаки приспособить какую-нибудь тряпку для белого флага и найти целительниц. Воины немедленно повиновались, подгоняемые рычанием Шары, недовольного их уходом.

Открыв глаза, Нила на мгновение удивилась, а затем вдруг улыбнулась. Гэн поцеловал ее мимолетно, нежно. Ее улыбка сияла подтверждением веры и счастья. Он бормотал что-то бессмысленное, не в силах найти нужные слова, чтобы сказать ей о своей любви, но тут она снова потеряла сознание.

Гэн только услышал тревожный лай Чо, но не увидел резкого движения Класа. Ощутив, как что-то отшвырнуло его назад и бросило на землю, он успел заметить акулий плавник, блеснувший на солнце и пробивший доспехи друга. От удара Клас неловко споткнулся и упал на одно колено.

Ветер донес зловещий хохот Алтанара, который, стоя в лодке, пытался восстановить равновесие после броска. Паруса уже были подняты и наполнены ветром. Лодка рванулась вперед, и Гэну оставалось только беспомощно наблюдать, как она удаляется.

Клас, закашлявшись, схватился за грудь. Кровь хлестала из-под доспехов, заливая причал. Воздух со свистом врывался в его легкие. Гэн приблизился, чтобы достать плавник. Он сумел схватить его за тупой конец, затем обмотал вторую руку полой своей рубашки, чтобы не порезаться, и дернул. Клас вскрикнул и упал на бок прежде, чем юноша успел подхватить его.

Когда он снял с друга доспехи и одежду и его взору открылась страшная рана, все замелькало у Гэна перед глазами. Он вспомнил, как ненавидел Класа на Бейла, как не доверял собственной жене. Прибежавшие через несколько минут с двумя военными целительницами воины Собаки увидели, что он, не стыдясь, плачет, положив голову жены себе на колени. Они решили, что причина этих слез — облегчение от того, что его жена и друзья живы. Им и в голову не могло прийти, что Гэну Мондэрку было стыдно.

Глава 83

Сайла очнулась от солнечного света, бившего ей в лицо. Серебристые пятна и полосы света пронизывали легкую дымку и слепили глаза, причиняя восхитительно сладостную боль.

Ее одолевали противоречивые чувства; часть ее безутешно оплакивала невосполнимую утрату, в то время как другая часть была охвачена неописуемым восторгом.

Нет. Это чувство было ей знакомо.

Это было не в первый раз.

Вместе с другими детьми, судорожно сцепившимися в живой клубок, она вывалилась из корзины. Она была вся в ссадинах, глаза воспалились от беспрерывных слез,недосыпания и еще от того, что она постоянно терла их руками.

Она поднялась на ноги, и бледное непроницаемое лицо, прикрытое капюшоном сутаны, произнесло:

— Ты избрана.

Тогда, как и сейчас, Сайла не могла понять, что с ней происходит. Но знала, что, хотя та жизнь, которую она любила, закончена, ее все же оставили в живых.

Опять. Опять то же самое.

Сознание возвращалось к ней. Сайла уже могла различить птичью трель над головой. Пела маленькая птичка с бурым в пурпурную крапинку оперением. Кажется, красный зяблик, вспомнила она. Вроде бы невелика премудрость, но она чувствовала, как это важно. Женщина продолжала прислушиваться. Жужжание пчелы. Теперь снова, уже наверху. Пчела медленно перемещалась слева направо. Они всегда летают медленно, когда наступают холода. Теперь тень. Да, она на открытом воздухе, под деревьями. К запаху влажной земли примешивается терпкий аромат измельченных вишневых листьев. А потом она услышала голос Класа.

Она хотела видеть его.

Она увидит его, обязательно увидит.

Ей было больно. О, что это была за боль! От нее раскалывалась голова. В горле что-то хрипело и клокотало, и Сайла была не в силах это прекратить.

Клас прикоснулся к ее щеке. Рука была огрубевшей, покрытой мозолями от рукояти меча и тетивы. Мизинец не сгибался так хорошо, как остальные пальцы, — сказывался давнишний перелом. Прикосновение было таким сильным и нежным.

Он тихо произнес:

— Настоятельница, смотри: слезы!

Странный мерцающий свет бьет прямо в лицо. Ах да, она лежит на земле. Ранена? Голова нестерпимо болит. Тупая боль во всем теле, но ничего конкретного. Они не подпустили бы к ней мужа, будь она ранена серьезно.

Почему она не может вспомнить?

Сайла сделала над собой усилие, пытаясь сфокусировать взгляд. Расплывчатое черное пятно обрело форму. Это был он. Женщина различила границу, где заканчивались темные волосы и начиналось светлое пятно лица. Увидев черноту татуировки, она приказала своему зрению отыскать изгибы подбородка, носа и губ.

— Клас, — проговорила она и ощутила прикосновение его поцелуя, легкое, как дуновение ветерка.

Где-то — в двух шагах или в сотне миль — звучал голос настоятельницы Ирисов:

— Когда жар спал, я решила, что есть надежда. Теперь я уверена, она выздоровеет. Она возвращена нам.

В этих словах чувствовалась сила. Закрыв глаза, Сайла сказала себе, что, даже не помня всех подробностей, можно верить, что ее мучительные скитания позади. Теперь она в безопасности и может поспать.

Она избрана.

Неделю спустя, сидя на кровати в одной из комнат лечебницы, Сайла расчесывала волосы, вполглаза поглядывая на дверь, через которую должен был войти он. Едва Клас появился на пороге, у нее защемило сердце при виде изуродованного левого бока. Она узнала о ране, лишь когда настоятельница Ирисов рассказала об их с Нилой спасении.

Муж уже успел поведать ей обо всем, что произошло за те десять дней, пока она балансировала на грани жизни и смерти.

А рассказать было о чем. Словно прошла целая вечность, а не десять дней. Особенно пришлась Сайле по душе история Тейт о том, как они, повернув обратно катамаран, поплыли на север и высадились за линией обороны Оланов. Доннаси ужасно разгорячилась, описывая их вылазку. Конвей, она и пятьдесят ревущих воинов против тысячной армии. Сами Волки не поверили своим глазам, когда сработало оружие-молния и генерал Оланов с готовностью сдался.

А Нила! После всего, что она пережила, слышать ее бесстрастные слова о том, как она внушала Гэну, что его долг перед ней и всем племенем Собаки — прийти на помощь Сабанду Гайду. Спасенная мужем от Алтанара, она сама отправила его в бой на следующий же день. Мощь кавалерии Волков раздавила застигнутых врасплох Дьяволов, и те сломя голову бежали на север, бросая все, что нельзя было унести на себе. Гэн пошутил, назвав жену своим лучшим генералом. Но она была больше чем генерал — Нила была королевой.

Волна жалости к себе захлестнула Сайлу, когда она подумала о младшей подруге. То, что Алтанар сделал с ней, заставляло содрогнуться, но Нила сохранила свое дитя.

Клас мужественно выслушал рассказ любимой о том, как она боролась за свою жизнь и жизнь их ребенка. Но Сайла утаила от него, как вымаливала еду, как билась в истерике, лишаясь разума от бессильной злобы. Он видел камеры собственными глазами, поэтому она не говорила о кромешной тьме, прекращавшейся лишь на мгновение, когда охранник с факелом открывал дверь, швыряя в камеру какие-нибудь объедки. Сайла не сомневалась, что Клас видел эти полчища насекомых-кровопийц. Правда, вряд ли он заметил омерзительных тварей, выползавших из щелей между камнями, чтобы поучаствовать в дележе пищи, потому что они ускользали при первом проблеске света.

Когда проходивший мимо раненый воин заглянул к ней и сообщил, что Клас приказал навсегда замуровать входы в камеры, Сайлу охватила гордость. Позже до нее дошли слухи, будто муж разыскал трех стражников, стороживших ее, и приказал замуровать их там живьем. Это беспокоило Сайлу. Тщетно пыталась она выудить из Класа, правда ли это. Посмотрев на нее взглядом, все еще приводившим ее в легкий трепет, он произнес: «Есть люди, которые могут сказать все, что угодно. Кто именно рассказал тебе это?» И Сайла решила, что лучше обо всем позабыть.

Но когда ей необходимо было выговориться, когда нужен был кто-то, способный представить, каково быть одной в бесконечном мраке и чувствовать, как, подобно хрупкому осеннему листу, улетает жизнь, за спасение которой ты бы отдал свою собственную, Клас слушал ее. Он брал Сайлу на руки и укачивал, отгораживая от горьких мыслей и воспоминаний.

Он вытирал ей слезы, превознося ее храбрость, и признавался в любви. Клас помог понять, что она заслужила право на жизнь.

Когда Сайла заставила показать уродливую рваную рану, оставленную оружием Алтанара, она осознала, насколько мучительно было для него держать ее на руках. Она упрекнула Класа, что он позволял ей причинять ему боль. Тот лишь ухмыльнулся. Он был так же невыносим, как и прежде.

Сейчас Клас заполнил собой дверной проем так же полно, как заполнял ее жизнь.

— Сегодня настоятельница разрешила мне подольше погулять с тобой. Мы пойдем на утес, оттуда видно море. Ты ведь хочешь этого?

— Ты, наверное, запугал ее.

— И не думал, — возмутился он, расправляя плечи, — это была ее идея.

— Все равно спасибо. Сегодня мне лучше.

При этих словах Клас нахмурился.

— Не торопись. Настоятельница говорит, что ты слишком много двигаешься.

Склонив голову, Сайла лукаво взглянула на него из-под пряди распущенных волос.

— А как, по-твоему, милый, когда мне следует начать побольше двигаться?

Он понял, что она имеет в виду. Было нечестно так дразнить его, зато очень весело. Вихрь эмоций отразился у Класа на лице, словно ветер пронесся по пшеничному полю. Подобные поддевки неизменно приводили его в замешательство, но нравились ему не меньше, чем Сайле.

Достигнув утеса, они с удивлением обнаружили там Гэна. Не замечая их приближения, он швырял камни, стоя на краю обрыва. Юноша провожал их взглядом, пока они, описав дугу, не врезались в нагромождения плавника, прибитого морем. Собаки лежали неподалеку. Сайла была удивлена, увидев Шару: ей показалось, будто пес стал больше, а шерсть прямо лоснилась. Чо, в благосклонном приветствии завиляв хвостом, с довольным урчанием придвинулась к нему.

Гэн заметил их, нагнувшись за очередным камнем. Он улыбнулся, увидев Сайлу, и некоторое время они неторопливо беседовали о ее здоровье. Однако обеспокоенность юноши бросалась в глаза. Сделав знак Класу, что хочет присесть, Сайла прямо спросила Гэна, что его тревожит.

Сначала юноша отнекивался, не отрицая, что его что-то беспокоит, но и не зная, как к этому подступиться. Наконец он всплеснул руками:

— Если я не смогу поговорить об этом с вами, я ни с кем не смогу поговорить! Я думаю о наших соплеменниках. То, что случилось с Ликатом, повлияло на них сильнее, чем ты себе представляешь. Они уже не те, Клас. Это все равно, что натравить щенка на медведя, когда тот еще не знает, что это такое, или бросить его в бой, не натаскав как следует. Ты погубишь его, лишив храбрости.

Клас рассвирепел:

— Ты что, хочешь сказать, будто наши люди лишились храбрости?

— Да нет же. Скорее они обескуражены тем, что утратили способность действовать на свой страх и риск. Никогда бы не поверил, что это может произойти так быстро. Один из воинов сказал мне утром, будто причина их раздоров в том, что люди не могут определить, кто повинен в бегстве Коули. Всем известно, что она стояла за Ликатом, и что с того? Где бы ни находилась, она теперь беспомощна. Есть дела и поважнее.

— Говори, что у тебя на уме.

— Надеюсь, больше никто не способен видеть меня насквозь так, как ты, — пробурчал Гэн. — По словам Сабанда Гайда, Поедатели Бизонов посягают на наши охотничьи угодья на востоке. Он считает, что табуны лошадей и стада скота значительно уменьшились.

— Они что, уводят наш скот?

— Видимо, так, — пожал плечами Гэн. — Когда окрепнешь, навести меня, я хочу знать твое мнение.

Затем, к радости Сайлы, он сменил тему. Мысль о том, что Класу предстоит переход через горы, неожиданно заставила ее содрогнуться. Она не ощущала, что его жизни угрожает опасность, пока Гэн не произнес эти слова. Возникшее перед глазами видение шалашей на склоне горы и возвышающейся над ними громады Сердца Земли вдруг помогло ей осознать живущий в муже дух борьбы.

Сайла всегда видела опасность в сражениях, но была поражена, почувствовав, насколько поверхностны ее былые представления. Битва помогала ему утвердиться в собственных глазах и глазах соплеменников.

Клас, приняв ее уход в себя за усталость, настоял на возвращении в лечебницу. По дороге Сайла спросила его как можно безразличнее, чем он может помочь племени, и, затаив дыхание, ожидала ответа.

Он сразу же отказался от этой мысли. Клас был уверен, что, хотя Сабанд Гайд и не стал Вождем Войны, он обладает для этого всеми качествами. Сабанд всегда держал племя сплоченным до появления Вождя Войны и всегда желал этого.

Между тем причина беспокойства Гэна была очевидна. Он упомянул о новых проявлениях воинственности Пожирателей Бизонов, но ни словом не обмолвился о сговоре между разбитыми и изгнанными Дьяволами и племенем Лососевой Реки с северных окраин. Для объединения королевства Гэну требовались время и поддержка, и Люди Собаки должны были помогать, а не мешать. Во время разговора Клас нервно потирал рукой татуировку.

Сайла с облегчением опустилась на свое ложе, внезапно ощутив смертельную усталость.

Клас на Бейл никогда бы не согласился вести спокойную жизнь, хорошо еще, что он не Вождь Войны, от которого требуют постоянного проявления доблести и отваги.

Прежде чем ее веки опустились под собственной тяжестью, Сайла вновь заметила прикосновение его пальцев к татуировке. Она решила, что это уже просто вошло в привычку и ей не следует искать скрытый смысл в каждом его жесте.

* * *
Конвей стоял на рынке в проходе между рядами, не чувствуя толчков и пинков обтекающей его толпы. Лицо его вытянулось.

— Ее больше нет здесь, Доннаси, это конец.

— Она должна быть тут. — Широким взмахом руки Тейт едва не выбила из рук проходившего торговца поднос с целой горой бобов и поспешно извинилась, прежде чем продолжить: — Оглянись вокруг! Здесь сотни людей, и она может быть с кем угодно. Все освобожденные рабы сказали, что Ти никогда не помышляла о возвращении к своим.

— Ты знаешь почему. И я тем более обязан ее найти. Я люблю ее, но Ти этому не верит. Не верит, что кто-нибудь может любить ее после всего, через что ей пришлось пройти. Она думает, что ее это «осквернило». — Последнее слово вылетело как плевок. — Теперь она прячется, забившись в какую-нибудь щель.

Доннаси спрятала сочувственную улыбку. Как бы она хотела указать ему на непоследовательность, с которой он одновременно приписывал женщине и бегство из города, и то, что она скрывается где-то поблизости. Но она решила, что у любви на все есть свои оправдания.

С ней такого никогда не случалось. Увлечения, да. Связи. Любовь? Может быть, когда-нибудь…

Конвей со вздохом произнес:

— Давай проверим этот проход. Мы ведь здесь еще не были?

Кивнув в знак согласия, Тейт последовала за ним. Даже теперь, думала она, когда всей страной управляет один человек, жить в этом мире чертовски сложно. Многие хотели свести старые счеты, и приверженцы Алтанара не испарились с его исчезновением. Немало дворян не скрывали своей тоски по старым временам. В ее присутствии еще кое-что становилось очевидным. Темнокожая и женщина — это были два своеобразных клейма, переживших столетия. Слишком, чтобы верить, будто «все вопрос времени».

Доннаси мотнула головой, силясь отогнать эти мысли. Девушка по имени Ти была сейчас важнее. Имея в запасе только описание обезумевшего от любви Конвея, она поймала себя на том, что внимательно рассматривает каждую женщину на голову ниже себя. Каждая из них с волосами цвета меда подвергалась осмотру с удвоенным вниманием; увидев пару голубых глаз, Тейт хлопала Мэтта по плечу, незаметно указывая на их обладательницу. Пока лучшей наградой, которой она удостоилась, было недовольное ворчание в ответ.

Они вышли из той части рынка, где торговали различной снедью, и оказались среди кожевников. Доннаси с наслаждением вдыхала ароматы масел, воска и кож, пронизывающие все вокруг. Она задержалась, рассматривая один жилет, который был словно на нее сшит. Он был сделан из светлой, тончайшей выделки кожи антилопы, украшенной сверкающей бахромой, зеленой, как изумруд. Присмотревшись повнимательней, она увидела, что это кусочки какого-то материала, искусно приклеенные к полоскам кожи. Продавец с готовностью объяснил, что каждый кусочек — на самом деле пчела, называемая убийцей ос. Тейт держала жилет на вытянутой руке, желая лучше его рассмотреть, когда заметила в дальнем конце следующего ряда женщину, которая непременно должна была быть Ти.

Пронзительные голубые глаза сверлили толпу, пробиваясь сквозь развешенные товары и полотнища тканей. Она поворачивала голову, провожая взглядом Конвея.

Доннаси боялась пошевелиться, но потом поняла, что ей все равно придется это сделать, потому что Ти могла повернуться и исчезнуть в мгновение ока. Бросив жилет, она рванулась за Мэттом, сметая все на своем пути. Приблизившись настолько, что он мог услышать, Тейт закричала. Тот недоуменно обернулся в указанном направлении. Увидев Ти, Конвей метнулся к ней, опрокидывая столы с разложенным товаром. Ремни, кошельки и футляры разлетались в разные стороны. Доннаси едва поспевала за ним. Вслед неслись проклятья продавцов, посылавших ко всем чертям их самих и всех родственников до седьмого колена.

Ти побежала.

Но, найдя ее, Конвей ни за что не мог дать ей уйти. Она лавировала в толпе легко и проворно, словно кролик в густых зарослях. Мэтт же больше походил на летящий с горы валун. Перескакивая через то, что не мог обогнуть, он мчался напролом и настиг Ти уже на улице, где было относительно безлюдно.

Тейт замедлила шаг и вскоре остановилась. Было видно, что Конвею не до нее. Подоспевшие торговцы и горожане, пострадавшие во время погони, осыпали ругательствами его и Ти. Отдельные выражения были достаточно крепки, даже если те, к кому они относились, пропускали их мимо ушей.

Доннаси повернулась лицом к толпе, радуясь, что взяла с собой оружие. Подняв руки в миролюбивом жесте, она объяснила собравшимся, что произошло у них на глазах. Они посмотрели мимо нее на удалявшихся Конвея и Ти, которые были так поглощены друг другом, что для них ничего вокруг не существовало. Тейт утихомирила продавцов, предложив заплатить за испорченный товар, и извинилась за раны, душевные и телесные.

Она быстро утешила их. Сначала поодиночке, затем все вместе они успокоились. Большинство отказались от денег, поддавшись романтике происшедшего. Вскоре Доннаси осталась одна. Когда она оглянулась, Ти и Мэтт уже исчезли из виду.

Остальные — Дженет Картер, Сью Анспач и Кейт Бернхард — были в обители. Настоятельница разрабатывала какой-то план, в котором отводилось место и им. Тейт же была настолько поглощена слиянием остатков оланской армии с отрядами Волков, что им даже в голову не пришло включить ее в какой-нибудь из своих планов. Она направилась обратно в замок. Может, Гэн захочет выехать оттуда и понаблюдать за учениями. Или еще что-нибудь. Ах, если бы был жив Фолконер!

Конвей не заметил исчезновения Тейт. Все его помыслы были только о Ти, и вот она перед ним. Догнав, он схватил ее за руку. Женщина остановилась, не пытаясь вырваться. Мэтт готов был поклясться, что в ее глазах мелькнуло облегчение. Они стояли без слов уже, должно быть, целую вечность, пока он не спросил просто:

— Почему?

Ти, разумеется, знала, о чем он спрашивает, но не ответила сразу, а только слегка повернулась к нему, все еще не пытаясь высвободиться. Конвей не отставал ни на шаг, нежно держа ее за руку.

— Я не хотела вновь встречаться с тобой. — Мэтт издал какой-то звук, и она метнула на него быстрый взгляд, прежде чем продолжить. Подбородок был вздернут, голос звучал дерзко. — Зачем ты возишься со мной, ведь я тебя не люблю. Ты даже не знаешь толком, кто я. Вокруг полно других женщин, они красивее, умнее, богаче. Найди себе ту, что полюбит тебя.

— Мне не нужна другая. Я люблю тебя. Мне нужна ты.

Она покачала головой, ничего не ответив. Когда он попытался продолжить, Ти остановила его движением руки:

— Не сейчас. Мне надо подумать.

— У тебя были месяцы на размышление! — В голосе Конвея сквозило отчаяние.

— Поэтому я и не хотела, чтоб ты нашел меня. Я не хотела ничего объяснять. Теперь мне придется это сделать, так что дай мне обдумать свои слова.

Они направились на одну из площадок на крыше. Был базарный день, и наверху не было никого, кроме нескольких играющих детей да старика, греющегося на солнышке. Ти опустилась на скамейку, с которой открывался вид на город и замок. Мэтт примостился на кирпичном парапете напротив. Устремив взгляд мимо него на высившуюся в отдалении крепостную стену с ее зубцами и башенками и незатейливые постройки за ней, Ти рассказала, как ее племя каждые два года поставляло королю новую невесту. Он возвращал ее с ребенком. Эта повинность уходила корнями в глубокое прошлое, когда дети считались главным достоянием племени и для объединения народов был необходим сильный король.

Он перебил ее:

— Я все это знаю. Теперь это в прошлом и не имеет к нам никакого отношения. Гэн отменил такую дань.

Ти сверкнула глазами:

— Это имеет отношение к нам. Я прошла через это. — Внезапно она так резко наклонилась к нему, что Мэтт невольно отпрянул. — Никто не защищал меня, ни одну из нас. С того времени, как я начала понимать происходящее вокруг, и до моей пятнадцатой весны я видела блюстителей, выбиравших наших женщин, как выбирают скот, и уводивших «удостоившуюся великой чести». Если юноша, любивший ее, противился этому, люди нашего племени сами заставляли его замолчать.

Успокоившись, Ти вновь перевела взгляд на замок. Она рассказала, как бросила вызов женщинам племени, заявив, что, если ее изберут невестой короля, она не станет вынашивать его ребенка. Женщины, считавшие это ее долгом, были так напуганы подобной непокорностью, что боялись заговорить об этом. Те же, кто считал ее долгом именно непокорность, поддерживали словами ободрения и слезами — но это было все, что они могли для нее сделать. Дойдя до этого места, Ти задрожала, словно стоял не жаркий летний день, а холодное зимнее утро. Он потянулся обнять ее, но она резко отстранилась. Конвей сел на место, чувствуя неловкость. Она рассказывала о мучительном переходе от Китового Берега до Олы. Охранники наглядно объяснили девушке, что делать, чтобы ублажить короля.

Конвей отвернулся, чтобы не видеть ее жестокой улыбки. Ти безжалостно продолжала:

— Так я узнала о том, что делалось до меня. Я и не подозревала о таком многообразии. Или жестокости. Им нравилось перечислять. Кое-что из этого… — Она прикусила губу. Когда она заговорила снова, голос звучал намного мягче: — Прости меня, но ты видел, что я получила. Он отдал меня блюстителям истины за то, что я не смогла забеременеть. Со временем даже самые стойкие женщины соглашаются играть отведенную им роль, не выдержав боли. Но я так и не научилась скрывать ненависть, поэтому они искали более покладистых. Как бы там ни было, это моя двадцать пятая весна. Десять лет того, что можно назвать доступностью всегда и везде. Теперь ты понимаешь, почему я считаю, что тебе нужна другая женщина?

Мэтт уставился на кирпичи у себя под ногами, словно ожидая, что там по волшебству появится ответ. Наконец он произнес:

— Я не знал этого, но подозревал. Я понимаю, что… тебе было трудно. Но теперь я говорю о мире, который мы можем создать для себя.

Грациозно наклонившись к нему, Ти протянула руку, чтобы откинуть волосы с его виска. Один из пальцев прикоснулся к его губам, и она вздрогнула, почувствовав поцелуй, но руки не отняла.

— Сейчас я не в силах любить кого-нибудь, Мэтт Конвей. Ты должен это понять. Я хочу полюбить тебя, я бы очень хотела, но не могу. В моем сердце нет места прекрасному. Прошлое все еще живет в нем, и оно погубит тебя. — Он собирался что-то возразить, но она прикрыла его рот рукой. — Нет. Послушай меня. Живи своей собственной жизнью, а мне дай жить своей. Если мы встретимся вновь — значит, так тому и быть. Возможно, к тому времени все изменится. Может, изменюсь я.

Когда она поднялась, Конвей не пытался остановить ее, а медленно поднялся следом. Ти протянула к нему руки, глядя, как он возвышается над нею. Обвив руками его талию, она тихо промолвила:

— Поцелуй меня, Мэтт Конвей. Один раз, как девушку, какой я должна была быть. А я хочу поцеловать мужчину, который должен был принадлежать ей.

Он продолжал стоять с закрытыми глазами, когда она оторвалась от него. Руки Мэтта опустились. Все его чувства были напряжены до предела. Он слушал звук затихающих шагов — это длилось лишь несколько мгновений. Он ощущал тепло ее тела там, где Ти прижималась к нему, чувствовал прикосновение ее рук — это продолжалось немного дольше, почти целую минуту. Ее запах — смесь аромата цветов и тронутых солнцем волос — оставался дольше всего. Мэтт отчаянно пытался удержать эти звуки и запахи, наслаждаясь ими, пока они не исчезли, будто те способны были помочь понять смысл ее слов.

Открыв глаза, он обнаружил, что его с любопытством рассматривает какой-то мальчик. Конвей кивнул и улыбнулся уголком рта, надеясь, что улыбка выглядит обнадеживающе. Затем, бессильно опустившись на скамейку, он стал смотреть туда, куда недавно смотрела Ти — на темневшую вдали громаду замка.

Глава 84

Для Гэна месяцы поздней осени и зимы явились продолжительным испытанием. Он все время ожидал какого-нибудь сюрприза от своих баронов и вождей и был заранее готов к этому, однако недовольство целого народа было для него настоящим шоком.

Бароны Харбундая потребовали контроля над оланскими работорговцами. Кланы Оланов были в ярости — и Китовый Берег, и Харбундай облагали их корабли дополнительными налогами, где бы те ни останавливались. Казалось, что ни одна семья, ни один клан, ни одно племя или баронство не были удовлетворены ни единым пунктом, касающимся границ, прав на посевы, лес, воду или что-либо другое. Гэн исходился по судам и дворам в поисках выхода из этой ситуации. Немногие написанные от руки отчеты были поверхностными, чаще всего неразборчивыми. В мире, где люди не доверяли обучению и практически запрещали образование, простая процедура написания на листе бумаги нескольких слов равнялась присоединению к темным силам. Те, кто умел читать, старались переводить эти бумажки на простой язык, а те, кто не умел, верили им на слово.

Однако все эти разборки со своим криком и шумом блекли перед насилием тех, кто, почувствовав вкус свободы, стремился отомстить былым угнетателям. Харбундайские бароны немного внимания уделяли подобным восстаниям, однако Ола была весьма озабочена происходящим. Блюстителей истины убивали, на них буквально охотились. Многие из вождей оланских племен, поддерживавших Алтанара, погибли в битве, когда был свергнут король. Многие исчезли в ожидании лучших времен. Огромное количество знати, тех привилегированных, которые выполняли приказы своих более высокопоставленных вождей, внезапно лишились защиты. Это было время мести, кровавое время. Подразделения Волков маршировали по округе, наводя порядок.

Гэн немало удивился, узнав, что Конвей добровольно взвалил на себя эту функцию. Берясь за всякое задание, позволяющее покинуть город, он доказал, что удивительно легко справляется с разрешением любой проблемы. Сначала Гэн подумал было, что причина кроется в оружии-молнии, помогающем Конвею везде достигать порядка, но вскоре сам убедился в том, что Мэтт с легкостью прекращал споры и без помощи оружия. Это был настоящий мастер компромисса.

Главной проблемой сейчас стали Люди Собаки. Гэн посылал им целые караваны с сушеным лососем и другими продуктами, всеми силами помогая дожить до весны. Клас лично осматривал их длинные колонны, снабжая Гэна реальной информацией о положении в племени. Однако этой помощи не хватало, особенно когда зима засыпала снегом все пути. У обычного каравана, состоящего из лыжников, тянувших за собой сани, уходило несколько недель, чтобы добраться до лагеря Собак. Кроме того, это было весьма небезопасно. По стране про заботу Гэна о своем народе ходили легенды. Однако его враги, особенно Танцующие-под-Луной, начали использовать эти легенды ему же во вред. Они искали тех, кому пришлось хуже всех в эту зиму, тех, кому Гэн уделил чуть меньше внимания, чем другим, и пытались из искр зависти разжечь пламя вражды и раздора.

Проблема, тяготившая Гэна, пожалуй, даже больше, чем Танцующие-под-Луной и их воззвания к колеблющимся, была связана с человеком по имени Джон Джонс. Он тенью прокрадывался во дворы, охотясь за умами, недовольными политикой Гэна; он изменял людей, заставляя дрожащих возмущаться своими бедами в полный голос. Больше всего молодого короля пугала именно такая сила — не лобовая атака, из какой он всегда выходил с честью, а тихое, но верное подтачивание изнутри. Более того, Джонс в открытую проповедовал революцию.

Без изобретения Леклерка, взорвавшего ворота в замок Алтанара, у них не было бы надежды спасти Нилу и Сайлу. Без решающей атаки Тейт и Конвея на вражеский тыл битва могла быть легко проиграна.

Вот почему у юноши были самые плохие предчувствия насчет Джонса. Чужеземцы прикасались ко всему, что бы ни делал Гэн, и везде имели большое влияние. Было страшно подумать о том, что один из них, оказавшись во вражеском стане, будет действовать с такой же эффективностью.

Однако все это было забыто за несколько коротких дней в середине зимы. Клас только что возвратился из очередного продуктового похода к Людям Собаки. Он очень торопился домой, и не зря: в день его прибытия Нила произвела на свет маленького краснолицего и кричащего во всю глотку мальчишку.

Гэн провозгласил первый день весны праздником. В этот день его сын получит имя, а Ола устроит феерическое торжество, грандиозное гулянье для всех и вся. Гэн обещал также огласить новый свод законов, предложив любому баронству или племени заключать договоры. В день, который принесет имя королевичу, будет сформировано правительство, но эта власть станет координирующей, а не доминирующей.

В ту осень, когда Гэн все силы отдавал на то, чтобы примирить враждующие народы, Сью Анспач, Кейт Бернхард и Дженет Картер, вернувшись в аббатство Ирисов, возились с Избранными. Никто из женщин не признавал этого открыто, но дети стали главным в их жизни. Чужеземки соскучились по ним и стремились помочь всем, чем только могли. Ко всему прочему, дети стали той силой, которая позволила Анспач и Бернхард снова принять Дженет как свою. Прощение пришло легко; чужеземцы продолжали жить в мире, где любое их действие неизбежно несло оттенок обмана, и уязвимость Дженет была уязвимостью всех. После недолгого периода отчуждения тяжелые воспоминания Картер о ее недавнем крахе отступили перед необходимостью совместных действий. Для Сью и Кейт дети стали смыслом жизни. Дав им понять, что для нее это так же важно, Дженет быстро вновь завоевала расположение к себе.

Впрочем, изменения почувствовались в каждой из них, едва, миновав последнюю пограничную заставу, они снова очутились на территории Олы. Встреча с настоятельницей у ее дома оказалась искренне радостной. Поначалу чужеземки чувствовали себя неловко в присутствии еще одной гостьи — самой Жрицы Роз Сайлы, чье появление несколько смутило их, однако теплые отношения наладились быстро, а разговор получился душевным и непринужденным.

Старая настоятельница удобно устроилась в кресле, кутаясь в тяжелую темную накидку военной целительницы. На груди виднелась нашивка аббатства Ирисов. Капюшон и рукава переливались все теми же золотыми и зелеными цветами, скрывавшими от любопытного взгляда вездесущих стрекоз.

Внимательно выслушивая планы насчет Избранных, хозяйка руководила приготовлением оша. Ей хотелось узнать у гостей, откуда им знаком этот напиток, если они упорно утверждают, что никогда раньше не сталкивались с Найонской культурой. Ведь любому известно, что именно Найоны были единственными поставщиками ароматного зелья. Впрочем, это станет лишь еще одной из многих загадок чужеземцев. Сейчас неподходящее время и место для того, чтобы пускаться в рассуждения, сказала себе настоятельница, переключая внимание на гостей.

Когда они наконец закончили, она прямо заявила, что еще не готова с головой окунуться во все эти новые идеи. Чужеземцы были настолько разочарованы, что настоятельнице срочно пришлось объяснять свою позицию. Простые люди привыкли к веками устоявшемуся образу жизни, и резкие изменения, пусть самые благоприятные, не приведут ни к чему хорошему.

Картер не согласилась:

— Перемены необходимы. Помнишь, настоятельница, ведь именно ты показывала нам женщину, которая была жестоко наказана за изучение арифметики. Учась, она рисковала всем, что имела. Желание все еще живет, и уже никто не в силах наказать учеников.

Настоятельница, взяв у служанки чайник, сама принялась разливать кипящую воду по чашкам. Это позволило ей выкроить минутку для того, чтобы подобрать достойный ответ, а заодно и насладиться ароматными струйками пара, исходящего из чашек. Этот чудесный напиток не только успокаивает суставы, но и проясняет мысли. С большой неохотой настоятельница вернулась к теме разговора:

— Но подумай о зрителях. Они присутствовали на этом наказании не только ради того, чтобы насладиться чьим-то страданием, — люди считали ее виновной, считали, что она заслужила все это. Они ненавидели ее. Ты не сможешь отменить такое отношение к жертве, просто объявив его не в моде. Твои цели верны, но достигать их надо с большой осторожностью.

Кейт Бернхард, прямая, как всегда, сказала:

— Но мы обязаны что-то сделать, настоятельница. Мы слышали, что власть Гэна распространяется на самую большую объединенную территорию, известную Церкви, и не можем упустить такую возможность. Это тот самый шанс, которого ты так долго ждала, чтобы установить равенство, и ты не должна говорить теперь, будто наше время еще не пришло.

— Действительно, не должна. — Сейчас она желала одного: чтобы ее план был понят и услышан, чтобы они увидели, как высоко, презрев все преграды, парит ее мечта. Может быть, уже и впрямь очень поздно, но, как сказала Бернхард, что-то должно быть сделано прямо сейчас. — У меня есть план, — произнесла настоятельница, взглядом показав служанке на дверь, и та поспешно вышла. — Вот-вот у Нилы родится ребенок. Скорее всего Гэн отложит церемонию выбора имени до весны, но у нас в любом случае достаточно времени. Мы должны заручиться его поддержкой, и за зиму вы научите самых маленьких Избранных — всех без исключения — читать и писать.

Сайла побледнела.

— Так много? Таких маленьких? Но ведь только Целительницам позволено преподавать, ты же прекрасно это знаешь! — Она оглядела комнату, убедившись, что все внимательно ее слушают. — Это напоминает мне рассказы про Учителей.

Слова ударили настоятельницу, словно молния. Конечно, она ожидала чего-то подобного, но эффект от произнесенных слов оказался намного сильнее. Пока Сайла говорила, настоятельница Ирисов помешивала свой ош, наблюдая, как водовороты напитка в ее чашке то сливались, то разделялись и, наконец, исчезли. Она произнесла:

— Учителя остались в прошлом, их существование уже больше похоже на легенду, чем на правду, и ты знаешь это. Мы должны поскорее забыть подобные истории и смотреть вперед. Что бы ни происходило в прошлом, его уже больше нет.

Остальные женщины только пили ош, мудро кивая в такт словам хозяйки, и на секунду Сайла возненавидела их. Неужели они не видят поражение в этих честных, старческих чертах? Что случилось с их ушами? Неужели они не слышат в этих словах заявления об отставке?

С другой стороны, никто из них не вырос на попечительстве настоятельницы, и никого из них, конечно же, она не любила так, как Сайлу. Она улыбнулась: настоятельнице не раз удавалось перехитрить и более подозрительных и недоверчивых людей, чем эта наивная тройка. Для опытного взгляда целительницы было ясно, что пожилая женщина слишком уж явно идет на попятную. Наверняка она вела какую-то свою, только ей понятную игру.

Какая же могущественная сила заставляла ее действовать именно так? Даже во время поездки Сайлы к восточным племенам невозможно было и подумать о том, чтобы научить детей читать и писать, и вот здесь, сейчас, настоятельница задумала такое! Что же гложет ее во время этого триумфа?

Глава 85

Юг и восток Олы — это множество гор над узкой равниной. Однако есть особое место в этой стране, известной своим горным ландшафтом. Что же сделало его таким? Странный случай произошел здесь, — землетрясение оголило гранитный клин длиной около двухсот футов и целых шестьдесят футов в высоту, как будто огромный топор отрубил толстый кусок от живой скалы. Этот клин, растрескавшись на куски, скатился по наклонной скале вниз, запрудив ручей и образовав таким образом небольшое озеро и водопад.

Внутри этой впадины образовался маленький грот, издалека смотревшийся как часть пейзажа. И зимой, и летом увидеть этот грот, если заранее не знать, где он, было почти невозможно.

Единственный след вел к этому загадочному гроту — одинокая темная колея в глубоком снегу. Между тем несколько бороздок поменьше уходили на самый верх утеса, предупреждая тем самым прохожих о том, что главная дорога не остается без скрытого наблюдения ни на минуту.

Для Алтанара, ехавшего верхом, все эти тропинки означали что-то вроде вен и артерий, а сама пещера — сердце, дающее этим артериям жизнь. Все его мысли уже который день были направлены на то, чтобы придумать, как вернуться и отомстить Гэну. Пускай мальчик пока помечтает, думал Алтанар, но рано или поздно придет весна, а с ней и возможность силой обрести былую власть. Эта груда камней когда-нибудь обязательно станет святыней. Сюда будут приходить люди, чтобы посмотреть на то место, где законный король разрабатывал план своего возвращения.

На минуту он отвлекся, слушая, как тяжело ступает его конь, и глядя, как густой пар валит из его ноздрей. Нет, «разрабатывал» — не то слово, скорее, планировал. «…Законный король планировал…» — да, так будет получше.

Где-то вдалеке тонны снега обрушились на равнину, на секунду уши лошади повернулись в ту сторону, откуда раздался страшный грохот, но, убедившись, что причины для серьезных волнений нет, снова приняли свое обычное положение. В этот момент Алтанар поравнялся с горами, которые больше походили на огромные стены. Закончить свой славный жизненный путь под обвалом — это было бы горькой иронией. Все рано или поздно встанет на свои места. Легко подтолкнуть одного, замолвить словечко второму, уговорить третьего. Они думают, что побили его, ладно, тем больнее им будет узнать, как они не правы.

Последние сто ярдов до входа в пещеру Алтанара сопровождало лишь глухое цоканье обмотанных копыт коня. Перед входом на снегу можно было заметить пепел, грязь, конский помет и другие следы пребывания здесь человека. По снегу прыгали цыплята. Они двигались так медленно и осторожно, что, казалось, были заранее осведомлены о бесплодности всех попыток поймать здесь насекомых, будто боялись, что их самих кто-то поймает. Алтанар не переставал думать о прекрасных полях Олы. Молодой вождь действовал очень быстро, и именно это обстоятельство позволило ему выбить короля из седла. Ах, если бы только он пораньше догадался о планах дерзкого мальчишки! Алтанар в сердцах ударил кулаком в ладонь и, к своему удивлению, почувствовал себя намного лучше.

Защитники маленькой крепости строго соблюдали дистанцию, глядя, как он вошел и прямиком направился к костру. Как только он опустился в одно из массивных кожаных кресел перед очагом, сразу же послышался топот бегущего к нему раба, для того чтобы снять с него тяжелую одежду и сапоги, поменяв их на уютные легкие тапочки. Полы в пещере были настолько неровными, что, идя в тапочках, можно было запросто сбить ноги, однако Алтанар наотрез отказывался ходить в помещении в уличной обуви.

Барон, который предложил королю это убежище как место для охоты, наверное, был на сто процентов уверен, что тот им никогда не воспользуется. Как и многие, он лояльно относился к Алтанару, но не собирался в случае столкновения с Гэном сложить за своего короля жизнь. Это была разумная позиция, да и обычная тактика самосохранения. Каждый должен сам заботиться о своей безопасности. Алтанар улыбнулся, подумав о том, а знает ли этот барон, во что ему обойдется эта тактика? Еще ни один человек ничего не утаил от него, как они до сих пор не могут понять этого?

Король покинул удобное кресло для того, чтобы поворошить костер. Глядя на взлетающие кверху искры, он сравнивал с ними себя. Что-то необузданное, непредсказуемое было в них. В такие моменты Алтанар глубоко задумывался, и это всегда или почти всегда приводило его к ответу на вопрос. Не холодной логикой руководствовался он в своих решениях, о, нет!

Сумасшествие, иссушающая ненависть — вот ключ к правильному решению. Он всегда знал слабое место Гэна, знал, куда надо ударить, чтобы победить, но только сейчас к нему пришла окончательная уверенность в успешном исходе дела.

Алтанар снова пошевелил кочергой, потом ударил по бревну, вызвав настоящую бурю искр. Что-то как будто взорвалось внутри этого бревна, и наружу со свистом вырвался газ. Его синее пламя напоминало змеиный язык. Как только он дотрагивался до угасающего полена, оно вновь покрывалось красными углями, и Алтанару казалось, что в него возвращается жизнь.

Он будет действовать точно так же. Он вдохнет в людей новую жизнь. Боль снова заставит их подчиниться ему, прямо как в старые времена. Слишком по многим счетам им придется расплачиваться. Он даже извлечет пользу из того, что отдал королевство Гэну. Теперь, когда возвращение к трону стало для Алтанара больше чем мечтой, перспектива отомстить этому дерзкому мальчишке за все сразу перестала быть обычным утешением для короля. Сейчас это стало оружием, инструментом в руках опытного мастера. Люди всегда подчинялись страху. И они снова обретут его, они узнают такой страх, который им и присниться не мог. Его возвращение станет великолепным уроком для них, и в следующий раз они сами пожертвуют всем, лишь бы не осложнять жизнь своего короля. Он заставит всех думать только о том, как бы любой ценой угодить ему.

А пока ему придется потерпеть.

Ожидание было самым большим испытанием для Алтанара. Особенно здесь, только с тремя людьми, с которыми можно пообщаться. Один из них командовал службой охраны Алтанара. Весь его интеллектуальный потенциал и жизненный кругозор умещались в пространство между пупом и коленями. Когда он не запирался с какой-нибудь служанкой у себя, то сидел за столом со своими солдатами и между отрыжками пытался завязать с ними разговор, не меняя своей излюбленной темы. Нет, он, конечно же, не был собеседником, подобающим королю.

Другие два были посветлее, пообразованнее, да и речь их была куда более связной, чем у первого. Правда, как заметил Алтанар, они оба были немного сумасшедшими. Эти двое собирались вернуть ему трон.

Человек по имени Джонс раскачал уже сотни, а возможно, и тысячи таких же фанатиков, как и этот барон, который благодаря угрозам и лютой ненависти к Гэну Мондэрку пообещал Алтанару свою поддержку. Однако даже самые отчаянные речи Джонса отодвигались на второй план по сравнению с тем, что делал для него другой, скрытый за маской неизвестности, сторонник короля. От одного упоминания о Гэне Коули бросало в дрожь бессильной ярости.

Эта комбинация и была той силой, которая станет решающей в его битве за трон. Это Алтанар открыл для себя в ту самую ночь, когда, голодный и дрожащий от холода, проведя бесчисленное количество часов без сна, он наконец добрался до этой пещеры. Именно тогда, когда командир охраны сказал королю о том, кто будет делить с ним крепость, Алтанара ослепила вспышка вдохновения, и он понял, что эти двое маньяков являются неотъемлемым условием его победы над Гэном Мондэрком. Никто другой не ненавидел Гэна больше, чем эти двое. Он никогда бы не встретился ни с этими двумя, ни с Джонсом, если бы их не объединяла общая цель. Джонс может думать, что у Алтанара есть сейчас и другие цели в жизни, но это всего лишь очередное его заблуждение: у Алтанара сейчас лишь одна цель — трон. Из всех остальных, наверное, только Коули четко осознавала, зачем она начала войну против Гэна, ведь она мстила за своего сына.

Ликат. Алтанар со злостью ударил кочергой по углям. Какой тяжелой потерей оказался для него этот дикарь! Воспитанный и натренированный с такой нежностью и любовью, и все ради чего? Ради измены!

Алтанар швырнул кочергу и вернулся в свое кресло. Дернувшись от прикосновения горячей ткани к коже, Алтанар повернул голову и, пораженный, увидел, как в пещеру вошел Джонс. Как предзнаменование отметил король то, что тот явился к нему один. Полускрытое тканью лицо Джонса заставило Алтанара вспомнить о скрывающемся под головным убором шраме. Джонс называл это сооружение из ткани тюрбаном, но выглядело оно ни дать ни взять —шляпка гриба.

Выказав по поводу прихода Джонса столько радости, сколько позволяли приличия, Алтанар слегка развернулся в кресле, приглашая его присесть. Наперекор ему, тот подошел к костру. Подставив теплу свою спину, он развернулся лицом к королю, заслонив собой жар очага. Алтанару ничего не оставалось, как проглотить ярость, не дав ей выплеснуться наружу.

— Я уже говорил с тобой раньше о том, что я планирую вернуть себе трон, — медленно промолвил Алтанар.

Но прежде чем он продолжил, Джонс произнес:

— И даже слишком часто, но ты прекрасно знаешь, что меня не волнует ни трон, ни другая ненужная атрибутика.

Ковыряясь в зубах и целиком пропустив сообщение Джонса мимо ушей, Алтанар продолжил:

— Я достаточно осведомлен о твоих целях. И я всегда верил в то, что мы сможем поддержать друг друга. Сегодня я придумал, как это сделать.

Джонс неприятно улыбнулся:

— Я презираю всех королей и все королевства. Я путешествую по стране и вижу, как вожди без всякого уважения относятся к настоящей святыне — к Церкви. Мой путь чист. Люди должны быть опущены на колени, сломлены, их надо заставить искать настоящее спасение. Какая польза мне от твоего понятия силы?

Это был тот самый ответ, который и ожидал Алтанар. Можно было бы сказать ему об этом, но у короля уже созрел свой план. А пока дадим дураку думать то, что он хочет.

Спокойно, медленно признавал Алтанар свое разочарование в Церкви. Если бы не Церковь, его сила была бы настолько велика, что никто не смог бы свергнуть его. Церковь принимала его дружбу, а сама за его спиной настраивала людей против него.

Король умело перевел разговор в другое русло, сказав, что сила всегда требовала страха. Без него, равно как и без уверенности в том, что кто-то более сильный, чем ты, не контролирует каждый твой шаг, ни один правитель не может даже и надеяться на то, чтобы управлять множеством людей. Любовь не приходит после страха, она приходит через него.

И Джонс понимал это. Вот почему он организовал по всей стране группы Танцующих-под-Луной, которые он называл «хоры».

И здесь Алтанар пустил в ход свою коронную фразу, заготовленную специально для разговора с Джонсом:

— Я смогу стать твоей самой крепкой опорой. Я много смыслю в управлении и организации. Из всех людей на земле я лучше всех вижу всю глубину твоей мудрости. Никогда больше я не проиграю, особенно если у меня будет поддержка в лице такого опытного руководителя, как ты.

Джонс притворился, что внимательно смотрит в костер, но Алтанар заметил искру жадности, промелькнувшую по его лицу. Повернувшись, тот ответил:

— Ты проигравший король. Мои Танцующие-под-Луной становятся сильнее день ото дня. Когда мы будем наконец окончательно готовы, мы выйдем из тьмы и молчания, и зачем нам будет нужно делить с кем-то свою славу?

Алтанар чуть не закричал от радости. Это было для него согласием. Джонс прекрасно понимал, что сам управлять он будет не в силах. В своем сердце он всегда стремился к разрушению, но он не мог взять всю власть в свои руки, без Алтанара он не мог воплотить свои мечты в жизнь.

Встав и направившись к Джонсу, Алтанар произнес:

— Будет недостаточно избавиться от Гэна Мондэрка, равно как и недостаточно будет лишь перебить всех его самых сильных сторонников. Нам придется разрушить государство, и, когда мы сделаем это, тебе понадобится человек, способный обеспечить твою свободу и безопасность, пока ты будешь создавать общество, о котором мечтаешь. Церковь будет сражаться против тебя. Другие правители будут мечтать захватить твой народ просто потому, что они — люди богатые, а богатые — значит, сильные. И в этот момент, когда все ополчатся против тебя, тебе понадобится человек, который сможет создать сильное королевство и мощную армию, и этот человек — я. Помни, что Церковь будет искать союзников в борьбе с нами.

Джонс заставил себя подняться.

— Я буду мучеником.

— А Церковь разгромит тебя. — Алтанар положил руку ему на плечо, готовый пресечь любую попытку возразить, однако таковой не последовало, и он продолжил: — Я нужен тебе, а ты — мне. Церковь — наш общий враг, а Гэн усиливает ее с каждым днем.

— Этот дикарь! — с яростью произнес Джонс, отшатнувшись от короля, и тот с ликованием потер руки.

Тихо, почти шепотом Алтанар описал ему зависимость Гэна от Сайлы, Жрицы Роз. Когда он закончил, Джонс все еще отклонялся от него.

Переведя дыхание, Алтанар произнес:

— Ты видишь, даже без твоей помощи я знаю, как поставить людей на колени, доказав им, что их сила даже не сравнима с моей. С моей помощью ты найдешь то, что ищешь. — Он резко повернулся к Джонсу, заставляя его смотреть ему прямо в глаза. — Мы выбьем из них душу, мы заставим их понять, что их единственная надежда — это настоящая вера, вера, которую принесешь им ты. Когда они все до одного будут сломлены, ты поднимешь их своим именем, заставишь преклоняться перед собой. А я буду править королевством от твоего имени. Но прежде всего нам нужна власть, а ее у нас не будет, пока жив Гэн Мондэрк.

Джонс снова повернулся к огню, а Алтанар вернулся в свое кресло, создавая собеседнику иллюзию уединенности. Король улыбнулся, вспомнив, как один из его обожателей утверждал, что Алтанар умеет дышать пламенем. Тут Джонс вновь повернулся к нему.

— Мы не должны убивать.

Алтанар дернулся.

— Так говорит Церковь. Если ты и вправду стремишься следовать этой заповеди, мы не добьемся успеха.

Неожиданно Джонс рассмеялся, улыбнулся и Алтанар.

— Но мы оба знаем, что нужно делать, чтобы добиться его, — сказал он.

Глава 86

Толчком Гэн распахнул дверь, и тонкие облака пара ворвались в комнату. Встретившись с более холодным воздухом, они отпрянули и потянулись к потолку, разливаясь причудливым блеском по кедровому дереву. Гэн направился к Ниле, которая в своей длинной, до пола, коричнево-желтой накидке держала на руках Колдара. Малыш был завернут в алую с золотом пеленку — подарок жен Волков Джалайла. На Гэне было лишь голубое полотенце, обернутое вокруг талии. Он обратился к Ниле:

— Пойдем, посмотрим на мой первый вклад в замок Олы.

Колдар что-то радостно загукал, как будто одобряя идею Гэна. Совсем по-другому малыш вел себя, когда Нила вошла в душную, жаркую комнату. Он уже было нахмурился и вот-вот готов был заплакать, но, когда она заговорила с ним и погладила его чудесные золотые волосы, мальчик решил попридержать слезы. Он продолжал хмуриться, однако делал это для того, чтобы родители не забывали, что у него в запасе есть грозное оружие.

— Наша комната больше, чем любая другая в этом лагере, — произнес Гэн. — Здесь есть душевая, что тоже очень удобно. — Он указал на противоположную стену. — А эти двери ведут на балкон, и, когда тепло, мы можем открывать их. Отсюда видно море и все горы Китового Побережья, людей в лодках и орлов в небе. Это прекрасно, не правда ли? А в этих шкафах находятся запасные халаты и полотенца, а также масла и все остальное для ванны. Ну что, я, по-моему, ничего не забыл.

Нила улыбнулась тому энтузиазму, с каким Гэн подошел к решению вопроса с жильем. Она дотронулась рукой до его лица.

— Мне очень нравится здесь, Гэн, это просто восхитительно. Но обещай и сам пользоваться этой комнатой как можно чаще. Ты слишком много работал в последнее время, и я волнуюсь за тебя.

Он кивнул, улыбка исчезла с его лица.

— Я действительно очень устал, и, что бы я ни делал, проблемы только множатся с каждым днем. — Он подошел к Ниле, взяв у нее Колдара, внимательно посмотрел в его маленькое красное личико. — Даже когда я делаю что-нибудь для племен Олы или Харбундая, я не перестаю думать о своем народе, ведь мои люди по-прежнему очень страдают.

— Если выпадет хорошая весна, дело пойдет на лад. Да и то, что мы можем торговать с другими народами, тоже помогает, ведь все хотят купить у Людей Собаки одеяла и материю для шитья.

— Все же у меня есть серьезные проблемы. Некоторые даже поговаривают, что при Ликате было лучше. Они говорят, что он был сильным вождем, забывая все остальное, что с ним связано.

Нила вспыхнула:

— Он никогда не был вождем. Лишь громилой и убийцей! Сабанд Гайд должен…

Улыбнувшись, Гэн перебил ее:

— Полегче, ты можешь напугать Колдара. Сабанд — отличный человек, но все же он не тот, кто сможет восстановить их доверие. Должны собраться все наши вожди, лидеры всех движений в наших землях и вынести одно решение. А потом, и это самое важное, все они должны последовать этому решению. Сабанд же хочет делать всех такими, как он сам.

— Тогда пошли Класа. — Она подняла голову, приготовившись встретить его неудовольствие.

Однако серьезный ответ Гэна удивил ее.

— Главная причина того, что я этого до сих пор не сделал, — это то, что он хочет быть здесь, со мной. Я должен ему намного больше, чем смогу когда-либо вернуть, и я говорил тебе почему. Я боюсь сделать что-нибудь, что ранит его.

Нила села на край ванны, водя рукой по воде. Избегая смотреть в глаза Гэну, она произнесла:

— Я давно хотела сказать тебе кое-что. Знаешь, меня не волнует пророчество твоей матери. Ни капельки. Сначала я действительно сильно волновалась, но потом произошло слишком много событий, и именно ты, ты сам с достоинством встречал все невзгоды. Ты делал выбор, ты вдохновлял других, ты вел людей за собой. Помнишь, как Клас сказал Колу, что предсказание не может бросить копье. Тогда я начала думать об этом, ведь ты винил себя за его смерть. И еще одно. Мурмилан сказала, что ты «поднял людей навстречу славе» или что-то в этом роде, правильно? И это твои люди тоже. Не просто Люди Собаки. Тебе было дано превзойти своего отца, и ты сделал это. Если ты прямо сейчас захочешь уйти отсюда и вернуться в свое племя, я пойду за тобой. Не важно, что и как ты делаешь, я всегда буду рядом. Но я не хочу ни слова больше слышать о судьбе, предсказаниях и тому подобных вещах. Достаточно одного: того, что Гэн Мондэрк рядом, а если люди скажут, что им этого недостаточно, то я буду драться за нас обоих.

Когда Гэн подошел к ней, она повернулась, и он увидел слезы у нее на глазах. Стараясь придать своему голосу твердость, Нила произнесла:

— А теперь живо полезай в ванну, чтобы я смогла оттереть с тебя хоть часть грязи и усталости. Ты вгоняешь меня в бешенство, ты похож на грязного старикашку. Дай мне Колдара, я уложу его спать. Давай же, лезь в воду!

Не будучи уверенным в том, улыбаться ему или спорить, Гэн предусмотрительно отказался от обоих вариантов. Залезая в ванну, он увидел, что Нила устроила Колдару удобное гнездышко из кучи одеял, полотенец и мантий и, уложив ребенка, уже направляется к нему, держа в руках деревянный кувшин и кусок мыла. Она наклонилась и начала тереть ему плечи. Попытавшийся что-то сказать Гэн тут же исчез под водой.

Подобно почти незаметной работе водяных часов, уходили из него усталость и напряжение. Глаза его непроизвольно закрылись, и Гэн откинулся назад, погружаясь в сон. Его память прокручивала в мозгу множество случаев, пронося его над мириадами событий, произошедших с того самого дня, когда собаки предупредили его о том, что где-то рядом прячется Сайла. В благоухании приготовленной Нилой ванны он вспомнил мяту и шалфей, которыми ему запомнился тот день. Он помнил и дуэль в Сердце Земли, почудился ему также и острый животный запах врагов, жаждущих его крови. Вспомнил Гэн и ароматы леса, в котором провел он многие дни, и треск стрелы, впивающейся в его тело, и Тейт, пришедшую на помощь в последний момент.

Причудились ему и запахи замка Алтанара.

Неожиданный спазм пронзил все его тело, Гэн дернулся с такой силой, что задел Нилу по подбородку. Это было довольно больно, и она попросила его объяснить, что случилось. Гэн взволнованно произнес:

— Я никогда не смогу простить себе, что я позволил им захватить тебя в плен. Когда я думаю о том, как ты страдала из-за меня… — Он обхватил руками голову, не в силах закончить мысль.

Нила воскликнула:

— Это не было твоей виной! Такие люди, как Алтанар, — это как болезнь, они убивают только потому, что это их занятие.

Гэн почувствовал, как у него дернулась мышца — первое предупреждение о возвращении стресса. Нила положила руки на его тело, пытаясь снять напряжение.

— Алтанар ушел, и это я позволил ему уйти. Это гложет меня каждый день, каждый час. Я все время мечтаю встретить его еще раз.

— Ты не должен винить себя в этом. — Нила на минуту перестала массировать его бицепс, чтобы задать вопрос: — Почему ты никогда не спрашивал меня, на что это было похоже?

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Я и так знаю достаточно. Ты рассказала мне, что произошло.

Она повернула голову Гэна к себе.

— Что случилось и на что похоже — это разные вещи. — Ее руки продолжили работу.

— Что он сделал? — спросил Гэн и почувствовал, как по всему ее телу пробежала дрожь. Остановив волнение и глубоко вздохнув, она начала с самого начала:

— То, что он делал, было жестоко, просто ужасно. Сначала я даже пыталась сказать себе, что моей обязанностью было умереть, но я не могла, ведь Колдар был со мной. И ты тоже все время был рядом. Я говорила себе, что нужна тебе, поэтому и осталась. Как только он появлялся рядом со мной, я старалась исчезнуть. То, что он делал, говорил… — Она кашлянула. Взяв ничтожно малую паузу, Гэн хотел было что-то сказать, но какой-то более глубокий инстинкт заставил его сдержаться, понять, что сейчас ее речь важнее его сочувствия. Нила продолжила: — У женщины, которая была рядом со мной, не было ни чувств, ни смысла жизни. У нее отсутствовало понятие места и времени. Но у меня были. Я летала, Гэн. Я летала к горам, поднимаясь под самые облака. И я не возвращалась из своей мечты, пока он был рядом. Тяжелее всего было возвращаться, иногда я так тяжело переносила возвращение в плен, что по нескольку дней болела. Но у меня не было другого выхода, мне приходилось уходить из того страшного мира, в котором я находилась. И я всегда знала, что однажды, когда я вернусь из очередного своего тайного полета, мой муж окажется рядом со мной, и он заберет меня оттуда, и мне никогда больше не придется страдать, не придется снова прятаться или уходить в себя. Я верила в то, что и другая женщина тоже сможет вырваться из плена, и сейчас я молюсь за то, чтобы она нашла себя в жизни, чтобы была счастлива так же, как счастлива я.

Гэн встал, обняв Нилу, и, когда его рука потянулась к ее талии, она улыбнулась, положив свои руки ему на плечи, помогая Гэну поднять ее на край ванны. Медленно он развязал пояс ее накидки и так же медленно расстегнул пуговицы. Все так же мягко улыбаясь, она легко сбросила ее со своих плеч, и та упала к ее ногам. Освободившись от одежды, она расстегнула заколку, позволив золотому каскаду ее блестящих, как солнце, волос опуститься на спину и плечи. Гэн снова поднял ее, перенося к себе в ванну, наслаждаясь каждой секундой, каждым мгновением, проведенным вместе. Неожиданно Гэн, набрав побольше воздуха, исчез под водой. Нила ответила на его игру, нырнув вслед за ним. Наконец, она нашла его, нежно обхватив обеими руками и уже не отпуская его ни на мгновение…

Через некоторое время они лежали на полотенце Гэна, он спал, положив голову на подушку. Она наблюдала за тем, как глубоко и спокойно он дышит, и чувствовала, как сильно бьется его сердце. Колдар пошевелился, взглянув на него, Нила снова повернулась к Гэну.

— Мы уже завоевали весь мир, муж мой, — прошептала она. — Если ты хочешь большего, мы достигнем его, всего, чего ты только пожелаешь, но возьми все это себе, не делай ничего для осуществления чьей-нибудь мечты, и моей тоже. Ты можешь не знать всего, что сейчас нужно мне, даже если я знаю, что ты поймешь, почему я должна все сделать сама. Если ничего не получится, что ж, я смогу прожить и без того, что я хочу. У меня и так есть все, что мне нужно.

Она прилегла рядом и быстро заснула.


На поле возле северной стены города была построена праздничная площадка. Весь город украшали навесы, как бы делая его продолжением площадки, на которой должно было происходить основное торжество. Казалось, что в этот праздничный день, который должен был официально дать Колдару Мондэрку имя, население главного города и столицы Олы как минимум утроилось. Найоны со своими строгими порядками, железным графиком и вымуштрованными матросами решили остаться здесь до праздничной церемонии. Бритоголовая команда их корабля, выглядевшая весьма экзотично, несколько смутила воинов племени Людей Собаки, охотников-горцев из Одиннадцати Западов и китобоев с Китового побережья, и первые пару дней торжества ощущалось напряжение. Волки, разделившись по четверо, патрулировали город, стоящий в новом обличье, постоянно ожидая столкновений между племенами, но, к счастью, работы у них было немного. Наконец, принуждение и праздничная атмосфера, казалось, окончательно победили, и в праздничное утро Гэн получил от Эмсо сообщение о том, что за последние сутки не было замечено ни одного серьезного нарушения порядка.

Гэн сидел в бывшем кабинете Алтанара и, позволяя себе расслабиться за второй чашечкой оша, радовался тем маленьким удобствам, которые давало ему занимаемое место. Его заботило, что он забросил серьезные тренировки, единственное утешение — ежедневные занятия с обычными солдатами. Для командования остатками армии Оланов Клас нашел хорошего офицера и надеялся, что эти воины станут достойным подкреплением отрядам Волков, когда достаточно натренируются.

Серьезной проблемой для Гэна стали представители племени Людей Собаки. Они достойно вели себя везде и со всеми, но их скромность и неуверенность в общении с Гэном приводили его в замешательство. Когда Гэн подводил их к заставленному едой столу, у них только мрачнели лица. Ели они сдержанно, полные достоинства и гордости, и, лишь часами затягивая разговор, он смог добиться, чтобы на столе не осталось ничего, кроме обглоданных костей и вишневых косточек.

Ему определенно нужно было что-то делать с этим.

Вошел Клас, Шара и Чо поднялись, виляя хвостами в знак приветствия. Он гладил их, с нетерпением ожидая, что ему скажет Гэн.

— Мне необходимы твоя помощь и твое понимание.

Клас усмехнулся, пододвигая кресло:

— Я почти испуган. Давай рассказывай, во что мы влипли на этот раз.

— Не мы, наши люди. — Гэн не принял его попытку обратить дело в шутку. Поднявшись, он открыл окно. — Я лишь зовусь королем, и это все знают. Мое сердце — сердце воина, Сердце ночного дозорного. Ты видел людей, которые приходили сюда на праздничную церемонию. — Не зная, с чего начать, он неловко стоял перед Класом и вдруг выпалил: — Я хочу, чтобы ты вернулся к ним и стал их вождем. Ты нужен им. Они хотят тебя, тебя и никого другого, они сами так мне сказали. — Гэн схватился за голову. — Они не забыли, кто тренировал меня, кто всегда советовал мне, когда я не знал, как поступить, кто, наконец, спас мне жизнь, когда я ошибся. Я очень много думал над этим, ты единственный человек, который может опять сделать их такими, какими они должны быть, человек, который сможет поднять их так высоко, как они еще ни разу не поднимались. Мы оба прекрасно понимаем, что мне надо остаться здесь. Помни, что я должен был отправиться в Путь Чести и не смог. Мое возвращение опять приведет к раздорам между Северным и Южным кланами. Ты из Южного клана, но пользуешься уважением любого северянина. Ты нужен племени. Ты нужен мне здесь, но там ты нужнее. Видишь, опять, уже в который раз я обращаюсь к тебе за помощью.

Отвечая, Клас обратился к собакам, которые внимательно слушали его речь:

— Вас оскорбит, если я скажу, что я нужен вам, но я хочу жить в вашем племени. Я опять скучаю по прежней свободе, по людям, по земле. — Он взглянул на Гэна. — Эти стены, эти каменные кирпичи убивают меня. Я бы никогда не начал этот разговор, если бы ты не начал его. Я скучаю по своему дому и потому возвращаюсь. Только потому, что ты просишь, но с радостью, которую я не могу описать.

Стараясь говорить мягко, Гэн произнес:

— А Сайла?

— Я обязан сделать это. Она поймет меня, я уверен.

Настоятельница Ирисов сидела в своем кресле, нежась на солнце и наблюдая, как тысячи уток летят через затянутое облаками небо, и удивлялась, как она попала сюда.

Определенно, это оставалось загадкой, ее глаза спокойно наблюдали за мчащимися, причудливо вытянувшимися косяками птиц, за аккуратной геометрией портовых пристаней, и она думала о том, что люди как птицы — каждый несется, чтобы поймать новый сезон, и каждый хочет сделать это первым.

Но где же она?

Со все растущим пониманием того, что она просто не знает, где находится, настоятельница почувствовала, как отяжелело и больно колет под ребрами ее сердце. Она попыталась подняться, но почувствовала, как чьи-то руки легли ей на плечи и мягко усадили обратно в кресло. Пожилая женщина откинулась назад, почти потеряв сознание.

Спокойный, терпеливый голос сказал:

— Настоятельница, с тобой все в порядке?

Она знала этот голос, он был хорошо знаком ей, но она так и не смогла определить, откуда он исходит. Женщина изо всех сил повернулась назад, настолько, насколько позволили ее старые кости. На секунду она смутилась, но страха больше не было.

Сайла убрала руки с ее плеч. Она явно была чем-то взволнована. Пробормотав что-то невнятное о том, что ее разбудили в неподходящий момент, настоятельница разом потеряла все свои шансы удачно солгать Сайле, и, попытавшись схватить ее руку через грубую материю, она спросила:

— Сколько мы уже здесь? Почему мы пришли сюда? — Затем, еще хуже, она почувствовала, как предательски — такой знакомый для многих знак — задергалось ее левое веко. Ко всему добавилось еще подергивание скулы с этой же стороны. К счастью, Сайла находилась справа от нее. Она держала голову прямо, так как девушка сидела совсем рядом с ней, обстановка понемногу теплела, и это позволило настоятельнице усилить давление.

Сайла произнесла:

— Не скрывай от меня. Я видела, как дрожало твое лицо. Сейчас мы находимся у южных ворот для того, чтобы ты немного погрелась на солнышке. Мы уже почти час здесь, мы говорили о том, как организовать женщин Олы так, как мы сделали это в Джалайле и Малтене. Теперь вспомнила?

— Да. — Память понемногу возвращалась к ней. Чувствуя, как теплеет ее лицо, настоятельница спросила: — Как долго я была без…

— Только момент. Несколько ударов твоего сердца, не больше.

— Это очень напугало меня. Я уже привыкла к постоянной боли в моих членах, они заставляют меня чувствовать себя старой, но мы друзья с ними. Этот случай дал мне понять, что мой конец уже не за горами, и это не радует меня. — Она печально усмехнулась, потом продолжила: — Может, я недооцениваю смерть. Во всяком случае, она избавит меня от боли.

Сайла ответила:

— Не шути так мрачно. Эти провалы, ведь их не случалось до того, как Ликат ударил тебя, верно?

Настоятельница обхватила свою голову руками.

— Да, это так. Я уже думала над этим. Иногда я чувствую, как что-то гнетет меня глубоко изнутри, нет, не боль, а скорее давление, понимаешь? — На секунду она ушла в себя, в воспоминания, за секунду перебрав в деталях все случаи до того, как появилась Сайла. Она искала лишь один, который смог бы стать ключом к разгадке того, что творилось сейчас с ее головой.

Собственно, это было почти забавно. Через ее руки прошло столько жизней, каждая из которых учила ее чему-то новому в познании человеческого тела, каждый раз доказывая ей, как чудно это тело устроено. Она была и остается лучшим врачом, тогда почему она не может сейчас разобраться в своем собственном теле? Она знала, что ее тело — всего лишь сосуд с кровью и костями, старый, почти ни на что уже не годный сосуд. Может, где-то образовался сгусток крови? Однако в ее положении это было не важно, если проблемы не доконают ее, то возраст почти наверняка сделает свое дело.

Взяв Сайлу за руку, настоятельница снова откинулась в кресле. Ее сердце билось еще слишком быстро, и она закрыла глаза, попытавшись полностью расслабиться, ни на секунду, однако, не прекращая думать о Сайле.

Эта девушка еще так много не знала о себе самой. Сайла никогда не слышала о своей семье, не знала она даже о том, живы ли ее близкие, да и просто того, откуда она родом. Также ничего не могла знать Сайла и о тех временах когда ей «помогали» войти в страну транса. Что скажет Сайла, когда узнает о том, сколь многое из ее мыслей было идеями настоятельницы? Думала ли она еще хоть раз о Вратах? Думала ли она о настоятельнице, которая, казалось, просто лежа в своей кровати, постигала в это время мир, находящийся уже не здесь, но еще и не там? Если она узнает правду, простит ли она свою настоятельницу, которая столько лет притворялась болтушкой? Не проще ли было воспитать этого ребенка, как и других, по шаблону?

Уголком глаза она наблюдала за Сайлой. Молодое, прекрасное, но со строгими чертами лицо было задумчиво. Сердце настоятельницы так и подпрыгнуло при взгляде на него.

Что, если ей и вправду удалось найти Врата? Почему она выбрала именно эту девушку для того, чтобы только ей одной показать этот мир? Наверное, покорили ее смелость, упорство, точность. Ее невозможно было сломить тяжелой работой. Она доказала это в Джалайле со своими двумя друзьями. То, что они сделали там, стало предметом зависти всех женщин. Но правилен ли в итоге выбор настоятельницы?

Конечно же, теперешняя ее жизнь — лучше. Теперь у нее есть муж, ей не надо путешествовать неизвестно куда, неизвестно за чем, чего, может, и не было-то никогда. Все же было бы ошибкой позволить ей продолжать жить теперешней ее жизнью, так и не рассказав до конца о Вратах.

Чем больше настоятельница думала об этом, тем большую уверенность она ощущала. Сайла, безусловно, заслужила право узнать все о себе. Ложь во благо — тоже ложь, и ничего больше, убеждала себя настоятельница Ирисов. Пришло время рассказать Сайле всю правду и позволить ей самой судить о том, что было сделано правильно, а что — нет.

Однако холодок сомнения пробрался в душу старухи. Весьма вероятно, что Сайла, узнав о том, что ее долгое время использовали, настолько озлобится, что вообще не простит ее. Чему быть, того не миновать. Решение принято. Если ей придется понести наказание, никто не сможет сказать, что оно было незаслуженным.

— Я хочу кое-что рассказать тебе, — начала настоятельница, и Сайла повернула к ней свои невинно-чистые голубые глаза. Взгляд настоятельницы был устремлен вдаль.

Сухой старческий голос будто стегал ее каждым своим словом. С каждым новым вскрывшимся обманом Сайла чувствовала, будто с нее живьем снимают кожу. Затем неожиданно для себя, когда рассказ подошел к тому, как они расправились с Алтанаром, она слушала с новым волнением, переживая все события еще и еще раз.

Голос все еще звал ее. Она чувствовала, что ей недостает этой старой, больной женщины, которая с таким трудом пыталась сделать из нее настоящую личность. Интересно, какая у нее была бы мечта, не придумай ее настоятельница? Она лгала ей из-за страха за нее, за ее будущее, а не из-за недостатка любви к ней. Откуда этой женщине было знать, что Сайла дралась бы даже с тиграми за малейшую возможность отыскать эти Врата? Чья это ошибка? Кто виноват в том, что не все шло так, как планировалось?

Посторонний звук прервал ее мысли. Обернувшись, Сайла увидела, что по лицу настоятельницы текут слезы, та просто рыдает. Девушка кинулась к ней.

— Я понимаю, зачем ты все это делала, моя настоятельница, и я люблю тебя за это. Ты взяла к себе маленькую испуганную девочку и дала ей мечту. Она все еще со мной и всегда будет со мной. Совсем необязательно достигать своей мечты, намного важнее, чтобы она была, нельзя дать своей мечте уйти. Всю жизнь я буду искать эти Врата. Где они? Почему они так важны? Узнать, где они, — моя мечта. — Она оглянулась по сторонам и спросила: — А хочешь узнать мой секрет? Мой собственный секрет о Вратах?

Немного неуверенно, будто боясь чего-то, настоятельница молча кивнула. Перед тем как взглянуть на Сайлу, она тоже оглянулась по сторонам.

— Я хотела силы, — продолжала девушка, — я всегда мечтала найти эту дверь и взять оттуда столько силы, сколько я смогла бы взять. А потом с ее помощью уничтожить Алтанара и всех, похожих на него. Я говорила себе, что если уж Церковь так боится этой силы, то она предназначается именно мне. — Она засмеялась, нежно поцеловав настоятельницу в щеку. — Видишь, даже ты не можешь предсказать именно то направление мечты, которое я выберу.

Лицо настоятельницы выражало молчаливое согласие. Это было правдой. Если так, то уже ничто не в силах остановить эту девушку на пути к ее цели.

Вздох облегчения вырвался из груди настоятельницы. По крайней мере, она никому не причинила большого вреда.

Или причинила?

Интересно, сколько времени надо неудавшейся мечте для того, чтобы стать просто горькими воспоминаниями о том, что могло бы быть?

Глава 87

Толпа окружала возвышение, подходя к нему так близко, как это только позволяли взмокшие от усилий охранники — Волки. Двойной ряд воинов стоял, крепко сцепив руки, наклонившись в сторону радостно возбужденной массы народа. Они орали на горожан, чтобы те посторонились, а сами украдкой поглядывали на платформу, хрипло выкрикивая приветствия. Великолепный в своей мантии цветов племени, Колдар не обращал на происходящее ни малейшего внимания, он пристально смотрел в лицо матери.

В честь праздника Гэн и Клас надели свои лучшие одежды, украшенные кушаками цветов их племени. На Ниле была белая шерстяная накидка, расшитая цветами. Здесь были все цвета радуги, она надеялась, как сказала об этом Гэну, что все племена и кланы будут удовлетворены. Клас надел украшенный драгоценными камнями кинжал, подаренный ему Гэном, и свой стальной воротник с трофеями. Маленькие косточки блестели на ярком солнце. Сайла, стоявшая рядом с ним в своем лучшем черном наряде, старалась не смотреть в эту сторону. Гэн заметил и сказал об этом Ниле, пока они ждали, когда же настоятельница начнет церемонию, что Сайла чем-то озабочена. Нила чуть не закричала на него, напомнив о потерянном ребенке. Гэн покраснел, от радости он позабыл об этом.

Сама церемония, на которой ребенку давалось имя, была короткой. Настоятельница Ирисов побрызгала Водой Святости на малыша, сидящего на руках у Гэна с Нилой. Кто стоял поближе и мог различить выражение лица Колдара, засмеялся, когда тот нахмурился и заволновался, но все смолкли, когда хрупкая престарелая настоятельница произнесла его полное имя. Колдар на Бейл Мондэрк, — выговорила она, и удивление на лице Класа на Бейла доставило толпе не меньше удовольствия, чем вид виновника торжества. Все снова начали выкрикивать поздравления, а Волки — те, что стояли в шеренгах, и те, что были среди толпы, — завыли, выражая свое одобрение.

Когда настоятельница отступила назад, давая понять, что религиозная часть церемонии окончена, по толпе прокатился ропот, будто буря пронеслась по верхушкам деревьев. Никто точно не знал, чего он ждет. Большинству из них Мурдат был неизвестен, а день именования королевского первенца всегда был днем оглашения важнейших указов во времена династии Алтанаров. Ходили слухи о новых налогах, о наборе в соединения Волков. На лицах некоторых людей был написан страх.

Гэн и Нила подошли к краю платформы. Никто не произнес ни звука. Потом Гэн взял ребенка и поднял его над головой. Его голос прогремел над собравшейся толпой:

— Вот мой сын, он ничем не отличается от любого другого. Мальчик, который должен стать мужчиной, мужчиной, который должен показать себя достойным своих друзей в войне или в мире. Нила и я желаем вам и вашим детям всех благ. И просим от вас того же для нашего сына. — Он поднял ребенка еще выше. — Колдар на Бейл Мондэрк!

В ответ на дикий рев толпы молодой Колдар на Бейл Мондэрк дернулся, словно рыба на крючке. Его подбородок выдвинулся вперед, кулачки сжались. А потом, неожиданно для всех, он ударил рукой по воздуху и засмеялся. Поворачивая голову из стороны в сторону, он, казалось, так же весело приветствует своих друзей, как и они его.

Гэн опустил сына и передал его обратно Ниле. Она раскраснелась от волнения. Уголком рта Гэн произнес:

— Ты видела? Он чувствует себя королем, еще не научившись ходить.

Она фыркнула, не забывая, впрочем, улыбаться, и ответила:

— Вероятно, он это унаследовал. Что мы сделаем теперь?

— Пойдем посмотрим на ярмарку, встретимся с людьми.

* * *
У подножия лестницы два взвода Джалайлских Волков выбежали из-за возвышения и встали вокруг, отгородив их непреодолимой стеной. Клас и Сайла помогли спуститься настоятельнице, подошли еще два солдата с креслом на носилках. Толпа неохотно раздвинулась, и небольшой отряд двинулся вперед среди леса поднявшихся рук.

Позади основной массы народа, стоя на крыше фургона, подогнанного специально для удобства зрителей, Коули что-то бормотала себе под нос, наблюдая за приближающейся процессией. Она долго выбирала эту позицию. Красочные шатры и домики прямо перед ней скрывали в себе лучших в стране мастеров. Эту часть ярмарки король должен обязательно посетить, вероятно, это будет единственное место, где процессия остановится или даже задержится. Коули стояла на самом краю фургона, никто не мог встать перед ней.

Она опиралась на посох, поперек которого было прибито несколько перекладин, на них висели гирлянды цветов: фиалок и анютиных глазок, фуксий и азалий. Было заметно, что торговля у нее идет не очень успешно. Одного взгляда на красное, злое лицо, на губы, беззвучно выплевывающие ругательства, хватало, чтобы сказать почему. Даже при таком скоплении народа вокруг нее оставалось свободное место.

Мысли Коули находились в постоянном движении, ей было о чем подумать. Джонс всегда оказывался прав, а он говорил, что она должна все время повторять себе, почему это необходимо сделать. Ненависть делает нас сильнее, говорил он. И это правда. Ей надо было только посмотреть на них, на всех них, столь гордых, столь тщеславных. И таких живых.

А Ликат мертв. Они убили его. Алтанар был там, он все видел. Все говорят, что это он убил Ликата, но это ложь, посеянная приспешниками Гэна. Они хотят спасти его от ее мести. Они знают, что она отомстит за Ликата. Они боятся ее.

И правильно.

Алтанар говорил, что люди боятся и ненавидят Гэна. Но что-то не похоже на это, и если он солгал…

Она обернулась и прошипела ругательство, адресовав его тому, кто толкнул ее в спину. Толпа бушевала все сильнее. Процессия приближалась. Коули улыбнулась, она знала, что так и будет. Джонс обещал это.

Алтанар. Она думала об Алтанаре. Неужели? Как же был убит несчастный Ликат? Возможно… Впрочем, не важно.

Гэн Мондэрк ударил его в спину. Трус. Бежал от Пути Чести. Негодяй. Без предупреждения. Без причины.

Хотя нет, неверно, причина у него была. Джонс так сказал. Так трудно все запомнить. Он же говорил, что причина была. Как будто такой ужас можно чем-то объяснить.

Возможно.

И что там Алтанар говорил о перекладине? Они приближаются. Да. Крышки. Вот как он их называют. Крышки надо снять.

Она ухватилась за конец одной из перекладин, пытаясь снять с него деревянную крышку. Когда конец посоха опирался на крышу фургона, эта перекладина находилась точно на уровне губ Коули. Она наклонила посох вперед и повернула. На другом конце перекладины была точно такая же крышка. Женщина дергала за нее, пока не вытащила из отверстия. Перекладина была полой. Сосредоточенно насупив брови, Коули рылась в складках своего одеяния, пока наконец не нашла то, что искала.

Это была самая опасная часть. Джонс и Алтанар доказывали, что она должна нести стрелку прямо в самой перекладине, но они ничего в этом не понимали. На открытом воздухе яд теряет свою силу с каждой минутой. Все надо сделать как следует.

Руки у нее так тряслись, что она боялась выронить стрелку. На один ее конец был насажен клок ваты. Осторожно, закрывая стрелку своим телом от посторонних глаз, Коули размотала обертку с другого конца, открыв игольное острие, покрытое вязкой черной массой. Оглядевшись, она подняла руку, делая вид, что поправляет гирлянду, и вложила стрелу в перекладину. Прикрыв дырку крышкой, она совершенно скрыла дело своих рук от постороннего взгляда.

Она еще раз оглянулась. Люди вокруг не обращали на нее никакого внимания.

Те, кого она так ненавидит, уже не дальше пятидесяти ярдов.

Но они должны подойти ближе, гораздо ближе.

Джонс говорил, что ненависть направит ее руку. Он разбирается в таких вещах. Почему, он сказал, Гэн убил Ликата? Тот, конечно, был малость вспыльчив, но такой любящий ребенок. Сын. Это грех — убивать чужого сына.

Конечно! Именно так сказал Джонс. Они с Алтанаром знают о Церкви не меньше самой Коули. Вот именно. Джонс и Алтанар ненавидят Церковь, и Ликат тоже ненавидел, все потому, что они так плохо к ней относились. А Гэн попал под влияние этой ведьмы, называющей себя Жрицей. Сайла, так ее зовут. Если бы она не одурачила Гэна, он никогда бы не стал врагом Ликата. Он служил бы Ликату, как все Люди Собаки, он принес бы ему силу и богатство. Если бы не Гэн, Коули была бы окружена любовью и почетом. Это в честь сына Ликата был бы устроен праздник, и именно она давала бы его ребенку имя.

Но виноват не один Гэн. Не все так просто, как кажется, и не важно, что говорят Джонс и Алтанар. Что бы там ни увидел Ликат в этой грязной маленькой Ниле, она сильно его задела. Лишила его счастья. Именно из-за нее они подрались с Беем Яном. После того как она сбежала с этим Гэном и Сайлой, они уже никогда не были так дружны, как прежде.

Опять она.

Гэн убил Ликата, Алтанар видел это. Единственное, чего Алтанар не понял, так это то, что они — воины и они должны убивать. Она усмехнулась про себя. Что они знают о мальчишках? Ведь они все полны огня. Особенно мальчишки племени Собаки. Самое главное узнать, кто на него повлиял, ведь они все были в детстве одинаковы, все так хотели служить. Кто-то должен направлять их. И каждый раз, когда ей виделась фигура за спиной Гэна, — это была она.

Они плохо воспитали Гэна. Все началось с его отца. Любой об этом знает. Обман. Глупец.

Первые из солдат эскорта находились теперь всего в нескольких футах от Коули. Ей были видны ручейки пота на их лицах, она видела, как движутся их глаза, следя за толпой.

Она сняла с трубки крышку и тут неожиданно поняла, что они пройдут прямо под ней. Джонс. Алтанар. Такие умные. Делай, как мы говорим, Коули. Не спорь, Коули. Убей Гэна, убийцу Ликата, и ты разрушишь его соломенное королевство, поддерживающее Церковь, которая так несправедливо с тобой обошлась. Твое возмездие будет полным. Мы все продумали. А теперь оружие, которое должно было принести сладкую месть, было бесполезно. Если она наклонит его так, чтобы попасть в них, то не сможет достать ртом до трубки. Они пройдут слишком близко.

Их оружие. Их план.

Ее охватила паника. Она опустила основание посоха ниже края фургона и наклонилась вперед. Через гирлянды цветов была видна приближающаяся процессия.

Еще пару футов.

Клас на Бейл. Безмозглый дурак.

Нила, отвергшая Ликата, сломавшая всю его жизнь. У нее нет права на счастье.

Сайла. Шпионка. Убийца. Она испортила Гэна, сделала его орудием Церкви. Высокомерная.

Гэн. Убийца. Амбициозный. Трус. Улыбается Сайле, улыбается этой ведьме — настоятельнице.

Ребенок. Ребенок. Конечно. Почему бы Гэну и Ниле не перенести то, что вынуждена переносить она сама? Дать им почувствовать, как горе ворочается в мозгу, узнать, что такое утрата.

Она приложила рот к трубке и вдохнула. Чтобы выпустить стрелу остается только выдохнуть, почти кашлянуть.

Гирлянды, соскользнувшие с перекладины, привлекли ее внимание и отвлекли от главного. Она снова перевела взгляд на группу.

Решение вспыхнуло в мозгу само собой, заставило ее зажмуриться. В ее мозгу вставали картины, они сменялись с молниеносной быстротой, она едва могла их различить. Мурмилан, лепечущая что-то о Старой Церкви и «предназначении» своего сына. Кол Мондэрк, такой хороший и благородный, заставивший племя принять своего наследника. Сайла, сбивающая с толку и Гэна, и Нилу своей фальшивой заботой и мудреной ложью. Все они использовали Гэна, они заставили его убить Ликата.

А они в свою очередь были под контролем, даже не подозревая о том зле, которое движет ими.

Но кое-кто знал. Коули знала.

Резкий выдох бросил стрелку вперед, и она вонзилась в шею настоятельницы Ирисов прямо над воротником ее торжественной мантии. Она вскрикнула от укола, вскинув руку, слишком измученную артритом, чтобы подняться высоко. Сайла уже была рядом, она выдернула дротик и стала отсасывать яд. Гэн и Клас кричали воинам, чтобы те оттеснили толпу, Нила свернулась клубком, закрыв Колдара своим телом. Гэн склонился перед ней, Клас одной рукой придерживал Сайлу у себя за спиной, в другой был зажат меч. Шара и Чо рычали на любого, пытавшегося приблизиться к группе.

Впервые со смерти Ликата Коули почувствовала себя счастливой. В криках разбегающейся толпы и проклятиях Волков ей слышался смех недоучек-целительниц, находивших ее такой неуклюжей, и терпеливые вздохи Жриц в обители. Вот он — источник всех манипуляций, единый корень заговора, затеянного в поисках власти над всем и всеми.

Возможно, Джонс и Алтанар будут сперва недовольны. Она заставит их увидеть истинную мудрость. Движение Танцующих-под-Луной поведет их вперед: «Через тьму к новому свету», — как говорит Джонс.

Старому свету брошен вызов.

Мальчик, стоявший внизу под ее посохом, ухватил одну гирлянду. Сначала он замер, глаза широко открыты в немом вопросе, рука с цветами протянута к ней. Коули раздраженно посмотрела на него сверху, единственное, чего она желала, чтобы он забрал цветы и ушел, предоставив ее самой себе. Бесполезные растения уже сделали свое дело, и ей пора отправляться в долгое путешествие назад, к форту.

Волк оттолкнул мальчика. Тот упрямо остался на месте, и Волк раздраженно посмотрел на него. Мальчик что-то сказал, протягивая цветы и указывая вверх, на Коули. Воин наклонился к нему, и мальчик надул щеки. Он показал на Коули, потом на настоятельницу, лежавшею на груде одеял, торопливо содранных с ярмарочного навеса.

Коули повернулась, чтобы бежать. Однако остальные тоже увидели мальчика и поняли. Мужчина вырвал посох у нее из рук. Поглядев через трубку, он с такой силой ударил ее по лицу, что она перелетела через край фургона. Она едва успела подумать, что это еще одна из безмозглых жертв церковного обмана, как рухнула на землю. Толпа сомкнулась над ней водоворотом кулаков, ножей — всего, чем можно ударить. Черезсекунду все было кончено. Люди раздвинулись, окружив то месиво, которое осталось от женщины, убившей настоятельницу Ирисов.

Шум с той стороны ничуть не потревожил Сайлу. Она продолжала трудиться над раной. Настоятельница попыталась оттолкнуть ее в сторону со словами:

— Я чувствую его, дитя мое. Ты ведь не глотала, не так ли? Ты была осторожна? — Когда Сайла кивнула, она продолжила: — Клас, принеси ей воды. Она должна прополоскать рот. Кто знает, какая гадость могла быть на этой грязной штуке. — Он убежал, одновременно с этим появился Волк, доложивший Гэну о случившемся у фургона. Настоятельница покачала головой. — Как глупо. Но я бы и так долго не протянула.

Сайла заплакала, обняв старую женщину. Настоятельница успокаивала ее, похлопывая по спине.

— Встань, — сказала она, — и послушай меня. — Она изогнулась в судороге, рот и глаза широко раскрылись в немом крике. Потом боль прошла, но хрип в груди остался. Она сказала: — Ты научила меня одной очень важной вещи. Помнишь? Ты сказала: «Не обязательно достигнуть того, о чем мечтаешь, но обязательно иметь мечту». — Еще один приступ, короче, но сильнее предыдущего, скрутил ее. Она вцепилась в ладонь Сайлы, на лице было написано желание выиграть хоть немного времени. — Ты дала мне силу принять себя такой, какой я была. Я люблю тебя — за многое, моя Сайла. Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя. — Она с трудом выдавила слова и тут больше не смогла себя сдерживать. Клас подбежал с водой как раз вовремя, чтобы подхватить ее.

Все сгрудились над Сайлой, и тут настоятельница закрыла глаза. Она содрогнулась, на лбу собрались морщинки. Нила быстро накрыла ее еще одним одеялом. Лицо ее расслабилось. Она вздохнула.

Глава 88

— Я пойду, — твердо повторила Сайла.

Клас сказал:

— Мы спорим уже не первый день, и ты до сих пор не назвала мне причину. — Она быстро и зло обернулась, но он продолжил: — Ты говорила, что это именно то, о чем ты мечтала всю жизнь, то, о чем мечтала настоятельница. Это не причины, Сайла. Ты не знаешь, чего ищешь на самом деле, зло это или добро, где оно, да и существует ли вообще. Будь это чем-то более определенным, я бы последовал за тобой без всяких…

— Я же говорила: тебе необязательно идти со мной.

— А я говорил, что обязательно, я — твой муж.

Как объяснить ему, что она заслужила право самой сражаться в своей битве, сражаться одной лишь ей известными средствами? Как объяснить ему, как больно ей покидать его, как страшно было решиться на это? Резко поднявшись, Сайла пошла, надеясь, что он последует за ней. И она не ошиблась.

Они находились на Берегу Песен, на пару ярдов южнее того места, где раньше стояли Алтанаровы дыбы, пока Гэн не приказал их сжечь. Небо было затянуто облаками, все оттенки серого безжизненно висели над головой. Сотни черных птиц кружили над неспокойным морем, держась подальше от берега. Сайла подумала, что они наверняка опасаются людей.

Песок и галька скрипели под ногами. От полосы водорослей, оставленных отливом на берегу прямо перед ними, поднимался запах морских глубин. Чайки и вороны важно вышагивали среди них, осматриваясь в поисках пищи.

Сайла первой нарушила тишину:

— Я знаю, ты хочешь остаться со мной, и я бы этого хотела. Но у тебя есть долг перед твоими людьми. Я это понимаю. Пожалуйста, прошу тебя в последний раз, попытайся понять, что у меня тоже есть долг. Мои поиски — не простой каприз, Клас. Это правда.

— Разве ты можешь потрогать ее — эту твою цель? Мои люди реальны. Врата — всего лишь слухи из глубины веков. Нельзя сравнивать такие вещи.

— Для меня они сравнимы. Для тебя — нет. — Остановившись перед ним и глядя ему прямо в лицо, она положила свою ладонь на его руку. Он заглянул ей в глаза и перевел взгляд на море. Сайла сказала: — Ты покинул племя потому, что верил в предназначение Гэна, в предсказание Мурмилан. Чем же это отличается? Все случилось не так, как ты думал. Ты, а не Гэн, возвращаешься в племя, чтобы умножить его силу.

Оставив ее, Клас ушел вперед, и на этот раз уже ей пришлось идти за ним.

— Ни одно предсказание не может быть абсолютно точным. Гэн принес мир, который позволит нашим людям стать еще сильнее. Это одно и то же.

— Я не то имела в виду, ты знаешь. Я говорила, что видела сон, и поняла, что должна делать, точно так же, как ты. Я уже начала действовать и теперь должна закончить.

— Дай мне год, от силы два, чтобы все утрясти. Я пойду с тобой. Куда угодно. И так долго, как захочешь.

— Я не могу ждать. — Еще одна ложь. Как может она сказать ему, что не осмеливается ждать, что с каждым днем ей становится все труднее и труднее совершить задуманное? Почему он не согласится, пока не стало еще больше лжи? — Почему я должна ждать из-за твоих обязательств?

Он упрямо выдвинул челюсть, уголки рта опустились.

— Место жены подле ее мужа.

— Я согласна. — Отвернувшись от моря, он с подозрением посмотрел на нее. — Я вернусь. Обязательно. Я люблю тебя, Клас. Ничто не в силах это изменить. И мое сердце поет, потому что я знаю, ты тоже любишь меня. Надеюсь, любишь достаточно, чтобы понять и простить.

— Я тоже. — Слова были горькими, но во взгляде и голосе была нежность. Он продолжил: — Я никогда не пойму. Знаю, ты веришь в свою правоту. Я не могу. Не могу и помешать тебе сделать то, что ты должна. Но простить тебя? Тут нечего прощать. Иди. Ты сказала, что это — твоя судьба. И да будет так.

Она надеялась, что расставание будет менее болезненным. Рассудок твердил ей, что вряд ли любой другой мужчина проявил бы такое благоразумие, и все же сердце ее желало большего — хоть искры понимания, которая бы чуть-чуть облегчила боль от принятого решения.

Он взял ее за руку, и тут колени у нее подкосились, мозг запылал от сомнений и страха. Она споткнулась, но Клас мгновенно подхватил ее. Сайла почти неслышно прошептала слова благодарности.

Я снова споткнусь. И не раз. Но его там не будет.

Расправив плечи, она подняла подбородок.

* * *
Гэн и Нила праздновали. Большая комната рядом с пиршественным залом была заполнена гостями из Харбундая и Олы, присутствовали и десять высших офицеров из Волков. Еду еще не подали, так что комната пока была наполнена шумом разговоров. Такие сборища обычно не привлекали к себе внимание Церкви, так что Гэн был удивлен, когда слуга сообщил, что четыре Жрицы просят разрешения с ним переговорить. Еще больше он удивился, узнав, что это Сайла с тремя чужеземками. Гэн приказал слуге привести их немедленно.

Она выглядела точно так, как он и ожидал. Былое высокомерие теперь стало менее заметным, и Гэн вспомнил, как Сабанд Гайд сгребал на ночь угли в своей кузнице. Любимой игрой Гэна в те времена было положить соломинку на, казалось бы, холодную кучу и смотреть, как она скручивается, чернеет и под конец рассыпается пеплом. Он чувствовал: что бы ни растревожило сейчас Сайлу, оно могло вызвать к жизни подобный жар. Но она улыбнулась, увидев их двоих, и эта улыбка была такой же яркой, как прежде.

Остальные трое — Картер, Анспач и Бернхард — нервничали. Гэн слегка подтолкнул Нилу локтем.

— Они чего-то хотят, — сказал он. — Уж не собираются ли они идти вместе с Сайлой?

Нила с превосходством глянула на него.

— Дело не в этом, — ответила она, и Гэн понял, что они все вместе что-то замышляют. И что он не сможет узнать ничего нового до тех пор, пока все не выяснится само.

Сайла не стала напрасно терять время.

— У настоятельницы был план, и она рассчитывала на твою поддержку. Для нее он значил очень много, она считала, что это поможет тебе править своими землями.

Он не мог понять, почему Нила все время улыбается.

— Чем я могу помочь? — спросил он.

Сайла посмотрела на Картер, та сглотнула перед тем, как спросить:

— Не мог бы ты поставить несколько своих офицеров против наших десятилетних девочек в одной игре, Мурдат? Всего на пару минут. Никто не пострадает. — До гостей донеслись ее слова, и они засмеялись над фразой, прозвучавшей так нелепо. Картер тут же поправилась: — Я имею в виду морально, а не физически.

Поймав взгляд Гэна, один из офицеров сказал:

— Для Жриц мы готовы пойти на что угодно, если, конечно, ты пожелаешь, Мурдат.

— Когда это состязание? — спросил Гэн.

— Сейчас.

Он поднял бровь. К этому моменту происходящим заинтересовались все гости. Послышались выкрики: «Да», «Пусть играют». Он кивнул. Бернхард поспешила к двери и впустила пятнадцать маленьких девочек. Они явно не понимали, надо им пугаться или нет, но твердо решили выглядеть как можно серьезнее. В своих длинных черных сутанах они, казалось, скользили по воздуху. Они выстроились вдоль стены.

Бернхард объяснила правила: равное число офицеров должно было встать у противоположной стены зала. Гэн должен дать команду к началу битвы, но сложную команду. Он должен сказать ее одному офицеру и одной девочке. Потом послание будут передавать вдоль строя. Та команда, которая сможет правильнее повторить приказ, и станет победителем.

Моментально начали делать ставки. Шансы в пользу девочек были, к разочарованию Волков, намного выше, хоть они и говорили о каком-то трюке с памятью, придуманном Церковью. Гэн прошептал задуманную фразу первому офицеру: им оказалась Тейт. Она уже начала передавать послание следующему, когда он подошел к первой девочке.

Та слушала внимательно, вдумываясь в каждое слово. Потом попросила повторить. Потом кивнула и отвернулась. Точно так же поступили и все остальные ее соседки, оставив Гэна смотреть на ряд одинаковых черных спин. Он скорчил рожу, вызвав этим смех у всех собравшихся здесь взрослых, потом вернулся к Ниле.

Последний из офицеров позвал его:

— Мы готовы, Мурдат.

В тот же момент разом повернулись и все девочки. Последняя пропищала:

— И мы тоже, — так, как могут пищать только маленькие девочки.

Казалось, сейчас игра окончится в раскатах смеха. Гэн попросил повторить сообщение. Теперь офицер выглядел уже не так уверенно.

— Вообще-то это не похоже на твои обычные слова, Мурдат. «Эмсо привел четверых всадников слишком поздно, чтобы помочь одиннадцати Волкам на западном фланге. Конница спит в тылу».

Смех в зале усилился. Даже девочки заулыбались, на их лицах явно читалось самодовольство.

Гэн повернулся к ним. Одна малышка держала перед собой кусок бумаги. Она сказала:

— Эмсо ведет кавалерию вперед к Тейт, чтобы помочь Волкам из Одиннадцати Западов атаковать западный фланг. Кавалерия заходит с тыла. — Ее подруги радостно захлопали в ладоши.

Над собравшимися повисло каменное молчание, потом кто-то сказал:

— Она читает.

Все озабоченно зашумели.

Гэн подошел к детям. Остановился перед одной из девочек в середине шеренги.

— Ты можешь сказать мне, что написано на этой бумажке?

Та кивнула:

— Да, Мурдат.

— Можешь? Ты помнишь, что там было?

— Нет, Мурдат.

Он строго посмотрел на нее.

— Тогда как же ты можешь мне это сказать?

Она проскользнула между ним и своей соседкой, подбежала к концу шеренги, схватила бумажку и вернулась на свое место. Показала бумажку Гэну.

— Здесь то, о чем рассказывала нам Жрица Сайла, Мурдат. Другие Жрицы обучали нас, а Жрица Сайла говорила, что если мы научимся, то сможем говорить с людьми, которые находятся далеко от нас. Такими, как ты, если это будет настоящая битва.

Кто-то из толпы сказал:

— Чтобы научиться читать, необходимо получить разрешение. Так было всегда.

Гэн обернулся, не глядя в ту сторону, откуда послышался голос.

— Теперь нет. Такие ошибки могут стоить моим Волкам жизни. Когда нам надо, мы призываем вестника. Теперь нам надо выучиться писать, и мы сделаем это. Будем обучать всех, кто пожелает. — Он указал на трех чужеземных Жриц. — Необходимо участие всех Избранных. Вы лично отвечаете за это.

По их улыбкам было видно, что им легко принять это поручение. Они пошли отводить девочек, но Гэн пригласил Сайлу остаться с ним и Нилой. Отойдя от толпы, все еще обсуждающей игру и ее результат, он сказал:

— Я говорил с Класом. Он рассказал мне о твоем решении насчет этой штуки, которую вы называете Вратами. Я ничего о ней не знаю и ничего не знаю о вас с настоятельницей. Но я знаю своего друга. Знаю тебя. Могу я чем-нибудь помочь…

— Нет. — Нила резко оборвала его. — Ничем. — Она взяла Сайлу за руку. — Наша любовь и надежда будут вместе с тобой. Уходи, когда пожелаешь. Возвращайся, как только сможешь.

Сайла быстро поцеловала их обоих и выбежала из зала.

Тейт наблюдала за отъездом Конвея с того самого места у двери, где он оставил ее.

— Подожди, — позвала она, а когда Мэтт обернулся, поманила его рукой. Слегка удивившись, он подошел. Тейт показала на его лицо. — Вот что сводит меня с ума, — произнесла она, нахмурившись. — Тебе положено выглядеть сбитым с толку, заинтригованным или хотя бы сильно заинтересованным. Как-то отреагировать. А между тем в этих каменных стенах намного больше жизни, чем в тебе.

Конвей пожал плечами.

— Я знаю. Извини.

— Это не поможет, партнер. — Теперь мрачность сменилась сочувствием. — Нельзя все время хандрить. Леди должна идти своим путем. А до тех пор ты должен жить нормально.

Он сказал, защищаясь:

— Я знаю, что от меня не много веселья, но я никому не причиняю вреда.

— Неправда. Любой, кто знает тебя, страдает вместе с тобой, Мэтт. Почему, ты думаешь, Леклерк вернулся на ту старую Алтанарову ферму? Он мог бы делать то же самое здесь, но он не может видеть тебя в таком состоянии.

Конвей прислонился к стене.

— Я никогда не думал, что это снова со мной произойдет. Ты же знаешь, я был женат. У нас был ребенок.

— Знаю. — Он посмотрел на Тейт. Она сказала: — Я говорила, что должна была наблюдать за Фолконером, помнишь? Ты был бы приписан к его группе, если бы, конечно, все шло по плану. Я должна была ознакомиться с личным делом каждого из вас.

— Ты никогда об этом не говорила. — На его лице читалась досада.

— Совсем другой мир. Не было никакого смысла. Но теперь это — как раз то, о чем я хочу с тобой поговорить.

Прошло несколько секунд, прежде чем Конвей смог справиться с раздражением и спросить:

— Что у тебя на уме?

— Сайла.

— Она? Что связано с ней? Она отправляется на охоту за какой-то Несуществующей Страной или чем-то вроде того, не так ли?

— Она уезжает. Я слышала, Церковь считает, что где-то на юге есть особое место, которое они называют Вратами. С ним связана некая организация — Учителя.

Он наклонил голову:

— Ты хочешь пойти с ней?

— Я хочу что-то искать, Мэтт. Что угодно. Я рассказывала тебе, что эти женщины могут предотвращать зачатие усилием мысли, и о том, как Клас остановил кровотечение. Что еще скрывается там, чего мы не знаем? Я имею в виду, неужели мы проведем остаток жизней, заново воспроизводя исторические сражения? Что, если эти Врата — другое криогенное хранилище? Что, если кто-то еще создал такое же и теперь они там? Мы можем объяснить им, что здесь происходит. Возможно нам даже удастся вернуть Учителей или сделать что-то еще. Если мы пойдем, мы будем жить.

— А что будет с Луисом? С остальными женщинами?

— Я уже говорила с ними. Они собираются заниматься тем, что им больше понравится. Но мне мало этого. Сайла еще не знает этого, но я иду с ней. — Тейт гордо выпрямилась.

Конвей задумчиво покачал головой.

— Не знаю, — сказал он. Казалось, он погрузился в изучение собственных ботинок. — Здесь больше вопросов, чем ответов. Мы уже поняли, насколько опасно здесь путешествовать. Не думаю, что это мудрая мысль. Скорее наоборот.

Он пошел вперед, не оглядываясь, глядя себе под ноги. Звук его шагов отдавался эхом еще долго после того, как он вышел из круга света от лампы у соседней двери. Тейт прислушалась, ей показалось, что ритм изменился, что в звуке появилась твердость. Но она не была в этом уверена.

Сайла и Клас стояли на балконе своих апартаментов. Обнявшись, они наблюдали за очистившимся небом. Звезды вспыхивали в густой безлунной тьме. Разговор уже давно прекратился, сейчас они просто стояли, разделяя ночь и знание того, что этот раз надолго станет последним.

Никто из них не хотел думать о том, что он может стать последним навсегда. Слова казались Сайле ножом, и они двое кружат вокруг него, ожидая, кто же протянет руку первым.

Клас сказал:

— Надо сказать Гэну, что я ухожу. Я думал, что у меня хватит мужества, но я не могу вынести этого: находиться рядом с тобой и знать, что скоро я тебя потеряю, — кисло сказал он. Сайла представила себе его кривую умоляющую улыбку. Он произнес: — Теперь я прошу понимания.

Сайла попыталась ответить шуткой:

— И ты его получишь. Женщины всегда лучше разбирались в таких вещах.

Он ответил:

— И во всем остальном. Ты так думаешь.

Он тоже пошутил, пытаясь восстановить мир между ними единственным известным ему способом. Все ее тело трепетало от любви к нему, от уважения и от нежности.

Сайла сказала:

— Помни меня, Клас. Пожалуйста. Каждую минуту, каждый день хоть немного думай обо мне, и мы будем вместе, потому что ты никогда не покинешь моего сердца. Я вернусь. Ты будешь мною гордиться.

Она посмотрела ему в лицо. Над его головой словно факел мерцала звезда.

Клас произнес:

— Я никогда не смогу стать иным. Мы прокляты, Сайла, ты и я, и мы благословенны. Мы создали короля и завоевали для него королевство; теперь наши пути уводят нас друг от друга. Но мы принадлежим друг другу. Мы победим снова. И снова будем вместе. Я люблю тебя и обещаю, что все будет именно так.

Она шагнула в его объятия, растворилась в силе его рук, слилась с ударами его сердца и почувствовала, что ее будут помнить и любить. Всегда.

Примечания

1

В английском языке слово «солнце» (sun) близко по звучанию к слову сын (son).

(обратно)

2

Фолкон (falcon) — сокол (англ.). (Прим. пер.)

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Книга первая Не отвечая на вызов
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  • Книга вторая Смертельные игры воинов
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  •   Глава 44
  •   Глава 45
  •   Глава 46
  •   Глава 47
  •   Глава 48
  •   Глава 49
  •   Глава 50
  •   Глава 51
  •   Глава 52
  •   Глава 53
  •   Глава 54
  •   Глава 55
  •   Глава 56
  •   Глава 57
  •   Глава 58
  •   Глава 59
  • Книга третья Кто одержит победу?
  •   Глава 60
  •   Глава 61
  •   Глава 62
  •   Глава 63
  •   Глава 64
  •   Глава 65
  •   Глава 66
  •   Глава 67
  •   Глава 68
  •   Глава 69
  •   Глава 70
  •   Глава 71
  •   Глава 72
  •   Глава 73
  •   Глава 74
  •   Глава 75
  •   Глава 76
  •   Глава 77
  •   Глава 78
  •   Глава 79
  •   Глава 80
  •   Глава 81
  •   Глава 82
  •   Глава 83
  •   Глава 84
  •   Глава 85
  •   Глава 86
  •   Глава 87
  •   Глава 88
  • *** Примечания ***