КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Комедия о человеке, который женился на немой [Юрий Иовлев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
Комедия о человеке, который женился на немой

Комедия в двух действиях
Перевод С.Г. Вышеславцевой
Utinam ant hic surdus, aut haec ihuta facta fit!1
Теренций, «Девушка c Андроса» – слова Дава.
Госпоже Кальман-Леви* в знак уважения и сердечной привязанности
А. Ф.
1 Ах, чтоб ему оглохнуть или этой онеметь совсем! (лат.)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Леонар Боталь, судья
Адам Фюме, адвокат
Симон Коллин, врач
Жан Можье, хирург-цирюльник
Серафим Дюлорье, аптекарь
Жиль Буакуртье, секретарь Леонара Боталя
Слепой, играющий на волынке
Катрина, жена Леонара Боталя
Ализон, служанка Леонара-Боталя
Мадемуазель де ля Гарандьер
Действие происходит в Париже. Зал в нижнем этаже дома г-на Леонара Боталя. Слева выход на улицу Дофипа; когда дверь открывается, виден Новый мост. Направо дверь в кухню. В глубине сцены деревянная лестница, ведущая в комнаты верхнего этажа. На стенах висят портреты судейских в мантиях. Вдоль стен возвышаются большие шкафы, битком набитые стопками и связками бумаг, книгами, свитками пергамента. Тут же стремянка на колесиках, с которой можно дотянуться до верхних полок. Письменный стол, стулья, мягкие кресла, прялка.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Жиль Буакуртье, потом мэтр Адам Фюме и г-н Леонар Боталь.
Жиль Буакуртье, зевая, что-то строчит, когда входит служанка Ализон, держа в обеих руках по большой корзине. Едва завидя Ализон, Жиль бросается к ней.
Ализон. Святая дева, можно ли кидаться на людей, как дикий зверь, да еще в зале, куда каждую минуту могут войти?
Жиль(вытаскивая из корзины бутылку вина). Ну, ну, не пищи, глупая пичужка! Никто и не собирается тебя ощипывать. Труда не стоит!
Ализон. Сейчас же оставь вино господина судьи, разбойник!
Она ставит корзину на пол, отнимает у секретаря бутылку, дает ему пощечину, снова хватает свои корзины и исчезает в кухне; через полуоткрытую дверь виден очаг. Входит Адам Фюме.
Мэтр Адам. Не здесь ли проживает господин Леонар Боталь, судья по делам гражданским и уголовным?
Жиль. Здесь, сударь, и перед вами его секретарь, Жиль Буакуртье. Чем могу вам служить?
Мэтр Адам. Вот что, любезный: ступай доложи господину Боталю, что к нему пришел по делу его бывший однокашник мэтр Адам Фюме, адвокат.
С улицы доносится голос торговца, который нараспев кричит: «Кому проса, проса для птичек?»
Жиль. Да вот, сударь, он сам.
Леонар Боталь спускается по внутренней лестнице. Жиль удаляется в кухню.
Мэтр Адам. Привет вам, господин Леонар Боталь! Очень рад снова увидеться с вами.
Леонар. Здравствуйте, мэтр Адам Фюме! Давненько не имел удовольствия вас видеть. Как поживаете!
Мэтр Адам. Отлично! Надеюсь, и вы также, господин судья?
Леонар. Каким благоприятным ветром вас занесло к нам, мэтр Адам Фюме?
Мэтр Адам. Я приехал нарочно из Шартра, чтобы вручить вам данные по делу одной юной сиротки…
Леонар. А помните ли вы, мэтр Адам Фюме, о тех временах, когда мы с вами изучали право в Орлеанском университете?
Мэтр Адам. Да… Мы играли на флейте, устраивали пирушки с дамами и плясали себе с утра до вечера… Я приехал, господин судья и дорогой однокашник, чтобы вручить вам данные в защиту одно юной сиротки, дело которой ныне подлежит вашему рассмотрению.
Леонар. А благодарность от нее будет?
Мэтр Адам. Это юная сиротка…
Леонар. Понимаю. Но благодарность будет?
Мэтр Адам. Это юная сиротка, которую так обобрал опекун, что у нее остались только глаза, чтобы плакать. Выиграв же процесс, она снова разбогатеет и даст вам ощутимые доказательства своей признательности.
Леонар(беря бумаги, которые ему протягивает мэтр Адам). Мы рассмотрим ее дело.
Мэтр Адам. Благодарю вас, господин судья и дорогой однокашник.
Леонар. Мы рассмотрим это дело без малейшего пристрастия.
Мэтр Адам. Об этом и говорить не приходится… А теперь расскажите, как вам живется, все ли ладится? У вас что-то расстроенный вид. Между тем ведь должность у вас хорошая?
Леонар. Я заплатил за нее как за хорошую и ничуть не ошибся.
Мэтр Адам. Может быть, вам наскучило жить в одиночестве? Не собираетесь ли жениться?
Леонар. Как, мэтр, Адам! Вы разве не знаете, что недавно я стал женатым человеком? С месяц тому назад я женился на молодой провинциалке, красивой и из хорошей семьи, на Катрине Момишель, седьмой дочери помощника уголовного судьи в Саланси. К сожалению, она — немая. Вот в чем горе!
Мэтр Адам. Ваша жена — немая?
Леонар. Увы!
Мэтр Адам. Совершенно немая?
Леонар. Как рыба.
Мэтр Адам. И вы не заметили этого до женитьбы?
Леонар. Как не заметить! Но тогда это обстоятельство меня мало заботило. Я видел, что Катрина хороша собой, что она состоятельна, и помышлял лишь о выгодах, которые мне сулил этот брак, и об удовольствии иметь красавицу жену. Однако теперь эти соображения не имеют уже для меня такой силы, и мне хочется только, чтобы она умела говорить: и для меня самого было бы это приятно и принесло бы пользу моим делам. Ведь что прежде всего требуется для дома судьи? Обходительная жена, которая бы любезно принимала тяжущихся и тонкими намеками наводила их на мысль делать судье подношения, чтобы он с большим рвением изучал их дела. Ибо люди дают только тогда, когда их к этому подтолкнешь. Женщина, ловкая на язык и оборотистая, выудит у того окорок, у другого — кусок сукна, третий, глядишь, принесет вам вино или какую-нибудь птицу. Но моей бедняжке, немой Катрине, никогда ничего не урвать! И вот у моих собратьев кухня, кладовая, конюшня и амбар стараниями их жен ломятся от всякого добра, а я получаю столько, что едва хватает прокормиться. Видите, мэтр Адам, какой убыток я терплю из-за того, что жена у меня немая! Теряю больше половины доходов… А самое скверное, что я от этого впадаю в меланхолию и хожу как потерянный.
Мэтр Адам. У вас нет оснований так унывать, господин судья! Хорошенько поразмыслив, в вашем положении можно найти даже преимущества, и довольно существенные.
Леонар. Ох, мэтр Адам, вы не представляете, что это такое! Держа в объятиях жену, сложенную, как самая дивная статуя — по крайней мере мне так кажется, — но молчаливую тоже, как статуя, я испытываю странное и тревожное чувство. Я дохожу до того, что начинаю себя спрашивать — уж не имею ли я дело с идолом, с автоматом, с волшебной куклой, с механизмом, созданным искусством какого-то чародея, а не с твореньем господа бога, и по утрам я иногда готов соскочить с постели и бежать куда глаза глядят от этого наваждения…
Мэтр Адам. Что за фантазии! Надо же придумать!
Леонар. Это еще не все. Живя с немой, я сам становлюсь немым. Подчас я ловлю себя на том, что начинаю объясняться, как она, — знаками. На днях в суде мне случилось вынести приговор, но произнося ни слова и осудить человека на каторгу при помощи одних только жестов и мимики.
Мэтр Адам. Нечего и говорить. Совершенно ясно, что немая жена — плохой собеседник. Пропадает всякая охота разговаривать, если не получаешь никогда ответа.
Леонар. Теперь вы знаете причину моей грусти.
Мэтр Адам. Не хочу с вами спорить, ибо нахожу причину эту вполне серьезной и уважительной. Но, быть может, существует средство бороться с этим несчастьем? Скажите: ваша жена и глухая тоже?
Леонар. Катрина не более глуха, чем мы с вами; даже менее, если можно так сказать; она услышала бы, как растет трава.
Мэтр Адам. В таком случае нельзя терять надежды. Ученые медики, аптекари и хирурги даже глухонемого заставляют говорить, но говорить так же невнятно, как он слышит: ведь до него не доносится ни то, что ему говорят другие, ни то, что он говорит сам. Иначе обстоит дело с немыми, обладающими слухом. Развязать им язык — для медика сущий пустяк. Операция эта стоит так дешево, что ее делают ежедневно даже щенкам, если они долго не начинают лаять. Неужели же такому провинциалу, как я, нужно было сообщить вам, что знаменитый врач Симон Коллин, проживающий в двух шагах от вас, у перекрестка Бюси, в доме с драконом, славится именно тем, что удачно подрезает подъязычную жилку парижским дамам? Он в один миг исторгнет из уст вашей супруги звонкий поток приятных речей, подобно тому как, повернув кран, выпускают на волю нежно лепечущую струйку.
Леонар. Вы говорите правду, мэтр Адам? Вы не морочите меня? Не витийствуете вы, как на суде?
Мэтр Адам. Я беседую с вами как друг и говорю вам чистую правду.
Леонар. Так я приглашу этого знаменитого врача к себе. И не мешкая ни минуты.
Мэтр Адам. Как вам угодно! Но, прежде чем приглашать его, надо основательно взвесить, стоит ли это делать. Ибо, здраво рассуждая, если немая жена приносит некоторые неудобства, у нее есть зато и свои преимущества. До свиданья, господин судья и мой однокашник! Считайте меня своим другом и ознакомьтесь, прошу вас, с моим делом. Если вы вынесете решение в пользу юной сиротки, ограбленной жадным опекуном, вам не придется нисколько жалеть об этом.
Леонар. Загляните в ближайшие дни, мэтр Адам Фюме. Я подготовлю приговор по вашему делу.
Мэтр Адам уходит.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Леонар, потом Жиль, потом Катрина.
Леонар(зовет). Жиль! Жиль!.. Мошенник не слышит меня: он в кухне, готов, по своему обычаю, опрокинуть и горшки и служанку. Это страшный обжора и распутник. Жиль!.. Жиль!.. Негодяй! Балбес!
Жиль. Я здесь, господин судья.
Леонар. Отправляйся, голубчик, к знаменитому врачу мэтру Симону Коллину, что живет у перекрестка Бюси в доме с драконом. Попроси его тотчас же прийти сюда, ко мне, чтобы оказать помощь немой женщине.
Жиль. Слушаюсь, господин судья.
Леонар. Беги прямо к нему, да смотри не сворачивай на Новый мост поглазеть на фигляров. Ведь я знаю тебя: ты гуляка и плут, каких свет не видывал!
Жиль. Плохо же вы обо мне думаете, сударь…
Леонар. Ну, ступай и приведи сюда этого знаменитого врача.
Жиль. Слушаюсь, господин судья.
Леонар(сидя за столом, покрытым кипами судебных бумаг). Нынче мне предстоит подготовить четырнадцать приговоров, не считая решения по делу питомицы мэтра Адама. А это — немалый труд. Приговор; не делает чести судье, если он не достаточно складно искусно составлен, если он не блещет приятными изгибами мыслей и красотами стиля. В нем идеи должны улыбаться, а слова — играть! Где же и проявить свое остроумие, как не в приговоре?
Катрина, спустившись по внутренней лестнице, садится за прялку, совсем близко к столу. Она улыбается мужу и готовится прясть. Леонар прерывает свое писание.
Добрый день, любовь моя… Я даже не слышал, как вы подошли. Вы подобны сказочным виденьям, плывущим по воздуху, или снам, что посылают боги, по словам поэтов, счастливым смертным.
Слышится голос проходящего по улице крестьянина: «А вот свежий кресс-салат, нет полезнее для здоровья. Шесть лиаров пучок! Шесть лиаров пучок!»
О, любовь моя! Вы — чудо природы, вы преисполнены всех совершенств. Вам недостает только речи. Разве вам не хотелось бы научиться говорить? Разве вы не были бы счастливы, если б могли выражать своими устами все прелестные мысли, которые угадываешь по вашим глазам? Разве не было бы вам приятно проявить свой ум? Не доставило бы вам удовольствия сказать мужу, что вы его любите, назвать его своим сокровищем, душкой? Конечно, да!
Слышен голос торговца, проходящего по улице: «А вот свечи, свечи! Светят ярче любой звезды!»
Так вот, сообщу вам, дорогая, хорошую новость: сейчас придет сюда ученый медик, который вас наделит даром речи.
Катрина знаками показывает удовольствие.
Он вам развяжет язык, не причиняя ни малейшей боли.
Катрина выражает свою радость и нетерпение грациозными движениями рук и ног. Слышен толос слепого, который, проходя по улице, поет под звуки волынки песенку!
В речке рыбка играет,
Блестит вода…
В речке рыбка играет.
Кто же рыбку поймает,
Когда?..
Вот красотка младая
Идет сюда…
Любить обещает,
Рыбку поймает
В свои невода…
Слепой произносит заунывным голосом: «Подайте, христа ради, милостивые господа и дамы…» Затем он появляется на пороге, продолжая петь:
В летнюю ночку
Будем гулять,
Мельника дочку
Звать, поджидать,
Ой, поджидать!
Девка что надо,
Мельника дочь,
Плясать до упаду
Будет всю ночь,
С нами плясать всю ночь.
Катрина принимается танцевать вместе со слепым.
Слепой
снова поет:
Ой, плясать до упаду
Будем всю ночь,
Всю ночь.
Слепой прерывает игру и танец и произносит жутким, замогильным голосом: «Подайте, христа ради, милостивые господа и дамы».
Леонар(который ничего не видел, погруженный в свои бумаги, прогоняет слепого ). Негодяй, бездельник, бродяга! (Он швыряет ему в голову связки судебных бумаг. Затем он обращается к Катрине, которая снова уселась за прялку.) Дорогая. С тех пор как вы спустились ко мне, я не терял времени даром: четырнадцать мужчин и шесть женщин я присудил к позорному столбу, а семнадцать человек получили от меня в общей сложности… (считает) шесть… двадцать четыре… тридцать два… сорок четыре… сорок семь да девять — пятьдесят шесть, да еще одиннадцать, будет шестьдесят семь, да десять — семьдесят семь, да восемь — восемьдесят пять, да еще двадцать, будет сто пять, — сто пять лет каторги. Не дает ли это представления о высокой власти, которою облечен судья, и могу ли я не испытывать посему некоторой гордости?
Катрина перестает прясть; она облокачивается на стол и с улыбкой взирает на мужа. Потом она садится прямо на судебные бумаги, которыми покрыт стол. Леонар делает вид, что хочет вытянуть их из-под нее.
Любимая! Вы укрываете от правосудия больших преступников — воров, убийц. Отныне я отказываюсь их преследовать: это убежище священно.
За сценой слышится крик трубочиста: «Следите за дымоходами, молодые хозяйки! Прочищайте их сверху донизу!» Леонар и Катрина обнимаются и целуются, сидя на столе. Но, увидя входящих ученых-медиков, Катрина убегает по внутренней лестнице наверх.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Леонар, Жиль, Симон Коллин, Серафим Дюлорье, потом Жан Можье, потом Ализон.
Жиль. Господин судья, тот великий врач, за которым вы посылали, уже пришел.
Мэтр Симон. Да, перед вами мэтр Симон Коллин. А это — мэтр Жан Можье, хирург. Вам требуются наши услуги?
Леонар. Да, сударь, я хотел бы, чтобы вы даровали способность речи одной немой женщине.
Мэтр Симон. Отлично. Мы поджидаем мэтра Серафима Дюлорье, аптекаря. Как только он придет, мы произведем операцию сообразно нашему знанию и пониманию.
Леонар. Так… А разве для того, чтобы немая заговорила, нужен непременно аптекарь?
Мэтр Симон. Да, сударь, и тот, кто сомневается в этом, не имеет ни малейшего понятия о тесной связи и зависимости друг от друга наших органов. Мэтр Серафим Дюлорье должен незамедлительно прибыть сюда.
Мэтр Жан Можье(начинает внезапно орать громоподобным голосом). О! Сколь великую благодарность надо питать к таким ученым мужам, как мэтр Симон Коллин, кои трудятся, чтобы сохранить нам здоровье, и врачуют нас от недугов. О! Сколь достойны похвал и благословений сии славные представители медицины, сочетающие в своей практике знание законов природы с долголетним опытом.
Мэтр Симон(с легким поклоном). Вы чересчур любезны, Мэтр Жан Можье.
Леонар. В ожидании аптекаря не желаете ли, господа, выпить по стакану вина?
Мэтр Симон. Охотно.
Мэтр Жан. С удовольствием.
Леонар. Итак, мэтр Симон Коллин, вы произведете небольшую операцию, и моя жена заговорит?
Мэтр Симон. Точнее сказать, я буду руководить операцией. Я даю указания, а мэтр Жан Можье исполняет… Инструменты при вас, мэтр Жан?
Мэтр Жан. При мне. (Он показывает пилу в три фута длиною с зубцами в два дюйма, ножи, щипцы, ножницы, шило, коловорот, огромный бурав и т. д.)
Входит Ализон с вином.
Леонар. Надеюсь, господа, вы не собираетесь пускать все это в ход?
Мэтр Симон. Идя к больному, надо быть во всеоружии.
Леонар. Прошу выпить, господа.
Мэтр Симон. Винцо недурное.
Леонар. Вы слишком снисходительны. Оно из моих виноградников.
Мэтр Симон. Не пришлете ли мне бочоночек?
Леонар(Жилю, который наливает себе красного до краев). Тебя, шельма, я ведь, кажется, не угощал!
Мэтр Жан (глядя в окно на улицу). Вот и мэтр Серафим Дюлорье, аптекарь!
Входит Мэтр Серафим.
Мэтр Симон. А вот и ослик его!.. Ах, нет, это мэтр Серафим Дюлорье, он сам. Постоянно путаешь. Откушайте вина, Мэтр Серафим. Оно только сейчас из погреба.
Мэтр Серафим. За ваше здоровье, уважаемые коллеги!
Мэтр Симон(обращаясь к Ализон). Налейте, красавица! Наливайте направо и налево, лейте туда, лейте сюда. Она каким боком ни повернется, открывает взору богатейшие прелести. Верно, вы, доченька, очень горды своим прекрасным сложением?
Ализон. Тут гордиться мне не приходится, я от этого получаю немного выгоды. Женские прелести ничего не дают, если они не покрыты парчой и шелком.
Мэтр Серафим. За ваше здоровье, уважаемые коллеги!
Ализон. Позабавиться с нами любят, но даром, во имя господа.
Все пьют, заставляя выпить и Ализон.
Мэтр Симон. Теперь, когда мы в полном сборе, можно подняться к больной.
Леонар. Я проведу вас к ней, господа. (Поднимается по внутренней лестнице.)
Мэтр Симон. Проходите, мэтр Можье, окажите честь.
Мэтр Можье. Прохожу, хотя знаю, что для меня много чести даже идти последним.
Мэтр Симон. Проходите, мэтр Серафим Дюлорье.
Мэтр Серафим поднимается по лестнице с бутылкой в руке.
Мэтр Симон (запихнув в каждый карман своей мантии по бутылке и обнимая служанку Ализон, всходит по ступенькам, напевая).
Вина, вина, вина, друзья!
Уйти не выпивши нельзя.
Ведь это значит быть глупцами —
Расстаться без вина с друзьями.
Ализон, наградив пощечиной Жиля, который пытался ее поцеловать, поднимается последней. Слышно, как все хором подхватывают:
Вина, вина, вина, друзья!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Леонар, Мэтр Адам.
Мэтр Адам. Добрый вечер, господин судья. Как вы поживаете?
Леонар. Недурно. – А вы?
Мэтр Адам. Как нельзя лучше. Извините меня за назойливость, господин судья и дорогой однокашник. Вы ознакомились с делом моей питомицы, ограбленной опекуном?
Леонар. Еще нет, метр Адам. Что такое вы сказали? Вы ограбили вашу питомицу?
Мэтр Адам. Ничего подобного, сударь. Я говорю «моя питомица» из чистой дружбы. Я вовсе не ее опекун, избави бог! Я ее адвокат. А если она вернет свое состояние, весьма немалое, я женюсь на ней. Я проявил даже такую предусмотрительность, что заранее влюбил ее в себя. Вот почему я буду вам крайне признателен, если вы рассмотрите ее дело как можно скорее. Для этого вам достаточно прочитать врученные вам бумаги: там имеется все, что вам надо знать.
Леонар. Ваше дело, мэтр Адам, лежит здесь, у меня на столе. Я бы уже давно ознакомился с ним, когда б меня не отвлекали другие дела и заботы. Я принимал у себя цвет медицинской науки, и вся эта суматоха была поднята из-за вашего совета.
Мэтр Адам. Что вы хотите сказать?
Леонар. Я пригласил к себе знаменитого медика, о котором вы мне говорили, мэтра Симона Коллина. Он пришел с хирургом и аптекарем; освидетельствовал Катрину, мою жену, с головы до ног, желая увериться, что она — немая. Затем хирург, подрезал моей дорогой Катрине жилку, аптекарь дал ей лекарства — и она заговорила.
Мэтр Адам. Она заговорила? Й для этого ей нужно было принять лекарство?
Леонар. Ну да, потому что все наши органы связаны между собой.
Мэтр Адам. Ах, так… В конце концов самое существенное — это то, что она заговорила. Что же она сказала?
Леонар. Она сказала: «Принесите мне зеркало!» И, видя, что я очень взволнован, она прибавила: «Мой котик, вы подарите мне ко дню рождения атласное платье и чепец, отделанный бархатом?»
Мэтр Адам. И она продолжала говорить?
Леонар. С тех пор говорит не переставая.
Мэтр Адам. И вы не благодарите меня за совет, который я вам дал, не благодарите меня за то, что я указал вам на этого великого медика? Разве вы не обрадовались, услышав, что ваша супруга стала говорить?
Леонар. О да! Я благодарю вас от всего сердца, мэтр Адам Фюме; разумеется, я очень обрадовался, когда услышал, что моя жена говорит.
Мэтр Адам. Нет! Не видно, чтобы вы испытывали такое удовлетворение, какого следовало ожидать. Вы о чем-то умалчиваете, вас что-то огорчает.
Леонар. Откуда вы это взяли?
Мэтр Адам. Вижу по лицу… Чем же вы недовольны? Или ваша супруга говорит недостаточно хорошо?
Леонар. Она говорит хорошо и много. Если так будет продолжаться, то, признаюсь вам, эти словоизлияния причинят мне большое беспокойство.
Мэтр Адам. Я это отчасти предвидел, господин судья. Но не надо так быстро отчаиваться. Быть может, этот словесный поток ослабеет. Ведь это бурлит источник, внезапно выпущенный на свободу… Всего доброго, господин судья! Так не забудьте: мою питомицу зовут Эрмелина де ля Гарандьер. Решайте в ее пользу, и вы увидите, что мы вас не обидим. Сегодня вечером я снова зайду.
Леонар. Мэтр Адам Фюме, я приступлю к изучению вашего дела безотлагательно.
Адам Фюме уходит.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Леонар, потом Катрина.
Леонар(читает). Памятная запись о дело девицы Эрмелины-Гиацинты-Марты де ля Гарандьер.
Катрина(вошла, чтобы сесть за прялку, останавливается возле стола. С большой словоохотливостью). Что вы делаете здесь, мой друг? Вы, кажется, заняты? Вы много работаете. Не боитесь, что это будет вам вредно? Надо когда-нибудь и отдохнуть. Но вы не отвечаете — что вы делаете здесь, мой друг?
Леонар. Дорогая, я…
Катрина. Разве это уж такая большая тайна, и я не должна ее знать?
Леонар. Дорогая, я…
Катрина. Если это тайна, то не говорите,
Леонар. Вы же не даете времени вам ответить. Я изучаю одно дело и готовлюсь вынести по нему решение.
Катрина. Вынести решение — это ведь очень важно.
Леонар. Безусловно. От этого зависит не только честь, свобода, но иной раз даже жизнь человека. Кроме того, судья здесь имеет возможность показать глубину своего ума и изящество языка,
Катрина. Так изучайте же, мой друг, ваше дело и готовьте решение. Я больше не скажу ни словечка.
Леонар. Прекрасно… «Девица Эрмелина-Гиацинта-Марта де ля Гарандьер…»
Катрина. Мой друг, что, по-вашему, будет мне больше к лицу: платье из узорчатой шелковой ткани или же костюм а ля тюрк, весь из бархата?
Леонар. Не знаю, я…
Катрина. Мне кажется, атлас с цветами подошел бы лучше к моему возрасту — светлый атлас с мелкими-мелкими цветочками…
Леонар. Возможно! Но…
Катрина. А вам не кажется, мой друг, что носить чрезмерно широкие фижмы как-то непристойно? Разумеется, юбка должна быть пышной, иначе выглядишь не вполне одетой; экономить на материи для юбки никак нельзя. Но разве, мой друг, было бы вам приятно, если б я могла спрятать у себя под юбкой двух любовников? Эта мода пройдет; в один прекрасный день от нее откажутся светские дамы, а их примеру последуют и все остальные. Как вы полагаете?
Леонар. Да! Но…
Катрина. Вот туфли — другое дело, об их фасоне надо особенно заботиться. Ведь о женщине судят по ее ножке, и элегантную даму узнаешь сразу по обуви. Вы согласны со мной, мой друг?
Леонар. Согласен, но…
Катрина. Ну, пишите ваше решение. Больше я не скажу ни словечка.
Леонар. Вот и хорошо. (Читает и делает заметки.) Итак, опекун вышеназванной девицы Гугон Томасэн сеньор Пьеделу похитил у названной девицы ее…
Катрина. Мой друг, если верить жене председателя Монбадона, высшее общество очень испорчено, оно идет к своей неминуемой гибели; нынче молодые люди предпочитают честному браку связи с богатыми старухами, а порядочные девицы остаются меж тем без мужей. Разве это мыслимо?; Отвечайте же мне, мой друг!
Леонар. Будьте добры, дружочек, минутку помолчать или идите говорить куда-нибудь в другое место. Не могу сосредоточиться.
Катрина. Успокойтесь, мой дорогой; я больше не скажу ни словечка.
Леонар. Отлично. (Пишет.) «Вышеозначенный сеньор Пьеделу, как в луговом покосе, так и в сборе яблок…»
Катрина. Мой друг, сегодня на ужин у нас будет крошево из баранины с остатками гуся, что принес кто-то из просителей. Скажите, этого довольно, больше вам ничего не хочется? Я терпеть не могу скаредность и люблю, чтобы за столом всего было вдоволь, но что за прок подавать блюда, которые уносят обратно даже нетронутыми? Жизнь ужасно подорожала. Куда ни пойдешь — на рынок за птицей или за зеленью, в мясную, либо фруктовую лавку — все так поднялось в цене, что скоро будет выгоднее брать еду у трактирщика.
Леонар. Умоляю вас… (Пишет.) «Сирота от рождения…»
Катрина. И до этого дойдет, вы увидите. Ведь каплун, куропатка, заяц, уже прошпигованные и зажаренные, стоят дешевле, чем если их купить живыми на рынке. Это объясняется тем, что рестораторы, забирая оптом, получают их по более низким ценам и могут выгодно перепродавать. Я не хочу этим сказать, что надо брать из кухмистерской то, что ешь каждый день. Конечно, что-нибудь для себя сварить приятно дома. Но если вы хотите хорошенько угостить друзей, если вы даете званый обед, то дешевле и проще все заказать на стороне. Не пройдет и часа, как трактирщики и пирожники состряпают вам обед на двенадцать, на двадцать, на пятьдесят человек: повара зажарят мясо и птицу, приготовят заливные, соусы и приправы, кондитер испечет пироги и торты, позаботится о закуске и десерте. Очень удобно. Разве вы, Леонар, не согласны со мной!
Леонар. Пощадите!
Катрина. И не удивительно, что все дорожает. Роскошь стола становится с каждым днем все более вызывающей. Чтобы угостить родственника или приятеля, уже не довольствуются тремя блюдами — супом, жарким и фруктами. Желают иметь мясо, приготовленное на пять-шесть ладов, с таким количеством всевозможных соусов, приправ и печений, что получается какая-то дикая смесь. Вы не считаете, мой друг, это уже излишеством? Я так просто не понимаю, какое удовольствие люди находят в том, чтобы до такой степени пичкать себя всякой едой? Это вовсе не значит, что я презираю вкусные кушанья, я даже лакомка. По-моему, пусть будет еды немного, но она должна, быть тонкой. Я, например, неравнодушна к петушиным почкам и к донышкам артишока. А вы, Леонар, кажется, питаете слабость к рубцам и кровяной колбасе? Фи! Как можно любить такую гадость!
Леонар(хватаясь руками за голову). Я сойду с ума! Я чувствую, что сойду с ума!
Катрина. Мой друг, я больше не скажу ни слова, потому что разговорами я могу помешать вашей работе.
Леонар. О, если бы вы делали то, что говорите!
Катрина. Я рта не открою.
Леонар. Чудесно.
Катрина. Видите, мой друг, я ничего больше не говорю.
Леонар. Да.
Катрина. Я вам даю совершенно спокойно работать.
Леонар. Да.
Катрина. И мирно сочинять ваше решение. Оно будет скоро готово?
Леонар. Оно никогда не будет готово, если вы не замолчите. (Пишет.) «Итак, сто двадцать ливров дохода, которые сей недостойный опекун похитил у бедной сиротки…»
Катрина. Послушайте! Тсс! Послушайте! Кажется, кричат «пожар»? Мне показалось, что кричат… Но возможно, что я ошиблась. Есть ли на свете что– либо ужаснее пожара? Ведь огонь еще страшней, чем вода. В прошлом году я видела, как горели дома на мосту Менял. Сколько смятения! Какие убытки! Люди кидали свои пожитки прямо в реку и выбрасывались сами из окон. Они не сознавали, что делают: страх лишил их рассудка.
Леонар. Господи, смилуйся надо мной!
Катрина. Почему вы, мой друг, застонали? Скажите, что вас беспокоит.
Леонар. Больше вынести не могу!
Катрина. Отдохните, Леонар. Не надо так утомлять себя. Это неблагоразумно, и вы напрасно…
Леонар. Замолчите ли вы когда-нибудь?
Катрина. Не сердитесь, мой друг, Я больше ничего не скажу. . .
Леонар. Дай-то бог!
Катрина(глядя в окно). О! Сюда приближается госпожа де ля Брюин, жена прокурора… На ней чепец, расшитый шелком, и широкое манто мышиного цвета поверх парчового платья. За ней по пятам ждет лакей — тощий, как селедка. Леонар, она глядит в нашу сторону: верно, идет к нам в гости. Подвиньте скорее кресла, чтобы ее принять: надо встречать людей в соответствии с их званием и положением. Она вот-вот остановится у нашей двери. Heт, проходит мимо; прошла. Может быть, я ошиблась?' Может быть, то была не она? Ведь людей не всегда узнаешь. Но если и не она, то какая-то дама на неё похожая, очень даже похожая. Нет, как подумаю, вижу, что это несомненно была она; Во всё Париже не сыскать женщины до такой степени схожей с госпожой де ля Брюин. Мой друг… мой друг… вы бы рады, если бы госпожа де ля Брюин посетила нас? (Садится на стол.) Какое счастье, что вы не женились на ней; ведь вы так не любите болтливых женщин! Она стрекочет, как сорока; с утра до вечера только и делает что болтает. Что за трещотка! И она рассказывает порой такие истории, которые вовсе не делают ей чести.
Выведенный из терпения, Леонар поднимается с письменными принадлежностями на раздвижную стремянку, усаживается на средней ступеньке и пытается там писать.
Прежде всего она перечисляет все подношения, которые получил ее муж. Прямо слушать тошно!
(Катрина поднимается с другой стороны на стремянку и садится против Леонара). Что нам за дело до того, сколько прокурор де ля Брюин получил дичи, муки, рыбы или голов сахара? Однако госпожа де ля Брюин остерегается рассказывать, как однажды ее мужу преподнесли большой амьенский пирог и как, разрезав его, он нашел в нем только пару огромных рогов.
Леонар. У меня голова раскалывается на части! (Он спасается со своими письменными принадлежностями и бумагами на шкаф.)
Катрина(на самом верху лестницы). Видали вы эту прокуроршу? Ведь в конце концов она только жена прокурора. А она носит вышитый чепец, как принцесса. Вы не находите, что это смешно? Впрочем, в наше время все, и мужчины и женщины, стараются одеваться лучше, чем полагается по их званию. Молодые судейские клерки, желая сойти за дворян, носят золотые цепочки и всякие побрякушки, шляпы с перьями; и, несмотря на это, сразу видно, кто они такие.
Леонар(на шкафу). Я дошел до того, что не отвечаю больше за себя, я чувствую, что способен на преступление. (Зовет.) Жиль! Жиль! Жиль! Шалопай! Жиль! Ализон! Жиль! Жиль!
Входит Жиль.
Беги скорей к знаменитому врачу с перекрестка Бюси, к мэтру Симону Коллину, и скажи, чтобы он тотчас же пришел сюда — по делу, мол, совсем другому, но еще более важному и спешному, чем первое.
Жиль. Слушаюсь, господин судья. (Уходит.)
Катрина. Что с вами, мой друг? Вы, кажется, сильно разгорячилась. Может быть, это из-за духоты, да?.. Не восточный ли ветер вам повредил, как вы думаете? Или рыба, которую вы скушали за обедом?
Леонар(проявляя на шкафу признаки бешенства). Non omnia passum omnes . Кому что положено: швейцарцам — пить да бражничать, торгашам — мерить ленты, монахам — попрошайничать, птицам — гадить где попало, а женщинам — без умолку тараторить. О, как я раскаиваюсь, глупая болтушка, что велел подрезать тебе жилку! Но будь спокойна, этот великий медик скоро сделает тебя еще более немой, чем ты была раньше.
Он хватает нагроможденные на шкафу, где он приютился, связки судебных бумаг и швыряет их охапками в голову Катрины, которая проворно сбегает со стремянки и, вне себя от ужаса, спасается по внутренней лестнице наверх с криками: «На помощь! Убивают! Муж сошел с ума! На помощь!»
Ализон! Ализон!
Входит Ализон.
Ализон. Что тут творится? Вы, сударь, стали убийцей?
Леонар. Идите, Ализон, за ней, будьте возле нее и не давайте ей спускаться вниз. Ализон, заклинаю вас жизнью вашей, не давайте ей спускаться! Если я ее опять услышу, я взбешусь и бог знает до каких крайностей я дойду, что сделаю и с вами и с ней. Ступайте!
Ализон поднимается наверх.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Леонар, мэтр Адам, мадемуазель до ля Гарандьер в сопровождении лакея, несущего корзину.
Мэтр Адам. Позвольте, господин судья, вам представить — дабы смягчить ваше сердце и тронуть ваши чувства — эту юную сиротку, ограбленную жадным опекуном и умоляющую вас о правосудии. Впрочем, ее глаза скажут больше вашей душе, чем мой голос. Мадемуазель де ля Гарандьер приносит вам свои мольбы и слезы, присоединяя к ним окорок ветчины, два утиных паштета, гуся и пару налимов. Она смеет надеется, что получит взамен благоприятное решение по своему делу.
Леонар. Мадемуазель, вы меня заинтересовали… Не имеете ли вы что-нибудь добавить в защиту вашего дела?
Мадемуазель де ля Гарандьер. Вы слишком добры, сударь; я полагаюсь всецело на своего адвоката.
Леонар. Это все?
Мадемуазель де ля Гарандьер. Да, сударь.
Леонар. Она хорошо говорит, она говорит мало. Эта сиротка трогательна. (Лакею.) Отнесите этот сверток в буфетную.
Лакей уходит.
Мэтр Адам, когда вы вошли, я как раз составлял по ее делу приговор, который вскоре проведу в суде. (Спускается со шкафа.)
Мэтр Адам. Как! Вы его составляли на этом шкафу?
Леонар. Не знаю, где я и что со мной. У меня сильнейшая головная боль… Желаете послушать приговор? Мне и самому надо его перечесть. (Читает.) «Принимая во внимание, что мадемуазель де ля Гарандьер, сирота от рождения, обманным и вероломным образом похитила у господина Пьеделу, своего опекуна, десять покосов сена и восемьдесят фунтов рыбы из пруда… Принимая во внимание, что нет ничего ужасней пожара, а также, что господину прокурору преподнесли амьенский пирог, в котором была пара рогов…»
Мэтр Адам. О небо! Что вы читаете?
Леонар. Не спрашивайте, я и сам ничего не понимаю. Словно какой-то дьявол колотил меня два часа подряд по голове. Я стал идиотом!.. А все по вашей вине, мэтр Адам Фюме… Если бы сей прославленный медик не сделал мою жену говорящей…
Мэтр Адам. Не обвиняйте меня, господин Леонар. Я вас предупреждал. Я ведь вам говорил, что надо дважды подумать, прежде чем развязывать язык женщине.
Леонар. Ах, мэтр Адам Фюме! Как я сожалею о том времени, когда Катрина была немой! Нет в природе бедствия ужасней, чем болтливая жена! Но я рассчитываю, что почтенные медики возьмут обратно свое жестокое благодеяние. Я за ними послал, и вот уже идет хирург.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Те же, мэтр Жан Можье, потом мэтр Симон Коллин и мэтр Серафим Дюлорье в сопровождении двух аптекарских мальчиков.
Мэтр Жан Можье. Имею честь вас приветствовать, господин судья! Вот и мэтр Симон Коллин приближается сюда на своем ослике в сопровождении мэтра Серафима Дюлорье, аптекаря. Вокруг него теснится восторженная толпа; горничные, подбирая свои юбки, и поварята, держа корзины на голове, бегут за ним.
Входит мэтр Симон Коллин со своей свитой.
О! Сколь заслужено поклонение народа, которое вызывает мэтр Симон Коллин, шествуя по городу в своей мантии, в четырехугольной шапочке и в эпитоге с белым жабо. О! Как мы должны быть признательны сим славным медикам, которые трудятся, дабы сохранить нам здоровье и врачевать нас…
Мэтр Симон(метру Жану Можье). Довольно, хватит…
Леонар. Мэтр Симон Коллин, я поджидал вас с большим нетерпением. Я нуждаюсь в вашей немедленной помощи.
Мэтр Симон. Вы, сударь? Что же у вас болит?
На что жалуетесь?
Леонар. Нет! Помощь нужна моей жене, которая была немой.
Мэтр Симон. Она страдает от какого-нибудь недомогания?
Леонар. Ничуть. Это я страдаю.
Мэтр Симон. Как! Вы сами больны, а хотите лечить свою жену?
Леонар. Мэтр Симон Коллин, она слишком много говорит. Даровать, ей способность речи следовало, но не в такой мере. С тех пор как вы исцелили ее от немоты, она сводит меня с ума. Я больше не могу ее слышать. Я пригласил вас, чтобы вы сделали ее опять немой.
Мэтр Симон. Это невозможно.
Леонар. Что вы говорите! Вы не можете отнять у нее дар речи, которым сами ее наделили?
Мэтр Симон. Нет! Этого сделать я не могу. Искусство мое велико, но и у него есть пределы.
Мэтр Жан Можье. Это совершенно невыполнимо.
Мэтр Серафим. Не поможет никакое леченье.
Мэтр Симон. У нас есть средства, чтобы заставить женщину говорить; но у нас нет таких средств, чтобы принудить ее молчать.
Леонар. У вас нет таких средств? Что вы говорите! Вы повергаете меня в отчаяние.
Мэтр Симон. Увы, господин судья, нет такого эликсира, бальзама, порошка, пластыря, мази, таких целебных снадобий, микстур и составов, — словом, не существует никакой панацеи, которая могла бы излечить женщину от невоздержания речи. Здесь не помогут никакие противоядия и лекарства, здесь бессильны все травы, описанные Диоскоридом.
Леонар. Вы говорите правду?
Мэтр Симон. Сударь, ваше недоверие оскорбительно.
Леонар. В таком случае, я — пропащий человек. Мне ничего не остается, как привязать себе на шею камень и броситься в Сену. Я не в состоянии жить в этом содоме! Если вы не хотите, господа врачи, чтобы я сейчас же утопился, отыщите мне какое-нибудь спасительное лекарство!
Мэтр Симон. Я уже сказал, что для вашей жены такового не имеется. Но для вас нашлось бы одно средство, если бы вы согласились к нему прибегнуть.
Леонар. Значит, все-таки можно надеяться? Объясните, прощу вас, что это такое.
Мэтр Симон. От болтовни жены имеется лишь одно-единственное средство. Это — глухота мужа.
Леонар. Что вы хотите сказать?
Мэтр Симон. То, что говорю.
Мэтр Адам. Вы не понимаете? Ведь это же самое блестящее открытие! Не будучи в силах сделать
вашу жену немой, этот великий медик предлагает сделать вас глухим.
Леонар. Взять да сделать меня глухим?
Мэтр Симон. Ну да. От невоздержанности языка вашей супруги я излечу вас быстро и радикально — посредством кофоза.
Леонар. Кофоза? Что такое кофоз?
Мэтр Симон. То же самое, что в просторечье называется глухотой. Вы усматриваете какое-нибудь неудобство в том, что станете глухим?
Леонар. Да, усматриваю, ибо неудобство в этом, конечно, есть.
Мэтр Жан Можье. Вы полагаете?
Мэтр Серафим. Какое же именно?
Мэтр Симон. Вы — судья. Какое же неудобство в том, что судья будет глухим?
Мэтр Адам. Никакого. Мне-то можно поверить: я ведь тоже слуга закона. Ни малейшего неудобства.
Мэтр Симон. Пострадает ли от этого правосудие?
Мэтр Адам. Нисколько. Напротив: господин Леонар Боталь не услышит ни речей адвокатов, ни споров тяжущихся, он не будет подвергаться риску быть обманутым всяким враньем.
Леонар. Это верно.
Мэтр Адам. Он будет от этого только лучше разбирать дела.
Леонар. Возможно.
Мэтр Адам. Не сомневайтесь!
Леонар. Как же производится это…
Мэтр Жан Можье. Исцеление.
Мэтр Симон. Кофоз, или глухота, достигается многими способами. Можно вызвать течь, опухоль или воспаление уха, развить склероз или сделать сращение костей. Но все эти способы длительны и болезненны.
Леонар. Я отвергаю их!.. Я отвергаю их всеми силами.
Мэтр Симон. Вы правы. Гораздо легче получить кофоз при помощи особого белого порошка, который имеется в моей сумке; довольно ввести в уши одну щепотку этого порошка — и вы сделаетесь таким же глухим, как небо в дни его гнева или как глиняный горшок.
Леонар. Премного вам благодарен, мэтр Симоп Коллин, можете оставить ваш порошок присебе. Я не желаю быть глухим.
Мэтр Симон. Как! Вы не желаете быть глухим? Как! Вы отвергаете кофоз? Вы бежите от исцеления, о котором только что умоляли? Вот зрелище, которое, увы, приходится наблюдать слишком часто и которое до глубины души огорчает искусного врача, — непослушный больной, уклоняющийся от спасительного лекарства…
Мэтр Жан Можье. …не желающий применять леченья, которое успокоило бы его страданья…
Мэтр Серафим. …избегающий своего собственного выздоровления!
Мэтр Адам. Не поступайте опрометчиво, господин Леонар Боталь, и не отвергайте с такой поспешностью малое зло, которое вас избавит от зла большего.
Леонар. Нет! Не желаю быть глухим. Не желаю этого порошка.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Те же, Ализон, потом Катрина.
Ализон(сбегает с лестницы, затыкая уши). Не могу больше вынести. Трещит голова. Нет никаких человеческих сил слушать такую болтушку. Она рта не закрывает. Мне кажется, я битых два часа верчусь в мельничном колесе.
Леонар. Несчастная! Не давайте ей спускаться. Ализон! Жиль! Заприте ее!
Мэтр Адам. О сударь!..
Мадемуазель де ля Гарандьер. Ах, сударь, неужели у вас такая черствая душа, что вы можете лишать свободы вашу бедную супругу?
Катрина. Какое приятное и многочисленное общество! Я к вашим услугам, господа. (Делает реверанс.)
Мэтр Симон. Ну как, сударыня, вы нами довольны? Хорошо мы развязали вам язычок?
Катрина. Вполне хорошо, господа, и я за это вам очень признательна. В первые минуты я не могла выговаривать многих слов. Но теперь я говорю совершенно свободно; разумеется, я не злоупотребляю своим уменьем говорить, зная, что болтливая жена — это бич в домашней жизни. Я была бы очень огорчена, господа, если б вы меня заподозрили в излишней говорливости, если б вы подумали, что я страдаю каким-то зудом болтовни. Вот почему я прошу вашего разрешения оправдаться сейчас же в глазах моего мужа, который, возымев что-то против меня, вообразил себе, что мои разговоры досадным образом отвлекают его от составления приговора; это был приговор (в пользу одной юной сиротки, лишившейся в цвете лет отца и матери. Впрочем, это неважно. Я сидела рядом с ним радом и не промолвила, можно сказать словечка, я сидела и молчала — вот и весь мой разговор. Может ли муж на это жаловаться? Что может он находить плохого в том, что жена, как и полагается ей, стремится быть возле него, ищет его общества? (Мужу.) Чем больше я размышляю об этом, Леонар, тем меньше могу понять ваше раздражение. В чем, скажите, причина? Бросьте ссылаться на мою болтовню, это — пустой предлог. Мой друг, вы, по всей вероятности, за что-то на меня в обиде, а за что — я не знаю и прошу вас мне прямо сказать. Вы должны мне все объяснить, и, когда я буду знать, чем я вас рассердила, я постараюсь сделать так, чтобы в будущем устранить причину вашего недовольства, о которой вы мне расскажете. Ведь я всем сердцем желаю, чтобы у вас не было никакого повода на меня сетовать. Моя мать говаривала, бывало: «Между супругами не должно быть никаких тайн». Она была совершенно права. Нередко муж или жена, что-то друг от друга скрывая, навлекают на себя и свою семью ужасную катастрофу. Вот что случилось, например, с женой председателя де Бопрео. Желая сделать мужу приятный сюрприз, она заперла в сундуке в своей спальне молочного поросенка. Муж услыхал, как он визжит, и, подумав, что это любовник, обнажил шпагу и пронзил ею сердце своей несчастной супруги, даже не выслушав ее объяснений. Можете себе представить его изумление и отчаяние, когда был открыт сундук! Вот почему супруги даже с самыми благими намерениями не должны ничего таить друг от друга. Вы можете, Леонар, совершенно свободно объясниться перед этими господами. Я не знаю за собой никаких проступков и, что бы вы ни сказали, все будет лишь подтверждать мою невинность.
Леонар(который уже несколько минут безуспешно старался жестами и возгласами прервать Катрину, выказывает знаки крайнего нетерпения). Порошок ! Порошок! Мэтр Симон Коллин, где ваш порошок, ваш белый порошок, умоляю!
Мэтр Симон. В самом деле, никогда еще порошок, вызывающий глухоту, не был столь необходим. Прошу вас присесть, господин судья. Мэтр Серафим Дюлорье сейчас вдунет вам в уши оглушающий порошок.
Мэтр Серафим. Весьма охотно, сударь.
Мэтр Симон. Вот и готово.
Катрина(мэтру Адаму Фюме). Убедите мужа образумиться, господин адвокат. Скажите ему, что он должен меня послушать, что никогда не обвиняют свою жену, даже не выслушав ее; скажите ему, что не бросают связки бумаг в голову женщине (как он бросал в меня!), если нет к этому сильнейших побуждений разума или сердца… Впрочем, нет! Я сама буду с ним говорить. (Леонару.) Мой друг, отвечайте, разве я перед вами в чем-нибудь провинилась? Разве я злая жена? Разве я плохая супруга? Я была верна своему долгу; признаюсь, я находила даже удовольствие в его соблюдении…
Леонар(на его лице выражение блаженства; успокоенный, он вертит большими пальцами). Это восхитительно. Я больше ничего не слышу.
Катрина. Послушайте меня, Леонар, я вас нежно люблю. Я открою вам свое сердце. Я вовсе не из тех легкомысленных и вздорных женщин, которые огорчаются по пустякам, утешаются пустяками и забавляются всякой чепухой. Я испытываю потребность в дружбе. Уж такою я уродилась: когда мне было семь лет, у меня была собачка, маленькая, рыженькая собачка… Вы не слушаете меня…
Мэтр Симон. Сударыня, он не может слушать ни вас и никого другого. Он больше не слышит.
Катрина. Как так не слышит?
Мэтр Симон. Да, не слышит под воздействием одного медицинского средства, которое только что было применено.
Мэтр Серафим. И которое вызвало в нем успокоительный, приятный кофоз.
Катрина. Я-то его заставлю слышать!
Мэтр Симон. Вы ничего не добьетесь, сударыня; это невозможно.
Катрина. Вы увидите… (Обращается к мужу.) Мой друг, мой дорогой, любимый, мое сокровище, душа души моей… Вы не слышите? (Трясет его.) Олибрий, Ирод, Синяя Борода, рогоносец!
Леонар. Ушами я ее больше не слышу. Но я слышу ее, и даже чересчур хорошо, своими руками, плечами, спиной…
Мэтр Симон. Она приходит в бешенство.
Леонар. Куда бежать?! Она меня укусила, и я чувствую, что становлюсь тоже бешеным.
С улицы слышен голос слепого. Слепой входит в зал, напевая песенку;
Летнею ночкой
Будем гулять,
С мельника дочкой
Песни играть.
Девка что надо,
Мельника дочь,
С нами плясать до упаду
Будет она всю ночь.
Ой, плясать до упаду
Будет всю ночь,
Всю ночь!
Катрина и Леонар танцуют, поют и кусают всех остальных, которые, становясь в свою очередь бешеными, дико поют и пляшут и останавливаются лишь затем, чтобы заявить устами Леонара Боталя: «Господа и дамы, автор просит снисхождения».
Конец