за моим питанием. Я уверен, если бы она могла, ограничила бы мой рацион собственным грудным молоком и клетчаткой, большим количеством клетчатки. Еще один мой недостаток — я громко и много говорю. Ливия убедила меня, что трагедия моей жизни в том, что никто никогда не сказал мне: «Хватит, Даниэл!»
Помню, что в первую встречу с Лусидио говорил в основном я. Рассказал ему о нашем клубе. Назвал имена всех, кто в него входит, и при каждом имени Лусидио говорил «а» или «гм», как бы подчеркивая, что поражен, ведь это были девять самых известных фамилий в штате. Под конец я назвал себя, что тоже произвело на него впечатление. По крайней мере он ахнул и скупо улыбнулся. Любопытно, что, улыбаясь, Лусидио никогда не разжимает губ.
Впрочем, нет. Он сказал: «Я знаю!» Точно-точно! Услышав мое имя — Даниэл — и фамилию, он произнес: «Я знаю!»
Ага, подумаете вы, встреча была неслучайной! Но есть резонное возражение — он мог узнать меня по какой-нибудь фотографии. Много лет назад, когда Рамос руководил нашей жизнью, о нас частенько писали в прессе, в разделе светской хроники, и в журналах, специализирующихся на кулинарии. А все благодаря нашей репутации гурманов-обжор. Мы собирались вдесятером один раз в месяц, чтобы поесть. Десять месяцев в году — с марта по декабрь. Каждый раз в доме у одного из нашей компании, ответственного за ужин.
В том марте мы начинали новый сезон, и мне был поручен первый ужин года. Но существовала вероятность того, что сезон не откроется. Лусидио хотел знать почему. На что я ответил:
— Компании больше нет. Пропало желание.
— Сколько лет вы собираетесь?
— Двадцать один год. В этом году будет двадцать два.
— И все время одни и те же люди?
— Да. Нет. Один умер и был заменен. Всегда десять.
— Вы все примерно одного возраста?
Тогда я не обратил внимания на целенаправленность расспросов. Я рассказал все. Подробную историю «Клуба поджарки». Лусидио лишь скупо улыбался сжатыми губами и произносил «ага» или «гм».
Все мы были примерно одного возраста. Все более или менее богаты, хотя наши финансовые запасы заметно растряслись за двадцать лет. Это были унаследованные состояния, подвергнутые испытаниям из-за непостоянства наших характеров и рынка. Мое пережило три катастрофических женитьбы, прихоть коллекционирования странных историй, неуклюжее безделье. Да и то благодаря моему отцу, который платит за то, чтобы не я не втягивал семейный бизнес в орбиту моих интересов. Итак, все мы были примерно одного возраста и социального происхождения. Кроме Рамоса. И все мы, кроме Самуэла и Рамоса, выросли вместе. Педро, Пауло, Сауло, Маркос, Чиаго, Жуан, Абель и я. От почти ежедневных сборищ в баре «Албери», когда мы были подростками, от мясной поджарки «Албери» с фарофой [3], яйцом и жареными бананами, которая многие годы определяла наш кулинарный вкус, мы доросли до еженедельных трапез в приличных ресторанах, а затем и до ежемесячных изысканных ужинов дома у каждого по очереди из нашей компании. Время и лекции Рамоса способствовали превращению нас из просто обжор в гурманов. Хотя Самуэл продолжал настаивать, мол, ничто в мире не может сравниться с жареным бананом.
Это все я и рассказал Лусидио. Он вежливо поинтересовался:
— Тот, кто принимает у себя гостей, всегда готовит сам?
— Не обязательно. Может готовить, может подать еду, приготовленную другим. Но он отвечает за качество ужина. И за вина.
— А что случилось? Я не понял.
— Что случилось?
— Желание. Ты сказал, пропало желание.
— А, да. Именно. Думаю, что со смертью Рамоса… Рамос — это тот, кто умер. Он написал устав, заказал бумагу со штемпелем, визитные карточки, даже нарисовал герб клуба. Рамос относился к этому серьезно. После того как он умер…
— От СПИДа.
— Да. Все изменилось. Прошлогодний ужин стал сплошным расстройством. Никто уже не мог смотреть друг другу в глаза. Мы собрались у Шоколадного Кида [4] . У Чиаго. Еда была превосходная, но ужин закончился ужасно. Даже жены переругались. А ведь последний ужин года всегда был особенным. Перед Рождеством. Думаю, за эти два года после смерти Рамоса…
— Вы потеряли стимул.
— Стимул, терпение, желание.
— Все, кроме аппетита.
— Все, кроме аппетита.
В торговом центре началось ночное оживление. Мы заказали еще кофе. Я положил в чашку сахар, как всегда рассыпав немного вокруг блюдца. И вот я уже рассказываю не только о медленном распаде нашей компании, но и вспоминаю все, что произошло с нами и нашим аппетитом за двадцать один год.
По первости нас объединяло не только удовольствие есть, пить и проводить время вместе.
Было в этом и бахвальство, не скрою. После того как мы сменили поджарку «Албери» на более изысканную пищу, наши ужины превратились в ритуал своеобразного превосходства над окружающими. Мы могли себе позволить хорошо есть и пить, поэтому ели и пили все самое лучшее и вели себя так, чтобы нас увидели и услышали во время
