Серебро закамское [Василий Юрьевич Лещенко] (fb2) читать онлайн

В. ЛЕЩЕНКО СЕРЕБРО ЗАКАМСКОЕ

ОТ АВТОРА

Длинные анфилады комнат одного из фасадов Эрмитажа смотрят высокими окнами в сторону Адмиралтейства. В потоках яркого летнего света, приглушенного тяжелыми шторами из белоснежного шелка, мерцают синеватым отливом серебряные сосуды. В витринах подвешены блюда с кольцевыми ножками, рядом стоят глубокие чаши, ковши с длинными ручками, высокие кувшины с крышками, а также маленькие кувшинчики, похожие на вазочки для цветов. Тут же изящные кружки с боковыми ручками, светильники и ведра.

Перед нами самая крупная в мире коллекция древней серебряной посуды, изготовленной в Иране, Средней Азии и Византии. После Октябрьской революции коллекция стала доступна всем трудящимся нашей великой страны. Изучать выдающиеся образцы художественного мастерства безымянных мастеров прошлого приезжают ученые разных стран мира — Франции, Ирана, Америки.

Эти драгоценные подносы, кувшины, блюда, чаши, кубки, украшавшие когда-то столы византийских и иранских вельмож, а также среднеазиатских князей, были найдены на Урале — за тысячи километров от мест изготовления сосудов.

Короткие надписи рядом с сосудами перечисляют пункты, в которых они обнаружены: Турушева, Томыз, Квать-Пелева, Аниковская, Губдор и многие другие деревни Верхнего Прикамья. За этими названиями открывается суровая, полная опасностей и лишений жизнь предков коми-пермяков. Таинственность и загадочность событий, происходивших в древности в далеком таежном краю северо-восточной Европы, всегда будут волновать и привлекать людей.

Выражение «серебро закамское» впервые стало известно из Новгородской летописи от 1332 года. Какое серебро имела в виду летопись? И почему закамские булгары получили у арабских авторов еще в IX-X веках прозвище «серебряных»? На эти вопросы я попытался ответить в своей книге.

За драгоценными сосудами мне хотелось увидеть судьбы людей, которые жили, боролись и умирали. Талантливый популяризатор археологии Э. Церен сказал однажды, что «археология не только пытается разыскать в мертвых холмах следы древних времен — значительно больше ее интересует сам человек: его ум, его душа и даже то, что остается неосознанным им самим».

В основу книги положены результаты археологического обследования восточных кладов, проделанного в последние годы, и сведения письменных источников — русских летописей и произведений арабских географов. В повести сделана попытка связать разрозненные исторические факты в единую цепь и рассказать о возможных причинах появления в Прикамье «серебра закамского». С этой точки зрения повесть представляет художественную гипотезу и не претендует на строгость исторического изложения.

Последняя глава рассказывает о трагической судьбе, которая постигла в дореволюционный период многие из обнаруженных в Прикамье кладов. Только Октябрьская революция передала в руки народа принадлежащие ему по праву сокровища. Расхищению национальных художественных богатств был положен конец. Бывшие царские дворцы превратились в музеи, и шедевры мирового искусства открылись взорам миллионов трудящихся.

1 ЧАСТЬ

ЗАМОК НА СКАЛЕ

«В лесах русского северо-востока, в Пермской и Вятской губерниях, уцелела большая часть того, что вообще дошло до нас из произведений прикладного искусства сасанидской Персии. Сюда, на далекий север, завозились купцами выкованные в Персии блюда и кувшины, и по драгоценности материала, и по художественным достоинствам бывшие лучшим средством для оплаты вывозившихся отсюда мехов и пушнины».

Иосиф Орбели. Сасанидское искусство.

Всадник медленно двигался по узкой горной тропе. Иногда он успокаивающе гладил по шее коня. Тот испуганно косил глазами в темневшую рядом пропасть и возбужденно всхрапывал, осторожно переставляя ноги.

Ярко-оранжевое солнце уже опускалось за горную цепь, и на ее склонах появились лиловые тени, когда всадник въехал в горную теснину, покрытую зарослями кустарника и беспорядочно разбросанными рощами бука и дуба. Замедлив движение в полутемной буковой роще с мощными стволами, обвитыми цепкими петлями плюща и гибкими лозами дикого винограда, он чутко прислушался и вдруг припал к шее коня. Мимо просвистела стрела и с силой впилась в дерево. Несколько человек выскочили с криками из засады, и началась бешеная погоня. Узкая тропа не позволяла преследователям развернуться, они скакали, растянувшись в цепочку. Одежда выдавала в них арабских воинов из племени курейшитов, стоящих несколькими лагерями в горных долинах Табаристана. Расстояние между ними и всадником медленно сокращалось.

На одном из поворотов ущелья произошло неожиданное. Всадник вдруг бросил повод коня и, сорвав с плеча лук, на полном скаку обернулся в сторону преследователей. Они увидели искаженное яростью лицо, обрамленное небольшой клиновидной бородкой. Один из арабов воскликнул:

— Это проклятый хариджит!

Тот, продолжая скакать, одним движением натянул лук так, что тетива коснулась правого уха. Приему стрельбы из лука по преследователям на полном скаку его научил отец — потомственный воин из конницы шаха Табаристана.

Жертвой хариджита стал вырвавшийся вперед араб. От удара стрелы он покачнулся в седле и начал валиться влево, безнадежно пытаясь ухватиться рукой за шею коня. Всадники окружили раненого товарища, и старший из них приказал прекратить погоню.

— Этого гяура все равно не поймать ночью в горах, — нехотя проронил он.

Несмотря на сгустившиеся сумерки, хариджит уверенно двигался вперед. Добравшись до конца ущелья, он прислушался к властной тишине гор, редко нарушаемой только криками ночных птиц. Не заметив ничего подозрительного, он поднес руки ко рту, и тишину разорвал тоскливый вой волка. Эхо понесло его по горной долине, многократно усиливая среди голых скал, и наступившая затем тишина, казалось, давила еще больше. Издалека раздался ответный вой, и всадник поспешил в ту сторону, направляясь прямо через заросли кустарника.

Темнота окончательно поглотила очертания гор, когда всадник добрался до наружного кольца постов, окружавших лагерь. Обменявшись паролем с часовыми, он спешился и вскоре был в центре лагеря, у походной палатки вождя. В глубине палатки сидели три человека. Один из них кивнул вошедшему в знак приветствия и спросил:

— Была ли успешной поездка, Хуршид?

Вместо ответа Хуршид развязал пояс халата и разрезал кинжалом его подкладку. В ней был зашит небольшой круглый сверток, целиком покрытый сверху воском для предохранения от воды. Поклонившись, Хуршид протянул сверток:

— Великий Бабек прислал тебе письмо, храбрый эмир.

Эмир быстро пробежал глазами по листу пергамента и обратился к молча сидевшим рядом с ним соратникам:

— Нам прислали важные вести. В Азербайджане вспыхнуло восстание людей, называющих себя хурремитами, или краснознаменными. К ним присоединились армяне, а также наши братья в Северном Иране. Они уже дважды разбили войска проклятого аллахом халифа Мамуна. Во главе восставших — храбрый вождь.

— Ходят слухи, достойный эмир, что этот человек был раньше погонщиком верблюдов и обошел с караванами многие земли, — заговорил один из воинов. — Он несомненно храбр и умен, если ему удалось потрепать хитрого шакала Мамуна.

— Вождь краснознаменных предлагает нам союз, — продолжал эмир. — Он поклялся уничтожить власть ненавистных халифов и образовать царство братства и справедливости.

Глуховатый голос эмира окреп:

— Братья, нас не зря называют хариджитами — борцами за справедливость. Халифские войска преследовали нас, как собак, и мы подняли против них знамя борьбы. У нас только один путь — с Бабеком.

— Разве мы не песчинки в сравнении с огромным войском краснознаменных?— спросил смуглолицый воин по имени Малик. — Чем мы сможем помочь им?

Эмир задумался, сдвинув брови, и ответил не сразу.

— Армия Бабека нуждается в оружии. Кое-что мы сможем собрать для него среди наших сторонников в Северном Иране. Но этого мало. К оружейным мастерским халифа сейчас не подступиться. Их усиленно охраняют. В городах ищейки халифа вынюхивают все подозрительное, и подземные тюрьмы забиты до отказа. Если бы даже мы имели возможность купить оружие, то где взять для этого деньги? Наша казна пуста, Малик?

— Да, мой эмир.

Второго соратника эмира звали Хусейном. На нем был тонкий шерстяной кафтан, из-под расстегнутого ворота которого виднелась кольчуга. К широкому кожаному поясу были подвешены длинный узкий меч и кинжал с дорогой рукоятью. У Хусейна был вид профессионального воина, умудренного опытом многих опасных схваток. Его лоб и левую щеку пересекали два глубоких шрама, придававших лицу суровое выражение. Небольшие карие глаза под кустистыми бровями оживились при упоминании оружия.

— Нам могут помочь неожиданность и смелость, — сказал Хусейн. — Мои люди войдут в город под видом купеческого каравана и займут арсенал.

— А потом за вами закроют городские ворота и перережут, как кур, в этом каменном мешке, — неодобрительно бросил Малик.

— Для такой операции у нас мало людей, — согласился с ним эмир.

Казалось, без всякой связи с предыдущим разговором он обратился к Хусейну:

— Верно ли, что среди местных огнепоклонников у тебя много друзей?

— Да, мой эмир.

— Не потому ли, что они иноверцы?

— Нет. Эти люди — храбрые и честные воины, которые борются, как и мы, против халифа.

Эмир легко вскочил на ноги и сделал несколько шагов по палатке. Неожиданно он остановился напротив Хусейна и, глядя ему в глаза, негромко сказал:

— Ты возглавишь дальний поход. О плане поговорим завтра.

Хусейн забирался в горы все глубже, в самую неприступную часть Табаристана, свободную от войск халифа. Никаких дорог здесь не существовало, за исключением пастушеских троп. Хусейна сопровождали всего десять воинов. Проводником отряда был Хуршид.

За всю дорогу они лишь однажды встретили нескольких горцев в наброшенных на плечи лохматых козьих шкурах и в таких же остроконечных шапках. Обменявшись с Хуршидом гортанными криками, горцы опустили приготовленные к бою большие луки и исчезли среди скал так же незаметно, как и появились перед отрядом.

Замок возник перед глазами неожиданно. Его стены высились на недоступной скале, на которую вела узкая извилистая дорога. Два молчаливых горца в железных шлемах и кольчугах встретили отряд у подножия горы и провели его к воротам, окованным толстыми листами меди. Тяжелые ворота медленно раскрылись, и отряд очутился перед толстой железной решеткой, которая поползла вверх на гремящих цепях.

Вечером хозяин замка устроил в честь гостей пышный ужин, на который собрались его родственники, друзья и вассалы. В длинном парадном зале были разостланы ковры. На них стояли большие серебряные подносы с грудами сочного мяса, источающего острый аромат чесночной приправы. Слуги принесли высокие узкогорлые серебряные кувшины, наполненные душистыми винами. Перед каждым из приглашенных поставили серебряную тарелку на невысокой кольцевой ножке.

Драгоценная посуда мерцала и переливалась синеватыми бликами в полутьме огромного зала, разгоняемой светом факелов и бронзовых светильников. То тут, то там в колеблющемся свете виднелись на поверхности сосудов изображения злобно скалившихся крылатых чудовищ с телом птицы и головой пса. Воины-хариджиты с беспокойством переглянулись, произнеся вполголоса: «С нами аллах!»

Они помнили, как однажды мулла рассказывал им о содержащемся в хадисах корана запрещении изображать живые существа, и не сомневались, что мастеров, нарушивших этот запрет, ждет после смерти страшная кара аллаха.

Один Хуршид вел себя невозмутимо. Он многое знал о тайнах веры огнепоклонников. Его род восходил к персидским военачальникам, служившим еще при дворе могущественного шахиншаха сасанидской державы Хосрова Парвеза. Став мусульманином после завоевания арабами почти всего Ирана, Хуршид, как и многие персы, мечтал вернуть своей стране былой блеск и славу самой сильной державы на Востоке.

На спокойном лице Хуршида было невозможно прочитать его тайные мысли. Он начал рассказ о сказочном звере-птице, поразившем воображение его товарищей по оружию:

— Местные предания называют это чудовище Сэнмурвом. Оно живет на священном дереве, растущем в огромном озере. Говорят, что семена этого дерева исцеляют людей от зла. Когда Сэнмурв поднимается ввысь, из дерева вырастает тысяча веток. Когда он садится, ветки ломаются, и семена с них падают вниз. Сэнмурва считают существом священным, хранящим людей от злых дэвов, и персы никому не прощают его оскорбления...

В этот момент раздался певучий звук рога, и в пиршественном зале появился хозяин замка Рустам, названный в честь легендарного героя иранцев. Узкий кафтан с открытым воротом обтягивал его сильную стройную фигуру. Шаровары были заправлены в мягкие остроносые сапоги с продольным разрезом вдоль высокого голенища. На голове была островерхая шапка-кулах с гербом рода, а на лбу — золотая диадема с двумя рядами великолепных индийских жемчужин. Диадема и кулах указывали на принадлежность их владельца к шахскому роду.

Все столпившиеся в зале люди встретили Рустама поклоном. Он ответил приветливым кивком головы и пригласил предводителя хариджитов занять почетное место по правую руку от него. Все остальные расселись за столом в соответствии с занимаемым положением и властью. Знатные расположились ближе к хозяину замка, другие — дальше от него.

Рустам подал знак, и пиршество началось. После нескольких кубков вина лица гостей раскраснелись и заблестели от пота. Виночерпии мигом наполняли опустевшие кувшины. То в одном, то в другом конце стола возникала шумная беседа, которая обрывалась очередным тостом. Красивый молодой человек, сидевший недалеко от хозяина замка, поднял серебряную чашу и, блестя веселыми глазами, воскликнул:

— Друзья, вспомним незабвенного поэта Абу Нуваса, воспевшего в стихах пир и веселье и изгнавшего из многих сердец скуку бренного мира.

Услышав громкие возгласы одобрения, юноша начал стих:

Многие из гостей посмотрели на чаши, стоящие перед ними. По дну одних сосудов мчались на распластавшихся в летящем галопе конях царственные всадники в пышных зубчатых коронах, безжалостно поражая стрелами стада диких быков, благородных оленей и пугливых газелей. На других — всадники вступали в единоборство со львами, тиграми, барсами и дикими кабанами.

Хуршид вспомнил детство и сокровищницу деда, в которой он видел несколько серебряных чаш с охотничьими сценами. Там же хранилась толстая книга, из которой Хуршид узнал о могучих шахиншахах Ирана из сасанидского рода — знаменитых Хосроях, Каваде и Шапуре. Они не раз потрясали стены крепостей кичливой Византии и добивались покорности от сильных орд кочевников, вторгавшихся в Иран с востока. Картины боев перемежались в книге описанием невиданных по роскоши пиров и великолепных охотничьих забав в царских парадизах — специальных охотничьих парках. Помнится, дед рассказывал, что драгоценную посуду из царских сокровищниц посылали соседним государям и своим вассалам как свидетельство богатства и мощи правителей Ирана.

Пир в замке продолжался. Слуги внесли большие серебряные подносы с грудами засахаренных и свежих фруктов. Вместо больших кувшинов с игристым вином поставили кувшины поменьше, наполненные ароматным напитком, утоляющим жажду. Под нежные звуки флейт в зале появились танцовщицы — пышнобедрые тюрчанки.

— Ну и богат же ты, почтенный Рустам! — удивился Хусейн, глядя на окружавшую его роскошь.

— По сравнению с правителем Табаристана я — бедняк, — рассмеялся в ответ Рустам и рассказал полулегендарную историю.

Однажды к правителю прибыл хорасанский принц, чтобы выразить свое почтение. Он попросил некоторое количество серебряных блюд и подносов, чтобы поднести свои дары, и ему принесли пятьсот серебряных подносов из хранилища правителя. Но принц запросил больше, и ему прислали еще пятьсот. Правитель принял дары от хорасанца на тысяче этих подносов, а в ответ послал принцу две тысячи подносов с дарами из изделий Табаристана вместе со ста тысячами серебряных монет.

Пир еще не кончился, когда Рустам с Хусейном вышли из зала. Через потайную дверь они прошли в низкий сводчатый коридор, освещаемый только факелами в их руках. Далеко вокруг разносились гулкие звуки шагов. От каменных стен, покрытых пятнами плесени, несло сыростью и холодом.

После одного из поворотов Рустам очутился перед глухой стеной. От нее он отмерил несколько шагов назад и уверенно отодвинул в сторону неприметный внешне камень. Просунув руку в образовавшееся отверстие, он поставил в нужное положение рукоятку винта, и в стене повернулся большой каменный блок, способный пропустить взрослого человека. За ним оказалась большая сводчатая комната, в которой хранились сокровища старинного персидского рода. Рустам был его последним представителем.

На полу и в специальных стенных нишах стояла не одна сотня серебряных сосудов. Свет выхватывал лики царственных всадников, зверей, птиц, чудовищ. Пройдя мимо посуды, Рустам остановился в углу комнаты, где были аккуратно сложены небольшие кожаные мешочки. Он открыл один из них, и в его руке загорелись кроваво-вишневым цветом крупные рубины. В других мешках оказались изумруды, аметисты, бирюза и множество камней, названий которых Хусейн не знал. В противоположном углу стояли мешки с серебряными дирхемами.

Сокровища не радовали Рустама. Несколько лет назад у него умер единственный сын, совсем мальчик, и с тех пор Рустам еще чаще, чем раньше, снабжал деньгами отряды повстанцев, ведущих в горах борьбу против войск халифа.

— Ты просишь деньги на дело краснознаменных, — прервал молчание Рустам. — Пусть будет так. Возьмешь с собой сто пятьдесят серебряных сосудов, мешок дирхемов и часть драгоценных камней. Только послушайся моего совета. Эти деньги можно многократно умножить, если ты выполнишь одно нелегкое условие: сумеешь закупить на Севере пушнину, а затем продать ее в наших городах.

Друзья вышли из подземелья, и Рустам отдал своим людям необходимые распоряжения. Прощаясь, он предупредил Хусейна:

— Берегись ищеек халифа. Если они пронюхают о драгоценном грузе, ты распрощаешься с жизнью.

На другой день маленький караван направился к Горгану, от которого начиналась длинная караванная дорога через страшные пески пустыни к благодатному Оксу. Отряд пробирался горными тропами, минуя халифские заставы. С наступлением темноты устанавливали легкие походные палатки, а восход солнца заставал караван уже в пути.

На пестром разноголосом базаре Горгана Хусейн купил по сходной цене верблюдов, и вскоре отряд, примкнув к большому купеческому каравану, находился уже в пустыне. Верблюды мерно переступали ногами, важно подняв головы на высоких шеях. В такт их шагам позвякивали бубенцы и покачивались в седлах всадники. К полудню воздух нестерпимо накалился, и караван остановился на отдых. Продолжили путь только после того, как жара спала, и не останавливались до темноты,

На третий день неожиданно налетела песчаная буря. Верблюдов заставили лечь, и люди тесно прижались к их бокам с подветренной стороны, стараясь защититься от беснующегося песка. Воины Хусейна молили про себя аллаха не дать им погибнуть в борьбе с налетевшими отовсюду джиннами. Буря закончилась так же неожиданно, как и началась. Натерпевшийся страху караван благополучно достиг берегов широкого и полноводного Окса, который нес свои мутные воды в страну хорезмийцев. Путь по караванной тропе вдоль берега был нетрудным. Через каждые четыре-пять фарсахов встречались колодцы и при них караван-сараи, дающие прохладу и отдых.

Прошло около двух недель, прежде чем перед взорами людей появились древние стены Ургенча.

КАРАВАН НА СЕВЕР

«Дорога к печенегам очень тяжелая, добраться к ним можно только на спине вьючного животного, дорога идет через древесные заросли, и путь определяется лишь по звездным приметам».

Гардизи, персидский историк и географ XI века.

Ургенч славился своим базаром. Здесь встречались чужеземцы из многих стран. Между торговыми рядами и лавками можно было увидеть худощавых индусов, медлительных персов, преисполненных собственного достоинства арабов и даже купцов из северных стран — мощных краснолицых русов, юрких хазар и невозмутимых булгар. Разноязычный гомон покрывался пронзительными криками разносчиков воды, торговцев сладостями и особым шумом, возникавшим при всеобщем движении.

Хусейн уже третий день толкался на базаре, присматриваясь к товарам северных купцов, и с интересом наблюдал за совершавшимся торгом. Товары северян пользовались спросом.

Моржовые клыки, мед, бараны, коровы, свечи, славянские рабы и рабыни, соколы — все это можно было купить у северян для восточных повелителей.

Больше всего торгового люда толпилось в местах продажи прекрасных северных мехов. При одном их виде у купцов жадно блестели глаза, а знати приходилось опустошать кошельки, чтобы заполучить для своих жен меховые наряды.

Купцы грубо мяли в руках темные шкурки соболей и куниц, белоснежных горностаев и колонков, обжигающих огненным цветом лисиц и невероятно пышных бобров. Невозмутимые северяне продавали их втридорога. Хорезмийские купцы цокали от бессильного сожаления языками и предлагали в обмен на меха груды своих товаров — шелковые ткани и стеклянную посуду, сверкающие всеми цветами радуги женские ожерелья из каменных и стеклянных бус, сабли и мечи, закаленные секретным способом. Хусейн заметил, что северные купцы не отказывались от этих товаров, но предпочитали получать за меха серебряные монеты, украшения и драгоценные сосуды.

Толкнув какого-то человека, Хусейн едва не поперхнулся от удивления. На него глядел Хуршид в низко надвинутой на лоб островерхой шапке. Подмигнув Хусейну, он набросился на него с громкой руганью. Скоро оба убедились, что никому нет до них дела, и Хуршид шепотом рассказал о назначенной тайной встрече с каким-то видным хорезмийским купцом. Напоследок Хуршид громко обозвал Хусейна невежей и исчез в толпе.

Со стройных, как стволы пальм, минаретов послышались пронзительные призывы к правоверным совершить вечернюю молитву. После заката солнца город охватила непроницаемая тьма, и ни одна живая душа не могла появиться на улицах, не рискуя собственной жизнью. Пахсовые дома с безликими стенами и глухими дворами были похожи на молчаливые крепости. Тишина нарушалась только рычанием громадных псов, спущенных во дворах с цепи.

В это глухое время приоткрылись ворота в одном из домов ремесленного квартала, и три фигуры, закутанные с ног до головы в темные плащи, выскользнули под покров ночи. Случайная встреча с ночной стражей не сулила им ничего хорошего. Быстрыми шагами они направились к купеческому кварталу, прижимаясь к стенам домов и стараясь слиться с окружающей мглой. Время от времени они останавливались и пытались уловить что-нибудь подозрительное среди невнятных шорохов, доносившихся из темноты.

Вдруг Хуршид схватил спутников за руки и застыл на месте. Чутье охотника, выросшего в горах, подсказывало ему, что за ними идет человек. Вот человек остановился и, не слыша шума шагов, заспешил вперед. Хуршид сделал спутникам знак оставаться на месте, а сам в несколько мягких прыжков достиг ниши в портале мечети. Силуэт незнакомца возник всего в одном шаге от Хуршида, ощущавшего спиной тепло каменных стен, нагретых за день. Хуршид мощным движением правой руки сгреб незнакомца и рванул к себе. Тот не издал ни звука, поняв, что его жизнь висит на волоске.

— Тебе известно, кого ты преследуешь? — прошептал Хуршид.

— Да, — едва слышно подтвердил незнакомец.

— Кто послал тебя?

— Ведомство тайного сыска.

— Что оно знает о нас?

— Я еще не успел ничего туда доложить.

— Как тебя зовут?

— Ахмед, сын Мансура.

— Ты, конечно, клялся на коране хранить свою тайну. Знаешь ли ты, что за нарушение клятвы тебя ждет мешок с красными пчелами?

— Подарите мне жизнь, и я пригожусь вам, — взмолился Ахмед.

— Доложишь в ведомство то, что я скажу тебе, и помни: нет места, куда не дотянулась бы рука хариджита.

Легонько подтолкнув незадачливого Ахмеда, Хуршид вернулся к своим товарищам. Без приключений они добрались к условленному времени до купеческого квартала. Молчаливый спутник Хусейна и Хуршида негромко постучал в ворота большого дома, и они без скрипа приоткрылись. Чувствовалось, что здесь ждали гостей. Слуга с жировым светильником в руке провел их по лабиринту комнат в большой зал, устланный дорогими коврами. Сбросив с плеч плащи, они удобно расположились на софе в ожидании хозяина. Он вошел и приветствовал всех поклоном.

Купца звали Шаушафаром, на вид ему было не больше тридцати пяти лет. Шелковый кафтан ладно сидел на широких плечах. Пытливые глаза выдавали в нем внимательного собеседника. После традиционных вопросов о семье и здоровье близких Шаушафар поинтересовался целью ночного визита.

— Нам известно, почтенный Шаушафар, — начал Хусейн, — что ты отправишься вскоре с большим караваном на Север.

— Через неделю караван отправится в путь.

— Мы хотели бы присоединиться к тебе с несколькими спутниками.

— Куда и с какой целью вы направляетесь?

— Наша конечная цель, как и твоя, столица северных варваров — город Булгар. По поручению нашего повелителя мы должны записать все увиденное и услышанное в пути и, вернувшись, доложить ему обо всем.

По лицу Шаушафара нельзя было понять, поверил ли он объяснению Хусейна. Решающим аргументом оказались несколько крупных рубинов, появившихся на ладони Хусейна. Внимательно осмотрев их, Шаушафар усмехнулся и сказал, не скрывая иронии:

— Можешь присоединиться со своими странниками к моему каравану. Если они к тому же крепкие парни, то в дороге это всегда пригодится.

— Мы хотели бы, почтенный Шаушафар, избежать осмотра нашего груза на таможне, — добавил Хусейн, и на его ладони сверкнули несколько изумрудов цвета морской волны. Когда они перекочевали в кошелек Шаушафара, тот уже без улыбки ответил:

— Об этом мне нужно подумать.

Хусейна с товарищами провели обратно к воротам, и они со всеми предосторожностями вернулись в дом, из которого вышли какой-нибудь час назад.

Позвякивая колокольцами, большой караван почти из трехсот верблюдов вышел в сопровождении отряда охраны из ворот Ургенча. Предпринятые Хусейном предосторожности оказались не напрасными. Еще до выхода из города таможенники тщательно осмотрели вывозимые товары и не вскрыли только несколько тюков, на которых стояла печать самого везира халифа. Они с сожалением обошли эти тюки стороной, и Хусейн убедился, что такая печать в мусульманской стране хранила товары от жадного ока надсмотрщиков лучше отряда мечников.

Каравану предстояло пройти самый тяжелый участок пути через пески Устюрта. Спасительных караван-сараев здесь не было совсем. Немногочисленные колодцы были засыпаны песком. На всем пути расстилались барханы, сменявшиеся гладкими белыми пятнами такыров. Горячий воздух обжигал легкие и иссушал все живое. Воду берегли как зеницу ока. Ее везли в кожаных бурдюках, притороченных к седлам верблюдов. Без воды их ждала в пустыне смерть.

Хусейн поравнялся с караван-баши и, с трудом шевеля пересохшими губами, спросил:

— Когда мы достигнем реки? Лошади долго не продержатся.

— Впереди нелегкий путь, — уклонился от прямого ответа Шаушафар и добавил: — Береги воду.

Через два дня пришлось оставить коней, не поднявшихся после привала. Тоскливое ржание покинутых животных долго звучало в ушах уходивших людей.

Иногда в мареве пустыни возникали оазисы, полные пышной растительности. При виде этих картин проводники каравана ругали проделки шайтана, хотевшего лишить их разума. Однажды на горизонте показалась длинная голубая лента реки.

— Вода! — радостно закричали люди.

Скоро караван приблизился к широкой реке с зарослями камышей по берегам. Всех одолевало одно желание — броситься в воду и пить, пить без конца. Однако Шаушафар приказал медленно выпить для утоления сильной жажды только по нескольку глотков воды и не давать много воды животным. Скоро все убедились в правоте купца. Один из воинов жадно припал к воде и долго не мог от нее оторваться. Через короткое время он упал на землю, схватившись за живот и корчась от боли.

— Этот урок пойдет тебе на пользу, — сказал подошедший начальник охраны.

Караван отдыхал после тяжелого перехода два дня и готовился одновременно к переправе. Воины и погонщики резали камыш и из больших связок готовили плоты.

Утром и вечером почти все уходили на охоту в прибрежные плавни, кишевшие дичью. Несколько воинов наткнулись на стадо диких свиней, и два молодых кабана пали под ударами копий. Потревоженные людьми, из плавней поднимались бесчисленные стаи уток и гусей. Их били навзлет из луков. Больше всех отличился Хуршид. Погонщики были свидетелями его стрельбы и с неприкрытым удивлением говорили, что, наверное, сам шайтан помогает этому ловкому воину, не сделавшему ни одного промаха.

Наступило время переправы через реку. Тюки с товарами погрузили на камышовые плоты, и на них же забралась часть людей. Другая часть переправлялась на плотах, связанных из надутых воздухом кожаных мешков. Вслед за плотами на виду у людей плыли верблюды и лошади.

Быстрое течение сносило вниз почти неуправляемые суденышки. Два из них попали на середине реки в быстрину и перевернулись. Люди пытались удержаться на воде, но тяжелые одежды тянули вниз, и они скрылись под водой. Для остальных переправа закончилась благополучно, и, совершив молитву, они тронулись в дальнейший путь через степи.

Начальник охраны предупредил всех, что в степях рыскают в поисках добычи разбойничьи дружины печенегов, которые нападут на караван при первой возможности. Стали выставлять на ночь дозоры, в которых участвовали и воины Хусейна.

Как-то перед рассветом воины Хусейна были разбужены шумом, доносившимся от ближайшего к ним дозора. Так как все спали не раздеваясь, ослабив только ремни обуви, то через минуту они уже мчались со всех ног к дозору, различая громкие стоны и лязг мечей.

Восемь печенегов наседали со всех сторон на двух дозорных. Те стояли друг к другу спиной и отчаянно защищались. Один из дозорных был тяжело ранен. Вражеский воин приготовил аркан, чтобы издали накинуть на шею раненому, но в этот момент появились хариджиты. В пылу схватки враги не заметили их, и три печенега были сражены первыми же ударами. Остальные перешли от нападения к защите. Хусейну удалось оттеснить самого рослого в сторону. Не давая врагу опомниться, он теснил его по кругу мощными взмахами меча. Отчаяние придавало печенегу силы, и он умело отражал удары Хусейна. Однако чувствовалось, что он долго не продержится. Редко находился противник, равный Хусейну в искусстве рубки мечом. Обманув печенега ложным выпадом, Хусейн неожиданно перебросил меч в левую руку и со страшной силой опустил его плашмя на шлем противника. Оглушенный, тот рухнул на землю.

Хусейн бросился на помощь товарищам, и скоро почти все печенеги полегли под ударами хариджитов. В суматохе схватки только один печенег пробрался к стоявшим поодаль лошадям и ускакал в темноту.

Шум ночного боя разбудил постепенно весь лагерь. Скоро прискакал отряд охраны, но все было уже кончено. Оглушенный печенег постепенно пришел в себя и, схватившись за голову, протяжно завыл от злобы и отчаяния. Подталкивая тупым концом копья в спину, его привели в лагерь.

Печенег без страха смотрел на чернобородого купца, сидевшего в своей палатке вместе с толмачом из племени гузов.

— Кто ты и к какому принадлежишь улусу? — прервал молчание Шаушафар.

— Я — Баджем, сын бега улуса тулайнов. Завтра же воины моего отца сотрут вас в порошок, а за мой позор вспорют всем животы...

— Замолчи, — сурово прервал его Шаушафар. — Прежде чем ваши воины прикончат нас, ты получишь свой удар кинжала. Знай также, спесивый сын бега, наш караван находится под защитой племени гузов, равного по силе которому нет в степи.

Баджем знал, конечно, о силе гузов и, понурив голову, ничего не ответил.

Утром караван двинулся в путь, оставив рядом с местом привала могилу. В ней погребли по мусульманскому обычаю воина, умершего от ран. К полудню прошли по выжженной солнцем степи не больше двух фарсахов. Вдруг вдали раздался гул, накатывавшийся на них. Воины хорошо знали, что так гудит земля под неотвратимо надвигавшейся конной лавой.

Караван сгрудился в одно место, и редкая цепь воинов встала на его защиту. Скоро можно было различить лица нападавших и раскрытые в протяжном крике рты. На расстоянии полета стрелы от каравана лава разделилась на два потока и окружила его со всех сторон. Широкоскулые воины с заплетенными в косички волосами оглашали воздух криками и ждали только сигнала вождя, чтобы ринуться на легкую добычу. В воздухе сверкали мечи и кривые сабли. В руках у многих печенегов были волосяные арканы, которые при ловком броске опутывались вокруг горла и вышибали всадника из седла.

Из рядов печенегов выехал богато одетый человек в блестящей кольчуге и шлеме, покрытом позолотой. Он резким голосом закричал:

— Где мой сын Баджем? Если вы убили его, я прикажу изрубить всех на куски!

Со стороны каравана раздался громкий голос Шаушафара:

— Бег тулайнов! Твой сын только случайно остался жив. Не дело храброго воина нападать как подлому разбойнику на мирный караван. Ты получишь своего сына. И запомни, бег: мы не боимся твоих угроз. Гузы взяли нас под свое покровительство, и они растопчут конями твой улус, если осмелишься нарушить закон гостеприимства.

Разъяренный бег проглотил обиду. Он знал, что гузы не простят ему нападения иа караван, и в бессильной ярости избивал камчой гарцевавшего под ним коня.

Из центра каравана хорезмийцы вытолкнули Баджема. Опустив голову, он побрел к своему отцу. Бег сильно вытянул Баджема камчой по спине и крикнул:

— Ты навлек позор на свою голову! Воины тулайнов предпочитают плену смерть!

По приказу бега Баджему подвели коня. Затем плотное кольцо печенегов расступилось, открывая каравану дорогу.

Конница степняков стояла на месте до тех пор, пока караван не скрылся из вида.

Если не считать постоянной угрозы нападения степной вольницы, то путешествие казалось теперь хариджитам даже приятным. Степная растительность стала богаче. Кругом расстилались высокие ковыльные травы, закрывавшие пешего человека почти до пояса. Часто на пути встречались стада сайгаков и пугливых косуль. Из-под самых ног коней рассыпались в стороны перепелиные выводки, опасались бегством тяжелые степные птицы дрофы. Небольшие озера, у которых останавливались на привал, кишели рыбой. По словам проводников, в этой благодатной степи начинались земли башкир.

Мелкие группы башкирских всадников появлялись иногда в пределах видимости каравана и, постояв на месте, исчезали за горизонтом. По ночам какие-то люди пытались увести коней, поэтому пришлось усилить дозоры и быть все время настороже.

Скоро степи сменились лесными чащами. Широкие кроны деревьев густо переплетались на большой высоте и едва пропускали солнце. Внизу стлался покров из опавшей листвы, сломанных веток, мха. В нос бил острый запах гнили. Упавшие от старости и вывороченные бурей деревья преграждали каравану путь, и для расчистки дороги хариджитам пришлось не раз пускать в ход топоры.

За лесом вновь начались степи, и, наконец, проводник объявил, что через два дневных перехода появится желанная столица.

ГОСТИ ЛЕСНОЙ СТРАНЫ

«Основное имущество у булгар — меха куницы; у булгар нет золотой или серебряной монеты, а расплачиваются они куньим мехом, один мех равен двум с половиной дирхемам; дирхемы же белые, круглые привозят к ним из мусульманских стран».

Ибн-Русте, арабский географ начала X века.

«Состав кладов показывает, что серебряные сосуды, в том числе и бывшие в культовом употреблении, являлись не аморфным сокровищем, а принадлежали наиболее влиятельным по имущественному и социальному положению лицам, к числу которых относились шаманы».

Отчет об археологических работах в Чердынском районе Пермской области в 1968 году. Архив Института археологии АН СССР.

На притихший город медленно опускались сумерки. По верху высоких деревянных стен, установленных на земляных валах, ходили копейщики с факелами в руках, перекликались между собой. Со скрипом поднялся подъемный мост. Закрылись тяжелые дубовые ворота, обитые массивными листами железа.

Несколько верховых торопливо проскакали к караван-сараю, стоявшему на краю большой площади. Одинокий прохожий бранился с двумя стражниками, пытавшимися узнать причину его вечерней прогулки.

В это время несколько человек собрались у очага в одной из просторных комнат караван-сарая. Широкоплечий, среднего роста булгарин, в котором угадывалась большая физическая сила, повернулся к своему соседу, чернобородому хорезмийцу, и прервал молчание:

— Почтенный Шаушафар, ходят слухи, что ты готовишь караван к народу арта на Большой реке.

Шаушафар внимательно взглянул на булгарина, но ничего не ответил. Тот продолжал:

— Пусть почтенный брат выслушает мой рассказ. Еще мой дед ходил к этому народу, не знающему нашего языка и обычаев. Они живут в тесных землянках недалеко от моря Сумрака. Эти люди сильны, как медведи, и ловки, как кошки. Во время опасности прячутся на деревьях и, как камни, падают сверху на врагов. Они безжалостны к чужеземцам и приносят их в жертву огромной рыбе, высовывающей раз в год свою морду из моря Сумрака. Некоторых чужеземцев подвергают еще более ужасной смерти. Их ноги привязывают к вершинам двух согнутых деревьев, которые, распрямившись, разрывают человека на две части. Мои друзья боятся, — продолжал булгарин, подчеркивая каждое слово, — что дорожные тяготы и дикие нравы народа арта повредят твоему здоровью, Шаушафар, а они не хотели бы лишиться столь преданного им друга.

В последних словах булгарина послышалась неприкрытая угроза. Шаушафар молчал, углубившись в свои мысли. Затем легким наклоном головы поблагодарил булгарина за сказанное и с напускным равнодушием ответил:

— Почтенный брат, передай своим друзьям, что Шаушафар не отправит караван на север и избежит опасностей путешествия.

Вернувшись в отведенную ему комнату, Шаушафар долго не мог успокоиться. Его душила злоба на нечестивых варваров, посмевших ему угрожать.

Он не верил ни одному слову хитрого булгарина об ужасах, ожидавших пришельцев у народа арта.

«Стоит ли опасаться, — думал Шаушафар, — если караван сопровождает отряд сильных и ловких, как барсы, хорезмийских воинов?» Во время прошлой поездки в Булгар этот отряд разграбил у великой реки Итиль несколько лесных деревень, пленив больше десятка сильных высокорослых юношей и синеоких девушек с длинными пышными косами. Их удалось потом выгодно продать на шумном базаре богатого города Герата. Покупатели нашлись сразу. Статных молодых русов купил предводитель гвардейского отряда, увидев их крепкие, как корни дуба, руки. Он похвастался, что в скором времени сделает из них первоклассных воинов.

Воспоминания об удачной сделке несколько отвлекли Шаушафара, но в глубине души росли страх и беспокойство. Он знал, что булгарские купцы никому не уступают в коварстве и найдут способ уничтожить весь его караван, если будут нарушены их торговые интересы.

Шаушафару отчетливо вспомнилось таинственное исчезновение большого каравана знакомого хорезмийского купца, ушедшего на север по Большой реке. Прошло не больше месяца с выхода этого каравана из Булгара, как в город вернулся один из его местных проводников. Глаза его горели лихорадочным блеском на исхудавшем лице. С плеч свисала порванная в клочья одежда. На вопросы отвечал скупо и неохотно. Он постоянно озирался по сторонам, как будто боясь увидеть чье-то знакомое лицо. Наконец, удалось допытаться у него о случившемся.

Караван остановился на очередной ночлег в небольшой лощине, почти свободной от леса. То в одном, то в другом месте люди зажигали костры, ставили палатки и строили навесы для сторожевых постов. Скоро по лагерю разнесся запах жареного мяса, щекочущий ноздри голодных людей. От костров неслись звуки унылых песен.

Вдруг со стороны одного сторожевого поста раздался крик человека, оборвавшийся на высокой ноте. Хотя с других постов не слышалось ни звука, лагерь тревожно замолк, и только звякнуло в разных местах оружие, за которое схватились воины.

Прошло не больше минуты, и все стало ясно. На гребне лощины, с трех ее сторон сомкнулись конные отряды с тяжелыми копьями наперевес, направленными в сторону каравана. Кольчуги и шлемы всадников горели в багровых отблесках заката. Опущенные забрала скрывали их лица.

Люди из каравана, чувствуя смертельную опасность, начали медленно смыкаться, образуя круговую защиту. Пришельцы не мешали этому, как будто сдерживаемые чьей-то властной рукой. Прошло еще несколько минут, и они в страшном молчании лавиной двинулись на окруженных. В первом же натиске погибла почти половина защитников каравана. Другие продолжали сечу, не ожидая пощады от жестокого врага. Скоро было покончено и с ними.

В стлавшихся по земле сумерках лежал разгромленный лагерь хорезмийцев. Только проводник, раненный в руку, избежалсмерти. Он упал рядом с конем и притворился мертвым.

Вдруг неподалеку он услышал чей-то знакомый голос. Осторожно приоткрыв глаза, он посмотрел в ту сторону. Там находился во время боя всадник, наблюдавший за всей схваткой со стороны. Он распорядился сбросить трупы в реку.

При виде этого человека проводник едва не потерял сознание от ужаса. Это был тот самый купеческий старшина города Булгара, который дружески прощался с хозяином каравана перед отъездом на север.

Спешившиеся по приказу старшины всадники сбрасывали убитых в холодные воды реки. Туда же бросили раненого проводника. Он погрузился в воду. Руку обожгло, как каленым железом. Опасаясь погони, он медленно загребал воду одной рукой и бесшумно проплыл около сотни метров вниз по реке. Здесь он вылез на песчаную отмель и, прислушиваясь к малейшему звуку со стороны побоища, углубился в лесную чащу.

Через много дней проводник добрался едва живой до Булгара, но не осмелился назвать имя главаря шайки, разгромившей караван. Спустя некоторое время беднягу нашли в придорожной канаве со сломанной шеей.

Тайна так и не была раскрыта, но Шаушафар подозревал, чьих это рук дело. Поэтому он не пренебрег скрытой угрозой булгарина и, смирив ярость, оставил затею с посылкой каравана в лесную страну.

Шаушафар хлопнул в ладоши, и в комнату вошел слуга.

— Иди к Хусейну и скажи, что я приглашаю его к себе.

Хусейн находился со своим отрядом в том же караван-сарае и, не заставив себя ждать, скоро был уже в комнате Шаушафара. После взаимных приветствий Хусейн уселся поудобнее на подушках и спросил:

— Зачем я нужен тебе, почтенный купец?

Шаушафар посмотрел испытующе на Хусейна и ответил:

— Я хочу предложить одно выгодное, но очень опасное дело.

— Разве ты не знаешь, что скоро мы должны вернуться в Иран? Мой повелитель ждет нашего отчета.

— А драгоценная посуда в твоих тюках тоже предназначена для повелителя? — хитро прищурился Шаушафар.

— Замолчи, купец! Если эту тайну узнал от тебя еще кто-нибудь, тебе не сдобровать.

— Успокойся, храбрый воин. Я умею молчать. Твой повелитель будет доволен тобой, так как на привезенное серебро ты купишь здесь немало мехов. Но в лесной стране ты смог бы купить на это серебро в пять раз больше самой отборной пушнины.

— Как это сделать?

— Вот теперь я слышу голос храброго мужа. Булгары нанесли мне страшную обиду. Они угрожали мне смертью, если я пойду с караваном в лесную страну.

Голос Шаушафара прерывался от душившего его волнения. Справившись с ним, он продолжал:

— Они хорошо знают меня, и мне не уйти вместе с большим караваном незамеченным от их ищеек. Другое дело — ты. Твой товар тяжел, но невелик объемом. Твои молодцы способны проложить себе дорогу среди сотни врагов. С ними ты можешь надеяться на успех.

— Чем я должен буду отплатить тебе?

— Ничем. Твой поход будет моей местью своре жадных, как шакалы, купцов. Дорога на север опасна. Булгары расставили на ней тайные посты. Действуй осмотрительно и опасайся погони. В свое время ты помог спасти мой караван, пленив сына бега тулайнов. Твоя храбрость еще не раз поможет тебе в пути.

При прощании с Хусейном Шаушафар вдруг что-то вспомнил и задержал его еще на несколько минут.

— Среди городской стражи у меня есть один верный человек из народа арта. Он попал в плен к булгарам еще мальчиком и не раз говорил мне о желании бежать к своим сородичам. Он знает эти места и будет хорошим проводником в пути.

В городе был заведен порядок, по которому почти каждый уходивший за ворота караван шел до ближайшей заставы в сопровождении стражника. Сопровождая караван от заставы к заставе в нужном направлении, булгары охраняли путь на север, по которому могли двинуться предприимчивые купцы.

После долгих раздумий Хусейн с Хуршидом придумали, как их отряд сможет скрыться от нежелательных глаз и ушей.

Они с нетерпением ждали дня, когда в наряд сопровождения должен был заступить знакомый стражник. Ранним утром отряд вышел вместе с ним за городские ворота, перешел ров по перекидному мосту и взял направление на заставу.

Как только скрылись из вида городские стены, стражник сделал знак, и отряд повернул в другую сторону. За смышленость и хитрый нрав проводник получил у своих прежних товарищей кличку Рыжая Лиса и отзывался на нее, как на имя.

Рыжая Лиса подъехал к Хусейну и на ломаном хорезмийском языке, которому научился в Булгаре, сказал:

— Сейчас надо ехать как можно быстрее, пока меня не хватились. Я знаю расположение ближайших к нам тайных постов. Мы обойдем их стороной. Дальше все будет зависеть от удачи.

Часто приходилось пересекать вброд небольшие речушки с заболоченными берегами. Рыжая Лиса объяснял, что здесь легче обойти дозоры, стоящие обычно в удобных для переправы местах.

Идти через лесную чащу было нелегко. Ноги коней проваливались в мягкую почву. Ветки деревьев хлестали по лицу и цеплялись за одежду, оружие и тюки. Ко всем бедам добавилось бесчисленное множество комаров, не дававших своим жертвам отдыха ни днем, ни ночью.

Рыжая Лиса только посмеивался. Казалось, для него не существовало трудностей, изматывавших воинов Хусейна. Лес был для него родным домом. Он впитывал его шорохи и особые запахи и радовался, когда замечал следы лося, кабана или хозяина тайги — медведя. Рыжая Лиса легко находил проход через болото, мог выбрать сухое место для ночлега и ручей с чистой водой.

Хуршид быстро подружился с проводником. Он сам был хорошим охотником и лучше других понимал действия Рыжей Лисы. Но часто и Хуршид не мог уловить связи между наблюдениями и последующими поступками своего нового друга. Отвечая на вопросы Хуршида, Рыжая Лиса показывал сломанную веточку, следы когтей на стволе сосны, примятую чуть-чуть траву. Хуршид понимающе кивал головой и одобрительно хлопал проводника по плечу. Когда Рыжая Лиса не мог ответить на вопрос, он виновато улыбался и разводил руками, как бы говоря: «Лес — это мой дом. Нельзя объяснить, почему я хожу в нем так, а не иначе».

Однажды Рыжая Лиса объявил отряду, что дозоры булгарских застав остались позади. Впереди лежали земли охотничьих племен.

— Здесь тоже надо соблюдать осторожность, — объяснил на привале Рыжая Лиса. — Некоторые вожди — союзники булгарских князей. Другие же окажут нам помощь.

Отряд шел вперед уже много дней. Он то спускался с высоких речных террас в широкую пойму, то продирался через глухой таежный лес, но теперь не отходил далеко от берега полноводной реки, катившей свои воды на юг.

Однажды дозорный заметил вблизи лагеря двух человек, одетых в кожаные куртки, такие же штаны и мягкие высокие сапоги, сшитые из лосиной шкуры. Они держали в руках короткие копья, за плечами висели луки. Черные прямые волосы и широкие скулы выдавали в них местных жителей.

Воины Хусейна окружили незнакомцев. Те держались независимо и без страха. Увидев Рыжую Лису, один из них сказал:

— Скажи чужеземцам, мы наблюдали за ними несколько дней. Они идут по земле нашего племени. Вождь хочет знать, что привело их в наши земли. Он приглашает чужеземцев посетить его.

Рыжая Лиса перевел Хусейну слова охотника. Приглашение походило на вежливый приказ, и отряду ничего не оставалось делать, как следовать за послом вождя. Поселение вождя располагалось на высоком берегу притока реки Большой и было окружено со всех сторон вековым лесом. Хусейн отметил про себя, что поселение находится в удобном для обороны месте и сильно укреплено.

Одной стороной лесной поселок примыкал к берегу реки, круто обрывавшемуся вниз. С двух других сторон подступы к поселку преграждались глубокими логами, заросшими по склонам дремучим лесом и непроходимой чащей кустарников. С напольной стороны поселение было защищено двумя земляными валами разной величины. Большой вал соединял между собой оба лога. Вал размером поменьше прикрывал наиболее уязвимое место — ворота в поселок. На обоих валах высились деревянные тыны из заостренных вверху бревен. Доступ к валам затрудняли рвы, в которых тоже были вбиты колья с заостренными концами.

Когда отряд хариджитов вступил в поселок, они увидели три ряда бревенчатых домов с двускатными крышами. Возле домов — колодцы, сараи и хлевы, окруженные изгородью. Дом вождя стоял в центре поселка и отличался только большими размерами.

Вождь встретил их у ворот своего дома. Они прошли через темные сени, слабо освещенные чадящими глиняными светильниками, и вошли через низкую дверь в широкую горницу с лавками вдоль стен. Небольшие окна, затянутые бычьим пузырем, пропускали серый свет.

Глаза постепенно привыкли к полумраку, и в правом углу горницы хариджиты могли различить большой стол и тяжелые высокие чурбаки.

Вождь приказал принести напиток для утоления жажды. Два дюжих молодца внесли большой деревянный жбан. Вслед за ними вошли две стройные девушки. В руках у них были ковши, вырезанные из дерева. Они зачерпнули густой светло-коричневый напиток и с поклоном подали его гостям. От него пахло лесными травами, и на вкус он немного горчил, отдавая хмелем.

Выпитая влага оказала на утомленных хариджитов живительное действие. Прояснилась голова, по жилам разлилась бодрость. Только ноги слушались хуже обычного, не желая почему-то повиноваться своим владельцам.

Вождь дружелюбно улыбнулся, показав крепкие белые зубы, и хариджиты, покоренные радушным приемом, огласили горницу дружным смехом.

О наступлении утра хариджитам возвестили крики петухов, разноголосое мычание и блеяние скота, выгоняемого на пастбище. С берестяными ведрами в руках сновали по поселку женщины. После завтрака вождь зашел в горницу в сопровождении невысокого старика с жидкими седыми волосами. Усевшись за стол, они предложили хариджитам занять места рядом с ними.

— Кто вы и откуда родом? — задал вопрос старик.

— Мы воины храброго эмира хариджитов, живущего за Хазарским морем. Наша родина — Иран, — ответил Хусейн. Рыжая Лиса перевел его слова.

— Зачем вы пришли в нашу страну? — поинтересовался вождь.

— Мы должны купить меха.

— Для чего они вам? Ведь вы воины, а не женщины.

— Один храбрый человек поднял на нашей родине восстание против всем ненавистного халифа. У халифа — огромное, хорошо обученное войско, а большинство восставших вооружены только топорами и самодельными копьями. Хорошие меха на нашей родине ценятся на вес золота. Если мы продадим их, то сможем купить для восставших много оружия.

— У вас благородная цель, — промолвил старик.

— Вы были в Булгаре? — спросил вождь.

— Нам пришлось жить там несколько дней.

— И булгары добровольно пропустили вас на север? — В вопросе вождя прозвучало недоверие.

— Нам пришлось пуститься на хитрость, — уклончиво ответил Хусейн.

— Булгарские князья, как жадные псы, грызутся из-за нашей лесной страны, — резко сказал вождь. — Их отряды грабят деревни, уводят в плен наших мужчин и женщин. — Голубые глаза вождя потемнели при этих словах от гнева.

— Они, как пчелы на мед, слетаются сюда за нашими мехами, — с горечью сказал старик.

— Вы пришли с мирными целями, чужеземцы, и мы постараемся помочь вам, — произнес успокоившийся вождь. — Вы привезли что-нибудь для обмена?

Хусейн приказал своим воинам развязать один из тюков. Воины ставили на стол серебряные чаши, блюда, кувшины и кубки. Пораженные необычным зрелищем, вождь и его спутник молчали. Наконец вождь встряхнул головой, как бы отгоняя наваждение, и тихо сказал:

— Это священный белый металл. Наши духи любят его.

Вдруг он вскрикнул и указал старику на одно блюдо:

— Смотри! Тут изображен великий покровитель охотников.

— Чужеземцы овладели нашим духом-хозяином, — в страхе прошептал старик.

По лицам вождя и старика Хусейн понял, что произошло что-то непредвиденное. Он перевел взгляд на заинтересовавшее их блюдо, но не мог понять причину тревоги. «Может быть, страх вызван фигурой всадника, мечущего дротики в двух разъяренных медведей?».

— Чужеземец, ты должен отдать нам это блюдо, — сказал охрипшим от волнения голосом вождь и приказал своему дружиннику, стоявшему у входа, принести пушнину.

Скоро из лабаза принесли несколько больших связок пушнины. Теперь настала пора удивляться хариджитам. Сотни шкурок соболей, куниц, бобров отливали перед ними драгоценным мехом. Такого сказочного богатства они не видели ни в Булгаре, ни в Ургенче.

Вождь заметил удивление гостей. Не раздумывая долго, он сказал:

— Вы получите всю пушнину в обмен на тарелку с этим духом, — он указал на блюдо с изображением всадника, — и двадцать сосудов в придачу к нему. Я сказал все, что хотел.

— Благородный вождь охотников, к запрошенному тобой ты получишь еще половину, — ответил Хусейн и добавил к двадцати серебряным сосудам еще десять.

Вождь широко улыбнулся. Заключенная только что торговая сделка пришлась ему по душе. Тщеславные мысли одолевали его. «Отныне никто из соседних вождей не сможет поспорить со мной в богатстве. Великий дух не отвернет теперь свое милостивое лицо от охотников и пошлет сотни зверей в силки и капканы».

Мысли не мешали вождю внимательно осматривать светящиеся холодным блеском драгоценные сосуды.

— Прости, вождь, но мы должны торопиться вперед, — сказал Хусейн. — У нас еще много товара, а здешнее лето так коротко.

Слова Хусейна вывели вождя из задумчивости, и он кивнул головой в знак согласия:

— Вас ожидает долгий путь. Ни одно племя не найдет сразу столько пушнины, чтобы купить весь ваш светлый металл.

Пока отряд хариджитов готовился к отъезду, солнце поднялось уже высоко над лесом. Выехать в этот день так и не удалось. Один воин обнаружил у своего коня лопнувшую подпругу, и по совету Рыжей Лисы решили отложить выход в путь до завтрашнего утра.

Вождь племени зашел вечером к хариджитам, чтобы сообщить им хорошую весть:

— Мои воины проводят вас до соседнего племени Кабана. Дальше пойдете одни. Вам расскажут дорогу. Если встретитесь с воинами племени Кабана, то покажете им мою тамгу. — Вождь протянул Хусейну небольшую дощечку с врезанными на ней несколькими черточками. — И скажете, что вас взяло под свое покровительство племя Выдры. Попросите направить вас к охотнику Паму, старому побратиму моего дяди. Он должен помочь вам.

Проводники из племени Выдры еще затемно растолкали спавших воинов Хусейна, и отряд тронулся в путь. Местные охотники знали здесь каждую тропку и вели отряд самой удобной и короткой дорогой.

Через неделю пришла пора прощаться с проводниками из гостеприимного племени. Дальше лежала чужая земля, и они не могли идти вместе с отрядом.

«Какой будет встреча с воинственными охотниками из племени Кабана? — думал в тревоге Хусейн. — Правда, проводники уверяли, что воины соседнего племени не нападают, пока не убедятся во враждебных действиях незнакомцев».

Уже несколько дней маленький караван пробирался вперед, не встречая на пути ни лесных поселков, ни людей. Как бы в оправдание своего прозвища Рыжая Лиса иногда забегал вперед отряда, иногда отставал, чуть ли не вынюхивая встречающиеся на пути следы. Однажды вечером он сказал шепотом Хусейну:

— Я уверен, что за нами наблюдают. Мне удалось найти в траве следы нескольких человек. Надо сделать вид, что мы не знаем об их существовании.

— Хорошо, — кивнул головой Хусейн. — Мы не можем изменить ход событий, поэтому будем готовы к худшему.

Отряд двигался вдоль реки по узкой кромке гальки и песка, намытого водой. Над головами высился крутой глинистый берег, местами подмытый паводковой водой. То тут, то там виднелись огромные глыбы глины, готовые рухнуть вниз при самом легком сотрясении. Такая же судьба ожидала множество огромных сосен, угрожающе, склонивших прямые стволы с пышными кронами к воде. Не хватало только одного усилия, чтобы их корни полностью освободились из земли.

Вдруг ствол одной сосны покачнулся, и ее крона с громким плеском ухнула в воду, преградив путь отряду. Как только кони остановились перед неожиданным препятствием, на высоком берегу возникла цепь людей, размахивающих копьями. Хусейн понял, что отряд попал в западню. Противник мог легко перебить с высоты его воинов, оставаясь недосягаемым для их луков и мечей.

— Воины племени Кабана, чего вы хотите от нас? — закричал Рыжая Лиса.

— Ха-ха! — деланно рассмеялся здоровенный воин в кожаной куртке, покрытой железными пластинками панциря. — Вы бродите по нашей земле и спрашиваете, чего мы хотим!

Он подал знак своим воинам. Тотчас угрожающе взметнулись вверх копья.

— Стойте! — остановил их Рыжая Лиса. — Разве вы не видите, что мы мирные купцы? Если воины племени Кабана убьют чужеземцев, то не миновать войны с племенем Выдры. Вождь этого племени дал нам свой знак.

Воины наверху слушали молча, но копья не были теперь угрожающе подняты в воздух, а мирно опустились тупыми концами в землю. Пережитая опасность удвоила красноречие Рыжей Лисы.

— Храбрые воины, — продолжал он, — чужеземцы привезли в вашу лесную страну светлый металл, который больше всего угоден вашим духам. Духи повернут к вам лицо удачи, если подарить им кусок светлого металла. Но берегитесь их мести, если оскорбите тех, кто привез его сюда!

Слова Рыжей Лисы вызвали на берегу замешательство. До хариджитов доносились сверху приглушенные голоса. Воины племени Кабана ожесточенно спорили между собой, решая судьбу каравана. Наконец спор утих, и на краю берега показался воин в панцире — предводитель отряда.

— Чужеземцы, — произнес он сурово, — вы совершили тяжкое преступление, вступив на священную землю духа воды. Никто не может пройти через нее, не принеся сначала жертву. Вы нарушили табу и должны были умереть. Но вас взял под свою защиту Великий дух охотников. Его светлое, как солнце, лицо омрачится, если мы убьем вас, и несчастья обрушатся на все наше племя. Вы должны уйти отсюда.

— Мы ищем охотника Пама, — сказал Рыжая Лиса.

— Его дом в шести днях ходьбы от святилища речного духа. Мои люди покажут, куда надо идти, — ответил предводитель.

Скоро небольшой караван снова двинулся в путь во главе с обещанными проводниками. Теперь хариджиты чувствовали себя спокойно, не боясь неожиданного нападения из засады. Порой они встречали в пути местных охотников, с любопытством разглядывавших чужеземцев. На кочковатых, поросших кустарником лугах поймы виднелись иногда небольшие стада коров и лошадей. Жители Востока с любопытством впитывали в себя незнакомые для них картины. С одинаковым пылом они обсуждали встречи с обитателями здешних мест, и суровую, необычную для них красоту леса и северных рек.

На шестой день караван свернул влево от реки Большой и направился вверх по небольшому ее притоку, углубляясь в таежную чащу. Река петляла среди низких берегов. К вечеру на противоположном берегу показалась возвышенность, заросшая, как и все вокруг, высоким лесом.

— Мы пришли к цели, — сказал один из проводников и указал на противоположный берег. — Там находится деревня Пама.

Хариджиты посмотрели в указанном направлении, но не увидели ничего за стеной деревьев. Перейдя вброд неглубокую речку, отряд стал подниматься по отлогому берегу. Навстречу попалось несколько юношей. Они обменялись с проводниками приветствием и указали тропинку, которая вела в глубь леса. Теперь стал слышен лай собак, говоривший о близости жилья.

Вскоре появилась большая поляна. Окинув ее взглядом, можно было увидеть больше десяти бревенчатых домов, разбросанных в кажущемся беспорядке. Ребятишки, быстро преодолев страх и робость, приблизились почти вплотную и разглядывали непривычные для них лица и одежду пришельцев. Женщины оставили домашние дела и спешили принять участие в необычном событии.

— Где живет Пам? — спросил проводник.

— За ним послали человека, — ответила одна из женщин.

Наконец к хариджитам подошел кряжистый седой старик. Легкая упругая походка выдавала в нем охотника. При его появлении толпа расступилась.

— Привет тебе, Пам! — воскликнул радостно один из проводников.

— Кажется, я узнаю тебя. Ты сын моего побратима Оша? — полуутвердительно спросил Пам. Не дожидаясь ответа, задал другой вопрос:

— Как поживает Ош?

— Злые духи забрали его этой зимой в нижний мир.

Пам ничего не сказал, услышав печальную новость. Только тряхнул седой головой, как бы отгоняя видение, стоящее перед глазами.

— Что за людей привел ты в нашу общину? — спросил он негромким, но твердым голосом.

— Эти люди нарушили табу святилища речного духа. — При слове «табу» лицо Пама осталось неподвижным, только кустистые брови еще больше сдвинулись к переносице. — Они должны были умереть, но духи воспротивились этому. У них есть знак вождя племени Выдры, племянника твоего побратима.

Пам посмотрел на тамгу, протянутую ему Хусейном, и подал отряду знак двигаться вслед за ним.

Прошла уже не одна неделя с тех пор, как маленький отряд поселился в деревушке. Короткое северное лето шло к концу, а в тюках осталось еще немало серебряной посуды. Около десятка сосудов перешло в руки Пама. Среди них выделялось ведро с ручкой, похожее формой на большой котел и заменявшее теперь ему жбан для пива. Кроме него, на столе в доме Пама стояли несколько больших серебряных подносов и маленькие блюда с изображенными на них сценками охоты.

Пам теперь часто приглашал гостей, чтобы они стали свидетелями его богатства. Это скрашивало неотвратимо надвигавшуюся старость и вселяло уверенность, что охотники еще долго будут повиноваться ему.

Несколько охотников ушли по приказу Пама далеко на север к родственному племени Лося, нагрузив свои мешки драгоценной посудой. Их возвращения с пушниной ждали не раньше конца лета.

Люди в поселке скоро привыкли к чужеземцам и обращались с ними дружелюбно. Не раз хариджитов звали на совместную охоту, где они показали себя смелыми и предприимчивыми людьми. Особенно отличился Хуршид, который превзошел в стрельбе из лука даже лучших местных охотников. Они дали ему прозвище Меткий Глаз.

Дружба с Рыжей Лисой помогла Хуршиду быстрее своих товарищей усвоить местный язык, и это еще больше сблизило его с охотниками. Особенно он подружился с Ашиком, внуком Пама. Ашик был плечистый юноша с круглым лицом, чуть приплюснутым носом и внимательными карими глазами под белесыми бровями. Молодость не мешала ему быть хорошим охотником, а в силе он не уступал даже взрослым мужчинам из своего рода. Сверстники любили его за добродушный беззлобный нрав и считали своим вожаком.

Почти неразлучна с Ашиком была его сестра Нел, не имевшая с ним никакого внешнего сходства. Когда Хуршид увидел ее впервые, то сравнил про себя с нежным лесным цветком, скрытым в глуши от нескромных взглядов людей. Прекрасны были ее глаза на правильном продолговатом лице с прямым носиком и маленьким ртом. Серые, огромные, они, казалось, излучали мягкий свет.

Нел часто уходила вместе с братом на охоту, и Хуршид всегда старался попасть вместе с ними. Нел ходила по лесу легко, даже грациозно, почти не зная устали. Как и они, она была одета в короткую меховую куртку и кожаные штаны, к которым были пристегнуты ремешками высокие голенища сапог. Под курткой виднелась голубая полотняная рубашка. Грубоватый наряд не портил красоты Нел. Всякий раз, когда Хуршид видел ее в этом костюме, с разметавшимися по плечам волнами темно-русых волос, ему казалось, что она похожа на лесную богиню-охотницу.

Чувствуя на себе пристальные взгляды юноши, Нел поднимала глаза, и они окатывали его таким теплом, что Хуршид терялся и на его губах застывали рвавшиеся из глубины души слова. Однажды они вместе с Ашиком преследовали раненого лося. Перепрыгивая через поваленный ствол сосны, Хуршид зацепился за ветку и упал, ранив левое плечо об острый сухой сук. Ашик задержался рядом с ним на несколько секунд, затем рванулся дальше, вслед за лосем и на ходу крикнул, чтобы Хуршид отправлялся домой вместе с Нел. Подбежавшая вскоре Нел увидела Хуршида сидящим на земле. Сквозь пальцы, зажимающие рану, просачивались капли крови. Она вскрикнула и, отвернувшись от юноши, отпластнула ножом кусок полотна от своей рубашки. Сняв с Хуршида куртку, она стала туго перевязывать рану. В этот момент лицо Нел было так близко от него, что он едва преодолел желание прикоснуться к нему губами. Неосторожно пошевелившись, он вздрогнул от боли, и Нел ласково погладила его по руке. Ее тяжелые волосы упали с плеч, доставая почти до земли, и открыли нежный затылок и шею, на которой билась тоненькая синяя жилка. Хуршид медленно поднял здоровую руку и коснулся пальцами этой жилки. Нел замерла, затем подняла голову и осторожным ласковым движением погладила его по щеке. Потом, вспыхнув, она прижалась на несколько мгновений к его груди. Хуршид, охваченный неведомым раньше чувством, боялся шевельнуться, чтобы не вспугнуть Нел. Неожиданно она вскочила и, пытаясь скрыть смущение, сказала веселым голосом:

— Нам пора торопиться домой, пока ночь не упала на лес.

Хуршид поднялся с земли. Он был счастлив.

Стояли жаркие дни — последние отзвуки северного лета. От охотников, ушедших на север с драгоценным грузом, не было вестей. Невозмутимый Пам успокаивал Хусейна, уверяя, что с охотниками не случилось ничего плохого.

Затем наступила ранняя осень. Небо было по-прежнему чистым и прозрачным. В теплом воздухе летали белые пушинки, а листва на березах запылала сказочно красивым багрянцем. Пам объяснил, что если караван не вернется с севера через неделю, то хариджитам придется задержаться в лесном поселке до будущего лета. Чтобы смягчить впечатление, вызванное его словами, Пам добавил:

— Моим охотникам понравились чужеземцы. Вы оказались честными и храбрыми людьми. Будете охотиться зимой вместе со всеми, а летом пойдете с большой водой в свою страну.

Из всех спутников Хусейна только Рыжая Лиса да Хуршид обрадовались случившейся задержке. Рыжей Лисе нравилась жизнь среди родственного ему народа, а Хуршид полюбил всей душой красавицу Нел.

Пока рана Хуршида полностью не зажила, он слонялся без дела по деревне. Она выглядела опустевшей. Все женщины и дети целыми днями пропадали в лесу, собирая грибы, которых уродилось в этом году великое множество.

Однажды, чтобы скоротать одиночество, Хуршид зашел в дом Пама. Толкнув низкую дверь, он вошел в полутемную комнату. Правый угол комнаты был отгорожен вместо занавески медвежьей шкурой. Хуршид давно хотел узнать, что скрывается в том углу. Он отогнул край шкуры и увидел прислоненный к стене обрубок дерева в рост человека. На верхнем конце обрубка была грубо высечена человеческая голова с длинным острым носом и глубокими впадинами глаз. На лоб этой фигуры была надвинута в виде венца толстая серебряная пластина. Рядом на стене висело большое серебряное блюдо с изображением коня, пасущегося у дерева. Больше Хуршид ничего не успел рассмотреть! Сзади раздался грозный крик Пама:

— Табу!

Испуганный своей дерзостью, Хуршид отступил и прошел в дверь мимо сурово молчавшего Пама. На улице Пам вдруг догнал юношу и сказал:

— Меткий Глаз, приходи вечером в мой дом. Я попрошу духов не сердиться на тебя.

Едва дождавшись вечера, Хуршид снова отправился к Паму. Втайне он рассчитывал увидеть Нел, но она доила вернувшуюся с пастбища корову. Ашика не было дома уже несколько дней. Он ушел с другими молодыми охотниками на промысел рябчиков. Пам сидел в комнате у стола. Коптящая плошка, наполненная растопленным медвежьим салом, отбрасывала на бревенчатую стену огромную тень Пама с косматой бородой. Перед ним лежало на столе то самое серебряное блюдо, которое Хуршид видел сегодня висящим на стене.

— Проходи сюда, Меткий Глаз, — пригласил Пам, указав на лавку рядом со столом. Обычно суровое лицо Пама казалось теперь дружелюбным. — Духи сказали мне, что ты не принесешь вреда племени Кабана, и они разрешили открыть тебе некоторые тайны. Нашим духам нравятся сосуды из белого металла, блеск которого можно сравнить с блеском солнца и луны. Это большое блюдо, лежащее перед тобой, люди племени Кабана считают лицом нашего покровителя — Великого духа-хозяина охотников. Без его воли ни один зверь не попадает под удар копья или в капкан, птицы не сядут в расставленные силки, и народ охотников умрет с голода.

Хуршид взял в руки блюдо и стал внимательно рассматривать, впервые поняв, почему так высоко ценят здесь драгоценные сосуды, привезенные с его родины. Вдруг в неровном мерцающем свете он увидел на блюде какие-то странные человеческие фигурки, врезанные тонкими, едва заметными линиями. Они стояли в воинственной позе, широко расставив ноги, а в поднятых руках держали не то мечи, не то сабли. Рядом с человеческими фигурками виднелись фигуры каких-то зверей, птиц, рыб. Заметив удивление Хуршида, Пам пояснил:

— Когда мы молим Великого духа-хозяина послать нам добычу или благодарим его за удачный промысел, то чертим на сосуде фигуры зверей, в которых мы нуждаемся, или которых добыли на удачной охоте. Наш покровитель должен видеть, что мы поклоняемся ему и честно приносим свои дары.

Хуршид хотел задать еще один вопрос, но Пам опередил его.

— Ты хочешь узнать сразу слишком много, Меткий Глаз. Отправляйся к себе и храни все услышанное в тайне.

Когда Пам остался один, разные мысли нахлынули на него. Не случайно он открыл сокровенные тайны рода молодому чужеземцу. Меткий Глаз понравился ему своей смелостью и умом.

Дед, а затем отец Пама были вождями рода и одновременно камами. Потом вождем и камом стал Пам. В молодости он научился от отца варить из лесных трав одурманивающее зелье и принимал его перед началом обрядов заклинания духов.

Удача никогда не покидала его. Темные, как будто запорошенные легкой проседью шкурки соболей, нежные меха куниц, белоснежные шкурки горностаев и пышные меха бобров доставались ему так часто, что никто не сомневался: Великий дух-хозяин покровительствует Паму.

Однажды Пам отправился с друзьями на восток к реке Большой. На ее берегу находилось крупное торжище, хорошо защищенное глубоким рвом и высоким земляным валом.

В торжище стекались удачливые охотники из разных племен с добытой ими пушниной. Сюда же с низовьев реки Большой поднимались караваны купцов, выглядевших заправскими воинами. Конические железные шлемы закрывали их головы, а из-под грубых суконных кафтанов виднелись кольчуги, надежно защищавшие тело. На левом боку у каждого подвешена к поясу сабля. В увесистых тюках лежали редкие изделия южных стран — разноцветные бусы из стекла, пасты, из полудрагоценных камней, куски шелка, оружие и драгоценная серебряная посуда.

Торг стоял шумный. Купцы вели себя бесцеремонно. Они подзывали на ломаном местном языке охотников, хватали из их рук шкурки пушных зверьков и почти не глядя бросали в быстро растущие за спинами кучи. Не давая опомниться, купцы подсовывали охотникам ожерелья бус, бронзовые украшения или кусок дорогой ткани. Значительно реже переходили в руки охотников оружие или серебряная посуда;

Такой посуды не было ни у деда, ни у отца Пама. До сих пор и сам он пользовался только глиняными чашками и горшками, которые умело лепила его жена и, высушив, обжигала на костре. Пам вспомнил слова отца о любви Великого духа-хозяина к белому металлу.

Какой-то статный чернобородый купец протянул руку к связке мехов, свисавшей с плеча Пама. Но не успел он прикоснуться к ним, как охотник сжал его руку с такой силой, что лицо чернобородого перекосилось от боли. Другие купцы схватились за сабли, чтобы искрошить смельчака на месте, но тот успел повернуться к ним лицом. Под разъяренным взглядом силача-охотника купцы смирили свой воинский пыл, так как стычка обещала перерасти в схватку с толпой возмущенных несправедливым торгом охотников и могла закончиться для купцов плачевно.

Пам снял связку мехов с плеча и бросил перед чернобородым, протянув руку к серебряному блюду с изображением коня перед деревом. Чернобородый с кривой улыбкой, но решительно отодвинул от себя связку, и рука Пама застыла в воздухе. Помедлив, Пам развязал заплечный мешок и быстрым движением достал из него шкуру чернобурой лисицы. Она была столь редкостной красоты, что смотревшие на торг охотники зацокали от восхищения языками. Сделка тут же состоялась, и блюдо исчезло в заплечном мешке Пама.

С тех пор прошло много лет. Слава о могучем охотнике Паме прокатилась далеко за пределы родного племени. Когда родился сын, а потом появились внук и внучка, у Пама было еще много сил. Но однажды случилась беда. На лесную деревню неожиданно напал отряд из народа манса. Сын был убит стрелой в грудь, а раненую невестку люди манса увели в плен. С тех пор Пам один растил Ашика и Нел. Сейчас они стали крепкими и сильными, а Нел неожиданно для него расцвела за этот последний год и начала заглядываться на молодого чужеземца.

«Что же, — думал Пам, — в случае какой-нибудь беды этот смелый юноша будет ей надежной опорой».

Выздоровевший Хуршид присоединился к охотникам, начавшим заготовку мяса на зиму. Крупной дичи в лесу было много, и охотники выслеживали главным образом таежных великанов — сохатых. Однажды в погоне за сохатым пришлось искупаться в холодной воде реки, и один пожилой охотник не смог встать на ноги после ночного привала. С пылающим от жара лицом его принесли на носилках из веток в деревню и оставили на попечение женщин. Пам напрасно старался выгнать заклинаниями злых духов. Не помогли больному и лекарства, которые сварил Пам из высушенных кореньев и трав. Через две недели охотник умер.

Его обряжали в последний путь так, как будто собирали человека для будущей жизни в ином мире. Надели на него лучший костюм, боевой кожаный пояс с множеством прикрепленных к нему бронзовых бляшек. К поясу подвесили нож, оселок, а в кожаный кисет положили огниво с кресалом и трубку.

Покойного понесли по узкой лесной тропе к родовому кладбищу. Здесь вырыли неглубокую яму и опустили в нее тело, завёрнутое в кусок бересты. В головах поставили глиняный горшок с ячменной похлебкой, чтобы душа умершего могла подкрепиться на пути в нижний мир. Слева положили саблю. Когда над могилой образовался земляной холмик, женщины запричитали. Пам начал потрясать над головой бубном и кружить вокруг могилы, отгоняя от тела умершего враждебных духов. Затем положили поверх земляного холмика сани, перевернув их вверх полозьями, и медленно поплелись назад, в свои неказистые, но прочные срубы.

Смерть одного из сородичей ненадолго выбила лесную деревню из обычной колеи жизни. Множество забот лежало на плечах общины в ожидании суровой зимы. Прежде всего надо было сделать большие запасы мяса, чтобы их хватило до будущего лета. Воины Хусейна не теряли напрасно времени, старались пополнить запасы общины. Все ждали возвращения охотников, ушедших к племени Лося.

С первыми утренними заморозками они вернулись. Они привезли с собой на конях несколько больших тюков с драгоценной пушниной и, три огромных бивня, похожих на слоновые.

— Это рога подземного быка хуту, — объяснил Хусейну один из прибывших охотников. — Вожди племени Лося подарили их вам в благодарность за белый металл.

В деревне ощущалось всеобщее ожидание какого-то торжественного события. Хуршид не выдержал и спросил однажды об этом Ашика. Тот, помявшись в нерешительности, сообщил все же, что скоро состоится праздник жертвоприношения Великому духу-хозяину. Тогда Хуршид без колебаний направился к Паму. Тот встретил его возгласом:

— А, Меткий Глаз! Я слышал, что удача на охоте сама шла тебе в руки. Ты добыл столько зверя, что даже наши охотники могут позавидовать. Скоро наступит день проводов летнего промысла и встречи зимнего. Будет большое жертвоприношение Великому духу. Иди, Меткий Глаз, и скажи своим товарищам, чтобы они тоже готовились к празднику. Они заслужили право прийти на него.

Однажды после полудня Ашик сказал хариджитам, чтобы они были готовы выйти в путь и взяли с собой оружие.

Красный диск солнца скрылся за макушками деревьев, когда пришли наконец в назначенное место. На большой поляне стоял бревенчатый сруб на высоких сваях. Попасть в него можно было только по лестнице, но ее нигде не было видно. Хуршид заметил, что два охотника приволокли откуда-то бревно, на котором были сделаны зарубки, и приставили его к срубу. По бревну поднялся в сруб Пам и скрылся за дверью.

Остальные принялись разжигать костры, чтобы разогнать кромешную тьму, охватившую лес после захода солнца. Скоро высокие языки пламени взметнулись вверх в разных местах поляны, и люди жались поближе к ним. Шум и говор, разносившиеся над поляной, стихли в этот момент, и был слышен только треск веток, подбрасываемых в костры.

Вдруг над поляной раздался крик, напоминающий клекот рассерженного орла. Люди увидели Пама, стоящего с поднятыми руками на небольшой площадке перед дверью сруба. На нем был плащ с треугольными рукавами, которые напоминали крылья птицы. На голове железная шапка, украшенная рогами.

— Люди племени Кабана! — закричал Пам, и эхо гулко разнесло его слова по притихшему в ночи лесу. — Скоро Великий дух-хозяин спустится к нам на землю на своем небесном коне.

Пам запел протяжную песню, в которой Хуршид понял не все. В этой песне говорилось, что Пам летит на своем могучем спутнике-орле навстречу Великому духу и забрался уже выше облаков. Вот он увидел Великого духа и зовет его на землю. Тот выглядит красивым юношей с лицом цвета утренней зари и сверкающими, как звезды, глазами. Он одет в блестящую серебром одежду и сидит на белом крылатом коне. Дальше Пам пел о том, что Великий дух отказывается опуститься на землю: ведь его небесный конь не может стоять на голой земле.

На этом месте песня прервалась. Пам спустился по бревну на землю и разложил на ней четыре серебряные тарелки. Подняв голову к нарождающемуся месяцу, он запел, что теперь небесному коню нечего бояться: он может встать копытами на тарелки из белого металла.

В напряженной тишине многим послышался какой-то слабый шум. Может быть, это прошелестел ветер, или ночная птица вышла на охоту, но Пам закричал:

— Вы слышите, люди племени Кабана! Это спустился к нам Великий дух!

Радостный гул голосов раздался в ответ на слова Пама. А он схватил в каждую руку по сабле и направился в сторону охотников. Те стояли, держа каждый по копью и сабле. Глядя на остальных охотников, то же самое сделали воины Хусейна. Однако никакой схватки, как ожидал Хуршид, не произошло.

Как только Пам подошел к охотникам, они быстро образовали большой круг. В центре оказался Пам. Он поднял сабли над головой и застыл в этой позе. Охотники тоже подняли свои копья и сабли над головой и ждали сигнала. Пам начал кружиться на одном месте, издавая время от времени хриплые горловые звуки. При этом он ударял одной саблей о другую, и звон сопровождал его выкрики.

Охотники начали медленно покачиваться то в одну, то в другую сторону. Все быстрее кружился на месте Пам, и все быстрее раскачивались охотники. Постепенно все закружились в бешеном воинственном танце и остановились только тогда, когда Пам упал в изнеможении на землю. Придя в себя, Пам приказал зарезать для жертвоприношения корову и коня, приведенных из деревни.

Хуршид, с интересом наблюдавший за Памом, увидел его с серебряной чашей в руках у поваленной наземь коровы. Блеснул остро отточенный нож, и Пам подставил чашу под струю теплой густой крови, хлынувшей из шеи животного. Пам подошел с чашей в руках к деревянному изваянию с грубо высеченной головой и что-то негромко сказал. Потом обмакнул пальцы правой руки в кровь и обмазал ею губы, лицо и лоб изваяния. Чашку с оставшейся кровью он поставил прямо на землю. Обернувшись к сопровождавшим его охотникам, Пам закричал:

— Великий дух-хозяин принял жертву! Мы должны показать ему, что наши копья и луки не знают промаха, а капканы всегда надежны. Только хорошим охотникам он пошлет под удар своих зверей!

По знаку Пама охотники начали молчаливый танец. Хуршид с удивлением узнавал в движениях танцоров повадки лося, медведя, кабана. Некоторые изображали повадки птиц.

Прошло не больше часа, как жертвенные животные были освежеваны и котлы с водой набиты доверху большими кусками мяса.

Хуршид пересек поляну и остановился рядом с женщинами, среди которых стояла Нел. Они не могли принимать участия в совершавшихся здесь обрядах и смотрели на них со стороны. Нел вышла навстречу Хуршиду, и, схватившись за руки, они побежали к дальним кострам, на которых стояли котлы с жертвенным мясом.

Между тем охотники закончили свой танец и начали вырезать из кусков бересты фигурки различных животных. Ловко орудовали они ножами, вкладывая в это дело все свое умение и старание, и ставили на землю одну за другой фигурки лосей, медведей, пушных зверьков, различных птиц.

Опять Пам подал знак, и охотники начали новый танец. Только теперь они изображали, как выслеживают зверя и как подкрадываются к нему. Вот уже фигурки зверей совсем близко. Охотники вскакивают на ноги и пронзают их своими копьями. Промахиваться нельзя — иначе весь будущий промысловый сезон не будет удачи в охоте. Неудачников не оказалось, и воздух огласился ликующими криками.

Женщины позвали охотников к котлам. Несколько лучших кусков мяса отнесли к деревянному изваянию Великого духа-хозяина. Остальное разделили между всеми прибывшими на святилище. Отложили мясо и для тех, кто остался в деревне.

Домой возвращались в лесной темноте. Только месяц и звезды над головой указывали путь. Хуршид и Нел шли позади всех. Им было хорошо вместе. Нел хотела видеть юношу как можно чаще. Ей нравилось слушать его чуть гортанный голос, и она весело смеялась, когда он нечаянно перевирал слова ее родного языка. Она не скрывала своей привязанности к Хуршиду. При встречах она ласково гладила бронзовую от загара кожу его лица. Обычаи рода не препятствовали их любви, потому что Хуршид был чужеземцем.

Хуршид был готов смотреть на красавицу Нел не отрываясь. Она, смеясь, закрывала ладонью его глаза. Потом, затихнув, просила Хуршида рассказать о той далекой земле, из которой он прибыл с караваном. Хуршид рассказывал о больших городах Персии, о замке, в котором вырос, о своей матери. Нел никак не могла представить, как в одном месте могло жить так много людей.

— Где же они охотятся? — спрашивала она. — Ведь на всех сразу не хватит зверей.

— Они не охотятся, — серьезно объяснял Хуршид. — В городах живут ремесленники. Они изготовляют одежду, украшения, предметы из железа и продают ихкрестьянам. Крестьяне дают им за это хлеб, молоко, мясо.

— Наш кузнец тоже обменивает свои изделия в соседнем племени, — сказала Нел и обрадовалась найденному сравнению.

Иногда Хуршид разговаривал с Нел об их будущем. Нел не знала, что ему ответить. Она даже думать боялась о том, что настанет время сообщить деду о желании уехать с Хуршидом.

Зима сковала землю. Частые метели сменялись редкими затишьями, и снега выпало столько, что нельзя было и шагу ступить без широких охотничьих лыж, подбитых шкурой лося. Южанам понравился новый способ передвижения, и вскоре они могли бегать на равных с местными охотниками. У себя на родине Хуршид видел снег разве что на горных пиках и перевалах, а здесь, к его восхищению, снег покрыл все: землю, деревья, дома. Даже речку сковало льдом и занесло толстым слоем снега.

Хуршид узнал о чудесном свойстве снега сохранять следы даже самых малых зверьков и птиц и быстро научился разбираться в них.

Охотники жили теперь на зимниках, расположенных в центрах охотничьих угодий, принадлежавших роду Пама. Хуршид попал на одно зимовье с Ашиком. Зимние дни были коротки. Казалось, едва выйдешь из охотничьей избушки и, выследив зверька, начнешь преследовать его, как наступают ранние сумерки и синие тени на снегу становятся все гуще.

Особенно много охотники добывали белок. Маленькая лайка, всегда сопровождавшая Хуршида, находила их необыкновенно быстро. Обнаружив белку в ветвях ели или сосны, собака азартно лаяла, привлекая к себе внимание зверька. Белка с любопытством разглядывала ее и сердито цокала. В это время Хуршид подходил сбоку и, быстро прицелившись, выпускал стрелу с тупым наконечником. Оглушенная белка падала на снег. Порой ему удавалось принести за день не один десяток беличьих шкурок.

Причуды северной зимы приводили в уныние воинов из далекого Ирана. Метели бушевали иногда по нескольку суток подряд. Они не выпускали людей из зимовья. В такие дни хариджиты садились поближе к жарко пылающему в очаге огню и затягивали протяжные мелодичные песни.

Они пели о красоте родных гор, буйных реках с пенящимися водопадами, о весенних цветах, покрывающих луга горных долин. Местные охотники догадывались о том, что творится в душе их друзей, и сочувствовали им.

Сильным холодам не было видно конца. Хариджитам казалось, что жаркое солнце и лето никогда не вернутся. Но шли дни за днями, и зима, наконец, начала отступать. Солнце пригрело, почернел снег, и тоска по родине стала еще сильнее. Хариджиты с нетерпением вдыхали запахи весеннего ветра и мечтали увидеть родные долины и горы.

И все же пришлось ждать наступления лета: с большим грузом не проберешься по лесной чаще, и самым легким путем был путь вниз по реке Большой. Для этого надо было дождаться паводка и найти надежные лодки. Пам обещал купить их у соседнего племени.

Когда приблизилась пора расставания с лесной страной и ее гостеприимными хозяевами, Хуршиду стало грустно. Он чувствовал, что ему будет не хватать его новых бескорыстных и храбрых друзей. Зимой он окончательно договорился с Нел, что она отправится вместе с ним в его страну. Настало время сообщить об этом Паму.

Все их планы были нарушены неожиданным известием. Гонец сообщил, что вдоль реки движется вражеский отряд. Другая часть неприятельских сил на двух кораблях продвигалась вверх по реке Большой и грабила окрестные поселения. Было ограблено несколько поселений на земле племени Выдры, подверглись нападению поселения племени Кабана.

Горькая весть заставила Пама предпринять решительные действия. Старики, женщины и дети не могли оставаться в незащищенной деревне, и он приказал увести их вместе с домашним скарбом и скотиной в потайной лог, расположенный в глухом лесу. Потом Пам зашел в дом, снял со стены лук и колчан со стрелами, взял стоявшее рядом легкое копье. Оставалось спрятать на случай несчастья серебряную посуду, которой он сильно дорожил.

Пам сложил все сосуды в кожаный заплечный мешок и вышел из дому, направившись к длинному неглубокому логу невдалеке от деревни. В густом лесу было сыро и сумрачно. Под ногами пружинил мох. Небо закрывали вершины вековых елей.

За долгую лесную жизнь Пам привык ходить так, чтобы не оставлять за собой следов, и это могло сейчас ему пригодиться. Он подошел к разлапистой ели, скинул с плеч увесистый мешок. Вытряхнув из него груду серебряной посуды, Пам сложил в серебряное ведро четыре тарелки и поставил его между корнями ели, на склоне небольшой ложбинки. Затем он искусно замаскировал ведро ветками и свисавшими со ствола бородами мха-лишайника. Два других блюда Пам спрятал в одном шаге от ведра и прикрыл их сверху третьим блюдом, положив его вверх дном. Через несколько минут блюда исчезли под покровом мха.

Немедля Пам пошел обратно в деревню. Отсюда он направился с группой сородичей в разведку навстречу приближавшемуся вражескому отряду. Вместе с ними отправился Хуршид.

Весь остаток дня разведчики двигались вперед быстрым шагом. В пути пришлось заночевать, но костра не разжигали. Легли спать прямо на землю, подстелив под себя меховые куртки. Едва рассвело, снова тронулись в путь. Через несколько часов достигли высокой террасы, с которой был виден большой участок реки с прибрежной полосой.

По решению Пама охотники рассыпались в цепь и залегли на краю террасы, искусно замаскировавшись. В полдень один из охотников заметил вдали черные движущиеся точки. Через некоторое время можно было различить четырех всадников, ехавших по берегу реки. Далеко позади них темной массой двигался отряд.

Всадники внимательно осматривали крутые склоны, густо заросшие непроходимым кустарником и лесом. Они боялись засады, но окружающая тишина, нарушаемая только пением птиц, прогоняла страх.

Пять дар глаз внимательно следили за каждым движением врага. Их внешность и вооружение напомнили Паму тех хищных воинов-купцов, с которыми он столкнулся в молодости на торжище у реки Большой. «Что привело чужеземцев сюда — в сердце племени Кабана? — раздумывал Пам. — Гонец сообщил, что они пришли с мечом войны, а закон предков требует карать за это смертью».

Однако прежде Пам хотел узнать, в каком направлении собираются идти дальше грабители, и для этого ему нужен был живой враг.

Четыре стрелы, одновременно вылетев из засады, просвистели в воздухе. Стрела Хуршида вонзилась всаднику в горло, и его минуты были сочтены. Пам попал вражескому воину в глаз, и тот с раздирающим душу криком рухнул на землю. Два других всадника отделались легкими ранениями. Один из них быстро повернулся в седле в сторону выстрелов и послал ответную стрелу. Просвистев в воздухе, она вонзилась в грудь Пама. Уцелевшие враги не видели этого. Повернув коней, они галопом помчались к своему отряду.

Жизнь с трудом покидала вождя. Подбежавшим охотникам он сказал, чтобы род выбрал себе нового достойного предводителя. Подозвав ослабевшей рукой Хуршида, Пам с трудом произнес:

— Внучку мою береги...

Глаза его закрылись, и в предсмертном шепоте охотники разобрали только несколько слов:

— Сокровище свое дарю матери-земле...

Разведчики в тот же день вернулись в поселение, принеся с собой тело Пама. Мужчины, сжав в руках оружие, поклялись отомстить за смерть вождя кровью грабителей. Нел горестно рыдала над телом деда, который заменял ей отца и мать.

Сейчас не было даже времени отдать вождю почести, и его наскоро погребли на родовом кладбище. Скоро подошло подкрепление — около трех десятков воинов, присланных на помощь соседним родом. Объединенный отряд на время военных действий выбрал своим вождем Хусейна.

Он разбил всех охотников на пятерки и десятки, во главе которых поставил своих воинов. Хариджиты знали воинский строй, владели всеми видами оружия, и через них было легче управлять остальными людьми. Перестроенный таким образом отряд двинулся навстречу неприятелю.

От разведчиков Хусейн узнал, что вражеские воины хорошо вооружены. У всех имелись тяжелые копья, боевые топоры, сабли или мечи. Кроме того, все они были защищены железными шлемами и кольчугами. Что могли сделать с ними охотники, вооруженные легкими копьями и луками? Они не имели защитного вооружения, кроме небольших деревянных щитов, обтянутых кожей. Оставалось рассчитывать только на неожиданность нападения.

Разведка, посланная Хусейном, донесла, что неприятель расположился лагерем на ночлег на большой поляне почти у самой реки. Внимательно расспросив лазутчиков и убедившись в наглой беспечности врага, Хусейн решился на дерзкий план.

Время перевалило далеко за полночь. Три человека, вооруженные только кинжалами, бесшумно пробирались к поляне, на которой расположился лагерь их врагов. Между деревьями они видели свет большого костра, разложенного посредине поляны. На ней разметались в разных позах несколько десятков людей, не снявших даже для сна кольчуги и прижимающих к себе боевые топоры, копья и другое оружие.

Поодаль, с краю поляны, ходил часовой. Он останавливался через каждые несколько шагов и чутко прислушивался к доносившимся до него лесным шорохам. Не обнаружив ничего подозрительного, он равномерно продолжал обход поляны. Когда часовой остановился в очередной раз, три тени бросились к нему с разных сторон. В тишине раздался звук упавшего на землю тела.

На поляне никто не шевельнулся. Подождав мгновение, один из охотников приложил руку к губам, и над лесом раздался приглушенный крик ночной птицы. Казалось, лес ожил. От деревьев отделились фигуры людей в лохматых меховых шапках и куртках, бесшумно ступавших в мягких сапогах из лосиной шкуры. В руках они держали кинжалы и копья, выглядевшие игрушками по сравнению с вооружением врагов.

До спящих врагов осталось несколько шагов. Кто-то из них спросонья поднял голову и в ужасе закричал. Охотники рванулись вперед и в два-три прыжка преодолели оставшееся расстояние. Теперь на поляне шел смертельный бой.

Постепенно сражение стихало. Стало видно, что немало охотников полегло в нем. Лишь несколько неприятельских воинов, воспользовавшись темнотой, сумели ускользнуть в лес. Когда Хусейн узнал об этом, то приказал силачу Ашику:

— Возьми людей и преследуй беглецов. Ни один из них не должен достичь своих кораблей. Помни, что от твоего успеха зависит жизнь всего рода...

— Не беспокойся, вождь. Эти волки не уйдут от нас, — спокойно сказал Ашик. Скоро он исчез с группой молодых воинов в ночной тьме.

Хусейн приказал собрать на поле боя оружие, а также снять с врагов кольчуги и шлемы. Все захваченное вооружение они разделили между охотниками, которые стали чувствовать себя увереннее, чем раньше.

Хусейн не зря послал Ашика в погоню. Он убедился в бесстрашии охотников. Хорошо вооруженные, они представляли теперь серьезную силу. Удачный бой воодушевил всех воинов, и они были готовы следовать дальше приказам Хусейна. Он решил дать отряду однодневный отдых, чтобы потом ускоренным маршем выйти к реке Большой.

Расчет Хусейна был прост. Отряд грабителей на кораблях не ожидает теперь нападения. Уверенные в своей силе и безнаказанности, они ведут себя, конечно, не с большей осторожностью, чем те, кто полег в лесу. Если же пришельцы заподозрят неладное, дело может принять плохой оборот. Хусейну оставался только один выход — вновь неожиданное нападение на противника.

Через день отряд охотников был уже недалеко от реки Большой. Здесь им попались навстречу несколько женщин с детьми и стариков. Увидев охотников, женщины бросились к ним, плача взахлеб и рассказывая, что чужеземцы грабят и насильничают в их прибрежной деревне. Корабли чужеземцев подошли к деревне ранним утром. С них высыпала толпа людей в кольчугах и с мечами в руках. Кое-кто из жителей успел броситься в лес и скрыться. Другие пытались защищаться и падали, сраженные беспощадными ударами. Скоро было сломлено последнее сопротивление местных жителей, и деревня подверглась грабежу. Чужеземцы искали меха, пытали охотников, чтобы узнать расположение их святилища. Там они надеялись найти серебро, пожертвованное охотниками Великому духу-хозяину.

Хусейн направил к деревне разведчиков, приказав им выяснить дальнейшие намерения врагов. Разведчики вернулись к вечеру. Они донесли, что, судя по всему, неприятель собрался заночевать в деревне. Везде были видны костры, на которых жарили туши убитых свиней и коров. Многие вражеские воины, добравшись до запасов хмельных напитков, еле держались на ногах. По мнению Хусейна, все складывалось удачно. На кораблях осталась только немногочисленная охрана, а перепившиеся в деревне вояки даже представить себе не могли, что им может кто-нибудь угрожать.

Хусейн разделил отряд на две части, которые должны были одновременно напасть на деревню и корабли. Для атаки выбрали предрассветный час.

К кораблю, бросившему якорь у берега, шел верзила с болтавшимся на боку мечом. Почти при каждом новом шаге его заносило в сторону, и он издавал невнятные проклятия. Наконец он добрался до дощатого трапа и ухватился за перила, чтобы не упасть в воду. С борта послышался недовольный голос часового:

— Кого несет в такую рань?

Верзила взобрался на борт, и... часовой рухнул под мощным ударом тяжелой короткой дубинки.

С пьяным верзилой, роль которого удачно сыграл Рыжая Лиса, произошла мгновенная перемена. Он махнул рукой, и из прибрежных кустов на корабль бесшумно поднялась группа воинов. Часть из них перебралась по мосткам на другое судно. После короткой, но ожесточенной схватки оба судна оказались в руках охотников. Рыжая Лиса приказал поднять якоря и отплыть от берега на несколько десятков метров.

Бой в деревне складывался для охотников тоже удачно. Отряд Хусейна подошел к ней в темноте. Оказалось, что на этот раз неприятель не выставил даже часовых, и охотники без особого труда проникли в дома, где расположились грабители после обильных возлияний. Расправа с ними была беспощадной.

Группе грабителей удалось вырваться из окружения, и они бросились к реке, надеясь найти спасение на кораблях. Но когда они достигли берега, то увидели, что спасительные суда покачиваются вдали на волнах. Они бросились в воду, чтобы достичь их вплавь. Когда спасение, казалось, было уже близко, на бортах кораблей появились воины, вооруженные копьями и луками. Незваные пришельцы закончили свой бесславный путь вдали от своей страны, в холодных водах реки Большой.

Племя Кабана торжественно праздновало победу над сильным и жестоким врагом. Особые почести воздали Хусейну и его воинам, выдержавшим вместе с ними всю тяжесть борьбы. В благодарность охотники подарили хариджитам несколько больших мешков, набитых связками драгоценной пушнины, и снабдили их всем необходимым для долгой дороги на родину.

Хусейн решил использовать для возвращения один из кораблей, захваченных у неприятеля. На него погрузили всю пушнину, а также съестные припасы. Наконец пришла пора расставаться. Хариджиты поднялись на корабль. Вместе с ними отправлялись Нел и Рыжая Лиса. Множество охотников толпилось на берегу, провожая полюбившихся им чужеземцев. Сначала корабль медленно вышел на середину реки. Над ним взвился треугольный парус, и он легко заскользил вниз по волнам.

— Счастливого ветра! — раздался громкий протяжный крик с высокого берега, и охотники увидели Ашика, размахивающего шапкой.

Что-то белое мелькнуло в воздухе на борту корабля, и Ашику показалось, что Нел послала ему последний прощальный знак. Через несколько мгновений парус исчез за поворотом реки.

ДОРОГА К МОРЮ

«О статьях дохода хазарского царя сообщают, что они идут „от таможен и таможенных застав для купцов, которые (таможни. — В. Л.) стерегут гавани моря и рек и взимают налог бадж (торговую десятину. — В. Л.)“».

Истахри, арабский географ X века.

Одинокий корабль легко резал широкую гладь реки. Свежий ветер сильно надувал большой треугольный парус, взметнувшийся на высокой мачте. Прошло около двух недель с тех пор, как осталась позади страна лесных охотников. На палубе сидели несколько воинов и среди них Хусейн, Хуршид и Рыжая Лиса. Рыжая Лиса, усиленно жестикулируя, рассказывал своим товарищам об опасности, поджидавшей их при возвращении через землю булгар. По серьезным лицам и вниманию, с которым слушали его воины, чувствовалось уважение этих суровых людей к человеку, не раз выручавшему их из самых трудных положений.

— Согласен с тобой, что надо принять все меры предосторожности, — прервал Рыжую Лису Хусейн. — Если булгары обнаружат нас на корабле, то без труда поймут, кто виновник гибели их отряда, посланного в лесную страну.

— Что будем делать? — спросил Хуршид.

— Я не все рассказал, — ответил Рыжая Лиса. — В гавани булгар, на реке Итиль, стоят сторожевые корабли. Самое трудное — миновать их незамеченными. Если сумеем прорваться через этот заслон, то можно считать, что мы спасены.

Вскоре отряд хариджитов беспрепятственно вошел в земли булгар. Корабль, которым они завладели в лесной стране, служил им до поры до времени своеобразным щитом от излишнего любопытства. Такие быстроходные корабли были здесь не редкость. Хариджитов приняли, очевидно, за команду одного из кораблей, вернувшихся из похода на Север.

Хусейн запретил воинам показываться на палубе без особой надобности. Только Рыжая Лиса, которого почти нельзя было отличить по внешнему виду от местных жителей, перекликался с гребцами и пассажирами встречавшихся иногда больших челнов.

Вечером, как обычно, пристали к лесистому берегу. Здесь предстояло провести ночь. У костра вновь вернулись к разговору о гавани со сторожевыми кораблями. По расчетам Рыжей Лисы, гавань находилась всего в одном дне пути от их стоянки, и они должны были достичь ее к следующему вечеру. Близкая опасность заставляла лихорадочно искать выхода. Казалось, спасительное решение никому не придет в голову, и тогда останется только слабая надежда на удачный исход схватки с многочисленным врагом. Вдруг Хуршид, хлопнув себя от радости по лбу, указал рукой на Полярную звезду и воскликнул:

— Звезда путников поможет нам спастись! По ней мореходы и путешественники определяют ночью направление пути. Разве придет кому-нибудь в голову сторожить нас в это время?

Хусейн кивнул в знак согласия головой, а Рыжая Лиса положил тяжелую руку на плечо Хуршида и одобрительно сказал:

— Ты мудро придумал, мой юный друг.

Когда решение о ночном прорыве было принято, все вздохнули с облегчением. Руководство подготовкой ночного похода взял на себя предприимчивый северянин. Он подробно объяснил каждому обязанности, ожидавшие их будущей ночью.

Утром корабль двинулся в путь необычно поздно. Торопиться теперь было некуда: до ночи они все равно достигнут гавани. С наступлением сумерек Рыжая Лиса приказал спустить парус, и все члены экипажа, за исключением его самого и Хусейна, стоявшего за кормовым рулем, взялись за весла. Окраска корабля почти сливались с серой гладью воды, это делало его издали почти незаметным.

— Давай! — вполголоса скомандовал Рыжая Лиса, и весла дружно опустились на воду.

Воины гребли сильно, но осторожно, не поднимая брызг, и почти бесшумно. Ночная тишина реки заставляла вести себя иначе, чем днем. Произнесенное в полный голос слово гасло днем в нескольких шагах, а сейчас было бы слышно за километр. В полном молчании прошло больше часа. Рыжая Лиса внимательно следил за положением Полярной звезды, чтобы не сбиться с курса.

Вдруг с левого берега раздался крик, хлестнувший по ушам так, как будто кричали рядом с кораблем.

— Проходим мимо гавани, — прошептал Рыжая Лиса, наклонившись к Хусейну. — Это ночной стражник перекликается с дозором на другом берегу.

Через полтора-два часа напряжение упало. Экипаж корабля почувствовал, что главная опасность осталась позади, и молча ликовал. По знаку Рыжей Лисы на мачте вновь появился парус, вдвое ускоривший их продвижение вперед. Всеми владело одно желание: как можно дальше уйти от опасного места, чтобы избежать возможной погони.

К утру корабль достиг устья неширокой речки с лесистыми берегами, которая могла стать убежищем для отдыха после тревожной ночи. Хусейн, посовещавшись с Рыжей Лисой, решил подняться вверх по ее течению и выбрать место для стоянки. В полукилометре от устья оказалась небольшая бухточка, защищенная с берегов непроходимыми зарослями колючих кустарников. В ней кинули якорь, и Хусейн объявил, что необходимо пополнить припасы для дальнейшего путешествия. Оставив двух часовых, хариджиты высыпали на берег. Знойный воздух был напоен запахами цветущих трав и смолистой хвои.

Лесные чащи не пугали теперь воинов Хусейна, которые многому научились, живя в лесной стране у реки Большой. Но там они находились среди дружественного племени охотников, а здесь были незнакомые места. Нельзя было угадать, как обернется случайная встреча с местными обитателями, и Хусейн приказал держаться небольшими группами, не выпуская из вида друг друга. Воины с оружием наготове скрылись в лесу.

К вечеру большинство вернулось к кораблю с небольшой добычей. Не было видно только Хуршида и еще одного воина, охотившегося с ним вместе. Наступившая темнота не принесла ничего нового. Втайне почти никто не сомневался, что произошла беда. Нел неподвижно сидела на палубе и безмолвно смотрела в сторону темного леса. Рыжая Лиса громко сокрушался, что не пошел в лес вместе с Хуршидом. Сейчас оставалось только ждать утра, и воины забылись коротким беспокойным сном.

Все проснулись от громких криков. Воины вскочили и увидели на берегу толпу в несколько десятков человек, размахивающих копьями и боевыми топорами. Они не представляли пока серьезной опасности для корабля, который мог беспрепятственно сняться с якоря и уйти. Но тут крик изумления вырвался из груди Рыжей Лисы. Его острые глаза различили среди толпы двух пленников. Хуршид стоял прямо, и заложенные за спину руки были связаны веревкой. Его товарищ был ранен. Он не мог стоять без посторонней помощи, и его поддерживали за плечи.

— Чужеземцы! — закричал на ломаном булгарском языке предводитель толпы. — Если вы решите уйти отсюда без выкупа, мы прикончим ваших воинов на месте.

После его слов над пленными хариджитами взметнулись топоры, готовые по первому знаку опуститься на их головы. Рыжая Лиса, внимательно прислушивавшийся к звукам голоса предводителя вражеских воинов, вдруг выкрикнул несколько слов на незнакомом для хариджитов наречии. Они вызвали на берегу замешательство. Рыжая Лиса воспользовался этим и продолжал дальше на булгарском языке:

— Непобедимые воины буртасов! Мы не те, за кого приняли нас ваши разведчики. Вы — непримиримые враги булгар. Мы тоже не принадлежим к их друзьям. Этот корабль мы захватили в жестокой схватке с булгарским отрядом, грабившим лесное племя на северной реке.

Одобрительный гул голосов на берегу реки был ответом на слова Рыжей Лисы.

— Мы дадим выкуп за наших товарищей, — продолжал Рыжая Лиса. — Вы получите камни жизни.

Воинственный пыл буртасов утих, и один из них развязал руки Хуршиду. Раненого увели на корабль.

В это время Хусейн уже стоял рядом с предводителем буртасов, который изумленно рассматривал игравшие на солнце кроваво-вишневым цветом крупные рубины.

— Это и есть камни жизни, — сказал Рыжая Лиса. — Бери их. Они твои.

Налюбовавшись, предводитель вздохнул и протянул камни обратно Хусейну.

— Я не могу взять их, — сказал решительно вождь.

— Почему? — удивился Хусейн.

— Мы ошиблись, приняв вас за врагов, — коротко ответил вождь.

— Хорошо, — нашел выход Рыжая Лиса. — Чтобы твоя совесть была чиста, прикажи своим людям принести в обмен на драгоценные камни хлеб и мясо.

Вождь буртасов кивнул в знак согласия головой, и к вечеру его воины доставили хариджитам необходимые припасы. На прощанье он предупредил, что по реке Итиль рыскают не только корабли булгар, но и ладьи воинственных русов. Иногда они нападают в поисках добычи на народ буртасов и соседние племена.

Корабль снова отправился в путь. Спеша на юг, он теперь редко приставал к берегу.

Иногда навстречу хариджитам попадались другие суда разной величины. Встречались среди них грозные ладьи и челны русов. Особенно быстроходными оказались их челны. Длинные и узкие, они, как птицы, летели по воде.

Однажды Рыжая Лиса, отдыхавший на палубе, увидел, как на высокий обрывистый берег, мимо которого проходил корабль, выбежал человек с огромной дубиной в руках. Около дюжины вооруженных людей окружили его со всех сторон, пытаясь достать копьями и мечами, но дубина в его руках взлетала, как перышко, обрушиваясь на головы и спины нападавших. Несколько оглушенных врагов уже валялось у его ног, но другие не прекращали атаки. Где-то вдали раздался звук рога, и скоро к нападавшим присоединились еще четверо. Они начали теснить храбреца к обрыву, пытаясь выбить из его рук страшную дубину.

Хуршид не выдержал и обратился к Хусейну:

— Неужели мы позволим, чтобы храбреца убили на наших глазах? Он нуждается в помощи.

Хусейн одобрительно качнул головой, и с корабля, приставшего к берегу, соскочили несколько человек. Не успели они пробежать десятка шагов, как громкие крики, в которых слились ярость и изумление, остановили их. Огромный детина сумел уложить на землю еще трех человек и, разбежавшись по освободившемуся проходу к краю обрыва, ухнул с огромной высоты прямо в воду. Увидев стоящий внизу у берега корабль, преследователи не решились спуститься вниз и, погрозив издали, вскоре скрылись. Из воды показалась кудлатая голова детины, который, отплевываясь и сопя, плыл к кораблю. Вскоре он вскарабкался на палубу и очутился среди хариджитов.

— Эге, — удивленно произнес Рыжая Лиса, увидев силача вблизи. — Да ты никак настоящий русич?

— Хоробр, — сказал густым басом детина и ткнул себя пальцем в грудь.

— Его зовут Хоробр, — пояснил стоявшим вокруг воинам Рыжая Лиса. — За что напали на тебя те люди? — Он махнул рукой в сторону берега.

Лицо Хоробра потемнело при этих словах от гнева, а огромные ладони сжались в кулаки.

— Это княжеские псы, — выдавил он из себя. Успокоившись, Хоробр рассказал свою историю.

В общины русов, расположенные недалеко от реки, не раз наведывались за данью в сопровождении дружины князь и его тиуны. Поборы походили на настоящий грабеж, но смерды ничего не могли поделать. На этот раз явился тиун, усердствовавший больше самого князя. Ему приглянулась сестра Хоробра. Смерд спрятал сестру в соседней общине. Тиун, обнаруживший исчезновение девушки, пришел в ярость. Он приказал привести к нему Хоробра и всыпать батогов за строптивость. Несмотря на страх перед тиуном, челядь не решалась подступиться к смерду, вид которого не предвещал ничего хорошего. Тогда тиун сам размахнулся плетью, сплетенной из бычьих жил, но Хоробр, как разъяренный медведь, бросился к тиуну и ударом пудового кулака размозжил ему череп. Челядь разбежалась, в страхе побросав на землю палки и плети. На крик сбежались дружинники. Хоробр, увидев, какой оборот приняло дело, схватил огромную дубину, почти настоящее бревно, и приготовился к защите. Всё остальное хариджиты видели своими глазами.

— Возвращаться домой тебе нельзя, — в раздумье проговорил Рыжая Лиса.

— Я отправлюсь с вами, — сказал решительно Хоробр. — Мои руки сумеют держать любое оружие. — С этими словами рус посмотрел на Хусейна, в котором угадал предводителя.

Хусейн раздумывал недолго. Он приказал накормить руса и выдать ему сухую одежду.

Через неделю плавания перед хариджитами появился большой город, раскинувшийся на обоих берегах реки Итиль. Это была столица мощной державы — Хазарского каганата.

Множество разнообразных грузов проходило через гавани и базары города Итиля. Опытные таможенники не пропускали через город ни одного корабля, не взыскав с него в пользу хакана огромную пошлину. Этой судьбы не миновало судно Хусейна. Увидев на нем огромное количество прекрасной пушнины, таможенники сильно удивились и после тщательного осмотра точно взыскали положенное. Уплатив пошлину, корабль получил разрешение занять место у городского причала.

Город показался хариджитам неуютным. Невысокие саманные дома были разбросаны в разных местах без видимого порядка. Среди них там и сям виднелись юрты, покрытые войлоком.

В городе причудливо уживались и сталкивались различные религии. Тут можно было найти множество мечетей с прямыми, как стрелы, минаретами, христианские церкви, синагогу. Хакан и его приближенные были иудеями, а охранявшая его огромная гвардия состояла в большинстве из мусульман. Войско и чиновники хакана жили на западном берегу реки; купцы, ремесленники и прочий люд — на восточном. Каменный дворец хакана стоял на острове, соединенном с берегом наплавным мостом. Никто не мог пройти на остров без ведома Тайной службы.

На главном базаре Итиля стоял разноголосый шум. Хусейн и ставший его телохранителем Хоробр проталкивались через толпу людей, колышущуюся в своем движении из стороны в сторону. Вдруг какой-то подросток тронул Хусейна за руку:

— Господин, мой хозяин приглашает вас зайти сейчас к нему.

Хусейн кивнул в знак согласия и .направился вслед за мальчишкой. Хоробр шел на шаг позади. Они остановились почти в конце базара у большой лавки. Пройдя во внутренний дворик, Хусейн не поверил своим глазам. У маленького бассейна сидел на каменной лавке Шаушафар и, улыбаясь, смотрел на вошедших.

— А, храбрый воин! Рад видеть тебя живым и невредимым!— воскликнул Шаушафар, поднимаясь с лавки.

Они обнялись, и Шаушафар, прищурив проницательные глаза, продолжал с ласковой усмешкой:

— Весь Итиль полнится слухами, что с Севера прибыл какой-то сказочно богатый мусульманин. Мне сразу пришло в голову, что это мой старый друг и знакомый. Ну, расскажи о себе.

Шаушафар только покачивал головой, слушая рассказ о приключениях хариджитов. Он обрадовался, узнав, что Рыжая Лиса очутился в Итиле вместе с отрядом.

— Вот плут, — засмеялся он. — Хотел бежать в родные места, а очутился за тысячи километров от них. А кто этот детина? — спросил он Хусейна, указав глазами на Хоробра.

— Рус, сбежавший от своего князя, — ответил Хусейн. — В силе и храбрости я не знаю ему равных. Он один стоит дюжины хорошо обученных воинов.

Шаушафар всегда чувствовал слабость к необычайно сильным и смелым людям. Не раздумывая долго, он спросил Хусейна:

— Не уговоришь ли ты его пойти ко мне на службу? Я щедр, и он будет доволен мной.

— Нет. Мы стали с Хоробром друзьями, и он хочет поехать в нашу страну.

Рус, услышав свое имя, посмотрел на Хусейна и кивнул тяжелой кудлатой головой.

— Ничего не поделаешь, — со вздохом сказал Шаушафар. — Впрочем, я позвал тебя не только для того, чтобы передать привет. Сколько времени ты собираешься пробыть в Итиле?

— Два-три дня.

— Придется сократить этот срок. Офицер дворцовой стражи тайно передал мне, что везир хакана затеял прибрать к рукам корабль богатого мусульманина, то есть твой корабль. Предлогов для этого он найдет достаточно. А если он узнает, что ты торопишься отплыть, корабль с мехами конфискуют без всякого предлога. Думаю, что ищейки везира уже следят за вами. Постарайся вечером незаметно переставить корабль на другое место у причала, поближе к выходу из города. Если не заметишь ничего подозрительного, снимайся с якоря рано утром — и в путь. Вероятно, мы не свидимся больше. Ведь ты воин, а не купец, и тебе не придется бродить по чужим землям, как мне. Прощай.

Шаушафар обнял Хусейна и смотрел ему вслед, пока тот не вышел вместе с Хоробром из ворот дома.

На подступах к причалу Хусейн заметил, двух подозрительных людей, крутившихся недалеко от его корабля. От них надо было отвязаться, иначе судно не могло сменить незаметно место стоянки. После короткого раздумья Хусейн сказал Хоробру несколько слов, и они разошлись в разные стороны.

Шпионы везира поджидали у причала предводителя хариджитов. Они верно рассчитали, что без него корабль не тронется с места. Один из них заметил Хусейна, когда тот направлялся через площадь к берегу реки. Хусейн, сделав вид, что только сейчас заметил слежку, вдруг резко свернул и пошел в противоположном направлении. Это сбило с толку людей везира: уж не хочет ли этот мусульманин ускользнуть? И они бросились со всех ног за Хусейном. Добежав до конца площади, преследователи увидели только спину хариджита, исчезнувшего в это мгновение в переулке за воротами невзрачного саманного домишка. Обозленные шпионы выхватили из-под халатов кинжалы и бросились к воротам. Один за другим раздались два слабых вскрика, и через минуту из ворот показался Хоробр, держа неудачливых сыщиков под мышки. Их руки безвольно свисали, а шапки, надвинутые глубоко на глаза, придавали им вид перепившихся матросов, которых ведет на судно заботливый друг. На корабле оглушенных шпионов, подававших слабые признаки жизни, заперли в трюме. Хусейн приказал поднять якорь и перейти на другую стоянку.

Едва дождавшись рассвета, корабль осторожно вышел из толчеи крупных и мелких судов и с поднятым парусом стремительно двинулся к Хазарскому морю. К вечеру высадили на берег пришедших в себя людей везира, а на другой день корабль вышел на морские просторы.

До родных берегов оставалась еще не одна неделя пути. Но что они значили ло сравнению с долгими месяцами и тысячами километров тяжелой дороги, оставленными позади? Взволнованный Хусейн обнял за плечи Хуршида.

— Наши братья, наверно, считают нас сгинувшими в бездне времени, — негромко произнес Хусейн. — Но мы живы, и родина ждет нас.

Хусейн вдруг рассмеялся и закричал громко и протяжно, во весь голос:

— Мы еще поборемся!

Ветер далеко унес крик, а морские волны, как будто подслушав его слова, с силой ударили в борт корабля.

2 ЧАСТЬ

СХВАТКА

В полевом отчете археолога затерялось среди цифр и описаний несколько коротких по содержанию строк: в культурном слое городища найдено три могилы, в которых лежали пять погребенных; время погребений относится к тринадцатому столетию по типу местных украшений, положенных в могилы, и типу боевых наконечников стрел, появившихся в Восточной Европе вместе с нашествием татаро-монгольских орд.

...Утро летнего солнечного дня не обещало людям лесного поселка племени Лося ничего необычного. Вместе с утренней зарей поднимались вверх струйки синего дыма. Потягивались и зевали рядом с избами собаки. Коровы, позвякивая колокольцами, шли на луга.

Поселок расположился на длинном мысу, который, как пущенная стрела, распластался вдоль реки. Одной стороной мыс обрывался прямо к воде, возвышаясь над ней почти на двадцать метров. С другой стороны мыса находился глубокий овраг, заросший густым лесом. Какой-нибудь десяток людей мог удержать с этих сторон не меньше сотни атакующих снизу врагов. Только сравнительно узкий перешеек между оврагом и обрывом был наиболее уязвимым участком. Племенное предание рассказывало, что много поколений назад несколько, родственных родов решили насыпать поперек перешейка вал, чтобы превратить поселок в настоящую крепость.

Землю для вала брали тут же на перешейке. Когда он был готов, подчистили края образовавшегося рва, который вдвойне затруднил штурм поселения. По дну рва забили заостренные колья, смотревшие остриями наружу, в сторону ожидаемого врага. Крепкий бревенчатый тын по верху земляного вала завершал укрепление, за которым обитатели поселка чувствовали себя в безопасности. С тех пор люди племени Лося начали называть свой поселок «кар» — «городище», в отличие от незащищенных лесных деревень.

Племя Лося жило, в основном, по двум большим рекам—Вишере и Колве. Городище защищало земли племени от неожиданного нападения с юга. С площадки городища было видно Вишеру далеко вниз и вверх по течению, и ни один человек не мог проплыть по реке незаметно.

После полудня из леса вышел к валу городища воин с широкой грудью и могучими плечами. Его вооружение состояло из боевого топора и меча. Никто из жителей городища не видел прежде этого человека. Он смело прошел через раскрытые ворота в укрепление и попросил подбежавших к нему людей провести его к вождю. Вождь и старейшины племени выслушали рассказ воина.

До юношеского возраста он жил в одной из лесных деревень вблизи Вишеры. Однажды на деревню напал вооруженный отряд, и в числе других молодых мужчин он был уведен в плен в булгарскую землю. Его купил какой-то хан и зачислил в одну из конных сотен. Здесь таежный житель постиг всю премудрость рукопашного и конного боя. Через несколько лет он превратился в могучего бойца, одинаково хорошо владеющего тяжелым мечом, кривой восточной саблей, луком и копьем.

Но больше всего ему было по душе другое оружие — тяжелый боевой топор на длинной рукояти. С ним он чувствовал себя в безопасности в самой гуще любой свалки. Как перышко, вращал он его над головой, обрушивая направо и налево страшные смертельные удары.

Приемам владения топором его обучил громадного роста рыжебородый детина, бывший начальником десятка. Он явно покровительствовал юноше, безрассудная смелость и сила которого вызывали уважение товарищей. Когда начальник десятка получил во время одной из стычек смертельную стрелу в грудь, на его место был назначен северянин, получивший к тому времени прозвище Медведь. Скоро он так привык к этому прозвищу, что откликался на него, как на имя.

Медведю пришлась по нраву дружинная жизнь. Военные набеги, награбленная добыча, жизнь, полная опасностей и приключений, не оставляли места для раздумий. Только иногда он вспоминал далекую лесную деревню на северной реке и своих сородичей. Тогда Медведь сторонился товарищей, и глухая тоска овладевала им. Сидя на земле, он опускал крупную голову на колени и, обхватив их руками, покачивался взад и вперед, напевая какую-то дикую мелодию, впитанную им еще в детстве в тайге. В такие минуты дружинники обходили его стороной, боясь задеть неосторожным словом.

В десятке Медведя были еще два северянина. Они давно задумали бежать в родные места, но пока не представлялось удобного случая. Подружившись с Медведем, северяне предложили ему возглавить побег. После долгого раздумья он отказался, но обещал оказать им свою помощь.

Чтобы не вызвать подозрений, решили исчезнуть, притворившись убитыми в одной из многочисленных схваток. Иначе десятнику грозила смерть за дезертирство подчиненных ему людей. Неизвестно, как бы сложились события дальше, но хан отправил четыре сотни воинов, и в их числе десяток Медведя, в поход на лесное племя, жившее на одном из притоков реки Большой.

Когда добрались до цели, Медведь увидел, что эти люди жили в таких же лесных деревнях и укрепленных валами городищах, как и его народ. Одежда из грубого домотканого холста и звериных шкур, бронзовые украшения на одежде, лепные глиняные горшки, небольшие крепкие срубы домов — все напоминало ему родное племя. Медведю показалось даже, что он немного понимает их речь.

Однажды несколько десятков воинов во главе с самим сотником внезапно атаковали лесную деревню на берегу маленькой речушки. Немногочисленные взрослые защитники пали под ударами копий и сабель, и воины рассыпались по домам в поисках ценной пушнины. Они не обращали внимания на захлебывавшихся в плаче женщин, на перепуганных детей.

Вдруг из одного дома раздался отчаянный женский крик. Медведь увидел, что сотник вынес из дома девушку. Платье, разорванное на одном плече, открывало нежную белую кожу. Длинные темно-русые волосы разметались, свисая почти до земли, а огромные карие глаза молили о пощаде.

Обезумев от ужаса, она еще пыталась вырваться из рук сотника. Но судьба девушки, казалось, была решена. В мозгу Медведя молнией вспыхнула другая сцена — его мать, цеплявшаяся за ноги сына, которому булгарские воины скрутили за спиной руки. Один из них безжалостно отбросил ее ударом ноги в сторону, и она упала без чувств, ударившись головой об узловатый корень сосны.

Дремавшая долгие годы ненависть вспыхнула в душе Медведя ярким огнем. Он быстро подошел к сотнику и, положив на его плечо тяжелую руку, глухо проронил:

— Отпусти девку.

Лицо разгоряченного борьбой сотника перекосилось от злобы. Он разжал руки, и девушка почти упала к его ногам. Затем сделал шаг вперед, выхватил из-за пояса плетку и с силой хлестнул Медведя по лицу, стараясь попасть по глазам. Кровавый шрам протянулся через щеку Медведя. Второй удар сотник не успел нанести. Медведь молниеносно нагнулся и, схватив сотника, вскинул, как бревно, над головой. Затем легко, словно играючи, начал вращать тело, а воины, как будто завороженные, не двигались с места. Наконец, Медведь со страшной силой бросил сотника на угол сруба. Раздался треск костей, и тело сотника безжизненно свалилось на землю. Несколько человек схватились за оружие, но рядом с Медведем стояли уже люди его десятка, готовые дать отпор. Желающих умереть не нашлось, Большинство воинов остались даже довольны неожиданной гибелью сотника, непомерно жестокого и жадного человека.

Возвращаться в свой лагерь Медведю было нельзя. Там его ждала неминуемая казнь. Многие старые боевые товарищи советовали бежать от длинной руки хана и обещали увести погоню по ложному следу.

Двое северян из родственных Медведю племен обрадовались случившемуся и были готовы тотчас же уйти с ним, чтобы только покинуть ненавистную военную службу. Они собрали снаряжение и на следующее утро, едва первые лучи солнца забрезжили в чаще леса, двинулись прямо на восток, по направлению к поднимающемуся в розовой дымке громадному и ласковому светилу.

Спустя неделю беглецы добрались до племен в верховьях реки Большой. Это был народ, к которому принадлежали Медведь и его товарищи. Их радушно угощали и снабжали всем необходимым. В одной из сельских общин двух товарищей Медведя уговорили остаться навсегда, и он попрощался с ними. Дальше Медведь шел один, иногда в сопровождении проводников, а иногда без них. Он упорно стремился добраться до северной реки, на которой родился и красота которой навсегда осталась в его душе. Через несколько недель изнурительного таежного пути он наконец достиг реки Вишеры, и какое-то незнакомое ему прежде чувство пробудилось в загрубевшем сердце.

Глаза затуманились при мысли о встрече с близкими ему людьми. Еще неделю он добирался к своей деревне, но единственным в ней знакомым ему человеком оказался древнийстарик, смотревший на Медведя, как на оборотня.

Когда страх старика улегся, он рассказал, что мать Медведя зачахла и умерла. Разоренная деревня не оправилась от набега чужеземцев, оставшиеся в живых поселяне ушли в другие общины. Ему одному некуда было идти, и он остался доживать в своем доме.

На другой день Медведь двинулся вниз по течению реки и через некоторое время достиг места, на котором стояло городище племени Лося. Он не смог бы ответить, что здесь понравилось ему больше всего. Может быть, захватывающее душу приволье лесов, пропадающих вдали в синей дымке, или что-то иное, но только Медведь твердо решил обосноваться на этом высоком берегу.

Рассказ воина вызвал живое сочувствие у старейшин поселка. Один из них знал когда-то отца и мать Медведя и грустно опустил голову, узнав о печальной судьбе деревни. По единодушному решению Медведя приняли в общину, и он сделался ее полноправным членом. Теперь он мог пахать землю, охотиться, пасти скот на земле племени, и оно брало его под свою защиту.

Жители городища быстро оценили военные способности Медведя и избрали его военным вождем. Вместе с другими членами, общины Медведь участвовал в родовых обрядах поклонения духам-хозяевам лесной страны. Однажды старый кам показал ему в священном домике драгоценную серебряную посуду, украшенную сценами охоты на диковинных зверей, фигурами полуобнаженных женщин и сказочных чудищ, раскрывших в ярости оскаленную пасть. На вопрос Медведя о происхождении посуды кам рассказал племенное предание.

В давние времена к предкам племени Лося пришли охотники из дружественного племени Кабана. Они принесли с собой серебряную посуду, доставленную им какими-то чужеземцами. Охотники племени Лося заплатили за эту посуду много пушнины. С тех пор они передавали ее по наследству от отцов к сыновьям, а многие драгоценные сосуды были подарены охотниками Великому духу-хозяину и хранились здесь, на святилище. Белый металл стал причиной не только гордости, но и несчастья для их рода. Кто только ни пытался добраться до святилища! Много незваных пришельцев погибло в хитроумных ловушках и под ударами луков-самострелов, наставленных на тайных тропах. По словам кама, вождь деревни, в которой родился Медведь, тоже владел несколькими серебряными сосудами. Только неизвестно, успел он схоронить их в лесу перед нападением на деревню или они попали в руки грабителей.

Рассказ старого кама не оставил равнодушным Медведя. Еще на службе у булгарского хана он порицал в глубине души грабежи беззащитного населения.

— Дело воина — сражаться с подобным ему, а не с женщинами, — не раз говорил Медведь своим товарищам.

Приказ заставлял его не раз поступать иначе, и теперь совесть мучила Медведя. В сердце его пробудилась ненависть к грабителям и насильникам, приходившим с мечом на его родную землю.

В тот день, когда Медведь бежал из ханского войска, в деревянные хоромы, изукрашенные резьбой, на Неревском конце Великого Новгорода вошел ушкуйник Гаврила Пешня. Его встретил сам хозяин, тяжеловесный мужчина, одетый, несмотря на жару, в шелковый кафтан с собольей подбивкой. На шейной цепи болталась серебряная бляха, указывавшая на высокую должность тысяцкого. О размерах его богатств не было известно ничего определенного. Однако Гаврила не раз становился свидетелем могущества этого человека, бывшего правой рукой всесильного посадника. Вот и последнее Великое вече приняло решение, угодное тысяцкому.

На столе в светлой прохладной горнице стояли серебряные чары, ковш и деревянный жбан пахучего хмельного меда. Отведав этого напитка, тысяцкий поставил на стол тяжелую чару и как бы невзначай бросил:

— Оскудели мы серебришком, сильно оскудели. В неметчину путь закрыт, и торговля стала мала. Татарский хан требует подати в серебре, а казна новгородских сильных людей пришла в запустение.

Гаврила бесцеремонно прервал тысяцкого:

— Хочу понять, к чему ты клонишь. Не в поход ли на татарского хана собираешься пойти? — И загоготал, довольный собственной шуткой.

Тысяцкий побагровел, как будто получил тяжелую оплеуху, но смолчал. Гаврилу не возьмешь голыми руками. За его спиной несколько десятков головорезов, и кто-нибудь из них может ненароком поддеть копьем под бок.

— Не шуткуй, Пешня, — стараясь оставаться спокойным, проговорил тысяцкий. — Ведь дружинники твои поизносились, кафтанов да жалованья давно не видели от тебя. А что, если они задумают выбрать нового атамана?

По лицу Гаврилы было видно, что слова тысяцкого встревожили его неповоротливые мозги. Этот лис, оказывается, все выведал, прежде чем пригласить его к себе. Тысяцкий заметил перемену в своем госте и ласковым голосом сказал:

— Им не придется менять своего атамана, Пешня, если ты совершишь удачный поход. Слышал ли ты чтонибудь о Югорских землях? Соболя там видимо-невидимо, да и серебришка, говорят, немало положено при истуканах, издолбленных из дерева.

— Опасно туда идти, тысяцкий. Многие ватажники положили свои головы в глухих чащах, не достигнув богатства и славы.

— Не узнаю я тебя, Пешня. Не опасно только ложкой щи хлебать, — съязвил тысяцкий. — Но если боишься за свою буйную голову, то можно пойти и в другое место. Соседят с Югрой небольшие народы Печора и Пермь. К ним бы заглянул... — Тысяцкий даже потер от удовольствия руки, предвкушая зрелище огромного количества пушнины и груд серебра. Оборвав радужные мысли, он жестким, не терпящим возражения тоном обратился к Гавриле:

— Снаряжение и провиант на ватагу получишь у тиуна. Да не задерживайся с отъездом. Сейчас самая пора выступать.

Воспоминания об этой встрече теснились в голове Гаврилы Пешни под равномерные всплески поднимающихся и опускающихся весел. Прошло почти полтора месяца с тех пор, как ватага отправилась в дальний путь.

Ушкуйники попробовали свои сабли и копья на Чуди Заволоцкой и Печоре. Добыча оказалась меньше, чем сулил тысяцкий, и ватага роптала. Где по маленьким лесным речкам, где по переволоку ватажники добрались до реки Большой, и удача начала сопутствовать им. Теперь мешки с мехами лежали в каждом из челнов, а кое-кто обзавелся и серебром.

Правда, неожиданные засады лесных жителей сильно убавили воинский пыл ушкуйников. Того и гляди надо было опасаться вылетевшей из леса стрелы или падающего ствола дерева, подрубленного на их пути. Если новгородцы пытались атаковать лесные дружины, те мгновенно рассыпались и исчезали в лесной чаще.

Не успела ватага втянуться в устье Вишеры, как Медведь был уже осведомлен о количестве и вооружении ушкуйников. Тревожные слухи опережали теперь движение ватаги, и жители маленьких незащищенных деревень бросали свои дома, скрывались за валы укрепленных городищ.

Медведь почти не сомневался, что жителям его общины не миновать схватки с чужеземцами, и исподволь готовился к ней.

На высокой развесистой сосне был устроен наблюдательный пункт. Охотник, сидевший наверху, всматривался вдаль. Но все было спокойно на реке. Вдруг раздался его тревожный крик. Он различил на воде суда врагов. Что они будут делать дальше? Проплывут вверх по реке или будут штурмовать городище?

Все жители поселения молча ждали решения вождя. Он приказал спрятать детей за толстые стены срубов, чтобы случайная стрела не задела кого-нибудь из них. Затем расставил нескольких охотников вдоль берега, обрывавшегося к Вишере, и у края крутого лога. Опасность нападения отсюда была невелика, и если враги все же попытаются прорваться по .крутым склонам на городище, то достаточно будет обрушить на них заранее приготовленные бревна. Основные силы Медведь сосредоточил у вала городища.

Он поставил в одну цепь лучников, на которых возлагал особые надежды. Эти охотники, никогда не бывшие профессиональными воинами, восхищали его меткой стрельбой. Вторая цепь состояла из копейщиков, державших в руках тяжелые деревянные копья с длинными железными наконечниками. Их задачей было ошеломить врага, когда он прорвется в пространство между валами.

По-видимому, новгородцы знали от пленных о местонахождении городища. Они пристали поодаль от него и взобрались по крутому берегу наверх. Не торопясь двинуться на штурм, они старались сначала определить приблизительное число защитников поселения. Но там все замерло в молчаливом ожидании, и новгородцы не заметили ни одного человека.

Когда их отряд осторожно приблизился на расстояние выстрела из лука к первому валу, из-за него выскочила цепь лучников, выпустивших одну за другой несколько стрел. Два ушкуйника рухнули на землю, корчась от боли, несколько человек были легко ранены.

Обойдя раненых и закрывшись щитами, остальные продолжали идти вперед. Лучники отступили за второй вал. Когда новгородцы достигли тесного пространства между двумя валами, с земли вскочила цепь копейщиков, и тяжелые копья полетели в самую гущу ушкуйников. Но сдержать их не удалось.

Под натиском напирающих сзади рядов передние старались преодолеть ров и взобраться на вал. Некоторые падали прямо на заостренные колья, получая страшные раны. Разъяренные неожиданно сильным сопротивлением, ушкуйники продолжали рваться вперед, их становилось на валу все больше. Рукопашная схватка начала склониться в их пользу. Вот от удара копья прямо в висок упал один из осажденных. Упали под ударами сабель и топоров еще два охотника из дружины Медведя. Случайной стрелой была убита женщина, тащившая воинам два копья. Казалось, новгородцев уже не остановить.

Вдруг с берега донеслись громкие крики и тревожный звук рога. Это могло означать только одно: стоянка подверглась нападению. Без челнов новгородцам грозила гибель. Не медля ни минуты, они бросились к берегу, унося с собой раненых и убитых.

Новгородцы недооценили силы и мужество защитников городища и пренебрегли охраной челнов, оставив на них всего несколько человек. Медведь предвидел такой оборот событий. Небольшая группа охотников стремительно вышла в тыл ушкуйникам и обрушилась на немногочисленную охрану челнов. Несколько новгородцев, не ожидавших нападения, было сразу убито, но один из них успел протрубить в рог, звук которого услышали на городище.

Охотники рубили канаты и сталкивали челны вниз по течению реки. Большего они не успели сделать. На верху обрыва показалась толпа новгородцев, яростно потрясавших оружием в воздухе и осыпавших смельчаков копьями и стрелами. К счастью, ни один из охотников не пострадал. Нельзя было терять ни секунды. Охотники бросились прямо в одежде в холодную воду и направились вплавь к другому берегу Вишеры. Их не преследовали. Ушкуйники медленно спускали к судам товарищей, пострадавших в ожесточенной схватке.

В это же время на городище женщины оплакивали павших мужей, а воины готовились к новой атаке. Но ее не последовало. Новгородцы залечивали раны, нанесенные им защитниками городища. Гаврила Пешня чувствовал, что чья-то опытная, умелая рука управляла во время боя людьми, которых он считал невежественными варварами. Он не хотел больше подвергать свою ватагу риску быть разгромленной и решил вознаградить себя за неудачу в другом месте.

На городище не знали этого. Пользуясь затишьем, здесь готовились к похоронам убитых. Обычай требовал похоронить их на родовом могильнике, но угроза нападения не позволяла покинуть городище. Тогда старый кам дал разрешение похоронить их здесь же, у вала, и утром под причитания женщин и суровое молчание мужчин были вырыты три неглубокие ямы, в которые положили погибших в бою жителей поселка. Когда церемония похорон была закончена, все разошлись по своим местам: воины на посты, а женщины и дети по домам. У вала остались небольшие холмики земли и обломки нескольких глиняных горшков, разбитых во время тризны.

Новгородцы так и не потревожили больше защитников городища. Простояв еще один день недалеко от него, они снялись с места и двинулись восвояси вниз по реке. Воины Медведя потрясали от радости оружием, а он молча смотрел с вершины вала на суда удалявшихся врагов. Гнев и радость улеглись в его душе, и он думал, успокоившись, что его народ радушно примет чужеземцев и поделится с ними богатствами, если они придут с мирными целями. А грабители найдут здесь не сокровища, а свою смерть...

3 ЧАСТЬ

КОЛЛЕКЦИЯ ДРЕВНОСТЕЙ

«Председатель Археологической комиссии граф А. А. Бобринский получил от пермского археолога Н. Н. Новокрещенных тревожное письмо. В нем сообщалось, что летом 1896 года к земскому начальнику в селе Кудымкаре А. И. Бронскому явилась какая-то женщина с жалобой на торговку, которая отказалась заплатить часть условленной между ними суммы за большой клад золотых и серебряных вещей. Назначенное властями расследование было безуспешным. Клад не удалось разыскать. На запрос Археологической комиссии об исчезнувшем кладе пермский губернатор счел благоразумным сообщить, что слух о находке клада в девятом участке Соликамского уезда не подтвердился».

Архив Ленинградского отделения Института археологии, фонд 1 — Археологическая комиссия, 1896, № 197.

В раскрытое окно неприметного особняка на тихой московской улочке врывались запахи весны. Шел 1898 год. Агент частной сыскной конторы Акинфий Боярских сидел в узком и длинном кабинете своего начальника.

— Лучший сыщик, способен и умен, — говорил вполголоса начальник какому-то важному штатскому, сидевшему рядом с ним за столом. По ноткам почтительности, звучавшим в голосе начальника, Акинфий предположил, что штатский носит чин никак не меньше тайного советника.

— Вам предстоит не совсем обычное дело, господин Боярских, — прервал тот его мысли, в упор разглядывая Акинфия. — Земля слухами полнится, что крестьяне находят при пахоте какие-то драгоценные предметы. Говорят, что они их выгодно сбывают. Но куда? Может быть, вам придется на время превратиться в коробейника и походить по деревням? — полуутвердительно спросил он. — Прислушивайтесь больше к разговорам на ярмарках. След может привести к весьма сиятельным особам, а поэтому приказываю хранить все в строжайшей тайне.

Из дальнейшего разговора Акинфий Боярских узнал, что ему предстоит отправиться во владения крупнейших землевладельцев Строгановых, раскинувшиеся по берегам реки Камы и ее притоков. Спустя несколько недель после отъезда Акинфия тайный советник читал первый подробный рапорт о событиях, происходивших несколько десятилетий назад.

Темной осенней ночью 1853 года три всадника остановились у небольшой избы на краю деревни Пешнигорт. Не слезая с коней, они начали барабанить кулаками в ворота.

Гулкое ночное эхо разносилось вокруг и, казалось, должно было разбудить всю деревню, но она как будто вымерла.

Наконец в доме, у которого стояли всадники, появился отблеск зажженной керосиновой лампы. После недолгих переговоров хозяин впустил незваных гостей. Они не церемонились с ним и, пригрозив донести исправнику, стали расспрашивать о найденном кладе.

Крестьянин клялся и божился, что у него остались от клада только крохи и что два раза приезжали по ночам разные люди, которым он продал почти все имевшиеся у него вещи.

— Обмануть хочешь, паршивый пес? — схватил его за грудки здоровенный мужик. — Или хочешь отведать кутузки?

Крестьянин струхнул, так как больше всего в жизни боялся полицейских и тюрьмы. Не сопротивляясь больше, он пошел к своему последнему тайнику, вырытому во дворе под углом хлева, и достал завернутые в чистую тряпку три серебряных сосуда, похожих на большие кружки, и серебряные шейные гривны, каждая из которых имела не меньше фунта веса.

Один из приезжих взвесил на безмене все принесенные вещи и небрежно протянул крестьянину несколько мелких ассигнаций. После этого трое неизвестных сели на коней и ускакали.

Слух о ночном визите дошел до волостной управы. Началось расследование. Во время следствия крестьянин Егор Зубов рассказал, что в середине мая 1853 года он пахал свое поле, расположенное за рекой Иньвой на низком пойменном берегу. Ему помогали боронить двое ребят, его племянников. Один из них шел за бороной и вдруг возбужденно закричал, подзывая дядю к себе. Егор Зубов увидел, что борона зацепила какое-то колечко, приделанное к большой крышке из светлого металла. Позади крышки был виден след, оставленный ею на пробороненной земле.

Крестьянин пошел по этому следу и нашел место, в котором она была вывернута из земли. Он разгреб землю руками — и перед глазами появилось серебряное ведро средних размеров, наполненное доверху землей. В ведре лежало несколько аккуратно уложенных серебряных сосудов. Сверху находился узкогорлый кувшин с гранеными боками.

Под ним стояло шесть серебряных кружек разных размеров, с ручками сбоку. На самом дне ведра лежал большой серебряный ковш с длинной ручкой. В пространстве между сосудами и стенками ведра было поставлено семь серебряных шейных гривен.

Пока Зубов вынимал серебряные сосуды из ведра и вытряхивал из них землю, ребятишки, помогавшие ему боронить, восхищенно таращили на них глаза. Груда серебряных вещей так и сияла в лучах утреннего солнца. Зубов строго-настрого наказал племянникам не болтать в деревне о находке клада и отнес его домой.

С этого времени его жизнь была наполнена тревогой и страхом. Он боялся и возможных грабителей, и начальства, которое могло наказать за утайку клада. Брат посоветовал спрятать клад в нескольких надежных тайниках, и Зубов вырубил два из них в стенах своего дома, а один вырыл во дворе под углом хлева. Слухи о находке все же расползались, и Зубов, обходивший по утрам свой дом, замечал следы чужих ног на огороде.

Как-то ночью к нему приехали несколько всадников. Они заставили Зубова продать им за бесценок часть клада.

Ночные визиты повторялись еще два раза. Кто были его ночные гости, Зубов не знал.

Акинфий Боярских приводил в донесении и другой случай нерасторопности губернских властей. Однажды к земскому начальнику в селе Кудымкаре пришла плачущая женщина и рассказала о находке большого клада серебряных вещей, весившего не меньше пятнадцати килограммов. По ее словам, она продала клад местной торговке за двести семьдесят рублей, но та обманула ее, заплатив только часть суммы. Начавшееся следствие не принесло результатов.

Вещи исчезли.

По словам Боярских, приписанным в конце донесения, среди местного населения ползли слухи о том, что к скупке древнего серебра причастны люди Строгановых. Проверить эти слухи было почти невозможно. Кто решился бы дать показания против всесильных землевладельцев?

Сами Строгановы не скрывали, что их коллекция древних серебряных сосудов в петербургском дворце пополнялась то одним, то сразу несколькими драгоценными сосудами.

Все началось с серебряного кувшина.

Весенним утром 1750 года крепостной крестьянин графа Строганова пахал поле неподалеку от маленькой деревушки Слудки, затерявшейся среди лесов на берегу Камы. Вдруг плуг подскочил в земле, вывернув из нее большой кувшин из светлого металла. Один выпуклый бок кувшина был проломлен ударом плуга, но другой уцелел, и сцена, изображенная на нем, вызвала у бедного крестьянина такую оторопь, что он перекрестился. На кувшине была изображена в полный рост молодая красивая женщина в прозрачной одежде, с наброшенным на плечи тонким покрывалом. У ее ног видны фигурки детей.

Весть о находке дошла до управляющего имением, и серебряный кувшин был отправлен владельцу этих земель в Петербург.

В середине восемнадцатого века многие отпрыски знатных русских семейств устремились на обучение в Париж. Не миновал его и молодой барон Строганов, не забывший прихватить с собой из Петербурга необычный кувшин, найденный у деревни Слудки. Европа была охвачена страстью к собиранию древностей, особенно ценились предметы искусства античных народов.

Барон размышлял про себя, что серебряный кувшин, может быть, ничем не хуже античных древностей. Если его надежды оправдаются, то в парижских салонах ему обеспечена слава настоящего знатока.

С самого начала все складывалось для барона весьма удачно. Кувшином заинтересовался сам президент Французской академии Де Бросс, сопроводивший свою статью о замечательном предмете точным рисунком. Предусмотрительность Де Бросса оказалась не напрасной, так как кувшин вскоре исчез в буре событий Французской революции.

Спустя три десятилетия после находки драгоценного кувшина Строгановым вновь напомнили о существовании в их владениях деревушки Слудки. Весной 1780 года случилось большое половодье. Залило всю пойму реки Камы. В начале лета вода схлынула, но в пойме осталось много песка с размытого высокого берега. Множество мелких озер изрезало после половодья пойменные луга, и деревенские ребятишки облюбовали эти места для купанья, так как солнце быстро нагревало в них воду.

Однажды они валялись после купания на горячем песке, и вдруг кто-то заметил край блестящего предмета. Ребята разгребли песок руками и увидели большое серебряное блюдо с изображением человеческих фигур на внутренней стороне.

Вскоре в разных местах вблизи деревни было найдено еще пять серебряных сосудов. Все драгоценные находки срочно направили в Петербург. Ознакомившись с необыкновенными вещами, ученые определили, что они были изготовлены в древних имперских мастерских Византии и Ирана, за тысячи километров от места находки.

Неожиданно для себя Строгановы стали единственными в мире обладателями коллекции византийской и иранской древней серебряной посуды. Положение обязывало, и управляющим строгановскими имениями был послан строгий наказ: все серебряные вещи и прочие интересные предметы, найденные в земле, отсылать в Петербург.

Так обстояло дело задолго до появления на берегах Камы Акинфия Боярских.

Изучением путей скупки древнего серебра тайный советник, отправивший в путь смышленого агента, занялся по просьбе одного профессора, своего приятеля и большого знатока восточных древностей. Тот пожаловался как-то, что бесценные древние изделия попадают в руки невежественных торговцев и безвозвратно гибнут. Он рассказал, что в Пермской губернии процветает скупка найденного крестьянами древнего серебра для переделки его в современные украшения. В результате множество кладов, в том числе и крупных, навсегда погибло для науки.

— А что, если будут установлены скупщики серебра?— спросил тайный советник.

— Тогда составлю прошение императорскому двору с предложением ввести контроль над скупкой уникальных предметов и передавать их в музеи, — горячо ответил профессор.

Тайный советник скептически воспринял намерение профессора, но после долгого раздумья заявил, что постарается ему помочь. Вскоре он привел в действие необходимые пружины: кому-то пообещал, кому-то напомнил о сделанных им услугах, и в результате всех этих действий частный сыщик очутился в лесах Прикамья, выполняя необычное задание.

Акинфий сжился со своей ролью. С коробом дешевых украшений, ленточек, иголок, ниток и множества различных побрякушек он тащился из деревни в деревню, не вызывая подозрений. Синяя сатиновая рубаха и плисовые штаны превратили его в обычного мужика, которого крестьяне охотно принимали на ночлег за бойкий и острый язык.

В очередном донесении он писал, что своими глазами видел необыкновенные серебряные предметы у крестьянина деревни Мальцевой, что лежит на реке Куве. Среди них выделялся великолепный кувшин с несколько приплюснутыми стенками, на которых были изображены фигуры крылатых верблюдов. На большом блюде изображена охота какого-то государя в зубчатой короне на тигров. На другом — орел с ягненком в когтях. На двух блюдах нанесены христианские кресты, а на последнем — толстяк, танцующий с женщиной. Вместе с сосудами крестьянин нашел около дюжины серебряных шейных гривен, лежавших кучкой — одна на другой. Это были согнутые в кольцо пруты длиной около семидесяти сантиметров. На одном конце гривны заканчивались петлей, а на другом — приклепанной головкой, похожей на ограненную пуговицу.

Сосуды тотчас купил у крестьянина управляющий Строганова и отослал в Петербург. Судьба шейных гривен осталась неизвестной.

Однажды Акинфий внутренним чутьем почувствовал что-то недоброе. Он не мог объяснить себе, в чем дело, пока не вспомнил: рыжебородый мужик, с которым он разминулся у деревенского трактира, встречался ему в одной из деревень, названия которой он не мог сейчас вспомнить.

«Началась игра с огнем, — мелькнуло у него в голове. — Места тут глухие. Прибьют так, что не отыщется следа».

К тому времени Акинфий нащупал сеть скупщиков серебра, разъезжающих по деревням под видом мелких торговцев. Те сбывали серебро перекупщикам покрупнее, обосновавшимся на Нижегородской ярмарке. От перекупщиков часть древних изделий поступала в частные коллекции, если удавалось найти покупателя. А большая часть шла на продажу ювелирам в качестве серебряного лома.

В одном из рапортов Акинфий сообщил о находке крестьянином из села Вереина нескольких драгоценных предметов. Среди них были чаша и два блюда. На поверхности чаши изображена сцена ожесточенной борьбы всадника с львами. На одном блюде изображена сцена охоты царственного всадника на диких кабанов. На другом — два барана, стоящие у ствола дерева, обвитого змеей.

Кроме серебряных сосудов, в кладе оказались серебряные и золотые кольца, монеты.

Узнав об этом кладе, профессор написал письмо знакомому учителю в Пермь с просьбой исследовать место находки. Учитель добрался до села Вереина, но не застал уже находчика в живых. Сын крестьянина не заставил себя долго упрашивать и направился вместе с учителем к месту находки клада. Лесная дорога карабкалась вверх по склону крутого лога. Ездили по ней редко, и она казалась заброшенной. Почти достигнув конца подъема, мужик остановился на краю лесной дороги и ткнул палкой в самую гущу желто-белых ромашек и синих колокольчиков.

— Чудная тут вышла история, — сказал он. — Мой отец проезжал здесь летом на телеге, а лошадь его оступилась. Он разрыл в этом месте землю руками на глубину не больше вершка и увидел клад. Тарелки серебряные батя не хотел сначала продавать. Буду, говорит, из серебра щи хлебать.

Учитель оставил своего спутника на дороге, а сам продрался через густой кустарник к верхнему краю лога. Здесь он увидел обширную ровную площадку, ограниченную с противоположной стороны другим логом, а с напольной стороны защищенную земляным валом. Перед валом виднелся неглубокий, заплывший землей ров. В полусотне метров от большого вала он заметил другой вал, но меньших размеров. Ему не первый раз встречались подобные укрепления в лесах Прикамья, бывшие в древности местами обитания коренного населения.

«Что же заставило скрыть клад в опасной близости от городища?» — спросил себя учитель, стоя рядом с мощной сосной, пустившей корни прямо на валу.

Ответ приходил только один: неожиданное нападение каких-то врагов. На мгновение учителю почудились толпы людей, вооруженных мечами, луками и копьями. Они преодолели заграждение первого вала и устремились ко второму, на котором их ждали защитники городища. Беспощадная сеча склонялась в пользу осаждавших, а силы защитников городища слабели. Один из них незаметно скользнул в шуме боя к срубу на краю поселения и в несколько мгновений сложил в туес ценные вещи: серебряную посуду, монеты и украшения. Затем он выбежал из дома и кубарем скатился по склону горы. Шум боя приближался. Не теряя ни минуты, человек спрятал туес в гуще растущего здесь кустарника и замаскировал сверху ветками и мхом. Судьба первого владельца сокровища была трагической, и оно пролежало в земле больше тысячи лет...

С тех пор как Акинфий почувствовал за собой слежку, он сделался осторожнее. Скоро ему стало ясно, что уйти от тайных преследователей не удалось. Возвращаясь однажды к постоялому двору, где остались его вещи, он увидел у околицы деревни знакомую фигуру рыжебородого.

— Куда держишь путь? — раздался густой голос. Мужик загородил дорогу. В нескольких шагах от них стоял второй мужик, лениво опиравшийся на толстую суковатую палку.

Акинфий хотел обойти рыжебородого, но тот сжал кулак и бросился на Акинфия. Акинфий уклонился, пригнулся и ударил противника головой в живот. Рыжебородый охнул и согнулся от боли. Вдруг правую руку Акинфия обожгло, как огнем, и она повисла плетью. Второй мужик уже заносил палку для повторного удара. Тогда Акинфий ногой пнул мужика в живот, и тот упал. Акинфий бросился бежать...

Вскоре тайный советник получил письмо, подписанное одним высокопоставленным лицом. В нем был высказан совет прекратить деятельность, угрожающую чести некоторых знатных лиц. Профессор, прочитав письмо, долго молчал.

Потом сказал с горечью:

— Ты был прав, считая утопией мой проект. Бумаги я спрячу в тайнике загородной квартиры. Может быть, пригодятся в будущем.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Еще и сейчас в Прикамье нередко обнаруживают клады восточного происхождения. Один из них найден совсем недавно.

Директор Чердынского музея Илья Алексеевич Лунегов узнал о находке из письма одного из колхозников. Не медля ни одного дня, не обращая внимания на распутицу, он добрался на попутной машине до деревни Аниковской. Увидел блюдо и ахнул:

— Знаменитое сасанидское серебро! Редчайшая для науки находка.

На внутренней стороне тарелки была изображена фигура всадника на коне. Всадник приготовился метнуть дротик в разъяренного вздыбившегося медведя. Тот уже ранен и яростно ломает зубами дротик, пронзивший его лапу. Другой медведь, изображенный у дерева, также ранен и пытается вырвать зубами дротик, застрявший в передней лапе.

На всаднике одежда, напоминающая кафтан, шаровары из легкой струящейся ткани. На шее у него ожерелье из крупных перлов, на груди апезак — круглая бляха, обозначающая принадлежность к знатному роду. На голове всадника корона, заключенная в нимб. В изображениях восточных владык нимб обозначал «священность» их особы.

Особого внимания заслуживает корона всадника, поскольку именно по ней отождествляют всадников на «охотничьих» блюдах с конкретными шахиншахами — царями сасанидского Ирана. Блюдо было изготовлено в VII веке в Иране.

Илья Алексеевич вспомнил случай, происшедший в 1936 году. Бригадир колхоза «Батрак» Иван Степанович Могильников обмеривал вспаханную за день землю на поле, прилегающем к деревне Больше-Аниковской. Вдруг сажень стукнула концом в какой-то твердый предмет. Бригадир разрыл в этом месте землю и увидел три серебряных блюда. Одно — с изображением джейрана; на другом была видна фигура орла, несущего в когтях полуобнаженную женщину. Третье блюдо содержало сцену загонной охоты: пышно одетый, человек стреляет из лука в горных баранов.

Блюда поступили в Чердынский музей, а затем в Эрмитаж. Уникальные вещи сразу привлекли внимание ученых. Видный советский востоковед Камилла Васильевна Тревер опубликовала их уже через год в книге «Новые сасанидские блюда Эрмитажа». По деталям пышной короны пешего охотника на одном из блюд она установила, что на нем изображен шахиншах Пероз. Он правил Ираном в 457-484 годах.

Летом 1967 года мне пришло письмо от доцента Пермского университета В. А. Оборина с сообщением о находке на севере Прикамья серебряного блюда, и я тотчас же выехал из Ленинграда, чтобы увидеть и узнать все на месте. В Перми мне удалось встретить И. А. Лунегова. Мы говорили о находке блюда в деревне Больше-Аниковской, которое хранилось к тому времени уже в Чердынском музее, и тут Илья Алексеевич сказал, что, по слухам, в селе Большая Коча хранится какая-то серебряная тарелка.

Я отправился в Большую Кочу, не рассчитывая в глубине души на успех поездки. Сколько раз уже приходилось убеждаться в легендарности слухов о находках кладов. Учительница истории местной школы провела меня в школьный музей, занимавший небольшую полутемную комнату. На стенах были развешаны национальные костюмы коми-пермяков. В углу стояла деревянная соха. В нескольких небольших витринах были разложены разнообразные бронзовые украшения, а также стеклянные и каменные бусы из древних могильников VII-IX веков новой эры. В углу у двери стоял школьный стол, а на нем — прислоненное к стенке серебряное блюдо диаметром около тридцати сантиметров.

Блюдо украшено с лицевой стороны, в центре, медальоном в виде двойной розетки, вписанной одна в другую. Край блюда оформлен в виде фестонов, на одном из которых грубо пробита небольшая дырка. С внешней стороны блюда припаяна кольцевая ножка-поддон. В плоскости круга, заключенной в этой ножке, стоят пять пробирных клейм. В них имеются короткие надписи на греческом языке, содержащие в основном имена людей. В трех клеймах изображены, кроме того, погрудные мужские фигуры. Даже беглый осмотр блюда позволил установить по форме клейм и характеру их сочетания друг с другом, что оно было изготовлено в столице Византийской империи — Константинополе. Иконография фигуры на одном из клейм и монограмма, относящаяся к этой фигуре, на другом помогли в дальнейшем установить время изготовления блюда. Аналогии фигуре нашлись в каталогах византийских монет. Ее точной копией был портрет императора Константа II на монетах 651-668 годов. В монограмме содержалось имя того же императора. Итак, блюдо оказалось изготовленным около середины VII века.

При внимательном осмотре блюда на его внешней стороне было обнаружено несколько врезанных знаков, напоминающих по характеру написания арамейское письмо. Доктор филологических наук В. А. Лившиц объяснил, что надпись сделана в Хорезме, вероятно, вскоре после изготовления блюда. Так выяснилось, что византийское серебряное блюдо, изготовленное в Константинополе примерно в середине VII века новой эры, проделало громадный по протяженности и удивительный по сложности путь, попав в Хорезм, по-видимому, через Иран, а из Хорезма — в Верхнее Прикамье.

Из села Большая Коча мой путь лежал в Чердынский район. Помимо данных о находках кладов в 1936 и 1967 годах, мне было известно о неоднократных находках драгоценных вещей в окрестностях деревни Аниковской в дореволюционное время. Два клада было найдено около середины прошлого века: один содержал серебряные среднеазиатские монеты Х века, другой — серебряный византийский ковш конца V — начала VI века. В 1883 году какой-то крестьянин выпахал в той же деревне семь серебряных шейных гривен и продал их пушноторговцам Алиным в городе Чердыни. К сожалению, точные места находок этих кладов не были установлены, а сохранившиеся сведения о них слишком скудны.

Обследование различных археологических памятников (кладов, поселений, могильника) в районе деревни Аниковской позволило установить очень интересный факт: средневосточные серебряные сосуды, а также монеты поступили к обитателям на речке Усть-Щугор в течение IX-XI веков, хотя многие из этих драгоценных предметов были изготовлены на несколько веков раньше — еще в V-VII веках новой эры.

Не всегда люди, которые находят клад, сознают его настоящую ценность. В 1959 году в деревне Мало-Аниковской был найден серебряный кувшин с надписями куфическим письмом, изготовленный в XI веке. Находчики разломали кувшин на части и поделили между собой. По счастливому стечению обстоятельств почти все обломки этого кувшина поступили в разное время в Чердынский музей.

При осмотре серебряного блюда со сценой охоты на медведей оказалось, что его поверхность покрыта множеством тонких врезанных в металл линий. Порой они были едва заметны для невооруженного глаза. Чтобы уловить такие линии, приходилось изменять угол наклона блюда, подставляя его под косое солнечное освещение. Постепенно глаза привыкли улавливать среди хаоса пересекающихся линий отдельные из них. Вдруг из этих линий стали складываться какие-то фигуры.

Сначала удалось различить схематичного человечка. Он стоял в фас с расставленными в стороны ногами. В обеих поднятых руках он держал по клинку. Эти клинки не походили на кинжалы или мечи. Скосом рукояти и характерной изогнутостью лезвия они напоминали сабли. На голове человека была трехзубчатая (трехрогая) корона. Кроме этой фигуры, на блюде было нанесено пять аналогичных ей, отличающихся в основном размерами и мелкими деталями в изображении позы и лиц.

Врезанные на поверхности блюда фигуры исполнены в разное время и разными людьми. Для обоснования этого вывода использована макрофотография. Сильно увеличенные фотоснимки, полученные с ее помощью, наглядно убеждали в том, что технические особенности исполнения различных фигур позволяют четко отличить руку одного мастера от другого.

Врезанные рисунки нанесены на блюдо из деревни Больше-Аниковской в пределах IX-X столетий. Наибольший интерес вызывают среди них стилизованные человеческие фигуры. Кого изображали эти загадочные фигуры с зубчатыми коронами на голове и саблями в руках, стоящие в воинственной угрожающей позе?

В первой половине XIX века путешественник А. М. Кастрен побывал в Западной Сибири у хантов и, со слов очевидца, привел любопытное описание одного обряда. По его сведениям, у хантов самый торжественный праздник бывает в период возвращения с летних промыслов. Праздник начинался вечером и продолжался далеко за полночь. Для отправления обрядов все собирались к предназначенной юрте. По словам А. М. Кастрена, когда все были в сборе, «...шаман начал шуметь саблями и железными копьями, принесенными еще прежде в юрту и положенными перед идолом, потом каждому из присутствующих, кроме женщин, стоявших за перегородкою, дал в руки саблю и копье, а сам взял в каждую руку по сабле и стал спиною к столу. Остальные остяки расположились со своим оружием в ряд, одни посередине, другие по сторонам. Почти все они вместе повернулись три раза с протянутым вверх оружием. Шаман забил друг о дружку своими саблями, потом по его знаку все закричали „хай“, причем они кланялись то в одну, то в другую сторону». Танец продолжался около часа, потом оружие сдали шаману, и он сложил его на прежнее место.

В этом описании поза шамана с саблями в руках весьма сходна с позой человеческих фигур на врезанных рисунках. Поэтому человеческие фигурки с саблями, врезанные на блюде, можно отнести к изображениям шаманов. Местные народы Приуралья и Сибири считали их посредниками между людьми и окружающим их вымышленным миром добрых и злых духов. Трехрогие головные уборы на человеческих фигурах изображают шаманские шапки или короны, бывшие одной из главных частей шаманского костюма.

На четырех десятках блюд, найденных в основном в Верхнем Прикамье, пробиты в бортиках небольшие отверстия, с помощью которых эти блюда подвешивались при совершении каких-то обрядов. Разгадку этих обрядов помогают установить работы этнографов XIX — начала XX века. По их сведениям, западносибирские угры использовали серебряную посуду при совершении обрядов, посвященных духу-хозяину по имени Мир сусне хум — «смотрящий за людьми человек».

По сведениям Н. Л. Гондатти, Мир сусне хума призывали ночами, когда он будто бы совершал свой объезд вокруг земли. Для ног коня Мир сусне хума ставили предварительно на землю несколько серебряных или вообще металлических тарелочек и объясняли это тем, что «...божий конь мог стоять не на голой земле или снегу».

Популярность Мир сусне хума отразилась в легендарной генеалогии, по которой он был младшим, седьмым сыном верховного бога Нуми Торума. Его считали покровителем охотников, посылающим людям дичь. На верхней Лозьве о нем говорили, как о «князе запасов черной дичи, красной дичи». Он же являлся вестником воли высших божеств, охранял здоровье и обеспечивал успех.

Причина употребления серебра в обрядах поклонения Мир сусне хуму оставалась долгое время неясна, пока изучение эпических преданий, сказок и песен не указало ученым на связь этого духа-хозяина с культом солнца. В сказках и шаманских песнях его чаще всего представляют в виде всадника на белом коне, который скачет над облаками. Манси на реке Сосьве называли Мир сусне хума сыном «золотого света», «золотой рукой солнца» или «через окно падающим пучком солнечных лучей». В шаманских песнях его называли: «Ты золотая солнечная рука восходящего солнца», «Ты изображенный в виде золотого гуся», «Ты золотоволосое восходящее солнце», «Князь с волосами восходящего солнца».

Применение привозной серебряной посуды в виде блюд в культе Мир сусне хума объясняется отождествлением духа-хозяина с солнцем. Именно диски серебряных блюд должны были олицетворять на земле небесное светило, другими словами — самого Мир сусне хума, в силу своих физических качеств — цвета и блеска благородного металла и круглой формы. Очевидно, существование обрядов поклонения солнцу восходит еще к последним столетиям I тысячелетия новой эры, когда приток серебряной посуды в Прикамье достиг своей высшей точки. Не случайно на нескольких блюдах наряду с объектами охотничьей магии — зверями, птицами, рыбами — врезаны знаки небесных светил — солнца и луны.

Обряды охотничьей магии совершались в определенных местах — святилищах. У некоторых западносибирских народов — хантов, манси, селькупов, — близких по хозяйственно-культурному типу древним коми-пермякам, святилища располагались в самых разных топографических условиях: на холмах, по протокам или урочищам, в лесных рощах, тайге, вблизи от жилищ или далеко от них. Наличие группы сосудов узко культового назначения, к которым относятся блюда с врезанными рисунками, а также отверстиями для подвешивания наряду с особенностями топографии некоторых из находок серебряной посуды в Верхнем Прикамье позволяют указать на существование в нескольких местах древних святилищ.

Кто они — бывшие владельцы экзотических сокровищ в Прикамье? В некоторых случаях они обладали незаурядными по тому месту и времени богатствами. Так, древний владелец Пешнигортского клада спрятал девять серебряных сосудов и семь серебряных шейных гривен. У владельца Редикорского клада было серебряное ведро и тридцать четыре вложенные в него серебряные шейные гривны.

Особый интерес представляют случаи, когда на драгоценных изделиях имеются личные знаки собственности — тамги их владельцев. На серебряном ведре из Турушевского клада врезана вертикальная линия длиной около шести сантиметров, от верхнего конца которой отходит вправо короткая черта. Недалеко от этого знака расположен другой, отличавшийся лишь местом расположенияи размерами короткой черты. Врезанные знаки напоминали тамги, обнаруженные на костяных вещах из раскопок городищ предков коми-пермяков. Хотя обе тамги на серебряном ведре были родственными между собой вариантами, они отличались друг от друга. Если одна тамга была едва заметна невооруженным глазом (вероятно, она была стерта в результате длительного употребления ведра), то линии другой были видны совершенно отчетливо. Отсюда вывод: тамги исполнены в разное время и разными людьми. Скорее всего этими людьми могли быть отец и сын, получивший от отца сокровище и поставивший на нем свою тамгу.

В ряде случаев в составе кладов серебряной утвари содержатся сосуды с признаками культового употребления. В родовом обществе, находящемся на стадии разложения, вождь часто был и шаманом. Поэтому неудивительно, что наиболее значительные по богатству клады серебряной утвари были их собственностью.

В 651 году из Мерва бежал богато одетый человек. Измученный усталостью, он набрел на какую-то мельницу и попросил у хозяина разрешения заночевать на ней. Мельник прельстился богатой одеждой путника и ночью убил его. Так повествует предание о бесславной гибели последнего шахиншаха Сасанидской династии Иездигерда III. Его вынудила бежать из Мерва угроза быть выданным правителем города в руки неумолимо приближающихся арабов.

Фактическое падение сасанидской державы произошло за добрый десяток лет до гибели его последнего царя. Битвы при Кадисии и Нихавенде, происшедшие в 637 и 642 годах, решили судьбу Ирана. Арабы завладели столицей Ирана — Ктесифоном и захватили царскую сокровищницу. Несметные богатства сасанидов, накопленные почти за пять столетий, перешли в руки арабских завоевателей и в какой-то мере стали предметом купли-продажи, поступив как на рынки Ирана, так и среднеазиатских стран.

Из письменных источников известно, что часть сасанидской знати бежала от арабов в среднеазиатские земли, захватив с собой наиболее дорогие вещи, в том числе драгоценную столовую посуду. На группе сосудов иранского происхождения, найденных в Прикамье, имеются врезанные среднеазиатские надписи — бесспорное свидетельство хождения этих сосудов на территории Средней Азии.

С конца VII века арабы начали решительное наступление на государства Средней Азии. Раздробленные мелкие княжества не могли устоять под натиском сильного опытного врага. На завоевание всей Средней Азии арабам потребовалось меньше одного столетия. Историк Табари сообщает, что при взятии Пайкенда в 706 году арабы расплавили громадное количество золотых и серебряных сосудов, идолов и других предметов: сплавленный металл весил сто пятьдесят тысяч мискалей (золотников). После взятия Самарканда в 712 году завоеватели перелили все ценности из золота и серебра, и у них получилось металла на пятьдесят тысяч мискалей. Кроме дани, с населения взимались многочисленные «подарки». Ал-Ахнафу, одному из первых арабских военачальников, воевавших в Тохаристане, поднесли в Балхе дары — сосуды из золота и серебра, золотые и серебряные монеты, а также другие вещи.

Среднеазиатские торговые дома искали новые рынки для сбыта товаров. Их взгляды обратились на север к многочисленным племенам и народам Восточной Европы. Около середины VII века потерпел крушение западный тюркский каганат, и на его обломках возник новый каганат под властью хазар. Его центр лежал в низовьях реки Волги — основной водной артерии, соединяющей север и юг Восточной Европы.

В тот же период произошло еще одно событие, надолго определившее ход политических и экономических связей Восточной Европы. Около середины VII века с Дона и приазовских степей откочевали болгарские племена. Одна их часть ушла на запад в Подунавье, где легла в основу болгарского народа. Другая часть ушла на север и остановилась в низовьях реки Камы, став вскоре главным посредником в торговле между Средним Востоком и Восточной Европой.

Нельзя сказать, что торговые связи среднеазиатских купцов с Восточной Европой были для них совершенно новым делом. В разгар борьбы между Византией и сасанидским Ираном византийские императоры искали союза с восточными соседями Ирана — могущественным тюркским каганатом, владевшим среднеазиатскими землями. Связи осуществлялись через Нижнее Поволжье. Так, армянские нахарары, изменившие шахиншаху Хосрову I и перешедшие к тюркам, были отправлены на Кавказ кружным, путем, севернее Каспийского моря. Той же дорогой прошло в 568 году в Византию посольство тюркского каганата во главе с согдийцем Маниахом и тем же путем возвратилось вместе с византийским посланником — полководцем восточных городов Земархом Киликийцем. Последовавшие вслед за этим неоднократные посольства Византии в тюркский каганат привели, очевидно, к поступлению в Среднюю Азию драгоценной утвари в качестве дипломатических подарков.

Кавказ также вложил свою долю в торговлю с Прикамьем. Албанский историк Моисей Каланкатуйский сообщает о хазарских набегах в 626 и 628 годах на Кавказ, в результате которых были разграблены Тифлис и Албания. Католикос Виро, не дождавшись помощи от персов, решил идти к хазарскому царевичу Шату и просить его приостановить разрушения и грабеж. Для этого он собрал серебро, золото, в том числе художественную утварь, и ценные одежды, чтобы одарить ими хазарскую знать. Художественная утварь, захваченная хазарами, могла быть в значительной мере сасанидского происхождения. Ее в большом количестве завозили на Кавказ и дарили знати в соответствии с занимаемым рангом для привлечения политических симпатий к сасанидскому Ирану. Поступление драгоценных вещей (посуды и монет) с Кавказа в Прикамье засвидетельствовано сходными по составу монетно-вещевыми кладами.

Основной поток серебра шел в Прикамье из Средней Азии через плато Устюрт, Прикаспийскую низменность и Нижнее Поволжье. Хазарский каганат в Нижнем Поволжье был основным перевалочным пунктом, в котором скапливались разнообразные товары, в том числе драгоценная посуда. Из Хазарского каганата серебряные изделия периодически поставлялись хорезмийскими и другими купцами в Волжскую Болгарию, расположенную в устье Камы. Из письменных источников известно, что в столице Хазарского каганата большую роль играло мусульманское население. В частности, особу кагана охраняла многочисленная гвардия, состоящая из хорезмийских воинов, в городе было много хорезмийских купцов.

Ушедшие на север из-под тяжелой руки хазар болгары не избежали владычества каганата. Покровительством последнего можно объяснить столь быстрое проникновение среднеазиатских купцов на территорию волжских булгар. Миссия восточных купцов на этом заканчивалась. Дальше они не имели возможности или не решались проникать. Этим объясняются легендарные сведения восточных авторов об опасностях, подстерегавших чужеземцев среди соседних с волжскими булгарами народов. Слухи распространялись и поддерживались, скорее всего, многочисленными булгарскими купцами. Им было выгодно оставаться единственными посредниками в торговле со своими северными соседями, сами они не боялись бывать у них.

Как показали раскопки Танкеевского могильника в Татарской АССР, в составе населения, известного под общим названием «булгары», жили племена, весьма близкие по культурному облику населению Верхнего Прикамья. Вероятно, им принадлежала главная роль в установлении прямых контактов с Верхним Прикамьем и превращении его в постоянный источник получения пушнины.

Самым желанным товаром, на который обменивали пушнину булгары и другие купцы из Восточной Европы, было серебро в виде монет и драгоценной столовой утвари. Ибн-Русте, арабский географ начала X века, приводит характерное свидетельство о содержании торговли в Булгаре: «Белые круглые дирхемы приходят к ним из стран мусульманских, путем мены на товары». Гардизи, персидский историк и географ XI века, сообщает о мусульманских купцах: «Они те дирхемы отдают русам и славянам, так как те люди не отдают товаров иначе, как за чеканные дирхемы». В свою очередь путешественники и географы неоднократно перечисляли виды товаров, вывозимых из Булгара в Среднюю Азию. Наиболее полный их список приводит Макдиси. Этими товарами, по его словам, были «...меха соболей, горностаев, хорьков, ласок, куниц, лисиц, бобров, зайцев и коз, также свечи, стрелы, кора белого тополя, высокие шапки, рыбий клей, рыбьи зубы, касторовое масло, амбра, выделанные лошадиные кожи, мед, лущеные орехи, соколы, мечи, панцири, березовая кора, славянские рабы, бараны, коровы». Абу-Хамид, побывавший в середине XII века в Булгаре, писал, что власть Булгара распространяется на несколько областей, которые платят ему харадж. «Одна из Областей называется Вису (Ису), вторая Арв. В этой области охотятся за бобром, горностаем и белкой. День длится там 22 часа. Оттуда вывозят очень хорошие и прекрасные шкурки бобра».

«Вису» восточных авторов соответствует белозерской «веси» русских летописей. Область Арв, упоминаемая Абу-Хамидом, это Арская земля русских летописей — предки современных удмуртов.

Среднеазиатские купцы все прочнее овладевали булгарским рынком. Это видно по росту количества привозного серебра в Верхнее Прикамье в VII-X веках. Если в составе кладов VII-VIII веков было найдено около трех десятков драгоценных сосудов, то в составе кладов IX-X веков почти вчетверо больше. В начале XI века начался спад импорта серебра в Восточную Европу, связанный с наступлением так называемого «серебряного кризиса» на Среднем Востоке. Этот период характеризуется одним существенным обстоятельством: приток восточного серебра в древнерусские земли был прерван полностью, но племена Верхнего Прикамья продолжали получать драгоценную посуду в XI-XII веках, правда в значительно меньшем количестве, чем прежде. Этот факт говорит и о силе традиции, связывающей купцов Среднего Востока с племенами Верхнего Прикамья через посредничество волжских болгар, и о постоянном спросе, которым пользовались у знати Среднего Востока драгоценные меха — основной предмет вывоза из Верхнего Прикамья.

Что заставляло древних обитателей Прикамья расставаться со своими сокровищами? Прежде всего — внешняя опасность со стороны государства волжских булгар, распространявшего с IX-X веков свои притязания на прикамские земли. С XI века началось активное проникновение Великого Новгорода в северное Приуралье, в том числе в Прикамье. Летопись сообщает, что в 1096 году новгородец Гюрята Рогович послал «...свои в Печеру люди яже суть дань дающе Новгороду, и пришедшю отроку моему к ни и оттуду иде в Югру». Набеги новгородских ушкуйников в Приуралье и на Урал продолжались вплоть до XV века. О них неоднократно упоминают Новгородские летописи.

Пытаясь выяснить судьбу кладов, необходимо учитывать характер общественного устройства племен Верхнего Прикамья последних столетий I тысячелетия новой эры, живших на стадии разложения родового строя. На материалах могильников этого периода четко прослеживаются имущественные различия между умершими. Они выражены в разном характере украшений, в различиях наборов вооружения и орудии труда. Большое число могил с погребениями мужчин-воинов, снабженных боевым поясным набором и оружием, свидетельствует о появлении в среде племен Верхнего Прикамья дружинников, посвятивших свою жизнь войне. Привозное серебро ускорило неизбежное развитие социальных процессов в родовом обществе: с одной стороны — выделение и обогащение родовой аристократии, с другой — обеднение рядовых соплеменников.

В Скандинавии эпохи викингов (800-1050 годы) можно найти ряд черт, напоминающих устройство общества Верхнего Прикамья того же периода. Поэзия скальдов в Скандинавии воспевала щедрость конунгов и верность дружинников, которые служили им за розданное золото, оружие и другие ценности. Подобное пожалование налагало на дружинника обязанность соблюдать верность до самой смерти. Стремление скандинавов эпохи викингов получить в свои руки драгоценные металлы было связано с их религиозными воззрениями, уходящими в глубокую древность. Вероятно, из-за исключительных физических свойств и редкости драгоценных металлов у скандинавов сложился взгляд на золото и серебро как на такой вид богатства, в котором материализуются счастье и благополучие человека, его семьи, рода. Накопивший много золота и серебра приобретал, по их представлениям, средство сохранения и умножения счастья и удачи. Поэтому дружинники эпохи викингов стремились получить от конунгов и других знатных людей драгоценные украшения — шейные гривны, браслеты, кольца, фибулы (застежки), надеясь приобщиться таким путем к удаче и счастью своих предводителей.

Состав кладов в Прикамье отражает аналогичное эпохе викингов явление. Совместно с драгоценной привозной посудой, а чаще без нее, в Прикамье найдено несколько сот серебряных шейных гривен так называемого глазовского типа (название дано по местности, в которой они чаще всего встречались). Причем наиболее ранние экземпляры этих гривен, датированные IX веком, найдены за тысячи километров от места их изготовления (Булгар или бассейн реки Вятки) — в Швеции на острове Готланд. Очевидно, шейные гривны были популярным украшением у дружинников как Скандинавии, так и Прикамья.

Скандинавы эпохи викингов часто укрывали клады не с целью воспользоваться в будущем при жизни, а зарывали в землю или прятали в расчете воспользоваться ими в загробном мире.

Подобные взгляды на драгоценные металлы и вообще богатство были широко распространены у первобытных и «варварских» народов, сохраняясь в виде пережитков в системе языческих религиозных воззрений на природу. Существует любопытное описание отношения к кладам некоторых народов Поволжья. Землемер Милькович, написавший в конце XVIII века обстоятельный очерк по этнографии чувашей, засвидетельствовал у них представление о духе-хозяине под именем Сергаже, покровителе стад и паствы. Он же сберегал, по представлениям чувашей, все скрытые в недрах земли сокровища. Старые люди, почувствовав приближение смерти, часто не отдавали накопленные деньги детям, а тайно зарывали их в землю, «...воображая, будто возвращает он сей металл отцу и матери земли и в сохранение сберегателю земных сокровищ, в недрах оной сокрытых препоручают». Здесь налицо взгляды, надолго пережившие подобного рода воззрения средневековой Скандинавии.

У викингов был широко распространен обычай запрятывания вблизи их усадеб кладов, состоящих из мелких золотых пластинок, посвященных местным богам. Такой же обычай удалось проследить в отношении кладов из серебряной посуды, монет и шейных гривен, принадлежавших предкам коми-пермяков.

Обилие кладов в Прикамье и сходство социальной структуры общества со Скандинавией эпохи викингов, характеризующейся сильными пережитками родового строя, позволяют утверждать, что в Прикамье, как и в Скандинавии, господствовали одни взгляды на роль сокровищ из драгоценных металлов и цели их укрытия.

Многовековый импорт серебра в Верхнее Прикамье сыграл положительную роль в культурной жизни местного населения. Влияние сказалось в разных областях: в выработке новых типов украшений, изготовленных из серебра; в осмыслении сцен, изображенных на серебряных блюдах и приспособлении их к собственным представлениям о мироздании; в переработке привозных сюжетов, привнесении в них своих национальных черт и создании на этой основе собственных произведений искусства. Нельзя не учитывать также, что вместе с изделиями из серебра в Верхнее Прикамье поступало множество других товаров из Средней Азии, Кавказа, Хазарского каганата и Волжской Болгарии. Это прежде всего воинские поясные наборы, сабли, ткани, разнообразные женские украшения — стеклянные и каменные бусы, кольца, серьги, браслеты.

Прикамье открыло потоку восточного серебра дорогу в Древнюю Русь. По существу, все, чем прославили себя древнерусские ювелиры — колты, бармы, ажурные серьги, браслеты, шейные гривны, — было изготовлено из привозного восточного серебра.

СЛОВАРЬ МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ ТЕРМИНОВ

Антропоморфный — человекоподобный.

Генеалогия — история рода, родословная.

Иконография — система канонических, установленных традицией правил изображения определенных лиц.

Итиль — древнее название реки Волги, употребляющееся арабскими географами.

Кам — название шамана, которое применялось у некоторых сибирских народов.

Камча — нагайка, плеть.

Куфическое письмо — название одного из почерков арабского письма.

Магический — колдовской, связанный с верой в возможность воздействия на объект сверхъестественным образом.

Монограмма — знак из двух или нескольких букв в виде вензеля, обозначающий сокращенное имя.

Окс — древнее название реки Аму-Дарьи.

Родановская культура — археологическая культура предков коми-пермяков, существовала в Верхнем Прикамье в IX-XV веках.

Табу — запрет, наложенный на что-либо.

Такыр — ровные, глинистые пространства в пустыне.

Тамга — клеймо, знак.

Толмач — переводчик.

Ушкуйники — дружины новгородцев, проникавшие в Приуралье в XI-XV веках на ушкуях — плоскодонных ладьях.

Фарсах — мера пути на Среднем Востоке.

Хадис — мусульманское предание.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ОТ АВТОРА 5

ЗАМОК НА СКАЛЕ 8

КАРАВАН НА СЕВЕР 19

ГОСТИ ЛЕСНОЙ СТРАНЫ 31

ДОРОГА К МОРЮ 70

СХВАТКА 83

КОЛЛЕКЦИЯ ДРЕВНОСТЕЙ 95

ПОСЛЕСЛОВИЕ 107

СЛОВАРЬ МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ ТЕРМИНОВ 124

Примечания

1

Перевод дан по И. Ю. Крачковскому.

(обратно)

Оглавление

ОТ АВТОРА

1 ЧАСТЬ

  ЗАМОК НА СКАЛЕ

  КАРАВАН НА СЕВЕР

  ГОСТИ ЛЕСНОЙ СТРАНЫ

  ДОРОГА К МОРЮ

2 ЧАСТЬ

  СХВАТКА

3 ЧАСТЬ

  КОЛЛЕКЦИЯ ДРЕВНОСТЕЙ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

СЛОВАРЬ МАЛОУПОТРЕБИТЕЛЬНЫХ ТЕРМИНОВ

ОГЛАВЛЕНИЕ

*** Примечания ***