Репетитор [Питер Абрахамс США] (fb2) читать онлайн

Питер Абрахамс «Репетитор»

1

Проснувшись, Линда Маркс Гарднер почувствовала у своего бедра напряженный член мужа. Обычная утренняя эрекция — ничего не требующая, ни к чему не обязывающая. В первые годы брака, а точнее, еще раньше — до свадьбы, — проснувшись так же рано, Линда обняла бы Скотта и что-нибудь предприняла. Что-нибудь, что соответствовало сонному состоянию и утренней полутьме, когда тела еще так ленивы и тяжелы и когда все получается очень хорошо. Гораздо лучше, чем обычно.

Линда встала. Во сне она лихорадочно стирала с листов розовой бумаги какие-то слова. Она помнила даже дрожь в руках, но сами слова совершенно забылись. Когда она входила в ванную, Скотт издал во сне какой-то звук, один из тех хмыков, которые означают согласие. У Линды тут же промелькнула забавная мысль, совсем не в ее стиле: вдруг он тоже что-то стирал?

Она стояла под душем и пролистывала в уме страницы ежедневника, заполненные ровными строчками ее мелкого почерка. Похоже, на «Скайвей» придется потратить больше денег, чем планировалось: в основном из-за плохих фотографий, которые пришлось переделывать, но были и другие непредвиденные траты.

Линда так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила, как Скотт вошел в ванную. Она вздрогнула от неожиданности, увидев обнаженную спину мужа сквозь запотевшее стекло душевой кабины. Он стоял у унитаза. Линда спросила: «Разбудишь Брэндона?» Выходя из ванной, Скот что-то ответил, но из-за шума воды Линда его не услышала. Решив вместо переезда полностью отремонтировать дом, они выбрали все самое лучшее, в том числе и массажный душ фирмы «Коулер» из последней коллекции. Включенный на полную мощность, душ не просто шумел, а рычал, как дикий зверь.

Линда выключила воду и вышла из кабины. Одной рукой подхватив полотенце, другой она нажала на кнопку спуска воды в унитазе. Скотт постоянно об этом забывал, а может, просто не хотел лишний раз себя утруждать. Линда бросила взгляд на часы — черный гранит с темно-синими прожилками, самая красивая вещь в доме, — и увидела, что опаздывает всего на две-три минуты. Время еще было, волноваться не стоило. Она глубоко вздохнула.

— Брэн? Брэн? Брэн?.. Брэн?!

Опять и опять. Звук ворвался в сон Брэндона, разрушил все образы и наконец заставил проснуться.

— Брэндон! Вставай! Уже поздно.

Брэндон проснулся достаточно для того, чтобы почувствовать, что постельное белье сбилось, а он весь липкий от пота. Спать хотелось так сильно, что не было сил даже сесть на постели, не говоря уже о чем-то еще. Брэндон приоткрыл один глаз и посмотрел сквозь ресницы на отца: полотенце обернуто вокруг бедер, на лице крем для бритья, в руке мокрая бритва.

— Пап, я не могу…

— Прекрати, Брэндон. Тебе пора в школу.

— Я чувствую себя куском дерьма.

— Вставай! И следи за своим языком.

Брэндон промолчал.

— Ну же, просыпайся. Сядь, что ли… Не заставляй меня приходить тебя будить во второй раз.

— Хорошо, хорошо… — Брэндон медленно открыл и тут же закрыл один глаз.

— И в комнате давно нужно прибраться.

Проваливаясь в сон, Брэндон почти не обратил внимания на последнюю реплику. Сон никуда не ушел, он быстро залатал брешь, которую проделал голос отца, и образы вернулись…

Окно в комнате Руби выходило на восток и потому всегда ловило первые лучи солнца. На окне висела подвеска-призма. Как раз в тот момент, когда Брэндон опять соскользнул в сон, солнце прорвалось сквозь ветки дерева и послало свой луч прямо в призму. На календаре, который висел на противоположной стене, появилась крошечная радуга. Одним концом она упиралась в квадратик, в котором рядом с числом был нарисован маленький именинный торт с одиннадцатью горящими свечками. Радуга появилась точно в том месте, где отмечен ее день рождения! Это было первое, что Руби увидела, открыв глаза.

Она замерла. Первой ее мыслью было, что вот здесь, прямо перед ней, сверкает доказательство существования Бога. Но только Руби начала привыкать к этой идее и ее следствию — у подобных идей обязательно есть следствие, — что Бог интересуется лично ею, Арубой Николь Маркс Гарднер, как сознание выстроило факты в логическую цепочку: солнце, окно, выходящее на восток, призма, радуга, стечение обстоятельств. Именно это увидел бы Шерлок Холмс, а Руби уважала Шерлока Холмса больше, чем кого-либо на земле. Не любила, конечно, — любить можно было только доктора Ватсона, — но уважала.

Хотя стечение обстоятельств может быть и ненастоящим. Взять, к примеру, случай, когда Руби — ей тогда было года четыре — ела сэндвич с копченой колбасой и читала сказку про лягушку. Ее тогда внезапно вырвало (попало даже на Брэндона, который сидел рядом с ней на заднем сиденье). Лягушка и колбаса каким-то образом смешались, по крайней мере Руби была в этом уверена и с тех пор не притрагивалась к копченой колбасе. Однако она отчетливо слышала голос Шерлока Холмса: «Долгая поездка в машине и неровная дорога! Аналогичный результат вызвало бы сочетание арахисового масла и пингвина. Элементарно, моя дорогая Руби».

Радуга переместилась с календаря, поднялась по стене, скользнула в открытую дверь ванной и исчезла. Ее поглотили тени и темнота. У этой мысли должно быть много следствий, но Руби не успела о них подумать. В холле началась какая-то суматоха, но из-за двери были слышны только отдельные фразы.

— Скотт! Ты сказал Брэндону, что пора вставать?

Приглушенное бормотание.

— Он, как всегда, не отреагировал. Уже пять минут восьмого. Брэндон, немедленно вставай!

Бормотание.

Затем раздались мамины шаги, и Брэндон закричал так, что задрожали стены:

— Черт! Никогда, черт возьми, не делай этого! — В последнее время голос у Брэндона изменился: он стал глубже, но временами еще срывался. Руби поняла, что мама сдернула с брата одеяло — это было единственное, что могло его разбудить.

Брэндон вылез из кровати, начал с шумом рыться в своих вещах, потом прошел в ванную, которой они пользовались вдвоем, и включил душ. Руби уже ничего не слышала: она взяла с тумбочки «Приключения Шерлока Холмса» и нашла место, на котором остановилась вчера: «Пестрая лента». Уже по одному названию было понятно, что рассказ очень интересный.

Пестрый. Слово, которое Руби еще ни разу не приходилось произносить.

— Пестрый. Пестрый, — громко сказала девочка. Игрушечные звери молча следили за ней со своих мест на книжных полках. Странное слово, в нем чувствовалась сила, может, даже не совсем добрая. Конопатый было добрым, пятнистый — немного угрожающим. А пестрый — совсем другим, Руби еще не знала каким, но другим… Дверь гаража, который был расположен под ее комнатой, открылась, и старый отцовский «Триумф» выехал на дорогу. Казалось, все звуки доносятся откуда-то издалека.

«Для меня не было большего удовольствия, чем следовать за Холмсом в его расследованиях и восхищаться его дедуктивным методом, одновременно быстрым и интуитивным, но в то же время всегда основанном на логических умозаключениях. Методом, пользуясь которым, Холмс всегда распутывал самые сложные и загадочные преступления».

Точно! Именно поэтому Шерлок Холмс и был таким необыкновенным. Руби углубилась в книгу. Постепенно комната Руби стала растворяться, предметы теряли четкие очертания. А комната холостяков на Бейкер-стрит 221-б начала обретать форму. Она даже могла расслышать потрескивание дров в камине, который разожгла миссис Хадсон. Уже почти почувствовала…

— Руби! Руби!.. Господи, Руби!

— Что?

— Я уже шесть раз тебя звала. Ты встала?

Мама, вероятно, была уже в костюме, в котором ходила на работу. Она, должно быть, стояла на лестнице, ее лицо выражало нетерпение, на лбу залегла глубокая вертикальная морщина.

— Да-а.

— Солнышко, не забудь, что после школы у тебя теннис. — По тому, как изменился тон, Руби поняла, что морщинка исчезла. — Увидимся вечером. — Голос стал глуше: Линда спустилась на первый этаж.

— Пока, мам!

Наверное, слишком тихо, потому что мама не ответила.

Руби услышала, как мама вошла в гараж, с грохотом, как обычно, подвинула канистры. Гаражная дверь закрылась — долгий скрип, потом глухой удар, — и постепенно звук двигателя джипа «гранд чероки», более тихий, чем у «триумфа», растворился в звуках улицы. Шерлок Холмс по семи пятнам грязи определил, что испуганной юной леди привилось ехать в двуколке по скверной дороге. У дома загудела машина — это за Брэндоном. Посетительница Холмса была напугана до безумия.

Телефонный звонок раздался, когда Линда надиктовывала свои замечания по «Скайвей» в электронный ежедневник. Звонила Дебора — жена Тома, брата Скотта. У Линды всегда перехватывало дыхание, когда она разговаривала с невесткой по телефону. По тому, как Дебора сказала «Привет!», Линда поняла, что собеседница очень возбуждена.

— Привет.

— Уже на работе?

— Стою в пробке.

— Я тоже. — Короткая пауза. — Ты уже знаешь результаты Брэндона?

— Какие результаты?

— SAT.^[1]

— Я думала, они будут известны только на следующей неделе.

— Ну, если ты хочешь ждать, пока результат пришлют по почте… С семи утра работает горячая линия. Нужны только кредитная карта и терпение — я двадцать минут пыталась дозвониться.

Часы на приборной панели показывали 7.32.

— Значит, ты уже знаешь результаты Сэма? — спросила Линда.

Брэндон и Сэм, его двоюродный брат, были ровесниками.

— Тысяча пятьсот сорок! — Голос Деборы мог соперничать с гулом взлетающего самолета.

Линда быстро убрала трубку от уха.

— Это хорошо?

— Ты что, забыла? Линда, это же почти тысяча шестьсот. У Сэма 99 процентов.

Линда и правда уже успела забыть. Но после реплики Деборы все вспомнила.

— Просто великолепно! — Линда нажала на педаль газа, машина проехала вперед пару метров и остановилась. Бездомный, который всегда побирался на этом участке дороги, подошел к машине Линды, заглянул в окно и потряс монетами в кружке. Линда вспомнила все, в том числе и собственный результат, и добавила: — Великолепно!

— Спасибо. Мы ожидали положительного результата, ведь его PSAT^[2] был отличным, а ты знаешь, что если напишешь хорошо один тест, то и второй… но все равно… Конечно, некоторые написали на тысячу шестьсот, но, думаю, мы не будем заставлять Сэма переписывать. С учетом его успехов в теннисе и обще… — Дебора на секунду замолчала, потом продолжила: — Ну, не важно… Запиши номер. Удачи!

Линда позвонила. Короткие гудки. Она набирала и набирала номер, но было безнадежно занято. Наконец, уже у въезда в подземный гараж — мертвую зону мобильной связи, — раздались длинные гудки. Резко вывернув руль, она направила машину к тротуару и надавила на тормоз. Машина со скрежетом остановилась. Сзади раздался громкий гудок. С бьющимся сердцем Линда начала следовать указаниям механического голоса. Понадобилось ввести номер страховки Брэндона (он был в записной книжке), номер и дату окончания действия кредитной карты Visa или MasterCard (эту информацию она держала в голове). Звонок стоил тринадцать долларов. Пауза была такой долгой, что Линда от напряжения покрылась испариной. Наконец механический голос сообщил результаты Брэндона: «Вербальная часть — пятьсот десять, математика — пятьсот восемьдесят».

Линда нажала кнопку «отсоединить», и в то же мгновение ей пришла в голову мысль, что она неправильно расслышала результат. Пятьсот десять? Пятьсот восемьдесят? За SAT — 1090 в общей сложности? Невозможно? Брэндон был хорошим учеником, почти всегда получал только А и B.^[3] Эти механические голоса бывает так сложно понять — они часто делают неправильные ударения в словах. Может быть, на самом деле он хотел сказать 610 и 680. Значит, общий результат — 1290. Именно столько в свое время получила сама Линда. Она никогда не считала себя сообразительнее сына. Результат точно должен быть 1290.

Линда попыталась набрать номер, но он опять был занят. На часах уже было восемь — теперь она точно опоздает. Никого, конечно, не волнуют пять или даже десять минут опоздания, но Линда за три года работы ни разу себе такого не позволяла. Она завела мотор, пристроила машину в конец длинной очереди и нажала на кнопку «повтор» на телефоне. Линия была свободна. Проезжая через ворота гаража, Линда опять прошла процедуру ввода длинных номеров страховки Брэндона и собственной кредитной карты, подтвердила платеж еще тринадцати долларов и стала ждать. Ждать чего? Пока какой-то компьютер сопоставит номера карты и страховки и активирует программу? Сколько это займет времени? Линда вставила парковочную карту в прорезь пропускного устройства и медленно нажала на педаль газа. В тот момент, когда она въезжала в гараж, механический голос в трубке заговорил: «Вербальная часть…»

Телефон замолчал — гараж находился вне зоны действия сети.

В лифте она попыталась дозвониться еще раз. В здании было семь этажей, ее офис находился на шестом. Когда лифт проезжал третий этаж, Линде удалось дозвониться; выходя из лифта, она вводила номера страховки и кредитной карты; идя по длинному коридору, подтвердила оплату еще тринадцати долларов. Она открыла дверь офиса и, к своему удивлению, увидела, что все сотрудники собрались вокруг стола, за которым обычно проводились общие собрания. Все обернулись и посмотрели на Линду. Металлический голос у ее уха произнес: «Пятьсот десять. Пятьсот восемьдесят». На этот раз она успела расслышать процентную группу: «Семьдесят пять».

Брэндон залез в машину Дэви, который первым из всей компании получил водительские права:

— Привет!

— Как жизнь?

— Чувствую себя куском дерьма.

— Не ты один.

Дэви сидел за рулем, зажав в пальцах косяк — он иногда курил по дороге домой, но еще ни разу не позволял себе травку рано утром. Дэви протянул сигарету. Брэндон не хотел появляться в школе обкуренным. Но, по правде говоря, идти в эту дерьмовую школу тоже не хотелось. Он не стал долго размышлять: просто затянулся и вернул сигарету Дэви. Тот сказал:

— Нужны деньги на бензин.

Брэндон протянул другу три долларовые купюры.

— Я что, сменил машину на газонокосилку?

Брэндон достал из кармана еще два доллара.

Бросив взгляд на приборную панель, он заметил, что бак был полон. Ну и что с того? Машина резко отъехала от тротуара, слегка задев покрышкой поребрик. Дэви достал диск и вставил его в проигрыватель. Это был рэп, которого Брэндон еще ни разу не слышал:

Неплохо.

— Школа достала, — сказал Дэви.

— Ага.

— Хочу все бросить.

— То есть в старшие классы поступать не будешь?

— То есть брошу все прямо сейчас.

— А как же бейсбол? — Дэви был капитаном команды учащихся средних классов, а прошлой весной даже сыграл несколько матчей за школьную сборную.

— Все равно меня не переведут в старшие классы. Я уже завалил два предмета.

— Еще есть время пересдать.

— Ну да. — Дэви глубоко затянулся и медленно выпустил дым изо рта.

…fuck you, good as new, all we do, then it's through…

Неплохо? Да это просто здорово!

— Кто это?

— Ты что, не знаешь? Это Унка Дет.

В эту минуту Брэндон вспомнил, что должен писать тест, от которого зависела оценка за семестр. «Макбет». А он даже не готовился, заснул над учебником, прочитав первые несколько строк. Какой-то бред про ведьм, которые были то ли символом, то ли иронией, то ли еще чем-то, — термин вылетел из головы. Вероятно, ему все равно поставят минимальный балл, хотя он и представлял себе, о чем идет речь.

— Есть идея, — сказал Дэви. — Поехали в город.

— В какой город?

— Идиот, конечно же, в Нью-Йорк. Я знаю один бар, они там продают пиво абсолютно всем.

Дорога займет почти два часа. Брэндон уже много раз бывал в Нью-Йорке, но всегда вместе с родителями.

— У меня с собой только десять баксов.

— Нормально. У меня есть кредитка.

— Ну да?

— Мама дала. На случай чрезвычайной ситуации.

Дэви рассмеялся. Брэндон — тоже. Чрезвычайная ситуация — смешно! Они подъехали к школе: у ворот стояли автобусы, во дворе толпились школьники. Брэндон увидел знакомых ребят. Дэви нажал на гудок. Брэндон не успел подумать, как они проехали мимо. Дэви прибавил громкость и протянул ему косяк:

— Докуривай.

В доме было тихо. Руби любила оставаться дома одна. Напуганная девушка сказала Холмсу: «Посоветуйте, как избежать опасностей, которые меня окружают». Руби взглянула на часы, положила в книгу закладку с боссом Дилберта^[4] — только сейчас ей пришло в голову, что прическа босса похожа на дьявольские рожки (иногда она соображала так медленно), — и вылезла из кровати. Выглянув в окно, Руби увидела, что в кормушке для птиц сидит кардинал. Внезапно птица повернула голову, посмотрела на дом, взлетела и скрылась в лесу за домом.

Руби чистила зубы до тех пор, пока не начало щипать десны. Потом улыбнулась своему отражению, конечно, не настоящей улыбкой, а только для того, чтобы проверить зубы. Доктор Готлиб сказал, что скоро нужно будет ставить скобки. Неужели зубы такие кривые? Руби внимательно рассмотрела зубы. Бывали дни, когда они выглядели почти прямыми. Но иногда, например сегодня, было ясно, что без скобок не обойтись.

Брэндон не спустил за собой, к тому же он не очень хорошо прицелился, когда писал. Внимательно смотря под ноги, Руби подошла к унитазу и нажала на кнопку спуска воды. Потом включила душ. Сегодня она решила использовать ультрамягкий шампунь «Осси», на наклейке которого был нарисован кенгуру (потому что ей нравилось сочетание слов «шампунь» и «кенгуру»), кондиционер «Салон Хелен Кёртис», потому что на нем было написано «абсолютная влажность» (что бы это ни значило), и гель для душа Fa, потому что у него был запах киви. Чистая, сухая, вкусно пахнущая, с полотенцем вокруг головы, Руби оделась — брюки-хаки Gap, хлопковый джемпер с серебряной звездой на груди, черные ботинки на платформе (чтобы быть выше ростом) — и спустилась на кухню. Услышав шаги, Зиппи выскочил из-под стола и бросился к ней, виляя хвостом.

— Зиппи, лежать!

Но, конечно же, пес и не подумал слушаться. Он встал на задние лапы и положил передние хозяйке на плечи.

— Лежать!

Зиппи лизнул ее нос своим мокрым языком.

— Стоять! — решив провести эксперимент, сказала Руби.

Зиппи немедленно встал на все четыре лапы. Опускаясь, он задел когтем аппликацию на джемпере, и два кончика звезды отклеились.

— Зиппи плохой пес!

«Плохой пес» завилял хвостом.

Миска для воды была пуста. Руби ее наполнила, но Зиппи не обратил на это внимания. Руби отвернулась, и в ту же секунду пес с шумом принялся лакать.

Руби приготовила себе завтрак: омлет, тост и апельсиновый сок. Никакого молока — она пила молоко, только если заставляли. Не считая собственной комнаты, из всех помещений в доме она больше всего любила кухню: медные кастрюли на стенах, большая миска, в которой всегда лежали фрукты, деревянные ложки, баночки для специй, огромный холодильник в углу — Руби приходилось открывать его обеими руками, — желтые стены (идеальное место, чтобы есть яичницу). Место Руби за обеденным столом было со стороны эркера, образованного тремя окнами. Довольная собой, она ела желтый омлет, пыталась вспомнить, как точно называются острые кончики у звезды, и листала «Книгу для девочек. Прически». Может быть, зубы у нее и не были идеальны, зато волосы… Красивого каштанового цвета, густые и блестящие, они слегка вились и, казалось, жили собственной жизнью, руби остановила свой выбор на прическе «Дюймовочка». Сделав два высоких хвостика, она разделила каждый на три пряди и заплела косички, затем свернула косички и закрепила их заколками.

— Ну, Зиппи, как я выгляжу?

Пес подошел к столу и схватил последний кусочек тоста, который хорошо пропитался маслом.

— Зиппи!

Пес зарычал. Руби сурово посмотрела на него. Тогда Зиппи поджал хвост и, как трус, которым он на самом деле и был, убежал в дальний угол кухни.

Руби надела голубую курточку с желтой отделкой, позвала Зиппи, и они отправились на утреннюю прогулку в лес, выбрав короткую дорогу — мимо пруда. Они подошли к воде. Берега были покрыты влажной грязью. Руби спустила пса с поводка:

— Вперед, Зиппи! Разбрызгай грязь!

Зиппи поднял лапу и пописал на дерево. Интересно, отличаются ли брызги грязи, которые оставляет лошадь, от тех, что оставляет собака? И важна ли разница между двуколкой и экипажем, который, вероятно, больше?

— Беги, Зиппи!

Собаке совершенно не хотелось бегать. Руби бросила палку, которую Зиппи равнодушно проводил взглядом. Тогда девочка бросила вторую палку в озеро, и она ушла под воду без всплеска, что было немного странно.

— Вперед, Зиппи, принеси палку!

Зиппи не стал ее слушать, и Руби не могла на него за это сердиться: вода, настолько бледная, что казалась почти белой, выглядела очень холодной. Она развернулась и пошла домой. Зиппи поднимал лапу еще как минимум дюжину раз.

— Зиппи, покакай!

В конце концов он все сделал, возможно, немного испачкав лапы.

Вернувшись домой, Руби поставила в посудомоечную машину свою тарелку и посуду, которая лежала в раковине. Потом надела рюкзак, вышла из дома и проверила, заперта ли дверь. Подъехал школьный автобус. Руби вошла внутрь.

— Привет, красавица, — сказал водитель.

— Здравствуйте.

Свободное место было только рядом с Уинстоном, который ковырялся в носу.

— Уинстон, только не ешь это! — сказала Руби.

Уинстон съел.

Автобус тронулся. Руби вдруг вспомнила книгу библейских историй, присланную бабушкой, которой не нравилось, что мама и папа не ходят в церковь. Там была история о жене Лота, которая не должна была оглядываться. У девочки появилось странное чувство, что сейчас очень важно не оглянуться. Но она не могла сопротивляться искушению: мышцы шеи напряглись… Руби оглянулась.

Конечно же, ничего не произошло. Она не обратилась в соляной столб. Дом не был объят пламенем — стоял там же, где и всегда. Не самый большой и не самый красивый дом на улице, но аккуратный и надежный: белый, с черными ставнями. Только ярко-красная каминная труба была слишком… какое же это было слово? Кричащей: слишком кричащей. Руби слышала, как тетя Дебора сказала так про трубу на прошлый День благодарения.

Уинстон разломил «Сникерс» и протянул половинку Руби:

— Хочешь?

Руби внимательно посмотрела на одноклассника, пытаясь понять, не шутит ли он. Нет, Уинстон совершенно не видел связи между ковырянием в носу и отпечатками своих грязных пальцев на шоколаде. Он просто хотел поделиться.

— Может, Аманда хочет?

Аманда повернулась к ним, звякнули ее чертовы сережки — Руби должна была ждать еще целый год, когда ей разрешат проколоть уши:

— Может, Аманда хочет что?

Боже, что это? Она накрасила губы?!

— «Сникерс», — сказала Руби, чувствуя дьявольские рожки на своей голове. — Ты ведь любишь «Сникерсы»?

— Обожаю!

Уинстон протянул Аманде шоколадку. Руби наблюдала, как лакомство исчезает во рту одноклассницы.

— М-м-м… Вкусно, — сказала Аманда.

2

Совещание закончилось в половине десятого. Через минуту Линда уже сидела на своем рабочем месте — согласно новой политике компании, для поддержания командного духа отдельные кабинеты заменили столами, которые были отгорожены невысокими перегородками, — и звонила Скотту.

— У меня не очень хорошие новости.

— Проблемы со «Скайвей»?

И это тоже…

— Я получила результаты Брэндона по SAT.

— Я тоже.

— Том рассказал тебе про оплату по кредитной карте?

— Новости распространяются быстро. — Скотт рассмеялся. — Мы заплатили дважды.

Линда не стала сообщать мужу, что они заплатили целых четыре раза.

— По-моему, они оба хорошо справились. Что тебя волнует? — продолжал Скотт.

— Прости, не поняла. — На секунду у Линды проснулась надежда, что в компьютере произошла какая-то ошибка и Скотт услышал настоящий результат экзамена, более высокий.

— Брэндон и Сэм. Том сказал, что у Сэма все хорошо. А Брэндон входит в семьдесят пять процентов, правильно? Все в порядке.

С чего начать? Линда нервно сжала телефонную трубку. Ей в голову пришла мысль — не очень утешительная, — что Скотт ни разу не говорил о своих собственных результатах за SAT. Она сама его не спрашивала? Почему?

— Давай-ка по порядку. Ты хочешь сказать, что Том не сообщил тебе о результатах Сэма?

— Просто сказал, что у его сына все в порядке.

— У Сэма тысяча пятьсот сорок! Почти идеальный результат, Скотт. Вероятность поступления — девяносто девять процентов. — Молчание. — Тысяча девяносто — это же ужасно, — продолжила Линда. — И самое худшее, что мы сейчас можем сделать, — это притвориться, что все в порядке.

— Я не понимаю, — растерянно сказал Скотт. — Брэндон всегда был хорошим учеником. Какой у него средний балл?

— Был 3,4. В последнем семестре он скатился на 3,3. Точнее — 3,29.

— 3,3 — не так уж плохо. Это значит, что у него в основном А и В, да?

Линда попыталась немного расслабить руку, сжимающую телефон:

— А и В в средней школе Вест-Милла — это не то же самое, что А и В в Андовере.

— Что ты этим хочешь сказать? — Скотт все-таки помнил, что Сэм учился в Андовере.

— Я хочу сказать, что колледжам прекрасно известна разница между школами. У Брэндона 1090 за SAT и средний балл 3,3 в школе Вест-Милла, а это значит, в Ивиз на него даже не посмотрят. У них в компьютерах наверняка есть специальная программа, которая просто автоматически отсеивает таких кандидатов.

— Ну есть же Амхерст или какой-нибудь другой колледж, — возразил Скотт.

— Амхерст? Скотт, проснись! Забудь об Амхерсте. И о Тринити-колледже тоже можешь забыть.

— Забыть?

— Да. Можешь больше не думать ни о Нью-Йоркском университете, ни о Университете Британской Колумбии. Ты даже можешь забыть об Университете Бостона. Ты что, еще не понял? Результаты SAT каждому американскому школьнику указывают на его место в этом мире. Семьдесят пять процентов означает, что нашего сына опережают сотни тысяч подростков. Может быть, даже миллионы. Хорошие колледжи легко заполнят классы, даже близко не подпустив Брэндона. И мы сами все испортили!

— Как?

— Как обычно — не заметили, что происходит вокруг.

— Но что мы могли сделать?

— Для начала, заставить его пересдать PSAT.

— PSAT?

Господи, Скотт, соображай быстрее!

— Ты что, не помнишь? Он сказал, что ему стало плохо и он ушел с тестирования через пять минут после начала.

— Все равно, я не понимаю…

— Он не писал тест, а значит, мы не получили никаких результатов. PSAT указывает, какими могут быть результаты SAT. Мы пропустили целый год.

— Какой год?

— Для подготовки. Может, даже в закрытой школе…

— Но мы же это обсуждали. Мы не хотели, чтобы Брэндон уезжал. Он тоже не хотел жить далеко от нас. И потом, мы же верим в качество обучения в общеобразовательных школах или нет?

— А мы верим в Брэндона? — парировала Линда. — Кроме того, ты сам сказал, что закрытую школу мы не можем себе позволить.

Пауза.

— Что будем делать?

— Не знаю. Для начала отправим его на курс подготовки к SAT.

— Может, ему просто не повезло?

— Я очень надеюсь, что так и было, но мы не можем успокаиваться. Послушай, я думаю, стоит проверить IQ Брэндона. Просто, чтобы знать, на что мы можем рассчитывать.

Скотт не ответил. Линда чувствовала — что-то внутри его, где-то глубоко на генетическом уровне, сопротивляется самой идее подобной проверки. «Том совсем другой», — эта мысль возникла в ее голове сама собой, Линда ничего не могла с собой поделать.

— Скотт, речь идет о будущем Брэндона. Кем он будет, когда станет взрослым, когда доживет до нашего возраста?

Молчание. Наконец Скотт заговорил:

— Значит, у Сэма девяносто девять процентов?

— Совершенно верно. Гарвард, Браун, Уильямс — все эти университеты будут стоять в очереди, лишь бы заполучить Сэма.

В этот момент Том вошел в офис. Увидев, что Скотт все еще говорит по телефону, брат приподнял брови и выразительно посмотрел на часы.

— Мне пора, — сказал Скотт в трубку.

В школе было много такого, что Руби не любила, но хуже всего была «Сумасшедшая Минутка».

— Отлично, — сказала мисс Фреленг, впуская учеников в класс. — Вот и настало время «Сумасшедшей Минутки».

Можно подумать, что это что-то приятное, как, например, поход в цирк или на пляж. Мисс Фреленг раздала задания, каждый получил лист бумаги с задачками на умножение.

— Приготовились… — Мисс Фреленг достала свой дурацкий секундомер. — Три, два, один… начали!

Руби посмотрела на задание. Первый вопрос: тридцать семь умножить на девяносто два. Иисус на костылях! Семь умножить на два будет… — Руби нравилось выражение «Иисус на костылях», хотя она не совсем понимала, что оно точно означает, — четырнадцать, пишем четыре и один в уме. Семь умножить на девять будет… пятьдесят шесть? Никак не вспомнить. Шестьдесят три! Точно! Плюс один — получается четыре. Оставляем место. Три умножить на два будет… Было еще дерьмо на палочке. Это выражение тоже нравилось Руби. Рука двигалась вдоль примеров, самостоятельно разбираясь с заданиями.

Восемь умножить на семь. Вот здесь как раз будет пятьдесят шесть. Пишем шесть, в уме… Костыль, он ведь немного похож на крест, а Иисус умер на кресте. Еще она не любила, когда, сидя в гостиной и листая альбомы по искусству, она внезапно открывала страницу с репродукцией распятия. Руби была готова поспорить на что угодно, что костыль означает «крест» или что раньше люди говорили «на кресте». И терновый венец. Она почувствовала, как кожу головы начало покалывать. А в это время ее рука продолжала писать. Шесть на девять получается пятьдесят…

— Класс, время вышло. Отложите карандаши.

Шесть. Пишем шесть, пять в уме.

— Все немедленно положили карандаши.

Не шесть. Четыре. Пятьдесят четыре. Почему, черт возьми…

— Когда я говорю «все», я имею в виду и Руби.

Руби положила карандаш и подсчитала, сколько примеров решила. Восемь.

— Теперь поменяйтесь своими работами с соседями по парте, для проверки.

Руби поменялась листочками с соседкой и увидела, что Аманда решила все примеры, все до единого. Аманда дружески улыбнулась, зубы у нее были большими, белыми и, естественно, чертовски совершенными.

— Ответ на первое задание…

А тот человек, который надел терновый венец Христу на голову, — как получилось, что он не поранил ладони о шипы? Если они были такими же острыми, как у шиповника в лесу… Были ли у него перчатки? Вообще-то в таком климате не носят перчатки — они ведь были в пустыне, верно? Но разве гладиаторы не носили… Руби подняла голову и увидела, что мисс Фреленг смотрит прямо на нее.

— Все готовы ко второму примеру?

Руби посмотрела на работу Аманды. Первый пример: тридцать семь умножить на девяносто два. Что мисс Фреленг только что сказала? Руби не могла вспомнить число, но ответ Аманды показался ей неправильным, по крайней мере, у самой Руби определенно получилось другое число. Она поставила крестик рядом с примером и стала ждать ответа на второй пример, намереваясь в этот раз ничего не пропустить.

— Что будете пить, парни?

Над стойкой возвышалось как минимум пятьдесят кранов, к каждому была прикреплена табличка с названием сорта пива. Это было самое крутое место из всех, где Брэндон когда-либо бывал. Длинная барная стойка из какого-то матового металла была крутой, музыка была крутой, люди, сидящие вокруг и играющие в пул, были крутыми, барменша была крутой, татуировка на правой щеке барменши — ее точный портрет — была крутой.

Брэндон указал на ближайший кран. Барменша налила пиво в стакан. Ее руки были обнажены, и было видно, какие они мускулистые. Самые крутые женские руки, какие Брэндон когда-либо видел. Пиво оказалось черно-коричневым, совсем не похожим на пиво, которое Брэндон видел раньше. Он сделал глоток. Вкус был ужасным.

— Ты что, любишь портер? — спросил его Дэви, который заказал что-то более похожее на нормальное пиво.

— Очень даже неплохо. — Брэндон отпил еще глоток. Вкус определенно не стал лучше.

— Пять баксов.

— В этот раз плачу я. — Брэндон протянул бумажку в десять долларов.

— Все вместе — девять пятьдесят. — Барменша спрятала банкноту и выложила на стойку два четвертака.

Брэндон скопировал жест, который видел в одном из фильмов, означающий, что она может оставить сдачу себе.

— Спасибо, — сказала барменша.

Во второй раз Брэндон опять заказал портер просто для того, чтобы показать, как ему нравился портер, — теперь Дэви предъявил карту, — но в третьем круге он заказал то же, что пил Дэви. Брэндон хотел пошутить, но сдержался, не уверенный, что шутка придется к месту.

Дэви оглядел помещение бара, улыбнулся высокой девушке с огромной копной светлых волос, и девушка улыбнулась ему в ответ. Когда Дэви отвернулся, Брэндон тоже попробовал ей улыбнуться и получил ответную улыбку. Может, даже более дружелюбную.

— Думаю, перееду сюда, — сказал Дэви. — Получу работу рассыльного, из тех, что ездят на велосипедах. Они зарабатывают три сотни в день.

— Правда?

— Как минимум. — Дэви заказал еще пива и сигары.

Они курили и потягивали пиво. По улице мимо окна проходили люди, каких не встретишь в Вест-Милле или даже в Хартфорде. Взять, к примеру, водителя того эвакуатора: красная бандана и повязка на одном глазу, как у пирата.

Брэндон встал, чтобы пойти в туалет. Ого! Портер ударил ему в голову, и он почувствовал себя немного неустойчиво. Ерунда, никто не заметит… Брэндон нарочито спокойно двинулся вперед. Ну, может, не совсем вперед, так как в итоге очутился в женском туалете. Внутри была светловолосая девушка. Но, к его удивлению, она писала стоя над унитазом, кожаная юбка задрана, а…

Брэндон попятился назад и решил переждать в холле, рядом с телефоном-автоматом. По улице прошла женщина с огромным барабаном на голове. В другую сторону проехал эвакуатор, который увозил машину. Брэндон следил за женщиной, пока та не скрылась из виду, пытаясь понять, кем она могла быть. Он и не взглянул на машину, прицепленную к эвакуатору.

Братья сидели в кабинете Тома, который раньше принадлежал старику: Том — за столом, Скотт — на диване, купленном уже после смерти старика.

— Значит, Брэндон тоже хорошо справился? — спросил Том.

— Да, неплохо.

— Я рад. Он такой забавный парень.

Забавный?

— Эта его чуть кривая улыбка. Здорово будет, если они в итоге окажутся в одном колледже. Прямо, как мы.

— Как мы?

— В Университете Коннектикута.

Они действительно оба учились в Университете Коннектикута, но Скотт поступил на первый курс, когда Том уже перевелся в Йель.

— Ты только вспомни эти вечеринки на парковке у футбольного поля! Можешь представить мамину реакцию, когда мы ей скажем, что они оба в Принстоне или еще где?

Скотт промолчал. Пусть Том думает, что он воображает мамину реакцию.

— Все может быть, — сказал Скотт.

Том внимательно посмотрел на брата и получил в ответ взгляд, который говорил гораздо больше слов.

— Деньги?

— Ну, ты можешь, конечно, свести все к этому… Знаешь Микки Гудукаса?

— Лысый левша, который шаркает ногами? Подозрительный тип.

— У него есть полезная информация.

— Какого рода?

— По рынку.

— Он что, стал брокером? Я думал, он оценщик или еще кто.

— Он и был оценщиком. Потом стал брокером, у Денмана в Хоув. Он и сейчас брокер, просто не работает с ними.

— Человек Денмана? Что у тебя может быть с ним общего?

— Это он подкинул мне информацию по «Стентех». Насколько я помню, ты неплохо на них заработал.

— Да. — Том кивнул. — Но прежде чем покупать, я все тщательно проверил.

Акции «Стентех» — единственное вложение Тома в рынок ценных бумаг, кроме инвестиционных фондов.

— Понятно. В общем, я недавно забирал Руби с тенниса и встретился с ним. Он подкинул мне еще одну наводку — биотехнологии, новый продукт, который только что прошел тесты. Называется «Симптоматика».

— Как ее игра?

— Какая игра?

Том иногда задавал странные вопросы.

— Руби.

— Нормально, думаю.

— Ей нравится?

— Теннис? Конечно.

Нравится ли Руби теннис? Она уже давно занималась. У Руби хорошая скорость, но она невысокая девочка, поэтому трудно сказать, станет ли она настоящим профессионалом. Однако для ребенка очень важно демонстрировать долгую увлеченность каким-нибудь видом спорта, предпочтительно двумя, даже если нет шансов получить стипендию благодаря спортивным достижениям. Родители детей, которые занимались вместе с Руби, как раз на днях говорили об этом, пока ждали своих отпрысков с корта. Может, Брэндон в этом году станет играть лучше, не обязательно, как Сэм — тот уже был третьим в Андовере, — но хотя бы так, чтобы какой-нибудь тренер третьего дивизиона обратил на него внимание и порекомендовал в университет. Чертовы девяносто девять процентов!

— Милый ребенок, — сказал Том.

— Кто?

— Руби.

— А-а-а, да. Суть в том, что «Симптоматика» долго не продержится. Их новый продукт ожидает полный провал. Поэтому торги не продлятся долго.

— Ты что, играешь на бирже?

— Нет, — сказал Скотт, и это было почти правдой. — Но здесь никакого риска. Прогноз совершенно очевиден.

Том взглянул на висевший на стене портрет: пожилой мужчина, которого явно мучает какой-то недуг. Постороннему этот взгляд вряд ли что-то сказал, но Скотт прекрасно понял брата. «Очевидный прогноз» — не то выражение, которое страховой агент часто употребляет. Неопределенность — вот основа их бизнеса.

— Откуда ты знаешь, что этот продукт — или что там у них — провалится на рынке? — спросил Том.

— Гудукас познакомился во время круиза с одним парнем. Он ученый, работал там, теперь преподает в Массачусетском Технологическом — уволился, когда понял, что эта штука обречена. Они там все еще пытаются что-то сделать, но этот парень утверждает, что положение спасти не удастся. Они в самом начале допустили ошибку.

— Какую ошибку?

— Что-то насчет ДНК. Гудукас нарисовал мне схему на салфетке, и я все понял, но это слишком научно, да и не в том дело. Важно только то, что, как только результаты станут известны, рынок обвалится.

— И?

— Мы заработаем почти четверть миллиона.

— Доля Гудукаса?

— Комиссионные. Если это можно назвать долей.

Том покачался на стуле, точно так же, как это обычно делал старик. Скотту вдруг стало неуютно в странном треугольнике: он, Том и портрет. Братья не были внешне похожи на отца. Они были похожи на мать, а еще больше — друг на друга, разве что Скотт был повыше, а Том — потемнее, с более резкими чертами лица. Но их голоса — это замечали все — было практически невозможно отличить.

— Я не участвую.

— То есть ты отказываешься от четверти миллиона долларов?

— Но тебя-то я не останавливаю.

Скотт набрал в легкие побольше воздуха:

— В таком деле его брокер хочет подстраховаться.

— Введи в дело свои активы.

— Все равно не хватит.

— А проценты со «Стентех»?

— Ушли на ремонт дома.

— Ты потратил на ремонт восемь тысяч?

— Да, и получил все самое лучшее. — Скотт промолчал о том, что часть этих восьми тысяч была вложена в биржевые операции, которые себя не оправдали. Не стал он говорить и о том, что его дом теперь такой же красивый, как у Тома, а может, даже еще красивее. Если бы дома братьев оказались на одной улице, дом Скотта явно выиграл бы.

— У тебя отличный дом, — сказал Том. — Я уже это говорил.

Такое чувство, что он умеет читать мысли.

Скотт пожал плечами:

— Я не могу воспользоваться пенсионным фондом — придется иметь дело с Комиссией по банковской безопасности. А чтобы заложить дом, нужна подпись Линды.

— Она ничего не знает?

— Ты же сам знаешь, какая она…

Том ничего не ответил, только прекратил покачиваться на стуле.

— Остается наш бизнес, — сказал Скотт.

— Наш бизнес?

— Моя доля. Как залог.

Том опять принялся раскачиваться.

«Г. У. Гарднер. Страховая компания»: тридцать пять процентов — у Тома, двадцать пять — его доля, сорок процентов — контрольный пакет — у их матери, живущей в Аризоне.

— Я не уверен, что это возможно, — заговорил Том после небольшой паузы. — Начнем с того, что эта операция потребует моей и маминой подписи на разных документах, я даже не знаю на каких.

— Я, конечно же, выплачу все налоговые сборы, — сказал Скотт.

— А ты не можешь отказаться от этой сделки?

Братья взглянули друг на друга. Это всегда давалось Скотту с трудом: ему казалось, что он смотрится в зеркало, но отражение было каким-то странным, слишком ярким и не повторяющим жесты. Проблема, конечно, не в том, что его доля меньше. Все было честно: Том вступил в семейное дело сразу после университета, а Скотт еще десять или двенадцать лет занимался всем подряд, пытаясь найти себя: сначала в Бостоне, затем в Хартфорде он взбирался по карьерной лестнице в финансовой компании, затем занялся туризмом и, наконец, очутился здесь.

— Скажи, Том, ты когда-нибудь мечтал о независимости?

— Независимости? — Том недоуменно моргнул.

— О финансовой независимости. Ну, просто для того, чтобы… Я даже не знаю…

— Скотт, у нас неплохо идут дела, у нас обоих. Жены, дети, все остальное…

«У тебя, — подумал Скотт. — У тебя дела идут хорошо». Но ничего не сказал.

— Может, попросишь у мамы? — предложил Том.

— Ты прекрасно знаешь, что она слушает только тебя!

Том отвел взгляд.

— Я подумаю, — сказал он. — Это лучшее, что я могу сделать.

«Думай быстрее. — Скотт почувствовал раздражение. — Время уходит!» Конечно, Скотт имел в виду, что вопрос с «Симптоматикой» нужно решать как можно скорее, но в то же время он понимал, что дело не только в этом: черт, почему Том не чувствует, как быстро летит время?

3

Кила Гудукас начала последний сет, послав мяч за спину Руби. Каждое занятие заканчивалось маленьким соревнованием. Победитель — почти всегда это была Кила — получал приз, подготовленный Эриком — тренером клуба. Обычно это была аудиокассета, бутылочка «Гэйторейда»^[5] или набор теннисных мячей.

Руби отвела ракетку назад и отбила мяч — снизу вверх, снизу вверх — Эрик повторял эти слова настолько часто, что к концу занятия Руби хотелось кричать. Мяч полетел в дальний левый угол поля. Кила послала его обратно — одним из своих отработанных ударов, после которых мяч летел низко над сеткой. Руби опять отбила в дальний угол — удар вышелдаже лучше, чем предыдущий. Кила снова ответила низким мячом. Руби попыталась запутать противницу, послав мяч точно по центру. Кила отбила и послала мяч низко над сеткой. Руби отправила в центр еще два мяча. Низкий. Опять низкий. Дальний угол. Низкий мяч. Еще три удара. Низкий. Низкий. Низкий. Трижды — так это называется? Хорошее слово, можно сказать — великолепное. У Руби был список слов, которые она расставляла по порядку…

Следующий мяч Руби послала точно в сетку. Точно, это была она, потому что мяч — бамс-бамс-бамс, — скакал по ее стороне поля. Гейм, сет, матч. Девочки подошли к сетке и пожали руки.

— Хорошая игра.

— Хорошая игра.

Подошел Эрик, в руке у него была бутылка синего «Гэйторейда» — этот вкус Руби любила больше всего.

— Держи, чемпион. — Эрик протянул бутылку Киле.

Из-за швейцарского — или какого там еще — акцента «чемпион» превратилось в «шампион», и Руби сразу почувствовала себя гораздо лучше. Эрик посмотрел на учеников:

— Жду всех в следующий понедельник.

— Фсе придут, — тихо сказала Руби.

— В чем дело. Руби?

Значит, не очень тихо. Девочка широко улыбнулась:

— Спасибо за занятие.

— А-а-а. Всегда рад тебя видеть.

Фсегда. Фсегда рад фсех фидетъ. Руби убрала ракетку в чехол. На корт вышли четверо мужчин: напульсники, наколенники, волосатые руки, громкие голоса.

— Ну что, малышки, разогрели для нас корт? — спросил один из них.

— Смотри не обожги ноги, — сказала Руби.

Кила рассмеялась своим тоненьким смехом, который очень нравился Руби.

Девочки вышли в коридор. Руби попила воды из фонтанчика, для чего ей пришлось встать на цыпочки. Кто-то прикрепил к раковине жвачку.

— Руби, — сказала женщина за стойкой, — звонила твоя мама. Она немного опоздает.

Руби села на скамейку рядом с торговым автоматом и принялась рыться в своем рюкзачке. Взяла ли она с собой «Приключения Шерлока Холмса»? Нет. Остались ли хоть какие-нибудь деньги после обеда в школе? Хотя бы 65 центов на M&M's? Нет. Руби посмотрела на пакетики с M&M's за стеклом автомата и заметила, что краешек одной упаковки торчит из прорези. В ту же минуту, не успев толком подумать. Руби уже стояла у автомата. Может, если слегка толкнуть… вот так, совершенно случайно…

— Руби?

Она вздрогнула и обернулась. В дверном проеме стояла Кила.

— Папа говорит, что он может тебя подвезти.

Руби услышала, как за ее спиной что-то мягко шлепнулось на поддон автомата.

У мистера Гудукаса была очень хорошая машина. Заднее сиденье, на котором разместились Руби и Кила, было обтянуто мягкой кожей. Майкл Гудукас взглянул на Руби в зеркало заднего вида:

— Какой адрес?

Руби ответила.

— Ты ведь дочь Скотта Гарднера, да?

— Ага.

— Мы с ним старые друзья.

Руби вытащила из упаковки одну красную и одну зеленую конфету и передала M&M's Киле.

— Он ведь здорово играл, когда учился в Университете Коннектикута, правда?

— Ага.

Руби засунула красную конфету за одну щеку, а зеленую — за другую — как сигнальные огни на борту корабля. Конфеты были очень, очень вкусными. Качайся на волнах, детка.

— Это твоя улица?

— Да.

— Симпатичная.

Он не уверен, что папа учился в Коннектикуте, доктор Ватсон, значит, они не такие уж и друзья.

— Смотри, как бы мне не проехать мимо твоего дома.

— Следующий.

Мистер Гудукас припарковал машину у тротуара. Пустая банка пива «Будвайзер» выкатилась из-под переднего сиденья.

— Очень мило.

Мистер Гудукас оглядел дом. Затем обернулся к Руби и улыбнулся, но все, что она увидела, — это его усы. Усы что-то говорили. Что бы это ни было, Руби не хотела этого слышать.

— Давно здесь живете?

— С тех пор как я родилась, — сказала Руби, открывая дверцу.

— Недавно все подновили?

— Ага. — Руби выбралась из машины. Было холодно.

— Сколько спален?

— Четыре, — сказала Руби.

Родителей, Брэндона, ее собственная и еще одна пустая в конце холла, в которую вели несколько ступенек, Руби не любила о ней вспоминать.

— Спасибо, что подвезли.

— В любое время, детка.

Небо уже стало того темного сине-фиолетового цвета, похожего на цвет морского дна, который Руби больше всего не любила. Окна в доме были темными, и Руби пожалела, что не оставила утром свет включенным. Когда она отпирала дверь, ей в голову пришла забавная мысль: «Миссис Лот возвращается домой». Могло бы стать отличной подписью для картинки… например, из серии «Другая сторона», они всегда были очень смешными. Хотя какой бы рисунок мог…

Как только Руби открыла дверь, Зиппи выскочил на улицу и бросился через дорогу прямиком к дому, где жили Стромболи. Когда пес оказался на тропинке, ведущей к крыльцу, его лапы, а может, само движение или еще что-то заставили включиться фонарь над входом. Лампа была такой яркой, что не заметить Зиппи было невозможно. Пес подскочил прямо к входной двери, — огромной, как в воротах замка, — поднял лапу и написал на нее. Вход в дом был так хорошо освещен, что Руби видела даже, как желтая струя стекала на коврик. Зиппи не мог сделать ничего хуже. Стромболи его ненавидели, а из-за него ненавидели и всю семью. В доме начали зажигаться огни.

Руби когда-то читала, что в момент кризиса человек замирает, что его может почти парализовать. До сегодняшнего дня она этому не верила. И вот теперь Руби оказалась в такой ситуации — она не могла сделать шага внутрь дома, не могла — даже ради собственной безопасности — закрыть за собой дверь. Зиппи уже бежал обратно: все четыре лапы в воздухе, уши развеваются. Как только пес добежал до лужайки перед своим домом, огромная дверь Стромболи начала открываться. Руби не могла заставить себя пошевелиться. Зиппи — глаза широко раскрыты — бросился прямо на хозяйку и втолкнул ее внутрь дома. Падая, Руби успела захлопнуть дверь. Рюкзак, теннисная ракетка, конфеты — все разлетелось по полу.

Руби лежала в темноте, Зиппи тяжело дышал рядом. Девочка тоже никак не могла отдышаться. Она подумала было о том, что нужно отругать Зиппи, но зачем? Он был абсолютно безнадежен, и потом, он мог сделать и что-нибудь похуже.

— Как собака Баскервилей, — сказала Руби. — Ужасно.

Пес ее не слушал: он уже обнаружил рассыпанные M&M's. Руби слышала, как конфеты перекатываются по полу, пока пес пытается схватить их зубами. Она поднялась на ноги и включила свет — как лампочки, которые зажигаются над героями мультфильмов, когда им в голову приходит какая-нибудь идея. И тут вдруг Руби поняла, что теннис и математика очень похожи: «Сумасшедшая Минутка» и игра на вылет в конце занятия — это практически одно и то же. А из этого следовало, что…

Зазвонил телефон. От неожиданности Руби вздрогнула и даже слабо вскрикнула, хотя, возможно, это ей и показалось. Неужели Стромболи был так глуп? Он что, и правда думает, что Руби ответит?

Включился автоответчик, Руби услышала тяжелое дыхание Стромболи, затем на другом конце провода положили трубку. Через пару секунд раздался новый звонок.

— Можешь не стараться, Стромболи, — пробормотала Руби.

Снова включился автоответчик, но в этот раз вместо сердитого дыхания раздался голос Брэндона:

— Есть кто дома?

Руби схватила трубку:

— Привет.

Может, даже «Привет!». Она была рада слышать голос брата.

— Кто дома?

— Я.

— А еще?

— Зиппи. Представляешь, он выскочил…

— Отстань с этим чертовым псом!

Резкий тон Брэндона очень удивил Руби. Она замолчала.

— Руби? — В этот раз он уже не был грубым. — Ты слышишь?

— Да.

— Скажи маме с папой, что я немного опоздаю.

— Когда придешь?

— Господи…

— Они будут спрашивать.

— Ладно, ладно. Не очень поздно. Я у Дэви. — На заднем плане был слышен рэп. Похоже, это Унка Дет, вроде бы даже та песня: «Fuck you all we do». Брэндон добавил: — Пишем сочинение.

— О чем?

— Тебе какое дело? — Брэндон положил трубку, даже не попрощавшись.

Руби было просто интересно, только и всего. Типичное поведение старшего брата, можно даже не обижаться. Руби взглянула на фотографию, висевшую на стене: ее сделали несколько лет назад на Ямайке, Брэндону было тогда почти столько лет, сколько Руби теперь. Вся семья была на пляже, родители и Брэндон улыбались, а она сама хохотала, закинув голову. Брэндон стоял за спиной Руби, положив руку ей на плечо.

Руби пошла на кухню. В окно был виден месяц, висевший над черной массой леса. Воздух, наверное, был необыкновенно чистым — а может, ее глаза сегодня видели лучше, чем обычно, — потому что было заметно, какие острые у месяца рожки. Она включила свет, и все, что было снаружи, исчезло.

Лучи — вот как назывались кончики звезды! Иногда Руби так медленно соображала. Миска для воды опять была пустой, Руби снова ее наполнила.

— Может, хот-дог?

Да, хот-дог — это хорошо. Руби достала упаковку из холодильника. Конечно, хот-доги гораздо вкуснее, если их готовить на гриле, и она даже знала, как его включать: сначала повернуть ручку газа, затем нажать кнопку, чтобы появилась искра. Но сегодня девочке совершенно не хотелось готовить еду на улице. Не из-за темноты, конечно, Руби о ней даже и не вспомнила. Просто было слишком холодно, вот и все.

Руби сварила два хот-дога. В хлебнице не оказалось булочек, поэтому девочка свернула два куска хлеба, положила внутрь сосиски и уселась за стол, разместив перед собой все, что было необходимо: горчицу, приправы, «Спрайт» и «Приключения Шерлока Холмса». Гостиная в доме 221-б по Бейкер-стрит в апреле 1883 года начала материализоваться, становясь все более и более осязаемой.

«Горе тому, кто попадется мне на пути», — сказал доктор Ройлотт, отчим испуганной женщины. Потом он схватил кочергу и согнул ее своими огромными загорелыми руками.

Загорелыми они были потому, что он много лет провел в Индии, и по той же причине по поместью разгуливали гепард и павиан. Ого! В Индии же нет гепардов и павианов — они живут в Африке, мой дорогой Ватсон. Руби прекрасно это знала, потому что смотрела канал Discovery. Может, это и был ключ? Надо будет вернуться к этому вопросу позже. Но что-то беспокоило Руби… Что же? Что? — размышляла она, откусывая большой кусок от хот-дога. Было еще что-то… Кочерга! Доктор Ройлотт согнул кочергу, чтобы показать свою силу. Но — Руби посмотрела в книгу — вот, несколькими абзацами выше, доктор Ройлотт сделал шаг вперед и взмахнул хлыстом. Но нигде нет ни слова о том, что он отложил хлыст, или зажал его в зубах, или попросил доктора Ватсона подержать. То есть предполагалось, что доктор Ройлотт согнул кочергу, не выпуская при этом хлыста из своих огромных загорелых рук? Или… это была ошибка, странная ошибка, которую допустил человек, достаточно умный для того, чтобы придумать Шерлока Холмса? А может…

— Руби?

Руби подняла голову. Перед ней стояла мама.

— Ты что, не слышала, как я вошла? — Мама еще не сняла пальто — очень красивое: серое с черным меховым воротником, — но дверь, ведущая из кухни в гараж, была уже закрыта.

— Привет, мам.

— Что это у тебя за прическа?

— Дюймовочка. Нравится?

— Интересно. — Мамины волосы были такими же черными и блестящими, как мех на воротнике. У нее были восхитительные, самые восхитительные волосы в мире. — Тебя подвез отец Килы?

— Ага.

— Ты не забыла его поблагодарить?

— Нет.

— Как прошел день?

— Хорошо.

— Много задали?

— Не очень. — Руби не знала точно, но ей так казалось.

— Я купила кое-что на обед. — Мама поставила на стол у плиты пакет из «Голубого дракона» с таким вздохом, будто пакет был очень тяжелым.

Руби почувствовала запах устричного соуса. Значит, она купила то блюдо из утки, которое никто из них не любил. У мамы под глазами были круги, которые напомнили Руби о полумесяце, только мамины были темными.

— Ты уже поела?

— Чуть-чуть перекусила.

Мама посмотрела на часы — без пяти восемь — и принялась расставлять на столе коробочки с едой, тарелки, вилки и ложки.

— Мам, почему ты не снимаешь пальто?

Мама как-то странно посмотрела на Руби. На секунду девочке показалось, что сейчас мама подойдет к ней и крепко обнимет, что было бы совсем неплохо, не потому, что Руби хотелось, чтобы ее обняли, а просто потому, что это было бы неплохо. Вместо этого мама шагнула в сторону прихожей, где все оставляли свои куртки и пальто. Но неожиданно она развернулась, подошла к дочери и почти застенчиво, как подумалось Руби, хотя сама мысль была сумасшедшей, поцеловала ее в макушку.

— У тебя самые лучшие в мире волосы, — сказала мама.

— Но не такие хорошие, как твои.

— В тысячу раз лучше.

Мама пошла переодеваться. Конечно, волосы ничего не могли чувствовать, но мамин поцелуй каким-то образом впитался в них. Мама вошла на кухню, на этот раз без пальто:

— Брэндон дома?

Неужели она не заметила, что его куртки, на спине которой была эмблема сборной средней школы Вест-Милла по теннису, не было на месте?

— Он у Дэви. — Руби заметила, что у мамы на лбу опять появилась вертикальная морщинка, и добавила: — Пишет сочинение.

— У Дэви?

Руби кивнула.

— Он сказал, когда придет домой?

— Не очень поздно.

Мама глубоко вздохнула. Заскрипела, открываясь, гаражная дверь, «Триумф» въехал внутрь. Папа вошел в кухню.

— Всем привет! — Он сразу подошел к столу, достал из коробки кусок курицы. — Где Брэндон?

— Очевидно, у Дэви, — сказала мама. — Пишет сочинение.

Папа поднял на нее глаза, все еще держа в руке курицу:

— А в какой колледж собирается поступать Дэви?

— Интересный вопрос, — сказала мама.

Руби приготовилась услышать интересный ответ, но вместо этого папа сказал:

— И что?

Руби поняла, что родители сейчас начнут ссориться. Дэви? Неужели они будут ссориться из-за планов Дэви? Руби нравился Дэви. На бампере его машины была самая смешная наклейка из всех, какие она видела. Правда, чтобы ее прочитать, нужно было очень близко подойти: «Fuck You You Fucking Fuck». Ездить с этим на машине! Руби чуть было не рассмеялась во весь голос прямо тут, за столом.

— Нам нужно было раньше обратить внимание на то, в какие колледжи собираются ребята из компании Брэндона, — сказала мама.

Родители обменялись взглядами, которые Руби совсем не поняла.

— А Брэн в какой колледж собирается? — спросила она, потянувшись за печеньем с предсказанием.

— Это еще один интересный вопрос, — сказала мама.

Папа и мама продолжали смотреть друг на друга, общаясь каким-то неизвестным Руби способом. Потом папа повернулся к Руби и спросил:

— Ну, солнышко, как прошел твой день?

— Отлично. — Руби вытащила бумажку из печенья.

— Ты виделась с этой девочкой… не помню, как ее зовут? Дочь Микки Гудукаса?

— Кила. Мы с ней сегодня играли.

— Посадила ее в лужу?

— Не-а.

Папа обошел стол, сел рядом с ней и спросил:

— Кстати, тебе нравится теннис?

— Нравится ли мне теннис?

— Ну да. Как игра, если ты понимаешь, о чем я.

Папа как-то странно смотрел на нее, как будто ее ответ что-то для него значил. Он и в самом деле был отличным отцом. Конечно же, Руби понимала, о чем идет речь, и поэтому сказала правду:

— Это то же самое, что математика.

— Что она имела в виду? — спросил Скотт после того, как Руби ушла наверх в свою комнату.

— Не знаю, — ответила Линда. — Но она не очень хороша в математике. Не думаю, что она знает таблицу умножения.

— О Господи! — вздохнул Скотт.

Банальная фраза. Но она заставила Линду вспомнить, да и Скотта тоже — Линда видела эту мысль в его отсутствующем взгляде, в увлаженных глазах. Пятый класс, в котором училась Руби, был последним годом Адама в школе. Кроме всего прочего, он был капитаном математической команды.

— Пора подумать и о ее будущем тоже, — сказала Линда. — Ты представляешь, что будет твориться, когда придет очередь Руби поступать в колледж?

Скотт расстегнул пуговицу на брюках — неужели он каждый вечер это делает? — и доел ролл, оставленный Руби. Потом встал, подошел к бару и налил себе виски.

— Надеюсь, ты понимаешь, как это все серьезно?

— Конечно. Хочешь тоже чего-нибудь выпить?

— Мы ведь заодно в этом вопросе?

— В каком именно?

— В том, чтобы сделать Брэндона идеальным кандидатом на поступление в хороший колледж. Дело не только в успеваемости. — Линда начала делать заметки на салфетке из «Голубого дракона». — Успеваемость сводится к трем вещам: средний балл, курсы по выбору и SAT. Затем идут участие в общественной жизни школы — в этом Брэндон абсолютный ноль — и спорт. Он хороший теннисист? Это может сыграть свою роль.

— Если тебе интересно мое мнение, то в футбол он играл лучше.

— Почему же тогда ты заставил его бросить?

— Заставил?!

— Он говорил об этом только с тобой.

— Ты имеешь в виду ту сцену в машине, после игры со школой Олд-Милла? Он бы все равно бросил, независимо от моих слов. Брэндон прав: тренер — настоящий засранец.

— Любому человеку рано или поздно приходится иметь дело с «настоящими засранцами».

Скотт рассматривал свой стакан. Он вообще слышал, что она только что сказала? Стакан был пуст. Скотт опять направился к бару.

Так или иначе футбол был в прошлом.

— Давай вернемся к теннису, — сказала Линда. — Может ли Брэндон играть в третьем дивизионе?

— Если судить по тем критериям, которые были, когда я сам учился в колледже, то, безусловно, может. Если же смотреть на его игру с точки зрения современных требований, то я не знаю.

— А кто может знать?

— Эрик. Я с ним поговорю.

Эрик тренировал команду университета Вест-Милла.

— Спасибо.

Линда написала «Эрик» на хвосте дракона. Рядом приписала: «Особые таланты?» Подумала и поставила прочерк. У Руби, по крайней мере, был саксофон. Мысленно Линда пообещала себе как можно скорее поговорить с учителем музыки Руби об успехах дочери. Все это нужно занести в компьютер. Линда начала подсчитывать, сколько нужно будет создать разных файлов, чтобы охватить всю ситуацию.

В этот момент Скотт сделал то, чего Линда от него не ожидала. Он открыл свой дипломат и достал две коробки, по размеру похожие на каталожные ящики из библиотеки. На каждой было написано: «SAT. Первая помощь». Скотт поставил коробки на стол и сказал:

— Вот. Купил по дороге домой.

Линда открыла коробки. В каждой лежали карточки с типовыми заданиями по SAT: в одной — для вербальной части экзамена, в другой — для математической. Линда наугад вытащила карточку из математической коробки.

Решите уравнение: (х + 3) —?

A) —?

B)?

C) 12

D) — 12

E) другой ответ

— О, Скотт! Все ведь будет хорошо?

Линда наклонилась к мужу и поцеловала его в висок. Он серьезно отнесется к этой проблеме, они вместе организуют занятия Брэндона и сделают из него хорошего ученика.

— Конечно, — сказал Скотт. — Не волнуйся.

Они услышали, как открылась входная дверь.

4

— Всем привет! — Брэндон вошел в кухню.

— Привет, Брэндон, — сказала Линда.

— Как жизнь? — спросил Скотт.

— Как обычно, как обычно. — Брэндон отставил коробку с уткой в устричном соусе и подвинул к себе цыпленка со специями.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила Линда. — У тебя лицо горит.

— Отлично. — Брэндон достал из холодильника сок и начал пить прямо из пакета.

— Стакан, пожалуйста, — сказала Линда.

— Угу. — Брэндон продолжал пить.

— Как дела у Дэви? — спросил Скотт.

— Нормально.

— А в какой колледж он собирается поступать? — спросила Линда.

Брэндон пожал плечами.

— Он сдавал SAT?

— Ну да, наверное.

— Знаешь, какой у него результат?

— Неа.

— Разве вы с друзьями это не обсуждаете?

— Что именно?

— SAT, колледж, — в разговор вступил Скотт.

— Будущее, — добавила Линда.

— Они же мои друзья. — Брэндон недоуменно посмотрел на родителей. — Зачем нам говорить о таких вещах?

— О чем же вы говорите?

Брэндон никогда не сомневался, что его мать — умная женщина, и не ожидал, что она может задать такой глупый вопрос.

— Ну, вы же сами знаете. Просто говорим.

Повисла пауза. Брэндон открыл картонку с мясом по-монгольски и достал оттуда несколько кусков. Чертов «Голубой дракон»! Неужели так трудно купить для разнообразия еду в каком-нибудь другом месте? Но Брэндон был так голоден, что мог съесть абсолютно все, что стояло на столе. Хотя, конечно, умнее было бы подняться в свою комнату, исчезнуть. Брэндон встал.

— Кстати, как сочинение? — спросила Линда.

— Сочинение? — На секунду Брэндону показалось, что комната закружилась. Он поднял голову и увидел свое отражение в окне, у которого обычно сидела Руби. Вид у него был абсолютно разбитым. Почему? За весь день он выпил только восемь или десять порций пива. Должно быть, все из-за портера, который он заказал в самом начале. Кажется, позже он все-таки выпил еще этого темного пива.

— Которое вы писали у Дэви.

— А-а-а… Ну, это был только черновик.

— О чем сочинение? — спросила Линда.

Скотт съел последний кусочек курицы:

— «Макбет».

Секундное размышление, и Брэндон решил, что, оказавшись у себя, немедленно сядет за подготовку к тесту, а потом договорится о новой дате сдачи. Он достал из картонки ролл с яйцом и собрался уходить.

— Я обожала «Макбета», — сказала Линда.

— Да?

— У меня был великолепный учитель. Он знал всю пьесу наизусть.

Брэндон подумал о мистере Монсоне, который убивал в школе время до ухода на пенсию, и о спрятанной в учительском столе книжечке «Макбет в кратком пересказе».

— Круто, — сказал он, потому что на самом деле так думал. Правда, память учителя не особо его впечатлила: однажды, точнее, как раз сегодня Брэндон сам, безо всяких усилий, выучил наизусть слова трех или четырех песен Унки Дета.

— А что за тема? — спросила Линда.

— Тема?

— Твоего сочинения.

В колледже мама специализировалась на литературе. Сколько Брэндон себя помнил, она всегда любила читать и каждый отпуск проводила у бассейна с книгой в руках. Но, Господи, почему именно сейчас? Выхода не было.

— Ведьмы, — сказал Брэндон.

— И что ведьмы? — Мама смотрела на него с тем выражением, которое обычно появлялось у нее, когда в доме собиралась большая компания и начиналась какая-нибудь интеллектуальная беседа.

— Разве мы не собирались обсудить наши дела? — вмешался Скотт.

— Неужели ты не понимаешь, что это — тоже часть проблемы? — Линда посмотрела на мужа.

— Что происходит? — не выдержал Брэндон.

— Просто расскажи о ведьмах. Мне интересно.

Брэндон попытался догадаться, чего от него ждут:

— Ну, они вызывают несчастья.

— Судьба, которая действует на всех персонажей пьесы? Очень многообещающе, Брэндон.

— Спасибо. — Он засунул в рот еще порцию мяса. — Я собираюсь…

— Присядь-ка, — сказал Скотт.

— А?

— Пожалуйста, — сказала Линда. — Это очень важно.

Родители оба были бледны. Брэндон почувствовал страх: бледность, пустая спальня…

— Кто-то болен?

— Нет-нет, дело не в этом, — успокоила его Линда. — Просто присядь.

Все сели за стол: Скотт с одной стороны, Линда — с другой, Брэндон — между ними, лицом к окну.

— Сегодня мы получили тревожную…

— Не очень приятную, — поправила мужа Линда.

— Не очень приятную новость.

Как? Как, черт возьми, это могло произойти?! Неужели позвонили из школы? И все это дерьмо — Дэви и сочинение — просто для того, чтобы опустить его еще больше? Но из школы обычно звонили, только если ты прогуливал постоянно и скатывался на плохие оценки, а у него все было в порядке. Только если… интересно, возможно ли это, что видеокамера на парковке засекла, как машина Дэви проезжала мимо, а потом кто-нибудь решил проверить, были ли они на занятиях? Чертов мистер Крэйнпул — самый отвратительный засранец в школе. Брэндон приготовился к сцене.

— Мы получили результаты твоего SAT, — сказала Линда.

— И что у меня?

— Тысяча девяносто.

Слава тебе, Господи! Брэндон вздохнул с облегчением. Мама, видимо, неправильно его поняла — еще бы, она ведь не знает всего, что сегодня случилось! — она сказала:

— Не надо так расстраиваться.

— Из-за чего?

— Из-за результатов теста.

— Я и не расстраиваюсь. — В эту секунду Брэндон вспомнил, что результаты должны быть известны только на следующей неделе… или в следующем месяце. — Они что, прислали результаты раньше времени? — спросил он, стараясь поддержать беседу.

— Есть номер: если по нему позвонишь…

— Номер?

— Ну да, знаешь, когда разговор оплачивается по кредитке, — сказал Скотт.

— То есть нужно было заплатить?

— Всего тринадцать долларов.

Родители переглянулись. Они что, говорят неправду про эти тринадцать баксов? Или тут что-то еще?

— Вы что, не могли подождать? — Иногда они бывают такими странными.

— Вообще-то это важно, — сказал Скотт.

— Раз у тебя тысяча девяносто, ты входишь только в семьдесят пять процентов.

— Не так уж и плохо, а? — Брэндон пожал плечами.

Что это был за тест? Может, тот, где он случайно пропустил целую страницу вопросов, потому что чувствовал себя разбитым после попойки в лесу по случаю игры со школой Олд-Милла? Или то была геометрия? Несколько месяцев назад? Или только недель? Память отказывалась помочь.

— Во-первых, Брэндон, я хочу, чтобы ты понял, что мы оба — твой папа и я — знаем, что ты очень способный.

— Конечно, у моего сына есть мозги, — усмехнулся Скотт.

— Но иногда даже очень умные дети не знают, что нужно делать, чтобы показать свой ум в такого рода тестах.

Идиотская болтовня. К чему, черт возьми, они клонят? Неожиданно Брэндон почувствовал, что после выпитого пива ему срочно нужно в туалет.

— Ты понимаешь, какая связь существует между результатами SAT и поступлением в колледж?

— Это что, вопрос на сообразительность?

— Эй, — сказал Скотт, — это серьезно.

— Колледж заставляет сдавать SAT, — сказал Брэндон.

— Да, — вздохнула Линда. — Но я имела в виду баллы. Я сегодня изучила этот вопрос. Как ты думаешь, с каким средним результатом SAT принимали в Йель в прошлом году?

— Три тысячи?

— Брэндон, максимальное количество баллов — тысяча шестьсот.

— Значит, тысяча шестьсот один.

— Прекрати! — У Скотта на щеках появились красные пятна. Так бывало всегда, когда он очень злился.

— Тысяча четыреста тридцать. — Линда смотрела на сына такими огромными глазами, как будто пыталась его гипнотизировать.

— А кто хочет поступать в Йель?

Линда встала и вышла в гараж. Брэндон услышал, как открылась и сразу же захлопнулась дверца машины. Скотт откинулся на спинку стула, давая себе временный отдых. Линда вернулась, держа в руках несколько толстых книг. «Колледж. Колледж. Колледж» было написано на каждой. Линда открыла одну из них:

— Двенадцать тысяч сорок шесть молодых людей хотели поступить в Йель в прошлом году. Университет принял восемнадцать процентов.

— Повезло им, — сказал Брэндон.

— Или возьмем Браун, — продолжала листать книгу Линда. — Провиденс^[6] — хороший город. Четырнадцать тысяч девятьсот подростков хотели поступить. Восемнадцать процентов было принято. Средний балл за устный экзамен — шестьсот девяносто, за математику — шестьсот девяносто.

— Что такого хорошего в Провиденсе? — спросил Брэндон.

— Как насчет «Федерального холма»? Помнишь ресторан, в который мы ходили после соревнования?

— Еда была отвратительная.

— Черт возьми. — Скотт открыл другую книгу на списке университетов и начал вести по нему указательным пальцем, громко читая вслух: — Амхерст: вербальный — шестьсот девяносто восемь, математика — семьсот. Хаверфорд — черт, побери, — вербальный — шестьсот сорок — семьсот двадцать, математика — шестьсот тридцать — семьсот тридцать. Дартмур: семьсот одиннадцать и семьсот сорок. Бостонский Университет! Даже Бостонский, черт возьми! Шестьсот тридцать и шестьсот тридцать два.

Отец посмотрел на Брэндона. С другой стороны с тем же ожидающим выражением в глазах смотрела мама. Вот он — перекрестный допрос.

— А что там про Университет Коннектикута?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Скотт.

— Ну, вы оба там учились.

— В наше время все было по-другому.

— По-другому? Вы оба учились в Университете Коннектикута, и сейчас вы оба хорошо зарабатываете.

— Ты кое-что упустил, — сказала Линда. — Сейчас самое важное — поступить в один из лучших университетов. Знаешь, как на тебя реагируют, если у тебя в резюме стоит Провиденс, или Стэнфорд, или еще что-нибудь такое же? Я каждый день это вижу. Из того, что мы тебе сейчас сказали, ты должен усвоить, что тебе не найдется места даже в Бостонском Университете, если ты и дальше будешь так учиться.

— Хорошо, хорошо. В следующий раз я все сделаю лучше.

— Великолепно, Брэндон! — сказала Линда.

— Мы надеялись, что ты это скажешь, — добавил Скотт.

— Никаких проблем. — Брэндон вытащил из коробки кусочек тушеной свинины и приготовился уходить. Что же помогло? Что оказалось волшебным словом? В следующий раз я все сделаю лучше? Никогда бы не подумал.

— Завтра запишем тебя на курс подготовки к SAT. Каплан или Принстон? Выбор за тобой.

— Какой выбор? — Брэндон прослушал то, что говорила Линда, потому что думал только о том, что ему нужно в туалет.

— На подготовительные курсы какого университета тебя записывать? Я посмотрела в Интернете: занятия два раза в неделю. Одно занятие в будний день вечером и одно — в субботу утром, значит, ты не будешь пропускать теннис. И конечно, нужно будет подумать насчет твоего участия в общественной жизни школы. Чем раньше, тем лучше; кроме того…

— Эй, я не собираюсь ходить на эти долбаные курсы!

Пятна на щеках Скотта стали темно-красными.

— Знаешь, что бы со мной стало, если бы я позволил себе говорить с отцом в таком тоне?!

Брэндон закатил глаза, и у него тут же закружилась голова. Больше так делать не стоит.

— Я не буду ходить на подготовительные курсы.

— Но, Брэндон, — растерянно сказала Линда. — Ты что, нас не слушал?

— Забудьте об этом. — Брэндон направился к выходу.

— Думаешь, Сэм стал бы себя так вести? — спросил Скотт.

— Сэм? А при чем тут этот засранец?

— Этот засранец, вероятно, поступит в Гарвард.

— Но от этого он не перестанет быть засранцем. — Брэндон вышел в прихожую: сначала пописать, а потом запереться в своей комнате… Он заговорил громче, чтобы родители его точно услышали: — И никаких идиотских подготовительных курсов. Вы меня не заставите!

В дверь позвонили. Брэндон пошел открывать. Он говорил правду: родители не смогут его заставить. Они могут записать его в Каплан, в Принстон, куда угодно. Они даже могут привезти его туда и посадить в аудиторию, но никто не заставит его слушать этот бред, делать записи или отвечать на вопросы. Никаких подготовительных курсов. Конец разговора.

На пороге стояла мама Дэви. Она сказала:

— Твои родители дома?

По крайней мере, Брэндону показалось, что она сказала именно это. Он был почти парализован ее взглядом.

Брэндон начал лихорадочно соображать, но все хорошие идеи куда-то исчезли. Лучшее, что он смог придумать, было:

— По-моему, они обедают. Может, что-то передать?..

— Брэндон, кто там? — крикнула Линда.

— Это… э-э-э… Миссис Брикхэм.

— Миссис Брикхэм?

— Мама Дэви.

Все произошло слишком быстро. Линда вышла в холл:

— Миссис Брикхэм? Рада с вами наконец-то познакомиться. Я — мама Брэндона.

Брэндон увидел, как изменилось выражение маминого лица, когда миссис Брикхэм на нее посмотрела.

— Что-нибудь случилось?

— Да уж, случилось! — Миссис Брикхэм перевела взгляд на Брэндона.

Наверху, в своей комнате, Руби пыталась решить небольшую проблему, с которой столкнулась, когда читала «Скандал в Богемии». Руби знала, что Холмс нюхал кокаин, — она даже хотела сделать этот вопрос темой дискуссии на следующей общешкольной конференции, — но также ей было известно, что кокаин убыстряет восприятие человека. А теперь доктор Ватсон говорит, что этот наркотик вызывает сонливость и что Холмсу нужно отбросить свои кокаиновые сны, чтобы взяться за расследование нового преступления. Что это — очередная неточность, как тогда с хлыстом и согнутой кочергой? Если это действительно ошибка, значит, что-то не так было с самим Шерлоком Холмсом, значит, его приключения были бессмысленными. Руби этого не хотела. Она выбежала из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Пробегая мимо зеркала. Руби увидела, что ее прическа растрепалась — остался только один рог, слева. Круто.

Руби перепрыгнула через последние три ступеньки, приземлилась на черный квадрат коврового покрытия и распахнула дверь кухни со словами:

— Кокаин возбуждает или вгоняет в депрессию?

Разговор замолк, и все посмотрели на нее: мама, папа, Брэндон и какая-то незнакомая седая женщина с недобрым лицом.

— Наша дочь Руби, — сказала мама.

Женщина сердито посмотрела на прическу Руби. Жуткая женщина: на Хэллоуин она была бы идеальной ведьмой. Сама Буби всегда надевала костюм принцессы Дианы: сверкающая диадема, украшенная рубином в форме сердца — естественно, это был ее любимый камень, — и говорила «Шутка или угощение?» с английским акцентом.

— Милая, может, ты посмотришь телевизор полчасика? — спросила мама.

— Конечно. — Руби вышла из кухни.

Она и действительно собиралась пойти в гостиную и включить домашний кинотеатр — стереозвук, DVD, — но вдруг услышала, как отец сказал:

— И машину увезли?

— На полицейскую парковку, — ответила неприятная женщина. — Прямо из-под носа у этих пьянчужек! Это-то их и выдало!

«Это-то их и выдало!» — прямо как у Шерлока Холмса! Кто обвинит Руби в том, что она осталась подслушивать?

— Каким образом? — опять папа.

— Штраф был больше трех сотен. А на парковке принимают только наличные. И тогда Дэви и ваш сын, — она произнесла ваш сын, как будто говорила о чем-то гадком, — пошли в банк и попытались снять деньги с кредитки. Из банка позвонили в офис MasterCard, а из MasterCard позвонили мне. Я разрешила выдать деньги и попросила не говорить, что мне все известно. Они радостно вернулись домой на машине — машина принадлежала Дэви и теперь продается — и пытались накормить меня той же историей про сочинение.

— Это правда, Брэндон? — спросила мама.

Молчание.

— Брэндон? — а это уже папа.

Слабый звук, выражающий скорее согласие, чем отрицание.

Руби замерла. Все это было похоже на «Феррис Буллер»^[7] — фильм, который она обожала. Ее собственный брат ведет себя, как Феррис! У нее в голове возникли тысячи вопросов, одним из которых был: «Когда вы будете продавать машину, вы снимете наклейку с бампера? Если да, то я ее хочу».

— …возместим половину, — продолжал говорить папа.

— Я возьму ваши деньги, — сказала мама Дэви. — Но учтите, что я пришла не за этим. Я хотела, чтобы вы узнали, — если, конечно, вы этого еще не знаете, — что из себя представляет ваш сын.

— Я понимаю, что вы чувствуете, миссис Брикхэм, — сказала мама. — Но мне кажется, что еще рано делать такие неутешительные выводы.

— Хотите его защищать — дело ваше.

Скрипнул отодвигаемый стул, затем другой.

— Вот чек, — сказал папа.

Да! Самый лучший отец в мире!

Раздались шаги. Руби бросилась в гостиную. Зиппи лежал на диване, на полу было несколько лужиц.

Мама Дэви ушла. Брэндон встал.

— Куда это ты собрался? — спросил папа.

— Пописать, черт подери! — сказал, а может, закричал Брэндон.

В ванной на первом этаже — полотенца в ней почему-то всегда плохо впитывали воду — Брэндон наконец мог спокойно подумать. Но единственной мыслью было: «Господи, неужели так трудно было помочь?» Родители вели себя как настоящие засранцы, мама Дэви была отвратительной старой задницей, водитель эвакуатора был засранцем, те засранцы на парковке были жуткими задницами.

Брэндон вышел из ванной. Родители ждали его у двери.

— Я что, даже пописать спокойно не могу?

— Надеюсь, ты понимаешь, — сказала Линда, — что разговор окончен.

— Ты пойдешь на курсы, — сказал Скотт.

Брэндону было невыносимо жарко. Одежда стала вдруг очень неудобной. На кончике носа вскочил прыщ. Брэндон чувствовал, как он с каждой минутой становится все больше.

— Делайте что хотите. — Брэндон прошел между родителями, чуть-чуть задев их, поднялся в свою комнату, захлопнул дверь и рухнул на кровать. На автоответчике телефона мигала лампочка. Брэндон нажал на кнопку. Дэви. «Черт, приятель, вот это дерьмо!» На заднем плане слышался речитатив Унки Дета. «Как насчет работы посыльного?»

То, что надо. Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

Линда посмотрела на часы и решила, что администрация курсов еще может работать — как раз должны были начаться вечерние занятия. Она позвонила в Каплан, затем в Принстон. В обоих университетах ей сказали, что новый набор на курсы в отделениях в Коннектикуте будет проводиться только через два месяца.

— Невероятно! — Линда повернулась к мужу.

— Как ты думаешь, — Скотт открыл коробку с экзаменационными карточками, — может, мы сами этим займемся?

— Чем?

— Его подготовкой. Вот. — Скотт вытащил карточку. — Что значит фобия?

— Боязнь.

Скотт перевернул карточку и прочитал ответ:

— Эй, а ты права! — Он достал другую. — Вероломный?

— Предательский.

Скотт сверился с ответом:

— Ничего себе! Вот что значит специализация в языке. — Скотт вытащил еще одну карточку. — Прозелит.

— Прозелит? Это сложнее. Может, верующий?

Скотт посмотрел на ответ и покачал головой:

— Новообращенный.

«Специализация в языке, — подумала Линда. — Всего-навсего в Университете Коннектикута». Конечно, это не имело значения, но Линде стало немного неуютно.

— Это не сработает. Я имею в виду, если мы начнем его учить. Он не будет слушаться. И потом, — Линда вздохнула, — мы с тобой не учителя.

— Тогда что делать?

— Нужно найти кого-нибудь. Какого-нибудь профессионала, который будет работать с Брэндоном до тех пор, пока не начнется новый набор на курсы.

— Так. — Скотт открыл «Желтые страницы». — Какую рубрику мне смотреть?

— Репетиторы.

— Здесь их полно. «Индивидуальные занятия у вас дома, почасовая оплата».

— Сначала нужно все подробно разузнать. Я завтра поговорю с людьми, позвоню знакомым.

— Хорошо, я тоже.

Линда посмотрела на мужа. Ее взгляд говорил: «Не надо. Я сама с этим справлюсь». Но Скотт ничего не заметил: он разломал печенье и вытащил бумажку с предсказанием. Потом протянул ей: «Счастье повсюду».

Скотт кинул печеньице в рот. Хрум-хрум, и оно исчезло.

5

Зазвонил телефон. Джулиан стоял у окна и наблюдал за стайкой скворцов, которые носились над лугом, зажатым между двумя рощицами. В то же время он наслаждался самой первой затяжкой от первой за день сигареты. Курение — истинно приятное занятие, почти духовное, гармонизирующее тело и дух. Но Джулиан был не настолько глуп, чтобы не знать о вреде, приносимом сигаретами, — однажды он даже провел эксперимент, вызвав никотиновым дымом рост опухолей на позвоночниках белых лабораторных мышей. Беспокоясь о собственном здоровье, Джулиан позволял себе только три «Данхилл» в день: одну — утром, когда просыпался, другую — после обеда и еще одну — в любое время суток, когда ему хотелось покурить. Чаще всего это происходило, когда он был сыт, но иногда — совсем наоборот.

Джулиан втянул в себя дым, дал ему заполнить рот полностью и задержал до тех пор, пока никотиновые пары не впитали в себя всю влагу. Потом медленно вдохнул и позволил дыму самому искать выход — через нос и рот. Тантрическое курение. Сквозь голубоватый дым Джулиан следил за скворцами. Все птицы одновременно резко поднялись в воздух с дерева, росшего в западной роще, и полетели к восточной, сбившись в идеально треугольную стаю. Угол был почти ровно сорок пять градусов. Сочетание слаженных движений и глубокого черного цвета напоминало великолепно вымуштрованные фашистские войска. Мысль была приятной и каким-то образом связанной с дымом. Джулиан был уверен, что, будь у него время, он бы обязательно обнаружил эту связь. Он чувствовал, что все это имело отношение к тому, что природа никогда не бывает вульгарной.

Телефон продолжал звонить. Джулиан поднял трубку. Женщина. Полетта, Полина, Паула, или как там ее звали…

— Устроились на новом месте?

Точно, секретарша из офиса. Джулиан вспомнил две неглубокие — пока еще неглубокие — горизонтальные морщинки на ее шее и примитивный кулон на цепочке: золотая голова какой-то собаки, что-то в этом роде. Он оглядел свою по-спартански обставленную комнату:

— Да, спасибо, — обычная вежливость.

— Было время осмотреть город?

— К сожалению, нет.

— Уверена, он вам понравится. Всем нравится. Я сюда переехала из Индианаполиса.

Интересно, эта ли женщина провожала Джулиана оценивающим взглядом, когда он выходил из офиса, — он заметил отражение в стеклянной двери, — или то была другая — шеф агентства, которая его наняла. Джулиан не стал говорить о том, откуда он приехал. Вместо этого он затянулся еще раз, гораздо глубже, чем раньше, и бесшумно выпустил дым прямо в телефонную трубку.

— Да, так вот… Почему я, собственно, звоню, — сказала Полетта, Полина, Паула. — Я понимаю, что предупреждают обычно заранее и сегодня воскресенье, но одна из наших сотрудниц заболела, и я хотела спросить, не могли бы вы ее заменить. Только на сегодня.

Это не входило в его планы. Вообще-то планов у него еще не было: они просто-напросто были не нужны. Джулиан никогда не страдал бездельем. Завтрак, долгая прогулка, возможно, какая-нибудь книга. С другой стороны, всегда нужно помнить о деньгах. Его сознание, минуту назад совершенно расслабленное, немедленно настроилось на деловой лад.

— Марджи сказала, что в этот раз мы обойдемся без отчислений в офис. Деньги за занятие полностью идут вам.

— Что нужно делать?

— Подготовка к SAT, первичная оценка способностей. У вас должны быть все материалы. Они в зеленой пластиковой…

— Уверен, я все найду.

— Это значит «да»?

Это значит «да». У Джулиана возникло сильное желание передразнить собеседницу, но он подавил в себе этот порыв:

— Почему бы и нет? Должен же я с чего-то начинать.

— Джулиан, вы прелесть! С одиннадцати до часу, но на первичную оценку способностей обычно уходит чуть больше времени, чем на обычное занятие, — все зависит от ученика. Район Вест-Милл, дом тридцать семь по Робин-роуд.

Джулиан записал имя ученика и подробный путь в блокноте с кожаной обложкой, используя перьевую ручку Mont Blanc. Темно-синие,почти черные чернила были куплены в магазине на Риджент-стрит.^[8] Затем Джулиан открыл зеленую пластиковую папку, чтобы посмотреть, нет ли среди ее материалов чего-нибудь неожиданного, предназначенного для превращения неудачника в успешного человека, по крайней мере успешного в рамках этого конкретного общества, в этом конкретном времени. Конечно же, ничего такого в папке не было.

При игре в баскетбол 75 % бросков Инесс достигают цели. Высчитайте с точностью до одной цифры после запятой, какова вероятность, что Инесс, сделав три удачных броска, промахнется в четвертом?

Ответ — белые цифры 10,5 %, написанные на черном фоне, — возник в голове Джулиана еще до того, как он посмотрел на предложенные варианты. Вот он, D — 10,5 %. Варианты А, В и С — 100 %, 75 % и 25 %, необходимые только для того, чтобы отсеять идиотов. Вариант Е — 17,5 %, — для того, чтобы отсеять всех остальных, подлежащих отсеву. Джулиан внимательно прочитал пошаговые инструкции для учителя, объясняющие проблему Инесс, придумал еще два варианта — хотя ни один из них не отражал того метода, которым бессознательно пользовался сам Джулиан, — и открыл вербальные задания.

беспечный: оставлять =

A)показной: хвастовство

B)знаменитый: преуспевать

C)непреклонный: уступать

D)лживый: обманывать

E)цепкий: хватка

Естественно D. Ответ был так же очевиден, как если бы рядом с ним стоял жирный восклицательный знак. Джулиан уже представлял себе ту скуку, которую он будет испытывать, объясняя — он сверился со своими записями — Брэндону, почему А и Е неправильные ответы. Оставалось надеяться, что не придется разбирать подробно В или даже — только не это! — С.

Джулиан затянулся последний раз и затушил сигарету, от которой оставалось еще чуть больше дюйма. Сигарета, выкуренная до самого конца, — это отвратительно. Так по-свински поступают только заядлые курильщики. Джулиан написал на чистом листе блокнота:

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

В этих двух строчках скрывалось стихотворение. О чем оно? Какая строка будет следующей? Джулиан склонился над блокнотом. Думай… Думай… Ничего. Настроение, еще минуту назад такое хорошее, — Джулиан мельком взглянул в окно, но скворцы уже улетели, — испортилось. Он встал и пошел в свою крошечную ванную.

Прежде всего Джулиан сбрил бороду — это был каприз, который он и сам не мог объяснить. Борода была густой и скорее подошла бы какому-нибудь дровосеку, или хиппи, или даже раввину. Улыбнувшись этому тройному сравнению, Джулиан достал опасную бритву фирмы «Игл» — он всегда пользовался только такими — и точильный камень. Встав перед зеркалом, он начал осторожно сбривать волосы, позволяя длинным мягким прядям свободно падать в раковину. Один за другим, как в головоломке, открывались участки чистой кожи. Наконец, когда остался только под нижней губой маленький пучок волос, Джулиан остановился. Он прекрасно знал, что большинством такая крошечная бородка рассматривалась как глупая и бессмысленная показуха, но все равно не мог заставить себя ее сбрить. Она ему нравилась. Кроме того, на таком характерном лице, как его, бородка не казалась вульгарной. Скорее она напоминала диакритический знак^[9] в каком-нибудь древнем языке… У Джулиана возникло ощущение, что это символ чего-то… очень особенного.

Джулиан развернул карту: он твердо верил, что хорошая карта — вещь первой необходимости, и, приезжая куда-нибудь, сразу же покупал подробную карту местности. Найдя нужную улицу — Робин-роуд, — Джулиан обнаружил, что она расположена очень далеко от его жилища: слишком долго идти, а так как времени мало, придется брать велосипед. Машины у него не было, так как временами у него пропадал слух, но Джулиан от этого совершенно не страдал. Гибкость и легкость — вот ключи к умению адаптироваться, а адаптация — это ключ к власти.

Пока он одевался, небо затянули облака. Джулиан наблюдал, как они становились все больше и темнее — хороший знак: он не любил слишком яркие вещи. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие. Джулиан выглянул в окно: во дворе, глядя на его окно, стояла хозяйка дома. Среднего возраста, слегка полноватая. На ней был фланелевый пиджак в черно-красную клетку и джинсы, на ногах — резиновые сапоги. Она увидела Джулиана и помахала рукой. Еще и улыбается. Зубы у нее великолепные, и она прекрасно это знает. Джулиан помахал в ответ, но улыбаться не стал. Женщина жестами показала, чтобы он открыл окно. Джулиан потянул старомодную латунную защелку, которая совсем потемнела от времени, и распахнул окно.

— У меня для вас письмо, мистер Сойер.

Письмо? Это невозможно. Джулиан внимательно оглядел двор: кроме женщины на тропинке, ведущей к зданию, которое она называла «большим домом», никого не было. В отдалении сиротливо темнели брошенные скворцами рощицы. Все выглядело совершенно обычным. Джулиан вышел из своей крошечной комнатки — в бывшем каретном сарае она была единственным помещением, пригодным для жилья, — и спустился по старой лестнице. Скрип. Скрип. На улице было холодно. Джулиан просто отметил про себя этот факт, потому что был нечувствителен к переменам погоды.

Хозяйка пошла Джулиану навстречу. Ее губная помада была того же оттенка, что и красные клетки на пиджаке.

— Устроились на новом месте, мистер Сойер?

Сегодня утром Джулиан уже один раз ответил на этот вопрос — идиотский и надоедливый одновременно.

— Да, спасибо, миссис Бендер.

— Просто Гейл. Мистер Бендер не появлялся здесь со времен администрации Рейгана.

— Я — Джулиан.

Он заметил, что у нее приятный голос: так обычно говорят образованные люди с хорошим чувством юмора. Однако в данный момент его интересовало только письмо. Гейл расстегнула пиджак, вытащила письмо и протянула ему — конверт был еще теплым. Джулиан медленно, с безразличным видом, взял письмо. Первым делом он взглянул на обратный адрес: «А-Плюс. Курсы подготовки». Его работодатель. Безразличие Джулиана немедленно стало искренним. Очень интересное ощущение — эта перемена, которая происходит с человеком, когда притворное чувство становится настоящим.

Гейл смотрела на него чуть склонив голову:

— Зачем вы сбрили бороду?

— Не мог удержаться.

Она рассмеялась. В ее взгляде читалось сразу несколько эмоций, все очень неоднозначные.

— Спасибо, что принесли письмо, Гейл. На будущее нам нужно будет придумать какой-нибудь другой способ доставки, менее отвлекающий.

Гейл отвела взгляд.

— Мне не трудно, — сказала она, не поняв, что Джулиан имел в виду.

В конверте была дюжина визиток с эмблемой «А-Плюс» и записка от Марджи, руководителя курсов, написанная ровным круглым почерком: «Мы рады, Джулиан, что Вы теперь в нашей команде. Пока что просто напишите свое имя на карточках, а через неделю или две пришлем отпечатанные специально для Вас». Джулиан положил визитки в карман, закрепил зеленую папку в корзине своего велосипеда — точнее, не своего, а просто относительно нового и стильного горного велосипеда, который он нашел в одном из затянутых паутиной углов каретного сарая, — поехал по тропинке до Транк-роуд и свернул направо.

Как хорошо! И ветер дует почти в спину. Нельзя сказать, что это имело какое-то значение, — Джулиан был очень силен. Мускулатура ног, спины и рук была развита равномерно. Все его тело было пропорциональным: никакой бычьей шеи, никакой неуклюжести в движениях. Джулиан ехал, а перед ним развертывались фермерские поля. Вокруг не было ни души. Затем внезапно пейзаж сменился: он въехал в город. Джулиан оказался в Олд-Милле на десять минут раньше, чем рассчитывал.

Он зашел в кафе, заказал эспрессо и развернул перед собой карту. Внимательно ее изучив, он нашел гораздо более короткий путь до Робин-роуд — нужно было только срезать по городскому лесу. Конечно, на карте не были отмечены лесные дороги, но кто-нибудь хоть раз слышал о лесе, в котором не было тропинок? Джулиан заказал бриошь к кофе и раскрыл блокнот на странице, на которой были написаны строки:

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Что же дальше? Джулиан чувствовал, что за этим двустишием скрывается настоящее стихотворение. Поэзия, которая сможет изменить образ мыслей читателей, строки, которые будут цитировать. Но, что бы ни было в этом стихотворении, оно отказывалось проявляться. Джулиан заплатил и ушел, оставив на столе недоеденную бриошь. Она все равно была не очень вкусной — не то что настоящая французская выпечка. Зато его идеальное произношение совершенно очевидно поставило в тупик молоденькую официантку.

Как только Джулиан въехал в лес, ветер исчез, как будто его кто-то выключил. Конечно же, он сразу нашел тропу. Она была не слишком удобной — кое-где из земли торчали толстые корни и камни, — но велосипед катил по тропе с легкостью. Место было хорошее, Джулиан сразу это почувствовал, — тихое, полное теней, которые создавали странные искривления пространства. Где-то глубоко в сознании Джулиана слово «обманет» начало притягивать к себе разные ассоциации. Но тут Джулиан отвлекся на сложенные на обочине банки и пластиковые бутылки — очевидно, здесь занимались уборкой, — и слово немедленно исчезло, не оставив после себя никаких мыслей.

Дорога пошла вверх. Поднявшись на небольшой холм, Джулиан увидел невдалеке голубую полоску воды. Налетел ветер, и через секунду вода покрылась рябью. Джулиан направил велосипед вниз, прекратил крутить педали, позволив ветру себя подталкивать. Кругом было тихо, и Джулиан чувствовал, как его сознание сливается с тишиной, лесом и ветром. Справа от себя он опять увидел воду, еще большую полосу, чем в первый раз. Озеро было почти полностью окружено деревьями. Джулиан услышал голос. Детский голос.

— Зиппи! Не смей этого делать!

Джулиан слез с велосипеда, взобрался на огромный валун, оставшийся здесь с ледникового периода, и огляделся вокруг. Перед ним лежало почти идеально круглое озеро — еще один свидетель движения ледников. Примерно в сотне футов от Джулиана на замерзшей земляной глыбе стояла девочка, одетая в голубую куртку с желтой отделкой. Куча под ее ногами тряслась, разбрызгивая вокруг себя воду. Сцена почти как на картине Нормана Рокуэлла,^[10] хотя освещение в этом лесу было слишком слабым для Рокуэлла и, кроме яркой куртки, вокруг почти не было цветных пятен.

— Зиппи! — Девочка — на ней была странная для этих мест шляпа — безрезультатно размахивала руками.

Только по одному этому жесту и пискливому голосу Джулиан понял, что девочка родилась и всю жизнь живет в этих местах. Она кинула палку в воду, но собака не бросилась следом. Они оба — девочка и пес — стояли на берегу и смотрели — скорее, даже глазели — на круги, которые расходились по воде от того места, куда упала палка. Как же им было скучно, и какими же скучными были они! Понадобился бы совсем другой Норман Рокуэлл, привыкший работать с темными красками, чтобы сделать произведение искусства из этой чепухи. И даже тогда картина не стала бы жизнерадостной. Джулиан назвал эту воображаемую картину «Дитя и глыба». Он снова сел на велосипед и в полной тишине покатил дальше по лесу.

Деревья. Деревья. Как же приятно чувствовать себя единственным обитателем планеты (если не считать девочку и собаку). Как восхитительно позволять ветру везти себя: Джулиан хотел, чтобы это длилось вечно. Он позволил своему мозгу полностью расслабиться и до окончания поездки не думал ни о чем. Лес закончился внезапно: пропали деревья, зато появился настоящий равнинный ветер, который с силой дул в лицо. Джулиан обнаружил, что заехал на чей-то задний двор. Он остановился. Настоящий двор, только не обнесенный забором. Поленница, качели, дюжина теннисных мячей, разбросанных на земле и похожих на грязные желтые цветы, небольшая беседка и кормушка для птиц. Кормушка была сделана в форме маленького домика, белого с черной отделкой. Чье-то представление об уюте. На крошечном крылечке стояла ворона: она не ела, а настороженно следила за Джулианом. За беседкой возвышался настоящий дом. Его внешний вид определенно вдохновил создателя кормушки: тот же белый цвет, та же черная отделка, тоже миленький и тоже уютный. Единственной отличительной чертой большого дома была высокая каминная труба, выложенная из ярко-красного кирпича. Настолько высокая, что она выглядела неустойчивой. Проходящий мимо великан мог бы обрушить ее одним взмахом ладони. Дорожка, выложенная плиткой, вела за угол дома, мимо скамейки, огибала садовый сарайчик и мусорные баки. Джулиан слез с велосипеда и, придумывая правдоподобную историю: лес, сбился с дороги, заехал на вашу территорию, — пошел по тропинке, ведя велосипед рядом. Ему нужно было выбраться на Робин-роуд. Идя вдоль дома, он услышал внутри шум — кто-то спустил воду в унитазе.

Но оказалось, что выходить на дорогу не нужно: уже очутившись на газоне перед входом, Джулиан увидел номер дома на почтовом ящике — 37. Он попал точно в цель, как какой-нибудь снаряд, выпущенный из оружия с оптической наводкой. Джулиан прислонил велосипед к фонарю у входа в дом, достал из корзинки зеленую папку и подошел к двери, выкрашенной черной краской. Несколько замков создавали впечатление массивности и неприступности. Джулиан вытащил из кармана одну из своих новых визиток, придал лицу уверенное выражение делового человека и позвонил. Ожидая ответа, он посмотрел себе под ноги и заметил коврик, на котором было написано: «Добро пожаловать!» Буквы были составлены из цветков маргариток. Маргаритки! Его настроение, испорченное неудачей — это была не неудача, какое глупое слово! — при попытке найти третью строку стихотворения, сразу улучшилось. Джулиан услышал шаги в холле и, решив, что уверенное выражение лица может испугать собеседника, чуть расслабил мускулы, добавив немного дружелюбия. С заднего двора донеслось громкое карканье вороны.

6

Линда открыла дверь. На пороге стоял высокий мужчина.

— Да?

Мужчина дружелюбно улыбнулся:

— Джулиан Сойер. Я с подготовительных курсов «А-Плюс». У меня сегодня должен быть урок с Брэндоном.

— У вас? Мы ждем девушку по имени Салли.

— Боюсь, она заболела и не сможет сегодня прийти. Так что сегодня я — как бы она. — Джулиан протянул женщине визитку с логотипом курсов.

Форма его кисти напомнила Линде фреску Микеланджело.

«Не слишком хорошее начало», — подумала Линда. Она выбрала «А-Плюс» прежде всего потому, что, по утверждению Марджи, руководителя курсов, эта Салли великолепно справлялась с трудными, не поддающимися ничьим уговорам мальчиками. Салли училась на третьем курсе в Тринити, была звездой своего колледжа в хоккее на траве, и у нее было пять братьев. А этот мужчина… Что с ним не так? Слишком стар, чтобы быть даже аспирантом, не то что студентом. Линда всегда представляла себе в роли репетитора студента, ну или, в крайнем случае, — пожилую школьную учительницу.

Но никак не это. Мужчина просто не выглядел как репетитор — дело не в том, что он выглядел не очень умным, совсем наоборот, — Брэндон, конечно, не воспримет его как настоящего преподавателя. В глазах Брэндона, который сидел в своей комнате и угрюмо слушал музыку, этот репетитор окажется просто неправильным.

— Я, конечно, ценю, что вы согласились заменить Салли в последний момент. — Линда взглянула на дорогу, надеясь увидеть машину этого репетитора, но увидела только горный велосипед, прислоненный к фонарю. — Проблема в том, что Брэндон не очень-то рад идее заниматься дополнительно.

— Это настоящее кощунство.

— Кощунство?

— Заниматься уроками в воскресенье.

— Да, верно… И Марджи думала, что раз у Салли…

В этом момент в холле появился Скотт, он держал пучок стрел Руби с голубым и желтым оперением:

— Где ее лук? — Тут он заметил пришедшего.

— Это преподаватель с курсов, — сказала Линда, уже забыв имя заместителя. Первый урок был самым важным: как бы его отложить до выздоровления Салли, не обидев этого преподавателя?

— Но я думал…

— Она болеет. — Линда с легким удивлением заметила, что ее муж и репетитор были почти одного роста, Скотт чуть повыше, а это значило, что в мужчине не было и шести футов. — Проблема в том…

Громкий крик — крик Руби, — и Зиппи вылетел из-за дома, его поводок волочился следом.

— Только не это! — воскликнул Скотт.

В эту же секунду они увидели Руби, бегущую следом: волосы убраны в эту глупую дьявольскую прическу, куртка куда-то пропала. Зиппи бросился через дорогу, Руби бежала за ним, крича: «Зиппи! Зиппи!» Господи, неужели Руби… о нет! Девочка не остановилась, не посмотрела направо или налево. Линда испугалась так, как будто уже услышала визг тормозов, хотя машин на дороге в этот момент не было.

— Руби! — В следующее мгновение Линда уже сбегала по ступеням.

Зиппи выскочил на газон Стромболи и побежал прямо к розовым кустам. Гордость Робин-роуд, сейчас они были закрыты полиэтиленовой пленкой. Ни секунды не раздумывая, Зиппи яростно набросился на пленку.

— Зиппи! — Руби наконец-то удалось схватить поводок, и она пыталась оттащить собаку от цветов, но пес был сильнее. Зиппи разорвал полиэтилен.

— Зиппи! — закричала Линда, выбегая на проезжую часть.

Зиппи вцепился в стебли и начал тащить куст из земли, рыча и дергая головой из стороны в сторону. Дверь в доме распахнулась, и мистер Стромболи выскочил на крыльцо в ярко-розовом халате и тапочках. В руке у него была клюшка для гольфа. Он тоже бросился к кусту — на удивление быстро для человека его комплекции, — на бегу замахиваясь клюшкой. Руби, увидев хозяина дома, в ужасе закричала, дернула за поводок и, не удержавшись на ногах, упала. Зиппи, воевавший с розами, не видел ничего вокруг. Линда что-то кричала мистеру Стромболи, сама не понимая, что именно.

Внезапно оказалось, что репетитор уже стоит перед домом Стромболи. Никто не видел, как он бежал. Он просто оказался прямо на лужайке, футах в двенадцати от Зиппи. Он сказал:

— К ноге.

Зиппи немедленно замер. Потом поднял голову, увидел стоящего недалеко репетитора, подбежал к нему, встал рядом и завилял хвостом. Все: Линда, Руби, мистер Стромболи — замерли. Воцарилась странная тишина, какая обычно бывает, когда выключают отбойный молоток. Репетитор помог Руби подняться и сунул ей в руку поводок. Затем встал на колени рядом с розами, немного поворошил землю — Линде казалось, что она слышала шорох, с которым его пальцы перебирают комочки земли, — расправил вырванные корни и присыпал их землей. Затем он прикрыл куст разорванной пленкой и встал. Репетитор подошел к мистеру Стромболи, сказал что-то, что Линда не расслышала, мистер Стромболи ответил, репетитор кивнул. Они пожали друг другу руки. Стромболи пошел обратно в дом. Миссис Стромболи уже спешила к ним — тоже в халате, хотя и без клюшки. Муж взял ее под руку, и они ушли в дом.

Репетитор повернулся к Линде:

— Все в порядке.

Она не знала, что сказать. В первую очередь потому, что не помнила, как его зовут.

Брэндон — на голове наушники, в ушах Унка Дет — сидел за обеденным столом и наблюдал за тем, как репетитор проверяет его работу. «Зови меня Джулиан», — сказал он, а потом добавил какую-то шутку, которую Брэндон совершенно не понял, про парня со странным именем Измаил или что-то в этом роде. Джулиан — имя точно для голубого, но этот репетитор не выглядел геем. Его даже нельзя было так назвать просто для метафоры, или как там этот термин называется. После того, как представился, он почти ничего и не говорил: сидел себе тихо на папином стуле, стоящем во главе стола, и ждал, пока Брэндон напишет тест. Только смотрел на что-то в своем блокноте, ручку держал в руке, но так ничего и не написал. Потом встал и начал рассматривать фотографии, которые висели на стене, рядом с буфетом. В основном там были Руби, Брэндон и Адам, когда еще были детьми. Новых фотографий не было. И почти на всех они играли в теннис. Потом он принялся рассматривать винные бутылки в баре. Там он и стоял — как раз у Брэндона за спиной, — когда внезапно сказал:

— Время вышло.

Брэндон аж вздрогнул, а тот просто подошел и забрал книжечку с заданиями.

Унка Дет был великолепен. А клип вообще потрясающий. Та девушка, например, в золотых шортиках и седом парике, как у старухи! Он думал о ней каждую ночь.

Fuck you, good as new, all we do, then it's through the Job you got, the brains you spew. You horn-hoppin' momma just about…

Брэндон внезапно обнаружил, что губы репетитора движутся и он водит пальцем по книжке с заданиями, которая лежит перед ним. Брэндон стянул наушники и повесил их на шею, чтобы тихонько продолжать слушать рэп.

— …общие выводы, — говорил Джулиан. — В этот раз ты написал тест по математике немного лучше, и примерно то же самое количество баллов получил по вербальной части.

Ого! Да у него под нижней губой, оказывается, есть маленькая бородка. Круто!

— Хочешь знать, сколько у тебя всего баллов?

Да и голос у него классный, прямо как у актера.

— Ну да.

Репетитор заглянул в свой блокнот:

— Математика — шестьсот, вербальный — пятьсот. В общей сложности — тысяча сто.

Тысяча сто. Звучит неплохо. Как его там зовут? Джулиан, но он не гей. Брэндон ожидал, что сейчас репетитор скажет что-то вроде: «Неплохо» или «Хорошая работа».

Джулиан ничего не сказал. Он открыл свою зеленую папку, пролистнул несколько страниц. Брэндон смог прочитать заголовок, хотя бумаги и лежали вверх ногами: «Вопросник».

— Какие колледжи тебе интересны?

— Не знаю.

Джулиан сделал пометку на листе.

— Средний балл?

— Около 3,2.

— Любимый предмет?

Брэндон пожал плечами.

— Ну тогда, какой предмет вызывает меньше отвращения, чем остальные?

Брэндон задумался. Все в школе было до отвращения скучным. Практически на каждом уроке хотелось спать.

— Может, история.

Джулиан записал его ответ.

— Лучшая книга из тех, что ты прочитал в этом году?

— «Неразбериха». — На самом деле, это была единственная прочитанная им в этом году книга — он нашел ее в гараже у Дэви.

— «Неразбериха»?

— Она про убийства, которые совершила «семья» Мэнсона.^[11]

Джулиан как-то странно взглянул на него, будто собирался рассмеяться, но даже не улыбнулся:

— А что тебе понравилось в этой книге?

— Интересно было.

Казалось, Джулиан ждет продолжения, но Брэндон больше не мог ничего придумать.

— И наконец, — Джулиан вернулся к вопроснику, — планы относительно будущей карьеры?

Брэндон просто покачал головой.

— В таком случае я напишу, что ты интересуешься серийными убийствами?

Это было так неожиданно, что Брэндон сразу даже не уловил, о чем идет речь. Но тут же понял шутку и рассмеялся. Джулиан улыбнулся:

— Думаю, Салли удивится, когда придет на следующий урок.

Брэндон расхохотался еще громче и выключил плеер. Джулиан склонился над бумагой и что-то написал.

— Вы правда это напишете?

— А стоит?

Брэндон пожал плечами: тогда Джулиан развернул папку и подтолкнул ее к мальчику. В графе «Карьерные планы» стояло: не определился.

— Не стоит пугать Салли, — сказал репетитор. — Я оставлю ей записку, чтобы она больше времени уделила аналогиям.

Брэндон их ненавидел.

— Ты их не любишь? — спросил Джулиан.

— Они… — Брэндон встряхнул головой.

— Отстой?

— Ага, — именно это слово и вертелось у Брэндона на языке. Но когда Джулиан его произнес, оно прозвучало очень странно, почти так же непонятно, как в тот раз, когда сам Брэндон услышал его впервые.

Джулиан ткнул пальцем в его работу:

— Вот здесь. «Месть относится к кровопролитию как…» Ты обвел ответ С — «печаль к смерти».

— Неправильно?

Джулиан обошел стол, сел рядом с ним и развернул книжку с тестом так, чтобы им обоим было видно.

A)нож к ране

B)дождь к урожаю

C)печаль к смерти

D)электричество к свету

E) сострадание к лечению

Брэндон смотрел на задание, он чувствовал себя слишком уставшим, для того чтобы разбираться с этим вопросом, у него даже не было сил думать о том, что значит каждое слово. Интересно, какой засранец придумал эту идиотскую систему вопросов с вариантами? Брэндон почувствовал на себе взгляд Джулиана.

— Есть какие-нибудь мысли?

Брэндон покачал головой.

— Почему бы не использовать причину и следствие?

— Причину и следствие?

— Да, как метод. Например, месть ведет к кровопролитию точно так же, как нож ведет к ране?

— Ну да.

— А как же нож для хлеба?

Пока Брэндон раздумывал над этим, Джулиан продолжил:

— Дождь ведет к урожаю?

— Вроде того.

— Совет номер один: исключи все, что относится к категории «вроде того». Электричество к свету?

— Конечно, — сказал Брэндон, хотя был совсем не уверен.

Джулиан вытащил из кармана спичку. Не целый коробок, а всего одну спичку. Смотря Брэндону прямо в глаза, он зажег ее о ноготь большого пальца. Что он хотел этим сказать? Что мы можем получить свет без электричества? А, понятно!

— Сострадание к лечению? — продолжил Джулиан.

— По-моему, это то, что нужно. Это сравнение можно сказать и наоборот.

— Сказать наоборот? — Джулиан, глаза которого как будто освещались изнутри маленькой лампочкой, внимательно смотрел на Брэндона.

Брэндон кивнул.

— Смерть вызывает печаль? — сказал Джулиан. — А кровопролитие — месть?

— Все с ног на голову, да?

— Совсем нет. — Джулиан задул спичку и теперь оглядывался вокруг, пытаясь найти, куда ее можно было выкинуть. Но ничего не обнаружил. В доме никто не курил, кроме Брэндона, который временами покуривал травку. Джулиан положил обгорелую спичку в карман. Лампочка в его глазах потухла. — Твоя проблема в том, что приемная комиссия не ждет, что абитуриент будет аргументировать свой ответ в тесте.

Брэндон усмехнулся.

— В таком случае… — медленно начал Джулиан.

Брэндон пожал плечами.

— В таком случае, Брэндон, тебе придется научиться думать, как думают они.

— Как приемная комиссия?

— Ну, не все так плохо. Если подумать, то все совсем даже не плохо. Представь себе людей, которые формулируют эти вопросы. Как ты думаешь, они гении?

— Не знаю.

— Или они умные?

— Умные.

— Они умны, но они не гении. Они слушают «Битлз?» Или они слушают Унку Дета?

Брэндон был потрясен. Унка Дет ведь появился совсем недавно. Джулиан выглядел слишком старым для того, чтобы хоть что-то знать про рэп. Хотя он не был таким же старым, как мама и папа, — у него на лице не было морщин, и волосы у него были густые, а живот — плоский. Освещение изменилось, или Джулиан просто чуть повернул голову, но его глаза буквально на секунду стали похожи на два маленьких блестящих зеркальца. Брэндон понял, что сидит, уставившись на репетитора, что было не совсем вежливо, и поспешно отвел свой взгляд в сторону.

— Ты, несомненно, знаешь кого-нибудь в школе, — сказал Джулиан, — кто — этот человек не обязательно должен быть твоим другом — всегда пишет тесты правильно.

Сэм. Конечно, не в его собственной школе, в Андовере. Но Сэм идеально подходил под это описание.

— Совет номер два: думай, как он.

Да пошло все…

Тут Джулиан добавил:

— Только во время теста. Никто никогда ведь не узнает.

Брэндон усмехнулся. Джулиан был почти забавным, но в то же время каким-то скользким.

Репетитор взглянул на часы:

— Что ж, занятие закончено. — Он встал и принялся собирать свои бумаги. — Конечно, только на сегодня.

Брэндон тоже встал из-за стола, потирая глаза и пытаясь вспомнить, были ли занятия единственным наказанием за поездку в Нью-Йорк или он еще посажен под домашний арест. Неплохо было бы выяснить вопрос до вечера, потому что в лесу намечалась небольшая вечеринка. Можно будет покурить. Выглянув в окно, он увидел, как Руби садится в мамину машину: в руке лук, на поясе — колчан. Джулиан тоже смотрел на нее.

— Твоя сестра занимается стрельбой из лука?

— Хм, по крайней мере, она пытается.

У Руби не получилось уместить лук в машине, и она высунула его в окно. Похоже, мама на нее кричит. Судя по жестам, Руби тоже кричала в ответ.

— А почему она вдруг занялась стрельбой?

— Не спрашивайте меня. От нее одни неприятности, если вы понимаете, о чем я.

— То есть?

Брэндон пожал плечами:

— У вас была младшая сестра, когда вы были подростком?

Глаза Джулиана стали непроницаемыми.

— Нет.

В комнату, натягивая на себя рубашку-поло, вошел отец. На нем уже были шорты, в которых он обычно играл в теннис.

— Уже закончили?

— Да, — Джулиан на секунду задержал взгляд на животе Скотта.

Ого! А папа поправился!

— Как он справляется?

Джулиан повернулся к Брэндону:

— Ну что, прогресс есть?

Брэндон пожал плечами.

Отец подошел и протянул Джулиану чек:

— А это небольшая добавка. — Он приложил к чеку пятидолларовую купюру. — Хорошая работа, Брэн.

Скотт вышел.

Джулиан внимательно смотрел на чек, как будто пытался на нем что-то прочитать, затем сложил его несколько раз и положил в карман, в котором уже лежала обгоревшая спичка, и протянул руку Брэндону:

— Удачи на экзамене.

Они пожали друг другу руки. Ладонь Джулиана была теплой, почти горячей.

— Совет номер три: приемная комиссия любит хороших детей.

— То есть выбирать ответы «Битлз»?

— Да, прогресс налицо, — сказал Джулиан.

Брэндон проводил Джулиана до двери, постоял на пороге, глядя, как тот садится на велосипед. Джулиан проехал по тропинке до проезжей части, остановился и оглянулся:

— Забудь о «Неразберихе» во время теста. Только «Битлз», «All you need is love».

Затем он выехал на Робин-роуд. Его велосипед не шел ни в какое сравнение с велосипедом Брэндона — которым тот уже давно не пользовался, — и все равно, Джулиан ехал очень быстро и скоро скрылся из виду.

7

Суббота всегда была днем для спорта: футбол, бейсбол, волейбол, баскетбол, фигурное катание, софтбол и даже (на целых пять минут) хоккей. Но, слава Богу, все это разнообразие было сведено к двум видам.

Теннис, по какой-то непонятной причине считавшийся их семейным спортом. Игра, в которой нужно было бегать взад-вперед по нарисованным на земле квадратам и прямоугольникам, раздражаясь и выбиваясь из сил, выкрикивать набранные очки на каком-то ненормальном языке, размахивать рукой, сердиться и промахиваться каждый раз, когда Кила посылала мяч низко над сеткой. А еще был Эрик, чьи светлые волосы кучерявились сзади на шее и цеплялись за воротник рубашки-поло. Его загар — такого же оттенка, как бежевая кожа папиного дипломата, — держался круглый год, отчего глубоко посаженные глаза казались выпуклыми.

И стрельба из лука, которая была ее личным видом спорта. В стрельбе никто не раздражался, не спорил, не пыхтел, не посылал низких ударов. Да и само слово было одним из ее любимых. Теннис звучал как название какой-то болезни, а слово стрельба — с самого начала это слово заворожило Руби и заставило заняться именно этим видом спорта. Она прочитала его в книге греческих мифов и легенд, которая была у Руби в детстве, на странице, где была нарисована Диана Охотница — голубая туника, золотые волосы. Очень спокойное слово, похожее на звук чего-то. И потом, эта двойная дуга: сначала — дуга выгнутого лука, затем — дуга, по которой летит выпущенная стрела. И другие слова: зарубка, оперение, колчан. Не то что скучнейшее аут или отвратительнейшие провал, двойной провал.

Руби шагнула на линию, глубоко вдохнула воздух, медленно выдохнула — точно так, как учила Джанет. Руби любила все: правой рукой зацепить зарубку стрелы за тетиву, только не слишком глубоко, потом проверить перья — желтое и голубые, захватить дугу лука левой рукой; затем — натянуть: ладонь, запястье, плечо — все составляет одну прямую линию со стрелой, наконечник стрелы лежит на костяшках левой руки, тетива легко касается кончика носа и губ, ноги крепко стоят на земле. Руби с легкостью могла составить список того, что она любила только в этом одном этапе стрельбы.

Первое. Силу натянутого лука в руках за секунду до выстрела. Лук казался живым существом.

Второе. Как кончики пальцев у зарубки объединяют лук и стрелу, делая выстрел возможным.

Третье. Вокруг все спокойно, а стоящая в отдалении мишень — самое спокойное место в этом мире.

Четвертое. Центральный кружочек мишени — золотой, как золото гнома в горшочке у подножия радуги.

Пятое, и самое лучшее, — легкий прощальный поцелуй, которым тетива прикасается к губам в момент, когда стрела взмывает в воздух.

Руби отпустила тетиву. Просто отпусти ее, дай тетиве самой выполнить свое дело. Этот момент тоже нравился Руби.

Стрела взлетела, голубой и желтый в оперении смешались: голубое для неба, желтое для солнца, — вот почему она выбрала для себя эти цвета, не то чтобы самые любимые, а как у средневековых рыцарей — цвета герба. Полет стрелы — это тоже здорово. Когда она отрывалась от лука, уже ничего нельзя было изменить, происходило то, что должно было произойти. Однажды в новогоднюю ночь, еще до того, как она родилась, когда Брэндону было четыре года, Адам бросил ему теннисный мячик в самую последнюю секунду старого года, а Брэндон поймал его в самую первую нового. Полет стрелы был чем-то на это похож.

Тванк. Конечно, Руби не могла слышать это тванк, когда стрела втыкается в цель, в сорока ярдах впереди, но вот она — ее стрела, — в золотом кружке. В золотом! Ура! Конечно, ближе к наружной его стороне, совсем рядом с красным, но совершенно определенно полностью в золотом! Руби взглянула на свою мишень: вот они, шесть последних выстрелов. Одна в черном круге, одна в голубом, две в красном, две в золотом, причем одна — почти в самом центре.

— Вперед, Руби, — сказала Джанет.

Джанет вела занятия для детей в клубе лучников. Однажды Руби своими глазами видела, как она, стоя на отметке семьдесят метров, прострелила яблоко у мужчины на голове.

Дети собрались у дальнего конца поля, вытаскивая свои стрелы из продырявленных мишеней. Джанет тоже была там со своим пикапом — она грузила в багажник освободившиеся мишени, захватывая сразу по две штуки. Потом она сказала: «Запрыгивайте». Все запрыгнули в пикап, и Джанет повезла их к стоянке, где ждали машины родителей: в каждой сидят чьи-то мама или папа, моторы гудят, печки включены.

Руби залезла в джип.

— Ты, наверное, замерзла, — сказала мама.

Джанет услышала это и подошла:

— Для стрельбы никогда не бывает слишком холодно, правильно, Рубистер?

— Правильно!

— Не давай им затупиться!

— Никогда! — Руби поудобнее устроила колчан на коленях. Джанет — это была еще одна хорошая вещь в занятиях стрельбой — захлопнула за Руби дверцу машины.

Мама взглянула на Джанет и вздрогнула от холода. Машина уже тронулась, когда Руби увидела огромную стаю черных птиц, которые сначала низко-низко пронеслись над опустевшим полем, а потом взмыли высоко в небо. Руби знала, что никогда не сможет выстрелить в птицу или в какое-нибудь другое живое существо, но это не мешало ей мечтать, что когда-нибудь она сможет подбить птицу прямо в полете. Она тренировалась, делая это в уме: навести стрелу на птицу, вести следом за ней, отпустить тетиву, тванк… и перья медленно падают на землю.

«Цель моя благородна».

— Что ты сказала. Руби?

— Ничего. — Господи помилуй! Она что, произнесла это вслух?! Руби искоса посмотрела на маму, но та думала о чем-то своем и уже забыла о нечаянной реплике дочери. Стая птиц почти скрылась, осталось лишь крошечное облачко, темнее, чем остальные облака на небе, и двигающееся гораздо быстрее. Эти перья, падающие на землю, — это совсем не смешно: она бы никогда не смогла выстрелить в живое существо.

— Подавайте, джентльмены, — сказал Эрик.

Субботняя игра пара на пару — это единственное, на что у Скотта теперь хватало времени. Еще он иногда играл с Брэндоном, примерно раз в месяц. С Руби он больше не играл, с того случая, когда она бросила игру и убежала с корта. Если будешь подбрасывать мяч при подаче так высоко, ты можешь однажды просто забыть, чем играешь. Дети иногда ведут себя так неуважительно, оба. Возможно, Брэндона нужно было просто хорошенько выдрать, но никто этого ни разу не сделал, и Скотт сомневался, что сам когда-нибудь займется сыном настолько вплотную. Что касается Руби… Он все еще пытался закончить эту мысль, когда Том кинул ему мячи и сказал:

— Мы начинаем.

Субботняя игра пара на пару: Скотт и Том против Эрика и того, кого Эрик приглашал. Обычно они самозабвенно играли полтора часа, временами обмениваясь шутками, иногда — покрываясь потом, затем сидели в парной, иногда шли выпить пива, которое оплачивали проигравшие. Сегодня все было немного по-другому, потому что, во-первых, Скотт собирался поторопить Тома с «Симптоматикой»; во-вторых, потому что игроком, которого в этот раз пригласил Эрик, был Микки Гудукас.

Почему? Эрик никогда раньше не приглашал Гудукаса, и, хотя Скотт ни разу не играл с ним, он достаточно видел его на корте, чтобы понять, что Гудукасу далеко до уровня, на котором велись субботние игры. Нельзя сказать, что они были такими уж великолепными игроками: и Скотт, и Том играли в колледже, а Эрик как-то раз разговорился и признался, что однажды входил в шведскую сборную, выступавшую на кубке Дэвиса. Хотя позже Сэм проверил в Интернете списки участников кубка за двадцать пять лет и не смог найти Эрика. Однако все трое играли очень хорошо, конечно, не идеально, даже в лучшие моменты игры, но слишком хорошо для Гудукаса.

Это была одна проблема. Другая: лысый левша, который постоянно заступает за линию. Том всегда очень серьезно относился к правилам поведения на корте. Скотт поймал мячи, отошел к задней линии и сказал:

— Играйте честно, джентльмены. — Было понятно, что намек адресован Гудукасу.

— И хорошо повеселитесь, — добавил Эрик. У него это прозвучало довольно забавно: поффесельтесь.

Гудукас, стоявший у задней линии со своей стороны, промолчал. Он выглядел немного напряженным для обычной субботней игры: чересчур сгруппировался, отчего стало заметно, что он надел тесные шорты. Солнце освещало его лысую макушку и капельки пота, которые уже появились на усах. И потом, он слишком наклонялся влево. Так обычно поступают игроки, у которых слабый левый удар: они всегда оставляют больше пространства справа от себя, вынуждая противника бить мячом туда. Отлично! Старик, еще до того как они с Томом начали играть серьезно, преподал им несколько уроков. Один из них гласил: если видишь у противника слабое место, зачем бить куда-то еще? Скотт послал мяч Гудукасу под левую руку. Хороший мяч, день определенно будет удачным.

— Нет, — сказал Гудукас, даже не шевельнувшись.

Мяч попал в линию. Не просто задел за нее, а приземлился точно на белую полосу. Скотту даже не пришлось следить за мячом — он все понял, взглянув на спину брата, который стоял у сетки. Не отбить мяч было еще хуже, чем послать его на линию. Лицо Эрика, естественно, ничего не выражало: он отбивал любой мяч, до которого мог дотянуться, — привычка, сформировавшаяся у него во время тренировок со сборной Швеции, а может, и вообще впитанная с молоком матери.

Скотт сильно размахнулся и послал мяч в середину площадки, как раз туда, куда Гудукасу было нужно. Обычно Скотт старался не делать глубоких замахов из-за своего плеча, и в этот раз удар немедленно отдался сильной болью. Игра была самой обыкновенной, но Скотт все равно чувствовал себя почему-то взвинченным.

Гудукас взмахнул ракеткой, но промахнулся. Пятнадцать — ноль.

— Gott in Himmel! — воскликнул Эрик. — Второй круг. Наверное, всем лучше пойти прямо в душ.

Том подошел к брату и протянул мяч. Их глаза встретились.

— Что такое «Gott in Himmel»? — спросил Скотт.

— Не знаю, — ответил Том. — Меня больше пугает душ.

Скотт расхохотался. Том тоже. Это было по-настоящему смешно. Все-таки теннис был важной частью их жизни. Что там сказала Руби? Как математика? Неужели она вырастет одной из тех, кто не понимает, что значит настоящее веселье? Такой, как Линда. Такой, какой его жена стала в последнее время. Скотт заставил себя выбросить все мысли из головы и подал мяч в сторону Эрика. Эрик бросился к мячу и отбил его прямо под ноги Скотту, которому пришлось почти расстелиться по корту, чтобы подцепить мяч ракеткой. Скотт направил мяч точно в ракетку Гудукасу. Отбить было легче легкого, но Гудукас принял мяч не струнами, а косточкой ракетки. Он ударил слишком сильно, как будто хотел пробить в Скотте дыру. Том бросился через площадку к брату, отбил мяч и послал его влево от замешкавшегося Гудукаса.

Тридцать — ноль. Подавал Гудукас. Эрик скорчил рожу, как будто пытался сказать: «День будет утомительным». Скотт, думая о «Симптоматике», решил, что в следующем сете будет посылать Гудукасу мячи полегче. Он отбил мяч. Гудукас сделал шаг назад, размахнулся и изо всех сил ударил по мячу. Что-то случилось. Мяч должен был лететь влево, но вместо этого он со скоростью пушечного ядра полетел вправо. Кто-то вскрикнул. Том не успел сориентироваться. Мяч попал ему прямо в лоб.

— Вот черт! — раздался голос Эрика.

Гудукас поднял руки вверх, показывая, что он сделал это не нарочно.

Скотт шагнул к брату: «Ты как?»

Том повернулся к нему лицом, вытащил из кармана шорт мяч, бросил его Скотту и сказал: «Тридцать — пятнадцать». У него на лбу было круглое белое пятно. Он даже не взглянул на Гудукаса, а спокойно вернулся на свою позицию у сетки.

— Все в состоянии играть? — спросил Эрик.

Оба — и Скотт, и Том — промолчали. Несколько мгновений все, в том числе и жизнь, было очень простым. Они были братьями, они — на одной стороне, вместе, и теперь они собирались размазать Микки Гудукаса по корту. Том подал сигнал: бей в сторону Эрика, я отобью его подачу. Скотт подбросил мяч в воздух, завел руку с ракеткой назад.

Затрезвонил мобильный. Скотт резко опустил руку, что опять отозвалось сильной болью в плече. Гудукас закричал: «Минуточку!» — и принялся судорожно вытаскивать телефон из кармана своих слишком узких шорт.

Повсюду в центре — у стойки регистратора, в раздевалках, на дверях кортов — висели таблички: «Пользоваться мобильными телефонами в здании запрещено». Заступы, неуклюжая игра, не отбитый мяч, а теперь еще и это — возникало впечатление, что Гудукас использует все средства, чтобы вывести Тома из себя и окончательно похоронить любые разговоры о «Симптоматике».

Гудукас говорил по телефону. Скотт, Том и Эрик собрались у сетки: Эрик задумчиво подкидывал ракетку, Скоттотбивал в воздухе мячик, подражая Борису Беккеру, Том просто стоял, прижимая ракетку к груди. Гудукас относился к тем, кто говорит очень громко по телефону, как фермеры в старых фильмах. Они слышали: «Черт, ты что, смеешься?» и «Мать вашу, никогда бы не поверил!» Гудукас бросил взгляд на партнеров по игре — Скотт и Эрик быстро отвернулись, Том с самого начала стоял к нему спиной.

— Как Сэм? — спросил Эрик.

— Хорошо, — ответил Том.

— Ему нравится в Андовере?

— Он просто обожает эту школу.

— А как команда? Хорошая?

Том кивнул:

— Один из старшеклассников уже приглашен в Стэнфорд, а еще один — в Дьюк.

— В Стэнфорде хорошая теннисная команда, — сказал Эрик. — Я знаю Билли Миксера.

— Кто это?

— Тренер.

— Вот как?

— В восемьдесят девятом мы играли в парном финале в Эстроли. Мальчишка, который поступает в Стэнфорд, — номер один в школьной команде?

— Да.

— А Сэм?

— Идет к тому, что этой весной он станет вторым.

— Думаю, я могу позвонить Билли. Замолвить словечко.

Скотт прекратил подбрасывать мяч.

— Думаешь, Сэм сможет играть за Стэнфорд? — спросил Том. Он выглядел одновременно и удивленным, и польщенным.

Эрик задумался. В наступившей тишине они опять услышали Гудукаса: «Вот придурок!»

Эрик посмотрел на Тома:

— Сэм хорошо соображает. Я позвоню Билли.

— Спасибо, — сказал Том.

«Вот как свершаются большие дела, — подумал Скотт. — Все просто».

— Эй, парни! — крикнул Гудукас. — У меня там сплошная лажа. Нужно идти. Как раз тогда, когда мы разыгрались. Нужно будет повторить. Спасибо за приглашение, Эрик! Скотт, увидимся. Приятно было познакомиться, Томми!

Томми. Никто никогда не называл его так.

Когда он ушел, Скотт сказал:

— Можем еще сыграть.

— Вы, ребята, играйте, — сказал Эрик. — А у меня еще миллион ракеток, на которых нужно подтянуть струны.

Братья переглянулись.

— Ну, не знаю, — протянул Том.

— Ладно, давай собираться.

Том пошел к скамейке, на которой лежали их свитера, чехлы для ракеток, бутылки с водой. Скотт чуть понизил голос:

— А как с Брэндоном? — Большие дела, так просто.

— Брэндон? — Эрик и не подумал говорить тише.

— Теннис.

Эрик на секунду задумался:

— Он должен работать над своей стойкой. Но я подумывал о том, чтобы время от времени приглашать его на наши с вами игры.

— Я имел в виду будущее, колледж.

— Колледж? — Как у всякого хорошего игрока в теннис, глаза Эрика были близко посажены. Сейчас Скотту показалось, что расстояние между ними еще уменьшилось. — Как Стэнфорд или Дьюк?

Названия колледжей — Стэнфорд и Дьюк — Эрик произнес с какой-то странной, немного презрительной интонацией.

— Может, колледжи, которые участвуют в играх третьего дивизиона, — сказал Скотт. Его голос прозвучал очень резко, хотя, возможно, причина была в акустике зала. — Мидлбэри или Тафтс.

— Мидлбэри… Тафтс… — Эрик облизал губы. — В наше время, Скотт, сложно поступить даже в колледжи третьего дивизиона.

Скотт взглянул на Тома: тот снимал налокотник и, казалось, ничего не слышал.

— Но кто знает? — Эрик похлопал Скотта по плечу. — Ладно, парни, почему бы вам не сыграть? Время еще есть.

Том обернулся и посмотрел на Скотта в упор:

— Ты как?

— Черт! Ну давай.

— Быстрый сет?

Скотт пожал плечами. Что он имел в виду? Быстрый для кого?

— Подавай, — сказал Том. Его лысеющая макушка покраснела.

— Поффесельтесь.

Они уже очень давно не играли друг против друга. Скотт раньше играл лучше Тома: в те годы, когда они входили в Ассоциацию теннисистов Новой Англии, он всегда стоял на несколько строчек выше брата, и в колледже он играл гораздо лучше, обыгрывая тех, кто обыгрывал Тома. Он был крупнее, сильнее, быстрее. Его подачи всегда были лучше. И тем не менее он никогда не мог обыграть самого Тома: ни тогда, когда они только начинали, ни в школе, ни в колледже. Когда они играли в последний раз, Скотту было двадцать один, это было его второе лето в Университете Коннектикута, а Тому было двадцать три, и он уже работал на старика. Они играли на рыжем песочном корте, таких теперь почти нет. Вокруг никого не было — слишком жарко. Том: 7–6, 6–7, 7–6 (13–11). Это был максимальный результат, когда-либо достигнутый Скоттом. Лучше сыграть он не мог. После матча они накричали друг на друга, даже подрались.

Скотт положил в карман два мяча, взял в руку третий. Том, в отличие от Гудукаса абсолютно расслабленный, ждал совсем рядом с задней линией, что страшно раздражало Скотта. Быстрый сет?

Скотт уже хотел сказать что-то вроде «Поффеселемся?», но прикусил язык, вспомнив тот давний матч. А он ведь не думал об этом уже лет десять, а то и больше. Скотт видел перед собой всю картину: он был уверен в своей победе, и вдруг посланный им мяч задел за сетку — Том уже дважды — дважды! — допускал эту оплошность — и упал на корт. На половину Скотта. «Чертовски не повезло», — думал Скотт, подбрасывая мяч. Невезение, судьба, Стэнфорд, Дьюк — что-то должно было произойти сейчас, все должно измениться. Большие дела, так просто. Скотт размахнулся и послал подачу изо всех сил.

8

Том, 6–0.

Быстрый сет. Когда все закончилось, они пожали друг другу руки у сетки, старательно отводя глаза. Том сказал что-то успокаивающее, что-то о везении, хороших и плохих днях. Скотт не мог заставить себя говорить. Он весь горел — лицо, тело, руки. Он ушел, оставив ракетку на корте, там, куда он ее швырнул.

Том пошел в раздевалку, Скотт — в тренажерный зал, где принялся ожесточенно поднимать штангу, пытаясь прогнать мысли об игре. Он никогда не мог соперничать с Томом, так же как Брэндон не мог соперничать с Сэмом. Семьдесят пять процентов против девяносто девяти. Все было именно так. Девяностодевятипроцентные сливки, сливки Американской Мечты. Сладкая жизнь, сверху взирающая на остальное дерьмо. Эти девяностодевятипроцентные, возможно, даже и не знали, что жизнь — это соревнование. Неужели это будет продолжаться вечно? Вечное карабканье вверх по лестнице. Он подумал об Адаме. Адам, который без труда бы победил всех и каждого.

Мысль о сыне успокоила Скотта. Не то, как тот с легкостью прошел бы все тесты и поступил в университет, не то, что он мог стать лучшим, а просто — мысль об Адаме. Скотт встал со скамейки, разобрал штангу и убрал чугунные кругляши на место. Конечно, он любил всех своих детей одинаково, как и положено хорошему отцу. Но Адам…

В раздевалке он переоделся в плавки, накинул халат и, чувствуя, что еще не готов встретиться с братом, быстро прошел мимо двери в парную. В клубе была джакузи. Скотт открыл дверь в комнату с ванной, и ему навстречу хлынули клубы пара. Скотт быстро скинул халат и скользнул в горячую бурлящую воду. Том был там — сидел в дальнем конце ванной.

— Ты меня напугал, — сказал Том.

— Да?

Они сидели, полностью погруженные в воду и пар. Окно выходило на городской лес, те же самые деревья, которые с другой стороны окружали Робин-роуд. Внизу стекло запотело, и деревья казались сплошной темной массой. Но в верхней части окна был хорошо виден кусочек голубого неба. Быстро промелькнула стая птиц.

Скотт пытался придумать какую-нибудь реплику, которая сгладила бы брошенную на корт ракетку, ругательства и все остальное. Расскажет ли Том обо всем, что произошло сегодня, Деборе?.. Или Сэму? Скотт не знал: иногда действия Тома были абсолютно непредсказуемы.

— Я думал, ты не любишь джакузи, — сказал Скотт. Раньше, много лет назад, в загородном доме Тома была такая штуковина, но он внезапно ее продал, а за счет освободившегося помещения увеличил детскую.

По лицу Тома пробежала какая-то тень, будто у него что-то вдруг заболело.

— Я и не люблю, просто в парной слишком много народу.

Том закрыл глаза. Тишину нарушал только шорох пузырьков воздуха, поднимавшихся на поверхность воды. Скотт смотрел на лицо брата и пытался представить, о чем тот мог думать. Теперь, конечно, не имело никакого смысла заводить разговор о «Симптоматике». Не сейчас. Скотту совершенно не хотелось сидеть в этой ванне наедине с братом. Нужно было просто попрощаться, принять душ, поехать домой и заняться настоящим делом, например наколоть дров — можно даже вместе с Брэндоном — или разобраться в гараже.

— Так как насчет «Симптоматики»? — совершенно спокойным голосом спросил Скотт.

Том открыл глаза. Выражение его лица заставило Скотта подумать: «Я должен был остаться в Бостоне, получить магистра, открыть собственный магазин — что угодно…»

— После того представления, что Гудукас здесь устроил? Ты что и правда хочешь иметь дело с кем-то вроде него? Да еще и втянуть в это наш бизнес? Маму?

Скотт промолчал. Только не начинай опять о том, что у нас обоих все просто отлично. Жены, дети, все.

Том больше ничего не сказал.

Брэндон лежал на диване в гостиной и смотрел телевизор. Эта новая стереосистема была суперкрутой, особенно когда рядом не маячил никто из семьи. Звук, картинка — все просто отлично. Бриллиантовая коронка на переднем зубе Унки Дета сверкала каждый раз, когда он открывал рот. И впервые Брэндон услышал второго рэппера, читающего глубоким голосом «Where the sun don't shine» каждый раз, когда Унка Дет говорил «Fuck you».

Внезапно в комнату вошел отец и встал между Брэндоном и экраном:

— Обязательно включать так громко?

— Я не вижу.

Отец отодвинулся:

— Пойдем поколем дрова.

— А?

— Нужно разобрать поленницу.

— Я отдыхаю.

Where the sun don't shine. Where the sun don't shine. И как можно было это пропустить? Сейчас-то он слышал. Унка Дет сидел за рулем своего «роллс-ройса», на коленях — голова девушки в золотистых шортах и седом парике.

Отец выключил телевизор.

— Черт, что такое?!

— Это и есть твоя проблема: слишком много отдыхаешь. Что ты такое делаешь, что тебе требуется столько отдыха? — Отец выглядел действительно разозленным.

— Господи, но я же занимался сегодня с репетитором. Оставь меня в покое.

— Оставить в покое? Одно-единственное занятие погоды не сделает! Что значит фобия? Вероломный? Прозелит?

Брэндон встал:

— Иногда ты бываешь таким засранцем!

Он пошел к лестнице, но отец перекрыл ему дорогу:

— Никогда больше не называй меня так!

Они стояли лицом к лицу. Брэндон уже был готов опять обозвать отца, но тут они услышали мамин голос: «Почему вы кричите?»

Она спустилась со второго этажа, в руке калькулятор, за ухом — карандаш. Отец сделал шаг назад.

— Что происходит? — Мама посмотрела сначала на одного, потом на другого.

Лицо отца покрылось красными пятнами, но он промолчал. Тогда Брэндон сказал:

— Он совсем спятил, — и пошел наверх.

— Ты слышал эту строчку: «Where the sun don't shine»?

Брэндон лежал на кровати, прижав телефонную трубку к уху, и наблюдал, как по небу движутся темные облака.

— Не понимаю, как ты мог ее не услышать? Это же Проблем, — сказал Дэви.

— Парень с тесаком на багажнике «роллс-ройса»?

— Это не «роллс», а «бентли». Ну что, сегодня придешь?

— Не знаю. Я, возможно, еще наказан.

— За что?

— Как за что? Твоя мама что, уже забыла про Нью-Йорк?!

— Давным-давно. Вы же заплатили половину, а деньги для нее — как прозак.^[12]

Брэндон рассмеялся. Это было здорово.

— Значит, увидимся, если увидимся. Может, даже будет немного крэка.

— Крэка?

В дверь комнаты Брэндона постучали.

— Брэндон? — Это была мама. — Можно войти?

— Пока. — Он положил трубку. — Заходи.

— Как насчет стейка на ужин?

— Отлично.

Это было что-то новенькое. Конечно, не стейк на ужин, хотя ужинали они все вместе очень редко, но сам факт того, что его мнением поинтересовались.

Мама улыбнулась:

— Отлично.

Она оглядела комнату, подобрала с пола кроссовки, убрала их в шкаф и захлопнула дверцу, заметила, что у CD-проигрывателя открыта крышка, и закрыла ее. Вот черт! Теперь она точно пойдет к столу, на котором лежал тест по «Макбету» с огромной, обведенной кружком, красной отметкой F, — не заметить его было нельзя. С тем же успехом работу можно было вставить в рамочку и повесить на стену.

Брэндон встал, подошел к столу так естественно, как только мог, потянулся и сел на тест, скрестив руки на груди. Главное — выглядеть естественно. Мама как-то странно на него посмотрела:

— О чем ты думаешь, Брэндон?

— Ни о чем.

— Расстроен из-за того, что сейчас произошло у вас с папой?

— Нет.

— Он хочет, чтобы у тебя все было хорошо. И я тоже.

— Я тоже хочу, чтобы у вас все было хорошо, мама. — Слова вырвались сами. Что за идиотизм! Брэндон почувствовал, что краснеет.

— Брэндон! — Мама обняла его и поцеловала в щеку. Лицо горело. Мама отстранилась. — Ты так вырос. — Ее взгляд затуманился.

— Мам…

— Что?

— Я все еще наказан?

В ее взгляде опять появилось что-то странное. Может, это из-за того, что его наказали сразу за несколько проступков?

— Не знаю, Брэндон. Как ты написал тест по «Макбету»?

— Его еще не проверили.

— А как прошло занятие с репетитором?

— Неплохо.

— Чем вы занимались?

Чем же они занимались? Брэндон ничего не помнил. Затем, к его удивлению, в памяти возникли три совета. Совет номер один: исключать все «вроде того». Совет номер два: думать, как Сэм, но только пока пишешь тест. Совет номер три: приемная комиссия любит хороших детей.

— Аналогии, — сказал Брэндон. — Например, горчица относится к хот-догу, как что-то относится к чему-то.

— Вот что, Брэндон, если ты сейчас продолжишь эту аналогию, сегодня вечером можешь пойти с друзьями куда хочешь.

Он что, цирковой тюлень? Единственное, что пришло ему в голову, было:

— Как глазурь к торту.

Мама захлопала:

— Великолепно, Брэндон! А какой метод вы использовали?

Мама села на кровать и приготовилась к какой-то умной дискуссии, наподобие тех, что она обычно затевала с гостями. Метод? Брэндон не понимал, о чем она говорит.

— Джулиан просто дал мне несколько советов.

— Правда? Каких?

— Это секрет, мама.

Она рассмеялась. Брэндон чуть пошевелился, и тест под ним зашуршал.

— Что ты думаешь о Джулиане? — спросила мама.

Брэндон пожал плечами:

— Он нормальный.

Мама кивнула. Брэндон чувствовал, как в ее голове шел мыслительный процесс. Всю свою жизнь он наблюдал за тем, как мама думала: она, несомненно, была мозгами семьи.

— А что ты думаешь о нем как об учителе?

— Не знаю.

— Если сравнить с учителями в школе.

Брэндон подумал о мистере Монсоне и его кратких пересказах содержания книг.

— Невозможно быть хуже, чем они.

Мама опять кивнула, с таким видом, будто все происходящее имело смысл.

— Может быть, нам стоит забыть об этой девушке Салли и пригласить Джулиана?

— Пригласить Джулиана?

— Для репетиторства.

— Мне что, и дальше придется заниматься?

— Не начинай. Мы заключили соглашение. Кроме того, посмотри, ты добился успехов уже на первом занятии.

— Ладно.

— Что «ладно»?

— Я буду заниматься.

— Но ты хочешь, чтобы я позвонила в агентство и попросила Джулиана?

Брэндон пожал плечами.

— Выбор за тобой, сынок.

— Мне все равно.

— В агентстве сказали, что Салли очень хорошо справляется с молодыми людьми. Она играет в сборной Тринити-колледжа по хоккею на траве. И у нее пять братьев.

— Позвони в агентство.

Мама рассмеялась:

— По-моему, это хорошее решение. По крайней мере, пока ты…

В комнату вошла Руби и протянула маме телефонную трубку:

— Тебя. Этот засранец из «Скайвей».

— Руби!

— Он не слышит, я отключила звук. — Руби повернулась к брату: — Кто эта бедная девушка, у которой пятеро братьев?

— Не твое дело.

Мама взмахнула рукой, прося их вести себя потише, и вышла в холл.

Метод Шерлока Холмса заключался во внимании к деталям. Тем же вечером Руби читала в кровати. Вся комната была погружена во мрак, и только круг света от маленькой прикроватной лампочки освещал книгу. Руби пыталась быть такой же наблюдательной, как Шерлок Холмс, надеясь раскрыть тайну «Пестрой ленты» раньше, чем это сделал детектив. Естественно, не подглядывая, — Руби никогда не подглядывала в конец книги.

Наблюдать, а не просто смотреть. Холмс всегда подчеркивал различие между этими действиями. Ватсон видел все то же, что и Холмс, но никогда не мог сложить факты вместе. Совершенно очевидно, что доктор Ройлотт плохой человек, — в том эпизоде с кочергой он сам сказал, что опасен. Значит, вопрос был в том, как он убил сестру испуганной мисс Стоунер? И как он планировал убить ее саму?

Что видел Холмс? Шнур от поддельного звонка и подозрительный вентилятор в комнате мисс Стоунер, блюдечко с молоком и собачью плеть в комнате доктора Ройлотта. Руби трижды перечитала то, что было написано про эту плеть. В конце концов она решила, что имелся в виду какой-то особый поводок. Его конец был завязан узлом. И что? Может быть, павиан каким-то образом пролез в дыру вентилятора? Или это мог сделать гепард? Руби вернулась на несколько страниц назад. На теле умершей не было никаких отметин. Она была напугана до смерти, и мисс Стоунер была уверена, что в этом виновата пестрая лента. Гепарды пестрые? Возможно, кто-то назовет их такими, и потом, гепард — это большая кошка, а кошки любят молоко. Но, и Холмс указал на это, гепард был большим животным, а блюдечко было очень маленьким. Руби зашла в тупик.

Она перевернула страницу.

В стену вделан вентилятор, шнур ведет к звонку, который не работает, и спящая девушка умирает.

Ватсон не видел никакой связи. Руби, к своему большому раздражению, тоже. Холмс и Ватсон бодрствовали в абсолютной темноте спальни мисс Стоунер. В комнате Руби тоже было очень темно. Свет от маленькой лампы был и не светом даже, а, каким-то необыкновенным образом, частью книги. Руби казалось, будто она окружена вакуумом, такая тишина стояла вокруг.

Затем раздался тихий свист. Холмс резко вскочил на ноги и принялся стегать шнур своей тростью. Ватсон ничего не видел. Холмс был очень бледен. Они услышали жуткий крик в соседней комнате. Ледяная дрожь пробежала у Руби по спине, сердце забилось быстрее. Холмс и Ватсон ворвались в комнату доктора Ройлотта. Слова пролетали перед глазами Руби с такой скоростью, что она еле успевала их читать: турецкие туфли без задников, плеть. Застывшие глаза Ройлотта. Почему? Необычная желтая с коричневыми крапинками лента обвилась вокруг его головы. Такая же турецкая деталь, как и домашние туфли? И внезапно лента пошевелилась, и в волосах мертвеца показалась граненая головка и раздувшаяся шея ужасной змеи.

Руби вскрикнула, рывком подняла голову от книги и с ужасом огляделась. Вокруг была обволакивающая темнота, в которой что-то двигалось. Руби захлопнула книгу и села прямо. Она тяжело дышала и была близка к панике. Змея! Она ненавидела змей, не выносила ни их вида, ни даже крошечной мысли об этих мерзких животных.

Руби взяла книгу, вылезла из кровати и, держа книгу на вытянутых руках, как будто внутри и вправду спряталась змея, вышла из комнаты. Она осторожно положила книгу на пол. В доме было темно и тихо. Только за спиной Руби горела маленькая лампочка. Девочка крепко закрыла за собой дверь и вернулась в кровать, оставив свет включенным. Через минуту или две — она совершенно потеряла счет времени — Руби опять встала с кровати, открыла дверь в туалет и заглянула внутрь, проверила под кроватью, потом снова залезла под одеяло — голубое с желтыми солнцами — и накрылась с головой.

Обычно для того, чтобы заснуть, Руби представляла себе что-нибудь хорошее. Ее любимой мечтой было притвориться, что она — пещерная женщина, которая сидит на полу в уютной сухой пещере. В тепле и безопасности. Лучше всего фантазировать получалось, когда Руби представляла, что за пределами пещеры идет снег. Руби начала представлять себе это: пелена белого снега, и она сама — в полной безопасности.

У Дэви была ампула — он ее всем показывал, но Брэндону было неинтересно, и он остался сидеть на бревне, которое лежало на берегу озера. Рядом с ним сидели еще несколько ребят и Триш. В лесу было темно и холодно, но никто не мерз, по крайней мере, Брэндон чувствовал, как внутри него разливается тепло. Они пустили по кругу две бутылки: одну с кока-колой, вторую — с ромом «Капитан Морган». В желудке напитки смешивались. Для того, кто знал Фрэнки Джи, достать спиртное было проще простого. Этим вечером, например, рома было сколько хочешь. Фрэнки Джи был капитаном школьной футбольной команды и сыном тренера. Он покупал ром и другое спиртное в местных магазинах и вечером в лесу перепродавал его подросткам по пять долларов за бутылку, а в придачу к этому бесплатную колу и другие безалкогольные напитки.

— Ты был в Нью-Йорке? — спросила Триш.

— Откуда ты знаешь?

Триш не из тех девчонок, которых все считали крутыми. Сейчас она сидела на бревне рядом с Брэндоном, подтянув колени к подбородку.

— В школе говорят.

— Блин! — На самом деле Брэндон был даже немного польщен.

— И как это было?

— Нормально.

— А что ты делал?

— Ничего особенного. Мы были в баре в Сохо. Я и Дэви.

— Звучит классно.

— Ага.

Сосед передал Триш бутылки. Она отпила большой глоток рома, но не притронулась к коле. Какой-то парень, сидевший рядом с Триш, зажег спичку, и на несколько мгновений ее лицо осветилось. Брэндон внезапно понял, что она очень симпатичная. Почти такая же симпатичная, как и большинство крутых девчонок, а может, даже и как все они. Когда это произошло? Она всегда была почти неудачницей: жила с родителями в квартире, а не в собственном доме, иногда подрабатывала кассиршей, как и ее мама, хотя, может, это была мачеха.

Брэндон взял обе бутылки и отхлебнул рома. Хотя Триш и не была одной из популярных в школе девочек, Брэндону было проще с ней разговаривать, когда внутри у него было немного «Капитана Моргана». Обжигающий ром побежал по пищеводу, от этого ощущения слегка закружилась голова, и Брэндон чуть дернулся, пытаясь усесться на бревне поудобнее. Бутылка колы выпала и покатилась в озеро. Но не утонула, а осталась на поверхности.

— Ого! — сказал парень, который сидел на дальнем конце бревна. — Вода совсем замерзла.

— Пойди прогуляйся, — сказал Фрэнки Джи.

— Ни за что.

— Это не опасно, — уговаривал его Фрэнки Джи. — Я сегодня утром катался на коньках.

Парень покачал головой.

— Если сделаешь, дам пять баксов.

— Не пойдет.

— Двадцать.

— Двадцать?

Фрэнки Джи вытащил двадцатку, скатал ее в комок и бросил на лед, футах в пяти от берега, так, чтобы ее нельзя было просто достать, протянув руку. Было уже очень темно, но облака отражали огни цивилизации и освещали ровный круг озера. Скомканную двадцатку было прекрасно видно. Парень встал; он учился в младших классах, и Брэндон не был с ним знаком. «Придурок, не делай этого», — подумал Брэндон, но промолчал. Мальчик осторожно поставил одну ногу на лед, затем другую. Он наклонился и потянулся за деньгами, и…

Лед треснул. Естественно, этот неуклюжий потерял равновесие и плюхнулся в воду, умудрившись вымочить даже волосы.

Все рассмеялись. Мальчик выбрался на берег. Его била дрожь. Смех усилился.

— Где двадцатка? — спросил Фрэнки Джи. — Ты называешь это прогулкой по льду? Ты должен мне двадцать баксов.

Брэндон заметил, что Триш не смеялась, и тоже прекратил веселиться.

Чуть позже, стоя вместе с Дэви у большого камня, Брэндон спросил:

— Что ты думаешь о Триш?

— Триш Альмейда? Обыкновенная свинья. — Дэви взмахнул рукой, в которой держал трубку, набитую крэком. — Знаешь, с кем тебе надо встречаться? С Уитни.

— Уитни? — Брэндон оглянулся и увидел девушку, которая вместе со своими подругами сидела рядом с маленьким костерком. — Я думал, она с Фрэнки Джи.

— Они расстались.

Блики огня играли на светлых волосах Уитни.

— Иди поговори с ней.

Брэндон помотал головой.

— Что ты теряешь? И потом, девчонки думают, что ты симпатичный.

Это было новостью для Брэндона.

— Вот. — Дэви зажег трубку. — Попробуй это.

— Нет.

Дэви сделал глубокую затяжку и передал трубку Брэндону. Тот замотал головой, но трубка уже была у него в руке.

— Давай. Одна маленькая затяжка, и волшебное слово само придет к тебе.

Брэндон затянулся.

— Ого, — сказал он. Может, не сразу, а через пару мгновений. Еще через несколько секунд он добавил: — Это и есть волшебное слово?

Дэви все еще смеялся, а Брэндон уже шел по направлению к костру, у которого сидела Уитни. Там собрались самые крутые девушки школы, некоторые уже учились в выпускном классе. У них тоже было спиртное, но еще у них были стаканчики, из которых они пили. Брэндон хотел сесть рядом с ними, но тут же понял, что для этого придется слишком низко наклоняться. Девушки смотрели на него. Они не улыбались, а скорее, просто ждали объяснения.

— Эй, Уитни.

Она чуть прищурила глаза.

— Я знаю волшебное слово, — сказал Брэндон.

По крайней мере она не отвернулась. Первой проблемой было то, что «ого» в тот момент уже не казалось таким смешным, особенно если сказать это Уитни и ее крутым подругам. Вторая проблема состояла в том, что Брэндон не мог придумать ничего нового. И внезапно появилась третья проблема, которая была хуже двух предыдущих: Брэндон почувствовал, что его сейчас вырвет. Он развернулся и бросился прочь.

Все рассмеялись, на этот раз над ним.

Когда Брэндон очнулся, он лежал на земле, уткнувшись лицом в бревно. Он сел и огляделся. Вокруг валялись бутылки, пивные банки, окурки, но людей не было. Брэндон был один, и ему было очень холодно. Он встал на ноги, и его опять вырвало. Он спустился к озеру, чтобы прополоскать рот: сел на корточки и попытался зачерпнуть воду ладонью, но его рука стукнулась о лед. Он и забыл, что все замерзло. Вроде бы кто-то падал в воду? Точно. Но все опять замерзло. Брэндон решил не обращать внимания на кислый привкус во рту.

Тут он услышал треск. Звук доносился откуда-то с середины озера. Иногда лед сам трескается от мороза, но только не в этот раз. Брэндон присмотрелся и увидел большую палку, скользящую по льду. Копы? Иногда они прочесывали лес, но обычно делали это не так поздно. Кроме того, они не стали бы бросать палку, а быстро бы перешли на эту сторону. Наверное, какой-нибудь школьник, потому что лес не подходил прямо к озеру, следовательно, палка не могла упасть с дерева. Брэндон принялся вглядываться в темноту, но никого не увидел. Он уже хотел сказать что-нибудь вроде «черт побери!», но решил нарушить молчание, только если на лед бросят вторую палку. Этого не произошло. Брэндон поднялся на ноги. Найти дорогу домой было проще простого — он все свое детство провел в этом лесу. Внезапно пошел снег. И тут же Брэндону пришло в голову, что именно он мог сказать Уитни: «Выбирай ответы „Битлз“». Слишком поздно. Черт, ну почему…

По льду заскользила вторая палка. Брэндон услышал, как она стукнулась о лед, слишком далеко, чтобы что-то можно было разглядеть. Точно, какой-нибудь школьник, которому еще хуже, чем Брэндону. Он пошел чуть быстрее. От быстрой ходьбы согреваешься. Снег тихо падал между деревьями. Несколько снежинок упали Брэндону на руку и обожгли кожу. Только тут он понял, что его куртка — красная, с черными рукавами, на спине надпись «Теннисный клуб Вест-Милла» — куда-то пропала. Рубашки тоже не было. Брюки — да, ботинки — на месте. Завтра воскресенье, можно спать сколько хочешь. Больше всего Брэндону хотелось оказаться в постели.

Красивая мужская рука лежала на груди Линды. Она проснулась: соски напряжены и возбуждены. Руки не было. Рядом с ней глубоко спал Скотт.

Может, сейчас? Ведь теперь они так успешно работали вместе над тем, чтобы подготовить Брэндона к хорошему колледжу. Начиналась новая эпоха в их жизни. Линда вспомнила один совет, который прочитала в книге Барнса и Хобла из серии «Помоги себе сам», пока ждала Руби, которая делала покупки к Рождеству: жар, возникающий в хозяйской спальне, согревает дом. Строка крепко застряла в ее сознании. Линда дотронулась до Скотта. Только не просыпайся. Мысль возникла внезапно — ну почему так трудно контролировать себя, откуда только берутся эти мысли? — ее соски все еще были напряжены.

Он был твердым. Линда быстро стянула с себя ночную рубашку, обняла Скотта и ввела его в себя. Он издал легкий стон, даже не совсем стон, а какой-то протяжный звук, полный удивления и удовольствия. Линда чувствовала, что он просыпается. Только молчи.

— Эй! — сказал Скотт.

Одно коротенькое слово, но и его было достаточно.

Пещера: снег, мир, тишина. Но внезапно произошло что-то действительно ужасное. Огромная толстая змея с граненой головкой и раздувшейся шеей медленно ползла по ноге Руби. Змея смотрела прямо девочке в глаза взглядом существа, которое знает абсолютно все. В следующую секунду Руби вылетела из комнаты, в ее голове билась только одна мысль: «Змея! Змея!»

У двери в родительскую спальню девочка остановилась. Из-за двери доносились звуки, они-то и заставили Руби замереть. Этого было достаточно, чтобы образы кошмара потускнели и постепенно исчезли. Еще звуки. Руби очень хотелось войти в комнату, еще несколько месяцев назад она бы обязательно это сделала. Но ей было почти одиннадцать. Руби развернулась и двинулась прочь. Но только не обратно в свою комнату. Ни за что. Она пошла в комнату Брэндона, собираясь залезть к нему под одеяло, чего не делала уже многие годы, или, может, лечь в спальный мешок у него на полу, которым пользовались его друзья, если оставались ночевать.

Лампочки на дисплее CD-проигрывателя мигали. В тусклом мерцающем зеленом свете Руби увидела, что постель Брэндона пуста. Зеленый, как змеи. Она вышла из комнаты, прошла по холлу, поднялась по маленькой лесенке и открыла дверь в последнюю спальню.

В абсолютной тишине этой спальни Руби слышала свое дыхание. Пустота усиливает звук. Девочка включила свет. Все было давным-давно убрано, но постель была застелена. Руби прекрасно понимала почему: голый матрас выглядел бы пугающе. Она выключила свет, легла в кровать Адама и закрыла глаза. Змея не появилась.

В воскресенье утром Марджи позвонила Джулиану: «Вы были великолепны!»

Джулиан ничего не ответил. Скворцы вернулись. Они носились между двумя рощами, одновременно беспорядочно и организованно. Марджи продолжала говорить:

— Я имею в виду Гарднеров из Вест-Милла. Они хотят, чтобы вы вернулись.

Во дворе, через тропинку, квартирная хозяйка Джулиана вышла из дома и немедленно взглянула на его окно — Джулиан быстро отступил вглубь комнаты, — затем она села в машину и уехала.

— А как же Салли?

— Как мило, что вы о ней беспокоитесь. Все в порядке. Такое иногда бывает.

Скворцы неутомимо носились по белому небу.

— Так вы согласны? — спросила Марджи. — По субботам в то же время и по средам в семь.

Джулиан сделал глубокую затяжку — первая сигарета за этот день. Дым и крошечный огонек в руке. Джулиан перебрал в уме все сильные эмоции, которые у него когда-либо возникали, оставаясь при этом совершенно спокойным.

— Согласен.

9

Руби и Кила сидели на заднем сиденье машины Гудукаса. Кила держала в руке пару ярко-розовых напульсников — приз за победу в круговом соревновании. В этот раз Руби даже не дошла до финала. «Научись концентрироваться», — сказал ей Эрик. Но линии на корте отвлекали ее внимание, Руби казалось, что она участвует в каком-то эксперименте. А в школе редактором газеты для пятых и шестых классов «На Запад!» выбрали Аманду. Это была та работа, которую Руби действительно хотела получить. Не слишком-то хороший день.

— Спасибо, что подвозите меня, мистер Гудукас, — сказала Руби.

— Пустяки. — Его запах наполнял машину. Сосна или что-то в этом роде, как будто в багажнике лежит целый лес. — У твоей мамы опять слишком много дел?

— Ага.

Снег. «Дворники» на переднем стекле автомобиля все время работали. Город внезапно стал очень красив. Все лужайки были засыпаны ровным слоем мягкого снега, хотя еще утром Руби видела много желтых пятен, какие оставались после того, как Зиппи разрывал снег в поисках неизвестно чего. Все крыши тоже были покрыты пушистой белой массой. Все вокруг постепенно успокаивало Руби.

— Хочешь один напульсник? — тихо спросила ее Кила.

Это прозвучало по-настоящему хорошо. Ярко-розовый не был цветом Руби, но на напульсниках он здорово смотрелся, Руби натянула подарок на запястье и изящным жестом — как модель — вытянула руку.

— Клево, — сказала Кила.

— Да. Спасибо.

— Хочешь, я второй тоже тебе отдам?

— Нет, пусть он будет у тебя.

«Дворники» мелькали туда-сюда. Руби устала настолько, что могла заснуть прямо в машине. Она вытянула ноги под переднее сиденье, задев несколько пустых банок, и уставилась в пустоту.

Она и Аманда были единственными кандидатами. Каждая должна была произнести речь перед всеми учащимися пятых классов. Руби пообещала большие перемены: гороскоп, советы влюбленным и много разных конкурсов, например «Фото самого отвратительного родственника», или «Самая глупая сплетня», или «Лучший лимерик». Аманда пообещала: хорошо написанные статьи, в которых не будет грамматических и орфографических ошибок и благодаря которым все будут гордиться школой, тесные связи с Советом родителей и учителей и распродажи печенья, деньги от которых пойдут на развитие школьных газет в других странах. Все опустили свои бюллетени для голосования в ящик, который директор забрал в свой офис, чтобы сосчитать голоса. Результаты объявили по школьному радио. Точное количество голосов не сказали, только упомянули, что отрыв был очень маленьким и что обе кандидатки были достойны этой должности.

— Знаешь, — сказала Руби, — по-моему, эти квадраты и прямоугольники на корте должны быть кругами.

Кила рассмеялась:

— Да, а мячи — квадратными.

Руби тоже рассмеялась.

— У твоего папы тоже много дел? — спросил мистер Гудукас, слегка повернув к ним голову.

— А?

— У твоего папы тоже много дел?

— Его сейчас нет в городе, — сказала Руби. — Я вам очень благодарна, мистер Гудукас, что вы согласились меня подвезти.

— В любое время, детка. Конференция или что-то в этом роде?

— Не знаю.

— В субботу мы с ним играли. Он и твой дядя против меня и Эрика.

Руби промолчала. Впервые ли она слышала слово «детка» в разговоре?

— Он об этом упоминал?

— Нет.

— Хорошо поиграли. Нам удалось по-настоящему сыграться.

Они проехали мимо фонаря, и на секунду в машине стало светло. Кила сидела прикусив губу и наморщив лоб.

— Конференция, — сказал Гудукас. — Где-нибудь на Майами, где сейчас тепло, да?

— Папа! — сказала Кила.

— Да?

— Ничего.

— Да что случилось?

Кила не ответила. После этого никто в машине уже не разговаривал. Руби больше не хотелось спать.

В доме было темно. Руби вошла через дверь гардеробной:

— Привет! Я дома!

Тишина. Она включила свет. Куртки Брэндона не было на ее обычном крючке.

— Зиппи?! — крикнула Руби и принялась раздеваться. Шапка, перчатки, куртка, рюкзак, ракетка — все в кучу.

Зиппи тоже не отозвался. Он либо лежал на диване в комнате с телевизором, либо на большом кресле в гостиной. Руби пошла на кухню и включила все лампы. Нужно было сделать домашнее задание: математику и историю. Плюс завтра «Hot Jazz», а она целую неделю не занималась. Значит, так: сначала — история, затем — саксофон, а самой последней — математика. Хорошая последовательность. Руби заключила договор сама с собой. И тут же его нарушила, решив съесть хот-дог. На этот раз в хлебнице были булочки. Она села на свое обычное место — всего в нескольких дюймах от нее, за окном, падал снег. На столе лежали хот-доги, горчица, приправы, «Спрайт», «Приключения Шерлока Холмса». Руби откусила кусок, сделала глоток «Спрайта» и начала листать книгу. Упс! «Пестрая лента» тоже была в книге, и избежать встречи с ней было невозможно. Руби достала из шкафчика ножницы и аккуратно вырезала «Пеструю ленту» из книги. Пришлось пожертвовать первой страницей следующей истории — «Приключение пальца инженера», которую Руби быстро просмотрела, чтобы знать, чего ожидать от рассказа. Лето 1889 года, к доктору Ватсону обращается новый пациент, у которого ладонь обернута окровавленным носовым платком.

Руби с легкостью могла выбросить вырезанные страницы в мусорное ведро, но, наверное, их все-таки лучше сжечь. Она взяла «Пеструю ленту» и пошла в гостиную. Зиппи, развалившийся в кресле, даже не открыл глаза. Конечно, Руби еще ни разу не разводила огонь в камине, но видела, как это делал папа. Ничего сложного.

Сперва нужно отодвинуть защитный экран, вот так. Затем нужно смять газетный лист — вот, несколько газет лежат в ящике для поленьев — и подсунуть его под решетку. На решетку укладываются палочки для растопки — Руби сложила их в виде квадрата — и два или три полешка, в этом случае — три, потому что на квадрат мог опираться только треугольник. Руби выбрала березовые поленья из-за того, что березовая кора заворачивается, когда ее поджигают. Спички на каминной полке. Руби подтащила оттоманку, встала на нее и достала коробок. Она еще ни разу не зажигала спички. Эти были из «Брикко» — ее любимого ресторана. На десерт Руби всегда заказывала двойной шоколадный торт. Порция была такой большой, что половину она доедала дома на следующее утро. От этого торт казался еще вкуснее. В «Брикко» было какое-то вино, оно начиналось на «3», которое любил папа. А мама всегда выпивала один бокал шампанского. Руби всегда пила «Спрайт», как и дома, когда рядом не было никого, кто бы заставил пить молоко. В «Брикко» они ставили в стакан пластиковую палочку с обезьянкой на конце.

Руби открыла коробок: спички были деревянные, с ярко-красными кончиками. Она провела подушечкой пальца по шероховатой полоске на одной из сторон коробка, затем вытащила спичку. На наклейке была надпись: «Закрыть коробок перед зажиганием огня». Руби закрыла коробку и, держа спичку за кончик, провела ею по полоске. Ничего не произошло. Она попробовала еще раз, нажимая сильнее. Спичка сломалась. Руби выбросила ее в камин и взяла следующую. Закрыла коробок, прижала красную головку к шершавой полоске и быстро провела спичкой. Presto! Огонь — крошечный огонек — возник между кончиками пальцев. Через секунду он превратился в огненную каплю: голубой, оранжевый и желтый на самом кончике. Руби встала на колени и поднесла спичку к торчащему кусочку газеты. Бумага стала коричневой, но не загорелась. А огонек поднимался все выше и выше по спичке, прямо к ее пальцам, теряя форму и распространяясь по всему кусочку дерева. Оказывается, разжечь камин не так уж и просто. Руби почувствовала жар и уронила спичку. Может, стоит что-то сделать с фантазией про пещерную женщину? Вдруг она не такая уж и хорошая пещерная женщина, как…

Эй! Та-да-да-ам! С тихим потрескиванием и шипением огонь ожил внизу под решеткой. Треск стал громче. Язычки пламени вытянулись вверх, обхватывая растопку. Вот здорово! Руби тут же решила, что будет растапливать камин каждый вечер. На огне даже можно жарить хот-доги!

Зиппи залаял. Теперь он смотрел прямо на Руби. Наконец-то ей удалось привлечь внимание этой собаки.

— Неплохо, а, Зиппи? Это все я сама!

Пес опять залаял.

Растопка горела просто великолепно. Огонь постепенно заполнял все пространство камина, кора на березовых поленьях начала заворачиваться, трескаясь и взрываясь. Языки пламени становились все больше и больше, большие оранжевые танцоры, рожденные на свет крошечной огненной капелькой. Приятно пахло дымом. Запах напомнил Руби о барбекю во дворе на Четвертое июля. Наверное, в пещерах всегда пахло Четвертым июля. Руби могла бы быть отличной пещерной женщиной. Она бы назвала себя Рубиновый Огонь, чтобы все остальные жители пещер знали, на что она способна.

Но должно ли быть в пещере так дымно?

Зиппи все лаял и лаял.

— Прекрати немедленно!

Все-таки дыма было многовато. Огонь горел очень хорошо — все поленья объяты пламенем. Газета уже превратилась в пепел, и почти все палочки для растопки — тоже. Но дым почему-то вырывался наружу, из камина, и щипал глаза. Весь воздух в комнате стал похожим на серый туман, как в кино. Мозг Руби вывел логическое заключение: тяга была плохой. Папа один раз сказал эту фразу, а затем приоткрыл окно на несколько дюймов.

— Зиппи, заткнись!

Руби открыла ближайшее окно, то, рядом с которым стояла скульптура «Железный человек». Точнее, они дома говорили, что это «Железный человек», а на самом деле скульптура называлась «Без названия — 19». Сваренное железо, автором которого был один нью-йоркский художник. Взрослые говорили, что мама каким-то образом его открыла. Холодный воздух ворвался в комнату. Руби обернулась к камину, чтобы проверить, как идут дела, и обнаружила, что все стало еще хуже: огонь стал больше, дым повалил в комнату огромными клубами. Руби закашлялась. Экран! Наверное, его нужно поставить перед камином.

Она подбежала к экрану и только собралась перетащить его на место, как раздался ужасный звук — громкий и резкий, он, казалось, пронизывал тело насквозь. Сначала Руби даже не поняла, что происходит. Она просто прижала ладони к ушам, пытаясь защититься. Зиппи завыл. Тут она поняла: это же пожарная сигнализация!

Руби бросилась на кухню, схватила кастрюлю, наполнила ее водой и побежала обратно в гостиную. Зиппи вскочил ей навстречу. Руби споткнулась о пса, или, точнее, он ее опрокинул, и кастрюля взлетела в воздух. Руби, пролетев по инерции вперед, врезалась в оттоманку и толкнула ее в огонь. От удара горящее полено выпало прямо на ковер, старинный персидский ковер, который принадлежал маминой семье уже…

Внезапно из дыма появилась мужская фигура — наверное, папа, хотя он и должен быть в Бостоне. Человек возвышался над Руби, как Колосс Родосский, только это был не папа, а кто-то незнакомый. Он засунул руку прямо в камин, быстро провел по правой стенке и за что-то дернул. Раздался щелчок. Руби присмотрелась повнимательнее и обнаружила, что это был не незнакомый. Это был Джулиан, репетитор Брэндона. Клубы дыма начали подниматься вверх по трубе. Наверное, это и была тяга.

Джулиан взял щипцы с подставки рядом с камином, подхватил горящее полено и бросил его в огонь. Потом отодвинул оттоманку. С невероятной скоростью он бросился к двери в комнату и закрыл ее, чтобы не пустить дым в остальные помещения дома, затем распахнул все окна и даже дверь, ведущую на террасу. Зиппи вился вокруг него, радостно виляя хвостом. Дым немедленно начал таять. Завывания сирены прекратились. Наступила тишина, и мир снова стал нормальным. В каминеровно, с тихим потрескиванием, горел огонь.

Слегка оглушенная, Руби поднялась на ноги. Точно такая же апатия обычно возникает, когда очень долго и быстро куда-то бежишь. Джулиан осматривал оттоманку:

— Чуть-чуть подпалилась.

Он взглянул на девочку. Руби впервые в жизни видела такие глаза: казалось, что они были живыми и пытались ей что-то сказать.

— Ты в порядке?

— Да.

Джулиан посмотрел на «Железного человека»:

— Где Брэндон?

— Не знаю, — громко сказала Руби и тут же осеклась. Все уже было в порядке, кричать незачем. — А у вас сегодня урок?

— Да, в семь.

— Извините.

— Вряд ли это твоя вина. Ты здесь одна?

— Со мной Зиппи.

Его глаза неуловимым образом изменились.

— Тебе нравится играть со спичками?

Руби помотала головой, почувствовав, что еще немного, и она расплачется. Только тут она осознала, в какой ужасной ситуации оказалась. Это было худшее, что случалось с Руби за всю ее жизнь. Ведь если бы Джулиан не появился, она могла сжечь весь дом. Он тоже это знал. Наверное, поэтому он выглядел таким… он не был похож на сумасшедшего, просто на человека, который что-то тщательно обдумывает. Джулиан поднял оттоманку, поднял с легкостью, хотя она была тяжелой:

— Где она обычно стоит?

— У кожаного стула.

— Этого зеленого?

— Ага.

Джулиан отнес оттоманку к креслу и поставил ее на пол.

— Чуть-чуть подпалилась, — сказал он опять. — Поэтому важно правильно ее установить.

Он слегка развернул оттоманку так, что подпалины оказались прямо напротив стула и стали не видны.

Правильно установить — значит, чтобы подпалины были не видны: Руби поняла, что он имел в виду.

— Вы никому не скажете?

— А ты хочешь, чтобы я сказал?

— Нет. — Руби почувствовала, как ее глупые губы задрожали.

Джулиан кивнул:

— Тогда нам понадобятся пылесос, бумажные полотенца, мыло и вода.

Через десять минут, а может и меньше, гостиная вернулась в свое нормальное состояние. Никаких улик, только влажное пятно на ковре в том месте, куда упала кастрюля. Может, даже Шерлок Холмс не смог бы вычислить, что здесь произошло. Джулиан встал посреди комнаты и огляделся. Зиппи, как собака на выставке, ожидающая новой команды, сидел у ног репетитора. По мнению Руби, гостиная выглядела просто отлично, именно такой, какой ее оставила Мария. Но Джулиан заметил что-то в корзине для дров, какие-то листы бумаги. «Пестрая лента». Он их поднял и быстро просмотрел. Слабая улыбка появилась на его лице.

— А! Шнур от звонка. — Он взглянул на Руби. — Что ж, я заключаю, что ты читала Шерлока Холмса.

— Откуда вы знаете, что это я?

— Хороший вопрос. — Но Джулиан не стал на него отвечать, а просто сказал: — Загадка в том, почему рассказ вырезан из книги?

— Ненавижу змей. — Слова вырвались быстрее, чем Руби успела сообразить.

И тут произошло нечто удивительное.

— Хорошо, — сказал Джулиан и бросил листы в камин. Пуф! И рассказ исчез.

Они закрыли все окна и двери и пошли на кухню. Обед Руби все еще стоял на столе.

— Хотите хот-дог?

— Спасибо, я не голоден.

— «Спрайт»?

Он помотал головой и посмотрел на часы.

— Брэндон вот-вот должен прийти. — У Руби появилось чувство, что не только Брэндон, но и вся семья ведет себя невежливо. Но ведь она предложила ему еду и питье. Что еще делают люди, когда не хотят, чтобы их гости скучали? Игра на саксофоне исключается. И тут Руби вспомнила, что все очень любили смотреть на усовершенствования, которые появились в доме после реконструкции. — Хотите, я покажу вам дом, пока Брэндона нет?

— Очень мило с твоей стороны.

— Отлично! — Руби немедленно приступила к обязанностям хозяйки. — Здесь у нас гардеробная и…

Она остановилась. На крючке Брэндона висела его куртка, красно-черная куртка с эмблемой теннисного клуба, вышитой на спине.

— Эй! — Руби встала на лестницу, ведущую на второй этаж. — Брэндон?

Тишина.

— Брэндон, ты дома?!

Никто не ответил.

Руби вернулась в гардеробную. Его рюкзака и кроссовок не было.

— Это очень странно, — пробормотала она себе под нос.

Джулиан не обращал на нее внимания: он чесал Зиппи за ухом. Пес был на седьмом небе от счастья.

Наверное, гардеробная — не самое интересное место.

— Хотите посмотреть наш домашний кинотеатр?

— Следую за тобой.

Руби повела Джулиана по первому этажу.

10

— …Прямо со спутника. — Руби включила телевизор, чтобы Джулиан увидел, каким хорошим было изображение. — Сто с чем-то каналов плюс кабельное телевиденье.

Она надавила на кнопку смены каналов и не отпускала ее, так что все сто с чем-то каналов начали мелькать, сменяя друг друга на экране.

— Багз Банни, кулинарное шоу. Закон и порядок, Новости, Южный парк, Гитлер, телемагазин, опять Гитлер, та старая монахиня, еще телемагазин, полицейские расследования, — это был особый способ смотреть телевизор, при котором все телеканалы превращались в один. — А какие передачи вам нравятся, мистер…?

— Сойер. — Джулиан внимательно смотрел на экран: политические дебаты, мелькание ног, клюшки для гольфа, кухонное оборудование, снова политические дебаты — какой-то скользкий тип в костюме-тройке, — опять Гитлер, на этот раз в Париже. Это напомнило Руби о «Весне для Гитлера»^[13] — она так смеялась, когда смотрела этот фильм, что почти каталась по полу.

— Ты можешь звать меня Джулиан. Я люблю передачи про животных.

— Я тоже, — сказала Руби. — Естественно, если там не рассказывают про змей. А каких животных ты любишь?

— Птиц.

Руби никогда не считала птиц животными, но возражать не стала. Во-первых, он оказался очень милым. Во-вторых, в какой-то степени она теперь была его должницей.

— К нам в кормушку для птиц прилетает красный кардинал.

Джулиан смотрел в сторону открытой двери, которая вела в их собственную котельную. Возможно, он даже не слышал, что она говорила. Печь была включена. В котельной было темно, поэтому Руби отлично видела крошечный голубой огонек.

— Газ? — спросил Джулиан.

— А?

— Ваш дом отапливается природным газом?

Руби не знала, но ей очень понравилось это выражение — «природный газ».

Хотелось ли Джулиану увидеть что-нибудь еще? Возможно, нет. Но Руби все равно повела его по дому. Ей нравилось распахивать перед ним двери, произносить короткий спич, или как там это называется, и двигаться дальше.

— Вот! — сказала она, оставив напоследок самое лучшее — свою комнату.

Мягкие игрушки, плакат к мультфильму «One froggy evening», призма на окне. Джулиан заглянул в комнату, но остался стоять на пороге. Руби пришло в голову, что это и есть настоящее воспитание: он был слишком воспитан, чтобы войти внутрь.

— Очень мило. А что там, наверху?

— Где наверху?

Руби вышла в холл. Нужно придумать какое-нибудь нормальное название для этой комнаты, в которую нужно подниматься по крошечной лесенке. Дополнительная спальня? Комната для гостей? Эти названия, конечно, подходили, но их никто не использовал. Каждый раз, когда эту комнату упоминали в разговоре, ее называли комнатой Адама.

— Это комната Адама, моего брата. Он умер.

Джулиан, который разглядывал холл, повернулся и посмотрел на нее. Господи! Да у него же родинка на щеке! Как можно было не увидеть чего-то настолько очевидного? Пропасть между нею и Шерлоком Холмсом была шире, чем Гранд…

— Мне очень жаль, — сказал Джулиан.

— Чего?

— Что твой брат умер.

— А. Спасибо.

Нужно ли во время таких разговоров говорить «спасибо»? «Спасибо» означает, что твой собеседник сейчас скажет «пожалуйста», и дальше все пойдет по накатанной дорожке: «в любое время», «не за что», «пустяки», «так мило с вашей стороны».

— Это было давно. Еще до моего рождения.

— Все равно.

Все ровно что? Джулиан не стал продолжать, а опять повернулся и стал смотреть на дверь комнаты Адама.

— Хотите посмотреть?

— Почему бы и нет? Ты же показала мне почти весь ваш очаровательный дом.

Очаровательный. Правильно. Дом и в самом деле был очаровательным. Как в сказке: красная каминная труба, кормушка для птиц, поленница, лес. Адрес: 37, Робин-роуд, Парадиз. Интересно, если «парадиз» означает «рай», то каким будет адрес у рая? Руби думала об этом, пока поднималась по маленькой лесенке и открывала дверь в комнату. Внутри пусто, только смятая постель, потому что она там ночевала. Она уже совсем об этом забыла. Вдруг Джулиан подумает, что постель была неубрана все эти одиннадцать лет? Нужно ли сказать что-нибудь?

— Похоже на мансарду, в которой живет художник.

— Это хорошо или плохо?

— Хм, хорошо. Самая очаровательная комната в этом очаровательном доме. После твоей, конечно.

Руби хихикнула глупым тоненьким голоском, которым обычно смеялась Кила.

— Как он умер?

Она тут же сделал серьезное лицо.

На самом деле, в истории смерти Адама было что-то странное. И в то же время это было самое раннее воспоминание Руби. Они с Брэндоном были в комнате на первом этаже. В нее можно попасть из комнаты, где сейчас установлен домашний кинотеатр. Руби помнила зеленый ковер и пустую банку из-под теннисных мячей — она хранила в ней разные сокровища, например волшебное кольцо с огромным рубином. Интересно, куда оно делось? А еще там была целая гора подушек. Она, наверное, забралась на вершину этой горы и попыталась встать, потому что Брэндон — Руби помнила, что он смотрел на нее снизу вверх, и на нем была надета пижама с бейсбольными битами, — сказал ей: «Упадешь, сломаешь ногу и умрешь, как Адам». Вот так она узнала сразу и об Адаме, и о его смерти. Только Брэндон был не совсем точен. Адам и правда сломал ногу, но умер он совсем от другого. Название его болезни многие годы пугало Руби, и каждый раз, когда она его видела, тут же отводила глаза.

— Сначала он сломал ногу, а потом умер от лейкемии.

Джулиан кивнул с таким видом, будто именно этого он и ожидал.

Лейкемия — так могли бы звать какую-нибудь гигантскую муравьиную царицу в тех фильмах про пришельцев. Если по телевизору показывали такой фильм, Руби немедленно переключала канал.

Мама вошла в кухню через дверь, ведущую из гаража. Снежинки таяли на ее темных волосах и на темном мехе пальто. Руби и Джулиан сидели за столом, Руби доедала свой второй хот-дог, Джулиан листал «Приключения Шерлока Холмса». Он встал. Видела ли Руби хоть раз, чтобы мужчина вставал, когда женщина входила в комнату? Не в кино, а в настоящей жизни? Нет. Мужчины, поднимающиеся со своих мест, когда женщина входит в комнату, — наверное, это самая лучшая вещь, придуманная людьми. Почему так больше не делают?

— Привет, — сказала мама. — А что, Брэндон опять пишет проверочную работу?

— М-м-м… — Руби пришлось быстро прожевать. — Его еще нет.

Мамины пальцы, расстегивающие пуговицы пальто, замерли.

— Еще нет? Но сейчас… — Она посмотрела на часы. — Боже мой! Он звонил?

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»? — По ее тону Руби поняла, что у мамы был тяжелый день. — Ты с ним говорила? Есть сообщение на автоответчике?

Должно быть, я пропустила его звонок, так как была занята поджиганием дома. Руби промолчала. Мама уже была у телефона, прослушивая сообщения. От Брэндона — ничего. И тут мама, как будто она могла вскрыть череп Руби и взглянуть, что творится у нее в голове, сказала:

— Мне кажется, я чувствую запах дыма!

Все вокруг затихло, как перед грозой.

— Я разжигал камин, — сказал Джулиан. — Надеюсь, вы не против?

Грозы не будет — мамин голос был совершенно не сердитым:

— Конечно, нет, Джулиан. Я люблю камины.

Мама расстегнула пальто. Тут дверь гардеробной раскрылась, и в кухню вошел Брэндон. Его волосы и новая черная футболка с фотографией Унки Дета были покрыты снегом. Он посмотрел на маму, на Джулиана, опять на маму, затем на микросекунду прикрыл глаза. Руби поняла, что он испуган. Брэндон просто забыл про сегодняшний урок. Наблюдение и дедукция — Руби снова была в деле.

Мама сразу же набросилась на Брэндона с вопросами. Тот растерялся под ее напором и остался стоять у двери.

— Где ты был? Думаешь, я поверю, что тебя продержали в школе до половины восьмого? По-твоему, это вежливо по отношению к Джулиану? Почему ты не позвонил?

У Брэндона не нашлось достойных ответов. Руби добавила горчицы на свой хот-дог и откусила от него большой кусок. Виновен, как сам грех.

— И почему ты без куртки? — продолжала допрос мама. — Холодно!

— Оставил в школе.

Что? Руби даже прекратила жевать. Он что, пьян? Или еще хуже? Куртка же висит на крючке, достаточно протянуть руку. Он вообще не надевал ее в школу… Он, наверное, и в школе-то не был! Совсем спятил!

— Брэндон, что с тобой? Куртка висит на месте.

Брэндон обернулся и увидел свою куртку. Его брови поползли вверх. Похоже, он удивился. Потом брови съехались у переносицы: это означало недоумение. Потом он дотронулся до куртки, как будто не верил, что это была та самая куртка. Но, конечно же, это была его собственная куртка. Вон, на рукаве вышито: «Брэндон». Он был пьян, и его младшая сестра знала, что сейчас произойдет.

Брэндон посмотрел на маму:

— Я думаю, я…

Джулиан взял в руки зеленую пластиковую папку:

— Брэндон, почему бы нам не начать занятие?

— Расстояние, скорость и время, — говорил Джулиан, сидя во главе обеденного стола. — Судя по проверочной работе, у тебя с этим проблемы.

Мама тихо прикрыла двойные двери. Эта долбаная куртка! Что за идиотский день! И без расстояния, скорости и времени полно неприятностей. Джулиан раскрыл задачник:

— Два поезда, идущих в одном направлении, один за другим покинули станцию. Интервал между их отправлениями равен одному часу. Поезда идут параллельно друг другу.

Это, наверное, Руби, когда гуляла с Зиппи в лесу, нашла куртку и, ничего ему не сказав, притащила ее домой. Идиотская шутка. Что с ней такое? У других ведь нормальные сестры.

— …на десять миль в час медленнее, чем второй поезд.

Совершенно ненормальный день. Сначала пожар в мужском туалете, который находится рядом с администрацией школы. Какие-то придурки подожгли бумаги в корзине для мусора. Такие пожары бывают постоянно, раза два или три в год. И каждый раз всю школу срочно эвакуируют. А этих засранцев так никогда и не находят. В этот раз, пока они все толпились на парковке в ожидании звонка, который позволит им вернуться в классы, Брэндон оказался рядом с Триш Альмейда. Она развернула пластинку жвачки, положила в рот, а затем сказала:

— Я собираюсь уехать из этого города, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

— А что здесь плохого? — Брэндон ее не понимал. Уехать из Вест-Милла? Это было отличное место для подрастающего поколения, так все говорили. Потом он вспомнил, что она жила в квартире, в промышленном районе.

Хотя, возможно, Триш напрягало не это, потому что она добавила:

— Не хочу быть единичкой или нулем.

— Что?

— Как в компьютерной программе: кругом только единички или нули. В этом городе все то же самое.

Это была интересная мысль.

— Ты хочешь быть двойкой?

— Или любым другим числом. Но в Вест-Милле тебе никто этого не позволит.

— А где позволят?

— В Нью-Йорке, конечно. Расскажи мне про этот бар в Сохо.

— Ты была в Сохо?

— Я вообще нигде никогда не была.

Джулиан обошел стол:

— Можно, я посмотрю, что ты написал?

Брэндон повернул тетрадь так, чтобы Джулиан мог увидеть, как продвигается решение задачи. Взглянув в глаза репетитору, Брэндон понял, что тот чувствует запах алкоголя.

— Я дам тебе щит.

— Щит?

— Для защиты… — крошечная пауза, как будто между словами требовалось оставить больше пространства, чем это обычно делают люди, — от расстояния, скорости и времени.

Джулиан осторожно взял у него карандаш и прямо в центре страницы нарисовал щит. Настоящий рыцарский щит. Запах алкоголя? Каким-то шестым чувством Брэндон догадывался, что Джулиан ничего не имеет против. Сколько ему лет? Достаточно для того, чтобы помнить, как это бывает.

В центре щита, где обычно нарисован герб, или как они это называют, Джулиан написал большими готическими буквами:

— Следуй указаниям на щите. Если в задаче нужно найти расстояние, закрой пальцем S.

Брэндон закрыл пальцем S. В итоге они оказались в сырой квартирке Триш. У нее, к большому удивлению Брэндона, была бутылка «Джека Дэниелса».

— И что здесь говорится?

— v t.

— Это значит?

— Скорость и время.

— «И» означает «плюс»?

— Скорость умножить на время.

Джулиан кивнул. Его глаза чуть затуманились, будто он пытался рассмотреть что-то, что не видно другим.

А если потребуется найти скорость?

Брэндон закрыл пальцем v:

— Расстояние разделить на время.

— Это твой щит. А теперь возвращайся к поездам.

Брэндон перечитал задание. Два поезда идут параллельно друг другу. Сырая квартира, но крошечная комната Триш была потрясающей. Все стены были покрыты росписью. Сцены из жизни Вест-Милла. Там было полно знакомых лиц, включая его собственное. Некоторые делали отвратительные вещи. Например, мистер Крейнпул, который следил за порядком на парковке, стоял на коленях и лизал волосатую ногу миссис Бэлси — директора школы.

— Что нужно найти?

Найти? Брэндон опять прочитал задание.

— Сколько часов?

— А значит?..

— Время, которое второй поезд провел в пути, будет равняться t?

— Теперь напиши это.

— Написать?

— Число часов и букву t, а между ними знак «равно». Эти задачки все одинаковые.

Одинаковые? Брэндон, кажется, начал понимать. Он чувствовал, как решение созревает у него в голове, будто там кто-то передвигает нужные кусочки мозаики. Это что-то вроде перевода: с английского на математический. Раньше он никогда этого не понимал. За всю свою жизнь он ни разу не смог дать правильного ответа в задачах на расстояние — скорость — время, разве что случайно.

Брэндон написал в тетради: «85t = 75(t+l)». Удивительная комната. Каким-то образом они оказались в кровати, окруженные жителями Вест-Милла: миссис Бэлси, мистер Крейнпул, мистер Монсон, читающий «Макбет. Краткое содержание» сидя на унитазе, Фрэнки Джи и Уитни, одетые как школьные король и королева, но в руках у них — почему-то — были горящие кресты, и сам Брэндон, стоящий посреди класса и жонглирующий теннисными мячами. Окруженные всем этим, они лежали у нее на кровати, и Триш расстегнула его брюки и ласкала его языком, потому что, как она сказала, она еще не готова к настоящему сексу, и он потом засунул руку ей в трусики, и трогал ее, и даже хотел ласкать ее пальцем внутри, и это был, конечно, еще не настоящий секс, потому что он тоже еще не готов… но если когда-нибудь…

— t равняется семь с половиной.

— В каких единицах?

— Часы. Семь с половиной часов.

Джулиан протянул руку и поставил галочку в тетради Брэндона, рядом со щитом. Даже галочки у него выходили идеальными. Брэндону стало интересно, что бы Джулиан подумал про росписи в комнате Триш.

— Это входит в программу агентства? Этот щит «расстояние — скорость — время»?

— Программа агентства?

— Ну, в те материалы, которые они раздают всем преподавателям.

— Нет, я придумал щит сам.

— Прямо сейчас?

Джулиан кивнул, его взгляд, как обычно, был устремлен на что-то невидимое.

Круто!

Брэндон решил еще десять задач, для каждой переводя предложения с английского на математический. В нескольких задачах ему пришлось написать целые параграфы. Параграфы на особом математическом языке, где значения были соединены знаками «равно». Называть это «параграфами» было идеей Брэндона. Джулиан протянул ему листок с ответами и велел проверить самому. Потом спросил:

— Все решил?

Брэндон посмотрел на целый ряд галочек в своей тетради.

— Да. — Его голос звучал удивленно. — Как такое могло получиться?

Джулиан ничего не ответил. Он посмотрел на фотографию, на которой Адам играл на саксофоне — теперь инструмент принадлежал Руби, — а рядом с ним стоял и улыбался один из братьев Уинстона Маршалиса — Брэндон не помнил, как того звали.

— Это Адам, — сказал Брэндон.

— Руби мне рассказывала.

Какая история была у этой фотографии? Вроде бы это был школьный джазовый концерт, и Адам там великолепно выступил. Всех поразил, кажется.

— Руби, — пробормотал Брэндон. И ее большой грязный рот. — Она тогда еще даже не родилась.

— Я так и думал. — Джулиан склонился над фотографией. — А сколько лет было тебе?

— Пять. — Адам уже учился бы в колледже, а может, и закончил бы его. Интересно, в какой бы колледж он поступил?

— Ты его хорошо помнишь? — Джулиан не шептал, но его голос был удивительно мягким.

— Конечно.

— Каким он был?

— Совершенством во всем.

На самом деле Брэндон мало что помнил, кроме этого. Просто тот факт, что Адам существовал и что родители всегда носились с ним. Гарвард. Стэнфорд. Принстон. Вот то будущее, к которому Адам готовился и которого не увидел. Будущее, которого достигают только самые лучшие.

— А вы куда ходили?

— Ходил? — Джулиан отвернулся от фотографий и посмотрел на Брэндона.

— В колледж.

— Я не ходил. — Джулиан рассмеялся. Брэндон впервые слышал, как его репетитор смеется. Было немного странно, потому что голос у него был очень красивый, почти мелодичный, а смех был хриплый, похожий на карканье. Хриплый и заразительный: Брэндон тоже засмеялся. Они все еще смеялись, когда в комнату заглянула мама. По ее лицу было видно, что она была приятно удивлена их поведением.

11

Полночь. Темная комната. Три маленьких огонька: две свечи и сигарета — последняя на сегодня. Джулиану нравились свечи. Нравилось их мерцающее пламя, навечно связанное с этим миром тоненькой ниточкой. Пленники, опутанные цепями. Смертельная опасность, которую посадили на привязь. На первом этаже своего жилища Джулиан отыскал старую школьную скамью: тяжелая дубовая панель с металлическими ножками, которые когда-то привинчивали к полу. Он очистил ее от грязи, принес в свою комнату и установил у окна так, чтобы можно было смотреть во двор. Джулиан любил сидеть на скамье ночью, уже после полуночи, и вглядываться в темноту. Темнота была неоднородной, и он различал ее оттенки: светлый — для поля и тропинки между каретным сараем и большим домом, темный — для большого дома, особенно когда в окнах не зажигали свет, и совсем черный — для леса.

Шел снег. Джулиан этого не видел, но зато слышал, как снежинки, очень мягко, падали на крышу старого сарая. Слух у Джулиана был идеальный, зрение — единица, давление — 115/70, уровень холестерина — 140. Все эти параметры легко поддаются измерению. Но даже то, что измерить сложно, в Джулиане идеально соответствовало какому-то стандарту, как будто он был создан для некой еще неизвестной, но важной миссии. На планете живет шесть миллиардов людей. Скольких из них можно описать как более или менее одинаковых? Пять миллиардов девятьсот девяносто девять миллионов девятьсот тысяч. Но оставалось еще сто тысяч, которые имели значение, которые заинтересовали бы какого-нибудь объективного исследователя человечества.

Джулиан взглянул на открытый блокнот. Стихотворение терпеливо ждало своего часа.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Джулиан поднес Mont Blanc к бумаге. Ручка отражала две тени, по одной на каждую свечу, — слева и справа. На листе, там, куда должно было опуститься перо, тени пересекались и образовывали темное пятно. Где-то в глубине томилось стихотворение, Джулиан чувствовал это А раз он мог это чувствовать, значит, он был на стоящим поэтом. Оставалось разбить молчание и вытащить стихотворение на волю. Крепко схватить слова, тянуть их за собой и бросить на бумагу.

Слов не было. Ни одного. Кто в этом виноват? Сначала Джулиан не представлял себе, кто сыграл с ним такую злую шутку, но внезапно понял. Гарднеры с Робин-роуд! Они были тем, что так отвлекало его ум. Как может интеллект, подобный его, делать свою работу идеально, если ему приходится иметь дело с Гарднерами, живущими на Робин-роуд? Они были и всегда будут крошечными песчинками среди тех 5 999 900 000. Самым отвратительным — и это сводило Джулиана с ума — было то, что они и не подозревали о своей мерзкой обыденности. Подозревал ли хоть один из них о своей незначительности и посредственности? И в то же время хоть кто-нибудь из них страдал от собственного самодовольства и самоуверенности? Хороший вопрос.

Размышления Джулиана были грубо прерваны светом, внезапно вспыхнувшем в большом доме, в окне одной из комнат верхнего этажа. Ярко-желтое пятно в отдалении нарушил треугольник, созданный огоньками Джулиана. Новый источник света создал странную геометрическую фигуру, которая не имела смысла. Джулиан глубоко затянулся, чтобы успокоиться, вернуть нарушенный порядок, и выдохнул струю горячего дыма. Курение табака было одним из способов сохранять связь с Матерью-Землей, хотя этот факт никогда и никем не обсуждался. Табак был частью природы даже в большей степени, чем леса Амазонии или детеныши тюленей. Зажигая сигарету, Джулиан подчеркивал свою принадлежность к активистам движения за защиту окружающей среды.

Природа и все эти передачи о природе по телевизору, этот шумный ребенок — Руби. Он позволил своему мозгу свободно перебирать приходящие из пустоты ассоциации. Был ли этот процесс каким-то образом связан со скрытым стихотворением?

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Джулиан опять поднес кончик ручки к тому месту, где должно было появиться первое слово следующей строки. Оно было уже близко. Природа, передачи о природе, возможно, какое-то особое существо и ребенок. Джулиан чувствовал, как слово подходит все ближе и ближе. И когда оно придет, плотина будет прорвана, и мир уже никогда не будет прежним. Он почувствовал, что его пенис становится твердым.

Зазвонил телефон.

Телефон? В это время? Джулиан почти уже решил не поднимать трубку. Но лучше все-таки знать…

— Да?

— Джулиан? — Кто-то, кого он знал, но кто? Кто-то… кто-то… Хозяйка квартиры! Все, что было связано со стихотворением, немедленно исчезло. — Это Гейл.

Он взглянул на окно напротив. За занавеской двигалась тень. Напряжение спало.

— Гейл Бендер, — сказала она.

— Да?

— Надеюсь, я вас не очень беспокою. Я бы никогда не позвонила так поздно, но я увидела у вас свет.

Тень в окне увеличилась. Джулиан подумал, что неплохо было бы задуть свечи.

— Мне очень стыдно, но у меня в доме летучая мышь. Если честно, она залетела ко мне в ванную комнату. А я ужасно боюсь летучих мышей.

Джулиан вызвал в памяти образ Гейл: красно-черный пиджак и громоздкие сапоги. Могла ли такая женщина бояться летучих мышей? Больше всего она была похожа на инструктора по верховой езде, с которой Джулиан был раньше знаком.

— Не могли бы вы прийти сюда и помочь мне?

Джулиан снова затянулся.

Возможно, она приняла это за вздох.

— Пожалуйста, простите, что я вас беспокою.

Летучие мыши. Они были частью природы, а природа, похоже, имела какое-то отношение к стихотворению.

— Все в порядке. Я сейчас приду.

Он задул свечи, надел пальто. На первом этаже большого дома зажегся свет.

— Вы настоящий джентльмен, — сказала Гейл, открыв ему дверь. На ней был сиреневый халат, глаза были подведены и губы накрашены. Значит, она еще не ложилась в постель. Но в доме было темно. Следовательно, она уже собиралась спать и накрасилась перед его приходом.

— Вы, наверное, думаете, что я веду себя глупо. На самом деле, я только их и боюсь.

— Правда?

— Да. В детстве я была настоящим сорванцом. Играла больше в мальчишеские игры, чем в куклы. Раньше здесь была большая ферма: участок растянулся вдоль Транк-роуд до того места, где сейчас стоит кинотеатр. У моего отца было две сотни акров.

— Но вы так и не смогли привыкнуть к летучим мышам.

Гёйл помотала головой:

— Нет, хотя я, например, люблю птиц.

— Летучие мыши — млекопитающие.

— Я знаю. Может быть, именно поэтому я их не выношу. Они похожи на эксперимент Франкенштейна.

Джулиан улыбнулся. Ему нравилось говорить на такие темы. Гейл тоже улыбнулась. Она посмотрела на крошечную бородку под нижней губой Джулиана — название которой он так и не вспомнил, — и ее взгляд слегка изменился. Глаза Гейл — полное отсутствие какой бы то ни было оригинальности.

— Ведите меня к своей мыши.

Гейл рассмеялась. Ее дыхание пахло ликером, скорее всего, одним из тех сладких кофейных ликеров. Джулиан представил, как она, раскинувшись в своем халате на постели — а возможно, она была обнаженной, — пила «Tia Maria» или «Kahlua» прямо из горлышка и смотрела на его окно, в котором мерцали свечи. Он уже представлял себе ее спальню, хотя ни разу в ней не бывал.

Гейл поднималась по лестнице. Ее тело двигалось под халатом. Она, конечно, была крупной женщиной, но большую часть ее тела составляли мускулы. Джулиан чувствовал, как она напрягается под его взглядом.

К спальне вел коридор, стены которого были обиты деревянными панелями. Создавалось впечатление, что весь дом изнутри покрыт резными деревянными панелями. Типичная спальня в старом фермерском доме, возможно, правда, что ее расширили за счет двух или трех соседних спален, сломав перегородки. Интерьер комнаты был похож на картинку из какого-нибудь модного каталога: очаровательная мебель, очаровательный коврик, очаровательная картина на стене и очаровательная двуспальная кровать. Все точно так, как Джулиан себе представлял, только в реальности комната была большего размера. Единственной неожиданностью оказались банковские отчеты компаний и рекламные проспекты, сваленные на постели.

— Скоро встреча клуба инвесторов, — сказала Гейл. — Фонд Дж. П. Морганет. В прошлом году прибыль составила девятнадцать процентов.

— Мои поздравления.

Она протянула ему теннисную ракетку:

— Мышь в ванной. Мой второй муж всегда пользовался этим, когда приходилось разбираться с летучими мышами.

Ракетка была плохо сбалансирована.

— Он был теннисистом?

— Не знаю, кем он был.

Джулиан пошел в ванную. Гейл продолжала говорить ему в спину:

— Я, конечно, не против, когда в мужчине есть некоторая таинственность, но иногда мне хочется знать хоть что-то.

Джулиан открыл дверь ванной.

— По крайней мере, что происходит у мужчины в голове, — говорила Гейл.

Он вошел в ванную и быстро закрыл за собой дверь.

— Видите ее? — Судя по голосу, Гейл стояла прямо за дверью. Она слишком много болтала — как ребенок. Женщины, которые много говорили, раздражали Джулиана, наверное, больше, чем что-либо еще в этом мире. Они были повсюду: языки, зубы, губы — бесконечная болтовня на тысячах языков.

Естественно, Джулиан сразу же заметил летучую мышь: она висела над унитазом, уцепившись за полотенце, и смотрела на Джулиана своими черными блестящими глазами. Скорее всего, мышь старалась держаться как можно дальше от лампочки, которая горела у туалетного столика.

— Не любишь яркий свет? — сказал ей Джулиан.

— Ну что там? — раздался голос Гейл.

— Ищу.

Джулиан огляделся. У зеркала лежал тюбик с тушью: колпачок откручен, рядом — маленькая щеточка. На мраморной поверхности столика — несколько черных пятнышек. Он открыл шкафчик с лекарствами: бутылочки с прозаком, обезболивающими средствами и эстрогеном. Джулиан наклонился и быстро просмотрел содержимое плетеной корзины у унитаза: женские журналы, любовный роман в мягкой обложке — «Черный — цвет мечты», и книга в твердой обложке с иллюстрациями — «Секс. Руководство для зрелой женщины».

— Как у вас дела? Все в порядке?

Джулиан поднялся и посмотрел на мышь, которая была всего лишь на расстоянии вытянутой руки. Мышь посмотрела на него. Тело грызуна, завернутое в кожистые крылья. Может, она и правда была одним из чудовищ доктора Франкенштейна, безумным экспериментом над силами природы, который не удался. Что, интересно, эта бедняжка пыталась ему сказать? Не отрывая взгляда от животного, Джулиан медленно положил ракетку на унитаз. Затем вытянул вперед правую руку и схватил мышь. На самом деле он не просто вытянул руку вперед, а сделал это с молниеносной скоростью. Когда он хотел, Джулиан мог двигаться удивительно, почти сверхъестественно быстро. Животное сопротивлялось, дергалось и даже попыталось его укусить.

— Ну уж нет, вампиреныш, — тихо, чтобы успокоить перепуганное существо, сказал Джулиан. Потом он взял голову мыши левой рукой и быстро ее крутанул, как если бы открывал банку. Например, банку с вареньем. Клубничным вареньем.

— У вас все в порядке?

Джулиан вымыл руки в ванной, вытер пушистым красным полотенцем, закрыл окно, закрутил тюбик с тушью, открыл дверь.

Гейл стояла скрестив руки на груди:

— Что случилось? На минуту мне показалось, что у вас там идет битва не на жизнь, а на смерть.

— Что вы, все в порядке. Я ее выпустил.

— Выпустили?

— Я заставил ее вылететь в окно, так как полагал, что вашей целью было избавиться от мыши, но не уничтожить ее.

Зрачки Гейл расширились, рот приоткрылся. Типичная реакция.

— О, как это мило, Джулиан!

Он пожал плечами. Внешне он был само равнодушие, но внутри — кровь с удвоенной энергией бежала по венам.

— Я вам так благодарна! В конце концов, сейчас ведь глубокая ночь, а вы все равно согласились прийти.

— Пустяки. — Конечно, Джулиан мог сказать «что вы, что вы…» или «не стоит благодарности». Но «пустяки» было лучше всего: достаточно равнодушное выражение, которое в то же время показывало, кто здесь главный.

— Я бы глаз не смогла сомкнуть, если бы знала, что эта тварь летает по дому. На самом деле я так переволновалась, что мне совершенно не хочется спать. — Ее взгляд на секунду задержался на его крошечной бородке. — Не хотите ли чего-нибудь выпить?

Джулиан задумался над ее предложением. Он смотрел прямо в глаза Гейл, но видел банку клубничного джема.

— Позвольте мне хоть так вас отблагодарить, — уговаривала Гейл.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказал Джулиан. Или стоило сказать «вы очень добры»? Нет, этот вариант определенно не годился.

— У меня прямо здесь есть маленький бар. На всякий случай. — Гейл подошла к старому книжному шкафу — вероятно, антиквариат, — на одной из нижних полок которого стоял серебряный поднос. — «Kahlua», бурбон, коньяк. Что будете?

Джулиан выбрал коньяк. Себе Гейл налила «Kahlua». Она подтащила к кровати кресло, обитое бархатом, и предложила его Джулиану, потом убрала с кровати бумаги и села, вытянув ноги и откинувшись на подушки. Джулиан впервые увидел ее ступни. Ногти на ногах были покрашены ярко-красным лаком. Было видно, что она гордится своими ногами, и, по правде сказать, у нее были для этого все основания: ступни идеальной формы, в которых не было и намека на ее возраст. Они свидетельствовали об опыте и обещали удовольствие.

Гейл подняла свой стакан:

— За летучих мышей!

Джулиан отпил глоток коньяка. Она слишком легкомысленно пользовалась словами.

— Расскажите мне о себе, Джулиан.

— Рассказывать особо нечего.

— Только не сочтите меня чересчур любопытной.

— Все в порядке. Просто я уверен, что ваша жизнь гораздо интереснее моей.

— Не такая интересная, как мне бы хотелось. Иногда мне кажется, что я еще и не начинала жить. Я постоянно жила так, как жили люди вокруг меня: мужья, любовники, дети… Сейчас я уже не уверена, что они все делали так, как надо. Только не дети, конечно. У меня два очаровательных ребенка: сын и дочь. Но они давно покинули родное гнездо.

— Они живут где-то рядом?

— Сын — в Хьюстоне, дочь — в Калифорнии. — Гейл отпила глоток. — Но дело в другом. Я способна на многое. Эти слова могут показаться странными, особенно если учесть мой возраст, спасибо, кстати, что не спросили, сколько мне лет. Я не хочу быть запертой, если вы понимаете, что я имею в виду.

Джулиан кивнул.

— Вы хороший слушатель. У меня не очень много опыта в такого рода разговорах.

Джулиан ее вообще не слушал. Гейл неправильно истолковала его взгляд, направленный на ее красные ногти.

— Не сделаете еще одно одолжение, Джулиан? Плесните мне еще капелюшечку.

Она протянула ему пустой стакан. Их руки соприкоснулись. Когда-то ее руки были очень красивы, почти так же красивы, как и ступни, но теперь они выдавали ее возраст. Джулиан встал, подошел к подносу и налил Гейл еще «Kahlua».

— Должна сказать, что вы очень добрый человек, — сказала Гейл, взяв у него свой стакан.

Джулиан сел обратно в кресло. Несколько минут они молчали, и он уже решил, что Гейл обдумывает новый тост, но она ничего не сказала. Какое облегчение. Она отпила немного ликера, ее лицо порозовело. Потом она взглянула на Джулиана, отпила еще немного и слегка сдвинула ноги. Ступни оказались на самом краю кровати.

— Джулиан, можно, я скажу вам кое-что очень личное?

— Да.

— Мне очень нравится эта ваша бородка.

Джулиан улыбнулся.

Ее нога соскользнула с кровати, что могло произойти случайно, и уместилась у него на колене, что случайностью точно не было. Джулиан продолжал улыбаться, сделав вид, будто улыбка предназначалась Гейл. При ближайшем рассмотрении оказалось, что ногти были аккуратно подстрижены.

— Почему бы тебе не перебраться сюда и позволить мне доказать свою благодарность на деле?

— За что?

— За летучую мышь.

Благодарность была совершенно лишней. Джулиан уже получил свое вознаграждение. Щелчок: этот звук. Он мог придумать сотни причин, почему ему лучше остаться в кресле, а может, даже совсем уйти. Но он помнил свое состояние, когда ждал продолжения стихотворения, рождение которого так жестоко прервал телефонный звонок Гейл. Так что она на самом деле кое-что ему задолжала. Кроме того, она подходила. И потом — эти восхитительные ступни.

Сперва Джулиан допил этот так называемый коньяк, сделав один большой, но неторопливый глоток. Затем встал и разделся, позволив Гейл хорошенько себя рассмотреть.

— Господи! — Ее лицо стало темно-розовым. Еще немного, и цвет сменится на клубнично-красный.

Джулиан лег сверху, стянул с нее халат, ее ноги раздвинулись, и он погрузился в нее, отбросив прелюдию.

— О Господи! — Гейл вскрикнула, и в звуке ее голоса смешались одновременно боль и удовольствие.

Щелчок сломанной косточки и клубничный джем: он был твердым и горячим.

Погружение и погружение. Разница между силой их тел была такой же большой, как разница между двумя биологическими видами. Гейл повизгивала и похрюкивала, как свинья.

— О Господи! Это будет просто здорово! Да что я говорю? Это уже здорово. О да, великолепно, и эта штука у тебя на подбородке, о Господи, да, и то как ты…

— Заткнись!

Слишком поздно. Болтовня, бессмыслица, путеводители по сексу для зрелых женщин — все это затмило образ ее восхитительных ступней.

— Что? — Она прекратила движения, если это слабое подергивание можно было назвать настоящим движением. — Прости, Джулиан. Я сделала что-то не так?

Вот так: одна фраза, и все уничтожено. Он выскользнул из нее как мокрый червяк.

— Джулиан? Я тебя обидела?

Он кашлянул, выражая свое презрение этой мысли. Она обхватила червяка ладонью и начала теребить, затем наклонилась и взяла его в рот. По крайней мере это заткнуло ее болтливый рот, но все равно было слишком поздно. Джулиан взглянул вниз, на ее аккуратно подстриженный затылок, подумал о клубничном джеме внутри и встал.

Гейл откинулась на спинку кровати — помада размазана вокруг рта, — закуталась в халат и посмотрела на него.

— Что я такого сделала?

Джулиан молча оделся и вышел.

Он сидел в темноте на старой школьной скамье. В большом доме свет был только в одном окне на втором этаже. Наконец он тоже потух. Джулиан зажег две свечи и сигарету — первую сигарету нового дня. Он вдохнул клуб дыма и позволил ему гулять по своим внутренностям, медленно успокаиваясь. Затем выдохнул его с громким вздохом, почти всхлипом. Никто не знал о нем, о его неординарности. Никто из тех, кого только и можно принимать в расчет, некто из избранной сотни тысяч. Его величие оставалось тайной, как это было с Ницше. А что делал Ницше? Он писал.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Следующее слово, которое несколько часов назад было так близко, теперь исчезло совсем. Досадно. Те черные глаза знали, на что он способен, чувствовали приближение следующей строки. Щелчок ломающейся косточки. Щелчок и клубничный джем.

Клубничный джем: сознание Джулиана нащупало какую-то новую мысль. Клубничный джем был образом, символом. А поэзия всегда пользуется образами и символами. Возможно, решение могло прийти отсюда. Что еще нужно для стихотворения? Тема, естественно. Первое слово стихотворения — «беспечный» — вело к огромному разнообразию тем. Какой же будет его тема? Джулиан уже знал звуки, ее сопровождающие: повизгивание и похрюкивание. «Два вида»: эпическая поэма. Сотня тысяч и все остальные. Вот она — тема: удушающая глупость несчастных 5 999 900 000.

Эпическая тема для эпической поэмы. Но как описать такое огромное количество? Что сделал Гомер? Он сфокусировался на небольшой группе персонажей, ввел их в конфликт, провел их навстречу судьбе. Джулиану требовалось несколько персонажей, которые бы полностью отражали все большинство.

Гейл? Его передернуло от одного звука ее имени. О ней сейчас лучше не думать. Только не сейчас. Кроме того, она совершенно не подходила для его поэмы. Ему были нужны персонажи, для которых современное общество было естественной средой обитания, а она имела мало общего с современностью.

А затем: щелчок. Эврика! Гарднеры с Робин-роуд. Они уж точно были абсолютно современными, даже количество детей — 2,2 (если считать и отсутствующего ныне первенца) — полностью соответствовало статистическим данным.

Джулиан в очередной раз поднес перо к началу третьей строки и приготовился писать. Ничего не произошло. У Джулиана появилось чувство, что вместо ручки он держит копье, готовое сорваться и пронзить врага.

Он затянулся так глубоко, что огонь съел почти половину сигареты. Успокоившись, он понял, что эпическая поэма появляется на свет совсем не так. Сначала нужно подготовиться.

С чего начать? С главных героев? В таком случае, каким будет их окружение? Какова будет их судьба? У Джулиана не было идей.

Идей не было, но его мозг продолжал работать, искать пути и наконец нащупал выход. Почему бы не начать с исследования? Собрать все необходимые данные. Возможно, они помогут найти путь, по которому будет развиваться история. Таким образом, природа и искусство выступят совместно.Джулиан выпрямился в большом возбуждении: был ли он создателем совершенно новой формы, живой поэмы, в которой природа и искусство объединялись в режиме реального времени? Может, это будет живой роман? Спокойнее, спокойнее. Но он не мог успокоиться, а сигарета уже закончилась. Он зажег вторую, а еще даже не рассвело. Возможно, пришло время изменить несколько правил.

Данные. Для начала нужно составить наброски главных героев. В очередной раз Джулиан поднес ручку к бумаге. На этот раз он начал писать. На четырех чистых листах бумаги он написал: «Скотт», «Линда», «Брэндон», «Руби». Что делать с Зиппи? Мысль позабавила Джулиана. Он улыбнулся сам себе.

Но тут же, поняв, что чуть было не сделал серьезную ошибку — невыносимо ошибиться в самом начале эксперимента, — он перестал улыбаться. Затем открыл пятый лист и написал еще одно слово: «Адам».

12

— Ну почему вы меня все время заставляете что-то делать? Отойди от моей кровати!

Брэндон уткнулся в подушку, пытаясь сохранить остатки сна: странная комната Триш, постель и девушка… Уитни.

— Когда ты наконец начнешь вести себя, как все ребята твоего возраста? — спросил отец.

Кап-кап — вода капала с бритвы на пол. От него ждали ответа, или это был один из тех вопросов, которые добивались какого-то там эффекта? Брэндон был слишком сонным, чтобы вспоминать научное название. Не важно. Он все равно слишком устал, чтобы говорить. Еще никогда Брэндон не чувствовал себя таким уставшим, просто как выжатый лимон. Горло и голова болели, уши…

— Подъем, подъем, подъем.

Голос становился все громче и громче. Еще чуть-чуть, и отец сорвет голос. «Давай, ори». — Брэндон не мог заставить себя пошевелиться. Он чувствовал свое дыхание: изо рта пахло отвратительно. К тому же трусы спереди были липкими и мокрыми. Что за черт? Он не мог вспомнить ни одной детали сна с Уитни в комнате Триш.

Из холла послышался мамин голос:

— Он еще не встал?

— Пытаюсь его разбудить.

Тишина. Может, отец ушел, решив: ну и ладно, бедный ребенок хочет выспаться. Тело расслабилось, Брэндон опять начал засыпать.

— Эй, — отец был все еще в комнате и как-то подозрительно близко, — а это что такое?

Брэндон открыл один глаз и посмотрел вверх сквозь спутанные ресницы. Отец стоял у стола, в руке у него были листы бумаги. Черт! Тест по «Макбету» с огромной красной F на первой странице. Неужели он и правда был таким идиотом, что оставил его на самом видном месте? Брэндон закрыл глаз, не в силах придумать лучшего ответа.

— Что случилось, Скотт?

Мама. Теперь в комнату вошла еще и мама.

— Похоже, это его тест.

Пауза. Затем мама сказала: «О Боже мой!» — с такой интонацией, как будто кто-то был серьезно ранен.

— Брэндон, что все это значит?

Он почувствовал, что мама стоит у кровати, и открыл глаза. Она держала тест в руке, как полицейский, который только что нашел вещественное доказательство. Родители были такими надоедливыми, особенно мама.

— Оставьте меня в покое, — пробормотал Брэндон.

— Оставить в покое? Это все, что ты можешь сказать?

— Черт, ну дайте мне жить нормально!

— Скотт, ты слышал?

— Не смей так говорить, — сказал отец.

— Эф, — продолжала мама. — Брэндон, где твоя гордость? С такими оценками ты вообще не сможешь поступить в колледж! Ни в один!

— Ну и что? Может, я вообще не собираюсь идти в колледж! — Это, кстати, была хорошая идея.

— Не собираешься в колледж? — сказал Скотт. — И чем ты займешься, позволь тебя спросить?

— Ради Бога! — сказала мама. — Он это несерьезно.

Не поступать в колледж. Через полтора года он закончит среднюю школу, а в старшей школе все совсем по-другому, все гораздо проще. Никаких душеспасительных бесед по поводу будущей карьеры, никаких общих тестов, никакого «Макбета» или «Алой буквы» — ее они должны проходить в следующем году, и все говорят, что это еще хуже Шекспира.

— Я серьезно. Думаю, я не буду поступать в колледж.

Он смотрел на родителей сквозь ресницы. Только поглядите на них: папа с полотенцем на бедрах, у мамы одно полотенце завернуто вокруг тела, второе — вокруг головы, у обоих открыты рты. Тут Брэндону пришла в голову еще одна идея:

— Вы только подумайте обо всех деньгах, которые сэкономите!

Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

— Черт побери! — сказал отец. — Кто здесь говорит про деньги?!

Where the sun don't shine, where the sun don't shine.

Проблем, на заднем плане. Его голос, глубокий и грубый, почти так же хорош, как и у Унки Дета.

— Ну почему ты всегда попадаешься на его удочку? — спросила мама.

— Но мы ведь ничего не говорили о деньгах!

— Это бессмысленно. Он будет учиться в колледже, и он это прекрасно понимает.

— Вы не можете меня заставить. — Произнося эти слова, Брэндон понял, что это и в самом деле так. Родители не могут его заставить. Есть ли у Проблема собственный диск? Не забыть спросить у Дэви.

— И на какую работу ты можешь рассчитывать, не закончив колледж? — раздраженно спросил отец.

— Посыльный на велосипеде.

— Посыльный на велосипеде?

— В Нью-Йорке. Они зарабатывают три сотни баксов в день.

— Это не настоящая работа.

— По-твоему, пап, тот, кто зарабатывает три сотни в день, работает понарошку? Мама, может, ты зарабатываешь столько же?

На маминых щеках появились два белых пятна.

— После старшей школы перед тобой открывается целый мир. Брэндон, неужели ты и правда хочешь быть неудачником?

— А что, если ты не учишься в колледже, значит, ты неудачник?

— В нашей экономической системе — да, — сказал папа.

— И вы считаете Джулиана неудачником?

— При чем здесь Джулиан?

— Он не учился в колледже.

— Бред, — пробормотала мама.

— Спорим?

Белые пятна стали красными:

— Сынок, ты еще очень мало знаешь о людях. Достаточно пару минут с ним поговорить…

— Он сам мне сказал.

— Ты, наверное, что-то неправильно понял.

— Спросите его сами.

Придя на работу и сев за стол — «офис» Линды занимал угол большой общей комнаты и на самом деле был таким же удобным, как и любой «настоящий» офис в любой компании, только стены не доставали до потолка, — Линда разделила свою годовую зарплату на количество рабочих дней и получила сумму гораздо меньше трех сотен. Вы оба учились в Университете Коннектикута, и сейчас оба хорошо зарабатываете. Линда любила свою работу, отлично с ней справлялась, но в Нью-Йорке она бы зарабатывала в три или четыре раза больше. Вместо того чтобы иметь дело с Ассоциацией риэлтеров Коннектикута или «Скайвей», она бы работала с магазинами на Пятой авеню, «Тиффани» или каким-нибудь известным музеем.

Она просто осела в маленьком городке, оставила большой город. Давно сделав выбор, она ему изменила. Приняла новое решение. Второе. Если бы она ничего не меняла, если бы продолжила жить согласно своему самому первому выбору, что бы изменилось? В чем разница между жизненным планом номер один и жизненным планом номер два? Вдруг это похоже на дерево, которое обычно рисуют в школьных учебниках: один корень и две ветви — обезьяны и люди? Что еще она выбрала?

Телефон. Звонили из «Скайвей». Компании принадлежал кусок берега в Вест-Милле, и сейчас они разрабатывали участок, на котором находилась старая мельница. Владельцы «Скайвей» уже получили разрешение прорубить подъездную дорогу через лес. От Линды требовалось создать визуальный ряд, опираясь на который, адвокаты «Скайвей» вели бы переговоры с городским советом и всевозможными комиссиями. Естественно, были проблемы. Во-первых, у архитекторов компании еще не было даже черновых чертежей. Во-вторых, Линде не нравилось имя, которое было выбрано для проекта: «Предместье Олд-Милле». Ни одна уважающая комиссия не согласится со словом «предместье». Не говоря уже о том, что большую часть участка занимали топи. Кроме того, строительство шло на территории Вест-Милла, а не Олд-Милла. Плюс эта идиотская «е» на конце. Первый список возможных названий, который послала им Линда, они отвергли. Сегодняшний звонок был по поводу второго списка.

— Они считают, что «Предместье Олд-Милле» — лучший вариант, — бубнила в трубке менеджер по маркетингу «Скайвей».

— Лучше, чем «Ивовая заводь»?

— Это название вообще показалось им непонятным.

— Но там же ивовая роща. — Линда специально ездила на место застройки, чтобы проверить. — Как раз на берегу реки, где раньше была мельница.

— После третьей стадии этих деревьев все равно не будет.

— Что такое «третья стадия»?

— Строительство причала.

— Между прочим, мельницы тоже уже нет, — сказала Линда.

— Простите, не поняла.

Она не стала объяснять. Вместо этого спросила:

— Что насчет «е»?

— «Е»?

— В слове «Милл». Надеюсь, вы от нее избавитесь.

— Но почему?

Это Линда тоже не стала объяснять, а просто сказала, что ей нужно время, чтобы придумать что-нибудь новое.

— Меня ждут.

Линда начала составлять новый список: «Речная заводь», «Луга Вест-Милл»… Она сидела за столом, покусывала кончик ручки и размышляла: Ивовая заводь… Если бы она работала в Нью-Йорке, пришлось бы ей сейчас заниматься составлением таких списков? Или, по крайней мере, в Бостоне. Когда-то она сама убедила Скотта испытать себя сначала в Бостоне. Равнодушная, вялая попытка, которая в итоге стоила Скотту его равной доли в семейном бизнесе — равные доли наследования, которые могли бы и дальше переходить от поколения к поколению.

Линда набрала номер «А-Плюс» и попросила к телефону Марджи:

— Правда, что Джулиан не учился в колледже?

— Если это правда, это вызовет какие-то проблемы?

— Просто он так сказал моему сыну.

— У многих наших преподавателей нет законченного высшего образования — они ведь сами еще студенты.

— Джулиан староват для студента.

— Если вам нужен кто-то в возрасте и с университетским образованием, то у нас в штате есть школьный учитель на пенсии.

— Нет-нет. Мы не недовольны Джулианом.

— Именно так я и подумала.

— Просто эта новость меня удивила.

— Когда мы договаривались о работе наших преподавателей, кто-нибудь вам говорил, что Джулиан закончил университет?

— Нет. Но он кажется таким образованным.

— Джулиан действительно образованный человек. Несколько лет назад он даже читал лекцию в университете. Он показал мне отзыв от декана Баллиола. В отличие от некоторых моих коллег, чьи имена не будем называть, я всегда требую рекомендации, когда принимаю человека на работу.

Линда пыталась вспомнить, где находится Баллиол. В Висконсине?

— Вы имеете в виду Университет Бело?

— Баллиол, — сказала Марджи. — Один из колледжей Оксфорда.

— Джулиан читал лекцию в Оксфорде?

— Да. Насколько я поняла, за ней последовал целый ряд семинарских занятий.

— А какая тема?

— Не имеет отношения к SAT, если вы спрашиваете об этом.

— Все равно, любопытно.

— Секундочку.

Линда услышала шорох бумаг. «Луга Вест-Милла» — что не так с этим названием? Марджи снова взяла трубку:

— Вот. «Гадюки в моем рюкзаке. Зоологическая коллекция, собранная в джунглях Габона». В рецензии сказано: «Как приятно, что продолжают жить традиции любительских полевых исследований».

— Невероятно!

— На вашем месте я не стала бы обсуждать это с Джулианом.

— Но почему?!

— Он просил меня не говорить о его опыте родителям учеников.

— Да?

— Он боится показаться претенциозным. По-моему, это очаровательно.

Три сотни баксов в день. Правда ли, что велосипедный посыльный в Нью-Йорке зарабатывает столько? Скотт знал одно — эти деньги давали свободу.

— Вы меня слушаете? — спросил старческий голос в телефонной трубке у его уха.

— Ищу нужные бумаги… — Скотт пропустил обращение, потому что не помнил, с кем говорит — с мистером Инсли или с миссис Инсли — их голоса были абсолютно похожи. — Все в порядке.

— То есть страховка все покрывает?

— Да.

— И нам не нужно платить?

— Нет.

Инсли о чем-то пошептались между собой.

— А как насчет наших страховых взносов?

— На них ничего не влияет.

— О, это великолепно, Скотт. Пожалуйста, передай свой матери привет от нас, когда будешь с ней говорить.

— Конечно.

Свобода. Скотт вспомнил, что когда-то спускался по лестнице, перепрыгивая через две или три ступени, даже не задумываясь над этим. Почему он больше так не делает? Если бы он не прекратил бегать по лестницам, был бы он сейчас в хорошей физической форме? Скотт напряг бицепс, расслабил, опять напряг, с интересом следя за движением мышц под тканью рубашки. Внезапно дверь открылась, и в офис ворвался Сэм.

На самом деле Сэм вошел очень тихо, но его бьющая через край энергия немедленно наполнила собой комнату и вызвала у Скотта ощущение, что племянник «ворвался».

— Привет, дядя Скотт! — Сэм широко улыбнулся и пошел к столу, протягивая вперед руку.

Скотт поднялся. Сэм опять вырос, он был уже таким же высоким, как Скотт, быть может, чуть-чуть выше.

У Сэма было крепкое рукопожатие и уверенный взгляд. Когда он улыбался, его глаза тоже улыбались. Из ворота его джемпера выглядывал галстук с рисунком из теннисных ракеток.

— Как дела? — Скотт почувствовал, что его рот расползается в улыбке.

— Отлично.

— Сегодня нет уроков?

— Я вроде как прогуливаю.

— Ты?!

— На самом деле у нас что-то вроде поездки всем классом. Мне разрешили подождать школьный автобус здесь. Папа хочет угостить меня ланчем. Присоединишься?

— С удовольствием. Куда едете?

— В Нью-Йорк.

— Что в планах?

— Нас отвезут в театр.

— Правда? Какой спектакль?

— «Макбет». Они поменяли место действия: вместо солдат средневековой Шотландии — гангстеры тридцатых годов. Должно быть интересно. Представляешь, как кто-нибудь вроде Джо Пески рассуждает про Бирнамский лес.

Огромная красная F, обведенная в кружок.

— Значит, вы сейчас проходите «Макбета»?

— Закончили несколько недель назад. Мы сейчас читаем «Двенадцатую ночь». Трудно поверить, что пьесы написаны одним и тем же автором.

Скотт помнил, как проходил «Макбета» в школе, но ничего не знал о «Двенадцатой ночи».

— Имеешь в виду, что «Двенадцатая ночь» не такая хорошая?

— Скорее, они очень разные. Но я, конечно, не авторитет в этом деле — я часами продираюсь через каждый акт.

В кабинет зашел Том. Кивнул Скотту и повернулся к сыну:

— Готов?

— Дядя Скотт идет с нами.

— Отлично. — Том посмотрел на часы. — Скотт, не возражаешь насчет «Примо»? Школьный автобус будет ждать Сэма в центре.

— Я только что вспомнил одну вещь… — Скотт быстро извинился перед ними. — Повеселись в большом городе, Сэм.

— Спасибо. А как Брэндон?

— Отлично.

— Передай ему привет от меня.

— Конечно.

Они вышли из комнаты. Сэм как минимум на два дюйма выше отца и шире в плечах. Но походка у них одинаковая. Походка людей, уверенных в себе. В офисе Скотта сразу стало тихо и спокойно.

На столе зазвонил телефон:

— Опять звонит миссис Инсли. Она на третьей линии.

— Я ей перезвоню.

В кабинете, конечно, было достаточно воздуха, но создавалось впечатление, что все вокруг, даже мельчайшие молекулы, вдруг застыло. Скотт накинул пальто и вышел из офиса. Он сел в свой «триумф». Скотт любил машину, выпуск 1976 года, последний год, когда эта марка выпускалась, и регулярно отводил ее к Тони в «European Motors» на техосмотр. Механизм работал как часы. Скотт поехал в бар «Брини», в сторону, противоположную «Примо» и центру. Мотор ровно гудел, казалось, что внутри машины тихо рычит огромный пес. У него, конечно, не было огромного пса, как не было и тысячи других вещей.

Скотт поел в баре: суп из морепродуктов, дюжина вахитос и пинта крепкого эля. Хороший эль, который варили в маленькой частной пивоварне. У них был шанс вложить деньги в эту пивоварню, но Том исследовал рынок, и ему что-то не понравилось. Все равно, чертовски вкусное пиво. Скотт заказал еще кружку. Это было даже приятно — есть в одиночестве, без компании. Никаких вопросов, никаких проблем. Он огляделся вокруг и наткнулся на невидящий взгляд такого же обедающего в одиночестве.

Внезапно чья-то рука легла ему на плечо:

— Скотти, дружище! Пьешь в одиночестве?

Скотт обернулся. Микки Гудукас: цветок в петлице, бутылка шампанского в руке. Скотт узнал оранжевую наклейку — «Вдова Клико».

— Как вам это удается?

— Удается?

— Бокал для моего друга! — крикнул Гудукас. — Бокал для шампанского!

— Не надо.

— Теннис. Как вам это удается?

Скотт пожал плечами.

— Надо будет как-нибудь закончить этот матч. У твоего брата быстрая реакция.

Конечно, Гудукас был пьян, но в то же время он был забавным.

Бармен поставил на стойку бокал для шампанского. Гудукас наполнил его до краев, немного пролив.

— Мистер Гудукас, вы не хотите оставить мне бутылку, чтобы я сам вам наливал? — спросил бармен.

Гудукас положил на стойку банкноту, потом прижал палец к губам: «Ш-ш-ш». Банкнота в сто долларов. Он протянул мокрый бокал Скотту:

— Тост. За «Симптоматику»!

— Почему?

Гудукас был удивлен:

— Ты что, Скотти, не слышал?

— Что не слышал? — Скотт ненавидел это прозвище.

— Их эксперимент с энзимами полностью провалился. Они загубили двести шестьдесят мартышек, Скотти! — Гудукас потряс перед Скоттом связкой ключей. — Акции продаются по семьдесят три цента. Общество защиты животных наступает им на пятки. Видишь, у окна стоит мой «порше бокстер»? Я богат!

13

«Наблюдатель, досконально изучивший одно звено в цепи событий, должен быть в состоянии точно установить все остальные звенья, — и предшествующие, и последующие».

Проснувшись в субботу утром, Руби обнаружила, что повторяет про себя цитату, которую она прочитала предыдущим вечером в «Пяти апельсиновых зернышках», как раз перед тем, как заснуть. Руби открыла «Приключения Шерлока Холмса» на семьдесят пятой странице и несколько раз перечитала этот абзац. Правда ли это? Если правда, то как все необыкновенно и удивительно! Все остальные будут думать, что ты — волшебник. Именно так люди думали о Холмсе. Вообще-то «Пять апельсиновых зернышек» — не самый любимый рассказ Руби: странно читать про Ку-клукс-клан в истории о Шерлоке Холмсе.

Одно звено в цепи событий. Для того чтобы понять принцип, Руби требовался какой-нибудь простой пример. Она начала вспоминать все известные ей простые цепочки событий. Брэндон получил F за свой дурацкий тест. Предыдущим звеном был прогул школы и поездка Брэндона и Дэви в Нью-Йорк. Значит, последующее звено — это когда мама и папа разозлились. Эту цепочку из трех звеньев Руби прекрасно понимала и могла проследить все связи. Но что могло стать четвертым звеном? Что произойдет дальше? Она не знала.

Затем, несмотря на то что ей очень хотелось в туалет, Руби осталась в кровати и начала размышлять о новой цепочке событий, в которой все было непонятно. Это уже больше было похоже на Шерлока Холмса: «тайна куртки Брэндона». Руби попыталась восстановить ход событий. Все произошло в тот день, когда она проиграла на выборах в редакторы, а Аманда выиграла. Когда они возвращались с тенниса. Кила подарила ей розовый напульсник. Потом Руби пришла домой, включила свет и увидела, что куртки Брэндона нет на месте. Назовем это первым звеном.

Потом она вдруг решила сжечь «Пеструю ленту». Это привело к страшному дыму в гостиной. В тот же день пришел Джулиан. Потом была экскурсия по дому. И как раз перед тем, как они пошли все осматривать, Руби увидела куртку Брэндона, которая висела на крючке в гардеробной. Она несколько раз его позвала, но Брэндон не ответил. Тогда Руби заметила, что его рюкзака и ботинок на месте не было. Второе звено.

После этого они пошли по дому. Это было здорово. Потом был разговор об Адаме. Это было грустно. Потом приехала мама, вышла из себя, узнав, что Брэндона еще не было, почувствовала запах дыма. Тут пришел Брэндон в одной футболке. Черная футболка с классным рисунком: Унка Дет — он выглядит таким маленьким и слабым, — а рядом с ним огромный и страшный Проблем с золотым медальоном на шее. И Брэндон сказал маме, что оставил куртку в школе. Мама, естественно, не поняла, о чем он говорит, ведь куртка висела рядом с ним. А Брэндон, когда ее увидел, вообще повел себя как последний дурак — дотронулся, чтобы убедиться, что это она. Лицо у него в этот момент было, как у Адама Сэндлера, когда случается что-то хоть чуть-чуть непонятное. Что-нибудь еще? Руби больше ничего не могла вспомнить. Значит, назовем эту часть — третьим звеном.

Ответ? У Руби не было никаких соображений. Возможно, она все-таки была Ватсоном, а не Холмсом. Вдруг куртка все время там висела, а Руби ее просто не заметила? Но если и так, чем объяснить растерянность Брэндона? Он был растерян, потому что не ожидал увидеть куртку в гардеробной. Оставил ли он ее в школе, как сказал маме? Минуточку! А вдруг на самом деле было две куртки? Возбуждение от новой идеи быстро остыло. В таком случае Брэн бы не удивился — он бы обо всем знал. Получается, расследование ни капельки не продвинулось. Холмс, наверное, уже все давно бы понял. Ватсон, не Холмс. Ей что, теперь придется провести жизнь рядом с каким-нибудь выпендривающимся засранцем, постоянно приговаривая: «Классно!» и «Хорошая работа, старик!»?

Руби начала выбираться из постели и только тут вспомнила, какой сегодня день. Она что, поглупела за одну ночь? Целый месяц перед ней висел рисунок: торт с горящими свечками! И что там сказала мама, когда Руби вчера отправлялась спать? Она бросилась в туалет и впервые пописала в качестве одиннадцатилетней особы: по-настоящему долго, как водопад. Какое слово используют, чтобы сказать «в самый первый раз»? Инаугурация? Утренний туалет был ее инаугурацией!

Аруба Николь Маркс Гарднер — почти подросток. Аруба. Ну и имечко! Так назывался остров, на котором ее зачали. Когда она была маленькой, то, конечно, не знала, что такое «зачали», и поэтому купилась на сказочку родителей о том, что ее назвали в честь места, где они впервые подумали о том, что им нужна дочь. Позже, прочитав все определения слова «зачинать» в словаре, она решила официально сменить свое имя на Руби в ту же секунду, как станет совершеннолетней. Ее имя было только ее собственностью, правильно? Значит, она могла назвать себя Бора-Бора, в честь места, где впервые займется сексом, чего никогда не будет. Ни на Бора-Бора, ни где-либо еще.

Руби спустилась вниз. Родители уже встали. Папа варил кофе, мама следила за тостером. На столе лежал огромный подарок, завернутый в желтую бумагу и обвязанный голубой ленточкой. Родители крепко ее обняли.

— Именинница!

— Да! Я уже стала взрослой! — Руби улыбнулась. — Может, уже пора начать пить кофе?

День обещал быть великолепным. После занятий стрельбой мама повезет Руби, Килу и нескольких других друзей Руби в кино. В кинотеатре шли «Почти мертвец» и «Такая вот фигня». Они устроили голосование, чтобы выбрать фильм. После кино — «Синьор Капоне», лучшая пиццерия в городе. Во второй половине дня они с мамой вернутся домой, чтобы отпраздновать день рождения в семье, по традиции, которая началась, наверное, еще в древнее средневековье.

Руби ждали сюрпризы. Например. Джулиан. Он, конечно, пришел на урок к Брэндону, что было совсем неудивительно. То, что Брэндон в это время спал у себя в комнате, тоже не стало для Руби неожиданностью. Но пока мама будила Брэндона, а папа переодевался, чтобы идти на теннис, Джулиан достал из кармана пальто сверток и протянул его Руби:

— С днем рождения.

Блестящая черная оберточная бумага и тонкая красная ленточка. Упаковка выглядела очень классической, как в каком-нибудь фильме, действие в котором происходит обычно на итальянской вилле.

— Спасибо, Джулиан. Как вы догадались?

— Птичка сказала.

Руби рассмеялась и тут же вспомнила, что во время экскурсии по дому Джулиан заглядывал и в ее комнату тоже. Если у него было хорошее зрение, он мог разглядеть календарь над ее кроватью и нарисованный на нем именинный пирог. Ого! А вдруг это было звено в какой-нибудь цепи событий? С другой стороны, ему могли сказать родители. Только зачем? Это выглядело бы так, будто они просят, чтобы он подарил подарок. Родители никогда бы так не поступили.

— Будешь открывать? — спросил Джулиан.

Сначала нужно прочитать открытку — элементарная вежливость. На ней был нарисован большой медведь, который прятал за спиной подарок. Надпись гласила: «Спешу к тебе на день рождения». Внутри было напечатано: «С днем рождения!» Джулиан приписал: «И всего наилучшего. Джулиан».

Затем наконец подарок. Руби аккуратно развернула упаковку. Она знала, что это нужно делать аккуратно, но только забыла почему: то ли потому, что обертку можно использовать еще раз, то ли потому, что торопиться страшно невежливо. Внутри была коробочка, чуть больше, чем для компакт-диска. Руби открыла ее, развернула, раздвинула папиросную бумагу и вытащила увеличительное стекло. Самая настоящая лупа с деревянной ручкой.

Руби тут же посмотрела на свой ноготь сквозь стекло. Увеличение было по-настоящему огромным.

— О, спасибо огромное-преогромное!

— Не стоит благодарности, мой дорогой Холмс.

Она громко расхохоталась и поднесла лупу прямо к лицу Джулиана. В его глазах появилось какое-то странное выражение, и Руби поняла, что сделала что-то невежливое. Он был на ее стороне, это несомненно, но были и определенные границы, за которые не стоило заходить.

Одиннадцать лет. Даже не верится. Чем старше становишься, тем быстрее летит время. Скотт забросил ракетку в багажник «триумфа», сел за руль и закрыл дверь гаража с помощью пульта дистанционного управления. Эти привычные движения почему-то заставили его вспомнить день, когда родилась дочь. Медсестра — скорее всего откуда-нибудь из Восточной Европы — только успела сказать: «Тужьтесь, милая, тужьтесь!», как появилась головка Руби. Глаза у нее были широко раскрыты. Он неожиданно разрыдался. Слезы было не остановить, и ему пришлось выйти из родильной палаты. Все вокруг — не Линда, но все остальные — возможно, решили, что он один из тех современных папаш, который вдруг всем сердцем прочувствовал таинство рождения. Окружающие ожидали слез радости, и, конечно, никто не понял, что на самом деле это были слезы гнева и горя. Адам умер меньше года назад, и вот у них уже новый ребенок. Это было жестоко. Скотт быстро вытер слезы и вернулся в палату. Линда — ее глаза были абсолютно сухими — прижимала новорожденную к груди. Медсестра с умилением сказала: «Какой ангелочек!»

Скотт повернул ключ зажигания. Ничего. Он еще несколько раз попытался завести машину. Результат тот же. Он вылез из машины и открыл капот. На первый взгляд, все было в порядке. Скотт попробовал завести машину еще раз — бесполезно, аккумулятор сел полностью.

— Черт побери! — неожиданно для самого себя Скотт во весь голос выругался. И так же неожиданно понял, что старый «триумф» ему больше не нравится. Дело было не только в севшем аккумуляторе, Скотт не был настолько глуп. Дело было совсем не в аккумуляторе, а в этом чертовом «бокстере», голубом монстре, припаркованном у «Брини».

Скотт достал ракетку из багажника и пошел на кухню. Линда говорила по телефону: «В том месте когда-то были луга. Я провела небольшое исследование, и оказалось…» Она замолчала и стала слушать кого-то на другом конце провода. Скотт поднял руку, пытаясь привлечь внимание жены, но она помотала головой, показывая, что не может с ним говорить.

Скотт посмотрел на часы. До начала игры оставалось десять минут, а на дорогу уйдет как минимум пятнадцать. Он вошел в столовую: Брэндон склонился над тетрадью, Джулиан стоял у окна и смотрел на лес. Секунду Скотт сомневался, но потом решительно перешагнул порог. В конце концов, кто платит деньги?

— Джулиан.

Репетитор обернулся.

— У вас есть водительские права?

— Временные.

— Сойдет.

Скотт сидел за рулем джипа Линды, Джулиан — рядом.

— Как дела у Брэндона?

— С каждым занятием все лучше и лучше.

— Какое у него самое слабое место?

— Уверенность.

Скотт быстро взглянул на собеседника. Что за бред? Во-первых, было совершенно ясно, что Джулиан не прав. У Брэндона было столько же уверенности, сколько и у любого другого подростка. Во-вторых, репетитор лез не в свое дело. Джулиан посмотрел в глаза Скотту.

— Я имел в виду SAT, — пояснил Скотт.

— Я тоже.

— А…

Их обогнала полицейская машина с включенными на крыше огнями сирены.

— Разбираетесь в опционах? — немного помолчав, спросил Скотт.

— В каком смысле?

— Биржа.

— Как способ повышения доходов?

— Да. Одно удачное вложение — и можно купить «бокстер». Если, конечно, знаешь, что делаешь.

— «Бокстер»?

Он что, не знает, что такое «бокстер»?

— Одна из моделей «порше».

— Это именно то, что вы хотите? «Бокстер»?

— Почему нет?

— Вам больше не нравится «триумф»?

Скотт пристально посмотрел на Джулиана: удивительная догадка. Он будто умеет читать мысли. Джулиан смотрел в окно на удаляющуюся полицейскую машину.

— Их нельзя сравнивать, — сказал Скотт. — Это как апельсины и яблоки.

Скотт хотел «бокстер». Скорее даже, он хотел не столько машину, сколько ту жизнь, которую она символизировала. Часы ведь тикали.

— Играете на бирже? — спросил Джулиан.

— Не так активно, как мне хотелось бы.

— Да?

Скотт еще ни с кем не говорил о «Симптоматике» и даже не собирался этого делать. Но Джулиан казался хорошим слушателем, и Скотт уже был готов рассказать репетитору о всех своих сомнениях, но тут машина свернула на парковку теннисного клуба.

— Может, зайдете внутрь? — спросил Скотт. — Я помашу вам в окно, если найду кого-нибудь, кто подвезет меня домой.

Скотт быстро прошел через раздевалку и вышел на корт, а Джулиан подошел к обзорному окну. Том, Эрик и дантист — у него был очень слабый дальний удар — уже разминались у сетки.

— Том, подвезешь меня домой?

— Конечно.

Скотт помахал Джулиану.

— Я готов! — крикнул он остальным и пошел на свое место, не став разминаться как опоздавший.

Эрик подавал. Скотт сильно отбил мяч к дальней линии, и противник не смог до него добежать. Он чувствовал, что будет играть великолепно, несмотря на то, что настроения не было. Первый сет они с Томом выиграли: 6–2. Во время короткого перерыва Скотт посмотрел в сторону окна и увидел, что Джулиан все еще стоит там, наблюдая. Ему что, придется платить и за это время?

Второй сет начался с подачи Скотта. Первый мяч они с Томом выиграли без особых усилий. Джулиана уже не было, когда Скотт опять оглянулся на окно. После этого он допустил несколько ошибок, и второй сет они проиграли. Раздался звонок, и игра закончилась.

— Хорошо размялись, — сказал Том, когда они уходили с корта.

Это «размялись» вызвало у Скотта волну раздражения, особенно когда он вспомнил свой последний проигрыш брату.

— Слышал про «Симптоматику»?

С каким-то странным чувством удовлетворения Скотт выложил все: Гудукас, «бокстер», деньги, которые они могли на этом сделать… Том ничего не сказал. Его лицо застыло — так же обычно реагировал на неприятные новости отец, — но в отличие от старика у Тома не хватило смелости посмотреть Скотту в глаза.

«Скайвей» неожиданно отказались от «Предместья Олд-Милле». Не только от буквы «е», но от всего названия целиком. Естественно, босс Линды был расстроен:

— Почему ты не можешь разобраться с ними самостоятельно?

В кухню, держа в руках лук, вошла Руби и показала на часы.

— Все в порядке, — возразила Линда. — Мы просто должны придумать хорошее название, вот и все.

— Линда, ничего не в порядке. Они больше в нас не уверены. По-моему, они уже ищут.

— Ищут?

— Кого-нибудь еще. Я случайно узнал, что в пятницу Лари ездил в Нью-Йорк.

— Мам, — сказала руби.

— В Нью-Йорк?

— Это все, что мне известно. Лучшее, что ты можешь сейчас сделать…

— Мам!

Линда махнула дочери рукой, прося уйти:

— Извини, не расслышала, что ты сказал…

Босс причмокнул языком. Линду всегда раздражал этот звук.

— Лучшее, что ты можешь сделать, — это придумать название, от которого они сойдут с ума. И сделать это нужно сегодня.

— Сегодня?

— Если только уже не слишком поздно. Ты что, до сих пор не понимаешь? Контракт со «Скайвей» находится под угрозой!

Линда повесила трубку. Означает ли это, что ее работа тоже находится под угрозой?

— Я опоздаю.

— Ради всего святого, Руби! — Линда шлепнула рукой по столу и в ту же секунду подумала: «Господи, только не это! У нее же день рождения».

В ту же секунду, но все-таки слишком поздно.

— Ладно, забудь. — Руби бросила свой лук на пол и вышла из кухни.

— О Господи! — громко сказала Линда.

Дверь гардеробной открылась, и в дом вошел Джулиан. В руках у него были ключи от машины Линды.

— Джулиан, могу я попросить вас об одолжении?

— Этот «Скайвей» просто сводит ее с ума, — сказала Руби.

Джулиан посмотрел на нее со своего места за рулем маминой машины. Он сидел не как мама — наклонившись вперед, крепко держа руками руль, — а откинувшись на спинку, расслабившись. Руби чувствовала себя рядом с ним в полной безопасности. Это было так не похоже на обычные поездки в машине. Например, один раз она ездила с Дэви, и тогда ее всю дорогу тошнило. Она почти все время провела высунувшись в окно, стараясь не запачкать машину.

— Что такое «Скайвей»?

— Они купили старую мельницу и теперь строят там дома. Мама должна придумать для них название.

— Для этих домов?

— Ага. Маме больше всего нравится «Луга Вест-Милла».

— А какие еще варианты?

За завтраком Руби нашла на кухонном столе весь список и внимательно его изучила.

— «Речная заводь», «Луга Вест-Милл», «Ивовая Заводь», «что-то там Вест-Милла», и остальные похожие.

— А у тебя есть какие-нибудь идеи?

— Не-а.

Это же так скучно. Хотя, конечно, у Руби была одна мысль. Почему бы им не назвать новое место: «Пухова опушка»? Руби как раз размышляла о том, не стоило ли поделиться своей мыслью с Джулианом, когда машина подъехала к стрельбищу.

Машин было мало: наверное, многие родители решили, что урока не будет, потому что выпал снег. Они просто не знали Джанет. Она уже установила мишени и теперь чертила носком ботинка на земле линию.

— Все сюда! Начинаем! — крикнула Джанет детям, которые ждали в машинах. — Рубистер, бегом!

Руби побежала.

Она стреляла великолепно. Может, оттого, что мишени были необыкновенно яркими на фоне белого снега, может, потому, что сегодня был день ее рождения, а может, просто потому, что она много тренировалась. Последние шесть выстрелов: три в красное, три в золото — прямо как Вильгельм Телль.

— Неужели наша Руби пользовалась каким-то допингом? — сказала Джанет, и все дети рассмеялись. — Не говори родителям, что я это сказала. — Все опять засмеялись. — У меня есть для вас задание на следующую неделю, — продолжала Джанет. Смех немедленно затих. — Потренируйтесь замечать самые маленькие и мелкие детали на крупных вещах.

Услышав задание. Руби даже задержала дыхание. Она немедленно поняла, что это одно из самых важных заданий. Оно важно не только для стрельбы, но и для всей жизни. Шерлок Холмс и стрельба из лука наконец-то соединились в одно целое.

Дети собрали стрелы. Джанет подогнала пикап, уложила мишени в багажник — для этого ей пришлось задвинуть в угол лыжи и лыжные палки — и поехала обратно к стоянке.

— Держитесь крепко! — крикнула Джанет в окошко машины.

Когда они все крепко вцепились в борта, поехала быстро-быстро, чтобы немного их напугать.

У каждой машины Джанет притормаживала, ребенок выскакивал из грузовичка и бежал к родителям. Джип был последним, и Джанет остановила свой пикап рядом с ним. Джулиан стоял снаружи, в руке у него был снежок. Он подошел, взял у Руби лук и колчан. Она спрыгнула на землю и, оглянувшись, увидела, что Джанет пристально смотрит на Джулиана. Мама как-то говорила, что Джанет предпочитает собственный пол… но ведь на самом деле никто не знает, правда?

— Джанет, — сказала Руби, — это Джулиан. Он готовит моего брата для поступления в Гарвард.

— Привет, — сказала Джанет.

— Привет.

Их глаза на мгновение встретились. Руби неожиданно пришло в голову, что они не нравятся друг другу. Отвращение с первого взгляда.

— Не дай им затупиться! — сказала Джанет и завела мотор.

— Не сомневайтесь!

Джулиан смотрел вслед пикапу до тех пор, пока машина не завернула за угол. Только после этого он обратил внимание на Руби:

— Ты хорошо стреляла.

Руби посмотрела туда, где еще несколько минут назад стояли мишени:

— Вы что, отсюда это увидели?!

Джулиан не ответил: он уже смотрел не на нее, а на небо, в котором кружила огромная птица.

— Это ястреб? — спросила Руби.

— Да.

Внезапно — это произошло так же быстро, как в кино: только что была одна сцена, и уже совсем другая — Джулиан бросил снежок и поднял лук Руби, целясь в ястреба одной из стрел с желто-голубым оперением.

— Джулиан!

Он замер, в любую секунду готовый выстрелить. Руби заметила, что его прищуренные глаза были такими же бесцветными, как падающий вокруг снег. Медленно Джулиан расслабил тетиву и опустил лук. Он повернулся к Руби, его глаза опять стали нормального черного цвета:

— Просто тренировка по прицеливанию.

— Жалко, что мишени уже убрали. Ты бы мог несколько раз выстрелить.

— Хочешь, чтобы я выстрелил?

— Мы должны стрелять только в мишени. Это правило номер два.

— А как же тогда звучит правило номер один?

— Напротив тебя не должно быть никаких людей.

— Мудро.

Джулиан наклонился, поднял снежок и — необыкновенно высоко — подбросил его в воздух. Затем не спеша поднял лук и выпустил стрелу. На фоне бледного неба было хорошо видно, как стрела — почти такая же яркая, как снег, — летела вверх, выше и выше, догоняя снежок. В тот момент, когда комочек снега достиг самой высокой точки своего полета и на мгновение замер в воздухе, перед тем как падать на землю, стрела вонзилась в него. Точно в центр. Снежок разлетелся на мелкие кусочки.

— Ого!

Джулиан ее не слышал. Он уже шел по полю, чтобы подобрать стрелу. Он даже не стал смотреть, удалось ли ему попасть в цель. Руби увидела, что ястреб улетел прочь.

— Вильгельм Телль был настоящим? — спросила Руби, когда они ехали домой.

— Легенда.

— Значит, и этот случай с яблоком — тоже легенда?

Джулиан не ответил. Наверное, это был глупый вопрос.

— Есть люди, которые ходят на охоту с луками и стрелами, — сказала Руби.

— Да.

— Вы тоже?

Наступило молчание. Пауза длилась долго, и Руби решила, что Джулиан не услышал ее вопроса. Она уже собиралась спросить еще раз, когда он сказал:

— Нет.

Руби обрадовалась. Это делало случай с ястребом не таким значительным. Стрельба из лука снова стала просто видом спорта.

— Я имею в виду, — сказала Руби, — как можно убить живое существо?

— Когда стреляешь, — ответил Джулиан, — то видишь не живое существо, а золотой кружок внутри большого красного круга.

Руби не имела в виду — каким способом, она имела в виду — неужели это возможно.

Машина свернула на Робин-роуд. Навстречу им ехала машина Дэви. В ней сидела группа подростков. Они курили. На заднем сиденье сидел Брэндон. Он смеялся и толкался с друзьями, как обычно это делают мальчишки. В машине не было свободного места, поэтому ящик пива стоял на коленях у Брэндона и того, кто сидел рядом с ним. Издалека было видно, что они везут спиртное. Руби взглянула на Джулиана. Он смотрел на дорогу.

Они вошли на кухню. Мама все еще сидела за столом: на подбородке — чернильное пятно, пальцы накручивают прядь волос, вокруг разбросаны листы бумаги. Она взглянула на вошедших.

— Как насчет «La Riviere»? — спросил Джулиан.

14

Очень быстро стало понятно, что «La Riviere» — это идеальный вариант: Линда позвонила в рекламный отдел «Скайвей», из рекламного отдела позвонили Ларри, Ларри позвонил своему партнеру. Через пятнадцать минут после звонка Линды ее босс позвонил ей. На этот раз он был совсем в другом настроении.

— Черт побери, Линда! Это именно то, что они искали. Я цитирую Ларри. А ты знаешь, он никогда никого просто так не хвалит.

«Ура!» — подумала Линда и ответила что-то, что немедленно забыла.

— Как только тебе это в голову пришло? — спросил босс.

Линда взглянула на Джулиана, который сидел напротив нее и смотрел в окно. Перед ним стоял стакан с водой, — от всего остального он отказался.

— Трудно сказать.

— Да ладно тебе, откуда такая скромность? Это на тебя не похоже.

— Просто хорошо подумала, и все. — Сама того не желая, Линда понизила голос.

Джулиан взял стакан и отпил воду: каждое движение четко выверено, и почему-то трудно не смотреть на него.

— Продолжай и дальше думать, детка. Увидимся в понедельник.

Линда положила трубку и сказала Джулиану:

— Вы просто гений.

— Значит, название подошло?

В кухню вбежал Зиппи и сразу направился к Джулиану.

— Подошло? Они съели его вместе с оберткой. Даже не знаю, как вас благодарить.

Линда ждала, что Джулиан что-нибудь скажет, но он молчал. Тогда она продолжила:

— Хорошие вещи всегда происходят очень быстро, правда?

Джулиан с интересом на нее посмотрел.

— Следовательно… — начал он.

— Эй! — В дверях появилась натягивающая куртку Руби. — Мы опоздаем.

Она сделала себе новую прическу: три косички, переплетенные между собой, образовали на макушке маленькую пирамиду. Она абсолютно не представляла, что значит правильно себя подать, но Линда была в слишком хорошем настроении, чтобы начинать с дочерью споры по поводу внешнего вида.

— Вы уже выбрали фильм?

— «Такая вот фигня». Выбрали большинством голосов: четверо против троих. Мой голос был решающим!

— Фильм приличный?

— Ага. Он про то, как продавцы наркотиков скрывались в лагере йогов.

— Великолепно. — Линда повернулась к Джулиану, улыбнувшись, как бы говоря: «Ох уж эти современные дети».

Джулиан улыбки не заметил: он смотрел на пирамиду на голове Руби.

Они вышли на улицу. Джулиан вывел свой велосипед на тропинку.

— Спасибо за то, что вы нам сегодня помогли, — сказала Линда. — Не сомневайтесь, что в оплату урока войдут все…

Джулиан поднял руку, прося ее остановиться.

— Нет, правда.

Каким же он все-таки был милым. Линда чувствовала себя немного виноватой за то, что она получит вознаграждение за «La Riviere». Но что можно предложить Джулиану?

— Если у вас нет никаких планов на сегодня, — сказала Линда, когда он ужесобрался уезжать, — то, может быть, вы придете сегодня вечером к нам? Съедим именинный торт. Скажем, около семи вечера.

— Что мне принести?

— Ничего не надо, главное — приходите сами.

Джулиан уехал, но очень скоро они его обогнали. Он ехал, быстро крутя педали, смотря прямо перед собой. На дороге машин почти не было, но все-таки было слишком холодно для велосипеда.

— Мам, почему он все время ездит на велосипеде?

— Наверное, не может позволить себе машину.

— По-моему, он не выглядит бедным.

— Может быть, ему просто нравится много заниматься спортом. В Европе они не видят в этом ничего необычного.

— Но мы-то не в Европе.

— Он читал лекцию в Оксфорде.

— И что?

Мама выключила свет, и папа зажег свечи на торте. Все впятером они спели «С днем рождения тебя…». Стол был накрыт в столовой, где они обычно праздновали дни рождения. Мама сидела во главе стола, папа — напротив нее. За одной из длинных сторон сидел Джулиан, Руби и Брэндон сидели рядом. Руби тоже пела: «С днем рождения меня…» Она просто очень любила петь. Когда все закончили, она еще несколько секунд тянула последнюю ноту.

— Загадай желание, — сказала мама.

Руби посмотрела на горящие свечи и задумалась. Джулиан тоже смотрел на свечи: Руби видела, как крошечные огоньки отражаются в его глазах. Из всех желаний, которые она загадывала в день рождения, Руби помнила только желание завести собаку, которое скоро исполнилось. Сейчас эта осуществившаяся мечта сопела под столом. Пока Руби думала, одна из свечей — та, что в центре, свеча для удачи, — потухла.

— О, Господи! — сказал Брэндон. Был вечер субботы, и ему хотелось как можно скорее уйти из дому. Он стучал ногой по полу — тихий звук нетерпения, от которого дрожал стул Руби.

Папа снова зажег свечу. Когда в фильме один из йогов помогал парню с наркотиками найти его внутреннюю кундалини, или как она там называлась, он сказал: «Найдя ее, ты увидишь поток сияния». Нужно было видеть лицо наркомана, когда он это услышал! Руби засмеялась.

Папа смотрел на нее, будто тоже собирался засмеяться, хотя и не понимал, что произошло смешного. Он и в самом деле отличный папа.

— Что тебя рассмешило? — спросила мама.

— Черт, да загадывай ты желание, — пробормотал Брэндон.

Как насчет прыщей для тебя? И тут Руби поняла, чего она хочет. Та-да-дам! Больше всего на свете ей хотелось быть телепатом! Руби загадала желание, сказав про себя: «Пожалуйста, дай мне телепатию». Тогда она сможет видеть абсолютно все. Увидит, как сказала Джанет, самые мелкие детали. Только не снаружи, а внутри: это было самым главным условием. Руби набрала в легкие побольше воздуха и задула все одиннадцать свечей, плюс еще одну в центре — на удачу.

Джулиан тихо захлопал в ладони:

— Что ты загадала?

— Если я вам скажу, то желание не сбудется. — Руби посмотрела на Джулиана, стараясь вызвать к действию умение читать мысли. Желание еще не сбылось.

— Не смотри так на Джулиана, это неприлично, — сказала ей мама.

— Извините.

— Это я виноват. Я думал, Руби, что ты проговоришься.

— Я что, похожа на новорожденного младенца? — спросила Руби.

Все рассмеялись, даже Брэн. Из-за того что смех Джулиана был необычным — он удивительно был похож на карканье (удивительно, потому что голос, которым он обычно говорил, был очень приятным, как у какого-нибудь английского актера), — Руби заметила, насколько похожий смех был у всех членов семьи. По-настоящему веселый, как мелодия детской песни. Это был отличный день рождения! Мама нарезала пирог: шоколадный бисквит, облитый шоколадной глазурью. Руби съела два куска.

Брэн встал:

— Всем пока.

— Быть дома до двенадцати тридцати, — сказала мама.

— До часу тридцати, — тут же возразил Брэн.

Мама с папой переглянулись.

— Будь дома в час, — сказал папа.

Мама вздохнула:

— Куда ты идешь?

— Просто поболтаюсь.

— С Дэви?

— Может, и его встречу.

У мамы опять появилась вертикальная морщинка на лбу, но в этот раз она была неглубокой и очень быстро исчезла. Мама выглядела счастливой, наверное, из-за «Скайвей». «И в конце концов, у ее дочери сегодня день рождения, — думала Руби. — Это тоже должно улучшить ей настроение».

Брэндон ушел. Руби тихонечко, так, что никто и не заметил, рыгнула. Потом встала, сказала: «Спасибо, todo el mundo»^[14] — и убежала в свою комнату к подаркам. Ей предстояло разбираться с кубиком Рубика. Todo el mundo — эту фразу она слышала в фильме про йогов и наркоманов.

— Выпьем чего-нибудь? — спросила Линда и тут же сама удивилась своему предложению. Она почти никогда не пила, а желание выпить спиртное испытывала еще реже.

— Отличная идея, — сказал Скотт. — Что будешь?

— У нас есть водка?

— Конечно.

— Тогда водку с тоником.

Скотт встал:

— Джулиан? Сингл молт?^[15] Еще есть вино, пиво — все, что пожелаете.

— Сингл молт.

— Гленфарклас? Гленморан? Гленливет?^[16]

— А есть что-нибудь не из Гленливета?

Забавная шутка. Особенно она кажется смешной из-за того, что лицо Джулиана было абсолютно серьезным. Линда рассмеялась, через секунду к ней присоединился Скотт.

— Есть «Хайлэнд Парк».^[17]

— Отлично.

Скотт пошел вниз в комнату с домашним кинотеатром, в которой был устроен бар. Разрезая торт, Линда положила себе на тарелку совсем маленький кусочек. Она решила его доесть, пока Скотт ходит за напитками. Осторожно ломая ложкой бисквит, Линда посмотрела на Джулиана:

— Вы даже не можете себе представить, как я вам благодарна за вашу идею.

— Идею?

— «La Riviere».

— He стоит меня благодарить.

— Но правда, как вам это удалось?

— Трудно сказать.

Именно так она ответила боссу на точно такой же вопрос. Джулиан, что, пытался над ней посмеяться? По его лицу было не заметно, что он пытался пошутить или критиковать ее. Он просто был задумчивым. Внезапно Линда поняла, что это его обычное состояние.

— Наверное, вы — творческий тип.

Щеки Джулиана, обычно очень бледные, чуть-чуть порозовели. Линда открыла для себя кое-что новое: репетитор был скромным. Неужели он принадлежал к чудом сохранившемуся застенчивому меньшинству? Линда встречала застенчивых женщин, но впервые столкнулась с их мужским эквивалентом.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «творческий»?

— Думаю, то же, что и остальные. Тот, кто из ничего способен придумать название «La Riviere».

— Это попытка вызвать вопрос?

Что он имел в виду: попытка вызвать вопрос? Он что, хотел сказать, что его пытались заставить задать какой-то определенный вопрос? Линда давно уже не играла словами и совсем забыла, как это делается. Она вдруг обнаружила, что хмурится. Наверное, и эта вертикальная морщина уже появилась: Линда часто видела ее в своих отражениях в стеклах солнечных очков других людей или в витринах магазинов.

— Не сердитесь, — сказал Джулиан, вероятно, неправильно истолковав эту морщину.

— Не сердиться на что? — В комнату вошел Скотт, в руках у него был большой поднос, уставленный бутылками.

— Мы обсуждали творческие способности.

— Линда у нас всегда была сильна в интеллектуальных беседах, — улыбнулся Скотт, протягивая им стаканы.

Линда отметила, что он выбрал три последних стакана, оставшихся от свадебного сервиза. Остальные были разбиты в течение этих лет и заменены простыми бокалами и стаканами, которые можно купить в любом магазине, торгующем посудой.

Джулиан поднял свой бокал:

— За Руби.

— Как мило, — улыбнулась Линда. — За Руби.

— За Руби. — Скотт покачал головой. — Золотой ребенок. Знаете, что она играет на саксофоне?.

— Нет. Неужели?

— Но, к сожалению, она еще не достигла нужного уровня мастерства, — добавила Линда.

— Нужного?

— Если говорить о ее будущем.

Линда подумала о дочери своего босса. Девочка была всего на год младше Руби и уже играла на скрипке — гораздо более полезный и популярный инструмент. Она занималась с профессором из Juilliard School.^[18] Эта же девочка раз в неделю ходила к репетитору по математике и даже начала проходить начатки алгебры.

Линда продолжила свою мысль:

— Она до сих пор не знает таблицу умножения.

— И почему так бывает? — вздохнул Скотт.

— Я уверен, что существует прямая связь между музыкальными и математическими способностями, — сказал Джулиан.

— Абсолютно верно, — согласилась Линда, хотя эта идея и была для нее совершенно новой.

— Уверен, вы знаете анекдот об Эйнштейне и Хейфеце, — продолжил Джулиан.

— Кто такой Хейфец? — спросил Скотт.

— Знаменитый скрипач, — ответила Линда.

Ее отец часто слушал записи Хейфеца, особенно один из концертов Бетховена, тот, который заканчивается великолепной каденцией.^[19]

— Я не знаю. — Скотт отпил большой глоток.

Джулиан рассказал анекдот, говоря с еврейским акцентом, который Линда нашла совершенно не обидным. История закончилась возмущенным возгласом Хейфеца: «Вы что, Эйнштейн, совсем считать не умеете? Раз, дфа, три… Раз, дфа, три…»

Линда рассмеялась. Скотт сказал:

— Это потому, что он ученый, да?

«Да!» — подумала Линда. Она отпила глоток и обнаружила, что забыла попросить смешать водку с диетическим тоником. По сравнению с ними обоими Джулиан был очень худым.

— Джулиан, как вы считаете, стоит нам нанять репетитора по математике для Руби?

— Зачем?

Линда заметила, что он уже все выпил и теперь смотрел в пустой стакан.

— Чтобы дать ей какой-то фундамент, помочь.

— Не вижу, каким образом это может повредить. А вы, Скотт?

— По-моему, идея нормальная. Налить еще?

— Пожалуйста.

— «Хайлэнд Парк»?

— Абсолютно верно.

— Ха, я догадливый!

Зазвонил телефон, и Скотт снял трубку. Он повернулся к Линде и поднял брови. Одними губами она спросила: «Кто?»

— Кто ее спрашивает? — Беззвучно: «Ларри».

Работа прежде всего. Линда взяла трубку и вышла на кухню.

Скотт вышел и вернулся с бутылкой «Хайлэнд Парк». Джулиан разглядывал фотографию, на которой Скотт и Том стояли рядом и держали огромный приз. Из кухни доносился голос Линды.

— Ваш брат?

Скотт наполнил стаканы:

— Да. Раньше мы вместе выступали на летних соревнованиях.

— Видно, что вы — хорошая команда.

— Вы тоже играете?

— Раньше играл.

Скотт выпил. «Хайлэнд Парк» совсем не плох. Бутылка стояла в баре с прошлого Рождества. Нужно будет запомнить эту фразу, насчет «Глен» во всех названиях.

— По правде говоря, я уже начал уставать от всего этого. — Сказав, Скотт понял, что это правда.

— От тенниса?

— С одним и тем же партнером.

— Почему?

Хороший вопрос.

— Мы работаем вместе. Я вам говорил, что у нас собственный бизнес — небольшая страховая компания.

— Кто-то упоминал.

— Возможно, это не самая блестящая работа в мире, но она… — Скотт задумался, пытаясь подобрать верное слово.

— Надежная.

Скотту понравилось, как это прозвучало.

— Да, и достойная.

— И основательная.

— Точно. — Это звучало еще лучше. Скотт почувствовал, как сам становится более основательным и надежным.

— Но в таком бизнесе особо не размахнуться. Слишком ограниченный масштаб.

И это тоже было правдой. Удивительно, Джулиану потребовалось всего полминуты, чтобы увидеть все плюсы и минусы. Скотт посмотрел на Джулиана: умный, образованный, и было в нем еще что-то, чему трудно подобрать название. Стакан Джулиана опять опустел. Скотт подтолкнул к нему бутылку.

— Слишком большая родовая симилярность? — спросил Джулиан, наливая себе виски всего на высоту пальца.

— А?

— Быть все время рядом с братом — его зовут Том, да? — и на работе, и на корте.

— Не поймите меня неправильно, я люблю с ним играть.

— Быть может, вам стоит начать играть против него? Это оживит ситуацию.

Скотт резко поставил стакан, и на стол выплеснулось немного виски.

— Имеете в виду — сыграть один на один?

— Идеальная позиция.

Молчание затянулось: Скотт не знал, что сказать, а Джулиан просто сидел и смотрел на него.

— Есть некоторые препятствия.

— Например?

Скотт собирался просто не отвечать на этот вопрос или придумать что-нибудь. Но вместо этого сказал:

— Мне ни разу не удалось его победить.

Наверное, он так разболтался из-за «Хайлэнд Парк».

— Правда?

— Вы удивлены?

— Я, конечно, видел только крошечный эпизод вашей игры, но даже за это время понял, что вы — лучший игрок.

— Забавно. — Скотт чуть наклонился вперед. Он еще никогда ни с кем не обсуждал своих взаимоотношений с братом. Если ты говоришь на эти темы, значит — чувствуешь себя неудачником, ведь так?

— Вы выигрывали у всех, кто выигрывал у него. И в списке игроков вы всегда стояли на более высокой позиции.

— Как вы узнали?

Джулиан пожал плечами:

— Это не так уж необычно. Он ведь старше вас?

— На два года и три месяца.

— Я думал, у вас разница больше.

— Правда?

Джулиан осушил свой стакан, налил еще. В этот раз — еще меньше, чем в предыдущий.

— Да, как минимум пять лет, — сказал он и улыбнулся сам себе, как будто вспомнил что-то смешное. — Вы бы хотели выиграть у него?

— Теперь это уже не важно. Не знаю. Конечно.

— Я не мог не заметить нескольких вещей.

— Например?

— Это просто мелочи. Подозреваю, что во время игры вы стараетесь как можно больше гонять его по корту.

— Да.

— И вы делаете все, чтобы измотать его.

Скотт кивнул.

— Три предложения. — Джулиан опять налил себе немного «Хайлэнд Парк». — Во-первых, не гоняйте его.

— Посылать мяч прямо на него?

— Он хорошо реагирует на мяч, летящий куда-то в сторону, но теряется, если мяч летит прямо на него. Во-вторых, не пытайтесь измотать его. Но посылайте мяч как можно ниже. Используйте свою силу только тогда, когда он попытается взять игру под контроль.

— Он никогда так не делает.

— Теперь будет. Еще немного виски?

— Конечно. А третье предложение?

Джулиан наполнил стакан Скотта и налил несколько капель в свой. Возвращая стакан Скотту, он сказал:

— Давайте оставим третье в резерве. Двух будет достаточно.

— Я обещаю, что не воспользуюсь им.

— Но вдруг вы сделаете это случайно? В конце концов, в пылу игры человек нередко совершает странные поступки. Вы же не хотите быть слишком суровым к своему брату.

— Думаете?

— Его чувство собственного достоинства…

Скотт засмеялся. Это было забавно, хотя он и чувствовал, что ведет себя не совсем честно по отношению к Тому. Но разве Том хоть когда-нибудь думал о его чувстве собственного достоинства?

Джулиан поднял стакан:

— За победу.

— За победу! — Скотт не мог дождаться следующей игры.

15

— За чью победу пьете? — Входя в комнату Линда услышала последнюю реплику Скотта. После разговора с Ларри она чувствовала себя великолепно. Оказалось, что у Ларри много планов, и вполне возможно, что в ближайшем будущем ему понадобятся услуги Линды.

Казалось, Скотт немного смущен ее вопросом. Линда посмотрела на бутылку: виски было гораздо меньше, чем когда она выходила на кухню. Ей ответил Джулиан:

— За победу вообще.

— За это я тоже выпью. — Линда по-настоящему отлично себя чувствовала.

Ближайшее будущее — это слова самого Ларри. Она, конечно, уже обосновалась на старом месте, где все было маленьким, не масштабным, но, быть может, еще не поздно все изменить. Линда взяла свою водку с тоником и села на место Брэндона — к ножке стула был прилеплен огромный ком жевательной резинки. Теперь разговаривать было намного удобнее: все они сидели близко друг от друга. Она отпила из стакана: не крошечный осторожный глоток, как обычно, а настоящий большой глоток, позволив водке заполнить рот. Вкус был великолепный, свежий и… животворный.

— Есть какое-то выражение, что-то про жизнь? — спросила Линда.

— Французы говорят «eau-de-vie». Почти во всех европейских языках есть похожее выражение. На латыни это будет «aqua vitae».

— Что это значит? — спросил Скотт.

— Вода жизни или живая вода.

Vie, vitae, жизнь — свежая и животворная. Именно это Линда имела в виду.

— Откуда ты все это знаешь, Джулиан? — Скотт восхищенно покачал головой.

Джулиан опустил голову. Способный, но застенчивый, как Линда и думала. Хотя ему хватило уверенности в себе, чтобы прочитать лекцию в Оксфорде. Линде очень хотелось расспросить его поподробнее, но Марджи сказала ей это по секрету: Джулиан не хотел, чтобы о нем болтали, не хотел казаться претенциозным.

Скотт взял в руки бутылку «Хайлэнд Парк»: на этикетке — освещенные солнцем шотландские холмы. До сегодняшнего дня Линде ни разу не приходило в голову провести отпуск в Шотландии.

Джулиан поднял руку ладонью вперед, но Скотт все равно налил немного виски в его стакан и только потом — в свой.

— Линда сказала, что ты читал лекцию в Оксфорде.

Джулиан замер.

Черт побери! Линда была в ярости: она ведь предупреждала Скотта, чтобы он ничего не говорил. Иногда он мог быть таким невнимательным и бесчувственным. Она раздраженно посмотрела на мужа, но его ответный взгляд был совсем невинным и немного растерянным. Иногда он был совершенно безнадежным. Даже чаще, чем иногда.

Джулиан взял свой стакан, легонько его покрутил, так, чтобы на поверхности виски образовался небольшой водоворот:

— Вы обсуждали меня с Марджи.

— Что вы, конечно же, нет. Просто, Брэндон сказал, что вы не учились в университете.

Джулиан не отрываясь смотрел на водоворот:

— Агентство когда-нибудь утверждало обратное?

— Нет.

— В таком случае, ваш мотив?

— Мотив?

— Причина, по которой вы позвонили Марджи?

— Я же сказала… Когда Брэндон…

Скотт прервал ее:

— Она проверяла Брэндона, а не тебя.

Неужели нужно было говорить это так прямо? Линда уже хотела смягчить слова Скотта, когда Джулиан сказал:

— Значит, недостаток моего образования не является препятствием?

— Конечно же, нет. Наоборот, вы кажетесь таким образованным, мы просто не могли поверить, что вы никуда не стали поступать после школы.

Джулиан посмотрел на нее. Водоворот медленно умер в его руках.

— Пожалуй, мне пора. — Слабая улыбка появилась на его губах. — Я вообще не ходил в школу.

Скотт засмеялся, немного виски выплеснулось на стол.

— Никогда не пробовал выступать в комедийных шоу? У тебя идеально получается.

— Значит, вы пошутили? Все ходят в школу.

Джулиан отпил большой глоток:

— Мне повезло, я получил так называемое частное образование.

— Что это значит? Какая-нибудь закрытая школа? — спросил Скотт.

— Я вообще не ходил в школу. Я учился дома.

— А, домашнее образование. Понятно. Как у тех твоих знакомых — как их зовут, Линда? — они еще переехали в Мэн.

— Не думаю, что Джулиан имеет в виду их альтернативную систему образования: художественное воспитание посредством природы и составление коллажей под маминым руководством.

— Моя мама большую часть времени ходила босиком, — сказал Джулиан. — Меня учили люди, которые приходили в наш дом.

— Репетиторы?

— Они не были профессиональными репетиторами. Это были знакомые моего отца.

— Звучит захватывающе. — Линда хотела отпить еще один глоток и обнаружила, что, совершенно не думая, уже выпила все, что Скотт ей налил. На кухне был диетический тоник, но ей не хотелось пропустить ничего из этого интересного разговора, поэтому она добавила в водку совсем чуть-чуть обычного тоника. — Чему они вас учили?

— Да, — поддержал ее Скотт. — Расскажи нам поподробнее.

— Если, конечно, вы не против, что мы задаем так много вопросов.

— Еще виски? — спросил Скотт.

Глядя на выражение лица Джулиана, Линда подумала, что он сейчас откажется. Однако он протянул свой стакан Скотту. Она почувствовала облегчение и поняла, что может расслабиться и не бояться просто разговаривать.

— Спасибо.

— Все в порядке. Если мы прикончим эту бутылку, то в баре еще остался «Глен».

Все трое дружно рассмеялись. Джулиан остановился первым.

— Ну, например, в деревне жил священник, который написал книгу о Верлене и Рембо. Он обучал меня французской поэзии девятнадцатого века.

— Вы жили во Франции? — спросила Линда.

— Недолго. Но деревня, о которой я сейчас говорю, находится в Камеруне.

— Камерун? — Скотт был искренне удивлен.

— Ваши родители были миссионерами?

— Скорее, они занимались нефтяным бизнесом.

— Правда? — Разговор интересовал Скотта все больше и больше. Выражение, с которым он смотрел на Джулиана, делало его похожим на Тома. — В какой-нибудь большой компании?

— Отец был независимым предпринимателем.

— Спекуляции?

— Ему не очень-то нравился этот термин.

— Правда? А я бы, наверное, чувствовал себя польщенным.

Джулиан улыбнулся.

— Они искали нефть в Камеруне? — спросила Линда.

— И не только.

— А где еще? — спросил Скотт.

— Тунис, Казахстан, Фернандо По, Габон и другие страны.

Линда даже не была уверена, что сможет с легкостью показать их на карте.

— Черт возьми, — сказал Скотт. — Я даже не знаю, где находится половина из этих стран.

— Правда? — опять улыбнулся Джулиан.

Линда обнаружила, что стакан опять пуст, и налила еще немного водки и совсем чуть-чуть тоника.

— И везде, где вы были, у вас были репетиторы?

Джулиан смотрел на водоворот в своем стакане и, казалось, не слышал ее вопроса.

— Что за жизнь, — мечтательно сказал Скотт. — Сплошное обогащение!

— Да, — согласилась с ним Линда.

Скотт иногда очень хорошо соображает.

— И никаких тестов в конце дня, — продолжал Скотт.

— О нет. Тестов у меня было предостаточно.

Виски в стакане Джулиана крутилось все быстрее и быстрее. Все трое молча смотрели на маленький смерч. Линда отпила из своего стакана, добавила еще немного водки — всего каплю-другую этой живой воды. А затем и Скотт, и она одновременно заговорили.

Линда: «Если вы против, я хотела бы спросить…»

Скотт: «Насколько я понимаю, ты сейчас…»

Джулиан посмотрел на них, улыбнулся и сказал:

— Спрашивайте. Моя жизнь — открытая книга.

— Ты первый, Скотт.

— Я просто хотел узнать, каковы твои дальнейшие планы?

Линду интересовало то же самое, но в отличие от мужа она собиралась задать вопрос не так прямо.

— Планы? — удивился Джулиан.

— На будущее. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду: человек с твоим образованием перебивается простыми уроками в этом болоте… Может, «болото» не совсем верное слово, но…

Линда прервала его:

— Думаю, Скотт хочет сказать, что сейчас вы выглядите, как человек, находящийся на распутье.

Джулиан переводил взгляд с Линды на Скотта и обратно. Глаза его почернели еще больше. Наконец он сказал:

— Все зависит от того, что произойдет в ближайшем будущем, ведь так?

Линда засмеялась. Скотт был прав: Джулиан был прирожденным комедиантом. На секунду она испугалась, что репетитор обидится.

— Ты ведь можешь вернуться в нефтяной бизнес? — спросил Скотт.

— Его больше нет.

— Родители ушли на пенсию?

— Умерли.

— О, — пробормотал Скотт.

— Я сожалею, — сказала Линда.

— Вам не за что извиняться. Не вы же это сделали.

Наступила тишина. Потом вдруг Джулиан слабо улыбнулся — одними уголками губ, — и Линда поняла, что он опять пошутил. Скотт рассмеялся, но Линда промолчала: она не любила юмор такого рода, хотя и знала, что эти шутки — всего лишь уловка, которая помогает людям скрыть боль. Линда уже собиралась сменить тему разговора, предложив всем еще немного торта, как Скотт спросил:

— Как давно они скончались?

— Несколько лет назад.

— У вас есть другие родственники? — не удержалась от вопроса Линда.

— Не в том смысле, какой обычно вкладывают в это слово. Очень невежливо с моей стороны будет попросить еще кусочек торта Руби?

— Конечно же, нет, — улыбнулась Линда, отрезая букву «и» в слове «Руби». Передав тарелку Джулиану, она отрезала еще один кусок — для Скотта, даже не спрашивая, хочет ли он.

Скотт сначала соскоблил и съел глазурь, запив ее виски. Его лицо покраснело. Линда чувствовала, что и у нее горят щеки. Джулиан был бледен, и только на его бородке были видны крошечные капли пота. Линда отпила водки и почувствовала, что напряжение в мышцах почти полностью исчезло. Ей приходилось следить за собой: ноги все время норовили раздвинуться.

— Так что там насчет лекции в Оксфорде? — внезапно спросил Скотт. — Змеи и все такое.

Джулиан допил свое виски, аккуратно положил нож и вилку на тарелку, встал и сказал:

— Если вы не возражаете, давайте оставим эту историю на следующий раз.

— Мы не ждем, что вы нам будете рассказывать о себе что-то, чего не хотите сами, — сказала Линда.

— Просто мне еще кое-что нужно сделать.

— Мы вас не задержали?

— Нет, что вы. Насколько я понял, в следующий раз я прихожу в обычное время?

— Чтобы заниматься с Брэндоном? — удивленно спросила Линда. — Конечно, а почему нет?

— То есть я все еще у вас работаю?

— Черт возьми, — громко сказал Скотт. — Конечно!

— Хотя, — Линда улыбнулась, — возможно, вам все-таки стоит намекнуть Брэндону, что традиционные формы образования тоже играют важную роль.

— Да, неплохо бы, — поддержал ее Скотт.

Они оба посмотрели на Джулиана, ожидая его ответа.

— Я на вашей стороне.

— Хорошее выражение, — сказал Скотт. — Мне оно всегда нравилось. Тебя подвезти? Забросим твою железную лошадку в джип, и…

— Спасибо, но я люблю ездить на велосипеде.

— А далеко отсюда до вашего дома?

— Нет. Кроме того, я знаю, как можно срезать.

«Нет ничего более обманчивого, чем очевидный факт», — сказал Шерлок Холмс в «Тайне Боскомбской долины». Руби начала читать эту историю вечером в день своего рождения, уже сидя в постели. Очень скоро ее веки отяжелели, и в тот момент, когда Шерлок Холмс достал свое увеличительное стекло и лег на землю, чтобы исследовать место убийство, глаза Руби закрылись. Свет от лампы проходил сквозь веки, и Руби казалось, что она окружена красным вибрирующим туманом. Она чувствовала себя слишком уставшей даже для того, чтобы протянуть руку и выключить лампу. У нее даже не было сил представить себе пещеру. Тяжелая книга, лежавшая раскрытой на ее животе, давила на Руби, заставляя все глубже и глубже погружаться в сон.

Она лежала на лесном лугу, изучая траву и цветы вокруг себя с помощью увеличительного стекла. Внезапно произошло нечто совершенно ужасное. Из-за того, что однажды такое уже случалось — хотя в прошлый раз все было немного по-другому, — Руби за секунду до того, как это началось, уже знала, что она сейчас увидит. Это-то и пугало ее больше всего: сознание того, что этот страшный сон будет повторяться и повторяться в будущем. Руби смотрела в увеличительное стекло, а на нее своими всезнающими глазами смотрела аккуратная головка змеи, окруженная раздувшимся капюшоном.

Руби открыла глаза и быстро села. Книга, как живая, соскользнула с одеяла и со стуком упала на пол. Слава Богу, лампа еще горела, освещая комнату желтым светом. Все вещи выглядели немного призрачными, как листы бумаги, только что охваченные огнем. Руби осторожно выбралась из кровати, стараясь не ставить ноги на пол рядом с книгой, быстро пробежала по комнате и открыла дверь. Все в порядке, дом — такой же, как и прежде. Дом без змей.

В холле на первом этаже разговаривали. Мама, папа и еще кто-то, кого Руби сразу не узнала. Ну конечно, это Джулиан. Нельзя так просто спуститься вниз и сказать, что тебя мучают кошмары. Вероятно, Руби не стала бы этого делать, даже если бы внизу были только родители. В конце концов, ей уже одиннадцать. Можно придумать какую-нибудь правдоподобную историю: жажда, слишком жарко, слишком холодно, болит горло, не заснуть… Что выбрать? Все они были слишком глупыми.

Руби выбрала другой путь: она пошла в комнату Адама. В прошлый раз это сработало. Факт очевидный, а следовательно, как говорил Шерлок Холмс, обманчивый. Руби легла в постель, закуталась в одеяло. Работало, и было не важно, что на этот счет думал Холмс. Руби поняла, что змеи больше не придут, но на всякий случай решила представить себе пещеру.

Линда не помнила, когда в последний раз выпивала три порции водки за один вечер. В колледже даже одна порция водки вызывала у нее головную боль. Сегодня же она чувствовала себя прекрасно. Отчасти это чувство возникло из-за спиртного, но даже в самом воздухе чувствовалось что-то новое. Вероятно, на нее так подействовала удача со «Скайвей».

Сейчас? Линда посмотрела на часы. Двенадцать сорок пять: Брэндон должен появиться дома еще только через четверть часа. Быть может, настал момент отбросить прошлое: Том, Адам, водоворот… Линда ощущала какую-то связь между завихрениями воды в джакузи и водоворотом в стакане Джулиана. Связь эта обещала, что все будет хорошо, что у нее и Скотта все будет хорошо. Вдруг это был урок: смотри в водоворот, как это делал Джулиан, а не отводя глаза, как это всегда делала она? Жар, возникающий в хозяйской спальне, согревает дом. Линде стало интересно, что подумал бы Джулиан об этой идее. Она почувствовала возбуждение.

— Забавный был вечер, правда? — сказал лежащий рядом с ней Скотт.

— Да.

У него было право вести разговоры в постели, даже не поворачиваясь к ней лицом. Право говорить то, что ему хотелось сказать, и тогда, когда ему хотелось что-то сказать.

— Завтра напомни мне первым делом позвонить Тому.

Но было ли это право обоснованным? Скорее всего, нет. Особенно если смотреть на вещи открыто, а не избегать их.

— Работа? — спросила Линда.

— Не-а, теннис.

Он мог быть не в настроении. Линда положила руку на бедро мужу.

— Эй, — хмыкнул Скотт. — Тебе нужно почаще напиваться.

— Я что, пьяная?

— Нет. Я тебя поддразниваю… Есть какой-нибудь термин, которым называется преувеличение с целью получения выгоды?

Линда не знала. Но в среду она могла спросить у Джулиана.

— Возможно, я и пьяная. Я знаю, что веду себя в постели совсем не так, как тебе хотелось бы.

Она почувствовала, как Скотт напрягся, весь, целиком. Все должно было быть великолепно. И тут он сказал нечто, чего Линда совсем не ожидала:

— Я понимаю… Это началось после Адама.

Чего еще ей оставалось желать, даже учитывая, что он так ничего и не понял? Картина, которая таилась в каком-то далеком уголке сознания, внезапно оказалась прямо перед мысленным взором Линды: завихрения воды в джакузи, пузырьки, скользящие у нее между ног, пена, которая потом стала лейкемией. Усилием воли она отогнала воспоминание, скользнула к Скотту, заставила его лечь сверху и обхватила его спину своими ногами, которые в этот вечер не хотели быть крепко сжатыми.

— Я люблю тебя, Скотт.

— Да?

И даже если — как в последний раз, как много раз за эти годы — все закончится притворством, Линда все равно сделает это идеально. Скотт не забудет эту ночь. Она разожжет жар своим притворством, и ни Скотт, ни кто-либо еще никогда не сможет докопаться до правды.

— Делай со мной все, что захочешь, — прошептала она.

— Ты серьезно?

Зазвонил телефон. Его звук заставил их обоих дернуться, и Скотт немедленно стал мягким, как раз перед тем, как войти в нее. Он поднял трубку:

— Алло?

Линда взглянула на часы. Десять минут второго. Господи, опять! Я этого больше не вынесу.

— Хорошо. — Скотт положил трубку.

— Что? Что на этот раз?

— Брэндона арестовали за употребление спиртных напитков. У них была какая-то вечеринка в лесу. Он в полицейском участке.

Линда заплакала. Скотт начал одеваться.

16

— Меня зовут Скотт Гарднер. Насколько я понял, у вас находится мой сын.

— Абсолютно верно, Скотт, — сказал сержант за стойкой.

Скотт, который вообще-то ожидал обращения мистер Гарднер, повнимательнее посмотрел на сержанта. Это был парень, который в школе учился на класс или два младше самого Скотта. Одно время они вместе играли в футбол в школьной команде. Вроде бы его звали Д'Амарио, и Скотту он никогда особо не нравился.

— О, привет! Как жизнь?

— Не жалуюсь. — Сержант улыбнулся. — А у тебя, я слышал, страховое агентство?

— Ага. Так в чем тут дело?

— Подростки напились в лесу. Естественно, начали шуметь. Мы получили звонок от обеспокоенного гражданина.

— Этого гражданина, случайно, зовут не Стромболи?

— Мы не даем такую информацию. В общем, мы послали несколько машин к старой каретной дороге, окружили их — они были слишком пьяными, чтобы сбежать. Они просто задержаны. Мы не арестовываем подростков младше восемнадцати лет, если, конечно, они не замешаны в чем-то действительно плохом.

— Значит, он не в камере?

Сержант на секунду замялся, и Скотт понял, что от него самого пахнуло алкоголем.

— Они в нашей столовой. Я скажу, чтобы твоего сына привели.

Д'Амарио поднес к уху телефонную трубку, но тут в участок ворвался разъяренный мужчина в длинном кожаном пальто. Он сразу бросился к стойке:

— Вам придется иметь дело с моим адвокатом! Рано утром в понедельник он будет здесь! Мой сын вообще не пьет спиртное!

Сержант промолчал, что еще больше вывело мужчину из себя:

— Кто вообще все это устроил?!

— Думаю, вам стоит увидеть все самому. Скотт, пойдем с нами.

Скотт и раздраженный мужчина прошли за сержантом по пустым коридорам участка и вышли в столовую. В комнате у одной из стен стояли в ряд автоматы, продающие сандвичи, конфеты, шоколад и напитки. Остальное пространство занимали столы и скамейки. За одним столом сидела женщина-полицейский, она подпиливала ногти. В дальнем конце комнаты сидел Брэндон. Выглядел он нормально. Третьим человеком в этой компании был подросток, который сидел за столом в самом центре столовой. Перед ним стоял большой таз. Внезапно мальчик издал глухой звук, и его стошнило желтой жидкостью, в которой виднелись оранжево-красные частицы чего-то твердого. «Видимо, на обед у него была пицца», — подумал Скотт.

Сержант посмотрел на сердитого мужчину:

— Который из них ваш?

Д'Амарио произнес перед мальчишками небольшую речь. Родители при этом тоже присутствовали. К парнишке с тазом никто старался не подходить. Полиция города очень сурово относилась к пьянству подростков, но так как ни один из них еще ни разу не попадал в полицию, то сержант просто вынес им строгое предупреждение.

— Учтите, что в следующий раз — если вы окажетесь настолько глупы, что следующий раз будет, — вас ждут настоящий арест и полицейское расследование. — Сержант посмотрел на отца мальчика, склонившегося над тазом. — Вот такая вот пицца, ребята.

Скотту казалось, что раньше Д'Амарио не был таким шутником. Один из них определенно за эти годы изменился.

— Не знаю, насколько вы оба серьезно занимаетесь спортом, — продолжил сержант, опять повернувшись к мальчикам: на сыне раздраженного мужчины был испачканный свитер, а Брэндон был одет в свою спортивную куртку, — но учтите, что спортивный совет относится к употреблению спиртного в подростковом возрасте еще строже, чем мы. Один раз поймают — вылетаешь из команды на сезон. Если заметят во второй — исключают из команды насовсем.

Черт побери, теннис — это ниточка, которая связывает Брэндона с колледжем третьего дивизиона. Если не Амхерст, то всегда можно послать документы в Юнион или Гамильтон. Неужели и она порвется?

— Он узнает о сегодняшних событиях? — спросил Скотт.

— Спортивный совет — это она, Скотт. Времена меняются. Но мы не обмениваемся сведениями на этом уровне. — Сержант посмотрел на Брэндона. — По крайней мере пока…

— Спасибо, сержант, — сказал Скотт.

Сердитый мужчина продолжал в полном молчании стоять с открытым ртом. Его сын наконец-то встал, он дрожал и был очень бледным.

— Пойдем, Брэндон.

Брэндон тоже встал. Он не дрожал и вообще не выглядел испуганным. Он избегал смотреть в глаза Скотту, что разочаровывало, но в то же время его походка была вызывающей, что раздражало. Скотт с трудом подавил желание схватить сына за плечо и потащить за собой. Они пошли к двери.

— Да, и еще одно, — сказал Д'Амарио. — Кто-нибудь из вас, молодые люди, знаком с парнем по имени Дэвид Брикхэм?

Брэндон и бледный мальчишка замотали головами.

— Он называет себя Дэви.

Мальчики опять отрицательно замотали головами. Д'Амарио посмотрел на Скотта и увидел, как тот с удивлением уставился на сына. Скотт отвел взгляд, но сделал это слишком поздно.

— Hasta la vista, — сказал сержант.

Брэндон молчал все дорогу до машины. Он залез на свое место сзади и захлопнул дверь.

— Пристегни этот долбаный ремень! — сказал Скотт.

Он услышал, как Брэндон завозился, распутывая ремень. Потом раздался легкий щелчок. Скотт завел мотор и вывел машину на дорогу. Долго они ехали в молчании.

— Насколько ты пьян?

Молчание.

— Я задал тебе вопрос.

— Черт возьми, я совсем не пьян!

— Следи за своим чертовым языком!

В полицейском участке Скотт не был сердит. Теперь же он был вне себя от злости, хотя и не понимал почему.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что не знаешь Дэви? Ты ведь его знаешь.

— И что?

— И что? Какой ответ…

— Папа, смотри на дорогу!

Он пересек разделительную линию и выехал на встречную полосу. Впереди сверкали фары идущей на них машины. Скотт вывернул руль и вернулся на свою полосу. Дальше они ехали в полном молчании.

Когда они вошли, Линда, накинув халат на ночную рубашку, стояла на кухне, скрестив руки на груди. Она холодно посмотрела на Брэндона. Взгляд был ледяным, но ее глаза покраснели.

— Ну, Брэндон?

— Что «ну»?

— Ты нарушаешь свои обещания.

— Вы тоже.

— Не смей так говорить с матерью!

Скотт заметил, что Брэндон сжал кулаки, и тут же понял, что сделал то же самое.

— Брэндон, неужели ты не видишь, куда катишься? Сначала F за тест, потом прогулы, теперь — арест?

— На электрический стул?

Линда посмотрела на Скотта:

— Ты что, не мог серьезно с ним поговорить, пока вы ехали домой?

Неожиданный поворот событий.

— Подожди-ка…

— Вы, ребята, тут поговорите, а Чарли Мэнсон^[20] отправляется на боковую.

— Вернись немедленно! — крикнула Линда.

Скотт промолчал. Брэндон не вернулся. Они слышали, как он поднимается по лестнице, тяжело топая.

— С чего ты вдруг начала говорить про серьезные разговоры?

— Он запутался, Скотт.

— Я спросил не об этом.

На телефоне загорелся зеленый огонек, показывающий, что линия занята. Скотт поднял трубку и услышал голос девушки: «…засранцы». Брэндон что-то пробурчал в знак согласия. Скотт крикнул: «Прекратите занимать телефон!» — и бросил трубку. Затем повернулся к жене:

— Так лучше?

— Извини. Я просто беспокоюсь. Что мы будем делать?

— Он совершенно определенно не получит права до тех пор, пока мы не будем довольны его поведением. — Скотт решил воспользоваться оружием своего собственного отца.

— Согласна. Но мы должны сделать также что-нибудь позитивное.

— Позитивное?

— Как насчет закрытой школы? Не обязательно отдавать его в Андовер.

Их глаза встретились, и Скотт понял, что они думают об одном: в Андовере даже не взглянут на их сына. Были и другие закрытые школы, но смогут ли они себе их позволить? Кредит за перестройку дома до сих пор не выплачен. Скотт не стал произносить этого вслух. Он сказал:

— Не уверен, что это — позитивное решение. Какой смысл заводить детей, если приходится их отсылать?

Линда отвела глаза и провела по ним ладонью. Она не была из тех женщин, которые часто плакали, поэтому ее реакция на звонок из полиции была немного странной. Скотт тоже не имел привычки плакать: они оба выплакали свои слезы после Адама.

— Почему бы тебе прямо не сказать, что я плохая мать?

— Я этого не говорил.

Вообще-то он был близок к тому, чтобы на это намекнуть. Было бы все с Брэндоном по-другому, если бы она осталась дома? Но тогда бы у них не было этого дома, они не смогли бы позволить себе почти полную перестройку, почти никуда бы не ездили, не покупали бы многие вещи. Список можно было продолжать. С другой стороны, Линда работала не только из-за денег. Становилась ли она от этого плохой матерью?

Их взгляды встретились. Линда знала, о чем он думал.

— Скотт, мы можем позволить себе Джулиана?

— Да.

— Может, они будут заниматься чаще? Он хорошо влияет на Брэндона.

Она была права. Они нашли компромисс. Никто не пострадает, все будет развиваться и дальше.

— Давай запишем Брэндона на ближайший SAT, — сказал Скотт. — Тогда мы будем точно знать, на что рассчитывать.

— Отличная идея! — Линда достала из кармана блокнот и сделала в нем пометку.

Они лежали каждый на своей стороне кровати. Скотт ждал, что что-нибудь произойдет, но единственное, чего он дождался, — мысли и образы, которые постепенно заполнили его голову. Из комнаты Брэндона доносилась слабая, едва слышная музыка.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Быть может, выпитое виски — неплохое, кстати. Скотт, несомненно, выставляет его на стол каждый раз, когда к ним кто-нибудь приходит, — повлияло на мозг и следующая строка уже совсем близко?

Ничего.

Джулиан зажег сигарету, четвертую за этот день или первую за следующий. Он прекрасно понимал, что в последнее время слишком часто превышал установленную норму, но ведь он был художником. А художники, самые лучшие из них — те, что изменили мир, — всегда и во всем не знали меры. Две свечи и сигаретный огонек посередине: Джулиан опять был наедине со своим треугольником. Он чувствовал, как внутри трех огней вибрирует сила.

Но — ничего.

Затем: идея. Быть может, следующим словом было «ничего»? Не эту ли мысль пытался донести до него мозг? Джулиан взял в руки Mont Blanc и написал: «Ничто». Но ни одно слово не пришло следом. Он прочитал то, что получилось:

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто

И увидел, что это хорошо.

Джулиан затянулся и открыл страницу, на которой было написано «Скотт». Он написал:

Комплекс неполноценности, особ. по отн. к Тому; фундаментально ленив; игрок, неадекватно оценивающий свои возможности; считает себя амбициозным, но не стремится добиться чего-то особенного, хочет, чтобы все было как у людей; недостаток того, что есть у людей, делает его несчастным — не очень веская причина, чтобы быть несчастным, абсолютно уверен; IQ 110.

Скотт был очень прост. Был ли какой-нибудь способ увидеть их теннисный матч? Вряд ли. Необходимо: дружеское обсуждениестратегии капиталовложений, в особенности торговли опционами; побольше выяснить о семейном бизнесе со страховками; есть ли дети у Тома?

Линда: Действительно амбициозна, хочет развить весь свой скрытый потенциал; еще один пунктик — развитие Брэндона; много проблем со Скоттом — выяснить; хорошо лжет (случай с бумагой из Габона); IQ 120.

Если ее карьера, о чем она, без сомнения, часто думала, разрушится, — он надеялся, что Линда все сделает правильно с «La Riviere», — то исчезнет ли ее внутренне напряжение? И похожий вопрос: если в будущем ее ждет большое разочарование, усилится ли это напряжение? Это были интересные вопросы, вопросы, которые хороший писатель обязан учитывать.

Необходимо: выяснить про Адама; стать друзьями.

Адам: Идеальный ребенок — божество, которому поклоняется вся семья. Необходимо: точно выяснить последовательность событий и время — сломанная нога, лейкемия.

Брэндон: Нормальный ребенок; на самом деле, при других обстоятельствах, мог бы стать вполне счастливым человеком; IQ 125. Необходимо: примерно то же самое, что и с остальными; (выяснить, чем закончилась вечеринка в лесу).

Джулиан сделал последнюю затяжку, затушил сигарету и тут же почувствовал голод. Он уже жалел, что перед уходом не сказал ничего про вкусный именинный торт. За его словами обязательно бы последовало предложение взять немного угощения домой. В конце концов, торт был очень даже неплох.

«Руби».

Джулиан смотрел на чистую страницу с ее именем наверху, по бумаге скользили тени, отбрасываемые колеблющимся пламенем.

«Руби».

Он обнаружил, что не может ничего о ней написать, ни единого слова. Он все-таки попытался: IQ. И понял, что не имеет ни малейшего представления. Она была просто маленькой глупой девчонкой, слишком болтливой, которая к тому же постоянно делала какие-то глупые прически. Хотя тот случай с камином… Отвратительная мысль пронзила его мозг: вдруг у них было что-то общее? Невозможно. Он просто устал.

Джулиан отложил ручку, оставив страницу Руби чистой, и прочитал то, что уже написал. Текст, за исключением одной фразы: «Божество, которому поклоняется вся семья», его не впечатлил. Лишь это предложение несло в себе дух настоящей прозы. Все остальное было очевидно.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто

После «ничто» ничего не появилось. Джулиан подумал о новой литературной форме, которую он изобрел: природа и искусство, смешанные в реальной жизни. Позволить героям, таким, какими их создала природа, влиять и двигать сюжет, было скорее приемом прозы, а не поэзии. Персонажи, ситуации, судьба — все как в тумане. Но предмет исследования очевиден: жизнь американцев среднего класса. Джулиан находился в идеальной позиции, чтобы наблюдать за их жизнью. Не только наблюдать, но — более того — участвовать, экспериментировать, контролировать. Живой роман — это форма, состоящая из крови и плоти, первая в своем роде, наполненная небывалым напряжением, возбуждением и взаимодействием между персонажами и их автором. И в конце окажется, что только автор имеет значение. И все поймут, насколько банальными и вульгарными были Гарднеры, которые верили в собственную значимость и в свой дом. Быть может, стоит изменить название? Вместо немного сухого «Два вида» взять более простое, но объемное «В семейном кругу».

Да! Он был на коне — банальная фраза, которая никогда не появится в его произведении, — и чувствовал себя великолепно.

Джулиан выглянул в окно, пытаясь разглядеть проблески света в спальне на втором этаже большого дома. Темно. Может, летучие мыши залетали в ванную Гейл только тогда, когда ей это удобно? Где обычно берут мышей? После умственного труда он был в настроении и даже желал чего-нибудь физического.

Однако, представляя себе спальню, Джулиан честно признавался себе, что стремление Гейл болтать будет большой проблемой. Мог ли помочь делу какой-нибудь кляп? Он даже мог представить себе, что ей это нравится, что она сама просит вставить ей в рот кляп, и в этот раз, и в следующий… Джулиан привык быть честен сам с собой.

Свет в доме напротив так и не зажегся. Джулиан лег спать голодным.

17

Бывает ли что-нибудь лучше, чем воскресное утро? Можно просто лежать в тепле и уюте кровати. Никаких уроков, никаких домашних заданий — ничего не нужно делать. Просто переворачивать страницы, время от времени потягиваться, слушать гул самолетов, вспенивающих облака в небе над домом. Воскресное утро: почему люди не придумали еще один или два таких дня на неделе? Какая польза, к примеру, от утра вторника? Утро понедельника было самым худшим. Но люди бы не так жаловались на жизнь, если бы знали, что завтра опять будет утро выходного дня. Тот, кто планировал дни недели, определенно не справился со своей задачей. Добавление воскресений в неделю будет очень хорошим пунктом программы, если она когда-нибудь решит баллотироваться в президенты.

Вспенивая облака в небе: там, где был Адам, если верить в Небеса. А если не верить, то где тогда он находится? Наверное, лучше все-таки, если Небеса будут. Но тогда сейчас, после всех этих столетий и столетий, когда люди умирали, Небеса должны быть просто переполнены. Забиты людьми больше, чем сама планета Земля. Наверное, они там страдают от всех тех проблем, которые связаны с большими толпами народа: загрязнение атмосферы, грубость, длиннющие очереди за всем подряд.

Руби лежала в своей кровати и думала о Небесах как об огромном загрязненном месте, заполненном раздраженными людьми, и вдруг внезапная мысль пронзила ее мозг. Она лежала в собственной кровати, она проснулась в своей комнате. Но заснула-то она в комнате Адама. И совершенно не помнила, как вернулась к себе. Это ее немного напугало. Она что, лунатик? Или папа нашел ее и перенес сюда? Она вылезла из постели и пошла к лестнице.

Зиппи лакал воду из унитаза в маленькой ванной.

— Прекрати немедленно! — крикнула Руби.

Шум прекратился, но она прекрасно знала, что пес просто замер, повернув голову и подняв уши, выжидая, пока она уйдет. Руби спустилась вниз и услышала, как в ванной возобновились чавкающие звуки.

Папа стоял у плиты. Отлично! Французские тосты.

— Доброе утро, солнышко.

— Привет, пап.

— Как насчет французского тоста?

— Ням-ням.

— Хорошо спала?

— Угм.

— Угм? Что это означает?

— Да, хорошо. А ты?

— Я?

— Папа, ты хорошо спал?

— Неплохо.

— Недвижимо?

— Что ты имеешь в виду — недвижимо?

— Ну, как ребенок. Когда сразу засыпаешь, ночью не просыпаешься, не ходишь по дому и все такое?

Папа резко повернулся к ней. Руби увидела, что он жарит хлеб с грецкими орехами и луком-шалот — ее любимый хлеб для французских тостов.

— Что ты этим хочешь сказать, Руби?

Он выглядел совершенно растерянным, как преступник, который вскрыл огромный сейф и обнаружил, что там ничего нет. Она была уже слишком тяжелой для мамы, которая обязательно бы послала папу отнести ее на место. Видимо, этого все-таки не произошло, и она была лунатиком.

— Ничего, папа. Просто вежливая утренняя болтовня.

Казалось, он хочет что-то сказать, но тут масло на сковородке зашипело, и папа опять повернулся к плите.

— Очень голодная?

— Просто ужасно.

— Два ломтика или три?

— Три.

Руби накрыла стол на двоих, поставила кленовый сироп, сахар и сливки для папиного кофе. Лунатизм может быть признаком эмоциональных проблем. Руби знала это, потому что всегда читала колонку «Дорогая Эбби».^[21] Можно ли одновременно иметь эмоциональные проблемы и быть счастливой? Она как раз собиралась задать этот вопрос папе, когда тот внезапно воскликнул: «Черт!», заставив Руби подскочить на месте. Папа дул на пальцы.

— Пап, ты в порядке?

— Да, извини.

— Ничего.

Руби села на свое место, налила в два стакана апельсиновый сок и стала ждать, пока папа закончит готовить. Сидеть и ждать было скучно, поэтому она взяла фломастер и начала писать стихотворение на салфетке. Сначала — заглавие:

Золотые дорожки.

Что затем?.. Как насчет этого?

Как там наверху играют в боулинг, Адам?

Вы там держите в руках жемчужные шары,

С разбегу пускаете их по дорожкам, прямо к…

— Пап, как в боулинге называются те штуки, которые сбиваешь?

— Кегли.

кеглям?

Уверена, что ты теперь — настоящий мастер;

И Бог уж точно показал тебе все приемы,

Он ведь знает все, Он триедин.

Когда-нибудь ты всему научишь меня

И расскажешь, что и как вы едите.

Мы с тобой будем есть небесные хот-доги,

И пить священный «Спрайт», и все остальное.

А потом сыграем в боулинг.

Мы будем вечно веселиться,

Играя все вместе,

Но только, не очень скоро.

— Что ты там пишешь?

Папа уже сидел за столом и пил кофе. На тарелке перед ним дымились тосты. Завтрак уже начался, а Руби этого даже не заметила.

— Ничего.

Руби положила салфетку на колени, как сделала бы любая хорошо воспитанная молодая леди. Она начала лить кленовый сироп на тост, наблюдая, как золотисто-коричневые утесы скрываются под янтарным водопадом.

— Эй, поменьше сиропа.

— Упс.

Она отрезала кусочек от тоста, лежавшего на самом верху, и погрузила его в сироп.

— Пап, как называется, когда что-то переполнено жидкостью?

— Переполнено жидкостью? Не знаю.

— Когда жидкость уже не помещается и поэтому вытекает.

— Ты имеешь в виду «пропитанный»?

— Да.

Французский тост, пропитанный кленовым сиропом, — жидкий янтарь высшего сорта из штата Вермонт, в нем не осталось ничего, что напоминало бы о кленах. Руби откусила первый кусок. Папа наблюдал за ней:

— Ну как?

— Самое лучшее из того, что ты когда-либо готовил.

Он довольно улыбнулся. Тост действительно был великолепен. Ее рот был на седьмом небе. Опять небо проникло в ее мысли. И тут Руби в голову пришла идея нового стихотворения. Вся картина целиком — клен, фермер, крест — возникла перед ее глазами. Осталось только записать стихотворение позже. Или нанять кого-нибудь, кто запишет под диктовку, пока она сама будет лежать на мягких подушках и есть конфеты. Руби уже решила для себя, что она всегда может стать писателем, если не подвернется чего-нибудь получше.

— Как ты думаешь, кем станет Брэндон, когда вырастет?

Папа отставил чашку. О-го-го. Внезапно он стал выглядеть почти зловеще.

— А он собирается вырасти? Вот в чем вопрос.

Настроение изменилось. Но почему? И тут она поняла: все дело в том, в котором часу он вчера вернулся домой.

— Брэндон ведь дома?

— Да уж.

— Пришел вовремя?

— Не совсем.

— Сильно опоздал?

— Тут немножко другое. — Папа вздохнул, поставил локти на стол, соединил пальцы и положил на них подбородок.

О, папа! Говори быстрее! Руби, естественно, не стала произносить это вслух.

— В этот раз в дело была замешана полиция, — сказал папа, решив наконец поведать ей всю историю.

— Как?

— Их компания пила в лесу. Насколько я понимаю, они шумели, и кто-то позвонил копам. Брэндона забрали потому, что несовершеннолетним запрещено пить спиртные напитки.

— Он сидел за решеткой?

— Нет. И не было залога или чего-то в этом роде.

— На этот раз.

Папа с удивлением на нее посмотрел:

— Ты права.

Вопросы с огромной скоростью возникали у нее в голове. Тысячи вопросов. Как цветы в каком-нибудь документальном фильме. Руби попыталась выстроить их по порядку.

— Что они пили?

— Не знаю, по-моему, пиво.

— Дэви тоже напился?

— Не знаю. Но вообще-то они спрашивали у Брэндона про Дэви.

— А что им было нужно?

— Знает ли его Брэндон.

— Он отрицал?

— Как ты догадалась?

По твоему голосу.

— Просто предположение, — ответила Руби. — Кто накапал?

— Накапал?

— Господи, папа, ты что, не знаешь это выражение? Кто позвонил в полицию?

— А! Они не дают такую информацию.

— Но ведь на самом деле это очевидно.

Папа кивнул.

— Мистер Стромболи, — сказала Руби, понизив голос до громкого шепота. Так «Стромболи» звучало почти пугающе. — Как ты думаешь, стоит кинуть ему в трубу бомбу-вонючку?

— Ты ведь шутишь?

— У нас ведь все равно есть проблема.

— Кидать бомбы-вонючки в трубу соседям? Да уж — это можно назвать проблемой. Я никогда…

— Проблема в том, папа, как Стромболи могли услышать шум?

— А почему бы им его не услышать?

— Когда это было?

— Точно не знаю. Между двенадцатью и половиной первого, приблизительно.

— Ты тогда уже спал?

Папа почему-то задумался. Вопрос ему не понравился.

— Я не спал.

— Ты слышал какой-нибудь шум?

— Нет.

— А мы находимся ближе к лесу, чем Стромболи.

— То есть ты хочешь сказать, что это был не он?

— Не знаю. Мистер Стромболи мог гулять. Он мог даже идти через лес.

— Зачем ему это делать?

— Он же ненормальный. Ты сам это знаешь.

Папа отпил немного кофе:

— Мы все равно никогда не узнаем. И потом, эта проблема не наша.

— А какая наша?

— Как заставить Брэндона вести себя прилично и хорошо учиться. — Он пристально посмотрел на нее: — Надеюсь, ты не собираешься идти по его стопам? Пить пиво в компании подростков ночью в лесу, а, Руби?

— Черт, ты меня поймал. Да, я была там вчера ночью.

— Смешно. Ешь свой завтрак.

Они оба принялись за тосты. Было тихо. Только в голове у Руби один за другим рождались все новые и новые цветы. Конечно, папа не мог этого слышать.

Кинуть бомбу-вонючку — не проблема. Конечно же, Дэви сможет ее достать. Проблема — выяснить, гулял ли мистер Стромболи по лесу. Обычно в воскресенье утром Руби отправлялась обратно в постель и читала «Приключения Шерлока Холмса». Иногда, правда, она принимала ванну, налив в воду какую-нибудь приятную пену, купленную в магазине «Все для тела». Можно было сколько угодно лежать в воде и слушать музыку. Но в этот раз она оделась: голубая куртка с желтой тесьмой, желтые варежки, голубая шапка с желтой кисточкой — идеальный костюм. В карман Руби положила свою новую лупу, затем прицепила поводок к ошейнику Зиппи и вышла на улицу.

Не очень холодно. Видно ли ее дыхание? Да. А дыхание Зиппи? Нет. Почему?

— Зиппи, ты дышишь?

Пес поднял заднюю лапу и начал писать прямо на дорожку перед домом.

— Зиппи!

Она потащила его прочь, а он продолжал писать: три ноги двигаются, одна поднята в воздух, на снегу остается желтая полоса.

Все зависело от снега, Руби была в этом уверена. Когда последний раз шел снег? Она не помнила. Иногда она могла быть такой тупой. Эй, Рубистер, просыпайся! Однако было очевидно, что снег свежий. В их дворе было много следов, в том числе и ее собственные — самые маленькие. А вот следы побольше и поглубже, почти как… Руби встала на колени, достала лупу и принялась внимательно изучать улики на снегу. Стекло увеличило слова, которые то тут, то там появлялись в отпечатках на снегу: Dr. Martens. Брэндон. Она так и думала.

Руби перешла дорогу:

— Зиппи, лежать!

Перед домом Стромболи следов было гораздо меньше. Руби это ничуть не удивило: в конце концов, их соседи никогда не играли в снежки и не лепили снежных баб. Скорее всего, они вообще не выходили из машины, а заезжали прямо в гараж, из которого вела дверь в дом. На самом деле, там был только один след: отпечатки больших ног, которые вели от расчищенной дорожки к полукруглой вмятине, а потом — к дороге. Руби уже видела похожий круг в своем собственном дворе. И что же это было? Правильно, такие следы оставляли баки для мусора, когда их волокли за собой мусорщики, если были не в настроении. Мусорщики были классными парнями. Как-то раз папа на Рождество оставил специально для них упаковку пива. Мусорщики тут же его открыли. В тот день мусорные баки у всех домов валялись как попало, и только у их дома они были поставлены аккуратно. И целых две недели к их мусору относились бережнее, чем к мусору других людей, живших на Робин-роуд.

Значит, в прошлый раз, когда приезжал мусоросборник, мистеру Стромболи пришлось выйти из дома, подобрать разбросанный повсюду мусор и отнести его в гараж, бормоча про себя: «Чертовы мусорщики, руки у них из задницы растут». Или что-нибудь в этом роде. Руби зашла во двор Стромболи. Зиппи зарычал.

— Веди себя тихо! — прошептала ему Руби и покрепче обмотала поводок вокруг своего запястья.

Она вытащила лупу, наклонилась и начала рассматривать следы. Нога у мистера Стромболи была просто огромная. Он был страшным человеком. Подошвы его ботинок были покрыты забавными квадратиками, на каблуках никакого узора не было. На каблуке правого ботинка была крошечная выемка, которой не было на левом. Его следы будет легко найти среди других. Если они будут в лесу, то дело будет закрыто: будет доказано, что мистер Стромболи — самый настоящий злодей. И в таком случае в дело вступят бомбы-вонючки!

Дверь дома открылась. Руби, стоявшая на четвереньках — и когда это она успела? — почувствовала, как забилось ее сердце. В дверном проеме показалась миссис Стромболи: розовый халат и розовые тапочки с помпонами. Зиппи залаял и попытался броситься к ней. Руби, растянувшись на снегу, изо всех сил пыталась удержать поводок. Лай перешел в повизгивание. Наконец пес замолчал.

— Что-то случилось? — Миссис Стромболи смотрела на нее с интересом.

— Провожу детективное расследование, — сказала Руби, вставая на ноги и отряхивая снег с лица. Черт, он даже попал за воротник. Она быстро спрятала лупу в карман.

— Что ищешь?

— Голубой карбункул.

Миссис Стромболи улыбнулась. Удивительное превращение!

— Насколько я помню, нужно искать внутри какого-то гуся.

Руби ответила ей своей самой симпатичной улыбкой:

— Я просто притворяюсь.

— Хорошо, детка, играй дальше. Только смотри не замерзни.

— Не замерзну. Я сегодня ночью очень хорошо спала.

Не самая лучшая смена темы, но Руби больше ничего не смогла придумать.

— Очень хорошо, солнышко.

— Было ведь очень тихо, правда, миссис Стромболи? Очень-очень тихо.

— Я не заметила.

— Нет? То есть вам кажется, что вы слышали какой-то шум?

— Шум?

— Ну да. Ночной такой шум.

Миссис Стромболи выглядела озадаченной:

— Но у нас ведь тихий район, ты так не думаешь?

— Только наша семья не тихая, да?

Миссис Стромболи рассмеялась:

— Мистер Стромболи лает, но не кусает.

Помнится, это он пытался убить Зиппи клюшкой для гольфа.

— Значит, для вас и мистера Стромболи сегодняшняя ночь была тихой?

Миссис Стромболи несколько раз моргнула, а потом немного покраснела:

— Это часть твоего расследования?

— Мой метод основан на наблюдении за всем, что кажется незначительным.

— Тогда да, у нас была тихая ночь. Мы заснули перед телевизором, когда смотрели новости. Как обычно. Мы не видели, чтобы кто-нибудь прятал голубой карбункул.

— А когда новости?

— Мы смотрим десятичасовые новости по пятьдесят четвертому каналу. Тебе нужно знать, что там показывали? Был пожар в Хартфорде, насколько я помню, и еще…

— Все в порядке, миссис Стромболи. Вы мне очень помогли.

— Если будет нужно узнать что-нибудь, обращайся. Надеюсь, ты его найдешь.

— Постараюсь.

— Отлично. А твой пес — доктор Ватсон.

Отличная идея, но у Руби не было времени хорошенько ее обдумать. Хотя не мешало бы найти для Зиппи какую-нибудь шляпу. Руби сфокусировалась на главной проблеме: если не мистер Стромболи, тогда — кто?

Настоящий доктор Ватсон, даже в один из самых своих плохих дней, ни капельки бы не сомневался, если бы ему нужно было указать место, где пили подростки. Весь берег был покрыт пустыми бутылками, пивными банками, окурками, коробками из-под пиццы, конфетными фантиками и следами. Следы были везде, они перекрывали друг друга и расходились во всех направлениях. Среди мусора валялся брошенный бочонок с пивом. Руби решила, что его опрокинули, когда все кинулись врассыпную, увидев полицию. Из бочонка капало пиво. Зиппи нашел кусочек колбасы и проглотил его.

— Как, черт возьми, мы найдем то, что ищем, во всем этом мусоре? — сказала Руби, наблюдая, как Зиппи обнюхивает берег в поисках чего-нибудь вкусненького.

— Все зависит от того, что ты ищешь. — Из-за большого валуна вышел мужчина. На нем был синий полицейский плащ с серебряным значком на груди и тремя полосками на рукаве.

Может быть, именно так и начинается сердечный приступ? Сердце скачет как сумасшедшее и пытается выбраться через рот.

— Зиппи потерял здесь свою игрушку несколько дней назад, — сказала Руби и обнаружила, что говорит тоненьким голоском, как Аманда.

— Какую игрушку?

— Красную резиновую кость. — Руби наконец пришла в себя. У Зиппи на самом деле была когда-то такая игрушка. — Но сейчас здесь такой беспорядок.

— Вот уж точно.

Мужчина наклонился, поднял бумажник, заглянул внутрь и бросил его в черный мешок. Брэндон однажды умудрился за неделю потерять три кошелька.

— Вы полицейский?

— Да.

— А эти полоски означают, что вы сержант?

Пауза.

— Ты здесь живешь?

— Ага. — Руби махнула в противоположном направлении от дома.

— Как тебя зовут?

— Руби.

— Руби? А дальше?

— Руби Кид.

Он улыбнулся. Только не по-настоящему, потому что его глаза не улыбались.

— Как Билли Кид?^[22]

— Только еще более опасная.

Теперь он улыбнулся по-настоящему:

— Я — сержант Д'Амарио.

— Приятно познакомиться с вами, сержант Д'Амарио. Вы что, занимаетесь уборкой? Если у вас есть еще один мешок, то я вам помогу.

— Спасибо, но я не занимаюсь уборкой. Это работа для лесников и мусорщиков. Это мешок для вещественных доказательств.

— Здесь что, было преступление?

— Точно.

— Загрязнение окружающей среды?

— Это тоже. Вчера вечером мы задержали группу подростков, которые распивали здесь спиртные напитки. Конечно, эта ребятня не была похожа на тебя, Руби Кид.

— Тяжелая у вас работа, да?

— В каком смысле?

— Приходится по ночам патрулировать лес. Даже в такой холод.

— Мы этим не занимаемся.

— Тогда как вы узнали?

— Кому-то не понравился шум. Мы получили анонимный звонок. В подобных случаях всегда так бывает.

— Анонимный?

— Просто внушительное слово, означающее, что человек не назвал своего имени.

Я прекрасно знаю, что такое анонимный!

— Но у вас в участке обязательно должны быть определители номеров.

— Собираешься стать детективом, когда вырастешь?

Детектив лучше писателя? Вероятно.

— Вполне возможно, — сказала Руби.

— Естественно, мы определяем все входящие звонки. Но этот аноним звонил из таксофона.

— А!

— Понимаешь, что случилось?

— Нет.

— Какой-то человек, которому надоел шум, хотел пожаловаться. Но он не хотел, чтобы в полиции знали, что пожаловался именно он. Поэтому он поехал на заправочную станцию «Шелл» и…

— Накапал!

— В яблочко! Люди не хотят неприятностей.

— Конечно, нет, сэр. А эти ребята сейчас в тюрьме?

— Мы не сажаем подростков в тюрьму только за то, что они напились. Мы отдаем их на руки родителям.

— Это хорошо. Но тогда какие же доказательства вы ищете?

Сержант пристально посмотрел на нее:

— Скажи-ка, Руби, ты знаешь, что такое крэк?

— Очень опасный вид кокаина, который продают в маленьких ампулах, и люди его курят, как табак, в трубках.

— Ты хорошо слушаешь на уроках.

— Когда как.

— Тогда должен тебе сказать, что крэк — это уже серьезное преступление, не идущее ни в какое сравнение с пьянкой в лесу. Понимаешь?

— Эти ребята курили крэк?

Брэндон! Сердце Руби упало куда-то в желудок.

— Мы еще точно не знаем. Но ходят слухи, что кто-то из старших классов ездит в Бриджпорт и привозит с собой крэк. Мы хотим найти этого кого-то, естественно, в тот момент, когда у него будет товар.

Кто-то, у кого на бампере приклеена наклейка «Fuck You You Fucking Fuck». Внезапно дело перестало быть таким веселым. Ведь на пассажирском сиденье мог быть Брэндон. Руби наблюдала, как Зиппи роется в мусоре, пытаясь найти пиццу. Вместо этого он нашел нечто совсем другое. Руби быстро подошла к нему и, сделав вид, что наблюдает за собакой, наступила на то, что раскопал Зиппи. Пес тут же попытался поднять ее ногу своей лапой.

— Чего он хочет? — спросил сержант Д'Амарио.

— Пиццу.

— Здесь есть немного, — сказал он, отворачиваясь от нее и направляясь к большой куче рядом с водой.

Руби быстро наклонилась, подняла трубку с крэком и засунула ее в карман. Сержант вернулся, неся в руке коробку с почти целой пиццей:

— Сколько ему можно съесть?

— Только один кусочек, он на диете.

Сержант Д'Амарио дал Зиппи один кусок пиццы — гавайской, с ананасами и ветчиной. Зиппи принялся вилять хвостом. Д'Амарио потрепал пса по голове:

— Почему на ошейнике нет бирки с именем собаки и вашим адресом?

— Ой, — сказала Руби. — Теперь вы нас арестуете?

— В следующий раз.

Руби отправилась домой. Сначала она пошла в неправильном направлении по старой каретной дороге, которое раньше показала сержанту. Она прошла мимо его машины и затем свернула в другую сторону. Ей казалось, что трубка с крэком была живой: она пульсировала в кармане. Руби засунула ее в большое дупло на старом дереве.

На опушке леса, где деревья уже были тонкими и был виден ее дом, Руби увидела следы велосипедных шин. Должно быть, Джулиан возвращался домой этой дорогой после ее дня рождения. В кормушке не было птиц. Руби бросилась бежать. Зиппи подумал, что она с ним играет, и скакал вокруг. Очутившись дома, Руби первым делом прицепила металлическую бирку на ошейник собаке. Она не позволит сержанту Д'Амарио придираться к Зиппи.

18

На кухне папа разговаривал по телефону.

— Конечно-конечно, — говорил он, — это ведь всего лишь игра. Так зачем относиться к ней слишком серьезно?

Отец замолчал и слушал, что ему говорит его собеседник. Если он не относится к этому серьезно, то почему же он так напряжен? Потом папа сказал:

— Хорошо, Том. Увидимся в четыре.

— Что всего лишь игра? — спросила Руби.

— Теннис.

Отвратительная тупая игра.

— Ну, раз уж ты о нем заговорил… Я думаю, может, мне поменьше заниматься теннисом?

— Поменьше заниматься?

— Свести количество занятий до минимума. А может быть, и вообще бросить.

— Бросить теннис? Ты ведь это имеешь в виду?

— По-моему, вполне разумно. А, пап?

— Не совсем. Ты занимаешься всего лишь двумя видами спорта, если считать стрельбу из лука спортом. Брэндон в твоем возрасте занимался футболом, теннисом, бейсболом и даже баскетболом.

А теперь он малолетний преступник. Руби попыталась применить свои телепатические способности, чтобы сообщить папе мысль о связи между спортом и проблемами с законом, хотя она и так была очевидна. Достаточно посмотреть на людей, которые приезжают в спортивный комплекс. Ей удалось создать область высокого давления в лобовой части головы.

— Что с тобой? Ты в порядке?

До него явно ничего не дошло.

— Я еще позанимаюсь некоторое время.

— Умница.

Руби пошла наверх к Брэндону. Она постучала в дверь. Ответа не последовало. Она постучала еще раз погромче. Снова никто не ответил. Она повернула ручку и тихонько открыла дверь.

В комнате Брэндона было темно и пахло, как в мужской раздевалке. Руби никогда не заходила в мужскую раздевалку и надеялась, что ей не придется там побывать, но она была абсолютно уверена, что пахнет там именно так. Зачем спорить о происхождении человека? Этот запах — прекрасное доказательство того, что Дарвин был прав: мы произошли от обезьяны. По крайней мере мужчины. А может быть, правы обе стороны: мужчины произошли от обезьяны, а женщины были созданы Богом. Тогда она маленький ангел.

— Брэндон, ты спишь?

Тишина. Ее глаза привыкли к полумраку. Она увидела кучи всякой всячины. Только кубки Брэндона тускло поблескивали на полке. Единственный элемент порядка в комнате. Над кроватью висел новый постер, на котором Проблем выглядывал из-за плеча Унки Дета. Она вдруг поняла, что Проблем играл роль короля вуду в фильме «Такая вот фигня», который она ходила смотреть в свой день рождения. Брэндон крепко спал, натянув одеяло до подбородка. Он выглядел совсем как ребенок. Ей показалось, что он выглядел даже моложе ее самой.

— Брэндон?

Руби тихонько похлопала его по плечу. Он что-то пробормотал в ответ. Должно быть, «Еще пять минут».

— Если хочешь, можешь спать хоть весь день. Сегодня воскресенье.

Он открыл глаза, по крайней мере один. Тот, который смог разлепить.

— И чего же ты тогда мне спать не даешь?

— Нам нужно поговорить.

— Чего?

— Ты сегодня будешь общаться с Дэви?

— Тебе-то какое дело?

— Классный постер.

— Да что на тебя нашло? Я сплю.

— Проблем снимался в «Такая вот фигня».

— Ага. Тупица, а кто по-твоему его продюсировал?

— Проблем?

— Ты что, вообще ничего не знаешь? Унка Дет продюсировал его. У него контракт с «Парамаунт».

— Я знаю одно: Дэви пора ехать в Нью-Йорк и начинать работать курьером.

— Что ты мелешь?

— Сержант Д'Амарио… Кстати, ты видел его вчера вечером? Так вот, он знает, что Дэви торгует крэком.

Брэндон открыл второй глаз. Он наконец-то окончательно проснулся.

— Чушь!

— Что чушь?

— Дэви не торгует крэком.

— Сержант Д'Амарио думает по-другому.

— Откуда тебе знать, что думает этот чертов сержант Д'Амарио?

— Он сам мне сказал. Я гуляла с Зиппи в лесу, а он осматривал место преступления. Мы разговорились.

Брэндон сердито посмотрел на нее:

— Ты чокнутая!

— Зато я не сижу на крэке.

— Да что ты несешь?

— Ты ведь не употребляешь крэк? А, Брэн?

— Слушай, говори потише, — сказал Брэндон, глядя на дверь.

Руби встала и закрыла ее поплотнее. Брэндон сел и застонал, как от внезапного приступа головной боли.

— А мама с папой знают об этом?

— Нет, — ответила Руби, а потом добавила, чтобы поставить его на место: — Пока нет.

— Пока нет? Что, черт возьми…

Руби многозначительно посмотрела на него.

— Что значит «пока нет»?

— Некоторые старшие братья нормально обращаются со своими младшими сестрами.

— Например? Назови кого-нибудь.

— Питер.

— Питер? Не знаю я никакого Питера.

— Питер из «Хроник Нарнии», — сказала Губи.

Брэндон посмотрел на нее. На этот раз его взгляд не был таким сердитым.

— Слушай, у тебя есть друзья?

— Ты же прекрасно знаешь, что есть.

Вопрос брата заставил ее задуматься. Про себя Руби посчитала детей, которые были у нее на дне рождения, добавила еще нескольких, но вопрос брата явно стоило обдумать на досуге.

— Если будешь продолжать в том же духе, друзей у тебя не останется, — сказал Брэндон.

— Что значит «продолжать в том же духе»?

Он ничего не сказал, просто покачал головой.

Руби почувствовала, как начинает злится. Ее охватило бешенство. Давненько она так не сердилась.

— Я всего лишь пытаюсь тебе помочь, — сказала она довольно громко, зная, что брат очень хочет, чтобы она замолчала. Только Руби не собиралась этого делать. — Если ты употребляешь крэк, ты просто идиот. Во-первых, это вредно, а во-вторых, сержант Д'Армарио борется с наркоманами, а он в десять раз умнее тебя и Дэви вместе взятых.

Он привстал, чтобы схватить или шлепнуть ее, но Руби отскочила. Брэндон посмотрел на свою поднятую руку, а потом спрятал ее под одеялом, как будто ему стало стыдно за свои действия.

— Успокойся. Я не употребляю крэк. Просто говори потише.

— И вот еще что. Мне кажется, ты потерял свой бумажник вчера вечером, — сказала Руби чуть тише.

— Что?

— Сержант Д'Амарио нашел какой-то бумажник, очень похожий на твой. Где ты хранишь свое временное разрешение на вождение машины?

— Черт! Слушай, будь добра, сходи вниз и проверь, нет ли его в кармане куртки.

Руби вышла из комнаты. На лестнице она столкнулась с мамой. Ее лицо и шея были намазаны зеленым омолаживающим кремом. Мама улыбнулась и спросила:

— Общаешься с братом?

— Угу, — ответила Руби, подражая сержанту Д'Амарио.

— Очень хорошо.

Руби вошла в гардеробную. Куртка Брэндона висела на вешалке. Теперь ей предстояло разрешить две тайны: «Тайну куртки Брэндона» и «Тайну анонимного звонка». Ситуация начинает выходить из-под контроля.

Она засунула руку в один из карманов. Бумажник Брэндона был на месте. Ложная тревога. Потом проверила другой карман. Так, на всякий случай. Ее рука нащупала маленький пузырек. Она замерла, даже забыв вытащить руку.

Нужно отследить характеры слишком многих героев. Джулиан раньше не понимал той степени ответственности, которая лежит на плечах у писателя. Нужно изучить всех этих людей, их сильные и слабые стороны, надежды и страхи, привычки, желания, склад ума. Все это должно быть ему понятно. Сидя за письменным столом и вкушая свой поздний воскресный завтрак — кофе, йогурт, тост с густым французским клубничным джемом отличного качества, с целыми ягодами, — он искренне восхищался мастерством Толстого и Диккенса, которые так умело описывали множество различных характеров. Но с другой стороны, кто-нибудь из них создал новую форму литературы? Джулиан был немного взволнован. Он — автор запутанного романа «В семейном кругу», работа над которым в самом разгаре.

Из окна своей комнаты во втором этаже Джулиан видел машины, которые ехали по улице. Они парковались около большого дома, и из них выходили женщины. Ага. Члены фонда Дж. П. Морганет. Он видел, как они заходили в дом. Некоторые из них были отнюдь не лишены стиля.

Джулиан попытался вернуться к работе и уставился на чистый лист, на котором было написано: «Руби». Вдохновение — самое необходимое условие для творчества — ушло. Не моя вина: эти буржуазные сборища так отвлекают. Внезапно какая-то жажда деятельности охватила его, он не мог усидеть на месте, вспомнив о том, что даже менее значительный писатель Хемингуэй чередовал работу с прогулками.

Но что бы такого сделать? На ум пришла всего лишь одна мысль, ранее отвергнутая как несколько грубая, а потому рискованная. Сейчас появилась идея о том, как добавить к ней элегантности, и он позвонил в теннисный клуб.

— Хотелось бы уточнить, на какое время записался Гарднер? — сказал он.

Шорох переворачивающихся страниц.

— Четыре часа.

Замечательное время для игры. Если Скотт и страдал похмельем после вчерашнего, то ко второй половине дня все должно пройти.

Джулиан позвонил хозяевам дома № 37 по Робин-роуд.

— Алло, — сказал Брэндон.

— Привет, Брэн. Это Джулиан.

— Привет, Джулиан.

— Как дела?

— Нормально.

Джулиан засмеялся:

— Слышал, у тебя была нелегкая ночь?

— Типа того.

— Не переживай. Я никому не скажу.

Брэндон рассмеялся в ответ.

— Папа дома? Я хотел уточнить расписание занятий.

— Он уехал играть в теннис. А мама, кажется, в ванной.

— Ладно, как-нибудь в другой раз. Брэндон, слушай…

— Да?

— Никто не станет трепаться по поводу того, что у тебя есть. Но я тебе этого не говорил.

Брэндон снова рассмеялся. Джулиан услышал помехи на линии.

— Нам, кажется, звонят, — сказал Брэндон.

— Руби, это тебя. Бабушка звонит, — позвал Брэндон.

Руби взяла трубку:

— Привет, ба.

Она слышала бабушкин кашель там, на другом конце. Это был кашель курильщицы со стажем.

— Сегодня особый день.

— Правда?

— Ну конечно же! Твой день рождения. Боже мой! Тебе уже десять лет!

— Одиннадцать, — поправила Руби. Бог с ней, с датой — бабушка никогда не могла ее запомнить, — но она не потерпит, если с ней будут обращаться, как с ребенком.

— Неужели и правда одиннадцать! — воскликнула бабушка и снова раскашлялась.

Мы говорим: «Будьте здоровы», когда кто-то чихает. А что принято говорить, когда кашляют? Что-нибудь типа: «Срочно сделайте флюшку!»

Бабушка перестала кашлять. Повисла недолгая пауза. Руби могла бы спросить: «Как в Аризоне?», а бабушка бы ответила: «Жарко». А потом: «Как твоя знаменитая подача?», а бабушка скажет: «Теннис теперь не по мне. Только гольф, и всего лишь девять лунок в конце дня, когда уже не так жарко, — это все, на что я теперь способна».

— Как в Аризоне? — спросила Руби.

Это же моя бабушка. Мы должны общаться друг с другом.

— Жарко.

— Как твоя знаменитая подача?

Пауза.

— Я больше не играю в теннис из-за этого ужасного артрита. Мне казалось, мы говорили об этом в Рождество.

— По крайней мере, у тебя есть еще гольф.

— И его тоже больше нет. Ничего, если я подарю тебе деньги? В магазинах вообще ничего нет.

— Просто замечательно. Спасибо, бабуля.

— Пока, милочка.

В магазинах ничего нет? Что она хочет этим сказать?

— Слушай, а какая Аризона? — спросила Руби у Брэндона, который был там в спортивном лагере.

— Там жарко, — ответил Брэндон. Явная генетическая связь. Он вышел из комнаты, держа в руках стакан томатного сока, в котором побрякивали кубики льда.

Джулиан мог прекрасно следить за ходом игры, сидя за столиком у окна на втором этаже. Играли они именно так, как он и предполагал. Братья пожали друг другу руки. Скотт с трудом сдерживал улыбку. Он что-то бормотал, похлопывал брата по плечу, кивал головой и светился от счастья. Том прекрасно держался. Возможно, все эти годы превосходства были и для него нелегким бременем.

Джулиану вдруг очень захотелось клубничного джема. Он подошел к стойке, заказал «Кровавую Мэри» и отнес коктейль и миску с арахисом в сахарной глазури на свой столик. Сахарная глазурь отчасти удовлетворила его потребность в сладком. Когда братья вошли в бар, он почему-то вспомнил темные глазки летучей мыши, которую он прогонял из ванной Гейл Бендер. Потом мысли его вернулись к списку неотложных дел, а точнее, к той части, которая была посвящена Скотту: дружеское обсуждение стратегии капиталовложений, в особенности торговли опционами; побольше выяснить о семейном бизнесе со страховками; есть ли дети у Тома?

В баре было немного людей, и Скотт сразу же заметил его. Сначала он удивился, потом обрадовался, потом напустил на себя заговорщический вид или просто дал понять, что, возможно, будет нужна некая конспирация. Именно такого рода реакцию Джулиан собирался описать в своем романе века. Джулиан по-дружески помахал Скотту рукой.

— Привет, Джулиан! — весело приветствовал его Скотт.

Ему хотелось прыгать от счастья. Казалось, еще немного — и он взлетит.

— Что ты здесь делаешь?

— Случайно зашел.

— Знакомьтесь: Джулиан, мой брат Том.

Они пожали руки.

— Тоже играете в теннис, Джулиан? — спросил Том.

Скотт прежде не видел Тома настолько удивленным. Он слегка похлопал Тома по плечу. Мышцы у него каменные.

— Подумываю снова начать играть. Выбираю себе какой-нибудь клуб… Не хотите составить мне компанию?

— Замечательная мысль! Том, хочешь что-нибудь выпить?

— Воды, — ответил Том.

Скотт подошел к стойке и заказал бутылку воды и кружку пива.

— Большую или маленькую? — спросил бармен.

— Большую.

Когда Скотт вернулся с напитками к столику, он услышал обрывок фразы Тома:

— …да, один. На втором курсе в Андовере.

— Вы о Сэме? Ты должен увидеть, как он играет, — сказал Скотт, внезапно демонстрируя свое благородство.

— С удовольствием. Мой отец был капитаном команды.

— В Андовере? Когда это было? — поинтересовался Том.

— В пору деревянных ракеток.

— Эй, что ж ты раньше этого не сказал?

— Не было случая, — ответил Джулиан и продолжил, обращаясь к Тому: — Ваш сын собирается продолжать играть, когда поступит в колледж?

Том кивнул.

— Вчера звонил тренер из Гарварда.

— Правда? — спросил Скотт.

— В основном он говорил всякие гадости про Стэнфорд. Не очень-то приятно. Вы тоже учились в университете? — спросил Том, сделав глоток воды.

— Нет.

Наступил момент, когда можно было рассказать о том, что Джулиан помогает Брэндону подготовиться к тесту, но Скотт решил замолчать этот факт, чтобы не выставлять себя в дурном свете.

Том встал из-за стола.

— Мне нужно отвезти Сэма в колледж. Рад был познакомиться, Джулиан. Спасибо за игру, Скотт, — сказал Том и ушел. Вода в почти полной бутылке слегка покачнулась. Прилив благородства, кажется, слегка спал.

— Должен признаться, я оказался здесь не случайно. Я позвонил тебе домой, чтобы обсудить расписание. Брэндон сказал, что ты поехал играть в теннис. Мне очень захотелось приехать.

— Правда? Спасибо, мне очень приятно.

Теперь, когда они оказались вдвоем, Скотт почувствовал себя намного комфортнее.

— Хочешь орешков? — спросил Джулиан, пододвинув креманку.

Ничего особенного, но Скотт почувствовал себя счастливым. Он съел несколько орешков, сделал большой глоток пива, тяжело вздохнул. Если бы вздохи были осязаемыми, то этот был бы похож на большой черный клубок. Джулиан следил за ним.

— Семь — пять, шесть — два, — сказал Скотт.

Я победил. Победил. Победил!

Джулиан улыбнулся. Это была улыбка, выражавшая полное удовлетворение. Он подумал, что Скотт мог бы сказать: «У меня появился новый друг».

— Не знаю, как тебя отблагодарить.

— Найдешь способ, — сказал Джулиан и рассмеялся.

Скотт рассмеялся в ответ.

— Еще одну «Мэри»? — спросил Скотт.

— Чтобы отметить победу.

Скотт отправился к барной стойке и принес напитки.

— Все прошло так, как ты говорил. Как по сценарию.

— Очень хорошо. Но я уверен, что ты и сам бы мог дойти до этой стратегии, — ответил Джулиан.

Интересная мысль. Скотт задумался. Возможно, Джулиан прав.

— Тем не менее с твоей помощью это произошло быстрее.

Взгляд Джулиана изменился. Так меняется цвет океана, когда набегают тучки.

— Всегда рад помочь.

— Спасибо. — Скотт сделал глоток. — Давненько не чувствовал себя так замечательно.

— Твой брат прекрасно пережил поражение.

— У него своя манера поведения.

— Разве нельзя сказать то же самое обо всех людях?

— Конечно, конечно. Я хотел сказать, он джентльмен старой школы.

— Что ты имеешь в виду?

— Хороший вопрос. — Скотт отставил пиво и слегка наклонился вперед. — Вот, например. Помнишь, я говорил тебе про опционы ценных бумаг?

— Смутно.

— Тебе это покажется скучным, если ты совсем не интересуешься бизнесом. Твой отец действительно учился в Андовере?

Джулиан побледнел. Что все это значит?

— Я не очень понимаю вопрос? — сказал он.

— Я просто очень удивился, вот и все.

— Ты думаешь, я все это выдумал, чтобы произвести впечатление на твоего брата?

— Нет, что ты! — воскликнул Скотт, и вдруг до него дошло, что Джулиан тоже джентльмен старой школы, и унего тоже своя система поведения. — Слушай, я вовсе не хотел тебя обидеть. Прости, Джулиан.

— Ничего страшного. Наверное, трудно в это поверить, особенно учитывая тот факт, что я всего лишь обычный репетитор.

— Эй-эй! Не говори так. Никто не считает тебя всего лишь обычным репетитором.

— Спасибо, Скотт. Так что ты там говорил об опционах?

— Это касается коротких продаж, — начал Скотт и отхлебнул еще пива.

Пиво и теннис, а особенно пиво и победа в теннисе, прекрасно сочетались друг с другом.

— Ты видел подружку Руби Килу?

— Нет.

— Ее отец брокер. Он, конечно, довольно скользкий тип, но он имеет доступ к важной информации о рынке. Том предпочитает не иметь дела с теми людьми, которых он не стал бы приглашать на обед. Я отношусь к этому проще.

— Верно.

— В мире столько разных возможностей.

— Как зовут этого брокера?

— Микки Гудукас.

— Том не стал бы иметь дело с человеком, которого так зовут, — остроумно заметил Джулиан.

Скотт рассмеялся.

Это уж точно.

Он рассказал Джулиану все о «Симптоматике» — о совете Гудукаса, предписываемой марже, отказе Тома участвовать в этом деле, массовой гибели шимпанзе, «порше», «бокстере».

— Теперь понятно, — сказал Джулиан. — За счет свободных средств. Довольно забавно.

— Спасибо, — сказал Скотт.

— Но я не могу понять одного… Это, конечно же, не мое дело, но…

— Продолжай.

— Почему ты не вложил туда деньги?

— У меня их попросту нет в том количестве, которое необходимо. Я не могу использовать пенсионный счет для этой цели, а дом…

— Мало стоит? — спросил Джулиан и закинул арахис в рот.

— Нет, он довольно дорого стоит, даже несмотря на закладную.

Джулиан прекратил жевать. Он явно был очень удивлен. «Черт возьми, это же ни для кого не секрет!» — подумал Скотт.

— Проблема в том, что я и Линда владеем домом совместно.

— А это не позволяет тебе перезаложить его?

— Нет, закон это вполне допускает. Дело в Линде. Она никогда на это не пойдет.

— Понятно.

19

Когда Руби спустилась на кухню в понедельник утром, мамы и папы уже не было дома. Брэндон сидел за столом и ел хлопья с манго и миндалем. Его волосы были намазаны гелем, и он был похож на крутого парня из каталога причесок. Нет ли у него какой-нибудь тайной подружки?

— Привет, Брэн?

— Привет!

— Есть еще хлопья?

— Я высыпал последние.

Руби достала рогалик, разрезала его пополам и положила в тостер.

— Я буду варить горячий шоколад.

— И что с того?

— Ты будешь?

— Угу. — Хрум-хрум-хрум. — Спасибо.

Руби сварила горячий шоколад в кастрюльке. Вместо воды она использовала цельное молоко. Уж если варить горячий шоколад, то варить его по-настоящему. Она поставила две дымящиеся кружки на стол и села напротив Брэндона.

— Вкусно, правда?

— Угу.

Она намазала плавленый сыр на половинки рогалика, не жалея сыра, как в ресторане, где клиент всегда прав.

— Сколько у тебя курток, Брэн?

Он скорчил ужасную гримасу. Лучше бы он этого не делал. Уинстон, самый тупой мальчишка, с которым она ездит на школьном автобусе и который ест козявки, корчит такие же гримасы. А Брэндон вовсе не тупица.

— О чем ты?

— О твоей школьной куртке с эмблемой школьной команды. Сколько их у тебя?

— Одна. Да что на тебя нашло? У всех ребят только одна школьная куртка. Просто к ней каждый год пришиваются новые нашивки.

— Какое место у тебя в этом году?

— Не знаю.

— Первое?

— Тебе-то какая разница?

Она откусила еще кусочек рогалика и отхлебнула шоколада. У Брэндона было еще полно хлопьев. Должно быть, он высыпал себе полкоробки.

— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу твоей куртки?

— Что за идиотские вопросы ты задаешь?

Опаньки. Он, наверное, думает, что я говорю про ту склянку с крэком, которая лежит у него в кармане.

— Помнишь тот вечер, когда ты опоздал на занятия с Джулианом? Ты сказал маме, что оставил куртку в школе, а она на самом деле висела на вешалке в гардеробной.

— Ну?

— Как ты думаешь, что произошло?

— Что ты имеешь в виду? Я забыл, где ее оставил. Ты как будто бы никогда ничего не забываешь, мисс подлиза?

Она посмотрела на него и попыталась применить свои телепатические способности: «Если ты будешь продолжать в том же духе, то ты со своим пузырьком с крэком окажешься в шестичасовом выпуске новостей».

— Что означает твой дурацкий взгляд?

Она продолжала пристально смотреть на него.

— Ладно, ладно. Ты не подлиза.

— Извинения принимаются, — сказала Руби, несмотря на то, что брат снова пробормотал что-то про подлизу. Она откусила еще кусочек. Хрустящий рогалик и сливочный сыр. Что может быть лучше?

— Дело в том, что, когда я вернулась из школы в тот день, ее не было в гардеробной.

— Чего не было в гардеробной?

— Твоей куртки. Я заглядываю туда, чтобы посмотреть, кто есть дома.

— Должно быть, ты просто ошиблась.

— Не-а. Я помню.

— Значит, помнишь. И что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что это лишь одно из звеньев цепи.

— О чем ты говоришь?

— Я хочу знать, когда ты в тот день последний раз видел свою куртку?

— Да на кой тебе это сдалось?

Сказано это было не сердито, а по глазам было видно, что он задумался и пытается что-то вспомнить. Слава Богу.

— Я же сказала тебе — одно из звеньев…

В этот момент боковая дверь, которая вела в гараж, открылась, и вошел Дэви. Его волосы тоже были намазаны гелем.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — ответил Брэндон.

— Готов?

— Угу, — ответил Брэндон, проглатывая остатки хлопьев.

— Привет, Дэви.

— Привет, Руби. Как жизнь?

— Нормально. Хочешь рогалик?

— Да, пожалуйста.

Он взял половинку. Теория Дарвина была очевидна. Мужчины недалеко ушли от обезьяны. К счастью, некоторые из них не такие волосатые.

Брэндон взял свои книжки, и они направились к выходу.

— Попытайся вспомнить, Брэн! — крикнула им вдогонку Руби.

— Что вспомнить? — спросил Дэви.

— Не обращай на нее внимания.

— Про куртку, — сказала Руби довольно громко.

Вместо ответа она услышала, как хлопнула дверь.

Руби доела свой рогалик и начала заплетать косички, выбрав аккуратную прическу «Маленькая Скарлетт». Неожиданно пришел Зиппи и начал ласкаться. Весьма странно! Он не из тех собак, которые ежеминутно демонстрируют свою привязанность. Скорее, он всем своим видом показывает: я сам по себе.

— Зиппи, умница ты моя! — сказала Руби и наклонилась, чтобы поцеловать его.

В ответ Зиппи лизнул ее щеку шершавым языком. Можно ли это считать поцелуем? Руби знала, что можно.

— Я так люблю тебя, Зиппи!

Он завилял хвостом.

— И ты тоже меня любишь.

Как только она отвернулась, пес засунул свой нос в баночку с плавленым сыром. Это вовсе не означало, что он ее не любит. Все хотят есть. Эта мысль напомнила ей кое о чем: все хотят есть, ацтеки ели людей, а она совсем забыла, что должна была написать работу по истории, посвященную Кортесу.

Почему испанцы так плохо обращались с ацтеками? Так звучало задание. Ей нужно было написать работу на полстраницы по этой проблеме, а миссис Фреленг была суровым судьей. Руби начала писать большими жирными буквами: «Испанцы, которых иногда называют конквистадорами (это название происходит от испанского слова „завоеватель“), проплыли через весь огромный Атлантический океан из Испании в Новый Свет, который был новым для них, но старым для ацтеков, живших там довольно долгое время и тихо-мирно совершенствующих культ жертвоприношения. Тишина и покой были унесены ветром, когда испанцы, приплывшие на своих кораблях (парусных кораблях, потому что в то время еще не существовало моторных судов)…» Ну вот, полстраницы готовы. Но нужно было ответить на дополнительный вопрос: Что такое пизанг?^[23] Она написала: «Смешной банан». Ну вот, домашнее задание готово.

Руби посмотрела на часы. Времени в обрез. А точнее, две минуты. Мистер Ви никогда не опаздывал и никогда не приезжал раньше времени. Он всегда говорил, что Муссолини заставил поезда ходить по расписанию. Руби не совсем была уверена, что он имел в виду. Она представила себе, как автобус катится по Робин-роуд. Жж-ж, бип-бип. Руби побросала все в сумку, широко распахнула входную дверь и тут же захлопнула ее. По дороге медленно ехала полицейская машина. В ней сидел сержант Д'Амарио и смотрел на их дом. Интересно, он ее заметил? Если да, то игра окончена. Возможно, он арестует ее за дачу ложных показаний офицеру полиции. Она ведь соврала ему, когда он спросил, где она живет. Руби стояла в прихожей едва дыша и ждала, когда раздастся стук в дверь.

Но в дверь никто не постучал. Она встала на цыпочки и посмотрела в вентиляционное окошко. На горизонте никого не было. Она вздохнула с облегчением, открыла дверь и выглянула наружу. Школьный автобус скрылся за поворотом. Рюкзак сполз с плеча сам по себе.

Ну вот, началось. Опоздала на автобус. И что теперь делать? Она могла бы дойти до школы пешком, но на это уйдет уйма времени. Начальная школа Вест-Милла находится в полутора милях от дома. Или до нее три четверти мили? Она не помнила точно, о какой школе говорил отец: ее или Брэндона? Но сколько бы там ни было, это будет очень долго. Поехать на велике? Довольно холодно, чтобы ехать на велосипеде. К тому же она никогда не ездила на велосипеде зимой, но ведь Джулиан-то ездит, значит, это возможно.

Руби пошла в гараж. Ее голубой велосипед с желтыми полосками, которые свисали с руля, был подвешен на крючке под потолком. Папа всегда убирал его туда на зиму. Руби полезла вверх по лестнице, остановилась на предпоследней ступеньке, зная, что вставать на последнюю опасно, но не смогла дотянуться до рамы велосипеда. Ей ничего не оставалось делать, как медленно и аккуратно залезть на последнюю ступеньку. Оттуда она дотянулась до руля. Раз, два, три — поднимаем. Тяжелый велосипед оказался у нее в руках. Вдруг лестница под ней пошатнулась и упала, и она оказалась в воздухе, как те ребята, которые делают всякие экстремальные трюки на велосипеде. Бум! Бряк! Бац! Она несколько раз перевернулась на холодном цементном полу и замерла, цела и невредима. Руби поднялась с пола, подпрыгнула. Неуязвима. Она надела рюкзак, подняла велосипед, поехала, вернулась через пару минут, чтобы закрыть гараж, и снова отправилась в путь. Зиппи лаял в доме, как сумасшедший. Неуязвима! Это здорово.

Она крутила педали и ехала в том направлении, в котором скрылся школьный автобус, свернув налево на Индиан-ридж. Вовсе не было холодно. Было весело и интересно, правда, она забыла надеть шлем. Черт. «Всегда надевай шлем, когда едешь на велосипеде» — это такое же важное правило, как и «Никогда не разговаривай с незнакомцами». Возвращаться уже слишком поздно, но что бы там ни случилось, она не станет разговаривать с незнакомцами, которых встретит по дороге в школу. Даже смотреть на них не будет. Хватит с нее одного нарушенного правила.

С Индиан-ридж к Поплар-драйв. Дорога шла под горку. Раньше она этого никогда не замечала. Она ехала по инерции, даже не крутила педали, пока спуск не закончился у пожарной станции. Здорово! Почему она раньше не догадалась ездить в школу на велосипеде? Автобус — это как-то старомодно.

Пожарная станция? Проезжаю ли я ее, когда еду в школу на автобусе? Конечно же, она тысячу раз проезжала мимо пожарной станции. Но бывало ли такое по дороге в школу? Нет. По крайней мере она этого не помнила. Неужели она где-то не там свернула? Она вообще нигде не сворачивала и по-прежнему находилась на Поплар-драйв. Руби доехала до следующего перекрестка и прочитала название улицы: «Сентрал-авеню». Другая улица называлась Мэйн. Что происходит? Руби чувствовала, что школа была где-то рядом. Она повернула направо и поехала по Мэйн-стрит, быстро крутя педали и стараясь наверстать потерянное время. Вдох-выдох, вдох-выдох, активно крутим педали. А потом — блям-блям. Блям-блям — это она переехала через железнодорожные пути. Она их даже не заметила. Она была абсолютно уверена, что в окрестности ее школы нет никаких железнодорожных путей. Ее губы задрожали.

Эй-эй! Главное, не паниковать! Ей уже одиннадцать лет, и она не заблудилась. Нельзя заблудиться в родном городе, где родилась и выросла, ты здесь местная. Вот, например, заправка «Шелл». Папа говорит, что там самый дорогой бензин в Вест-Милле. На заправках всегда есть телефон-автомат. Знает ли она рабочий телефон папы? Нет. А мамы? Нет. Оба номера записаны на доске в кухне вместе с новыми кодами региона, но она не знает их наизусть. Руби свернула на станцию, слезла с велосипеда и заглянула в окошечко.

В этот момент ее осенило: телефон-автомат! Перед ней тот самый телефон-автомат, которым воспользовался аноним, чтобы позвонить в полицию в субботу вечером и сообщить о Брэндоне и его друзьях. Дело номер два: «Загадка анонимного звонка».

Руби вошла внутрь, там было тепло и уютно. Парень в униформе «Шелл», на которой было написано его имя — Мэнни, стоял у кассы и считал деньги. У него были жирные пальцы и на удивление длинные ногти, перепачканные маслом. Если бы Руби работала на станции техобслуживания, она ни за что бы не стала отращивать ногти.

Он посмотрел на нее:

— Чем могу помочь?

Руби хотела сказать: «Не подскажете, как доехать до начальной школы Вест-Милла?», а вместо этого спросила:

— В какое время вы закрываетесь в субботу вечером?

— Простите, что?

Руби повторила свой вопрос.

— Ты проводишь опрос?

Замечательная идея, спасибо, Мэнни.

— Да, для школы. Мне достались заправки.

Ну вот! Как же я теперь узнаю, как доехать до школы?

— В субботу мы закрываемся в девять. Кроме праздников. Тебе нужна информация о графике работы в праздничные дни?

— Нет. Допустим, если кто-то приедет и воспользуется телефоном-автоматом в полночь, вы его увидите?

— Нет, конечно. Меня здесь уже не будет.

На дороге появился еще один велосипедист. Он свернул на заправку и остановился около воздухопровода. Внезапно родилась замечательная мысль.

— А у вас есть камера наблюдения?

Мэнни странно взглянул на нее:

— Зачем это тебе?

— Это часть исследования. Моя учительница очень строгая.

Мэнни указал грязным пальцем на камеру на стене.

Замечательно, мой дорогой друг. У Руби не было друга Ватсона, который мог бы ей это сказать, поэтому она сама сказала это себе.

— Теперь я могу связать оба факта вместе, — пробормотала Руби, но даже ей самой было непонятно, что она имела в виду.

— А камера снимает телефон-автомат?

— Нет. Он не имеет к нам никакого отношения.

— А-а-а.

Она поблагодарила Мэнни, вышла и остановилась у телефонной будки. Она начала читать о том, как позвонить в различные службы. Она не могла не читать, когда видела написанный текст. В самом низу приводились телефоны аварийных служб. Телефон полиции — 911. Руби никогда раньше не звонила по телефону 911, а аноним звонил. Он снял трубку, набрал эти три цифры и…

— Девять один один. Разговор записывается. Что у вас случилось? — сказал человек на другом конце провода. Его голос звучал очень серьезно, а говорил он скороговоркой.

Руби быстро повесила трубку. Мэнни смотрел на нее в окно. Она помахала ему рукой, когда садилась на велосипед, но, возможно, это выглядело не очень убедительно: мысли ее витали где-то далеко. Разговор записывается. Это могло значить только одно. Голос анонима был записан, а запись была в полицейском участке. Это похоже на ее идею с камерой, только еще сложнее. Пока она ехала по парковке заправочной станции, она думала о том, что все, что ей нужно сделать, — это послушать запись, а потом обойти всех жителей окрестности и поговорить с ними, чтобы они узнали голос…

— Руби?

Руби обернулась. Другой велосипедист, стоявший у воздухопровода, позвал ее. Каково было ее удивление, когда она увидела Джулиана.

— Джулиан!

Она была очень рада видеть его. Она по-прежнему не знала, как доехать до школы, а он мог бы ей помочь. Он всегда помогал.

Джулиан посмотрел на нее:

— Нет занятий? Или я чего-то не понимаю?

— Я как раз направляюсь в школу.

Джулиан посмотрел на часы:

— В десять пятнадцать?

— Уже десять пятнадцать?!

Не может быть!

— Я думал, что твоя школа находится на Роуд-драйв, — сказал Джулиан. — И заправка довольно далеко от твоего дома.

— Может быть, я и сделала небольшой крюк, но у меня дело, которое я расследую.

— Правда?

— Очень интересное дело.

— Я заинтригован.

— «Тайна анонимного звонка».

— Мне нравится название.

— Спасибо. Но это и правда серьезное дело.

— Боже мой.

Руби рассмеялась:

— Оно касается вечеринки в лесу, Брэндона, Дэви и сержанта Д'Амарио и…

Джулиан жестом попросил ее остановиться:

— Слушай, здесь неподалеку кафе. Может зайдем туда, выпьем горячего шоколада, и ты мне все расскажешь.

— Я уже пила сегодня горячий шоколад.

— Еще одна чашка тебе не повредит, а потом я провожу тебя в школу.

Еще одна чашка горячего шоколада — это, конечно, здорово, но она не хотела разорять Джулиана. Скорее всего, он не очень обеспечен. Какой взрослый постоянно станет ездить на велосипеде? Она честно сказала ему:

— У меня нет денег.

— Я угощаю.

20

Руби сразу же поняла одну вещь: у нее горячий шоколад вкуснее, чем в кафе. Может быть, когда-нибудь она откроет свое кафе и будет с ними конкурировать. «Райский горячий шоколад от Руби» по всей стране.

— Бискотти? — спросил Джулиан.

— Спасибо, — сказала Руби и взяла одну печенюшку в шоколадной глазури. — Почему здесь все итальянское?

— Чтобы оправдать цены.

Руби рассмеялась. Джулиан очень смешной. Она захотела окунуть печенье в шоколад, но подумала, что это, наверное, некрасиво.

— Макай. Я никому не скажу.

Вот дает! Руби засмеялась. Она окунула печенье в шоколадной глазури в горячий шоколад. Блаженство.

— Ты был в Италии?

— Questo е l'inizo della fine.

— Так красиво звучит! Что это значит? — спросила Руби.

— «Где сейчас распродажа?», — ответил Джулиан. — Перевод довольно вольный.

— А какое слово означает распродажа?

— Fine.

— Как оно пишется?

— Мы обязательно займемся с тобой итальянским, но сейчас меня больше интересует «Тайна анонимного звонка».

Джулиан потирал руки в нетерпении.

— Это дело в чем-то схоже с тем пожаром, который я устроила.

— Все должно остаться между нами?

— Да.

Он протянул руку. Руби пожала ее. Рука у Джулиана была очень горячей, как будто бы у него был жар, но выглядел он вполне здоровым.

— По рукам. Угадай, что случилось в субботу вечером?

— Зиппи съел остатки торта?

Руби засмеялась:

— Нет. Должно быть, у него был выходной. Это касается Брэндона. Ты знаешь наш лес?

— Это лучшее, что есть в этом городе.

— Ребята устраивают там вечеринки. Брэндона забрали. Папе пришлось ехать и забирать его из участка.

— Вот это да! Надеюсь, он не под следствием?

— Нет, он не под следствием. Но сержант Д'Амарио ведет расследование.

— Расследование? По делу о подростках, которые пьют в лесу?

— Но это еще не все. Сержант Д'Амарио сказал, что к ним поступил анонимный звонок. Кто-то накапал на Брэндона и его друзей.

— Ваши соседи, которые так любят животных.

— Стромболи? Я тоже так думала. Но у них есть алиби.

— Откуда ты знаешь.

— Я провела расследование.

— Это сержант Д'Амарио тебе сказал?

— Он полицейский. От него ничего не узнаешь.

Джулиан помешивал горячий шоколад.

— Как ты вообще с ним познакомилась?

— Я гуляла с Зиппи, а сержант Д'Амарио искал улики.

— Какие улики?

Руби пожала плечами. Ей вовсе не хотелось врать Джулиану, но зачем ему знать обо всей этой истории с крэком, тем более что она не имела никакого отношения к делу об анонимном звонке. Ведь аноним сообщил о шуме, а не о наркотиках.

— Я нашла ключ к этой загадке.

— Правда?

Руби подалась вперед:

— Понимаешь, все эти анонимные звонки записываются на пленку в полицейском участке.

С Джулианом очень приятно разговаривать. Он все понимает сразу же. Она с трепетом ожидала его реакции.

Но ее не последовало. Он по-прежнему помешивал горячий шоколад маленькой ложечкой.

— Что-то я не очень понимаю, — ответил он, глядя на водоворот в чашке, который становился все сильнее и сильнее, угрожая размыть островок сливок. Руби чуть-чуть изменила формулировку предыдущей мысли: он понимает почти все сразу же.

— Ты что, и вправду не понял? Голос анонима записан на пленку. Мне нужно только услышать его, а потом обойти всех в округе и поговорить с ними, чтобы узнать голос.

Реакции опять не последовало. Чего же тут непонятного?

— Я не стану разговаривать с ними ни о вечеринке, ни о звонке. Скажу что-нибудь вроде: «У вас такой классный газон в этом году, многоуважаемый сосед!», а он мне: «Спасибо, юная леди» — и бац!

— Что «бац»?

— Я узнала его по голосу.

— Понятно. А что дальше?

— Что дальше? Загадка решена, дело закрыто. Мы можем бросить ему в трубу бомбу-вонючку или сделать еще какую-нибудь пакость.

— Брэндон тоже участвует в расследовании?

— Нет, он не понадобится мне до тех пор, пока следствие не дойдет до операции с бомбой-вонючкой.

— Но сначала тебе нужно прослушать пленку.

— Точно.

— Как ты думаешь, сержант Д'Амарио позволит тебе ее прослушать? Ведь ты же сестра Брэндона.

— Он не знает об этом.

Джулиан принес маленькую баночку клубничного джема. Он сразу же открыл ее, макнул печенье в джем и откусил маленький кусочек. Хрум.

— По крайней мере, я на это надеюсь, — добавила Руби, вспомнив о том, почему она опоздала на автобус.

— Он не спросил, как тебя зовут?

— Да вроде, но потом отвлекся.

— То есть ты не обсуждала эту идею с прослушиванием пленки с сержантом Д'Амарио?

— Нет.

— Даже шутя?

— Что значит «шутя»?

— Болтая с ним о разной чепухе.

— Я не болтала с ним о разной чепухе, Джулиан.

Он окунул еще одно печенье в джем, на этотраз довольно сильно, потому что печенье сломалось, и одна его половинка упала на пол, а другую он положил на стол.

— Хорошо-хорошо. Я спросил, чтобы узнать, поделилась ли ты своими соображениями с сержантом Д'Амарио.

— Нет.

— А с кем-нибудь еще?

— Зачем? Ты думаешь, кто-нибудь может рассказать ему о моих догадках?

— Когда дело такое загадочное, нельзя никому о нем рассказывать.

— Тогда все в порядке. Ты один в курсе.

Джулиан кивнул. Крошечная капелька взбитых сливок повисла у него на усах. На минуточку бискотти поднялось в желудке, и Руби почувствовала себя нехорошо, как в детстве во время поездки на машине, когда она ела бутерброд с копченой колбасой и читала о лягушке. Теперь она была старше и могла с этим справиться, хотя есть бискотти ей больше не хотелось. Все из-за этих волос на лице.

— А можно прийти к ним и попросить разрешения послушать пленку? — спросила она.

Джулиан улыбнулся.

— И что тогда будет с анонимными звонками?

— Люди перестанут звонить.

— А с сержантом Д'Амарио?

— Его выгонят с работы?

Джулиан кивнул и внезапно заметил взбитые сливки на своем лице. Он вытер свой подбородок. Руби заметила, что он почему-то рассердился, и подумала, что потом он будет раздражительным, но весьма добрым старичком.

— Итак, есть ли у тебя план? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Руби.

В этот момент она поняла, за что ей так нравится Джулиан — за то, что он обращается с ней как со взрослой.

— А что ты можешь предложить?

Джулиан достал блокнот из кармана (очень красивый, в кожаной обложке) и авторучку (тоже очень симпатичную). Он перевернул первую страницу, на которой было написано что-то интересное, а на следующей написал: «Идеи». Руби подвинула свой стул и села поближе, чтобы лучше видеть.

Он написал: «1. Технологии».

— Что это значит?

— Эта запись должна существовать в цифровом виде. Это означает, что она должна храниться на диске или жестком диске, а их может взломать хакер. У тебя есть знакомые хакеры?

Джулиан написал: «Хакер».

— Нет, если только ты таковым не являешься.

Он отрицательно покачал головой:

— Хакеров становится все меньше и меньше.

— Что ты имеешь в виду?

— Они весьма ограниченные, как все технари-энтузиасты.

Об этом Руби не знала. Ей нужно было подумать. Но она знала, что Джулиан прекрасный учитель. Миссис Фреленг никогда не разговаривает о таких вещах. И дело даже не в темах разговоров. Он постоянно чему-то учит, а миссис Фреленг вылетает из школы через минуту после звонка с последнего урока.

На следующей строчке он написал: «2».

— Что у нас под пунктом два?

— Твоя очередь.

Еще одно доказательство: хороший учитель заставляет тебя думать. Руби напрягла мозги, да так, что волосы встали дыбом. Ей очень нравилось это выражение. Дыба — это ведь какая-то пытка? Ведь Мел Брукс в «Мировой истории», часть 2, вздергивал евреев на дыбу? Есть также выражение «подстегните воображение». Примерно одно и то же. Она напрягла мозги и подстегнула воображение, но безрезультатно.

— Ничего не приходит в голову, — сказала она.

— Мне тоже. Может, не стоит об этом думать?

— Что? Ты предлагаешь сдаться? Ты не хочешь разгадать загадку? Кроме того, этот аноним изрядно подгадил Брэндону.

— Не пойму как. Он ведь отделался внушением, и его отпустили?

— Все немного сложнее, — ответила Руби.

— Что ты имеешь в виду?

В этот момент к ним подошел кассир:

— Это ведь ваш велосипед стоит на улице? Вы не могли бы его убрать? Он стоит на дороге.

Джулиан встал и вышел. Руби уставилась на страничку блокнота. «1. Технологии». Значит, второй пункт не должен быть связан с технологиями, по крайней мере она так думала. Но никаких идей — ни технических, ни каких-либо еще — не приходило ей в голову. Она перевернула страницу, чтобы посмотреть, что написано на первой.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто

Клево. Джулиан пишет стихи, используя задания из теста SAT. Она прекрасно знала, что означают эти слова, кроме «беспечный», но оно явно означало что-то нехорошее. Она взяла ручку Джулиана (на ощупь она тоже была очень приятной), и строчки начали складываться сами собой. Она записала их.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто не будет зависеть от нас,

Если мы зависим сами.

Итак, стихотворение посвящалось доверию. Действительно хорошая тема. Оно бы прекрасно подошло к сцене из фильма «Такая вот фигня», в которой Проблем заказывает убийство своей подружки, той, у которой татуировка с Санта Клаусом на заднице. Но сейчас ей хотелось запомнить эту фразу с чего-то там questo и fine, которое означает «распродажа». На самом деле, она могла вставить туда множество итальянских словечек — bella, signor, latte — все они были хороши. Цена доверия. Вот о чем хотелось написать стихотворение. Мой друг, давай разделим бискотти пополам? Как по-итальянски будет «друг»?

Джулиан шел обратно. Руби перевернула страничку блокнота, открыв его на странице «Идеи».

— Как по-итальянски будет «друг»?

— Amico — друг, arnica — подруга.

— У них разные окончания?

— Тебе не кажется, что так правильнее?

Не было ли в его вопросе подтекста? Руби почувствовала себя неловко, хотя она слышала вещи и похуже, например, когда она однажды зашла в комнату, где Брэндон и Дэви смотрели фильм для взрослых. Она почувствовала, как заливается краской. В этот момент она поймала на себе озадаченный взгляд Джулиана. Похоже, она неправильно его поняла.

— Во многих языках есть категория рода, — сказал он.

Точно, неправильно поняла.

— Правда?

— Во французском, испанском, португальском, немецком, латинском три рода.

— Три рода?

— Включая средний.

— Все существительные в английском среднего рода. Так?

— Можно и так сказать.

— Лучше всего, когда все слова среднего рода, — сказала Руби.

— Почему?

Она не могла объяснить, просто ей так нравилось.

Джулиан посмотрел на нее, а потом взглянул на страничку с идеями:

— Какие мысли по второму пункту?

— Никаких.

— Ты, кажется, собиралась рассказать мне о том, чего еще касается это дело, кроме вечеринок в лесу.

Совсем нет. Она просто думала об этом.

— Нет. Я рассказала все. Остальное не касается этого дела.

— Совсем не касается? Или вероятнее всего не касается? — спросил Джулиан.

Она знала, к чему он клонит: «Знак четырех». Как здорово, когда книги и реальность перекликаются!

«Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Это, пожалуй, самая сильная мысль, высказанная Холмсом, по крайней мере, из того, что она читала.

— Наш договор по-прежнему в силе? — спросила Руби.

— Безусловно.

— Крэк. Дэви продает крэк, и сержант Д'Амарио знает об этом.

Ей сразу стало легче. Как будто камень с души свалился. Какое точное выражение! Она не находила себе покоя с тех пор, как нашла склянку с крэком.

— Брэндон тоже замешан в этом деле?

— Нет, по крайней мере, он не торгует.

У нее не было доказательств, но она была в этом уверена. Брэндона не волновали деньги, и вечно теряющиеся кошельки были тому доказательством.

Джулиан посмотрел по сторонам. Вокруг никого не было. Точнее, они были одни в кафе.

— Крэк — это штука серьезная, хотя бы потому, что колледжи, прежде чем принять кого-то, наводят справки об учете в полиции.

— Мама с папой просто с ума сойдут.

— Да любой бы сошел.

— Что мы будем делать?

— Мы будем поступать правильно, — сказал Джулиан.

— Ты предлагаешь сдать Брэндона полиции?

— Решить, что правильно, а что нет, — непросто. Если мы, как ты выражаешься, сдадим его полиции, то это приведет к цепочке различных весьма непредсказуемых событий, а кончится все тем, чего ты так не хочешь, — Брэндон будет на учете в полиции.

— И что же мы будем делать?

— То, что не навредит максимально большему числу людей.

— А именно?

Джулиан рассмеялся:

— Кто знает?

Он достал ручку и блокнот в кожаном переплете, как будто бы собирался записать новую выработанную стратегию. Он открыл его на первой странице, быстро пробежал по ней взглядом, потом взгляд его задержался. Опаньки. Наверное, это нехорошо писать в чужих блокнотах. Он рассердился? Она не могла этого определить, потому что не видела его глаз. Джулиан читал то, что она написала. Его глаза стали необычно ясными. Руби видела это даже сбоку. Ей показалось, что она видит его насквозь. Он выглядел таким умным, что Руби немножко испугалась.

Джулиан посмотрел на нее. Все, что открылось ей мгновение назад, теперь снова стало неясным. Его темные, как море в пасмурный день, глаза немного блестели.

— Прости, Джулиан, — сказала она.

— За что?

— За то, что испортила твое стихотворение. Я не хотела, просто дописала машинально.

— Машинально?

— Просто дурачилась.

— Ничего страшного, — сказал Джулиан. — Это вовсе не стихотворение. С чего ты взяла?

— Это выглядело, как начало стихотворения.

— Это аналогия из теста SAT. Не больше и не меньше, — сказал он и запихнул блокнот в карман.

— Мне на мгновение показалось, что ты рассердился.

— Чего мне сердиться?

— Не знаю.

— Не вижу на то причины. Я не из тех, кто делает что-нибудь без причины.

— Я знаю, — ответила Руби.

Наверное, поэтому он казался таким надежным. Она улыбнулась ему. Он улыбнулся ей в ответ.

— Знаешь что? А давай-ка осмотрим место преступления.

— Замечательная идея. А как же школа? — спросила Руби.

Джулиан посмотрел на часы:

— Мы должны быть рациональными в этом вопросе. Но ведь в жизни даже самой прилежной ученицы бывают моменты, когда ей хочется хотя бы один разок прогулять занятия. А?

— Да, утром, в восемь тридцать одну, — ответила Руби.

Он засмеялся. Его грубый, похожий на карканье вороны смех на этот раз звучал мягче.

— С другой стороны, мы ведь не хотим, чтобы у тебя были неприятности.

— Я просто скажу, что вдруг почувствовала себя нехорошо и осталась дома.

— Ты уже так делала?

— Нет.

— Как говорит народная мудрость, все бывает в первый раз.

Джулиан обмакнул бискотти в клубничный джем и откусил кусочек. Маленькая красная капелька повисла в уголке его рта.

— Мы можем так поступить только в том случае, если в доме никого не было, когда ты уходила.

— Нет, я была одна.

— Perfetto, — сказал Джулиан. — А увеличительное стекло у тебя с собой? Оно очень пригодится при осмотре места преступления.

— Оно дома.

— А ключ у тебя есть?

— Конечно.

— Тогда мы захватим его по дороге. Готова?

Руби допила остатки горячего шоколада. Хрустящие частички шоколада пристали к небу. Они встали.

— После вас, — сказал Джулиан.

Они направились к выходу. В этот момент дверь открылась, и кто-то очень знакомый зашел внутрь.

— Привет, Джанет!

— Руби? — Джанет посмотрела на нее, а потом на Джулиана. — У тебя что, занятия отменили?

— Понимаете… — начала она и повернулась к Джулиану: — Вы знакомы с Джулианом?

— Да, — сказала Джанет.

— Автобус пришел немного раньше, и Руби отправилась в школу на велосипеде. Мы случайно встретились на заправке «Шелл», — объяснил Джулиан.

— На заправке «Шелл»?

— Именно на ней. Мы как раз собирались вернуться.

— Вернуться? — Джанет посмотрела на красное пятнышко в уголке рта Джулиана.

Джулиан понял, в чем дело, и тут же вытер рот рукой.

— Я собирался проводить ее до школы.

— Вы тоже на велосипеде? — спросила Джанет. — Начальная школа Вест-Милла в пяти милях отсюда. Я ее подвезу.

— Но… — вмешалась Руби.

— Прекрасная идея, если, конечно, это вас не затруднит, — сказал Джулиан.

— Нисколько не затруднит, — сказала Джанет и потрепала Руби по волосам. — Я закину ее велосипед в багажник.

— Вам не кажется, что в школу уже поздновато?

— Я напишу тебе записку, — сказала Джанет.

— Да, записка все уладит. Пока, Руби, — сказал Джулиан.

— Заблудилась, Рубистер? — спросила Джанет, когда они проезжали заправку.

— Да, немножко.

— А потом встретила Джулиана?

— Да.

— На заправке?

— Угу.

— А что он там делал?

— Накачивал колеса. Он фанат велосипедов или просто не может себе позволить машину.

— Возможно. Он репетитор твоего брата?

— Да. А позавчера он здорово помог маме с чем-то там по работе. Он что-то вроде друга семьи. Мы выпили с ним горячего шоколада.

— Твоя мама разрешает тебе ездить в школу на велосипеде?

— Нет. Это был особый случай.

— Такого ведь больше не повторится?

— Нет. Вы ведь не расскажете родителям?

— Нет, если ты пообещаешь, что больше не будешь так делать.

— Обещаю.

Джанет свернула к школе и остановилась у входа. Уже начался перерыв. Аманда с девчонками играла в какую-то игру. Джанет нашла под ногами какой-то конверт и нацарапала на нем записку.

— Вот твоя записка, Руби. Возвращайся домой на автобусе. Я привезу тебе велосипед, — сказала она.

— Спасибо, — ответила Руби, вылезая из пикапа.

Теперь она понимала, что правильно сделала, что вернулась в школу.

— Береги себя.

21

«Хорошее всегда происходит быстро», — сказала Линда. Джулиану не обязательно с этим соглашаться, его больше интересовал вывод: плохое происходит медленно. Возможно, это тоже не так. Возьмем хотя бы гибель в автокатастрофе. Плохое, но быстро произошедшее событие. С другой стороны, после автокатастрофы плохое может длиться еще долгое время, и даже может стать хуже. Это касается состояния родных и близких жертвы автокатастрофы. Стать еще хуже и принять новую форму. Эта мысль напомнила ему об Адаме, и поэтому этот вывод был абсолютно правильным в отношении Линды. Он переписал его на страницу с заголовком: «Линда».

Джулиан переписывал эту мысль более чем аккуратно, но почерк все равно был недостаточно хорош из-за того, что руки у него дрожали. Творческие люди очень чувствительны и ранимы, а он был творческой личностью. До того утра, которое он провел с Руби в кафе, ему и в голову не приходило, что писателю иногда приходится бороться со своими героями, чтобы контролировать развитие сюжета своего произведения. Развитие сюжета — это его дело, только его, а не этой девчонки Руби. Сможет ли она найти способ послушать эту запись в полиции? Это вносило путаницу в развитие событий. Он должен предвидеть ее действия и опережать ее. Как бы поступил он на ее месте? Джулиан попытался поставить себя на ее место, попытался мыслить, как она, и обнаружил, что это ему не под силу. Каковы ее шансы прослушать эту запись? Он не мог себе представить, как она сможет сделать это. Но проблема была сложной, а шансы одиннадцатилетней девчонки малы. Джулиан решил, что надо меньше волноваться по этому поводу.

А как быть с героями типа Джанет, на которых не распространялся авторский замысел, но они, тем не менее, вклиниваются в историю, нарушая его аристотелевский порядок? Невыносимо. Ни один писатель не может работать в таких условиях. Но что делать? Джулиан не знал. Он решил поменьше беспокоиться и по этому поводу тоже.

Было еще кое-что, что тревожило его сильнее. Он полез в карман, чтобы достать свой блокнот, но тут зазвонил телефон. «Это сержант Д'Амарио», — подумал он, и его бросило в жар. Но это, конечно же, был не он.

— Привет, Джулиан. Это Линда.

— Привет.

— Надеюсь, я вас не отвлекаю?

— Никоим образом.

— Еще раз спасибо за помощь с «La Riviere».

Джулиан молчал. За помощь? Хотелось бы знать, какая часть этой идеи была ее?

— Но я звоню по другому поводу.

— По другому?

— Я… Мы со Скоттом подумали… Может быть, вам стоит приходить к нам почаще?

— Зачем?

— Чтобы заниматься с Брэндоном.

— Мне кажется, он и так делает успехи при данном количестве занятий.

— Мне очень приятно это слышать. Но, честно говоря, меня сейчас больше интересует не учебная сторона занятий.

— Простите?

— Нам кажется, что вы на него положительно влияете. Может, вы бы могли встречаться еще пару раз в неделю. Помогать ему с уроками, если это будет необходимо, и ходить с ним куда-нибудь время от времени.

— Ходить куда-нибудь?

— В музеи или на выставки.

— А что по этому поводу думает сам Брэндон?

— В его теперешнем положении трудно спорить.

— Вы что, связали его и вставили ему кляп в рот?

Линда рассмеялась:

— В это время дня это могут сделать только его учителя.

Джулиан тоже рассмеялся:

— Конечно-конечно. Я совсем забыл, что дети сейчас в школе.

— Довольно забавно, но именно в это время я могу нормально работать. Я почти ничего не могу делать в те часы, когда они еще не ушли на занятия и когда они у них закончились.

— Это характеризует вас как хорошую мать, — сказал Джулиан.

Линда помолчала, а потом ответила:

— Спасибо, вы очень любезны.

Он льстил. Это вызвало в нем странное чувство, похожее на то, что он испытал, когда дал монетку беспалому прокаженному, просившему милостыню на рынке в Яунде.

— Если вы считаете, что следует проводить еще одно-два занятия в неделю, я буду только рад.

— Замечательно. А как насчет занятий математикой с Руби?

Джулиан взглянул на блокнот и вспомнил о том, что доставляло ему столько беспокойства.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто не будет зависеть от нас,

Если мы зависим сами.

— Джулиан, вы меня слышите?

— Я не думаю, что в этом есть особая необходимость, — сказал он.

— Ну, мы еще об этом подумаем.

— Вам решать.

Но об этом не могло идти даже речи. Девчонка испытывала его самообладание, а самообладание есть сущность достоинства. Любые дальнейшие встречи один на один будут происходить только по его инициативе.

— Мне, наверное, следует позвонить Марджи?

— Не беспокойтесь. Я сам ей позвоню.

— Спасибо, Джулиан.

Сейчас она прибегнет к еще одной избитой метафоре.

— Вы просто золото.

Повесив трубку, он уставился на стихотворение. Оно притягивало с какой-то тайной силой, силой притяжения мысли. Стихотворение, да теперь это точно стихотворение. Девчонка начала превращать его в искусство. Дурачество, как выразилась она. Он взял в руки листок и был готов уже смять его, разорвать на мелкие клочки или сжечь, как она сожгла «Пеструю ленту», но не смог сделать этого. Оно было слишком хорошо. В основном, конечно же, та часть, которую написал он. Он проанализировал слова в своей части, потом в ее. Его слова звучали умнее. Он почувствовал себя гораздо лучше. Может быть, он может воспользоваться ее строчками. А может быть, это вовсе не ее строчки, а часть стихотворения поэта, с творчеством которого он незнаком. Да, скорее всего, так оно и есть. У него возникло чувство, что вот-вот родится новая строчка, продолжающая стихотворение, и он склонился над листком в ожидании.

Но строчка не рождалась. Ее крупные крючковатые буквы ужасно раздражали его. Он позвонил Марджи.

— Как забавно! Я как раз собиралась позвонить вам.

— Да, довольно забавно.

— У меня есть еще ученики для вас, — сказала Марджи, — Векслеры в Вест-Хартфорде. У них близнецы, которые учатся в Уилстоне, а еще Мандевичи из Манчестера. А еще есть возможность…

— Боюсь, что я не смогу, Марджи.

— Что случилось?

— Несмотря на то что мне очень нравится эта работа, я не смогу работать в центре репетиторов. По крайней мере, сейчас.

— Не сможете работать? Я что-то вас не понимаю.

— Я начал работать над большим проектом.

— Это как-то связано с репетиторством?

— Никак. Это скорее творчество.

— Вы пишете книгу?

— Я не хочу отвечать на этот вопрос ни положительно, ни отрицательно, и вообще не хочу сглазить.

— Я вас понимаю, — сказала Марджи. — Удачи вам. А как же быть с Гарднерами?

— Конечно же, я их не брошу. Я к ним очень привязался.

— Спасибо, Джулиан.

— Вы не могли бы прислать мне письмо?

— Письмо?

— Да, от главы Баллиола.

— Сегодня же отправлю его.

— Спасибо большое, Марджи. Было очень приятно с вами сотрудничать.

— Для вас всегда есть место в нашем центре, — сказала Марджи.

Джулиан позвонил на работу Линде. К его разочарованию, она сама подняла трубку.

— Есть ли необходимость информировать Марджи о дополнительных занятиях? Если мы ей об этом не скажем, мы сможем наполовину уменьшить плату.

— Я бы не хотела…

— Все так делают.

— Очень разумное решение, Джулиан.

Некоторые вещи так просты. А некоторые совсем наоборот. Джулиан открыл чистую страницу, озаглавленную «Руби». Писатель должен бороться за то, чтобы его сюжет невыходил из-под контроля. Джулиан склонился над листком. Он пытался понять ее, полностью рассмотреть ее, как подопытный экземпляр. Понять ее, как он понимал всех остальных. Время шло, а он еще так мало о ней знал. Казалось, бумага оживает и белые волокна меняют форму под его взглядом. Изменяются, даже извиваются. Наконец Джулиан написал: «Пестрая лента».

Джулиан завернул в упаковочную бумагу ту самую банку французского клубничного джема, превосходного клубничного джема, густого и плазмообразного. Очень важно дарить хорошие подарки, заворачивать их в красивую бумагу и завязывать ленточкой подходящего цвета. Женщинам нравятся такие вещи. Если верить психологам, у женщин дар хорошо говорить, не думать, а говорить. Возможно, у них также есть дар говорить знаками. Поэтому они так трогательно относятся к тщательно выбранным подаркам.

Когда Гейл открыла дверь, она выглядела воинственно. Нехорошо. Джулиан хотел поддерживать хорошие отношения со своей квартирной хозяйкой. Возможно, их последняя встреча прошла не слишком гладко. С другой стороны, ну выпили, прошли в спальню, два почти незнакомых человека, и ничего не получилось. Очень по-американски, как поездка в Диснейленд. Он улыбнулся:

— Я принес вам маленький подарок.

Гейл, немного посомневавшись, взяла сверток. Все эти мелочи — сомнения, опущенные глаза, покусывание нижней губы. Нельзя сказать, что ради этого стоит жить, но они радовали и скрашивали жизнь, подобно хорошо продуманным развлечениям в дорогом ресторане. Этот диалог знаками был хорошим началом.

— Очень мило с вашей стороны. Но это совсем лишнее.

— Это такая мелочь.

Они двигались в правильном направлении: двое знакомых хотят забыть о неловкой ситуации, возникшей в прошлом.

— Я также принес деньги за квартиру.

— Но срок оплаты наступает только на следующей неделе.

Он вручил ей конверт с деньгами. Это, пожалуй, единственный обмен знаками, который одинаково понимают и мужчины, и женщины.

— Вы можете вложить их в фонд Дж. П. Морганет на неделю раньше и получить дополнительную прибыль.

— Не думала, что вас это интересует.

— Да?

— Вы хорошо знакомы с фондовыми биржами?

— Абсолютно ничего не знаю, — вежливо сказал Джулиан.

Она немного расслабилась и сразу стала от этого казаться круглее и меньше ростом.

— Я тоже ничего не знала, пока не стала членом Морганет. Как и в любом другом деле, членство в фонде подразумевает большую подготовительную работу дома. В прошлом квартале мы обошли Уоррен Баффет на два процента. Правда, только по малым показателям.

— Впечатляет. И все благодаря вашей подготовительной работе?

— Почти всегда. Очень редко мы получаем конфиденциальную информацию, но при этом не перестаем работать с основными показателями. Так работает любой фонд.

— Например?

— Вы точно не играете на фондовом рынке?

— Честное слово.

— Вы ведете себя так, как будто пытаетесь что-то разведать.

Джулиан рассмеялся:

— Мне просто интересно.

— На самом деле, на прошлом собрании мы узнали кое-что интересное. Это не совсем чтобы конфиденциальная информация по состоянию рынка. К тому же, даже если бы мы ее получили, мы бы все равно ею не воспользовались. Слишком велик риск.

— Да, кому нужны проблемы.

— Смотрите! Пикирующие бомбардировщики!

Гейл смотрела на небо. Джулиан проследил за ее взглядом. Никаких бомбардировщиков, просто стайка скворцов летела над деревьями плотным строем, подобно гигантскому бомбардировщику.

— Бомбардировщики. Странная мысль, — задумчиво сказал Джулиан, почти вздрогнув.

— Но ведь нет никакого закона, запрещающего видеть мир по-своему, — сказала Гейл. — По крайней мере, пока нет.

Свободомыслящая особа.

— Слава Богу, что нет.

Гейл взглянула на него. У них гораздо больше общего, чем она предполагала.

— Одна из дам, член нашего фонда, была в гостях у своей сестры в Сан-Франциско пару недель назад. Ее племянник, взрослый сын сестры, заезжал на ужин. Он приехал на новенькой спортивной машине прямо из салона…

— «Порше бокстер»?

— Откуда вы знаете?

— Последнее время эта модель пользуется популярностью.

Гейл прищурилась.

— Просто угадал, — сказал Длсулиан.

— Он сказал своей матери, что в его жизни произошли большие перемены, о которых он пока не может рассказывать. Но все в семье знают, что он уже много лет работает над какой-то штуковиной в компании «Кэл Тех». У него ученая степень по компьютерным технологиям. Мы провели исследование и выяснили, что это вполне солидная компания и вовсе неважно, есть у них эта штуковина или нет. Завтра мы размещаем заказ на покупку трехсот двадцати пяти акций.

— Да вы скоро будете править страной! — сказал Джулиан, стараясь казаться милым и любезным.

— Зачем вы дразнитесь?

— И в мыслях не было.

Она быстро взглянула на его бородку, но он успел поймать ее взгляд. Прежние отношения были налажены, старые неприятности забыты, и, возможно, они снова двигались в старом направлении.

Из кухни донесся свисток. Вполне подходящее подтверждение восстановленных отношений.

— Я как раз собиралась выпить чашечку чаю. Не хотите составить компанию?

— Спасибо, как-нибудь в другой раз. Работа зовет, — сказал Джулиан и сделал шаг назад.

— Спасибо за подарок.

— На здоровье, — ответил Джулиан.

Вдруг он остановился и оглянулся:

— Простите меня, но сколько стоят, скажем, десять акций вашего фонда?

Гейл рассмеялась:

— Ага, заинтересовались!

Джулиан беспомощно пожал плечами.

— Вчера торги закрылись на восьми с мелочью долларах.

— Спасибо, — ответил Джулиан и направился к выходу.

— Не хотите ли узнать название компании?

Джулиан стукнул себя по лбу.

Гёйл снова рассмеялась:

— «Кодеско». На фондовой бирже «Насдак».

Было совсем несложно пойти в городскую библиотеку, сесть за компьютер и найти имя этого племянника-счастливчика, единственного человека в компании «Кэл Тех», у которого была ученая степень по компьютерным технологиям, в платежной ведомости «Кодеско». Джулиан сделал это так быстро, что у него еще осталось время, чтобы почитать Конан Дойля. Он пробежался глазами по нескольким произведениям и внимательнее почитал «Пеструю ленту». Было совсем несложно найти бар, в который Микки Гудукас заходил после работы, одеться так, чтобы произвести на него впечатление, незаметно присесть за его столик, положить пухлую папку и глубоко вздохнуть, как будто после тяжелого трудового дня. Все это было очень просто и, кроме того, развлекало Джулиана.

— Тяжелый день? — спросил Микки Гудукас.

Джулиан посмотрел на него. Он уже успел почувствовать запах соснового леса. Теперь Гудукас жил по-другому и выглядел по-другому: большие усы, маленькие глаза, жидкие волосы разделены пробором и уложены подковой, макушка сверкала, а виски и затылок — нет.

— И не говорите!

Гудукас кивнул. Он повелся на костюм, галстук и папку.

— Если бизнес снижает темп, почему бы и мне не последовать его примеру?

И без того маленькие глазки стали еще меньше. Похоже, слишком сложно. Наверное, не стоит столь высокопарно изъясняться.

— Что для вас? — спросил бармен.

Джулиан взглянул на напиток Гудукаса. Что-то голубое в стакане для мартини. Пожалуй, он к такому еще не готов.

— Сингл молт, — сказал Джулиан. — Если есть, то «Хайлэнд Парк».

— Сейчас принесу, — ответил бармен.

— «Хайлэнд Парк»? Никогда о таком не слышал.

— Он не из Гленливета. Вот чем он так привлекателен.

— Че?

Одно слово — и репутация Гудукаса опустилась на несколько пунктов вниз. Как низко он падет?

Бармен принес ему напиток. Джулиан сделал глоток.

— Ну как? — спросил Гудукас.

— Еще один для этого джентльмена, — сказал Джулиан, обращаясь к официанту, и добавил: — На мой счет, — зная, что Гудукас это оценит.

— Ой, — сказал Гудукас, вероятнее всего, пытаясь выразить благодарность. — А неплохо! — добавил он, попробовав.

— Будем здоровы!

Они чокнулись.

— В какой сфере нашей гребаной экономики вы заняты?

— Вложение капитала с риском.

— Да вы что!

Мышцы лица Гудукаса сократились, и на нем отразилась жадность. Похоже, они сокращались так довольно часто.

— В какой компании?

— В нескольких.

— Кем?

— Техническим консультантом.

— Чем же вы занимаетесь?

— Компании, занимающиеся вложением капитала с риском, имеют своих людей, которые занимаются финансовыми вопросами, но иногда им требуются консультации по техническим и научным вопросам. Этим я и занимаюсь.

Гудукас внимательно посмотрел на него. У Джулиана возникло чувство, которое, наверное, появляется у животного в зоопарке, на которое все глазеют.

— Вы вовсе не похожи на технаря, — сказал Гудукас.

— А я им и не являюсь. Я математик.

— Да вы что? Никогда не встречал математиков.

— Моя работа ничем не отличается от всех остальных. Просто пытаюсь найти систему.

— Найти систему, — сказал Гудукас и замер.

На мгновение Джулиану показалось, что Гудукасу стало плохо и может потребоваться медицинская помощь. Затем тот снова заговорил:

— Мне это нравится.

Он даже записал на салфетке: «Найти систему» — и запихнул ее в карман. Затем он залпом осушил свой бокал, еще раз взглянув на Джулиана сквозь стекло бокала.

— Работаете над чем-нибудь интересным в данный момент?

— Как вы понимаете, я не имею права распространяться, — ответил Джулиан. — Я проверял одну компанию в Калифорнии.

— Каковая останется неназванной?

Джулиан улыбнулся:

— Таковы правила.

Хотя и не грамматические.

— Чем занимается эта компания?

— Разработкой программного обеспечения.

— Это слишком широкая область.

Молодец, Микки. Джулиан был приятно удивлен.

— В данном случае, слишком широкая.

— Что вы имеете в виду?

— Я могу ответить на этот вопрос только в том случае, если вы знакомы с теорией чисел, и в особенности с гипотезой Морделла.

— Я сдаюсь, — сказал Гудукас.

Он снова принялся за свой голубой напиток.

— Но ведь дело в том, что вы обнаружили ряд нарушений в этой компании.

— В общем, да.

— И что теперь? Вы скажете ребятам, которые занимаются вложением капитала, держаться от них подальше?

— Или распродать все их акции.

— Распродать акции? То есть они собираются от них избавиться?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

— Понял. Вы сообщили эту информацию ребятам из Силиконовой Долины?

— Я ничего не говорил о Силиконовой Долине. И потом, моя задача заключается в составлении отчета.

— Составить отчет и забрать чек, не так ли?

Джулиан улыбнулся.

— А чем занимаетесь вы, если не секрет?

— Продажами. Довольно скучное занятие по сравнению с вашим.

Джулиан жестом показал, что он не прав. Продажи. В какой-то степени, это правда. Но ведь ни один фондовый брокер не признается в том, что он фондовый брокер, в разговоре за барной стойкой с молодым человеком, который выглядит как вполне преуспевающий бизнесмен, который к тому же не показал своей визитки. Все логично.

Джулиан выждал момент, когда бармен отправился в подвал, чтобы наполнить бочонок, извинился и вышел в туалет, оставив Гудукаса в уголке бара наедине с папкой. Когда он вернулся, папка лежала там же, где он ее оставил, a Гудукас смотрел в другую сторону и делал вид, что очень увлечен рекламным роликом, который показывали по телевизору.

Джулиан сел. Гудукас допил свой напиток и отодвинул стул. Посмотрит ли он на часы? Посмотрел.

— Было очень приятно пообщаться с вами. Спасибо за виски.

— Не за что, мистер…

— Майк, — сказал Микки Гудукас. — Увидимся.

Ему очень хотелось поскорее уйти отсюда, не оставляя следов.

Джулиан допил виски, оплатил счет и вышел минут десять спустя, прихватив свою папку. Внутри находились черновые записи, касающиеся мрачных перспектив «Кодеско», основанных на провале проекта племянника подруги Гейл. Под черновиком лежали страницы, исписанные математическими вычислениями, которые Джулиан переписал в библиотеке. Он выбросил папку в первую попавшуюся ему на пути мусорную корзину. Хорошее происходит быстро. Этим он обязан Линде.

22

— Слушай, у тебя такой большой дом! — сказала Триш Альмейда.

— Да нет, — ответил Брэндон.

Они лежали в постели Брэндона. Тихонечко играла музыка, без звука работал телевизор. Он бывал в больших домах (например, в доме своего двоюродного брата Сэма) и знал, что их дом вовсе не такой уж большой. Он потянулся. Все тело его было приятно расслаблено, но только не та часть, которая была спрятана под трусами. Скоро у него опять встанет. Они сбежали из школы пораньше. Даже если им и поставят прогулы, что с того? У него было всего два замечания за этот год, а у Триш вообще ни одного. Но даже если бы у него было девяносто девять замечаний, Брэндон все равно поступил бы так же. Что лучше: школа или это? Кроме того, ему нравилась Триш. Ну и пусть она не принадлежала к числу крутых девчонок, не шибко хорошо одевалась и ездила на автобусе.

— Мне кажется, шеф дает о себе знать, — сказала она.

Так она называла его член. Они уже пробовали оральный секс, а теперь Триш решила, что готова заняться любовью по-настоящему. Они были лицом к лицу и иногда одновременно открывали глаза, совсем как сейчас, и он смотрел на нее. У нее были красивые глаза, и смотреть в них было приятно. Глядя ей в глаза, он понимал, что она нуждается в защите, и чувствовал себя рыцарем. Совершенно безумная мысль, которая вряд ли бы ей понравилась. Он удивлялся ее способности разговаривать сразу же после того, как они заканчивали заниматься любовью.

— Знаешь, чего бы мне хотелось? — спросила она.

Он подумал, что она проголодалась и хочет что-нибудь съесть, но не был уверен, поэтому промолчал.

— Я бы хотела поехать в тот бар в Сохо.

— Да?

— Прямо сейчас. Я хочу сесть в машину и поехать прямо сейчас.

— В какую машину?

— Мы можем взять машину моей мамы.

— Что ты говоришь! Тебе всего лишь пятнадцать.

— Ты можешь сесть за руль.

— У меня есть только временное разрешение. А на следующей неделе будет только второе занятие по вождению.

Если не считать его поездок с отцом, от которых все равно никакого прока.

— Здравствуйте, миссис Альмейда! Можно, я возьму вашу машину и поеду в Нью-Йорк? Я уже скоро получу права.

— Ты просто не хочешь ехать.

— Хочу, черт возьми. Я поговорю с Дэви.

— Я не хочу ехать с Дэви.

— А с кем тогда?

— С тобой.

Он посмотрел Триш в глаза. Они были почти такими же, как и обычно.

— У меня не получается.

— Что не получается?

— Быть взрослым.

Триш засмеялась:

— Ты такой смешной. И шеф тоже. Правда, милый?

Она потрогала шефа.

В дверь постучали. Триш замерла.

— Брэн? Ты здесь? — прокричала Руби из-за двери.

— Что такое? — спросил Брэндон.

Триш тихонько потянула на себя простыню, но совсем в ней запуталась.

— К телефону.

— Попроси, чтобы перезвонили по моей линии.

— Не могу.

— Что значит «не могу»?

— Это Джулиан.

— Черт! Что он хочет?

— Поговорить с тобой. Когда кто-то звонит тебе, у него всего одна цель.

— Сейчас спущусь.

— У меня трубка.

Она начала поворачивать дверную ручку.

— Я же сказал, сейчас спущусь!

Ручка перестала вращаться. Брэндону показалось, что сестра удаляется.

— Твоя сестра? — прошептала Триш ему на ухо.

— Просто отвратительная девчонка, — сказал он громко.

— Что ты сказал? — переспросила Руби, которая явно была совсем недалеко.

— Иди к черту.

— Ты там сам с собой разговариваешь, Брэн?

— Я, кажется, понятно сказал.

Когда он натянул джинсы и вышел из комнаты, Руби уже не было рядом. Он закрыл за собой дверь и пошел вниз.

Руби стояла в кладовке, где хранилось белье, и подсматривала за Брэндоном в узенькую щель. Она очень гордилась тем, что всегда умела найти место для того, чтобы спрятаться. Волосы у него опять были намазаны гелем. Какая-то странная царапина на спине. Она выждала пока он скрылся из виду, шагнула из кладовки, и тут — бац! — дверь комнаты Брэндона распахнулась. Оттуда вышла девчонка-подросток, очень даже симпатичная. Она затягивала ленточкой свой хвостик.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — ответила ей Руби.

— Ты сестра Брэндона?

— Кроме всего прочего.

— Понятно. Меня зовут Триш. Рада познакомиться.

— Мне тоже очень приятно. Мне кажется, ему стоит использовать поменьше геля.

— Скажи ему об этом.

— Нормально, Джулиан. А как ты?

— Могло быть и хуже. Я звоню по поводу нашего нового расписания. Мама сказала тебе, что мы будем встречаться чаще?

— Что-то припоминаю.

— Дело принимает неприятный оборот.

— Я так не считаю.

Джулиан засмеялся.

— Но некоторые наши с тобой занятия будут носить не совсем учебный характер.

— Да, я знаю.

— Мама сказала тебе о посещении музеев?

— Да.

— Но если у тебя появятся какие-либо идеи, мы обязательно их рассмотрим.

— Какие идеи?

— Которые носят культурно-развивающий характер.

— И поездки тоже?

— Все зависит от их целей.

— Ознакомление с культурными ценностями.

— Да.

— И как далеко?

— Как далеко что?

— Как далеко мы сможем ездить?

— Решать твоим родителям. Но мы сможем это обсудить. Казино не являются культурными ценностями.

Казино! Классная мысль!

— Когда следующее занятие?

— Завтра. Мы снова будем заниматься геометрией.

— Тогда мы еще все обсудим.

В голове стали появляться различные мысли.

— Конечно.

В этот момент в комнату вошли Триш и Руби.

— Я могу нажарить кучу сосисок, — сказала Руби.

— Классно! — ответила ей Триш.

Тут они обе загадочно посмотрели на него.

— Эй, что здесь происходит? — воскликнул Брэндон.

Миссис Фреленг много рассказывала о Кортесе, но этот Писарро! Он был еще хуже. Как он обращался с инками! Руби ожидала, что миссис Фреленг расскажет о приключениях, и думала о том, что это должно быть интересно, но миссис Фреленг не стала этого делать. Сегодняшним заданием было сделать диораму Мачу Пикчу до прихода испанцев, на которой инки были бы изображены за работой и во время отдыха. Первое, что сделала Руби, — это нарисовала два корабля в правой части картинки, чтобы придать этой сцене атмосферу напряженности. Она нарисовала красные кресты на парусах и черные пушки на палубе. Будет неплохо, если одна из них выстрелит. Она попробовала разные оттенки оранжевого, когда рисовала огонь, ведь у нее была большая коробка цветных карандашей. Тут ей пришла в голову мысль, что, возможно, Франсиско Писарро приплыл не на парусниках. Но парусники были слишком хороши, и она не хотела с ними расставаться. Если миссис Фреленг станет возражать, она скажет, что корабли — это видение шамана инков. Она не смогла выбрать между двумя оттенками оранжевого: атомным мандарином и неоновой морковкой, и поэтому две пушки стреляли с корабля.

Руби стало скучно, когда она закончила рисовать корабли, и она решила передохнуть. Она начала репетировать перед зеркалом свою речь на церемонии вручении Оскара.

— Класс! — сказала она, держа в руках один из кубков Брэндона.

У нее не было ни одного своего. Стрельба из лука была единственным видом спорта, которым она занималась достаточно хорошо, чтобы получать награды, но Джанет не давала наград.

— Здорово! — захлебываясь сказала Руби. Она слегка запыхалась, пока бежала от своего плюшевого стула до сцены.

— Просто не верится! Чудесно! Я хочу поблагодарить всех, всех жителей планеты Земля. — Она хихикнула. Волна восхищения нахлынула на нее. — Я так люблю вас всех. Спасибо ребятам из Дисней-студио. Вы знаете, о ком я сейчас говорю. Я также хочу поблагодарить моих папу и маму, моего брата Брэндона и его новую подружку (и что она только в нем нашла?). — Здесь пауза для взрыва хохота. — И тебя, Адам. — Произнеся короткую, но милую речь, она быстро сбегает со сцены. Она снова уселась за письменный стол и начала делать из зубочисток храм инков. Стало скучнее. Наверное, строить настоящий храм еще скучнее. Обрадовались ли инки, когда впервые увидели корабль, надеясь на то, что произойдет что-нибудь интересное? Она решила изобразить одного из инков. Он заметил корабли, и на лице его радость. Потом она вспомнила о том, как одурачила Мэнни с заправки «Шелл». Тут ее посетила прекрасная идея. Она придумала, как найти способ прослушать запись разговора в полиции и разрешить «Загадку анонимного звонка».

Почему бы не превратить это в школьный проект? Что-нибудь типа: «Один день работников службы 911». Она пойдет в полицию, поговорит с человеком, который принимает звонки, поступающие в службу 911, и попросит разрешения прослушать несколько записей. Конечно же, ее будет интересовать та самая субботняя ночь, потому что… Потому что класс работает над проектом, посвященным жизни в Вест-Милле, в тот самый день. А ее часть посвящена звонкам в службу 911. Превосходно.

Руби посмотрела на время. Семь пятнадцать. Еще не очень поздно. Почему бы не заняться этим прямо сейчас? Она сделала запрос в MapQuest,^[24] напечатав: «Робин-роуд, 37» в рамке «Откуда» и «Полицейский участок Вест-Милла» в рамке «Куда». Она получила результат. Расстояние 2,1 мили. Даже не очень далеко. Она распечатала эту страницу, спустилась вниз, надела голубую курточку с желтой полоской и открыла дверь, ведущую из кухни в гараж. Машин в гараже нет. Мама и папа еще не вернулись. Велосипеда тоже нет. Где же велосипед? Первая мысль, которая пришла ей в голову его украли. Потом она поняла, что Джанет еще не привезла его.

Придется подождать с реализацией проекта 911. Она вернулась в дом, повесила свою куртку рядом с курткой Брэндона. Тут же возникло желание проверить карманы его куртки. Лазить по карманам — это нехорошо. Понравилось бы ей, если бы кто-нибудь проверял ее карманы? Нет. Как в этой стране обстоят дела с правами человека? Нормально. Проверять чужие карманы так же нехорошо, как и читать чужие письма? Да. Кто-нибудь запрещал ей проверять чужие карманы? Нет.

Руби проверила карманы куртки Брэндона. В одном из них она нашла скомканный тест по геометрии. Семнадцать из двадцати. «Ты делаешь успехи, Брэндон», — было написано на листке. В другом не было ничего, кроме жевательной резинки. Сама невинность, как новорожденный Иисус. Проверьте остальные карманы, сержант Д'Амарио, и заканчивайте с этим. Конечно, в те времена, когда родился Иисус, никакого крэка не было.

Совершенно непонятным образом жевательная резинка оказалась у нее во рту. Это была ее любимая. Вне всякого сомнения, жевательная резинка помогает думать. Интересно, Эйнштейн и все эти ученые мужи жевали жвачку? Вероятнее всего, да. Если же нет, тогда сразу же становится понятно, почему людям так сложно разобраться во всех их теориях.

Руби стояла в гардеробной и жевала жвачку. Зиппи лежал под кухонным столом. Он открыл один глаз и тоже посмотрел на нее, поднял хвост и опустил его на пол. С чего это он вдруг стал таким милым? Наверное, напакостил где-нибудь в уголке.

Под воздействием жевательной резинки она впала в какой-то транс. Она тут же забыла и про Эйнштейна, и про Зиппи. В голове были только два расследования, которые она вела. «Тайна куртки Брэндона» и «Тайна анонимного звонка». Они шли именно в этом порядке. В данный момент она вела расследование по второму делу об анонимном звонке, а проверка карманов касалась дела № 1. Так, может быть… Точно, они взаимосвязаны. Что значит «взаимосвязаны»? Не означало ли это, что аноним или анонимка (какая-нибудь девчонка, которая хочет отбить Брэндона у Триш) был связан с исчезновением и появлением школьной куртки? Должно быть, именно так. Элементарно, Руби. «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Она пока не знала, как связать эти два дела, но чувствовала, что они взаимосвязаны.

Связующее звено! Так вот оно что! Чтобы понять одно из звеньев цепи… А у нее есть два звена: куртка и звонок. Теперь нужно найти связующее звено.

— Класс!

Зиппи снова открыл глаза, поднял хвост и уронил его, подняв при этом облачко пыли. Пыль освещалась сквозь трещинку в столе там, где соединялись две его половинки. Пока Руби смотрела на пыль, дверь открылась, и вошел папа.

— Привет, пап!

Папа с кем-то разговаривал по мобильнику и не слышал ее. Он прошел в гостиную.

— Молния ударила дважды, — сказал Микки Гудукас.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Скотт.

— Я хочу сказать, что тебе сегодня дважды повезло. Ты ведь не станешь упускать свою удачу? Некоторым вообще не везет.

Скотт попытался скрыть свое недовольство в голосе:

— Ты получил какие-то сведения?

— Скорее, это совет о том, куда стоит вкладывать средства. Я считаю, что «Симптоматика» и подобные ей фонды такой же величины гораздо надежнее, нежели получение каких-то там сведений.

Он сказал что-то еще, но Скотт не расслышал его из-за помех на линии. Последним словом фразы было:

— …короткий.

— Прости, я не расслышал.

— Черт возьми, ты хочешь получить чертову прорву денег?

Скотт стоял рядом со скульптурой «Железного человека» («Без названия-19»). Линда и Дебора когда-то заинтересовались этим скульптором. Тогда они много времени проводили вчетвером и все делали вместе. Например, ездили в Нью-Йорк. Скульптор так и не стал знаменитым, но Скотту нравился «Железный человек», хотя он не мог объяснить, что эта скульптура означает. Он подарил ее Линде на Рождество и долго уговаривал принять фигурку. Она ей очень нравилась, она считала, что это лучшая работа скульптора, но цена… Две тысячи долларов. В то время это было для них целым состоянием, да и сейчас тоже немаленькие деньги. Когда их дела будут обстоять по-другому? Как приятно было представить себе две тысячи долларов, а лучше даже двадцать. Можно было бы не экономить, заняться чем-нибудь интересным, например открыть ресторан. Назвать его «Без названия-19» и поставить скульптуру на барной стойке. Это было бы прекрасным местом, где дети и их друзья могли бы без проблем подрабатывать летом. Он уже представил себе Руби в поварском колпачке.

— Знаешь, есть люди, которые не хотят заработать чертову прорву денег. Как это ни странно. Они довольствуются тем, что есть, что бы под этим ни подразумевалось, — сказал Гудукас.

Скотту это вовсе не казалось странным. Том был таким.

— Я слушаю тебя.

— «Кодеско».

Последовала долгая пауза.

— Продолжай.

— «Кодеско», — повторил Гудукас, выдержав небольшую паузу. — Это слово изменит всю твою жизнь.

— Никогда не слышал о такой компании.

— Так ты далеко не уйдешь. В мире полно компаний с капиталом в пятьсот миллионов долларов, о которых никто не знает.

— Это компания с капиталом пятьсот миллионов долларов?

— Была в списках «Насдак» в течение десяти лет. В прошлом квартале начала выплачивать дивиденды. Я перевожу все средства, заработанные на «Симптоматике», в их акции.

— Я думал, ты уже достаточно богат.

— Не настолько, чтобы купить остров на Багамах.

— Ты собираешься купить остров на Багамах?

— Часть острова. После «Кодеско». Там уже есть корт для Килы.

— Чем они занимаются?

— Какая разница? Похоже, разработкой программного обеспечения для тяжелой промышленности. Ты слышал о большом проекте по орошению полей в Китае? Так вот, «Кодеско» принимала в нем участие.

— Чем же они так хороши?

— А чем плохи? У них там работает новоиспеченный кандидат наук, специалист по компьютерным технологиям. Он разрабатывает алгоритм быстрого доступа, благодаря которому сократятся издержки, и тогда они будут вне конкуренции. Они уже вложили в это дело пятнадцать миллионов, открыли новую лабораторию. Но эта штуковина не будет работать, а об этом никто не знает, кроме нас с тобой.

— Итак, речь идет о короткой продаже?

— Совершенно верно. Надеюсь, ты перестал бояться.

— Откуда ты знаешь, что у них ничего не получится?

— Слушай, такие, как вы…

— Какие?

— Такие, как ты и твой братец. Вы не верите никому. Разве ты не видишь здесь системы? Я тебя когда-нибудь подводил? «Стентех», «Симптоматика», а теперь эта компания. Ищем систему. Вот в чем смысл вложения капитала.

— Если тебе угодно, пусть это будет поиском системы. Откуда ты об этом узнал?

— Мой источник конфиденциален, но я видел их документы. Далее держал их в руках. Оценка на сто процентов отрицательная плюс целая куча всяких математических штук — таблиц, графиков, расчетов. Пятнадцать миллионов потрачено, и их инвесторы отказываются от дальнейшего участия в предприятии. Как только об этом станет известно, акции упадут в цене. Не до нуля, как это было с акциями «Симптоматики», но подешевеют вполовину.

— Почем они сейчас?

Щелк-щелк на другом конце.

— Девять с четвертью. На двадцать центов меньше, чем вчера, что очень нам на руку.

— Ты думаешь, они могут упасть до пяти?

— До четырех или пяти, что-то около того. Может быть, даже до двух или трех.

— Когда?

— Этого никто не знает. Но рано или поздно.

— Сколько комиссия?

— Через меня можно купить по специальному курсу.

Скажем, упали до пяти. Будем реалистичны. От девяти отнимаем пять и получаем четыре. Пятьдесят тысяч акций стоят двести тысяч, сто тысяч — четыреста тысяч, сто тысяч двести пятьдесят — полмиллиона. Как раз столько нужно для того, чтобы открыть ресторан. А что он вкладывает? Ничего, только залог имущества.

— Ты там не уснул, Скотти?

— Меня зовут Скотт.

— Черт! Что же ты раньше молчал? Я не могу все угадывать. Я, например, люблю, когда меня называют Микки.

— Я перезвоню тебе, Микки.

— Тебе решать. Но учти, время идет.

23

— Тебе не кажется, что следует рассказать об этом Линде? — спросил Том.

Они сидели в кабинете Тома. На улице было пасмурно, в кабинете горел свет: лампа с зеленым абажуром на письменном столе, напольная лампа рядом с диваном, на котором сидел Скотт, и маленькая лампочка над отцовским портретом, висевшим на стене. Из-за бликов не было видно его лица, но сверкали золотые часы, которые теперь носил Том. Все было поделено по справедливости: Скотт унаследовал перламутровые запонки. Вопрос Тома застал его врасплох.

— Ты обо всем рассказываешь Деборе? — спросил в свою очередь Скотт.

Он бы ни за что не ответил вопросом на вопрос, если бы не его победа, победа-возмездие, в последней игре. Лицо Тома покраснело. Именно этого и добивался Скотт. Он бы ни за что не стал разговаривать об этом, если бы не выигрыш в случае с «Симптоматикой».

— Просто это довольно рискованное предприятие, и она так или иначе в нем участвует.

— Что это ты так беспокоишься о Линде? — спросил Скотт и не без удовольствия увидел, что Том покраснел еще сильнее.

Ему также очень нравился его новый тон, одно только звучание было ему приятно. Последняя игра в теннис все изменила. Но он вовсе не собирался злоупотреблять своим новым положением. Они ведь, в конце концов, были братьями.

— За Линду отвечаю я, — продолжил Скотт.

Тон его уже звучал помягче. Румянец смущения или чего-то там еще все не сходил со щек Тома, наоборот, даже становился сильнее. Может быть, он неважно себя чувствовал, как, впрочем, и все на этой неделе. Солнце совсем не появлялось.

— И потом, это дело вовсе не сопряжено с риском.

— Откуда ты знаешь? Риск — дело времени. Всем известно, что короткие продажи являются одними из самых рискованных.

— Я, по-моему, уже все объяснил. Гудукас видел их документы. Об этом не станут писать в газетах.

— Как ты можешь доверять такому человеку?

— Здесь дело не в том, какой он человек. Дело в том, что он знает. Сначала «Стентех», потом «Симптоматика». Разве ты не видишь системы? У него прекрасные источники информации. Я тебе говорил об этом с самого начала.

— Откуда он получает эту информацию?

— Я тебе когда-нибудь говорил, что ты сноб? Почему он не может располагать информацией? Потому что носит крикливую одежду и играет в этот чертов теннис? У Гудукаса есть связи, и он работает, как ломовая лошадь. Разве этого недостаточно?

— Какие у него связи?

Что за вопрос! Только человек, принадлежащий к другому поколению, может спросить такое.

— Ты что, думаешь, он всем об этом рассказывает? — ответил Скотт. — Нам лучше вообще об этом не знать.

— Подобный разговор пугает меня.

Как легко напугать тебя, Том.

— Читая между строк, я понял, что данную информацию он получил от парня, который занимается вложением капитала с риском.

— Что это такое?

Боже мой!

— Вложение капитала с риском? Это своего рода уловка, когда компания начинает распродавать все свои акции.

Они посмотрели друг на друга. Скотт почувствовал всю силу термина «вложение капитала с риском», который витал в воздухе.

— И мы этим занимаемся?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы играем в эту игру? Вложение капитала с риском, короткие продажи, вложение средств в компании типа «Кодекто»…

— «Кодеско».

— …мы даже не понимаем, что мы делаем.

Термин действительно возымел силу, но вызвал совсем не ту реакцию. Том отвергал его, Скотт с радостью принимал. Что там говорил Джулиан? Слишком большая родовая симилярность. Джулиан толковый парень. Дело даже не в том, что он сыплет словечками, которые Скотт порой даже не понимает. Он умеет разглядеть суть. Сто двадцать пять тысяч акций, полмиллиона долларов, означали, что больше не будет сходства, и можно будет самостоятельно принимать решения. Но это выгодно не только ему одному, это принесет пользу всей семье. Брэндон сможет поступить в частную школу или хотя бы в Лумис или Чоат, может быть, попадет в Гарвард, отучившись там. Джулиан сможет помогать ему на каникулах и подтянет его, чтобы он смог сдать SAT-тест. Может быть, Руби можно будет купить лошадку.

— Я думаю, в конце концов каждый из нас пойдет своей дорогой. И один из нас все-таки примет участие в этой игре.

— Тогда делай это один, — сказал Том.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что я не могу рисковать бизнесом.

— Слушай, это не только твой бизнес. Мама владеет сорока процентами акций.

— Я разговаривал с ней.

— О чем?

— Обо всех этих делах, а в особенности о «Симптоматике».

— И что она сказала?

— Ничего. Но через неделю она прислала мне книгу.

Том полез в ящик стола и достал ее: «Фондовый рынок для чайников». Он открыл ее в том месте, где торчала закладка:

— Она выделила вот этот абзац.

Том протянул ему книгу, ожидая, что Скотт встанет с дивана и возьмет ее. Скотт не двинулся с места. Том встал из-за стола и дал ему книгу.

Скотт прочитал выделенный абзац. Том вернулся за свой стол. Зазвонил телефон. Том проигнорировал его.

«Короткие продажи не для слабонервных. Большие корпорации и торговцы товарами используют их для того, чтобы застраховать себя от возможных потерь. Если вы не глава крупной корпорации, лучше не лезьте в это».

— И что?

— Можешь поговорить с ней сам. Но я думаю, она уже все сказала.

— Слушай, а может быть, ты сам отправил ей эту книгу и выделил этот кусок?

— Да что на тебя нашло?

— Ничего.

— Как тебе в голову могло такое прийти?

— Веру свои слова обратно. Я вовсе не хотел сказать, что не доверяю тебе. Конечно же, я тебе доверяю.

Том снова покраснел, что было весьма странно. Он взял в руки карандаш. У них были совершенно одинаковые руки.

— Сколько акций ты собираешься купить?

— Сто тысяч, может, больше.

— По девять?

— Сегодня утром они были по девять тридцать пять.

— Что, если они и дальше будут расти?

— Именно поэтому мне и нужен залог, чтобы покрыть небольшой всплеск конъюнктуры. Но в конце концов они упадут в цене.

— А что, если они вырастут до восемнадцати?

— Так не бывает. На это просто нет времени.

— Но если такое все же произойдет, ты задолжаешь брокеру девятьсот тысяч, верно?

Да, руки одинаковые, но абсолютно разные во всем остальном, и, похоже, различий становится все больше и больше. Скотт вспомнил совет Джулиана, касавшийся тенниса: бей прямо в него и используй свою силу только тогда, когда он пытается тебя задавить. Там было еще что-то, но Джулиан приберег этот третий совет на потом. Скотт улыбнулся.

— Не вижу ничего смешного.

— Я вдруг понял, что это я похож на отца. Раньше я всегда считал, что ты.

Бью по нему.

— Отец не купил ни одной акции за всю свою жизнь.

— Но он основал этот бизнес.

Силой на силу. Последовала долгая тишина. Том снова откинулся на спинку своего кресла. Битва окончена. То, что сработало на теннисном корте, сработало и в кабинете.

— Можно тебя спросить? Твоя доля в бизнесе плюс твоя доля дома составляют что-то около девяти тысяч? — спросил Том.

— Где ты взял эту цифру? Это фантазия. Что-то вроде привидения. Я не боюсь привидений, Том.

То ли град, то ли снег с дождем стучал по оконному стеклу. Свет стал тусклее на мгновение, потом снова загорелся в полную силу.

— Вот что я тебе скажу. Я покупаю твою долю бизнеса.

Скотт сначала даже не понял.

— Ты имеешь в виду после?

— После чего?

— После получения денег с «Кодеско».

Том отрицательно покачал головой:

— Сейчас. Но всего лишь на время. На таких условиях ты получишь залог. После того как ты получишь деньги, ты выкупишь ее обратно.

— Очень разумное предложение. Само собой разумеется, выкуплю его с процентами.

— Естественно.

Да, так и должно было произойти. Немножко не так, как он ожидал, но разве это имеет значение?

— Как ты понимаешь, мы не можем подписать соглашение прямо сейчас. Мы должны оценить наш бизнес. В прошлый раз мы указывали доход в два с половиной. Такая цифра тебя устроит?

— Конечно.

Хотя тогда они уменьшили доход по причине налогов. Обычно указывают доход где-то между двумя и тремя.

Том что-то считал на калькуляторе:

— В прошлом году доход составил восемь с лишним тысяч. Мы высчитаем точную цифру позже. Двести пятьдесят умножить на восемьсот будет два миллиона. Отнимаем твою долю. Получаем пять тысяч.

— Подожди минуточку, — сказал Скотт, может быть, слишком поздно вступая в игру. — Где ты собираешься взять эти пять тысяч?

Это были реальные пять тысяч. Нет, лучше сказать, имеющиеся в наличии, в противоположность тоже вполне реальным, но которые еще предстояло получить в «Кодеско».

— Я могу их достать.

— Каким образом?

— Прежде всего, можно заложить дом.

Вполне разумно. Цены на недвижимость в Олд-Милле постоянно росли, а Том уже давно являлся владельцем своего дома.

— А еще я могу заложить лыжную базу, если возникнет такая необходимость.

До Скотта вдруг дошло, что Том уже занимает то положение, к которому он только стремится. Не то чтобы ему это очень нравилось, не то чтобы он преувеличивал. Он просто его занимал.

— Мы подпишем соглашение завтра утром, и ты получишь свой чек.

— Спасибо, Том.

— Очень надеюсь, что у тебя все получится.

— Успокойся.

Все было сделано очень быстро. Соглашение, по которому Том выкупал у Скотта его долю бизнеса, сохраняя при этом право Скотта на приобретение ее обратно под один процент, было подписано и при свидетелях заверено нотариусом к одиннадцати утра на следующий день. Уже через час Скотт положил деньги на счет, приносящий процентный доход в брокерской конторе Гудукаса. Пятьсот семнадцать тысяч двести шестьдесят три доллара и семьдесят центов.

Гудукас провел его в зал заседаний и закрыл дверь:

— Сколько ты собираешься взять?

— Я думал о ста тысячах акций.

— Ты можешь взять гораздо больше с таким залогом.

Гудукас помахал перед ним копией чека и продолжил:

— Я беру триста тысяч.

— Триста тысяч?

— Зачем будущему владельцу острова мелочиться? — сказал Гудукас.

— Почем они сейчас?

Гудукас посмотрел на табло, висевшее в зале заседаний:

— Восемь восемьдесят пять. Упали на двенадцать центов.

Скотт повернулся, чтобы посмотреть на экран, нашел «Кодеско», цену и объем продаж. Все это было настоящим.

— Сколько они стоили сначала, когда ты купил свои акции?

— Девять и пять.

— То есть сейчас ты их можешь выкупить и заработать…

— Шесть тысяч, — не задумываясь сказал Гудукас.

Экран мигнул, и цена упала до восьмидесяти восьми восьмидесяти.

— Боже мой! Что, уже началось?

— Возможно. Сколько берешь?

— Может быть, сто десять.

Гудукас закудахтал, как курица.

— Хорошо, хорошо. Сто двадцать пять.

— Вот это уже лучше. Но сто пятьдесят легче умножать.

На экране появилась новая цифра. Акции «Кодеско» подешевели еще на пять центов. Восемь семьдесят пять. Это значило пятнадцать тысяч для Гудукаса. Именно столько потерял Скотт, не приняв решения две минуты назад и не купив акции по цене один к пятидесяти.

— Сто пятьдесят.

— Ну наконец-то.

Скотт продал сто пятьдесят тысяч акций «Кодеско», которыми он не владел, взяв их взаймы, как это и делалось в таких случаях у брокерской конторы Гудукаса. В момент сделки они стоили восемь семьдесят пять. Сто пятьдесят тысяч акций по восемь семьдесят пять — это один миллион триста двенадцать тысяч пятьсот. Когда он выходил из конторы, акции «Кодеско» по-прежнему стоили восемь семьдесят пять. Он уже заработал пятнадцать тысяч.

Дождь со снегом, ветер, зажженные фонари (сегодня еще темнее, чем вчера), облака висят так низко, что, кажется, зацепляются за деревья. Но Скотт просто сиял. Пятнадцать тысяч! Он близится к своей цели. Он едва заставил себя пойти на работу, сесть за стол и начать выписывать страховки — медицинскую, от несчастных случаев, домашнего имущества, автомобильные, «зонтичные страховки».^[25] Все платят за то, чтобы сохранить то, что имеют. Скоро он перейдет на другой уровень, будет получать больше, настолько больше, что работа просто не будет иметь никакого смысла.

В конце дня акции «Кодеско» стоили уже восемь с половиной, упав, таким образом, на двадцать пять центов. Тридцать семь с половиной тысяч долларов. Это вам не выплаты по страховке, это преумножение. Что, если акции «Кодеско» не остановятся на четырех или пяти, а упадут до трех или даже двух? Скотт играл с цифрами. Они казались ему такими красивыми. По дороге домой он заглянул в турфирму, а потом с удовольствием выложил на кухонный стол четыре авиабилета.

— Что это? — спросила Линда.

— Атлантис.

— Класс! — воскликнула Руби.

— Что здесь происходит? — спросила Линда.

— Мы что, едем в Атлантис? — спросил Брэндон.

— Когда? — спросилаРуби.

— Завтра утром, — ответил Скотт. — Вылет в девять сорок пять из Брэдли. Прямой рейс. Будет неплохо попасть туда к обеду.

— Что такое Атлантис? — спросила Линда.

— Ты что, правда, не знаешь? — переспросил Брэндон.

— Райский остров, Лин, — объяснил Скотт. — Курорт с подводным парком, который можно осмотреть, гуляя по стеклянному тоннелю.

Руби приплясывала вокруг стола.

— Но завтра еще только пятница, — сказала Линда.

— Вернемся в воскресенье вечером. Загорелые и пропахшие морем.

— Пятница — учебный день.

— Ну мама!

— И рабочий день тоже.

— Я уже отпросился, сославшись на болезнь, — сказал Скотт.

Дети рассмеялись, потому что у него в принципе был свободный график, и он мог появляться на работе, когда захочет. Правда, он никогда этим не пользовался.

— Вы прекрасно можете заразиться от меня тем, чем я болею.

Дети снова рассмеялись, а Линда нахмурила брови и наморщила лоб:

— Откуда у тебя такие деньги? Куда ты влез, Скотт? Мы не можем себе этого позволить.

— Вполне можем.

— Чем ты расплатился? Можем ли мы сдать билеты?

— Наши деньги надежно размещены и преумножаются.

— Ты что, выпил?

— Еще нет.

Тут он пожалел о том, что не догадался купить бутылку шампанского. Линда посмотрела на него, потом достала из конверта билеты и посмотрела на них:

— Первый класс? Ты с ума сошел.

— Первый класс! — радостно воскликнул Брэндон.

— Я буду заказывать все, — мечтательно произнесла Руби.

— Скотт! Я требую объяснений! Сию минуту!

Он подошел к ней и обнял ее за плечи:

— Я знаю, как ты любишь солнце. Загар просто прекрасен.

— Надеюсь, я не загорю.

Линда вырвалась из его объятий.

— Просто у меня был удачный день сегодня. Мне жаль тех, кто не умеет радоваться.

— Ты все это заработал? — спросила Руби.

— Что значит «удачный день»?

— На фондовой бирже.

— Ты участвуешь в торгах?

— Ты что, подражаешь своей бабушке-еврейке?

— Как эти ребята-комики из телешоу, — сказала Руби.

Линда повернулась к ней:

— Замолчи и иди в свою комнату. Ты говоришь омерзительные вещи, Скотт.

— Извини, — сказал Скотт. — Я не хотел тебя обидеть. Но что такого в торгах? Я просто сделал ставку, потому что получил кое-какую информацию.

— Сколько ты заработал, пап? — спросил Брэндон.

Скотт прикинул в уме. Не стоит говорить им про тридцать семь с половиной тысяч.

— Семнадцать с лишним тысяч. Пока.

Брэндон расцвел от гордости. Чертовски приятно.

— А стоимость этой поездки составляет всего четверть этой суммы. Все включено. Ну, что скажешь?

Линда посмотрела на Брэндона, который внимательно за ней наблюдал. Потом на Руби, которая даже и не думала идти в свою комнату и едва сдерживалась, чтобы не начать приплясывать по кухне. Он был уверен, что она думала над тем, что случайно сказала. Линда улыбнулась. Это была немного натянутая улыбка. Морщинка все еще пересекала лоб, но она сказала:

— Хорошо.

Следующий момент был моментом счастливого безумия. Зиппи совершенно перестал контролировать себя. Лаял, царапал свою миску и в конце концов смахнул хвостом коробку с сухим кормом, которая стояла на столе.

— А куда мы денем Зиппи?

— Мы отвезем его в питомник утром.

— Мы не можем так поступить. Он терпеть не может питомник, — сказала Руби. — И, по-моему, нам в прошлый раз сказали, что его больше не оставят там ни на минуту.

Все уставились на Зиппи. Он ел сухой корм прямо с пола и почему-то рычал.

— Слушайте, может, попросить Джулиана, чтобы он побыл с ним, пока мы в отъезде? Зиппи так любит его.

— Замечательная мысль. Какой у него телефон?

— Слушайте, по-моему, мы злоупотребляем любезностью Джулиана.

— Мы ему за это заплатим.

Скотт набрал номер Джулиана:

— Привет! Как дела?

— Спасибо, не жалуюсь. А у вас?

— Все замечательно.

Скотт услышал завывания ветра на улице. Сырые простыни хлопали по окнам. Завтра в это же время он будет сидеть в баре на пляже и радоваться жизни.

— Мы хотим попросить тебя об одном одолжении.

— Да, конечно.

Скотт все ему рассказал.

— Безусловно, мы заплатим тебе за это.

— Вот это уже лишнее. Я с радостью переменю обстановку.

Руби побежала наверх, чтобы упаковывать вещи.

24

— Какую из комнат я могу занять? — спросил Джулиан.

Руби спустилась вниз с рюкзачком. К счастью, в нем не было никаких школьных принадлежностей. Они были разбросаны по комнате. Зато там было полно других вещей, которые можно проносить в самолет, — компакт-диски, плеер, цветные карандаши, жвачка, конфеты, сборник рассказов о Шерлоке Холмсе. Папа взглянул на маму:

— Я думаю, ту комнату в конце коридора. Ту, которая свободна.

— Я могу постелить себе на кушетке, скажем, в гостиной.

— Нет-нет.

«Хватит болтать», — подумала Руби. Чтобы вежливо сменить тему, она спросила:

— Брэндон уже встал?

— Он самый первый проснулся. Укладывает вещи в машину.

— Боже мой!

Спящий красавец уже работает, а за окном еще даже не рассвело. Руби прошла в гараж. Он действительно был там. Помытый, аккуратно одетый. Волосы намазаны гелем.

— Слушай, давай сюда рюкзак.

Руби вручила ему рюкзак. Он прекрасно разместился рядом с сумкой с теннисными принадлежностями.

— А маски и очки взяли? — спросила она.

— Все взяли.

— И мои тоже?

— А ты с нами едешь?

— Угу.

— Значит, и твои тоже взяли.

Спящий красавец пробуждается ото сна и становится Верным Помощником. У нее возникло безумное желание броситься ему на шею и поцеловать его. Может быть, даже сбросить один тапок, как девушки, встречающие солдат, вернувшихся с войны.

— А Триш знает, что мы уезжаем?

— Тебе-то какое дело?

Все вернулось на круги своя. Она решила приберечь поцелуй до лучших времен.

К ним пришел Зиппи. Он тихонечко скулил.

— Он плачет, — сказала Руби.

— Что за телячьи нежности! — сказал Брэндон, укладывая маленький квадратный чемодан с мамиными туалетными принадлежностями.

— Он не со зла, — сказала Руби Зиппи, наклоняясь и крепко обнимая его. — Все тебя любят.

Он облизал ее лицо.

— Бедняжка! Он все понимает.

Она позвала его на кухню, насыпала ему полную миску корма и налила воды. Зиппи даже не посмотрел на еду, что было совсем на него не похоже.

— Мы очень быстро вернемся, — сказала она, поглаживая его за ушами.

Он продолжал скулить и смотрел на нее большими глазами, подобно святым с картин того художника, который изображает всех худыми и длинными.

— Не переживай. Я о нем позабочусь, — сказал Джулиан, который наблюдал за этой сценой.

— Спасибо, Джулиан. Это не составит тебе никакого труда, и вы с ним здорово проведете время.

Она открыла один из шкафчиков:

— Ему нужно давать миску корма каждый вечер, но иногда он бывает голодным и с утра. Также он время от времени ест собачьи консервы. Вот это угощение для особого случая, а это игрушки. Иногда ему нравится приносить брошенные игрушки. Он ведь наполовину ретривер.

— Руби! — крикнул папа из гаража. — Чего ты там копаешься?

— Не давайте ему костей. Это ему вредно.

— Понял.

— Даже несмотря на тот факт, что он всеядный.

— Руби! — снова позвал папа из гаража.

— Пока, Зиппи.

Она поцеловала его:

— Я так люблю тебя.

Он лизнул ее в ответ так, как будто бы они прощались навсегда.

— Руби! Да идешь же ты наконец?

— Он не хочет, чтобы я уходила.

— Дайте ему сухого корма, и ему станет легче, — сказал папа и взял Руби за руку. — Спасибо за все, Джулиан.

Вдруг в дверях появилась мамина голова.

— Такими темпами мы никуда не уедем.

— Хотите, я вас подвезу? Тогда вам не нужно будет оставлять машину на стоянке.

— Замечательная мысль!

— Вас это точно не обременит? — спросила мама.

— Совершенно точно, — ответил Джулиан.

— А Зиппи тем временем успеет собраться с мыслями.

— Собраться с мыслями? — переспросил Джулиан, смеясь. — Да у него их вообще нет!

Они поехали в аэропорт. Мама с папой сидели впереди. Джулиан, Брэндон и Руби — сзади. Руби сидела посередине. Брэндон никогда там не садился, как будто бы его религия запрещала ему это делать. Они смеялись всю дорогу, пока не доехали до трассы-91, на которой стояла горевшая машина. Огонь, дым, плачущая женщина около машины «скорой помощи».

— Боже мой! — воскликнул Джулиан.

На дороге из-за пожара возникла пробка. До вылета пятнадцать минут. Они резко остановились у входа в терминал, и все выскочили из машины. Джулиан тоже выскочил, чтобы помочь донести сумки. Огромная очередь выстроилась у стойки регистрации.

— Сюда, — сказал папа.

А в первый класс очереди не было.

— Вот это да!

— Мы никогда раньше не летали первым классом. Это своего рода повышение статуса, — объяснила Линда, передавая билеты.

Брэндон и Джулиан свалили сумки на весы. Руби посмотрела на очередь в эконом-класс и почувствовала удовлетворение. Все стоявшие в очереди явно нервничали. Она же чувствовала себя просто превосходно, как та женщина, которая сказала: «Peel me a grape».^[26] Стеклянные двери, в которые упирался хвост очереди, открылись, и в зал вошли трое: мужчина, женщина в шубке и девочка примерно ее возраста.

— Смотрите, там Кила!

Папа обернулся:

— Кила Гудукас?

— Вот сюда, пожалуйста. Стойка номер девятнадцать, — сказал мужчина, который проверял их билеты.

Они отправились к стойке номер девятнадцать. По дороге они столкнулись с Гудукасами. Миссис Гудукас покрасила волосы и превратилась в блондинку. Она казалась такой маленькой в этой шубе.

— Похоже, большие люди думают одинаково. Куда направляетесь? — спросил Гудукас.

Папа рассказал ему.

— А вы?

— В Париж. Вырвались на выходные. Остановимся в «Ритц».

— Привези мне шампунь из «Ритц», — шепнула Руби Киле.

Гудукасы отправились дальше, таща за собой кожаные сумки с блестящими золотыми пряжками.

— Джулиан, спасибо большое… — начала мама.

Они осмотрелись вокруг. Джулиан исчез.

— Может, он увидел полицейского, — сказал папа.

— Полицейского? — переспросила Руби.

— Он с ними не очень ладит.

— Мы ведь такого не хотим, а, Брэн? — спросила Руби.

— Зря ты это сказала. Я уж было хотел уступить тебе место у окна.

Они уселись в салоне первого класса. Руби села на свое место возле прохода, оно уж точно было поудобнее, чем место у окна. Она усаживалась и так и этак, размышляя о том, как здорово она устроилась. Мама сказала:

— Значит, они полетели в Париж. Не знала я, что Гудукас настолько преуспевает.

— Просто времена настали хорошие, — ответил папа.

Где-то поблизости открыли шампанское. Стюардесса улыбнулась Руби:

— Что пожелаете?

Peel me a grape.

Настроение у Джулиана на обратном пути было не очень. Он подъехал к дому № 37 по Робин-роуд, нажал кнопку на двери гаража, поставил машину и вошел в кухню. Он руководил развитием сюжета, но некоторые его герои, даже столь незначительные, как Гудукас, выходят из-под контроля. Если бы он не услышал этой фразы: «Смотрите, Кила!», вся работа полетела бы псу под хвост. Он поспешил к выходу, пока его не заметили и не начали задавать вопросы. Он вполне мог представить себе ответы на эти вопросы — полиция, билеты, озабоченное лицо Скотта. Но не был уверен до конца. Он также не был абсолютно уверен в том, что Гудукас не видел его. Он был между дверей, хвост очереди загораживал обзор, он не смотрел в его сторону, к тому же Джулиан сразу же отвернулся и ушел. Но он все равно не был уверен. Возникло еще два повода для беспокойства. Как он может работать в таких условиях?

Джулиан зажег сигарету, выбросил спичку в раковину и попытался успокоиться. Это было не так просто, особенно после того, как он заметил оставленную грязную посуду — две кружки, одна тарелка, три стакана из-под сока. Интересно, кто, по их мнению, должен все это мыть? Он вдохнул дым и снова уставился на посуду.

«Чего ребенок так разволновался?» Он слышал, как его отец сказал так однажды на веранде теннисного клуба над Фритауном. Он подходил по дорожке от этих странных и очень длинных африканских кортов, где было полно мальчиков, подающих мячи. А его мать ответила: «Потому что он рожден для великих дел». Эти слова потрясли его. Он и сейчас потрясен. Наконец-то великие дела начались. Какое своевременное воспоминание! Внезапно ему пришла в голову мысль, что горящее человеческое мясо пахнет так же, как и любое другое.

Новая строчка для стихотворения? Он достал блокнот и записал туда родившуюся мысль, стоя над кухонной раковиной.

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто не будет зависеть от нас,

Если мы зависим сами.

Горящее человеческое мясо…

Тут он остановился. Эта строчка не была новой строчкой его стихотворения. Возможно, эта строчка для другого стихотворения, а может, это не стихотворение вообще. Он еще раз затянулся, преступив черту, за которой заканчивалась элегантность и начиналась табакозависимость.

Вдруг что-то уперлось ему в ногу. Джулиан резко обернулся. Сердце его бешено колотилось. Это собака. Она прижалась к нему и виляла хвостом.

— Ничего подобного. Никаких нежностей.

Он наконец увидел то, что должен был заметить, как только вошел: в дверях столовой лежала куча собачьего дерьма.

— Иди-ка сюда, Зиппи.

Зиппи подошел. Джулиан взял его за ошейник.

— Новые порядки, Зиппи. Познакомься с Робеспьером.

Он потащил Зиппи по направлению к столовой. У него когда-то была собака. Его отец воспитывал собаку, имя которой он уже забыл. Вот как воспитывают собак.

— Вот так, вот так, Зиппи.

Но по мере приближения к дверям столовой Зиппи начал упираться все сильнее, а в конце концов вообще сел. Джулиан решительно продолжал тащить его. Именно так и поступал его отец, по крайней мере на начальном этапе воспитания. Резко и решительно. У его отца была твердая рука: улыбаясь, он хлопал тебя по плечу, да так, что становилось больно, и вместо ободрения возникала совершенно другая реакция.

— Иди сюда, Зиппи.

Они стояли у вонючей кучи. Джулиан крепко держал Зиппи за ошейник и пытался ткнуть его носом. Пес скулил и упирался изо всех сил. Превосходство явно было на стороне Джулиана.

— Чувствуешь связь, псинка? Мы так никогда не делаем, — сказал Джулиан.

Он ткнул Зиппи носом еще пару раз, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что до него все дошло. Потом Зиппи зарычал, шерсть на загривке и спине встала дыбом. Джулиан зарычал в ответ, но громче, и почувствовал, что волоски на шее и спине у него тоже встают дыбом. Он ткнул Зиппи носом прямо в кучу дерьма и повозил его несколько раз. Мамочка и папочка, я больше никогда так не буду делать.

Наконец Джулиан отпустил Зиппи. Пес выскочил из комнаты, поджав хвост и поникнув духом. У Джулиана сразу поднялось настроение. Теперь он был готов навести порядок, не обращая ни на что внимания. Озноб все еще пробирал его, но не так сильно. Он чувствовал себя намного лучше. Очень уверенно. В своей тарелке.

Джулиан перенес свой чемодан в свободную спальню в конце коридора. В комнату Адама. Она похожа на чердак художника. Это, пожалуй, лучшая комната в доме и вполне ему подходила.

Постельное белье было по-прежнему смято. Джулиан снял его и положил у дверей, чтобы загрузить в стиральную машину, когда пойдет вниз. Сначала ему нужно привыкнуть к новой обстановке. Это самое главное в военном искусстве. Он встряхнул матрас, открыл шкаф, вытащил все ящики из письменного стола и комода. Ничего там не нашел. Мальчишка даже нигде не нацарапал своего имени.

На стене Джулиан обнаружил полоски скотча в тех местах, где когда-то висели постеры. Но он не обнаружил их ни под кроватью, где не было ничего, кроме пыли, ни за столом, ни за комодом. Естественно, вид уже ушедшего на пенсию спортсмена или бывшей кинозвезды несколько безрадостен. А что это там? Из-под батареи, находившейся за письменным столом, выглядывал пожелтевший кусочек бумаги. Джулиан аккуратно вытащил его и положил на стол, где он, видимо, когда-то лежал.

Он подошел к окну. Еще один мрачный день, лишенный всяких красок. Он попытался рассмотреть, что было написано на листке, при этом освещении. «Как в могиле», — подумалось ему.

Анализ книги.

Адам Гарднер

Миссис Фреленг, 3 класс

«Ветер в ивах» — это самая любимая из прочитанных мною книг. Автор Кеннет Грэм. В ней говорится о компании животных, которые живут у реки. Это Крот, Крыса Рэтт и Барсук, но самый забавный из них это Жаба Тоуд. Жаба богатая и живет в Тоуд-Холле. Он также очень плохой водитель. Он не может не украсть кросивую машину, когда видит ее где-нибудь. Его бросают в тюрьму на двадцать лет, но ему удается убежать. Когда Жаба говорит что-нибудь типа интересно эта машина легко заводится, начинаются большие преключения.

Пречиной такого названия являются заросли ив, где иногда дует редкий ветерок.

Ниже стояла оценка: «Хорошо», и было приписано: «Но не целая страница. Следи за орфографией и пунктуацией».

Джулиан сложил листок пополам и положил в карман: прекрасная информация для странички, посвященной Адаму в его блокноте. Он проанализирует ее попозже. Идеальный ребенок. Божество для них всех. Идеал или обычный ребенок? Самый обычный ребенок. Может быть, чуть способнее своего брата.

Джулиан осмотрел дом. Он не нашел (впрочем, он и не ожидал найти) каких-то страшных секретов. Чековые книжки, банковские счета, табели успеваемости, набор самых обычных лекарств, среди которых не было психотропных. Он не узнал ничего нового, кроме незначительных деталей. Он нашел планы дома № 37 по Робин-роуд в ящике письменного стола в спальне родителей и взял их на некоторое время. Ящик с инструментами Скотта был в котельной. Открытка с Санта Клаусом болталась на ручке, а сверкающие инструменты лежали на своих местах.

Джулиан приготовил себе ланч: две английские булочки с клубничным джемом и стакан молока. Он внимательно изучил план дома за ланчем. Questo е l'inizo della fine, но он вовсе не думал о fine. Должен ли автор знать содержание всей своей книги от А до Я, написав только А? Сколько ограничений! Это была нелегкая работа, и не каждый за такое возьмется. Но он не такой, как все.

Джулиан прокатился на джипе Линды. Ему больше нравился «триумф». Он выглядел, как славный малый из пригорода, направляющийся в Бриджпорт. Приемник в машине был настроен на Национальное радио, и он наслушался всякой серьезной информации.

Возник соблазн найти тихий бар в Бриджпорте, выпить там пару пива (только бутылочного. Джулиан ничему другому не доверял в подобном месте) и войти в контакт с человеком, который выведет его на другого человека, с которым Джулиан и совершит свою сделку. Это было так просто. В этой стране так просто купить наркотики. Джулиан едва понимал этого человека. Он был соотечественником, но разговаривал на жутком диалекте. Деньги и наркотики всегда идут разными дорогами, и Джулиан всегда вел себя осторожно. Человек, с которым он совершил сделку, — сопливый, пучеглазый варвар, простой и открытый, — что-то там говорил о налаживании постоянных поставок. Джулиан испытал минутную жалость к этим вегетарианцам, которые не признавали превосходства человека над животными.

Кстати, о животных. Задача номер один: очень простая. Задача номер два: найти зоомагазин. Это посложнее. Шли часы. Чем вам не нравится эта? — будет спрашивать продавец. — А как вам вот эта?

— Недостаточно пестрая, — ответит им Джулиан.

— Недостаточно пестрая?

Уже наступила ночь, когда он вернулся в дом № 37 по Робин-роуд.

На плане был обозначен чердак, он никак не мог найти, как туда попасть. Только на потолке в коридоре был небольшой люк. Не самое удобное место. Джулиан принес ящик с инструментами в комнату Адама. Он не был большим специалистом по использованию инструментов, но хорошо понимал их назначение: инструменты помогают добиться того, чего хочешь. Он открыл ящик, предварительно прочитав открытку: «Веселого Рождества, папочка! Инструменты купила мама, но идея моя. Любящая тебя дочь Руби. P. S. Подумай о доме на дереве». Потом он включил пилу, вошел во встроенный шкаф и вырезал отверстие в потолке размером два на два фута. Он раскрутил стул, стоявший у письменного стола, встал на него и положил чертежи, рулетку, бур и фонарик на пол чердака. Потом пролез сам, держа в зубах карандаш. «Как благородный пират», — подумал он. Должно быть, он выглядел очень лихо.

Десять футов и шесть ярдов. Именно таким было расстояние от петли двери шкафа до стены, разделявшей две комнаты. Комнату Адама и комнату Руби. Джулиан на коленях пополз по полу чердака, мягкому и слегка пружинившему от уложенного на нем розового изоляционного материала, измеряя при этом расстояние рулеткой. Восемь футов четыре дюйма до ближайшей стороны подъемного окна с двумя подвижными переплетами в ее комнате, пять футов два дюйма до дальней стороны окна. Здесь должно быть изголовье ее кровати. Он отогнул розовый изоляционный материал, еще раз проверил точность измерений, нарисовал карандашом жирный крестик на фанере.

Джулиан просверлил отверстие в полдюйма. Это было пробное отверстие. Если понадобится, можно будет немного увеличить отверстие. Бур не имел ничего общего с гуру. Совершенно разные слова, хотя и созвучны, но Джулиан с удовольствием подумал о том, что они связаны. На полу появилась маленькая кучка опилок. Бур легко прошел сквозь дерево и вышел наружу, правда, немного кривовато. Он вспомнил Гейл.

Джулиан склонился над отверстием и посветил в него фонариком. На кровати в комнате Руби блеснули глаза какого-то животного. Они смотрели прямо на него. Он присмотрелся и разглядел его. Это был плюшевый медвежонок. Всего лишь медвежонок, который лежал на подушке. Неплохо для первого раза. Как оказалось, он умеет пользоваться инструментами.

Джулиан собрал их и вылез с чердака. Тут его ожидало новое потрясение, гораздо большее, нежели глаза плюшевого медвежонка. Прямо у дверей встроенного шкафа стояла женщина. Он сразу же узнал ее. Это была Джанет. Он понятия не имел, как она тут оказалась, но понял истинное значение ее появления, вернее, повторного появления, если вспомнить встречу в кафе. Она была Немезидой.

25

Джулиан вынул карандаш, зажатый в зубах:

— Джанет, если я не ошибаюсь?

Она кивнула. Вдруг бур упал с потолка и громко звякнул об пол встроенного шкафа. Она посмотрела на бур, потом снова подняла глаза и посмотрела на Джулиана. Нет, ей не нужно было поднимать глаза, чтобы посмотреть на него. Они были почти одного роста. Может быть, она всего лишь на пару дюймов пониже. Она не торопилась объяснить, как она оказалась в доме, явно ожидая, что он объяснится первым.

— Хозяева уехали на выходные. Решили отдохнуть. А я остался присматривать за Зиппи. От нечего делать решил отремонтировать здесь кое-что.

— Понятно. Значит, присматриваете за Зиппи. Я завезла велосипед Руби и услышала его. Услышала его еще на улице.

— Да, он любит лаять.

— Он не лаял, он выл.

Она очень точно выражала свои мысли. Да и вообще держалась очень уверенно. Это совсем не нравилось Джулиану.

— Я заглянула на кухню.

Она сделала паузу и посмотрела на него. Он был уверен, что закрывал дверь гаража. Но там была еще одна дверь. Похоже, именно через нее она и вошла. Дверь, ведущая из гаража на кухню, никогда не запиралась, и он не стал нарушать заведенный в доме порядок, что было весьма легкомысленно.

— И? — спросил Длсулиан.

— Я нашла собаку в ужасном состоянии.

— Правда? — спросил Длсулиан.

Он держал в руках пилу и не знал, куда ее деть.

— Я ничего не слышал.

Она снова замолчала. На ней был лыжный костюм, и он рискнул высказать предположение:

— Отправляетесь в горы кататься на лыжах?

— Да, — сказала она, заглядывая во встроенный шкаф.

— Лыжи — это здорово, если на улице не очень холодно. Куда едете?

— В Киллингтон. Не хотите ли узнать, что случилось с вашим подопечным?

— С моим подопечным?

— Ну да, вас ведь оставили присматривать за Зиппи?

— Да. Это просто одно удовольствие. Он такой милый пес.

— Вы находите это нормальным — связывать такого милого пса?

— Связывать?

— Он связан за лапы. У меня с собой фотоаппарат, и у меня есть желание сфотографировать его и отправить фотографию в Общество защиты животных.

— Связан за лапы? Я что-то не пойму, о чем вы говорите.

— Пойдемте, я вам покажу.

Такая уверенная в себе женщина. Явно человек дела. Джулиану показалось, что все-таки в ее глазах мелькнула тень сомнения, что было для нее странно.

Он последовал за ней из комнаты Адама по коридору, а потом на лестницу, которая вела на кухню. Джулиан шел прямо за ней, когда они спускались вниз. Она была весьма спортивной женщиной. Мышцы на плечах и шее были хорошо развиты.

Веревка, разрезанная второпях на три неравные части, лежала на полу в кухне. Сначала Джулиан не увидел собаку, а потом разглядел ее под стулом.

— Вот ты где, Зиппи. Выходи, приятель.

Зиппи просто вжался в стену под стулом Руби.

— Эй, ты чего?

Джулиан посмотрел на обрезки веревки.

— Что это?

— Я разрезала веревку, чтобы освободить его.

— Он был связан веревкой?

— А вы делаете вид, что ничего об этом не знаете.

Джулиан поднял руки:

— Клянусь.

— Да вы не могли не знать о том, он лежит здесь связанный за все четыре лапы!

— Боже мой!

Джулиан моргнул несколько раз, подобно сильному, но чувствительному мужчине, который пытается скрыть эмоции. Потом он коснулся рукой лба, робко посмотрел ей в глаза и произнес:

— Я должен вам кое в чем признаться.

Ее взгляд, который и без того был тяжелым, стал еще тяжелее. Ее внушительная фигура возвышалась перед ним в лыжном комбинезоне, из кармана которого торчал билет в Киллингтон. У Джанет были большие сильные обветренные руки.

Джулиан глубоко и тяжело вздохнул.

— Зиппи убежал от меня сегодня утром. Мы с ним были на улице. Я чистил дорожки, а он бегал со мной. И вдруг ни с того ни с сего рванул прочь. Как стрела. Я, конечно же, побежал за ним, но я не очень хороший бегун, Джанет, и он убежал. Скрылся из виду.

— И к чему вы мне все это рассказываете?

Джулиан сжал кулаки:

— Это все мистер Стромболи. Он настоящий садист.

— Простите, я вас не понимаю.

— И самое главное, мы ничего не сможем доказать.

— О чем вы говорите?

— О мистере Стромболи, соседе из дома напротив. Вам Руби ничего о нем не рассказывала?

— А Руби-то здесь при чем?

— Не при чем. Я просто спросил, не рассказывала ли она вам о нем. Она же обо всем тре… Дело в том, что мистер Стромболи ненавидит Зиппи. Руби даже его боится. Однажды я остановил его, когда он пытался ударить Зиппи клюшкой для гольфа.

— Да вы что?

— Спросите Руби. Это был ужасный случай. Он стоял на лужайке перед домом в халате и домашних тапочках с железной клюшкой в руках.

— Так вы считаете, что?..

— Должно быть, это именно он сделал, — сказал Джулиан.

Они наконец-то начали мыслить одинаково.

— Должно быть, он поймал Зиппи, связал его и принес сюда. Правда, я не слышал ни звука, так как был занят ремонтом.

— Это просто немыслимо, — сказала Джанет.

— Бедняга, — сказал Джулиан и присел: — Выходи, Зиппи.

Зиппи еще сильнее сжался под стулом.

— Я пойду и поговорю с ним.

— Как я уже говорил, мы ничего не сможем доказать. Я просто уверен, что он все будет отрицать. Я предлагаю дождаться возвращения Линды и Скотта, все им рассказать, не очень сгущая краски, чтобы не испортить им настроение после отдыха, и пусть они решают, как поступить.

Прекрасная речь, произнесенная вовремя, развеяла ее сомнения.

— Вы точно не забудете им рассказать? — спросила Джанет.

— Нет, конечно. Хотите, я даже запишу все в блокнот.

Он достал свой блокнот и ручку.

Она посмотрела сначала на блокнот, а потом на него самого.

— Хорошо, — сказала она, а потом наклонилась и заглянула под стол: — Выходи, Зиппи.

Он не шевельнулся.

Джулиан открыл шкафчик, где лежал корм Зиппи.

— На, Зиппочка, — сказал он.

Никакой реакции не последовало.

— Я думаю, нам следует оставить его в покое.

— Скорее всего, вы правы, — ответила Джанет и наконец-то направилась в сторону гардеробной.

— Хорошо, что вы приехали вовремя, — сказал Длсулиан, открывая ей дверь. — Удачно покататься.

Она кивнула и вышла на улицу. Джулиан закрыл за ней дверь и пошел наверх. Из окна спальни Линды и Скотта он смотрел, как она задом выехала на дорогу на своем пикапе. В кузове лежали ее лыжи, ботинки и лыжные палки. Она проехала по Робин-роуд и свернула на Индиан-ридж, которая вела на север к Вермонту.

Джулиан вернулся на чердак, расширил отверстие в потолке комнаты Руби до двух дюймов. Он оставил фонарик около дырки, чтобы посмотреть, как она выглядит, если смотреть из комнаты. Затем пополз к дырке во встроенном шкафу в комнате Адама, своего рода норе из книги про Алису в стране чудес. Он спустился в комнату, залез под кровать и достал оттуда террариум. Пестрая лента лежала, свернувшись на дне в миниатюрных джунглях. Все-таки некоторые клише очень точно отражают суть. Она была очень красивой. Ни одного червяка (хотя и формой, и размером она очень напоминала червя) язык не повернется назвать красивым.

— Иди сюда, красавица, — сказал Джулиан, заглядывая в террариум сквозь железную решетку. — Все по местам.

Он отнес террариум в шкаф, встал на стул и поставил его на пол чердака. Затем он подтянулся сам и пополз, аккуратно двигая террариум перед собой по направлению к зажженному фонарику. Фонарик был маленьким, но очень ярким. Нужно отдать должное Линде — она умеет выбирать подарки тщательно, даже, пожалуй, вдумчиво. Нет, ее нельзя назвать вдумчивой. Остановимся только на ее тщательности.

— Готова? — спросил он, усаживаясь у отверстия, которое теперь было как раз то, что надо. Теперь он имел право об этом судить, будучи режиссером. Он посветил в террариум. Какой спокойный актер, старый профессионал! Джулиан не спеша отодвинул металлическую сетку, снял ее и положил на пол.

— Готова? — переспросил он и быстро и решительно достал ее так, как когда-то учил его отец, схватив ее за шею, если, конечно, это можно было назвать шеей.

Красавице это не понравилось. Еще бы. Но она относилась к тем существам, которые могли двигаться только в одной плоскости, а теперь она была ее лишена. Насколько он мог судить по перистальтическим сокращениям, это ее очень раздражало. Он с силой пропихнул голову змеи в отверстие, чтобы показать, кто здесь начальник, а в данном случае режиссер. А если выражаться еще точнее — автор. Нужно признаться (а что в этом такого?), что Джулиан чувствовал себя просто великолепно. Естественно, он же не каменный.

— Пошла! — сказал он, пропихивая яйцеобразную голову и толстую шею змеи. Красавица исчезла в отверстии, испуганно взмахнув хвостом.

Джулиан встал на колени, склонился над дырой и посветил фонариком. Внизу Красавица лежала на подушке. Сцена была не из приятных: Красавица обвила медвежонка и жалила его в сверкающие глаза. Они перестали сверкать.

— Снято! — воскликнул Джулиан.

Он быстро спустился во встроенный шкаф в комнате Адама, прошел в комнату Руби и зажег свет. Красавица ползла по кровати. Колчан для стрел висел на дверной ручке.

— Давай-ка сюда! — сказал Джулиан, извлекая одну из стрел.

Он подошел к кровати и вытянул стрелу. Красавица обвила ее, и Джулиан стряхнул ее в террариум и закрыл его металлической сеткой.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил кто-то.

Джулиан подавил в себе порыв резко обернуться, чтобы не выдать животный страх, который его охватил. Этот кто-то оказался женщиной, а точнее, это была Джанет. Он медленно обернулся, взяв себя в руки. Он ведь находился на высшей ступени эволюции.

На шее Джанет билась вена. Она быстро окинула комнату взглядом: террариум, дыра в потолке, опилки на кровати и, наконец, Джулиан.

— Ничего особенного, — сказал Джулиан, — просто…

Она резко сказала:

— В доме мистера Стромболи никого нет. Соседка сказала, что они уехали во Флориду еще вчера.

— Тогда я вообще ничего не понимаю, — ответил Джулиан.

Она, должно быть, проехала по округе. Он пытался изо всех сил придумать какое-нибудь простое и невинное объяснение тому, что произошло с Зиппи, а также беспорядку в комнатах.

— Вы видели нового питомца Руби?

— Руби терпеть не может змей, — ответила Джанет. — Я считаю нужным сообщить обо всем в полицию.

Она достала мобильник из кармана штанов и вышла из комнаты. Джулиану нужно было время, чтобы что-то придумать, а она его не предоставляла.

Джанет почти спустилась с лестницы, держа в руках мобильник и набирая номер.

— Вам не кажется, что звонить в полицию — это уж слишком. В конце концов…

Через плечо он видел, что она уже набрала цифру 9. Он сделал то, что считал уместным в этом случае, — поспешил за ней, обхватил ее руками и выбил телефон из рук. Еще не хватало, чтобы она позвонила в службу девять-один-один. Он уже знает, как они работают.

Джанет резко обернулась. До низа оставалось еще четыре или пять ступенек.

— Вы об этом еще пожалеете, — сказала она.

— Надеюсь, что нет, — ответил ей Джулиан.

На самом деле, он был в этом просто уверен.

Он был выше нее. Еще один важный принцип военного искусства.

— Нам следует сначала поговорить, Джанет. Мне кажется, вы ведете себя неразумно.

Она посмотрела на него. Во взгляде читались злость, подозрение и даже презрение. Последнее совсем лишило его надежды. Она повернулась и пошла вниз по лестнице по направлению к телефону. Джулиан схватил ее за плечо, правда, сделал это довольно аккуратно.

Джанет, видимо, не почувствовала этого. Она резко отдернула руку, а потом ударила его локтем в грудь. На мгновение он даже перестал дышать. Когда он пришел в себя, он увидел, что она уже внизу и снова держит в руках телефон.

Джулиан прыгнул вниз и ударил ее плечом в ребра. Он услышал тихий и приятный хруст, хруст ломающейся человеческой кости. У него был прекрасный слух. Они оба упали на пол. Он схватил ее за шею, потому что оказался сверху, но ненадолго. Она извернулась как-то по-азиатски, и они снова покатились по полу. В этот момент прибежал с громким лаем Зиппи. Теперь Джанет была сверху, обхватив его. Не успел он и повернуться, как у нее в руках появился складной нож с деревянной рукояткой. Его лезвие, хотя и не очень внушительных размеров, было приставлено к его шее. Потрясающая женщина. Почему он раньше об этом не подумал? Он-то считал, что она воспользовалась кухонным ножом, чтобы перерезать веревки.

— Не двигайтесь! — сказала она.

Зиппи бегал вокруг и безумно лаял. Джулиан не двигался. Он собирался с силами, готовясь продолжить борьбу. Он расслабился, надеясь, что она инстинктивно сделает то же самое. Она не сделала этого. Не спуская с него глаз, она нащупала телефон, взяла его в руки и набрала девятку.

В этот момент Зиппи прыгнул и вонзил зубы в правое плечо Джулиана. Джулиан закричал от боли, нестерпимой боли. Джанет перевела взгляд на собаку, и в этот момент он ногами выбил телефон из ее рук. Он уже не чувствовал лезвие ножа на шее. Пора. Он дернулся. Через мгновение нож оказался у него в руке, правда, в левой, но и это неплохо. Еще мгновение, нет, несколько мгновений, потому что нужно было нанести несколько ударов; Джанет перестала быть героем его книги. Ей там нечего было делать с самого начала.

Теперь Зиппи. Он так и не разжал челюсти. Как он посмел больно кусаться своими зубами и злобно рычать? Вот так. Его тоже больше нет.

Джулиан не любил беспорядок. А здесь царил полный бардак во всем. Но сначала надо прислушаться. Он прислушался, но ничего не услышал. И снаружи, и внутри было тихо. Потом нужно было привести себя в порядок. Он разжал челюсти Зиппи. Это было непросто и очень болезненно, он чуть не заорал снова. После этого он проверил бирку на ошейнике пса. Все прививки, как Джулиан и предполагал, были сделаны вовремя.

Он направился в ванную, снял рубашку, промыл рану теплой водой с мылом, обработал перекисью водорода, которую нашел в шкафчике, намазал бацитрацином и наложил бинт. В отражении зеркала он выглядел вполне спокойным, даже стал как-то красивее. В нем было больше жизни, чем когда-либо, особенно после того, как он смыл кровь — кровь млекопитающего — со своего лица. Джулиан прошел в гостиную и налил себе добрую порцию виски «Хайлэнд Парк». Руки почти не тряслись.

Он поднялся наверх и погасил везде свет, чтобы дом выглядел спящим. Потом выглянул на улицу. Дом мистера Стромболи тоже был темным. Как же он мог упустить из виду их отъезд? Но с другой стороны, даже он не способен уследить за всем. В остальных домах по соседству с домом № 37 по Робин-роуд свет тоже был погашен. Джулиан вышел, взял лыжи, ботинки и палки из машины Джанет, принес их в дом и положил в прихожей. Потом запер дверь и поехал на ее пикапе в Киллингтон.

Несмотря на поздний час, последние машины с желающими покататься на лыжах все еще ехали по шоссе, но дорога к горе Бэр была пустынной. Джулиан доехал до основной базы. На парковке машин было мало, и в них никто не сидел. Света тоже нигде не было, только где-то далеко слышался гул снегоходов, прочищающих дорогу. Джулиан припарковался у базы. На переднем сиденье он нашел лыжные перчатки, которые были ему явно велики, и лыжную маску, взял их — ночь была очень холодная, — закрыл машину, положил ключи в карман и ушел с парковки.

Джулиан пошел по дороге, которая вела от горы Бэр до шоссе, повернул в сторону города и увидел указатель: «Автобусная остановка». Он пошел в направлении, указанном стрелкой, нашел остановку и сел на скамейку. Холодная ночь и еще более холодный рассвет. Джулиан был не единственным пассажиром, севшим в то утро в автобус в лыжной маске.

Итак, организационные проблемы решены, осталось ликвидировать беспорядок. Какой он все-таки творческий человек! Это была последняя мысль, которая пришла ему в голову, прежде чем он уснул на заднем сиденье автобуса. Тепло и автобусная тряска усыпили его.

26

Обращай внимание на мельчайшие детали каждого предмета. А почему бы и нет? Наслаждаясь напоследок солнышком, сидя на террасе аэропорта (обратный рейс задерживался на несколько часов), Руби потягивала «Корал сплэш», который был очень похож на «Спрайт», только голубого цвета, а на дне бутылки плавала ярко-красная вишенка, которая являла собой коралл, и высматривала мельчайшие детали. Она столько всего узнала и поняла во время этой поездки. Во-первых, она могла задерживать дыхание и нырять на глубину до пятнадцати футов, при этом она иногда находила на дне омаров. Их усики торчали из-под камней, и они были очень подвижными. Во-вторых, люди на Багамах говорили по-английски совсем не так, как дома. Сначала ей было очень трудно их понять, потом она внезапно стала понимать их очень хорошо, а потом и сама стала говорить точно так же. В-третьих, она непременно должна разбогатеть и купить себе здесь дом. В-четвертых, европейцы-мужчины носили крошечные плавки, но несмотря на это вели себя как ни в чем не бывало. В-пятых, и чего это люди так трясутся над икрой?

Автоматические двери распахнулись, и на террасу вошла мама. Она села в тени под зонтиком. Выглядела она просто великолепно. Загар явно шел ей.

— По-прежнему ничего неизвестно, — сказала мама папе.

Папа рассмеялся, сделал глоток и пошевелил ногами. Он тоже прекрасно выглядел. То же самое можно было сказать о Брэндоне. Он тоже был где-то рядом. Может быть, пил пиво или «Гумбэй смэш». Здесь ему это позволялось, по крайней мере, пока мама с папой не видели. К тому же он сам за себя платил. Он выиграл пятьсот долларов в игровых автоматах и даже дал сотню Руби. Папа тоже выиграл полторы тысячи в блэк-джек. Деньги липнут к деньгам, как говорится. Руби выловила вишенку из своего бокала и закинула ее в рот.

— Вам еще принести, мисс? — спросил проходящий мимо официант.

— Да, пожалуй, — ответила мисс.

— Может быть, стоит позвонить Джулиану и сказать, чтобы он не приезжал нас встречать? — спросила мама.

— Конечно, мы прекрасно доедем на такси, — ответил папа.

— Но ведь это очень дорого, — продолжила мама.

Папа пожал плечами. Руби никогда не видела его таким спокойным. Казалось, его вообще ничего не волнует. Мама достала мобильник, позвонила и оставила сообщение. Руби не слышала, что она сказала. Она внимательно рассматривала геккончиков. Они были просто замечательными, но она сразу отмела мысль о том, чтобы привезти такого домой. Зиппи — ее единственный любимец. Один из них раздувался на перилах в нескольких футах от нее. Руби разглядела крошечную красную точку у него над глазом. Это делало его немного похожим на индийца, только у них подобные отметки располагаются немного в другом месте. Внимательно рассмотрев парня растафари, который вырубал сорняки ножом мачете, она увидела еще одну красную точку. Это была капелька крови, возможно, от укуса насекомого, которая находилась в первой букве «О» надписи «One Love» на его футболке. Девочка ее возраста, но сногсшибательно одетая сидела за соседним столиком. На ней были клевые очки, пожалуй, самые клевые из тех, что когда-либо видела Руби.

Девочка улыбнулась ей. Кажется, Руби слишком внимательно на нее смотрела.

— Привет, — сказала Руби.

— Привет, — ответила девочка с забавным акцентом. Может, она из Латинской Америки. Тогда это все объясняет.

— Неплохой остров, — начала беседу Руби.

— Fantastico, — ответила девочка.

Должно быть, это какое-то новое слэнговое словечко.

— Ты из Латинской Америки? — спросила Руби.

— Нет. А ты?

— Я из Коннектикута.

Девочка нашла что-то смешное в ответе Руби и хихикнула:

— Моя приехать из Рима. Мы называем его Roma.

— Из Италии?

— Si. А вы говорите Rome, правильно?

— Да, именно так, — подтвердила Руби.

Она еще раз посмотрела на очки и одежду оценивающим взглядом. Она совершенно ничего не знает о Риме. Миссис Фреленг до него еще не добралась и, возможно, никогда не доберется, навсегда застряв на Кортесе и Писарро. Может быть, Рим еще круче, чем Латинская Америка? По крайней мере женщины у них круче, потому что мужчины все лето рассекают в своих малюсеньких плавках. В этом не может быть ничего хорошего.

— Ты неплохо говоришь по-английски, — сказала Руби.

— Я немного изучать его в школе, — ответила девочка.

— Я тоже.

Девочка снова рассмеялась. У нее, как и у Руби, были немного кривые зубы. Руби тоже рассмеялась.

— Я немного говорю по-итальянски, —похвасталась Руби.

— Правда?

— Я знаю как сказать: «Где сейчас распродажа?»

— О да, — сказала девочка, смеясь. — Это очень нужная фраза.

«Помню ли я эту фразу? Fine означает распродажа, questo — где, а что там дальше?» И вдруг — бац, фраза полностью сложилась в голове: «Questo е l'inizo della fine». Девочка наморщила лоб.

— Прошу прощения за мое произношение, — сказала Руби.

— Дело даже не в произношении. Но та фраза, которую ты сейчас сказала, не имеет никакого отношения к распродажам.

— Правда?

— Чтобы спросить про распродажу, мы говорим: «Dove si puo trovare i prezzi buoni?»

— Да, это совсем по-другому звучит.

— Si.

— А что значит та фраза, которую сказала я?

— Questo е l'inizo della fine? — повторила девочка.

Из ее уст она звучала намного красивее. Итальянский, должно быть, один из самых красивых языков на земле. Она обязательно начнет изучать его, как только вернется домой.

— Да. Она имеет какой-то смысл?

Девочка кивнула, немного скривив губы:

— Она означает введение — scusi — возможно, вы говорите «начало», да?

— Да.

— Хорошо, начало. Начало конца.

— Точно?

— Si.

— Начало конца?

— Si.

— Это не может быть какой-нибудь закодированной фразой, используемой, скажем, в Венеции или где-нибудь еще?

— В Венеции? Закодированная?

— В Венеции, — повторила Руби название города, стараясь произнести его на итальянский манер.

Девочка моргнула:

— Ты эту фразу в кино услышала?

— Да, наверное.

— Я очень люблю кино. Я видела Брэда Питта.

— Правда?

— Мой отец делает подтяжку лица многим кинозвездам.

Руби посмотрела на родителей девочки. Они сами выглядели как кинозвезды. Одетые в шелк, они держали хрупкие бокалы с шампанским и смотрели, как качаются пальмы, обдуваемые тропическим бризом.

— Я ведь не пойду в школу завтра? — спросил Брэндон.

— Завтра уже наступило, — ответила ему Руби.

Такси — совершенно обычная машина, каких много в городе, — ехало по Вест-Миллу. Весь город крепко спал. Здесь было холодно.

Еще ей не давало покоя какое-то странное чувство, которое она не могла определить словами. Оно касалось воскресной ночи. Никто из этих людей, спавших в этих домах, не хотел, чтобы утро понедельника наступило. Как это называется? Мышиная возня. Сейчас все мыши спали, готовясь к возне, которая начнется в понедельник в семь, восемь или девять часов утра. Вся эта возня была хорошо подготовлена и распланирована, даже у детей. У Брэндона — тест SAT, у нее — устный счет и всякие разные другие штуки, которые придумывает миссис Фреленг. Когда они свернули на Поплар-драйв, фары машины осветили объявление о пропавшей собаке, которое висело на столбе. Кокосовый орех, который Руби привезла в качестве сувенира, катался у нее на коленях, и молоко в нем хлюпало.

— Следующий дом направо, — сказал папа.

Машина остановилась. Свет горел во всех окнах. Когда они вышли из машины, входная дверь открылась, и Джулиан вышел, чтобы помочь им донести сумки.

— Как съездили? — спросил он.

— Здорово! — ответил папа. — Как ты тут?

— Хорошо.

Они занесли все в дом. Руби вдруг почувствовала, что сил ее хватает только на то, чтобы донести кокос. Что это, игра воображения или кокос и вправду хранил тепло своей родины?

— Единственное… — добавил Джулиан, когда они донесли сумки до гардеробной.

Руби вошла на кухню и осмотрелась.

— Зиппи, Зиппи! — позвала она.

— Это я во всем виноват, — сказал Джулиан.

— Что случилось? — спросила мама.

Они все посмотрели на него: мама, папа, Брэндон, который все еще стоял в прихожей. Руби, которая была уже на кухне. Джулиан закусил губу.

— Что случилось с Зиппи? — с волнением в голосе спросила Руби.

Джулиан присел и посмотрел ей в глаза:

— Он убежал. Извини, Руби. Мы с ним расчищали дорожки. Мимо проехала машина, из окна которой выглядывала собака. Собака залаяла…

Тут голос Джулиана задрожал.

— И Зиппи побежал за машиной.

Джулиан встал и посмотрел на остальных:

— Я побежал за ним, конечно же. Я звал его, но он бежал, не останавливаясь. А потом я потерял его из виду где-то у Индиан-ридж. Я просто уверен, что он вернется. Но пока его нет. Я каждый день ходил в приют для бездомных животных. Я развесил по всей округе объявления. Я опросил всех соседей, но…

Он беспомощно поднял руки.

— Что, если его переехала машина? — спросил Брэндон.

Джулиан выглядел очень расстроенным.

— Люди из приюта разыскивают его. Пока никаких новостей.

— Может быть, кто-то поймал его и взял себе? — предположила мама.

— Зиппи такого не позволит. Я даже не могу допустить подобной мысли, — сказал Джулиан.

Руби начала плакать, слезы ручьем потекли у нее по щекам. Она выбежала на улицу.

— Зиппи! Зиппи! Зиппи! — кричала она.

Папа забрал ее обратно в дом.

Джулиан показывал маме и Брэндону объявления, которые он сделал. На самом верху было написано: «Потерялась собака. Нашедшему гарантируется щедрое вознаграждение». В центре была фотография Зиппи. Это было в Хэллоуин, и он сидит рядом с тыквой. Внизу: «Вы не видели Зиппи? Пожалуйста, сообщите нам любую информацию о нем». А дальше значился номер их телефона.

— Дети могут раздать их завтра утром в школе, — предложил Джулиан.

— Замечательная мысль, — сказал папа.

— Но что, если… — Руби почувствовала, что слезы опять подступают к горлу, но ей удалось взять себя в руки. — Что, если он вернется, а нас не будет дома?

— Он подождет нас, — ответил папа.

Руби снова потеряла контроль над собой. В ее голосе звучали истерические нотки.

— А что, если нет?

Мама с папой переглянулись, а Джулиан сказал:

— Я могу прийти к вам утром и подождать его.

— Вы очень милы, Джулиан, — сказала мама.

— Это то немногое, что я могу сделать. Мне так неудобно.

— В таком случае, вам лучше остаться у нас, — сказал папа.

— Если, конечно, вы этого хотите, — добавила мама.

— Безусловно. Я считаю, что это мой долг.

Руби сделала глубокий вдох.

— Джулиан, не переживай так. В том нет твоей вины, — сказала она.

Несмотря на то что ее глаза были наполнены слезами, она увидела, что глаза Джулиана тоже увлажнились, что уменьшало резкость вдвойне.

— Мы не будем прекращать поиски, — сказал Джулиан.

— Позвони в школу, если он придет, — попросила Руби.

— Безусловно.

Они все пошли спать. Плюшевого мишку звали Светозар. Руби сразу понравилось это слово, как только она услышала его в сказке про Алису в Зазеркалье, которую мама читала ей. Она помнила этот кусок наизусть.

Руби обняла медвежонка. Она уже несколько лет не брала его с собой в постель. Руби даже не заметила, что его пластмассовые глазки были усеяны трещинками.

В доме было тихо. Еще прошлой ночью она слышала океан. Руби погасила свет и посмотрела на потолок, темный и мрачный, на котором отражались красные цифры ее электронного будильника. Она уже давным-давно решила, что Бога нет. Один только факт, что люди на протяжении стольких лет спорят о его существовании, доказывал это. Если бы она была Богом, она бы сделала так, что абсолютно все существа на земле были бы уверены в его существовании. В противном случае, они бы за это поплатились, подумала она и улыбнулась. Итак, Бога нет, но она все-таки попросила его, отходя ко сну: «Пожалуйста, сделай так, чтобы Зиппи вернулся!»

Скотт сидел за письменным столом и изучал сайт Raging Bull, когда начались торги на фондовой бирже. «Кодеско»: восемь сорок. Еще на один цент меньше. Еще пятнадцать тысяч у него в кармане.

Том заглянул к нему в кабинет:

— Как съездили?

— Великолепно.

— Чем занимались?

— Немного поиграли в теннис. Плавали. Бесконечно ели. Брэндон плавал с аквалангом. Я играл в блэк-джек.

— И как, успешно?

— Выиграл что-то около тысячи.

— А биржа?

Скотт посмотрел на экран. Еще на один цент меньше. Он заработал еще семь с половиной тысяч долларов, пока беседовал с Томом.

— Делает свое дело.

— Я смотрю, ты идешь в гору, братан!

Братан — это что-то новенькое.

Руби попросила секретаршу из школьной канцелярии размножить на ксероксе объявление о Зиппи. Она вручила объявление миссис Фреленг и раздала всем детям в классе, включая Аманду, которая ее удивила, начав всем рассказывать о том, какой замечательный Зиппи, и пообещав искать его. Уинстон тоже отличился, спросив ее, почему бы ей просто не завести другую собаку. И тут снова приятное удивление от Аманды: «Ты что, не понимаешь?»

Уинстон сразу же примолк, сел в автобус и даже не ковырял в носу. Руби высматривала Зиппи весь день, но не видела вообще ни одной собаки. Вот и ее дом. Зиппи не ждет ее во дворе, на свежем сверкающем снегу ни следа, Джулиан не позвонил в школу. Оставалась еще небольшая надежда на то, что Джулиан уехал, чтобы забрать его, когда она уже ехала в автобусе. Но она хорошо знала Джулиана. Если бы это было так, то он бы встречал ее на улице вместе с Зиппи, скорее всего, привязанном на поводке.

Руби дала объявление мистеру Ви, когда выходила из автобуса.

— Не переживай, он обязательно найдется.

— Вы и правда так думаете, мистер Ви? — спросила Руби, остановившись на последней ступеньке.

— Собаки всегда возвращаются, — сказал мистер Ви.

Потом он еще задержался, задержав при этом еще пару машин — фургон и грузовик, прикрепил объявление о пропаже Зиппи на боковое стекло и рассказал историю о том, что у миссис Ви еще до замужества был пес наполовину шнауцер, наполовину гончий, который тоже сбежал, а потом вернулся домой, преодолев немалый путь из Меридена. «Смотри, кто к нам пришел!» — такими словами встретила его миссис Ви, когда он, хромая, подошел к дому.

— Так что не волнуйся, красавица! — сказал мистер Ви.

Руби вышла из автобуса. Кое-что в истории мистера Ви не вязалось, но ей все-таки стало немного полегче.

Она вошла в дом и услышала, как Джулиан разговаривал по телефону.

— …на нем синий ошейник. Он откликается на имя Зиппи, — говорил кому-то он.

Когда она вошла в кухню, он повесил трубку:

— Никаких новостей.

Он сидел за столом, который был завален листками бумаги, записками, телефонными книжками и скомканной бумагой.

— Я подал объявления в местные газеты.

— Замечательная идея.

— Еще я купил степлер. Я собирался развесить еще несколько объявлений в округе. Может быть, еще и в лесу?

— Я этим займусь.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Спасибо. Ты и так слишком много для нас сделал.

Она достала папку с объявлениями из рюкзака, запихнула в нее степлер и новые объявления.

— Много уроков готовить на завтра? — спросил Джулиан.

Руби кивнула. Чистописание, письменные работы про майя, тольтеков и еще кого-то там. Плюс дополнительное задание по математике. Сегодня она выполняла задания из устного счета даже хуже Уинстона.

— Может, помочь?

— Спасибо, я справлюсь.

Джулиан улыбнулся:

— Ни на минуту в этом не сомневался.

Руби вошла в гараж. Велосипеда не было на крючке. Точно, он ведь у Джанет. Сначала Руби рассердилась из-за того, что та еще не привезла его обратно. Но как она могла сердиться на Джанет? Сейчас ей так нужен был велосипед. Вдруг она заметила его. Он стоял у стены рядом с газонокосилкой. На сиденье была приклеена записка: «Вот твой велосипед, Рубистер. Езди поаккуратнее. Дж. P.S. То есть не забывай про шлем». Руби нашла свой шлем, смахнула с него пыль, открыла дверь и выехала из гаража.

Объявления были развешаны по всей округе на Поплар-драйв, Индиан-ридж, Лачмонте. Руби проехала дальше, пересекла Лачмонт, направилась в сторону вино-водочного магазина Вест-Милла, а вернулась по другой улице, на которой находился магазин диетических продуктов. Рядом с ним стояла доска объявлений, и, когда Руби прикрепляла на нее объявление о Зиппи, из магазина вышла женщина.

— Да, Зиппи, — сказала она.

Руби резко обернулась и посмотрела на нее:

— Вы видели Зиппи?

— К сожалению, нет. Но я слышала о нем. Очень приятный молодой человек расспрашивал всех о нем на нашей улице. Он был так расстроен. Я уверена, пес вернется. Именно так я и сказала молодому человеку. У нас тоже когда-то была собака…

И она поведала Руби историю, во многом схожую с историей мистера Ви. Только их собака прибежала из Вотербери, а не из Меридена, и у нее было поранено ухо.

По дороге домой Руби заглянула в приют. Он находился рядом с полем Малой Лиги, и Руби часто проходила мимо, когда смотрела, как играет Брэндон. Она увидела объявление о пропаже Зиппи на информационном стенде Малой Лиги и на телефонном столбе у приюта. Собаки подняли лай, почуяв ее приближение.

Руби обошла приют и подошла к собачьим конурам. Все собаки сидели в отдельных загородках. Они прекратили лаять, когда она подошла к ним. Их было трое — две тощие собаки и одна толстая. Они внимательно смотрели на нее, высунув языки.

Дверь приюта открылась, и оттуда вышел мужчина в зеленой форме.

— Чем могу помочь? — спросил он.

— У меня потерялась собака, — сказала Руби, показывая ему объявление.

— Да, знаю. Зиппи. Пока никакой информации. Я позвоню вам, как только появится какая-нибудь информация, как и обещал.

От него сильно пахло собаками, а на рукаве была нашивка службы заботы о животных.

Руби посмотрела на него.

— Вы ведь специалист? — спросила она.

— Специалист?

— В этой области.

— Можно и так сказать.

— Где он может быть?

Специалист службы заботы о животных почесал подбородок. Руби слышала, как шуршит его щетина.

— Где угодно. Особенно учитывая тот факт, что он пес.

Она ожидала услышать еще одну историю о возвращении какой-нибудь собаки домой, очень хотела, но так и не услышала.

За ограждением был лес, сквозь который бежала к пруду тропинка. Ее пересекала еще одна, она вела к ее дому. Руби пошла пешком через лес, везя велосипед рядом. Утрамбованный множеством ног снег на тропинке был скользким. Она останавливалась время от времени, чтобы прикрепить объявление, и один раз позвала: «Зиппи! Зиппи!» Снег упал с ветки одного из деревьев и лег маленьким сугробом у ее ног.

Руби подошла к пруду. Все следы, оставшиеся после вечеринки подростков: бутылки, банки, окурки, бочонки из-под пива, — исчезли. Тонкий темный лед покрывал пруд. Только в середине она разглядела небольшие трещинки. Она прикрепила объявление к стволу большого дерева, стоявшего около пруда. Там его каждый увидит. Ни с того ни с сего здесь, в лесу, где Зиппи так любил играть, даже несмотря на то, что он отказывался приносить палку, брошенную в пруд, у Руби возникло чувство, что это объявление будет тем самым, благодаря которому он найдется. Она достала фломастер из рюкзака и подписала на самом верху: «Я очень по нему скучаю». Сначала она хотела сделать совсем не то, хотела написать: «Пожалуйста, помогите» — или выделить ту часть объявления, в которой говорилось о вознаграждении.

Руби обошла большой круглый камень, подошла к тому месту, где Зиппи нашел кусочек колбасы и остатки пиццы. Теперь здесь лежал гладкий снег, не было никакой пиццы, и даже глубокие следы сержанта Д'Амарио не были видны. Конечно же, того углубления, где Зиппи откопал трубку для курения крэка, тоже не было. Она находилась в эпицентре событий, связанных с «Тайной анонимного звонка». А это дело было непосредственно связано с «Тайной куртки Брэндона». А теперь она расследовала третье дело, хотя оно настолько сильно отличалось от двух предыдущих, что она не хотела его так называть. «Загадка исчезновения Зиппи» была намного реалистичнее. Нет, не реалистичнее. Они все были реалистичными, но важнее, что ли. Это вовсе не означало, что ее не волнует Брэндон. Просто он был дома, а Зиппи потерялся.

Но сейчас Руби пыталась понять одну вещь, которая была еще реалистичнее и важнее. Она прогнала от себя даже мысли о ней. Дело было в следующем: сейчас она находилась в том месте, которое было непосредственно связано с делом номер два, которое, в свою очередь, связано с делом номер один, а она в данный момент вела расследование по делу номер три. В этот момент она вспомнила один из самых любимых рассказов — «Обряд дома Масгрейвов», в котором Холмс обнаруживает потайную каморку под каменным полом старинного особняка. Но перед этим он высказывает одну замечательную мысль. Руби раскрыла рюкзак и достала оттуда сборник рассказов. Она перевернула страницы и нашла нужное ей место:

«К тому времени у меня уже сложилось твердое убеждение, Ватсон, что тут не было трех отдельных загадок, а была только одна».

27

Когда Руби вернулась домой, вся семья ужинала. Казалось, они пребывали в замечательном расположении духа, смеялись и разговаривали в столовой. Уж не Зиппи ли вернулся? Она быстро вошла туда. Все сразу же притихли. Все было и так ясно, но она все-таки спросила:

— Он дома?

— Нет, — ответила мама. — А где ты была?

— Кто-нибудь звонил?

— Звонили, но не поводу Зиппи, — сказал папа.

— Я, кажется, задала тебе вопрос, — обратилась к ней мама.

— В приюте.

Она попыталась прочитать мысли мамы. Ее что, совсем не волнует Зиппи? А все остальные?

— Проходи и садись ужинать.

— Я не голодна.

— Ты должна поесть.

Джулиан поставил блюдо с бифштексами перед ее пустой тарелкой. Он больше всех переживает, а Зиппи даже не его собака. Но все-таки это произошло именно тогда, когда он присматривал за псом. Джулиан и сам это признает, хотя думать об этом не очень хорошо. Но эта мысль не покидала Руби. Она вышла из комнаты.

В прихожей зазвонил телефон. Она схватила трубку:

— Да, слушаю.

— Брэндон дома?

— Дэви, это ты?

— Да.

— Это Руби.

— Привет, как дела?

— Ты не видел Зиппи?

— Ты имеешь в виду вашу собаку?

Ты знаешь еще кого-нибудь с таким именем, наркоман чертов?

— Да, — ответила Руби.

— Не-а. Он что, потерялся?

— Я позову Брэндона.

Она отнесла телефон в столовую. Отец что-то там говорил про «Кодеско», а Джулиан с интересом слушал его. Она протянула трубку Брэндону.

— Ты раздал объявления? — спросила она.

— Объявления? Конечно.

— Или запихал их в свой шкафчик? Может, ты их вообще не брал?

— Слушай, дай мне трубку.

— Дети, успокойтесь, — вмешался отец.

— Тебя это вообще не волнует!

— Отвали.

— Ты даже Дэви ничего не сказал. Тебя это не касается.

— Ради Бога, это всего лишь собака.

Руби швырнула ему трубку и выбежала из комнаты.

— Слышал новость? — спросил Дэви.

— Какую?

— Проблем стрелял в Унку Дета. Он в тяжелом состоянии.

— Ты что, шутишь?

Брэндон даже встал.

— Брэндон, это касается Зиппи? — спросила мама.

Брэндон быстро пошел в гостиную. По всем каналам только и говорили об этом: какая-то ссора в стрип-баре на Манхэттене сегодня днем, перестрелка, дежурство у больницы, куски клипов.

Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

А потом голос Проблема:

Where the sun don't shine, where the sun don't shine.

Клип транслировали снова и снова. В нем девушка в золотистых шортах и белом старушечьем парике садится в «бентли» и кладет голову на колени Унка Дета. Алмазная коронка во рту Унка Дета сверкнула, когда он поворачивал ключи зажигания. Чемодан раскрылся, и из него вылез Проблем с топором в руках. У него на шее висел золотой медальон в форме автомата АК-47. Брэндон не знал, что и думать.

— Да что же творится?

— Жизнь — дерьмо.

Руби была ужасно рассержена. Исчезновение Зиппи никого не волновало. Они все просто хотели, чтобы она пришла в себя, и даже не пытались что-нибудь сделать, чтобы его найти. Взять, например, объявления. Они наверняка по-прежнему лежат в рюкзаке Брэндона. Завтра она первым делом зайдет в его школу и сама раздаст их.

Руби прошла в комнату Брэндона, порылась в ящиках его письменного стола, где царил жуткий бардак, потом посмотрела на кровати и на полу. Объявлений нигде не было. Ни капельки не раздумывая, она залезла в его рюкзак. Там объявлений тоже не было. Где же еще поискать? Она спустилась вниз и прошла в гардеробную. Школьная куртка Брэндона висела на вешалке. Она обшарила карманы. Там не было объявлений. Там вообще ничего не было.

А что это там? Она нащупала что-то твердое между подкладкой и кожей или кожезаменителем. Она потрогала найденный предмет: ампула без всякого сомнения. И еще несколько зашиты под подкладкой.

Руби пошла на кухню. Когда она брала ножницы из шкатулки для шитья, она услышала, как Джулиан говорил в столовой:

— Может быть, нам стоит съездить в какой-нибудь колледж?

— Замечательно. Давайте составим список.

Вернувшись в гардеробную, Руби чуть-чуть распорола шов на подкладке. Ее ничто не остановит. Она увидела то место, которое распорол Брэндон, а потом зашил нитками похожего цвета, но все-таки чуть темнее. И когда это Брэндон научился шить? А потом она подумала: Триш. Ей нравилась Триш. Неужели это и впрямь невозможно — видеть людей насквозь?

Руби выдавила склянки из-под подкладки. Одна, две, три. Их тут целая дюжина. Похоже, он торгует. Руби сложила их в свою шапку, обула ботинки, надела куртку и вышла из дома.

Ночь была темной. Не было ни луны, ни звезд. Она вдруг поняла, какое чувство испытывают люди, потерявшие руку или ногу. Оказавшись одна на улице в такую ночь без Зиппи, она почувствовала, что его призрак где-то рядом, у ее ноги, но сейчас он почему-то вел себя тихо и не смел шалить. Руби направилась в лес, к пруду. Она выбросила первую склянку и вдруг вспомнила, что пруд покрыт льдом. Но, должно быть, на улице потеплело, и лед растаял, потому что она слышала всплеск. Она выбросила все остальные. Двенадцать ампул утонули, и она отправилась домой.

Она вышла из леса и оказалась прямо за домом там, где лежала поленница дров. Тут она заметила какой-то огонек. Сначала она подумала, что это в доме, но потом поняла, что огонек мерцал на улице и исходил он от какой-то фигуры, стоявшей у кормушки.

— Джулиан, ты куришь?!

— Боже мой, Руби. Как ты меня напугала!

Огонек покружился в воздухе и упал где-то неподалеку.

— Прости, — сказала Руби.

— Я просто тебя не заметил. Ты что, ходила гулять так поздно?

— Искала Зиппи.

— Понятно.

От него пахнуло табаком.

— Я не могу найти слов, чтобы выразить свое сожаление по этому поводу.

Она больше не хотела его слушать.

— Я не собираюсь прекращать поиски.

— Я тоже, — ответил Джулиан.

— Спасибо, — поблагодарила Руби.

По крайней мере он пытается помочь. Не то что члены ее семьи. Но он курит. Руби была поражена.

Вторник был неполным учебным днем. Учителя снова проводили совещание по поводу единых тестов. Брэндон очень любил неполные дни. Уроки пролетали совсем незаметно. Иногда учителя показывали какой-нибудь фильм в такой день или позволяли им обсуждать волнующие их темы. А днем, пока родители были на работе, они устраивали вечеринки. Сегодня все по-другому: Джулиан и Брэндон ехали на экскурсию в колледжи.

Триш передала ему записку во время урока английского языка: «унка дет в коме».

Он написал: «угу» — и передал ее обратно. Мистер Монсон раздавал тесты по грамматике и лексике, которые они писали на прошлой неделе. Триш передала ему еще одну записку: «сегодня днем у тебя или у меня?» Он написал: «не могу» и повернулся, чтобы передать ее.

— Надеюсь, я тебе не мешаю, Брэндон? — сказал мистер Монсон.

— Нет, — ответил Брэндон.

— Может быть, содержание этого послания будет всем интересно? — спросил учитель.

— Нет.

— Точно? Ты точно понимаешь, о чем я говорю? Ты знаешь, что значит послание?

— Записка. Письмо, — ответил Брэндон.

Мистер Монсон поднял брови:

— В последнее время ты меня очень удивляешь.

Он положил листочек с тестом на парту Брэндона. Сверху стояла оценка: 100 баллов. Это была первая оценка «отлично», которую он получил в старшей школе.

— Кушаешь «Уитиз»?^[27] Или так больше не говорят?

Кто-то заржал.

— Или так больше не говорят? — продолжил мистер Монсон.

— Мы можем поговорить об Унке Дете? — спросил кто-то.

— Унка Дет? Кто это? — спросил мистер Монсон, копируя негров.

Брэндон даже не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на троих черных парней. Он точно знал, что им это не понравилось. Он почувствовал это. Мистер Монсон просто придурок.

— Он пишет стихи, которые покруче, чем стихи тех старых пердунов, которые мы читаем в классе, — сказала Триш.

Мистер Монсон покраснел то ли от всего высказывания, то ли от слова «пердун». Брэндону это было непонятно. В тот самый момент, когда мистер Монсон, кажется, нашел, что ответить, в дверь постучали. Он закрыл рот, снова открыл его и произнес:

— Входите.

Это была директор школы миссис Бэлси.

— Простите за беспокойство, мистер Монсон. У вас в классе Брэндон Гарднер?

— Да.

— Можно его на минутку?

— Да хоть всех забирайте, — ответил мистер Монсон.

Миссис Бэлси улыбнулась. У нее совсем не было зубов.

— Брэндон? — сказала она.

Он встал. Она поманила его пальцем. Он пошел за ней следом, думая о рисунке, сделанном Триш, на котором мистер Крейнпул, охранник с парковки, целовал волосатые ноги миссис Бэлси. Он посмотрел на ее ноги. Они были очень даже ничего, гладкие, без единого волоска, одетые в прозрачные капроновые колготки. Очень даже ничего, похоже, она занималась спортом после работы. Брэндону стало смешно, когда он увидел мистера Крейнпула в коридоре. С ним был еще и мистер Брэк, учитель физкультуры.

— Что случилось? — спросил Брэндон.

— Ты можешь открыть нам свой шкафчик? — спросила миссис Бэлси.

— Мой шкафчик? Зачем?

— Нам нужно кое-что проверить, — сказали одновременно все трое и окружили его.

Брэндон пожал плечами:

— Как знаете.

Его шкафчик № 817 находился внизу, рядом с учительской. Им навстречу попался Фрэнки Джи.

— Эй, чувак, что стряслось? — спросил он.

— Если я не дам о себе знать до захода солнца, позвони в полицию, — сказал Брэндон.

Это была замечательная мысль, высказанная им вслух. Может быть, самая замечательная. И сказана она была нужному человеку. Он немедленно растрезвонит по всей школе. Но в чем же дело? У него в шкафчике ничего такого не было.

Фрэнки Джи рассмеялся и пошел дальше.

У его шкафчика стояли полицейские. Их было двое. Один из них держал на поводке немецкую овчарку, у другого на рукаве были нашивки сержанта.

— Открой, пожалуйста, шкафчик, — обратилась к Брэндону миссис Бэлси.

— Зачем?

— Будет лучше, если ты сделаешь это сам. У нас есть разрешение на обыск при чрезвычайных обстоятельствах.

Все это показалось Брэндону не очень правдоподобным.

— При каких таких чрезвычайных?

Он чувствовал себя очень уверенно, потому что знал, что ни в чем не виновен.

— У нас есть основания полагать, и они весьма весомы, что там хранятся кое-какие вещества, хранение которых противозаконно. Это информация подтверждена отделом К-9. Я правильно говорю, сержант Д'Амарио? — сказала миссис Бэлси.

— Совершенно верно, мадам, — ответил сержант. — Привет, Брэндон. Не ожидал, что мы встретимся так скоро. Как дела у твоего отца?

Значит, сержант Д'Амарио. То самый, который знает, что Дэви продает крэк, и который в десять раз умнее его и Дэви вместе взятых. Подтверждено отделом К-9. Да этого просто не может быть! Брэндону почему-то захотелось, чтобы Руби в этот момент была рядом.

— У него все нормально, — ответил Брэндон.

— Твой отец был в свое время очень большим человеком в студенческом городке Вест-Милла. Он был капитаном теннисной команды, если я не ошибаюсь. Я уверен, он хочет, чтобы ты был достойным сыном, — сказал сержант Д'Амарио.

— Да что происходит?

— Открой шкафчик.

В этот момент Брэндон почему-то подумал о Унке Дете, который лежит в какой-то из больниц Нью-Йорка в коме.

Fuck you, good as new, all we do, fhen it's through.

Он чуть не сказал «не-а», а потом исправился и произнес:

— Нет.

Он почувствовал, что все мышцы его напряглись.

— Мистер Крейнпул, — сказала миссис Бэлси.

Мистер Крейнпул зашуршал листами своего блокнота, что-то при этом бормоча.

— Восемь один семь, — пробормотал он и посмотрел на номер на шкафчике.

У каждого номера был свой шифр. Он набрал его и открыл шкафчик.

— Покажи нам, где ты его хранишь. Тем самым ты можешь облегчить свою дальнейшую участь, — сказала миссис Бэлси.

Брэндон ничего не ответил.

Все они уставились на содержимое шкафчика. На верхней полке лежали расческа, гель для волос и какие-то поцарапанные диски. На крючке висели рюкзак и школьная куртка. На дне валялась всякая ерунда — старые теннисные тапки, один ботинок, книги, бумажки, чей-то ремень.

— Ты даешь свое согласие на обыск? — спросил сержант Д'Амарио.

— Нет, — ответил Брэндон.

Он немного дрожал, но голос звучал вполне уверенно. Что бы там ни думала эта собака, там ничего не было.

Сержант Д'Амарио кивнул другому полицейскому. Тот натянул на руки хирургические перчатки и вытащил все из шкафчика, а сержант Д'Амарио держал пса на поводке. Полицейский вытряхнул рюкзак, проверил все карманы, осмотрел теннисные тапки и ботинок, раскрыл баночку с гелем. Он просмотрел бумаги и книги.

Осталась только куртка. Полицейский снял ее с крючка, пошарил в карманах, прощупал подкладку. Потом он потряс ее и снова пощупал подкладку. Вывернул ее наизнанку и еще раз пощупал. Взрослые обменялись взглядами, полными недоумения. Сержант Д'Амарио передал полицейскому маленький складной нож.

— Что за фигня? — сказал Брэндон.

В такой ситуации ему следовало бы сказать: «Что за херня?», но у него не хватило смелости.

— Следи за своей речью, — сказала миссис Бэлси.

Полицейский распорол шов внизу подкладки и, сделав небольшую дырочку, засунул туда руку. Он обернулся, посмотрел на сержанта Д'Амарио и отрицательно покачал головой.

Сержант Д'Амарио присел и снова осмотрел книги и бумаги.

— Что это? — спросил он.

— Здесь же написано. У нас потерялась собака.

Сержант Д'Амарио быстро встал:

— Как ты разговариваешь!

Брэндон ничего не сказал.

— Обыщите его! — приказал сержант Д'Амарио.

— Лицом к стене! — сказал полицейский.

Брэндон встал лицом к стене. В нем проснулось что-то дикое. Полицейский обыскал его.

— Ничего, — сказал он.

Брэндон повернулся к ним лицом. Ему незачем было прятать взгляд.

— Похоже, произошла какая-то ошибка, — сказала миссис Бэлси, поднимая куртку с пола. — Мы приведем твою куртку в порядок к окончанию твоих занятий.

— Вы полагаете, я стану ее после этого носить? — спросил Брэндон. Чертов голос задрожал и выдал его состояние. — Кусок дерьма.

Он вышел из помещения прежде, чем они пришли в себя. Пусть сами там наводят порядок. Он прошел по коридору и вышел из школы.

Брэндон по привычке направился к парковке, на которой учащиеся оставляли свои машины. Когда закончатся уроки? Где-то через полчаса. Он пошел к машине Дэви. Поначалу он чуть не плакал, может быть, даже пустил слезу, но потом снова обрел контроль над собой. Это произошло как раз вовремя, потому что к нему подъехала машина, и знакомый голос спросил:

— Уже свободен, Брэндон?

Это был мамин джип. За рулем сидел Джулиан. Точно, они же собирались поехать на экскурсию в колледж, но сейчас Брэндон совсем этого не хотел.

— Твоя мама сказала, что ты заканчиваешь в полдень, — сказал Джулиан.

— Значит, ты приехал пораньше, — заметил Брэндон.

— Мне хотелось пораньше начать, — сказал Джулиан и посмотрел на школу. — Похоже, еще никто не выходит.

Брэндон пожал плечами и сел в машину, отодвинув буклеты колледжей Фиске, Принстона и Инсадера.

Джулиан наблюдал за ним.

— Какие-то проблемы? — спросил он.

Брэндон сделал глубокий вдох:

— С чего ты взял?

— Просто ты так рано вышел из школы, — сказал Джулиан, облизывая при этом губы.

— Нет, у меня все в порядке.

— Ты выглядишь расстроенным.

— Поехали, — ответил Брэндон.

Джулиан выехал на шоссе и прибавил газу, возможно, сделав это несколько резко, потому что что-то внутри коробки передач взвыло.

— Ты можешь довериться мне и рассказать, если что-то случилось в школе.

— Спасибо, Джулиан. Я просто вышел немного пораньше, вот и все.

— Очень хорошо.

Они некоторое время ехали молча. Когда они подъехали до пересечения с трассой 91, Брэндон спросил:

— Куда мы едем?

— Я думаю, мы сначала заглянем в Амхерст. Твои теперешние знания вполне позволяют тебе туда поступить. А на обратном пути можем заехать в Тринити.

— Я думаю, что Тринити мне тоже по силам.

— Пока нет.

— Правда?

Впервые Брэндон подумал, что, возможно, поступление в колледж было не самой плохой затеей. По крайней мере он выберется из Вест-Милла. Вдруг у него родилась другая идея:

— А что, если мы поедем в противоположном направлении?

— На юг?

— В Нью-Йорк. Что там у нас в Нью-Йорке?

— Колумбия. Нью-Йоркский университет.

— Он по силам?

— Колумбия — без сомнения.

— Чуть сложнее, чем в Амхерст?

— Возможно.

— Тогда поехали в Нью-Йорк.

Джулиан свернул на обочину и заглушил мотор. Он повернулся к Брэндону. Тот почувствовал, что Джулиан пытается угадать его мысли.

— Это вполне возможно, Брэндон, но сначала я хотел бы убедиться в том, что твой ранний уход из школы не повлечет за собой каких-нибудь неприятных последствий.

— Слушай, ты такой же зануда, как все взрослые.

Что-то во взгляде Джулиана изменилось. Они вспыхнули и снова погасли.

— Ты и впрямь так считаешь?

— Я все-таки надеюсь, что другой. Они вскрыли мой шкафчик, Джулиан, полицейские и учителя, искали наркотики.

— Боже мой! У них был ордер на обыск?

— Он им и не нужен. Так уже случалось с другими ребятами.

— Немыслимо! Надеюсь, они с тобой нормально обращались? — спросил Джулиан, качая головой.

— Они не заставили меня раздеться. Но, правда, распороли подкладку куртки.

— Да ты что!

Брэндон кивнул. Они замолчали. Брэндон почувствовал, что его снова начинает трясти. Он хотел побить их всех — сержанта Д'Амарио, полицейского, который обыскивал его, миссис Бэлси, мистера Крейнпула, мистера Брэка, их всех. Они все были гораздо хуже его, жалкие, даже гадкие. Даже несмотря на то, что он сам вел себя не лучшим образом. А если их сравнить с Триш, то они вообще просто мерзавцы.

А эта собака из отдела К-9 и вовсе была попыткой взять его на понт. Руби была права: сержант Д'Амарио готов принять любые меры для того, чтобы в Вест-Милле не было наркоманов.

— Это, должно быть, было совсем противно, когда они распороли подкладку твоей куртки.

— Они как будто рассчитывали там что-то найти.

— Они, естественно, ничего не нашли?

Это вопрос окончательно рассердил Брэндона.

— Ты что, думаешь, что я торгую наркотиками?

— Конечно, нет, Брэндон. Я полностью на твоей стороне, и я думал, что ты об этом знаешь.

Он повернул ключ:

— Поехали. Большой город ждет.

Они отправились в Нью-Йорк. Сначала осмотрели университет Нью-Йорка, а потом — Колумбию. Очень многие студенты выглядели как-то странно, а некоторые вполне нормально.

— Я хочу посетить еще одно место, — сказал Брэндон.

— Что за место?

— «Вет Израел».

— Но это же больница.

— Там лежит Унка Дет.

— А, понятно.

Джулиан проехал через весь город, чтобы попасть туда. Парковка была забита машинами. Дежурство проходило в маленьком парке, находившемся через дорогу от больницы. Брэндон присоединился к толпе, несшей дежурство. Их были сотни, на некоторых были надеты футболки Нью-Йоркского университета или университета Колумбии. Они смотрели на окна больницы, передавая друг другу косяки или пиво и иногда бормоча: Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

Больничные каменные стены эхом отзывались на эти слова.

— Мне кажется, он вон в той угловой палате, — сказала девушка, стоявшая рядом с Брэндоном.

— Откуда только что махала рукой медсестра? — спросил Брэндон.

Девушка посмотрела на него; она явно была студенткой. Студенткой университета.

— Да, — ответила она.

В ответ Брэндон сказал первое, что пришло на ум:

— Надеюсь, на ней золотистые шорты.

Девушка рассмеялась. Этот смешок был смешком удивления. После школы в Вест-Милле начнется настоящая жизнь. Он приложит все возможные усилия, чтобы начать ее. Он уже выучил кучу новых сложных слов и научился употреблять их в речи.

Брэндон вернулся в машину. Они переехали через мост и направились в сторону Коннектикута. Впереди мигали фары других машин. Джулиан выглядел усталым. Странные эти взрослые: развлечения утомляют их не меньше, чем работа. Он крепко держал руль. Прямо как моя мама.

— Спасибо, Джулиан. Ты классно все организовал.

— Не за что, — ответил Джулиан и еще крепче вцепился в руль.

28

Единые тесты были просто замечательными. По правде сказать, не сами тесты. Их было так много, их все раздавали и раздавали. Особенно тесты по математике. Руби осилила только половину, а другую даже не успела прочитать. Но разве можно не радоваться сокращенному учебному дню?

Автобус подъехал к остановке. Фары загорелись, и мистер В взглянул в зеркало. Руби увидела тень разочарования, которая пробежала по его лицу. Возможно, он немного огорчился, увидев одинокий грузовик, который ехал следом. Мистер В любил устраивать большие пробки.

— Не вешай нос! — сказал он.

Руби подняла голову повыше и вышла из автобуса. Обычно, когда в школе отменяли уроки, она брала кулинарную книгу и лепила ириски для поддержания хорошего настроения. Потом она обычно немного играла на саксофоне. Когда она последний раз брала его в руки? А следующий джазовый концерт в доме престарелых уже через две недели. Старички любили песню «I don't mean a thing». Они притопывали ногами в такт музыке, но у Руби не всегда получалось легато после четвертой паузы в седьмом такте. Она не хотела подводить старичков. Потом она включала музыку на весь дом и танцевала, передвигаясь по дому, как привидение или дервиш. Она не была уверена, как это точно называется. Эти танцы доводили Зиппи до безумия. Один раз он пытался разгрызть тостер.

Сегодня ничего этого не будет. Она посвятит этот день его поискам.

Сначала она прослушала сообщения на автоответчике. Большая часть из них была для Брэндона — от Триш, Дэви, Фрэнки Джи и еще каких-то ребят, имен которых она не знала. Про Зиппи ничего. Потом она почувствовала, что проголодалась. Она открыла холодильник и достала оттуда арахисовое масло и маршмэллоу.^[28] Может быть, съесть чуточку джема? Он привнесет элемент здорового питания. Джема было три вида — черничный, абрикосовый и стоящий отдельно на верхней полке так любимый Джулианом французский клубничный джем. Она не очень любила клубничный джем, к тому же не могла дотянуться до верхней полки. Руби выбрала черничный. Взбила себе стаканчик молочного коктейля — детям обязательно нужно есть кальций — и села за стол.

Мама позвонила ей, когда она уже домывала посуду. Ее звонок порадовал Руби.

— Что ты собираешься делать? — спросила мама.

Приятно, когда интересуются твоими делами.

— Пойду искать Зиппи. Ты знаешь о том, что Джулиан курит?

— С чего ты взяла?

— Я видела, как он курил на улице вчера вечером.

— Сигареты?

— Да.

Мама тут же потеряла интерес.

— Очень многие курят.

— Я знаю.

У мамы в кабинете зазвонил телефон.

— Пока, до вечера. Знаешь что, Руби…

— Что?

— Когда-нибудь придет время, и ты начнешь…

Мама не договорила. Наверное, она даже на расстоянии почувствовала, какая будет реакция.

Гудок.

— Мне тут звонят.

— Пока.

— Пока.

— Привет.

— Привет, — раздался голос Килы. — Не хочешь поиграть сегодня? Мой отец может заехать за тобой.

Теннис в свободный от уроков день? Добровольно? Просто безумие.

— Извини, сегодня не могу. Как-нибудь в другой раз.

После дождичка в четверг.

— Тогда придется играть с папой, — ответила Кила.

Руби знала, что это несколько скучновато, но не пошла на уступку.

— У него тоже сокращенный день?

— С некоторых пор он может себе позволить сократить свой рабочий день в любое время.

— Вы богаты?

— Полагаю, что да.

— Как в Париже?

— Мы поднимались на Эйфелеву башню. Там наверху мы встретили ребят из Дартмаута. Они писали прямо с башни.

Дартмаут? Интересно, мама с папой включили его в список университетов для Брэндона?

— Что ты там жуешь?

— Жевательные конфеты.

Руби терпеть не могла жевательные конфеты. Им следовало бы прилагать к пакетику зубную нить. Она послушала, как Кила жует на другом конце провода.

— Слышала про Проблема?

— Того парня из фильма «Такая вот фигня»?

— Ага. Он стрелял в Унку Дета.

— Он мертв?

— Нет, Унка Дет в коме, а Проблем в тюрьме.

— Как это случилось?

— Они были в стрип-баре.

Руби ожидала услышать подробный рассказ, но его не последовало.

— По телевизору сейчас об этом только и говорят.

— Созвонимся позже.

— Созвонимся.

Руби прошла в гостиную и включила телевизор. Она перескакивала с канала на канал — женщина в очках в красной оправе, Молто Марио, магазины, монашка, тренажер для накачивания пресса, скейтборд, Гитлер. Наконец она нашла Проблема. Он что-то говорил речитативом на сцене. На нем был оранжевый костюм тюремного заключенного, а на груди болтался золотой медальон в форме автомата АК-47. Они что, позволяют ему выступать в тюрьме? Или это снято раньше, а костюм просто часть его имиджа, который стал реальностью?

Диктор что-то говорил, но Руби не могла сконцентрироваться. Что-то из того, что она быстро посмотрела, не давало ей покоя. На канале, который был рядом с монашкой. Руби снова начала переключать каналы, на этот раз медленно.

Вторая мировая война, Первая мировая война, тренажер, монашка… вот наконец. На экране была фотография знакомого ей человека: Джанет. Над фотографией было написано ее имя, а внизу значилось: Олд-Милл, Коннектикут. Руби прибавила звук.

«… не вышла на работу в понедельник и считается пропавшей. Полиция просит всех, кто располагает какой-нибудь информацией, позвонить». Затем следовал номер телефона, а дальше — новое сообщение. Руби еще раз пробежалась по каналам. Больше нигде ничего не говорили о Джанет.

Она позвонила маме, но ей ответил автоответчик. Она позвонила папе, но он еще не вернулся с обеденного перерыва. Руби поднялась наверх, нашла мамину записную книжку ипозвонила Джанет.

«На случай, если я до кого-то не дозвонюсь, сообщаю, что занятий по стрельбе из лука не будет двадцать третьего и двадцать четвертого». На выходных, которые они провели в Атлантисе. «В следующую субботу занятия состоятся в обычное время. Если вы хотите оставить сообщение, сделайте это после сигнала».

Раздался сигнал. Потом наступила тишина. Руби заговорила:

— Привет, Джанет! Это Руби. Надеюсь, с тобой все в порядке. — Потом она замолчала, не зная, что еще сказать, сказала: — Пока, — и повесила трубку.

Она позвонила ей на работу.

— Слушаю.

— Здравствуйте. Я занимаюсь стрельбой из лука у Джанет. Она что, и правда пропала?

— У нас нет никакой информации о ней.

— Но это правда? Где она исчезла?

— Извините, — ответили ей и повесили трубку. Как она исчезла? Где это произошло? И Зиппи тоже потерялся. Руби сидела за столом на кухне. Она положила голову на руки и попыталась подумать. Не было ли это еще одним делом, связанным со всеми остальными? Это была первая мысль, пришедшая ей в голову. Она была вполне очевидна. По крайней мере так казалось Руби. Но разве Шерлок Холмс не предостерегал Ватсона относительно очевидных фактов? Ничто так не обманчиво, как очевидные факты. Что-то вроде того. По-моему, он говорил об этом Ватсону в «Тайне Боскомбской долины». И потом, все это как-то по-детски. Джанет — взрослая и, значит, находится на другом уровне. С другой стороны, уровней становилось все больше и больше: школьная куртка, анонимный звонок, Зиппи, Джанет. Существует ли между ними связующее звено? У нее возникла безумная мысль, что ей уже все известно. Стоит лишь стукнуть себя по голове, и вся картина прояснится. Руби стукнула себя по лбу ладошкой, но довольно сильно. Ничего не произошло.

Она позвонила в приют:

— Вы не нашли Зиппи?

— Ты та самая девочка?

— Да.

— У нас есть твое объявление. Если что, мы тебе позвоним.

— Я просто подумала, может, вы его потеряли?

— Ваш телефон…

Он прочитал номер их телефона.

— Да, верно.

— Как тебя зовут?

— Руби.

— Руби, мы дадим тебе знать сразу же, как только что-нибудь станет известно.

— Но где он может быть?

— Где угодно.

Он говорил то же самое и в прошлый раз.

— Например?

— Особенно учитывая тот факт, что он пес. Предположим, он почувствовал какой-нибудь запах, доносившийся из сарая. Он вошел туда, но внезапный порыв ветра захлопнул дверь. Бац — и он взаперти. Вот один из вариантов. У меня был такой случай на прошлой…

— Спасибо, — сказала Руби и повесила трубку.

Зиппи не такой дурак. Я должна начать думать, как собака. Тем более что эту собаку я знаю лучше, чем кто-либо другой.

Руби надела голубую куртку, желтую шапку с синими звездами, варежки и ботинки, положила в карман увеличительное стекло и вышла на улицу. Сначала осмотрим дорожки. Он был здесь с Джулианом. Обычно, когда кто-нибудь разгребал дорожки, Зиппи совсем терял голову. Он начинал лаять, бегать взад и вперед, играя в снегу. То есть, когда подъехала эта машина, он уже был возбужден. А тут еще эта собака залаяла. А может быть, первым залаял Зиппи. С этого-то все и началось. Потом он побежал. В каком направлении? Она вспомнила как Джулиан говорил дрожавшим голосом: «Я, конечно же, побежал за ним, звал его, — эта сцена, как живая, стояла у нее перед глазами, — но он не останавливался. В конце концов я потерял его из виду где-то на Индиан-ридж». Она хорошо представляла себе эту сцену, но все-таки кое-что оставалось неясным. Курил ли Джулиан в этот момент? Маленькая, но имеющая значение деталь. Но она все равно ничего не проясняла.

Она пошла по Робин-роуд, потом свернула на Индиан-ридж, дошла до поворота, у которого, вероятно, Джулиан и потерял Зиппи из виду, и поднялась на холм, с которого открывался вид на лес. В этой части Индиан-ридж стояли очень симпатичные домики. Вот этот, например, с новой черепицей на крыше и зелеными ставнями. Зиппи, наверное, уже очень устал, когда добежал до этого места? К тому же машина, должно быть, уже уехала далеко. Итак, что бы стал делать Зиппи? Он бы остановился.

Руби остановилась. И что теперь? Он бы стоял здесь посреди дороги, высунув язык и тяжело дыша, ожидая, пока появится какая-нибудь мысль? Руби встала посреди дороги. Она закрыла глаза и попыталась отвлечься. Она ждала, когда наконец родится мысль, любая мысль. Она не стала высовывать язык и тяжело дышать. Ее могут неправильно понять.

Мысль родилась. Пицца! Руби открыла глаза как раз вовремя — по дороге ехал почтовый грузовик, — и отошла на обочину. Пицца! Личные особенности, как сказал Шерлок Холмс, являются разгадкой тайны. А особенностью Зиппи был повышенный интерес к пицце. А о какой пицце он непременно вспомнил бы в этот момент? Конечно же, о пицце с колбасой и сладким перцем с хрустящей корочкой. Но это еще не все. Потом сержант Д'Амарио принес ему целую гавайскую пиццу с ананасом и ветчиной. Золотая жила, легкий источник пиццы там в лесу. Он не мог об этом забыть. И что бы он сделал? Отправился бы в лес самым коротким путем. Скорее всего, он не стал бы бежать (он уже и без того набегался), просто быстро пошел бы в лес. Руби пошла в сторону симпатичного дома с новой черепицей и зелеными ставнями.

Две газеты, упакованные в полиэтиленовые пакеты, лежали около дома. Руби перешагнула через них и свернула за угол. Этот дом, так же как и их, был обращен задним фасадом к лесу. У них тоже была кормушка, на которой сидел кардинал. Давненько Руби не видела кардинала, который обычно прилетал на ее кормушку. А еще у них был сарай. Маленький сарай с черепичной крышей и зеленой дверью.

— Зиппи! — позвала Руби.

Сердце у нее сильно забилось, и она побежала. На двери не было замка. Дверь закрывалась на щеколду (кажется, так она называется). Она четко представила себе, как все произошло. Точно так же, как ей рассказывал человек из приюта. Руби повернула ручку и открыла дверь.

— Зиппи?

Но его там не было. Там вообще никого не было. В сарае пахло, как в библиотеке. Картонные коробки были составлены рядами в задней части сарайчика с пола до потолка. На них было написано одно и то же: «Подоходный налог» и год. Самым последним был 1949-й. Руби охватило неприятное чувство. Она вышла и закрыла за собой дверь.

Зиппи тут нет. Но это вовсе не означало, что идея с сараем оказалась неправильной. То же самое касалось и пиццы. Мысль про пиццу уж точно верная. Она знает Зиппи. Пицца была связующим звеном. Что-то больно много звеньев и цепей. Она чувствовала себя как Джакоб Марли.^[29] Но если разобраться с этим звеном, то станут понятны и все предыдущие и последующие. Пицца поманила Зиппи в лес.

Руби пошла за ним. Не было никаких следов, ведущих в лес, что, в общем-то, неудивительно. Если люди платили подоходный налог в 1949 году, то теперь они, должно быть, прикованы к инвалидному креслу. Руби пошла по лесу, немного забирая вправо, потому что пруд, по ее расчетам, должен был быть именно там. На снегу она видела множество следов. Маленькие, похожие на след, который оставляет щетка, наверное, беличьи, а побольше — собачьи. Она точно не знала, как выглядят следы Зиппи. А вот еще симпатичный треугольный след оленя. Она несколько раз видела оленей в лесу. Было приятно знать, что в лесу водятся олени. Значит, он еще не превратился в притон наркоманов.

Руби вышла на тропинку и пошла по ней, а потом свернула на другую, которая показалась ей знакомой. Что это там за поворотом? Пруд. Она прирожденный следопыт. У Кортеса и Писарро тоже, должно быть, были следопыты, но миссис Фреленг решила, что они недостойны нашего внимания. Они либо были из местных, что означало, что местное население помогало конквистадорам, либо они тоже были испанцами, а значит, и они были все-таки на что-то способны. Руби обошла вокруг пруда. Лед совсем растаял, и вода была бледной из-за облачного неба. Руби подошла к большому камню, у которого Зиппи и нашел свой первый кусочек пиццы.

Пиццы уже не было — все убрали. Но Зиппи не смог бы смириться с этой мыслью. Он бы был очень удивлен и начал бы копать снег. Руби огляделась, но не увидела никаких следов. Но ведь снег то выпадал, то таял, меняя все вокруг. Он бы начал поскуливать и вскоре, совсем потеряв контроль над собой…

Руби увидела что-то голубое и блестящее в нескольких метрах от себя. Оно торчало из-под корня дерева, стоявшего у тропинки. Она села на корточки, сняла варежку и взяла эту штуковину в руки. Это была бирка в форме сердечка. На одной стороне значился год и информация о прививках. На другой стороне было написано имя: «Зиппи».

Руби оглянулась, сжимая в ладонях холодную бирку. Зиппи был здесь, в эпицентре событий. А что потом? Она посмотрела на пруд. Зиппи никогда его не любил. Он отказывался приносить палку, брошенную в пруд. Ну разве что в очень жаркий летний день. Однажды она попробовала кинуть туда «Чиз-ит».^[30] Тогда Зиппи нырял в пруд множество раз, пока коробка не опустела. Незначительное воспоминание, какой-то пустяк, но таким был ее метод: обращать внимания на малейшие детали, которые и помогут сделать вывод. Так вот, вывод таков: Зиппи мог бы залезть в пруд за едой в любое время года.

Предположим, что пруд был покрыт льдом. Скорее всего, это было именно так, потому что он еще вчера был замерзшим, а сегодня растаял. Люди из департамента социального обеспечения потеряли кусочек пиццы, а может даже и целую пиццу, и ее унесло ветром на лед. Ветер. Именно о нем и говорил человек из приюта. Как бы поступил Зиппи? Очень просто. Эта сцена сразу же возникла у нее перед глазами: Зиппи полез на лед и провалился где-нибудь посередине, потому что лед там тоньше, начал беспомощно барахтаться, его охватила паника. Руби не хотела представлять развязку. Но она должна была это проверить. Она пошла домой, зажав в ладони теперь уже теплую бирку.

Руби вернулась на пруд, прихватив с собой круг для катания с горки, круглый, толстый, рассчитанный на двоих и туго накачанный. Она старалась изо всех сил, накачивая его велосипедным насосом. В нем лежали маска и трубка для подводного плавания, немного выгоревшие под лучами багамского солнца. Она вовсе не собиралась лезть в пруд. Никаких безрассудных поступков — вода слишком холодная. Но плыть на круге — это вполне нормально. Она знала меру во всем.

Руби сняла с себя куртку и положила ее возле камня, сняла варежки, закатала рукава своего единственного свитера от фирмы «Эберкромби», который по-прежнему был ей слишком велик, но ей все равно приходилось носить его, и подтолкнула круг к воде. Затем она поплевала внутрь своей маски — один замечательный человек по имени Мокси, с которым она познакомилась на пляже Джанкану, показал ей, как это делается, — прополоскала ее в ледяной воде и надела на лицо. Потом легла на круг, оттолкнулась ногами от берега, и вот она уже скользит по глади пруда.

Руби попробовала грести руками, направляя круг на середину пруда, но вода была слишком холодной. Добравшись до нужного места, она склонилась с края круга, погрузила маску в воду и засунула трубку в рот.

Класс! Она сразу же взбодрилась. Маска плотно облегала лицо, только подбородок и щеки коченели от холода. Она дышала через трубку, всматриваясь в глубину пруда, но не увидела ничего, только какие-то покрытые тиной штуковины. Дна не было видно. Интересно, какова же глубина пруда? И чего это она раньше не догадалась, что летом здесь можно плавать с маской, да и вообще она вспоминала про свои плавательные принадлежности только тогда, когда они отправлялись к океану.

Руби проплыла немного в одну сторону, потом в другую, не увидела дна, точнее, вообще ничего не увидела, кроме этих непонятных штук. Вдруг что-то рядом с ней шевельнулось. Круг уже успел проплыть это место, прежде чем она смогла что-нибудь разглядеть. Руби еще чуть-чуть свесилась с круга и поглубже погрузила лицо. Так она могла рассмотреть, что осталось позади нее. Это была рыбка, которая поднималась вверх. Коричневая рыбка, зимой, с тонкими голубыми плавниками, но не такими ядовито-голубыми, как она видела на Багамах.

Плюх! И Руби оказалась в воде. Это произошло очень быстро, как будто огромная волна накатила и накрыла ее с головой. Она стремительно опускалась на дно. Руби содрогнулась. Ужасный холод охватил ее, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой и только жадно хватала воздух, вернее, воду. Она наглоталась воды, закашляла, снова нахваталась, ушла под воду. Намокшая одежда и обувь тянули ее на дно. Во время погружения она разглядела множество предметов на дне — кучу пивных банок, бутылок, шин, водорослей, бревен, лыжную палку. Она дернулась еще раз. Теперь это был внутренний порыв не сдаваться. Руби начала двигать руками и ногами, метаться вокруг. В ушах что-то зазвенело. Она вынырнула на поверхность, кашляя и задыхаясь, посмотрела вокруг, пытаясь найти круг. Он был у противоположного берега. Снова всему виною ветер. Она ничуть не умнее Зиппи, даже, наверное, глупее.

Руби встряхнулась. Нет у нее больше ни маски, ни трубки, ни ботинок, ни носков, ни свитера. Она направилась к берегу и практически голая вылезла на снег. Она вся дрожала, зубы стучали, как эти штуковины у испанских танцовщиц. Попробовала взять куртку, но не смогла удержать ее онемевшими от холода руками. Снова подняла и попыталась надеть. Куртка не налезала. Руби завернулась в нее и побежала домой босиком, спотыкаясь и плача.

Дома никого не было. Она приняла горячую ванну, забралась в постель и включила телевизор. Заснеженная парковка, желтая лента, пикап Джанет.

Репортер: «…прекрасная лыжница. Полиция прорабатывает версию о том, что, катаясь на лыжах в выходные, она заехала в полынью, вероятно, находившуюся за территорией горнолыжного курорта, и тут ее и постигло несчастье. Спасатели прочесывают каждый дюйм в горах Киллингтона, а также соседнего Пико и прилегающих территорий. Но в связи с холодами, наступившими в этой местности, шансов на успешный исход остается все меньше и меньше». Дальше в кадре появились спасатели в лесу, на лыжах, на снегоходах, с собаками, и раздался собачий лай.

— Руби?

Руби открыла глаза. В комнате было темно. Перед ней сидела мама. Ее лицо освещалось голубым светом от телеэкрана.

— Ты в порядке? — спросила мама.

— Должно быть, просто уснула.

Голова была тяжелой и мутной.

— Ты слышала про Джанет?

— Это ужасно. Но мы можем надеяться… Джанет ведь такая сильная женщина.

— За сколько человек замерзает от холода?

— По-разному бывает.

— А что, если она ударилась головой об дерево?

— Не знаю.

— Как ты думаешь, они ночью ищут?

— Не думаю.

Руби села:

— Мама, что происходит?

— Что ты имеешь в виду?

— Сначала Зиппи, потом Джанет.

Мама приблизилась к ней и потрогала лоб. Рука у нее была холодной, даже очень холодной.

— Мне кажется, ты немного горячая. Пойдем-ка вниз. Сегодня у нас ужин из «Голубого дракона», но если хочешь, я разогрею тебе куриный бульон.

— Я не голодна.

— Я тебе что-нибудь принесу.

— Я ничего не хочу.

Мама наклонилась, поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты. Руби уставилась на экран. Там снова показывали пикап, но шел тот же самый репортаж, отснятый еще днем. Сейчас уже была ночь. В горах было холодно, там был настоящий мороз. Однажды, когда она гостила у дяди Тома и тети Деборы в горах, она вышла на улицу ночью, чтобы узнать, что такое настоящий мороз. Руби выключила телевизор.

Вошел папа:

— Слушай, у тебя здесь совсем темно.

Он включил свет.

— Говорят, ты неважно себя чувствуешь?

Он сел на кровать, поставил поднос на столик: куриный бульон, апельсиновый сок, белый рис со сливовым соусом.

— Что происходит, папа?

— Что ты имеешь в виду?

— Зиппи. Джанет.

Папа пожал плечами:

— Неприятности иногда случаются. Но потерявшиеся собаки всегда находятся, а Джанет — тертый калач.

— Зиппи не вернется.

— Никто этого не знает.

Руби знала, знала почти на все сто, но если бы она рассказала о том, что случилось на пруду, у нее были бы большие неприятности.

— А что, если они не успеют найти Джанет вовремя?

Папа вздохнул и погладил ее по голове:

— Давай не будем переживать об этом раньше времени. Волнениями делу не поможешь.

Он потрогал ее лоб. Его рука тоже была холодной, но не такой холодной, как у мамы.

— Нормально себя чувствуешь?

— Угу.

— Съешь что-нибудь. А потом ложись-ка спать. Утром будешь как новенькая.

— Спасибо, пап.

Он просто замечательный папа. Она почувствовала бы себя гораздо лучше просто от звука его голоса, если бы он не сказал: как новенькая. Эта фраза сразу же напомнила ему Унку Дета.

Fuck you, good as new, all we do, then it's through.

Эта была, пожалуй, лучшая группа, которую она слышала. Может быть, это потому, что смысл этих строк ее очень пугал.

Папа поцеловал ее в лоб, так же как мама, и направился к двери.

— Пап, как дела на бирже?

Папа обернулся:

— Там все хорошо. Дела идут как надо. Постарайся поменьше переживать.

Он вышел из комнаты.

Руби села. Сидеть было нелегко. Она вдруг почувствовала невыносимую тяжесть во всем теле. Она попробовала суп. Поднятие ложки стоило ей огромных усилий. Рис вообще отметался, несмотря на ее любовь к сливовому соусу. Когда заболеваешь, самое ужасное состоит в том, что воображение начинает играть с тобой злые шутки. Взять, например, сливовый соус: он жутко поблескивал, лежа на рисе, как будто бы затевал что-то дурное против риса, например собирался его удушить. С этой мыслью она заставила себя встать с постели, пока ей не начало мерещится еще что-нибудь похуже.

Руби вышла в коридор. Теперь она ощущала легкость во всем теле. Казалось, она была легкая, как пушинка, и очень высокая, поэтому каждый шаг таил в себе опасность. С первого этажа донесся голос Джулиана.

— Колумбия? — говорил он. — Вполне возможно. Но если вы хотите знать мое мнение…

— Конечно, — сказал папа.

— Мне кажется, ему больше понравился Нью-Йоркский университет.

— Правда? — спросила мама, выражая явную заинтересованность.

— По-моему, это весьма удачный выбор, — сказал Джулиан.

Его голос слышался все тише и тише по мере того, как Руби спускалась вниз. В конце концов до нее доносились только обрывки этого разговора: Нью-Йоркский университет, Колумбия, тесты SAT, средний балл, общественная работа. Она открыла дверь в комнату Брэндона.

Он сидел за столом. Перед ним лежал открытый учебник, а в руках был желтый маркер. Что-то новенькое: брат делает уроки. Запах в комнате был слабее обычного, хотя, может быть, она просто не чувствовала его из-за заложенного носа. Она вошла в комнату и закрыла дверь. Он повернулся, услышав шаги:

— А стучаться тебя не учили?

Она хотела сказать какую-нибудь гадость в ответ, но у нее совсем не было сил ругаться.

— Нам нужно поговорить.

— О чем?

— Творится что-то странное.

— Например?

Он притопывал ногой.

— Взять, например, твою куртку.

Он с опаской посмотрел на дверь:

— А что ты знаешь о моей куртке?

— Много чего.

— Дэви проболтался? Или Триш?

— О чем?

Он отложил в сторону маркер:

— Так что ты знаешь о моей куртке?

— Это самое центральное звено в деле.

— В каком таком деле?

— Или в делах. Помнишь, ты пришел домой без куртки и очень удивился, когда увидел ее на вешалке?

— Мы снова к этому возвращаемся?

У Руби закружилась голова, и она присела на кровать.

— Слушай, чего мы все время ругаемся?

Брэндон пожал плечами.

— Я собираюсь тебе кое в чем признаться. Ты можешь злиться на меня сколько угодно.

— Ну?

— Я взяла твой крэк и выбросила его.

Он снова взглянул на дверь:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Слушай, нет смысла врать и отпираться, Брэндон. Еще вчера вечером я держала его в руках.

— Вчера вечером?

— Я так рассердилась на тебя за то, что ты не раздал объявления. Я начала их повсюду искать. Сначала в твоей комнате, потом в куртке. Тут-то я и нашла крэк.

— Крэк? В моей куртке?

— Слушай, Брэндон…

Он встал из-за стола и подошел к ней. Руби испугалась, но он всего лишь сел рядом.

— И много там было крэка?

Похоже, он и вправду не в курсе. Она посмотрела ему в глаза, которые были так похожи на мамины, но все равно не смогла разобраться.

— Ты что, правда ничего об этом не знаешь?

— Не знаю чего? Я не распространяю крэк. Я не наркоман. Руби. Я пробовал его пару раз. Вот и все.

— Пообещай, что больше не будешь употреблять.

— Боже мой!

— Дай слово.

— Я обещаю.

— Там было двенадцать ампул.

— Они были зашиты в подкладку?

— Откуда ты про это знаешь, если говоришь, что ты не…

— Потому что сегодня обыскали мой шкафчик в школе. Этот парень Д'Амарио и директор. Они распороли подкладку.

— Они распороли подкладку твоей школьной куртки?

Он кивнул.

Какое-то время они молчали. Из наушников, которые лежали на столе, доносился рэп.

— Кто-то хотел сделать мне гадость.

Это был тот самый момент, когда она имела полное право сказать что-нибудь типа: «Ну неужели до тебя дошло!» — и отомстить брату за многочисленные высказывания подобного рода, но она сдержалась и спросила:

— Кто, например?

— Понятия не имею. Это человек вшил мне крэк под подкладку, а потом позвонил в школу.

— Анонимно?

— Не знаю.

— Разговоры записываются?

— Они только собираются установить систему.

— Школа отстой!

Брэндон рассмеялся и дотронулся до ее руки:

— Эй, да ты вся горишь!

— Я в порядке.

Он загадочно посмотрел на нее, как будто бы видел ее в первый раз:

— Ты спасла меня.

— Да уж точно! Что будем делать?

— Я собираюсь найти того, кто это сделал, и вышибу ему мозги.

— Как ты собираешься это сделать?

— У меня есть друзья. Мы что-нибудь придумаем.

— А что, если это кто-то из них?

Брэндон об этом не подумал.

— А ты что предлагаешь?

— Нужно начать с того самого дня, когда ты очень удивился, обнаружив свою куртку на вешалке.

— Хорошо-хорошо. Накануне я напился на вечеринке в лесу и, видимо, оставил куртку там. Я думал, что это ты принесла ее домой.

— Я?

— Ну, что ты гуляла с Зиппи и нашла ее.

Он так плохо ее знает.

— Я бы сказала тебе об этом.

— Да. То есть ты хочешь сказать, что тот человек, который принес куртку, зашил туда крэк?

— Не знаю.

Брэндон встал:

— Может быть, мама или папа были дома, когда принесли куртку? Может быть, этот человек ее им отдал?

Он направился к двери.

— Не думаю.

— Почему нет? Я пойду спрошу.

Этого не могло быть. Только она не могла объяснить почему. Брэндон вышел. Она послушала рэп. Унка Дет, но слишком нереальный, как привидение. Брэндон вернулся пару минут спустя и отрицательно покачал головой.

— Они ничего об этом не знают, — сказал он и дал ей таблетку и стакан воды.

— Что это?

— «Эдвил».^[31]

— Спасибо.

Она выпила таблетку.

— И что же мы будем делать?

Руби задумалась. Поначалу задача казалась невыполнимой. Что им известно? Только одно: какой-то человек сделал это. Что они знают об этом человеке? Ничего. Вдруг она поняла одну вещь, поставив себя на место этого человека: он сейчас должен быть очень озадачен тем, что его план не сработал.

— Этот человек станет расспрашивать тебя.

— Чтобы выяснить, что же произошло?

Руби кивнула. Говорить с Брэндоном становилось все легче. Может, они все-таки не такие уж и разные.

— Но он будет вести себя очень хитро.

— Ты права. Я буду обращать внимания на всякие мелочи.

Руби вздрогнула.

— Ты в порядке?

— Угу.

— Тебе следует лечь в постель.

— Хорошо.

— Я раздам объявления завтра утром.

Она снова вздрогнула.

Руби отправилась в постель. Она то засыпала, то просыпалась. «Тайна куртки Брэндона» была частично решена, но теперь возникла «Загадка еще одного анонимного звонка». Все дела перепутались у нее в голове, а жар становился все больше и больше. Руби ненавидела болеть. Ей не нравились те штуки, которые начинал вытворять больной мозг, превращая реальный мир в нереальный и выдавая фантазии за действительность. Сейчас ей так нужно, чтобы голова работала хорошо. Сейчас она располагала всей необходимой информацией.

Ей нужно поспать и побыстрее выздороветь. Она попробовала применить свой старый трюк: сон про пещеру. Руби была пещерной женщиной и сидела в хорошей сухой пещере, которая надежно укрывала ее от снежной бури, бушевавшей на улице. Но мысль о снеге повлекла за собой мысль о Джанет. Руби знала, что Джанет находится в глубине пещеры и что по ней, извиваясь, ползают змеи. Они проникали и внутрь. Но в этот момент реальный мир взял верх над миром воображаемым. С потолка начали доноситься какие-то звуки, как будто бы дом пробуждался ото сна.

29

Руби открыла глаза. Уже утро. Она чувствовала себя лучше. Небольшая слабость, но жар прошел. То искажение мира, которое было вызвано болезнью, тоже прошло. Она видела все ясно, может быть, даже слишком ясно, потому что заметила на потолке прямо над изголовьем своей кровати маленькое пятно, которое было чуть темнее. Нужно сказать об этом родителям, иначе оно будет ее раздражать.

Большая снежинка пролетела мимо окна. Она парила, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Потом еще одна, и еще, и еще. Все они были разными, как и люди, исключая, конечно же, близнецов. Но различия у снежинок очень трудно заметить, а вот людей, пожалуй, вряд ли спутаешь. И чем лучше ты узнаешь людей, тем больше различий находишь. А вот все ли так считают? Вот люди, создающие рекламу, уж точно так не считают. Они полагают, что все люди одинаковы. Возьмем, например, Gap, который создает вещи для миллионов девчонок. Она, Аруба Николь Маркс Гарднер, несмотря на свое необычное имя, была одной из миллиона, а может, и вообще из миллиарда. Руби решила дальше не продолжать, иначе она может вообще возненавидеть Gap. Одежда от Gap была одним из основополагающих моментов в ее жизни.

Она взглянула на часы. Девять тридцать пять. Девять тридцать пять? Что это с ней? Среда, девять тридцать пять показывали часы. Она проспала, опоздала на автобус, пропустила математику, на которой, кстати, проводили контрольную, к которой она не готовилась. Пропустила валеологию, по которой тоже была контрольная, к которой она тоже не готовилась. Хотя этого и не надо было делать, так как самое важное, что полагалось запомнить, — это то, что наркотики, курение и употребление алкоголя вредят здоровью.

Руби встала с постели. Небольшая слабость, и очень хочется есть. Она прошла в ванную, потом спустилась вниз на кухню. На кухне сидел Джулиан. Он завтракал и смотрел телевизор.

— Доброе утро, Руби! — сказал он, посмотрев на нее.

На экране мелькали цифры — информация о торгах на фондовой бирже.

— Как чувствуешь себя? Получше?

— Угу.

Ей и на самом деле было лучше. Она все ясно видела. Например, его бородка немного заросла. Наверное, пора постричь. С обонянием тоже все было в порядке: она унюхала запах сигаретного дыма, хотя он сейчас не курил, и окурков тоже нигде не было видно.

— Мама с папой решили тебя не будить, а мне велено тебя охранять, — сказал Джулиан.

— Итак, в школу я сегодня не иду?

— Свободна, как ветер. Тебе завтрак приготовить?

— Спасибо, я сама, — ответила Руби, взглянув, что ест он, — кофе и тост с густо намазанным клубничным джемом.

Руби заглянула в буфет. Непочатая коробка хлопьев. Мама на этой неделе просто на высоте. Она насыпала себе большую миску. Как хорошо, что в этих хлопьях есть все, и не нужно добавлять ни бананы, ни какие-нибудь ягоды. Она поставила миску на стол и уселась напротив Джулиана.

— Выглядит аппетитно, — заметил он.

— Хочешь?

— Нет, спасибо.

Руби запихнула полную ложку в рот, потом еще несколько подряд. Она была такая голодная. Молоко потекло по подбородку. Она вытерла его рукавом, пока Джулиан не видел.

— Слушай, а когда ты был ребенком, у вас была валеология?

— Валеология? Думаю, что да.

— И там рассказывали то же самое? Курить вредно и т. д.

Он повернулся к ней, оторвавшись от телевизора:

— У меня не было занятий по валеологии. Я говорил твоим родителям, что получил домашнее образование.

— Прости, я забыла, — сказала Руби, запихивая в рот очередную ложку с множеством кусочков манго.

Вкусно, но не сравнить со спелыми манго, которые она ела в Атлантисе.

— У тебя были репетиторы?

— Именно так.

— И поэтому ты сам этим занимаешься?

— Нет.

Она ожидала услышать объяснения. Может быть, он размышлял над ответом, намазывая джем на тост. Спустя некоторое время она спросила:

— Но ведь тебе нравится заниматься репетиторством?

— Конечно.

— Работать с детьми и все такое? Некоторые из моих учителей, как это ни странно, не любят детей.

— Да, вот уж действительно странно, — произнес Джулиан, поднося ко рту тост с джемом.

— Мне кажется, я кое-что про тебя знаю.

— Да? — сказал он, отложив тост на тарелку. Она заметила, что это была одна из бабушкиных тарелок, которые обычно хранятся в столовой и достаются только на Рождество.

— Ты занимаешься репетиторством, потому что оно не мешает твоей писательской деятельности.

— С чего ты взяла?

Начало стихотворения, которое она нашла в его блокноте, то самое про беспечный — оставит, указывало на это. Но она не имела права его читать, а уж тем более дописывать, поэтому решила не вспоминать об этом неприятном эпизоде.

— Ты знаешь все слова.

— Ты думаешь, это самое важное для писателя?

— По крайней мере есть из чего выбирать.

Он посмотрел на нее. В его взгляде читался ум. Она немножко разнервничалась, но тут на ум пришло еще кое-что:

— Если ты захочешь, ты можешь писать по-итальянски.

Джулиан снова взял тост, откусил кусочек, наслаждаясь клубничным джемом. Об этом можно было судить по медленному движению его губ. Чувствительных. То ли это слово? Или они были чувственными? Она не хотела спрашивать у него такие глупости, решив посмотреть значение обоих слов в словаре на…

Итальянский. Погодите-погодите. Все смешалось у нее в голове. И тут возник вопрос: «Где сейчас распродажа?» Он ведь совершенно неправильно задавал этот вопрос. Похоже, у Джулиана с итальянским не очень.

— А где ты выучил итальянский?

Джулиан отхлебнул кофе, сделав очень маленький глоток. Иногда он был похож на европейского аристократа, каких показывают в фильмах. Руби никогда не встречала их в жизни.

— Преимущественно в Камеруне.

— В Камеруне говорят по-итальянски?

Руби не очень хорошо себе представляла, где находится Камерун, но знала, что в Африке говорят на европейских языках. Примерами тому были Нельсон Мандела и Французский легион. Наверное, итальянский, на котором говорят в Камеруне, отличается от итальянского, на котором разговаривают в самой Италии, тогда это объясняло проблему, возникшую с вопросом о распродаже.

— В итальянском посольстве. Я ходил на занятия вместе с детьми посла.

Вот оно как.

— Они были из Рима?

— По-моему, из Милана.

— А как итальянский в Милане?

— Прости, не понял.

— Он там правильный, такой же, как в Риме?

Джулиан уставился в потолок, возможно, задумавшись, а потом посмотрел на нее.

— Думай, что говоришь, — сказал он, сделав глоток кофе.

Сначала Руби решила, что она ослышалась. Джулиан всегда был так мил и вежлив. Но это была довольно простая фраза, составленная из простых слов, а слух у нее сегодня (как, впрочем, и все остальные чувства) был обострен. Она все правильно услышала. От этого ее лицо покраснело, а нижняя губа онемела и задрожала.

Джулиан поднял брови:

— Боже мой! Неужели я это сказал?

Он отставил чашку, сделав это довольно резко, потому что кофе расплескался на блюдце.

— Прости, пожалуйста, Руби.

Он коснулся рукой лба:

— Я что-то неважно чувствую себя сегодня. Прости, я не хотел. Ты мне так дорога. Просто в эту минуту я вспомнил это ужасное посольство, этот ужасный город, Яунде. Как они сами называли его, «могила белого человека», где они… мы все закончим свою жизнь. Пожалуйста, прости меня.

Он привстал из-за стола и похлопал ее по плечу.

— Да ничего страшного, — сказала Руби. Взрослые постоянно делают больно. Все взрослые, которых она знала, причиняли ей боль, а некоторые из них делали это неоднократно. Например, миссис Фреленг и мама. Краска сошла с лица, нижняя губа перестала дрожать.

— Спасибо, Руби. Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги. Я думаю, тебе это известно.

— Нет, никогда раньше не слышала.

— Людям свойственно ошибаться, прощать могут лишь боги.

Как красиво звучит! Настолько красиво, что у нее даже захватило дух.

— Сам придумал?

— Это сказал Папа. В эссе, посвященном критике.

Какой конкретно папа?^[32] Руби не знала. Она простила его. В конце концов, любой человек, задавший подобный вопрос, заслуживал такого ответа. Она не хотела задавать еще один глупый вопрос. Теперь она поступила умнее.

— А как это будет по-итальянски?

Джулиан улыбнулся.

— Еще лучше: «Sbagliare е umano, perfervorare е diabolico».^[33]

— Что это значит?

— «Человеку свойственно ошибаться, а упорствовать — это от дьявола».

Руби задумалась. Джулиан так много знает. Сколько же, интересно, ей потребуется лет, чтобы получить хотя бы половину его знаний? Что же касается его итальянского, он определенно был perfetto. Так зачем же задавать следующий вопрос? Почему она опять вспомнила: «Где сейчас распродажа?» В угоду дьяволу?

— Dove si puo trovare i prezzi buoni? — сказал Джулиан.

Именно так эта фраза звучала из уст девочки, слово в слово. В тот самый момент, когда он заканчивал фразу, он отвел глаза. Как будто бы задумался над чем-то. Руби показалось, что она умеет обращать внимание на всякие пустяки. Та, другая фраза — «Questo е l'inizo della fine» — не имела ничего общего ни с распродажей, ни с венецианским сленгом, ни с чем-либо еще. Тогда почему же он намеренно пытался запутать ее? Это что, шутка? Она не понимает такие шутки.

— О чем задумалась, Руби?

— Об итальянском, — сказала она, продолжая размышлять. Если это не шутка, тогда что? Что смешного в фразе «Начало конца»? Может быть, эта путаница с итальянским давала повод подумать об еще одном деле? «Так красиво звучит».

И если это было новым делом, ей нужно было узнать больше, намного больше. Холмс всегда перечислял Ватсону известные ему факты в начале каждого рассказа, но сначала нужно было собрать эту информацию.

— На каких еще языках ты говоришь, Джулиан?

— Французском, испанском, португальском. Немного знаю арабский, русский и совсем чуть-чуть — немецкий.

— Мама говорит, что твоя семья занималась нефтью.

— Верно.

— Поэтому ты успел пожить везде.

— Далеко не везде, но кое-где все-таки побывал.

— Где тебе понравилось больше всего?

— В Лондоне.

— В Лондоне есть нефть?

Молчание.

— Мы родом из Лондона. Там у нас был дом.

— Тогда все понятно.

— Что?

— Ты говоришь, как англичанин. Правда, у тебя нет акцента.

— А ты встречала много англичан?

— Нет.

— Но ты видела их в кино.

Руби кивнула.

— Тебя ведь считают творческим человеком, правда?

Голос Джулиана звучал задумчиво. Похоже, он тоже обращал внимание на пустяки.

— Самый что ни на есть невинный вопрос, — сказал он, улыбаясь.

Руби никогда не задумывалась о том, что там про нее думают остальные.

— Не знаю.

Он посмотрел на нее. Улыбка постепенно сходила с его лица, хотя губы сохраняли прежнее положение.

— Моя мама была англичанкой.

— А отец?

— Американцем.

— Откуда?

— Из Новой Англии, так же как и вы.

— Мама говорила, что твои родители умерли.

Черт! Ей следовало сказать что-нибудь типа: отошли в мир иной.

— Да, это правда.

— Сколько тебе было лет, когда это случилось?

— Я уже был довольно взрослым.

Джулиан был слишком молод. Его родители умерли явно не от старости. Она начала строить предположения:

— Они погибли от несчастного случая?

— От сильного взрыва.

— Боже мой! Извини. Это был мощный взрыв на месторождении нефти?

— Да, очень сильный взрыв.

— Это ужасно, Джулиан. Я не представляю, как можно жить без папы и мамы.

— Правда?

Она попыталась представить это хотя бы на мгновение. Жизнь показалась абсолютно серой и безрадостной. Конечно, был бы еще Брэндон. Он бы как-то скрашивал жизнь.

— У тебя есть братья или сестры?

— Нет. Я был единственным ребенком в семье.

— А какие они были, твои родители?

Джулиан полез в карман и достал оттуда сигарету:

— Теперь, когда ты знаешь мой секрет, можно, я здесь покурю?

Руби не знала, что ответить. В доме никто никогда не курил.

— Я открою окно, и все канцерогены полетят туда.

Он открыл окно. На кормушке сидела ворона. Он зажег спичку, прикурил, посмотрел на синий кончик пламени, выбросил спичку в окно и пристроил руку на подоконнике, чтобы дым шел наружу. Руби сразу же почувствовала холод.

— А этот доклад, который ты делал в Оксфорде… — начала Руби.

— Тебе папа с мамой о нем рассказали?

— Мама.

— Понятно.

— Там было что-то про путешествие по Африке.

— И про коллекцию животных. Она тебе про нее говорила?

— Нет.

Он улыбнулся:

— Продолжай.

— А твои родители присутствовали во время твоего выступления?

— Почему тебя это интересует?

— Просто если они там были, должно быть, они были очень горды своим сыном.

— Да, были.

— А что они тебе сказали после выступления?

— Не помню.

— Думаю, что-нибудь очень приятное.

Джулиан затянулся и пустил дым через нос и рот одновременно. Она почему-то подумала о драконах. Она уже собиралась спросить, на кого Джулиан похож — на отца или на мать, но тут на экране появилась фотография Джанет. Руби вскочила, схватила пульт и прибавила звук.

— «…кажется все менее и менее вероятным из-за еще одной холодной ночи в горах. Спасатели с других курортов, Вермонта и Нью…»

Джулиан покачал головой.

— Ужасно, — сказал он.

Руби не понравилось, как он это сказал. В его голосе не было никакой надежды.

— Сколько времени человек может прожить при такой температуре, если, скажем, он сломал ногу или упал в расселину? — спросила Руби.

— В Зеленых горах нет расселин, — ответил Джулиан и еще раз затянулся. — Но даже при мимолетной встрече мне показалось, что Джанет очень сильная женщина. Не стоит терять надежды.

Руби стало полегче. Джулиан стряхнул пепел, и он сразу же исчез из виду. Снег пошел еще сильнее. И опять напомнил про Джанет.

— Слушай, а поехали ее искать? — предложила Руби.

— Это слишком банально, как клише.

Клише? Разве слово «клише» не означает избитую фразу, например «Упрямый как осел»?

— Что ты имеешь в виду?

— Спасатели-любители, ползающие по колено в снегу. Так и самим можно нарваться на неприятности.

— А-а-а, — сказала Руби и вдруг почувствовала себя совсем нехорошо. Наверное, это из-за сигаретного дыма. Она облокотилась на стол.

— Ты в порядке?

— Угу.

— Может быть, воды? — сказал он и направился к холодильнику, налил стакан воды и поставил его перед ней. В той же руке он держал дымящуюся сигарету. Какие красивые у него руки! Правда, ноготь на среднем пальце был безобразно сломан, и под ним была запекшаяся кровь.

Руби выпила воды.

— Как ты?

— Нормально. Спасибо.

Он затянулся в последний раз, выкинул сигарету в окно и закрыл его.

— У тебя сегодня столько вопросов.

— Правда?

Он засмеялся:

— Теперь моя очередь.

— Твоя очередь?

— У меня тоже есть парочка вопросов к тебе.

— О чем?

— О Брэндоне. Я немного за него волнуюсь.

— Почему?

— Вчера, по дороге в Нью-Йорк, он рассказал мне кое-что, что расстроило меня.

— Да?

— Не знаю, говорил ли он тебе.

— Что за история?

Он взглянул на нее и снова полез в карман. Опять собрался курить? Но он ничего оттуда не достал.

— Эта история касается обыска его шкафчика.

— Да, он что-то такое говорил.

— Ты не помнишь, что именно?

Руби пристально посмотрела на него. Всего на мгновение. Было нелегко смотреть в глаза Джулиана — он такой умный, правда, в том нет его вины. Прежде чем отвести глаза, она вспомнила, что говорила Брэндону накануне вечером, когда она была совсем больна. Может, она и сейчас еще не выздоровела, но она явно чувствовала себя гораздо лучше. Вчера она находилась в каком-то странном состоянии и говорила как-то совсем по-взрослому. По крайней мере ей так казалось. Сегодня она снова была прежней Руби. Но это неважно. Она сказала Брэндону: «Этот человек станет расспрашивать тебя. Но он будет вести себя очень хитро».

— Ты не замерзла?

— Нет.

— Температура есть?

— Нет.

— Ты вздрогнула.

— Я в порядке.

Все дела, которые она расследовала, перепутались у нее в голове. Ей нужно подумать.

— Я просто беспокоюсь о Брэндоне. Естественно, на все, что ты скажешь, распространяются условия договора о пожаре.

О пожаре? Наконец до нее дошло.

— В смысле, ты никому не расскажешь?

— Именно так.

Он тогда так поступил, а ведь она чуть не спалила дом. Вдруг ее кинуло в жар. В голове опять все начало путаться, как в состоянии наркотического опьянения. Чего там касалась проблема с итальянским? Может быть, она что-то перепутала? А что там у нас насчет курения? Она совершенно ни в чем не могла разобраться. Это наваждение какое-то.

— Честно говоря, об этом и сказать-то нечего. Брэндон говорит, они регулярно устраивают обыски.

— И вспарывают подкладки?

— Они знали, что делали.

— Итак, он тебе все рассказал?

— Да.

— Он не знает, что они искали?

— Должно быть, наркотики.

— Что за наркотики?

Руби пожала плечами.

— Ты помнишь наш разговор в кафе?

— Угу.

— Ты сама заговорила о крэке.

— Да, верно.

— По собственной воле.

— Да.

Молчание. Только по телевизору что-то бормотали, а на экране мелькали какие-то цифры, касающиеся фондовой биржи. Два парня разговаривали про цемент.

— Что меня поражает, так это то, что они искали целенаправленно. Как ты думаешь, может, там, под подкладкой, действительно был зашит крэк?

Джулиан был немало озадачен. Она никогда не видела у него такого выражения. Если бы она увидела подобное выражение на чьем-либо другом лице, она бы сказала, что оно выражало злость. Озадачен. Она вспомнила, что она говорила об этом: «Он сейчас должен быть очень озадачен тем, что его план не сработал».

Руби отхлебнула воды. Ей было не очень хорошо. Все ее чувства и мысли относительно Джулиана перемешались. Он всегда был так мил с ней, веселил ее, ценил Шерлока Холмса,разговаривал с ней, как со взрослой, но эта его фраза «Думай, что говоришь»? «Да, под подкладкой был крэк, — очень хотелось сказать ей. — Я нашла его и вынула оттуда. Помоги нам выяснить, кто его туда положил. Что происходит, Джулиан?»

Руби чуть не сказала все это, но не смогла. Почему? Причиной тому не был итальянский (она не была большим специалистом в языках и знала только английский, а также могла понимать багамский английский). Дело не в курении. Ее это вообще не касалось. Дело было в чем-то другом, в какой-то мелочи, которым так много внимания уделял Шерлок Холмс: «Думай, что говоришь». Он обидел ее. В первый раз. Она простила ему эту обиду, но не забыла о ней.

30

— Нет, — сказала Руби.

— Нет? — переспросил с удивлением Джулиан, словно Руби употребила слово на незнакомом ему языке. Он пожал плечами.

— Там не было крэка. Там никогда не было крэка.

Она посмотрела Джулиану в глаза, по крайней мере попыталась. Он не поверил ее словам.

— Может быть, я кое-что преувеличивала там, в кафе. Как выяснилось, Брэндон не имеет никакого отношения к крэку, да и к наркотикам вообще. Он всего лишь пару раз пробовал, — выпалила она.

— Это он тебе сказал?

— У меня нет повода ему не верить.

— Да, он твой брат.

— Отчасти из-за этого. Посмотри, какие успехи он делает в школе. Разве наркоман на такое способен?

— Наркоман, которому помогаю я, способен.

Эта фраза просто убила ее.

— Так ты думаешь, что Брэндон наркоман?

— Нет, конечно. У тебя что, монополия на преувеличения?

— Нет, — ответила Руби. Может, она его не так поняла?

Она встала, прибрала на столе и заодно привела в порядок мысли.

— Ну, раз мы оба преувеличиваем, давай-ка прекратим волноваться из-за Брэндона.

Она загрузила посуду в посудомоечную машину и вдруг обратила внимание на миску с водой, стоявшую на полу для Зиппи. Там есть его ДНК. Может быть, когда-нибудь его можно будет клонировать. Это будет стоить больших усилий, и все они будут напрасными. Ей нужен настоящий Зиппи.

— Договорились, — сказал Джулиан у нее за спиной.

Она услышала, как звякнула чашка, когда он поставил ее на блюдце.

— Ну, какие у тебя планы? — спросил он.

— Планы?

— Да. Что ты собираешься сегодня делать?

— Думаю, я полежу.

— Прекрасная идея!

Она повернулась к нему и сказала:

— Я вполне обойдусь без помощи, если у тебя есть какие-нибудь дела.

— Не переживай обо мне.

Руби пошла наверх, закрыла дверь и легла. У нее была масса поводов для размышления. Она попыталась уловить суть, разобраться, что к чему. Мозг работал довольно просто. С сознанием было сложнее. Оно состояло из подвижных пластов, похожих на тектонические платформы (кажется, так называются те штуки, которые вызывают землетрясения и извержения вулканов). И те и другие вызывают страшные последствия, приходя в движение.

Перед ней несколько дел сразу: дело о школьной куртке в двух частях — исчезновение и возвращение и появление в ней крэка; дело об анонимном звонке, тоже в двух частях; путаница с итальянским; Зиппи; Джанет. Одно звено может восстановить всю цепочку. Она почувствовала, что пласты сознания пришли в движение, но землетрясения не произошло.

Может быть, стоит начать с самого первого дела, дела о школьной куртке. Особенно теперь, когда она знает, с чего все началось. Брэндон оставил ее в лесу после вечеринки. Решил, что потерял ее. Потом Руби вернулась домой из школы. Куртки на вешалке не было. Потом произошел инцидент с камином, Джулиан пришел как раз вовремя, благодаря этому дом № 37 по Робин-роуд не сгорел. Потом она показывала Джулиану их дом, и, когда они зашли в гардеробную, она заметила, что куртка уже висела на положенном месте, и позвала Брэндона, думая, что он уже дома. Потом пришла мама. У нее в волосах были снежинки. Она почувствовала запах дыма. Джулиан не выдал ее, сказав, что это он зажигал камин. Наконец, пришел Брэндон в одной футболке с Ункой Детом на груди. Мама спросила у него про куртку. Брэндон соврал, что оставил ее в школе. Мама уличила его во лжи, показав куртку, которая висела на вешалке.

Вот как все было. Не очень сложно. Для этого расследования не нужно быть Шерлоком Холмсом. Любой мало-мальски соображающий человек может во всем разобраться. «Неужели я вообще ничего не соображаю?» — спросила она у Светозара. Он смотрел на нее разбитыми глазками. Нет, он не сможет заменить ей Зиппи. Зиппи был ее доктором Ватсоном. Так назвала его миссис Стромболи. Как она соскучилась по нему!

Потерявшаяся куртка.

Пустая вешалка.

Пожар.

Приход вовремя.

Мама.

Куртка на вешалке.

Брэндон.

Небольшая поправка: приход вовремя, куртка на вешалке, потом мама и Брэндон. Итак, Джулиан пришел вовремя.

Руби села. Джулиан пришел вовремя. Вовремя в обоих случаях — и с курткой, и с пожаром. Она встала, посмотрела в окно в сторону леса, но ничего не увидела. Джулиан? Джулиан ездил через лес, напрямик. Она видела в лесу следы от толстых шин его велосипеда, когда возвращалась домой после встречи с сержантом Д'Амарио. Руби почувствовала, что землетрясение вот-вот начнется: Джулиан принес куртку из леса. Больше некому. Может быть, кто-то из друзей Брэндона, но никто из них не знает, где она обычно висит. Да и вообще, они не стали бы заходить в дом и оставили бы куртку на крыльце или закинули бы ее в гараж. Джулиан подходил по всем статьям. Сомнения по этому поводу весьма слабые. Итак, она разрешила загадку школьной куртки!

Но разве Джулиан способен на такое? Он ведь всегда был таким милым, кроме одного-единственного раза, когда он обидел ее. Может, она делает из мухи слона. В конце концов, разве это плохо — принести куртку хозяину? Но почему же она не считает это хорошим поступком? Все просто: он не сказал об этом Брэндону, и тому пришлось врать. Потом она вспомнила слова Брэндона: «Тот человек, который принес куртку, зашил в нее крэк». Не были ли все ее дела взаимосвязаны, как в «Обряде дома Масгрейвов»?

Огромные пласты пришли в движение в ее сознании. Она раскрыла одно из звеньев цепи, хотя, может быть, этого недостаточно. Шерлок Холмс говорил, что теперь она должна разобраться, что за чем идет. Она пока не знала этого.

Что делал Шерлок Холмс, когда он недостаточно хорошо разбирался в деле? Он искал улики. В «Пестрой ленте», например, он осмотрел комнату доктора Ройлотта, который был отъявленным злодеем. Это стало понятно сразу же после его попытки запугать Холмса, когда он примчался к тому в квартиру и голыми руками согнул кочергу, держа в руках кнут и ругаясь. Джулиан не был отъявленным злодеем. Он был очень милым и хорошим, кроме одного случая. Он вообще не был злодеем. Наоборот, он всегда помогал. Спас дом от пожара, подтянул Брэндона в учебе, подал маме идею с «La Riviere». Так зачем же она пытается незаметно открыть дверь?

Руби выглянула в коридор. Она услышала музыку, которая доносилась снизу. Играл саксофон. «It don't Mean a Thing». Сначала она решила, что это запись, но не было слышно никаких других инструментов, кроме того, она ни с чем бы не спутала звук собственного альта. Должно быть, Джулиан. Он здорово играл, быстро и плавно. Единственное, что ей не нравилось, — это то, как он доходит до ноты «ми», пытается играть свинг, но вместо него получается каша. Она закрыла за собой дверь, аккуратно придерживая ее, чтобы не издать ни звука. Потом она крадучись прошла по коридору в сторону комнаты Адама. Босые ноги бесшумно ступали по ковру.

Дверь была открытой. Руби вошла внутрь. «It don't Mean a Thing» доносилась теперь гораздо тише. Это не займет много времени. Она хотела посмотреть в блокнот в кожаном переплете, в котором было стихотворение. Сначала Руби заглянула в письменный стол. Сверху лежала папка с материалами SAT-теста, несколько буклетов из колледжей и письмо из центра репетиторов «А-Плюс», отправленное Джулиану на его адрес: Олд-Милл, Транк-роуд, 840. В ящиках стола ничего не было. Она посмотрела в комод, обнаружила там две аккуратно сложенные футболки, две пары трусов и две пары носков. Руби открыла встроенный шкаф. На плечиках висел блейзер, а внизу стояли кроссовки. Она проверила карманы блейзера. Блокнота там не было. Только коробок спичек из лондонского ресторана «Сухарто».

Руби вернулась к столу и взяла в руки письмо. Оно было уже вскрыто. Все, что ей нужно было сделать (она знала, что это нехорошо, но Холмс на ее месте поступил бы также), — это засунуть в конверт большой и указательный пальцы и вытащить письмо.

Дорогой Джулиан!

Прилагаю чек оплаты последних занятий с Гарднерами. Удачи Вам в написании романа. Я уверена, что наступит день и Вы будете знамениты, но если у Вас возникнет желание снова заняться репетиторством, наши двери всегда открыты для Вас.

С уважением, Марджи.

Так, значит, он все-таки работает над романом. Ничего удивительного. Руби снова сложила письмо и положила его в конверт. Блокнот, должно быть, у него в кармане. Но он же не может носить с собой роман. Ей очень хотелось на него посмотреть. Может быть, он хранит его под кроватью? Туда нужно заглянуть в любом случае. Шерлок Холмс заглянул бы туда первым делом. Руби направилась к кровати и вдруг поняла, что что-то было не так. Мгновение спустя до нее дошло, что он перестал играть. В доме было тихо.

Руби выглянула в коридор. Пусто. Но не идет ли он по лестнице? Возможно, это лишь игра воображения, хотя чувства ее сегодня не подводили и…

Она на цыпочках побежала по коридору. Да, и вправду шаги. Он быстро и тихо поднимался наверх. Куда бежать? В комнату? Нет. Она прошмыгнула в ванную, оставив дверь открытой, и включила воду.

— Руби?

Руби подняла голову. В дверном проеме стоял Джулиан.

— Да? — ответила она.

Он взглядом обвел ванную:

— Здесь все в порядке?

— Что?

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Замечательно, — ответила Руби и плеснула водой на лицо, стараясь казаться смелой и решительной несмотря на болезнь.

Спустя секунду или две его уже не было в ванной. Руби закрыла кран, вытерла лицо и вышла в коридор. Дверь в комнату Адама была закрыта. Она слышала, как открываются ящики не то письменного стола, не то бюро. Руби вошла в свою комнату и закрыла дверь.

Она села на кровать и прислушалась. Немного погодя дверь в комнату Адама открылась и снова закрылась. Шаги по коридору. Подошел к ее комнате, постоял и направился вниз по лестнице. Руби вскочила, ввела пароль и вышла на сайт MapQuest. В графе «Откуда» она написала «Робин-Роуд, 37», в графе «Куда»: «Транк-роуд, 840». Она должна была увидеть этот роман. Наркоман, которому помогаю я. Таким образом, он сказал две неприятные вещи.

Руби распечатала эту страницу. 6,3 мили. Кажется, порядочно, но не сложно. На карте было показано, как проехать. Она сложила лист, положила его в карман и пошла вниз. Джулиана там не было. Руби надела свою голубую курточку с желтой тесьмой, желтую шапочку с голубыми звездами и написала записку: «Ушла искать Зиппи. Скоро вернусь». Она положила ее на стол и вышла в гараж. Когда она вытаскивала свой велосипед из-за газонокосилки, то заметила записку от Джанет на полу. Руби снова прочитала ее: «Вот твой велосипед, Рубистер. Езди поаккуратнее. Дж. P.S. То есть не забывай про шлем».

Когда она читала записку в первый раз, Джанет еще не исчезла. Немного неточно: никто не знал, что она исчезла. Поэтому она не придала записке никакого значения. Просто добрая душа Джанет привезла ей велосипед. Но когда? Она не могла этого сделать до их отъезда в Атлантис в пятницу утром. Должно быть, она заезжала где-то в промежутке между их отъездом на Багамы и перед ее отъездом в Киллингтон. Когда же? В пятницу днем? В субботу утром? Скорее всего, не позднее субботнего утра, потому что она отменила занятия по стрельбе из лука в субботу и в воскресенье. Не было никакого смысла отменять занятия, если она собиралась быть в городе. Руби ставила на пятничное утро: Джанет не терпелось поехать кататься на лыжах.

Возможно, она завезла велосипед по дороге. И что тогда? Руби не была уверена до конца. Она нажала кнопку, и дверь гаража открылась.

Джулиан стоял возле дома и смотрел на нее. В руках она все еще держала записку. Она засунула записку в карман и потрогала бирку с ошейника Зиппи.

— Я думал, ты больна, — сказал Джулиан.

— Мне вдруг стало лучше. В десять раз лучше.

— Боюсь, твои родители не одобрили бы твою затею.

— Я очень быстро. Просто проедусь по округе, может быть, доеду до Индиан-ридж.

— И долго это будет продолжаться?

— Я не собираюсь прекращать поиски. Это ведь моя собака.

Он отошел в сторону:

— На полчаса. Я отвечаю за тебя, поэтому не задерживайся слишком долго.

— Спасибо! — крикнула Руби, проезжая мимо него.

Выехав на улицу, она остановилась и взглянула на Джулиана. Он наблюдал за ней. Снежинки тихо ложились на его волосы. Может быть, именно снежинки, двоюродные сестрички соли, напомнили ей. Она вспомнила, как садилась в автобус в тот день, когда она начала читать «Пеструю ленту». Возможно, именно в тот день стали известны результаты теста SAT. Она вспомнила сцену с мамой Дэви и то, как она оборачивалась, как Лотова жена. Встречала ли миссис Лот таких людей, как Джулиан? Скорее всего, нет. Люди в ту пору, должно быть, выглядели очень неухоженными, потому что никаких средств по уходу за собой попросту не было, а Джулиан был очень красив и ухожен.

Опять что-то зашевелилось в голове. Пятница. Они опаздывали. Он довез их в аэропорт. И что? У нее тут же возник вопрос.

— Эй, Джулиан! — крикнула она.

— Да.

— Слушай, ты, случайно, не видел Джанет в пятницу или в субботу?

Она была слишком далеко, чтобы заметить его реакцию.

— Джанет? — переспросил он, немного помедлив. — Я что-то тебя не понимаю.

— Она привезла мой велосипед, пока мы были в отъезде.

— Я не видел ее. Меня почти не было дома.

— Не было дома?

— Я искал Зиппи.

Ей показалось, что он выглядел обиженным.

— Да, конечно же.

Руби отправилась в путь, следуя карте. По дороге она один раз сняла варежку и проверила, на месте ли записка Джанет и бирка Зиппи. Два самых важных дела, которые она расследовала, вместе, в одном кармане.

Джулиан посмотрел, как Руби свернула на Индиан-ридж и скрылась за поворотом. Он вернулся в дом. Велосипед. Как он мог про него забыть? Даже не подумал о том, что он может послужить ненужной уликой. Полиция, без сомнения, пыталась выяснить, куда ездила Джанет перед поездкой в Киллингтон, кто видел ее в последний раз. Заинтересует ли их ее визит в этот дом? Безусловно. Но полиция об этом не знает. Только девчонка в курсе. Хватит ли у нее ума, чтобы понять, когда Джанет завезла велосипед? Сможет ли она воспользоваться этой информацией? Джулиан не знал. До недавнего времени он бы сказал, что нет. Она была всего лишь маленькой девочкой, иногда слишком надоедливой, возможно, слишком самостоятельной, но не очень умной. Но после разговора, произошедшего утром, он уже не был уверен.

Джулиан поднялся наверх, заглянул к ней в комнату, но не заметил ничего особенного. Зашел в ванную, затем в свою комнату. Она сказала, что собирается прилечь, а потом умчалась искать собаку. Она действительно уходила в свою комнату, а потом он почему-то обнаружил ее в ванной. И еще: его не покидало чувство, что она заходила в его комнату. Он был почти уверен, потому что слышал, как она убегала, когда он поднимался наверх. Но он не был уверен на сто процентов, хотя слух у него был отличный, как, впрочем, и все остальные чувства. Он, естественно, проверил все в комнате. Квадратная дыра, которую он выпилил в потолке во встроенном шкафу, была почти незаметна. На столе и в комоде все в порядке. Ничего не тронуто. Он достал из конверта письмо Марджи, перечитал его и положил на место.

Как он мог упустить из виду велосипед! Еще один пример того, как герои вмешиваются в ход событий и нарушают выстроенную им сюжетную линию. Теперь они действовали все вместе, объединившись во враждебный альянс против него. Но самое худшее: кто-то нашел ампулы с крэком, которые, между прочим, денег стоили, и вынул их из-под подкладки. Кто? Точно не Брэндон. Джулиан имел удовольствие убедиться в этом по дороге в Нью-Йорк. Мальчишка в этом не виновен, да и ума у него маловато (и никогда не прибавится), чтобы обвести его вокруг пальца. Кто же тогда?

Джулиан вернулся в ванную, умыл лицо. Он совсем не выглядел обеспокоенным в отражении зеркала. Что значит самообладание! Он зашел в комнату Руби, сел за компьютер, нажал кнопку. На экране появилось окно AOL.^[34] У нее было два логина — RobinR@aol.com и Zippy37@aol.com. Он попробовал воспользоваться RobinR. Система запросила пароль. Он подумал немного, а потом напечатал «Рубистер» и вошел.

Он зашел в журнал регистрации. Последним сайтом, который Руби посетила, был сайт MapQuest. На экране появилась карта с описанием маршрута следования к его дому, домику на ферме Гейл Бендер.

Джулиан рванул вниз по лестнице, потом на кухню и в гараж, где стоял его велосипед. Как далеко она успела уехать? Дверь, та самая нужная дверь, ведущая из кухни в гараж, открылась, и вошла Линда.

31

— Вы меня напугали, — сказала Линда. Она вовсе не выглядела испуганной.

— Приношу свои извинения. Я не нарочно, — ответил Джулиан, пятясь.

— Я знаю, — сказала Линда и улыбнулась. Что это она такая раскрасневшаяся? А глаза такие живые? Что она делает дома в это время?

Линда поставила на стол большую сумку с продуктами:

— Я принесла всяких вкусностей. Как она? Обеспокоенная мамаша уходит с работы, чтобы проведать больного ребенка. До него наконец дошло.

— Намного лучше. Она отправилась искать Зиппи.

Вдруг его посетила тревожная мысль.

— Вы ее, случайно, не встретили?

— Нет, — сказала Линда, выглянув в окно. По-прежнему шел снег, но уже не такой густой.

— Я как раз собирался пойти ее поискать, — сказал Джулиан. Но он не сможет теперь этого сделать, потому что Линда была дома. Герои снова вели себя, как считали нужным, еще сильнее нарушая сюжетную линию.

— Может быть, я возьму вашу машину ненадолго? Она должна быть где-то рядом.

И что? Мускул дрогнул у него на груди.

— Пусть еще поищет. Это пойдет ей на пользу.

— Каким образом?

— Психологически. Пусть доведет дело до конца. Так ей будет спокойнее в случае, если Зиппи так и не найдется.

Она посмотрела ему в глаза, как будто они были близкими друг другу людьми:

— Как вы думаете, Джулиан, он найдется?

— Я надеюсь.

— Мне нравится ваш оптимизм. Вы знаете, что это одно из главных качеств для лидера?

— Никогда об этом не слышал.

— Если верить тому, что нам рассказывали на семинаре, который я посетила прошлой осенью.

Он понял, что она настроена вести беседы, которые в ее кругу сходят за интеллектуальные. Джулиан не хотел вести с ней никаких интеллектуальных бесед ни сейчас, ни когда-либо. Все, что он от нее хотел, — это заполучить машину. Он вдруг представил себе дальнейшее развитие событий независимо от того, что сделает Руби. Главное было даже не в том, чтобы не позволить ей войти в его дом. Нельзя позволить ей увидеть что-нибудь лишнее. Сколько ей потребуется времени, чтобы добраться до его дома? Час, может, чуть больше. Задачка на время, скорость, расстояние. Чуть-чуть изменив данные, можно задать ее Брэндону: некая Р выезжает на велосипеде… и т. д., через какой промежуток времени должен выехать на джипе Дж. при условии, что… и т. д. и т. п. Брэндону понадобится щит, а ему нужен был этот джип.

— Я не хочу, чтобы Руби еще сильнее расхворалась. Как я мог отпустить ее? Ума не приложу…

— Не волнуйтесь, Джулиан. С ней все будет в порядке. Если вы заметили, она вполне самостоятельный ребенок. Но я ценю ваше участие. Я вообще очень благодарна вам за все, что вы для нас сделали, а особенно за помощь сегодня. У меня есть хорошая новость.

— Что такое?

— Ларри предложил мне новую должность — глава отдела маркетинга в «Скайвей». Во всей «Скайвей»! Я — вице-президент компании. Я даже и мечтать о таком не могла. Буду ездить раз в неделю в Нью-Йорк.

— Мои поздравления.

— Этого бы никогда не случилось, если бы не вы. Все началось с «La Riviere». Я вам очень признательна.

Линда полезла в сумку с продуктами:

— Вот. Это джем, который вы так любите. Не слишком значительный подарок, но я не могла ничего больше придумать.

Джулиан взял банку. Их руки соприкоснулись. Не длилось ли это касание дольше положенного?

— Спасибо, вы очень добры.

Большая круглая банка с джемом в его руках. Как оружие. Ему нужен был джип. Где же ее материнские чувства? Как их задеть?

— Руби, безусловно, очень самостоятельный ребенок, но безрассудство — это не очень хорошо. Возьмем хотя бы Жабу Тоуд. — сказал он.

— Жабу Тоуд?

— Из Тоуд-Холла, который сказал, насколько я помню: «Интересно, а эти машины легко заводятся?»

— Вы имеете в виду сказку «Ветер в ивах»? — спросила Линда.

— Это была моя самая любимая книжка в детстве, — ответил Джулиан.

Наверное, можно было бы обойтись и без самой. Слишком далеко зашел, хотя, с другой стороны, к чему деликатничать.

Линда села. Медленно, как будто у нее подкосились ноги.

— Что с вами? — спросил Джулиан, поставив банку на стол.

— Все в порядке. Я должна была быть к этому готова.

— К чему?

Она сделала глубокий вдох:

— С тех самых пор, как вы появились у нас в доме, меня не покидает мысль, что именно таким, как вы, должен был стать Адам, когда вырастет. А теперь, когда вы живете в его комнате… Мне кажется, что…

Она начала рыдать, но вдруг затихла.

— Он был таким внимательным ребенком, таким добрым. Я люблю своих детей, они замечательные, но у них нет этого дара.

Он дал ей салфетку.

— «Ветер в ивах»… — начала она и снова расплакалась.

Она посмотрела на него неясным взглядом, и какая-то внутренняя боль вдруг исказила ее лицо. Какое-то воспоминание, которое было мучительным. Он же в свою очередь вспомнил иллюстрацию из какой-то книжки про средневековые пытки, и, прежде чем он успел что-либо сделать, она бросилась к нему и упала ему на грудь:

— Адам тоже очень любил эту книгу.

Эта фраза далась ей нелегко. Она произнесла ее с какой-то внутренней мукой. Слова как будто кололи ее изнутри. Джулиан тоже почувствовал боль.

— Я уверен, так всегда бывает, когда детей много, — сказал он. Он заметил, что она красила волосы: местами они были седыми у корней.

Линда покачала головой. Ее лицо было по-прежнему прижато к его груди. Возможно, в этот момент было уместно погладить ее по спине. А может, и нет. Еще один сюрприз: он почувствовал, что начинает возбуждаться.

— Нет, — сказала она, подняв на него глаза и нарушая установившийся между ними контакт, стараясь сделать огромное усилие, чтобы начать контролировать себя, — это судьба. Бог послал нам вас в качестве успокоения. Я этого не заслуживаю.

Он посмотрел на ее часы. У него еще есть время, к тому же он не мог упустить такой момент, когда ей захотелось выговориться.

— Почему вы не заслуживаете утешения? — спросил он, вдруг подумав, что из него мог бы получиться неплохой священник, и погладил ее по плечу, ласково и нежно.

Ответа не последовало.

— Все заслуживают утешения, — сказал он. Быть священником, наверное, здорово. Одни исповеди чего стоят. — Кроме самых ужасных представителей рода человеческого. А вы к ним точно не относитесь.

— Нет, отношусь.

— Что за глупости вы говорите. Вы — замечательный человек.

А говорить такие вещи еще приятнее. Наставник и священник. Разве человек не может исполнять обе эти роли одновременно?

— Знали бы вы, как вы ошибаетесь, — сказала Линда.

Она снова плакала, но теперь уже беззвучно. Слезы текли ручьем, как будто где-то внутри прорвало плотину.

— Что же вы могли сделать такое, чтобы до такой степени истязать себя?

— Я не могу этого объяснить.

— Не можете или не станете?

— Это одно и то же.

— Тогда вы никогда не сможете разобраться в своей жизни.

Джулиану не понравилась последняя фраза. Подобная формулировка больше подходила для ведущего ток-шоу, но никак не для человека в сутане. Однако она сработала, задела за живое, потому что снова послышались громкие всхлипывания, а на лице появилась печать страдания.

— Я прекрасно разбираюсь в своей жизни.

— Что вы имеете в виду?

— Я несла ответственность.

— За что?

— За Адама.

— Я думал, он умер от лейкемии.

— Но сначала он сломал ногу.

— Которая не заживала, верно? А потом у него обнаружили лейкемию.

— Да.

— Ужасная трагедия. Я разделяю вашу боль, но это не могло произойти по вашей вине.

— Могло, могло.

Он погладил ее снова:

— Как вы могли быть в этом виноваты?

Как ласково звучал его голос, как будто он пел ей колыбельную.

— Он ведь сломал ногу, когда катался на лыжах? Вы же не били его?

— Била.

— Я не могу в это поверить.

— О, Джулиан, вы переоцениваете меня. Я совершила ужасный поступок. Ужаснейший.

Он возбудился еще сильнее.

— Я не могу себе представить, чтобы вы позволили себе бить его.

— Не в буквальном смысле. Но умер-то он в буквальном. Вы знаете, где я была в тот момент, когда он сломал ногу?

— Вы ехали по одной лыжне и столкнулись?

— Лучше бы это было так. Лучше бы я была рядом с ним на горе и упала бы вместе с ним.

Слезы по-прежнему текли ручьем. Казалось, она что-то вспоминает или пытается придумать какую-то другую историю.

— Я даже не каталась на лыжах.

— Где же вы были?

— Там, где мне не следовало быть.

— В баре? Это вполне нормальное дело во время отпуска. Зачем же так себя корить?

Она повысила голос от гнева. Отчасти она была сердита и на него.

— Я не была в баре…

— И где же тогда?

Ее лицо исказилось от страдания. Линда закусила губу, да так сильно, что появилась капелька крови.

— Бедная, — сказал Джулиан.

Возможно, дочь моя звучало бы лучше, но он ведь не священник. Кажется, подействовало, но тут она начала издавать новые звуки. Она совершенно не сдерживала себя. Он заговорил тише, почти неслышно, как будто бы озвучивая ее мысли:

— Ну нельзя же так мучиться.

Линда обмякла. Казалось, у нее уже не было сил плакать. Сквозь слезы она сказала тихо:

— Я была в доме.

Кажется, он начал понимать.

— Это совсем неважно, где вы были. Вы не сделали ничего плохого, — сказал он все тем же тихим голосом.

— Нет, сделала. Всего один раз в жизни, но это случилось именно тогда, когда Адам упал.

Он погладил ее по плечу:

— Не надо, Линда. Не надо.

Она высвободилась из его объятий:

— Хватит меня успокаивать. Вы еще не поняли? Я была в джакузи, с Томом.

Она посмотрела на него, ожидая реакции. Какое банальное, примитивное, быстрое и несоразмерное наказание за ее проступок.

— Это же была случайная связь. Простите себя. Скотт, должно быть, уже все забыл…

— Он не знает об этом.

Ага.

— Об этом никто не знает.

— Тогда давайте забудем об этом. Вы должны себя простить и все забыть.

Как красиво звучит! Он наклонился и поцеловал ее в затылок. Здорово! Вы складываете губы, а потом разжимаете их и чмокаете. Она, конечно же, уже почувствовала его эрекцию. Была ли она интереснее, чем он предполагал? Он отклонился. Его рубашка была мокрой. С Гейл не могло получиться так хорошо, но он был абсолютно уверен — с этой женщиной он доведет представление до конца. Ему нужно было только представить себе сцену в джакузи и хруст сломанной кости, чтобы не утратить возбуждение и оставаться твердым, как стальной наконечник для бурения. Он просто молодец.

Но этим можно заняться в часы досуга. У него полно времени. Какие радужные горизонты открывались впереди! А сейчас нужно правильно рассчитать время и оказаться в своем доме раньше, чем это сделает Руби. Он взял коробку с салфетками со стойки для разделывания мяса и передал ее Линде.

— Я все-таки беспокоюсь о Руби. Я должен найти ее и привезти домой, — сказал он, подобрав очень простые слова.

Линда промокнула глаза. Она выглядела усталой и изможденной, как после долгих и мучительных родов.

— Ключ в зажигании, — сказала она.

Он направился к двери.

— «Ветер в ивах», — повторила она, разговаривая сама с собой.

Джулиан понял всю силу печатного слова. Также он впервые понял, что не только ум возвышал его над всеми остальными. Он умел понимать людские души. Джип заскользил по дороге всего один раз, когда он свернул за угол к Поплар-драйв.

Скотт проверил состояние акций «Кодеско»: семь девяносто пять. На восемь центов меньше. Сто пятьдесят тысяч помножим на восемь — будет сто двадцать тысяч долларов. Он отправился на обед.

По дороге он сделал небольшой крюк, около двадцати миль, чтобы заехать в ближайший салон «порше». У них был всего один «бокстер» — синего цвета. Он взял его, чтобы совершить пробную поездку. Вжик. Когда он несся по дороге, по радио вдруг заиграла песня «Born to Be Wild».^[35] Как будто бы люди из автосалона «порше» и ребята с радиостанции были в сговоре. Скотт рассмеялся.

— Head out on the highway looking for adventure,^[36] — громко распевал он.

— Лучше, чем секс? — спросил продавец, когда он вернулся в салон. Скорее всего, он говорил эту фразу всем покупателям мужского пола, но у Скотта не было настроения делиться с ним впечатлениями. Он был в прекрасном расположении духа. Ему казалось, что он больше неподвластен силе притяжения. Впервые за все эти годы он дышал полной грудью.

— А нет ли у вас такого же, только серебристого цвета? — спросил Скотт. Даже его голос звучал глубже и сильнее.

— Самый лучший цвет. Устроим, — ответил продавец.

Они вошли в салон и сели за стол. Продавец начал обзванивать другие салоны, выясняя, нет ли у них этой машины нужного цвета. Скотт рассматривал рекламные буклеты. Крупные снежинки падали за окном. На стене в его кабинете висела очень красивая снежинка, вырезанная Руби из бумаги. Он улыбнулся. У него зазвонил мобильник.

— Скотт?

— Да, привет, Микки. Угадай, где я?

— Это просто. Ты в жопе, так же как и я.

— Что это значит? — спросил Скотт.

Продавец, сидевший напротив него, жестами показывал, что машина найдена.

— Ты не почесался проверить данные с фондовой биржи? — сказал Гудукас.

— Конечно же, я проверял. Полчаса назад они стоили меньше восьми.

— Сейчас они двенадцать с четвертью.

Двенадцать с четвертью. Он не понимал ни слова. Должно быть, неверно расслышал.

— Что ты сказал?

— Двенадцать сорок в данный момент.

— Черт возьми! Да о чем ты говоришь?

— Они взлетают, как ракета в этот долбаный День независимости! Вот о чем я говорю.

— Но они ведь были на семи девяноста пяти. Я приподнялся на сто двадцать тысяч.

— Ты опустился, опустился на пятьсот сорок штук. По меньшей мере. Я, конечно, оказался в большем дерьме, но…

— Что случилось? Что за цифры ты называешь?

— …тебе придется выплатить по меньшей мере двести штук.

— Почему? За что?

— Чтобы покрыть. Стандартная процедура. У тебя есть десять минут. Или ты можешь ликвидировать свою позицию прямо сейчас. Именно это я и рекомендую тебе сделать. Я именно этим сейчас и занят.

— Ликвидировать?

— Продать акции. Давай, Скотти, думай скорее.

— И все потерять?

— Это не все.

— О чем ты говоришь?

— О бесконечном риске. Скажем, они поднимутся до двадцати, тридцати, девяноста. Такое иногда случается. А акции по-прежнему будут востребованы. Это означает, что мы потеряем все.

— Но они же падают.

Тут ему вспомнились слова Тома: «А что, если они вырастут до восемнадцати»?

— Ты же говорил, что они падают?

— Но только не сегодня. «Кодеско» выпустил пресс-релиз пятнадцать минут назад. Этот чертов алгоритм все-таки сработал. Они подписывают контракт с правительством Японии на несколько миллиардов.

— А как же венчурные капиталисты?

— А при чем здесь они?

— Они разве не собираются избавляться от своих акций?

— А черт их знает.

— Ты же с ними разговаривал, и именно ты сказал, что они падают.

Скотт встал из-за стола. Продавец все еще разговаривал по телефону. Он смотрел на него, держа в руках карандаш.

— У тебя есть десять минут. Мой босс говорит, чтобы ты постарался остановиться хотя бы на трехстах тысячах.

Скотт стоял посреди салона, держа мобильник в руках. Мог ли он представить себе такое? Может, у него что-то с головой? Может, его хватил удар? Пожалуй, что да. Он был парализован, даже малейшее дуновение ветра могло сбить его с ног.

— Вы сможете забрать его в понедельник утром, мистер Гарднер, — сказал продавец. — Но мне потребуется задаток, скажем, пять тысяч.

Скотт вышел из салона, сел в «триумф». В салоне было холодно, к тому же, когда он открыл дверь, налетел снег. Он попытался набрать номер и увидел, что все еще держит в руках брошюру о «бокстере». Единственный выход — это заложить дом. Акции падали. Это был всплеск конъюнктуры. Как он сообщит об этом семье? Он просто понятия не имел. Слова польются из него потоком, а Линда во всем разберется. Он позвонил ей на работу. Ее не было на месте. На мобильник. Она не ответила. Дома услышал автоответчик. Но он знал, что Линда и Джулиан там.

«Возьми трубку, ответь», — заклинал он.

Что же делать? Позвонить Тому? Нет, это невозможно. Маме? Ужасная мысль, но больше ничего не оставалось. Даже если она согласится, то это произойдет не сразу. Ему нужно было время.

Скотт позвонил Гудукасу. Он ожидал услышать шум в брокерской конторе, но там было тихо.

— Микки, мне нужно…

— Слишком поздно. Они уже по четырнадцать. Мы все ликвидировали.

— Вы продали мои акции?

— Нам нужно было покрыть расходы.

— Мои пятьсот тысяч?

— Обычное дело.

— У меня их нет?

— Ты еще должен брокерской конторе. Все произошло так быстро, что мы смогли продать твои акции, только когда цена уже выросла до тринадцати семидесяти пяти. Что-то около двухсот тысяч.

— Ты хочешь сказать, что я потерял пятьсот тысяч, и вы хотите, чтобы я выплатил еще двести?

Скотт говорил очень медленно, растягивая слова. Может, его и правда хватил удар.

— Чуть больше или чуть меньше.

— Ты дрянь!

— Ты хочешь услышать от меня, что я об этом сожалею? Думаешь, я верну тебе деньги? Слушай, парниша, я сам потерял до хрена.

— И что?

— Пошел в жопу! — сказал Гудукас.

32

Прямо как в сказке про трех медведей, только она была не девочкой, а кашей. Сначала очень горячей, потом слишком холодной и, наконец, нормальной температуры. Большие снежинки сыпались с неба, падая на ресницы. На дороге никого не было. Спустя некоторое время (Руби показалось, что прошла целая вечность) она подъехала к почтовому ящику дома № 840 и свернула налево на длинную аллею, засаженную деревьями, маневрируя между сугробами. Оказалось, что это огромная ферма, находящаяся в Олд-Милле. Она не знала, что делать.

Руби поднялась на небольшую горку. Сверху она увидела маленький деревянный домик, стоявший на одной стороне аллеи, и большой, который стоял на противоположной. Вокруг него стояли сараи, амбар, простирались поля, а вдалеке виднелась роща. Спускаясь с горки, она попыталась догадаться, где именно живет Джулиан, но тут из большого дома вышла женщина в рубашке в красную и черную клетку. Руби остановилась, схватившись рукой за дерево.

Женщина перешла через дорогу и направилась в сторону маленького дома. В руках она что-то держала, похоже конверт. Снег скрипел под ее ботинками. Она постучала в дверь:

— Джулиан? Ты дома?

Она постучала еще раз, посильнее:

— Джулиан?

Женщина присела, просунула под дверь конверт (теперь Руби была в этом уверена) и пошла обратно. Руби спряталась за деревом, но женщина даже не посмотрела в ее сторону. Она вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Руби слезла с велосипеда. Она не могла ехать дальше. Вдруг эта женщина выглянет в окно? Лучше сделать круг и зайти в маленький дом с другой стороны, но слишком много снега, она не сможет там проехать. Она прислонила велосипед к дереву. А что, если женщина поедет в город? Тогда она его заметит. Руби положила велосипед и припорошила его снегом. Так-то лучше! Она пошла пешком через поле и вышла с обратной стороны дома.

Руби попробовала открыть дверь. Заперта. Заглянула в окошко. Стекло было грязным и покрыто трещинами. Она увидела тачку, кучу садовых инструментов и темный коридор, который вел в дом. Она сделала шаг назад и заметила люк. Он, наверное, ведет в подвал? Она подняла его, спустилась вниз по каменным ступеням и увидела дверь. Довольно маленькая, но пролезть молено. Она открыла ее. Потом поднялась по каменным ступеням, закрыла люк, спустилась вниз в кромешной темноте и вошла в дом, закрыв за собой дверцу.

В подвале было полно паутины. Она махала руками, чтобы расчистить себе дорогу к большому пыльному окну, через которое попадал свет. Примерно на полпути она увидела шаткую лестницу и полезла по ней наверх.

Она оказалась в прихожей. Голые стены и покореженный потемневший пол. Письмо, адресованное Джулиану, лежало на полу. Оно было из центра репетиторов «А-Плюс». Руби вскрыла его.

Внутри она нашла письмо и визитку. На визитке было написано: «Забыла послать вам в прошлый раз».

Руби прочитала письмо, которое было датировано 19 ноября 1998 года и написано на гербовой бумаге.

Декан Баллиол-копледж, Оксфорд.

Доклад: «Гадюки в моем рюкзаке. Зоологическая коллекция, собранная в джунглях Габона».

Уважаемый мистер Сойер!

Мы все, преподаватели, члены совета колледжа и студенты, получили огромное удовольствие, прослушав Ваш доклад в прошлую среду. Нам очень приятно, что не перевелись еще натуралисты-любители. Приезжайте к нам снова и поделитесь своими наблюдениями.

С уважением, профессор Р. М. Симкинс.

Руби перечитала письмо. Прочитала его еще раз, поднеся к окну. Должно быть, оно напечатано на машинке, потому что буквы на обратной стороне были выпуклыми. Но что-то было не так. Пока она не могла сказать что. Она достала увеличительное стекло и внимательно посмотрела на год. 1998. Вторая девятка была явно исправлена. Бумага там была тоньше и шершавее, как будто бы цифру стирали.

Руби рассмотрела письмо с обратной стороны под лупой. В самом письме значился год 1998-й, а с обратной было ясно видно: 1988. Кто-то подтер цифру и переделал восьмерку на девятку. Руби положила письмо в карман и пошла наверх. Скрип-скрип. Еще одна старая лестница, правда не шаткая.

Поднявшись наверх, она оказалась в маленькой комнате. Камин, в котором валялись окурки и спички, кровать с одной стороны, письменный стол — с другой около окна. Больше ничего. На потолке над кроватью было написано:

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Комната Джулиана.

Руби села за стол. Стайка черных птиц пролетела за окном, кружились снежинки. На столе не было ничего, кроме телефона и нескольких бумаг, на которых стояла банка джема.

Руби открыла все ящики, ничего в них не нашла — ни романа, ни чего-либо другого. Она отодвинула банку и взяла в руки бумаги.

«В семейном кругу» — было написано на первой странице красивым почерком. Роман из жизни, написанный Джулианом Сойером.

Руби перевернула первую страницу: Записки для романа из жизни: в поисках новых форм. Автор Джулиан Сойер.

И ниже:

Беспечный — оставит,

Лживый — обманет.

Ничто не будет зависеть от нас,

Если мы зависим сами.

Две последние строчки, принадлежавшие ей и посвященные доверию, были вычеркнуты.

Страница два.

Скотт: Комплекс неполноценности, особ. по отн. к Тому; фундаментально ленив; игрок, неадекватно оценивающий свои возможности; считает себя амбициозным, но не стремится добиться чего-то особенного, хочет, чтобы все было как у людей; недостаток того, что есть у людей, делает его несчастным, — не очень веская причина, чтобы быть несчастным, абсолютно уверен; IQ 110. Необходимо: дружеское обсуждение стратегии капиталовложений, в особенности торговли опционами; побольше выяснить о семейном бизнесе со страховками; есть ли дети у Тома?

Страница три.

Линда: Действительно амбициозна по-настоящему, хочет развить весь свой скрытый потенциал; еще один пунктик — развитие Брэндона; много проблем со Скоттом — выяснить; хорошо лжет (случай с бумагой из Габона); IQ 120. Подружиться. Плохое происходит медленно.

Страница четыре.

Адам: Идеальный ребенок — божество, которому поклоняется вся семья. Необходимо: точно выяснить последовательность событий и время — сломанная нога, лейкемия.

Страница пять.

Брэндон: Нормальный ребенок; при других обстоятельствах мог бы стать вполне счастливым человеком; коэффициент умственного развития 125. Необходимо: примерно то же самое, что и с остальными; (выяснить, чем закончилась вечеринка в лесу).

Страница шесть.

Руби: Коэффициент умственного развития — «Пестрая лента».

Руби вдруг стало ужасно холодно, хотя она не снимала куртку и шапочку со звездами.

Что еще? Проверить сообщения на телефоне. Было всего лишь одно сообщение. Довольно старое, потому что сигнальная лампочка на телефоне не мигала.

— Джулиан, это Гейл. Ты покупал акции «Кодеско»? Они вот-вот вырастут в цене.

«Кодеско»? По-моему, именно так называется компания, акции которой покупал отец. Именно благодаря им они и съездили в Атлантис. Стая черных птиц снова спикировала за окном. А по дороге ехал мамин джип «Гранд Чероки». Но это была не мама. За рулем сидел Джулиан.

На какое-то мгновение Руби оцепенела. Он поставит машину, войдет в дом, поднимется наверх и найдет здесь Руби. Что же делать? Плохое происходит медленно. Помоги мне, помоги. Но она не могла пошевелиться.

Но голова работала хорошо, сама по себе, независимо от тела. У Джулиана машина. Наверное, мама дала ее ему. Она дома.

Ее тело снова вернулось к жизни. Она схватила телефон, позвонила домой.

— Ну давай, мамочка, ответь, пожалуйста, — бормотала она.

Мама ответила:

— Слушаю.

— Мамочка, позвони Джулиану, скорее. Скажи ему…

— Руби? Он поехал тебя искать. Где…

— Позвони ему скорее. Скажи, что я уже дома.

— Дома?

— Что я уже вернулась. Я дома.

— Но почему. Руби? Что-то случилось?

— Просто сделай, что я прошу. И предупреди папу по поводу акций.

— По поводу акций?

— «Кодеско».

— «Кодеско»? Что…

Машина приближалась к дому.

— Звони скорее.

— Но тебя же нет дома. Зачем я буду врать Джулиану?

— Заставь его вернуться,мамочка. Заставь.

— Вернуться? Я не…

— Поверь мне, так надо.

Машина подъехала к дому. Мама начала что-то говорить. Фраза начиналась с «но». Руби повесила трубку и отошла от окна. Она по-прежнему могла видеть его, а он ее нет. Машина остановилась. Двигатель заглох. Дверь открылась. Джулиан поставил одну ногу на землю. Зазвонил телефон. Руби услышала его звонок.

Джулиан приложил его к уху. Он что-то говорил. Потом он снова залез в машину. Дверь закрылась. Он еще что-то сказал. Заработал двигатель. Машина задом выехала на дорогу. Руби вздохнула. Он повернул. Сейчас он выедет на шоссе и поедет через Олд-Милл по направлению к Вест-Миллу, домой.

Но этого не произошло. Мамин джип стоял на повороте и не собирался никуда ехать. Потом он тронулся, но поехал не в Вест-Милл, а обратно к маленькому домику. Руби отскочила от окна. Она услышала, как двигатель снова заглох, дверь открылась и закрылась.

Руби посмотрела вокруг. Открыла единственную дверь, которая вела в крошечную ванную. Занавеска прозрачная, здесь не спрячешься. Она вернулась в комнату, увидела, что страницы романа из жизни разбросаны по столу, подбежала, аккуратно сложила их и поставила на место банку. Он открыл дверь. Потом закрыл. Домик слегка содрогнулся. Руби повернулась. Куда? Под стол? Нет. Под кровать? Нет. Куда же? Куда?

В трубу? Руби залезла в камин и начала карабкаться вверх. Как называлась та штуковина, из-за которой она чуть не спалила дом? Вьюшка. Это он сам ей сказал. Она довольно высоко. Но если подняться и зацепиться за нее руками…

Шаги по ступеням. Скрип-скрип.

Половина ее тела — голова и плечи — в трубе. Она подтянулась, нащупала металлическую пластину, к счастью, не острую, зацепилась за нее руками и подтянула внутрь ноги. Маленький комочек чего-то откололся от трубы и упал вниз. Шаги в комнате. Топ-топ, потом остановка. Довольно долгая. Она слышала его дыхание. Потом какой-то звук. Отодвинул банку с джемом?

Топ-топ-топ, остановка. Дверь в ванную открылась. Потом легкий скрип — отодвинулась занавеска. Совершенно неважно, прозрачная она или нет, все равно бы заметил. Потом услышала, как он сказал:

— Если А, то В.

У Руби затекли руки. Ладошки вспотели, хватка ослабевала. Вот бы подтянуть ноги и прислонить их к стенке трубы. Это можно сделать, только прямо сейчас, не медля, пока он в ванной. Руки соскальзывали. Вот теперь хорошо. Ноги взяли на себя часть нагрузки. Но не слишком ли громко она это сделала? Еще один кусочек отвалился.

Топ-топ. Шурх: поднялось покрывало. Кряк: Джулиан заглянул под кровать. Потом тук-тук-тук: стучит ногтями по столу. Один из них сломан и с кровоподтеком. Интересно, почему?

Руби почувствовала, что он размышляет. Его мысли, подобно атмосферному фронту, о котором так много говорят по телевизору, двигались в направлении Руби. Щелчок какой-то кнопки, потом гудок. Но он не стал звонить. Положил трубку на аппарат. Проверил последние вызовы? Узнал, что она звонила маме? Или прослушал сообщение о Кодеско? А может и то, и другое?

Топ-топ. Приближается. Топ-топ. Руби посмотрела вниз. В пространстве между ее левой ногой и стенкой трубы она могла разглядеть два ботинка около камина среди окурков и использованных спичек. Потом какой-то звук, пауза, спичка упала в камин. Она почувствовала запах табачного дыма.

— Если А, то В, — сказал он снова, на этот раз почти у самого ее уха.

Может, он не просматривал последние вызовы и не слушал сообщение? Если бы он это сделал, то, наверное, появились бы пункты С и D, а может быть, даже Е. Лучше бы это было так.

Джулиан стоял в комнате и курил. Руби висела в трубе и обливалась потом. Она чувствовала, как напряженно он думал. Потом наполовину выкуренная сигарета упала в камин. Дым поднялся по трубе. Она может раскашляться.

Ботинки повернулись со скрипом и скрылись из виду. Руби задержала дыхание, чтобы сдержать кашель. Топ-топ. Вниз по лестнице. Еще шаги, теперь уже внизу. Двигает что-то. Потом еще какие-то тихие звуки. Потом тишина. Дым все поднимался. Сдерживать кашель становилось все труднее.

Хлопнула дверь машины.

Она закашлялась. Ноги соскользнули.

Двигатель заработал. Руки соскользнули, и Руби упала в кучу окурков. Машина отъехала.

Линда смотрела в окно в гостиной. Проехал грузовик департамента социального обеспечения, посыпал дорогу песком; торговец оливковым маслом; приходящая медсестра; а вот и «триумф» мужа. Она поспешила на кухню.

Скотт вошел через гараж. Ей показалось, что он тоже заболел, заразившись от Руби. Он был белым как полотно, далее губы, а руки слегка дрожали.

— С тобой все в порядке?

Он не ответил и осмотрел кухню, как будто бы видел ее впервые.

— Я очень волнуюсь, — сказала она.

Он кивнул.

— Мне только что звонила Руби. Она вела себя довольно странно.

— Руби? Ее что, нет дома?

— Она поехала искать Зиппи.

Он вдруг повысил голос, напугав Линду:

— Пора положить этому конец.

— Я знаю. Джулиан поехал ее искать. Но она была так напутана.

— Напугана?

— Она боится Джулиана. Она просила предупредить тебя насчет акций.

Он повернулся к ней лицом. Он тоже был чем-то взволнован.

— Предупредить меня насчет акций?

— Скотт, у тебя все хорошо?

— В смысле предупредить меня?

— Я не знаю. Слушай, Джулиан имеет какое-нибудь отношение к «Кодеско»?

Скотт приложил руку ко лбу, сильно потер его. На бледной коже появилась красная полоска.

— Да что случилось, Скотт? Что-то с «Кодеско»? Скотт набрал воздуха в легкие. Все лицо его покраснело.

— Я все потерял.

— Что все?

— Абсолютно все.

— Все…

Дверь открылась, и вошел Джулиан. Она даже не слышала, как подъехала машина.

Он посмотрел на Линду, потом на Скотта и снова на Линду:

— Какие заботливые родители! Оба дома, чтобы проведать больного ребенка. Слава Богу, она дома, жива и здорова.

— Ее нет, — ответила Линда.

— Нет? Что это значит?

— Ее нет дома.

— Но вы же сказали мне, что она вернулась.

— Она почему-то боится вас.

— Боится меня? С чего вы взяли?

— Она позвонила мне, перепуганная до смерти.

— Она позвонила?

Он направился обратно к двери, по-прежнему держа в руках ключи от машины:

— Бедняжка! У нее, наверное, снова поднялась температура. Я поеду и привезу ее домой. А потом мы во всем разберемся.

— Вы знаете, где она?

— Точнее, я поеду и поищу ее.

— Подожди-ка минуту. Что ты знаешь о «Кодеско»?

— Об акциях, которые вы купили или продали? Не знаю, что уж вы там с ними сделали. А какое это имеет отношение к Руби?

— Линда говорит, что это имеет отношение к тебе.

Джулиан посмотрел на Линду:

— Я поехал ее искать.

— Нет, я требую объяснений.

— Каких объяснений?

— Почему Руби вас боится? Что вы знаете об акциях?

Джулиан повернулся к Скотту:

— Я понимаю, что вы оба взволнованы. Руби заболела, собака пропала, какие-то другие проблемы, но я обращаюсь к тебе, Скотт. Пожалуйста, вразуми Линду. Я должен поехать и найти Руби. Она больна.

— С Линдой все в порядке, она в здравом уме. Отдай мне ключи.

Линда была благодарна Скотту. В тот момент она совсем не считала себя здравомыслящей.

Скотт протянул руку, чтобы забрать ключи. Джулиан лишь сильнее сжал их:

— Она здравомыслящая? Где же был ее здравый ум в тот день, когда Адам сломал ногу?

— Адам? Я не пойму, о чем ты говоришь.

Джулиан повернулся к Линде.

— Вот что ты натворила. По-моему, тебе стоит во всем признаться, чтобы не было недомолвок, — сказал он.

Линда утратила дар речи.

— Признаться в чем?

— Рассказать о Томе.

— О Томе?

— Маленькая неосторожность — и репутация подпорчена, но это вовсе не я должен об этом рассказывать.

Скотт двинулся на него, схватил его за грудки:

— Говори.

— Но это настолько банально, — сказал Джулиан. Его лицо совершенно не выражало никакой тревоги, хотя Скотт довольно крепко его держал. — Заигрывание в ванной, двое подвыпивших людей, одно приводит к другому. Почему бы вам не разобраться со всем остальным, пока я ищу Руби?

Скотт отпустил его. Он пошатнулся. Большая банка с клубничным джемом стояла на столе. Линда схватила ее и со всей силы ударила ею Джулиану по затылку.

Руби подошла к столу, взяла записи. Она открыла вьюшку, как учил ее Джулиан, зажгла спичку и сожгла бумаги. Их содержание никого не касается.

Она вышла из маленького домика через люк и направилась к велосипеду, подняла его, отряхнула с него снег и поехала по дороге. Домой, но не сразу. Она решила сделать Джулиану сюрприз.

Снег все еще шел, но уже не так сильно. Руби проехала через Олд-Милл, потом Вест-Милл и направилась на улицу Депот. Там был полицейский участок. Она так часто проезжала мимо него. На это раз она не проедет мимо. Мэйн? Депот пересекалась с Мэйн? А вот и заправка «Шелл». Она вошла внутрь:

— Привет, Мэнни!

Он считал деньги в кассе.

— Привет! — ответил он, взглянув на нее. — Как твой проект?

— Не очень. А как проехать в полицейский участок?

— А, Руби Кид, — сказал сержант Д'Амарио, входя в комнату, где ее попросили подождать.

— Меня зовут Руби Гарднер, — сказала Руби, допивая «Спрайт». Сейчас он был нужен ей как никогда. — Я сестра Брэндона.

— Я помню.

— Он не наркоман, и вы не на верном пути. Я могу сказать вам, кто поставляет крэк в Вест-Милл.

— И кто же?

— Но сначала я должна услышать запись.

— Какую запись?

— Запись анонимных звонков. Меня интересует запись звонков, которые поступили той ночью, когда вы устроили облаву в лесу.

— Зачем?

— Потому что все связано. Как в «Обряде дома Масгрейвов».

Полицейский, стоявший у стены, спросил:

— Это что, какой-то культ?

— Что за обряд дома Масгрейвов?

Руби не верила своим ушам. Профессиональный страж порядка — и не знает, что такое «Обряд дома Масгрейвов». Ничего не изменилось со времен инспектора Лестрейда.

— Это неважно.

Она полезла в карман и достала улики: бирку Зиппи, записку Джанет, письмо от главы колледжа Баллиол.

— Что это?

— Посмотрите.

Д'Амарио посмотрел на бирку, прочитал записку.

— Что значит Дж.?

— Джанет.

Полицейские переглянулись. Д'Амарио прочитал письмо:

— Какое это все имеет отношение к делу? Этот Сойер торгует наркотиками?

Руби дала ему лупу:

— Посмотрите внимательно на дату.

Он посмотрел:

— Она была изменена.

— Который час в Англии? — спросила Руби.

— У нас разница на шесть или семь часов. — ответил Д'Амарио.

— Больше или меньше?

Д'Амарио проигнорировал ее вопрос:

— Зачем тебе это?

— Просто думаю, уместно ли позвонить Р. М. Симкинсу.

— Зачем?

— Потому что все связано, — сказала Руби.

И вдруг — бац! Она вспомнила о том, что видела в пруду. Огромный пласт ее сознания сдвинулся. Все встало на свои места. Все, что нужно, было у нее в голове, как она и думала. Нужно было всего лишь расставить все по своим местам.

— Я ничего не понимаю, — сказал полицейский, стоявший у стены.

— Что, если я скажу вам, что видела лыжную палку на дне пруда? — сказала Руби.

Наконец до него дошло. До них до всех дошло. В том числе и до Руби. Она закрыла лицо руками, чтобы никто не мог видеть ее слез.

События начали развиваться очень быстро. Д'Амарио позвонил главе колледжа Баллиол, оставил сообщение. Потом они все пошли в другую комнату, где было полно разного электронного оборудования. Парень, сидевший за панелью управления, поставил маленький диск в какой-то проигрыватель. Через пару секунд раздался голос:

— Я звоню, чтобы сообщить вам об очень шумной вечеринке в лесу. По-моему, там даже стреляли, хотя я не абсолютно в этом уверен.

— Это он, — сказала Руби.

Руби отправилась домой на патрульной машине. Ее велосипед ехал в багажнике. Синие огоньки на крышах мигали, но сирен не было. Дверь в гараж около дома № 37 по Робин-роуд была открыта. Внутри стоял «триумф». Машина Дэви была припаркована около дома. Надпись «Fuck you Fuckin Fuck» была отлично видна.

— Это машина Дэвида Брикхэма? — спросил Д'Амарио.

— Дэви. Никто не называет его Дэвидом.

— А следовало бы.

Д'Амарио был умен, может быть, не в десять раз умнее Брэндона и Дэви вместе взятых, но умен.

— А чей «триумф»?

— Моего отца.

— А какая машина у мамы?

— Джип «Гранд Чероки».

— Цвет?

— Синий. Темный, но не темно-синий, с фиолетовым оттенком.

— Оставайся в машине.

— Но я хочу увидеть папу и маму.

— Потерпи минуточку.

Один из полицейских подсел к ней в машину. У него была коробка шоколадных пончиков из «Данкин донатс».^[37] Руби их очень любила и в нормальном состоянии не смогла бы устоять. Полицейский протянул ей коробку.

— Нет, спасибо.

Полицейские достали свое оружие и открыли дверь, воспользовавшись ключом Руби. Д'Амарио вошел первым и махнул ей рукой.

На кухне были Брэндон, Триш и Дэви. Они доедали остатки сандвичей из «Сабвэя». Несколько полицейских прятали пистолеты в кобуру. Плаза Дэви забегали. Он явно пытался придумать, как бы поскорее убраться отсюда.

— Ребята, когда вы сюда пришли?

— Собираетесь вспороть всю мою одежду?

— Не валяй дурака. Не время, — сказал Д'Амарио.

— Брэн, не надо, — сказала Руби.

— В четыре пятнадцать, — ответила Триш.

— И дома никого не было?

— Нет, — сказал Брэндон.

Вдруг вмешался один из полицейских:

— Миссис Гарднер вышла с работы в одиннадцать тридцать. Мистер Гарднер — чуть позже. Никто из его конторы не может сказать, когда точно. Никто из них на работу не возвращался.

— Где джип?

— Его уже разыскивают.

— Что происходит? — спросил Брэндон.

— Сестра расскажет. Все остальные могут быть свободны.

Дэви вылетел за дверь, как мультяшный герой. Триш поцеловала Брэндона в щеку и тоже ушла.

— Мы сможем очень быстро найти машину, — сказал Д'Амарио.

— Не забудьте проверить на Транк-роуд, 840.

Д'Амарио посмотрел на нее, потом сделал знак одному из полицейских. Он поспешил на улицу. Другой полицейский принес план дома.

— Все готово?

Д'Амарио вышел за ним. Руби прошла в гардеробную. Не было маминого пальто с меховым воротником и папиной кожаной куртки. Она кинулась догонять Д'Амарио.

Втроем они осмотрели дом. Везде были полицейские, но они все равно внимательно осмотрели каждую комнату, открывали шкафы и заглядывали под кровати. Все было на месте. Ничего не сломано, ничего не сдвинуто. Не было только родителей.

— Не забудьте про трубу, — сказала Руби. Они недоуменно посмотрели на нее, но сделали, как она велела.

— Там чердак? — спросил Д'Амарио, показывая на люк в коридоре на втором этаже.

— Да, согласно плану, именно так. Здесь единственный люк, — сказал парень, изучающий план.

— Кто-нибудь из вас поднимался на чердак, Руби Кид? — спросил Д'Амарио.

Руби вообще не знала о существовании чердака.

Парень с планом принес стул из комнаты Брэндона, встал на него и попробовал открыть люк.

— Он забит. Его никто не трогал с тех пор, как маляры покрасили потолок.

Д'Амарио кивнул. На лестнице появился еще один полицейский.

— На пруду готовы начать.

— Я поеду с вами, — сказала Руби, прежде чем кто-нибудь не попросил бы ее остаться. Джанет была ее верным другом, и Руби старалась отвечать ей тем же.

33

Спустя несколько часов Руби пожалела о своем скоропалительном решении.

Полицейские привезли генератор, чтобы освещать воду и участок берега. Из-за яркого света казалось, что снег идет еще сильнее и быстрее. Похолодало, но пруд еще не успел замерзнуть. Может быть, потому, что водолазы то опускались, то поднимались на поверхность. На них были надеты водонепроницаемые костюмы, а за плечами висели баллоны с кислородом. Они были неуклюжими, как космонавты. Водолазы достали со дна лыжный ботинок, лыжную палку и пару лыж, потом пару гирь, очень похожих на гири Брэндона. Наконец, они подняли какое-то тело, на котором был надет лыжный костюм, а волосы были похожи на водоросли, Руби отвернулась и зарыдала. Брэндон встал между нею и прудом.

К ним подошли сержант Д'Амарио и еще один полицейский.

— Отвезите детей домой, — попросил Д'Амарио.

Руби попыталась взять себя в руки.

— А Зиппи?

Д'Амарио отрицательно покачал головой.

— Он тоже должен быть там.

— Они не смогли найти его. Мы продолжим поиски утром.

Огни погасли.

Одна патрульная машина стояла около дома, вторая — на дороге. Двое полицейских дежурили за домом, один — на кухне, один — в прихожей. Они поднялись в комнату Брэндона и осмотрели гири. Он не смог вспомнить, какие у него были гири и сколько. Парочка из них действительно выглядела совсем новыми, но Брэндон не мог сказать наверняка.

Полицейский, дежуривший в прихожей, крикнул:

— Звонят из Англии!

— Можно ли включить громкую связь? — крикнул Д'Амарио.

— Да.

Они спустились вниз. Руби уселась на ступеньки. Полицейский включил громкую связь. Д'Амарио взял трубку.

— Сержант Д'Амарио?

Английский акцент. Выговор, на котором говорят представители высшего общества, благодаря ему язык звучит так превосходно.

— Это профессор Симкинс.

— Здравствуйте, — сказал Д'Амарио. — Не знаю, как к вам обратиться: мистер, сэр или…

— Меня зовут Рон.

Д'Амарио кивнул, но не назвал его Роном. Он вообще никак к нему не обращался.

— У меня есть письмо, написанное вами некому Джулиану Сойеру. Оно датировано девятнадцатым ноября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года или тем же числом, но уже девяносто восьмого. Вы не могли бы вам помочь с этим разобраться?

— Безусловно. Какого дела оно касается?

— Расследование убийства.

— Вы не прочитаете мне его?

Д'Амарио зачитал письмо.

— Восемьдесят восьмым.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. В тысяча девятьсот девяносто восьмом Джулиан Сойер был уже мертв.

Д'Амарио взглянул на руби:

— У нас здесь проживает Джулиан Сойер, и мы нашли это письмо у него.

— Я говорю о Джулиане-старшем.

— А есть еще и младший?

— Совершенно верно. Сын одного известного человека, но теперь подобные случаи происходят все чаще и чаще и быстро забываются.

— Какие случаи?

— Необъяснимого насилия. В данном случае Сойер-младший поджег родовое имение в Сассексе. Его родители погибли в огне. Я думал, он все еще в тюрьме, но, видимо, уже нет. Насколько я помню, немалую роль сыграли смягчающие обстоятельства.

— Какого рода?

— Показания психиатрической экспертизы. Возможно, оправданная обида. Он вырос в тепличных условиях, но никогда не был доволен своими родителями. Анализ всех этих факторов, плюс — он был слишком молод.

— Сколько ему было тогда?

— Около двадцати, — ответил Симкинс.

— Вы когда-нибудь с ним встречались? — спросил Д'Амарио.

— Да. Он учился у нас несколько месяцев. Я думаю, именно поэтому его отец и делал у нас доклад, чтобы он мог к нам поступить. Отец говорил, что он особенный.

— Несколько месяцев?

— Его отчислили.

— За что?

— Жестокое обращение с подопытными животными, если я не ошибаюсь. Вы говорите, он задержан?

— Мы разыскиваем его.

— Удачи.

Сержант Д'Амарио сидел с детьми на кухне.

— Куда бы вы хотели пойти ночевать?

— Никуда, — ответил Брэндон.

— А что, если мама с папой придут? — воскликнула Руби.

— Тогда кого с вами оставить?

Д'Амарио достал список из кармана:

— Вам звонило много народу. Ваши дядя и тетя, дама по имени…

— А это нужно, чтобы кто-то с нами был? — спросил Брэндон.

Руби поняла — она не хочет, чтобы в доме были чужие люди, больше не хочет никаких странностей.

— А вас разве здесь не будет?

— Конечно, мы будем дежурить. Патрульная машина перед домом и люди за домом, плюс еще кто-нибудь будет следить за телефоном.

— Я думаю, этого вполне достаточно, — сказал Брэндон.

Руби кивнула.

— Хорошо, пусть будет так сегодня.

— А вы думаете, это может затянуться? Вы же говорили, что машины очень быстро находятся.

— Где они могут быть?

— Мы сейчас пытаемся это выяснить, — ответил сержант Д'Амарио.

— Вы справитесь, — сказала Руби.

Брэндон разделил последний сандвич из «Сабвэя» пополам.

— Будешь? — спросил он и дал его Руби.

Они сидели на кухне. Руби была в пижаме. Ее волосы были еще мокрыми после душа. Брэндон — в футболке. Ее грязная одежда — голубая курточка с желтой тесьмой, шапочка со звездами — лежала в куче грязного белья в ванной, а когда она мылась, с нее текла грязная вода. Но она проходила так весь день, не замечая этого, и никто ей об этом не сказал. Ни Брэндон, ни сержант Д'Амарио, ни кто-нибудь из полицейских. Более того, никто даже и не заметил. Она сочла это дурным знаком и отложила сандвич в сторону.

— Не будешь? — спросил Брэндон и принялся за ее половинку.

Как он может есть, когда вокруг такое?

— Тебе не страшно?

Он отложил сандвич. Они сидели и молчали, но она чувствовала, что думают они об одном и том же.

Пришел полицейский и передал ей трубгу:

— Это тебя.

— Ну, как ты там? — спросила Кила.

— Нормально. Здесь полиция.

— О вас говорили по телевизору. Там показали его фотографию, кажется, с водительских прав. Мой отец узнал его.

— Откуда он его знает?

— Он представился ему как венчурный капиталист.

— Что это значит?

— Человек, связанный с торговлей акциями.

— «Кодеско»?

— Угу. У нас больше нет денег, и никакие мы не богатые. Папа говорит, что и вы тоже.

— Я не чувствую разницы.

Кила рассмеялась:

— Я тоже.

Потом она замолчала.

— Я помолюсь за тебя перед сном.

— Ты молишься?

— Нет. Сегодня особый случай.

Руби уже знала, что молитвы не помогают. Она пробовала.

«В семейном кругу». Роман-эпопея требовал грандиозных подвигов от своих героев. Джулиан был спокоен. Он держал дымящуюся сигарету в руках и думал о грандиозных подвигах героев романа. Иногда разочаровываешься в главном. Концовка всегда связана с духовной победой и физической смертью. Самсон был тому хорошим примером.

Действительно ли так необходима вторая часть, связанная с физической смертью? Или просто художник бессилен и признает свое творческое бессилие? Ему не о чем больше писать? Слишком много художников, стремящихся изменить мир. Возникшие сложности были лишь испытанием его величия и превосходства. Пройдут годы, а он по-прежнему будет испытывать наслаждение, вспоминая этот момент. Этот момент его романа-жизнеописания, последнюю его главу, в которой художник выходит из-за кулис и начинает управлять своими героями, как куклами-марионетками. В глубине души любой, даже самый великий художник, хочет признания. Он был всего лишь человеком.

Трепет охватил его. Близится звездный час. Но он не будет последним. Если он умрет, то кто же напишет продолжение к его блистательному роману? Все последующие авторы будут хуже предыдущих. Забавная мысль. Даже беззаботная. Он чуть не рассмеялся, забыв о предосторожностях. Беззаботный, спокойный. Какой он замечательный человек! Скоро всем придется это признать. Итак, пора вернуться к плану. А потом он скроется под покровом темноты. Герой эпопеи, толковый герой эпопеи работает при свете дня.

Они пошли спать каждый в свою комнату. Она почувствовала, что ужасно устала. Еще минута — и сон накроет ее, как та японская волна. Она свернулась калачиком и закрыла глаза.

Ночью Руби внезапно проснулась. Она слышала, как потрескивают рации у полицейских, дежуривших за домом. Она тут же вспомнила все. Руби встала и пошла вниз.

Полицейский сидел на маленьком французском стульчике, который мама когда-то купила в магазине антиквариата. Его глаза были закрыты.

— Извините, — сказала Руби.

Он открыл глаза.

— Сержант Д'Амарио здесь?

— Он скоро вернется.

— Вы можете передать ему кое-что?

— Конечно.

— Скажите ему, чтобы он проверил парковку в Киллингтоне.

— Хорошо.

Его веки были припухшими. Похоже, весили по фунту.

Руби вернулась наверх, легла, натянула на себя одеяло. Парковка в Киллингтоне. Не очень логично, но все-таки. Она было начала думать над этим, но не очень получалось. Нужно было закрыть глаза и заснуть. Но они не хотели закрываться. Она встала, прошла в комнату Брэндона:

— Брэн, ты спишь?

Из темноты донесся его голос:

— Угу.

— Я не могу заснуть.

Тишина. Потом он сказал:

— В «Макбете» есть убийца, который говорит Макбету: «Мы мужчины, мой сеньор», на что Макбет ему отвечает: «Да, нас считают мужчинами».

Снова тишина.

— Когда же наконец начнет светать?

— Скоро.

— По-моему, с нас уже достаточно смертей.

— Ты имеешь в виду Адама?

— Да.

— Значит, на этот раз все будет хорошо.

— Да.

— Ты такая умница, Руби.

— Спасибо.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Руби вернулась в свою комнату. Убийца. Она открыла шкаф, сняла с крючка свой лук и колчан со стрелами, положила их рядом с собой и закрыла глаза.

В «Приключениях Шерлока Холмса» немного говорилось о том, почему злодеи творили свои ужасные дела. Всегда примерно одно и то же: он не мог получить то, чего хотел, впадал от этого в бешенство и делал что-нибудь, чтобы добиться своего. Там не говорилось ни об обидах, ни о недовольстве родителями. Зло сидело внутри, а злодеи были умнее всех остальных, знали, как добиться своего. Только все они были глупее Шерлока Холмса. Холмс разгадывал поступки злодеев, и ему нравилось это делать. Руби поняла, что во всех рассказах ей больше всего нравилось читать о том, какое удовольствие испытывает Холмс, разгадывая свои дела. Она вовсе не испытывала удовольствия от того, что сейчас творилось. Где же папа и мама?

А снег все валил и валил. Руби слышала, как он бил по стеклу. Мысль о снеге напомнила ей про сон о пещере: на улице идет снег, а она сидит в пещере в тепле и уюте. За окном разбушевалась настоящая буря. Ветер выл, заглушая удары снега по стеклу. Он завывал наверху, а она была в пещере. Она была пещерной женщиной, была в тепле и безопасности, и пусть там бушует буря. Чем сильнее завывал ветер, тем теплее становилось ей. Она в тепле и безопасности.

Но вдруг произошло что-то ужасное. Толстая-претолстая змея с плоской головой и капюшоном шипела где-то в пещере. Руби открыла глаза. Но ведь она их и не закрывала! Она видела сон с открытыми глазами. В ее сне с потолка свисала какая-то длинная веревка. Вдруг она изогнулась. Потом зашипела, совсем по-настоящему.

Она упала. Длинная толстая штуковина сначала свисала с потолка, а потом упала на ее подушку и проползла по волосам. Она была такой холодной, а тело тяжелым и упругим. Ее тонкое жало очень быстро двигалось совсем рядом со щекой. Руби закричала. Закричала очень громко, но она сдержала этот крик внутри. Она хотела остаться в живых.

Она лежала не шевелясь, как будто бы была уже мертва. Змея зашипела, пошевелилась, ее шершавая кожа коснулась уха, потом подбородка, горла, плеча, но потом она почувствовала, что змея сползла к стене. Сейчас? Сейчас!

Руби скатилась с кровати в безумном страхе. Все перепуталось. Змея, нет, это была пестрая лента, высунулась из-под одеяла, подняла голову и зашипела. Руби схватила колчан. Стрелы разлетелись по всей комнате.

Пестрая лента пришла в ярость, направилась в сторону Руби и открыла пасть. Язык застыл между ее клыками. Руби протянула ей лук. Змея стала жалить его с бешеной силой. Руби даже чувствовала, как он сотрясается в ее руке. Потом она выскочила из комнаты. Змея забилась в захлопнутую дверь.

Джулиан на коленях выползал из комнаты Адама. Она видела только его силуэт, освещенный пламенем, которое горело позади него. Силуэт с канистрой в руках. Той самой, в которой папа хранил бензин для газонокосилки. Он не спеша встал и устремился к ней. Брэндон вышел из комнаты. Джулиан, не глядя, ударил его канистрой по голове. Брэндон упал.

Джулиан приближался. Руби попятилась и наступила на что-то. Стрела. Видно, из тех, что вылетели из колчана. Она подобрала ее и подняла лук. Подняла лук и натянула тетиву, несильно, как ее учила Джанет. Потом нацелилась.

— Почему это ты не спишь в столь поздний час? — спросил Джулиан, медленно направляясь к ней.

На нем не было рубашки, и Руби увидела безобразный синяк на плече рядом с повязкой. Зиппи был настоящим героем.

— Да у тебя жар, — продолжил он. Ей показалось, что он приподнял канистру. Он, кажется, собирается ее кинуть. За его спиной появились языки пламени. Корме того, они почему-то издавали звуки, как будто гудела толпа на стадионе. Гул становился все громче и громче.

— Остановись! — приказала Руби. Снизу раздался шум.

— Ты ведь не сможешь убить человека. Руби? Тебя до конца жизни будут мучить кошмары.

Он заискивающе улыбался.

— Я вижу золотой кружок внутри красного, — ответила она. Тетива коснулась губ.

Улыбка исчезла. Снова шум, теперь на лестнице, а потом взрыв в комнате Адама. Джулиан бросил канистру. Бензин загорелся еще в воздухе, и пламя обдало жаром ее лицо. Руби действительно увидела золотой кружок внутри красного. Стрела прожужжала: «Прощай!» — и вылетела.

Она хорошо прицелилась. Джулиан остановился. Остановился, как она ему велела.

— Кошмары, — прошептал он.

В этот момент жизнь оставила его.

Все было залито бензином. Комната Адама, комната Брэндона, коридор. Руби перешагнула через тело Джулиана и прошла в комнату Брэндона. Снизу прибежал полицейский.

— Они на чердаке! — закричала Руби, стараясь перекричать гул.

Еще полицейские. Брэндон сел. Его голова была залита кровью.

— Ты в порядке? — спросила Руби.

— Да.

Но ему все равно потребовалась ее помощь, чтобы встать. Они прошли по коридору. Из комнаты Адама вырывались языки пламени. Кругом раздавались крики, выли сирены. Полицейский с огромными ручищами стоял на стуле, упираясь в люк. Что-то хрустнуло. Люк открылся. Он пролез в него. Потом раздались какие-то непонятные звуки и показались две мумии, замотанные клейкой лентой. Полицейские подхватили мумий и понесли их вниз. Мумии издавали звуки.

Что-то взревело в комнате Адама. Пламя охватило стену. Д'Амарио пробирался сквозь толпу полицейских:

— Детей срочно вниз! Всем покинуть дом!

Он схватил Руби на руки и понес к лестнице:

— Хочешь прихватить что-нибудь из своей комнаты?

— Не открывайте дверь!

Стоя у дома № 37 по Робин-роуд, мама, папа, Брэндон и Руби смотрели, как пожарные пытаются спасти хотя бы часть дома — гараж, кухню, гардеробную. У мамы с папой глаза были на мокром месте.

— Как жаль, — все время говорила мама.

— Ужасно жаль, — вторил ей папа.

— Он ведь застрахован, так, пап? — спросила Руби. В конце концов, это было его дело.

Мама с папой то смеялись, то плакали. Они все обнимали друг друга. Руби не плакала. Она заплачет потом, когда начнутся кошмары.

Папа получил компенсацию, которая покрыла расходы на ремонт. Бабушка одолжила ему денег, чтобы выплатить долг за историю с «Кодеско». Он получил работу у Джона Хэнкока в Хартфорде.

Мама начала работать у Ларри в «Скайвей» и стала больше зарабатывать. В отношениях родителей произошли перемены, которые было трудно понять. Какое-то время папа спал на диване в гостиной. Потом они стали о чем-то перешептываться. А потом — целоваться.

Брэндон сдал SAT и набрал пятьдесят девять процентов. Чуть позже он написал его еще раз и набрал девяносто один.

Мамину машину не могли найти до тех пор, пока Стромболи не вернулись из Флориды и не открыли свой гараж. Там же были мамино пальто и папина куртка.

Соседи были очень обеспокоены по поводу змеи, но ее никто не видел. Агент по продаже недвижимости воспользовался этой информацией, чтобы оправдывать свои неудачи.

Унка Дет пока в коме.

Д'Амарио дважды посылал водолазов на пруд, но они так и не смогли найти Зиппи. Когда потеплело, Руби сама отправилась на поиски, но безуспешно. «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался». Руби все-таки не теряла надежды.

Спустя несколько месяцев Брэндон принес щенка из приюта. Руби не хотела иметь с ним ничего общего: толстый и некрасивый пес совсем не был похож на Зиппи. Однажды, когда в доме никого не было, он пришел к ней в комнату и принес целую бутылку «Спрайта». Нет, он вовсе не урод. Очень милый. Она назвала его Ватсон.

Примечания

1

Общенациональный экзамен в США, который школьники сдают во время последнего года обучения в старшей школе. Тест делится на две части: языковую, которая проверяет словарный запас и умение пользоваться текстом, и математическую. Максимальное количество баллов за каждую часть — 800. Рассматривая заявления абитуриентов, колледжи и университеты США всегда обращают пристальное внимание на результаты SAT. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Общенациональный экзамен в США, который сдают примерно в возрасте 17 лет. Является своеобразной подготовкой к SAT.

(обратно)

3

В школах США отметки выставляют буквами от А до F. Высший балл — А, низший — F.

(обратно)

4

Персонаж комиксов.

(обратно)

5

Напиток, который восстанавливает баланс микроэлементов в организме после продолжительных занятий спортом.

(обратно)

6

Провиденс — столица штата Род-Айленд на северо-востоке США. Один из старейших городов США.

(обратно)

7

«Феррис Буллер» — фильм о школьнике старших классов, жизнь которого заполнена проделками и шутками. Он очень умен, и ему всегда удается выйти сухим из воды.

(обратно)

8

Улица в Лондоне, на которой много магазинов.

(обратно)

9

В лингвистике — знаки при букве, обозначающие произношение звука, отличающееся от произношения звука, обозначенного той же буквой, но без диакритического знака. В русском языке это, например, две точки над буквой ё.

(обратно)

10

Норман Рокуэлл (1894–1978) — американский художник. Был знаменит своими картинами с жанровыми сценами из жизни жителей ферм или маленьких городков.

(обратно)

11

Чарльз Мэнсон (р. 1934) — самопровозглашенный религиозный лидер. Организовал группу последователей, которых называл «семьей». В 1969 году в Лос-Анджелесе «семья» совершила жестокое убийство семи человек, среди жертв была актриса Шэрон Тейт.

(обратно)

12

Лекарство, помогающее избавиться от напряжения и навязчивых мыслей в период депрессии.

(обратно)

13

Фильм о бродвейском продюсере-неудачнике, который неожиданно для себя ставит очень успешный мюзикл.

(обратно)

14

Todo el mundo — (все) люди (исп.).

(обратно)

15

Односолодовое немарочное виски. Оно сделано на одной винокурне и только из ячменного солода.

(обратно)

16

Сорта односолодового виски, производимые в районе Гленливет. Шотландия.

(обратно)

17

Односолодовое виски, производимое в районе Хайлэндс, Шотландия.

(обратно)

18

Престижная Нью-Йоркская школа Музыки и Театрального искусства.

(обратно)

19

Каденция — музыкальный термин, обозначающий виртуозную сольную фантазию на тему концерта.

(обратно)

20

Чарльз Мэнсон (р. 1934) — самопровозглашенный религиозный лидер. Организовал группу последователей, которых называл «семьей». В 1969 году в Лос-Анджелесе «семья» совершила жестокое убийство семи человек, среди жертв была актриса Шэрон Тейт.

(обратно)

21

Колонка в одной из газет США, автор которой, Абигейл ван Бюрен, отвечает на письма читателей, посвященные личным проблемам.

(обратно)

22

Билли Кид (1859–1881) — известный разбойник, живший на юго-западе США.

(обратно)

23

Овощной банан.

(обратно)

24

Программа для определения расстояния и маршрута следования по карте. Американский аналог отечественного Top Plan.

(обратно)

25

Вид дополнительного страхования. Предназначен для покрытия расходов, превышающих сумму, установленную обычными страховыми полисами на возмещение ущерба, нанесенного имуществу держателя полиса, или ущерба, нанесенного им чужой собственности. Страхованию могут подлежать и некоторые нематериальные виды ущерба (например, ущерб от клеветы): оно повышает потолок выплат до 500 тысяч долларов.

(обратно)

26

«Почисти мне виноградинку» — строка из песни Дайаны Кролл.

(обратно)

27

Товарный знак одного из первых видов сухого завтрака в виде пшеничных хлопьев с витаминно-минеральными добавками производства компании «Дженерал миллс». Выпущен на рынок в 1924 году, с 1933 года известен рекламный лозунг «Завтрак чемпионов», который сохранился до наших дней.

(обратно)

28

Первоначально суфле из алтея; в настоящее время изготавливается из кукурузного сиропа, сахара, пищевого крахмала, декстрозы, желатина и других компонентов. Поджаривается на палочке на открытом огне; используется также как кулинарный компонент в салатах, десертах, густых кремах, сладких пастах.

(обратно)

29

Привидение, закованное в цепи. Герой мультфильма «Утиные истории».

(обратно)

30

Товарный знак соленых галет с сыром производства фирмы «Киблер» — отделения компании «Келлогг».

(обратно)

31

Товарный знак болеутоляющего и жаропонижающего средства — ибупрофена: рекламируется от простуды, головной, зубной и мышечной боли, от артритов и невралгии.

(обратно)

32

Имеется в виду Александр Поп. По-английски оба слова пишутся и звучат одинаково: Pope. Руби думает, что речь идет о Папе Римском.

(обратно)

33

Неполная цитата высказывания Бенджамина Франклина. «Человеку свойственно ошибаться, раскаиваться в ошибках могут боги, а упорствовать — это от дьявола».

(обратно)

34

Служба AOL — национальный провайдер Интернета в США.

(обратно)

35

«Рожден необузданным».

(обратно)

36

Я выехал на дорогу искать приключений.

(обратно)

37

Сеть закусочных быстрого обслуживания, в которой продаются фирменные пончики (более 50 видов) и кофе.

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

*** Примечания ***