доносившемуся из школы, и с наслаждением мечтал об этой ванне. Отсюда ему были видны крутой спуск к высохшему руслу Канадской Реки, пыль, поблёкшая жёлтая трава и выросшая здесь каким-то чудом небольшая роща чахлых сосёнок. Индейское селение с его конусообразными палатками, вытянувшееся вдоль пересохшего русла, казалось, тщетно искало влаги. Кроме Арапаха Роберта, на раскалённой поверхности земли не было видно ни одного живого существа. Большинство индейцев уже отправилось на охоту за бизонами, с которой они вернутся разочарованные, с пустыми руками; остальные же не выйдут из жилищ, пока не зайдёт солнце.
Прозвенел школьный звонок, распахнулись двери, и индейские ребята со смехом и криком, толкаясь, выбежали наружу. Они уже рассыпались было по траве, когда миссис Хьюджинс, начальница школы, вышла на веранду. Это была рослая, могучая женщина с поседевшими волосами, обвислыми щеками и крохотными голубыми глазками. Пот катился по её лицу и шее, и капли его расплывались на воротнике платья. Увидев Майлса, она захлопала в ладоши и крикнула:
– Дети, дети, подойдите и поздоровайтесь как нужно с агентом Майлсом!
Некоторые из ребят остановились, другие продолжали бегать.
– Да уж ладно, ладно! – сказал Майлс.
– Вы извините, – заявила начальница: – летом все так трудно, ни на чем нельзя сосредоточиться при таком зное.
Майлс сочувственно кивнул.
– Не примите это за жалобу, – продолжала миссис Хьюджинс.
На веранду вышли ещё двое – учитель и учительница:
Джошуа Трублад и его жена Матильда. Они также были квакерами. Последовав призыву своего братства, они отправились на Индейскую Территорию. Но условия жизни здесь сделали их совершенно безвольными и покорными. Джошуа Трублад был щупленький человечек с обвисшими усами соломенного цвета. Жизнь на Территории была для него сущим адом. Он мучительно боялся индейцев, а его жена боялась их ещё больше. Учитель он был никудышный, хотя и усердный. Матильда, походившая на мышь, всегда и во всём подражала ему. И, несмотря на это, какое-то смутное чувство долга всё-таки удерживало их в агентстве.
– Разве можно заставлять детей учиться в летнее время! – сказал Джошуа.
– Знаю, – кивнул головой Майлс. – Через несколько дней начнутся каникулы. Я не хотел, чтобы они отправились со старшими на охоту. Родителям и без того тяжко бродить в этой пустыне в поисках бизонов, которых здесь давно не существует, а тут ещё тащить за собой ребят…
Матильда соболезнующе прищёлкнула языком, а миссис Хьюджинс заявила:
– Всё так трудно в жару…
Майлс старался подбодрить себя. Голова у него уже болела, и пришлось сделать большое усилие, чтобы покинуть затененную веранду.
– Ну, мне пора, – сказал он. – Увидимся за завтраком.
Он принудил себя спуститься по склону на дорогу, ведущую к индейскому селению. Он шёл полями, на которых индейцы под наблюдением фермеров из агентства посадили кукурузу, картофель, капусту.
Пыль так густо покрывала посевы, что они походили на свалку мусора. Никакая земная сила не могла заставить индейцев покинуть свои жилища и работать под таким солнцем.
Майлс миновал стаю кур. Поднятая ими пыль запорошила ему глаза, и он закашлялся. Боль в голове стучала молотом. Обернувшись, он поглядел, как куры роются в пыли. По пути домой он прошёл мимо ряда недавно построенных хижин. Они должны были заменить палатки, в которых сейчас жили индейцы. Хижины ещё не были окрашены, а сырые сосновые доски уже так перекосились и погнулись от жары, что вылезли почти все гвозди, которыми они были прибиты к балкам. Майлс покачал головой, лицо его выразило уныние, и он медленно побрёл домой.
***
Обедало пятеро: агент Джон Майлс, его жена Люси, Джошуа и Матильда Трублад, и Джин Сегер, выполнявший самую разную работу в агентстве.
Сегер, рослый, смуглолицый, темноволосый и темноглазый малый, поступил в агентство почти одновременно с Майлсом. Первое время он работал подручным, но постепенно стал браться за все, начиная с преподавания, когда Трублады выходили из строя, и кончая охотой за контрабандистами, торговавшими водкой.
Индейцы звали его Джонни-Курильщик, позаимствовав это прозвище из песенки, которой он обучил в школе ребят.
Из всех сидевших за столом только он любил своё дело. Он понимал индейцев, и они понимали его.
Сегер пришёл в столовую разгоряченный, потный, сердитый и с трудом выслушал длинную предобеденную молитву, которую не спеша читал агент Майлс. Затем следом за служанкой Айдой, индеанкой из племени Арапахов, в комнату вошёл повар Бэнк. Аида несла миску с горячим гороховым супом, а Бэнк шёл за ней по пятам, опасаясь, что она уронит миску.
– Я нахожу, что горячий суп в такую жару освежает, – заявила миссис Майлс.
– Может быть, тётушка Люси, – поддержал её Бэнк; он отступил от стола и не спускал глаз с индеанки, пока та не водрузила миску на стол. – Может быть, так оно и есть, но Господи Боже ты мой, какая на кухне жарища! Не убеги я оттуда, я просто спятил бы. Ей-Богу,
