КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Эта песня мне знакома [Мэри Хиггинс Кларк] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Мэри Хиггинс Кларк «Эта песня мне знакома»

Мэрилин, моей старшей дочери и самой близкой подруге, с любовью

БЛАГОДАРНОСТИ

Писательство обрекает человека на одиночество, и счастлив тот, за кем стоят близкие люди, готовые ободрить и поддержать его на этом нелегком пути. Когда я принимаюсь за очередную книгу, мой бессменный редактор, Майкл Корда, и ведущий редактор Чак Адамс всегда готовы помочь советом или просто добрым словом. Я бесконечно благодарна им, как и моему пресс-агенту Лизель Кейд, моему агенту Сэму Пинкусу, а также Джипси да Сильве и ее помощникам Джошуа Коэну и Джонатану Эвансу.

Низкий поклон и огромная благодарность моим близким, детям и внукам, моему мужу Джону Конхини, а также моим верным друзьям Агнес Ньютон, Надин Петри и Ирен Кларк. Вы — прекрасная команда, и я люблю вас!

А теперь, дорогие читатели, я надеюсь, что вам понравится эта книга.

ПРОЛОГ

Отец мой служил садовником в семействе Кэррингтонов. Их пятидесятиакровое поместье было одним из последних частных владений подобных размеров в Энглвуде, богатом городке в трех милях к западу от Манхэттена за мостом Джорджа Вашингтона, который отделяет Нью-Йорк от Нью-Джерси.

В один августовский день двадцать два года назад — мне в ту пору исполнилось шесть лет — отец, несмотря на то что была суббота, его выходной, решил заехать туда, проверить только что установленное в саду освещение. В тот вечер Кэррингтоны давали прием на двести персон, и папа, на которого хозяева уже начинали косо посматривать из-за его чрезмерного пристрастия к спиртному, понимал, что, если фонари, установленные в саду, не будут работать как полагается, со своим местом он может распрощаться.

Поскольку мы с ним жили одни, ему поневоле пришлось взять меня с собой. В саду он усадил меня на ближайшую к террасе скамью и строго-настрого наказал никуда не отлучаться, пока он не вернется.

— Я могу задержаться, — добавил он, — так что, если тебе понадобится в туалет, там за углом сетчатая дверь. Уборная для прислуги сразу за дверью.

Только это мне и требовалось. Я не раз слышала, как отец в красках расписывал моей бабке внутреннее убранство величественного каменного особняка, и дом всецело завладел моим воображением. Построен он был в семнадцатом столетии в Уэльсе, здесь имелась и потайная часовня, где в кровавую эпоху правления Оливера Кромвеля, задавшегося целью искоренить в Англии все следы католичества, даже скрывался и тайно служил мессы священник. В 1848 году по распоряжению Питера Кэррингтона Первого особняк разобрали и перевезли в Энглвуд, где он был вновь воссоздан по камешку в первозданном виде.

По рассказам отца я знала, что в часовню ведет массивная деревянная дверь, располагающаяся на втором этаже, в самом дальнем его крыле.

Не взглянуть на нее было выше моих сил.

Выждав минут пять после того, как отец скрылся в саду, я прошмыгнула в дверь, на которую он указал. Справа от входа оказалась черная лестница, и я бесшумно двинулась по ступеням наверх. На тот случай, если бы в пути я на кого-нибудь наткнулась, у меня было заготовлено объяснение, что я ищу уборную. В конце концов, твердила я себе, отчасти так оно и было.

Очутившись на втором этаже, я с замирающим сердцем на цыпочках двинулась по лабиринту устланных ковровыми дорожками коридоров и плутала по ним, пока наконец не увидела ее: массивную деревянную дверь, о которой говорил отец.

До сих пор на пути мне никто не встретился; ободренная таким везением, я бегом преодолела последние несколько шагов и с разбегу толкнула дверь. Под моим напором она со скрипом подалась, но приоткрылась ровно настолько, чтобы я смогла протиснуться в щель.

Очутившись в часовне, я словно перенеслась в прошлое. Она оказалась куда меньше, чем я ожидала. Я-то в своем воображении рисовала себе нечто вроде часовни Божьей Матери в соборе Святого Патрика, куда мы с бабушкой непременно заходили поставить свечку за упокой души моей матери в тех нечастых случаях, когда приезжали в Нью-Йорк за покупками. И всякий раз бабуля пускалась в пространные воспоминания о том, как хороша была мама в тот день, когда они с отцом венчались в этом соборе.

Стены и пол часовни были сложены из камня, и на меня пахнуло сыростью и холодом. Об изначальном предназначении этого помещения напоминала лишь выщербленная и облупившаяся статуя Девы Марии; тусклая электрическая свеча, мерцающая перед ней, была единственным источником скудного освещения. Перед маленьким деревянным столиком, который, очевидно, когда-то служил алтарем, тянулись два ряда деревянных скамей.

Не успела я толком оглядеться, как дверь заскрипела, и я поняла, что кто-то собирается войти. Мне не оставалось ничего иного, как броситься ничком на пол и, закрыв лицо руками, забиться меж двух скамей.

Судя по голосам, в часовню вошли мужчина и женщина. Голоса их, резкие и раздраженные, эхом отдавались под каменными сводами. Они ругались из-за денег; для меня это было не в диковинку. Бабушка постоянно пилила отца, ворча, что, если он не бросит пить, то в конце концов мы с ним останемся без крыши над головой.

Женщина требовала денег, мужчина отвечал, что уже и так достаточно ей заплатил.

— Это последний раз, честное слово, — пообещала она.

— Как же! Эта песня мне знакома! — ответил он.

Я уверена, что точно запомнила тот момент. Осознав, что в отличие от моих детсадовских друзей у меня нет мамы, я стала осаждать бабушку просьбами рассказать мне о ней все-все-все, что она только помнит. Среди прочего бабушка поведала мне про школьное представление, в котором мама однажды выступала, еще ученицей старших классов, с песней под названием «Эта песня мне знакома».

— Ах, Кэтрин, до чего же твоя мама красиво ее пела! У нее был чудесный голос. Все хлопали в ладоши и кричали: «Бис! Бис!» Пришлось ей спеть еще раз.

И бабушка напела мне мелодию.

Последовавший за репликой мужчины разговор я не расслышала, разобрав лишь «не забудь», шепотом брошенное женщиной перед тем, как та вышла из часовни. Мужчина остался; я слышала его тяжелое дыхание. Потом он принялся негромко насвистывать ту самую песню, которую мама пела на школьном представлении. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что он, видимо, пытался успокоиться. Просвистев несколько тактов, он умолк и вышел из часовни.

Я выждала некоторое время, показавшееся мне вечностью, и, выбравшись наружу, поспешила вниз по лестнице и вернулась в сад. О том, что я побывала в доме, и о разговоре, невольно подслушанном, отцу я, разумеется, рассказывать не стала. Но разговор этот накрепко засел в моей памяти, и я до сих пор помню все до последнего слова.

Кто были эти двое, я не знаю. Но теперь, двадцать два года спустя, для меня очень важно это выяснить. Единственное, что удалось узнать наверняка о том вечере, это то, что в доме остались ночевать несколько гостей, а также пять человек из обслуги и местный организатор банкетов с подручными. Однако этого знания может оказаться недостаточно, чтобы спасти жизнь моему мужу, если он вообще этого заслуживает.

1

Мое детство прошло в тени похищения ребенка Линдберга.

Поясню: я родилась и выросла в Энглвуде, штат Нью-Джерси. В 1932 году был похищен внук самого знаменитого энглвудца, посла Дуайта Морроу. Вдобавок так уж вышло, что отцом этому ребенку приходился не кто иной, как самый известный на тот момент человек, полковник Чарльз Линдберг, который первым в мире в одиночку перелетел Атлантический океан на одномоторном самолете. Назывался он «Дух Сент-Луиса».

Моей бабушке в ту пору было восемь лет, и она отлично помнит и кричащие заголовки газет, и толпы журналистов, осаждавших Некст-Дей-Хилл, поместье Морроу, и арест Бруно Хауптманна, которого обвинили в похищении несчастного малыша, и судебный процесс над ним.

С тех пор утекло немало воды. Теперь самая выдающаяся достопримечательность Энглвуда — особняк Кэррингтонов, похожее на замок каменное строение, то самое, где я тайком побывала в детстве.

Все эти мысли крутились у меня в голове, когда я второй раз в жизни очутилась за воротами поместья Кэррингтонов. Двадцать два года прошло, думала я, представляя любопытную шестилетку, какой была когда-то. Возможно, воспоминание о том, как всего несколько недель спустя Кэррингтоны уволили моего отца, вызвало у меня внезапный приступ неловкости. Погожее октябрьское утро сменилось сырым ветреным днем, и я пожалела, что не оделась теплее. Жакет, в который я облачилась с утра, оказался слишком легким и светлым.

Я безотчетно припарковала свою видавшую виды машину поодаль от внушительного въезда, не желая выставлять ее на всеобщее обозрение. Пробег в сто восемь тысяч миль не скроешь, даже если твоя машина недавно вымыта и без единой вмятины.

Волосы я убрала в строгий узел, но за то время, пока поднималась на крыльцо и дожидалась, когда мне откроют, ветер успел растрепать их. Открыл мне мужчина за пятьдесят с редеющими волосами и брюзгливо поджатыми тонкими губами.

В просторном вестибюле было сумрачно, свет просачивался сквозь витражные окна. Рядом со средневековым гобеленом с батальной сценой возвышалась статуя рыцаря в латах. Мне очень хотелось рассмотреть гобелен во всех подробностях, но вместо этого я покорно последовала за своим провожатым по коридору в библиотеку.

— Мистер Кэррингтон, к вам мисс Лэнсинг, — сказал он. — Я буду в кабинете.

Из его слов я сделала заключение, что он секретарь.

В детстве я частенько рисовала воображаемый дом, в котором мне хотелось бы жить. Больше всего я любила представлять комнату, где могла бы читать днями напролет. Непременным атрибутом этой комнаты были камин и книжные полки. В одном из вариантов фигурировал уютный диван, а в уголке его я нарисовала себя, свернувшуюся клубочком с книжкой в руках. Не хочу сказать, что я художник, вовсе нет. Человечки у меня выходили корявые, книжные полки — косые, а нарисованный ковер представлял собой многоцветную пятнистую копию того, что я видела в витрине антикварной лавки. Но пусть мне и не под силу было запечатлеть плод моих фантазий на бумаге, я знала, чего я хочу. А хотела я именно такую комнату, в какой очутилась сейчас.

Питер Кэррингтон сидел в широком кожаном кресле, положив вытянутые ноги на маленькую скамеечку. Лампа на столике рядом с креслом не только освещала книгу, которую он читал, но и обрисовывала его мужественный профиль.

Кэррингтон был в очках, и, когда он вскинул голову, они съехали у него с переносицы. Он поднял их, положил на стол, снял ноги со скамеечки и поднялся. Мне случалось сталкиваться с ним в городе и видеть его фотографии в газетах, так что представление о нем у меня имелось. Но, увидев Кэррингтона воочию, я поняла, что личная встреча совсем другое дело. Питер Кэррингтон производил впечатление человека, неколебимо уверенного в своей власти, и это впечатление не рассеялось, даже когда он с улыбкой протянул мне руку.

— В своем письме вы были очень убедительны, Кэтрин Лэнсинг.

— Спасибо, что позволили мне приехать, мистер Кэррингтон.

Он крепко пожал мне руку. Я видела, он изучает меня в точности так же, как и я его. На самом деле он был выше, чем показался мне с первого взгляда, с поджарым торсом бегуна. Глаза у него были скорее серые, нежели голубые, а худое, с правильными чертами лицо обрамляли темные волосы. Они казались чуть длинноватыми, но это его не портило. На нем был вязаный кардиган темно-коричневого цвета с вкраплениями рыжего. Если бы мне предложили угадать род его занятий, я предположила бы, что он преподает в колледже.

Я знала, что ему сорок два года. Значит, в тот день, когда я тайком пробралась в этот дом, ему было около двадцати. Интересно, присутствовал ли он на том приеме? Теоретически это вполне возможно: был конец августа и занятия в Принстоне, где он учился, наверное, еще не начались. А даже если и начались, он вполне мог приехать домой на выходные. До Принстона всего-то полтора часа езды.

Меж тем Питер предложил мне присесть в одно из двух парных кресел у огня.

— Я давно уже ждал предлога затопить камин, — сказал он. — Сегодня погода наконец пошла мне навстречу.

Его слова лишний раз напомнили мне, что мой желто-зеленый жакетик был бы куда уместнее в августовский день, нежели в середине осени. Я почувствовала, как выбившаяся из прически прядь волос упала мне на плечо, и попыталась заправить ее обратно в узел, где ей надлежало находиться.

Я окончила университет по специальности библиотечное дело; при моей страсти к чтению такой выбор профессии был совершенно естественным. С тех пор вот уже пять лет я работаю в Энглвудской публичной библиотеке и вплотную занимаюсь городской программой ликвидации неграмотности среди взрослых.

И теперь я стояла в этой внушительной библиотеке «с протянутой рукой», как выразилась бы моя бабушка. Я готовила благотворительную вечеринку по сбору средств для нашей программы, и мне хотелось сделать ее эффектной. Заставить людей выложить по триста долларов за входной билет на вечеринку с коктейлями, по моему мнению, можно было единственным способом, а именно устроить ее здесь, в этом доме. Особняк Кэррингтонов в Энглвуде и его окрестностях успел обрасти легендами. Все знали его историю и то, что его перевезли из Уэльса. Я не сомневалась, что, если привлечь гостей перспективой увидеть его изнутри, аншлаг нам обеспечен.

Вообще-то я человек в себе довольно уверенный, но, сидя в кресле под взглядом этих серых глаз, вдруг почувствовала себя скованно и не в своей тарелке. Словно время повернулось вспять и я снова стала дочкой садовника, который злоупотреблял спиртным.

Давай к делу, велела я себе, хватит уже рассусоливать. И, дав себе крепкого ментального пинка, я начала свою тщательно отрепетированную речь.

— Мистер Кэррингтон, как я уже писала вам в своем письме, в мире множество благих начинаний, требующих финансовой поддержки. Разумеется, ни один человек не может участвовать во всех сразу. Откровенно говоря, в наше время даже состоятельным людям приходится туго. Вот почему нам так важно найти способ привлечь людей на нашу вечеринку и побудить их сделать пожертвование.

Покончив с этим предисловием, я перешла к просьбе позволить нам провести нашу благотворительную вечеринку в его особняке. Выражение его лица изменилось, и я поняла, что сейчас услышу «нет».

Надо отдать ему должное, сформулирован отказ был элегантно.

— Мисс Лэнсинг, — начал он.

— Прошу вас, зовите меня Кей.

— Мне казалось, ваше имя Кэтрин.

— В моем свидетельстве о рождении и для моей бабушки.

Он рассмеялся.

— Понимаю. — Он мягко продолжил: — Кей, я с радостью подписал бы для вас чек…

— Я в этом не сомневаюсь, — перебила его я. — Но, как я уже писала, дело не только в деньгах. Нам нужны добровольцы, готовые учить людей читать, и наилучший способ их набрать — побудить их прийти на нашу вечеринку, а потом привлечь в наши ряды. У меня на примете есть первоклассный организатор банкетов, и он пообещал дать нам скидку, если вечеринка будет проходить здесь. Это займет всего два часа, но может изменить жизнь многих людей!

— Мне нужно подумать, — произнес Питер Кэррингтон, поднимаясь.

Аудиенция была окончена. Мой ум лихорадочно заработал, я решила, что терять мне все равно нечего, и добавила:

— Мистер Кэррингтон, я много читала об истории вашей семьи. На протяжении многих поколений ваш дом был одним их самых гостеприимных во всем округе Берген. Ваш отец, дед и прадед поддерживали начинания местной общины и много занимались благотворительностью. Если вы сейчас поможете нам, то сделаете очень доброе дело, которое вам самому почти ничего не будет стоить.

Я не имела никакого права чувствовать себя жестоко разочарованной, однако же чувствовала. Он ничего не ответил, и, не дожидаясь, пока он или его секретарь проводят меня, я отправилась восвояси. Перед входной дверью я помедлила и торопливо оглянулась назад, на черную лестницу, по которой украдкой поднялась столько лет назад. После этого я удалилась, уверенная, что это был мой второй и последний визит в этот особняк.


Два дня спустя фотография Питера Кэррингтона появилась на первой полосе «Суперстар», еженедельной бульварной газетенки. На снимке двадцатидвухлетней давности он был запечатлен выходящим из полицейского участка после допроса по делу об исчезновении восемнадцатилетней Сьюзен Олторп, которую никто не видел после достопамятного приема в особняке Кэррингтонов. Огромный заголовок вопрошал: «Возможно, Сьюзен Олторп жива?», а под фотографией шрифтом помельче было набрано: «Известный предприниматель до сих пор остается подозреваемым в деле об исчезновении дебютантки Сьюзен Олторп, которая на этой неделе отпраздновала бы свой сорокалетний юбилей».

Гвоздем номера был материал, посвященный хронике поисков Сьюзен, и, поскольку ее отец был послом, дело о ее исчезновении сравнивали с похищением ребенка Линдберга.

Авторы статьи не обошли своим вниманием и обстоятельства, при которых четыре года назад погибла беременная жена Питера Кэррингтона, Грейс. Грейс Кэррингтон, известная своим пристрастием к спиртному, в тот день давала вечеринку в честь дня рождения сводного брата Питера, Ричарда Уокера. Питер появился дома после двадцатитрехчасового перелета из Австралии, увидел, в каком состоянии находится его жена, выхватил у нее из рук стакан со спиртным, выплеснул содержимое на пол и рявкнул: «Неужели ты даже ради ребенка не можешь не напиваться?» После этого, сославшись на то, что валится с ног от усталости, он отправился спать. На следующее утро экономка обнаружила тело Грейс Кэррингтон все в том же атласном вечернем платье на дне бассейна. Вскрытие показало, что содержание алкоголя в ее крови превышало допустимую норму в три раза. Завершалась статья словами: «Кэррингтон заявил, что сразу же уснул и проснулся лишь после того, как в доме появилась полиция. Возможно, так оно и есть. Мы хотим знать, что думают по этому поводу наши читатели. Заходите на нашу страничку в Интернете и выскажите ваше мнение».


Неделю спустя мне на работу позвонил Винсент Слейтер и представился секретарем Питера Кэррингтона, тем самым, что открывал мне дверь.

— Мистер Кэррингтон принял решение позволить вам устроить ваше благотворительное мероприятие в его доме, — сообщил он. — Мне поручено согласовать с вами все детали.

2

Винсент Слейтер положил телефонную трубку и откинулся на спинку кресла, не обращая внимания на негромкий скрип, который уже начинал раздражать; руки никак не доходили отремонтировать кресло. Под кабинет для Слейтера переоборудовали одну из редко используемых гостиных в дальнем крыле дома. Помимо удаленности он выбрал эту комнату из-за застекленной двустворчатой двери, сквозь которую открывался вид на сад в английском стиле; кроме того, через нее он мог входить и выходить, оставаясь незамеченным.

Проблема заключалась в том, что мачехе Питера, Элейн, жившей в домике для гостей, ничего не стоило заявиться в дом и ворваться в его кабинет без стука. Что она в очередной раз и проделала.

Тратить время на приветствия Элейн не стала.

— Винсент, как хорошо, что я тебя застала. Ты не можешь как-нибудь отговорить Питера давать здесь этот благотворительный прием? Ты, наверное, можешь сообразить, что после шумихи, которую устроила на прошлой неделе «Суперстар» своей публикацией про исчезновение Сьюзен и смерть Грейс, в его же собственных интересах не привлекать к себе лишнего внимания.

Винсент поднялся; в такие минуты, когда Элейн бесцеремонно вваливалась к нему в кабинет, ему очень хотелось пренебречь правилами приличия. И все же, даже теперь, несмотря на острое раздражение, вызванное ее вторжением, он против воли отметил, как утонченно она хороша. В свои шестьдесят шесть Элейн Уокер Кэррингтон с ее пепельными волосами, сапфирово-синими глазами, классическими чертами лица и гибким телом все еще заставляла мужчин оборачиваться ей вслед. Двигаясь с грацией манекенщицы, которой она некогда и была, Элейн без приглашения уселась в старинное кресло с другой стороны стола Винсента.

На ней был черный костюм — наверное, от Армани, подумал Слейтер; Армани ее любимый дизайнер. Из украшений на ней были алмазные серьги, тонкая нитка жемчуга и широкое обручальное кольцо с бриллиантом, которое она до сих пор носила, несмотря на то что ее муж, отец Питера, почти двадцать лет как покоился в могиле. Столь трогательная верность его памяти объяснялась условиями брачного контракта, о которых Винсент был прекрасно осведомлен и которые разрешали вдовушке жить в фамильном особняке до конца жизни при условии, что она вторично не выйдет замуж, и закрепляли за ней содержание в миллион долларов ежегодно. И разумеется, ей нравилось именоваться миссис Кэррингтон со всеми сопутствующими этому имени привилегиями.

Однако все это не давало ей права врываться в его кабинет и вести себя так, как будто он не взвесил тщательнейшим образом все плюсы и минусы проведения многолюдного мероприятия в этом доме.

— Элейн, мы с Питером досконально все обсудили, — начал он тоном, не скрывающим раздражения. — Разумеется, вся эта шумиха неприятна и отвратительна, потому Питер и вынужден предпринимать ответные шаги, чтобы продемонстрировать — он ни от кого не прячется. Нельзя, чтобы о нем так думали.

— Ты в самом деле считаешь, что стоит вам устроить в доме столпотворение, как все немедленно изменят свое мнение о Питере? — язвительным тоном осведомилась Элейн.

— Элейн, я советую вам не лезть в это дело, — рявкнул Слейтер. — Если вы позабыли, два года назад семейное предприятие было преобразовано в открытую компанию, а с мнением акционеров нужно считаться, нравится вам это или нет. Хотя подавляющая доля акций принадлежит Питеру, все чаще раздаются голоса, что он должен покинуть пост председателя правления и генерального директора. Причастность к исчезновению одной женщины и табели другой — не лучший имидж для главы международной компании. Да, Питер не говорит об этом вслух, но я знаю, он серьезно обеспокоен. Именно поэтому в дальнейшем ему придется демонстрировать свое участие в общественной жизни и, даже если это ему совершенно не нравится, активно освещать в прессе свои щедрые пожертвования на благотворительность.

— Да что ты говоришь? — Элейн поднялась. — Винсент, ты просто болван. Помяни мое слово, ничего у тебя не выйдет. Ты сейчас подставляешь Питера, а не защищаешь его. Во всем, что касается отношений с людьми, Питер полный ноль. Может, в бизнесе он и гений, но светские беседы — совсем не его конек, и тебе прекрасно об этом известно. Он куда уютнее чувствует себя с книгой в руке за закрытой дверью библиотеки, чем на светском рауте или шумной вечеринке. Он из тех, для кого лучшая компания — отсутствие компании. Когда состоится это ваше мероприятие?

— В четверг, шестого декабря. Кей Лэнсинг, девушке, которая его организует, нужно около семи недель, чтобы его разрекламировать.

— Сколько планируется продать билетов?

— Двести.

— Я непременно куплю две штуки, один себе, другой Ричарду. Кстати, я сейчас еду к нему в галерею. Он сегодня устраивает презентацию в честь какой-то молодой художницы.

Взмахнув на прощание рукой, она открыла французскую дверь и удалилась.

Слейтер проводил ее взглядом; губы его были поджаты в тонкую ниточку. Ричард Уокер был сыном Элейн от первого брака. И прием у него в галерее, вне всякого сомнения, оплатила она. Деньги Кэррингтонов обеспечивали ее никчемному сынку безбедное существование с тех самых пор, как ему стукнуло двадцать. Слейтер вспомнил, как бесило Грейс обыкновение свекрови заявляться в особняк, когда ей заблагорассудится. Хорошо хоть, у Питера хватило ума не позволить Элейн вновь поселиться там, когда Грейс не стало.

И Винсент Слейтер в очередной раз задумался о том, не скрывается ли за терпимостью, которую Питер Кэррингтон проявлял к своей мачехе, нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

3

Звонок Винсента Слейтера застал меня в библиотеке. Было позднее утро среды, и я почти уже смирилась с мыслью, что проводить нашу благотворительную вечеринку придется в отеле «Гленпойнт» в Тинеке, небольшом городке неподалеку от Энглвуда. Мне случалось несколько раз бывать там на различных мероприятиях, и я не могла сказать о них ничего плохого, но отказ Питера Кэррингтона все равно задел меня за живое. Нечего и говорить, что звонку Слейтера я страшно обрадовалась и решила поделиться своей радостью с Мэгги, бабушкой по материнской линии. Она вырастила меня и до сих пор живет в скромном домике в Энглвуде, где прошло мое детство.

Все нормальные люди живут в Нью-Джерси, а на работу ездят в Нью-Йорк. У меня же все наоборот. Я живу на 79-й Западной улице на Манхэттене, в небольшой квартирке на втором этаже бывшего таунхауса, который после ремонта переделали в многоквартирный дом. Квартира совсем крохотная, зато с настоящим камином, высокими потолками, отдельной кухней и спальней, в которой помещается кровать и туалетный столик. Обстановку для нее я собирала по гаражным распродажам в фешенебельных районах Энглвуда, и она мне нравится. Свою работу в Энглвудской библиотеке я тоже очень люблю, к тому же она позволяет мне часто видеться с бабушкой, Маргарет О'Нил. Мы с папой всегда звали ее Мэгги.

Ее дочь, моя мама, умерла, когда мне было всего две недели от роду. Это случилось под вечер. Она кормила меня грудью, полулежа в постели, когда тромб закупорил какой-то сосуд в сердце. Вскоре после этого отец зачем-то позвонил ей с работы и, когда никто не снял трубку, заподозрил неладное. Он примчался домой и обнаружил ее бездыханное тело. Я безмятежно спала у нее на руках, довольно причмокивая во сне.

Отец мой был инженером; проработав год в мостостроительной компании, он уволился и стал зарабатывать на жизнь своим давним хобби — ландшафтным дизайном. У него был острый ум, который помог ему поставить инженерную науку на службу красоте, и в садах окрестных поместий появились каменистые горки, водопады и извилистые дорожки. Именно по этой причине его наняла садовником мачеха Питера Кэррингтона, Элейн, которую не удовлетворяла непробиваемая консервативность вкусов его предшественника.

Папа был старше мамы на восемь лет; когда она умерла, ему было тридцать два. К тому времени он успел заработать на своем поприще солидную репутацию, и все было бы неплохо, если бы после смерти мамы папа не начал пить. По этой причине я все больше и больше времени проводила у бабушки. Помню, как она умоляла его:

— Ради всего святого, Джонатан, тебе нужно обратиться за помощью. Что сказала бы Энни, если бы увидела, во что ты превратился? Хоть бы о Кэтрин подумал! Разве она не заслуживает лучшего?

Потом Элейн Кэррингтон все-таки уволила его, и он не пришел за мной к бабушке. Его машину обнаружили на берегу реки Гудзон милях в двадцати к северу от Энглвуда. Бумажник, ключи от дома и чековая книжка лежали на переднем сиденье. Ни записки. Ни последнего «прости», ни намека на то, что он понимал, как сильно нужен мне. Я постоянно спрашиваю себя: может, он считал, что это я виновата в смерти матери? Что это я каким-то образом высосала из нее жизнь? Да нет, не может быть. Я очень-очень любила его, и он, казалось, отвечал мне такой же любовью. Дети это чувствуют. Тело отца так и не нашли.

Я до сих пор помню, как мы с ним возвращались домой от Мэгги и вместе принимались за стряпню. Отец неизменно пускался в воспоминания о маме.

— Ты же знаешь, Кэтрин, из Мэгги повариха аховая, — говорил он, — так что твоей матери поневоле пришлось обложиться кулинарными книгами и научиться готовить. Мы с ней вдвоем опробовали новые рецепты, а теперь вот с тобой.

И он принимался рассказывать мне о матери.

— Помни, мама все на свете отдала бы, чтобы увидеть, как ты растешь. Она поставила твою колыбельку рядом с нашей кроватью еще за месяц до того, как ты появилась на свет. Ты столького лишилась из-за того, что ее нет рядом с тобой, что не успела узнать ее.

До сих пор не могу ему простить, что он не вспомнил об этом, когда решил свести счеты с жизнью.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока я ехала от библиотеки до дома Мэгги, чтобы сообщить ей новости. На крохотной лужайке у нее перед домом растет чудесный клен. Он придает участку совершенно особый дух. У меня защемило сердце, когда я увидела, что с него облетают последние листья. Лишенный их сени, дом вдруг показался мне каким-то беззащитным и обветшалым. Бабушка живет в скромном одноэтажном домике с недостроенной мансардой, где она складирует разнообразный скарб, накопившийся за восемьдесят три года. Коробки с фотографиями, разложить которые по альбомам у нее так и не дошли руки. Кипы старых писем и рождественских открыток, которым едва ли суждено быть пересмотренными. Мебель, которую она заменила содержимым дома моих родителей, но не смогла заставить себя выкинуть, одежду, которую перестала носить лет двадцать или тридцать тому назад.

То, что творится у нее на первом этаже, тоже немногим лучше. Нет, за чистотой Мэгги следит строго, но у нее просто дар создавать кавардак одним своим появлением в комнате. Ее кофта валяется на одном стуле, газеты, которые она никак не соберется прочитать, — на другом. У кресла громоздится неизменная стопка книг, шторы, которые она поднимает по утрам, всегда висят криво, шлепанцы, которые она постоянно теряет, прячутся между креслом и скамеечкой для ног. Словом, настоящий дом.

Образцовой хозяйкой Мэгги назвать сложно, но есть немало дел, которые удаются ей превосходно. Чтобы растить меня, она бросила учительскую работу и до сих пор каждую неделю занимается с тремя ребятишками. Я на собственном опыте убедилась, что она умеет превратить учение в увлекательную игру.

Однако когда я вошла в дом и поделилась с ней своими новостями, она не разделила моей радости. Едва стоило мне упомянуть фамилию Кэррингтон, как лицо ее приняло неодобрительное выражение.

— Кей, ты не говорила мне, что собираешься просить у них разрешения провести благотворительную вечеринку.

За последние несколько лет Мэгги стала ниже ростом на пару дюймов. Она шутит, что исчезает на глазах, но когда я взглянула на нее, она внезапно показалась мне довольно грозной.

— Мэгги, это отличная идея, — возразила я. — Я была на паре подобных мероприятий в частных домах. Народ на них ломился. В особняк Кэррингтонов люди валом повалят. Мы собираемся запросить по триста долларов за билет. Нигде в другом месте такое не пройдет.

И тут я поняла, что Мэгги встревожена, неподдельно встревожена.

— Мэгги, когда мы с Питером Кэррингтоном встречались, чтобы обсудить эту вечеринку, он был со мной сама любезность.

— Ты не говорила мне, что вы с ним встречались.

Почему я утаила это от нее? Наверное, предчувствовала, что она не одобрит мою идею пойти к Питеру Кэррингтону на поклон, а потом, когда он отказал мне, рассказывать уже не имело смысла. Мэгги была твердо убеждена, что Питер Кэррингтон виноват в исчезновении Сьюзен Олторп и что он вполне мог приложить руку к гибели своей жены.

— Может, он и не толкал ее в бассейн, Кей, — как-то раз сказала она мне, — но бьюсь об заклад, если она упала туда у него на глазах, он пальцем не пошевельнул, чтобы спасти ее. Что же до Сьюзен, это он в тот вечер отвозил ее домой. Голову даю на отсечение, она тайком улизнула из дома и побежала обратно к нему, когда ее родители убедились, что она легла.

Когда в 1932 году был похищен ребенок Линдберга, Мэгги было восемь лет, и она мнит себя крупнейшим мировым экспертом не только в этом вопросе, но и в деле об исчезновении Сьюзен Олторп. Еще когда я была совсем малышкой, она обсуждала со мной похищение сына Линдберга, особенно упирая на то, что Анна Морроу Линдберг, мать похищенного малыша, выросла в Энглвуде, менее чем в миле от нашего дома, и что отец Анны, Дуайт Морроу, был послом США в Мексике. Сьюзен Олторп тоже выросла в Энглвуде, и ее отец был послом США в Бельгии. Для Мэгги параллели в этих случаях были несомненными — и пугающими.

Похищение ребенка Линдберга стало одним из самых громких преступлений двадцатого века. Его жертвой был ребенок известнейших людей, и тем не менее в деле оставалось немало вопросов. Каким образом Бруно Хауптманн выяснил, что в тот вечер супруги Линдберг решили остаться в новом загородном доме, потому что их маленький сынишка простыл, а не вернулись в поместье Морроу, как планировали изначально? Откуда он знал, какое окно ведет в детскую? Мэгги усматривала в этих двух случаях несомненное сходство.

— Тело ребенка Линдберга нашли по чистой случайности, — твердила она мне. — Это ужасно, но зато его родные, по крайней мере, до конца жизни не терзались неизвестностью, где и с кем он растет, не обижают ли его. Ведь мать Сьюзен Олторп каждое утро просыпается с мыслью: а вдруг сегодня раздастся звонок от дочери? Случись это с моим ребенком, я бы именно так себя и чувствовала. Если бы тело Сьюзен нашли, миссис Олторп могла хотя бы навещать ее могилу.

Мэгги давно уже не вспоминала о деле Олторп вслух, но я могла поручиться, что если она была в магазине и видела там журнал «Суперстар» с фотографией Питера Кэррингтона на обложке, то непременно купила его. Это объясняло внезапную тревогу, которую вызвало у нее мое признание, что мы с ним встречались.

Я чмокнула ее в макушку.

— Мэгги, я проголодалась. Давай сходим куда-нибудь поесть пасты. Я угощаю.

Когда полтора часа спустя я высадила ее у дома, она, поколебавшись, сказала:

— Кей, зайди ко мне. Я хочу присутствовать на вашей вечеринке. Я выпишу тебе чек за билет.

— Мэгги, ты с ума сошла! — попыталась отговорить ее я. — Тебе это не по карману.

— Я там буду, — уперлась она. На ее лице была написана такая решимость, что спорить оказалось бесполезно.

Несколько минут спустя я ехала домой по мосту Джорджа Вашингтона с чеком в кармане. Причины, по которым бабушка настояла на том, чтобы присутствовать на вечеринке, были мне понятны. Мэгги решила стать моим личным телохранителем на то время, пока я буду находиться под крышей особняка Кэррингтонов.

4

В ожидании гостя Глэдис Олторп задумчиво разглядывала портрет своей пропавшей дочери. Фотография была сделана на террасе особняка Кэррингтонов в тот самый вечер, когда Сьюзен исчезла. Белое вечернее платье из шифона облегало стройное тело. Длинные, чуточку спутанные белокурые волосы рассыпались по плечам. Она не подозревала, что ее снимают, и на лице у нее застыло серьезное, даже печальное выражение. О чем она думала в тот миг, в сотый раз спросила себя Глэдис, обводя пальцем контур губ Сьюзен. Может, ее уже тогда преследовало предчувствие, что с ней должно что-то случиться?

Или она наконец поняла, что ее отец увлечен Элейн Кэррингтон?

Глэдис вздохнула и тяжело поднялась, опершись на ручку кресла. Бренда, новая домработница, принесла ей на подносе обед и вернулась в свою квартирку над гаражом. Повариха, увы, из Бренды никудышная.

«Впрочем, я не особенно и голодна», — подумала Глэдис и понесла поднос в кухню.

От вида несъеденной пищи ее слегка замутило, и она поспешно отправила все в измельчитель пищевых отходов, ополоснула тарелки и сунула их в посудомоечную машину.

«Я бы сама все сделала, миссис Олторп», — как пить дать, всполошится утром Бренда. «А я скажу, что привести все в порядок — минутное дело, — подумала Глэдис. — Привести в порядок. Вот точное выражение для того, чем я сейчас занята. Пытаюсь привести в порядок самое важное дело, пока жизнь не подошла к концу».

«Шесть месяцев в лучшем случае», — сошлись во мнении доктора, вынесшие ей вердикт, которым она пока что ни с кем не поделилась.

Она вернулась в рабочий кабинет, самую любимую из семнадцати комнат в доме.

«Я давным-давно хотела перебраться в дом поменьше; когда меня не станет, Чарльз так и сделает».

Глэдис понимала, почему так и не собралась никуда переехать. В этом доме была комната Сьюзен, и все в ней оставалось в точности таким, как было в ту ночь, когда она сбежала, предварительно заглянув к отцу, чтобы показаться.

На следующее утро она подумала, пусть девочка поспит подольше, и не стала ее будить. Однако в полдень решила все-таки заглянуть к ней. Постель была даже не смята, и полотенца в ванной не тронуты. Должно быть, улизнула сразу же после того, как объявила, что уже дома.

«Прежде чем умру, я должна попытаться узнать, что с ней случилось», — поклялась Глэдис.

Может, этому сыщику удастся найти хоть какие-то ответы. Звали его Николас Греко. Она увидела его по телевизору; он рассказывал о преступлениях, которые раскрыл. Выйдя в отставку из уголовного отдела нью-йоркской полиции, он открыл частное сыскное агентство и быстро прославился как человек, способный распутать преступление, считавшееся нераскрываемым.

— Близким жертвы необходимо какое-то логическое завершение, — сказал он в том интервью. — Они не находят покоя, пока в деле не поставлена точка. К счастью, каждый день появляются новые инструменты и методы, способные пролить свет на дела, которые до сих пор остаются нераскрытыми.

Она попросила его прийти сегодня к восьми часам вечера по двум причинам. Во-первых, она знала, что Чарльза не будет дома. Во-вторых, не хотела, чтобы при их разговоре присутствовала Бренда. Две недели назад, когда Глэдис смотрела по телевизору передачу с участием Греко, Бренда вошла в кабинет.

— Да, миссис Олторп, настоящие дела, о которых он рассказывает, будут поинтереснее тех, что выдумывают телевизионщики, — заявила тогда домработница. — Сразу видать, что человек умный.

Ровно в восемь часов в дверь позвонили. Глэдис поспешила впустить гостя. Николас Греко с первого взгляда произвел на нее впечатление человека располагающего и надежного. Внешне он оказался в точности таким, каким его показывали по телевизору: мужчина под шестьдесят в строгом костюме, среднего роста, с рыжеватыми волосами и темно-карими глазами. Однако при личной встрече она одобрительно отметила его крепкое рукопожатие и открытый взгляд. Все в нем вызывало доверие.

Она задумалась о том, какое впечатление производит сама. Вероятно, он увидел перед собой женщину за шестьдесят, болезненно худую и бледную, с печатью скорой кончины на лице.

— Спасибо, что пришли, — произнесла она. — Уверена, с просьбами вроде моей к вам обращаются очень многие.

— У меня самого две дочери, — сказал Греко. — Если бы какая-нибудь из них пропала, я не знал бы покоя, пока не нашел бы ее. — Он немного помолчал, потом негромко добавил: — Даже если бы я узнал совсем не то, на что надеялся.

— Я уверена, что Сьюзен нет в живых, — произнесла Глэдис Олторп спокойным тоном, однако в глазах у нее промелькнули отчаяние и боль. — Но она не могла исчезнуть просто так. С ней что-то случилось, и я считаю, что в этом виноват Питер Кэррингтон. Я должна узнать правду, какова бы она ни была. Вы беретесь помочь мне?

— Да, берусь.

— Я собрала для вас все материалы об исчезновении Сьюзен, которые у меня есть. Они у меня в кабинете.

Следуя за Глэдис Олторп по широкому коридору, Николас Греко наметанным взглядом оценил картины на стенах. Должно быть, кто-то из членов семьи коллекционер, подумал он. Может, они и не музейного уровня, но определенно очень и очень неплохи.

Вообще в этом доме все так и дышало хорошим вкусом и качеством. Изумрудно-зеленый ковер ласкал ноги. Лепнина на потолках служила дополнительным обрамлением для полотен. Небольшой коврик в кабинете, куда Глэдис Олторп привела его, украшал неяркий красно-голубой орнамент. Голубоватая обивка дивана и кресел перекликалась с узором на коврике. Он отметил стоящий на столе портрет Сьюзен Олторп. Сбоку лежал бумажный подарочный пакет, набитый бумагами формата А4.

Он подошел к столу и взял портрет в руки. Приняв решение взяться за это дело, он провел кое-какую предварительную подготовку, и эта фотография попадалась ему в Интернете.

— Это то платье, которое было на Сьюзен, когда она исчезла? — спросил он.

— Она была в нем на приеме у Кэррингтонов. Я неважно себя чувствовала, и мы с мужем уехали, не дожидаясь окончания. Питер пообещал, что потом довезет Сьюзен до дому.

— Вы еще не спали, когда она вернулась?

— Да, это было примерно через час. Чарльз смотрел у себя в комнате двенадцатичасовые новости. Я слышала, как она крикнула ему, что уже дома.

— Восемнадцатилетняя девушка вернулась с вечеринки домой так рано?

Губы Глэдис Олторп сжались, и это не ускользнуло от внимания Греко. Вопрос явно задел ее за живое.

— Чарльз был сумасшедшим отцом. Он требовал, чтобы Сьюзен будила его в любое время, когда бы ни вернулась домой.

На своем веку Николас Греко по долгу службы повидал немало убитых горем родителей. Но Глэдис Олторп, в отличие от большинства из них, похоже, всегда старалась держать свои переживания при себе. Судя по всему, решение обратиться к нему за помощью далось ей с большим трудом; для нее это был шаг на новую, пугающую территорию.

От его опытного взгляда не укрылись ни ее восковая бледность, ни пугающая худоба. Он подозревал, что она смертельно больна и именно это побудило ее обратиться к нему.

Когда полчаса спустя Греко вышел из этого дома, при себе у него был подарочный пакет со всеми материалами, которые нашлись у Глэдис Олторп об исчезновении ее дочери: вырезками из газет, дневником, который она вела, пока шло следствие, и недавним экземпляром журнала «Суперстар» с фотографией Питера Кэррингтона на обложке.

Среди прочего, что Греко удалось разузнать во время предварительного расследования, был адрес поместья Кэррингтонов. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, он решил проехаться мимо него. Хотя он знал, что от дома Олторпов до поместья совсем недалеко, для него стало неожиданностью, насколько близко друг к другу оказались оба дома. Если в ту ночь Питер Кэррингтон действительно отвозил Сьюзен домой, это не могло занять у него более пяти минут, как и обратный путь. По дороге к себе на Манхэттен он вдруг понял, что дело уже зацепило его. Ему не терпелось поскорее приступить к расследованию. Классическое преступление, подумал он, но вспомнил боль в глазах Глэдис Олторп и немедленно устыдился.

«Я распутаю это дело ради нее», — с мрачной решимостью подумал он и ощутил знакомый прилив энергии, какой испытывал всякий раз, когда предвкушал очередное захватывающее дело.

5

Сидя у себя в кабинете, Глэдис Олторп ждала, когда вернется муж. Вскоре после того, как началсяодиннадцатичасовой выпуск новостей, щелкнула входная дверь. Глэдис выключила телевизор и поспешила в коридор. Муж был уже на лестнице.

— Чарльз, я должна кое-что тебе сказать.

Когда он услышал, что она наняла Николаса Греко, его и без того красное лицо вспыхнуло и он на повышенных тонах осведомился:

— А со мной ты посоветовалась? А о том, что нашим сыновьям придется заново пережить то ужасное время, ты подумала? Ты хоть понимаешь, что любое новое расследование вызовет шумиху в прессе? Мало тебе той отвратительной статьи на прошлой неделе?

— Я посоветовалась с сыновьями, и они согласились с моим решением, — спокойно произнесла Глэдис. — Я обязательно должна узнать правду о том, что случилось со Сьюзен. Тебя это пугает, Чарльз?

6

Всю первую неделю ноября стояла теплая погода, а потом тепло сменилось промозглой слякотью; в такие дни хочется не вылезать из постели, а если уж вылез, немедленно забраться обратно с газетами и чашкой кофе, но ни на то ни на другое у меня не было времени. Почти каждый день я с утра отправляюсь на тренировку в тренажерный зал на Бродвее, потом принимаю душ, одеваюсь и еду в библиотеку в Нью-Джерси. Поэтому все встречи, касающиеся устройства благотворительной вечеринки, приходилось назначать после работы.

Излишне и говорить, что билеты на вечеринку разошлись мигом, что не могло не радовать, но публикация об исчезновении Сьюзен Олторп подогрела интерес общественности к этому делу. А уж когда частный детектив Николас Греко в утренней радиопрограмме «Утро с Имусом» признался, что семейство Олторпов наняло его, чтобы расследовать дело об исчезновении их дочери, эта новость была у всех на устах. Следом за выступлением Греко по радио Барбара Краузе, окружной прокурор и гроза всех преступников округа Берген, сделала заявление для прессы, в котором сообщила, что будет благодарна за любые новые сведения, способные поставить точку в этом деле. На вопрос о Питере Кэррингтоне она ответила обтекаемо:

— Дело об исчезновении Сьюзен Олторп до сих пор не закрыто и непричастность к нему Питера Кэррингтона не доказана.

После этого заявления колонки светской хроники запестрели сообщениями, что совет директоров «Кэррингтон энтерпрайзис» рекомендовал Питеру покинуть пост председателя правления и генерального директора, несмотря на то что ему принадлежал крупнейший пакет акций. Судя по этим публикациям, прочие члены совета директоров полагали, что, коль скоро компания стала акционерной, человеку, замешанному в двух потенциальных убийствах, негоже продолжать стоять у ее руля. Фотографии Питера начали наряду с бульварными изданиями регулярно появляться в деловых рубриках солидных газет. В итоге весь ноябрь я провела как на иголках, каждый день ожидая звонка Винсента Слейтера с уведомлением, что наша благотворительная вечеринка отменяется и что они пошлют нам чек в счет компенсации убытков.

Однако он так и не позвонил. На следующий после Дня благодарения день я приехала в особняк вместе с организатором банкетов, чтобы обговорить все детали мероприятия. Слейтер встретил нас и проводил к супружеской чете, которая управляла хозяйством, Джейн и Гэри Барр. Обоим было чуть за шестьдесят, и не оставалось никаких сомнений, что они служат у Кэррингтонов уже давным-давно. Меня мучил вопрос, работали ли они в особняке в тот злополучный вечер, после которого исчезла Сьюзен Олторп, но задать его вслух я так и не решилась. Впоследствии я узнала, что они появились в доме еще при отце Питера, но ушли, когда его первая жена, мать Питера, умерла и на сцене появилась Элейн Уокер Кэррингтон. Однако после того как утонула супруга Питера, Грейс, он уговорил слуг вернуться. Судя по всему, они знали этот особняк как свои пять пальцев.

Супруги сообщили нам, что гостиная разделена на две комнаты и что, если открыть потайные раздвижные двери, она способна вместить две сотни человек. Буфет предполагалось расположить в столовой, а по всему нижнему этажу расставить кресла и столики, чтобы гостям не пришлось держать тарелки в руках. Когда мы уже собирались уходить, снова появился Винсент Слейтер и сообщил, что мистер Кэррингтон намерен взять все расходы по организации приема на себя. Не успела я даже поблагодарить его, как Слейтер добавил:

— Мы пригласили фотографа, который сделает снимки, и просим, чтобы ваши гости не пользовались собственными камерами.

— Как вы, наверное, предполагаете, мы намерены вкратце рассказать присутствующим о нашей программе ликвидации неграмотности, — сказала я ему. — Было бы очень здорово, если бы мистер Кэррингтон выступил с небольшой приветственной речью.

— Он планирует выступить, — заверил меня Слейтер, потом добавил: — Кстати, пока не забыл: лестницы на второй этаж, разумеется, будут перегорожены.

А я-то надеялась тайком пробраться наверх и взглянуть на часовню глазами взрослого человека. На протяжении всех этих лет у меня время от времени возникало искушение рассказать Мэгги о перепалке, свидетельницей которой стала, но она отругала бы меня за то, что я забралась в чужой дом, и, потом, что, собственно, я могла рассказать? Я слышала, как мужчина и женщина ссорились из-за денег. Если бы я считала, что их разговор имел какое-то отношение к исчезновению Сьюзен Олторп, то непременно заявила бы в полицию, несмотря на то что прошло уже столько лет. Но уж что-что, а вымогать у кого-то деньги у Сьюзен Олторп не было совершенно никакой необходимости, и потому единственное, к чему привела бы моя откровенность, это то, что все узнали бы, какой любопытной я была в шесть лет.

Перед уходом я все же бросила взгляд в сторону коридора в надежде увидеть, как дверь библиотеки распахнется и оттуда покажется Питер Кэррингтон. Вообще-то, по моим сведениям, он должен был находиться на другом конце света. Однако многие руководящие работники берут в пятницу после Дня благодарения отгул, и я в своем воображении рисовала себе, как наткнусь на него, если он дома.

Моим фантазиям не суждено было сбыться. Пришлось довольствоваться мыслью о том, что до шестого декабря осталось меньше двух недель, и тогда-то я точно его увижу. После этого я попыталась заставить себя не думать о том, что если Питера по какой-то причине не окажется на этом приеме, я буду жестоко разочарована. Я встречалась с Гленном Тейлором, доктором наук, заместителем декана естественнонаучного факультета в Колумбийском университете, и встречи наши становились все регулярней. Мы с ним познакомились в «Старбаксе» и тем самым подкрепили репутацию этого заведения как отличного места, где одиночки могут завести себе друзей.

Гленну тридцать два года, в Нью-Йорк он перебрался из Санта-Барбары и, как истый калифорниец, отличается непробиваемым спокойствием. Он и выглядит так, словно только что из тех мест: даже спустя шесть лет, проведенных в Уэст-Сайде, волосы у него до сих пор кажутся выгоревшими от солнца. У него достаточно высокий рост, чтобы я, даже надев туфли на каблуках, все равно оставалась чуточку ниже, и он такой же завзятый театрал, как и я. Пожалуй, за последнюю пару лет мы с ним побывали на большинстве бродвейских и внебродвейских постановок — по льготным билетам, разумеется. О годовых премиях, которые получают библиотекари, не пишут ни в одной деловой рубрике, а Гленн до сих пор не расплатился с кредитом, который брал на учебу.

Мы с ним по-своему любим друг друга и, безусловно, друг на друга полагаемся. Иногда Гленн даже пускается в рассуждения относительно того, что с моими способностями к литературе и его — к точным наукам у нас есть все шансы произвести на свет потрясающего отпрыска. Но я отдаю себе отчет в том, что на Джен Эйр с мистером Рочестером или на Кэти с Хитклиффом мы с ним никак не тянем. Может, конечно, я слишком высоко подняла планку, но у меня с юных лет слабость к классическим любовным романам сестер Бронте.

С самого начала Питер Кэррингтон чем-то заинтриговал меня, и, пожалуй, я начала понимать, чем именно. Когда я увидела, как он сидит в одиночестве в своем похожем на средневековый замок особняке, этот образ запал мне в душу. Жаль, мне не удалось увидеть, что за книгу он тогда читал. Если я тоже ее читала, может быть, я смогла бы задержаться на несколько минут и обсудить ее с ним.

«О, я вижу, вы читаете новую биографию Исаака Башевиса-Зингера, — могла бы сказать я. — И как, вы согласны с авторской трактовкой его личности? Мне показалось, что автор немного несправедлив к нему, потому что…»

В общем, вы понимаете направление моих мыслей.

Вечером накануне приема я заехала за Мэгги, чтобы отвезти ее в ресторанчик, куда мы регулярно выбирались полакомиться блюдами итальянской кухни. Когда я приехала, она пудрилась перед зеркалом в передней, что-то оживленно мурлыча себе под нос. На мой вопрос, в чем дело, она небрежно сообщила, что ей звонил Николас Греко, тот самый детектив, который расследует исчезновение Сьюзен Олторп, и сейчас он едет к ней. Она ждала его с минуты на минуту.

Я была ошарашена.

— Мэгги, но зачем ему вообще понадобилось с тобой встречаться?

Но не успела она ничего ответить, как я сама сообразила, что Греко решил побеседовать с бабушкой потому, что на момент исчезновения Сьюзен Олторп мой отец работал на Кэррингтонов.

Я машинально принялась прибираться в гостиной. Выровняла занавеси, собрала разбросанные по комнате газеты, повесила бабушкину кофту в шкаф в коридоре и унесла в кухню чашку из-под чая и тарелку из-под печенья, оставленные на кофейном столике.

Греко позвонил в дверь, когда я заправляла обратно выбившиеся из бабушкиной прически пряди серебристых волос.

Я горячая поклонница Дэшила Хэммета, и в моем воображении все частные сыщики рисовались мне похожими на Сэма Снейда, особенно в «Мальтийском соколе», поэтому Николас Греко меня разочаровал. Своим внешним обликом и поведением он напомнил мне оценщика убытков, которого прислала ко мне страховая компания, когда в квартире этажом выше прорвало трубы.

Однако эта иллюзия быстро развеялась, когда, услышав, что я внучка Мэгги, он спросил:

— Значит, это вы были вместе с вашим отцом в поместье Кэррингтонов в тот день, когда исчезла Сьюзен Олторп?

Я только глазами захлопала, и он улыбнулся.

— Я ознакомился с материалами дела. Двадцать два года назад ваш отец рассказал следователю, что вынужден был внепланово наведаться в поместье из-за неполадок в осветительной системе и взял вас с собой. Один из подручных устроителя банкета также упомянул, что видел, как вы сидели на скамейке в саду.

А вдруг кто-нибудь заметил, как я пробралась в дом? Очень надеюсь, что, приглашая Греко присаживаться, я ничем не выдала, что совесть у меня нечиста.

Я недовольно отметила, что Мэгги явно купается в блаженстве. Мне было известно, что этого человека — теперь он уже не напоминал оценщика ущерба — наняли доказать, что Питер Кэррингтон виновен в исчезновении Сьюзен Олторп, и это меня расстраивало.

Однако первый же его вопрос поразил меня до глубины души. Его интересовали не Кэррингтоны и не Олторпы; его интересовал мой отец.

— Вы замечали за вашим зятем признаки угнетенного состояния? — спросил он Мэгги.

— Ну, если считать пристрастие к выпивке признаком угнетенного состояния, то да, — ответила Мэгги и покосилась на меня, словно опасалась, что ее слова могли огорчить меня. — Я хочу сказать, что он так и не оправился после смерти Энни. Она была моей дочерью, но через пару лет после ее смерти я сама стала просить его, чтобы он нашел себе кого-нибудь. Должна вам сказать, многие женщины были бы счастливы прибрать его к рукам. Но он так ни с кем и не сошелся. Все твердил, что им с Кэтрин и вдвоем хорошо. Когда Кэтрин было десять, она решила, что ей больше нравится, когда ее называют Кей, — добавила она ни с того ни с сего.

— Значит, вы полагаете, что злоупотребление алкоголем было признаком угнетенного состояния, в результате чего он решил покончить с собой?

— Он потерял одну за другой несколько работ. Думаю, когда его уволили Кэррингтоны, это стало последней каплей. К тому же у него должна была вот-вот закончиться страховка. После того как его официально признали погибшим, страховая компания выплатила Кей деньги, за счет которых она получила образование.

— Но он не оставил никакой предсмертной записки, и его тело так и не было найдено. Я видел его фотографию. Он был поразительно красивый мужчина.

Я начала понимать, к чему он клонит.

— Вы намекаете, что мой отец не совершал самоубийства, мистер Греко? — уточнила я.

— Мисс Лэнсинг, я ни на что не намекаю. В тех случаях, когда тело погибшего обнаружить не удается, вопрос об обстоятельствах смерти всегда остается открытым. Официально известны многочисленные случаи, когда люди, много лет считавшиеся погибшими, объявлялись сами или были обнаружены полицией двадцать или тридцать лет спустя. Они просто решали сбежать от жизни, которая почему-либо стала для них невыносимой. Такое нередко случается.

— В таком случае, полагаю, вы не должны исключать, что со Сьюзен Олторп произошло то же самое? — парировала я. — Ведь ее тело тоже не нашли. Может, ее жизнь тоже внезапно стала невыносимой.

— Сьюзен была молодой и здоровой девушкой, красивой и талантливой. Она училась в Принстоне и собиралась вступить во владение средствами трастового фонда, который позволил бы ей жить припеваючи. К тому же она была очень популярна и у нее не было отбою от кавалеров. Боюсь, ваше сравнение неуместно.

— Это Питер Кэррингтон что-то с ней сделал. Готова поручиться, он ее приревновал, — произнесла Мэгги тоном верховного судьи, провозглашающего вердикт. — Пока не утонула его жена, я не была до конца уверена в его виновности, но после стало совершенно ясно: кто убил один раз, убьет и другой. Что же до моего зятя, полагаю, он был достаточно угнетен, чтобы решить, будто окажет Кей услугу, если обеспечит ей образование.

В тот вечер паста не лезла мне в горло, а когда Мэгги принялась обсуждать визит Греко, мне стало и вовсе тошно.

— Может, он и такой умный, как о нем говорят, но когда он заявил, что твой отец мог вот так тебя бросить, он очень заблуждался.

Нет, отец не мог меня бросить, но Греко говорил не об этом. Он подозревал, что отец вынужденно изобразил видимость собственного исчезновения из-за того, что случилось со Сьюзен Олторп.

7

Пошел снег. Николас Греко едва замечал невесомые влажные снежинки, оседавшие на лице, пока он стоял, глядя на окна картинной галереи на втором этаже одного из домов по 57-й Западной улице. Галерея носила имя Ричарда Уокера.

Об Уокере он уже кое-что знал. Сорок шесть лет, дважды разведен, сын Элейн Уокер Кэррингтон, репутация в художественном мире неважная, и, без сомнения, живет на широкую ногу благодаря мамочке, которая удачно вышла замуж за баснословное состояние Кэррингтонов. Уокер тоже присутствовал на том злополучном приеме, после которого исчезла Сьюзен Олторп. Если верить материалам уголовного дела, после того как вечеринка закончилась, он уехал в свою квартиру на Манхэттене.

Греко открыл входную дверь в здание, миновал охранника и поднялся по лестнице на второй этаж, где располагалась галерея. Улыбающаяся секретарша немедленно впустила его внутрь.

— Мистер Уокер вас ждет, — прощебетала она. — Только придется немного подождать, он проводит телефонные переговоры. Почему бы вам не взглянуть пока на нашу новую экспозицию? Мы сейчас выставляем работы одной потрясающей молодой художницы, от которой критики просто без ума.

«В жизни не слышал более неискренней речи, — подумал Греко. — Уокер, небось, у себя в кабинете разгадывает кроссворд».

В галерее, которая своими голыми белыми стенами и темно-серым ковровым покрытием нагоняла на него тоску, не было ни одного посетителя. Греко принялся переходить от одного полотна к другому, делая вид, что внимательно их разглядывает. Все они изображали городские трущобы. Он добрался до предпоследней из двадцати с лишним картин, когда за спиной у него раздался голос:

— Не улавливаете в этом полотне особенного сходства с Эдвардом Хоппером?

«Ни малейшего», — подумал Греко и, хмыкнув что-то неопределенное, обернулся, очутившись лицом к лицу с Ричардом Уокером. «А он выглядит моложе своих сорока шести», — была его первая мысль. Самым примечательным в облике Уокера были его глаза — темно-синие, как сапфиры, и широко расставленные. Черты лица у него были грубоваты, а сам — среднего роста, коренастый, как боксер, с толстыми ручищами. Он органичней смотрелся бы в спортивном зале, чем в художественной галерее. Надетый на Уокере темно-синий костюм был явно недешевым, но сидел на его массивной фигуре не лучшим образом.

Когда стало ясно, что Греко не имеет ни малейшего желания беседовать об искусстве, Уокер предложил ему пройти в кабинет. По пути он без умолку разглагольствовал о том, скольким семейным состояниям положили начало люди, способные разглядеть в безвестном художнике гения.

— Разумеется, такое случается не только в искусстве, — сказал он, обогнув свой стол и подав Греко знак присаживаться в кресло напротив. — Мой дед очень любил рассказывать историю о том, как Макс Хирш, легендарный объездчик, упустил возможность купить лучшего в истории скакового жеребца, Воителя, за сотню долларов. Вы любите скачки, мистер Греко?

— К сожалению, у меня нет времени на хобби, — с грустью в голосе ответил Греко.

Уокер дружелюбно улыбнулся.

— И на светские разговоры, надо полагать, тоже. Прекрасно. Чем могу вам помочь?

— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за то, что согласились меня принять. Возможно, вам известно, что мать Сьюзен Олторп поручила мне расследовать исчезновение ее дочери.

— Полагаю, об этом известно всем и каждому, во всяком случае в Энглвуде, — ответил Уокер.

— Вы много времени проводите в Энглвуде, мистер Уокер?

— Много и мало — понятия растяжимые. Я живу на Манхэттене, на Семьдесят третьей Восточной улице. Как вам, безусловно, известно, дом моей матери, Элейн Кэррингтон, находится в поместье Кэррингтонов, и я навещаю ее там. Она тоже часто бывает на Манхэттене.

— Вы были в поместье в тот вечер, когда исчезла Сьюзен Олторп?

— Я был на той вечеринке вместе с двумя сотнями других людей. За три года до этого моя мать вышла за отца теперешнего Питера Кэррингтона. Вообще-то вечеринку давали в честь того, что в том году Кэррингтону-старшему стукнуло семьдесят. Но он так стеснялся, что моя мать намного его моложе — а точнее, на двадцать шесть лет, — что про день рождения никто не упоминал вслух. — Уокер вскинул бровь. — Если произвести нехитрый арифметический подсчет, то вы увидите, старина Кэррингтон специализировался на молодых женщинах. Когда родился Питер, ему было сорок девять. Мать Питера тоже была много моложе его.

Греко кивнул и огляделся по сторонам. Кабинет у Уокера был небольшой, но со вкусом обставленный: темно-синий ковер, кремовые стены и красный в синюю полоску диванчик. Картина, которая висела над диваном и на которой были изображены несколько стариков, играющих в карты, показалась ему куда более заслуживающей внимания, нежели сцены запустения, увиденные на экспозиции. В угловом шкафчике за стеклом стояло несколько фотографий Уокера на поле для игры в поло и мячик для гольфа на серебряной подставке с памятной гравировкой.

— За попадание в лунку с первого удара? — поинтересовался он, указывая на шкафчик.

— На турнире в Сент-Эндрюсе, — ответил Уокер, даже не пытаясь скрыть гордость, прозвучавшую в голосе.

Воспоминания о собственном успехе заставили Уокера расслабиться; на это Греко и рассчитывал. Откинувшись на спинку кресла, он произнес:

— Я пытаюсь составить себе общее представление о Сьюзен Олторп. Какое впечатление она на вас производила?

— Начнем с того, что мы с ней практически друг друга не знали. Ей было не то восемнадцать, не то девятнадцать, а мне — двадцать четыре, я работал в «Сотбис» и жил в городе. Кроме того, если уж начистоту, я не слишком любил мужа моей матери, Питера Кэррингтона Четвертого, и он отвечал мне тем же.

— Почему вы не ладили?

— Мы не то чтобы не ладили. Он предложил мне стажировку в принадлежавшей ему брокерской фирме, чтобы, как он выразился, я наконец-то начал нормально зарабатывать и перестал считать гроши. А я отказался, и он облил меня презрением.

— Ясно. Но вы часто приезжали в его дом, чтобы навестить мать?

— Разумеется. В тот год лето выдалось очень жаркое и все постоянно устраивали пляжные вечеринки. Моя матушка обожает гостей и регулярно приглашала к себе друзей. Питер и Сьюзен оба учились в Принстоне, и их приятели тоже вечно толклись в доме. Мне обычно предлагали захватить с собой пару-тройку друзей. Это было очень приятно.

— Питера и Сьюзен считали парой?

— Они встречались. Судя по тому, что я видел, мне казалось, что они готовы влюбиться друг в друга, ну или, во всяком случае, он готов влюбиться в нее.

— Вы хотите сказать, его чувства были безответными? — негромко уточнил Греко.

— Я ничего не хочу сказать. Она была очень общительной девушкой. А Питер, наоборот, нелюдим. Но всякий раз, когда я приезжал в поместье на выходные, она тоже оказывалась там — играла в теннис или загорала у бассейна.

— После той вечеринки вы остались ночевать у матери?

— Нет. На следующий день у меня рано утром была назначена партия в гольф, и я уехал сразу же после ужина, даже на танцы не остался.

— Мать Сьюзен убеждена, что в смерти ее дочери виновен ваш сводный брат. Вы в это верите?

Ричард Уокер в упор взглянул на Греко, и глаза его гневно сверкнули.

— Нет, я этому не верю, — отрезал он.

— А Грейс Кэррингтон? Вы были в поместье в ту ночь, когда она утонула. Собственно, ужин давали в вашу честь, если я не ошибаюсь?

— Питер много разъезжал по работе. Грейс была женщина довольно общительная и не любила одиночества. Она вечно зазывала кого-нибудь к себе на ужин. Когда она узнала, что у меня скоро день рождения, то решила за ужином это отпраздновать. Нас было всего шестеро. Питер приехал уже под самый конец. Он летел из Австралии, и рейс задержался.

— Насколько я понял, Грейс в тот вечер много пила.

— Грейс всегда много пила. Она несколько раз лечилась, но так и не смогла бросить. Потом, когда ей наконец после нескольких выкидышей удалось доносить беременность до приличного срока, мы все очень переживали, что это может отразиться на ребенке.

— В тот вечер кто-нибудь пытался не дать ей напиться?

— О, она научилась виртуозно обводить людей вокруг пальца. Все считали, что она пьет лимонад, а на самом деле это была неразбавленная водка. К тому моменту, когда приехал Питер, она успела изрядно набраться, и он, разумеется, был в ярости, увидев ее в таком состоянии. Но когда он выхватил у нее из руки стакан, выплеснул его содержимое на ковер и рявкнул на нее, это слегка ее отрезвило. Он скрылся у себя наверху, а она, помнится, пробормотала: «Похоже, веселье закончилось».

— Она могла произнести эту фразу и не в буквальном смысле, — заметил Греко.

— Видимо, так оно и произошло. Вид у Грейс был очень печальный. Мы с мамой уходили последними. Я остался ночевать у нее. Грейс сказала, что ляжет на диване в гостиной. По-моему, ей не хотелось показываться Питеру на глаза.

— Вы с матерью ушли вместе?

— Мы пошли к маме домой. На следующее утро позвонила экономка в истерике. Она обнаружила тело.

— Вы верите, что Грейс Кэррингтон упала в бассейн случайно или совершила самоубийство?

— На этот вопрос я могу ответить только одно. Грейс хотела этого ребенка и знала, что Питер тоже его хочет. Стала бы она намеренно лишать себя жизни? Нет, если только не пришла в отчаяние от собственной неспособности бросить пить или не испугалась, что уже навредила ребенку.

Николас Греко, который теперь всем своим видом излучал дружелюбие, небрежно поинтересовался:

— Как вы считаете, Питер Кэррингтон способен был разозлиться так сильно, чтобы помочь жене уйти из жизни, например, после того, как она уснула на диване?

На этот раз у него не возникло никаких сомнений, что возмущенный ответ Ричарда Уокера был не только неискренним, но еще и вымученным:

— Это полная чушь, мистер Греко!

«Ты, голубчик, так не считаешь, — подумал про себя Греко, поднимаясь, чтобы уходить. — Но очень хочешь, чтобы я думал, будто ты считаешь именно так».

8

Мы с Питером Кэррингтоном обвенчались в часовне Божьей Матери при соборе Святого Патрика, точно там же, где тридцать лет тому назад обменялись брачными клятвами мои отец и мать.

По иронии судьбы нашему сближению поспособствовала не кто иная, как Мэгги.


Благотворительный прием в поместье Кэррингтонов имел ошеломляющий успех. Джейн и Гэри Барр работали не покладая рук вместе со мной и организатором банкетов, чтобы все прошло без сучка и задоринки.

Элейн Уокер Кэррингтон и сводный брат Питера, Ричард, принимали во всем живейшее участие. Приветствуя гостей в вестибюле, они прямо-таки источали аристократизм и гостеприимство. Я только диву давалась, насколько мать и сын, если не считать их синих глаз, оказались не похожи друг на друга. Я почему-то ожидала, что сын Элейн Кэррингтон будет напоминать Дугласа Фэрбенкса-младшего, однако ничего более далекого от истины и вообразить оказалось невозможно.

Винсент Слейтер присутствовал везде одновременно, но держался в тени. Я со своей склонностью вникать во все ломала себе голову, каким образом он появился в жизни Питера. Может, он сын кого-то из тех, кто работал на отца Питера, предположила я. В конце концов, я тоже дочь человека, который работал на отца Питера. Или однокашник по колледжу, приглашенный поучаствовать в семейном бизнесе? Нельсон Рокфеллер же пригласил своего соседа по комнате в общежитии, одаренного студента со Среднего Запада, работать на его семью, так тот потом стал мультимиллионером.

Началась официальная часть, и я представила Питера. Когда он вышел поприветствовать гостей и заговорил о том, какую важность имеет наша программа ликвидации неграмотности, ничто в его манере держаться не намекало на атмосферу постоянного напряжения, в которой он жил.

— Те, кто помогает программе деньгами, делают огромное дело, — заявил он, — но ничуть не менее важно найти людей — таких, как все вы, — готовых на добровольных началах тратить свое время и силы на то, чтобы помочь другому человеку научиться читать. Я, как вам, вероятно, известно, много путешествую, но хотел бы сделать свой вклад в дело искоренения неграмотности иным способом. Предлагаю устраивать подобный вечер грамотности в моем доме ежегодно.

Все разразились аплодисментами, и он обратился ко мне:

— Вы согласны, Кэтрин?

Наверное, именно в тот миг я в него и влюбилась. Или это случилось раньше?

— Это было бы замечательно, — произнесла я с замирающим от восторга сердцем.

Как раз в тот день в деловой рубрике «Нью-Йорк таймс» появилась очередная статья под заголовком «Не пора ли Питеру Кэррингтону уйти?».

Питер кивнул мне и, улыбнувшись собравшимся и обменявшись кое с кем из них рукопожатиями, двинулся по коридору, ведущему в библиотеку. Впрочем, туда он заходить не стал. Я решила, что он или поднялся по черной лестнице наверх, или вообще ушел из дома.

В тот день я с самого утра хлопотала то в доме, то на улице, приглядывая за организатором банкетов и за флористом, а также за рабочими, которые расставляли мебель, чтобы ничего не поцарапали. За день мы с Баррами успели подружиться. За ланчем, пока мы на скорую руку пили на кухне чай с бутербродами, я успела узнать Питера Кэррингтона с той стороны, с какой знали его они: двенадцатилетним мальчишкой, которого после смерти матери отослали в закрытую школу Чоут. Двадцатилетним студентом Принстона, которого без конца таскали на допросы по делу об исчезновении Сьюзен Олторп, тридцативосьмилетним вдовцом, чью беременную жену обнаружили мертвой в бассейне.

Вечер прошел без сучка и задоринки, за что не в последнюю очередь следовало благодарить супругов Барр. Я задержалась, желая убедиться, что последние гости разошлись по домам, все убрано и мебель расставлена по своим местам. Вопреки моим затаенным надеждам, Питер так больше и не появился, и я принялась мысленно подыскивать повод снова увидеться с ним в ближайшее время. Ждать, когда настанет пора готовиться к следующему вечеру грамотности через год, мне не хотелось.

И тогда Мэгги нечаянно и уж точно сама того не желая подтолкнула нас друг к другу. На вечер ее привезла я, так что она, естественно, дожидалась, когда я освобожусь и отвезу ее домой. Мы двинулись к выходу, Гэри Барр распахнул перед нами парадную дверь, и тут Мэгги запнулась носком туфли о порог и растянулась на мраморном полу вестибюля.

Я закричала. Мэгги для меня мать, отец, бабушка, подруга и наставница в одном лице. Кроме нее, у меня больше никого нет. Ей восемьдесят три года, и чем дальше, тем больше я за нее беспокоюсь, ведь она не вечна и от этого никуда не деться, хотя я и уверена, что она будет бороться до последнего, прежде чем навеки покинуть этот мир.

— Бога ради, Кей, прекрати голосить! — шикнула на меня с пола Мэгги. — Я ничуть не пострадала, если не брать в расчет мое достоинство.

Она приподнялась на локте, пытаясь встать, и потеряла сознание.

События следующего часа я помню весьма смутно. Барры вызвали «скорую» и, видимо, доложили о случившемся Питеру Кэррингтону, потому что он неожиданно появился в вестибюле, присел на корточки рядом с Мэгги и нащупал на ее шее пульс.

— Кэтрин, сердце у нее бьется хорошо. Думаю, вся сила удара пришлась на лоб. У нее шишка.

Он поехал в больницу на своей машине следом за «скорой» и сидел вместе со мной в приемном покое, пока к нам не вышел врач и не заверил меня, что у Мэгги всего-навсего легкое сотрясение мозга, но они хотят на всякий случай оставить ее в больнице до утра. После того как ее определили в палату, Питер отвез меня к Мэгги домой. От всего пережитого меня так колотило, что ему пришлось забрать у меня ключи и открыть дверь самому.

Он вошел в дом, нашел, где включается свет, и сказал:

— Пожалуй, вам сейчас не помешало бы выпить. У вашей бабушки в доме найдется что-нибудь из спиртного?

Я расхохоталась, и, кажется, даже несколько истерично.

— Мэгги утверждает, что, если бы все по ее примеру выпивали на ночь стаканчик горячего пунша, производители снотворного разорились бы.

Я вдруг почувствовала, как к горлу подступают слезы облегчения, и захлюпала носом. Питер протянул мне платок и произнес:

— Я понимаю, каково вам сейчас.

Мы оба выпили по бокалу виски. На следующий день он прислал Мэгги букет цветов и позвонил мне с предложением где-нибудь пообедать вдвоем. После этого не было ни дня, чтобы мы не встречались. Я влюбилась в него по уши, и он отвечал мне тем же. Только Мэгги была не рада. Она до сих пор была уверена, что он убийца. Мачеха Питера убеждала нас не спешить со свадьбой: мы-де знакомы слишком недолго и не успели толком узнать друг друга. А вот Гэри и Джейн Барр, напротив, были за нас рады. Винсент Слейтер завел разговор о брачном контракте и явно вздохнул с облегчением, когда я подтвердила, что намерена его заключить. Однако Питер пришел в бешенство, и Слейтер дал задний ход. Я объяснила Питеру, что читала о контрактах, которые не дают супругам прав на имущество друг друга в том случае, если брак окажется непродолжительным. Меня такой вполне бы устроил, сказала я. И добавила, что меня это не волнует, потому что мы с ним всегда будем вместе и у нас получится отличная семья.

Потом, разумеется, Питер помирился со Слейтером и адвокат Питера составил щедрый контракт. Питер настоял, чтобы я дала своему адвокату тоже просмотреть его и убедиться, что все честно. Я так и поступила, и через несколько дней контракт был подписан.

На следующий же день мы поехали в Нью-Йорк и назначили дату свадьбы. Восьмого января в часовне Божьей Матери при соборе Святого Патрика мы обвенчались, торжественно поклявшись любить, беречь и уважать друг друга, пока смерть не разлучит нас.

9

Прокурор Барбара Краузе разглядывала фотографию Питера Кэррингтона и его новоиспеченной жены Кей, которых папарацци запечатлели во время прогулки по пляжу в Доминиканской республике. «Благословенна будь, новобрачная», — саркастически подумала она и отодвинула газету.

Барбаре было пятьдесят два года; окончив юридическую школу, она год проработала секретарем уголовного суда округа Берген, после чего перебралась на место помощника прокурора. Последующие двадцать семь лет она продвигалась вверх по служебной лестнице на этом поприще: сначала стала старшим судьей, потом первым заместителем прокурора и наконец, после того, как три года тому назад ее предшественник вышел на пенсию, получила назначение прокурором. Это был тот мир, который она любила, и ее муж, судья по гражданским делам соседнего округа Эссекс, разделял ее чувства.

Сьюзен Олторп исчезла, когда Барбара проработала всего несколько лет. Как Олторпы, так и Кэррингтоны были семействами в городе известными, и потому дело расследовалось со всех мыслимых сторон. Невозможность раскрыть его или хотя бы предъявить обвинение подозреваемому номер один, Питеру Кэррингтону, была как кость в горле и для предшественников Барбары, и для нее самой.

Все эти годы она время от времени поднимала досье с делом Сьюзен Олторп и пересматривала — пыталась взглянуть на него свежим взглядом, обводила чьи-нибудь показания, ставила рядом с каким-нибудь выводом вопросительный знак. К несчастью, все это так ни к чему и не привело. Сейчас, сидя за столом, она припоминала кое-какие выдержки из протокола допроса Питера Кэррингтона.

Он утверждал, что в тот вечер довез Сьюзен до дверей ее дома.

«Она не стала дожидаться, когда я выйду из машины, поднялась на крыльцо, открыла дверь, помахала мне и скрылась в доме».

«И после этого вы больше ее не видели?»

«Нет».

«И что вы сделали потом?»

«Поехал домой. На террасе еще танцевали. Я весь день играл в теннис и очень устал, поэтому поставил машину в гараж и через боковую дверь вошел в дом, поднялся прямиком к себе в комнату и лег в кровать. И сразу же уснул».

«Ничего не видел, ничего не слышал», — подумала Барбара.

Любопытно, что про ту ночь, когда утонула его жена, он рассказал в точности то же самое. Она взглянула на часы. Пора уходить. Она должна была присутствовать в качестве наблюдателя на суде по делу об убийстве, и с минуты на минуту начнутся прения сторон. На этот раз личность убийцы сомнений не вызывала; вопрос заключался в том, признают ли присяжные подсудимого виновным в непредумышленном или же в предумышленном убийстве. Обычная семейная ссора переросла в драку, и теперь отцу троих малолетних детей грозила перспектива последующие лет двадцать пять — тридцать провести в тюрьме за убийство их матери.

Туда ему и дорога! Из-за него эти дети лишились всего, подумала Барбара, поднимаясь, чтобы отправиться в зал суда. Надо было соглашаться, когда ему предлагали двадцатилетний срок в обмен на чистосердечное признание. Рослая, всю свою жизнь сражающаяся с лишним весом, она знала, что коллеги за глаза зовут ее бронетранспортером. Она протянула руку к кружке и залпом допила оставшийся кофе.

На глаза ей снова попался снимок Питера Кэррингтона и его новоиспеченной жены.

— Вы уже двадцать два года гуляете на свободе с тех пор, как исчезла Сьюзен Олторп, мистер Кэррингтон, — произнесла она вслух. — И если вы когда-нибудь попадетесь мне в руки, клянусь, ни на какое снисхождение можете не рассчитывать. Уж я позабочусь, чтобы вам впаяли на полную катушку!

10

Две недели, которые мы провели в свадебном путешествии, были поистине идиллическими. Мы поженились так стремительно, что каждый день открывали друг в друге что-то новое, пусть даже это была какая-нибудь мелочь вроде того, что я никогда не прочь выпить чашечку кофе в неурочное время или что он обожает трюфели, а я на дух их не переношу. Я и не подозревала, как, в сущности, была одинока всю свою жизнь, пока в ней не появился Питер. Иногда я просыпалась ночью и лежала, вслушиваясь в его ровное дыхание, и мне самой не верилось, что я его жена.

Я любила его до безумия, и Питер, казалось, отвечал мне взаимностью. Когда мы с ним начали встречаться каждый день, он спросил:

— Ты точно уверена, что хочешь общаться с человеком, которого подозревают в двух убийствах?

Я ответила, что еще задолго до того, как познакомилась с ним, была абсолютно уверена: он просто жертва обстоятельств, — и что я представляю, какой кошмар он пережил тогда и все еще продолжал переживать сейчас.

— Так оно и есть, — кивнул он, — но давай лучше не будем об этом говорить. Кей, я так счастлив с тобой, что начинаю верить в будущее, верить, что настанет время, когда тайна исчезновения Сьюзен будет раскрыта и все поймут, что я не имею к нему никакого отношения.

Так и вышло, что во время нашего романа мы никогда не говорили ни о Сьюзен Олторп, ни о первой жене Питера, Грейс. О ком он мне рассказывал, так это о своей матери, причем с огромной любовью; они, без сомнения, были очень близки.

— Отец постоянно разъезжал по делам фирмы, а мама всегда его сопровождала. Но когда родился я, она перестала с ним ездить, — рассказывал он.

Наверное, это после того, как он потерял ее, в его глазах поселилась боль.

Во время медового месяца я слегка удивлялась, что Питер не звонит на работу и ему оттуда не звонят. Впоследствии я поняла почему.

Ворота виллы, которую снял Питер, осаждали папарацци, и, если не считать одной краткой вылазки на общественный пляж, мы все время сидели за забором. Каждый день я созванивалась с Мэгги, и она с неохотой признала, что истории про Питера исчезли со страниц таблоидов. Я уже начала надеяться, что расследование Николаса Греко зашло в тупик — во всяком случае, в том, что касалось Питера. Очень скоро выяснилось, что я выстроила себе замок на песке.

И вот мы вернулись домой. Мне очень странно было называть особняк Кэррингтонов своим домом. Когда мы миновали ворота поместья, мне вспомнилось, как я ребенком пробралась в часовню на втором этаже и тот трепет, с которым я в тот октябрьский день шла к Питеру на поклон с просьбой позволить мне провести у него в доме благотворительный вечер.

Когда мы летели назад, Питер с каждой минутой становился все молчаливее и молчаливее, и я забеспокоилась было, но решила, что понимаю причины. Ведь по возвращении он снова неизбежно оказывался в центре всеобщего внимания, скрыться от которого у Питера при его положении нет никакой возможности. Перед свадьбой я скрепя сердце уволилась из библиотеки, хотя очень любила свою работу. С другой стороны, я много думала, чем я могу помочь Питеру, и решила, что предложу ему почаще уезжать в командировки. Если главный объект расследования Греко не будет постоянно на виду, интерес к расследованию поутихнет. Я, разумеется, намеревалась путешествовать вместе с ним.

— Обычай переносить новобрачную через порог до сих пор сохранился? — поинтересовался у меня Питер, когда машина подъехала к парадному входу.

Я мгновенно почувствовала, что ему будет очень неловко, если я отвечу утвердительно, и задалась вопросом, переносил ли он через порог Грейс, когда они поженились двенадцать лет назад.

— Я предпочла бы войти с тобой в дом рука об руку, — ответила я и поняла, что такой ответ порадовал его.

После двух недель безоблачного счастья на Карибах в свой первый вечер в этом особняке я чувствовала себя до странности неловко. В честь нашего приезда Элейн от щедрот своих заказала изысканный ужин в фирме, специализирующейся на устройстве банкетов, и Барры были изгнаны в кухню. Вместо маленькой столовой с окнами на террасу она распорядилась накрыть ужин в огромном обеденном зале. К счастью, у нее хватило ума разместить нас за необъятного размера столом друг напротив друга, но в обществе двух официантов, готовых предупредить малейшее наше желание, мы оба чувствовали себя скованно и неловко.

Когда все закончилось и пришла пора подняться наверх, мы с Питером вздохнули с облегчением.

Жилище Питера состояло из уютной гостиной и двух просторных комнат, к каждой из которых примыкала собственная ванная. Та комната, что располагалась справа от гостиной, производила впечатление отчетливо мужской. Обстановка ее состояла из двух массивных комодов, украшенных резьбой ручной работы, роскошного дивана, обитого малиново-красной кожей, пары таких же кресел перед камином, огромной кровати с книжными полками над изголовьем, и телевизионной панели, которая выезжала из потолка при нажатии кнопки. Стены были выкрашены в белый цвет, покрывало на кровати украшал орнамент из черных и белых квадратов, на полу лежал темно-серый ковер. По стенам развешаны полотна, изображавшие сцены охоты на лис на фоне английского сельского пейзажа.

Вторая спальня традиционно предназначалась для хозяйки дома. Последней там жила Грейс, покойная жена Питера. До нее эту комнату занимала Элейн, а еще раньше — мать Питера и прочие родственницы по женской линии начиная с 1848 года. Она была очень женская: светло-персиковые стены, персиковые с зеленью занавеси, изголовье кровати и покрывало. Небольшой диванчик и изящные кресла перед камином придавали комнате уютный и гостеприимный вид. Над каминной полкой висел чудесный пейзаж. Я, разумеется, собиралась в самом ближайшем времени переделать здесь все по своему вкусу, потому что люблю более яркие цвета, но думать о том, что в эту комнату влезла бы вся моя крошечная квартирка целиком, было забавно.

Питер уже предупредил меня, что нередко страдает бессонницей и в такие моменты будет уходить в другую комнату, чтобы почитать. Я-то сплю так, что хоть из пушки пали — не добудишься, поэтому заверила его, что в этом нет необходимости, но если ему так удобнее, а тем более если это поможет ему уснуть, ради бога.

В ту ночь мы легли в моей комнате. Наконец-то я по-настоящему начну новую жизнь в качестве жены Питера, ликовала я. Не знаю, что разбудило меня в ту ночь, однако я проснулась. Питера рядом не было. Хотя я знала, что он, скорее всего, читает у себя в комнате, меня вдруг охватила ужасная тревога. Я сунула ноги в шлепанцы, натянула халат и вышла в гостиную. Дверь его комнаты была закрыта. Я бесшумно приоткрыла ее. Было темно, но в сером утреннем свете, который просачивался в щель между занавесями, я все же смогла разглядеть, что в комнате никого нет.

Не знаю, что побудило меня сделать это, но я поспешила к окну и выглянула на улицу. Со второго этажа бассейн был виден какна ладони. Разумеется, на зиму его закрывали, но Питер стоял на его краю на коленях и, просунув руку под тяжелый виниловый чехол, что-то делал в воде. Его рука двигалась туда-сюда, как будто он пытался не то запихнуть что-то в бассейн, не то выудить что-то оттуда.

«Зачем? Что он делает?» — недоумевала я. У меня на глазах Питер поднялся, развернулся и медленно пошел к дому. Несколько минут спустя он открыл дверь в спальню, вошел в ванную, включил свет, вытер руку полотенцем и опустил рукав пижамы. Покончив с этим, он выключил свет, вернулся в спальню и остановился напротив меня. Он явно не замечал моего присутствия, и я поняла, что происходит. Питер спал. Когда я училась в колледже, одна девочка у нас в общежитии страдала лунатизмом, и нас всех предупредили, что ее ни в коем случае нельзя резко будить.

Питер направился в гостиную, и я бесшумно двинулась за ним. Он улегся обратно в постель, и я, сняв халат и сбросив шлепанцы, осторожно прилегла рядом. Через несколько минут он обнял меня и сонным голосом произнес:

— Кей.

— Я тут, милый, — отозвалась я.

Его тело обмякло, и вскоре по его ровному дыханию я поняла, что он спит. Я же провела остаток ночи без сна. Питер — лунатик, думала я, но как часто такое с ним случалось? И самое главное, почему он в бессознательном состоянии делал такие движения, как будто пытался не то столкнуть что-то в бассейн, не то что-то оттуда вытащить?

Что-то… или кого-то?

11

Николас Греко плутал по улицам Кресскилла, небольшого городка в окрестностях Энглвуда, выглядывая дорожные знаки, и в очередной раз ругал себя, что так и не удосужился оборудовать свой автомобиль навигатором. Фрэнсис вечно твердила, что для человека, который щелкает нераскрытые преступления как орешки, он обладает поразительной способностью заблудиться в трех соснах. И она была права.

Приятный городок, подумал он, сворачивая направо на Кантри-роуд; интернет-карта рекомендовала ему именно этот маршрут. Он сверился с ней перед тем, как выехать на встречу с Винсентом Слейтером, которого отец Питера Кэррингтона называл незаменимым человеком.

Перед тем как договориться о встрече, Греко досконально изучил всю подноготную Слейтера, однако ничего особенно любопытного не узнал. Слейтер, которому исполнилось пятьдесят четыре года, был холост и до сих пор проживал в том же самом доме, где и вырос, — он выкупил его у родителей, когда те перебрались во Флориду. Образование получил в местном колледже и всю жизнь проработал на «Кэррингтон энтерпрайзис». Через пару лет после начала работы он привлек внимание отца Питера и стал для того кем-то вроде адъютанта. Когда умерла мать Питера, на Слейтера, помимо роли доверенного сотрудника, легла и забота о мальчике. Он был на двенадцать лет старше Кэррингтона-младшего и в юные годы возил того в Чоут, закрытую школу в штате Коннектикут, а также регулярно навещал его там, оставался с ним в особняке на время каникул и отправлялся кататься на лыжах и на яхте на выходных.

Прошлое у Слейтера было любопытное, но заинтересовал он Греко в первую очередь тем, что тоже был в числе гостей на той самой злополучной вечеринке, после которой пропала Сьюзен Олторп. Он нехотя согласился на встречу, но исключительно при условии, что состоится она у него дома.

«Не хочет, чтобы я появлялся в особняке, — подумал Греко. — Вряд ли ему неизвестно, что я там уже побывал — во всяком случае, в домике для гостей, беседовал с Баррами».

Он внимательно следил за нумерацией домов и затормозил перед домом Слейтера; это оказалось разноуровневое строение из тех, что пользовались популярностью в пятидесятые. Слейтер открыл дверь мгновенно, едва Греко нажал на кнопку звонка, словно стоял за дверью в ожидании. Детективу почему-то казалось, что это вполне в духе Слейтера.

— С вашей стороны очень любезно было встретиться со мной, мистер Слейтер, — негромко произнес он и протянул руку.

Слейтер сделал вид, что не заметил ее.

— Входите, — произнес он резко.

Даже с завязанными глазами можно было найти дорогу в этом доме. Прямо в конце коридора — кухня. Справа от входа гостиная, смежная с небольшой столовой. На втором этаже три спальни. Общая комната на пол-этажа ниже кухни. Греко знал это, потому что сам вырос точно в таком же доме, только в Хемпстеде, на Лонг-Айленде.

Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что Слейтер тяготеет к минимализму. Коричневый ковер, тусклые бежевые стены. Греко последовал за Слейтером в спартански обставленную гостиную. Вся меблировка состояла из широкого стеклянного кофейного столика со стальными ножками и расставленных вокруг него дивана и кресел в модернистском духе.

«Ни в этом малом, ни в его жилище нет и намека на сентиментальность», — подумал Греко, устраиваясь в кресле, на которое указал ему Слейтер.

Оно оказалось слишком низким на его вкус. Утонченный способ поставить в невыгодное положение.

Не успел он привычно поблагодарить Слейтера за то, что тот согласился с ним встретиться, как Слейтер сказал:

— Мистер Греко, я знаю, зачем вы приехали. Вы расследуете дело об исчезновении Сьюзен Олторп по поручению ее матери. Это было бы весьма похвально, если бы не одна серьезная загвоздка: ваша цель — доказать, что в исчезновении Сьюзен виноват Питер Кэррингтон.

— Моя цель — выяснить, что случилось со Сьюзен, чтобы ее мать, если это возможно, обрела наконец покой, — возразил Греко. — Поскольку Питер Кэррингтон был последним, кто видел Сьюзен перед тем, как она исчезла, он вынужден уже двадцать два года жить иод гнетом подозрений. Мне кажется, вы, как его друг и помощник, должны быть заинтересованы в том, чтобы развеять эти подозрения.

— Само собой разумеется.

— Так помогите мне. Что вы помните о событиях того вечера?

— Уверен, вы прекрасно осведомлены, какие показания я дал, когда дело только начинали расследовать. Меня пригласили на ужин. Было очень весело. Сьюзен приехала со своими родителями.

— Приехала она с ними, но домой ее отвозил Питер.

— Да.

— Во сколько она уехала с вечеринки?

— Как вам, без сомнения, известно, я остался ночевать в поместье. У меня уже много лет есть своя комната. В девяноста девяти процентах случаев я уезжаю на ночь сюда, но в тот вечер я решил заночевать там, как и еще несколько гостей. Элейн, мачеха Питера, в десять часов утра намеревалась устроить завтрак, и кататься туда-сюда не было никакого смысла.

— И когда вы ушли к себе в комнату?

— Когда Питер повез Сьюзен домой.

— Что вы можете сказать о ваших отношениях с семейством Кэррингтонов?

— В точности то же самое, что вам должны были сказать все остальные, кого вы об этом спрашивали. Я никогда не забываю, что я на них работаю, но при этом, надеюсь, я их близкий друг.

— Настолько близкий, что пошли бы на все, чтобы помочь им, особенно Питеру, который вам почти как приемный сын или брат?

— У меня никогда не возникало необходимости делать ради Питера нечто такое, за что пришлось бы потом краснеть, мистер Греко. Если это все, о чем вы хотели меня спросить, мне нужно в Энглвуд.

— Последний вопрос. Вы находились в доме и в ту ночь, когда погибла Грейс Кэррингтон, верно?

— Вы имеете в виду ночь, когда она спьяну утонула в бассейне? Да. Питер уже несколько недель находился в Австралии, он должен был вернуться как раз к ужину, и его жена Грейс пригласила на ужин Элейн, ее сына Ричарда, еще несколько друзей из местных и меня. Поскольку надвигался день рождения Ричарда, Грейс объявила, что мы будем его отмечать.

— Когда появился Питер, то, что он увидел, его разозлило?

— Мистер Греко, мне нечего добавить к тому, что вы, по всей видимости, уже и так знаете о том вечере. Питер вполне объяснимо расстроился, увидев, что Грейс пьяна.

— Он очень рассердился.

— Я использовал бы слово «расстроился», а не «рассердился».

— В ту ночь вы остались в особняке?

— Нет. Когда Питер вернулся, было около одиннадцати. Мы все равно собирались расходиться. Питер поднялся на второй этаж. С Грейс остались Элейн и Ричард.

— А прислуга в доме была?

— Когда умерла мать Питера, были наняты Джейн и Гэри Барры. Элейн уволила их, когда вышла замуж за его отца. Но после того как старик умер, Элейн переселилась в дом для гостей, и Питер вернул их на прежнее место. С тех пор они живут при доме.

— Но если их уволили, что они делали в особняке в тот вечер, когда исчезла Сьюзен? Отец Питера тогда был еще жив. Собственно, прием был в честь его семидесятилетия.

— Элейн Уокер Кэррингтон, не задумываясь, использовала людей, как ей заблагорассудится. Несмотря на то что она уволила Барров, — ей хотелось нанять новомодного повара, дворецкого и еще пару горничных, — она попросила их помочь с обслуживанием в тот вечер и утром во время завтрака. Толку от них было в десять раз больше, чем от новых работников, и я уверен, что она щедро им заплатила. Потом их наняли снова, и, полагаю, именно они прислуживали за ужином в вечер гибели Грейс Кэррингтон.

— Когда Питер вернулся, они еще не спали?

— Питер и Грейс всегда были очень внимательны к слугам. После того как подали кофе и убрали посуду, Барры ушли к себе. Они снова поселились в бывшей сторожке в поместье.

— Мистер Слейтер, я разговаривал с Гэри и Джейн Барр на прошлой неделе. Мы с ними беседовали о той вечеринке и последующем утре. Я задал Гэри вопрос об одной мелочи, на которую обратил внимание в уголовном деле. Двадцать два года назад он рассказал следователю, что наутро после вечеринки слышал, как Питер Кэррингтон сказал вам, что прошлой ночью Сьюзен забыла у него в машине сумочку, и попросил вас отвезти ее, потому что в ней может находиться что-нибудь нужное. Он помнит, как рассказывал об этом следователям и как стал свидетелем этого разговора между вами и Питером.

— Может, он это и помнит, но если бы вы просмотрели материалы дела дальше, то прочли бы мой ответ, его воспоминания верны лишь отчасти, — невозмутимо произнес Винсент Слейтер. — Питер не говорил мне, что Сьюзен забыла сумочку у него в машине. Он сказал, что она могла забыть ее там. В машине ее не оказалось, так что он, очевидно, ошибся. В любом случае, я не понимаю, к чему вы клоните.

— Я просто рассказываю. Миссис Олторп уверена, что слышала, как в тот вечер Сьюзен заперлась у себя в комнате. Очевидно, она не намеревалась надолго там задерживаться. Но если бы она к тому времени обнаружила, что оставила свою сумочку в машине у Питера, и собиралась встретиться с ним снова, она не стала бы беспокоиться. Если же она собиралась встречаться с кем-то еще, разве не естественно было бы с ее стороны найти какую-нибудь другую сумочку и сложить туда косметичку и носовой платок, или что там обычно носят с собой женщины?

— Вы попусту тратите мое время, мистер Греко. Не хотите же вы сказать, что мать Сьюзен точно знала, сколько у ее дочери имеется носовых платков и вечерних сумочек?

Николас Греко поднялся.

— Спасибо, что уделили мне время, мистер Слейтер. Боюсь, дело приняло новый оборот, о котором вам следует знать. Миссис Олторп дала журналу «Суперстар» большое интервью; выпуск поступит в продажу завтра. В этом интервью она, среди прочего, обвиняет Питера Кэррингтона в убийстве ее дочери Сьюзен.

Лицо Винсента Слейтера на глазах приобрело нездоровый желтый оттенок.

— Это клевета, — процедил он. — Гнусная и неприкрытая клевета.

— Именно. И Питер Кэррингтон, как поступил бы на его месте любой ни в чем не повинный человек, поручит своим адвокатам подать против Глэдис Олторп иск. За этим последует стандартная процедура снятия показаний с обеих сторон, пока не будут принесены извинения, достигнуто какое-либо соглашение или не состоится суд. Как вы считаете, станет ли Питер Кэррингтон требовать от Глэдис Олторп публичных извинений, а в случае ее отказа принести их подавать на нее в суд, чтобы восстановить свое доброе имя?

Глаза Слейтера превратились в две ледышки, но Греко успел заметить промелькнувший в них испуг.

— Вы, кажется, собирались уходить, мистер Греко, — процедил он.

Больше не было произнесено ни единого слова. Греко вышел из дома, уселся в машину и завел двигатель.

«Интересно, кому сейчас названивает Слейтер, — подумал он, выруливая на дорогу. — Кэррингтону? Адвокатам? Новоиспеченной миссис Кэррингтон?»

Ему вспомнилось, с какой горячностью Кей бросилась на защиту Питера Кэррингтона, когда он столкнулся с ней в доме у ее бабки.

«Эх, Кей, зря ты не послушалась бабушку», — мысленно покачал он головой.

12

Утром я не заметила в поведении Питера никаких признаков того, что он помнит о своей ночной прогулке. Я не знала, стоит говорить ему об этом или нет. Да и что я могла ему сказать? Что он вел себя так, как будто пытался не то столкнуть что-то или кого-то в бассейн, не то что-то или кого-то оттуда вытащить?

Мне показалось, что я знаю объяснение. Ему приснился кошмар, будто Грейс тонет в бассейне, и он пытался спасти ее. Это казалось логичным, но заводить с ним разговор на эту тему смысла я не видела. Все равно он ничего бы не вспомнил.

Мы поднялись в семь утра. В восемь Барры должны были прийти готовить завтрак, но я сделала свежий сок и сварила кофе, потому что мы решили устроить небольшую пробежку по парку. Как это ни странно, до сих пор мы практически не вспоминали о том, что мой отец работал в поместье садовником. Я рассказала Питеру, как тяжело отец переживал смерть матери и каким ударом стало для меня его самоубийство. О гадостях, которые наговорил мне тогда Николас Греко, я, разумеется, упоминать не стала. Его намеки на то, что папа мог по собственному желанию решить скрыться, потому что был каким-то образом причастен к исчезновению Сьюзен Олторп, просто вывели меня из себя.

Пока мы бегали, Питер завел разговор о моем отце.

— После того как умерла моя бабушка, мама ничего не трогала в парке, — сказал он. — Так что, когда Элейн вышла за моего отца, она заявила, что у нас тут прямо как на кладбище. По ее словам, не хватало только вывески «Покойтесь с миром» над воротами. То, в каком состоянии этот парк находится сейчас, целиком и полностью заслуга твоего отца.

— Элейн уволила его, потому что он слишком много пил, — заметила я как можно небрежней.

— Это она так говорит, — мягко возразил Питер. — Элейн всегда погуливала, даже когда еще был жив мой отец. Она пыталась заигрывать с твоим отцом, а он ее отверг. Вот почему она его уволила.

Я затормозила так резко, что он успел пробежать еще несколько метров, прежде чем остановился и вернулся назад.

— Прости, Кей. Ты была совсем малышкой. Откуда тебе было все это знать?

Разумеется, это Мэгги вбила мне в голову, что отец потерял работу из-за пьянства. Она вообще списывала на его пристрастие к выпивке все, что бы ни случилось: и его увольнение, и даже его самоубийство. Неожиданно я поняла, что ужасно зла на нее. Отец был слишком порядочным человеком, чтобы открыть ей истинную подоплеку своего увольнения, а она, как обычно, решила, что знает все лучше всех, и сделала собственные выводы.

«Это несправедливо, Мэгги, — подумала я. — Несправедливо».

— Кей, я не хотел тебя расстраивать.

Питер сжал мою руку, и наши пальцы переплелись.

Я вскинула на него глаза. У Питера были аристократические черты и твердый подбородок, но, глядя на него, я всегда прежде всего видела глаза. И сейчас в них было беспокойство, огорчение, что он невольно причинил мне боль.

— Нет, что ты, ты меня не расстроил. Наоборот, ты сейчас сказал мне что-то очень важное. Все эти годы я представляла, как мой отец болтался тут в подпитии, и стыдилась его. Теперь с этой картинкой можно распрощаться.

Питер явно заметил, что я не расположена углубляться в эту тему.

— Что ж, ладно, — отозвался он. — Побежали дальше?

Мы пару раз пробежались туда-сюда по каменистой дорожке, которая вилась по парку, а потом решили сделать последний круг до конца западной тропки, которая шла до самой улицы. Тропка упиралась в высокую живую изгородь. Питер пояснил, что много лет назад вдоль обочины проложили общественный газопровод, и когда мой отец разрабатывал план благоустройства участка, он предложил отодвинуть ограду на пятьдесят футов в сторону от дороги. Таким образом, если возникала необходимость в ремонте труб, можно было произвести его без ущерба зеленым насаждениям.

Мы добежали до кустов и услышали доносившиеся с той стороны голоса и механический лязг. Сквозь заросли нам удалось разглядеть, что это работники дорожной службы устраивают объезд и разгружают с грузовиков оборудование.

— Наверное, именно это и предвидел мой отец, — заметила я.

— Наверное, — согласился Питер, потом развернулся и побежал в обратную сторону. — Слабо наперегонки до дома? — бросил он мне через плечо.

— Эй, это нечестно! — возмутилась я ему в спину.

Через несколько минут мы, запыхавшиеся, но довольные собой — во всяком случае, так я считала, — ввалились в дом.

Барры хлопотали на кухне, и до меня донесся запах пекущихся кукурузных лепешек. Обыкновенно мой завтрак состоит из чашки черного кофе с половинкой подсушенного рогалика (и никакого масла и плавленого сыра, да-да), и я немедленно поняла, что, если я хочу сохранить фигуру, мне придется собрать в кулак всю свою силу воли. Но сегодня, когда мне предстоял первый совместный завтрак с Питером в нашем доме, я не собиралась об этом думать.

У жизни в особняке есть один неоспоримый плюс: у тебя всегда есть выбор, где расположиться. Завтракать мы устроились в уютном зимнем саду с бело-зелеными решетчатыми стенами, круглым стеклянным столом, плетеными креслами с подушками и буфетом, в котором красовался изящный бело-зеленый фарфоровый сервиз. Этот сервиз уже в который раз заставил меня осознать, сколько в этом доме сокровищ, которые любовно собирались с начала девятнадцатого века, и я даже на миг задалась вопросом, ведет ли кто-нибудь им учет, и если ведет, то кто.

Я заметила, что Джейн Барр чем-то обеспокоена. Ее теплое приветствие не могло скрыть затаившейся в глазах тревоги. Что-то было не так, но мне не хотелось расспрашивать ее при Питере. Я видела, что он тоже это почувствовал.

На столе рядом с его местом лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». Питер потянулся было развернуть его, потом спохватился:

— Кей, я так привык читать газеты за завтраком, что совсем позабыл: теперь у меня есть отличный повод отложить чтение на потом.

— Это не обязательно, — запротестовала я. — Можешь пока почитать рубрику международных новостей. А я возьму себе городские.

Мы пили уже по второй чашке кофе, когда Джейн Барр вернулась в комнату. На этот раз она даже не пыталась скрыть свое беспокойство.

— Мистер Кэррингтон, — обратилась она к Питеру, — я не из тех, кто любит приносить плохие новости, но сегодня утром, когда я зашла в супермаркет, туда как раз привезли новый выпуск «Суперстар». Герой номера — вы. Я подумала, что на вас сейчас обрушится вал телефонных звонков, поэтому хотела предупредить, но решила дать вам спокойно позавтракать.

Под мышкой у нее был зажат номер журнала, сложенный пополам. Она протянула его Питеру.

Он расправил его, взглянул на обложку и закрыл глаза, как будто пытался отгородиться от зрелища, смотреть на которое было слишком мучительно. Я перегнулась через стол и забрала у него журнал. Во всю ширину обложки красовался заголовок: «ПИТЕР КЭРРИНГТОН УБИЛ МОЮ ДОЧЬ». Под ним в ряд были напечатаны две фотографии. Одна из них была официальная фотография Питера из фотобанка, вроде тех, какими газеты снабжают свои публикации с жизнеописаниями руководящих работников. Он не улыбался, и это меня не удивило. Мой Питер с его врожденной застенчивостью был не из тех, кто улыбается на камеру. Однако снимок выбрали совершенно неудачный; выражение лица у Питера на нем было холодное, даже высокомерное и презрительное.

Рядом с ним разместили фотографию Сьюзен Олторп, ослепительно красивой в своем бальном платье, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами и сияющими от радости глазами. Не осмеливаясь взглянуть на Питера, я перевернула страницу. Двухстраничный разворот был ничуть не лучше. «УМИРАЮЩАЯ МАТЬ ТРЕБУЕТ ПРАВОСУДИЯ». Заголовок сопровождался фотографией истаявшей и убитой горем Глэдис Олторп в окружении снимков ее дочери на каждом этапе ее недолгой жизни.

Я достаточно смыслю в юриспруденции, чтобы понимать: если Питер потребует публичных извинений и не получит их, ему останется лишь подать на Глэдис Олторп в суд. Я подняла глаза на Питера, но его лицо было непроницаемо. Впрочем, я не сомневалась, что только моих возмущенных восклицаний ему сейчас и не хватало.

— Что ты собираешься предпринять? — спросила я его.

Джейн Барр скрылась в кухне.

В глазах у Питера застыла такая мука, как будто его хлестнули. В голосе у него, когда он заговорил, тоже звучала боль.

— Кей, двадцать два года я отвечал на все вопросы об исчезновении Сьюзен Олторп, которые мне задавали. Спустя всего несколько часов после того, как стало ясно, что она исчезла, на нас насела прокуратура. Меня допросили. Еще через сутки, не дожидаясь просьбы, мой отец позволил обыскать все поместье с собаками. Особняк тоже перевернули вверх дном. Мою машину конфисковали. Им не удалось обнаружить ни единой улики, на основании которой можно было бы сделать вывод, что мне известна дальнейшая судьба Сьюзен после того, как я в тот вечер отвез ее домой. Ты представляешь, какой начнется кошмар, если я потребую от матери Сьюзен публичных извинений, не получу их и вынужден буду подать на нее в суд? Я скажу тебе, что произойдет. Журналисты устроят такой балаган, что бедной женщине придет конец еще задолго до того, как начнется судебный процесс.

Питер поднялся. Он весь дрожал и с трудом сдерживал слезы. Я бросилась к нему и обняла. Единственное, чем я могла ему помочь, — это говорить ему, как сильно я его люблю.

Мне кажется, мои слова немного его ободрили, во всяком случае, он почувствовал, что не одинок. Но потом он сказал — печальным, даже каким-то отстраненным тоном:

— Я оказал дурную услугу, когда женился на тебе, Кей. Тебе ни к чему эти неприятности.

— Как и тебе, — парировала я. — Питер, думаю, как это ни отвратительно, тебе нужно потребовать у миссис Олторп публичных извинений, а если придется, то и подать на нее в суд за клевету. Мне очень ее жаль, но она сама заварила эту кашу.

— Не знаю, — покачал он головой. — Даже не знаю.

Винсент Слейтер явился, когда Питер принимал душ. Я знала, что они договорились вместе отправиться в офис.

— Вы должны убедить Питера, что нужно потребовать публичных извинений, — сказала я ему.

— Этот вопрос мы будем обсуждать с нашими юристами, Кей, — отрезал он.

Мы переглянулись. С первой же минуты, как только я увидела Слейтера, когда пришла в этот особняк с просьбой позволить мне провести здесь благотворительный вечер, я ощутила его враждебный настрой по отношению ко мне. Однако я понимала, что должна вести себя осмотрительно. Он занимал в жизни Питера важное место.

— Питеру дали шанс восстановить свое доброе имя, продемонстрировать всем, что против него нет ни единой улики, которая доказывала бы его причастность к исчезновению Сьюзен, — не сдавалась я. — Если он не станет требовать извинений, с таким же успехом он может повесить себе на шею табличку с надписью «Да, это я ее убил. Я виновен».

Слейтер ничего не ответил. Тут сверху спустился Питер, поцеловал меня на прощание, и они ушли.


В тот же день, копая траншею для прокладки нового подземного кабеля, работники дорожной службы наткнулись на скелет женщины, плотно завернутый в полиэтилен и зарытый на неогороженном участке на краю поместья Кэррингтонов. Перед ее полуистлевшего белого шифонового платья покрывали бурые пятна, которые, по всей видимости, были кровью.

Эту новость мне принес Гэри Барр. По пути из магазина домой он проезжал мимо траншеи и очутился там как раз в тот момент, когда послышался крик рабочего, который и обнаружил тело. Гэри остановил машину и смотрел, как к поместью начали, воя сиренами, съезжаться полицейские машины.

Уличные камеры видеонаблюдения показывали, что перед особняком собирается толпа. Я почему-то ни капли не сомневалась, что в мертвой женщине опознают Сьюзен Олторп.

Раздался звонок в дверь, напомнивший мне звон церковных колоколов во время поминальной службы по моему отцу. Я до сих пор помню, как под этот скорбный звук мы с Мэгги, держась за руки, вышли из церкви Святой Цецилии и вместе с друзьями остановились на ступенях. Мэгги тогда, помнится, сказала что-то вроде: «Если останки Джонатана когда-нибудь найдут, мы, разумеется, похороним его по-человечески». Однако их так и не нашли.

В комнату ворвалась взволнованная Джейн Барр и сообщила, что полицейские хотят поговорить с мистером Кэррингтоном, и у меня в голове вдруг промелькнула нелепая мысль о том, что Сьюзен Олторп очень скоро похоронят по-человечески.

13

— Мы знаем, что это его рук дело, но достаточно ли у нас улик, чтобы предъявить ему обвинение? — сердито бросила Барбара Краузе своему заместителю Тому Морану, начальнику отдела по расследованию убийств.

Прошло шесть дней после того, как на неогороженной территории поместья Кэррингтонов был обнаружен труп Сьюзен Олторп. Произвели вскрытие; опознание подтвердило личность погибшей. Причиной смерти стало удушение.

Моран, лысеющий и полноватый, за плечами у которого остались двадцать пять лет службы в прокуратуре, разделял досаду начальницы. После того как было обнаружено тело, Кэррингтоны пустили в ход все свое влияние и богатство. Кэррингтон собрал команду из известных на всю страну адвокатов по уголовным делам, и те уже взялись за работу, готовясь защищать своего клиента от судебного преследования. Сухие факты заключались в том, что у окружного прокурора имелось достаточно улик, чтобы на их основании поставить вопрос о возбуждении против Кэррингтона уголовного дела по обвинению в убийстве, и большое жюри присяжных почти наверняка проголосовало бы «за». Вот только не исключено было, что малое жюри не сочтет эти улики достаточными и оправдает обвиняемого или не придет к единому мнению.

Сейчас в прокуратуре ожидали Николаса Греко. Он позвонил и попросил Барбару Краузе о встрече, а та пригласила Морана присутствовать.

— Он утверждает, что, похоже, раскопал кое-что стоящее, — задумчиво проговорила Краузе Морану. — Ну, будем надеяться. Обычно я не в восторге, когда люди со стороны суются в наши дела, но в этом случае я с радостью предоставлю ему любые полномочия, если он поможет нам привлечь Кэррингтона к суду.

Они с Мораном все утро обсуждали слабые и сильные места этого дела, но ни до чего нового так и не дообсуждались. Да, Кэррингтон подвозил Сьюзен домой и был последним человеком, кто видел ее живой, но ее родители слышали, как она вернулась домой, она даже пожелала им спокойной ночи. Когда возникли подозрения в убийстве, Кэррингтон, которому тогда было двадцать лет, ответил на все вопросы, какие задавал ему следователь. А Кэррингтон-старший, когда до него дошло, что его сына подозревают в убийстве, не просто позволил, а сам потребовал, чтобы их особняк, поместье и машину Питера тщательно обыскали. Обыск ничего не дал.

К исходу первого дня, когда Сьюзен так и не объявилась, смокинг и туфли Кэррингтона отправили на экспертизу с целью поиска любых возможных улик, однако результат оказался отрицательный. Белую парадную сорочку, которая была на нем в тот вечер, найти не удалось. Сам Кэррингтон утверждал, что, как обычно, бросил ее в корзину для грязного белья, а недавно нанятая горничная клялась и божилась, что на следующее утро отдала ее курьеру, который приезжал за грязным бельем из прачечной. Владелец прачечной заявил, что до него доехала только одна белая рубашка, и принадлежала она Кэррингтону-старшему, однако эта зацепка так ничего и не дала. Расследование выявило, что в этой прачечной регулярно портили одежду и путали заказы.

— В пакете с готовым заказом, который они привезли в тот раз, когда должны были забрать эту самую сорочку, вообще оказался соседский пиджак, — с нескрываемым раздражением в голосе сказала Краузе. — Эх, если бы нам удалось заполучить ее! Голову даю на отсечение, на ней была кровь.

Интерком на столе Краузе запищал. Приехал Николас Греко.

Том Моран встречался с Греко, когда тот приезжая за материалами по делу Олторп. На этот раз частный сыщик не стал тратить время зря и с порога изложил причины, которые привели его сюда.

— Можете вообразить, каково сейчас миссис Олторп, — начал он. — Она сказала мне, что теперь, по крайней мере, знает, что скоро они со Сьюзен будут лежать рядом на кладбище. Но разумеется, после того, как тело обнаружили на земле Кэррингтонов, она еще сильнее жаждет добиться, чтобы Питера Кэррингтона привлекли к ответственности.

— Прямо как мы, — с горечью усмехнулась Краузе.

— Как вам известно, я сейчас повторно опрашиваю людей, близких к семейству Кэррингтонов, в том числе и кое-кого из прислуги. Иногда любопытные факты всплывают в памяти у людей спустя много времени после того, как улягутся первоначальные страсти. Я видел в деле протокол допроса Гэри и Джейн Барр, которые уже давно служат у Кэррингтонов.

— Разумеется, мы их допрашивали.

Барбара Краузе слегка подалась вперед; она явно предвкушала, что сейчас услышит что-то интересное.

— В протоколе зафиксировано упоминание Барра, что наутро после приема он слышал, как Кэррингтон сказал Слейтеру, что Сьюзен оставила у него в машине свою сумочку, и велел ему завезти сумочку ей домой, на тот случай, если ей вдруг понадобится что-нибудь из содержимого. Мне эта просьба кажется странной, поскольку Сьюзен ждали к завтраку, а ее мать припоминает, что во время приема при ней была крошечная вечерняя сумочка. Слейтер утверждает, что смотрел в машине, но сумочки так и не нашел. Так вот, когда я надавил на Барра, тот заявил, что вспомнил: когда Кэррингтон услышал ответ Слейтера, то сказал: «Это исключено. Она должна там быть».

— Сумочку нашли вместе с телом Сьюзен, — заметила Барбара Краузе. — Вы хотите сказать, что Кэррингтон вернул ее Сьюзен после того, как она якобы улеглась спать, а потом начисто позабыл об этом? Ерунда какая-то.

— В сумочке не обнаружили ничего важного?

— Материал прогнил насквозь. Внутри лежала расческа, носовой платок, блеск для губ, пудреница. — Глаза Барбары Краузе сузились. — И вы верите, что Гэри Барр все это время ничего не помнил, а потом вдруг взял и вспомнил?

Греко пожал плечами.

— Верю, потому что говорил со Слейтером. Он подтвердил, что такой разговор действительно имел место, однако несколько сместил акценты. По его словам, Кэррингтон сказал ему, что Сьюзен могла забыть у него в машине свою сумочку. Кроме того, я хочу добавить к этому свои собственные наблюдения. Мой вопрос явно расстроил Слейтера, а Барр очень нервничал. Не забывайте, с ним я говорил еще до того, как нашли тело. Мне известно, что они с женой время от времени помогали обслуживать вечеринки в доме у Олторпов. Так что он мог встречать Сьюзен не только в поместье у Кэррингтонов, но и там тоже.

— Джейн Барр клянется, что после вечеринки они с Гэри отправились прямо к себе в кондоминиум, который находится за пределами поместья, — сказал Том Моран Греко.

— Барр что-то скрывает, — решительно произнес Греко. — И я готов биться об заклад на что угодно, — ответ на вопрос, была ли при Сьюзен Олторп ее сумочка в тот момент, когда она вышла из машины Питера Кэррингтона, очень важен и очень многое может прояснить в этом деле.

— Меня куда больше интересует пропавшая сорочка, в которой Кэррингтон был на том самом приеме, — вмешалась Барбара Краузе.

— Это я тоже хотел обсудить. У меня есть один агент на Филиппинах. Ему удалось отыскать Марию Вальдес, горничную, которая дала показания относительно сорочки.

— Вам известно, где она! — воскликнула Краузе. — Примерно через месяц после того, как мы начали расследовать дело, она уволилась, вернулась к себе на Филиппины и вышла замуж. Это все, что нам известно. Она обещала дать нам знать, если куда-нибудь переедет, но потом мы потеряли ее из виду. Все, что нам удалось выяснить, это что она развелась и исчезла.

— Мария Вальдес вышла замуж во второй раз, у нее трое детей. Она живет в Пенсильвании, в Ланкастере. Вчера я встречался с ней. Предлагаю кому-нибудь, кто обладает правом заключить с ней сделку, завтра еще раз съездить к ней в Ланкастер вместе со мной. Она хочет получить письменную гарантию, что ее не привлекут к ответственности за дачу ложных показаний много лет назад.

— Она сказала неправду о сорочке! — в один голос ахнули Краузе и Моран.

Греко улыбнулся.

— Скажем так: как зрелая женщина, она не может больше жить с мыслью, что ее показания двадцать два года тому назад позволили убийце ускользнуть от правосудия!

14

Похороны Сьюзен Олторп стали новостью номер один в средствах массовой информации по всей стране. Фотография усыпанного цветами гроба на кладбище при церкви Святой Цецилии, за которым шли убитые горем родители, должно быть, сделала тираж не одной газете и подняла рейтинг не одной телестанции. Мэгги пришла на поминальную службу вместе со своими подругами. Бдительный корреспондент Второго канала заметил ее и бросился брать интервью.

— Ваша внучка не так давно вышла замуж за Питера Кэррингтона. Вы верите в его невиновность и стоите на его стороне, несмотря на то что тело было обнаружено на его земле?

Честный ответ Мэгги растиражировали все средства массовой информации. Она взглянула прямо в камеру и заявила:

— Я стою на стороне моей внучки.

— Прости, — сказала я Питеру, когда услышала об этом.

— Тебе не за что извиняться, — ответил он. — Я всегда ценил честность. И потом, если бы она не споткнулась на том приеме, ты сейчас не сидела бы здесь со мной. — Он улыбнулся своей странной улыбкой, теплой, но без капли веселья. — Ох, Кей, ради бога, только не переживай. Твоя бабушка с самого начала недвусмысленно дала мне понять, что на дух меня не переносит и против того, чтобы ты связывалась со мной. Возможно, она была и права. В любом случае, мы делаем все возможное, чтобы доказать, что она ошибалась, так ведь?

Мы поужинали и поднялись в гостиную, разделявшую наши спальни. В последнее время она стала для нас чем-то вроде убежища. У ворот неусыпно дежурили журналисты, в дом то приходили, то уходили адвокаты с мрачными лицами, и я чувствовала себя словно в зоне боевых действий. Невозможно было выйти на улицу без того, чтобы не накинулись газетчики.

Всю прошлую неделю Питер, Винсент Слейтер и адвокаты спорили, должен Питер публично принести родным Сьюзен соболезнования или нет.

— Что бы я сейчас ни предпринял, это будет истолковано неверно, — сказал Питер.

В конечном итоге его краткое послание с выражением глубочайших соболезнований Глэдис Олторп публично разорвала и облила презрением.

Я часто говорила с Мэгги по телефону, но с тех пор, как мы вернулись домой из свадебного путешествия, ни разу не виделась с ней. Я злилась на нее и беспокоилась одновременно. До нашей свадьбы она продолжала упорствовать в своем убеждении, что Питер убил и Сьюзен, и свою жену, а теперь практически объявила об этом на всю страну по телевидению.

Но это было еще не все, что меня беспокоило. Зерно сомнения, которое заронил в мою душу Николас Греко, намекнув, что мой отец мог иметь какое-то отношение к гибели Сьюзен, начало давать всходы. И откровения Питера в то утро, когда мы с ним вдвоем решили устроить пробежку по парку, только подлили масла в огонь. Отца уволили не за то, что он пил. Он лишился работы, потому что отверг притязания Элейн Уокер Кэррингтон. А отсюда сам собой напрашивался вопрос: что подтолкнуло его к самоубийству?

Я должна была найти способ выбраться из дома и навестить Мэгги, не привлекая к себе внимания прессы. Мне требовалось поговорить с ней. Я знала, что Питер не способен причинить никому зла, я нутром это чуяла. И точно так же я знала, что мой отец никогда не бросил бы меня по своей воле, и была твердо уверена: никакого самоубийства он не совершал.

Мне просто не верилось, что мы с Питером две недели были так безмятежно счастливы, а теперь, всего три недели спустя после свадьбы, с головой погрузились в этот кошмар.

Мы посмотрели десятичасовые новости, и я уже собиралась выключить телевизор, как вдруг почему-то решила прослушать анонс в начале одиннадцатичасового выпуска.

— По сведениям анонимного источника в прокуратуре округа Берген, некая Мария Вальдес Крус, в прошлом служившая в особняке Кэррингтонов горничной, призналась, что сказала неправду, давая показания. Раньше она заявляла, будто отправила в прачечную сорочку, которая была на Питере Кэррингтоне в ту ночь, когда он подвозил Сьюзен Олторп домой после вечеринки двадцать два года назад. По мнению следствия, эта сорочка была ключевой уликой в расследовании дела.

— Она лжет, — ровным голосом произнес Питер, — но она только что подписала мне приговор. Кей, теперь у меня не осталось шанса не оказаться на скамье подсудимых.

15

В свои тридцать восемь лет Коннер Бэнкс был самым младшим из команды первоклассных юристов, которых нанял Кэррингтон, но никто, даже его куда более именитые — и раскрученные — коллеги не могли отрицать, что в уголовном праве ему нет равных. Сын, внук и племянник состоятельных корпоративных юристов, он, к ужасу всех своих родных, во время обучения в Йельском университете недвусмысленно дал им понять, что намерен избрать стезю адвоката по уголовным делам. Окончив Гарвардскую школу права, он некоторое время проработал секретарем судьи в уголовном суде Манхэттена, а затем устроился работать на Уолтера Маркинсона, известного адвоката, который брался защищать обвиняемых в любых преступлениях и прославился тем, что вытащил из-за решетки не одну знаменитость.

В ходе одного из самых первых дел, которые поручили Бэнксу в фирме Маркинсона, ему потребовалось убедить присяжных в том, что выписанная из-за границы жена одного миллиардера, застрелившая давнюю подружку своего мужа, психически больна. Вердикт «невиновна по причине невменяемости» был вынесен после менее чем двухчасового совещания, что стало практически рекордом в истории рассмотрения дел с такой линией защиты.

На этом деле Коннер Бэнкс сделал себе репутацию, и за последующие десять лет эта репутация значительно упрочилась. Добродушный здоровяк, он со своей типично кельтской обаятельной внешностью сам стал знаменитостью, прославившись своим остроумием и ослепительными красотками, в обществе которых появлялся на великосветских приемах.

Когда Глэдис Олторп открыто обвинила Питера Кэррингтона в убийстве дочери, Винсент Слейтер позвонил Уолтеру Маркинсону и попросил того подобрать команду первоклассных юристов, которая могла бы оценить перспективы возбуждения судебного иска против миссис Олторп и вести это дело, если будет решено обратиться в суд.

По решению Питера Кэррингтона адвокаты проводили свои совещания у него дома, а не на Манхэттене; так он мог присутствовать на них, не прорываясь сквозь кольцо журналистов, осаждавших его дом. Теперь, неделю спустя, Коннер Бэнкс стал в поместье Кэррингтонов частым гостем.

В самый первый приезд, когда их глазам предстал особняк, старший партнер Коннера презрительно фыркнул:

— Не представляю, какой человек согласился бы жить в таком огромном доме по собственному желанию.

И Бэнкс, страстный любитель истории, немедленно отозвался:

— Я, например. Дом великолепен.

Когда адвокаты вошли в обеденный зал, где должны были проходить совещания, Слейтер уже ждал их. На серванте были выставлены кофе, чай, бутылки с минеральной водой и крошечные пирожные. Блокноты и ручки были разложены на столе. Два других адвоката, Сол Абрамсон из Чикаго и Артур Роббинс из Бостона, за плечами у каждого из которых имелся внушительный список выигранных дел, прибыли через несколько минут после Коннера Бэнкса и Маркинсона.

В зал вошел Питер Кэррингтон. К удивлению Бэнкса, его сопровождала жена. Бэнкс не относился к числу тех, кто склонен доверять первому впечатлению, но невозможно было не признать, что от Питера Кэррингтона исходит какая-то аура. В отличие от своих адвокатов и Слейтера, одетых в строгие костюмы, он был в рубахе с расстегнутым воротом и в кофте. После того как его представили юристам, он первым же делом сказал:

— Никаких «мистеров Кэррингтонов». Зовите меня просто Питер. А мою жену зовут Кей. У меня такое чувство, что встречаться нам с вами придется очень долго, так что давайте обойдемся без формальностей.

Отправляясь сюда, Коннер Бэнкс не знал, чего ожидать от новоиспеченной жены Кэррингтона. Он заранее отнес ее в разряд удачливых охотниц за состояниями. А кем еще могла быть библиотекарша, которая выскочила замуж за миллиардера после головокружительного романа?

Однако он сразу же понял, что Кей Лэнсинг Кэррингтон совершенно не такая. Как и ее муж, одета она была совсем просто, в свитер и брюки. Но малиновый оттенок ее свитера с высоким воротом оттенял лицо, на котором внимание приковывали к себе глаза такого темно-синего цвета, что казались почти черными, как ее длинные волосы, собранные в хвост на затылке и рассыпающиеся по плечам.

Как во время их самой первой встречи, так и во все последующие она неизменно садилась справа от Питера, который занимал место во главе стола. Слейтер занимал стул слева от Питера. Коннер Бэнкс сидел рядом со Слейтером и потому имел возможность наблюдать безмолвное общение между Питером Кэррингтоном и его женой. Они то и дело ласково соприкасались руками, а та нежность, которой светились их глаза, когда они смотрели друг на друга, впервые заставила его усомниться, что быть свободным и независимым, как он, так уж здорово.

Из любопытства Бэнкс собрал кое-какую информацию по этому делу еще даже до того, как ему предложили поучаствовать в оценке целесообразности судебного иска. Интерес его был вызван тем обстоятельством, что ему не раз доводилось сталкиваться с бывшим послом Чарльзом Олторпом на разнообразных светских мероприятиях, и ни на одном из них тот не появился в обществе своей законной супруги.

На первых двух совещаниях, которые состоялись еще до того, как было обнаружено тело Сьюзен Олторп, они обсуждали, нужно ли Питеру выдвигать против Глэдис Олторп иск за клевету.

— Она ни за что не возьмет свои слова назад, — сказал Маркинсон. — С их стороны это способ заставить вас давать показания. Вам придется даватьпоказания под присягой. Они надеются подловить вас на чем-нибудь. Пока что у следствия нет достаточных улик, чтобы привлечь вас к суду. Питер, вы встречались со Сьюзен. Ваши семьи дружили. В ту ночь вы подвозили ее домой. К несчастью, вернувшись домой через боковую дверь, вы лишили себя свидетелей, которые могли бы подтвердить, что вы действительно поднялись к себе в спальню.

«Так уж и лишил?» — спросил себя Коннер Бэнкс.

Чтобы двадцатилетний парень, вернувшийся домой чуть позже полуночи, да в самый разгар вечеринки, отправился баиньки? «Наш клиент невиновен, — подумал он саркастически. — О, разумеется. Защищать его — моя работа. Но это не значит, что я должен ему верить».

— Должен сказать, это дело давным-давно закрыли бы, если бы не ваша пропавшая сорочка, — заявил Маркинсон. — Горничная показала, что она вынула ее из корзины для грязного белья и отдала курьеру из прачечной, так что, если они попытаются использовать пропажу сорочки как доказательство вины, это ударит по ним же. Подав иск, вы ничего не теряете и, если дело дойдет до суда, продемонстрируете общественности, что все обвинения беспочвенны.

Третье совещание состоялось через день после похорон Сьюзен Олторп, как раз когда подоспела ошеломляющая новость, что Мария Вальдес, горничная, которая показала, что отдала сорочку Питера в стирку, теперь отказывается от своих слов.

На этот раз, когда чета Кэррингтонов появилась в зале, лица у обоих были напряженные. Не удосужившись даже поздороваться, Питер заявил:

— Она лжет. Я не моту этого доказать, но я знаю, что она лжет. Я клал сорочку в корзину для грязного белья. Представления не имею, зачем она все это затеяла.

— Мы попытаемся доказать, что она лжет, Питер, — заверил его Маркинсон. — Мы по крупицам восстановим всю ее жизнь за эти двадцать два года. Может быть, нам удастся раскопать в ее прошлом что-нибудь такое, что выставит ее ненадежным свидетелем.

Коннер Бэнкс с самого начала сильно подозревал, что Питер Кэррингтон приложил руку к гибели Сьюзен Олторп. Теперь, когда в деле появилась новая улика, он был практически в этом уверен. Никто не видел, как Кэррингтон вернулся в дом в ночь того злополучного приема. Парень двадцати лет отправляется прямиком в постель, когда в доме полным-полно гостей и они все еще танцуют на террасе. Никто не видит, как он загоняет машину в гараж. Никто не видит, как он входит в дом. На следующее утро Сьюзен бесследно исчезает, как и сорочка, которая была накануне на Кэррингтоне. А теперь ее труп обнаруживают на его земле. Да прокурор просто обязана его арестовать!

«Питер, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе выйти сухим из воды, — подумал он, глядя на этого мужчину, который сжимал руку своей жены, — но я видел репортаж с похорон во вчерашних вечерних новостях. В некоторой степени мне даже жаль, что на этом процессе я буду представлять сторону защиты, а не обвинения. И я уверен, что коллеги разделяют мои чувства».

Кей едва сдерживала слезы.

«Она будет до последнего поддерживать своего мужа, — подумалось Бэнксу. — Это хорошо».

Но если он виновен в смерти Сьюзен Олторп, возможно, правы те, кому кажется подозрительной гибель его первой жены? Может быть, он психопат, и в таком случае не решит ли он расправиться и со своей новой женушкой тоже?

И почему он не может отделаться от ощущения, что есть что-то странное — и, пожалуй, странно подозрительное — в этом скоропалительном браке с женщиной, с которой Кэррингтон и знаком-то всего ничего?

16

«А он нервничает, — отметила Пэт Дженнингс, глядя на своего начальника Ричарда Уокера. — Зуб даю, опять играет на скачках. При таких-то доходах, которые приносит — вернее, не приносит — галерея, только и остается надежды, что на тотализатор».

Пэт работала секретаршей в картинной галерее Ричарда Уокера уже шесть месяцев. Когда она искала работу, галерея показалась ей как нельзя более подходящим местом для женщины, у которой двое детей-младшеклассников. Рабочий день у нее официально длился с девяти до трех, но подразумевалось, что в тех случаях, когда вечером намечалась презентация новой выставки, она должна вернуться в галерею. За все время ее работы здесь такое случилось всего однажды, да и то народу почти не было.

Причина была в том, что дела у них шли из рук вон плохо и выручка не покрывала даже накладных расходов.

«Если бы не его мамочка, Ричард давным-давно бы прогорел», — подумала Пэт, глядя, как он без устали переходит от одной картины к другой и поправляет их.

Да, сегодня он прямо сам не свой. За последние несколько дней Пэт неоднократно слышала, как он делал ставки. Небось просадил кучу денег. Конечно, когда в поместье у твоего брата находят труп, кто угодно начнет сходить с ума. Вчера Ричард смотрел по телевизору прямую трансляцию похорон Сьюзен Олторп. Он ведь тоже ее знал. Разумеется, это было давно, но все равно смотреть, как несут гроб с ее телом, ему, наверное, было нелегко.

Утром она поинтересовалась у Уокера, как его сводный брат переносит всю эту шумиху.

— Я не видел Питера, — ответил тот. — Позвонил ему и сказал, что мысленно с ним. А ведь он едва успел вернуться из свадебного путешествия. Ему сейчас, должно быть, несладко.

В галерее было так тихо, что, когда зазвонил телефон, Пэт вздрогнула.

«Я так с ума сойду с этой работой», — подумала она и сняла трубку.

— Картинная галерея Ричарда Уокера. Здравствуйте.

Она вскинула голову и увидела, как Ричард бросился к ней и замахал руками. «Меня нет. Меня нет», — беззвучно шевелились его губы.

— Свяжите меня с Уокером.

Это был приказ, а не просьба.

— К сожалению, он сейчас на деловой встрече и, скорее всего, сегодня уже не вернется.

— Дайте мне номер его мобильного.

— На время деловых встреч он отключает мобильный телефон, — заученно оттарабанила Пэт. — Оставьте свое имя и телефон, и я…

На другом конце провода с грохотом швырнули трубку, так что Пэт едва не выронила свою. Уокер стоял у ее стола; на лбу у него выступили капельки пота, руки дрожали. Не дожидаясь вопросов, Пэт сообщила ему:

— Он не назвался, но вот что я вам скажу, Ричард: он явно был в бешенстве. — Ей стало его жалко, и она отважилась дать ему непрошеный совет: — Ричард, у вашей матушки денег куры не клюют. На вашем месте я попросила бы у нее то, что вам нужно. Этот малый явно не шутит. И самый последний совет. Прекратите играть на скачках.

Два часа спустя Ричард Уокер сидел в гостиной в доме своей матери в поместье Кэррингтонов.

— Ты должна мне помочь, — умолял он. — Если я не заплачу, меня убьют. Ты ведь знаешь. Это в последний раз, клянусь.

Элейн Кэррингтон смотрела на сына, и во взгляде у нее явственно читалось бешенство.

— Ричард, ты и так высосал из меня все, что мог. Я получаю от имения миллион долларов в год. В прошлом году ты со своей игрой на скачках и галереей вытянул из меня почти половину этих денег.

— Мама, прошу тебя.

Элейн отвела взгляд.

«Он знает, что я не могу не дать ему денег, — подумала она. — И знает, где я могу раздобыть любую сумму, если у меня не будет другого выхода».

17

Отставной посол Чарльз Олторп постучал в дверь спальни своей жены. Накануне, вернувшись домой с похорон, она сразу легла в постель. Он пока не знал, слышала ли она уже, что Мария Вальдес, бывшая горничная Кэррингтонов, отказалась от первоначальной версии событий, которую изложила сразу после исчезновения Сьюзен.

Глэдис полулежала в постели. Хотя время шло к полудню, она совершенно определенно не пыталась встать. Поднос с почти нетронутым завтраком стоял на прикроватной тумбочке. Работал телевизор, но звук был приглушен настолько, что слышно было лишь невнятное бормотание.

Глядя на эту истаявшую женщину, которая давным-давно уже стала ему чужой, Олторп вдруг почувствовал переполняющий его прилив нежности. В траурном зале повсюду были фотографии, запечатлевшие различные мгновения почти девятнадцати лет жизни Сьюзен. Он слишком часто был в разъездах. На слишком многих фотографиях, в особенности сделанных в последние годы, Глэдис и Сьюзен были только вдвоем.

Он кивнул в сторону телевизора.

— Ты, видимо, уже слышала про Марию Вальдес.

— Мне позвонил Николас Греко, а потом я увидела это по Си-эн-эн. Он сказал, что ее показания могут стать ключевой уликой против Питера Кэррингтона. Эх, как бы мне хотелось присутствовать в зале суда, когда его будут уводить в наручниках.

— Очень надеюсь, что ты там будешь, дорогая. Обещаю, что я там точно буду.

Глэдис Олторп покачала головой.

— Чарльз, ты прекрасно знаешь, что я умираю, но теперь это уже неважно. Теперь, когда я знаю, где Сьюзен и что я скоро буду с ней, я должна кое в чем тебе признаться. Я всегда считала, что это Питер погубил Сьюзен, но мне все время не давало покоя одно сомнение. Ты слышал, как она ушла из дома в тот вечер? Ты пошел за ней? Ты был очень зол на нее. Вы поругались, потому что она узнала, что ты увлекся Элейн? Сьюзен всегда старалась защитить меня.

— Элейн была моей ошибкой, и к тому времени, когда она вышла за отца Питера, между нами все было кончено, — решительно заявил Чарльз. — Когда мы с ней познакомились, она была разведена и свободна. Это правда.

— Она, может, и была свободна, но ты-то нет, Чарльз.

— Глэдис, тебе не кажется, что сейчас обсуждать это несколько поздно?

— Ты так мне и не ответил. Из-за чего вы с ней поссорились в ту ночь?

— Попытайся отдохнуть, Глэдис, — сказал Чарльз Олторп и, развернувшись, вышел из комнаты.

18

Впервые за все время адвокаты остались на ланч. Джейн Барр проворно приготовила поднос с сэндвичами, сварила свежий кофе. Новость о том, что Мария Вальдес отступилась от своих прежних показаний, ошеломила ее.

«Это все Элейн виновата, — думала она. — Если бы она не уволила нас, это я разбирала бы в то утро грязное белье. Уж я-то точно знала бы, что было в корзине, а чего не было и что отправилось в прачечную, а что нет. Как эта Вальдес могла отказаться от своих слов? Интересно, кто ей заплатил?

Очень жаль, что меня не было дома, когда этот детектив, Николас Греко, приезжал поговорить с Гэри. Он с тех пор просто сам не свой. Боится, вдруг он навредил Питеру, сказав Греко, что тот был потрясен, когда узнал, что сумочки Сьюзен в машине не оказалось».

Тогда она спрашивала у мужа, чем это может повредить, но теперь ее саму мучил тот же вопрос. Может, эта мелочь и в самом деле имела какое-то значение. Но она знала Питера Кэррингтона: он был не из тех, кто способен причинить кому-то зло.

Они с Гэри были на панихиде у Сьюзен.

«Такая милая была девушка и такая хорошенькая, — думала Джейн, вынимая из буфета чашки с тарелками. — Я любила смотреть, как она прихорашивается перед выходом из дома, когда мы с Гэри обслуживали приемы у миссис Олторп».

После поминальной службы, перед тем как катафалк и машины с родными выехали в сторону кладбища, Олторпы задержались, чтобы выслушать слова соболезнования от своих друзей. Почему Гэри поторопился скрыться, вместо того чтобы подойти к ним, недоумевала Джейн. Сьюзен всегда была к нему очень добра. В последний год ее жизни он с полдюжины раз отвозил ее на всякие вечеринки и привозил домой, когда посол не хотел, чтобы она или ее друзья сами вели машину по темноте. Впрочем, она-то знала, что ее муж не из тех, кто открыто демонстрирует свои чувства, и вообще, наверное, он счел, что не по чину ему подходить к Олторпам, когда вокруг столько высокопоставленного народу.

Пока Джейн готовила ланч, Гэри пылесосил коридор на втором этаже. Спустился он как раз вовремя: она уже собиралась за ним идти.

— Ты очень кстати, — сказала Джейн. — Можешь отнести в зал посуду и приборы. Только не забудь постучаться.

— Можно подумать, без тебя я никогда бы до этого не додумался, — язвительно заметил он.

— Конечно додумался бы, — вздохнула она. — Прости. Я сама не соображаю, что говорю. Никак не могу выкинуть из головы вчерашние похороны. Жаль Сьюзен. Такая была красавица, правда?

На глазах у Джейн лицо ее мужа побагровело, и он отвернулся.

— Правда, — буркнул он и, забрав у нее поднос, вышел из кухни.

19

Адвокаты ушли только в три часа дня, а перед этим добрых пять часов засыпали Питера вопросами, готовя его к неизбежному — обвинению в убийстве Сьюзен Олторп. Мы не стали даже делать перерыв на обед, перекусили наскоро сэндвичами да проглотили по чашечке кофе. Все это время из Питера вытягивали подробности всех событий того злополучного вечера и следующего утра двадцатидвухлетней давности.

Время от времени Винсент Слейтер уточнял какую-нибудь деталь. Одна из них стала для меня неожиданностью.

— Питер, за ужином Сьюзен сидела рядом с тобой, а Грейс за соседним столиком.

До этого я не осознавала, что Грейс Мередит, женщина, на которой Питер женился, когда ему было тридцать, тоже присутствовала на том вечере. С другой стороны, а что в этом было такого? Там было еще добрых два десятка приятелей Питера по Принстону. Питер пояснил, что ее привел с собой кто-то из его знакомых.

— Кто именно? — уточнил Коннер Бэнкс.

— Грег Хейверли, член принстонского клуба едоков.

— До этого вечера вы встречались с Грейс Мередит? — спросил Бэнкс.

Я видела, что Питер уже устал от этого шквала вопросов.

— До того вечера я в глаза не видел Грейс Мередит, — ледяным тоном ответил он. — Да и после него мы с ней не виделись еще девять с лишним лет. Я столкнулся с ней совершенно случайно во время футбольного матча между Принстоном и Йелем. Мы оба пришли туда с друзьями, но ни у нее, ни у меня не оказалось пары, и мы объединились.

— Кто-нибудь еще может подтвердить, что вы с ней ни разу не встречались за эти девять лет? — спросил Бэнкс.

Думаю, Бэнкс заметил выражение лица Питера, потому что он добавил:

— Питер, я пытаюсь предугадать тактику прокурора. Вам будут задавать вопросы примерно такого толка. Поскольку ваша первая жена присутствовала на том вечере, они могут заподозрить, что вы заинтересовались ею, а Сьюзен это заметила. На этой почве у вас с ней могла разгореться ссора, и вы ее убили.

Питер отодвинул свой стул и поднялся.

— Господа, — произнес он, — думаю, на сегодня стоит закончить.

Я отметила, что во время прощания он был демонстративно холоден с Коннером Бэнксом.

Когда адвокаты удалились, Питер сказал:

— Пожалуй, я не хочу, чтобы этот Бэнкс меня защищал. Избавься от него, Винс.

Я видела, что Питер делает ошибку, и, к счастью, Винсент тоже это видел. Он понимал, что Бэнкс всего лишь готовит Питера к коварным вопросам, на которые ему придется отвечать.

— Питер, тебя будут допрашивать буквально обо всем, — сказал он. — И делать оскорбительные намеки. Тебе придется с этим смириться.

— Ты хочешь сказать, на том основании, что я познакомился с Грейс в тот вечер, они способны сделать вывод, будто я мог без памяти в нее влюбиться и решил убить Сьюзен?

Ответа он явно не ожидал.

Я очень надеялась, что Слейтер уедет домой; мне хотелось побыть с мужем наедине, без посторонних. Мы оба нуждались в этом. Но Питер объявил, что поедет к себе в офис.

— Кей, мне придется уйти в отставку с поста генерального директора и председателя правления, хотя у меня и останется решающий голос при принятии решений. Сейчас самое главное для меня — не загреметь в тюрьму. — И он почти беспомощно добавил: — Эта женщина лжет. Клянусь тебе, я помню, как клал сорочку в корзину для грязного белья.

Он подошел и поцеловал меня. Наверное, у меня у самой был измочаленный вид, потому что он предложил:

— Почему бы тебе не прилечь отдохнуть, Кей? Денек сегодня выдался не из легких.

Об отдыхе я думала в самую последнюю очередь.

— Нет, — покачала головой я. — Я съезжу навещу Мэгги.

Должно быть, Питеру и в самом деле пришлось сегодня нелегко, потому что он сказал:

— Не забудь передать ей от меня привет и спроси, не согласится ли она дать на суде показания о моем моральном облике.

20

Барбара Краузе в компании Николаса Греко и Томаса Морана вылетела в Пенсильванию, в Ланкастер, где они взяли напрокат машину и поехали к Марии Вальдес Крус. Она жила в скромном одноэтажном домике неподалеку от аэропорта. Шел снег, и дорога была скользкая, но Греко, который уже побывал у бывшей горничной Кэррингтонов, благополучно довел машину до места. Когда информация о том, что Мария Вальдес изменила свои первоначальные показания, просочилась в прессу, Краузе пришла в ярость. Она поклялась, что выяснит источник утечки и уволит виновного.

— Когда я приезжал сюда два дня назад, я посоветовал Марии пригласить на нашу встречу своего адвоката, — напомнил им Греко, когда они позвонили в дверь.

Адвокат и открыл им дверь — Данкен Армстронг, высокий и худой мужчина чуть за семьдесят. Впустив посетителей в дом, он с грозным видом встал рядом со своей миниатюрной клиенткой и немедленно выразил свое возмущение тем, что ее откровения просочились в прессу.

Моран присутствовал при допросе Марии Вальдес двадцать два года тому назад. Тогда она была совсем девочкой, ей было от силы девятнадцать, примерно столько же, сколько самой Сьюзен Олторп. Однако на допросе она неколебимо стояла на своем и упрямо твердила, что сдала злополучную сорочку в чистку.

Как ни странно, от твердости и решимости, которые она продемонстрировала тогда, теперь не осталось и следа. Приглашая посетителей пройти в уютную, безукоризненно чистенькую гостиную, она явно нервничала.

— Муж повез девочек в кино, — проговорила она. — Они еще школьницы. Я сказала им, что вы должны приехать, и объяснила, что в молодости сделала ошибку и обманула власти, но восстановить справедливость никогда не поздно.

— Мария хочет сказать, что, возможно, ошибалась, когда вы допрашивали ее сразу после исчезновения Сьюзен Олторп, — вмешался Армстронг. — Прежде чем перейти к дальнейшим разговорам, я должен посмотреть, какие документы вы подготовили.

— Мы предлагаем миссис Крус судебную неприкосновенность в обмен на полное и правдивое сотрудничество со следствием, — твердо заявила Барбара Краузе.

— Я взгляну на бумаги, — сказал Армстронг и погрузился в чтение. — Мария, вы должны четко понимать, что вас вызовут в суд для дачи показаний и защитники обвиняемого будут утверждать, что сейчас вы говорите неправду. Но значение имеет только то, что вас не станут преследовать в судебном порядке за дачу заведомо ложных показаний в прошлом.

— У меня три дочери, — ответила Крус. — Если бы одна из них исчезла, а потом ее обнаружили мертвой, это разбило бы мне сердце. Когда я услышала, что нашли тело той девушки, мне стало ужасно стыдно, что из-за моих показаний ее убийца до сих пор гуляет на свободе.

— Вы хотите сказать, что не видели той сорочки и не отдавали ее в чистку?

— Я не видела сорочку. Я знала, что мистер Питер Кэррингтон заявил, будто клал ее в корзину, и побоялась пойти ему наперекор. Я тогда только приехала в Америку и не хотела потерять работу. Я отправила все белье, которое было в корзине, в прачечную, но была почти уверена, что той самой сорочки там не было. Когда полиция допрашивала меня, я подумала, вдруг ошиблась, но на самом деле в глубине души знала, что это не так. В корзине его сорочки не было. Но я сказала полицейским, что она там была и что ее, наверное, потеряли в прачечной.

— Владелец прачечной с самого начала утверждал, что сорочку ему не привозили, — заметила Барбара Краузе. — Будем надеяться, он еще жив.

— Если мне придется давать показания, все решат, что я говорю неправду? — робко спросила Мария. — Я могу доказать, что это правда.

— Доказать? То есть как это? — спросил Моран.

— Примерно через месяц после того, как меня допросили, я ушла с работы и вернулась в Манилу, потому что моя мама тяжело заболела. Старый мистер Кэррингтон знал об этом и даже дал мне пять тысяч долларов премии, как он это назвал. Он был мне так благодарен за то, что я подтвердила рассказ его сына. По совести говоря, мне кажется, он действительно верил, что я сказала правду.

— По-моему, вы слишком снисходительны, — возразила Краузе. — Он просто от вас откупился.

— Я получила по его чеку наличные, но испугалась, что, если я приеду домой с такими деньгами, люди станут говорить, что я их украла, поэтому перед тем, как нести чек в банк, я сняла с него копию с обеих сторон. — Мария сунула руку в карман кофты. — Вот она.

Барбара Краузе взяла копию чека, внимательно ее рассмотрела и передала Морану.

«Они явно уверены, что эта улика произведет эффект разорвавшейся бомбы», — подумал Греко.

— Теперь нам известно, что сорочки в корзине с бельем никогда не было, — сказала Краузе. — Надо брать Кэррингтона под белы руки и собирать большое жюри присяжных.

21

Когда я выезжала из поместья, то впервые за много дней не обнаружила у главных ворот толпы журналистов. Наверное, они увидели, что Питер с Винсентом уехали, и увязались за ними. Я позвонила Мэгги и предупредила, что еду к ней в гости. Голос у бабушки был смирный; поняла, наверное, что ляпнула на камеру лишнего и что я буду вне себя.

Но мы с ней не виделись уже больше трех недель, и когда я вошла в дом, то поняла, как мне ее не хватало. В гостиной царил еще больший кавардак, чем обычно, зато Мэгги выглядела отлично. Она сидела в своем любимом кресле и смотрела «Час суда с Джуди Шейндлин», одобрительно кивая в знак согласия с только что вынесенным вердиктом. Она обожала манеру Джуди распекать подсудимого. Телевизор был включен на полную громкость, потому что Мэгги никогда не носит свой слуховой аппарат, однако же она услышала, как хлопнула входная дверь, и выскочила мне навстречу.

И разумеется, бабушка не могла не начать разговор первой.

— Ну как он? — спросила она.

— «Он» — это, надо полагать, мой муж Питер? Ему сейчас очень тяжело, но он переносит все тяготы с большим достоинством.

— Кей, я беспокоюсь за тебя. Он ведь убий…

Я не дала ей договорить.

— Мэгги, если ты хоть раз назовешь Питера тем словом, которое ты, как я понимаю, собиралась употребить, ноги моей больше в этом доме не будет. Никогда.

Бабушка знала, что я слов на ветер не бросаю.

— Пойдем выпьем чаю, — предложила она.

Несколько минут спустя я сидела на диване, а она в своем кресле. В руке у каждой из нас была чашка с чаем, и все было как обычно, знакомо и уютно. Я расспросила ее, как поживают ее подруги, и рассказала о нашем свадебном путешествии.

Мы не упомянули ни обвинения Глэдис Олторп, ни то, что бывшая горничная Кэррингтонов изменила показания. Я не сомневалась, что Мэгги в курсе как первого, так и второго. Однако я все-таки подвела разговор к теме, которую хотела обсудить.

— Мэгги, как ни ужасно все это для Олторпов, я рада, что тело Сьюзен наконец нашли. Теперь ее мать, по крайней мере, может обрести хоть какой-то покой.

— Его нашли на земле Кэррингтона, — не удержалась от замечания Мэгги.

— Формально это действительно его земля, но труп лежал за оградой. Его мог закопать там кто угодно. Кстати, ты знала, что это папа придумал перенести изгородь подальше от дороги, чтобы потом не повредить насаждения, если понадобится ремонтировать подземные коммуникации? — добавила я поспешно, пока она не успела ничего возразить.

— Да. Твой папа говорил. Он собирался придумать что-нибудь на том участке, который остался за оградой, но до этого так дело и не дошло.

— Мэгги, ты кое в чем заблуждалась. Папу уволили не потому, что он злоупотреблял спиртным. Его уволили, потому что Элейн Кэррингтон принялась с ним заигрывать, а когда он не ответил ей взаимностью, она его выставила. С чего ты взяла, что всему виной было его пристрастие к выпивке?

— Меня не интересует, что тебе наговорил твой муж. У твоего отца были проблемы с алкоголем, Кей.

— Ну, если верить Питеру, на работе он точно не пил.

— Кей, когда твой отец рассказывал мне, что его уволили, он был расстроен, жутко расстроен.

— Это случилось всего через несколько недель после того, как исчезла Сьюзен Олторп, так ведь?

— Да, насколько я помню, это было ровно пятнадцать дней спустя.

— Значит, папу тоже должны были допрашивать. Он ведь тогда еще работал в поместье.

— Допрашивали всех, не только тех, кто там работал, но и тех, кто там бывал. В ту ночь, когда исчезла Сьюзен, ты ночевала у меня. Твой отец пригласил своих друзей в гости, поиграть в покер. Игра затянулась до полуночи, и, думаю, расходились они уже порядком тепленькие. Этот детектив, Греко, был сильно не прав, когда намекнул, что самоубийство твоего отца связано с гибелью Сьюзен Олторп.

— Я в этом убеждена, и все же в его словах было рациональное зерно. Папиного тела так и не нашли. Почему ты так уверена, что он совершил самоубийство?

— Кей, на шестую годовщину смерти твоей матери мы с ним вместе были у нее на могиле. Это было всего за месяц до того, как он покончил с собой. Шесть лет прошло, а он все равно не выдержал и расплакался, как ребенок. Сказал, что тоскует по ней и не может забыть. И еще кое-что. Он любил работу у Кэррингтонов. Конечно, он работал и на другие семьи, но только Кэррингтоны полностью отдали благоустройство поместья ему на откуп. Когда его вышвырнули, это стало для него огромным ударом.

Мэгги поднялась, подошла ко мне и обняла.

— Кей, твой папа безумно любил тебя, но он был очень подавлен, а когда ты в подавленном состоянии да еще и пьешь, происходят ужасные вещи.

Мы немного поплакали на пару.

— Мэгги, мне так страшно, — призналась я. — Я очень боюсь за Питера.

Бабушка ничего не ответила, но все ее мысли были так явственно написаны у нее на лице, что она с таким же успехом могла бы прокричать их во весь голос: «А я, Кей, боюсь за тебя».

Я позвонила Питеру на сотовый. Он все еще был в городе и собирался возвращаться не раньше десяти.

— Свози Мэгги куда-нибудь поужинать, — посоветовал он, а потом со смешком добавил: — Скажешь ей, что это за мой счет.

Мы с Мэгги отправились съесть «по тарелочке пасты», как она это называет. Слово за слово она пустилась в воспоминания о моей матери и в очередной раз рассказала историю о том, как мама застопорила школьный концерт своим пением.

— Она так трогательно пела, особенно последнюю строчку, «Эта песня мне знакома», — сказала Мэгги.

В глазах у нее блеснули слезы, и она принялась фальшиво мурлыкать мелодию. Меня так и подмывало рассказать ей о том, как я побывала в часовне у Кэррингтонов двадцать два года назад, но я сдержалась. Не хотела, чтобы меня отчитали за неразумное поведение.

После ресторана я довезла ее до дома, убедилась, что она вошла внутрь, и поехала к себе. В сторожке горел свет, и я решила, что Барры дома. А вот дома ли Элейн, я не могла определить никогда. Ее домик отстоит слишком далеко как от главных ворот, так и от особняка, чтобы можно было разглядеть, горит ли в окнах свет.

Было всего девять часов вечера. Безлюдный особняк наводил на меня страх. Мне так и чудилось, что кто-то прячется в рыцарских латах, украшавших вестибюль. Свет фонарей просачивался сквозь витражные окна, и пол расчерчивали мутные тени. Я на миг задумалась, не те ли это самые фонари, которые устанавливал мой отец — именно ради них он явился в поместье в свой выходной, прихватив с собой меня.

Я переоделась в удобный халат и шлепанцы и стала ждать Питера. Включать телевизор не хотелось: я боялась наткнуться на очередной репортаж о деле Олторп и последней новости, горничной, которая изменила свои показания. В самолете по пути из свадебного путешествия домой я начала читать какую-то книгу и взялась за нее снова. Но все было бесполезно: я не понимала смысла прочитанного.

Я думала об отце. В голове у меня теснились светлые воспоминания детства. Мне до сих пор его не хватало.

Питер пришел в начале двенадцатого. Вид у него был измочаленный.

— С сегодняшнего дня я больше не вхожу в совет директоров, — сообщил он. — Но должность в компании за мной сохранится.

Он сказал, что Винсент заказал ему ужин в офис, но признался, что не притронулся к нему. Мы пошли на кухню, я вытащила из холодильника приготовленный Джейн Барр куриный суп и разогрела его. Питер, похоже, слегка воспрянул духом, поднялся и достал из бара бутылку красного вина и два бокала. Он разлил вино и поднял свой бокал.

— Давай каждый вечер будем пить за одно и то же, — предложил он. — Мы с тобой все преодолеем. Правда восторжествует.

— Аминь, — горячо подхватила я.

Питер взглянул на меня в упор; взгляд у него был печальный и задумчивый.

— Мы с тобой тут одни, Кей, — сказал он. — Если с тобой сегодня ночью вдруг что-нибудь случится, в этом обвинят меня, так ведь?

— Со мной ничего не случится, — заверила я его. — С чего ты вдруг завел этот разговор?

— Кей, ты знаешь, что с тех пор, как мы вернулись, я по ночам хожу во сне?

Его вопрос застал меня врасплох.

— Да, я видела, в самую первую ночь. Ты никогда не говорил мне, что страдаешь лунатизмом, Питер.

— Это у меня с детства. Началось после смерти матери. Врач выписал мне какое-то лекарство, и на некоторое время все почти прошло. Но мне приснился кошмар, как будто я сунул руку в бассейн и пытаюсь выловить что-то из воды, и это не дает мне покоя. Если бы это было на самом деле, я бы знал об этом, да?

— Но это было на самом деле, Питер. Я проснулась около пяти утра и увидела, что тебя нет. Я пошла искать тебя в другую комнату и случайно выглянула в окно. Ты был у бассейна, стоял перед ним на коленях, опустив руку в воду. Потом ты вернулся обратно в дом и лег в постель. У меня хватило соображения не будить тебя.

— Кей, — начал он нерешительно.

Потом произнес что-то так тихо, что я не разобрала слов. Голос у него дрогнул, и он закусил губу. Я видела, что он чуть не плачет.

Я поднялась, обошла вокруг стола и обняла его.

— Что такое, Питер? О чем ты хочешь мне рассказать?

— Так… пустяки.

Но я видела, что это не пустяк, а что-то очень важное. И я могла бы поклясться, что Питер прошептал:

— У меня были и другие кошмары, и, может быть, это происходило на самом деле…

22

Барбара Краузе, Том Моран и Николас Греко вернулись из Ланкастера только под вечер. Краузе с Мораном из аэропорта отправились прямо в прокуратуру и следующие несколько часов готовили письменное показание, в котором были перечислены все улики, собранные за время расследования. Показание следовало приложить к уведомлению о направлении в суд уголовного дела по обвинению Питера Кэррингтона в убийстве Сьюзен Олторп и запросу на выдачу ордера на обыск в домах и парке поместья Кэррингтон.

— Я хочу, чтобы все поместье прочесали с собаками, — заявила Краузе Морану. — Как вышло, что они не обнаружили тело еще двадцать два года назад, когда запах должен был быть намного сильнее? Может, он закопал ее где-нибудь в другом месте, а потом перепрятал тело на участке, когда решил, что больше его обыскивать не будут?

— Не исключено, — согласился Моран. — Я присутствовал тогда при обыске. Обыскали все, включая и то самое место, на котором ее потом нашли. Не представляю, как собаки могли не учуять запах, а наши ребята, включая меня самого, — не заметить рыхлую землю.

— Я немедленно уведомлю судью Смита, — сказала Барбара Краузе, — и попрошу разрешения приехать к нему домой завтра в пять утра, чтобы он взглянул на ордер.

— Судья будет в восторге, — заметил Моран, — но зато мы успеем за ночь собрать всю команду и к половине седьмого нагрянем к Кэррингтону с ордером. Возьмем голубчика тепленьким прямо из супружеской постели. Я с удовольствием поработаю у него будильником.

Когда с бумагами было покончено, на часах было два ночи. Моран встал из-за стола и потянулся.

— По-моему, мы забыли поужинать, — сказал он.

— Мы с тобой выпили чашек по восемь кофе каждый, — усмехнулась Краузе. — Поужинаем завтра, после того как отправим этого мерзавца за решетку. Я угощаю.

23

По-моему, за всю ночь я так и не сомкнула глаз. Питер так вымотался, что мгновенно уснул, а я лежала рядом с ним, обняв его, и ломала голову над словами, которые, как мне показалось, он произнес. Может, он хотел сказать, что события, которые он считал кошмарным сном, происходили на самом деле, когда у него случались приступы лунатизма?

Питер проснулся в шесть. Я предложила выйти на пробежку. У меня почти никогда не болит голова, а тут вдруг почему-то заломило виски. Питер согласился, мы быстро оделись и спустились на кухню. Пока я варила кофе и заправляла в тостер ломтик хлеба для Питера, он выжал свежий сок. Мы даже не стали садиться за стол, выпили кофе и сок стоя.

Это была последняя относительно нормальная минута, которую нам довелось провести вместе.


Настойчивый звонок в дверь заставил нас обоих вздрогнуть. Мы с Питером переглянулись: и он, и я поняли, что сейчас произойдет. За ним пришла полиция.

Когда случается катастрофа, человеческий мозг реагирует самым причудливым образом. Я бросилась к тостеру и схватила выскочивший оттуда тост. Питеру нужно было поесть, пока его не забрали.

Он покачал головой.

— Питер, кто знает, когда тебе удастся поесть в следующий раз, — настаивала я. — Ты и так вчера почти ничего не ел.

В дверь продолжали трезвонить, а мы с ним рассуждали о еде. Однако Питер взял тост и начал жевать. Другой рукой он налил себе еще одну чашку кофе и, обжигаясь, принялся его глотать.

Я поспешила открыть дверь. На крыльце стояло человек шесть мужчин и одна женщина. В какой-то из десятка машин, припаркованных на подъездной аллее, заливались лаем собаки.

— Миссис Кэррингтон?

— Да.

— Я заместитель окружного прокурора Том Моран. Мистер Кэррингтон дома?

— Да, я здесь.

Питер следом за мной вышел в вестибюль.

— Мистер Кэррингтон, у меня при себе ордер на обыск всех домов, находящихся на территории вашего поместья, и самого участка. — Моран протянул ордер Питеру и продолжил: — Вы арестованы за убийство Сьюзен Олторп. Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право требовать присутствия адвоката на вашем допросе. Если вы решите отвечать на вопросы, то в любой момент можете отказаться от допроса. Я знаю, что вы можете позволить себе нанять адвоката, так что не стану вдаваться в подробности относительно адвоката, которого может назначить вам суд.

Теоретически я со вчерашнего дня знала, что это, скорее всего, произойдет. Однако ожидать чего-то — одно дело, а видеть, как это происходит у тебя на глазах, — совершенно иное; это все равно что сравнивать страшный сон с реальностью. Два полицейских прошли мимо меня и остановились по обе стороны от Питера. Питер догадался, что они намерены сделать, и, передав мне ордер на обыск, протянул руки.

На его запястьях защелкнули наручники. Питер был смертельно бледен, но держался спокойно.

Один из полицейских снова открыл входную дверь. Они явно намеревались увезти его прямо сейчас.

— Позвольте, я принесу ему пальто, — попросила я Морана. — На улице холодно.

В вестибюле появились Джейн и Гэри Барр.

— Я принесу, миссис Кэррингтон, — дрожащим голосом сказала Джейн.

— Куда вы собираетесь везти моего мужа? — спросила я Морана.

— В окружную тюрьму.

— Я поеду следом на своей машине, — сказала я Питеру.

— Миссис Кэррингтон, я советовал бы вам немного подождать, — произнес Моран. — С мистера Кэррингтона должны снять отпечатки пальцев и сфотографировать. Пока это не будет сделано, вас к нему не пустят. На три часа назначено заседание у судьи Харви Смита. На нем вашему мужу будет официально предъявлено обвинение. Тогда же будет назначена сумма залога за освобождение до суда.

— Кей, позвони Винсенту и скажи, чтобы был готов внести залог, — попросил Питер.

Полицейские сделали Питеру знак выходить, и Гэри Барр накинул ему на плечи пальто, а Питер наклонился поцеловать меня. Губы у него были ледяные.

— Увидимся в три, Кей. Я люблю тебя, — произнес он хрипло.

Моран и один из полицейских повели его прочь. Когда дверь за ними закрылась, я осталась стоять столбом, не в силах пошевелиться.

Атмосфера изменилась. В вестибюле осталось еще человек шесть полицейских. Пока я хлопала глазами, все, кроме женщины, натянули полиэтиленовые перчатки: начинался обыск дома. Лай собак снаружи стал слышен громче; полицейские приступили к обыску участка. Я почувствовала, как Джейн Барр взяла меня за локоть.

— Миссис Кэррингтон, идемте на кухню, — предложила она.

— Я должна позвонить Винсенту. И адвокатам.

Собственный голос показался мне каким-то чужим, низким и одновременно пронзительным.

— Я детектив Карла Сепетти, — довольно учтиво представилась женщина-полицейский. — Прошу вас троих держаться вместе. Я останусь с вами. Если хотите, можете подождать на кухне, пока не закончится обыск остального дома. Потом нам придется переместиться в другое помещение. Кухню тоже будут обыскивать.

— Позвольте, Джейн приготовит вам что-нибудь поесть, миссис Кэррингтон, — настойчиво предложил Гэри Барр.

«Почему-то считается, что еда помогает успокоиться и придает сил в пору испытаний, — промелькнула у меня нелепая мысль. — Они пытаются накормить меня по той же самой причине, которая побудила меня впихнуть в Питера тост».

Я кивнула и в сопровождении Барров двинулась по длинному коридору в кухню. Детектив Сепетти последовала за нами. Мы прошли мимо библиотеки Питера. Ее уже обыскивали двое полицейских: один снимал с полок книги, другой рылся в столе. Мне вспомнилось, какой умиротворенный вид был у Питера в тот день почти четыре месяца назад, когда я сидела вместе с ним в этой комнате, восхищаясь ее обстановкой.

Очутившись на кухне, я попыталась выпить чашку кофе, но рука у меня так дрожала, что кофе выплеснулся на блюдце. Джейн на миг положила руку мне на плечо и быстро заменила испачканное блюдечко чистым. Я представляла, как она любит Питера. Она ведь знала его еще мальчишкой, лишенным материнской ласки. У нее тоже разрывалось сердце.

Я набрала номер Винсента Слейтера. Он воспринял новость хладнокровно.

— Это неизбежность, — сказал он спокойно. — Не волнуйтесь, уже к вечеру он будет дома, даю слово. В Нью-Джерси судья обязан предложить выпустить подозреваемого под залог. Разумеется, они назначат сумму в несколько миллионов, но мы найдем деньги.

В девять должны были приехать адвокаты. Почему-то из всех троих я позвонила Коннеру Бэнксу.

— Мы это предвидели, Кей, — заявил тот, — но я представляю, как тяжело сейчас вам обоим. Мы получим копию ордера на арест и в три часа вместе с Маркинсоном будем в суде. Там и встретимся.

Я повесила трубку и подошла к окну. Снег с дождем обещали только днем, но, когда я выглянула на улицу, уже начало моросить. Потом в стекло полетели хлопья мокрого снега.

— По-моему, я где-то читала, что в дождь собаки не могут ничего учуять, — сказала я детективу Сепетти.

— Это зависит от того, что они ищут, — ответила та. — Если так будет продолжаться, придется увести собак.

— И что же они ищут? — спросила я.

Вопрос прозвучал гневно. Мне очень хотелось спросить: они что, считают Питера серийным убийцей и рассчитывают отыскать в поместье еще десяток-другой трупов?

— Я не знаю, миссис Кэррингтон, — ответила женщина спокойно, и я посмотрела на нее.

Ей было лет, наверное, под пятьдесят. Ее короткие, до подбородка, каштановые волосы лежали легкой волной, и это слегка облагораживало ее круглое лицо. На ней был темно-синий жакет и черные брюки. Единственным украшением, которое я смогла разглядеть, были небольшие сережки в форме буквы «X», хотя она наверняка должна была носить часы, только они скрыты под рукавом.

Обращать сейчас внимание на такие мелочи, абсолютно неважные и несущественные, было просто нелепо. Я отвернулась от окна. В кухне был установлен маленький телевизор, и я включила его как раз в тот момент, когда показывали, как Питер выходит из полицейской машины и его ведут в окружную тюрьму.

— По сведениям нашего источника, против Кэррингтона, который сегодня был арестован по обвинению в убийстве, продолжают появляться все новые и новые улики, — сообщил с экрана репортер. — Бывшая горничная Кэррингтонов, Мария Вальдес Крус, не только призналась, что сказала неправду, когда заявила, что видела сорочку Кэррингтона в корзине для грязного белья, но и представила доказательства, что отец Кэррингтона заплатил ей за это пять тысяч долларов.

Я выключила телевизор.

— Боже мой, — воскликнула Джейн Барр. — Я этому не верю. Быть такого не может. Старый мистер Кэррингтон был честным человеком. Он никогда не стал бы никого подкупать.

Даже ради спасения родного сына? Как бы поступила я, окажись на его месте?

Пожалуй, я не знала ответа.

24

Элейн Кэррингтон еще нежилась в постели, когда в дверь ее дома позвонили. Было чуть больше половины седьмого. Перепугавшись, Элейн накинула халат и поспешила открыть дверь. «Неужели что-то с Ричардом? — мелькнула у нее лихорадочная мысль. — Но ведь он же вовремя погасил долги!» С ужасом ожидая услышать самое страшное, она распахнула дверь.

Когда ей вручили ордер на обыск, первой ее реакцией было нечто сродни облегчению. Потом, сопровождаемая полицейским, на которого она не обращала никакого внимания, она прошла в гостиную и включила телевизор.

Через несколько минут показали, как Питера в наручниках выводят из машины на фоне окружной тюрьмы, и у Элейн екнуло сердце.

«Он всегда был добр ко мне», — подумала она, глядя, как он пытается отвернуться в сторону от фото- и телекамер.

— В возрасте двадцати двух лет Питер Кэррингтон после скоропостижной смерти отца возглавил семейную империю, — произнес диктор за кадром.

На экране мелькнула фотография отца и сына, снятая незадолго до того, как старик умер от сердечного приступа, и Элейн немедленно почувствовала приступ злости.

«Несмотря на свою молодость, Питер прекрасно понимал, каково мне жилось с этим несчастным сквалыгой», — подумала она.

Он ведь был одним из самых богатых людей в мире, однако это не помешало им повздорить из-за денег в день его собственного юбилея. Он вечно грозился, что не будет оплачивать счета. «Сама наделала долгов, вот сама и думай, как с ними расплачиваться». У него разговор был короткий.

«Все пять лет, что мы были с ним женаты, он попрекал меня каждым грошом», — подумала она с горечью.

Когда сюжет про Питера закончился, Элейн щелкнула пультом, выключая телевизор. Когда она выходила за его отца замуж, все поместье было запущено дальше некуда.Единственное, на что он не жалел денег, это на благоустройство парка. Юный натуралист.

Она поймала себя на том, что стоит ей разнервничаться или расстроиться, как ее начинает душить злость на грабительский брачный контракт, который ей навязали. Тут ее внимание привлек какой-то шум за окном, и она поспешила выглянуть наружу. В стекла начал барабанить снег с дождем, но слышала она что-то другое.

— Там что, собаки? — изумленно спросила она у молоденького полицейского, который сидел на стуле у порога в гостиную.

— Это ищейки, которые обыскивают участок, миссис Кэррингтон, — ответил тот деловитым тоном.

— Но тело Сьюзен Олторп уже обнаружили. Что еще они хотят найти? По-вашему, у нас здесь что? Кладбище? — возмутилась она.

Детектив ничего не ответил.


К полудню полицейские закончили свою работу, и Элейн поднялась к себе в спальню. Пока она принимала душ и одевалась, ум ее лихорадочно работал, прикидывая, чем ей грозит арест Питера. А если ее пасынок остаток жизни проведет за решеткой, что тогда? Вдруг они с Кей решат продать поместье? Интересно, они имеют право это сделать, пока она жива? Это может нарушить условия ее брачного контракта. Ну или им придется хотя бы заплатить ей.

Брачный контракт, который она подписала, был самым большим, что удалось выбить ее адвокату. Десять миллионов долларов по смерти Кэррингтона-старшего, право пожизненного проживания как в поместье, так и в меньшей из двух принадлежащих Кэррингтонам квартир на Парк-авеню. Ежегодное содержание в размере миллиона долларов до конца жизни. Но разумеется, был в контракте и один подвох: в случае повторного замужества она лишалась как права проживания в доме и квартире, так и значительной части ежегодного содержания. От десяти миллионов очень быстро не осталось и следа; львиную их долю она потеряла в результате одного-единственного неудачного вложения. А ведь она заслуживала куда большего, чем жалкие несколько миллионов.

«Эх, зря я пыталась отговорить Питера жениться на Кей, — мысленно вздохнула она, вынимая из шкафа брюки и кашемировый свитер. — Теперь она наверняка затаила на меня злость. Наверное, надо было позвонить им, когда они приехали из свадебного путешествия, но мне просто не хотелось видеть, как она по-хозяйски расхаживает по особняку».

Элейн снова включила телевизор. В новостях сообщили, что обвинение Питеру будет официально предъявлено в здании суда в три часа дня. Она сняла трубку телефона. Когда Кей ответила, она начала:

— Кей, милая, я так переживаю за вас с Питером. Мне хотелось бы быть на предъявлении обвинения вместе с тобой.

— Нет-нет, на предъявление приезжать не нужно, — мгновенно отозвалась Кей, — но если Питера выпустят под залог, было бы очень хорошо, если бы вы с Ричардом пришли к нам на ужин. Я попрошу прийти еще Винсента. Мне кажется, сегодня вечером Питеру просто необходимо видеть вокруг себя лица людей, которые любят и поддерживают его.

И тут Кей не выдержала и разрыдалась.

— Я так боюсь за него, Элейн. Так боюсь. И знаю, что вы тоже боитесь.

— Кей, я сделала бы все, что угодно, чтобы помочь Питеру. Увидимся вечером, детка.

Элейн положила трубку. «Знала бы ты, Кей, что я уже сделала, чтобы помочь Питеру», — подумала она.

25

— Вы точно этого хотите, миссис Олторп? — переспросил Николас Греко. — На улице творится настоящий кошмар.

— Вот и я то же самое ей говорю, мистер Греко.

Бренда, домработница, с озабоченным лицом помогала Глэдис Олторп надеть пальто.

— Я хочу видеть, как убийце Сьюзен предъявят обвинение, и точка. Мистер Греко, поедем на моей машине. Надеюсь, мой водитель сможет подвезти нас к самому входу в здание суда.

Греко видел, что отступать Глэдис не намерена. Бренда явно собиралась уговаривать хозяйку остаться дома, и он покачал головой, чтобы не вздумала.

Шофер уже ждал их у дверей, держа над головой открытый зонтик. Не сговариваясь, Греко с шофером с обеих сторон подхватили измученную женщину под руки и довели до машины. Когда машина тронулась, Глэдис Олторп спросила:

— Мистер Греко, скажите, как проходит процедура предъявления обвинения? Это очень долго?

— Нет, Питер Кэррингтон в сопровождении своего адвоката предстанет перед судьей. Прокурор зачитает обвинительное заключение.

— Как Кэррингтон будет одет?

— В тюремную робу.

— Он будет в наручниках?

— Да. После того как будет предъявлено обвинение, судья спросит его, признает ли он свою вину. За него будет отвечать его адвокат. Разумеется, он скажет, что его клиент своей вины не признает.

— Ну еще бы он ее признал, — с горечью заметила Глэдис.

Греко видел, что женщина закусила губы, чтобы не дрожали.

— Миссис Олторп, — сказал он, — вам будет нелегко перенести все это. Напрасно вы не взяли с собой никого из близких.

— Мои сыновья не успели бы прилететь. Они оба живут в Калифорнии. Муж как раз сегодня утром вылетел в Чикаго, еще до того, как стало известно, что Питера Кэррингтона арестовали. Но знаете что, мистер Греко? В каком-то смысле это и к лучшему, что из всей нашей семьи в суде сегодня буду только я. Никто не оплакивал Сьюзен все эти годы так, как я. Мы с ней были очень близки и очень многое делали вместе. С самого детства она любила ходить со мной в музеи, на балет и в оперу. В колледже она выбрала специализацию по искусству, как и я когда-то. Она шутила, что, когда она закончит колледж, у нас с ней будет еще больше общего, как будто его и так было не достаточно. Она была красивой, умной, доброй и заботливой. Прекрасным человеком. Чарльз и мальчики будут присутствовать на суде над Питером Кэррингтоном. Меня к тому времени уже не будет. Сегодня мой черед представлять ее в суде. У меня такое ощущение, что дух Сьюзен тоже будет там. Я кажусь вам глупой?

— Нет, совсем нет, — ответил Греко. — Я побывал на множестве судебных процессов и всегда чувствовал незримое присутствие жертв, когда их друзья и родные давали о них показания. Сегодня, когда будут зачитывать официальное обвинение, все присутствующие в зале суда будут вспоминать фотографии Сьюзен, которые видели за это время в газетах. Она оживет в их воспоминаниях.

— Вы не представляете, как я вам признательна за то, что вы отыскали Марию Вальдес. Ее показания и копия чека отца Питера наверняка признают достаточной уликой, чтобы осудить Кэррингтона.

— Я верю, что в конце концов Кэррингтона признают виновным, — ответил Греко. — Для меня большая честь помочь вам, миссис Олторп, и я очень надеюсь, что после сегодняшнего заседания вы обретете немного покоя.

— Я тоже на это надеюсь.

Женщина откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза, явно обессиленная. Через двадцать минут машина подъехала к зданию суда.

26

Коннер Бэнкс успел продрогнуть, пока шел от парковки до входа в Бергенский окружной суд, расположенный в городке Хакенсак, штат Нью-Джерси, хотя был в пальто. Парковка была забита, и единственное местечко, которое ему удалось отыскать, оказалось в самом дальнем углу от входа в суд.

Он прибавил ходу, и Уолтер Маркинсон, утирая влажное от мокрого снега лица, недовольно буркнул:

— Эй, полегче! Я, в отличие от тебя, не пробегаю каждое утро по две мили.

— Прошу прощения.

— Мог бы догадаться захватить с собой зонт.

— Прошу прощения.

По пути с Манхэттена они обсуждали точную формулировку заявления для средств массовой информации. «Мистер Кэррингтон не виновен в преступлении, в котором его обвиняют, и мы докажем его невиновность в суде». Или «Наш клиент категорически утверждает, что невиновен. Дело против него зиждется на допущениях, клеветнических измышлениях и словах женщины, которая двадцать два года спустя опровергла собственные показания, данные под присягой».

«С таким-то развитием событий не исключено, что мы защищаем Джека Потрошителя», — мрачно подумал Коннер.

Ему никогда прежде не доводилось оказываться в центре столь пристально освещаемого прессой дела.

Наконец они оказались под крышей. В этом здании слушалось не одно громкое дело. Здесь судили Джозефа Каллингера из Филадельфии по прозвищу Сапожник, который наводил ужас на весь округ Берген, нападая на женщин в компании своего двенадцатилетнего сына. Последней жертвой, погибшей от его руки, стала двадцатилетняя медсестра — она заехала в дом, который он грабил, чтобы оказать помощь инвалиду, жившему там. Здесь же слушалось дело серийного убийцы Роберта Релдана. Этот малый, красавец из хорошей семьи, один в один напоминал Питера Кэррингтона. Он похитил и убил двух молоденьких девушек. Во время суда, пока никто не видел, он оглушил конвойного, который снимал с него наручники, выпрыгнул из окна, угнал машину и урвал себе еще полчаса воли. Теперь, двадцать или тридцать лет спустя, Сапожник был мертв, а Релдан все еще гнил за решеткой.

«И вполне вероятно, что Питер Кэррингтон проведет остаток жизни вместе с ним», — подумалось Коннеру.

Обвинение должен был предъявлять судья Харви Смит, тот самый, который выдал ордер на арест Питера Кэррингтона. Как Бэнкс и ожидал, когда они с Маркинсоном добрались до зала суда, там уже было полным-полно зрителей и журналистов. В центре внимания репортеров была женщина, сидящая в центральной части зала. Коннер Бэнкс со смятением узнал в ней Глэдис Олторп, мать убитой девушки.

Они с Маркинсоном поспешили проскользнуть в первый ряд.

Было только без двадцати три, но Кей Кэррингтон уже сидела в первом ряду вместе с Винсентом Слейтером. Бэнкса слегка удивило, что на ней был спортивный костюм. Потом он понял или подумал, что понял, причину: Слейтер рассказал ему, что Кэррингтон собирался на утреннюю пробежку, когда пришли его арестовывать.

«Когда он внесет залог и его выпустят, он тоже будет в спортивном костюме, — подумал Бэнкс. — Она хочет показать всем, что они — одна команда».

Сварливое выражение на лице Маркинсона сменилось отеческим добродушием. Нахмурившись, он с сочувственным взглядом похлопал Кей по плечу и ободрительно произнес:

— Не беспокойтесь. Мы разобьем эту Вальдес в пух и прах, как только она выйдет давать показания.

Кей понимала, что дело худо. Уолтер ее недооценил. Бэнкс заметил, как во взгляде Кей, когда она вскинула глаза на Маркинсона, сверкнул гнев.

— Уолтер, не нужно меня утешать, — негромко произнесла она сдавленным голосом. — Я понимаю, с чем мы имеем дело. И понимаю, что на свете есть человек, который лишил эту девушку жизни и который сейчас должен бы находиться в этом зале вместо моего мужа. Питер невиновен. Он не способен причинить никому зла. И я хочу думать, что вы тоже в это верите.

«Блаженны не видевшие и уверовавшие», — крутились в памяти у Коннера Бэнкса слова Священного Писания, когда он подошел поприветствовать Кей с Винсентом.

— Вечером он будет дома, Кей, — заверил ее Бэнкс. — Это я могу вам обещать.

Они с Бэнксом уселись на свои места. Зал постепенно заполнялся. Это было вполне ожидаемо: дело громкое, и многие сотрудники суда пришли послушать.

— Встать, суд идет, — объявил секретарь.

Все поднялись, в зал быстрым шагом вошел судья и уселся на судейскую скамью. Бэнкс провел небольшое исследование, как только ему стало известно, кто будет предъявлять обвинение. Он узнал, что за досточтимым Харви Смитом закрепилась репутация судьи кристально честного, но сурового при вынесении приговора. Максимум, что удастся сделать для Кэррингтона, это затянуть слушания, потому что как только его признают виновным, он прямиком отправится в тюрьму. Когда его отпустят под залог, он сможет хотя бы спать в собственной постели, пока не закончится процесс.

Дело Питера Кэррингтона было не единственным, назначенным к слушанию: в зале находились и другие задержанные, ожидающие предъявления обвинения. Один за другим они представали перед судьей, и секретарь зачитывал обвинительные заключения. В основном дела были пустяковые. Первого обвиняли в предъявлении фальшивых чеков. Второй пытался что-то стащить из магазина.

Питер Кэррингтон был в очереди третьим. Когда его ввели в зал суда в оранжевой тюремной робе и наручниках, Бэнкс с Маркинсоном поднялись и встали по обе стороны от него.

Прокурор Краузе зачитала обвинительное заключение. Когда Питер, глядя прямо на судью, твердо и серьезно заявил, что не признает свою вину, защелкали затворы фотоаппаратов.

Коннер Бэнкс прекрасно видел, что Барбара Краузе мысленно потирает руки, думая о перспективе лично выступить обвинителем по этому делу. Когда должны были объявить сумму залога, она обратилась к судье:

— Ваша честь, обвиняемый располагает неограниченными средствами. Риск того, что он, несмотря на залог, скроется из страны, очень велик. Мы просим, чтобы сумма залога была установлена соразмерно его финансовому состоянию. Также мы считаем нужным отобрать у обвиняемого паспорт, обязать его постоянно носить на запястье электронный браслет и предписать ему находиться в пределах своего дома и прилегающего к нему участка и покидать их исключительно с целью присутствия на религиозных службах, врачебного осмотра или совещания с его адвокатами, при условии предварительного уведомления контролирующих лиц и с их разрешения.

«Мы еще хлебнем с ней проблем на процессе», — подумал Бэнкс.

Судья обратился к Питеру.

— Я отдаю себе отчет, мистер Кэррингтон, что при размерах вашего состояния не важно, назначу я залог в один доллар или в двадцать пять миллионов долларов. Настоящим сумма залога объявляется равной десяти миллионам долларов.

Он просмотрел список условий освобождения под залог, которые выдвинула прокурор, и одобрил их все.

— Ваша честь, — громко и четко произнес Питер. — Я обязуюсь строго соблюдать все условия освобождения под залог. Уверяю вас, я с нетерпением жду возможности восстановить свое доброе имя на суде и положить конец этому кошмару для меня и моей жены.

— Для твоей жены! Что же ты не вспоминаешь про ту жену, которую ты утопил? А? — послышался в зале громкий крик.

Как и все присутствующие в зале, Бэнкс поспешно оглянулся. В центре зала стоял хорошо одетый мужчина. С перекошенным от ярости лицом он грохнул кулаком по спинке переднего сиденья.

— Грейс была моей сестрой! Она была на восьмом месяце беременности! Ты убил ее нерожденного ребенка! До того как Грейс вышла за тебя, она не пила. Это ты довел ее до депрессии, а потом избавился от нее, потому что опасался получить неполноценного ребенка. Убийца! Убийца! Убийца!

— Выведите этого человека из зала! — распорядился судья Смит. — Немедленно! — Он с размаху грохнул по столу судейским молотком. — Тишина в зале!

— Ты убил мою сестру! — вызывающе прокричал брат Грейс Кэррингтон, перед тем как его выдворили из зала.

Воцарилась мертвая тишина. Ее нарушили надрывные рыдания Глэдис Олторп, которая сидела, закрыв лицо руками.

27

Когда мы добрались до дома, было шесть часов вечера и на улице успело полностью стемнеть. Дождь по-прежнему лил как из ведра. У огороженной лентой территории, которую еще не успели обыскать, стоял полицейский.

Благодаря оперативным действиям Винсента ночевать в тюрьме Питеру не пришлось. Как только я позвонила ему с сообщением, что Питера арестовали, он договорился о переводе любой суммы залога, какую назначит судья, в банк неподалеку от здания суда в Хакенсаке. Едва процедура предъявления обвинения была завершена, он поспешил в банк, получил чек с банковской гарантией на десять миллионов долларов и вернулся в здание суда, чтобы отдать его в залоговый отдел.

Пока он улаживал формальности, а мы дожидались, когда Питера выпустят, мне позволили посидеть вместе с Коннером Бэнксом и Уолтером Маркинсоном в совещательной комнате при зале суда. По-моему, выходка брата Грейс, Филипа Мередита, стала для них почти такой же неожиданностью и потрясением, как и для меня. А когда в довершение всего душераздирающе разрыдалась мать Сьюзен Олторп, я совершенно утратила чувство реальности. Все это время я не сводила глаз с Питера, и на его лице была такая боль, как будто его жгли заживо.

Все это я высказала Маркинсону с Бэнксом.

Они выразили опасение, что в глазах всех присутствовавших в зале суда разыгравшаяся сцена лишь навредила Питеру, и предупредили, что газеты подадут все в самом невыгодном для нас свете. Даже Маркинсон вопреки своему обыкновению не стал похлопывать меня по плечу.

И тут Коннер Бэнкс задал вопрос, который меня огорошил.

— Не знаете, никто из членов семьи Мередит не угрожал возбудить против Питера гражданский иск по обвинению в насильственной смерти?

Я была ошарашена.

— Нет, — ответила я немедленно, потом поправилась: — Во всяком случае, Питер никогда ни о чем таком мне не рассказывал.

— Наверное, мои слова покажутся вам циничными, — сказал он. — Возможно, Филипом Мередитом движет жажда того, что он считает справедливостью, но не исключено, что он просто хочет вытянуть из Питера денег. А возможно, и то и другое. Он прекрасно понимает, что Питеру сейчас для полного счастья не хватает только еще одного судебного процесса параллельно с судом по обвинению в убийстве.

Когда Питера выпустили, Маркинсон и Бэнкс коротко переговорили с ним, прежде чем возвращаться в Нью-Йорк. Они посоветовали ему попытаться отдохнуть и восстановить силы и сказали, что приедут к нам домой завтра днем.

Я взяла Питера за руку и обнаружила на запястье у него электронный браслет. Мы прошли по длинному коридору и вышли на улицу, к машине. Я наивно полагала, что, когда мы выберемся из здания суда, никакие журналисты не будут поджидать нас у входа. Разумеется, я заблуждалась. Их там были толпы. Интересно, это те же самые люди, которые фотографировали Питера утром, когда его привезли в тюрьму, или свежее подкрепление?

Нас обоих немедленно засыпали вопросами:

— Мистер Кэррингтон, вы можете что-нибудь сказать о…

— Кей, вы знакомы с…

Винсент уже стоял у машины, придерживая дверцу. Мы юркнули на заднее сиденье, проигнорировав вопросы. Когда толпа репортеров осталась позади, мы с Питером обнялись. За всю дорогу до дома мы с ним едва ли обменялись парой слов.

Питер отправился прямиком на второй этаж. Я без слов поняла, что он хочет принять душ и переодеться. Уверена, после целого дня, проведенного в тюрьме, он испытывал физическую потребность отмыться дочиста.

Винсент оставался у нас на ужин. Заявив, что ему нужно сделать несколько деловых звонков, он удалился в свой кабинет в дальнем конце дома.

Я направилась в кухню. Ничто, казалось бы, не способно было сейчас поднять мне настроение, однако аппетитный запах тушеного мяса, булькающего на плите, вызвал у меня неподдельную радость, хотя бы только потому, что это было любимое блюдо Питера. Он сам как-то раз сказал мне об этом. Я испытала горячий прилив благодарности к Джейн Барр — она вспомнила это и приготовила на ужин.

В кухне Гэри Барр смотрел телевизор. Он выключил его, как только увидел меня, но оказался недостаточно проворен. Я успела увидеть, что показывали Филипа Мередита — он давал интервью. На миг меня одолело искушение послушать, что он говорит, но я быстро передумала. На сегодня я наслушалась от него достаточно.

— Куда подать коктейли, миссис Кэррингтон? — спросил Гэри.

Я чуть не забыла, что пригласила на ужин еще и Элейн с Ричардом.

— Пожалуй, в маленькую гостиную.

Мы с Элейн не договорились на определенное время по той простой причине, что не знали, когда Питер окажется дома, но в те несколько раз, когда я ужинала в этом доме еще до нашей с Питером свадьбы, коктейли всегда подавали около семи.

Я поспешила наверх принять душ и переодеться. Питер закрыл дверь, ведущую из гостиной в свою комнату, и я мимолетно удивилась этому, потом решила, что он, наверное, решил ненадолго прилечь. Было уже поздно, но я все равно вымыла голову. Собственное отражение в зеркале показалось мне бледным и усталым, поэтому пришлось пустить в ход содержимое косметички: я нанесла тени для век, подкрасила ресницы, слегка тронула скулы румянами, а губы — блеском. Питер любит, когда я ношу волосы распущенными, поэтому я решила не собирать их в хвост. Мне подумалось, что черные бархатные брюки с шелковой блузкой будут смотреться чересчур празднично, хотя на самом деле праздновать нам было нечего.

За все то время, пока я красилась и одевалась, из спальни Питера не донеслось ни единого звука. Решив, что он, наверное, заснул, я прошла через гостиную, тихонько приоткрыла дверь в его комнату и ахнула от неожиданности при виде Питера, стоящего рядом с кроватью с выражением крайнего недоумения на лице. Взгляд его был устремлен на открытый чемодан.

— Что случилось, Питер? — бросилась я к нему.

Он схватил меня за руки.

— Кей, я поднялся сюда и прилег. Хотел немного отдохнуть и, похоже, заснул. Мне приснилось, что я куда-то собираюсь, и я проснулся. А теперь посмотри.

Он кивнул на чемодан. Внутри аккуратными стопочками было сложено его белье и носки.

За те сорок минут, что он пробыл дома, у него успел случиться очередной приступ лунатизма.

28

В семь часов вечера Николас Греко мирно наслаждался ужином в обществе своей жены Фрэнсис у себя дома, в Сьоссете на Лонг-Айленде. Вообще-то жена не имела обыкновения расспрашивать его о делах, которые он расследовал, но после того, как она посмотрела в шестичасовых новостях репортаж о том, как Питеру Кэррингтону предъявляли обвинение, ей страшно хотелось выведать у него все подробности разыгравшейся в суде сцены.

Она приготовила его любимые блюда: зеленый салат, запеканку из макарон с сыром и буженину. Греко очень хотелось отрешиться от событий этого напряженного дня, но он подумал, что его жена заслужила, чтобы он поделился с ней своими впечатлениями.

— На месте адвокатов Кэррингтона я бы уговорил его сделать чистосердечное признание. Эта выходка в суде произвела на людей огромное впечатление. Насколько я понял, Филип Мередит не склонен устраивать публичные истерики. Пока я ехал домой, Бэт в офисе по моей просьбе собрала на него кое-какие данные. Он из Филадельфии; Мередиты жили там на протяжении многих поколений. Из неплохой семьи, но серьезными деньгами там не пахнет. Он и его сестра Грейс получили стипендию, когда пошли в колледж. Он менеджер среднего звена в маркетинговой компании, женат на своей школьной подружке; трое детей, двое из них учатся в колледже. Сейчас ему сорок восемь, его сестра была на шесть лет моложе.

Фрэнсис передала мужу блюдо с запеканкой.

— Возьми добавки. С этими поездками в Ланкастер ты в последнее время и не ел толком.

Греко улыбнулся жене и, хотя понимал, что делать этого не стоит, взялся за лопатку. В свои пятьдесят пять Фрэнсис весила ровно столько же, сколько в двадцать пять. И волосы у нее оставались в точности такого же пепельного оттенка, только теперь, конечно же, этому способствовало регулярное посещение салона красоты. И все равно в его любящих глазах за минувшие тридцать лет она почти совсем не изменилась.

— Я читала про то, как тело Грейс Кэррингтон обнаружили в бассейне, — сказала Френсис и впилась зубами в хлебную палочку. — Четыре года назад, когда все это случилось, об этом очень много писали. Журнал «Пипл» посвятил ей целый разворот. Помнится, они тогда вытащили на свет божий тот факт, что Питер Кэррингтон был главным подозреваемым по делу об исчезновении Сьюзен Олторп. Но я почти уверена, что в то время Мередиты сделали заявление в духе: «Смерть Грейс вовсе не загадка. Это трагедия». С чего вдруг теперь братец решил выступить с обвинениями?

Николас Греко с удовольствием перевел бы разговор в другое русло, но напомнил себе, что Фрэнсис сохранила не только прекрасную фигуру и цвет волос, но и живое любопытство.

— Насколько я понимаю, родители Грейс Кэррингтон сами очень переживали, что их дочь пьет, и тепло относились к Питеру. В то время они не подозревали, что их дочь могли убить, но теперь, когда отца больше нет в живых, а мать в доме престарелых с диагнозом «болезнь Альцгеймера», Филип Мередит мог решить, что пришло время выразить свое собственное мнение.

— Что ж, если бы ты не разыскал Марию Вальдес, сегодняшнего заседания суда не было бы, — заметила Фрэнсис. — Надеюсь, миссис Олторп признательна тебе, ведь ты смог сделать то, что всем остальным оказалось не под силу.

— Когда у следствия возникла необходимость снова пообщаться с Марией, найти ее не представлялось никакой возможности. Человек, с которым мы сотрудничаем на Филиппинах, прошерстил ее старые связи, и по чистой случайности оказалось, что она возобновила отношения с одной дальней родственницей. Нам очень повезло.

— И все-таки это ты предложил, чтобы миссис Олторп обвинила Питера Кэррингтона в интервью журналу «Суперстар». Все мои подруги согласились, что он подаст на нее в суд. Так что даже если бы ты не отыскал Марию Вальдес, то все равно вынудил бы Питера Кэррингтона давать показания под присягой. И я уверена, он где-нибудь да прокололся бы.

Да вот не факт, что прокололся бы. Во всей этой истории оставался один неясный момент, который никак не давал ему покоя: пропавшая сумочка. Греко очень хотел бы знать, забрала ли Сьюзен ее с собой, когда выходила из машины Питера. Почему-то этот вопрос не выходил у него из головы.

— Спасибо тебе, моя самая горячая поклонница, — улыбнулся он жене. — А теперь, если не возражаешь, давай поговорим о чем-нибудь другом.

Зазвонил телефон. Фрэнсис бросилась за трубкой и вернулась с ней на третьем звонке.

— Номер незнакомый, — сказала она.

— Тогда подождем, пока автоответчик снимет трубку, — пожал плечами Греко.

Автоответчик включился на запись.

— Мистер Греко, это Филип Мередит. Я знаю, вы сегодня были в суде вместе с миссис Олторп. Я говорил с ней. Я очень хотел бы нанять вас расследовать гибель моей сестры, Грейс Мередит Кэррингтон. Я всегда считал, что ее убил муж, Питер Кэррингтон, и, если можно, хотел бы, чтобы вы отыскали доказательства этого факта. Надеюсь, вы перезвоните мне. Мой телефон…

Греко забрал у жены трубку и нажал кнопку «Ответить».

— Николас Греко слушает, мистер Мередит, — произнес он.

29

Если бы в тот вечер кто-нибудь заглянул к нам в окно и увидел, как мы пьем коктейли в гостиной, он наверняка счел бы нас счастливчиками. Разумеется, мы с Питером не стали никому рассказывать о том, что у него случился приступ лунатизма, а просто сидели рядышком на диване перед камином. Элейн и ее сын Ричард Уокер разместились в креслах, а Винсент Слейтер, предпочитавший стулья, подтащил стул поближе к остальным.

Гэри Барр подал напитки. Мы с Питером взяли по бокалу вина, остальные по коктейлю. Не дожидаясь просьбы, Гэри прикрыл сдвижные двери, разделявшие зал на два помещения, и гостиная сразу стала более камерной, если можно так сказать о комнате десятиметровой длины.

Во время нашего свадебного путешествия Питер заикнулся, что хотел бы, чтобы я наняла декоратора и обустроила дом по своему вкусу. Он редко упоминал о Грейс, но одно его замечание (кстати, оно касалось ремонта) врезалось мне в память:

— Когда Элейн вышла за моего отца, она затеяла грандиозную переделку, и, должен сказать, она знала, что делала. Декоратора она наняла первоклассного. Деньги, разумеется, утекали со страшной скоростью. Слышала бы ты, как сокрушался мой отец! Грейс почти ничего не стала тут менять. Она больше любила нашу нью-йоркскую квартиру. Все восемь лет, что мы были женаты, она большей частью жила там.

Все это крутилось у меня в голове, пока мы сидели в этой элегантной гостиной, глядя, как пылает в камине огонь. Элейн, как всегда, блистала красотой; лицо ее было аккуратно подкрашено, сапфировые глаза, когда она смотрела на Питера, лучились сочувствием и любовью.

Мне нравился Ричард Уокер. Красавцем в общепринятом смысле слова он не был, однако обладал удивительным обаянием, которое наверняка привлекало к нему женщин. Если бы не глаза, никому и в голову не пришло бы, что он с его грубыми чертами и коренастой фигурой может быть сыном Элейн Уокер Кэррингтон. Питер рассказывал, что отец Ричарда, первый муж Элейн, появился на свет в Румынии и переехал в Штаты с родителями в шестилетнем возрасте. Поступив в колледж, он переиначил свое имя на английский манер, и к тому времени, когда она стала его женой, был преуспевающим предпринимателем.

— Элейн никогда не вышла бы замуж за мужчину без гроша в кармане, — сказал мне тогда Питер, — но в каком-то смысле оба раза просчиталась. Насколько я понимаю, отец Ричарда был человек неглупый и обаятельный, но спускал все деньги на игру. Их брак продержался недолго, а когда Ричард был еще подростком, он умер. Потом Элейн вышла за моего отца, а он был таким прижимистым, что среди его друзей ходила шутка, будто он до сих пор не потратил деньги, подаренные ему по случаю первого причастия.

По всей видимости, от своего отца Ричард унаследовал не только внешность, но и обаяние. За коктейлями он принялся рассказывать нам, как впервые пришел в особняк на ужин и каким грозным ему показался отец Питера.

— Питер тогда учился на первом курсе в Принстоне, — сказал он мне, — и был на занятиях. А я только что окончил Колумбийский университет и устроился на стажировку в «Сотбис». На отца Питера это не произвело никакого впечатления. Он предложил мне пройти стажировку в каком-то из отделений «Кэррингтон энтерпрайзис». Не помню, где именно.

Винсент Слейтер, которого определенно нельзя назвать человеком разговорчивым, расхохотался.

— Наверное, это было брокерское отделение. Я сам там начинал.

— В общем, я отказался, — продолжал Ричард, — и на этом нашим прекрасным отношениям пришел конец. Твой отец всегда считал, что я маюсь дурью, Питер.

— Я знаю.

Питер тоже улыбнулся; похоже, попытка Ричарда отвлечь его от невеселой реальности хотя бы отчасти удалась.

Мы принялись за ужин, и я с радостью отметила, что идея Джейн Барр с жарким сработала.

— Я думал, что не хочу есть, но это блюдо выглядит чертовски аппетитно, — сообщил Питер.

За едой Ричард рассказывал о своей первой экскурсии по особняку.

— Твой отец посоветовал мне прогуляться по дому и рассказал про часовню. Я пошел взглянуть на нее. Просто не верится, что в семнадцатом веке там жил настоящий священник. Помню, меня очень интересовало, водятся ли там привидения. А ты как думаешь, Кей?

— Я впервые увидела здешнюю часовню в шесть лет, — призналась я.

Ричард явно изумился, и я пояснила:

— Я рассказывала об этом Питеру в ту ночь, когда моя бабушка споткнулась после приема и он сидел вместе со мной в больнице, а потом подвез домой.

— Да, Кей была непоседливым ребенком, — согласился Питер.

Он замялся, и я почувствовала, что ему не хочется говорить о моем отце. Я пришла ему на помощь.

— Однажды в субботу папа приехал в поместье, чтобы проверить систему освещения. Вечером должен был состояться большой прием. На какое-то время я осталась предоставлена самой себе и отправилась на прогулку по дому.

Атмосфера за столом переменилась. В своем рассказе я упомянула тот самый вечер, когда исчезла Сьюзен. Я попыталась сменить тему и поспешно продолжила:

— В часовне было очень сыро и холодно, а потом я услышала, что кто-то хочет войти, и спряталась между скамейками.

— В самом деле? — воскликнул Винсент Слейтер. — И вас поймали?

— Нет. Я присела на корточки и закрыла лицо руками. Ну, вы же знаете детскую логику. Если я тебя не вижу, то и ты меня тоже.

— Вы застукали влюбленную парочку? — заинтересовался Винсент.

— Нет. Это были мужчина и женщина, но они ругались из-за денег.

Элейн рассмеялась, резко и саркастически.

— Питер, мы с твоим отцом в тот день ругались из-за денег в каждом углу, — сказала она. — Впрочем, не припомню, чтобы мы добрались до часовни.

— Женщина клялась, что просит у него денег в последний раз, — сделала я отчаянную попытку переменить тему.

— Ну прямо как я, — фыркнула Элейн.

— В общем, это уже неважно. Я и не вспомнила бы об этом эпизоде, если бы вы не заговорили о часовне, Ричард, — сказала я.

Гэри Барр, стоявший у меня за спиной, как раз собирался подлить вина в мой бокал. В следующее мгновение, к нашему обоюдному смятению, вино полилось мне за шиворот.

30

Как Барбара Краузе и обещала Тому Морану, вечером после предъявления обвинения они отправились праздновать свой успех в «Стоуни-Хилл-инн», их излюбленный ресторанчик в Хакенсаке. Под седло барашка они обсуждали неожиданное появление Филипа Мередита и его пылкое выступление.

— А знаешь, если бы нам удалось заставить Кэррингтона признаться в убийстве не только Сьюзен Олторп, но и своей жены, я, пожалуй, согласилась бы скостить ему срок.

— Чего-чего, а этого я от вас не ожидал, босс, — возмутился Моран.

— Я знаю. И все же, хотя я и думаю, что по делу Олторп мы добьемся его осуждения, обольщаться, что это будет легкая победа, не стоит. Мария Вальдес все-таки выставила себя ненадежным свидетелем, тут уж ничего не попишешь. А у Кэррингтона отменные адвокаты. Придется попотеть.

Моран кивнул.

— Я знаю. Видел сегодня двоих с Кэррингтоном. Того, что они зарабатывают за день, хватило бы моим детям на брекеты.

— Давай-ка это обсудим, — сказала Краузе. — Если он признает себя виновным не только по делу Олторп, но и в убийстве своей жены, мы можем предложить ему без суда тридцать лет без права досрочного освобождения. Будем говорить откровенно, сейчас у нас недостаточно улик, чтобы обвинить его в убийстве жены, но он ведь понимает, что на суде такие улики могут всплыть и тогда он получит на полную катушку. А так выйдет из тюрьмы в семьдесят с небольшим и на свои денежки будет жить припеваючи. Если он примет наше предложение, мы добьемся осуждения, а он получит шанс выйти на свободу, если доживет.

— Ты прекрасно знаешь, я была бы только рада поучаствовать в судебном процессе, — продолжала Краузе. — Но тут есть еще один момент. Я о родственниках этих жертв. Ты видел сегодня и мать Сьюзен Олторп, и брата Грейс Кэррингтон. Миссис Олторп не доживет до суда, но если Кэррингтон признается сам, возможно, она еще успеет увидеть, как ему вынесут приговор. И еще. Если он признается, это даст возможность предъявить ему гражданский иск.

— Не думаю, чтобы Олторпы нуждались в деньгах, — равнодушно заметил Моран.

— Они «бедные» миллионеры, — возразила Барбара Краузе. — Как тебе определение? Оно относится ко всем, чье состояние недотягивает до пяти миллионов. Я вычитала это в каком-то журнале. Получив компенсацию, они смогут сделать щедрое пожертвование в память о Сьюзен какой-нибудь больнице или ее колледжу. Да и Филип Мередит, судя по тому, что нам о нем известно, звезд с неба не хватает, а у него трое детей, которых нужно кормить.

— Значит, вы серьезно намерены предложить адвокатам Кэррингтона досудебное соглашение? — спросил Моран.

— Скажем так: я обдумываю такую возможность. Это ни к чему меня не обязывает. Как бы там ни было, барашек был изумительный. Эх, гулять так гулять! Закажем десерт.

31

Я видела, что после ужина Питер немного успокоился. Как только с едой было покончено, мы выпили кофе в библиотеке, и все остальные засобирались по домам. Ричард иногда оставался ночевать у Элейн, но на этот раз собирался вернуться на Манхэттен, где у него в гостинице «Карлайл» была назначена встреча с одной молодой художницей.

— Она очень талантливая, как мне кажется, — сообщил нам Ричард, — и к тому же хорошенькая. Это такое редкое сочетание.

— Только не вздумай в нее влюбиться, Ричард, — едко заметила Элейн. — И если ты решишь устроить в ее честь вечеринку в галерее, пусть сама платит за шампанское.

Винсент повел бровями в сторону Питера, и тот слабо улыбнулся в ответ. Мы с Питером проводили всех троих до дверей. И Ричард, и Винсент оставили свои машины прямо перед особняком. Мужчины раскрыли зонты, Элейн взяла сына под руку, и они двинулись вниз по ступеням.

Питер запер за ними дверь, и мы собирались уже подняться к себе, когда появился Гэри Барр.

— Миссис Кэррингтон, мы с женой тоже уходим. Я должен еще раз принести вам свои извинения за испорченную блузку. Мне очень неловко. За все годы моей службы со мной ни разу не случалось ничего подобного.

Разумеется, когда он облил меня вином, я приняла его извинения, поднялась наверх и быстренько переоделась. Похоже, его расшаркивания вывели Питера из себя, потому что не успела я в очередной раз заверить Гэри, что не сержусь, как он резко ответил:

— По-моему, миссис Кэррингтон вполне ясно сказала: она понимает, что это была просто досадная случайность. Все, не хочу больше ничего об этом слышать. Спокойной ночи, Гэри.

До сих пор мне практически не доводилось видеть Питера с официальной (читай — грозной) стороны, и в каком-то смысле я порадовалась этой вспышке. Ближайшие несколько месяцев до суда обещали стать для него настоящим испытанием. Мне он продемонстрировал свои уязвимые места, потому что доверял. Но в ту минуту я поняла, что, взяв на себя роль скорее защитницы, нежели жены, я недооценила характер этого человека.

Пока мы поднимались на второй этаж, мне вдруг ни с того ни с сего вспомнился один вечер, наверное, десятилетней давности, когда я как-то раз приехала из колледжа домой. Мы с Мэгги смотрели по телевизору старый фильм «Поймать вора» с Грейс Келли и Кэри Грантом в главных ролях, и во время одного из перерывов на рекламу она рассказала мне, что Грейс Келли познакомилась с князем Ренье как раз на съемках этого фильма, в Монако.

— Кей, я читала, как князь приехал к ней, когда она гостила у своих родителей в Филадельфии. Именно тогда он попросил у ее отца ее руки. На следующий день ее мать рассказала одному журналисту, что Ренье очень приятный человек и что, общаясь с ним, очень быстро забываешь, что он князь. «Неужели миссис Келли не понимает, что выйти замуж за правящего монарха — совсем не то же самое, что выйти замуж за рядового князя?» — снисходительно осведомился репортер.

За сегодняшний день я повидала загнанного в угол Питера в суде, а затем перепуганного Питера перед чемоданом, который он собрал, сам того не сознавая. Теперь же я увидела властного Питера, которого вывели из себя суетливые оправдания слуги. Каких же еще граней его характера я не видела? Такой вопрос крутился у меня в голове, пока мы готовились ко сну.

Ответа у меня не было.

32

На следующее утро погода почти не изменилась. Чуть-чуть потеплело, так что мокрый снег превратился в полноценный дождь, непрерывный гнетущий ливень.

— Похоже, у наших собачек сегодня опять выходной, — заметил Моран, когда в самом начале десятого появился в кабинете у Краузе. — Все равно они ничего не учуют.

— Я знаю. Это была бы пустая трата денег налогоплательщиков, — согласилась Краузе. — И потом, все равно мы ничего там не найдем. Я сейчас как раз просматривала то, что было изъято во время обыска особняка и дома мачехи Кэррингтона. Результата ноль. Впрочем, едва ли кто-то всерьез ожидал найти там что-то двадцать два года спустя. Если у Питера Кэррингтона хватило ума избавиться от своей сорочки сразу же после того, как он убил Сьюзен, скорее всего, больше ему беспокоиться было не о чем.

— Я бы сказал, если бы там что-нибудь было, мы нашли бы это еще во время первого обыска, — пожал плечами Моран.

— Единственный момент, который показался мне любопытным. Вот, взгляни-ка.

Краузе передала Морану лист бумаги. Это был эскиз ландшафтного проекта.

Морган внимательно его изучил.

— А что с ним не так?

— Он лежал в ящике с другими бумагами в комнате на последнем этаже особняка. Видимо, со временем часть помещений превратили в подобие чердака, куда сваливают всякий скарб, который недосуг разбирать. Ребята сказали, там у них столько добра, что хватило бы обставить целый дом — и диваны с креслами и коврами, и фарфор с серебром, и картины с прочими безделушками, и даже фамильная переписка аж девятнадцатого века.

— Наверное, они никогда не слышали ни о гаражных распродажах, ни об интернет-аукционах, — отозвался Моран. — Погодите-ка, я понял, что это. Это чертеж неогороженного участка поместья Кэррингтонов, того самого, где нашли труп девушки, только на нем отмечены какие-то посадки.

— Правильно. Это копия оригинального эскиза.

— И что с ним не так?

— А вы взгляните на подпись в углу.

Моран поднес лист к настольной лампе.

— Джонатан Лэнсинг! Точно, он же работал там садовником, а потом, вскоре после исчезновения Сьюзен Олторп, утопился в Гудзоне. Отец нынешней миссис Кэррингтон.

— Он самый. Через несколько недель после того, как Сьюзен исчезла, Кэррингтоны его уволили, и он, по всей видимости, покончил с собой. Я говорю «по всей видимости», потому что его труп так и не нашли.

Морган изумленно взглянул на начальницу.

— Вы хотите сказать, что между ним и Сьюзен Олторп есть какая-то связь?

— Нет, я не хочу этого сказать. Мы знаем, кто ее убил. Меня настораживает, что это Лэнсинг предложил передвинуть живую изгородь на пятьдесят футов в сторону от дороги. Судя по этому эскизу, он не собирался оставлять участок между изгородью и дорогой незадействованным. Похоже, он намеревался высадить на этом месте многолетние растения.

— А потом его уволили, и максимум, на что хватило членов семьи, это засеять то место травой, — подхватил Моран.

— Вот именно, — согласилась Барбара Краузе. Она убрала эскиз обратно в папку. — Не знаю, — произнесла она, обращаясь скорее к себе самой, чем к Морану. — Просто не знаю…

33

Во вторник утром, на следующий день после того, как Питеру Кэррингтону было предъявлено обвинение, Филип Мередит сел в поезд Филадельфия — Нью-Йорк. Он подозревал, что его фотографии уже появились на первых полосах всех таблоидов, поэтому на всякий случай надел темные очки. Ему не хотелось, чтобы посторонние люди узнавали его и приставали с разговорами. И в чужом сочувствии он тоже не нуждался. С Питером Кэррингтоном он не общался со дня похорон своей сестры и в суд явился исключительно ради удовольствия увидеть бывшего зятя в наручниках на скамье подсудимых. Собственная вспышка стала для него такой же неожиданностью, как и для всех присутствовавших в зале суда.

Но теперь, когда это случилось, он не намерен был открещиваться от своих слов. Если Николас Греко смог найти главную свидетельницу по делу Олторп, может быть, ему удастся отыскать какие-нибудь улики, которые позволят доказать, что и Грейс тоже была убита.

Он сошел с поезда на станцииПенсильванский вокзал на перекрестке 33-й улицы и Седьмой авеню и с удовольствием прогулялся бы до офиса Греко, который располагался на Мэдисон-авеню между 48-й и 49-й улицами, пешком, но из-за проливного дождя вынужден был пойти на остановку такси. В такую погоду в памяти у него всегда всплывал день похорон Грейс. Конечно, тогда не было холодно, потому что она погибла в начале сентября, но тоже шел дождь. Теперь она покоилась на семейном участке Кэррингтонов на кладбище Врата Рая в Уэстчестере. Это, кстати, было еще одно его желание — перенести ее прах домой, в Филадельфию. Она должна лежать рядом с людьми, которые любили ее, с родителями и родителями родителей.

Наконец очередь дошла до него, он уселся в такси и назвал адрес. Он давно уже не был на Манхэттене, и заторы на улицах поразили его. Поездка обошлась ему почти в девять долларов, и таксист явно остался недоволен, не получив на чай ничего сверх сдачи с десятидолларовой купюры, которой Филип с ним расплатился.

Все эти поездки туда-обратно на поезде и такси уже вылились в кругленькую сумму, а ведь он еще даже не говорил с Греко. Они с женой Лайзой и так уже крупно повздорили на этой почве.

— Я чуть не умерла, когда услышала, что ты устроил в суде, — сказала она ему. — Ты же знаешь, я любила Грейс, но ты носишься с этой идеей вот уже четыре года. На частного детектива нужны деньги, которых у нас нет, но раз уж тебе так приспичило, пожалуйста. Возьми кредит, если понадобится, но только покончи с этим.

В узком здании, расположенном по адресу: Мэдисон-авеню, 342, было всего восемь этажей; офис Греко располагался на четвертом и представлял собой несколько помещений с небольшой приемной. Секретарша сообщила Мередиту, что его ждут, и немедленно проводила его в кабинет Греко.

После теплого приветствия и краткого обмена репликами о погоде Греко приступил к делу.

— Когда вчера вечером вы позвонили мне домой, вы сказали, что, возможно, располагаете некоторыми доказательствами того, что смерть вашей сестры не была несчастным случаем. Расскажите мне об этом поподробнее.

— Пожалуй, «доказательства» — слишком сильное слово, — признался Мередит. — Точнее было бы сказать «мотивы». Питер не просто беспокоился о том, что Грейс может родить неполноценного ребенка. На кону стояла крупная сумма денег.

— Я вас слушаю, — кивнул Греко.

— Их брак никогда не относился к числу тех союзов, которые заключаются на небесах. Питер и Грейс были совершенно разными людьми. Она обожала светскую жизнь Нью-Йорка, а он нет. По условиям их брачного контракта, в случае развода Грейс причиталась единовременная сумма в двадцать миллионов долларов, если только — и это весьма существенно все меняет — за время брака у них не родится ребенок. Тогда в случае развода Грейс полагалось бы двадцать миллионов долларов ежегодно, чтобы ребенок мог расти как подобает отпрыску рода Кэррингтонов.

— После смерти вашей сестры Питер Кэррингтон предложил, чтобы его проверили на детекторе лжи, и прошел проверку, — заметил Греко. — По оценкам, его доход составляет восемь миллионов долларов в неделю. Для нас с вами это заоблачная цифра, и тем не менее огромное ежегодное пособие, которое полагается по контракту жене в случае развода, еще не повод убивать своего нерожденного ребенка. Даже если бы ребенок появился на свет с врожденными пороками развития, с такими деньгами всегда есть масса возможностей организовать малышу хороший уход.

— Мою сестру убили, — сказал Филип Мередит. — За восемь лет, что они с Питером были женаты, у нее случилось три выкидыша. Она страстно хотела малыша и никогда не совершила бы самоубийство, понимая, что губит и нерожденного ребенка тоже. Она отдавала себе отчет в том, что у нее алкоголизм, и начала тайком посещать собрания анонимных алкоголиков. Она была исполнена решимости бросить пить.

— Анализы показали, что в момент гибели уровень алкоголя у нее в крови был в три раза выше допустимого. Многие люди срываются и снова начинают пить, мистер Мередит. Вы наверняка это знаете.

Филип Мередит поколебался, потом пожал плечами.

— Я сейчас расскажу вам одну вещь, о которой дал слово моим родителям никому не говорить. Они считали, что это может очернить образ Грейс в глазах людей. Но отец умер, а мать в лечебнице. Я уже говорил вам, у нее болезнь Альцгеймера и она не понимает, что происходит вокруг.

Мередит понизил голос, как будто опасался, что кто-нибудь может его подслушать.

— Перед смертью у Грейс был роман. Она вела себя очень осторожно, ну, то есть отцом ее ребенка совершенно точно был Питер. Грейс собиралась родить, а потом развестись с Питером. Мужчина, которым она увлеклась, был небогат, а Грейс любила тот образ жизни, к которому привыкла благодаря деньгам Кэррингтонов. Я думаю, в тот вечер спиртное ей в напиток подмешали, чтобы напоить ее, потому что стоило ей выпить хотя бы один бокал, как у нее отказывали тормоза. Остановиться она не могла.

— Когда Кэррингтон появился дома, Грейс была уже пьяна. Кто стал бы подмешивать спиртное ей в напиток?

Филип Мередит в упор взглянул на Греко.

— Винсент Слейтер, разумеется. Ради Кэррингтона он пошел бы на что угодно. И это не преувеличение. Он из породы лизоблюдов, которые примазываются к чужим деньгам и пляшут под дудку их хозяина.

— Он подмешал вашей сестре в напиток спиртное с целью напоить, а потом утопить ее? Это вы хватили через край, мистер Мередит.

— Грейс была на восьмом месяце беременности. Если бы у нее начались преждевременные роды, у ребенка были бы почти все шансы выжить. У нее уже были ложные схватки, поэтому времени у них не оставалось. Питера ждали домой только на следующий вечер. Я думаю, что Слейтер тайком подлил Грейс в лимонад водки, планируя напоить ее, а потом, когда она уснет, столкнуть в бассейн. Когда Питер вернулся домой, он выхватил у моей сестры из руки стакан и грохнул его об пол, не сдержался, примерно как я вчера в суде. Бьюсь об заклад, он до сих пор ругает себя за то, что вспылил. Если бы у него было время подумать, он состроил бы из себя доброго и понимающего мужа, как обычно, когда Грейс напивалась.

— То есть вы полагаете, что Слейтер подпоил вашу сестру, а потом, когда она уснула, Питер утопил ее в бассейне?

— Я убежден, что в бассейн ее сбросили — либо Питер, либо Слейтер. Слейтер заявил, что ту ночь провел у себя дома, но это всего лишь слова. Я не буду удивлен, если Слейтер помог Питеру избавиться от тела Сьюзен Олторп. У него вполне хватило бы преданности. И низости тоже.

— Почему бы вам не пойти с вашей версией в прокуратуру, ведь ваша матушка не узнает, что вы нарушили данное ей слово?

— Потому что я не хочу, чтобы имя моей сестры полоскали в грязи, и неизвестно еще, ради какого результата. Я могу подкинуть им мотивы и версию, но неизбежно произойдет утечка и какой-нибудь журналист пронюхает об этой истории.

Николас Греко вспомнил, как разговаривал со Слейтером у него дома. Слейтер тогда явно нервничал, подумалось ему. Он что-то скрывает и очень боится, как бы это что-то не стало явным. Может, это что-то — его причастность к гибели Сьюзен Олторп или Грейс Кэррингтон… или даже обеих сразу?

— Я согласен заняться вашим делом, мистер Мередит, — услышал Греко собственный голос. — Ваши обстоятельства я немного себе представляю и поэтому готов снизить свою обычную таксу. Можно включить в наш договор условие, что в том случае, если вы получите значительную компенсацию, потом доплатите мне из этих денег.

34

Я уловила в Питере какую-то внутреннюю перемену; он словно дошел до предела. Спали мы оба хорошо, слишком вымотались, но, думаю, отчасти еще и потому, что понимали: мы на войне. Первую битву выиграли наши противники, и теперь нам необходимо было собрать все силы и достойно встретить то, что было нам уготовано.

Когда в половине девятого утра мы спустились вниз, Джейн Барр уже накрыла стол к завтраку в малой столовой и поставила на буфет свежевыжатый сок и кофе.

— Почему бы и нет? — согласились мы, когда она предложила поджарить яичницу с беконом, хотя я и дала себе твердое обещание, что в дальнейшем так питаться не буду.

Всегдашних утренних газет на столе не оказалось.

— Просмотрим их потом, — предложил Питер. — Все равно мы уже знаем, о чем там пишут.

Джейн налила нам кофе и ушла в кухню готовить завтрак. Питер дождался, когда она скроется, и лишь потом заговорил.

— Кей, — начал он, — тебе не надо объяснять, что борьба будет долгой. Большое жюри присяжных постановит, что меня надо судить, мы оба это понимаем. Затем назначат дату суда, до которого может пройти еще год с лишним. Употреблять в таких условиях слово «нормальный» просто смешно, и все же я это сделаю. Я хочу, чтобы до тех пор, пока я не предстану перед судом и присяжные не вынесут свой вердикт, мы с тобой жили нормальной жизнью, насколько это в человеческих силах.

Я не успела ничего ответить, потому что он продолжил:

— Мне позволено покидать поместье для встреч с адвокатами. Я намерен встречаться с ними как можно чаще и делать это буду на Парк-авеню. Винсу придется стать моими глазами и ушами в совете директоров, но и в Нью-Йорке он тоже будет бывать часто.

Питер отхлебнул еще кофе. Пока он молчал, я вдруг поняла, что за две недели так свыклась с постоянным присутствием Винсента Слейтера, что без него мне даже как-то не по себе.

— Гэри может отвозить нас на Манхэттен и привозить обратно, — продолжал между тем Питер. — Я намерен получить разрешение бывать в Нью-Йорке как минимум трижды в неделю.

В словах Питера и в его лице была воля и решимость.

— Кей, — добавил он, — я знаю, что никогда не смог бы причинить зло другому человеку. Ты мне веришь?

— Верю и не сомневаюсь, — ответила я.

Мы через стол протянули друг к другу руки, и наши пальцы переплелись.

— Мне кажется, я влюбилась в тебя в ту же самую минуту, как только увидела, — сказала я. — Ты был весь погружен в свою книгу, и казалось, тебе очень уютно в твоем большом кресле. А потом ты поднялся, и очки съехали у тебя с носа.

— А я влюбился в прекрасную девушку с непокорными волосами, выбившимися из прически. Мне сразу вспомнились строки из «Разбойника» Альфреда Нойеса: «Бэсс, хозяйская дочь, с волосами чернее, чем ночь, в косы алую ленту вплетает, любви талисман». Вы в школе его учили?

— Конечно. У него такой ритм, будто топот конских копыт. Только кое-что не сходится: я садовничья дочь, а не хозяйская, — напомнила я ему. — И косу я не ношу.

— Ну и что?

Удивительно, но в то утро я то и дело вспоминала об отце. На ум мне пришли слова Мэгги о том, что он любил работать в поместье Кэррингтонов, и в особенности его привлекала возможность творить с садом, что ему вздумается, не заботясь о расходах.

За яичницей с беконом (о том, сколько там холестерина, я старалась даже не думать) я спросила об этом у Питера.

— Мой отец был человеком одновременно прижимистым и склонным к вспышкам расточительства, — сказал он. — И я намерен донести этот момент до наших высокооплачиваемых адвокатов. Если Мария Вальдес отправилась к себе на Филиппины, потому что у нее тяжело заболела мать, с него вполне сталось бы выписать ей чек, чтобы помочь с оплатой лечения. И в тот же самый день он мог устроить Элейн страшнейший скандал из-за стоимости сервиза, который она заказала.

Я вспомнила, как Питер велел мне нанять декоратора и переделать все в доме по своему вкусу.

— Похоже, у тебя с ним не очень много общего, — заметила я. — Во всяком случае, в отношении переделки дома ты предоставил мне полную свободу.

— Вообще-то в некоторых вещах я очень даже на него похож, — возразил Питер. — К примеру, он был вне себя, когда Элейн наняла повара, дворецкого, экономку и горничных. И я тоже предпочитаю, чтобы домом занималась пара вроде Барров, которая на ночь уходила бы к себе домой. С другой стороны, я никогда не понимал, отчего отец так убивался из-за повседневных трат. Должно быть, это все гены нашего предка, который начинал без гроша в кармане и сколотил состояние на нефтяных скважинах — говорят, он был скупердяй из скупердяев. Сомневаюсь, чтобы он стал платить за семена травы, не говоря уже о многочисленных дорогущих посадках.

Мы покончили с завтраком, и Питер занялся текущими делами. Он позвонил на мобильный Коннеру Бэнксу и поручил ему получить для нас разрешение приехать в Нью-Йорк на встречу с адвокатами у них в конторе. Потом несколько часов разговаривал по телефону с Винсентом Слейтером и своими сотрудниками.

Я вдруг поняла, что мне не терпится поехать вместе с Питером в город. На этот раз мне не было смысла присутствовать на встрече Питера с юристами. Вместо этого я собиралась наведаться в свою маленькую квартирку. Там до сих пор оставались кое-какие из моих любимых зимних вещей, к тому же я хотела захватить несколько фотографий в рамках, на которых мои родители были сняты вместе.

Питер получил необходимое разрешение на выезд из поместья, и где-то после полудня мы двинулись в направлении Нью-Йорка.

— Кей, хотя твоя квартира нам по пути, наверное, лучше будет, если Гэри поедет прямо на Парк-авеню, — сказал он. — Если за нами следят полицейские или журналисты и кто-нибудь сфотографирует, как наша машина остановилась перед твоим домом, меня могут обвинить в нарушении условий освобождения под залог. Может, это уже паранойя, но рисковать свободой я не могу.

Я согласилась с его доводами, и именно так мы и поступили. Когда мы добрались до адвокатской конторы, дождь начал потихоньку утихать. Синоптики обещали, что погода улучшится, и, похоже, в кои-то веки прогноз оказался верным.

Питер был одет в строгий темный костюм, сорочку и галстук. В своем безупречно скроенном темно-синем кашемировом пальто он выглядел руководителем до мозга костей — каковым, собственно, и являлся. Когда Гэри распахнул перед ним дверцу автомобиля, Питер торопливо поцеловал меня и сказал:

— Приезжай за мной к половине пятого, Кей. Может, нам удастся выехать из города до начала часа пик.

Он поспешно пересек тротуар, а я смотрела на него и с трудом верила, что еще меньше суток назад он стоял в зале суда в оранжевой тюремной робе и наручниках и слушал, как ему предъявляют обвинение в убийстве.

Я не была у себя в квартире со дня нашей с Питером свадьбы, и, конечно, она показалась мне родной и уютной, однако теперь я свежим взглядом увидела, какая она на самом деле крохотная. С начала нашего головокружительного романа Питер несколько раз бывал у меня. Во время свадебного путешествия он, между прочим, предложил мне заплатить за квартиру до конца срока аренды и избавиться от всех вещей, кроме тех, что дороги мне как память.

Я отдавала себе отчет, что пока не готова к этому. Да, теперь у меня была новая жизнь, но какая-то частичка меня не желала полностью расставаться с прошлым. Я проверила сообщения на автоответчике. Ничего особенно важного там не оказалось, за исключением утреннего звонка от Гленна Тейлора, парня, с которым я встречалась до того, как познакомилась с Питером. Разумеется, я рассказала ему о Питере сразу же, как только мы начали регулярно встречаться.

— А я как раз собирался повести тебя выбирать кольцо, — отреагировал он со смехом, но я-то знала, что это была лишь наполовину шутка. Потом он добавил: — Кей, не совершай необдуманных поступков. У Кэррингтона темное прошлое.

Сообщение от Гленна оказалось в точности таким, какого я от него и ожидала, — полным дружеской поддержки и озабоченности.

— Кей, я очень сочувствую вам с Питером. Хорошенькое начало семейной жизни, нечего сказать. Уверен, ты сама со всем справишься, но помни: если я могу чем-то тебе помочь, только скажи.

Я рада была услышать голос Гленна; мне вспомнилось, как мы с ним любили ходить в театр, и я подумала, что, может быть, мы втроем — он, я и Питер — как-нибудь выберемся вместе поужинать, а потом посмотреть какой-нибудь спектакль. Потом до меня дошло, что теперь Питер сможет куда-нибудь выбраться только в одном случае: если его оправдают. А ведь я тоже под домашним арестом, поняла я вдруг, потому что ни за что не оставлю Питера вечером дома одного.

Я вынула из шкафа кое-какие вещи и сложила их на кровать. Практически все они были куплены в недорогих сетевых магазинах. Элейн не надела бы такое даже под дулом пистолета, подумалось мне. Во время нашего медового месяца Питер торжественно вручил мне платиновую карту «Американ экспресс».

— Держи, и можешь ни в чем себе не отказывать, или как это принято говорить в таких случаях, — с улыбкой сказал он тогда.

К собственному изумлению, я вдруг расплакалась. Не нужны мне горы одежды. Будь это только в моих силах, я отдала бы все деньги Кэррингтонов, лишь бы Питера признали невиновным в гибели Сьюзен и Грейс. Я даже поймала себя на том, что мне хочется, чтобы Питер переехал ко мне в эту крошечную квартирку и отказывал себе во всем, чтобы расплатиться с займом на учебу, как это делал Гленн. Что угодно, только бы наша жизнь стала проще.

Я утерла слезы и подошла к комоду, на котором стояли фотографии. На одной из них мама с папой и со мной были сняты в больнице, сразу же после моего рождения. У них обоих были такие счастливые лица, они просто светились от радости. А я со сморщенным личиком, завернутая в одеяльце, таращилась на них. Мама, лежавшая на кровати с разметавшимися по подушкам волосами, казалась такой молодой и такой красивой. Отец, которому тогда было уже тридцать два, по-мальчишески озорно улыбался в камеру. Казалось, у обоих впереди еще долгая и счастливая жизнь, однако маме было отпущено всего две недели, прежде чем тромб, закупоривший сосуд, забрал ее у нас.

Об обстоятельствах ее смерти и о том, что я продолжала сосать ее грудь, когда отец обнаружил ее мертвой, я узнала, когда мне было около двенадцати.

Я показала этот снимок Питеру в первый его приход сюда, и он тогда сказал:

— Надеюсь, когда-нибудь и у нас с тобой будут такие фотографии, Кей.

Потом он взял фотографию, на которой я была снята с отцом незадолго до того, как папа уехал на своей машине в то безлюдное место и нырнул в Гудзон.

— Я прекрасно помню твоего отца, Кей, — сказал Питер. — Меня очень занимал вопрос, что побудило его стать садовником. Пару раз мы с ним имели на эту тему очень интересный разговор.

Продолжая утирать слезы, я подошла к каминной полке и забрала эту фотографию тоже.

Вечером, заручившись разрешением Питера, я сняла с места его любимую фотографию матери и еще одну, где он был снят с мамой и отцом, и выставила их на каминную полку в гостиной. К ним я добавила портрет моих родителей, привезенный из моей квартиры.

— Бабушки и дедушки, — улыбнулся Питер. — Когда-нибудь мы будем рассказывать о них нашим детям.

— И что мне рассказывать о нем? — кивнула я на отцовскую фотографию. — Что это тот самый дедушка, который покончил жизнь самоубийством и бросил свою дочь на произвол судьбы?

— Попытайся простить его, Кей, — негромко произнес Питер.

— Я пытаюсь, пытаюсь, — прошептала я, — но у меня не получается. Я просто не могу.

Я взглянула на фотографию, на которой мы с отцом были запечатлены вдвоем, и, как это ни смешно звучит, мне показалось, что он слышит мои слова и смотрит на меня с укором.

На следующее утро, как и обещали синоптики, выглянуло солнце и потеплело до десяти градусов. В девять утра я услышала доносящийся с улицы собачий лай и поняла, что полицейские возобновили поиски.

35

Николас Греко договорился с Барбарой Краузе, что подъедет к ней в прокуратуру в среду к половине четвертого.

— Вот уж не думал, что мы с вами так скоро встретимся, — сказал он ей.

— И я, признаться честно, тоже не ожидала вас видеть, — ответила она, — но вы здесь всегда желанный гость.

— Я пришел потому, что Филип Мередит нанял меня расследовать гибель его сестры, Грейс Мередит Кэррингтон.

Краузе давно уже научилась сохранять бесстрастное лицо в суде, но, услышав эту новость, не смогла скрыть удивления.

— Мистер Греко, если вам удастся откопать что-нибудь такое, что помогло бы нам доказать причастность Кэррингтона к ее гибели, я буду вам крайне признательна.

— Увы, я не волшебник. Мистер Мередит поделился со мной конфиденциальной информацией, обсуждать которую я пока не уполномочен. Единственное, что я могу сказать: у Кэррингтона был весьма веский мотив желать смерти своей жены. Однако, несмотря на это, я уверен, что в суде ни одно жюри присяжных не признает его виновным на основании только лишь этой информации. Вот почему я хотел бы взглянуть на досье, которое имеется у вас по этому делу, и побеседовать со следователями, которые выезжали на место происшествия.

— Нет ничего легче. Расследование вел Том Моран. Сейчас он на заседании, но примерно через час должен освободиться. Если хотите, можете подождать у него в кабинете и тем временем почитать материалы дела.

— Это было бы замечательно.

Барбара Краузе распорядилась, чтобы кто-нибудь из помощников принес ей досье, потом сказала:

— Мистер Греко, мы разобрали это дело чуть ли не по косточкам, но так и не нашли ничего, что можно было бы предъявить в качестве доказательства в суде. Судя по вашим словам, Филип Мередит все это время утаивал информацию, которая могла бы помочь следствию. Вне зависимости от того, удастся ли вам найти в деле что-либо существенное, я попросила бы вас убедить его пойти на сотрудничество с нами. Вы могли бы напомнить ему, что, если вина Кэррингтона будет установлена, семейство Мередит получит право подать против него гражданский иск на огромную сумму.

— Уверен, Филип Мередит прекрасно об этом осведомлен. Кроме того, думаю, в конечном итоге, даже если я не найду в досье ничего нового, его удастся убедить открыть вам то, о чем он рассказал мне.

— Мистер Греко, это поистине чудесная новость.


Следующие полтора часа Николас Греко просидел на единственном стуле для посетителей в тесном кабинете Тома Морана, делая аккуратные пометки в блокноте, который всегда носил с собой в портфеле. Из всех собранных Мораном фактов в особенности его заинтересовало упоминание о том, что в кармане нарядного костюма Грейс Кэррингтон была обнаружена сложенная в несколько раз страничка из номера журнала «Пипл» от 25 августа 2002 года, интервью с легендарной бродвейской звездой Мэриан Хоули. «Хоули только что начала выступать в своем сольном шоу, — записал Моран. — Бумага размокла, но текст можно было разобрать. На ней почерком Грейс Кэррингтон было нацарапано: „Заказать билеты“. Страничка хранится в папке с прочими уликами».

«Грейс Кэррингтон собиралась на бродвейское шоу, — подумал Греко, записывая число, которым был датирован номер журнала. — На человека, решившего покончить с собой, не очень похоже».

В тот вечер, когда утонула Грейс Кэррингтон, к ужину была приглашена еще одна супружеская чета, Джеффри и Нэнси Хаммонд; четыре года тому назад они проживали в Энглвуде. Греко очень надеялся, что они никуда не переехали. В таком случае он сможет переговорить с ними в течение ближайших нескольких дней.

За столом в тот вечер прислуживал Гэри Барр.

«Не так-то он прост, этот мистер Барр, — подумал Греко. — Подрабатывал у Олторпов, время от времени даже отвозил куда-то Сьюзен Олторп и ее друзей. Прислуживал на злополучном банкете в поместье Кэррингтонов в тот вечер, когда Сьюзен исчезла, и на завтраке на следующее утро. Был он в поместье и в ту ночь, когда утонула Грейс. Куда ни плюнь, везде мистер Барр. Пожалуй, стоит побеседовать с ним еще разок».

Было уже пять часов вечера, а Моран все не возвращался.

«После заседания ему наверняка захочется поскорее попасть домой, — подумал Греко. — Я позвоню ему завтра и договорюсь встретиться в более подходящее время».

Он вышел в коридор и заглянул в кабинет к Барбаре Краузе, чтобы отдать ей досье по делу Грейс Кэррингтон. Моран оказался у начальницы. Краузе взглянула на Греко с таким видом, как будто совершенно забыла о его существовании.

— Мистер Греко, — изрекла она, — боюсь, все разговоры придется отложить на потом. Мы с Томом едем в поместье Кэррингтонов. Похоже, ищейки нашли на участке еще чьи-то останки.

36

Иногда, когда в библиотеке мне поручали провести читательский час для детей, я рассказывала им наизусть мое любимое стихотворение Генри Лонгфелло, «Детский час». Начиналось оно такими словами: «В тот краткий предвечерний час, как начинают сумерки сгущаться…»

Сумерки как раз только начинали сгущаться, когда я услышала на улице собачий лай; доносился он с западной стороны поместья. Питер снова уехал на Манхэттен на встречу с адвокатами, а я решила на этот раз остаться дома. Я чувствовала себя совершенно обессиленной и большую часть дня провела в постели, то проваливаясь в дрему, то вновь выныривая из нее.

Окончательно встала я только в четыре часа. Приняв душ и одевшись, я отправилась в библиотеку и уселась с книжкой в любимое кресло Питера дожидаться его возвращения.

Услышав собачий лай, я бросилась обратно в кухню. Джейн только что пришла с улицы, чтобы готовить ужин.

— У ворот полно полицейских машин, миссис Кэррингтон, — взволнованно сообщила она мне. — Гэри пошел разузнать, в чем дело.

«Наверное, собаки что-то нашли», — подумала я и, как была, без пальто, выскочила в холодные сумерки и поспешила по тропинке на звук лая.

Полицейские уже начали оцеплять ближний берег пруда, в летнее время кишмя кишевшего рыбой.

По замерзшей лужайке, сверкая мигалками, подъехали несколько патрульных машин.

— Одна из собак откопала бедренную кость, — прошептал мне на ухо Гэри Барр.

— Бедренную кость?! Они что, думают, что она человеческая? — спросила я.

Я выскочила из дому в легкой кофточке, и от холода у меня зуб на зуб не попадал.

— Наверное.

Послышался вой сирен. Еще полицейские. Журналистов тоже долго ждать не придется. Кто мог быть здесь похоронен? Раньше в этих краях обитали индейские племена, и время от времени обнаруживали следы их захоронений. Может, собаки наткнулись на останки какого-нибудь аборигена?

И тут до меня донеслись слова одного из кинологов:

— …она была завернута в такие же полиэтиленовые мешки, как и труп девушки.

Я почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног, и услышала чей-то крик:

— Держите ее!

В обморок я не упала, но с одной стороны меня подхватил какой-то полицейский, а с другой — Гэри Барр и под руки довели меня до дома. Я попросила их отвести меня в библиотеку. Когда я наконец упала в кресло Питера, меня всю трясло, так что Джейн пришлось принести плед и укутать меня. Я велела Гэри оставаться на улице и докладывать о ходе поисков. Наконец он вернулся и рассказал, что полиция обнаружила человеческий скелет целиком. На шее у трупа обнаружили медальон на цепочке.

Медальон! Я уже и так подозревала, что останки могли принадлежать моему отцу. Когда же я услышала про медальон, у меня не осталось сомнений, что медальон окажется тот самый, который отец носил не снимая, с портретом моей матери внутри. Я вдруг с абсолютной уверенностью поняла, что собаки нашли тело человека, который дал мне жизнь.

37

— Мне не нужно других доказательств того, что мою сестру убил Кэррингтон, — сказал Филип Мередит Николасу Греко на следующее утро после того, как на земле Кэррингтонов был обнаружен скелет Джонатана Лэнсинга. — Мы с женой посоветовались и решили, что я должен пойти в прокуратуру и все им рассказать. Этот малый — серийный убийца.

Звонок Мередита не стал для Греко неожиданностью.

— Думаю, это весьма разумная мысль, — согласился он. — К тому же, возможно, вам и не придется делать достоянием общественности связь вашей сестры с другим мужчиной. Если удастся убедить Кэррингтона признать свою вину, все решат, что он пытался не допустить рождения неполноценного ребенка.

— Но его адвокаты будут в курсе, да?

— Разумеется. Но поскольку они пытаются добиться для своего клиента самого мягкого приговора, оповещать общественность о том, что человек с таким огромным состоянием, как у Кэррингтона, пошел на убийство ради того, чтобы сэкономить, не в их интересах.

— А когда он признается в убийстве Грейс, я смогу подать против него гражданский иск?

— Да.

— Я знаю, может показаться, что меня интересуют в первую очередь деньги, но содержание моей матери в клинике обходится мне в десять тысяч долларов ежемесячно, и мне нужна помощь. Я не хочу никуда ее переводить.

— Понимаю.

— Спасибо вам за готовность помочь, мистер Греко. Думаю, теперь этим делом займется прокурор.

«Пожалуй, это был мой самый непродолжительный контракт», — подумал Николас Греко про себя, хотя вслух любезно согласился с Филипом Мередитом.

Однако после того как он вернул телефонную трубку на базу, он задумчиво откинулся в своем кресле. Он разыскал в Интернете копию той самой страницы из журнала «Пипл», которую обнаружили в кармане мертвой Грейс Кэррингтон.

Когда Грейс вытащили из бассейна, на ней был нарядный атласный костюм для беременных. Зачем ей понадобилось прятать листок в карман жакета, когда можно было просто оставить открытый журнал на столе?

Иногда, мысленно воспроизводя ту или иную ситуацию, Греко спрашивал себя, как в подобных обстоятельствах поступила бы Фрэнсис. В данном случае он знал ответ. Ни одна озабоченная своим внешним видом женщина не стала бы без крайней нужды появляться на публике с оттопыренным карманом на атласном костюме. Если бы Фрэнсис, находясь у себя дома, увидела в журнале какой-то материал, к которому захотела вернуться позднее, она чем-нибудь обвела бы заинтересовавшее ее место или просто оставила открытый на нужной странице журнал разворотом вниз на столе.

В числе собранных следствием улик журнал с вырванной страницей не фигурировал. «Надо разузнать, какого числа этот номер журнала появился в продаже и на местной почте — на тот случай, если она его выписывала, — подумал Греко. — И теперь мне еще больше хочется встретиться с той парой, которая присутствовала на злополучном ужине, Нэнси и Джеффри Хаммонд. Я не успокоюсь, пока не докопаюсь до правды, пусть даже это идет вразрез с моим кредо — никогда не работать на благотворительных началах, — улыбаясь про себя, подумал Николас Греко. — Как говаривала моя матушка, всякий труд должен быть оплачен».

38

Через пять дней после того, как были обнаружены останки моего отца, мне отдали медальон, который нашли у него на шее. Его сфотографировали и провели всестороннюю экспертизу на предмет обнаружения каких-нибудь улик, но потом позволили забрать. В лаборатории сняли двадцатидвухлетние наслоения грязи, и медальон снова засиял тусклым серебряным блеском. Он был закрыт, но сырость все равно сделала свое дело и фотография моей матери, хранившаяся внутри, потемнела, хотя ее черты все равно можно было узнать. Я надела этот медальон на похороны отца.

Разумеется, в убийстве папы тоже обвинили Питера. В тот день, когда обнаружили его останки, на Манхэттен и обратно Питера возил Винсент Слейтер, и они вернулись в поместье буквально через несколько минут после того, как была сделана страшная находка. Слейтер немедленно позвонил Коннеру Бэнксу, а тот связался с прокурором Краузе. Та сообщила ему, что оповестила судью Смита и он назначил экстренное заседание суда на восемь часов вечера. Еще она сказала, что, хотя пока не просила судью выдать ордер на арест Питера по обвинению в только что выявленном убийстве моего отца, его в самом ближайшем будущем вполне могут арестовать. На вечернем заседании она собиралась просить судью повысить сумму залога и ужесточить условия освобождения: теперь Питеру дозволялось покидать территорию поместья исключительно в случае возникновения непосредственной угрозы его здоровью для оказания медицинской помощи.

Бэнкс пообещал Винсенту, что подъедет в суд. Я хотела присутствовать на заседании, но Питер категорически запретил мне ехать с ним. Я попыталась донести до него, что после того, как я отошла от первого жестокого потрясения, второй моей реакцией было безмерное раскаяние в том, что я все эти годы злилась на отца. Я рассказала Питеру, что детская обида покинутой девочки теперь трансформировалась в жалость к папе, сопровождаемую жгучим желанием отыскать его убийцу. Сидя у Питера на коленях, закутанная все в тот же плед, за закрытой дверью библиотеки я заверила Питера: я знаю, что он ни в чем не виноват, я знаю это каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своей души.

Мэгги позвонила сразу же, как только услышала о случившемся в местных новостях. Когда Питер понял, что это она, он сказал мне, чтобы я пригласила ее к нам. К счастью, она появилась уже после того, как они с Винсентом уехали в суд. Потом я отослала домой Джейн Барр; страшная находка полицейских явно ее огорчила.

— Ваш отец был славный человек, миссис Кэррингтон, — всхлипывая, сказала она. — Подумать только, и он лежал там все эти годы!

Я была тронута, что она так искренне горюет о моем отце, но слушать ее причитания мне не хотелось. Гэри я тоже отправила домой вместе с ней.

Мы с Мэгги остались сидеть на кухне. Она приготовила чай и тосты; ни мне, ни ей ничто более существенное все равно сейчас в рот бы не полезло. Чай был выпит, к тостам мы почти не притронулись; мешали мысли о том, что вот сейчас, в это самое время, полицейские продолжают свои раскопки во дворе, и собачий лай, доносившийся то с одной стороны поместья, то с другой.

В тот вечер Мэгги выглядела на все свои восемьдесят три года до единого. Она боялась за меня, и я прекрасно ее понимала. Она считала, что я сумасшедшая, если верю в невиновность своего мужа, и не хотела, чтобы я оставалась дома с Питером наедине. Я знала, что никакие мои доводы не убедят ее в моей безопасности.

В девять позвонил Винсент и сообщил, что сумму залога для Питера подняли еще на десять миллионов долларов и что они ждут, когда посыльный привезет с Манхэттена гарантированный чек.

— Поезжай-ка ты домой, Мэгги, — попросила я. — Я не люблю, когда ты ездишь одна по ночам, и знаю, что тебе не хотелось бы сталкиваться с Питером.

— Кей, я не хочу оставлять тебя с ним наедине. Бог ты мой, ну как можно быть такой слепой и такой безрассудной?

— Я уверена: всему, что произошло, есть другое объяснение, и я намерена его отыскать. Мэгги, как только нам сообщат, когда можно будет забрать папино тело, мы устроим скромную поминальную службу. Документы на участок на кладбище должны быть у тебя.

— Да, в банковской ячейке. Я их привезу. Только не приводи на похороны своего мужа, Кей. Если Питер Кэррингтон начнет делать вид, будто он скорбит о твоем отце, это будет насмешка над его памятью.

Чтобы произнести эти слова, Мэгги потребовалось немалое мужество, ведь она знала, что я могу рассердиться и никогда больше не буду с ней разговаривать.

— Питеру все равно не позволят присутствовать на папиных похоронах, — покачала головой я, — но если бы не домашний арест, он был бы там вместе со мной.

Мы остановились перед входной дверью, и я произнесла:

— Послушай, Мэгги. Ты считала, что папу уволили из-за пьянства. Это оказалось неправдой. Ты считала, что он совершил самоубийство, потому что был угнетен. Это тоже оказалось неправдой. Я знаю, когда папа исчез, продавать наш дом и избавляться от ненужных вещей пришлось тебе.

— Я перевезла всю мебель из гостиной, спальни и столовой к себе, — ответила Мэгги. — Ты ведь знаешь это, Кей.

— Да, а свои собственные вещи ты отправила на чердак. А что-нибудь еще ты перевезла к себе? Куда делся рабочий архив отца?

— Там был всего один шкафчик. Твой отец был не из тех, кто хранит каждую бумажку. Я велела грузчикам отнести тот шкафчик на чердак. Но он оказался слишком высоким, так что они уложили его на пол. А поверх поставили мой старый диван, только перевернули его вверх ногами.

Неудивительно, что я никогда не обращала на него внимания!

— Я скоро заеду к тебе посмотреть, что в том шкафу, — пообещала я.

Мы подошли к гостевому шкафу, где висело бабушкино пальто. Я помогла ей одеться, собственноручно застегнула пуговицы и поцеловала ее.

— А теперь поезжай, только осторожно. На дороге может быть гололед. И не забудь запереть машину. И еще: вот помяни мое слово, когда-нибудь вы с Питером станете лучшими друзьями.

— Ох, Кей, — тяжело вздохнула она, открывая дверь и выходя на крыльцо. — Кто не хочет видеть, тот хуже слепца.

39

Последние несколько дней Пэт Дженнингс не знала, что и думать о своем работодателе, Ричарде Уокере. В понедельник он явился в галерею со знакомым выражением облегчения на лице, которое обычно свидетельствовало о том, что его мамочка расплатилась с его долгами. Как раз в тот день его сводному брату, Питеру Кэррингтону, было предъявлено официальное обвинение в убийстве. На следующий день, во вторник, Уокер непринужденно упомянул о нем.

— Мы вчера устроили ужин в честь освобождения Питера, — сообщил он Пэт.

Та спросила у него о бывшей горничной, Марии Вальдес.

— Естественно, Питер расстроен, — ответил Уокер. — Сначала эта женщина изменила свои показания, а теперь очерняет память моего отчима. Надеюсь, мне дадут выступить в суде. Уж кто-кто, а я могу из первых рук рассказать, что на старика иной раз находили неожиданные приступы щедрости. Помню, как-то раз мы с ним и мамой ужинали в «Двадцать один». Кто-то подошел к столику и рассказал о каком-то благом деле, и Кэррингтон-старший вытащил чековую книжку и на месте выписал чек на десять тысяч долларов. И тут же пожадничал дать официанту приличные чаевые.

Упомянул Уокер в разговоре с Пэт и жену Питера, Кей.

— Она настоящее чудо, — восторгался он. — Именно такая жена и нужна Питеру. Судя по всему, несмотря на свои деньги, он никогда не был счастлив по-настоящему.

В среду утром Уокер явился в галерею в обществе смазливой молоденькой художницы по имени Джина Блэк. Как и ее предшественниц, он представил ее Пэт блестящим юным дарованием, которое под его, Уокера, чутким руководством ждет громкий успех.

«Ну-ну», — подумала Пэт.

О том, что в среду вечером на территории поместья Кэррингтонов обнаружили еще один человеческий скелет, она услышала по телевизору; они вместе с мужем смотрели вечерние новости. О том, что тело принадлежало отцу Кей Кэррингтон, рассказал ей на следующее утро Уокер.

— Пока что полиция не раскрывает подробностей, — сообщил он ей по секрету, — но на теле нашли цепочку и медальон с фотографией матери Кей. Моя мать просто с ума сходит. Она говорит, когда полицейские обыскивали участок с собаками до того, как зарядил дождь, она еще спросила их: они что, считают, что здесь кладбище?

— В поместье нашли два тела, — заметила Пэт. — Я лично ни за какие коврижки не согласилась бы там жить.

— И я тоже, — поддакнул Уокер и, обойдя ее стол, направился к себе в кабинет. — Мне нужно кое-кому позвонить. Не связывай пока меня больше ни с кем.

Дженнингс проводила Уокера взглядом, пока за тем не захлопнулась дверь.

«Знаем мы, кому ты собрался звонить, — подумала она. — Своему букмекеру. И в два счета снова окажешься по уши в долгах. Интересно, когда твоя мамочка сдастся и предоставит тебе самому разбираться со своими кредиторами?»

Она вытащила из нижнего ящика стола номер «Нью-Йорк пост», который сунула туда сегодня утром. По дороге на работу в автобусе она пропустила шестую страницу, но теперь прочла ее всю до последней строчки. Бедная Кей Кэррингтон. Каково это — быть замужем за серийным убийцей? Небось ложится спать и не знает, проснется утром или нет.

За следующий час телефон зазвонил всего однажды. Звонила женщина, представившаяся Александрой Ллойд. Она уже звонила на прошлой неделе, и Уокер не перезвонил ей. Может, ему не передали, что она хотела с ним поговорить?

— Я все ему передала, — твердо ответила Дженнингс, — но напомню еще раз.

— Пожалуйста, на всякий случай запишите мой номер и скажите, что это очень важно, хорошо?

— Разумеется.

Когда через полчаса Уокер показался на пороге своего кабинета, лицо его разрумянилось от возбуждения.

«Наверное, сделал ставки везде, где только можно», — подумала Пэт.

— Ричард, — произнесла она вслух, — на прошлой неделе я оставляла у вас на столе записку, что вам звонила некая Александра Ллойд. Она только что позвонила еще раз и просила вас связаться с ней. Сказала, что это очень важно.

Она протянула ему листок с номером телефона. Ричард взял его, разорвал на куски и скрылся в своем кабинете. На этот раз дверь за ним захлопнулась с грохотом.

40

— Удар, убивший Джонатана Лэнсинга, был так силен, что размозжил затылочную кость, — резюмировала Барбара Краузе, пробежав глазами заключение судебно-медицинской экспертизы. — Интересно, о чем теперь думает Кей Лэнсинг, глядя на своего муженька?

Том Моран пожал плечами.

— Если она не боится ночью оставаться с этим малым в доме наедине, ее, видимо, можно смело признавать невменяемой.

— На этот раз мы можем с уверенностью утверждать, что Кэррингтон действовал не один, — сказала Краузе. — Он не мог бросить машину Лэнсинга в той богом забытой дыре и потом добраться домой своим ходом. Кто-то должен был привезти его назад.

— Я просмотрел наш архив начиная с того времени, как Лэнсинг исчез и было выдвинуто предположение, будто он покончил с собой. Страховая компания заподозрила, что это инсценировка. Их люди прочесали все окрестности того места, где обнаружили машину. Люди вроде Питера Кэррингтона бросаются в глаза. Есть в них что-то этакое. Даже если бы на нем было тряпье из Армии спасения, его все равно бы заметили. В близлежащей округе никто, подпадающий под описание Кэррингтона, не садился в автобус и не брал напрокат машину. В самом крайнем случае, если он сам отогнал туда автомобиль Лэнсинга, кто-то должен был ждать его там, чтобы отвезти обратно.

— Поговаривали, что Лэнсинга уволили за пьянство, — сказала Краузе, — но предположим, причина была в другом. Предположим, кто-то опасался, что он может представлять угрозу. Его уволили через две недели после того, как исчезла Сьюзен. Еще через две недели он предположительно совершил самоубийство. К тому времени полиция тщательно обыскала все поместье с собаками, и участок между изгородью и дорогой тоже.

Перед Краузе на столе лежала копия ландшафтного эскиза, сделанного Лэнсингом.

— Вопрос в том, когда он показал этот эскиз своим хозяевам — до того, как на участке зарыли тело Сьюзен, или уже после. Если после, он сам подписал себе смертный приговор.

Она взглянула на часы.

— Пожалуй, тебепора. Похороны Лэнсинга назначены на одиннадцать. Смотри внимательно, кто там будет.

41

Отпевать отца должны были в церкви при кладбище Мэрирест, где похоронена моя мать. Оно находится в Маве, городке, расположенном минутах в двадцати езды к северо-западу от Энглвуда. Я очень надеялась, что мне удастся сохранить время и место проведения траурной службы в секрете, но когда мы подъехали к церкви, там уже было полным-полно фотографов.

Нас с Мэгги привез водитель из похоронного бюро. Я шла между рядами скамей и видела знакомые лица: Винсента Слейтера, Элейн, Ричарда Уокера, Барров. Я знала, что все они собирались присутствовать на похоронах, но не хотела ехать вместе с ними. Когда погиб мой отец, я еще не была частью их мира, и эти последние несколько часов мне хотелось провести без них. Я не хотела делить с ними моего отца.

В своем горе я как-то отдалилась даже от Мэгги. Знаю, она любила отца и очень радовалась, когда они с мамой поженились. И после смерти матери она сама уговаривала отца снова начать встречаться с женщинами, хотя, зная ее, я не сомневаюсь: в душе она была довольна, когда оказалось, что он не может или не хочет делать это.

С другой стороны, Мэгги никогда не упускала случая пройтись на тему пристрастия моего отца к алкоголю, хотя, думаю, в своих рассказах она несколько преувеличивала, чтобы как-то оправдать его предполагаемое самоубийство.

В церкви было немноголюдно; в большинстве своем собрались подруги Мэгги: она все-таки не смогла удержаться и рассказала им, где будут проходить похороны. Но потом я увидела в ее глазах слезы, и сердце у меня защемило от жалости. Как-то она рассказала мне, что после смерти моей матери каждый раз, когда ей приходилось бывать на похоронах, она переживала боль утраты словно заново.

Я уселась в переднем ряду, на расстоянии вытянутой руки от гроба. Пальцы мои сомкнулись на медальоне, который все это время пролежал вместе с отцом в земле. Я твердила себе, что должна была понять: не мог он покончить с собой. Он никогда бы не оставил меня по собственной воле.

Мэгги расплакалась, когда певчие затянули «Аве Мария»; ее пели и на похоронах мамы тоже. «Ave, ave, ave, Maria». Сколько раз за все эти годы я слышала эту песнь? Знакомые слова. Едва отзвучали прекрасные голоса певчих, как мне почему-то вспомнился тот давний эпизод в часовне в особняке. А может, та ссора между мужчиной и женщиной была важнее, чем мне тогда показалось?

Эта мысль промелькнула у меня в голове и исчезла. Служба завершилась. Я двинулась за гробом отца по проходу. Как только я очутилась за пределами церкви, на меня со всех сторон набросились репортеры.

— Миссис Кэррингтон, вам не обидно, что в этот нелегкий для вас день ваш супруг не может быть рядом с вами?

Я взглянула прямо в объектив камеры. Питер наверняка должен был включить телевизор на тот случай, если в новостях будут показывать похороны.

— Мой супруг, как вам должно быть прекрасно известно, не имеет права покидать пределы нашего поместья. Он не виновен в гибели Сьюзен Олторп, не виновен в гибели его первой жены, не виновен в гибели моего отца. Я призываю Барбару Краузе, прокурора округа Берген, вспомнить о том, что в нашей стране действует презумпция невиновности и ни один человек не может считаться виновным, пока его вина не доказана в суде. Миссис Краузе, допустите, что мой муж не виновен в этих преступлениях, а после этого взгляните на обстоятельства этих трех смертей свежим взглядом. Я лично именно так и намерена поступить.

Вечером, когда мы улеглись в постель, Питер разрыдался в моих объятиях.

— Я не заслуживаю тебя, Кей, — шептал он. — Я не заслуживаю тебя.

Три часа спустя я проснулась как от толчка. Питера в постели не было. Холодея от ужасного предчувствия, я бросилась через гостиную во вторую спальню. Там его тоже не оказалось. С улицы донесся визг шин. Я подскочила к окну и успела увидеть, как «феррари» Питера скрылась за воротами.

Пятнадцать минут спустя патрульные машины полиции, оповещенной Глобальной Системой Слежения по сигналу электронного браслета Питера, затормозили перед замерзшей лужайкой у дома Олторпов. Когда полицейский попытался арестовать Питера, тот вскочил и с размаху ударил его в лицо.

— Он сделал это во время приступа лунатизма, — объяснила я Коннеру Бэнксу утром в суде, где Питеру должны были предъявить очередное обвинение. — Иначе он ни за что не покинул бы пределы поместья.

И снова Питера ввели в зал суда в оранжевой тюремной робе. На этот раз он был скован не только по рукам, но и по ногам тоже. Оцепенев, я слушала новый перечень обвинений:

— Нарушение правил освобождения под залог… нападение на служащего полиции… попытка скрыться.

Судья не стал тянуть с решением. Двадцатимиллионный залог отходил государству. Питеру предстояло ожидать суда в тюрьме.

— Он лунатик, — твердила я Бэнксу с Маркинсоном. — Он лунатик.

— Пожалуйста, Кей, потише, — шикнул на меня Бэнкс. — В Америке лунатизм не считается оправданием. Собственно говоря, в настоящее время у нас в стране два человека отбывают пожизненный срок за убийство, которое совершили в состоянии лунатизма.

42

Шокирующие кадры полицейской видеозаписи, на которой Питер Кэррингтон, вскочив с колен, набрасывался на патрульного перед домом Олторпов, заставили Николаса Греко усомниться в том, есть ли теперь смысл встречаться с Нэнси и Джеффри Хаммонд, семейной парой, которая была приглашена к ужину в тот злополучный вечер, когда утонула Грейс Кэррингтон.

Греко оставил им сообщение на автоответчике, и некоторое время спустя Нэнси Хаммонд перезвонила ему и предложила приехать к ним домой. Они с мужем были в отъезде, гостили у родных в Калифорнии, пояснила она.

Хаммонды жили на тихой улочке в Энглвуде, где почти все дома были старой постройки, с просторными террасами и ставнями; в таком стиле дома строили в конце девятнадцатого столетия. Греко преодолел пять ступеней, ведущих на крыльцо, и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Нэнси Хаммонд; она представилась и впустила его в дом. Нэнси оказалась миниатюрной женщиной лет сорока с небольшим, с серебристыми волосами, которые красиво обрамляли ее лицо и смягчали резкие черты.

— Джефф только что пришел, — сказала она. — Сейчас спустится. Ага, вот и он! — добавила она миг спустя.

Джеффри Хаммонд показался на лестнице, ведущей со второго этажа.

— Вот, значит, как моя жена представляет меня гостям? — вскинув брови, осведомился он. — «Ага, вот и он»?

Греко увидел перед собой высокого мужчину без малого пятидесяти лет, который напомнил ему астронавта Джона Гленна. Как и у Гленна, вокруг глаз у него разбегались озорные морщинки-лучики. На макушке намечалась лысина, и он никак не пытался скрыть этот факт. Греко ужасно раздражали мужчины, у которых не хватало духу взглянуть в глаза неизбежности и покориться природе. Накладку он мог различить с расстояния в милю, но ниже всего в его глазах падали те, кто прибегал к «внутреннему займу»: пытался прикрыть лоснящуюся плешь длинными чахлыми прядями, зачесанными с другой стороны головы.

Прежде чем ехать, Греко произвел серьезную предварительную подготовку; прошлое у четы Хаммондов оказалось примерно таким, какого он и ожидал от друзей Грейс Кэррингтон. Оба из хороших семей: ее отец был сенатором, его прадед — членом кабинета министров. И он, и она получили неплохое образование; у них был шестнадцатилетний сын, который в настоящее время учился в закрытой частной школе. Джеффри Хаммонд собирал средства для какого-то фонда, Нэнси подрабатывала в штабе местного конгрессмена на какой-то административной должности.

Он объяснил, почему хочет поговорить с ними, и в сообщении, которое оставил на автоответчике, и потом, в телефонном разговоре. Нэнси провела его в гостиную, и он принялся осматриваться. Кто-то из супругов, видимо, любил музыку: большую часть комнаты занимал концертный рояль и ноты. На крышке рояля стояли семейные фотографии. На кофейном столике аккуратной стопочкой лежали журналы: «Нэшнл джиографик», «Тайм», «Ньюс-уик». Судя по их виду, их уже успели прочесть. Диван и кресла были добротные, но требовали замены обивки.

В общем и целом дом производил приятное впечатление, а хозяева казались людьми культурными. Как только они уселись, он приступил к цели своего визита.

— Четыре года назад вы давали в полиции показания о поведении Грейс Кэррингтон на ужине, на который вы были приглашены в вечер ее смерти.

Джеффри Хаммонд взглянул на жену.

— Нэнси, мне показалось, что, когда мы пришли, Грейс была трезва как стеклышко. Ты со мной не согласилась.

— Она была какая-то беспокойная, даже взбудораженная, — сказала Нэнси Хаммонд. — Грейс была на восьмом месяце беременности, и у нее уже были ложные схватки. Она старалась не пить. Ей приходилось нелегко. Большинство ее друзей находились в Нью-Йорке и весело проводили время. А Грейс обожала вечеринки. Но врач велел ей побольше отдыхать, и, думаю, в поместье ей было спокойней, чем в Нью-Йорке. Конечно, очень скоро она здесь затосковала.

— По всей видимости, вы очень хорошо ее знали.

— Они с Питером были женаты восемь лет. Все это время мы ходили в один и тот же спортивный клуб в Энглвуде. Когда она приезжала в поместье, то всегда заходила в клуб позаниматься. Так мы и сдружились.

— Она с вами откровенничала?

— «Откровенничала» — слишком сильное выражение. Впрочем, однажды она не сдержалась и назвала Питера богатеньким умником и занудой.

— Значит, вам не кажется, что она находилась в угнетенном состоянии?

— Грейс тревожило ее пристрастие к алкоголю. Она понимала, что спивается. Она страстно хотела этого ребенка и никогда не забывала, что у нее уже было три выкидыша. Я думаю, к тому времени, когда мы пришли, она уже успела выпить и потом каким-то образом ухитрилась добавить.

«В силу множества причин она хотела, чтобы ее ребенок появился на свет, — подумал Греко. — И не последней среди этих причин было то, что этот ребенок принес бы ей пожизненный доход в двадцать миллионов долларов ежегодно».

— А вы что думаете, мистер Хаммонд? — обратился Греко к мужу Нэнси.

Джеффри Хаммонд задумался.

— Я все время вспоминаю тот вечер, — сказал он. — Грейс действительно казалась встревоженной, когда мы только пришли, и чем дальше, тем, к сожалению, сильнее заплетался у нее язык и тем хуже она держалась на ногах.

— И никто не попытался помешать ей напиваться?

— Когда я заметил это, было уже слишком поздно. Она направилась к бару и в открытую налила себе неразбавленной водки. До ужина она клялась, что пьет обыкновенный лимонад.

— Она вешала нам лапшу на уши, — сухо заметила Нэнси Хаммонд. — Как и большинство алкоголиков, она, скорее всего, держала где-то заначку. Возможно, в туалете.

— А своего мужа она к ужину не ждала? — поинтересовался Греко.

— Не забывайте, вечеринка организовалась спонтанно, — ответил Джеффри Хаммонд. — Грейс позвонила Нэнси, чтобы узнать, сможем ли мы прийти, всего за день. А когда мы пришли, она объявила, что у Ричарда Уокера скоро день рождения и потому ужин будет в его честь. На Питера стол не накрывали.

— А Грейс не упоминала, что читала в журнале «Пипл» статью об актрисе Мэриан Хоули?

— Упоминала, — немедленно отозвалась Нэнси Хаммонд. — Собственно, когда мы пришли, она вышла к нам навстречу с журналом и потом оставила его открытым. Она восхищалась, какая Мэриан Хоули замечательная актриса, сказала, что хочет заказать билеты на ее новую постановку, что она несколько раз сталкивалась с Хоули на бенефисах и у той превосходный вкус. После ужина, пока мы пили кофе, она снова завела разговор о Хоули и все твердила одно и то же, как это делают пьяницы, про то, какой у этой актрисы прекрасный вкус. Потом она выдрала эту страницу из журнала и сунула ее в карман жакета, а журнал бросила на пол.

— Я этого не видел, — заметил Джеффри Хаммонд.

— К тому времени никто, кроме меня, уже не обращал на нее внимания. Это случилось за несколько секунд до того, как появился Питер и устроил скандал. Через несколько минут мы ушли.

Греко почувствовал разочарование. А он-то надеялся почерпнуть из этого разговора какие-то новые подробности, узнать, имел ли смятый журнальный лист в кармане Грейс Кэррингтон какое-то значение. Он поднялся.

— Не буду больше отнимать у вас время, — сказал он супругам. — Вы были очень любезны.

— Мистер Греко, — произнесла Нэнси Хаммонд, — все эти четыре года я искренне верила, что гибель Грейс была трагической случайностью, но теперь, после того как я увидела запись, на которой Питер Кэррингтон избивает полицейского перед домом Олторпов, я больше так не думаю. Этот человек психопат. Мне так и представляется, как он берет уснувшую Грейс на руки, несет ее к бассейну и бросает в воду. Жаль, что я не смогла рассказать вам ничего такого, что помогло бы доказать его причастность к ее смерти.

— И мне тоже, — согласился Джеффри Хаммонд. — Очень жаль, что у нас в Нью-Джерси собираются отменить смертную казнь.

Греко уже собирался было поддакнуть, когда увидел нечто такое, отчего у него перехватило дух. Это была неприкрытая мука в глазах Хаммонда. Чутье, которое крайне редко его подводило, подсказывало Греко, что перед ним тот самый человек, который был любовником Грейс Кэррингтон.

43

После того как обвинение было предъявлено, прокурор позволил мне вернуться к Питеру в камеру, где его держали в ожидании отправки обратно в тюрьму.

По-прежнему скованный по рукам и ногам, он стоял посреди камеры, опустив голову и закрыв глаза. У меня защемило сердце. Он был такой худой, что, казалось, за одну ночь потерял в весе фунтов двадцать. Волосы у него спутались, а бледное лицо с сизой порослью щетины казалось каким-то неживым.

В углу камеры стоял загаженный унитаз, вонь от которого чувствовалась далеко за пределами камеры.

Питер, должно быть, почувствовал мое присутствие, потому что поднял голову и открыл глаза.

— Кей, — произнес он спокойным тоном, хотя взгляд его молил о понимании, — вчера ночью я вовсе не пытался никуда сбежать. Мне приснилось, будто я должен что-то найти, а потом во сне кто-то напал на меня. Кей, я ударил того полицейского наяву. Я причинил ему вред. Может, я…

— Я знаю, что ты не пытался никуда сбежать, Питер, — перебила я его. — Мы заставим всех понять это.

Питер на шаг отступил, как будто опасался, что я могу оттолкнуть его, но потом подошел вплотную к прутьям и сжал мои пальцы. Я отметила, что электронный браслет с его запястья исчез. Он сделал свое дело, оповестил полицейских, что Питер покинул поместье. Деньги налогоплательщиков штата Нью-Джерси были потрачены не зря.

— Кей, я хочу, чтобы ты развелась со мной и продолжала жить нормальной жизнью.

Тут уж я не выдержала и разрыдалась, хотя и понимала, что делаю Питеру только хуже, и злилась на себя за это.

— Питер, ох, Питер, пожалуйста, не смей так говорить, даже думать так не смей!

— Кей, — остановил он меня, — с минуты на минуту за мной придут. Послушай меня. Я не хочу, чтобы ты оставалась в доме одна. Попроси бабушку, пусть поживет с тобой.

Я покачала головой.

— Нет.

В камеру вошел конвойный.

— Прошу прощения. Миссис Кэррингтон, вам придется уйти.

— Я узнаю, когда можно будет тебя навестить… — глотая слезы, сказала я Питеру.

— Кей, ты должна разобраться с этим без промедления, — перебил меня Питер. — Скажи Винсенту, пусть сегодня же наймет охрану. Я хочу, чтобы дом охраняли круглые сутки. Ты не должна оставаться там без охраны.

Это были слова заботливого мужа. Питер боялся за меня.

Я пристально взглянула на него. Конвойный взял меня за локоть и попытался вывести из камеры. Я не пошелохнулась. Я должна была кое-что сказать Питеру и хотела, чтобы конвойный тоже слышал мои слова.

— Питер, когда весь этот кошмар закончится, я такую вечеринку в честь твоего освобождения закачу — все упадут!

Наградой мне стала его печальная улыбка.

— Ох, Кей, хотел бы я верить, что так оно и будет.


На следующее утро вся команда защитников Питера в полном составе собралась в особняке. Само собой, приехали Уолтер Маркинсон и Коннер Бэнкс. Прилетели и два других адвоката — Сол Абрамсон из Чикаго и Артур Роббинс из Бостона.

Винсент Слейтер уселся на свое традиционное место за обеденным столом. Барры, как обычно, подали кофе со сдобой и минеральную воду. Все было как всегда, только Питер не сидел во главе стола. Его место заняла я.

Если на прошлой неделе атмосфера была просто гнетущей, сегодня она стала откровенно похоронной. Начал дискуссию Коннер Бэнкс.

— Кей, если это послужит вам хотя бы каким-то утешением, в полицейском рапорте о событиях позапрошлой ночи говорится, что Питер производил впечатление человека не в себе, в глазах у него было отсутствующее выражение и он никак не реагировал на команды полицейских после того, как на него надели наручники. Когда его посадили в патрульную машину, он начал спрашивать у них, что произошло и почему он здесь. Он даже произнес «Я не имею права покидать территорию моего поместья, мне не нужны неприятности». Его проверили на наркотики, но никаких следов у него в организме не оказалось, так что, думаю, они по меньшей мере не считают, что он притворялся.

— Он не притворялся.

— Нам нужна вся его медицинская документация, — сказал Маркинсон. — Раньше у него когда-нибудь были приступы лунатизма?

— Да, были, — опередил меня Винсент Слейтер.

На лбу и над верхней губой у Слейтера выступили бисеринки пота. «Потеют только лошади и мужчины, дамы разгорячаются». Этой бородатой шуткой неизменно отвечала мне Мэгги, когда в юности я приходила домой после игры в теннис и жаловалась, что вспотела. Поймав себя на этой мысли, я решила, что это я, наверное, не в себе.

— Что вам известно о приступах лунатизма у Питера? — спросил Маркинсон Слейтера.

— Как вам известно, я работаю на семью Кэррингтонов с того самого дня, как окончил колледж. Мать Питера умерла, когда ему было двенадцать. Мне в то время было двадцать четыре года, и мистер Кэррингтон-старший назначил меня Питеру кем-то вроде старшего брата. Вместо того чтобы отправлять его в школу и из школы с шофером, я сам отвозил его туда и помогал обустроиться. Примерно в таком духе. Во время школьных каникул его отец часто бывал в отъезде, и если Питера не приглашал в гости кто-нибудь из приятелей, я возил его кататься на лыжах или на яхте.

Я с болью в сердце слушала рассказ о маленьком мальчике, которому наняли специального человека, чтобы тот развлекал его в то время, когда большинство других детей разъезжались по домам, к своим родным. Интересно, Слейтеру нравилась такая работа или он просто воспользовался ею, чтобы втереться в доверие сначала к отцу Питера, а впоследствии и к самому Питеру?

— Я никогда не стал бы обсуждать этот вопрос с посторонними, если бы речь сейчас не шла о возможности спасти Питера, — продолжал между тем Винсент. — Я был свидетелем по меньшей мере трех приступов лунатизма.

— Сколько лет тогда было Питеру? — отрывисто спросил Бэнкс.

— В первый раз — тринадцать. Все произошло здесь, в доме. Он пошел спать, а я смотрел телевизор в комнате, которую теперь использую как кабинет. Я услышал какой-то шум и пошел взглянуть, в чем дело. Питер сидел за столом на кухне, а перед ним стоял стакан молока и печенье. Его отец предупреждал меня, что в детстве у него были приступы лунатизма, и я немедленно предположил, что наблюдаю именно такой приступ. Питер выпил молоко, съел печенье, поставил стакан с тарелкой в мойку и вышел из кухни. Он прошел на расстоянии вытянутой руки, но так меня и не заметил. Я проводил его до спальни и убедился, что он лег обратно в постель.

— Случалось ли ему во время одного из таких приступов проявлять насилие? — требовательно спросил Коннер Бэнкс.

— Когда Питеру было шестнадцать, мы с ним на каникулах поехали на горнолыжный курорт в Юту. У нас был двухкомнатный номер. Весь день мы катались на лыжах, а часов в десять улеглись спать. Примерно через час я услышал, что он расхаживает по комнате, и заглянул к нему. Он был в горнолыжном костюме. Я понял, что будить его нельзя, поэтому пошел за ним, чтобы проконтролировать, что с ним ничего не случится. Он спустился в холл. В баре еще сидели люди, но он не обратил на них никакого внимания и вышел на улицу. Я успел накинуть теплую куртку прямо поверх пижамы, поэтому пошел за ним — как был, босиком. Его лыжи были пристегнуты снаружи, но у него имелся ключ и он отстегнул их.

— Он сумел отстегнуть лыжи, не просыпаясь? — недоверчивым тоном переспросил Маркинсон.

— Да. После этого он двинулся к подъемнику. Я не мог этого допустить. Я не сомневался, что подъемник отключен, но, с другой стороны, откуда мне было знать, что он может выкинуть? Не забывайте, я был босиком. Я бросился за ним и позвал его по имени.

Я боялась услышать то, что собирался нам рассказать Винсент.

— Питер обернулся и набросился на меня с кулаками, примерно так же, как позапрошлой ночью на полицейского. Мне удалось отскочить, но верхний конец его лыж рассек мне кожу на лбу над глазом, — Слейтер коснулся левой брови. — Вот доказательство — шрам.

— А после этого у Питера случались другие приступы лунатизма?

Этот вопрос задал Артур Роббинс, адвокат из Бостона.

— Если и были, мне о них неизвестно. Я рассказываю об этом только потому, что это может как-то пригодиться для защиты Питера.

— После того случая на горнолыжном курорте вы не обращались с ним к врачу? — спросил Коннер Бэнкс.

— Обращались, к одному пожилому доктору из Энглвудской городской больницы. Это было двадцать пять или двадцать шесть лет назад, так что сомневаюсь, чтобы он был все еще жив, но, возможно, где-нибудь в архивах можно найти документы.

— Насколько мне известно, мальчики более склонны к лунатизму, чем девочки, и болезнь нередко начинается в период полового созревания, — заметил Маркинсон. — Однако я не уверен, что, если мы расскажем прокурору о том ночном инциденте двадцатишестилетней давности, это может чем-то помочь Питеру.

— На прошлой неделе у него был еще один приступ, — подала голос я. — Это случилось в тот день, когда Питер вернулся домой после того, как ему было предъявлено первое обвинение.

Я рассказала им, как он прилег отдохнуть, а когда я заглянула к нему в спальню, то обнаружила его стоящим над раскрытым чемоданом, который он успел уже наполовину собрать.

Я не стала упоминать о приступе, который случился с Питером в первую ночь после того, как мы вернулись из свадебного путешествия. Не смогла заставить себя произнести вслух, что мой муж водил рукой в бассейне, как будто не то заталкивал, не то вытаскивал что-то оттуда. Конечно, адвокаты получали за защиту Питера немалые деньги, однако мой рассказ мог заставить их поверить, что он в самом деле причастен к гибели Грейс.

Я боялась, что, даже если они станут изо всех сил добиваться его оправдания, в глубине души все равно будут считать, что он виновен по всем пунктам.

44

— Адвокаты остаются на обед, — сообщила Джейн Барр мужу, когда тот вернулся с покупками. — Уже три часа сидят, и все им мало. На миссис Кэррингтон прямо смотреть страшно. Как бы она не слегла, бедняжка.

— Да, ей сейчас нелегко приходится, — согласился Гэри, убирая пальто в стенной шкаф у входа в кухню.

— Я сварила куриный суп, — сказала Джейн, хотя сообщать об этом не было совершенно никакой необходимости: кухню наполнял упоительный запах вареной курятины, лука и свежей зелени. — Сейчас испеку бисквиты, приготовлю салат и нарежу сыр. К счастью, среди них нет вегетарианцев.

Гэри Барр знал свою жену как облупленную. На протяжении последних двух недель, с тех самых пор, как обнаружили тело Сьюзен Олторп, Джейн места себе не находила. Она подошла к раковине и принялась мыть листья салата. Он остановился у нее за спиной.

— Тебе нехорошо? — спросил он нерешительно.

Джейн обернулась; на лице у нее боролись мука и ярость.

— На всем белом свете нет человека прекраснее Питера Кэррингтона, и теперь он в тюрьме, потому что…

— Молчи, Джейн, — приказал Гэри Барр, и лицо у него от гнева пошло пятнами. — Не смей так говорить, и даже думать об этом не смей. Это неправда. Клянусь тебе своей бессмертной душой, это неправда. Ты ведь поверила мне двадцать два года назад, вот и продолжай верить, а не то мы оба снова окажемся под одной крышей с Питером Кэррингтоном, и это будет не крыша этого особняка.

45

— Я не нашел в деле упоминания о журнале, который Грейс Кэррингтон читала перед смертью, — сказал Николас Греко Барбаре Краузе; они оба сидели у нее в кабинете.

— Насколько я поняла, его выбросили, — пояснила Краузе. — Грейс вырвала из него страницу, чтобы не забыть заказать билеты на постановку, которая только что начала идти на Бродвее.

— Да, я тоже так думаю. Я встречался с Хаммондами, семейной парой, которая присутствовала на том ужине, и поговорил с ними об этом.

— Мы допрашивали их сразу после гибели Грейс, — отозвалась Краузе. — Оба подтвердили, что Грейс весь вечер пила и что Питер вернулся домой и устроил скандал. Хаммонды сразу же ушли. Нам просто не повезло, что Филип Мередит тогда не сообщил нам, что у Грейс был роман с другим мужчиной, пусть даже она и не открыла ему имени своего любовника.

Барбара Краузе определенно не разделяла подозрений Греко, что Джеффри Хаммонд и был тем самым «другим мужчиной», к которому Грейс собиралась уйти, и он не собирался делиться с ней своими соображениями. Втягивать в это дело еще и Хаммонда было совершенно излишне. По крайней мере, пока. Ему, наверное, и так хватало угрызений совести, если он считал, что Питер Кэррингтон узнал об их романе и это открытие могло подтолкнуть его к убийству жены.

— Миссис Хаммонд твердо уверена, что, когда они уходили, журнал лежал на кофейном столике, — сказал Греко. — Я взял на себя смелость позвонить миссис Барр, экономке Кэррингтонов. Она отчетливо помнит, что не выбрасывала журнал, и утверждает, что они с мужем отправились к себе в сторожку еще до того, как Хаммонды ушли домой. Это миссис Барр утром обнаружила тело Грейс в бассейне. Она сразу же позвонила в полицию и только потом разбудила Питера Кэррингтона.

— Теоретически он вполне мог успеть избавиться от журнала до приезда полиции, но какой в этом был бы смысл? — спросила Краузе. — Раздобыть другой экземпляр не так уж и сложно. Не понимаю, что вы так прицепились к этому журналу.

Греко понял, что прокурор начинает терять терпение, и немедленно поднялся на ноги.

— Не смею больше отрывать вас от дел, — произнес он. — Я просто хотел удостовериться, что ничего не упустил.

— Разумеется. — Краузе тоже встала и протянула ему руку. — Мистер Греко, вы уже совершили одно маленькое чудо. Уверяю вас, мы делаем все возможное, чтобы выяснить, кто был любовником Грейс Кэррингтон. Даже если мы его найдем, его показаний будет недостаточно, чтобы признать Кэррингтона виновным в убийстве, однако это определенно дает нам весомый мотив. Чем больше мы будем знать об этой ситуации, тем выше шансы, что Питер расколется и станет сотрудничать со следствием.

«Дело не в личности ее любовника, — подумал Греко, — дело в журнале».

Он приехал сегодня в прокуратуру с одной-единственной целью: убедиться, что журнал исчез или прямо перед тем, как Грейс Кэррингтон утонула, или сразу после этого.

46

«Кей сейчас так нужна моя поддержка, а она все больше отдаляется от меня, — думала Мэгги, бесцельно слоняясь по дому. — Ну почему, почему она не послушала меня и вышла замуж за Питера Кэррингтона? Слава богу, он в тюрьме и ничего ей не сделает. Омерзительно было смотреть на видеозапись, которую полицейские сделали, когда он был задержан у дома Олторпов, и в особенности на то, как он набросился с кулаками на полицейского. Надеюсь, его упекут за решетку до конца жизни.

Уже девять утра. Кей ранняя пташка; позвоню-ка я ей. Вчера, когда я звонила, у нее были адвокаты, а потом она так и не перезвонила».

С болью в сердце думая о растущей между ними пропасти, Мэгги набрала номер сотового телефона Кей. Ответом ей были длинные гудки. «Наверное, у нее снова адвокаты, — решила Мэгги. — Позвоню-ка я на домашний». На этот раз трубку взяла Джейн Барр.

— Миссис Кэррингтон еще не вставала, — сообщила она Мэгги. — Я поднялась к ней, чтобы убедиться, что у нее все в порядке, и она сказала, что ей всю ночь нездоровилось. Адвокаты сегодня не приедут.

— Передайте ей, что хочет она того или нет, но я приеду к ужину, — решительно заявила Мэгги.

Едва она положила трубку, как в дверь позвонили. Сквозь стеклянное окошечко она увидела на крыльце двух мужчин. Заметив ее, оба продемонстрировали удостоверения следователей прокуратуры.

Мэгги нехотя открыла дверь и пригласила их войти.

— Миссис О'Нил, — учтиво начал тот, что был постарше, — нам известно, что после исчезновения Джонатана Лэнсинга вещи из его дома вы забрали себе. Скажите, пожалуйста, рабочую документацию из его офиса вы тоже перевезли сюда и, если да, она все еще находится у вас?

Мэгги представила свой захламленный чердак.

— Его одежду я раздала, — уклончиво ответила она, — а мебель поставила у себя. Она была лучше моей, и, потом, его дочь Кей стала жить со мной. Я хотела создать ей привычную обстановку.

«Может, они считают, что я незаконно присвоила себе его мебель?» — с испугом подумала она. Наверное, надо было заплатить какой-нибудь налог.

— Конечно-конечно, мы все понимаем, — заверил ее следователь помоложе. — А у вас, случайно, не осталось никаких рабочих или личных бумаг Джонатана Лэнсинга?

— Вот и Кей тоже меня об этом спрашивала. В комнате, которую он использовал вместо кабинета, у него стоял такой старый металлический шкафчик. Он сейчас лежит на чердаке на полу, а поверх него стоит мой старый диван. Кей все хотела подняться туда и взглянуть, что там внутри, но для этого придется просить кого-нибудь посильнее отодвинуть в сторону остальные вещи, чтобы можно было переместить диван на пол, а потом поставить шкаф вертикально.

— Если вы дадите согласие на осмотр содержимого этого шкафчика, мы с радостью поставим его в любое место, где миссис Кэррингтон будет удобно его разобрать. Вы можете не соглашаться, но мы хотели бы ознакомиться с содержимым.

— Не вижу в этом ничего предосудительного, — пожала плечами Мэгги.

Она повела гостей на чердак, извиняясь за беспорядок и пыль.

— Я каждый раз даю себе слово заняться чердаком и избавиться от этого хлама, — рассказывала она, а гости меж тем без малейших усилий расчистили пространство вокруг шкафчика и подняли его с пола, — но вы же знаете, как это бывает. До таких вещей руки вечно не доходят. Кей говорит, что я барахольщица, и она права.

Следователи ничего не ответили. Оба вытащили из ящика по папке с бумагами и принялись проглядывать содержимое.

Мэгги с растущим беспокойством наблюдала за ними, гадая, правильно ли поступила, позволив им подняться сюда. Наверное, надо было посоветоваться с Кей, запоздало подумала она. Ей не хотелось снова расстраивать внучку. С другой стороны, если это Питер Кэррингтон убил ее отца и эти ребята найдут здесь какие-нибудь улики, надо быть просто сумасшедшей, чтобы продолжать о нем беспокоиться.

— Взгляни-ка сюда, — сказал следователь постарше своему напарнику и протянул ему лист бумаги.

Это была копия ландшафтного эскиза с приложенной к нему запиской, адресованной Питеру Кэррингтону. Вот что написал Джонатан Лэнсинг:

Дорогой Питер!

Мне будет очень жаль, если мой проект так и останется незавершенным. Как вам, вероятно, известно, мы с вашим отцом обсуждали план благоустройства участка между изгородью и дорогой. Поскольку я больше не работаю на вашего отца и, полагаю, миссис Элейн Кэррингтон будет недовольна, если я попытаюсь связаться с ним напрямую, возможно, вы согласитесь передать ему этот эскиз. Прилагаю визитную карточку специалиста из числа моих знакомых, который мог бы провести работы в соответствии с этим планом и пожеланиями вашего отца.

Мне будет не хватать наших разговоров. Желаю вам всего наилучшего.

Джонатан Лэнсинг
Пока молодой следователь читал записку, тот, что был постарше, поглядел на Мэгги.

— Никогда не извиняйтесь за то, что вы барахольщица, миссис О'Нил, — сказал он.

47

Коннер Бэнкс сидел напротив своего клиента за столом в небольшой комнатке, предназначенной для встреч заключенных с адвокатами в тюрьме округа Берген. Из всех членов юридической команды именно его выбрали для разговора с Питером о его перспективах.

— Питер, расклад у нас такой, — сказал он. — Хорошая новость заключается в том, что, хотя вы и являетесь главным подозреваемым по делу о гибели вашей покойной жены Грейс, оно будет рассматриваться отдельно. На этом процессе будет запрещено упоминать о ее смерти, поскольку они не могут доказать ее связь с двумя другими случаями. Однако, поскольку останки Сьюзен Олторп и Джонатана Лэнсинга были обнаружены на территории вашего поместья, обвинение попытается объединить все эти дела в одно. И все же мы полагаем, что им не удастся доказать вашу вину за недостатком улик.

— Какой тут может быть недостаток улик, когда все указывает на меня? — тихо спросил Питер. — Я последний человек, который видел Сьюзен живой. Мария Вальдес покажет, что сорочки, которую я, честное слово, клал в корзину с грязным бельем, никогда там не было и что мой отец заплатил ей, чтобы она держала язык за зубами. Теперь выясняется, что отец Кей написал мне записку с планом благоустройства территории между дорогой и изгородью, где нашли тело Сьюзен. Если бы я был ее убийцей, я был бы в ужасе, потому что при исполнении этого плана ее тело неминуемо было бы обнаружено. Получается, у меня был мотив избавиться от Джонатана Лэнсинга. Нет, мне конец.

— Питер, я согласен, положение серьезное, но послушайте меня. Записку мог перехватить кто угодно. У них нет доказательств, что вы ее получили.

— Зато у них есть доказательства, что мой отец отстегнул Марии Вальдес пять тысяч долларов.

— Питер, в том, что касается сорочки, ваше слово против ее слова, и, потом, не забывайте, она сама призналась, что в прошлый раз солгала под присягой. Присяжные настороженно относятся к людям, которые меняют свои показания. А что касается чека… да, ваш отец выписал ей чек, но мы приведем на суде и другие примеры неожиданных приступов щедрости с его стороны. И продемонстрируем этим проявление сочувствия с его стороны, поскольку Мария рассказала ему об умирающей матери.

— Присяжные этому не поверят, — сказал Питер.

— Не забывайте, чтобы вас признали виновным, решение присяжных должно быть единогласным. Нам достаточно, чтобы хотя бы один из них усомнился в вашей виновности. Может, полного оправдания у нас добиться и не получится, но расстроить единодушие жюри мы сможем точно.

— Расстроить единодушие жюри. Звучит не слишком обнадеживающе.

Питер Кэррингтон в упор посмотрел на адвоката, отвел взгляд, потом с видимым усилием заставил себя вновь посмотреть ему в глаза.

— Я всегда считал, что просто не способен поднять руку на другого человека, — произнес он, тщательно подбирая слова. — То, как я поступил с тем полицейским, заставило меня понять, что это не так. Винсент Слейтер рассказывал вам, что я однажды набросился на него, когда мне было лет шестнадцать?

— Да, рассказывал.

— Что произойдет, если, несмотря на все ваши усилия, присяжные единогласно признают меня виновным?

— Обвинение будет просить для вас два последовательных пожизненных срока, и, вероятно, именно столько вам и дадут. Вы никогда не выйдете на свободу.

— Предположим, им каким-то образом удастся доказать мою причастность к гибели Грейс. Какой срок я получу в таком случае?

— Это, без сомнения, потянет на еще один пожизненный приговор. Но, Питер, доказать, что это вы убили ее, абсолютно невозможно.

— Коннер, поверьте мне. Ничего абсолютно невозможного нет. До сих пор я был совершенно уверен в собственной невиновности. Теперь у меня больше нет такой уверенности. Я знаю, что никогда сознательно не причинил бы вреда другому человеку, однако же позавчера ночью я серьезно избил того полицейского. То же самое много лет назад я сделал с Винсом. А вдруг это были не единственные два раза?

У Коннера Бэнкса пересохло во рту.

— Питер, можете не отвечать на следующий вопрос, а если все-таки решите ответить, предварительно хорошо подумайте. Вы действительно полагаете, что в измененном состоянии сознания могли убить Сьюзен Олторп и Джонатана Лэнсинга?

— Я не знаю. Позавчера ночью мне казалось, что я ищу тело Сьюзен на лужайке перед домом ее родителей. Я должен был убедиться, что она мертва. Был ли это сон, или я заново переживал то, что произошло когда-то на самом деле? Не знаю.

Такое выражение, какое было сейчас у Кэррингтона, Бэнксу доводилось видеть на лицах других своих подзащитных — людей, которые знали, что почти наверняка получат пожизненный срок.

— Это еще не все, — севшим голосом продолжал Питер, запинаясь. — Кей не рассказывала вам, что в первую ночь после того, как мы вернулись из нашего свадебного путешествия, она видела, как я во сне подошел к бассейну и сунул руку в бассейн, под покрытие?

— Нет, не рассказывала.

— Опять же, возможно, это был всего лишь дурной сон, а возможно, я заново проигрывал то, что имело место на самом деле. Я не знаю.

— Питер, на суде об этом не будет ни слова. Мы будем строить защиту на принципе недостатка улик.

— Оставьте свои улики себе. Я хочу, чтобы моя защита строилась на том, что, если я и совершил эти преступления, я действовал в состоянии лунатизма и не отдавал себе отчета в том, что делаю.

Бэнкс в изумлении воззрился на него.

— Нет! Ни в коем случае! С такой стратегией защиты у вас нет ни малейшего шанса. С таким же успехом вы можете сами принести прокурору свою голову на блюдечке с голубой каемочкой.

— А я говорю, что у меня нет ни малейшего шанса с такой стратегией защиты, которую планируете вы. Да если бы и был, попробуйте встать на мое место. За моим процессом будет следить масса народу. Это возможность заставить мир понять, что, если тебе не повезло родиться лунатиком и в бессознательном состоянии совершить преступление, ты не должен за него отвечать.

— Вы серьезно?

— Серьезнее не бывает. Я попросил Винса посмотреть статистику. По британским и канадским законам преступление, совершенное лунатиком во сне, считается совершенным в болезненном состоянии психики. Согласно законодательствам этих стран, человек виновен лишь тогда, когда преступает закон сознательно. Если во время совершения преступления он не отдает себе отчета в своих действиях и совершает их бессознательно, по закону возможна защита ссылкой на бессознательное состояние.

— Послушайте меня, Питер. Может быть, законы Великобритании и Канады такое допускают, но здесь это не пройдет. Выходить в суд с такой линией защиты — гиблое дело. У нас в стране два человека отбывают наказания за убийство близких в состоянии лунатизма. Один до смерти забил жену, а потом сбросил ее тело в бассейн. Другой уселся в машину и поехал к родителям жены. Он хорошо к ним относился, но у него были неприятности на работе. Он зверски избил тестя, а тещу зарезал. В себя он пришел по дороге домой, отправился прямиком в ближайший полицейский участок и заявил, что, должно быть, произошло нечто ужасное, потому что он весь в крови и смутно припоминает какое-то женское лицо.

— Винс рассказывал мне об этих случаях, Коннер. Не забывайте, я с двадцати лет живу с клеймом «подозреваемого номер один». Даже если меня оправдают, ко мне все равно будут относиться как к парии, которому удалось перехитрить систему и выйти сухим из воды. Я не могу больше так жить. Если вы откажетесь защищать меня на этом основании, я найду того, кто согласится.

Наступило долгое молчание, потом Бэнкс спросил:

— А с Кей вы об этом говорили?

— Да, говорил.

— Значит, она согласилась?

— Да, хотя и неохотно. Кроме того, она согласилась еще на одно условие.

— Что за условие?

— Я позволю ей находиться рядом со мной на протяжении судебного процесса. Но после того как меня признают виновным, а я полагаю, что так, скорее всего, и будет, она должна будет развестись со мной и начать новую жизнь. Если бы она не согласилась, я не позволил бы ей больше навещать меня в тюрьме.

48

Быть может, это покажется безумием, но через день или два я стала радоваться тому, что по ночам остаюсь одна. Раз Питер не может быть со мной, значит, я лучше буду спать в одиночестве. В присутствии Джейн и Гэри Барр мне почему-то становилось не по себе. Джейн буквально душила меня своей заботой. Я понимала, что ее беспокоит мое отвратительное самочувствие, но мне все равно не хотелось чувствовать себя насекомым, которого рассматривают под микроскопом.

После визита следователей Мэгги примчалась ко мне вся в слезах, твердя, что никогда не позволила бы им подняться на чердак, если бы думала, что это расстроит меня. Я слишком многим ей обязана и слишком сильно ее люблю, поэтому не стала еще больше растравлять ее раны. Как объяснили мне адвокаты, хотя письмо моего отца и было адресовано Питеру, следствие не обладало никакими доказательствами того, что оно не попало в руки кому-то другому. Во время обыска в доме в отцовских бумагах обнаружилась еще одна копия плана благоустройства.

Мне удалось убедить Мэгги, что я вовсе ее не избегаю, и объяснить, почему я не могу позволить ей жить со мной. В конце концов она согласилась, что ей удобнее в своем собственном доме, в привычном уютном кресле, в своей постели. Я заверила ее, что мне здесь ничто не угрожает: охранники круглосуточно дежурили у ворот и патрулировали территорию поместья. Упоминать о том, что Питер в тюрьме и потому опасаться за мою безопасность у нее нет никаких оснований, я не стала.

Навещать Питера в тюрьме было мучительно. Он настолько вбил себе в голову, будто виновен в гибели Сьюзен и моего отца, что его заинтересованность в собственной защите начала сменяться странной беспристрастностью. Большое жюри присяжных постановило, что он должен предстать перед судом по обвинению в обоих убийствах, и первое заседание было назначено на октябрь.

Адвокаты, главным образом Коннер Бэнкс, постоянно встречались с ним в тюрьме, так что мы с ним стали видеться реже.Мне начали звонить люди, с которыми я работала в библиотеке, и просто друзья, здешние и манхэттенские. Они так боялись ненароком задеть меня, были полны сочувствия и одновременно смущения, не знали, что сказать.

«Мне так жать твоего отца. Я пришла бы на похороны, если бы знала, где они состоятся…»

«Кей, если я чем-то могу тебе помочь, ну, может быть, вдруг тебе хочется сходить с кем-то поужинать или в кино…»

Я понимала всех этих достойных людей: на их месте кто угодно пришел бы в замешательство. С одной стороны, я была миссис Питер Кэррингтон, женой одного из самых богатых людей страны, а с другой стороны, я была миссис Питер Кэррингтон, женой человека, который совершил двойное, если не тройное убийство.

Я отменила все свои встречи. В такой ситуации даже самый обычный обед не принес бы никому ничего, кроме неловкости. Но вот если мне с кем-то и хотелось встретиться, так это с Гленном. Когда он позвонил мне, голос его звучал совершенно обыденно, без всякой натянутости.

— Кей, тебе сейчас, должно быть, страшно тяжело, — сказал он.

И на этот раз я опять рада была его слышать.

— Да, это так, — не стала я кривить душой.

— Кей, может, это и звучит по-дурацки, но я все время пытался понять, чего на твоем месте хотелось бы мне. И понял.

— И что же это?

— Поужинать со старым приятелем вроде меня. Послушай, я понимаю, что никогда не был для тебя кем-то большим, так что не волнуйся. Ну, что скажешь?

Он говорил искренне. Гленн знал, что никогда не был тем, кто мне нужен. Да и я, честно говоря, не была той, кто нужна ему. Я с радостью сходила бы с ним куда-нибудь поужинать, но, с другой стороны, не представляла себе, что испытала бы на месте Питера, прочитав в газетах, что его видели в ресторане в обществе его прежней подружки.

— Гленн, это очень заманчивое предложение, но я не могу, — сказала я, а потом, к собственному изумлению, добавила: — По крайней мере, пока.

Когда я начала верить, что Питер прав и что в измененном состоянии сознания он действительно совершил все те преступления, в которых его обвиняли? Ну, раз уж он сам верит в это, принялась уговаривать я себя, как я могу думать иначе? И разумеется, от этой мысли мне стало больно.

Я принялась представлять себе моего отца в последние несколько недель жизни. Со своим всегдашним стремлением все и всегда доводить до совершенства он мечтал увидеть свой план благоустройства поместья воплощенным полностью, пусть даже и не мог сам доделать эту работу.

Судя по результатам судебно-медицинской экспертизы, его ударили по голове с такой силой, что в черепе образовалась вмятина. Неужели это Питер нанес ему удар каким-то тяжелым предметом?

Потом меня захватили детские воспоминания, воспоминания, которые я всегда старалась подавить, потому что считала, что отец бросил меня.

…Вот мы с ним воскресным утром после церкви идем в парк Ван-Сон кататься на пони.

…Вот мы вдвоем кулинарничаем на нашей кухоньке и он рассказывает мне, что Мэгги никогда не умела готовить, и потому мама волей-неволей вынуждена была освоить рецепты из кулинарной книги. «Мэгги до сих пор не умеет готовить, папа», — подумала я.

…Записка, которую он написал Питеру. «Мне будет не хватать наших разговоров. Желаю вам всего самого доброго».

…Тот день, когда я пробралась в особняк Кэррингтонов и поднялась в часовню.

Оставшись в доме одна, я начала ходить в часовню чуть ли не каждый день. За эти годы она совсем не изменилась. Облупленная статуя Девы Марии стояла на месте, как и стол, который, должно быть, когда-то служил алтарем, и два ряда скамей. Я принесла туда новую электрическую свечу и поставила ее перед статуей. Я могла просидеть там десять или пятнадцать минут, то молясь, то вспоминая короткую перепалку, свидетельницей которой я невольно стала в тот день, двадцать два с половиной года назад.

Именно там у меня зародилась одна мысль. Мне никогда не приходило в голову, что, возможно, Сьюзен Олторп и была той самой женщиной, которая просила денег у неизвестного мужчины. Она ведь была из состоятельной семьи. Я не раз читала, что у нее был собственный трастовый фонд, и немалых размеров.

Но вдруг это все же была Сьюзен? А кто тогда был тот мужчина, который рявкнул: «Эта песня мне знакома»? После того как она ушла из часовни, мужчина принялся насвистывать мотив этой песни. Хотя я тогда была совсем ребенком, я поняла, что он очень зол.

Именно в часовне в моей душе шелохнулась отчаянная надежда, надежда на то, что, возможно, мне удастся найти другое решение, благодаря которому можно будет распутать преступления, в которых обвиняли Питера.

Я боялась даже намекнуть Питеру о своих изысканиях. Если он поверит мне и решит, что совершенно невиновен, следующая же его мысль будет о том, что виновный может до сих пор быть где-то поблизости. И начнет беспокоиться обо мне.

Пока что, хотя он активно участвовал в подготовке линии защиты, я видела, что адвокаты убедили его, что рассчитывать на оправдательный приговор ему не стоит. Когда я приходила навестить его, он принимался твердить, чтобы я куда-нибудь уехала и потихоньку развелась с ним.

— Кей, в каком-то смысле ты точно так же лишена свободы, как и я, — говорил он. — Я прекрасно знаю, что ты не можешь никуда выйти без того, чтобы люди не начали тыкать в тебя пальцами и перешептываться.

Сердце у меня разрывалось от любви к нему. Сидя в тесной тюремной камере, он волновался, что я заперта в особняке. Я напомнила ему, что мы с ним заключили соглашение. Я получила право навещать его в тюрьме и присутствовать на суде.

— Пожалуйста, давай не будем портить те минуты, которые можем провести вместе, разговорами о том, чтобы я ушла от тебя, — отвечала я ему.

Исполнять свою часть соглашения я, разумеется, не собиралась. Я знала, что, если Питера осудят, я никогда не разведусь с ним, не брошу его и не прекращу верить в его невиновность.

Однако он упорно не желал оставить эту тему в покое.

— Пожалуйста, Кей, прошу тебя, брось меня и живи своей жизнью, — сказал он мне, когда я пришла навестить его в конце февраля.

Я собиралась рассказать ему одну вещь, о которой знала уже несколько дней, но не решила пока, когда лучше открыть ему все. Но в этот миг я поняла, что лучшего момента я не выберу все равно, что вот сейчас и есть самый правильный момент.

— Я и живу своей жизнью, Питер, — сообщила я. — Я собираюсь родить тебе ребенка.

49

Благодаря своей работе Пэт Дженнингс, скромная секретарша из картинной галереи Уокера, стала почти что знаменитостью. Теперь, когда Питера Кэррингтона не только обвинили в убийстве, но и арестовали за попытку сбежать из-под залога и нападение на полицейского, все ее подружки жаждали услышать подробности, которые она могла рассказать им о каждом члене семейства Кэррингтонов.

Пэт, впрочем, подробностями не делилась ни с кем, кроме Триш, с которой они были лучшими подругами вот уже двадцать лет. В колледже их поселили в одну комнату в общежитии, и они были в восторге от собственной находчивости, когда каждая изобрела свою вариацию их общего имени — Патриция.

Теперь Триш трудилась в дирекции фешенебельного универмага «Бергдорф Гудмен», расположенного на углу Пятой авеню и 57-й улицы, всего в одном квартале от галереи. Раз в неделю подруги вырывались пообедать вместе, и Пэт под строгим секретом пересказывала Триш все слухи, которые до нее доходили.

Она поделилась с подругой своими подозрениями, что Ричард Уокер крутит шашни с очередной молоденькой художницей, Джиной Блэк.

— Он закатил в ее честь вечеринку с коктейлями, но народу собралось не слишком густо. Она частенько заходит в галерею, и сразу видно, он совершенно вскружил ей голову. Жаль мне ее: ничего путного у них все равно не выйдет. Его достаточно только послушать, и сразу понимаешь, что он всю жизнь подружек менял как перчатки. Даже женат дважды был, и оба раза чуть ли не сразу же развелся. Конечно, какой жене понравится, когда муж ухлестывает за каждой юбкой и спускает все деньги на скачках.

На следующей неделе Пэт перемывала кости Элейн Кэррингтон.

— Ричард рассказывал, что его мамочка большую часть времени живет в своей нью-йоркской квартире. Она считает, что новая жена Питера Кэррингтона, Кей, не хочет, чтобы она появлялась в особняке без приглашения, и это ее задевает.

Да и сам Ричард тоже не слишком часто бывает в Нью-Джерси, — продолжала она. — Он сказал мне, что понимает, как нелегко сейчас приходится Кей, ведь она знает, что, по всей вероятности, ее муж убил ее отца, пусть даже сам и не помнит этого. Ричард говорит, наверное, все получилось, как с тем полицейским, на которого Питер набросился с кулаками. Ну что тут говорить, мы обе видели ту запись по телевизору. Сразу видно, что Питер Кэррингтон там абсолютно не в себе. Просто кошмар.

— Да уж, — согласилась Триш. — Надо же, какое невезение: выйти замуж за мужика с кучей денег и обнаружить, что он псих. А как там у Ричарда на личном фронте, никого новенького, кроме той художницы, не наклевывается?

— Ну, есть кое-кто, только я не уверена, что она новенькая. Звонит тут ему одна, небось из бывших. Такая Александра Ллойд.

— Александра Ллойд? Красивое имя, — заметила Триш. — Если только оно не выдуманное. Может, она из шоу-бизнеса. Ты ее когда-нибудь видела?

— Нет. Я думаю, она художница. Как бы там ни было, он от нее прячется.

Три дня спустя Пэт, не в силах дождаться следующей недели, сама позвонила Триш.

— Ричард допрыгался, — зашептала она в трубку. — Проигрался в пух и прах. Сегодня утром к нему прикатила его мамочка. Когда я пришла на работу, они сидели у него в кабинете за закрытыми дверями, и что там творилось! Он твердил ей, что обязательно должен заплатить, а она орала, что у нее нет денег. Тогда он завопил что-то в том духе, что она прекрасно знает, где их взять, а она закричала: «Ричард, не заставляй меня разыгрывать эту карту!»

— Интересно, о чем это она говорила? — ахнула Триш.

— Представления не имею, — призналась Пэт, — но очень хотела бы узнать. Если я что-нибудь выясню, то сразу же позвоню тебе.

50

Сиделка, встретившая Николаса Греко на пороге спальни Глэдис Олторп, предупредила его, чтобы не засиживался слишком долго.

— Она совсем слаба, — сказала ему женщина. — Ей тяжело говорить.

Его бывшая клиентка лежала на больничной кровати, которую установили рядом с ее обычной широкой постелью. Руки ее покоились поверх одеяла, и Греко отметил, что на пальце у нее нет обручального кольца, которое она всегда носила не снимая.

«Она слишком похудела и кольцо перестало держаться на пальце или это последний протест против мужа?» — подумал Греко.

Глаза пожилой женщины были закрыты, но она открыла их, едва Греко приблизился к постели. Губы шевельнулись, но ее голос, когда она поздоровалась с ним, был еле слышен.

Греко перешел прямо к делу.

— Миссис Олторп, я не хотел вас беспокоить, но есть один момент, который мне нужно прояснить. Не исключено, что это даже имеет отношение к человеку, который, возможно, помогал Питеру Кэррингтону прятать тело Сьюзен.

— Я слышала полицейские сирены той ночью, когда его задержали здесь. Я заставила сиделку подвести меня к окну и видела, как его затолкали в машину… и… и…

Грудь Глэдис Олторп судорожно заколыхалась: ей не хватало воздуха.

К ним немедленно подскочила сиделка.

— Миссис Олторп, пожалуйста, не пытайтесь разговаривать. Просто дышите медленно.

«Не надо мне было сюда приезжать», — подумал Греко.

Он накрыл исхудавшую руку умирающей своей ладонью.

— Простите меня, пожалуйста. Я был не прав, что потревожил вас, миссис Олторп.

— Не уходите. Вы пришли по делу. Расскажите мне.

Греко понимал, что лучше всего говорить начистоту.

— Я очень хотел бы узнать имена лучших подруг вашей дочери, с которыми она вместе ездила на вечеринки, когда посол Олторп отправлял их с шофером.

Если эта просьба и удивила Глэдис Олторп, она не подала виду.

— У нее были три подруги. Они со Сьюзен вместе ходили в школу имени Элизабет Морроу.

Теперь женщина говорила совсем медленно, после каждого слова надолго умолкая, чтобы отдышаться.

— Самой близкой подругой Сьюзен была Сара Кеннеди. Она вышла замуж за Стюарта Норта. Двух других звали Верни Бауэр и Линор Салем. Боюсь, я не смогу…

Она вздохнула и прикрыла глаза.

— Мистер Греко, боюсь, я не могу разрешить вам задавать ваши вопросы дальше, — твердо произнесла сиделка.

Сьюзен сейчас было бы всего сорок, подумал Греко. Значит, ее подругам должно быть примерно столько же, плюс-минус год-два, а их родителям — от шестидесяти до семидесяти с чем-то. Он хотел узнать у матери Сьюзен, не переехали ли они куда-нибудь, но вместо этого коротко кивнул сиделке и двинулся к выходу. И тут Сьюзен Олторп снова открыла глаза.

— Все девочки были на похоронах Сьюзен, — произнесла она. Губы ее дрогнули в слабом подобии улыбки. — Когда-то они называли себя четырьмя мушкетершами…

— Значит, они до сих пор живут где-то поблизости? — быстро спросил Греко.

— Только Сара. Когда она вышла замуж за Стюарта, они купили соседний дом. Они до сих пор там живут.

Выходя из дома Олторпов, Греко подумал, что, скорее всего, никогда больше не увидит Глэдис. С одной стороны, он корил себя за то, что отнял у нее эти пусть всего несколько, но последних минут. С другой стороны, чем дальше, тем сильнее грыз его червячок беспокойства, слишком уж аккуратно все укладывалось в общую картинку, и это наводило его на мысль, что самым важным частям головоломки еще только предстоит встать на свои места.

Ему не давали покоя некоторые обстоятельства, не вязавшиеся друг с другом. Он пришел к заключению, что кто-то должен был помочь Питеру Кэррингтону спрятать где-то тело Сьюзен до тех пор, пока полицейские не обыскали поместье с собаками.

А если Питер и в самом деле убил Джонатана Лэнсинга, кто-то должен был приехать вместе с ним на берег Гудзона, где он оставил машину Лэнсинга.

Да и номер журнала «Пипл», который лежал на столике в ночь гибели Грейс Кэррингтон, пропал не просто так. Греко подумал, что знает, как все могло быть. Нэнси Хаммонд видела, как Грейс вырывала из журнала страницу. Ее муж Джеффри утверждал, что ничего такого не заметил. Нэнси Хаммонд заявила, что внимание всех остальных гостей было занято Питером, который неожиданно вернулся домой. Она считает, что единственная видела, как Грейс вырвала из журнала страницу и сунула ее в карман.

Может, тот, кто потом забрал этот журнал, полагал, что та страница до сих пор на месте?

Если так, это многое объясняло.

Впрочем, тогда возникал еще один вопрос. Питер Кэррингтон ничего не знал о журнале. Все они: Элейн, ее сын Ричард, Винсент Слейтер и Хаммонды — в один голос утверждали, что, забрав у Грейс стакан со спиртным и отругав ее, Питер направился прямиком наверх.

Греко взглянул на часы; было уже пять вечера. Он вытащил сотовый телефон и набрал номер справочной службы. К счастью, вопреки его опасениям, номер телефона Стюарта и Сары Норт оказался указан в базе. В трубке послышался механический голос: «Производится набор номера 201-555-1570. Если вы хотите оставить сообщение…»

Трубку в доме Нортов сняли со второго гудка. Ответил приветливый женский голос. Греко торопливо представился и пояснил, что только что от Глэдис Олторп.

— Меня наняли повторно расследовать обстоятельства гибели Сьюзен. Вы Сара Кеннеди Норт? — спросил он.

— Да, это я. А вы, должно быть, тот самый детектив, который разыскал горничную. Посол рассказывал нам о вас.

— Возможно, моя просьба покажется вам неуместной, но я сейчас в машине перед домом Олторпов. Я знаю, что вы живете по соседству. Вы разрешите мне зайти к вам на несколько минут? Миссис Олторп сказала, что вы были лучшей подругой Сьюзен. Я очень хотел бы задать вам несколько вопросов о ней.

— Я действительно была ее лучшей подругой. Конечно заходите. Наш дом справа от дома Олторпов.

Три минуты спустя Николас Греко шагал по дорожке, ведущей к дому Нортов. Сара Норт уже ждала его, приоткрыв дверь.

Она оказалась похожей на спортсменку высокой женщиной с широко расставленными глазами и темно-рыжими волосами. На ней были простой свитер и джинсы. Ее приветливая улыбка, когда она пригласила его в небольшой кабинет, примыкавший к прихожей, казалась искренней. Дом, насколько Греко успел составить о нем впечатление, был обставлен дорого и со вкусом.

— Муж приезжает с работы не раньше половины седьмого, — пояснила Норт, усаживаясь на диван и указывая Греко на ближнее к нему кресло. — Он работает на Манхэттене и упорно желает ездить отсюда туда. В час пик, сами понимаете, на дорогу может уйти сколько угодно.

— Насколько мне известно, в начале двадцатого столетия Энглвуд считался спальней Уолл-стрит.

— Так оно и было и в некоторой степени остается до сих пор. Как дела у миссис Олторп?

— Боюсь, неважно. Миссис Норт, я отыскал горничную, показания которой могут помочь отправить Питера Кэррингтона за решетку, но я не удовлетворен. Некоторые факты не вяжутся друг с другом, и я пришел к выводу, что у него должен был быть сообщник. Меня интересует последний год перед смертью Сьюзен. Насколько мне известно, ее отец нанял шофера, в чьи обязанности входило возить ее и ее друзей. Но разве вы все не были достаточно взрослыми, чтобы самостоятельно водить машину?

— Конечно были, но если мы собирались на вечеринку куда-то далеко, посол настаивал, чтобы Сьюзен вез шофер. Мои родители, разумеется, были только «за». Они не хотели, чтобы мы ездили в компании с юнцами, с которых вполне сталось бы пропустить стаканчик-другой, а потом по пути домой устроить гонки. Разумеется, большую часть времени мы все находились в колледже и посол не мог контролировать, чем мы там занимаемся. Но дома все обстояло именно так.

— И все же в тот вечер, когда Кэррингтоны давали ужин, он позволил, чтобы Сьюзен отвез домой Питер Кэррингтон.

— Он любил Питера. И доверял ему. Питер был не такой, как все. Летом, когда мы все торчали в клубе, играли в теннис или в гольф, Питер в костюме с галстуком находился в офисе вместе со своим отцом.

— Значит, когда вас возил шофер, в машине помимо вас со Сьюзен были еще две девушки?

— Да. Сьюзен садилась на переднее сиденье рядом с Гэри, а мы с Верни и Линор ехали сзади.

— Гэри? — переспросил Греко.

Он не хотел, чтобы Сара Норт заподозрила, будто за сведениями именно об этом человеке он и пришел.

— Гэри Барр. Олторпы приглашали их с женой, когда звали кого-нибудь к обеду или к ужину. Он и вел машину, когда мы куда-нибудь ехали.

— Как он себя вел? По-дружески?

— Ну да. Сьюзен называла его приятелем.

— А вы не допускаете, что между ними могли сложиться… — Греко поколебался, — романтические отношения? Не могла Сьюзен, как это называли в мои времена, запасть на него?

— На Гэри?! Нет, это совершенно исключено. Она говорила, что ей с ним хорошо, но имела в виду безопасность, надежность.

— Миссис Норт, надеюсь, вы понимаете, что я задаю вам все эти вопросы, на которые вы, как подруга Сьюзен, вполне можете не захотеть отвечать, не из праздного любопытства. Но я просто-напросто не удовлетворен. Я полагаю, что Питер Кэррингтон не мог избавиться от тела Сьюзен без посторонней помощи. Вы можете рассказать мне о Сьюзен что-нибудь такое, что помогло бы мне понять, почему она той ночью ушла из дома после того, как сказала родителям, что вернулась?

— Я двадцать два года ломаю себе голову, пытаясь найти ответ на этот вопрос, — честно призналась Сара Норт. — Мне не верится, что Питер мог подбить ее на обман родителей. Вообще говоря, до той ночи, когда полиция задержала его во дворе у Олторпов, я сомневалась в его виновности. Но в ту ночь мы накинули халаты и выскочили на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. Я видела полицейского, которого он избил. Бедняге досталось не на шутку. Возможно, примерно то же самое произошло, если он что-то сделал со Сьюзен во сне.

— Вы были на той вечеринке в доме Кэррингтонов?

— Мы все там были.

— И долго вы там оставались?

— До двенадцати тридцати или без четверти часа. Мне велели быть дома не позже часа.

— Но Сьюзен в тот вечер была Золушкой. Ей было сказано вернуться к полуночи.

— За ужином я заметила, что отец страшно зол на нее. Думаю, у него просто было дурное настроение.

— Почему?

— Не знаю.

— Сьюзен такое отношение отца расстроило?

— Да. Она вообще весь вечер была сама не своя. Хотя, конечно, чтобы заметить это, следовало хорошо ее знать.

— Посол — человек очень вспыльчивый, да, миссис Норт?

— В детстве мы называли его крикломатом. Он вечно кричал на Сьюзен и ее братьев. Неприятный тип.

— Вы никогда не задавались вопросом, как бы он поступил, если бы увидел, что Сьюзен тайком уходит из дома?

— Наверное, он бы ее убил. Нет, — спохватилась Сара Норт, — я, конечно, не в буквальном смысле.

— Ну разумеется, — кивнул Греко и поднялся, собираясь уходить. — Вы были очень добры. Можно позвонить вам, если у меня возникнут еще какие-нибудь вопросы?

— Конечно. Думаю, нам всем не будет покоя, пока мы не узнаем правду о смерти Сьюзен и ее отца.

— Ее отца?! Вы хотите сказать, отца миссис Кэррингтон?

— Ну да. — На лице Сары Норт отразилось смятение. — Мистер Греко, Кей Кэррингтон приходила ко мне. И задавала примерно те же вопросы, какие задавали вы. Я обещала ей никому не говорить, что она была здесь.

— Даю вам слово, что об этом никто не узнает, миссис Норт.

По пути обратно к машине Николас Греко поймал себя на том, что ему очень не по себе. Ему не давали покоя два вопроса, которые он всегда задавал себе в процессе расследования дела: «А если?» и «А вдруг?».

А если Питер Кэррингтон абсолютно не причастен ни к одной из этих трех смертей?

А вдруг это кто-то другой, кто-то близкий к семье Кэррингтонов, настоящий убийца? Что предпримет этот кто-то, если узнает, что молодая жена Питера Кэррингтона задает вопросы, благодаря которым правда может всплыть наружу?

«Может, Кей Кэррингтон и откажется со мной разговаривать, но я с ней увижусь, — решил Греко, усаживаясь в машину. — Ее необходимо предупредить».

51

Сообщение о том, что я жду ребенка, обрадовало и огорчило Питера одновременно.

— Это чудесно, Кей, но тебе теперь нужно больше отдыхать. Постоянное напряжение, в котором ты находишься, может повредить и тебе, и малышу. О господи, ну почему все так вышло? Почему я не могу быть дома вместе с тобой и заботиться о тебе?

Кроме того, он решил, что избранная им линия защиты поможет объяснить нашему ребенку про его отца.

— Кей, когда наш малыш станет постарше, я хочу, чтобы он или она понял, что все преступления, в которых я, возможно, виновен, были совершены, когда я абсолютно себя не контролировал.

Он принялся наседать на адвокатов с требованием подать ходатайство, чтобы его обследовали в центре изучения нарушений сна. Он хотел получить документальное подтверждение тому, что он в самом деле склонен к приступам лунатизма и что в таком состоянии он не отдает себе отчета в своих действиях.

Этот вопрос стал яблоком раздора между ним и его защитниками.

— Объявить на открытом судебном заседании, что вы при защите намерены ссылаться на свой лунатизм, — все равно что требовать оправдания на основании невменяемости, — попытался урезонить Питера Коннер Бэнкс. — С таким же успехом вы можете пойти кричать на каждом углу, что вы виновны. «Да, я это сделал, но я могу все объяснить».

— Подавайте ходатайство, — требовал Питер.

Это означало необходимость в очередной раз предстать перед судьей Смитом. Когда моего мужа снова ввели в зал суда, скованного по рукам и ногам, я положила ладонь на живот, пытаясь найти утешение в крошечном существе, растущем внутри меня.

Прения открыл Коннер Бэнкс.

— Ваша честь, — обратился он к судье, — я понимаю, что дело, которое мы рассматриваем, выходит за рамки обыденности, и не отрицаю того, что мистер Кэррингтон покинул пределы своего поместья, что формально является нарушением условий, на которых он был выпущен под залог.

Винсент Слейтер сидел рядом со мной; я знала, что он был против подачи ходатайства.

— Однако же, ваша честь, — продолжал Бэнкс, — даже в полицейском отчете недвусмысленно отражено, что при задержании Питер Кэррингтон пребывал в ошеломленном состоянии. Последующие проверки не выявили в его организме никаких следов алкоголя или наркотических веществ. Для избранной нами линии защиты необходимо, чтобы мистера Кэррингтона надлежащим образом обследовали в клинике по изучению нарушений сна при больнице Пэскак-Вэлли. Для этого ему потребуется провести в клинике одну ночь; за это время будет проведен мониторинг структуры сна.

— «Для избранной нами линии защиты», — прошептал Винсент мне на ухо. — Завтра же эти слова будут во всех газетах.

— Мы настоятельно просим вашу честь разрешить провести это обследование и выражаем готовность внести залог в сумме двадцати пяти миллионов долларов в случае, если такое разрешение будет получено. Мы сознаем, что в обязанности шерифа не входит конвоирование заключенных в подобных случаях, поэтому готовы возместить государству затраты на оплату рабочего времени полицейских, которые будут охранять его. Кроме того, мы готовы заключить договор с частной охранной фирмой, в штате которой работают вышедшие в отставку полицейские. Они задержат мистера Кэррингтона в случае попытки к бегству, которой, заверяю вас, не произойдет. Ваша честь, каждые пять человек из тысячи страдают лунатизмом. Обычные люди не осознают потенциальную опасность, которую такой человек представляет для самого себя и для окружающих. Думаю, не многим в этом зале известно о том, что лунатиков не допускают к службе в Вооруженных силах США. Это делается из опасения, что они могут причинить вред как себе, так и окружающим, поскольку имеют доступ к оружию и транспортным средствам и в состоянии лунатизма не отдают себе отчет в своих действиях.

На последних словах Коннер Бэнкс возвысил голос и произнес их особенно твердо. Когда он после непродолжительной паузы заговорил вновь, голос его звучал тише.

— Позвольте Питеру Кэррингтону раз и навсегда установить, что это электрическая активность его мозга сделала его жертвой лунатизма. Дайте ему этот шанс.

Лицо судьи Смита было непроницаемо. Я не знала, чего ожидать. Но чувства Питера были мне ясны: он был доволен. Он заявил о своей позиции вслух. Сделал первый шаг к тому, чтобы защищать себя в прессе.

Бэнкс и Маркинсон явно волновались. В перерыве, который объявили после того, как ходатайство было подано, они подошли поговорить со мной.

— Судья не удовлетворит наше прошение, а мы уже раскрыли свои карты. В этом зале нет ни одного человека, который не считал бы, что это просто защита ссылкой на невменяемость на новый лад.

Вернулся судья. Начал он с признания в том, что за два десятка лет на посту судьи по уголовным делам ему ни разу еще не приходилось иметь дело с ходатайством, отягощенным подобными обстоятельствами. Хотя обвинение опасалось возможности побега, прокурор не стала оспаривать полицейский рапорт, в котором было отмечено, что мистер Кэррингтон в момент задержания перед домом Олторпов находился в полубессознательном состоянии. Судья сказал, что при условии постоянного нахождения при обвиняемом члена адвокатской команды и частных охранников, готовых задержать Питера при малейшей попытке к бегству, ему разрешается двадцатичетырехчасовое пребывание в центре по изучению нарушений сна.

Питер расценил решение судьи как свою победу. Адвокаты так не считали. Я понимала, что даже если эксперты подтвердят наличие у Питера склонности к лунатизму, это не изменит вердикт присяжных. Так что в этом смысле говорить о победе нельзя.

Мне хотелось переговорить с Бэнксом и Маркинсоном, и после того, как заседание было окончено, я попросила их подъехать ко мне домой. И снова мне позволили навестить Питера в камере для подсудимых, пока его не увезли.

— Я знаю, ты думаешь, это пиррова победа, Кей, — сказал он.

— Нас устроит только одна победа, Питер, — горячо ответила я ему. — Мы хотим, чтобы ты вернулся домой. Так оно и будет.

— Ох, милая, ты у меня прямо как Жанна д'Арк. Только меча не хватает.

На миг лицо Питера озарила нежная улыбка, и он сразу же превратился в того Питера, каким я помнила его в наш медовый месяц.

Мне так хотелось рассказать ему, что я по крупицам восстанавливаю заново обстоятельства, окружавшие гибель Сьюзен и моего отца, исходя из предположения, что именно разговор неизвестного мужчины со Сьюзен я невольно подслушала в тот роковой день в часовне. Но я понимала, что, высказанные вслух, эти мысли приведут к обратному эффекту: Питер лишь начнет беспокоиться обо мне.

Вместо этого я сказала ему, что все свободное время провожу на третьем этаже особняка.

— Питер, эти комнаты — более изысканный вариант чердака в доме у Мэгги, — сказала я. — Кто из твоих родственников коллекционировал картины?

— Наверное, это была моя бабка, хотя и прабабка тоже приложила к этому руку. Все сколько-нибудь стоящие полотна развешаны по стенам внизу. Отец давным-давно оценил всю коллекцию.

— А кто собирал фарфор? Там его просто уйма.

— Большую часть приобрела моя прабабка.

— Там есть совершенно роскошный сервиз из лиможского фарфора. Он так и стоит в ящике. Я распаковала несколько предметов. Красота изумительная. Я хочу, чтобы это был наш парадный обеденный сервиз.

В дверях появился конвойный.

— Миссис Кэррингтон.

— Да-да. — Я взглянула на Питера. — Разумеется, если он тебе не понравится, найдем какой-нибудь еще. Там есть из чего выбрать.

Когда я проходила мимо конвойного, он проводил меня сочувственным взглядом. С таким же успехом он мог бы прокричать во все горло: «Глупышка, ему светит есть с этого фарфора не больше, чем мне». Жаль, он не произнес этого вслух. Я пообещала бы ему пригласить его на праздничный обед в честь возвращения Питера домой.

Когда Винсент высадил меня у особняка, Коннер Бэнкс и Уолтер Маркинсон уже ждали меня внутри. Сам Винс в качестве представителя Питера должен был присутствовать на собрании совета директоров «Кэррингтон энтерпрайзис», которое должно было состояться ближе к вечеру. Теперь Питер именовал Винсента Слейтера не иначе как «мои глаза и уши». Права голоса он, разумеется, не имел, зато держал Питера в курсе всего, что происходило в его разветвленной корпорации.

Джейн Барр, как обычно, провела адвокатов в столовую, где я их и нашла. Я решила поделиться с ними своей крепнущей уверенностью в том, что Сьюзен, возможно, и была той самой женщиной, которую я подслушала в часовне двадцать два года назад.

Они ничего не знали о той моей детской проделке, однако, когда я обо всем рассказала, их реакция ошеломила меня. Они пришли в ужас.

— Кей, вы сами понимаете, что говорите? — спросил Бэнкс.

— Я говорю, что, возможно, в тот день слышала в часовне Сьюзен и что она, вероятно, шантажировала кого-то.

— А вам не пришло в голову, что она могла шантажировать вашего мужа? — рявкнул Маркинсон. — Вы представляете, что может сделать с этой информацией прокурор?

— О чем вы? — с искренним недоумением спросила я.

— Мы о том, — мрачно произнес Коннер Бэнкс, — что, если ваше предположение верно, вы только что огласили мотив для Питера убить Сьюзен.

— Вы когда-нибудь рассказывали Питеру, что пробрались в часовню и подслушали тот разговор? — спросил Маркинсон.

— Да, рассказывала. А что?

— Когда это было, Кей? — насел на меня Бэнкс.

У меня возникло такое чувство, будто я нахожусь под перекрестным допросом двух строгих прокуроров.

— Я рассказала ему об этом на благотворительном приеме по сбору средств на борьбу с неграмотностью. Моя бабушка споткнулась и упала. Питер поехал вместе со мной в больницу, убедился, что она не пострадала, а потом отвез меня домой. Я пригласила его зайти ненадолго, и мы с ним разговорились.

— Тот прием был шестого декабря, насколько я помню, — сказал Маркинсон, сверившись со своими записями.

— Верно, — слегка ощетинилась я.

— А поженились вы с Питером Кэррингтоном восьмого января, менее чем через пять недель?

— Да, — Я поймала себя на том, что злюсь и досадую одновременно. — Будьте так добры, объясните мне, к чему вы клоните?

— Мы клоним к тому, Кей, — вступил в разговор Коннер Бэнкс, и теперь его тон стал серьезным и сочувственным, — что мы все недоумевали по поводу вашего головокружительного романа. Теперь все встало на свои места. Если в тот день в часовне была действительно Сьюзен Олторп и она шантажировала Питера, в ту минуту, когда вы рассказали ему об этом, вы стали для него угрозой. Он не мог допустить, чтобы вы проговорились об этом эпизоде кому-нибудь, кто сложил бы два и два. Не забывайте, прием состоялся сразу же после того, как в журнале «Суперстар» напечатали большую статью о нем. Заставив вас так скоропалительно выйти за него замуж, он исключил вас из числа потенциальных свидетелей на тот случай, если его привлекут к ответственности. Это давало ему возможность в суде сослаться на право супруга отказаться отвечать на вопросы о сообщенной другим супругом информации, и, кроме того, он, очевидно, рассчитывал, что вы влюбитесь в него и будете на его стороне.

Пока я слушала эту речь, я так разозлилась, что, окажись у меня под рукой что-нибудь тяжелое, я запустила бы в них. Вместо этого я закричала:

— Убирайтесь! Проваливайте отсюда и больше не возвращайтесь! Да я предпочту, чтобы моего мужа защищал прокурор, чем такие адвокаты, как вы! Вы не верите, что, даже если он действительно убил Сьюзен и моего отца, он сделал это, не отдавая себе отчета в своих действиях. Теперь вы утверждаете, что он женился на мне исключительно по расчету, только ради того, чтобы заткнуть мне рот. Катитесь к чертовой матери, вы оба!

Они поднялись.

— Кей, — тихо произнес Бэнкс, — если вы идете к врачу и он обнаруживает у вас рак, но говорит вам, что у вас все в полном порядке, он лжец. Мы не сможем защищать Питера, если не будем знать обо всех возможных факторах, способных оказать влияние на присяжных. Вы только что извлекли на свет божий бомбу, которой мы, к счастью, не обязаны делиться с обвинением, потому что это мы ее раскопали. Мы должны сообщать прокурору лишь о том, что планируем использовать в качестве доказательства защиты. Понятно, что эту информацию мы задействовать не станем. Только, ради всего святого, никому больше не говорите о том, что только что рассказали нам.

Из меня точно выпустили воздух.

— Я уже рассказала, — произнесла я. — В тот вечер, когда Питер вернулся домой после предъявления обвинения.

— Вы рассказали кому-то о своих подозрениях, что та женщина в часовне могла быть Сьюзен? Кто слышал, как вы об этом рассказывали?

— У нас в гостях были Элейн с Ричардом и Винсент Слейтер. Но я не утверждала, что думаю, будто это была Сьюзен. Наоборот, я сказала, что не знаю, кто была та женщина. Элейн даже пошутила, что это вполне могли быть они с отцом Питера, потому что они весь день препирались из-за денег, которые она потратила на вечеринку.

— Это радует. Но больше о своем визите в часовню не рассказывайте никому. Если кто-нибудь из гостей заведет речь об этом сам, твердите, что вы понятия не имеете, кто были те мужчина с женщиной, потому что на самом деле вы этого не знаете.

Я заметила, как адвокаты переглянулись.

— Нам нужно обсудить это с Питером, — сказал Бэнкс. — Нужно отговорить его от этой затеи с клиникой сна. Единственная его надежда не окончить жизнь в тюрьме — недостаток улик.

Я призналась адвокатам, что жду ребенка. На прощание Маркинсон сказал мне:

— Возможно, теперь, когда он знает, что скоро станет отцом, он позволит нам самим выбирать линию защиты и попытаться добиться его оправдания.

52

Николас Греко сидел в приемной фонда «Рука помощи», благотворительной организации, созданной для помощи пострадавшим от стихийных бедствий. Джеффри Хаммонд был вице-президентом фонда и, если верить тому, что удалось узнать Греко, отвечал главным образом не за распределение средств, а за их сбор.

Офис фонда располагался в новом деловом центре Тайм-Уорнер на площади Колумба на Манхэттене. Место было не самое дешевое, аренда здесь наверняка влетала в копеечку. Хаммонд зарабатывал сто пятьдесят тысяч долларов в год, сумму по меркам среднего американца заоблачную. Правда, едва ли человек, чей ребенок ходил в школу, где один год обучения стоил сорок тысяч, согласился бы с этим.

Супруга Джеффри, Нэнси, работала на полставки в офисе местного конгрессмена в Нью-Джерси. Даже не зная размера ее заработной платы, Греко понимал, что цифра должна быть чисто номинальная. Жалованье самого конгрессмена слишком мало, чтобы он мог позволить себе быть щедрым со своими служащими. Ничего удивительного, что многие члены Конгресса, не обладавшие личным состоянием, вынуждены были снимать в Вашингтоне квартиры в складчину.

Все эти мысли крутились в голове у Греко, пока он дожидался, когда бойкая молоденькая секретарша пригласит его в кабинет Хаммонда.

«Девяносто девять процентов секретарш рождаются на свет веселыми», — думал он, идя по коридору.

Сегодня в уголках глаз Джеффри Хаммонда не было видно веселых морщинок-лучиков. Его сердечное приветствие казалось вымученным, а ладонь, когда он пожал Греко руку и пригласил присаживаться, была слегка влажной. Затем он убедился, что дверь в его кабинет плотно закрыта, и лишь после этого вернулся за свой стол и опустился в крутящееся кресло.

— Мистер Хаммонд, я попросил разрешения подъехать к вам в офис, потому что мне не хотелось бы обсуждать при вашей жене вопрос, который я намерен поднять, — начал он.

Хаммонд молча кивнул.

— Я проделал небольшую изыскательскую работу, назовем ее так, и обнаружил, что Грейс Кэррингтон неоднократно делала щедрые пожертвования вашему фонду.

— Миссис Кэррингтон поддерживала многие благие начинания, — подчеркнуто нейтральным тоном отозвался Хаммонд.

— Разумеется. Однако она два года была председателем вашего фонда и помогла собрать значительную сумму денег, что крайне благотворно сказалось на вашем положении в организации. Откровенно говоря, ваша работа зависит от того, насколько успешно вы привлекаете пожертвования, разве не так?

— Я предпочитаю считать, что моя работа заключается в сборе средств, потому что эти средства идут на благо множества нуждающихся в них, мистер Греко.

«Может, оно и так», — подумал Греко.

— Питер Кэррингтон не часто присутствовал на банкетах, которые так любила его жена?

— Питер терпеть их не мог. Но не мешал Грейс жертвовать средства на их организацию при условии, что его самого трогать не будут.

— Значит, на протяжении нескольких лет на мероприятия подобного рода ее сопровождали вы?

— Да.

— А как к этому относилась миссис Хаммонд?

— Она считала, что это часть моей работы. И относилась с пониманием.

Греко вздохнул.

— Давайте не будем ходить вокруг да около. Боюсь, мистер Хаммонд, шпион из вас вышел бы никудышный. Это непроницаемое выражение вам не к лицу. Когда я был у вас дома и мы говорили о смерти Грейс Кэррингтон, я взглянул вам в глаза и увидел в них не что иное, как боль.

Хаммонд уставился в стену.

— Это правда, — произнес он ровно. — Мы с Грейс очень любили друг друга. У нас с ней нашлось много общего: хорошее происхождение, хорошее образование и полное отсутствие денег. Она никогда не любила Питера. Он ей нравился, а его состояние позволяло наслаждаться жизнью. Она понимала, что постепенно спивается, и хотела побороть свое пагубное пристрастие. Она даже вступила в организацию анонимных алкоголиков. Разведясь с Питером, она получила бы двадцать миллионов долларов, огромные деньги для человека вроде меня или вас. Но доход с этих денег определенно не позволил бы ей вести ту жизнь, к которой она успела привыкнуть: частный самолет, палаццо в Тоскане, апартаменты в Париже… Ну, в общем, все атрибуты красивой жизни, к которым Питер совершенно равнодушен, если не считать самолета, который он использует для бизнеса.

— Значит, вы настраивались на длительный роман?

— Нет. Я решил, что должен прекратить эти отношения. Я понимаю, как выгляжу в ваших глазах, но, хотите — верьте, хотите — нет, я никогда не собирался становиться жиголо. Я любил Грейс всем сердцем, но отдавал себе отчет в том, как некрасиво мы поступаем по отношению к Питеру и Нэнси.

Джеффри Хаммонд закусил губу и, подойдя к окну, остановился спиной к Греко.

— Я позвонил Грейс и объяснил ей, что мы не должны больше встречаться. Она бросила трубку, но на следующее утро сама позвонила мне и сказала, что собирается просить Питера дать ей развод и что деньги не главное в жизни. Пошутила, что уходит от мужчины, который владеет деньгами, к мужчине, который их собирает. Питер в то время был в длительной отлучке. Мой сын оканчивал начальную школу. Мы договорились подождать месяц, а затем рассказать Питеру и Нэнси о нашем решении. Но тут Грейс поняла, что беременна.

— Она собиралась уйти от Питера, перед тем как узнала о своей беременности? — переспросил Греко. — Ничего себе!

— Грейс сама так решила. Она была несчастна и, должно быть, сочла, что вся эта небывалая роскошь — недостаточная компенсация за одиночество и нереализованность. Но разумеется, когда она узнала, что беременна, все разом изменилось. У нее уже было три выкидыша, и она потеряла надежду стать матерью. А тут ей представился случай, родив Питеру Кэррингтону ребенка, получить не только малыша, которого она так хотела, но и возможность развестись с Питером и сохранить при этом стиль жизни, к которому она привыкла. Так что до того, как она забеременела, я почти уже готовился сказать Нэнси, что хочу развода, а Грейс намеревалась сообщить то же самое Питеру. Но мы решили подождать.

— Существовала ли какая-либо вероятность того, что ребенок, которого носила Грейс, был вашим?

— Исключено. Мы приняли все мыслимые меры предосторожности, чтобы этого не произошло.

— Как вы думаете, ваша жена подозревала о ваших отношениях с Грейс?

— Под конец, думаю, да, — кивнул Хаммонд.

— Я тоже склонен так думать. Ваша жена произвела на меня впечатление женщины очень проницательной. И все же она ни разу не потребовала от вас объяснений, ни до, ни после гибели Грейс Кэррингтон?

— Ни разу. На заре нашего брака Нэнси рассказала мне, что у ее отца было несколько романов на стороне. Она считала, что ее мать поступила очень мудро, когда сделалавид, будто ни о чем не подозревает. После пятидесяти он успокоился, и они с женой сохранили хорошую семью. Думаю, после гибели Грейс Нэнси понадеялась, что у нас с ней снова все наладится.

— Во время беременности Грейс много пила?

— В самом начале — да, но она пыталась бросить. За последний месяц перед гибелью она не взяла в рот ни капли.

— А потом вдруг в присутствии многочисленных гостей на том ужине она сорвалась. Мистер Хаммонд, если, как вы только что предположили, ваша жена знала о вашем романе, могла она тайком подлить Грейс спиртное в лимонад?

— Вряд ли, хотя, думаю, не исключено. Но спиртное ей кто-то подлил тайком, это точно. Грейс никогда не рискнула бы пить на глазах у Элейн и Винсента Слейтера. Кто-нибудь из них непременно сказал бы Питеру, она это знала.

— Вы утверждаете, что уехали домой через несколько минут после того, как Питер поднялся к себе и лег спать. Ворота были открыты?

— Да. Разумеется, они закрываются, но на самом деле почти всегда открыты, даже ночью. По-моему, Питер с Грейс чаще всего и сигнализацию-то включать забывали.

«Интересно, — подумал Греко, — это действительно так или Хаммонд из каких-то соображений пытается заставить меня считать, что на территорию поместья и в дом было легко проникнуть?»

— В какое приблизительно время вы приехали домой? — спросил он.

— В самом начале двенадцатого. Как вы видели, мы живем неподалеку от Кэррингтонов, правда, не в особняке.

— И чем вы занялись дома?

— Я отправился в постель. Нэнси спать не хотела и осталась внизу читать.

— Вы помните, во сколько она легла?

Джеффри Хаммонд покраснел.

— Я не знаю, — признался он. — Мы поругались, и я лег в комнате сына. Он остался ночевать у друга.

— Вы были со мной более чем откровенны, мистер Хаммонд. — заметил Греко. — Честно говоря, мне любопытно почему.

— Я вам расскажу. — Внезапно голос Джеффри зазвенел от тщательно сдерживаемой ярости, как в тот раз, когда он выразил сожаление, что в Нью-Джерси не практикуют смертную казнь. — Я любил Грейс. У нас с ней впереди была долгая и счастливая жизнь. Я хочу, чтобы ее убийцу нашли. У кого, у кого, а у меня не было никакого мотива убивать ее. Думаю, вы это понимаете, так что я могу не опасаться, как бы меня не заподозрили в ее убийстве. Может быть, она проснулась, вышла во двор и поскользнулась на краю бассейна. Думаю, такое возможно. Но если ее кто-то убил, я хочу, чтобы этого человека нашли и наказали, даже если ради этого придется предать наш роман огласке со всеми вытекающими из этого последствиями. Я люблю моего сына, но не настолько, чтобы позволить убийце прекрасной женщины гулять на свободе.

— Вы тоже считаете, что Грейс убил Питер Кэррингтон?

— И да и нет. Если он и сделал это, то точно не из-за денег; для него они не настолько важны. В этом отношении Питер ничуть не похож на своего отца. И из оскорбленной гордости, как мстительный муж-рогоносец, тоже вряд ли. Просто не представляю, чтобы Питер мог так поступить. Когда он выхватил из рук у Грейс стакан со спиртным, он выглядел скорее раздраженным, чем взбешенным. Судя по тому, что мне известно, он мог убить ее в состоянии лунатизма. После того как я просмотрел видеозапись, где он с кулаками набрасывается на полицейского, я считаю, что такое вполне возможно.

— А вы не думаете, что ваша жена могла вернуться в особняк, разбудить Грейс и предложить ей прогуляться на свежем воздухе, а потом столкнуть в бассейн?

— Нэнси ни за что так не поступила бы! — с жаром заявил Хаммонд. — Она человек слишком здравомыслящий, чтобы настолько потерять голову. Она никогда не стала бы рисковать угодить в тюрьму, потому что для нее это значило бы остаток жизни провести без меня и сына. По иронии судьбы она относится ко мне так, как я относился к Грейс. И до сих пор надеется, что со временем я снова ее полюблю.

— А вы, мистер Хаммонд?

— Эх, если бы я только мог!

53

Когда Бэнкс с Маркинсоном ушли, я поднялась наверх и прилегла отдохнуть. Было почти пять часов. Я знала, что у ворот стоит охранник, а другой обходит поместье. Джейн я отправила домой, сказав, что мне нездоровится, и пообещав ей, что поужинаю разогретым домашним супом. К счастью, она не стала спорить. Наверное, поняла, что мне совершенно необходимо побыть одной.

Одной в этом огромном безлюдном доме, где несколько столетий назад, в другой стране, несчастного священника, тайно служившего мессы, зарубили на лужайке во дворе. Лежа в постели в нашей спальне, я чувствовала себя так, как будто это меня разрубили на куски.

Неужели мой муж, Питер Кэррингтон, потащил меня под венец только потому, что хотел добиться, чтобы я никогда не смогла дать против него показания?

Неужели все его пылкие признания в любви на самом деле продиктованы всего лишь расчетом хладнокровного убийцы, который вместо того, чтобы убить меня с риском угодить за решетку, предпочел на мне жениться?

Я вспомнила, как Питер стоял в камере и смотрел на меня с любовью в глазах. Неужели при этом в душе он насмехался надо мной, Кей Лэнсинг, дочерью садовника, у которой хватило глупости поверить, будто он влюбился в нее с первого взгляда?

«Кто не хочет видеть, тот хуже слепца», — напомнила я себе.

Я положила руку на живот; жест этот уже превратился в почти инстинктивную реакцию на мысли или ситуации, с которыми мне не хотелось разбираться. Я была уверена, что у меня будет мальчик: не потому, что я хотела мальчика, а не девочку, просто я откуда-то знала, что это мальчик. Я была уверена, что ношу сына Питера.

«Питер меня любит», — горячо сказала я себе.

Другого ответа нет.

А вдруг я обманываюсь? Нет. Нет. Нет.

«Береги что имеешь, ибо это и есть счастье». Кто это сказал? Я не могла вспомнить. Но я намерена была сделать все, чтобы сберечь мою любовь к Питеру и его веру в меня. У меня не было иного выбора, потому что внутренний голос подсказывал мне: это правда. Это все по-настоящему.

В конце концов я начала понемногу успокаиваться. Кажется, я даже задремала, потому что, когда на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, резко проснулась. Звонила Элейн.

— Кей, — сказала она, и я поняла, что голос у нее дрожит.

— Да, Элейн.

Я очень надеялась, что если она сейчас у себя, то не собирается заявиться ко мне.

— Кей, мне нужно с тобой поговорить. Дело жизни и смерти. Можно, я зайду минут через пять?

Мне не оставалось ничего иного, кроме как сказать ей, чтобы приходила. Я поднялась, умылась холодной водой, слегка подкрасила глаза и губы и спустилась на первый этаж. Наверное, глупо было так утруждаться ради мачехи Питера, но меня не покидало ощущение, что между мной и Элейн разворачивается битва за территорию. Питер был в тюрьме, а я появилась на сцене совсем недавно, так что она взяла моду приходить и уходить, когда ей вздумается, как будто снова стала здесь хозяйкой.

Однако же когда она появилась на этот раз, в ее поведении не было ни намека на попытки восстановиться в правах хозяйки особняка. Элен была смертельно бледна, руки у нее дрожали. Она явно нервничала и была чем-то страшно огорчена. Я заметила, что под мышкой она держит полиэтиленовый пакет.

Не успела я даже с ней поздороваться, как она огорошила меня сообщением:

— Кей, у Ричарда ужасные неприятности. Он снова играл на скачках. Мне нужно найти миллион долларов, прямо сейчас.

Миллион долларов! У себя в библиотеке я не заработала бы такую сумму за всю жизнь.

— Элейн, — начала я, — у меня нет даже намека на такие деньги, а Питера просить бесполезно. По его мнению, вы зря помогаете Ричарду. Он считает, что в тот день, когда вы откажетесь выплачивать его долги, ему наконец-то придется что-то сделать со своим пристрастием к скачкам.

— Если Ричард не заплатит этот долг, до возможности что-то сделать со своим пристрастием он просто не доживет, — сказала Элейн. Она явно была на грани истерики. — Послушай меня, Кей. Я покрывала Питера почти двадцать три года. Я видела, как он в ту ночь вернулся домой после того, как убил Сьюзен. Он двигался во сне, а на сорочке у него была кровь. Я не знала, в какую беду он попал, знала только, что должна защитить его. Я вытащила ту сорочку из корзины с грязным бельем, чтобы ее не увидела горничная. Если ты думаешь, что я лгу, вот, взгляни.

Она бросила пакет, который держала под мышкой, на кофейный столик, и что-то из него вытащила. Это была мужская парадная сорочка. Она сунула ее мне под нос. На воротничке и вокруг трех верхних пуговиц бурели пятна.

— Ты понимаешь, что это? — спросила она.

У меня закружилась голова, и я упала на диван. Да, я понимала, что она держит в руках. И ни на миг не сомневалась, что это сорочка Питера, а бурые пятна на ней — кровь Сьюзен Олторп.

— Деньги должны быть у меня к завтрашнему утру, Кей, — заявила Элейн.

Перед глазами у меня неожиданно замелькали картинки, как Питер избивает Сьюзен. Судебно-медицинская экспертиза показала, что ее сильно ударили по зубам. Именно такой удар Питер пытался нанести полицейскому. «Господи, — подумала я. — Господи. Ему конец».

— Вы видели, как Питер той ночью возвращался домой? — спросила я.

— Да, видела.

— Вы уверены, что он двигался во сне?

— Абсолютно. Он прошел по коридору мимо меня и даже не заметил.

— Во сколько это было?

— В два ночи.

— Что вы делали в коридоре в такое время?

— Отец Питера все еще злился из-за суммы, в которую обошлась вечеринка, так что я решила уйти в другую комнату. Тогда-то я и увидела, как Питер поднимается по лестнице.

— А потом зашли к Питеру в ванную за сорочкой. А если бы он увидел вас, Элейн? Что тогда?

— Тогда я сказала бы ему, что увидела, что у него приступ, и зашла убедиться, что он благополучно вернулся в постель. Но он не проснулся. Слава богу, мне удалось забрать сорочку. Если бы утром ее нашли в корзине, его арестовали бы и отправили за решетку. Сейчас он, скорее всего, еще сидел бы в тюрьме.

Элейн явно начинала успокаиваться. Видимо, она поняла, что я достану для нее деньги. Она аккуратно сложила сорочку и спрятала ее обратно в пакет, точно продавщица в магазине, упаковывающая покупку.

— Если вы так хотели помочь Питеру, не логичнее ли было избавиться от сорочки? — поддела я ее.

— Нет, потому что это доказательство, что я действительно видела Питера той ночью.

«Что-то вроде страхового полиса, — подумала я. — Заначка на черный день».

— Я раздобуду вам эти деньги, Элейн, — пообещала я, — но только в обмен на сорочку.

— Я отдам ее. Кей, мне очень жаль, но я вынуждена была так поступить. Я покрывала Питера, потому что люблю его. Но теперь я должна защитить своего сына. Вот почему я пришла к тебе. Когда у тебя самой будут дети, ты поймешь.

«Пожалуй, уже понимаю», — подумала я.

Пока что я никому, кроме адвокатов, не сообщала о своей беременности. Срок был еще слишком маленький, к тому же я не хотела, чтобы это просочилось в прессу. Элейн о ребенке я рассказывать сейчас точно не собиралась, выторговывая окровавленную рубашку, которая доказывала, что его отец — убийца.

54

Винсент Слейтер ужинал с деловыми партнерами на Манхэттене и вернулся домой так поздно, что звонить Кей, оставившей на его автоответчике просьбу срочно перезвонить, было уже неудобно.

«Если вы не свяжетесь со мной сегодня вечером, пожалуйста, позвоните с утра, только обязательно», — сказала она в своем сообщении.

Когда он проверял автоответчик, была половина двенадцатого ночи. Он знал, что Кей ложится довольно рано, поэтому звонить ей не стал. Но вопрос, что у нее могло быть такого срочного, не давал ему покоя. В ту ночь он, хотя обычно спал очень крепко, просыпался несколько раз.

В семь утра зазвонил телефон. Это была Кей.

— У меня не телефонный разговор, — сообщила она. — Пожалуйста, по пути в город обязательно заверните ко мне.

— Я уже встал и оделся, — ответил он. — Сейчас буду.

Когда он приехал в особняк, Кей провела его в кухню, где пила кофе.

— Я хотела поговорить с вами до того, как придет Джейн, — сказала она. — В прошлом месяце, в самый первый день после того, как мы вернулись из свадебного путешествия, мы с Питером с утра пораньше отправились на пробежку. А перед выходом я сварила нам кофе. Здорово было играть в новобрачных. Кажется, это было в другой жизни.

В беспощадном утреннем свете Кей показалась Слейтеру исхудавшей. Она осунулась, скулы проступили резче, глаза стали огромными. Страшась услышать ответ, он спросил, что произошло.

— Что произошло? Да ничего особенного. Просто любящая мачеха Питера заявила, что все эти годы покрывала его и теперь хочет получить за это небольшую помощь.

— О чем вы, Кей?

— Она выразила готовность продать мне некий предмет, который может неизмеримо навредить Питеру, если попадет не в те руки — то есть к прокурору. Цена вопроса — один миллион долларов, и получить его она хочет сегодня.

— Что это за предмет? — рявкнул Слейтер. — Кей, что вы такое говорите?

Кей закусила губу.

— Я не могу сказать вам, что это такое, не спрашивайте. Эти деньги нужны ей сегодня, потому что ее замечательный сынок по уши увяз в долгах в результате неудачной игры на скачках. Я знаю, что Питер открыл для нас совместный счет. Сколько на нем денег? Хватит выписать ей чек?

— Кей, вы не подумали головой. Чтобы обналичить чек, нужно время. Единственный способ передать ей эти деньги вовремя — перевести их прямиком на ее счет. Вы уверены, что хотите этого? Вы ведь знаете, что думает Питер о пристрастии Ричарда к тотализатору. Он не желает его финансировать. Может, Элейн просто блефует.

— Она не блефует! Она не блефует! — закричала Кей, потом схватилась за голову и из глаз у нее брызнули слезы.

Слейтер в изумлении смотрел, как она нетерпеливо смахнула их с ресниц, пытаясь взять себя в руки.

— Прошу прощения. Я просто…

— Ничего страшного, Кей, — успокаивающе проговорил он. — Ничего страшного. Не надо плакать. Я переведу ей деньги.

— Я не хочу, чтобы Питер об этом знал, — сказала Кей тихо, но твердо. — Во всяком случае, пока. Сегодня его переводят в клинику изучения нарушений сна. Ему и так трудно, не хватало только этой головной боли.

— Не обязательно пока сообщать ему. У меня есть доверенность на перечисление денег. Только имейте в виду: после того как деньги будут переведены, вернуть их будет невозможно. А она не согласится отдать этот предмет вам до того, как получит перевод?

— Очень сомневаюсь. Сейчас я допью кофе, а потом позвоню ей. Не хочу, чтобы она догадалась по голосу, что я плакала.

Кей обняла чашку обеими руками, как будто пыталась согреться; Слейтер смотрел на нее. Некоторое время они молча сидели за столом, прихлебывая каждый свой кофе. Потом Кей передернула плечами.

— Все, я уже успокоилась. — Она набрала номер Элейн; в трубке один за другим зазвучали гудки. — Похоже, я ее разбужу. И то радость, — с горечью пробормотала она. — Когда вчера вечером мачеха явилась сюда, на ней просто лица не было, но когда я пообещала ей к утру раздобыть деньги, она очень быстро повеселела. Ага, она взяла трубку.

Они с Элейн начали разговаривать; Слейтер отметил, что лицо Кей с каждой минутой все больше каменеет. По ее репликам можно было сделать вывод, что Элейн не желает расставаться с тем, что она предлагала Кей, пока не будут переведены деньги.

«Интересно, что же это такое, — задумался Слейтер. — В ночь, когда исчезла Сьюзен, Элейн еще жила в особняке. Вход в главную спальню из того же коридора, что и в старую комнату Питера. А не могла она видеть, как Питер в ту ночь возвращался домой в окровавленной сорочке? Вполне могла», — рассудил он и легонько кивнул самому себе.

Слейтер вспомнил те приступы лунатизма у Питера, свидетелем которых он был много лет назад, когда возил парнишку в разные поездки на каникулах. Однажды он слишком резко разбудил Питера, и тот набросился на него. Еще три или четыре раза, когда у Питера при нем случались такие приступы, Питер возвращался в постель и немедленно засыпал мертвым сном. Элейн вполне могла зайти к нему в комнату и вытащить сорочку из корзины для грязного белья так, что он ничего даже не заподозрил.

Кей повесила трубку.

— Она мне не доверяет. Говорит, что ее банкир позвонит ей в ту же минуту, как деньги будут у нее на счету, и только после этого она придет сюда с пакетом, о котором я говорила.

— Это парадная сорочка, которая была на нем в ту ночь, да, Кей? — спросил Слейтер.

— Я не буду отвечать на этот вопрос. Не могу.

— Я все понимаю. Ладно. Я еду в Нью-Йорк. Чтобы перевести деньги, мне потребуется подписать кое-какие бумаги.

— Деньги! Большинство преступлений совершается именно из-за них, правда? Из-за любви или из-за денег. Сьюзен нужны были деньги, да?

Слейтер уставился на нее.

— Откуда вы могли это узнать?

— Ох, ну разумеется, я этого не знала. — Она отвернулась, чтобы не смотреть ему в глаза, и удивленно воскликнула: — Ой, Гэри, я и не слышала, как вы вошли!

— Я подошел перекинуться словечком с охранником у двери, миссис Кэррингтон. Предложил ему чашечку кофе, а потом двинулся прямо сюда.

«Значит, он вошел через парадную дверь, — подумал Слейтер. — Этого они с Кей не предусмотрели. Давно он стоял в коридоре? И если да, много ли успел услышать?»

Он понимал, что те же мысли сейчас мучают и Кей.

Она поднялась.

— Я провожу вас до двери, Винс.

Она молчала, пока они не оказались у самого выхода, и лишь тогда прошептала:

— Как думаете, он слышал, о чем мы говорили?

— Не знаю, но у него не было совершенно никакой необходимости пользоваться парадным входом. Наверное, он заметил мою машину, увидел нас в окне кухни, вернулся назад и придумал предлог, чтобы попытаться подслушать наш разговор.

— Мне тоже так кажется. Позвоните мне, когда банк переведет деньги, и я… — Кей запнулась, — и я завершу сделку.

В полдень Слейтер позвонил Кей и сообщил ей, что миллион долларов переведен на счет Элейн.

В двенадцать тридцать Кей перезвонила ему. Голос у нее был расстроенный и возмущенный.

— Она отказалась отдать мне пакет. Сказала, что запросила слишком мало. Она говорит, что ее не устраивает содержание, которое полагается ей по условиям брачного контракта. Она хочет обсудить сумму, которая соответствовала бы ее потребностям в будущем.

55

— Вот способ выбраться из окружной тюрьмы Бергена, — заметил Питер Кэррингтон Коннеру Бэнксу, когда его, скованного по рукам и ногам, под конвоем из двух полицейских и четырех частных охранников, вели через вестибюль больницы Пэскак-Вэлли в Центр изучения нарушений сна, расположенный на втором этаже.

— Я, пожалуй, предпочел бы какой-нибудь другой, — отозвался Коннер.

— Вы явно считаете эту затею ерундой, — отметил Питер.

— Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что предпочел бы, чтобы вы отправились домой, а не сюда.

— Тем не менее эту ночь я проведу здесь. Простите, что причинил вам неудобство.

Было восемь часов вечера. Бэнкс читал, каким образом будет проходить эксперимент. Сначала с Питером побеседует специалист-сомнолог, задаст ему ряд вопросов, затем его поместят в специально оборудованную спальню в исследовательской лаборатории. Там его подключат к полисомнографу, который будет регистрировать частоту его сердцебиения, мозговое излучение, дыхание, движение глазных мышц, движения ног и все пять фаз сна. Кроме того, на протяжении всей ночи его будет снимать камера. Утром его отвезут обратно в тюрьму.

К двери спальни снаружи прикрепили специальный засов и цепочку. Бэнкс и трое охранников уселись на стулья в коридоре, где им предстояло провести всю ночь, а четвертый охранник в сопровождении больничного техника отправился следить за монитором, на котором отображалось все, что происходит в комнате. Полицейские встали перед дверью.

В час ночи дверная ручка повернулась. Охранники вскочили на ноги, но цепочка, которую они предусмотрительно установили на двери, не дала ей открыться более чем на дюйм. Дверь изнутри дергали не меньше минуты, потом она снова захлопнулась.

Бэнкс поспешил к монитору и увидел на экране сидящего на кровати Питера. Тот смотрел прямо в камеру, но на лице у него застыло отсутствующее выражение, глаза были широко раскрыты. Питер попытался подсоединить обратно кислородную трубку, потом улегся и закрыл глаза.

— У него был приступ лунатизма, да? — спросил Бэнкс у техника.

— Вы только что видели классическое его проявление, — ответил тот.

56

Вот уже второй день подряд в доме Винсента Слейтера в семь утра раздавался телефонный звонок. На этот раз звонил Коннер Бэнкс.

— У нас проблема, — начал он, не представившись. — Вчера ночью в клинике у Питера случился приступ лунатизма и он во сне пытался открыть дверь спальни. Это могут расценить как нарушение условий освобождения. Как только об этом станет известно прокурору, будет назначено очередное заседание суда. Краузе потребует удержания залога.

Слейтер свесил ноги с края кровати и сел.

— Что я должен делать?

— Ничего. Разве что молиться, чтобы судья расценил это, как нужно нам, — что Питер не отдавал себе отчета в своих действиях. В противном случае можете попрощаться еще с двадцатью пятью миллионами долларов.

— Вы ни в коем случае не должны этого допустить!

— Вы считаете, я и сам не сделаю все от меня зависящее? Винс, я все это время твержу вам, что защита ссылкой на лунатизм — чистое безумие. Судья на это не купится. Он явно без восторга отпустил Питера в клинику, даже под конвоем. Я очень опасаюсь, как бы все это не сочли уловкой, при помощи которой мы пытаемся подкрепить свою линию защиты. Если судья расценит все именно так, вашими денежками штат Нью-Джерси заткнет дыры в своем бюджете.

— Кей вы уже об этом рассказали? — спросил Слейтер.

— Я решил пока ее не беспокоить. Когда мы виделись с ней в понедельник, она была очень подавлена.

— Я видел ее вчера, и она все еще была подавлена. Давайте я сам с ней поговорю.

— Я уверен, что прокурор потребует внеочередного заседания суда по поводу залога, — сказал ему Бэнкс. — Советую вам предупредить Кей. Она захочет присутствовать. Я узнаю, на какое время назначат заседание, и перезвоню.

«Предупредить Кей, — думал Слейтер, принимая душ и одеваясь. — Вчера по ее просьбе я перевел на счет Элейн миллион долларов, потому что у Элейн якобы было что-то такое, что могло повредить Питеру. А Элейн взяла и потребовала еще больше денег. Шантаж на шантаже. Должно быть, это та злополучная сорочка. А может, что-то другое?»

Ехать в офис сегодня все равно не имело смысла, решил он. Если назначат экстренное заседание суда, он должен будет там присутствовать. Он не поедет в город, а поработает в своем кабинете в особняке, а потом отвезет Кей на заседание суда.

Звонить Кей и рассказывать ей о том, что произошло в клинике, не хотелось, но такая уж у него была работа. Час спустя он въезжал в поместье Кэррингтонов. Охранник у ворот дружески махнул ему рукой, а тот, что стоял у входа в дом, кивнул, когда он объезжал особняк, чтобы оставить машину на заднем дворе. Слейтер открыл дверь своим ключом и вошел в кабинет. Едва он переступил через порог, как у него зазвонил сотовый.

Это был Николас Греко; он зачем-то хотел встретиться со Слейтером и обещал подъехать в любое удобное время.

— Мистер Греко, — ответил Винсент, — я не вижу никакого смысла встречаться с вами ни сегодня, ни когда-либо еще. Питера Кэррингтона обвинили в убийстве из-за того, что вы отыскали горничную, которая по каким-то своим соображениям теперь утверждает, что двадцать два года назад под присягой дала ложные показания. С чего я должен хотеть встречаться с вами?

— Мистер Слейтер, на сей раз я ни на кого не работаю. Просто не в моем характере оставлять неувязки в делах, которые я расследую. Насколько я понимаю, возможно, в суде Питер Кэррингтон признается, что совершил все эти преступления, не отдавая себе отчета в своих действиях. Но разве не возможно, что на самом деле все было по-другому? Вы ведь его близкий друг и помощник, так, пожалуйста, уделите мне полчаса. Выслушайте меня.

Винсент Слейтер молча захлопнул телефон.

— Кто это был, Винс?

Он обернулся. На пороге стояла Кей.

— Никто, Кей, — ответил он. — Какие-то придурки развлекаются.

57

Как и предвидел Коннер Бэнкс, когда прокурор Барбара Краузе получила рапорт о том, что Питер Кэррингтон пытался покинуть пределы больничной палаты, с применением силы открыв запертую дверь, она потребовала немедленно созвать экстренное заседание суда, и требование было удовлетворено.

В половине третьего она, адвокаты и Питер Кэррингтон снова предстали перед судьей Смитом. Как и прежде, зал суда был битком набит представителями прессы и зеваками.

Мы с Винсентом Слейтером сидели позади Маркинсона и Бэнкса. Я не могу даже выразить, что я чувствовала. Пожалуй, вернее всего будет сказать, что я оцепенела. Всего за несколько дней я — своим предположением, что участницей того разговора в часовне, который я случайно подслушала двадцать два года назад, была Сьюзен Олторп, — если верить адвокатам Питера, установила мотив, который мог побудить Питера убить ее. Мне предъявили запачканную кровью сорочку, которая была на нем в ночь исчезновения Сьюзен, и я заплатила его мачехе миллион долларов, чтобы она отдала ее мне. Это было вымогательство, но у меня не оставалось другого выбора. А после того, как я выложила эти деньги, с меня потребовали еще большую сумму. Кроме того, я наведалась к лучшей подруге Сьюзен Олторп и узнала, что Сьюзен называла Гэри Барра своим приятелем. Произошло слишком много всего, и я до сих пор не успела толком в этом разобраться.

У меня на глазах Питера, моего мужа, моего любимого мужчину, ввели в зал суда, униженного и растоптанного, скованного по рукам и ногам, и поставили под прицелом телекамер, чтобы в вечерних новостях его мог увидеть весь мир.

Вид у прокурора, когда она поднялась, чтобы говорить, был торжествующий и гневный одновременно. С каждым произнесенным ею словом я ненавидела ее все сильнее и сильнее.

— Ваша честь, вот уже во второй раз этот человек, обвиняемый в двух убийствах и подозреваемый еще в одном, нарушает условия освобождения под залог. В первый раз он покинул пределы своего поместья и направился к дому семьи Сьюзен Олторп, причинив им тем самым огромную боль. При этом серьезно пострадал один из полицейских, которые пытались его задержать. Этой ночью Питер Кэррингтон пытался силой открыть дверь своей больничной палаты в еще одной попытке сбежать. Полицейские доложили мне, что он яростно дергал дверь на протяжении не менее чем минуты. К счастью, у него ничего не вышло.

«Питер, — подумала я, — ох, Питер. О чем ты сейчас думаешь? За что нам этот кошмар?»

— Ваша честь, — продолжала между тем прокурор, — от имени государства я ходатайствую о том, чтобы залог в размере двадцати пяти миллионов долларов, внесенный Питером Кэррингтоном с целью добиться разрешения на пребывание в Центре по изучению нарушений сна, был изъят в пользу государства. Кроме того, мы просим, чтобы до заседания суда Питер Кэррингтон содержался под стражей в тюрьме округа Берген. Трудно представить себе человека, более его склонного к побегу. Риск слишком велик.

Коннер Бэнкс нетерпеливо дожидался, когда прокурор закончит свою речь. Наконец настал его черед. Он поднялся со своего места за адвокатским столом и приготовился обратиться к судье. Уверенность в себе, которую он излучал, внушала мне некоторую толику надежды. Он взглянул на прокурора с таким видом, как будто не мог поверить в то, что только что услышал, и начал свою речь.

— Ваша честь, давайте поговорим о риске побега. Если бы Питер Кэррингтон хотел скрыться за границей, он вполне мог сделать это еще двадцать с лишним лет тому назад. Однако же все эти двадцать с лишним лет он прожил в собственном доме, стараясь не обращать внимания на оскорбительные для него толки, помогал следствию, а теперь, зная, что по собственной воле никогда не поднял бы руку на другого человека, попытался найти объяснение преступлениям, которые он, возможно, совершил. А возможно, не совершал.

Срок был еще слишком маленький, чтобы можно было ожидать какого-то отклика от ребенка, которого я носила, но, клянусь, я ощутила, как он еле уловимо одобрительно шелохнулся у меня внутри.

Коннер продолжал свою речь:

— Цель освидетельствования Питера Кэррингтона в клинике по изучению расстройств сна заключалась в том, чтобы определить, страдает ли он лунатизмом, и если да, установить частоту приступов и их тяжесть. Врачи, обследовавшие моего подзащитного, сообщили, что показатели его неврологического статуса во время сна крайне нестабильны и недвусмысленно указывают на наличие у него серьезного расстройства сна, называемого парасомнией. Врачи, просмотревшие видеозапись ночного инцидента, также сказали мне, что, по их мнению, мой подзащитный в это время явно находился в состоянии лунатизма и совершенно не отдавал себе отчета в своих действиях.

«А он молодец, — подумала я. — Господи, пожалуйста, пусть судья поверит ему».

— Ваша честь, — возвысил Бэнкс голос, — мы не оспариваем того факта, что Питер Кэррингтон встал с кровати и пытался выйти из палаты. Однако, учитывая повышенные меры безопасности, которые были приняты при помещении моего подзащитного в клинику и о которых он был не только прекрасно осведомлен, но еще и оплачивал их из собственного кармана, совершенно ясно, что этот эпизод стал следствием тяжелейшего расстройства, которым он страдает. Изъять залог в двадцать пять миллионов долларов за действия, в которых он не отдавал себе отчета, было бы чудовищной несправедливостью.

Судья Смит внимательно выслушал обе стороны, потом вскинул голову, и наши глаза на миг встретились, перед тем как он обратился к собравшимся в зале суда. Интересно, что он увидел в моем взгляде? Распознал ли мою отчаянную надежду на то, что он все поймет? Когда он начал говорить, сердце у меня заколотилось как безумное.

— Должен честно признаться, с более необычными обстоятельствами в деле об изъятии залога мне сталкиваться еще не приходилось, — произнес он. — Я прекрасно понимаю, что лунатизм может стать предметом разбирательства на предстоящем суде по делу мистера Кэррингтона. Разумеется, сейчас я ни в коей мере не оцениваю ни позицию государственного обвинения, ни обоснованность защиты ссылкой на лунатизм. Сегодняшнее заседание призвано исключительно дать ответ на вопрос, была ли попытка мистера Кэррингтона нарушить условия освобождения под залог намеренной и подлежит ли внесенный им залог в размере двадцати пяти миллионов долларов изъятию в пользу государства. Защитник обвиняемого не отрицает, что мистер Кэррингтон пытался покинуть больничную палату, в которую его поместили.

Я покосилась на прокурора. Та недовольно хмурилась. Господи, пожалуйста, пусть это означает, что судья распорядится не изымать залог. Потому что если он распорядится изъять его, значит, он считает, что Питер притворялся.

Судья продолжил:

— Адвокат обвиняемого представил убедительные доказательства того, что медицинское освидетельствование выявило у обвиняемого серьезное расстройство сна. Кроме того, нельзя не признать справедливость довода, что Питер Кэррингтон был полностью осведомлен о строгих мерах по его охране, которые призваны были сделать любую попытку побега практически невозможной. Верно также и то, что мистер Кэррингтон, как заметил защитник, не только согласился на усиленную охрану, но и заплатил за нее из своего кармана. С учетом всех этих обстоятельств, а также принимая во внимание, что целью медицинского освидетельствования было определение наличия или отсутствия у обвиняемого нарушений сна, суд не может признать, что мистер Кэррингтон сознательно пытался бежать или каким-либо иным способом намеренно нарушить условия его освобождения под залог. Опасения обвинения относительно возможности побега обоснованны, и обвиняемый останется под стражей до суда. Однако с учетом всех представленных к рассмотрению фактов я постановляю не изымать залог в пользу государства.

Мы все-таки одержали пусть и крошечную, но победу. На меня вдруг точно навалилась непомерная тяжесть. Винсент Слейтер похлопал меня по плечу; обычно подобные жесты были не в его характере.

— Кей, это по-настоящему важно, — сказал он с облегчением и участием в голосе.

Слейтер так редко выказывал какие-либо эмоции, что я была удивлена и тронута одновременно. Я всегда считала его человеком толковым и преданным Питеру, однако во всем остальном холодным и равнодушным. Его реакция позволила мне неожиданно для себя самой заглянуть в душу Винсента Слейтера. Ну конечно, одернула я себя, он, без сомнения, счастлив, что не нужно отдавать государству двадцать пять миллионов долларов.

Мне снова позволили провести несколько минут наедине с Питером в камере.

— Кей, — сказал он, — вчера ночью мне приснилось, что я стою на коленях на лужайке перед домом Олторпов, как в тот раз, когда меня арестовали. А дверь я пытался открыть потому, что во сне мне нужно было зачем-то вернуться туда снова. — Он понизил голос, чтобы не расслышал конвойный, стоявший неподалеку. — Но вчера ночью было по-другому. — Он помолчал. — Мне показалось, что в палате откуда-то появился Гэри Барр. Он сидел и смотрел на меня.

58

О том, что Питер Кэррингтон ночью пытался сбежать из клиники, Николас Греко услышал по радио в машине. Понимая, что будет созвано заседание суда по поводу залога, он позвонил в прокуратуру и узнал, в какое время оно состоится.

Вот почему он присутствовал на заседании в зале суда, а после того, как оно завершилось, вышел в вестибюль и остановился в сторонке, надеясь поговорить с женой Кэррингтона Кей.

Наконец она показалась на пороге, но ее сопровождал Винсент Слейтер. Когда он увидел Греко, то попытался поскорее увести Кей, но Греко преградил ему дорогу.

— Миссис Кэррингтон, — произнес он. — Я очень хотел бы переговорить с вами. Возможно, я окажусь вам полезен.

— Полезен! — фыркнул Слейтер. — Кей, это тот самый сыщик, который отыскал горничную и заставил ее отказаться от своих прежних показаний.

— Миссис Кэррингтон, я пытаюсь докопаться до правды, — Греко протянул ей свою визитку. — Вот, возьмите. Пожалуйста, позвоните мне.

С удовлетворением отметив, что она сунула визитку в карман, он развернулся и пошел прочь от лифтов.

За последнее время он уже успел примелькаться в прокуратуре. Дверь в кабинет Барбары Краузе была закрыта, но перед ней стоял Том Моран и о чем-то разговаривал с одним из полицейских. Греко молча кивнул ему; вскоре тот закончил разговор и подошел.

Греко извинился, что явился без предварительной договоренности, но Моран лишь отмахнулся от него.

— Идемте ко мне, — предложил он. — Прокурор сейчас не в духе.

— Еще бы, — отозвался Греко, порадовавшись про себя, что не ввалился к Барбаре Краузе в кабинет.

Он понимал, что перейти ту тонкую грань, за которой он из человека полезного превратится в назойливую муху, проще простого. Понимал он и то, что не стоит злоупотреблять временем Морана.

Очутившись в кабинете заместителя прокурора, Греко немедленно приступил к делу.

— Я разговаривал с лучшей подругой Сьюзен Олторп, Сарой Кеннеди Норт. Как вам известно, Гэри Барр время от времени отвозил Сьюзен и ее подруг на вечеринки вместо шофера. Однако, по словам Сары Норт, у них со Сьюзен сложились необычайно близкие отношения.

Моран вздернул бровь.

— Любопытно.

— Сьюзен называла Барра своим «приятелем». Вы не находите, что это несколько необычно, учитывая, что речь идет о восемнадцатилетней девушке и слуге за сорок? Да и атмосфера в доме Олторпов отнюдь не наводит на мысль о том, что хозяева могли общаться с прислугой на дружеской ноге. Скорее уж наоборот.

— Мистер Греко, мы с самого начала подозревали, что кто-то помогал Питеру Кэррингтону сначала спрятать, а потом закопать тело Сьюзен Олторп. Разумеется, нам известно, что Гэри Барр время от времени исполнял при Сьюзен роль шофера. Полицейские тоже опрашивали подруг Сьюзен сразу же после ее исчезновения. Ни одна из них не упомянула о том, что между Сьюзен и Барром были какие-то особенно близкие отношения. Пожалуй, пора потолковать с ним еще раз. Может, с годами у него улучшилась память.

Греко поднялся.

— Все, больше не отвлекаю вас от дел. С вашего позволения, только посоветую вам еще хорошенько проверить прошлое Барра на предмет столкновений с законом. Мне тут пришла в голову одна возможность, которой я пока не готов с вами поделиться. Всего доброго, мистер Моран. Всегда рад с вами повидаться.

59

Вероломство Элейн возмущало меня, но, как ни странно, к возмущению примешивалось облегчение оттого, что злополучная сорочка находится не у меня в руках. Хотя Элейн и шантажировала нас, она тем самым отодвигала для меня необходимость решения моральной дилеммы. Как жена Питера я по закону имела право не свидетельствовать против него. Однако же намеренное утаивание или уничтожение улик представлялось мне делом совершенно иным. Но сейчас, убеждала я себя, я не утаиваю улику, потому что у меня ее нет.

После заседания суда по вопросу залога журналисты точно с цепи сорвались. Один из таблоидов опубликовал на обложке фотографию Питера, стоящего перед судьей, спиной к клетке. Глаза судьи были опущены. Заголовок гласил: «Псссс… А судья-то, похоже, все проспал». Другая газета напечатала карикатуру, на которой Питер с электродами, свисающими со лба, и перекинутой через плечо дыхательной трубкой пытался топором разнести дверь.

Не знаю, видел ли Питер эти газеты. Я не стала его об этом спрашивать. В свое следующее свидание я спросила его, что за сон ему приснился тогда в клинике, когда он пытался открыть дверь, потому что его снова потянуло к дому Олторпов.

— Как думаешь, может, ты на самом деле видел, как Гэри ошивался у дома Сьюзен в ночь ее исчезновения? — спросила я.

— Разумеется, нет, Кей! Если бы это было так, я не позволил бы ему и на пушечный выстрел к тебе приблизиться!

В этом я ничуть не сомневалась. Он был убежден, что Гэри появился в его сне лишь благодаря причудливой игре подсознания, а вот я его убежденности не разделяла.

Наши свидания были для нас обоих настоящим испытанием: мы смотрели друг на друга через плексигласовую панель и разговаривали по телефону. Он мог сидеть за одним столом со своими адвокатами, но не имел права прикоснуться ко мне. Мне так хотелось обнять его, почувствовать себя в кольце его сильных рук. Но это были несбыточные мечты.

Из головы у меня не выходили слова Коннера Бэнкса, что Питер женился на мне из-за того, что я подслушала его разговор со Сьюзен Олторп. Но стоило мне увидеть, как Питер на меня смотрит, как озаряется его лицо при моем появлении, и меня снова охватывала уверенность, что он любит меня и любил с самого начала.

Однако через несколько часов, когда я оказывалась дома одна, мне начинало казаться, что они со Сьюзен вполне могли ругаться из-за денег в часовне. Питер тогда учился в колледже. Какое содержание он получал от отца, известного своей скупостью? Если у Сьюзен был на него какой-то компромат, быть может, он, загнанный в угол, решился на крайние меры, чтобы заставить ее молчать — хотя бы из страха перед отцом?

Все эти вопросы не давали мне покоя, но, когда наступал день очередного свидания, я снова чувствовала себя последней свиньей за то, что усомнилась в муже.

Раз десять за все время, что прошло после заседания суда, я вытаскивала из ящика стола визитную карточку Николаса Греко и порывалась позвонить ему. Мне почему-то казалось, что он каким-то образом может помочь Питеру. Но каждый раз я напоминала себе, что Питер не сидел бы сейчас в тюрьме, если бы Греко не отыскал Марию Вальдес, и опять убирала карточку в ящик и решительно захлопывала его.


Февраль выдался довольно мягкий, и я возобновила свои пробежки. Каждое утро я делала круг по территории поместья и нередко останавливалась в том месте, где обнаружили останки моего отца. Почему-то здесь я чувствовала себя ближе к нему, чем на кладбище Мэрирест, где его похоронили рядом с моей матерью. Полицейские перекопали все в радиусе десяти футов от того места, на котором собаки подняли неистовый лай. Потом яму засыпали, но она все равно продолжала черным пятном выделяться на фоне мерзлой травы. Я знала, что с наступлением весенней оттепели земля начнет оседать.

Я решила, что хочу посадить здесь розовые кусты, но потом спохватилась, что ношу фамилию Кэррингтон слишком недавно и не знаю, кто занимается благоустройством поместья.

Иногда я останавливалась у живой изгороди и смотрела на полосу земли, на которой обнаружили тело Сьюзен. Я пыталась представить, как двадцатилетний Питер рассуждает, что теперь можно спокойно спрятать ее тело здесь, потому что полицейские собаки уже обыскали все поместье. Я даже позвонила в газовую компанию. Там мне сказали, что газовые трубы проложены вдоль дороги за живой изгородью и что компания обладает постоянным правом доступа на территорию поместья для ремонта и замены труб. И добавили, что при обычных обстоятельствах им никогда не понадобилось бы устраивать раскопки почти в пятидесяти футах от обочины.

— Если возникают подозрения об утечке газа, мы проводим работы, не уведомляя хозяев, — объяснил мне сотрудник компании. — Когда обнаружили тело той девушки, Сьюзен Олторп, мы получили сигнал о запахе газа и направили туда своих людей. Наши работники пробурили контрольные скважины намного ближе к вашей изгороди, чем обычно.

Это проливало свет на причину, по которой Питер, если он даже и был виновен, ничуть не встревожился, когда аварийщики принялись разрывать землю у изгороди.

Я принялась перебирать в памяти все, что мне было известно о том вечере. Элейн утверждала, что видела, как Питер возвращался домой в два часа ночи. То, что в полночь он отвез Сьюзен домой, было известно доподлинно. Хватило бы у нее духу выскользнуть из дома обратно сразу же после приезда или она предпочла с полчасика подождать, чтобы убедиться, что родителям не придет в голову заглянуть к ней перед сном? И где Питер умудрялся прятать тело Сьюзен с половины первого до двух ночи, неважно, во сне или не во сне?

Если он действительно убил ее, ему не обойтись было без посторонней помощи. Мои подозрения относительно причастности Гэри Барра все больше крепли. Это объясняло, почему в последнее время Гэри так нервничал и почему пытался подслушать тот разговор.Должно быть, он страшно боялся, что, если он когда-то, как верный слуга, пытался помочь Питеру, его могут обвинить в соучастии в убийстве.

Коннер Бэнкс снабдил меня копией видеозаписи передачи канала «Дискавери», в которой были воспроизведены два преступления, совершенные в состоянии лунатизма на территории США. Оба преступника сейчас отбывали пожизненные сроки. На той же кассете была видеозапись воспроизведения убийства и нанесения тяжких телесных повреждений, которые совершили два человека из Канады при тех же обстоятельствах. Оба были оправданы. Просмотр записи произвел на меня гнетущее впечатление. Двое из этих четверых были ошеломлены, когда их разбудили полицейские, и ровным счетом ничего не помнили о произошедшем. Еще один проснулся в машине и сам приехал в полицейский участок, обнаружив, что весь в крови.

Чтобы чем-то занять свое время, я принялась — и обнаружила, что мне это очень нравится, — понемножку переобустраивать особняк. Питер говорил, что Грейс почти не занималась особняком, зато заново отделала всю квартиру на Пятой авеню. За несколько недель между благотворительным приемом и нашей свадьбой я была в той квартире буквально пару раз, и теперь мне не хотелось появляться там без Питера. Может, это и глупо, но я чувствовала бы себя там самозванкой. Я понимала, что, если Питера отправят в тюрьму, придется думать, что делать со всем его имуществом.

А пока что я потихоньку переделывала под себя этот дом — мой дом, напоминала я себе. По моей просьбе Гэри принес с чердака ящик с лиможским фарфором, о котором я рассказывала Питеру. Джейн перемыла, а я вытерла все тарелки, чашки, блюдца и прочие восхитительные предметы сервировки, которые выставляли на стол во время парадных обедов на исходе девятнадцатого столетия.

— Да, миссис Кэррингтон, теперь таких вещей не делают, — восхищалась Джейн.

В парадной столовой стоял великолепный сервант восемнадцатого века. Мы расставили в нем сервиз, а посуду, выбранную Элейн, убрали.

«Туда ей и дорога», — подумала я про себя.

В одной из комнат третьего этажа я обнаружила массивный сундук, набитый потемневшим от времени старинным столовым серебром. Когда Джейн с Гэри начистили его, оказалось, что каждый предмет украшен монограммой.

— Кому принадлежат инициалы АСК? — спросила я у Питера во время одного из наших свиданий.

— АСК? Наверное, моей прапрапра, не помню точно, сколько раз, прабабке. До того как она вышла замуж за моего прапрапрапрадеда в тысяча восемьсот двадцатом году, ее звали Аделаида Стюарт. Помню, мама рассказывала мне, что Аделаида страшно гордилась своим дальним родством с королем Карлом и никогда не упускала случая напомнить супругу, что происходит из куда более знатного рода, чем он. Это ей пришла в голову мысль перевезти наш особняк из Уэльса сюда.

Я обнаружила, что разговоры, подобные этому, — лучший способ вызвать у Питера улыбку. Ему нравилась идея, что я намерена приложить к его дому свою руку.

— Делай все, что захочешь, Кей. На мой вкус, большая часть комнат слишком чопорные и неуютные. Только библиотеку не трогай. И ни в коем случае не вздумай ничего делать с моим креслом.

Я сказала Питеру, что хочу заменить кое-какие картины на стенах другими из числа тех, что я обнаружила на третьем этаже. Они нравились мне больше.

Пару раз в неделю я приглашала к себе на ужин Мэгги, а иногда мы с ней выбирались в наш излюбленный итальянский ресторанчик. Я видела, что, едва стоит нам с ней войти, как на нас немедленно начинают глазеть, но решила, что не могу всю жизнь от всех прятаться и что рано или поздно людям надоест на меня таращиться, по крайней мере до тех пор, пока не начался суд.

Элейн я не видела вот уже почти три недели после того, как она отказалась отдать мне сорочку, хотя время от времени замечала ее машину, когда та проезжала по дорожке. Я распорядилась сменить все замки в доме, так что теперь, если она хотела попасть в особняк, ей пришлось бы звонить. Однажды вечером, когда Барры уже ушли, я сидела в любимом кресле Питера и читала, как вдруг в дверь затрезвонили.

Я бросилась открывать, и в особняк ворвалась Элейн. Взгляд у нее был совершенно безумный, руки без перчаток скрючены, точно когти. На миг мне показалось, что она сейчас вцепится ими мне в горло.

— Как ты посмела?! — завизжала она. — Как ты посмела устраивать обыск в моем доме?

— Обыск?!

Должно быть, мой потрясенный тон и выражение лица заставили ее поверить, что я впервые об этом слышу.

Ее гнев мгновенно сменился паникой.

— Кей, — простонала она. — Господи боже мой, Кей, она пропала! Кто-то украл ее!

Мне не нужно было спрашивать, о чем она говорит. Пропала парадная сорочка Питера, испачканная в крови Сьюзен, сорочка, безоговорочно изобличающая в убийстве.

60

Пэт Дженнингс все больше и больше времени проводила на телефоне, потому что делать в галерее все равно было совершенно нечего. С тех пор как Ричард несколько недель назад поругался у себя в кабинете со своей маменькой, он почти перестал появляться на работе. Пэт он сказал, что продает свою квартиру и покупает другую, поменьше, и подыскивает более дешевое помещение для галереи.

— Похоже, любовь с Джиной Блэк закончилась, — по секрету сообщила Пэт своей подружке Триш в один из своих частых телефонных разговоров с ней. — Она постоянно ему названивает, но он велел мне отвечать ей, что его нет в городе.

— А что другая? Александра Ллойд?

— Думаю, она поняла, что ничего ей не светит. Уже пару недель не звонит.

— А его мамаша приезжала?

— Нет, ни разу. Но по-моему, она что-то потеряла. Сегодня утром Ричард заезжал в галерею и был прямо сам не свой. Бросился прямиком к телефону и стал звонить матери. Я слышала, как он говорил ей, что после ее звонка всю ночь не мог уснуть, так разволновался. По-моему, до него не доходит, что, когда он повышает голос, я слышу все до последнего слова.

— И когда это было? — спросила Триш.

— Да с час назад.

— Что он еще сказал?

— Что-то насчет того, что глупо было держать такую вещь дома и что она с тем же успехом могла вывесить ее вместо флага, чтобы все видели. В общем, он ее отругал, а минут через десять она ему перезвонила и, судя по голосу, плакала. Объявила, что с Ричардом говорить не будет. Попросила передать ему, что он сам виноват в сложившейся ситуации и в том, что пришлось прибегнуть к крайним мерам. Именно из-за него эта штука оказалась у нее дома и потому пусть он катится к чертовой матери.

— Прямо так и сказала?! — ахнула Триш. — И ты ему это передала?

— Ну она же сама мне велела, разве нет? Так он выскочил отсюда как ошпаренный, только и бросил, что сегодня уже не вернется.

— Вот это да! — восхитилась Триш. — До чего же у тебя интересная работа, Пэт. С этими Кэррингтонами не соскучишься. И что, как ты думаешь, Элейн потеряла?

— Ой, да какую-нибудь цацку, — высказала догадку Пэт. — Если, конечно, это не ключ к денежкам Кэррингтонов. Ричард бы от него не отказался.

— Может, это был туз в ее рукаве, кто ее знает, — предположила Триш.

И обе весело расхохотались.

— Узнаешь что-нибудь новенькое — звони! — напутствовала Триш подругу перед тем, как положить трубку.

61

— Питер недвусмысленно высказал свое мнение в суде, Кей, — сказал Коннер Бэнкс, сверившись со своими пометками, и для пущей убедительности ткнул в мою сторону пальцем. — У нас есть запись, как он встает с кровати в клинике. Там есть очень четкий кадр его лица, где он смотрит прямо в камеру. На нем совершенно отчетливо видно, какой у него отсутствующий взгляд, и понятно, что он не в себе. Думаю, когда присяжные просмотрят запись, некоторые, если не все из них, поверят, что Питер в это время находился в состоянии лунатизма и, следовательно, он лунатик. Но, Кей, даже если так оно и будет, подобная стратегия защиты все равно ничего не даст. Если вы хотите, чтобы ваш муж вернулся домой, вы просто должны убедить его позволить нам оспаривать версию обвинения и отстаивать его невиновность в убийстве Сьюзен и вашего отца за недостаточностью улик.

— Совершенно согласен, — веско произнес Маркинсон.

Бэнкс с Маркинсоном снова приехали ко мне. С тех пор как сорочку Питера похитили из домика Элейн, прошла неделя. Не знаю, кого из нас двоих ее исчезновение расстроило больше.

В голову мне приходили лишь два человека, которые могли похитить ее: Гэри Барр и Винсент Слейтер. Винс мгновенно догадался, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, вероятнее всего, был сорочкой, а Гэри, очевидно, подслушал, как мы об этом разговаривали.

Я вполне представляла себе, что Винс мог попытаться выкрасть сорочку после того, как Элейн получила свой миллион долларов, в особенности когда она решила продолжить вымогательство, но почему он ничего не сказал мне? Я без обиняков задала ему этот вопрос и сказала, что «предмет», которым Элейн меня шантажировала, и есть пропавшая сорочка. Он категорически отрицал свою причастность к ее исчезновению. Верить ему или нет, я не знала.

Если сорочку похитил Гэри Барр, что он собирается с ней делать? Приберегает, чтобы поторговаться с прокурором примерно в таком духе: «Питер был совсем мальчиком. Мне стало его жалко. Я спрятал труп, а потом помог Питеру закопать его за забором».

Разумеется, и Винсент, и Гэри с легкостью могли проникнуть в дом Элейн. Гэри постоянно находился поблизости, Винсент регулярно наведывался в поместье. Охранник почти все время торчал у парадного входа. Периодически он обходил особняк, но любой из этих двоих мог без труда укрыться от его глаз.

Перед тем как обнаружить, что в доме кто-то побывал, Элейн провела четыре дня в своей квартире в Нью-Йорке. У того, кто похитил сорочку, было предостаточно времени для поисков. Помимо Винса и Гэри в голову мне приходил еще один возможный кандидат, хотя это было маловероятно. Когда Элейн обнаружила пропажу сорочки и сломя голову примчалась ко мне, она обмолвилась, что Ричард тоже знал о ее существовании. А вдруг это он украл ее, чтобы подстраховаться на случай новых долгов? Но, по словам Элейн, он не знал, что она не вернула сорочку назад в банковскую ячейку, где она ждала своего часа эти двадцать два года, и что он неподдельно разъярился, когда она рассказала ему о пропаже.

Все эти мысли крутились у меня в голове, пока Коннер Бэнкс один за другим выкладывал мне факторы, которые, по его мнению, были основополагающими в защите на основании недостаточности улик.

— Питер со Сьюзен были друзьями, но никому и в голову не приходило, что у них могли быть серьезные отношения, — говорил Бэнкс. — Парадная сорочка исчезла, но ни на смокинге, ни на брюках, ни на носках, ни на туфлях Питера никаких следов крови экспертиза не обнаружила.

— А предположим, что эта сорочка где-нибудь обнаружится? — спросила я. — И предположим, на ней окажется кровь Сьюзен?

Бэнкс с Маркинсоном уставились на меня с таким видом, как будто у меня было две головы.

— Если бы существовала хотя бы малейшая вероятность того, что такое случится, я советовал бы Питеру просить два тридцатилетних срока в обмен на чистосердечное признание и считал бы большой удачей, если бы судья на это согласился.

«Чем дальше, тем лучше», — подумала я.

Сам того не зная, Бэнкс ответил на мой вопрос. Если бы адвокаты узнали о существовании сорочки, они попытались бы смягчить приговор в обмен на чистосердечное признание. Но Питер никогда не согласился бы признаться, что он совершил все эти убийства, в обмен на приговор, который давал ему возможность — в самом лучшем случае — выйти из тюрьмы, когда ему исполнится семьдесят два года.

«Нашему ребенку тогда будет тридцать», — подумала я.

— Я не стану убеждать Питера избрать другую линию защиты, — заявила я. — Если он так решил, я поддержу его.

Юристы отодвинули свои стулья и поднялись, чтобы уходить.

— Тогда вам придется смириться с неизбежным, Кей, — предупредил Маркинсон. — Вы будете растить вашего ребенка одна.

По пути к выходу из столовой Маркинсон остановился перед сервантом.

— Великолепный сервиз, — заметил он.

— Да, — согласилась я, понимая, что мы сейчас просто ведем вежливый разговор, что адвокаты Питера, грубо говоря, просто-напросто сложили лапки.

Коннер Бэнкс разглядывал одно из полотен, которое я перенесла сюда с третьего этажа.

— Настоящий шедевр, — похвалил он. — Это ведь Морли, да?

— Я не знаю, — призналась я. — К стыду своему, я совершенно не разбираюсь в живописи. Просто она нравится мне больше той, которая висела на этом месте прежде.

— Значит, у вас хороший вкус, — одобрительно отозвался он. — Нам пора. Мы подберем врачей, которые имели дело с пациентами с нарушениями сна и которые могут засвидетельствовать, что во время приступа человек, страдающий лунатизмом, не отдает себе отчета в том, что делает. Если вы с Питером настаиваете на такой линии защиты, нам придется вызвать их в суд в качестве свидетелей-экспертов.

Мне нужно было в тюрьму на свидание к Питеру. Живот у меня начинал уже потихоньку округляться, и когда я одевалась сегодня утром, мне пришлось оставить верхнюю пуговицу на брюках расстегнутой. Я почти все время носила свитера с высоким воротом, чтобы скрыть, как сильно я похудела, если не считать раздавшейся талии. Меня беспокоило, что я продолжаю худеть, но врач заверил меня, что в первые месяцы беременности такое не редкость.

В какой момент все мои мучительные сомнения в невиновности Питера начали развеиваться? Наверное, это случилось, когда я взялась за разбор шкафов с документами на третьем этаже. Благодаря им мне открылось детство Питера. Его мать до самой смерти каждый год делала ему по альбому с фотографиями. Меня поразило, что на этих фотографиях почти никогда не было его отца. Питер говорил мне, что после его рождения мать перестала сопровождать отца в разъездах.

Кое-где в альбомах встречались сделанные ее рукой записи: она отмечала, каким смышленым мальчиком рос Питер, как быстро все схватывал, какой у него был чудесный характер и чувство юмора.

Все это говорило о близости между матерью и сыном, и мне стало грустно.

«У него хотя бы двенадцать лет была мама», — подумала я.

Потом я нашла снимок, сделанный корреспондентом местной газеты «Берген рекорд» в день ее похорон. На нем убитый горем двенадцатилетний Питер, пытаясь сдержать слезы, шел за гробом матери, положив на него руку.

В одном из шкафов нашлись его школьные и студенческие альбомы за все годы обучения. В одном из них о Питере было написано, что он «достойно переносит трудности», и до меня вдруг дошло, что, когда пропала Сьюзен, он только-только начал учиться на последнем курсе Принстона. В последующие несколько месяцев его постоянно вызывали на допросы в прокуратуру.

Когда я приехала в тюрьму и в комнату для свиданий ввели Питера, мы долго-долго молча смотрели друг на друга сквозь плексигласовое стекло. Он дрожал, в глазах у него блестели слезы. Потом он взял телефонную трубку и чужим голосом произнес:

— Кей, у меня почему-то было такое чувство, что ты не придешь сегодня и вообще никогда больше не придешь, что ты сыта по горло всем этим безобразием.

На миг у меня возникло ощущение, будто я смотрю на двенадцатилетнего мальчика, который только что похоронил самого дорогого на свете человека.

— Я никогда тебя не брошу, — пообещала я ему. — Я слишком сильно тебя люблю. Питер, я не верю, что ты мог причинить кому-то зло. Ты не мог. Есть другой ответ, и, клянусь богом, я его найду.

В тот же вечер я позвонила Николасу Греко.

62

Джейн Барр сварила перловый суп на тот случай, если адвокаты останутся на обед, но без четверти двенадцать те уже уехали. Она с радостью ухватилась за повод что-нибудь приготовить; ей просто необходимо было как-то отвлечься от тревожных мыслей. Гэри вызвали в прокуратуру, и сейчас он находился там. Зачем он им понадобился? Неужели спустя столько лет они снова допрашивают его о Сьюзен Олторп?

«Пожалуйста, только не это», — взмолилась Джейн про себя.

Перед тем как ехать в тюрьму к Питеру, Кей Кэррингтон съела тарелку супа. Странное дело с этой Кей. Вроде бы из простой семьи, а держится с достоинством, без высокомерия, но цену себе явно знает. Самое то, что нужно Питеру. И похоже, она беременна. Она молчит, но Джейн-то видит.

«Где же Гэри? — забеспокоилась Джейн, поглядывая на часы. — О чем его спрашивают? Что он решил рассказать?»

После обеда она обычно отправлялась к себе домой, в сторожку, и была там почти до вечера, а потом возвращалась в особняк, зажигала свет, опускала занавеси и готовила ужин. Сегодня, вернувшись домой, она обнаружила там Гэри — он ел сэндвич и запивал его пивом.

— Что ж ты не сказал мне, что уже дома? — напустилась на него она. — Я тут уже вся извелась, гадая, что им от тебя было нужно.

— Они накопали на меня кой-чего, — буркнул Гэри. — Я тебе рассказывал. Были у меня по молодости небольшие проблемы с законом, но дело вроде бы прикрыли. Хотя кое-что все-таки просочилось в газеты; наверное, так они об этом и пронюхали.

Джейн упала в кресло.

— Это было так давно! Они ведь не собираются возобновить дело? Или вскрылись какие-то новые обстоятельства?

Гэри покосился на жену с чем-то близким к презрению во взгляде.

— А ты как думаешь? — спросил он.

Джейн еще даже не успела расстегнуть зимнее пальто. Она взялась за верхнюю пуговицу и протолкнула ее в петлю. Плечи ее поникли.

— Я прожила в этом городе всю свою жизнь, — сказала она. — И никогда не хотела жить ни в каком другом месте. Мы с тобой работаем у хороших людей. И теперь все это может рухнуть. То, что ты сделал, просто ужасно. Тебя об этом спрашивали? Им все известно? Да?

— Нет, — зло буркнул Гэри. — Ничего они не знают, так что прекрати кудахтать. Существует закон об исковой давности. Никто не может предъявить мне обвинения, слишком много лет прошло. А если бы они даже и попытались повесить на меня что-нибудь еще, у меня есть для них предложение, от которого они не смогут отказаться.

— Что ты такое говоришь?! — ахнула Джейн. — Срока давности по датам об убийстве не существует!

Гэри Барр вскочил со стула и запустил в жену недоеденным сэндвичем.

— Никогда больше не произноси этого слова! — рявкнул он.

— Прости, Гэри. Я не хотела тебя расстраивать. Прости.

Со слезами на глазах Джейн оглядела свое измазанное горчицей пальто, ошметки ржаного хлеба, ломтики ветчины и куски помидора, разбросанные на полу у нее под ногами.

Судорожно стиснув кулаки, Гэри с трудом взял себя в руки.

— Ладно. Ничего страшного. Только смотри не забудь. Видеть — одно дело, убить — совсем другое. Ничего страшного. Я все уберу. Все равно сэндвич был несъедобный. Скажи, там супа не осталось? Ты вроде с утра что-то готовила?

— Да. Ешь — не хочу.

— Будь добра, налей мне тарелочку, ладно? У меня сегодня выдался тяжелый день. Прости, что вспылил. Ты этого не заслужила, Джейн. Ты славная женщина.

63

Неожиданный телефонный звонок от заместителя прокурора Тома Морана порадовал Николаса Греко.

— Вы подали отличную идею, — сказал ему Моран. — Оказывается, в юности Барр имел привод в полицию. Досье было засекречено, но нам удалось получить к нему доступ. Он был арестован за то, что принес в школу марихуану и курил ее в спортивном зале. Кроме того, мы подняли данные по его выпуску и отыскали несколько его одноклассников, которые до сих пор живут в Покипси. Все они утверждают, что у Барра был вспыльчивый характер. Милый соседский мальчик — это не про него.

Конечно, это было давно, — продолжал Моран. — Но вот что любопытно: его одноклассники вспоминают, что он вечно лез в бутылку и при этом страдал комплексом неполноценности. Школу он так и не закончил, в колледж не пошел, а потом много лет спустя на встрече одноклассников плакался, что ему просто не дали шанса пробиться в жизни.

— Он произвел на меня впечатление человека крайне в себе неуверенного, недовольного жизнью и разобиженного на весь белый свет, — заметил Греко. — То, что вы мне сейчас рассказали, вполне укладывается в эту картину.

— Отвлечемся пока от Барра, — сказал Моран. — У меня для вас еще одна новость. Миссис Олторп умерла.

— Мне очень грустно это слышать, но я полагаю, что для нее смерть стала избавлением.

— Насколько я понял, публичного прощания не будет, а похороны только для близких. Полагаю, такова была ее воля; свою долю внимания прессы эта семья уже получила с лихвой.

— Да уж, — согласился Николас Греко. — Спасибо, Том.

Он взглянул на часы. Было уже пять вечера, но ехать домой он пока не собирался. Ему хотелось спокойно подумать, а лучше всего ему думалось, когда в офисе никого больше не оставалось, а телефоны умолкали. К счастью, у Фрэнсис сегодня вечером как раз должно было состояться очередное собрание читательского кружка, так что она не станет возражать, если он задержится на работе.

Он улыбнулся себе под нос. Фрэнсис была из тех женщин, которые полагают, что все внимание мужа должно безраздельно принадлежать им. Да он, как правило, и сам был не против, но сейчас ему необходимо было посидеть в коричневом кабинете. Когда он впервые употребил это выражение при Фрэнсис, она переспросила, что он имеет в виду.

— Сейчас оно почти вышло из употребления, но в девятнадцатом веке было очень распространено, — ответил он ей тогда. — «Коричневый кабинет», милая, означает состояние глубокой погруженности в серьезные размышления.

— Ой, Ник, я тебя умоляю, — помнится, фыркнула в ответ она. — Так бы сразу и сказал, что просто пытаешься кое в чем разобраться.

«Вот именно этим я сейчас и занимаюсь», — подумал Греко.

Первым в списке тем, требующих обдумывания, был Гэри Барр. Греко чувствовал, что Барр озлоблен на людей, которые, по его мнению, слишком хорошо живут. Интересно, какие отношения связывали его с семьей Олторпов? В те годы, когда он и его жена не служили у Кэррингтонов, они регулярно готовили и обслуживали банкеты у Олторпов, а Гэри еще и возил на машине их дочь. Как и почему он стал «приятелем» Сьюзен? Надо еще раз поговорить с подругой Сьюзен, Сарой.

Следующей по списку была страничка, вырванная из журнала «Пипл». Она имела какое-то значение, огромное значение, в этом он был уверен. Но какое?

Далее шла вечерняя сумочка Сьюзен Олторп. Почему Гэри Барр так хорошо помнил, как Питер Кэррингтон на следующее утро просил Винсента Слейтера вернуть ее Сьюзен, а потом припомнил еще и то, что Питер испугался, когда сумочки в машине не оказалось? Или Барр выдумал все это из каких-то своих соображений? Слейтер подтвердил его слова, однако лишь до определенной степени. Он утверждал, что Кэррингтон просто попросил его посмотреть, не осталась ли сумочка в машине, и если да, то вернуть ее Сьюзен.

Однако же Кэррингтоны в то утро ожидали Сьюзен к завтраку. А сумочка была совсем маленькая, и ничего, кроме носового платка, пудреницы, расчески и губной помады, там все равно не поместилось бы. Какой смысл тогда поднимать такую суету? Или в ней было что-то еще, что могло понадобиться Сьюзен?

Все это взаимосвязанные части одной головоломки, подумал Николас Греко. Уже начинало темнеть, а он все так же сидел, скрестив руки на груди, и ничего не замечал. Вот только какова эта связь?

Зазвонил телефон. Несколько раздраженный, что его отрывают от мыслей, Греко поднял трубку и представился.

— Мистер Греко, это Кей Кэррингтон. Вы дали мне свою визитку в суде несколько недель назад.

Греко выпрямился в своем кресле.

— Да-да, миссис Кэррингтон, — произнес он медленно. — Рад вас слышать.

— Вы не могли бы подъехать ко мне домой завтра утром?

— Конечно. В какое время вам будет удобно?

— В одиннадцать часов вас устроит?

— Более чем.

— Вы знаете, где я живу?

— Да-да. В одиннадцать я буду у вас.

— Спасибо.

Греко услышал короткие гудки и лишь тогда сам повесил трубку. Все еще погруженный в глубокую задумчивость, он вышел в вестибюль и открыл шкаф. И уже в самую последнюю минуту спохватился, что забыл оставить секретарше записку.

«Завтра с утра я в Нью-Джерси», — нацарапал он на листке бумаги.

64

Я решила пока не говорить Мэгги, что жду ребенка, потому что она непременно поделилась бы этой новостью со своими подругами и тогда об этом написали бы во всех газетах. Бабушка решительно не способна хранить секреты. Но потом я подумала, что могу столкнуться у гинеколога с кем-нибудь из наших общих знакомых, а поскольку мне не хотелось, чтобы слухи об этом дошли до Мэгги из третьих уст, я поняла, что должна сама рассказать ей обо всем.

После того как я позвонила Николасу Греко и условилась с ним о встрече, я заехала за Мэгги и повезла ее к себе ужинать. Джейн приготовила жареного цыпленка и собралась прислуживать за столом, но я отослала ее домой, сказав, что мы справимся сами. Не хватало только, чтобы содержание нашего разговора стало известно Гэри Барру. Судя по всему, Джейн начала опасаться за свое место, потому что сначала попыталась возражать, однако быстро прекратила и очень вежливо пожелала нам хорошего вечера.

Кухня у нас большая, и посередине стоит длинный и узкий стол с лавками; раньше за ним ела прислуга, когда в доме держали целый штат. Мэгг и хотела поужинать там, но я забраковала эту идею. Кресла в маленькой столовой куда более удобные. Кроме того, я знала, что особняк до сих пор внушает ей страх, и хотела положить этому конец.

Когда мы устроились за столом, я выложила Мэгги свои новости. Она ужасно обрадовалась, но потом, разумеется, немедленно разволновалась.

— Ох, Кей, какое горе, что отец твоего ребенка не сможет быть рядом с ним и не увидит, как малыш растет.

— Мэгги, — сказала я, — моего мужа зовут Питер, и я не теряю надежды. Он не убивал Сьюзен Олторп и совершенно определенно не убивал моего отца. Но пожалуйста, давай поговорим о чем-нибудь другом. Папу уволили всего через несколько недель после того, как исчезла Сьюзен. Питер сказал мне, что Элейн Кэррингтон избавилась от него, потому что она подбивала к нему клинья, а он дал ей от ворот поворот.

— Ты говорила мне об этом, Кей, — покаянно ответила Мэгги.

Я видела, что ей неловко за ту поспешность, с которой она заключила, будто отца уволили из-за его пристрастия к алкоголю.

— И что папа собирался делать? Ему предлагали другую работу?

— Я не знаю, Кей. Между его увольнением и, как мы считали, самоубийством прошло всего несколько недель. В последний раз я видела его тридцатого сентября, двадцать два с половиной года назад. Мы с тобой уже говорили об этом.

— Давай поговорим еще раз.

— Тридцатого сентября твой папа позвонил мне около пяти вечера и попросил разрешения привезти тебя с ночевкой. Сказал, что у него назначена какая-то встреча. Ты была не слишком рада, потому что он обещал тебе, что вечером вы вдвоем опробуете какой-то новый рецепт. Но на следующий день он не пришел за тобой и не позвонил, а потом явились полицейские и сообщили, что его машину обнаружили на утесе над рекой, а на переднем сиденье лежал его бумажник.

— Они не пытались найти того, с кем он собирался встретиться тридцатого сентября?

— Тогда полицейские решили, что он просто-напросто выдумал эту историю, чтобы получить повод сплавить тебя мне.

Разговор явно ни к чему не вел. Я все еще не теряла надежды, что в памяти Мэгги всплывут какие-нибудь забытые подробности, но они все не всплывали и не всплывали.

За чашкой чая я решила, что наконец настала пора рассказать Мэгги о том, как двадцать два года назад я тайком пробралась в этот дом, потому что мне было ужасно любопытно взглянуть на часовню.

Как я и ожидала, она отреагировала в том духе, что я всегда склонна была найти приключения на собственную голову. Однако, к моему удивлению, этим все и ограничилось.

Наверное, отчасти ее сдержанная реакция и побудила меня рассказать ей, что я стала невольной свидетельницей перепалки между какой-то женщиной и мужчиной, которого она, видимо, шантажировала, хотя изначально я не собиралась этого говорить.

— Вот откуда я узнала, что за мотив он насвистывал, хотя это был всего лишь короткий обрывок, — сказала я ей. — Ты постоянно напевала его мне, когда рассказывала, как мама выступала с этой песней на школьном концерте.

Мэгги посмотрела на меня со странным выражением в глазах.

— В чем дело? — спросила я ее.

— Кей, — воскликнула она, — напрасно ты не рассказала об этом отцу! Когда они с твоей мамой начали встречаться, я рассказала ему о том концерте и похвасталась, как она замечательно пела эту песню. Он уговорил ее спеть ему. С тех пор он называл эту песню их песней. Они даже танцевали под нее свой первый танец на свадьбе. Я ведь тебе рассказывала.

— Мэгги, ты рассказывала о школьном концерте. Но я не помню, чтобы ты что-то говорила о том, что папа называл эту песню их песней и что они танцевали под нее на свадьбе, — возразила я.

— Это неважно. Но после того, как он помчался вместе с тобой чинить фонари перед тем приемом, он завез тебя ко мне. Я очень хорошо помню, какой у него был печальный вид. Он рассказал, что, когда был в поместье, слышал, как один человек насвистывал ту песню, и даже поговорил с ним. Думаю, твой отец сказал тому человеку, почему этот мотив так разбередил ему душу.

— А он не сказал, кто был тот человек? — насторожилась я.

— Сказал, только я забыла.

— Мэгги, это очень важно. Подумай хорошенечко. Пожалуйста, попытайся вспомнить.

— Я попробую, Кей. Честное слово, попробую.

Я собралась с духом и задала ей еще один вопрос.

— Мэгги, а это не мог быть Питер?

— Нет. Это точно был не он, — твердо ответила Мэгги. — Я запомнила бы, будь это Питер Кэррингтон. В то время к нему здесь относились как к наследному принцу. Потому-то я и была так разочарована в нем, когда стали говорить, что это он убил бедняжку Сьюзен. Нет, я совершенно уверена, что твой отец говорил не о нем!

Мэгги посмотрела на меня.

— Кей, что с тобой? — всполошилась она. — Почему ты плачешь?

«Это не Питер, — с облегчением подумала я. — Это не Питер! Это кого-то другого шантажировала в тот день в капелле неизвестная женщина».

Но, боже правый, если бы только я тогда рассказала папе о разговоре, который случайно подслушала, а он обратился бы в полицию, может быть, он и сейчас был бы жив, а Питер не сидел бы в тюрьме, дожидаясь суда по обвинению в убийстве.

65

Винсент Слейтер не сомневался, что это Гэри Барр похитил из дома Элейн Кэррингтон парадную сорочку Питера. Вот уже неделю он обдумывал, как лучше вернуть ее.

Необходимость вернуть сорочку стала еще более острой после того, как однажды вечером ему позвонил Коннер Бэнкс и стал уговаривать его убедить Питера позволить его защитникам изменить стратегию защиты.

— Винсент, — сказал Бэнкс, — мы все больше и больше убеждены, что у нас неплохие шансы добиться либо того, что жюри не сможет прийти к единому мнению, либо оправдания. Если Питера оправдают, он вернется домой насовсем. Если присяжные не придут к единому мнению, мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы его освободили под залог, и он, возможно, проведет какое-то время со своим ребенком, до того как состоится второй суд. Если и на втором суде присяжные не придут к единому мнению, прокурор, возможно, отступится и откажется от обвинений.

— А что будет, если вдруг всплывет сорочка Питера с пятнами крови Сьюзен? — спросил Слейтер.

— Вы что, сговорились? Кей Кэррингтон недавно задала мне точно такой же вопрос. — Повисло долгое молчание, потом Коннер Бэнкс тихо произнес: — Как я уже сказал Кей, если где-нибудь обнаружится эта сорочка с пятнами крови Сьюзен, Питеру лучше чистосердечно во всем признаться в обмен на смягчение приговора.

— Ясно.

Было девять вечера; Слейтер решил, что еще не слишком поздно, чтобы звонить Кей. Когда она сняла трубку, то сказала, что только что отвезла домой бабушку.

— Кей, голову даю на отсечение, сорочку украл Гэри Барр, — сказал он. — Мы должны вернуть ее. В кухне хранится комплект запасных ключей от всех помещений. Ключи от сторожки тоже там есть. Я заеду за ними в семь тридцать, до того, как появится Джейн. Потом я позвоню вам в девять, сделаю вид, что говорю из Нью-Йорка, и попрошу вас прислать Гэри за какими-нибудь якобы нужными Питеру документами, а сам устрою, чтобы мои люди на какое-то время задержали его. Вам нужно будет лишь позаботиться, чтобы Джейн не явилась домой слишком рано.

— Винс, я даже не знаю, что и сказать.

— Зато я знаю. Я не намерен оставлять сорочку в руках Гэри Барра. Будем надеяться, что он держит ее где-то в сторожке или у себя в машине. Да, вот еще что: я скажу ему, что, возможно, ему придется привезти из Нью-Йорка в поместье одного из наших управляющих для встречи с вами, чтобы он ехал на одной из машин Питера.

— Я, конечно, не знаю, что сказать, но во всем вам помогу, — произнесла Кей. — Кстати, Винс, я тоже должна кое-что вам рассказать. Я встречаюсь с Николасом Греко, частным сыщиком. Он будет здесь завтра утром в одиннадцать.

И тут Винсент Слейтер произнес такое, чего сам от себя никогда не ожидал.

— Какая же вы дура, Кей! — объявил он жене своего хозяина. — А я-то думал, вы любите своего мужа!

66

Посол в отставке Чарльз Олторп сидел в кабинете покойной жены с чашкой кофе в руке; рядом на подносе стыл нетронутый завтрак. Смерть Глэдис уже успела физически отразиться на облике дома. Исчезли больничная кровать, кислородная палатка, стойки для капельниц и бесчисленные медицинские принадлежности. Бренда, их помощница по хозяйству, заливаясь слезами, ночью проветрила и пропылесосила комнату Глэдис.

Когда она подавала ему завтрак, вид у нее был неприветливый, и он от души понадеялся, что она в самое ближайшее время начнет подыскивать себе другую работу.

Утром звонили сыновья; оба были опечалены, что их мать умерла, но радовались, что она больше не страдает.

— Если на небесах есть музеи, мама со Сьюзен сейчас, наверное, обсуждают достоинства какой-нибудь картины, — сказал младший, Блейк.

Олторп знал, что сыновья не питают к нему теплых чувств. Окончив колледж, оба уехали работать в другой конец страны и навещали родителей не чаще двух раз в год. В прошлый раз они приезжали всего несколько месяцев назад. Тогда причиной были похороны их сестры; на этот раз хоронить предстояло мать.

Тело Глэдис лежало в морге. Устраивать прощание они не планировали, а похороны отложили до пятницы, чтобы успел приехать старший сын: его дочери только что сделали экстренную операцию по поводу аппендицита, и родители не хотели оставлять ее одну.

С самого утра начали звонить соседи с соболезнованиями; он поручил отвечать на звонки Бренде. Однако без четверти девять она появилась в кабинете и нерешительно сообщила, что звонит мистер Греко и настойчиво просит его подойти к телефону.

Сначала Олторп хотел отказаться с ним разговаривать, потом подумал, что Глэдис могла до сих пор остаться ему должна. Такое было возможно. По словам сиделки, детектив совсем недавно заходил к ней. Он взял трубку.

— Чарльз Олторп.

Он знал, что его голос звучит угрожающе, и гордился этим.

— Господин посол, — начал Николас Греко, — прежде всего позвольте выразить вам мои самые искренние соболезнования в связи с утратой жены. Миссис Олторп была великодушной и отважной женщиной и привела в действие механизм, который, надеюсь, в самое ближайшее время заставит убийцу предстать перед правосудием.

— Что вы мелете? Кэррингтон уже в тюрьме.

— Именно об этом я и говорю, господин посол. Питер Кэррингтон находится в тюрьме. Но разве его место там? Или, выражаясь иными словами, разве в той же камере не должен сидеть еще один человек? Я понимаю, что вам сейчас не до посетителей, но не позволите ли вы мне заехать к вам сегодня на несколько минут? В одиннадцать часов у меня назначена встреча с миссис Кей Кэррингтон. Можно, я приеду к вам в половине первого?

— Приезжайте к полудню. В вашем распоряжении будет пятнадцать минут.

Олторп решительно повесил трубку, отставил в сторону недопитый кофе, поднялся и подошел к столу, на котором стояли фотографии его жены и дочери.

— Я так виноват перед тобой, Глэдис, — произнес он вслух. — И перед Сьюзен.

67

Когда в половине восьмого утра Винсент заехал за ключом от сторожки, я была на кухне. Потом, как и было условлено, он позвонил в девять. Гэри Барр пылесосил наверху, и я, как мы договорились накануне, передала ему следующее:

— Мистер Слейтер просит вас съездить в город, забрать из офиса Питера кое-какие документы. Возможно, на обратном пути вам придется захватить одного из управляющих компании, так что поезжайте на «мерседесе». Мистер Слейтер объяснит вам, где его оставить.

Если Барр и заподозрил неладное, то виду не подал. Он взял трубку параллельного телефона и договорился с Винсентом о парковке. Через несколько минут из окна второго этажа я наблюдала, как Барр на «мерседесе» проехал мимо сторожки и вырулил на улицу.

Должно быть, Винсент дожидался, когда он уедет, где-то поблизости, потому что его «кадиллак» практически сразу же показался на дорожке и свернул налево. Я решила, что он собирается оставить машину позади сторожки в таком месте, где ее не видно из особняка. Теперь от меня требовалось не давать Джейн под каким-нибудь предлогом отлучиться домой до наступления ее обычного послеобеденного перерыва.

Это было несложно. Я сказала ей, что у меня разболелась голова, и попросила не звать меня к телефону, а спрашивать, что мне передать, если только не позвонит мистер Греко.

— Мистер Греко? — переспросила она.

Я уловила в ее голосе тревожные нотки и вспомнила, что, по слухам, когда миссис Олторп только наняла Греко, он приходил поговорить с Гэри Барром.

— Да, — ответила я. — У нас с ним назначена встреча на одиннадцать часов.

Вид у бедняжки сделался испуганный и смущенный одновременно, и я подумала, что, если Винс был прав и сорочку из дома Элейн в самом деле выкрал Гэри, Джейн не имела к этой краже никакого отношения. Но потом я вспомнила, что она поклялась, будто в ночь исчезновения Сьюзен Гэри спокойно спал в своей постели. Выходит, она лгала? Теперь я была почти убеждена в этом.

Следующие полтора часа я места себе не находила от беспокойства, поэтому ушла на третий этаж. Я не успела побывать еще даже в половине комнат, потому что приходилось развязывать и снимать чехлы с мебели, которой они были забиты, и на это уходила уйма времени. Я искала детскую мебель и в конце концов обнаружила старинную деревянную колыбель. Она оказалась совершенно неподъемной, поэтому я присела на корточки и покачала ее, чтобы убедиться, что она крепкая. Дерево украшала искусная резьба, и я осмотрела колыбель в поисках клейма. Оно нашлось; колыбель была сделана неким Эли Фаллоу в 1821 году.

Эту колыбель наверняка заказала Аделаида Стюарт, высокородная дама, вышедшая замуж за одного из Кэррингтонов в 1820 году. Я решила, что обязательно поищу какие-нибудь сведения о нем и выясню, не был ли он известным мастером. Неожиданно для себя самой мне понравилось открывать эти сокровища; по крайней мере, это отвлекало меня от постоянного беспокойства за Питера.

Однако непыльным это занятие назвать было сложно. В половине одиннадцатого я спустилась в гостиную, вымыла руки и лицо и переоделась в чистый свитер и брюки. Я едва-едва управилась до одиннадцати, когда в дверь позвонили и Николас Греко вошел в дом.

В первый раз мы с ним встретились у Мэгги, и меня тогда возмутило его предположение, что мой отец мог инсценировать собственное самоубийство. Он даже намекнул, что не исключена связь между ним и исчезновением Сьюзен Олторп. Когда Греко заговорил со мной в вестибюле здания суда после слушания по делу об изъятии залога, я была так расстроена, что едва его замечала. Однако сейчас, взглянув ему в лицо, я разглядела в его глазах теплоту и сочувствие. Я пожала руку, которую он протянул мне, и провела его в библиотеку.

— Чудесная комната, — заметил Греко, когда мы вошли.

— Я подумала то же самое, когда впервые ее увидела, — сказала я и, пытаясь справиться с внезапной нервозностью, вдруг охватившей меня при мысли о радикальном поступке, который я совершила, пригласив к себе этого человека, добавила: — Я приехала сюда просить разрешения провести в этом особняке благотворительный прием в поддержку борьбы с неграмотностью. Питер сидел в своем кресле. — Я кивнула на него. — Я очень волновалась и все время думала о том, что одета неподобающим образом. Стоял ветреный октябрьский день, а я была в легком летнем костюме. Пока я излагала свое дело, я успела влюбиться в эту комнату.

— Очень вас понимаю, — сказал Греко.

Я уселась за стол Питера, а Греко подвинул к нему стул.

— Вы сказали, что можете быть мне полезны, — начала я. — Объясните, пожалуйста, чем именно.

— Самую лучшую службу я сослужу вам, если попытаюсь выяснить всю правду относительно того, что произошло. Как вы, несомненно, понимаете, вашему мужу грозит весьма вероятная перспектива провести остаток жизни в тюрьме. Возможно, если весь мир поверил бы, что он невиновен — цитирую — «в силу того, что совершенные им деяния были произведены в бессознательном состоянии», это послужило бы ему хоть каким-то утешением. Такое было бы возможно, живи мы в Канаде, но мы там не живем.

— Я убеждена, что мой муж не совершал ни одного из этих преступлений ни в сознательном, ни в бессознательном состоянии, — сказала я. — Вчера вечером я получила исчерпывающие доказательства того, что он невиновен.

Я уже решила, что хочу нанять Николаса Греко, о чем ему и сообщила, а потом выложила ему все, что знала сама, начиная с моего визита в часовню в шестилетнем возрасте и с подслушанного разговора.

— Мне никогда не приходило в голову, что та женщина, которую я слышала, могла быть Сьюзен Олторп, — сказала я. — Ну, то есть зачем ей могло понадобиться выпрашивать или вымогать у кого-то деньги? Она ведь была из состоятельной семьи. Я слышала, что ей принадлежал значительный трастовый фонд.

— Любопытно было бы установить, сколько именно денег было в ее распоряжении, — заметил Греко. — В восемнадцать лет не многие имеют право распоряжаться своими трастовыми фондами, а если верить тому, что рассказали подруги Сьюзен, в тот вечер ее отец был за что-то очень зол на нее.

Он спросил меня о той ночи, когда Питер нарушил условия освобождения из-под залога и был обнаружен стоящим на коленях на лужайке перед домом Олторпов.

— У Питера случился очередной приступ лунатизма, и он не помнит,почему оказался там, но считает, что это был тот же сон, который побудил его сделать попытку выбраться из больничной палаты. В тот раз ему казалось, что Гэри Барр сидит в палате и смотрит на него, — пояснила я.

Я призналась Греко, что уже начинала подозревать, что это у Питера Сьюзен вымогала деньги тогда в часовне.

— Но вчера вечером выяснилось, что это не так, — добавила я и, пытаясь держать себя в руках, пересказала ему то, что услышала накануне от Мэгги.

Греко резко посерьезнел.

— Миссис Кэррингтон, — сказал он, — я опасаюсь за вашу безопасность с тех самых пор, как узнал, что вы встречались с подругой Сьюзен Олторп, Сарой Норт. Предположим, что ваш муж не совершал этих преступлений. В таком случае преступник до сих пор гуляет на свободе, и я полагаю — и боюсь, — что этот человек находится в непосредственной близости от вас.

— Вы можете предложить мне, как его вычислить? — не скрывая раздражения, поинтересовалась я. — Мистер Греко, мне, конечно, тогда было всего шесть лет, но если бы я призналась своему отцу, что побывала в часовне, и рассказала о разговоре, который слышала, возможно, когда Сьюзен исчезла, он обратился бы в полицию. Очевидно, тот человек, которого я слышала, и тот человек, с которым вскоре после этого столкнулся мой отец, одно лицо. Неужели вы не понимаете, что мне невыносимо об этом думать?

— Когда я был младенцем, то по-младенчески мыслил, как написано в Библии, — мягко проговорил Греко. — Не мучьте себя так, миссис Кэррингтон. Эта информация проливает на дело новый свет, но умоляю вас, никому больше не говорите о том, что вчера узнали от бабушки, и ее тоже попросите никому об этом не рассказывать. Этот человек может счесть угрозой не только вашу память, но и ее тоже.

Он взглянул на часы.

— Через несколько минут мне придется уйти. Я попросил посла Олторпа уделить мне сегодня несколько минут и предложил назначить встречу на половину первого. К сожалению, он согласился принять меня только в полдень. Может быть, вы хотите рассказать мне еще что-нибудь, что, по вашему мнению, может помочь мне в расследовании?

До этой минуты я не собиралась рассказывать ему о сорочке Питера, но потом решила: была — не была.

— Если я расскажу вам одну вещь, которая может серьезно навредить защите Питера, вы сочтете необходимым пойти с этой информацией к прокурору? — спросила я у него.

— Все, что вы говорите мне, я знаю только с ваших слов, а потому, даже если бы я и захотел дать показания, к делу их приобщить все равно было бы нельзя, — ответил он.

— Все эти годы Элейн Кэррингтон хранила парадную сорочку Питера, испачканную чем-то похожим на кровь. Несколько дней назад она предложила продать ее мне за миллион долларов, а потом, когда получила свои деньги, отказалась отдать ее мне. После этого кто-то похитил сорочку из ее домика в поместье. Винсент Слейтер считает, что это Гэри Барр, и в настоящий момент он обыскивает сторожку в надежде найти ее.

Если Николас Греко и удивился, он ничем не выказал этого. Единственное, о чем он спросил, это каким образом сорочка оказалась у Элейн и откуда я знаю, что пятна на ней именно кровь.

— «Пятна» — слишком сильное слово, — сказала я. — Насколько я разглядела, это походило скорее на такие грязные разводы, вот здесь. — Я коснулась своей груди чуть повыше сердца. — Элейн сказала, что видела, как Питер пришел домой в два часа ночи, в состоянии лунатизма, и, хотя, по ее утверждению, она якобы представления не имела, что произошло, она поняла, что его сорочка в крови, и спрятала сорочку, чтобы утром ее не нашла горничная.

— Значит, сначала она решила при помощи этой сорочки шантажировать вас, а потом отступила от своего слова. Но почему она пришла к вам с этим предложением именно сейчас?

— Потому что ее сын Ричард играет на тотализаторе, а она вечно расплачивается с его долгами. На этот раз, видимо, ему понадобилось больше денег, чем она могла найти, во всяком случае, к нужному сроку.

— Понятно. — Греко поднялся. — Вы дали мне немалую пищу для размышлений, миссис Кэррингтон. Ответьте мне на один вопрос. Если бы кто-то забыл что-нибудь в этом доме, скажем, какую-то личную вещь, а ваш муж счел, что она может понадобиться этому человеку, как, по вашему мнению, он бы поступил?

— Вернул бы ее, — ответила я, — причем немедленно. Вот вам пример. Как-то раз в декабре Питер отвез меня вечером домой, на Манхэттен, а сам поехал обратно. Когда он переехал мост, то обнаружил, что я оставила у него в машине свой шарф. Так он развернулся и привез его мне, представляете? Я сказала ему, что он сошел с ума, а он ответил, что подумал — на улице холодно, а мне с утра еще идти до машины пешком, поэтому решил, что нужно отдать мне шарф. — Я поняла, к чему Греко клонит. — Вечерняя сумочка Сьюзен, — произнесла я. — Вы думаете, что в ту ночь Питер пытался вернуть ей сумочку?

— Я не знаю, миссис Кэррингтон. Это всего лишь один из множества вариантов, которые я собираюсь проработать, однако он объясняет, отчего ваш муж был так изумлен и расстроен, когда на следующее утро сумочки в его машине не оказалось, верно?

Не дожидаясь моего ответа, он открыл свой портфель, вытащил оттуда листок бумаги и протянул его мне. Это оказалась копия страницы из журнала «Пипл».

— Эта статья о чем-то вам говорит? — спросил он.

— Ой, да это же статья о Мэриан Хоули, — сказала я. — Великолепная актриса. Я не пропускаю ни одного ее спектакля.

— По всей видимости, Грейс Кэррингтон разделяла ваш восторг. Она вырвала эту страницу из журнала; листок был в кармане ее платья, когда ее тело обнаружили в бассейне.

Я хотела отдать страницу Греко, но он отмахнулся.

— Не нужно, я сделал несколько копий. Оставьте ее себе. Может быть, вы покажете ее мистеру Кэррингтону?

Зазвонил телефон. Я потянулась снять трубку, потом вспомнила, что велела Джейн Барр отвечать на звонки. Через несколько секунд, когда мы с Греко выходили из библиотеки, она поспешила нам навстречу по коридору.

— Миссис Кэррингтон, вас мистер Слейтер, сказал, это очень важно.

Греко остановился в дверях, а я вернулась обратно к столу и взяла трубку.

— Кей, я ничего не нашел, — сказал Винс. — Должно быть, он спрятал ее где-то в другом месте.

Что-то в его голосе насторожило меня.

— Я вам не верю, — произнесла я. В ухо мне ударили короткие гудки.

— Винсент Слейтер утверждает, что не нашел сорочки Питера, — сказала я Николасу Греко. — Я ему не верю. Она у него. Голову даю на отсечение.

— У него есть ключ от этого дома? — спросил Греко.

— Я сменила все замки и дала ему ключ только от той двери, которая ведет с террасы в его личный кабинет. Но из кабинета можно попасть в дом.

— Значит, ключ у него есть, миссис Кэррингтон. Смените этот замок как можно скорее. Я полагаю, Винсент Слейтер может быть очень опасен.

68

— В конце недели я закрываю галерею, — сообщил Ричард Уокер Пэт Дженнингс. — Знаю, о таких вещах обычно предупреждают заранее, но владелец здания нашел людей, которым срочно нужно помещение и которые готовы заплатить, чтобы получить его прямо сейчас.

Ошарашенная Дженнингс уставилась на него.

— Разве вы успеете за такое короткое время найти новое место для галереи? — спросила она.

— Нет, я имел в виду, что закрываю галерею насовсем. Как вам прекрасно известно, моя любовь к скачкам не довела меня до добра. Я хочу попытаться полностью сменить обстановку. У меня есть один старый друг, который держит скромную, но очень интересную галерею в Лондоне, и он хочет, чтобы я переехал к нему.

— Это замечательно, — произнесла Дженнингс, пытаясь придать своему голосу как можно больше искренности.

«Похоже, мамочка наконец перекрыла ему финансовый кран, — подумала она, — и я ее не виню. Может, он не так уж и не прав и ему в самом деле лучше уехать куда-нибудь подальше от букмекеров, которые снабжают его информацией „для своих“».

— А как отнеслась к этому ваша мама? — спросила она вслух. — Уверена, она будет по вам скучать.

— Хотя «конкорды» больше не летают, до Англии все равно рукой подать, к тому же у нее там масса друзей.

Пэт Дженнингс поняла, что ей будет не хватать не только ее заработка, но и гибкого графика, который идеально вписывался в школьное расписание ее детей. И с Триш они виделись регулярно, не говоря уж о том, что она имела возможность наблюдать за перипетиями семейной саги Кэррингтонов из первого ряда.

Она решила немедленно воспользоваться своим служебным положением, пока его не лишилась.

— Как поживает миссис Питер Кэррингтон? — спросила она у Ричарда, стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал участливо, но без чрезмерного любопытства.

— Спасибо за заботу! Я не видел Кей уже несколько недель, но мама частенько заглядывает к ней, а сегодня вечером мы договорились поужинать все вместе перед моим отъездом в Англию.

Ричард улыбнулся, как будто сообразил, что из него пытаются вытянуть информацию, и, поспешив закончить разговор, скрылся у себя в кабинете. Зазвонил телефон. Когда Пэт Дженнингс взяла трубку, сердитый женский голос отрывисто бросил:

— Это Александра Ллойд. Ричард у себя?

Пэт не нужно было даже спрашивать, чтобы дать ответ, только на этот раз она прибегла к более изощренному ходу.

— Мистер Уокер улетел в Лондон, мисс Ллойд. Ему что-нибудь передать?

— О, непременно. Передайте мистеру Уокеру, что он крайне меня разочаровал. Он поймет.

«Что-то не хочется мне передавать ему эти слова, — подумала Пэт. — Я-то думала, что эта дамочка с вычурным именем из художниц, а она, похоже, букмекерша».

Шел четвертый час дня; пора было собираться за детьми. Дверь в кабинет Ричарда была закрыта, но из-за нее доносился его голос; видимо, он с кем-то разговаривал по телефону. Пэт слово в слово записала то, что сказала ей Александра Ллойд, перечитала, поняла, что ей совсем не нравится, как это выглядит на бумаге, постучала в дверь, вошла в кабинет Ричарда и положила листок перед ним на столе.

И с поспешностью человека, сознающего, что под ногами у него в любую секунду может разорваться петарда, схватила свое пальто и выскочила за дверь.

69

Когда экономка провела Николаса Греко в кабинет, где он раньше встречался с Глэдис Олторп, он с раздражением отметил, что ее муж поспешил изжить из этой комнаты все следы присутствия своей совсем недавно умершей жены. На кресле больше не лежала ее шаль, и жалюзи больше не были полуприкрыты. Весеннее солнце било прямо в окно, заливая кабинет, в котором прежде всегда царила уютная тишина и полумрак.

— Господин посол сейчас придет, — объявила экономка.

«Это что, демонстрация превосходства? — задумался Греко. — Я просил назначить встречу на половину первого, он настоял, чтобы я пришел в двенадцать. Теперь он хочет заставить меня его дожидаться?»

Греко вспомнил, какой заботой окружала покойную Глэдис Олторп экономка. Как же ее зовут? Он напряг память и все-таки вспомнил имя.

— Бренда, я видел, как искренне вы заботились о миссис Олторп. Уверен, вы очень скрашивали ее жизнь.

— Хотелось бы верить. Я недолго проработала в этом доме, но успела ее полюбить. И я рада, что она умерла счастливой, зная, что человек, убивший ее дочь, наконец заплатит за свое злодеяние. Миссис Олторп говорила мне, что в тот день, когда она в зале суда увидела Питера Кэррингтона в наручниках, сбылось все, о чем она молилась все эти двадцать два года.

Вошедший в кабинет Чарльз Олторп успел услышать ее последние слова.

— Мы счастливы, что вы поделились с нами своим мнением, Бренда, — саркастически произнес он. — А теперь можете идти.

Греко мгновенно проникся к Олторпу неприязнью. Унизив экономку в присутствии чужого человека, он наглядно продемонстрировал, как в этом доме относились к прислуге; впрочем, ничего иного Греко от него и не ожидал, памятуя, как отставной посол разговаривал по телефону с ним самим.

Олторп указал Греко на кресло и сам уселся напротив него.

— Я должен присутствовать на деловом обеде, — сообщил он, — так что могу уделить вам ровно пятнадцать минут и ни секундой больше.

— Да, я помню, что вы ограничены во времени, — кивнул Греко и, намеренно опустив почетное звание «господин посол», приступил к изложению своего дела. — Мистер Олторп, в последний вечер жизни вашей дочери вы были очень на нее сердиты. Это отметили многие из присутствовавших на приеме. Чем она так вас разгневала?

— Уже не помню, да это и не важно. Разумеется, все эти двадцать два года я не переставал жалеть, что наш последний разговор со Сьюзен прошел в такой атмосфере.

— Вы с миссис Олторп в тот вечер ушли с приема совсем рано.

— Мы ушли почти сразу же после ужина. Глэдис, как обычно, нездоровилось.

— Перед уходом вы велели дочери вернуться домой к полуночи. Насколько я понял, остальные гости разошлись только во втором часу. Отчего такая строгость?

— Сьюзен слишком устала. Я беспокоился за нее и хотел, чтобы она уехала вместе с нами, но тогда как раз начались танцы. Питер попросил меня позволить ей остаться еще ненадолго и пообещал довезти ее до дому.

— Питер вам нравился.

— Тогда — очень.

— Мистер Олторп, я повторю свой вопрос: почему вы беспокоились за свою дочь?

— Вас это не касается, мистер Греко.

— А я думаю, что очень даже касается. Если мое предположение верно, Сьюзен погибла именно по этой причине.

Олторп побагровел. Греко гадал — от страха или от ярости.

— Когда миссис Кей Кэррингтон было шесть лет, она сидела на скамейке у особняка Кэррингтонов и ждала своего отца, Джона Лэнсинга, который, как известно, служил у них садовником. Это было как раз в день приема. Он занимался устранением каких-то неполадок в освещении. Кей много слышала о часовне и, как всякий любопытный ребенок, пробралась в дом, чтобы взглянуть на нее. Когда она находилась в часовне, она услышала скрип открывающейся двери и спряталась между рядами скамеек. Вошедших она не видела, зато слышала весь их разговор до последнего слова. Это были мужчина и женщина, и женщина требовала от мужчины денег.

Греко помолчал, потом ледяным тоном добавил:

— Я полагаю, что той женщиной была ваша дочь, Сьюзен. Думаю, она пристрастилась к наркотикам и нуждалась в деньгах, чтобы их покупать. Я подозреваю, что вы знали о ее пристрастии, но решили справиться с ним самостоятельно, лишив ее денег и не давая ей встречаться с тем, кто снабжал ее наркотиками.

— Неудивительно, что вы заработали репутацию первоклассного детектива, мистер Греко. Но даже если бы все это было правдой, что это доказывает? И какое значение имеет теперь? — столь же холодно ответил Олторп.

— О, огромное значение, мистер Олторп. Если бы вы заставили Сьюзен обратиться за помощью к специалистам, она сейчас, возможно, была бы жива.

— Когда она исчезла, я решил, что она сбежала со своим поставщиком. Я думал, что рано или поздно она вернется, — отозвался Олторп.

— И у вас хватило совести допустить, чтобы Питера Кэррингтона обвинили в ее исчезновении? Хотя вы считали, что она вполне может быть жива?

— Я просто не знал, как быть. Не мог же я открыто объявить о такой возможности! Это убило бы мою жену, — сказал Олторп. — Глэдис считала Сьюзен идеальным ребенком. Известие о том, что Сьюзен наркоманка, могло прикончить ее.

— Когда вы впервые заподозрили, что Сьюзен употребляет наркотики?

— Вскоре после того, как она приехала на каникулы с первого курса колледжа. Она как-то изменилась. Стала раздражительной, плаксивой, что было совершенно на нее не похоже. Я не знал, что и думать, но потом, когда она однажды куда-то ушла вечером, я проходил мимо ее комнаты и увидел, что она не выключила свет. Я вошел в комнату, чтобы выключить лампу, и заметил на полу что-то блестящее. Это была фольга с остатками какого-то белого порошка. Это оказался кокаин. Тогда я понял, что происходит. Когда Сьюзен вернулась домой, я устроил ей допрос с пристрастием и потребовал сказать мне, где она берет наркотики. Она отказалась отвечать. Это было примерно за месяц до того, как она исчезла.

— Если бы вы рассказали полиции о проблеме Сьюзен, расследование немедленно приняло бы другой характер и ее поставщика могли бы арестовать. Зачем ваша жена наняла меня полгода назад? Для того чтобы я нашел какие-нибудь улики, которые помогли бы отправить ее предполагаемого убийцу, Питера Кэррингтона, на скамью подсудимых. Если бы убийцу Сьюзен арестовали и осудили, она наконец обрела бы душевный покой и оставила прошлое позади. — Греко возвысил голос. — Неужели лучше было обречь вашу жену на ежедневные страдания? Это, по-вашему, милосердие? Очень удобное оправдание собственному молчанию! Скажите, а правда, что вы надеялись получить новое назначение на дипломатическую должность и не хотели, чтобы ваше имя было замешано в скандале? Прелестная юная девушка, убитая богатым молодым человеком, обеспечила вам сочувствие окружающих. Такой вариант вполне вас устроил.

— Это все ваши домыслы, и я не стану опускаться до ответа, — отрезал Олторп. — Зачем вы здесь, мистер Греко? Какая теперь разница, так все было или нет? Сьюзен все равно не вернуть, и, как сказал вчера мой сын, если на небесах есть музеи, Сьюзен и ее мать сейчас там обсуждают живописные полотна. Эта картина приносит мне утешение.

— Вы можете сколько угодно находить утешение в этой картине, но неужто у вас в самом деле хватает цинизма утверждать, что нет никакой разницы, будет ли теперь установлена истина или нет? Вам никогда не приходило в голову, что Сьюзен мог убить тот, кто снабжал ее наркотиками, а вовсе не Питер Кэррингтон?

— Сорочку Питера тогда так и не нашли. Я подумал, возможно, они со Сьюзен поссорились и он вышел из себя.

— Вашу дочь мог убить не только Питер, но и ее поставщик, а вам все равно, кто именно! У меня другая версия, мистер Олторп. В ту ночь вы могли услышать, как Сьюзен пытается ускользнуть из дома. Вы могли рассердиться и сами что-то с ней сделать. Ее хватились только назавтра в полдень. У вас была уйма времени, чтобы спрятать тело до тех пор, пока вам не представилась возможность избавиться от него.

Чарльз Олторп вцепился в подлокотники кресла.

— Это полная чушь, мистер Греко! Вы меня оскорбляете! Ваши пятнадцать минут истекли. Убирайтесь!

— Я ухожу, посол Олторп, — бросил Греко, вложив в этот титул все возможное презрение, — но еще вернусь. Можете быть в этом уверены.

70

В последующие несколько дней мы с Мэгги пару раз перезванивались, и я знала, что она упорно пытается припомнить имя человека, на которого мой отец наткнулся в поместье и который насвистывал тот памятный мотив.

— Мэгги, ты говорила, что папа был как в воду опущенный, когда рассказывал тебе о той встрече. Почти сразу же после этого он исчез, и ты решила, что он совершил самоубийство. Скажи, а ты не могла обсуждать это со своими подругами?

— Мы точно говорили о том, как сильно он тосковал по твоей матери. Может, я и об этом им рассказала. С собой-то он ведь тоже с тоски покончил.

— Значит, всегда остается шанс, что ты упомянула в разговоре имя этого человека, потому что папа упомянул его в разговоре с тобой.

— Может, оно и так, Кей, но это было двадцать два года тому назад. Если я не помню, как ты можешь рассчитывать, что кто-то из моих подруг помнит?

— Да я и не рассчитываю. Но тебе же это совсем не сложно, а вдруг что-нибудь получится? Прошу тебя, поговори с подругами о папе. Расскажи им, что я в некотором смысле рада была узнать, что он не бросил меня по доброй воле. Потом можешь припомнить эту историю и сказать, что у тебя из головы вылетело имя человека, который насвистывал ту песенку, и это якобы не дает тебе покоя. Только, пожалуйста, никому, кроме своих подруг, об этом не рассказывай.

— Кей, вряд ли кто-то столько лет спустя вспомнит имя, но я сделаю все, чтобы помочь. Сегодня ведь в тюрьме день свиданий, да?

— Да, сегодня.

— Ты передашь мои поздравления своему мужу — то есть Питеру, — по поводу малыша?

— Спасибо, Мэгги. Ему будет приятно.

Два часа спустя я сидела в комнате для свиданий в окружной тюрьме Бергена и смотрела на Питера сквозь плексигласовое стекло. Мне так хотелось дотронуться до него, почувствовать прикосновение его пальцев к своим. Хотелось увезти его домой и запереться от всего мира. Хотелось вернуться к нашей прежней жизни.

Но разумеется, высказав все это вслух, я лишь еще больше растравила бы ему душу. Слишком много появилось всего, о чем нельзя было говорить. Я не могла рассказать ему о сорочке, которую, как я считала, Гэри Барр похитил у Элейн, а Винсент Слейтер — у Гэри Барра. Винс упорно утверждал, что ни нашел ее ни в сторожке, ни в машине, но я ему не верила.

Не могла я рассказать ему и о деньгах, которые заплатила Элейн, и уж ни в коем случае о том, что наняла Николаса Греко.

Вместо этого я принялась рассказывать Питеру о старинной люльке, которую откопала на третьем этаже, и о том, что хочу найти какие-нибудь сведения об Эли Фаллоу, смастерившем ее ремесленнике.

— Ваш третий этаж — настоящая сокровищница, Питер.

Это был разговор ни о чем, бессмысленный и бессодержательный. Вроде тех, какие ведут, приходя навестить кого-нибудь в больнице, когда понятно, что говорить ни о чем серьезном все равно нельзя, потому что это расстроит больного. При каждом упоминании о ребенке лицо Питера озарялось радостью, но тут же омрачалось тревогой за меня. От него не укрылось, как сильно я похудела, но я заверила его, что, по словам моего врача, в первом триместре такое бывает.

Он спросил, часто ли я вижусь с Элейн и Ричардом. Я уклонилась от ответа, рассказав, каким потрясением стала для меня новость о том, что Ричард решил перебраться в Лондон.

— Насколько я поняла, он наконец осознал, что у него серьезная игровая зависимость, а его галерея приносит одни только убытки, — произнесла я.

— Думаю, с его стороны это было серьезное решение, — сказал Питер. — Ричард увлекся тотализатором, еще когда Элейн и мой отец только начали встречаться, а по меркам моего отца это было совершенно непростительно. Думаю, одной из причин, по которым отец строго контролировал все счета во время великой ремонтной эпопеи, было его нежелание, чтобы Элейн финансировала пагубную страсть своего сына, во всяком случае из его кармана. Мне кажется, было бы хорошо, если бы ты пригласила Элейн, Ричарда и Винса на ужин, пока Ричард еще здесь.

Я не могла сказать ему, что ужинать с этой компанией мне совершенно не улыбается, поэтому ничего не ответила, а спросила:

— А тебе в детстве давали много денег? Твой отец был к тебе щедр?

До чего же все-таки Питер становился похож на мальчишку, когда улыбался.

— Как ни странно, на меня он денег не жалел. К счастью для наших отношений, у меня никогда не было замашек мальчика из богатой семьи. Я очень любил во время каникул бывать в офисе компании. Финансовый мир завораживает меня. И я там в своей стихии. Отцу это нравилось. И он действительно мог быть очень отзывчивым к чужой беде, так что Мария Вальдес, которой он выписал тот злополучный чек, была далеко не единственной, кому он в свое время помог.

Лицо Питера помрачнело.

— И попробуй убеди в этом кого-нибудь, — добавил он тихо.

У нас оставалось всего несколько минут. Я сжала телефонную трубку.

— Давай поиграем в угадайку, — произнесла я и принялась напевать мотив песни, которую слышала тогда в часовне. — Узнаешь мелодию? — спросила я его.

— Не уверен. Нет, не знаю.

— У меня был один знакомый, который очень здорово умел насвистывать разные мелодии. Теперь это редкость. Среди твоих знакомых есть такие? Винс, например?

Питер рассмеялся во весь голос, и я подумала, что слышу его смех впервые с тех пор, как мы с ним вернулись из свадебного путешествия.

— Кей, представить Винса насвистывающим — все равно что вообразить его зазывалой на ярмарке. Застегнутый на все пуговицы Винсент Слейтер, насвистывающий на публику какой-нибудь мотивчик! Ну ты и сказала!

Ко мне приближался охранник. Время свидания вышло. Мы с Питером прижались губами к стеклу, разделявшему нас, и я, как обычно, изо всех сил попыталась не расплакаться.

— Как я люблю тебя? — спросила я его.

— Не выразить словами,[1] — прошептал он в ответ; такое прощание уже стало у нас традицией.

Но тут он добавил:

— Кей, устрой в честь Ричарда прощальный ужин. Мне будет приятно. Он никогда не был ангелом, но он мой сводный брат, и Элейн всегда была добра ко мне.

71

«Чем больше я узнаю, тем меньше понимаю», — думал Николас Греко, подъезжая к особняку Кэррингтонов.

Охранник был предупрежден о его приезде и небрежно махнул ему рукой в знак приветствия, когда Греко сворачивал на подъездную дорожку.

Когда накануне он звонил Гэри Барру с просьбой о встрече, то недвусмысленно дал понять, что не хочет, чтобы при их разговоре присутствовала Джейн.

— Я не знаю, насколько ваша жена в курсе ваших похождений, — обратился он к Барру, — но если вы не рассказали ей всю вашу подноготную, советую придумать какой-нибудь предлог и назначить нашу встречу на то время, когда ее не будет поблизости.

— Примерно до полудня я буду заниматься разными делами вне дома, — сказал Барр. — Джейн в это время обычно в особняке. Не знаю, зачем я вам понадобился, — добавил он враждебным и встревоженным тоном одновременно. — Я и так уже рассказал все, что знал о смерти девушки, а в то время, когда исчез садовник, и вовсе здесь не работал.

«Надеюсь, моя уловка сработала и, дав ему достаточно времени поломать голову о причине нашей встречи, я сумел выбить его из колеи», — подумал Греко и, выйдя из машины, двинулся к сторожке.

Это было узкое каменное здание с окнами в свинцовом переплете. Когда Гэри Барр открыл ему дверь и неохотно пригласил войти внутрь, Греко был поражен внутренним убранством его жилища. Из ограниченного пространства выжали максимум, объединив все комнаты первого этажа в одно большое помещение с кухонной, столовой и гостиной зонами, плавно переходящими одна в другую. Великолепный каменный камин и высокий потолок с нависающими балками создавали впечатление затерянности во времени. Сколько поколений сменилось под этой крышей за четыреста лет, с тех пор, как этот дом был построен в Уэльсе?

Неплохое жилье для помощников по хозяйству — во всяком случае, куда более комфортабельное, чем то, что могли себе позволить большинство наемных работников. Он отметил царившие повсюду безукоризненную чистоту и порядок. За долгие годы работы ему порой встречались помощники по хозяйству, чье собственное хозяйство едва ли можно было назвать образцовым.

Не дожидаясь приглашения, он уселся в кресло у дивана и подчеркнуто холодным тоном произнес:

— Мистер Барр, давайте не будем попусту тратить мое и ваше время и перейдем сразу к делу. Вы снабжали Сьюзен Олторп наркотиками.

— Это неправда!

— В самом деле? Когда вы возили ее и ее подруг на машине и Сьюзен сидела на переднем сиденье рядом с вами, вы успели втереться к ней в доверие и стать ее «приятелем». Но при этом присутствовали еще три девушки, сидевшие сзади. Одна из них, Сара Кеннеди, была лучшей подругой Сьюзен. Вы всерьез полагаете, что Сьюзен ни о чем ей не рассказывала?

Это был один из вопросов «на засыпку», которые Греко любил задавать и на которые нередко получал правдивый ответ.

Гэри Барр ничего не ответил, лишь опасливо огляделся по сторонам, как будто боялся, что кто-нибудь мог их услышать. Любитель подслушивать чужие разговоры всегда опасается, как бы кто-нибудь не подслушал его самого.

— В те годы, когда вы с женой не работали на Кэррингтонов, вы более-менее регулярно оказывали разнообразные услуги Олторпам. Я видел, как посол Олторп обращается со своей прислугой. Такое отношение, должно быть, очень вас возмущало, не так ли, мистер Барр? Тем слаще, наверное, была месть, когда вы сначала подсадили его несовершеннолетнюю дочь на наркотики, а потом отказались ее снабжать, если она не могла расплатиться с вами на месте. В ту ночь, вернувшись с приема, она снова выскользнула из дома, потому что у вас с ней была назначена встреча. Разве не так все было?

Гэри Барр нетерпеливо смахнул ладонью капли пота, который выступил у него на лбу.

— Не смейте больше являться сюда и запугивать меня. Я знаю законы. Даже если я и сбыл ей чуток кокаина, это было двадцать два с лишним года тому назад. Срок давности давным-давно вышел. Сами проверьте.

— Мне не нужно ничего проверять, мистер Барр. Я все прекрасно знаю про сроки давности, и вы правы. К несчастью, привлечь вас к ответственности за продажу наркотиков этой бедной девушке действительно уже нельзя, зато, как я, надеюсь, вам известно, у дел об убийстве срока давности не существует.

— Об убийстве?! Вы шутите! Я не…

Греко не дал ему договорить.

— Если я пойду в прокуратуру и расскажу там все, что мне известно, они, без сомнения, возбудят уголовное дело. Вас вызовут в суд повесткой, и вы не сможете воспользоваться пятой поправкой и отказаться давать показания против себя, потому что срок давности уже истек и к ответственности вас все равно привлечь не смогут. Зато вас могут и будут судить за лжесвидетельство, если вы на суде скажете неправду о ваших отношениях со Сьюзен и обо всем остальном, что вам известно о ее исчезновении, так что очень советую вам выложить все начистоту.

— Ну ладно! Я был там, — нерешительно произнес Барр севшим голосом. — Все было, как вы сказали. Ей нужна была доза, я ответил, что хочу получить деньги вперед, и она обещала, что принесет. Я предупредил ее, что буду перед домом без четверти два, и велел не опаздывать.

— Питер Кэррингтон высадил Сьюзен у ее дома в двенадцать. Зачем понадобилось так долго ждать?

— Чтобы ее отец успел уснуть.

— Почему вы не передали ей кокаин на приеме?

— У нее не было при себе денег. Иначе я отдал бы его ей прямо там.

Греко покосился на Барра с неприязнью и отвращением.

«Не отдав дозу, ты подписал ей смертный приговор, — подумал он. — Ее подкараулил кто-то другой, и не исключено, что из-за денег».

— Я вышел отсюда в половине второго и пешком пошел к Олторпам, — сказал Барр. — Я прошел через участок соседей, которые живут за их домом, чтобы срезать путь, и стал ждать под большим деревом во дворе сбоку от дома. Там меня никто не видел. Без четверти два она не пришла. Потом, минут через десять, я услышал шум приближающейся машины. Я решил, что это кто-то привез ей деньги, но опоздал, и стал ждать дальше.

Барр поднялся, подошел к раковине, налил себе воды, жадно выпил половину, поставил стакан и вернулся.

— Я узнал машину. Это был Питер Кэррингтон. Он вышел из автомобиля, обошел его кругом, открыл пассажирскую дверцу и что-то взял с сиденья.

— Вы так хорошо его видели, что смогли разглядеть, что именно он делает?

— На тротуаре прямо перед домом Олторпов стоит фонарь. Поэтому я и ждал Сьюзен сбоку от дома.

— Продолжайте.

— Питер закрыл дверцу машины и вышел на лужайку. Потом опустился на колени. Я подобрался поближе и увидел, что он над чем-то склонился. Было темно, но мне все же удалось разглядеть, что на земле что-то — или кто-то — лежит. Потом Питер уселся обратно в машину и уехал. Я не понял, что случилось, но убрался оттуда и пошел домой.

— И не сходили посмотреть, не нужна ли кому-нибудь помощь?

— Кэррингтон же уехал. Он не пытался никому помочь.

— А больше никого вы там не заметили?

— Нет.

— А может, вы все-таки встретились со Сьюзен, повздорили с ней из-за того, что она не принесла денег, а может, она даже пригрозила рассказать о вас отцу, если вы не отдадите ей кокаин? Вы задушили ее, потом услышали машину Питера и скрылись. Когда он уехал, вы избавились от тела. Разве не так все было, а, мистер Барр?

— Нет, не так. Можете проверить меня на детекторе лжи, если хотите. В двадцать минут третьего я был дома. Я даже разбудил жену и сказал ей, что мне нездоровится.

— Значит, вам нужен был свидетель, просто на всякий случай. Какой же вы все-таки эгоист, мистер Барр! Помнится, ваша жена предложила проверить ее на детекторе лжи, чтобы доказать, что вы всю ночь провели дома.

— Она так и считала.

— Не будем углубляться в эту тему. Да, кстати, удалось ли мистеру Слейтеру найти окровавленную парадную сорочку Питера после того, как он выманил вас в Нью-Йорк, а сам обыскал ваш дом?

Ошеломленное выражение на лице Гэри Барра доставило Греко мстительное удовольствие.

— Значит, это был он, — мрачно произнес Барр. — И как я сам не догадался?

72

Ричард улетал в Лондон в воскресенье ночью. Прощальный ужин я назначила на субботний вечер, скорее из уважения к воле Питера, чем ради Ричарда, однако это не помешало мне бросить все силы на подготовку к нему. Я хорошо готовлю, и мы вместе с Джейн придумали изысканное меню: спаржу с сырным соусом на закуску, дуврская камбала, кресс-салат с яблоками, а напоследок клубничный шербет и несколько сортов сыра с десертным вином.

— Подадим коктейли в гостиной, а после обеда переберемся пить кофе в библиотеку мистера Кэррингтона, — сказала я Джейн.

— Я передам Гэри, чтобы растопил камин в библиотеке, — пообещала та.

Гэри Барр вел себя со мной до омерзения предупредительно, и я поняла, что мне придется его рассчитать. Это означало, что с Джейн тоже придется расстаться, и мне было очень жаль, но я понимала, что выбора у меня нет, и не сомневалась, что она чувствует сгущающиеся над их головами тучи.

Несколько раз я разговаривала с Николасом Греко, и он рассказал, что мои подозрения относительно пропавшей парадной сорочки Питера целиком и полностью подтвердились. Барр похитил ее у Элейн, а Слейтер нашел во время обыска сторожки и, вероятно, до сих пор держал у себя. Он предупредил меня, чтобы я ни словом, ни делом не выдала, что знаю о судьбе сорочки.

— Но это ведь я тогда звала Гэри к телефону, когда звонил Винсент, — возразила я. — Я помогла отправить его в ту поездку в Нью-Йорк.

— Думаю, Барр считает, что Слейтер использовал вас в своих собственных целях вслепую, — сказал Греко. — Вы должны вести себя так, как будто Гэри Барр до сих пор пользуется вашим полным доверием. Советую вам еще, когда будете говорить с мистером Слейтером, извиниться за то, что усомнились в его словах относительно сорочки. Гэри Барр уж точно не посмеет что-то сказать ему по этому поводу.

Каждый раз, когда мы с Греко разговаривали по телефону, он напоминал мне:

— Вы должны быть очень осторожны со Слейтером и Барром. Кто знает, с кем в сговоре они могут быть. Элейн Кэррингтон шантажистка, а ее сыну постоянно нужны деньги. Это же гремучая смесь, которая может рвануть в любую минуту.

Я рассказала ему, что Ричард намерен обосноваться в Лондоне.

— Сомневаюсь, что, очутившись по другую сторону океана, он одним махом решит все свои проблемы, — ответил Греко. — Дело не в месте, дело в человеке.

Греко спросил, показала ли я Питеру страничку из журнала «Пипл». Я призналась, что не показывала.

— Я уверена, он не видел, как Грейс показывала журнал своим гостям, — сказала я. — Все в один голос утверждают, что после той сцены со стаканом он прямиком отправился к себе наверх.

— Я понимаю ваше стремление не расстраивать мужа еще больше, но, миссис Кэррингтон, кто-то же выкрал этот журнал из особняка той ночью. Я полагаю, вор не знал, что Грейс уже вырвала страницу со статьей про актрису. Это действительно важно. Поверьте моему чутью. Очень важно.

— Я покажу ее мужу на следующем свидании, — пообещала я.

Потом спросила Греко, удалось ли ему найти какие-нибудь доказательства невиновности Питера. Его ответ не слишком меня обрадовал.

— Сейчас я разбираюсь с причинами этой трагедии, — сказал он. — Потом можно будет пытаться распутать всю остальную историю. Пока что было бы преждевременно и нечестно с моей стороны давать вам беспочвенную надежду.

Терпеть не могу обтекаемые формулировки.

— Скажите, мистер Греко, а есть ли какая-нибудь надежда, что вам удастся найти новые улики, благодаря которым Питера могут оправдать на суде?

— Надежда есть всегда, миссис Кэррингтон, — ответил Греко. — Но до тех пор, пока у меня на руках не будет доказательств, которые можно предъявить в суде, я не могу предложить вам ничего другого.

Пришлось удовольствоваться этим. Беда была в том, что я отчаянно скучала по Питеру, и мне просто необходимо было получить какое-то подтверждение, что он вернется домой, даже если для этого понадобится чудо.

Подготовка к прощальному ужину в честь отъезда Ричарда давала мне возможность хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, и, выбирая в лавке сыры, я заставляла себя верить, что очень скоро я приду сюда за любимым сыром Питера.


Всю эту неделю Гэри Барр по моему распоряжению делал перестановку в гостиной. На первый взгляд эта комната произвела на меня исключительно благоприятное впечатление, однако со временем я начала понимать, что она представляет собой отражение вкусов Элейн. Это она выбирала всю обстановку, и чем дольше я в ней жила, тем менее комфортно себя чувствовала. Комната казалась какой-то нежилой, ей не хватало домашнего уюта и теплоты.

Для начала я заменила светильники, выбранные Элейн, изящными старинными фарфоровыми лампами, которые обнаружила на третьем этаже. По словам Джейн Барр, Элейн сослала их туда, когда делала в особняке ремонт. Я расставила на каминной полке семейные фотографии в рамках, а на крышке рояля разложила фотоальбомы, датированные прошлым столетием.

Однажды я слышала, как одна известная журналистка сказала, что в ее доме главное украшение интерьера — книги. Книжные полки у камина в гостиной были заставлены дорогими, но современными безделушками. Я убрала большую их часть и заменила их кое-какими своими книгами, которые перевезла в особняк перед свадьбой. Мы с Питером шутили, что эти коробки — мое приданое. Элейн пока не видела этих изменений. Я с нетерпением ждала, как она отреагирует, когда придет на ужин в субботу.

Гости были приглашены к семи часам. Казалось, много лет прошло с тех пор, как мы с Питером ужинали в том же самом обществе после возвращения из нашего свадебного путешествия. Я решила надеть ту же шелковую блузку и бархатные брюки, в которых была в тот вечер. Мне подумалось, что в следующий раз я смогу надеть эти брюки уже после того, как мой малыш появится на свет. Волосы я оставила распущенными. Я одевалась для моего мужа, а не для этих людей.

Копию страницы из журнала «Пипл» я оставила на комоде; мне казалось, если я буду постоянно смотреть на нее, то пойму, что в ней такого важного. Но, когда я уже собиралась спускаться, то вдруг, повинуясь какому-то порыву, взяла листок с собой. В библиотеке я положила его на письменный стол. Когда мы будем пить кофе, он окажется у всех на виду. Я хотела вычислить настоящего убийцу — если он или она был в числе приглашенных. Если в этой страничке действительно скрывалось что-то важное, возможно, кто-то из них отреагирует на нее. Впрочем, откровенно говоря, я считала, что Греко придает ей слишком большое значение.

Ровно в семь раздался звонок в дверь и появился первый из моих гостей.

73

— Не усердствуй, Ричард, — одернула Элейн Кэррингтон сына, когда тот во второй раз налил себе водки. — У нас в программе еще коктейли в особняке, а потом вино за ужином.

— Кто бы мог подумать, — огрызнулся Ричард. Элейн с беспокойством покосилась на сына. Он был на взводе с тех самых пор, как приехал; наверное, получил какие-то новые сведения от своих людей и сделал еще несколько ставок.

«Хотя, может, и нет, — подумала она, пытаясь ободрить себя. — Он ведь знает, что я не могу больше покрывать его долги».

— Как думаешь, что будет, когда Питера осудят? — неожиданно спросил Ричард. — Кей так и будет жить в особняке в одиночку?

— У нее скоро будет ребенок, — резко ответила Элейн. — Так что ей недолго осталось быть одной.

— Ты мне не говорила.

— Кей мне не рассказывала. Я узнала, потому что дочь Линды Хаузер наткнулась на Кей в приемной у доктора Сильвера.

— Это еще не доказывает, что она беременна.

— Поверь мне. Это так. Вообще-то я собиралась спросить ее об этом сегодня и готова спорить, что она признается.

— Значит, у кэррингтонских миллионов появится наследник, — ухмыльнулся Ричард. — Разве это не замечательно?

— Не волнуйся. Я намерена стать любящей бабушкой. Кей знает, что я спрятала ту сорочку, чтобы спасти Питера, и благодарна мне за это. Зря я не отдала ей сорочку. Тогда она была бы по гроб жизни у меня в долгу. А теперь она считает меня шантажисткой, которая не выполняет свои обещания.

— Ты такая и есть, — усмехнулся Ричард.

Элейн со стуком опустила на стол бокал с вином, которое время от времени пригубливала.

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! Если бы не ты, я жила бы на проценты с десяти миллионов вдобавок к моему ежегодному миллиону. Ты со своими бегами и бестолковыми вложениями ободрал меня как липку, Ричард, и ты это знаешь. Ты причинил мне адские мучения, а теперь еще и оскорбляешь! Катись к черту, Ричард! К черту!

Он в два шага пересек комнату, и ее лицо стало старым и усталым.

— Эй, ты что, — примирительно сказал он. — Мы с тобой одни против целого мира, включая свору этих мерзких Кэррингтонов. Верно, мамуля? — В его голосе послышались озорные нотки. — Ну же, мама миа, хватит дуться.

— Ох, Ричард, — с тяжелым вздохом произнесла Элейн. — Ты вылитый отец. Включил обаяние и давай мириться. Он вел себя точно так же.

— Ты с ума по нему сходила. Я помню.

— Да, сходила, — тихо произнесла Элейн. — Но даже когда сходишь по кому-то с ума, в один прекрасный момент твое терпение все равно может лопнуть. Помни это, Ричард. И оставь в покое водку. Выпьешь в особняке. Пора идти. Нас ждут к семи.

74

Винсент Слейтер приехал на ужин первым. Машину он, как обычно, оставил на дорожке за особняком и вытащил свой ключ, намереваясь войти в дом через застекленную створчатую дверь, которая вела в его кабинет.

Ключ не повернулся: замок сменили.

«Черт бы ее побрал, — выругался он про себя, — черт бы ее побрал!» По милости Кей Лэнсинг, дочки садовника, вход в дом Питера Кэррингтона теперь ему заказан — ему, единственному человеку, который защищал Питера еще с тех времен, когда тот был маленьким мальчиком. И продолжает защищать до сих пор. Если бы она только знала!

«Если бы я отдал ей сорочку, она показала бы ее этому сыщику, и тогда Питеру пришел бы конец. Делает вид, будто жить без Питера не может, а сама ведет себя так, что он по ее милости сгниет в тюрьме, пока она будет наслаждатьсяего миллионами». Может быть. А может быть, и нет. С каждым шагом все больше распаляясь, Слейтер обошел особняк кругом, отрывисто кивнул охраннику на своем посту и подошел к парадной двери. Впервые за столько лет он нажал на кнопку звонка и стал ждать, когда его впустят в дом.

75

— Это Слейтер, — сказал Гэри Барр жене, входя в кухню. — Он такой, никогда ни на минуту не опоздает. Часы только пробили семь, а он уже стоит на пороге.

— Чем он тебе так насолил? Он всегда такой вежливый. — Джейн Барр поставила формочки с сырным суфле в духовку, закрыла ее и повернулась к мужу. — Прекрати это, Гэри, пока не стало слишком поздно. Миссис Кэррингтон и так уже не нравится твое присутствие. Вот почему она отправляет нас домой по вечерам.

— Это она подозвала меня к телефону, когда Слейтер выманил меня в Нью-Йорк. Она знала об обыске. Она даже велела тебе отвечать на звонки, чтобы ты не заявилась за чем-нибудь в дом.

Гэри Барр слишком поздно спохватился, что сболтнул лишнего. Джейн ничего не знала о парадной сорочке Питера Кэррингтона и не подозревала, что их дом обыскивали.

— О чем это ты? — насторожилась она. — Какой еще обыск? Зачем?

В дверь снова позвонили.

«Уф, пронесло», — подумал Гэри Барр и бросился открывать.

На этот раз пришли Элейн Кэррингтон и ее сын Ричард.

— Добрый вечер, миссис Кэррингтон, мистер Уокер.

Элейн прошла мимо него как мимо пустого места, не удостоив ответом. Зато Ричард остановился.

— Советую тебе ради твоего же собственного блага вернуть моей матери то, что ты у нее похитил. Я знаю о тебе гораздо больше, чем тебе кажется, и не побоюсь пустить эту информацию в ход.

76

Барбара Краузе и Том Моран засиделись в прокуратуре до позднего вечера, несмотря на то что все остальные давным-давно распрощались и отправились по домам на выходные. После того как Барбаре кто-то позвонил, она велела Морану принести досье по делу о гибели Сьюзен Олторп, чтобы они могли освежить в памяти показания, которые дал посол Олторп, когда исчезла его дочь.

Звонил сам посол, просил Барбару о встрече; необходимость встретиться в такое позднее время объяснил тем, что с ним будет его адвокат.

— Мы никогда не сбрасывали со счетов возможность того, что это он убил ее, — заметил Моран, — хотя раньше это казалось маловероятным. Но теперь, когда его жены больше нет, возможно, он решил во всем признаться. Иначе зачем ему понадобилось тащить с собой адвоката?

Ровно в восемь Олторп со своим адвокатом появились в кабинете прокурора. Краузе сразу бросился в глаза болезненный вид Олторпа. Его всегда румяное лицо казалось бледным и одутловатым, щеки и подбородок как-то обвисли.

Он похож на человека, который только что получил удар под дых, подумала она.

— Моей жены больше нет, — отрывисто произнес Олторп, — и мне не нужно больше оберегать ее. После похорон я открыл моим сыновьям тайну, которую хранил двадцать два года. В ответ один из них рассказал мне одну вещь, в которой Сьюзен призналась ему на Рождество, перед тем как погибла, и эта информация меняет все. Я полагаю, что произошла чудовищная судебная ошибка, и часть вины за нее лежит на мне.

Краузе с Мораном уставились на него в немом ошеломлении.

— Посол Олторп намерен сделать заявление, — нарушил молчание адвокат. — Вы готовы его выслушать?

77

Элейн ни словом не обмолвилась об изменениях, которые я произвела в убранстве гостиной, из чего я заключила, что они пришлись ей не по вкусу. Держалась она неплохо, хотя я понимала, каково ей, наверное, сейчас. Еще шесть месяцев назад она знать не знала о моем существовании. Она прожила в этом доме пять лет, пока была замужем за отцом Питера, и после его смерти продолжала быть здесь хозяйкой, пока Питер не женился на Грейс Мередит. А теперь главной тут стала я.

— После этого все и переменилось. Миссис Элейн перебралась в дом для гостей, и Питер пригласил нас вернуться, — как-то поделилась со мной Джейн Барр. — Миссис Грейс Кэррингтон забрала всех старых слуг, которые ей нравились, к себе в квартиру. Она ведь большую часть времени жила и развлекалась в городе, так что, хотя в доме и появилась новая хозяйка, почти всем здесь заправляла миссис Элейн, несмотря на то что она больше тут не жила.

После гибели Грейс Элейн снова фактически заняла место хозяйки дома. А потом появилась я и все испортила. Я прекрасно понимала, что, если бы не я, она могла бы претендовать на роль самого близкого Питеру человека и, если бы его отправили в тюрьму, с его стороны было бы вполне естественно искать у нее поддержки. А Питер был человеком щедрым.

Винсент Слейтер тоже вел себя со мной весьма холодно, а может, просто боялся. Я так и не поняла, в чем дело. То ли он счел, что, наняв Николаса Греко, я предала Питера, то ли опасался, что Греко раскопает что-то, уличающее его в преступлении. Греко подозревал возможность сговора, как он выразился, между Винсом и Барром. У меня совсем не было времени обдумать такую возможность.

Должна сказать, что вечер удался исключительно благодаря Ричарду Уокеру. Он травил байки о тех временах, когда двадцатилетним юнцом работал в «Сотбис», и рассказывал о престарелом любителе искусства из Лондона, на которого собирался работать.

— Он чудесный старикан, — говорил Ричард, — и едва ли можно было выбрать лучший момент для переезда. Срок аренды галереи истекает, да я еще и премию получил за то, что освободил помещение. Квартирой занимается агент, и на нее уже есть несколько желающих.

Поначалу мы избегали упоминать о Питере, но за ужином невозможно стало дольше обходить молчанием то обстоятельство, что мы все ужинаем в его доме, пока он там сидит в тюремной камере.

— Мне удалось порадовать его хорошей новостью, — сообщила я. — Я рассказала ему, что у нас будет ребенок.

— Так я и знала! — торжествующе заявила Элейн. — Только пару часов назад я говорила Ричарду, что собираюсь спросить тебя… в общем, я об этом подозревала.

Элейн с Ричардом по очереди обняли меня, крепко и с виду искренне.

Оставался последний гость, Винсент Слейтер. Я взглянула ему в глаза, и в них промелькнуло выражение, испугавшее меня. Я не сумела истолковать его, но на миг перед глазами у меня промелькнул образ первой, тоже беременной жены Питера на дне бассейна.

К девяти часам мы переместились в библиотеку пить кофе. Темы для разговора к тому времени уже иссякли, и беседа стала натянуто любезной. В комнате остро ощущалась атмосфера враждебности, и я даже пожалела, что впустила этих людей в любимый уголок Питера. Все трое с явным презрением относились к Гэри Барру. Я знала, что Элейн подозревает его в похищении сорочки. Греко подтвердил, что Барр признался в краже, и мы знали, что Винсент нашел сорочку и забрал ее себе.

Я не была уверена, заметил ли кто-нибудь из них, включая Барра, копию страницы из журнала «Пипл», лежащую на столе. Я положила листок так, что не увидеть его было трудно. Что в нем могло быть важного, я так и не поняла, но если бы он вызвал у кого-нибудь из моих гостей какую-то реакцию, возможно, это дало бы мне зацепку.

В половине десятого все поднялись, чтобы уходить. К тому времени напряжение вечера уже начало сказываться на мне. Если кто-то из этих мужчин и был тем самым, которому Сьюзен Олторп пыталась угрожать в часовне столько лет назад, вывести его на чистую воду сегодня мне все равно не удалось бы.

На несколько минут все задержались у входной двери; мы с Винсентом пожелали Ричарду удачи в Лондоне. Он пообещал мне, что постарается прилететь на суд, чтобы оказать Питеру моральную поддержку.

— Я люблю этого парня, Кей, — произнес Ричард. — Всегда любил. И знаю, что он любит тебя.

Очень давно Мэгги как-то раз сказала, что можно любить человека и не любить какие-то его черты. «Его преосвященство Фултон Шин был блестящим оратором и лет пятьдесят назад вел программу на телевидении, — пустилась она в воспоминания. — Как-то раз он высказал одну мысль, которая произвела на меня огромное впечатление. Он сказал: „Я ненавижу коммунизм, но люблю коммунистов“».

Мне кажется, это очень хорошо описывало отношение Питера к Ричарду. Он любил человека и презирал его слабость.

Проводив Элейн, Ричарда и Винсента, я вернулась в кухню. Барры уже собирались уходить.

— Все чашки я вымыла и убрала, миссис Кэррингтон, — сообщила Джейн.

— Миссис Кэррингтон, если ночью вам вдруг что-то понадобится, через минуту мы будем у вас, — сказал Гэри Барр.

Я никак не отреагировала на его высказывание, зато сказала, что, по-моему, ужин всем очень понравился. Потом пожелала обоим спокойной ночи, и они вышли через кухонную дверь, а я тут же заперла ее на два оборота.

У меня вошло в привычку каждый вечер перед сном сидеть в библиотеке. Это как будто приближало меня к Питеру. Я снова и снова переживала тот миг, когда впервые переступила порог и увидела его сидящим в кресле. Вспоминая о том, как очки съехали у него с носа, когда он поднялся мне навстречу, я не могла удержаться от улыбки.

Но сегодня я не стала там засиживаться. Я очень устала, как эмоционально, так и физически, и начинала бояться, что Николасу Греко не удастся найти ничего такого, что помогло бы защите Питера. Он так тщательно выбирал слова, когда я спросила его, что ему удалось разузнать. Может, он вообще раскопал какую-нибудь информацию, способную навредить Питеру.

Я выбралась из кресла и подошла к столу, чтобы забрать с собой копию странички из журнала «Пипл». Я боялась ее забыть. Греко так настаивал, чтобы я показала ее Питеру на следующем нашем свидании.

Чтобы листок не улетел, я придавила его чудесной старинной лупой Питера; она закрывала часть фотографии Мэриан Хоули.

На заднем плане за спиной актрисы на стене висело какое-то живописное полотно. Я подняла лупу и принялась внимательно разглядывать картину. Она представляла собой пасторальную сцену, как две капли воды похожую на ту, что я не так давно убрала из столовой. Захватив с собой лупу и листок, я бросилась на третий этаж. Я заменила несколько полотен, поэтому нужное пришлось выкапывать из-под груды других картин, которые я сложила прямо на полу, предварительно тщательно упаковав каждую из них по отдельности.

Картина была в массивной раме, и я осторожничала, чтобы не перенапрячься, но в конце концов вытащила ее. Я прислонила картину к стене, уселась по-турецки на полу перед ней, вооружилась лупой и принялась внимательно ее разглядывать.

В живописи я не разбираюсь, поэтому то обстоятельство, что это полотно оставило меня абсолютно равнодушной, ни в коей мере не свидетельствовало о его ценности. В углу красовалась роспись — Морли — точно с таким же росчерком, как и на той картине, которая сейчас украшала собой столовую. Сюжеты обоих полотен практически совпадали, однако то приковывало к себе внимание, а это — нет. Датировано оно было 1920 годом.

Возможно, в 1920 году Морли написал эту картину, а потом, уже набив руку, продолжил изображать ту же сцену в других вариациях? Это казалось правдоподобным. И тут я увидела то, что можно было разглядеть только при тщательном осмотре. Роспись Морли скрывала под собой другое имя.

— Что это вы делаете, Кей?

Я вихрем обернулась. На пороге, белее мела, стоял Винсент Слейтер и смотрел на меня, сжав губы в тонкую ниточку. Он шагнул ко мне, и я шарахнулась от него.

— Что это вы делаете? — спросил он снова.

78

В кабинет Барбары Краузе вызвали стенографистку, чтобы запротоколировать показания Чарльза Олторпа. Отставной посол, похоже, взял себя в руки, и голос у него, когда он заговорил снова, больше не дрожал.

— Когда моя дочь, Сьюзен, пропала, я утаил от следствия, что она употребляла кокаин и мне было об этом известно. Как на днях заметил Николас Греко, если бы я рассказал об этом полиции, когда Сьюзен только исчезла, возможно, следствие пошло бы в ином направлении.

Он уткнулся взглядом в сложенные на коленях руки, как будто рассматривал их.

— Я считал, что, если я буду держать Сьюзен в ежовых рукавицах и урежу ей карманные деньги, мне удастся заставить ее бросить наркотики. Разумеется, я заблуждался. Греко рассказал мне, что в день того злополучного приема в особняке Кэррингтонов нынешняя миссис Кэррингтон, которой тогда было шесть лет, случайно подслушала разговор незнакомых ей мужчины и женщины. Женщина шантажировала мужчину, потому что ей нужны были деньги. Греко полагает — и теперь я тоже так считаю, — что эта женщина была Сьюзен. Несколько часов спустя она исчезла. Многие годы я хранил пагубную страсть Сьюзен в тайне. Я рассказал об этом моим сыновьям, когда мы с ними стояли у могилы их матери. Если бы я сделал это раньше, возможно, это помогло бы предотвратить величайшую несправедливость. — Олторп прикрыл глаза и покачал головой. — Напрасно я молчал так долго…

Он умолк.

— Что именно вы сказали вашим сыновьям, господин посол? — уточнил Томас Моран.

— Я сказал им, что, по-видимому, Сьюзен начала принимать наркотики, когда вернулась из колледжа в последнее лето своей жизни, и что она, возможно, пыталась шантажировать кого-то, чтобы получить деньги, которые были ей нужны. Мое признание побудило их ответить откровенностью на откровенность и рассказать мне все, что им было известно об их сестре, и в свете последних находок эти факты приобретают новое значение. Мой сын Дэвид в тот год приезжал домой на Рождество. Сьюзен тогда проводила очень много времени в особняке Кэррингтонов. По словам Дэвида, она заметила, что несколько картин на первом этаже подменены копиями. Дело в том, что она изучала искусство и прекрасно в нем разбиралась. Она была уверена, что знает, кто подделывает картины, потому что этот человек пригласил на одну из вечеринок молодую художницу и Сьюзен видела, как та фотографировала картины. Дэвид посоветовал Сьюзен забыть об этом и держать рот на замке. Он сказал, что знает, чем закончится дело, если обо всем узнает Кэррингтон-старший. Будет скандал, суд, и Сьюзен, возможно, придется давать показания. Наша семья, сказал Дэвид, и так хлебнула достаточно горя от той семейки из-за моего давнего романа с Элейн Кэррингтон.

— Значит, Сьюзен тогда последовала совету Дэвида, но, когда летом ей понадобились деньги, решила прижать вора к стенке, чтобы раздобыть их, — предположила Краузе.

— Я полагаю, что именно так она и поступила, — кивнул Олторп.

— Это был Питер Кэррингтон, господин посол? — спросил Моран. — Он что, обкрадывал родного отца?

— Нет, разумеется, это был не он. Неужели вы не понимаете, почему это так меня мучает? Питер сейчас в тюрьме по обвинению в убийстве Сьюзен. У него не было причин убивать ее. Дэвид считает, что, если бы Сьюзен попросила денег у Питера, он дал бы их не раздумывая, а потом попытался бы помочь ей. Но Сьюзен ни за что не обратилась бы к Питеру с такой просьбой, потому что она была влюблена в него. Дэвид сказал, что своим молчанием я исковеркал Питеру жизнь. Когда я днем разговаривал с Дэвидом, он заявил, что, если я сегодня же не пойду в прокуратуру, он мне больше не сын.

— Так кто же подменял картины?

— Сын Элейн Кэррингтон, Ричард Уокер.

79

Пэт Дженнингс отложила книгу, которую читала, взяла пульт от телевизора и включила десятичасовые новости.

— Посмотрим, что делается в мире, — сказала она мужу, который клевал носом над каким-то журналом, и, не дожидаясь ответа, уткнулась в телевизор.

— Мы только что получили важное сообщение, — произнес с экрана диктор «Фокс ньюс». — В реке Ист-Ривер обнаружено тело сорокашестилетней Александры Ллойд. Женщина получила множество ножевых ранений. Ее соседка, с которой они поддерживали тесные дружеские отношения, сообщила нам, что она преподавала в художественной школе и не так давно потеряла работу в связи с сокращением штатов. Всех, кто располагает какой-либо дополнительной информацией, просят позвонить по телефону двести двенадцать пятьсот пятьдесят пять семь тысяч.

— Александра Ллойд! — воскликнула Пэт, и в ту же минуту зазвонил телефон.

Это была Триш.

— Пэт, я сейчас смотрю новости, и…

— Я знаю, — сказала Пэт. — Я тоже их смотрю.

— Ты собираешься позвонить в полицию и рассказать им о ее звонках Ричарду Уокеру?

— Еще бы! Прямо сейчас и позвоню.

— Вот бедняжка! Кошмар какой, зарезали и бросили в реку! Господи, думаешь, это он?

— Не знаю. Полиция разберется.

— Держи меня в курсе! — напомнила ей Триш перед тем, как повесить трубку.

80

После того как Чарльз Олторп закончил давать показания и в сопровождении своего адвоката удалился, Барбара Краузе с Томом Мораном принялись обсуждать значение того, что они только что слышали, и прикидывать, как это может повлиять на дело Питера Кэррингтона.

— Если Уокер даже и воровал подлинники картин, подменяя их копиями, это еще не значит, что он убил Сьюзен. И потом, все, что рассказал нам Олторп, в основном пересказ с чужих слов, — решительно произнесла Барбара Краузе.

— К тому же это не отвечает на вопрос, почему Кэррингтон спрятал свою парадную сорочку и почему его отец выписал Марии Вальдес чек на пять тысяч долларов, — напомнил Моран. — В любом случае, даже если нам удастся доказать, что Уокер промышлял подделкой картин, срок давности уже вышел и привлечь его за воровство не удастся.

Барбара Краузе поднялась.

— Я устала. Пойдем-ка по домам.

Телефон у нее на столе зазвонил.

— Наверное, мои домашние решили, что я сбежала с тобой, — пошутила она и подняла трубку.

Чем дольше она слушала, тем сильнее изменялось выражение ее лица. Потом она принялась забрасывать звонившего вопросами.

— Когда ее нашли?.. Секретарша утверждает, что она ему угрожала?.. Говорите, завтра он улетает в Лондон?.. Ясно. Спасибо.

Она повесила трубку и взглянула на Морана.

— Ну что, опять Ричард Уокер. В Ист-Ривер только что нашли тело женщины, которая регулярно звонила Уокеру на работу и несколько дней назад оставила ему гневное, почти угрожающее сообщение. Ее имя Александра Ллойд. Информацию о том, что Ллойд звонила Уокеру, сообщила его секретарша. Господи, неужели оба этих братца — убийцы?

— Как она погибла? — спросил Моран.

— Ей нанесли не меньше десятка ударов ножом, — ответила Краузе.

— Мать Ричарда, Элейн Кэррингтон, живет в домике для гостей в поместье. Возможно, он сейчас у нее, — предположил Моран.

— Нужно оповестить энглвудскую полицию, пусть немедленно отправят туда патрульную машину, — ответила Краузе с беспокойством в голосе. — Я знаю, поместье охраняет какая-то частная фирма, но по ночам Кей Кэррингтон остается в доме одна.

81

— Что вы здесь делаете? — спросила я Винсента Слейтера, с трудом поднявшись с пола. — Как вы попали в дом?

— Как я попал в дом? Вы не представляете себе, как оскорбительно мне слышать этот вопрос. После того, как на протяжении тридцати лет у меня был ключ от собственного кабинета в этом доме, после того, как я столько лет оберегал Питера и защищал его от уголовного преследования, я приезжаю сюда сегодня вечером и обнаруживаю, что замок сменили!

— Что значит «оберегали Питера от уголовного преследования»? — взорвалась я. — Питер невиновен!

— Нет, виновен. В ту ночь, когда исчезла Сьюзен, у него был приступ лунатизма. Он не отдавал себе отчета в своих действиях. Я уверен в этом.

— Как вы можете!

— Должно быть, его отец знал, что произошло, — ответил Винсент. — Вот почему он откупился от горничной. Сорочка у меня; на ней следы крови. Вот откуда мне известно, что это сделал он. А знаете, Кей, вам ведь удалось меня одурачить. Сначала я даже подумал, что вы по-настоящему любите Питера и что из вас выйдет хорошая жена для него. А потом вы наняли Греко, того самого человека, который отыскал Марию Вальдес, чьи показания о том, что она получила взятку от отца Питера, вобьют еще один гвоздь в гроб Питера. Будете отрицать, что надеялись получить от Греко новые улики, которые дали бы вам возможность навсегда упрятать Питера за решетку? Я знаю, вы отдали бы сорочку Греко, потому и забрал ее себе. Ну, признайтесь! Вы вышли за Питера, чтобы заполучить его деньги. Теперь, когда вы носите его ребенка, они почти у вас в руках. Кстати, это вообще его ребенок?

Я была слишком ошеломлена, чтобы что-то ответить.

— Или это ребенок того человека, которому вы дали ключ от моего кабинета? Я видел, как кто-то вошел в дом через мой кабинет. Он оставил дверь открытой, через нее я и попал в дом. Я вернулся по двум причинам: во-первых, потому что не мог не сказать вам, что я думаю о том, как вы унизили меня, сменив замки без предупреждения.

— А во-вторых? — презрительно спросила я.

— А во-вторых, — точно с таким же презрением ответил он, — потому что, если даже я вдруг ошибаюсь и Питер не убивал Сьюзен, вы как будто решили накликать несчастье и выложили на всеобщее обозрение страницу из «Пипл». Я представления не имею, зачем вы это затеяли. Не знаю, какое значение имеет эта страница, но подозреваю, что все же какое-то имеет. Иначе зачем Грейс понадобилось вырывать ее?

— Винс, вы только что сказали, что видели, как в дом через ваш кабинет вошел какой-то мужчина. Кто он такой? Дверь должна была быть заперта.

— Было темно, я не разглядел его лица. Но я думаю, что вам прекрасно известно, кто он такой. И где же он сейчас — у вас в спальне?

— Нет, я здесь. Кей, ты совершенно напрасно оставила новые ключи в ящике кухонного стола.

Вздрогнув, мы разом обернулись на голос. К нам с пистолетом в руке приближался Ричард Уокер.

82

Решив не включать ни мигалку, ни сирену, чтобы не спугнуть Ричарда Уокера, если тот действительно находится в поместье Кэррингтонов, офицер полицейского управления Энглвуда Стивен Хозенсток подъехал к воротам и заговорил с охранником.

— Не знаете, Ричард Уокер здесь? — спросил он.

— Он приехал около пяти, — ответил охранник, — и никуда не уезжал. Иногда он остается ночевать в доме у матери.

— Кто еще находится в поместье?

— Помощник мистера Кэррингтона, мистер Слейтер, уехал с полчаса назад, но несколько минут как вернулся.

— Ладно. Мне нужно проверить, как дела у миссис Кей Кэррингтон.

— Можете подъехать прямо к парадному входу и позвонить в дверь. Если она не откроет, там дежурит еще один охранник, у него есть ключ. Он вас впустит.

Полицейский подъехал ко входу в особняк. Дом был погружен в темноту, светились лишь несколько окон на третьем этаже.

— Миссис Кей Кэррингтон дома? — спросил он охранника.

— Дома, дома, — отвечал тот. — Она приглашала нескольких человек к ужину. Они ушли с полчаса назад.

— Кто у нее был?

— Мистер Элейн Кэррингтон, ее сын Ричард и Винсент Слейтер. Мистер Слейтер только что вернулся и пошел к тому крылу, где находится его кабинет. Обычно он входит в дом через тот вход.

— Вы видели, куда пошел Ричард Уокер? — спросил полицейский.

— Они с матерью направились к ее дому, — ответил охранник и кивнул в ту сторону. — Он сейчас должен быть там, потому что я его не видел. Его машина стоит у нее перед домом.

Стивен Хозенсток включил рацию.

— Ричард Уокер здесь, — сказал он. — В последний раз охранник видел его полчаса назад; он направлялся к дому своей матери на территории поместья. Пришлите подкрепление, только не включайте ни мигалки, ни сирены. Надеюсь, он пока меня не заметил. — Не выпуская рации из руки, полицейский спросил охранника: — Из кабинета Слейтера есть проход в дом?

— Да, — кивнул тот.

Полицейский двинулся вокруг дома, продолжая говорить на ходу.

— Я собираюсь обойти дом вокруг и посмотреть, где помощник Кэррингтона, некто Слейтер. Если он у себя, я пройду в дом через его кабинет и все осмотрю. Я не хочу звонить в дверь, вдруг Уокер каким-то образом проник в дом без ведома охранника.

Хозенсток обернулся к охраннику.

— Ричард Уокер может быть опасен, и не исключено, что он вооружен. Скоро прибудет подкрепление. Если увидите Уокера, не вступайте с ним в разговоры и предупредите остальных полицейских, когда они приедут сюда. Он может попытаться скрыться на машине. Предупредите второго охранника, пусть он обязательно запрет ворота, как только приедут остальные полицейские.

83

Меня буквально парализовало от страха, когда Ричард Уокер двинулся к нам, но он остановился ровно на таком расстоянии, чтобы ни один из нас не смог отобрать у него пистолет. Винсент выступил вперед и закрыл меня своим телом. Дуло пистолета смотрело прямо на нас.

— Ричард, не делай глупостей, — спокойно произнес Винс. — Из-за чего вообще весь сыр-бор?

— Из-за чего?! — задохнулся от возмущения Ричард. — Сейчас я расскажу вам из-за чего. Из-за того, что с тех пор, как здесь появилась теперешняя миссис Кэррингтон, моя жизнь пошла наперекосяк. Все эти годы моя мать прятала сорочку Питера, чтобы защитить его. Она видела, как он возвращался домой в ту ночь. Его сорочка была окровавлена, и она решила, что он попал в беду. Если бы на следующий день, когда стало известно, что Сьюзен пропала, она пошла в полицию, эти двадцать два года Питер провел бы в тюрьме.

На столике внизу лестницы, ведущий на третий этаж, зазвонил телефон. Ричард сделал нам знак молчать, чтобы слышно было, если включится автоответчик. Через миг послышался голос Мэгги, полный тревоги и страха:

— Кей, уже поздно. Ты где? Я только что вспомнила, с кем тогда столкнулся твой отец в поместье Кэррингтонов. Это был Ричард Уокер, сын Элейн. Кей, ты ведь собиралась пригласить его сегодня на ужин? Пожалуйста, будь осторожна. Я так беспокоюсь за тебя. Перезвони мне, как только сможешь.

Я почувствовала, что Ричард понял: ему конец, и вышла из-за спины Винсента. Чем бы все ни закончилось, я не намерена была сдаваться без боя.

— Это ты убил Сьюзен Олторп, — произнесла я спокойно, хотя на самом деле мне было очень страшно. — И в часовне в тот день я подслушала ваш со Сьюзен разговор, да?

Я кивнула в сторону картины, которую изучала.

— Ты — торговец картинами и с юных лет играешь на тотализаторе. Думаю, это ты подменил эту картину и бог знает сколько еще других. Питер говорил мне, что внизу висят самые лучшие полотна. Так вот, она висела в столовой, но это всего лишь копия. Подлинник можно разглядеть на стене за спиной у Мэриан Хоули на фотографии из той статьи в «Пипл». Он был украден из этого дома, да, Ричард? Грейс тоже тебя раскусила, как до этого много лет назад Сьюзен. Сьюзен разбиралась в живописи. Она уличила тебя в подлоге, так? Не знаю, зачем Сьюзен стала шантажировать тебя, вместо того чтобы рассказать обо всем отцу Питера, но она это сделала.

— Ни слова больше, Кей, — предостерег меня Винс.

Я понимала — он беспокоится, что Ричард может выйти из себя и спустить курок, но я была исполнена решимости довести начатое до конца.

— Твоя мать защищала не Питера, — продолжала я. — Она защищала тебя. И это еще далеко не все. Мой отец подготовил план благоустройства участка за изгородью, того самого, где ты закопал тело Сьюзен. Он послал его Питеру, чтобы тот передал его отцу, но Питер был в колледже и не получил его. Зато, думаю, его увидела твоя мать и показала тебе. Вы оба поняли, что от моего отца нужно избавиться. Уволить его вам показалось недостаточно.

Вы боялись, что он со своим предложением все-таки сумеет дойти до отца Питера, а этого вам допустить было ни в коем случае нельзя. Вы обставили его убийство как самоубийство, а тело закопали в поместье, потому что думали, что его больше не будут обыскивать.

Винс стиснул мой локоть, отчаянно пытаясь остановить меня. Рука у Ричарда тряслась. Я понимала, что он способен застрелить нас обоих, но остановиться уже не могла. Меня захлестывали чувства, которые я сдерживала все эти годы, тоскуя по отцу и считая, что он бросил меня. Я терзалась, неделю за неделей глядя на мужа, закованного по рукам и ногам, и все из-за этого человека.

Неожиданно я заметила, как в коридоре за спиной Ричарда мелькнула какая-то тень. А вдруг это Элейн Кэррингтон или Гэри Барр пришли Ричарду на подмогу? Даже если Мэгги решила вызвать полицию, когда я не взяла трубку, для них, наверное, было еще слишком рано. Потом я решила: кто бы ни скрывался в коридоре, пусть этот человек слышит, что я скажу Ричарду Уокеру.

— Ты убил не только Сьюзен и моего отца, но еще и Грейс, — продолжала я. — Когда ее тело обнаружили в бассейне, в кармане у нее оказалась эта страничка из журнала. Наверное, она поняла, что подлинник картины Морли принадлежит этому дому. Кстати, Ричард, тебе, наверное, небезынтересно будет узнать, что женщина, которая сделала для тебя копию, была так горда своей работой, что поставила свое имя под фальшивой подписью Морли.

Я снова кивнула на картину, которую изучала.

— Скажи мне, Ричард, кто такая Александра Ллойд?

Ричард вздохнул, покоряясь судьбе, и на его лице мелькнула слабая улыбка. Рука у него больше не тряслась.

— Вообще говоря, Александра Ллойд была художницей, но теперь она уже мертва. В новостях только что сказали, что ее тело выловили в Ист-Ривер. Как и милашка Сьюзен, которая, кстати, была наркоманкой, Александра не сообразила, что шантажировать меня очень неразумно с ее стороны. Ты тоже сделала несколько серьезных ошибок, Кей, и теперь мне придется поступить с тобой точно так же, как я поступил с ними.

Ричард перевел взгляд на Винса.

— Прости, Винс. Против тебя лично я ничего не имею. Ты всегда неплохо относился к нам с мамой. Но к несчастью, ты оказался здесь в неподходящий момент. Для меня все кончено. Удача отвернулась от меня. Рано или поздно полиция свяжет меня с Александрой, и тогда они раскроют все остальное. Но у меня все еще остается небольшой шанс скрыться, так что я не могу оставлять свидетеля.

Ричард обернулся ко мне.

— Но если меня все-таки схватят, я буду утешаться мыслью, что ты не будешь вести роскошную жизнь на денежки Кэррингтонов, пока я сижу в тюрьме. — Он нацелил пистолет мне в голову. — Дам полагается пропускать вперед, Кей.

Я прошептала имя Питера, и тут тень, которую я заметила в коридоре, превратилась в полицейского, он ворвался в комнату, выбил из рук Ричарда оружие и повалил его на пол.

— Полиция! — рявкнул он. — Не двигаться! Не двигаться!

Пока полицейский боролся с Ричардом, Винсент ногой отшвырнул пистолет в противоположный конец комнаты и навалился на Ричарда сверху, пытаясь помочь офицеру одолеть его. В следующую секунду на лестнице послышался топот и в комнату ворвались еще двое полицейских. Увидев их, Ричард прекратил сопротивление и разрыдался.

Словно зачарованная, я смотрела, как на Ричарда надели наручники и рывком подняли на ноги. Один из полицейских подобрал пистолет, а второй, который прятался в коридоре, обернулся ко мне.

— Я все слышал, миссис Кэррингтон, — заверил он меня. — Можете не волноваться, я все слышал.

84

На следующий день в половине второго мой муж, скованный по рукам и ногам и облаченный в ярко-оранжевую тюремную робу, предстал перед судьей Смитом. Как обычно, государственное обвинение поддерживала Барбара Краузе, а Коннер Бэнкс защищал Питера. Как обычно, зал был под завязку набит зеваками и журналистами. Как обычно, я уселась в первом ряду. Сбоку от меня сел Винс Слейтер, а рядом с ним — Николас Греко. Мэгги сидела с другой стороны от меня и держала меня за руку.

Барбара Краузе обратилась к суду.

— Ваша честь, за последние пятнадцать часов произошли поистине удивительные события. Ричард Уокер, сын Элейн Кэррингтон, признался в убийстве Сьюзен Олторп, Джонатана Лэнсинга и Грейс Кэррингтон. Прокуратура подготовила обвинительное заключение, и завтра ему будет предъявлено официальное обвинение. Кроме того, он признался в том, что три дня назад убил Александру Ллойд, чье тело было обнаружено в реке Ист-Ривер в Нью-Йорке. Полицейское управление Нью-Йорка возбудило уголовное дело по обвинению его в убийстве. Ваша честь — и я хотела бы обратиться также к мистеру Кэррингтону, — мы искренне сожалеем о том, что правосудие допустило такую чудовищную ошибку. Единственное, что служит нам утешением, это что она была вовремя обнаружена. Мы просим снять обвинение, выдвинутое большим жюри присяжных против мистера Кэррингтона. Решением жюри присяжных мистеру Кэррингтону было предъявлено обвинение в убийстве Сьюзен Олторп и Джонатана Лэнсинга. Мы также просим о снятии обвинения мистера Кэррингтона в нарушении условий освобождения под залог, которое недавно было выдвинуто против него. Я обращаю ваше внимание на то, что обвинение в убийстве Грейс Кэррингтон мистеру Кэррингтону предъявлено не было. Ваша честь, единственное, в чем теперь можно обвинить мистера Кэррингтона, — это в нападении на служащего полиции, которое он совершил перед домом Олторпов, по-видимому в состоянии лунатизма. Я лично переговорила с пострадавшим полицейским, и он попросил меня ходатайствовать о снятии этого обвинения. Он, как и мы все, очень сочувствует мистеру Кэррингтону; мы полагаем, что он и так уже достаточно пострадал. Я прошу вас снять и это обвинение тоже.

Судья Смит повернулся к Коннеру Бэнксу.

— Вы или мистер Кэррингтон хотите что-нибудь сказать?

Бэнкс с Питером переглянулись, и Питер покачал головой.

— Ваша честь, — произнес он и протянул закованные в наручники руки, — пожалуйста, распорядитесь, чтобы с меня их сняли. Я хочу поскорее вернуться домой вместе с моей женой.

Судья Смит, явно тронутый, провозгласил:

— Я удовлетворяю ходатайство прокурора о снятии всех обвинений. Мистер Кэррингтон, я нечасто позволяю себе высказываться в зале суда не как судья, а как человек, но, с другой стороны, свидетелем подобных событий я тоже становлюсь нечасто. Мне очень жаль, что вы стали жертвой этой трагедии. Вас освободят из-под стражи прямо сейчас.

Зал взорвался аплодисментами, а я подбежала к Питеру и обняла его. От волнения я не могла вымолвить ни слова, но за меня это сделал Питер.

— Все позади, родная, все позади, — прошептал он. — Поехали домой.

Эпилог

Год спустя

Миновал год с того дня, когда Питер стоял в зале суда и слушал, как прокурор просит судью закрыть дело против него. Машина правосудия взяла в оборот людей, по вине которых Питеру пришлось пройти через эти испытания.

Ричард Уокер признался в убийстве Сьюзен Олторп, моего отца, Грейс Кэррингтон и Александры Ллойд и был приговорен к пожизненному заключению. В прокуратуре меня заверили, что он никогда не выйдет на свободу.

Винсент Слейтер передал парадную сорочку Питера следователям. Результаты судебной экспертизы показали, что характер и расположение следов крови на ней согласуются с рассказом Ричарда о том, что произошло со Сьюзен после приема. Они условились встретиться за ее домом в половине второго ночи. Она назначила встречу на такой поздний час, чтобы быть уверенной, что ее родители уже спят. Когда он явился на условленное место, она пообещала ему, что бросит принимать наркотики и не будет больше тянуть из него деньги. Но Ричард ей не поверил. Он боялся, что она разоблачит его махинации с картинами, и решил убить ее. Чтобы она не кричала, он ударил ее в лицо, и кровь из разбитой губы закапала ей платье. Потом он задушил ее. Когда он собирался перенести ее труп в багажник своего автомобиля, то увидел, что перед домом Олторпов затормозила машина Питера.

В панике Ричард спрятался в кустах и потому видел, как Питер вышел из машины, взял что-то с пассажирского сиденья и зашагал по газону к лежащей на траве Сьюзен. Он был в парадной сорочке, но без пиджака. Ричард увидел, как Питер бросил что-то на землю (это оказалась сумочка Сьюзен), опустился на колени и прижался ухом к груди Сьюзен, видимо чтобы определить, бьется ли у нее сердце. Тогда-то он и запачкал сорочку кровью. После этого Питер вернулся к машине, сел в нее и уехал. Ричард признался, что при этом Питер двигался как во сне, что подтверждало версию приступа лунатизма.

Элейн Кэррингтон отрицала, что ей было что-либо известно о планах ее сына убить Сьюзен Олторп, но признала, что он рассказал ей обо всем почти сразу же после ужасного происшествия. Он сообщил, что вспылил из-за того, что она отвергла его ухаживания, хотя и согласилась встретиться с ним в такое позднее время.

Элейн призналась, что это она посоветовала Ричарду на время спрятать тело в его загородном домике, а позже помогла сыну закопать его в поместье за изгородью, после того как полицейские окончили обыскивать территорию. Она также призналась, что это с ее подачи Ричард, назвавшись чужим именем, заманил моего отца в выставленное на продажу поместье на севере штата Нью-Йорк под тем предлогом, что он хочет нанять его на работу.

Когда Ричард убил моего отца, Элейн снова помогла ему закопать тело на территории поместья. Ричард отогнал папину машину на берег Гудзона, где ее впоследствии и обнаружили, а Элейн следовала за ним на своем автомобиле и потом отвезла его домой. Какую-либо причастность к гибели Грейс Кэррингтон и Александры Ллойд Элейн отрицала. Она также заявила, что ничего не знала о краже картин из особняка.

Гэри и Джейн Барр развелись. Джейн по-прежнему работает у нас, и я очень этому рада.

Николас Греко теперь ведет передачу, посвященную преступности, на канале «Фокс ньюс». Я в неоплатном долгу перед ним за то упорство, которое он проявил, помогая нам выяснить истину.

Мы с Винсентом Слейтером наконец поняли, что, каждый по-своему, оба отчаянно пытались защитить Питера. Я никогда не забуду, как он заслонил меня, когда Ричард навел на нас пистолет. Винсент до сих пор остается самым доверенным помощником Питера и успел стать близким другом и мне.

Маленькому Питеру Кэррингтону сейчас шесть месяцев. Я не говорю «Питеру Кэррингтону-младшему», потому что на самом деле он Питер Кэррингтон Пятый. Он точная копия своего отца и самая большая наша радость.

Мэгги наслаждается ролью прабабушки. Теперь они с Питером не разлей вода. Она даже убедила себя, что в глубине души всегда верила в его невиновность.

Питер снова председатель совета директоров и генеральный директор «Кэррингтон энтерпрайзис», и под его руководством компания процветает. Ему всю жизнь придется принимать лекарства, чтобы предотвратить новые приступы лунатизма, зато теперь они больше не повторяются.

Главный фактор, провоцирующий лунатизм, — это стресс, и я считаю своим долгом делать все, чтобы наш дом всегда оставался для Питера тихой гаванью. Когда вечером он возвращается домой и мы с малышом выходим его встречать, по его глазам и по улыбке, которой озаряется его лицо, я вижу, что у меня это получается.

ОТ АВТОРА

«Уснуть! И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность!»[2]

«Уснуть! И жить во сне, быть может? Вот в чем трудность!»

Да простит меня Шекспир за столь вольное обращение с его строками, но мысль о том, чтобы написать роман о человеке, который страдает лунатизмом и, возможно, совершил во сне преступление, и не одно, так захватила меня, что такой роман в конце концов появился на свет.

Я хочу поблагодарить медицинскую сестру Джейн О'Рурк за экскурсию, которую она любезно согласилась устроить мне по Центру изучения расстройств сна при больнице Пэскак-Вэлли, и за рассказ о его работе. Я также очень признательна журналам и веб-сайтам, из которых я почерпнула массу сведений о лунатизме, и в особенности Марион Ховард, Розалинд Картрайт и Фумико Конно, авторам статей по соответствующей тематике.

Примечания

1

Строка из сонета Элизабет Баррет Браунинг (1806–1961), английской поэтессы Викторианской эпохи.

(обратно)

2

Строка из монолога Гамлета в переводе М. Лозинского.

(обратно)

Оглавление

  • БЛАГОДАРНОСТИ
  • ПРОЛОГ
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
  • 6
  • 7
  • 8
  • 9
  • 10
  • 11
  • 12
  • 13
  • 14
  • 15
  • 16
  • 17
  • 18
  • 19
  • 20
  • 21
  • 22
  • 23
  • 24
  • 25
  • 26
  • 27
  • 28
  • 29
  • 30
  • 31
  • 32
  • 33
  • 34
  • 35
  • 36
  • 37
  • 38
  • 39
  • 40
  • 41
  • 42
  • 43
  • 44
  • 45
  • 46
  • 47
  • 48
  • 49
  • 50
  • 51
  • 52
  • 53
  • 54
  • 55
  • 56
  • 57
  • 58
  • 59
  • 60
  • 61
  • 62
  • 63
  • 64
  • 65
  • 66
  • 67
  • 68
  • 69
  • 70
  • 71
  • 72
  • 73
  • 74
  • 75
  • 76
  • 77
  • 78
  • 79
  • 80
  • 81
  • 82
  • 83
  • 84
  • Эпилог
  • ОТ АВТОРА
  • *** Примечания ***