Стояло начало мая мѣсяца; теплаго, яркаго, цвѣтущаго мая.
Всегда красивая Одесса разрядилась вся въ зелень и цвѣты, и глядѣлась въ голубое море словно шестнадцатилѣтняя красавица въ зеркало.
Въ желѣзно-дорожномъ вокзалѣ суета, толкотня и шумъ: только что прибылъ утренній поѣздъ. Разъѣздъ необычайно оживленъ.
Двѣ дамы спокойно ждутъ въ залѣ перваго класса, никуда не спѣша, ожидая безъ всякихъ признаковъ нетерпѣнія, чтобы люди – лакей и горничная, получили багажъ и все устроили. Одна изъ дамъ, пожилая, некрасивая, одѣтая съ такой аккуратностью, что никому и въ голову не могло придти, что она четвертыя сутки не выходила изъ вагона, сидитъ молча, вытянувшись въ струнку, на диванѣ. Держась одной рукой, затянутой въ шведскую перчатку, за свой дорожный нессесеръ, надѣтый черезъ плечо, она другую положила на зонтикъ и шотландскій плэдъ, аккуратно затянутые ремнями, и смотритъ въ полъ, съ выраженіемъ, явно свидѣтельствующимъ о ея готовности просидѣть такимъ образомъ хоть до вечера.
Другая, молоденькая дѣвушка, стройная, хорошенькая блѣдной, изнѣженной красотою растенѣя, взлелѣяннаго въ сѣверныхъ теплицахъ, сначала бросилась было на диванъ, потомъ встала н оперлась на окно, глядя въ ясное небо и зѣвая немилосердно. Ея изящный дорожный костюмъ былъ далеко не въ такомъ порядкѣ, какъ у ея спутницы; темные, большіе, способные блистать и оживляться, глаза, смотрѣли апатично и вяло. Она казалась и сонной, и усталой, и сильно скучающей…
Но вотъ она остановила вниманіе своей чопорной спутницы, зѣвнувъ особенно аппетитно, и тотчасъ лицо ея оживилось лукавой усмѣшкой. Подмѣтивъ на себѣ ея удивленно-укоризненный взоръ, она откинула движеніемъ руки и головы русый локонъ, выбившійся изъ-подъ шляпки и сдержавъ усмѣшку, оживившую всѣ тонкія черты ея необыкновенной прелестью, сказала по англійски:
– Вы боитесь, чтобы я не вывихнула себѣ челюсти, миссъ Джервисъ?
– Я удивляюсь, что Марья и Иванъ дѣлаютъ тамъ такъ долго? – вмѣсто отвѣта замѣтила англичанка. – Неужели въ отелѣ не получена телеграмма, и за нами не прислали коляски?
Какъ-бы въ отвѣтъ ей въ комнату вошла краснощекая горничная и благообразный лакей.
– Пожалуйте! – сказалъ онъ. – Вещи сданы и отправлены въ Лондонскую гостиницу. Коляска подана.
– Ну и прекрасно!.. Пойдемте, миссъ Джервисъ. Маша! Бери вещи и мою сумку, пожалуйста. Вотъ она тамъ, на спинкѣ стула… Все плечо мнѣ оттянула!.. Дай только зонтикъ.
– Развѣ вы не надѣнете другой перчатки, miss Vera?
– А вы считаете это необходимымъ, miss Sarah?
– Оh! Мiss. Вы сами это знаете.
– Охъ! Знаю-ли?.. А впрочемъ, чтобъ вамъ сдѣлать удовольствіе… Ну! Идемте.
Открытая коляска помчала ихъ по Пушкинской улицѣ, къ набережной.
– Хорошенькій городъ!.. Очень хорошенькій городъ! – одобрительно повторила Вѣра Аркадьевна Ладомирская, смотря по сторонамъ.
– Одесса прелести какой городъ! – подтвердила ея балованная субретка.
– Да!.. Вѣдь я и забыла, что ты жила здѣсь прежде, Маша. Чтожъ въ ней особенно хорошаго?
– Да все-съ! Особливо теперь, какъ всѣ дачи и всѣ Фонтаны въ цвѣту.
– Какъ фонтаны въ цвѣту? – засмѣялась барышня. – Развѣ вмѣсто воды фонтаны здѣсь бьютъ цвѣтами?
– Не цвѣтами-съ и даже фонтановъ нѣту совсѣмъ, а такъ загородныя мѣста, гдѣ, значитъ, самыя лучшія дачи, – Большой, Средній и Малый фонтанъ прозываются.
– А! Вотъ что. И хороши онѣ, эти дачи?
Горничная принялась расписывать восторженно.
– Можно будетъ съѣздить посмотрѣть. Сестру, вѣдь, ждать навѣрное дня три придется.
Бывшая гувернантка, нынѣ компаньонка княжны Ладомирской, смотрѣла на нее вопросительно. Она разсказала ей въ чемъ дѣло.
– Оh! very well! – воскликнула въ отвѣтъ англичанка, въ теченіе своего многолѣтняго пребыванія въ Россіи не выучившаяся по-русски.
Чѣмъ ближе подъѣзжали къ музеуму, биржѣ и цвѣтущему бульвару вдоль набережной, тѣмъ красивѣе были зданія, отѣненныя аллеями только что зазеленѣвшихъ акацій.
Видъ на бульваръ и нарядный портъ съ десятками судовъ и пароходовъ, съ сотнями бѣлокрылыхъ яхтъ и разноцвѣтныхъ яликовъ, скользящихъ по сверкавшему отраженьемъ голубаго неба, безбрежному морю, окончательно привелъ Вѣру въ восторгъ. Отдохнувъ и пообѣдавъ пораньше, она рѣшила, что поѣдетъ гулять. Коляска снова была подана, онѣ усѣлись съ миссъ Джервисъ и приказали везти себя на фонтаны.
– На который-съ? – освѣдомился возница, одѣтый на иностранный ладъ.
– На всѣ! Начиная съ ближняго и до самаго дальняго! – отвѣчала барышня.
Коляска тронулась по набережной, вдоль бульвара, пестрѣвшаго гуляющими, сквозь свою молодую зелень, на яркомъ фонѣ моря и неба. День былъ праздничный, въ повильонѣ гремѣла музыка; на платформѣ ресторана Замбрини, между рядами мраморныхъ столиковъ, яблоку негдѣ было упасть: тамъ была давка, какъ въ муравейникѣ.
– Кажется гулянье? – замѣтила англичанка. Не лучше-ли было-бы и намъ просто погулять по бульвару?
– Боже сохрани!.. Не видали мы толпы?.. Неужели
