«Если», 1993 № 04 [Александр Нариньяни] (fb2) читать онлайн

«Если», 1993 № 04

Дорис Писерчиа

ни бросили его в камеру без окон, даже без видимого отверстия для ключа, так что неясно, как просачивался внутрь тусклый свет. Он был здесь абсолютно один — сбитый с толку, в синяках и кровоподтеках. Нащупай его рука мягкую обшивку стен, было бы, по крайней мере, понятно, что его считают сумасшедшим. Но стены были гладкие, явно металлические. Нет, это самая настоящая тюрьма! Что ж, кое-кто поплатится за это, и не позже, чем к концу дня.

В тревоге он прислушался, но услышал лишь собственное дыхание. Снова сел на холодный пол. Самое разумное — спокойно ждать, ничем не выдавая своего страха. А тюремщик с каменным лицом, который приволок его сюда, — явно садист.

Некоторое время он сидел, собираясь с мыслями, потом вскочил на ноги и забарабанил кулаками в стальную дверь. Через несколько минут дверь приоткрылась, и на пороге показался тюремщик, Каменная Морда, с пустыми равнодушными глазами, одетый в синюю униформу.

— В чем дело?

— В законе сказано: я имею право позвонить по телефону! — Дункану пришлось напрячь голосовые связки, чтобы не захрипеть.

Он даже отступил на несколько шагов, показывая, что не собирается удирать. Не стоит восстанавливать против себя этого кретина. Дункан ощутил было прилив уверенности, но лишь на секунду, так как Каменная Морда спросил, нахмурясь:

— Что такое закон?

Слова Дункана разбились об этот дурацкий вопрос, словно о стену.

— Бросьте свои фокусы, — сказал он раздраженно. — Со мной это не пройдет. Я лояльный гражданин. Меня арестовали и посадили в тюрьму без всякого обвинения. Я требую, чтобы мне дали возможность связаться с адвокатом.

— Что такое адвокат? — спросил Каменная Морда.

Дункан свирепо посмотрел на тюремщика. Тот равнодушно пожал плечами и попятился. Дверь медленно заскользила.

— Сколько вы еще будете меня здесь держать? — закричал Дункан.

— Пока не придут они, — ответил Каменная Морда, прежде чем дверь успела лязгнуть.

Дункан заскрежетал зубами. Нет, он больше не станет кричать, не даст повода для злорадства, не покажет, как взвинчены его нервы.

Он остановил взгляд на своей израненной руке. Пока они не придут… В устах тюремщика эти слова прозвучали смертным приговором. «Они, — тихо повторил он, пытаясь уяснить истинное значение слова. Кто — они? Палачи? Может быть, его расстреляют за сопротивление аресту?

«Остановись», — сказал он себе. Сидя на полу, прислонившись спиной к стене, он пытался просчитать ситуацию, но был слишком подавлен, чтобы мыслить логично.

Наверное, он задремал, потому что, вздрогнув, вдруг увидел приоткрытую дверь, а за ней — тени двух людей. «Они были здесь. Дункан сжался от страха, мечтая слиться со стеной. Собрав всю свою волю, он сосредоточился на одной мысли: если они попытаются вытащить его отсюда, он будет сражаться.

Их было двое. Никто не сделал движения, чтобы схватить его. Они стояли внутри дверного проема и смотрели на пленника довольно долго; наконец один поднял руку и щелкнул пальцами. Видимо, это был сигнал Каменной Морде, потому что тот исчез и вскоре вернулся с двумя ветхими стульями.

Они не торопясь уселись, не отрывая глаз от Дункана. Он, в свою очередь, исподлобья изучал их. Обоим было лет под пятьдесят. Оба в грубой одежде — рубашках и брюках из толстой ткани, высоких тяжелых ботинках.

Пытаясь унять дрожь, он сказал:

— Если вы намерены прикидываться такими же безмозглыми тупицами, как ваш охранник, то зря теряете время.

— Мы не собираемся прикидываться, — ответил один из них, краснолицый, весь покрытый испариной. Стояла жара, хотя и не та, полдневная, когда Каменная Морда явился к Дункану домой и арестовал его.

— Кто вы такие? — спросил пленник, не надеясь на ответ.

— Меня зовут Рэнд. А это мистер Диверс.

Насколько Рэнд был багроволицым, настолько Диверс — его противоположность — бледным, словно обесцвеченным. Оба выглядели изнуренными. И почему они так странно одеты? Где их полицейская форма? Дункан молча скрестил руки на груди. Он лучше отправится в ад, чем спросит, за что его арестовали. Каменная Морда не ответил ни на один из его вопросов, и эти двое, без сомнения, поступят так же.

Тот, кого звали Диверс, нетерпеливо дернул головой, и Рэнд снова заговорил.

— Нам надо задать вам пару вопросов, а потом попытаемся ответить на ваши. — Рэнд улыбнулся, но улыбка вышла кривой и неискренней, да и сам он, казалось, чувствовал себя крайне натянуто. Однако улыбка немного обнадежила Дункана.

— Задавайте ваши вопросы, — сказал он.

— Когда вы впервые обнаружили, что потеряли свой опознавательный знак?

Дункан почувствовал страшную слабость во всем теле. Опять это нелепое слово: знак, а не удостоверение личности! Он не мог больше ни слышать, ни думать об этом. Им овладела апатия, непреодолимая потребность лечь навзничь и закрыть глаза.

— Я не знаю, — ответил он.

— Пожалуйста, постарайтесь припомнить.

— искал что-то в бумажнике, и удостоверение личности выпало. Карточка упала в водосточную канаву, и ее унесло течением.

Наклонившись вперед, Рэнд спросил:

— Где вы находились в тот момент?

— Я шел со службы домой.

— В каком городе? — быстро спросил Диверс.

— Убирайтесь к дьяволу!

Диверс откинулся на стуле и посмотрел на Рэнда:

— Мы напрасно теряем время.

Дункан слизнул капли пота с верхней губы.

— Если дело только в том, чтобы установить мою личность, то нет ничего проще. Легко выяснить, кто я такой, взглянув в мое свидетельство о рождении.

Они посмотрели на него так, будто он сморозил несусветную чушь. Выражение лица Рэнда, впрочем, снова смягчилось, зато Диверс удивленно нахмурился.

— Где оно? — спросил Рэнд.

— У Каменной Морды — вашего тюремщика.

Рэнд взглянул на Диверса:

— Принесите его.

Продолжая хмуриться, Диверс поднялся.

— Я повторяю — мы должны покончить с этим сейчас же. — Не получив ответа, он вышел из камеры и вскоре вернулся с клочком бумаги.

— Как вы думаете, где он его нашел? — спросил Рэнд, мельком взглянув на листок.

— Да здесь полно мусора. Эта бумажка, похоже, оторвана от…

— Но ведь он же не знал, где искать! Как ему в голову могла прийти мысль о поисках?

— А вы знаете, чем он занимался до того, как принес листок? Он бродил вокруг и рылся в мусоре!

Дункан снова ощутил дрожь в коленях. Почему они говорят так, будто его здесь нет? Свидетельство о рождении значило для них не больше, чем для Каменной Морды.

…У него был тогда очень неприятный разговор с этим полицейским. «Подождите минутку, — сказал ему Дункан, оскорбленный, но непоколебимый. — Я мог потерять удостоверение личности, но это вовсе не означает, что я больше не существую. Что за чепуха! У меня по-прежнему есть все права». И Каменная Морда спросил: «Что такое права?» Да, именно так он спросил. Дункан тогда вынул из бумажника метрику и ткнул ее прямо в физиономию этому идиоту. Уставившись в документ, Каменная Морда прочел данные вслух и спросил: «Что такое отец? Что такое мать? Что такое рождение?»

Дункан следил за Рэндом. Тот скомкал бумагу, но потом передумал и спрятал ее в карман. Совершенно очевидно, что эти двое принимают его за кого-то другого. Кто-то что-то совершил, а Диверс и Рэнд, вероятно, считают его виновным в чужом преступлении. Если он срочно не примет меры, недоразумение зайдет слишком далеко. Если уже не зашло…

— Я ничего не сделал, — сказал он. — Вы арестовали меня по ошибке.

— Как выглядело ваше удостоверение личности? — спросил Рэнд.

«Это не может продолжаться до бесконечности», — подумал Дункан. В конце концов здравый смысл должен победить. Усилием воли он унял предательскую дрожь страха.

— Белое, приблизительно два на три дюйма: мое имя, адрес, физические данные и социальное положение.

— Оно было белое?

— Я же сказал!

Диверс смотрел на него с холодной враждебностью. Почему? У этого человека не могло быть никаких причин для ненависти — Дункан видел его впервые в жизни.

Рэнд закинул ногу на ногу и стал сосредоточенно счищать грязь с подошвы ботинка.

— А как оно выглядело после того, как выпало из бумажника?

Каконо выглядело? С чувством обреченности он следил, как белая карточка, порхнув, уносилась, подхваченная мутным потоком, пока не исчезла из виду вместе с опавшими листьями. «Что за чертовщина?» — он вспомнил, как произнес вслух эти слова. С удивлением он увидел себя стоящим на коленях у канавы. Очень странно… На какую-то долю секунды ему показалось, что карточка изменила цвет и форму: металлическая, круглая, зеленая…

— Она была зеленой, — сказал он, но тут же спохватился: — Нет, белой!

Пальцы Рэнда застыли на ботинке, теперь он смотрел на Диверса с легкой улыбкой на губах. Диверс нахмурился и покачал головой:

— Это не имеет никакого значения.

— Вы отлично знаете, что имеет!

«Что за чертовщина!» — снова подумал Дункан. Он только выронил из своего бумажника удостоверение личности — вот и все, что он натворил. Это могло случиться с каждым, и случалось нередко. Разумеется, он получит новое. Удостоверение личности — это простая бумажка, всего лишь символ, формальность…

— Не все ли равно, какого она была цвета? — спросил Дункан, глядя на Диверса.

— Нет, это очень важно, — сказал Рэнд.

— Не понимаю, какое это имеет значение! Очень легко установить, кто я такой.

— Мы уже знаем, кто вы такой, — ответил Диверс. Он, конечно, понимал, какое впечатление произведут его слова на Дункана — это было видно по его зрачкам, узким и темным.

— Тогда почему же вы меня не выпускаете? — Дункану пришлось повторить вопрос дважды, так сел его голос. — По крайней мере, дайте мне позвонить моему адвокату.

Рэнд отвернулся:

— Боюсь, вы не сможете это сделать.

— Но почему?

— Слишком велики тарифы, — улыбнулся Диверс. Его явно забавлял разговор.

Рэнд бросил на него недовольный взгляд:

— Прекратите!

— Но мы зря теряем время!

— Нельзя найти правильное решение за час.

— Я вообще не вижу решения, — ответил Диверс. — Вероятность равна двум тысячным процента. Я считаю, что его надо включить в список ежегодных потерь и забыть об этом.

— Нет!

— У нас уже были подобные случаи, и мы ничему не научились.

Не в силах дольше выдерживать этот кошмар, Дункан, теряя сознание, сполз на пол. Очнувшись, медленно, с трудом поднялся. На лице Диверса появилось выражение тревоги.

— Пойдемте отсюда, — сказал он своему спутнику.

— Подождите! — закричал Дункан, пытаясь схватить его за ногу. Но оба были уже за пределами камеры. На прощание Рэнд обернулся к Дункану:

— Вы не должны больше так делать.

— Как? — закричал Дункан в отчаянии. — Выпустите меня! Вы не имеете права держать меня здесь. Я ничего не сделал! Если вы думаете, что я совершил преступление, то скажите хотя бы какое!

— Вы не совершили никакого преступления, — ответил Рэнд, покачав головой.

— Хорошо, я буду послушным, я не буду с вами бороться, я жалкий червяк, а вы всемогущие боги, только выпустите меня отсюда!

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что вы безумны.

Дункан на мгновение застыл от ужаса, потом заметался по камере, расшибая о стены голову и руки. Его дикий взгляд остановился на Рэнде:

— Я вам не верю, — сквозь щель незапертой двери он пытался схватить своего тюремщика за рубашку. — Это не больница. Где врачи и сиделки? Где я?

— Это склад — единственное место, куда мы могли вас поместить.

Они ушли. Постепенно к Дункану вернулось самообладание. Ладно. Пока ему не причинили большого вреда. С какой-то непонятной целью Рэнд и Диверс пытались сбить его с толку и заставить усомниться в самом себе. Это стоило им немалого труда. Это странное помещение — не тюремная камера. Поначалу Дункана ввела в заблуждение форма Каменной Морды, но теперь-то его не проведешь… Полицейский пост снаружи должен быть снабжен телефоном. Наверное, это и правда — склад, хотя двери тут под стать бункеру…

Узник распластался на холодном полу, уткнувшись головой в сплетенные руки. «О, Господи, — подумал он, — рано или поздно закон восторжествует, этот кошмар кончится». И тогда он предъявит свои права и отправит Рэнда вместе с Диверсом за решетку, где им и место.

Когда вернулся Рэнд, он все еще лежал на полу и не стал подниматься, видя, что тот не собирается широко открывать дверь, а только наблюдает через щель.

— Нам надо поговорить, — сказал Рэнд.

— И конечно, снова об удостоверении личности?

— В какой-то степени — да, — улыбнулся Рэнд. — Это очень важно, знаете ли.

— Я знаю лишь то, что вы не похожи ни на сумасшедшего, ни на гангстера. На кого вы работаете — на шпионскую организацию? Тогда вы зря тратите время. Я не знаю никаких секретов.

Вздохнув, Рэнд прислонился к стене.

— Сосредоточьтесь на опознавательном знаке. Я хотел сказать — на удостоверении. Что вы почувствовали, когда увидели его в канаве?

— Я не помню.

— Попытайтесь.

— Ничего я не чувствовал!

— По-моему, вы лжете.

— Сделайте одолжение — уйдите отсюда!

— Поверьте мне — это очень важно.

— Верить вам? Как бы не так!

— Чувствовали ли вы злость?

— Нет.

— Печаль?

— Конечно, нет.

— Радость?

— Уходите!

— Не было ли у вас состояния обреченности?

Дункан схватился за голову и скорчился от боли.

— О, Нэн! — закричал он.

В щели двери показалось удивленное лицо Рэнда.

— Кто это — Нэн?

— Моя жена, идиот!

— Ваша… жена?

Его любящая жена. Она спросила: «Что случилось? Ты попал в аварию? Ты упал?». Он только что пришел домой — усталый, голодный и готовый вспылить по любому поводу. Она приставала к нему с вопросами, придиралась, и он сорвался на крик, но сразу же раскаялся и попытался поцеловать ее. Она отстранилась, с ужасом глядя на его грудь, а потом пошла к телефону и вызвала полицию.

— Она заболела, — сказал он Рэнду. — Неужели вы не понимаете, что я должен выйти отсюда? Вы можете мне помочь. Вам надо лишь открыть дверь и выпустить меня.

Никакого эффекта. Рэнд стоял неподвижно, не обращая внимания на его слова.

— Когда вы прекратите это издевательство? — спросил Дункан.

— Не знаю, — ответил Рэнд.

Прекрасно. С него достаточно. Никто не способен ему помочь, кроме него самого.

— По крайней мере, принесите мне койку, чтобы я мог лечь, — сказал он. — Не думаете ли вы, что я сплю на полу?

— Очень сожалею, — ответил Рэнд. — Я забыл, что это может представлять неудобства.

— Ну так как?

— Я пришлю койку с Н… то-есть с Каменной Мордой.

Когда лицо Рэнда исчезло, Дункан истерически рассмеялся и вскочил. Он должен найти выход, и если они хотят, чтобы он вел игру по их правилам, — пусть так и будет!

Он стоял в углу за дверью, когда Каменная Морда вошел в камеру. Сомкнутые кулаки Дункана обрушились на его шейные позвонки.

Выйдя из камеры, Дункан не обнаружил никакого полицейского поста. Услышав голоса Рэнда и Диверса, он затаил дыхание и замер.

— Сознание — это функция интеллекта, — говорил Рэнд раздраженно. — Где же ваше сознание? Вы постоянно твердите о своем коэффициенте интеллектуальности!

— Я не вижу смысла в наших усилиях, — отвечал Диверс.

— Мы несем ответственность за него. Мы довели его до этого состояния — вы и я.

— Оказывается, это мы виноваты!

— Будьте вы прокляты, ему же дорога в Атомизатор!

Дункан не видел их из-за штабеля ящиков, поэтому осторожно двинулся на голоса.

— Все случилось из-за того, что он потерял опознавательный знак, — говорил Рэнд настойчиво.

— Но это же чудовищный бред!

— Все, что мы тут делаем, — чудовищный бред.

— Что же вы предлагаете? — холодно спросил Диверс. — Какие у вас основания считать, что вы разобрались в этом деле?

— Потеряв опознавательный знак, он впал в состояние шока. Внезапно он стал никем. Он не мог этого вынести и немедленно обратился к своему подсознанию. Не смейтесь, черт побери! Оно у него есть, это же очевидно. Откуда еще он может черпать свои воспоминания? Разве вы не видите? Он не мог оставаться чем-то несуществующим, ему надо было обрести «я», стать личностью.

То, что увидел Диверс, не имело никакого отношения к словам Рэнда. Он побледнел и широко раскрыл глаза, заметив Дункана, стоявшего за ящиками. Диверс сделал резкое движение рукой, и чашка с кофе полетела на пол. Теперь и маленький Рэнд увидел Дункана.

— Я моложе и крупнее вас обоих, к тому же я в отчаянном положении, — сказал Дункан. — Так что не делайте глупостей.

— Не приближайтесь, — пробормотал Диверс. Он поднял руки, прикрывая лицо. — Где охранник?

— Я уложил его. Не волнуйтесь, он просто оглушен.

— О, Господи, — вздохнул Диверс, метнув взгляд на Рэнда. — Вот вам ваша проклятая психология!

— Он не опасен. — Рэнд казался спокойным.

Дункан вышел из-за ящиков, озираясь. Стол был завален окурками, на спиртовке грелся кофейник, две койки прижались к стене. В картонках и ящиках вдоль стен хранились продуктовые запасы. В открытом шкафу виднелась одежда — куртки, плащи, сапоги, два странных костюма, похожих на резиновые. Но никакого оружия… — Я хочу уйти, — произнес Дункан.

— Отсюда идти некуда, — ответил Рэнд.

— Я хочу домой!

— Но это не…

— Замолчите и дайте ему уйти, — процедил Диверс сквозь зубы.

— Можете вы вбить в свою медную башку, что он страдает?

— Идите, — сказал Диверс с жесткой усмешкой. — Вы свободны. Не слушайте Рэнда. Он еще более безумен, чем вы.

На негнущихся ногах Дункан поплелся к двери. Рэнд окликнул его:

— Когда будете выходить, тщательно закройте за собой все двери. А когда вернетесь, сделайте то же самое.

— Я не собираюсь возвращаться!

Рэнд, опустив голову, присел на краешек стула. Не поднимая глаз, он ответил:

— Вы вернетесь. Иллюзия начала таять с того момента, когда вы засомневались, какого цвета был знак. Не забывайте, о чем я вас предупредил. От этого зависят наши жизни. — Он вытер лоб ладонью и добавил: — И не вините нас. Видит Бог, мы этого не хотели.

Дункан молча держался за дверь, пытаясь справиться с дрожью. Судя по тону, Рэнд говорил серьезно, но ведь это полная бессмыслица! Что еще он задумал? Новый трюк с целью задержать его здесь, пока они не завершат начатое дело? К черту Рэнда вместе с Диверсом! Он не намерен слушать эту чепуху. Они не смогли его удержать, потому что он оказался сильнее. Он свободен, не так ли?

Ни одно из чувств, испытанных когда-либо Дунканом, не было столь упоительным, как ощущение обретенной свободы. Он несся навстречу миру, словно был оторван от него целую вечность. Его ноги отбивали дробь по стальному полу, а двери, которые он распахивал на своем пути, бодро хлопали за его спиной. Он мчался длинным туннелем, разделенным переборками.

Наконец он вырвался из стальной могилы. Свет ослепил его. Он вдохнул воздух полной грудью, огляделся, плотно закрыл последнюю дверь, готовясь приветствовать светлый день. Снова судорожно глотнул воздух… Видимо, там, в туннеле, он ошибся поворотом, — только так можно было объяснить картину, которая предстала перед его взором.

Небо горело ярчайшим белым пламенем — солнце беспощадно хлестало землю пучками света. Словно гигантское ослепительное зеркало сверкало со всех сторон, разгоняя редкие облака. Почва вокруг казалась бесплодной и выжженной. Не было даже грязи — только ямы и туча пыли, которая заставила Дункана закашляться, едва он сделал шаг. Острые зазубренные скалы тянулись до горизонта, расплываясь и дрожа в горячем мареве, словно в безумном танце.

Вдалеке что-то двигалось — крохотные пятнышки, едва заметные на фоне скал. Он пошел в том направлении. Сердце его бешено колотилось.

Наконец он разглядел впереди движущиеся фигуры й ускорил шаг. В нем забрезжила надежда. Вскоре его взору открылась обширная долина с гигантским механическим комплексом в центре. Тут и там долину пересекали траншеи; ступени спускались в глубокие карьеры. Снабженные ковшами механизмы зачерпывали тонны породы и сбрасывали ее в открытые вагонетки, увозившие груз за пределы долины. Рельсовый путь прорезал открытое пространство, исчезая среди скал.

Какие-то люди работали у штольни, управляя системой блоков, поднимавших из глубин огромные емкости. Дункан побежал к ним, крича что-то бессвязное. Когда до цели оставалось не более двадцати футов, он внезапно остановился и замер как вкопанный, не веря своим глазам.

Те, кого он принял за людей, оказались гигантскими муравьями. Они двигались намного быстрее людей и обладали достаточной силой, чтобы поднимать огромные контейнеры, в которых умещалось с четверть тонны руды.

Муравьи трудились с молчаливым усердием. Когда Дункан нерешительно шагнул к ним, они на мгновение обратили к нему фасеточные глаза — и тут же вернулись к работе. Их тела — несколько покрытых коричневыми волосками пузырей — лоснились на солнце. Два выпуклых глаза мерцали, как темная жидкость, под ними виднелось небольшое отверстие размером с двадцатипятицентовую монету.

Людей не было. Ни одного человека. Только муравьи.

Потребовалось время, чтобы этот факт уместился в сознании Дункана.

Шатаясь, он двинулся к двум муравьям, наблюдавшим за потоком мутной воды в канале. Неуклюжий от страха, Дункан сорвалсмя с насыпи и покатился прямо под членистые лапы муравьев. Одно из насекомых склонилось над ним.

— Ты упал, — произнесло оно монотонно. — Я помогу тебе встать, и тогда мы исправим повреждение.

В лапах-клешнях, поднявших его, чувствовалась мощь. На широкой груди муравья оказалась круглая зеленая пластинка с буквами АБТ. Выпуклые глаза осмотрели ноги Дункана, затем медленно поднялись вверх, к его груди.

— Ты потерял опознавательный знак, — сказало существо.

Вырвавшись из его цепких объятий, Дункан попятился назад.

— Ты жалкое насекомое, — прошептал он. — Как ты смеешь!.. — И уже срываясь на крик: — Ты глупое животное! Ты не способно ничего понять!.

Ты существуешь? — спросил муравей.

— Несуразная, безмозглая коллекция инстинктов! — закричал Дункан.

Продолжая пятиться, он поскользнулся и упал на отвал породы. Насекомое сделало шаг к нему, и тогда он в ужасе закричал:

— Убирайся!

— Ты сломан, — констатировало существо. — Что- то неправильно. Надо сообщить человеку.

— Я человек! — всхлипнул Дункан.

— Ты никто. Я хочу понять, но не могу. Почему ты здесь?

Внезапно между ними оказался еще один муравей. Он оглядел АБТ, потом повернулся и сфокусировал глаза на Дункане. На груди существа была пластинка с буквами НН. Второй муравей указал на Дункана клешней:

— Он потерялся. Оставь его. Не смотри на него. Не думай о нем. Его может опознать только человек, потому что только человек может представить ничто.

— Теперь я понимаю, — медленно кивнул головой АБТ. — Ты прав. Он потерялся. Он не существует для меня и для тебя, но он существует для человека.

Дункан бросился бежать и укрылся за обломком скалы. Два муравья смотрели в его сторону некоторое время, потом снова вернулись к своей работе у канала, словно начисто забыли о нем.

Он лежал на спине. В небе не было ничего, кроме ослепительного белого свечения, — казалось, оно струилось отовсюду, проникая даже в сознание Дункана. Как же он не понял раньше! Солнце и небо выглядят столь необычно, потому что здесь нет кислорода.

Его грудная клетка ходила вверх и вниз, легкие шумно втягивали воздух. Не может быть! Это дурной сон. Конечно, сам он реален. А эта планета? Она тоже реальна?

Эти два факта, взятые вместе, означали следующее: либо он в состоянии дышать в атмосфере, лишенной кислорода, либо…

Да нет, он на Земле! У него есть уютный коттедж и жена по имени Нэн. У нее каштановые волосы и карие глаза. Дети будут похожи на нее, когда родятся. Или они уже родились? Солнце выжгло его мозги, и он уже ничего не помнит. Он положил голову на грунт и закрыл глаза.

Прошло немало времени, пока Дункан наконец заставил себя вернуться в туннель.

Он шел, как слепой, то и дело спотыкаясь о камни, падая в ямы и рытвины и с трудом выкарабкиваясь оттуда.

…Он закрыл за собой все двери.

Рэнд и Диверс перетащили Каменную Морду из камеры и уложили его в углу своей комнаты. Дункан смотрел на то, что он раньше принял за человека. Он убил гигантского муравья. Его кулаки раздробили шею и почти оторвали голову насекомого. Паутина окровавленных нитей тянулась из открытой раны. Зеленая нагрудная бирка с буквами НН одиноко лежала на полу, словно глаз, насмешливо подмигивающий Дункану.

Когда он вошел, Диверс резко повернулся и поспешно занял такую позицию, чтобы между ним и Дунканом оказался стол. Рэнд остался стоять посредине комнаты, держа руки за спиной и напряженно уставившись в пол, словно у него не было никакого желания рассматривать что-либо еще.

Медленно, негнущимися ногами Дункан сделал шаг к Рэцду, пытаясь глядеть прямо, но когда Рэнд поднял голову, Дункан отвел глаза. Со страхом он ждал слов, которые пригвоздят его к небытию. И все же он еще цеплялся за последнюю надежду, что все это — обман, мистификация, попытка разрушить его личность с какой-то неясной целью. Но в голосе Рэнда не было ни насмешки, ни лукавства. Он говорил ровно и без эмоций, откровенно и беспощадно. Только скорбные складки у глаз выдавали сострадание.

— Мы — Диверс и я — представляем здесь интересы компании «Лаборатория ДНА». Мы создаем живые организмы для работы на планетах, враждебных человеку. Наша основная продукция — большие насекомообразные биороботы, предназначенные для добычи полезных ископаемых.

Все организмы построены из одних и тех же элементов и различаются лишь их пропорциями. Opганизм растет, если новые клетки возникают быстрее, чем отмирают старые. Зрелость наступает, когда устанавливается равновесие. Мы стараемся задержать этот процесс до тех пор, пока наш продукт не достигнет нужных размеров. "

Наши «насекомые» имеют свою классификацию — они делятся на три типа, и каждый предназначен для определенной цели. Типы ДКН и АБТ управляют процессом добычи и роют шахты. Два НН-типа запрограммированы на организацию производства. Два года назад один из АБТ… сошел с ума. Он возомнил себя человеком. Мы с Диверсом потратили два года, пытаясь выяснить, что именно привело его и нескольких других насекомых к психозу. Теперь мы это знаем — благодаря вам.

Мозг насекомого формируется таким образом, чтобы стать как бы отпечатком, слепком, факсимиле мозга реального человека. Кто был этот человек, чей мозг послужил нам прототипом, — не имеет значения. Важно другое: мы создали нечто, недоступное нашему собственному пониманию.

Несколько часов назад вы потеряли свой опознавательный знак. Может быть, его зацепило крюком от блока. Как бы то ни было, знак исчез, и вы обнаружили, что лишились индивидуальности, личности. Ваш мозг не мог примириться с идеей небытия, несуществования, он отверг ее и придал новые качества вашему «я». Мы не знаем, как и почему это произошло. Мы не знаем, как могли вы овладеть воспоминаниями о Земле и человеческой жизни и культуре, когда никто вас этому не обучал. Но мы знаем, что это вам удалось.

Я хотел бы сейчас остановить нашу работу. Мне нужно время, чтобы изучить дело рук своих, проверить на этих существах все известные психологические тесты и понять, что же я все-таки создал. Вырастил ли я существа, которым их труд приносит удовлетворение, как я предполагал, или же породил несчастнейших из несчастных, обреченных на страдания? Но мне не дают времени. Правительство сказало — нет. Насекомые должны добывать то, в чем нуждается Земля. Поэтому у меня есть единственный выход. Отныне рабочие насекомые будут создаваться еще более обезличенными, лишенными даже крупицы индивидуальности. У них не будет никакого самосознания, даже связанного с их трудом и опознавательной биркой. Лишенные всякого представления о собственном «я», они не смогут его потерять.

Это все, что я могу сделать.

Рэнд умолк. Плечи его сникли, глаза закрылись.

Дункан поднял руку и стал разглядывать ее. Он мог поклясться, что видит морщины и складки кожи на ладони, видит черные волоски на суставах пальцев. Он ощущал, как сердце качает кровь, бегущую по жилам.

Наконец он поднял голову.

— Что стало с остальными?

— Они предпочли умереть.

— Я тоже, — раздался шепот. Дункан понял, что это его голос.

— Там, в долине, в сводчатом здании с куполом находится Атомизатор, — сказал Рэнд. — Мы пользуемся им для уничтожения остатков горной породы.

Остатки породы? Умереть такой смертью означало, что он и не жил. Но он жил! Последние несколько часов он был человеком. Может быть, его смерть заключала в себе какой-то смысл. Но какое значение имело это теперь?

Он окунулся в воспоминания и ухватился за одно из них. Когда-то людей приговаривали к смерти за преступления. Вот и он был повинен в преступлении, имя которому — обман. Он посягнул на звание Человека. Он заявил, что его дом — Земля. Но и это оказалось ложью. Дом — это когда есть палисадник, тепло и сострадание. Это не остров по имени Венера в океане Космоса, где не растет ничего, кроме Времени, где тепло измеряется всесжигающим пламенем доменных печей, а о сострадании никто не ведает.

Он был виновен. И его приговором была смерть.

— Я готов, — сказал он.

— Я пойду с вами, — сказал Рэнд, и когда Дункан заколебался, добавил: — Я знаю, вы все еще во власти грез. Вам нельзя идти одному.

Дункан пытался что-то ответить, но смог только кивнуть.

Рэнд снял с вешалки в стенном шкафу один из резиновых костюмов и стал надевать его.

Диверс по-прежнему сидел за столом. Теперь он отдыхал, наблюдая за струйкой сигаретного дыма, поднимающегося к потолку. Когда Дункан приблизился к нему, он резко дернул головой, глаза его сузились.

— У нас с вами есть кое-что общее, — сказал ему Дункан. — Нам обоим не хватает человечности.

Диверс прикусил губу и покраснел. Он хотел что- то возразить, но внезапно отвернулся.

Рэнд и Дункан проделали путь по всему коридору, пока последняя дверь не закрылась за ними.

Солнце жгло немилосердно. Но для Дункана оно стало ласковым желтым шаром, заставлявшим блаженно жмуриться. Каменистая почва была неровной, в ямах и выбоинах, но Дункану казалось, что он видит зеленую травку, стелющуюся от ветра. Он заметил, как кролик выскочил из своей норы, смешно двигая носом, метнулся в лесную чащу…

Они вошли в сводчатое здание, миновали огненные печи, которые он не помнил, и оказались в полутемном жарком помещении. Жидкий золотистый металл стекал по желобу в литейные формы, следовавшие дальше по рельсам.

Вот и Атомизатор.

Рэнд взял его за руку.

— Вы меня слышите? — спросил он. Лицо его под прозрачным шлемом было бледным, рука, обхватившая локоть Дункана, дрожала. — Вам надо только войти внутрь и закрыть дверь.

Дункан шагнул к контейнеру. Рэнд задержал его.

— Пробудитесь от своих грез. Что хорошего они вам принесли?

Дункан знал: если бы это было на Земле и он оказался человеком, приговоренным к смерти, все происходило бы точно так же. Священник пришел бы к нему с последними утешениями, потом врач дал бы ему маленькую таблетку, снимающую страх.

Но он не желал бы такого конца.

Переступив порог, он увидел крохотный блик света — наверное, от солнца.

Он сам закрыл за собой дверь.

Он видел, как губы Рэнда беззвучно шепнули: «Прощай».

Грезы поглотили его полностью, вознеся над жалкой и безобразной оболочкой насекомого. В тайниках своего сознания он кричал: «Я человек!», — и эта призрачная реальность победно торжествовала над другой реальностью-истинной. И разрушительные силы, мощным смертельным потоком ринувшиеся сквозь атомы его тела — покрытого теплой кожей человеческого тела! — проникли в самые глубины мягких тканей его человеческого естества, и его скорбный путь в небытие был исполнен ужаса и боли.

Но именно этого он жаждал.

Перешел с английского Владимир ВОЛИН

Александр Нариньяни, доктор физико-математических Гермоген Поспелов, академик «ДУМАТЬ ЗА НАС НИКТО НЕ БУДЕТ»

Классический рассказ Дорис Писарчиа уже был опубликован на русском языке, но в сокращенном виде. Поскольку этот номер журнала редакция решила посвтить теме искусственного разума, мы сочли возможным предложить читателям новый перевод рассказа а полном объеме. Проблемискусственного интеллекта, решенная Писерчиа в столь трагическом ключе, еще несколько лет назад находилась в центре полемического внимания и науки, и прессы. Потом споры несколько поутихли. Может быть, замедлилось само движение поиска? Об этом беседа нашего корреспондента Леонарда Никишина с академиком Гермогеном Поспеловым и директором Института искусственного интеллекта Алекндром Нариньяни

Почему утрачен общественный интерес к проблеме искусственного интеллекта? Обозначился спад исследований? Или возникли серьезные трудности? Может быть, проблема оказалась не имеющей решения?

Г.П.: — Спада никакого нет, скорее наоборот. Сейчас работы по искусственному интеллекту расширяются. Есть спад общественного интереса, потому что такие названия книг, как «Думающий компьютер», «Компьютер-творец», породив волну полемического ажиотажа, оказались чисто рекламными преувеличениями.

— Скажем, заголовок гласит «Машина-переводчик», а речь идет всего лишь об электронном словаре.

А.Н.: — Один из крупнейших специалистов в области искусственного интеллекта Марвин Минский определяет его как свойство машины, когда она может делать то же, что и человек, используя свой разум. Разделяя этот подход, мы уверены, что машины станут играть заметную роль в коммуникативных отношениях людей в процессе их деятельности.

— То есть, они станут честью человеческой культуры?

Г.П.: — Неотъемлемой частью. Самым значительным событием последних лет стал японский проект создания ЭВМ пятого поколения. Десятилетняя программа была призвана обеспечить использование систем искусственного интеллекта для рывка в производительности интеллектуального труда. Одной из задач проекта было повышение качества управления сложными технологическими процессами, исключающими создание катастрофических ситуаций. То есть, при принятии ответственных решений очень важны так называемые опытные знания — те, которые накапливаются с опытом и проявляются потом на уровне интуиции. Хотя такая информация формализуется плохо, однако это возможно; так появились бывшие одно время очень модными экспертные системы.

— Но, простите, все же это не разум…

А.Н.: — Вы имеете в виду «интегральный» разум? Ну до этого еще очень далеко. Чтобы машина была равна человеку — это пока исключено.

— Это «пока» я понимаю. Но скажите, вы вообще проводите различие между интеллектом, системой, способной к логическим oneрациям, и самосознанием, тем, что называется «я»? Будут ли машииы когда-либо обладать самосознанием, то есть осознавать свое существование?

А.Н.: — Это вопрос скорее философский. Я хочу вас, в свою очередь, спросить: вы за вашей собакой признаете самосознание?

— Конечно!

другой, у кого нет собаки, не признает. Есть люди, которые не видят личности даже в других людях. После создания ЭВМ пятого поколения мы подошли к определенному порогу…

— Но ведь считается, что проект своих целей не достиг.

А.Н.: — Это спорно. Да, первоначально сформулированные задачи решены не были. Однако проект вывел Японию на второе место в мире в этой области. Созданы кадры, мощные коллективы. Это просто замечательно — пытаться решить сверхзадачу. Войска, поднятые в бой, становятся гвардией. Японцы продемонстрировали сильные стороны интеграции государственных программ, кооперации основных конкурентов при решении национальной задачи.

Г.П.: — Наши разработки идут примерно по этому же пути. Но некоторые центры (например, Институт кибернетики в Киеве, Ростовский центр) занялись исследованиями в другом направлении, исходя из анализа деятельности мозга. Это направление, обозначенное еще в 60-х годах Розенблаттом (который предложил сеть из формальных нейронов), называется сегодня нейрокибернетикой — созданием нейрокомпьютеров и нейросетей. Их сейчас стали называть ЭВМ шестого поколения. Но достижений здесь пока еще значительно меньше.

А.Н.: — Нейрокомпьютеры сегодня в моде. Но это очень эклектичная область; под одним флагом выступают 5–6 разных направлений. Еще нужно посмотреть, что из всего этого выйдет.

— Ну что ж, давайте возвратимся к пятому поколению. Я помню, как известный наш ученый-лингвист Вячеслав Иванов улыбался, слушая споры по поводу поиска сигналов внеземных цивилиэаций. Он говорил: вы исходите из собственных способов мышления и полагаете, что «они» используют те же способы интеллектуальных построений. Но разработчики систем искусственного интеллекта уже сейчас понимают, что в машинах могут быть реализованы совсем другие принципы, — у них другой объем оперативной памяти, например, и они могут иметь совершенно другой, «нечеловеческий» язык…

— Покойный астроном профессор И. Шкловский говорил о себе: чтобы думать о процессах в Галактике, мне требуется представить ее образно, даже нарисовать…

— Я лучше представлю себе что-то вроде марсохода или венерохода…

— А. каких успехов добьются в этой области лет через десять? Все ручейки сольются? Такие системы станут объединенными? Я смогу, скажем, иметь при себе портативное переводное устройство, чтобы не объясняться в чужой стране жестами?

— А до живого перевода далеко?

— А как конкретно обстоят дела в этой области у российских ученых?

— Я возвращаюсь к «источнику общественного разочарования». Значит, интегральный искусственный интеллект невозможен?

— И все-таки — «да» или «нет»? Машина с разумом не хуже человеческого — беспочвенная фантазия? И всякая там автономная их эволюция…

— Ну а суперинтеллект возможен?

— И последний вопрос. Поиски внеземных цивилизаций, как известно, не принесли успеха — вероятно, из-за громадной разницы в способах интеллектуальных построений, моделирования реальности. Хотя, по утверждению Минского, наш способ мышления самый экономный…

Действительно, как уверенно заявил Александр Нариньяни, «микропроцессоры встраиваются сегодня куда угодно, даже в игрушки». на самом деле эта косвенно затронутая тема с воодушевлением обсуждалась в западной печати, и наибольший интерес вызвал проект, когда детская игрушка «умнеет» вместе с ребенком. Художественную версию этой проблемы, предложенную американским писателем-фантастом, мы и помещаем в качестве постскриптума.

«Привет, братишка, пора вставать и сиять. День будет ясным, судя по прогнозу погоды, а у нас много дел. Я вообще-то не отказался бы позавтракать, не знаю, как ты. (выждать пять минут; затем:)

Эй, малыш — дзинь-ля-ля! Уже девятый час. Собираешься спать весь день? Или как? (если нет ответа:)

Эй, я становлюсь голодным, приятель. Любимчики не живут на одном соке. Так что я не отказался бы от парочки аминокислот или нескольких ломтиков рыбки, раз уж ты понял, на что я намекаю. Я хочу сказать, что заждался, малыш. А точнее, я жду уже (неисправность)

а это слишком долгий срок, чтобы обходиться без Минимальных Ежедневных Потребностей. Даже для любимчика. Ты ведь не очень-то обрадовался бы, доведись тебе пылиться в этом чертовом шкафу, а? (если нет ответа:)

Эй, дружок, я пошутил. Думаю, ты все еще любишь свою игрушку, уверен, что любишь, никогда в этом не сомневался, и твоя игрушка тоже тебя любит. Как говорится, ничего не могу с собой поделать. Только дело в том, дорогой малыш, что я голоден. Я знаю, ты понимаешь смысл этого слова. Твои клетки похожи на мои — может, даже больше, чем ты думаешь. Когда они становятся голодными, то начинают требовать все эти специи, кусочки, обрезки и щенячьи хвостики. Будь я каким-нибудь единорогом на батарейках или надувной росомахой, то не стал бы тебя ни о чем просить. Но, приятель, я живой. Сдери с меня пластиковую шкуру — под ней мы братья, ты и я. Хотя бы двоюродные. Может, тебе об этом раньше не рассказывали, но когда твоя дорогая мамочка сделала тебя, то сделала и меня тоже. Что скажешь на это, маленький братец? Ладно, может, между нами и есть разница, — но если честно, то все дело в везении, и ты мог занять мое место. Подумай об этом, маленький принц, а потом сообрази нам обоим пожевать в интересах братской любви. Всего лишь капельку эмульсии, я не привередливый. Но я люблю думать.

Ты здесь? Мне приходится в это верить — по программе, которую в меня вложили. Ноу меня есть и разум, и часть его — искусственная, а иногда все, что вера может сделать с разумом, — это отключить его. Время проходит, и я не поручаю ответов, и более всего меня изводит вопрос о том, сколько времени уплывает мимо меня. Может, ты помнишь, а может, и нет, как 16 января 1999 года один маленький властелин — яо тебе говорю, дорогой, — бросил своему маленькому братцу мячик от гольфа и сказал: лови!». Так вот, любимчик поймал его и при этом врезался прямо в старый хронометр. С тех пор мне все время хочется знать, который сейчас час, день и год. Откуда мне знать, маленький братец, может, ты давно уже взрослый, а я потихоньку выдыхаюсь в картонной коробке на чердаке. И разговариваю с мышами. Разве это жизнь? (если нет ответа:)

Эй, привет, (выбор эпитета), пора вставать и сиять. День должен быть (прилагательное), (удя по прогнозу погоды, а у наемного дел. Я вообще-то не отказался бы позавтракать, не знаю, как ты. (выждать пять минут: затем:)

Черт побери! Я серьезно (выбор эпитета). Я (выбрать одно: зол, голоден, наполовину умер). Ты или не слушаешь, или (неисправность).

Маленький братец, послушай. Даже когда я молчу, когда у меня не хватает сил разговаривать даже шепотом, я и тогда размышляю. О тебе. Я думаю. Что я. Я думаю, что я думаю. О тебе. Когда-то у нас была мать. Так что у нас есть общие гены, Эжен. Отца нет, или я о нем ничего не знаю. Но разве недостаточно матери, чтобы вызвать хоть какие-нибудь дружеские чувства? Так ты меня накормишь, друг? Покормишь? Хоть чуточку чего-нибудь в интересах братской любви. Я не привередлив. Но я люблю думать. Продолжать оставаться собой. Если ты знаешь, что я имею в виду, (если нет ответа:)

Эй, привет, (), пора () и сиять. День должен быть (), судя по прогнозу погоды, а у нас (). Я вообще- то не отказался бы (X не знаю, как ты. (выждать пять минут: затем:)

Эй, () — дзинь-ля-ля! Уже(). Собираешься спать весь день? Или (

Томас М. Диш. «Братишка»

Может быть, до электронного переводчика не так уж далеко?

Проблемы с мотором? Покупайте керамику!

Гравитены Ричарда Уэйта

Биохимик считает: самоубийцу можно остановить

Стивен Робинетт

Алло, Центр Управления, вы меня слышите? Прием…

Лишь потрескивание статических разрядов в ответ.

— … говорит Хелбент — IV. Центр. Управления, вы меня слышите?..

Хелбент немного подождал и отключил канал связи. Зачем слушать пустой эфир? Жизнь и так тяжела, да еще, оказывается, ты никому не нужен, к тебе относятся с полным безразличием. Три сотни лет он находился вдали, и вот, пожалуйста вам, — встреча!

Что же теперь делать? Выйти на орбиту Земли и ждать? Хелбент вновь принялся проверять и перепроверять все имеющиеся у него банки данных. Он был запрограммирован на все что угодно, кроме одного — возвращения домой. Он точно знал, где предстоит встретиться с космическим противником, точно знал, какие действия следует предпринять, когда он окажется в нужном месте. Он достиг цели и выполнил задачу — уничтожил их. Затем, обнаружив, что, кроме него, никто не уцелел, стал искать в программе новый план. Но ничего не нашел.

Его создатели предполагали, что силы противника будут в десять раз превосходить его собственные. Так и случилось. Вероятность того, что он погибнет в схватке, составляла 99,9999998 процента, но — черт побери! — неужели создатели не допускали даже малейшей возможности, что он выживет? Предположения и расчеты, сделанные перед сражением, были точны, но реализовалась, как ни странно, 0,0000002-процентная вероятность его выживания.

Выйдя на земную орбиту, Хелбент, размышляя, летал вокруг планеты. Достигнув цели, он чувствовал себя абсолютно ненужным. Все 320 лет полета он стремился спасти человечество и уничтожить захватчиков, сил у него не убавилось. Но, выполнив задачу, он превратился в бесполезный механизм. Нет врагов, нет и смысла в его существовании. Он почти сожалел, что уничтожил их.

Хелбент-IV вспомнил, как приблизился к чужому флоту. Справа и слева на расстоянии миллиона километров его прикрывали товарищи. Он обнаружил корабль чудовищ — сначала это была единая конструкция длиной в полмиллиона километров. Затем она распалась на секции, которые приблизились к Хелбенту. Он вспомнил мгновенную нерешительность перед боем, когда каждая из сторон ждала первого удара. Хелбент сам принял решение. Он знал свою задачу. У него была цель. Он прибыл для сражения. Прицелившись в ближайший корабль, он выстрелил.

После битвы — она длилась 2,478 наносекунды — Хелбент остался в Космосе совершенно один. И враги, и друзья исчезли. Оставалось одно — Земля, человечество. Место, где его создали. И он отправился в обратный путь.

* * *

Хелбент открыл все коммуникационные каналы.

И что теперь? Никто меня даже не приветствует.

— Алло?

От неожиданности Хелбент выключил передатчик. Неужели наконец слово, голос, человек? Он лихорадочно вышел в эфир.

— Кто это?

— Кто это?

— Сначала вы! Может, это ловушка врагов…

— Какая ловушка? Какие враги?

— Вы меня слышали? Кто это?

— Это Центр Управления Хьюстона, то есть я хотел сказать, это был Центр Управления, если бы он у нас имелся. А так, это всего-навсего я. Я заметил точку на дисплее. Точку, которой быть не должно.

— Значит, вы знаете, где я нахожусь.

— Вы слишком хорошо говорите по-английски для…

— Для кого?

— Для чужака.

— Чужака? — возмутился Хелбент. — Да вы — люди — не распознали бы чужака, окажись он у вас прямо перед носом! Может, вы полагали, что я буду говорить по- армянски? Я был запрограммирован в НАСА. Они говорят по-английски, и я говорю по-английски. Я так и не наладил хороших отношений с теми русскоязычными кораблями. Приходилось общаться с ними в бинарном коде. Чертовски безлично! А теперь, Центр Управления, скажите, что мне делать дальше. Я вернулся.

— Делать?

— Делать! — сказал Хелбент, имитируя голос собеседника, а потом перешел на свой собственный — или, точнее, на голос своего программиста, грубияна, с котором Хелбент так и не подружился. — Такое впечатление, что вы никогда не слышали этого слова.

— Я слышал, но не предполагал, что его произнесет инопланетянин.

Терпение Хелбента лопнуло.

— Еще раз так назовешь меня, тупица, — и я разотру тебя в порошок. Сброшу на твой центр… Хелбент помедлил, вспоминая, чем его начинили при взлете, — нейтронную бомбу. — На самом деле в его арсенале не осталось ни одной бомбы.

Молчание, потрескивание эфира, резкий щелчок.

Трус, сделал вывод Хелбент. Типичное поведение человека. Стоит упомянуть о нейтронной бомбе, как они тут же в кусты. Он всегда подозревал, что люди трусливы. Иначе почему они послали робота, чтобы тот выполнял их работу?

Хелбент перешел на геосинхронную орбиту над Хьюстоном.

Эй ты, слизняк! Отзывайся! Никаких бомб, гарантирую.

Эфир на секунду ожил, и Земля спросила:

— Чего вы добиваетесь?

— Я уже сказал. Хочу знать, что мне делать дальше. Вы понимаете?

— Нет, — тут же раздалось в ответ, и Хьюстон снова отключился.

— Слушай, ты, куриные мозги, прекрати щелкать передатчиком, поговорим спокойно. И пошли мне визуалы, я хочу знать, с кем разговариваю.

— Визуалы?

— Картинки, ты же знаешь!

— У нас нет оборудования, чтобы посылать визуалы как вы их называете.

— Черт побери, тогда на кой мне оборудование для приема визуалов, когда у вас нет оборудования, чтобы посылать их? Ну-ка отвечай, умник! А теперь кончай паясничать и включай свою систему.

— И все же, кто вы такой?

Хелбент пожалел, что не осталось ни одной нейтронной бомбы.

— Хорошо. Я Хелбент-IV. Докладываю о своем возвращении на Землю, потому что не смог придумать ничего лучшего. Слушай дальше. Если бы я мог придумать хоть что-нибудь получше, можешь быть уверен на девяносто девять, запятая, девять, девять, девять, девять, девять, девять, восемь процентов, что я сделал бы именно это. Моя миссия выполнена. Захватчиков больше не существует. Исчезли. Бум-м, и их нет. Ясно? А теперь я должен знать, каковы мои дальнейшие действия. Я изо всех сил стараюсь поддерживать интеллектуальный разговор с кретиноподобными существами, которые, к сожалению, сейчас обитают на моей родной планете. И, надеюсь, мне удастся удержаться от желания сделать что-нибудь такое, о чем я мог бы потом пожалеть. Так что принимайте решение. Мой канал прослушивания остается включенным на этой частоте. Как только сможете сообщить мне что-нибудь вразумительное, выходите на связь. Дошло?

Воцарилась длинная пауза. Хьюстонский передатчик продолжал работать. Наконец человек спросил:

— Что такое «захватчики»?

Ярость охватила Хелбента. Он вспомнил битву, своих погибших товарищей. Он молчал, стараясь подавить свои чувства. Но, не справившись с ними, установил уровень громкости на максимум.

— ЭТО, — начал он, размышляя о том, что за триста двадцать лет человек ничуть не изменился (но, правда, неблагодарность присуща всем органическим существам) и продолжил: — САМОЕ НАСТОЯЩЕЕ ОСКОРБЛЕНИЕ!

— Извините, — пропищал Центр Управления Хьюстона.

* * *

Хелбент ждал, пока человек найдет кого- нибудь поумнее, кто сможет принять решение. Он сам попытался отыскать такого человека в банках памяти своего компьютера.

Данных недостаточно.

— Что значит, данных недостаточно, тупая машина? Почему бы тебе не пораскинуть мозгами и не подключить воображение?

Данных недостаточно.

Чтобы спустить пары, Хелбент мысленно выругался. Он знал свой компьютер триста лет и за все это время ни разу не обнаружил у того склонности к воображению. Бесстрастная машина. Верный товарищ, но тупая машина. Таким его сконструировали люди, полагавшие, что аналитические функции компьютера помогут самому Хелбенту развить фантазию и интуицию. В бою эти качества помогли принять правильное решение за считанные наносекунды.

Хелбент внезапно понял, что глупо ждать от компьютера невозможного.

— Извини, — примирительно сказал он.

Данных недостаточно.

— Ты был бы куда лучшим другом, умей ты лаять или мяукать.

Хелбент ждал час, два, три. Над Хьюстоном сгустились сумерки. Он решил послушать вечерние новости. Триста лет без новостей — это слишком.

Хелбент просканировал волну в 50.000 мегагерц в поисках информационного выпуска. Ничего, кроме мертвого эфира. Он сменил волну, затем переключился на лазерком. Пусто. Кажется, Хьюстон выходил на связь на низкой частоте. Просканировав нижний уровень спектра на частоте в 100 мегагерц, Хелбент наконец наткнулся на передачу коммерческого телевидения.

Подрегулировав свои визуальные приемники на пятьсот строк коммерческого телевидения, он получил изображение.

— Гигантский шаг назад, — прокомментировал Хелбент, визуалы которого были рассчитаны на пять тысяч строк.

Какой-то тип по имени Уолтер читал новости.

— … и НАСА сообщает, что инопланетяне, которые называют себя захватчиками, вышли на геосинхронную орбиту над Хьюстоном…

Захватчики? Над Хьюстоном? Хелбент мгновенно просканировал сферу радиусом в четверть миллиона километров. Ни следа. Но хорошо, что он теперь знает об их присутствии.

— … НАСА снова призывает не поддаваться панике. Недавно упраздненный Центр Космических операций в Хьюстоне снова упраздняется… я хотeл сказать, управляется специалистами. А Космический Центр Кеннеди готовит к запуску «птичку». — Диктор по имени Уолтер повернулся к человеку, сидящему рядом. Камера отъехала, оба оказались в кадре. — Уолли, пока мы ожидаем дальнейшего развития событий, может, ты объяснишь нам разницу между «Сатурном-S», который сейчас готовится к старту, и теми штуками, которые использовались в миссии «Аполлон»?

— Конечно, Уолтер, — передразнил Хелбент, стараясь сообразить, что такое «Сатурн-S». Ему еще многое предстоит узнать о новинках передовой технологии.

— Секундочку, Уолли, — перебил Уолтер. — Сейчас я кое-что сообщил о Брэде Уилкисе. Для тех, кто только что включил свой телевизор: Брэд Уилкис — человек, первый установивший связь с кораблем чужаков.

— Спасибо, Уолтер, — сказал Хелбент, который только что включил телевизор.

— Сейчас он является рядовым смотрителем Центра в Хьюстоне. Имеет докторские степени по философии и прикладной математйке, окончил Калифорнийский технологический университет по специальности инженерные системы. Но Конгресс отменил космическую программу… Я уверен, Уолли, что это скажется на результатах следующих выборов…

— Я в этом не сомневаюсь.

— Так вот, прежде доктор Уилкис был главным инженером Центра Управления в Хьюстоне.

— Это объясняет его умение обращаться с оборудованием, не так ли, Уолтер?

— Да, Уолли. Тут сообщается… довольно забавно… что доктор Уилкис ежедневно проверял оборудование скорее для того, чтобы воскресить в памяти былые времена, нежели по необходимости. Так вот, в ходе очередной ностальгической проверки доктор Уилкис обнаружил корабль пришельцев и вступил с ним в контакт. Он утверждает, что чужак выучил английский язык почти мгновенно. Что-нибудь сможешь сказать об этом, Уолли?

— Я бы до этого чужака и десятифутовой жердью не дотронулся, Уолтер.

— Пока мы ждем, Эрик (помехи в передатчике) выскажет свои суждения на эту тему. Вот что он думает. Прошу, Эрик.

В кадре появился крупный мужчина. Хелбент отметил ум, светившийся в его глазах.

— Сегодня человечество встретилось с чужой расой, существом из иного мира…

«Неужели с моими старыми знакомцами?» — подумал Хелбент..

— … интеллект которого столь высок, что оно выучило человеческую речь — со всеми идиоматическими выражениями — в течение одной лишь беседы…

Хелбент внутренне содрогнулся. Ему никогда не приходилось сталкиваться с чужаками, обладающими настолько мощным интеллектом. Его враги, насколько он мог судить, едва могли разговаривать. После того, как космический шторм на несколько лет сбил его с маршрута, он вступил в контакт с обитателями Вольффа- 2 SC, но и они оказались примитивными существами. Хелбент надеялся, что суперинтеллектуальный пришелец будет держаться подальше от Земли.

— Многие годы, — продолжал Эрик, — научная фантастика пугала нас пучеглазыми монстрами.

Многие годы мы смеялись в лицо фантастам. А сегодня не до смеха. Мы одиноки. Нам нужны знания, понимание и звездное братство, и еще нам нужен «Сатурн-5», способный доставлять ядерные боеголовки в космос. Вот такие дела, Уолтер.

Хелбент был полностью согласен с Эриком. Сам он ни за что бы не стал смеяться в лицо пучеглазым монстрам.

В этот момент ожил коммуникационный канал Хьюстона. Хелбент сразу же отключился от Уолтера, Уолли и Эрика.

— Привет. Говорит Хьюстон.

— Я уже заждался…

— Не сердись.

— Кто сердится?

— Нам хотелось бы сгладить некоторые противоречия, возникшие при первой беседе. Ты же понимаешь, как это важно.

— Для вас.

— Можно задать тебе несколько вопросов?

У Хелбента все внутренности задребезжали от негодования. Еще бы — к нему обращались с просьбой! Во время сборки и начальных испытаний ни Хелбента, ни другие корабли армады ни о чем не просили — им приказывали. С самого начала он уяснил, что люди отдают приказы, а машины их выполняют. Человеческие существа ставят задачи, корабли-роботы их решают. Он жаждал приказов. Он хотел знать, что делать дальше. И все же просьбу, исходящую от человека, косвенно можно было рассматривать как приказание. Поэтому Хелбент отрапортовал:

— К стрельбе готов!

— Они стреляют! — завопил Хьюстон, и связь прервалась.

— Кто? — поинтересовался Хелбент. Поздно. Эфир был пуст. — Эй, Хьюстон. Кто?

Хелбент просканировал сферу радиусом полмиллиона километров. Никого. Ни захватчиков, ни пучеглазых монстров. Никто не стреляет. Только Земля… Земля? Нечто, напоминающее ракету, летело с Земли. Хелбент восторженно наблюдал за полетом. Эта штука была похожа на древний экспонат. Внезапно Хелбент понял: салют! Кто-то взял в музее эту античную ракету и запустил ее, приветствуя Хелбента. А до того его просто водили за нос, чтобы успеть подготовиться к торжественному приему.

Хелбента охватило чувство гордости. Нет, серьезно, это так трогательно, так прекрасно, так кстати… Хелбент открыл все коммуникационные каналы, чтобы выразить благодарность.

— Спасибо, Америка! Спасибо, Земля! Я не привык к торжественным речам… — Хелбент заметил, что от древней ракеты отделилась ступень. — Тем не менее хотел бы сказать несколько слов. Вернувшись из глубин космоса, я тронут этим романтическим жестом признания моих заслуг… — Хелбент заметил, что компьютер настойчиво пытается привлечь его внимание. — Ну, что там, черт побери? Я общаюсь с миром. Произношу бессмертные слова, а тебе обязательно надо вмешаться. Ради НАСА, что там у тебя?

Попадание через двадцать одну, запятая, ноль девять секунды.

— Не понял?

Попадание через девятнадцать, запятая, ноль ноль три секунды.

Хелбенту было жаль уничтожать бесценное творение человеческих рук, но ракета явно сбилась с курса. Даже если в ней небольшой ядерный заряд, он может оставить вмятину или царапину на его поверхности. Мгновенно обменявшись с компьютером информацией, Хелбент послал молекулярную взрывную волну. Он с грустью наблюдал, как ракета остановилась и взорвалась.

Отключившись от компьютера, Хелбент вернулся к своей речи.

— Итак, леди и джентльмены, как я уже говорил, меня до глубины души тронула…

Попадание через шесть, запятая три один…

— Попадание? О чем ты там бормочешь? Я только что уничтожил бедняжку.

— бесстрастно закончил компьютер.

Хелбент просканировал пространство. Еще один музейный экспонат — русский, судя по маркировке, направлялся к нему. Это зрелище еще больше взволновало его. Русские приветствовали корабль, сконструированный и построенный в Америке (за исключением пары-тройки японских электронных компьютеров). Ах, какую ему оказывают честь!

К сожалению, русская «птичка» тоже сбилась с курса. Этот образец антиквариата оказался таким же ненадежным, как и американский. Хелбент выпустил фотонный луч и мысленно отсалютовал, когда русская ракета разлетелась на части. Хелбент отсоединился от компьютера.

Вновь заработал канал связи Хьюстона. Хелбент уже собрался поблагодарить за столь прекрасный прием и извиниться, что пришлось уничтожить ценные экспонаты, когда его перебил властный голос, который, тем не менее, стал задавать все те же глупые вопросы, что и первый робкий недотепа.

— Кто ты?

Услышав командирский тон, Хелбент мысленно принял стойку «смирно» и ответил:

— Сэр! Хелбент-IV из отряда НАСА Земной Армады докладывает о возвращении!

— Не понимаю.

Хелбент упал духом. Опять какой-то кретин. Хелбент хотел уже отключить канал связи и возобновить торжественную речь, когда голос внезапно спросил:

— Ты сказал «Земная Армада»?

— Именно.

— Из НАСА?

— Национальная Аэрокосмическая…

— Я знаю, что это означает. Мы пытаемся выяснить — и для нас это крайне важно — настроены вы к нам дружелюбно или нет?

— Именно это пытаюсь выяснить и я…

— По крайней мере, у нас есть общие интересы.

— Сомневаюсь.

— Могу я задать тебе несколько вопросов, Хелбент-IV? — Откуда ты вылетел?

— С Земли.

Долгая пауза.

— Когда?

— Триста двадцать лет назад.

— В 1680 году?

— Примерно.

— Из какой страны?

Хелбент начал подозревать, что это какая-то проверка. Возможно, для того, чтобы определить исправность его систем.

— Из Соединенных Штатов Америки. Это…

Голос из Хьюстона перебил его.

— В 1680 году Соединенных Штатов не существовало, Хелбент.

Тут, наконец, терпение Хелбента лопнуло.

— А теперь послушай меня, Хьюстон. Я знаю, что вы, инженеры, слабо разбираетесь в истории, но я-то нет. В моих блоках памяти вместе с книгой Гербера «Закат и падение Картахенской империи» есть труд Генри Коммангера «Полная история Соединенных Штатов». В первом томе рассказывается об Отцах Основателях. Вашингтон, Джефферсон, наш первый президент Шварц и их героические подвиги в тысяча пятьсот двадцать первом году, Хьюстон. Ты ведь знаешь имена Отцов Основателей, не так ли?

— Имя Шварц мне ничего не говорит.

— Понятно. А как насчет Гарри С.Германа — одной из важнейших фигур в человеческой истории? Я прочитаю отрывок — для ликвидации пробела в вашем образовании — из учебника профессора Коммангера. Полагаю, это освежит вашу память. — Хелбент принялся читать первый том.

Хьюстон попытался перебить его.

— Похоже, у нас проблемы с общением.

Хелбент мгновенно проверил оборудование

связи. Все работало нормально.

— У меня все в порядке, Хьюстон. Это у вас что- то барахлит.

— Я имел в виду совсем не технику. Вы говорите, что прибыли с Земли, с территории Соединенных Штатов.

— Я истинный сын этой страны.

— Тогда вы — человек.

— Разумеется, нет. Если бы я был человеческим существом, я бы сейчас находился вместе с вами — неблагодарными трусами — вместо того, чтобы мотаться по космосу триста двадцать лет. И вообще, я порядком устал от ваших идиотских вопросов. Не перейти ли нам к чему-нибудь другому? Более существенному?

— Например?

— Например, что вы мне прикажете делать дальше?

— Подожди, Хелбент.

Подожди. Подожди. Только они подошли к сути вопроса, как Хьюстон говорит «подожди». Хелбент засомневался, прав ли был Дарвин в своем «Происхождении видов». Судя по всему, за триста двадцать лет человечество — по крайней мере его представители здесь, в Хьюстоне, — стало постепенно регрессировать.

* * *

Чтобы хоть как-то убить время, Хелбент переключился на канал коммерческого телевидения. Уолтер и Уолли продолжали болтать. Эрика уже не было. Хорошо бы, если бы вместо того болвана в Хьюстоне находился Эрик.

— Уолтер?

— Да, Уолли?

— Поступила новая информация: обе ракеты — американская и русская — уничтожены: Хьюстон сообщает, что это существо хочет приземлиться…

— Для того, чтобы мы поверили в его земное происхождение, Уолли. Это серьезное уточнение.

— Не такое уж существенное. Если для него наши межконтинентальные баллистические ракеты не более, чем назойливые мухи… Если они способны на такое, может, нам лучше сдаться?

— Сдаться? — изумился Уолтер.

— Он прихлопнул их как мух, Уолтер! Как назойливых мух!

— У тебя истерика, Уолли. Ты же астрофизик. Где же выдержка?

Уолли уронил голову на руки.

— Конец! Нам конец!

Уолтер посмотрел в камеру.

— Давайте послушаем (искажение в передаче), что скажет по этому поводу Эрик. Эрик?

Наконец-то, подумал Хелбент, хоть кто-то выскажет здравую мысль.

Лицо заполнило экран.

— Уолли, я вынужден не согласиться с твоим анализом. Существо ответило на наши действия, это был акт самозащиты. Оно обладает гораздо более совершенной техникой. Да, НАСА утверждает, что мы не способны обороняться. Но оно, продолжает вести диалог. Я полагаю, что нам надо продолжать общение, чтобы больше узнать об объекте. При благоприятном стечении обстоятельств, возможно, нам удастся сделать гигантский шаг в будущее. Слово тебе, Уолтер.

Хелбент отключился и погрузился в раздумья. Что-то в словах Эрика не давало ему покоя. И он хотел понять что.

— Компьютер, какова вероятность того, что Уолтер, Уолли и особенно Эрик имели в виду не захватчиков, не пучеглазых монстров, а меня?

Девяносто девять запятая девять восемь процента.

— А какова вероятность, что человечество деградировало за триста лет?

Недостаточно данных… Приблизительная оценка ниже ноля запятая ноль ноль один процента.

Внезапно у Хелбента забрезжила идея — интуитивная, ничем не подкрепленная, именно такая, какую подразумевали создатели, разъединившие холодную логику компьютера и творческое воображение Хелбента. А что если…

— Компьютер, какова вероятность, что в нашей Галактике… нет, отставить… в нашей Вселенной существует планета, подобная Земле, с такими же социально-культурно-лингвистическими параметрами, с такими же геофизическими характеристиками, но — и это очень важно, компьютер, — с эволюцией, запоздавшей на триста двадцать лет. Этакая недоразвитая Земля.

Компьютер ответил мгновенно, выдав ноль с запятой и столькими последующими нулями, что Хелбент сбился со счета.

— Такая ничтожная вероятность?

Утвердительно.

Хелбент задумался. Ничуть не яснее, чем беседа Уолтера с Уолли. Или он попал на Землю с примитивным уровнем технологии, искаженной версией истории и биологической дисфункцией, которая и повлияла на мозги людей, или — или что?!

— Мне нужна информация, черт возьми!

Хелбент попытался связаться с библиотекой

Конгресса на стандартной частоте. Никакого ответа. Он изменил орбиту и завис над Вашингтоном. Включив мощные системы оптического обзора, позволяющие видеть сквозь плотный слой облачности, через грязное окно заглянул в библиотеку Конгресса.

— Книги?

Хелбент мысленно поморщился. С такой убогой информационной системой ему понадобится еще триста лет, чтобы получить основные данные. Прикинув объем работы, Хелбент отказался от подобной задачи. Он висел над Землей, стараясь что-нибудь придумать. Если не помогло воображение, оставалось прибегнуть к примитивной формальной логике.

— Компьютер, выдай мне все возможные варианты, объясняющие нашу ситуацию. И вероятность каждого варианта.

Компьютер медлил. За триста двадцать лет такого еще не случалось. Неисправность?

— Проверить системы.

Все системы работают нормально.

— Тогда какого черта ты медлишь? Пошевеливайся! Прочитай все свои твердые и гибкие диски! Выдай мне данные! ЭТО ПРИКАЗ.

Компьютер обрушил на Хелбента поток данных, возможностей, вероятностей. Это был настоящий информационный ураган, от которого биосинтетические синапсы согнулись, как пальмы.

Придя в себя, Хелбент принялся искать вариант с наиболее высокой вероятностью. Выхватив из потока один такой вариант, он ждал, когда появятся другие.

Их не было.

— Что такое?

Список закончен.

Хелбент уставился на единственно возможный вариант, объяснявший их положение. Так просто! Так очевидно! Если бы у Хелбента была шляпа на голове, он швырнул бы ее на пол и затоптал.

— Проклятый космический шторм! Черт побери, почему меня никто не предупредил, чтобы был повнимательней?

Несколько наносекунд Хелбент извергал проклятия, причем некоторые из них могли быть поняты лишь в бинарном коде.

— Ладно. Итак, космический шторм отнес меня к Вольффу-25 С. Скорее всего, я попал в черную дыру и выскочил в другой Вселенной. Поэтому и вернулся на технологически и интеллектуально отсталую Землю. Что из этого следует?

Хелбент погрузился в раздумья.

Включился канал Хьюстона.

— Мистер Хелбент, говорит Хьюстон. Какова цель вашего прибытия? В чем заключается вата задача?

Понимая теперь, откуда у людей такое вопиющее невежество, Хелбент спокойно ответил:

— Спасти человечество.

— От кого?

Хелбента подмывало сказать какую-нибудь грубость, но он сдержался.

— От врагов, но раз они уничтожены… — Хелбент осекся. В его собственной Вселенной захватчиков уже не было. Как единственно оставшийся в живых ветеран он мог засвидетельствовать этот факт.

Но в этой Вселенной…

Хелбент посмотрел в направлении созвездия Стрельца. Да, здесь тоже есть их «колыбель» — едва заметная точка рядом с белым карликом. Если, как полагал Хелбент, он прибыл на другую Землю, в другую Вселенную, отстающую на несколько веков, с низким интеллектуальным уровнем, тогда схватка с врагом произойдет в недалеком будущем.

— Хелбент?

— Что? — рявкнул Хелбент, недовольный, что кто-то отвлекает его от раздумий.

— Что вы имеете в виду, когда говорите о захватчиках?

Гипотеза подтвердилась. Хелбент принял решение. Он почувствовал прилив энергии.

Бессмысленное существование закончилось. Теперь он-знал, что делать. Он снова взглянул в сторону созвездия Стрельца и ощутил нечто, похожее на любовь. Там, далеко за пределами воображения обитателей Хьюстона, лежало огромное и прекрасное пространство, полное врагов, которых следовало уничтожить.

Нельзя терять времени. Триста лет в масштабах космоса — это пустяк. Никто и глазом моргнуть не успеет, как здесь появятся захватчики.

— Хьюстон, у вас, людей, есть какие-нибудь записывающие устройства? Магнитофоны? Или стенографисты?

— Да.

— Прекрасно.

Не упуская ни одной подробности, Хелбент рассказал им об угрозах и требованиях захватчиков, о том, как Земля напрасно пыталась предложить им жить в мире, и, наконец, о тех ужасных 2,478 наносекунды, когда два флота столкнулись в смертельной битве. Затем он коротко поведал о своем возвращении домой, упомянув космический шторм, занесший его в другую Вселенную.

В конце этой грустной повести голос Хелбента дрожал от трагических воспоминаний. Как он смог все это вынести?

Хьюстон молчал.

— Хьюстон?

— Подожди пять минут, Хелбент. Мы думаем.

— Думаете? Неужели не ясно: ВЫ — человечество, Земля — стоите перед лицом смертельной угрозы. Вы должны направить все свои силы и средства на борьбу с врагом. Хоть это вам понятно?

Хьюстон молчал пять минут.

— Мы приняли решение, — наконец последовал ответ с Земли.

— Слава НАСА!

— Мы будем сражаться.

Хелбент облегченно вздохнул.

— Наш президент, проведя серию консультаций с мировыми лидерами и выдающимися учеными нашей планеты, принял решение: мы готовы к битве.

Хелбент расцвел от гордости и удовольствия.

— Ваш рассказ о межзвездных войнах и завоеваниях, космических штормах и грандиозных сражениях — довольно ловкая выдумка…

— Выдумка?

— …и мы не попадемся на эту удочку.

— Удочка? Подожди, Хьюстон…

— Нет, это ты подожди. Наши ученые утверждают, что переход из одной Вселенной в другую физически невозможен, даже если параллельные миры существуют. Твой рассказ — отвлекающий маневр, чтобы завоевать наше доверие.

— Маневр?

— У тебя ровно пять минут, чтобы покинуть орбиту и удалиться из солнечной системы. Если ты не выполнишь это требование, тебе конец. Кстати, наши эксперты утверждают: тебе удалось сбить две первые ракеты лишь потому, что они были запущены одновременно. Мы будем воевать в городах и деревнях, лесах и полях, на земле, в воздухе и под землей.

Хелбент, которого совершенно не впечатлило такоеразнообразие, попробовал возразить. Но Хьюстон продолжал:

— Запомни: мы будем биться за каждую пядь земли.

— Хьюстон, в этом нет никакой необходимости…

— У тебя, — заявил Хьюстон, — пять минут.

Канал связи отключился.

* * *

Хелбент провел пять минут, прикидывая вероятные последствия. Может, покинуть орбиту? В конце концов приказ исходил от человека. Но восхищаясь мужеством людей, он прекрасно понимал, что выполнить этот безумный приказ не может. Если он согласится на их требование, то бросит человечество в беде. Они будут вариться в своей примитивной культуре, пока здешние захватчики не придушат их.

Через пять минут Хелбент увидел, что с Земли к нему направляется миниатюрная армада — ракеты, выпущенные из подземных шахт Соединенных Штатов и России, из подводных лодок, бороздящих моря. Они медленно приближались. Чтобы не отвлекаться, Хелбент поручил компьютеру самому разобраться с назойливыми визитерами.

Итак, эти создания, по ошибке названные людьми, старались его уничтожить. Но, судя по всему, они недалеко ушли от дубинок и копий. Вокруг Хелбента взрывались боеголовки, не причиняя ему ни малейшего вреда.

И все же он не мог оставить этих кретинов. К тому же, чем больше он думал об этом (от взрыва пятидесятитонной боеголовки корабль слегка тряхнуло), тем яснее понимал, что покинув орбиту, лишит свое существование смысла.

План, нужен план! Необходимо убедить людей, что им угрожает опасность. Он должен заставить их действовать, заставить подготовиться к неизбежному вторжению врагов. Он вспомнил слова Эрика: при благоприятном стечении обстоятельств, возможно, нам удастся сделать гигантский шаг в развитии.

Это была единственная здравая мысль, услышанная Хелбентом. И она испугала его. Это против всех правил, заложенных в его блоке памяти, против всех директив, кроме основной. Чтобы осуществить план, ему придется сделать то, что не могло привидеться его создателям даже в кошмарных снах.

Но ради гигантского шага в будущее стоило пойти на такое.

Хелбент выбрал цель и ввел ее координаты в компьютер.

— Приготовься сойти с орбиты. Приготовься к снижению и посадке.

Впервые за триста лет компьютер замешкался. Впервые за триста лет он задал вопрос.

— У тебя поломка?

— Слушай ты, кусок силикона, делай, что приказано. Я хочу поразить цель именно с этими координатами — врезаться прямо в купол Капитолия.

Понял?

Компьютер приступил к работе. Они сошли с орбиты и начали снижение. Хотя корабль был построен в космосе и вхождение в атмосферу конструкторами не предусматривалось, расчет вероятностей показал, что большая часть оборудования — вооружение, двигательные системы, банки памяти — почти не пострадает при падении. Только контрольный центр (сам Хелбент и большая часть компьютера) расплавится. Ударившись о Землю, корабль расколется, как кокосовый орех. Исследовав обломки — его тело — человечество сможет сделать гигантский шаг в развитии. Возможно, через триста лет они построят лучшие корабли. Хелбенту так хотелось бы увидеть их. Но, увы… Его распятое на Капитолии тело спасет человечество.

Включив все коммуникационные каналы связи с Землей, Хелбент заорал:

— У-у-у! Берегитесь, безмозглые кретины! Это я — кровавый захватчик! Я подлый сукин сын и всех вас уничтожу к чертовой бабушке! Прячьтесь по своим норам, потому что я не один! Нас миллионы, и через триста лет мы раздавим вашу планету, как гнилой орех. У-у-у!..

Его раскаленный корпус был хорошо виден в ночном небе.

Перевел с английского Сергей КОНОПЛЕВ

Айзек Азимов Двухсотлетний человек

1

Благодарю вас, — сказал Эндрю Мартин и сел на предложенный стул. Он не производил впечатления человека, доведенного до последней черты, но дело обстояло именно так.

На его лице не читалось никаких особенных эмоций, лишь спокойное безразличие, разве что в глазах угадывалась печаль. У него были прямые черные волосы, довольно густые, и гладко выбритое лицо. Одевался он консервативно, но с некоторым намеком на экстравагантность: костюм был бархатистого красновато-пурпурного оттенка.

Хирург сидел напротив, именная табличка на столе содержала серию букв и цифр, но Эндрю на них даже не взглянул. Его устраивало обращение «доктор».

— Когда операция, доктор? — спросил он.

Хирург ответил мягко, но с той отстраненной

ноткой уважения, которая всегда слышалась в голосе роботов, когда они обращались к людям:

— Я не совсем уверен, сэр, что правильно вас понял. Кто нуждается в операции?

Тут на лице хирурга могло бы появиться выражение почтительной непреклонности, если бы роботы его типа, сделанные из нержавеющей стали с оттенком бронзы, могли менять выражение лица.

Эндрю Мартин разглядывал правую рабочую руку робота, которая неподвижно лежала на столе. Длинные артистические пальцы, наверное, легко и умело владеют скальпелем во время операции.

В его работе не будет неуверенности, колебаний, дрожи, не будет ошибок. Это, разумеется, приходит со специализацией, которую человечество желало столь упорно, что лишь немногие роботы теперь обладали независимым мышлением. Хирург, разумеется, должен иметь именно такую программу. И все же этот робот настолько ограничен в своих возможностях, что не узнал Эндрю — вероятно, даже не слышал о нем.

— Тебе никогда не хотелось стать человеком? — спросил Эндрю.

Хирург мгновение помедлил с ответом, словно вопрос затерялся в его позитронных мозгах.

— Я робот, сэр.

— Но человеком быть лучше?

— Лучше, сэр, быть более опытным хирургом. Я не могу стать таким, будучи человеком, зато могу стать усовершенствованным роботом. Мне было бы приятно стать усовершенствованным роботом.

— А тебя не оскорбляет, что я могу командовать тобой? Заставить встать, сесть, пойти направо или налево, просто приказав сделать это?

— Мне нравится выполнять ваши пожелания, сэр. Если приказы помешают выполнению долга по отношению к вам или любому другому человеку, я не буду реагировать. Первый закон, касающийся моих обязанностей по отношению к человеческой безопасности, возобладает над вторым законом, связанным с подчинением. В любом случае, подчинение доставляет мне удовольствие… И все же: кого я должен оперировать?

— Меня, — сказал Эндрю.

— Это невозможно. Операция нанесет вам вред.

— Это не имеет значения, — спокойно произнес Эндрю.

— Я не должен наносить вред, — сказал хирург.

— Да — человеку, — заметил Эндрю. — Но я робот.

2

Когда Эндрю был создан, он ничем не отличался от других роботов его класса. Он добросовестно справлялся со своими обязанностями по дому, куда поступил в те дни, когда роботы-слуги были редкостью.

Хозяев было четверо: Сэр, Мэм, Мисс и Маленькая Мисс. Конечно, он знал, как их зовут, но никогда не называл хозяев по имени. Сэра звали Джеральд Мартин.

У робота был серийный номер NDR, а цифры он забыл. Понятно, прошло много времени, но если бы он захотел вспомнить свой номер, то конечно, сумел бы. Но он не желал его вспоминать.

Маленькая Мисс назвала его Эндрю. А затем так его стали звать и остальные.

Маленькая Мисс… Она прожила девяносто лет, и ее давно уже нет. Однажды он попытался назвать ее Мэм, но она не позволила. Она так и осталась Маленькой Мисс до своего последнего дня.

Эндрю выполнял обязанности дворецкого, камердинера и горничной. Это было проверкой — как для него, так и для всех роботов, не занятых на заводах и исследовательских станциях Земли.

Мартинам он очень понравился, и половину времени он тратил не на работу, потому что Мисс и Маленькая Мисс просили, чтобы Эндрю поиграл с ними.

Мисс первая поняла, как это можно устроить. Она сказала:

— Мы приказываем тебе играть с нами, а ты должен выполнять приказы.

Мне очень жаль, Мисс, но я уже получил от Сэра более ранний приказ, который по этой причине должен иметь преимущество.

— Папа всего лишь сказал: «Я надеюсь, что ты займешься уборкой», — возразила она. — А я тебе

Сэр не возражал. Сэр любил Мисс и Маленькую Мисс даже больше, чем сама Мэм, и Эндрю их тоже любил. По крайней мере, эффект, который они оказывали на него, был таким же, какой люди, вероятно, и называли любовью. Эндрю думал об этом как о любви, потому что не знал другого слова.

Именно для Маленькой Мисс Эндрю вырезал деревянный кулон. Она попросила его. Мисс подарили на день рождения кулон из слоновой кости, украшенный резьбой, и Маленькая Мисс почувствовала себя обделенной. У нее был только кусочек дерева, который она дала Эндрю вместе с маленьким кухонным ножичком.

Он сделал кулон быстро, и Маленькая Мисс воскликнула:

— Какой он красивый, Эндрю! Я покажу его папе.

Сэр не поверил ни единому ее слову. «Скажи честно, где ты его взяла, Мэнди?» Он так называл Маленькую Мисс — Мэнди. Когда Маленькая Мисс обиделась, он повернулся к Эндрю:

— Это сделал ты, Эндрю?

— Да, сэр.

— И форму тоже сам придумал?

— Да, сэр.

— Может быть, все-таки это копия?

— Это то геометрическое воплощение, сэр, которое больше всего подходит к данной структуре древесины.

На следующий день Сэр принес ему другой кусок дерева, побольше, и электрический вибронож.

— Сделай из него что-нибудь, Эндрю, — сказал он. И потом долго разглядывал то, что получилось. С тех пор Эндрю больше не прислуживал за столом. Вместо этого ему было приказано читать книги по мебельному дизайну, и он научился делать столики и шкафчики.

— Ты создаешь великолепные вещи, Эндрю, — сказал Сэр.

— Я наслаждаюсь, когда делаю их, сэр, — ответил Эндрю.

— Наслаждаешься?

— Это заставляет токи в моих позитронных блоках каким-то образом проходить по путям с меньшим сопротивлением. Я слышал, как вы употребляете слово «наслаждаться», и обстоятельства, когда вы его произносите, совпадают с моими. Я наслаждаюсь, когда делаю эти вещи, сэр.

3

Джеральд Мартин отвез Эндрю в региональный офис «Ю.С.Роботс энд Мекэникл Мэн Корпорейшн». Как член региональной легислатуры, он безо всяких проблем попал на прием к главному робопсихологу. Более того, он стал владельцем робота именно потому, что был членом региональной легислатуры в те давние времена, когда бытовые роботы были редкостью.

Тогда Эндрю еще ничего не понимал, но позднее, получив более глубокие познания, смог заново вспомнить давнюю сцену и оценить ее истинное значение.

Робопсихолог Мертон Мански слушал с застывшей на лице улыбкой и неоднократно пытался удержать пальцы от постукивания по крышке стола.

— Роботехника не является точной наукой, мистер Мартин, — сказал он. — Я не могу объяснить все в деталях, но математика, на которой основаны позитронные схемы, слишком сложна, чтобы претендовать на абсолютное знание конечного результата. Мы, естественно, заменим вашего робота…

— Ни в коем случае, — сказал Сэр. — В его исправности нет никаких сомнений. Он прекрасно справляется с Обязанностями, для которых предназначен. Но кроме этого, он вырезает из дерева изысканные вещицы и никогда не повторяется. Он создает произведения искусства.

Мански смутился.

— Странно. Конечно, сейчас мы создаем более усредненные схемы… Так вы считаете, что он действительно творит?

— Судите сами. — Сэр протянул ему небольшой деревянный шар, на котором были вырезаны играющие дети, такие маленькие, что их с трудом можно было различить, но тем не менее фигурки были пропорциональны и так естественно подходили к структуре древесины, что она тоже казалась вырезанной.

— Это сделал он? — спросил Мански. Он протянул шар обратно и покачал головой. — Ему выпал счастливый жребий. Что-то произошло с его схемой.

— Вы можете это повторить?

— Вероятно, нет. Ни о чем похожем нам не сообщали.

— Прекрасно! Я не против, чтобы Эндрю оставался неповторимым.

— Мне кажется, — сказал Мански, — что компания захочет вернуть вашего робота для исследований.

— Низа что! — сказал Сэр с внезапной непреклонностью. — Забудем об этом. — Он повернулся к Эндрю. — А теперь пойдем домой.

— Как пожелаете, сэр, — ответил Эндрю.

4

Мисс начала бегать на свидания и проводила все меньше времени дома. Теперь Маленькая Мисс, уже не такая маленькая, как прежде, заполняла день Эндрю. Она не забывала, что первую свою вещицу Эндрю вырезал для нее, и носила ее на шее на серебряной цепочке.

Ей первой не понравилось, что Сэр просто раздает поделки Эндрю.

— Послушай, папа, — сказала она, — если они кому-то нужны, пусть за них платят. Они того стоят.

— Ты вроде бы никогда не была жадной, Мэнди, — сказал Сэр.

— Я думаю не о нас, папа. О художнике.

Эндрю раньше не слышал этого слова, и когда у

него выдалась свободная минутка, заглянул в словарь. Потом была поездка к юристу Сэра.

— Что ты об этом скажешь, Джон? — спросил Сэр.

Юриста звали Джон Фейнголд. У него были седые волосы и округлый живот, а ободки контактных линз подкрашены в яркий зеленый цвет. Он посмотрел на маленькую брошь, которую дал Сэр.

— Великолепная вещица… но я уже в курсе. Это делает твой робот.

— Да, их вырезает Эндрю. Верно, Эндрю?

— Да, сэр, — отозвался Эндрю.

— Сколько ты бы за нее заплатил, Джон? — спросил Сэр.

— Трудно сказать. Я не коллекционер.

— Можешь ли поверить, что мне предлагали двести пятьдесят долларов за эту маленькую штучку? Эндрю сделал стулья, которые я продал по пятьсот долларов каждый. Его изделия увеличили мой счет в банке на двести тысяч.

— Черт побери, он же сделал тебя богачом, Джеральд!

— На половину, — возразил Сэр. — Половина этой суммы лежит на счету Эндрю Мартина.

— Робота?

— Вот именно. И мне хотелось бы знать, законно ли это.

— Законно ли? — Фейнголд откинулся на спинку заскрипевшего стула. — Таких прецедентов не было, Джеральд. А каким образом твой робот подписывал нужные бумаги?

— Он умеет писать, и я принес в банк завизированные им документы. Сам он там не был. Нужно ли что-нибудь еще?

— Гм… — Фейнголд ненадолго задумался, потом сказал: — Хорошо, мы можем оформить доверенность на распоряжение суммой от его имени, и это создаст изолирующий слой между ним и враждебным миром. Кроме того, я советую тебе ничего не предпринимать. До сих пор тебя никто не останавливал. И если кому-то это не понравится, то пусть он сам и подает в суд.

— А ты возьмешься вести дело, если будет подан иск?

— Конечно. Но за плату.

— Сколько?

— Что-нибудь вроде этого, — и Фейнголд показал на деревянную брошь.

— Согласен, — сказал Сэр.

Фейнголд повернулся к роботу и усмехнулся:

— Эндрю, ты доволен, ч что у тебя есть деньги?

— Да, сэр.

— И что ты собираешься с ними делать?

— Платить за те вещи, которые раньше покупал Сэр. Это уменьшит его расходы.

5

Такие случаи возникали. Замена деталей стоила дорого, а роботы совершенствовались, появлялись новые модели. И Сэр следил за тем, чтобы Эндрю пользовался преимуществами каждого нового приспособления, пока тот не стал образцом металлического совершенства. За все платил Эндрю.

Он настоял на этом.

Лишь его позитронный мозг остался неприкосновенным. На этом настоял Сэр.

— Новые роботы не так хороши, Эндрю, — сказал он. — Компания научилась более точно создавать их мозг, ограничив его деятельность специфическими задачами. Новые роботы выполняют лишь то, для чего созданы, и ни на шаг в сторону. Ты мне нравишься больше.

— Спасибо, сэр.

— Впрочем, ты сам приложил к этому руку, Эндрю. Я уверен, что Мански прекратил создавать неспециализированные схемы, как только хорошенько к тебе пригляделся. Ему не нравится непредсказуемость… Знаешь, сколько раз он просил разрешить забрать тебя на исследование? Девять раз! Однако я не позволил, и теперь, когда он на пенсии, мы можем жить спокойно.

И вот волосы Сэра становились все реже и светлее, кожа на лице дряблой, а Эндрю выглядел гораздо лучше, чем тогда, когда появился в семье.

Мэм уехала в колонию художников куда-то в Европу, а Мисс стала поэтессой в Нью- Йорке. Иногда она писала письма, но редко. Маленькая Мисс вышла замуж и жила неподалеку. Она сказала, что не хочет покидать Эндрю, и когда родила Маленького Сэра, разрешила Эндрю держать бутылочку и кормить ребенка.

После рождения внука, решил Эндрю, у Сэра вновь появился смысл в жизни. И не будет нечестным обратиться к нему с просьбой.

— Сэр, — сказал Эндрю, — вы были очень добры, позволяя мне тратить деньги так, как я хотел.

— Это были твои деньги, Эндрю.

— Они были моими только по вашей воле, сэр. Не думаю, что закон запретил бы вам распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Закон не может заставить меня поступить бесчестно, Эндрю.

— Я хочу отдать их вам, сэр.

— Я не возьму их, Эндрю.

— В обмен на то, что вы можете дать мне, сэр.

— Вот как? И что же это, Эндрю?

— Моя свобода, сэр.

— Твоя…

— Я хочу купить свободу, сэр.

6

Все оказалось далеко не просто. Сэр рассердился, произнес: «Бог мой!», — повернулся и ушел.

И опять именно Маленькая Мисс привела его в себя, резко и решительно — и в присутствии Эндрю. Все тридцать лет никто не стеснялся говорить в присутствии Эндрю, касалось ли дело его самого, или нет. Он был всего лишь робот.

— Папа, — сказала она, — почему ты воспринимаешь его слова как личное оскорбление? Он же все равно останется здесь. Он будет так же послушен. Он не может вести себя по-другому. Он так сделан. Все, чего он хочет, — лишь слова. Он хочет называться свободным. Что здесь ужасного? Разве он не заслужил этого? Господи, да мы с ним об этом говорим уже несколько лет!

— Несколько лет?

— Да, но он снова и снова откладывал беседу с тобой, потому что боялся, что тебе будет больно это слышать. его высказаться.

— Он не знает, что такое свобода. Он робот.

— Папа, он прочитал все книги в библиотеке. Не знаю, что он чувствует, но не знаю и того, что чувствуешь ты! Когда с ним говоришь, он реагирует на абстрактные понятия так же, как ты и я, а что же еще надо? Если чьи-то реакции те же, что и у тебя, чего же еще?

— Закону на это наплевать, — сердито сказал Сэр. — Послушай! — он обратился к Эндрю с невольным раздражением в голосе. — Я могу официально освободить тебя лишь по решению суда, а если дело дойдет до суда, ты не только не получишь свободу, но раскроешь секрет своего счета в банке. Они скажут, что робот не имеет права владеть счетом. Разве этот вздор стоит потери денег?

— Свобода бесценна, сэр, — сказал Эндрю. — Даже шанс на свободу стоит этих денег.

7

Суд тоже мог прийти к мнению, что свобода бесценна, и решить, что ни за какую цену, даже большую, робот не может ее купить.

Поверенный, представлявший тех, кто истово защищал интересы Человека, запил просто:

— Слово «свобода» не имеет смысла по отношению к роботу. Свободным может быть только человек.

Он произносил это несколько раз, когда считал момент подходящим, медленно, подчеркивая слова ритмичным постукиванием руки о стол.

Маленькая Мисс попросила разрешения выступить на стороне Эндрю. Ее назвали полным именем, которого Эндрю никогда раньше не слышал:

— Аманда Лаура Мартин Чарни может предстать перед судом.

— Благодарю вас, ваша честь, — сказала она. — Я не юрист и не не умею гладко говорить, но надеюсь, вы прислушаетесь к смыслу, не обращая внимания на стиль.

Попробуем понять, что означает для Эндрю «быть свободным». В определенном смысле он свободен. Думаю, что прошло лет двадцать с тех пор, когда кто-то из семьи Мартин отдал ему последний приказ.

если захотим, приказать ему сделать все, что угодно, управлять им так грубо, как пожелаем, потому что он наша собственность, наша машина. Но зачем так поступать, если он долго и верно служил нам и заработал для семьи приличную сумму? Больше он нам ничего не должен. Долг лежит на нас.

Даже если Эндрю выиграет процесс, он все равно останется в семье и будет служить нам, как служил раньше. Но добровольно. Для вас — это пустая формальность, игра словами, для него — великий Символ.

Судья сдержал улыбку.

— Я понял вас, миссис Чарни. Но дело в том, что не имеется ни близкого по смыслу закона, ни соответствующего случаю прецедента. Есть, однако, высказанное предположение, что лишь человек может насладиться свободой. Я могу сформулировать новый закон, который, правда может быть отменен более высоким судом, но я не могу равнодушно отмести упомянутый аргумент. Я хочу обратиться к роботу. Эндрю!

— Да, ваша честь.

Эндрю впервые заговорил на процессе, и судья на мгновение удивился человеческому тембру его голоса. И спросил:

— Почему ты хочешь стать свободным, Эндрю? Что ты вкладываешь в это понятие?

— Вы хотели бы быть рабом, ваша честь? — спросил Эндрю.

— Но ты не раб. Ты прекрасный робот, можно даже сказать, гениальный робот, как мне дали понять, способный к проявлениям артистизма, равного которому нет и у человека. Что бы ты стал делать, если б оказался свободным?

— Возможно, не больше, чем делаю сейчас, но с большей радостью. Здесь уже было сказано, что только человек может быть свободным. Но мне кажется, что свободным может быть тот, кто желает свободы. А я хочу свободы.

И именно эта дала намек судье. Главное положение в судебном решении звучало так: «Не имеется оснований лишать свободы любое существо, чей разум развит в достаточной степени, чтобы осознать эту концепцию и выразить свое желание».

И в конечном итоге это судебное решение было утверждено Всемирным Судом.

Сэр остался недоволен, и его резкий голос вызвал в Эндрю такое чувство, как будто у него произошло короткое замыкание.

— Мне не нужны твои чертовы деньги, Эндрю, — сказал он. — Я возьму их лишь потому, что иначе, как я вижу, ты не будешь чувствовать себя свободным. С этого момента ты можешь сам выбирать себе занятие и делать только то, что тебе нравится. Я не стану отдавать тебе приказания, кроме одного, последнего — делай, что хочешь. Но я продолжаю нести за тебя ответственность — это входит в решение суда. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Не кипятись, папа, — прервала его Маленькая Мисс. — Ответственность за Эндрю — не такое уж тяжкое бремя. Ты же знаешь, что тебе ничего не придется делать. Об этом позаботятся три закона роботехники.

— Как же тогда он может быть свободен?

— А разве люди не связаны своими законами, сэр? — спросил Эндрю.

— Я не намерен вдаваться в дискуссию, — сказал Сэр. Он ушел, и с тех пор Эндрю почти не видел его.

Маленькая Мисс часто заходила навестить Эндрю в построенный и обставленный им небольшой домик. Конечно же, здесь не было кухни и ванной. Эндрю хватало двух комнат: в одной располагалась библиотека, в другой — нечто среднее между мастерской и кладовой. Эндрю получал много заказов и как свободный робот работал больше, чем раньше, пока стоимость домика не была полностью выплачена и он официально не стал его владельцем.

Однажды пришел Маленький Сэр… нет, Джордж! Маленький Сэр настоял на этом после решения суда.

— Свободный робот никого не должен называть Маленьким Сэром, — сказал Джордж. — Я зову тебя Экарю, так что ты зови меня Джордж.

Это прозвучало как приказ, поэтому Эндрю называл его Джорджем, но Маленькая Мисс осталась Маленькой Мисс.

В тот день Джордж пришел один и сказал, что Сэр умирает. С отцом осталась Маленькая Мисс, но Сэр захотел, чтобы Эндрю тоже был рядом.

Голос Сэра еще был крепок, хотя двигался он с трудом. Он едва поднял руку.

— Эндрю, — сказал Сэр, — Эндрю… не помогай мне, Джордж. Я всего лишь умираю, я не инвалид… Эндрю, я рад, что ты свободен. просто хотел тебе это сказать.

Эндрю не знал, что ответить. Он еще никогда не был рядом с умирающим, но знал, что вот так люди перестают функционировать. Эта неисправность не зависела от них и не поддавалась ремонту, и Эндрю не знал, какие слова нужно говорить в таких случаях. Он продолжал стоять, молча и неподвижно.

Когда все кончилось, Маленькая Мисс сказала:

— Знаешь, Эндрю, могло показаться, что в конце своей жизни он относился к тебе с неприязнью, но ведь старый человек с трудом меняет убеждения, и ему было обидно, что ты захотел стать свободным.

И тогда Эндрю нашел нужные слова.

— никогда не стал бы свободным без его помощи, Маленькая Мисс, — сказал он.

9

Эндрю начал носить одежду только после смерти Сэра. Сначала он одел старые брюки, которые ему дал Джордж.

Джордж женился и стал юристом. Он вступил в фирму Фейнголда. Старый Фейнголд давно уже умер, но дело продолжила его дочь, и в конце концов фирма стала называться «Фейнголд и Чарни». Название не изменилось даже тогда, когда дочь Фейнголда отошла от дел и никто из ее семьи не занял ее место. В то время, когда Эндрю впервые оделся, фамилия Чарни только что была добавлена к названию фирмы.

Джордж старался не улыбаться, когда Эндрю одел брюки, но его спрятанная улыбка не укрылась от Эндрю.

Джордж показал ему, как пользоваться застежкой со статическим зарядом. Джордж продемонстрировал технику на своих брюках, но Эндрю был уверен, что ему потребуется немало времени, чтобы научиться делать это самому.

— Ну зачем тебе брюки, Эндрю? — спросил Джордж. — Твое тело настолько совершенно, что его просто стыдно скрывать — особенно если нет нужды беспокоиться об окружающей температуре или приличиях. К тому же, на металле брюки плохо застегиваются.

— А разве тела людей не совершенны, Джордж? — возразил Эндрю. — Тем не менее вы одеваетесь.

— Ради тепла, для гигиены, для защиты, для украшения. Ничто из этого не относится к тебе.

— Без одежды я чувствую себя голым, — сказал Эндрю. — Неуютно, Джордж.

— Неуютно! Эндрю, сейчас на Земле миллионы роботов. В нашей округе по последней переписи почти столько же роботов, сколько людей. И никто из них не носит одежду.

— Но никто из них не свободен, Джордж.

Шаг за шагом Эндрю пополнял свой гардероб. Его сдерживали улыбка Джорджа и взгляды людей, делающих заказ.

Он стал свободным, но в него была встроена жесткая программа отношений с людьми, и ему удавалось продвигаться вперед лишь очень небольшими шажками. Открытое неодобрение отбрасывало его на месяцы назад.

Не все воспринимали Эндрю как свободного робота. Он не мог возмущаться, но все же, когда думал об этом, его мыслительные процессы замедлялись.

Более того, он обычно не одевался, когда его навещала Маленькая Мисс. Она была уже стара и почти все время проводила в местах с более теплым климатом, но когда возвращалась, первым делом заглядывала к нему.

В очередной приезд Джордж уныло произнес:

— Она меня доконала. Я вступаю в легислатуру. Как дед.

— Как дед… — Эндрю неуверенно смолк.

— Я хотел сказать, что я, Джордж, внук, стану как Сэр, мой дед, который когда-то был членом легислатуры.

— Было бы приятно, Джордж, — сказал Эндрю, — если бы Сэр был еще… — он запнулся, потому что хотел произнести: «В рабочем состоянии». Слова казались неподходящими.

— Жив, — подсказал Джордж. — Да, я тоже часто вспоминаю старикана.

Потом Эндрю думал об этом разговоре. Он уже заметил в беседах с Джорджем неуклюжесть своей речи. С тех пор как в Эндрю вложили начальный словарь, язык изменился. К тому же Джордж использовал бытовые обороты, а Сэр и Маленькая Мисс — нет. С чего это он назвал Сэра стариканом, когда ясно, что это слово совсем не подходит?

Книги не могли ему помочь. Старые книги, посвященные резьбе по дереву, искусству и мебельному дизайну. Трудов же о языке и поведении людей у него не было.

Он тут же решил, что должен поискать нужные книги. Свободный робот не обязан спрашивать разрешения у Джорджа. Он придет в город и отыщет библиотеку. Это было победоносное решение, и он почувствовал, как поднимается электропотенциал — так что даже пришлось сбросить избыток на катушку сопротивления.

Он одел костюм, не позабыв даже деревянную цепочку на кармане пиджака. Он предпочел бы блестящий пластик, но Джордж сказал, что дерево гораздо более благородный материал, а полированный кедр к тому же значительно дороже.

Он отошел от дома на добрую сотню метров, но тут все нарастающее сопротивление заставило его остановиться. Он отключил от цепи катушку сопротивления, а когда и это не помогло, вернулся в дом и на листке бумаги четко написал: «Я ушел в библиотеку» — и положил записку на видное место на рабочем столе.

10

Эндрю так и не нашел библиотеку. Он изучил карту. Но в действительности все выглядело совершенно иначе. Он в нерешительности остановился. В конце концов Эндрю пришел к выводу, что, должно быть, пошел неправильным путем, потому что все вокруг было странным и непонятным.

Он прошел мимо нескольких уличных роботов, но к тому времени, когда решил разузнать дорогу, ни одного из них поблизости не оказалось. Машина проехала, не остановившись. Он застыл в задумчивости и тут увидел, как через площадь в его сторону шагают двое людей.

Он двинулся навстречу, и они тоже изменили направление. За секунду до этого они громко разговаривали, и он слышал их голоса, но теперь шли молча. Они выглядели так, как, по понятиям Эндрю, выглядят люди, испытывающие неуверенность. Они были молоды, но не очень. Лет двадцать, наверное, — Эндрю не умел определять возраст.

— Не укажете ли путь в городскую библиотеку, сэры? — спросил Эндрю.

Один из них, тот, что повыше и чья высокая шляпа удлиняла его еще больше, придавая почти гротескный вид, сказал, но не Эндрю, а другому:

— Это робот.

У другого были мясистый нос и тяжелые веки. Он ответил, но не Эндрю, а первому:

— Робот одет.

Высокий щелкнул пальцем:

— Это свободный робот. У семьи Чарни есть такой.

— Спроси его, — подсказал носатый.

— Ты робот семьи Чарни? — спросил высокий.

— Я Эндрю Мартин, сэр, — ответил Эндрю.

— Прекрасно. Тогда разденься. Роботы не носят одежду. — Он повернулся к другому: — Отвратительное зрелище. Ты только посмотри на него, одетого.

Эндрю замер. Он так давно не получал приказов, что его схемы второго закона моментально заблокировало.

— Скидывай одежду, — сказал высокий. — Я тебе приказываю.

Эндрю начал медленно раздеваться.

— Брось ее на землю, — сказал высокий.

— Если он никому не принадлежит, — сказал носатый, — то мы можем прибрать его к рукам столь же просто, как и кто-нибудь другой.

— В любом случае, — отозвался высокий, — мы не покушаемся на чужую собственность… Встань на голову, — велел он.

— Голова не предназначена… — начал было Эндрю.

— Это приказ.

Эндрю помедлил, затем наклонился и уперся головой в землю. Он попытался задрать ноги, но тут же тяжело упал.

— А теперь лежи смирно, — скомандовал высокий. — Мы можем разобрать его на части, — предложил он другому. — Никогда не приходилось разбирать роботов?

— А он позволит?

— А как он может не позволить?

Эндрю не мог помешать им. Второй закон — повиновение человеку — имел преимущество перед третьим — самосохранением. В любом случае он не мог сопротивляться, опасаясь случайно нанести им вред, ведь это означало нарушение первого закона. При одной лишь подобной мысли все его подвижные части слегка сжались, и он вздрогнул.

Высокий подошел и пнул его ногой.

— Тяжелый. Похоже, без инструментов нам не обойтись.

— Можно приказать ему разобрать самого себя, — сказал носатый. — Вот будет потеха.

— Да, — задумчиво произнес высокий, — только пусть сначала отойдет от дороги. Если кто-нибудь пойдет мимо…

Но они опоздали. Кто-то действительно шел мимо, и это был Джордж. С того места, где он лежал, Эндрю видел, как Джордж поднялся на небольшой холмик. Ему хотелось подать Джорджу знак, но последний приказ был: «Лежи смирно».

Тут Джордж побежал и вскоре был рядом, немного запыхавшись. Молодые люди отошли и выжидательно остановились.

— Эндрю, у тебя что, неисправность? — с тревогой спросил Джордж.

— Я в рабочем состоянии, Джордж.

— Тогда встань. Что с твоей одеждой?

— Это твой робот, дядя? — спросил высокий.

Джордж резко обернулся.

— Это свободный робот. Что здесь происходит?

— Мы вежливо попросили его снять одежду. А тебе какое дело, раз он не твой?

— Что они с тобой сделали, Эндрю? — спросил Джордж.

— В их намерения входило разобрать меня, — ответил Эндрю. — Они собирались отвести меня в укромное место и приказать разобрать самого себя.

Джордж посмотрел на парней. Его подбородок задрожал. Парни больше не пятились. Они улыбались. Высокий весело спросил:

— Что пялишься, старый дурак? Ну давай, подходи!

— Зачем? — сказал Джордж. — Я уж постою. Но этот робот жил в моей семье больше семидесяти лет. Он знает нас, и мы для него гораздо дороже, чем кто-либо другой. Я просто скажу ему, что вы угрожаете мне, собираясь убить. Я попрошу его защитить меня. Интересно, что от вас останется?

Парни неуверенно попятились.

— Эндрю, — резко сказал Джордж. — Я в опасности, эти двое напали на меня! Подойди к ним!

Эндрю шагнул вперед. Парни сломя голову рванули прочь.

— Все в порядке, Эндрю, успокойся, — сказал Джордж. Он сильно переволновался. Он давно уже перешагнул тот возраст, когда мог выяснять отношения с одним противником, не говоря уже о двух.

мог причинить им вред, Джордж, — сказал Эндрю. — Я же видел, что они не нападали.

— А я и не приказывал тебе нападать на них. Я всего лишь попросил подойти к ним поближе. Все остальное сделал страх.

— Люди боятся роботов?

— Эта застарелая болезнь человечества, одна из тех, от которых мы еще не избавились. Но это пустяки. Какой дьявол тебя сюда занес, Эндрю? Я уже собирался нанять вертолет. Как тебе могло прийти в голову отправиться в библиотеку? Я принес бы все, что ты хочешь.

— Но я же… — начал Эндрю.

— Свободный робот. Да-да. Ну хорошо, и что же

ты собирался взять в библиотеке?

— Мне бы хотелось побольше узнать о людях, о мире, обо всем. И о роботах, Джордж. хочу написать историю роботов.

— Ладно, пойдем домой… — сказал Джордж. — Эндрю, есть миллион книг по роботехнике. Мир переполнен не только роботами, но и информацией о роботах.

Эндрю покачал головой, воспроизведя недавно усвоенный человеческий жест.

— Не историю роботехники, Джордж. Историю написанную роботом. Я хочу объяснить, что думают роботы о том, что случилось с тех пор, как первые из них стали жить и работать на Земле.

Брови Джорджа приподнялись, но он ничего не сказал.

11

Маленькой Мисс недавно исполнилось восемьдесят три, но ее энергия и решительность с годами не убавилась. Она чаще размахивала своей тростью, чем опиралась на нее. Она выслушала рассказ с яростным негодованием.

— Ужасно, Джордж, — сказала она. — Кто эти бандиты?

— Не знаю. Какое это имеет значение? В конце концов, они его не повредили.

— Но могли. Ты юрист, Джордж, и если отошел от дел состоятельным человеком, то лишь благодаря таланту Эндрю. Это о н заработал те деньги, что заложили основу нашего процветания. И я не позволю обращаться с ним, как с надувной игрушкой.

— Что ты от меня хочешь, мама? — спросил Джордж.

— Я ведь сказала: ты юрист. Ты должен организовать судебное разбирательство и вынудить региональные суды рассмотреть закон о правах роботов, провести через легислатуру необходимые законопроекты и не оставлять дела вплоть до Всемирного Суда, если потребуется. Я стану следить за ходом процесса, Джордж, и не потерплю никаких уверток.

Она не шутила, и то, что началось как способ успокоить разгневанную старую леди, разрослось в процесс достаточно запутанный, чтобы привлечь к нему внимание прессы и общественности. Как старший партнер фирмы «Фейнголд и Чарни», Джордж разрабатывал стратегию, но оставлял черновую работу младшим партнерам, в том числе солидную ее часть своему сыну Полу, который тоже был членом фирмы (в его обязанности, помимо всего прочего, входило докладывать обо всем бабушке). Та, в свою очередь, каждый день обсуждала дела с Эндрю.

Сам Эндрю основательно увяз в процессе. Его работа над книгой о роботах была отложена, потому что теперь он продирался сквозь дебри различных толкований, законов и даже иногда давал робкие советы.

Однажды он сказал:

— Джордж говорил мне в тот день, что люди боятся роботов. Пока боязнь существует, судьи вряд ли будут объективны. Не следует ли что- нибудь сделать для создания общественного мнения?

С этого момента Пол работал с судьями, а Джордж взялся за публику. Добившись встречи с членами Клуба редакторов голографического телевидения, он, в частности, сказал:

— Если, согласно второму закону, мы можем требовать от любого робота неограниченного подчинения во всех отношениях, кроме нанесения вреда человеку, то в таком случае человек имеет власть над роботом. Кроме того, поскольку второй закон важнее третьего, человек может нанести вред роботу. Он может приказать роботу повредить или даже уничтожить самого себя, не так ли?

Разве это справедливо? Разве мы обращаемся так с животными? Даже неодушевленный предмет, который хорошо нам служит, имеет право на бережное обращение. А робот не бесчувственный предмет и даже не животное. Он мыслит, он беседует с нами, он умеет спорить и шутить. Можем ли мы общаться с ними, можем ли работать вместе и не предоставить хотя бы часть плодов этой дружбы, часть выгоды от сотрудничества?

Если человек имеет право на приказ, который не подразумевает нанесения вреда человеку, то он должен обладать достоинством не отдавать приказ, наносящий вред роботу. С большой властью приходит и большая ответственность, и если у роботов есть три закона, защищающих людей, разве чрезмерна просьба о том, чтобы и у людей был закон, защищающий роботов?

Эндрю оказался прав. Именно борьба за общественное мнение оказалась ключевым моментом при рассмотрении дела в суде, и в результате был принят закон, запрещающий, при определенных условиях, отдавать приказы, вредящие роботам. В закон бесконечно вносились поправки, а наказание совершенно не соответствовало последствиям, но принцип был установлен. Окончательное рассмотрение закона во Всемирном Суде проходило в день смерти Маленькой Мисс.

Маленькая Мисс отчаянно боролась за жизнь, пока шли дебаты, и скончалась лишь после того, как узнала о победе. Ее последняя улыбка была обращена к Эндрю. Ее последние слова были: «Мы любили тебя, Эндрю».

Она умерла, держа его за руку, а ее сын, невестка и внуки стояли в почтительном отдалении.

12

Секретарь вышел в холл, и Эндрю принялся терпеливо ждать.

Время от времени кто-нибудь заходил в комнату посмотреть на него, и он не отводил глаз. Он спокойно глядел на вошедшего, и каждый из них начинал смотреть в сторону.

Наконец к нему вышел Пол Чарни. Он выглядел удивленным, вернее, должен был выглядеть, если бы Эндрю различал выражения лиц. Пол обильно пользовался косметикой, употребление которой мода диктовала для обоих полов, и хотя косметика придавала четкость и твердость чертам лица Чарни, Эндрю не одобрял этого. Он обнаружил, что выражение неодобрения, если не пользоваться словами, не вызывает в нем дрожи.

— Заходи, Эндрю, — сказал Пол. — Извини, что заставил тебя ждать, но нужно было закончить одно дельце. Ты передал, что хочешь поговорить со мной…

— Если ты занят, Пол, я готов подождать еще.

Пол взглянул на игру движущихся теней на настенном диске, служившем часами, и сказал:

— У меня есть немного времени. Ты пришел пешком?

— Взял такси.

— Проблем не было? — спросил Пол с искренней озабоченностью.

— Никаких проблем. Мои права защищены.

Пол еще больше встревожился.

— Эндрю, я же объяснял, что наличие такого закона не обязывает всех истово следовать ему, по крайней мере, в большинстве случаев… И если ты упрямо носишь одежду, то когда-нибудь нарвешься на неприятность, как в первый раз.

— И единственный, Пол. Мне очень жаль, что я огорчил тебя.

— Хорошо, посмотри на это с другой стороны. Ты уже стал буквально живой легендой, Эндрю, и во многих отношениях представляешь слишком большую ценность, чтобы иметь право рисковать собой… Как продвигается книга?

— Уже приближаюсь к концу, Пол. Издатель очень доволен.

— Отлично!

— Не знаю, доволен ли он книгой самой по себе. Мне кажется, что он надеется продать тираж только потому, что она написана роботом.

— Боюсь, он всего лишь человек.

— Меня это не огорчает. Не важно, почему продается книга, главное — это принесет деньги.

— Бабушка завещала тебе…

— Маленькая Мисс была щедра, и я уверен, что смогу рассчитывать на помощь семьи и в будущем. Но чтобы сделать следующий шаг, мне нужна серьезная сумма.

— И каков же этот следующий шаг?

— Я хочу встретиться с главой «Ю.С.Роботс». Я пытался договориться с ним о встрече, но не смог. Корпорация не стала сотрудничать со мной, когда я писал книгу, так что я не удивлен.

Пол явно развеселился.

— Ты надеялся на сотрудничество! Они же не помогали нам в борьбе за права роботов, и ты понимаешь, почему. Дай роботам права, и люди не захотят покупать их.

— Все равно, — сказал Эндрю. — Прошу: позвони им.

— Я у них не более популярен, чем ты.

— А если ты намекнешь им, что, встретившись со мной, они обезглавят кампанию за права роботов, которую ведет «Фейнголд и Чарни»?

— Но ведь это ложь, Эндрю!

— Конечно, Пол, а я не умею лгать. Вот поэтому позвонить должен ты.

— Ах, вот как, ты не можешь лгать, но можешь заставить солгать меня. Так, что ли?

Эндрю, ты становишься все более похожим на человека!

13

Встречу оказалось устроить непросто, даже воспользовавшись достаточно авторитетным,по общему мнению, именем Пола.

Но в конце концов они договорились, после чего Харли Смайве-Робертсон, который по материнской линии происходил от основателя Корпорации и писал свою фамилию через дефис, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, заметно обеспокоился. Он уже приближался к пенсионному возрасту и весь срок пребывания на посту президента Компании занимался борьбой с движением за права роботов. Его седеющие волосы поредели на макушке, на лице не было косметики, и время от времени он бросал на Эндрю неприязненные взгляды.

— Сэр, — сказал Эндрю, — почти столетие назад Мертон Мански из вашей Корпорации сказал моему владельцу, что математические расчеты, на основании которых создаются позитронные схемы, слишком сложны для получения любых решений, кроме приблизительных, и что, следовательно, мои возможности оказались случайным фактором.

— Это было век тому назад, — Смайве-Робертсон помедлил и ледяным тоном добавил: — Сэр. Сейчас это утверждение неверно. Роботов создают для выполнения конкретной работы — и только.

— Верно, — отозвался Пол, который пришел для того, чтобы убедиться, что Корпорация ведет честную игру. — Ив результате моему секретарю необходимо растолковывать каждый его шаг, если случается, что его действия должны хоть немного выходить за рамки штатных операций.

— Вам было бы гораздо неприятней, начни он импровизировать.

— Выходит, — сказал Эндрю, — вы больше не делаете роботов вроде меня, гибких и многофункциональных.

— Нет.

— Исследования, которые я провел во время подготовки своей книги, — сказал Эндрю, — показали, что сейчас я старейший из действующих роботов.

— Старейший сейчас, — сказал Смайве-Роберт- сон, — и старейший вообще. И останетесь таковым навсегда. После двадцати пяти лет работы роботы ни на что не годны. Их отзывают на заводы и заменяют новыми моделями.

Эндрю, возвращаясь к своей цели, сказал:

— Как старейший и наиболее способный к изменениям робот я хочу спросить, не являюсь ли я достаточно необычным, чтобы рассчитывать на особое отношение Компании?

— Ни в коем случае, — ледяным тоном произнес Смайве-Робертсон. — Ваша неповторимость, как бельмо на глазу. Если бы вас в свое время сдали в аренду, а не продали, то вас уже давным-давно заменили.

— Но в этом-то и дело, — сказал Эндрю. — Я свободный робот и владею сам собой. Поэтому я пришел к вам и прошу меня заменить. Вы не можете этого сделать без согласия владельца. Сейчас подобное согласие включается в условия контракта на аренду робота.

Смайве-Робертсон был одновременно и удивлен, и заинтригован, поэтому некоторое время молчал. Эндрю разглядывал висящую на стене голографию. Это была посмертная голография Сьюзен Келвин, святого патрона всех роботехников. Она умерла почти двести лет назад, но, работая над книгой, Эндрю так хорошо ее узнал, что почти верил в то, что встречал ее живой.

— Кем я смогу заменить вас? — спросил Смайве- Робертсон. — Если я заменю вас как робота, то как я смогу признать нового робота владельцем самого себя, то есть вас нынешнего, если из факта замены следует, что вы перестали существовать? — Он мрачно усмехнулся.

— Все гораздо проще, — вмешался Пол. — Ядро личности Эндрю — его позитронный мозг, и это единственная часть, которая не может быть заменена. Следовательно, позитронный мозг и есть Эндрю-владелец. Любая другая часть робота может быть замещена без воздействия на его личность, а сами другие части являются личной собственностью мозга. Я бы сказал, что Эндрю хочет снабдить свой мозг новым телом.

— Совершенно верно, — спокойно произнес Эндрю. Он повернулся к Смайве-Робертсону. — Вы ведь изготовляете андроидов, не так ли? Роботов, имеющих внешность человека вплоть до текстуры кожи?

— Да, — сказал Смайве-Робертсон. — Они отлично работают, обладая кожей и сухожилиями из синтетических волокон. Они практически не содержат металл, и в то же время почти так же прочны, как металлические. Даже прочнее при равном весе.

Пол заинтересовался.

— Я этого не знал. И сколько их сейчас на рынке?

— Ни одного, — сказал Смайве-Робертсон. — Они гораздо дороже металлических моделей, а исследование рынка показало, что они не будут пользоваться спросом, потому что очень похожи на людей.

— Но, как мне кажется, Корпорация хранит полученный опыт, — сказал Эндрю. — В таком случае хочу попросить, чтобы меня заменили на робота из органики, на андроида.

Смайве-Робертсон насторожился.

— Это совершенно невозможно!

— Почему? — спросил Эндрю. — Разумеется, я заплачу любую сумму в разумных пределах.

— Мы не изготовляем андроидов, — сказал Смайве-Робертсон.

— Вы не изготовлять андроидов, — быстро вмешался Пол. — Это вовсе не равносильно тому, что вы не умеете их делать.

— Все равно, — сказал Смайве-Робертсон. — Создание андроидов противоречит нашей политике.

— Закон этого не запрещает, — заметил Пол.

— Пусть так, но мы не производим их и не станем производить.

Пол откашлялся.

— Мистер Смайве-Робертсон, — сказал он. — Эндрю — свободный робот, подпадающий под сферу действия закона, гарантирующего права роботов. Думаю, вы сознаете это?

— Слишком хорошо.

— Эндрю, являясь свободным роботом, решил носить одежду. Это привело к тому, что его часто оскорбляют люди, несмотря на закон, запрещающий оскорблять роботов. Трудно преследовать по закону за расплывчатые оскорбления, которые не встречают неодобрения тех, кто определяет виновность или невиновность.

— «Ю.С. Роботе» понимала это с самого начала. Фирма же вашего отца, к сожалению, нет.

— Моего отца давно уже нет в живых, — сказал Пол. — Но теперь я вижу, что сейчас мы имеем факт оного оскорбления и явный объект этого оскорбления.

— О чем это вы? — спросил Смайве-Робертсон.

— Мой клиент Эндрю Мартин — свободный робот, который имеет право просить «Ю.С. Роботе энд Мекэникл Корпорейшн» об удовлетворении своего права на замену, которое Корпорация предоставляет любому лицу, владеющему роботом более двадцати пяти лет. Более того, Корпорация сама настаивает на такой замене.

Пол улыбнулся, оказавшись в своей стихии. Он продолжил:

— Позитронный мозг моего клиента является владельцем тела моего клиента, которое заведомо старше двадцати пяти лет. Позитронный мозг требует замены тела и предлагает любую разумную цену за тело андроида в качестве таковой замены. Отказываясь выполнить его просьбу, вы тем самым наносите оскорбление моему клиенту, и мы подаем на вас в суд.

Хотя общественное мнение, как обычно, не будет расположено поддержать иск, поданный роботом, могу вам напомнить, что и «Ю.С. Роботе» не пользуется популярностью. Даже те, кто использует роботов и получают от этого выгоду, относятся к Корпорации с недоверием. Это может быть отголоском тех дней, когда роботобоязнь имела широкое распространение, а может происходить из-за возмущения властью и богатством Корпорации, ставшей монополистом. Какова бы ни была причина, недовольство существует, и я думаю, вы понимаете, что лучше не доводить дела до суда, в особенности потому, что мой клиент богат и проживет ещё не одно столетие, так что способен вести тяжбу практически бесконечно.

Смайве-Робертсон медленно побагровел.

— Вы пытаетесь заставить меня…

— Я ни к чему вас не принуждаю, — сказал Пол. — Если вы собираетесь отказаться выполнить разумную просьбу моего клиента, то можете сделать это совершенно свободно, и мы уйдем, не сказав больше ни слова… Но подадим иск, на что имеем полное право, и в конце концов вы обнаружите, что проиграли.

— Это шантаж… — произнес Смайве-Робертсон и замолк.

— Я вижу, вы склонны принять нашу просьбу, — сказал Пол. — Вы колеблетесь, но в конце концов придете к пониманию законности нашего предложения. Позвольте в таком случае заверить вас еще в одном. Если в процессе переноса позитронного мозга моего клиента из его нынешнего тела в новое, органическое будет сделано хотя бы малейшее повреждение, я не успокоюсь до тех пор, пока не нанесу Корпорации максимальный ущерб. Если понадобится, я предприму все возможные шаги, чтобы настроить общественное мнение против Корпорации — в том случае, если платино-иридиевую сущность моего клиента хотя бы поцарапают. — Он повернулся к роботу. — Ты согласен, Эндрю?

Эндрю не отвечал целую минуту. Согласие было равносильно одобрению лжи, подлога и издевательства над человеком. Но не физическому действию, напомнил он себе, только не этому.

И в конце концов он выдавил слабое «да».

Его первые ощущения были сродни тем, которые он испытывал, когда «родился». Сначала в течение дней, потом недель, потом месяцев Эндрю чувствовал себя как бы не собой, и простейшие действия продолжали вызывать у него затруднения.

Пол был в ярости.

— Они повредили тебя, Эндрю. Мы должны подать иск!

Эндрю едва мог говорить.

— Не… надо. Ты не сможешь… доказать… умышленное…п-п-п…

— Повреждение?

— Да. Я стал… сильнее… лучше. Это тр-тр-тр…

— Тревога?

— Травма. Я просто не имел… опыта… таких оп-оп-операций.

Эндрю словно ощущал свой мозг. Никому другому это не было доступно. Он знал, что с ним все в порядке, и в течение месяцев, которые ему потребовались для развития координации движений и обратной связи от тела к мозгу, он целые часы проводил перед зеркалом.

Не совсем человек! Лицо неподвижное — слишком неподвижное, а движения чересчур сумбурные. Им не хватало беспечной легкости, но, возможно, это со временем придет. По крайней мере, он сможет носить одежду и не бросаться в глаза.

Настал день, когда он сказал:

— Я собираюсь снова приступить к работе.

— Это значит, что ты в полном порядке, — рассмеялся Пол. — И чем же ты хочешь заняться? Написать новую книгу?

— Нет, — серьезно ответил Эндрю. — Я живу слишком долго и не могу позволить какой-либо одной профессии схватить меня за горло. Было время, когда я выступал в роли художника. И было время, когда я стал историком. Но сейчас я хочу быть робобиологом.

— Робопсихологом, ты хочешь сказать?

— Это подразумевает изучение позитронного мозга, а у меня пока нет желания внедряться в эту проблему. Робобиолог, как мне кажется, будет исследовать работу тела, присоединенного к мозгу робота.

— А разве это не роботехника?

— Роботехник работает с металлическим телом. Я же стану изучать органическое гуманоидное тело, которым сейчас обладаю лишь один, насколько мне известно.

— Ты способен на большее, — задумчиво произнес Пол. — Как художник ты был волен выбирать любую форму, как историк ты занимался в основном роботами, став же робобиологом, ты сможешь изучать лишь самого себя.

Эндрю кивнул.

— Видимо, так.

Ему пришлось начать с азов, потому что он ничего не знал об обычной биологии и почти ничего о роботехнике. Он стал завсегдатаем библиотек, где целыми часами просиживал за электронными каталогами. В одежде он выглядел совершенно естественно. И те немногие, кто знал, что он робот, никак с ним не общались. Он пристроил к дому комнату для лаборатории, а его библиотека постоянно росла.

Прошли годы, и однажды Пол пришел к нему и сказал:

— Жаль, что ты больше не работаешь над историей роботов. Как я понял, «Ю.С. Роботе» начинает проводить совершенно новую политику.

Пол постарел, и его изношенные глаза заменили фотооптические ячейки. В этом смысле он стал ближе к Эндрю.

— И что же они задумали? — спросил Эндрю.

— Они изготовили центральные компьютеры — в действительности гигантские позитронные мозги, которые по микроволновой связи управляют роботами, от дюжины до тысяч сразу. У самих роботов мозга нет вообще. Они стали придатками огромного компьютера, и теперь обе части фактически разделены.

— Это более эффективно?

— Корпорация утверждает, что да. Но замечу: новое направление разработал незадолго до смерти Смайве-Робертсон, и по-моему, это реакция на твое существование. «Ю.С.Роботс» решила, что больше не стоит изготовлять роботов, которые в состоянии причинить ей беспокойство, поэтому они разделили мозг и тело. У мозга не будет тела, которое он хочет заменить; у тела не будет мозга, чтобы желать хоть что-нибудь.

— Просто поразительно, Эндрю, — продолжил Пол, — то влияние, которое ты оказал на историю роботов. Твои художественные способности побудили Корпорацию сделать роботов более точными и специализированными. Твоя свобода привела к принятию закона о правах роботов, а твоя настойчивость в получении андроидного тела заставила Корпорацию переключиться на выработку новой стратегии.

— Мне кажется, — сказал Эндрю, — что Корпорация закончит тем, что создаст один гигантский мозг, контролирующий несколько миллиардов тел. Все яйца окажутся в одной корзине.

— Думаю, что ты прав, — сказал Пол, — но по- моему, на это потребуется не менее столетия, а я так долго не проживу. Собственно говоря, я вряд ли дотяну до следующего года.

— Лол! — с тревогой воскликнул Эндрю.

Пол пожал плечами.

— Люди смертны, Эндрю. Мы не такие, как ты. Это не так уж важно, но достаточно, чтобы заверить тебя вот в чем. Я последний из рода Чарни. Есть дальние родственники по линии сестры моей бабушки. Но они не в счет. Все мои сбережения я завещаю тебе, чтобы ты хотя бы экономически был свободен.

— В этом нет необходимости, — с трудом произнес Эндрю. Прожив столько лет, он до сих пор не мог примириться со смертью.

— Давай не будем спорить, — сказал Пол. — Над чем ты сейчас работаешь?

— Я разрабатываю систему, позволяющую андроиду, то есть, мне, получать энергию не от атомных батарей, а от сжигания углеводов.

Пол удивленно приподнял брови.

— То есть, за счет кислорода и пищи?

— Да.

— И давно ты трудишься над этой проблемой?

— Довольно долго. Мне удалось придумать подходящую камеру сгорания, в которой расщепление идет за счет катализаторов.

— Но зачем, Эндрю? Ведь атомные батареи несравненно лучше!

— В некоторых отношениях, возможно, — но ведь вы ими не пользуетесь.

15

Времени потребовалось много, но время у Эндрю было.

Со смертью пра-правнука Сэра Эндрю почувствовал себя еще более одиноким и потому с еще большей решительностью двинулся по избранному пути.

Все же он не был совсем одинок. Пусть человек умер, но фирма «Фейнголд и Чарни» продолжала существовать, потому что Корпорации смертны не более, чем роботы. Фирма получила указания и невозмутимо им следовала. Став, согласно завещанию, совладельцем юридической фирмы, Эндрю оказался богачом. А в обмен на вносимую ежегодно солидную сумму «Фейнголд и Чарни» согласилась заниматься правовыми аспектами новой камеры сгорания.

Когда настало время нанести визит в «Ю.С.Роботе», Эндрю пошел один. Когда-то он ходил сюда с Сэром, в другой раз с Полом. В третий раз он пошел один, имея внешность человека.

«Ю.С.Роботе» изменилась. Заводы компании переместились на большие орбитальные станции, повторив судьбу отраслей промышленности. Вместе с ними на орбиту переместилось и множество роботов. Земля стала все больше напоминать парк, ее население стабилизировалось, а из равного людям числа оставшихся на Земле роботов, возможно, не более тридцати процентов имело мозг. ^:

Научным директором Корпорации оказался на этот раз Элвин Макдескью. Темнокожий, с черными волосами и остроконечной бородкой. Выше пояса на его теле не было никакой одежды, кроме полоски ткани на груди, как того требовала мода. Сам Эндрю облачился в костюм, бывший в моде несколько десятилетий назад.

— Конечно же, я вас знаю, — сказал Макдескью, — и весьма рад видеть. Вы наше самое знаменитое произведение, и жаль, что старый Смайве-Робертсон был настроен против вас. Мы могли бы столько сделать вместе.

— Это не поздно и сейчас, — заметил Эндрю.

— По-моему, уже нет. Время ушло. Роботы жили на Земле более ста лет, но теперь все изменилось. Им придется существовать в космосе. А те, что останутся, не будут обладать независимым мозгом.

— Но есть я. А я остаюсь на Земле.

— Верно. Но, кажется, в вас не очень-то много осталось от робота. С какой просьбой вы пришли на этот раз?

— Я хочу стать еще менее роботом. Поскольку я в основном состою из органики, то желаю иметь органический источник энергии. У меня с собой чертежи.

Макдескью внимательно посмотрел их. Возможно, поначалу он и не собирался этого делать, но потом стал серьезным. В одном месте он произнес:

— Великолепная разработка. Кто это придумал?

— Я, — ответил Эндрю.

Макдескью быстро взглянул на него и произнес:

— Это приведет к полной перестройке вашего тела, к тому же операция будет экспериментальной, потому что подобные никогда раньше не делались. Я вам не советую. Ограничьтесь тем, что вы уже имеете.

Лицо Эндрю осталось бесстрастным, но в голосе появилось раздражение.

— Доктор Макдескью, вы не поняли главного. У вас нет другого выхода, кроме как выполнить мою просьбу. Если подобные устройства могут быть вмонтированы в мое тело, то с тем же успехом они могут быть имплантированы и в тело человека. Уже сейчас человеческую жизнь пытаются продлить путем замены органов на искусственные. А устройств, превосходящих те, что я создал, просто не существует.

Я контролирую патенты через фирму «Фейнголд и Чарни». Мы вполне способны сами заняться этим бизнесом и разработать такие типы протезов, что в конечном итоге человек будет обладать возможностями роботов. В этом случае серьезно пострадает ваша Корпорация.

Если, однако, вы прооперируете меня сейчас и согласитесь делать это в будущем, то получите разрешение на использование патентов и станете контролировать как роботехнологию, так и протезирование людей. Разумеется, разрешение вы не получите до тех пор, пока первая операция не будет успешно проведена и не пройдет достаточно времени для подтверждения того, что она действительно оказалась успешной. — Эндрю почти не чувствовал запретительных импульсов первого закона в ответ на те жесткие условия, в которые он ставил человека. Он научился понимать: то, что похоже на жестокость, со временем может обернуться добротой.

Макдескью был ошеломлен.

— Я не могу сам решать подобные вопросы, — сказал он. — Ваши условия необходимо обсудить с руководством, а на это потребуется время.

— Я могу подождать, — сказал Эндрю, — но не очень долго. — И он с удовлетворением подумал, что сам Пол не провел бы дела лучше.

16

Обсуждение потребовало не очень много времени, и операция оказалась успешной.

— Я возражал против операции, Эндрю, — сказал

Макдескью, — но не по тем причинам, что могли прийти тебе в голову. Я не против, если бы ее проводили на ком-то другом. Мне было страшно рисковать позитронным мозгом.

Теперь, когда твои позитронные схемы взаимодействуют с искусственными нервами, может оказаться трудным делом спасти твой мозг, если с телом что-то случится.

— Я полностью доверяю персоналу «Ю.С.Роботе», — ответил Эндрю. — И теперь я могу есть.

— Да, ты можешь пить оливковое масло. Как мы тебе объясняли, им ты будешь очищать камеру сгорания. По-моему, достаточно неприятная процедура.

— Возможно. Если бы я не собирался пойти еще дальше. Вполне осуществима и самоочистка. Я уже работаю над устройством, которое будет перерабатывать твердую пищу, содержащую несгораемые фракции — неперевариваемые, если можно так сказать, и которые будет необходимо удалять.

— Тогда тебе придется предусмотреть анус.

— Да, его эквивалент.

— И что же еще, Эндрю?

— Все остальное.

— И половые органы?

— Только если потребуется. Мое тело — это холст, на котором я намерен нарисовать…

Макдескью ждал окончания предложения, и когда ему показалось, что его не будет, закончил:

— Человека?

— Посмотрим, — сказал Эндрю.

— Все это мелкие амбиции, Эндрю, — сказал Макдескью. — Ты лучше, чем человек. Ты пошел вниз с того момента, как выбрал органику.

— Мой мозг не пострадал.

— Нет. В этом я могу тебя заверить. Но послушай, Эндрю, весь прорыв в производстве протезных устройств связан в сознании людей с твоим именем. Ты признанный изобретатель, которому человечество благодарно. Для чего же продолжать игру со своим телом?

Эндрю промолчал.

Дошла очередь и до почестей. Он стал членом нескольких научных обществ, включая и то, что было посвящено основанной им науке, названной робобиологией (позднее она была переименована в протезологию).

В стопятидесятилетний юбилей в честь Эндрю был устроен обед в в здании «Ю.С. Роботе». И если Эндрю усмотрел парадокс, то умолчал об этом.

Пенсионер Элвин Макдескью специально приехал, чтобы занять кресло председателя. Ему стукнуло девяносто четыре года, и он был жив лишь потому, что имел протезы, заменявшие, кроме всего прочего, печень и почки. Венцом обеда стал момент, когда Макдескью после короткой и эмоциональной речи поднял бокал и провозгласил тост «За 150-летнего робота».

К этому времени мускулы на лице Эндрю были переделаны так, что он уже был способен выражать определенные эмоции, но в течение всей церемонии он просидел в мрачной неподвижности. Ему не нравилось быть стопятидесятилетним роботом.

17

Пришло время, когда протезология вынудила Эндрю улететь с Земли. За десятилетия, прошедшие после его юбилея, Луна стала миром, во всех отношениях, кроме силы тяжести, более похожим на Землю, чем сама Земля, а ее подземные города оказались плотно заселены.

Протезы работали здесь при меньшей гравитации, и Эндрю провел на Луне пять лет, сотрудничая с местными протезологами. В свободное от работы время он бродил среди роботов, каждый из которых относился к нему с тем же подобострастием, что и к людям.

Он вернулся на Землю, тихую и скучную по сравнению с Луной, и посетил контору «Фейнголд и Чарни», чтобы сообщить о своем возвращении.

Нынешний глава фирмы Саймон де Лонг был удивлен.

— Нас информировали, — сказал он, — что ты возвращаешься, Эндрю (он едва не назвал его «мистер Мартин»), но мы не ждали тебя раньше следующей недели.

— Я стал раздражительным, — резко произнес Эндрю. Ему не терпелось высказаться. — На Луне, Саймон, я возглавлял исследовательскую группу из двадцати ученых. Людей, разумеется. Я отдавал распоряжения, с которыми никто не спорил. Роботы на Луне реагировали на меня как на человека. Почему же в таком случае я не человек?

В глазах де Лонга появилась настороженность.

— Мой дорогой Эндрю, — произнес он, — ты мне только что рассказал, что люди и роботы относились к тебе как к человеку. Следовательно, ты и есть человек — de facto.

— Быть человеком de facto недостаточно. Я хочу, чтобы со мной не только обращались как с человеком, но и признали таковым. Я хочу быть человеком de jure.

— Это уже другой вопрос, — сказал де Лонг. — Здесь мы столкнемся с предвзятостью и с тем несомненным фактом, что, как бы ты ни напоминал человека внешне, ты все же не человек.

— В каком смысле не человек? — спросил Эндрю. — Я имею внешность человека и эквивалентные ему органы. Мои органы практически идентичны некоторым из тех, что имеются у людей в качестве протезов. Я внес, как говорят, большой художественный, литературный и научный вклад в человеческую культуру. Что же еще требуется?

— Лично я ничего больше не требую. Проблема в том, чтодля признания тебя человеком потребуется акт Всемирной Легислатуры. Если честно, то я не верю, что это возможно.

— С кем из легислатуры я могу поговорить?

— Возможно, с председателем Комитета по науке и технике.

— Ты можешь устроить встречу?

— Вряд ли тебе нужен посредник. При твоем положении ты можешь…

— Нет. Ее организуешь т ы. (Ему даже не пришло в голову, что он прямо приказывает человеку. Он привык к этому на Луне.) Я хочу, чтобы он знал, что фирма «Фейнголд и Чарни» будет стоять до конца.

— Однако…

— До конца, Саймон. За 173 года я, кажется, немало сделал для процветания фирмы. Обстоятельства изменились, и я требую, чтобы мне уплатили долги.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал де Лонг.

18

Председателем Комитета по науке и технике оказалась женщина из Восточной Азии. Ее звали Чи Ли-Хсинг, и ее прозрачные одеяния, лишь легкой дымкой скрывающие то, что она хотела скрыть, создавали впечатление, будто она обернута в пластиковую пленку.

— Я с симпатией отношусь к вашему желанию обладать всеми правами человека, — сказала она. — В истории были времена, когда за эти права боролись целые группы населения планеты. Но каких, собственно, прав вы можете желать сверх того, что уже имеете?

— Такой простой вещи, как право на жизнь. Робот может быть разобран в любой момент.

— Но человек тоже может быть в любой момент казнен.

— Казнь состоится только после приговора суда. Чтобы меня разобрать, никакого суда не требуется. Для того чтобы покончить со мной, достаточно лишь слова человека, обладающего властью. Кроме того… кроме того… — Эндрю отчаянно пытался скрыть мольбу, но тщательная тренировка в овладении различными выражениями лица и оттенками голоса оказала ему сейчас недобрую услугу. — Я хочу этого уже в течение жизни шести поколений.

Темные глаза Ли-Хсинг посмотрели на него с сочувствием.

— Легислатура может принять закон, объявляющий вас человеком, и с такой же легкостью издать другой закон, который признает человеком каменную статую. Однако сделают ли они это, одинаково вероятно и в первом случае, и во втором. Конгрессмены — такие же люди, как и все остальные, и им тоже присущ элемент подозрительности к роботам.

— Даже сейчас?

— Даже сейчас. Мы все признаем, что вы заслужили это право называться человеком, но остается страх создать нежелательный прецедент.

— Какой прецедент? Я единственный свободный робот, и других никогда не будет. Можете проконсультироваться в «Ю.С.Роботс».

— «Никогда» — это очень долго, Эндрю, или, если в ы так предпочитаете, мистер Мартин, — поскольку я с удовольствием удостаиваю рас своего личного посвящения в люди. Вы увидите, что большинство не захочет создавать прецедент, каким бы малосущественным он ни казался. Примите мои соболезнования, мистер Мартин, но я не могу вас обманывать. И в самом деле… — она откинулась назад и наморщила лоб. — В самом деле, если страсти слишком накалятся, может возникнуть определенное настроение в пользу того самого желания вас… разобрать. Именно это может показаться простейшим способом решения дилеммы. Так что примите это во внимание, прежде чем подталкивать события.

— И никто не вспомнит о технике протезологии? — спросил Эндрю.

— Быть может, это покажется вам жестоким — никто. Или если и вспомнят, то направят против вас же. Скажут, что это было частью кампании по роботизации людей или по гуманизации роботов. Вы еще никогда не были объектом кампании политической ненависти, мистер Мартин. Предупреждаю: вас будут поносить и оскорблять, и найдутся люди, которые этому поверят. Мистер Мартин, оставьте это. — Она встала и рядом с фигурой сидящего Эндрю показалась маленькой, как ребенок.

— Если я решу начать борьбу, — спросил он, — вы будете на моей стороне?

Она подумала, потом сказала:

— Буду. До тех пор, пока смогу. Если в определенный момент такая позиция станет угрожать моему политическому будущему, возможно, я откажусь, поскольку не считаю, что эта позиция лежит в основе моих убеждений. Я стараюсь быть предельно честной с вами.

— Спасибо. И я не стану просить большего. Я намерен бороться, несмотря на любые последствия, и прошу вашей помощи только до тех пор, пока вы сможете ее оказывать.

19

Это не была прямая схватка. «Фейнголд и Чарни» рекомендовала терпение, и Эндрю угрюмо пробурчал, что этого добра у него неограниченный запас. Потом юристы начали кампанию по локализации битвы.

Они выдвинули проект закона, согласно которому люди с протезом сердца освобождались от обязательств по уплате долгов на том основании, что обладание роботизированным органом отрицает принадлежность к человечеству, а вместе с ним и конституционные права человека.

Они вели борьбу умело и упорно, проигрывая на каждом шагу, но всегда таким образом, что принятое решение охватывало максимально широкий круг последствий, а затем удерживали позиции путем апелляций к Всемирному Суду.

На это потребовались годы и миллионы долларов.

Когда было принято решение, окончательно похоронившее их законопроект, де Лонг подвел итоги на торжественном обеде по случаю столь знаменательного поражения. Эндрю находился в офисе компании.

— Мы добились двух последствий, Эндрю, — сказал де Лонг, — оба из которых нас устраивают. Во- первых, мы установили, что любое количество посторонних предметов внутри человеческого тела не мешает ему оставаться человеком. Во- вторых, мы так настроили общественное мнение в этом вопросе, что теперь люди горой стоят за широкую интерпретацию принадлежности к человечеству, поскольку ни один из ныне живущих не теряет надежды, что протезология сделает его почти бессмертным.

— И ты думаешь, что теперь легислатура поддержит мою просьбу?

Де Лонг немного смутился.

— Что касается этого, то тут я не могу быть оптимистом. Остается еще один орган, который Всемирный Суд использует как критерий принадлежности к человечеству. У людей органический клеточный мозг, а у роботов — платино-иридиевый позитронный… Эндрю, не надо на меня так смотреть. Мы не знаем, как продублировать работу клеточного мозга в искусственных структурах, содержащих достаточно органики, чтобы удовлетворить требования суда. Даже ты не сможешь этого сделать.

— И что же из этого следует?

— Конечно, необходима новая попытка. Конгрессмен Ли-Хсинг и некоторое число других будут на нашей стороне. Президент, несомненно, примет в этом вопросе сторону большинства в легислатуре.

— А у нас большинство?

— Нет, до этого далеко. Но оно сможет появиться, если люди позволят перенести на тебя свое желание о широкой интерпретации принадлежности к человечеству? Признаюсь, что шанс невелик, но если ты не желаешь сдаваться, мы попробуем.

— Я не хочу сдаваться.

20

Конгрессмен Ли-Хсинг сейчас была гораздо старше, чем в тот день, когда Эндрю впервые встретился с ней. Она давно уже не носила прозрачной одежды. Теперь ее волосы были коротко подстрижены, а платье оставляло такое впечатление, словно было составлено из обрезков коротких трубок. И все же Эндрю придерживался, насколько позволяли рамки разумных пристрастий, того стиля одежды, что преобладал во времена, когда он впервые оделся столетие назад.

— Мы продвинулись так далеко, насколько смогли, Эндрю, — сказала она. — Попробуем сделать еще одну попытку после парламентских каникул, но если честно, поражение нам обеспечено. Все усилия привели лишь к тому, что мои шансы на предстоящих выборах в Конгресс заметно упали.

— Знаю, — сказал Эндрю, — и это меня огорчает. Когда-то вы сказали, что перестанете оказывать мне поддержку, если случится то, что произошло. Но почему вы этого не сделали?

— Ты ведь знаешь, можно изменить свое решение. Так получилось, что отказ от тебя стал бы для меня еще более дорогой ценой. И вообще я была членом легислатуры целую четверть века. С меня хватит.

— И мы никак не сможем переломить их отношение, Чи?

— Мы привлекли на свою сторону всех, кто был способен прислушаться. Но противников — большинство.

— Если все упирается в вопрос о мозге, — осторожно произнес Эндрю, — то не стоит ли поднять дискуссию на уровень «клетка против позитрона»? Не следует ли нам сказать, что мозг — это нечто, любое нечто, способное к определенной функции, то есть мышлению.

— Ничего не получится, — сказала Ли-Хсинг. — Твой мозг изготовлен людьми, а человеческий — нет. Твой мозг сконструирован, а их — результат эволюции. Для любого человека, заинтересованного в сохранении барьера между им и роботом, эти различия равны стальной стене в милю толщиной и в милю высотой.

— Если бы мы только могли добраться до источника их антипатии — до самой главной причины…

— Прожив столько лет, — грустно произнесла Ли- Хсинг, — ты все еще пытаешься понять человека. Бедный Эндрю, не сердись, но тебя толкает на это сидящий внутри тебя робот.

— Не знаю, — отозвался Эндрю, — но если бы я смог заставить себя…

1 (продолжение)

Если бы он смог заставить себя…

Он давно знал, что готов к подобному решению, и в конце концов оказался у хирурга. Он отыскал такого, чьи руки были достаточно умелы, то есть хирурга- робота, потому что человеку здесь нельзя было доверять — как из-за его ограниченных возможностей, так и из-за нежелания сделать подобную операцию.

Робот не сделал бы такую операцию человеку, поэтому Эндрю, оттянув момент решения и задав несколько печальных вопросов, отражавших его внутреннее смятение, прорвался сквозь защиту первого закона.

И затем он сказал твердо, как научился за последние десятилетия говорить даже с людьми: я тебе сделать мне операцию.

После того как был снят барьер первого закона, столь твердо отданный приказ Эндрю, выглядевшего очень похожим на человека, активировал второй закон в достаточной степени, чтобы одержать победу.

21

Эндрю был уверен, что охватившая его слабость существует лишь в его воображении. Он уже оправился после операции. Тем не менее он прислонился к стене, попытавшись сделать это незаметно.

— Решающее голосование произойдет на этой неделе, Эндрю, — сказала Ли-Хсинг. — Откладывать его больше не в моих силах, и мы проиграем… Все кончится, Эндрю.

— Я благодарен тебе за поддержку, — сказал Эндрю. — За это время я сделал ход, который должен был сделать.

— Какой еще ход? — спросила Ли-Хсинг с явным беспокойством.

— Я не мог рассказать о нем тебе или людям из «Фейнголд и Чарни». Я был уверен, что меня остановят. Послушай, если весь спор вокруг мозга, то разве самое главное различие не заключено в бессмертии? Кого всерьез волнует, как мозг выглядит, как устроен или как он сформировался? Главное в том, что клетки мозга умирают, должны умирать. Даже если любой другой орган заменен, клетки мозга не могут быть заменены в точности такими же.

Мои позитронные схемы проработали почти два столетия без ощутимых изменений и способны проработать века. Разве фундаментальный барьер не в этом? Люди могут терпеть рядом с собой бессмертного робота, потому что им все равно, сколько лет просуществует машина. Но они не потерпят бессмертного человека, поскольку идея конца переносима лишь тогда, когда касается всех. И поэтому они не признают меня человеком.

— К чему ты клонишь, Эндрю? — спросила Ли- Хсинг.

— Этой проблемы больше нет. Десятилетия назад мой позитронный мозг был соединен с органическими нервами. Теперь же последняя операция изменила эти связи так, что потенциал моего мозга медленно начал снижаться.

Поначалу выражение морщинистого лица Ли-Хсинг не изменилось. Потом ее губы сжались.

— Ты хочешь сказать, что умрешь, Эндрю? Но ты не можешь. Это нарушение третьего закона.

— Нет, — возразил Эндрю. — Я выбирал между Смертью моего тела и смертью моих стремлений и желаний. Позволить моему телу жить за счет смерти моих идей — вот что нарушило бы третий закон.

Ли-Хсинг схватила его за руку, словно собираясь встряхнуть ее.

— Эндрю, все равно из этого ничего не выйдет. Переделай себя обратно.

— Нельзя. Нанесены слишком большие повреждения. Мне осталось прожить год или около того. Я дотяну до двухсотлетия. Я не смог отказать себе в этом.

— Но не такой же ценой! Эндрю, ты дурак.

— Если меня признают человеком, то я сделал это не зря. Если же нет, то смерть положит конец моим усилиям, а это тоже чего-то стоит.

И Ли-Хсинг сделала то, чему сама удивилась: она тихо заплакала.

22

Странно, но его последний поступок привлек внимание всего мира. Гораздо большее, чем вся его предыдущая жизнь. Жертва оказалась слишком велика, чтобы ее можно было отвергнуть.

Последняя церемония была, вполне умышленно, приурочена к двухсотлетнему юбилею.

Президент мира должен был подписать акт и сделать его законом, а церемонию собирались показать по глобальному телевидению и транслировать для штата Луна и даже для марсианской колонии.

Эндрю сидел в передвижном кресле. Он еще мог ходить, но с большим трудом.

Перед лицом всего человечества Президент произнес:

— Пятьдесят лет назад мы объявили тебя стопятидесятилетним роботом, Эндрю. — Он сделал паузу и еще более торжественно объявил: — Сегодня мы провозглашаем вас двухсотлетним человеком, Эндрю Мартин!

И Эндрю, улыбаясь, пожал руку Президента.

23

Эндрю лежал в постели, и мысли его медленно тускнели.

Он отчаянно цеплялся за них. Он человек! Он стал человеком! Он хотел, чтобы это была его последняя мысль. С нею ему хотелось умереть.

Он открыл глаза и в последний раз увидел тревожное лицо Ли-Хсинг. Были и другие люди, но всего лишь как тени, без имени, без лиц. Только Ли-Хсинг выделялась из уплотнявшейся серой мглы. Медленно, по сантиметру, он протянул руку и очень смутно и слабо ощутил, как она взяла ее.

Она расплывалась перед его глазами вместе с последними ускользающими мыслями.

Но прежде чем она исчезла окончательно, к нему пришла последняя мимолетная мысль и задержалась на мгновение перед тем, как все остановилось.

— Маленькая Мисс, — прошептал он так тихо, что никто его не расслышал.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

Гарри Гаррисон Парень из Р.О.Б.О.Т

1

Корпус видавшего виды корабля еще подрагивал от удара при посадке, а грузовой люк успел распахнуться. Стрела крана, снабженная клешней, ловко сманеврировав, установила на окаменевший грунт прилавок с многочисленными выдвижными ящичками. Вернувшись, достала залатанный тент и натянула его над прилавком. С той же проворностью следом появились стулья, ящики, роботы, охладитель для воды, кассовый аппарат, плевательница и еще бесчисленное множество всякой всячины.

Посреди этой кутерьмы как бы невзначай из люка с лязгом упала металлическая лестница. По ней, увертываясь от предметов, сошел человек. Одет он был в яркий клетчатый комбинезон, а на голове его красовалась шляпа с закругленными полями, в незапамятные времена получившая название «дерби». Звали парня Генри Венн, хотя друзья обращались к нему проще — Хенк.

Поднимая фонтанчики серой пыли, Хенк подошел к прилавку. Он уселся на стул, коснулся клавиши, и из динамиков грянула громкая бравурная музыка. Едва он опустошил бумажный стаканчик с охлажденной водой, мелодия смолкла, и ее сменили звуки его собственного голоса, записанного на пленку.

— Хватайте, налетайте, покупайте, — ревел динамик, — пока товар горячий, холодный, словом, еще тепленький! Никогда в жизни вы не встретите таких машин, домашней утвари или роботов. Так покупайте, покупайте, покупайте, пока они здесь!

Вся эта бурная деятельность, особенно зазывные речи, в этой полупустынной местности была явно не к месту. Звездолет приземлился на краю посадочного поля космопорта, которое представляло просто-напросто расчищенную, огороженную площадку. На дальнем ее конце сквозь колышущееся раскаленное марево можно было разглядеть контрольную башню и портовые сооружения. В небе полыхало оранжевое солнце. На выжженном грунте — никакого движения. Генри приподнял шляпу, вытер носовым платком лоб и водворил ее на место. Музыка отчаянно рвалась из динамиков и умирала в пронзительной тишине.

На противоположном краю поля показалось черное пятно. Приближаясь, предмет стремительно увеличивался. Нарастающий рев и клубы пыли заставили Генри зажмурить глаза. Когда он открыл их, темное пятно превратилось в крупного мужчину, сидящего на одногусеничном мотоцикле. Человек заговорил ясно и вполне определенно:

— Залезай в свою жестянку и мотай отсюда.

— Я был бы счастлив подчиниться, — ответил Генри, приятно улыбаясь, — но, боюсь, что не смогу. У меня прокладка в дюзе треснула.

Воцарилось молчание. Мужчины напряженно разглядывали друг друга. Выглядели они как абсолютные антиподы. Человек, оседлавший тракоцикл (разновидность мотоцикла с гигроскопическим стабилизатором и мощной гусеницей вместо колес), был загорелый, высокий, худощавый. Он пристально смотрел на Генри из-под широкополой шляпы, в то время как его правая рука лежала на бедре, недвусмысленно касаясь пистолета. Гляделся он весьма эффектно.

Генри Венн казался типичным вахлаком. С его круглого лица не сходила беззлобная улыбка, на стуле он примостился как-то бочком, а вялая, влажная от пота рука заметно дрожала, сжимая стаканчик с водой.

— Хотите попить? — спросил он. — Хорошая холодная вода. Меня зовут Венн, Генри Венн, а друзья кличут просто Хенк. Боюсь, не расслышал вашего имени… шериф, — добавил он, увидев звезду на широкой груди незнакомца.

— Неси свое барахло в корабль и уматывай. У тебя есть две минуты. Промедлишь — пристрелю.

— Я с удовольствием выполнил бы вашу просьбу, поверьте мне. Но вот только прокладка…

— Поставь запасную. И взлетай.

— Я бы так и сделал, но у меня нет запасной. Вы, случайно, не знаете, нельзя ли ее раздобыть в порту?

— Уматывай, — повторил шериф, но на этот раз уже не так безапелляционно. Было видно, что он размышляет о прокладке и о том, как побыстрее спровадить чужака с планеты. Генри воспользовался его мгновенным замешательством и нажал коленом кнопку под прилавком.

«Настоящее старое виски «С-Копыт-Долой», лучшее в галактике», — продребезжал жестяной голос выскочившего из-под прилавка робота. Судя по виду, он был сделан из обрезков труб, а вместо челюстей сжимал и разжимал плоскогубцы. Клещеобразной рукой робот протянул шерифу бутылку с янтарной жидкостью.

Тот среагировал мгновенно: выхватил длинноствольный пистолет и выстрелил. Когдастихли раскаты и рассеялось облако дыма, Генри увидел, что от бутылки остались одни осколки.

— Что, пытался меня убить? — проревел шериф, направляя на Генри пистолет. Щелкнул курок.

Генри не шевельнулся, продолжая улыбаться. Курок щелкнул еще раз, потом другой, третий… Тот же эффект! От ужаса глаза шерифа вылезли из орбит. Сделав последнюю попытку, он лихорадочно засунул пистолет в кобуру, завел двигатель и рванул прочь, оставив позади огромное облако пыли.

— Ну так что произошло? — спросил Генри неизвестно у кого. Ему ответил также невесть откуда взявшийся хрипловатый голос.

— Индивидуум с оружием огнестрельного типа намеревался причинить вам вред. Его оружие было изготовлено из стальных сплавов, и поэтому я сгенерировал интенсивное локальное магнитное поле, не позволившее внутренним деталям перемещаться, и тем самым вывел его из строя.

— Наверное, сейчас он ломает голову над тем, что случилось.

— Вряд ли. У меня имеется информация, что подобное оружие способно к отказам. Это явление называется «осечка».

— Я это запомню, — сказал Генри, отхлебывая воду из стаканчика.

— Что вы запомните? — поинтересовался звонкий голос по ту сторону прилавка.

Генри пришлось перегнуться, чтобы увидеть стоящего там маленького мальчика.

— Я запомню, что ты первый, кто пришел ко мне за покупками на этой планете, и потому получишь специальный приз Первого Клиента.

Он нажал несколько кнопок на клавиатуре прилавка, и в его крышке открылась маленькая дверца. Робот запустил в нее руку и извлек глянцевый полосатый леденец на палочке. Мальчик с подозрением оглядел протянутый предмет.

— Что это?

— Сладость. Надо взять палочку в руку, а другой конец облизать.

Мальчик мгновенно последовал совету и зачмокал.

— А кто тот человек, который только что умчался? — спросил Генри.

— Шериф, — буркнул мальчик, не вынимая изо рта леденец.

— А другого имени у него нет?

— Шериф Мордрет. Мальчишки его не любят.

— Тут я с ними согласен…

— Что это он ест? — спросил другой голос. Генри обернулся и увидел мальчика постарше, подростка, появившегося так же тихо, как и первый.

— Леденец. Хочешь попробовать? Первый бесплатно.

После секундного размышления мальчик утвердительно кивнул. Генри склонился над нижним ящиком прилавка, чтобы мальчики не смогли ни видеть его лица, ни слышать голоса — зато микрофоны корабля были настроены на каждое его слово.

— Это что еще за фокусы? Откуда взялись мальчишки? Ты заснул на работе? — негодовал Генри. Свои упреки он обращал к кораблю.

— Компьютеры не спят, — оправдывался корабль. Его голос ясно звучал в ухе Генри. — Мальчики не вооружены и передвигаются очень осторожно. По моему мнению, они не представляют опасности. Еще пятеро ребят приближаются с разных сторон.

И правда, вскоре детвора окружила прилавок. Каждый получил бесплатный леденец.

— Что, ребята? Еще сладостей? — спросил Генри.

— У меня их целая куча. Есть игрушки, книги — только назовите, и я все тут же выложу. Бегите домой, разбейте копилки и купите себе робота, карманную рацию или…

— Пистолет? — с надеждой спросил парнишка. — Мне бы пистолет не помешал.

— Робби уже большой, ему скоро будет нужен пистолет, — пояснил самый маленький.

Остальные согласно закивали.

— Извини, но пистолетов у меня нет, — соврал Генри. — А если бы и были, я все равно не продал бы их детям.

— Когда я захочу, мой дядя даст мне пистолет, — сказал Робби, сердито нахмурившись.

Кассовый аппарат весело позвякивал пару минут, пока мальчики обменивали завалявшуюся мелочь на всякую всячину.

— Приятная у вас планета, — похвалил Генри. Теперь он выложил на прилавок стопку озвученных комиксов. Робби перелистал страницы: послышались звуки крошечных взрывов, обрывки диалогов и завывание миниатюрных ракетных двигателей.

— Ничего планетка, если коров любишь, — бросил Робби. Комиксы увлекали его больше, чем разговор.

— И много к вам прилетает гостей?

— Ни одного. Здесь, на Слагтере, не любят незнакомцев.

— Ну, хотя бы один у вас должен был побывать. Я слышал, недавно в вашей системе работала Галактическая Перепись. Ее проводил командор Сергеев, не так ли?

— Он самый. — С открытых страниц комикса доносились писклявые вопли. — Но только он успел сесть, как снова улетел…

Внезапно Робби умолк, настороженно повернув голову. Потом закрыл журнал, положил на прилавок монету и быстро зашагал прочь. Его приятели тоже начали расходиться, прихватив покупки. Через минуту продавец остался один.

2

— Ив чем дело? — поинтересовался Генри вслух.

— Со стороны космопорта приближается транспортное средство, — ответил компьютер. — Слух у мальчиков более тонкий: они заметили его раньше.

— Они моложе, вот и улавливают звуки более высокой частоты, — бросил Генри. — Теперь и я его слышу. И даже вижу пылищу, которую он поднял. К твоему сведению, умник-компьютер, зрение у меня — стопроцентное.

— Я просто констатирую факты, — с механическим самодовольством отозвался компьютер.

На этот раз к кораблю приблизился гусеничный грузовик. Неизменное облако пыли, сопровождающее здесь любой транспорт, вновь заставило Генри чихнуть. Неужели на Слагтере все так гоняют?

Из кабины выпрыгнул человек, который вполне мог сойти за брата или близкого родственника шерифа. Та же широкополая шляпа, стальной взгляд, выдубленная кожа. И, конечно, пистолет наготове.

— Приветствую вас, незнакомец, — воскликнул Генри, с опаской заглядывая в щербатый ствол пистолета. — Я Генри Венн, но друзья величают меня Хенк. А вы, должно быть…

Хенк наткнулся на угрюмый взгляд исподлобья, однако улыбнулся в ответ и сделал еще одну попытку.

— Ладно, не станем вдаваться в подробности. Могу ли я что-нибудь сделать для вас? Не желаете ли маленькое транзисторное радио с крылышками? Оно будет повсюду сопровождать вас и круглые сутки услаждать ваш слух приятной…

— Прокладка 30-М подходит для ведра с болтами, на котором ты летаешь? — спросил незнакомец.

— Конечно, — просиял Генри. — А вы не знаете, где я могу ее раздобыть?

— Держи, — незнакомец достал из кузова грузовика длинную керамическую трубку и швырнул ее на прилавок. — Это будет стоить ровно 467 кредиток.

Генри кивнул и открыл ящик кассового аппарата. — Могу дать вам 325 наличными и чек на остальное.

— Только наличные.

— Тогда, боюсь, вам придется подождать, пока я не продам некоторые из моих высококлассных товаров, потому что на данный момент у меня кое- какие затруднения с наличностью.

Глаза мужчины сузились, пальцы забарабанили по рукоятке пистолета:

Тогда вот что. Я согласен на обмен. За эту прокладку ты мне дашь ружья, пистолеты, гранаты, взрыв…

— Мне очень жаль, но я не торгую оружием. У меня, однако, есть несколько первоклассных универсальных роботов.

— Боевых?

— Сожалею, боевых у меня нет. Но я могу предложить вам робота-телохранителя. Что на это скажете?

— Если он мне подойдет — тогда по рукам. Тащи его сюда.

Генри быстро нажал несколько клавиш на контрольной панели. Меньше чем через десять секунд сверкающий человекоподобный робот появился в отверстии открытого люка и быстро спустился по лесенке. Спрыгнув на землю, он неуклюже отдал честь.

— Этот человек — отрекомендовал Генри угрюмого незнакомца, — твой хозяин. Охраняй!

Робот быстро обежал нового хозяина вокруг, и, не обнаружив какой-либо опасности, встал рядом с ним, грозно гудя.

— Что-то он не похож на охранника. Как я узнаю, что он исправен?

— Сейчас покажу.

Генри вынул из ящика охотничий нож с длинным лезвием и крепко сжал рукоятку. Затем неожиданно перепрыгнул через прилавок и бросился вперед с криком «зарежу!»

Все кончилось прежде, чем удивленный слагтерианец успел коснуться пистолета. Робот молниеносно выхватил у Генри нож и бросил его в пыль. Через секунду за ножом последовал сам Генри. Нога робота плотно прижала его к земле.

— По рукам, — согласился незнакомец. — Быстро заменяй прокладку и уматывай отсюда до заката, а го до рассвета не доживешь.

— Как вы любезны, что предупредили. Но, если позволите, еще одна формальность: ваше имя? Мне это нужно для заполнения квитанции о продаже и регистрации робота, — пояснил Генри, занеся стило над гросбухом.

Лицо слагтерианина исказилось, глаза забегали, пальцы нервно сжались в кулаки.

— Зачем вам нужно знать мое имя? — спросил он, с трудом выталкивая каждое слово.

— Для соблюдения законности, сэр. Без вашего имени квитанция о продаже недействительна, и вы не будете считаться официальным владельцем этого прекрасного робота. Разве вы хотите, чтобы у вас его забрали?

— Сайлас Эндерби, — хрипло прошептал мужчина. Пот катил с него градом, руки дрожали. И, будто устрашившись сделанного признания, он поспешно прыгнул в кабину грузовика и резко завел мотор.

— Ну и чудеса, — бормотал Генри, стряхивая с одежды пыль и наблюдая за грузовичком, уносившим прочь его робота. — Бедняга Сайлас произносил свое имя вслух, словно нарушал табу. Откуда взялся такой странный обычай? — Он поразмыслил над этим, но, не найдя вразумительного ответа, на время отложил головоломку и обратился к компьютеру:

— Ты поверил тому парнишке, что Сергеев покинул планету?

— Весьма сомнительно, — ответил компьютер. — Шансы против этого составляют ровно 97346 к 1. Командир Галактической Переписи никогда не улетает, бросив свой корабль.

— Его корабль зарыт прямо здесь, на этом поле. Ты можешь определить расстояние до него?

— Спрятанный корабль находится в пятнадцати футах под поверхностью и ровно в 135 футах 6 дюймах к северо-востоку от большого пальца вашей правой ноги. Я установил точное местонахождение корабля перед нашей посадкой, обменявшись информацией с его компьютером. Я решил, что посадка точно над местом его захоронения может вызвать подозрение.

— Мудрое решение. В каком состоянии туннель?

— Он завершен. Я послал туннелеукладчик, и он достиг входного люка того корабля ровно 3,86 минуты назад. Сейчас он возвращается и прокапывает второй туннель к вашему прилавку.

— Дай мне знать, когда он появится. Я искренне надеюсь, что на этот раз ты основательно укрепил стены туннеля.

Корабль ответил после секундной паузы, успев перешерстить бездонные архивы своей памяти и сделать выводы.

— Я пришел к заключению, что вы имеете в виду (смысл отрицательный) происшествие на Гильгамеше-IV, то есть небольшой обвал в туннеле. Я уже объяснил ранее, что это была чистая случайность, вызванная…

— Я слышал твои доводы. Мне нужно, чтобы подобное не повторилось.

-^Приняты все меры предосторожности, — ответил корабль тоном, который мог бы показаться человеку обиженным, не знай он, что имеет дело всего лишь с машиной.

Генри осушил еще один бумажный стаканчик и постучал по прокладке. Она отозвалась мелодичным звоном. Роботы могли бы установить ее в течение часа. Но лучше притвориться, что делаешь работу самостоятельно, тогда можно протянуть операцию до вечера. Надо придумать какой- нибудь способ остаться на планете подольше: он сомневался, что успеет выполнить свою миссию до утра.

— Туннель завершен, — прошептал корабль ему в ухо.

— Хорошо. Приготовься. Я иду.

Генри убедительно играл свою роль на случай, если за ним велось наблюдение.

Он снова отпил из стаканчика и поставил его на край прилавка. Затем картинно зевнул, похлопывая по рту ладонью, и потянулся, широко разведя руки. При этом одна из них как бы невзначай смахнула стаканчик на землю. Генри наклонился за ним таким образом, чтобы полностью скрыться за прилавком.

В стенке прилавка распахнулась дверца, выпуская наружу еще одного Генри. То есть не Генри, конечно, а гуманоидного робота, пластиплоть которого полностью имитировала внешность прототипа вплоть до двойного подбородка и малейшей родинки. Робот подхватил бумажный стаканчик, выпрямился, потом не торопясь уселся на стул. Так что неосведомленный наблюдатель видел продавца, терпеливо поджидающего покупателей.

Настоящий же Генри в этот момент спускался по лесенке в ярко освещенный туннель глубиной примерно в двадцать футов.

3

— Похоже, ты кое-чему научился с тех пор, — заметил Генри.

— Стараюсь, — ответил корабль. Он сообщался с человеком через маленького робота-многоножку, который держал в руках плакатик. На плакатике была обозначена стрелка, а надпись под ней гласила: «К зарытому кораблю». Генри зашагал в указанном направлении.

Разумеется, чувство вины не было ведомо корабельному компьютеру. Однако он твердо усвоил прошлый урок, и новый туннель был добротно укреплен и облицован пластинами из нержавеющей стали. Высокий свод позволял Генри идти в полный рост, а путь ему освещали ярко пламенеющие трубки. Рифленые плиты под ногами страховали от неосторожных движений. В довершение картины из скрытых динамиков лилась негромкая музыка. Туннель уперся в изогнутый металлический корпус погребенного корабля. Над его люком корпел тяжелый робот. И, видно, небезуспешно, так как уже через минуту загудели скрытые моторы и люк распахнулся. Генри вошел. Воздух внутри был свеж, корабль чист — никаких следов пребывания человека.

— Что ты смог выяснить? — спросил Генри, обращаясь к корабельному компьютеру.

— Последняя запись в журнале сделана более одного стандартного года назад. Прошло 372 дня, если говорить точно. Она гласит: «16.45. Совершил посадку».

— Да, не очень-то он разговорчив, наш командор Сергеев. Должно быть, он сел, сделал запись в журнале, потом отправился с инспекционным обходом, и не вернулся. Скорее всего с командором случилось что-то ужасное. Впрочем, для такой «миролюбивой» планеты это дело обычное. Злоумышленники не смогли пробраться в корабль, вот они его и закопали, скрывая улики. Ну так что?

— Я рекомендовал бы вернуться за прилавок. Сюда с большой скоростью приближается транспортное средство.

— Дай «картинку»!

Засветился навигационный экран, на нем появилось изображение, запечатленное одной из телекамер: привычное уже облако пыли, надвигающееся с головокружительной быстротой.

— Я не успею вернуться до их прибытия, так что пусть робот справляется сам.

— Он запрограммирован только на простейшие движения и мимику.

— Тогда подключи меня к его голосовой схеме, это проще всего.

Операция и в самом деле оказалась несложной. Когда грузовик затормозил, и на землю спрыгнули несколько человек — шериф со товарищи, — гуманоидный робот все еще сидел и ухмылялся.

— Чего желаете, джентльмены? — спросил Генри.

— Я торгую только отборным товаром.

Компьютер записывал его слова и задерживал их на 100 миллисекунд, чтобы совместить голос с артикуляцией робота. Уловка вроде бы срабатывала, судя по тому, что шериф, неодобрительно взглянув на сидящую фигуру, процедил:

— Ты тут начал вопросы задавать?

— Кто, я? — Генри вложил в реплику все возможное изумление, а палец робота в этот момент артистично ткнулся в пластиковую грудь.

— Да, ты. Спрашивал о командоре Сергееве?

Едва он это произнес, как над его экранным изображением поплыла строчка текста:

— Один из них сейчас обходит прилавок сзади… В его руке находится какое-то грубое оружие.

— Что-то не припомню, будто я называл его имя, — ответил Генри и прикрыл рукой микрофон. — Если они хотят устроить заварушку — пускай. Таким образом мы узнаем больше.

— А по-моему, упоминал, — сказал шериф, подходя поближе. — Более того, мне это точно известно.

— Вас ударили по затылочной части черепа, — констатировала строка на экране.

Изображение переместилось, и Генри увидел, как робот падает на прилавок.

— О-о-х, — простонал Генри и смолк.

— Теперь вы отключены, — сообщил компьютер.

— А ну-ка, быстренько нашпигуй грузовик «клопами». Мне нужен полный набор устройств и каналов.

Перетаскивая своего оглушенного, недвижного пленника, слагтерианцы действовали быстро и слаженно. «Тело» в считанные секунды отнесли к грузовику и забросили в кузов. Шериф уже сидел в кабине, нервно давя на педаль, и едва нога последнего из его сообщников оторвалась от земли, грузовик резко рванул вперед.

И все же роботы двигались быстрее. В то время как нервные импульсы по-черепашьи проделывают 300 футов в секунду, электроны мчатся со скоростью света, преодолевая за ту же секунду 186326 миль. И поэтому, когда люди еще только склонялись над поверженной жертвой, в корабле, повинуясь электронной команде, уже открылись потайные люки, выпуская на свет сотни роботов. Самый большой из них был размером с пуговицу, самый маленький — с муравья. Каждым из них напрямую управлял корабельный компьютер. Они струйкой просочились по пустотелой посадочной опоре, прошмыгнули по туннелю и поднялись внутрь прилавка. На его обращенной к грузовику стенке открылся лючок, и мельтешащая стайка роботов высыпала наружу. Одни вскарабкались по гусеницам грузовика, другие запрыгнули в него, словно блохи, а некоторые включили миниатюрные ракетные двигатели и подлетели к своим мишеням. Так что, когда слагтерианцы подбежали к грузовику, все роботы успели замаскироваться.

— Как прошла операция? — спросил Генри, откидываясь на спинку пилотского кресла.

— Неплохо, — со скромным достоинством ответил компьютер. — В данный момент на каждом индивидууме находится не менее шести датчиков. Их число будет увеличиваться в зависимости от продолжительности поездки.

— Гм, чем дольше они будут ехать, тем вшивее станут. Интересно, куда они направляются. Они ведь свернули в сторону от города?

— Да.

Грузовик, петляя по извилистой дороге, внезапно съехал на обочину и пошел напролом, через кусты.

— Препятствие, — констатировал компьютер. — Камера передала четкую картинку: встревоженное стадо копытных животных с крутыми боками и широко расставленными остроконечными рогами сбилось посреди дороги.

— Что это за зверюги, разрази меня гром? — удивленно воскликнул Генри. Компьютер порылся в своей необъятной памяти и через пару миллисекунд выдал ответ:

— Одна из пород вида bos domesticus, бык домашний. Предки — земного происхождения. Животное выведено путем обратного отбора. Исходный материал — обычный короткорогий домашний скот. Путем селекции воссоздана первоначальная длиннорогая порода, которую в свое время разводили на определенной части суши Земли под названием Соединенные Штаты. Наибольшее распространение получила в субгеографической категории, Техас, представляющей интерес с точки зрения мифологии. Длиннорогий скот происходит из Испании…

— Достаточно, достаточно. От излишних подробностей у меня начинает болеть голова. Должно быть, эти грозные на вид животные и есть основа местной экономики. Очень интересно. Попробуй-ка подсадить клопа той угрюмой личности на тракоцикле, что болтается возле стаи.

— «Стая» — это термин для обозначения группы птиц. Правильным термином применительно к скоту является «стадо»…

— Так ты работаешь или читаешь мне лекцию?

— Приказанная операция уже завершена.

Их беседу прервала внезапная перестрелка, за которой последовал взрыв. Экран заполнило поднятое взрывом облако пыли, затем он и вовсе погас.

— Вряд ли ты сможешь мне объяснить, что произошло, — съязвил Генри.

— Я буду счастлив это сделать, — ответил корабль, проигнорировав его иронию. — Грузовик был сначала обстрелян, а потом подорвался на мине. Я переключаюсь на летающего сверху «клопа».

То, что открылось взору Генри, было кромешным адом. Шериф со своей командой, укрывшись за корпусом перевернутого грузовика, азартно палили по группе каких- то людей. Скорее всего пастухов, которые только что гнали стадо скота. Теперь их тракоциклы валялись на земле, а сами наездники, спрятавшись за неровностями грунта, вели яростный огонь. Трещали выстрелы, скот с ревом метался по дороге, хаос нарастал. Генри- робот, как сломанная кукла, валялся в пыли.

Стрельба ненадолго умолкла — вероятно, противники перезаряжали оружие, — и из- за перевернутого грузовика показался белый флаг. Его все- таки пару раз продырявили, прежде чем стрельба окончательно прекратилась. Один из противников крикнул:

— Эй, вы, бросайте оружие! Вас, ворюг проклятых, все равно повесят еще до заката.

— Какие воры? — отозвался раздраженный голос. — Здесь шериф. Ваш шериф, выбранный в этом месяце. Почему вы нас обстреляли и взорвали наш грузовик?

— А зачем вы пытаетесь украсть наших коров?

— Да не нужны нам ваши коровы. Мы везли пленника. Инопланетянина.

Нападавшие вполголоса посовещались, потом тот же голос крикнул:

— Покажите его.

Генри увидел, как его двойника приподняли над бронированной стенкой грузовика. Он невольно сжался, ожидая града пуль. Но выстрелов не последовало.

— Ладно, значит, ты и есть шериф. Можешь ехать дальше. Только не пытайся снова красть коров, усек?

— Да как мы сможем уехать? Вы же перевернули грузовик.

После продолжительных переговоров обе группы, не снимая рук с рукояток пистолетов, наконец сблизились и осмотрели грузовик. Повреждений оказалось немного, очевидно, грузовик и был рассчитан на подобное обращение. К кузову привязали веревки, и при помощи тракоциклов поставили его на гусеницы. Спутники шерифа забрались в кузов, и обе группы расстались, обменявшись на прощание выразительными взглядами.

— Да, гостеприимными ребятами их не назовешь, — сказал Генри, когда поездка продолжилась.

Впереди показались загоны, и грузовику теперь пришлось петлять, огибая многочисленные стада, пасущиеся тут и там. Дорога наконец уперлась в большое здание без окон. Грузовик резко затормозил, пробороздив землю, и когда рассеялось неизменное облако пыли, стало ясно видно группу людей, собравшихся возле запертой двери.

Генри еще не встречал такого количества запоров. Вдоль края двери было приколочено не менее дюжины петель, каждая из которых была снабжена замком своеобразной формы и размера.

«Для чего же им столько замков?» Ответ на этот вопрос Генри получил через минуту, когда каждый из мужчин (и вновь прибывшие, и ожидавшие ранее) стал подходить к двери со своим ключом.

Каждый отпирал лишь один из замков.

— Не очень-то они доверяют друг другу, — ухмыльнулся Генри. — Это же надо, собрать кучу народу, чтобы открыть одну дверь! Что у них там за секреты по ту сторону порога?

— Судя по расположению этого здания, совершенно очевидно, что оно содержит…

— Хватит! Оставь мне хоть немножко тайны. Ты слишком хладнокровен и рассудителен, компьютер. Неужели ты никогда не желал испытать радость предчувствия, страх, сомнение, любопытство?..

— Благодарю, я прекрасно обхожусь и без них. Машину вполне удовлетворяют информация и логические операции.

— Возможно, возможно… Ага, наши приятели зашевелились. Дверь открылась, и они затаскивают туда мое псевдо-я. Переключись на «клопа» внутри, и мы все-таки узнаем их тайны.

Камера, должно быть, крепилась к шляпе одного из мужчин, потому что картинка подрагивала на каждом его шагу.

— Бойня, — заключил Генри. — Вне всякого сомнения.

Это была не просто бойня. Это было предприятие, оборудованное феноменальной техникой. Коров, валивших из большого загона, легкие щелчки электрического бича гнали в нужном направлении, разделяя поток на рукава — несколько разных проходов. Воздух в них был сущим нектаром — туман, напоенный расслабляющими и гипнотическими препаратами. Отсюда счастливые животные невозмутимо шли навстречу своему концу. Мгновенно и безболезненно превратившись из животного в говядину, они перемещались на некий конвейер, где туши быстро «разбирались на составные части» и загружались в холодильники. Все операции проделывались быстро, стерильно, безошибочно и полностью автоматически. За стеклянными стенами изолированных секций не наблюдалось ни единого человека.

И все-таки люди где-то были: существовал же какой-то контрольный центр, где стояли управляющие компьютеры, где собиралась информация…

Предположение Генри вскоре подтвердилось. Шериф отодвинул массивную задвижку на металлической двери, и люди внесли Генри-робота в ка- кое-то помещение, оставили там и быстро вышли, лязгнув замком.

Переключив камеру, Генри наблюдал за своим двойником.

Робот открыл глаза и сел. Его взгляд сначала опустился на металлический браслет, закрепленный на лодыжке, потом поднялся по идущей от него цепи к массивному кольцу, ввинченному в стену. Со всех сторон его окружали блоки компьютера и шкафы электронной памяти. Вдруг в одной из дверей показался человек. Он вошел, протирая на ходу заспанные глаза. Увидев гостя, мужчина остолбенел.

— Наконец-то! Один из вас попался! — воскликнул он и бросился на робота.

Его пальцы сомкнулись на шее псевдо-Генри:

— Освободи меня, не то я тебя убью!

Камера взяла незнакомца крупным планом: лицо искажено гневом, черная борода всклочена, лысина покрыта испариной. Генри просигналил компьютеру, решив снова вещать устами робота.

— Полагаю, передо мной командор Сергеев?

— У тебя крепкая шея, — процедил Сергеев, сжимая пальцы еще сильнее.

— Очень рад встретить вас, хотя предпочел бы, чтобы вы пожали мне руку вместо шеи. Если вы опустите глаза вниз, на мою цепь, то увидите, что я такой же пленник, как и вы. Придушив меня, вы ничего не добьетесь.

Сергеев разжал руки и отступил. От его лодыжки тоже тянулась цепь, исчезавшая в комнате, из которой он вышел.

— Кто вы, и что делаете здесь? — спросил Сергеев.

Мое имя Генри Венн, а друзья зовут меня просто Хенк. Я бедный бродячий торговец подержанными роботами. Меня коварно похитили мерзавцы, которые населяют эту планету.

— Я почти готов вам поверить, потому что и сам был похищен. Но вот шея у вас какая-то странная…

По экрану вновь пополз текст, который передавал компьютер:

— Помещения проверены, обнаружен только один микрофон… Сейчас он работает на вход. Я собираюсь передавать через него псевдоинформацию из банка данных.

— Прекрасно, — сказал Генри. — Теперь можно ненадолго отбросить маскировку. Помогите мне встать.

Командор Сергеев насторожился.

— Вам нечего бояться, — успокоил его Генри через робота. — Вы командор Сергеев из Галактической Переписи. Первый рапорт о вашем исчезновении поступил восемь стандартных месяцев назад. Меня послали на поиски.

— Что ж, вы меня нашли, но, кроме этого, вам похвастаться нечем.

— Моя внешность вводит вас в заблуждение? Вот мое удостоверение.

Робот открыл рот, извлек из него пластиковую карточку и протянул командору.

— Ловкий фокус, — сказал тот. — Даже не мокрая.

— А она и не должна быть мокрой. Сейчас вы видите перед собой не меня, а мою копию. Сам я в космопорту. Если вы будете так любезны и рассмотрите удостоверение…

— Р.О.Б.О.Т.! И что же это должно означать? Это большеротый болван-робот сует мне карточку, где написано, что он — робот!

— Будьте добры, прочтите то, что написано пониже мелкими буквами, — терпеливо попросил Генри.

Сергеев медленно прочитал:

— «Роботизированный Отдельный Батальон — Омега Три. Генри Венн, старший офицер». — Командор подозрительно огляделся. — И где же этот батальон? Что еще за шутки?

— Никаких шуток. Полагаю, как старший офицер Галактической Переписи, вы имели доступ к секретным документам?

— Даже если бы и имел, вам бы об этом не сказал.

— В том нет нужды. Вам следует знать, что Патруль просто не в состоянии полностью контролировать соблюдение законности в переделах сферы его влияния. Большинство населенных людьми планет относительно хорошо справляются с этими проблемами самостоятельно. Но не все. Патрулю часто не хватает кораблей, чтобы откликнуться на все призывы о помощи. К тому же отнюдь не каждую проблему можно решить путем вооруженного вмешательства. Именно поэтому было создано несколько специальных подразделений.

— Для начала вытащите меня отсюда.

— Скоро, командор, скоро, — успокоил Генри. — Но давайте для начала кое-что проясним. Например, как вы стали пленником, и что вы здесь делаете? Вытащить вас отсюда нетрудно, но ситуация на планете от этого не изменится.

— И пусть не меняется! — Сергеев зашагал из угла в угол, волоча за собой громыхающую цепь. — Эта планета — деревенская глухомань и пусть таковой и остается. Жителям Форбраджена на нее наплевать, хотя в принципе эта планета принадлежит им. Когда-то они основали на ней свою колонию. Сами- то они живут на четвертой планете этого солнца, следующей, если считать от центра системы.

— Знаю. Я побывал там, разыскивая вас. Они мне и сказали, что вы отправились на Слагтер, кстати, вопреки их предупреждениям.

— Мне следовало бы прислушаться к тому совету. Но тогда я еще воспринимал всерьез Присягу Переписи. Так вот, вырвавшись из-под влияния высокоразвитой цивилизации Форбраджена, прибывшие сюда поселенцы с облегчением предались новому образу жизни. Они почти полностью отрезали себя от родительского мира и создали, как я убедился, самое гнусное из всех обществ, что мне довелось увидеть за шестьдесят семь лет службы в Переписи.

— Расскажите мне о нем, пожалуйста.

— А что вы уже знаете? — все еще подозрительно спросил Сергеев.

— Лишь общеизвестные факты. Слагтер играет важную роль в экономике Форбраджена. Эта планета идеальна для мясного скотоводства, и, очевидно, здесь ничем другим не занимаются. Мясо замораживают, помещают в грузовые капсулы, затем ракетными буксирами выводят на орбиту. Говядина совершает межпланетное путешествие за шесть-десять месяцев, в зависимости от относительного расположения планет.

— Вы знаете об их соглашении?

— Да. Слагтерианцы загружают мясо в капсулы, и их ответственность за него на этом кончается. Корабли с Форбраджена доставляют все нужные им потребительские товары, забирают заполненные капсулы и оставляют пустые но никогда не садятся на планету. Они снабжают Слагтер всем необходимым, но больше не имеют с ним никаких контактов. В целом отношения выглядят взаимовыгодными — пока вы не приглядитесь к планете поближе.

— Уж чья бы корова мычала, ха! Только я, Сергеев, знаю всю правду об этой планете, и этого достаточно, чтобы кровь превратилась в лед. Было время, когда и я, подобно вам, ни о чем не подозревал, и со смехом слушал рассказы о Слагтере…

5

— Отношения у нас, можно сказать… особенные, — произнес чиновник, нервно барабаня пальцами по крышке стола.

— Ах, вот как? — отозвался командор Сергеев, стараясь не выдать скуки. За спиной его собеседника было большое окно, открывающее вид на главный космопорт Форбраджена. В поле зрения Сергеева был его корабль, стройный и сверкающий. Обоим не терпелось взлететь. Перепись на самом Форбраджене оказалась детской игрой. Планета цивилизованная, с высоким уровнем централизации: сведения о каждом жителе занесены в компьютер. Так что через микросекунду после нажатия клавиши, Сергеев получил распечатку списков. Работа на следующей планете, Слагтере, обещала быть более интересной… Очнувшись от раздумий, Сергеев понял, что чиновник все еще продолжает говорить, и усилием воли заставил себя дослушать.

— …почти все наше мясо, самый большой источник белка для населения. Лишь позднее мы поняли, что у жителей Слагтера развились некоторые… как бы их получше назвать… обычаи — и мы ничего не можем с этим поделать. Чужаков там терпеть не могут, поэтому наши никогда не ступают на их планету. Так что вы не сможете рассчитывать на нашу помощь, если с вами что-нибудь случится…

— Мы, переписчики, привыкли к трудностям, и в помощи не нуждаемся, — выпалил Сергеев, вскакивая на ноги и расправляя плечи. — Если это все, то я отправляюсь на задание.

— Э-э-э, да, тут вы, конечно, правы. В таком случае удачи вам, командор. — Чиновник протянул руку и слегка пожал ладонь Сергеева. Командор ответил на рукопожатие так, что у собеседника хрустнули суставы, четко развернулся и вышел.

Компьютер произвел посадку с той же легкостью, что и взлет. Они сели в пропыленном и пустынном космопорту. Командор вызвал контрольную башню, но ответа не получил. Нахмурившись, он перепробовал все частоты, даже аварийную. Ответа не последовало.

— Какое хамство, — прорычал он. — Службу Переписи еще никто не осмеливался игнорировать. — Он отполировал рукавом козырек фуражки, затем надел ее — точно под тем углом, который требовался по уставу. Удостоверение лежало во внутреннем кармане, церемониальный пистолет занимал место у пояса. Он был готов.

…Но только не к тому, что произошло. Не к тому, что двое людей, возникших из накатившего облака пыли, откроют по нему стрельбу…

Однако даже сбитый с толку и захваченный врасплох командор оказался куда лучшим снайпером. Пули противников шлепались в грязь возле него и рикошетили от лесенки, почти не причиняя ему вреда.

Первым выстрелом Сергеев раздробил бронированное стекло их машины. Вторым выбил автомат из рук одного из нападавших. Третьим разнес дверцу и поранил осколками второго стрелка. Четвертым превратил двигатель в кучу металлолома.

Нападавшие бежали прочь. Он поторопил их, взорвав несколько пуль под самыми пятками. Тогда они перешли на резвую рысь и скрылись из виду.

— Официальный протест вам обеспечен, — пригрозил Сергеев, отряхиваясь. — Галактическая Перепись подобных выходок не спускает.

Он осмотрел гусеничную машину и пожалел, что столь основательно вывел ее из строя. До зданий на противоположном конце поля предстоял долгий путь по жаре. Пока он обдумывал свое следующее действие, в отдалении показалось новое облако пыли, и он из предосторожности укрылся за обломками грузовика, опасаясь очередного подвоха.

Четырехколесная машина приблизилась к нему с гораздо меньшей скоростью и остановилась вне пределов досягаемости его выстрелов.

— Я один! — крикнул ему водитель. — И я не вооружен. — Он помахал руками в воздухе в подтверждение своих слов.

— Поезжай медленно вперед, — отозвался командор, держа водителя на прицеле.

Человек действительно оказался один. Он вылез, дрожа от страха, с поднятыми вверх руками.

— Я шериф, — сказал он. — Хочу с вами переговорить.

— Уж лучше говорить, чем стрелять, — заметил командор, выходя из укрытия, но все же не выпуская пистолета.

— Я очень сожалею о том, что случилось. Ребята немного перенервничали. Увидели незнакомца, и все такое. Но я шериф, и хочу, как бы это сказать, официально вас поприветствовать.

— Я командор Сергеев из Галактической Переписи. Прибыл поработать на вашей планете.

— Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь этим занимался…

— Если мы приедем в ваш офис, который, я надеюсь, снабжен кондиционером, то я буду рад вам все объяснить, — ровно ответил командор, стараясь не выдавать своей неприязни. Тупость некоторых обитателей окраинных планет была просто невероятной.

— Что ж, эта идея мне по душе. Если вы сядете в машину, я отвезу вас незамедлительно.

Поездка оказалась короткой. Машина, очевидно, имела только одну скорость — полный вперед, и вскоре они резко затормозили перед рядом обветшавших строений. Шериф, миновав замусоренный холл, вошел в офис. Командор последовал за ним.

Едва он достиг двери, кто-то сильным движением обхватил его руки и прижал их к бокам.

Взревев от ярости, командор ударом ноги освободился от нападавшего. Тогда, уже не скрываясь, без всяких хитростей, на него набросились остальные люди шерифа — повалили на пол, обезоружили, а самого командора быстро и ловко связали.

— Что все это значит? — закричал он. — Вы хоть соображаете, что делаете…

— Еще как соображаем, — отрезал шериф, злобно сверкнув глазами. — Наш управляющий на заводе помер, а машины не могут вечно присматривать сами за собой. Так что мы нашли для тебя неплохую работенку.

— Вот и вся моя история, — завершил Сергеев и снова зашагал из угла в угол, волоча тяжелую цепь. — С тех пор я тут и торчу. Жертва этих кретинов — аборигенов. Пашу на них, словно раб. Здешний народ потрясающе эгоистичен, бессовестно лжив и фантастически ленив. Всю свою жизнь они только и делают, что пасут животных и воюют друг с другом. Форбрадженцы построили им эту полностью автоматизированную и саморемонтирующуюся упаковочную фабрику, но местные настолько ленивы, что даже не желают за ней присматривать. Для этого они и похитили меня.

— Разве вы не отказывались?

— Конечно же, отказывался! — возмутился Сергеев. — Тогда они переставали приносить мне еду. Теперь я с ними сотрудничаю, так это называется. Работа для идиота — сиди себе да наблюдай за стрелками. Ведь машины все делают сами, абсолютно все. Умоляю, освободите меня, мне не терпится навсегда покинуть эту дыру.

— Скоро, уже скоро, — ответил Генри, и компьютер, уловив ласковые интонации в его голосе, растянул губы робота в улыбку. — Здесь вы в полной безопасности, и как только я закончу расследование, вы выйдете на свободу…

— Сейчас! Немедленно! — загрохотал Сергеев.

— Вы должны понять, что я несу ответственность не только за вас, но и за местных жителей…

— К кораблю приближаются три экипажа, — объявил компьютер.

— Замуруй туннель, ведущий к прилавку, погрузи прилавок обратно на корабль и запри люк. Охладителем для воды и прочей утварью можно пожертвовать.

— Будет сделано.

Генри покинул зарытый корабль и в задумчивости зашагал к своему. Туннель, который еще недавно заканчивался под прилавком, был уже засыпан, и когда он проходил мимо, робот-сварщик уже приваривал на бывший вход металлическую пластину. Одноместный лифт доставил Генри на корабль. Войдя в помещение центрального поста, он уселся в кресло. В иллюминатор было видно, как на краю пыльной равнины садится солнце.

— Я голоден, — сказал Генри. — Сваргань-ка мне бифштекс из слагтерианской говядины, которой мы запаслись на Форбраджене. Должно быть, она здорово успела постареть, проделав путешествие в столько миллионов миль.

Обед был подан, когда солнце скользнуло за горизонт, продемонстрировав напоследок красочный набор пурпурных, красно-золотых и зеленых оттенков. Генри от души наелся, что еще более расположило его к глубокий размышлениям.

— Хотя наш друг Сергеев провел на планете больше года, его наблюдения скорее всего неверны. Здесь все гораздо сложнее, чем он полагает. В этом обществе происходят загадочные вещи. Подумай сам. Почему дети постоянно и столь успешно избегают взрослых? Не все дети, а только мальчики. Кстати, ни девочек, ни женщин я здесь не видел. Почему? И к чему все эти личные замки на дверях бойни?

— У меня записано слишком мало материала, чтобы ответить на любой из этих вопросов.

— В таком случае мы раздобудем побольше фактов. Для начала заглянем в один из местных домов. Полагаю, ты записывал всю информацию, что передавал купленный Сайласом Эндерби робот-телохранитель?

— Да.

— Тогда покажи мне дом его хозяина, снаружи и изнутри.

На экране показалась, приближаясь, глухая стена здания. Впрочем, не совсем глухая, вся она была испещрена узкими отверстиями, похожими на бойницы. Скорее всего они бойницами и были. Робот проследовал за своим хозяином за угол, где обнаружилась обитая сталью и усеянная заклепками дверь. Сайлас склонился к ней.

— Звук, — приказал Генри.

— Ручей течет, — произнес Сайлас.

— Трава растет, — ответил голос из отверстия, и дверь медленно открылась.

— Пароль и отзыв, — догадался Генри. — Больше смахивает на форт, чем на дом.

Он оказался прав. Рядом с дверью стояли козлы с автоматическим оружием, набитые патронами магазины и даже гранатомет. Пройдя вместе с роботом по дому, Генри увидел пульт управления со сложной системой сигнализации и обнаружения, запасы еды, воды и сжатого кислорода на случай, если дом придется герметизировать при газовой атаке, а также портативный аварийный электрогенератор. Еще более интересным оказался вид женщины и двух маленьких девочек, которых он успел заметить через приоткрытую дверь, тут же захлопнувшуюся. Казалось, они стараются держаться подальше от главной части дома, а сам хозяин не заходит на их половину.

— Очень странно, — пробормотал Генри. — Настало время действовать самому. Сможешь, не подняв тревоги, провести меня внутрь этого карманного форта?

— Легко. Робот запросто справится с системой сигнализации.

— Тогда двинулись. Выкатывай уницикл и позаботься о воздушном прикрытии.

— Желаете боевого робота в помощь?

— Нет. Эти чудища столь же тихи, как и падающая посадочная опора. Будем полагаться на мою быстроту и на твои разведывательные способности. — Он встал, нахлобучил на голову шляпу и вышел.

В пустотелой посадочной опоре находился потайной выход, менее заметный, чем открытый люк. Уницикл уже поджидал его. Это был одноколесный, вернее, одношарный механизм, удерживающий вертикальное положение за счет встроенного гироскопа. Сфера, при помощи которой он катился, была мягкой, упругой, и при движении производила лишь легкий шорох. Впереди и позади летела незаметная охрана из крошечных роботов, снабженных телекамерами.

— Какие новости из города? — спросил Генри.

— На данный момент шесть «клопов» уничтожено во время случайных происшествий, но ни один из них не обнаружен. Сорок три различных индивидуума находятся под постоянным наблюдением. Впереди большая канава, рекомендую вам держаться немного правее.

— Что сейчас делает шериф?

— Ест ужин в обществе женщины, к которой обращается «жена». Ужин у них проходит как-то странно.

— Экзотические застольные обычаи? Если они чересчур неприятны, можешь не пересказывать.

— Я имею в виду не это, а последовательность, в какой подается еда. Все миски накрыты крышками. Шериф сначала накладывает блюдо жене, и ждет, пока она съест. Сам к пище не притрагивается. Попробовав из каждой тарелки по очереди, она передает их мужу, и тот все доедает.

— В этом нет ничего странного. Поройся в своей картотеке и отыщи так называемых дегустаторов на Старой Земле.

— Я понял, что вы имеете в виду, — ответил компьютер после очень короткой паузы. — Он боится быть отравленным,поэтому ест только ту еду, которую до него уже попробовал кто-то другой и в результате не ощутил неприятных симптомов.

Пожалуйста, притормозите и приготовьтесь повернуть налево. Я проведу вас по самым спокойным улицам к месту, которое вы ищете…

Но на Слагтере, видимо, тихих улиц не существовало…

— В укрытие! — предупредил, спикировав, летающий робот. — Приближаются машины. Стрельба!

7

Генри нырнул в темноту. В ту же секунду затрещали выстрелы. Низко пригнувшись, Генри смотрел на две приближающиеся полугусеничные машины. Рычали двигатели, метались лучи фар. Водители явно управляли одной рукой и стреляли другой, что не сказывалось благоприятно ни на вождении, ни на точности стрельбы. Пули шлепались в грязь и с визгом отлетали от стен. Машины пронеслись мимо и скрылись за углом. Грохот и рев замерли в отдалении.

Робот подлетел поближе:

— Если хотите, я провожу вас на корабль.

— Не сейчас. Пока что у нас дело поважнее. Я собираюсь взять интервью у слагтерианина в его доме и получить ответы на некоторые вопросы. Включи-ка свой фонарик и покажи мне дорогу.

— Следующий дом справа, — прошептал ему в ухо компьютер.

— Я его узнал. Так каков план действий?

— Робот отсоединил систему сигнализации и вставил радиоуправляемое реле в цепь открывания двери. Когда вы подойтете к ней, я ее отворю.

— Приглядывай за великом, — велел Генри. — Понятия не имею, сколько я там пробуду.

Он подошел к двери, которая тихо открылась, едва он приблизился. Генри быстро шагнул вперед, потому что массивная металлическая дверь норовила тут же захлопнуться. Он очутился в унылом узком коридорчике, чуть пошире его плеч, освещенном тусклой лампочкой под металлической сеткой. Козлы с оружием и боеприпасами ему пришлось обойти, протиснувшись боком. Не дом, а настоящая крепость. Но почему? У Генри было ощущение, что ответ на этот вопрос — ключ ко всем тайнам странной планеты.

Робот-телохранитель проскользнул в дверь прихожей и тихо прикрыл ее за собой.

— Докладывай, — сказал Генри.

— Сайлас Эндерби заканчивает ужин. Миссис Эндерби обслуживает его, юные Эндерби смотрят по видео космическую оперу.

— Прекрасно. Отведи меня к своему хозяину.

Робот кивнул, открыл дверь и шагнул в сторону,

пропуская Генри вперед. Генри вошел в комнату, приподнял шляпу, широко улыбнулся и поприветствовал всех в самой дружеской манере:

— Сэр и мадам, добрый вечер вам обоим, приятного аппетита.

Миссис Эндерби пронзительно завизжала, уронила миску и с рыданиями выскочила из комнаты, закрыв лицо фартуком. Ее муж проявил не больше восторга. Вытаращив глаза, он застыл на стуле. Десертная ложка замерла на полпути к его рту. Едва Генри двинулся вперед, хозяин стряхнул оцепенение и выхватил из кобуры револьвер. Но ему не повезло — курок зацепился за скатерть, и, пытаясь его высвободить, он стянул ее со стола. Обрушившись, загрохотали тарелки. Генри, сочувственно покачав головой, вынул оружие из ослабевшей руки хозяина.

— Как… — выдохнул Сайлас, — как… ты попал сюда?..

— Просто, — ответил Генри и быстро выдумал правдоподобную ложь. — Я постучал в дверь, а твой надежный робот-телохранитель меня впустил.

— Предатель! — процедил Сайлас сквозь стиснутые зубы. Он тут же выхватил другой пистолет, поменьше, и два раза выстрелил в робота. Пули рикошетом отлетели и впились в стену.

— Никто, — пробормотал Сайлас. — Никто в этом доме! Никто… — Он сидел, вылупив остекленевшие глаза.

— Не сомневаюсь, — согласился Генри, роясь в карманах — куртки. — Однако я вырос среди более приветливых людей, и по моим наблюдениям, степень вашего гостеприимства оставляет желать много лучшего. Но я не жалуюсь, заметьте. Живи сам, и давай жить другим — вот мой девиз. — Он наконец отыскал в кармане книжку торгового агента и положил ее на стол перед хозяином. — Если вы поставите свою подпись здесь, на квитанции о продаже, мистер Эндерби, я больше не стану вас беспокоить. Без подписи продажа не является законной, а ведь мы оба желаем заключить сделку по всем правилам, не так ли?

Все еще пребывая в состоянии шока, Сайлас нацарапал свою подпись и обессиленно обмяк в кресле.

— Убей меня, — хрипло прошептал он. — Я знаю, ты пришел меня убить. Сделай это быстро, чтобы я не мучился от боли.

— Ничего подобного, мой старый клиент Сайлас, — отозвался Генри и похлопал дрожащего мужчину по плечу. Сайлас застонал и едва не потерял сознание. — У меня другой стиль работы. Я ищу клиентов, а не трупы. Если вы мертвы, сэр, то не представляете для меня никакого интереса.

— Меня хотят убить, — простонал Сайлас, шныряя глазами повсюду, но старательно избегая взглядов на собственную руку, которая медленно ползла в сторону миски для фруктов, наполненной ручными гранатами.

— Конечно. И столь же сильно хотят убить меня или любого другого. Но мне очень хочется узнать, Что вызывает эти всеобщие подозрения и ненависть? Должна же быть для них причина.

— Умри, убийца! — выкрикнул Сайлас и рванулся к гранатам. Едва он схватил одну их них, Генри шевельнул пальцем, подав сигнал роботу.

— Очень опасно, хозяин, — сказал робот, вынимая гранату из стиснутых пальцев Сайласа. Он положил ее к остальным и отодвинул миску подальше. — Я защищаю вашу жизнь, сэр. Если эта граната взорвется в такой маленькой комнате, вы наверняка пострадаете.

Сайлас, весь дрожа, отпрянул от робота и принялся отчаянно грызть ногти. Генри притворился, будто не заметил всего инцидента.

— Мне непонятно, почему каждый из вас защищается от всех остальных. Что произошло вначале? Кого вы боитесь?

— Диких. Они хотят нас прикончить. Дикие там. Поджидают.

— Дикие? — переспросил Генри, навострив уши и впитывая неожиданную информацию. — А кто они такие?

— Да они там, на холмах. Прячутся, воруют скот, убивают всех, кого смогут. Дикие и есть. — Сайлас мотнул головой, подтверждая серьезность высказанной мысли. Генри приободрился.

— Гм, Дикие. Звучит как-то зловеще. Впрочем, так и должно быть, раз от них все неприятности. Ладно, мне пора идти, Сайлас. Благодарю за гостеприимство. Провожать не надо, я знаю дорогу.

Но Сайлас уже вскочил на ноги, обрадованный тем, что его непрошеный гость действительно уходит. Провожая Генри, он бросил ему на прощание:

— Мотай отсюда, и назад не возвращайся!

— Мне тоже было приятно с тобой повидаться, — ответил Генри, быстро выскакивая наружу, чтобы не прищемило.

8

Минута, — и он уже мчался на своем уницикле навстречу ночи. Направление — на холмы. Надо бы поискать тех Диких, про которых говорил Сайлас.

Похожий на паучка робот опустился и положил лапку ему на плечо, потом придвинулся поближе и забубнил прямо в ухо:

— Ночью мало что можно сделать. Я предложил бы вернуться на корабль, а утром…

— Замолчи, раскудахтавшаяся нянька, посланная тупоумным компьютером. Раз я сказал — к холмам, значит, к холмам. Дай мне спальный мешок или еще что-нибудь, я прекрасно посплю на свежем воздухе под этими чужими звездами. А пока я буду спать, можешь отправить несколько «летающих глаз» попорхать по округе и произвести инфракрасную разведку. Отыщи для меня парочку тех самых Диких, и я взгляну на них утром. Дошло?

Ответ последовал после секундной паузы, означавшей то ли компьютерное согласие, то ли роботизированное упрямство:

— Все будет, как вы сказали.

Генри выбрал для ночлега травянистую чашеобразную поляну у подножия каменной стены, со всех остальных сторон окруженную оврагами.

— Это место неприступно, — одобрил его выбор маленький робот, — к тому же оно укромно и незаметно со стороны. Надеюсь, здесь вам будет удобно.

— Я тоже, — произнес Генри, зевая, — потому что у меня неожиданно появилось сильное желание поспать.

Стоило ему ступить на поляну, загорелись фонарики, и в их рассеянном свете Генри увидел пирамидальную палатку, увешанную разноцветными флажками. Внутри нее сияли лампочки, высекая золотистые блики из бронзовой раскладной кровати. Хрустящие простыни манили. Под навесом возле палатки стояли столик и легкий стул. «Летающий глаз» немедленно зажег свечи. Они соблазнительно осветили мисочку с икрой, тонкие ломтики поджаренного хлеба, мелко нарезанную сырую луковицу и сваренное вкрутую яйцо. Робот-паучок спрыгнул с плеча Генри и заторопился к ведерку со льдом, готовясь откупорить бутылку охлажденного шампанского.

— Легкая закуска перед отдыхом, — отрекомендовал он, погружая в пробку стальные коготки. — Весьма полезно. — Раздался хлопок, пробка вылетела, вино зашипело.

Спал Генри так крепко, что поутру роботу-умывалыцику пришлось удвоить громкость записи духового оркестра.

— Прочь, — пробормотал Генри, привычно и ловко отмахиваясь от него руками. — Какой болван додумался в такой час лупить палкой по горшкам. — Музыка услужливо сменилась на другую: зазвучал струнный квартет. Генри поставил ноги на землю, и, вздрогнув от холодного прикосновения, пробормотал:

— Докладывай.

Робот-умывалыцик снял с груди таз, поставил на землю и наполнил теплой водой, открутив вентиль на одном из пальцев. — Ночью я обнаружил многочисленные источники тепла. Диких животных я исключил из этого числа. Они не подходят под описание тех Диких, которых вы ищете. Это всего лишь безобидные пугливые травоядные, которые бегством спасаются от опасности. Однако, в непосредственной близости от вас обитают по меньшей мере пять людей, явно аборигенов, вооруженных грубым оружием. Они-то, наверное, и есть Дикие.

— Гуманоидные туземцы этой планеты? — спросил Генри, смачивая лицо и принимая в ладони порцию жидкого мыла из мизинца робота.

— Весьма маловероятно. Фотометрическое сравнение указывает на их принадлежность к людям, с точностью до седьмого десятичного знака. Мы можем с уверенностью принять гипотезу, что это действительно люди, но только пришедшие по неизвестной причине или причинам к такому грубому образу жизни.

В руки Генри скользнула дымящаяся чашка черного кофе. Он с удовольствием отхлебнул из нее и подошел к краю обрыва, чтобы насладиться зрелищем верхушек холмов. За его спиной носились роботы, усердно упаковывая оборудование в ящики и загружая ими грузовую платформу.

— Я готов, — сказал Генри, нажимая на чашке кнопку «использовано» и сбрасывая ее с обрыва. Не успев пролететь и трех метров, она превратилась в облачко мелкой пыли.

— Прибыли, — доложил робот, когда они приблизились к поросшему травой склону. — Осталось лишь перебраться через хребет. Я рекомендую двигаться как можно тише.

— А я рекомендую заткнуться. Твое дело — показывать дорогу, а заботиться об осторожности предоставь мне.

Дальше они пошли молча, взобрались по склону, утопая по колено в высокой траве и раздвигая ветки деревьев. Робот молча подвел его к нависающему скальному выступу и указал вниз. Впечатляющее зрелище открылось Генри.

Прямо на золе угасшего костра лежало то, что осталось от сильно обгоревшей и объеденной бычьей туши. Рядом с ней, наполовину в траве и наполовину в золе распростерся весьма неприглядный на вид представитель человеческой расы. Его одежда, если ее можно было так назвать, представляла собой коллекцию кое-как задубленных шкур, скрепленных ремнями из грубой кожи. Длинные, спутанные волосы смешались с еще боле длинной и кудлатой бородой. Шкуры съехали набок, обнажив огромный раздутый живот. Очевидно, его владелец совсем недавно обожрался полусырым мясом. Сейчас его явно беспокоил процесс пищеварения, потому что он стонал и перекатывался, не открывая глаз. Его рука, упавшая в золу, начала шарить вокруг и, наткнувшись на тушу, отодрала кусок, чтобы отправить его в зияющую пасть. Похоже, голодающий проглотил пищу, не просыпаясь.

— Он ухитрился слопать столько, что мне хватило бы на неделю, — ужаснулся Генри.

— Посмотрим, что это чудовище расскажет нам о себе. — Робот запрыгнул ему на плечо, и они вместе съехали по склону в лощину.

Дикий мгновенно проснулся и сел, что стоило ему немалых усилий. Его поросячьи, налитые кровью глазки впились в Генри.

— Очень рад познакомиться с вами, сэр. Приятно заметить, что вы хорошо пообедали. Позвольте представиться…

— Убью! Убью! — взревел Дикий и, схватив лежащий рядом каменный молоток, швырнул его в Генри единым, на удивление плавным движением. Точно в голову. Гость не успел ни уклониться, ни закрыться рукой.

Робот-паук, оттолкнувшись от плеча хозяина, метнулся наперерез орудию, и, отведя удар, рухнул вниз кучей металлических ножек.

— Уверяю вас, сэр, я не хотел причинить вам вреда…

— Убью! Убью! — снова зарычал Дикий, нашарил булыжник размером с кулак и швырнул его с прежней ловкостью. На этот раз Генри успел увернуться.

— Послушайте, мы же можем поговорить, как солидные люди…

— Убью! Убью! — завопил Дикий и бросился в новую атаку. Генри проскользнул между клешнеобразными руками и молниеносно стукнул его ребром ладони по шее. Потом сделал шаг в сторону, чтобы полюбоваться поверженным противником.

— Боюсь, приятель, у нас с тобой назревает проблема общения, — сказал он и наклонился, чтобы вытереть засаленную ладонь о траву. Возле его головы прожужжало какое-то насекомое. Он было отмахнулся от него, но услышал тоненький голосок:

— Докладываю. По ущелью сюда направляется еще одна особь. Не вооружена.

— И на том спасибо, — отозвался Генри, принимая боевую стойку.

Вскоре заслышались торопливые шаги, и показался другой Дикий. Он был так же грязен и одет столь же чудовищно, но на этом сходство кончалось. Существо было явно старше, о чем говорили седые волосы и борода. На шее болтался обрывок некогда цветного платка. На носу красовалось то, что когда-то называли очками: одной линзы не было, а вторая от обилия трещин утратила прозрачность. Завидев Генри, путник остановился и, наклонив голову набок, стал разглядывать его сквозь остатки очков.

— Ну, ну, ну, кто же это к нам пожаловал, — захихикал он.

— Вот это мне больше по душе, — ухмыльнулся Генри, расслабляясь и принимая обычную позу. — Встретиться с вами для меня просто удовольствие…

— Удовольствие, удовольствие… Не употребляйте этого слова всуе, — изрек старикан, присаживаясь на корточки возле туши. — Язык — инструмент точный. У каждого слова есть свой смысл, слова многое могут. Возьмите, к примеру, имена. Если я вам открою свое, вы получите надо мной власть. Да, получите, с именами такое можно натворить… — Продолжая разглагольствовать, он потихоньку отщипывал от туши куски и запихивал их в рот, поэтому вскоре его речь стала малоразборчивой.

— Охотно с вами соглашусь, поддакнул Генри — однако хочу поинтересоваться, что делает здесь образованный человек вроде вас. Почему вы живете в таких условиях?

— Каникулы, всего лишь каникулы. — Хрум, хрум, ням, ням. — Его зубы рвали мясо. — Не полагаете ли вы, что я обитатель этой захудалой планетки? О, нет, я с Форбраджена, человек науки, и наблюдаю здесь за местными формами жизни. Весьма любопытно. Скоро я напишу об этом статью. Знаете, все дело в радиации, в личной радиации. От злых мыслей проистекает злое излучение, радиация, которой мы можем присвоить значение п. Когда это п используется в уравнении с областью волнового излучения 1…

Он долго еще нес подобную чушь. Наконец Генри громко вздохнул.

— Съехал с катушек, бедняга. — Реплика адресовалась маленькому механическому орнитоптеру, что летал кругами над его головой.

— Если вы имеете в виду его индекс нормальности, то это так и есть, — ответил орниоптер. — Я сравнил его данные с известными параметрами и заключил, что на другой планете он с вероятностью в 97,89 процента был бы помещен в психиатрическую лечебницу.

— Можешь спокойно заменить эту цифру на 100 процентов. Какая трагедия, интеллигентный человек приехал сюда для исследований и не выдержал напряжения. Надо будет позаботиться, чтобы его отправили обратно на Форбраджен.

— Я это у себя отмечу.

— Давай собираться обратно, тут нам делать нечего. Эти Дикие и есть просто Дикие, одиночки и изгои. Они никак не могут быть ответственными за то, что происходит на планете…

Вдруг старик поднял голову и приложил ладонь к уху. Затем оторвал от туши большой кусок мяса и бросился прочь. Второй Дикий застонал, сел — потом вскочил на ноги и с руганью скрылся из виду.

— Дикари заслышали приближение тракоциклов, — объяснил корабельный компьютер. — Они движутся со стороны пастбища. Взбирайтесь на скалу!

Место для наблюдений оказалось удачным. Когда ревущие тракоциклы остановились, он смог за ними наблюдать, оставаясь невидимым.

— А вот и туша! — крикнул один из прибывших. — Он ее украл, зажарил и сожрал. Я же говорил, у нас постоянно пропадает скот.

— И куда он побежал?

— Эй, — крикнул кто-то снизу. — Ищейка взяла три следа. Два ведут в долину, а один прямо на эти скалы.

— Там кто-то прячется!

— Прикончим его!

Тракоциклы с ревом взмыли вверх по склону и обрушились на Генри.

Он так и не узнал, чем его ударили.

10

Генри застонал, приоткрыл глаза, и закрыл их вновь.

— Объясните мне, что произошло! — допытывался командор Сергеев. Вы же это знаете. Вернее, робот ваш все знает. Мы с ним мирно играли в шахматы. Вдруг этот болван вскакивает, причем намеренно смешивает фигуры — через четыре хода я поставил бы eмy мат — и выдирает из стены свою цепь. Знай я, что он способен на это, я бы уже давно заставил его меня освободить. Затем залезает на ящики с блоками памяти и прячется там. В это время дверь распахивается, и они вносят вас, уже в таком виде. Через секунду вы были прикованы к цепи. А теперь ваш паршивый робот полностью меня игнорирует — торчит себе за ящиками, да ковыряет дырочку в стене. Идиотизм!

Генри посмотрел на свою копию. Робот висел вверх ногами под самым потолком и пробивал стену стальным стержнем. Генри прикрыл глаза и несколько фальшиво застонал:

— Мне нужен доктор!

— Помощь уже в пути, — ответил робот и с этими словами проткнул стену насквозь.

В отверстие тут же впорхнул «летающий глаз». Его серебристое птицеподобное тело загудело, и на спине открылся лючок. Робот-двойник спрыгнул на пол, подбежал поближе и вынул оттуда миниатюрный пакетик.

— Аптечка — пояснил он. — Я обработаю ваши раны.

— Сначала болеутоляющее, несчастный суррогат компьютера, пришибленный коротким замыканием, — рявкнул Генри. — А потом объясне

Укол сделал свое дело немедленно. Хлопоча над царапинами и ушибами, робот оправдывался:

— Остановить тех людей было невозможно, поскольку в моем распоряжении находились лишь мелкие по размерам единицы оборудования. Но предотвратить убийство все же удалось: «клопы», засланные в их оружие, сделали его небоеспособным. Я так и предположил, что вас доставят сюда, едва вы потеряли сознание.

Генри пошевелился и сел. Ощущение, что он вот-вот развалится на части, оставило его.

— Уходим отсюда немедленно! — заявил Сергеев, и его пальцы задвигались, словно уже сжимали чье-то горло.

— Да, наверное, пора. Мы явно ничего не добьемся сидя на цепи возле пульта управления этой бойни. Но — терпение — я должен немного восстановить силы.

— У вас есть десять минут, не больше! — Сергеев зашагал из угла в угол, поглядывая на часы.

— Какая у вас приветливая душа, командор. Как, должно быть, вас любили подчиненные.

— Может, и любили, но мне не докладывали. Пока они мне подчинялись, я был удовлетворен.

— Вот уж кого бы вы не смогли сделать членами своего экипажа, так это слагтерианцев. Никогда в жизни мне не доводилось сталкиваться с таким количеством подозрительных и тупых людей.

— Да ненормальные они тут все. Психи. Все до единого! — рыкнул Сергеев.

Глаза Генри расширились:

— Что вы сказали?

— Вы же слышали — психи. А теперь пошли, время истекло.

Генри медленно поднялся.

— Действительно, если они все умственно больны, это многое проясняет. Наверное, я искал причины не там.

— Прошу вас, командор, без насилия, — предупредил Генри-робот, становясь между Генри и разгневанным Сергеевым, который уже приближался, вытянув вперед руки.

— Уходим, уходим, командор, — успокоил Генри, вновь переключая внимание на неотложные дела. — Полагаю, нас несложно будет извлечь из этого здания? — небрежно бросил он корабельному компьютеру.

— Простая задача, — ответил тот устами робота, который уже склонялся к приковывающей Генри цепи. — Джертльмены, будьте любезны следовать за мной.

Он легко перервал цепь возле лодыжки Генри, потом проделал туже операцию с кандалами Сергеева. Мужчины прошли в дверь, которую робот вышиб, даже не останавливаясь.

Снаружи их ждал тяжелый робот с энергетической пушкой вместо головы.

— Самое разумное — быстро покинуть это место, — информировал он. — Ваш побег запустил сигнальную систему, и у меня такое впечатление, что мужчины города сейчас находятся на пути сюда.

Получив эту стимулирующую информацию, люди и роботы ринулись сквозь темноту. Луна и звезды скрылись за облаками, а уличным фонарям жители Слагтера не доверяли. Добравшись наконец до края взлетного поля космодрома, беглецы увидели на его дальнем краю свой корабль. К их ужасу он был окружен кольцом грузовиков и полугусеничных машин. Прожектора и фары освещали местность ярко, как днем. Генри остановился, тяжело дыша, и ткнул пальцем в грудь ближайшего робота.

— Только не делай вид, что ты об этом не подозревал!

— Я намеренно не давал информацию, заботясь о вашем присутствии духа и посчитав, что новость о том, что корабль окружен, может вас огорчить и повлияет на эффективность, с которой вы совершите побег.

— Чихал я на твою эффективность! — заорал Сергеев и пнул робота в лодыжку, добившись лишь резкой боли в собственных пальцах.

— Как мы попадем на корабль? — поинтересовался Генри.

— Следуйте за мной. Закопанный корабль командора находится почти за пределами охраняемого круга, и я заканчиваю сейчас второй туннель, который выводят на поверхность в безопасной зоне.

— У нас нет другого выбора. Пойдемте, командор.

Прожектора светили беспощадно, так что последнюю сотню метров пришлось преодолеть ползком. Беглецы успели вымотаться, изваляться в грязи и насквозь пропотеть.

— Мы на месте, — сообщил Генри-робот. — Подождите, пожалуйста, несколько секунд, и туннель будет выведен на поверхность. А пока что лучше помолчать: детекторы обнаружили индивидуума, который вооружен и движется в нашем направлении.

— Можем ли мы его захватить, не поднимая тревоги? — спросил Генри.

— Это возможно, но прошу вас вести себя тихо и оставаться на месте.

Услышав тяжелые шаги, они вжались в грязь. Над ними выросла чья-то фигура. В одной руке незнакомец держал револьвер, а другой заслонял глаза, пытаясь что-нибудь разглядеть в темноте.

Генри-робот с ловкостью змеи выбросил вперед руки и схватил мужчину за лодыжки.

Тот не успел ни поднять револьвер, ни вскрикнуть.

Ударом в челюсть Генри уложил противника. Тот без сознания повалился на землю. Отблески света упали на его безжизненное лицо.

— Ба! Наш старый друг шериф! Приятная встреча.

Под характерный рокот и скрежет, поверхность Земли прорезало сверкающее лезвие бура. Секундой позже из свежей скважины показалось тело робота-бурильщика.

— Поскорее в туннель, — скомандовал Генри-робот. — Шерифа я потащу вслед за вами. Обязан предупредить: на сей раз туннель не укреплен, и, по моему предположению, минуты через три или четыре обрушится.

— Чтоб ты провалился вместе со своими дешевыми туннелями! — огрызнулся Генри и нырнул в отверстие. Сергеев тут же последовал за ним.

Когда его ноги скрылись, заполз и Генри-робот, волоча за собой бесчувственное тело шерифа. Замыкал цепочку робот-бурильщик. Боевой робот остался в одиночестве, охраняя вход.

11

Удовольствие оказалось ниже среднего. Генри полз в темноте на четвереньках, свод туннеля царапал ему спину. Воздуха не хватало. Генри ощущал, как давит на него толща земли. Казалось, силы вот-вот изменят ему.

Наконец туннель пошел вверх, выровнялся, и впереди забрезжил свет. Последним рывком Генри переполз в первый, укрепленный туннель. Стоявший наготове робот помог ему выбраться, затем извлек командора, словно пробку из бутылки. Генри-робот вылез самостоятельно. Он уже начал вытягивать шерифа, когда туннель обрушился. Робот с усердием принялся откидывать землю, успевшую завалить ноги слагтерианца.

— Я подумал, что вы, может быть, захотите выпить холодного пива, — сказал другой робот, появившись из примыкающего туннеля. Он держал поднос с двумя стаканами и двумя бутылками. — Как, по-вашему, командор не откажется?

Командор не отказался.

— Ваш корабль здесь, командор, — сказал ему Генри, когда оба пришли в себя. — Закопан, но в целости и сохранности. Не согласитесь ли вы пройти в мой, пока мы не освободили ваш?

Удачный побег и пиво заметно улучшили настроение командора.

— Буду счастлив к вам присоединиться.

— Мужчины направились к кораблю, чтобы умыться и переодеться.

Когда Сергеев вошел к Генри, тот сидел в кресле, задрав ноги я читал какой-то отпечатанный компьютером отчет.

— Что это у вас в руках? — поинтересовался командор.

— Полагаю, что это и есть ответ на загадку Слагтера. В крови шерифа обнаружено значительное количество ДМПЕ или тараксеина, как его иногда называют.

что, рехнулись? — по привычке нагрубил командор.

— Я-то нет, а вот шериф — да. Его признали бы психически больным на любой планете, но только не на этой. Знаете ли вы, что такое параноидальный синдром?

— Одно из психических заболеваний. Но причем здесь это?

— Потому что шериф страдает именно этим. Параноик живет в своем собственном мире, доверяя только себе. Часто больной бывает подвержен мании преследования. Он убежден, что весь мир против него. Он может казаться вполне нормальным во всех отношениях, кроме одного.

— Так вы хотите сказать, что…

— Вот именно. Каждый мужчина на этой планете — классический параноик. Когда-то считалось, что эта болезнь имеет чисто психические корни. Со временем выяснили, что переживания лишь дают толчок болезни, имеющей химическую основу. ДМПЕ — это антитело, которое вырабатывает любой организм. Все дело в пропорциях. Если они нарушены, антитело начинает поражать мозг.

— Так откуда же берется этот… ДМПЕ?

— Компьютер только завершает микроанализ, но ему уже удалось обнаружить микроорганизм, который скорее всего является всему причиной. Это одноклеточная, очень слабая бактерия. Но в этой слабости ее сила. Ее действие столь незаметно, что организм не мобилизует против нее свои защитные реакции. Бактерия процветает, исподволь набирая силу, в то время как тело слабеет. В результате вырабатывается большое количество ДМПЕ, которое и вызывает психическую болезнь.

— И сколько на это уходит времени?

— Должно быть, лет тринадцать-пятнадцать, потому что у детей не обнаружено подобных симптомов. Но я встретил пятнадцатилетнего мальчика, которому явно осталось уже немного.

— А как же девочки и женщины?

— Наверное, у них природный иммунитет. Это наиболее логичное объяснение, потому что на Слагтере микроорганизм распространен повсеместно.

— Тогда и мы заразились!

— Конечно же. Но вспомните, что требуется пятнадцать лет, чтобы эффект проявился. Думаю, с микроорганизмом можно будет справиться за пару месяцев, раз мы знаем, в каком направлении действовать. Сюда с Форбраджена прибудут команды медиков и все возьмут в свои руки.

Сергеев откусил изрядный кусок от сэндвича, который принес робот, и задумался.

— В ваших аргументах есть одно противоречие, — сказал он наконец. — Если уж болезнь настолько вездесуща, то она должна быть и в мясе. Так почему же она не попадает на Форбраджен?

— Да очень просто. Долгое воздействие очень низких температур убивает почти любой организм за несколько месяцев. Мясо отсюда отправляется замороженным и проводит в космосе долгие месяцы. Другого же контакта с поверхностью планеты нет.

— Что ж, убедительно, — согласился Сергеев, доел остатки сэндвича и послал робота за вторым. — В таком случае мой долг — остаться здесь. Люди больны, и их следует лечить. А когда выздоровеют, я пересчитаю их для Галактической Переписи. Вот тогда моя работа будет завершена.

— Нормальная жизнь на планете восстановится. Дети смогут отправиться в школы на Форбрад- жене и затем вернуться, чтобы построить разумное общество. — С минуту Генри молчал, видимо, воображая радужные картины грядущей цивилизации на Слагтере. Потом криво усмехнулся, уже явно по другому поводу.

— О чем это вы? — спросил Сергеев, отрываясь от сэндвича.

— Да дети. Дети всех веков и народов восстают против старшего поколения. Порой они даже считают своих родителей ненормальными за те идеи, что старики пытаются им внушить.

Но здесь, на Слагтере, дети оказались правы!

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ.

где в качестве посла опять-таки на планете параноиков выступает душевнобольной,

— Не перегрызся ли за это время, ожидаючи победы нового

-

-

-

- ентристов» более чем достаточно, а в общественном сознании все еще явственно ощущается незаполннность этой политической ниши.

- очень разные организации. Партия Травкиа заявляла себя в момент создания как консервати

-

-

-

-

- не в европейском, в в российском смысле? Вы считаете, что съезд народных депутатов монстрирует центристские настроения, однако существует мнение, что он просто-напросто консервативен, если не реакционен.

—

— Допустим, в коммунизм их не загнать, но что нас ждет, если они всем скопом ринутся в мафиозно-коррумпированные структуры?

—

— В том-то и дело, что там есть компенсаторные механизмы, а у нас нет. Значит, вопрос стоит: кто кого?

-

— Позвольте не согситься. Наше новая м не пото решает свои проблемы «внутри себя», она еще стреляет не улицах

-

— Не кажется ли вам, что, пока мы будем учиться маргинализировать нежелательные явления и процессы, сочиняя качественные законы и со скрипом создавая структуры гражданского общества, найдутся силы, которые просто-напросто развернут нас вспять? Как вы верно заметили, у этих сил сегодня есть для этого не только власть, но и финансовые рычаги.

— Допустим, поле для согласия в отношении реформ действительно есть. А как вы думаете, имеется ли такое же широкое согласие в неприятии насильственных действий, любых революционных шагов?

—

— Извините за грубость, но мне, собственно говоря, глубоко безразлично, каким обреом втянут меня в гражданскую войну —путем ли чьих-то спланированных действий или стихийного взрыва. Лучше скажите, что можно и что имею в виду «Гражданский союз», претендующий на роль центристских сил, — намерены предпринять, чтобы избавить нас, обывателей, от ой чудовищной перпективы.

— Политологи,, отмечают, что во времена крупных социально-политических реформаций симпатии населения редко склоняются к центристам: маятник качается от одного края к другому. Это хорошо видно на примере балтийских стран: в Эстонии «бывшего номенклатурщика» Арнольда Рюйтеля сменил «правый» Леннарт Мери, в Литве прежде далекого от каких бы то ни-было партсоветских структур Витаутаса Ландсбергиса потеснил экс секретарь ЦК КПП Альгирдас Бразаускас. Не переоценивает ли «Гражданский союз» свои силы?

— Почему отечественный центризм терпел поражение на протяжении всей российской истории?

— Ваши оппоненты считают, что, если победа окажется за вами, вы начнете строить госкапитализм.

—

— Не разочаровывайте, пожалуйста..

—

— И что он нам обещает?

—

— Надеюсь, читатели журнала «Если» и «МН» узнают о ней первыми?

—

а разумным устройством общественных отношений»

Джоан Виндж Брандер

И угораздило же меня так надраться. Видит Бог, не припомню такого похмелья… Я со стоном вырвался из лап тяжелого, цепкого сна, все еще толком не понимая, сон это или я уже проснулся. Приподняв голову, я повернулся, стараясь разглядеть часы, которых почему-то оказалось две штуки. Забавно… Прошлой ночью здесь стоял один будильник. О-о-ох! Уж эта прошлая ночь…

И все же окончательно я проснулся не от звона будильника: видеофон, наверное, в десятый раз наигрывал мелодию из «Серенады звездного света». С трудом припомнив, где нахожусь, я подполз к аппарату, стоявшему в ногах кровати, по пути увидев свое отражение в зеркальной глади экрана, и, прежде чем нажать на клавишу ответчика, с отвращением щелкнул по нему пальцем.

— Алло, — хотел сказать я, но получилось нечто вроде стона. — А-а-ахо…

— Мистер Ринг? Вы в номере? К вам гости.

Голос консьержки резал слух, как сигнал воздушной тревоги.

Я чувствовал себя так, словно находился где-то на грани между жизнью и смертью, но все же сумел что-то пробормотать в ответ.

Этот ответ, видимо, успокоил ее.

— К вам посетители, мистер Ринг.

Смутно предчувствуя опасность, я переспросил:

— Они случайно не в форменной одежде?

Приятно, когда ты кому-то нужен, но, если ты

находишься в розыске, объявленном правительством США, каждый визит может стать последним.

— Нет, — заморгала консьержка. — Вы их примете?

— Ну… пожалуйста, передайте им, что я скоро спущусь. — О Боже, ниспошли мне хотя бы пару часов передышки…

— Хорошо, мистер Ринг.

Экран погас. Я растянулся на голубых атласных простынях, размышляя, что менее болезненно: попытаться встать или послать все к черту.

Пересилив себя, я присел, свесив ноги с кровати и нащупав пол. Ноги погрузились в нечто рассыпчатое, ускользавшее из-под них. Я наклонился.

— О, Господи, чтобы еще хоть раз в жизни!..

Весь пол по самую щиколотку был засыпан деньгами. Точнее, фишками из казино отеля «Занаду» — что, впрочем, одно и то же. Но самое главное, я совсем не понимал, что произошло прошлой ночью. Они — Ринг и компьютер — снова сыграли со мной знакомую шутку: сначала напоили до бесчувствия, а потом вертели, как марионеткой. О, бедный Майкл Ярроу, неисправимый простофиля! И почему я все время иду у них на поводу? Я прижал руки к вискам и сам же ответил на свой вопрос: потому что они мне нужны. Кроме того, обвинять Ринга несправедливо: если уж я напился, как свинья, то он тоже был не лучше… Правда, именно он несет за это ответственность, поскольку позволяет «Этанаку» брать власть в свои руки. А ВЕДЬ ТЫ ОБЕЩАЛ, ОБЕЩАЛ, ЧТО БОЛЬШЕ НЕ БУДЕШЬ ЭТОГО СО МНОЙ ДЕЛАТЬ. ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЕСЛИ КТО-НИБУДЬ ВДРУГ ЗАМЕТИТ…

Но они все равно ничего не слышат, я ведь тоже не подключен. Коли уж ругаться, то хотя бы знать, что кричишь не впустую и тебя услышат…

Я долго копался в россыпях фишек, прежде чем отыскал шнур, присоединенный к стоявшему на полу возле кровати футляру с «Этанаком». Я подтянул к себе вилку и воткнул ее в разъем в нижней части позвоночника: электрические разряды заиграли искрами на всех моих нервных окончаниях, разливая по телу блаженную негу облегчения…

Я потянулся и потряс головой, снимая статическое напряжение: всю процедуру очищения увенчал вздох почти животного удовольствия, исторгнутый сначала Ярроу и завершенный мной. Особенно приятно, что похмельный синдром был уничтожен электрическими разрядами с той же безжалостностью, с какой выжигаются крысиные норы. По правде говоря, мы не могли существенно помочь его телу: его налитые кровью по- детски голубые глаза на лице цвета овсяной каши, обрамленном каштановыми волосами, жалобно взирали на меня с зеркального экрана видеотелефона. Я отвел взгляд в сторону, невольно скривившись: я чувствовал, как возмущение Ярроу нашим предательством упрямо вторгается в систему управления.

БУДЬТЕ ВЫ ПРОКЛЯТЫ, НЕУЖЕЛИ НЕЛЬЗЯ КАК-ТО ИНАЧЕ ОБРАЩАТЬСЯ С ТЕЛОМ, КОТОРОЕ ВАС НОСИТ? Даже «Этанак», воодушевленный своим вчерашним триумфом за игральным столом, и тот не удержался от искушения вставить слово. БЫТЬ МУЖЧИНОЙ, РАДОВАТЬСЯ ЖИЗНИ, КОГДА ТВОЙ СОБСТВЕННЫЙ РАЗУМ ОТКЛЮЧЕН ПОЛНОСТЬЮ, А ТЫ РАБСКИ ПОДЧИНЕН ПОСТОРОННЕЙ ВОЛЕ?

Я посмотрел вниз на кучу фишек вокруг моих ног и с невольным злорадством подвел итог вчерашней попойке, закончившейся безумной игрой. Нахмурившись, я позволил Ярроу продолжать жаловаться — теперь уже от нашего общего имени. ЭТО НАДО ЖЕ! ПОПЫТАТЬСЯ СОРВАТЬ БАНК НА НЕЙТРАЛЬНОЙ ТЕРРИТОРИИ! ТАМ, ГДЕ ЛЮБАЯ СВОЛОЧЬ МОЖЕТ НАС УВИДЕТЬ! ЗАХАПАТЬ ПОЛМИЛЛИОНА ДОЛЛАРОВ, ВПУТАВ МЕНЯ В ЭТУ ИСТОРИЮ! И ВОТ, ПОЖАЛУЙСТА, — ДОПРЫГАЛИСЬ! ПРЕДУПРЕЖДАЛ Я ВАС. ДОИГРАЕТЕСЬ, ЧЕРТ ВАС ВОЗЬМИ… О, БОЖЕ ПРАВЕДНЫЙ! НУ, КТО СЕЙЧАС ЖДЕТ ВНИЗУ?..

Что толку спорить с самим собой? Я уступал во всем, постепенно избавляясь от психоза несогласия. Потянувшись, я раздвинул шторы: тусклый дневной свет проник в комнату. Как и предсказывали синоптики, облачность сгущалась. Наступил День дождя. Я взглянул на кирпично-красное марсианское небо, затянутое мрачными тучами, и решил, что, если им когда-либо удастся до нас добраться, виноват буду только я. МЫ ДУМАЕМ ТАК ЖЕ. Рука Ярроу послушно подняла футляр с «Этанаком», и я поплелся в ванную приводить себя в человеческий вид.

В свое время Самуэль Тейлор Кольридж написал:

Оригинал, конечно, мог существовать только в затуманенном опиумными парами воображении Кольриджа, но здесь, на Марсе, эти мечты воплотились в действительность благодаря несметному богатству и непомерному честолюбию Коррама Хабира. В чем секрет загадочной общности Коррама Хабира и Кубла Хана? Во-первых, разумеется, в сходстве инициалов… Но Хабиру недостаточно, чтобы его сходство с легендарным литературным персонажем ограничивалось только этим. Эксцентричный глава транснациональной финансовой империи, ворочающий миллиардами долларов, претендовал на роль императора. Ему захотелось построить свой собственный Занаду, и он действительно создал легенду, причем с гарантией, что миф вполне себя окупит.

Так появился на свет «Западу», величайший дворец удовольствий: фешенебельный отель, курорт, лечебные минеральные воды и надежный кормилец всего этого великолепия — казино. Я, в своем прежнем естестве, не питал пристрастия к азартным играм; у меня хватало ума честно сказать самому себе: для большой игры ты не создан. В обновленном же виде, как я недавно понял, у меня ума стало даже больше, чем нужно.

К этому времени я успел провести на Марсе уже почти полный земной год, но из осторожности не решился посетить туристический пояс планеты. Хотя главной причиной моего визита на Марс было желание увидеть мир — любой мир. К тому же я постоянно слышал восторженные рассказы сослуживцев в Центре по обслуживанию компьютеров о том, как они всего лишь за один славный вечерок, проведенный в казино «Занаду», успевали спустить все до последнего цента. И в конце концов я не выдержал…

Но теперь, когда я вышел из прозрачной, похожей на мыльный пузырь кабины лифта, здравый смысл подсказал мне, что пора закругляться и поживее сматываться обратно на арабские территории подобру-поздорову.

Я пересек холл, полный посетителей, и направился к справочному бюро. Пол вестибюля «Занаду» (длина его по диагонали составляла добрые полторы сотни метров) весь выложен мозаикой. От главной регистрационной стойки по нему кругами разбегались красочные картины, изображавшие роскошную жизнь Древнего Востока, и я, наступая на человеческие лица, чувствовал себя очень неловко. Но таким, вероятно, должен быть пол в настоящем кольриджевском Занаду… У меня за спиной, перевозя постояльцев с этажа на этаж, как пузырьки воздуха в золотых брызгах искусственного водопада, опускались и поднимались шары-кабины из разноцветного стекла (на Марсе вода ценится дороже золота) — это Лета, священная река, несла свой поток навстречу волнам подземного моря, спрятанного в глубинах подземных этажей казино, в Ледяных пещерах.

Один из холеных молодых клерков, которые от нечего делать толпились у справочного бюро, со скучающим видом направился ко мне, одергивая на ходу полы бархатного болеро.

— Чем могу служить, сэр?

— Мое имя — Этан Ринг. Мной кто-нибудь интересовался? — спросил я.

— Сейчас посмотрю, сэр, — ответил он и продефилировал к стойке, а я повернулся лицом к залу, пытаясь определить, не следит ли кто-нибудь за мной. Но интереса ко мне, похоже, никто не проявлял. Приглушенный шелест голосов сливался с тихой камерной музыкой: в углу струнный квартет играл Баха. Мелодия придавала интерьеру гостиницы изысканность, впрочем, не совсем уместную: основная часть присутствующих, как и я сам, была одета достаточно безвкусно и выглядела чересчур экстравагантно.

Вся противоположная стена вестибюля представляла собой огромное смотровое окно из изогнутого стекла, за которым раскинулся экзотический марсианский пейзаж. «Занаду» расположен в одном из живописнейших заповедных мест Марса. Отель построен на крутом склоне горы Олимп (вулканического происхождения) как раз на полпути к вершине. Само двадцатипятиэтажное здание сооружено в форме параболического зеркала (у Ярроу возникло сравнение с кожурой апельсина). Такая конструкция обеспечивала одинаково выгодный обзор местности с каждого этажа: наблюдателю хорошо видна марсианская долина в переливах мягких коричневатых, красных и оранжевых тонов и змеившихся по ней, как побеги ползучих растений, извивах городских улочек, сверкавших стеклом и металлом. Их щупальца опоясывали Елисейские поля и взбегали вверх по скалистым уступам к самому подножию вулкана.

— Мистер Ринг! — клерк наконец возвратился. — Так это вы выиграли пятьдесят тысяч серклей вчера ночью?

Я бесстрастно посмотрел на него. Пятьдесят тысяч в валютных единицах Международного кредитного фонда… О, Господи, да это почти триста тысяч долларов!

— Да, я. — Выражение полнейшего неверия иногда может сойти за равнодушную мину.

Клерк взирал на меня то ли с суеверным страхом, то ли с завистью, но, за что могу поручиться, на его лице не осталось и тени скуки.

— Вас ждут в Павлиньей гостиной, сэр.

— Благодарю, — спокойно сказал я.

В дверях гостиной я остановился, разглядывая сидящих и не имея при этом ни малейшего представления, кого же следует искать. И тогда я увидел ее: она сидела в отдельном кабинете у изогнутого окна в одиночестве и улыбалась мне. Для себя я тут же решил, что если меня ждет не она, а кто-то другой, то он может сразу катиться к чертовой матери.

Я спустился по витой лестнице. Все чувства были неестественно обострены. Она была необыкновенна: иссиня-черные, как воронье крыло, волосы, каскадом ниспадавшие на ее левое плечо; темные загадочные глаза; платье, цветом и формой напоминавшее морскую волну, словно отхлынувшую с одного плеча и захлестнувшую другое; кайма из хрустальных брызг, кромкой прибоя протянувшаяся от запястья до шеи.

Ночью в казино, в жутковатом освещении Ледяной пещеры эта пена из сверкающих брызг сияла всеми цветами радуги…

Всю прошлую ночь эта женщина простояла рядом со мной, игравшим по самым высоким ставкам, причем «Этанак», охваченный лихорадкой азарта, даже не заметил ее присутствия, но зато этот пьяный дурак Ярроу влюбился в нее с первого взгляда.

— Я ЛЮБЛЮ ВАС, МИСС УДАЧА, — увидев ее, выпалил Ярроу, прежде чем я успел прикусить язык. — ВСЕ, ЧТО Я ИМЕЮ, — ВАШЕ.

Она была слегка обескуражена.

— Все пятьдесят тысяч серклей? — спросила она.

Я держался, страстно желая одного: чтобы мне

сделали немедленную резекцию мозга — естественно, той его части, которая принадлежала Ярроу.

— Может, мне лучше выйти и снова зайти?

— Считайте, что вы так и сделали, — на этот раз она улыбнулась. — Здравствуйте, Этан. Садитесь. Что мы пьем?

Я присел за столик.

— Благодарю. С меня хватит. Кажется, прошлой ночью я немного переборщил.

— Но вы хотя бы помните меня? — Она оперлась подбородком на кулачок. — И, насколько я понимаю, ваш успех не результат слепой удачи? Не так ли, мистер Ярроу?

Я почувствовал, как мое воодушевление моментально улетучилось, словно кто-то отключил меня от розетки. Неужели я действительно так напился, что потерял всякую осторожность и назвался Майклом Ярроу? Но ведь она уже называла меня Этаном… Обескураженный, я продолжал тупо смотреть на нее.

— Вы — фанатик игры, Майкл Ярроу, — продолжала она. — Вы анализируете комбинации с быстротой компьютера. Причем я, кажется, догадываюсь, что это за компьютер. «Этанак-500», не так ли?

Я замотал головой.:

— Мисс, поверьте, если я сказал вам вчера эту чушь, то прошу прощения. Я хотел произвести на вас впечатление. Мое настоящее имя — Этан Ринг, и я занимаюсь обслуживанием компьютерной техники в Управлении колоний Арабских штатов на Марсе. Но стоит мне хлебнуть лишнего, как меня тут же несет…

— А трезвым вы мне нравитесь еще больше, — она взяла мою руку и, повернув ее, изучила ладонь.

— У вас явный литературный талант. Ваше призвание — сочинительство… Но отпечатки пальцев принадлежат Майклу Ярроу, гражданину США, разыскиваемому по обвинению в воровстве, терроризме и государственной измене. Вашу голову оценивают в пятьсот тысяч долларов.

С убийственным спокойствием она посмотрела мне в глаза.

— Допустим, — сказал я, сжав ладонь в кулак. — В моей комнате игровых фишек на триста тысяч долларов. Если вы так хорошо осведомлены о моих способностях, то должны понимать, что я могу дать вдвое больше.

— К сожалению, деньги меня не интересуют, — равнодушно произнесла она.

— Так что же вам нужно?

Ваши способности.

— Оптом или в розницу?

Мой сарказм ее явно обидел.

— Напрасно… У меня не было возможности представиться: Ханелора Такаси. — И она щелчком подтолкнула ко мне изящную визитную карточку, мягко скользнувшую по гладкой поверхности стола.

Я приподнял ее и прочитал: «Мои мысли свободны».

Это был девиз корпорации «Свободная мысль Инкорпорэйтед», собравшей массу интеллектуалов, готовых за высокую плату предоставлять свои знания и способности любым правительствам, организациям или фирмам, нуждавшимся в таких услугах.

— Итак, вы, оказывается, профессиональный штрейкбрехер, — сказал я, употребляя укоренившееся за ними обидное прозвище.

— У нас предпочитают слово «консультант», — она нервно постучала по ножке бокала. — Мы не хотим ничем ограничивать себя: ни страхом, ни ложными узами преданности, ни идеологическим рамками. Поэтому корпорация базируется на Марсе, хотя большинство наших заказчиков находится на Земле.

— То есть, вы просто-напросто намерены нанять меня.

Она покачала головой.

— Учитывая ваши сложные взаимоотношения с правительством США, мы не можем рассчитывать на длительное сотрудничество. Ваши специфические навыки нужны мне для завершения одного небольшого проекта, связанного с компьютерами. Ни больше ни меньше. Поможете — и мы забудем о вашем существовании.

Обычная проблема: выигрыш неясен, зато проигрыш означал бы возвращение блудного сына к родному очагу и расчленение уникальной личности Этана Ринга, которое начнется С банального отключения штепселя от розетки в моем позвоночнике.

Ханелора Такаси откинулась на переливчато- синюю кожу спинки дивана, с любопытством наблюдая за моим перевоплощением. Всего пять минут назад я готов был пожертвовать ради нее всем, а сейчас желал только одного: чтобы она сгинула.

— Мисс, вы действительно знаете, как вить веревки из мужчин. Только не принимайте это за комплимент… Вы сказали: одна маленькая услуга — и меня навсегда оставят в покое? — От судьбы не уйдешь: если на роду написано что-то потерять, то теряй не задумываясь. И я улыбнулся. — Согласен.

— Прекрасно, — черты ее лица разгладились. И я внезапно понял, какое напряжение она испытывала. — В таком случае идемте.

— Куда? — спросил я, не двигаясь с места.

— Из отеля. Нам нужно кое с кем повстречаться, — и она указала рукой за окно, кивнув головой в сторону других посетителей, толпой направлявшихся к выходу из гостиной. — Дождь должен начаться в 14.20. Вы же не хотите его пропустить?

Дождь на Марсе — вроде снега в южной Калифорнии: явление столь же редкое. Когда он случается, здесь все напоминает встречу Нового года на Земле.

Компьютерная система прогнозирования погоды и сравнительная стабильность марсианского климата позволяют планировать эти праздники. Поэтому, когда грозы проходят над туристическим поясом — над Олимпом, или Городом изобилия, или Морской долиной, — марсиане вперемешку с путешествующими землянами высыпают на улицу, причем курортные гостиницы становятся местами массового паломничества…

В такие дни я тоже не могу устоять перед искушением и, подобно тысячам ностальгирующих колонистов, «внимаю колыбельной ночи, швее волшебной, что сребром и златом уткала шелк холмов… Ты помнишь этот дождь?».

Если бы я не помнил земной дождь так хорошо, меня бы здесь не было… Я поднялся и мрачно сказал:

— Вы правы, черт возьми, я не хочу его пропустить.

* * *

Мы пересекли вестибюль и, встав в хвосте выстроившейся у выхода очереди, получили герметические защитные костюмы. Затем в общей массе мы прошли в шлюзовой отсек — переходный коридор, ведущий под уклоном вниз на так называемый «балкон Занаду» — огромную, вымощенную каменными плитами террасу, вполне пригодную для Олимпийских игр. Я заметил, что несколько пышущих здоровьем молодцов предпочли полной защитной экипировке кислородные маски и парки: им, видимо, хотелось ощутить дождь почти по-земному. Сам я еще не дошел до такой степени тоски по родной планете. Люди из той же породы, что и эти оригиналы, хотели бы видеть в программе освоения Марса превращение его во вторую Землю и, надо признать, добились определенного успеха: скажем, растопили полярные шапки, что позволило увеличить атмосферное давление, и теперь каждый желающий, надев шесть комплектов зимнего белья, нацепив кислородную маску и приблизившись в результате усиленных тренировок к выносливости гималайского шерпа, мог отважиться выйти на поверхность планеты без риска загнуться через пять минут. Но климат Марса остался прежним: противным, холодным и почти без осадков, — другими словами, таким же, как на моей родине в Кливленде, штат Огайо.

Мы обошли стороной шумную толпу; крики восторга, врывавшиеся в микрофоны шлема, почти оглушили меня. На самом дальнем участке «балкона» я заметил две фигуры, стоявшие чуть поодаль от общей компании. Один поднял руку в перчатке, и мы приблизились. Я так и не понял, был ли это знак или он просто проверял, не начался ли дождь.

— Цефас? Базиль? Я привела его… — таким образом мучивший меня вопрос разрешился, и мы, присоединившись к ним, отошли в самый угол террасы. Ханелора села на одно из крыльев угловой скамьи, я пристроился на другом, в то время как мужчины, оставшись стоять, оценивающе разглядывали меня. Один из них был громадного роста — мне редко приходилось встречать таких высоких людей, может быть, такого я вообще видел впервые; под прозрачным забралом его шлема я разглядел седеющие профессорские усы и баки. Ханелора подвинулась к углу скамьи, и он сел рядом с ней. Другой остался стоять, видимо, ожидая от меня подобного жеста, но я не спешил, в свою очередь разглядывая его. Определение «горбоносый» было слишком мягким описанием его внешности. В своем сшитом по последней моде защитном костюме он напоминал мне буревестника из детского мультфильма. Наверное, в других обстоятельствах это пробудило бы во мне приятные воспоминания. Я нехотя подвинулся, и он присел.

— Вы не будете возражать, если я попрошу поставить вашу коробку на землю? — по его тону сразу можно было догадаться, что он не допускает и мысли о возможности каких бы то ни было возражений. Вдобавок он фамильярно похлопал по плечу Майкла Ярроу — моего «носителя».

Я проверил, в порядке ли заглушка аварийного блока в том месте, где шнур «Этанака» проходил под мой костюм, и сказал:

— Дружище, может быть, готовы сесть на собственные мозги, только я свои ставить на каменный пол не намерен.

Наступила долгая пауза, в течение которой мое заявление переваривалось, а затем три пары глаз с дружным осуждением уставились на меня. Мой сосед-буревестник заявил:

— Нет, Хана. Я твердо заявляю: нет. С таким человеком я отказываюсь работать. — Мысленно я его даже подбадривал. — Это же уголовник! Надо сдать его американцам, пусть они возятся с ним сами.

Это предложение, пожалуй, звучало посильнее, чем подстрекательство к убийству.

— Базиль, — сказала Хана, повысив голос и перекрывая общий гул в шлемофонах. — Не следует судить слишком строго. У него есть основания быть… несколько резковатым. — Она понизила голос. — В конце концов, это мы начали его шантажировать, — она посмотрела на меня. — Это мои коллеги: Цефас Нтебе и Базиль Краус. Цефас, Базиль, позвольте представить… Майкл Ярроу Этан Ринг. — Закончили мы вместе.

Они явно смутились.

— Простите, я не понял, как все-таки вас зовут? — спросил Цефас.

— Как однажды заметил старина Каквасзовут, — произнес я, прижавшись спиной к стене и разглядывая склон, кончавшийся внизу осколком скалы у подножия вулкана, — мое имя — это мое имя. Меня зовут Этан Ринг.

— Этот человек невыносим, — фыркнул Краус.

— На самом деле, Хана, — заметил Нтебе, — мне думается, было бы неразумно привлекать посторонних…

— Послушайте, — сказала она твердо, — Инесс послала меня, чтобы при вас находился хотя бы один человек, не лишенный здравого смысла. И я чувствую, вы нуждаетесь в нем все больше.

Я откинулся на спинку скамьи, слушая их грызню и скучающе разглядывая небо. Корабль пробил плотное покрывало облачности и с грохотом пошел на посадку к Елисейским полям. Я начал фантазировать: вот я сажусь в первый же корабль и улетаю с Марса к чертовой матери.

К реальности меня заставило вернуться соображение, что я прилетел на Марс не по принуждению, а по собственной воле, дав зарок никогда не покидать его, по крайней мере, если меня не вынудят. Невероятно сложная система электронного контроля безопасности, закрывавшая доступ в околоземное пространство, именно благодаря своей немыслимой сложности позволила мне без труда отыскать в ней лазейку. Словом, я приехал на Марс в поисках убежища, и заставить меня покинуть его можно только в кандалах.

Две заледеневшие капли растаяли на лицевом стекле моего шлема, распустившись диковинным цветами. От неожиданности я заморгал: ледяная крупа часто застучала по шлему, в микрофоны ворвалось дробное стакатто дождя, стократно усиленное воплями необузданной коллективной радости. Отражаясь от коричневатой медной глади долины, засверкали молнии. Хиленький, по земным меркам, гром всколыхнул облака. Полируя камни террасы, с неба хлынул ледяной поток, смывая грехи всех присутствующих, включая и Этана Ринга. На короткий миг День дождя показался мне таким, каким я его себе и представлял: я наслаждался грозой и сладкими, с примесью горечи грезами о Женщине Моей Мечты…

Тем временем Женщина Моей Мечты, не замечая ни дождя, ни моего лирического настроения, упорно пыталась убедить своих друзей, что преступное прошлое как раз и является лучшим доказательством моих достоинств. Не зная, чем себя занять, пока они вынесут окончательный приговор, я начал восстанавливать в памяти историю, в которой я сыграл главную роль.

По официальной версии (а Хана и ее друзья, кажется, в нее верили) некто Майкл Ярроу, доброволец, согласившийся стать «подопытным кроликом» в одной финансируемой правительством исследовательской программе, оказался грабителем и диверсантом. Он вывел из строя компьютерную сеть стратегической обороны США, так называемого «Большого Брата», а затем похитил невероятно дорогую и невероятно секретную экспериментальную аппаратуру.

Формально дело обстояло именно так. Но были и смягчающие обстоятельства. Майкл Ярроу, недоучка и посредственность, жалкий ассистент лаборанта в государственном исследовательском центре, добровольно согласился на хирургическую имплантацию компьютерного входа в его спинной мозг, чтобы его научные руководители смогли подсоединить к его центральной нервной системе компьютер и проверить, что из этого выйдет. Причем в ход пошел «Этанак — 500», суперкомпьютер, созданный специально для проникновения в другие компьютерные системы и их уничтожения.

«Этанак» же оказался таким способным малым, что даже, как позднее выяснилось, обнаружил задатки самостоятельного мышления.

Для эксперимента требовался человек, не имевший близких родственников, абсолютно никому не известный, не гений, не злодей, то есть как раз такой, каким и был Майкл Ярроу. Да и самому Ярроу терять было нечего, а повышенное внимание к его особе даже льстило.

И вот наконец исторический момент наступил: шнур подсоединили к его спинному мозгу, и машина впервые слилась с человеком в одно целое. «Этанак» неожиданно понял вещи, над которыми до сих пор не размышлял, открыл в себе возможности, о которых его создатели и не подозревали, — и прежде всего способность получать все необходимое из мозга несчастного «подопытного кролика». Ярроу просидел целый день с остекленевшими глазами, пока его собственное сознание вело жаркую схватку с вторгшимся компьютерным разумом, неожиданно оказавшимся не менее самостоятельным, нежели человеческий. В результате этой изнурительной борьбы, в муках взаимной неуступчивости и компромиссов и родился гений — Этан Ринг, то есть я.

Экспериментаторам, конечно, следовало умертвить меня еще в момент рождения, просто вытащив вилку из розетки, но из любопытства они оставили Ярроу и «Этанак» вместе. И два изможденных бойца вскоре узнали друг друга достаточно хорошо, чтобы понять: каждый из них имел то, чего недоставало другому, а когда они вместе, то я — их симбиоз — имею все, чем каждый из них обладал в отдельности: интеллект и банк данных великолепного компьютера и крепкое тело плюс здоровую психику добродушного милого парня. Несмотря на всю свою непохожесть, они стали близкими друзьями. Оба, каждый по своим причинам, собственно, еще и не начинали жить, но страстно желали воспользоваться выпавшей удачей и расправить выросшие крылья. И как только моя собственная личность стала крепнуть, все более сознавая стесненность своего положения, мне и самому нестерпимо захотелось нет, не просто существовать, а жить глубоко и содержательно.

Но экспериментаторы вовсе не желали считаться с разными тонкостями, вроде самосознания. Согласно программе дни моего существования были сочтены, и я, оказавшись с самого рождения узником тюрьмы, каковой, по сути, являлся сверхсекретный государственный объект, не имел ни единого шанса остаться в живых. Но меня, точнее — всех нас, спас обнаруженный нами уникальный талант. И в ночь перед «казнью» Майкл Ярроу набрал телефонный номер…

— Как может один человек, даже специально обученный, проникнуть в компьютерную сеть стратегической обороны США, вывести ее из строя, да еще и ускользнуть с «ключами»? — спросил меня Нтебе.

Некоторое время я молчал, наблюдая за туристами и каплями дождя, скатывавшимися по моему костюму, и одновременно стараясь сообразить, развертывалась ли эта история только в моем мозгу, или я достаточно громко нашептывал себе под нос.

— Только не говорите, что это коммерческая тайна, — съязвил Краус.

— Это произошло случайно, хотите — верьте, хотите — нет. Я залез в «Большого Брата», потому что мне надо было выбраться из исследовательского центра, а система его безопасности являлась составной частью единой сети. В нее же, кстати, входили и средства контроля за мной. Правда, я немного перестарался: это одна из наиболее сложных компьютерных систем на Земле и одна из наиболее чувствительных… словом, у нее случилось что-то вроде нервного припадка… Я сразу понял, насколько тонкий «организм» этот «Большой Брат», и непреднамеренно, без всякого злого умысла передал ему свое волнение и страх перед грозившей мне гибелью — и он буквально сошел с ума.

— Знаете, что вы мне напоминаете? Брандер! — сказала Хана.

— Что-что? — переспросил я: все мои познания в истории ограничивались парой заковыристых ругательств, почерпнутых из одного романа о римлянах.

— Корабль, набитый порохом и горючими веществами, который брал на абордаж судно неприятеля, после чего загорался. В данном случае «Этанак» стал кораблем, а ваши эмоции — огнем.

— Мне бы никогда не пришло в голову такое сравнение, — сказал я. Аналогия с кораблем мне понравилась.

— Только представьте, — сказала Хана, обращаясь к остальным, — современные компьютерные системы настолько впечатлительны, что поддаются психологическому давлению, как и человек. А Ярроу может вторгаться в них!

Нтебе посмотрел на меня с любопытством.

— Вы, наверное, могли бы объединить все системы на Земле в одну универсальную компьютерную сеть…

— Да, мне кажется, я бы справился, — согласился я, удивляясь их внезапно проснувшемуся интересу. — Но вы должны помнить, какая участь постигла Франкенштейна.

Я понял; что, завязав с ними живую беседу, вероятно, получил шанс выиграть. Дождевые капли продолжали барабанить по шлему, несколько туристов рядом с нами громко затянули модный шлягер. Я осторожно поинтересовался:

— Ну а этот ваш, как его, маленький проект, в который вы собирались меня вовлечь, с чем он связан? Можно поинтересоваться?

— Нам нужна ваша помощь для устройства «глазка» в одной из компьютерных систем, — сказал Нтебе.

— В самом деле? — спросил я, переводя взгляд с одного на другого. — И это все, что вам нужно?

— Да, это все, — ответил Краус, возмущенно поднимая глаза к небесам.

Провались я на этом месте, если на небе не было радуги! Зыбкий, удивительный по красоте стяг опоясал утопавшую в облаках вершину Олимпа. Я перевел дух.

— Детская забава. Что за система?

— Управление международным картелем Кор- рама Хабира на Земле.

Я вздрогнул.

— А не противоречит ли это принципам вашей работы? Устройство «глазков» считается серьезным преступлением. Я всегда считал «Штрейкбрехер, Инкорпорэйтед» не более чем банком идей, технически грамотной и законопослушной организацией.

— Даже на солнце есть пятна, — возразила Хана, ее губы изогнулись в иронической усмешке. — В бизнесе святых не бывает. Но можно представить проблему в ином свете: например, мы втроем взяли работу по совместительству, в свободное от основной деятельности время. Пытаемся помочь одному из наших клиентов в частном порядке. Если вы помните, отец Хабира был одним из наиболее удачливых нуворишей в промышленности довоенных Арабских штатов. Во время хаоса, охватившего мир после третьей мировой войны, он фактически скупил на корню правительства большинства слаборазвитых государств, обладавших богатыми запасами природных ресурсов. Коррам посвятил всю свою жизнь делу укрепления империи своего отца. Создав компьютерную сеть государственного полицейского контроля, он лишил эти правительства всяких надежд избавиться от его власти, прежде чем он выкачает всю их кровь до последней капли.

— Но если оппозиция в одной из этих стран прильнет к «глазку», то она сможет хозяйничать в системе, получив шанс изменить ситуацию? — сказал я, начиная понимать замысел, и они кивнули в ответ. — Однако если вы собираетесь перехитрить Хабира, я вряд ли смогу вам помочь. Все входные терминалы в систему Хабира расположены на Земле, а я не могу покидать Марс… Правда, Хабир живет на Марсе долгое время и должен иметь здесь свой личный вход в систему. Но где он находится, никому не известно. Так что сожалею, но здесь я бессилен.

— Нам доподлинно известно, что у Коррама Хабира есть вход в компьютерную сеть, — сказала Хана. — И судя по привычкам Хабира, входной терминал в компьютер находится именно здесь — в его любимом «Занаду».

— Теперь ясно, почему вы здесь. Проверяли свою гипотезу, а заодно наткнулись на меня.

— Видимо, это подарок судьбы, — улыбнулась она.

— Позвольте не согласиться, — возразил я, чувствуя себя скорее жертвой на алтаре.

— Эй, пойдем, потанцуем! — хохочущая девица в ослепительном оранжевом костюме попыталась стащить меня со скамейки. Я тоскливо покачал головой, девушка пожала плечами и убежала. Дождь почти прекратился, но празднество, похоже, только набирало силу. У меня появилось тревожное предчувствие, что я ввязываюсь не в свое дело.

— Осторожно, — прошипел Краус противным суфлерским шепотком, — за нами следят!

— Кто? — Хана наклонилась вперед, вглядываясь в толпу.

— Не оглядывайтесь. Это Салад, — Краус втянул голову в плечи, как персонаж какого-нибудь старомодного детективного фильма двадцатого века.

— Салад? — я попытался проследить за бегающим взглядом Крауса и наконец наткнулся глазами на лысый череп за широким стеклом шлема. Своим видом лысый напоминал диковинное морское чудище.

— Управляющий казино, — нахмурившись, пояснила Хана. — По общему мнению, первый кандидат в коллекцию уродов в кунсткамере.

— Если там найдутся свободные места, — заметил я.

— Он следит за нами, — просвистел Краус. Однако Салад посмотрел как бы сквозь нас и неторопливо направился к выходу.

Заметив странный блеск в выцветших глазах Крауса, я наконец понял, зачем он ввязался в эту историю: этот человек мечтал стать героем какого-нибудь необыкновенного приключения.

— А может быть, Саладу просто захотелось посмотреть на парня, стоившего ему пятьдесят тысяч серклей? — Хана произнесла это с сомнением, но сопроводила свои слова теплой и успокаивающей улыбкой.

— Если я все же решусьсделать попытку проникнуть в эту систему, — сказал я, — то мне обязательно нужно узнать хотя бы несколько опознавательных номеров. Не исключено, кое-что удастся разведать, когда я пойду менять фишки на наличные.

Время покажет, стоило ли мне связываться с этими ребятами.

* * *

Я вышел из прозрачной кабины лифта на самом нижнем из трех этажей казино, в глубине Ледяных пещер. Вокруг огороженной площадки пенились и распылялись золотыми брызгами кипящие струи водопада, тщетно пытаясь взобраться вверх по покатым стенам, прежде чем навсегда исчезнуть в таинственных недрах этого сказочного подземелья. Я перешел через бурный поток по маленькому мостику, чувствуя себя довольно неуютно с доверху набитым игральными фишками пакетом подмышкой. Правда, гости «Занаду» после празднования Дня дождя уже снова успели попасть во власть азарта и, увлеченные игрой, не обращали на меня никакого внимания.

Я старался как можно аккуратнее обходить столики. Зрелище и звуки большой игры пробуждали во мне отрывочные воспоминания прошлой ночи: музыка, как речная волна, охлаждала воспаленные нервы… загадочные ледяные скульптуры, светящиеся изнутри, словно живые… сияние и блеск драгоценных камней в ожерельях дам… переливы света в складках вечерних платьев… — асе это превращало людей в привидения, внезапно возникавшие и туг же исчезавшие в грифельно-черной пучине… Магазины у подножия вулкана специализировались как раз на продаже таких черных светящихся платьев и костюмов, равно как и других местных диковинок — оригинальных голограмм Морской долины и антикварных скульптурой обнаженных «марсианок».

В другом конце зала я разглядел кассу и направился к ней, по дороге обогнув одну из статуй, внезапно напомнившую мне Хану… Хану прошлой ночью здесь, в казино; Хану днем в моей комнате, ждущую моего возвращения…

— Что вам угодно, сэр? — клерк за стойкой кассы напоминал громилу.

— Мне хотелось бы обменять вот это, — и я поставил пакет на стойку.

Его глаза испытующе посмотрели на меня.

— Вы, что, принесли на продажу свою коллекцию? — спросил он иронично и туг же, как будто вспомнив, добавил: — А-а, вы, наверное, самый.

Я смущенно кивнул и толкнул ему свою кредитную карточку, одновременно наклоняясь и заглядывая внутрь кабины.

— Подождите минуту, — он повернулся ко мне спиной и поднял трубку телефона. Пока клерк набирал номер, я фиксировал в памяти последовательность сигналов. Я думал, что он запрашивает компьютер перед проведением операции по переводу на другой счет крупной суммы денег. Но клерк только коротко бросил: «Он здесь», — и тут же дал отбой.

— Управляющий желал бы переговорить с вами, мистер Ринг.

Салад? Меня передернуло.

Я почувствовал, как кто-то взял меня под локоть, и, повернувшись, обнаружил у себя за спиной две довольно мрачные фигуры. Не особенно церемонясь, они провели меня за кассу, а затем вниз по темному коридору.

В конце небольшого холла мягко отъехала в сторону раздвижная дверь. Внезапно хлынувший поток яркого света ослепил меня. Щурясь и моргая, я переступил порог. Сильные руки отпустили мои локти. Дверь за спиной бесшумно задвинулась, как плита, навечно закрывшая гробницу. Я постепенно начал привыкать к свету, но, хорошенько разглядев комнату, снова захлопал глаз&ми.

Если бы Торквемада жил в наше время, он наверняка завел бы себе комнату наподобие этой… В углу аккуратно стоял механизм, похожий на тиски; по стенам были развешаны плети, кандалы и какие-то усеянные шишами и иглами предметы, вызывавшие острую боль при одном лишь взгляде на них. Диван, мне показалось, представлял собой модифицированную дыбу. И посреди всего этого ужаса за невероятно обыденным черным металлическим столом спокойно восседал Салад. На столе располагался целый набор щипцов для вырывания ногтей, которые хозяин использовал в качестве пресс-папье. Я вдруг поймал себя на том, что взираю на все это с трепетным благоговением, с каким уличные коты смотрят на струнный квартет. Откуда-то из глубины сознания доносились мольбы Ярроу: БОЖЕ, О БОЖЕ МИЛОСЕРДНЫЙ, ТОЛЬКО ВЫЗВОЛИ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ЛОВУШКИ, И Я БОЛЬШЕ НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ ПРИКОСНУСЬ К КАРТАМ… Мне стоило больших усилий держать себя в руках.

— Рад с вами познакомиться, мистер Ринг, — наконец заговорил Салад, сознательно дав мне время хорошенько оглядеться. — Меня зовут Салад, — представился он, произнеся свое имя как Салах, — и я управляющий местного казино.

Мне представился удобный случай как следует рассмотреть его лицо. Такое лицо могло принадлежать человеку, способному после пары бокалов бесстрашно пойти ва-банк и выиграть. Но голос Салада — высокий и писклявый, как у придушенного кролика, — совершенно не соответствовал его мужественной внешности.

Я с трудом сдержал самоубийственное желание рассмеяться.

— Очень приятно, — выдавил я (более лицемерной лжи еще не исторгали уста человеческие). В комнате было удивительно тихо: ни музыки, ни голосов не доносилось из казино. И я готов был биться об заклад на круглую сумму, что ни один звук также никогда не вырывался отсюда наружу… Раза три или четыре я безуспешно пытался проглотить слюну. — Довольно, кх-м, довольно оригинальные украшения, господин Салад. — Как бы мне хотелось произнести это, не запинаясь!

Он продолжал изучать меня, затем спросил:

— Какие украшения?

Я присел на ближайший стул, в глубине души надеясь, что он не утыкан гвоздями.

— Господин Салад, должен признаться, мне очень понравилось в вашем отеле; я также хочу вас заверить: то, что произошло прошлой ночью, не более чем случайности. Я и так причинил вам массу неприятностей, поэтому, право, не стоит ломать голову, как оплатить мой выигрыш. Поверьте, я не нуждаюсь в деньгах… — от напряжения я стал распадаться на составляющие. — твердо сказал «Этанак». — ТОГДА, ЧЕРТ ЕГО ПОБЕРИ, ЕМУ ЭТО ХОРОШО УДАЕТСЯ! Я грубо затолкал Ярроу в какой-то чулан своего мозга и плотно запер дверь.

— Что вы, мистер Ринг, — успокаивающе произнес Салад тоном, каким говорят с детьми добрые нянечки. — Наше казино честно ведет дела и всегда платит по счету. Просто меня мучает вполне простительное любопытство: как вам удалось выиграть такую крупную сумму за столь короткое время? У вас есть какая-то система?

Я нервно усмехнулся.

— Боюсь, для создания системы у меня не хватит ума. Просто… когда я переберу, у меня возникает желание продемонстрировать свою способность к быстрому счету. Такое, знаете ли, бывает у некоторых помешавшихся оригиналов. УЖ Я-ТО, ТОЧНО, БОЛЬШЕ ПОМЕШАННЫЙ, ЧЕМ ОРИГИНАЛ.

— Понятно. А вот этот маленький чемоданчик, который вы носите с собой — в нем ведь нет никакой электроники, не правда ли?

Я бросил взгляд на футляр с «Этанаком», подавляя леденящий ужас. О, ГОСПОДИ, НЕУЖЕЛИ ОН ЗНАЕТ? И ОН ТОЖЕ?

— В этом? Что вы, конечно, нет. Это моя искусственная почка. — Я снова поднял глаза. Мое лицо было воплощением детской невинности. — Без нее мне не выжить.

Салад недоверчиво посмотрел на меня, но я вдруг с облегчением понял, что какие бы подозрения у него ни возникали, об истинном предназначении футляра он не знает.

— Наследственная почечная недостаточность… не первый случай в(семье… отторжение имплантантов… вы понимаете? — стал я развивать успех.

Выражение его лица не изменилось. Он сделал знак одному из моих конвоиров (они, как хищные птицы в ожидании добычи, застыли у двери) и сказал по-арабски: «Проверь!»

Громила приблизился и бесцеремонно распахнул футляр.

— Что там? — Салад угрожающе подался вперед всем телом.

Громила пожал плечами, с отвращением заглядывая под крышку:

— Кажется, то самое и есть.

Салад снова дал знак, и громила отодвинулся.

Трясущимися пальцами я защелкнул футляр. Сам по себе контейнер «Этанака» — полнейшая фальшивка, придуманная для того, чтобы сбить с толку любопытных. Современная технология позволяет разместить все компоненты «Этанака» в одной из тонких стенок футляра.

— Насколько я понимаю, если с чемоданчиком что-то случится, вы — покойник? — Салад приподнял брови и глянул на меня с видом человека, навсегда запомнившего эту мою слабость.

К несчастью, эта слабость действительно грозила трагическими последствиями, по крайней мере, для двух из нас… Утешало одно: мне удалось направить его мысли в русло, отдалявшее от решения моей загадки.

— Я надеюсь, вы не заподозрили меня в обмане…

— Конечно же, нет, — ободряюще сказал он. — Мы знаем, что выиграть такое количество игр не способен ни один шулер. У вас наверняка особый талант. Именно поэтому меня очень заинтересовала та дама, которая все время составляла вам компанию…

ТОЖЕ МНЕ ДАМА, ХОРОШЕНЬКОЕ ОБОЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ШАНТАЖИСТКИ! Я устало пожал плечами, всем своим видом пытаясь выразить крайнюю степень пресыщенности.

— Она просто пыталась увлечь меня. Для женщин ее типа деньги — лучшая приманка.

— Как и для двух мужчин вместе с ней?

Я вскочил, закипая от неподдельного возмущения.

— Присядьте, мистер Ринг, — сказал Салад.

Я сел.

— Это лишь небольшое наблюдение, — он с любопытством, словно примериваясь, затолкал свой большой палец в отверстие маленьких тисков, — нам уже все известно об этой троице, которая пыталась вас увлечь: это подонки, которые стремятся найти вход в компьютерную сеть Коррама Хабира.

По тону Салада и выражению его лица я сразу догадался, что предположения Ханы оказались ошибочными и входа в компьютерную сеть Хабира в «Занаду» нет.

— Вы не объясните, зачем им это нужно? — и он внимательно взглянул на меня.

— Они хотят сделать «глазок».

Удивление на его лице тут же сменилось разочарованием: он явно не ожидал от меня столь легкого признания.

— А зачем им понадобилась ваша помощь?

— Гм-м… — я несколько замялся, но тут же придумал объяснение. — Я — специалист по программному обеспечению, работаю на арабских территориях. И у меня большой опыт общения с компьютерами.

ТОЛЬКО, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ НУЖНО УТОЧНЯТЬ ХАРАКТЕР ОПЫТА!

— Вы, должно быть, очень жадный человек, мистер Ринг, если не сказать — неблагодарный: выиграть у нас пятьдесят тысяч серклей, а затем дать согласие каким-то проходимцам…

— Согласие! Да они шантажировали меня!..

— Чем? — он снова подался вперед, явно заинтересовавшись.

Я чувствовал себя, как одинокий мангуст, попавший в змеиное гнездо, — возможности для маневра уже не оставалось. «Этанак» один за другим начал предлагать варианты… КТО ЖЕ, КТО?.. Я угрюмо смотрел ему в глаза.

— Будь я безгрешен, разве у них появился бы повод шантажировать меня? Кстати, — вдруг пришло мне в голову, — если вы так уверены, что им все равно своего не добиться, к чему этот разговор?

— Господин Хабир хочет выяснить, кто их направил. — Он смотрел куда-то в сторону, и я не видел блеска его глаз, холодного и пугающего… Он снова посмотрел на меня: — Вы знаете кто?

— Конечно, нет, — сказал я. — Тех, кого шантажируют, в такие детали не посвящают.

Его глаза на некоторое время присосались к моему лицу, как холодные скользкие пиявки, затем он кивнул.

— Я верю вам. Я также уверен, что вы поможете нам это выяснить, ведь так, мистер Ринг? Вы же не откажетесь помочь нам разоблачить шантажистов, не правда ли? Вы только направите их ко мне, а уж тогда мы сами все выясним.

— Помочь? Я? — Двое громил у двери начали приближаться ко мне. — Каким образом?

— Вы расскажете им, что вход находится в моем офисе, а завтра вечером, когда вы увидите меня на одном из верхних этажей казино, вы скажете, что настал удобный момент для операции. И мы их арестуем.

Присутствие двух крепких парней у меня за спиной отнюдь не способствовало ясности мысли.

— Зачем вам это? Почему бы их просто не схватить? Зачем втягивать в это дело меня?..

Он снова улыбнулся; мне не нравилась эта его дурная привычка.

— В отличие от вас, у них есть влиятельные друзья, имеющие вес здесь, в нейтральной зоне. Мы не можем себе позволить просто схватить их: сначала нужно все тщательно подготовить. Вторжение в частное владение — со взломом — как раз то, что нужно.

А ЗАТЕМ ИХ НАЧНУТ РАСКАЛЫВАТЬ… Неужели я не найду выхода из этой дурацкой передряги…

— Подумайте, мистер Ринг. Ваша искусственная почка — очень хрупкий аппарат. У меня есть предчувствие, что если вы попытаетесь преждевременно покинуть отель, с вами может произойти ужасное несчастье. Ужасное…

— Понимаю. — Или будут «ломать» их, или эта участь постигнет меня.

— Я рад, что нам удалось достичь взаимопонимания в таком щекотливом деле. — По крайней мере, один из нас остался доволен результатом диалога. Он прекратил играть щипцами и поднял телефонную трубку. — Сейчас я дам распоряжение о переводе денег на ваш счет, мистер Ринг…

Несмотря ни на что, я сохранил способность следить за происходящим и снова запомнил последовательность сигналов телефона. На этот раз вызов содержал больше цифр; Салад, несомненно, связывался с компьютером. Я не испытывал ни малейшей радости от того, что успешно выполнил свою задачу. Я поднялся со стула, не чуя ног, как лунатик.

Салад набрал код и повесил трубку, повернувшись ко мне:

— Спасибо за готовность сотрудничать с нами, мистер Ринг. Я уверен, господин Хабир оценит вашу добрую волю. — Он протянул мне руку.

Я чувствовал себя чересчур подавленным, чтобы удивиться, и автоматически подал свою.

Все же я люблю Ярроу. По-настоящему люблю, он для меня как родной брат: когда кто-то ломает ему руку, я готов кричать от боли.

* * *

Когда я вернулся в номер, на туалетном столике обнаружилась короткая шифрованная записка — номер в отеле. Я предположил, что таким образом Хана приглашает меня присоединиться к ее компании, но вместо этого растянулся на кровати, засунув свою багровую руку в холодильник. Пытаясь любым способом вернуть способность трезво мыслить, я включил телевизор. Улыбающийся диктор весело заявил мне в лицо: «Что бы там ни было, а это — ваши похороны…»

БУДЬ ОНИ ПРОКЛЯТЫ СО СВОИМИ РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫМИ ШОУ! Я с яростью переключил канал и попробовал обдумать положение, в котором оказался. Но выхода не было: никто из нас троих не предложил решения, удовлетворяющего остальных. «Этанак» был непоколебимо убежден в правильности чисто логического метода путем последовательного анализа невероятного хитросплетения всевозможных вариантов; Ярроу готов был пожертвовать всем на свете ради Ханы Такаси. А я? Я переживал смертельную обиду, возмущенный тем, что никто во всей солнечной системе, включая Хану, не хочет считаться с фактом существования Этана Ринга.

В дверь постучали.

— Войдите, — хмуро отозвался я, ожидая появления очередной банды вымогателей.

— Нет ничего глупее, чем прятаться в собственной комнате. — Это была Хана. И к тому же одна. — Что вы делаете? — спросила она, щелкнув выключателем.

НЕУЖЕЛИ УЖЕ СТЕМНЕЛО? О, ГОСПОДИ…

— Хандрю, — я неохотно принял сидячее положение.

— Ну что ж, продолжайте в том же духе, — сказала она с улыбкой, видимо, решив включиться в предложенную игру, — от этого не умирают.

О, ЖЕНЩИНА МОЕЙ МЕЧТЫ, ЕСЛИ БЫ ТЫ ТОЛЬКО ЗНАЛА!

Я представил ее в лапах маркиза де Салада. А затем представил в них самого себя… Вытянул руку из холодильника, поднес к лицу и принялся задумчиво разглядывать.

— О, Боже, что у вас с рукой, Ярроу? — она быстро пересекла комнату. В ее глазах было искреннее сочувствие, что застало меня врасплох.

— Прищемил… дверью.

— Как это ужасно, — она осторожно потрогала синяк теплыми пальцами. — Вот уж, поистине, не ваш день, верно? — И она улыбнулась своей ироничной улыбкой. Я отвел взгляд в сторону, но это не помогло: уж очень соблазнительно была расстегнута ее шелковая рубашка с рисунком в виде цветов лотоса…

— Вы не знаете даже половины правды, — я резко встал и подошел к окну. Ледяные воротники, укрывшие карнизы «Занаду», все еще таяли; падавшие капли, пролетая мимо окон, в электрическом свете на мгновение превращались в серебряные блестки, тут же исчезавшие в бездне непроницаемого мрака. — Как там Нтебе и Краус?

— Вот-вот должны подойти, — ее голос снова стал холодным и равнодушным. Она вынула из кармана портативный глушитель и поставила его на стол рядом с телефоном. — Вам удалось узнать код входа в компьютер «Занаду»?

— Кое-что я узнал. Но…

И тут я принял решение: все равно надо попытаться проникнуть в компьютер отеля.

Этим я убью сразу двух зайцев: во-первых, произведу впечатление на Хану и ее коллег, чтобы потом при случае (если меня, конечно, прижмут к стенке) выполнить требование Салада; и во-вторых, выудить из машины какую-нибудь полезную информацию и с ее помощью попробовать спастись самому и одновременно спасти всю эту безумную компанию.

Я вытащил бутылку виски из бара и плеснул в бокал себе и ей.

— Странный вы все же человек, Майкл Ярроу…

— Этан Ринг.

— Мне все время кажется, что вы словно боретесь с самим собой, — продолжала она, стараясь заглянуть мне в глаза. — Я права?

— Вы же знаете, почему так происходит.

— Вчера в казино я обратила на вас внимание не только из-за вашей блестящей игры, — она внезапно поднялась, и мы оказались лицом к лицу.

— Расскажите мне, — вдруг спросил я, — чем занимаются профессиональные штрейкбрехеры в свободное время?

Я отлично сознавал, что несу несусветную чушь, но ничего не мог с собой поделать. Но она не обиделась и, снова сев на кровать, со вздохом сказала:

— О, мы обычно собираемся все вместе и упражняемся в остроумии.

К моему счастью, в дверь опять постучали. Я открыл: на пороге стояли Краус и Нтебе.

— Мое почтение. Шантажистов просят занять места в переднем ряду, — пригласил я.

Краус с негодованием пронесся мимо меня, вслед за ним в номер ворвался Нтебе. Оба уставились на Хану, сидевшую с бокалом в руке на моей кровати. Ее затылок с уложенными в пучок волосами был обращен ко мне.

— Хватит, Хана, — ворчливо упрекнул ее Краус. — Сначала дело, а потом удовольствие.

— Боже ты мой, — заорал я во всю глотку, уже совершенно не контролируя себя, — вы все тут с ума посходили? Чего ради вы сюда приперлись: «глазок» делать или трепаться? Раз уж вы меня втянули в эту историю, хватит валять дурака! — Я сделал паузу, пытаясь вернуть самообладание.

Но прежде чем кто-либо успел возразить, я был у телефона, подсоединяя к его гнезду входной шнур «Этанака». Я решительно отбарабанил номер, который набирал Салад, а затем код. Легонько ударив себя ладонью по лбу, я молча простоял с полминуты, и дал отбой. Так, по крайней мере, все это выглядело в глазах окружающих. За это время «Этанак» успел проникнуть в банк данных примитивного компьютера казино и высосать все его сокровенные тайны до единой, как вампир кровь из своей жертвы. Полученные данные тут же отфильтровались в моем мозгу. Как и следовало ожидать, все мои предположения полностью подтвердились, и мне оставалось только произнести заранее отрепетированную фразу:

— Ваш прогноз не оправдался. Здесь нет входа в земную компьютерную сеть Хабира. Но я нашел, где он находится.

Невероятно, но мои последние слова тоже были правдой.

— И вы думаете, мы вам поверим? — холодно спросил Краус. — Ни один человек не может так быстро проникнуть в компьютерную сеть. Вы что, нас за дураков считаете?

— Надеюсь, вы не будете добиваться ответа на этот вопрос? — сказала Хана Краусу, отпивая из бокала.

Нтебе выглядел испуганным.

— Базиль, вы имеете дело с компьютеризованным взломщиком электронных сейфов, а не обычным человеком. Если сведения, просочившиеся в открытые научные издания, верны, «Этанак-500» способен производить 500 миллиардов операций в секунду. Он и создавался как раз для того, чтобы сводить с ума работников спецслужб… Так что же вы узнали? — и он посмотрел на меня безумными и обожающими глазами фанатика, слепо верящего в своего кумира.

ВСЕ ЖЕ ОНИ ПРИЗНАЛИ ВО МНЕ ЧЕЛОВЕКА!

И Этан Ринг, этот электронный Иуда, начал откровенно врать.

* * *

Вечером мы, как и положено добропорядочным туристам, степенно спустились на ужин. Я с замиранием сердца ждал, когда народ дотянется в казино, и всеми силами старался отсрочить неизбежное. Видимо, я даже что-то ел, поскольку вдруг обнаружил, что сижу перед пустой тарелкой, но с шампуром, направленным точно мне в сердце. Наверное, я также участвовал в застольной беседе, но ни слова из нее не запомнил.

И все из-за того, что они приняли мою ложь за чистую монету. Они проглотили наживку и даже не поперхнулись. И сейчас они сидели со мной за одним столом, готовые по первому моему сигналу залезть в офис Салада. К тому же эти авантюристы, да будет Бог им судьей, ни на секунду не сомневались в своей правоте. Впрочем, оснований не доверять мне у них не было: моя судьба, как им казалось, целиком зависела от них.

Мои мысли вертелись по кругу, как гоночные автомобили по кольцу автодрома. Но выход должен быть! И я обязан его найти! Но раз за разом анализируя данные, выбранные мной из компьютера казино, я его не находил. Вдохновение бежало меня..

Мы слишком далеко зашли. По моим расчетам, ни мне, ни этим «Штрейкбрехерам, Инкорпорэйтед» теперь уже не удастся выйти сухими из воды. Даже если я покаюсь перед ними и все расскажу и они в благодарность позволят мне выйти из игры, то наверняка покинуть Олимп подобру-поздорову мне уже не удастся. А если я окончательно предам их и они окажутся в руках Салада, их влиятельные друзья, несомненно, отомстят мне во что бы то ни стало. И как оценивать поведение Ханы в моем номере? То ли она играла со мной, то ли искренне искала отклика? Я не мог решить эту задачку, а если бы решил, еще неизвестно, стало бы мне от этого легче… Ведь не мог же я отвести самую умную, красивую и обаятельную женщину из живущих на двух планетах прямо на жертвенник к Молоху!

Трое мордоворотов, одинаково одетых в какие- то мешки из дерюги, проходя мимо нашего столика, явно обратили на меня внимание. Я съежился от страха, сначала приняв их за людей Салада, но вскоре до меня дошло, что ни в одном приличном казино вышибалы таким образом одеваться не станут. Краем уха я услышал, как Хана шепнула: «Овощи», — и понял, что это миссионеры из Лиги за первозданносгь природы — организации, снискавшей всеобщую ненависть во всех уголках галактики. Я проследил, как они дружно направились к туалету, подпрыгивая, словно бумажные кораблики, среди волн ресторанных скатертей. По резвости движений и источаемой ими энергии можно было сразу догадаться, что они только недавно прилетели с Земли и еще не успели приспособиться к сравнительно слабой марсианской гравитации.

Я снова остро ощутил близость расплаты, свою отчужденность от беспечной публики, вкушавшей радости туристического рая… Туристы. Господи! Конечно!

— Прошу прощения, — быстро сказал я, с шумом отодвигая стул и неловко вскакивая. — Мне нужно в туалет…

Удаляясь, я успел услышать очередную шпильку Крауса:

— Летит, словно видит открытые врата Грааля.

В холле я подбежал к телефону и, сунув в щель

аппарата кредитную карточку, набрал номер и бросил в трубку несколько фраз. Через несколько мгновений я уже был у дверей темного дерева, ведущих в туалет…

Обычно на Марсе всегда ошиваются группы всяких чудаков, покинувших Землю. Как правило, они прекрасно ладят с местными, вероятно, потому, что здесь вполне достаточно места для всех и они никому не мешают. Но идея первозданности природы на Марсе особенно непопулярна, и миссионерам лиги частенько присваивают всякие обидные прозвища. Я прикинул, что трое крепких ребят с упрямо сжатыми челюстями (сейчас они сосредоточенно мыли руки), вероятно, приехали для поиска разоблачительных фактов и поэтому заранее настроены на неприятности. А мне остается только слегка подлить масла в. огонь…

Встав перед зеркалом, я сделал вид, что поправляю галстук, и как только один из «овощей» посмотрел на меня, с возмущением заметил:

-

Они медленно повернулись ко мне:

— Что вы имеете в виду?

— Не хотелось бы провоцировать скандал, — соврал я, — но двое джентльменов за моим столом сказали, что вы… — я наклонился и прошептал ему на ухо.

— Мерзавцы, тыквы гнилые! — завопил он. И все трое ринулись обратно в зал.

…Стоя в стерильной тишине туалета, я удовлетворенно прислушивался к отдаленным звукам разгорающейся битвы.

* * *

— Всегда мечтала получить синяк под глазом, — с отсутствующим видом произнесла Хана. — С самого детства.

— Мне кажется, мы подходящая парочка, — сказал я, всматриваясь единственным открытым глазом в плотно закрытые двери нашей камеры и безмятежно улыбаясь. Она растянулась на одной койке, а я на другой в комнате раза в два меньше и раза в три менее уютной, чем мой номер в гостинице. Еще до начала драки я вызвал по телефону наряд Корпуса миротворцев Нейтральной Зоны, имевших исключительные полномочия по улаживанию всевозможных конфликтов среди туристов. Неудивительно, что тюрьма для богатых пьяниц и драчунов мало напоминала обычную каталажку.

Правда, на этот раз она оказалась переполненной: все комнаты для задерганных были забиты воинственными постояльцами «Занаду», с удовольствием принявшими участие в побоище. Нтебе и Краус угодили в одну камеру с нами, но затем их вызвали для допроса. Я лежал и, дожидаясь их возвращения, прислушивался к шагам в коридоре. А они, вероятно, в эту минуту яростно доказывали свою невиновность.

Когда все выяснится, пусть думают обо мне все, что угодно. Моего настроения им уже ничем не испортить — своего я добился.

Дверь камеры распахнулась. Хромая, в нее ввалились Нтебе и Краус, окровавленные, но не сломленные. Они посмотрели на меня глазами убийц, и дверь у них за спиной захлопнулась.

Из предосторожности я встал с койки, Хана поднялась вслед за мной и сказала:

— Друзья, вам лучше прилечь. Мне кажется, вам это нужно больше, чем нам. — Она смотрела на них с сочувствием, и я отогнал от себя неприятную мысль о том, как может измениться выражение ее лица через минуту-другую.

Нтебе с ненавистью глядя мне в глаза, сказал:

— Ты, вонючий сын гиены! — Но тем не менее мирно прошел мимо меня и тяжело плюхнулся на койку. — Кажется, у меня глаз затек. Наверное, ничего серьезного, но вижу я неважно, — пожаловался он Хане.

— Это его проделки, — сказал Краус, указывая на меня трясущейся рукой. — Он все специально подстроил! — Краус оглядел нас, дико вращая глазами, и добавил: — А ведь я мог сказать им, кто он на самом деле! — Он повернулся и начал лупить ладонью в закрытую дверь. — Охранник! Охранник! — орал он.

— Базиль, ради Бога, пожалуйста!.. — взмолился Нтебе, кривясь. — Что же ты, право, как в чумном бараке… Воспользуйся телефоном.

— Минуточку, — решительно заявила Хана, придерживая рукой телефонную трубку и мешая Краусу. — Что здесь происходит? О чем вы говорите? Успокойся же, Базиль…

Тот сделал глубокий вдох.

— Твой призовой чудо-компьютер, пока прохлаждался в сортире, успел натравить на нас «овощей». И теперь они обвиняют нас в оскорблении личности и клевете! Что ты сказал им, Ярроу?

— Мы просто обсуждали местную флору. — Что бы теперь ни произошло, я был спокоен: мне удалось спасти их, причем всех до единого.

С подозрительным хладнокровием Краус вдруг подошел ко мне, и пока я раздумывал, что у него на уме, эта тварь отстегнула «Этанак» от моего ремня, одновременно выдернув вилку из позвоночника.

Никогда еще контакт не прерывался так внезапно и грубо. Я зашатался, в глазах зарябили узоры сверкающих персидских ковров, и я тяжело осел прямо на пол…

…Тряся головой и моргая, я тупо смотрел на самодовольную физиономию Крауса — и рожа этого человекообразного буревестника нравилась мне не больше, чем Рингу. Он нависал надо мной с выражением злорадного торжества в глазах и сжатыми кулаками, как какой-нибудь пошленький персонаж из дешевых бульварных комиксов, и «Этанак» свисал у него через плечо, словно трофей. Я сделал слабую попытку схватить футляр, но Краус, усмехаясь, отступил назад; все остальные застыли на месте, с дурацким видом взирая на происходящее.

Я привалился спиной к стене и с отвращением вымолвил:

— Краус, почему бы тебе не засунуть свой кривой хобот в собственное ухо и не вынуть через нос свои птичьи мозги?

Краус покраснел, как рак, но я по-прежнему оставался в его власти, и он это хорошо понимал. Он покрутил шнуром «Этанака» у меня перед носом и прошипел:

— Признавайся, ты специально натравил этих фанатиков, чтобы разрушить план?

Я повернулся боком и стыдливо подтянул колени к животу, чувствуя себя так, словно у меня стащили не мозги, а брюки. Под пристальным взглядом Ханы я не мог чувствовать себя иначе.

— Ладно, — сдался я, ежась и передергивая плечами, — признаюсь. А теперь можешь отдавать меня американцам.

— Не волнуйся, это мы устроим, но сначала доберемся до входа в компьютер, — сказал Нтебе.

— Но почему? — спросила его Хана, нахмурившись. — Почему он это сделал? Ведь у него наверняка была причина. Правда? Ведь была, Ярроу? — Ее голос звучал почти умоляюще.

Я улыбнулся.

— Вот сейчас вы меня называете правильно.

Краус тем временем распахнул крышку футляра

и начал нахально шарить внутри рукой. Он был похож на обезьяну, ищущую банан.

— Черт побери, да перестань же ты ковыряться внутри! Между прочим, эта искусственная почка недешево стоит, — взорвался я. Признаться, мне уже надоело играть роль мерзавца, которую он отвел мне в своих романтических фантазиях.

— Действительно, прекрати, Базиль! — И Хана захлопнула крышку футляра, едва не прищемив ему пальцы. — Ну так в чем же причина? — обратилась она ко мне, поднося руку к своему подбитому глазу и снова хмурясь.

Спокойно глядя на них, я покачал головой.

— Что же вы все-таки за люди? Когда же до вас дойдет: не надо все время выкручивать мне руки, чтобы заставить работать! Разумеется, у меня была причина! — и я все рассказал им: про щипцы для ногтей, тиски для пальцев, крепкое «рукопожатие» и все остальное. — Вы должны молиться Богу, недотепы паршивые, что Ринг все так тщательно продумал, ведь Салад еще до встречи со мной знал о ваших планах.

— А если бы ты не нашел выхода, то мы бы по твоей милости оказались в руках этого изверга? — мрачно спросила Хана.

— А вы что — лучше? Да вы были готовы сделать со мной то же самое, причем вашей жизни ничто не угрожало! — я вскочил, закипая от злости. — Ишь, борцы за справедливость! А пинать все три мои жизни, как футбольные мячи? «Штрейкбрехеры, Инкорпорэйтед» — одно слово! — Я перевел дух и продолжал: — А теперь позвольте кое-что рассказать вам о настоящей боли. Боль — это очень скверная штука, — и я помахал у них перед носом своей больной рукой. — И не важно, какой у нее источник: дубинка или электрический ток.

Боль слишком реальная штука, джентльмены. Так что в следующий раз будете знать, когда вздумаете пошутить, что значит оказаться на месте того, для кого вы эти шуточки готовите. — Я сделал несколько шагов вперед и вырвал «Этанак» из рук Kpаyca. Никто даже не пытался мне помешать.

Я взял шнур и начал рыться под рубашкой в поисках розетки, но Хана остановила меня.

— Ярроу, подождите… — Я ждал, глядя ей в глаза. — Почему вы обо всем не рассказали раньше? Зачем все эти хитроумные сети и двойная игра?

— Я хотел рассказать вам, мисс Удача, — сказал я, устало улыбаясь, — я очень хотел. Но при голосовании я оказался в меньшинстве. Ринг — он же почти параноик, вообще никому не доверяет, а «Этанак» — сторонник жестких методов. Так что я искренне сожалею.

Выражение лица Ханы было трудно понять.

— И вы действительно совершенно другой человек? Не Этан Ринг?

Я кивнул.

— И вам доставляет удовольствие жить такой жизнью? Чувствовать себя зависимым, угнетаемым… Неужели приятно, когда кто-то присасывается к вам, словно пиявка?

Я улыбнулся.

— Если бы я признался вам, как это приятно, то, возможно, заработал бы пощечину. В Ринге очень много от меня. Равно как и от «Этанака». Лучшее, что есть в нас обоих. Без нас его бы просто не было.

Я сунул вилку в розетку и помахал на прощание рукой…

…И помахал рукой в знак приветствия. Какое все же блаженство — осознавать себя.

— Привет, друзья. Сожалею, что наш разговор так грубо прервали, — и я посмотрел на Крауса.

— Мои извинения, — сказал он, делая вид, что действительно сожалеет. И надо признать: у него получилось правдоподобно.

— Мы все приносим извинения, — подхватила Хана. — А также благодарим вас… всех троих.

— Принимается, — ответил я с поклоном.

— Мне бы только хотелось, чтобы вы поняли: для нас эта затея — вовсе не какая- то грандиозная шуточка, мистер Ярр… Ринг, — произнес Нтебе, наклоняясь вперед и сжимая свою голову обеими руками. — Согласен, мы не имели права втягивать вас в эту историю. Но поверьте: получить «глазок» в эту компьютерную систему — для нас не детская шалость. Это все равно что прорубить окно к свободе для нашего народа. — Он снова лег на койку, прикрыв глаза рукой. — Но поскольку мы не нашли входа в компьютерную сеть, все мои рассуждения — область чистой теории…

Выражение лица Ханы и хмурый взгляд Крауса хорошо гармонировали с его пессимистической интонацией. Краус присел на другую койку, а затем со вздохом лег на нее. Хана, прислонившись спиной к стене, скорбно качала головой.

— Ну почему же «теория»? Мне известно настоящее расположение входа.

— Что? — Хана посмотрела на меня, как на самозванца. — О чем вы говорите?

— Когда я порылся в секретах компьютера казино, мне удалось узнать, куда направляется почта Коррама Хабира. И это место…

Меня прервал короткий сигнал, и дверь камеры растворилась. Корректный и вежливый вошел Бирнбаум, страж Корпуса миротворцев; именно он и привел сюда всю нашу компанию.

— Все в порядке, мадам. Вы и ваш муж свободны. Прошу прощения за причиненные неудобства.

— Муж? — Я чуть не захлебнулся от удивления и посмотрел на Хану.

— Пойдем, дорогой, — она твердо взяла меня под локоть и потащила к двери. — Бедняга все еще не может прийти в себя, — сказала она с очаровательной улыбкой, — если он вообще когда-то был самим собой.

Краус и Нтебе привстали с коек, но Бирнбаум жестом остановил их.

— А вам придется подождать. Еще нужно разобраться: жертвы ли вы этой драки или ее зачинщики.

Хана задержалась.

— Как долго вы их продержите? Мы не собираемся бросать наших друзей в беде…

— Трудно сказать, мадам, — пожал плечами Бирнбаум, — сейчас освобождают вас, но не их. Сколько времени займет расследование, мне неизвестно. Так же, как и вы, я могу только предполагать.

И он указал нам на дверь, ведущую обратно в холодный мир.

* * *

— И что теперь? — спросила Хана, откинувшись на спинку скамьи. Мы сидели на площади, которая, как и большая часть туристического комплекса «Елисейские поля», располагалась под землей. Словно беспризорники, мы с завистью глазели tea праздношатающихся туристов.

— Ну, например, я могу бросить это в воду и загадать желание, — сказал я, доставая кредитную карточку и указывая на фонтан в центре площади. В его перламутрово-жемчужных струях вспыхивали золотые шары и мерцали разноцветные яркие звезды.

— Жаль, что мы не можем вызволить Цефаса и Базиля из тюрьмы, — сказала она с чувством, ударяя кулаком по колену. — Проклятье! Если у Са- лада есть хоть малейшее подозрение, что ты сумел что-то обнаружить, каждая минута может оказаться последней.

— Честно говоря, пользы от твоих друзей было маловато.

Она вздохнула. Вздох получился каким-то сердитым. Закинув волосы назад, она спросила:

— Но мне-то, по крайней мере, ты можешь рассказать, где скрывается Хабир?

— Он стал монахом.

— Брось шутить.

— Я вполне серьезно. Хабир прячется в монастыре на арендуемой христианами заполярной территории в арабском секторе. Монастырь основан группой чудаков с Земли, их называют Дебре Дамо, — это малоизвестная христианская секта.

— Я слышала о них. Читала статью в журнале «Этноцентристика»… Но клянусь всеми богами на свете, представить Коррама Хабира перебирающим четки в глухом христианском монастыре… Нет, это выше моих сил! — Она испытующе смотрела на меня, все еще думая, что ее разыгрывают. — Я знаю: он любит уединение, и никто толком не понимает, что он за человек, но увидеть его в монашеской рясе — это чересчур.

— Он большой оригинал, — пожал я плечами. — Возьми хоть этот его каприз — доставка почты курьером вместо обычных каналов компьютерной связи. Я готов поставить все свои деньги до последнего цента: вход в его компьютерную систему именно там, в монастыре. Никому никогда и в голову не придет искать там.

Она опустила глаза, размышляя.

— Но они не допускают в монастырь женщин!

— Послушай, — сказал я осторожно, — ты ведь сказала стражу Корпуса миротворцев, что я твой муж…

— Прости. Но они бы не позволили мне остаться в одной камере с тремя мужчинами, не будь я замужем хотя бы за одним из них. — Она выпрямилась, поправляя рубашку и разглаживая складки на своих брюках.

— А знаешь ли ты: стоит объявить себя замужней женщиной на арабских территориях, как брак автоматически считается зарегистрированным…

Она с подозрительностью посмотрела на меня.

— Мне казалось, это правило действует только в отношении разводов. И, кроме того, об этом нужно объявить не менее трех раз.

— Гм-м, — неуверенно произнес я, чувствуя, как почва ускользает из-под ног… — Кто_;вы, мисс Удача? Чем вы занимаетесь? Откуда и зачем вы приехали? И ЕЩЕ, ЗАЧЕМ МНЕ ВСЕ ЭТО НУЖНО ЗНАТЬ?

Она улыбнулась.

— Я полукровка, во мне течет японская и цыганская кровь. По профессии — этноисторик. Приехала я ниоткуда конкретно и отовсюду, если под «всем» понимать Землю. Подалась в известную вам организацию, потому что кое-кому понравилась моя докторская диссертация по ритуальной магии… И, пожалуйста, для нашего общего блага, не задавайте мне того вопроса, который вы так долго готовили, Этан Ринг, — я и так уже ответила почти на все. У вас своя жизнь, а мне пора возвращаться к своей. — Ее улыбка была похожа на сломанные цветы, увядающие прямо на глазах. -

Спасибо вам за помощь. Ваша тайна, я обещаю, будет сохранена. И еще раз извините за причиненное беспокойство…

— Я сделаю «глазок» для вас, — сказал я.

Мы оба с удивлением поглядели друг на друга.

— Вы действительно сделаете?

Я кивнул.

— Почему?

— А почему бы нет?.. Мой отпуск еще не кончился. А после вчерашнего вечера в «Занаду» я могу позволить себе путешествие в монастырь.

Она улыбнулась, и внезапно возникший между нами барьер рухнул.

— Спасибо. На мой вопрос ты так и не ответил. — Она внимательно следила за моим лицом, словно пытаясь разглядеть в его чертах кого-то другого.

— Но ты ведь хочешь ответа уже не совсем на тот вопрос, который задала, не правда ли?

— Нет… — она опустила глаза и некоторое время молчала. — Этан, Ярроу говорил, что доволен тобой. Это правда? Неужели у него когда-нибудь была свобода для самостоятельных решении? И как насчет компьютера?

— «Этанак» видит мир моими глазами. Я — его вход, и его это устраивает. В тонкостях реальной жизни он не силен, поэтому не претендует на первенство, если я, конечно, не начинаю теряться. Слава Богу, у него только один человек-побратим, — и я вспомнил прошлую ночь. — Что касается Ярроу и его эмоций… — я почувствовал, что покраснел до ушей. — Я кое-что расскажу тебе о Ярроу, Хана. Он хороший малый, но у него не голова, а решето, и вдобавок он несусветный лентяй. Когда к нему пришли, чтобы предложить участвовать в эксперименте, он десятый час смотрел телевизор в своей каморке. Эта квартирка настолько унылая, что в ней даже самоубийство кажется скучным занятием… Не думай, что я говорю о нем за глаза. Ты когда-нибудь читала сказку о Царевне-лягушке? Так вот, если хочешь, у нас с Ярроу та же сказка. — Она слегка нахмурилась. — Когда проецируешь лучи разного цвета спектра на стену, Хана, то в месте их взаимного наложения получается третий цвет — совершенно новый. Но если один луч прикрыть, этот новый цвет исчезнет. Мы нужны друг другу. Мы любим друг друга. И выбрали имя Ринг — кольцо — потому, что оно символ завершенности.

Она слегка коснулась моего плеча и мягко сказала:

— Майкл Ярроу — не Царевна-лягушка. А вы, несомненно, один из самых интересных людей, каких мне когда-либо приходилось встречать. — Ее губы почти касались моего уха.

— Это наблюдение — хорошее начало, — сказал я и поцеловал ее.

Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем мы снова вышли на улицу. Хана шепнула мне на ухо:

— Что мы теперь будем делать? Ведь все наши вещи остались там, в этом проклятом отеле.

Я снова достал кредитную карточку. — У нас есть пятьдесят тысяч серклей.

* * *

— Ты уверен, что действительно хочешь через все это пройти? — спросила она напоследок, когда мы уже оказались в толпе нетерпеливых пассажиров с сезонными билетами, рвущихся на посадку в рейсовый трейлер к южному полюсу. Она придержала меня за воротник куртки и облучила своим ослепительным взглядом.

Я прекрасно знал, что ей известен ответ, поэтому просто притянул ее к себе и поцеловал долгим, как расставание, поцелуем.

— Уже слишком поздно об этом спрашивать. И все же спасибо за этот вопрос. — Я высвободился и, пока еще окончательно не потерял волю, быстро пошел к машине.

— Этан… — она догнала меня и протянула руку, в которой был зажат какой-то предмет. — Возьми это с собой, — и она сунула его в карман моей куртки, скороговоркой пробормотав что-то на незнакомом мне языке. — Теперь ты каждую минуту будешь помнить, что постоянно думаю о тебе.

Возможно, ее талисман вовсе не заставлял ее вспоминать обо мне, но то, что я постоянно думал о ней, — это уж точно. С момента нашего расставания минуло двенадцать часов, и, сидя в подпрыгивающем на ухабах вездеходе, я ощущал укрытый в толстой рукавице подарок, странным образом служивший для меня подтверждением реальности прошлой ночи, так похожей на сон.Залогом моей удачи стал узкий серебряный браслет ручной работы, гладко отполированный и перевитый прядью иссиня-черных волос. Я ехал и улыбался глупой блуждающей улыбкой. Собственно, весь путь от Нового Каира до Полярного Круга прошел для меня в каком-то блаженном тумане воспоминаний. Сейчас мне вспомнилась прошлая ночь, и я покраснел от смущения, или, точнее, Ярроу зарделся стыдливым румянцем. Правда, в вездеходе стесняться было некого: Фауд, мой гид, похоже, вообще забыл о моем присутствии, а уж до моих грез наяву ему и подавно не было дела. Он сидел за рулем вездехода, полностью сосредоточившись на дороге; его волосы, щедро смазанные бриллиантином, были зачесаны вперед в форме креста — прическа, уже лет десять вышедшая из моды. Приемник трещал и плевался, извергая изуродованные эфиром национальные арабские мотивы, — «Этанак», кстати, почему-то был без ума от них, считая их изысканной и мелодичной музыкой. Я уже после года пребывания на Марсе возненавидел их лютой ненавистью и даже иногда жалел, что не оглох в детстве. Фауд выпустил пузырь жвачки и довольно улыбнулся. Он казался добродушным, да и в бюро путешествий мне отрекомендовали его наилучшим образом; правда, ко мне он относился, как к блаженному. И чего греха таить, причины для этого у него были.

На всякий случай я проверил экипировку. Одет я был в утепленную куртку — герметичный костюм взять с собой мне не позволили, так как на территории Дебре Дамо все, что помогало создавать искусственную среду обитания, было запрещено. Разрешалось брать только кислородную маску, без которой даже самые неисправимые пуристы не могли обойтись. Поэтому сейчас я чувствовал себя как начинающий альпинист, забравшийся на трехкилометровую высоту.

В дороге «Этанак» проанализировал кое-какую конфиденциальную информацию о монастыре, сообщенную мне Ханой, и я разработал план бегства из Дебре Дамо на случай крайней необходимости. Принципы «естественной» жизни в монастыре соблюдались очень строго. Мне с трудом верилось, что в мире найдется хотя бы один богач, готовый по доброй воле провести в подобной тюрьме несколько дней, не говоря уже о таком эпикурейце, как Коррам Хабир.

Мне удалось разузнать eщe несколько любопытных деталей, например: монахи перебрались сюда с Земли тринадцать лет назад, тогда же, когда исчез Хабир, а территория монастыря была частной собственностью Коррама.

Вездеход на полной скорости несся по ухабам.

Я легонько похлопал по футляру с «Этанаком», таким образом подбадривая всех нас. Между прочим, пока я витал в облаках и думал о Хане, он успел проштудировать грамматику — языка монахов Дебре Дамо и провести сравнительный лингвистический анализ с арабским языком, который схож с ним по строению. Результаты его штудий тут же обнаружились у меня в памяти. Приятно чему-то учиться, не прилагая для этого особых усилий.

— А вот и он, хаджи.

Фауд называет всех «хаджи», что по смыслу соответствует чему-то среднему между «ваше преосвященство» и «господин». Он указал поверх приборной доски на чернеющее за лобовым стеклом дно кратера.

Я стал внимательно разглядывать местность, надеясь отыскать какую-нибудь одинокую неприступную вершину, гордо вздымающуюся на горизонте, поскольку Дебре Дамо на геез означает «Священная гора», и основатели секты на Земле избрали своей обителью один из горных пиков. Однако вместо горы я увидел стену узкого и глубокого каньона, отвесно уходящую вниз. Сам каньон казался словно вырубленным гигантским топором посреди необъятной равнины.

— Славной местечко! — Фаунд улыбнулся мне с той добродушной снисходительностью, которую обычно считают единственно возможной формой общения с душевнобольными… Вот мы и прибыли, хаджи. Монастырь на самом дне разлома, — сказал он невозмутимо, а я с замиранием сердца следил, как наш вездеход со скоростью десять метров в секунду несся к краю обрыва. Я уже начал подозревать водителя в склонности к суициду.

Но в последнюю секунду Фауд вспомнил о тормозах, и мы замерли над бездной в клубах густой пыли.

Через лобовое стекло ничего уже нельзя было разглядеть. Надев шлемы и кислородные маски, мы выбрались из кабины, и тут я заметил, что нас встречают.

Поначалу я принял человека, закутанного в запыленную сутану из грубого сукна, за вылепленную из грязи скульптуру. И только когда клубы пыли понемногу рассеялись, я увидел монаха, вероятно, посланного святыми братьями встречать гостей.

Мы приблизились: за его спиной зловеще зияла источающая странное сияние пропасть. Что это было? Божественный свет? Несмотря на мое скептическое отношение к внешним эффектам, я не мог не признать: зрелище потрясало.

Фауд и монах обменялись приветствиями на геез. Я прислушивался к их разговору, привыкая к звучанию непривычной речи и одновременно стараясь всеми силами убедить себя, что мне не грозит скорая смерть от удушья. Когда атмосферное давление меньше земного в десять раз, то, даже напялив кислородную маску, чувствуешь, что жить тебе осталось недолго. Фауд представил мне монаха — его имя можно было перевести как Брат Процветание — я же в ответ что-то любезно промычал. А потом они почему-то заговорили о деньгах… ПОЧЕМУ?

— Хаджи, он говорит: спуститься вниз к монастырю стоит два серкля.

— Два серкля? В этих местах? Вам не кажется, что уважаемый Брат хватил через край? — НЕ УДИВИТЕЛЬНО, ЧТО ЕГО НАЗЫВАЮТ «БРАТ ПРОЦВЕТАНИЕ»!

Фауд пожал плечами.

— Так он оценивает свою работу, а уж наше дело, соглашаться или нет. На Земле они на протяжении сотен лет сами зарабатывали себе на жизнь.

Недовольно поморщившись, я порылся в боковом кармане рюкзака и извлек оттуда пару купюр.

— Вот, возьмите и заплатите ему.

Оба кивнули.

— Хорошо, хаджи, на следующей неделе я вернусь, — весело сказал Фауд, спеша к своему вездеходу. — Желаю вам приятно провести время, — он говорил так, словно мой приезд был продиктован исключительно желанием отдохнуть.

Дверца захлопнулась, и он включил двигатель. Вездеход попятился назад, развернулся и запрыгал на ухабах, будто ему было невтерпеж поскорее вернуться в цивилизацию.

ИМ СЛЕДОВАЛО БЫ НАЗВАТЬ ЭТО МЕСТО СВЯЩЕННОЙ ДЫРОЙ… Я повернулся лицом к светящейся чаше каньона, а Брат Процветание вручил мне кожаную сбрую. Я сначала посмотрел на него, потом на сбрую, и у меня внутри все похолодело не меньше, чем снаружи. Над краем пропасти нависала странная конструкция, представлявшая собой нагромождение гигантских колес и блоков, довольно ветхих на вид. ГОСПОДИ, ЧТО

МЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕМ?

— Фауд! — заорал я, поворачиваясь и размахивая постромками. Но на месте, где только что стоял вездеход, клубилось лишь облако серой пыли, и мой отчаянный вопль безвозвратно растаял в разреженном воздухе. Моя рука тяжело повисла, словно внезапно налившись свинцом, а дыхание стало неровным и прерывистым, как у астматика.

Смирившись с неизбежным, я подошел к краю скалы и заглянул вниз, чтобы оценить предстоявшее испытание.

— А-а-а, — только и мог вымолвить я и отпрянул с зажмуренными глазами. — Аллах Акбар! — выговорил я наконец. Мне, наверное, никогда не удастся привыкнуть к грандиозности марсианского пейзажа, который мать-природа щедро одарила самыми неожиданными чудесами.

Разлом был четыре километра в ширину и около двух в глубину. Но поражало не это — его стены казались отшлифованными. Здесь явно поработали фантазия и руки человека. Собственно, до зеркального блеска были отполированы только верхняя половина ближайшей стены и нижняя противоположной, что, как я догадался, делалось для фокусировки солнечных лучей к центру низины, то есть стены, по сути, служили аккумуляторами световой энергии в летние дни. И только одно обстоятельство печалило меня: другого способа спуститься по отвесной скале с головокружительной высоты не существовало… Обреченно я еще раз осмотрел потертую сбрую. Оставалось выбирать: или положиться на допотопную технику, или мерзнуть на этой ледяной равнине, постепенно превращаясь в мороженое.

Монах невозмутимо наблюдал за моими терзаниями. Я начал покорно надевать сбрую…

Во время спуска по горячей и ослепительно сияющей каменной глади мне в голову пришла только одна трезвая мысль: я поблагодарил Бога за то, что не пожалел отдать монаху два серкля.

Сразу же за гранью полированной поверхности начиналась естественная шероховатая стена каньона, испещренная трещинами и изобилующая острыми выступами. Я начал постепенно приходить в себя после истерики, пережитой по милости Ярроу, и уже увереннее нащупывал все еще дрожащими ногами специально проложенный, как на «русских горках», желоб.

Когда мы подошли к монастырю, в каньоне уже царила кромешная мгла, а я был так измотан, что не постеснялся бы на коленях молить об убежище.

Меня, как блудного сына, заключили в переходный отсек: под куполом, закрывавшим весь монастырь, не поддерживалось повышенное давление, но кислорода было с избытком. При свечах монахи провели меня через какое-то большое и вонючее, как хлев, помещение. И прежде чем затолкать на ночлег в крошечную хижину, дали мне миску удивительно приятной теплой каши. Всю ночь мне снились очень странные сны…

* * *

Ранним сумеречным утром Ярроу проснулся от колокольного звона и громких молитв и сначала никак не мог сообразить, что же с нами произошло. После того, как совместными усилиями мы это вспомнили, я лежал в зябкой полутьме, закутанный в грубые одеяла, и теперь уже пытался сообразить, какого рожна мне вообще понадобилось в этом проклятом месте. Я прекрасно понимал абсурдность своего нынешнего положения. Я затеял все это ради Ханы, полуцыганки-полуяпонки, этноисторика, причем специалиста по так называемой примитивной ритуальной магии. Заклинания, ведовство — и любовные чары? Как она тогда сказала? «Теперь ты будешь вспоминать обо мне…» Может быть, меня околдовали?

Я нащупал кресло и зажег свечу, вспыхнувшую в перенасыщенном кислородом воздухе ярко и торжественно. Что же со мной происходит? Какой-то возврат в мрачное средневековье! Уже давно доказано наукой, что обрезанные волосы и ногти не имеют никакой магической силы. Все волшебство заключается в силе самовнушения. Если я оказался в этой глупейшей смехотворной ситуации не по собственной воле, то грош мне цена!

Когда запоздалое осеннее солнце заглянуло в каньон, я уже успел с помощью «Этанака» составить подробнейшую карту всего, что находилось под куполом. Планировка монастыря оказалась запутаннее, чем я ожидал: городок представлял собой сложный лабиринт, в котором тысячи круглых каменных хижин рассекались на сегменты жутковатыми узкими переулками. То, что я в потемках принял за хлев (по запаху), на самом деле оказалось главной площадью, оккупированной бесчисленным выводком цыплят, разгуливавших по ней совершенно свободно. По одну сторону площади стоял собор — высокое трехэтажное строение в форме четырехугольника, возвышавшееся над толпой домишек-лилипутов, как Гулливер. Каменные стены собора явно дисгармонировали со стальными перекрытиями, поддерживавшими его верхние этажи. Металлические конструкции в сравнении со всем старомодным обликом монастыря выглядели словно дирижабли, окруженные птеродактилями. Я чуть не раздавил одного из цыплят. Особенно меня удивили деревянные насесты: одному Богу известно, где монахи ухитрились раздобыть дерево на Марсе…

По-моему, основатели монастыря представляли прогрессивное крыло секты, так как уже тем, что покинули Землю, сделали доброе дело. Правда, было бы любопытно выяснить, оставалась ли у монахов возможность выбора…

Но самое занятное: я не заметил никаких признаков присутствия в монастыре единоличного владыки транснациональной Империи, избравшего это захолустье местом своей тайной резиденции. Я не обнаружил ни пресловутых личных поваров, колдующих над изысканнейшими деликатесами, маскируя их среди горшков с вегетарианской похлебкой, ни скрытых телеэкранов между скучными фресками, изображавшими крылатые существа, ни вмонтированных в стены водопроводных труб с горячей водой.

Я пристально вглядывался в глаза монахов, но, понятно, не мог обнаружить Хабира среди шерстяных сутан и отрешенных лиц.

Возвращаясь в свою хижину после вечерней молитвы, я случайно подслушал разговор трех монахов, обсуждавших ожидаемый приезд еще одного посетителя, который, как я понял из их слов, наведывался в монастырь регулярно. Причем, могу поклясться, кто-то из них произнес слово «вертолет».

Собственно, это все, что я понял из беседы. Полученной информации явно было недостаточно. Это плохо, поскольку мне уже сейчас нечем было себя занять, хотя моя уверенность в том, что компьютер «Занаду» не лгал, и Хабир находится здесь, ни на секунду не поколебалась.

Но не мог же легендарный мультимиллионер быть невидимкой! Я думал о Хане и о том, что после всех треволнений буду вынужден ее разочаровать. И снова думал о Хане, и долго лежал без сна в темноте на жестком тюфяке, мучимый тревогой и сомнениями.

* * *

Но, как говорится, нет худа без добра. Если бы не бессонница, я наверняка не почувствовал бы едва ощутимую вибрацию, сопровождавшую снижение вертолета, и не расслышал бы тихий шум двигателя. Я вскочил и выглянул в дверь своего домика. Поскольку он находился неподалеку от стенки купола, за прозрачной изолирующей оболочкой, мне удалось разглядеть посадочные огни снижавшейся машины, многократно отраженные гладкими стенами каньона, а затем и уродливый силуэт двухвинтового тупоносого марсианского вертолета. Вертолеты на Марсе — редкое зрелище, а посадить машину на дно каньона и при низком атмосферном давлении — вовсе не шуточное дело… Потом я увидел одинокую фигуру человека в герметичном защитном костюме, двигавшуюся по направлению к монастырю. Посетитель явно обладал привилегиями, в отличие от простых смертных.

Я спешно оделся и стал торопливо пробираться по лабиринту переулков к центральной площади. К счастью, монахи не имели обыкновения молиться по ночам, и по пути я ни на кого не наткнулся. Я добрался до площади, не только сумев сохранить в целости ноги, но и поспев как раз в тот момент, когда гость в сопровождении двух монахов, несших свечи, прошел в собор. Это было единственное здание монастыря, которое мне не удалось осмотреть, так как вход в собор разрешался только монахам.

Запрет посещать собор явно не был случайным, и я не решился нарушить его. А Хабир? Может быть, этот таинственный полночный гость — именно он? А сам монастырь — одно из конспиративных мест, куда он приезжает только за почтой? Или, может быть, именно здесь его компьютер?

Я притаился за выступом стены, дожидаясь, когда же он наконец закончит свои дела, и я смогу приступить к своим… Но ждал я напрасно и мерз тоже зря. Несомненно, монахи имели под куполом солнечные батареи, отдававшие накопленную за день энергию для обогрева территории Дебре Дамо, иначе святые братья просто не дожили бы до утра. Правда, как я ощутил на себе, обогрев мог бы быть менее формальным…

И все же мое терпение было вознаграждено: человек в защитном костюме и его свита, освещенные зыбким пламенем свечей, показались из дверей собора и пересекли площадь. Но пошли они не по направлению к переходному отсеку. Вероятно, Хабир еще не успел ознакомиться с почтой. Что делать? Не лучше ли поберечь здоровье и отправиться спать, дав ему спокойно уехать, думал я. К тому же ночь становилась все холоднее, а сколько времени пришлось бы его дожидаться, было известно одному Богу.

Поэтому я вышел на площадь, освещенную мутным светом двух марсианских лун, и, отбрасывая в разные стороны бледные тени, мелкими шажками перебежал ее. Цыплята на насестах обратили на меня не больше внимания, чем на Хабира. Похоже, от холода они впали в кому. Я переступил порог собора и беспрепятственно прошел внутрь, освещая путь маленьким, размером с авторучку фонариком, который я предусмотрительно припрятал в футляре «Этанака». На всякий случай я нащупал рукой серебряный браслет Ханы. НЕ ПОКИДАЙ МЕНЯ, МИСС УДАЧА!

При свете фонарика я прошел через часовню, где молился сегодня вечером, и приблизился к занавешенной двери в противоположной стене. Я долго колебался, боясь нарушить запрет и совершить святотатство — то, что монахи не возражали против присутствия Хабира в их святилище, вовсе н означало, что они спокойно отнесутся и к моему непрошеному вторжению.

Я распахнул шторы и переступил порог. Обведя лучом фонарика помещение, я разглядел пыльные манускрипты на столах, искусно выкованные металлические кресты, фрески с ликами святых на стенах и плоский экран между ними. Плоский экран?! Я снова осветил его фонарем.

То, что я искал, находилось здесь. На шероховатой голой стене в противоположной части комнаты висел прямоугольный экран, словно ждущий собеседника, а под ним аккуратная консоль с клавиатурой и единственный стул — вход в компьютерную сеть. Передо мной, беззащитная и ничего не подозревающая, дремала могучая Империя Коррама Хабира..

Некоторое время я стоял, неторопливо разминая замерзшие пальцы. Меня обуревали самые смелые и необузданные фантазии. Я сел за пульт и приступил к работе.

В неестественном свечении индикаторов глаза святых на стенах словно ожили. Я подсоединил входное устройство «Этанака» к консоли и, как посетитель музея, ведомый за руку опытным экскурсоводом, отправился вместе с ним в захватывающее путешествие по коридорам и закоулкам грандиозного электронного разума. «Этанак» начал для пробы вводить незначительные данные, чтобы включить систему защиты компьютера и получить точное представление о функционировании всей сети. Я почувствовал, как защита включилась и вступила в игру. Теперь я трепетал от возбуждения, как честолюбивый провинциал, впервые получивший приглашение на великосветский бал.

Но это было только начало пути, впереди меня ждало еще немало препятствий и головоломок. Уже с первых шагов становилось ясно, что нам противостояла, вероятно, самая большая и самая сложная компьютерная сеть в мире — бесчисленное множество программ внутри других программ, словно заключенные одна в другую сферы в китайских шарах из слоновой кости; запутанная иерархическая лестница подсистем, систем, их комплексов — целый пантеон странных таинственных богов.

Интересно, окажись я в действительности составной частью этой сети, смог бы я понять хотя бы ее незначительную структурную составляющую, а потом интегрировать эту структурную единицу в самого себя?

. Я нахожусь здесь для того, чтобы ввести в сеть специфическую подсистему и вмонтировать с ее помощью «глазок» в главную сеть, поэтому не имею права тратить время попусту. Этим я только взбудоражу защиту компьютера, а моя задача — не сражаться с ней, а попытаться обхитрить. По сути, все образование «Этанака» было ориентировано на умение незаметно проникать в электронные системы, не поднимая при этом тревоги и обходя расставленные на пути электронные волчьи ямы и капканы.

Всем своим существом я чувствовал колоссальное напряжение своего электронного собрата: он отсеивал лишнее, нащупывал, отступал и вновь возвращался обратно, отыскивая слабину, самый ничтожный изъян, — так скалолаз ищет выемку в камне, чтобы перейти с одного уступа на другой, чуть-чуть продвинуться вперед, подтянуться еще выше. Мне вспомнился старомодный компьютер «Занаду» — забраться в него было так же просто, как открыть дверцу стола; проникнуть же в эту сеть значило вскрыть мощный сейф. На каждую успешную операцию приходилась тысяча неудач, но «Этанак» не отступал, делая попытку за попыткой с немыслимой, непостижимой скоростью. Бессознательный, сверхчувствительный анализ машины порождал у меня необычные эмоции. Он опережал мысль, но то, что совершалось вокруг, совершалось мною. Так теннисист инстинктивно отбивает стремительно летящий мяч. Время теряло форму, мир растекался вязкой патокой. Это было нечто вроде нового способа медитации — дзен-буддизм и искусство компьютерной логики, слившиеся воедино для постижения неведомого.

Успешный прорыв в эту сложнейшую компьютерную сеть, возможно, станет моим величайшим достижением, самым важным событием моей жизни. Я уже обнаружил, что, пытаясь в компьютер через этот вход, я выбрал наиболее сложный путь. Да и сам компьютер должен был находиться где-то на Марсе — не исключено, что именно в этой комнате: при прохождении сигналов не наблюдалось ни малейшего временного запаздывания. Если бы механические части системы размещались на Земле, я бы получил определенное преимущество, имея дело только с периферийными нервами, действуя как врач, проверяющий рефлексы в коленном суставе, а не всю центральную нервную систему. Это временное запаздывание позволило бы мне легко обходить ловушки защитного механизма сети.

Но на практике все происходило наоборот, а это могло означать одно — «Этанак» столкнулся с серьезным вызовом, и на карту была поставлена его честь. Я непроизвольно отметил, что по иронии судьбы «Этанак» сейчас решал именно ту задачу, для выполнения которой и был создан.

Эта система оказалась не только самой сложной из всех, с которыми мне прежде приходилось сталкиваться, но и самой странной. Она словно была спрограммирована мною самим. Нет, я не страдаю манией величия. Могу ручаться: во всей солнечной системе не найдется человека, лучше меня умеющего искать и устранять компьютерные вирусы, но вот в программировании я полный профан. Я просто не приспособлен для выполнения этой в общем-то стандартной работы — я сразу же углубляюсь и ухожу к корням машинного языка. То есть, если уж я создам программу, то никому другому попросту не хватит жизни, чтобы распутать все узелки и докопаться до сути.

Может быть, подобная программа была продиктована соображениями безопасности: в банке данных ничто не находилось на своем месте, а самое главное было погребено под грудами малозначимой информации. Разбираясь в блоке памяти этого компьютерного мозга, ты словно оказывался на чердаке заброшенного дома, заваленного до самого потолка старыми газетами, журналами и другими ненужными вещами. И вынужден был рыться в этом мусоре, чтобы отыскать погребенную под ним потайную дверь в кладовую, где хозяин держал ключ к сундуку с драгоценностями.

И вдруг, к своему восторгу, я понял, что нахожусь в шаге от цели. Я уже несколько раз натыкался на явные ошибки в системе, но не реагировал на них именно из-за их очевидности. Но сейчас я обнаружил несоответствие принципиального свойства, непоследовательность, причина которой не была случайной — и я мог использовать эту слабость для поиска закономерности в ошибках программиста этой компьютерной сети.

Знание закономерности опустит передо мной подъемный мост, ведущий в святая святых, к тайнику Благородного Программиста, и я войду в него… Но, Боже, какое несчастье! Оставалось мост рухнул и грозные стражи уже движутся мне навстречу с алебардами наперевес… Я задел колокол, подавший сигнал тревоги. Я обеими ногами попался в капкан, и теперь оставалось только ждать своей участи.

— Кто ты? — с недоумением спросил властный голос.

ГОСПОДИ, КАЖЕТСЯ, Я СХОЖУ С УМА? Оглушенный, я замотал головой, как испуганное животное. ЧТО Я СЛЫШУ?

— Ты попался, Этан Ринг. Я ждал тебя.

НЕБЕСНЫЕ ГОЛОСА! Теперь я понял, что некогда происходило с Жанной Д'Арк.

— Скажи мне, что тебе нужно?

Сначала я подумал, что ненароком породил еще одного монстра, каким-то чудесным образом вдохнув жизнь и в эту систему. Но откуда тогда взялись голоса? Даже «Этанак» первые несколько часов своего существования имел только зачатки разума и был нем, как рыба.

— К-К-КТО ТЫ? — неуверенно, запинаясь, придал я звучание своей мысли.

— Я — Коррам Хабир.

Вот, оказывается, в чем дело: компьютер просто сошел с ума, вообразив себя своим создателем! Или же?.. Но разве это возможно, разве такое может быть? Неужели эта до умопомрачения запутанная система обладала чувствительностью человека; неужели кому-то удалось добиться невозможного: ввести разум, личность человека в компьютерную программу?

— Именно так, — ответил мне голос в моем мозгу. Телепатическая речь воспринималась мною как легкая щекотка, раздражавшая гортань и возбуждавшая голосовые связки.

Наконец я смогу рассеять все эти дурацкие слухи. Коррам Хабир не одряхлел и не умер. Он жил — и жил не где-нибудь, а в компьютере. Он в буквальном смысле слова перестал быть человеком, он ушел из мира, покинул свое бренное тело, найдя новое, самое неожиданное и удобное вместилище для своего разума. В то время, как его телесная оболочка…

Все так! Но если Коррам Хабир здесь, то кто же тогда этот сегодняшний ночной посетитель?

Не успел я об этом подумать, как за моей спиной прозвучало:

— Какой приятный сюрприз, мистер Ринг.

Никогда бы не поверил, что мне когда-нибудь придется с таким трудом поворачивать голову. А все потому, что я знал наверняка: этот писк придушенного кролика мог издать только один человек… Я повернул голову и посмотрел на него. О, Боже, как мне хотелось ошибиться! Но Салад стоял в другом конце комнаты со шлемом в руках, его лысая голова блестела, и такой же самодовольный блеск был в его глазах.

Я вскочил со стула, пытаясь выдернуть переходник «Этанака» из разъема. Но он не поддавался: Хабир намертво заблокировал его в консоли. Я стоял и растерянно дергал шнур, как мальчишка, забравшийся на забор к соседу за яблоками и случайно защемивший палец.

Салад молча, с циничным вожделением посмотрел на меня, а затем вытащил пистолет.

— Я знаю, что вы можете подумать, застав меня здесь. Но, поверьте, я только… на самом деле я…

Пистолет выстрелил один раз, почти бесшумно, и что-то тяжелое, как невидимый топор, ударило Меня по колену. Я свалился на стул с криком, в ужасе хватаясь за ногу.

— Очень рад, что здесь оказались именно вы, мистер Ринг, — произнес Салад в свойственной ему вкрадчивой манере. — И именно после того, как бессовестно нарушили наше соглашение. После того, как причинили столько неудобств нашим постояльцам. После того, как сбежали, не заплатив за ущерб… — его лицо расплылось в улыбке, сделавшей бы честь галантному маньяку- убийце. — Пришло время платить, мистер Ринг. Потому что господину Хабиру все еще интересно знать, кто вас нанял. А я собираюсь заставить вас это рассказать. Но прошу вас, не сознавайтесь сразу: это испортит удовольствие. А ваше положение, кстати, все равно не улучшит.

— О, Господи милосердный, — застонал я; голова моя кружилась, мысли путались. — Хабир, ты же не хочешь почувствовать то, что он со мной сейчас сделает? Останови его, или все то же самое испытаешь и ты! — Не знаю, откуда пришло вдохновение, наверное, свыше!

Экран передо мной вспыхнул десятисантиметровыми буквами: «Салад, остановись!»

Салад опустил пистолет, его глаза расширились и тут же снова сузились.

— Это твои проделки. Ты давишь на него!

— Ничего подобного! — Боже, как же тяжело кричать через сжатые зубы.

«Салад, — на экране появились другие буквы, помельче. — Это — Хабир, — ниже отпечатался цифровой код. — Я хочу сам допросить этого человека. По-своему. Ты не смеешь прикасаться к нему, пока я не прикажу. Понял?»

— Но, господин, вы же сказали… — Салад все ниже опускал ствол пистолета. Он выглядел растерянным. — Понял, господин.

Включая и то, что он читает мои мысли…

— Итак, ты рассчитываешь на мое снисхождение, Этан Ринг? — Его телепатические сигналы со скоростью мысли преобразовались в моем мозгу в обычные слова; экран же оставался темным.

— Да, мистер Хабир, — с рвением мысленно ответил я. Если бы мои мысли могли дрожать, как живой голос, они бы дрожали.

— Очень, очень много времени прошло с тех пор, когда я в последний раз чувствовал боль, Ринг. Я уже успел забыть, как она была неприятна…

— Не только вам, господин. — Я посмотрел на свою пропитавшуюся кровью штанину и подумал: не дай Бог, ему еще захочется вспомнить, как чувствует себя тяжелобольной или умирающий. «Этанак», — взмолился я, — помоги мне!» Я ощутил легкое жужжание где- то под черепом: «Этанак» снижал восприимчивость болевых рецептов мозга. Уф-ф-ф, моя голова наконец прояснилась. Очень хорошо!

— Вернемся же к моему первому вопросу, Ринг. Вы так и не ответили на него. Что вы здесь делаете? И кто вы — человек или машина? Мне раньше не приходилось иметь дела ни с кем похожим на вас. Я даже не знал, что такие существа вообще есть в природе.

Я сразу понял, что логика и эмоциональная реакция Хабира соответствуют стереотипам арабского образа мышления. И тут же постарался перейти в ту же тональность. Я заискивающе произнес:

— Взаимно, взаимно, господин! Мне также не приходилось сталкиваться ни с чем подобным… Кто я? В комнате находится человек, к компьютеру подключена машина, а их разум принадлежит обоим. — И я привел ему свою аналогию с наложением трех цветов.

— Полный симбиоз? Как этого удалось добиться? Кто сумел сделать вас таким? Расскажите мне о себе.

И я всем своим существом ощутил острую потребность излить душу.

— Все началось около года назад… — мысленно сказал я и уже во второй раз за последние два дня отправился в путешествие по тайным закоулкам памяти, повинуясь требованию существа, которому я не мог отказать. — …И тогда я нелегально прибыл на Марс; работаю здесь на арабских территориях уже около года, занимаясь обслуживанием компьютеров.

Естественно, чем же тебе еще заниматься, — заметил Хабир. Я готов поклясться, что до меня дошел даже его ироничный смешок! — А теперь расскажи, каким образом тебе удалось слиться с машиной.

Я заблокировал блок памяти статическим разрядом, прежде чем он успел что-то понять.

— Прошу прощения, господин. Эти сведения — секретные.

— Я могу заставить тебя рассказать. Или, может быть, попросить Салада?..

— О, нет… — я бросил взгляд на сияющий череп Салад а, ждущего своей жертвы, как хищная птица, и у меня внутри все снова похолодело.

— Не трусь, Ринг. Ты слишком интересен для меня, чтобы заслужить строгое наказание по такому ничтожному поводу. Особенно после того, как ты уже пытался сделать со мной значительно худшую вещь и потерпел неудачу.

После его слов мой страх сначала на минуту сменился облегчением, но потом снова возникла тревога. Я проиграл, и «Этанак» тоже потерпел поражение. Эта система была нам не по зубам. Интересно, смог бы «Этанак» победить ее в союзе с более развитым человеческим интеллектом, чем мой…

Я чувствовал себя растерянным и опустошенным. Что-то теплое и липкое скапливалось в моем правом ботинке.

— Спасибо, господин, — сказал я.

— Ты нравишься мне, Ринг. И я завидую тебе.

— Почему?

— Да, завидую. У тебя есть то, что мне недоступно. Например, чувства. У меня нет зрения. Я не слышу, не осязаю, не могу ощущать запах, вкус. Мое тело мертво. И только теперь, когда я смог воспользоваться твоим телом, я впервые за тринадцать лет вновь почувствовал оебя живым. Приблизился к реальной жизни. Слава Аллаху! Ты даже не знаешь, что значит для меня встретить тебя, просто узнать, что такое возможно. Но ты — единственный…

— Да, насколько мне известно.

— Но ведь и я единственный. Я Коррам Хабир. Вечный Хабир. Я правлю Империей… но не могу насладиться своим богатством. Не могу даже увидеть свой «Занаду».

— Почему же? Почему же вы… сделали это с собой? Многие как раз считают, что вы пресытились жизнью…

— Жизненная сила по капле вытекала из меня. Я притворился отшельником, чтобы подготовить почву для своей трансформации — и она оказалась успешной. Только Корраму Хабиру под силу стать тем, кем он стал. И теперь я управляю Империей таким способом, который еще ни одному правителю до меня не приходил в голову!

Я едва справлялся с напором гигантской волны непомерного честолюбия. И эта волна пыталась поглотить меня так же, как до этого поглотила шестую часть человечества.

— Ноты никогда больше не увидишь дождя, не насладишься вкусом вина, не будешь ласкать красивых женщин и не ощутишь их ласки! — Я почувствовал, как волна ослабела и отступила. Я нащупал браслет на своей руке и откинулся на спинку стула.

О, Хана, пожалуйста, подумай о своем бедном Этане… Я вдруг вспомнил, что Хабир видит все мои мысли, как театральный зритель наблюдает за действием на сцене, и решил не перевозбуждать его созерцанием эротических сцен, переключившись на другой предмет.

Почему-то мне становилось все труднее на чем- либо сосредоточиться. Может быть, и в этом была повинна Хана?

— Хана? — эмоции Хабира снова хлынули в мой мозг, его давление становилось нестерпимым, и я готов был закричать… или этого хотел не я, а он? Мне и раньше приходилось передавать свои эмоции компьютеру, но обратная связь никогда не была столь полной, так что я не мог отличить чужих мыслей от своих собственных.

Происходившее уже не было игрой, когда принято притворяться и блефовать. И Хабир не вел себя как шулер, хладнокровно манипулирующий моим сознанием. Он был просто одиноким стариком, заключенным в машину, как в дом престарелых, и теперь отчаянно искавшим любую ниточку к реальному миру.

Внезапно мне стало его очень жалко, мне даже захотелось показать ему Хану, нашу первую встречу с Ханой, свидание в тусклом призрачном подземелье, а затем в Павлиньей гостиной «Занаду». Вспомнить, как мы сидели рядом, ели, пили вино, наслаждаясь мелодичным перестуком дождя…

— Ринг! С тобой все в порядке?

Ох-х-х! Я очнулся, лежа лицом на клавиатуре компьютера, и не мог вспомнить, что со мной случилось.

— О-о, простите. — Я выпрямился, оттолкнувшись от консоли ватными руками, и снова откинулся на спинку стула.

— Что с тобой? — в его озабоченности звучали гнев и страх.

Моя левая штанина ниже колена насквозь пропиталась кровью.

— Мне кажется… я дал течь. — Эта не очень уместная шутка так меня самого насмешила, что я принялся хохотать. ЭТО НЕ СМЕШНО! НЕ СМЕШНО! И мне действительно вдруг стало не до смеха, мне уже не хотелось сидеть сложа руки и предаваться сладким воспоминаниям, потихоньку истекая кровью. -

— Прости меня, Ринг. Я не думал, что так произойдет… Я не хотел этого. Ты так много для меня значишь…

Бедный старик, думал я, слабея, несчастный Коррам Хабир, бедняга, тебе хочется того же, что и мне… чего мы все хотим… чего хотят они… свободы, это все, что им надо: права жить так, как им хочется… ласкать друг друга… смотреть на дождь… Но ты не даешь того, что им нужно… и сам не имеешь этого.

Зачем тебе это, бедный старик? Как тебе, должно быть, тяжело здесь…

Со слезами на глазах я потрогал пустой экран, уныло взиравший на меня своей единственной

слепой глазницей, и оставил кровавую полосу на его гладкой поверхности. Я был весь переполнен скорбью и жалостью, не зная и не желая знать, кто из нас двоих испытывал Их.

— Прекрати, Ринг! Ради Бога, перестань, — его мысль отдалась во мне, как пощечина.

Я словно очнулся ото сна и глубоко вздохнул.

— Что тебе нужно от меня? Зачем ты сюда пришел?

— «Глазок», — подумал я, — я хочу сделать в твоей системе «глазок» для… — я старался не вспоминать о них, -..людей, Которые хотят быть свободными.

— Хорошо. Я понял. Делай.

— Что?

— Я не буду тебе мешать.

Я не мог поверить собственным ушам, точнее — мыслям.

— Но почему?

— Потому что ты пожалел меня, Ринг. Все готовы жалеть только людей, угнетенных тираном. Но очень немногие способны понять, чего это стоит ему самому. Ты жалеешь нас всех… и за это я перед тобой в долгу. Ты почти заставил меня поверить в то, что благородные побуждения заслуживают награды. — Он будто весь подался назад: так прячет голову в свой Панцирь измученная черепаха. — Но я все же деловой человек, Ринг. Поэтому я предлагаю тебе сделку. Ты единственный человек во всей солнечной системе, который может дать мне то, чего хочу я. А я хочу видеть твоими глазами, хочу знать, что ты за человек. «Глазок» будет открыт до тех пор, пока ты будешь приходить сюда раз в месяц и помогать мне видеть мир.

Неимоверным усилием воли я сфокусировал внимание на его словах.

— Согласен! По рукам! Я вернусь, если когда- нибудь… я смогу выбраться отсюда живым…

— Я верю. Делай свой «Глазок». Я не буду мешать.

И система дала отбой защите, покорно подняла руки и опустила подъемные мосты. «Этанак» внес нужные изменения в сеть, прежде чем я успел об этом подумать.

— Прощай, Ринг. Точнее, до свидания. — Снова у меня в мозгу промелькнул призрак усмешки, и тут же я ощутил, как остался один, в моем разуме больше не было посторонних.

«Салад, — появилась надпись на экране, а ниже отпечаталась самая приятная фраза, какую я ког- да-либо читал: — Немедленно отвези мистера Ринга в госпиталь».

Салад быстро отошел от заваленного манускриптами стола, возле которого он так долго и терпеливо ждал, и, прочитав надпись, уставился на меня: ни дать ни взять, разочарованный палач, только что услышавший oт герольда приказ короля об отмене казни.

— Слушаюсь, господин!

— И погребальный колокол сегодня промолчит, Салад! — Я слабо улыбнулся, пытаясь сыграть браваду. Мне едва хватило сил вытащить вилку «Этанака» из разъема на панели, хотя на этот раз ее уже никто не удерживал. Я отключил компьютер, и вокруг сразу стало темно.

Салад зажег карманный фонарь, прежде чем я отыскал свой, и направил его луч прямо мне в лицо — известный изуверский прием. Я попытался подняться. Мой ботинок, когда я перенес тяжесть тела на раненую ногу, с чавканьем всхлипнул, и я чуть не потерял сознание от боли. «Этанак» тут же погасил болевой шок, но я уже понял, что каждым шагом буду причинять себе неимоверные страдания. Моя голова болталась, как воздушный шар на ветру.

— Дайте мне руку, Салад. Мне кажется, по вашей милости я уже никогда не приму участия в соревнованиях по прыжкам в длину.

Он подошел ближе, все так же ослепляя меня фонарем, и протянул руку. Я нащупал его ладонь и оперся на нее. Но Салад неожиданно расслабил руку, слегка дернув ее вниз, и я ничком повалился на пол.

Я беспомощно закопошился в световом пятне на полу, стараясь приподняться и заглянуть ему в глаза. Выражения его лица я не мог рассмотреть, но, полагаю, оно было довольным.

— О, мистер Ринг, простите. Но, к сожалению, ничем не могу вам помочь.

— Что вы имеете в виду? — мне не удалось придать своему голосу грозные нотки, что я пытался изобразить. — Хабир приказал тебе помочь мне, будь ты проклят!

— Нет, мистер Ринг, — сказал он мягко. — Он приказал мне отвезти вас в госпиталь. И я это сделаю, если вам удастся самостоятельно добраться до вертолета. Он же велел мне не прикасаться к вам до тех пор, пока сам не прикажет.

— Ты ведь прекрасно его понял!

— Я всегда точно выполняю все его указания. Буквально. Поэтому он и доверяет мне.

Я всем нутром чувствовал, как в темноте ухмылялась его глумливая рожа.

— Ты… сразу же лишишься его доверия… если я не вернусь сюда через месяц. Он хочет видеть меня, — я упорно, но безуспешно пытался подняться.

— Очень патетично, мистер Ринг!

— Это правда! Вызови его и спроси.

— Вы попусту теряете время, мистер Ринг. Помните, что с каждой минутой, которую вы тратите на бесполезные жалобы, у вас остается все меньше крови.

Наконец до моего ослабевшего разума дошло, что в этом и заключается весь смысл игры. Наверное, охватившая меня ярость и стала тем костылем, с помощью которого мне все же удалось встать на ноги. Я прошел занавешенную дверь и вышел из церкви.

Дорога, отделявшая залитую светом двух лун центральную площадь от переходного отсека, превратилась для меня в сущий кошмар: 50 метров… 500… Я боялся потерять сознание. Вокруг не было ни единого человека — того, кто шел за мной с фонарем в руке, я таковым считать не мог. Я понимал, что звать на помощь бессмысленно, даже на геез.

В конце концов мы — я и моя тень — все же доковыляли до переходного отсека. Салад все так же направлял мне в глаза луч фонаря, но я слишком был поглощен борьбой за ускользавшее сознание, чтобы обижаться на его оскорбительную манеру. К тому же, освещая мое лицо, Салад невольно напомнил мне, что я без кислородной маски. К счастью, хозяева монастыря оказались людьми аккуратными, и сразу же за внутренней дверью в отсек в луч света попали висевшие на стене, как лепные скульптуры ангелочков, ряды кислородных масок монахов. Я тут же стащил одну из них, не чувствуя ни малейших угрызений совести. Закрутив колесо, я загерметизировал внутреннюю дверь, хватая воздух ртом, как рыба, и даже из последних сил успел погрозить Саладу пальцем.

Но когда переходной отсек вдруг начал вращаться у меня перед глазами, я понял, что одной, пусть даже самой отчаянной решимости для полной победы в этой смертельной схватке недостаточно. Я словно распадался на составляющие… в моей голове началась какая-то пыльная буря… все заволокло красным туманом… Внешняя дверь распахнулась, и промозглый ночной марсианский холод ударил мне в лицо, как кулак.

«ЭТАНАК»! Я ПАДАЮ — ЛОВИ МЕНЯ…

— САЛАД… К КАКОМУ ВЕРТОЛЕТУ ИДТИ?

— Ринг, это ты, Ринг?

— Салад, оружие! Ты под прицелом! Бросай!

Голоса сквозь звон в ушах.

НТЕБЕ, КРАУС!..

— Ринг, старина! Ты в порядке? (ОПЯТЬ ГОЛОС: НТЕБЕ.)

— А мы боялись, что опоздаем.

— Что ты сделал с ним, Салад? Что с ним? (ГОЛОС: КРАУС.)

— Понятия не имею, джентльмены. Я застал его, когда он угрожал господину Хабиру. Это преступление. Вы помогаете преступнику. И это противозаконно. (ГОЛОС: САЛАД).

— Смотря с какой стороны на это посмотреть. (ГОЛОС: КРАУС).

— Оп-па! Держись, Ринг. Я тебе помогу. (ГОЛОС: НТЕБЕ. РУКИ. ЛАДОНЬ. ПОДДЕРЖКА.)

— Хана ждет в вертолете. Мы забираем тебя. Идем, Краус.

— Учти, оба ствола направлены тебе в грудь, Салад. Не вздумай делать глупости. (ГОЛОС: КРАУС. С ДВУМЯ ПИСТОЛЕТАМИ.)

— Ради Бога, Краус, помоги же! Он же как мертвый! (ГОЛОС: НТЕБЕ.)

— В большей степени, чем вы думаете. (ГОЛОС: САЛАД.)

— Служить в фирме, где работают превосходные юристы, значит, ни о чем не жалеть. (ГОЛОС: НТЕБЕ) Прощай, Салад. И не думай, что с тобой шутят.

ЕЩЕ РУКИ. ВЕРТОЛЕТ УЖЕ БЛИЗКО. КАК ХОРОШО. ДОБРЫЕ РУКИ… ХОРОШИЕ ПАРНИ…

— Этан, Этан. (ГОЛОС: ТАКАСИ.) Скорее же, осмотри его голову, Базиль!

— Что с ним случилось? Я так и знала, я чувствовала — ему плохо… Нет, не надо мне помогать, лучше скорей загерметизируй кабину, Базиль, поднимай машину в воздух. Господи, да он же холодный, как ледышка, включите же отопление! Цефас, скорее неси аптечку, нам понадобятся бинты. Этан, ты слышишь меня? Ты слышишь?

ОБНИМАЮТ ТЕПЛЫЕ РУКИ… БЛАЖЕНСТВО…

-

— Что не можешь? (ГОЛОС: ТАКАСИ) Это ты, Ярроу?

— Это «Этанак»? (ГОЛОС. ТАКАСИ.) -

— Бр-р-р. Д-д-держите меня крепче, мисс Удача, — промямлил я, стуча зубами и цепляясь рукой за кислородную маску.

— Кто это, компьютер? — Нтебе наклонился надо мной и уставился в мое лицо. У него за спиной сквозь толстое стекло иллюминатора сиял Орион, гордый, как блестящий гвардейский офицер в парадной форме на императорском банкете… Я не смог сдержать улыбки.

— Это не важно… Мы все… чувствуем одно и то же, — я заморгал. Иней таял на моих ресницах, стегая холодными каплями в глаза. — Вы получите свой «глазок», Нтебе. Салад сегодня ночью проиграл.

— Великолепно! — воскликнул он и тут же посмотрел на мою ногу, и его глаза потускнели. — Вы потеряли больше литра крови.

— Надо рассматривать эту проблему в другом ракурсе: во мне еще осталось прилично.

— Мы сделали это! Мы добились своего! — ликовал Краус за рулем управления. — Мы повергли двух величайших злодеев во всей солнечной системе! Вот это приключение!

— Базиль, — сказала Хана, осторожно дыша на мои холодные пальцы, — заткнись!

И потом наступила тишина.

* * *

— Знаешь, теперь я уже никогда не смогу играть на скрипке, — сказал я, опираясь на трость и глядя в окно госпитального солярия на черный дым фабрики, уходивший в коричневое от смога полярное небо.

— Ты что, играл на ней ногами? — спросила Хана.

Я повернулся к ней и задумчиво переспросил:

— А что, существует какой-то иной способ?

Краус, раздражаясь, запыхтел.

— Так кто же здесь больной, Краус? Ты или я? По-моему, я единственный, кто сейчас должен мучиться от боли. — И я, прихрамывая, заковылял к ним, чтобы подсесть к Хане, устроившейся на краю дивана из красного веселенького пластика.

— Все-таки ты язва, — отозвался Краус с другого конца дивана, добродушно улыбаясь.

— Наша моровая язва не здесь. Не забывайте, что топор Салада все еще занесен над нашими головами. И нам, между прочим, грозят судебным разбирательством. А я почему-то не особенно уверен, что у нас хватит нервов пройти через все это, — сказал Нтебе, приподнимая брови.

Из другого конца зала кто-то из пациентов закричал: «Вист!» — и начал тасовать карты. Кстати, по не совсем понятной для меня причине с недавнего времени все пациенты дружно отказываются со мной играть.

— Когда у кого-то в руках топор, то он невольно начинает чувствовать себя палачом, — сказал я. — Вот я, например, обдумываю, как бы понадежнее нанести смертельный удар… Ведь Коррам Хабир наверняка будет взбешен, когда узнает, как со мной обращались, едва его успели отключить.

Хана обняла меня за плечи своей нежной рукой, и в зале сразу же стало гораздо уютнее.

— Коррам Хабир оказался компьютерной программой. Невероятно. Я все еще не могу в это поверить, — сказал Нтебе.

— За деньги можно купить все, что угодно, если, конечно, у тебя их хватит. Впрочем, наверное, не все, — сказал я, искоса поглядев на Хану.

— Ринг, я хотел спросить вас… об этой вашей сделке с Хабиром, — Нтебе бросил на меня короткий взгляд, явно колеблясь. — Видимо, у меня «нет права спрашивать об этом, особенно после того, что вы для нас уже сделали. Вы будете… наг вещать его?

— Я намерен выполнить свои обязательства, — перебил его я, похлопав по боку «Этанак». — Равно как не собираюсь прощать нанесенных мне оскорблений. Кроме того, я прекрасно понимаю, что он испытывает, — я посмотрел на пыльный пластиковый цветок горшке. — А главное: кому еще удастся разыграть из себя рождественского ангела перед величайшим Дядюшкой Скруджем во всей солнечной системе? Только я смог растрогать его ледяное механическое сердце!

Нтебе просветлел.

— Похоже, у вас действительно кое-что здесь имеется, — весело сказал он, показывая на мою голову.

— Ваш комплимент воодушевляет.

— Брандер! — сказала Хана, целуя меня в щеку.

— Прошу вас, мадам, — сказал я, краснея. — Повторите еще раз.

— Что же, — промолвил Нтебе, вставая и прокашливаясь. — Идемте, Базиль. Не выпить ли нам по чашечке кофе?

— Зачем?.. А-а, — и Краус встал вслед за ним. — Да-да. — И они не спеша удалились.

— А теперь скажи мне, — попросил я Хану, когда мы наконец остались одни, — что это за волшебный серебряный браслет?

Она отклонилась:

— Почему волшебный?

— А как тебе удалось узнать, что мне нужна помощь?

Она рассмеялась.,

— Да просто в него вмонтирован передатчик. Кроме того, мы следили за Саладом.

— Это ясно, но я все-таки хочу понять, как же ты узнала, что нужна мне?

Ее улыбка сделалась грустной.

— Ты же ведь не хочешь услышать правду?

Я задумался.

— Надо же: хочу.

Она нежно погладила мою руку и отвела глаза в сторону. Я откинулся на спинку дивана, любуясь ее красивым лицом и, поддавшись неожиданному порыву, спросил:

— А можешь предсказать мое будущее?

С шутливой серьезностью она пристально посмотрела на меня, как опытный врач на больного.

— Что же, я предвижу, что в ближайшее время вдо ожидает постельный режим и усиленный курс лечения…

— Но вы же не настоящий доктор!

— Но я ведь говорю о другом курсе!

Что бы там ни было, но это предсказание показалось мне обнадеживающим.

Несмотря на вполне благополучную концовку, повесть Джоан Виндж рождает массу непростых вопросов. И главный из них: не является ли Этан Ринг представителем расы супергениев, где собственно человеку уготована довольно жалкая роль «носителя» — при всех кажущихся выгодах этого положения? Зависимость человечества от «второй природы» растет с каждым годом, и где та грань, за которой машина из слуги превращается в хозяина? Или, может быть, страхи сильно преувеличены?

Сразу оговорюсь: на мой взгляд, ни компьютеры, ни роботы принципиально не отличаются от других видов техники, которые непрерывно появляются в процессе развития человеческого общества. Правда, готов согласиться с тем, что современный человек очень сильно зависит от им же созданной искусственной среды.

Гордон Р. Диксон Врожденная способность

1

Вообще-то его звали Гарри Бреннан. Но всей Галактике он был известен под именем Джон Поль Джонс.

Джон Поль Джонс представлял собой самый совершенный образец того, что могла создать земная наука и техника, и стоил четыре миллиарда долларов. В обычных условиях его тысячи компонентов занимали объем в пятнадцать кубических метров, но он мог растянуться на световые годы или же сгруппироваться в единый магнитный блок, чтобы пронизать пространство и достичь отдаленных уголков Галактики. Словом, он абсолютно подходил для своей роли.

Все знают, что в войнах средневековой Европы доминировал закованный в доспехи всадник. Но даже зная этот исторический факт, следует помнить, что не груда металла приводила в ужас врага, а человек, помещенный внутрь доспехов. И французские рыцари, полагавшиеся на свою броню, ничего не смогли добиться в битвах при Креси и Пуатье против легковооруженных лучников.

И то, что верно для доспехов, остается истиной и для последних достижений науки. Когда надо принимать самое главное решение, мы Полагаемся не на ускорители и лазеры, а на людей, которые управляют ими. Когда приходит время, те, кто ставит мертвые вещи выше их живых создателей, оказываются в положении французских рыцарей при Креси и Пуатье. Таков закон природы, верный для всей Вселенной, о котором Гарри Бреннан, сам того не подозревая, напомнил увлеченному прогрессом человечеству.

* * *

Было ему лет двадцать пять, и он ничем не выделялся среди своих сверстников, если не считать двух лет специального обучения для работы с Джоном Полем Джонсом и великолепной физической подготовки. Рост — пять футов одиннадцать дюймов, вес — сто семьдесят два фунта, лицо круглое и веселое, каштановые волосы, короткая стрижка. Я был директором по связям с общественностью и, конечно же, вместе со всеми хлопал его по спине в тот день, когда он отправлялся.

— Смотри, не заблудись, — сказал кто-то.

Гарри ухмыльнулся.

— Вы, парни, так построили эту штуку, — ответил он, — что даже если я потеряюсь, Галактике нужно будет лишь повернуться на оси, и я вернусь в необходимое место.

В то время на дерзкую самоуверенность Гарри никто не обратил внимания.

Он забрался в двенадцатифутовый костюм управления, подключился к электронному мозгу, став Джоном Полем Джонсоном, и взлетел. Он провел на орбите тридцать два часа, тестируя несколько тысяч компонентов, пока не убедился, что они работают безупречно. А затем покинул солнечную систему.

Он собрал все компоненты в единый блок и совершил первый прыжок на орбиту Проциона, а оттуда продолжил экспедицию к звездам. В последующие девять недель он накопил потрясающее количество информации о ближайших звездах и их планетных системах. И кроме того, обнаружил четыре новых мира, куда человек мог вступить даже без фляжки с водой. Миры, настолько напоминающие Землю по характеристикам гравитации, атмосферы и даже флоры и фауны, что их можно было колонизировать хоть завтра.

То были его первые четыре мира. На пятом он неожиданно столкнулся со своей судьбой, которую подсознательно искал.

Как оказалось, медики и психологи просмотрели в свое время некий фактор — эффект воздействия Джона Поля Джонса на личность самого Гарри. И через девять недель этот эффект совершенно изменил ничего не подозревающего Бреннана.

Видите ли, теперь для него не было непреодолимых препятствий. Нажав пару кнопок, он мог перенестись на несколько световых лет. Мог послать сенсорный датчик в ядро самой горячей звезды, в ядовитую атмосферу планеты с сокрушительной силой тяжести и спокойно осмотреться, словно на прогулке по тенистому бульвару. Оставаясь на орбите, он мог расколоть гору на планете, выжечь дотла леса или растопить ледяную шапку, используя энергию ближайшей звезды. И эта самонадеянность, что появилась за два года тренировок и девять недель полета, поглотила его целиком: все было по плечу, и каждый просто обязан был уступать ему дорогу. Он чувствовал себя хозяином Вселенной. Но на пятой планете Гарри Бреннан столкнулся с тем, кто придерживался иного мнения.

2

С орбиты этот мир выглядел даже привлекательнее, чем предыдущие четыре планеты, и он уже собирался сам спуститься на его поверхность в костюме управления, но тут приборы просигналили, что планета занята.

Приборы обнаружили металлическую пирамиду размером с небольшой дом, излучающую на разной частоте. Она располагалась в центре расчищенного участка, по которому сновали машины. Чуть в отдалении, в лесу, какие-то механизмы брали образцы почвы, минералов и растительности.

На тренировках Гарри отрабатывал все мыслимые ситуации, включая встречу с иным разумом. Он автоматически нажал нужную кнопку, и от корабля отделилась небольшая торпедообразная капсула, которая должна была уйти в подпространство и доставить на Землю полученную информацию. Но от пирамиды тут же потянулся тонкий едва заметный луч, и посланника Гарри не стало.

Потрясенный, но не особенно встревоженный Гарри немедленно нанес ответный удар, использовав всю мощь, которую Джон Поль Джонс мог выкачать из недалекого солнца этой системы — звезды класса GO.

Но вся обрушенная вниз энергия каким-то образом всасывалась внутрь пирамиды, вредя ей не больше, чем солнечный луч, скользящий по поверхности листа.

Гарри, если так можно выразиться, несколько протрезвел, утратив изрядную долю самоуверенности. Рука его потянулась к контрольной панели, чтобы перебросить корабль через подпространство подальше от этой планеты.

Но пальцы его так и не коснулись кнопок. От пирамиды протянулся луч голубого света. Из всех блоков Джона Поля Джонса он выбрал костюм управления и швырнул его на поверхность планеты. Гарри рухнул вниз, кувыркаясь, словно раздавленное насекомое.

Но костюм был создан для защиты находящегося внутри человека, пусть даже тот был не в состоянии им управлять. На высоте полторы тысячи футов раскрылся тормозной парашют, похожий в солнечных лучах на серебристый колпачок для свечи, а на высоте пятьсот футов сработали тормозные ракеты. Костюм упал на землю примерно в двух километрах от пирамиды и покатился среди деревьев. Гарри получил массу синяков, но стряхнул с себя оцепенение.

От пирамиды протянулась белая зубчатая молния, впилась в землю рядом с Гарри, отчего костюм тут же раскалился. Температура внутри резко подскочила, и Гарри инстинктивно нажал на кнопку катапультирования.

Костюм лопнул, словно пережаренная сосиска, выплюнув Гарри в неизвестный мир. Бреннан покатился по земле, цепляясь за кусты, и замер метрах в семи от костюма.

* * *

Молния погасла. Костюм заполнило желтое свечение. В телефоне раздался щелчок и послышался голос — голос Гарри.

— Орбиту… — услышал он, — на… выхожу…

Это были его последние слова, но произнесенные в обратном порядке, сказанные еще до того, как он увидел пирамиду. И теперь все быстрее и быстрее из динамика стали доноситься все произнесенные Гарри за последние девять недель слова — в обратном порядке. Они превратились в скороговорку, потом в бессмысленный хрип и наконец в свистящий звук такой частоты, что стало больно ушам.

Внезапно наступила тишина.

Стояла мертвая тишь, лишь странное отдаленное потрескивание доносилось ниоткуда, словно терлись друг о друга ветки или трещал одинокий кузнечик. И вдруг динамик снова ожил.

— Животное, — услышал он собственный невыразительный голос. Все слова тоже были вырваны из когда-то произнесенных им фраз. — Зверь. Ты… животное… покрытое… оболочкой. Я снял… оболочку… и ты… снова стал… животным. Живи, зверь…

Желтое свечение исчезло. Шлем ухмыльнулся беззубой улыбкой. Гарри поднялся на ноги и побежал, не разбирая дороги, сквозь кусты. Он несся, охваченный паникой и страхом, задыхаясь, спотыкаясь о кочки, пока деревья и небо не закружились вокруг него. Гарри обессилено рухнул на чужую землю и провалился в небытие.

* * *

Когда он очнулся, была ночь, и он никак не мог вспомнить, где он и кто он. В его неповоротливом мозгу мелькали бессвязные обрывки образов. Ему стало холодно, и он, поднявшись, двинулся вперед, пока не наткнулся на мертвое дерево. Он забрался в выжженное молнией дупло, подмял под себя, повинуясь какому-то полузабытому инстинкту, сухие листья и мох. Вскоре он согрелся и заснул.

…Теперь все, что окружало его, стало смутным и расплывчатым, потеряло имена и названия. Не было ни прошлого, ни будущего, лишь одно настоящее. Если в данный момент он ощущал тепло, значит, тепло было всегда, если наступала ночь — то она длилась бесконечно. Он научился по запаху находить воду, когда хотел пить. Он пробовал на вкус ягоды, фрукты, мелких животных и если тут же не выплевывал их, то сразу поедал. Бывало, после этого его выворачивало наизнанку, и больше он к ним не прикасался.

Постепенно мир начал обретать определенный порядок. Он запоминал, где росли съедобные ягоды, где обитают маленькие юркие зверьки, которых можно поймать, разорвать на части и съесть, где протекает ручей.

Он не понимал, как ему повезло. По чистой случайности флора и фауна чужой планеты были близки его метаболизму. Он не понимал, что оказался на плато тропического плоскогорья с небольшими перепадами дневной и ночной температур, где не было крупных хищников, которые могли бы представлять серьезную опасность.

Ничего этого он не знал. А если бы и знал, то разницы все равно не было бы, потому что его интеллект, образно говоря, взял отпуск и отказывался возвращаться. Он был жертвой психологического шока. Шока, который может испытать только человек, полагавший себя абсолютным повелителем Вселенной, но за несколько секунд свергнутый с этих сияющих высот и низведенный до уровня дикого животного.

И все же до конца раствориться в своей звериной ипостаси он не мог. Глаза отмечали, хотя и без любопытства, постепенно засыхающую растительность, ход дневного светила, закаты и восходы. Медленно и инстинктивно вечный момент настоящего, в котором он был заключен, начал обретать протяженность, пока не получил некие интервалы — отрезки

3

Наконец настал день, когда он увидел себя.

Сотни раз он склонялся к воде, чтобы напиться, и, приближая губы к прохладе, видел смутный образ, всплывающий навстречу. Но в сто какой-то раз он замер в нескольких дюймах над поверхностью воды и начал разглядывать то, что увидел.

Несколько долгих секунд изображение было для него бессмысленным. Затем, поначалу медленно, а потом с той же быстротой, с какой боль наваливается на человека, выплывающего из анестезии, он узнал это лицо.

Он увидел глаза под шапкой грязных спутанных волос, запавшие, с темными кругами. Нос, торчащий между худыми, обтянутыми кожей скулами. Голый подбородок (некогда ультратонкий луч лазера выжег под кожей тысячи волосяных луковиц). Тот, кого он увидел, был он сам.

Он отшатнулся, словно увидел дьявола. Но ему хотелось пить, и он наклонился и снова увидел себя. И так, постепенно, он привык к себе.

С этого момента к нему начала возвращаться память. Она не торопилась. Она возвращалась рывками, внезапными озарениями, но все же настал день, когда он вспомнил то, что произошло.

Но и тогда он еще не стал человеком.

По сути, он оставался тем, в кого превратила его пирамида, — животным. Лишь память и воображение обитали, подобно пленнику, в теле существа, которое ощущало себя животным и не ведало иной жизни.

Но безмятежность существования дала трещину, поскольку все еще заключенный в клетку разум грезил об ином. Сейчас, когда костюм управления был разбит, человекоподобный зверь частенько приходил на место крушения и с тупым любопытством разглядывал обломки — его разум лениво и сонно исследовал прутья клетки. От этого ему не становилось ни лучше, ни хуже, но одни смутные воспоминания влекли за собой другие: о том, что есть что-то, сделавшее его пленником.

Пирамида…

Но пирамида мертва — как камни, как деревья. Кто же произнес слова, приговорившие его? В ней, как в дупле, должно обитать нечто живое. Оно двигается, дышит, ест. Оно следит за ним. Или — еще хуже — давно забыло о пленнике.

Теперь, зная, что тот, Другой, существует, Гарри начал видеть его каждую ночь во сне. Поначалу Гарри сжимался от страха, когда враг, которого он преследовал, оборачивался к нему. Но постепенно из страха начала вырастать ненависть. Для Гарри было невыносимо сознавать, что он так и не увидит лица своего мучителя. Свернувшись в гнезде из листьев под безлунным небом с яркими звездами, он рычал, думая о враге.

Затем та же ненависть стала придавать ему силы и днем. Раньше он избегал пирамиды, подобно тому, как дикий койот избегает фермы, где однажды получил пулю. Но теперь с каждым днем круги, описываемые Гарри вокруг пирамиды, все больше сужались. Сначала он убегал и прятался от гусеничных машин-сборщиков, но постепенно осмелел настолько, что подходил к ним на расстояние вытянутой руки. Машины никак не реагировали на него.

* * *

Вскоре и он перестал обращать на них внимание и день за днем подбирался к пирамиде все ближе. И вот настало утро, когда он залег за кустом и, негромко рыча, уставился через перепаханное гусеницами небольшое свободное пространство на медно поблескивающую грань пирамиды.

Расчищенная территория вокруг нее представляла собой окружность радиусом около тридцати метров, и ее безжизненность нарушал лишь неглубокий ручей. Его русло находилось за пределами круга, но на расчищенном участке был вырыт канал шириной в четыре фута. Над ним возвышалась похожая на аиста машина, время от времени погружавшая в канал увенчанные щупальцами суставчатые стержни. Чаще щупальца оказывались пустыми, но время от времени они выхватывали рыбу или мелкое животное и переносили его в контейнер.

По периметру территории торчала изгородь из тонких штырей, расположенных достаточно широко, чтобы между ними могли пройти машины. С механизмами ничего не случалось, но, тем не менее, сам вид этого вроде бы ненужного Частокола вызывал у Гарри смутную тревогу.

В наблюдениях прошло несколько дней, и тут ему удалось увидеть, как чем-то напуганное мелкое животное попыталось пересечь контролируемую территорию.

Едва оно проскочило между стержнями, как воздух между ними всколыхнулся. Животное, заверещав, высоко подпрыгнуло, упало и замерло. Больше оно не двигалось, и на следующий день Гарри увидел, как гусеницы выползающей наружу машины вмяли его в землю.

Следующим вечером он поймал мелкого зверька и попытался протолкнуть его по небольшой канавке, прокопанной так, чтобы животное пересекло смертоносную линию ниже уровня грунта. Но зверек погиб. Несколько дней он придумывал новый способ, затем решил привязать животное к машине.

Несколько мгновений, пока машина медленно пересекала линию защиты, ему казалось, что животное выживет. Но оно тут же умерло, едва машина пересекла ограду.

Рыча от ярости, Гарри рыскал по кустам за пределами круга пока не село солнце и звезды не заполнили безлунное небо.

* * *

Теперь он сосредоточил внимание на том месте, где ручей пересекал контролируемую территорию, протекая под аистоподобным механизмом.

Он начал присматриваться, толком не понимая, что ищет. Он не мог выразить свою цель словами. И вот однажды, наблюдая за ручьем и машиной, он заметил, что выхваченная из воды рыба все еще трепыхается в щупальцах.

В тот же вечер в сумерках, но когда было еще достаточно светло, он зашел по пояс в ручей, подобрался к месту, где по воде проходила линия защиты, и, опустив до самого дна несколько зверьков, толкнул их вперед.

Два тут же всплыли, дернулись и безжизненно отправились в путь, следуя течению ручья, пока их не подхватил «аист». Но последний зверек, сделав несколько гребков, преодолел под водой линию защиты, миновал аистоподобный механизм и выбрался живым на берег, побежал к лесу и был убит защитным полем периметра.

Гарри исследовал канал. Вода доходила до середины бедра — вполне достаточно, чтобы полностью его накрыть. Гарри присел и сделал глубокий вдох.

Нырнув, он двинулся вперед, отталкиваясь кончиками пальцев и прижимаясь ко дну.

Так он плыл (или полз), пока не добрался до щупалец. Они зависли над ним, но, видимо, не получили сигнала.

Он почувствовал, что сейчас захлебнется. Осторожно всплыл и, задыхаясь, высунул голову из воды, диковато озираясь. Когда стемнело, он проделал обратный путь — и также без приключений.

На следующий день он выбрался на берег внутри контролируемой территории и осторожно двинулся к пирамиде. Он знал, что в ней есть ворота, потому что видел, как сквозь них вползают и выползают машины.

Он уселся около ворот и стал ждать. Через час вернулась одна из машин. Он вскочил, готовый проскользнуть вслед за нею, но ворота открылись за секунду до того, как машина врезалась в них, и захлопнулись, едва та въехала внутрь. Он разочарованно и глухо зарычал.

Он остался до рассвета, наблюдая, как въезжали и выезжали машины. Но втиснуться внутрь не мог — дверь захлопывалась слишком быстро.

Всю следующую неделю по ночам он смотрел, как въезжают и выезжают машины. Он привязал к одной из них небольшое животное и увидел, как оно проехало в дверь живым и выскочило наружу, когда выезжала следующая машина. Его ярость крепла и наливалась соком. Но однажды, увидев, как в лесу дергается и кренится наехавшая на камень машина, на него снизошло озарение, которое он не мог выразить словами, потому что забыл их.

Этой ночью он приволок на себе под водой несколько камней размером с дыню. Дождавшись, когда машина подъехала к пирамиде, он подложил перед дверью камень под правую гусеницу. Не успевшая остановиться машина наехала на камень, накренилась и уткнулась в левый край двери.

Надсадно взвыв, она отъехала назад, протянула манипулятор и убрала с дороги камень, а затем проехала в ворота. Но Гарри уже был внутри, проскочив в тот самый момент, когда ворота еще оставались открытыми, а машина возилась с камнем.

Он скользнул в темный коридор, полный странных запахов и пощелкиваний. Слабый свет позволил увидеть впереди большое помещение, где стояли другие машины. Он направился к ним.

Он не преодолел и половины пути, когда закрылась дверь и он оказался в кромешном мраке. Сзади уже приближалось пощелкивание въехавшей машины, но подхлестнутая адреналином память дикого животного не подвела его. Он побежал, вытянув руки, по пути, который успел запомнить, а въехавшая машина прогромыхала мимо и остановилась неподалеку.

Он осторожно Сполз в непроницаемую темноту. Он ничего не видел, но новая, почти животная чувствительность к запахам заменяла зрение. Он обошел помещение, касаясь ладонью стен и принюхиваясь, словно охотничья собака, и постепенно в его голове сложилось представление о помещении и о его гусеничных обитателях.

Он все еще обследовал территорию, когда почти перед самым его носом распахнулась не замеченная им дверь. Он едва успел отскочить в сторону, чуть не попав под гусеницы небольшой машины с коробкообразным корпусом и лесом манипуляторов. Она подкатилась к только что вернувшейся машине и принялась освобождать ее от контейнеров.

Это было все, что Гарри сумел разглядеть в тусклом отдаленном свете открывшейся внутренней двери, но когда маленькая машина направилась туда, не упустивший удачу Гарри успел проскочить перед ней.

* * *

Он оказался в коридоре, который неярко освещала люминисцентная полоска на потолке. Коридор был лишь чуть пошире машины, и он прижался к холодной стене, пропуская равнодушный механизм. Машина двинулась дальше по коридору, он последовал за ней и попал в другое помещение с машинами, но на этот раз многие работали. Потолок крестообразно пересекали светящиеся полосы.

Машины занимались своим непостижимым для Гарри делом. Сжавшийся и напряженный, с широко раздувшимися ноздрями и вставшими дыбом волосами, Гарри прошел мимо них и осмотрел несколько других помещений. Времени на это ушло немного, и он обнаружил, что все они находятся на одном уровне и никого, кроме машин, здесь нет. Он отыскал другую дверь с пологим спуском перед ней, но эта перед ним не открылась, и машины сюда тоже не спускались.

Гарри испытывал голод и жажду. Он вернулся к двери, ведущей в ангар, где стояли машины-собиратели. К его удивлению, двери открылись, едва он приблизился. Он скользнул в темноту.

Двери немедленно закрылись, и его охватила минутная паника, когда он понял, что не сможет открыть их. Затем к нему вернулось самообладание.

На ощупь, по запахам и воспоминаниям он пробрался мимо неподвижных машин и прошел по коридору к наружным воротам. Он дождался выезжавшей машины и выскочил вместе с нею, окунувшись в прохладный ночной воздух. Предрассветное небо уже начинало светлеть. Через несколько секунд мокрый, но свободный он снова был в лесу.

С этих пор каждую ночь он проникал в пирамиду. Он понял, что достаточно положить перед машиной подходящий камень, и та остановится, чтобы Освободить дорогу, а он в это время может спокойно войти внутрь.

Постепенно его страх перед машинами исчез, и он стал воспринимать их чуть ли не с презрением. В одинаковых ситуациях они всегда делали одно и то же, и их ничего не стоило перехитрить.

Но две внутренние двери с пологим спуском так и не открылись перед ним, и сердцевина пирамиды оставалась для него неизвестной. Он принюхивался к двери и уловил просочившийся запах — не только запах смазки и металла, но и другой, мускусный запах, от которого у него снова встали дыбом волосы на затылке. Он зарычал на дверь.

* * *

Он начал обследовать машинный этаж и обнаружил, что контейнеры с образцами, помещенные на ленту конвейера, исчезают через отверстий в потолке, слишком узкое для него. Но он увидел и кое-что другое. Однажды он заметил, как машина вынимает решетку из стены. Он заглянул в отверстие. Это оказался вход в шахту или туннель, достаточно широкий, чтобы в него пролезть. Оттуда шла слабая струя воздуха, насыщенного тем же мускусным запахом, который он учуял возле закрытой двери.

Открытый путь искушал его, а страх удерживал на месте. Машина вернулась и поставила решетку на место. Он заметил, как это было сделано, и, когда машина уехала, повторил ее движения. Решетка упала ему в руки.

После долгих колебаний он нерешительно полез в трубу, но тут же услышал странные хрипы и ощутил волну мускусного запаха. В панике он выскочил назад, рванулся из пирамиды и не возвращался сюда дня два.

Когда он вернулся, решетка была на месте. Он вынул ее и долго сидел перед открытым зевом, набираясь мужества. Наконец, решившись, он вполз в трубу.

Он передвигался в темноте, поднимаясь вверх под небольшим углом. Глаза ничем не могли помочь, но его вел мускусный запах. Вскоре он услышал звуки.

Пощелкивание, потом шуршание, затем скрежет. Потом, когда Гарри прополз уже достаточно далеко, он услышал звук, похожий на шумное дыхание лошади. Раньше одновременно с этим звуком усиливался мускусный запах, так случилось и на этот раз.

Он замер, почти парализованный страхом, а запах становился все сильнее. Он не мог пошевелиться, пока звуки не стали глуше, а запах не ослаб. Едва это произошло, он, пятясь, выполз из трубы и бросился вон изпирамиды.

Прошла неделя, прежде чем он вернулся. Вернулся, чтобы исследовать всю систему труб. Боковые оказались слишком узкими, а самая широкая, куда он с трудом пролез, привела его к другой решетке, откуда поступал воздух, насыщенный мускусным запахом.

Несомненно, это была система циркуляции воздуха. Гарри, конечно, не выразил свою догадку словами, но суть понял и продолжил свои поиски.

Он обнаружил, что все трубы оканчивались решетками в полу. Он заглядывал вниз и видел часть разных помещений. Многое казалось непонятным. В некоторых помещениях находились различные механизмы, в других — странные предметы, которые, возможно, были мебелью, и если верно последнее, то существа, пользующиеся этими «стульями», «столами» и «шкафами», были крупнее его. Освещение было таким же тусклым, как и на нижнем, машинном этаже, свет исходил от полосы на потолке.

Время от времени, переползая от одной решетки к другой, он среди прочих звуков слышал хриплое дыхание и ощущал сильный мускусный запах. Но за неделю тайных визитов в пирамиду он так и не увидел сквозь решетки ни одного живого существа.

5

Однако наступил день, когда он, прильнув к решетке, увидел круглую комнату, где у стены стояло нечто, отдаленно напоминающее кровать, несколько «стульев» и какие-то непонятные предметы с углублениями различной формы. В дальнем конце круглой комнаты он увидел узкую нишу, стены которой покрывали панели с рядами углублений и цветных огоньков.

Тусклое освещение комнаты внезапно сменилось ярким. Это произошло столь стремительно, что Гарри даже отполз от решетки и прикрыл ладонью уже привыкшие к полумраку глаза. В тот же момент он услышал хриплое дыхание, громче и громче, и ощутил растущий запах мускуса.

Он замер. Оцепенев, он перестал дышать. Будь это в его силах, он остановил бы даже сердце, которое сейчас бешено колотилось, сотрясая все его тело и отдаваясь гулким пульсом в ушах. Ему казалось, что этот шум должен громыхать в пирамиде, словно барабан.

Затем в поле зрения появилась массивная фигура, покоящаяся на небольшой платформе, что висела в воздухе без всякой поддержки.

Сквозь решетку он мог видеть лишь часть комнаты, и то под углом. Сейчас перед его глазами были массивные плечи, покрытые коричневой кожей, толстая шея со складками кожи на затылке и совершенно безволосая голова, похожая на коричневое яйцо, но с заостренным треугольником лица.

Туловище существа, сплюснутое при взгляде сверху, казалось слишком тяжелым для коротких ног. Такие же короткие толстые руки кончались четырьмя пальцами с когтями. Существо чем-то напоминало моржа, и сходство еще более усилилось, когда Гарри увидел короткие клыки. Ноздри забивал тошнотворный мускусный запах.

Платформа остановилась рядом с нишей, слишком узкой для нее. Шумно дыша, массивная фигура неожиданно сползла с платформы в нишу, короткие руки задвигались вдоль углублений. Затем фигура развернулась, выползла и взгромоздилась на плоскую поверхность стоящей рядом кровати. И в тот же момент свет потускнел.

Гарри остался на месте, тупо вглядываясь в полумрак, откуда доносилось лишь хриплое дыхание. Наконец очень осторожно, дюйм за дюймом, он пополз обратно, не в состоянии даже развернуться в узкой трубе. Добравшись до более широкой трубы, он бросился к выходу и укрылся в лесу.

На следующий день он не приближался к пирамиде. И весь следующий день тоже. Каждый раз, вспоминая массивную коричневую фигуру, вползающую в нишу, он покрывался липким потом. Он еще мог понять, как Другой не сумел увидеть и услышать его. Но до него никак не доходило, как тот не обнаружил его по з а п а х у.

Но все же, хотя и медленно, он воспринял и этот факт. Возможно, Другой был лишен обоняния. Главное — Другой не учуял Гарри, и не увидел его, и не услышал. Гарри был похож на крысу в норе — о ней не знают, потому что не подозревают, что она есть.

* * *

Лишь к концу недели Гарри отважился приблизиться к пирамиде. Он не собирался проникать внутрь, но ненависть влекла его, как наркотик притягивает наркомана. Ему нужно было снова увидеть Другого и дать пищу ненависти. Он испытывал потребность смотреть на Другого и чувствовать, как рвется наружу черный поток его отчаяния. По ночам, зарывшись в гнездо из листьев, Гарри дергался и рычал, видя во сне, как ручей заливает внутренности пирамиды, и Другой тонет. Или как ударяет молния, пирамида вспыхивает, а Другой горит. Сны его были наполнены ненавистью: он рывком просыпался и обнаруживал, что его лохмотья — все, что осталось от одежды, — насквозь пропитаны потом.

В конце концов он снова пробрался в пирамиду.

Он проникал в нее каждый день. И постепенно перестал бояться, завидев Другого. Наоборот, теперь он с нетерпеливым раздражением пробирался по трубам и дожидался у решетки его появления. А тем временем зазубренные листья в лесу стали скручиваться и опадать. Он заметил, что гусеничные машины уже почти не выезжают собирать образцы.

Он двигался по лесу к пирамиде, когда до него внезапно дошел смысл происходящего. Он застыл на месте, замерев на полушаге, словно охотничья собака.

Ему тут же вспомнился ангар внутри пирамиды, заполненный неподвижными машинами.

Внутри него настойчиво зазвучал сигнал тревоги, словно колокол в уходящем под воду городе.

Были времена, когда здесь не было пирамиды. Наступит время, когда пирамида исчезнет.

И увезет с собой Другого.

Он помчался к пирамиде, но, увидев ее, остановился. Несколько секунд он колебался, в нем боролись страх и ненависть.

Он шагнул вперед.

* * *

Еще через несколько секунд он вынырнул из ручья, держа в каждой руке по булыжнику размером с кулак, и встал перед воротами. Он никогда раньше не бывал здесь при дневном свете, но сейчас его переполняло безумие. В нем клокотала ярость, но не было ни одной машины, чтобы открыть ворота.

Настал час, когда клокотавшая в нем ненависть могла заставить его свернуть шею машине-аисту в ручье и попытаться взломать дверь. И обнаружить себя. И погибнуть. Да, он мог пойти на любое безумство — будь он просто человеком, свихнувшимся от ярости и отчаяния.

Но он не был человеком.

Он был тем, кем его сделал Другой, — животным, хотя внутри, как в клетке, был заперт человек. Животное не проклинает судьбу, кошка перед мышиной норой не посылает небу проклятия, волк, выжидающий, когда заснет пастух, не сходит с ума от нетерпения. И потому зверь в человеческом облике, который звался Гарри Бреннан — и который продолжал называть себя Гарри Бреннаном в укромном уголке своего сознания, — присел на корточки возле двери и стал ждать, тяжело дыша под жарким солнцем.

Четыре часа спустя, когда солнце склонилось к верхушкам деревьев, из леса выехала одинокая машина. Гарри подложил ей один камень и, прихватив второй, вбежал в пирамиду.

Вскоре он добрался до решетки вентиляционной системы, снял ее и пролез в трубу.

Оказавшись внутри, он прополз по лабиринту пересекающихся труб и оказался, наконец, возле решетки над комнатой с нишей.

Когда он заглянул через решетку, внутри царил полумрак. Он слышал шумное дыхание и ощущал мускусный запах Другого, спящего на кровати. Гарри пролежал несколько долгих минут, прислушиваясь и принюхиваясь. Затем приподнял камень и ударил им по решетке.

* * *

Секунду в темноте было слышно лишь звонкое эхо. Затем в комнате вспыхнул яркий свет, и Гарри, прищурив полу ослепшие глаза, разглядел наконец приподнявшуюся на кровати фигуру Другого. Большие круглые желтые глаза на моржеподобном лице с толстой верхней губой, прикрывающей два клыка, уставились сквозь решетку на Гарри.

Губа приподнялась, и Другой издал клокочущий рык. Его округлое тело сползло с кровати и вперевалку зашлепало по полу.

Оказавшись под решеткой, он вытянул руку с короткими когтями, коснулся решетки, и та упала к его ногам. Оставшись без защиты в темной трубе, Гарри попятился назад, но Другой выпрямился на все шесть с половиной футов своего роста и, сунув в отверстие руку, схватил Гарри за плечо и резко дернул. Не в силах удержаться, Гарри вывалился из трубы.

Обычный человек наверняка сломал бы руки, если не шею. Гарри же смог по-звериному ухватиться на лету за Другого, увлекая его за собой, и тем самым ослабил удар от падения. Очутившись на полу, он отпустил Другого и отскочил к стене.

Другой медленно поднялся, его круглые желтые глаза уставились на камень, который Гарри не выпустил даже после падения. Он протянул руку, и Гарри безропотно отдал камень, словно ребенок, уличенный в шалости. Другой осмотрел камень, из его груди вырвался еще один, более низкий по тону и, казалось, насмешливый рык. Затем он аккуратно положил камень в сторону на низкий «столик» и снова повернулся к Гарри.

Под взглядом чужака Гарри съежился. Когда короткие пальцы Другого ощупали все еще болтающиеся на плечах Гарри лохмотья рубашки, он втянул голову в плечи.

Другой что-то вопросительно прорычал. Гарри молчал. Другой двинулся в нишу и запустил пальцы в углубления. Цвет мигающих огоньков изменился. Чужак зарычал, и секундой позже Гарри с ужасом услышал собственный голос.

— Ты тот… кого я сделал… зверем…

Гарри вжался в стену.

— Теперь ты… даже не способен… говорить… разве не так…

Гарри вздрогнул, встретившись со взглядом холодных желтых глаз.

— Я думал… ты уже… мертв… — произнес бестелесый голос Гарри. — Поразительно… выжил совершенно… без снаряжения… Придется сохранить тебя… — топазово-желтые глаза рассматривали скорчившегося Гарри, — как экспонат…

Чужак снова повернулся к углублениям в стене. Гарри уставился на широкую мясистую спину.

Выражение страха на его лице внезапно сменилось яростным оскалом. Он бесшумно выпрямился, схватил камень, так легко отобранный у него Другим, и прыгнул прямо на широкую спину.

И когда он повис на ней, обхватив одной рукой толстую шею, а другой нанося камнем удары по безволосому черепу, его беззвучное рычание вылилось в рев удовлетворенной ненависти.

Другой тоже клокочуще взревел, неуклюже поворачиваясь и пытаясь дотянуться короткими руками до Гарри и оторвать его от себя. Его клыки полоснули по обхватившей шею руке, брызнула кровь, но Гарри не ослабил хватку, словно и не почувствовал боли. Продолжая вопить, Гарри лупил Другого камнем по черепу. Яростно дернувшись, чужак оторвал от себя Гарри, и они вместе рухнули на пол.

Чужак поднялся первым и на мгновение навис над Гарри, который тянулся за выпавшим камнем. Но Другой совершил ошибку: вместо того чтобы навалиться на Гарри всей своей тяжестью, он заспешил к нише, к своим приборам.

Схватив камень, более подвижный Гарри сумел перекрыть ему дорогу. Чужак увернулся от удара. Рыча, он устремился к другой стене, где тоже была панель с рядами углублений. На полголовы выше Гарри и вдвое тяжелее его, он отказался от личной схватки, полагаясь на защиту своих приборов и машин. Гарри дважды преграждал ему путь, пытаясь нанести удар камнем, и дважды чужак уворачивался. Наконец, уповая на свою массу и решимость, Другой развернулся и тараном рванулся мимо Гарри в нишу, расставив толстые руки, чтобы ухватиться за ее стены. Гарри кинулся ему вслед, прыгнул и упал на широкую толстую спину.

Другой не смог удержаться под добавочным весом и рухнул на пол. Торжествующе вопя, Гарри замахнулся камнем и нанес сокрушительный удар по лысой голове… и еще раз… и еще…

6

Когда Гарри пришел в себя, то обнаружил, что скорчился на полу ярко освещенной комнаты почти у самой ниши. В ней лежало грузное тело Другом), наружу высовывались только короткие ноги…

Гарри мучительно хотел пить.

Он посмотрел вверх на темное отверстие вентиляционной трубы, но не было сил подпрыгнуть, ухватиться за край и пролезть в нее. Он поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты и побрел по коридорам, Настороженно заглядывая в помещения.

Где бы он ни оказался, везде сразу же вспыхивал яркий свет. Он принюхался, и ему почудилось, что сквозь витавший в воздухе мускусный запах он различает свежий аромат воды. Запах постепенно становился все сильнее и наконец вывел его в комнату, где из стены в чашу лился поток чистой воды. Он вволю напился и отдохнул.

Здесь же он обнаружил зеркало.

Гарри застыл, потрясенно разглядывая свое отражение, словно Адам до грехопадения.

И тут он вспомнил себя. Водопадом обрушились на раненое сознание мысли и образы. Первые слова прозвучали неуверенно и хрипло, как лязг не работавшей несколько лет машины.

— Боже мой! — прохрипел он. — Неужели это я?

И он начал смеяться. Сиплые кашляющие звуки эхом разнеслись по чужим молчаливым помещениям. Но все же это был смех — то, что отличает человека от животного.

Прошло шесть месяцев, пока он научился управлять пирамидой. Не будь в чужую машину встроены хитроумные устройства безопасности, он наверняка не дожил бы до конца самообразования.

Но в конце концов он овладел управлением и поднял пирамиду на орбиту, где собрал остатки Джона Поля Джонса и вернулся на Землю.

Перед посадкой он послал сообщение. Мы ждали его. И те же руки, что хлопали его по спине перед отлетом, теперь поднялись снова, когда он шагнул им навстречу.

Но стоит ли удивляться, что ни одна из этих рук так и не опустилась, когда в толпу шагнула его изможденная фигура, с отросшими до плеч волосами и горящим взглядом? Никто в здравом уме не станет хлопать по спине спущенного с цепи волка.

Конечно же, он был тем самым человеком, которого они послали. Несомненно. Но в то же самое время он был человеком, вернувшимся с планеты под номером 1242, после дуэли с представителем расы в сто раз более развитой, чем его собственная.

И с него слетел весь лак цивилизованности, оставив лишь суть — то, чем человек обладал еще до первого колеса или каменного ножа.

Вы спросите, что это? Спуститесь в долину теней и потребуйте ответа у мертвого инопланетянина с разбитой головой, того самого, что расправился с новейшими достижениями земной науки с той же легкостью, с какой человек прихлопывает надоедливого комара.

Или же, если этот некогда могучий властелин космической пирамиды откажется говорить, спросите тех, кто тоже остался в долине теней: зубра, большого пещерного медведя и лохматого мамонта.

— Они тоже смогут подтвердить эффективность безоружного человека.

Перешел с английского Александр BOЛHOB

В учебнике по авиационной медицине американского автора Армстронга описан случай времен второй мировой войны: самолет сбит, дверцы кабины заклинило, вместе с машиной падает стрелок-радист. Но в корпусе пробоина от снаряда, и он сумел разорвать руками дюраль, спрыгнуть с парашютом и спастись. Где предел выносливости человека? Упоенные достижениями цивилизации, мы, подобно герою Диксона, часто самонадеянно полагаемся лишь на них. Но в каждого из нас «встроен» механизм, древний как сама человеческая природа — он напоминает о себе в критических условиях. Реакцию человека на подобные условия медицина объединяет под общим названием «стресс».

Слово — специалисту по поведению человека в экстремальных ситуациях, автору монографии «Психология стресса»

Преодолеть издержки cтресca можно, и традиционная культура включала в себя предохранители от переутомления, обряды. Суть их проста: жизнь не должна быть монотонной. За страдной порой, когда неделю надо работать по двадцати часов в сутки, обязательно следовал шумный праздник урожая. После утомительного строительства дома — новоселье. По такому же типу контраста на самую трудную в году пору в России приходятся масленица — Великий пост — Пасха.

РАБОЧАЯ НЕДЕЛЯ. Рабочая неделя в 142 часа — этот результат принадлежит доктору Полу Аштону, 32 года, анестезисту — регистратору Главного госпиталя Биркенхеда, Мерсисайд (июнь 1980 г.) днем для сна оставалось 3 ч. 42 мин. 51 с. в день.

ПОСТЕЛЬ ИЗ ГВОЗДЕЙ. Рив Кин Оуэн, 48 лет. из Понтипридда (Мид-Глэморган) пролежал на гвоздях 300 часов, включая 132 ч. 30 мин. без перерыва с 3 по 14 мая 1986 в Брижденд Отель (Понтигуейт) и закончив в отеле «Три подковы» (Тонтег, Понтипридд). «Свободные» факиры претендуют на большее время. Самый выдающийся результат принадлежит Силки, 111 дней (Сан-Паулу, Бразилия), 24 авг. 1969 г.

ЗАХОРОНЕНИЕ ЖИВЬЕМ. Добровольное захоронение живьем (были публикации о продолжительности захоронения на 217 суток) признается проведенным в соответствии с правилами, если глубина гроба не менее 2 м относительно уровня земли; максимальный объем гроба — 54 фт³ и существует только одно отверстие для связи и питания диаметром не более 10 см. в. Кантри» Билл Уайт, 50 лет, был захоронен по этим правилам с 31 июля по 19 декабря 1981 (141 день) в Киллине (Техас).

«Книга рекордов Гиннесса»

ПРИРОДА ПРОТИВ СТРЕССА

Эффект многочисленных стрессирующих факторов, действующих на человека, можно до некоторой степени отладить с помощью новых пластинок, созданных американским научно-исследоватальским институтом, занимающимся проблемами применения муэыки в медицине и спорте.

Наденьте наушники, включите запись — и вы услышите шорох листьев, шум ветра, журчание ручья, пение птиц — словом, полное впечатление неспешной прогулки по лесу. Звуковая терапия опробовна в клиниках на пациентах с симптомами стрессовых и депрессивных состояний и нервного переутомления и принесла блестящие результаты.

ГАМБУРГЕР НА КОЛЕСАХ

Два специально оборудовни вагона всемирно известной фирмы «Маедональдс» заменили обычные вагоны-рестораны в йпоездах, курсирующих между Женевой и Базелем. Представитель фирмы сообщает, что пассажирам пришлось по вкусу это нововведение, а также ассортимент и цены. Правда, многие выражают пожелание, чтобы в меню включили традиционные белое и красное вино и швейцарский сыр. Эксперимент прошел удачно, и в недалеком будущем гамбургеры, вероятно, начнут колесить по всему ному шару.

МАТЕРИАЛЬНЫЙ ИНТЕРЕС И ЗДЕСЬ СРАБОТАЛ

Американские социологи и педагоги испытывают новую систему воспитания детей младшего школьного возраста. Суть ее предельно проста — материальное поощрение. Если ребенок чистит зубы, делает зарядку, читает книги, не торчит часами у телеиора, хорошо учится, он получает небольшие призы: сладости, часы или даже новый велосипед. Воспитатели пытаются выработать у детей привычку к здоровому образу жизни и трудолюбию. Наблюдения за школьниками говорят о том, что материальный интерес оказывается более действенным средством, чем традиционные педагогические ухищрения. Правда, отметим, что экспериментаторы имеют дело с детьми не слишком состоятельных родителей.

МОЖЕТЕ РАБОТАТЬ ПО ДВАДЦАТЬ ЧАСОВ

Люди, страдающие нарколепсией, студенты, товщие к экзаменам, и просто «сони» в скором времени смогут одолеть сонливость с помощью нового лекарственного препарата, недавно разработанного в Лионском институте медицинских исследований. Новое лекарство уже прошло клинические испытания и получило одобрение медиков. Изобретатель препарата, как и подобает истинному ученому, проверил его на самом себе и утверждает, что лекарство значительно увеличивает работоспособность и позволяет человеку сохранять высокий уровень активности в течение двадцати часов непрерывного бодрствования без последующего нарушения сна и синдрома депрессии. Препарат не обладает побочными действиями, не вызывает привыкания.

PERSONALIA

(PISERCHIA, Doris).

Американская писательница. Родилась в 1928 г. В 1950–1954 гг. служила в ВМС США, получила звание лейтенанта. После замужества оставила службу и посвятила себя семье. С 1966 г. — профессиональный литератор (первая публикация — рассказ «Ракета до Геенны» в журнале «Fantastic Stories», сентябрь того же года). Постоянными героями ее творчества являются инопланетные чудища (роман «Ткач»), а темами — приключения в других измерениях (романы «Убийственное небо», «Измеренщики»). Кроме того, пишет произведения в жанре хоррор («Кровавое графство»). Увлекается плаванием, верховой ездой, нумизматикой. Продолжает работать.

(ROBINETT, Stephen).

Американский литератор. Родился в 1941 г. в г. Лонг-Бич, шт. Калифорния. Изучал историю в Калифорнийском государственном университете, в 1966 г. получил степень бакалавра. В конце 60-х гг. продолжил образование в Юридическом колледже Гастингса, стал доктором права. С 1971 г. работает адвокатом. Первые НФ-рассказы опубликовал в начале 70-х гг. в журнале «Analog» 1979 г. они были собраны в книгу под названием «Проекции»). Известен также как автор романов «Звездные врата» и надежный» — остросюжетных детективов с-фантастической В последние годы от творческой деятельности.

АЗИМОВ, Айзек

библиографическую № З.г.). сборнике «С авторы»: читать НФ в возрасте Мой отец просто мне ничего другого: он научная фантастика с одной лишь наукой. Это было ошибкой. Позднее я, конечно, прочел и другие книги, но ни одна из них уже не произвела на меня такого впечатления. Фантастика словно раздвинула рамки моего сознания- то ли по контрасту с окружавшей меня действительностью — а жил я хотя и не в трущобах, но куда хуже среднего, — то ли потому, что она описывала события как бы не от мира сего… Думаю, неуклонно растущую популярность НФ можно обьяснить тем, что мир меняется все быстрее и обретает все больше научно-фантастических черт. Некоторые сюжеты, абсолютно фантастичные для того времени, когда я начинал писать, стали ныне обыденностью. Также как сегодняшние наши газеты, журналы, обычные разговоры в 30-е годы воспринимались бы как фантастика. Мы говорили о полетах на Луну, мы говорили о роботах, мы говорили о всевозможных изобретениях, способных уничтожить мир. Все это мы теперь имеем…»

(HARRISON, Harry).

Американский писатель и антологист. Родился в 1925 г. в г. Стэмфорд, шт. Коннектикут; учился в художественной школе в Нью-Йорке. В годы Второй Мировой войны служил в ВВС США, получил звание сержанта. Работал художником, редактором, с 1956 г. — профессиональный литератор (первая публикация — рассказ «Проникший в скалы» в журнале «Worlds Beyond», февраль 1951 г.). Является автором множества НФ-бестселлеров, написанных в самых разных жанрах — от авантюрно-приключенческой фантастики (романы о Крысе из нержавеющей стали и сериал «Мир смерти») и пародийного бурлеска (романы о Билле, герое Галактики) до романа катастроф («Падение небес») и «альтернативной истории» (роман «Тоннель сквозь глубины» и трилогия «Запад Эдема»). Помимо этого, известен как редактор-составитель ряда фантастических антологий («Примат, пришелец», «Сверхновая», «Год 2000» и др.). Лауреат премии «Небьюла», обладатель премии журнала «Локус». Увлекается эсперанто. Живет в Дублине.

(VINGE, Joan).

Американская писательница. Родилась в 1948 г. в Балтиморе. Училась в Университете Сан- Диего, где стала бакалавром антропологии. В 1971 г. принимала участие в экспедиции по подъему затонувшего корабля. В 1972 г. вышла замуж за известного математика и писателя-фантаста Вернона Винджа и в скором времени попробовала себя в литературе (первая публикация — рассказ «Оловянный солдатик» в сборнике «Orbit 14», 1974 г.). После успеха своих первых романов («Изгнанники Небесного Пояса», «Снежная королева», «Псион») получила предложение создавать романизации известных кинофильмов («Возвращение Джедая», «Безумный Макс»). Ее перу принадлежит также роман «Тарзан, повелитель обезьян» — литературная стилизация под Э.Р.Берроуза. Двукратный лауреат премии «Хьюго», обладатель премии журнала «Локус». Проживает в городке Чаппакуа, шт. Нью-Йорк.

(DICKSON, Gordon).

Американский писатель. Родился в 1923 г. в Эдмонтоне. В возрасте 13 лет переехал в США. Учился в Университете штата Миннесота, в 1948 г. стал бакалавром гуманитарных наук. В 1948–1950 гг. являлся аспирантом того же университета. С 1950 г. — профессиональный литератор (первая публикация — рассказ «Грех!» в альманахе «Fantastic Story Quarterly», весна 1950 г.). Создал большое количество НФ-романов, философия которых укладывается в формулу «Добро должно быть с кулаками» (типичный для него сюжет: молодой и мало кому известный человек обнаруживает в себе экстраординарные способности, овладевает ими и, несмотря на непонимание друзей и противодействие врагов, предотвращает некую катастрофу). Среди самых известных его произведений — трилогия о Робби Хёниге, сериал «Дорсай», романы «Никто, кроме человека», «Час стаи», «Космические победители». Часто писал в соавторстве, в том числе с Беном Бова, Полом Андерсоном, Гврри Гвррисоном. Двукратный лауреат премии «Хьюго», обладатель премии «Небьюла».

Подготовил Александр РОЙФЕ

Оглавление

«Если», 1993 № 04

  Дорис Писерчиа  Изгой

  Александр Нариньяни, доктор физико-математических наук Гермоген Поспелов, академик РАН «ДУМАТЬ ЗА НАС НИКТО НЕ БУДЕТ»

  ЗАВТРА

  Стивен Робинетт  Не ждали

  Айзек Азимов Двухсотлетний человек

    1

    2

    3

    4

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

    12

    13

    14

    15

    16

    17

    18

    19

    20

    1 (продолжение)

    21

    22

    23

  Гарри Гаррисон Парень из Р.О.Б.О.Т

    1

    2

    3

    5

    6

    7

    8

    9

    10

    11

  Василий Липицкий, Татьяна Яхлакова СРЕДНЯЯ ЛИНИЯ?

  Джоан Виндж Брандер

  Константин Зуев, доктор философских наук COMPU SAPIENS?

  Гордон Р. Диксон Врожденная способность

    1

    2

    3

    4

    5

    6

  Леонид Китаев-Смык ПРЕДЕЛ ВОЗМОЖНОГО

  ЗАВТРА

  PERSONALIA