Белые ночи, черная месть [Алина Егорова] (fb2) читать онлайн

Алина Егорова Белые ночи, черная месть

                   1978 г.

Каким радостным и беззаботным бывает майское субботнее утро. Особенно, когда тебе восемнадцать лет и у тебя скоро свадьба. Лена чувствовала себя самой счастливой невестой – до их с Мариком свадьбы оставалась всего неделя. А какое у нее будет платье! Она примеряла его и не могла налюбоваться, весь вечер смотрелась в зеркала. Открытые плечи, атласный корсаж с нежными розами из органзы, пышная юбка с множеством кружевных оборок – наряд фрейлины ее величества, это как минимум.

Пора было бежать к Майке. Майя – давняя подружка, еще с первого класса, на их свадьбе будет свидетельницей. Девушки договорились, что сегодня займутся подготовкой конкурсов для свадьбы – напишут фанты, нарисуют веселую стенгазету про жениха с невестой, будут вырезать, клеить, разукрашивать, – словом, сделают все, чтобы гости не скучали. Лена надела старые, но любимые туфли, накинула на плечи домашний свитер и выскользнула за дверь.

Она подошла к почтовым ящикам проверить, не принесли ли газеты? Газет еще не было, зато лежал плоский, перевязанный алой ленточкой, сверток с надписью: «Лене». Девушка с нетерпением развязала бант и развернула упаковку – сюрпризы она очень любила. Подарком оказалась книга. На пурпурной обложке золотые буквы: «Бесприданница. А.Н. Островский». У нее уже была «Бесприданница», только в сборнике. Лена собралась сунуть книгу в сумку и вдруг заметила закладку. Открыла страницу, на которой лежала закладка-открытка. Букет роз и надпись: «Поздравляю». На обороте никакой подписи. Лена ничуть не удивилась – наверное, один из поклонников из стеснительности решил остаться инкогнито. Все равно ей было приятно получить подарок. Неожиданно взгляд Лены остановился на обведенном красным карандашом предложении. «Так не доставайся ж ты ни кому!», – прочла она дрогнувшим голосом. Слова Карандышева, в запальчивости брошенные Ларисе. Потом, как известно, последовал выстрел, и Ларисы не стало. «Что за глупые шутки?!», – возмутилась девушка. Как ей хотелось верить, что это всего лишь розыгрыш. Неудачный, дурацкий розыгрыш. Она старательно внушала себе эту мысль, успокаивала себя, чтобы не испортилось настроение перед свадьбой. Лена была очень красива и из-за этого часто возникали недоразумения с подругами. В любой компании ребята, прежде всего, обращали внимание на нее, красавицу Леночку. Девчонки дулись, говорили колкости и сплетничали. Но Лена на них не обижалась, напротив, она чувствовала себя неловко, когда ею увлекался чей-нибудь мальчик. Вот и Марик, за которого она совсем скоро выйдет замуж, сначала познакомился с Майей, а потом увидел ее, Лену. Она же не виновата, что они с Мариком полюбили друг друга. А с Майкой у них все равно ничего серьезного не было. Майка, конечно, надеялась, строила планы, только Марик об этом не знал – всего однажды пригласил в кино и сводил в кафе, а Майка уже размечталась. Оно и понятно: Морис – жених видный, из Марселя – настоящий француз. Через год окончит свой институт, и уедет во Францию. Теперь вместе с Леной.

Подругам она решила не рассказывать про книжку, найденную в почтовом ящике. Мало ли, что. Вдруг, это кто-нибудь из девчонок чудит. Лена не хотела не о ком думать плохо, поэтому, чтобы нечаянно ничего не выяснилось, лучше забыть этот досадный случай, словно его и не было.

Когда Лена шла через сквер, на ее пути появился Гошка – смешной парень из параллельной группы. Он словно призрак возник из ниоткуда. А может, это она настолько погрузилась в свои мысли, что ничего не видела вокруг? Но уже не важно – Гошка здесь и от него не отвяжешься.

– Здравствуй, Лена! – произнес паренек, потупив глаза с белесыми ресницами.

– Привет! – непринужденно ответила Леночка.

– Я вот тут гулял, – начал Гоша и смутился. – Может, погуляем вместе?

– Сейчас я не могу, у меня дела. Как-нибудь потом, ладно?

– Тогда, можно, я тебя провожу?

– Хорошо, – согласилась Лена.

Всю дорогу до Майкиного дома они шли молча. Гоша что-то силился сказать, но никак не решался. Лена, конечно же, заметила его мучения, но не подала виду. Девушка привыкла всем нравиться, и само собой, многие молодые люди в нее влюблялись. Это обстоятельство красавица воспринимала, как должное. Вот и этот Гошка скажет ей то, что она уже слышала тысячу раз, если отважится, конечно.

– Мы уже пришли, – произнесла Лена перед парадной одного из старых шестиэтажных домов. Гоша ничего не ответил, он стоял, глядя на носки своих заношенных кед. Между молодыми людьми повисло тягостное напряжение. Пауза затянулась, и Лене это надоело.

– Всего хорошего, Гоша! – прощебетала девушка и собралась упорхнуть.

– Подожди, Лена! – отчаянно крикнул парень. – Лена… Ты знаешь, Лена…

Лена смотрела на него внимательными глазами, на ее губах сердечком пряталась едва уловимая улыбка. Девушка и не думала смеяться над незадачливым кавалером. По своему он ей даже нравился и было жаль этого нескладного, затюканного очкарика.

– Лена, ты самая лучшая девушка в мире! – наконец, выпалил он и заглянул в ее глаза. Зеленый калейдоскоп, в котором отражалось небо, блестели волны и играло солнце. Гоша чуть не задохнулся от волнения и покрылся краской. – Лена, выходи за меня замуж! – он рухнул на колени перед красавицей и опустил голову в ожидании ответа. Сто раз на дню он представлял себе эту сцену, сто раз твердил ей нежные слова, признавался в любви. Ему казалось, что объяснение между ними давно уже состоялось, что Леночка сказала «да», грезилась их свадьба и счастливая совместная жизнь. Гоша считал ее своей, безумно ревновал и страдал, когда видел рядом с ней кого-нибудь из ребят.

Лена кокетливо засмеялась и потрепала его взъерошенные волосы.

– Гоша. Дорогой Гоша. Ты очень славный и милый. Ты обязательно встретишь девушку своей мечты, с которой вы будете счастливы. А я уже нашла своего единственного, и скоро выйду за него замуж.

– Ты не можешь, Лена! Ведь это я люблю тебя, а не он.

Девушка одарила его сочувственным взглядом, открыла дверь, и скрылась в парадной.

– Ты не выйдешь, за него замуж, не выйдешь, не выйдешь, – шептал, как заклинание парень. Он еще какое-то время стоял на коленях, глядя в одну точку, чем вызвал тревогу среди местных пенсионеров.

 Лена порхала по цеху бытовой химии, как бабочка в ботаническом саду. Сегодня для нее последний день практики, а уже послезавтра их с Мариком свадьба. В честь этого события ее отпустили с учебы в институте. Лена принесла с собой домашний пирог, чтобы угостить ребят. Чаепитие собирались устроить в конце дня, но уже с утра настроение у всех было праздничным. Девчонки принарядились, накрутили кудри и подкрасились. Испод рабочих халатов кокетливо выглядывали рюши и кружева выходных платьев. Мальчики ходили важные, заговорчески собирались в курилке обсудить, по сколько скинуться и какие напитки брать. Бригадир Зиганшин, которому поручили курировать практикантов, бросал на подопечных косые взгляды. Он сам был не дурак выпить, но держал фасон: где это видано, чтобы офицер с солдатней за одним столом сидел? (Зиганшин недавно уволился в запас, и продолжал мыслить по-военному). Лева, отличник и староста Лениной группы, смекнул, что к чему, и уже скоро бригадир, покровительственно хлопая по плечу одного из парней, великодушно разрешил «немного нарушить распорядок». Бутылка в портфеле Зиганшина брякала волшебной музыкой и смягчала его душу.

Едва дождавшись семнадцати часов, когда рабочий день подошел к концу, студенты поспешили в учебный класс – небольшую комнатку при лаборатории. Три стола, колченогих и разных по высоте, сдвинули вместе и накрыли упаковочной бумагой. Из блюд: бутерброды со шпротами, плавленым сыром и докторской колбасой; сдобное печенье, карамельки и в центре – Ленин пирог. Чай заварили в литровой банке, несколько чашек девушки принесли из дома, остальную посуду собирали по всему цеху: стаканы, банки, в ход пошли даже мензурки.

Начали официально. Лева встал и, выдержав театральную паузу, дабы привлечь внимание аудитории, начал речь:

– Дорогая, Леночка! Мы собрались по радостному и одновременно печальному поводу. Глаз радуется, когда видишь такую славную невесту, но сердцу грустно от того, что она не твоя. Но раз уже ничего не исправить, то хочу от души пожелать тебе счастья!

Ребята проворно разлили вино, и вечеринка понеслась. Девочки раскованно смеялись, мальчики смелели. Раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза; тосты становились короче, градус выше. Этикет за ненадобностью самоустранился, и общение потекло легко, без лишних церемоний и условностей. «Давай за дружбу», – промурлыкал парень, блуждая по коленкам сокурсницы маслянистым взором. Девушка нерешительно помотала головой. – «Как так, не выпьешь за дружбу? Это не по-нашему». Убежденная железным аргументом, она согласилась. Всем весело, в комнате полумрак, под концерт на радио «Маяк» хмельная компания отплясывала не то кадриль, не то матросский танец «яблочко».

Лена почти не пила, и чувствовала себя на собственном «девичнике» не в своей тарелке. Она никогда еще не бывала на студенческих пирушках и представляла их иначе.

– Потанцуем? – Лева протянул ей руку, приглашая на танец. Лена от неожиданности вздрогнула: как тут можно еще и танцевать? У нее не нашлось нужных слов, и девушка лишь молча захлопала длинными ресницами. Парень счел это за кокетство и повторил ангажемент.

Танцевать Лене не хотелось, но она не стала ломаться. Изрядно набравшийся Лева, кавалером был, мягко говоря, не важным. Он топтался на месте, то и дело, норовя прижать девушку к себе. Лена пыталась отстраниться, но сил не хватало. Когда Лева оторвал ее от пола, чтобы исполнить какую-то хореографическую композицию, Лена в ужасе вжала голову в плечи: теперь ее главной задачей стало не упасть. Вроде бы все обошлось: Лева явно был не в форме для переноса тяжестей, и вскоре вернул партнершу на землю.

Покрасневшая от смущения, она поспешила к выходу. Лене было душно и очень стыдно за этот танец и за то, что она оказалась в неприлично пьяной компании. На пути стоял очередной кавалер – Витька из параллельной группы. В одной руке он держал стакан с портвейном, другой пытался ухватить Лену под локоть.

– Приглашаю! – промычал он и решительно поставил стакан на картонную коробку.

Лена в отчаянии выбежала прочь. Она миновала небольшой коридорчик, затем через холл направилась к выходу. Подергала ручку – дверь оказалась запертой. Все верно, ее закрывают после шести. Нужно идти через цех – там есть еще один выход, который запирается изнутри на засов, через него наверняка можно выйти.

Огромный неуютный зал с высоченным потолком, освещаемый лишь светом, что просачивался сквозь пыльные окна. Остановленные машины блестели холодным металлом. Лена спешно шла по цементному полу, и стук ее каблуков эхом разносился в пространстве. Вокруг ни души – от этой пустоты становилось тревожно и еще сильнее хотелось выбраться на улицу. Внезапно послышались чьи-то шаги и шорох. Шаги звучали тихо, и от этого ей сделалось совсем страшно. Лена остановилась, прислушиваясь – звуки прекратились. Девушка испуганно оглянулась – никого. Не мерещится же? Она хотела побежать, что было сил, но чья-то рука упала ей на плечо. В горле вдруг образовался комок, и вместо крика получился лишь тихий, надломленный сип. Душа ушла в пятки, сердце колотилось, Лена медленно обернулась и изумленно распахнула глаза: перед ней стоял Гошка.

– Ты? – девушка не знала сердиться или радоваться. С одной стороны, ничего страшного не случилось и можно облегченно вздохнуть, а с другой, парень ее ужасно напугал и заслуживал негодования. Лена решила не возмущаться – что толку обижаться на глупые игры?

– Ты подумала над моим предложением?

– Над каким предложением? – не поняла Лена. О чем это у них с Гошкой был разговор? Что-то страх совсем выбил ее из колеи и теперь мешает соображать.

– Замуж за меня выйдешь?

Глупая игра продолжалась, только ей, Лене, участвовать в ней совершенно не хотелось, а хотелось скорей попасть домой. Она собралась сказать горе-жениху, что думала об этой, не ко времени устроенной им, затее, но, наткнувшись на прямой, сверлящий взгляд, осеклась.

– Гоша, пойми, все уже решено. Я люблю Мориса…

– Со старостой обжиматься это не помешало? И мне тогда тоже можно. Я, что, хуже других? – он схватил девушку за руку и потащил за собой. Лена звала на помощь, брыкалась ногами, пытаясь освободиться, но парень держал крепко. Он доволок девушку до кушетки, обитой дерматином, и повалил лицом вниз. Лене удалось высвободить левую руку. Она схватила, оказавшуюся на полу бутылку с какой-то жидкостью, как кошка вывернулась, и, глядя в глаза противнику, попыталась его ударить. Гоша увернулся от удара и захватил руку с бутылкой. Лена вскрикнула и разжала пальцы.

– Убить меня хотела? – зловеще усмехнулся парень. Он угрожающе потряс несостоявшимся орудием убийства над Леной. Плохо закрытая резиновая пробка соскочила, и жидкость стала выплескиваться наружу. Первые капли упали девушке на руку, на которой тут же образовались огромные красные волдыри. Лена закричала от боли, но раззадоренный Гоша не придал этому значения – он нарочно плеснул из бутылке ей в лицо. – Успокойся, родная, – прорычал он с ухмылкой, но в следующую секунду ужаснулся: лицо девушки мгновенно покрывалось красными язвами, они шипели и пузырились, как погашенная уксусом сода. Лена хрипела. Ее кожа горела, превращаясь в месиво. Гоша растерянно смотрел на страшное зрелище, и еще не понимал, что натворил.

        ***

       2007 г.

За окном висела полная луна на светлом небе белой ночи. Плотные шторы покачивались на ветру. На стенах лежали блики свечи и тени. Нина сидела за кухонным столом, сильно сутулясь. Она рисовала на листе женскую фигурку: вывела глаза, нос, губы – это ее соперница. Губы получились с опущенными уголками, на щеках слезы – пусть разлучнице будет горько. Затем вырезала фигурку и поднесла к свече, приговаривая чуть слышно:

- Поутру встает солнце красное, а как ночь придет – луна нежная.

Солнце красное – распрекрасное, луна нежная безмятежная.

И никогда они не встречаются, вместе нам не являются.

Так пусть Инна с моим милым не встретится, никогда она с ним не слюбится.

Как сказала я, так и сбудется.

Бумага свернулась и превратилась в черный пепел, пламя приблизилось к длинным суховатым пальцам, собираясь их обжечь, но женщину это не пугало – она заворожено смотрела, как уходит в небытие соперница. Потом пепел полетел в форточку - на семь ветров, как этого требовал ритуал. Нина задула свечу, она еще долго оставалась сидеть в темноте, задумчиво глядя в окно.

***

- Вот, разгильдяи! Опять свет не погасили, - шлепая по коридору разношенными сандалиями, ворчал охранник, дед Савелий. Ему было восемьдесят два года, и он работал в этом здании уже полвека, сначала служащим, говорят, даже занимал достаточно высокий пост. Потом, его карьера пошла под горку – дед Савелий большую часть своей жизни провел в сторожах. Когда-то в этих стенах располагалось управление завода. Завод закрылся, и помещения управленцев отдали под курсы повышения квалификации. Курсы сменились мелкими предприятиями: мастерская по пошиву одежды, мини-пекарня, автомагазин, ломбард, ремонт обуви – чего только тут не было. Потом, корпус признали аварийным, и он какое-то время простаивал необитаемым. В последние годы в здании произвели косметический ремонт и присвоили гордое название «Бизнес-центр». Дед Савелий прибился к  архитектурной мастерской «Камея» и теперь охранял ее немногочисленные помещения.

Девятый час. Последние трудоголики давно покинули свои рабочие места. Лето, на улице красота – сотрудники предпочитали в офисах не засиживаться. Дед Савелий по многолетней привычке в это время совершал обход вверенной ему территории. Он уже обошел почти все коридоры, холлы и закутки, подергал ручки комнат – порядок, все заперто. Как всегда, сопел и бормотал что-то себе под нос. В безлюдной тишине звуки, издаваемые старым сторожем, распространялись на все большое крыло, занимаемое архитектурной мастерской.

«Совещание что ли?», – подумал дед Савелий, подходя к последней комнате, из-под двери, которой пробивалась узкая полоска света. Он подошел и осторожно потянул за белую металлическую ручку. Дверь оказалась не запертой и бесшумно отворилась.

- Вот, разгильдяи! – повторил дед Савелий свое любимое ругательство. -  Он собрался восстановить порядок: погасить оставленный безалаберными сотрудниками свет и запереть дверь на ключ, как вдруг его дальнозоркий взгляд привлекла внимание чья-то рука. Рука с наманикюренными короткими ногтями и рюшей на запястье, безусловно, принадлежала женщине. Кисть неподвижно лежала на клавиатуре, будто что-то собиралась напечатать.  Дед Савелий, ахнув, подошел ближе.

- Ну и дела! – За рабочим столом, на полу, опираясь спиной на кресло и опустив голову,  сидела молодая женщина.

- Инночка! Что ты там сидишь, моя хорошая?! Ну-ка, поднимайся, куколка! – Он взял женщину за плечи и попытался поднять.  Потом, тревожа каштановые локоны, заглянул ей в лицо. Глаза закрыты, щеки бледные, тонкая полоска губ.

- Что же ты это, деточка, вздумала? – бормотал дед Савелий. Он хлопотал вокруг Инны, пытаясь привести ее в чувства, но его действия оказались напрасными - женщина была мертва.

Дед Савелий набрал номер скорой, не желая верить в необратимость случившегося. Он надеялся, что Инна вот-вот задышит, дрогнут ее подкрашенные ресницы или пошевелятся пальцы.

Накануне

Инна Вишнева сидела неподвижно, обхватив виски ладонями. В голове шумело, эхом отзывались голоса: «Из-за парты не успела выскочить, а уже нос задрала…. Зуб даю, не обошлось без любовной связи, прости господи…. И смотрит на всех свысока, словно стоит на вершине горы, а остальные внизу барахтаются. Мы теперь гордые, мы при должности…. При должности, при должности, при должности…».

Еще три недели назад она и представить себе не могла, как изменится ее жизнь. Она, Инна Вишнева - начальник проектного отдела! Ладно, пусть пока только и.о. – исполняющая обязанности начальника - с испытательным сроком, но все равно, если руководство остановилось именно на ее кандидатуре – это успех. Ведь кто такая Инна еще вчера? Девочка, выпускница института, правда, с красным дипломом, но этим никого не удивишь, как не удивишь победой в студенческом конкурсе молодых архитекторов и выигранным грандом. Все эти достижения, конечно, учли при приеме на работу в «Камею», но на этом их значимость закончилась – для дальнейшего карьерного роста требовалось проявить свои лучшие профессиональные качества. Инна работала увлеченно, с большим интересом. У нее всегда были собственные взгляды по поводу воплощения проектов. Одним это нравилось, других раздражало. Если точнее, рационализаторские идеи молодого специалиста приводили в явное бешенство только главного архитектора Мараклиева, остальные сотрудники воспринимали их доброжелательно, по крайней мере, негативного отношения не выказывали.

И вот, спустя три года работы в компании конструктора Вишневу назначили на столь высокую должность. Эйфория победы длилась недолго. Воодушевленная успехом, Инна принялась за работу с утроенной силой, но собственного усердия теперь оказалось недостаточно – необходимо было, чтобы желание трудиться разделял весь коллектив. Вверенный Вишневой проектный отдел и раньше не отличался трудолюбием – прежний начальник своеобразно относился к этому вопросу: он тащил на себе добрую часть работы. Для него было главным, чтобы ему не мешали, отвлекая по пустякам. Инна не хотела браться за ту метлу, которая метет по-новому, но другого способа наладить работу она не видела. Первое, на что она обратила внимание, была дисциплина. Вишнева не стала зверствовать, требуя от подчиненных армейского порядка, но, все же, категорически настояла против опозданий более, чем на пятнадцать минут. Следующим шагом была личная беседа с каждым и составления планов работы. Люди очень болезненно воспринимают любые перемены, особенно, если те касаются их лично. У Инны и раньше отношения в коллективе складывались не совсем гладко – уж очень она выделялась среди остальных: эдакая отличница – активистка на фоне флегматичных середнячков, а теперь и вовсе между ней и коллективом образовалась стена. По одну сторону стены билась начальница. Она пыталась помочь, объяснить, если кто-то чего-то не понимает, вникнуть в ситуацию каждого, но все тщетно – в ответ равнодушие и полное не желание слушать. По другую сторону плотным рядом стояло непробиваемое: «Мы так привыкли». Инна была в отчаянии: проектный отдел работал все хуже и хуже. Чтобы совсем не завалить сроки, ей пришлось самой выполнять чужую работу: разработать чертежи те, что не успел закончить конструктор, начертить за оператора, переплести за переплетчицу. Когда со скрипом проект был сдан, Инна разревелась навзрыд. Только ее слез никто не увидел. Она сидела в глубоком уютном кресле в своей квартире. Ноги, высвобожденные из модельных туфель на каблуках, наслаждались мягкостью паласа, туфли валялись рядом. За окном одиннадцать вечера – всего час назад закончилось совещание, на котором утвердили злосчастный проект. В квартире, кроме нее ни души – никто не помешает быть слабой, плакать и дать волю эмоциям, чтобы завтра собраться и быть снова Инной Владимировной Вишневой, той самой Вишневой, которой доверили руководить отделом – организованной и уверенной в себе.

«С меня довольно!», – сказала она себе. – «Достаточно церемоний, пора принимать жесткие меры. Согласна, руководитель я неопытный и, может быть, совершенно не умею работать с людьми. Мне откровенно хамили, а я делала вид, что ничего не происходит. Надеялась, перебесятся и все станет на свои места. Я делала шаги навстречу, пыталась найти общий язык, но ничего не получилось. Наверное, я никудышный начальник, раз не смогла договориться с коллективом. Что ж, пусть меня не утвердят после испытательного срока, пусть снимут с должности хоть завтра, но мириться с таким положением больше не стану. Время душеспасительных бесед закончено, грядут расправы. И пусть будет, что будет, а я больше не собираюсь это терпеть».

Следующий день начался с серьезного разговора. По одному в кабинет вызывались наиболее злостные нарушители. Только слова молодой начальницы должного воздействия не произвели. Подчиненные слушали в пол уха и с явным одолжением. Никто не хотел воспринимать Инну всерьез, будто бы и не было никакого назначения. Одни относились к ней, как и раньше – на равных, а иные, особенно те, кто на много старше, смотрели свысока. Они всем своим видом пытались показать неприятие этого «случайного недоразумения», по которому генеральный директор подписал «столь  нелепый приказ». Все ждали, что вот-вот Вишневу отстранят, а на должность начальника отдела назначат кого-нибудь более достойного (таковыми считала себя большая часть сотрудников) или хотя бы пригласят со стороны нового человека. Обидно все-таки, когда такая солидная должность достается молодой свистушке.

Инна была настроена решительно. Ее могут не любить, но уважать себя она заставит. Не хотят по-хорошему, будет по-плохому. Первой жертвой стала оператор Людмила Похомова. Она позже всех приходила на работу, хотя жила недалеко, неимоверно долго обедала и постоянно висела в разных легкомысленных форумах. Если бы она справлялась с работой, Инна закрыла бы на это глаза, ан нет, своим обязанностям Людочка уделяла от силы треть рабочего времени. И как результат, поручения никогда не выполнялись вовремя.

Ее ровесница, барышня двадцати четырех лет, в майке до пупа, в свободных льняных брюках и в пляжных тапках на босую ногу с демонстративным недовольством вошла к Инне в кабинет. Она уселась, закинув ногу на ногу и подперев рукой подбородок, молча уставилась на начальницу.

- Людмила, хочу с тобой поговорить вот о чем, - начала Вишнева. -  Тебе был поручен проект по реконструкции здания в Сосновке. Где он?

- Еще в работе, -  непринужденно ответила Люда.

- Срок сдачи давно прошел. Заказчик ждать не будет. У тебя какие-нибудь сложности?

- Нет никаких сложностей, просто еще не закончила.

- По-моему, времени на работу было отведено достаточно, - сухо произнесла начальница. – Что тебе еще осталось доделать?

- Да я только начала.

- Ты это серьезно?!

 Инна смотрела на свою недавнюю приятельницу строгим взглядом. Как та изменилась! Эти показные вздохи, взгляды, исполненные одолжения…  Подругами они никогда не были, но чтобы вот так разговаривать, это впервые. Разве она требует чего-то сверхъестественного? Всего лишь, выполнять свои обязанности, которых не так уж и много.

-  Не хотите работать не надо, я вас больше не задерживаю, - произнесла Инна твердым голосом.

Люда поднялась с места и возмущенно хмыкнула, вздернув острый носик -  дескать, чего тогда было вызывать? Она еще не поняла истинного смысла слов начальницы.

-  Все, что я могу вам предложить, это написать заявление «по собственному желанию».

Людмилу уволили быстро, без положенной двух недельной отработки. Девушка сначала стала в позу, пыталась доказать свою правоту, надеясь на поддержку коллектива. Коллектив не подкачал, но преимущество оказалось на стороне Вишневой. Как только речь зашла о том, что остальных может постичь та же участь, что и Похомову, страсти вмиг утихли – высшее руководство – не Инна, с ним в игры играть опасно.

До конца дня отдел шумел, как птичий рынок. Все обсуждали произошедшее, осуждали начальницу-самодура, и с особым вдохновением перемывали ей кости. Теперь, правда, за глаза.

-  Инна Владимировна! Я вам не помешала? –  поинтересовалась Мария  Николаевна  бойким голосом и вошла в кабинет.

-  Нет, - очнулась от дум Инна. – Я вас слушаю, что вы хотели?

Мария Николаевна уселась напротив и глубоко вздохнула.

- Не кажется ли вам, Инна Владимировна, что вы ведете себя не корректно?

- Что вы имеете в виду?

- А вы не догадываетесь? Помягче надо с коллективом. Вас только назначили, а вы уже порядки устанавливаете. У нас ведь так не принято. С людьми считаться надо.

- Вы пришли сюда читать мне нотации?

- Что вы? Вам это не поможет. Вы чужого мнения не уважаете, – на лице Марии Николаевны отразилась гримаса мученицы, которая ради  коллектива была вынуждена переступить через себя, дабы донести до зарвавшейся особы глас народа. - По какому праву вы уволили Похомову?

- Оператора Похомову я не увольняла, поскольку это не входит в мою компетенцию. Я обратила внимание руководства на ее трудовую дисциплину и на халатное отношение к служебным обязанностям, после чего было вынесено решение об ее увольнении.

- Как вы можете судить о чьем-то отношении?! – серые с красными прожилками глаза Марии Николаевны округлились, на шее выступили крупные розовые пятна. Голос стал на тон выше и пронзительнее. - Да ты посмотри на свою дисциплину! С себя надо начинать, дорогуша, прежде чем о других судить. Устинов такого себе не позволял. Мы при Устинове по-другому работали, и нечего в наш монастырь со своим уставом лезть. Без тебя разберемся. Ишь, выискалась! И откуда только такая взялась?!

Вишнева и не пыталась возражать: если переплетчица завелась, то пока не выговорится, не успокоится.

- Да что с тобой разговаривать?! Только время напрасно тратить, - Мария Николаевна поднялась с места и направилась к выходу. – Мы напишем обращение к генеральному, вмиг слетишь с должности, - пробухтела уже в дверях.

Ну вот, очередное хамство. Инна ничему не удивлялась – услышать подобное от переплетчицы вполне вязалось с ее характером. Мария Николаевна годилась Вишневой в матери и поэтому считала уместным разговаривать с нею в поучительном тоне, в силу же склочного нрава, позволяла себе переходить на личности и приклеивать оппоненту ярлыки. К слову сказать, переплетчица так себя вела не всегда, а только в моменты особого нервного возбуждения.

- Это я так тоже не оставлю, - произнесла Инна, когда в дверном проеме скрылась цветастая юбка Марии Николаевны. Она пока не придумала, каким образом поставить на место хамку, но решила больше ни в коем случае не спускать подобных выпадов в свой адрес.

В широком холле «Камеи»  кипели нешуточные страсти. Женщины, преимущественно подчиненные Вишневой, собрались обсудить последние новости.

-  Вот и носит же таких земля!

-  Совсем cбрендила тетка!

-  Возомнила себя центром Вселенной!

-  Что б ей провалиться, кикиморе!

- Что приуныли, красавицы? - к группе женщин подошел Игорь Михайлович, лысоватый заведующий сектором с всегда добродушным выражением лица. Сам он был худощав, но фигуру полнило выдающееся вперед брюшко. Вероятно, из-за брюшка Игорь Михайлович ходил степенно и никогда никуда не торопился. Речь его тоже была медленной и размеренной.

- Новая начальница Люду Похомову уволила! – возмущенно сообщила Екатерина Навзина, миловидная блондинка с маленькими узкими очками на курносом носу.

- Что она себе позволяет?! – поддержали ее остальные.

- Тише, девушки, тише, - стал успокаивать дам завсектором. - Она молодая, неопытная, надо отнестись с пониманием. Набьет шишек, со временем научится …

- Пока она научится, мы с ума тут сойдем! – перебил его нервный женский голос.

- Девочки, что вы так переживаете? – снова завел свою песнь Игорь Михайлович. – Не все так страшно. Вот, посмотрите лучше, погода как разгулялась. Солнце, небо ясное, тепло… Я в обед по улице прошелся – одно удовольствие! Не расстраивайтесь, все будет хорошо.

- Будет тут хорошо, - проворчала Мария Николаевна. – Когда бог избавит нас от этой напасти, тогда и будет. Свалилась же на нашу голову, сто лет бы ее не видеть!

«Что правда, то правда, не видеть бы», - сказал про себя Игорь Михайлович, который тоже был не в восторге от неожиданного карьерного взлета Вишневой. Против самой Инны он ничего не имел – энергичная, приятная девочка (все особы женского пола моложе его сорока девяти лет, у Игоря Михайловича считались девочками), раньше она ему даже очень нравилась, пока Игорь Михайлович не почувствовал в ней конкурента. Сначала он и мысли не мог допустить, что какая-то пигалица, у которой-то и опыта без году неделя,  заявит себя компетентным специалистом. С этим он еще как-нибудь смирился бы, но постепенно не к нему, а к Инне стало прислушиваться руководство, и не ему, а, опять же, этой девчушке доставались наиболее ответственные задачи. Это могло означать только одно – шеф имеет на Вишневу серьезные планы. Так и случилось, только, к удивлению Игоря Михайловича, случилась слишком быстро и произошедшее имело гораздо катастрофичный масштаб, нежели он предполагал. Начальником отдела должен был стать он, Игорь Авдеенко. Ведь он всегда был на руководящих должностях – заведующий сектором, координатор группы, бригадир, – хоть маленький, да начальник. И, в конце концов, это у него почти тридцать лет стажа. Пусть архитектурой он занимался не всегда, и образование у него не профильное, но его опыт и знания, бесспорно, гораздо больше, чем у этой вчерашней институтки. «Не в свои сани ты влезла, девонька. Не долго ж тебе в начальницах ходить. Бог, он все видит».

***

Этим утром, на летучке в своем кабинете майор милиции Андрей Денисович Атаманов вел себя подчеркнуто официально: он ходил то взад, то вперед, заложив руки за спину, словно преподаватель по аудитории, с входящими здоровался сухо, задумчиво глядя в пол. Такое несвойственное ему поведение никого не удивляло - все догадались, что Атаманов вернулся с ковра и, скорее всего, с ковра мохнатого. Когда все собрались и расселись, Андрей начал тихим голосом:

- Капитан Юрасов, что вы можете доложить по вчерашнему трупу?

- Ты Вишневу имеешь в виду? – спросил Антон, и, наткнувшись на суровый взгляд Андрея, осекся.

- Вам, что одного трупа мало? Вы с этим делом разберись. Заросли в глухарях!

Антон Юрасов поднялся и стал докладывать как положено:

- Тело Вишневой  Инны Владимировны двадцати четырех лет, начальника отдела проектирования архитектурной мастерской «Камея» было обнаружено на  ее рабочем месте вчера, в двадцать, пятнадцать охранником Терноуховым. Врач скорой помощи констатировал смерть, после чего бригада уехала. По предварительному  заключению судебного медика, смерть наступила от отравления сильнодействующим препаратом около семнадцати тридцати. В ходе проведенных оперативных мероприятий было выяснено, что отравить Вишневу мог практически любой сотрудник, поскольку ее кабинет в течение дня не запирается, и народ ходил табунами. Вишнева в браке не состояла, проживала одна, ее родители живут отдельно. Круг знакомых устанавливается.

- Коллег допросили?

- Допросили, а что толку? Никто ничего полезного не сообщил. Все скорбят по «дорогой и незаменимой» Инне Вишневой. Их послушать, так погибшая была для сотрудников «Камеи» отрадой, без нее теперь им свет не мил. Уж так переживают.

- Да, занятно, - протянул Андрей. – И что, ни каких конфликтов у этого ангела не было? Так не бывает в рабочем коллективе, тем более погибшая занимала такую должность. Руководить людьми – дело не благодарное, обязательно найдутся недовольные.

- Она всего три недели в начальницах ходила, недавно назначили. И то, пока и.о. с испытательным сроком. Не успела обзавестись «доброжелателями».

- Врагов нажить – дело не хитрое, для этого много времени не надо, - философски заметил Андрей. – Вот, что. Не надейтесь, что будете прохлаждаться, до результатов экспертизы. Шубин, ты завтра в «Камею», посмотришь, что там за публика. Этот участок будет твоим. Ну, а вы, - Атаманов посмотрел на Юрасова с Костровым, - вам изучить личную жизнь Вишневой.

***

- Совсем молодая была, - запричитала Мария Николаевна. Когда Анатолий Шубин явился в «Камею», первой, кого он встретил, была переплетчица. Она выходила из санузла  с большим пластиковым подносом, на котором дребезжали мокрые чашки. – Такая милая девушка погибла. С отличным образованием, красавица, умница  – вон, как по служебной лестнице продвинулась. Двадцать четыре года, а уже руководитель отдела – такой успех!  

- Мария… простите, не знаю вашего отчества.

- Просто Мария. Можно, Маша. Мы же с вами почти ровесники, - кокетливо проворковала Мария Николаевна.

«Маша, так Маша», -  решил про себя Шубин, хотя дама была его старше, как минимум, на пятнадцать лет. Шубин принял правила игры: делал комплименты и даже пару  раз назвал собеседницу Машенькой, за что был награжден откровением.

Из рассказа Марии Николаевны следовало, что взаимоотношения Вишневой с окружающими складывались неоднозначно. Инна пришла в «Камею» молодым специалистом. Сразу проявила независимый характер, который далеко не всем пришелся по нраву. Руководство отметило ее успехи, а главное, желание работать и учиться. Инна охотно отправлялась на всевозможные курсы и семинары.

Кто мог точить зуб на Инну? Люда Похомова. Накануне Вишнева ее уволила. Это, конечно, не причина для столь радикальных мер, но все же стоит иметь в виду.  Кто еще? Некий господин Мараклиев Кирилл Андреевич, главный архитектор и консультант. К слову сказать, весьма заслуженный человек. Он не стеснялся в выражениях, когда отзывался о профессиональном уровне молодой женщины. Недавно в пух и в прах разнес ее проект, который, однако, утвердили. Мараклиев жутко обиделся, что не учли должным образом го мнение и ушел на больничный, где до сих пор и пребывал.  Мог ли он убить Вишневу? Кто его знает. Во время убийства он болел, но это еще не алиби, тем более, что вполне мог действовать чужими руками.

Позавчера у Инны были посетители – двое представительных мужчин. Как их зовут, Мария Николаевна не знала, но это выяснить легко, достаточно посмотреть записи на посту охраны. О чем они разговаривали, никто не знает, известно только, что из-за дверей кабинета Вишневой раздавались громкие голоса. Голоса принадлежали мужчинам, а Инну слышно не было. Что интересно, один из них явился на следующий день, то есть вдень убийства. На этот раз все было тихо и мирно.

Девушка с посеченными мелированными  волосами, собранными на затылке в хвост, улыбалась щербатым ртом. Мелкие черты, веснушчатое лицо, но при умелом макияже, оно выглядело симпатичным – черная подводка, тушь, и маленькие бесцветные глаза становились выразительными, пару штрихов карандашом, и тонкие сухие губы превращались в нечто чувственное и трогательное. Светлана Когтина, так ее звали, оказалась свидетельницей разговора на повышенных тонах между Вишневой и посетителями, о котором поведала переплетчица. Собственно, от Светы об этом все, и Мария Николаевна, в том числе, и узнали. Когтина зашла с каким-то чертежом к Вишневой, когда та принимала гостей. Девушку посетители не смутили, она немного постояла посреди кабинета, и когда убедилась, что никто ее слушать сейчас не будет, удалилась. Прежний начальник Устинов, вечно поглощенный работой, не придавал значения соблюдению субординации и хотя бы маломальского делового этикета. Сотрудники быстро сели ему на шею и были с ним на короткой ноге. Светлана считала само собой разумеющимся обращаться к начальнику в любой момент времени и по любому поводу, и чем бы тот не занимался он, в ее представлении, должен был бросить все и уделить ей внимание. Устинов, будучи галантным мужчиной, никогда не отказывал дамам, разве, что, когда был совсем в цейтноте. Тогда он извинялся и просил зайти позже. Инна часто наблюдала нелепую картину: молодые девицы разговаривают с начальником - человеком в возрасте - так, словно общаются со свои приятелем на вечеринке. Она ценила Устинова, как грамотного специалиста, но уважала его едва. Сама Вишнева, сменив слишком лояльного руководителя, твердо решила не допускать никакого панибратства. Это давалось тяжело, поскольку со многими своими подчиненными еще вчера она была на равных, а теперь приходилось строго обозначить границы поведения: на работе – служебные отношения, вне работы – прежние приятельские. Только ее правил никто не желал принимать: «Значит, мы вам теперь в подруги по статусу не годимся», - хором сделала вывод женская часть коллектива и жутко обиделась. У Светы были свои причины не любить Вишневу. Она, считавшая себя неотразимой и привыкшая требовать к себе особого отношения, была очень недовольна переменами – для нынешней начальницы Света ничем не отличалась от остальных.

- Светлана, постарайтесь вспомнить, о чем шла речь, что именно вы слышали в кабинете Вишневой?

- Я вообще-то не подслушиваю, - девушка сделала многозначительную паузу и  улыбнулась, - но разговор был таким громким, что не услышать было невозможно. Они наперебой что-то обсуждали, а потом  один из посетителей, тот, что моложе, сказал: «Не советую так шутить, ты меня знаешь!».

- Что, так и сказал?

- Именно так.

- А Вишнева что?

- А что Вишнева? Сидит, как истукан, ресницами хлопает. Я сразу поняла: нарвалась, тетка. А потом на меня посмотрела и говорит: «Света, зайди позже. У нас сейчас совещание». Ну, понятное дело, совещание. Выставила меня за дверь, чтобы никто не узнал о ее проблемах. Только я все равно слышала. Как только я вышла в коридор, у них такое началось! Тот мужчина стал очень громко кричать.

- И что же он кричал?

- Я не поняла. Что-то про правила игры. Да я под дверью не стояла, не подслушивала – сразу ушла на свое рабочее место.

***

Обыск на квартире Вишневой ничего полезного не принес: никаких  зацепок найдено не было. Обычная однокомнатная квартира, осиротевшая без хозяйки. Лимоны, словно чувствуя утрату, склонили крупные листья, на пятнистой диффенбахии выступили слезы. Мать Инны собиралась забрать растения, но пока не забрала.

- Могу поспорить, что это не ее, - сказал Костров, протягивая руку к лежащей на полу заколке для галстука. Заколка была из дорогих: серебряная с малахитовой вставкой.

- Не дурак, сам вижу, - отозвался Юрасов. Их перебил эксперт Куликов. Он зашипел на оперативников, замахав, как крыльями, широкими руками.

- Куда своими клешнями? Опять все залапаете, - Куликов был, как всегда, хмур и ворчлив.

Обстановка подсказывала, что у хозяйки был роман: коробки конфет, декоративные корзины с губкой внутри и невянущими цветами, ленты, подарочные упаковки, в сушке – парная посуда: два бокала, две тарелки, две вилки. Судя по тому, что кроме заколки для галстука больше никаких мужских вещей обнаружить не удалось, отношения зашли не слишком глубоко. Родители погибшей о ее личной жизни ничего сказать не могли – Инна эту тему избегала. Подруг у девушки оказалось крайне мало, все больше приятельницы, с которыми Вишнева ничего серьезного не обсуждала.

Оперативникам все же удалось найти одну более менее близкую подругу Инны – Наталью Карамышеву. Девушки когда-то были очень дружны, но со временем отдалились и перестали быть в курсе дел друг друга.

- Инка в последнее время сильно изменилась, - рассказывала Наталья. – Деловая, всегда занятая, она стала какой-то чужой. И речь у нее поменялась: то говорит нормально, а то выдаст какой-нибудь навороченный канцелярский оборот – хоть стой, хоть падай. Совсем перестала выходить в свет – раньше не раздумывая могла сорваться и пойти в клуб или с компанией на вечеринку. Мы в кино часто ходили, на выставки, а потом... – Карамышева печально вздохнула, сожалея о прошедших веселых временах, - потом у Инны появились другие интересы: курсы английского, деловые встречи, выставки, но уже до зевоты скучные – профессиональные. Она собиралась в институт поступать, чтобы второе высшее получить. Мы встречались по старой памяти, но говорили на разных языках, словно между нами и не было двенадцати лет дружбы. У Инны кто-то был. Но, по-моему, это не серьезно. У нее никогда серьезно не бывало – разбрасывалась поклонниками на право и налево, а они, судя по подаркам и обхождению, один лучше другого, - в голосе Наташи зазвенела обида. Девушка была симпатичной, но Вишневой, бесспорно, проигрывала. -  Последний Инке кольцо с бриллиантом подарил. Стоит, между прочим, не дешево. Ее ухажера я не видела. Инка меня ни с кем не знакомила, хотя могла бы, раз самой не нужны. Она же была не нормальная в этом смысле. Как однажды влюбилась в школе, так и все - заклинило. Перебирала мужиков, искала точную копию своей школьной любви, а такой больше не бывает. Я думаю, она сама не знала, чего хотела.

***

С экспертами надо дружить. Это правило Андрей усвоил давно, еще, когда пришел на службу после университета, едва надевновенькие лейтенантские погоны. Он был очень удивлен, когда узнал, что к экспертам большая очередь, и поэтому результатов экспертизы можно дожидаться очень долго.

С Ильей Куликовым Атаманову удалось установить приятельские отношения, способствующие значительному ускорению работы. Андрей мог ему позвонить и запросто поторопить, если дело не терпит отлагательства.

- Отравлена твоя Вишнева, - пробасил в трубку Куликов, - причем яд обнаружен в сахарнице. Барышня выпила чаю, подслащенного отравой, и преставилась.

- Что значит, выпила? Ты хочешь сказать, что яд подействовал не сразу?

- Можешь и так считать. Вишнева умерла через десять минут после того, как вещество попало в ее организм. Этот яд крайне любопытный, я бы сказал, уникальный.

- И в чем же его особенность?

- Ну, подробности я тебе рассказывать не буду, все равно ничего не поймешь. Сейчас мало кто разбирается в химии, даже в пределах школьного курса не ориентируются.

Андрей в химии разбирался. Конечно, не так, чтобы знать названия всех соединений, но  галогены от этанолов отличить мог. Он возражать не стал - пусть эксперт почувствует свою значимость.

- Яд этот абсолютно не содержит никакого запаха и вкуса, - назидательно вещал Куликов. - Белого цвета, похож на сахар и точно так же, как сахар легко растворяется в воде. Убийца наверняка знал толк в химии. И еще. Такой яд могли выпустить всего несколько заводов: Тимошевский, Уфимский имени Курчатова, Тульский. В Даугавпилсе еще один был - не знаю, работает ли сейчас. И, кстати, наш Ленинградский. Так что, ищи химика.

- Ленинградский, это тот, что на Гражданке?

- Именно он.

***

Атаманов с утра собрал в кабинете своих подчиненных, чтобы обсудить план работы по делу Вишневой. Антон Юрасов, Анатолий Шубин, Миша Костров – были все, кроме Саши Носова, который по-прежнему находился в отпуске и его отсутствие, как отсутствие любого сотрудника их отдела, очень ощущалось.

Атаманов поднялся с места и стал делиться своими соображениями:

 – Господина Мараклиева можно пока отмести. Думаю, тут вопросов быть не может – не того полета птица. Не при его регалиях враждовать с какой-то девчушкой. Для этого он слишком велик. Что ему Вишнева? Бровью поведет и руководство «Камеи» попросит ее подыскать себе другую компанию, чтобы бы не раздражала нервную систему уважаемого Кирилла Андреевича, - произнес Андрей и сделал паузу, обдумывая следующую фразу.

 Первоначально, когда узнали, что главный архитектор «Камеи» Мараклиев был наиболее нетерпим к Вишневой, оперативники стали рассматривать его кандидатуру, как одну из перспективных на роль убийцы. Но уже при поверхностном сборе данных от этой версии пришлось отказаться. Кирилл Андреевич Мараклиев оказался слишком масштабной фигурой, чтобы быть причастным к гибели молодой сотрудницы. По крайней мере, для подобной версии, нужно иметь веские факты против главного архитектора.   

- Насчет Людмилы Похомовой у меня двоякое мнение: увольнение – не повод для убийства. Если бы Людочка мстила, то выбрала бы более приемлемый способ мести. Как выяснилось, кроме увольнения, ей на Вишневу обижаться не за что. Уволили – нашла другую работу. Делов-то. Не девяностые годы, когда народ списками сокращали – сейчас полно рабочих мест на любой вкус.  И по нормальной статье Вишнева ее ушла – «по собственному желанию». Так что, если эта Людочка не псих, то нам тратить на нее время незачем.

- На психа не похожа, вполне вменяемая девица, только смурная какая-то, - отозвался Шубин, который накануне беседовал с Похомовой. - Смотрит исподлобья и всегда о чем-то думает.

- В то же время, совсем сбрасывать со счетом ее не стоит. Кто знает, что там за интриги плелись в  этой «Камее»? Антон, займешься Похомовой. Дамочку уволили накануне, так что теоретически подсыпать яд она могла. Что там с мужчинами, которые скандалили у Вишневой за день до ее гибели. Как ты сказал имена, этих посетителей? – Этот вопрос майор задал Шубину.

Анатолий открыл свой ежедневник и зачитал данные на гостей Вишневой.

- Некие господа Ремезов и Терновых. Субподрядчики. Приходили согласовывать текущие вопросы. Из-за чего разгорелся сыр-бор? Терновых сетовал на беспорядок на объекте, по причине которого они не могли соблюсти все пункты договора. Он вовсе не угрожал Вишневой, как это показалось Светлане Когтиной. Такое часто бывает на совещаниях: войдя в раж, сотрудники сами не замечают, как переходят на повышенные тона. Присутствующие подобное поведение воспринимают адекватно, а вот непосвященный, попавший на совещание в разгар дебатов, может истолковать ситуацию превратно. Зачем Ремезов приходил к Инне на следующий день? Сказал, что принес для рассмотрения пилотный проект.

- Мог ли Ремезов подсыпать яд Вишневой? – задал Анатолий вопрос, и тут же на него ответил. - Запросто. Из посторонних именно он был в ее кабинете последним. Ремезов вышел из «Камеи» в пять часов, то есть за двадцать минут до того, как Вишнева выпила чай с отравой.

- Яд в сахарницу могли подсыпать накануне, - предположил Юрасов. - Может, Вишнева напитки сластила не всегда, а по настроению или вообще чаи гоняла редко – раз в день, перед уходом.

- Нет, не подходит. Коллеги говорят, что часто видели на столе у Инны чашку. И рабочий день у нее начинался с чайной церемонии. А сахар барышня насыпала щедро, совсем фигуру не берегла.

- Так ведь и любящие коллеги могли ее отравить, - подал голос Костров, - им это совсем легко было сделать – кабинет Вишневой, как проходной двор, не запирается в течение дня - народ тучами ходит.

- Если среди сотрудников искать, так это нам никогда не найти, - обнадежил Антон.

- Что там у Вишневой с личной жизнью? – Атаманов выразительно посмотрел на Кострова – это было Мишино задание.

- Инна Вишнева была барышней свободной, - монотонно начал Михаил, - проживала одна, компаний не водила - соседи не жаловались. В гости иногда приходила подруга – примерно, раз в месяц. Мама наведывалась с какой-то пожилой родственницей. Соседка однажды видела мужчину, лет тридцати пяти – сорока, он вместе с Инной в квартиру заходил. Похоже, что ухажер – у девушки в руках был большой букет.

- Когда его видели?

- За неделю до убийства. Еще раньше этот же тип был замечен возле ее дома - под окошком в машине сидел. По словам свидетельницы, у него «автомобиль, как у важного начальника с люком в крыше серебристо - блестящего цвета».

- А номера твоя свидетельница не запомнила?

- Какие номера? Там бабулька лет семидесяти в очках с большими диоптриями.

- Так может, она и мужика не того видела, раз слепая совсем.

- Слепая – не слепая, а что захочет, разглядит. На кой ей на номер смотреть? Что в нем интересного? А вот кто к кому пришел, да если с цветами- конфетами, тогда это другое дело.

- Работать надо лучше, - проворчал Андрей. – Ищите где хотите, но чтобы в течение трех дней у меня были сведения об этом воздыхателе. Завтра похороны. Посмотрим, что там за публика соберется, может и ухажер явится.

***

- Вот, пожалуйста, последний писк системы контроля доступа, - сообщил Шубин и положил на стол Андрея пухлую тетрадь с потрепанными листами. – Реквизировал у Терноухова. 

- Журнал посещений. Знакомая штука, но малополезная,  - прокомментировал Атаманов, - При входе в иной офис требуют документы и переписывают основные паспортные данные в такую вот гроссбух. Целесообразность такой операции трудно понять. Выяснить из этих записей, сколько пробыл внутри посетитель, куда именно он пошел, когда вышел, да и вышел ли вообще, как правило, невозможно.

- Ну, извини, что добыл, то добыл.

Андрей открыл страницу за двадцать седьмое мая  –  неделя до убийства Вишневой. Так и есть: кроме паспортных данных было еще две информативных графы – «когда пришел» и «к кому». Впрочем, графа «к кому» часто пустовала.

- Это если человек приходил к определенному лицу. Курьеры, например, зачастую не знают, кто у них примет корреспонденцию. И им все равно, кому ее вручить, лишь бы расписались в квитанции. Поэтому, на вопрос вахтера: «К кому следуете, уважаемый?», курьер ответить не может. Еще существует всевозможная доставка: офисной бумаги, воды, еще чего-нибудь. Их, как можно догадаться, вообще могут не записать. Явился человек в робе, с бутылями на обоих плечах – кто его останавливать станет? Видно же, не праздно шатается, человек при деле. Ему еще подсобят – дверку подержат.

- Получается, доступ в офис почти свободный?

- Я бы так не сказал. Двери настежь только в рабочее время. И то, посторонний становится у всех на виду. Так просто шастать по кабинетам вряд ли удастся. После восемнадцати ноль – ноль сотрудники не заходят, и вахтер никого не пропустит.

- И даже своих?

- У своих электронные ключи, так называемые «таблетки». Прикладываешь к считывателю, и двери открыты. Кстати, ключи именные, то есть имеют индивидуальные номера, закрепленные за определенными людьми. Информация о перемещениях поступает в компьютер, где, при достаточном объеме памяти, может храниться довольно долго. В «Камее» компьютер средненький, и там последняя запись месячной давности. Но нас это устраивает. Самое главное, что такие считыватели стоят не только на входе – выходе из «Камеи», но и на каждом кабинете. Правда, в рабочее время электронные замки отключают, но в конце дня всем сотрудникам инструкцией предписано кабинеты закрывать. Более того, если дверь в общий коридор «Камеи» можно открыть любой таблеткой, то в кабинеты доступ ограничен. Туда могут войти лишь те, чьи ключи запрограммированы на вход. Как правило, это хозяева кабинетов и обслуживающий персонал: уборщица, системный администратор – те лица, которым необходимо иметь доступ всюду.

Затем Шубин представил распечатку посещений – внушительную пачку, отпечатанных на принтере листов.

-  Надеюсь, уже отработали? – спросил Атаманов.

- Когда?! Знаешь, сколько тут всего?! Я только час назад это получил.

- Я так и думал. Но хотелось надеяться на чудо. Значит, Миша, подключайся, - обратился Андрей к Кострову. – Надо выяснить, кто вне рабочего времени входил в кабинет Вишневой.

Шубин был сам не рад, что раздобыл этот длинный, как балет в Мариинском театре, список посещений. Короткая стрелка больших настенных часов давно уже перевалила за десятку, а они с Мишей не осилили и половины  работы.

- Ерунда какая-то! – возмутился Костров. – Если верить этому тупому компьютеру, который фиксирует посещения, то получается, что некоторые сотрудники вообще из «Камеи» не выходят, но потом каким-то образом появляются с внешней стороны входной двери. Будто через окна выпрыгивали.

- Нормальное явление, - заметил, Анатолий. – Народ ведь у нас как ходит? Если кто-нибудь впереди идет, разве будут ждать, пока дверь закроется, чтобы потом ее снова открыть? Прикладывают таблетку через раз  - так и появляются в здании «призраки».

- И откуда ты все это знаешь?

- У меня приятель в банке работает. Там, в отличие от «Камеи», система нормально настроена: Если зашел в помещение с кем-то «прицепом», то с другой стороны замок не откроется – жди, пока не выпустят.

К  утру было выяснено, что за последнее время кабинет Вишневой никто, кроме нее самой электронным ключом не открывал. Инна приходила в «Камею», как минимум за пятнадцать минут до начала рабочего дня и часто задерживалась после шести. Судя по записям в тетради вахтера, никто из посторонних вне рабочего времени в течение двух последних в архитектурную мастерскую не приходил.

- У нас получаются следующие варианты, - подвел итог Шубин. – Первый. Яд подсыпали в сахарницу в рабочее время. Это мог быть кто-то из сотрудников. Скажем, улучил момент, когда Инна вышла из кабинета. Или посторонний. Он мог быть гостем Вишневой, но не обязательно. Второй. Если яд попал в сахарницу вне рабочего времени, то это мог сделать только сотрудник «Камеи». Думаю, что следует проверить всех посторонних. И что-то мне подсказывает, что искать следует среди тех, кто к Вишневой не записывался.

***

Игорь Михайлович Авдеенко вот уже который день подряд дежурил в одном из двориков, что спрятаны за величественными фасадами проспектов Петроградской стороны. Он сидел в белых неприметных «Жигулях» пятой модели и смотрел на угловую парадную. Дом был пятиэтажным и старым, и, к радости Авдеенко, в интересующей его парадной, было всего семь квартир.  Всех жильцов он уже знал в лицо, а так же изучил распорядок дня каждого из них: кто, когда выходит и во сколько возвращается. Интерес для него представляла всего одна квартира – двадцать шестая, на четвертом этаже, вернее, ее хозяин. Ключи от квартиры у Игоря Михайловича имелись – три штуки от всех добротных замков входной двери, - но пробраться в дом он никак не решался. Спрятавшись под тенью развесистых кленов, Авдеенко чувствовал себя разведчиком. Так про себя думать ему было удобней, нежели признаться самому себе, что он занимается постыдной слежкой.  Много лет назад, когда Игорь Михайлович еще не знал о существовании остеохондроза и колита, а жизнь казалось бесконечной, он служил в строительных войсках. Теперь он старался вспомнить, все военные хитрости, которые в него смог вдолбить лейтенант в учебке. Кроме строки из устава: «Солдат обязан стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы», ничего на ум не приходило. Авденко пожалел, что в свое время не попал в разведроту или в десант. Во времена его юности форма десантника производила на девушек магнетическое действие, служить в десанте или, того лучше, в разведке было гарантом девичьего внимания. Но хлипкий очкастый юноша для столь элитных войск не подошел и был отправлен в стройбат. И хотя Игорь Михайлович приближался к полтиннику, он до сих пор испытывал неловкость, когда разговор заходил об армейской службе – уж очень силен в нашем обществе стереотип стройбата, как места службы самых беспутных призывников.

«Пора действовать, - подбадривал себя Авдеенко, - удобнее момента не будет – Корифей (так он называл про себя жильца двадцать шестой квартиры) ушел на работу, у его дом работницы выходной, соседи тоже с утра все поразбежались, одна старушка с последнего этажа осталась, но она не в счет. Во дворе ни души – кто же в такую жару гулять выйдет».

Игорь Михайлович воровато оглянулся и вышел из машины. Проверил в карманах наличие перчаток и направился к парадной. Дверь скрипнула ржавой пружиной и с шумом захлопнулась за незваным гостем. Авдеенко от волнения забыл ее придержать, он от неожиданности вздрогнул и замер на месте.  На лестнице было тихо и прохладно. Сквозь мутное окошко пробивался тусклый свет, такая же амбразура этажом выше – все освещение. Это Игоря Михайловича успокоило. Он по-кошачьи тихо поднялся на четвертый этаж и подошел к нужной квартире – на лестничной площадке она единственная.  Высокая двустворчатая дверь с черной обивкой под кожу. Авдеенко проворно надел перчатки. В руках откуда-то появилась дрожь, сердце стучало, как дятел. Он достал ключи и собрался вставить их в замки. Все же, следить и вскрыть чужую квартиру – вещи разные. Запал, с которым он шел на дело, по мере приближения к цели уменьшался в геометрической прогрессии, и под конец исчез совсем. Авдеенко придумал себе еще одну отсрочку от взлома – он решил подняться на этаж выше, дабы убедиться, не помешают ли ему в его специфическом занятии. С ловкостью юнца он вспорхнул по лестнице вверх. Никого. Из-за старушечьей двадцать седьмой квартиры с ободранной дверью и пыльным ковриком для ног не доносилось ни звука. У перил две пластиковых миски, в одной прокисшее молоко с черной шерстью в другой сухой корм.  Благородный нос Игоря Михайловича уловил терпкий кошачий запах. Авдеенко брезгливо поморщился – коты не относились к его любимым животным. Не смотря на пропитанный специфическим ароматом воздух, он мечтал, чтобы время остановилось, и готов был здесь стоять сколь угодно долго. Пока он еще не перешагнул черту, не стал домушником. Этот неприятный момент он оттягивал, как мог. Бросить свою затею было не в его правилах. Зачем тогда столько усилий? И эта глупая слежка? Зачем он брал отгулы? А сколько труда и нервов стоило ему сделать слепки ключей? Улучить момент, когда его коллега покинет рабочее место, залезть в карман (!) оставленного на спинке кресла пиджака и извлечь от туда ключи. И самое главное – цель. Он давно ее себе наметил. Когда цель будет достигнута (а Игорь Михайлович в этом не сомневался), наступит очень важный этап его жизни. К сожалению, не все должным образом отнесутся к этому событию, но для него самого это будет настоящая победа. Пусть даже приходится поступать не очень прилично - его мечта и не такого стоит. Отступаться от задуманного Авдеенко не умел.

Игорь Михайлович глубоко вздохнул, чтобы справиться с волнением. Преисполненный решимости совершить непристойный с точки зрения морали и уголовно наказуемый поступок он шагнул вниз.  Снизу донесся глухой хлопок. Опять сердце Авдеенко забухало – на этот раз дверь подъезда сыграла в его пользу. Игорь Михайлович замер, прислушиваясь к  легкому шелесту шагов. Их звук приближался, идущий уже миновал третий этаж. «Неужели кого-то принесло к старухе? Не хватало, чтобы меня здесь увидели!», – забеспокоился Авдеенко. Как себя повести, чтобы не вызвать подозрений, он так и не придумал. Шаги прекратились, и на мгновенье повисла тишина. Игорь Михайлович почти не дышал, он очень боялся себя обнаружить, в то же время его гложило любопытство. Тихо канарейкой прозвенел звонок. Авдеенко его сразу узнал – такой звонок был в двадцать шестой квартире. Спустя минуту звякнули ключи, неизвестный тихо отпер замки и исчез за дверью. Кто это был – Игорю Михайловичу рассмотреть не удалось, уж очень рискованно было выглядывать в лестничный пролет. С безопасной  позиции он сумел увидеть только кроссовки и нижнюю часть брюк визитера. В том, что это не хозяин квартиры сомнений не было – тот не носит кроссовок и ходит иначе – шумно топая и  покашливая.

«Этого я раньше здесь не видел. Какого черта он здесь делает?». Игорю Михайловичу вдруг стало очень тоскливо, он пожалел, что ввязался в эту авантюру. «Сейчас седел бы на даче, машину ремонтировал. Или на работе договор кропал не спеша». При мысли о работе у него защемило душу.

Из размышлений его вывел шорох с низу. Как догадался Авдеенко, отворилась дверь двадцать шестой квартиры. Незнакомец вышел и тихо запер ее на все замки, потом так же тихо и быстро направился к выходу. Забыв о конспирации, Игорь Михайлович ринулся к окну. Сквозь грязное в трещинах стекло он увидел спешно удаляющегося молодого человека. Он был одет в ковбойку и светлые брюки, волосы темные, курчавые, в руках спортивная сумка. Он свернул под арку и Авдеенко увидел его профиль – на вид парню было лет двадцать, не больше.

«Неужели домушник? Обнес Корифея. Вот бы мы встретились, коллеги». – Эта мысль отчего-то рассмешила Авдеенко. – «А если бы он меня того, фомкой по темечку?Зачем ему свидетель? Вон, какой здоровый, под два метра, с таким не потягаешься – весовая категория не та». Теперь Игорь Михайлович радовался, что не вскрыл квартиру и тем самым избежал встречи с этим малым.

***

Мастер цеха Ленинградского химического завода Виктор Гаврилович Сироткин создавал впечатление очень занятого человека. По территории завода он передвигался быстро, никогда не отвлекался на беседы со встреченными знакомыми – поздоровается и рысью по своим делам. Если коллега оказывался словоохотливым, Виктор Гаврилович избавлялся от него нехитрым способом: доставал мобильный телефон и сосредоточенно начинал нажимать на кнопки. Попутчики отставали. Когда Сироткин сидел за рабочим столом, то взгляд его обязательно был погружен в бумаги. Он все время что-то писал, перелистывал или подсчитывал на калькуляторе. Посетители тревожили мастера цеха только в крайних случаях, поскольку обращаясь к нему, чувствовали себя очень неловко.

- Добрый день! – прогремело с порога. В кабинет ворвался вихрь в виде высокого, широкоплечего мужчины. Дверь с грохотом закрылась, заставив Сироткина вздрогнуть. Мастер цеха поднял глаза на посетителя, который уже стоял посреди кабинета.

- Уголовный розыск, капитан Юрасов, - представился он, взмахнув удостоверением.

На лице Виктора Гавриловича отразилось нечто среднее между любопытством тревогой.

- Сироткиным вы будете? – поинтересовался капитан.

- А в чем дело, - он замешкался, подбирая слово, - товарищ?

- Значит, вы, - заключил Антон, и уселся на свободный стул. Затем он достал из коричневой дерматиновой папки лист.

- Взгляните, пожалуйста, Виктор Гаврилович, вам о чем-нибудь говорит этот препарат?

Сироткин поправил на носу очки и углубился в чтение.

- Ну, говорит. Очень ядовитое вещество, когда-то разрабатывалось у нас на производстве, но давно не выпускается.

- Давно, это с каких пор?

- Лет двенадцать уже. Разработали по спецзаказу в одной из наших лабораторий, а потом выпустили штучной партией.

- На заводе образцов не осталось?

- Нет. Говорю же, это был спецзаказ, поэтому с предприятия сразу все ушло.

- А кто заказчик, - поинтересовался Антон с детской непосредственностью.

- Ну, вам ли не знать, кто тогда такие заказы делал, - Сироткин выдержал многозначительную паузу. – Известное дело, кто. Комитет.

- Как могло получиться, что этот яд оказался в обиходе?

- Не понимаю, что значит, в обиходе?

- Недавно им отравили женщину.

- Трудно сказать. Могу предположить, что кто-то из комитетчиков воспользовался.

- А если со стороны производителя? Мог кто-нибудь из тех, кто был занят в производстве, вынести яд с завода?

- Теоретически нет. На таких производствах, как наше, обычно все под строгим контролем. Хотя… Я тогда еще тут не работал. В девяностые годы здесь, как и во всей стране, был большой бардак. Завод практически стоял, зарплату месяцами задерживали. Так, что все может быть.

- А кто из ваших сотрудников работал в то время? Я имею в виду причастных к спецзаказу?

- Из старожилов, пожалуй, одна Иванова. Ведущий инженер-технолог. Только она сейчас в отпуске.

- Вы дадите мне список сотрудников лаборатории? -   спросил Антон напоследок. – Мне нужны все данные людей, у которых был доступ к яду,  с адресами и телефонами.

- Адреса – это не ко мне. У Веры они. Пойдемте, провожу.

Вера Дмитриевна, молодящаяся дородная блондинка с крупными жесткими кудрями сидела, закинув ногу на ногу, и деловито разговаривала по телефону. При появлении незнакомого мужчины в сопровождении Сироткина она положила трубку и кокетливо поправила локон.

- Вера, тут товарищ из милиции, дай ему данные химиков шестой лаборатории за девяносто пятый год.

Вера Дмитриевна  встала и демонстрирую походку «от бедра» пофланировала до стеллажа с пухлыми офисными папками. Потом так же эффектно уселась за компьютер и защелкала мышью.

Послышалось шуршание принтера, и перед Юрасовым предстал список с возможным преступником. В списке было пятнадцать фамилий. Всех этих людей следовало проверить, чтобы определить, кто мог воспользоваться отравой.

- Молодой человек, окрикнула Антона в коридоре Вера Дмитриевна.

Юрасов остановился.

- Молодой человек, что же вы так быстро уходите. Я вам даже чаю не успела предложить.

Вера Дмитриевна улыбнулась густо напомаженными губами цвета спелой вишни.

- Спасибо, я тороплюсь, - учтиво ответил Юрасов и двинулся дальше – дама была явно не в его вкусе.

Женщина погрустнела – сегодня ей не везло.

По мере работы, список редел: двое оказались умершими, один переехал в Москву, еще двое в Израиль. Встретиться получилось с шестью сотрудниками – остальных не удалось найти по месту регистрации – оно и понятно, лето – пора массовых разъездов. Беседа с теми, с кем удалось встретиться, ничего полезного не дала – все шестеро делали удивленные глаза и разводили руками – не то, чтобы сильнодействующий яд, колбы никто из лаборатории не вынес. Как такое и в голову могло прийти?!

Оперативные данные показали, что никто из сотрудников лаборатории и членов их семей не был связан с Инной Вишневой. Но это не о чем не говорило. Яд, попал в руки преступника, скорее всего, через работников химического предприятия – не приложила же свою железную руку ФСБ?! Не того полета птица эта Вишнева, чтобы комитетчики вмешивались. Хотя в ФСБ тоже люди служат и у них есть родственники и знакомые, которые могут иметь личные счеты с Инной.  Но если еще и с этой стороны искать, тогда лучше даже и вовсе не браться – дело изначально безнадежное.

            ***

Информация распространяется быстро, а в рабочем коллективе она разлетается еще быстрее, особенно, если среди сотрудников есть женщины.

С утра всех будоражила новая подробность убийства Вишневой – яд был подсыпан в сахарницу Инны, которая стояла на ее столе. Откуда просочились эти сведения и насколько они достоверны, никого не интересовало. Все строили версии, додумывали подробности, вспомнили злополучную сахарницу: желтую в виде мыши с сыром – подарок от коллег на день рождения.

- Как душно! – капризно пожаловалась Света, и настежь распахнула окно.

- Только ведь проветривали, - Аня бросила на нее умоляющий взгляд. Анна Логаж сидела около окна и ей всегда дуло в спину. Остальные сотрудники, что сидели в комнате были не против проветриваний, но относились к ситуации с пониманием. Света же, то ли в силу возраста, то ли из вредности, уступать не хотела и в любой момент старалась открыть окно.

В этот раз сошлись на том, чтобы окно закрыть, но оставить открытой дверь. Аню это тоже не устраивало – с двери дуло прилично, но все же меньше, чем с окна. Логаж – тихая, застенчивая женщина, о каких говорят «серая мышь». Одевалась скромно и неприметно. Она работала офис – менеджером - это что-то вроде завхоза. Работа ей не нравилась, но ничего лучшего она найти не могла. Впрочем, и не искала. Она была в том возрасте, когда юность осталась далеко позади, а пенсия еще не скоро. На работе все, даже Света, что была почти ровесницей ее сыну, называли офис-менеджера Аней и обращались на «ты». Аня не возражала, поскольку ей это было безразлично – хоть горшком назовите, только в печку не ставьте,  - говорила она. Что значило: оставьте меня в покое. Но Логаж  в покое не оставляли. Редко найдется женский коллектив без склок и сплетен. Склоки ему необходимы, как воздух, без ссор и интриг, жизнь течет вяло и неинтересно: нет тем для разговоров, некого обсудить и некому кости перемыть. Женщины почувствовали слабину в Ане и не могли не ополчиться против нее. Но это оказалось неинтересно – уж слишком она у себя на уме, никакой реакции на нападки. Аню спасло повышение Вишневой, дамочки переключились на Инну, оставив затюканную офис-менеджера в покое.

- Жарко! – в комнату вошла Лида - девушка в джинсах с низкой талией, которые открывали на показ не только живот, но и складки на боках. Она шумно выдохнула через рот, отчего ее губки зашлепали, как у балующегося малыша. Ее рабочее место находилось в другой комнате, поэтому, распахнуть окно Лида не решилась.

- Так некоторым холодно,  -  отозвалась Светлана.

- Ну, вообще… – Лида демонстративно стала обмахиваться листом бумаги. - Чем вы тут дышите? – Она дождалась, когда принтер выдал ей распечатанный чертеж, и гордо удалилась.

- Я знаю, кто Вишневу того, - Света заговорчески оглянулась. И хотя кроме них с Лидой в курилке больше никого не было, она понизила голос. -  Это Анька.

- Какая Анька?

- Анька Логаж. Наша офис-менеджрица.

- Да ей то зачем? – Лида смотрела на подругу с недоверием, но была рада поддержать эту тему.

- Уж не знаю зачем, но… - Света опять оглянулась, - это она Вишневой яд в сахар подсыпала. Я видела, как она в тот день с сахарницей к Инке заходила. Инкину сахарницу я сразу узнала, ее еще Вишневой на день рождения дарили. Когда сегодня сказали, что яд нашли в сахарнице, я сразу про Аньку вспомнила.

- Вот тебе и серая мышка.

- Не говори. Только прикидывается. А я ее еще жалела, думала, без мужа,  вся такая несчастненькая.

- А вдруг она маньяк? Нас всех потравит.

- Она всех ненавидит. Видела, какой  у нее взгляд? Всегда исподлобья и с презрением. И не с кем не разговаривает. Тихоня.

- Ты об этом следователю скажи. Он визитку оставлял. Просил, если, что кто вспомнит, звонить.

- Скажу обязательно, только, вот, что я думаю. Давай чуть позже позвоним. У меня появилась идея.

Девушки зашептались, то и дело  задорно смеясь над чем-то тайным.

С утра Анне Логаж ничто не предвещало неприятностей. Обычный день офис-менеджера: привезли бумагу для принтеров, доставили только до входа, а там - носите сами. Аня давно просила, чтобы взяли в штат грузчика: то бумагу привезут, то воду, то мебель - ей самой такую тяжесть не унести. Приходится обращаться к сотрудникам мужского пола, чтобы помогли. Они, конечно, помогают, но очень неохотно, не пытаясь скрыть своего нежелания. Офис-менеджер никому не интересна – возраст не тот в совокупности с натурой интроверта. Ане всегда было неловко отрывать мужчин от работы, и, помявшись, она каждый раз просила их, и при этом чувствует себя так, словно на паперти стоит.

Когда закончила с бумагой, разбиралась с заявками на канцелярию. Потом пришли за лампочкой – в бухгалтерии перегорела. Закончился цветной картридж, сломался плоттер – все к Ане. Ближе к обеду она присела за компьютер, чтобы занести в таблицу расходные материалы.

- Аня, у тебя сахарку не найдется? – прозвучал над ухом голос Лиды.

Аня машинально открыла тумбочку и хотела сказать привычное: «Да, пожалуйста», но тут же одернула руку. Она вспомнила, что сахара у нее нет.

- Возьми у меня, а то мало ли что, - сказала Света вполголоса, но достаточно громко для того, чтобы Аня расслышала. Девушки переглянулись, еле скрывая улыбки. Они склонились, пряча головы за монитор, и беззвучно засмеялись.

Аня похолодела. Они все знают! Но как? Теперь об этом скоро будет известно всем. Сколько времени должно пройти: пять минут, десять, час? Не сегодня-завтра эта весть облетит «Камею». И в милиции тоже узнают.

До конца дня она сидела словно на иголках. На Свету и Лиду старалась не смотреть, а они как нарочно постоянно маячили перед глазами. Аня прислушивалась к их разговорам, и все больше убеждалась в безнадежности своего положения.

***

Нина залпом запила две таблетки «цитрамона» - одна не помогала. Начиналась мигрень. Голова болела в последнее время все чаще и причина тому – издерганный постоянными переживаниями организм. И как же тут не волноваться? Павел, которого Нина давно считала своим мужем, начал потихоньку отдалятся. Первым звоночком стали цветы. Желтые, засохшие хризантемы. Павел был каким-то чужим, когда протягивал ей этот неживой букет. Он стоял на пороге, и было не разобрать: то ли он только собирается войти в квартиру, то ли уже уходит. В комнате стоял полумрак, и потягивало холодом. Как будто было раннее утро, а может, быть вечер – Нина не поняла, поскольку все это ей приснилось. Когда открыла глаза, майское солнце заливало комнату, и сразу сделалось легко на душе. Нелепый сон забылся, но вскоре Нине о нем пришлось вспомнить и не однажды.

Пол шестого, Павел работает до шести, еще, как минимум, час на дорогу. А она уже, как на иголках. Накрутила кудри, надела шелковое выходное платье, на ногах туфли вместо уютных, стоптанных тапочек, на лице слой макияжа. Повернулась к зеркалу – лицо, конечно, не ага, еще и тени под глазами – никакой пудрой не скроешь. Морщины от недосыпа стали резче,  уголки губ опустились в скорбной гримасе. Чего ожидать, тридцать шесть лет – не девятнадцать. Это в юности веснушки – проблема номер один, а лопоухость – катастрофа. Сейчас Нина не раздумывая, согласилась бы променять свои классические черты: прямой нос, высокий благородный лоб, правильный овал лица и миндалевидные карие глаза на средненькую внешность, но, чтобы  только была молодая гладкая кожа.

Ей очень хотелось позвонить Павлу, было одиноко и тревожно. Она держала в руке мобильный телефон, уже нашла в записной книжке его номер, но нажать на клавишу не решалась. Позвонишь, и что скажешь? «Где ты, милый?» - на работе, ясно где.  «Как дела?» - он очень не любит такие вопросы, буркнет дежурное: «нормально». Нину, впрочем, дела  Павла не интересовали, тем более, что все основные вехи его карьерного пути ей были отлично известны. Ее сейчас волновали только две вещи: не встречается ли он с другой, и когда они зарегистрируют брак.

Павел Сандалов относился к тем мужчинам, которые не торопились обзаводиться семьей. Сначала было некогда – учеба в институтах, компании, спортивные залы, походы, потом, работа и связанные с ней разъезды, желание создать надежный материальный фундамент для будущей семьи. Затем подоспело тридцатилетие и разочарование в отношениях с противоположным полом. У Павла часто случались романы, благо он обладал привлекательной внешностью атлета и выразительными чертами лица отрицательного кино героя, но романы эти продолжались недолго. К тридцати семи годам Павел имел гражданскую жену и десятилетнего сына. Наличие внебрачного ребенка Павел старался скрывать. И, поскольку, его жена, с которой они были вместе в течение пяти лет, о существование ребенка не узнала, скрывать Павлу удавалось. Нина его всем устраивала. Хозяйственная, благоразумная женщина, никогда не устраивала скандалов, не докучала глупыми вопросами типа: «Где ты был?» или  «Почему не берешь трубку?». Только в последнее время она стала капризничать. Все чаще их разговоры стали заходить на брачную тему. Их начинала Нина, она, сначала издалека и как бы невзначай заговаривала о семье, об общем ребенке. Павел отмалчивался, у него срочно находились разные дела, и под этим предлогом он срывался с места и исчезал за дверью. Хоть Нина и считала их союз гражданским браком, жили они порознь. Павел перевез в квартиру жены некоторые свои вещи, но не переезжал полностью. Он мог жить у Нины неделями. В свою квартиру ее никогда не приглашал. Нина однажды побывала в гостях у Павла. Квартира в новом доме, недалеко от метро, уютная, просторная. Глаз у Ниночки загорелся. Хоть Павел ее не водил по комнатам – они заскочили на минуточку – от цепкого женского взгляда не ускользнула добротная мебель, и современная бытовая техника. И район Нине очень понравился – через дорогу парк, всюду чисто, по улице пройтись приятно, не то, что в ее Рабфаковском переулке. Павел тогда сказал, что собирается делать ремонт, и поэтому пока переезжать не стоит. Нина больше не возвращалась к этой теме, что ему очень понравилось. Нина отнюдь не была наивной дурочкой, которую можно кормить обещаниями. Но он ведь ничего и не обещал. Уходил от ответов на скользкие вопросы, либо говорил настолько расплывчато, что понять его слова можно было двояко. Нина терпела и все прощала. Но всякое терпение иссекаемо, даже у самой терпеливой женщины. Однажды она произнесла сакраментальную фразу: «Павлуша, нам надо серьезно поговорить».  Он, по привычке, попытался все обратить в шутку, но наткнулся на холодный взгляд. Она не кричала, не била в истерике посуду, а просто неподвижно стояла и смотрела. Нина была такая чужая, не похожая на ту прежнюю милую, уютную женщину, к которой он так привык. Павел тогда не придумал ничего лучше, как спастись бегством. Он пробормотал что-то про деловую встречу и стал быстро собираться.

- Хорошо, - сказала Нина ледяным тоном, - поговорим, когда ты освободишься.

После «деловой встречи» Павел к Нине не пошел. Он отсиживался в берлоге, как он называл свою квартиру, и даже не звонил гражданской жене. На третий день ему, отчего то очень захотелось вернуться. Тянуло не к женщине, с которой он не расставался на протяжении нескольких лет, а к ее дому. К сытным ужинам и к завтракам, к отутюженным рубашкам, к салфеткам на столе и чистым полотенцам. Павел с удовольствием сейчас съел бы фирменное блюдо Нины - жареную картошку с курицей, посыпанные сыром. Ему уже успело опостылеть меню всех ближайших кафе, про еду собственного приготовления и говорить нечего – яичница и пельмени в горло не шли. Павел готовить умел, но не любил. Тем более, что для этого нужно было идти за продуктами.

Если бы Нина сформулировала свою последнюю фразу иначе, не так  бесповоротно. Хотя бы сказала: «Поговорим, когда будешь готов».  Тогда можно было бы оттянуть неприятную беседу до тех пор, пока он не будет готов, то есть на неопределенный срок. О чем будет разговор, Павел не сомневался – конечно же, о об их будущем. Нина хотела определенности, а точнее, выйти за него замуж. А Павел жениться не хотел. Почему он должен этого хотеть? Ему и так удобно. Было. Пока не начались претензии. Как и любой нормальный мужчина, Павел не выносил давления.

Но Нина его так просто не отпустит. Начнутся звонки с требованием объяснений и прочие неприятности. А если ей станет известно про Инку, тогда – туши свет. Ревнивая женщина страшна, а если она  в придачу еще и брошенная, тогда берегись - сметет все на своем пути. Уж эту сторону Ниночкиного характера он изучил - были прецеденты. Стенания по телефону – еще цветики, по сравнению с тем, что она может сделать. А может она здорово попортить ему материальное благосостояние. Обратиться к своим приятелям при чинах и тогда дорогой господин Сандалов прощайтесь с бизнесом. Это только непосвященный может наивно полагать, что секретарь в районной администрации никакой власти не имеет. Еще как имеет. Прямых полномочий  у Нины нет, но она по работе общается с разными большими начальниками. С некоторыми из них  она на короткой ноге, и симпатизирующие ей чиновники не сочтут за труд выполнить ее просьбу. Когда Павлу понадобилась лицензия, Нина ему все устроила. Тогда у них и начались отношения. Павел преподнес хорошенькой секретарше Ниночке дежурную коробку конфет, чтобы та не задерживала его документы. Он не сомневался, что не оригинален, и что Ниночка  завалена подношениями посетителей, поэтому немного удивился, когда женщина расценила его подарок, как сигнал к более близкому знакомству.

Потом были урегулированы сложные отношения с пожарной инспекцией и получено «добро» санитарного надзора. Бизнес Сандалова набирал обороты не без участия Нины.  «Как бы она не приложила руки, чтобы все разрушить, - с тревогой подумал  Павел, - нужно срочно что-нибудь предпринять».

***

Двухкомнатная хрущевка, расположенная вдали от метро и транспортных узлов в живописном уголке соцреализма – высокие полосатые трубы щедро «озонировали» воздух густыми клубами дыма. Когда Шубин появился на пороге этой квартиры, он понял: здесь живет уныние. Свежие светло-синие обои – это единственное, что указывало на заботу хозяев о своем жилище. Все остальное – трещины на потолке, старый протоптанный линолеум и облупившаяся краска на дверях говорили о том, что дела в доме идут не важно. Усугублял восприятие полумрак. Это был не тот полумрак, который придает обстановке романтичность, затемнение вызывало неприятную ассоциацию со склепом. Тонкая женщина стояла в самом темном углу коридора. Анатолий не мог разглядеть ее лица, лишь грациозный силуэт на фоне кладовки. Шубину было известно, в этой квартире проживают двое: Милена Игнатьевна Иванова сорока семи лет и Елизавета Александровна Иванова двадцати одного года. Мать и дочь.

 - Так что вы хотели узнать?

По низкому грудному голосу и размеренной речи Анатолий догадался, что перед ним Иванова старшая.

- Милена Игнатьевна, меня интересует химзавод, на котором вы работаете.

- Что именно? – спросила женщина, продолжая держать гостя в прихожей.

- Вот это вещество, - оперативник протянул ей листок с названием химического соединения.

Женщина была вынуждена сделать шаг вперед, чтобы дотянуться до бумаги. Ухоженная тонкая рука с длинными пальцами порхнула в воздухе и снова скрылась вместе с ее обладательницей в свое убежище, но цепкие глаза Анатолия успели заметить широкий шрам на левой щеке женщины. Шубин понял, что в полумраке Милена Игнатьевна старается скрыть свои увечья и увечья эти, судя по всему, значительные. Ему стало очень неловко, словно он подсмотрел за чужой личной жизнью в замочную скважину.

- Пройдемте, - предложила хозяйка и направилась в комнату.

Здесь было значительно светлее, но все так же мрачно. Не смотря на дневное время, окно наглухо закрыто занавесками. Ветхая мебель: пара кресел и старомодный сервант без хрусталя и зеркал. Шубин в этой квартире вообще не заметил ни единого зеркала.

Женщина сидела в кресле, прямые распущенные волосы скрывали ее профиль, так что Шубин мог видеть лишь пепельные локоны и тонкие нервные пальцы.

- На производство этого соединения был разовый заказ. Если я не ошибаюсь, в девяносто пятом году. Больше на нашем заводе его не производили.

- А вне завода могли его изготовить? Скажем, в домашних условиях.

- Вы шутите? – голос Милены Игнатьевны приобрел иронический оттенок. - Для этого нужна целая лаборатория со сложным дорогостоящим оборудованием.

- А если предположить, что существует такая подпольная лаборатория? - настаивал Шубин.

- Нет, - покачала головой женщина. – Вопрос даже не в цене приборов, необходимых для производства. Такое оборудование изготавливается на заказ в штучном порядке и контролируется государством. Этот яд мог быть произведен только в заводских условиях.

- Хорошо, вы меня убедили. Тогда скажите, пожалуйста, как могло получиться, что яд покинул пределы завода и был применен в качестве орудия убийства?

- Убийства?!

- Да, убийства. Недавно им была отравлена молодая женщина. Поэтому постарайтесь вспомнить, не выносили ли вы или кто-то из  ваших коллег за пределы завода это вещество?

-Во-первых, выносить реактивы запрещено, - Милена Игнатьевна сделала многозначительную паузу, мол, как вы могли обо мне такое подумать? – А во-вторых, все было под строгим контролем, при недостаче, ответственному лицу грозили серьезные служебные разбирательства.

- Ну, а как же период кризиса, когда ваш химзавод стоял, и его практически растаскивали на куски? Вспомните середину девяностых, когда людям не платили зарплату, и каждый выживал, как мог.

Милена Игнатьевна не поддалась на провокацию, она все отрицала, как отрицали и ее коллеги. Конечно, в нестабильных девяностых никто уже не следил за хранением химикатов. Выпуск продукции прекратился, красть стало нечего, и на несунов уже смотрели сквозь пальцы – все понимали, что жить людям на что-то надо. О том, что тащили реактивы, представляющие хоть какою-нибудь ценность, Милена Игнатьевна знала - сама с завода что-то выносила. Она  воровала скромно. Начальник участка в девяносто восьмом продал трехуровневыйфильтр. Он был хорошим человеком – поделился выручкой. В их среде было принято не распространяться о кражах. Все всё знали, но по негласному уговору молчали. Что и говорить: рука руку моет.

Анатолий собрался уходить. Чтобы не смущать хозяйку, он старался не смотреть в ее сторону. На стене он заметил портрет в простой металлической раме. Очень милая, светловолосая девушка смотрела игривым взглядом и улыбалась пухлыми детскими губками. Рядом он заметил еще две фотографии: на одной из них та же девушка в широкополой кокетливой шляпе и букетом ромашек, на другой она была запечатлена в полный рост в кокошнике и народном костюме. Девушка была чудо, как хороша, эдакая Василиса Прекрасная из сказки.

Уже на пороге Шубин непроизвольно обернулся, и чуть не отпрянул. Хозяйка вышла его проводить. Крупные шрамы пересекали ее лицо. Лоб закрывала густая челка, из-под которой ломаной стрелой на переносицу спускался фиолетовый рубец. На правой щеке шрам в виде крыла бабочки, от левой скулы до подбородка шрам, похожий на лист клена. Не тронутые неизвестным Анатолию несчастьем, остались одни глаза. Пронзительно-бирюзовые, они выражали огромную боль и страдания. Казалось, на Милену Игнатьевну была надета нелепая, безобразная маска.

Шубин поймал себя на мысли, что неприлично долго рассматривает обезображенное лицо, словно перед ним не живой человек, а мартышка в зоопарке. Капитан почувствовал укор совести и поспешил удалиться.

- Не смущайтесь, - усмехнулась женщина ему в след, – я уже привыкла.

Погруженный в тяжелые мысли, Шубин спускался по лестнице и чуть не сбил с ног девушку, идущую навстречу.

-  Простите ради бога старого солдафона, - Анатолий принялся собирать вещи из рассыпавшейся женской сумочки.

Красавица присела на корточки, и стала поднимать свое добро: пудреницу, зеркальце, помаду, ключи, электронный брелок – «таблетку», мобильный телефон  (удивительно, сколько всего может уместиться в маленьком ридикюле). Затем взглянула на Шубина яркими, блестящими глазами с длинными загнутыми ресницами. На ее пухлых губах капитан прочел прощение своему неосторожному поступку. Незнакомка была прекрасна. В сознании невольно всплыло страшное лицо недавней собеседницы. Волнующая красота и отталкивающее уродство - этот контраст вызвал у Шубина какие-то не понятные чувства. Ему захотелось смотреть на прекрасное как можно дольше, но девушка уже упорхнула вверх, стуча изящными каблучками.

Она остановилась на площадке пятого этажа. Порывшись в сумочке, достала ключи, и открыла дверь той самой квартиры, которую только что покинул Шубин.

- Мама, у нас хорошие новости! – сообщила она с порога. – Сегодня пришел ответ на мой запрос. И он положительный!

Милена Игнатьевна смущенно улыбнулась. Дочь была единственной отрадой в ее жизни, и она всегда радовалась, когда той что-либо удавалось.

- Может, все-таки не поедем? Страшно ведь так далеко уезжать.

- О чем ты говоришь, мамочка! Что мы тут теряем? Эту хрущевку? Грошовую пенсию, которую ты будешь получать? А может, близких друзей? Так их у тебя нет – все отвернулись, а я себе найду новых, - девушка говорила с жаром, ее щеки наливались румянцем и горели глаза.

- Хорошо, хорошо, - сдалась женщина, - поедем, раз ты этого хочешь.

***

Максим исступленно смотрел на монитор компьютера. Только что он получил по электронной почте фотографию. Молодая красивая девушка, кокетливо склонив голову на бок, улыбалась тонкими губами. В зеленоватых глазах лукавство, завиток каштановых волос непослушно спадал на щеку с ямочкой. Он ее сразу узнал. Разве можно забыть эти черты? Она никогда не была замухрышкой, а теперь и вовсе стала красавицей. Инна Вишнева. Когда Максим впервые увидел это имя в тексте письма, решил, что совпадение – мало ли Инн Вишневых? А теперь сомнений не осталось – это та самая Инна.

Максим знал, отказываться от задания непрофессионально, тем более что это задание для него первое. Иначе, какая репутация у него сложится? Кто после этого обратится за его услугами? Сейчас необходимо зарабатывать себе имя, а не носом воротить: за этот заказ примусь, за тот нет. Когда решил стать киллером, Максим не мог предположить, что возникнет такая проблема. Он много думал, о том, сможет ли убить. Убить, не под действием сильных чувств, а по заказу. То есть, человека, который лично ему ничего плохого не сделал. По всему выходило, что сможет. Мастер спорта по кунг-фу, он считал себя воином. Воину чужды сантименты, он должен идти в бой, не задумываясь ни о судьбе противника, ни о своей собственной. Его учили не бояться соперника, бороться, не обращая внимания на боль,  – только так можно победить. И Максим побеждал. Он был щуплым,  взглянешь - не скажешь, что это лучший ученик в группе. Какой-то невероятной внутренней силой он укладывал на татами рослых и широкоплечих товарищей. Его наставник, Семен Константинович  говорил: «Уверенность в себе и воля – вот твои преимущества. Никогда не теряй их и достигнешь многого». Сколько раз в школе пытались сделать из него забитого, неуверенного в себе человека, постоянно унижали и заставляли занизить самооценку. Учителя в этом плане неплохо преуспели – едва не растоптали его подростковую психику.

У Максима не было родственников, не считая матери, которая уже лет пять, как жила в Ирландии. Отца своего Максим не знал – мать поднимала его одна, жила во всем себе отказывая, и только, когда он вырос, смогла, наконец, заняться личной жизнью. Где-то в сетях Интернета встретились две одиноких души: ирландский таксист и русская пианистка. Очень не доверчивый и замкнутый, Максим ни с кем не дружил, в лучшем случае, приятельствовал. Поэтому он не боялся получить заказ на дорогого ему человека – таковых просто не существовало. А что касается других, тех, которых придется убивать, к ним он относился философски. Раз фигурант кому-то мешает, значит, он сильно насолил. Максим почему-то был уверен, что заказов на невиновных людей не бывает. А про Инну он забыл. Точнее сказать, он о ней никогда и не думал. Инна Вишнева была, пожалуй, единственным человеком, который много для него значил. И надо же такому случиться, что он теперь вынужден будет ее убить. Отказаться невозможно, и даже если он откажется, заказчик обратится к другому киллеру и Инки не станет. Допустить этого Максим не мог.

***

В недавнем прошлом оператор, а ныне безработная Людмила Похомова чувствовала себя замечательно. Она не стала кидаться искать работу. На улице жара, разгар июня, – самое время отдохнуть. Люда нежилась до полудня в постели, затем праздно шаталась по квартире. После обеда она решила отправиться в ближайший парк, позагорать и подышать свежим воздухом. Люда положила в сумку большое махровое полотенце, бутылку минеральной воды, общую тетрадь в потрепанной зеленой обложке и гелевую ручку. Накинула на купальник халат и сунула босые ноги в резиновые сланцы. В этом виде ее и застал Юрасов. Похомова открыла дверь сразу, без лишних вопросов. К милицейскому удостоверению девушка не проявила ни малейшего интереса.

- Проходите, - со вздохом пригласила она Антона. Было видно, что тот пришел не вовремя.

Людмила на вопросы отвечала неохотно. Антону приходилось вытягивать из нее каждое слово. Услышав, версию о собственной причастности к гибели Вишневой, Людмила отреагировала вяло, будто бы ей было все равно.

Или она ловко прикидывается, или, действительно не имеет к убийству никакого отношения. Медлительная, как сонная муха, говорит тихо и  невнятно. К тому же толстая и не поворотливая – настоящая рохля. Такая вряд ли способна на какое-нибудь действие, тем более на хорошо спланированное убийство. Ни улик, ни намеков.… А может, это обманчивое впечатление, и за внешней нерасторопностью скрывается дерзкая и мстительная особа?

- Ее Катька Навзина очень не любила, - вымолвила Люда. – Вишнева  у нее мужика увела. Навзина сдуру их познакомила на каком-то общем празднике. Катька симпатичная, но в меру, к тому же ей давно не двадцать лет. Инка хоть и стерва, но рядом с Катькой смотрится звездой. Навзиной этот Пашка, что свет в окошке был, грезила им. Инка хвост распустила, он на нее и переключился. Катька мутная ходила, злой стала, как собака на всех кидалась. Потом как-то сказала: «Убью жабу!». Мы тогда решили, блефует – чего с обиды не скажешь? Но вон оно как обернулось…

Ну вот, очередной персонаж - Екатерина Навзина. Сколько их там еще, этих кровников у Вишневой?  Уже человек пять набралось. Каждый при жизни Инну «добрым» словом обласкал. Кто за глаза, а кто и в глаза ругать не стеснялся. Теперь, конечно, они «глубоко скорбят». Еще бы, какой дурак признается, что желал Вишневой смерти - сразу под подозрение попадет.

Юрасов тщетно пытался выудить у Люды еще хоть какую-нибудь информацию о Навзиной и о загадочном Паше, но девушка не рассказала больше ничего.

С Екатериной Навзиной Юрасов предпочел встретиться вне работы. Он дождался, когда она выйдет из «Камеи» и пригласил для разговора.

«Вполне ничего, но Вишневой значительно проигрывает»,- отметил про себя Антон, когда Катерина подошла ближе. Навзину он видел  раньше в «Камее», только мельком. Тогда разглядывать было некогда.

Они сели в серую юрасовскую «Волгу», по которой давно скучала помойка. Дно и бока прогнили, мотор чихал, но упорно продолжал работать. Вот и сейчас, при повороте ключа машина заурчала, покапризничала и, громыхнув, тронулась с места.

- Вам куда? – поинтересовался Антон.

Женщина жила не далеко. Не так уж, чтобы совсем близко, но для беседы времени хватит.

- Я вас умоляю! О чем вы говорите? Вы серьезно считаете, что это я убила Инну? – без церемоний спросила Навзина. – И стоило из-за чего! Да я ей должна быть благодарна, что она увлекла собой этого самовлюбленного павлина, и тем самым оградила меня от разочарований.

- А разве, то, что мужчина вас бросил ради другой женщины – не разочарование?

- Во-первых, это дела давно минувших дней, - Катя улыбнулась уголками детских губ. – Тогда я, действительно, очень переживала, Павел меня словно чем-то охмурил. Знаете, он видный мужчина: высокий, статный, хорошо одевается  и умеет произвести впечатление. Женщины до того истосковались по красивым ухаживаниям и галантности, что любой мужчина с более менее приличной внешностью и хорошими манерами, начинает казаться им сказочным принцем. Обаятельный негодяй – типичный персонаж любовных романов. Павел дарил мне цветы, водил в рестораны, но в душе у него была пустота. А я растворялась в нем. Все: музыка, привычки, увлечения – стали точно такими, как у него. Паша не любит зарубежную эстраду, а я только ее и слушала, - стала увлекаться шансоном. Я терпеть не могла фантастику – полюбила. Свои привычки я отмела, делала все, как нравится Паше. Вещи выбирала только на Пашин вкус. Он как-то обмолвился, что ему нравятся светловолосые девушки с короткими стрижками. И вот, результат вы видите.

- Вам очень идет, -  польстил Антон.

- Идет, не идет, - разве в этом дело? Главное, что это был не мой выбор. Я, словно слепая, шла у него на поводу. Ловила каждое его слово, каждый жест. Стоило только Пашеньке повести бровью, я тут же кидалась воплощать его идеи. Нет, он не требовал соответствовать его идеалу, не пытался меня переделать. Ему это было не нужно потому, что я сама ломала себя под его настроение. При этом никакого душевного дискомфорта я не испытывала. Я же все делала ради любимого человека, и это было мне в радость. Поломать себя в радость. Как будто совершаешь моральное самоубийство. Перенять Пашины привычки, образ жизни и вкусы – это как впитывать в себя его жизнь, жить им одним. Это же так естественно для влюбленной женщины – интересоваться всем, что связано с любимым и делать ему приятное даже в мелочах. Для Паши мои перевоплощения под его  вкус были милыми пустяками, не больше. А я радовалась, когда ловила на себе его одобряющий взгляд. Я превратилась в его тень. Я заметила, что стала говорить, как Паша и думать его мыслями. У нас было общее мнение на двоих. Вернее, это было только его мнение, которое сразу становилось и моим. Прежде чем ответить на какой-нибудь вопрос, мне обязательно нужно было посоветоваться с Пашей, а если это не представлялось возможным, тогда я терялась и пыталась представить, как думает он.

- Но теперь, надеюсь, для ответов на вопросы вам не нужно участия Паши?

- Слава богу, нет. Я избавилась от этого наваждения. Я опять стала собой, даже в большей степени, чем раньше. Вырвавшись из омута, с неистовой силой я стремилась все делать по-своему: ни на кого не оглядываясь, высказывала только свое мнение, полностью поменяла гардероб, вот только с прической вышла не задача – волосы так быстро не отрастают. Отрастут, обязательно верну свой цвет, а может, выкрашу в рыжий или в любой другой, который мне понравится. Так за что же мне настолько ненавидеть Вишневу, чтобы ее убивать?

- Я так понимаю, вы к ней теплых чувств не испытывали?

- Я этого не говорила, но вы правы. С Инной у нас были отношения прохладные. Неприятно, когда у тебя уводят любовника, пусть даже законченного эгоиста. Удар по самолюбию. Но это не повод для убийства.

Юрасовская «Волга» дотарахтела до Серебристого бульвара, на котором жила Навзина.

- Во двор не надо, я здесь выйду, - засуетилась Катерина, когда подъехали к ее дому. Антон не стал возражать – на все вопросы женщина ответила. Более того, она назвала данные Павла: адрес и телефон. Телефон, правда, только мобильный – предусмотрительный, собака. Юрасову Павел уже не нравился.

***

Шесть часов вечера  - пик дневной жары прошел, но на улице по-прежнему находиться было невыносимо. Несмотря на неприятную погоду и неудобную дорогу – полтора часа на метро через весь город, - Нина приехала на Смоленское кладбище. Деревья шатром раскинулись в старой части кладбища – там захоронения двух вековой давности, -  ближе к проспекту самый солнцепек. Нина пробиралась по дорожке мимо высоких причудливых памятников. С гранитных громад смотрели суровые лица молодых мужчин. Их обладатели жили богато, но не долго. За  «аллеей братвы», как окрестила этот участок Нина, показался невысокий церковный купол. Храм великомученицы Ксении Блаженной. Здесь всегда много народу, сегодняшний день не был исключением. К вечерне прихожан собралось особенно много. Нина с трудом протиснулась внутрь храма, чтобы купить свечи. Когда началась служба, все притихли, и места как будто стало больше. Нина  слушала священнослужителя, читавшего молитву, не воспринимая слов. Это была колыбель для ее измученной души. Жара и духота куда-то исчезли, люди стали спокойными, и на их лицах отражался золотистый свет. Казалось, что они светятся изнутри. Если бы Нина увидела себя со стороны, она была бы приятно удивлена, как похорошела: напряжение ушло, а с ним и сгладилась резкость морщин, губы и глаза перестали смотреть настороженно.

Когда закончился молебен, прихожане струйкой потянулись к большой мраморной плите, над которой висела икона с изображением Ксении Блаженной. Каждый, кто подходил к ней что-то говорил. Кто про себя, кто шепотом, потом приклонялись к плите и целовали серый камень.

Нина положила руку на плиту, перекрестилась и поклонилась иконе. Она молила заступницу Ксению о помощи.

- Прости мне тяжкий грех. Видит бог, не хотела я, но не знаю другого выхода, - прошептала она, не отводя глаз от чудодейственной иконы. – Прошу тебя, умоляю, избавь меня от разлучницы сейчас и впредь. Я достаточно натерпелась за все эти годы, неужели я не заслужила покоя? Помоги мне и прости.

Нина вышла на улицу и подошла к храму с востока. Поставила свечу «за упокой»  в специальный ящик с песком. В щелях стены белели записки – здесь их оставляли прихожане. Согласно поверью, Ксения Блаженная всем помогала справиться с жизненными трудностями. К ней шли со своей бедой, как к последней надежде. Со всех городов ехали люди к Ксении, и она им помогала. В основном у храма собирались женщины, но встречались и мужчины. Нина видела на вечерне молодого человека. Он очень усердно молился, затем вынул из кармана «мелочь» - пятисотенные и тысячные купюры и положил в чашу для пожертвований.

Нина тоже решила оставить в стене записку с желанием (по большому счету, это и было целью ее поездки). Она достала из сумочки блокнот и стала писать красивым мелким почерком.

***

Костров добросовестно сортировал фотографии, снятые на кануне: раскладывал пасьянсом на двух широких столах, перемещал, собирал в стопки – сначала в пять, затем в три, в две  - потом снова раскладывал. За этим занятием его застал Шубин. Он пришел с улицы веселый, пахнущий утренней свежестью.

- Над чем колдуешь, Мишаня? – гаркнул он с порога.

- Тише, не мешай думать. И так голова пухнет – вчера совсем поздно лег и встал чуть свет.

- Что же тебе не спится, совесть не чиста?

- Да иди ты! – отмахнулся Миша. – Меня Атаманов повесит, если я ему ухажера Вишневой не предъявлю. А где его взять?

Шубин подошел к столу, и стал рассматривать фотографии: люди в строгих темных одеждах, на лицах скорбь, в руках венки. Черные ограды, кресты, площадка перед въездом  на ней автомобили. На похороны Вишневой собралось не много народу.  Родственники: родители, тетя, двоюродный брат с женой, сплоченные семейным горем, они стояли особняком. Где-то рядом три молодых женщины - подруги Инны. Они вытирали слезы мятыми платками, держась друг дружки. Недалеко от них двое молодых мужчин  в  черных костюмах, имели вид строгий и сосредоточенный. Как догадались сыщики,  это спутники подруг Вишневой. От «Камеи» пришел весь проектный отдел, замдиректора и бухгалтер.

- Не явился, сволочь! – констатировал Миша. – Где мне его искать?

- А что близкие Вишневой говорят?

- К родителям соваться не стал – мать не в себе от горя, тетка и брат ничего толком не знают – виделись редко. Подруги, как не странно, о личной жизни Инны были не осведомлены. Вишнева больше карьерой увлекалась, а о поклонниках говорить не любила. Все разговоры на эту тему ограничивались фразами типа: «Что о мужиках, рассуждать? Они не заслуживают нашего драгоценного внимания» или «Пока ничего серьезного у меня не с кем не намечается. Когда влюблюсь, расскажу».

- Что Денисычу сказать, понятия не имею, - вновь пожаловался на судьбу Костров. – Он в последнее время не в духе ходит, вот попаду под горячую руку, без премии останусь.

Участливый Шубин стал строить предположения, как можно отыскать поклонника Вишневой. Миша отвергал версии одну за другой: над этой он уже думал, другую проверял, третья тоже результатов не дала…

- Не иголка, найдется, - подбодрил его Анатолий. – Авось, все само разрешиться.

- Угу, разрешится, - пробурчал Костров. – Прилетит фея и на блюдечке поднесет этого франта.

 Лейтенант и не догадывался, насколько его слова оказались близки к истине. Фея, конечно, не появилась, но зато прислала своего пажа.

В кабинет ввалился Юрасов. Он держал в одной руке пакет с, купленными в ларьке беляшами, а в другой бутылку кваса и папку из кожзаменителя.

- С утра на ногах, пожрать некогда, - сообщил он и вывалил на пластиковую тарелку маслянистые беляши. Затем налил в высокую немытую кружку кваса и устроился завтракать.

Когда Антон утолил первый голод, к нему вернулось красноречие.

- Что, Миха, такой убитый, Атаманов пропесочил? Так, вроде, рано еще.

- Не трави душу, и без тебя паршиво, - огрызнулся Костров. – Я что, специалист по поиску кавалеров? Да и вообще, дался он нам, будто других подозреваемых мало.

- Андрей велел найти, значит, будем искать, - примирительно заметил Шубин. – Только за один день  не управиться.

- Стоило из-за чего переживать, -  добродушно отозвался Юрасов и как фокусник из рукава достал из папки данные Павла.

***

Доклад о визите к Людмиле Похомовой Андрея удовлетворил.

- Мотив у нее слабенький, так что пока отметем, -  сделал он вывод о причастности Похомовой к убийству. - Поищем более подходящих кандидатов. Навзина – вряд ли. Я ее хорошо помню: худощавая блондинка создает впечатление благоразумной женщины. Это в горячке можно из ревности соперницу порешить, а здесь история уже мхом покрылась. Тем паче, что у Навзиной налажена личная жизнь – недавно в ее окружении появился мужчина. Говорят, с серьезными намерениями.

- Похомова какая-то не понятная, задумчивая и рассеянная. Я с ней разговариваю, а она меня как будто не видит. Думает о чем -то. Хотя, понятно, о чем -  траванула начальницу, а потом переживает, как бы возмездия избежать.

- Ты, Антоха, привык, что барышни тебе в рот заглядывают, а на Людочку твоя харизма не подействовала. Вот ты на нее и взъелся. Нормальная реакция, мало ли какие у нее думы, будто кроме нашего трупа у нее интересов нет. Оставим в покое Похомову, в любом случае, она от нас никуда не денется. Лучше, займите свое внимание гражданином Сандаловым, который в последнее время тесно общался с убиенной. Если погибает молодая женщина, ищи причину либо в любви, либо в деньгах. Большие деньги рядом с Вишневой не крутились, значит, дело в личной жизни.

К Павлу Сандалову было решено пока не приближаться. Стоило понаблюдать за ним какое-то время, чтобы получить представление об его образе жизни и установить круг ближайших знакомых. Представительный мужчина, Сандалов выглядел в точности так, как его описала Екатерина Навзина. Он жил один, работал техническим директором какой-то небольшой фирмочки и водил серебристый автомобиль марки «Рено». За неделю ничего странного в его поведении не обнаружилось: с утра на работу, с работы домой с заездом за продуктами в супермаркет. Никаких сомнительных связей и походов в подозрительные места. Продолжать наблюдение было не целесообразно – по другим делам тоже хватает фигурантов, там наружка нужнее.

К разговору с милицией Сандалов был готов. Он сильно волновался, хотя прикладывал не мало усилий, чтобы скрыть свое состояние.

- Почему вы не пришли на похороны, ведь погибла ваша близкая подруга?

- Был в командировке.

Павел не лгал. Оперативники установили, что за три дня до убийства Вишневой Сандалов уехал в Финляндию и вернулся от туда на следующие сутки после похорон.

- Откуда вы узнали о смерти Вишневой?

- Позвонил ей на домашний телефон. Трубку взяла ее родственница и сообщила, что Инны больше нет.

Опять сходится: мать Вишневой показала, что Инне звонили несколько раз, пока она была в ее квартире. Кого-то она знала лично, кто-то, не представляясь, клал трубку. С Павлом они не были знакомы, но тот сразу назвал себя – фамилию и имя, как положено при деловых переговорах. Женщина тогда так и решила, что это с работы.

- После этого вы ходили к ней на кладбище?

- Нет. Работы много, знаете ли, – потупленный взгляд, в голосе неловкость. – Как вам объяснить…. Мне тяжело так сразу увидеть могилу Инны. Пока я ничего этого не видел, она для меня жива, будто бы мы расстались на какое-то время. Потом, когда боль уляжется, я к ней обязательно схожу.

Ну, никак не подкопаться! Работы много? А у кого ее мало? Так складно говорит о чувствах – не захочешь, поверишь. Мужик – мастер вышибать слезу.

- Вы не заметили, с Вишневой в последнее время все было в порядке? Каких-нибудь странностей в поведении, тревог не проявлялось?

- Нет, все как обычно.

- Может, ей кто-то угрожал? Кто, по-вашему, мог убить Инну?

- Нет. Не имею представления. – Внутри у Павла все сжалось. Еще бы ему не знать! И угрозы он слышал, и.… О господи! Если заподозрят Нину, то могут зацепить и его. А это ни к чему.

Сандалов покидал отделение милиции с острым желанием снова скрыться в Финляндии, а лучше, на другом континенте, чтобы переждать наступившие в его жизни смутные времена.

«Спокойно!», – приказал он сам себе. – «Вести себя благоразумно и никаких резких движений. Ничего у них на меня нет и быть не может, главное, не совершать глупостей».

***

День тянулся мучительно долго. День был будничным и пасмурным. Аня с утра позвонила на работу и сказала, что заболела: «Нет, ничего серьезного. Голова что-то разболелась. Давление, наверное».  Выхлопотав таким образом выходной, она, как любой симулянт, должна была с удовольствием завернуться в одеяло и спать, пока не надоест. Не смотря на бессонницу на кануне, утренний сон приходить не желал, и Аня встала совершенно разбитая.

До полудня она провела на кухне, изредка заходила в комнату и заглядывала за перегородку, посмотреть, не проснулся ли сын. Вот он лежит, сладко посапывая на двух подушках - такой хорошенький! Аня с умилением смотрела на свое сокровище. Двадцать два года – уже отросли редкие темные усы, голос давно стал басистым, но для нее Славик всегда был и будет маленьким.

Славик пока еще не работал, но уже нигде не учился. После школы он «очень устал» и о вступительных экзаменах не хотел слышать. Когда поступать стало поздно, а в недалеком будущем замаячила повестка из военкомата, Аня проявила чудеса расторопности и пристроила сына в Сельскохозяйственную академию. Специальность, которую должен был освоить Славик, называлась то ли плодоовощеводство и виноградарство, то ли технология переработки сельхозпродукции. Были там  более понятные агроном-эколог и ландшафтный дизайнер, но обучение стоило дороже, и так на овощевода еле наскребли. Но это ничуть не расстраивало семью Логаж. Для Анны главное, что сына в армию не забрали, а Славику, что мать отстала. На овощевода Славик не доучился – вылетел из вуза за неуспеваемость после первой же сессии.

В коридоре послышалось шлепанье тапок, как догадалась Аня, встал Славик.

- Зайчик, тебе чай в большую чашку наливать или в маленькую?

- Большую, - пробурчал сонный Славик и скрылся в ванной.

- Сахара сколько, три ложки?  - Аня никак не могла запомнить, любимое сыном соотношение сахара и количество чая. Она ежедневно готовила ему завтраки, обеды и ужины,  и каждый раз задавала одни и те же вопросы: салат со сметаной или с майонезом?  Кетчуп принести? Что приготовить на гарнир? Славика всегда утомлял выбор. Он не любил выбирать. Какая разница, что будет в тарелке: макароны или картофельное пюре? Главное, чтобы еда была приготовлена вовремя.

Аня не ела, есть ей совсем не хотелось, лишь выпила кофе два часа назад. Если бы Славик обратил на мать внимание, он бы заметил, как она взволнованна, увидел бы, насколько сильно осунулось и постарело ее лицо, но юноша привык, что в этом доме заботятся только о нем.

«Как же ты теперь без меня будешь?»,  – с жалостью думала Аня, глядя на сына. Сначала была надежда, что все обойдется: не обязательно всему тайному становиться явным - нераскрытых преступлений пруд пруди. Но после разговора с молодым шустрым оперативником, Аня поняла: она пропала. Еще немного, и ее вычислят. Не вычислят, так она сама себя выдаст - нервы не выдержат такого напряжения. Поэтому, Аня решила, сколько получится отсидеться дома. Чем дальше, тем отчетливее она понимала: домашний режим – не выход. Если долго «болеть», можно навести на себя подозрения: на работе убийство, а сотрудники тут же разбежались. Тут и думать долго нечего - кто прячется, тот и виновен. Дома отсидеться не получится, а выйти на работу, значит отдаться в руки правосудия. И так плохо, и эдак не хорошо.  

Славик отодвинул в сторону пустую посуду, но не встал из-за стола как обычно, чтобы молча направиться в комнату. Он минуту собирался с мыслями, и, глядя в сторону, спросил:

- Мам, сегодня вроде среда. Почему ты на работу не уходишь?

- Я… - Аня растерялась. Сказать сыну, что заболела, значит, заставить его напрасно волноваться. Она, когда на самом деле была нездорова, старалась скрыть свое состояние от Славика – ребенок не должен переживать. – Я взяла отгул, - нашлась Аня.

Парень заметно погрустнел, нахождение матери дома явно не входило в его планы.

- Ты куда-нибудь пойдешь? - спросил он с надеждой.

- Нет, а почему ты спрашиваешь.

- Ну, так… Погода хорошая, солнечная. Лето пройдет, а ты не разу не загорала.

Аня украдкой посмотрела на свои бледные руки. И правда, она не помнила, когда в последний раз нежилась на пляже. В позапрошлом году на озера в Кавгалово подруга вытащила, отдых у моря был в ее жизни настолько давно, что, казался из другой жизни.

- Да, пожалуй, ты прав, - рассеяно произнесла Аня. «А может, уехать из города?» - мелькнула у нее мысль, и тут же появились другие. «От себя не убежишь. От закона, может быть, на какое-то время скрыться удастся, а вот как быть с собственной совестью? Это ты во всем виновата, из твоих рук Вишнева получила отраву, ты убила ее!» - убеждал внутренний голос. 

****

Объявили посадку на Самару, прибыл состав из Нижнего Новгорода. Вокзал шумел, суетился, топал и скрипел колесами тележек. Из электрички высыпала толпа дачников, навьюченных сумками и пакетами. Им навстречу торопились люди, с не меньшим  багажом. Пахло беляшами, раздавался детский плач, лай и мяуканье. Уже третий час Максим дежурил возле зала ручной клади. Одетый в рабочую куртку болотного цвета и высокие кирзовые сапоги, с удочками и ведрами он походил на рыбака, собравшегося на вечернюю зорьку. Максим удачно занял место  на скамейке, с которой хорошо просматривался ряд ячеек камеры хранения. К заветной тридцать седьмой ячейке до сих пор никто не подошел. А должны были. До истечения оговоренного срока оставалось не больше сорока минут. Хорошо, что он сообразил ограничить клиента по времени (По договору заказчик должен был принести деньги не позже семнадцати часов). Иначе, кто знает, сколько ему еще тут пришлось бы околачиваться. Максим еще толком не решил, как поступить дальше, когда он выследит курьера. Попытаться установить заказчика? Вряд ли это получиться, но попробовать надо. Каким образом – не понятно. Обычно при обращении к услугам киллера люди ведут себя осторожно, действуют через вторые, третьи, а то и четвертые руки.  А что делать дальше, если вдруг заказчик станет известен? Ответа на этот вопрос Максим пока не знал. Устранить заказчика? Замечательное начало карьеры наемного убийцы. После такого поступка можно смело переквалифицироваться в вахтеры. И то, если свою шкуру спасешь – еще не ясно, что за птица его клиент, и какого она полета.  Максим был уверен в одном: Инну надо защитить. А для этого необходимо знать, кто на нее точит зуб.

- Инка, Инуля, - пробормотал новоиспеченный рыбак, листая смятую бесплатную газету, - кому же тебя угораздило дорогу перейти? И как мне тебе помочь?

Он чуть не пропустил то, ради чего сюда пришел. Сутуловатая женская фигурка, одетая в старомодное длинное платье-халат, нервно оглядываясь и суетясь, торопливо подошла к ЕГО ячейки. Она еще раз оглянулась, затем достала из сумки бумажку и стала набирать код. «Только деньги не пересчитывай», - мысленно сказал ей Максим. Дамочка не стала ничего пересчитывать, она вытащила из пакета небольшой сверток и быстро положила его в ячейку. В очередной раз оглянувшись, дрожащими пальцами по бумажке набрала код и направилась прочь.

Следить за курьером оказалось совсем не сложно. Можно было соскучиться. Никто не прыгал в отъезжающую машину и не заметал следы, совершая немыслимые маневры в плотном потоке посреди оживленного проспекта или плутая по дворам. Женщина шла мелкими быстрыми шажками, едва не спотыкаясь на шпильках. «Другого гонца не нашли, что ли?», – удивлялся Максим, следуя за ней на «шестерке». Она села в подошедший трамвай, который важно пошел по своей выделенной полосе. Движение на проспекте в этот час было вполне сносным, и Максиму без труда удалось контролировать ситуацию. Подопечная, выйдя из трамвая, направилась к метро,  Максим припарковался и двинулся следом. «Конспираторша», - отметил он про себя. Дамочка зачем-то стала переходить с одной линии на другую, в конце концов, она доехала до станции Обухово и вышла из подземки. Дальше Максим проводил ее до блочной хрущевки, ему удалось подсмотреть номер квартиры, в которую она зашла. Он ждал достаточно долго, когда женщина выйдет из подъезда, но она так и не вышла. По всему получалось, что она там живет.

***

Канарская пальма покачивала широкими остроконечными листьями, шум прибоя, доносящийся из магнитолы, создавал умиротворенное настроение, тихо, как шмель в саду, где-то жужжал фен. Нина, измученная неопределенностью в личной жизни, решила прибегнуть к испытанному средству в плане восстановления расшатавшихся нервов, а так же улучшения внешнего вида и повышения самооценки. Она полулежала в мягком кресле, на лице и шее - питательная маска, глаза закрыты и расслабленны. В такой обстановке думать о чем-либо, кроме как о приятном, просто невозможно, но тревога, терзающая женщину вот уже которую неделю, никак не хотела отступать. Умелые действия косметолога и массажиста не прошли напрасно: Нина почувствовала себя посвежевшей и отдохнувшей, напряжение мышц исчезло, и мысли перестали быть такими мрачными, как прежде. Нежные ладони рисовали на ее плечах дорожки, отшелушивая с помощью скраба омертвевшие частицы, и освобождали место для новой кожи. «Все еще образуется», - успокаивала себя Нина. В этом  закрытом мирке, с его тишиной и любовью к каждому, хотелось верить только в лучшее. За это Нина и любила свой салон красоты. Там, за его порогом, остаются суета улиц, нетерпение друг к другу, измены, предательство и взаимная ненависть. Конечно же, в большом мире есть и много хорошего, но в последнее время Нина пережила столько неприятностей, что видела вокруг один негатив. «Седина в бороду – бес в ребро. Хотя, какая там седина? Рано ему еще». – Перед ее глазами всплыл образ Павла: высокий, статный, породистый. Словом, красавец – мужчина. Она всегда гордилась своим любовником – с таким не зазорно в свет выйти: вот он какой, смотрите и завидуйте. Теперь Нину мучила ревность. Она мечтала, чтобы Павел был неказистым (чтобы другие не зарились), и, одновременно, привлекательным (для личного удовольствия и уважения в глазах окружающих). 

Ее пригласили в просторный зал, где трудились сразу несколько девушек. Начали с маникюра. Нина всегда старалась держать руки в порядки и сама умела делать себе идеальный маникюр, благо времени на это у нее всегда хватало. Сейчас она решила не отказывать себе ни в чем, раз уж пришла снимать стресс. Улыбчивая девушка захлопотала над ее кистями. Руки мастера, как бабочки, нежно касаясь пальцев Нины. В упоении она закрыла глаза. «Загулял мужик, с кем не бывает», - обида на Павла вдруг куда-то ушла, и Нина стала искать оправдание неверному мужчине. – «Перебесится и вернется. Конечно, вернется! Эта стрекоза ему не даст всего того, что он имеет со мной. Какие стабильность и уют могут быть с молодой пигалицей? У нее капризы и ветер в голове, танцы-гулянцы всякие. А Павлуша любит, чтобы в доме порядок был: белье постирано, наглажено, нигде ни соринки и еда на столе. И не что попало, а вкусное и полезное, обязательно горячее каждый день и чтобы не повторялось. Нет, не по зубам лохудре мой Пашенька, не сумеет она с ним ладить, как я. Привычки его изучить – это время надо. Я то за пять лет его наизусть знаю, насквозь вижу. Бросит девка его сама, позабавится и бросит».

Нина услышала знакомый голос, она невольно обернулась и тут же повернула голову назад, но было поздно. Ее заметили. В зал вошла шикарная рыжеволосая дама средних лет. Она царственно держала голову и шелестела длинной перламутровой юбкой из тафты. Узнав Нину, широко улыбнулась дорогущими керамическими зубами и тут же убрала с уха непослушный локон, открывая на обозрение серьгу с драгоценными камнями. Софья была ее давней знакомой, которая и порекомендовала ей этот салон. Виделись они редко, в основном, за косметическими процедурами. Женщины друг дружке ничем обязаны не были, но Нина пожелала бы с ней разминуться. Софочка очень любила поболтать, и отвязаться от нее не представлялось ни какой возможности. Нине же сейчас совершенно не с кем не хотелось разговаривать.

- Маникюр мне Мариночка делает, - сообщила Софья, провожающей ее администратору и уселась за ближайший к Нине столик.

- Располагайтесь, сейчас она подойдет,  - прощебетала администратор в элегантной униформе и упорхнула.

-Ну, как ты, дорогая? – обратилась к Нине Софочка проникновенным голосом. Она была настроена выпытать у нее все: о ее жизни, о жизни родственников, знакомых, делах на работе, о доме, здоровье, соседях.… Сама Софья трещала не умолкая, замечая между делом, какая молодец ее собеседница, что заглянула в салон, а то совсем с лица сошла. – Тебе обязательно надо на пилинг,  - советовала она, сочувственно разглядывая морщинки вокруг глаз Нину, - неважно выглядишь. Что? Только от туда? Ну да, конечно, заметно.

Нина совершенно забыла думать о Павле, сосредоточив все внимание на, внезапно свалившейся на нее напасти в виде шумного, энергичного существа. Софья то и дело поддевала знакомую: - Такие туфли вышли из моды десять лет назад. Сейчас актуален невысокий каблук в сочетании с закругленным носом. -  Или: -  Хорошая моя, чем от тебя так разит? Это запах парфюмерного магазина. У меня знакомая часто бывает во Франкфурте. Так и быть, попрошу ее привезти для тебя приличную парфюмерию.

Нина смутилась. Ее любимые духи «Доминика» были раскритикованы. Она то точно знала, что духи самые настоящие, поскольку были куплены в «Дьюти-фри» - магазине беспошлинной торговли. И туфли на ней не с рынка – итальянские из натуральной кожи. То, что из моды вышли десять лет назад, так тут Софочка почти права – Нина их уже седьмой год носит  - сноса нет. Качественная обувь, что и говорить. Спорить с Софьей невозможно, и обижаться на нее глупо – чего обижаться на пустомелю? Она же не со зла все это говорит, а помочь хочет, посоветовать. А что язвит немного, так это все бабы язвят. Она хоть в глаза правду-матку рубит, не шушукается за спиной, как другие. Только все равно Нине стало не приятно – она была женщиной самолюбивой и не терпела подобных замечаний в свой адрес. Избавление от беседы наступило, когда маникюрша последний раз взмахнула кисточкой над ее руками, нанося какое-то чудодейственное средство, и сообщила,  что процедура закончена.

В кресле парикмахера Нину снова посетило прежнее благодушное настроение. Она с удовольствием наблюдала в зеркало, как работают с ее волосами: сейчас покрасят, потом, немного подстригут и завьют. Она будет выглядеть сногсшибательно.  В этом Нина не сомневалась: парикмахеры здесь замечательные – умеют  не только подобрать прическу, но и уложить волосы самым выигрышным образом. С тремя волосинками приди – создадут шедевр. Она снова вернулась к мыслям о Павле. Вопрос, как быть дальше,  до сих пор решен не был. Простить измену (и не одну), гордость не позволяла, невозможно переступить через свои принципы, через себя. В ней спорили две женщины: одна строгая, исполненная собственного достоинства и не приемлющая компромиссов, другая – просто женщина, нуждающаяся в сильном мужском плече, в которое можно уткнуться носом и быть беззащитной. Сейчас инициативу взяла слабая женщина: Нина подумывала о примирении. «Надо простить. В последний раз прощу. В конце концов, все мужики, не без греха. Не каждый устоит перед молодой смазливой мордашкой. Слаб человек, а мужик еще слабее».

 Ее размышления были прерваны зычным голосом Софьи. Она пришла на прическу. Нина смиренно приготовилась ко второму заходу словесных щипков.

– Как можно было довести до такого состояния свои волосы? Но ничего, - успокоила ее Софья, -  у Ирочки волшебные руки, из этого она вылепит произведение искусства. Правильно, что выбрала ореховый тон – он лучше всего скрывает седину.

Вдруг к Нине снизошло спасение. Оно явилось в виде утонченной дамы, знающей себе цену. Алла процокала на тонких каблуках и села в одно из кресел. Она тоже любила поговорить, но в отличие от Софьи, делала это не навязчиво, и только если собеседник выказывал желание к разговору.

 - А ты знаешь, Алусик… - Можно было больше не напрягаться. Софочка полностью переключилась на Алку, которая, несомненно, для нее была интереснее, в силу более тесного знакомства.

«Я готова все забыть, если Паша пообещает больше меня не предавать. Накормлю его уткой с баклажанами (Пашенькино любимое блюдо), налью крюшона, и когда он насытится, возьму за руку, посмотрю в глаза и …».

-  Спускать такое ни в коем случае нельзя, - авторитетно заявила Софочка, - здесь я с тобой полностью солидарна, моя дорогая.

- Еще бы я простила этого кобеля! Вещички выставила и гудбай. Катись с лестницы колобком.

- И что, не было жаль его потерять? – вырвалось у Нины.

- А чего жалеть? Раз однажды изменил, то изменять будет всегда. Он же всю грязь домой несет. Я брезгливая, мне секонд-хэнд не нужен.

- Ну и как ты теперь одна?

- С чего ты взяла, что я одна? - Алла самодовольно посмотрелась в зеркало, в котором отражался прекрасный загар на холеном лице. – В любом случае, одной гораздо лучше, чем с таким вот животным, как мой бывший.

«Хвостом крутить не умею, чтобы так легко обзаводиться поклонниками. Одна я не смогу - что угодно, только не одиночество», - с грустью подумала Нина.

Словно прочитав ее мысли, Алла продолжила:

- Если уж совсем без своего сокровища никак, то, хотя бы  не прячь голову в песок. Не нужно быть жертвой в этой ситуации, и никакого самобичевания: ах это я сама не удержала, перестала следить за собой и так далее. Будь уверена, он только этого и ждет, с радостью тебе подпоет, лишь бы перевалить свою вину на тебя.

- Высказать все в глаза надо, - со свойственной ей прямолинейностью заявила Софья. – Все что тебе известно. И неплохо бы намекнуть, что твоя осведомленность этим не ограничивается. Пусть не держит тебя за дуру набитую, которая не о чем не догадывается.

Внутри Нины вспыхнул огонек гнева: приятельницы тронули ту струнку ее души, которая отозвалась пронзительным звуком. «Выглядеть дурой, которой бесконечно можно вешать лапшу? Ну, уж нет. Этого я терпеть не намерена. Достаточно было вранья, но больше его не будет. Он узнает. Он все узнает». – Теперь верх одержала сильная женщина, она была решительна и непреклонна.

После разговора в салоне красоты, Нина немного остыла. Этому способствовали замечательная прическа, которую ей сотворила парикмахер Ирочка и макияж от талантливого стилиста. Хорошо бы, в таком виде предстать перед Павлом, но в тот день он к Нине не собирался. Павел вообще стал редким гостем в ее доме, и в последнее время даже перестал утруждать себя придумыванием отговорок. Ограничивался сдержанным: «Приехать не смогу. Дела». Такое положение Нину никак не устраивало, более того, выводило из себя. Но, будучи женщиной разумной, она понимала, что сейчас закатывать скандал не следует – и так их отношения на гране разрыва. Борьба двух женщинвнутри нее – сильной и слабой – закончилась компромиссом: Нина остановилась на решении остаться с Павлом, но при этом не позволять относиться к себе неуважительно. Вся сложность задачи состояла в том, что она имела взаимоисключающие условия. Понятно, что в ее ситуации возможны лишь варианты: быть наивной дурой, делая вид, что ничего не замечаешь, либо остаться одной. Паша, конечно, догадывался, что его спутнице что-то известно, но пока его носом не ткнули, старался изображать полное непонимание. Тягостное молчание, которое в последнее время все чаще повисало в воздухе, когда он бывал у Нины, немые укоры и недомолвки, безусловно, не могли остаться не замеченными. В те дни, когда у него с молодой любовницей не намечалось встреч, он не шел к Нине – предпочитал отсиживаться в своей квартире. Полки в шкафу, которые выделила Нина для Павла, до сих пор были заняты его вещами. Это обстоятельство заставляло женщину верить в то, что их роман еще не окончен и что возможно их совместное будущее. 

Павел появился нечаянно - под вечер, когда Нина перестала ждать. Она смыла макияж, сменила парадные туфли на удобные тапочки, а домашнее платье на банный халат. Жаркое по-испански было растерзано и съедено ею самой, а красиво уложенный салат приобрел вид разоренного муравейника. Нина ждала его еще позавчера: накупила всяких вкусностей, потом три часа хлопотала на кухне, боясь не успеть к приходу дорогого гостя, нарядилась, навела красоту. Он позвонил на следующий день и непринужденно сообщил: «Вчера не получилось. Сегодня вечерком заскочу. Не возражаешь?». Но в тот вечер он так и не появился. Нина уснула с опухшими от слез глазами – ей было очень обидно от такого пренебрежительного отношения.

 – Никогда, больше никогда не стану его ждать. Пусть катится ко всем чертям! Завтра же выставлю за порог его вещи.

 Но гнев исчез, когда в обед прожурчал ее мобильный телефон Пашиной мелодией.

 - Вчера никак не смог вырваться. Сегодня буду. -  Павел смущался. Так, по крайней мере, показалось Нине. И голос у него был таким родным, что клятвы и обещания, которые она сама себе давала этой ночью, тут же вылетели из ее головы.

Нина, конечно же, его ждала. Но уже без прежнего волнения и трепета. Она была готова к тому, что у Павла снова появятся «неотложные дела» и он не придет. Но Павел пришел. Осунувшийся, какой-то беспокойный, с промокшими под дождем волосами. «Он без машины?»,– удивилась про себя Нина, но вслух ничего не сказала.

- Завтра с утра в командировку. Вот, вещи надо взять, - объяснил Павел свой визит. Он направился к шкафу и стал без разбора сгребать в объемную спортивную сумку все, что находилось на его полках. Нина не стояла за его спиной, сложа руки перед собой и оперевшись на дверной косяк, как это часто бывает в подобных сценах, не билась в истерике, не нападала с обвинениями, она не произнесла ни слова. Она ушла на кухню и сидела там, обхватив голову руками.

- Ну, я пошел, - нерешительно произнес Павел, заглядывая в дверной проем. Нина подняла на него глаза, уставшей от нелюбви женщины.

- Чаю выпьешь? – спросила она тихо.

Уже было выпито по две чашки ароматного мятного чая (Нина всегда покупала  чай только на развес в специализированном магазине) и съедены пышные булочки с мандариновым вареньем. Стрелки на больших декоративных часах подкрадывались к полуночи. Разговор никак не завязывался. Они оба молчали, изредка обмениваясь репликами типа: «Налить еще? Спасибо, я без сахара». Наконец, Нина не выдержала:

- Ты от меня уходишь?

- В командировку отправляют. На несколько дней. – Павел решил сделать вид, что ничего не понимает.

- Ты от меня уходишь, - произнесла женщина с утвердительной интонацией. В ее голосе были боль и отчаяние, которые подолгу накапливались и не смели вырваться наружу.

Павел молчал. Он ужасно не любил такие ситуации и всегда старался их избегать, а вот сегодня дал маху, хотя нечто подобное ожидал.

- Ты уходишь к ней? Ты ее любишь? – продолжала допрос Нина, с выступившими на глаза слезами.

- Ну, понимаешь… - Павел мялся, обдумывая ответ. – Как тебе сказать…. Э-э-э…. В общем, я совсем запутался.

- Я все знаю, Павлуша, - затараторила Нина. Она обхватила обеими руками его ладонь и умоляюще заглянула ему в глаза. – Ты оступился, с кем не бывает? Я тебя не виню. Давай об этом забудем и начнем все сначала. У нас ведь получится, правда?  - В этот момент Нина совершенно не думала о перенесенных обидах. Чувство собственного достоинства и гордость стали ей вдруг безразличны. Она была готова отдать все, лишь бы любимый остался.

 Павел отвел глаза. Ему ничего не стоило в очередной раз ее обмануть. Тем более что Нина сама этого хотела. «Скажи мне «Да» - кричало в ней все, и от этого неслышного крика вибрировал воздух. Что-то в Павле надломилось. Сказать привычное: «Что ты, Малыш? Все будет хорошо», он не смог. И это не было пробуждением, спящей летаргическим сном, совести – у него просто внезапно отказался поворачиваться язык для лжи.

- Я не могу тебе ничего обещать, - сказал он тихим, как шаги вора, голосом.

Нина разрыдалась. Она закрыла лицо ладонями, с которых вскоре стекла узкая струйка слез. Павел робко коснулся дрожащих плеч женщины, потом стал гладить ее распущенные волосы.

- Я не люблю ее. Это не любовь, это что-то другое – страсть, безумие. Она меня околдовала, как околдовывают цыганки. Не хочу к ней идти, а ноги сами идут. – Павел нес околесицу, говорил все, что приходило на ум, лишь бы больше не висела эта невыносимая тишина, нарушаемая тиканьем часов и женским плачем. – Я бы рад с ней не видеться, только она меня не отпускает.

Постепенно всхлипывания прекратились. Нина подняла голову и спросила:

- Если бы не она, мы были бы вместе?

- Конечно!

***

Вот уже полчаса Кирилл Андреевич Мараклиев перетряхивал вещи. Сначала он проверил карманы брюк и пиджака, затем заглянул на полку в прихожей, поискал взглядом на полу, заглянул в щель между шкафом и стеной – туда иногда заваливались мелочи. Он точно помнил, что вчера, когда пришел с работы, повесил связку на крючок при входе. Это было привычкой, движения совершались машинально, и если бы кто спросил, что он сделал минуту назад, Кирилл Андреевич сходу бы ответить не смог. Этим утром, после того, как не обнаружил ключей от квартиры на привычном месте, Мараклиев пришел в замешательство. Обыскав все углы в прихожей, он переобулся в тапки и стал искать уже по всей квартире. В местах, в которых могла бы оказаться связка с брелоком в виде греческого амфитеатра, ничего не было найдено. Кирилл Андреевич сел в глубокое кожаное кресло. На работу ученый уже опоздал, как минимум, на двадцать минут. Он пытался вспомнить вчерашний вечер: как пришел домой, что могло произойти – может, кто отвлек телефонным звонком, что сбило привычный ход движений?

Несмотря на возраст, Мараклиев сохранил прекрасную память. Он четко вспомнил поминутно вечер накануне: после того, как запер на оба замка входную дверь, повесил ключи на крючок в прихожей, разулся, прошел в кабинет, чтобы положить портфель. Больше на улицу он не выходил и никому дверь не открывал, а это значит, к ключам не прикасался. Но ключей не было не то, что на вешалке,  но и во всем коридоре.

Успокаивало только то, что ключи не пропали на улице. Кирилл Андреевич решил больше не думать о случившемся недоразумение. Существовал второй комплект ключей, он находился у Полины Нититичны. Полина Никитична работала медсестрой в поликлинике, и в свободное время служила домработницей у Кирилла Андреевича. Она приходила к Мараклиеву три раза в неделю, когда у нее не было дежурства, иногда за дополнительную плату в другие дни, если это требовалось. Это случалось крайне редко потому, Мараклиев старался не устраивать домработнице «вторую смену», хотя женщина, напротив, радовалась возможности подхалтурить.

 Что теперь предпринять? Остаться дома и поменять замки? На работе можно договориться без проблем, ему пойдут на встречу. Вызвать Полину, чтобы она побыла дома, пока Кирилл Андреевич будет ходить за новыми замками. Стоп. Может, рано паниковать? Может, еще найдутся  эти чертовы ключи? Но тогда все равно нужно звонить Полине, иначе дверь не запереть.

Кирилл Андреевич потянулся к ближайшему телефону – стилизованному под антиквариат аппарату. В его доме вещи были подобраны со вкусом и с максимальным удобством для пользования. Так телефонов в четырех комнатной квартире насчитывалось аж семь штук. И это только городских, мобильных у ученого было два: один кем-то подаренный дорогой из последних моделей, второй – старый, но любимый.

Длинные гудки известили, что Полины Никитичны дома нет. Кирилл Андреевич, немного поколебавшись, достал из кармана трубку и набрал номер сотового домработницы. Абонент недоступен. Пришлось звонить на работу.

- Да, конечно, Кирилл Андреевич, занимайтесь своими делами. – С работы отпросился.

После легкого перекуса – стакан чаю с большим бутербродом, разогретым в микроволновке – он переоделся в легкую домашнюю одежду и включил компьютер. Раз на работу пойти не удалось, ученый решил использовать внезапно образовавшийся выходной для написания учебника.

В кабинете за рабочим столом все лежало на своих местах: стопка бумаг сложена в только ему одному ведомом порядке, свитер небрежно свисал со спинки кресла, панель для клавиатуры наполовину выдвинута, мышь затащена на самый край стола – все на его манер. Привычное расположение вещей успокоило Кирилла Андреевича и уже через час досадное недоразумение вылетело из головы, вытесненное новыми творческими идеями.

За работой Мараклиев не заметил, как пролетел день. Он был очень доволен собой – написал две главы. Теорию, основы которой он собирался изложить в своем новом учебнике, он разработал давно. Можно  было ограничиться научной статьей и выступить с докладом на ученом совете, как всегда, это бы вызвало большой интерес. Но Кирилл Андреевич за легкой славой не гнался, он уже не однократно потчевал на лаврах и еще один подобный успех его не интересовал. Мараклиев работал над учебником для высшей школы, чтобы его теория не затерялась среди ученых мужей, а стала доступна каждому студенту – архитектору.

Он вдруг почувствовал острый голод – виданное ли дело, шесть часов ничего не есть. Кирилл Андреевич с удовольствием вспомнил про жаркое, приготовленное Полиной. Он открыл большой двухкамерный холодильник и стал шарить по кастрюлям. Оказывается, у него есть целая кастрюля борща (Ах, да Полинушка говорила), два салата и котлеты. «А это у нас что, в ковшике?» - он открыл крышку белого с розочками ковша и оторопел. На дне лежала связка ключей. Те самые ключи, которые он искал сегодня утром. «Ерунда какая-то. Как они могли здесь оказаться? Я еще вчера вечером запирал ими входную дверь, и больше никуда не выходил и никаких гостей не принимал. Что же это получается? Я сам положил ключи в ковшик, накрыл его крышкой и поставил в холодильник? Безумие».

Кирилл Андреевич так разволновался, что абсолютно забыл про жаркое. Он не стал больше оставлять ключи на прежнем месте – крючке в прихожей, а положил их в портфель.

«Будем считать это нелепым недоразумением», – успокаивал себя ученый. Ему стали вспоминаться подобные истории, случившиеся с его знакомыми. Раньше, в далекой юности, когда они жили одной большой семьей, его тетя всегда теряла расческу. Тогда весь дом начинал ее искать. В конце концов, потеря находилась в самых необычных местах: то на балконе, то среди обуви, а то и в платяном шкафу. Его рассеянная тетушка имела привычку оставлять вещи, где придется, и абсолютно об этом не помнила. 

Это повторилось снова и не однажды. Кирилл Андреевич стал находить нечто, чему он не мог дать более, менее разумного объяснения. После того нелепого случая с пропажей ключей и последующего обнаружения их в холодильнике ничего подобного какое-то время не повторялось, но потом странности потянулись вереницей.

Есть такое выражение - постареть на глазах. Обликом Мараклиев и так был преклонен, теперь старость добралась до души: пропал аппетит, взгляд потух, и в голове поселились тревожные мысли. Он ощутил свой физиологический возраст – все семьдесят пять лет. Здоровье Кирилла Андреевича резко ухудшилось - откуда-то появились сухой кашель и одышка. Ученый даже взял больничный. Раньше Мараклиев не ходил, а мчался: быстро и стремительно летел, гонимый творческими замыслами, торопился к рабочему столу, чтобы скорее их воплотить. Теперь он стал передвигаться неторопливо, тяжелой поступью – совсем по-стариковски.

Постепенно Мараклиев привык  к, свалившейся на него, болезни рассудка. Кирилл Андреевич не считал себя  слабоумным, и считать не мог, но он привык  всему происходящему давать объяснение. А как иначе объяснить невероятные вещи, которые уже стали закономерностью, кроме, как признаком стариковской болезни? Он не стал обращаться к врачам – а что они могут сделать? Констатируют факт и выпишут какие-нибудь успокоительные лекарства. Пока диагноз он поставил себе только сам, оставалась надежда, что на самом деле нет никакого маразма. А из равнодушных уст врача это страшное слово прозвучит, как приговор. Окончательный и не подлежащий обжалованию. 

В какой-то период времени чертовщина прекратилась, и Мараклиеву показалось, что недуг отступил. Да и не было никакого недуга – нелепые случайности, не иначе. Ученый перестал принимать таблетки и все чаще пребывал в хорошем расположении духа. Но Кириллу Андреевичу снова пришлось забеспокоиться. Однажды, когда он вошел в свой кабинет, его взгляд остановился на не полностью задвинутом ящике стола. Нехорошее предчувствие окатило волной и заклокотало где-то в районе сердца – он хорошо помнил, что ящик задвигал до конца. Это было одним из мелких пунктиков Кирилла Андреевича – соблюдать определенный порядок в вещах: дверцы шкафов, ящиков и тумбочек всегда должны быть плотно закрыты, иное положение мебели в доме его раздражало. Затем ученый внимательно посмотрел на стопку бумаг у монитора – несомненно, их складывала чужая рука. При дальнейшем осмотре кабинета Кирилл Андреевич обнаружил еще несколько признаков постороннего вторжения. Он перебрал все, но пропажу не обнаружил – все вещи и документы были на месте. Разные мысли стали приходить ученому, одна из которых была: «А не воры ли сюда пожаловали?». Так думать Мараклиеву было гораздо приятнее, чем считать себя выжившим из ума стариком. В милицию заявлять он поостерегся – ничего не пропало, чтобы заявлять, примут еще за маразматика.

***

Весь день Нина не находила себе места: сообщение должно было прийти еще утром, сейчас уже глубокий вечер, а вестей до сих пор никаких. Она почти не отключала Интернет, постоянно заглядывала в угол экрана – не появился ли желтый конвертик, извещающий о пришедшем письме. Счет за пользование сетью должен был набежать не малый, но сейчас Нина о нем думать не хотела, ее голову занимали более важные мысли. Главная, из которых выглядела примерно так: что теперь будет?

Сначала все складывалось хорошо: быстро нашелся специалист,  договорились легко, и сумму за услуги он запросил приемлемую. Нина не ожидала, что все случится так просто, по-будничному, будто бы заказала пошив платья, а не устранить человека.

Она в очередной раз подошла к компьютеру, чтобы проверить почту, потом отправилась на кухню и достала из холодильника початую бутылку красного вина. Выбрала маленький, подаренный на один из дней рождения, бокал, но, немного подумав, взяла другой, значительно больший, и щедро плеснула туда темно-красного напитка.

«Он обычный мошенник: получил задаток и скрылся, - осенило Нину, - как я сразу не догадалась?!». – Ей вдруг стало очень тоскливо - почувствовала себя набитой дурой, которую так легко обвели вокруг пальца, стало жаль денег, а главное, рассыпались мечты. То, что она задумала, как ей казалось, было единственным и надежным выходом из сложившейся ситуации, а теперь.… Теперь все провалилось. «Наивная, положилась на порядочность наемного убийцы. Смешно подумать: киллер и порядочность, - она засмеялась смехом, близким к истерическому. - Я никогда его не видела, и гарантий никаких нет. Шурка сразу сказал: «Если что, ко мне без претензий». К такому  предъявлять претензии, что тигра дразнить. Тот еще уголовник». Перед ее глазами возникло нахальное широкое лицо бывшего соседа. Нина и представить себе не могла, что когда-нибудь ей придется общаться с этим типом. А тут прикипело. Сама она никогда бы не нашла исполнителя для такого деликатного поручения. Знакомых, которые могли бы ей помочь в этом деле, не нашлось, и найтись не могло – откуда им взяться у интеллигентной женщины?  И тут Нина вспомнила – Шурка! В ее бывшем доме поговаривали, что парень ведет сомнительный образ жизни. С трудом выпросила у его матери номер мобильного телефона, кое-как уговорила Шурку встретиться. Тот долго изображал из себя важную персону с плотным графиком, но все-таки снизошел.

Каких унижений стоило Нине объяснять все обстоятельства, просить, оправдываться перед этим  уголовником. Вдоволь наглумившись над бывшей соседкой, неторопливо выпуская ей в лицо сигаретный дым, Шурка изрек: «Ладно, подумаю».

К счастью, думал он не долго. Выторговал себе куш за посредничество и продиктовал электронный адрес на «мейл.ру». Пояснил: «Все контакты по электронной почте». Нина в ответ закивала.

«Все контакты по электронной почте, - вспомнила она. - Идиотка». Она сделала несколько глотков, потом какое-то время сидела неподвижно, глядя на давно наскучивший рисунок обоев. Вино оказало благотворное влияние: нервное напряжение ослабло и беспокойство исчезло. На смену пришла беспечность: мир показался светлым и радостным. После очередного бокала Нина решила быть оптимисткой: «Все сложится удачно, произошло какое-нибудь глупое недоразумение», - уговаривала она себя. Ее воображение рисовало отрадные картины: Лохудра исчезла навсегда, и Павел больше не будет задерживаться допоздна на работе. Потом они, наконец, поженятся. Давно уж пора – пятый год вместе. Тридцать шесть лет – не девочка.

Ближе к полуночи появилось заветное сообщение. Все получилось! Ну, или почти все. Это писал он, специалист (Нина старалась даже наедине с собой называть киллера как-нибудь поделикатней). Письмо содержало всего одно предложение: «Непредвиденные обстоятельства. Заказ будет выполнен в течение трех дней». Вот так - ни «здравствуйте», ни «до свидания» - предельно коротко. Нина любила, когда соблюдают этикет хотя бы формально. Отсутствие элементарного приветствия ее покоробило. Но не смотря на дурные манеры наемного убийцы, сообщение ее обрадовало. Значит, ее не обманули. Более того, совсем скоро с соперницей будет покончено раз и навсегда. Нина повеселела и на радостях допила оставшееся вино.

****

- Если в настоящем никаких следов, тогда, может быть, они отыщутся в прошлом, - задумчиво произнес Толя Шубин.

- Да какое там прошлое. Девчонке всего двадцать лет было, - возразил Юрасов.

- Двадцать четыре, - поправил капитана Костров, которому в силу собственной молодости четыре года казались большим сроком.

- Без разницы, - махнул рукой Антон. Он давно перешагнул тридцатилетний рубеж, и поэтому двадцать четыре и двадцать лет для него находились в одном жизненном периоде.

- Анатолий прав, - поддержал идею Шубина Андрей. - Нужно копаться в прошлом. Ох, и не люблю я это дело! Обязательно какой-нибудь глухарь прицепится. Своих девать некуда. Но на сегодняшний день других предложений относительно дела Вишневой я не вижу.

-  Нельзя будить спящую собаку, Денисыч. Помяни мое слово. Как пить дать, нарвемся на скелет в шкафу. И что тогда? Ладно, если из этого толк выйдет, а то, как всегда. Запутаемся в чьих-нибудь интрижках и в тупик упремся.

- Ты, Антон не каркай. Думаешь, я не понимаю, какое это неблагодарное занятие, искать то, не зная что, тем более в прошлом? – в обычно спокойных глазах Атаманова блеснули искорки гнева. Юрасов все-таки вывел его из равновесия. – Если у тебя есть идеи лучше, выкладывай. А нет, тогда нечего пророчить. Пророк выискался. Идите работать лучше.

На этой ворчливой ноте совещание подошло к концу. Шубин с Костровым решили съездить на квартиру, где жили родители Вишневой, Антону достались институтские знакомые Инны.

Пока Анатолий разговаривал на кухне с матерью Инны, Костров в комнате просматривал семейные реликвии – коробку с рисунками, тетрадями и дневниками, собранными за разные школьные годы. Теперь, после гибели единственной дочери, для Вишневых эта стопочка стала еще дороже.

-  Инночка доброй девочкой была, - рассказывала Антонина Витальевна, тяжело вздыхая, - не могу себе представить, что кто-то мог пожелать ей зла. Животных очень любила. В детстве бездомных кошек подбирала, кормила. Птенца не окрепшего или птицу раненную в дом несла, выхаживала.

Женщина продолжала говорить, и ей казалось, что ее дочь вовсе не умирала, а по-прежнему живет, только занята очень и поэтому не навещает своих родителей. Анатолий это понимал. Он ничего не говорил. Молча слушал, иногда кивая и поддакивая.

Миша перелистывал тетрадки за первый, третий, пятый, десятые классы. Смешные каракули и «вороньи гнезда» - слишком небрежные исправления и зачеркивания – пятерки, тройки, двойки. Инна математикой занималось охотнее, чем русским или литературой. Открыточки с котятами и белочками. А эта «С днем рождения» от подруг Оли и Кати:

Котик лапку обмакнул в синие чернила,

И красиво написал:

Инна, будь счастлива!

Второй класс. Трогательно, - Миша положил открытку на место. Это занятие ему наскучило, но Шубин продолжал беседовать с Антониной Витальевной, и, судя по всему, уходить не торопился. Костров обреченно вздохнул и потянул руку к очередной тетрадке. «Геометрия. 8 «В» класс» - было выведено на обложке. Задачки с какими-то кривобокими фигурами, начерченными карандашом. В свое время Миша геометрию терпеть не мог. Где-то в середине был вложен, криво оторванный лист. На нем рисунок: две фигурки – девичья и мальчишеская. Ниже подписи: Макс, Инна. Парочку окружали сердечки различной величины.

Инна сидела в своей комнате за письменным столом. Письменным он считался только потому, что за ним девочка готовила уроки. Когда-то стол был частью спального гарнитура, имел вставное зеркало и два выдвижных ящика, очевидно, для косметики. С тех пор, как стол перекочевал в детскую, зеркало стало служить подставкой для книг, а в ящиках поселились тетрадки, линейки, и прочие школьные принадлежности.

Со страницы учебника геометрии смотрел усеченный конус с вписанной в него окружностью, еще были какие-то формулы, буквы и цифры. Строчки прыгали, расплывались, и никак не хотели поддаваться чтению. Вот уже сорок минут, как Инна пыталась начать решать задачу. «Двадцать четыре, ноль четыре,  - вывела узкая рука крупным твердым почерком дату.  – Домашняя работа. Дано». Затем Инна вырвала лист из блокнота для черновика. Через пять минут на нем  появились стрелки упрямых бровей над круглыми глазами. Глаза получились разными – один больше другого. Инна старательно вывела тонкие губы, затем овал лица. Полюбовалась портретом и добавила сердечко, потом еще одно и еще…

Учебник был отодвинут в сторону за ненадобностью. Инна внимательно посмотрела на свое отражение: уже не детское, но еще не взрослое скуластое лицо с большими глазами травянистого цвета и приоткрытым ртом, который выдавал щербинку между зубов, волосы до плеч со следами неудачного мелирования. Вскоре на листке было уже два портрета. Инне показалось, что вышло не очень похоже, и она решила добавить имена: «Инна» и «Макс». Мужское имя девочка писала не торопясь, мечтая о чем-то тайном с чуть заметной улыбкой в уголках губ.

Инна увидела себя на школьной дискотеке. Только она вошла в зал, как кто-то взял ее за руку и увлек за собой. Среди мерцающих огней было трудно разглядеть, кто это, но Инна знала – это он, ее любимый Максим. Потом зазвучала медленная музыка, и они оказались совсем близко. Максим смотрел на нее долгим взглядом и говорил самые нежные слова, от которых у Инны замерло сердце, и по телу побежала теплая волна. Это был ее сон, еще не сбывшийся, который приснился однажды. Инна тогда проснулась счастливая, и весь день пребывала в радостном настроении. Свой сон девочка с удовольствием вспоминала, придумывая ему продолжения.

К Инниному великому сожалению, ее возлюбленный не ходил на дискотеки, и вообще, на девочек внимания не обращал, всегда пропадал на своих тренировках. По наблюдению Инны, Максим больше не интересовался ничем. Инна пыталась записаться в его секцию кун-фу, но ничего не вышло – Максим занимался в старшей группе, чтобы попасть, в которую, нужно было обладать соответствующими навыками.

- Инуля! – раздался мамин голос. В дверном проеме появилась одетая в домашнее платье  невысокая женщина. Инна быстро спрятала свое художество и склонилась над тетрадью. – Инуля, отвлекись, пожалуйста. Тебя к телефону.

- Инка, привет! Это Макс Колесников. Вы четыреста пятьдесят седьмой по геометрии решали?

Инна от неожиданности чуть не нажала на  сброс.

- Да, наверное, решали, - дрогнувшим от волнения голосом, произнесла она. – Сейчас посмотрю.

Четыреста пятьдесят седьмая задача относилась к новой теме, до которой Иннин класс еще не дошел. Девочка об этом знала, но на всякий случай решила проверить. Так и есть – они остановились на четыреста сороковых номерах.

- Решали, - соврала Инна.

- Принеси завтра, ок?

- Ок.

С таким азартом Инна еще никогда не читала учебник. Новая тема оказалась не сложной и легко усвоилась. Девочка на всякий случай перечитала предыдущий раздел, к которому в свое время отнеслась без должного внимания. Четыреста пятьдесят седьмой номер, который спрашивал Максим, решился не сразу – Инна ужасно волновалась и перепроверяла каждое действие. Она решила задачку в обратном порядке – заглянула в ответ и подставила результат. Решать задачи с конца Инне нравилось больше. Затем записала решение, как положено. Сделала свое домашнее задание, которое выглядело совсем простым. Ей показалось, что геометрия – это ее любимый предмет.

С Максимом они встретились, как и договаривались, после первого урока. Поэтому поводу Инна надела нарядное платье, туго накрутила челку на бигуди так, что та потом долго не укладывалась и лежала барашком. Стащила у мамы карандаш и подрисовала стрелочки над верхними веками, напомаженные губы пылали маковым цветом (пожалуй, перестаралась). «Максим подойдет, возьмет меня за руку, потом посмотрит в глаза…, - мечтательно думала девочка. – Нет, сначала он посмотрит в глаза, и скажет…»

- Принесла?

Он появился внезапно, поэтому Инна вздрогнула от неожиданности. Впрочем, это было в характере Максима – появляться из ниоткуда, подкрадываясь бесшумными кошачьими шагами.

- Вот, - Инна растерянно протянула тетрадь в аккуратной обложке.

- Молоток, Инуха! Сенк ю вери матч, - Максим сунул тетрадь в свою сумку. – Я тебе завтра верну.

С этими словами он исчез. Растворился в школьном коридоре также быстро, как и возник.

- Завтра, - Инна прошептала чуть слышно. И фантазия нарисовала ей отрадную картину, как завтра любимый мальчик встретит ее после школы, и они вместе пойдут гулять в сквер, а, может быть, в кино. «Это не беда, что сегодня все так скомкано вышло, - успокаивала себя девочка. – Даже хорошо. Все равно неудобно разговаривать при такой толпе».

Весь день Инна витала в облаках. Учителя так и говорили. Она чуть не схлопотала двойку по физике – совсем замечталась. Еле дождалась следующего дня – проснулась за пол часа до будильника, потом перемеряла весь гардероб, выбирая подходящую одежду. Наконец, выбрала. Инна одела нежно бирюзовую блузку с рюшами (Воланы и рюши – мамин любимый фасон. Она всегда старалась покупать для Инны такие наряды.). К блузке подошла темно-синяя плиссированная юбка, и заколка в виде розы, а-ля Кармен.

День был пасмурным. Еще с утра небо затянули низкие серые тучи, грозясь вот-вот залить город дождем. Инна не замечала ненастья. В ее душе светило солнце, и девочка улыбалась всем встречным знакомым. Сегодня она увидит Максима, не мимолетно на переменке, когда пересекаются дороги их классов при переходе из кабинета в кабинет, а по-настоящему. Он подойдет сегодня именно к ней. Перемены тянулись медленно, еще медленнее проходили уроки. Инна поминутно заглядывала на часы – электронные в форме сердца. Сердце пульсировало в такт двоеточию, что мигало на циферблате. До конца занятий оставалось два урока.

Перед биологией Инна обнаружила на своей парте общую тетрадь. Ту самую, которую Максим должен был ей сегодня вернуть, и которая служила тем самым тоненьким мостиком, что до настоящего момента их связывал.  Мост рухнул прямо на глазах, погребая под собой мечты и последующие планы на день. Инна чувствовала себя разбитой и обманутой самой собой, по ее надеждам прошелся бульдозер.

- Девичьи грезы, - прокомментировал Костров и захлопнул тетрадь, но в блокноте сделал пометку: «Макс». – Что у нас тут дальше? – Он выудил со дна коробки общую тетрадь, на обложке которой не осталось чистого места – все было разрисовано цветочками, сердечками и бантиками. На первой странице во всю длину было написано: «Анкета». В тетради, среди детской чуши, Миша отыскал кое-что любопытное: как он понял, «Анкета» давалась для заполнения только самым близким друзьям хозяйки, данные которых указывались тут же. Оперативник поколебавшись: переписывать адреса школьных друзей Инны или же взять тетрадь с собой, остановился на последнем.

Миша сидел за своим стареньким рабочим столом и угрюмо смотрел в окно. На список людей, с которыми Вишнева общалась в детстве, Кострову смотреть не хотелось. В нем вместе с пока непонятным Максом насчитывалось девять человек. Их всех предстояло отработать, причём в спешном порядке – так велел Атаманов. А где взять на это время? Миша сегодня вечером собирался на свидание, а теперь выходило, что встреча не состоится. Никакой личной жизни с этой работой!

Пробив по базе адреса из списка, Миша облегчённо вздохнул – их количество заметно сократилось: на сегодняшний день из девяти шестеро в Петербурге не проживали. Молодое поколение предпочитало заграницу, в крайнем случае, первопрестольную.

- Это другое дело, - радостно потер руки Миша. – Всего-то два субъекта: Наташа Карамышева и Юля Веникова. Учитывая, что с Карамышевой мы уже общались, остаётся одна Веникова. Ну, ещё Макс бесфамильный, но он не в счет.

Миша прикинул, что, пожалуй, на свидание успевает. Набрал телефон Юли и договорился о встрече.

Юлия Веникова была одноклассницей Вишневой. Она рано вышла замуж и уже успела обзавестись тремя малышами, которые с гамом носились по квартире, отвлекая маму от беседы с оперативником.

- После школы мы с Инной виделись всего однажды – в позапрошлом году на дне встречи выпускников, поэтому вряд ли я смогу вам чем-нибудь помочь, -  развела руками Юля.

- С кем Инна общалась после школы?

- Даже не знаю. Мы ведь дружили только до восьмого класса, а после – у каждой появились свои интересы и наши компании стали разными.

- Вы знали кого-нибудь из окружения Вишневой по имени Макс? Возможно, так звали её школьную симпатию?

- Макс? – переспросила Юля. – Кажется, был такой мальчик в параллельном классе. Максим Колесников. Инна была в него влюблена, а он в неё – нет. Так у них ничего и не вышло. Да и не пара он ей – Инка отличницей была, а Колесников – с двойки на тройку перебивался, он считался «позором школы». В коллективе не без урода, как о нем говорили учителя. В общем, парень не перспективный.

- Адреса Максима вы, конечно, не знаете.

- Нет, - покачала головой Юля.

На этом Михаил раскланялся. Он по телефону сделал запрос на Колесникова и с чистой совестью свой рабочий день посчитал законченным.

***

«Сибелиус» бесшумно подкатился к платформе и мягко остановился. Из динамиков Финляндского вокзала грянула музыка, оповещающая о прибытии поезда из Хельсинки. Из финских вагонов вальяжно выходили пассажиры. В большинстве своем прилично одетые, без баулов и тележек, чем сильно отличались от толпы, спешащей к электричке, что пыхтела на соседнем пути. Павел Сандалов для путешествий предпочитал поезда. Он полторы недели пробыл в Финляндии и за это время полностью подстроился к размеренному, спокойному ритму жизни этой уютной страны. Его еще не поглотила суета вокзала и городской площади, на которую предстояло выйти, чтобы поймать такси, поэтому настроение у Павла пока оставалось умиротворенным. Но уже через минуту ему пришлось изменить свое мнение об окружающей действительности и вспомнить проблемы, которые остались дожидаться его на родине.

- Павлуша! – неизвестно откуда перед ним возникла Нина. В нарядном модном платье, изящных туфлях, с аккуратной прической - свежевыкрашенные и накрученные крупными кудрями волосы - она улыбалась, смущенно теребя ремешок сумочки. Нина бросилась к нему с объятиями, но, не встретив ответного энтузиазма, стушевалась.

- Зачем ты здесь? – растерянно произнес Павел. Он еще не осознал, как некстати их встреча.

- Я соскучилась, вот и пришла.  Думала, тебе будет приятно. Разве ты не рад?

Павел промямлил что-то среднее между «рад» и «какого черта?».

К стоянке такси они следовали молча. Павел шел размашистым матросским шагом, не обращая внимания на свою спутницу. Он был так недоволен появлением Нины, что даже не попытался нарисовать на своей физиономии более подходящее для встречи с любимой женщиной выражение. Нина спешно семенила за ним на высоких каблуках, смешно переставляя ноги.

- Я сейчас в офис, - пробурчал Павел, укладывая в багажник «Волги» спортивную сумку. Он собирался поехать домой, чтобы отдохнуть с дороги, но тогда Нина обязательно увязалась бы за ним.

- У тебя неотложные дела?

- Да, работы много, - сказал он отстраненно и уселся на заднее сиденье.

- Ты приедешь ко мне сегодня?

- Не обещаю.

Машина проворно тронулась с места и растворилась в большом потоке, движущемся на север. Нина осталась одна в нарядном платье и при новой прическе. Ей было невыносимо обидно – она так готовилась к приезду любимого! Наготовила столько блюд, даже баранину по-чешски осилила – весь вечер у плиты стояла. Думала, поедут сразу к ней, а он.… С работы для такого случая отпросилась, на салон красоты кучу денег потратила. Да, что там салон красоты! Она такое дела для него сделала, вернее, для них обоих.

Нина не сомневалась, Павел сегодня не придет. Она прождала его до девяти, надеясь неизвестно на что. «Может, он поехал домой и сейчас отдыхает?» Ей очень захотелось поговорить с Павлом, чтобы не чувствовать себя такой одинокой. Звонить первой Нина не любила, считала это вешаньем на шею. Но ей так хотелось услышать его голос, что она все же решила позвонить. Набрала номер домашнего телефона Сандалова – долго никто не отвечал. «Еще не пришел», - подумала она. «Или у очередной пигалицы», - противненько подсказала интуиция. «О, нет! - отмахнулась от неприятных мыслей Нина,- достаточно с меня одной лохудры. Мне теперь с этим грузом на душе всю жизнь маяться». Она уже собралась положить трубку, как вдруг неожиданно послышался голос Павла: «Здравствуйте! В данное время я не могу подойти к телефону. Если вам есть что сказать, оставьте сообщение после звукового сигнала».

Автоответчик. Как досадно. Но все равно, хоть так можно поговорить с Пашей.

- Пашенька, любимый! Я ужасно соскучилась! Когда тебя нет рядом, я схожу с ума. Приезжай скорее, мне надо кое-что тебе рассказать. Нам никто больше не сможет помешать быть вместе. Той, которая тебя не отпускала, больше нет. Ты слышишь? Ее больше нет! Я позаботилась об этом ради нас. - Нина в безумии исповедовалась телефонной трубке, пока не раздался писк, извещающий об окончании записи.

Ее знобило, руки дрожали и не слушались. За последнее время несчастная женщина так истрепала себе нервы, что была на грани тяжелейшей депрессии. Она открыла бар и достала, припасенную для гостей «Слезу люцифера».  Плеснула вино в высокий бокал и тут же осушила его. По телу разлилась приятная теплая волна, и на душе стало легче. Нина забралась с ногами на кресло и укрылась шерстяным одеялом. Потом потянула руку к торшеру и выключила свет. Теперь она ждала от Сандалова хотя бы звонка.

Она так и проспала в кресле до утра. На часах начало седьмого. Суббота, на работу идти не надо, можно перелечь на диван и поспать еще. Но спать Нине совсем не хотелось. Всю ночь ей снились кошмары. Она от кого-то убегала по жутким  развалинам, потом оказалась в горах, где ее больше никто не преследовал. Нина была уверенна, что опасность миновала, но, обернувшись, увидела своего преследователя совсем близко – он смотрел на нее немигающими, как у змеи глазами. В его образе было что-то очень знакомое, но понять, кто это она не смогла. От ужаса Нина закричала и бросилась бежать. Стоило ей сделать шаг, как она полетела в пропасть.

Нина не верила в сновидения, но почему-то решила заглянуть в сонник.

«Руины, развалины - разбитые мечты;

убегать от кого-либо – предательство, измена;

пропасть – смерть».

Женщина захлопнула сонник и забросила его подальше на полку. Ничего хорошего книжка не обещала. Настроение и без того не веселое, стало еще более скверным. Тело болело от долгого лежания в неудобной позе, особенно ныли спина и шея. Чтобы как-то отвлечься, Нина решила заняться уборкой квартиры. Это немного помогло – тягостные мысли рассеялись, и Нина даже стала напевать. Вытирая пыль под шкафом, она наткнулась на маленький полиэтиленовый пакетик с бумажкой в нутрии. Ею оказался товарный чек на ювелирное изделие, точнее на кольцо с бриллиантом. Стоимость, дата. Сумма была внушительной – в лучшие времена Паша и восьмой части от стоимости этого кольца на нее не тратил. Семнадцатое мая. Если быть наивной дурой и предположить, что Сандалов купил это кольцо своей матери - при всем желании, не сходится. Ее день рождения в октябре. Мать у Павла живет в Тернополе, и был он у нее в последний раз четыре года назад. Нина отшвырнула мерзкий чек и вытерла пальцы о фартук, словно только что держала в руках что-то отвратительно грязное. Она села на пол. В висках стучало, к голове подкатила тяжелая удушливая волна.

«Да он просто издевается надо мной!», - разрыдалась Нина. «Столько времени мне голову морочил, а я верила, как последняя идиотка. И ведь знала, что врет, а все равно, сама себя обманывала, никак не хотела терять надежду на счастье. Все, с меня хватит. Пусть только позвонит, я ему устрою!». Что-то подсказывало Нине, что Павел звонить не станет, по крайней мере, в ближайшее время. Ее душа требовала поставить точки над i прямо сейчас, сию же минуту. Нина приняла решение, и ей было просто необходимо заявить о нем Павлу, сказать ему, какое он чудовище и насколько он противен. Пока она этого не сделала, Нина не могла ощутить себя свободной от чувств, которые лелеяла в своей душе столько лет. Очень тяжело разом отказаться от человека, который стал частью жизни. Она хорошо знала себя и поэтому сомневалась, что не поддастся слабости и не простит Павла, стоит тому только сказать ей что-нибудь нежное. Дело надо было доводить до конца – навсегда порвать отношения, у которых нет будущего.

Нина решила срочно позвонить Сандалову, но, сколько она ни пыталась связаться с ним по мобильному, кроме равнодушной фразы: «абонент временно недоступен», ничего не услышала. «Где его носит?». Тут ее осенило: «у него же телефон с фильтром, подавляет нежелательные вызовы».

«Ах, вот ты со мной как!», - Нина стала превращаться в разъяренную фурию. Догадка о том, что ее могли занести в «черный список» добила ее окончательно. – «Хорошо же, я устрою тебе контракты! Ты еще у меня увидишь небо в алмазах!».

Оставшийся вечер Нина строила планы, как лучше расправится с Павлом. Воображение рисовало отрадные картины: бизнес Сандалова летит в тартарары вместе с ним. Вот он погряз в долгах, продал свой автомобиль и вынужден ездить на трамваях, но этого оказалось мало – Сандалов расстался с квартирой и ютится в коммуналке. Одевается на рынке, нет, в секонд–хэнде, пьет самое дешевое пиво в прикуску с сомнительными пельменями. Когда в фантазии Нины Павел докатился до бомжа, она удовлетворенно хмыкнула: «туда тебе и дорога». 

Нина твердо решила ступить на тропу войны и с понедельника перейти к боевым действиям – обратиться к одному из влиятельных чиновников, с которым у нее сложились фривольные отношения.

***

Установить, кто проживает в квартире в Рабфаковском переулке, для Максима не составило труда. Открыл пиратскую базу данных жителей города, ввел адрес, и, пожалуйста – список проживающих с паспортными данными и телефонами. В данном случае список состоял лишь из одного жильца – Панасенко Нины Александровны тридцати шести лет.

Что-то кольнуло в области сердца и тут же в памяти возникли забытые образы. Для Максима эти воспоминания были неприятны, и он всегда прикладывал усилия, чтобы они исчезли. Это ему почти удалось, он считал, что навсегда расстался с прошлым, но это имя.…Еще одно совпадение? Нет, это вряд ли. Тем более, что предполагаемый курьер - беспокойная сухонькая тетка,  которая вывела его на квартиру в Рабфаковском, показалась ему чем-то знакомой.

«Чем же тебе Вишнева так сильно мешает, разлюбезная Нина Александровна?», - в том, что заказчик именно она, Максим теперь не сомневался – заказ на Инну он получил с почтового ящика Панасенко. Был еще вариант: настоящий заказчик нарочно писал по почте от имени этой тетки, а она всего лишь винтик в механизме, который наверняка используют в слепую.

«Нет, все не так, - решил Макс, - слишком мудрено получается. Если бы заказчик перестраховывался, он не стал бы связываться с этой суматошной и бестолковой теткой. И роль курьера как-то не вяжется с Панасенко – она та еще штучка, с претензиями». Зато в роли заказчицы Нину Максим представил легко. «Злая, как собака, жестокая и беспощадная, - охарактеризовал он. – Что ж, дорогая Нина Александровна придется нам встретиться и обо всем поговорить.

Весь оставшийся день Максим ходил хмурый и задумчивый. Он снова вспомнил Инку.

Школу будоражило: после второго урока на общем стенде там, где висят портреты выпускников – медалистов и время от времени вывешивают поздравительные адреса педагогам, появился огромный, красочный плакат. В центре - мальчишеский портрет с медалью на шее и надпись золотыми буквами: «Максим Колесников, ученик 7 «Б» класса – победитель городских соревнований по кун-фу среди юниоров». Плакат был оформлен мастерски,не, как обычно, в местном кружке «изо» нарисован,  а словно его изготовили на заказ с специальной студии. Подумать только – столько чести какому-то ученику. Но не это было главной причиной волнений – всех шокировала личность спортсмена. В школе Максим считался самым глупым, самым блеклым, самым пассивным, самым ущербным – словом: самым-самым со знаком минус. Учителя поставили на нем жирный крест, и с видом великомучеников несли его, пока не представиться возможность вытолкнуть Колесникова в ПТУ. Сверстники исключили из своего круга, что не мешало им под настроение издеваться над изгоем. Над Максимом смеялись даже малыши.

- Это тот самый Колесников?!

- Кто бы мог подумать!

- А парень, оказался молодцом.

- Это чей-то розыгрыш.

Вокруг плаката продолжался ажиотаж.

- Вот наглец! – зазвенел нервный голос Нины Александровны -  учительницы математики и по совместительству классного руководителя седьмого «Б». Она больше остальных не терпела Макса. – Устроил тут балаган!

Нина хотела сорвать плакат, но поостереглась – вдруг его повесил не Колесников, а кто-нибудь из учебной части.

- Я этого так не оставлю! – пообещала математичка и гордо удалилась в учительскую.

Мнения педагогов разделились: кто-то удивлялся неожиданному успеху непутевого ученика, кто-то равнодушно пожимал плечами, кто-то порадовался. Убедить коллектив в том, что победа Колесникова – не что иное, как его же выдумка, классной не удалось, но за то она смогла сформировать общественное мнение: скромнее надо быть, не смотря на то, что ты – чемпион.

На своем  уроке Нина от души пропесочила Колесникова, пытаясь принизить его спортивные достижения. Ей хотелось восстановить статус-кво: это ничтожество не может иметь никаких успехов, оно должно сидеть в своем болоте и не высовываться.

- Зачем ты повесил этот плакат?! Отвечай, я кого спрашиваю?!

Максим  стоял молча и равнодушно глядел в окно. Класс затих, наблюдая привычную сцену: «разбор разгильдяя». Только в этот раз никто из ребят не выкрикивал с места обидные для Максима реплики.

- А я знаю зачем. Ты ничего в своей бесцельной жизни не достиг и ни когда достигнешь. Вот и решил искупаться в ложной славе. Только ложь твоя белыми нитками шита – я тебя выведу на чистую воду. Лучше сам признавайся, паршивец!

Максим по-прежнему не произнес ни слова. Ему даже не было обидно за то, что его несправедливо обвиняют во лжи. Он не сомневался, что классная это делает нарочно – ведь ей известно, о том, что в прошлом году он занял первое место в районных соревнованиях – он приносил справку от тренера за пропуск занятий.

- Какой из тебя чемпион?! С таким хилым организмом борцов не бывает. Не позорился бы, Колесников. Значит, так, – она гневно посмотрела на Максима, - сейчас ты пойдешь и снимешь эту карикатуру.

- Не я вешал, не мне и снимать, - твердо произнес подросток.

- Что?! Ты еще пререкаться будешь?! Вон! – заорала Нина. – И пока не снимешь плакат, не смей здесь появляться!

Словесная атака не принесла нужных результатов: ребята теперь смотрели на Максима с уважением.

После уроков к нему подошла Инка.

- Я за тебя очень рада.

- Да ладно, - отмахнулся Макс. – Чего тебе надо?

- Так, ничего, - смутилась девочка. – Хочешь, я сниму плакат. Это я его принесла.

- Ты?! Зачем?

- Хотела, чтобы все знали о твоей победе.

- Зачем?

- Ну… чтобы порадовались за тебя. У меня тетя художница, я попросила, чтобы она нарисовала плакат. Тебе не понравился? Я знаю, что у тебя из-за этого были неприятности. Хочешь, я твоей классной скажу, что это я во всем виновата?

- Не надо.

- Почему? Ты обиделся?

- Нет. Никому ничего не говори, слышишь? Иначе и тебя… в общем, спасибо, Инка.

- Спасибо, Инка, - чуть слышно произнес Макс. Тогда, в тринадцать лет, он еще не понимал, как много для него сделала Инна тем своим поступком. Дело даже не в том, что в глазах ребят и учителей он стал другим человеком, главное, что случилось – это то, что он впервые за многие годы почувствовал свою значимость.

***

Сказать, что Андрей Атаманов был не в духе – ничего не сказать. Он вернулся от полковника Малкина, как водится, с намыленной шеей. Как обычно, речь шла о раскрываемости, и Вениамин Михайлович Малкин был очень ею недоволен. Придя с ковра, Атаманов узнал неприятную новость: в «Камее» очередной труп.

Когда Атаманов с Шубиным приехали на место происшествия, тело Мараклиева уже увезли. Как явствовало из протокола, Кирилл Андреевич был обнаружен в своем кабинете за рабочим столом в девять сорок. По предварительному заключению судебного медика, причиной смерти послужил яд.

- Я захожу, а он лежит на столе, словно спит, – сбивчиво рассказывала уборщица Дарья Александровна. Она первая обнаружила труп, когда пришла убирать в кабинете Мараклиева. – Я, чтобы не тревожить, подошла и тихо забрала мусор из корзины. Потом, минут через двадцать, вернулась пол протереть, а он все лежит. Вот я тогда и решила, что, может, с сердцем чего.

- А мусор, который в урне был, вы куда дели?

- Так, в коридоре, в общем пакете. Кабы я знала, что он вам понадобится…

- Хоть что там было помните?

- Бумажки всякие, пакетики из-под чая, обертки конфетные… Мусор он и есть мусор.

В какой именно пакет был выброшен мусор из кабинета Мараклиева, Дарья Александровна не помнила, поэтому для тщательного изучения  были взяты все три больших пакета со всем мусором «Камеи».

Еще не дождавшись результатов экспертизы, Андрей был уверен: Мараклиева отравили тем же ядом, что и Вишневу. Вот только кто и зачем? О Кирилле Андреевиче слишком мало было известно, чтобы делать какие-либо предположения.

Собранные сведения о Мараклиеве показали, что он был фигурой весьма одиозной. Старик имел резкий характер, отличался редкостной бескомпромиссностью и независимостью суждений. Причем заявлял свою точку зрения даже тогда, когда следовало воздержаться. Ссорился Кирилл Андреевич в дым, но был отходчив: стоило только противнику раскаяться, как  Мараклиев сразу забывал о пробежавшей мимо них кошке. Главное, чтобы раскаяния были подлинными, а притворство Кирилл Андреевич не терпел и распознавал его за версту. Надо признать, что сам Мараклиев мог прилюдно признать свою неправоту и принести извинения. Такое бывало не часто, но все же случалось. Он был принципиален,  и ничто его не могло заставить поступиться принципами. Одних Кирилл Андреевич раздражал, у других вызывал уважение, но все знали – Мараклиев непререкаемый авторитет в своей области. Лауреат государственной премии, автор нескольких книг по архитектуре, ряда научных статей, он, несомненно, был заслуженным человеком. Его имя, ничего не говорящее обывателю, было достаточно громким в профессиональной среде. За квалифицированной помощью Мараклиева обращались не только соотечественники, но и зарубежные специалисты. О Кирилле Андреевиче говорили: он жил работой. Работа для него была всем, и так было всегда, с тех пор, когда он юношей пришел учиться в архитектурно-строительный институт. Вопреки расхожему мнению: или работа, или семья – Кирилл Андреевич умудрился совмещать эти понятия. Женился он три раза и столько же разводился, помимо официальных браков у него было несколько гражданских. В результате бурной личной жизни он имел трех законных детей и одного на стороне. Со всеми родственниками он давно разругался и жил один в огромной квартире, за которой помогала следить приходящая домработница.

- Хорош фрукт, - высказал свое впечатление об ученом Атаманов, - чувствую, не к добру это.

- Жил со всеми в контрах, не мудрено, что кто-то с ним расквитался. Нам то теперь как убийцу искать, если у него каждый второй в неприятелях ходил? – возмутился Юрасов.

- Меня больше беспокоит другое, - Андрей задумчиво смотрел куда-то в сторону. Лицо его приобрело скорбное выражение: губы вытянулись в струнку и плотно прижались друг к другу. – К нашему несчастью, личность убиенного достаточно известная.

- Так радоваться надо, дело Мараклиева Главк заберет, а с ним и дело Вишневой уйдет прицепом.

- Если бы. В Главке тоже работы хватает, да и не того масштаба этот ученый, чтобы им заниматься. А вот дело под контроль взять и нам хвосты накрутить – это, пожалуйста.

Послышался  тяжелый вздох Шубина. Капитан живо представил, как опять объявят аврал и придется носом рыть землю, чтобы предъявить результат.

- Думаю, что дело в наследстве, - сказал Анатолий. - Кому достанется квартира покойного?

- Надо полагать, детям, - отозвался Юрасов. - Их трое: Татьяна Архипова, Илья и Ростислав Мараклиевы. Незаконнорожденная дочь Ольга умерла пять лет назад.

Версию наследства, за неимения других, Атаманов решил считать наиболее перспективной. Майору не давала покоя неведомая связь между Мараклиевым и Вишневой. Что могло быть общего у молоденькой хваткой девчонки и маститого архитектора преклонных годов? По поверхностным данным, они вместе не работали и никогда не общались. Все, что их объединяло – широкий коридор «Камеи», по которому они проходили мимо друг друга. «Должно быть что-то общее, раз отравили обоих»,  -   подумал Андрей, и вслух сказал:

- Вот и займитесь наследниками.

Андрей быстро разогнал подчиненных работать и отправился готовить отчет для полковника.

***

Домработница Кирилла Андреевича, Полина Никитична Ларенцева, была допрошена одной из первых. Следователь Валентин Михайлович Мостовой, который вел дело Мараклиева, пригласил ее в свой кабинет. Обычно собранная, сегодня женщина выглядела растерянной. Она сильно сутулилась, чего раньше никогда не было – Полина Никитична всегда старалась за собой следить и для своих сорока семи лет выглядела очень хорошо. Толи на нее так подействовала смерть Мараклиева, толи она сильно переживала, что осталась без работы, Ларенцева отвечала на вопросы медленно и часто вздыхала.

- Кому он мог помешать? – сокрушалась Полина Никитична. - Жил человек по совести, все своим трудом создал.

- Как вы думаете, кто мог желать ему смерти?

- Даже не знаю… Плохих людей, завистников до чужого добра хватает. За кем–нибудь конкретно дурного не замечала, а наговаривать не хочу.

- Полина Никитична, вы часто бывали в доме Мараклиева, скажите, в последнее время при вас к нему в гости кто-нибудь заходил?

- Нет. Кирилл Андреевич вообще был нелюдим, и приемы у себя не устраивал. За те четыре года, что я у него работала, в его доме видела только одного Женю. Женя Дорохов – это его родственник. Очень приличный молодой человек, - пояснила Ларенцева.

О Евгении Дорохове Мостовой уже слышал от детей Мараклиева, когда утром их допрашивал.

- Ну, может, Мараклиев по телефону с кем-нибудь разговаривал. Вы случайно не слышали, о чем шла речь?

- Он обычно из своего кабинета разговаривал. Я никогда не подслушивала.

- Бог с вами, Полина Никитична, я вовсе не то имел в виду. Никто не сомневается в вашей порядочности.… Поймите, сейчас любая мелочь имеет значение. Вспомните, с кем он общался, что его тревожило?

На широком лице Полины Никитичны отразилась задумчивость. После небольшой паузы женщина произнесла:

- Мне кажется, он это чувствовал.

- Что чувствовал?

- Скорый конец. Он очень изменился в последнее время: болезненным стал – то простудится, то аппетит потеряет. Я раньше лекарств совсем не покупала, а за минувший месяц три тысячи в аптеках оставила. Знаете, что Кирилл Андреевич начал принимать? «Модафинил».  –  Полина Никитична выразительно посмотрела на следователя. По ее мнению, название лекарственного препарата должно было произвести на собеседника впечатление, но должного эффекта не получилось. Мостовой еще не дожил до того возраста, в котором медицинский справочник становится настольной книгой. Он был еще молод и полон здоровья. Валентин чиркнул что-то в своем блокноте и спросил?

- Мараклиеву «модафинин» выписал лечащий врач?

- Он к врачам не обращался, хотя следовало. Кирилл Андреевич врачей не жаловал, говорил: «Одни двоечники в поликлиниках сидят, никто учиться не хочет. А в дорогих клиниках те же двоечники, только более оборотистые». Он мать похоронил – ей диагноз неверно поставили. Вот с тех пор Кирилл Андреевич и невзлюбил всю медицинскую братию. Но все-таки «модафинин» - не зеленка, а сильнодействующий антидепрессант. Тут и с сердцем проблемы могут возникнуть и с печенью, да мало ли еще какие последствия. Сейчас полно всяких лекарств и никакого рецепта не надо, только деньги плати.

Когда за Ларенцевой закрылась дверь, Валентин набрал номер судебного медика Калягина.

- Здорово, - поприветствовал он приятеля и сразу перешел к делу. – Паша, тебе знакомо название «модафинин»?

- Ну, знакомо, - как всегда равнодушно ответил Калягин.

- И что ты можешь про него сказать?

- Сильнодействующий лекарственный препарат, содержащий в своем составе: кофеин, сорбитол.…

Павел начал перечислять названия химических соединений, но Мостовой его перебил:

- Ты проще изъясняться можешь? Не на консилиуме.

- Как с вами, дилетантами, тяжело, - посетовал Паша. – Таблетки для маразматиков это.

- Чего? – удивился Мостовой. – Ты не ошибаешься?

- Я не ошибаюсь. А если ты ставишь под сомнение мою компетентность в медицинских вопросах, нечего тогда обращаться, - демонстративно обиделся Калягин. Он любил играть на публику, и это у него получалось с блеском. Мостовой прекрасно знал эту черту характера судебного медика.

- Ты хочешь сказать, что это лекарство выписывают слабоумным?

- Не надо искажать мои слова. Во-первых, не слабоумным, а страдающим болезнью Альцгеймера, что не одно и то же. А, во-вторых, не всегда выписывают – «модафинин» продается без рецепта. Хотя я бы запретил это безобразие.

- Почему?

- Я же уже объяснял. «Модафинин» содержит ряд компонентов, которые могут оказать пагубное воздействие на организм.  Прежде, чем его применять, нужно посоветоваться с врачом.

- Ясно. Спасибо, что просветил.

- Ерунда какая-то, - сказал Мостовой, после того, как положил трубку. В то, что Мараклиев был маразматиком, Валентин верить не хотел. У него старческий маразм ассоциировался с  выжившим из ума пенсионером, на которого уважаемый ученый никак не походил.

***

Евгений Дорохов проживал в очень неудобном с точки зрения транспортного сообщения месте – в самом конце Расстанной улицы. Поэтому туда отправили Мишу Кострова, как самого молодого. Мрачный трехэтажный дом, как и ожидалось, сплошь состоял из коммуналок. Евгения в квартире не оказалось – как, сообщили соседи, он вторые сутки там не появлялся. Кострову пришлось возвращаться ни с чем. Оставалось надеяться, что фигурант проявит сознательность и придет по повестке.

Высокий, худощавый, с очками в старомодной оправе на клювообразном носу, Женя Дорохов выглядел, как бедный студент прошлого века. Он зашел в отделение на следующий день рано утром. В кабинете сидели двое: Миша Костров и Анатолий Шубин.

- Проходите, - Миша жестом указал на стул возле своего стола. Посетитель, робко переминающийся с ноги и на ногу, отлип от двери и суетливо прошел в кабинет.

  - Дорохов Евгений Васильевич. Очень хорошо, - прокомментировал Миша, листая паспорт Евгения. Он что-то записал сначала  в блокнот, затем на бланке протокола. Допрос вел Костров, Шубин сидел в углу, занимаясь своими делами, но, как водится, слушал, о чем идет речь.

- Когда вы в последний раз видели Кирилла Андреевича?

- Полтора месяца назад. У деда было свободное время, и он меня пригласил к себе. -  Дорохов ответил быстро, нисколько не раздумывая над ответом, будто бы знал заранее, что его об этом спросят.

- Вы часто бывали в доме Мараклиева?

- Нет. Дед всегда был занят, и он очень не любил, когда его отвлекают от работы.

- Вы не заметили никаких изменений? Может, Кирилла Андреевича что-нибудь беспокоило или он вел себя как-то непривычно?

- У деда все было в порядке. Ничего необычного не происходило.

Других ответов Миша и не ожидал: не знаю, не видел, не обратил внимания. Обычная картина – весь день  потратить на поиски, а в результате – ноль.

Миша подписал Евгению пропуск, и тот пошел домой на свою Расстанную улицу.

***

В воскресенье Нина внезапно вспомнила – лохудра! Как же она могла про нее забыть? Специалист обещал выполнить задание в течение трех дней -  сегодня как раз они истекали. Еще в четверг она с трепетом ждала известия. Как там дела, с Инкой покончено? Решение порвать с Павлом сместило акценты – теперь соперница ушла на второй план, даже на восьмой. Увлеченная планом мести Сандалову, Нина совершенно забыла о том, что заказала убийство. Когда-то люто ненавистная Инна Вишнева, стала ей безразлична. Нине ничуть не было жаль убитую по ее вине молодую женщину – не без греха была погибшая, столько крови ей испортила. Если бы Нина могла что-то изменить, она бы отменила свой заказ  - зачем марать себя душегубством, тем более, рисковать перед законом? Одурманенная ревностью, Нина совершенно не думала о том, что пошла на серьезное преступление – по сути, она - убийца.

Женщина поспешила к компьютеру, чтобы, если еще не поздно, связаться с киллером и отменить заказ. Она открыла почту и увидела знакомого адресата. С волнением открыла сообщение (Лишь бы снова какие-нибудь проволочки, лишь бы убийство не состоялось!). Сердце ее оборвалось – в письме два слова: «Заказ выполнен». «Ну что ж, - подумала Нина равнодушно, - выполнен, так выполнен. Поделом лохудре!».

Ее мысли переключились на Павла. Вчера ей удалось выловить его по мобильному, и, кажется, она ему пообещала «сладкой жизни».

- Кретинка! – стукнула она себя по лбу. – Какая я кретинка! Зачем я Паше рассказала, что заказала эту дуру?! Думала он порадуется. Идиотка. Влюбленная идиотка! Я ему не нужна, а нужна была та, другая, которая моложе и с длинными ногами. Что на меня нашло, почему я не видела очевидного? А теперь он на меня донесет, обязательно донесет.

Нина попыталась оценить, какие доказательства против нее могут быть у милиции, но соображалось с трудом. Она так вымоталась и устала, что голова работать отказывалась. Нине сейчас хотелось одного – покоя. Лечь и уснуть, чтобы никто ее не тревожил лет двадцать. Женщина налила столовую ложку валерьянки и махом выпила. По телу горячей дорожкой побежало тепло, и организм стал расслабляться. Не раздеваясь, Нина залезла на диван, натянула одеяло и тут же уснула.

Дневной сон был не долгим – через два часа Нина проснулась. Нина сразу вспомнила о своих неприятностях и ей стало совсем паршиво. В голову лезли мысли одна страшнее другой. Нине казалось, что ее обязательно вычислят и докажут причастность к убийству. Не в силах справится с тревогой, женщина потянулась к бутылке. Алкоголь благотворно подействовал на психику – на какое-то время тревога ушла, но потом все повторилось. Боязнь за свою судьбу, неопределенность и одиночество – все это порождало новые страхи. Вместе с ними развивалась мнительность.

«За мной скоро придут»! – с ужасом подумала Нина и бросилась к окну посмотреть, нет ли во дворе милицейской машины.

Были допиты остатки вина, но безмятежность не наступала. Она стояла, у окна, как скрюченная статуя, вглядываясь в темноту сквозь плотный тюль. На ней не было лица: бледная, с резко обозначившимися мимическими морщинами, Нина едва держалась на ногах.

Пьяная женщина совершенно потеряла способность соображать. Не осталось никаких сил, она теперь ужасно боялась всего. Любой звук вызывал у нее испуг: ветер за окном, шум у соседей, шаги на лестничной площадке. Нина тихо подошла к входной двери и проверила замки, посмотрела в глазок – никого. Показалось, что кто-то ходит по лоджии, и вот-вот проникнет в квартиру. На непослушных ногах прошла по коридору и заглянула  в дверной проем – хлопая о стекло крыльями, на подоконнике ворковали голуби. Только хозяйка облегченно вздохнула и присела в глубокое кресло, как раздался звонок в дверь.

Сердце остановилось, в висках заколотило, Нина попыталась собраться с мыслями, но они скакали в голове, словно мартышки в клетке. Звонок повторился. «Не открывать!», - решила Нина. Она осторожно подошла к двери, чтобы посмотреть, кто пришел. Чтобы посетитель не догадался, что за ним наблюдают, Нина не стала полностью отодвигать заглушку глазка. Она посмотрела сквозь оставленную узкую щелью. По другую сторону двери стоял молодой человек. Светловолосый, угловатый, невыразительное лицо, черная куртка.

«Может, ошибся дверью?», – мелькнула успокоительная мысль.

- Гражданка, Панасенко? – утвердительно спросил уверенный баритон. – Открывайте!

Что ею двигало в этот момент, Нина не поняла. Собственная фамилия, произнесенная официальным тоном, подействовала гипнотически. Дрожащими руками женщина торопливо стала отпирать замки.

Парень зашел тихо и по-хозяйски закрыл за собой дверь. Нина застыла в прихожей, не отводя взгляда от визитера. Что-то знакомое угадывалось в его облике, что именно, опьяневшему сознанию понять было не под силу.

***

Ответ экспертов подтвердил предположения Атаманова – Мараклиев был отравлен тем же ядом, что и Вишнева. Способ в обоих случаях одинаковый – яд подсыпан в сахарницу, вернее, в случае с Мараклиевым, в литровую банку, где ученый держал сахар.

- Странный способ для устранения ряда личностей, - произнес Андрей.

Ему никто возражать не стал. Шубин пожал плечами, Юрасов молча смотрел в пол, а Костров разглядывал пейзаж за окном. Летучка продолжалась больше часа, но до сих пор толкового плана действий выработано не было.

Все сложилось наихудшим образом: дело Мараклиева Главк поставил под контроль. Это выражалось в давлении на полковника Малкина, который в свою очередь снимал стружку с Атаманова. Настроение и без того мрачное ухудшал тоскливый дождь, моросящий с утра.

- В «Камее» орудует маньяк, - пошутил Костров, но присутствующих это не развеселило.

- Я считаю, что Мараклиева убили родственники. Уж больно заманчиво выглядит наследство, - заявил Юрасов.

- А может, такая версия для следствия заманчива? – съязвил Шубин. – Вцепились в нее, а о других версиях и думать не хотим.

-  Вот и предложи свою, раз такой умный, - перебил его Юрасов.

- Не беспокойся, предложу, - засопел Шубин. –  Только не беги вперед паровоза.

В этом был весь Анатолий. Задумчивый, неторопливый, движения его были скупы, речь размеренна – яркий антипод шумного, энергичного Юрасова. Шубин предпочитал трижды подумать, прежде, чем что-либо сказать. Он тщательно взвешивал слова и выдавал свои домыслы, лишь, когда они имели под собой основания.

- Ладно, идите работайте, - стал выпроваживать Андрей коллег из своего кабинета.

Когда майор остался один, он открыл большую тетрадь, в которой обычно делал пометки по ходу расследуемых дел. По последним двум убийствам записей было мало – неправильные эти убийства были, нелогичные. Сначала умирает Инна Вишнева, затем Мараклиев. Ничто, кроме места работы этих людей не связывало. Разве, что способ убийства – яд, подсыпанный в сахар. Странное дело, что и говорить. Преступник должен обладать изрядной фантазией, раз действовал таким образом. Нормальное убийство – это когда монтировкой по голове, нож в бок или пуля между глаз, а тут изощрился кто-то. Явно у человека с психикой не все в порядке. Почерк творческого интеллигента-неудачника.

Его размышления прервал телефонный звонок.

- Еще не зарос глухарями? – вместо приветствия ехидно поинтересовался Борис Севастьянов, старинный приятель Андрея.

- И тебе того же, - пожелал майор.

- Убийство Вишневой твое?

- Откуда знаешь?

- Слухами земля полнится, - иронично заметил Борис. – Ладно, не буду томить. Нашего тоже в Главк иногда вызывают хвоста накрутить, а там только и слышно про страсти в архитектурной мастерской.

Когда-то Атаманов и Севастьянов служили вместе в одном отделе, потом Борис разменял квартиру и перевелся в другой район, поближе к новому месту жительства. С глаз долой, из сердца вон – эта поговорка почти подходила к их взаимоотношениям. Почти потому, что они все-таки иногда общались, хотя, в основном, по необходимости.

 - Могу подарить имя убийцы, - заинтриговал Борис. – Приезжай, получишь на блюдечке с голубой каемочкой.

- Да ну тебя, и так голова кругом, - отмахнулся Атаманов, и хотел сказать весело настроенному коллеге какую-нибудь гадость, из тех, что за последние дни скопились в душе, но Севастьянов его опередил.

- Тут у нас по Вишневой кое-что есть, думаю, тебе будет интересно, - серьезно скал он.

***

На востоке показались розовые полосы заката, ветер нагонял барашки перистых облаков. Теплый вечер мягкой кошачьей поступью подкрадывался к городу. Улицы быстро наполнялись суетливой толпой, люди спешили по домам, по обыкновению, не замечая ничего вокруг. На мостах образовывались огромные пробки: застывали на полпути шумные трамваи, стояли вереницы автомобилей, водители выглядывали из открытых окон, нервно борясь за каждый метр дороги. Водители не любят центр, набережные и мосты,  в час пик водителям не нравится город вообще.

Окруженный со всех сторон водой, Елагин остров живет своей размеренной жизнью. Сюда по выходным приходят на прогулку семьи: супружеские пары идут, держась под руки, а дети радостно бегут впереди, играя с только что купленными воздушными шарами.

Особой популярностью пользуется этот парк у влюбленных. Старые раскидистые деревья скрывают от посторонних глаз,  ветви качаются, кивая, словно подбадривают сказать те самые заветные слова. Молодые люди с удовольствием назначают здесь свидания, надеясь на благотворное влияние природы на сердца избранниц.

Высокая изящная девушка грациозно двигалась на тонких каблучках по грунтовой дорожке. Рядом с ней шел щуплый паренек. Молодой человек был на голову ниже своей спутницы, он не решался взять девушку за руку, не знал, как идти с ней, на какое расстояние можно приблизиться, поэтому постоянно сбивался с шага. Взъерошенные, давно не стриженые волосы, заправленная в грубо сшитые джинсы футболка, сутуловатая фигурка  и растерянный взгляд – он  очень нелепо смотрелся рядом с этой красавицей. Парень обожал свою спутницу и боялся ее до дрожи в потных ладонях. У него еще никогда не было такой девушки, все его подружки – шестнадцатилетние девчонки со двора. Они вместе пили пиво, обсуждали музыку и обновки с рыночных палаток. Это был его круг, с общими интересами и одинаковым социальным уровнем, предусматривающим незатейливый лексикон. С Лизой все было иначе. Славик чувствовал, что с ней нужно говорить о чем-то другом, нежели о том, о чем всегда идет беседа в его компании. О чем говорить с Лизой, Славик не знал, поэтому шел молча и хмуро смотрел под ноги. 

- Я французский знаю, - наконец, произнес юноша. Лиза повернула к нему голову, улыбнувшись уголками губ. 

- Да, знаю. Самостоятельно изучил. Изучаю, - уточнил он.

- Это хорошо, что изучаешь. У тебя есть какая-то цель?

- Нет. То есть, да. Хочу знать языки.

- Языки? – удивилась она, - и много языков ты уже знаешь?

- Два. Нет, три – еще русский. Французский, английский и русский.

Лиза от души рассмеялась: парень забавлял ее все больше.

- Я еще философией увлекаюсь и восточной поэзией, - продолжал Славик выставлять свои таланты на показ. Он хотел прочитать вслух стихотворение, но никак не мог его вспомнить. В голове вертелась первая строчка какого-то стиха: «Там, куда падали солнца лучи…». Она угодила в память Славика совершенно случайно, когда он сдуру открыл в книжном томик японской поэзии.

На пирсе приглашали на «отходящий через пять минут» речной трамвайчик.

- Давай, прокатимся, - предложила Лиза.

Расторопная дама с мегафоном,  завидев возможных пассажиров, тут же принялась агитировать активнее.

Славик подошел к стендам и деловито стал изучать написанное.

- Триста рублей взрослый билет, студентам скидка, - подсказала дама, - прогулка пятьдесят минут.

Славик еще больше углубился в чтение объявлений. В его кармане лежала пятисотенная купюра, и он решал вопрос: как поступить – взять взаймы у Лизы недостающий стольник или прикинуться студентом, чтобы пройти за полцены. 

 «Льготные билеты продаются только при предъявлении соответствующих документов», - было выведено крупными буквами. В подтверждение этого суровая кассирша потребовала у девочки – школьницы ученический билет. Славик, наблюдавший эту сцену, тяжело вздохнул – халява не пройдет. Что-то ему подсказывало, что брать деньги в долг на первом свидании не стоит. Молодой человек принял соломоново решение: тянуть время пока не завершится посадка.  Перечитав по пятому разу описание маршрута и прейскурант, Славик с усиленным вниманием стал изучать правила поведения на речном транспорте.

- С выходом в акваторию Финского залива, уютные каюты и открытая верхняя площадка, - расхваливал громкий женский голос. -  Отправляемся прямо сейчас.

Последние слова Славику легли бальзамом на душу. Он уже представил, как закрывают вход и отдают швартовы. Почитав еще для верности минуты три, он обернулся. Ненавистная плавучая посудина и не думала отчаливать.

- Через пять минут отправляемся на увлекательную прогулку по самым живописным местам Финского залива. Молодые люди, не проходите мимо,  - дама с мегафоном потеряла к Славику всякий интерес, она уже определила опытным глазом – юноша не клиент. Зато в поле зрения появилась еще дна парочка, где кавалер выглядел более перспективным.

- Я передумала, - сказала Лиза. – Давай лучше просто погуляем.

- А как же катер? – сделал разочарованное лицо Славик. – Ну, если ты не хочешь…

Сопровождаемые недовольным взглядом зазывалы, они двинулись по дубовой аллее в глубь парка.

***

С утра Атаманов собрал всех в своем кабинете.

- Нам подарок от коллег из девятнадцатого, - начал он, дождавшись пока все усядутся. – Вот, полюбуйтесь. – Он достал из папки любительскую фотокарточку. На ней была запечатлена молодая женщина. Судя по интерьеру, снимок был сделан в кафе. Женщина смотрела в сторону, слегка наклонив голову. Каштановые локоны, кокетливо падали на плечи, по-кошачьи сощуренные светло-зеленые глаза, тонкие губы полуоткрыты, словно их обладательница что-то говорила.

- Это же Вишнева! – узнал Инну Носов.

- Какая наблюдательность, - прокомментировал Андрей,  - именно она.

Он пошелестел бумагами, в результате чего перед взором сыщиков предстал тетрадный листок.

- Вишнева Инна Викторовна двадцати четырех лет от роду, домашний адрес, место работы, - зачитал Андрей. – Что тут еще? Рост – сто семьдесят два, размер одежды волна, что, вероятно, должно означать знак приближения, сорок шестой.

- Прямо сведения для киллера, - пошутил Юрасов.

- Ты, Антон, прав, - серьезно сказал Атаманов и достал еще два листа.

Это были распечатанные на принтере страницы электронных сообщений. Сверху надписи «Отправлено», адреса «Кому», «От кого». Текст содержал ту же информацию, что была записана на тетрадном листке. Сообщение имело вложенный файл – фотографию Инны Вишневой.

Текст второго сообщения состоял всего из одного предложения: «Деньги оставлены, как договаривались». Адрес отправителя: PanasenkoN@mail.ru,  получатель - Fira@mail.ru.

Оперативники терпеливо ждали, пока их начальник извлечет из своей папки еще какой-нибудь материал, но этого не произошло. Андрей окинул взглядом команду и произнес фразу, которую обычно говорил в таких случаях:

- Какие будут соображения.

Судя по лицам присутствующих, соображений не было. За то вопросов - сколько угодно.

- Что это значит?

- Неужели заказуха?

- И где эти Панасенко Н. с Фирой мейл ру?

- Где Фира, сказать трудно, а тело Панасенко Нины Александровны обнаружено три дня назад в ее собственной квартире. Отравление газом. В девятнадцатом отделе склоняются к несчастному случаю.

- А нам зачем все это слили? -  задал вопрос Юрасов. – Я понимаю еще, если бы свой глухарь хотели сбагрить, а если есть возможность на несчастный случай списать, то какой им интерес?

- Во-первых, хотеть списать и списать дело – вещи разные, - поучительно заметил Андрей. – Там не все гладко. Переписка эта подозрения наводит. Во-вторых, зам начальника в девятнадцатом, Севастьянов, мой приятель.

- Это ты нам еще и труп Панасенко выхлопотал? – подал голос Шубин, - Удружил, нечего сказать! Со своими бы разобраться.

- Толян, не будь пессимистом. Убийство Вишневой, считай, раскрыто: Панасенко заказала Вишневу, потом осознала содеянное и, не вынеся мук проснувшейся совести, удавилась, - выдвинул свое предположение неунывающий Костров. Он всегда умудрялся найти повод для шутки.

***

Сандалову везло, как черту – проблема, которая терзала его последнее время, решилась сама собой. И как решилась! Нина погибла и, значит, не сможет причинить ему вреда. По своему ее жаль, но, с другой стороны, Нина получила по заслугам. Если это она не придумала, то Инночка на ее совести. Вот и вернулось зло сторицей. 

«Как все-таки славно вышло, - думал Павел, - нет человека и нет, связанных с ним проблем». А проблемы Нина обещала серьезные. И зная ее характер, Павел не сомневался, что оставленная им любовница постаралась бы ему отомстить. «Интересно, успела ли эта змея выпустить яд?», - теперь о некогда приятной ему женщине он думал именно так.  -  «Скорее всего, нет. Иначе я бы это почувствовал на своей шкуре – неприятности посыпались бы, словно камни в горах. Чего одна аренда помещений под магазин стоит?». Охотников до этого здания было полно, только приоритет получил именно он, Сандалов. И все по тому, что Нина похлопотала – с ее связями в районной администрации и не такие дела уладить можно».

- Или наоборот, разрушить все до основания, - с печальной улыбкой продолжил он вслух свою мысль.

В приступе сентиментальности Сандалов решил сходить к Нине на кладбище, но потом передумал – вдруг она погибла не сама, а кто-нибудь ей помог? Тогда вполне возможно, что сейчас ее связи отрабатывает милиция. А может, на Нину вышли в связи с убийством Инки? Нет, незачем ему сейчас светиться. Хорошо, что он в последнее время тщательно скрывал свою связь с Ниной. И вещи свои из ее квартире тоже удачно забрал – ни чего не указывало на пребывание Павла в ее доме. Общих фотографий у них с Ниной не было – этого прожженный конспиратор Сандалов не допускал. Под благовидным предлогом он всегда уворачивался от фотографирования. Ни одну из своих женщин Павел не называл по имени, он предпочитал милые прозвища типа: Солнышко, Зайка, Птичка. Нину он называл Мышкой, Инну Солнцем. Иногда путал, но тех это не настораживало, как если бы Павел назвал бы их чужим именем. Когда ведешь двойную жизнь, таким мелочам следует уделять должное внимание, иначе легко прогореть.

Павел всем своим женщинам намекал о возможной свадьбе. Напрямую он никогда не делал предложений, чтобы потом избранница не стерла его в порошок. Вслух мечтал о совместном будущем, об общих детях – а что, нельзя помечтать? Все остальное дамы придумывали сами. Убедившись в серьезности намерений Павла, любовницы успокаивались и терпеливо ждали заветного события. Тем, что поумней, в знак помолвки Сандалов надевал на пальчик колечко. Инна Вишнева была лучшей из всех, с кем он когда-либо встречался. Всегда всем довольная, игривая, интересная, с Инной Павлу было уютно. Поскольку девушка не собиралась приглашать его в свой дом для совместного проживания, Павлу пришлось пойти на то, что он никогда еще не делал – он предложил Инне переехать к себе. Он долго колебался, поскольку в его понимании такой шаг приравнивался к браку. И все же Сандалов согласился на то, чтобы пустить ее на свою личную территорию. Он пару раз ловил себя на мысли, что готов на ней жениться, правда, эту мысль Павел опасливо гнал прочь. На переезд Инна согласилась весьма не охотно. И это не было кокетством, чтобы помучить любовника – девушка любила свободу и не спешила с ней расставаться. Такое поведение Инны не могло не обидеть Павла – он считал свой поступок подвигом, который, как оказалось, никто не оценил.

Инна сидела в глубоком кресле, закрыв глаза. «Неужели завтра суббота? Наконец-то!», – думала молодая женщина. Восемь вечера, она только что пришла с работы. Ноги, высвобожденные из тесных туфель на высоком каблуке, наслаждались мягкостью паласа. Волосы, избавившись от заколок, густой волной упали на плечи. Еще немного посидев, Инна сбросила с себя узкую юбку и сковывающий движения жакет.

В маленькой уютной квартирке кроме нее не было ни души. Она здесь жила уже пятый год после того, как разъехалась с родителями. Никогда не страдала от одиночества - постоянно толпы гостей, вечеринки, поклонники. Телефон не умолкал: звонили друзья, подруги, звали на променад.

Как-то незаметно звонки стали раздаваться все реже, а количество встреч и свиданий практически свелось к нулю. Теперь Инна с трудом могла вспомнить, когда в последний раз принимала гостей. Сандалов был не в счет, поскольку она с ним встречалась с определенной целью, и цель эта имела отнюдь не романтический характер и даже не меркантильный.

Однажды подруга ей сказала:

- Ты очень изменилась. Ну что ты? В лучшую сторону, конечно.

Инна поднесла руку к солнечному свету, пробивавшемуся сквозь щель, оставленную не до конца задернутой занавеской. На среднем пальце заиграл завораживающим блеском драгоценный камень…. Изящный перстень, эксклюзивная модель – подарок Павла. Подарок со значением – и она это отлично понимала. 

Все решения Инна принимала сама, причем, принимала быстро и окончательно. Она уже знала, что скажет, когда Павел позвонит. Сама она звонить не собиралась

Инна не беспокоилась, что ухажер исчезнет с ее горизонта, как это часто случается у других. Даже если и так, не стоит огорчаться – не последний.

Ближе к десяти вечера раздался телефонный звонок. Инна не торопилась брать трубку, это была ее обычная манера - выдержать паузу: не стоит бросать все и мчаться к телефону только потому, что он запищал.

- Я слушаю, - приветливо произнесла она.

Инна не ошиблась, это был Павел. Он, как всегда, наговорил гору комплиментов, сказал, что очень скучает, и напомнил о своем предложении.

- Ты очень торопишься, - кокетливо ответила Инна.

- Я готов тебя забрать в любой момент, - сказал Павел. – Когда я тебя увижу в своем доме? В нашем доме, - поправился он.

- Я думаю, - через недельку.

- Почему так не скоро?- в голосе Павла послышалось разочарование.

- Паша, нельзя быть таким нетерпеливым. Мне нужно собраться, навести порядок. И вообще…

- Что вообще?

- Могу я попрощаться с беззаботной жизнью старой девы? – Инна явно нарывалась на комплимент,  который последовал тут же.

Яркая, интересная, Инна Вишнева легко заводила знакомства с противоположным полом, быстро очаровывала и нередко влюбляла в себя поклонников. Так же быстро она их бросала. Сама Инна никогда не влюблялась, мужчины ее интересовали лишь как развлечение. Инне нравилось, быть предметом восхищений, она любила ухаживания и подарки. Она знала, что период, когда  мужчина готов бросить к ее ногам все, крайне короткий, и за ним неизбежно настанет время, когда даже самый пылкий поклонник превратится, в лучшем случае, в домашнего котика. Он будет лежать на диване перед телевизором и на нее, Инну,  внимания не останется. Может быть, он будет по-прежнему ее любить и дорожить ею, но чего-то будет не хватать. Не будет огонька и страсти в его взгляде. Вишневу такая ситуация не устраивала – ей было необходимо чувствовать себя не просто любимой женщиной, а женщиной, которую желают и обожают. Инна хотела, чтобы на нее смотрели влюбленными, даже нескромными глазами, хотела всегда осознавать, что она – чья-то мечта.

Она любила лишь однажды – еще в школе. Мальчишка, ее сверстник, чувств не разделял, и от этого Инна страдала. Лишь на выпускном вечере ей удалось приблизиться к своему возлюбленному. Тогда впервые они с Максимом танцевали, а потом гуляли до рассвета по спящим улицам. Они болтали обо всем и одновременно не о чем. У Инны кружилась голова от счастья, и ей казалось, что между ними вот-вот зародятся романтические отношения. Но этого не произошло. Максим куда-то исчез, и стой поры они больше не виделись.

Павла она увела у Навзиной на корпоративной вечеринке. Артур Романович, генеральный директор «Камеи»,  не поскупился на праздник  - решил отметить пятилетие компании с размахом. Для этого арендовал зал в уютном ресторанчике и сотрудникам разрешили прийти со вторыми половинами. Это не было обязательным условием, но старшее поколение пришло строго с женами, мужьями. Молодежь – по усмотрению - кто с приятелями, подружками, кто в одиночку, без пары. Инна пришла одна (ни к чему в Тулу со своим самоваром жаловать). Девчонки из ее отдела были без кавалеров. Мария Николаевна вела под руку пузатого, степенного мужа, Катя Навзина появилась в компании эффектного мужчины - Павла Сандалова. Похвастаться решила, не иначе. Катька в модном приталенном платье, на высоких каблуках (никогда выше школьного каблук не надевала), даже накладные ногти прилепила. Павел в дорогом костюм - впрочем, это как всегда - шествовал важно, снисходительно глядя по сторонам. Через час Сандалов уже заигрывал с Инной, а в конце вечера они покинули ресторан вместе.

Павел умел красиво ухаживать: водил в элитные клубы, делал дорогие подарки и возил на выходные за рубеж. Несмотря на все достоинства, Павел не смог вскружить голову своей пассии. Инна вовсе не дорожила щедрым поклонником – у нее были еще и не такие, Сандалов по сравнению, с которыми просто нищий. Девушка отнюдь не ждала выгодную в материальном плане партию, она чувствовала, что Павел – не тот человек, с которым ей хотелось быть вместе. Провести время, развлечься и только. Он, как водится, говорил пылкие признания, только Инна не верила – она давно умела отличать искренние слова от пыли, что бросают в глаза. Девушка подыгрывала Павлу, и он, кажется, принимал все за чистую монету. Обманщик почему-то не допускал, что его тоже могут обманывать.

Сандалов Вишневой быстро надоел, но расставаться с ним она не спешила. После того, как Инне стало известно, что его гражданская жена - та самая Нина Александровна, бывшая классная дама ее любимого Макса, Инну залихорадило. Училку хотелось придушить, ужалить, как можно больнее, чтобы той мир стал не мил. Но чтобы Инна не придумала, все равно этого казалось несоизмеримо мало по сравнению с тем,  что пришлось вынести Колесникову несколько лет назад. Когда они с Максом учились в школе, Нине было около двадцати семи лет. Значит,сейчас ей примерно тридцать пять. Последний шанс для старой девы. В ее возрасте женихами не разбрасываются, а такими видными, как Павел и подавно. Нина, должно быть, очень дорожит своим мужчиной, и безумно боится его потерять. Она простит ему многое, лишь бы его удержать. Пусть знает, что Павел ей изменяет напропалую. И от того, что его любовница молода и красива, Нине будет больнее вдвойне - она сама уже никогда такой не станет. Будет реветь по ночам от обиды и бессилия, мучится неопределенностью и ревностью, но все равно не сможет с ним расстаться, чтобы не остаться совсем одной.

Вишнева решила манежить Павла, как можно дольше, и постараться, чтобы Нина узнала об их связи. Павел – хитрый, как черт – так искусно изворачивался и конспирировался, что ждать, пока он проколется, бессмысленно. Прибегать к излюбленным женским уловкам  - распихивать по его карманам косметику, мазать помадой ворот рубашки или же душить стойкими духами его вещи  - тоже не разумно. Искушенный в амурных делах Сандалов, легко обнаружит подвох. К тому же, такие действия легко обеспечат репутацию недалекой особы, а Инне это было ни к чему. Тем более, гордость не позволяла выглядеть в глазах поклонника собственницей, которая вцепилась в него и боится упустить. Это мужчины должны ее добиваться, а не она их. Вишнева решила прибегнуть к простому, но эффективному способу: она позвонила Нине от имени доброжелателя и поставила ее в известность. Нина негодовала, не хотела верить (спектакль на показ:  «что за вздор, и слушать не хочу!»). Вишнева не спорила, подобную реакцию она ожидала. Инна не сомневалась: жена Павла ей поверила – прожить с Сандаловым столько лет, и ни в чем его не заподозрить может либо абсолютная дура, любо по уши влюбленная женщина. Не на ту не на другую, по ее мнению, Нина не походила. Для убедительности Инна пообещала выслать фотографию Павла в объятиях пассии. Нина возмутилась еще больше, но электронный адрес дала.

В затее с местью Инну смущал один момент: а не делает ли она добро Нине, избавляя ее от Павла? Сандалов насквозь лживый тип и совершенно не способен любить. По крайней мере, Нину он не любит. Он все равно ее бросит, а она, Инна, ускоряет их разрыв. Выходит, Нина ей должна быть благодарна.

***

Прошло уже семь лет после окончания школы, но Макс никак не мог избавиться от тягостного ощущения, которое было с ней связано. Постоянные насмешки одноклассников, недружелюбие и ожидание подвоха. В школе Максим всегда испытывал напряжение из-за возможных неприятностей. Для большинства учителей он всегда был «безнадежным». Они, зачастую, не придавая значения своим словам, между делом небрежно бросали нелестные отзывы о Максиме. Если надо было привести пример дефективного ученика, все хором вспоминали Колесникова. Макс был неглупым мальчиком, но аттестат ему грозил только троечный и тот, учителя считали милостыней, которую они подают по доброте душевной. Двойки, тройки Колесникову ставились по инерции. Там, где отличнику поставят пятерку, Максиму твердую тройку. На что для отличника закроют глаза, для ущербного Колесникова – стопроцентная пара. Когда в одной из анкет Макс написал, что собирается поступать в институт, над ним смеялась вся школа.

- Какой тебе институт, дебил?! – придав голосу как можно больше удивления, громко, чтобы слышал весь класс, с пафосом произнесла Нина Александровна. Но она переиграла, и желаемого эффекта не получилось – ребята отреагировали не так бурно, как ей хотелось: раздалось всего несколько смешков. Этого было явно недостаточно – в ее представлении, столь наглое заявление законченного  петеушника должно быть демонстративно осмеяно, а сам выскочка подвержен всеобщему презрению (хотя по милости Нины Александровны к Максу и так относились, как к изгою). Эту свою неудачу классная с лихвой компенсировала в учительской. Она в красках расписала перспективы Коллесникова на две жизни вперед и долго сокрушалась о свинском демарше невесть, что о себе возомнившего двоечника, которого их педагогический коллектив всеми силами пытается за шиворот вытащить на тройки. У Нины Александровны нашлось немало сочувствующих. Особенно среди тех, чьи чада не смогли поступить в вузы. Они искренне считали, что места их умненьких детей заняли такие вот бездари, как Колесников.

- И не говорите, Ниночка Александровна, - бухтела физичка – пожилая, вечно сердитая дама, у которой великовозрастный сын вот уже который год сидел на шее, болтая длинными ножками. – Всё лезут и лезут в институты, и не что их, тупиц, не останавливает. Если бы не они, то мой Сереженька…

- О чем вы, Тамара Ивановна? - перебила ее учительница биологии, - между нами говоря, ваш Сережа, звезд с неба не хватал. Помню, как он отвечал на моих уроках. Простой материал усвоить не мог. А вот моя Ариша действительно талантливая девочка. В университете ее на последнем экзамене завалили. Не сомневаюсь, что вместо моей девочки взяли ограниченного отпрыска какого-нибудь богатея.

После агитработы, проведенной классным руководителем, отношение к Максиму стало еще более предвзятым. Если раньше при хорошем настроении учителя с барского плеча иногда одаривали его четверкой, то теперь наивысшей оценкой Колесника стала дохлая троечка. Исключение составляла информатика, учительница которой не стала примыкать к сплоченным рядам своих коллег, и относилась к Колесникову так же доброжелательно, как и ко всем остальным ученикам. У Максима по информатики сплошь стояли пятерки и не только благодаря справедливой Алле Васильевне – парень любил предмет и разбирался в компьютерах лучше учительницы.

Несмотря на дружную травлю учителей, Колесников поступил в институт, правда, на вечернее отделение. Он не столько стремился получить высшее образование, сколько хотел утереть нос любимым педагогам.

Молодой, талантливый программист Колесников имел неплохие перспективы. Его ценили на работе, как хорошего специалиста и платили достаточно высокий оклад. Как бы благополучно не складывалась его жизнь, Макс все равно не мог чувствовать себя удовлетворенным – подсознательно на него всегда что-то давило. И этим чем-то был спрятавшийся глубоко в подсознании комплекс неполноценности, который время от времени выглядывал наружу. Однажды он понял: чтобы ощутить свою значимость, ему нужно вершить чужие судьбы. Стать киллером, и тогда он своей волей будет решать, кому жить, а кому нет. Как ему казалось, это должно быть сильное чувство, когда в твоих руках чужая жизнь. Это наивысшая власть, сродни той, что имеет бог над людьми. Вкусив ее, он, наконец, обретет душевную гармонию и навсегда избавится от неуверенности в себе и сомнений в собственной полноценности.

В дверь позвонили внезапно, когда он собирался на работу. Максим никого не ждал в гости, а в столь ранний час, тем более.

На пороге стоял невысокий, молодой человек с невыразительной внешностью.

- Лейтенант Костров, уголовный розыск, - представился визитер.

- Чем обязан? – равнодушно спросил Максим, пропуская Михаила в квартиру. Он судорожно соображал, где совершил прокол, что милиция так быстро его нашла.

- Вам знакома Инна Владимировна Вишнева?

- Знакома, - осторожно сказал Макс.

- Когда вы в последний раз виделись?

- Когда? – он задумался, что ответить? А, правда, когда они с Инкой виделись в последний раз? Кажется, на выпускном вечере.

- Семь лет назад, когда вместе учились в школе, - признался Максим.

- Вы дружили?

- Нет, чего нам дружить? Ну, болтали иногда на переменах. Она хоть и хорошей девчонкой была - списывать давала, но всё же девчонка.

- Вы сказали «была», - уцепился за слово Костров, - значит, вы знаете о её смерти?

- О смерти?! – удивился Макс – это у него получилось натурально. Неужели Инку всё же убили?

- Вишнева была отравлена четвертого июня на своем рабочем месте.

- Не знал, - Максим тяжело вздохнул.

-  Кстати, где вы были в этот день?

- Я? Ну, да, конечно, вы меня подозреваете…. – Он подошел к настенному календарю. – Четвертое – среда. На работе я был, компания «Эскорт» - можете проверить.

- Проверим. Что, с утра до ночи работали?

- Почему же? С девяти до шести – восьми часовой рабочий день, как и положено.

- После шести, где вы были?

Максим задумался. – На работе! - вернулась к нему память. – У нас сабантуй был – отмечали новоселье одного сотрудника. До пол десятого куролесили. Потом я пошёл домой.

- А что вы можете рассказать про третье и второе июня? – допытывался Михаил.

- В эти дни я был в командировке, - нашелся Максим. – В Норвегию ездил. Могу загранпаспорт показать.

Он принес из комнаты документ, пестреющий визами.

- Все в порядке, - сказал Миша, - разглядывая штамп пограничной службы.

Костров записал сведения о месте работы Колесникова и удалился. Миша не сомневался, алиби парня подтвердится. Как и ожидалось, Макса они искали зря. 

***

Сайт «Бумагомар.ру».

Раздел «Проза».

Автор: Лада.

По стопам Лукреции Борджия

Наш офис гудел, как птичий рынок. С самого утра только и обсуждали новость: Инга умерла. Инга – молодая начальница отдела. Молодая и по возрасту, и по давности назначения – без году неделя как ее повысили с простого архитектора в начальницы отдела. Не смотря на это, Инга успела всем насолить: новые порядки, придирки, да и просто людям не приятно, когда ничем не выдающаяся личность вдруг получает право командовать. Когда еще Инга была жива, наши девчонки ее тихо ненавидели, точнее сказать, ненавидели вслух, обсуждая в коридорах распоряжения новой начальницы и мечтая  ее задушить. «За что же нам такое наказание?», – причитала Марго – наша бухгалтерша (ей Инга не указ - у бухов свое начальство, но Марго всегда за коллектив болеет). -  «Как можно таких бестолковок назначать?». «Чем вы занимались пол дня, что не успели закончить четвертое здание?», – пытаясь подражать интонациям Инги, пропищала Света. Светкин голос и так был тонюсеньким, а когда она его нарочно исказила, он зазвучал совсем смешно. Но на это никто не обратил внимания – все были увлечены перемыванием костей начальницы. – Я, что ей, ударница Клава, чтобы пахать, как лошадь? По телефону нельзя поговорить».  «Она хочет нам Инет отключить», - подогрела страсти какая-то провокаторша. Интернет – это святое, с него начинается рабочий день. Если архитектор не может войти в сеть, он обречен до вечера томиться. Тут и обрушились самые «добрые» пожелания, из которых: «чтобы Ингу уволили», было самым гуманным. Мысль материальна, а произнесенная вслух, особенно, несколькими людьми, она обретает магическую силу. Вот Ингули и не стало. Честно говоря, я тоже не питала к ней трепетных чувств, но ничего плохого не желала. Хотя у меня больше, чем у остальных было на то причин, но об этом умолчу. Все равно, не я ее убила. Но у милиции на этот счет оказалось иное мнение. Когда их лейтенантик явился ко мне, я ничуть не удивилась. Он задавал глупые вопросы, и от этого стало скучно. Кроме меня подозревают еще пол конторы. Да уж, характер у Инги был не сахарным. Кстати, о сладком. Инга умерла оттого, что выпила отравленного чаю. В ее сахарнице обнаружили яд, перемешанный с сахаром. После того, как это обстоятельство стало известно, всех охватила сахарная лихорадка: сотрудники дружно выбрасывали сахар, хранящийся в тумбочках, а заодно и все съестные запасы. Первые дни чай вообще никто не пил - надраивали посуду, и постоянно мыли руки. Казалось, что работаешь не в архитектурной мастерской, а в инфекционном отделении городской больницы. Смех смехом, а только одной смертью не обошлось. Следующей жертвой сладкой отравы стал главный архитектор Марков. Он вышел с больничного и скончался за стаканом  утреннего чая. Стали поговаривать о маньяке, истребляющем архитекторов. Лично я считаю эту версию полной чушью, но….Здесь я открою маленькую тайну.  Дело в том, что я его видела. Уж не знаю, маньяк ли он, но на то, что этот парень причастен к убийствам, указывает ряд обстоятельств.

11 июня 2007г.

Саша Носов догуливал последнюю неделю отпуска. Позади остались поездка в Карелию, где в прозрачных водах озер заманчиво плещутся сомики, дача с ее сельскохозяйственными работами (будь они не ладны) и встречи с друзьями в ночных клубах. Сейчас Носов сидел дома и лениво водил курсором по экрану компьютера. Саша отнюдь не являлся любителем различных сетевых форумов - сайт «Бумагомара» он открыл случайно, когда искал информацию о знаменитом клане Борджия, славившемся своими ядами. Как обычно, на запрос «Яндекс» выдал кучу ссылок, где упоминается искомый набор слов. Опус Лады Александр прочел от безделья – ему стало любопытно, что может написать начинающий сочинитель-самоучка. «И я так могу, - сделал вывод Саша, дочитав литературный шедевр. – А что? Может, податься в писатели?».

Ниже шли оставленные читателями отзывы. Судя по их количеству, читал народ неохотно.  Содержание отзывов не могло пролиться бальзамом на душу автора.

Честно говоря, напоминает какую-то пьесу - достаточно скучную.  До конца не дочитал, но это бред!

Доктор Мид.

Ну конечно! Опять кому-то не дают покоя лавры ДД. Сколько можно?! Все приличные детективы уже написаны. Лада, мой вам совет: не мучайте клавиатуру, найдите более перспективное для себя занятие.

Барабика.

Извините, не понравилось. Что называется, ни уму, ни сердцу. Сухой, бледный текст. Причом, куча грамматических ошибок. На  скудный стиль можно было бы закрыть глаза, если бы было интересно написано, а то даже намека на интригу нет.

Наташа.

Инга, Марго.… У вас что, действие происходит не в России? Тогда при чем тут Марков? Как-то не вписывается. Вы уж определитесь, – либо у вас сплошь экзотические имена, либо нарекайте своих героев по-простому. Скажем, Ингу можно назвать Ирой, а Марго Мариной.

Жозефина.

Носов не любил чтиво, написанное графоманами и, в общем, был согласен с Доктором и Барабикой. Конечно, «бред» - это грубо и в качестве отзыва не годится, особенно для начинающего автора. Автор может обидеться, а главное потерять веру в собственные силы. Выражаться надо мягче, не переходя на личности. Саше даже стало жаль неизвестную Ладу – человек старался, душу вкладывал, а ему в эту душу выплеснули стакан желчи. Злые все-таки у нас люди. Сердобольный Носов захотел написать автору что-нибудь приятное. Он зарегистрировался на сайте, и накропал сообщение:

Мне понравилось, очень мило.

Александр.

Он выключил компьютер и вскоре забыл о произведении Лады.

***

Славик сиял, как новенькая иномарка в автосалоне. Все складывалось, как нельзя удачно: Лиза, кажется  от него без ума, мама взяла отгул и собирается съездить на дачу к своей приятельнице. Лишь бы не передумала. Мама не передумала. И Лиза, само собой, тоже. Хотя, насчет Лизы сомнений у него почти не оставалось. Почти. Потому, что женская логика непредсказуема – сегодня девушка влюблена и  щебечет птичкой, а завтра, кто знает, какая блажь может втемяшиться в ее очаровательную головку. Славик не без удовольствия посмотрел на себя в зеркало: пригладил пятерней давно не стриженные волосы (пожалуй, нужно сходить в парикмахерскую), расправил щуплые плечики, заправил в брюки футболку, затем выпустил. Немного подумав, снял ее вовсе, порылся в комоде перебирая нехитрый гардероб, основную часть, которого составлял трикотаж. Выбрав, наконец, синий джемпер, он остался доволен. Рукава джемпера были растянуты, поскольку он приходился Славику почти ровесником, но все равно смотрелся нарядно. Импорт есть импорт. «Сделано в ЧССР» с трудом читалось на выцветшей бирке.  Все-таки он - парень не промах  - такую девушку отхватил. Лиза видная, эффектная, одевается, как с картинки. По улице идет, все оборачиваются. А рядом с ней он, Славик. Друзья узнают, обзавидуются. Только Лиза почему-то пока не хочет знакомится ни с кем из его компании. Ну и пусть, потом обязательно все узнают, какая у него невеста. Да, невеста. Славик, произнес это слово в слух и едва не раздался от гордости. А что? Он вполне зрелый и самостоятельный мужчина, пора обзаводиться семьей. Его не смущало, что Лиза пока не знала о столь грандиозных планах. Славик почему-то думал, что девушка будет страшно рада услышать от него долгожданное предложение руки и сердца. А как же может быть иначе? Любая девочка мечтает о белом платье, на десять девчонок по статистике девять ребят, на каждого мужчину приходится полторы женщины – все доводы гласили в его пользу. А если учесть все  его замечательные качества (мама всегда твердила Славику, что он – необыкновенный и самый лучший), то отказаться от такого видного жениха просто глупо.

Славик знал, что, делая предложение, нужно подарить кольцо. Так эффектней. Но, учитывая, что денег, которые дает ему мать хватит только на бижутерию, с подарком решил повременить. 

***

Андрей уже не надеялся на благоприятный исход по делу Вишневой – Мараклиева. Вышли на киллера Фиру. Да и вышли ли? Точнее будет сказать, уперлись в стенку: этот Фира оказался человеком, ориентирующемся в компьютерной области – он переписывался с Панасенко, используя анонимный прокси-сервер. И наверняка не один. Так, что установить провайдера, а, следовательно, место, откуда Фира отправлял свои электронные письма не возможно. Хитрый, собака – обращался исключительно к иностранным серверам, причем, выбирал те, с провайдерами которых договориться крайне сложно. Что такое российское МВД для британской компании, чтобы та выдавала по его запросу информацию о своих пользователях? Допустим, один из иностранных провайдеров пойдет навстречу и ответит на запрос. Не факт, что остальные провайдеры отнесутся к просьбе с пониманием – проигнорируют и будут правы. Это на отечественные телекоммуникационные компании милиция имеет давление, а с зарубежными фирмами все значительно сложнее.

Итак,  заказчица Вишневой, Нина Панасенко, мертва, киллер не установлен. Кроме его мейл адреса, следствию не известно ничего. Никто не видел,  чтобы в последнее время Нина Александровна контактировала с кем-либо, кто мог хоть как-то походить на роль интересующего их Фиры. Это и понятно: такие дела конфиденциальность любят. Хоть Панасенко и не догадалась удалить крамольную переписку (скорее всего, не успела), в остальном конспирация ей удалась. Если зайти с другого конца – искать причину смерти Панасенко, то картина вырисовывается тоже безрадостная. Во-первых, ни каких улик, указывающих на то, что женщину убили, обнаружить не удалось. Никто из соседей ничего не видел: кто приходил к Панасенко в день ее гибели, и вообще, кто у нее бывал, никто не знает – своих забот хватает, чтобы еще чужими интересоваться. Во-вторых, дело по убийству Панасенко в другом районе, пусть их опера им занимаются – тут со своими трупами не разгрестись.

Классический глухарь, со всеми вытекающими: опять полковник Малкин будет сердито зыркать дальнозоркими глазами сквозь стекла узких очков, негодовать, задавать риторические вопросы типа: «Когда, наконец, вы начнете работать?» или «Я дождусь когда-нибудь нормального результата?». А он, Андрей Атаманов, будет молчать и, как школьник, слушать упреки, которые трудно назвать несправедливыми. Если бы дело ограничилось одним лишь пропесочиванием на ковре, тогда ладно – не в первый раз. Так ведь премии лишат весь отдел. А за что спрашивается? Ребята землю рыли на совесть, без выходных, по десять часов работали. Они же не виноваты, что преступник сообразительный пошел.

Переживать и расстраиваться было не в характере Андрея. Он подумал, что если дело сдадут в архив, то в этом случае на какое-то время образуется затишье – пойдет обычная бытовуха, которая не отнимает столько времени и сил. И тогда можно будет отправить в отпуск Шубина, а если повезет, то потом и Юрасова.

В то время, когда Атаманов пытался найти хоть какую-нибудь положительную сторону в данной ситуации, забренчал телефон. «Долго ждать не пришлось, начальство уже требует», -  подумал Андрей. «Или очередной глухарь», - тут же мелькнула нехорошая мысль. Пока он раздумывал, какой вариант хуже, телефон издал еще пару трелей и умолк. «Вот и славненько. Значит, не очень-то и хотели».

Тем не менее, рапорт по делу все равно представить придется. Андрей выдвинул ящик стола, достал лист, на котором было всего несколько строк – написание рапорта все время отодвигалось более полезными делами – и обреченно стал доводить шедевр делового жанра до ума. Эта волокита растянулась на несколько часов, с перерывами на чаепитие и на общение с заходившими время от времени подчиненными. Когда бумаги были более менее приведены в порядок, снова зазвонил телефон. Андрей больше не задумывался, кому он может понадобиться, сразу взял трубку.

- Атаманов! Ну, наконец-то! – прогремел голос Куликова. – Я оставил всякую надежду  тебя застать. В который раз звоню, никто трубку не берет.

- А на мобильный позвонить, религия не позволяет?

- Вот еще, - фыркнул эксперт, - казенные дела за твой счет решать. - Куликов очень щепетильно относился к материальному вопросу и никакие доводы Андрея: раз дал номер  мобильного телефона, значит, подразумевается, что на него можно звонить, на эксперта не действовали, а уж о том, что все входящие бесплатны, не поддавалось ни какому объяснению – Куликов по привычке был убежден, что сотовая связь – это разорительно.

Выдав тираду, он перешел к делу.

- Тут яд с «Ленхимзавода» опять появился. Вчера делал заключение по одному жмурику, вот и про твои трупы вспомнил. Отравление точно таким же веществом, как у твоих, которым яд в сахар подмешали. Я подумал, что тебе это может быть интересно.

Андрей от неожиданности чуть не свернул чашку с чаем, который только что вскипятил.

- Правильно подумал, очень интересно, - Андрей приготовился внимательно слушать. – Что за жмурик?

- А шут его знает. Мужчина тридцати пяти – сорока лет. Может, моложе.  В крови обнаружен алкоголь, и с виду алкаш алкашом, а у таких, как правило, год за полтора идет. Шмотки не дорогие, но и не из ближайшей палатки. Что называется, средний класс. Он у Скородумцева в производстве.

Андрей поблагодарил Куликова за сведения, которые могут прийтись очень кстати – третий эпизод за последнее время с одним и тем же ядом вряд ли случайный.

Артема Скородумцева Андрей хорошо знал. Молодой, но достаточно опытный следователь особым рвением к работе не отличался, но и явной халтуры не допускал – работал ровно столько, сколько положено. Атаманов взглянул на часы – шестой час. Задерживаться на рабочем месте сверхурочно Артем не любил, и, зная эту его особенность, Андрей поспешил в прокуратуру. Предварительно позвонил следователю, чтобы удостовериться, что тот на месте и готов его принять.

- В шесть я ухожу, - предупредил Артем, - сегодня у меня важное дело, - добавил он в свое оправдание.

Районная прокуратура находилась относительно близко – четыре трамвайные остановки или пешком десять минут через дворы. Андрей хотел пройтись по прохладным вечерним улицам, которые так заманчиво приглашали на прогулку оранжевыми солнечными лучами и теплым ветром, но у выхода маячила служебная машина со скучающим водителем Васей Прошиным. Как назло, Вася оказался свободен. «Обратно пойду пешком», - решил Атаманов и уселся в салон, немного поколебавшись. Лень все-таки взяла свое.

- Обычное алкогольное отравление, - прокомментировал Скородумцев. - Хлебнул алкаш паленой водки, и, пожалуйста, летальный исход. - Артем был очень недоволен, что ему приходится возиться с этим, по его мнению, явно не криминальным трупом. – Какое тут может быть расследование? - возмущался он. – Если по каждому такому случаю дело возбуждать, то не на что больше времени не останется. Вон, синяков сколько по подвалам каждый день находят. Давайте теперь всякого бомжа на экспертизу, будем выяснять, что он пил, чем отравился.

- Этот вроде бомжом не был, - осторожно прервал следователя Андрей.

- Не был. Ну и что? Тут расследуй, не расследуй – все к одному придешь -  дело закрыть придется за отсутствием состава преступления. Только время зря тратить. И бумагу.

Наслушавшись ворчаний и ругательств в адрес руководства, Атаманову удалось выяснить нехитрую картину  происшествия. Некий Сорокин Анатолий Александрович тридцати двух лет был обнаружен мертвым в своей квартире. Труп нашла мать покойного, которая и вызвала милицию. По заключению судебного медика, смерть наступила накануне вечером в результате отравления. Согласно экспертизе, о которой Андрей уже знал от первоисточника, в организме покойного, помимо алкоголя не заводского производства (проще говоря, самогона), присутствовал сильнодействующий яд. Название вещества в точности совпадало с тем, которым были отравлены Вишнева и Мараклиев.

- Сорокин оказался родственником кого-то там, - Артем ткнул пальцем в направлении люстры и недовольно вздохнул. – Поэтому приходится заниматься этим пьянчужкой. Куликов еще яд накопал, будь он неладен. Теперь выясняй, откуда он взялся.

- У нас этот яд в двух эпизодах фигурирует.

- Тоже алкаши?

- Нет, вполне приличные люди. Молодая женщина и пожилой мужчина. Оба скончались на рабочих местах.

- Имеешь в виду архитекторов? Что-то про них слышал. Если не ошибаюсь, это дело у Мостового? – в глазах Артема заискрился интерес, - Может, он и моего Сорокина прихватит?

- Раньше времени радоваться не стоит. Для объединения дел еще оснований не достаточно, хотя, все может быть. По архитекторам затор образовался, уже версий не осталось – глухарь глухарем. И тут ваш Сорокин. Может, зацепка какая появится.

- Дай то бог. Я операм дал задание собутыльников отрабатывать. Жди Андрей Денисыч, а хочешь, и сам с ним и свяжись. Наймушина знаешь? Сорокиным он занимается. Только меня не забывайте держать в курсе.

***

Анатолий Сорокин всегда был не дурак выпить. Свой первый алкогольный напиток он попробовал во втором классе. Отец смотрел футбол и пил пиво, закусывая вяленой рыбой. Рыбу ел и Толик. Попытался, глядя на отца, запить лимонадом, но оказалось не вкусно. В перерыве, когда отец отлучился, мальчик взял, оставленную без надзора бутылку и отхлебнул грязно- желтой жидкости. Он чуть не поперхнулся от неожиданности – ну и гадость! Рванул в ванную скорее полоскать полость рта. Потом несколько раз чистил зубы, заедал леденцами и вареньем, но противный вкус никак не хотел исчезать. Не пропал он и на следующий день, и через неделю.…Этот вкус в его памяти застрял на долго. В четырнадцать лет многие из его одноклассников курили, в пятнадцать баловались водкой. Пиво пили, как кефир – ежедневно и это считалось вполне естественным. Толик помнил свой детский опыт, и пиво на дух не переносил. Сразу опрокинул стакан водки. Чем крепче напиток и чем больше будет его выпито с одного маху, тем большим уважением проникнуться сверстники. Поступок оценили. В глазах подростков читалось почтение, но уже через мгновенье раздались смешки и обидные возгласы. Толик зажал ладонью рот, пытаясь удержать рвоту, но нечистая струя вырвалась наружу, успев обрызгать компанию. Его «зачморили» и прицепили ярлык слабака. Во рту горело, глаза чуть не выскакивали, на виски давило, словно их стиснули два больших кулака. Тело стало вялым и непослушным, а на душе легко и хорошо. И уже было не важно, что там о нем говорили ребята. Потом и пиво пошло.

Анатолий учился неплохо, после школы поступил в технический вуз. Там студенческая вольница и гулянки – это святое. Чем старше курс, тем благороднее и разнообразнее напитки. Начинали с водки, что подешевле и пива в общежитии. На пятом курсе пили обстоятельно. Собирались в кафе, заказывали коньяк, девушкам - шампанское. После института Толик удачно попал в преуспевающую фирму, стал неплохо зарабатывать. И пить. Нет, не так, как алкаши, которые без выпивки не могут и готовы душу за нее продать. Инженер Сорокин выпивал культурно. Любимые увлечения – боулинг, баскетбол и баня. Боулинг без пива – это не серьезно, не то удовольствие. После баскетбола нужно освежиться, попить пивку. Ну а баня сама предполагает обильное возлияние. Заезжали в магазин и загружали ящиками багажник.

Местные забулдыги держали Толика за своего. Всегда поздоровается, руку пожмет – не брезгует. Уважали Толяныча. За тарой к нему ходили, знали: Толян пустые бутылки не выбрасывает, для товарищей оставляет. Но в дом к Сорокину не совались, супруги его побаивались. Ольга баба строгая – в миг с лестницы спустит. Жеку шваброй огрела, когда в квартире застала. И Толян под раздачу попал – синюшным глазом потом сверкал. Он мужик сильный, высокий, широкоплечий, а против жены, что рядом с ним, как воробей, слова сказать не смеет. Крепко держит она его, спуску не дает.

Однажды Анатолий оказался в пустой квартире. Возвращаясь поздно домой из очередной бани, он соображал туманным сознанием, что бы наврать в свое оправдание. Он так ничего и не придумал – совсем голова не работала. «На месте сориентируюсь, не в первой», - решил Сорокин. Но на этот раз оправдываться не пришлось. К его удивлению, никто со шваброй не встречал, обошлось без истерики и скандала. Толик добрался до дивана и сразу уснул.

Ольгу он не видел неделю. Обнаружил сначала отсутствие продуктов, затем записку: «Мы разводимся». «Ну и черт с тобой!», – Сорокин с силой пнул дверной косяк так, что посыпалась краска. Тут же было решено снять стресс, чем Анатолий, и стал заниматься постоянно.

Ольга зашла за вещами. Увидев мужа в коридоре, валяющегося на полу, не стала, как это было раньше, перетаскивать его на кровать, не принесла подушку и плед. Она лишь вздохнула и отвернулась от неприятного зрелища.

- Леленька! – пробормотало из дверного проема. Сорокин попытался сесть: он оперся на руку, но та поскользнулась на коврике, и тело вернулось в исходное положение.

Ольга устала бороться за безнадежного мужа. Когда замуж выходила, радовалась. Не то слово радовалась – от счастья светилась. И оттого, что любила своего Толика безумно, и что все так хорошо складывается: свадьба, все, как и должно быть. У них настоящая семья, а не какой-нибудь там неопределенный гражданский брак. Толик красавцем был, и умным, и галантным. Девушки гроздьями висли, а уж сколько их у него было, но только с ней одной все серьезно получилось. Ольга чувствовала себя победительницей, отхватившей главный приз.

Мать Толика, Галина Михайловна, невестку не винила за то, что та оставила ее сына. Она лишь просила не торопиться с разводом: может, Толя за ум возьмется? Хотя сама видела – не возьмется. Галина Михайловна стала приходить, когда могла, присмотреть за Толиком. Постирает, в квартире уберет, приготовит – жалела сына. Это не мешало Сорокину пить безудержно. На то имелась уважительная причина – жена ушла, стерва. С работы давно выгнали, деньги кончились, вещи, какие не успела спасти Ольга, все продал. Толик задумчиво посмотрел на стены: квартира у него хорошая, трехкомнатная. Такая немалых денег стоит. А жить можно и у матери – родной сын, не выгонит.

Покупатель нашелся быстро. Руслан Аркадьевич – кругленький представительный мужчина с глянцевой залысиной и быстрыми глазами. Он протянул вычурную визитку, с красивыми выпуклыми буквами:

«Агентство недвижимости

«ШАЛАШ».

Сумма была названа приличная. Толик тут же перевел ее в литры (считал он быстро – инженер с красным дипломом!) и потом думать больше не о чем не мог, кроме как о сделке. Он даже два дня был трезв, и на трезвый ум пришла печальная мысль: половину вырученных денег придется отдать Ольге. Но все равно, даже половина от обещанной суммы за квартиру выглядела внушительно.

Руслан Аркадьевич торопил и вился ужом. Он одной рукой наливал, другой выкладывал бумаги на подпись. Дело было на мази, осталось только убедить Ольгу.

- Квартира моя, - заверял риэлтора Сорокин. - Документы на собственность есть, только их жена забрала, стерва.

Когда Ольга узнала о планах мужа относительно квартиры, с ней случилась истерика.

- Что?! Продать квартиру?! За бесценок?! Что ты за эти копейки купишь? Комната в коммуналке таких денег не стоит.

Жить вместе они, конечно, не будут. Квартиру нужно разменивать с доплатой, чтобы у обоих получилось более менее приличное жилье. Ольга бросилась к юристам, поскольку сама в имущественных вопросах разбиралась с трудом. Юрист ее крайне огорчил:

- Квартира записана на имя Сорокина Анатолия Александровича, то есть вашего мужа, в тот период времени, когда вы с ним состояли в браке. Она могла бы считаться совместно нажитой и, соответственно, вы имели бы право на половину от ее стоимости, если бы не одно обстоятельство. Эту квартиру вашему мужу подарили.

- Ее подарили нам вместе, - взволнованно сказала Ольга.

- По документам, покупателем является Ковальчук Николай Иванович и, судя по этим же документам, он передает безвозмездно, то есть, в дар, свою собственность Сорокину Анатолию Александровичу.

- Да, да. Николай Иванович, муж тетки Толика. Он подарил нам эту квартиру на годовщину свадьбы.

- На словах, может быть, дарили вам. Но на бумаге собственником является ваш муж. Вот если бы Ковальчук эту квартиру ему продал бы, хотя бы фиктивно, тогда вы могли бы претендовать. А так, сожалею.

- Но что мне теперь делать?! – Ольга побледнела, ее потрескавшиеся губы задрожали.

- Закон есть закон, - юрист развел руками. – Сорокин может распоряжаться этой квартирой по своему усмотрению, и вы не в праве ему препятствовать. Вам остается радоваться, что ваш муж готов отдать вам половину суммы, которая будет получена им от продажи.

- Радоваться?! Там же сущие копейки.

Ольга не помнила, как вышла от юриста. В голове бухало, перед глазами плыло - наворачивались слезы. Она была сильной, волевой женщиной, никогда не позволяла выбить себя из колеи и находила выход из любой ситуации, что бы не случилось. Ей говорили: в тебе есть внутренний стержень. Но сейчас что-то надломилось: плечи сникли, спина поплыла, взгляд потух. Оля шла медленно, останавливаясь, чтобы не упасть. Из усталых глаз тонкой струйкой текли слезы, оставляя на лице серые следы, размазанной туши. Волосы растрепались и липли к мокрым щекам. Прохожие ее не замечали, никто не обращал внимания на плачущую посреди улицы женщину. «Где жить теперь?», – звенел в голове вопрос. Он висел в воздухе в виде огромного вопросительного знака, и был повсюду, куда бы Ольга не взглянула. «У родителей места нет. Там и так теснота: сестра с мужем и дети. Не гонят, но молча ждут, пока я съеду».

***

О том, что квартира Сорокину досталась в дар, через какое-то время стало известно и Руслану Аркадьевичу. В «Шалаше» были свои каналы, по которым добывалась информация о городской недвижимости.

- Это же совсем другое дело, - бодрым голосом объявил риэлтор. – Вопрос можно решить без участия вашей жены.

- Оля сказала, что квартира дороже стоит, - сделал попытку набить цену Сорокин.

- Много она знает, ваша Оля. Вот специалист, - Руслан Аркадьевич кивнул на высокого усатого мужчину, который пришел с ним в этот раз и все время молчал. – Он - лицо не заинтересованное, послушайте, что скажет.

И специалист сказал. Он с важным видом оперировал какими-то цифрами, показывал бумаги с диаграммами и графиками, даже развернул карту города, на которой разными цветами были выделены отдельные районы. Толик запутался уже на втором предложении. Из всего сказанного он понял, что «рынок – это живой организм и положение дел на нем постоянно меняется». Цены на недвижимость действительно были высокими, но это было в начале года. Сейчас спрос упал и те деньги, которые он хочет получить за квартиру, никто не может ему предложить.

Толик заупрямился. Он сам недавно смотрел газету, и видел порядок цен.

- Хорошо, - примирительно сказал риэлтор. – Хозяин-барин. Попытаюсь найти покупателя, есть у меня на примете один вариант.

С покупателем договорились быстро потому, что уже через час на пороге сорокинской квартиры стояли улыбающийся Руслан Аркадьевич и специалист. Покупатель оказался щедрым – теперь сумма выглядела соизмеримой с теми цифрами, которые Толик видел в газете, а если учесть текущие трубы на кухне и неисправные батареи, то сделка казалась выгодной. Ему давали какие-то документы, он читал, подписывал, снова читал. Вроде бы ничего страшного в бумагах не было. Все-таки, приятно работать с агентством: за небольшой процент они избавляют от беготни по инстанциям, в которых нужно собрать кучу справок.

Голова пухла от напряженной работы. Наслышанный о липовых продажах, Толик твердил:

- Сначала деньги!

- Не сомневайтесь, Анатолий Александрович, - уверял риэлтор с наипорядочнейшим лицом, - мы не бандиты какие-нибудь. Вы получите все, что вам полагается.

Но денег Сорокину пока не дали – продажа квартиры – дело серьезное, не терпящее спешки.

Все сложилось удачно, особенно с Ольгой. Хорошо, что квартиру подарили ему. Анатолий был настроем благодушно и решил с женой поделиться. «Хоть и стерва, но не чужая ведь. И потом, это она надоумила цену поднять. Половину не получит (нечего было от мужа уходить!), но что-нибудь ей выделю». Довольный собой, Сорокин отправился отметить предприятие.

- Толян! – окликнул его потрепанный мужичонка, известный в их дворе, как Дядька Митька. Он был на «боевом посту» - за металлическим столиком, который своей длинной тонкой ножкой напоминал поганку, выросшую у пивного ларька. Сорокин оглянулся: кроме Дядьки Митьки и Шамана (Алкаш из соседнего подъезда. Получил свое прозвище за способность из ничего добывать спирт), за столиком стоял мужчина с широким красным лицом. Раньше Толик его не видел.

- Леня, - представил краснолицего Шаман.

Толику плеснули в пластиковый стакан водки, придвинули газету с разложенной на ней нехитрой закуской. Леня оказался своим парнем – достал из внутреннего кармана пластиковую бутылку  из-под кока-колы. Разлили. Чокнулись, выпили за здравие, потом за Толика и продажу квартиры, за  его золотую голову, за удачу…

***

Лейтенанту Наймушину удалось узнать, что Анатолия Сорокина видели накануне в компании Дядьки Митьки – Дмитрия Савченко, Шамана – Василия Молохова и еще одного собутыльника, личность которого пока не установлена. Ларечник постоянных клиентов хорошо знает, а этого, краснолицего раньше не видел. Проверили ларек на предмет распространения некачественной продукции – все чисто. Конечно, в нем торговали не марочными винами, но явной паленки, да еще и с примесью яда, не было. Ларечник вспомнил, что кроме его «Столичной», клиенты пили свое: «Тот, с красной мордой угощал». Ни Дядьки Митьки, ни Шамана, ни третьего алкаша обнаружить не удалось.

Хотя дело Сорокина еще не передали Мостовому, и прямых указаний заниматься им не поступало, Атаманов неофициально подключил к работе Кострова. В том, что источник яда один, и, так или иначе, дела пересекутся, Атаманов нисколько не сомневался. «Лучше не терять времени, дожидаясь пока решат сбагрить Сорокина нам, а отрабатывать его уже сейчас», - решил он.

Костров всегда отличавшийся расторопностью, уже вечером явился к Андрею с докладом.

- Сорокин квартиру продавал. Некто Резников Руслан Аркадьевич, представитель агентства недвижимости «Шалаш» делал запрос от его имени в жилконтору. Его же, Резникова, в последнее время неоднократно видели с Сорокиным.

- Понятно. Типичная история – вещи пропил, потом взялся за стены, а риэлторы тут как тут – они за версту чуют свою жертву, - прокомментировал Атаманов.

Резников был хорошо известен оперативникам. Он специализировался в основном по таким, как Сорокин, спившимся людям. Умел убеждать и навязывать свою волю, он легко входил в доверие и обладал тем обаянием, которое не бросается в глаза и подкупает незаметно. Руслана Аркадьевича невозможно было поймать за руку – он действовал тонко, сам законы не нарушал, всю черновую работу предпочитал делать чужими руками.

- Я сначала решил, что Сорокина убрали риэлторы, - продолжал Миша, - завладели квартирой и концы в воду. Но самое интересное, что сделка не состоялась. То есть, квартира по прежнему принадлежит Сорокину. Вернее, уже его родственникам, имеющим право наследования. Агентами «Шалаша» действительно велась работа по квартире Сорокина, но либо они где-то просчитались, либо перепутали, а, скорее всего, просто не успели. Я вижу следующие версии. Первая. Риэлторы совершили ошибку и избавились от продавца раньше времени. Скажем, где-то произошла накладка. Вторая. Ольга Сорокина. Как выяснилось, квартиру подарили Анатолию Сорокину, его родственник.

- Ковальчук. Тот самый, по звонку, которого возбудили дело, - вставил Андрей. Он уже знал о семейных связях Сорокина с чиновником городской администрации. К счастью, кровного родства между ними не было и, видимо, Николая Ивановича расследование не очень интересовало, он лишь замолвил слово по просьбе жены.

- Поэтому  собственником квартиры являлся Анатолий, Ольга претендовать на нее не могла. После смерти Сорокина картина кардинально изменилась: вдова получила право наследования. С мужем она не жила, но официально Сорокины разведены не были. Смотри, как все сходится: Ольге выгодна смерть мужа в любом случае. И не случайно она развестись «не успела». Скорее всего, она планировала убийство Анатолия, а появление риэлторов ее поторопило. Деньги от сделки она бы получила едва ли. Продажа квартиры обрекала Ольгу на жизнь в тесной комнатенке, среди родственников. Средств на собственное жилье у нее нет и взяться им не откуда. Не смотря на то, что Ольга относительно неплохо зарабатывает, денег на покупку квартиры ей до пенсии не собрать. А она молодая, жить надо сейчас. Муж-пьяница не вызывал больше ни каких чувств, кроме отвращения, год – два и совсем опустился бы. Вот и  нашла пьянжушку, чтобы напоил отравой мужа. Все равно, человек конченный, так хоть ее в нищету пусть не тянет.

- Возможно, ты прав, - задумчиво произнес Андрей. – Надо установить, как к убийце попал яд, тогда, даст бог, и в деле архитекторов просвет появится.

***

Все, что наработал Костров, было доложено Скородумцеву. Следователь с Ольгой церемониться не стал – немедленно вызвал ее на допрос. Прежде был учинен обыск на квартире, где проживала вдова вместе с родней. Обыск желаемого результата не дал – никаких следов яда, которым был отравлен Анатолий Сорокин, у Ольги не нашли.  

Ольга выглядела бледной и равнодушной. Ее восточные, когда-то яркие глаза выглядели пустыми и холодными, как у статуи в Летнем Саду. «Юнона, - окрестил ее про себя Скородумцев. - Такая же статная и недоступная. Темные, с медным оттенком курчавые волосы, щеки приятной пухлости, плечи покатые; смотрит всевремя в сторону, на лице никаких эмоций - одно безразличие. Хотя бы возмутилась для порядка, никак в убийстве подозревают».

О смерти мужа Ольга узнала от свекрови. Галина Михайловна позвонила ей и сказала, срывающимся голосом:

- Толя! Толя умер!

Ольга примчалась сразу же. Она нашла свекровь, лежащей на полу возле телефона. Женщину отвезли на скорой и едва успели спасти. Разбитая и замученная, уставшая от напряжения, которое поселилось вместе с ней в родительском доме, она отыскала в себе силы, чтобы взяться за решение новых проблем. Ольга ежедневно ходила к Галине Михайловне в больницу, носила фрукты и ждала под дверью в надежде, что ей разрешат зайти в палату.

Будет неверным, сказать, что Ольга была разбита горем. Мужа она похоронила давно – еще тогда, когда поняла, что он безнадежен. Теперь ей нужно было заниматься насущными делами: устроить похороны, поминки, заботится о больной свекрови. Раскисать некогда. В ней появился прежний внутренний стержень.

Когда пришли с обыском, Ольга не удивилась – уж слишком много напастей свалилось на нее в последнее время, что еще одна стала само собой разумеющейся. Следователь показался ей неприятным: было видно, что ему все равно кто убийца, лишь бы он был найден. Цеплялся к словам, все время сбивал с толку непонятными вопросами и брал измором. Ольга понимала, стоит ей немного ошибиться, и она увязнет. Следователь был настроен в ближайшее время передать дело в суд, и обвиняемой он видел, естественно, ее. В какой-то момент Ольга закрыла глаза и почувствовала такую тягучую усталость, что ей вдруг стало все равно, что с ней будет дальше, лишь бы сейчас никто ее не тревожил.

Скородумцев отпустил Ольгу, взяв с нее подписку о невыезде. Сделал он это с явным нежеланием, но оснований для задержания у него не нашлось. Против Сорокиной был несомненный мотив. И больше ничего.

***

- Чтоб ты сдох, пьяница проклятый! – Дарья Александровна Сапогова чуть не разрыдалась. На кухне царил разгром: все пакеты были разорваны и вывалены на пол, крупы рассыпаны, дверца от пенала болталась на одном шурупе, готовясь упасть на две последние тарелки. Только отсутствие Сапогова спасло его от расправы. В десять вечера глава семьи еще не появился, к одиннадцати Дарья Александровна остыла, после полуночи перестала ждать и заперла дверь на задвижку.

«Вот, и, слава богу! – подумала Дарья Александровна. – Пусть ему в вытрезвители мозги вставят».  Она легла на диван и провалилась в крепкий глубокий сон. Сказались накопившаяся усталость и нервное напряжение. Утром Николай Ефимович не пришел, жена не удивилась: в такую рань этот бездельник никогда не бывал на ногах. Это только ее удел – спозаранку на работу и потом целый день, как белка в колесе.

Вечером пьяница тоже не объявился, и как явствовало из отсутствия беспорядка в квартире, днем не заходил. Дарья Александровна прожила еще один вечер спокойно, даже напевала романсы. Забеспокоилась она только на четвертые сутки, когда в дверь позвонили, и на пороге возникла косматая немытая образина Витька – одного из собутыльников Сапогова.

- Слышь, хозяйка, - заикаясь проговорил Витек, - Ефимыч где?

- А мне откуда знать? Где пил, там и валяется. – Дарья Александровна попыталась закрыть дверь, но просунутый в проем лохматый ботинок помешал.  Проникнуть в квартиру Витьку, однако, не удалось – женщина предусмотрительно надела цепочку.

- Куда мужика девала, ведьма?! – зарычал гость и ударил по двери ногой.

- Я сейчас милицию вызову, - предупредила Дарья Александровна и закричала:

- Милиция! Ворюга ломиться! Все пропили, сволочи, чтоб вам захлебнуться в вашем пойле!

- Так что, Ефимыча дома нет? – неожиданно ровным голосом спросил Витек.

- Вот именно, - раздраженно подтвердила хозяйка.

- Его у Пашки - Муравейника нет, и к Вадику, говорят, не заходил. Я у Холеры  был, так и там нету нашего Ефимыча. Видать, совсем дело худо. А может, ты это… извела его чем?

- Изведешь вас, как же! Вас как тараканов никакая зараза не берет! Меня скоро в могилу загоните.

На следующий день человек в милицейской форме скучным голосом объяснял Дарье Александровне, куда ей следует пройти на опознание тела и где расписаться. Все, что дальше произошло, она воспринимала с трудом. Холодные, освещенные неприятным желтым светом стены морга, серый кафель под ногами – если бы не поймал за плечи сержант, она бы опустилась на пол. Дарья Александровна пришла в себя только дома. Не смотря на тяжелую, беспросветную жизнь с мужем-алкоголиком, она к нему все-таки была привязана, и теперь с трудом осознавала, что осталась одна. «На кого же ты меня бросил?», – затянула она в голос. Слезы побежали по бледным щекам. Женщина ревела тихо, устало, казалось, она выплакивала вместе со слезами все несчастья, выпавшие на ее несладкую долю.

На работе Дарья Александровна, обычно приветливая и общительная, замкнулась, ходила, глядя в себя. Ей сочувствовали, собрали деньги на похороны – кто сколько смог. Не переставали обсуждать смерть Вишневой, при появлении Дарьи Александровны замолкали, чтобы не напоминать об утрате мужа.

***

С утра Атаманову доложили новость:

- Краснолицый нашелся! – сообщил по телефону Костров, - Тот, что по делу Сорокина проходит, - пояснил он.

Фигурант оказался Леонидом Красильниковым, тридцати шести лет. Он был обнаружен в собственной квартире мертвым. Там же находился еще один труп. Он принадлежал мужчине, ориентировочно, шестидесяти лет. Судя по внешности, покойный был типичным алкоголиком: неопрятная, старая одежда, грязные волосы, испитое лицо, и соответствующий запах. При нем никаких документов не было, так что,  личность пока не установили.

Дверь квартиры Красильникова была открыта. Как сообщили соседи, она никогда не запиралась, и это не удивительно: стены облупленные, закопченные, пол грязный, при входе разбитые бутылки. Из мебели два табурета (один с обмотанными бинтом ножками), составленные в ряд деревянные ящики (в качестве стола) и кровать – матрас и ватники в углу, на кухне плита, едва угадывающаяся под слоем грязи.

- На первый взгляд, алкогольное отравление, - сказал судебный медик. – Ни каких следов насилия не вижу.

На ящиках, накрытых газетой, стояли стаканы и трехлитровая банка с мутной жидкостью, наполненная на треть.

- Самогон, - по запаху определил Наймушин. – В стаканах тоже.

В опрокинутом металлическом баке с трубками, искушенный оперативник узнал самогонный аппарат.

Когда стали известны результаты вскрытия, Андрей ничуть не удивился – в крови обоих трупов обнаружен знакомый яд. Он был на стенках стаканов, банке с самогоном и самогонном аппарате. Тот же самый яд, которым были отравлены Вишнева, Мараклиев и Сорокин с собутыльниками. А может, еще кто-нибудь? Не понятно, как он просочился с завода и кто его разносит. Уже было отработано окружение Сорокина, Савченко и Молохова. Оперативники рыли землю вокруг Красильникова – пока даже намеков на связь алкашей с химической отраслью не нашли. Не единого контакта, который мог вывести на «Ленхимзавод», ничего.

- Может, этот яд на рынке купили? – предположил Шубин. –  У нас народ, что охраняет, то и имеет. Кто-нибудь из сотрудников спер химикат, и понес продавать.

- И как ты себе это представляешь? Кричал на каждом углу: кому отраву для тещи?

- Не знаю. Сейчас торгуют всем, что пользуется хоть каким-то спросом.

- Кто бы спорил, - согласился Атаманов. – Только в этом случае наши шансы раскрыть убийство практически приближаются к нулю.

***

Вскоре был установлен собутыльник Красильникова, труп которого был найден в его квартире. Оперативники обработали местных забулдыг. Один из них, мужчина бомжеватого вида по прозвищу Хрящ, узнал своего знакомца.

- Это же Колька Сапог! Ну, точно он.  А че он спит? – не понял Хрящ, мусоля грязными руками фотографию, на которой был запечатлен покойный.

Николай Ефимович Сапогов, как и ожидалось, был безработным. Никто его по моргам не искал и в милицию по поводу исчезновения не обращался, хотя, судя по данным, Сапогов состоял в браке.

- Сапогов, Сапогов…- задумчиво произнес Андрей. – Где-то я слышал эту фамилию.

- В «Камеи» работает Сапогова, - подсказал Шубин. Сейчас точно узнаю. - Он снял трубку и набрал внутренний номер:

- Миша? Я у Атаманова. Тащи сюда список сотрудников «Камеи».

Через минуту появился Костров с пухлой папкой.

- Ну, вот, - ткнул пальцем Шубин в страницу. – Сапогова Дарья Александровна. Уборщица. А вот домашний адрес: Полярников шесть, квартира  девятнадцать. Как и у нашего Николая Ефимовича.

- Вишневой и Мараклиеву яд был подмешан в сахар, - стал размышлять вслух Атаманов. -  Сапогов, Красильников и остальные алкаши отравились самогоном, для изготовления которого, как известно, используется сахар. В протоколе осмотра квартиры Красильникова,  о сахаре что-нибудь написано?

- Вот, - Миша достал из папки копию протокола.

- О сахаре ничего, - заключил Андрей, бегло прочитав документ. – Придется осматривать повторно.

Немудрено, что никто из следственной бригады сразу не обратил внимания на валяющийся на полу полиэтиленовый пакет – мусора в квартире Красильникова было достаточно и детально рассматривать его ни времени, ни желания не у кого не было. В этот раз, оперативники искали целенаправленно: следствие интересовали любые емкости, в которых можно хранить сахар.

Экспертиза подтвердила – в пакете вместе с сахаром находился яд. Между всеми убийствами стала прослеживаться связь. Отравленный сахар объединял архитекторов из «Камеи» и алкоголиков, а тех, в свою очередь, Дарья Сапогова.

В бедной, потрепанной, но чистенькой квартире овдовевшей Сапоговой следственная бригада пробыла не долго. Осунувшаяся и постаревшая хозяйка сидела в углу на стуле и равнодушно наблюдала за происходящим. Понятые – две соседки по лестничной площадке – стояли в стороне и перешептывались, качая головами. Хмурые молчаливые служители закона скупыми, отточенными движениями скучно выполняли свою работу: по стандартной схеме производили обыск – один на кухне, другой в санузле и в ванной, остальные в комнатах. Выворачивали сломанные ящики серванта, срывали скатерти и коврики, открывая глазу всю нищету жилища. У кресла оказалась подвязанная веревкой ножка, кровать вместо каркаса стояла на кирпичах, шифоньер скрывал в себе кучу старого тряпья, место которому на свалке. Нажитое за годы добро теперь ворошили, теребили, перебирали чужие руки. И все напрасно: никакого яда обнаружено не было, впрочем, как и отравленного сахара. Тем не менее, Дарье Александровне пришлось проехать в отделение для обстоятельной беседы.

Версия о том, что Сорокина отравила вовсе не жена, и, в крайнем случае, не риэлторы, Скородумцеву не нравилась – столько сил было потрачено, а выходит, все зря. Против Ольги Сорокиной нашлись улики, правда, косвенные, но следователь не терял надежды дожать вдову. А тут еще и уборщица какая-то появилась – у нее тоже, надоевший до смерти, муж-алкаш. Знала, что мужик самогон будет гнать, подкинула ему отравленный сахар – пусть травится. А что? Просто и элегантно – она тут вроде и не причем, сам сахар из дома уволок, сам и виноват. Теперь еще и с Сапоговой нужно возиться. Заниматься Сапоговой следователь совершенно не хотел. Это на первый взгляд кажется, что все на поверхности: вот труп мужа-алкаша, вот намучавшаяся с ним женщина. Хватай ее, предъявляй обвинение. Только кроме мотива ни единой прямой улики нет, все косвенные. С такой доказательной базой ни один суд дело не примет. Тут придется здорово потрудиться, чтобы найти приличное доказательство или же расколоть подозреваемую.

Артему Скородумцеву повезло. На верху покумекали и приняли решение дела всех отравленцев объединить, и передать Мостовому.

***

- Можно, Антона Викторовича? – пропищал в трубке тонкий девичий голосок.

- Сейчас попробую переключить,  – Андрей перевел звонок, но трубку так никто и не взял. Как понял, Атаманов, Юрасов куда-то вышел. - Его нет, перезвоните позже.

На том конце кто-то вздохнул, и нерешительно спросил: -  Кому можно рассказать про убийство?

- Какое убийство? – насторожился Андрей. - Вы о чем?

- Убийство Инны Вишневой. Меня зовут Света Когтина. Антон Викторович приходил к нам в «Камею», просил позвонить…

Из невнятного рассказа Светланы Атаманов понял, что Вишневу убила офис-менеджер Анна Логаж. Света была убеждена, что видела, как та незадолго до гибели Инны входила в ее кабинет с сахарницей. Света сначала не была уверенна в том, что Логаж убийца, но после смерти Мараклиева у нее не осталось никаких сомнений.

«Логаж. Что-то не припомнить, - подумал Андрей, напрягая память. - Это та хрупкая женщина с вечно опущенной головой. Очень невзрачная, неприметная особа. Когда я с ней разговаривал, она про сахарницу ничего не сказала. Хотя ее спрашивал. Ответила что-то невразумительное».

Анна Логаж до сих пор была на больничном, и Мише Кострову пришлось ехать к ней домой. Он предпочел заранее не предупреждать о своем визите, чтобы явится неожиданно. В этом случае был риск не застать хозяйку дома, но зато она не сможет заранее продумать ответы на возможные вопросы.

Кострову повезло. После короткой трели звонка за дверью послышалось шуршание, и на пороге появилась невысокая женщина в застиранной футболке и трикотажных шортах. В «Камее» Миша с ней еще не беседовал и поэтому не запомнил, а дама его сразу узнала, иначе вряд ли бы так сразу открыла.

- Лейтенант Костров, уголовный розыск, - представился Михаил. – Мне нужна Логаж Анна Владимировна.

- Это я, проходите, - засуетилась женщина.

Прихожая была совсем маленькой, от нее расходились две двери, одна плотно закрытая, другая вела на кухню, куда и пригласила Мишу хозяйка. Костров расположился на высокой банкетке у окна, Анна стала напротив, оперевшись на широкий кухонный  стол.

- Как вы, наверное, догадались, я к вам по поводу убийства Вишневой. Вы не знаете, откуда в тот день в Инненой сахарнице появился сахар?

И без того бледное лицо Ани стало еще бледнее, руки ее задрожали, и она поспешила их спрятать за спину.

- Не знаю, - чуть слышно прошептала женщина.

- А если подумать.

- Не знаю. Я ничего не знаю!

- Тогда придется проехать к нам, собирайтесь, - бесстрастно произнес Костров.

 Аня чуть не плакала: все, наказания ей не избежать. Как это называется – убийство по неосторожности? А если, и того хуже, обвинят в умышленном? Кто поверит, что она не знала про яд в сахаре? В милиции работают одни циники. Им безразлично, кого сажать, лишь бы дело закрыть.

- Итак, все сначала, - Мостовой уже терял терпение. Он битый час допрашивал Анну Логаж и не к чему толковому не пришел. Женщина замкнулась и на контакт не шла. Было видно, что она сильно напугана. У Анны дрожали руки, она куталась в куцую кофту, хотя в кабине было достаточно тепло. – У меня есть показания свидетельницы, согласно которым, именно вы принесли Вишневой сахарницу с ядом.

- Нет.

- Что, нет? У меня нет оснований не верить Когтиной. Она лицо не заинтересованное.

- Нет, я не убивала! – отчаянно произнесла Логаж.

- Никто вас пока не обвиняет. Вы знали, что в сахарнице?

- Там был сахар. В тот день к Вишневой должен был приехать какой-то важный гость, - заговорила женщина дрожащим голосом. – На деловых встречах положено предлагать чай - кофе. А у нее сахар закончился. Вот Инна меня и попросила наполнить сахарницу.

- Откуда вы взяли сахар?

- Обычно я насыпаю из общего пакета. Он у нас в хозяйственной комнате стоит. Чай, сахар, кофе – на это все фирма деньги выделяет, специально для презентаций. Но в тот раз мешок закончился, а чтобы новый открыть, его еще сверху надо было достать. Когда мешок с сахаром привезли, его на верхнюю полку поставили, мне самой от туда не снять. Надо к  мужчинам обращаться, а они все заняты. Был бы Димка-программист, он бы без вопросов помог, всегда помогает, не то, что остальные. Так вот. Есть у нас одна кладовочка в конце коридора. Она ни за одним отделом не закреплена и пустая стоит. Ее убрать хотели, чтобы коридор удлинить, но все никак руки не доходят. Однажды, я заметила, что в кладовке стали появляться разные предметы: чайные ложки, чай, сахар, салфетки, бумага для принтера. Видно, кто-то решил использовать кладовку для хранения своих вещей.  И правильно – чего зря месту пропадать? Вот я и вспомнила про сахар в кладовке. Там пакет небольшой был, открытый, килограмма на полтора. Я отсыпала. Думала, на следующий день из дома принести и вернуть. А потом это случилось, - Аня закрыла лицо ладонями, - Инна погибла. Получается, что я ее убила.

- А что с тем сахаром, который в кладовке стоял?

- Не знаю. После того ужасного случая я к кладовке и близко не подходила. А скажите, это точно, что Инна отравилась тем сахаром, что был в сахарнице? – Аня подняла глаза, в которых было столько страданий, что Мостовому стало неуютно.

- Точно. Но многое еще нужно проверить.

При осмотре кладовки, в которую раньше следственная бригада обошла вниманием, злополучного сахара не оказалось.

- Это же моя ложка! – удивилась Екатерина Навзина, приглашенная в качестве понятой.

- Блюдце, как у Бузыкиной. Она его искала, - заметила Мария Николаевна.

В кладовке кроме блюдца и ложки Навзиной, была картонная коробка с пакетиками чая, разных сортов. Там же банка с гранулами растворимого кофе, заполненная на треть.

***

Дарья Александровна собирала дань с вверенной ей территории. Где ложку бесхозную прихватит, где ручку, что плохо лежит. Чай, сахар – это само собой. Если по горстке отсыпать, никто не заметит. За неделю, глядишь, килограмм наберется.

- Я же не последнее брала, - оправдывалась Сапогова, - только если, что людям не нужно. Карандаш, бумагу подберу – вон ее сколько ежедневно переводят, так от одного листочка не убудет. А ручки, карандаши архитекторам бесплатно выписывают. Им столько не надо, а я соседке за пятерку уступлю, у нее сын обалдуй в школе все теряет. И ей выгода, и мне хорошо. 

- А посуду сотрудникам тоже за счет фирмы выписывают, - поддел Момстовой. Его забавляла простота, с которой уборщица рассказывала о своих мелких кражах.

- Какую посуду?- не поняла Дарья Александровна.

- Ложки, чашки. Блюдце Бузыкиной зачем взяли?

- Блюдце? Это, которое с золотой каймой  и с сиреневыми цветами? Красивое блюдце.… Так это… Оно в умывальнике сколько лежало, никто не забирал. Я и решила, что ни кому не надо, взяла себе, отмыла. А то зачем вещи пропадать?

- Действительно, зачем?  А ложка с розочкой на ручке? Тоже в умывальнике лежала?

- Ложку я в четыреста пятой комнате нашла, там, где большой принтер стоит. Под батарей. Давно, видать, там валялась, запылиться успела. Считай, что выкинули.

- А как насчет сахара? У кого вы его брали? – Валентин Михайлович решил перейти к наиболее важному вопросу.

- Сахар? – уборщица попыталась сделать вид, будто ничего не понимает, но, сообразив, что спектакль не удастся, решила сдать позицию. - Ну, да. Хотела чаю попить, а сластить нечем – с утра на ногах, в магазин зайти некогда. Отсыпала немножко сахарку. Я все верну.

- И у кого вы отсыпали?

- У кого? – Дарья Александровна задумалась. – У Когтиной и у Бузыкиной, потом у Авдеенко – у одного все брать не справедливо, зачем человеку такой урон наносить? Я ж не татарин. У переплетчицы две ложечки. В ее банке в тот раз что-то совсем мало было.… Ой, - осеклась Сапогова. – Я не то хотела сказать.

- Дарья Александровна, то, что вы иногда позволяете себе заимствовать некоторые вещи у ваших сотрудников, меня не интересует. Я не занимаюсь расследованием краж в офисах, тем более, что, ваши действия ни под одну статью УК не попадают в силу отсутствия заявлений от потерпевших и незначительности материального ущерба. Читать вам нотации тем более не стану. Это не мой профиль.  Мне интересно вот что.  От куда у вас появился сахар, в котором оказался яд?

- Яд?

- Именно. Тот самый, которым были отравлены Вишнева, Мараклиев и, что не безынтересно, ваш муж.

- Все из дому вынес, скотина пьяная, царствие ему небесное, - завыла в голос женщина. – В квартире одно старье, голь из каждого угла торчит. Все, что можно пропил. Жрать нечего. Я на двух работах ломлюсь в «Камее» и в нашем жеке подъезды мою. А он глаза зальет, и знать ни чего не хочет. Думаете, я – куркуль, тащу все, что под руку попадет? Не от хорошей жизни это, молодой человек. При такой бедности каждая копейка на счету, вот и приходится крутиться, чтобы ноги не протянуть: там перехватишь, тут сэкономишь… Рубликов сто в неделю набело. Для кого-то пустяк, а мне  подспорье. – Дарья Александровна замолчала, собираясь с мыслями. Руки с вздутыми венами теребили потрескавшийся ремешок сумки, ногти коротко стриженные, ломкие, ладони в мозолях. Мостовому стало жаль эту женщину. Он четко представил себе всю ее жизнь, полную горечи и невзгод. – Продукты из дома таскал, - продолжала Сапогова, успокоившись. – Ладно бы сам ел, а то собутыльникам своим носит. Сахар, что с работы принесла, забрал. Весь пакет уволок.

- Когда это было?

- Когда? Так…. Э-э-э…. Ну, где-то в среду. Да, точно в среду. У нас еще зарплата была. Я сосисок да лапши купила. И сахар с работы принесла, спасибо добрым людям,  пусть им сторицей возвратится. Сосиски я на ужин съела и этому обормоту две оставила. Потом в соседний дом полы мыть пошла. Там четыре подъезда, и в нашем еще шесть. Пока управилась, уже одиннадцатый час. Пришла домой, с ног валюсь. Прилегла немного, чтобы ноги не гудели. Ближе к полуночи чаю решила попить. Я так поздно не чаевничаю, но в тот раз в горле пересохло. Пить очень хотелось. На кухню пришла, пенал открываю, а пакета с сахаром, как и не было. Сосиски сожрал, ирод, и хлеб тоже. Пол буханки оставляла – за вечер все умял. Да разве же мне продуктов жалко? – снова не сдержала слез Дарья Александровна. – Я к нему по-людски, а он как свинтус. Прости господи, не хорошо так о покойнике, но сил моих больше нет. На следующий день пока я на работе была, эта сволочь на кухне погром учинила: отовсюду все повыволок, по полу разбросал, крупы рассыпал, последнюю посуду уничтожил. Разве это человек?

Риторический вопрос Сапоговой остался без ответа. Следователь внимательно слушал, что-то помечал в своем блокноте и писал протокол.

- Дарья Александровна, постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, у кого вы собирали ту партию сахара, которую потом вынес из дома ваш муж?

- Даже не знаю, - растеряно произнесла женщина, - подумать надо.

Через некоторое время в протоколе Мостового появился немаленький список сотрудников «Камеи», у которых уборщица отсыпала сахар.

- Если у одного брать, то человек быстро заметит. Ему обидно будет, - объяснила Сапогова методику своего промысла. – А так, с миру по нитки - клубочек намотается. Мне на чай, кофе не надо тратиться и у людей не убудет.

- Из всех, у кого Сапогова брала сахар, отравлен только Мараклиев, - Валентин Михайлович делился своими соображениями с Атамановым. – Выходит, что источник яда у Мараклиева. Смотри, как получается. Уборщица шарит по сахарницам и отсыпает его в свой пакет: у кого ложечку, у кого горсточку. Таким образом, отравленный сахар Кирилла Андреевича попадает к ней. Дальше Анна Логаж, которую Вишнева попросила срочно раздобыть сахар для гостей, отсыпает его из пакета Сапоговой. Инна погибает. Кирилл Андреевич должен был погибнуть раньше, но его спасло то, что он ушел на больничный. Мараклиев заболел за пять дней до убийства Вишневой. То есть, яд в его банку попал в тот период, когда главный архитектор отсутствовал. И вывод из всего этого следующий: что убить все-таки намеревались Мараклиева, а Вишневу отравили случайно.

***

Саша Носов явился в родное отделение с утра пораньше – за пол часа до начала рабочего дня. Его первый в жизни отпуск закончился, и теперь лейтенант Носов пребывал в боевом настроении: сил и энергии было столько, что в пору покорять горные хребты. Он томился в ожидании работы, по которой за месяц успел соскучиться.  Что бы себя занять, пока никто из старших не подошел и не озадачил его, Саша стал наводить порядок на своем рабочем месте. Этим делом можно было заниматься бесконечно: хотя стол был убран перед отпуском и выглядел подозрительно пустым, в ящиках и на стеллаже царил кавардак.  Сколько лейтенант не старался приучить себя к порядку, ничего не получалось: бумаги скапливались горкой и валялись, как попало, очень быстро стеллаж обрастал хламом, а битком забитые всякой всячиной ящики ели закрывались.

Мусорная корзина наполнялась на глазах – из тумбочки летели смятые листы. Носов не задумываясь очищал пространство: раз в течение полугода бумага не понадобилась, значит, ее можно смело выбрасывать. От избытка энергии Саша протер столешницу  и свой стеллажи, затем принялся полировать общий шкаф. За этим занятием его застал Шубин.

- Сразу видно, человек соскучился по работе, - прокомментировал Анатолий. – Твоего энтузиазма нам как раз не хватало.

- Что, совсем зашиваетесь? – посочувствовал лейтенант.

- Как обычно. Еще и дело паршивое попалось – Главк под контроль поставил. Так что, сам понимаешь – ни сна, ни отдыха.

Подробности дела по убийствам в архитектурной мастерской Носов узнал после летучки в кабинете Атаманова. Андрей велел Саше присоединиться к расследованию.

Чем дольше читал Носов материалы дела и слушал пояснения коллег, тем больше укоренялось в нем непонятное чувство: все это он уже где-то слышал. Прямо де-жавю какое-то.

К вечеру Саша вспомнил: о похожих убийствах он читал.

Придя домой, Носов уселся за компьютер. Он зашел на сайт «Бумагомар.ру» и стал методично его просматривать.

- Где же это я видел? – бормотал Саша, торопливо кликая мышкой по разделам. – Кажется, вот.

Он открыл страницу автора, который называл себя Ладой. Среди уймы стихов, повестей, рассказов и рассказиков неизданных и, следовательно, никому неизвестных писателей, наконец, он нашел то, что искал.

- Кажется, оно, - удовлетворенно сказал Саша. Он проделал еще несколько манипуляций, и на экране появилось творение новоиспеченной писательницы Лады.

Удивительное дело: неизвестный автор в сети рассказывает точно о таких же преступлениях, расследованием которых в настоящее время занимался их убойный отдел. Возможно, это не более, чем совпадение – в конце концов, все преступления похожи, но все же. В обоих случаях сначала погибает молодая начальница, затем главный архитектор. Причины смерти аналогичны – яд в сахаре. Даже имена действующих лиц созвучны: Инна – Инга, Марков – Мараклиев. Что-то в этом есть.

- Любопытно, - заключил Саша, прочитав опус. Он еще раз внимательно просмотрел произведение Лады, делая пометки в блокноте.

Саша набрал сообщение для Лады:

Очень понравилось, лихо закручена интрига. Чувствуется рука профессионала. Очень интересно, что дальше?

Александр.

Носов кривил душой лишь отчасти: на профессионализм он указал, желая задобрить Ладу, дабы та выложила в сети продолжение.

Саша решил обязательно установить данные автора. Если бы пользователь зарегистрировался через анонимный прокси сервер, да еще через иностранный, то эта задача могла бы стать невыполнимой. Либо Лада не ставила перед собой цели запутать следы во всемирной паутине, либо у нее не хватило на это способностей, так или иначе, определить адрес, откуда были написаны сообщения от ее имени, удалось довольно просто.

Носов обратился к Интернет провайдеру, и закрытая для обычных граждан информация о пользователе под ником Лада, лейтенанту милиции была предоставлена тут же.

«Бывают же совпадения!», - удовлетворенно подумал Саша, понимая, что это ни какое не совпадение – автор сетевого шедевра должен был оказаться причастен к «Камеи».

Вечером, вернувшись со службы, Саша первым делом уселся за компьютер.

За это время Лада опубликовала продолжение. Теперь, когда стало известно имя автора, текст читался с утроенным интересом.

Сайт «Бумагомар.ру»

Раздел «Проза»

Автор: Лада

По многочисленным просьбам читателей вывешиваю продолжение. Итак.

По стопам Лукреции Борджия (глава следующая).

Вечер подкрался к городу незаметно, окутав в сумерки пустеющие улицы. За окном уныло качался на ветру фонарь, шаря тусклым желтоватым лучом по заводскому двору. Катерина отвела задумчивый взгляд от немытого стекла, на которое криво свисали жалюзи. На сегодня она запланировала закончить второй раздел, но что-то пока не клеилось. Рабочий день давно закончился,  пора бы домой. Дизайнер – натура творческая, можно сказать, богемная, требующая вдохновения. Катя любила работать в одиночестве, когда по офису не шастают толпы галдящих сотрудников, и никто не отвлекает болтовней по телефону. Она приходила на работу к обеду и засиживалась допоздна. Руководство на это смотрело сквозь пальцы – лишь бы заказы выполнялись в срок. Катя любила тишину и спокойствие. Дородная, с приятным круглым лицом и мягкими пухлыми руками, она все делала неторопливо и размеренно. Двигалась степенно, высоко держа голову с копной палевых волос. Всегда немногословна, говорила Катя медленно и тихо. Она много слушала и часто замечала мелочи, на которые редко обращали внимание окружающие. Свои наблюдения Катерина предпочитала держать при себе.

Монитор не выдержал долгого невнимания к своей персоне, обиженно почернел, покрываясь яркими пятнами причудливой формы. Катя даже не прикоснулась к мышке – рабочий настрой совсем улетучился. В следующую минуту она сделала то, что сделало бы большинство людей в подобной ситуации – она решила выпить чаю.

- И никто не удосужился принести воды, - проворчала Катерина.

Электрический чайник был пуст, на дне пластиковой бутылки, которую обычно наполняли из кулера, сиротливо плескались остатки воды. Вздохнув, Катя отправилась наполнять бутылку. В коридоре царила такая тишина, что можно было расслышать гудение ламп. Девушка не без удовольствия отметила про себя эту приятную мелочь. Она передвигалась бесшумными шагами, шелестя длинной юбкой из парчи, которая выгодно подчеркивала ноги.

- Что за ерунда?! И тут воды нет, - возмутилась вслух Катя. Она не сразу заметила, что кулер без баллона – вода закончилась в конце дня, и халатный завхоз не стал его менять. Пришлось идти в туалет, где на одном из кранов стоял фильтр.

Катя знала, что в конторе она не одна – как минимум, есть  еще один человек – охранник. Поэтому, когда в коридоре послышались шаги, она не удивилась. Катя чуть помедлила, не стала выходить из туалетной комнаты, чтобы не столкнуться  нос к носу с Петровичем – уж очень любил старик поговорить, и все с поучениями. Скучно ему дежурить, вот и цепляется к сотрудникам с разговорами, да все ему расскажи: про настроение, про работу и про личную жизнь. А это Кате очень не нравилось. Вот и решила разминуться с охранником. Она давно изучила его маршрут: после левого крыла, дед должен пройти холл и спуститься по лестнице. Непривычным было время появления Петровича – обычно он совершал свой обход часам к девяти. Выждав столько, сколько ей показалось достаточным, чтобы охранник удалился, Катя открыла дверь и проскользнула в коридор. «Вот и славненько, - удовлетворенно подумала она, - ни с кем не надо объясняться».

Почти добравшись до своей комнаты, Катя чуть не выронила бутылку с водой – настолько неожиданно отворилась соседняя дверь. Девушка инстинктивно обернулась и замерла: кто бы это мог быть? Марков, который занимал этот кабинет, никогда не задерживался после шести, тем более, что с понедельника он был на больничном. Через мгновенье из-за двери появился незнакомец – парень двадцати с небольшим лет. На его лоб была надвинута кепка, из-под которой на плечи спускались густые войлочные волосы, какие носит передовая дворовая молодежь. И сам наряд молодого человека был под стать: футболка с капюшоном, одетая поверх джемпера и болтающиеся на бедрах джинсы – вот-вот упадут. В руках неизвестный держал небольшую картонную коробку. Катя встретилась с ним глазами и тут же отвела взгляд. Ее смутили эти яркие выразительные глаза, смотрящие открыто, с вызовом всему миру. Молодой человек попытался взять коробку под мышку и, не удержав ее, уронил. От туда вывалился картридж. Парень проворно его поднял, положил назад, отряхивая руки от порошка, и направился к выходу.

Далее шел комментарий автора. Лада писала:

В этот раз я решила вести повествование от третьего лица. Как вы, наверное, уже догадались, Катя в этом отрывке и автор в первом – это одно и тоже лицо. Как вы думаете, от чьего лица лучше писать?

Носов по этому поводу ничего не думал, ему была абсолютно безразлична форма изложения и  прочие литературные тонкости.

 - Значит, был мальчик, - констатировал лейтенант. – А нигде, ни в одном протоколе даже намека на него нет.

***

       Напрасно Александр пытался донести до Атаманова свой гениальный план. Атаманов почему-то никак не хотел вникать в ситуацию.

- Это же очевидно, - с жаром принялся объяснять Саша в пятый раз, - она свидетель. А если повезет, то соучастник или убийца. Вот, читайте, - Носов вытащил из папки несколько листов с напечатанным текстом и торжественно протянул их Андрею.

Вверху жирными буквами было выведено:

«По стопам Лукреции Борджия».

Название Атаманову уже нравилось. Майор пробежал глазами по строчкам, Саша терпеливо ждал.

- Каково, а? – Носов сиял в предвкушении триумфа.

- Много грамматических ошибок, - сухо отозвался Андрей.

- Черт с ними, с ошибками. Как вам содержание?

- Чушь чушью. Зачем ты мне это дал? – в голосе Атаманова послышались нотки раздражения.

 - Ну, как же… - у лейтенанта закончились слова – он ожидал другую реакцию на свой доклад. – Там про убийство архитекторов написано. Ситуация точь-в-точь, как в «Камее». Смотрите: «Инга умерла. Инга – молодая начальница отдела. Молодая и по возрасту, и по давности назначения – без году неделя как ее повысили с простого архитектора в начальницы отдела», - процитировал он Ладу. -  В обоих случаях погибает недавно вступившая в должность молодая женщина. И профессии совпадают – архитектор. Более того, имена созвучны: Инга – Инна. То есть, Инна Вишнева. Что скажете, Андрей Денисыч?

Атаманов ничего не ответил, он смиренно ждал, пока молодой сотрудник окончательно выскажется. Саша Носов иначе не мог – если его идее не дать выйти, она все равно прорвется: лейтенант не отступится от своего, будет проверять версию тихим бесом. И кто знает, каких дров наломает без надзора. Так пусть лучше будет на виду, чтобы, если что, не поздно было бы вытащить его из истории, попади он в передел, не дай бог. 

- А это? «Инга умерла оттого, что выпила отравленного чаю. В ее сахарнице обнаружили яд, перемешанный с сахаром», - это предложение Саша подчеркнул карандашом. – Все в точности, как в нашем деле. И вот, еще одна подробность: «Следующей жертвой сладкой отравы стал главный архитектор Марков. Он вышел с больничного и скончался за стаканом  утреннего чая». – Вы слышите? Следующая жертва - главный архитектор. И кто? Марков. То есть, Ма-ра-кли-ев! Всякие совпадения бывают, но такие, согласитесь, Денисыч, это слишком.

- Возможно, возможно… - задумчиво произнес Андрей, и потянулся к Сашиным бумагам.

На этот раз Атаманов читал более внимательно.

-  От куда ты это взял?

- Из Интернета, - Саша улыбнулся. Он не смог спрятать радость оттого, что удалось убедить начальника.

- От куда?!

- Из всемирной паутины. Есть разные сайты, форумы, на которых люди общаются. Опять же, живые журналы. Ну, вы знаете, наверное. Жу Жу называются. Так вот,  на одном из…

- Ты хочешь сказать, что это ты накопал в каком-то Жужжу, или еще черт знает где?! – Андрей начал выходить из себя.

Когда в их отделении всем сотрудникам на компьютерах открыли доступ в Интернет, народ перестал работать. Сеть, безусловно, очень удобный и быстрый источник информации – написал в поисковике ключевое слово и никаких справочников не надо – вот она информация, на блюдечке.  Если бы только пользоваться паутиной в мирных целях. То есть, в служебных. Ну, если в личных пару раз на дню заглянуть – тоже не беда. Так ведь нет. Ситуация сложилась диаметрально противоположная: люди то и дело зависали в Интернете на каких-то форумах и легкомысленных сайтах. Юрасов облюбовал автомобильный форум «Жигули.ру», Шубин - страничку, посвященную ремонту квартиры, Костров шерстил сайты знакомств. В других отделах была похожая картина: кто болтал по ICQ, кто скачивал игры, уничтожая трафик. Все закончилось ударом кулака по столу полковника Малкина. Он велел отключить Интернет вовсе, но потом смягчился и решил оставить его только начальникам отделов со строгим контролем над использованием ресурса. У Атаманова, как у руководителя доступ к Интернету был, но он им пользовался редко, и охочих до сети подчиненных гонял – нечего тратить рабочее время на развлечения.  Поэтому упоминание о сетевых форумах или о живых журналах, то бишь, открытых дневниках, размещаемых на сайтах, вызывало у Андрея гнев и раздражение.

- Андрей Денисыч, какая разница, что является источником информации – заметки в Интернете, оставленные неизвестным автором или официальные свидетельские показания. Главное, как мы эту информацию будем использовать. То есть, я хотел сказать, что разница все-таки есть, но при отсутствии свидетелей, не стоит пренебрегать и другими источниками.

- Байками, сплетнями, слухами и сказками, - пробурчал Атаманов.

- Рассказом, основанным на реальных событиях. Лада, которая все это написала, явно что-то знает. Все описанные события совпадают с тем, что недавно произошло в «Камеи». Кроме этого, Лада пишет о неизвестном нам фигуранте – парне, который поздним вечером выходил из кабинета Мараклиева. Наверняка он причастен к убийству, а то и не к одному.

- Художественный вымысел, не более. И потом, что это за Лада? Кто она, тебе известно? Призрак из сети, мыльный пузырь с неустановленным местом регистрации, субъект без пола, возраста и имени.

- Похомова Людмила Анатольевна, двадцати четырех лет, прописанная по адресу: Санкт-Петербург, бульвар Красных зорь дом пять, квартира четырнадцать. Там же и проживает, - отчеканил Носов.

Атаманов посмотрел на Сашу с удивлением. Его светло-серые, почти бесцветные глаза теперь выражали интерес.

- Совсем недавно работала в «Камеи» оператором, - добавил Саша. – Уволена накануне гибели Вишневой.

- Да помню я Похомову. Ее Вишнева же и уволила. А скажи, что это за сайты, форумы такие? Я в них не очень ориентируюсь, может, и правда, смысл в них какой-то есть. Совсем отстал от вашего поколения.

Саша с воодушевлением принялся объяснять майору азы общения в Интернете. Посвятил в неписанные правила, «перевел» на человеческий язык непонятные термины типа: «теги», «треды», «посты». Андрей слушал с прилежанием пятиклассника, иногда задавал уточняющие вопросы. Лишь когда Носов перешел к сетевому сленгу, Андрей возмутился.

- Что это за птичий язык – «пеши исчо»? А это – «ржунимагу»?  Вопиющая безграмотность – вот как это называется. И не за каким сленгом ее не спрячешь.

Саша лишь пожал плечами: майор как всегда прав.

- Ты эту Ладу-Люду уже допросил?

- Пока что нет. Я с ней по сети инкогнито переписывался. В качестве почитателя ее литературного таланта. Пытался выудить как можно больше сведений.

- Видишь, Саня, какая штука получается. Похомовой нам предъявить нечего. Захочет, станет давать показания, а не захочет - чихать ей на нас. Скажет, мол, все сочинила – имеет право.

- А как же статья за сокрытие?

- Ты сначала докажи это сокрытие. Похомова барышня нервная, Антон с ней общался, знает. К ней с реверансами надо, может, тогда и станет сотрудничать. Юрасовские методы следует оставить на крайний случай, если полюбовно совсем договориться не удастся.

 Антон Юрасов из-за нетерпеливого характера церемониться со свидетелями просто не мог.  Когда допрашиваемый им человек начинал «тянуть кота за хвост», не решаясь на откровение, или, того хуже, вздумывал юлить, оперативник выходил из себя. Антон кричал, стучал широкими ладонями по столу, от чего содрогалось все, что на нем находилось, стращал всевозможными карами. Такие методы были хороши для наркоманов, шпаны и прочего хулиганья, и никак не подходили для  общения с дамами из социальной среды выше, чем маргинальная.

***

Людмилу Похомову было решено вызвать повесткой в отделение. Договорились, что разговаривать с барышней будет Анатолий Шубин, а Носов будет сидеть в стороне и наблюдать.

- О чем вы? Какой еще рассказ? На каком сайте? – Люда сделала удивленные глаза.

- Людмила Анатольевна, у нас есть данные, что из вашей квартиры были вывешены на сайте «Бумагомар.ру» сообщения под ником «Лада». По-моему, отпираться бесполезно.

- Допустим, это писала я. Ну и что? Это запрещено?

- Если ваши тексты не содержат ничего противозаконного, то никто не станет вас за это преследовать. Но вы не имеете право скрывать от следствия сведения, связанные с расследованием преступления.

- Почему вы думаете, что я что-то скрываю? Все, что знала, я уже давно рассказала.

- Судя по вашему опусу в сети, вы знаете гораздо больше, чем рассказали нашему сотруднику.

Похомова демонстративно расхохоталась, то и дело повторяя: «Ой, не могу». 

- Это просто смешно, - наконец, произнесла она серьезным тоном, - наша милиция теперь ищет преступников по Интернету.

- Мы ищем преступников разными способами, в том числе по Интернету. И если вы думаете, что, спрятавшись под вымышленным именем, можете писать в сети что угодно, и при этом останетесь инкогнито, могу вас разочаровать – это не так. Ваш рассказ «По следам Лукреции Борджия» основан на реальных событиях, не так ли?

- Художественный вымысел, - не поднимая глаз, пробурчала Люда.

- А отравленные Инга и Марков – совпадение?

- Почему бы и нет?

- Милая девушка, я не могу понять: какой вам интерес покрывать преступника? Вывод напрашивается сам собой: убийца – вы сами. - Людмила сумела-таки вывести из себя даже спокойного Шубина. Он решил закончить манежится с нахалкой, и сменил тактику.

Капитан говорил все это тихим, ледяным голосом, от которого Похомовой стало не до веселья.

- А хотите, я прямо сейчас закрою вас в камере вместе с бомжами? – предложил Анатолий. – Трое суток я вам легко организую. Посидите, может, чего вспомните. В последний раз спрашиваю, говорить будем?

- Чего вы хотите?

- Незадолго до гибели Вишневой вы задержались на работе, чтобы болтаться по сайтам. Правильно?

- Я осталась,чтобы поработать над повестью.

- Ах, это у вас повесть? Впрочем, не имеет значения. Когда это было?

- В начале июня. Числа, кажется, второго.

- А точнее.

- Не помню. – Людмила потянулась за сумочкой, немного покопавшись в ней, вытащила смятый календарик. – Первого. Вот, первое число - понедельник. С понедельника начали действовать новые правила, придуманные Вишневой – она ввела штрафы за пользование Интернетом  в личных целях. По ее замыслу, если хочешь заглянуть на какой-нибудь сайт, который по Инкиному мнению не связан с работой, это нужно делать либо в обед, либо после шести часов, ну, или до начала рабочего дня.

- Взялась за вас Вишнева ежовыми рукавицами, - съехидничал Шубин. В ответ Люда зыркнула на капитана исподлобья недобрыми серыми глазами. Издевательский настрой визави ей определенно не нравился.

- Итак, первого июня вы остались после работы. Кроме вас в «Камеи» кто-нибудь еще был?

- Игорь Константинович тогда дежурил. Это наш охранник. Вы у него спросите.

- Спросим. Вы сами кого-нибудь из сотрудников видели?

- Из нашей комнаты сразу все ушли. Катька Навзина на десять минут задержалась, она со своими испанцами переписывается. До семи еще кто-то ходил по коридору, но кто именно – не знаю – я не видела. Потом, вроде, все стихло.

- Дальше.

- А что дальше? Сижу, пишу. Никто не отвлекает, туда-сюда никто не ходит.

- В тот вечер в «Камее» вы никого не встречали?  Почему я должен вытягивать из вас каждое слово?

- Ну, был там один, - Люда запнулась, - да я его почти не видела.

-  Кого вы «почти не видели» и где? В котором часу это произошло?

 - Вышла я в туалет. Когда - не знаю – на часы не смотрела. В здании тихо было - ни души, и тут вдруг открывается дверь мараклиевского кабинета. Я сначала подумала, что старик на работу пожаловал. На него это не похоже, он ни разу еще после шести не оставался. Но мало ли что ему на ум взбрело. Потом, смотрю, парень от туда выходит.

- И вы что?

- А что я? Пошла к себе. Еще немного поработала и домой.

- Охраннику вы об этом не сообщили?

- А зачем устраивать панику?

- То есть, в неурочный час вы встречаете незнакомого человека, покидающего кабинет главного архитектора, и считаете это нормальным?

- Он же вышел не из моего кабинета. И потом, у нас контора большая, я далеко не всех сотрудников знаю в лицо. Может, он работает в «Камее».

- Понятно. Как он выглядел?

- Я же его видела мельком, всего несколько секунд, - закапризничала Люда.

Носов, решил вступить в разговор:

- А в своем произведении вы довольно подробно описали незнакомца: «парень лет двадцати, не больше. На его лоб была надвинута кепка, из-под которой на плечи спускались густые войлочные волосы, какие носит передовая дворовая молодежь. И сам наряд молодого человека был под стать: футболка с капюшоном, одетая поверх джемпера и болтающиеся на бедрах джинсы – вот-вот упадут», - процитировал Саша. – Художественный вымысел?

Похомова очень хотела ответить «да», но что-то ее сдержало. Может, оттого, что молчавший до этого молодой оперативник, задал вопрос неожиданно. Он смотрел выразительными, глубокими глазами с ресницами, похожими на крылья бабочки. «Взгляд, как у Варшавина», - подумала Люда, и ей вдруг стало очень тоскливо. Ее память живо нарисовала образ Михаила Варшавина - высокого молодого человека с притягательными чертами лица: прямым носом, слегка приоткрытым ртом и яркими карими глазами, которые смотрели на нее, на Людочку, с интересом.

- В плане одежды он выглядел почти так, как я описала. Футболка была простая, без капюшона. По-моему, серого цвета. И джинсы не висели, как у реперов, а обычно сидели, на ремне. Кепка была, и вместо дредов – хвост.

- То есть, у парня были длинные волосы? – уточнил Носов.

- Не то, чтобы волосы очень длинные, но в хвост собрать можно.

- А цвета, какого?

- Я не разглядела. Кажется, темные, но не черные.

- Что там, на счет коробки, которую роняет юноша? Я когда читал ваш рассказ, никак не мог понять – с чего это у незнакомца все валится из рук? Чай не красна девица, чтобы  от смущения теряться. Так что же, была коробка? – Саша опять посмотрел на нее ТЕМ взглядом.

- Была. Небольшая, картонная. Из-под бумаги «Balet». Картридж от туда выпал, и руки у парня в порошке были – тут я ничего не придумывала.

- Что-то мне подсказывает, Людочка, что вы сможете составить фоторобот вечернего гостя.

Это было сказано таким вкрадчивым голосом (когда надо, Саша умел подобрать нужный тон), что отказать Похомова не смогла. Тем более, что совсем недавно Шубин обещал камеру с бомжами.

***

 На город опустились сумерки, хотя было еще довольно светло – белые ночи не покидали северо-западный регион. Молочное небо с розовыми полосами заката, на востоке мрачное, в темных грозовых тучах, обещало ненастье. Двенадцатый час – улицы опустели, по проспектам изредка громыхали последние трамваи, развозя припозднившихся пассажиров. Люда Похомова медленно брела к станции метро. За день она очень устала, но домой идти ей совсем не хотелось. Что там делать, в пустой квартире? Уже скоро двадцать пять - «серебро», а она все одна, как будто уродина какая или круглая дура, с которой и поговорить не о чем. Люда никак не могла понять, почему у нее не получается завязать отношения с нормальным мужчиной. Внешность – вполне ничего: не худышка – кожа да кости, как сейчас модно, но и не корова. Приятные округлости. Лет сорок назад такие формы были бы предметом зависти любой киноактрисы. Лицо тоже не подкачало – мягкие черты, чувственные губы, глаза, конечно, могли бы быть и больше, но и то, что есть, слава богу, не бусинки. А уж кто бы знал, какой многообразный, яркий внутренний мир скрыт за непопулярной внешностью. Людочке всегда было обидно до слез: никого, ну никого не интересует, что она за личность, чем живет, о чем думает, как видит мир. Все встречают по одежке. В смысле, обращают внимание не только на тряпки – могут простить отсутствие модного гардероба -  но и на лицо, осанку, речь.

Она вовсе не держала обиды на Вишневу, за то, что та ее уволила. Душа к работе не лежала: не по ней чертить монотонные архитектурные планы. Еще и с коллегами отношения не сложились – не любила Люда женские коллективы. Все же, было одно обстоятельство, которое удерживало Людмилу в «Камеи», но об этом она старалась не признаваться даже самой себе. Потому, что ей было неловко и стыдно. Стыдно за свою детскую наивность, с которой она надеялась на сказку, на воплощение своих фантазий. То, что все это пустые мечты, Людочка прекрасно понимала, не верила в них, но почему-то надеялась. А вдруг…

Варшавин появился в «Камеи» незаметно, хотя не заметить такого видного парня могла только Люда. Когда она смотрела на человека, она многого в нем не замечала: не видела лица, как уложены волосы, подстрижены ногти, во что одет, обут. Людмила вовсе не была близорукой или, того хуже, не в себе. Похомову, прежде всего, интересовала сущность человека, каков он сам, а не его внешний вид. Она легко улавливала интонации голоса, настроение человека, как он говорит, волнуется ли или уверен в себе. Как чекист в былые времена брал на карандаш, так и Людмила, непроизвольно подмечала в уме каждую мелочь, отражающую внутренний мир человека, из чего в последствии слагались образы. Через эти образы она потом и видела людей. Возраст, физические недостатки, изъяны внешности – всё это теряло значение, благодаря располагающим чертам характера: весёлые и обаятельные люди выглядели молодыми и красивыми. Вечно жалующиеся на жизнь ворчуны, напротив, старели на глазах, а нелюдимые буки, даже при безупречной внешности, смотрелись квазимодами.

Миша Варшавин понравился ей отнюдь не из-за своего высокого роста и красивого лица. (Быть может, в действительности, оно не такое уж и красивое, а казалось таковым благодаря обаянию. Красивый ли Миша или нет, объективно Похомова теперь сказать не могла – его внешность неразрывно была связана с образом, что ей представлялся). Варшавин пару раз ей улыбнулся, когда шел по коридору навстречу, заговорил не о чем у стенда с объявлениями, потом в обед вместе сидели за одним столиком в кафе. Миша был немногословен, но всегда вежлив и галантен. Что о нем знала Люда? Да почти ничего. Работает в отделе информационных технологий, то есть пишет какие-то программы. Имя и то узнала по телефонному списку. Интересно, знает ли он, как ее зовут? Люда не помнила, чтобы Варшавин хоть раз назвал ее по имени – все время как-то обходились без имен. Наверно, знает. Она же на день рождения присылала ему открытку по электронной почте. Там в конце автоматически ставится подпись: «оператор Людмила А. Похомова». Жаль, что писала с корпоративного адреса, надо было со своего, на Яндексе. Теперь уволилась, и почтовый ящик стал недоступен. Да что она себе выдумывает? Будто бы Варшавин спит и видит, как бы ей письмо накропать. Ну и что, что он ей писал? Если смотреть правде в глаза, первой всегда писала она, Люда, а он всего лишь отвечал, как воспитанный человек.

Сердце снова защемило: как хочется надеяться на счастье. Ум понимает и раскладывает все по полочкам – не нужна она Варшавину, он давно о ней забыл. Кто для него Люда Похомова? Сотрудница, да и то, теперь бывшая. Ничего у них не было, и быть не может. Все - плод ее фантазии. Люда снова вспомнила глаза Михаила: яркие, блестящие и глубокие. Он всегда ее слушал. Никто с таким вниманием не воспринимал ее слов, как Миша Варшавин. О чем бы она не говорила, будь то мимолетное: «чудесная погода, а вчера шел дождь» или «идете сегодня на обед?», в его глазах всегда она видела интерес. С ним легко и хорошо. С ним она снова почувствовала себя женщиной, которая может нравиться такому заметному мужчине (девчонки с работы за два года смогли-таки ей внушить, что она – далеко не первая красавица, и может рассчитывать на внимание только средней паршивости мужчинки). Тогда, на вечеринке в честь юбилея компании, Миша смотрел на нее таким выразительным взглядом, от которого бежали мурашки. Потом они танцевали. Миша впервые коснулся ее руки, и Люду бросило в жар. Он кружил ее в медленном танце, и невзначай прислонил к себе. Она чувствовала его тело и млела оттого, что все это происходит наяву. Определенно, он тот человек, который ей нужен.

 Люда попалась на ту удочку, на которую ловятся многие одинокие женщины – она сочинила себе любовь и страдала от несовпадения реальности с мечтой. Оставаясь наедине, она мысленно разговаривала с Михаилом – они с ним  успели переговорить обо всем, обсудили все темы: от выращивания кактусов до экологии на Балканах. Засыпая, она представляла его рядом, а если Миша приходил к ней во сне, Люда просыпалась в радостном настроении, и весь день складывался удачно. Панацеей от этого наваждения стал бы невыдуманный роман с походами в кино, театры, букетами и признаниями. Люда это сама прекрасно понимала – она с радостью променяла бы призрачную «любовь» к Варшавину на бурлящий океан страстей, но только откуда его взять, этот океан? Вокруг ни одного достойного человека, с которым могло бы что-нибудь получиться. Те мужчины, которые более менее ей нравились, обязательно оказывались несвободными или же совершенно не желали ее замечать, а навязываться Люда не любила.

***

Атаманов отложил в сторону распечатку с фотороботом, который был составлен со слов Людмилы Похомовой. С листа на него смотрела щуплая физиономия молодого человека: тонкий ястребиный носик, капризно сложенные детские губы, над которыми чернели редкие усики, взгляд из-под густых бровей в разлет и оттопыренные уши. На вид парню было двадцать два года, не больше.

- Хоть что-то, - произнес Андрей, кладя портрет на стол. Утром на летучке, которая проходила в его кабинете, главным вопросом по-прежнему оставалось убийство в архитектурной мастерской. – Когда, говорите, этот персонаж появлялся в «Камеи»?

- Первого июня, товарищ майор, - отозвался Носов.

- Мараклиев в это время уже был на больничном. Распечатку посещений посмотрели? Кто заходил в этот вечер в «Камею» и чьей картой открывался кабинет главного архитектора?

- Установили, - Шубин достал из папки список посещений. – Кабинет Мараклиева был открыт в двадцать сорок три, карточка за номером 23896 закреплена за Логаж А. Г. офис-менеджером. Если верить электроники, посетитель пробыл в кабинете четыре с половиной минуты.

- Анна Логаж, снова Логаж, - задумчиво произнес Валентин Михайлович. Мостовой прошелся по кабинету, чтобы размять затекшие мышцы. Следователь весь день провел за столом и порядком устал. Атаманов, которого Мостовой пригласил к себе для беседы, молча слушал рассуждения Валентина, время от времени вставляя дополнения.

Последняя беседа в кабинете следователя оказалась для Анны Логаж куда более неприятной, чем предыдущие. Анна словно предчувствовала беду. Не случайно накануне она весь день не находила себе места: вроде бы не было причин для переживаний, а все равно, душа была не на месте. Рассыпала набор столовых приборов (к навету!) и долго не могла уснуть, мысли разные в голову лезли. Утром позвонили из милиции, и знакомый голос пригласил зайти для «уточнения некоторых подробностей». Анну заколотило мелкой дрожью – известны ей эти уточнения – мягко стелют, да жестко спать.

 За десять минут до назначенного времени Анна Логаж уже сидела в коридоре перед дверью кабинета следователя Мостового. Атаманов сразу заметил ее сгорбившуюся фигурку. Андрей изъявил желание присутствовать на допросе Логаж, на что Валентин не возражал.

- Вы свой электронный ключ никому не давали?

- Нет.

- И не теряли?

- Нет. Он всегда у меня с собой, - в подтверждение своих слов Анна пошарила в боковом кармане сумки и извлекла от туда электронный брелок – «таблетку».

- Хорошо, - мягко сказал Валентин Михайлович. – Знаком ли вам этот человек? - следователь положил перед ней портрет парня, побывавшего в кабинете Мараклиева.

Анна побледнела, увидев фоторобот. Она пошатнулась и чуть не упала со стула.

- Может, вам воды? – только и успел произнести Мостовой.

Женщина плавно скатилась на пол.

Валентин Михайлович достал из аптечки нашатырь и поднес его к лицу Логаж. В его кабинете обмороки случались не редко, поэтому следователь держал необходимые медикаменты наготове. К Анне медленно стало возвращаться сознание – она посмотрела на Мостового измученными, полными отчаяния глазами и тут же отвела их в сторону.

- Вам знаком этот человек? – повторил вопрос следователь, когда женщина окончательно пришла в себя.

- Нет, - быстро ответила она. – Нет, нет.

- Тогда как понимать столь бурную реакцию?

- Душно. Душно тут у вас вот и голова кругом пошла.

Атаманову такой разговор очень не понравился. Дамочка явно что-то скрывала, и, судя по всему, скрывала нечто серьезное. Было видно, что парня она узнала, но зачем же отрицает? Может, боится? И хуже всего, если ее опасения не напрасны. Только еще одного трупа в «Камее» не хватало, теперь уже офис-менеджера. Тогда уж точно начальство разделает под орех.

Не известно, какими мотивами руководствовался следователь, но он решил Логаж пока задержать. «До выяснения обстоятельств», - прокомментировал он.

Когда за Анной закрылась дверь, Мостовой обратился к Атамагнову:

- Как тебе мадам?

- К бабке не ходи, этот клоун ей знаком

- А не наведаться ли к Логаж в гости, - предложил Мостовой, - вдруг чего интересного найдем?

Немного поплутав среди одинаково обшарпанных домов-скворечников, когда-то считавшихся нарядными новостройками, служебная машина въехала во двор, где проживала Анна Логаж.

- Кажется, здесь, - сказал водитель, направляя «Волгу» ко второй парадной.

Водитель еще искал место для парковки, выполняя сложный маневр между, плотно стоящими автомобилями и бывшим газоном, когда в поле зрения оперативников возник субъект, поразительно похожий на позднего посетителя «Камеи», которого видела Похомова. Парень вышел из парадной Логаж и походкой скучающего курортника направился в их сторону.

- На ловца и зверь бежит, - прокомментировал Мостовой. - Неужели в человеке проснулась гражданская сознательность?

Следователь ошибся: парень даже не посмотрел на выходящих из машины оперативников – он так же беззаботно прошел мимо.

- Стой! – крикнул Юрасов, и поспешил за ним.

Славик обернулся, на секунду замер, оценивая ситуацию, при этом его слегка раскосые глаза округлились, отражая панику. Он пустился наутек, сверкая треснувшими подошвами кроссовок. Что-что, а бегал Святослав быстро. Это у него с детства – когда в мальчишеских компаниях нагнеталась атмосфера, и дело неизбежно шло к драке, Славик предпочитал сбежать до того, как попасть под раздачу. Угнаться за ним громоздкому Юрасову не удалось – Славик, словно заяц пропетлял по двору и вырвался на проспект. Мишка Костров, находящийся в схожей с преследуемым весовой категории, едва поспевал, но дистанция между ними стремительно росла.

- Ничего, не уйдет! – заверил водитель, загораясь охотничьим азартом. – Там дальше пустырь, деваться ему некуда.

На машине они быстро нагнали беглеца, резво отмахавшего добрых пару километров.

- Стоять!  - рявкнув Антон, заламывая руки, выдохшемуся парню. Он застегнул наручники на тонких, как у девушки, запястьях Славика.

- Документы есть? – поинтересовался оперативник.

Вместо ответа молодой человек замотал головой, пытаясь, насколько это было возможно в его положении, продемонстрировать пустоту карманов.

На парне были футболка и джинсы. Футболка, растянутая до пятьдесят второго размера при его сорок шестом смотрелась на Славике, как на Гавроше. В карманах потертых джинсов, кроме трех ключей на брелоке и сторублевой купюры «на пиво» ничего не нашлось. Славик мысленно попрощался со стольником и бутылкой дивного напитка, за которым он и шел в ближайший ларек. К его удивлению, деньги вернули. «Не та сумма», - сделал вывод Славик. 

- Этого везите в отделение - некогда сейчас разбираться  - а мы на обыск,  - скомандовал Мостовой.

Квартира Анны Логаж показалось крохотной: обилие старой мебели вкупе с громоздящимися вещами создавало тесноту. В доме не было ни единого свободного угла: стопки пожелтевших газет, перевязанные шпагатом книги, многочисленные пакеты на шкафах, пирамиды набитых всяким хламом картонных коробок. Единственная комната была перегорожена пополам сервантом. В одной части помещения, судя по всему, была гостиная с намеками на порядок, в другой, к которой сервант стоял неприглядной тыльной стороной, было царство лени: разобранный диван со смятой постелью и разбросанный мужской гардероб. Картину довершал живописный плакат: скелет, с вытянутым костлявым пальцем и надписью: «Ты идешь пить пиво?».

Представителям правопорядка оставалось только вздыхать, от предстоящего перетряхивания такого количества вещей, которое находилось в квартире. Начать решили со шкафов и тут же наткнулись на полиэтиленовый пакет с документами. Он был спрятан на верхней полке под бельем.

- Типичный женский «тайник», хранить в тряпках документы, - прокомментировал Мостовой, открывая новенький паспорт без обложки.

- Логаж Святослав Святославович, - прочитал он вслух. С фотографии смотрела неумная физиономия, только что задержанного парня. 

Оперативники переворошили всю квартиру, но больше ничего полезного для следствия не нашли.

То, что парень, чей фоторобот был составлен с помощью Людмилы Похомовой, оказался сыном Анны Логаж, многое объясняло. Святославу был доступен электронный ключ с открытым доступом почти во все помещения «Камеи». Предстояло выяснить, кто руководил парнем: мать или он действовал самостоятельно. Если идейным вдохновителем являлась Анна, то мотивом убийства Мараклиева, скорее всего, послужил личный конфликт. Бескомпромиссность главного архитектора способствовала развитию ссор и склок. Женщина могла использовать сына в слепую – например, попросила забрать коробку с картриджами и заодно «вернуть» Кириллу Андреевичу сахар, перемешанный с ядом. Эта версия казалась Андрею симпатичной: в ней все выглядело логичным и не вызывало вопросов. Если допустить, что Святослав пробрался в кабинет главного архитектора без ведома матери, то о мотивах, движимых им, оставалось только догадываться. Что могло связывать молодого балбеса, интересы которого вращались вокруг пивного павильона с мэтром архитектуры? Что послужило мотивом убийства? Каким образом пересеклись люди из совершенно разных, не соприкасающихся социальных слоев? Ответы на эти вопросы придется искать, если Анна окажется не причастной. А, может, и Святослав не имеет никакого отношения к убийству? Стащил у матери брелок, чтобы банально обокрасть «Камею». Влез в первый попавшийся кабинет, показавшийся перспективный в качестве наживы – воришку могла привлечь громкая табличка на дверях: «главный архитектор» звучит, почти как «генеральный директор». Кто знает, может, в представлении Славика кабинет Мараклиева должен быть завален дорогой техникой? Как он разочаровался, увидев там только не ахти какой компьютер, старенький «ксерокс» и на ладан дышащий принтер. С паршивой овцы хоть клок шерсти, и парень прихватил с собой картриджи.

Такие картины рисовало воображение Атаманова, пока Носов с Костровым рыскали по городу, проверяя слова Святослава Логаж. Парень категорически отрицал как свою причастность к убийству Мараклиева, так и визит в «Камею».

- Я вообще никогда не был у матери на работе. Что я там забыл?

-  Тем не менее, вас видели в «Камее». Первого июня, в девять вечера. Вспоминаете? - поинтересовался Мостовой.

Славик вспоминать не хотел. Он упрямо твердил историю своих похождений. В ночном клубе «Гарпия» в честь дня защиты детей проводилась акция: вход за пол цены плюс стакан фанты в обмен на четыре штрих-кода от пачки из-под сигарет. Приходить следовало заранее, чтобы занять столик. Славик с компанией с семи часов болтались около клуба – надо было подготовится к вечеринке: принять для разогрева, дешевые, по с равнению с продаваемыми в «Гарпии», напитки. 

***

Дальше пошли неудачи. Алиби Святослава Логаж полностью подтвердили его приятели, с которыми он ходил в клуб, а так же охранник «Гарпии».  

- Чего убегал тогда, дурень? – набросился на Славика Юрасов.

- А чего вы догоняли? – по-детски оправдался парень. -  Я думал, районная гопота собралась кулаки почесать. Что я дурак, ждать пока по шее дадут?

Мостовой не спешил отпускать Славика. Для очистки совести он решил устроить опознание. Для этой цели была срочно найдена и привезена в РУВД свидетельница – Людмила Похомова.

Люда обвела взглядом трех молодых людей – Славика и двух подставных. Сына Анны Логаж она сразу узнала. «Прыщавый урод, - подумала она. – Такой же неказистый, как мать». Одного из подставных Людочка рассматривала с интересом: молодой человек был весьма симпатичным.

- Нет, - покачала головой Похомова, - никого из них раньше я не видела.

- Вы уверены? – задал вопрос следователь, не сомневаясь в ответе.

Анну с сыном отпустили домой. Изнеможенная женщина, еще недавно мысленно проводившая сына в тюрьму, медленно ступала по пыльной жаркой улице. Под руку ее вел Славик. Он в отличие от Анны воспринял случившееся, как приключение. Ему стало даже интересно участвовать в игре, вот только мать что-то сникла, видать, немного переволновалась. У Анны ни осталось никаких сил радоваться завершению этой ужасной истории. С того момента, когда стало известно, что Вишнева отравилась сахаром, Анна считала себя убийцей. Ведь это именно она насыпала сахар в желтую сахарницу и принесла ее Инне. Пусть без всякого умысла, но она совершила убийство. Анна ничуть не сомневалась в том, что если в милиции об этом узнают, то церемониться  с ней не станут – тут же привлекут к ответственности и с чистой совестью закроют дело. Все это время она очень переживала. Устала бояться и мучится неопределенностью. Когда следователь предъявил для опознания фоторобот Славика, Анна чуть не сошла с ума. Славик, ее единственный и горячо любимый ребенок, каким-то образом оказался причастен к преступлению – иначе, откуда у милиционеров его портрет? Если на свою судьбу Анна уже махнула рукой и смирилась отправиться по этапу, то когда дело коснулось Славика, женщина встала за него горой. Она была уверена, что стоит человеку по какой-нибудь причине угодить в поле зрение стражей порядка, выбраться из него без неблагоприятных последствий вряд ли удастся. А когда это происходит рядом с двойным убийством – тут пиши «пропало». Оклеветали ее Славика. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он попал в милицию. Не признаваться, что на фотороботе сын, не называть его имени - может, тогда его так быстро не найдут, и ей удастся спрятать своего Славика.

       ***

Люда возвращалась из отделения разбитая. Ее мысли были заняты личной драмой.  

Мишка совсем ее забыл – за все время, как она уволилась, он не разу не позвонил. Она не знала на кого больше злиться: на Варшавина, который так бессовестно увлекся Инной или же на Инну. На Вишневу обижаться глупо и неправильно, она мертва, ей-то и так досталось дальше некуда. На Варшавина Люда сердиться не могла – любимому человеку многое можно простить, а если он и поступил не правильно, то скорей будет виноват  кто угодно, только не он, благо кандидатов пруд пруди. Да хотя бы Анна Логаж. Подумать только, с виду тихоня, казалась безобидной, как мышь, а на такую подлость оказалась способной. Хуже Светки Когтиной. Та хоть вся на виду со своими колкостями. Была бы умнее, может, и вреда от нее больше было, а то дура дурой. У Логаж мозгов больше, чем у Светки – она зря воздух не сотрясает, в коридорах с кумушками не стоит, кости всем подряд не перемывает, а как скажет однажды, так скажет. И кому надо скажет. От нее Миша Варшавин и узнал подробности той истории, которой она, Люда, ужасно стеснялась и старалась забыть. Только забыть ей не давали – нет, нет, а кто-нибудь намекнет, невзначай обмолвится о какой-либо детали, относящейся к прошлому. Девчонки знали, что Похомовой этот эпизод из ее жизни очень не нравится, и поэтому игра в «воспоминания» их очень забавляла. Едва не озвучивали при посторонних суть дела, доводя до нервного тика бедную Люду, в последний момент замолкали, потупив взор  - дескать, вот какие мы деликатные – все помним, но вслух не произносим. А Логаж играть не стала – без игр выложила все Михаилу. И за чем ей это было нужно? Впрочем, Люда объяснение низкому поступку офис-менеджера нашла быстро: Анна – одинокая женщина с выросшим сыном, некрасивая, бесперспективная и никому не нужная. Завидует она Люде, что той, в отличие от нее, мужчины интересуются, вот и решила свинью подложить.

Марат Геннадьевич Варшавин, технический директор «Камеи», приятный энергичный мужчина, был любителем до женского полу. Особенно он питал слабость к блондинкам «в теле» - чтобы щечки были, ручки, ножки пухлые, как у куклы. Ну, вылитая Люда Похомова. Люда пришлась по вкусу Марату Геннадьевичу  не только внешностью, техническому директору импонировали ее задумчивость, немногословность и тихий голос, забавляла рассудительность девушки – в столь юном возрасте (относительно его пятидесяти четырех лет), такие серьезные мысли. Варшавину старшему было приятно не только созерцать Людочку, но и болтать с ней на разные темы. Сначала невинный поход на выставку, потом в театр, в ресторан…

 Слухи об их романе быстро растеклись по архитектурной мастерской. Кто-то видел их вместе, что-то услышали, что-то придумали, оценили «как он на нее смотрит», и понеслось. Не то, чтобы совсем ничего не было - было, Люда и не думала отпираться, но все-таки не то, о чем болтали.

Марат Геннадьевич здоровался при встрече, глядя сквозь нее, и спешил удалиться. С женой он развелся. Слава богу, не из-за Люды – без нее причин хватало. Но разве для Михаила это что-то меняло? Он очень любил своих родителей и сильно переживал их размолвку. А когда Марат Геннадьевич окончательно ушел из семьи, Миша едва не свихнулся  – настолько все стало мрачным и безрадостным. Миша ненавидел распутных женщин, которые вешаются на шею женатым мужчинам – это они разбивают семьи, из-за таких расстались мать с отцом.

В то время, когда весь коллектив архитектурной мастерской смаковал  подробности личной жизни технического директора и Люды Похомовой, Миша Варшавин в «Камее» еще не работал и про Людмилу ничего не знал. Теперь знает – нашлись доброхоты. Как он раньше относился к Людмиле – не понятно – Миша был сдержан и никогда не показывал своих чувств. Судя по всему, с симпатией. После того, как Логаж  «открыла истинное лицо» Похомовой, отношение его к Людочке круто изменилось.

Отец, конечно, тоже хорош, но не любить его Миша не мог. Зато Похомовой презрения досталось сполна.

Когда глазастый оперативник прижал ее фактами, Люда решила воспользоваться ситуацией. Составляя словесный портрет незнакомца, она описывала Славика. Люда однажды видела его с Анной около их бизнес-центра. Она стояла в стороне и с любопытством разглядывала отпрыска «серой мыши». «Ничего выдающегося», - заключила Похомова, оценив щуплую фигуру и невыразительное лицо парня.

Как в действительности выглядел визитер, Люда помнила смутно, но ничего общего со Славиком у них не было. Чего стоили одни глаза: глубокие, яркие,  - такие способны прожечь насквозь.

Переиграть ситуацию – сознаваться в оговоре - Людмила не собиралась. Чревато последствиями – дача заведомо ложных показаний и ввод в заблуждение следствия. Лучше промолчать – и безопасней и нервы будут целей, не придется по каждому поводу таскаться в милицию.  И потом, все равно толку от ее признания мало: по тем приметам, которые запомнились, опознать настоящего преступника затруднительно, а семейку Логаж и так отпустили. «Отделалась легким испугом, - с ненавистью подумала Люда о виновнице любовной неудачи,  – чапают сейчас домой, размышляя над своими грешками». Людмиле очень хотелось, чтобы Анна знала, за что на ее долю выпали мытарства, но благоразумие взяло верх: «Эта змея потом всю душу вымотает, уж лучше держать язык за зубами», - решила Похомова.

***

Виктор Мараклиев имел довольно редкое для своего возраста увлечение – он любил читать. Большинство его сверстников болтались по дискотекам и собирались в барах за пивом; кто-то увлекался спортом, некоторые пропадали в сети, поглощенные виртуальным миром. Витя со своим пристрастием к чтению выглядел очень несовременно. Он окончил первый курс государственного университета - досрочно сдал сессию и до сентября мог наслаждаться бездельем. Вместо того, чтобы гулять с компаниями до рассвета, Витя лежал на диване и читал. На яркой глянцевой обложке красовался трехголовый дракон с веселыми глазами. Жанр фэнтези – его любимый, а эта серия про союз змея Горыныча с эльфами - самая интересная. Витя прочел из нее все пять романов, шестой - «Мир золотого уха» - он купил три часа назад и уже дошел до середины. Кроме фэнтези юношу интересовали и другие жанры: мистика, фантастика, детектив, историческая проза. Стеллажи во всю стену в его комнате содержали одинаково большое количество книг всех жанров. Среди них было не мало образовательной литературы, и не только по экономике, на факультете которой он учился. Тут были всевозможные словари, справочники и книги по психологии. Причем, психология превалировала.

Витя не носил очков, как это часто бывает с людьми, много времени проводящими за  чтением. Рослый, широкоплечий, он больше походил на спортсмена, нежели на «ботаника». Курчавые волосы ниже плеч, собранные в хвост ботиночным шнурком, широкий курносый нос в сочетании с пухлыми щеками напоминал свиной пятачок - такое лицо красивым можно было назвать, только обладая недюжей фантазией. Но зато у юноши были необыкновенно выразительные глаза – яркие и проницательные. Витя имел переменный успех у противоположного пола. Девушкам импонировала его эрудиция, но отталкивал замкнутый образ жизни – домоседы хороши для семьи, но никак не для развлечений. Поэтому продолжительных отношений не получалось - неделя, вторая и подруги исчезали. В какое-то время личная жизнь Виктора начала приобретать стабильность  - его отношения с сокурсницей перешли на стадию романа. Вера  - стройная, эффектная брюнетка –  сразу ему понравилась, еще в начале учебы в университете, когда он ее впервые увидел. Витя несколько раз пытался за ней ухаживать, но тщетно – красавица не желала его замечать. И вдруг однажды, Вера неожиданно попросила его помочь разобраться с задачей по линейной алгебре. Витя очень удивился – Вера и сама неплохо ориентировалась в предмете, тем более, что кроме него ей было к кому обратиться с подобной просьбой. Он не стал долго анализировать, чем вызван такой порыв девушки, и с нескрываемым удовольствием согласился помочь. Потом последовали консультации по философии. Благо тут ему не было равных – начитанный юноша мог конкурировать с преподавателем. Знания философа были глубокими, но лекции скучными, а Витя Мараклиев, нахватавшийся по верхам, рассказывал весьма увлекательно. После очередной помощи в учебном процессе, Верочка предложила прогуляться. Они стали вместе обедать в студенческом кафе и пару раз сходили в театр. Витя решил, что у него есть все шансы. Он преподнес девушке букет белых роз и письмо, в котором выразил свои чувства. Ответа не последовало. Никакого. Будто бы ничего не произошло. Вера все также садилась с ним за один столик в кафе и мило щебетала, но от совместных прогулок отказывалась, а потом и вовсе отдалилась. Спустя какое-то время Вера снова стала проявлять к нему внимание, и счастливый  Витя забыл все обиды и недоразумения. Но идиллия продолжалась недолго, пока Вере снова не вздумалось охладеть. Девушка играла с ним, как с мячом - то бросит, то подхватит. Витя был в отчаянии, ему надоело каждый раз испытывать одно и тоже: постоянно быть отвергаемым. Он несколько раз обещал себе забыть своенравную девицу, ненавидел ее, но стоило Верочке улыбнуться, как все обиды тут же растворялись. Виктор не понимал, что происходит. Он очень не любил, когда в его жизни происходило что-то, чего он объяснить не мог. Эта черта была им унаследована от деда – Кирилл Андреевич тоже не терпел, когда вокруг него происходило что-либо непонятное. Юноша накупил книг по психологии, особенно тех, что предназначались для женской аудитории - "Уроки потрясающей стервы" и "Как покорить мужчину".  С автором трудно было согласиться  если не во всем, то по многим аспектом точно. Виктора возмущали, приводимые советы, он не хотел им верить и забрасывал книги, но во всех остальных изданиях подобного плана излагалось примерно одно и тоже. В этот период  у него и началось увлечение психологией. Теперь он обращался к более серьезным книгам, авторы которых являлись известными психологами. Юноша не преминул использовать знания на практике. Первой жертвой стали родители. В результате Витя с легкостью заполучил лишние деньги на карманные расходы. Потом он экспериментировал на преподавателях и сокурсниках. Ему прощались прогулы и легко ставились зачеты. В студенческой среде Витя стал серым кардиналом, манипулирующим коллективом. Определенных целей он не преследовал – все делалось ради забавы. Досталось и Верочке. Витя срежиссировал ситуацию,  в которой не он, а девушка выглядела брошенной. Воодушевленный результатом, он  продолжал оттачивать мастерство. Это стало его хобби – ставить психологические опыты на окружающих.

Звонок в дверь раздался в неудобный момент – когда Виктор дошел до наиболее интересной сцены. Он с большим нежеланием оторвался от страницы и, не выпуская из рук «Золотого уха», поплелся открывать. Витя сам никого не ждал, но к отцу должны были прийти из милиции по поводу деда. Отец предупредил его об этом по телефону,  и попросил принять гостей, пока сам задерживается.

- Лейтенант Костров, - представился визитер.

Юноша жестом пригласил его войти. Внешний вид служителя закона Виктора разочаровал.

Щуплый, невзрачный, на лице простоватая улыбка. «Невысокий рост в сочетании с энергичной походкой выдает человека амбициозного и честолюбивого, - тут же пронеслось в Витиной голове. – Глаза с опущенными уголками – склонность к одиночеству, брови домиком указывают на веселый нрав и оптимизм, низкий лоб – практичность, широкие ладони – добродушие. Валенок», - сделал вывод Мараклиев.

Витя, как и положено гостеприимному хозяину, предложил Кострову чай. Тот не стал отказываться. Они сидели за большим столом в просторной кухне-столовой. Лейтенант наворачивал печенье и пил уже вторую чашку земляничного чая. Он задавал дежурные вопросы про деда, Кирилла Андреевича Мараклиева: образ жизни, круг знакомых, когда в последний раз виделись… Кирилл Андреевич с отцом Виктора, как и со всей семьей, благополучно рассорился, и их вражда автоматически перешла на Виктора. Витя в последний раз общался с дедом, когда был еще в нежном возрасте. Поэтому никаких подробностей о жизни покойного рассказать не мог.

Витя стал откровенно скучать, но оставить гостя в одиночестве не решался. На банкетке лежала недочитанная книга про Горыныча, повисло тягостное молчание, и в тишине громко тикали настенные часы. Как объект психологических упражнений оперативник его не интересовал – уж больно простой, в таком характере копаться не интересно. Наконец, послышался скрежет замка и звук открываемой двери. Пришел отец, Илья Кириллович Мараклиев. Виктор, передав вахту, тут же поспешил скрыться в своей комнате.

Илья Кириллович производил впечатление респектабельного мужчины - деловой человек в хорошем костюме, с дорогими аксессуарами. «На «Джипе» или «Лексусе» ездит, не иначе», - завистливо подумал Костров, наблюдая, как Мараклиев по-хозяйски неторопливо переобувает туфли, на которые за весь день не попало и капли грязи.

Мужчина сдержано поздоровался с гостем, не выдавая и тени радости по поводу встречи. Мишу это ничуть не огорчило – мало, кто выказывал удовольствие от беседы с милицией.

- Я уже вашим сотрудникам рассказал все, что знал, - процедил Илья. – Что на этот раз?

- Вы не нервничайте так. Пока расследование смерти вашего родителя не закончено, вас еще не раз потревожат,  - успокоил Костров, всем своим видом показывая, что он никуда не торопится. – Расскажите, пожалуйста, обо всех родственниках, которые могут претендовать на наследство.

 - Я уже рассказывал, - повторил Мараклиев. – Я, Татьяна и Ростислав. Вы подозреваете нас, только потому, что мы – дети своего отца?! Как видите, я человек не бедный, и мне совершенно ни к чему убивать старика, чтобы поживиться его имуществом. О моральной стороне этого вопроса я молчу, поскольку для вас морали попросту не существует.

- К сожалению, мораль доказательной силы не имеет, - развел руками Михаил.

– Что вы можете рассказать о вашей сестре, Татьяне Кирилловне Архиповой?

- Она живет в Москве. Двое детей – Александр тридцати четырех лет и Виктория двадцати девяти лет. Замужем.… Наверное, - добавил после паузы Илья. Он не интересовался личной жизнью старшей сестры.

- Подробней, пожалуйста. Чем занимается, кто по профессии, увлечения…

- Училась, вроде бы, в Политехническом, занимается.… Да не знаю я, чем она занимается! Мы давно взрослые люди, у каждого своя жизнь. 

- И что, вы не общаетесь с родной сестрой?

- Нет.

- Вы в ссоре?

- Нет же. Почему вы так решили? Просто мы выросли и наши пути разошлись.

- Вам известно, что Татьяна сейчас в Петербурге?

- Да. Она приехала, когда узнала о смерти отца.

- Вы с ней виделись?

- Нет. Не счел необходимым.

- Хорошо, - примирительно сказал Костров. – Теперь расскажите о Ростиславе.

- Мой брат давно эмигрировал в штаты, где, надо полагать,  и пребывает до сих пор.

- И вы с ним не общаетесь, - заключил Миша, на что услышал подтверждение.

Разговора не получилось. Илья Мараклиев либо действительно ничего не знал о своих ближайших родственниках, любо не хотел говорить. «А ведь им предстоит делить наследство, - злорадно подумал Костров, - вот, где узнают друг дружку ближе».

С Татьяной Архиповой разговаривал Антон. Он поднялся на четвертый этаж гостиницы «Северная Пальмира», где остановилась дама. Капитану долго ждать не пришлось, хотя ожидание было приятным – он с удовольствием уселся на мягкий диван и вытянул уставшие за день ноги. Обстановка в холле располагала к отдыху: на полу пушистый ковер, всюду подушки и обильная тропическая зелень. Послышались легкие шаги – в холле появилась невысокая, худощавая женщина, хорошо одетая, с холеным лицом. На вид ей было чуть больше сорока, но Антон знал, что ей пятьдесят четыре года.

Татьяна глазами поприветствовала оперативника и опустилась в глубокое кресло напротив. Она достала тончайшую сигарету и закурила.

- Я вас слушаю, молодой человек.

Татьяна Кирилловна оказалась не более посвященной в дела своих братьев, чем они в ее. С Ильей они не общались, с Ростиславом тоже. В последний раз Татьяна видела Ростислава пятнадцать лет назад, когда он уезжал за рубеж. По началу обменивались дежурными поздравлениями с Новым годом и днем рождения, потом только с днем рождения, а вскоре и вовсе прекратили эти формальности. Татьяна знала, что у ее брата в Америке родилась дочь, которую она не разу не видела. Теперь девочке уже четырнадцать.

Со своим младшим братом Ильей Татьяна Кирилловна в последний раз виделась шесть лет назад, на похоронах тетки. Родственники друг другу звонили крайне редко – лишь по большой необходимости. В этой семье каждый старался решить проблемы обособленно, и не выносить их за пределы своего мирка.

Поняв, что от Архиповой можно услышать не больше, чем анкетные данные братьев, Антон решил сменить тему.

- Кирилл Андреевич отказал вам в доме. С чем это связано?

Архипова чуть заметно поморщилась – было видно, что эта тема ей неприятна.

- Отец вел себя крайне не учтиво по отношению к близким, - уклончиво ответила Татьяна. – Он наше мнение в расчет не принимал.

Женщина закурила очередную сигарету, и Юрасов заметил, как дрожит ее рука, украшенная дорогим браслетом.

В семье Мараклиева был только один человек, к которому Кирилл Андреевич относился не предвзято и с заметной теплотой. Евгений Дорохов приходился ему внуком. То, что родство их было внебрачным, позволяло Евгению общаться с дедом, не беспокоясь вызвать подозрений в корысти. Евгений не мог претендовать на наследство Кирилла Андреевича, поэтому не представлял никакой опасности для родни. Тем не менее, родственники его не любили; с ним держались прохладно, разговаривали подчеркнуто вежливо, и никогда не приглашали в свои дома.Виделись, в основном, в гостях у Кирилла Андреевича, в те времена, когда старик еще не рассорился со всеми, кроме Евгения.

Кирилл Андреевич был трижды женат, помимо этого имел несколько внебрачных романов, в результате одного из которых появилась на свет мать Евгения Ольга. Кирилл Андреевич и не думал скрывать дочь, напротив, привел в дом, что вызвало хор осуждения. Семья демонстративно не принимала  незаконнорожденную, но вынуждена была ее терпеть из-за весомого положения Мараклиева в обществе. Личная жизнь Ольги, не сложилась: она, как и мать, родила вне брака. Несколько лет назад Ольга скончалась, и единственным родным человеком Евгения Дорохова остался Кирилл Андреевич.

Евгению нравилось приходить к деду, вести неторопливые разговоры, читать книги из его обширной библиотеки. Больше всего Евгений любил вечера, когда Кирилл Андреевич рассказывал интереснейшие истории из своей жизни. Такое случалось не часто, требовалось, чтобы старик прибывал в особом расположении духа.

***

Андрей сидел в своем кабинете, и размышлял над оперативным материалом, собранным на близких родственников Кирилла Андреевича Мараклиева. Трое детей, три прямых наследника, между которыми будет разделено все имущество ученого. Деньги – один из основных мотивов, по которому люди убивают друг друга, часто не считаясь с родством. Поэтому каждого наследника можно смело рассматривать, как кандидата в убийцы. И так.

Первый кандидат. Илья Кириллович Мараклиев сорока восьми лет. Жена – домохозяйка, сын – студент – первокурсник. Внешне благополучная семья. Живут в просторной квартире в новом доме. Как минимум, два раза в год выезжают на отдых за границу. Илья Кириллович имеет не большой, но стабильный бизнес – занимается торговлей строительных материалов. По оперативным данным, дела в фирме идут хорошо: никаких долгов и прочих неприятностей не выявлено. И вообще, ничего такого, для чего бизнесмену или его семье потребовалась бы крупная сумма денег, замечено не было.

Кандидат номер два. Татьяна Кирилловна Архипова. Разведена, дети выросли. Живет за счет аренды квартир. Кроме той, в которой проживает, у Татьяны Кирилловны их три. Две из них относятся к классу элитных, так что дамочке на красную икру хватает. Хотя, может, ей московской недвижимости показалось мало, и она захотела прибрать к рукам питерскую квартиру ученого. Что там еще? Дочь Виктория. Семь лет назад вышла замуж и живет своей жизнью: муж, ребенок, дом – полная чаша. Квартирный вопрос перед молодыми не стоит (еще бы он стоял с таким количеством избыточных метров!). Сын Александр. Это уже интересней. Бизнесмен средней руки. Импульсивный, склонен к авантюрам. Его фирма набрала обороты после нескольких рисковых операций. В настоящее время находится на грани банкротства  из-за срыва двух последних сделок. Это грозит Александру полной потерей предприятия и даже разменом жилья. Так что, дедово наследство пришлось бы как нельзя кстати.

Атаманов сделал пометку напротив фамилии Александра.

Третий кандидат, самый труднодоступный. Ростислав Мараклиев или, как его теперь называют, мистер Рост Мараклиев. Живет и процветает в Соединенных Штатах. С тех пор, как покинул родину, ни разу не пересек российскую границу. Далеко не Рокфеллер, но и не нищий – судя по его состоянию, отцовское наследство для мистера Роста – копейки, вернее, центы, ради которых даже не стоит тратиться на дорогу.

Никого из троих наследников нельзя исключать из подозреваемых. У каждого есть семьи – супруги, дети, которые могли иметь виды на наследство. Кроме имущественной причины, есть еще личная. Родня могла расправиться со стариком из-за какого-нибудь скелета в шкафу или пока неизвестной личной обиды.

 У всех троих детей алиби, причем, самое бесспорное у Ростислава. Татьяна не выезжала из Москвы, Илья с женой отдыхал в Италии. Это лишь исключало их непосредственное участие в убийстве, но не мешало им действовать чужими руками.

 Как бы не были разрозненны прямые наследники, они были единодушны в одном: и Татьяна Архипова, и Илья Мараклиев вместе с женой считали виновником в смерти Кирилла Андреевича своего племянника Евгения Дорохова.

На следующий день стала известна еще одна подробность в деле Мараклиева, которая заставила сместить акценты в расследовании. Кирилл Андреевич Мараклиев оставил завещание, согласно которому, все его имущество, включая четырех комнатную квартиру на Петроградской стороне, отходило его внуку Евгению Дорохову. Остальным родственникам ученого не доставалось практически ничего.

Эта новость глубоко потрясла детей Кирилла Андреевича. Татьяна Архипова и Илья Мараклиев были вне себя от негодования. Как показалось Атаманову, их не столько возмущал факт лишения наследства, сколько решение родного отца – отдать все голодранцу, байстрюку, с которым им, приличным людям, и знаться зазорно.

Сыщики решили Евгения до поры до времени не трогать, чтобы не спугнуть, если тот окажется причастным к убийству деда. Снова были допрошены родственники Мараклиева и люди, с которыми он общался в последнее время.

Было решено пока не сообщать Дорохову о завещании. За молодым человеком наблюдали, но тот ни в чем подозрительном себя не проявил – ночевал дома в коммуналке на Расстанной, подрабатывал, где придется, в интересные для следствия контакты не вступал.

В очередной беседе с оперативниками Ларенцева вспомнила, что Евгений заходил к деду за три дня до гибели.

- О чем они беседовали, вспомните, пожалуйста, это важно, - попросил Атаманов.

- Я уж не знаю. Я свою работу выполнила: белье нагладила, пыль протерла, щи приготовила.… Да что я говорю, - спохватилась женщина, - вам это не важно.

- Нам все важно, продолжайте.

- Ну, вот, раму на кухне протерла - она сильно пачкается, так я ее время от времени протираю. Тогда я и увидела в окно Женю. Он в арку вошел. Я и подумала, что он к Кириллу Андреевичу – а к кому же еще? Но Кирилл Андреевич не говорил, что внука ждет. Я хотела сказать, но не решилась – он в кабинете был, работал, значит. Он очень не любил, чтобы его от работы отвлекали. Я подумала, что приготовленной еды хватит на двоих, и моя помощь не понадобится. Я ушла и Женю ждать не стала.

- Вы по дороге Дорохова встретили?

- Нет. Я на лифте спускалась. Лифт там старый, жильцы его не любят, пешком предпочитают ходить. А у меня сумки были тяжелые – портьеры взяла в химчистку отнести – я уж на лифте. А Женя, наверное, пешком пошел. Он молодой, что ему на четвертый этаж подняться.

- Значит, Дорохов был у деда за три дня до убийства. А сам говорил про полтора месяца, - размышлял Андрей. – Очень интересно, как прошла их последняя встреча и почему Евгений это скрывает.

- Если скрывает, значит, есть, что скрывать, - резонно заметил Юрасов. – Убил деда, поэтому юлит. Как ни крути, а самое заинтересованное лицо в смерти Кирилла Андреевича  - Дорохов.

- При условии, что Дорохов знал о завещании.

- Да, конечно,  знал! -  заверил Антон. -  Дед сдуру проговорился, а внучек тут же его и грохнул. Мараклиев был крепким стариком, помирать не собирался. Каково Дорохову было жить в бедности, зная, что он является наследником  большого состояния.

- То есть, ты не сомневаешься, что убийца – Дорохов?

- А ты сомневаешься? – возмутился Юрасов. – Согласись, мотив на лицо. Кому еще выгодна смерть Мараклиева?

 - И как, по-твоему, Дорохов подсыпал отраву своему деду?

- Обыкновенно. Вступил в сговор с кем-нибудь из сотрудников «Камеи» и дело в шляпе.

***

Евгений Дорохов явился по повестке без опоздания. За десять минут до назначенного времени он уже сидел на жесткой скамейке перед дверью кабинета Атаманова.

- Когда вы в последний раз видели вашего деда, Кирилла Андреевича?

- Я ведь уже отвечал на этот вопрос, - Евгений поднял полные тоски дымчато-серые глаза, - в конце апреля.

- Вы уверены?

- Уверен, - буркнул Дорохов. – Тогда еще пасха была, я деда поздравлял.

- А за неделю до смерти Мараклиева вы с ним не виделись?

- Нет.

- И в гости к нему не заходили?

- Нет.

- А вот домработница, что работала в квартире вашего деда, видела вас возле дома Мараклиева за неделю до смерти Кирилла Андреевича.

- Ну и что?

Действительно, что? Свидетеля (пока, что свидетеля) уличают во лжи, а он и в ус не дует.

- Если, как вы утверждаете, к Мараклиеву в то время не заходили, значит, надо полагать, в том же доме у вас есть еще кто-нибудь из знакомых.

- Нет, - покачал головой Евгений, - кроме деда я в том доме никого не знал.

- Так какого черта ты мне голову морочишь? – Атаманов оставил любезный тон. – Что ты делал у дома Мараклиева?

Дорохов молчал. Минуту сопел, глядя в сторону, а потом, его словно прорвало.

- Я собирался зайти к деду. И не раз я туда приходил, а четыре, но никак не решался зайти – стоял во дворе, а потом уходил восвояси.  Кирилл Андреевич своеобразным был. Просто так к нему не подъедешь – приглашение нужно. Если без приглашения, то повод требуется. Иначе, если не вовремя заявишься, не примет. А не вовремя – это когда он занят работой, то есть, всегда. Я очень нуждался в деньгах, невеста у меня в положении была. Если было бы к кому обратиться, я к деду ни за что бы не пошел. Он в этом вопросе очень щепетильным был. Как приподнялся, так сразу у него крышу снесло. С семьей рассорился, считал, что всем от него только денег и надо. Дед мне часто говорил: «Каждый должен жить на то, что заработал и не претендовать на добытое чужим трудом». Я у него никогда ничего не просил, а тут жизнь взяла за горло. Знаете, как трудно просить в долг, особенно у Кирилла Андреевича, тем более, если не сможешь скоро вернуть? Вот я и не решался. Иду, полный уверенности, что смогу попросить, а как только приближался к его дому, решимость куда-то исчезала. Я стоял в его дворе, подбирал слова, но зайти так и не смог. В то время, я готов был провалиться: с пустыми руками домой идти не возможно, и к деду тоже никак. Хоть режьте меня, а из себя просьбу выдавить выше моих сил.

- Вы так к Мараклиеву и не зашли?

- Нет.

- И денег в долг не брали?

- Нет. Да и не нужны они теперь. Ленка уехала к себе в деревню, сказала, что меня знать не хочет.

***

Атаманов засиделся на работе допоздна. От того, что дело Мараклиева Главк взял под свой контроль, расследование быстрее не продвигалось, скорее, наоборот. Лишние вызовы на ковер и непременное  составление отчетов о проделанной работе только вносили ненужную нервозность и поглощали время.

Андрей отложил в сторону, написанный Костровым, план оперативно-розыскных мероприятий. Он даже не стал его читать – все равно это не более, чем фикция и толку от плана никакого. Но раз начальство требует, нужно предоставить.

«Возможных наследников и Дорохова отработали. В каком направлении дальше искать не понятно», - Андрей представил себе перспективу расследования. Майор был реалистом, и поэтому логика ему подсказывала, что у них будет очередной жирный глухарь.

От грустных мыслей его отвлек телефонный звонок.

- Андрей Денисович? – в трубке тяжело дышали. – Это Женя. То есть Дорохов Евгений.

- Я вас слушаю, говорите.

-  Вы просили позвонить, если я что-то вспомню, - начал он с места в карьер. Голос его срывался, речь была сумбурной, слова путались. Видно было, что парень очень нервничает. – Я вспомнил. Поэтому и звоню. Возле дома моего деда часто крутился какой-то тип. Он долго сидел в машине, и все время смотрел в сторону дедовского подъезда, как будто ждал кого-то.

- Когда это было.

- Примерно за неделю до того, как деда не стало.

- Ты этого типа хорошо запомнил?

- Думаю, что да.

Атаманов велел Евгению приехать в отделение.

Из сбивчивого рассказа Дорохова складывалась следующая картина. Некий мужчина в возрасте, примерно, пятидесяти лет, седовласый, невысокого роста дежурил во дворе дома Мараклиева. Евгений видел подозрительного человека два раза. Неизвестный приезжал на белой «пятерке». Номер машины Дорохов не запомнил.

Евгений добросовестно отвечал на вопросы, но больше никакой информации выудить из него не удалось. За то с его помощью оперативники составили на компьютере портрет неизвестного.

На утреннем совещании Атаманов рассказал обо всем этом своей команде, предварительно поинтересовавшись, а что сделали его подчиненные за прошедший день? У ребят, как и следовало ожидать, по делу Мараклиева продвижения никакого не было. Да и откуда ему было взяться? Кроме двойного убийства в архитектурной мастерской работы в отделе хватало. То, что его подчиненные работают на пределе своих сил, Андрей хорошо знал, но при этом он не упускал возможности их подзадорить, чтобы не расслаблялись.

- Никак фортуна решила повернуться к нам фасадом? – не удержался Костров.

- Работать надо лучше, а не рассчитывать на удачу, -  проворчал Атаманов. Он достал из папки добытый накануне фоторобот и пустил его по столу.  – Нужно пройтись по соседям, наверняка, кроме Дорохова его еще кто-нибудь видел. И еще. Установить личность, желательно как можно скорее.

- Не вопрос, Денисыч, - отозвался бодрым голосом Юрасов. – Этого фигуранта я видел в «Камее». Имя не помню – плотно общаться не доводилось.

- Вот и займись, - довольно произнес Атаманов. То, что фигурант связан с архитектурной мастерской, значило, что к делу Мараклиева он каким-то образом причастен, а не случайный человек, оказавшийся во дворе ученого по иным причинам. Итак, - подытожил Андрей, - Юрасов в «Камею», разбираться, что это за птица, - он ткнул пальцем в портрет неизвестного, - а остальные отрабатывать соседей Мараклиева.

Юрасов довольно быстро выяснил, кто из сотрудников «Камеи» изображен на фотороботе.  Фигурантом оказался руководитель сектора Игорь Михайлович Авдеенко, улыбчивый и неторопливый мужичок. Антон решил пока не задавать Авдеенко вопросов по поводу его странных появлений возле дома погибшего ученого. Обойдясь дежурной беседой на тему «не заметили ли чего-нибудь необычного в поведении Мараклиева?», Юрасов откланялся. Капитан еще немного потолкался в «Камее», выяснил, когда зав. сектором брал отгулы. Оказалось, в течение двух недель перед убийством Мараклиева Авдеенко по разным причинам отсутствовал на работе. Сначала он несколько дней болел, а потом один день брал за свой счет. Антон на всякий случай взял выписку из трудовой книжки Авдеенко. Судя по записям, Игорь Михайлович любил перемены – к своим сорока девяти годам он успел поработать в одиннадцати местах. Причем профессии менял кардинально: начинал инженером на  фабрике керамической плитки, затем работал на строительной базе кладовщиком, с базы прямиком направился в продавцы-консультанты бытовой техники, затем переквалифицировался в администраторы зала игровых автоматов.…  В каких только областях не попробовал свои силы Игорь Михайлович! Метался он из стороны в сторону в поисках лучшего. В «Камее» он появился три года назад после работы в каком-то ООО «Замес», где был заместителем руководителя отдела сборки. 

Выходя из здания бизнес-центра, Антон заприметил белую «пятерку». Он переписал номер в блокнот и направился в отделение.

У Кострова с Шубиным тоже наметились сдвиги. Обойдя всех жильцов дома, где жил Мараклиев, а также двух соседних домов, оперативники нашли-таки нужного свидетеля. Им оказался одиннадцатилетний подросток.

Мальчик был наказан, и его не выпускали гулять. Поэтому ребенок «гулял», сидя на подоконнике. Он смотрел со своего второго этажа, как собираются в беседке его приятели, как играет малышня на детской площадке или как выводит на шлейке толстого кота девчонка из соседнего подъезда. Он не выходил из дома целых пять дней и, поэтому жадно наблюдал за всем, что происходило во дворе. Были летние каникулы, и от этого гулять хотелось еще сильнее. Начиная с утра, мальчик занимал свой пост и смотрел в окно, считая дни, когда закончится его наказание. Он придумал себе игру – вел шпионский дневник: отмечал в блокноте, кто из соседей, когда уходил – приходил, во что был дет и что нес с  собой. Записывал все, что видел, а потом придумывал всякие истории с погонями и приключениями.

Когда в их квартире появился сотрудник милиции, мальчишка очень обрадовался – наконец-то настал его звездный час! Тут-то он и блеснет своими не дюжими способностями по части слежки, теперь-то и пригодится его шпионский дневник. Правда, мама чуть все не испортила. Ее, в отличие от сына, приход оперативника вовсе не обрадовал. Она сначала не хотела открывать дверь, долго смотрела в глазок, разглядывая удостоверение. Потом все же открыла, но была очень встревожена: «Что натворил этот сорванец?». Когда выяснилось, что сорванец ничего не натворил, и милицию интересует, мужчина, что изображен на фото, женщина успокоилась. Немного подумав, она покачала головой:

- Нет, этого человека я никогда не видела.

- Позвольте взглянуть, - светски поинтересовался ребенок. Все это время он стоял на кухне под дверью и слушал.

- Родион, иди в свою комнату! – строго приказала мать. -  Не красиво вмешиваться в разговоры взрослых.

- Но, мам. Может, я видел.

- Пусть мальчик посмотрит, - заступился за него Шубин, чем тут же расположил к себе пацана.

Не дожидаясь согласия матери, Родион взял из рук оперативника портрет. Он деловито почесал лоб и, выдержав паузу, произнес:

- Пожалуй, я знаю, кто это.

- И кто же?

- Это албанский террорист.

- Почему албанский?

- Потому, - перешел на шепот мальчик. – Он старается прикинуться русским, но носки его выдают. Этот человек носит красные носки с черным рисунком. В честь албанского флага.

- Родион! – всплеснула руками женщина, - что ты несешь?! Люди работают, а ты голову морочишь. Марш в детскую!

- Погодите. Где ты его видел?

- Этот субъект часто бывал в нашем дворе. Он прятался в кустах, и, наверное, думал, что останется не замеченным. Только он не учел, что у него на хвосте контрразведка. – Мальчишка с гордостью вытащил из кармана «шпионский дневник». – Вот. Тут все записано.

Шубин молча наблюдал, как Родион увлеченно перелистывал блокнот, старательно исписанный каракулями.

- Это шифр, -  пояснил юный разведчик, и достал из нагрудного кармана смятый тетрадный листок. – Если его приложить, можно прочитать зашифрованный текст. Шифр уникальный - я сам его придумал!

- Молодец! Сразу видна рука профессионала, - похвалил Анатолий, - Теперь докладывай обстановку - быстро, четко и по существу.

Родион схватывал на лету. Он довольно толково рассказал про «албанского террориста»: где и  когда его видел, с точностью до минут. Описал, во что тот был одет и как себя вел, так же выдал номер белых «Жигулей», на которых приезжал фигурант.

Пока Шубин общался с подрастающим поколением, Миша Костров безнадежно совершал поквартирный обход в доме Мараклиева. Чаще всего ему не открывали – то ли никого не было, то ли сидели затаившись, чтобы даже через дверь не общаться. Это Мишу злило больше всего: не хочешь открывать, не открывай, но ответить на вопрос ведь можно. А так, получается, придется еще раз по квартирам идти, чтобы участок отработать.

Миша вышел из парадной и уселся на скамейку ждать Шубина. Спустя пять минут дверь одного из подъездов отворилась, и от туда вышла старушка. Она пошамкала туфлями на стертых каблуках в сторону Кострова.

- Молодой человек, это ты из милиции будешь? – бабуля не мигая буравила взглядом оперативника, от чего Мише стало неуютно.

- Я, - признался он  и предъявил удостоверение.

Пожилая дама, близоруко щурясь, некоторое время изучала документ, после чего присела рядом с Костровым на скамейку.

-  Ваши ко мне уже три раза приходили, только я открывать не стала. А может, это и не из милиции вовсе были, кто их разберет – сейчас жулья много. Откроешь, а они тебя тюк по темечку и из дома все вынесут. А тут, посреди двора, взять с меня нечего, да и на виду мы, так что, грабить меня - смысла нет.

 В подтверждение своих слов предусмотрительная старушка продемонстрировала пустые морщинистые ладони – мол, нет у меня с собой ничего, и если ты промышляешь отъемом сбережений у стариков, то ничего тебе в этот раз не светит. Костров даже не знал, что сказать на такое откровенное признание.

- Спрашивай, чего знать хотел, - поторопила бабуля.

- Может, вы видели этого человека? - Миша предъявил ей фоторобот, приходя в себя.

Старушка попалась осведомленная. Она не только видела фигуранта, когда он дежурил во дворе, но и рассказала нечто более ценное.

Бабуля проживала в двадцать седьмой квартире, этажом выше Мараклиева. Она редко выходила на улицу, но всегда знала последние новости своего дома в силу стариковского любопытства. В ее квартире не было ни одного окна, которое бы выходило во двор, но женщина обходилась окошком на лестнице. Прислушиваясь (не стоит ли кто под дверью), она осторожно выходила на площадку подкормить чердачных кошек. По скрипу бабушка безошибочно определяла, в какой квартире открылась дверь, по шагам различала всех немногочисленных жильцов парадной. А уж есть ли дома сосед снизу, тут сам бог знать велел.

Однажды старушка увидела в глазок этого прохвоста (так она называла человека с фоторобота). Он поднялся на ее этаж, но в дверь звонить не стал. Подбирать ключи тоже. Перепуганная бабушка закрыла заложкой глазок и замерла на месте, чтобы ненароком себя не выдать. Она прилипла ухом к двери, готовая в любую секунду звонить в милицию. Тот как будто перестал дышать – как не силилась бабуля уловить хоть один звук, у нее ничего не получилось. Спустя минуту послушались осторожные шаги – мужчина стал спускаться. Он остановился на четвертом этаже (что он там делал,  женщина не смогла понять – ни единого звука она не услышала), затем открылась дверь квартиры Мараклиева. То, что до этого никого в квартире не была, старушка не сомневалась – хозяин с утра ушел, а больше никто к нему не заходил.

Бабуля приготовилась ждать, она ничуть не сомневалась, что визитер – вор-домушник. Первым ее желанием было позвонить в милицию, но поостереглась – когда в последний раз по ее вызову приезжал наряд якобы для задержания бандитов, ломящихся к ней в дом, сержант пообещал, что если еще раз такое повторится, ее оштрафуют за ложный вызов. Она решила запеленговать ворюгу с поличным, то есть с ворохом соседского добра, а потом уж вызывать милицию. Минут через семь гость вышел. К ее удивлению, в квартире он ничего не прихватил – как был с пустыми руками, так и остался. Поимка вора не удалась - бабушка осталась с носом, и настроение у нее было испорченным на целый день.

***

 Атаманов был доволен богатому информационному урожаю. На фоне последних дней, когда расследование не сдвигалось с места,  полтора свидетеля (показания ребенка вряд ли устроят следователя) за несколько часов – это уже кое-что.

В конце дня сыщики собрались в кабинете Андрея подвести итоги. Со своей старушкой Миша Костров выглядел героем дня. Атаманов заострил внимание на этом моменте, чем смутил, застенчивого до похвалы Мишу.

- Что у нас получается? – стал рассуждать вслух Андрей. - Авдеенко несколько дней толчется во дворе дома Мараклиева, затем посещает в отсутствие хозяина квартиру главного архитектора. Причем самостоятельно открывает дверь.

- Может, Мараклиев сам дал ему ключи, чтобы тот за чем-нибудь зашел к нему домой? – предположил Шубин.

- Чем тогда объяснить его странное поведение? Зачем сидеть в засаде под кустом и прокрадываться в квартиру? Слишком много непонятного и нелогичного в этой истории.

 - Я тут справки навел, - скромно вставил свое слово, молчавший до сих пор Юрасов, - Авдеенко имеет судимость. Вот, - он открыл пухлую папку-скоросшиватель, и зачитал первый лист:

  - Авдеенко Игорь Михайлович был осужден в 1978 году по статье сто восемнадцатой УК - причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности. Получил трешник, но попал под амнистию. В итоге парень вышел сухим из воды.

- Значит, в картотеке должны быть пальчики Авдеенко, - задумчиво произнес Андрей. – Ты дело читал?

- Мельком. Там ничего особенного: производственная травма на фабрике. Пострадала девушка. Виновный оказал первую помощь, благодаря которой потерпевшую удалось спасти. Вначале состояние девушки было тяжелым, но потом  выкарабкалась, и даже обошлось без инвалидности. В общем, несчастный случай.

- Ладно, я сам запрошу дело в архиве.- Атаманов хорошо знал Антона: если у того что-то не вызывало интереса, он запросто мог схалтурить. -  И вот еще что, - обратился он ко всем, - надо поработать с персоналом «Камеи» на предмет отношений Авдеенко с Мараклиевым. Вдруг они были друзьями не разлей – вода и Мараклиев доверял ему ключи от квартиры. А я похлопочу, чтобы эксперты поискали среди пальчиков, снятых в квартире Мараклиева, отпечатки Авдеенко. Если он там действительно был, а не померещился бабке, то мог наследить. Было бы интересно знать, зачем он приходил. Квартира архитектора не маленькая, чтобы за такое короткое время обернуться. Значит, Авдеенко знал, где искать.

***

Как ни странно, заключение дактилоскопической экспертизы пришло сравнительно быстро – уже на следующий день на столе Атаманова лежало заключение, исходя из которого, следовало, что отпечатки пальцев, идентичные отпечаткам Авдеенко, были обнаружены в квартире Мараклиева на клавиатуре компьютера. Точнее, это были следы трех пальцев правой руки – указательного, безымянного и большого.

«Что ж, - подумал Андрей, - получается,  в квартире главного архитектора Авдеенко все-таки был и, судя по всему, рылся в компьютере. Это объясняет, почему он из квартиры вышел с пустыми руками. Чтобы вынести информацию, достаточно маленького дивайсика–флешки или, на худой конец, дискеты. Похоже, пора приглашать Авдеенко для беседы».

Игорь Михайлович Авдеенко в кабинете Атаманова держался раскованно: улыбался, каламбурил - он, определенно, был настроен на шутливый лад. Только от Андрея не ускользнула нервозность, тщательно скрываемая за  внешней бравадой. «Есть причины для беспокойства, - довольно отметил про себя майор, - видать, рыльце в пушку». Хотя причиной волнения могло послужить элементарное давление казенных стен. Но Атаманову больше нравился первый вариант.

- Игорь Михайлович, в каких отношениях вы были с Мараклиевым?

- В хороших, - Авдеенко пожал плечами, - Кирилл Андреевич был уникальным специалистом и приятным человеком. Мы с ним прекрасно ладили.

«А в «Камее» говорят, что главный архитектор на дух не переносил Авдеенко - дилетантом считал. Ох, и суровым же был старик!».

- В хороших, это, в каких? В шапочных, на уровне «здрасти – до свидания» или дружили и в гости друг к другу ходили?

- Ну, дружбой это назвать нельзя, Кирилл Андреевич, на мой взгляд, ни с кем не дружил, он из затворников. Наши отношения, скорее были служебными.

- А в гости друг к другу ходили?

- Нет, что вы. Не таким человеком был Мараклиев, чтобы общаться вне работы.

- Понятно. Значит, в дом он вас к себе не приглашал, - это было больше утверждение, чем вопрос. Авдеенко ничего не ответил, он отстраненно разглядывал сквозь жалюзи тяжелые облака, заволакивающие летнее небо. – Скажите, пожалуйста, каким образом в квартире Кирилла Андреевича появились отпечатки ваших пальцев?

- Моих пальцев? – переспросил Игорь Михайлович, и было видно, что он судорожно соображает, что ответить.

- Так как быть с пальчиками, - повторил вопрос Андрей. - Дактилоскопия - вещь упрямая.

- Да я вот пытаюсь вспомнить, но пока на ум ничего не приходит, - признался Авдеенко.

- Я вам помогу. Третьего июня сего года вы были на квартире Мараклиева. Припоминаете?

- Да, кажется… - нерешительно произнес Игорь Михайлович. – Я был у него дома, и, наверное, это произошло, как вы сказали – третьего числа. Кирилл Андреевич попросил меня об услуге: чтобы я съездил к нему домой, и взял кое-какие бумаги. Он человек пожилой и ему тяжело самому мотаться. Мне это было не трудно, тем более, что я на машине. Почему бы не помочь старику?

- Ваш тимуровский энтузиазм весьма похвален. Только хотелось бы получит разъяснения по некоторым моментам. Например, зачем вы поднялись на пятый этаж – выше этажа Мараклиева?

- Я не точно запомнил адрес и  не сразу нашел нужную квартиру.

- И поэтому передвигались по лестнице бесшумными шагами? Игорь Михайлович, вас неоднократно видели во дворе дома Мараклиева. С какой целью и за кем вы следили?

 - На этот вопрос я отвечать не буду, - процедил Авдеенко. – И вообще, без адвоката я больше ничего не скажу.

- Вы пока не задержанный, чтобы приглашать адвокатов. Но раз вы так настаиваете, это можно легко исправить.

***

После того, как следователь Мостовой получил ответ экспертов на свой запрос, у него появились дополнительные основания подозревать Авдеенко в убийстве Мараклиева. Среди отпечатков пальцев, снятых в кабинете главного инженера, были обнаружены отпечатки Авдеенко. Причем, оставленные в таких местах, что сами собой напрашивались неприятные для Игоря Михайловича выводы. Если в доме Мараклиева Авдеенко касался голыми руками только клавиатуры, то рабочее место ученого в «Камее» было залапано основательно. Пальчики Авдеенко остались не только в традиционных для посетителей местах – на дверном косяке и столешнице, но и на ручках ящиков, полках и клавиатуре. Создавалось впечатление, что Авдеенко чувствовал себя за чужим столом хозяином. Мостовой даже усомнился, а не замещал ли завсектором главного архитектора во время его отсутствия? По словам сотрудников выходило, что не замещал. И вообще, Кирилл Андреевич этого бы не допустил.

Было принято решение произвести обыск на квартире Авдеенко. Оперативная группа, возглавляемая Валентином Михайловичем скучно, по-будничному вошла в тесную однокомнатную хрущевку. Понятые – пожилая супружеская пара с первого этажа - молча сидели на кушетки и равнодушно смотрели по сторонам: как живет их сосед, им было не любопытно. Игорь Михайлович, тем не менее, жил не бедно, но и без шика. К вещам относился бережно, подбирал их тщательно и со вкусом. Судя по всему, уборку хозяин делал не часто, но это и не требовалось. Мусорил он мало, а кроме него мусорить в доме было не кому – Авдеенко жил один. Валяющиеся кое-где бумаги можно счесть за легкий беспорядок, а, в общем, в квартире было чисто.

Что искать – бумаги, принадлежащие Мараклиеву или иные вещи – никто не знал. Искали наугад, то есть осматривали все. Поэтому обыск шел медленно: тщательно проверялся каждый уголок. Сначала переворошили все в комнате, затем переместились на кухню.

- Авдеенко не идиот, чтобы улики в доме держать. Ничего мы тут не найдем, - ворчал утомившийся Костров.

- Ничего – тоже результат, - философски заметил Шубин. Он в отличие от своего молодого коллеги особо не перетруждался, уселся в кресло и давал указания: «на антресолях посмотрите», «в диване проверили?».

- Все, перерыв! – не выдержал Мишка и плюхнулся на тахту. Солнце перевалило на западную сторону, куда выходили окна Авдеенко, и в квартире стало невыносимо душно.

- Дверь на лоджию открой, иначе дышать нечем в этой пыли, - отозвался Мостовой, который так же, как и Шубин сидел в кресле и руководил группой.

- Кстати, лоджию проверяли? – добавил Анатолий.

На лоджии ожидал сюрприз -  завернутая в газету пластиковая бутылка.

- Уже залапали? – налетел коршуном Куликов. Он спинным нервом почувствовал добычу.

- Не а, что вы. Я даже не дышал, - Костров поспешил удалиться, чтобы не попасть под горячую руку эксперта.

Сыщики могли праздновать победу – было установлено, что в бутылке,  изъятой при обыске в квартире Авдеенко, находился яд. Тот самый, которым были отравлены сотрудники «Камеи». Белого вещества было совсем немного – сорок восемь грамм, но достаточно, чтобы извести весь штат архитектурной мастерской.

- Может, ему подбросили? – усомнился Шубин. – Зачем хранить дома такую улику?

- Как же подбросили, - усмехнулся Юрасов. - Этот тип наверняка собирался еще кого-нибудь на тот свет отправить. Во вкус вошел. И вообще, Толян, что ты вечно портишь настроение? Тебе не нравится, что мы, наконец, разобрались с этим делом?

- Мне не нравится, когда я чего-то не понимаю. А мне не понятно, почему Авдеенко не избавился от яда? Допустим, он собирался воспользоваться отравой еще раз. Тогда хранил бы пузырек в более безопасном месте – на чердаке, например, или еще где-нибудь – где угодно, только чтобы не навлечь на себя подозрений.

- Может, он не успел спрятать. Он не мальчишка, чтобы все чердаки знать. Спрятать вещь вне дома не так то легко, как кажется. Либо места подходящего не найдется, либо кому-нибудь на глаза попадешься в самый не подходящий момент.

- Хорошо, - примирительно сказал Толик, - ты можешь мне сказать, зачем Авдеенко убил Мараклиева?

- Ну, ты спросил. Откуда я могу знать, что у этого психа на уме?

-  По-твоему, Авдеенко псих? Я так не считаю.

- Анатолий прав, - вступил в спор Атаманов. -  Авдеенко вполне вменяем, более того, он мне показался достаточно умным человеком. Мотив его пока не ясен. Видимо, у них с Мараклиевым что-то личное. Не даром же главный архитектор прилюдно называл Авдеенко дилетантом. Игорь Михайлович самолюбив, мог и обидеться. Ну, да бог с ним. На таре из-под яда, то бишь на бутылке, и на газете, в которую она была завернута, есть отпечатки пальцев Авдеенко. Так что улика железная – Авдеенко имеет прямое отношение к яду.  

***

Игорь Михайлович попал в весьма щекотливую ситуацию. С одной стороны ему грозило серьезное обвинение в убийстве, и укрывательство мотивов слежки и похождений в квартиру ученого выступало отнюдь не в его пользу, а с другой, рассказать все как есть было не так то легко. Во-первых, попросту стыдно. Если станет известно, с какой целью он, солидный человек, как мелкий воришка сначала обшарил все в рабочем кабинете главного архитектора, а затем залез в его квартиру, то будет грандиозный скандал. Ему будут тыкать в лицо, а его имя станет произноситься с насмешкой, и вообще, не будет у него никакого имени. Украсть у метра архитектуры научную работу и построить на ее основе докторскую диссертацию – такие вещи в научных кругах не поощряются. На карьере можно будет смело ставить жирный крест, и уходить в кладовщики. Во-вторых, он боялся, что следователь не поверит или, того хуже, истолкует этот факт против него. Профессиональный мирок тесен и там, как в хорошей деревне, все на виду. Что бы он стал делать, когда Мараклиев обнаружил воровство? А это событие непременно бы случилось. Поэтому кончина Кирилла Андреевича была Авдеенко ох как на руку. Если раньше Игорь Михайлович еще колебался: говорить - не говорить, то после того,  как Мостовой сообщил ему о найденном в его в квартире яде, сомнений не осталось – Авдеенко решил молчать. Уж очень хорошо знал Игорь Михайлович манеру милиции работать, была возможность изучить. Тогда, тридцать с лишним лет назад, когда он впервые попал в жернова МВД, его за шиворот, словно слепого котенка, вытащил из беды отчим – крупный милицейский начальник. Поэтому вместо положенного червонца, он отделался ничем. Сейчас ситуация сильно отличалась. Его тогдашний покровитель давно ушел на пенсию, а потом и вовсе почил. К тому же, наличие судимости, даже давнишней, в его положении – приговор. Он понимал, что Мараклиев, хоть и не депутат, но достаточно весомая личность, чтобы его убийство было раскрытым. А он, ранее судимый Игорь Авдеенко, идеальный кандидат на роль убийцы. Причем, обнаруженный в его квартире яд делал из этого варианта аксиому.

Как ни странно, в сознании Авдеенко тлела крохотная надежда на спасение. Он все чаще вспоминал эпизод, когда, затаившись на лестнице в доме Мараклиева, он встретил своего «коллегу» - парня, который наведывался в квартиру ученого. Однажды он увидел его в отделении, когда был вызван Атамановым, тогда еще в качестве свидетеля. Парень сидел в коридоре и слушал плеер. Тогда Игорь Михайлович не придал особого значения этой встрече, лишь про себя не без удовольствия отметил: «попался, голубчик». Теперь этот «голубчик» стал для Авдеенко тонкой ниточкой, держась за которую можно было выбраться на свободу.

«Что у них есть на этого парня? – размышлял завсектором, - Не грамоту  же вручить, его вызывали». Авдеенко все ждал, когда следователь спросит про незнакомца, но Мостовой на эту тему упорно молчал. Как будто никакого домушника и в помине не было. Или теперь все грехи повесят на него и дело с концом? На это Игорь Михайлович был не согласен. Он решил сам завести разговор о незнакомце.

***

Только Атаманов собрался в кафе перекусить, как раздался телефонный звонок.

- Андрей, кого ты вызывал четырнадцатого числа, около одиннадцати? – поинтересовался Мостовой.

- Одну минуту, - майор стал листать журнал. – Четырнадцатого июня? Ну, Авдеенко приходил. Ты ведь по его душу справляешься?

- А еще кто? Из молодежи кто-нибудь был?

- Какого пола тебе надо?

- Парня смотри, лет двадцати.

- Из молодых только Виктор Мараклиев, восемнадцать лет. Подойдет?

- Вполне. Вот что. Скажи своим ребятам, пусть занесут мне его фото.

Игорь Михайлович даже просветлел лицом, когда следователь предъявил ему для опознания фотографию внука убитого архитектора.

- Точно. Это он в квартиру Мараклиева заходил, - уверенно сказал Авдеенко. – Вы его задержали?

Вопрос остался без ответа.

- Между прочим, вы тоже были в квартире Кирилла Андреевича и никак этот факт не сподобились объяснить, - заметил Мостовой. – Еще раз расскажите, пожалуйста, где и при каких обстоятельствах вы видели этого человека.

Авдеенко рассказал. В последнее время он много думал об этой встрече в парадной. Игорь Михайлович вспомнил столько мелких подробностей, что сам себе удивлялся – он никогда не думал, что в его памяти будут храниться подобные мелочи.

- Виктор Мараклиев? – переспросил Андрей, когда Мостовой рассказал ему о допросе Авдеенко. – Ты считаешь, что парень приложил руку к гибели старика?

- Я пока ничего не считаю, но проверить нужно. Если я правильно понял, Виктор говорил, что был в доме деда не весть как давно. Авдеенко же утверждает, что тот заходил к архитектору за три дня до убийства. В данном случае, Авдеенко трудно заподозрить во лжи – он внука Кирилла Андреевича знать не мог.

- Зато мог ткнуть пальцем в первого встречного, которого увидел в коридоре перед моим кабинетом и на него все свалить.

- Сколько к тебе контингента  каждый день ходит по разным делам? Чтобы так с первого раза назвать нужного человека, это вряд ли. И потом, я не понял, ты что, защищаешь внучка?

- Я не защищаю. Просто он мне не кажется перспективным в плане кандидата в душегубы.

Тем более, что против Авдеенко столько фактов: слежка эта непонятная, отпечатки пальцев везде, где только мыслимо наследить, в конце концов, яд в его квартире. Ребята землю рыли, без выходных пахали, пока доказательства по этому делу собирали, а ты хочешь, чтобы все по новому кругу пошло?

Валентин прекрасно понимал негодование Атаманова. В поимке преступника, прежде всего, заинтересован уголовный розыск – это с них спросят, если показатели раскрываемости не дотянут до нормы, а не со следователя. Следователь – процессуальное лицо, а не сыскарь. Его дело вести дознание и анализировать добытые операми материалы. В том, что материалов оказалось не достаточно для передачи подозреваемого под суд, следователь не виноват.

- Я не в коем случае не собираюсь умалять причастность Авдеенко к убийству, но все же ясность по поводу визита Виктора к деду внести надо.

***

Беседа с Виктором Мараклиевым проходила нелегко. Молодой человек, похоже, не допонимал, где он находится – на вопросы отвечал уклончиво, с потугами выдать какой-нибудь каламбур. Даже уравновешенный Шубин терял терпение.

- Не понимаю, о чем вы? – сделал удивленное лицо Витя. – Я у деда был сто лет назад, когда еще в начальных классах учился.

- У нас есть свидетель, который видел, как вы второго июня заходили в квартиру Кирилла Андреевича.

- Ваш свидетель может ошибаться, - беспечно ответил парень. – Я там не был.

- Не думаю. Он достаточно точно вас описал. Хотите, чтобы мы провели опознание? Проведем. Только это не в ваших интересах.

- Да хоть десять опознаний. Я все равно ни в чем не признаюсь. Не было меня там. Понятно?

- Как вам угодно, - равнодушно сказал Шубин. – При положительном исходе опознания, вашего  признания не понадобится.

Виктор был не пробиваем. Он решил с упорством африканского мула стоять на своем.

Анатолию это порядком надоело, он давно чувствовал приступы голода и мечтал о тушеном мясе, что подают в кафе через площадь. Шубин взял трубку и набрал внутренний номер.

- Тоха, зайди, - попросил он.

Через две минуты на пороге появился Юрасов. Шубин вызвал дежурного и выставил Виктора за дверь.

- Не беспокойся, Толян, иди в свой кабак, я с этим разберусь.

- Только ты аккуратней. Все же потерпевший в некотором роде.

- Ага, - кивнул Антон, прикидывая, сразу дать по сопатке потерпевшему или потом.

Виктор вразвалочку зашел в кабинет и по-хозяйски уселся на свое прежнее место, вытянув ноги в начищенных до блеска щегольских туфлях. «Ну?» - выражал весь его нахальный вид.

- Какого черта ты делал в квартире ученого? – заорал Юрасов. – Отвечать, быстро!

Молодой человек хотел выдать в ответ какое-нибудь хамство, но поостерегся – сердитый взгляд Антона не предвещал ничего хорошего.

- Я и так знаю, что ты там делал – завещание искал. Нашел и поспешил от деда избавиться, чтобы тот заново не написал. Только прогадал ты – старик в двух экземплярах завещание составил, знал, какие у него родственнички.

- Я искал завещание?! Да чего его искать? Он его в банковской ячейке хранил, а ключ от ячейки в фарфоровой вазе держал.

- А говорил, что в квартире не был.

Виктор запнулся. Он попал в глупую ситуацию: с одной стороны, хотелось похвастаться своей дедукцией – вот он какой, про завещание вычислил, - а с другой, получалось, что сам себя выдал.

- Откуда тебе стало известно о том, что завещание хранилось в банковской ячейке? Это тайна следствия и никто ее не разглашал.

- Стереотип поведения, - парень решил, что продолжать гнуть прежнюю линию бессмысленно, и стал рассказывать о своих умозаключениях. – Вам, наверно, известно такое понятие психологии, как принцип кальки. – Виктор выдержал паузу и, убедившись, что капитан разбирается в психологических терминах не лучше, чем выпускница балетного училища в столярном деле, самодовольно продолжил. – Так вот, я провел исследование: мой отец и тетка, которые долгое время жили с дедом и могли наблюдать его поведение, и что, важно они егонаблюдали в том возрасте, когда психика наиболее подвижна и человек склонен перенимать привычки, использовали вазы в качестве хранилища. Отец и сейчас кладет туда…

- Ближе к делу, - прервал его Юрасов. – Ты пробрался в квартиру деда, когда того не было дома, и стал шарить по вазам?

-   Нет. В вазу я заглянул автоматически - там лежал ключ.

- Почему ты решил, что ключ от банковской ячейки?

- Вы же не дали мне договорить, - обижено сказал Витя, - Поскольку отец хранит в вазе запасной брелок от машины – вещь ценная, но не нужная для каждого дня, а тетка…

- У меня не так много времени, поэтому не растекайся мозгом по дереву.

- Мыслью по древу, - машинально поправил молодой человек.

- Слушай, ботан, я сегодня целый день на ногах, поэтому лучше не испытывай мое терпение, иначе растечешься мозгами и мне будет не важно по дереву или по древу. – Антон рассердился не на шутку. Он уже неделю работал в напряженном режиме – не выспаться, не поесть нормально – устал, как собака. А тут сидит сопливый пацан, не обремененный даже самой легкой работой -  как сыр в масле катается под родительской опекой, от безделья возомнивший себя гигантом мысли, и читает ему лекции.

- С какой целью ты влез в квартиру Мараклиева? – вскипел Юрасов. – Отвечай на поставленный вопрос быстро, коротко и четко. Ну!

Витя Мараклиев рос очень восприимчивым мальчиком. Единственный ребенок в семье, он привык быть всеми любимым и обожаемым. В раннем детстве так и было: вся родня восхищалась чудесным малышом, задаривала подарками и ревностно спорила, с кем тот пойдет на прогулку. Потом между Мараклиевыми, словно кошка пробежала -  прекратилось взаимное общение, в их доме перестали бывать гости и они сами больше ни к кому не ходили. Много работающим родителям было некогда заниматься ребенком, и они пригласили гувернантку. Приходящая няня к своим обязанностям относилась ответственно: играла, кормила, гуляла с Витей, но не более. Ей были безразличны успехи чужого малыша, и мальчик это скоро понял. Это было его первым разочарованием: как так, он построил из песка башню, а это никого не интересует? Постепенно Витя стал замыкаться: перестал бурно выражать эмоции, все больше молчал и имел задумчивый вид. Ребенок страдал – привыкший быть центром внимания, он чувствовал себя никому не нужным: взрослые живут в своем мире, из окошка которого ему бросают игрушки вместо любви.

Позже Витя узнал, что произошло. На одном из приемов в доме Кирилла Андреевича, устроенном по случаю его юбилея, на котором были обязаны присутствовать все члены семьи, произошел скандал. Ничего экстраординарного в нем не было – дед славился редкостной склочностью характера, и не было случая, чтобы он не съязвил кому-нибудь из родственников. Родные терпели выпады Кирилла Андреевича, их сдерживала перспектива наследства, которое рано или поздно оставит дед. И в тот раз не обошлось без ссоры. Хозяин дома отпустил скабрезность в адрес старшего сына, дескать, тот ради билета в лучшую жизнь готов жениться по телеграфу. Дед имел в виду  американскую подругу Ростислава, с которой тот вел активную переписку. Сын не остался в долгу: он упрекнул Кирилла Андреевича в неразборчивости, памятуя обилие официальных браков и случайные связи родителя. Это была семейная больная мозоль – никто не мог смириться с той беспечностью, с которой Кирилл Андреевич менял дам сердца. Слово за слово и в перепалку втянулась вся семья. Дед наградил каждого родственника неприятными характеристиками, правдивыми по сути, отчего те звучали особенно обидно. Рассорились родственники в дым и теперь они были недовольны не только стариком, который «открыл глаза» на сущность близких, но и друг другом, за то, что согласились с резкими высказываниями. Напоследок раззадоренный Кирилл Андреевич в красках описал картину под названием «дележ наследства». Он посетовал, что не сможет присутствовать на этом зрелище, и пообещал устроить сюрприз. Поэтому, когда выяснилось, что старик своим завещанием лишил законных детей права претендовать на имущество, к этому все были готовы, но до глубины души возмущал «сюрприз» - отписать все состояние байстрюку, считавшемуся позором семьи Мараклиевых.

Угроза потери дедова наследства Виктора Мараклиева не пугала – он и так всегда жил в достатке. Юноша никак не мог простить деду, посеянный им раздор в семье. Ведь это из-за его вздорного характера случился разлад между близкими. Обязательно ему было выплескивать на всех свою правду? Ее и так все знали, толь деликатно молчали, а он влез, как медведь и разрушил хрупкие связи между людьми. «Старик просто измывался над нами, - пришел к выводу Виктор, -  его забавляло унижать окружающих – знал ведь, что прав и возразить ему нечем. В самую десятку бил, чтобы наверняка». За это Виктор Мараклиев возненавидел деда, а особенно за то, что старик предпочел ему другого внука – незаконнорожденного и поэтому абсолютно не достойного. Кирилл Андреевич общался с Дороховым, приглашал его в дом, в то время, когда Виктора не принимал во внимание. Такое обращение вызывало в родном внуке бешеную ревность.

Однажды у Виктора появилась идея согнать с деда гордыню. Пусть он усомнится в своей адекватности и тогда, может быть, станет терпимей относиться к чужим недостаткам. Даже всесильный  человек, когда чувствует недуг, нуждается в участие. Возможно, испугавшись приближающегося слабоумия старик позовет семью, и они снова будут вместе.

 Придя к такому умозаключению, Виктор Мараклиев развернул деятельность. Выкрав у домработницы Ларенцевой ключи от квартиры деда, молодой человек снял с них дубликаты и вернул на место так, что женщина о пропаже даже не догадалась. Понаблюдав за Кириллом Андреевичем и за Ларенцевой, он получил представление о распорядке дня и привычках деда. В результате на старика посыпались пугающие своей нелогичностью необъяснимые явления, как то: исчезновение вещей и появление их в самым неожиданных местах и мелкие неприятности, предназначенные для внушения Кириллу Андреевичи мысли о собственной болезни рассудка.

***

Дело по убийствам Вишневой – Мараклиева близилось к завершению. Мостовой собирался в отпуск и поэтому торопился скорее передать материалы в суд. Атаманов видел в деле прорехи, и поэтому не мог быть уверен в виновности Авдеенко, который выступал в качестве подозреваемого. Взять хотя бы этого вечернего посетителя, которого видела в «Камее» Похомова за день до убийства Вишневой. Не с проста он там появился, ох, не с проста. Но его уже Митькой звали, не найдешь его, как не старайся. Все доказательства базируются на яде, что нашли в квартире Авдеенко. Убери этот факт, и обвинение развалится, но только кто это позволит и чего ради? Глухарь никому не нужен, а тут убийца собственной персоны с орудием убийства в придачу. Андрей отнюдь не симпатизировал Игорю Михайловичу и на то имелись причины. Если бы Атаманов не поинтересовался подробностями того дела, по которому когда-то Авдеенко был судим, возможно, он бы иначе отнесся к тому, что недорасследованное дело следователь готовит к передаче обвинению.

Андрей, в отдельных случаях привыкший проявлять фанатичную педантичность, не поленился взять из архива дело Авдеенко. Перечитывал каракули размашистого почерка на пожелтевших от времени страницах. Гладко написанные казенные фразы, читаешь – дело пустяк, парня засудили практически не за что. Ну, подумаешь, нечаянно пролил кислоту, с кем не бывает. И все-таки, Андрей хорошо знал, что бывает скрыто в томах уголовных дел. Об этом не пишется между строк, это остается в памяти очевидцев, надо только суметь их найти.

Следователя, что вел то дело, давно уж не было в живых – умер старик, немного не дотянув до восьмидесятилетия. Да и вряд ли он сказал бы, если там, что не так было – сам руку приложил. Атаманову все же повезло. Ему удалось найти очевидца событий.

Юрий Суханкин, начальник охраны банка, лысоватый мужчина с солидным брюшком, начинал свою карьеру зеленым опером в районном отделении милиции. В том самом, в котором расследовалось дело Авдеенко. Это было самое первое серьезное расследование, которое выпало на сыщицкую жизнь Суханкина. Молодой человек работал с блестящими глазами и все воспринимал близко к сердцу. Потерпевшую ему было искренне жаль, и он не сомневался, что виновный будет наказан по всей строгости. Каково же было его удивление, когда Авдеенко отделался пустяковым наказанием. Юрий не хотел в это верить, по горячности пытался что-то доказать, но его быстро приструнили. Это дело стало для Суханкина последним. Он решил уйти из органов, чтобы не быть причастным к чудовищной системе.

«Бог не Тимошка, видит немножко»,  - пришла на ум Атаманову поговорка. Андрей, обычно принципиальный в подобных вопросах, в случае с Авдеенко, на нестыковки в деле решил закрыть глаза.

 Игорю Михайловичу вынесли обвинительный приговор. На суде Авдеенко признался в том, что украл у Мараклиева его интеллектуальные разработки ради собственных честолюбивых планов. Он рассчитывал этим объяснить свое проникновение в квартиру ученого и на его рабочее место. Это заявление далось Авдеенко очень тяжело, но иного выхода не было. Только уцепившись за эту соломинку, можно было вытянуть себя из болота. Но соломинка тут же обломилась, утопив увязшего еще глубже: суд счел этот факт усугубляющим вину, что повлекло за собой ужесточение приговора.

***

Все формальности были улажены, документы оформлены, багаж упакован и направлен в грузовой отсек самолета. Ивановы прошли регистрацию и сидели в зале, дожидаясь приглашения на свой рейс. Две женщины, обе стройные и статные – одна юная красавица с прямыми блестящими волосами, спадающими на плечи, другая дама постарше в широкополой шляпе и солнцезащитных очках, с кокетливым газовым шарфиком на лебединой шее. Мать и дочь молчали, каждая думала о своем.

Лиза вспомнила тот вечер, когда они с матерью смотрели новости района по местному телевизионному каналу. Диктор убаюкивающее мурлыкала про очищенный волонтерами сквер и призывала последовать их примеру, затем похвастались новой детской площадкой, которую выхлопотал глава районной администрации. И вдруг Милена Игнатьевна стала бледнеть, она обхватила голову руками и по ее изуродованной щеке покатилась слеза.

- Что с тобой, мамочка?! – подскочила к ней обеспокоенная Лиза. – Что случилось?

- Это он… - затряслась женщина. – Гошка, - кивнула она на экран и разрыдалась.

Показывали стихийный митинг владельцев какого-то гаражного кооператива. Его место отдали под строительство жилого комплекса, а владельцев гаражей попросили освободить территорию. Люди вышли на защиту своих прав, требуя компенсации ущерба. На первом плане оказался бодрый мужичок с лысиной в седеющих волосах. Ему дали микрофон, и он произнес пламенную речь. На экране появились титры: «Авдеенко Игорь Михайлович, автовладелец».

С матерью случилась истерика. Лиза с трудом успокоила разволновавшуюся женщину, долго отпаивая ее валерьянкой. Подобное уже бывало, когда Милене Игнатьевне что-то напоминало о случившемся с ней несчастье. В первый раз Лиза увидела плачущую маму, когда училась в седьмом классе. Они проходили Островского, и девочка взяла в библиотеке «Бесприданницу» - потрепанную книжку в бордовой обложке, бог весть, какого года выпуска. Весь вечер Милена Игнатьевна проплакала на кухне, пряча от дочери слезы, но Лиза видела: она тенью стояла под дверью и переживала, заглядывая в узкую щель. Она тогда еще не знала, что так сильно разволновало маму.

Лиза никогда не спрашивала мать, откуда у нее шрамы. В раннем детстве она принимала их как ее особенность, любила  свою маму и считала самой красивой. Позже девочка стала все понимать, но тактично не задавала вопросов. После очередной истерики, Милену Игнатьевну прорвало: она рассказала дочери подробности той трагедии. Лизе тогда шел девятнадцатый год. Мать и уже взрослая дочь проговорили до глубокой ночи. Лиза обняла маму и серьезно сказала: «Никому и никогда больше не дам тебя в обиду».

В тот вечер, когда Лиза увидела человека, сломавшего жизнь ее матери, в ней все клокотало от ярости: Авдеенко совершил чудовищное преступление и не понес за него никакого наказания. Все эти годы он наслаждался жизнью, в то время, когда от ее матери все шарахались, не в силах сдержать эмоций. Девушке захотелось раздавить этого клопа, который с экрана еще смел заикаться о справедливости. С присущим юности максимализмом Лиза стала вынашивать план мести, но что бы она не придумала, все ей казалось недостаточным.

Лиза развернула подготовительную работу. Она раздобыла адрес Авдеенко, и съездила посмотреть издалека на логово врага. Увиденное ее удовлетворило: Авдеенко жил в паршивенькой девятиэтажной брежневке на захолустной Моравской улице. Не многим лучше, чем у них с матерью.

Удача сама шла в руки. Архитектурная мастерская «Камея» проводила семинар, посвященный отделке помещений. Дизайнер Елизавета Иванова вместе с коллегами из других организаций получила приглашение на участие. Организаторы чего-то не рассчитали, и не всем хватило раздаточного материала -  чертежей с типовыми решениями. Лиза, которой не достались чертежи, проявила инициативу снять ксерокопии. Быстро найти копировальный аппарат не получилось – в «Камее» ожидали какую-то важную персону, все были жутко заняты и не могли уделить девушке пары минут. Суетливая Анна Логаж, в обязанности которой входило обеспечение всем необходимым для достойного приема, как высокого гостя, так и участников семинара, бегала с взмыленной шеей. Она сначала отправила Лизу в приемную, где «ксерокс» оказался сломанным, потом  вспомнила о запасном варианте – «ксероксе» Мараклиева. Офис-менеджер приложила брелок к считывателю у кабинета главного архитектора – считыватель замигал зеленым глазом (и так открыто – проходите). Спровадив Лизу, Анна побежала за бокалами для важного гостя.   

За широким столом в кожаном кресле с высокой спинкой, скособочившись,  сидел мужчина средних лет и рылся в ящике. Увидев Лизу, он принял вальяжную позу и снисходительно улыбнувшись, спросил:

- Что вы хотели, сударыня?

Лиза на миг оторопела: Авдеенко?!! Где, где, а в кресле главного архитектора увидеть своего врага Лиза не ожидала. Каким боком он мог оказаться причастным к архитектуре, если учился в химическом институте? Но ошибка исключалась – этот скрипучий с легкой хрипотцой голос и самодовольную физиономию она запомнила хорошо. «Карьеру сделал, гад», - с ненавистью подумала девушка.

- Ксерокопию снять, - выдавила она.

Игорь Михайлович тут же выпорхнул из-за стола и заюлил перед красавицей.

- Позвольте, я вам помогу. На зеленую кнопочку нажмите. Загорелась? Значит, бумага кончилась. Он метнулся к столу и достал из ящика стопку бумаги. Напоследок Авдеенко изобразил галантный жест, и попытался поцеловать барышне руку, но Лиза брезгливо отстранилась. - 

«Старый пень, а мнит себя неотразимым мачо. Ишь, хвост распустил, павлин общипанный!». 

От того, что Авдеенко выглядел таким благополучным, Лиза возненавидела его еще больше. «Как его земля носит? Он не имеет права жить», - вынесла девушка приговор. 

Милена Игнатьевна как-то принесла с работы яд. Зачем – не известно. Было такое время, когда несли все -  кто, что мог: кто на консервном заводе работал, нес домой консервы, шофер бензин сливал, уборщица тряпку тащила, а химику, кроме реактивов и брать нечего. Милена Игнатьевна про яд давно забыла, а Лиза помнила. Девушка знала о его свойствах – мать рассказывала, их лаборатория по спецзаказу разработала – очень сильнодействующий препарат, в воде растворяется и с виду похож на сахар. Достаточно одной гранулы, чтобы человека не стало.

Перед глазами у Лизы возникла противная образина Авдеенко, она важно выглядывала из-за стола, и прихлебывала чай из изящной фарфоровой чашки (когда Лиза снимала копии в кабинете Мараклиева, она заметила в уголке, который, несомненно, считался личным пространством главного архитектора, симпатичную чашку и причиндалы для чаепития). «Ты у меня поперхнешься», - пообещала она Авдеенко.

Нужно было каким-то образом проникнуть в «Камею» и в «кабинет Авдеенко». Как это сделать, Лиза пока не знала. Чтобы сориентироваться, она приходила к бизнес-центру, в котором располагалась архитектурная мастерская. Однажды Лиза увидела Анну Логаж вместе с сыном. Девушке ничего не стоило познакомиться и расположить к себе парня. «Взрослый ребенок», - думала о нем Лиза, хотя Славик был ее на год старше.

Подгадав время, когда Анны не было дома, Лиза «согласилась» зайти к Славику на чашку кофе. Покопавшись в карманах, висевшей в прихожей женской одежды, Лиза нашла электронный брелок – тот самый, который офис-менеджер прикладывала к считывателям в «Камее».        

Нацепив на себя «прогрессивные» балахоны, парик с дредами и прочие аксессуары, превратившие ее из элегантной модницы в «продвинутого» пацана, взяв с собой картонную коробку с картриджами, девушка вечером двинулась в путь. «Камея» имела отдельный вход с собственной охраной. Через стеклянные вставки в дверях, отделявшие архитектурную мастерскую, просматривался холл и часть коридора. Выждав на лестнице, пока охранник отлучится, Лиза проникла на территорию фирмы. Коробка с картриджами ей нужна была на тот случай, если придется объяснять цель своего визита. В ее студии дизайна, за оргтехникой следили системные администраторы. Не редко они приступали к ремонту сломанной техники, когда в офисах не оставалось ни души – так удобней, можно отключать сеть, не опасаясь возмущений сверхзанятых сотрудников. Иногда приглашали специалистов со стороны. К ним ходил незнакомый парень и подолгу ковырялся в принтере. Лиза решила, что роль мастера-системщика - ее вариант. Подростковую одежду девушка выбрала не случайно – обычно системные администраторы предпочитают свободный стиль, по крайней мере, при галстуке они точно не ходят, а главное, балахоны как нельзя лучше, скрывают фигуру, делая ее бесполой. С прической Лиза перегнула. Дреды даже на системном администраторе смотрятся вызывающе, но зато прекрасно ее маскируют. 

Необходимость объясняться, «кто оно и зачем пришло», у Лизы не возникла. Девушка беспрепятственно попала в кабинет главного архитектора, щедро насыпала отравы в литровую банку с сахаром, хорошо перемешала и довольная проделанной работой, покинула помещение.

Выходя из кабинета, в коридоре она увидела рыхлую девицу с чайником. Чтобы обозначить принадлежность к профессии, Лиза уронила коробку, из которой выкатились картриджи. Девица равнодушно посмотрела на чучело с неэстетичными войлочными волосами и скрылась за соседней дверью.

Сделав дело, Лиза не разорвала отношений со Славиком, парень был ей нужен в качестве информатора. Прогуливаясь с ним по парку, девушка издалека завела разговор о «Камее». Слово за слово и Славик сам рассказал ей ужастик из жизни архитектурной мастерской.

- У матери на работе женщину убили. В разгар рабочего дня задушили. Представляешь?!

Лиза не представляла. Причем здесь женщина и почему задушили?

В другой раз Славик первым заговорил об убийстве. Он чувствовал себя Джеймсом Чейзом, повествующим детектив с лихо закрученной интригой.

- На «Камее» лежит проклятье, - заговорщицки произнес он, любуясь, как ветер играет волосами подруги. Девушка удивленно приподняла изогнутую бровь и чуть наклонилась в сторону Славика, показывая заинтересованность. Польщенный парень, продолжил: - На днях там убили мужчину – главного архитектора.

- Как?! – ахнула Лиза, изобразив испуг. – Его тоже задушили?

- Нет, его отравили. И женщину отравили. Сначала думали, что это была асфиксия (Славик специально посмотрел в Интернете нужный термин), а потом экспертиза установила отравление. Всех сотрудников подозревают – каждого по несколько раз допрашивали.

Лиза была сама не своя: что она наделала  - погибла женщина! Но почему? Как это могло случиться?! Зачем она все это затеяла? Не таким она видела возмездие. Должен был пострадать только Авдеенко. Расправляясь с врагом, Лиза собиралась восстановить справедливость, которая так бессовестно была попрана тридцать лет назад. Причинив зло невинному человеку, она сама стала ничем не лучше Авдеенко и заслуживает наказания.

Лиза ходила задумчивая, лицо сникло, глаза больше не блестели, они смотрели тяжелым взглядом побитой жизнью зрелой женщины. Если бы она верила в чистоту правоохранительных органов, она бы сдалась в милицию. Ей казалось, что так стало бы легче. Но как можно доверять людям в погонах после того, как они обошлись с ее матерью? Милена Игнатьевна едва не умерла от глубоких ожогов, она провела в больнице несколько месяцев, мучаясь от боли, и страдает до сих пор. В милиции закрыли глаза на ее сломанную жизнь и отпустили преступника только потому, что за него похлопотал влиятельный родственник. «Что для них чья-то судьба - фамилия в сводке или крестик в отчете. Перед такими каяться - с души камень не сойдет, скорее, в нее наплюют». Мысли девушки все чаще стали возвращаться к яду, что остался, после отмщения. Лиза собиралась выпить его сама.

Не зная зачем, она пришла на Моравскую улицу. Лиза хотела посмотреть на результат того, ради чего, все затеяла: увидеть похороны Авдеенко или услышать о них пересуды пенсионерок во дворе. Она стала совершенно не похожей на себя: шла медленно, реагировала на все вяло и рассеяно смотрела по сторонам. Ноги ее несли к знакомой девятиэтажке, которая теперь казалась осиротевшей. Лиза, словно в тумане свернула во двор, обходя преграду из, плотно наставленных автомобилей. «Где-то здесь колымага Авдеенко - он, наверное, лишился гаража», - равнодушно подумала девушка и посмотрела вдаль. Лизу словно что-то обожгло: сознание еще не верило, но сердце уже точно знало – все было напрасно! Из парадной степенно, с самодовольной улыбкой на сонном лице вышел Авдеенко. Он подошел к белым «Жигулям», пискнул сигнализацией и уселся в машину.

Мгновенно апатия исчезла, мысли стремительно упорядочились, и вернулась способность соображать. Вместо возможной пациентки психиатра во дворе стояла энергичная, собранная девушка с плохо уложенными волосами и небрежным макияжем. В ее голове уже родился план. Лиза рысью обогнула дом – окна квартиры Авдеенко выходили на противоположную сторону. «Отлично», - оценила она, рассматривая лоджию на втором этаже. Лоджия была не остеклена и имела ажурную металлическую решетку. Место тоже подходило: дом стоял в глубине дворов, и под окнами Авдеенко густо росли деревья, пряча их за зеленой ширмой. Лестничная клетка Лизе тоже понравилась: около мусоропровода второго этажа стояло несколько пластиковых пакетов, тут же лежали коробки и бутылки. Из люка, не желая проходить вниз, торчал мусор. Этажом выше наблюдалась похожая картина.

Утром, приняв облюбованный образ дворового бездельника, с банкой пива Лиза заняла пост на площадке между четвертым и третьим этажами. Рабочий день в «Камее» начинался с девяти, минус час на дорогу, и час на сборы. Выходило, что утром дежурить следовало с семи до восьми – время, когда Авдеенко теоретически мог пойти выносить мусор. Труднее обстояло дело с вечерней вахтой – тут интервал был куда шире – с девятнадцати до полуночи. Так долго околачиваться в парадной Лиза не хотела, и был риск вызвать подозрение бдительных жильцов. Она решила караулить с утра, а там – как пойдет. С первого раза не повезло: дверь квартиры Авдеенко отворилась в начале девятого. Завсектором спешно спустился по ступеням и вытряхнулся на улицу.

На следующий день, с половины восьмого вечера в подъезде между лифтом и мусорным бачком стоял угловатый сутулый парень в черной просторной толстовке с алой надписью «Анархия» на спине. Он держал в руке розу, и пялился во двор сквозь замызганное стекло. Лицо его скрывал широкий «кенгурятник». Лиза решила подождать час или полтора – на сколько ее хватит. Хватило минут на сорок – раздражал запах горелой картошки, тянувшийся из какой-то квартиры, к нему добавлялся широкий спектр ароматов помойки. Она положила замученную розу на подоконник и уже направилась к лифту, как снизу послышалось клацанье замков. По привычке Лиза метнулась к наблюдательному пункту - проему, с которого просматривались все этажи. Таким она Авдеенко еще не видела: в байковой рубашке с закатанными рукавами, спортивных штанах и резиновых шлепанцах, обутых на толстые махровые носки. На вытянутой руке, чтобы не запачкаться, Авдеенко нес пластиковый пакет с мусором. Больше всего Лизу рассмешил кружевной передник, повязанный поверх круглого пивного брюшка. Мусоропровод по прежнему был забит, и Авдеенко так же, как и все жильцы, с чистой совестью оставил мусор на лестничной клетке.

Лиза надела перчатки и брезгливо вытащила из выброшенного Авдеенко пакета рыбные очистки. Остальное она забрала с собой. Не доходя до дома пару кварталов, Лиза свернула в один из дворов, где стояли мусорные контейнеры. Здесь она отсортировала добычу: яичная скорлупа, огрызки и прочие пищевые отходы не годятся, а вот газета и пластиковая бутылка – как раз то, что надо.

«Подозревают всех сотрудников и допрашивают по несколько раз», - вспомнила она слова своего ухажера. – «С его причастностью к химической промышленности, пусть даже в прошлом, у Авдеенко есть все шансы быть одним из основных подозреваемых. Отпечатки преступника на таре есть, на упаковке тоже, - удовлетворенно думала Лиза, высыпая в бутылку из-под минеральной воды оставшийся яд. – Завернем в газетку и вещдок готов». Забросить бутылку на лоджию Авдеенко не составило труда. Лиза, когда мысленно прокручивала эту комбинацию, предполагала залезть на дерево, чтобы попасть наверняка. Но оценив высоту на месте, девушка размахнулась и точным броском баскетболиста, даже не задев решетку, отправила улику в тыл врага.

- Столько новостей, - взахлеб рассказывал Славик, прогуливаясь с Лизой по набережной. Он очень обрадовался, когда пропавшая на три недели девушка позвонила и предложила встретиться. –  Нашли отравителя! Я сам участвовал в погоне и присутствовал на опознании.

- И кто же он?

- Мужик один, сотрудник «Камеи» Авдеенко. Кто бы мог подумать: с виду, тихий, приятный и совершенно не конфликтный человек.

- Вы знакомы? – поинтересовалась Лиза.

- Нет, я его никогда не видел - мама рассказывала. Он у них заведующим сектором работал. Теперь все, лет пятнадцать ему обеспечено, - сказал Славик со знанием дела, - двух человек на тот свет отправил – за это серьезный срок полагается.

То, чего она так отчаянно хотела – состоялось: Авдеенко понесет наказание. Он не будет знать, за что отбывает срок, станет писать во все мыслимые инстанции, чтобы обжаловать приговор, требовать справедливости.… Но он не может не помнить своего ужасного поступка, которым перечеркнул судьбу ее матери. Однажды, когда Авдеенко потеряет всякую надежду выйти из тюрьмы, он поймет, что это не судебная ошибка,  а расплата за то давнее преступление, о котором давно никто не помнит. Никто, кроме пострадавшей и ее близких. Хотя, имея представление об Игоре Михайловиче, Лиза усомнилась, что тому придет в голову подобная мысль. Но это уже было не важно.

Лиза смотрела сквозь широкое окно аэропорта, как по взлетному полю перемещается самолет. Здоровенная железная махина на огромной скорости пронеслась по взлетной полосе и взмыла вверх. Они с матерью тоже скоро поднимутся в небо, чтобы больше никогда не вернуться. Лиза покидала континент с тяжелым сердцем.

Милену Игнатьевну ничего не удерживало в этой стране. Все, что у нее было – Лиза, единственная и любимая дочь. Красавица, умница – с красным дипломом окончила институт и стала востребованным специалистом. Здесь работала в хорошей фирме, а теперь еще лучше нашла – в Австралию пригласили. И ее с собой берет – замечательная у нее дочка. Упорная, трудолюбивая - Лизочка многого добьется с таким характером. «Лишь бы только была счастлива!», - Милена Игнатьевна с нежностью посмотрела на дочь. Женщина вспомнила себя в юности, когда впервые собиралась уехать за рубеж. Она была красивой и счастливой, впереди ждала большая любовь и заграничная сказка, но все это оборвалось в одночасье. Красота сменилась уродством, любви не стало, и сказка закончилась. Морис в первое время приходил в больницу: приносил цветы и сидел у койки. Потом посещения стали реже, а когда сняли повязки и он увидел, какой стала его невеста, Морис и вовсе исчез. Отвернулись друзья, растерялись поклонники – кому интересна девушка – чудовище? Ее все жалели, и одновременно разглядывали, словно экспонат в Кунсткамере. От этого мир стал ненавистен, и хотелось удавиться. Покончить с собой не получалось – не хватило силы духа, и Милена решила жить. Жить вопреки всему: пусть она урод, от которого все стремятся отгородиться, отрезанный ломоть, негласно отвергнута и вычеркнута из общества. Несмотря ни на что, она одевалась по моде и следила за собой, всегда являлась на праздничные вечера, что случались на их заводе: Новый год, день химика. На восьмое марта и ей дарили букет тюльпанов. На работе Милена всегда отмечала свой день рождения. Она нарочно устраивала пышное торжество с оригинальными приглашениями, домашними пирогами, конкурсами и танцами. Начальник отдела протягивал ей цветы и отводил глаза: обычно он целовал именинниц в щечки, а Милену не мог – вовсе не оттого, что та была сильно безобразной, а потому, что опасался насмешек коллектива. Произносили тосты. Желали оставаться такой же доброй, умной и… запинались. Потому, что дежурный набор: красивой, счастливой, жизнерадостной  - не подходил. Милену это забавляло. Она нарочно объявляла белый танец и спешила пригласить самого привлекательного и разборчивого до женской внешности кавалера. Мужчины этого боялись, как огня и спешили разбежаться по курилкам. Нерасторопной особи мужского пола, не успевшей улизнуть, оставалось только стойко переносить экзекуцию. Милена нарочно вытаскивала свою жертву в центр зала, и они кружили в танце, пронзаемые любопытными взглядами. Кавалер пытался стоять от дамы, как можно дальше, держал ее за талию кончиками пальцев, словно та была изо льда и могла растаять, если прикоснуться всей ладонью. В разгар веселья Милена доставала козырь из рукава: она ставила национальную музыку, из-за чего обычно слышалось недовольное «У-у-у» разогревшихся парочек, знающих только два танца: медленный и быстрый. Медленный - в притирку друг к другу едва переставлять ноги, быстрый – ноги переставлять энергичнее, и можно без пары. Милена превосходно исполняла разные танцы, поскольку специально занималась с хореографом. На публике она предпочитала исполнять фламенко или сиртаки - что-нибудь яркое и завораживающее. Ее выход и раньше привлекал внимание, но теперь на Милену смотрели не как на экзотическое страшилище, а как на блестящую артистку. Она показывала прекрасную технику танца и раскрывала его характер. Ее плавные движения, органичные с эмоциональной музыкой производили на зрителей глубокое впечатление и запоминались надолго. Глядя на Милену, всем хотелось присоединиться и двигаться точно так же, как она. В эти короткие мгновения танцовщица была счастлива, она чувствовала себя прежней всеми любимой Леночкой и забывала о своем уродстве.

 С Николаем она познакомилась в доме культуры. Он, как и Милена, брал частные уроки хореографии. У них вел занятия один педагог, только в разное время. Парень приходил раньше и, ожидая своего часа, наблюдал, как скользит по классу Милена. Молодые люди подружились  и между ними завязались отношения, похожие на роман. Когда стало известно, что появится Лиза, Николай обрадовался и предложил выйти за него замуж. Милена не согласилась. Парень был товарищем по несчастью: бестелесный очкарик с огромными диоптриями, которого так же, как и ее всюду отвергали за физический недостаток. «Кому еще такая нужна? – с насмешкой думала про себя Милена. – По Сеньке и шапка. Не при такой наружности носом вертеть. Радоваться надо, что хоть кто-то в жены зовет, а не коленце выбрасывать». Не станет она брать, что дают, и тем самым признавать себя последним сортом. Уж лучше как-нибудь одной. А за дочку спасибо, только ради нее Милена и встречалась с Николаем.

 Объявили посадку на Бангкок. Милена Игнатьевна и Лиза поднялись с кресел и направились к выходу, где уже выстроилась небольшая очередь из пассажиров на их рейс. Последние минуты в этой стране, потом пересадка в Таиланде и через восемь часов зеленый континент.

- Я обязательно заработаю на пластическую операцию, и ты будешь у меня красавицей, мамочка, - горячо зашептала Лиза, когда шасси оторвались от земли. Впереди у Лизы была цель.

  ***

- Колесников! – срываясь на визг, прогремело на все крыло третьего этажа. - Колесников, встать!

Дети притихли, с испугом глядя на учительницу математики. Молодая женщина грозовой тучей нависла над классом. Ее лицо и шея покрылись красными пятнами, пальцы собирались сломать линейку, которой она обычно била учеников.

Из-за последней парты неторопливо встал щуплый шестиклассник. Он поднял глаза с длинными белесыми ресницами и посмотрел в упор на разъяренную фурию. Ребята осторожно оборачивались, чтобы взглянуть на своего товарища. Раздались шепотки и  вздохи. Все замерли в ожидании чего-то страшного. Одноклассников охватил ужас и одновременно любопытство – что будет дальше? Максим Колесников, над чьей головой повис меч Немезиды, казалось, был единственным из присутствующих, кого не волновало происходящее. Его веснушчатое бледное лицо оставалось невозмутимым, что окончательно взбесило Нину Александровну.

- Это что?! Что, я тебя спрашиваю, выродок? – она потрясла в воздухе раскрытым дневником и швырнула его на свой стол.

- Я не выродок, - тихо произнес мальчик, не отводя глаз.

- Нет, ты выродок!

- Я не выродок.

- Выродок! Выродок! Хамить он мне еще будет.

Нина Александровна сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух. Затем, тирада продолжилась.

- Вы только посмотрите на него! Каков выродок, а? – теперь она обращалась к классу.

- Я не …

- Молчать! – математичка крикнула так, что у ребят зазвенело в ушах. - Не перебивай, когда взрослые говорят!

Максим больше не произнес ни слова. Он стоял до конца урока молча, думая о том, как после школы пойдет на тренировку. Скоро городские соревнования по кунг-фу, где ему предстояло выступить от своего района.

- Денег у него нет! Подумать только, нищета какая! – разорялась учительница. – На ремонт школы ему не насобирать. У всех, значит, нашлись девятьсот рублей, а у Колесникова нет. Кто, по-твоему, ничтожество, за тебя платить будет? Молчишь? Что морду отвернул, стыдно? А я скажу, кто. Твой долг на всех разделят и с ребят вычтут.

В классе чуть слышно раздались возмущения.

- Вот, чмо! – выкрикнул мальчишеский голос.

- Оборзел.

- В рыло ему.

Поднялся шум. Все смотрели на Максима с нескрываемой враждой. Мальчики обзывали его обидными словами, девочки презрительно фыркали.

- Тихо! Заканчиваем балаган! – запоздало сделала замечание Нина Александровна. Голос ее прозвучал громко, но с теплотой. Когда надо, она умела быть ласковой. Сейчас математичка хотела видеть ребят своими союзниками в борьбе против ненавистного «гаденыша».

- Посмотрим еще, Колесников, что твоя мамашка теперь запоет. Я ей покажу, как писульки в дневниках писать. «Не терроризируйте ребенка» - пискляво процитировала учительница запись в дневнике, пытаясь подражать матери Максима.  В классе засмеялись, но, наткнувшись на суровое лицо Нины Александровны, осеклись.

Она двумя пальцами взяла дневник, прошлась по классу и бросила его на парту Колесникова. После этого с демонстративной брезгливостью вытерла руки носовым платком. Платок тут же полетел в мусорную корзину.

- Хочешь, дам четыреста двадцать рублей. Можешь не сразу отдавать. Потом когда-нибудь, когда заработаешь. - Инка стояла над душой уже десять минут. Уроки давно закончились, школа опустела. В коридоре остались только двое: он, Максим, - задержался в спортивном зале  - и Инка. Чего она тут делает – не понятно. Но надоесть уже успела.

Максим резко обернулся, так, что девочка отпрянула.

- Чего тебе надо? – недружелюбно спросил он.

- Мне? – Инна растерялась. - Я бы больше предложила, но у меня только четыреста двадцать. Я хотела тебе помочь, тебе же деньги нужны…

От этих слов Максима передернуло. Захотелось сказать что-нибудь резкое, но не сумел подобрать нужных выражений. В Инкиных зеленых глазах было столько искренности и беззащитности, что нагрубить он не смог. Колесников вскочил с подоконника и поспешил прочь.

-  Ты ничего не понимаешь! – вдогонку крикнула девочка. - Лучше заплатить, иначе не отстанет.

Этот эпизод из детства вспомнился Максиму, когда он ждал своей очереди на регистрацию на рейс до Дублина.  Там он пересядет на другой самолет, который доставит его в Отаву. Всего десять часов и он, Максим Колесников на другом континенте, где другие законы, другие правила игры и другая жизнь. Максим все решил. Он уезжает навсегда. Уезжает, чтобы все забыть, и стать другим человеком. Он даже имя изменит, его будут звать на иностранный манер как-нибудь Макс Колесник или Максимилиан Колесн.

После того, как он убил Нину Александровну, Макс уже точно знал: это было первое и последнее в его жизни убийство. С того момента в нем что-то изменилось, больше ничего не давило, не угнетало, не терзали сомнения по поводу собственного несовершенства. Максим ощутил себя человеком, который никому ничего больше не должен доказывать, даже самому себе. Стало ли ему от этого легче – вряд ли. Вместо одного душевного терзание, он получил другое – тяжесть греха душегубства. Макс даже не пытался себя оправдать, как часто ищут себе оправдание убийцы, тем, что избавили мир от жестокого и несправедливого человека. Он все понимал: оправданий его поступку нет. Что им двигало в тот момент, он не знал – это было словно наваждение, он шел по предложенной Ниной Александровной дорожке. Это она в свое время внушила ему аксиому: «Ты – готовый клиент для колонии. Из тебя может выйти только бандит!». Семя упало в почву и принесло урожай, ставший сеятелю поперек горла.

Еще одна тревога беспокойной птицей вила гнездо в его сердце. Инна. «Как же я не уберег тебя, Инка? Как я смог это допустить?». На этот вопрос Макс не смог найти ответа никогда.