Ермакова Ирина Александровна родилась под Керчью. Закончила Московский институт инженеров транспорта.* * *Легкий друг мой, залетный друг,маленький веселящий дух,ранний свет вокруг трепыхающий,дух, захватывающий духхрустом в горле, гвоздем в виске,хитрой скрипочкой вдалеке,дай, пока не трубят:пора,надышаться тобой с утра.Солнце — катится на восток,эхо — долгое, как в горах,о, позволь мне хоть раз, браток,поболтать с тобой просто так.Уморительный дух живой,зажигательный вестовойкрутит огненную восьмеркунад развинченной головой —золотая моя юла,дай мне тихо сказать:ура,что б там ни было впереди,не печалься — лети.КукурузаЗерна, зерна, в каждом растет звук,звонко сплющенные, млечно-щербатые, —кувыркая небо, гривна летит на слух.Всюду музыка. Всюду ее солдаты.Он бежит за джипом (пять ему или шесть?)и заводит утро на зубной гармошке початка.Жесткий оскал. Ненормативный жест.Зерна падко хрупают, капают в гравий сладко.Грязные локти — скобками, явно ничей(проигрыш, лязг, мычание, кантри местный),явно знакомый с непостоянством вещей(кукурузный дух приплясывает над бездной).Кнопки зерен стонут — хит и его предмет(южный свет — золотой, зернистый, как смех бомжонка),он вгрызается в день, вращая свой инструментдо отката солнц в большак за бензоколонкой.Оттопырив ухо, всхлипывает во снеИ, накрытый трофейной кепкой, спит как дети.Музыка всюду, особенно в тишине,грохота изнутри в придорожном кювете.* * * … и тогда онанырнула в лес — не сумрачные чащи,нормальный подмосковный леший лес,и набрела на дивный свет, стоящийс косым копьем луча наперевес,щебечущий, блистающий, зовущий,он гнулся, отрываясь от корней,и ел глаза, и набивался в уши,и, колыхнувшись, двинулся за ней.То шел столбом, то шаром, то воронкой,то нежно перед ней сводил краяи тек насквозь, оттягиваясь тонко,и прожигал на глубину копья,и щурился, и улыбался светски,и щелкал, что волчица-львица-рысь,и прыскали обломанные веткии зайцами вокруг нее неслись,и каждая минута-неотложкав ней длинно разгоралась на бегу:свет нависал и замирал сторожко,отсчитывая нервные ку-ку.Вслепую, на гармошку из вагона,к платформе, обдираясь о кусты,ощипанной, засвеченной, прожженной,а все же добралась до темноты.* * *Просто чума в застольесорвана да живакатится в чистом полегулкая головаВ царских репьях по бровив ночь поперек широтв полном сорвиголовьекрутится и поетВремечко без обрезаэхо из-под корнейржавая песнь железажелтая песнь костейСердце стучит в затылкемедом текут усывьются из шейной жилкикрасные бусы росыС кочки скачком на кочкуследом светлячий ройвсе мы воскресной ночьюближе к земле сыройЮзом сквозь паутинулипнущую венцомплюхом в белую глинуслепленную лицомНос в табаке отбилауши ободралакубарем вдоль обрываколет глаза траваЛишь бы не затихалав черных кустах кружалишь бы не заплывалателом опять душаТолько б не понедельниктолько не этот видкак же стучит будильниккак голова болит* * *Человек проспится и живет,ничего ни в чем не понимает,врет, смеется, бережно листаетперечень обид, а в нем растетмалютка-смерть и на ноги встает,и ногами изнутри пинает.Бац! — и содрогнешься невзначай:под углом к рассеянному светуполужелтый лист летит по летув осень. Отвернись. Не замечай.Человек заваривает чай,достает из пачки сигаретуи — ломает. И глядит, как лист,как полузеленый лист юдольный,словно ничего ему не больно,на открытом воздухе повис,словно все равно, что верх, что низ,словно рифмой брезгует глагольной.Чай — дымится. Лист в окне — висит,черенком подергивая чутко,и клюет, как жареная утка,и — взвиваясь — радостно гремит,как железный, как глагол в гранит —выше, выше. Спи, моя