КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Темнее, чем янтарь [Джон Данн Макдональд] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ТЕМНЕЕ, ЧЕМ ЯНТАРЬ

1

Мы уже готовы были отчалить, когда наверху, на мосту раздался скрип тормозов.

Почти в то же мгновение девушку перебросили через перила, и сразу же хлопнули дверцы и зарычал мотор. Машина умчалась.

Стояла дивная июньская ночь со всеми ее атрибутами: луной, жарой, приливом и прочее. А также мошкарой, которая набросилась на нас, как только стих ветерок.

Происшедшее на мосту казалось финальным актом романтической драмы.

Под мостом в ялике сидели мы с Мейером. Это был первый большой мост за Маратоном по пути в Ки-Уэст — если, конечно, еще существуют идиоты, которым нужен путь в Ки-Уэст.

Мое холостяцкое гнездышко «Альбатрос» было пришвартовано у пристани Томпсона в Маратоне. В субботу днем, сойдя на берег, я тут же позвонил Мейеру в Лодердейл. Я и так уже задержался в пути, а у меня было к нему небольшое, но важное дельце. В качестве компенсации за услугу я предложил ему добраться до Маратона автобусом, пешком или как ему заблагорассудится, чтобы после приятного уикэнда я доставил его обратно на борту «Альбатроса».

Мейер — мой друг и, пожалуй, идеальный компаньон, потому что он умеет вовремя помолчать — и потому что он никогда не делит заботы пополам, на свои и чужие, а всегда берет себе большую часть.

Услышав его «да», я чертовски обрадовался, хотя за час до этого мне казалось, что я еще долго не захочу видеть на «Альбатросе» кого бы то ни было из представителей рода человеческого.

Дело в том, что предыдущие десять дней я провел в обществе одной старой знакомой по имени Вирджиния. После трех лет унылого замужества она сбежала из Атланты, чтобы попытаться вновь стать той Виджи, которую я знал — здоровой, спокойной, симпатичной девушкой, обладающей чувством юмора и массой других достоинств, необходимых, чтобы стать хорошей женой.

За три года тягомотины с Чарли она превратилась в издерганную, сварливую и раздражительную особу, которая не могла сказать, который час, без того, чтобы не разрыдаться. Мягкосердечный Тревис не выдержал, и мы отправились в круиз на «Альбатросе».

Перво-наперво я дал ей выговориться. В бесконечных монологах она кляла себя за то, что оказалась никуда не годной женой, и несла прочую дребедень в таком духе. Однако, выслушав ее излияния, я поставил собственный диагноз.

Виджи была чересчур мягка, уступчива, покорна, чтобы противостоять эмоциональному садизму Чарли. В Чарли же не было и намека на гибкость и уступчивость. Постепенно он вытравил из Виджи всякую веру в свои силы, вплоть до того, что она боялась приготовить обед или сесть за руль. Тогда он взялся за ее сексуальное воспитание.

Хотя термин «кастрация» неприменим к женщинам, то, что проделал Чарли с бедной Виджи, просто нельзя назвать иначе. Есть люди, которые стремятся к безраздельному господству. Они поглощают партнера, выжигают его дотла. Сама Виджи вряд ли понимала, что ее бегство от Чарли — неосознанный бунт, последняя попытка сохранить собственное «я».

Первые два дня были наполнены охами, вздохами и причитаниями по поводу бедняжки Чарли, ожидания которого она обманула. На третий вечер мне пришлось прибегнуть к «сыворотке правды» по рецепту доктора Тревиса Мак-Ги. Чистейший джин «Плимут», без всяких примесей… Без конца ей противореча, придираясь к каждому слову, я вывел Виджи из себя — и тем самым вынудил сказать все как есть.

Перед тем как она вырубилась окончательно, я успел услышать, как она ненавидит этого вампира, какое это чудовище, садист, сукин сын, а также ряд более интимных подробностей. На следующий день она была тише воды, ниже травы, но к вечеру опять затянула свою песнь песней о несчастном Чарли. Пришлось дать ей прослушать собственную исповедь, которую я предусмотрительно записал на магнитофон. Дело кончилось бурной истерикой, плавно перешедшей в тихий плач, а затем в благодатный сон.

Наутро она встала бодрой и спокойной, с аппетитом умяла огромный бифштекс и, призывно глядя на меня, заявила, что готова поставить крест на Чарли.

У нас с Виджи есть кое-какие общие воспоминания, но не более того. Ее неуклюжая попытка воскресить прошлое показалась мне просто бестактной, тем не менее я решил оказать ей последнюю услугу.

Злодей Чарли не только подавил ее волю — он дочиста выжег ее женское естество. Бедняга внушила себе (или он ей внушил), что она фригидна. Доктор Мак-Ги прибег ко второму своему излюбленному и неоднократно проверенному средству.

Я поднял ее в пять утра и дал ей нагрузку, способную уморить здоровенного матроса: уборка, стряпня, рыбная ловля, плавание, водные лыжи. После целого дня, проведенного на солнце, она рухнула на надувной матрас прямо на палубе и погрузилась в сон.

Глубокой ночью, когда луна уже вовсю сияла на небе, а легкий бриз разгонял мошкару и создавал приятную прохладу, я осторожно улегся рядом и самым деликатнейшим образом стянул с нее шорты.

Когда она наконец проснулась и уяснила, что происходит, дело зашло уже слишком далеко, чтобы вспоминать обо всех глупостях, внушенных ей Чарли. Сеанс изгнания беса был благополучно окончен, и Виджи уснула со счастливой улыбкой на устах.

Я отнес ее в каюту, где несколько часов спустя, когда лучи солнца пробились сквозь шторы и упали на подушку, пришлось доказывать, что все это не было сном.

Во Фламинго на берег сошла цветущая молодая женщина с великолепным загаром и сияющей улыбкой. У нее больше не тряслись руки, не навертывались ежеминутно слезы на глаза, из голоса исчезли пронзительно-истерические нотки. Она выглядела моложе, чем пять лет назад.

Я сдал ее на руки сестре, которую предусмотрительно заранее вызвал во Фламинго, и предупредил, что возвращение к Чарли равносильно самоубийству. Сестра сухо заметила, что как только заметит у Виджи малейшее поползновение к этому, она собственноручно свяжет ее и доставит ко мне. Надеюсь, мою реакцию на это заявление она истолковала правильно.

Конечно, в миссионерской работе есть некая приятность, но лично у меня через несколько недель общения с нервическими особами появляется звон в ушах. Кроме того, угнетает необходимость контролировать каждое слово — а когда имеешь дело с Виджи и ей подобными, это неизбежно.

Я чувствую себя легко только с теми, кому могу тут же выложить любую глупость или грубость, которая придет мне в голову, без боязни быть неправильно понятым.

К сожалению, Виджи, как и многие другие, — прирожденная жертва. Некоторые такие Виджи благополучно проживают свой век, не догадываясь об этом. Но если им не повезет и они натолкнутся на своего палача, на своего Чарли, — участь их незавидна. Вы наверняка встречали тихих, изможденных женщин неопределенного возраста с робкими улыбками и извиняющимся взглядом. Их мужья, как правило, — толстые самоуверенные жеребцы, громко ржущие над собственными похабными шутками.

На обратном пути из Фламинго обнаружились неполадки в маслопроводе; я сразу вспомнил, что недалеко от Маратона обитает приятель, который облегчит жизнь двигателя, но пощадит мои карманы.

Не то чтобы в карманах у меня было совсем пусто — денег должно было хватить до конца года, однако разумная экономия никому не повредит. В дальнейшем я собирался помочь одному типу вернуть денежки — он был слишком труслив, чтобы справиться самостоятельно, и обещал мне за работу половину суммы. Что ж, половина лучше, чем ничего, — и для него, и для меня.

Ремонт оказался пустяковым, я легко справился бы сам, если бы вовремя пошевелил мозгами. Однако я честно выполнил обещание, данное Мейеру насчет его любимого развлечения, и именно потому мы оказались ночью под мостом во взятом напрокат ялике.

Ловили «Centropomus undecimalis», более известную как «рыба-сержант». Мы подцепили на крючки, как минимум, десяток, но большинство сорвалось. Нам досталось штук пять вполне приличных рыбин — от восьми до двенадцати фунтов.

Пора было сворачивать снасти, но нас все время охватывал неудержимый азарт «Ну — вот — еще — последний — раз». Июньской ночью в понедельник в этих местах пустынно — и на мосту, и под ним, поэтому я слегка удивился, услышав звук подъезжающего автомобиля. Наш ялик снесло вниз, в тень моста, и сверху нас не могли заметить.

Все остальное произошло в течение нескольких мгновений: вначале мелькнули ноги, показавшиеся неестественно белыми и длинными, светлая юбка, облепившая бедра, темные волосы… Всплеск — и девушка беззвучно исчезла под водой в десяти футах от нас. Сверху уже доносился рык отъезжающего автомобиля.

Она пролетела в общей сложности около сорока футов — двадцать по воздуху и двадцать в глубину. Может быть, я и не бросился бы столь безоглядно на помощь, если бы не одно обстоятельство: падая, она увлекла за собой мою леску и сейчас должна была в самом буквальном смысле висеть у меня на крючке, что давало некоторую надежду найти ее в кромешной тьме под толщей воды.

Укрепив удилище, я швырнул на дно лодки бумажник, сбросил башмаки и перелез через борт, держась одной рукой за леску. Перевернувшись в воде, я вновь нащупал свою путеводную нить и стал погружаться, пропуская ее между пальцами и подгребая другой рукой.

Вначале рука погрузилась в массу каких-то нитей, колышущихся в воде, — это были ее волосы. Запустив в них пальцы, я попробовал поднять ее, но безуспешно. В ту же секунду она обхватила мое запястье обеими руками и конвульсивно сжала их. Свободной рукой я ощупывал ее тело, пытаясь обнаружить, что ее держит на дне. Наконец наткнулся на острый конец проволоки, которой были обмотаны ноги. Второй конец проволоки был продет через отверстие стандартного цементного блока. Я изо всех сил дернул за проволоку, но она оказалась закрученной на совесть.

Я чувствовал, как воздух из легких пытается вырваться наружу, но не рискнул подниматься: каждая секунда могла оказаться для нее последней. Если бы у меня были плоскогубцы или хотя бы нож! Сорвав с рубашки нагрудные карманы, я обмотал этими клочками руки и снова попытался разорвать проволоку. Красные и зеленые круги поплыли перед глазами. Бесполезно. Придется разматывать. Я нащупал торчащий конец проволоки и начал лихорадочно раскручивать ее. Это продолжалось целую вечность. Я и сам впал в какое-то забытье. Мне представлялось, как, отдавшись на волю волн, я плыву на спине под звездным небом и распеваю печальные песни своих шотландских предков. Наконец свободный конец проволоки выскользнул из отверстия. Обхватив девушку за талию, я оттолкнулся от дна.

Вынырнув и откашлявшись, я завертел головой в поисках Мейера и увидел его совсем не в той стороне, где ожидал. Стараясь, чтобы лицо девушки оставалось над водой, я подплыл к ялику. Мейер втащил девушку в лодку. Держась за борт, я наблюдал, как он без лишних церемоний уложил девушку лицом вниз на скамейку у себя между ног и начал с силой нажимать ей на спину.

Отдышавшись, я кое-как перелез через борт и плюхнулся на скамейку. Прилив подходил к высшей точке — случись все на полчаса позже, мы не смогли бы ничего сделать.

— Если бы ты предупредил, что просидишь на дне столько времени, — заметил Мейер, — я успел бы сбегать в город и перехватить пару пива.

— Не отвлекайся. Пять минут назад она была жива. Вцепилась в меня обеими руками, но пришлось потратить чертову пропасть времени, чтобы отцепить ее от якоря. Тот, кто это сделал, не поскупился на проволоку.

— Наверное, никак не мог решиться на разрыв с такой красоткой, поэтому решился на убийство. Чувствительный тип!

— Послушай, ты уверен, что делаешь это правильно?

— Не лезь не в свое дело. Это мой собственный способ, и, кажется, он начинает действовать.

Я порылся в ящичке под сиденьем, вытащил фонарик и осветил девушку. Мокрая юбка сбилась в ком на бедрах. Кто бы ни был этот тип, на его месте я не стал бы разбрасываться девушками с такими ногами. Лодыжки все еще были стянуты проволокой. Опустившись на колени, я быстро перерезал ее кусачками. Ноги слегка раздвинулись и безвольно повисли носками внутрь. Я продолжил осмотр. Под левым бедром девушки лежали останки моего рыболовного снаряжения, несколько крючков впились ей в кожу. Я начал обрезать леску, но не успел закончить, как девушка пошевелилась, закашлялась и потянулась к борту. Деликатно поддерживая ее, Мейер с нескрываемой гордостью спросил:

— Ну что, убедился? Есть замечания?

— Почему ты отказался от старого доброго «рот в рот»?

— Не мог преодолеть эмоциональный барьер.

Избавившись от огромного количества жидкости, девушка знаком дала понять, что приступ закончился. С ловкостью медведя Мейер зачерпнул воды, обмыл ей лицо, вытер какой-то тряпкой и усадил на скамейку. Не удержавшись, я поднял фонарь.

Слабым протестующим движением она отмахнулась от света и, зажмурившись, пробормотала: «Пожалуйста, не надо».

Я отвел луч от ее лица. Оно ничуть не уступало ногам. Может быть, даже превосходило их, это овальное личико с неуловимо раскосыми темными глазами.

— По-моему, пора сматываться, Тревис, пока нам не сбросили еще одну. Кончай зевать и заводи мотор, — сказал Мейер, и, разумеется, был прав.

2

Мы причалили прямо к борту «Альбатроса». Я вскарабкался на палубу, перегнулся через перила и, подхватив девушку, перенес ее на яхту и попытался поставить на ноги. Убедившись, что она еще не в состоянии идти, я отнес или скорее оттащил ее в свою каюту. Мейер отправился на пристань — возвращать ялик.

Некоторое время девушка стояла молча, вцепившись в спинку стула и слегка пошатываясь. Потом подняла голову и попыталась что-то сказать, но безуспешно. Я вытащил из шкафа купальный халат и чистое полотенце, бросил на кровать и со словами: «Хорошенько вытритесь и переоденьтесь в сухое», вышел из каюты.

Пока она переодевалась, я налил в высокий стакан хорошую порцию бренди и отнес ей, предварительно постучавшись. Она поднесла стакан к губам, и я услышал, как зубы застучали по стеклу. Тем не менее она справилась, осушив стакан в три глотка.

В дверях возник Мейер и тут же оценил обстановку.

— Озноб? Ничего страшного — реакция на шок. Мисс, вы в силах принять горячий душ или, еще лучше, ванну? А потом еще бренди, о'кей?

Девушка дернула головой, что было истолковано Мейером как согласие, и он тут же исчез, прихватив с полу ее мокрую одежду. Мгновение спустя я услышал, как за стенкой зашумела вода. Моя ванная была оборудована в полном соответствии с сибаритскими вкусами прежнего владельца и его бразильских сеньорит. Должно быть, он не перестает сожалеть о ней с тех пор, как проиграл мне яхту в покер как-то в Палм-Бич.

— У м-м-меня… что-то в ноге, — удивленно произнесла девушка.

Чертовы крючки! Я приготовил инструменты и вызвал доктора Мейера ассистировать мне. Девушку уложили ничком на исполинскую кровать, также доставшуюся мне в наследство от любвеобильного бразильца. Я придвинул поближе лампу и осветил операционное поле.

Существует масса избитых выражений для описания женских ног. Выточенные из слоновой кости. Изваянные из мрамора. Цвета эбенового дерева. И т. д. и т. п. Эти, на мой вкус, были несколько бледноваты, хотя скорее всего это было связано с ее состоянием. Время от времени по телу пробегала судорога, и тогда рисунок мышц становился особенно рельефным.

Извлечение рыболовных крючков из тела — вещь очень неприятная, но мы надеялись, что начавшееся действие алкоголя смягчит боль. Несколько крючков только слегка вонзились в кожу остриями, и с ними мы справились довольно легко. Но два последних засели по самую бородку.

— Сейчас придется потерпеть, детка, — предупредил Мейер.

— Валяйте, — спокойно отозвалась она.

Вытащить застрявшие в теле рыболовные крючки можно только одним способом — назовем его хирургическим. Она не издала ни одного звука, даже не вздрогнула, когда зазубрины стали рвать ее кожу изнутри.

Наконец операция закончилась. Мы залили ранки йодом и заклеили пластырем.

— Для меня большая честь, доктор, — поклонился я, — ассистировать вам в такой ответственной операции.

— Нашей пациентке следует сохранить эти сувениры, как память, — засмеялся Мейер и положил крючки перед ней.

— Господи, — пробормотала она сквозь зубы, — тоже мне клоун.

Мейер пожал плечами.

— Ванна готова, миледи. Через несколько минут я постучу, вы приоткроете дверь, и я передам вам коктейль. Вода горячая, как мы и договаривались. Кстати, как прикажете обращаться к вам, миледи?

Девушка села на кровати и обвела нас медленным равнодушным взглядом. Ее глаза казались совершенно безжизненными. Они были… они были как пепел от погасшего костра.

— Одри Хепберн вас устроит? — спросила она.

— В таком случае наша труппа — Мейер и Мак-Ги. Я — Мейер, он же Мейер, а этот красавчик — Мак-Ги, он же Тревис, он же хозяин здешних мест.

— Вот и славно, — кивнула она, прошла в ванную и закрыла за собой дверь.

Я направился в каюту Мейера и вытащил из-под кровати свой заветный ящик со всякой всячиной. Один приятель назвал его «реликвии Мак-Ги». Я извлек оттуда просторную бело-голубую женскую пижаму, черные парусиновые брюки и белую рубашку с длинным рукавом. Нашлась там и пара шлепанцев, которую я счел подходящей по размеру. Присоединив к этому пакет с туалетными мелочами из какого-то отеля, я отнес все к себе и разложил на кровати. После непродолжительной борьбы с собой я решил не менять постельное белье, поскольку сделал это только вчера, а наша гостья не казалась особо разборчивой.

Мейер отнес в ванную коктейль и вернулся с тазиком в одной руке и одеждой Одри в другой. Я последовал за ним на кухню и с удовольствием наблюдал, как, набрав в тазик чистой воды, он старательно полощет и отжимает белье. Заботливая матушка Мейер!

— Посмотрите, что мы имеем, доктор Ватсон, — задумчиво произнес он. — Шелковая блузка без рукавов и трикотажная юбка на пуговицах, с этикетками, из которых следует, что обе вещи приобретены в заведении, именуемом, Бог им в помощь, «Кукольный дом», Бровард Бич. Далее голубые кружевные трусики и под пару им лифчик. Если опыт меня не обманывает, размер 34, полнота Б. Белье прекрасного качества, но без меток, куплено в обычном универмаге. Обуви нет. И, как ты мог заметить, ни украшений, ни наручных часов. Однако есть след от кольца на безымянном пальце правой руки и бледная полоска на левом запястье.

— Возраст, мистер Холмс?

— Явная примесь восточной крови усложняет определение возраста. Что-нибудь лет двадцать шесть, плюс-минус два года.

— А как насчет длинных ухоженных ногтей, дорогой Холмс? Непохоже, что она работает руками. Правда, на третьем и четвертом пальцах правой руки ногти обломаны, возможно, во время борьбы.

— Прекрасно, милый Ватсон! Что еще, по-твоему, заслуживает внимания?

— Ну… Шрам на правой скуле?

— Сам по себе ничего не означает, вернее, может означать все, что угодно. Думай, думай. Ну, ладно, помогу тебе. Представь себе, как вела бы себя в подобных обстоятельствах любая известная тебе молодая женщина.

Я подумал о Виджи. Конечно, она подняла бы страшный шум, крик, плач, требовала бы вызвать доктора и полицию. А как она отреагировала бы на крючки, впившиеся в тело, даже страшно себе представить.

Когда я сообщил это глубокое умозаключение Мейеру, он разорался не хуже Виджи. Только такой осел, как я, кричал он, мог не сопоставить манеру поведения Одри с ее внешностью! Ее осанка, походка, фигура, особенно развитые мышцы ног явно свидетельствуют о ее принадлежности к миру шоу-бизнеса. Она может быть исполнительницей гавайских или восточных танцев, платной партнершей в клубе или на крупном теплоходе или кем-нибудь еще в этом роде. Ее реакция на случившееся была исключительно физиологической, без каких бы то ни было эмоциональных проявлений!

Как будто она давно примирилась с тем, что для девушки ее возраста насильственная смерть — обычное дело. Как будто она воспринимала мир как место, где рано или поздно каждого из нас сбросят со своего моста.

Мы услышали, как щелкнула дверь в ванной и, подождав некоторое время, дружно двинулись к моей каюте. В ответ на стук она крикнула: «Можно, можно!»

Удобно раскинувшись на двух подушках, она возлежала посреди кровати под покрывалом. На ней была моя пижама, а голову венчал тюрбан из полотенца. Лицо порозовело, и она выглядела значительно лучше.

— Ну как, полегчало? — спросил Мейер.

— Ваш бренди был очень кстати. Правда, в голове шумит, но ведь я ничего не ела с самого утра.

— Нет проблем, сейчас что-нибудь приготовлю, — предложил я.

— Хорошо, только я и думать не могу о серьезной еде. Если можно, стакан горячего молока с аспирином, мистер… Черт, забыла ваше имя.

— Тревис Мак-Ги. Этот, с шевелюрой, — Мейер. Как насчет гоголь-моголя с ванилином и тертыми орехами?

Она задумчиво посмотрела на меня.

— Когда я была маленькой… очень давно, мне это нравилось. — Она перевела взгляд на одежду, висящую на стуле. — Здесь есть женщина? Чье это?

Как выяснилось, я напрасно считал, что уже могу спокойно отвечать на этот вопрос. Мой голос предательски дрогнул, когда я сказал: «Женщина, которая носила это, умерла».

Любой нормальный человек автоматически извинился бы или пробормотал что-нибудь соболезнующее, но она как ни в чем не бывало произнесла:

— Выглядит подходяще. И ванная у вас такая потрясающая, что я никак не могла понять, на каком я свете. Может быть, все-таки угодила на тот? Надеюсь, завтра утром я приду к какому-нибудь выводу.

— Завтра утром, — подал голос Мейер, — вы, наверно, захотите обратиться в полицию?

И вновь я увидел в ее глазах черную пустоту.

— Зачем мне полиция? — усмехнулась она. — Полицию не интересуют неудавшиеся самоубийцы.

— Так вы хотели покончить с собой? — переспросил я.

Она кивнула.

— Вы привязали к себе цементный блок и перелезли через перила?

— Это было нелегко. Вы что-то говорили насчет гоголь-моголя?

Ей ответил Мейер. Совершенно безразличным тоном он произнес какую-то длинную фразу, состоящую из одних гласных, изредка перемежаемых звуком «л».

— О, нет! Я… — тут же воскликнула она и осеклась. Уставившись на Мейера сузившимися глазами, она прошипела: «Чертов пройдоха!»

Мейер довольно улыбался.

— Прощу прощения, я хотел проверить свою догадку, дорогая Одри Хепберн из Гонолулу. В вашем акценте слышно дыхание Островов. — Мейер повернулся ко мне. — Достаточно взять макронезийскую основу плюс понемногу ирландской, французской и японской крови, выдержать эту смесь в течение нескольких поколений в тропическом климате — и мы получаем результат, повергающий во прах всех ревнителей чистоты расы, крови и тому подобных предрассудков. — Он вновь обратился к девушке. — Не удивляйтесь, что я легко раскусил вас, дорогая. Я служил на Островах несколько лет.

Мейер обладает удивительным даром воздействия на людей. Вы можете часами наблюдать за ним, но вы не поймете, как он это делает. Он огромный и косматый, как гигантский черный медведь, но это ему не мешает. Он гуляет по пляжу, заходит в бары, на игровые площадки и везде знакомится с людьми так же легко, как выпивает глоток бренди, причем через пять минут его новые друзья готовы поклясться, что знали его всю жизнь. Он умеет слушать и умеет внушить вам, что дни его были бы пусты и бессмысленны, не встреться ему на счастье вы. Он задаст вам именно те вопросы, на какие вы хотите ответить и, разговаривая с ним, вы лучше узнаете сами себя. Это вовсе не преувеличение. Он мог бы стать величайшим артистом. Или величайшим психиатром. Или основать новую религию. Мейеризм.

Однажды на пляже я увидел его в окружении группы подростков. Думаю, когда вам встречается на улице такая банда, вы переходите на другую сторону. Сорок неофитов смирно сидели на песочке и смотрели в рот Мейеру. Время от времени раздавались взрывы хохота. Я подошел к ним, но сорок пар глаз обдали меня таким холодом, что я поспешил удалиться. Потом я спросил Мейера, что все это означало, но он только отшутился.

В другой раз я наблюдал, как почтенная матрона (абсолютно трезвая!) после трехминутного разговора с Мейером уткнулась ему в плечо и разрыдалась, как малое дитя. В этом случае Мейер тоже не стал мне ничего объяснять: у него есть незыблемый кодекс чести, и, возможно, именно поэтому люди открывают ему души.

Где бы он ни был, вокруг него всегда собирается толпа поклонников, и среди нее обязательно находятся два-три прелестных юных создания в возрасте от шестнадцати до двадцати лет, вид которых способен растопить сердце любого мужчины. Однако их сердца всецело принадлежат Мейеру и только Мейеру, и если бы он только захотел… Но, к их жестокому разочарованию, у папаши Мейера твердые моральные принципы и несколько экстравагантные пристрастия.

Периодически, примерно три раза в год, у него появляются подруги, которых он ласково именует «мои железные девственницы». Все они будто сошли с одного конвейера: суровые, властные, умные, не очень молодые. Они отличаются крепко сжатыми губами, строгими глазами и избытком самостоятельности, что позволяет им добиться профессионального успеха: среди них бывают артистки, художницы, пианистки, владелицы домов моделей, редакторши, администраторши и так далее. Случаются даже политические деятельницы и члены правительства. Мейер обращается с ними очень нежно, как с маленькими глупенькими девочками. Он исчезает с каждой из них на несколько недель, и когда они возвращаются, вы с удивлением обнаруживаете рядом с ним очаровательную даму с мягкой улыбкой, сияющими глазами и нежным голосом, из которого начисто исчезли командные нотки. Такие глаза и такая улыбка бывают только у очень счастливых женщин. По поводу этого феномена Мейер все-таки соблаговолил дать некоторые разъяснения: «Все они втайне мечтают, чтобы им снова вплели ленточки в косы», после чего объяснил то же самое с научной точки зрения: «У них создается комплекс доминирования, который они стремятся компенсировать, почувствовать себя вновь маленькими и беззащитными существами, о которых кто-то заботится».

Вот и теперь он наклонился и отечески похлопал Одри по руке.

— Детка, у вас есть шанс отлично выспаться. Только не засыпайте, пока не отведаете знаменитого гоголь-моголя Мак-Ги.

Ее улыбка была почти благодарной.

Через несколько минут, отставив пустой стакан, она посмотрела на меня сонными глазами и спросила:

— Может быть, я все-таки… Может, мне это снится?

— Но ведь мы-то настоящие.

— Вы — да, а вот насчет Мейера я не уверена.

Я выключил свет и, стоя в дверях, пожелал ей спокойной ночи, но она уже спала.

Мейер, успевший переодеться в пижаму, сидел в гостевой каюте, где он ночевал накануне.

— Заснула?

— Как только допила последний глоток.

— Послушай, капитан, я могу поспать и в кресле.

— И попрекать меня этим всю жизнь? Нет уж, спасибо!

— На такую реакцию я и рассчитывал. Господи, уже почти три часа! Пока ты поил ее с ложечки гоголь-моголем, я разделал рыбу. Филе — в большом холодильнике на второй полке, позади бифштексов.

— Спасибо, а то я вообще забыл о ней.

— Я тоже почти забыл. Эта девушка умеет привлечь к себе внимание. Что ты думаешь обо всем этом, кроме того, что она чертовски лакомый кусочек?

— Пока не разобрался. Но, знаешь, она вызывает у меня какое-то чувство опасности. Как говорят охотники на пантер, неизвестно, кто к кому подкрадывается. Слишком много вопросов без ответов. Кто это сделал, почему? Похоже на нормальное профессиональное убийство и вовсе не похоже на попытку мужа отделаться от жены. Наверно, у тех, кто это сделал, были веские причины: профессионалы обычно ценят живой товар такого качества. Мне кажется, что случившееся в какой-то мере было для нее неожиданностью. В том смысле, что ее не били, не мучили, а просто р-раз — и сбросили с моста. Несмотря на шок, она не дает себе воли. У нее, видно, железные нервы. Нервы игрока. Она поставила на что-то — думаю, здесь пахнет большими деньгами — и проиграла. И приняла свое поражение с фатализмом игрока, хотя понимала, что оно означает.

— Может быть, она кое-что сама расскажет, если сочтет, что мы можем ей быть полезны, — отозвался Мейер. — Но не все, конечно. Например, от нее мы никогда не узнаем, кто были эти двое на мосту.

— Двое?

— По крайней мере, двое. Один не успел бы управиться так быстро. К тому же, если ты помнишь, мотор взревел раньше, чем она скрылась под водой. То есть один из них сидел за рулем, и у него с трудом хватило сил дождаться конца процедуры. Итак, некто нервный за рулем и некто очень сильный и проворный на заднем сиденье, рядом с ней. Он выскочил из машины, сгреб в охапку ее вместе с блоком — а это фунтов двести, не меньше, — одним рывком перенес через парапет и разжал руки. Еще одна догадка: перед тем, как приступить к делу, они выждали где-нибудь поблизости, чтобы убедиться, что навстречу им никто не едет. Если она знала, что должно произойти, можно представить, каково ей было в эти минуты.

— Но можешь быть уверен, она не расхныкалась. Мне кажется, профессор, вы избрали для себя не тот род деятельности.

— А ты думаешь, бизнес — это не то же самое? Да любой контракт между солидными фирмами содержит больше сюрпризов и ловушек, чем самый запутанный детектив. Если человек не умеет читать между строк, то ему нечего делать в бизнесе. — Маленькие хитрые глазки Мейера лукаво блеснули. — Не преувеличивай мои заслуги, малыш. Ты блестяще действуешь в случаях, когда я беспомощен, как дитя. Например, когда надо заставить себя две минуты сидеть под водой.

— Мак-Ги, клубок мышц и рефлексов.

— И иллюзий, мой друг. Последний романтик, ты только прикидываешься циничным флоридским суперменом. Ты позволяешь себе роскошь руководствоваться принципами морали в этом гнусном мире. Мире, где человек — всего лишь продукт воспитания и окружающей среды. А ты хочешь играть только по правилам. Ты не понимаешь, что тебя могут не только согнуть, но и сломать. Уничтожить раньше, чем ты поймешь, что происходит. В этой непреклонности — и слабость, и сила.

— Ты собираешься философствовать всю ночь, профессор?

— Боже упаси. — Мейер со вкусом зевнул и потянулся. — В общем-то эта мисс — скорее плохая новость, чем хорошая. Я предчувствую, что ты влезешь в ее проблемы по самые уши. Это видно уже по твоей сегодняшней реакции. Маска иронии и цинизма мигом слетает с вас, сэр Ланцелот, как только вы узнаете, что где-то завелся очередной дракон. Впрочем, умолкаю. Спокойной ночи, рыцарь-идеалист.

Еще долго я ворочался на своем ложе в кухне. Черт бы побрал этого Мейера с его доморощенной психологией! Неужели он действительно считает меня доверчивым болваном, готовым рисковать жизнью ради всех и каждого? Не спорю, в моей биографии было несколько эпизодов, когда я оказывался впутанным в дела, связанные с контрабандой и наркотиками, но с тех пор я стал гораздо выше ценить свою шкуру. После того как пару раз угодишь в госпиталь, начинаешь понимать, что ни один орган у тебя не лишний.

Короче говоря, наша гостья никак не могла рассчитывать, что отправит меня в поход за чашей Грааля. Беспечная, ленивая жизнь яхтсмена меня вполне устраивала. Я мог спокойно наслаждаться ею еще несколько месяцев, а когда настанет время позаботиться о деньгах, отправиться в крестовый поход ради кого-нибудь, значительно более беспомощного, чем наша евразийская Одри Хепберн.

Хотя ноги у нее, конечно, фантастические…

3

Я встал и начал готовить завтрак в полной уверенности, что оба моих гостя еще спят. Каково же было мое удивление, когда я увидел Мейера, спускающегося по трапу. Он постучал по стеклу, и я удивился еще раз: оказывается, дверь на палубу была захлопнута.

— Ты запер дверь? Зачем?

— Затем же, зачем и все остальные двери. Я вдруг подумал, а не мог ли кто-нибудь из них остаться на мосту, чтобы убедиться, что все в порядке.

— А где ты был сейчас?

— Утренний моцион. Полюбовался видом с моста. Обзор — на две мили в обе стороны. Теперь тебе не отделаться кофе с тостами.

— Что прикажете?

— Яичница не меньше, чем из шести яиц. Вчера мне показалось, что они рванули в сторону Майами. Следов от их автомобиля там хоть отбавляй. Во-первых, имеется тормозной след там, где они свернули на непроезжую часть моста, чтобы избавиться от своего милого груза. Затем еще один след там, где они притормозили прежде, чем выехать на свою полосу. В том месте, откуда они сбросили ее на наши головы, их нельзя было заметить, если бы кто-то и ехал со стороны Маратона. Я пошел дальше и в ярдах в двухстах к югу от этого места обнаружил площадку с примятой травой. Оттуда очень хорошо просматривается шоссе по обе стороны от моста. Там я нашел вот это. — Мейер осторожно вытащил из кармана пакетик, развернул его и достал почти целую сигару с обкуренным концом и прикушенным мундштуком. — Вчера около восьми вечера прошел хороший дождь, так ведь? А эта штука подмокла только снизу, значит, попала туда уже позже. Из машины, несущейся по шоссе, ее не могли закинуть так далеко; стало быть, ее выбросил один из тех, кто сидел в автомобиле, следы которого остались на траве. Сигара не того сорта, которую бросают, не докурив, так что напрашивается вывод, что курильщик отшвырнул ее, услышав, например, команду «Пора!» или «Езжай!» А судя по тому, с какой силой прикушен мундштук, этот парень сильно нервничал. Смотри, какой характерный след. Крупные резцы. Можешь смеяться над стариной Мейером, но я бы посоветовал понадежнее это спрятать. Может быть, нам еще суждено познакомиться с обладателем этих резцов.

Он бережно завернул окурок в бумагу.

— Что-нибудь еще, инспектор? — поинтересовался я.

— Кое-что. Я познакомился с одним старожилом и расспросил его насчет глубины воды под мостом. Так вот, почти везде она не превышает во время отлива трех футов. За исключением одного места — той самой впадины, где мы удили. Диаметр ее около пятидесяти, а глубина — от двадцати до тридцати футов. Так что все было тщательно продумано. Бр-р-р! Как представишь себе эту картинку: темная толща воды, медленно колышущиеся волосы, крабы, со всех сторон подбирающиеся к ее белому телу, рыбы, почуявшие запах добычи. Дочиста обглоданные кости, а над ними медленное равнодушное океанское…

— Мейер!

— Прости, друг, голод всегда вызывает во мне прилив поэтического вдохновения. Тревис, сынок, ты неважно выглядишь.

— Сейчас пройдет. Твой поэтический дар весьма реалистичен. Там действительно было чертовски темно, и первое, что я нащупал, — ее колышущиеся волосы. Если бы она не вцепилась мне в руку, я решил бы, что все уже кончено. Да, Мейер, там было темно и холодно. И очень неприятно.

— Прости, я был несколько вульгарен. У нас найдется лук для яичницы?

Мы допивали кофе, когда она вышла из каюты и молча прошла в ванную. Через несколько минут она появилась в дверях. На ней были черные брюки и белая блузка.

— Доброго утра Мейеру и Мак-Ги! Если где-нибудь на борту не спрятана женщина, значит, один из вас прекрасно умеет стирать женское белье.

— К вашим услугам, миледи, — Мейер встал и отодвинул для нее стул. — Садитесь, дорогая. Сегодня я за повара, официантку и прачку. Не волнуйтесь, придет и ваш черед. Кофе?

— Да, пожалуйста.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Как будто кто-то танцевал чарльстон у меня на спине.

Ставя перед нею кофе. Мейер весело сказал:

— И за это тоже можете поблагодарить меня. Иначе я просто не мог заставить ваши легкие выплюнуть воду и вдохнуть воздух. Но я был очень осторожен: думаю, сломал максимум два-три ребра.

Солнце светило ей прямо в лицо, но она не щурилась. Темные блестящие волосы были расчесаны на пробор и обрамляли идеальный овал двумя круглыми скобками. Губы аккуратно подкрашены, и она осторожно подносила чашку ко рту, чуть склоняя голову. Лицо покрыто нежным пушком, темноватым на висках и совсем светлым на щеках и подбородке. Едва заметная морщинка на лбу повторяла изгиб бровей. Еще одна тонкая морщинка пересекала стройную шею. При дневном свете ее глаза оказались не такими темными, как я думал. Они были странного желтовато-коричневого цвета, напоминающего янтарь, только гораздо темнее, с зеленоватыми крапинками вокруг зрачков. Верхние веки выдавали примесь азиатской крови, замеченную Мейером.

Конечно, она заметила, как я ее разглядываю, но восприняла это с тем же равнодушием, с каким профессиональная манекенщица смотрит на кинокамеру.

— А в остальном как самочувствие? — спросил я еще раз.

Она пожала плечами.

— Нормально. Однако пора вам, друзья, немного просветить меня… Где мы находимся?

— У пристани Томпсона в Маратоне.

— Так. А не пришло ли вам в голову, ребята, ночью, после того, как я отключилась, сходить в ближайший бар и похвастаться богатым уловом, а заодно навести справки? — Ее губы слегка искривились.

— Фи, дорогая, — фыркнул Мейер, — не знаю, как Мак-Ги, а я просто оскорблен таким предположением. Сколько яиц?

— М-м… два. Едва обжарить.

— А как насчет кусочка соленой рыбы?

— Да, спасибо, мистер Мейер.

— Просто Мейер.

— О'кей, Мейер. Я беру назад свои слова насчет… бара, Видно, я еще не совсем пришла в себя.

Мейер подал ей тарелку, налил нам всем свежего кофе и уселся рядом со мной.

— А как случилось, что вы меня вытащили? — спросила она после паузы. По тому, как девушка накинулась на еду, было видно, как сильно она проголодалась.

Мейер рассказал, кто мы, что делали под мостом, что видели, слышали и как действовали.

— Мак-Ги оставался под водой так долго, что я уже мысленно начал с ним прощаться. Никак не меньше двух минут, — закончил он.

Она посмотрела на меня слегка сузившимися глазами, выражения которых я не смог понять, но счел нужным пояснить:

— Я знал, что вы еще живы, и не мог терять ни секунды.

— Но вы точно слышали, что они сразу уехали?

— Раньше, чем вы достигли дна, — заверил я.

Она отодвинула пустую тарелку.

— То есть мы трое, джентльмены, — единственные, кто знает, что я жива? Так?

— Безусловно, так, — ответил Мейер. — До того, как вас… пардон, до того, как вы прыгнули с моста, мы собирались сегодня отплыть по направлению к Майами. Хотите присоединиться?

— Почему бы и нет?

— Вот и славно. Кстати, мы-то вчера грешным делом подумали, что это ваш возлюбленный так некрасиво с вами обошелся.

— Это вопрос?

— Только если вы сами захотите отвечать, дорогая. Вы можете вообще ничего не рассказывать, если не хотите. Поступайте, как сочтете нужным и удобным для себя, вот и все.

Прошло несколько секунд прежде чем она заговорила низким грудным контральто.

— Ему… то есть одному из них — их было двое — совсем не нравилось то, что происходит. Он считал, что можно обойтись без этого, но все сложилось так, что… Короче, проехали. Мы оба понимали, что изменить уже ничего нельзя. По счетам надо платить. Но умирать ведь тоже можно по-разному, правда? Он мог бы облегчить мне это… Чтобы это не было так страшно, так долго — из последних сил сдерживать дыхание и чувствовать, как постепенно… Он сидел со мной сзади… И я могла говорить шепотом, чтобы тот, второй, не слышал. Я умоляла его, чтобы он помог мне. Он знает, как это делается, и он мог сделать это так, чтобы Ма… чтобы второй ничего не заметил. Но машина остановилась, он тут же подхватил меня, и я поняла, что он ничего не сделает, потому что боится… остальных. — Она сделала паузу и обвела нас взглядом, в котором светилось злобное торжество. — И тут я сообразила, что если я не издам ни звука, то тот, второй, подумает, что Терри успел удавить меня прежде, чем сбросить, и уж тогда они устроят ему веселую жизнь. Мне очень этого хотелось. И я так сосредоточилась на том, чтобы не закричать, что совсем забыла выдохнуть, как собиралась, а наоборот, вдохнула. И очутилась на дне с легкими, полными воздуха. Забавно, что это меня и спасло.

— Действительно забавно, — подтвердил Мейер. — Я ведь тоже решил, что сбросили труп.

— Господи, если только они узнают, что меня вытащили! — она поежилась.

Я еще раз подумал, что она нервничает гораздо сильнее, чем стремится показать нам. И тем не менее, вопрос о том, сумела ли она отомстить Терри, волновал ее едва ли не больше, чем собственная жизнь или смерть. Возможно, это свидетельствовало о некоторой ограниченности. Впрочем, об этом же свидетельствовала и ее вычурно-резковатая манера разговаривать.

— Ха, мальчики, а ведь я так и не сказала вам спасибо! — заявила она, сама удивившись этому. — Ну что ж, спасибо. Особенно тебе, Мак-Ги. Я-то мало что запомнила. Темнота, ужас, а потом что-то вцепляется мне в волосы и тащит. А затем этот запах рыбы, что-то давит мне на спину, и у меня во рту открывается фонтан. И вот я здесь.

— Добро пожаловать, — сказал Мейер. — Считайте, что заново родились. Не у каждого бывает шанс начать с чистой страницы. Чем вы собираетесь заняться в своей второй жизни?

Вопрос явно не на шутку озадачил ее.

— Я? Понятия не имею! Я как-то никогда не задумывалась о таких вещах. Всегда находился кто-то, кто говорил: «Делай то-то», и я делала.

Прикусив губу, она уставилась на нас: видимо, ей пришла в голову какая-то идея.

— Честно говоря, вы, ребята, не кажетесь паиньками. Похоже, у вас серьезные планы. Эта яхта, и вообще. Не думаю, чтобы вы устраивали прогулочные круизы для пожилых леди. Если у вас есть что-то подходящее, может, я могла бы вам пригодиться?

Вот оно что. Кошку выгнали из дома, и она ищет новых хозяев.

— Беда в том, что я действительно экономист, как и говорил вам, дорогуша, а Мак-Ги работает спасателем по контракту со страховыми фирмами.

— Тем хуже для меня, — сказала она, и в голосе ее впервые прозвучала растерянность. — Как только они узнают, что я жива… Второй раз они не промахнутся.

— К сожалению, мисс Хепберн, — сказал Мейер, — мы с Мак-Ги не располагаем достаточной информацией, чтобы дать вам хороший совет.

— Эва, — поправила она. — Сокращенно от Эванджелина. А хотите услышать мое полное имя? Сейчас вы упадете: Эванджелина Бриджит Танака Беллемер. Беллемер — по-французски значит «прекрасное море». Как в сказке, да? В самую точку. Туда-то я и угодила — в прекрасное море. Ну, ладно, мне надо сесть и что-нибудь придумать. Когда мы будем в Майами? Сегодня?

— Нет, что вы, завтра вечером, часов в пять-шесть, — ответил я.

— Слава Богу, я бы еще больше обрадовалась, если бы мы оказались там через месяц. Или через год. Во всяком случае, времени немного больше, чем я думала. Это уже хорошо.

— Мне кажется, — заметил Мейер, — вы уже достаточно окрепли, чтобы мыть посуду.

— Я?! Вы это серьезно? — Почему-то такое предложение очень ее возмутило.

— Совершенно серьезно, — поддакнул я. — На этом судне все работают.

— Только не жалуйтесь потом, что я перебила половину вашей посуды, — смирилась она со своей участью.

После того как я разобрался со счетами за стоянку и топливо, Мейер отдал швартовы, и я вывел «Альбатрос» из порта. Когда мы проходили канал, Мейер спустился вниз. Вскоре появилась Эва и спросила, нельзя ли ей посидеть со мной в рубке. Она многое успела за те полчаса, что была вне поля моего зрения: раздобыла где-то темные очки и невообразимую пляжную шляпу с обвисшими полями, давным-давно забытую кем-то из гостей. Поверх блузки она натянула одну из моих белых рубашек, а в руке держала высокий стакан. Содержимое стакана имело густой кофейный цвет, указывающий, что Эва решила поберечь наши запасы содовой.

— Ничего, что я сама смешала коктейль? — спросила она. — Хочешь, я и тебе принесу?

— Спасибо, пока не стоит. А ты не боишься расплавиться?

— Нисколько. Здесь такой приятный ветерок. Мейер просто лапочка, правда? Только чего он такой нервный? Я перемыла чертову пропасть посуды, а ему привиделась грязь на одной из тарелок, и он велел мне все вымыть заново. Разве можно устраивать такой тарарам из-за одной паршивой тарелки? Короче, он там сейчас моет посуду. Все-таки я не понимаю, Ги, почему твоя яхта тащится, как черепаха?

— Тише едешь — дальше будешь.

Некоторое время она молчала, потихоньку потягивая свой коктейль и исподтишка меня разглядывая.

— Послушай-ка, — вдруг сказала она таким тоном, будто ей только что пришло в голову нечто гениальное, — наверное, в этом твоем бизнесе тоже нужно крутиться будь здоров как, чтобы получить контракт, да? Иначе твои конкуренты обойдут тебя. Стало быть, тебе нужно заинтересовать этих, ну, от кого там зависит твой контракт. Ты мог бы, например, слегка их подмазать, а потом немного поднять цену, чтобы компенсировать расходы.

— Спасибо за заботу, милая, но у меня вполне достаточно заказчиков.

Вновь воцарилась тишина. Мы как раз миновали отмель, на которой в двух шагах от воды сгрудились штук сорок красавцев пеликанов. Я обратил внимание Эвы на это зрелище, но она равнодушно пробормотала: «Ага. Птицы». Зачем Бог дает некоторым людям глаза, если они все равно не видят?

Она допила коктейль и забросала меня вопросами. Это действительно моя яхта? Случалось ли мне заходить далеко в океан? Можем ли мы дойти до Нью-Орлеана или, скажем, до Галвестона? Много ли времени я провожу в круизах? Наверное, дорого стоит содержать такую красавицу? А не задумывался ли я, что такая яхта — настоящее золотое дно? Например, небольшие прогулочные рейсы для фешенебельной публики? Разумеется, все должно быть по классу люкс, с большим вкусом.

По-видимому, подразумевалось, что именно она, и только она, смогла бы устроить это «с большим вкусом». Уикэнды для усталых бизнесменов по тысяче с носа.

Я уяснил также, что больше всего ей хочется сейчас оказаться подальше от побережья Флориды.

— Можно нанять повара, горничную, отделать каюты и прочее. Бар, шампанское, музыка. Три-четыре пассажира, не больше. Ты будешь купаться в деньгах, Ги, поверь мне, — мурлыкала она.

— Пока кто-нибудь не сбросит нас обоих с моста?

— Господи, да кому ты нужен?! Неужели ты думаешь, что я занималась такими пустяками? Нет, когда-то я действительно думала, что можно прожить честно… или почти честно, но это быстро прошло. И тогда я пошла к ним и… короче, занялась другим делом. Долгое время я не принимала все это близко к сердцу. Но потом… появился один дурачок. Молодой и глупый, как теленок. Как видишь, и мне не чуждо большое и чистое. Я не хотела, чтоб он вмазывался в это. И как-то раз после пары-тройки коктейлей размякла и намекнула ему кое на что — и чуть не испортила им все дело. Но они все равно опередили его и… В общем, сам понимаешь. Но и моя песенка оказалась спетой. С одной стороны, они не могли рисковать и вновь использовать меня в деле, а с другой… не могли же они отпустить меня на все четыре стороны, верно? Это уж совсем не в их стиле. Так что я сама не оставила им другого выхода. Хотя, если хочешь знать, рано или поздно все равно должно было случиться что-нибудь в этом роде. Потому что когда ты занят… в таком деле, рано или поздно сдают нервы. Начинаешь думать обо всех этих, ну… жертвах и что с ними сталось. И они… как будто преследуют тебя. Но это все неинтересно. Послушай, давай все-таки обсудим мою идею насчет круизов, а?

— Нет, спасибо, Эва, а какого рода бизнес так плохо кончается?

— Меньше будешь знать — дольше проживешь. Эх, черт, с каким удовольствием я бы заложила всю эту мерзкую шайку. Жаль только девчонок — еще двух таких же дурочек, как я. Не думаю, что они долго выдержат это удовольствие. Небось сломаются, как и я. А потом, если я наведу на них копов, так и мне достанется на орехи. Я узнавала, закон по нашим делам такой, что всем будет жарко, — с оттенком гордости произнесла она. — Знаешь, что я придумала? Я не была блондинкой с тех пор, как мне было семнадцать лет. У меня от перекиси стали портиться волосы. А сейчас самое время опять перекраситься, может быть, подправить нос, изменить разрез глаз — я слышала, это не трудно сделать, — и тогда я смогу добраться до своих денежек. Если, конечно, они уже не наложили на них лапу. А потом можно уехать куда-нибудь. В Австралию. Говорят, там можно неплохо устроиться. Хуже другое…

— Что?

— Все это не так просто и не так быстро. Все это требует нервов и мозгов. Потому что, если они заграбастают меня на этот раз… Никакие чучелки под мостом меня уже не спасут.

Появился Мейер с подносом, уставленным охлажденными напитками: стало быть, уже одиннадцать часов. Эва повернулась к нему:

— Ты все еще дуешься?

— С чего бы это, дорогая?

— Мало ли. Вдруг ты обидчивый. Господи, знал бы ты, до чего я ненавижу эту мерзкую посуду и все такое! Да я лучше буду голодать, чем заниматься этой ерундой.

Мейер протиснулся мимо нее и расположился напротив. Завязалась вполне светская беседа. Она прикончила свой адский коктейль и спустилась вниз за следующей порцией, поскольку Мейер не принес бренди.

Вторая порция была еще более устрашающего цвета, чем первая. По мере того как содержимое стакана убывало, она становилась все более болтливой. Перлы ее красноречия предназначались, увы, не мне: видимо, она поставила перед собой непосильную задачу сбить Мейера с пути истинного.

Из того, что она говорила, половина явно была придумана только что в расчете на «чучелок», а из второй половины вырисовывалась весьма трогательная история.

Она родилась на Гавайях. Когда была совсем еще крошкой, ее братья нашли на пляже какую-то штуковину, которая взорвалась и разнесла их в клочья. Во время войны ее мать сошлась с флотским офицером. Он обещал ей развестись с женой и все остальное, что обещают в таких случаях офицеры, но она приняла это близко к сердцу, и после войны они с шестилетней Эвой подались в Штаты. Моряка, разумеется, и след простыл. Ее мать пошла работать официанткой и вскоре сошлась с каким-то уголовником. Эве было десять лет, когда ее выгнали из обыкновенной школы и направили в интернат для малолетних правонарушителей. Там ей очень понравилось. Тем временем сожитель матери отправил ее на тот свет, разбив ей голову о стену того самого ресторана, где она трудилась в поте лица. Несмотря на это грустное событие, Эва росла и расцветала и в тринадцать лет выглядела на восемнадцать. Именно в этом нежном возрасте она начала свою блестящую карьеру, соблазнив директора интерната. Тем самым она обеспечила себе свободный режим, отдельный стол и другие привилегии.

Однако, как известно, все тайное рано или поздно становится явным. Спасая свою шкуру, директор выставил Эву из интерната, и он же свел ее с парнями, «державшими» Виргинское побережье. Их основной аргумент — кулаки — показался Эве достаточно серьезным, чтобы не вступать с ними в дискуссии. К двадцати четырем годам она была самой высокооплачиваемой проституткой по вызову в Джексонвилле. Два года назад ее вовлекли в «дело», суть которого она тщательно обходила.

Водная гладь канала ослепительно сверкала в лучах полуденного солнца. Я скинул рубашку и снова плюхнулся в раскаленное кресло у штурвала. Прикрыв лицо шляпой, мисс Эва продолжала излагать что-то своим неподражаемым контральто. Ее голос напоминал сливочный крем. Мейер старательно изображал восторженную аудиторию.

Она перескакивала с одной темы на другую, начинала и обрывала на полуслове какие-то фантастические истории, путалась в именах, фактах и хронологии. Время от времени она пыталась сымитировать аристократическую небрежность речи, но тут же скатывалась к заурядной вульгарности. В какой-то момент она показалась мне клинической идиоткой, на основе монологов которой любой социальный психолог может состряпать себе диссертацию. Тем не менее мы с Мейером услышали много интересного о профессиональной проституции, организованной преступности, системе поборов и взяток, механизме воздействия на судей и прокуроров и так далее.

Но вскоре нам это наскучило, тем более что докладчик начал повторяться и путаться. Для всякого нормального человека определенный интерес к уголовному миру естествен, но все хорошо в меру.

Мейер собрался сойти вниз, чтобы заняться ленчем. Услыхав об этом, Эва тотчас заявила, что ей вредно так долго находиться на палубе: солнечные лучи отражаются от воды и воздействуют на нее. Они удалились, и наступила долгожданная тишина.

Я попытался разобраться в своих впечатлениях. Во-первых, двадцать лет пребывания на дне наложили на нее неизгладимый отпечаток, и было бы наивно думать, что она сможет начать все сначала и не пойти по плохой дорожке. Во-вторых, хоть я и понимаю, что чертовски глупо идеализировать шлюху, я не могу не уважать определенную стойкость и цельность, присущие ей. Единственной слабостью, которую она позволила себе за последние сутки, наполненные страхом, смертью и болью, был обрушенный на нас водопад слов.

Внезапно я понял, что испытываю к ней уважение и в какой-то мере… горжусь ею. Это было чересчур иррационально даже для меня. Видимо, это объяснялось каким-то инстинктом собственника. Я вспомнил одного армейского сержанта, который как-то разоткровенничался со мной. «Они становятся твоими детьми, — говорил он о своих подопечных. — Твоими сынками. Ты желаешь им добра и стараешься внушить всякие хорошие и честные штуки. Ты хочешь, чтобы их жизнь сложилась хорошо. Чтобы они не испортили ее сами. И если они плюют на твои советы, ты чувствуешь себя обманутым. Зато если они следуют им, ты чувствуешь себя Богом. Это похоже на бухгалтерскую книгу, где на одной странице пишут приход, а на другой — расход».

Пошли ей, Боже, достаточно силы и удачи, чтобы сальдо было в ее пользу.

4

В три тридцать направление ветра изменилось и жара сделалась невыносимой. Я попросил Мейера постоять у штурвала, пока я натяну тент. Потом мы вновь заговорили о нашей пассажирке и сошлись на том, что следует простить ей приступ словоизвержения, как закономерную нервную реакцию.

— И вообще, — заметил Мейер, — счет один-ноль в ее пользу. Она наговорила много, но при этом не сказала практически ничего. Может быть, она не хочет посвящать нас в подробности своей карьеры? Может быть, она играет роль или хочет, чтобы мы думали, будто она играет роль? Представляешь, как мы будем выглядеть, если в Майами она заявит, что возвращается к мужу и детям? Или на свое место секретарши в рекламном агентстве?

— Не думаю, что такой вариант возможен.

— Я тоже. Она не просит помощи в открытую, но ждет, чтобы мы сделали первый шаг.

Я пересказал Мейеру ту часть беседы, при которой он не присутствовал.

— Так и есть, Тревис! Она ходит вокруг да около, но в глубине души уже готова капитулировать. Ей хочется сбросить этот груз с души. И она, может быть, уже решилась бы, но ее останавливает беспокойство за подруг. Все-таки, я думаю, что она скоро дозреет и выложит нам все об этом их зловещем бизнесе.

— А у тебя есть свои предположения на этот счет?

— Я слышал столько же, сколько и ты. Шантаж? Слишком безобидно, чтобы это затронуло ее всерьез. Так же, как и воровство, надувательство, азартные игры. Остается не так уж много вариантов.

— И это должно быть нечто впечатляющее.

— Да-да. Нечто такое, из-за чего за два года она дошла до ручки.

Тарпон-Бей я счел самым подходящим местом для стоянки. После того как мы встали на якорь и я заглушил двигатель, Эва появилась на палубе, зевая и потягиваясь.

— Что это за озеро? Какого черта мы стоим? — осведомилась она.

Я объяснил ей, что не в моих привычках убивать себя ночными вахтами.

Несмотря на то, что солнце уже садилось, было еще очень жарко. Я оставил включенным второй генератор, поставил кондиционер на максимум, и мы задраились внизу.

Лучи заходящего солнца светили прямо в иллюминатор. Я предложил Эве послушать музыку. Она долго ковырялась в коробке с записями, но так и не нашла ничего подходящего. Покрутив ручку приемника, она наконец остановилась на голливудской станции, специализирующейся, по выражению Мейера, «на распространении бацилл биттловских песнопений». Разумеется, приемник был включен на полную мощность, и на нас обрушился водопад звуков, как незадолго перед этим — водопад слов.

На свою беду я разрешил ей пользоваться содержимым ящиков и шкафов. В результате внутренние помещения яхты выглядели так, будто банда гангстеров полдня искала спрятанные бриллианты. Все дверцы распахнуты, крышки откинуты, вещи валяются на полу беспорядочной грудой. Интерьер украшали расставленные тут и там грязные стаканы и недопитые бутылки. Полотенца были измазаны губной помадой, на полу в ванной стояли лужи, раковина засорена ее черными волосами. Не обращая ни малейшего внимания на произведенный ею разгром, она продолжала наслаждаться жизнью. Если она не щебетала, то сидела перед зеркалом, а если не сидела перед зеркалом, то делала маникюр или принимала ванну. Запасы пресной воды таяли с угрожающей быстротой. Оставшееся время она делила между сном, едой и выпивкой.

После очередного рейда по шкафам Эва предстала перед нами в коротких коричневых шортах и оранжевой блузке без рукавов.

Блузку она не стала застегивать, а просто запахнула вокруг талии и заправила в шорты. Какая-то из мелодий показалась ей особенно привлекательной, и она начала танцевать, полуприкрыв глаза и не выпуская из руки бокал. Босые ноги плавно двигались по ковру, туловище ритмично покачивалось, черные волосы скользили по плечам в такт движениям.

Расположившись за шахматным столиком, мы с Мейером углубились в одну из тех запутанных партий, где всю прелесть составляет не быстрый победный натиск, а длительное хитроумное противостояние. Пока Мейер раздумывал над очередным ходом, я наблюдал за Эвой.

Я не поклонник современных танцев, что, по-моему, нормально для каждого человека старше девятнадцати лет, но в том, как она кружилась, поворачивалась и изгибалась с одним и тем же отрешенным выражением лица, было что-то завораживающее. Самое странное заключалось в том, что, хотя каждое движение ее рук, плеч, бедер было откровенно сексуальным, но все вместе они создавали впечатление невинности и не осознающей себя женственности.

Я попытался проанализировать причины этого феномена. Отчасти он был обусловлен размеренностью ее движений и отрешенным выражением лица. Другой составляющей являлась одежда: просторная блузка скрывала очертания груди, а шорты привносили элемент спортивной элегантности. Но главным все-таки было совершенство ее тела. В нем не было и намека на вялость или рыхлость: гладкая кожа, безукоризненный костяк, там, где положено, — приятные округлости. Именно благодаря этой юной упругости плоти, танец казался не вульгарным, а странно символичным, почти ритуальным. В нем были и обещания, и предчувствия, и ожидания. Но исполняла его женщина, давно забывшая, что такое любовь.

Вопреки моим ожиданиям, Мейер не стал разрушать равновесие, сложившееся в центре доски, а сделал ход слоном, усиливая фланг. Пока я раздумывал, что бы это значило, Мейер сбегал за фотоаппаратом. Аппарат «Никон» входит в обязательный джентльменский набор Мейера и обычно хранится в туристской сумке.

Мейер опустился на одно колено и навел камеру на Эву. Он успел сделать несколько снимков с разных позиций прежде чем она заметила его и просияла: «О-о, продолжайте!»

— Я всего лишь любитель, — объяснил Мейер, пытаясь перекричать музыкальный фон. — Морские раковины, скалы, старинные замки и очаровательные личики.

— Ей-богу, Мейер, сейчас мы сделаем отличный кадр, — заявила она, принимая позу, которую, видимо, считала наиболее выигрышной: бедро выпячено, спина изогнута, голова слегка повернута в сторону и опущена, губы приоткрыты.

Мейер послушно запечатлел ее в этой и еще в двух-трех позах, но я увидел, что сразу же интерес пропал.

Приглушив музыку, она сказала:

— А ведь когда-то я позировала для рекламных агентств и меня очень ценили. Фигура-то у меня в порядке, а? Короче, я получала за это неплохие деньги, но, скажу вам, ребята, это не такая легкая работа, как кажется.

Мейер вернулся на свое место за столиком. Эва навестила бар и, соорудив очередную порцию питья, подошла к нам. Некоторое время она наблюдала за игрой. Я как раз начал размен центральных пешек в надежде, что это откроет мне оперативный простор.

— Эй, ребята, — сказала она, — может, вместо этой ерунды займемся чем-нибудь стоящим? Например, поиграем в покер по четвертаку? Конечно, если вы одолжите мне двадцатку для начала.

— Может быть, позднее, — буркнул Мейер, не отрывая глаз от доски.

— Ах, извините! И отправляйтесь к дьяволу. — Эва передернула плечами, крутанула ручку приемника до отказа и вновь принялась танцевать, не забывая время от времени отпивать из стакана.

Ближе к вечеру мы смогли выключить кондиционер, а ночью, благодаря открытым иллюминаторам и дверям, даже создалась иллюзия прохлады.

Ночью на меня в который раз навалился старый кошмар. Каждый раз, просыпаясь, я вспоминаю, что уже видел этот сон десятки раз, но во сне приходится переживать все заново. Опять полуразрушенный сарай, и опять ночь, и зловоние от гноящейся раны на ноге. Жар стер грань между явью и галлюцинацией. Единственной нитью, связывающей меня с реальностью, оставалась винтовка, прислоненная к разбитой раме. Я представлял себе, как они крадутся по склону холма, старательно обходя освещенные луной места. Сейчас они ворвутся сюда и добьют меня, а потом дождутся утра и убьют девушку, когда она придет навестить меня. Что-то коснулось моего плеча. Это они! Собрав последние силы, я вскочил…

В одну секунду, перейдя от сна к действительности, я выхватил из-под подушки пистолет. Прикосновение, разбудившее меня, было реальностью. Какая-то тень отпрянула от кушетки. Я метнулся к стене и нащупал выключатель. Вспыхнул свет.

Это была Эва. Разинув рот, она уставилась на дуло, как будто видела оружие первый раз в жизни. Я облегченно вздохнул и сунул пистолет в ящик стола.

— Спасение имущества! Господи помилуй! — произнесла она дрожащим от ярости голосом. — Контракты со страховыми фирмами!

— Я не хотел испугать тебя. Наоборот, это ты меня испугала. Видишь ли, в мире найдется пара человек, которые меня на дух не переносят.

Я зевнул и внезапно поперхнулся — осознал, что стою перед обнаженной женщиной.

Она направилась к кушетке. Груди подрагивали в такт движениям. Они казались меньше, чем на самом деле, из-за очень крупных темно-красных сосков. Идеальный изгиб бедер. Гладкий, ровный живот с четкой треугольной заплаткой цвета вороненой стали внизу.

Откинув со лба спутанные волосы, она села на кушетку и сказала:

— Ги, по твоей милости у меня до сих пор дрожат колени! Я ведь только слегка дотронулась до тебя.

— А зачем, собственно, ты сюда явилась?

— Зачем явилась? — переспросила она слегка раздраженно. — Может быть попросить, чтобы ты поучил меня поиграть в шахматы, а?

Она картинно вздохнула и откинулась назад, закинув руку за голову. Ее тело не предназначено для того, чтобы им любовались эстеты. Чересчур откровенно функционально.

Я дотянулся до стула, снял с него рубашку и бросил ей. Она подхватила ее и вопросительно взглянула на меня.

— Вот как? Это не назовешь хорошим началом, малыш.

Она натянула рубашку и снова прилегла, скрестив ноги.

— Зачем я пришла? Я не могла заснуть, Мак-Ги, и мне захотелось сказать тебе «спокойной ночи». Или «спасибо». И это помогло бы мне заснуть. Учти, мало кто может похвастаться, что я сама пришла к нему.

— Учту.

Я сел за стол и оперся подбородком на руки.

— Между прочим, я еще хотела попросить у тебя взаймы. По-настоящему взаймы, без дураков. Как насчет двухсот баков?

— О'кей.

Она слегка улыбнулась и снова выпятила бедро.

— Тем более есть повод сказать «спасибо».

— Вполне достаточно сказать, Эва.

Некоторое время она изучающе смотрела на меня.

— Послушай, я знаю, что многие с прохладцей относятся к профессионалкам. Но я вовсе не собираюсь удивлять тебя специальными трюками. Трев, дорогой, я хотела только, чтобы тебе было хорошо. Еще раз повторяю, со мной это не так уж часто случалось, я очень редко проявляла инициативу, всего несколько раз. Может, это и не будет величайшим потрясением в твоей жизни, но так просто ты этого не забудешь. Это я тебе обещаю.

— Эва, перестань. Ты ставишь нас обоих в идиотское положение. Я отнюдь не святой, и я оценил твой жест, но я вовсе не считаю, что ты у меня в долгу, и…

— И спасибо, но не надо? Понятно, — она встала и сделала вид, что зевает. — Не переживай, Трев, все нормально. Наверно, я переоценила себя. Для какого-нибудь хмыря, двадцать лет не вылезавшего из конторы, я была бы подарком судьбы, а для тебя… Такой парень, да еще с яхтой, всегда может выбирать.

Она подмигнула мне, перегнулась через стол, достала сигарету и закурила.

— Остаемся друзьями, мистер. Может, оно и к лучшему. Смешно — у меня и вдруг в приятелях мужчина. Мужчины всегда или покупали меня, или продавали. А вы с Мейером… Какие-то ненормальные, ей-богу. Хотя, если честно, у меня такое чувство…

— Какое чувство?

— Что вы ко мне хорошо относитесь. — Она подошла поближе и продолжала, понизив голос: — Конечно, это глупо, но я лежала там одна и думала об этом. Вы знаете, кто я такая, и все равно так милы со мной…

Совершенно неожиданно для меня в ее темно-янтарных глазах заблестели слезы. Эва резко отвернулась и сделала несколько шагов к двери. Не оборачиваясь, она заговорила снова:

— Какого черта вас занесло под этот проклятый мост? Лучше бы вас там не оказалось! И будет лучше, если они снова найдут меня… Потому что нельзя перестать быть тем, что ты есть. И нельзя забыть то, что ты знаешь. А если есть кто-нибудь, кто хорошо к тебе относится, то все становится еще труднее. Я лежала там в темноте и думала, думала… В голову лезут какие-то дикие идеи. Может, мне пойти работать в лепрозорий, если они еще сохранились? Чтобы как-то компенсировать…

— Раньше это называлось искуплением грехов. — Я подошел к ней и, опустив руку на ее плечо, развернул лицом к себе. Она упорно смотрела в сторону. — Да, ты нравишься нам, Эва, хоть ты и не умеешь мыть посуду. И мы были бы рады помочь тебе выкрутиться из этой истории.

На секунду мне показалось, что она сейчас заговорит. Но она только вздохнула:

— Ну ее к дьяволу, Трев. Я не хочу, чтобы вы знали, какое дерьмо выловили. — Она криво улыбнулась. — А-а, ерунда, через год я уже обо всем забуду. У меня большой опыт по этой части: забывать всякие гадости. Как ты думаешь, не следует мне пойти к Мейеру и?..

— Ты можешь попробовать, но думаю, что этот визит пройдет примерно так же.

— Я и сама так думаю. Во всяком случае, теперь я, кажется, смогу заснуть.

Легко прикоснувшись губами к моей щеке, она удалилась. Я снова переложил пистолет под подушку, где ему и полагалось быть ночью, выключил свет и улегся. Я не испытывал ни малейшего сожаления, что не воспользовался случаем, и знал, почему. Да, я не святой, но ее я не хотел. Может быть, на свой лад я излишне щепетилен или брезглив — называйте, как хотите. Пару раз я увлекался женщинами с богатым прошлым и испытал, каким тяжким грузом ложится это прошлое на партнера. Трудно высоко ценить то, что леди так щедро дарила многим. Если хотите знать, для каждой женщины существует свое пороговое число X пар голодных рук, которые трогали, ласкали и мяли ее, после которого мед ее лона становится уксусом, а сердце камнем.

Я не хотел ее ни на каких условиях. Но я искренне желал ей всего доброго.

5

Встретив следующее утро в относительно хорошем настроении, Эва становилась все более беспокойной и подавленной по мере того, как мы продвигались к северу залива.

В полдень она, как и накануне, пришла посидеть со мной в рубке, и я спросил, что она надумала делать.

— Покончить с этим раз и навсегда. Мне становится жутко при одной мысли о том, что кто-нибудь из них пронюхает, что я жива, и вся шайка снова начнет охотиться за мной. Наверно, лучше всего потратить твои двести долларов на то, чтобы стать блондинкой, купить билет на автобус, забраться в какую-нибудь глушь и устроиться там официанткой, пока что-нибудь подвернется. Да, так и следовало бы поступить…

— А что тебя останавливает?

— Трев, я все-таки чувствую какую-то тухлятину в твоих россказнях о себе. Бизнесмены не держат пистолет под подушкой. Опять же, когда вы выудили меня, у вас и в мыслях не было бежать в полицию, как сделал бы любой добропорядочный гражданин. Я не понимаю, кто вы на самом деле, но я вижу только, что не дешевки и не слюнтяи.

— Не помешаю? — в дверях возник Мейер.

— Нет, моя радость. Присоединяйся. Я как раз собираюсь кое-что вам предложить. За всю жизнь мне не удалось скопить и десяти центов, но за последние два года у меня набралось что-то около тридцати двух тысяч наличными. Может, вы и назовете эти деньги грязными, но других я не заработала, а эти — еще просто мелочь по сравнению с тем кушем, который отхватили другие. Они хорошо спрятаны. В общем, дело обстоит так: моим партнером был парень по имени Грифф. Ничего хорошего сказать о нем не могу. Крутой мальчик. Он знает об этих деньгах, но не знает, где тайник. И сейчас, я уверена, он подбирается или уже подобрался к моей квартире, чтобы все там перерыть и обчистить. Конечно, эта тварь заберет все мои тряпки и украшения, и телевизор, и авто, но денег, я надеюсь, он не найдет. А если мне удастся заполучить эти деньги, то шансы начать новую, нормальную жизнь резко повысятся. Но Грифф, даже если не найдет тайника, все равно глаз не спустит с этого места. Тем не менее, мне кажется, стоит попытаться. Есть один парень, который давно уже по мне сохнет, думаю, я могу ему доверять; так вот, с его помощью я постараюсь подобраться поближе, ну и… В общем, на месте посмотрю, что и как.

— А потом?

— Потом я вернусь сюда, расскажу вам, где тайник, а вы пойдете и принесете мне деньги… И, естественно, получите часть.

— Вот что, Эва, может у тебя и есть повод сомневаться в моей добропорядочности, но уж на то, чтобы я не стал брать деньги, принадлежащие кому-то другому, ее хватит.

— Кому-то другому?! — Она сдернула темные очки и сверкнула на меня своими темно-янтарными глазами. В них было ровно столько же доброжелательности, сколько в глазах тигра перед прыжком. Потом они погасли, и в них опять появилась уже знакомая мне черная пустота. — Те, кому они принадлежали, давно покойники. Их эти деньги уже не спасут. Ты что, собираешься страдать обо всех, кто уже умер или скоро умрет? То, что я вышла из игры, еще не означает, что все кончено. Они найдут другую девчонку, только и всего. Но те, те деньги — мои, и только мои, понятно?

Мы с Мейером переглянулись, и я понял, что он шокирован не меньше, чем я.

— Ваша доля — десять тысяч, — продолжала она. — Идет?

— Стандартная цена — пятьдесят процентов. Но это не значит, что я берусь за дело. Об этом поговорим, когда ты вернешься.

— Если я вернусь. Если я не справлюсь сама. Половина — это чертовски много, Мак-Ги, тебе не кажется?

— Лучше подумай о том, что половина лучше, чем ничего.

— Дорогая, — начал Мейер, — не считаете ли вы нужным оставить мне письмо с описанием всех событий с тем, чтобы я смог распорядиться им по своему усмотрению в случае, если обстоятельства сложатся не лучшим для вас образом?

Она засмеялась и, потянувшись, погладила Мейера по щеке.

— Ты просто прелесть, Мейер. Но я не буду этого делать. Если мне удастся заполучить эти деньги, я предпочитаю, чтобы меня считали мертвой.

— Несмотря на то, что твои приятели будут продолжать убивать?

— Знаешь, Мейер, люди умирают каждый день по самым разным причинам. Если мне удастся выпутаться, то остальное меня мало трогает.


Она покинула яхту, когда уже как следует стемнело. На ней были черные брюки, белая блузка, темные очки, голова повязана белой косынкой. Я, как и обещал, дал ей двести долларов, и она засунула их в карман брюк. Еще раньше Мейер пошел взглянуть на свою яхту. Помахав мне рукой, Эва растаяла в темноте. Я незаметно последовал за ней и постарался запомнить номер такси, в которое она села. Вернувшись на борт, я записал номер, запер все двери и покинул «Альбатрос». Затем я зашел за Мейером, и мы отправились ужинать к китайцам.

После возвращения Мейер долго стучал на портативной машинке, а затем дал мне ознакомиться со следующим меморандумом:

«Мисс Беллемер, профессиональная проститутка, двадцати шести лет, в течение двух последних лет участвовала в неких доходных операциях в этом регионе. Характер операций тщательно скрывается ею, но можно предположить, что это — более доходное и более опасное дело, чем обычная проституция. Известно, что в дело вовлечены, помимо мисс Беллемер, еще две женщины. Одну из них она называла Ди-Ди-Би, произносится в одно слово. Создалось впечатление, что в каждой конкретной операции участвуют двое: мужчина и женщина. Некоторое время мисс Беллемер работала с неким Фрэнки, затем ее партнером стал Грифф. Приметы и полные имена их неизвестны.

Можно предположить, что успех операции зависит от привлекательности женщины и объектом становятся лица противоположного пола. Мисс Беллемер дала понять, что она прониклась сочувствием к одной из намеченных жертв и пыталась предупредить его, тем самым подвергнув себя смертельной опасности. Однако ей не удалось сохранить это в тайне, и сообщники пытались убить ее. Тому, кого она предупредила, по-видимому, также не удалось избежать своей участи. Очевидно, речь не может идти ни о каких других путях устранения, кроме убийств.

Из слов мисс Беллемер можно заключить, что бандой руководят двое мужчин, один из которых сидел за рулем автомобиля, когда была предпринята попытка утопить ее.

Из разговора с таксистом, увезшим мисс Беллемер сегодня вечером, известно, что она отправилась в Бровард-Бич. На ее одежде имеются метки тамошнего магазина, то есть, по-видимому, она живет где-то в Бровард-Бич или его окрестностях. Очевидно, там же живет ее партнер Грифф. Мисс Беллемер покинула нас, намереваясь с помощью своего знакомого бармена, имени которого она не назвала, забрать тридцать две тысячи долларов, скопленные за последние два года и спрятанные в тайнике. Вероятно, она хочет, чтобы бармен отвлек Гриффа, пока она будет забирать деньги из тайника.

К вышесказанному следует добавить некоторые замечания и выводы:

1. Мисс Беллемер выказала некоторые актерские способности, которые могли быть весьма полезны в такого рода аферах.

2. Серия убийств и исчезновений может остаться незамеченной только в случае, если у жертвы нет друзей или родственников, которые стали бы вести активный розыск.

3. Этот регион традиционно является местом, куда отправляются, чтобы начать новую жизнь.

4. В беседе с Мейером мисс Беллемер продемонстрировала отличное знание торговой конъюнктуры, цен и таможенных правил на островах Карибского бассейна, от Кюрасао до Больших Багам, как если бы она постоянно бывала там в круизах. Заметив удивление собеседника, она резко переменила тему.

5. В море очень легко избавиться от трупа, однако, если речь идет о пассажире теплохода, необходимо подготовить подходящую версию о его исчезновении.

6. Проводимые операции должны быть весьма доходны, чтобы оправдать риск участников и в то же время заставлять их безжалостно расправляться с каждым, кто может создать хоть какую-то угрозу их бизнесу.

Если предположить, что сбережения мисс Беллемер составляют примерно половину от ее доходов, а ее доля составляла четверть прибыли от каждой операции, то суммарный доход, полученный бандой от деятельности трех пар в течение двух лет, приближается к миллиону долларов».

— Мейер, — сказал я, ознакомившись с документом, — у тебя весьма оригинальный ум. Но ты кое-что забыл. Например, она чуть не назвала имя водителя, но осеклась. Начинается на М — Мак, Марк, Мануэль…

— Да, действительно. Еще она говорила, что между операциями они с Гриффом залегали на дно. Все-таки очень похоже на круизы.

— Интересно, будут ли они искать для Гриффа новую партнершу?

Как видите, это дело уже занимало нас настолько, что мы начинали задавать вопросы. Переговариваясь таким образом, мы с Мейером расположились на палубе его яхты. Она называется «Джон Мейнард Кейнес».

Я решил, что как раз наступило время выкурить ту единственную вечернюю трубочку, которую я себе позволяю. Бережно развернув бумагу, я вытащил свою лучшую трубку. Ее давным-давно прислала мне из Лондона одна благодарная клиентка, дама с безупречным вкусом. К трубке прикреплена маленькая серебряная пластинка с загадочными цифрами. Семь, два, четыре. Двадцать четвертая ночь незабываемого июля… Код, который, я надеюсь, никогда не разгадает сэр Томас, ее супруг. Я отношусь к этой трубке с благоговением и в то же время с предубеждением. Как нормальный представитель среднего класса, я не могу спокойно пользоваться двухсотпятидесятидолларовой трубкой.

До нас доносились звуки музыки и взрывы хохота из ближайшего бара. Мейер сходил вниз и принес холодного пива. Поставив передо мною стакан, он тяжело вздохнул и произнес:

— В конце концов всегда все упирается в деньги.

— Отстань. Я уже решил, как поступить.

— Я сделал эти записи, чтобы систематизировать всю имеющуюся у нас информацию. Может быть, этого достаточно, а может, и нет. Ты лучше меня разбираешься в таких делах и знаешь, как действовать дальше, я — нет. Вопрос в том, следует ли предпринимать эти действия. Разумно ли с нашей стороны, располагая такой информацией, влезать в это дело? Одно дело — броситься в воду спасать утопающую, тогда ты действовал инстинктивно. Но совсем другое — сейчас. Вопрос, в сущности, в том, насколько нас волнует жизнь или смерть окружающих. Скажем, девушку пырнули ножом — это видели тридцать человек, но не вступился никто. Мужчина умирал от сердечного приступа в центре Нью-Йорка — к нему никто не подошел. Хрестоматийные, газетные примеры. Жизни тех мужчин, которые…

— Но кто виноват, — перебил я, — что они позволили заманить себя в ловушку? Знаешь, Мейер, я передумал. Я собирался голосовать против, но теперь подожду. Скажем, до завтрашнего вечера. У меня есть запас зелененьких, достаточный, чтобы не тревожить себя мыслями о работе до Рождества. Но…

— Всегда находится какое-нибудь «но».

— Не ты ли утверждал, что это самое опасное слово?

Он проигнорировал мой вопрос.

— Видишь ли, Трев, даже наша видавшая виды Эва не выдержала этого бизнеса. Более того, она попыталась разрушить его изнутри, что можно рассматривать как проявление суицидного комплекса. Ведь она с детства воспринимала мир как нечто равнодушно-враждебное, и единственным инстинктом ее было стремление выжить любой ценой. Вероятно, вначале она даже гордилась, что нашла в себе силы участвовать в этом дерьме. Она пыталась убедить себя, что это просто такой забавный источник дохода, и все. Но, как выяснилось пару лет спустя, она слишком плохо о себе думала. И вот тут-то, мой мальчик, мы подходим к очень интересному моменту. Женщина в поисках себя. Пытающаяся объяснить себе себя — перед лицом свидетелей. Безусловно, она испытывала чувство вины и…

Я вскочил, отбросив стул в сторону, и тут же треснулся головой о какую-то перекладину. Будь проклят этот «Джон Мейнард»! На приличном судне вроде «Альбатроса» нет никаких перекладин. Мейер умолк на полуслове и удивленно воззрился на меня.

Когда искры перестали сыпаться у меня из глаз, я мрачно сказал:

— Перестань заниматься ерундой! Эта шлюха не заслуживает твоих умственных усилий.

— Помилуй, Тревис, что с тобой происходит?

— Со мной? А что такое?

— Во-первых, сядь.

Я сел, растер макушку и сердито пробурчал:

— Теперь мне надо десять дней лечиться.

— Вот-вот. Последние два дня ты сделался невыносимым: нервный, напряженный, раздражительный. Когда я приехал к тебе, ты был в отличной форме. Что случилось?

— Просто мне надоели эти разговоры о шлюхах.

Нахмурившись, я посмотрел на Мейера, но он уже улыбался во весь рот. На этого мерзавца невозможно было долго сердиться. Он с важным видом кивнул:

— Впрочем, тебя я уже давно вычислил.

— Ну-ка, расскажи, о, мудрейший из мудрых.

— Один археолог, рискуя жизнью, спустился в пещеру и нашел там изящную статуэтку. Будучи экспертом, он очень высоко ее оценил и признал шедевром античного искусства. Каково же было его удивление, когда он перевернул ее и обнаружил надпись: «Сделано в Скрэнтоне, Пенсильвания». То, что казалось бесценным, оказалось дешевой подделкой. Но она была так чертовски хороша, что он еще долго любовался ею и размышлял о том, что было бы, если бы…

— Очень смешно.

— И немного грустно, мой мальчик. Ты слишком серьезно относишься к женщинам. Ты не воспринимаешь их как подарок, посланный Богом для нашей пользы и удовольствия. В этом смысле ты не женолюб. Ты неисправимый романтик. Ты похож на ребенка, который не может отойти от витрины кондитерской, хоть и знает, что все сладости в ней сделаны из папье-маше.

Неужели та история, пять лет назад, ничему тебя не научила? Неужели ты еще не убедился, что если женщина порочна по своей сути, никакая любовь не в силах изменить ее? Ты достаточно умен, чтобы понимать, что она неисправима, и все равно впадаешь в депрессию!

Я выслушал его, не перебивая. Он был прав. Я горько рассмеялся. Мейер удовлетворенно кивнул:

— Вот и хорошо. Наши действия?

— Сидим и ждем. Если она вернется, соглашаемся помочь ей при условии, что она сообщит нам все, что ей известно. Со своей стороны обязуемся найти ей адвоката, способного добиться минимального наказания. Если же она не вернется… Мы выясняем, что случилось, проводим свое расследование и на заключительном этапе позволяем полиции подобрать свои крохи.

— Мы?

— Ты замешан в этом деле не менее меня, Мейер. И потом, я должен использовать твой аналитический ум.

— Неужели он тебе пригодится?

— Да, чтобы уравновесить привычку Мак-Ги бросаться очертя голову в воду. Ну, а если нам удастся ухватить кусочек мяса, мы разделим его пополам.

6

На следующий день, в пять пополудни, я сидел на скамейке в приемной полицейского участка Бровард-Бич. Минут через десять появился сержант Киббер, костлявый мужчина средних лет, с лицом фермера, одетый в коричневые брюки и голубую рубашку навыпуск. Он сел рядом со мной и поинтересовался моей фамилией, адресом и профессией. Я показал ему водительское удостоверение, выданное во Флориде, где в графе «Род занятий» значится: «Консультант по вопросам спасения имущества на море».

— Кто эта девушка, по вашему мнению, мистер Мак-Ги?

— Это просто предположение. Вчера у меня было назначено свидание в Лодердейле. Ее зовут Мэри Боуэн. Но она не явилась, и я… Черт возьми, сержант, я не привык к такому обращению!

— Вы знаете ее адрес?

— Нет. Дело в том, что до этого мы виделись всего один раз. Но на вечеринке, где мы познакомились, она что-то говорила про Бровард-Бич: то ли у нее здесь друзья, то ли родственники. И когда я услышал по радио описание девушки с похожими приметами, я решил на всякий случай убедиться, что это не Мэри.

— Мы до сих пор не установили ее личности, но нашли машину. Ее бросили на пустыре. Она была угнана около одиннадцати вечера от торгового центра, пока хозяин с женой делали покупки. Олдсмобиль этого года выпуска. Мы склоняемся к тому, что это дело рук подростков. Отпечатки стерты, но сейчас пятилетний мальчишка знает, как это делается.

Он вырвал из блокнота листок, написал что-то и протянул мне.

— Возьмите это и ступайте в морг. Отдайте записку дежурному, он покажет вам тело. Если это ваша Мэри Боуэн, сразу же позвоните мне. В любом случае извините за беспокойство, потому что зрелище это вряд ли доставит вам удовольствие.

Я мельком взглянул на листок — и меня бросило в дрожь.

«Покажите этому парню вашу Одри Хепберн. Киббер».

Дама, сидевшая в холле, показала мне, куда идти. Я опустился по лестнице в полуподвал. Линолеум и бетон. Бесцветный парень сидел в углу за металлическим столом и листал «Плейбой». Прочитав записку, он швырнул ее в корзину, встал и направился к тяжелой стальной двери. Я последовал за ним.

В помещении, куда мы вошли, были установлены три модуля, каждый из которых имел четыре горизонтально расположенные секции, закрытые стальными дверцами. Парень подошел к одной из секций, открыл дверцу и нажал на какой-то рычаг. Полка, на которой лежало тело, выдвинулась наружу. Автоматически вспыхнули лампы. Из открытой секции тянуло холодом.

Тело было укрыто белой простыней. Дежурный откинул ее, наполовину открыв тело, и шагнул в сторону, давая мне возможность подойти поближе.

Наверно, они не стали закрывать ей глаз, чтобы облегчить опознание. Потому что в другой половине ее лица уже нельзя было распознать ничего. Часть тела от талии и ниже представляла собой бесформенную груду, не имеющую ничего общего с контурами женского тела. Одно плечо было неестественно вывернуто.

Я взглянул прямо в этот раскрытый мертвый глаз. Я знал, что узнаю его. Необычный цвет темного янтаря. С зелеными крапинками вокруг зрачка.

Я перевел взгляд на парня. Приоткрыв рот и облизываясь, он уставился на ее грудь.

— Эй!

Он вздрогнул от неожиданности.

— Э-э… Ну что, вы опознали ее?

— Нет.

Он закрыл ее простыней и проделал все манипуляции в обратном порядке. Полка плавно въехалана свое место. Лампы погасли. Он закрыл дверцу, и мы двинулись к выходу. На пороге я спросил его:

— Почему бы тебе не заиметь такую же, только живую?

— Чего? — Парень обалдело уставился на меня. — А-а, вот вы о чем. Да, от такой бы я не отказался. Но такие штучки не про нас. Хотя, подозреваю, на вкус все девки одинаковы. Все эти дерьмовые суки.

Он запер массивную дверь и снова уселся изучать «Плейбой», бросив мне на прощание: «До новых встреч…»


Это случилось через несколько минут после полуночи в деловой части города. В роли «эксперта» выступал владелец углового журнального киоска. Он почти кричал от возбуждения, так что его могли слышать все, кому посчастливилось находиться в радиусе пятидесяти футов от нас.

— Если вы здешний, приятель, то должны знать, что ночью эта улица вымирает. Изредка промчится машина на полной скорости и все. Я открываю очень рано, ну, и вчера я открыл, выглянул из окошка и сразу ее увидел. Черт бы побрал этих юнцов, носятся как угорелые. И хоть бы остановились. Я думаю, она тоже была слегка выпивши, потому и не успела увернуться. Ну, а с этих молокососов что возьмешь? Затормозить он все равно не успевал и, видно, решил объехать ее. Так бы и мы с вами поступили, верно? А она увидела огни фар, летящие прямо на нее с дьявольской скоростью, и, вместо того, чтобы остановиться и кинуться вперед, решила повернуть назад. Вот и получилось, что он зацепил ее правым крылом на полной скорости. Фары, конечно, вдребезги — здесь повсюду валялись осколки. Бедняжка пролетела по воздуху футов тридцать, не меньше, потом ее шмякнуло об стену вон того дома, видите, чуть ниже окна, и отбросило еще футов на пятнадцать. Но я готов заложить последний доллар: она ничего не успела понять! Ни понять, ни почувствовать, Представляете, вот так идешь себе спокойненько, ни о чем таком не думаешь, и вдруг огни, шум, удар — и все?..

Я представлял. Только я представлял все это совсем иначе. Она знала, что сейчас произойдет. Она стояла там, где ее поставили, и следила, как машина медленно отъехала, развернулась и помчалась прямо на нее, набирая скорость. А позади нее стоял некто, крепко сжимая ей локти своими сильными, тренированными руками, и тоже следил, как приближаются слепящие огни (а может быть, фары были выключены и они видели только надвигающийся на них темный силуэт?), а потом, когда машина была уже в нескольких метрах, швырнул ее вперед, навстречу, чтобы все уже было наверняка, а сам ловко отпрыгнул в сторону и прижался к стене и смотрел, как то, что только что было ею, отлетело на тридцать футов, а потом на пятнадцать и упало бесформенной грудой. А когда он убедился, что все в порядке, то спокойно, неторопливо прошел вперед, завернул за угол, сел в свою машину и уехал.

Была ли она так же мужественна, как на мосту, или на этот раз им удалось услышать мольбу о пощаде? Почему-то меня не покидало ощущение, что я еще узнаю об этом.

Итак, славный рыцарь Дон Кихот, что мы имеем?

Разве мир стал лучше или хуже после того, как из него исчезла еще одна нелепая душа? Разве тебя так сильно задело то, как она предложила себя, как предлагают гурману отведать гордость местной кухни? Или твое сентиментальное сердце дрогнуло, когда ты наблюдал за плавными движениями ее красивых бедер во время танца? Почему ты так уверен, что все, что она говорила, не было ложью?

Может быть, единственной настоящей правдой было то, как я нащупал ее волосы под водой, как провел руками по ее телу, пока не наткнулся на проволоку? Но я не мог забыть, как она судорожным, последним движением обхватила мое запястье. Я слишком хорошо помнил свое отчаяние и злость, когда я не мог разорвать проволоку. Да, это было трудно, и я гордился тем, что мне удалось ее вытащить. Так, может быть, все дело в том, что они позволили себе уничтожить, превратить в бесформенную груду то, что ты спас ценой неимоверных усилий?

Успокойся, герой. Зови полицию. Это их работа.

Но где-то поблизости плавают тридцать две тысячи долларов. Им нужен новый хозяин. К тому же я уже вложил в это дело двести баков.

Без четверти десять пришел Мейер и вручил мне плотный конверт.

— Мне пришлось потратить массу времени на светскую беседу. Жена Хоумера надеется, что я возьму ее в рейс. Как фотограф Хоумер на удивление бездарен. Он только и делает, что крупные планы дикорастущих цветов. Правда, проявляет и печатает он прекрасно.

Я вытащил фотографии из конверта. С самой большой, одиннадцать на четырнадцать, на меня смотрело ее лицо, крупный план от середины лба до шеи. Голова повернута в три четверти, глаза полуприкрыты, взгляд устремлен куда-то вниз, прядь темных волос упала, закрыв часть щеки. Никто бы не сказал, что снимок сделан во время танца, скорее, казалось, что она дремлет или только что проснулась. Игра света и тени подчеркивала изящество черт, а благодаря выбранному ракурсу особенно бросалось в глаза ее восточное происхождение.

Я долго молча смотрел на нее.

— Мейер, это потрясающе.

— Я и сам не ожидал, что так получится. Надо будет выставить ее. Как мы ее назовем? «Островитянка»? «Гавайская невеста»? Лицо, конечно, изумительное.

Я подумал о том, во что превратилось это лицо теперь, и стал смотреть остальные снимки. Их было четыре, пять на семь, но на них она уже позировала.

— Эти, пожалуй, больше подойдут для твоих целей, Трев?

— Да, но мне нужны маленькие, чтобы вставить в бумажник.

— Вот они, в отдельном конверте.

— Отлично, спасибо.

— Трев, ты уверен, что мне не нужно идти с тобой?

— Сейчас — нет. Может быть, впоследствии я прибегну к твоей помощи. Пока я собираюсь только найти это место.

— Вот что… Будь осторожен.

— Если бы ты увидел, что они с ней сделали, то не говорил бы об осторожности.

Я посмотрел на часы. Было уже десять минут одиннадцатого. По местному каналу в это время передают новости. Я включил телевизор. Молодой диктор старательно кривлялся, выкладывая нам, что происходит в мире. Вместо «Вьетнам» он произносил «Виет Ну-Ам».

Вскоре он перешел к местным новостям.

«Полиция установила личность девушки, погибшей вчера ночью. С помощью отпечатков пальцев идентифицирована некая мисс Эванджелина Беллемер, двадцати шести лет. Привлекалась к ответственности за проституцию, непристойное поведение, приставание к мужчинам. Последний из известных адресов — Джексонвилль. Как нам стало известно из информированных источников, полиция надеется вскоре произвести арест угонщика автомобиля».

Я выключил телевизор.

— Честно говоря, я не думал, что она так быстро попадется, — заметил Мейер. — А кого это они собираются арестовать?

— Ради Бога, Мейер, кого угодно. Любого мелкого пакостника, который у них на крючке. Обычное дело. Что ему стоит признать еще один угон и случайный наезд, особенно если ему пообещают отпущение грехов? Тем более, что присяжные наверняка сочтут, что девушка с таким послужным списком сама во всем виновата.

— Иногда ты заставляешь меня чувствовать себя простаком.

— Ты хорош таков, как ты есть. Не сыграть ли нам в шахматы?

— Только если ты пообещаешь не разыгрывать этот мерзкий королевский гамбит.


Южная оконечность Бровард-Бич вдоль автострады AIA — это сплошной ряд сверкающих неоном мотелей, бензоколонок, коктейль-баров, пиццерий, парикмахерских и магазинов. Все это растянулось вдоль побережья на много миль, и трудно сказать, где кончается, например, Силвермор и начинается Гвендон-Бич или Калипсо-Бей.

Роллс-ройс явно не подходил для моих целей, поэтому я оставил его на привязи в гараже, а сам взял напрокат форд. Свой выбор я остановил на мотеле «Бимини Плаза», поскольку он выглядел привлекательнее других. Стоял конец июня, с номерами проблем не было, и я выбрал лучший, с видом на океан. В номере имелись две двуспальные кровати, холодильник, цветной телевизор, кондиционер и пушистый ковер цвета лаванды. И всего-то за девять баков.

Кроме того, в номере было дикое количество зеркал: огромное зеркало во всю стену в спальне напротив кровати, во всех дверцах всех шкафов, в дверях ванной и туалета (изнутри, разумеется). Ванная вообще была сплошь в зеркалах. По-видимому, предполагалось, что все постояльцы мотеля либо победители конкурсов красоты, либо страдают нарциссизмом.

Раскладывая вещи по шкафам и ящикам, я то и дело натыкался на собственное изображение и никак не мог сообразить, что мне это напоминает. Наконец вспомнил — шесть дней (или шесть ночей?) в Лас-Вегасе, в номере, как две капли воды похожем на этот. Я провел их с одной знакомой, богатой наследницей из Сиэтла, которая была настолько неосторожна, что доверила мужу распоряжаться своими деньгами. Представляю, как у него вытянулось лицо, когда он оплачивал счет из Лас-Вегаса.

Вначале мы прекрасно ладили — как в постели, так и вне ее. Но проклятые зеркала с каждым часом все больше отдаляли нас друг от друга. Кроме того, ее раздражали мои сочные шутки, а меня — полное отсутствие у нее чувства юмора. Несмотря на то, что в номере, кроме нас, никого не было, мы никак не могли остаться наедине: со всех сторон на нас глядели десятки нервических Арабелл и усмехающихся Мак-Ги. Это было все равно, что заниматься любовью на автобусной остановке в час пик. Короче говоря, через шесть дней в аэропорту мы расстались, Дружески пожав друг другу руки и испытывая явное облегчение при мысли, что все уже позади.

Принимая во внимание нравы Эвиных партнеров, я решил не расставаться с оружием: невесомый бодигард удобно расположился в правом кармане брюк. Специальная кобура была сделана по моему заказу на Кубе. Она закреплялась в кармане так, что стоило только засунуть раскрытую ладонь в карман, особым образом нажать — и пистолет уже надежно лежал в руке. Кобура имела еще одно преимущество — на боку не образовывалось никаких подозрительных выпуклостей. Закон о ношении оружия во Флориде имеет некоторые курьезные особенности. Вы можете держать оружие, не имея разрешения, в своем автомобиле, доме, на своей яхте. Вы можете носить его на себе также без разрешения, но только на принадлежащей вам земле. В некоторых округах вы даже можете носить оружие постоянно, при условии, что делаете это открыто, т. е. «очевидным образом». Но копы почему-то очень не любят, если вы прячете свою пушку с глаз долой. Впрочем, у меня есть разрешение: каждые три года мне продлевает его шериф того округа на севере Флориды, где я владею одним акром заброшенной земли. Это удовольствие обходится мне в четыре доллара одиннадцать центов ежегодно.

Вообще-то я считаю, что стремление повсюду таскать с собой пистолет свидетельствует либо об инфантильности, либо о сексуальной неполноценности. Разумеется, речь не идет о людях, для которых оружие является орудием производства, например, о профессиональных убийцах.

Фотографии пять на семь я оставил в номере, спрятав их под крышку стола. Маленькие вложил в бумажник, предварительно написав на одной из них: «С любовью — твоя Эва». У меня был образец ее почерка: сохранилась бумажка, на которой она вела счет во время игры в покер. Зеленые чернила, детский почерк. Вычурная завитушка вместо перекладины в первой букве.

Итак, пора начинать.

Я подошел к боковому окну. Оно выходило на площадку для игры в поло. Сейчас на ней барахтались и визжали пятеро ребятишек, а в сторонке их мамаши принимали солнечные ванны. Одну из мамочек, видимо, допекли шумовые эффекты, и она с угрожающим видом направилась к краю площадки, придерживая сползающее бикини. В этой картине не было места ни мертвому темно-янтарному глазу, ни мокрой губе дежурного, ни едва уловимой тяжести оружия в моем кармане.

7

Я легко нашел «Кукольный дом» на площади Си Крезент в Бровард-Бич. Это был один из самых фешенебельных районов, и магазин ему соответствовал. Оставив машину на стоянке, я вошел внутрь. Там было прохладно, тихо, сумрачно. И пахло дорогими духами. В дверях был вмонтирован зеленый светящийся глазок. Как только я миновал его, где-то в глубине раздался мелодичный звон и навстречу мне двинулась очаровательная девушка. Ее синий халатик недвусмысленно оттопыривался на животе.

— Доброе утро, сэр. Чем я могу вам помочь?

Она окинула меня беглым взглядом. Надеюсь, мне удалось произвести нужное впечатление: грубоватый морской волк, не особенно разборчивый, без надежных источников дохода, но и не бедствующий.

Глядя ей прямо в глаза, я улыбнулся.

— Чудесно. Просто замечательно. Прелестная куколка в «Кукольном доме».

Она усмехнулась в ответ:

— На седьмом-то месяце? Вы шутите.

— Почему же вы до сих пор работаете? Или вы и есть владелица этой роскоши?

— Нет, что вы. Владелица — мисс Гейтс. А что касается работы, то я себя прекрасно чувствую, благодарю вас. Теперь у меня будет хорошее настроение целый день. Вы, наверное, хотите приобрести подарок?

— Нет. У меня довольно забавная просьба к вам… Или к кому-нибудь еще, кто здесь давно. Все из-за моей дурацкой памяти. Я прекрасно запоминаю все, но только не имена. Имена улетучиваются тут же, через пять минут. Года полтора назад я болтался в вашем городишке и как-то у одного приятеля познакомился с отличной девушкой. Мы с ней… Короче, оказавшись здесь снова, я захотел ее разыскать и проверить, так же плохо она запоминает имена, как я, или нет. У меня сохранилась ее фотография. К сожалению, она не догадалась ее подписать. — Зато я догадался оставить парочку снимков неподписанными. — Сегодня все утро я ломал себе голову, как ее зовут, но — полный провал. Я только вспомнил, как ей сделали комплимент по поводу платья, и она сказала, что всегда одевается в «Кукольном доме». Мы еще пошутили по этому поводу. Ну вот, я и подумал, может, кто-нибудь у вас знает ее имя.

Я протянул девушке фотографию. Несколько секунд она смотрела на нее, потом перевела взгляд на меня. В нем почему-то сквозило разочарование.

— Да, она у нас бывает довольно часто. Ею обычно занимается Андра… мисс Гейтс. Я не знаю ее имени.

Могу ли я увидеть мисс Гейтс?

— Она у себя. Сейчас, подождите минутку, я узнаю, — сказала она с заметной прохладцей.

Я остался наедине с манекенами. Ко мне простирала пластмассовые руки девушка в голубом платье, с медной застежкой «молния» от шеи до подола. Молния расстегивалась с помощью медного висячего замка, ключ от которого висел на медной же цепочке на шее.

— Сладкая моя, — сказал я ей, — не трать усилий понапрасну. Придет час, и пластмассовый мужчина вставит ключ в замок и познает тебя.

Я не мог понять, почему продавщица так изменила тон, увидев, о ком идет речь. До этого момента я был вполне уверен в своей легенде. Эва вряд ли жила под своим именем, иначе полиция сразу же обнаружила бы ее точный адрес.

Миниатюрная мамочка выплыла из полумрака и протянула мне фотографию и карточку, на которой было напечатано: «Мисс Тами Вестерн, 8000 Коув-Лэйн, 7 В, Гвендон-Бич».

— Извините, что заставила вас долго ждать, сэр. Мисс Гейтс не сразу нашла ее адрес в книгах. Это примерно в трех милях к югу от городской черты.

— Огромное вам спасибо.

— Рады были помочь вам, сэр.

Я пошел было к дверям, но не вытерпел и вернулся.

— Извините, ради бога, это не имеет никакого отношения к делу, но я бы все-таки хотел знать, что произошло, почему у вас так резко… изменилось настроение. Я вдруг показался вам Синей бородой? Может быть, вы снова повеселеете, если я что-нибудь куплю у вас?

— Как вам угодно, сэр, мне все равно.

— Эй-эй, перестаньте дуться! Выйдите из своей раковины и объясните, почему вид этой Тами так вам не понравился?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — начала она, но тут же замолчала, а через секунду продолжила уже совершенно другим тоном. — Может быть, вам не понравится то, что я скажу, мистер…

— Мак-Ги, Тревис Мак-Ги.

— Миссис Вустер. Карина. Вы показались мне человеком серьезным и порядочным, мистер Мак-Ги. Но потом… Даже если бы вы в жизни ее не видели, то уже по этой фотографии ясно, что она из себя представляет, Но вы провели с ней какое-то время и… Впрочем, достаточно. Я не хочу, чтобы салон лишился постоянной клиентки.

— О, Господи, вы меня просто озадачили. Дело в том, что мы там гудели часов с двух, а она появилась в шесть или в семь. Так что, если честно, я мало что помню. Она была в черном бархате, и это произвело на меня такое впечатление… завораживающее. Мы весь день пили портер с шампанским, порцию за порцией. Если вы когда-нибудь пробовали эту коварную смесь…

— Конечно, пробовала, — она наконец рассмеялась. — После нее действительно все вокруг становится очаровательным.

— Ну да, и поэтому, наверно, я и забыл ее имя. Так что, как мне кажется, я не слишком виноват.

— Ну, ладно, мистер Мак-Ги, вы загнали меня в угол. Я не хочу выглядеть моралисткой или кого-то осуждать. Но посмотрите на эту фотографию. Она не певица, не актриса, не танцовщица. И она раздаривает такие снимки направо и налево.

— Миссис Вустер, мне начинает казаться, что я вас понимаю и что благодаря вам я не попаду в идиотскую ситуацию.

— Поймите, если бы я не была уверена на сто процентов, я не сказала бы ни слова, — она понизила голос. — Но около пяти месяцев назад здесь произошла некрасивая история. Она привела с собой какую-то подругу, такую рыженькую, не то Ди-Ди, не то Би-Би. Перед этим они явно хорошо посидели в баре. Они были в примерочной, и там же была наша постоянная клиентка, очень уважаемая леди. Она сделала какое-то невинное замечание, которое взбесило эту Ди-Ди или Би-Би. Она сорвалась с места, подскочила к мисс Вестерн и стала крутить ее, похлопывая и поглаживая, и тоном ярморочного зазывалы описывать ее достоинства. Причем я готова допустить, что эта рыжая еще куда менее… тертая, чем сама мисс Вестерн, но это было ужасно. Она кривлялась, и хохотала, и говорила, какая услуга сколько стоит, и… Это было до того непристойно! А мисс Вестерн только смеялась до упаду. Конечно, та клиентка расплакалась. А эти… Знаете, это было — как будто они вдруг перестали притворяться. Они так и ушли, хохоча. В следующий раз мисс Вестерн явилась как ни в чем не бывало, и мисс Гейтс вынуждена была с ней объясниться. Она пообещала, что впредь будет приходить одна. Но та клиентка отказалась от наших услуг, хотя мисс Гейтс ездила к ней, извинялась и уверяла, что ноги этой рыжей здесь не будет.

— Понятно. Боюсь, что моим единственным другом в этом городке останетесь вы, — сказал я.

— На вашем месте, — ответила она, сочувственно вздохнув, — я бы сходила в яхт-клуб.


Пространство вправо от автострады AIA сверху, наверное, напоминает поле для игры в «Монополию» или, если использовать более традиционное сравнение, лоскутное одеяло. Стоянки для трейлеров соседствуют с небоскребами (впрочем, их здесь совсем мало), а бассейны — с деловыми конторами. Короче, полный архитектурный беспорядок.

Я обнаружил Коув-Лэйн примерно в миле к югу от своего мотеля, между магазином и мойкой для автомобилей. Первые два квартала были деловыми, затем начинались жилые. Номер 8000 занимал почти половину четвертого квартала к западу от перекрестка с автострадой. Десять одинаковых белых одноэтажных коттеджей, окруженных кипарисами, по четыре квартиры А, В, С, Д — в каждом. Все это выглядело очень мило, гораздо лучше, чем я ожидал. Каждая квартира имела не только отдельный вход, но и свой дворик, палисадник и подъездную дорожку, посыпанную ракушечной крошкой. С помощью довольно высоких заборов, отгораживающих эти участки друг от друга, создавалась иллюзия полной обособленности.

На одном из домиков висела табличка, советующая обращаться в контору по аренде недвижимости Говарда, расположенную в трех кварталах к востоку.

У Говарда меня встретила тоненькая молодая женщина в очках с толстыми стеклами.

— 8000? — переспросила она. — О-о, это одно из лучших местечек на побережье. Прежде всего, я хочу предупредить вас, мистер…

— Мак-Ги.

— Мы сдаем квартиры минимум на три месяца. Сейчас у нас есть пять свободных номеров. Самый дешевый — девяносто пять в месяц. Плюс коммунальные услуги. Это летом, а с первого ноября по первое мая — сто тридцать пять.

— Как странно!

— Ничего странного. Нет детей, а значит, меньше шума. Вас двое?

— Нет, я один.

Она подвела меня к стсне, которую занимала огромная карта номера 8000, Коув-Лэйн, на которой были обозначены все дорожки, заборы, ворота и прочее. Кусочки белого пластика, приклеенные к карте, обозначали дома. Из каждого «дома» торчали четыре крючка для ключей. Пять из сорока ключей были отмечены красными ярлыками.

На низком столике возле этой же стены располагался макет дома, обрамленный крошечными деревьями, фигурками людей, заборчиками. Возле каждой квартиры стоял игрушечный автомобильчик. Крыши не было, так что было видно расположение комнат, заставленных игрушечной мебелью.

— В половине домов расположение квартир зеркальное, — сказала она, — но в остальном все одинаково. В каждом доме Д — студия, С — маленькая квартира с одной спальней, В — большая с одной спальней, А — с двумя спальнями. Везде есть отопление, камин, ванная и душ, на полу ковровое покрытие, отдельный внутренний дворик с шезлонгами и прочим. Квартиры полностью обставлены. Сейчас у нас свободны… ага, один А, два В, два Д. Д стоит девяносто пять до первого ноября, В — сто шестьдесят два пятьдесят; в год это получается две двадцать. Поскольку вы один, А вас вряд ли заинтересует. Мы берем аванс за два месяца.

— А кто обслуживает номера?

— Мы постараемся помочь вам найти кого-то, но договариваться вы будете сами.

— Я бы хотел посмотреть на этот В.

— Да, но… Не могли бы вы прийти после четырех? Пока я здесь одна, я не могу отлучаться.

— Честное слово, я не собираюсь красть чайные ложки, — сказал я, вытаскивая бумажник.

— Я знаю, мистер Мак-Ги, но…

Я протянул ей четыре пятидесятидолларовых бумажки.

— Вот вам залог, а если номер и впрямь так хорош, как вы расписываете, я тут же вернусь и вручу вам задаток за два месяца. Годится?

Она испытующе посмотрела на меня и кивнула:

— Хорошо. Деньги не нужны. Вот вам ключ. Номер 5 В. И возвращайтесь поскорее, — улыбнулась она.

— Расположение такое же, как здесь? — спросил я, заставив ее вновь повернуться к макету.

— Да, точно такое.

Я мучительно соображал, чем еще можно отвлечь ее внимание, и молился, чтобы хотя бы зазвонил телефон, но тут на мое счастье вошел почтальон.

— Зарегестрируй письма, Бетси.

Она отошла к конторке и занялась письмами. Воспользовавшись этим, я снял ключ от номера 7 В с крючка, а на его место повесил ключ от номера 5 В. Это не заняло много времени, и я сразу же направился к двери, кивнув ей:

— Спасибо. Я скоро вернусь.

Машину я поставил у самых дверей номера 7 В, так как приготовленная мною легенда предполагала полную открытость действий. Поэтому я как ни в чем не бывало подошел к двери и повернул ключ. Дверь открылась, я переступил порог, но захлопывать дверь не стал, решив, что так будет естественней.

Судя по спертому и раскаленному воздуху, в квартире никого не было. Здесь действительно было очень уютно, но в данный момент чертовски жарко. Я сразу же почувствовал, как пот заливает глаза.

Через несколько минут я убедился, что кто-то успел побывать тут до меня, но действовал весьма аккуратно. Не было ни мехов, ни драгоценностей, о которых упоминала Эва. Зато остались нетронутыми белье, повседневная одежда и несколько вечерних платьев. Запасов косметики на туалетном столике и в ванной хватило бы, чтобы открыть небольшой магазин. Со специальной полки в туалете исчезли чемоданы. В разных местах квартиры я насчитал около сорока пар обуви. Никаких бумаг, ни одного письма или фотографии. Стереопроигрыватель с огромным запасом пластинок в Эвином вкусе. Везде было очень чисто, кровать застелена свежим бельем, в ванной чистое полотенце, но на полированном столе — еле заметный слой пыли. Из окошка кухни было видно, что гараж пуст. Окончательно я убедился в своих подозрениях, когда перевернул один из стульев. Обивка была сдернута, из-под нее торчали блестящие пружины. Если бы это произошло давно, пружины при такой температуре и влажности успели бы заржаветь и потемнеть.

Одно из двух — либо Грифф уже обнаружил тайник и дочистил его, либо он пришел к выводу, что деньги спрятаны где-то еще. Был и третий вариант — они заставили ее сказать, где тайник.

Что теперь? Женщина по фамилии Беллемер, которую здесь никто не знал, умерла? Какая жалость! Но другая женщина, Тами Вестерн, отправилась в путешествие на своем автомобиле, захватив чемоданы и ценности. Когда истечет срок аренды, администрация фирмы велит освободить квартиру. Вещи будут хранить в течение некоторого времени, но когда плата за хранение приблизится к их стоимости, все будет пущено с молотка. Никаких проблем.

Решив, что на первый раз достаточно, я двинулся к выходу. Внезапно дверь распахнулась.

Ему было лет тридцать. Широкие плечи едва помещались в дверном проеме. Ноги как колонны. Оранжевые плавки гигантского размера и пижонские темные очки, через плечо перекинуто полотенце. Темные курчавые волосы прикрывали мощный череп, в остальном на теле не было никаких следов растительности, за исключением выгоревшего пушка на ногах. Для тяжелоатлета у него был чересчур большой живот. Облик незнакомца дополняли маленький детский ротик, внушительная челюсть и очень темный загар.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — рявкнул он.

— Признаться, я тоже хотел бы разобраться в этом. В конторе мне дают ключ, но, придя сюда, я вижу, что номер уже занят. Или они сдают квартиры с жильцами в придачу? Так что, будьте добры, подвиньтесь, и я вас покину.

Он отступил на шаг, я вышел и старательно, но не демонстративно захлопнул дверь.

— А я-то подумал, что… Эту квартиру снимает одна птичка, она сейчас путешествует.

Явытащил ключ и показал ему бирку.

— Видите, 7 В. Мне его дали у Говарда. Сначала я пытался открыть 5 В — мне показалось, что меня адресовали туда. Но дверь не открывалась, я взглянул на бирку и решил, что девушка оговорилась.

— Понятно. А я увидел машину, открытую дверь и заподозрил неладное. Тут на днях обчистили несколько коттеджей.

Из-за изгороди, отделяющей нас от соседнего дворика, раздался звонкий девичий голосок:

— Что случилось, Грифф, с кем ты говоришь?

— Все в порядке, беби. Парню дали в конторе не тот ключ, и он попал в квартиру Тами. Я сказал, что она в отъезде. Мак не появлялся?

— Нет, и даже не звонил. Что будем делать?

— Ладно, — сказал я, — спасибо за разъяснения и извините. Кстати, вы-то сами довольны этим жилищем?

— Смотря чего вы хотите, — пожал он плечами. — Преимущество — все отдельно, никто тебя не трогает. В четверти мили отсюда — хороший пляж. В общем, если вы один, то вряд ли вы найдете что-нибудь получше.

— А вы, наверно, и работаете где-нибудь поблизости?

— Будь здоров, парень.

Он смерил меня взглядом и зашагал к калитке, соединяющей дворики номеров 7 В и 7 С, а я отправился в контору Говарда.

— Надеюсь, вам понравилось? — Бетси встретила меня улыбкой.

— Я обнаружил там множество вещей, на которые не рассчитывал, — я протянул ей ключ так, чтобы она увидела бирку.

— Но… но… Господи! Вы вошли в чужой номер! Там кто-нибудь был? — Она быстро перебрала карточки. — Это номер мисс Вестерн. Но ведь я сказала вам 5 В!

— Туда я и отправился. Но ключ не подошел, я увидел бирку и подумал, что вы ошиблись. Не беспокойтесь, в номере 7 В никого не было. Сосед из номера 7 С сказал, что она уехала.

— Да, она очень часто уезжает, — рассеянно подтвердила Бетси, изучая бирки на остальных ключах. — Боже мой, вот же он, 5 В! Наверно, это Фред перепутал. Остальные вроде в порядке. Вы поедете смотреть 5 В?

— Думаю, нет смысла. Он ведь точно такой же, как номер мисс Вестерн?

— Да, если не считать цветового решения.

— А она давно там живет?

Бетси заглянула в карточку.

— Почти два года. Кстати, вы спрашивали насчет обслуживания. Здесь отмечено, что к мисс Вестерн ходит горничная. Мы записываем такие сведения, чтобы знать, кто имеет право входить в помещение.

— Прекрасно. Тогда, если можно, дайте мне ее координаты, потому что, видимо, я все-таки займу номер 5 В. Правда, я уже обосновался в другом месте, но ваши условия меня больше устраивают.

— В таком случае вам лучше оформить аренду сейчас. Даже в это время года наши номера не пустуют подолгу.

— Если я оставлю вам пятьдесят долларов, вы сможете подержать его для меня несколько дней?

— Пожалуйста. Сегодня четверг, стало быть, в субботу днем вы должны дать окончательный ответ. Если вы поселитесь у нас, пятьдесят долларов будут зачтены в счет оплаты за первый месяц. Помимо арендной платы, мы берем по сорок долларов вперед за коммунальные услуги. За телефон вы платите сами.

— Отлично. Запишите мне, пожалуйста, адрес горничной.

— Конечно. Вот, пожалуйста. Она убирает еще в нескольких наших номерах.

Усевшись за руль и включив кондиционер на полную мощность, я прочитал записку. Миссис Норин Уокер. Пятидесятая улица, 7930, Арлентаун. Телефон 881-6810. Позвонив из закусочной, я выяснил, что Норин будет дома после шести.

Оставшееся до шести время я использовал для изучения окрестных баров. Конечно, какие-то выводы можно сделать, глядя на вывеску и на витрину, но лучше зайти внутрь. Пить совсем не обязательно, лучше всего сделать вид, что ищешь чью-то фамилию в телефонной книге. Я искал заведение совершенно определенного сорта. Меня не интересовали уютные бары с пожилым дядькой-барменом, где изо дня в день собираются одни и те же добропорядочные компании окрестных торговцев и их плотных матрон, где все знают друг друга по имени и часами ведут общий разговор, медленно потягивая пиво и легкое вино.

К пяти тридцати у меня было четыре кандидата. Все они располагались в радиусе двух миль от Коув-Лэйн. «В пять у Лолли», «Флигелек», «Камин» и «У Рамона».

У всех четырех было много общего: приглушенный свет, безупречно чистые стаканы, лучшие сорта бренди и виски, белоснежные форменные куртки барменов, ковры, никаких вульгарных телевизоров, зато обязательно рояль или пианино, роскошные отдельные кабинеты, в которых так удобно вести деловые переговоры. И еще кое-что общее я почувствовал во всех этих заведениях. Дыхание в затылок. Ощущение, что тебя взвешивают, оценивают и заносят в ту или иную категорию. Во всех четырех я заказал плимут со льдом. В «Лолли» и «Камине» порции были весьма скромные, а цены высокие. «У Рамона» — немного лучше. Зато во «Флигельке» за нормальную порцию брали доллар, а к коктейлю подавали отличный острый сыр.

Какая-то компания, сблизив головы, сидела за столиком в затененном углу. Их обслуживала длинноногая официантка в белом. Ближе к стойке двое мужчин в строгих костюмах обсуждали сделку со шведской фирмой. Стройная смуглая девушка с обесцвеченными добела волосами, в вечернем платье из сложенной вдвое рыболовной сетки делала вид, что играет на маленьком позолоченном фортепиано. Бармен был похож на откормленного, довольного жизнью хорька. Я дал ему на чай доллар в надежде повысить свои акции.

Вторая дверь из бара выходила на территорию мотеля. Я вышел через нее и немного поговорил со швейцаром мотеля.

Выяснилось, что «Флигелек» принадлежит той же фирме, что и мотель, но давно уже сдан в аренду.

Мои подозрения крепли. Прекрасная выпивка, хорошая еда, ковры, пианистка и прочая мишура — все это служило приманкой для клиентов и в то же время прикрытием основных источников дохода: азартных игр, девочек, может быть, наркотиков. Именно поэтому каждого нового посетителя взвешивали на невидимых весах: клюнет или нет? На сколько сотен или тысяч можно его расколоть? Такие заведения есть везде — от Лас-Вегаса до Чикаго, от Макао до Монтевидео. Они могут быть более или менее привлекательными, но суть не меняется. «Флигелек» был одним из лучших.

К шести часам я отправился в Арлентаун, надеясь, что Норин Уокер поможет мне найти недостающие звенья.

8

Арлентаун находился на задворках Бровард-Бич, и проживали там в основном те, кто обслуживал курорт. Нужный мне дом оказался симпатичным коттеджем с аккуратным двориком и свежепокрашенным забором.

Не заботясь о любопытных глазах, которые могли наблюдать за мной, я оставил машину прямо перед воротами и вошел во двор. Меня встретила пожилая негритянка.

— Вы насчет телефона?

— Я хотел бы поговорить с Норин.

— Норин? Это моя средняя дочь. Зачем она вам?

— Хочу предложить ей работу на берегу.

— Хорошо, подождите. Она только что пришла. Сейчас переоденется и выйдет.

Я вернулся к машине и сел за руль. Через несколько минут дверь дома открылась, мелькнул женский силуэт. Она легко сбежала по ступенькам крыльца и направилась ко мне, оставив ворота приоткрытыми. Подойдя, женщина приветливо кивнула мне, но в ответ на мой приглашающий жест не села в машину, а только облокотилась на распахнутую дверцу. Она была в светло-голубой вязаной кофточке без рукавов, шортах и голубых сандалиях. Очень длинные ноги, короткая талия, торчащие крепкие груди. Кожа цвета старой меди, гораздо светлее, чем у матери. Рельефные ноздри, тяжелые губы и умные широко поставленные глаза не портили ее лица.

— Вы спрашивали меня, мистер?

— Да, я звонил раньше, и мне сказали, что вы будете около шести.

— Хотите, чтобы я у вас убиралась? — Она внимательно разглядывала меня.

— Вы можете уделить мне несколько минут? Садитесь в машину, не бойтесь.

— Ни к чему это, мистер. У меня все дни заняты. Если хотите, я поговорю с кем-нибудь из соседок.

Я вытащил ключ из замка зажигания и бросил на сиденье пассажира.

— Миссис Уокер, вы можете держать ключ от машины в руках и оставить открытой дверцу.

— Я же сказала, у меня нет свободного времени. Чего же вы хотите?

— Поговорить с вами.

Я вытащил из кармана заранее приготовленные пятьдесят долларов и положил их рядом с ключами. Взглянув на них, она обогнула капот и посмотрела на номер, затем снова подошла к дверце.

— И что же вы хотите купить?

— Некоторые сведения.

— Вот что, мистер, если вы хотите впутать меня в какую-то грязь, то учтите, вы попали не по адресу. Я никогда не путалась с белыми и с полицией не имела дела. Я честно зарабатываю на кусок хлеба, у меня двое детей, и лучше вам ехать своей дорогой.

Я показал ей фотографию.

— Мисс Вестерн, ну и что? Я у нее работаю.

— Вы у нее работали. Она умерла.

Впервые она взглянула мне прямо в глаза. Ее взгляд был острым и умным и совсем не сочетался с простоватой речью.

— При чем тут бедная негритянка? Небось хотите отвести меня в участок? Зачем вы даете мне деньги?

— Я не из полиции. Я всего лишь хочу узнать что-нибудь о Тами Вестерн. О ее жизни, о ее привычках, о ее друзьях. Надеюсь, это поможет мне выяснить, отчего она умерла. Кстати, чем дольше мы разговариваем, тем сильнее разжигается любопытство ваших соседей.

— Большой друг мисс Вестерн, да? — равнодушно спросила она.

— Я не обольщаюсь по поводу мисс Вестерн, но я должен узнать, кто это сделал. Когда и где мы сможем поговорить?

— Господи, мистер, да откуда вы свалились на мою голову?

— Из Лодердейла.

— Вот как… А вы случайно не знаете Сэма Б.К.Дикки?

— Однажды я работал вместе с ним. Наш общий друг попал в беду.

— И под каким именем он вас знает?

— Тревис Мак-Ги.

— Пожалуйста, подождите пару минут здесь, мистер, хорошо?

Она вернулась через десять минут. За это время вокруг машины образовался кордон из ребятишек, изо всех сил глазевших на нас. Норин снова облокотилась на дверцу и устало улыбнулась:

— Я звонила мистеру Сэму, мистер Мак-Ги, и просила описать вас. Он очень высокого мнения о вас. Он сказал, что я могу доверять вам на сто процентов. Я никогда раньше не слышала, чтобы он о ком-нибудь так отзывался. Надеюсь, вы правильно поймете, что я сочла нужным навести справки. Сейчас вам лучше уехать. Возвращайтесь к девяти и остановитесь у светофора в двух кварталах отсюда, возле закусочной.


В пять минут десятого она ловко скользнула на заднее сиденье.

— Покатаемся по побережью? — спросил я.

— Нет. Поезжайте прямо, я скажу вам, где остановиться.

Через некоторое время мы сидели на веранде дома, где, кроме нас, никого не было.

— Дом моих друзей, — пояснила Норин, изящно закуривая. Теперь она была в красивом темно-зеленом платье с белой отделкой. Контраст между этой Норин и той, что три часа назад подошла к моей машине, был потрясающим.

— Чересчур конспиративно, да? — продолжала она, улыбаясь. — Ничего не поделаешь, мистер Мак-Ги. Дело в том, что я работаю в той же системе, что и мистер Сэм. Я окончила Мичиганский университет. Два года назад мой муж умер от рака, и я вернулась сюда, к родным. Работа горничной дает мне и прекрасную крышу, и свободу действий. А теперь хватит вам удивляться по моему поводу, перейдем к делу. Что я могу сказать вам о Тами Вестерн? Если бы она так часто не отправлялась в круизы, то, пожалуй, была бы вне подозрений. Впрочем, слишком много денег, слишком много платьев, слишком много мужчин. Если она бывала дома, когда я приходила, и при этом не спала и не принимала ванну, то охотно болтала со мной. И всегда на одну тему: какая я идиотка, что не сплю с белыми мужчинами. Что я могла бы без труда иметь хорошую квартиру, нарядные платья и триста долларов в неделю, если бы последовала ее совету. Она даже предлагала свести меня с нужными людьми. Пришлось объяснять ей, что за одни только такие разговоры ревностная баптистка угодит прямиком в ад. А теперь, стало быть, она умерла…

— Ее убили. Как долго вы у нее работали?

— Пятнадцать месяцев.

— Как часто она уезжала?

— Она совершала круизы по Карибскому морю. От пяти до пятнадцати дней каждый. Она предупреждала меня, когда вернется, так что я убирала после ее отъезда и потом приходила уже накануне возвращения. Кстати, у нее была потрясающая способность за двадцать минут превратить только что убранную квартиру в хлев. Обычно она привозила мне в подарок какую-нибудь безделушку. Эти круизные теплоходы отправляются из Эверглейда и зимой, и летом, так что длительных перерывов не было. Всего на моей памяти она уезжала раз двенадцать.

— Как это обычно происходило? Вы заметили какие-нибудь закономерности?

— В общем-то да. После возвращения из круиза она всегда проводила дома несколько дней, никуда не выходя. Спала до полудня, слушала пластинки, смотрела телевизор. И, конечно, занималась собой. Она вообще очень за собой следила. Гимнастика, массаж, маски и все такое. Очень любила перебирать свое барахло. Выволакивала все на середину комнаты, да так и оставляла до моего прихода. Иногда к ней приходили подруги. Я видела двух. Пару раз они приходили вместе, чаще — поодиночке. Они делали друг другу прически, играли в джин и болтали. Не знаю, в каком притоне так разговаривают, как они.

— А как их зовут, вы не знаете?

— Одна, маленькая и рыжая, — Ди-ди. Она немного полнее, чем мисс Тами. Сейчас… Они однажды дразнили ее, называя полным именем… Вспомнила: Делия Дельберта Барнтри. Но чаще они говорили «Ди-Ди» или «Ди-Ди-Би». Она казалось более образованной, чем мисс Вестерн, но язык у нее — не дай бог! Ядовитое жало. Она одного возраста с мисс Тами, а третья девушка помоложе, около двадцати — двадцати двух. Она очень тоненькая, натуральная блондинка, с гривой тяжелых волос, которые она закалывает таким образом, чтобы подчеркнуть свою хрупкость. Четкие черты лица, подкрашенные темные брови и ресницы. Они называли ее Дел. Фамилию не упоминали.

— Какая машина была у Тами Вестерн?

— Красный «мустанг» с откидным белым верхом.

— Сколько времени обычно продолжалось ее затворничество после круизов?

— Семь-десять дней. Потом она, как правило, отправлялась в поход по магазинам — она это обожала. Возвращалась с кучей покупок. По вечерам тоже часто уходила, иногда не ночевала дома. Три-четыре раза в неделю. В этот период, когда она оставалась дома, ей часто звонили мужчины. Обычно она говорила им всякие страстные слова, а сама в это время подмигивала мне и гримасничала. Однажды она делала вид, что рыдает, но все равно кривлялась и корчила рожи.

— Мужчины бывали у нее?

— Нет. Она часто говорила, что не хочет допускать никого из мужчин в свое гнездышко.

— Но мужчина из номера 7 С, Грифф, знает ее?

— Да, я его видела. Крупный, малосимпатичный мужчина. Я не знаю, в каких они были отношениях. Иногда он ее звал, и она ненадолго уходила к нему через калитку.

— И все-таки, что вы думаете об их отношениях? И об отношениях между девушками?

Она пожала плечами.

— Мне кажется, те две тоже часто отправлялись в круизы. А знакомы они были через мужчин, которые подстраховывали их. Я не сомневаюсь, что все эти девушки торгуют собой, но только стараются при этом действовать не как обычные проститутки. Для прикрытия и для защиты им нужны мужчины, такие, как этот Грифф. Возможно, мужчины поставляют им клиентов или что-нибудь в этом роде.

— Девушки называли какие-нибудь имена?

— Они подтрунивали над отношениями Дел с каким-то Терри. Вернее, даже не подтрунивали, а издевались, так что Дел выходила из себя. Других имен я не помню.

— Мисс Тами расплачивалась наличными или чеками?

— Насколько мне известно, только наличными. Она платила наличными и в магазинах, и за квартиру. Да, вот еще что. Как-то раз ей надо было заплатить мне двенадцать долларов, а в сумочке у нее оставалось только два-три. Тогда она велела мне подождать, прошла на кухню и минут через пять вернулась с десяткой в руках.

— Ее не смущало, что вы можете догадаться, где она держит деньги?

— Нет. Как-то раз она дала мне постирать блузку, привезенную из Haccaу, очень красивую, ручной работы. Начав стирку, я обнаружила в карманчике блузки четыре стодолларовых бумажки. Я высушила деньги и отнесла ей. Она страшно удивилась и сказала, что это самое смешное происшествие в ее жизни. Она дала мне двадцать долларов и с тех пор, видимо, поверила в мою честность.

— В последний раз она тоже сказала вам, что уезжает?

— Нет. Я пришла туда в прошлый понедельник, думая, что застану ее в постели, как обычно. Но ее не было. Она взяла с собой все чемоданы и самые лучшие вещи, так что я поняла, что путешествие будет долгим. В комнате был жуткий беспорядок, похоже, она собиралась в страшной спешке. Я разложила все по местам, убрала и больше туда не ходила, думая, что она даст мне знать о своем приезде, как обычно.

— И последнее, мисс Уокер. Вы не знаете, куда она ходила по вечерам?

— Точно не знаю, но если судить по фирменным спичечным коробкам, она бывала во «Флигельке», «Камине» и «У Рамона».

— Вы даже не понимаете, наскольковы помогли мне, миссис Уокер. Спасибо.

— Вы не хотите рассказать мне, что, собственно, с ней случилось?

— Я обязательно встречусь с вами и все расскажу, но не сейчас. Знать что-либо об этом деле — значит подвергать себя опасности, и поэтому пока…

— Я вас не знаю и никогда с вами не говорила, — кивнула она.

— Правильно.

Мы подошли к машине, я распахнул дверцу, но она покачала головой:

— Спасибо, мистер Мак-Ги, я пойду пешком, здесь недалеко.

— По-моему, это небезопасно. Давайте я вас отвезу.

Мгновение спустя к моему горлу был приставлен нож, который она держала вполне профессионально. Впервые я увидел, как она улыбается.

— Ну что, убедились, что я смогу постоять за себя? — спросила Норин, пряча нож в потайной карман. — Не забывайте, я живу в гетто. Здесь свои законы. Да и горничная иногда может попасть в передрягу.

— Когда я в следующий раз увижу Сэма, обязательно скажу, что Норин Уокер — кадр что надо! Еще раз спасибо и всего доброго.

9

Притворяться пьяным меня учил один старичок, профессиональный шулер.

Около полуночи я, пошатываясь, переступил порог «Флигелька» и направился к стойке, старательно обходя столики и бормоча невнятные извинения.

— Добрый вечер, сэр, — приветствовал меня уже знакомый хорек. — Плимут со льдом?

Я молча уставился на какую-то бутылку позади бармена, а затем, моргая, перевел бессмысленный взгляд на него.

— Да, кажется, здесь я уже был, — проговорил я заплетающимся языком. — У тебя хорошая память, дружок. Хороший плимут — это то, что нужно. Прекрасно. Именно то, что нужно. Спасибо тебе огромное. Ты отличный парень, и заведение у вас классное.

— Спасибо вам, сэр.

Он поставил передо мной стакан и сделал движение, собираясь отойти, когда я медленно произнес:

— Завтра, завтра, завтра.

— Сэр?..

— Знаешь ли… Кстати, как тебя зовут?

— Альберт.

— Так вот, Альберт, это строчка из одного стихотворения: завтра, завтра, завтра. Потому что хватит ждать завтра. Я заработал кучу монет за этот месяц и хочу потратить их се-год-ня. Кучу проклятых долларов.

— Поздравляю, сэр.

— Спасибо, спасибо. Ты хороший парень, Альберт, ты меня понимаешь и мы с тобой поладим. А моей благоверной стерве — ни ши-ша, ты понял? Она никогда не узнает, где я… А где я?

Задав этот вопрос, я крутанулся на табуретке, присматриваясь к обстановке. Давешняя пианистка переоделась в еще более смелое платье. Узкие полоски ткани, спускаясь с плеч, едва прикрывали соски. Не обнаружив ничего более интересного, я продолжил свои излияния:

— А-а, «Флигелек», как же, узнаю. Где я только сегодня не был, друг мой. И везде я искал со-бе-сед-ни-ка, но никто, никто меня не понял, только ты, Альберт, меня понимаешь. Потому что всех интересуют деньги, деньги, только деньги. А если человеку тоскливо и одиноко… Ты понял, да?

— Что ж, деньги есть деньги. Счастья за них не купишь, а вот утешение… Знаете, сэр, у меня несколько раз так было: приходит в бар девушка, и я вижу, что это порядочная девушка, а не какая-нибудь там… Просто у нее неприятности, и ей тоже хочется тепла, хочется кому-то рассказать. Разве я позволю, чтобы к такой девушке пристал бездельник, альфонс из тех, что здесь ошиваются? Да никогда! Но если я вижу, что серьезный, порядочный джентльмен, вроде вас, сэр, тоже нуждается в утешении, в тепле, — тогда другое дело. Почему бы им не побыть вместе? Поверьте, сэр, когда мне удается вот так вот помочь людям найти друг друга, я… я просто счастлив. Повторить, сэр?

— Что? Ах, да, повторить. Но ведь сейчас здесь нет такой девушки, так что не о чем и говорить, — уныло заключил я, принимаясь за второй коктейль.

— Как сказать, сэр, может быть, вас судьба привела ко мне? У нас тут есть одна официантка, у нее, бедняжки…

Я не пожелал услышать, что стряслось у бедняжки и почему она нуждается в утешении. Энергично замахав руками, я заставил бармена замолчать.

— Что случилось, сэр?

— Ничего. Просто я вспомнил. Один парень сегодня в… Да где ж это мы с ним сидели? Черт с ним, неважно. Он сказал, что тут у вас бывают три его подружки и я могу с ними познакомиться, их зовут… — я глубоко задумался, но через секунду «вспомнил». — Их зовут Тами Вестерн, мисс Барнтри и мисс Делл… Фамилию забыл.

Теперь Альберт походил на хорька, почуявшего опасность. Ему потребовалось время, чтобы оценить ситуацию, поэтому он покинул меня и занялся двумя другими клиентами. Обслужив их, он подошел ко мне и тоном, не допускающим продолжения разговора, заявил:

— Ни одной из этих дам здесь сегодня не было.

— Альберт, что случилось? Я тебя чем-то обидел?

— Вы спросили о других посетителях, я вам ответил, вот и все.

Я положил ладонь на стойку и раздвинул пальцы так, чтобы он увидел двадцатидолларовый банкнот.

— Ты так любишь помогать людям, Альберт, так помоги и мне.

К моему удивлению, некоторое время он колебался, но потом кивнул, и деньги исчезли из-под моей руки. Внимательно осмотрев бар, он перегнулся через стойку и негромко заговорил:

— Послушай, приятель, я не знаю, что ты хотел купить за свои деньги, но от меня получишь добрый совет. — Его манеры претерпели существенные изменения. — Не знаю, что у тебя на уме и какой дурак нашептал тебе эти имена, но лучше всего поскорее забудь их. За этими девками — Вестерн, Барнтри и Уайтни — присматривают такие ребята, что… Ты следишь за моей мыслью?

— А почему тот парень сказал, что с ними можно договориться?

— Если ты не идиот, забудь и о парне, и об этих шлюхах! За пятерку ты получишь скромную, чистенькую девушку, которой надо малость подзаработать. Не хочешь? Ну, если тебе нужно что-нибудь особенное, то бери вон ту, что сидит за пианино. Редкая штучка! Но это уже обойдется тебе в двадцатку, понял? Что молчишь?

— Завтра, завтра, завтра.

— Господи, спаси, опять за свое!

— Но тот парень сказал…

— Ты мне не веришь — и зря! — досадливо поморщился бармен. — Я тебе добра желаю!

Я вытащил еще одну пятерку и протянул ему.

— Знаешь, Альберт, что-то я расклеился. Сегодня буду спать один. А завтра мы с тобой продолжим этот разговор, о'кей?

— Завтра, завтра и завтра? — ухмыльнулся Альберт.

Через несколько минут, растянувшись на одной из своих роскошных кроватей под сенью зеркал, я обдумал все, что удалось узнать за день. Меня слегка озадачивало, что на такую лакомую добычу, какую я изображал, никто не клюнул. Впрочем, девушки могли быть заняты — с исчезновением Тами-Эвы, если ее еще никем не заменили, работы у них прибавилось. Они могли быть в круизе или отсиживаться после очередного дела. А может быть, они вообще временно прекратили операции после расправы с Тами, опасаясь, не успела ли она их выдать.

Ее воскрешение, должно быть, хорошенько встряхнуло их. Я почти не сомневался, что ее выдал тот самый бармен, к которому она собиралась обратиться. Не сомневался я и в том, что она не назвала наших с Мейером имен и не сказала им, где хранятся деньги. Если у нее хватило самообладания не закричать, когда она летела с моста, только чтобы досадить Терри, то теперь, зная, что второй раз они не ошибутся, она должна была испытывать горькое злорадство при мысли, что до ее денежек им не добраться.

Я несколько колебался в выборе следующего шага. Хорошо было бы, конечно, разыскать Эвиного бармена, но на это могло уйти много времени. С другой стороны, меня весьма заинтриговали ее пять минут на кухне. Если тайник находится там, то не составит труда найти его. Впрочем, может быть, это уже сделал Грифф? Интересно, что он сделает, если опять наткнется на меня?

В пять минут третьего я позвонил дежурной и попросил разбудить меня в половине пятого. Вряд ли Грифф встает так рано.


На этот раз я старательно закрыл за собой дверь. В квартиру я попал через раздвижные двери, ведущие из гостиной во дворик, ну а во дворик — через забор. Пришлось приложить некоторое усилие, и двери разъехались с жалобным скрипом. Я прошел в кухню, плотно прикрыл за собой дверь, опустил жалюзи и только тогда включил свет.

Где она могла устроить тайник так, чтобы добраться до него меньше, чем за пять минут? По-видимому, ей не пришлось ни двигать мебель, ни развинчивать трубы. Плита? Пусто. Холодильник? То же самое. Полки и шкафчики? Чересчур просто, но все же посмотрим. Посудомоечная машина?

Осматривая ее, я обратил внимание, что два болта на задней крышке перепутаны и закручены не до конца. Значит, Грифф побывал и здесь. Но только нашел ли он что-нибудь?

После посудомоечной машины я осмотрел раковину и табуретки, а затем, встав на одну из них, — навесной шкафчик, до которого нельзя было дотянуться снизу. Нигде ни следа чего-нибудь подозрительного. Не слезая с табуретки, я начал осматривать потолок. Над раковиной висела круглая лампа дневного света, основание которой винтом прикреплялось к потолку. Не слишком надеясь на успех, я вытащил винт. Лампа повисла на металлическом тросике. Запустив руку в открывшееся квадратное отверстие, я нащупал пакет, завернутый в папиросную бумагу.

Через минуту, вернув лампу на прежнее место, я стоял у окна. Свет я погасил, жалюзи открыл, и солнце, выглянувшее из-за Атлантики, осветило четыре пакета разной толщины. Сквозь папиросную бумагу просвечивали купюры: двадцатки, сотни, пятерки. Я не стал пересчитывать деньги и, засунув пакеты за пазуху, заторопился к выходу.

Открывая ворота, я услышал шорох за спиной, но было уже поздно. Мгновение спустя у меня перед глазами поплыли золотые и алые круги, колени подогнулись, и я очутился на земле. Он вовсе не собирался убивать меня, удар был грамотно нанесен справа, повыше уха.

Было уже достаточно светло, чтобы я смог безошибочно узнать нападавшего. Впрочем, никого другого я и не ожидал увидеть. Без темных очков он выглядел еще хуже, чем в них. Держался он, надо сказать, вполне профессионально, на безопасном расстоянии от меня, хотя всем своим видом напоминал разъяренного дикого слона. Полностью отождествить его со слоном мешал тяжелый люгер, дуло которого смотрело мне прямо в глаз. Кроме того, я не мог не оценить изысканной простоты, с которой он заманил меня в ловушку.

— Опять дали не тот ключ? — осведомился Грифф.

— Что-то чересчур тщательно ты заботишься об этой квартире.

— Я даже провел сигнализацию, — довольно ухмыльнулся он. — Теперь, если туда кто заходит, у меня звонит звоночек. Я уже неделю сижу тут, жду гостя. Правда, вчера ты сумел обвести меня вокруг пальца с этими ключами. Я-то думал, что это будет кто-нибудь, кого я знаю. А теперь подымайся, хватит загорать. Встань лицом к воротам на расстоянии вытянутых рук. Руки не отрывай. Поближе ко мне. Еще чуть-чуть. Хорош.

Толстые пальцы пробежались по моему торсу, и тут он допустил первую ошибку. Его так заинтересовали пакеты, найденные у меня под рубашкой, что он не стал проверять карманы брюк. Порой даже полиция совершает такие промахи.

— Правую руку держи на месте, а левой аккуратно расстегни рубашку и достань все, что ты там припрятал. Не торопись. Брось их на землю. Молодец.

Затем он похлопал меня по животу, убедился, что все в порядке, и велел мне отойти на несколько футов. Краем глаза я видел, как он, переложив люгер в левую руку, быстро собрал пакеты и засунул в нагрудный карман.

— Так где же, черт побери, они были?

— В кухне, на потолке, под лампой.

— Пятьдесят часов я ковырялся в этой вонючей дыре, а ты пришел и взял. Когда эта сука сказала тебе?

— Она не говорила. Просто я не такой тупой, как ты, Грифф.

— Я, может, и тупой, но не настолько, чтобы обращать внимание на твои шуточки. Тем более, что шутить тебе осталось недолго. Мне плевать, кто ты и откуда. Меня волнует только, как чисто доиграть эту партию. Усек? А теперь медленно, медленно открой ворота и иди. Дойдешь до своей машины, открой пассажирскую дверь, сядь, а потом перелезешь на свое место, и учти: дверь в квартиру взломана, везде твои отпечатки. Я имею полное право пристрелить тебя, и любой суд меня оправдает. Так что без глупостей.

Если имеешь дело с профессионалом, не следует вступать с ним в пререкания. Обычному человеку, чтобы выстрелить в себе подобного, нужно сначала разжечь себя до определенной степени. Профессионал стреляет не задумываясь.

Пару минут спустя я сидел за рулем своего форда. Грифф расположился рядом, привалившись к дверце и не снимая палец со спускового крючка.

— Ну, что, поехали, птенчик? Заводи свой драндулет, выезжай на шоссе и поверни на юг. Сильно не разгоняйся, не больше тридцати пяти.

— Далеко поедем? — покорно спросил я.

— Там поглядим.

Когда мы проехали около мили, я как бы невзначай спросил:

— Во второй раз Терри участвовал?

— Его не было. Не отвлекайся.

— Может быть, ты совершаешь ошибку, Грифф?

— Ты свою уже совершил. Закройся.

Вскоре он велел мне замедлить ход. Прибрежная полоса в этом месте суживалась. Дождавшись момента, когда на шоссе не было ни одной машины, он распорядился развернуться, затем свернуть направо. Проехав несколько десятков футов по песчаной дорожке, мы обогнули рекламный щит, возвещавший, что этот участок продается или сдается внаем, и остановились. Щит надежно защищал нас от посторонних глаз.

Оранжево-красный шар солнца уже целиком выкатился из-за Атлантики. Не допустив ни единого промаха, он заставил меня выйти из машины и повел между дюн к морю. Наконец он нашел ложбинку, окруженную дюнами и грудами водорослей, которая его удовлетворила.

— А теперь ты медленно ляжешь на спинку, головой сюда, — указал он.

— Послушай, уж не думаешь ли ты…

— Заткнись. Это ты должен был думать, прежде чем лезть не в свое дело. В этой игре ставки высоки. Так что ложись и не чирикай. Тебя найдут здесь с дыркой в голове и люгером в правой руке. Я даже пальну потом из твоей руки в сторону моря, так что с парафиновым тестом проколов не будет. В твоей машине я не наследил. Выстрелы скроет шум прибоя, никто нас здесь не видит. А я разденусь до плавок и тихонечко побреду по песочку, собирая ракушки. Может, вот такой я любитель ракушек? Так что давай, располагайся, — нетерпеливо закончил он.

— Дай мне хотя бы выкурить сигарету.

— Нет у меня сигарет, отстань.

— У меня свои есть.

— Не ной, мне некогда. А то придется по жаре тащиться. Ложись, кому говорю! А впрочем… Черт с тобой, кури. Это будет еще естественней: прежде чем покончить с собой, выкурил последнюю сигарету.

Делая вид, что ищу сигареты, я похлопал себя по нагрудным карманам, а затем быстро сунул правую руку в карман брюк. Кобура сработала безотказно.

Я выстрелил, одновременно отпрыгнул в сторону, упал на бок, перекатился на живот и приготовился выстрелить еще раз, но этого не потребовалось. Он упал навзничь и теперь пытался дотянуться до своего люгера, застрявшего дулом вниз в песке в футе от его правой руки. Я подполз к нему на коленях, держа пистолет наготове, и отфутболил люгер подальше. На груди справа у него расползалось кровавое пятно, в горле что-то клокотало, и розовые струйки стекали изо рта на песок.

— Будь ты проклят, ублюдок! — прохрипел он, злобно косясь на меня налитыми кровью глазами. — Как это я сразу не раскусил тебя. Господи, у меня внутри все разрывается…

— Где сейчас Терри?

— Пошел вон, подонок.

— Ты не так уж тяжело ранен, Грифф. Как только ты ответишь на пару вопросов, я отвезу тебя в больницу.

Слегка повернув голову, Грифф выплюнул большой сгусток крови.

— Анс Терри, — прошептал он, прикрыв глаза. — Он и его сука Уайтни. Моника Дей.

Внезапно он широко раскрыл глаза и запрокинул голову. Тело несколько раз судорожно дернулось, ноги заскребли по песку. По-видимому, пуля разорвала легочную артерию. Это не должно было продлиться долго. Действительно, через несколько секунд он замер и вытянулся.

Я встал с колен, спрятал пистолет в кобуру и осмотрелся. Милях в полутора от меня какая-то семейка энтузиастов уже гуляла по пляжу. Две большие фигурки и две маленькие.

Первым делом я возвратил сверток с деньгами на прежнее место. Некоторое время я размышлял, не стоит ли попытаться выдать это за самоубийство, но отверг эту идею: никакой идиот не станет стрелять себе в правую верхнюю часть груди.

Пошарив глазами вокруг, я обнаружил обломок доски. Орудуя им, как лопатой, я принялся рыть яму в самом глубоком месте ложбины. Через полчаса, подняв голову, я заметил, что полоумное семейство продвигается быстрее, чем я рассчитывал, и уже находится в опасной близости. К счастью, яма была уже почти готова. Проверив карманы убитого, я подкатил его к краю и столкнул туда лицом вниз. Подцепив доской люгер, я тоже перенес его в яму. Следующие десять минут я носился по площадке, как угорелый, подгребая песок, ссыпая его в яму, утаптывая и снова подгребая. По-моему, по производительности меня можно было сравнить с небольшим бульдозером. Завершив свой каторжный труд, я поднялся на ноги, вспотевший, обессиленный, с обломанными ногтями.

Семейство мирно удалялось по направлению к мотелю. Вероятно, приближалось время их завтрака.

Перекопав песок на месте, где первоначально лежало тело, я уничтожил следы крови и в последний раз осмотрел ложбину. Ничего подозрительного. Ничего, что бросалось бы в глаза. Конечно, ветер мог за один день свести на нет все мои труды, но мог и навалить сверху еще несколько тонн песка.

Отряхнувшись, я побрел к машине, сел за руль, подъехал к повороту и, улучив момент, когда поблизости не было машин, выехал на шоссе.


Ввалившись в свое зеркальное обиталище, я осознал, что совершенно не помню, как добрался до мотеля. Было уже около девяти. Интересно, обнаружила ли уже звонкоголосая подружка Гриффа его отсутствие или, ублажив в последний раз своего владыку, она спокойно спит и соседняя подушка еще хранит отпечаток его головы?

Статистика утверждает, что ежегодно исчезают около сорока тысяч человек, многие — бесследно. И ничего, жизнь продолжается.

Его коллеги, видимо, решат, что он нашел деньги Тами-Эвы и предпочел исчезнуть, не поделившись с ними.

Щелкнув замком и для верности накинув цепочку, я отправился в ванную. Вычистив пистолет, перезарядил его и вставил в кобуру. Затем занялся подсчетами. Вдобавок ко всему, Эва была слаба в арифметике: в свертках оказалось не тридцать две, а двадцать восемь тысяч восемьсот шестьдесят долларов. Для верности я пересчитал два раза, отложил восемьсот шестьдесят на текущие расходы, а остальные завернул в грязную рубашку и запер в шкафчике.

Только после этого я позволил себе стать под душ и немного расслабиться. Долго-долго стоял под прохладными струями, смывая с себя все впечатления прошедших суток, а потом растянулся на кровати.

Вот и все. «Мак-Ги сделал свое дело, Мак-Ги может уйти». Почему бы и нет? Еще одна операция по спасению имущества. Только вот заказчик мертв. Да и сам я должен был сейчас валяться на песке с простреленным виском, пока кто-нибудь не наткнулся бы на тело несчастного самоубийцы. Вместо этого я уношу в клювике изрядную добычу и теперь могу наслаждаться жизнью весь следующий год.

Наслаждаться и думать о том, что где-то неподалеку банда подонков потрошит очередную жертву. Ибо нет никакого сомнения в том, что, избавившись от слабого звена, они воспрянут и примутся за свой доходный бизнес с удвоенной энергией.

Моника Дей. Откуда, черт возьми, мне знакомо это имя?

Анс Терри. Анс — Ансельм, Ансел? Я не знаю о тебе ничего, кроме того, что ты отъявленный сукин сын и умеешь убивать людей голыми руками.

Грифф тоже умел.

Да и я умею. И от того, что я делаю это при помощи оружия, легче не становится.

10

После полудня я уже был на «Альбатросе». Включив кондиционер и дождавшись, пока температура внутри отсеков несколько снизится, я спустился вниз.

Свои капиталы я храню в алюминиевой коробке, которую может открыть ребенок — при условии, что он ее найдет. Последнее весьма маловероятно, если учесть, что коробка хранится в тайнике, вмонтированном в борт ниже ватерлинии и, чтобы подобраться к ней, нужно вначале откачать около тридцати галлонов воды и вслед за этим преодолеть ряд других препятствий. В это надежное хранилище я и поместил двадцать восемь тысяч долларов. Специально для воров я держу другой сейф — гораздо более доступный, в котором тоже лежит немного денег. Ровно столько, чтобы заставить непрошеных гостей думать, что они сорвали куш.

В тот же день я отправился прямиком в Эверглейд выяснить, где сейчас находится Моника Дей. Точнее, «Моника Д.», одно из крупных судов компании Делорио. Дей — так итальянцы произносят «Д». Два прогулочных теплохода этой компании «Моника Д.» и «Вероника Д.» бороздят просторы Карибского моря с ноября по июнь.

Выехав на мост, я увидел, что у причала пришвартовано три судна, в том числе «Вероника Д.» Оставив форд на стоянке порта, я подошел поближе. Несколько человек деловито сновали вокруг «Вероники»: шла загрузка провизии. Ящики один за другим исчезали в открытом люке. Парень, стоящий у конвейера, пересчитывал их и делал отметки в блокноте. Никакой посторонней публики не было.

Найдя проем в проволочном ограждении, я подошел к трапу. Дорогу мне преградил симпатичный морячок в белом кителе.

— Сэр, сейчас запрещено подниматься на борт. Немного позже, пожалуйста.

— Я хотел бы поговорить со старшим администратором.

— Все очень заняты, сэр. Много работы. Сегодня отплываем.

— А что, если я постою здесь, а вы все-таки попробуете привести его? Это очень важно, — попросил я, подкрепив свое обращение пятеркой.

После секундной заминки парнишка кивнул и исчез. Вернулся он очень скоро вместе со статным седовласым джентльменом в ослепительно белой рубашке. Джентльмен напоминал не то английского лорда, не то папу римского.

— Чем могу быть полезен, сэр?

Отведя его в сторону, подальше от любопытных ушей дежурного, я сказал:

— Мне нужна ваша помощь. Речь идет об опознании. — Я показал ему две фотографии Эвы.

— Я ее знаю? О, да, конечно, — миссис Гриффин! Миссис Уолтер Гриффин. Она путешествовала с нами пять… нет, шесть раз. В этом сезоне и прошлом.

— Не могли бы вы описать ее мужа?

— Пожалуйста. Весьма крупный мужчина, плотный, сильный, очень загорелый. Внушительный подбородок, небольшой рот.

— Что-нибудь необычное? Как они вели себя во время рейса?

— Пожалуй, ничего. Спокойные, уверенные. Держались несколько обособленно. Столик на двоих. Всегда самые лучшие места. Каюта люкс на верхней палубе. Если не ошибаюсь, ей, бедняжке, нельзя загорать — аллергия. Он же, наоборот, все время проводил на солнце. Необычное? Ну, разве что щедрые чаевые. Может быть, она вовсе не его жена. Но нас это не касается. Вот, пожалуй, и все. Да, еще один момент: они всегда выбирали самые короткие рейсы.

— Спасибо. Не подскажете, где сейчас «Моника Д»?

— Последний карибский круиз в этом сезоне. Мы свой уже выполнили и сегодня в пять отправляемся в Италию. До ноября у нас рейсы по Средиземному морю. Потом опять вернемся сюда. «Моника» присоединится к нам в Италии, — порывшись в бумажнике, он вручил мне несколько карточек. — Прошу вас, сэр, расписание обоих судов. С вашего позволения, сэр, меня ждут дела.

Спрятавшись в тени эллинга, я просмотрел расписание и нашел последний рейс «Моники». Семидневный круиз. Отправление из Эверглейда — вторник, десять вечера. Сегодня, в пятницу, она должна зайти в Кингстон, завтра — в Порт-о-Пренс. В понедельник, в час дня, — прибытие в Нассау. Отправление в пять пополудни. И, наконец, возвращение в Эверглейд во вторник, в восемь утра. С Ансом Терри и Дел на борту. Приятные, тихие люди, занимающие каюту люкс и щедро дающие на чай.

Я вполне успевал перехватить «Монику» в Нассау. Может быть, Анс и Дел уже устали от бесконечных круизов. Я постараюсь скрасить им остаток путешествия. Но до понедельника у меня еще куча дел, и в одном из них может здорово пригодиться логический ум Мейера.

Я застал Великого Волосатого Вождя в обществе симпатичных леди и джентльмена четырех и пяти лет. Как выяснилось, Мейер обязался попасти их, пока мамаша сходит в больницу, навестит незадачливого супруга и отца, который умудрился уронить лодочный мотор себе на ногу.

— Я с горечью убедился, — печально констатировал Мейер, — что молодое поколение отчуждено от культурного наследия предков. Эта парочка никогда не слышала ни про Матушку Гусыню, ни про Стойкого Оловянного Солдатика.

— Он нарочно нас путает, — пожаловался мальчик.

— Он вытащил пенни из моего уха! — похвасталась девочка.

Я испытывал истинное наслаждение, наблюдая, как Мейер укладывал их спать. Конечно, у него и в мыслях нет заставлять спать днем таких взрослых и самостоятельных людей. Но он обещал их мамочке, и поэтому, если они не хотят, чтобы он обманул мамочку, им нужно ненадолго прилечь, закрыть глазки и только сделать вид, будто они спят. (Голос Мейера звучал так убаюкивающе, что на этом месте я и сам едва не заснул.) А чтобы им не было скучно, пусть придумывают хороший конец сказки про Оловянного Солдатика. Право же, он заслуживает лучшей участи.

Прикрыв дверь, Мейер выскочил из каюты, где спали дети, и мы устроились на палубе, под тентом. Дул легкий бриз. Я знал, что сейчас подвергнусь допросу с пристрастием.

— Ты выглядишь так, — начал он, окинув меня внимательным взглядом, — как будто побывал если не в аду, то в чистилище.

— Ты почти угадал. Я уже стоял на пороге, но Ангел смерти вдруг передумал. Или ошибся. Во всяком случае, я нашел себе замену. Некоего Гриффа. Сегодня рано утром я закопал его в прибрежном песке. Теперь я испытываю угрызения совести из-за того, что он лежит там лицом вниз. Наверно, ему это уже безразлично, но мне почему-то неприятно. И пока я еще не готов говорить об этом. Как-нибудь ночью, Мейер, когда настроение у меня будет не такое мерзкое, как сейчас, я расскажу тебе все.

— Хорошо. Скажи мне только, нет ли опасности, что тебя кто-то видел?

— Нет. Он был уверен, что я останусь там, на песке, и все отлично подготовил. Потом мы просто поменялись местами. Игра случая.

— А его друзья?

— Я уверен, что ни один из банды не знает обо мне и не видел меня.

— Слава Богу. Теперь осталось решить вопрос с деньгами, да?

— И этот вопрос решен. Они у меня.

— О-о, — уважительно протянул Мейер. — Значит, все?.. Конец эпизода?

Но по его улыбке я понял, что он в этом не уверен.

— Я безуспешно пытаюсь убедить себя в этом, — признался я.

— Тебя беспокоит то, что…

— Вот именно. Дело будет продолжаться. Наши предположения оказались чертовски близки к истине, судя по тому, что я выяснил за эти дни. Теперь у меня есть основания предполагать, что число жертв приближается к сорока, и это только за последние два года.

— Да, у меня тоже получилась примерно такая цифра.

— Каким образом? — удивился я.

— Видишь ли, я думаю, они выбирали жертвы среди людей среднего достатка. Исчезновение по-настоящему богатого человека не может пройти незамеченным. Наследники и все прочее. А вот если речь идет о десяти-двадцати тысячах — шуму меньше, а потенциальных клиентов гораздо больше. Ты что, и дальше собираешься действовать в одиночку? Уж не вообразил ли ты себя этаким Ангелом мщения, разящим наповал?

— Не беспокойся, я не настолько наивен. Но прежде чем звать полицию, нужно заставить хотя бы одного из них расколоться. У меня на этот счет есть несколько идей. И чтобы проверить одну из них, мне понадобится твоя помощь.

Без двадцати пять мы стояли возле «Вероники Д.» На причале царила обычная предотъездная суета. Фирма сделала все возможное, чтобы ни одно место во время трансатлантического рейса не пустовало. По пути я заглянул в агентство и запасся рекламными проспектами. На «Веронике Д.» могли уютно разместиться триста пассажиров. Сейчас все они толпились около пассажирского трапа. Кроме него, было еще два. Для гостей и для экипажа.

Мы поднялись по гостевому трапу и, ступая на борт, получили по голубой карточке из рук белозубого матроса. В его задачу входило считать посетителей по головам, и, вручив карточку, он тут же выкрикивал по-итальянски очередную цифру. Второй матрос записывал эту цифру в журнал и следил, чтобы никто не остался без карточки.

Едва попав на борт, мы тут же попытались его покинуть: подошли к пассажирскому трапу и начали спускаться. Но были вежливо, но решительно остановлены. Мейер поинтересовался, может ли он не возвращать карточку, если он сойдет на берег буквально на минуту и тут же вернется? Ах, сэр, это так просто — сдать карточку. Как только вы вернетесь, мы вам ее тут же отдадим, стоит ли говорить о таких пустяках?

Время отплытия приближалось. Музыканты заиграли неаполитанскую песенку, что-то насчет печали и расставания. Пассажиры, прильнув к перилам, неистово размахивали вымпелами. Снизу им столь же энергично отвечали провожающие. По судовому радио всех гостей попросили покинуть судно. Через две минуты просьбу повторили.

Стоя поодаль, мы наблюдали, как люди отдают дежурному голубые карточки и спускаются по трапу. На этот раз он считал не людей, а карточки. Когда у него в руке накапливалось несколько штук, он передавал их второму. Тот пересчитывал карточки и записывал цифру. Дождавшись третьего призыва по радио, Мейер сошел на берег. Я облокотился на перила неподалеку от трапа и искоса наблюдал за действиями дежурных. Пересчитав все карточки в третий раз, они переглянулись, и один из них побежал в рубку. Через минуту бесстрастный мужской голос, перекрывая звуки музыки, объявил:

— Внимание! На борту находится один гость, не успевший сойти на берег. Просим его немедленно покинуть судно.

Мне ничего не оставалось, как сдаться на милость дежурного. Выхватив у меня пресловутую голубую карточку, он с плохо скрытым раздражением пробормотал: «Прошу вас, сэр». Едва я успел ступить на твердую землю, «Вероника» отчалила.

Ухмыляющийся Мейер ждал меня у ограждения.

— Все очень просто, мой мальчик, странно, что ты сам не догадался.

— Мне тоже. Но если ты, старый ворчун, хочешь в очередной раз…

— Стоп. Два посетителя поднимаются по трапу. Каждый получает по карточке. Затем один остается на корабле, а второй, взяв обе карточки, подходит к трапу. Дождавшись наиболее многочисленной группы, он смешивается с ней и быстро сует дежурному обе карточки, сложив их вместе. Когда карточки пересчитывают, все оказываются сданы. Полный порядок, судно отправляется, а наш приятель спокойно сидит на палубе. Если операция проходит так, как мы предполагаем, по дороге один пассажир исчезает, а «заяц» занимает его место, и в конечном пункте на берег сходит ровно столько пассажиров, сколько должно быть. «Сменщик» не может быть пассажиром, иначе в конце рейса счет опять не сойдется и будут предприняты поиски исчезнувшего.

— Мне следовало сунуть ему обе карточки, — добавил Мейер, провожая глазами «Веронику». — Тогда ты побывал бы в Европе.

В тот же вечер на «Альбатросе» я рассказал ему все. Все, за исключением некоторых деталей, связанных с Гриффом. Я также поделился с ним своими планами, и он внес в них весьма существенные коррективы.

В субботу утром, после того как Мейер сумел настоять на своем участии в кампании, я заказал все билеты. Утренний рейс из Майами в Нассау, самолет компании «Багама Эйрвэйз», также билеты от Нассау до Эверглейда на «Монике Д.» Каюта люкс N 6 на верхней палубе для меня. Для Мейера я счел наиболее подходящей небольшую каюту на палубе В. На палубе В было всего десять кают, находились они в кормовой части судна. Мейеру достался N 215: крохотное помещение с душем и туалетом.

Затем мы отправились к Джеку Карло. Это мой старинный приятель. Сколько ему лет, не знает никто. Внешностью и размерами он напоминает сверчка, передвигающегося рысцой. Он из тех, кто может приспособиться к новым временам, не меняя при этом своей сути. Начинал Джек с крошечного офиса в старой части Майами. Тогда он пристраивал второразрядные таланты для выступления в третьеразрядных клубах.

Сейчас у него приемная, которой мог бы позавидовать Белый Дом. Он является владельцем или совладельцем десятка процветающих клубов, целой сети театров, кинотеатров, концертных залов, телестудии и черт знает чего еще. Если он захочет снимать фильм, то сможет найти все необходимое в пределах своей империи — от артистов и режиссера до подставки для кинокамеры.

Несколько лет назад у него были неприятности — его партнеры решили, что смогут обойтись без него. Они нанесли ряд чувствительных ударов и готовились окончательно вывести его из игры. Кто-то порекомендовал ему обратиться ко мне. По моему совету Джек сделал вид, что капитулировал, и, когда его противники уже пожимали друг другу руки, торжествуя победу, мы сделали ответные ходы. Партия окончилась в пользу Джека, и он об этом не забыл.

Увидев меня, он выскочил из-за стола. Мы встретились примерно посередине кабинета, пол которого украшал ковер площадью с добрых пол-акра. Я познакомил его с Мейером.

— Мистер Мейер, — сказал Джек, задрав голову, — знаете ли вы, что этот юноша спас мне жизнь, а? Парочка сволочей в черных галстуках едва не слопала папашу Карло, как спелый банан! На Тревиса они даже не взглянули, и зря! Когда мы вышвырнули их отсюда, у них остались только их вонючие черные галстуки. Так-то, сэр. А теперь этот молодчик является к старому Карло, только если ему что-то понадобилось. Что тебе нужно на этот раз, стервец? Голову Джека Карло? Ты ее получишь!

— Ты не поверишь, Мейер, — ответил я подобающим образом, — но у этого энергичного юнца уже двадцать два внука.

— Двадцать три, — поправил Джек. — Если не ошибаюсь, конечно. Но ни один не носит моего имени, черт возьми! Шесть дочерей, некому передать имя. Разве что племяннику. Сущий гений — даже если я позволяю ему только выкидывать мусор из корзин, это обходится мне в тысячу в час. К черту этого мерзавца. Садитесь, джентльмены, я отключил все телефоны, нам никто не помешает.

Я изложил Джеку нашу просьбу и показал фотографии. Некоторое время он молча разглядывал их, выпятив губы.

— Вы сказали — очаровательная? — наконец произнес он, откинувшись на спинку кресла. — Да, действительно — правильный овал, приятные черты. Великолепные большие глаза. Восточная кровь, да? Но чем дольше я всматриваюсь, тем больше она напоминает мне дикую кошку. Можете ли вы назвать рост, вес, объем груди и прочее?

— Пять футов семь дюймов. Сто двадцать — сто двадцать пять фунтов.

— Тело профессиональной танцовщицы, — добавил Мейер.

— Понятно, — кивнул Джек. — Есть одна подходящая малышка. Пять футов, сто фунтов — то есть пониже и полегче вашей. Но на расстоянии будет незаметно. Кстати, на какое освещение вы рассчитываете?

— Дневной свет.

— Дистанция?

— Думаю, около ста футов.

— Та-а-ак, — протянул он. — Значит, черты лица тоже имеют значение. — Джек задумался, затем нажал на одну из кнопок на пульте. — Лиз, принеси мне альбом в зеленом переплете.

Через минуту внушительного вида альбом уже лежал перед Джеком. Каждая фотография была вложена в целлофановый конверт и сопровождалась несколькими строками информации. Джек переворачивал листы, ни на одном не задерживаясь.

— Ага, вот, — сказал он наконец, остановившись. Сравнив фотографию Эвы со снимком из альбома, он удовлетворенно кивнул.

— То, что надо.

Мы с Мейером наклонились над альбомом, едва не столкнувшись лбами, и удивленно воззрились на фото кареглазой улыбающейся блондинки.

— Это как понимать? — спросил я.

Джек встал, перегнулся через стол и, тяжело вздохнув, объяснил:

— Посмотрите внимательно. Одни и те же черты лица. Нос, рот, высокие скулы. Одинаковый разрез глаз. Остальное сделает Кретовски, наш гример. Тебя смущает цвет волос? У меня примерно две тысячи париков. Прочти, что там написано.

— Мисс Мерримей Лэйн. Двадцать три года. Пять футов семь дюймов. Сто двадцать три фунта. Исполнительница восточных, акробатических, характерных и экзотических танцев, — прочитал я.

— Понятно? — сказал Джек. — Танцовщица, умеет управлять своим телом, ей легче будет сымитировать походку, осанку, жесты. Вопрос только в том, здесь ли она. Выступления у них кончились пятнадцатого мая. — Он продиктовал секретарше номер. Через несколько минут тренькнул звонок.

— Мерримей, солнышко! — пропел Джек, взяв трубку. — Ты сейчас ничем не занята? Ты нужна мне на пару дней. — Выслушав ответ, он подмигнул мне. — Деточка, я выжму из клиента все до последнего цента. Нет, дорогая, ни петь, ни танцевать не придется. Ласточка моя, обмотай вокруг себя какую-нибудь тряпку, ныряй в такси и будь здесь через двадцать минут. Ты делаешь мне большое одолжение. Я это учту, моя прелесть.

Он повесил трубку и велел секретарше через полчаса доставить к нему Кретовски, живого или мертвого.

— Мальчики, вы получите все, что вам надо: руки, ноги, голову. Но все это нужно вернуть в целости и сохранности, ясно?

— Джек, ты мог бы этого не говорить.

— Извини, я только напомнил.

— Она начнет работать в восемь утра во вторник. Но я хочу за эти два дня ввести ее в курс дела. Надеюсь, что в среду она уже будет дома. Пять сотен плюс расходы ее устроит?

— Зимой ты бы так легко не отделался. Но для июня это приличная цена.

Открылась дверь, секретарша доложила, что пришла мисс Лэйн, и в комнату впорхнуло белокурое создание в невообразимо коротком оранжевом сарафане, белых перчатках и оранжевой шляпке, чудом державшейся на макушке. Поприветствовав нас радостным возгласом, она подплыла к Джеку, чмокнула его в щеку и только после этого, взмахнув чудовищными приклеенными ресницами, выжидающе взглянула на нас.

— Тот, что повыше, дорогая, — Тревис Мак-Ги, мой лучший друг. Я доверил бы ему любую из моих обожаемых дочерей, не задумываясь. Поэтому, прошу тебя, не удивляйся и не беспокойся, о чем бы он тебя ни попросил. — Джек тонко улыбнулся. — Его приятель — мистер Мейер. Я хочу сказать вам, джентльмены, что эта красивая юная леди — одна из самых крепких профессионалок, настоящая трудяга. Я надеюсь, ты понимаешь, свет моего сердца, что нужно будет держать рот на замочке после того, как ты выполнишь эту работу? А теперь, друзья мои, я отправляюсь вниз, там меня ждут, так что вы можете оставаться здесь. Располагайтесь поудобнее, времени у вас достаточно. Как только придет Кретовски, Лиз его впустит.

— Извини, Джек, не могла бы она попридержать его, пока мы обсудим то, что ему не обязательно знать?

— Ради бога. Сейчас я ей скажу.

Когда дверь за Джеком закрылась, Мерримей сказала:

— Что ж, звучит весьма таинственно. Что от меня требуется?

— Вас должны спутать вот с этой девушкой, — объяснил я, передавая ей снимки. — Днем, но с достаточно большого расстояния.

Она с интересом рассматривала фотографии.

— Гм-м. Как если бы моя мать вышла замуж за китайца. Размеры совпадают?

— Практически полностью.

— Наверно, если я спрошу, зачем это нужно, вы не ответите?

— Ее пытались убить, — сказал я, помедлив. — Но чудом ей удалось спастись. Убийцы не знали об этом, и, когда они увидели ее, это было для них весьма неприятным потрясением. Во второй раз они предусмотрели любые неожиданности. Мы рассчитываем, что когда один из них снова увидит ее… мы сможем использовать его реакцию для разоблачения всей шайки.

Судя по всему, такого поворота событий она никак не ожидала.

— А-а-а… Не может ли случиться так, что это окажется неприятным потрясением для меня? — выдавила она, поеживаясь.

— Мы гарантируем вашу безопасность. Все роли будут расписаны заранее. У него не будет никакой возможности навредить вам. Если вы сомневаетесь, еще не поздно отказаться. Более того, вы можете отказаться в любой момент и все равно получите пятьсот долларов.

Она снова перебрала фотографии.

— А она очень яркая, интересная. Только зачем она так кривляется? Вы можете описать ее походку, жесты?

— Да. Мы — я и мистер Мейер — провели с ней два дня.

— Ей было лет двадцать пять?

— Двадцать шесть.

— Чем она занималась?

— Последние двенадцать лет она была профессиональной проституткой.

— Двенадцать лет?.. — Мерримей удивленно приподняла брови.

— Да. Это не такая уж редкость.

— Ну, что ж, — она нерешительно пожала плечами, — если я могу в случае чего дать задний ход… Посмотрим, что сможет сделать гример.

— Она плохо переносила солнце, — подал голос Мейер, — поэтому кожа у нее была совсем светлая.

— Это не проблема. А одежда?

— Мне кажется, пусть она будет одета так же, как во время первого покушения, — предложил Мейер. Я кивнул. — Мисс Лэйн, на ней была блузка из натурального шелка кремового цвета и трикотажная юбка на пуговицах.

— Думаю, в гардеробной у Джека найдется что-нибудь подходящее. Сколько у нас времени в запасе?

— Премьера должна состояться во вторник утром.

— О, до вторника я и сама куплю все, что нужно. Вы оплачиваете расходы?

— Конечно!


К пяти часам мы были готовы продемонстрировать Джеку свои достижения. Мерримей отправилась освежать грим, а мы сразу зашли в кабинет.

— Мистер Карло, вы даже не представляете, каким сокровищем владеете, — с порога заявил Мейер. — Фантастическая девушка! Она выжала из нас всю информацию до последней капли. Походка, жесты, взгляды — все! Она даже работала над голосом, хотя мы предупредили, что это не понадобится, но она сказала, что это поможет ей полностью почувствовать себя той женщиной! Тревис, мы должны увеличить ее вознаграждение.

— Согласен.

В дверь постучали — и вошла… Эва.

Это была ее походка, плавная, кошачья, бедра немного покачиваются, носки слегка повернуты внутрь. Это был ее взгляд исподлобья, рассеянный, но в то же время вызывающий, ее бледная кожа, ее манера отбрасывать назад копну темных волос. Мерримей и Кретовски совершили чудо, и только цвет бархатистых темно-карих глаз выдавал подмену.

Она остановилась перед столом, уперев руку в бедро.

— Мне сказали, что вы хотите меня видеть, мальчики? — проговорила она низким, тягучим голосом. — Я — Эванджелина Беллемер, для вас — Эва. Какого черта вы заставили меня болтаться тут весь день? Трев, милый, по крайней мере дай мне выпить. Самое подходящее время, чтобы промочить горло глотком бурбона.

Она плюхнулась в кресло и провела кончиком языка по нижней губе. Это движение я наблюдал по меньшей мере сорок раз — в исполнении Эвы.

Конечно, это не была Эва — но она была так пронзительно похожа, так близка к оригиналу, что у меня сдавило горло. Я не думал, что это будет так тяжело.

Джек схватил лист бумаги, нацарапал что-то, сложил и протянул Мерримей.

— Деточка, здесь написано только одно слово. Оно всю жизнь значило для меня очень много. Я осел, я дурак, я слепец! Как я мог невидеть?! Это слово будет немедленно вписано в первую строчку твоего досье. Возьми, девочка. Джек Карло снимает перед тобой шляпу.

Мерримей развернула бумажку. Что-то на секунду вспыхнуло у нее в глазах, но из роли она не вышла.

— Актриса! — улыбнулась она насмешливой улыбкой Эвы. — Актриса? Ха, где вы были раньше? Послушайте, он хочет провернуть трюк на пятьсот долларов и еще удивляется!

— Нет, вы только посмотрите! — расхохотался Джек, разводя руками.

— Джек, дорогой, не надо, — сказала она уже совсем другим голосом, — а то я расплачусь и глаза потекут. Весь день… весь день мне почему-то хочется плакать. Мне так жалко эту несчастную, непутевую Эву… А сейчас, когда я услышала ваши слова, Джек… Я так счастлива! О, черт, да что же это со мной?! — всхлипнув, она выскочила за дверь.

— Пожалуй, мы можем использовать ее и на более близком расстоянии, — заметил я.

— Еще чего! — Джек стукнул кулаком по столу. — Не вздумай подвергать девочку опасности. Отвечаешь головой! Клянусь честью, я сделаю из нее звезду! Она трудолюбива, она приучена к дисциплине, фотогенична. Если только она не растеряется на площадке — это будет нечто! Нужно будет устроить ей пробу. Я уже вижу эту сцену: она весела, танцует, смеется, и тут приходит ее друг и говорит ей что-то, что разбивает ее сердце. Она не может поверить. Она пытается обратить все в шутку. Глаза наполняются слезами. Крупный план. — Он снова ударил по столу. — Черт возьми! Вот так крутишься, как белка в колесе, и нет времени рассмотреть собственных людей. Я сделаю ее на пару лет моложе. Мерримей Лэйн. Звучит неплохо.

Он проводил нас до лифта, рассеянно пожал руки и пожелал успеха, но мысли его витали уже где-то далеко.

— Она действительно так хороша? — спросил я у Мейера.

— Великолепна.

11

В понедельник, в десять тридцать утра, мы с Мейером вылезли из такси в центре Нассау, на Бей-Стрит.

Бей-Стрит — одна из самых оживленных торговых улиц в мире. Замирает она только в разгар лета, когда из-за жары прекращаются круизные рейсы и ослабевает поток туристов. Тогда Бей-Стрит погружается в спячку. Зевают темнокожие продавщицы, дремлют шоферы такси, клюют носом швейцары, официанты и бармены.

Выяснив, что «Моника Д.» прибудет не раньше часа, мы с Мейером оставили свой скромный багаж в отеле «Принц Георг» и отправились в поход по магазинам. Мы искали какой-нибудь изысканный сувенир для Анса Терри и его дамы — что-нибудь такое, что направило бы их мысли в нужное нам русло. Правда, Мейер сомневался, что их можно будет так легко расшевелить, но я сохранял оптимизм.

Именно Мейер обратил мое внимание на витрину с куклами. Магазин назывался «Копи царя Соломона». Там были куклы, изображавшие представителей всех наций. Кукла-японка чем-то напоминала Эву, несмотря на гладко причесанные волосы и кимоно. Мы купили ее, а также моток проволоки, набор для начинающего скульптора и напильник.

Оставшееся время мы провели в приятном прохладном сумраке бара «Карлтон». Дождавшись, когда бармен отошел подальше, Мейер признался:

— Что-то я нервничаю. Слишком уж далеко все это от экономической теории.

— Давай разработаем легенду. Мейер и Мак-Ги не знакомы, прибыли сюда порознь. У Мейера были какие-то дела в Управлении развития Нассау. Скажем, консультации по налогообложению, или по изменению структуры корпораций, или еще по какой-нибудь чертовщине. Мак-Ги возвращается из Парадиз-Бич. Мы встретились на Бей-Стрит и случайно познакомились в ожидании теплохода. Ты — жутко занудный и надоедливый тип, а я предпочел бы приударить за какой-нибудь милашкой. Поэтому я постараюсь сбагрить тебя кому-нибудь. Ну, например, Ансу Терри, а сам в это время уединюсь с его красавицей женой. Или наоборот, ты направишь свое неотразимое обаяние на нее, а я в это время отвлеку его. Идет? — Болтая таким образом, я, в основном, старался отвлечь Мейера. По своему опыту я знал, что все грандиозные планы в делах такого рода, как правило, бесполезны. Действовать придется экспромтом. — Во всяком случае, Мейер, наша цель — создать у них стойкое впечатление, что что-то в этом мире складывается не так, как бы им хотелось.

— Я не думаю, что они похожи на пансионерок из института благородных девиц.

— Конечно, нет. Это безжалостные, хладнокровные убийцы. Но и они будут озадачены, столкнувшись с чем-то необъяснимым, почти сверхъестественным.

— Сверхъестественным — это уж ты, пожалуй, загнул, — покачал головой Мейер.


«Моника Д.», расцвеченная флажками и вымпелами, как новогодняя елка, медленно подошла к причалу. На палубах уже толпились пассажиры, предвкушая последнюю в этом рейсе порцию экзотики. Несколько такси ожидало тех, кто, не желая ограничиться Бей-Стрит, заказал экскурсии по острову.

Наконец был подан трап, и галдящая, хохочущая толпа потянулась на берег. Возглавили ее несколько краснолицых матрон, из тех, кто всегда первыми врывается на дешевые распродажи. Почему-то они уверены, что узкие белые шорты идут к их пышным ляжкам.

Обычно большую часть пассажиров на таких рейсах составляют дамочки в возрасте. Переженив детей, они наконец решают в кои-то веки «отдохнуть по-человечески» и рьяно начинают наверстывать упущенное: посещают послеобеденные уроки танцев, жарятся на солнце, участвуют во всех играх, конкурсах и экскурсиях, переодеваются к обеду, поглощают без разбора тонны еды и напитков, обсуждают наряды других женщин, пишут и отправляют открытки всем знакомым.

Может быть, в глубине души они чувствуют некоторое разочарование: суда вроде «Моники» — не такие шикарные, как они себе представляли, а экипаж чересчур загружен работой, чтобы флиртовать с пассажирками, но все равно, это настолько не похоже на все то, и что было с ними прежде и на все то, что ждет их по возвращению домой!

Но этот рейс был последним в сезоне, и публика собралась разношерстная: супружеские пары с детьми, мужчины средних лет с молодыми блондинками, студенты и так далее.

Экскурсионный караван умчался, пристань постепенно опустела. Я уже собирался подняться на борт, но тут по трапу стала спускаться еще одна пассажирка. С первого взгляда я понял, что это она.

Все было рассчитано на максимальный эффект: театральное появление, броский наряд, то, как она шла, подняв голову и подчеркнуто ни на кого не глядя. Белые брюки, блузка с ярко-красными полосами, красная сумочка и белая шляпа торреро с висюльками делали ее похожей на глянцевый фантик от конфеты. Даже оправа темных очков была красно-белая.

Хрупкая шея, тончайшая талия, подчеркнутая широким поясом, изящные лодыжки. Единственным ее изъяном можно было счесть тяжеловатые бедра. Но, видимо, не все относили эту деталь к недостаткам: матросы, побросав работу, затаив дыхание, провожали ее жадными взглядами.

Покачивая бедрами немного сильнее, чем требовалось, она сошла на берег и только тогда оглянулась. На палубе показался атлетически сложенный мужчина. Белые джинсы обтягивали его длинные ноги и узкие бедра, под голубой спортивной рубашкой перекатывались налитые мышцы. Бледно-желтое обрюзгшее лицо, с застывшей на нем гримасой недовольства, выглядело гораздо старше, чем тренированное тело.

Догнав девушку, он остановил ее и, не вынимая сигары изо рта, о чем-то заговорил. Запрокинув голову, чтобы видеть его из-под полей шляпы, она молча слушала, а затем достала из сумочки лист бумаги и отдала ему. Продолжая о чем-то разговаривать, они удалились в направлении Бей-Стрит.

Подхватив свои вещи, я поднялся на борт и предъявил билет.

— Мне показалось, что я увидел знакомых среди пассажиров. Красивая пара, оба в белых брюках, — обратился я к стюарду, провожавшему меня в каюту.

— Это, должно быть, мистер и миссис Терри. Они часто с нами плавают.

— Пожалуй, я обознался. У моих знакомых другая фамилия.

— Вы еще увидите их. Четырнадцатая каюта, крайняя на той же стороне, что и ваша.

Оставив вещи в своей каюте, я прошел в пассажирский салон. Там стояло множество стульев, пуфиков и диванчиков, от голубых, розовых и малиновых обивок которых рябило в глазах. Выбрав уголок, где преобладал желтый цвет, я попросил официанта принести пива. Время от времени через салон пробегали пассажиры, увешанные свертками, фотоаппаратами и кинокамерами.

Появился Мейер и с глубоким вздохом опустился на диван рядом со мной.

— В могиле и то светлее, чем в той дыре, в которую ты меня заткнул! Я нашел для нас почтовый ящик.

— Где?

— Нужно выйти в ту дверь и спуститься на полпролета по лестнице. Там в стене ниша для пожарного крана.

— Отлично. Схожу-ка я на Бей-Стрит. Она отдала ему список покупок, так что, наверно, они разделятся, а ты можешь заняться куклой.

Примерно в два тридцать я засек ее в универмаге «Нассау». Она бродила по первому этажу, лениво разглядывая витрины. В руках у нее, помимо сумки, уже появилась картонная коробка, в какие упаковывают одежду.

Остановившись у отдела, где торговали юбками, она подозвала продавца. Я пристроился неподалеку.

— Вот эта зеленая из чистого льна, без синтетики? — спросила она тоненьким детским голоском.

— Чистый лен, мисс.

— Очень жаль. Раз в ней нет синтетики, через час она будет выглядеть так, будто в ней спали. Благодарю покорно!

— Может быть, вы посмотрите шерстяную, мисс? Вам очень пойдет этот бледно-зеленый тон.

— Пожалуй, не стоит. Спасибо.

Она отошла от прилавка. Я развернулся так, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, и, не скрывая своего интереса, заглянул ей в глаза.

Она лишь скользнула по мне взглядом, но за эту долю секунды, успел сработать счетчик: я был взвешен, оценен и по каким-то причинам отвергнут. Искорка интереса, блеснув в ее глазах, тут же погасла.

У нее было личико куклы Барби: удивленно-приподнятые брови, точеный носик, маленький рот с пухлыми розовыми губами, распахнутые зеленые глаза. И одновременно — вызывающее покачивание полных бедер, ленивая грация походки, подчеркнутая сексуальность фигуры. Возбуждающая смесь чувственности и детскости — сочетание, мимо которого равнодушно не пройдет ни один мужчина.

Я смотрел ей вслед, не зная, на что решиться. Я понятия не имел, насколько она умна, доверчива и внушаема. Я понятия не имел, до какой степени она находится под влиянием Терри, Очень многое зависело от того, знает ли она что-то о судьбе Тами-Эвы. Но должно же быть хоть одно слабое место, нажав на которое, я смогу расколоть эту броню надменной самоуверенности?

Она остановилась у витрины со швейцарскими часами. Поблизости никого не было, и я решил рискнуть. Подойдя к ней, я начал без всяких предисловий:

— Если вы — Дел Уайтни, я должен передать вам послание от Тами.

— Вы меня с кем-то спутали. Разрешите, я пройду.

— Тами знала, что ее убьют, и просила меня рассказать вам кое-что. Она же объяснила, как вас найти.

Она застыла на месте, уставившись в одну точку расширившимися от ужаса глазами.

— Уб-б-бьют? — прошептала она, не поворачивая головы. Меня охватило чувство азарта, какое бывает у удачно сблефовавшего игрока.

Подбежал продавец, решивший, что она не может отвести глаз от изящных часов в золотой оправе.

— Выписать чек на эту вещь, мисс? Или вы хотите примерить?

— Что?.. Нет-нет! Нет, спасибо. — Она быстро отошла от витрины и наконец взглянула на меня. Судя по тому, как изменилось выражение ее лица, она решила, что ее разыгрывают.

— Если мой муж увидит, что вы ко мне пристаете, ему это вряд ли понравится.

В ответ я протянул ей вырезку из газеты, где говорилось об установлении личности Эвы по отпечаткам пальцев и была ее фотография:

— Может быть, Дел, вы знали ее под другим именем?

Едва она взглянула на фотографию и прочитала первые строки, у нее задрожали руки. Сумка и коробка полетели на пол. «Господи Иисусе!» — только и выдохнула она.

— Возьмите себя в руки! — прошипел я, поднимая ее вещи. — Вы погубите нас обоих. Где Терри?

— Ж-ждет меня в «Черной бороде»…

— Вам надо чего-нибудь выпить. Пойдемте.

Она послушно поплелась за мной, ни о чем не спрашивая. Я отвел ее в «Карлтон», усадил в самом дальнем и темном углу и заказал двойное шотландское со льдом. В баре в этот час было пусто. Выпив виски, она расплакалась. Она плакала почти беззвучно, комкая в руках носовой платок, и сразу же сделалась маленькой и жалкой. Наконец она вытерла слезы, выпрямилась и обратилась ко мне:

— Все-таки я не понимаю. Кто вы такой? И что же произошло… с Тами?

— Они пытались убить ее. Первая попытка не удалась. Она пришла ко мне и все рассказала. Я — ее старый друг, живу в Лодердейле. Она боялась сама связаться с вами или с Ди-Ди и попросила меня сделать это. Кстати, Ди-Ди тоже исчезла.

— Господи! Что же это?!

— Тише! Выслушайте меня до конца, и вы все поймете. Тами считала, что вы где-то прокололись. По следу вашей группы пошли копы, и ваши боссы приняли решение свернуть операции и убрать вас троих, поскольку именно через вас, девушек, проще всего выйти на остальных. Она собиралась прихватить деньги из тайника и скрыться. Она ужасно боялась напороться на какого-то там Гриффа — но, видимо, так и случилось. А ведь, похоже, Дел, что вы одна из трех пока живы. Она просила передать вам, чтобы вы немедленно сматывались.

— Но… а как же?.. Они не посмеют…

— Они уже посмели. Прочтите внимательно. Машина ударила ее с такой силой, что она отлетела в сторону и ударилась о стену дома на уровне второго этажа. Не знаю, была ли она еще жива в этот момент. Я видел ее тело. Это ужасно — сплошное кровавое месиво.

Она побледнела и несколько раз судорожно сглотнула. Я позволил себе взять ее руку в свои и проникновенно добавил:

— Я не хотел бы, чтобы такое же случилось с вами, Дел.

— Но ведь если бы я узнала о том, что случилось с Тами…

— Ерунда, — перебил я. — Как бы вы узнали? По возвращении? Да кто же станет дожидаться, пока вы прочтете газеты? Они разделаются с вами, залягут на дно, а потом наберут новых девушек, вот и все.

— Я должна рассказать Ансу… Анс что-нибудь придумает. Мы убежим, — лепетала она, дрожа от страха.

Я с силой, сдавил ее запястье и властно произнес:

— Успокойтесь, если хотите, чтобы я вам помог. Неделю назад, накануне вашего отъезда, милый добряк Анс прикрутил проволокой цементный блок к ногам Тами и собственноручно сбросил ее с моста близ Маратона. Она была в полном сознании и слышала, как Анс и Грифф договариваются друг с другом об этом маленьком взаимном одолжении — ведь для них она уже была все равно что на том свете. Они не знали, что под мостом окажутся рыболовы и они спасут Тами. Конечно, Анс не сможет убить вас собственноручно — он будет стоять рядом и проливать слезы. А вами займется Грифф. Пожалуйста. Я-то, дурак, так расчувствовался от всей этой истории, бросил все и прилетел сюда, а вы собираетесь обратиться к Ансу. Ничего себе, Теперь, пожалуй, придется и мне позаботиться о своей безопасности… Всего хорошего. Привет Гриффу.

Это ее добило. Уставившись в пространство безумными глазами, она прошептала:

— Вот почему он так себя вел. Он был совсем не такой, как всегда. Все время пил. Все время на взводе. Злой, нервный, раздражительный. Он избил меня. А я всего лишь спросила, когда мы выйдем из дела. Ведь сначала он обещал — два-три раза, накопим немного денег, и все, завяжем. Но потом был и восьмой, и десятый. Этот был четырнадцатым. И я сказала ему: хватит, сколько можно искушать судьбу? У меня нет больше сил, я чувствую, что схожу с ума от этого постоянного напряжения. Вспомни, сказала я, как нам было хорошо вдвоем в маленькой комнатке в Корал-Гейблс. А он в ответ набросился на меня с кулаками — впервые за семь лет. Только я все равно не верю, что Анс позволит им… позволит меня…

— О-о, конечно, нет. Он такой добрый и сентиментальный, ваш Анс. Он предпочтет, чтобы вас с ним судили за убийство, первой степени, а за вами потянули бы остальных. Пошевели мозгами, малышка. Ди-Ди уже нет. Почему они должны доверять тебе больше, чем им?

— Да, в ту ночь он вернулся домой под утро и так и не ложился. Напился, как собака, — продолжала она, не реагируя на мою реплику. — Наверно, он все-таки переживал. Я думаю, ему было тяжело… сделать это с Тами.

— Гриффу тоже будет нелегко. Может быть, он даже всплакнет над твоим телом.

— Хватит об этом! — ее передернуло. — Я должна подумать. Господи, что же делать? У меня нет и сотни долларов. Анс ничего мне не давал. В шестнадцать лет я сошлась с ним, и с тех пор мы вместе. Ему тогда было двадцать семь. Он занял третье место на конкурсе по бодибилдингу, а я была третья «Мисс Побережье». Мы проехали миллион миль в своем стареньком авто, а потом застряли в Чикаго. Он заболел, я пошла работать официанткой. Денег, конечно, не хватало. Ему нужны были лекарства и всякое такое. Что мне оставалось делать? Первый же клиент дал мне пятьдесят долларов. — Она на минуту замолчала, прикусив большой палец. — Когда Анс понял, чем я занимаюсь, у него была истерика. Он пошел работать, накачивать баллоны газом. Но у него началась страшная аллергия. Руки покрылись язвами, ему пришлось уйти, он вообще не мог работать. И постепенно он смирился с тем, что я торгую собой, а потом это вообще перестало его трогать.

Нахмурившись, она добавила:

— Анс, он не сильный. Его должны были как следует припугнуть, иначе он бы и пальцем до Тами не дотронулся. А сейчас, наверно, его жжет мысль, что я должна погибнуть. Ведь он знает, что я не хотела этим заниматься. Никогда не хотела.

Она замолчала, сгорбившись в кресле и опустив голову. У нее были трогательные детские руки с короткими пальчиками и обгрызенными ногтями. На безымянном пальце виднелось тонкое обручальное кольцо с брильянтиком, на запястье — золотые часы в форме сердечка. Вдруг она резко подняла голову:

— Разве они остановятся на нас? Наверно, Анс понимает это, потому и пьет столько. Он всегда заботился о своей фигуре, почти не пил, сидел на диете. А теперь он решил, что ни он, ни Фрэнки Лойял уже не жильцы…

— Кто это Фрэнки? Тами о нем не упоминала.

— Он работает с Ди-Ди. Работал. Он такой же, как Анс, — нервный, возбудимый. Грифф совсем другой. Он ближе к Маку, к Грогу. Он работал с ними и раньше. Мне кажется, что он получает долю со всех пар. Для них — для Гриффа, для Мака — убить человека ничего не стоит.

— Что это за странное имя — Грог?

— Это прозвище. Как его зовут по-настоящему, я не знаю. Грог Берга — так его называл Мак. Грог — крупный делец. У него фермы по разведению аллигаторов, что-то еще. Они с Маком занимаются проверкой предполагаемых клиентов, потом дают добро на операцию, указывают, на какой теплоход брать билеты. Ох, да какое это уже имеет значение… Что же мне-то делать?

— Ты сможешь вести себя так, чтобы Анс ничего не заподозрил?

— За эти годы много чего случалось, о чем он и не заподозрил, — усмехнулась она.

— Дело в том, что у меня заказана каюта на «Монике». Я не надеялся, что сумею найти тебя на берегу, и собирался сделать это на теплоходе. Поэтому от того, сумеешь ли ты промолчать, зависит мое благополучие.

— Я могу сказать ему, что слышала выпуск новостей по радио, — Дел пожала плечами. — А что до тебя, то я даже не знаю твоего имени. Возвращайся самолетом. Ты выполнил поручение Тами — нашел меня и предупредил, так что можешь спокойно лететь.

— Меня зовут Тревис Мак-Ги, каюта номер шесть. И у меня есть идея. Как ты думаешь, выпьет ли он достаточно, чтобы вырубиться?

— Судя по тому, как он начал, это не за горами.

— Оставь ему письмо. Напиши, что ты слышала радио Майами, догадалась, что тебя ждет, и решила броситься в море.

— А мне куда деваться?

— А ты спрячешься у меня в каюте. Стюарду я как следует заплачу и наплету что-нибудь позаковыристее. Например, ревнивый муж с револьвером и все в таком духе. Естественно, никому на теплоходе Анс твое письмо не покажет. Завтра утром он прихватит твои и свои вещи и тихо слиняет. А мы должны дождаться, пока уляжется суматоха, и спокойно сойти на берег.

— А Грифф?

— Если он будет встречать «Монику», то Анс покажет ему письмо.

— Понятно. Они увидят, что я не сошла со всеми, и решат, что я и вправду прыгнула за борт. И смогу убежать. Неплохо придумано. — Тряхнув головой, она сняла шляпу и положила ее рядом с собой.

— Я дам тебе денег на дорогу. Скажем, сто долларов.

— С какой стати такая щедрость? — глаза Дел сузились.

— В память о Тами.

— Она никогда не рассказывала ни о каком Мак-Ги из Лодердейла.

Я достал из бумажника надписанную зелеными чернилами фотографию.

— Даже так? — заметала она, прочитав надпись. — А как вы с ней познакомились?

— О, это было давно, — сказал я, пряча фотографию.

— А чем ты вообще занимаешься?

— Я называю это искусством находить клиентов.

— Ты очень ловко уходишь от ответа. У тебя есть причины возвращаться в Лодердейл?

— В каком смысле? — опешил я.

— Ну, мы могли бы затеять свою собственную игру.

— Тебе что, мало тех четырнадцати?..

— Я всегда была против такого конца, всегда, — возразила она.

— Вот что, Дел, давай расставим точки над «i». Да, мы с тобой можем придумать что-нибудь новенькое, более безобидное. Только мне совсем не улыбается быть с тобой рядом, когда Грифф или Мак пронюхают, что ты жива-здорова, и доберутся до тебя. Да и в глазах закона твое письмо не будет иметь силы. Если вашу банду раскрутят, то ты будешь в розыске, а за укрывательство убийцы…

— Я никого не убивала! Я не могу убивать! — взвизгнула она.

— Ты не убивала, но ты заманивала их в ловушку, зная, что Анс убьет их. Конечно, электрический стул тебе не грозит. Таких молоденьких и хорошеньких не посылают на казнь. Тебя всего лишь посадят в тюрьму — очень, очень надолго. Ты покинешь ее разве что ногами вперед. А я схлопочу лет пять или семь — в зависимости от настроения присяжных. Нет, малышка, такой расклад меня не устраивает.

Она тут же придвинулась поближе, взяла меня за руку и, поминутно заглядывая мне в лицо своими огромными блестящими глазищами, вполголоса заговорила:

— Дорогой мой, моя беда в том, что я так устроена. Я должна кому-нибудь принадлежать. Я не умею одна. Анс — слабак, а мне нужен сильный человек, такой, как ты, Мак-Ги. Я сразу почувствовала, что мы подходим друг к другу. И ты тоже это знаешь. Я поверила тебе, и я знаю, что ты сумеешь вытащить меня из этой грязи. Потом станет ясно, сложится ли что-нибудь между нами. Может быть, это судьба, что мы сегодня встретились? Мне очень мало нужно: еда, одежда, крыша над головой. Яготова помогать тебе во всем. Используй меня, как найдешь нужным. А если они найдут меня — клянусь, я сумею убедить их, что ты ничего не знаешь! Если ты захочешь прогнать меня, я тут же уйду, без единого слова. Милый, давай попробуем, а?

Не стану утверждать, что эти умоляющие глаза и голос оставили меня равнодушным. Но я не мог забыть о четырнадцати несчастных, угодивших в эту же западню до меня.

— Я подумаю, — сказал я. — Хорошо бы как-нибудь подстраховаться… Когда ты сможешь прийти? Сейчас уже почти четыре.

— Судя по предыдущим дням, он свалится не позже одиннадцати. Может быть, даже в десять.

— Шестая каюта, — напомнил я и показал ей условный стук: два коротких удара, пауза, еще два коротких.

Меня очень заинтересовало — в познавательном плане — то, что на коротком отрезке от нашего столика до двери на улицу она умудрилась четыре раза невзначай прильнуть ко мне. Когда мы шли сюда, ничего подобного не наблюдалось. Собака нашла нового хозяина и доказывала свою преданность единственно доступным ей путем.

12

Возвратившись на теплоход в четыре тридцать, я первым делом заглянул в наш почтовый ящик. На клочке бумаги было нацарапано: «Я дома».

В ответ на мой условный стук Мейер распахнул дверь со словами: «Добро пожаловать в преисподнюю».

На тумбочке лежала подготовленная кукла. Ноги обвиты проволокой, продернутой через вылепленную Мейером имитацию цементного блока. Сразу было видно, что куклу делали японцы: это была настоящая маленькая женщина, и, как выяснилось, под кимоно у нее скрывалось все, что нужно, вплоть до пупка.

— Если бы ты знал, сколько я провозился с ее волосами, — пожаловался Мейер. — Мне пришлось остричь их, вымыть и накрутить на бумажки, Я даже бегал на берег за лаком для волос и за косметикой.

— Отличная работа, Мейер. Работа мастера.

— А у тебя как?

Я подробно описал свои приключения. Мейер — слушатель Божьей милостью, и рассказывать ему что-нибудь — одно удовольствие. Выражения восторга, страха, благоговения, удивления так и сменяют друг друга на его лице, а самые удачные места он сопровождает одобрительным мурлыканием.

— …Полицейский перекрыл движение, чтобы дать ей перейти улицу, и так долго смотрел вслед, что образовалась пробка, — закончил я свое повествование.

— Фантастика! Ты просто гений!

— Да, первый контакт прошел удачно, — заметил я с присущей мне скромностью. — Эта обворожительная маленькая сучка еще хуже, чем наша Эва. Прикидывается невинным подростком и, по-моему, сама себя в этом успешно убедила. Она очень легко поверила в то, что Терри ее предал — наверно, потому, что сама предала бы его, не задумываясь. А теперь давай обсудим дальнейшее.

Выслушав мои инструкции, Мейер тут же без запинки повторил их. Приятно работать с умным человеком.


Мы увидели ее за обедом. Она пришла одна, позже других, и села за отдельный столик. Вечернее платье в серебристо-синих тонах очень шло ей. Она осторожно поискала меня глазами и, увидев, чуть заметно кивнула.

Немного позже мы наблюдали, как какой-то подвыпивший турист, облокотившись о ее столик, пытается с ней заигрывать. Довольно долго она не обращала на него внимания, а потом сделала вид, что только что заметила его, подозвала поближе, заставила наклониться, полуобняв за шею, и что-то прошептала прямо ему в ухо.

В ту же секунду он отпрянул от нее и, попятившись, налетел на официанта. Она безмятежно наблюдала за ним. С видом побитой собаки он поплелся на свое место, но, поковырявшись в тарелке, вскоре ушел.

Когда я в третий раз посмотрел в ту сторону, ее уже не было.


В десять тридцать она еле слышно постучала в дверь моей каюты. Швырнув довольно объемистые пакет и сумку на кровать, она тут же прильнула ко мне, вздрагивая и шепча: «Дорогой мой, любимый, наконец-то я спасена». Думаю, что волнение ее было наполовину наигранным, но изображала она его мастерски.

Отступив на шаг, я заметил:

— Ты не должна была брать столько вещей.

— Конечно, милый. Не ругай свою Дел! Явзяла только то, что Анс ни разу не видел. Там остались все мои платья, и украшения, и сумочка, и деньги. Я специально взяла пижаму и разворошила постель — пусть думает, что я не могла заснуть и так и вышла в пижаме. Записку я приколола к подушке. Все, как ты сказал, милый. Дверь не заперта. Посмотри, сегодня днем я успела купить кое-что, чтобы стать неузнаваемой, — она ринулась к своим сумкам и вытряхнула из них какие-то вещи. — Сейчас я покажусь тебе в полном блеске!

Некоторое время она крутилась перед зеркалом, затем, улыбаясь, продемонстрировала мне результат. Конский хвост, мини-юбка и сандалии на плоской подошве делали ее похожей на школьницу. Кроме того, она нацепила новые темные очки в строгой оправе и увеличила рот с помощью помады.

— В таком виде я завтра сойду с этого ужасного корабля.

— В таком виде тебе снова восемнадцать, — улыбнулся я.

Она тут же порхнула ко мне.

— Я тебе нравлюсь? Ты решил? Я вижу, что да. Скажи «да».

— Хорошо, но есть одно условие.

— Все, что ты захочешь!

Я положил перед ней ручку и бумагу.

— Сядь и напиши то, что я тебе продиктую.

Она послушно взяла ручку.

— Поставь вчерашнюю дату. В полицию Бровард-Бич, Флорида. Уважаемые…

— Эй! Ты что, с ума сошел?

— Пиши. Ты сможешь порвать это потом, если сочтешь нужным, но тогда тебе придется покинуть эту каюту. Неужели ты не понимаешь, зачем это нужно?

Испуганно поглядев на меня, она снова склонилась над столом. Я продолжил диктовку.

«Я решила покончить с собой, не дожидаясь возвращения во Флориду. Это письмо я отдам кому-нибудь из пассажиров и попрошу опустить по прибытии».

— Пожалуйста, помедленнее.

«Я предпочитаю прыгнуть в море, чем дожидаться, чтобы меня убили так же, как Эванджелину Беллемер».

— Абзац.

«Я раскаиваюсь в том, что последние два года участвовала в преступном бизнесе, и считаю, что каждый из участников этого дела должен получить по заслугам. Исходя из этого, прошу считать настоящее письмо моим полным и искренним признанием».

Я подождал, пока она допишет фразу.

— Это и есть твоя страховка, да?

— Если ты пошевелишь мозгами, то поймешь, что в первую очередь это твоя страховка. Анс Терри расколется через пять минут. Он будет уверять, что ты покончила с собой, и покажет твою записку. Имея двойное подтверждение твоего самоубийства, полиция не станет тебя искать. Так же, как и другая сторона.

— Наверно, ты прав, но мне страшно сейчас писать об этом. Я напишу завтра, когда мы будем в безопасности. Неужели ты все еще мне не доверяешь?

— Когда ты подпишешь это письмо и наклеишь марку, мы поговорим о том, насколько я тебе доверяю, Дел.

— Господи, как ты жесток со мной!

— Если тебе не нравится — дверь не заперта. Может быть, Грифф будет менее жесток?

— Будь ты проклят! Диктуй! — Она снова схватила ручку.

«Мисс Беллемер жила под именем Тами Вестерн по адресу 8000 Коув-Лэйн, 7 В, Гвсндон-Бич».

— Абзац. Как зовут Гриффа?

— Уолтер Гриффин.

«Уолтер Гриффин проживает по тому же адресу, номер 7 С. Я предполагаю, что именно он убил мисс Беллемер по приказу…»

— Как полное имя Мака?

— Вебстер Маклин.

В дверь постучали три раза с равными промежутками. Она подпрыгнула на стуле и выжидающе уставилась на меня.

— Да-да, кто это? — откликнулся я.

В соответствии с разработанным нами с Мейером кодом это означало, что все идет по плану и дверь в четырнадцатую каюту не заперта.

— Извините. Ошибся дверью, — донесся голос Мейера.

Мы вернулись к литературной работе. Она вертелась, как уж на сковороде, избегая прямых ответов, но все-таки я вытащил из нее подробности последнего убийства. Химик из Огайо, разведенный, пятидесяти четырех лет, решил провести свой отпуск в одиночестве. Как раз накануне отпуска он получил деньги по страховке и удачно продал акции, в результате чего имел при себе двадцать шесть тысяч долларов наличными. Эти деньги теперь приятно утяжеляли пояс Анса, а мистера Пауэлла Даниельса доедали рыбы к юго-западу от Майами.

Дел неохотно объяснила:

— У нас были билеты на имя мистера и миссис Терри. Мы прибыли порознь — меня-то команда уже знала. Я велела ему проследить за погрузкой багажа, а когда он вошел, предложила выпить за начало путешествия. Он, конечно, тут же свалился…

— Почему?!

— Ты что, не понимаешь? Я всегда подмешивала им в коктейль какую-то гадость. Он вырубился, вошел Анс, а ночью мы отволокли его на прогулочную палубу. После этого коктейля они так и не приходили в себя. Но были в состоянии переставлять ноги, если их поддерживать с двух сторон. На прогулочной палубе есть такое местечко, где нет ограждений. Ни сверху, ни снизу не видно, что там делается. Мы шли туда часа в три ночи подышать воздухом, изображая подвыпившую компанию… А возвращались уже вдвоем… Они не успевали ничего почувствовать, честное слово…

Затем мы выяснили, каким образом Анс проникал на теплоход, и оказалось, что Мейер в точности угадал схему манипулирования гостевыми карточками.

Меня особенно занимал вопрос, почему же солидные, немолодые, неглупые люди так легко позволяли обвести себя вокруг пальца. Дел снисходительно пожала плечами:

— Уж это было легче легкого. Эти козлы от сорока пяти и выше — да они просто помешаны на молоденьких! А уж если девушка обращает на него внимание, смотрит ему в рот, кое-что позволяет, по мелочам, конечно, ну уж тут он начинает мнить о себе черт знает что. Потом она дает понять, что готова сдаться, и ему уже становится тесно в штанах — такие картины он себе рисует. И вот тут-то она звонит, и рыдает, и кричит, что все пропало. Почему?! — Да этот ревнивый подонок, ее муж, все узнал и грозится убить их обоих. Что же делать?.. Переезжай на другую квартиру под чужим именем! И он переезжает, потому что к этому моменту он готов переехать на Марс, лишь бы она спала с ним. Вот и все.

— Все?

— Ну да. Остальное — дело техники, — фыркнула Дел. — Она приходит к нему, изображает дикую страсть. Тут тоже надо и показать класс, и не переборщить. Когда он слышит, что она без ума от него и что ничего подобного она в жизни не испытывала, тут он!.. Он убьет самого президента, только бы ему не мешали продолжать это занятие. А тут муж якобы нападает на их след, и она уговаривает его скрыться, а у нее есть подруга где-нибудь на Островах — там, куда заходит теплоход, и подруга предоставит отдельное бунгало в их распоряжение, и уж там-то они смогут в безопасности любить друг друга вволю, только надо взять с собой побольше зелененьких, чтобы ни от кого не зависеть.

— Послушай, но не может же человек просто так бесследно исчезнуть? Пусть у него нет семьи, но есть друзья, соседи, дети, деловые партнеры. Что, если он напишет приятелю о своих успехах?

— Этим занимались Мак и Грог. Они как-то там устраивали, что письма приходили со штемпелями Толедо, Сиэтла или Нью-Йорка. И они сразу же, как мы снимали клиента и узнавали его имя, наводили о нем справки: семья, партнеры, какой счет в банке. Слишком богатых и важных мы не трогали. Если все оказывалось в порядке, они давали нам знать и мы переходили к активным действиям.

— Вот так все просто? — вздохнул я.

— Ну, не скажи. Конечно, многое зависит от девушки. Схема у всех одинакова, но каждая из нас ведет… вела себя с мужчинами по-разному. У Ди-Ди были свои приемы, у меня свои. В Тами было больше экзотики, и она этим пользовалась. В принципе, наверно, Ди-Ди умела уложить клиента в постель быстрее других, но я-то знаю, что если покажется, будто девушка чересчур легко дала себя уговорить, можно все испортить. Одного я натянула на себя только за день до отплытия. Ох, и веселились же тогда Тами и Ди-Ди!

Я прервал этот поток пикантных воспоминаний. Пришлось потратить массу времени, чтобы подробно изложить все это в более или менее подходящей форме. Труднее всего было выжать из нее имена клиентов. Из четырнадцати она с трудом вспомнила девять, причем в двух была не уверена, а потом забуксовала. Зато суммы она помнила хорошо. Четырнадцать операций принесли банде четыреста тысяч долларов.

Часа в два ночи она закапризничала:

— Милый, у меня так устала рука. Может быть, хватит?

— Отдохни, пока я все перечитаю.

Эти пятнадцать страниц, исписанных нетвердым детским почерком, не оставят равнодушным ни одного служителя закона. Я задумался. Она сидела, свесив голову, безучастная ко всему. Вряд ли удастся выкачать из нее еще что-нибудь существенное.

— Хорошо, Дел. Еще чуть-чуть закончим. Готова? Пиши:

«Я не собираюсь ничего говорить Ансу. Может быть, я оставлю ему прощальную записку».

— Абзац.

«Я сожалею, что причинила зло этим людям, и надеюсь, что своим поступком и этим письмом я смогу частично искупить свою вину».

— Абзац.

«Прими мою душу, Господи».

— Теперь подпиши, Дел.

Я следил через плечо, как она выводит: Адель Уайтни. Немного подумав, она подняла на меня глаза:

— Вообще-то это не настоящее мое имя.

— Напиши и настоящее.

«Джейн Адель Сташланд», — написала она и швырнула ручку, поставив при этом кляксу пониже подписи. Вскочив, она прижалась ко мне. Ее голова не доставала мне даже до подбородка. Я осторожно обнял ее.

— Ты ставишь мне пятерку, учитель?

— Пять с плюсом, Джейн.

Она мгновенно отпрянула от меня.

— О, не называй меня так!

— Прости, дорогая.

Она сладко зевнула.

— Как я устала! У меня совершенно нет сил. Тебе придется раздеть меня самому, милый. — Она еще теснее прижалась ко мне.

— Нам обоим надо как следует отдохнуть, моя прелесть. Завтра трудный день.

— Что-то это странно, — с прохладцей в голосе отметила она. — Может, с тобою не все в порядке?

«Монику» сильно качнуло, и она вынуждена была высвободиться из моих рук, чтобы не упасть. Судя по всему, мы входили в канал Нью-Провиденс.

— Завтра мы будем в безопасности в Лодердейле, — сказал я, бережно складывая ее исповедь и пряча ее в конверт, — и ты сможешь убедиться, в порядке ли я. Прежде чем поднести спичку, нужно подготовить дрова.

— Посмотрим, — сказала она, окинув меня недоверчивым взглядом с головы до ног. Подхватив свою сумку, она исчезла в ванной.

Воспользовавшись ее отсутствием, я разделся и сложил одежду рядом со своей кроватью, с противоположной от ее постели стороны. В потайном кармане брюк лежали толстый конверт и ключ от каюты. Выключив свет, я залез под простыню и сделал вид, что сплю.

Скрипнула дверь, и Дел показалась на пороге ванной. Я наблюдал за ней сквозь ресницы. Тяжелые волны светлых волос скрывали ее плечи. То, что она называла пижамой, оказалось блестящим полупрозрачным одеянием, оканчивающимся в четырех дюймах выше колен. Ничего не скажешь, подходящий костюм для самоубийства.

Она погасила свет в ванной, и в каюте стало совершенно темно. «Моника» приятно покачивалась на волнах, откуда-то из глубины доносилось равномерное урчание двигателя.

Я почувствовал, как моя кровать прогнулась от тяжести второго тела и прохладная рука нащупала мои колени.

— Почему ты не хочешь меня? Я не нравлюсь тебе? — еле слышно зашептала она. — Или все, что ты говорил, было ложью? Слова так мало значат. Как же мне узнать, правда ли это или нет? Как мне это почувствовать, Тревис, дорогой? Ведь они хотели убить меня. Мне страшно. Мне и сейчас страшно. Пожалуйста, милый мой, помоги мне. Приласкай меня. Мне так нужно немножко любви. Только когда я буду совсем твоей, мне станет легче. Нам будет очень хорошо вдвоем. Пожалуйста, прошу тебя…

Она продолжала шептать и гладить мои колени. Я вдруг почувствовал, что теряю власть над собой. Меня охватило дикое желание схватить ее, сдавить в объятиях и заставить ее покориться мне, как покоряются завоевателю.

Впоследствии я так и не смог объяснить себе, почему Эва, во всех отношениях превосходившая ее, оставила меня совершенно спокойным, а Дел сумела разбудить необузданные первобытные инстинкты.

Но в тот момент мне было не до психоанализа. Ее руки становились все настойчивее. Голова у меня шла кругом. Маленький дьявол, притаившийся где-то внутри меня, нашептывал: «Почему бы и нет? Плюнь на все, раз ты хочешь ее. И потом, это пойдет на пользу делу. Только так ты заставишь ее полностью тебе довериться. Никто не будет знать об этом»…

Но я-то буду знать.

Она сорвала с меня простыню, выскользнула из своего одеяния и прижалась ко мне всем телом. Прикосновения ее бархатистой кожи обжигали.

— Ну, скорее же, милый, — шептала она, вздрагивая и задыхаясь. — Возьми же меня! Ты видишь, я не могу больше, так я жду тебя…

Я понял, что сейчас рухну в темную пропасть. В жаркую, манящую, сладостную пропасть, откуда не вернулись по крайней мере четырнадцать человек.

Четырнадцать мужчин.

Запрокинув ей голову так, что хрустнули позвонки, я впился в ее губы. Мои зубы стукнулись о ее. Я с силой сжал ее в объятиях, подхватил, не отрываясь от ее рта, перенес на другую кровать и только там отпустил, дав ей возможность отдышаться.

— Эй-эй! Что ты делаешь! — простонала она.

— Так будет лучше, моя прелесть. Извини, я несколько старомоден. У меня пунктик насчет времени и места. Дай мне насладиться ожиданием. Нам бы вырваться отсюда живыми и невредимыми, и мы будем целые дни проводить в постели.

Она попыталась было возроптать, но постепенно успокоилась.

— По крайней мере я убедилась, что у тебя все в норме, — пробормотала она, поворачиваясь на бок.

— Ну и слава Богу. Спи, малышка.

Минут через двадцать я решил, что дал ей вполне достаточно времени, чтобы уснуть, бесшумно вскочил, оделся и склонился над ней. Она спала, глубоко и ровно дыша. Я выскользнул из каюты и запер за собой дверь.

Парусиновая пижама в желто-черно-зеленую полоску делала Мейера похожим на циркового медведя. Вздыхая и зевая, он уселся поближе к лампе и развернул послание Дел. Прочитав первые строки, он перестал зевать, подобрался и молча читал до самого конца. Закончив, он одобрительно кивнул, спрятал письмо во внутренний карман своего пиджака и устремил задумчивый взор поверх моей головы.

— Было бы крайним упрощением, — начал он, — пытаться представить ее сущность…

— Мейер, ради Бога!..

— …в обычных терминах, как то: бессердечность, безнравственность, инфан…

— Мейер, я тебя умоляю!

— Для людей… Нет, для особей такого типа существует только два понятия: «Я» и «Не-Я». Вернее, реально существует только «Я», остальные — «Не-Я» — лишь постольку, поскольку они полезны для «Я». Эта парочка, не моргнув глазом, избавилась от четырнадцати «Не-Я», потому что…

— Ты всегда занимаешься философией в три часа утра?!

— … потому что для них это было не четырнадцать братьев, а четырнадцать мешающих предметов.

— Мейер, если ты немедленно не прекратишь…

— Ты что, не согласен со мной?

— Слушай, ты, Зигмунд Фрейд, ты ходил туда, черт тебя возьми?!

— Ах, право, какие пустяки тебя интересуют! — обиженно протянул Мейер, опять начиная зевать и потягиваться. — Конечно, ходил. Туда можно было привести духовой оркестр — он бы все равно не заметил. Я заткнул раковину в ванной, налил воды и пустил туда нашу куколку плавать. Это смотрится весьма эффектно. Особенно удались колышущиеся в воде волосы. Я не стал гасить свет в ванной. Думаю, после столь обильных возлияний он скоро посетит сие заведение.

— Боже, как ты многословен! Что ты думаешь по поводу денежек Пауэлла Даниельса? Неужели мы позволим им уплыть?

Мейер взглянул на часы и с сомнением покачал головой.

— Уже около четырех. Он может проснуться в любой момент — ведь он проспал уже почти семь часов. По-моему, это чересчур рискованно.

— И все-таки я попробую.

— Что за тяга к героическим деяниям? — поинтересовался Мейер. — Или ты продал душу дьяволу, а тело — этой маленькой ведьмочке?

— Ты на редкость догадлив.

— Ага, и теперь ты наложил на себя епитимью — добыть если не чашу Грааля, то хотя бы пояс с деньгами.

— Ты что, и впрямь думаешь, что я?..

— Нет, мой мальчик, если бы я так думал, то никогда не шутил бы поэтому поводу.

— А между тем я был чертовски близок к этому. Как никогда.

— В самом деле? — Мейер удивленно приподнял брови. — А впрочем, что такого: она весьма привлекательна и наверняка э-э-э… обладает высокой квалификацией. Сын мой, я отпускаю тебе этот грех, тем более, что желание не есть действие.

— Спасибо, падре, — ухмыльнулся я. — Все-таки я пойду. Ты не забыл, что еще надо сделать?

— Не волнуйся. И будь осторожен с этим типом.

Я поднялся на палубу и некоторое время постоял у перил, подставляя лицо ветру. Судно плавно неслось по невидимым волнам, оставляя за кормой вспененный фосфоресцирующий след.

Я хотел зайти к себе за пистолетом, но передумал: Дел могла проснуться. Неужели я не справлюсь с полусонным пьянчугой, сколько бы там фунтов мускулов на нем ни висело?

13

Беззвучно прикрыв за собой дверь четырнадцатой каюты, я постоял, привыкая к темноте. Из-под двери в ванную виднелась яркая полоска света, но она только слепила глаза.

Наконец я разглядел неподвижный силуэт Анса на кровати, очертания мебели и даже краешек записки, пришпиленной к пустой подушке.

Я подошел поближе и раздвинул занавески на ближайшем иллюминаторе. Отраженный свет палубного прожектора проник в каюту, создавая рассеянный полумрак. Обойдя вокруг кровати, я склонился над спящим. Он лежал на левом боку, почти ничком, подогнув правую ногу и засунув руки под подушку. Простыня прикрывала его до середины груди. Я осторожно стянул ее, открыв спину и бедра. Приподняв край пижамной куртки, я увидел у него на талии темную полосу дюйма в четыре толщиной. Застежки видно не было. Я осторожно дотронулся до пояса и пришел к выводу, что это обычное потайное портмоне, застегивающееся на две пряжки спереди. Запустив руку поглубже, я нащупал одну из них.

Его грудь медленно вздымалась и опускалась прямо перед моим носом. Чтобы расстегнуть пряжку, надо было затянуть ремень. Ухватившись за свободный конец, я манипулировал ремнем в такт его дыханию: понемногу натягивал на выдохе, чуть-чуть отпускал на вдохе. От него здорово несло перегаром. Потребовалось не меньше дюжины вдохов-выдохов, чтобы язычок выскользнул из дырочки.

Немного передохнув, я взялся за вторую пряжку. Вдох — выдох, вдох — выдох. Можно будет вынуть деньги и оставить пояс под ним — пусть думает, что пряжки сами расстегнулись. А можно будет просто вытянуть из-под него пояс и выскочить в коридор, пока он придет в себя. Лишь бы в коридоре никого не было.

Но я не успел сделать ни того, ни другого. Видимо, в какой-то момент я отвлекся и натянул ремень слишком сильно.

Его рука мгновенно вынырнула из-под подушки и метнулась к поясу, едва не столкнувшись с моей.

— Ах ты, сука! Какого черта тебе надо? — Анс рывком сел на кровати.

Заметив, что он нащупывает выключатель, я сцепил руки в замок и ударил, целясь в затылок, но в темноте промахнулся и угодил в твердый бугор трапециевидной мышцы. Он отреагировал мгновенно. Вскакивая на ноги, он одновременно обхватил меня могучими руками и опрокинул на пустую кровать. Я попытался вцепиться ему в глаза, но он увернулся, не выпуская меня из своих медвежьих лап. Я нанес несколько бесполезных ударов кулаком по его шее, затем нащупал ухо и крутанул его как следует, но он только сдавил меня еще сильнее. Я не мог выдохнуть, перед глазами поплыли круги. Понимая, что это мой последний шанс, я обхватил рукой его бычью шею, нащупал подбородок и ввинтил большой палец в болевую точку под челюстью. Он замычал от боли и на мгновение ослабил нажим. Я едва сумел вдохнуть, как он вновь навалился на меня. Я успел увидеть, как он заносит кулак над моим лицом, и подался в сторону. Удар пришелся по шее. От дикой бол и в горле я дернулся так, что мы оба свалились в проход между кроватями, но он оказался внизу. Ухватив его за уши, я дважды шмякнул его головой об пол, но на него это почти не произвело впечатления. Вывернувшись из-под меня, он нанес сокрушительный удар ногой прямо мне в челюсть.

Я упал на спину. Сознания я не потерял, но не мог пошевелить не только пальцем, но и языком. Казалось, будто в горло мне напихали щебенки.

Со спокойствием, удивившим меня самого, я подумал, что их излюбленное местечко для ночных прогулок по палубе совсем недалеко отсюда. Как это сказал Мейер? «Для него ты не более, чем вещь». Притом совершенно ненужная.

Моя бедная голова каталась по полу в такт покачиванию «Моники». Когда она откатывалась вправо, я мог его видеть. Он сидел на своей кровати, свесив голову между колен, и что-то бормотал себе под нос. Я вдруг подумал, что он еще не вполне проснулся и все это время действовал автоматически.

Внезапно он встал, и я похолодел в ожидании финала. Но, к моему удивлению, он, скрючившись, потащился в ванную. Любопытство пересилило боль. Я пошевелил руками, согнул ногу в колене. Конечности подчинялись мне, хотя и с трудом. Перекатившись на живот, я подтянулся на руках, оторвал от пола все восемь тонн моего тела и ухватился за край кровати. Вытянув шею, я через открытую дверь заглянул в ванную.

Одной рукой он опирался на раковину, в другой держал мокрую японку. Прошла секунда, другая, он застыл на месте и только беззвучно открывал и закрывал рот. Это зрелище вселило в меня некоторый оптимизм, и я попытался встать на две хлипкие макаронины, которые когда-то были моими ногами.

Подкравшись к двери, я увидел его подбородок в трех футах от себя, как раз на уровне моей груди. Он не заметил меня. Все его внимание было поглощено детской игрушкой, которую он держал в дрожащих руках.

Мне хватило времени на то, чтобы сдернуть с вешалки полотенце и обмотать им руки. Расставив ноги, я принял наиболее устойчивую позицию.

На этот раз я попал в точку. Он беззвучно рухнул вперед, гулко стукнувшись лбом о кафель.

Покидая четырнадцатую каюту, я уносил пояс Анса и куклу-японку. Сам Анс лежал в своей постели в той же позе, что и полчаса назад.

Интересно, что он сумеет вспомнить утром?


Утро началось со стука в дверь и призыва стюарда как можно скорее выставить багаж в коридор. Я быстренько оделся, но Дел даже не пошевелилась. Золотые волосы рассыпались по подушке, розовые губки приоткрыты, грудь мерно вздымается. Очень мило.

Нашего стюарда звали Артуро Талиапелолеоне — во всяком случае, именно так было написано на его визитке.

Вооружившись несколькими известными мне итальянскими словами и американскими банкнотами, я приступил к переговорам.

— Scusi, — сказал я. — Я хочу попросить вас о помощи в одном деликатном деле, per favore.

В результате удара Анса мой голос звучал в меру таинственно. Артуро вопросительно взглянул на меня:

— Да, синьор?

— Я из numero sci. Как видите, дело важное, — я предъявил ему один из веских аргументов.

Сначала он решил, что это десятка, и чуть-чуть скривился, но затем он увидел второй ноль:

— Все, что смогу, синьор! — Сотня растаяла в воздухе.

— В моей каюте сейчас находится леди. Она из другого номера. Нам нужно остаться здесь примерно до полудня.

— Совершенно невозможно, синьор!

— Все возможно на этом свете. Весьма возможно, например, если она будет сходить вместе со всеми, ее супруг пристрелит ее прямо на трапе. Вряд ли это пойдет на пользу вашей фирме, а?

— Да, конечно, — он слегка побледнел. — Но как же быть с багажом?

— Об этом не беспокойтесь. Наши друзья прихватят и ее, и мой багаж.

— Но… дежурный обнаружит, что двое пассажиров не сошли на берег.

— Нужно убедить дежурного, что он ошибся в счете. — Я вынул из кармана еще две бумажки: пятьдесят и двадцать. — Этого будет достаточно?

— М-м-м… Пожалуй, да.

— А это для горничной. — Я дал ему еще одну двадцатку.

— Уборка уже началась, синьор. Горничная будет переходить подряд из каюты в каюту.

— Неужели вы не сможете найти какой-нибудь предлог, чтобы она пока не заходила в шестую? Насколько я понимаю, вы отплываете только в пятницу.

— Это очень сложно, но…

— Так ли уж часто выпадает случай спасти жизнь красивой женщины?

Он выпятил грудь.

— Можете на меня положиться, синьор!

Я вернулся в каюту. Дел еще спала. Просмотрев содержимое ее пакетов, я сложил то, что могло ей понадобиться, в сумку, остальное прямо в пакете запихнул в свой чемодан. Затем я понес свой багаж к Мейеру.

— Ну, что, остыл немного? — спросил Мейер.

Вместо ответа я расстегнул рубашку, снял пояс с деньгами мистера Даниельса и передал Мейеру. Он понимающе кивнул и надел его на себя. Пришлось проткнуть в ремне две лишние дырочки.

— Мне, как экономисту, претит обращаться с деньгами таким образом, — вздохнул он.

— Ничего, переживешь.

— А как это пережил наш приятель?

— Понятия не имею. Может, решил, что я ему приснился. Моего лица он не видел. Правда, наверное, он догадывается, что это была не Дел. Кстати, меня спасла наша кукла. Вот так-то.

Мы выставили в коридор весь багаж, и я пошел к себе. На двери шестой каюты уже красовалась табличка, на итальянском и английском языках, запрещавшая входить внутрь. Тем не менее я вошел. Кровать Дел была пуста, в ванной текла вода, но дверь была приоткрыта, я постучал.

— Это ты, дорогой?

— Да.

— Входи, милый.

Я вошел. Она сидела в узкой глубокой ванне.

— Доброе утро, дорогой, — улыбнулась она и протянула мне шланг с душем. — Потри мне спину, пожалуйста.

Она встала, повернулась ко мне спиной, подобрала волосы со спины и стояла так, пока я смывал с нее пену.

— Все? Теперь, пожалуйста, вытри спину досуха, чтобы я могла опустить руки. У меня так много волос, что они сохнут часами.

Я выполнил все, что требовалось. Она повернулась ко мне и с сияющей улыбкой протянула намыленную губку.

— Ты так хорошо справился со спиной, что я доверю тебе остальное.

— Сейчас не время для шалостей, детка. Одевайся.

Против моего ожидания, она не стала возражать и начала одеваться. Тем временем я сбегал к своему другу Артуро Талиа-как-его-там и заказал завтрак. Когда через десять минут он явился с подносом, я позаботился о том, чтобы он не увидел Дел, и не пустил его дальше порога. Тщетно попытавшись заглянуть мне через плечо, он удалился.

Дел с удовольствием принялась за еду.

— Когда мы сойдем на берег? — спросила она, отпив ледяного сока.

— Думаю, часов в одиннадцать. Сейчас я хочу выйти и проследить за Терри.

— Поверь, он прошмыгнет на берег тихо, как мышка. О нем можно не беспокоиться.

— Все равно, я хочу убедиться, что его не встречают копы. Вернее, вас обоих. Ведь это может спутать нам все карты.

Она перестала жевать.

— Почему?

— Если полиция начнет расспрашивать о тебе членов команды, наш стюард быстро сложит два и два и приведет их сюда.

— Нет, не может быть, чтобы они уже пронюхали про нас с Ансом.

Она с сомнением покачала головой и взялась за вилку, но вдруг опять остановилась.

— Стоп! Но они узнают наверняка, как только получат ту бумагу, что я написала вчера. Послушай, что ты с ней сделал?

— Отдал своему другу. Он опустит ее в почтовый ящик, как только сойдет на берег.

— Мне кажется, нам следовало сделать это самим. Вдруг он полюбопытствует и сунет туда нос?

— Не имеет значения. И потом, решения принимаю я. Ты против?

— Я… Я — нет. Как скажешь, милый. Так и должно быть.

Я допил кофе, напомнил ей про условный стук и вышел. Во избежание недоразумений я запер дверь и снаружи.

«Моника» как раз собиралась пришвартоваться. На пристани, у канатного ограждения, толпились человек сто встречающих. Они размахивали руками и издавали приветственные вопли. По судовому радио всем пассажирам предложили собраться на палубе. Они смогут сойти на берег, как только будет выгружен багаж. Появился капитан с двумя помощниками, все — в безупречно белоснежной форме. Они первыми спустились по трапу.

Я встал так, чтобы видеть и весь пассажирский трап, и встречающих. Пассажиров еще не пускали вниз. Шла выгрузка багажа. По-моему, добрую треть его составляли сувенирные плетеные корзины с набором ликеров. От люка к багажному отделению то и дело отъезжали электрокары. Толпа пассажиров, гудящая, как растревоженный улей, выстроилась в очередь на палубе. Они стремились сойти на берег едва ли не с большим нетерпением, чем неделю назад подняться на «Монику». Во главе очереди стоял Мейер. Не замечая меня, он с самым серьезным видом заполнял таможенную декларацию. Заглушая все вокруг, из динамиков на пристани полились звуки марша.

Сквозь толпу с трудом продирались члены экипажа. Они вели ко второму трапу группу избранных, которые сочли себя слишком высокопоставленными, чтобы стоять в одной очереди с себе подобными. В основном это были второразрядные местные политиканы. Среди пассажиров, возмущенных такими привилегиями, раздался ропот недовольства. Бедная «Моника»! Присущий ей имидж светскости, лоска и респектабельности исчез за пять минут.

Внезапно я увидел, как Мейер преспокойно спускается по второму трапу вместе с «избранными». Заметив меня, он величественно кивнул с видом принца крови, подающего милостыню нищему. Глядя на него, я был уверен, что никому и в голову не придет спросить, как он, собственно, сюда затесался. Герр доктор профессор Мейер привык к тому, что с ним обращаются, как подобает.

Сверху я наблюдал, как он рыщет среди встречающих в поисках нашей Эвы — Мерримей. Мы заметили ее одновременно. Сказав ей что-то, он вывел ее из толпы к самому краю ограждения, где ее сразу можно было увидеть. Затем он помчался догонять свою группу, которая уже начала проходить паспортный контроль.

Я забеспокоился, не видя среди пассажиров Анса Терри. Вдруг я перестарался? Я представил себе, как стюард найдет его в бесчувственном состоянии, с кровоподтеками на теле и лице. А если, не дай Бог, произошло внутреннее кровоизлияние и…?

Я бросился к четырнадцатой каюте. Двери были распахнуты, и две горничные преспокойно наводили порядок, щебеча по-итальянски. Я опять выскочил на палубу. Анса в толпе не было. Где же он, черт возьми?..

Вдруг я заметил нескольких человек, лениво облокотившихся на перила на одном из верхних ярусов, футах в двадцати надо мной. Они спокойно наблюдали за суматохой внизу. Это, на мой взгляд, наиболее разумная категория пассажиров, которая предпочитает не суетиться попусту. Среди них был и Анс Терри.

Поднявшись наверх, я встал в футах десяти от Анса. Его большое тело казалось странно неподвижным, на лице застыло бессмысленное выражение. Я заметил багровую отметину у него на лбу. Пытаясь представить, о чем он сейчас думает, я вдруг вспомнил, как в детстве в зоопарке наблюдал за белым медведем. Несчастный зверь кружил по клетке с равномерностью часового механизма. Каждый следующий круг в точности повторял предыдущий и кончался тем, что он натыкался на прутья решетки. Нечто подобное, мне кажется, происходило сейчас в голове у Анса.

Он был уверен, что Эва утонула. Такая подробность, как цементный блок, была известна только ему и Маку. И тем не менее ночью в его каюте появляется — а потом исчезает — явный намек на то, что это знает кто-то еще. Или ему приснилась эта дурацкая кукла? Вдобавок исчезла Дел, оставив странную записку. И, наконец, кто-то пришел ночью специально, чтобы отнять у него деньги. И отнял.

Уставившись в пространство мутными глазами, он наверняка вновь и вновь перебирал эти события, безуспешно пытаясь нащупать связь между ними.

Я посмотрел вниз и увидел Мерримей на открытом месте прямо под нами. Задрав голову, она следила за мной. Как и было условлено, я показал ей Терри. Она слегка кивнула и улыбнулась.

Кончился очередной бравурный марш. Не дожидаясь, когда начнется следующий и снова заглушит все звуки, Мерримей сдернула с себя темные очки и закричала:

— Анс! Хелло, Анс!

Его тело дернулось, руки вцепились в поручни. Вот он увидел ее и замер. Она стояла в излюбленной Эвиной позе — одна рука на бедре, нога отставлена в сторону, голова поднята, на лице — насмешливая Эвина ухмылка.

Не отрывая от нее глаз, он так перегнулся через поручни, что я стал опасаться, не свалится ли он сейчас прямо к ее ногам. Она помахала рукой и послала ему воздушный поцелуй. Резко выпрямившись, он издал странный захлебывающийся звук, да так и застыл с раскрытым ртом.

Внезапно он ринулся к трапу. Пожилой, хорошо одетый джентльмен как раз помогал спуститься своей даме. Ввинтившись в шестидюймовое пространство между ними, Анс отбросил его плечом. Мужчина отлетел и ударился о перила. Женщина, пытаясь поддержать его, взмахнула руками, но потеряла равновесие и начала падать, как в замедленной съемке. Я бросился к ней, но опоздал. Она упала на груду сложенных шезлонгов и осталась лежать на спине. Пирамида шезлонгов рассыпалась со страшным грохотом. Из нескольких царапин на лице и теле женщины сочилась кровь. Ее муж сдавленным от ужаса голосом закричал: «На помощь! Помогите!», но его заглушил грянувший в этот момент очередной марш. Я метнулся было к женщине, но мысль, что я могу упустить Анса, заставила меня изменить направление.

Пробегая по следующему ярусу, я успел заметить, как Анс скользнул вниз по трапу, ведущему на палубу. Перед трапом растянулся здоровенный толстяк, пыхтя и выкрикивая ругательства. Видимо, Анс и его сбил с ног. Я попытался обогнуть его, но толстяк с неожиданным проворством подставил мне ногу. Я шлепнулся, едва успев подставить руки.

Должно быть, это было комичное зрелище: мы с толстяком лежали на полу лицом к лицу, буравя друг друга возмущенными взглядами.

— Что за чертова беготня? — проворчал он. — Сначала один, теперь второй!

— Я как раз пытался остановить того, первого.

— Одного из вас более чем достаточно. Слишком много беготни.

Не вступая в дальнейшие пререкания, я вскочил и подбежал к перилам, понимая, что догнать Терри я уже не смогу. Снизу доносились удивленные возгласы. Я увидел, как Анс спускается по грузовому транспортеру, одновременно отбиваясь от матроса, которому такое нарушение установленного на «Монике» порядка почему-то не понравилось. Град ударов заставил матроса отступить, и Анс, перемахнув через поручень транспортера, спрыгнул на берег и ринулся прямиком к месту, где стояла Мерримей.

Без всяких колебаний я достал пистолет и приготовился стрелять. Правда, дистанция для моего оружия была великовата, но я надеялся, что смогу хотя бы зацепить Анса и не дать ему приблизиться к Мерримей. Но выстрелить мне не удалось: один из грузчиков, ловкий, как обезьяна, спрыгнул на берег вслед за Ансом, догнал его и повис на нем сзади, обхватив за шею. Анс пошатнулся, но продолжал идти вперед, таща на себе грузчика. Наперерез им уже бежал вахтенный с дубинкой. Мощный удар дубинки сбил бы с ног девяносто девять человек из ста, но Анс его как будто не почувствовал: ухватившись за другой конец дубинки, он оттолкнул вахтенного с такой силой, что тот упал. Воспользовавшись вынужденной остановкой, Терри решил, видимо, избавиться от дополнительного груза у себя за спиной и, ухватив парня за запястья, приподнял его над головой и отшвырнул в сторону. Пролетев десяток футов по воздуху, бедняга врезался в ограждение.

Музыка смолкла. Толпа, стоявшая у ограждения, отхлынула назад. Одна только Мерримей, к моему изумлению, стояла в прежней позе на том же месте и даже улыбалась.

Я поднял пистолет и прицелился. В этот момент на Терри налетел, как разъяренный бык, пришедший в себя матрос с транспортера. На помощь ему спешили еще два грузчика. Вахтенный стал на ноги, подбежал к ним и с размаху опустил дубинку на голову Анса. Началась свалка, какое-то время не было видно ничего, кроме мелькания рук и ног. Внезапно куча распалась, на какой-то момент вынырнул Терри, выпрямился, но вахтенный, изловчившись, снова двинул его дубинкой по голове. Анс упал. Все было кончено. Победители отряхивались и потирали ушибленные места. В воцарившейся тишине стал слышен растерянный голос с верхнего яруса: «Доктора! Скорее доктора!»

Толстяк по-прежнему стоял рядом со мной, но смотрел не вниз, а на пистолет в моей руке.

— Я ничего не видел, я ничего не знаю, — быстро сказал он, заметив мой взгляд, и тут же отошел.

После паузы и на берегу, и на корабле поднялся невообразимый гомон: все оживленно обсуждали увиденное, и, как всегда в таких случаях, не нашлось и двух человек, которые бы видели одно и то же.

Несколько мужчин подхватили Терри и повели к административному зданию. Он послушно поплелся за ними, но шагов через десять остановился, поднял вверх залитое кровью лицо и издал душераздирающий вопль: «Хааооо — хааооо — хааооо!..» Толпа снова притихла. Анс стал вырываться, ему удалось высвободить правую руку, но один из сопровождающих тут же опять ударил его по голове. Анс опустился на колени, мужчины снова подхватили его и поволокли дальше.

Инцидент был исчерпан.

По радио опять начали передавать марши. Грузчики вывозили последние тележки с багажом. Вахтенный снял цепь, перегораживающую трап, и пассажиры с шумом повалили на берег.

Я поискал глазами Мерримей. Она стояла все на том же месте и вопросительно смотрела на меня. Я сделал ей знак, что все отлично, она кивнула и медленно пошла к месту, где они должны были встретиться с Мейером.

Я вернулся в шестую каюту. Было девять часов утра.

Дел сидела за столиком в той же позе, в какой я ее оставил. Она вскинула голову. Все вопросы были написаны у нее на лице.

— Никаких проблем, — сказал я. — Он сошел на берег. Никто его не встречал.

— Так я и думала. А что там был за шум?

— Какой-то тип напился и полез на конвейер для багажа. Пока его снимали, все стонали от хохота.

Кофе в металлическом кофейнике был еще теплым, но уровень бренди в бутылочке, предусмотрительно поданной Артуро, заметно понизился. Я допил остальное, чтобы чуть-чуть привести в порядок нервы. Я не мог забыть, как яростно Терри рвался к Мерримей, не мог простить себе, что подверг ее такой опасности. Терри был настолько вне себя, что мог бы задушить ее на глазах у пятисот свидетелей.

Некоторое время мы сидели молча. Из коридора то и дело доносилась певучая итальянская речь. Дел взяла меня за запястье и посмотрела на часы.

— Я даже свои любимые часики оставила там. Между прочим, девяносто баков. — Она погладила меня по рукаву. — Бедный Мак-Ги, хорошенькое же приобретение ты сделал. У меня нет ни пенни. А если б ты знал, сколько всего я бросаю: первоклассная одежда, обувь, украшения… А сколько косметики! И я не могу прихватить даже самой малости. Как жаль! Наверно, Анс все это продаст. Или… — Ее глаза тревожно расширились. — О, Господи, я совсем забыла! Мак и Грифф могут убить и Анса, и Фрэнки. — Она вдруг горестно застонала и затрясла головой. — Что же я несу, Боже мой! У них не будет времени на то, чтобы выкурить сигарету после того, как копы получат мое письмо! Что же я наделала, а? Должно быть, я сошла с ума! Если мне удастся выкрутиться, то только благодаря тебе, Т… Т… Дорогой, подскажи мне! Я так напугана, что даже забыла твое имя…

— Тревис. Трев.

— О'кей, теперь я запомню. А где мы будем жить в Лодердейле? Знаешь, милый, я чувствую себя, как школьница, у которой начались летние каникулы. Как нам будет хорошо вдвоем, правда? Мы поедем путешествовать! Знаешь что, мне надо взять новое имя. Я хочу, чтобы оно тебе понравилось. Я уже придумала одно: Нел Коль-Томпсон. Нел — потому что похоже на Дел, а Коль-Томпсон — это мой любимый магазин на Бей-Стрит, и именно там мы встретились с тобой, мой любимый. Тебе нравится?

— Потрясающе.

Она встала позади меня и легкими, ласкающими движениями начала массировать мне шею.

— Трев, дорогой, перестань хмуриться. Расслабь мышцы, постарайся дышать глубже…

Некоторое время она продолжала трудиться над моими мышцами, но потом разочарованно вздохнула:

— Бесполезно. — Она обошла вокруг, свернулась клубком у меня на коленях и поцеловала в ухо. — Я знаю, что нужно сделать. У нас еще куча времени. Я помогу тебе расслабиться. Тебе нужно только лечь на спину и закрыть глаза, дорогой мой. Дел… то есть Нел все сделает сама. Сейчас тебе станет хорошо…

— Мне станет совсем хорошо, если вдруг войдет Артуро.

— Ну, что ж, будь по-твоему, — пожала она плечами. — Но уж когда мы доберемся до места, где бы там оно ни было, я заставлю тебя забыть обо всем на свете.

Потянувшись, она улеглась на кровать, зарылась в подушки и начала нескончаемое повествование о своем детстве в Остине, Миннесота, о своем недолгом девичестве и о семилетнем союзе с Ансом. Лишний раз я убедился в правоте Мейера: еще вчера безраздельный владыка, сегодня Анс был выкинут за ненадобностью. Четырнадцать покойников были с легкостью вычеркнуты из памяти, а несколько слезинок, пролитых по Эве, объяснялись всего лишь данью приличиям. Все ее воспоминания, все интересы были до ужаса банальны и никчемны. Ей было двадцать три года, но до сих пор она ни разу не задумалась ни о прошлом, ни о будущем.

Наконец я решил, что мы можем идти. Она накрасила губы и надела темные очки. Уже стоя в дверях, она заметила:

— Если честно, то я сыта этими круизами по горло.

Я прошел вперед, убедился, что никого нет, и вернулся за ней. Мы спокойно сошли по трапу и вышли за ограду, так и не встретив ни одной живой души.

Воспользовавшись телефоном-автоматом, я вызвал такси. Садясь в машину, она улыбнулась мне робко и нежно.

14

Следуя моим указаниям, водитель выехал из порта на автостраду и свернул налево. Еще через четыре квартала я сказал:

— Приятель, мне надо сделать пару звонков. Будь добр, причаль к торговому центру, поближе к аптеке.

Он припарковал машину у тротуара. Потрепав Дел по колену, я попросил:

— Милая, подожди меня здесь. Тут есть кондиционер, тебе не будет жарко. Я хочу заказать кое-что к нашему приезду. Минут пять-семь, хорошо?

— Конечно, дорогой.

— И ты не скучай, парень, — я протянул водителю пятерку, и, приоткрывая дверцу, прошептал Дел на ухо: — Сиди тихо, как мышка. Договорились?

Она кивнула.

Торговый центр занимал целый квартал и все время достраивался и перестраивался, но аптека в нем была одна. Мерримей и Мейер сидели возле крайней телефонной кабинки. Мерримей снова стала блондинкой и даже успела переодеться в красную юбку и бело-красную блузку. Оба они были настроены по-деловому.

— Как близко они могут подъехать? — без предисловия спросил Мейер.

— Можно даже вплотную.

Мерримей встала:

— Наверно, будет лучше, если снова позвонит тот же голос?

— Конечно!

Мерримей зашла в кабинку и начала набирать номер.

— Очень сообразительная девочка! — зашептал Мейер. — Знаешь, как она переправила письмо в полицию? Не снимая парика, поймала мальчишку в двух шагах от участка и попросила отнести конверт в отдел по расследованию убийств.

— Она звонила им?

— Да, в десять тридцать. Сказала, что она — автор письма. Те признали, что письмо очень интересное, они уже отправили копию в Бровард-Бич и жаждут с ней познакомиться. Она ответила, что передумала кончать самоубийством и собирается как можно скорее уехать отсюда. Ее пытались задержать у телефона, чтобы засечь номер, но она сказала, что у центра Говарда Джонсона ее ждет машина, и повесила трубку.

Центр Говарда Джонсона находился в шести кварталах к северу от того места, где мы находились.

Мерримей вышла из кабинки и помахала нам рукой:

— Пойдемте отсюда.

Мы прошли через аптеку во внутренний двор, а через него на боковую улицу. Там нас ждала белая спортивная машина Мерримей. Она вручила мне ключи, Мейер устроился сзади. Мы объехали торговый центр и припарковались наискосок от такси. Сквозь боковое стекло виднелась белокурая головка Дел.

Из-за угла вылетела патрульная машина и, взвизгнув тормозами, стала впритирку к такси, заблокировав ему выезд. Из нее мгновенно выскочили двое полицейских с револьверами в руках. Прохожие замерли.

Дел быстро сообразила, что к чему: выпрыгнув из машины, она запетляла между автомобилями, стремясь скрыться в торговом центре. Полицейские ринулись за ней. Она бежала очень быстро, и на секунду мне показалось, что ей удастся уйти, но уже у самого входа в магазин они нагнали и схватили ее. Она отбивалась, как бешеная кошка, но один из полицейских ухватил ее поперек талии и оторвал от земли. Второй в это время защелкнул наручники на ее правом запястье, пристегнув ее к себе. Только тогда она покорилась.

Зевак собралось больше чем достаточно. Она шла за полицейским по образовавшемуся в толпе коридору, низко опустив голову. Водитель такси, разинув рот, стоял около своей машины. Откуда-то подъехала еще одна патрульная машина. Приехавшие на ней полицейские начали расспрашивать водителя. Я видел, как он показал им на вход в аптеку, и они все вместе направились туда. Дел к этому моменту уже запихнули в патрульную машину. Не сдержавшись, я выругался и нажал на газ.

Через пару минут, когда мы уже неслись по шоссе, я сказал:

— Прошу прощения за мой лексикон.

— Ничего, Трев. Я готова была к тебе присоединиться.

— И я тоже, — подал голос Мейер.

— Мерримей, — спросил я, — как тебе удалось спокойно стоять и смотреть, как Терри летит к тебе?

— Я заставила себя думать, будто это съемка. Будто бы мы снимаем фильм про Эву, и Эва — это я. Я знала, что он уже пытался убить меня и сейчас попытается еще раз. Я так разозлилась, что сама готова была убить его. — Она сделала паузу. — Мне кажется, он был… Он ничего не соображал.

— Да, — согласился я. — Это было вне пределов его разумения, и мозг отказался служить ему. Он действовал на инстинктах.

— Значит, мое… перевоплощение сработало?

— Еще как. Я даже не рассчитывал на такой эффект. Я хотел всего лишь заставить его начать суетиться, совершать ошибки. То, что его тут же арестовали, — вообще фантастика! Теперь, когда у них есть и Дел, и письмо, ему уже не выкрутиться. Вот что, друзья, нам надо отвлечься от всего этого. Давайте поедем ко мне и спокойно выпьем по коктейлю.

— С удовольствием, — сказала Мерримей и задумчиво добавила: — Такая реакция — мечта любого актера.

Вскоре мы уже сидели в прохладном чреве «Альбатроса» со стаканами в руках.

— И все-таки кое-что не дает мне покоя, — вдруг сказал Мейер. — Например, то, что эта маленькая дрянь обязательно назовет копам твое имя. А оно не так уж неизвестно местному гестапо. Как ты из этого вылезешь?

— Из чего? Никто не видел ее у меня в каюте. Стюард в жизни не признается, что позволил двум пассажирам избежать паспортного контроля. Мисс Мерримей Лэйн, с которой я познакомился у своего близкого друга, встречала нас обоих в порту и подтвердит, что мы вышли одними из первых. Кто была та темноволосая женщина, которая передала письмо и звонила по телефону? Понятия не имею. Откуда блондинка знает мое имя? А-а, так это та прелестная блондинка, с которой я познакомился на Бей-Стрит и угостил коктейлем? Да, мы представились друг другу. Миссис Дел Терри, если не ошибаюсь. Но на этом наше знакомство кончилось. Ребята, поверьте мне, я в жизни не слыхал ни о какой Тами Вестерн. А об Эванджелине… как ее там?.. слышал только по радио. Девушка использовала мое имя, чтобы прикрыть своего парня, неужели непонятно?!

Рассмеявшись, Мерримей поставила на стол пустой стакан и встала.

— С вами очень хорошо, мои дорогие, и все это было очень интересно, но мне пора. Такие встряски иногда полезны, и вообще, я обожаю всякие авантюры. Но больше всего на свете я люблю свою удачу, свою карьеру. И я очень благодарна вам за то, что вы заставили дядюшку Джека взглянуть на меня по-другому!

Она чмокнула Мейера в щеку и направилась к выходу. Я поднялся вслед за ней на палубу и помог ей сойти на берег.

Положив руку мне на плечо, она некоторое время изучающе смотрела на меня своими чудесными темно-карими глазами.

— Вот что, Мак-Ги… Если удача вдруг изменит мне, я могу рассчитывать, что ты поделишься своей?

— В любое время.

Она легко прикоснулась губами к моим губам, оставив на них ощущение свежести и прохлады, и ушла. Красная юбка полоскалась вокруг загорелых стройных ног.


— А водитель такси? — сварливо накинулся на меня Мейер, едва я спустился вниз. — А те, кого ты расспрашивал насчет Тами Вестерн?

— Мейер, успокойся, — взмолился я. — Никто не будет копать так глубоко, у них и без того все нити в руках.

Но Мейер упрямо продолжал бурчать что-то себе под нос. Он снял пояс с деньгами, и двадцать шесть тысяч нашли временное пристанище в моем подводном тайнике. Впоследствии я отослал их разведенной жене и двум пятнадцатилетним близнецам Пауэлла Даниельса. Разумеется, я позаботился о том, чтобы отправитель не мог быть установлен.

В течение следующих суток были арестованы все: Терри, Лойял, Берга, Маклин, Ди-Ди. Полиция прочесала континент от Гудзонова залива до Акапулько в поисках Уолтера Гриффина, но безрезультатно… Маклин сознался, что он сам сидел за рулем машины, сбившей Тами, а Грифф швырнул обезумевшую от ужаса девушку под колеса. Распоряжения отдавал Грог.

Большое жюри вынесло приговор в рекордно короткий срок. Но еще до этого я был приглашен на очную ставку с женщиной по фамилии Сташланд.

Она провела в тюрьме всего лишь десять дней, но я с трудом узнал ее. Золотые волосы сделались серыми, исчез загар, уступив место нездоровой бледности, под безжизненными тусклыми глазами пролегли фиолетовые круги.

Только детский голос остался неизменным.

— Зачем ты сделал это?! Почему ты так поступил со мной?!

— Что сделал, мисс? Угостил вас коктейлем в Нассау?

— Милый, прошу тебя! Это ты заставил меня написать признание! Скажи им! Скажи, как все было! Пожалуйста!

— Я рад бы помочь вам, но я не понимаю, о чем вы говорите. Брата-близнеца у меня нет. Последний раз я видел вас издали за ужином на «Монике Д.» Я не знаю, виновны ли вы в том, в чем вас обвиняют, писали вы что-нибудь, или нет. Извините, но меня это не касается.

— Мерзкий ублюдок!

Она попыталась вцепиться ногтями мне в глаза, но надзирательницы тут же скрутили ее и повели к выходу. Она обернулась и через плечо выкрикнула несколько слов. Когда она исчезла в дверях, видавший виды сержант достал носовой платок и, утирая выступивший пот, искренне изумился:

— Такой хорошенький ротик — и столько гнили.


Через несколько дней, четвертого июля, я вручил Мейеру десять тысяч долларов из тех, что нашел в Эвином тайнике. Вначале он упорно отказывался взять их, но потом вдруг согласился. На следующий день он принес бумагу, озаглавленную «Манифест Мейера». Если избавиться от словесной шелухи, то суть его сводилась к следующему: десять тысяч помещены в ценные бумаги, доход от которых будет использован для проведения ежегодного июльского фестиваля, а попросту, насколько я мог уразуметь, славной дружеской попойки. Право выбирать участников и темы фестиваля Мейер оставлял за собой.

В остальном события шли так, как им полагалось идти. Дядя Сэм сказал свое веское слово: для Терри и Лойяла уже не было места на этом свете, Джейн Адель Сташланд, Делия Делберта Барнтри и Маклин должны были провести остаток дней в тюрьме, а Эмиль Берга, по прозвищу «Грог», имел шанс выйти на свободу через каких-нибудь двадцать лет. Однако деньги, награбленные бандой, вернуть не удалось, они были надежно «отмыты» через фирму «Драунерз, Инк.».

Наступила полоса покоя и стабильности, никто меня не трогал, но что-то с каждым днем все сильнее грызло мою душу. Все чаще я ловил себя на том, что держу в руке стакан с виски, и на том, что опять забыл побриться. Наконец дело дошло до того, что я отправился ночью бродить по берегу и любоваться падающими звездами. Но мне удалось увидеть только одну: яркую, быструю, далекую.

Я был противен сам себе.

Стоит ли так расстраиваться из-за того, что женщина выбрала свой путь, свою удачу? Мир прекрасен, и в нем есть падающие звезды.


Наутро явился Мейер. Я сбегал вниз за пивом, и мы расположились на палубе под тентом.

— Многолетний опыт наблюдений за тобой, мой мальчик, говорит мне о том, что твоя депрсссия скоро станет маниакальной.

— Мейер, давай наберем полную лодку веселых и милых друзей и отправимся в плавание. Мы будем горланить песни, отпугивая морских птиц, глушить ром и ловить рыбу. А потом мы высадимся на необитаемом острове и найдем там жемчуг.

— Прошлый раз после путешествия с тобой я на неделю угодил в постель.

— Ну, давай попробуем хоть дней на десять.

Внизу зазвонил телефон. Он звонил так долго и надсадно, что я чертыхнулся и побрел к трапу.

— Тревис? — осведомился незнакомый женский голос.

— Угу.

— Так как насчет удачи?

Только теперь я узнал ее.

— Мерримей? Ты хочешь пригласить меня на премьеру?

— Если бы. Дядюшка Джек устроил мне пробу. Еще никто и никогда не проваливался с таким треском! Любая деревенская дура выглядела бы лучше. Актриса! Ха-ха! Теперь они начнут утешать меня и говорить, что все-таки я непревзойденная танцовщица.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

— Да, немножко твоего везения, плюс толстый бифштекс и бутылка красного вина.

— И подать тебе это в пять тридцать?

— В пять. Я постараюсь не очень хныкать, хотя… — Она горестно вздохнула. — Запиши адрес.


Когда я поднялся на палубу, Мейер встретил меня словами:

— Я уже придумал, кого мы возьмем в это историческое путешествие. Вот послушай.

Он назвал пять или шесть имен, а потом замолчал и несколько раз щелкнул пальцами у меня перед носом.

— У меня появилось прискорбное ощущение, что ты меня не слушаешь. Ну-ка, скажи, кого я перечислил?

— А зачем ты их перечислял?..

Мейер укоризненно посмотрел на меня, махнул рукой и отправился восвояси.

А я еще долго сидел на палубе.

Сидел и улыбался.


Оглавление

  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14