КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно 

Венгерский политический детектив [Иштван Немере] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Венгерский политический детектив

В книгу включены романы Иштвана Немере — популярного в Венгрии автора детективного жанра — «На грани тьмы» и «Опасный груз», разоблачающие нечистоплотные приемы политической борьбы за власть в капиталистическом государстве, где правящие круги и военно-промышленные магнаты используют для достижения своих целей шантаж, терроризм, готовы пустить в ход бактериологическое и ядерное оружие.

В романе Дёрдя Фалуша и Габора Йожефа «Немое досье» рассказывается о международном шпионаже и экономических диверсиях как формах подрывной деятельности империалистических государств против социалистической страны.

...ЗНАКОМСТВО БУДЕТ ПОЛЕЗНЫМ

Уважаемый читатель! Прежде чем Вы откроете первую страницу первой повести, вошедшей в сборник, попробуйте вспомнить, сколько детективов вообще Вы прочитали. Пожалуй, точно на этот вопрос не сможет ответить никто. Одни скажут: много. Другие не преминут заметить, что детективы читают редко, берегут время для другой, более серьезной, литературы.

Это короткое вступление понадобилось для того, чтобы сразу же обрадовать любителей детективного жанра и успокоить скептиков — все три повести сборника интересны, познавательны, так что время зря потеряно не будет.

Исследователи детективного жанра считают, что внутри этого направления литературы есть свои разновидности. Одна из них — «политический детектив». «К типу „политического детектива“ логично отнести те остросюжетные произведения, где в центре внимания автора оказываются конкретные политические реалии общества»[1]. Этому критерию повести Иштвана Немери «Опасный груз» и «На грани тьмы», как и «Немое досье» Дёрдя Фалуша и Габора Йожефа, вполне соответствуют. Прежде всего, все три повести злободневны.

Немери в своих повестях затрагивает весьма болезненную для международного сообщества проблему — проблему терроризма. Причем речь идет не об отчаянных акциях фанатиков-одиночек, а о терроризме, поддерживаемом на государственном уровне, терроризме, ставшем методом организации крупномасштабных провокаций.

В повести «Опасный груз» группа говорящих по-арабски террористов захватывает в одном из швейцарских горных тоннелей трейлер, перевозящий контейнер с радиоактивным веществом. В качестве заложников бандиты задерживают и случайных людей, оказавшихся в тоннеле во время нападения. Давайте обратим внимание на подоплеку акции террористов — провокация должна серьезно обострить отношения Швейцарии с некоторыми арабскими государствами.

Итак, страна, где происходят события, обозначена точно. Это Швейцария. Могло ли произойти похищение контейнера с радиоактивным веществом? Могло. Кто же стоит за этой акцией, кто руководит действиями террористов? В повести сказано, что операция организована спецслужбой некоего государства Иргель. Но сразу же становится ясно, что речь идет об Израиле. Ведь именно это государство, так же как и вымышленное автором — Иргель, считает окружающие его арабские страны враждебными. Вспоминается, как несколько лет назад израильскими спецслужбами из западноевропейского порта были похищены боевые корабли и переправлены в израильский. Вспоминаются террористические акции на улицах Парижа, в аэропортах Вены и Рима, где многое происходило, как и в «Опасном грузе»: гремели выстрелы, взрывались гранаты, гибли ни в чем не повинные люди. Террористы говорили по-арабски, и пресса Запада принялась намеренно нагнетать напряженность, расписывая ужасы «арабского терроризма». Волна «арабского» террора прошла в те дни, когда в Западной Европе в прогрессивных кругах общественности высокой точки достигло возмущение политикой Израиля. После нескольких террористических акций, где якобы все говорило о причастности арабов, прессе удалось возбудить антиарабские настроения. Так было в жизни. Но и в повести «Опасный груз» представители «иргельской» разведки хотят с помощью акции в тоннеле поссорить Швейцарию с арабскими странами, возбудить антиарабские настроения.

Кстати, об использовании израильскими спецслужбами в своих целях террористов-провокаторов, говорящих по-арабски, рассказал как-то французский журнал «Монд дипломатик».

Уместно привести и еще одно высказывание. На сей раз мы заимствуем цитату из крайне правой американской газеты «Вашингтон таймc». Объясняя приверженность израильской разведки «старомодным методам», «Вашингтон таймc» писала: «Израильская разведслужба зародилась на основе традиций трех крупнейших подпольных политических организаций... Это организация «Хагана» и террористические группировки «Иргун» и «Лехи» (банда Штерна). Эти организации имели политические ведомства и отделы, ответственные за особые операции против англичан (речь идет о событиях в Палестине до момента образования государства Израиль. — Д. Б.) в духе классических операций «плаща и кинжала».

Конечно, это может служить одним из объяснений подобных «традиций». Однако причины приверженности израильских спецслужб, да и определенных кругов сионистского государства политике государственного терроризма коренятся гораздо глубже. Они продиктованы ролью, которая отведена международным империализмом Израилю. Именно эта страна должна противостоять прогрессивным процессам в соседних арабских странах.

Нельзя не вспомнить также, что в упомянутый «Вашингтон таймc» период «бандой Штерна» командовал нынешний премьер-министр Израиля Ицхак Шамир. Так что преемственность прослеживается четкая.

Ощущение жизненности событий, происходящих в повести «Опасный груз», усиливается благодаря ее художественным достоинствам. Выразителен язык повести. В ней действуют не схемы, а живые люди. Причем это относится и к положительным, и к отрицательным героям. Проникаешься горячим сочувствием к лейтенанту Хорну. Этот молодой еще человек, обладает такими достоинствами, как честь, мужество, порядочность, верность долгу. Мы остро переживаем перипетии его схватки с террористами. И, наверное, поэтому создается полное ощущение сопричастности тому, что происходит на страницах повести. А ведь опасность абстрактного восприятия была достаточно велика — чужая страна, чужие проблемы.

В целом автор достигает важного результата. Мы не знаем, например, так ли устроен сложный современный тоннель. Вряд ли кто-нибудь хорошо знаком с экипировкой и тактикой специальных групп по борьбе с терроризмом. Но мы верим автору и поэтому смотрим на то, что он описывает, как бы его глазами. Мы верим, что автор говорит правду и в деталях, и в главном. И мы еще раз убеждаемся, что терроризм — величайшее зло, с которым все честные люди должны бороться.

Наша страна неоднократно предлагала западным державам объединить усилия в борьбе с международным терроризмом. Но этому пытаются помешать те круги, которые используют для достижения своих целей такие же террористические методы. Именно эти круги организуют крупные провокации, чтобы поддерживать напряженность вокруг многих важных проблем, требующих решения. Среди этих проблем — восстановление законных прав палестинского народа, освобождение оккупированных Израилем арабских территорий, а также острые социальные проблемы сегодняшнего западного общества.

Подводя итог, можно сказать, что повесть «Опасный груз» вносит свой посильный вклад в разоблачение подлинных организаторов и вдохновителей международного терроризма. И, следовательно, ее с полным основанием можно считать  п о л и т и ч е с к и м  детективом. Причем весьма удачным.

Думается, что эта повесть относится к разряду таких книг, когда жалеешь, что перевернута последняя страница. Хотелось бы продолжения.

К счастью, в сборнике есть и вторая повесть Немери «На грани тьмы». Причем не трудно обнаружить сходные черты у этих произведений. И в одном, и в другом все начинается с нападения террористов. События развиваются бурно, террористам противостоят мужественные люди, и в конце концов зло терпит поражение. Героем, победившим зло, и в «Опасном грузе», и в повести «На грани тьмы» является офицер специальных подразделений по борьбе с терроризмом. Есть и там, и тут погони, перестрелки, взрывы. Есть ощущение, что не книгу читаешь, а смотришь захватывающий фильм — так ярко выписаны общая картина и детали. Но если вдуматься, то приходишь к выводу, что вторая книга затрагивает более сложную и глубокую проблему, чем борьба с отдельными террористами.

В вымышленной (или не названной?) стране приближаются президентские выборы. Нынешний президент в свое время под влиянием военных кругов санкционировал разработку бактериологического оружия. Соперничающая группировка нанимает профессиональных головорезов для того, чтобы выкрасть из института доказательства проведения опасных опытов. Это должно быть обнародовано, и тогда нынешний президент проиграет выборы. В акции участвуют террористы, имеющие левацкую репутацию, и она проводится под внешне привлекательными, но, по сути, демагогическими лозунгами.

Обратим внимание на то, что соперники президента просто хотят воспользоваться причастностью его к изготовлению бактериологического оружия в своих политических целях, а вовсе не осуждают сам факт производства этого средства массового уничтожения. Более того, они идут на кровопролитную авантюру, зная, что в ходе операции смертоносные бактерии могут вырваться на свободу, неся смерть миллионам жителей данной страны, а потенциально и всему человечеству. И оказывается, что террористов нанимает, экипирует и направляет... спецслужба данной страны, формально подчиненная действующему президенту.

Вот какой сложный узел противоречий кроется за одной вроде бы частной акцией террористов. Может быть, автор специально не называет страны? Может быть. Ведь в принципе описанные в повести «На грани тьмы» события могли бы произойти в очень многих странах так называемого «свободного» мира.

На сегодняшнем этапе истории проблема соотношения интересов отдельной национальной или наднациональной группировки с интересами страны и вообще человечества, к сожалению, не абстракция. Военно-промышленный комплекс, перешагивая через границы, толкает человечество к грани ядерной катастрофы, пытаясь не допустить реальных шагов в процессе разоружения. Делается это во имя эгоистических интересов достаточно узкой группы людей. Военно-промышленный комплекс в США активно поддерживает «своих» сенаторов и конгрессменов, отстаивающих безумную идею «Стратегической оборонной инициативы». Крайне правые круги капиталистического мира пытаются контролировать обстановку и действия политических лидеров в рамках военных и экономических блоков.

Так что события, происходящие в повести «На грани тьмы», можно расценивать и как конкретность отдельной страны, и как аллегорию процессов, происходящих в западном мире в целом. Это в полной мере относится и к оценке роли спецслужб. За примером ходить далеко не надо. Деятельность ЦРУ, которая уже выходит даже из-под контроля высших органов США, стала притчей во языцех. А жизнь добавляет новые факты. Вспомним печально знаменитый «Ирангейт». Оказалось, что гигантскую подрывную операцию, связанную с незаконной продажей оружия Ирану и передачей вырученных средств никарагуанским «контрас», ЦРУ провело без необходимых санкций высших органов страны.

Вот так, идя от общего к частному, пожалуй, стоит расценивать события, описанные Немери в повести «На грани тьмы». Важен здесь и еще один аспект, которого не было в «Опасном грузе». Лейтенант Хорн и его товарищи, ведя схватку с террористами, не ощущали никакого противоречия. Они выполняли свой долг, не задумываясь над причинами возникновения конфликта.

А выполняющие свой долг герои второй повести уже не могут действовать, не пытаясь осмыслить, почему возникла ситуация, поставившая страну на грань катастрофы. Кто виноват или что виновато — отдельные люди или система? Эта линия не углубляется автором, но и не замалчивается. Видимо, это тоже одна из черт политического детектива. Кстати, именно благодаря тому, что герои повести задумываются над сложными жизненными проблемами, они становятся интереснее и глубже.

Читателям наверняка запомнится майор Бренн. Он рискует жизнью, спасая людей от страшной угрозы, причем действует так вопреки принципам, на которых строится окружающий его мир. Запомнятся и журналисты, отдавшие жизнь за торжество правды. Хотя к пониманию этой правды их подтолкнули события, к которым они вначале отнеслись как к сенсации, возможности прославиться и заработать. Это тоже жизненная ситуация. Среди западных журналистов сегодня немало людей, смело разоблачающих действия противников мира и разрядки. В их адрес неоднократно раздавались угрозы со стороны правых, а некоторые поплатились жизнью за свои честные репортажи и корреспонденции.

Словом, повесть «На грани тьмы» очень актуальна.

И, наконец, рассмотрим третью повесть, включенную в сборник, — «Немое досье» Дёрдя Фалуша и Габора Йожефа.

Она читается с большим интересом, хотя в ней немало традиционных атрибутов «шпионского детектива действия». В «Немом досье» есть проницательные контрразведчики, коварные вражеские агенты, роковая соблазнительница, связанная с вражеским разведцентром. Есть переодевания, исчезновения и убийства. В деталях описывается применение хитроумной шпионской техники. Но при всем этом повесть жизненна. Ведь известны десятки фактов, свидетельствующих о происках империалистических разведок против стран социалистического содружества, против отдельных граждан этих стран. Все чаще враждебные акции подпадают под определение экономического или промышленного шпионажа.

Не так давно в советской печати сообщалось о разоблачении на территории СССР агентов ЦРУ и западногерманской разведки. По заданию своих хозяев они пытались проникнуть в оборонные, экономические и космические секреты. В газетах были помещены фотографии, показывающие специальное шпионское оборудование, сложный грим и даже парики, ими пользовался агент ЦРУ, идя на связь с завербованным шпионом. Информация передавалась и через «почтовые ящики», устроенные в самых невероятных местах. Словом, все как в детективе. Или в детективе «все как в жизни»?

Не раз было доказано документально, что ЦРУ и другие западные спецслужбы используют сложное электронное оборудование для подслушивания в советских зарубежных представительствах, в ходе слежки за советскими людьми.

И если рассматривать повесть «Немое досье» под этим углом зрения, то она выполняет важную социальную функцию. Прочитавшему эту повесть становится ясно — забывать о происках западных спецслужб нельзя. Их действия, увы, не ограничиваются страницами детективов. В жизни бывает куда сложнее, опаснее и запутаннее! И еще об одном нельзя не сказать. Венгерских контрразведчиков, действующих в повести «Немое досье», роднит с работниками служб госбезопасности других социалистических стран общее качество. Они никогда не идут на компромисс с преступниками, не пользуются принципом «цель оправдывает средства». Ибо они руководствуются определенной системой взглядов и ценностей, составляющих идейную базу социалистического общества. В этом их принципиальное отличие от «суперменов» — героев западных детективов. Те, отражая нравственные основы буржуазного общества, никогда не забывают о собственной выгоде, счете в банке и тому подобном. Для них разоблачение злодея — прежде всего личный успех.

И, наконец, хочется напутствовать читателей словами, вынесенными в заглавие предисловия: пусть знакомство с этим сборником будет полезным и интересным.

 

Д. Бирюков,

политический обозреватель

Центрального телевидения

ДЁРДЬ ФАЛУШ и ГАБОР ЙОЖЕФ Немое досье

Глава I

1

Над автострадой сгустились сумерки.

Машин заметно прибавилось. Заполонив серую ленту бетона, они мчались с рокочущим гулом двумя нескончаемыми потоками. Из вереницы автомобилей, не обращая внимания на встречный поток, то и дело вырывался какой-нибудь лихач и, совершив обгон, снова вклинивался в ряд. В ответ на эти маневры раздавался пронзительный визг тормозов. Водители встречных машин выражали свое отношение к происходящему разъяренными вспышками фар.

Владельца кремового «опеля», ехавшего от Будапешта в сторону Татабани, подобное каскадерство оставляло безучастным. Машину он вел уверенно и спокойно, с готовностью прижимаясь к бровке, если его обгоняли, и терпеливо пропуская спешащих по встречной полосе.

Пал Ковач вел себя за рулем точно так же, как и жил все последние годы. Хладнокровно и осмотрительно. В свои сорок два он был еще холост. Работал в центральной конторе кооперации ревизором. И если бы кто-нибудь полюбопытствовал у его начальства или коллег, что они думают о Коваче, те, пожимая плечами, ответили бы, что претензий к нему не имеют, и только. Им просто нечего было бы рассказать об этом высоком человеке с резкими чертами лица и не выражающими никаких эмоций глазами, которые смотрели на собеседника, будь то начальник или коллега, всегда одинаковым непроницаемым взором.

Ковач взглянул на часы. Но и вид торопливо бегущей секундной стрелки не заставил его прибавить скорости. Он ехал так, будто отправился на загородную прогулку.

За изгибом дороги, по левую руку, в глаза ему бросилась сбитая из деревянных кругляшей вывеска «Золотой барашек», зазывавшая посетителей в стилизованную деревенскую корчму, где на горячее наверняка можно было получить что угодно, кроме упомянутого в вывеске барашка. На стоянке перед корчмой он увидел несколько машин, чуть дальше — бело-голубой пикап милицейского патруля.

Ковач притормозил, подъехал к разграничительной полосе и включил сигнал поворота, давая знать, что собирается свернуть влево. Он терпеливо ждал, пока поредеет поток набегающих автомобилей.

Наконец один из встречных водителей, шофер грузовика, мигнул фарами, показывая, что пропускает «опель». Жестом поблагодарив его, Ковач оглянулся — проверить, не собрался ли кто обогнать его, включил передачу и... в этот момент из-за грузовика на полном ходу вывернул громоздкий зеленый «рено». Ошарашенный Ковач рванул руль вправо.

Отчаянно взвизгнули тормозные колодки. Водитель «рено» нечеловеческими усилиями попытался остановить машину. Но было поздно.

С адским грохотом металл ударился о металл, автомобили, вращаясь волчком, отскакивали и снова сшибались друг с другом, лопались стекла и фары, рассыпая вокруг град осколков. На террасе корчмы кто-то вскрикнул, и на шоссе воцарилась гнетущая тишина.

«Опель» завис над кюветом, врезавшись правой дверцей в дорожный столб. Ковач лежал головой на руле, со лба стекала кровь и, оставляя вдоль носа узенькую дорожку, тяжелыми каплями падала под ноги на ребристый резиновый коврик.

Из «рено» выбрались двое мужчин. Один, шатаясь, пошел к обочине, другой бросился к Ковачу.

Движение замерло.

Из корчмы высыпали посетители, среди них — двое патрульных милиционеров. Тот, что был помоложе, поспешил к радиотелефону, а старший пробился сквозь толпу любопытных к месту происшествия.

Ему помогли вытащить Ковача из машины и положить на землю. Кто-то достал уже из «опеля» аптечку, когда с противоположной стороны шоссе подоспела молодая блондинка.

— Я врач! — сказала она.

Перед ней расступились, пропуская к пострадавшему.

— Он жив! — вскоре определила она и, обтирая от крови лицо лежавшего без движения Ковача, добавила: — Сейчас он придет в себя!

Молодой патрульный доложил о несчастном случае и принялся опрашивать водителя «рено» и свидетелей.

Немного спустя, завывая сиреной, подкатила машина «скорой помощи», следом — оперативная группа автоинспекции. Пока врач «скорой» консультировался с белокурой докторшей, санитары уложили пострадавшего на носилки и вдвинули их в машину.

Милиционер постарше — начальник патруля — тем временем с нескрываемым любопытством осматривал «опель». Тут же щелкал своим аппаратом фотограф оперативной группы. Старший патрульный, человек наблюдательный, заметил, что из поврежденной правой дверцы выглядывает что-то вроде алюминиевой капсулы. Он попытался было извлечь ее, но из-за вмявшегося в дверцу дорожного столба это никак не удавалось.

Общими усилиями «опель» поставили на дорогу и откатили на несколько метров. Едва он сдвинулся с места, из бреши, пробитой в дверце, посыпались капсулы.

Милиционер осторожно открыл одну из них, заглянул внутрь и вытряхнул на ладонь свернутую трубочкой тонкую, полупрозрачную бумажку.

На голове у Ковача уже белела повязка. Он пришел в себя и, несмотря на протесты врача, сел, озираясь по сторонам в поисках своей машины. Увидев патрульного, который как раз вскрывал капсулу, Ковач обомлел, в глазах его, обычно таких спокойных и невозмутимых, вспыхнул ужас.

Старший патрульный развернул полоску тонкой бумаги. Она была сверху донизу заполнена убористыми столбцами из пятизначных цифр:

54 322

17 543

86 358

19 431

26 519

32 417

. . . . .

. . . . .

Озадаченный этой цифирью, он с минуту глядел на бумажку, потом двинулся было к Ковачу, но передумал и, подойдя к помощнику, распорядился:

— Садитесь в «скорую помощь», рядом с пострадавшим! А я доложу в дежурную часть и последую за вами. Только смотрите в оба!

Ссыпав алюминиевые капсулы в карман, он поспешил к патрульной машине, выхватил трубку радиотелефона, набрал код и прерывающимся от волнения голосом заговорил:

— Я сто четвертый! Докладываю...

2

В жизни современного человечества все меньше становится благ, которые ничего не стоили бы. Даже личная жизнь стоит денег. Особенно дорого обходится она, когда эгоизм, произвол, непомерное честолюбие делают проблемы сугубо приватные проблемами общества или, во всяком случае, тех его ведомств и институций, которым приходится в них разбираться. Ведь в такой ситуации пострадавший или обидчик — а чаще всего обе стороны одновременно — ищут правды, заверенной официальной печатью, в коих поисках первой инстанцией обычно становится приемная адвоката.

В Будапеште приемные адвокатских коллегий размещаются большей частью в помещениях мрачноватых и тесных, бывших некогда складами или лавками. Посетители в ожидании встречи со своими заступниками стоят вдоль стен или бродят по коридорам, едва освещенным двадцатипятисвечовыми лампочками.

Контора д-ра Лайоша Немеша, члена коллегии адвокатов, в этом смысле являла собой исключение. В ней было два помещения. Одно — кабинет самого адвоката. В другом работали секретарша и молодой стажер, которые готовили для него материалы.

Жуже Шелл, секретарше, в прошлом месяце минуло двадцать восемь. Это была высокая, бесподобно стройная девица с золотистыми мягкими волосами, стриженными по-мальчишески коротко и расчесанными на прямой пробор; серые глаза ее глядели на мир с легким презрением; плотно сжатые губы и все лицо, изящное и в то же время решительное, придавали ей вид неприступности. На Жуже была желтая шелковая блузка, надетая на голое тело, и бирюзовая юбка макси, которая при каждом шаге эффектно обтягивала бедра.

Она только что вернулась из похода по магазинам — с сумочкой через плечо, в руках фирменный пластиковый пакет универмага «Люкс».

— Босс у себя? — спросила она, останавливаясь у письменного стола, за которым сидел молодой человек с бакенбардами.

— У себя, — ответил стажер — рослый парень чуть старше Жужи, добродушный, с карими, слегка навыкате глазами. На широких, нескладных плечах его висела, будто на вешалке, белая тенниска. — Просил не беспокоить его, — добавил он, окидывая фигуру девушки мечтательным взглядом.

— Какое мне дело! Пока он тут в кабинетике прохлаждается, я бегаю по жаре, устраивая его дела. Кто я ему, жена, по магазинам носиться? — Она вскинула пластиковый пакет. — Да он и не думает разводиться со своей старой калошей.

— А я тебя не устрою? — рассмеялся стажер.

— Разве что лет через десять, — пожала она плечами. — Ты знаешь, Ретфалви, я обожаю звучные имена и зрелых мужчин, но картофельный паприкаш и соцстраховские путевки со скидкой меня не прельщают.

Жужа вытащила из стола блок «пэл-мэла» и со злостью его распечатала.

— Даже о его сигаретах приходится мне заботиться!

С двумя пачками сигарет и пакетом из «Люкса» она подошла к кабинету шефа, выпрямилась, чтобы лучше смотрелась линия бюста и бедер, постучала и, не дожидаясь ответа, скрылась за дверью.

Д-ру Лайошу Немешу было уже за пятьдесят. Напряженная работа ума оставила на его лице лишь две небольшие морщинки, пересекающиеся над переносицей. Вообще благодаря здоровому образу жизни, достатку и любимой работе он производил впечатление человека без возраста. Работал много, но относился к той категории людей, для которых работа ни при каких обстоятельствах не бывает обузой. Читал он уже с очками, но в волосах еще не было ни сединки. «Труд хорошо консервирует!» — любил говорить он, когда кто-нибудь интересовался секретом его почти идиллических отношений со временем.

— Босс, — обрушилась на него Жужа, — я купила рубашку в полосочку и к ней гольфы!

— В полосочку я не люблю, — недовольно взглянул он на упакованную в целлофан рубашку.

— Что поделать, сейчас это модно! Не брать же какое-нибудь старье!

Адвокат поправил съехавшие на нос очки и снова уткнулся в бумаги.

— Не слишком она молодит? — пробурчал он с убийственным равнодушием к стоящей перед ним секретарше со всей ее галантереей.

— Естественно, молодит! — воскликнула Жужа насмешливо. — Именно потому я ее и выбрала!

— Спасибо, — смиренно сказал адвокат, спохватившийся, что, в сущности, ему нужно быть благодарным ей за заботу. Но дел у него было слишком много, чтобы тратить на эту рубашку и какие-то там носки больше полминуты.

Жужа проглотила обиду. Она решила быть терпеливой и ласковой.

— Преуспевающий адвокат должен одеваться по последней моде, — снисходительно объявила она, чувствуя, как ее разбирает злость, но пытаясь держать себя в руках. — К вашему уму и деньгам остается добавить только мой вкус! — Однако такое распределение ролей показалось ей столь унизительным, что она не выдержала и взорвалась: — Не знаю, стоит ли все это продолжать? Во всяком случае, с меня хватит! — Жужа Шелл швырнула на стол две пачки «пэл-мэла» и вызывающе посмотрела на шефа.

Немеш убрал одну пачку в карман, из другой предложил сигарету девушке и закурил сам.

— Займемся-ка лучше делом, — невозмутимо сказал он, протягивая секретарше несколько бумаг. — Вот это перепечатайте, на это подготовьте ответ и соберите мне все, что касается дела Феледи против Семеша. Не откажите в любезности, — добавил он с рассеянной улыбкой, которую Жужа могла при желании истолковать как знак примирения и призыв не терять надежды.

В приемной разобиженную девицу встретил испытующий взгляд Ретфалви.

— Ну как там? — полюбопытствовал он.

— Кошмар, Ретфалви! Кошмар! Клянусь тебе, я уволюсь. Этому импотенту лишь бы деньги грести!..

— Тут новое дело прислали... — Он положил перед нею досье.

— К черту новое дело! Что ты уставился на меня, не понесу я его. Довольно!

Она со смертельно усталым видом упала на стул, раскинула длинные стройные ноги и беспомощно уронила руки на колени. Во рту ее грустно дымилась сигарета «пэл-мэл».

Ретфалви встал и, натянув на себя пиджак, купленный явно по случаю распродажи, постучался к Немешу.

— Вчера из суда сообщили, что вы назначены защитником по делу о подозрении в шпионаже, — доложил он. — Я принял бумаги и попросил на сегодня свидания с подзащитным.

Спокойствие на минуту оставило Немеша.

— Как вы посмели принять решение без меня?!

— От дел, назначаемых судом, мы обычно не отказываемся! — уверенно ответил Ретфалви.

— Но ведь я не успею подготовиться! Во сколько свидание?

— В четыре.

Немеш взглянул на часы.

— Ну, удружили вы мне! Что в деле?

— В дела под грифом «особо секретно» я заглядывать не привык!

В кабинет вошла Жужа.

— Пожалуйста! — положила она перед Немешем тоненькое досье.

«Дело Пала Ковача», — прочел адвокат на обложке. Он нерешительно протянул руку к папке. Раскрыл ее. Досье было пусто.

— Как это понимать? — воскликнул он изумленно.

— Это все! — ехидно заметила секретарша.

Немеш хотел еще что-то сказать, но зашелся в приступе кашля. Его душил дым «пэл-мэла».

— Довольно с меня! — Он смял сигарету. — К черту весь этот шик!

— Преуспевающий адвокат не может позволить себе курить какую-нибудь «симфонию», — не скрывая злорадства, сказала Жужа и повернулась к стажеру: — Идемте, Ретфалви, у шефа много работы!

3

На свидание с подзащитным д-ра Немеша сопровождал молодой офицер следственного отдела.

Предварительно они коротко посовещались. Информация следователя исчерпывалась несколькими фразами — он и сам пребывал почти в полном неведении. Кроме полосок бумаги, исписанных столбцами цифр, других обвинительных материалов у него не было. Он изложил адвокату обстоятельства катастрофы, заметив, что Ковачу еще крупно повезло — отделался раной на лбу, машины же обе разбиты вдребезги, или, выражаясь языком госстраха, ущерб стопроцентный.

Следователь рассказал также, что алюминиевые капсулы были обнаружены в момент, когда Ковач находился без сознания. Надо думать, очнись он раньше, он непременно попытался бы спрятать их. Но вышло так, что патрульный милиционер извлекал эти самые капсулы из «опеля» на его глазах.

И с тех пор он молчит, хотя медицинское освидетельствование показало, что органы речи и мозг подследственного в результате аварии не пострадали.

Больше следователю сообщить было нечего, поэтому оба молчали, ожидая, пока приведут Пала Ковача.

За десятилетия адвокатской практики д-р Немеш усвоил: двух одинаковых дел не бывает, поэтому каждое дело требует основательной подготовки. Но о какой подготовке может идти речь, если к его услугам — лишь немое досье и более чем скупая информация следователя?

Он ждал с беспокойством, в воображении рисуя себе камеру, где без галстука и в ботинках без шнурков сидит, уставясь в беленую стену, его подзащитный. У стены — по-военному строго прибранная тюремная койка с пустой полочкой наверху. Деревянный стол с алюминиевой ложкой — единственным предметом казенной сервировки. В углу — унитаз и раковина с зубной щеткой и мылом. Над ней — полотенце.

Два конвоира в сопровождении офицера, наверное, уже ведут его подзащитного в помещение для свиданий. Они шагают в гнетущей тишине по крашенным ослепительно белой краской коридорам, перекрытым решетками, вокруг ни души: за минуту до этого по требованию офицера заперли даже тех, кто был занят на хозработах.

Подозреваемый понурил голову, руки заложены за спину. Стук шагов по надраенному до стерильного блеска каменному полу отдается от стен гулким эхом.

Не намного приятней и обстановка в комнате для свиданий. Посреди нее — стол с двумя стульями по сторонам. Окно с армированными стеклами забрано снаружи решеткой. В дверях, будто еще один предмет обстановки, застыл конвойный.

Наконец Пала Ковача привели. Конвоир встал у двери с таким расчетом, чтобы от глаз его не могло укрыться ни малейшее движение присутствующих.

На голове у подозреваемого белела узкая повязка — единственное, что напоминало о катастрофе. «И впрямь повезло ему», — подумал, глядя на него, адвокат.

— Пал Ковач, — первым нарушил молчание следователь, — за сбор разведывательной информации вам грозит лишение свободы сроком до двенадцати лет!

Взгляд Ковача устремился куда-то поверх головы следователя. Тот посмотрел на адвоката и продолжал:

— Если вы будете упорствовать в молчании и при этом будет доказано, что шпионажем вы занимались систематически и в составе шпионской группы, то приговор может оказаться и самым суровым!..

Лицо и глаза арестованного застыли, он словно окаменел.

С минуту следователь глядел на него в упор, потом круто повернулся.

— До свидания! — попрощался он с адвокатом и вышел.

— Доктор Немеш, — представился адвокат, протягивая руку Ковачу. — По вашему пожеланию я назначен защитником. Садитесь.

Ковач сел, подтянув под себя стул, положил руки на стол, пристально оглядел Немеша и перевел взгляд на стену.

Адвокат подошел к нему ближе.

— Я спешил увидеться с вами, — начал он дружелюбным тоном, — чтобы попытаться пробудить вашу совесть и здравый рассудок! Единственное, что вам может сейчас помочь, — это чистосердечное признание вины.

В ответ молчание. Ковач лишь бросил взгляд на адвоката и снова уставился на беленую стену.

Немеш прошелся к окну и, закурив сигарету «пэл-мэл», выпустил струйку голубоватого ароматного дыма.

— Должен признаться, — продолжал он, но уже значительно суше, — что дела ваши обстоят весьма скверно. Как смягчающее обстоятельство суд может принять во внимание только полное раскаяние. В этом случае законодательство позволяет определить минимальную меру наказания.

Ковач будто воды в рот набрал. Адвокат стал терять терпение.

— Коль скоро, — тоном выше взял он, — из целого списка защитников вы изволили выбрать меня, так потрудитесь хотя бы ответить!

Тишина.

Раздражение Немеша нарастало. Отыскав пепельницу, он загасил сигарету и снова подошел к подзащитному.

— Да поймите же наконец, если вы будете играть со мной в молчанку, я не смогу защитить вас. Вы должны мне довериться, слышите? Иначе не ждите помощи!

Ни звука в ответ.

Немеш потянулся за новой сигаретой. Вынув пачку «пэл-мэла», он угостил подзащитного и жестом предложил конвоиру, на что тот качнул головой: «Спасибо, мол, не курю». Адвокат дал огня Ковачу, закурил сам и, несколько успокоившись, продолжал:

— Чистосердечное признание, только оно, повторяю вам, может смягчить вашу участь. Иначе вас сам господь бог не спасет.

Ковач глубоко затянулся, медленно поднялся со стула и, словно о чем-то задумавшись, стал прохаживаться, поглядывая на адвоката. Вот он повернулся спиной к конвоиру — и к Немешу — и, неуловимым движением оторвав фильтр сигареты, спрятал его в рукав. Ни тот, ни другой ничего не заметили. В следующее мгновение Ковач уже стоял лицом к ним, продолжая курить.

— Я хотел бы остаться со своим подзащитным наедине! — попросил д-р Немеш.

Конвоир кивнул и молча вышел из комнаты.

Ковач вопросительно посмотрел на адвоката.

Тот, вздохнув, продолжал уговаривать:

— Убедительно вас прошу быть со мной откровенным! — В голосе его звучали чуть ли не дружеские нотки. — Неужто вам непонятно? С вами все кончено! После провала для ваших работодателей вы больше не существуете!

Снова молчание.

— В том списке, что вам представили, мое имя значится не случайно. Я готов бороться за вас в меру сил и способностей, требуется только ваше желание!..

Ковач молча курил сигарету, огонек которой уже обжигал ему пальцы.

Он был нем.

— Ну что вы упрямитесь! — закричал на него адвокат.

Молчание.

Д-р Немеш развел руками.

— Не понимаю вас, — сказал он, отчаявшись, и впился глазами в Ковача. Не выдержав его взгляда, подзащитный отвернулся.

4

Ковача увели.

Очутившись в камере, он подошел к окну и замер, подняв лицо к свету.

Конвоир закрыл за ним дверь, заглянул для порядка в глазок и ушел.

Неимоверным усилием воли Ковач заставил себя выждать несколько минут и только потом, не меняя позы, запустил пальцы в рукав, где был спрятан фильтр сигареты. Он осторожно разорвал его и нашел внутри скрученную трубочкой тончайшую полоску бумаги. С замирающим сердцем прочел он отпечатанные на машинке несколько слов:

БУТОН ПРИКАЗЫВАЕТ МОЛЧАТЬ!

МАК ВЫРУЧИТ ВАС!

По сдержанному лицу Ковача скользнула тень облегчения и исчезла столь же быстро, как исчезает тень ласточки, стремительно пролетевшей над головой. Бумажка тут же была разорвана на мельчайшие клочки. Вместе с остатками фильтра Ковач бросил их в унитаз, спустил воду и проследил, чтобы от записки не осталось ни малейшего следа.

5

Приблизительно в то же время, когда Ковач читал в камере эту записку, в фешенебельном номере венского отеля «Интерконтиненталь» беседовали два господина.

— ...А где сейчас Мак? Он остался в Шопроне? — спрашивал пожилой, седовласый, подтянутый господин. Судя по его тону, он привык отдавать приказы и не терпел возражений.

— Сообщив о случившемся, он тут же вернулся в Будапешт. Ведь утром ему нужно быть на работе! — докладывал господин помоложе, с военной выправкой.

— Верно, — одобрительно кивнул седовласый. — В сложившейся ситуации он должен быть осторожен, как никогда! Ничего подозрительного, ничего привлекающего внимания!

— Именно так я его и проинструктировал!

— Правильно сделали! Этот канал нужно спасти во что бы то ни стало, раз уж с Ковачем вышла такая осечка. Если этот несчастный заговорит, рухнет все, что мы с таким трудом возводили в течение десяти лет. Он знает всех наших агентов и потянет их за собой на скамью подсудимых. Я уж не говорю о международном скандале! После Бутона он важнейший наш человек.

— Уж лучше бы эта дурацкая катастрофа закончилась его смертью! — произнес молодой.

— Арестом! Вот чем она закончилась! — в ярости ударил кулаком по столу седовласый. — Нужно действовать, а не рассуждать! И действовать незамедлительно! Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

— Так точно!

— Вы уверены, что Мак говорит правду? У него в самом деле налажена связь с Ковачем?

— Мак — один из лучших наших агентов. Выполнив задание, он должен вернуться сюда. Какой ему смысл обманывать нас, да еще так наивно? Он слишком многим рискует.

— Пожалуй, вы правы, — помолчав, произнес господин в летах. — Так, говорите, он просит двоих?

— Так точно.

— Он их получит!

— Кого вы имеете в виду? — спросил младший из собеседников. — Задачка будет не из простых.

— Мюллер! Вольф! Эти ребята выручали нас в самые трудные времена.

— И, кстати, умеют держать язык за зубами!

— Ну, это самое меньшее, что от них требуется. Не забудьте, что в нашем деле очень многое зависит от обстоятельств. Я это к тому, что там, — он кивнул, — теперь тоже научились работать.

— Равно как и Мюллер с Вольфом.

— Я в этом не сомневаюсь. К тому же они сейчас под рукой, готовы отправиться в любую минуту.

— Так точно, — кивнул господин помоложе. — Но все же я предлагаю подстраховать их. Проверить, как переправятся. Охрана границы усилена, всех въезжающих тщательно проверяют. Конечно, Вольф бывал там неоднократно, свободно владеет венгерским, но...

— Никаких «но»! — раздраженно прервал его собеседник и швырнул на стол карту.

Это был план Будапешта, помеченный кое-где зелеными точками с цифровыми обозначениями.

— Как по-вашему, для чего я это достал? — похлопал седовласый по карте.

Его визави промолчал, зная, что любое его высказывание или вопрос вызовут у хозяина приступ гнева.

— Так, не знаете? — подзадоривал его шеф. — Тогда слушайте. Вместе с ними поедет Мадам. Только Мюллер с Вольфом отправятся поездом, а Мадам на машине. Она пересечет границу через час после поезда. В Дёре они встретятся у театра. Не заговаривая с ними, она убедится, что парни благополучно переправились через границу, и проводит их до Будапешта, где на вокзале проверит, нет ли за ними хвоста.

— Все понятно.

— Я еще не закончил!

— Простите!

— Да заткнетесь вы наконец?! — Он ткнул пальцем в план Будапешта. — Ежедневно, согласно инструкции, ровно в полдень Мак появляется в точке под номером семь. Здесь Мадам сообщит ему, чтобы он в пункте «2» принял двоих наших людей. Вольф останется с Маком, а Мюллер будет работать самостоятельно. О местонахождении Мюллера Вольф знать не должен. Все ясно?

— Так точно.

— Какие есть предложения?

— Хорошо, если бы Мак доложил затем Мадам о том, что он принял людей.

— Согласен.

— Когда их отправлять?

— Как только я с ними поговорю. Пригласите Вольфа и Мюллера, потом Мадам. Радиостанцию включите на постоянный прием. Хотя едва ли они рискнут сейчас выйти в эфир.

— На встрече в Шопроне Мак сказал мне, что в эфир он выйдет только в том случае, если терять уже будет нечего. То есть в случае, если Ковач заговорит.

Подтянутый пожилой господин на мгновение замер, лицо его побагровело и кулак с грохотом опустился на стол.

— Он не должен заговорить!

Глава II

1

Иштван Кути после гимназии учился на телемеханика, но всю жизнь мечтал стать писателем.

И вот стал... офицером милиции.

Его талант открыл подполковник Балинт Ружа. Правда, открыл он его не для будущих поколений, а для органов внутренних дел. А началось с того, что Кути написал детективный роман, который направлен был на спецрецензирование подполковнику Руже.

Тот прочел рукопись в один вечер, а два дня спустя, также вечером, долго беседовал с подающим надежды автором. После знакомства с рукописью он уже знал о юноше очень многое — и, скорее, благодаря не писательскому таланту автора, а своему собственному, следовательскому. О художественных достоинствах романа сказать было просто нечего!

— А вы не хотели бы приобрести некоторый профессиональный опыт? — неожиданно спросил Ружа у автора.

— Я был бы счастлив, — ничего не подозревая, ответил начинающий беллетрист.

С тех пор минуло восемь лет. И все это время Кути постигал опыт профессионала с такой увлеченностью, что к тридцати трем годам, когда он между делом окончил уже не одно соответствующее учебное заведение, ему присвоили звание капитана. Иногда он, правда, давал себе обещание приступить наконец к большому роману — ведь, кроме той первой книжонки, он так ничего и не написал, — но подполковник Ружа, взявший юношу под свою опеку, советовал ему лучше подналечь на чтение.

О чем вскоре сам же и пожалел.

Свои устные доклады Кути для придания им выразительности сопровождал теперь таким количеством литературных цитат, что подполковнику легче было сообразить, что читал накануне его юный сотрудник, чем вникнуть в суть сообщения. Протоколы допросов выходили из-под его пера, словно мастерские интервью, а донесения были просто художественными репортажами. И, учитывая, что на прокуратуру парламентом возложены функции, от вынесения эстетических суждений весьма далекие, их нередко приходилось переписывать.

Так что Ружа нимало не удивился, когда неподалеку от его сада в Будаэрше затормозила черная «волга» и выбравшийся из нее долговязый темноволосый Кути, в мгновение окаперемахнув через изгородь, приветствовал его классическим гекзаметром.

— «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!» — нараспев процитировал он, чем-то явно расстроенный.

— Ну-ну, — кивнул ему Ружа, опуская распылитель, чтобы не забрызгать Кути ядовитым раствором. — Чем разгневан так наш Ахиллес?

— Молчит!

— Кто молчит?

— Ковач, кто же еще?! — И, распираемый злостью, продекламировал «под Гомера»: — Он молчит, как воды в рот набрал, чтоб его разорвало!

— Пойдем в дом. — Ружа грустно взглянул на обработанную наполовину виноградную беседку, сбросил на землю заплечный опрыскиватель, перепачканную робу и, оставшись в майке и шортах, направился к веранде.

— Я уже в следственном отделе боюсь показываться, — жаловался, идя рядом с ним, Кути. — Только и слышу от них: собирай доказательства, чем больше, тем лучше, тогда он как миленький заговорит. А где мне их взять, если нет их! Провели на квартире обыск: ничего. Коллег опросили: опять ничего.

— Друзья? Родственники? Знакомые?

— Ни родственников, ни друзей! Живет в Пеште, одинок, квартира отдельная. Закончил экономический факультет. Ревизор. Разведенный. Есть дочь, с которой сейчас он мог бы отметить ее восемнадцатилетие.

— Что значит «мог бы»?

— Жена с дочерью во время туристской поездки остались на Западе. Живут в Бельгии.

В углу веранды, распространяя пьянящий аромат, стояла корзина с грушами. Кути, не церемонясь, подтащил ее к плетеному креслу, удобно расположился и с жадностью принялся их уплетать.

— На аппетит, я гляжу, ты не жалуешься! — заметил завистливо Ружа.

Подполковник, пятидесятичетырехлетний, седовласый, широкий в плечах и крепкий еще мужчина с огромными ручищами, не любил фруктов. Врач, обращая его внимание на опасную предрасположенность к полноте, посоветовал ему умерить свой аппетит. «Ешьте фрукты, как можно больше фруктов!» — говорил он подполковнику. К несчастью, сказано это было в присутствии жены, и с тех пор его завтраком, полдником и ужином были фрукты. Бедный Ружа держался только за счет министерской столовой, поскольку давать указания поварам МВД жена все-таки не могла.

— Ну а подруга жизни есть у этого Ковача?

Кути от неожиданности поперхнулся и закашлялся до испарины.

— Ну-ну, — приговаривал, хлопая его по спине, Ружа. — Ты готов задохнуться при одном только упоминании о женщинах.

— В том и беда, что у него нет даже женщины.

— Да где их нет! — разочарованно махнул рукой Ружа. — Женщины — всюду, иногда даже больше, чем требуется.

Кути молчал, зная, что шеф имел в виду жену и невестку. Они жили вместе с молодыми. И поддерживать мир между двумя женщинами, которые и раньше-то не были друг от друга в восторге, с тех пор как в семье год назад появился внук, удавалось с большим трудом. Капитан же не был женат. Уже не раз находилась ему подходящая невеста, но, как только дело доходило до женитьбы, ему казалось, что он не любит свою избранницу по-настоящему.

— Что еще удалось узнать? — вздохнув, спросил подполковник.

— Как ревизору ему приходилось много ездить. Так что имел возможность вести наружные наблюдения, заниматься сбором разведданных, мог быть использован как связной.

— Это только предположения. Нужны доказательства.

— Их нет!

— Думай, брат! Быть может, он относится к той компании, которую мы уже несколько месяцев держим на подозрении, но пока не имеем конкретных данных!

Огорченный Кути уставился снова на желтые груши, взял еще одну и, откусив, стал задумчиво, но с тем же завидным аппетитом пережевывать.

— Пока я одеваюсь, — заметил Ружа, — можешь отнести корзину в машину. Разумеется, если в ней еще что-нибудь останется!

— Уж не хочешь ли ты сказать, — перестав жевать, с надеждой спросил Кути, — что решил подключиться к делу?

— А разве ты не за этим сюда пожаловал? — стоя уже в дверях, ответил Ружа.

2

— Не знаю, какой в этом смысл, — говорил Кути шефу, вместе с ним направляясь к месту работы Ковача — центральной конторе кооперации. — Всех, кто мог хоть что-нибудь сообщить о Коваче, я уже опросил.

Ружа, не отвечая, неспешно поднимался по лестнице на второй этаж.

В том, что шеф решил снова встретиться с теми, кого он уже основательно допросил, капитан усматривал оскорбительное для себя сомнение и потому не без злорадства слушал теперь, каким поучающим тоном, с подчеркнутой сухостью в голосе разговаривает с его начальником секретарша Ковача, старая дева лет сорока.

— Как я уже сообщала в предыдущей беседе, которую два дня назад вел со мной капитан, никакими сведениями, которые могли бы помочь вам в работе, я не располагаю. — Ружа хотел было прервать ее, но секретарша с холодным спокойствием продолжала: — Однако, если мои ответы вас не удовлетворили, пожалуйста, спрашивайте еще, только как можно короче, потому что из-за неожиданного исчезновения — назовем это так — коллеги Ковача на меня свалилась уйма работы, но пусть товарищей это не смущает. Я с готовностью вам помогу в меру своих скромных способностей.

Она убрала со стола бумаги и, положив перед собой руки, сосредоточилась в ожидании вопросов.

Слушая эту женщину, Кути подумал, что если бы учение о переселении душ не было вымыслом, то душа ее в следующей своей жизни, наверное, поселилась бы в мешке с толчеными сухарями.

Но Ружа был с ней предельно любезен.

— Мы очень надеемся на вас и ваши способности, которые, как я понял из разговоров с вашими коллегами, вовсе не так уж скромны. Честно признаться, я был бы счастлив иметь столь примерную и добросовестную секретаршу, как вы.

«Какое предательство! — ужаснулся про себя Кути. — Бедная Кларика!»

Но комплимент старую деву не тронул.

— Так все говорят, когда что-нибудь нужно. А когда я сделаю все, о чем меня просят, тут же забывают свои обещания! Но это я к слову, к вам это не относится. Задавайте ваши вопросы!

— То, что вы нам сообщили, было весьма интересно! — продолжал льстить ей Ружа. («Ничего особенного она не сообщила!» — усмехнулся про себя Кути.) — Об одном только вы умолчали.

— О чем же?

— Щекотливый вопрос. Поверьте, мне не хотелось бы задавать его такой симпатичной, но все же, как мне показалось, весьма сдержанной, я бы сказал, благонравной даме.

Кути, сидевший чуть в стороне у окна и не принимавший участия в разговоре, от изумления раскрыл рот. «Рехнулся старик! Нашел, с кем заводить амуры!»

Секретарша воздела руки к затылку и легким движением поправила прическу.

— Не смущайтесь! — подбодрила она Ружу. — Обещаю вам не упасть в обморок.

— Дело в том, что нас интересует интимная сторона жизни Ковача.

— Таковой просто нет! — отрезала секретарша.

— Должна быть, — упорствовал Ружа. — Пал Ковач — мужчина здоровый и привлекательный. Не может он жить монахом.

— Должна заявить вам, — отчеканила она тоном, не терпящим возражений, — что главное для нас — наша работа. Работа и еще раз работа. Альфа и омега нашего бытия. Такого же мнения придерживался и коллега Ковач.

Кути хотел было вставить слово, но шеф жестом остановил его.

— Все мои прежние начальники делали мне предложения или, во всяком случае, намекали, я думаю, вы понимаете на что, — продолжала секретарша. — Коллега Ковач никогда не позволял себе ничего подобного. Потому что уважал меня.

Мысленному взору Кути представился бессловесный, бесчувственный Ковач, с благоговейным почтением обхаживающий мешок с толчеными сухарями, в который перевоплотилась старая дева. А Ружа, человек терпеливый, спокойный в речах и неторопливый в движениях, за тридцать два года службы научившийся ничему не удивляться, согласно кивал головой, хотя глаза его хитро сощурились, виски порозовели и в уголках губ подрагивала улыбка.

— Если не ошибаюсь, у вас прекрасная память, — сдержанно произнес он.

— А как же иначе! — воскликнула тщеславная секретарша. — Это же профессиональное качество.

— Быть может, вы припомните случаи или случай, недавний или давнишний, когда Пал Ковач посылал кому-нибудь подарки или цветы. Ведь должна была быть причина, по которой он воздерживался от намеков в ваш адрес! — добавил он, с лукавым смущением поглядывая на секретаршу. — Вы понимаете, о чем я? Это просто непостижимо.

«Ну, актер!» — улыбнулся Кути, с изумлением вдруг заметив, как преобразилась женщина. Она замерла на мгновение, затем вскинула голову, в глазах вспыхнули огоньки, черты лица разгладились, обнажив глубоко скрытую горечь. Плохо слушающимися пальцами она отыскала в ящике стола несколько старых исчерканных настольных календарей, полистала один, другой, третий.

— Вот! — хрипло сказала она, показывая Руже на один из листков. — Это то, что вам нужно!

Ружа прочел вслух сделанную от руки запись:

— «Эва Ласло, 3-й район, улица Лео Франкеля, 96». Кто такая?

— Крестная! — бросила секретарша. — Но я не уверена.

— Не уверены?

— Представьте себе, нет. Два года назад, вот, взгляните, девятого мая, он попросил меня отослать ей букет красных роз. Меня, понимаете? Сказал, что это его крестная мать.

«Ну и ну! Этот Ковач, оказывается, не без юмора!» — мысленно удивился Кути.

— Наверняка это так и есть, иначе он не обратился бы с такой просьбой к вам, — продолжал льстить ей Ружа.

— Ах, вот как? — насмешливо протянула старая дева. — И почему-то именно тридцать одну розу?!

— Почему бы и нет? — возразил ей Ружа. — Вы ведь сами сказали, что женщины его не интересовали! — и тут же понял, что совершил ошибку: помог женщине подавить в себе ревность. Так и случилось.

— Впрочем, эта история так стара, что я о ней давно забыла, — после некоторого молчания ответила секретарша. Извиняющая улыбка и задумчивый взгляд были, видимо, адресованы Ковачу. — С тех пор я ни разу ни о ком не слышала.

— И что же, эта Эва Ласло никогда не звонила?

— Нет, — отрезала секретарша. — Ему вообще никто не звонил.

Она была явно недовольна тем, что проговорилась.

Зато Кути повеселел.

— «Белокура, чернокудра, худощава иль полна, черноглаза, синеока? Как-то выглядит она?» — уже сидя в машине, декламировал он из Петефи.

Ружа слушал его, улыбаясь.

— Хорошо ли вы осмотрели квартиру Ковача? — спросил он у капитана.

— Трижды осматривали, и все впустую.

— В таком случае придется мне вместе с Салаи осмотреть ее еще раз.

3

Иштван Кути обладал развитой интуицией. Для писателя это крайне важно, полагал он не без основания, но с годами все более убеждался, что чутье выручает его главным образом в расследовании преступлений, изменяя в художественных исканиях.

Вот и сейчас, как офицер органов безопасности, он тут же смекнул: Эва Ласло явится для него важной зацепкой. Но о том, что на улице Лео Франкеля, 96 жизнь сведет его с двумя бесподобными персонажами будущего романа, наш писатель догадался далеко не сразу.

Видимо, свою роль тут сыграло то обстоятельство, что среди пештских привратников (число которых все убывает!) почти не осталось колоритных фигур. Коммунальные управления, назначая привратников, отдают предпочтение людям со специальностью — электрикам, водопроводчикам и газовщикам — или разного рода халтурщикам, которые только думают, что во всем разбираются. Все они одинаковы, как автоматы, не работающие, пока в них не бросят монету. Разве можно сравнить их с былыми привратниками, умевшими и пошутить, и устроить разнос? С такими, скажем, как тетушка Эта, семидесятилетняя толстуха, которая спала день-деньской, зато ночью, отпирая запоздавшим жильцам ворота, была бодрой, нарядной, с завитыми волосами. Или такими, как дядя Тони, гренадер с огромными седыми усами, что красовался у лифта в неизменном темном костюме и в котелке. А как забыть чету Лукачей?! К восьми утра оба уже были навеселе, успев спустить ночные чаевые и поскандалить, выясняя, кто больше выпил в корчме. В углу двора большого доходного дома они держали уток, резать которых им было жалко, а когда это сделали неизвестные добровольцы из тех, кому не давало покоя беспрестанное кряканье, хмельные супруги оплакали своих подопечных крупными старческими слезами. Откормленную кукурузным зерном птицу они раздали самым щедрым плательщикам чаевых, наотрез отказавшись хотя бы отведать утятинки. А неделю спустя во дворе появилась новая партия желтых пушистых птенцов...

Словом, Кути, шагая по улочкам Обуды и думая то о Круди и Геллери, увековечивших в своем творчестве эту окраину Будапешта, то об Эве Ласло, рассчитывал встретить в лице привратника сквалыжника и зануду, с которым намучишься, пока что-нибудь разузнаешь.

Каково же было его удивление, когда в привратницкой дома 96 по улице Лео Франкеля он застал двух изящных старушек. Подвижные, хрупкие, седовласые, увешанные тонкими золотыми цепочками и медальонами, с крохотными топазами в ушах, они, живо поблескивая карими глазками, суетились, сновали по комнате. «Как две шустрые белочки», — подумал Кути, с трудом удерживавший их в поле зрения.

Мебель, которой заставлена была привратницкая, казалось, попала сюда со сцены Ибсена — громоздкая и тяжелая, в стиле начала века. Огромный овальный стол окружали шесть стульев с высокими жесткими спинками. Буфет на львиных лапах занимал целую стену и был сплошь в резьбе, с тремя большими ящиками посредине и двустворчатыми, украшенными светлой ореховой инкрустацией дверцами по бокам. Такой же инкрустацией был отделан буфет поменьше. На верхней полке высокой горки виднелись серебряное распятие, четки с черными и пурпурными бусинами, кубок, молитвенник с перламутром и золотыми застежками на обложке. Ну а на нижних полках творилось нечто невообразимое: тут были кокошники, душегрейки, ленты, веера, кинжал с позолоченной рукоятью, вазочки, статуэтки, браслеты, засохшие букетики в целлофане и роскошный зеленый венок, перевитый красно-бело-зеленой лентой. Похожий венок Кути заметил и на стене, между картинами с изображением батальных сцен 1848 года. На красной ленте, концы которой были пришпилены к стене кнопками, сохранилась надпись: «Достославным Катице и Оршике!»

— До того, как попасть в привратницы, мы играли на сцене, — в такт словам тряся головой, заговорила Оршика, старушка, что выглядела помоложе. — Точнее, в привратницы мы подались, удрав из дома для престарелых актеров. Там было так скучно!

— Когда-то мы играли первые роли! — подхватила Катица. — Оршика — примадонна, а я — драматическая актриса.

На лестничной клетке послышались чьи-то шаги. Оршика выбежала на кухню и, тут же вернувшись, сказала:

— Это Едличка, старая климактеричка, с рынка приволоклась. Она вас едва ли заинтересует.

— Как вы узнали, кто пришел, если даже не открывали двери? — удивился Кути.

— Как узнала? — игриво переспросила старушка. — Идемте, я кое-что покажу вам. — Она засеменила на кухню, Кути — за нею.

На оконной раме снаружи было укреплено большое зеркало от машины, направленное на подворотню.

— В нашем доме живет водитель грузовика, он для нас и украл это зеркало, — пояснила Оршика. — И поставить помог!

Тут на лестнице показался мужчина в летах, но удивительно крепкого телосложения, с густыми, косматыми бровями.

— Оливер Лукач! — взволнованно сообщила Оршика капитану. — Главный наш греховодник! У него целый гарем! Не мешало бы поинтересоваться, откуда он берет деньги на своих курочек!

— Ну что ты несешь, дорогуша! — с жаром возразила ей Катица. — Сколько раз тебе повторять, что он никому не платит, а только сулит!

— Сестрица моя совсем выжила из ума! — шепнула Оршика гостю.

Тем временем Катица достала книгу регистрации жильцов. Кути сел и принялся изучать ее.

— Антал, Аради, Бокрош, Хиршлер, этих пропустим, — говорил он, листая книгу. — Оливер Лукач, вы его только что поминали. Возможно, придется проверить. Далее: Ене Керекеш, Эва Ласло, — задумался он с деланным равнодушием, — тоже, как будто, внимания не заслуживают...

Старушки разом встрепенулись.

— То есть как это — не заслуживают?! Эва Ласло заслуживает в первую очередь! — воскликнула Оршика, показывая в потолок. — Она прямо над нами живет.

— Товарищ инспектор прав, — возразила ей Катица. — Не заслуживает она внимания. Вы знаете, к ней ходит симпатичный брюнет, высокий, лет сорока, но они ведут себя так тихо, что удовольствия от них никакого! — махнула она рукой.

Кути обмер, услышав ее слова. А Оршика закивала:

— Все верно, от них никакого шума!

— О чем это вы? — с трудом сдерживая волнение, спросил капитан.

Оршика, не говоря ни слова, удалилась на кухню и вернулась с большой стремянкой и толстым граненым стаканом. Ловко взобравшись под потолок, старушка приставила к нему донышко стакана и приложилась ухом.

Глядя на это «подслушивающее устройство», Кути не знал, то ли плакать ему, то ли смеяться.

— И что вы там слышите? — спросил он.

— Что слышим?! — возмущенно воскликнула Катица. — Ничего! Ни единого вздоха не слышим! Ну разве это мужчина?!

4

Ковач жил на четвертом этаже в доме по тихой узенькой улочке Дёндьхаз.

Построенный в тридцатые годы, дом в ту пору считался весьма современным по архитектуре. Двери прихожей выходили на лестничную площадку, а застекленная кухонная дверь — на галерею.

— Два выхода — обрати внимание, — заметил старший лейтенант Салаи.

— Таких квартир в Будапеште тысячи, — махнул рукой Ружа, — так что не думай, будто он специально ее подбирал. Случайно такая досталась.

— По-моему, этот человек случайно ничего не делает, — разочарованно ответил старший лейтенант.

Золтану Салаи было тридцать два года. В Будапешт он попал из провинции, откуда-то из-под Веспрема, и сохранил характерный для тех мест певучий выговор. Женился на односельчанке, которая вскорости после свадьбы на радостях одарила его двумя прелестными девчушками. Курносый, с высоким открытым лбом, кареглазый Салаи был человеком огромного роста и недюжинной силы. Ни в одном магазине столицы на него не могли подобрать костюм, поэтому он их шил на заказ и по необходимости был самым элегантным мужчиной в министерстве внутренних дел. Его спокойствие и размеренная походка только усиливали это впечатление, и неудивительно, что девушки провожали Салаи долгими взглядами, хотя и знали: старший лейтенант души не чает в жене и кокетничать с ним бесполезно.

Квартира Ковача выглядела довольно странно: казалось, в ней никогда не жили; обстановка — роскошная, но безликая, как в гостиничных апартаментах; картины, шторы на окнах напоминали театральные декорации.

— Я уж трижды тут побывал, и никаких результатов, — сказал Салаи подполковнику.

Тот приступил к осмотру.

Двери холла в обе комнаты были распахнуты. В ближней комнате, слева от входа, он увидел тахту, застеленную ярко-красным покрывалом, на ночном столике — будильник в кожаном футляре, телефон, фарфоровый ночник с шелковым абажуром.

— Ему не звонили? — спросил Ружа.

Салаи отрицательно покачал головой.

У тахты стоял книжный шкаф. На окнах — тяжелые парчовые шторы. Посередине комнаты — два кресла, журнальный столик. Дорогие, со вкусом подобранные, совершенно новые вещи.

В другой комнате громоздился огромный письменный стол в стиле «ампир» с таким же креслом. Стол был насмешливо, вызывающе пуст. В углу — цветной телевизор, а напротив, на другой половине комнаты, опять тот же «ампир», еще два кресла и столик. Обстановку кабинета дополняли картины: современные, приятные глазу работы, особой ценности, насколько мог судить Ружа, не представлявшие.

На столике, в глубокой керамической пепельнице, было полно окурков. Подполковник, сам некурящий, терпеть не мог табачного дыма, а уж вони окурков тем более. Когда в его кабинете кто-нибудь, подчиненный или начальник, гасил сигарету, Ружа тут же брал пепельницу и опорожнял ее в корзину для мусора. И если на совещании — которых, увы, хватало — собиралось десять курильщиков, ему не лень было десять раз подняться, чтобы проделать эту операцию.

— Впредь выбрасывайте за собой окурки, — поморщился Ружа, глядя на пепельницу.

— Мы здесь ни при чем, они тут были, — сказал Салаи и, подхватив переполненную пепельницу, двинулся в кухню.

— А ну покажи, — задержал его Ружа.

— Я уже посмотрел, ничего особенного, — сказал старший лейтенант. — Обычные сигареты. Все импортные.

— Похоже, — начал Ружа, когда Салаи, выбросив окурки, вернулся в кабинет, — хозяин квартиры сменил мебель, чтобы забыть о семье. Здесь нет ничего, что напоминало бы о присутствии женщины или ребенка. Женщина в этом мрачном великолепии жить не смогла бы...

— Не говоря уже о девчонке, — добавил Салаи, опираясь на собственный опыт семейной жизни.

— Как я понял, — сменив тон, деловито продолжил Ружа, — фотоэлемент за все это время ни разу не сработал. Но все же подумай, не изменилось ли что в квартире с тех пор, как ты был здесь с последним обыском?

— Никаких перемен!

— Может, кто-то здесь побывал, кого не заметили наши парни?

— Ну, если только в окно залетел, — обиделся Салаи. — Ну и дельце досталось нам!

— Трудное, — согласился с ним Ружа. — Одно из труднейших дел за последние годы! Тут терпенье нужно, железная выдержка! Если передать Ковача прокуратуре с теми уликами, которые нам доставил дорожный патруль, суд, скорее всего, признает его невиновным. Он может сказать, что никаких капсул в глаза не видел и понятия не имеет, кто их спрятал в машине и для чего!

— На его месте я так и сделал бы!

— А ведь эти шифровки он где-то готовил, используя специальные материалы. Где именно? И где хранил реактивы, бумагу, капсулы? Вот что я здесь ищу!

Салаи слушал его молча.

— Ясно, работала группа преступников. Кроме Ковача, мне нужны его соучастники. А для этого нужно, чтобы он наконец раскрыл рот. Но он его не раскроет, пока мы не выложим перед ним вещественные доказательства! Доказательства и еще раз доказательства!

— Ты прав, — согласился с ним старший лейтенант. — Я уж было подумал, что ты просто решил нас проверить. Думал, боишься на нас положиться, — признался он искренне.

— Я на себя боюсь положиться, — вздохнул Ружа. — Уже подал в отставку. Так что не знаю, успею ли завершить это дело?

— Завершим, я в этом не сомневаюсь!

— Я тоже надеюсь. Главное, что заработано мной за долгие годы, — это уважение. Хотелось бы взять его с собою, ведь капитал этот к ежемесячной пенсии, которую будет мне приносить почтальон, никто не приложит.

Глава III

1

Время близилось к вечеру. К конечной остановке подвесной канатной дороги в Будайских горах прибывали шумные ватаги школьников-экскурсантов.

В очереди к кассовому окошку и у турникетов, куда после разворота плавно подплывали спаренные сиденья канатки, весело толпились люди.

Рядом с одной из оживленных групп, стараясь не привлекать к себе внимания, стоял высокий мужчина лет пятидесяти, элегантно одетый и моложавый.

Это был Георг Юнг, представитель западной фирмы, поставляющей в Венгрию полиграфическое оборудование. Инженер руководил в Будапеште наладкой печатных станков, которые закупила крупная типография, проводящая реконструкцию.

Юнг посматривал по сторонам с беззаботным видом, как будто все, что происходило вокруг, его не интересовало. Глаза его останавливались только на пассажирах подъезжавших к остановке автомашин. Он кого-то ждал.

Но вот у дверей застекленного павильона канатки показалась темноволосая стройная женщина лет тридцати пяти в кремовом костюмчике и черной в белый горошек блузке. Сняв солнечные очки, она огляделась и направилась к кассе. Через минуту Георг Юнг уже стоял у нее за спиной. Следом за ней он купил билет и при посадке постарался расположиться так, чтобы оказаться в паре с женщиной.

Та как будто не замечала его. Какое-то время они ехали молча, любуясь зеленой долиной. Наконец Юнг нарушил молчание:

— Должен сказать вам, Мадам, дело гораздо серьезней, чем можно было подумать.

— Успокойтесь, Георг! Люди, которых вы просили, прибыли. Оба профессионалы. Они сделают все, что потребуется.

— Хочется верить, что они подоспели вовремя.

— Через час они будут ждать вас в пункте «два», — сообщила дама.

— Есть ли какие-нибудь указания?

— Нет. Все распоряжения, как обычно, будут поступать через Бутона.

— Я докладывал, что связь с Ковачем установлена.

Она кивнула:

— Ваше донесение принято. Из центра еще раз напоминают, что молчание Ковача следует обеспечить любыми средствами. Кроме Бутона, у него была связь и с вышестоящим звеном агентуры. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он проболтался!

— Я вас понял, Мадам!

— Это приказ центра! — Решительный голос женщины зазвучал еще тверже. — С верхним звеном связан также Бутон, но до Бутона, будем надеяться, им не добраться! Что касается Ковача, или он будет молчать, или его уберут! Решение на этот счет примет Бутон!

— Буду действовать соответственно, — почтительно отозвался Юнг.

— Устраивайте людей. Через час жду вас на запасной явке.

— Понятно.

— О местонахождении друг друга они знать не должны. Это мне было велено подчеркнуть вам особо.

Юнг кивнул.

— И будьте предельно осторожны. Остерегайтесь слежки.

Они прибыли на нижнюю остановку канатной дороги. Спутница Юнга поспешила к стоянке такси, а сам он исчез в толпе пассажиров, ожидающих посадки.

2

Тюремный двор с четырех сторон окружен высокими стенами. Здесь пустынно, ни кустика, ни травинки. Всюду господствует серый цвет. Правда, наверху голубеет клочок неба, но выведенные на прогулку арестанты видят под ногами лишь красноватый щебень.

Они прогуливаются парами, заложив руки за спину, потупив глаза. Разговаривать им запрещается.

Из противоположных углов двора за гуляющими присматривают двое часовых.

Но вот раздается свисток.

— Прогулка окончена, — командует один из охранников. — В помещение! Бегом марш!

Шеренга гуляющих оживляется, шарканье ног сменяется топотом. Открываются створки железных ворот, и через минуту тюремный двор пустеет.

Высоко над крышами пролетают несколько голубей.

Тишина.

Снова распахиваются ворота. Входят четверо охранников и встают по углам двора. В сопровождении офицера и двух часовых появляется Ковач. Офицер пропускает его вперед и делает знак рукой, означающий начало прогулки.

Ковач на минуту поднимает осунувшееся лицо к небу, затем направляется к середине двора, посыпанной красноватым щебнем. Заложив руки за спину, начинает прохаживаться.

Часовые и офицер следят за каждым его движением. Он не обращает на них внимания. Он их не видит. Перед глазами стоит полоска тонкой папиросной бумаги с шестью словами:

БУТОН ПРИКАЗЫВАЕТ МОЛЧАТЬ!

МАК ВЫРУЧИТ ВАС!

Глава IV

1

— «Что говорить — мне жизнь постыла!» — поэтической строчкой из Ади начал свое донесение Кути, вернувшись с улицы Лео Франкеля.

— Что, плохи дела? — сочувственно спросил его Ружа.

— Хуже некуда! — простонал Кути. — Эта особа спит с любовником в гробовом молчании... без единого вздоха!

— Это все, что тебе удалось узнать о ней?

— Все! — падая на стул, только и сказал капитан.

— Не так уж и мало, — попытался утешить его подполковник. Он задумчиво помолчал. — Давайте-ка нынче вечером с ней познакомимся. Может, с нами она поведет себя более страстно. — Он поднял трубку телефона: — Кларика! Разыщите старшего лейтенанта Салаи!

— И Золи пойдет? — усмехнулся Кути.

— Его выдержка нам понадобится.

— А вдруг эта дамочка предпочитает интеллектуалов?

— Тогда почитаешь ей что-нибудь из поэзии!

В кабинет вошел Салаи.

— Садись, Золи, — сказал ему Ружа. — Ты нам сегодня нужен. Без твоей выдержки и самообладания мы просто не справимся.

— Без твоей осмотрительности мы сядем в калошу! — с иронией подхватил Кути.

— Да заткнись хоть на минуту, — осадил его подполковник. — Кто из вас знает какой-нибудь тихий летний ресторанчик?

После короткой дискуссии выбор пал на один из ресторанов Городского парка.

— Ну и порядок, — подвел черту Ружа. — В таком случае поручаю вам передать Эве Ласло — разумеется, в самой любезной форме — приглашение быть нашей гостьей сегодня после работы.

Кути бросил на шефа недоумевающий взгляд.

— Боюсь, что от этого приглашения она не только завздыхает, но и застонет, — неуверенно произнес он.

— Не бойся, — ответил Ружа, — Золи сделает все корректно, со свойственной ему осмотрительностью, не так ли?

2

Юнг остановился на углу площади Мадача у газетного киоска и принялся не спеша разглядывать зарубежную прессу, которой киоск был обложен снаружи снизу доверху. Он наклонялся, брал то одно, то другое издание, некоторые подавал в окошко киоскеру, попутно посматривая по сторонам. Вокруг не было ничего подозрительного. Он снял со стенда еще одну газету, подал ее продавцу. Тот, поднося к глазам каждую, подсчитал общую стоимость.

— С вас двадцать шесть восемьдесят, — сказал он.

Юнг дал ему тридцать форинтов, взял газеты и, не дожидаясь сдачи, быстро направился к поликлинике. Он уверенно, как человек, бывавший здесь много раз, вошел в здание и поднялся к буфету на площадке между первым и вторым этажами, откуда улица хорошо просматривалась. Заказав себе кофе, Юнг подошел к окну и стал наблюдать за движением.

Вскоре со стороны бульвара Танач показался белый автомобиль марки «остин», сбавил скорость и припарковался на стоянке перед поликлиникой.

Юнг шагнул к окну, чтобы получше разглядеть машину. За рулем сидела Мадам. Немного подождав, он убедился, что за машиной нет слежки, и, успокоенный, спустился вниз.

Выходя, он еще раз оглянулся, из «остина» дали знак фарами. Юнг быстрыми шагами приблизился и сел в машину рядом с Мадам.

— Я принес вам газеты, — сказал он, бросая их на заднее сиденье.

Мадам, ни слова не говоря, вырулила со стоянки и, набрав скорость, помчалась по направлению к улице Ашбот.

— Я бы вам не советовал ездить так быстро, — предостерег ее Юнг, — здешняя инспекция реагирует на это болезненно. Проверка документов нам сейчас ни к чему.

— Благодарю за предупреждение, — сказала дама, сбавляя скорость. — Ну как, прибыли парни?

— О да, все в порядке.

Машина свернула на улицу Юллеи.

— Где Вольф?

— Вольф остановится у меня.

— А Мюллер?

Юнг молчал, не спеша с ответом.

— Мюллер в надежном месте, — сказал наконец он.

Мадам посмотрела на него недоумевающе.

— Насколько я понял инструкции, — сказал Юнг, — до начала операции о его местопребывании должен знать только я.

Мадам прибавила скорость. Они мчались уже по улице Юллеи.

— Куда это мы направляемся? — поинтересовался Юнг.

— В Ферихедь, — ответила она. — Я возвращаюсь самолетом. Вы не хотите передать в центр еще что-нибудь?

Юнг молчал.

— Что еще я могу передать? — раздраженно переспросила Мадам.

— Пока ничего! Никаких новостей у меня нет!

После длительной паузы, когда они были уже на скоростной автостраде, Мадам снова заговорила:

— Еще раз предупреждаю вас: вопрос о судьбе Ковача будет решать Бутон. Без него не предпринимайте никаких шагов. Это приказ!

— Приказ! Приказ! — Лицо Юнга исказила гримаса. — Приказывать легче всего. Приказывать будет Бутон, а рисковать собственной шкурой предоставляется мне!

— Я могу передать это в центр? — насмешливо спросила Мадам.

— Не настаиваю, — спохватился Юнг и, успокоившись, продолжал: — Но войдите в мое положение. Когда здесь все шло уже как по маслу, нужно же было этому идиоту попасть в аварию. Ну ладно бы со смертельным исходом. Так нет же! Отделался легкой царапиной. И все, что мы создавали годами, повисло на волоске. — Он вопросительно посмотрел на спутницу. — Надеюсь, вы понимаете мое состояние?

— Понимаю, — отвечала Мадам. — И советую вам, как только кончится эта история, основательно отдохнуть.

— Когда она кончится — вот вопрос.

Они въехали на стоянку при аэропорте. Мадам, вытащив ключ зажигания, протянула его Юнгу:

— Прошу, Мак, машина в вашем распоряжении!

Взяв сумочку, она вышла из автомобиля. Юнг потянулся за газетами, но женщина даже не обернулась. Через минуту фигура ее скрылась в здании аэропорта.

Юнг пересел за руль и выехал со стоянки, поглядывая в зеркало, нет ли за ним «хвоста». Его никто не преследовал. Через минуту «остин» свернул на скоростное шоссе и затерялся в потоке машин.

3

На бульвар Танач, где находилось отделение сберегательной кассы, они отправились на «жигулях» Салаи, решив, что черная служебная «волга» будет бросаться в глаза и придавать их поездке слишком официальный характер. Машину, хотя и не без осложнений, удалось поставить неподалеку от цели — на улице Вешшелени. Единственное свободное место было перекрыто натянутой между мусорными контейнерами веревкой, на которой болталась картонка с надписью: «Выгрузка топлива!»

Кути без колебаний отпихнул один из контейнеров. Пока он отбивался от накинувшихся на него теток, которые поджидали машину с углем, Салаи не спеша двинулся к сберегательной кассе.

За десятком столов, отделенных от зала длинной, сверкающей черно-коричневым пластиком стойкой, еще кипела работа. У окон с желтыми занавесками трещали две электрические пишущие машинки. В застекленной конторке кассир готовился к сдаче денег.

Приблизительно посередине зала старший лейтенант заметил на стойке зеленую табличку с надписью крупными буквами: «Индивидуальный кредит». И ниже, буковками помельче: «Эва Ласло».

«Да она красавица!» — сразу отметил про себя Салаи. Эва, стройная голубоглазая блондинка, уже собирала вещи. Глаза ее светились не яркой, кукольно-глупой голубизной, а нежной, улыбчивой. Длинные волосы были собраны сзади в тугой пучок. Из-за мягко очерченных губ влажно поблескивали жемчужные зубы. Сняв халат, она осталась в голубой блузке, чуть приподнятой небольшой девичьей грудью. Под белой, прямого кроя юбкой угадывались тугие бедра. Было заметно, что о своей красоте Эва знает и относится к ней естественно, не пряча, но и не выставляя напоказ.

Салаи понял, что девушка не из тех, с кем можно запросто познакомиться и пригласить в ресторанчик. Потоптавшись у стойки, он вышел на улицу и подозвал Кути, который, отбившись от теток, как раз направлялся к сберкассе.

— Старик, дело дрянь! — мрачно сообщил он. — Лучше не затевать с ней игру, иначе можем забить гол в собственные ворота!

— Что, сдрейфил? — поддел его Кути. — Эх ты! Надо было так и сказать, что боишься, когда шеф давал тебе это задание!

Салаи не успел ответить. Рабочий день подошел к концу, и служащие сберкассы группами и поодиночке стали выходить на залитую предвечерним солнцем улицу.

Эва Ласло появилась в сопровождении сослуживицы — пожилой седовласой женщины. Остановившись перед витриной соседнего магазина готового платья, они что-то рассматривали. Женщине, видимо, приглянулся какой-то наряд, но размер — она показала это красноречивым жестом — не подходил. Эва сочувственно закивала и, к ужасу наблюдавших за ними двух офицеров, потянула ее в магазин, но та, сложив указательный и большой пальцы, дала понять, что, кроме прочего, от покупки ее удерживают соображения материального свойства. На этом они пришли к согласию и, расцеловавшись, наконец расстались.

Дело было за Салаи. Он не очень уверенно шагнул навстречу девушке. Эва встретила его любопытным взглядом, настолько спокойным, что Салаи вконец смешался. Порывшись в кармане, он достал удостоверение. Девушка внимательно с ним ознакомилась. Тем временем Кути подошел поближе, чтобы, насколько возможно, отгородить их от людского потока.

— Чем могу быть полезна? — спросила она приятным грудным голосом.

— Наш начальник хотел бы с вами поговорить, — ответил Салаи, добавив зачем-то: — По официальному делу, разумеется.

— И вам поручено меня доставить?

— Ну что вы? — вмешался тут Кути. — Что значит доставить? Мы вас просто проводим.

— Куда?

— В летний ресторанчик, — сообщил Салаи.

— Кофе-гляссе, охлажденное пиво, холодный арбуз, персики, виски со льдом и безо льда и солидный, преклонных лет господин, — перечислил все ожидающие ее прелести Кути.

— Разумеется, вы не обязаны с нами идти, — пояснил Салаи.

— Но завтра или уже сегодня вечером меня будет ждать повестка? Не так ли?

— Вот они, плоды нашей пропаганды правовых знаний! Вы разбираетесь во всех мелочах нашей работы, — с восторгом в голосе констатировал Кути.

— В таком случае я предпочитаю кофе-гляссе! — решила девушка. — Где ваша машина?

В этот момент мимо них медленно проехала черная «волга», в которой сидел подполковник. «Все в порядке!» — знаком показал ему Кути.

4

В Городской парк с девушкой отправился Салаи. Кути остался, наблюдая, не увяжется ли кто-нибудь за ними.

Подполковник Ружа поджидал их в одной из беседок летнего ресторанчика. Завидев Эву, он встал, представился и предложил ей сесть.

— Спасибо, что приняли наше приглашение, — сказал он.

— Надо признаться, без особого удовольствия. Все это очень странно. Никак не пойму, чего вы от меня хотите? — Она села.

Салаи удалился, чтобы встретить Кути.

— Скажите, знакомы ли вы с Палом Ковачем? — начал разговор подполковник.

— Вы, разумеется, уже знаете, что знакома? — с милой улыбкой ответила девушка вопросом на вопрос.

— Об этом многие знают! — ничтоже сумняшеся соврал Ружа.

— Вот как? — Эва Ласло пристально посмотрела ему в глаза и слегка покраснела. — До этого никому дела нет! Мы оба люди независимые и не обязаны ни перед кем отчитываться!

К столику подошел официант и принял заказ.

— Когда вы говорили с ним в последний раз?

— С Ковачем? Постойте-ка. Кажется, в понедельник. Он позвонил мне, чтобы сказать, что уезжает и вернется только к концу недели.

— Как часто он уезжает из Будапешта?

— В провинции у кооператива множество отделений. — В голосе девушки вдруг зазвучали нотки настойчивости: — Может быть, вы наконец объясните, зачем меня пригласили и что приключилось с Пали?

В этот момент у столика появился официант с кофе-гляссе и чашечкой черного кофе. Перед девушкой он поставил также пирожные.

— Пал Ковач находится в предварительном заключении! По основательному подозрению в систематическом сборе секретных данных для заграничных спецслужб! — сообщил подполковник.

— Этого не может быть! — воскликнула побледневшая Эва. — Пали не мог заниматься такими вещами! — с трудом проговорила она. — Это он сам вам сказал?

— Пока нет! Но не исключено, что нужные нам доказательства находятся у вас дома.

— У меня? Вы серьезно так думаете?!

Ружа взглянул на часы.

— Я хотел бы вас попросить о помощи, — сказал он любезным тоном. — Позвольте нам осмотреть вашу квартиру.

— Как вы сказали? — Глаза девушки широко раскрылись. — Вы хотите устроить у меня обыск?

— Послушайте, — попытался ей объяснить Ружа, — мне не составит труда получить ордер на обыск вашей квартиры. Но лучше, если вы сами и прямо сейчас дадите согласие на осмотр, это в ваших интересах.

— Что в моих интересах? Чтобы вы перевернули вверх дном квартиру?!

— Если я получу ордер на обыск, то придется звать понятых. Поймите, я хочу вас избавить от лишних свидетелей и, разумеется, сплетен!

Эва Ласло нерешительно посмотрела на Ружу.

— Ничего не пойму, — проронила она потерянно.

— Ну так как? — торопил с ответом подполковник.

— Делайте что хотите! — ответила девушка. В глазах ее стояли слезы.

Они поднялись, Ружа оставил на столике деньги и повел Эву к выходу.

Глава V

1

— Опять перекопают всю мостовую! — зароптали жильцы улицы Лео Франкеля, когда на левой ее стороне между 90-м и 100-м домами появился вагончик дорожно-ремонтного управления.

— Прошу всех успокоиться, мы только замеры произведем! — пытался угомонить собравшихся низкорослый рыжеватый парень, стоя в дверях вагончика. — А мостовую будут вскрывать в следующей пятилетке!

Слова его были чистой правдой, ибо можно не сомневаться, что в одну из ближайших пятилеток улицу Лео Франкеля снова перекопают.

Оборудование вагончика мало чем отличалось от обычного, если не считать, что наряду с измерительными инструментами дорожников здесь были фотоаппарат «поляроид», делающий моментальные фотоснимки, узкопленочная кинокамера и устройство, регистрирующее сигналы фотоэлемента, установленного на двери квартиры Эвы Ласло.

Несколько минут спустя неподалеку от вагончика остановились зеленая «дачия» и оранжевый «вартбург». Пассажиры в обеих машинах сидели спокойно, видимо чего-то дожидаясь.

Импровизированный митинг жильцов вскоре закончился, и на улице вновь воцарилось спокойствие. Из продовольственного магазина на углу вышла женщина с кошелками. Поодаль прогуливалась с детской коляской другая. Рядом с ней вопил во всю глотку трехлетний малыш. У одного из домов остановились поговорить двое мужчин, по виду — служащие.

Рыжеватый парень, заметив на улице хоть малейшее движение, тут же включал кинокамеру, а его напарник, постарше, подстриженный ежиком, щелкал «поляроидом».

Вот из дома 98, на ходу перебирая письма, вышел почтальон.

Кинокамера и «поляроид» на несколько секунд повернулись объективами в его сторону. Мужчина, изучив адреса на конвертах, не спеша направился к дому под номером 96.

На полутемной лестничной клетке он достал из почтальонской сумки план двух квартир — Эвы Ласло и ее соседей. Проходя мимо двери с табличкой, где значилось имя Эвы Ласло, почтальон усмехнулся, заметив замаскированный глазок фотоэлемента, и остановился у соседней квартиры. Надев перчатки, он позвенел ключами и с нескольких попыток открыл замок.

Ориентируясь по плану, он прошел в туалет, открыл окошко, выходящее в световой колодец, и, найдя у стены деревянную лестницу, перебросил ее на карниз такого же окна, выходящего в колодец из туалета соседней квартиры. Потом прополз по лестнице, достал стеклорез и вырезал им отверстие у щеколды.

План помог ему сориентироваться и в квартире Эвы Ласло. Прихожая, спальня, из спальни — дверь в ванную комнату. Пятая плитка слева во втором верхнем ряду! Он постучал по ней. Под кафельной плиткой была пустота.

Плитку он вынул при помощи ножика, напоминающего хирургический скальпель, и двух резиновых присосок. Все, что было в тайнике: заметки, алюминиевые капсулы, средства тайнописи, код, револьвер, — перекочевало в почтальонскую сумку. Затем, аккуратно поставив плитку на место, он протер ее носовым платком, ликвидируя возможные следы, прошел в спальню и осмотрелся. Ничего интересного.

В столовой он обратил внимание на переносной транзисторный радиоприемник довольно больших размеров. Снял его с полки, осмотрел, попытался открыть заднюю крышку, но...

С улицы донесся скрип тормозов. Он подошел к окну иглянул вниз сквозь занавеску.

К дому подъехала черная «волга» подполковника Ружи. Он вышел первым и помог выбраться Эве Ласло. Сзади подкатили красные «жигули», в которых сидели Кути и Салаи. Все двинулись к воротам дома. Не успели они войти, как затормозила подъехавшая машина с экспертами, из нее показались несколько человек и тоже направились к воротам дома 96.

Почтальон, оставив приемник, быстро вернулся в соседнюю квартиру, вышел на лестничную площадку, запер дверь и едва успел привести в порядок свою летнюю униформу. Чуть не столкнувшись в воротах с подполковником, он на мгновение застыл на месте, извинился и небрежным жестом поднял руку к козырьку форменной фуражки. Ружа, глядя мимо него, кивнул и сделал знак девушке и Салаи, пропуская их вперед. Почтальон же дошел до перекрестка, сел на мотоцикл и поехал своей дорогой.

— Это ты вызвал съемочную группу? — тихо спросил Кути у подполковника.

— А что? Ты ведь не догадался бы! — так же тихо ответил Ружа. — Зайди к ребятам, возьми у них снимки.

Кути поспешил к вагончику дорожно-ремонтного управления.

— Что случилось? — смеясь, встретил его рыжеволосый. — Ну и демонстрацию вы устроили. Может, не стоило поднимать столько шума?

— Не знаю, посмотрим. Сколько снимков вы сделали?

— Целую кучу, — ответил фотограф, подстриженный ежиком. — Даже шефа засняли. Взгляни, какой молодец!

— А у меня на пленке вся ваша кавалькада. Напишете музыку, и будет почище «Аиды»!

— Полно дурачиться! Давайте снимки.

— Изволь! Тебе в конвертик упаковать или так сойдет?

Взяв фотографии, Кути выбрался из вагончика.

2

Похоже, по дороге сюда подполковнику удалось несколько успокоить Эву. Открыв дверь, девушка с готовностью и даже с гордостью хозяйки пригласила следователей:

— Прошу вас! Это прихожая, направо кухня, извините за некоторый беспорядок, — чуть смешалась она, — с утра не успела помыть посуду. Здесь кладовка, пустая. Тут туалет. Прямо — гостиная... — Она прошла вперед, открыла дверь в гостиную и вдруг застыла как вкопанная.

— Что случилось? — остановился и Ружа, шедший следом за ней.

Девушка, бывшая столь любезной, вдруг преобразилась в фурию.

— Зачем вы ломали передо мной комедию?! — побелев от негодования, крикнула она Руже. — Зачем спрашивали моего разрешения на обыск, грозились ордером и болтали, затягивая время? Чтобы ваши люди успели перевернуть вверх дном всю квартиру?

Она бросила сумочку в кресло.

Следователи, недоумевая, смотрели на взбешенную женщину.

— Может, вы объясните, что случилось? В вашей квартире никого из нас не было.

— Как не было? — язвительно воскликнула Эва. — В таком случае объясните мне, кто поставил это на стол? — показала она на приемник. — Он всегда стоит в стенке, на средней полке. Я не снимала его оттуда с тех пор, как он появился в доме. Как мог приемник оказаться на столе, если ваших людей здесь не было?

— Вы уверены, что утром, когда уходили из дому, он был на месте? — спросил Ружа.

— Чем угодно вам поклянусь! В семь утра я прослушала новости, выключила приемник и отправилась на работу.

— Кто-то опередил нас! — хладнокровно сказал Ружа и обратился к экспертам: — Ищите следы, ребята, фиксируйте каждую мелочь. Приступайте!

Те разбрелись по квартире.

Подполковник сел на кушетку и предложил девушке сесть рядом.

Видно было, что Эва Ласло встревожена не на шутку.

— Успокойтесь, — приободрил ее Ружа.

Несколько секунд было тихо, слышались только шорохи, производимые занявшимися своим делом следователями.

— Ответьте мне на несколько вопросов, — помолчав, обратился к девушке подполковник.

Эва Ласло покорно кивнула.

— Какие между вами были отношения?

Та подняла глаза, протянула руку к сумочке и, вынув платок, промокнула накатившие на глаза слезы.

— Как вам сказать, — неуверенно начала она, словно только теперь давая себе отчет о своих отношениях с Ковачем. — Женихом моим он не был, и вообще он об этом никогда не заговаривал. Но был привязан ко мне, внимателен, мы встречались два-три раза в неделю, уик-энд и праздники проводили обычно вместе. Какой он был? Скромный, вежливый... необычный мужчина.

— Он переписывался с дочерью и женой?

— Дочь обожал. И писал ей регулярно, она же, куда бы ни поехала отдыхать, обязательно присылала ему открытки. О жене я почти ничего не знаю. Пали молчал о ней — видимо, из тактичности. А я, как вы можете догадаться, не интересовалась... — В голосе ее снова зазвучали раздраженные нотки. — Ваши люди перевернут мне весь дом! Велите им прекратить, все равно зря стараются!

— Как закончите, — распорядился Ружа, — наведите полный порядок!

— Уж это само собой, шеф, — откликнулся парень в очках, один из экспертов.

В дверях спальни появился Салаи. Подойдя к подполковнику, он взволнованно что-то зашептал ему на ухо. Ружа вскочил с кушетки.

— Идемте! — сказал он девушке и вслед за Салаи направился в ванную. Там под потолком колдовали над кафелем двое экспертов. Во втором верхнем ряду пятая слева плитка, судя по звуку, скрывала какую-то полость.

— Снимайте, — скомандовал Ружа.

Один из экспертов блестящим зубильцем аккуратно поддел кафельную плитку. Салаи, поднявшись на цыпочки, снял с зубильца налипший материал и подал его подполковнику.

— Замазка! — сказал он и, видя, что Эва не понимает, пояснил: — Остальные поставлены на цемент, а эта временно, на замазку.

Эксперт снял плитку, за которой открылось прямоугольное углубление.

— Пусто! — объявил он, посветив в углубление фонарем.

Все выжидающе повернулись к хозяйке. Она испуганно и беспомощно обвела их глазами.

— Я не знала об этом, клянусь! — прошептала Эва.

— Ну, теперь вы мне верите? — спросил у нее Ружа.

— Но это еще ничего не доказывает, — растерянно ответила она. — Я не знала о тайнике. Наверняка его сделал не Пали, а кто-то другой. Во всяком случае, мне так кажется...

В квартиру вошел рослый мужчина с грубоватыми чертами лица.

— Прибыл по вашему вызову, товарищ подполковник! — доложил он.

— Спасибо, что приехал, — обрадовался Ружа, здороваясь с ним за руку.

Это был Пал Ладани, капитан милиции, эксперт по технике связи.

— Оглядись здесь, — попросил его Ружа. — Салаи тебе все расскажет.

Он взял Эву за руку и отвел ее в гостиную.

Ладани приступил к работе. Первым делом он распорядился, чтобы эксперты осмотрели транзистор — нет ли на нем отпечатков пальцев.

— Они уже осмотрели, ничего нет, — сказал Ружа.

— Если и есть, то мои, на ручке настройки и выключателя, — добавила Эва Ласло.

Ладани ловкими движениями снял заднюю крышку приемника и, прищурившись, стал разглядывать его внутренности. Салаи во все глаза наблюдал за его работой, словно решил освоить профессию радиотехника.

— Эта штука переоборудована, — сказал наконец Ладани, — на коротких волнах она может принимать специально предназначенные для нее сигналы.

Наступила глубокая тишина.

— Чей приемник? — спросил Ружа.

— Это Пали, вернее, мой, — дрожащим голосом ответила Эва Ласло. — Он мне его подарил!.. Но ведь это ужасно!

Ладани и Салаи смотрели на нее с участием.

— В квартиру проникли через окно туалета, — доложил один из следователей.

Ружа вздохнул.

— К сожалению, — обратился он к девушке, не сводя глаз с ее испуганного лица, — мы должны считаться с тем, что и вы фигурируете в их списках.

— В каких списках?

— Те, на кого работал Ковач, видимо, знали адрес вашей квартиры и место, где расположен тайник, знали и о приемнике.

— Мне страшно! — прошептала девушка. — Что со мной сделают, если они сюда вернутся? Какое счастье, что меня не было дома!

— Да, в противном случае мы едва ли смогли бы сейчас разговаривать с вами, — откровенно признался Ружа.

— Я уеду отсюда, — истерически закричала Эва. — Я не вынесу этого! Эти игры не для меня.

— Вы можете оставаться в квартире, мы позаботимся о вашей безопасности.

— Разве со мной что-то может случиться?

— Не знаю, все может быть. Вы достаточно долго общались с Ковачем, и они могут предположить, что вы что-то знаете.

— Клянусь, он не говорил со мной ни о чем! И вообще, заметь я хоть что-нибудь подозрительное, я обязательно бы вмешалась и не позволила бы ему впутаться в эту историю!

— Каким образом? Обратились бы к нам?

— Как ни странно: да! Возможно, он порвал бы со мной, но был бы спасен.

— Вы поступили бы правильно, — согласился подполковник.

Руководитель группы экспертов подошел к Руже.

— Мы закончили!

— Благодарю вас! Пусть двое останутся здесь, наведут порядок. Не исключено, что они мне понадобятся. Остальные свободны.

Кути, едва начался обыск, пристроился к книжному шкафу, найдя себе занятие по душе и как следователь, и как литератор. Снимая книги, он прочитывал абзац-другой и только потом перелистывал страницы, проверяя, не спрятано ли что между ними.

— А что с этим делать? — спросил он, услышав приказ Ружи об окончании обыска, и протянул ему пачку фотоснимков.

— Мог бы и раньше мне показать, — с досадой сказал ему Ружа.

Кути подошел к столу и аккуратно, по восемь штук в ряд, разложил на нем фотографии.

— Вуаля́! — сказал он, театральным жестом приглашая шефа.

— Брось дурачиться, — укоризненно покачал головой тот и шепотом отдал распоряжение: — Позови привратниц!

Кути вышел в прихожую и послал стоявшего у дверей милиционера за старушками.

— Посмотрите, — сказал подполковник девушке, — быть может, кого-то узнаете.

Эва внимательно посмотрела на фотографии.

— Вот этого почтальона я знаю. Когда он застает меня дома, я угощаю его рюмкой ликера, и он в благодарность частенько приносит мне заказную или служебную почту сразу, как только она поступает. Случается, даже вечером.

— Больше никого не узнали?

— Нет, — отрицательно качнула головой Эва.

— А кто же этот? — показал Ружа на снимок, запечатлевший того почтальона, с которым он столкнулся в воротах.

— Привел привратниц! — доложил милиционер.

Сестры были убеждены, что наконец-то их ожидают заглавные роли, во всяком случае, они ожидали чего-то подобного и с волнением оглядывали комнату.

— Добрый день! — как старого знакомого, приветствовали они Кути. А на Эву бросили колючие взгляды. — Нас пригласили, — пояснили они хозяйке.

— Да-да, — сказал Ружа, с трудом сдерживая улыбку. — Нам нужна ваша помощь. Покажите, пожалуйста, кто из этих людей ваш постоянный почтальон?

Старушки сунули руки в карманы передников, достали очки и долго их протирали носовыми платочками, разглядывая на свет, достаточно ли чисты стекла. Потом склонились над фотографиями.

Каждый снимок они изучали, как ученый изучает под микроскопом какую-нибудь редкостную бактерию.

— Это госпожа Буяки из восемьдесят восьмого, — стала перечислять Катица, Оршика согласно при том кивала. — А вот Дежё Киш разговаривает с дядей Дани — разумеется, перед рюмочной... А Яника снова гоняет на велосипеде по тротуару...

— Почтальона, пожалуйста, — попросил Ружа.

Перебрав почти все фотоснимки, они одновременно схватились за фото с изображением старого почтальона.

— Вот он! Он самый и есть! — И, перебивая друг друга, заговорили: — Дядя Гергей его зовут. Через четыре месяца выходит на пенсию. У него есть участок в Эрдлигете, с фруктовым садом...

— Большой? — невольно поинтересовался Ружа, но тут же пожалел о своем вопросе.

— Двести пятьдесят элей. С однокомнатным кирпичным домиком и сарайчиком для инструментов. У бедняги недавно скончалась жена. Он остался с дочкой и зятем. А на чай дядя Гергей берет только натурой: вином, палинкой или ромом. К обеду он обычно уже навеселе. За исключением дней, когда разносит пенсии. Тут он себя соблюдает. И чаевые берет деньгами... — тараторила Оршика.

— Но на следующий день все равно пропивает их, — дополнила ее рассказ сестра.

Ружа взял фотографию второго почтальона.

— А это кто? Может, разносчик телеграмм?

— Мы его никогда не видали, — покачала головой Оршика.

— Разносчики телеграмм обычно мальчишки. На велосипедах или мопедах, — добавила Катица. — А этот — взрослый совсем. И потом, кто же разносит телеграммы с такой огромной сумкой!

— Стало быть, вы его никогда не видели?

— Никогда!

— Спасибо за помощь, — улыбнулся им Ружа, — можете быть свободны.

— Мы с удовольствием вам и в другом поможем! Стоит нас только спросить! Мы не спешим, верно, Оршика?

Но Ружа был неумолим.

— Спасибо, мы уже все выяснили, — сказал он.

— Все? — разочарованно спросила Катица.

— Все, все, — подтвердил подполковник и, не обращая больше внимания на старушек, углубился в изучение фотографии молодого почтальона.

Потоптавшись на месте, они ушли с обиженным видом.

— Салаи, — отозвал Ружа помощника в спальню, — вот этот снимок нужно срочно размножить и объявить розыск! Всю милицию нужно снабдить, а главное, пограничников.

— Так точно! — Салаи убрал снимок в карман. — Но сначала я проверю в министерстве связи, может, там его знают.

— Да, проверь, хотя, как мне кажется, этого человека не знает никто.

Салаи поспешил выполнять задание.

— Теперь-то вы понимаете, что за игра здесь идет? — вернувшись в гостиную, сказал подполковник Эве.

— В голове не укладывается, как Пали мог впутаться в эту историю.

Подполковник молчал.

— Он мне лгал! Подло лгал и использовал меня в своих грязных целях! — взорвалась она, но тут же опомнилась и прошептала упавшим голосом: — Мне страшно! Мне очень страшно!

Ища поддержки, Эва ухватилась за руку подполковника.

— Что со мной будет?!

— Я сказал, что мы вас защитим. — Он задумался, разглядывая черно-красный орнамент ковра. — Но для этого, разумеется, нам потребуется ваша помощь.

— Чем я могу вам помочь?! — горько воскликнула девушка. — Ведь я даже не могу доказать свою невиновность!

— Я вам расскажу, вот послушайте...

Глава VI

1

Было уже совсем поздно, когда черная «волга», в которой сидели Ружа, Кути и Салаи, въехала на мост Маргит. Усталые, погруженные в свои мысли, они задумчиво смотрели на темное зеркало Дуная, на пароходы и баржи, стоявшие у берегов, на слабо освещенный купол Парламента.

— Торопитесь домой? — нарушил молчание Ружа, полуобернувшись назад. Он сидел рядом с шофером.

— Моя очередная невеста сегодня красуется в новых нарядах на встрече с бывшими однокашниками, — усмехнулся Кути. — Так что я не спешу.

— А я уже позвонил жене и предупредил, что сегодня задержусь на работе. Так что, уложив спать детей, она будет смотреть телевизор, — сообщил Салаи.

— Тогда домой поедете только вы, — сказал Ружа шоферу, — остальных приглашаю на тарелку фасолевого супа.

— Шеф, ты гений! — поспешил принять приглашение Кути. — В последний раз я ел нормальную пищу неделю назад. Кстати, на твоем ранчо.

— Держим курс на пивную «Пожонь»! — обратился к шоферу Ружа. — Там фасолевый суп просто великолепен!

Водитель свернул под мост и вырулил на Пожоньское шоссе.

В ресторанчике, как всегда в будний день, было затишье. Влюбленные парочки сидели по боксам, иностранцы общались с родственниками-венграми или партнерами по коммерции. Сдвинув столы, веселилась туристская группа ИБУСа. Двое гостей с осоловелыми глазами, еле ворочая языками, пытались убедить официанта, что подавать им счет не приспело время и вместо этого лучше подать еще пива. Словом, царила обычная для пивной «Пожонь» мирная атмосфера.

Вновь прибывшие довольно быстро нашли себе бокс, по соседству с которым не было посетителей. Ружу здесь, видимо, знали, так как официант подскочил к их столу, едва они сели.

— Что будете пить? — спросил он.

— Колу! — сказал Ружа.

— Воду! — поскромничал Салаи.

— Пиво! — весело сказал Кути.

Салаи бросил на него завистливый взгляд.

— В одном я уверен, — начал Ружа, заглядывая под салфетку на хлебнице, чтобы проверить, хватает ли хлеба и, главное, не успел ли он зачерстветь, — а именно в том, что Ковач является тем звеном, от которого тянутся ниточки к звеньям куда более важным. Они всеми силами пытаются спасти его связи.

— Значит, собственно, важен не Ковач сам по себе!

— Если Ковачу было бы с самого начала ясно, насколько не важен он сам, он в первый же день нам все рассказал бы. Но он крепко на что-то надеется.

— Вот только на что? — наморщил лоб Салаи.

— Как раз это тебе и предстоит узнать, братец Салаи!

Ружа смолк, видя, что приближается официант с дымящейся супницей. Другой нес напитки. Перед Салаи он с каменным выражением на лице поставил бутылку зельтерской.

— Завтра с утра отправишься в следственную тюрьму, — сказал подполковник, обращаясь к Салаи, когда суп был разлит по тарелкам, — и будешь при Коваче, следя за каждым его шагом, за каждым движением и даже за каждым вздохом.

— На тюремный паек сядешь, — уплетая суп, ехидно заметил Кути.

— А ты не радуйся наперед! — охладил его Ружа. — Ты вообще без пайка останешься!

Ложка в руке у Кути застыла.

— Что это значит? Пост и молитва, да будет тебе известно, успеху следствия не способствуют!

— Ты будешь постоянно дежурить на улице. Организуешь у адвокатской коллегии наблюдение за доктором Немешем и его помощниками.

— Но ведь Немеш имеет допуск к особо важным делам, — возразил Кути, — он абсолютно надежен.

— Он — единственная живая связь с нашим подследственным, — пресек спор Ружа, — я никого не подозреваю, но нужна полная ясность.

Некоторое время Кути молча ел суп.

— Истинно говорю тебе, — взглянул он на Салаи, — не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня!

— Что, что? — встрепенулся Ружа.

— Это я из «Тайной вечери» цитирую.

Салаи только рукой махнул.

2

Рано утром маленький «трабант» с трудом припарковался у адвокатской коллегии, напротив входа. В машине сидели парень и девушка. Перед ними, на полочке под приборным щитком, лежало устройство с кнопками. Поглядывая за движением, они разговаривали.

Юноша как раз что-то объяснял девушке, когда та его вдруг перебила на полуслове:

— Смотри!

Из ворот вышел д-р Немеш с большим черным портфелем-дипломатом в левой руке.

— Адвокат, — сказала девчушка, провожая взглядом Немеша, который быстрым шагом направлялся к своей машине. — Жми три раза...

Парень быстро нажал на кнопку.

Чуть поодаль в «БМВ» находился Кути с двумя следователями. В аппарате, лежащем на сиденье, трижды вспыхнула лампочка.

— Немеш! — оживился Кути. — Приготовиться к старту!

Водитель повернул ключ зажигания.

Машина Немеша тронулась.

«БМВ» последовал за нею.

3

Старший лейтенант Салаи не был тщеславен, но все же, направляясь к зданию тюрьмы, он долго размышлял, в каком звании ему там появиться. Наконец он остановился на звании старшего сержанта. Для младшего сержанта или сержанта он был стар, а для старшины — слишком молод.

Кряжистый, загорелый старший сержант выглядел в дверях комнаты для свиданий как нельзя лучше. Он стоял на часах и смотрел в оба.

Пал Ковач сел к столу с безразличным видом. Время от времени он поднимал взгляд на Немеша, который, теряя последние надежды, еще пытался выудить из него хоть слово.

На Салаи подзащитный внимания не обращал. Он был для него таким же охранником, как и все остальные.

Немеш занервничал. Перешел на скороговорку. Ковач, не реагируя на его слова, опустил голову.

Но вот он оживился. Адвокат достал из кармана пачку «пэл-мэла» и закурил. Потом предложил Салаи, тот махнул рукой, давая знать, что не курит. Немеш показал пачкой на Ковача, спрашивая, может ли он угостить подзащитного.

Салаи кивнул.

Ковач сделал глубокую затяжку и, открыв рот, с удовольствием выпустил дым. Лицо его смягчилось, он с благодарностью посмотрел на адвоката. Немешу показалось, что наступил благоприятный с психологической точки зрения момент, и, чтобы сделать Ковача еще податливей, попросил Салаи:

— Вы позволите мне остаться с подзащитным наедине? — Голос его звучал твердо.

Салаи заколебался, однако против процессуального кодекса он был бессилен. Пришлось согласиться.

— Пожалуйста! — вытянулся он и повернулся кругом. Но, прежде чем удалиться, оглянулся, чтобы предупредить адвоката: — Я буду рядом, у двери!

Глава VII

1

Все было готово к торжественному открытию. Разумеется, на венгерский лад. Над входом возведенного на окраине Пешта современного шестиэтажного здания типографии красовался кумачовый транспарант, на котором оформитель вывел четкими белыми буквами: «Добро пожаловать, дорогие гости!» Между тем во дворе и в цехах еще высились груды мусора.

По наружным стенам вились провода и кабели, бригады уборщиц скребли и мыли огромные окна, а в конференц-зале кипели страсти: строители сдавали приемной комиссии здание.

Только в машинном зале — сердце всего сооружения, — где собрались инженеры, печатники и наладчики оборудования, было тихо. Приближались волнующие минуты пуска наборной машины с программным управлением — одного из важнейших звеньев реконструкции венгерской полиграфической промышленности, на которую предполагалось затратить не один миллиард форинтов.

Между директором типографии и главным инженером стоял, объясняя что-то наладчику, Георг Юнг. Вот он открыл портфель и, порывшись в нем, достал листок с текстом.

— Начнем сразу с самого сложного, — предложил он, показывая собравшимся иноязычный текст с какими-то математическими выкладками. Затем запрограммировал формат, шрифты, варианты и обратился к директору: — Кто у вас старший наборщик?

— Дядя Немак! Вот он рядом со мной.

Юнг взял старика под руку и подвел к машине.

— Вам принадлежит право пуска. Я думаю, вы это заслужили.

Этот жест всем понравился.

— Нажмите на кнопку, вот здесь, — показал Юнг.

Старик, робко улыбнувшись, нажал пусковую кнопку, и через несколько секунд, к удивлению всех присутствующих, машина начала выдавать оттиски.

Главный инженер подошел к зарубежному коллеге и протянул руку.

— Прекрасная работа, господин Юнг, поздравляю! — с восторгом сказал он. — Мы не ошиблись, обратившись именно к вашей фирме.

Юнг поблагодарил его.

— Я надеюсь, это не последний заказ! Как частное лицо, должен сказать, что с удовольствием провел бы в вашей прекрасной стране еще несколько месяцев.

— Это решится в течение ближайших двух недель. Вы ведь пока остаетесь?

— Да, две недели, пока идет обкатка, пробуду здесь, а там, если все будет благополучно, отправлюсь домой.

— Господин Юнг! — выглянув из застекленной конторки, окликнула его девушка-администратор. — Вас к телефону!

— Иду! — Он остановил машину и пошел в конторку. — Георг Юнг! — сказал он, плотно прикрыв за собой дверь, в телефонную трубку.

Девушка осталась снаружи. Не хотела ему мешать.

В трубке было тихо. Юнг знал, что нужно немного подождать.

2

В затемненной плотными шторами квартире горела только настольная лампа.

Слабый свет был направлен на телефонный аппарат с автоматическим ответчиком и лежащий у телефона миниатюрный черный магнитофон. Трубку держала чья-то рука в перчатке.

— Георг Юнг! — донесся из трубки твердый голос инженера.

Затянутая в перчатку рука включила магнитофон и переключила скорость, после чего поднесла трубку к магнитофону. Искаженный замедленной скоростью голос сообщил Юнгу:

— Говорит Бутон! Милиция произвела обыск на квартире у Эвы Ласло. Но мы их опередили. Начинайте действовать! Сегодня вечером очередное послание будет в тайнике. Заберите его! И пусть наш второй человек приступает к делу. Следующего звонка ждите в обычное время.

— Все понял, — прошептал Юнг.

Рука опустила трубку на рычаги. Раздался щелчок.

Девушка-администратор, оставшаяся снаружи, видела через стекло, как Юнг еще какое-то время разговаривал по телефону, умолкал, делая вид, что слушает собеседника, и даже смеялся в трубку. Наконец он с улыбкой положил ее на место, вышел из конторки и, поблагодарив девушку за то, что была так любезна позвать его к телефону, вернулся к главному инженеру.

3

Ружа сидел за письменным столом без пиджака: на улице нещадно палило солнце, как будто лето, спохватившись, спешило наверстать упущенное в июне — июле.

Проникающий в щели жалюзи свет падал лишь на подставку с цветами, придвинутую к окну.

В дальнем углу просторного кабинета, создавая иллюзию свежести, гудел вентилятор, направленный на офицеров, которые расположились напротив Ружи за скошенным в виде ромба — и оттого якобы современным — столом для совещаний.

Кларика, секретарь подполковника, подавала мужчинам кофе. Кути как посвященный ассистировал ей. Первыми получили гости, подполковник пограничной службы Даниэл и капитан Ладани, потом Ружа, наконец Кути взял чашечку и себе. Салаи жестом дал знать, что кофе не хочет.

— Товарищ Кути и Салаи, — начал Ружа, — как ваши наблюдатели?

— У адвокатской коллегии полный порядок, — доложил Кути.

— В следственной тюрьме тоже, — добавил Салаи.

— Что касается Эвы Ласло, — сказала Кларика, — мне только что сообщили: она в сберкассе, работает, внешне спокойна.

Свою секретаршу подполковник знал уже ни много ни мало пятнадцать лет. Когда ее прислали к Руже, это была тридцатилетняя темноволосая женщина с большими карими глазами. С тех пор она успела стать бабушкой. «Вот выйду на пенсию, что будете делать?» — спросил ее как-то, месяца два назад, Ружа. «Не пытайтесь меня разжалобить, товарищ подполковник, — ответила Кларика. — Всем известно, что вы никуда не уйдете, пока последний шпион не займется мирным трудом землепашца. Так что вам еще долго придется трепать мне нервы, а мне — возиться с вашим молодняком и литрами варить вам кофе!»

В кабинет постучали. Вошли двое экспертов в белых халатах, с восьмимиллиметровым кинопроектором, штативом и переносным экраном. Пока они устанавливали аппаратуру и заряжали пленку, Салаи опустил шторы на окнах. Кларика села за стол, придвинула к себе настольную лампу и приготовила карандаш и блокнот для стенографирования.

— Все готово, товарищ подполковник, — сказал один из экспертов.

— Начнем! — распорядился Ружа.

На экране, перебирая на ходу письма, появился молодой почтальон. Перед тем как войти в дом номер 96 по улице Лео Франкеля, он оглянулся. Лицо его в этот момент было хорошо различимо.

— Стоп! — остановил Ружа просмотр. — Сделайте покрупнее!

Щелкнул выключатель маленькой настольной лампы, осветившей блокнот и проворный карандаш Кларики.

На экране снова поплыли кадры. К дому номер 96 подкатила черная «волга». Из нее бодро выскочил подполковник и помог выйти Эве Ласло. Подъехали другие машины. Следователи и эксперты поспешили к Руже. В это время, уже выходя из дому, в воротах снова показался почтальон.

— Стоп! — распорядился подполковник.

На лице почтальона была заметна растерянность.

— Опешил, стервец, — прокомментировал стоп-кадр Кути.

— Но в панику не ударился! — сказал Салаи. — Видно, парень бывалый!

— Прямо в руки шел товарищу Руже! — с легкой иронией заметил подполковник Даниэл.

— Что верно, то верно, — вздохнул Ружа. — Я мог бы схватить его, стоило только руку протянуть. Да вот не схватил. Придется теперь бедолаге Кути посидеть на сухом пайке.

— Ничего, я это переживу, — утешил его капитан.

Он достал сигарету и закурил. Даниэл докуривал уже вторую.

— Давайте дальше, — велел Ружа киномеханику.

— Осталось совсем немного, — сказал тот.

Проектор снова застрекотал. Почтальон беспрепятственно удалился, а Ружа со всей своей свитой вошел в дом.

Экран вспыхнул белым светом: пленка кончилась.

— Конец, товарищ подполковник, — объявил киномеханик.

— Ошибаетесь, братец! — усмехнулся Ружа. — Это только начало, до конца еще далеко!

Он поблагодарил экспертов за работу. Салаи и Кути подняли шторы.

— Аппаратуру и это, — показал Ружа на экран, — заберете после совещания.

Эксперты вышли. Подполковник взял слово.

— Если в моих рассуждениях вы обнаружите противоречия или ошибочные заключения, прошу поправить меня, — сказал Ружа и продолжил: — Итак, что нам нужно узнать? Кто враги, кто ими руководит и откуда? Сколько их? Куда внедрились? И наконец, какие сведения их интересуют и почему молчит Ковач?

Он окинул взглядом собравшихся.

— Рассмотрим сперва, что они предприняли, с тех пор как мы начали следствие? Ликвидировали вещественные доказательства того, что Ковач занимался систематическим шпионажем. Одновременно, судя по всему, установили с ним связь, поэтому он держится так уверенно и молчит.

— Вполне вероятно, — подтвердил Салаи, все еще раздосадованный, что накануне, уступив просьбе адвоката, вынужден был оставить его наедине с Ковачем.

— Вопрос следующий, — продолжал Ружа, — что они намереваются предпринять? Иными словами, к чему мы должны быть готовы? Будут спасаться бегством? По-моему, это исключено, ведь тогда рухнет вся сеть, создававшаяся, очевидно, годами. Этого они себе позволить не могут. На основании сказанного можно предположить, что они пытаются спасти какое-то важное звено агентуры. Любой ценой! И вполне возможно, что пойдут на риск. Затеют опасную игру!

— А что мы будем делать? Ждать? — снова прервал его Салаи.

— Что будем делать мы? — повторил Ружа вопрос и тут же ответил: — Лично ты отправишься в следственную тюрьму и позаботишься, чтобы была ослаблена изоляция Ковача.

— То есть как? — поразился Салаи.

— Нужно перевести его в общую камеру, — твердо сказал Ружа. — И следить за ним, следить, не смыкая глаз!

— Не слишком ли это опасно? — забеспокоился Кути.

— Более чем опасно! Ясно предвидеть успех или неудачу в данном случае невозможно.

— Тогда зачем это делать?

Прежде чем Ружа успел ответить, заговорил Салаи:

— У нас в деревне, — задумчиво начал он, — когда отец поутру выпускал боровов из хлева, чтобы они не только жирели, но и мясо нагуливали, он говорил, бывало: «Пускай побегают по двору, побесятся, подерутся из-за оброненной корки». И если мать беспокоилась: дескать, а ну как они забор повалят иль сорняков ядовитых налопаются, старик отвечал ей, показывая на меня: «На то и глаза у мальца, чтобы следить за разбойниками!»

Все засмеялись.

— Раз Золи отныне будет прикован к нашему подозреваемому, — продолжал распоряжаться Ружа, — тебе, Кути, придется, кроме наблюдения за Немешем и его сотрудниками, взять на себя и безопасность Эвы Ласло. Твои люди должны ходить за ними будто привязанные, чтобы они не могли шевельнуться без вашего ведома.

— Слушаюсь!

Ружа повернулся к Ладани.

— Тебя попрошу следить за эфиром на случай возможной радиосвязи. Я, правда, не думаю, что в такой ситуации они к ней прибегнут. Но как знать? Если будет уж очень туго, могут совершить и оплошность.

Капитан положил перед Ружей листок бумаги.

— Нам уже удалось установить, на каких частотах может принимать сигналы обнаруженный в квартире транзистор, — сказал он. — Здесь все написано, оставь это у себя, у нас экземпляров достаточно.

— Конечно, оставлю, — кивнул Ружа. — Для суда это важное доказательство.

— Наверняка на этих частотах не работает ни одна официально зарегистрированная радиостанция, — высказал предположение Кути.

— Неизвестно! — возразил Ладани. — Приемная станция, работающая на этих частотах, у нас действительно не зарегистрирована. Но у них там какая-нибудь фирма или частное лицо могли зарегистрировать передатчик с такими частотами, не сообщая, разумеется, в каких целях намереваются его использовать. Кстати, — доложил он подполковнику, — за эфиром мы уже следим.

— Благодарю! Товарищ Даниэл, — обратился Ружа к подтянутому подполковнику погранслужбы, — розыск почтальона объявлен, но все-таки обрати на него еще раз внимание всех начальников контрольно-пропускных пунктов. Он не должен пересечь границу!

— Понятно!

— Всем спасибо! А теперь за работу! — Ружа встал, чтобы проводить участников совещания. — Постой-ка, — задержал он Салаи. — Скажи, брат, когда вы прирезали тех боровов, о которых ты нам рассказывал?

— В ноябре, на день Каталины, — ответил удивленный Салаи. — В наших краях так принято.

— Ну, нам-то до ноября ждать нельзя, — улыбнулся Ружа.

А оставшись вдвоем с Кларикой, уже совершенно серьезно распорядился:

— Просмотрите, пожалуйста, все заявления по поводу въездных виз. Думаю, почтальон прибыл из-за границы недавно. В нашей картотеке мы его не нашли, а начинающий с такой работой не справится. Тут явно работал профессионал.

— Сейчас же займусь! — Кларика собрала на поднос кофейные чашечки и направилась к выходу.

— И вот что еще, — сказал ей Ружа, показывая на кинопроектор, — эту машину, свидетельницу того позорного факта, что я полностью потерял бдительность, попросите убрать отсюда. Немедленно! — Он глубоко вздохнул, подошел к столу и, взяв пепельницу, с отвращением опорожнил ее в корзину для мусора.

Глава VIII

1

В роскошном ресторане не менее роскошного старинного отеля за столиком в центре зала ужинал элегантный широкоплечий молодой человек. Крупная жилка, поднимавшаяся по высокому лбу от виска до корней курчавых темно-русых волос, зеленовато-серые глаза, тонкие губы, орлиный нос — все свидетельствовало о мужественном, волевом характере.

Мюллер — это был именно он — сидел прямо, ел медленно, не наклоняясь к тарелке, а почти вертикально поднося вилку ко рту, как делают англичане.

Его столик, как и все остальные, освещала мягким опаловым светом антикварного вида лампа на изящной фарфоровой ножке, расписанной стилизованными листьями с золоченой каймой и прожилками.

Звон посуды и голоса поглощали пушистые ковры, тяжелые драпировки и морёного дерева потолок с кессонами, с которого свешивались две огромные бронзовые люстры с бесчисленным множеством светильников.

В проходе между столиками показался пожилой официант и, с ловкостью эквилибриста балансируя подносом, уставленным бульонными чашками, поспешил к компании, что ужинала у окна.

Нож и вилка замерли в руках Мюллера. Как только официант оказался у него за спиной, он едва заметным движением локтя толкнул его под руку. Поднос накренился, и чашки посыпались на пол, обдавая горячим бульоном одежду гостя.

Ошарашенный официант был ни жив ни мертв. Такого с ним никогда не случалось. Наконец он опомнился, положил поднос на соседний столик и с готовностью бросился к Мюллеру, чтобы обтереть салфеткой его костюм.

Но Мюллер уже вскочил с разъяренным воплем:

— Что такое?! Скотина! Ты облил мне костюм! — и ударил официанта по лицу.

Тот пошатнулся и, еще более ошарашенный неожиданным нападением, уставился на Мюллера.

Многие посетители повскакивали с мест, наблюдая за инцидентом.

— Меня, кажется, кто-то толкнул, — пробормотал наконец пожилой официант. — Сию же минуту, сударь, я приведу ваш костюм в порядок!

— Его кто-то толкнул?! — заорал Мюллер. — Уж не я ли был этим «кто-то»? Мерзавец, ты еще смеешь подозревать меня! — Он опять замахнулся на официанта.

В зале стояла жуткая тишина. В эту минуту подоспел запыхавшийся метрдотель.

— Прошу прощения! Это первый случай в нашем ресторане. Позвольте, мы приведем ваш костюм в порядок! Разумеется, за наш счет...

— Ни черта я вам не позволю! — орал Мюллер. — Лучше людей своих научите обслуживать по-европейски! А то рекламируют себя, заманивают гостей, и вот что выходит на поверку! Я, между прочим, вам долларами плачу, а не вонючими форинтами!

Метрдотель отшатнулся и хладнокровно ответил Мюллеру:

— Нам, сударь, вы платите форинтами, а не валютой. Но после всего, что случилось, считайте, что вы ничего не должны. Можете сделать нам только последнее одолжение: воспользоваться помощью одного из служащих, который проводит вас до стоянки такси.

— Ты решил меня выставить?! Это меня-то! Ах ты ничтожество! — Он рванул крахмальную скатерть. Зазвенели стаканы, тарелки, разбилась настольная лампа. — Значит, доллары мои прикарманили, а мне — пошел вон! Ишь чего захотели! — кричал Мюллер, швыряя скатерть в лицо метрдотелю.

Подбежавшие официанты попытались схватить его.

— Не смейте ко мне прикасаться, свиньи! Я гражданин свободной страны! — И он ударил подвернувшегося официанта так, что тот растянулся на ковре.

Перепуганный насмерть буфетчик вызвал по телефону наряд милиции.

Несколько посетителей посмелее подошли, собираясь призвать к порядку разбушевавшегося хулигана.

— Кто дотронется до меня, отведает моего кулака! — пригрозил им Мюллер.

В ресторан вошли трое милиционеров.

— Вам придется пройти с нами и предъявить документы, — строго сказал ему старшина, командир наряда.

— Ты тоже мне не указ, легавый! — толкнул его Мюллер.

Милиционеры набросились на него. Мюллер сопротивлялся, но вскоре вынужден был сдаться и, оглашая ресторан воплями и угрозами, пошел с ними к патрульной машине.

2

Приблизительно в то же время, когда Мюллер устроил дебош в гостинице, на горе Сабадшаг к стоянке неподалеку от ресторана «Нормафа» медленно подкатил белый автомобиль марки «остин» и остановился под прикрытием деревьев напротив бензоколонки.

Водитель выключил фары, и на минуту машину окутал глубокий, непроницаемый мрак, сквозь который вскоре проступило мерцание звездного августовского неба, стали видны огни бензоколонки и — чуть дальше — освещенные окна ресторана.

За рулем сидел Юнг, хотя вряд ли его сейчас узнали бы главный инженер и другие работники типографии: на нем был пышный седой парик, а рот и щеки прикрывали мохнатые усы.

Заглушив мотор, он всматривался сквозь ветровое стекло в темноту. Кругом было тихо, только прохладный вечерний ветерок шелестел листьями деревьев. В конторе бензоколонки двое служащих при открытой двери подсчитывали дневную выручку. Вдали вспыхнули фары приближающейся машины, но через некоторое время пучки света изменили направление: машина свернула с дороги.

Юнг вышел, обошел автомобиль, закрыл его и двинулся в лес. Судя по всему, дорогу он знал хорошо. Пройдя метров сто, повернул в кусты и, продравшись сквозь них, остановился у дуба. Чуть выше его головы в дереве было дупло. Запустив туда руку, Юнг достал две пачки «пэл-мэла» и, не мешкая, зашагал назад.

Служащие тем временем подсчитали выручку. Один из них снял комбинезон, положил деньги в сумку и сел в машину. Разворачиваясь, он при свете фар окинул глазами стоянку. Все было спокойно, ничего привлекающего внимание.

Юнг дождался, пока он отъедет, и только потом вышел из-за деревьев, не спеша подошел к «остину», сел, включил зажигание. Мотор заурчал. Две пачки «пэл-мэла» Юнг бережно положил в перчаточный ящик. Зажег фары.

В этот момент к стоянке подъехала машина автоинспекции, и не успел инженер нажать на стартер, как она преградила ему дорогу.

— Здравия желаю! — козырнул ему старший инспектор. — Попрошу вас выйти из машины!

Юнг решил сделать вид, что по-венгерски не понимает ни слова. Он смотрел на милиционера с недоумевающей улыбкой, но потом, повинуясь красноречивому жесту, все же выбрался из «остина». Инспектор знаком велел ему пройти за машину и показал, что у нее не работает габаритный фонарь.

— А! — обрадованно воскликнул Юнг и залопотал на непонятном милиционеру языке, прижимая руки к груди и уверяя его в своих добрых намерениях, затем показал направление, куда собирается ехать, поясняя при этом: — Сервис! Сервис! — мол, сию же минуту отправится в «автосервис».

Инспектора — их было двое — слушали его молча. Разыграв этот трудный спектакль, Юнг достал из кармана пачку «пэл-мэла» и хотел распечатать ее, как вдруг один из инспекторов сказал:

— Документы!

Юнг понял, чего от него хотят, и раздраженно швырнул сигареты в машину. Непочатая пачка упала под сиденье. С трудом сдерживая дрожь и пытаясь не выдать волнения, инженер подал старшему инспектору паспорт.

Пока тот листал документ при свете карманного фонаря, его напарник зашел за машину и, разглядев номер, записал его в свой блокнотик.

— Георг Джонсон? — спросил старший инспектор, всматриваясь в фотографию на заграничном паспорте.

Юнг кивнул.

— Проживает в отеле «Интерконтиненталь», — заглянул в документ другой инспектор.

— Запиши номер визы и паспорта, — велел ему командир патруля.

Инженер встревожился не на шутку. На губах у него блуждала растерянная улыбка, в глазах застыло напряженное ожидание.

Наконец ему вернули паспорт. Инспектор махнул рукой в сторону светофора. Юнг сел за руль, показывая жестами: да, да, мол, немедленно отправляется в «автосервис», только пусть уберут с дороги машину. Он завел мотор, выехал на шоссе, и через минуту «остин» скрылся из виду.

Машина автоинспекции медленно тронулась с места. Командир патруля задумчиво посмотрел вслед отъехавшему «остину».

— Ишь как помчался! Думаешь, это он в «автосервис» отправился?

— Странно, чего он так нервничал? — откликнулся напарник.

— Мне показалось, он вышел из лесу — продолжал размышлять командир.

— Мне тоже.

— Дай-ка мне твой блокнот, — сказал старший инспектор и потянулся к радиотелефону. — Кто знает, с кем мы сейчас повстречались, может, с нечистым духом, — пошутил он. — Надо сообщить его данные и номер тачки... Я сорок второй, — сказал он в трубку. — Дайте центр...

3

За первым же поворотом Юнг сбавил скорость, мягко остановил машину и в зеркало заднего вида стал наблюдать за легковушкой инспекторов.

Желтые огни бензоколонки просвечивали ее кабину, и Юнг видел, как один из милиционеров, наклонившись к приборному щитку, поднял трубку радиотелефона.

Остальное его не интересовало. Он знал, что инспектор докладывает сейчас о нем. Чутье, как всегда, безошибочно подсказало Юнгу, что над ним нависла опасность. Он рванул переключатель скоростей и, не зажигая огней, покатил по склону.

Было ясно, что от своего теперешнего «я», то есть от Георга Джонсона, он должен избавиться как можно быстрее и так, чтобы тот уже никогда не воскрес.

Решение созрело мгновенно. Резко свернув вправо, Юнг, насколько это было возможно, загнал машину в лес, остановился и вытащил ключ зажигания. Две пачки «пэл-мэла» он переложил из перчаточного ящика в портфель и, бросив машину, отправился к автобусной остановке.

С автобуса он сошел, немного не доезжая до конечной остановки. Снова углубился в лес. Вырезал перочинным ножом квадрат дерна, вырыл ямку и, сняв парик и усы, поместил их туда вместе с паспортом и ключами от машины. Дерновый квадрат он приладил на место, расправив чуть ли не каждую травинку.

Довольный своей работой, инженер встал с коленей и огляделся. Неподалеку лежал большой камень. Он водрузил его на «захоронение».

— Пусть земля тебе будет пухом! — с облегчением простился он с ГеоргомДжонсоном.

Но тут же почувствовал, как по спине поползли мурашки. Думать о смерти инженер не любил. Он хотел жить, и к тому же как можно лучше.

Перед тем как отправиться в обратный путь, он тщательно отряхнул одежду и причесался, а подойдя к автобусной остановке, посмотрелся при свете фонаря в карманное зеркальце.

Из зеркала на него глядел Георг Юнг.

4

Этот вечер Ружа проводил в семейном кругу, скучая у телевизора. Он хотел отоспаться, но жена и невестка решительно потребовали уделить им внимание. Разумеется, он готов был откликнуться на их требование, однако женщины так и не дали ему сказать ни слова. Они без конца спорили между собой то о насморке внука и породивших его причинах, то о новом утюге с увлажнителем, испортившемся неизвестно по чьей вине, и, наконец, о том, зачем покупать невестке новое демисезонное пальто, если можно проходить еще год и в старом. К восьми часам они несколько успокоились, усадили Ружу перед телевизором, принесли печенье, фрукты и заставили его смотреть какой-то занудный фильм. По крайней мере обе при этом молчали.

Но, едва в фильме начали наконец развиваться события, зазвонил телефон.

— Слушаю! — поднял Ружа трубку.

— Это старший лейтенант Тот, дежурный по министерству! Разрешите доложить, товарищ подполковник!

— Докладывайте, товарищ старший лейтенант!

— Не знаю, заинтересует ли это вас: неподалеку от ресторана «Нормафа» в лесу обнаружен брошенный автомобиль белого цвета, марки «остин», с иностранным номером.

— Кем обнаружен?

— Служащим бензоколонки. Он возвращался из города после того, как сдал выручку, и при свете фар заметил среди деревьев этот автомобиль. Следователь и эксперт уже выехали на место.

— Пришлите за мной машину, — задумавшись на мгновенье, распорядился Ружа и виновато посмотрел на жену с невесткой.

Пока он ехал, эксперт уже осмотрел «остин».

— Это все, что было в машине, — подал он Руже нераспечатанную пачку сигарет «пэл-мэл».

— Спасибо! — сказал подполковник, убирая сигареты в карман. — Направим в лабораторию на срочную экспертизу.

Из-за деревьев показался следователь.

— Поблизости никого, — сказал он, выключая фонарик. — Ни живых, ни мертвых.

Ружа стоял, задумчиво глядя на номер автомобиля: 12-861.

— Товарищ подполковник, — позвал его водитель. — Ваша секретарша на связи!

— Она и здесь меня отыскала! — проворчал он, направляясь к своей машине. — Ружа у телефона!

— Шеф, — услышал он голос Кларики, — мы получили донесение автоинспекции о том, что в 20.15 один из их патрулей проверял недалеко от ресторана «Нормафа» иностранный автомобиль. У него не работал левый габаритный фонарь. Водителя зовут Георг Джонсон, проживает в отеле «Интерконтиненталь». Номер машины 12-861. Как сообщил инспектор, этот Георг Джонсон что-то искал в лесу.

— Каким образом вы получили это донесение? И вообще, почему вы не спите в столь поздний час?

— Пусть это вас не волнует! — обиделась Кларика. — Сперва они вам позвонили, но не застали дома. Тогда позвонили мне, и я решила поехать на службу, мало ли, вдруг нужна будет моя помощь!

— Ну-ну, не сердитесь, — примирительно сказал Ружа. — Вы молодчина! — И, оживившись, добавил: — Но раз уж вы там, срочно пришлите мне собаку-ищейку! И инспектор тот пусть подъедет.

Подполковник вернулся к «остину» и попросил зажечь фары.

Эксперт щелкнул выключателем, зажглись фары, подфарники. Ружа глянул на габаритный фонарь. Левый не горел.

5

— След, Тиги! След!

Собака встала передними лапами на коврик под сиденьем водителя и обнюхала педали.

— Ищи! — скомандовал ей проводник, младший сержант в штатском.

Выпрыгнув из машины, овчарка походила вокруг, отыскала среди множества прочих следы Юнга и, увлекая за собой сержанта, рванулась к шоссе.

— Ищи, Тиги! Вперед! Ай, умница! — подбадривал ее проводник.

Собака бежала по кустам вдоль шоссе. Метров через двести она остановилась, подошла к кювету, принюхалась и побежала дальше уже по дороге. Но вскоре села на обочине и оглянулась на проводника.

— След оборвался! — сказал сержант. — Умница, Тиги! Молодчина! — погладил он овчарку.

— Может, и умница, — проговорил запыхавшийся следователь, — только не нашла ничего!

— Нашла! — улыбнулся Ружа. — Автобусную остановку. — Он взял из рук следователя фонарь и посветил на столб с синей табличкой автобусного расписания. — Тут он сел в автобус и уехал в город.

— Но мы проверяли у него документы не здесь. И не там, где сейчас машина, — сказал старший автоинспектор, обмахивая фуражкой раскрасневшееся после бега лицо. — Мы его на стоянке застигли, около бензоколонки. Он как раз выходил из лесу.

— Идемте туда! — решил Ружа. — А вы двое, — обратился он к рядовому милиции и эксперту, — доставьте пока машину в город. Ключ-то найдется?

— Что за вопрос! — укоризненно покачал головой парень-эксперт.

Все рассмеялись.

На стоянке собака без труда отыскала след. Пришлось снова бежать за нею, сперва по тропке, потом по кустарнику. Продравшись через него, собака неожиданно остановилась у дерева и залаяла, прыгая на ствол.

Посветив фонарями, они заметили дупло. Следователь пошарил в нем рукой.

— Ничего нет! — сказал он.

— Разумеется, ничего, — повернул подполковник назад. — По шпионскому правилу, — объяснил он идущему рядом инспектору, — тайник следует опорожнять немедленно, как только в него положили то, что хотят передать. — Он повернулся к следователю: — Нужно установить здесь постоянное наблюдение. Я пришлю людей, а пока останьтесь здесь вместе с инспектором. Только машину отгоните подальше.

Ружа связался по телефону с Кларикой.

— Я закончил. Выезжаю, — коротко сказал он.

Но у секретарши было что ему сообщить.

— Звонила в «Интерконтиненталь». Георг Джонсон у них не проживает. И вообще, за последние месяцы постояльцев с такой фамилией не было.

— Так я и думал! — Подполковник сделал паузу и добавил: — А теперь отправляйтесь домой и как следует выспитесь!

— А вы?

— Можете быть спокойны, — проворчал Ружа. — Я тоже посплю. Если усну, разумеется. Так набегался по кустам, что на ногах не стою от усталости.

Клари хотела было предложить шефу какое-нибудь хорошее снотворное, но вспомнила, как в ответ на подобные советы уже не раз нарывалась на оскорбительное: «Пусть их пьют старушенции вроде вас!», и потому ограничилась пожеланием:

— Спокойной ночи, товарищ подполковник.

Глава IX

1

Иштван Кути оглянулся по сторонам: на улице Лео Франкеля в этот ранний час еще не было ни души. Он прошмыгнул в вагончик дорожно-ремонтной службы.

— Бритва есть, братцы? — спросил он, ощупывая заросшие щеки.

Парень со стрижкой ежиком протянул ему электробритву на батарейках и лосьон для бритья.

— Можем налить горячего чая. И вода теплая есть, если хочешь — умойся.

— Ну и круги у тебя под глазами, — сочувственно посмотрел на Кути рыжеволосый. — Будто только что двойню родил!

Не реагируя на замечание, тот старательно водил бритвой по подбородку.

— Ну, как результаты? Узнали хоть что-нибудь? — полюбопытствовал стриженый.

— Какие там результаты, старик! — наконец кончил бриться Кути и скинул рубашку. — В пяти местах выставлено наблюдение: здесь, у квартиры Ковача, у адвоката и двух его сотрудников, — сказал он, склоняясь над тазиком для умывания. — Всю ночь носился от поста к посту, контролировал, инструктировал, вразумлял, развлекал. С ног валюсь от усталости. А результатов нет... Может, у вас и поесть найдется?

К тому времени, как он умылся и перекусил, улица оживилась. Капитан обошел машины наблюдателей, обмениваясь со следователями словом-другим, и влился в поток утренних пешеходов.

— Здравствуйте! Здравствуйте! — услышал он из окна высокого первого этажа радостные голоса двух старушек привратниц.

Кути любезно ответил на приветствия и хотел было двинуться дальше, но престарелые дамы явно жаждали сообщить ему нечто важное.

— Тут у нас по соседству, в девяносто восьмом, проживает еще одна штучка вроде той, у которой вчера был обыск, — перегнувшись через подоконник, зашептала Оршика. — Надо бы и ее проверить! Правда, она гораздо старше. И сын у нее совсем взрослый.

Кути смотрел на них, не зная, что и ответить.

— А вот и Эва! — кивнула Катица в сторону подворотни.

Оставив старушек, капитан устремился за девушкой, которая вышла из дому и, обгоняя спешащих на работу взрослых и шумные стайки школьников, огибая грузовики, стоящие на разгрузке у магазинов, быстро зашагала к трамвайной остановке. Кути с трудом поспевал за нею.

Неожиданно в конце улицы показалась машина и с бешеной скоростью помчалась навстречу людскому потоку. Взрослые и дети в страхе разбегались с проезжей части. Какой-то мужчина в последний момент буквально выхватил из-под колес замешкавшегося мальчугана. Грузчики бросили работу и, разинув от изумления рты, смотрели на сумасшедшего лихача.

Остановилась и Эва Ласло. Одной ногой она ступила уже на мостовую, собираясь перейти улицу, но, завидев автомобиль, испуганно попятилась.

Водитель резко взял в сторону и с разгону въехал на тротуар. В мгновение ока смекнув, за кем он охотится, Кути бросился к девушке и чудом успел оттолкнуть ее за дерево.

Машину занесло, она едва не перевернулась, но водитель все же овладел управлением и помчался дальше. Первым из наблюдателей опомнился шофер «вартбурга» и ринулся было в погоню, но опоздал: люди высыпали на проезжую часть, потрясая в воздухе кулаками и посылая вслед хулигану проклятия. «Вартбург», сигналя, пытался пробиться сквозь них, однако вскоре вынужден был повернуть назад.

— Ну и дела! — с трудом приходя в себя, сказал Кути дрожащей девушке.

— Мне страшно! — в отчаянии воскликнула она сквозь слезы. — Я сойду с ума! Что я им сделала, чтобы меня убивать?!

— Успокойтесь, — неловко утешал ее Кути, вытирая платком взмокший лоб. — Как видите, обошлось и на этот раз. Мы вас охраняем! — Он махнул водителю «вартбурга». — Сейчас вас отвезут на работу, и вот этот симпатичный молодой человек, — показал он на сидевшего рядом с водителем следователя, — останется с вами.

Проводив Эву Ласло, Кути с облегчением перевел дыхание, но не успел он еще раз вытереть пот со лба, как кто-то дернул его за рукав. Он оглянулся. За спиной у него стояла Катица, младшая из сестер-привратниц.

— XX 37-10! — сообщила она номер машины, пытавшейся совершить наезд. — Вот только не знаю, какой она была марки.

— «Жигули-комби»! — сказал капитан.

— А сидел в ней тот второй почтальон! — выпалила старушка.

— Не может быть! — поразился Кути.

— Да, да, мы узнали его! — И в один голос с Оршикой воскликнула: — Молодой почтальон! Хотя на сей раз он был без униформы.

Кути почувствовал прилив нежности к старушкам. Только теперь ему наконец пришло в голову, что, если когда-нибудь он все же напишет свой главный роман, они непременно будут в нем фигурировать.

Капитан подошел к машине и связался по радиотелефону с Ружей.

— Шеф, — доложил он, — в семь тридцать две, используя автомобиль «жигули-комби» с номерным знаком XX 37-10, они попытались убрать Эву Ласло.

— Началось! — тяжело вздохнул Ружа.

— Да как! — откликнулся Кути. — Они действуют, будто чикагские гангстеры!

Ружа молчал.

— Верно ты говоришь, — наконец проронил он. Кути чувствовал по тону шефа, что он размышляет. — Как раз это мне и не нравится. Чикагские методы. Чересчур примитивно. В час пик у нас обычно работают карманники, а не убийцы. Ну да ладно, там видно будет. Во всяком случае, я сейчас же проверю, кто владелец «жигулей» XX 37-10.

— Почтальон! Тот самый! — сообщил ему Кути.

2

Хотя Золтана Салаи в караульном помещении ждала свежая постель, ночь он провел не смыкая глаз, устроившись в конце коридора в деревянном кресле.

То и дело он вставал и, подойдя к камере Пала Ковача, заглядывал в глазок. Тот спал сном праведника.

— Бывалые спят спокойно, — прошептал дежурный офицер, остановившись после обхода постов у кресла Салаи. — Новички, что по первому разу попались, те психуют. Сидят на койке или мечутся, как в горячке, а то и плачут.

После подъема Салаи обождал, пока произведут уборку, раздадут завтрак, назначат людей на хозяйственные работы, и, только убедившись, что Ковач, который за все это время не обменялся ни с кем ни словом, вновь заперт в камере, отправился в контору начальника следственной тюрьмы. Он решил позвонить Руже: доложить, что ночь миновала без приключений.

Секретарша начальника, знавшая, кто такой Салаи, предложила ему выпить кофе.

— Сейчас будет готов, — сказала она. — А пока, если хотите, можете просмотреть сводку происшествий. Своему шефу я подаю ее вместе с кофе.

Салаи облокотился на стол.

— Бывают дни, — философично заметил он, — когда вместо кофе впору подавать к ней успокаивающие пилюли.

И углубился в сводку:

«Городское управление внутренних дел Беренькута заключило под стражу и начало следствие по делу Иштвана Домоша, 1931 г. р., и Имре Печковича, 1937 г. р., ранее судимых жителей Будапешта, которые, вскрыв стену, проникли в 23 ч. 15 мин. в помещение местного кооперативного магазина и похитили несколько радиоприемников, магнитофонов и прочие товары длительного пользования. Имеется подозрение, что подобные преступления совершались ими и в других населенных пунктах страны».

«Габор Шёрёш, 1947 г. р., водитель самосвала, на 12-м километре шоссе между Сигетхазой и Рончошом совершил наезд со смертельным исходом на Лайоша Хармата, 64 лет, жителя Рончоша, пенсионера, передвигавшегося на велосипеде с незажженной фарой. Ведется расследование».

«Пауль Мюллер, 1938 г. р., иностранный подданный, в 20 ч. 20 мин. учинил скандал в ресторане гостиницы «Надьсалло». Допускал высказывания, оскорбляющие наш государственный и общественный строй. Совершил нападение на милицейский патруль, пытавшийся пресечь его действия. Произведено заключение под стражу».

«Исмаил Таваридж, 1950 г. р., иностранный подданный, в промежутке между 22 ч. 30 мин. и 23 ч. 00 мин. в состоянии алкогольного опьянения угнал на Балатоне лодку, принадлежащую отелю «Серебряный жемчуг», и утонул во время шторма. Тело обнаружено милицейским патрулем у балатонфюредского мола. Ведется расследование».

— Вам сколько сахара? — отвлекла его от чтения сводки секретарша.

Салаи поднял два пальца и, повернувшись к телефону, стал набирать номер шефа.

3

— Ну и бумаг у вас! — пошутил Ружа, завидев в дверях кабинета Кларику со стопкой папок в руках.

— Да уж, задали вы мне работу! — ответила она, останавливаясь у стола.

Кларика выглядела свежей и бодрой, как будто вовсе не она накануне вернулась домой глубоко за полночь.

— Вот сведения о машине XX 37-10, — положила секретарша одну из папок на письменный стол подполковника. — Вчера вечером ее взял напрокат Георг Джонсон. На пункт проката прибыл пешком. Просил на три дня. Оплатил долларами.

— После чего скоропостижно скончался, оставив машину в наследство почтальону, — пробормотал Ружа, не зная, как недалек он был от истины.

— Почтальон пересек границу в Хедешхаломе три дня назад, — положила секретарша на стол начальника следующее досье.

— Браво! — воскликнул Ружа.

— Прибыл под именем Томаса Вольфа, — продолжала Кларика. — Нигде не прописан.

— И не будет прописываться, если чутье мне не изменяет! Но все-таки хорошо, что мы кое-что о нем разузнали. — Он рассматривал фотографию, приложенную к прошению о визе. — Эту тоже размножить и распространить! Не забудьте о Даниэле. Эта лучше, чем та, что мы им послали. Что еще?

— Сводка происшествий. Один иностранец напился и утонул в Балатоне. Другой, некий Пауль Мюллер, устроил скандал в гостинице, поносил все на свете, набросился на милиционеров.

— Он был пьян?

— Не сказано.

— Что это, провокация? Кого провоцировал? И зачем?

Клари пожала плечами.

— Получит год, не более! Или отделается высылкой из страны, — прикидывал будущий приговор подполковник. — Странно: приехать в социалистическую страну для того, чтобы поносить социализм? Он что, ненормальный? — Ружа на минуту задумался. — Или, может быть, даже очень нормальный! Как вы думаете?

— Если он вас интересует, я могу посмотреть, нет ли его у нас в картотеке.

— Да, будьте любезны. И узнайте, был ли он пьян.

Зазвонил телефон.

— Ружа слушает.

— Говорит Салаи!

— Что нового, Золтан?

— С Ковачем все в порядке.

— Следи за ним в оба. Похоже, они начали свою игру. Нынче утром Эва Ласло едва не стала жертвой автомобильной катастрофы. Наезд пытался совершить молодой почтальон. Мы узнали, что зовут его Томас Вольф, прибыл в страну три дня назад через Хедешхалом.

— Когда прибыл?

— Что значит — когда? Я сказал: три дня назад!

— Прошу прощения, шеф, — смущенно оправдывался Салаи.

Ружа тут же пожалел, что повысил голос. Затыкать подчиненным рот было не в его правилах. Он догадался, что старший лейтенант переспросил его не случайно.

— А в чем дело? Что ты хотел сказать, Золи? — ободряющим тоном спросил он.

— Да вроде бы ничего особенного, — неуверенно начал Салаи. — Я тут в конторе начальника заглянул в сводку происшествий. Там фигурирует некий Пауль Мюллер.

— Мы только что говорили о нем с Кларикой. Ну и что?

— Не знаю. Странный случай. Я звонил Даниэлу. Узнал, что Мюллер тоже три дня назад пересек границу и тоже у Хедешхалома.

— Вот так да! — поразился Ружа. — Молодец, что навел справки. Хотя, — добавил он осторожно, — этим поездом прибыло человек восемьсот.

— Но из них семьсот девяносто восемь не устраивали никаких скандалов. Лишь эти двое.

— Это верно.

— В главном управлении будапештской милиции мне сообщили, что Мюллер вчера был абсолютно трезв. Я спросил, что с ним делать будут? Как — что? — говорят. — Допросим и после обеда отправим в предварительное заключение.

Ружу бросило в жар.

— У камеры Ковача выставь охрану, а сам жми сюда! — В голосе подполковника, обычно бесстрастном, звучали теплые нотки: — Золи, братец, ты еще слушаешь? Поздравляю тебя! Я тобой горжусь!

4

— Итак, к вечеру в следственную тюрьму будет доставлен Пауль Мюллер, который, как ты полагаешь, затеял вчерашний скандал с единственной целью — подобраться поближе к Ковачу, — резюмировал Ружа.

— Я в этом уверен, — решительно кивнул Салаи.

— Ничего не скажешь, — рассуждал далее Ружа, — наши процедурные правила они знают досконально. Но, как бы то ни было, лисицу заметил ты, значит, тебе и ведать, куда она путь держит.

— В курятник, — лаконично ответил Салаи.

Подполковник рассмеялся:

— В таком случае лисице нужно помочь. Откроем перед бедняжкой дверку курятника. Позаботься, чтобы Мюллера назначили дежурным, и пусть поручат ему работу на этаже, где находится Ковач.

— Опасно!

— Риск — благородное дело. Но ты, разумеется, не должен спускать с них глаз. Получишь подкрепление. Вот фотография Мюллера. Хорошо, успели размножить, — весело сказал Ружа.

Салаи протянул руку за фотографией и тут заметил на столе подполковника пачку «пэл-мэла».

— Ты что, закурил? — удивился он.

— Нашел на горе Сабадшаг, в пустой машине, — ответил Ружа и рассказал о своем ночном приключении. — Исследовали в лаборатории, никаких следов.

Салаи уставился на сигареты, будто удав на кролика. Взял пачку в руки, покрутил, положил на стол, но глаз с нее не спускал.

— Что с тобой? — спросил Ружа. — Уж не хочешь ли закурить?

Салаи скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.

— Знаешь, кто курит такие?

— Кому денег не жаль, — предположил Ружа.

— Видимо, доктору Немешу, нашему адвокату, их не жаль.

Ружа воззрился на сигареты.

— Во время свидания он угощал такой сигаретой Ковача, — продолжал Салаи. — И мне предлагал.

Подполковник долго молчал.

— Есть еще какие-нибудь сюрпризы или все на сегодня? — спросил он наконец.

— Не исключено, что будут, — вполне серьезно ответил Салаи. — Сегодня или, быть может, завтра. Если ты дашь мне эту пачку сигарет.

— Забирай! — махнул рукой Ружа.

Оставшись один, он попытался осмыслить факты. Беспризорный «остин», пачка «пэл-мэла» под сиденьем, пустой тайник в лесу, д-р Немеш, угощающий сигаретами бессловесного Ковача, покушение на жизнь Эвы Ласло и провокация Пауля Мюллера — все это, как догадывался подполковник, было каким-то образом связано, но логика этой связи оставалась ему неясной.

Глава X

1

В Буде, в одном из глухих переулков Пашарета, куда не доносился шум автобусов, под сенью деревьев скрывался неказистый с виду особнячок. По сведениям соседей, принадлежал он какому-то венгру, живущему за границей. И в самом деле, иногда в нем появлялся пожилой мужчина — владелец, как полагали некоторые. Однако в последнее время — соседи, будь они повнимательней, могли бы это заметить — вокруг особнячка мелькали люди помоложе, причем передвигались они, за исключением Георга Юнга, с большой осторожностью.

Вот и Томас Вольф через час после покушения проскользнул в дом тихо, как мышь. Взятые напрокат «жигули» он оставил в переулке неподалеку от площади Москвы и добрался сюда на автобусе.

— Машин на эту операцию не напасешься, — криво усмехнулся он, глядя на Юнга. — За неполных два дня бросаем уже вторую.

Юнг молчал, поглядывая на часы. Было половина десятого.

Они сидели в гостиной у телефонного столика, погрузившись в огромные кресла. Сквозь густую тюлевую занавеску видна была утренняя улица и полукруглая терраса с резными столбиками. В комнате стоял приятный полумрак. Правый от двери угол ее занимал большой концертный рояль. В горке и двустворчатом, готического стиля серванте со слюдяными стеклами в свинцовых переплетах сверкали хрустальные вазы, серебро, бутылки с напитками и множество граненых фужеров.

— Сколько на ваших? — нервно спросил Юнг.

— Тридцать две минуты десятого.

— Значит, уже не позвонит, — поднялся Юнг. — Или разве что вечером. — Он взял с рояля портфель. — Сидите тихо и не показывайтесь на улице. Вас и так слишком многие видели.

— Если бы вы прислали мне девочку, — сказал Вольф, — я пообещал бы вам даже в окно не выглядывать.

Юнг пропустил его слова мимо ушей.

— Без моего приказа вы не можете покидать этот дом. Мы не вправе рисковать. Понятно?

Вольф кивнул и, удобно вытянув ноги, сцепил руки на животе, всем своим видом показывая, что приготовился к затяжному безделью.

В этот момент зазвонил телефон. Вольф вскочил. Юнг медленно положил портфель на рояль. Лицо его застыло от напряжения. Выждав еще два звонка, он осторожно поднес трубку к уху.

— Бутон! — послышался искаженный магнитофоном голос.

— Мак! — отозвался Юнг.

— Наш человек проник внутрь! — сообщил голос. — Если возникнут осложнения, проводим операцию «ноль». Но без меня ничего не предпринимать! Понятно? Слушаю ваше донесение!

— Все ясно! — сдавленным голосом сказал Юнг. — Записка ушла. Сегодня ее передадут по назначению.

Он ждал ответа, но в трубке раздался щелчок, потом частые гудки. Инженер пожал плечами и положил ее на место.

— Кто это был? — поинтересовался Вольф.

— Я не знаком с ним. Единственный, кто его знает, — Ковач!

Юнг взял портфель и вышел из дому.

2

За столом в комнате для свиданий сидел Салаи, напротив него — двое сержантов.

— Не замечали мы ничего подозрительного, — говорил один из них, грузный, усатый мужчина, державшийся уверенно и степенно. — Ну а ежели адвокат просил выйти, я выходил, как положено, и, уж что они там промеж собой делали, не могу знать.

— Разумеется, — сказал Салаи. — Но все же давайте начнем сначала. Только слушайте меня внимательно, — обратился он к грузному сержанту. — Встаньте туда, где вы стояли, когда адвокат был уже в помещении.

Сержант подошел к двери, повернулся кругом и посмотрел на Салаи.

— Я всегда здесь стою, у дверной ручки! — сказал он.

— И в тот раз так стояли?

— В точности, как говорю!

Салаи обратился теперь к другому сержанту — коренастому парню с жилистой шеей.

— А вы сядьте на место Ковача и постарайтесь припомнить весь ход свидания, все до последнего движения. Каждая мелочь может иметь значение... Я буду за адвоката.

Наступила напряженная пауза. Салаи встал и, подражая адвокату, принялся расхаживать по комнате. Вот он резко остановился, сунул руку в карман, вынул пачку «пэл-мэла» и, распечатав, предложил сидящему на месте Ковача сержанту. Потом взял сигарету сам и собрался уже прикурить, как охранник, стоявший у двери, сказал вдруг:

— Не так это было! Сперва адвокат выкурил сигарету, затем достал вторую и, прежде чем прикурить, предложил Ковачу. То есть сначала он мне предложил, а потом попросил разрешения угостить Ковача, и, когда я кивнул, мол, не возражаю, он протянул пачку подзащитному. Он, кстати, всегда так делает.

— Каждого подзащитного угощает такими вот сигаретами?

— По-разному, — неуверенно ответил охранник.

— Я помню, раньше он курил и «симфонию», — вмешался в разговор коренастый. — Угощал меня как-то. Но я «кошут» предпочитаю. Они ароматнее.

— Когда это «раньше»? — допытывался у него Салаи.

— Ну, — сержант сделал неопределенный жест, — давно уж. Когда по делу Фичора здесь бывал. Добился-таки для этого типа пожизненного, хотя все готовы были чем угодно поклясться, что ему не спасти свою шкуру. Словом, около года назад.

Салаи на минуту задумался, потом снова обратился к охраннику у двери:

— Ковач наугад брал сигарету из пачки или же выбирал?

— Не выбирал.

— А что адвокат делал дальше?

— Что он мог делать? Прохаживался, как вот только что товарищ старший лейтенант, говорил, руками размахивал, все уламывал Ковача раскрыть рот.

Салаи снова прошелся по комнате, жестикулируя и время от времени останавливаясь.

— Так он ходил?

— Точно так, — сказал грузный сержант.

— То есть иногда закрывал собой Ковача? Верно?

Охранник замялся и покраснел.

— Ну вот, — осерчал Салаи. — Я ведь вам не экзамен по бдительности устраиваю, а прошу помочь следствию!

— Случались, конечно, моменты, — уже с готовностью заговорил сержант, — но поверьте, товарищ старший лейтенант, я с Ковача глаз не спускал, не мог ему адвокат ничего передать. Даже если бы знак подал, и то я заметил бы!

— Каким образом?

— По глазам Ковача, по выражению лица. Уж поверьте, мы на этом собаку съели. И к тому же они довольно долго были наедине, так что, если адвокату нужно было что-нибудь передать, он спокойно мог это сделать, пока я стоял за дверью.

Салаи растерянно посмотрел на сержантов.

— Ну ладно, — сказал он после некоторого молчания. — Ответьте еще на один вопрос: Ковач докурил сигарету до конца?

— До конца, — кивнул высокий охранник.

— А окурок куда девался?

— Как куда? После свидания дежурный вынес пепельницу. Как обычно.

Салаи, уже готовый поверить, что ошибся в своем предположении, при этих словах оживился:

— Почему не сказали об этом раньше?

— Откуда мне было знать, что вас это интересует! — спокойно ответил охранник.

— Кто дежурил?

— Тридцать девятый.

— Давайте его сюда, — распорядился Салаи. — Вы останьтесь, — махнул он стоявшему у двери сержанту.

За тридцать девятым пошел коренастый.

Арестованный под номером 39 оказался долговязым лысеющим мужчиной на голову выше Салаи, с огромными, как лопаты, ручищами.

— Вы занимаетесь здесь уборкой? — спросил у него старший лейтенант.

— Так точно, гражданин начальник! — вытянулся он.

— Когда выносили пепельницу?

Великан с подозрением покосился на Салаи, почуяв в его вопросе подвох.

— Отвечайте, не бойтесь, — ободрил его старший лейтенант. — Что бы вы ни сказали, вам ничего не будет.

— Осмелюсь доложить, — собрался с духом арестованный, — дня два или три назад.

— В таком случае вы, наверное, помните, что в ней было?

— Помню. Два окурка!

Салаи вытряхнул из пачки сигарету и подал ее долговязому.

— Такие? Взгляните как следует. Если ответите по совести, сможете оставить ее себе.

— Как вам сказать... Один вроде такой был. А другой не совсем.

— А какой же? — удивился Салаи.

— Без этого, как его. Ну, без фильтра.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что он был оборван.

— Откуда вы знаете, что его оборвали?

— Вы изволили сказать, — вскинул голову тридцать девятый, — что мне ничего не будет.

— Конечно, не будет. Так что выкладывайте.

— Я его выкурил. Оттуда и знаю, что не было фильтра. Пальцы себе обжег.

Салаи на минуту словно окаменел. Арестованный и сержанты смотрели на него с изумлением.

— Уведите, — сказал он наконец охраннику и вручил тридцать девятому несколько сигарет. — Можете выкурить. Под мою ответственность!

Салаи сломя голову выбежал из комнаты для свиданий. В конторе начальника тюрьмы он схватил телефонную трубку, набрал номер и радостно завопил:

— Кларика! Дайте шефа! Не важно, кто у него!

Когда Ружа ответил, волнение старшего лейтенанта несколько улеглось.

— Я обещал на сегодня сюрприз, товарищ подполковник! — улыбаясь, сказал он и коротко доложил о своем открытии.

— Ты просто гений! — выслушав его, воскликнул Ружа. — Если еще не роздал все сигареты, разорви одну.

— Сию минуту.

Письменный стол в конторе начальника тут же заполнился желтыми нитями табака, обрывками папиросной бумаги и фильтра.

— Ничего не нашел, — разочарованно доложил Салаи через минуту.

— Но это ведь не адвокатские сигареты, — успокоил его подполковник. — Мюллера привезли?

— Нет пока.

— Как привезут, смотри за ним в оба!

3

Кларика быстро разыскала по телефону капитана Кути. Он разговаривал с двумя следователями неподалеку от адвокатской коллегии.

Когда Ружа подъехал к нему на «волге», Кути начал было докладывать обстановку.

— Подожди, — оборвал его подполковник. — Сигареты есть?

— Пожалуйста! — протянул он начальнику слегка помятую пачку «симфонии».

Ружа взял сигареты, сунул в карман.

— И спички!

— У меня зажигалка. Вот, возьми. Нажимать нужно на эту кнопку.

— А я и не догадался бы! Знаешь что, мне рассказами тебя развлекать некогда, пойдем-ка лучше со мной. Но веди себя умно. То есть помалкивай! Ты меня понял?

— Понял, — сказал ровным счетом ничего не понимающий Кути.

— Вот и ладно, — улыбнулся Ружа.

Они вошли в здание коллегии. В приемной адвоката Ретфалви изучал какой-то документ. Жужа тюкала на машинке.

— Мы к доктору Немешу, — сказал Ружа.

Он внимательно посмотрел на Ретфалви, перевел взгляд на симпатичную, элегантную девушку, которая, не отрываясь от машинки, холодно бросила:

— Кто такие, по какому делу?

— Мы сами доложим, — сказал Ружа и прошел в кабинет адвоката.

— Какое счастье видеть вас здесь, — вскочил Немеш навстречу им.

— Прошу прощения, — смутился Ружа, — я к вам по личному делу. К сожалению, у меня, точнее, у нас тоже случаются личные дела.

— Я к вашим услугам, — воодушевился адвокат. — Располагайтесь как дома; сюда, прошу вас, в креслах будет удобнее. Нужно ли говорить, что я с величайшей радостью готов оказать вам любую услугу. Разумеется, и по личному делу.

— Спасибо, — сказал Ружа, устраиваясь у курительного столика. — Вы знаете, у меня когда-то был начальник, который любил приговаривать: «Друг мой, за долгую жизнь я усвоил, что из всех дел самые важные — личные».

Они рассмеялись.

— Да, наверное, это так и есть, — просиял Немеш.

— Вот, взгляните на моего коллегу, — показал подполковник на Кути. — Бедняга работать не может из-за всех своих личных проблем. Хватит с меня, заявил я ему нынче утром и повел его к вам за советом.

— Слушаю вас, — сидя поклонился адвокат, поворачиваясь к капитану. Тот растерянно взглянул на Ружу.

— Дело вот в чем, — начал подполковник, — мой коллега вступил в строительный кооператив...

— Понимаю! — кивнул Немеш.

Ружа сунул руку в карман, крепко сжал пачку «симфонии», потом расправил ее, достал и вынул одну, другую, третью сигарету.

— Что за черт! — выругался он. — Сигареты уже разучились делать. Ни одной целой нет!

Немеш схватил с письменного стола пачку «пэл-мэла» и с готовностью предложил собеседникам.

Когда все трое задымили, адвокат грустно заметил:

— А я уж было надеялся разжиться у вас «симфонией». Я их курил когда-то и иногда, знаете ли, с грустью вспоминаю о них. Так что с этой стройкой?

— Сплошные неприятности. Подрядчики обманывают. Не могли бы вы предложить нам опытного юриста, который взял бы дела в свои руки?

Ружа курил, стараясь не затягиваться дымом.

— Разумеется! — Адвокат взял со стола список и с готовностью стал диктовать: — Доктор Михай Месарош...

Он глянул на Кути, назвал адрес и номер телефона. Капитан сидел как загипнотизированный.

— Записывай! — велел ему Ружа.

Кути спохватился и вынул из кармана блокнот.

Подполковник поблагодарил адвоката, встал, попрощался с ним за руку. Кути последовал его примеру и, как воспитанный человек, прежде чем удалиться, хотел загасить сигарету, но подполковник незаметно наступил ему на ногу. Капитан не понял, что означала эта выходка шефа, но инстинктивно остановил занесенную над пепельницей руку, и они с горящими сигаретами вышли от адвоката.

Немеш проводил их до дверей приемной.

Спускаясь по лестнице, Ружа шепнул помощнику:

— Оглянись, только осторожно!

Кути поднял глаза наверх. На площадке в ту же секунду от перил метнулась чья-то фигура.

— Я даже не успел разобрать, кто это был, мужчина или женщина, — оправдывался Кути.

— Не беда, друг мой, — довольным тоном сказал Ружа. — Кто бы то ни был, одно я знаю наверняка: я только что, кроме тебя, наступил на мозоль кому-то еще. И крепко.

Они сели в машину и отъехали метров на сто.

Расстелив на сиденье газету, Ружа принялся препарировать загашенный еще на лестнице адвокатуры окурок.

Кути смотрел на него удивленно.

— А ты чего ждешь?

Капитан разорвал свой окурок.

— Взгляни! — триумфально воскликнул Ружа, вынимая из фильтра тончайшую полоску бумаги. На ней было написано:

БУТОН СООБЩАЕТ!

НАШ ЧЕЛОВЕК СКОРО ВЫРУЧИТ ВАС! МАК!

Кути достал из своей сигареты записку с таким же текстом.

— Не сердись, — сказал ему сияющий Ружа. — Не было времени сразу тебе рассказать.

И он сообщил капитану о разысканиях Салаи.

— Остается вопрос, — продолжил подполковник, — кто посылает эти записки? Адвокат? Может быть, он и есть Бутон? Или Мак?

— Или он — «наш человек», который скоро выручит Ковача?

— Не знаю, — признался Ружа. — Если Салаи не ошибается, то «наш человек» находится уже в стенах тюрьмы.

— Что он может там сделать?! Ведь это не Запад, где ничего не стоит организовать групповой побег.

Подполковник не ответил.

4

Оставив машину неподалеку от площади Жигмонда, они молча шли по улице Лео Франкеля.

На душе у Ружи было тревожно. Среди обрывочных сведений, которыми он располагал, не хватало той ниточки, что могла бы привести его к цели. Факты и события последних дней мелькали в его голове, никак не складываясь в отчетливую картину.

Пока Кути разговаривал с наблюдателями, Ружа дошел до вагончика дорожной службы. Прежде чем войти в него, он наклонился и, делая вид, будто завязывает шнурок на ботинке, посмотрел, нет ли кого поблизости.

Рыжеволосый парень хотел доложить как положено, но подполковник остановил его.

— Давайте-ка без формальностей и, главное, — повернулся он к стриженому, — без кино- и фотосъемки. — И пригрозил шутливо: — За последний ваш фильм мы еще посчитаемся! Только прежде мне нужно свести счеты еще кое с кем.

— С почтальоном? — полюбопытствовал рыжий.

— И с ним, — вздохнул Ружа, — и со всей остальной компанией.

— А сколько их?

— Если бы я знал, — сказал Ружа, — то не прогуливался бы здесь, любуясь закатом, а допрашивал бы их. — Он кивнул на окна Эвы Ласло: — Дома?

— Полчаса, как пришла.

— Пойду проведаю. — Выходя из вагончика, он оглянулся: — Насчет съемки еще раз предупреждаю: на меня пленку не переводить!

Звонок Ружи Эва Ласло услышала из ванной. Она вышла и, приблизившись к окну, осторожно отодвинула штору.

На улице было пустынно и тихо. У ворот ни людей, ни машин.

Увидев в дверной глазок подполковника, Эва сняла цепочку, открыла нижний замок, потом верхний и впустила гостя.

— Я рад, что вы соблюдаете все предосторожности, — сказал он, осматривая дверь. — Вижу, не зря мы поставили вам эти замки.

Девушка пригласила его в гостиную.

— Один из ваших сотрудников спас мне жизнь. Я вам так благодарна!

— Не за что нас благодарить. Это наша работа. — Ружа заметил, что Эва в махровом халате и с полотенцем на голове. — Простите, я, кажется, помешал вам.

— Нет-нет, вы мне не мешаете. Я счастлива, что наконец не одна в квартире!

— Успокойтесь, — сказал Ружа, усаживаясь в кресло. — Думаю, самое трудное для вас уже позади.

— Что вы имеете в виду? — удивилась девушка.

— Теперь они знают или, во всяком случае, догадываются, что вы находитесь под нашей усиленной охраной. Дома, на службе, на улице. Так что любая новая акция для них слишком опасна.

— Да сколько же это будет продолжаться?! — вышла из себя Эва Ласло.

— Я говорил вам, — уклончиво ответил Ружа, — что вы, очевидно, фигурируете в их списках.

— Проклятые списки! — воскликнула она. — Я сном-духом ни о чем не ведаю и все-таки фигурирую в чьих-то списках как человек, которого следует ликвидировать!

— Дело в том, что они не знают, рассказывал ли вам Ковач о своих делах!

— Ничего! — заплакала девушка. — Поймите же наконец, что ничего он мне не рассказывал!

— Я вам верю, — успокоил ее Ружа. — Если бы вы что-нибудь знали, то, естественно, сообщили бы нам, чтобы тем самым помочь Палу Ковачу.

Глаза Эвы прояснились.

— Вот видите, — сказала она, улыбаясь, — до чего довел меня страх. Я даже не спросила у вас, как Пали? Что с ним?

— Трудное у него положение, — вполголоса, словно бы про себя, произнес подполковник. — А молчанием он только усугубляет его.

— Это ужасно!

Ружа, как бы машинально, открыл лежащую перед ним на столике посеребренную шкатулку для сигарет.

— Извините, — спохватилась девушка, — я вам не предложила. Закуривайте!

Ружа сначала протянул сигаретницу Эве.

— Спасибо, я не курю, — отказалась она.

— Тогда и я не буду у вас дымить, — с облегчением отложил сигареты некурящий Ружа. То, что было нужно ему, он узнал. В шкатулке лежали только венгерские сигареты.

— Нет-нет, пожалуйста, — уговаривала его Эва. — Пали ведь тоже курящий.

— Какие он курит? — поинтересовался Ружа. Вопрос прозвучал естественно, как будто задал его заядлый курильщик, мечтающий узнать, не существует ли сигарет, которые спасли бы его от неизбежного никотинного отравления.

— Только импортные, — едва заметно улыбнулась Эва. — «Честерфилд», «пэл-мэл», «данхил», «лорд» — все, что может купить в табачном ларьке.

— А теперь, как я вижу, — иронически сказал Ружа, — вы держите в доме только венгерские.

Эва Ласло помедлила, словно бы в нерешительности, потом резко встала, подошла к шкафу и, вытащив один из ящиков, поставила его перед подполковником. Он был полон импортных сигарет. Среди прочих лежали и пачки «пэл-мэла».

— Это сигареты Пали, — сказала девушка и посмотрела на подполковника колючим взглядом. — Я убрала их, чтобы они не напоминали мне о прошлом. Надеюсь, вы понимаете меня?

Ружа был ошеломлен, на это он не рассчитывал и потому поспешил сменить тему:

— Пожалуй, я сегодня же расскажу Ковачу, что с вами пытались покончить. Он должен знать, что те, кого он прикрывает своим молчанием, посягают на вашу жизнь. Если вы ему дороги, он будет давать показания.

— Пали любит меня, — сказала Эва задумчиво. — Да-да, расскажите ему, и как можно скорее, о том, что случилось сегодня утром. Это и в моих интересах.

— Возможно, тогда он поймет наконец, что дальше ломать комедию не имеет смысла.

Девушка не ответила. Она встала, подошла к окну и посмотрела на улицу.

— Я даже в окно боюсь выглянуть, — сказала она. — Думаю, вот увидят меня за занавеской и выстрелят.

— О вашей безопасности в данный момент заботятся четверо наших людей.

— Я никого не вижу, — удивилась девушка.

— Было бы плохо, если бы вы их видели!

Ружа тоже поднялся, давая понять, что визит окончен, ему пора уходить.

Эва Ласло проводила его до двери.

Глава XI

1

По мнению Мюллера, все шло, как было задумано, и даже лучше. Его назначили дежурным. Он для виду посопротивлялся, но не слишком настойчиво, хорошо понимая, что независимо от того, какую ему поручат работу, он сможет перемещаться относительно свободно. Днем его распределили на кухню: помогать поварам, участвовать в раздаче пищи.

Товарищи по несчастью — без особых расспросов со стороны Мюллера — вскоре выболтали, в каких камерах содержат «особо опасных». Таких было трое. О двоих они знали все, о третьем — ничего. Мюллер решил сконцентрировать внимание на третьем, и удача, которую в данном случае олицетворял старший лейтенант Салаи, не заставила себя долго ждать.

Вечером Мюллер с напарником таскали от камеры к камере тяжеленный бак с густой похлебкой, причем как раз в том отсеке, где находилась одиночка Ковача.

В глухой тишине слышен был только звон ключей да скрежет замков. Отперев камеру, охранник распахивал дверь, Мюллер подходил к заключенному и, взяв у него котелок, нес к баку. Напарник наполнял посудину, и Мюллер вручал ее ожидающему на пороге арестанту. Тот поворачивался и отходил к столу, после чего охранник запирал камеру и, сопровождаемый дежурными, направлялся к следующей двери.

За ними, чуть поотстав, шел Салаи в форме старшего сержанта. Мюллер не обращал на него внимания. Он думал, что так положено по уставу, чтобы процессию замыкал второй охранник, проверяющий через глазок, что делают заключенные, получив свою порцию супа.

Когда подошли к камере Ковача, Мюллеру показалось, что тишина в коридоре еще больше сгустилась. Звуки — скрежет ключа, стук бака о каменный пол — доносились до его слуха словно бы издалека.

Салаи, напрягая внимание, замер у третьей камеры, взявшись рукой за накладку глазка и делая вид, что собирается заглянуть в него. Но взор его был прикован к Мюллеру.

Вот дверь отворилась, и на пороге показался Пал Ковач. «Он самый!» — мгновенно узнал его Мюллер и, взяв у него из рук котелок, с деланным равнодушием пошел к напарнику.

Салаи не мог объяснить себе, что необычного было в движении Мюллера, когда тот, чуть подавшись вперед, подхватил полу пиджака, чтобы она, чего доброго, не попала в наполненный доверху котелок. Движение было естественным. Правда, до этого о чистоте своего пиджака Мюллер почему-то незаботился.

Сделав два шага, Мюллер взялся за ручку котелка обеими руками, при этом правая едва заметно ударилась о край посудины, и тут же на поверхность супа всплыл пузырек воздуха.

Салаи был начеку. Он бросился к Мюллеру, выбил у него из рук котелок, а самого отшвырнул от бака с едой. Охранник заломил Мюллеру руку за спину, так что тот не мог и пошевелиться. Второй дежурный с большим половником в руках наблюдал за этой сценой, не веря своим глазам.

Склонившись над лужей, старший лейтенант размазал суп по полу и мигом нашел таблетку, которую Мюллер подбросил в похлебку Ковача. Судя по тому, как обтаяли края таблетки, она была из быстрорастворимого вещества. Салаи завернул ее в носовой платок и бросился в канцелярию.

— Наденьте ему наручники и ведите за мной! — крикнул он на бегу.

Мюллер беспомощно бился в железных объятиях охранника.

— Отставить раздачу пищи! Закрыть камеры! — выкрикивал команды подоспевший дежурный офицер. — Обыскать! — показал он на Мюллера, со стиснутыми зубами стоявшего лицом к лицу с Ковачем.

По всему коридору загремели железные двери.

Ковач был бледен как смерть. В ужасе раскрыв глаза, смотрел он, как уводили Мюллера. К нему подскочил охранник и втолкнул в камеру.

Дверь одиночки захлопнулась.

2

Через полчаса Мюллер в наручниках, в сопровождении двух конвоиров, предстал перед Ружей, Салаи и судебным следователем.

Эксперты проявили оперативность: не успел подполковник подъехать к зданию тюрьмы, как прибыл курьер с результатами химического анализа таблетки.

Ружа взглянул на листок и передал его Салаи.

— Садитесь, — сказал он арестованному. — Снимите с него наручники.

Мюллер опустился на стул посредине комнаты. Судебный следователь встал у него за спиной, Салаи прислонился к подоконнику. Ружа сел за стол, положил перед собой паспорт и бумажник Мюллера.

— Нас в данный момент не интересует, за что вы попали сюда! Давайте поговорим о том, что произошло уже здесь. Вы обвиняетесь в покушении на убийство.

— Неправда! — крикнул Мюллер. — Когда один из господ надзирателей (стоящего сзади Салаи он не узнал) толкнул меня и выбил из рук котелок, я сразу понял, что меня хотят впутать в какую-то историю.

— Не разыгрывайте из себя дурачка! — строго сказал Ружа. — Покушение на убийство — в любой стране дело очень серьезное. В нашей тоже.

Мюллер растерянно закрутил головой, глядя то на Салаи, то на следователя.

— Я не хотел никого убивать, — проскулил он, явно отдавая себе отчет, что выходка в ресторане, по сравнению с этим обвинением, — мелкий проступок. Испуг его выглядел искренним.

— Вот заключение экспертизы. Взгляните! Если бы не бдительность конвоиров, через два часа Ковач был бы мертв. Причина смерти — сердечный приступ! В таблетке содержалась огромная доза дигитоксина.

Арестованного заколотила дрожь.

— Мне было известно только, что нужно попасть в предварительное заключение и передать Ковачу таблетку, в которой якобы содержалось какое-то убийственно важное для него сообщение!

— Убийственное, это точно, — кивнул Ружа, и они с Салаи горько усмехнулись. — Кто вам это сказал?

Мюллер понурил голову. Он молчал.

— Сколько вам обещали за передачу сообщения? — мирно спросил Салаи.

— Двадцать тысяч долларов, — признался тот.

— И ради них вы готовы были пойти на убийство? — сказал старший лейтенант.

— Нет, — встрепенулся Мюллер. — Убивать не хотел! Об убийстве и речи не было!

— Значит, вас обманули! — констатировал Салаи. — Знали, что деньги выплачивать не придется. Рассчитывали на то, что причину смерти мы без труда установим и, естественно, найдем виновника. И вы получите либо пожизненное заключение, либо выйдете на свободу, когда ваших хозяев и в живых уж не будет.

Мюллер закрыл лицо руками.

— Яд был спрятан в пуговице пиджака? — после паузы поинтересовался Салаи.

— Да, в нижней пуговице.

— Ну что ж, — взял слово Ружа, — возможно, мы и поверим, что вы хотели передать некое сообщение, не более. Но для этого нужны доказательства!

— Как я это могу доказать?

— Очень просто. Расскажите нам, кто послал сообщение.

— Я не знаю! — сказал Мюллер и, видя, что Ружа резко поднялся с места, испуганно добавил: — Клянусь чем угодно: не знаю. Там, — показал он туда, где, по его представлениям, находились сопредельные с Венгрией западные территории, — я встретился с симпатичной темноволосой высокой дамой.

— По имени?

— Она велела называть ее Мадам. Мы познакомились в баре, где я работал.

— Вместе с Томасом Вольфом? — огорошил его Ружа.

«Они много знают, — мелькнуло в мозгу Мюллера, — лучше признаться им, но, разумеется, не во всем. Я не хочу терять все». И он заговорил.

— Да, Вольф был музыкантом, а я развлекал гостей танцевальными номерами. Дама частенько заходила в бар, потом как-то спросила у нас, не хотим ли мы заработать.

— Эта самая Мадам бывала в баре одна?

— Не припомню, чтобы с ней кто-нибудь приходил. Странным образом она о нас знала все: семейное и материальное положение, предыдущее место работы...

— Дальше! — поторопил его Ружа.

— Мы приняли ее предложение. Это было два года назад, — промямлил Мюллер.

— Чем занимались эти два года? — вмешался в допрос Салаи.

— Год учились в спецлагере. Затем полгода работали в Африке, потом вернулись в Европу.

— Ну, об этом после, — сказал Ружа и, подойдя к следователю, что-то шепнул ему. Следователь вышел.

— Границу вы пересекли вместе с Томасом Вольфом? — спросил Салаи.

— Да.

— С кем установили связь?

— В пункте «два», в ресторане «Матра», мы должны были встретиться со связным. На столе перед ним должна была лежать газета «Мадяр хирлап» и ключ зажигания с эмблемой Мюнхенской олимпиады, на которой из пяти колец два верхних просверлены. Седовласый, усатый мужчина.

— Имя?

— Он назвался Георгом.

— Потом вы нам точно опишете этого Георга, — сказал Ружа. — Это он передал вам таблетку?

— Нет, Мадам. Георг объяснил мне, как я могу сюда попасть и когда устроить скандал.

В комнату вернулся следователь. За ним ввели Ковача. Он был бледен, глаза широко раскрыты. Видно, еще не отделался от потрясения, пережитого час назад.

— Посмотрите друг на друга внимательно, — обратился к арестованным Ружа. — Вы знакомы с Палом Ковачем? — спросил он Мюллера.

— Только по фотографии.

— Знаете ли вы Пауля Мюллера? — спросил подполковник Ковача.

Тот молчал, опустив голову.

— Уведите! — махнул Ружа.

Когда за Ковачем закрылась дверь, подполковник приблизился к Мюллеру.

— Ну, хватит ломать комедию! — повысил он голос. — Решайте: или вы будете говорить, или я передам вас в прокуратуру с обвинением в подстрекательстве против государства и общественного строя, в нападении на представителей органов власти и с основательным подозрением в покушении на убийство!

— Но ведь я все рассказал! — с ужасом в глазах пробормотал Мюллер.

— Вы рассказали нам сказку. Про Белоснежку Мадам, гнома Георга и принца Вольфа. Я хочу знать главное.

— Что я должен еще рассказать?

— Все, что знаете.

— Я больше ничего не знаю.

— Возможно, вы не знаете, кто этот Георг, не знаете, где сейчас Вольф. Но вы должны знать о запасной явке, номере телефона или каком-то другом способе связи. Не так ли? Ведь в случае непредвиденных обстоятельств вы должны как-то выйти на связь! Говорите, или я прикажу увести вас. И больше не буду вас вызывать. Решайте! У меня мало времени!

Плечи Мюллера опустились.

— Хорошо. Я все расскажу.

— Слушаем вас, — сказал Ружа и, придвинув стул к арестованному, стал внимательно следить за его лицом.

3

Около десяти часов вечера зарядил моросящий дождь. Ветер швырял в лицо колючие мелкие капли, от которых немели щеки и по спине разбегались мурашки. Выйдя из театров и с последних сеансов кино, публика поспешила домой. Город словно вымер, лишь несколько пустых такси разъезжали под яркими фонарями по мокрым и скользким центральным улицам.

Кути явился в кабинет Ружи в кожаной куртке, но с выпущенным, как обычно, воротничком рубашки.

— Устал? — сочувственно спросил его Ружа.

— Пустяки, — пожал капитан плечами.

— Говорят, шеф отнял у тебя сигареты, — ехидно заметил Салаи.

— Почти полную пачку!

— И все поломал! — не без гордости заявил подполковник.

— Хиреет мадьяр, — пророчески возвестил Кути, — король Матяш подковы ломал, а тебя хватает только на сигареты.

Салаи великодушно протянул ему остатки «пэл-мэла».

— Эти можешь спокойно курить, шефу они не понадобятся.

В кабинет заглянула Кларика.

— Поставить кофе? — спросила она.

— Только для молодежи, — распорядился Ружа. — Что касается нас с вами, сегодня ночью мы будем спать. Постойте, куда же вы! — окликнул он секретаршу. — Вот фотография Мюллера. Попросите размножить и отправьте во все газеты. Пусть в утреннем выпуске опубликуют сообщение милиции о побеге Пауля Мюллера, подозреваемого в тяжком преступлении. С приметами, личными данными и так далее. Впрочем, что я вам объясняю, вы знаете все лучше меня.

— Уже поздно, — взглянула Кларика на часы. — Не знаю, до которого часа дежурят в редакциях.

— Неважно. Если не выйдет иначе, звоните домой главным редакторам, заведующим отделов, выпускающим. Столько раз они нас выручали. Думаю, и теперь не откажутся.

Уже стоя в дверях, Кларика предложила:

— Я вам чаю могу заварить. Хотите? А то на улице холодно!

— Хочу, — с улыбкой сказал подполковник и обратился к Кути: — Я пригласил тебя, чтобы рассказать о покушении Мюллера, его показаниях, словом, о полном бурных событий сегодняшнем вечере.

— Чтобы в следующий раз не нужно было опять наступать мне на ногу, — пробурчал капитан и приготовился слушать.

— Операция следует за операцией. Они вынуждены спешить, потому что не знают, как долго еще продержится Ковач.

Кути взял со стола начальника чистый блокнот и ручку, что-то записал и поставил рядом три вопросительных знака.

— Салаи, — продолжал подполковник, — ты вернешься сейчас в тюрьму и примешь меры, чтобы Ковач в течение суток не показывался из камеры. Никто не должен получать о нем никаких известий. Понятно? Ни одна живая душа. А ты, — повернулся он к Кути, — усилишь на всех постах наблюдение. Завтра мы начинаем действовать!

Капитан один за другим перечеркивал вопросительные знаки.

— Откуда они знают, — не отрывая глаз от блокнота, спросил он, — что Ковач по-прежнему молчит?

— От адвоката, — тут же встрял Салаи. — Мог бы придумать вопрос поумнее!

Кути все еще что-то черкал в блокноте.

— Адвокат был у него позавчера. С тех пор он мог и заговорить.

— Тогда мы уже арестовали бы их! — строго возразил старший лейтенант.

Ружа, нахмурившись, следил за их диалогом.

— С арестами, как известно, у нас не спешат, — сказал Кути. — Раскрытие всей агентуры, сбор доказательств требуют времени. Они это понимают. — И решительно заключил: — Они откуда-то знают, и знают наверняка, что Ковач молчит! Откуда? Кто им сказал? — вопросительно посмотрел он на шефа.

Глава XII

1

На город опустился туманный вечер.

Дождь утих еще в полдень. Порывистый ветер высушил улицы, но плотная и унылая облачная завеса оказалась ему не по силам.

Владелец эспрессо, он же единственный официант, готовился к закрытию. Он уже подмел пол и протер влажной губкой стойку, когда дверь распахнулась и на пороге появились двое мужчин с симпатичной девушкой.

— Добрый вечер! — весело поздоровались они, оглядываясь среди множества пустых столиков. Наконец выбрали место в правом углу у окна.

— Душа горит! — пробасил мужчина пониже ростом.

— Что будете пить? Крепкое или чего пожиже? Например, пиво, — с готовностью отозвался хозяин.

— Еще жиже, папаша! Трауби-соду, колу или что-нибудь в этом роде.

— Могу предложить только сок. Малиновый или апельсиновый.

Мужчина повыше, старший лейтенант Салаи, вскочил из-за столика.

— Заказывайте! А я пока позвоню Рози. — Он порылся в кармане в поисках форинтовой монеты, набрал номер собственной квартиры, где в это время никого не было, и, слушая долгие гудки, наблюдал за улицей сквозь желто-серую от табачного дыма и пыли занавеску.

— Не берет, — сказал он через некоторое время, — пойду гляну, может, она уже вышла.

— Я бы выпила лимонаду, — обратилась к хозяину девушка. — Вы можете приготовить?

— Два лимонада? Сию минуту!

— Три, — уточнил мужчина. — Хотя я с удовольствием пропустил бы холодненького рассола.

— Есть сливовый компот. Довольно кислый. Венгерский консерв.

Салаи вышел на улицу и, едва не столкнувшись с Мюллером, пропустил его в эспрессо. Они даже не взглянули друг на друга.

Неподалеку старший лейтенант заметил припаркованную машину. Другая с противоположной стороны как раз выворачивала из переулка. В обеих сидели следователи.

Он вернулся в эспрессо.

Мюллер расположился за столиком у витрины с пирожными. Он вполголоса заказывал что-то хозяину.

— Я от Оскара. Он сказал, что у вас очень вкусные слойки. Особенно с маком.

Хозяин эспрессо покосился на столик Салаи и его приятелей, но они не обращали на вновь пришедшего никакого внимания, занятые своим разговором. Девушка громко смеялась.

— От Оскара? Я не видал его месяца два.

— То есть около шестидесяти дней, — не задумываясь, отвечал заученными фразами Мюллер.

— Точно так, — подтвердил хозяин. — А слойки действительно хороши. Сейчас принесу.

Он поспешил за стойку, одной рукой поставил на нее картонное блюдце, другой выдвинул ящик. В нем лежала газета с большой, 9×12, фотографией Мюллера, на которого был объявлен всевенгерский розыск. Хозяин сличил фотографию с посетителем, потом поместил на тарелочку слойки и пошел к столику.

— Если можно, заверните три слойки, я возьму их с собой. Мне далеко ехать.

— Как прикажете! — Владелец эспрессо положил на стойку бумагу, на нее — картонный подносик, быстрым движением вытащил из ящика другой такой же подносик, на котором лежал паспорт, и накрыл его первым. Затем он разместил на верхнем подносике слойки, завернул все в бумагу и понес Мюллеру.

— Три слойки! — громко объявил он и уже шепотом спросил: — Что передать?

— Мне нужно доложить лично.

— Это невозможно, — наотрез отказался хозяин.

— Мне еще там было дано такое указание.

— Я об этом не знаю, — упрямился владелец эспрессо.

— Немедленно соедините меня! Это приказ!

— Мы хотим расплатиться, — крикнул Салаи. — Ну ее, эту Рози, чего ее ждать. Лучше пойдем навстречу.

— Сию минуту! — Хозяин отошел от Мюллера.

Как только дверь за Салаи и его компанией закрылась, он запер ее и повесил табличку с надписью «Закрыто».

Затем снял трубку телефона-автомата, но, прежде чем бросить монету, приказал Мюллеру отвернуться.

Тот возмутился, однако все-таки повернулся спиной к автомату. Хозяин поставил палец на диск. Мюллер в этот момент нажал на своих часах какую-то кнопочку. Дождавшись гудков, владелец эспрессо протянул ему трубку. Автоответчик предложил звонившему свои услуги.

— Его перевели в больницу с сердечным приступом! Пакет забрал сегодня в шестнадцать пятьдесят. Тотчас же выезжаю обратно! — продиктовал Мюллер автоответчику.

2

Салаи и Ладани, который обеспечивал у эспрессо наружное охранение, нога в ногу вошли в кабинет подполковника. По их сияющим лицам не трудно было понять, что операция удалась. Между ними почтительно остановился Мюллер.

— Еще вчера вечером, — заметил, глядя на него, Ружа, — я ни за что не поверил бы, что вы так подружитесь со старшим лейтенантом.

— Да и я не поверил бы, — засмеялся Салаи. — Во всяком случае, надо признать, что действовал он находчиво.

— В самом деле? Ну, садитесь, рассказывайте!

Старший лейтенант положил перед ним сверток со слойками.

— Что это? — удивился Ружа.

— Слойки с маком!

— Настоящие? — спросил подполковник, разворачивая сверток. — Я их лет пять не пробовал, хотя вся семья знает, как я к ним неравнодушен. Это вы мне принесли?

— Вообще-то, они адресованы другому, — туманно пояснил Салаи, — но мы принесли их тебе.

— Зови сюда Кларику, — с воодушевлением сказал Ружа и полез в карман за ножом. — Разделим по-братски.

— На меня не рассчитывайте, у меня зуб болит, — отказался от угощения Ладани.

— Поосторожней с ножом, — пропуская в кабинет Кларику, предупредил подполковника Салаи. — Там еще кое-что припрятано, не разрежь заодно со слойками!

Ружа вытащил из-под слоек паспорт, полистал его, взглянул на Мюллера, на фотографию, проверил на свет водяные знаки, изучил печати и отложил паспорт на угол стола.

— Неплохая подделка, хотя бывают и лучше.

Мюллер достал из кармана миниатюрный магнитофон и снял часы с вмонтированным в них микрофоном.

— Ввезли, конечно, без пошлины, — не удержалась от замечания Кларика.

Ружа угостил ее слойкой и попросил, кивая на Мюллера:

— Распорядитесь, чтобы его доставили назад в следственную тюрьму. — Он порылся в бумажнике. — Почем нынче слойки?

— Форинта по четыре, — предположил Салаи.

Подполковник протянул Мюллеру двенадцать форинтов.

— Они мне достались бесплатно, — отказался тот.

— Не имеет значения, — настаивал Ружа. — Правда, деньги у вас в тюрьме отберут, но, как знать, может быть, вскоре же и вернут. О вашем откровенном признании и помощи, которую вы оказали следствию, я обязательно доложу. Можете не сомневаться, это будет принято во внимание.

Мюллер кивнул и, следуя за секретаршей, вышел из кабинета.

— А теперь ближе к делу! — сказал Ружа.

Ладани включил магнитофон, перемотал пленку и нажал на воспроизведение. Они услышали звук вращающегося телефонного диска, гудки, механический голос автоответчика и, наконец, лаконичное донесение Мюллера.

— А ну-ка, еще раз! — попросил Ружа.

Вторично прослушав шумы, издаваемые наборным диском, подполковник приказал выключить магнитофон.

— Сколько времени нужно, чтобы установить, какой номер он набирал?

— В наши дни это не проблема, — улыбнулся Ладани, — установим за пять минут.

— Тогда узнай заодно и фамилию абонента, а также адрес!

Ладани подхватил со стола магнитофон и поспешил выполнять задание.

Подполковник потянулся в кресле, потом встал и, подойдя к окну, принялся поливать цветы.

— Разыщи-ка мне судебного следователя, что ведет дело Ковача, — обратился он к Салаи после долгой паузы.

Салаи сел за телефон. В дверь просунулась голова Кларики.

— Только что доложили, — сказала секретарша, — владелец эспрессо вернулся домой. На квартире у него телефона нет. За домом установлено наблюдение.

Ружа кивнул. Салаи подал ему телефонную трубку.

— Говорит подполковник Ружа. Здравия желаю! Хотел бы вас попросить об одной любезности!

— Приказывайте, товарищ подполковник, — послышался голос судебного следователя.

— Приказывать не могу, речь именно о любезности, от которой, однако, зависит очень и очень многое. В связи с делом Ковача...

— Мы все сделаем. Это ведь в наших общих интересах.

— Завтра утром, ровно в половине девятого, нужно позвонить в контору доктора Немеша и сообщить, что...

— Я слушаю.

— ...позавчера вечером Пала Ковача пытались отравить. Благодаря экстренной медицинской помощи жизнь его спасена. Покушение так потрясло его, что он решил дать показания, но настаивает на присутствии адвоката. Допрос назначен на половину одиннадцатого. Пусть доктор Немеш подъедет.

Следователь долго молчал.

— Но простите, — удивленно сказал наконец он, — ведь это не соответствует действительности.

— Знаю! Однако мне непременно нужно передать Немешу такое сообщение.

— Трудно... — попытался уклониться следователь.

— А как же общие интересы? — напомнил ему Ружа. — Разумеется, всю ответственность я беру на себя. В том числе и перед Генералом. Успех гарантирую. Если же выйдет осечка, валите все на меня.

— Хорошо, — после паузы решительно сказал следователь. — Я сообщу Немешу. Только ответственность делим поровну.

— Спасибо. До встречи! — Ружа переключил линию и справился по селектору у секретарши: — Кути докладывал?

— У него ничего нового. За адвокатской коллегией наблюдают. Эва Ласло никуда не отлучается. Только работа и дом.

— Не густо, не густо, — разочарованно протянул подполковник.

3

Томас Вольф не находил себе места. На него накатила отчаянная, невыносимая тоска. Весь день и всю ночь он проспал, но, едва рассвело, вскочил как встрепанный и с тех пор не знал, куда себя деть. Он включил радио, нашел музыку и, приглушив звук, сел завтракать.

К полудню содержимое холодильника было полностью уничтожено. От съеденных всухомятку мясных консервов, колбасы, сыра у Вольфа заболел живот. Он придвинул кресло к окну, положил на живот подушку и стал глазеть сквозь занавеску на улицу в надежде хоть чем-то развлечься.

Но в глухом переулке на Пашарете, в районе особняков, в этот ветреный, непогожий день не было даже прохожих.

Наконец Вольф решил: будь что будет, он выйдет из дому и прогуляется до перекрестка. Ведь в округе живет столько красивых женщин, наверняка кто-нибудь подвернется.

Он открыл шкафчик со слюдяными стеклышками, выбрал из богатой коллекции марочных напитков бутылку абрикосовой палинки и как следует приложился к ней. По жилам разлилось приятное тепло, боли в желудке как не бывало. «Раз уж я за границей, нужно знакомиться с достопримечательностями», — подумал он, сделал еще глоток и направился к выходу.

В этот момент зазвонил телефон. Вольф замер на месте. «Взять, не взять? — колебался он. — Может быть, Юнг хочет предупредить меня об опасности? Или это таинственный босс? Но что я ему отвечу? А вдруг милиция? Интересуется, нет ли кого в особняке?»

Телефон умолк. Охота к прогулке у Вольфа пропала. Он подумал, что риск все же слишком велик, и решил лучше что-нибудь почитать.

Порывшись на книжной полке, он снял с нее какой-то художественный альбом, снова устроился у окна и погрузился в созерцание репродукций с обнаженными женскими телами.

Но вот на садовой дорожке показался Юнг. Вольф захлопнул альбом.

— Поесть принесли? — первым делом спросил он У инженера. — Я умял все, что было в доме.

Юнг вывалил из портфеля на стол консервы и полуфабрикаты. Принюхался. Уловил в воздухе запах палинки.

— Полчаса назад кто-то звонил, — сказал Вольф, — я к телефону не подошел.

— И правильно сделали! Надо будет, еще позвонят! — С этими словами инженер положил перед Вольфом газету, раскрытую на странице, где было помещено объявление о розыске Мюллера с его фотографией.

Вольф ошарашенно уставился на газету, потом пробежал глазами объявление.

— Что он наделал, кретин?!

— Вы бы лучше поменьше пили и не устраивали истерик! По-видимому, он сделал то, что ему было приказано. К тому же Мюллер не знает ни имен, ни явок. Я не сказал ему даже номера телефона. Так что, если его поймают, он не сможет нам навредить, разве что сообщит приметы! — Инженер улыбнулся, вспомнив о захороненных парике и усах. — Но приметы им ничего не дадут.

— А что будет со мной? — забеспокоился Вольф. — Через границу теперь комару не перелететь.

— Ничто не вечно, — махнул рукой Юнг. — Поживете пока у меня. Если бы что-то стряслось, Бутон своевременно предупредил бы нас.

Их разговор прервал телефонный звонок. Оба как завороженные уставились на аппарат. Наконец инженер опомнился и снял трубку.

— Бутон! — раздался в трубке механический голос.

— Мак! — ответил Юнг.

У него перехватило дыхание, от волнения он едва ли смог бы выдавить из себя еще хоть слово.

Вольф подкрался к нему, прислушиваясь.

На магнитофоне переключили скорость, и последующий текст прозвучал растянуто, искаженно:

— Ночью наш человек уезжает. Когда он переправится, нам сообщат. До тех пор оставайтесь дома! — Раздался щелчок, на другом конце провода положили трубку.

— Это он был? — полюбопытствовал Вольф.

— Сами слышали! — Юнг, покашливая, задумчиво стоял у телефона.

— Стало быть, все в порядке, — облегченно вздохнул Вольф и, повеселев, добавил: — По крайней мере теперь не придется сидеть одному!

Он снова отхлебнул из бутылки.

— Если не можете обойтись без выпивки, — раздраженно сказал инженер, — пейте хотя бы из стакана!

Глава XIII

1

Салаи съездил в следственную тюрьму, где распорядился, чтобы Мюллера изолировали от остальных заключенных так же надежно, как и Ковача.

Возвращаясь, он встретил в коридоре Ладани, и они вместе вошли в кабинет Ружи.

— Вот вам магнитофон, а вот и номер телефона, — положил он на стол подполковника аппарат и записку. — Телефон установлен в центре, по улице Вешшелени, второй этаж, квартира два.

— Ты гений! — восторженно воскликнул Ружа.

— Мы также установили, что квартира сдается, — продолжал капитан, — но последние пять месяцев в ней никто не живет. Владелец квартиры появляется редко. Вход не с галереи, а с лестничной площадки.

— Отлично, — вставил Салаи.

— Это все ты узнал из магнитофона? — удивился Ружа.

— Люди добрые помогли, — скромно сказал Ладани. — Разузнали даже, что владелец живет на улице Напхедь, в Буде, в настоящее время он дома, но телефона там у него нет.

— Салаи, — распорядился Ружа, — пошли ребят за владельцем квартиры. Пусть привезут его на улицу Вешшелени. С ключами. Остановятся неподалеку от дома и подождут нас. Действуй!

Салаи вышел из кабинета.

— Клари, — попросил подполковник секретаршу, — свяжите меня с Кути! — Потом, повернувшись к Ладани, спросил: — В квартире сейчас никого?

— Никого. Мы проверили. Я оставил наблюдателей. Если кто появится, они тут же нам сообщат.

— Товарищ Кути у телефона! — сказала Кларика.

Ружа схватил трубку:

— Доложи обстановку на постах!

— Адвокат только что вышел из конторы. За ним следят. Помощники адвоката на месте.

— Что на втором?

— Эва вернулась с работы.

— Берегите ее как зеницу ока! — прокричал Ружа и снова позвал секретаршу: — Клари!

— Ну и денек сегодня! — заглянула она в кабинет. — Я вас слушаю.

— Свяжитесь с третьим постом, узнайте, что поделывает хозяин эспрессо.

— Недавно докладывали: сидит дома.

— Путь берут его. Только без шума! — Ему пришла в голову какая-то идея. — Салаи, — сказал он только что вернувшемуся капитану, — как ты думаешь, не представить ли этого кондитера Ковачу?

— Не думаю, чтобы они были знакомы. Агентура у них разветвленная и тщательно законспирированная...

— Была, братец! Была! — сказал Ружа и поглядел на часы. — Как только сообщат, что владельца квартиры привезли на Вешшелени, поедем туда. Ты с нами, Ладани, ты нам понадобишься.

Ладани шутливо прищелкнул каблуками.

— А пока, — оглянулся Ружа на Кларику, — не выпить ли нам по чашечке кофе?

2

Антал Сикра, владелец квартиры на улице Вешшелени, за последние годы успел провернуть столько разного рода махинаций, что никак не мог сообразить, по какому поводу к нему явились следователи.

Он имел патент на окраску тканей. Закупал огромные партии теннисных маек и штамповал на груди или на спине, а иногда и с обеих сторон виды города, тексты, картинки. Где и как он делал закупки, никто не знал, как не знало налоговое управление и реальных его доходов, не знало, на какие деньги куплены, кроме квартиры на улице Вешшелени, еще и будайская вилла, дача на Балатоне, «вольво» и «мерседес», драгоценности, шубы и стильная мебель.

Он относился к той категории людей, которые искренне убеждены, что если бы они жили в Америке, то составили бы серьезную конкуренцию Рокфеллерам, Ротшильдам и компании «Дженерал моторс». Но все же в Америку или еще куда за кордон почему-то не едут, а сидят себе дома и злопыхательствуют. «Да знаете ли вы, как живут там рабочие?» — приговаривают они. «А сколько там зарабатывает начинающий педагог, слыхали?» — спрашивают они у приятелей своих детей. «Вы и представить не можете, чего мы могли бы добиться, будь у нас настоящая демократия!» — оплакивают они гениальные свои способности, сидя на выложенном кафельной плиткой бордюре личного бассейна. Но в один прекрасный день появляется налоговый инспектор, народный контроль или милиция, и наш гениальный знакомый, заикаясь, бормочет: «Да ведь я еще в 1947-м голосовал за коммунистов!»

У подполковника с Сикрой разговор был короткий. Он посадил его рядом в машину и сразу взял быка за рога.

— Пять месяцев назад вы сдали квартиру! Все верно?

— Знаете, это было так... — залепетал Сикра.

— Меня интересует не то, что было, а то, что есть! Вы заявили об этом куда полагается?

— О, тогда я еще не знал, как это делается.

— Но знали, что если будете сдавать втихую, то можно обойтись без уплаты налога!

— Что вы, что вы, я не собирался ничего скрывать.

— Но и открывать тоже не собирались. По закону, вы должны быть наказаны. Ну об этом потом. А сейчас я хотел бы осмотреть квартиру. Не возражаете?

— Разумеется, нет, — с готовностью отозвался Сикра, — напротив, я даже рад.

— Чему? — удивился Ружа.

— Вы увидите, в каких скромных условиях мы живем.

Следователь, доставивший Сикру из роскошной виллы на улице Напхедь, чуть было не расхохотался.

— Пожалуй, это будет интересно, — согласился Ружа. — Давайте ключи.

— Извольте. Это от нижнего замка, а это от верхнего.

— Других ключей нет?

— Вторая пара у квартиранта.

На лице подполковника напряглись желваки.

— Кто такой? — спросил он с деланным равнодушием.

— Георг Джонсон, — поспешно, все тем же предупредительным тоном ответил владелец квартиры.

— Откуда вы его знаете? — набросился на него Ружа.

— Я его видел всего раз, когда мы уславливались о цене. Первого числа каждого месяца он присылает деньги.

— В долларах?

— В долларах, — пробормотал перепуганный Сикра.

Ружа повернулся к следователю:

— Отвезите его, и пусть он даст исчерпывающие показания. Понятно?! В помощь себе возьмите нескольких ревизоров.

3

Двое следователей вошли первыми, за ними в квартиру ступил подполковник, потом Салаи и Ладани. Света не зажигали. Прикрыв за собой дверь, прошли в глубь квартиры, освещая путь фонариками. Следователи держали в руках револьверы.

Воздух был спертый, пахло пылью, где-то капала из крана вода.

В прихожей они заметили громоздкий белый двустворчатый шкаф. Пока следователи осматривали ванную и туалет, Салаи заглянул в него. В шкафу навалом лежали узлы и пакеты.

— У них родственники в Америке, — сказал старший лейтенант, изучив содержимое одного из пакетов. — Они сюда сваливают тряпье, которое получают с Запада.

Небогатая обстановка гостиной, по-видимому, была куплена еще в пятидесятых годах. Стулья и кресла на алюминиевых ножках, когда-то окрашенные в зеленый цвет, покрывал толстый слой пыли. На стене в массивной лакированной раме висела аляповатая картина — натюрморт с цветами, насколько можно было установить сквозь грязное стекло. Вторая комната, размером поменьше, была совершенно пуста. С потемневшего потолка вместо люстры сиротливо свисали концы проводки.

— Здесь явно никто не живет, — сказал Ружа. — Квартирант, будь то Георг Джонсон или кто другой, заглядывает сюда разве что на короткое время.

На дряхлом комоде стояла пишущая машинка. Ружа вырвал листок из блокнота и подал его Салаи:

— Отпечатай несколько раз слова «Мак» и «Бутон» и срочно отправь экспертам, пусть сличат со шрифтом на записках, которые мы нашли в сигаретах.

Ладани осветил фонарем низкий столик. На нем стоял телефон с подключенным к нему автоответчиком. Рядом лежал маленький магнитофон.

— Посвети-ка получше, — попросил Ружа. Он склонился над столиком. — Этот прибор отвечал владельцу эспрессо. Проверь, сохранился ли текст.

— Тут нет ни пылинки, — вставил Салаи. — Видимо, нет и отпечатков. Тщательно вытирают.

— Или в перчатках работают, как я в данный момент, — сказал Ладани.

Он включил магнитофон, но из него доносился лишь шорох перекручивающейся пленки.

— Спустись и набери из машины номер, — велел Ружа Салаи. — Только не вздумай что-нибудь говорить.

Он прошелся по комнате.

Вскоре зазвонил телефон. После второго звонка включился автоответчик:

— Абонента нет дома. Все, что вы захотите ему передать, будет записано на магнитофон.

Послышался щелчок: это Салаи положил трубку, и автоответчик отключился.

— Можно идти, — сказал Ружа. — Здесь нам пока делать нечего.

Ладани поставил пленку магнитофона в исходное положение, и они двинулись к выходу.

Заперев дверь, подполковник протянул ему ключи:

— Завтра утром я хотел бы из своего кабинета слышать каждое слово, произносимое в этой квартире!

— К полуночи сделаем, — пообещал Ладани. — Сможешь услышать даже шорохи привидений!

Спустившись, Ружа направился не на улицу, а во двор.

Желтые плитки, которыми был вымощен двор, дышали холодной сыростью. Из окна привратницкой лился голубоватый свет телевизора. Напротив, в квартире с опущенными плотными шторами, кто-то тихонько играл на рояле. «Гайдн», — прислушавшись, определил Ружа.

Он обошел двор, заглядывая в подвальные окна, осматривая углы и ведущие к квартирам первого этажа ступеньки, и вернулся к машине.

— Ну и проголодался же я, — пожаловался он старшему лейтенанту.

— Сейчас бы тарелочку фасолевого супа! — со стоном вырвалось из груди Салаи.

— Я не против, — согласился Ружа. — Одна группа пусть останется здесь. Салаи, объясни им, что нужно делать. Остальные свободны. Ладани! Ты поедешь с нами.

Он сел в машину. Проехав по улице Вешшелени, черная «волга» свернула на бульвар Танач.

Через минуту капитан Кути с величайшей радостью принял по радиотелефону приглашение шефа на очередной фасолевый суп.

4

— Если я когда-нибудь выиграю в лотерею крупную сумму, — сидя уже в ресторане в ожидании супа, мечтал Кути, — то найму Эву Ласло, доктора Немеша и обоих его помощников двое суток подряд непрерывно следить за мной и заботиться о моей сохранности. При этом им будет позволено есть только чайную колбасу, зельц и охотничью салями, а пить только ледяное молоко, несвежую колу и теплую трауби-соду. Менять белье им будет запрещено, умываться они смогут только из тазика в жилом вагончике, а чтобы не уснуть, они обязаны будут вполголоса бормотать наизусть текст «Надгробного слова»[2].

Никто из сидящих за столом не смеялся. Все устали.

— У нас в деревне, — глубокомысленно заметил Салаи, — на этот счет была поговорка: «Не за деньги виноград возделывают, а из любви к вину».

— Подвинь-ка мне хлеб, — попросил его Ружа, — а то сегодня официанты что-то не торопятся, пока дождешься, ноги протянешь. — Он взял ломоть хлеба и принялся есть. — Кути еще ничего не знает, а я на голодный желудок рассказывать не мастак.

— Я расскажу, — предложил свои услуги Ладани и спокойно, не торопясь, изложил все, что произошло за день. К тому времени, как он закончил, официант принес суп.

Ели молча.

Первым ложку отложил Кути. Он откинулся на спинку стула, скрестил на груди руки и ублаготворенно пробормотал:

— Что-то я разомлел!

— Ничего, брат, — откликнулся Ружа, зачерпывая уже со дна тарелки, — зато сегодня ты отоспишься. Наблюдатели обойдутся и без тебя. Ты мне завтра понадобишься. Салаи тоже поедет домой! Утром я хочу видеть вас бодрыми и отдохнувшими!

Немного спустя он продолжил:

— Ты, Кути, начнешь с адвокатской коллегии. Будь там в восемь. И приготовься не только к наблюдению, но и к преследованию. Не исключено, что уже в половине девятого ты заметишь необычное оживление. Действуй спокойно и рассудительно. Я буду на связи, докладывай мне обо всем. Понятно?

Кути кивнул.

— Салаи, перед тем как ехать домой, позвони на квартиру Кларике. Пусть с утра отправится в архитектурное управление и раздобудет там планы дома по улице Вешшелени и соседних с ним зданий. Чтобы без них не казала и носа.

— Все ясно!

— Сам же в восемь будь на Вешшелени.

— А чем мне заняться? — спросил Ладани.

— Установишь у меня на столе три динамика с тремя микрофонами. Первые два мне понадобятся для постоянной связи с Кути и Салаи. А по третьему я хочу слышать, что будет происходить в квартире, где мы только что побывали!.. Что будете пить?

— Пиво! — выпалил Кути.

— Большой фрёч[3], если можно, — попросил Салаи.

— А я воду! — наполняя стакан из графина, сказал Ладани.

Глава XIV

1

В семь утра подполковник застал в своем кабинете радиотехника. Парень в синем халате дремал в кресле, облокотившись на письменный стол.

— Вы что, сюда спать пришли? — вспугнул его Ружа.

Было ясное утро. До работы он добирался пешком по залитым солнцем улицам, всеми нервными клетками ощущая волнение, как обычно перед решающей схваткой. Дела, похоже, входили в нормальную колею, и от этого, как у всякого здорового человека, настроение у подполковника было приподнятое, почти беззаботное.

— Разрешите доложить, — вскочил радиотехник, — дежурю здесь с двадцати четырех ноль-ноль по приказанию капитана Ладани. — Сонный взгляд его прояснился. Испуг и смущение быстро привели в чувство. — Не подумайте, я не спал. Просто несколько утомился. У нас маленький дома, ревет по ночам, мы с женой сколько дней уже глаз не смыкаем! Но если бы хоть один из них заговорил, — он показал на динамики, — я непременно услышал бы.

На столе подполковника, как он и просил, были установлены три динамика и три микрофона.

— Первый — для связи с капитаном Кути, — пояснил ему радиотехник, — второй — с товарищем Салаи, а вот этот, за которым я тут всю ночь следил, подключен к квартире на Вешшелени. По нему вы услышите даже прыжок блохи, — позволил он себе пошутить.

Ружа сбросил плащ и подошел к столу. Он был уверен, что Кути еще нет на месте, но все же включил первый микрофон и произнес:

— Говорит Ружа! Кути, ответь! Прием!

Из динамика к величайшему изумлению подполковника раздался такой рев, что он в страхе отпрянул.

— Докладывает Кути! Пока все спокойно. Прием!

— Не ори ты так, я оглохну! Сделайте тише, — попросил он радиотехника. — Какая нелегкая принесла тебя в такую рань? Прием!

— Сегодня вышел номер «Венгерской милиции»! — сказал Кути. Подполковник хорошо представлял себе его ехидную ухмылку. — Боялся, что до восьми расхватают! Теперь вот просматриваю.

— Так держать! — тепло сказал Ружа.

— У тебя все? — спросил капитан.

— Все! — крикнул он и выключил микрофон.

Разумеется, на месте оказался и Салаи.

— У моей младшей режутся зубы, разбудила ни свет ни заря! — нашел он себе оправдание. — Вот я и вышел пораньше.

— Как курятник?

— Пустует пока! — сообщил старший лейтенант.

Третий динамик молчал.

— Ничего, он сегодня еще заговорит! — уверенно сказал Ружа и протянул руку радиотехнику. — Передайте товарищу Ладани мою благодарность. Вам всем большое спасибо! А маленького, — улыбнулся он, — покажите врачу. Безотлагательно! Если младенец здоров и сыт, с какой стати он будет плакать ночью?

Когда парень ушел, Ружа взял пепельницу и опорожнил ее в корзину для бумаг.

— Накурил тут, — проворчал он.

За спиной у него появилась уборщица с пылесосом.

— Вечно вы мимо корзины окурки бросаете, — принялась она отчитывать подполковника. — Нет бы складывали их в кулек, а кулек уж в корзину! Вы только взгляните на пол, весь в пепле!

— Вы правы! — виновато признался Ружа, вынужденный ретироваться в коридор.

Навстречу ему спешила Кларика с двумя огромными папками в руках.

— Что это вы несете? — полюбопытствовал он.

— То, что просили, — ответила секретарша. — Планы зданий.

— Да ведь еще нет и половины восьмого! Как вы проникли в архитектурное управление? Оно открывается через час!

— У меня там связи, — похвалилась Кларика. — Нашелся человек, который ради меня готов был прийти на работу пораньше.

— Так бы и сказали, что главный архитектор когда-то за вами ухаживал! — рассмеялся Ружа.

— А что? Разве этого не могло быть? — Она сгрузила папки на руки подполковнику. — Да, кстати: эксперты установили, что шрифты на машинке и на записках совпадают.

2

Д-р Немеш был неплохим начальником. Он никогда не перегружал своих подчиненных, давал им достаточно времени для выполнения заданий и если бывал взвинчен или в плохом настроении, то считал это своим личным делом, о котором сотрудникам знать не обязательно. Он вообще не обременял их своим вниманием. Знал, что Ретфалви вот-вот получит диплом и уйдет юрисконсультом на предприятие; что касается Жужи, то однажды он предложил ей продолжить учебу, но та напрямик заявила, что лучше быть машинисткой со среднем образованием, чем дипломированным бумагомарателем. И адвокат оставил ее в покое.

Он даже не замечал или не хотел замечать, что Жужа остановила на нем свой выбор, проча его то ли в мужья себе, то ли в любовники. Немеш и впрямь охладел к жене, но ему и в голову не приходило менять ее на кого бы то ни было. В том числе и на Жужу Шелл, даром что ее молодое тело было гораздо пленительнее, чем то, от прелестей которого он иногда вкушал дома.

Правда, случалось, взгляд его останавливался на девушке. Как, например, в эту минуту. Когда он вошел, Жужа пыталась достать с верхней полки какую-то папку. Ее крепкая грудь, стройные бедра и тонкая талия напоминали классическую скульптуру юной красавицы.

Ретфалви, охотясь двумя указательными пальцами за нужными клавишами, печатал на машинке. Полностью поглощенный этим занятием, он ничего не замечал вокруг себя.

— Доброе утро! — поздоровался адвокат, оторвав взгляд от девушки, и, не улыбнувшись, с равнодушным видом прошел к себе. Закрывая дверь кабинета, он услышал звонок телефона и крик Жужи, обращенный к Ретфалви: «Возьми трубку!»

Ретфалви как ни в чем не бывало продолжал стучать на машинке, то и дело склоняясь к тексту и проверяя, что у него получилось. Пришлось ей самой подойти к телефону.

— Контора доктора Немеша! — раздраженно сказала она, но тут же тон ее изменился. — Я вас слушаю! — пропела Жужа, тряся за плечо Ретфалви, чтобы он перестал печатать. — Непременно передам господину адвокату! — Она вдруг села, и лицо ее покрылось мертвенной бледностью. — Я его секретарь, Жужа Шелл. Да-да, передам. — Последние слова она произнесла почти шепотом.

— Что с тобой? — удивленно спросил Ретфалви.

— Отвяжись! Лучше пойди передай шефу... — Она махнула рукой. — Ладно, не ходи, я сама.

Жужа открыла дверь кабинета и, прислонившись к притолоке, спрятала руки за спину.

— Звонили из следственного отдела, — сдавленным голосом сказала она. — Ковача пытались отравить, поэтому он решил дать показания. Сегодня в половине одиннадцатого... Настаивает на вашемприсутствии.

— Отравить?! Как, в тюрьме? — поразился Немеш.

— Так сказал этот, не знаю, как его звать, лейтенант.

— Неслыханно! На моей памяти за последние тридцать лет не было ничего подобного!

Жужа пожала плечами, глядя на адвоката невидящими глазами.

Немеш только теперь обратил внимание на ее бледность.

— Вам плохо?

— Я спущусь на полчасика вниз...

— Ретфалви проводит вас.

— Нет-нет. Мне лучше побыть одной! — И она, пошатываясь, вышла из конторы.

Но пока спускалась на первый этаж и шла к воротам, постепенно овладела собой. Лицо ее раскраснелось, в глазах появился решительный блеск. Твердыми, энергичными шагами она поспешила к Бульварному кольцу.

3

Ружа расстелил на столе план дома по улице Вешшелени и прилегающих к нему зданий и стал изучать его, водя по сплошным и пунктирным линиям заостренным кончиком карандаша. Чертеж кое-где расплылся, на сгибах линии прерывались. Такие места подполковник разглядывал через лупу. Он рассматривал план с нарастающим интересом. Прямые линии, сопряжения, прямоугольники оживали перед его мысленным взором, превращаясь в дворы, помещения, галереи.

Размышления Ружи были прерваны голосом из динамика.

— Говорит Кути! В восемь тридцать секретарша Немеша вышла из ворот и поспешила к проспекту Непкёзтаршашаг. Следую за ней. Прием!

— Не упускай ее из виду! Действуй спокойно и осмотрительно!

4

Неожиданно Жужа остановилась. В руках у нее блеснуло зеркальце. Она навела его сначала на тротуар, потом на проезжую часть и поднесла к лицу. Пригладила двумя пальцами волосы над висками, двинулась дальше.

Она шла мимо витрин. У гастронома разгружали машину. На тротуаре и в самом магазине было не протолкнуться. Воспользовавшись столпотворением, Жужа скрылась от наблюдателей.

Машина Кути затормозила, и под прикрытием грузовика из нее выскочил следователь, сидевший позади капитана. Он устремился за девушкой. Та пыталась через другой выход улизнуть на соседнюю улицу, но дорогу ей преградили контейнеры со свежим хлебом.

Пришлось ей вернуться на Бульварное кольцо. Она заметно нервничала.

Все сложней становилось и положение преследующих. Оставаться незамеченными, двигаясь по кольцу с черепашьей скоростью, долго было нельзя. Кути хотел было вызвать другую машину, как вдруг у отеля «Ройал» девушка что-то сказала швейцару и тот свистком подозвал ей такси.

Следователь сел в машину. Они свернули на Непкёзтаршашаг. Такси помчалось в сторону Городского парка.

— Будьте внимательны, не исключено, что она попытается выскочить у какого-нибудь светофора, — предупредил Кути шофера и следователя.

В парке, недалеко от ресторана, такси остановилось. Жужа бросилась к телефонной будке и набрала номер.

Машина Кути проехала мимо и затормозила за туристским автобусом.

— Это Астра! — заговорила Жужа. — В девять будьте у пункта «шесть». Не могу ничего объяснить. В девять!

Она бегом вернулась к такси и села теперь на заднее сиденье.

— Будьте любезны, в Секешфехервар! — сказала она, устраиваясь так, чтобы было удобно наблюдать в зеркало за дорогой.

Таксист взял микрофон:

— Сто шестнадцатый просит диспетчера! Нет ли заказа из Секешфехервара? Мой номер JA 22-78, Янош Канижаи. Принял! Записываю телефон: 13-456. Порядок!

На столе подполковника Ружи снова ожил динамик. Планы он уже изучил и убрал, сосредоточив теперь все внимание на связи. В кабинете сидели, стояли старшие офицеры, тут был и сам Генерал.

— Докладываю, — услышали они голос Кути. — Жужа Шелл села в такси номер JA 22-78. Две минуты назад в Городском парке кому-то звонила из телефона-автомата. Говорила недолго. Потом таксист разговаривал по УКВ с диспетчером. Нужно узнать — о чем? Прием!

— Где вы сейчас? Прием!

— По проспекту Непкёзтаршашаг направляемся в сторону площади 7 Ноября. Вышлите две скоростные машины. По-моему, она нас заметила.

— Плохо! — сказал кто-то из офицеров.

— Ничего страшного! — успокоил капитана Ружа, уважительным, но недвусмысленным жестом призывая присутствующих к тишине. — Главное, пташка вылетела из гнезда! Продолжай преследование!

Жужа глянула на часы: без десяти девять.

Такси помчалось по проспекту Бартока, миновало площадь Жигмонда Морица.

В машине Кути раздался сигнал телефона.

— Таксист сообщил диспетчеру, что направляется в Секешфехервар, — узнал Кути голос Кларики. — Две машины, что вы просили, приближаются к балатонской автостраде!

— Вас понял!

У выезда за город, на шоссе Будаэрши, Жужа взмолилась перед шофером:

— Помогите мне, я прошу вас! Меня преследует муж, он сходит с ума от ревности!

Таксист заметил сзади машину Кути и повернул зеркальце так, чтобы видеть девушку.

— Есть причины для ревности! — оценил он ее красоту.

— Если и есть, то это его вина! — кокетливо бросила Жужа, заставив себя улыбнуться. — Он убьет меня!

Таксист был из тех парней, которым самим доводилось спасаться от ревности разъяренных мужей и родичей. Решив помочь симпатичной молодке, он нажал на газ, и машина рванулась вперед.

— Молодец! — вынужден был признать мастерство соперника водитель Кути. — Но ничего, — успокоил он капитана, — от меня не уйдет!

У въезда на балатонскую автостраду уже поджидала посланная им на помощь машина.

— Пропусти ее, — распорядился Кути.

Жужа Шелл оглянулась.

— Отстал! — радостно сообщила она.

— Рано радуетесь. Так просто от ревнивого мужа вы не отделаетесь!

— Его обогнала «лада» и мешает ему! — воскликнула Жужа.

Таксист впился глазами в дорогу. Моторы трех автомобилей, давно превысивших все ограничения скорости, ревели на предельных оборотах.

Однако у Жужи Шелл было припасено для преследователей еще несколько сюрпризов.

Не доезжая Будаэрша, такси неожиданно свернуло с автострады к бензоколонке и остановилось. Швырнув на сиденье деньги, девушка выскочила из машины и побежала к подземному переходу, под автостраду.

Преследователям не сразу удалось остановиться, и они потеряли ее из виду. Капитан и его помощники, несмотря на четырехрядное движение, бросились через автостраду. Тем временем водитель Кути подал машину назад, к съезду на бензоколонку.

Они успели заметить только, как Жужа впрыгнула в голубой «мерседес» с венским номером. Шофер «мерседеса» тут же нажал на газ.

— Томас Вольф! Почтальон! — узнал его Кути.

Один из следователей успел записать номер. «Мерседес» выскочил на автостраду перед носом огромного трейлера и растворился в потоке машин, мчащихся в сторону Будапешта.

— У бензоколонки в районе Будаэрша ей удалось уйти, — докладывал Кути, вернувшись к машине. — Пересела в голубой «мерседес». Номер W 381-265. За рулем — Томас Вольф! Они скрылись в направлении Будапешта. Прием! — сказал он, тяжело вздохнул и стал ждать, когда разорвется бомба.

Офицеры в кабинете Ружи были ошеломлены. Кто-то сгоряча ударил кулаком по столу.

— Сейчас же ко мне! — рявкнул Ружа.

— Слушаюсь, — простонал Кути. Шофер сочувственно посмотрел на него.

— Приезжайте, ребята, — снова услышали они голос Ружи, заметно смягчившийся. — Все пути ведут в Рим, — сказал он, — в том числе и балатонская автострада, — и пояснил собравшимся вокруг стола офицерам, показывая на динамик, связанный с квартирой на улице Вешшелени: — Вот он, Рим. Конец их пути.

Глава XV

1

У въезда в город «мерседес» сбавил скорость. Встречи с автоинспекцией Вольф, естественно, не хотел. Жужа забеспокоилась.

— Они заметили номер!

— Ничего, — хладнокровно сказал Вольф, — нам бы только до города добраться.

— Они уже не догонят нас?

— Они-то? Ни в коем случае. Самое большее, что им может достаться, — этот прекрасный «мерседес». Но мы купим себе другой. Там у нас деньги будут!

Девушка промолчала. Новый «мерседес» казался ей очень далеким миражем, зато возможный провал — близким призраком.

Они въехали в город. Вдалеке показалась стоянка такси. Не доезжая ее, Вольф свернул в переулок, потом в другой, третий и остановился у тротуара под желтеющей кроной платана.

До стоянки они дошли пешком, сели в такси, попросив отвезти их до площади Москвы. Жужа обожала кататься на автомобиле, но в эти минуты готова была разрыдаться. Она почувствовала такую ненависть к адвокату, что заломило в висках. Хотелось всадить в него нож и вспороть от сердца до живота. Когда во время заграничной поездки ее завербовали, она решила, что все это ненадолго. Пока не станет любовницей или женой адвоката. Или другого хорошо зарабатывающего мужчины. Но надежды не оправдались. То, что ей ни за что не позволили бы выйти из игры, Жуже даже в голову не приходило.

Они проехали несколько остановок на автобусе, потом пошли пешком.

Юнг, заметив их у особняка, выбежал к калитке.

— Что вам здесь нужно?! — накинулся он на девушку. — Как вы посмели сюда явиться?!

— В доме объяснимся! — оглядываясь по сторонам, сказал Вольф.

Юнг пропустил их вперед.

— Ковача хотели отравить. Сегодня в половине одиннадцатого он заговорит, — сообщила Жужа.

От оказанного ей приема девушке было не по себе. «Значит, на них нельзя положиться!» — подумала она. Хотя могла бы догадаться и раньше.

— Откуда вы узнали? — побледнев, спросил Юнг.

— Через меня сообщили Немешу. Он, вероятно, уже отправился на свидание с Ковачем.

— Почему же вы не сказали об этом час назад по телефону?

Они стояли уже в гостиной, со злостью глядя друг на друга.

— Потому что тогда вы удрали бы! Без меня!

— На эту тему мы еще поговорим! — пригрозил ей Юнг.

— Я вам не верю!

Юнг ударил ее по лицу. Девушка упала в кресло и, прижимая руку к горящей щеке, заплакала.

— Можно было без этого обойтись, — возмутился Вольф.

— Где машина? — не обращая внимания на его слова, спросил Юнг.

— Мы ее бросили. Наш номер, кажется, засекли. И вообще она слишком заметная. Если за нами будут охотиться, на ней не уйдем. А что ты задумал?

— Нужно дождаться звонка! — сказал Юнг.

Жужа с опаской глянула на него. Пощечина жгла ее изнутри, из самой глубины души, побуждая к мести. Но пока она не могла ничего предпринять.

— Нам нужно спасаться! — взмолилась она.

Юнг налил в большой стакан виски и подал его Жуже.

— Выпейте! — И, когда она выпила, бросил ей на колени пачку сигарет: — Курите и помалкивайте! Я сказал, мы ждем указаний по телефону!

Вольф взглянул на часы.

Было ровно половина десятого.

2

В дверях кабинета показался Кути.

— Ну наконец-то! — встретил его Ружа. — С минуты на минуту ты мне понадобишься. Клари, дайте ему чашечку кофе, иначе он не придет в себя. Ну, садись, рассказывай. Пусть товарищи поучатся, — хитро посмотрел он на офицеров и подбодрил смутившегося капитана: — Смелее! Когда-то и мы были новичками.

Кути принялся рассказывать о погоне, сначала скованно, потом все ярче и темпераментней. Клари слушала его, застыв у дверей с чашкой в руках.

Отчет Кути прервал треск из второго динамика.

— Докладывает Салаи! Фотоэлемент показал, что в квартиру кто-то вошел...

— Ты видел кого-нибудь у ворот? — перебил его Ружа.

— Никого.

— Вот и отлично, — словно бы про себя прошептал Ружа.

В этот миг наконец ожил и третий динамик.

Слышно было, как в квартире открылась, потом закрылась входная дверь.

Ружа подался вперед, стараясь не пропустить ни звука. Рукав его пиджака задрался, обнажив часы.

Кути взглянул. Было ровно половина десятого.

Включился и некоторое время спустя выключился автоответчик. Последовала пауза.

Неизвестная рука подняла телефонную трубку, набрала номер.

— Говорит Бутон! — раздался механический голос.

Взволнованным, торопливым голосом Юнга ответили:

— Ковач уцелел! Он жив! Сегодня в половине одиннадцатого он даст показания!

Ружа довольно усмехнулся.

Голос, теперь уже не механический, но все-таки искаженный, ответил Юнгу:

— Откуда вы об этом узнали?

— У меня сидит Астра. Информация поступила через нее. Ее чуть было не схватили!

Короткая пауза. Сдавленный голос:

— Начнем операцию «ноль»! Вы приедете за мной. Мой адрес — на обороте картины, она висит над камином. Я тем временем займусь паспортами. Поторапливайтесь!

Раздался щелчок. Неизвестный положил трубку. Офицеры оживились. Ружа попросил тишины. В квартире хлопнула дверь.

— Клари! — скомандовал подполковник. — Распорядитесь, чтобы все машины наблюдения ехали на улицу Вешшелени. Командирам установить связь с Салаи. Пусть будут в полной готовности, но ничего не предпринимают, пока я не подъеду. Только в случае крайней необходимости!.. Кути!

— Я здесь!

— Поедешь со мной! — Он повернулся к офицерам и, улыбаясь, сказал: — Ровно в двенадцать я буду докладывать товарищу Генералу. Приглашаю туда всех.

Генерал лишь развел руками:

— Вы слышали? Товарищ Ружа пригласил вас ко мне!..

3

У въезда на улицу Вешшелени в это утро было особенно оживленно. Одна за другой прибывали машины, водители которых, похоже, не знали элементарных правил паркировки. Останавливались у гаражей, у разгрузочной рампы, а один, оглядевшись в поисках знака «Стоянка запрещена», как нарочно, поставил машину под этим знаком. Какой-то шофер грузовика попытался было протестовать, пригрозить милицией, но его успокоили, попросив немного потерпеть.

Пассажиры легковых автомобилей в споры не вмешивались. Их взгляды были устремлены в сторону дома номер 2, они ожидали подполковника Ружу.

В машине начальника приехал Кути. Он рассказал Салаи о телефонном разговоре, который они слышали через динамик, и обошел машины, давая знать, чтобы все были начеку.

Подполковник изменил решение, когда они ехали по бульвару Танач.

— Время есть, — спокойно сказал он Кути. — Зайду проведаю нашу Эву.

— Как, сейчас?! — удивился капитан.

— Ты поезжай. Здесь рядом, я пройдусь. Не беспокойся, в нужный момент буду на месте.

В сберегательной кассе он направился прямо к Эве.

— У вас тут народу, как в гастрономе или в распивочной, — кивнул он на оживленный зал, останавливаясь у стойки Эвы Ласло.

— Добрый день! — дружелюбно сказала девушка и подала ему руку. — Что-то давно вас не видно.

— Дел в последнее время невпроворот, — оправдывался Ружа. — Но вот проходил мимо. Дай, думаю, зайду.

— Вид любого милиционера, тем более в таком ранге, на меня действует успокаивающе, — улыбнулась Эва. И серьезно добавила: — Честное слово.

— А меня успокаивает ваше хорошее настроение, — ответил подполковник.

— Это только так кажется, — сказала девушка. В руках у нее была целая кипа папок и скоросшивателей. — Скажите, что с Пали?

Ружа потупился, замолчал.

— Ну скажите же что-нибудь, — упрашивала его девушка. — Хорошее или плохое, все равно, лишь бы что-то узнать о нем!

— Его пытались отравить!

— О боже! — воскликнула Эва, прижимая папки к груди.

— Успокойтесь, опасность уже миновала. Быть может, это и к лучшему, что так вышло.

— Я вас не понимаю!

— Покушение доказало ему, что он списан хозяевами со счетов и его хотят убрать. Так что теперь он решил откровенно во всем сознаться. На суде это будет для него очень много значить.

Эва вздохнула.

— Бедный Пали! А я даже не знаю, когда его увижу. — И, оживившись, спросила: — И вы нашли того, кто покушался?

— Нашли, но он, к сожалению, сбежал. Первый случай на моей памяти.

— А вдруг он теперь за меня возьмется? — испугалась девушка.

— Мы вас охраняем, не беспокойтесь. — Ружа кивнул на улицу. — Видите того человека? Единственное его задание — охранять вас.

— Спасибо вам за заботу, — с благодарностью сказала Эва. — Не сердитесь, но мне пора, нужно идти в архив. Срочное задание. Да вы знаете по своей работе, не мне вам объяснять. Поручили подготовить справку за полугодие. А у меня на уме только Пали! Скажите, — заглянула Эва ему в глаза, — если он во всем сознается, это облегчит его судьбу?

— Будьте спокойны, — кивнул Ружа, — мы его не оставим.

Они попрощались, и девушка пошла по своим делам.

Глава XVI

1

По шоссе Пашарети с включенной сиреной неслась «скорая».

Обгоняя машины, услужливо уступавшие ей дорогу, она свернула в переулок и остановилась у дома под номером 52. Сирена умолкла.

Водитель нетерпеливо посигналил.

Вольф уже поджидал ее. Он побежал открывать ворота. Машина вкатилась во двор. Вольф попросил подъехать к самым дверям особняка.

Взяв носилки, санитары поспешили за врачом, которому Вольф показывал дорогу в спальню.

Жужа, тяжело дыша, лежала на тахте, укутанная до подбородка. Глаза ее были закрыты, лицо в поту.

Молодая докторша со стетоскопом на шее присела на краешек тахты и потрогала Жужин лоб.

— Отвернитесь, пожалуйста, — попросила она санитаров и Вольфа. — Я хочу осмотреть ее.

— Это лишнее! — Жужа села.

В руке у нее был револьвер. Она вскочила на ноги. Вольф взял под прицел санитаров. Из гостиной вошел Юнг, тоже с оружием.

— Раздевайтесь! — приказала Жужа.

— Что за глупые шутки?! — поразилась докторша. — Прекратите сейчас же, сегодня не первое апреля.

— Никаких шуток, барышня, — весело сказал Вольф. — Согласитесь, что трое голых врачей лучше, чем три голых трупа. Вашу одежду мы заполучим любым способом.

— Вы слышите? — сказал Юнг. — Раздевайтесь! Через несколько минут в одежде медработников они подбежали к машине. Вольф сунул водителю в бок пистолет.

— Доложите по рации, что везете тяжелобольного в загородную больницу. Скажете лишнее слово, пристрелю!

Шофер даже не пытался сопротивляться. Послушно включил рацию и, стараясь говорить спокойно, сообщил:

— Говорит 98-78. Отправляюсь с тяжелобольным в чепельскую больницу!

— Принято, — прозвучало в ответ.

Водитель выключил рацию. В следующее мгновение Вольф залепил ему рот пластырем, выпихнул из машины и, оттащив в дом, привязал к перилам лестницы.

— Скорей! — подгонял его Юнг.

Все трое, в белых халатах, сели в машину и выехали из ворот.

— Скорей! — поторапливал Юнг сидевшего за рулем Вольфа.

— Не могу сирену включить, — ответил он.

Наконец нашел нужную кнопку, и машина, завывая сиреной, помчалась по направлению к центру.

2

Ружа не спеша свернул за угол, но на улице Вешшелени все же ускорил шаг. Кути он велел сесть в машину Салаи, сам устроился в «волге» и включил радиотелефон. — Внимание! — услышали во всех машинах его голос. — Враг, конечно, предпримет попытку бежать. Что бы ни произошло, действовать только по моему приказу. Я знаю обо всем, что происходит в квартире. — И переключил на прием квартиры.

Сделал он это в самое время.

Послышался дверной скрип, какие-то шорохи. В квартире что-то перекладывали. Потом все стихло.

Неожиданно с душераздирающим воем сирены к дому подкатила карета «скорой помощи». Юнг и Вольф подхватили носилки и ринулись в подворотню. За ними с саквояжем в руках поспешала Жужа в белом халате.

— Она! — вырвалось у Кути, увидевшего девушку, которую он преследовал полтора часа назад.

— Вольф! — по фотографии узнал молодого мужчину Салаи.

— Всем оставаться на местах! — послышался спокойный голос Ружи.

На тротуаре вокруг «скорой» собиралась толпа любопытных. Салаи с беспокойством следил за скоплением людей.

— Первая и вторая команды! — приказал подполковник. — Смешайтесь с толпой!

Через несколько секунд среди любопытных уже толкалось несколько следователей.

В машине Салаи сверкнула лампочка — сработал фотоэлемент. Значит, вошли в квартиру.

— Вошли! — доложил Салаи.

— Знаю, слышу! — ответил Ружа.

Вскоре из динамика донеслось, как оправдывается перед кем-то Юнг:

— «Скорая помощь» долго не приезжала!

Голос Вольфа:

— И это берем?

— Да брось ты это к дьяволу! — сказал ему Юнг.

Что-то загремело, раздались шаги.

— Значит, я теперь Герхардт Келлер? — спросил Вольф.

— Откуда ты взял?

— Так написано в паспорте! — ответил Вольф Юнгу.

— Правильно, — сказал Юнг, — каждый должен запомнить свое новое имя.

Ружа улыбнулся.

— Быстрей! — торопила их Жужа.

— Лицо тоже закроем, — предложил Вольф.

— Пошли! — скомандовал Юнг.

Ружа выключил связь и выскочил из машины. Он был бодр и решителен. Сделал знак: всем выходить из машин. Кути и Салаи первыми бросились к нему.

3

Мальчишка лет десяти, не выдержав ожидания, побежал в подъезд, но вскоре вернулся.

— Идут! — радостно известил он собравшихся.

— Кого несут-то? — поинтересовался старик, житель дома.

— Не видно! — сказал мальчишка. — Одеялом прикрыли.

Стена любопытных подалась вперед, потом расступилась, пропуская носилки.

Лица Вольфа и Юнга были, под стать ситуации, серьезными и внушающими почтение. Жужа шла за ними, склонив голову, с таким видом, будто очень встревожена состоянием пациента.

Человек на носилках был покрыт одеялом до половины лица. Лоб прикрывал большой носовой платок, из-под которого торчал только кончик носа.

— Кого понесли? — снова спросил старик, но ответа не получил.

Жужа прошла вперед, оглянулась и не заметила ничего подозрительного. Народ стоял на тротуаре. У машины никого не было.

Вольф и Юнг подошли к задней дверце, приподняли носилки. Жужа открыла им дверь.

В машине стоял Кути, направляя на окаменевшую троицу пистолет.

— Хоть ваш «мерседес» и быстр, — усмехнулся он, глядя на Жужу, — я все же не думал, что нам придется так скоро увидеться!

Юнг и Вольф не успели поставить носилки, как Салаи и двое следователей подошли сзади. Несколько движений, и их оружие уже было в карманах офицеров.

— Разрешите, — протиснулся к носилкам Ружа. Лежащий на них человек, вцепившись в одеяло, закрывал им лицо.

— Георг Юнг, шпионская кличка Мак, — начал Ружа перечисление, — Томас Вольф, клички нет, Жужа Шелл, шпионская кличка Астра, и Эва Ласло, шпионская кличка Бутон, именем Венгерской Народной Республики вы арестованы!

Вцепившиеся в одеяло пальцы разжались. Подполковник отбросил его с лица Эвы Ласло и встретился взглядом с ее полыхающими ненавистью глазами.

Он равнодушно отвернулся, подозвал зна́ком следователей.

Эва Ласло встала с носилок.

На руках у всех четверых защелкнулись наручники.

Глава XVII

Несмотря на вполне солидный возраст, подполковник был не лишен мальчишеского тщеславия. Хотя в здание министерства Ружа прибыл без десяти двенадцать, в дверь генеральского кабинета он постучал лишь в момент, когда из репродуктора донесся первый удар возвещавшего полдень колокола.

Кути, который знал толк не только в поэзии и прозе, но и в драматургии, смог по достоинству оценить блестящую мизансцену: переступив под раскаты колокольного звона порог кабинета, Ружа застыл у двери, за ним, на полшага отстав, он и Салаи, а перед ними — выстроившиеся, словно перед фотографом, высшие офицеры.

Ружа доложил о прибытии. Офицеры оживились.

Генерал подошел, поздоровался за руку со всеми троими.

— Все в порядке? — спросил, а точнее, констатировал он, догадываясь об исходе событий по их лицам и взглядам. Он обнял подполковника, подвел к креслу и усадил, предложив сесть и двум молодым офицерам. — Как видишь, — обвел он рукой кабинет, — здесь все, кого ты приглашал. Пришли пропивать мои карманные деньги! Теперь месяц буду ходить с пустым кошельком.

Это было недалеко от истины. Все знали, что по части карманных расходов он не избалован. В семье было четверо детей — четвертый остался от недавно умершей сестры, — а жена его, которая никак не могла оправиться после третьих родов, уже долгие годы не работала.

Но знали и то, что представительские деньги он позволяет расходовать лишь в исключительных случаях. Вот почему коньяку в маленьких рюмочках было буквально по нескольку капель. Ружа и его подчиненные отказались, однако, и от этого.

— Мы за вас беспокоились, — сказал седовласый розовощекий полковник с брюшком, старый приятель Ружи.

— А я беспокоился, когда начинал это дело, — сказал Ружа. — Когда не было ни одной ниточки, а Ковач молчал...

— Мы знаем, — перебил его другой офицер, сравнительно молодой и потому любопытный и нетерпеливый. — Вы лучше расскажите о том, чем они, собственно, занимались?

— Главная цель, — не спеша начал Ружа, — состояла в налаживании экономической разведки. Мы это предполагали, потому что в последнее время именно на этом концентрируют основные усилия наши противники. Согласно заданию, группа должна была, и, по-моему, это ей удавалось, собирать информацию о ситуации на крупнейших объектах строительства, о темпах и графиках работ. Сроки пуска таких объектов и предполагаемая мощность, правда, как правило, хорошо известны, много внимания этому уделяют органы массовой информации. Но когда противники знают конкретно, на какой стадии находится строительство, то, задерживая поставки определенных материалов, могут основательно отодвинуть срок пуска. В результате мы вынуждены приобретать за рубежом то, что уже могли бы производить и сами, если бы завершили строительство вовремя. Более того, могли бы составить конкуренцию западным фирмам на внешнем рынке.

Переведя дух, Ружа продолжил:

— Их агентура функционировала, можно сказать, идеально. Хотя у нас были сигналы, мы долгие месяцы не могли ничего поделать. Разумеется, рано или поздно мы вскрыли бы хоть какой-нибудь из их каналов, но эта случайная катастрофа нам здорово помогла.

— Лично я на случайности не рассчитываю, — вставил молодой подполковник, недавно окончивший юридический факультет и еще не успевший, в дополнение к знаниям, приобрести необходимый опыт. А может, он просто хотел отличиться в глазах начальства.

— А я не рассчитываю на следователей с компьютером вместо мозгов, — спокойно заметил Ружа. — Потому что случайность помогает думающему и мешает дураку или проходимцу.

— Продолжай, — попросил его Генерал.

— Так вот, агентура эта работала настолько надежно, что через нее переправляли даже информацию, поступающую из других соцстран. Пал Ковач поддерживал связь с курьерами. Знал их лично, принимал информацию, шифровал и переправлял. Помимо курьеров, был связан еще с рядом лиц, завербованных и внедрившихся в различные учреждения. Со временем он становился все более важным звеном агентуры.

Пораженные офицеры слушали его, не прерывая.

— Значит, Ковач стал у них ключевой фигурой, — сказал Генерал, закуривая.

— Потому они и решили держать его под постоянным контролем, — продолжил рассказ Ружа. — И тут совершили ошибку, совершенно непростительную в своей профессии, если можно назвать профессией такое ремесло. Приказали Эве Ласло установить с Ковачем «живую связь». Таким образом они могли контролировать каждый шаг Ковача почти в открытую.

— Это действительно нечто новое, — признал полковник. — Как ты об этом догадался?

— Просто считал невозможным, чтобы люди, по сути, живя вместе, не знали о делах друг друга. Такое возможно до поры до времени, но не постоянно. А связь у них была продолжительная. Ковач любил женщину откровенно, она же, возможно, испытывала влечение, но не была влюблена. Говоря с Эвой Ласло, я всегда ощущал, что влюбленная женщина так себя не может вести. Такие вещи, тем более в моем возрасте, легко замечаются. Ей, например, не пришло в голову попросить свидания. Или хотя бы послать смену белья, передачу. Эта женщина казалась мне все более странной и подозрительной.

Ружа помолчал.

— А тут еще этот наезд. Покушение, — усмехнулся он. — Уж очень, должен сказать вам, грубо работали. Как чикагские гангстеры, пользуясь выражением моего друга Кути. Если бы они действительно решили ликвидировать Эву Ласло, то нашли бы тысячу других способов вместо этого, явно рассчитанного на нас, трюка. Было ясно, что этим покушением они просто хотели отвести от нее подозрения. Так старались ее сохранить, что сами и провалили.

— Логично, — сказал Генерал.

— Ковач тем временем молчал. Мы полагали, что с таким грузом на совести он долго не протянет, рано или поздно заговорит; а с другой стороны, мы подозревали, что его соучастники установили с ним связь, заставляя его молчать. Ковач человек не глупый. Ему же понятно было, что суд сочтет его молчание отягчающим обстоятельством, но он любил Эву Ласло и если бы заговорил, то навсегда потерял бы ее. Записки помогали ему еще на что-то надеяться.

— На чудо рассчитывал? — засмеялся полковник.

— Любовь может заставить поверить и в чудеса. И он верил своим хозяевам. За предательство эти бандиты заплатили среднеоплачиваемому служащему колоссальную сумму! К тому же Ковач считал, очевидно, что это подарок Эвы. И думал так: или его спасут, или он принесет себя в жертву Эве. Записки обещали ему спасение, поэтому перед нами был человек совершенно спокойный: не готовящий себя к мученичеству Ковач, а другой, уверенный и невозмутимый. Вот и нужно было искать, кто и как поддерживает с ним связь.

— В первую очередь вы заподозрили, разумеется, доктора Немеша? — не без издевки заметил подполковник юстиции.

— Ни минуты его не подозревали, — смерил подполковника юстиции взглядом Ружа. — Я доктора Немеша знаю давно: честный, порядочный человек. То, что денег у него больше, чем у нас с тобой, или манеры другие, не мешало ему быть корректным партнером во всех делах. Даже в случаях, когда наши с ним мнения не совпадали.

— И все же записки передавал он, — заметил низкорослый тучный полковник.

— Не зная и не желая того. Записки изготовляла Эва Ласло у себя на квартире. Правда, при обыске мы ничего не нашли, потому что Томас Вольф нас опередил, но позднее он вернул ей все необходимое для изготовления записок. Днем она незаметно уходила с работы — каким образом, я скажу позднее, — отвозила их в Буду на такси и оставляла в «почтовом ящике», то есть в дупле. По телефону сообщала Юнгу (он же Джонсон, он же Мак), что можно забрать материал. Юнг посылал две пачки «пэл-мэла» с начинкой по почте на адрес адвокатской конторы, разумеется, всякий раз предупреждая об этом Жужу Шелл (она же Астра). Девушка вкладывала две пачки сигарет в блок, причем всегда сверху. Конечно, именно в те дни, когда Немеш шел на свидание с Ковачем. Очень простое решение, но как трудно было его разгадать.

— Объясни еще вот что, — попросил Генерал Ружу, который уже устал от собственного рассказа. — Товарищ Кути со своими людьми круглосуточно вел наблюдение за Эвой Ласло, и все же она в любое время могла незамеченной уходить из сберкассы. Каким образом?

— Как раз это я и хотел оставить напоследок. Я все понял, когда осматривал двор дома на улице Вешшелени. Кое-где там видны еще печальной памяти надписи: «Бомбоубежище»! По давнему личному опыту я смекнул, что дом должен быть связан с соседними зданиями целой системой, лабиринтом подвалов. Я знал, что архив сберкассы расположен в подвале, в бывшем бомбоубежище, ныне переоборудованном. Достал план зданий, и выяснилось, что коридорчик рядом с архивом связан с запасным выходом, который выводит в соседний двор — во двор дома по улице Вешшелени. Эве Ласло нужно было только достать ключ от двери запасного выхода.

— Что с Ковачем?

— Я устроил ему очную ставку с Эвой Ласло. Она не смогла опровергнуть, что приказ отравить любовника исходит от нее самой. Ковач был потрясен. Это вторая женщина, которой он верил и которая, как и первая, обманула его. Сейчас он диктует свои показания. Сведения мы сразу же проверяем. Проверяем упоминаемых в его показаниях лиц, устанавливаем наблюдение. Всю цепочку выловим.

Генерал поднялся, подошел к Руже и его помощникам. Пожал им руки.

— Потрудились на славу! Спасибо, братцы!

Но полковник юстиции все не успокаивался:

— Ты только что говорил, что доктор Немеш присутствует на допросе. Как же так? Ведь следователь вызывал его к половине одиннадцатого просто так, для приманки?

— Какой еще приманки? — возмутился Ружа. — Не хочешь ли ты сказать, что я обманул Немеша? Что нарушил процессуальный кодекс? Ну и ну! — сказал он и рассмеялся, глядя на Генерала.

ИШТВАН НЕМЕРЕ На грани тьмы

За неделю до событий

Вилла на окраине города в глубине большого сада. Меж кустами и деревьями расхаживают бдительные охранники. Сад обнесен высокой железной решеткой. Ворота заперты. Иногда проносится мимо машина, отбрасывая снопы света. И снова тишина. Теплый летний вечер. Окна виллы закрыты и тщательно завешены тяжелыми портьерами. Свет сквозь них не проникает.

В одной из комнат второго этажа в удобных креслах семеро людей. Шесть мужчин и женщина. Несколько бра роняют тусклый свет на лица и на темный камин.

Старший среди них — сорокачетырехлетний мужчина, невысокий, с лисьим лицом, с тупыми, короткими пальцами. Потому-то и прячет все время руки. Сейчас вот под какими-то бумагами, картами. Рядом с ним на маленьком столике проекционный аппарат. В углу комнаты — экран.

— Итак, Центр принял решение, — говорит он. — Думаю, ясно: если вас прислали на эту встречу, именно вы, шестеро, и станете участниками предстоящей акции. Не будет сюрпризом и другое мое сообщение: уходить отсюда вам теперь нельзя. По многим причинам. Во-первых, вас разыскивает полиция, а лишний риск нам ни к чему. Во-вторых, вам надо готовиться к операции.

— Сколько у нас времени? — спрашивает женщина.

— Неделя.

— Немного, — скупо бросает один из мужчин, видимо самый младший. Лицо у него совсем мальчишеское — большие, чистые синие глаза, на упрямый лоб волной спадают волосы.

— Времени хватит, — говорит коротышка. — Дело не очень сложное. В подобных вы уже принимали участие, но не вместе, не в таком составе. Кстати, познакомьтесь, — показывает он на своего соседа, высокого черноволосого человека с загорелым лицом. — Кирк Лиммат, командир группы. Возглавит операцию с начала и до конца. Будете ему подчиняться. Кирку тридцать девять лет, участвовал во многих акциях Фронта, прекрасно стреляет, пилот, парашютист, хорошо знаком с радиотехникой... Верно, Кирк?

— Да, — коротко кивнул тот и обвел взглядом будущих подчиненных, тоже его рассматривающих. Большинство слышало о нем: у Фронта не так много людей.

— А это Роджер Манч. — Коротышка указал на сидящего напротив со скрещенными ногами блондина с незапоминающейся внешностью. — Специалист по сейфам. Прекрасно разбирается во взрывных устройствах. — Палец говорящего поплыл в воздухе и остановился на женщине. — Катарина Хиртен, несмотря на свою молодость — я ведь могу сказать, что вам двадцать восемь? — известный боец Фронта. Только в прошлом году принимала участие в трех крупных операциях. В нынешнем деле женщина необходима, ее задача очень важна. Катарина знает приемы каратэ, словом, будет нам очень полезна. — На мгновенье он задержал взгляд на круглом ее лице, изящной фигуре, спадающих на плечи волосах. И строго добавил: — Надо что-то сделать с вашими волосами! Может, парик?

— Хорошо, — кивнула Катарина.

— Рядом с Катариной Хиртен — Бейтер Маарен. — Он ткнул пальцем в человека с черными живыми глазами и неторопливыми четкими движениями хорошо тренированного спортсмена. — Ему, как и Марчу, тридцать семь. Выстрелы его всегда попадают в цель. Отлично знаком с тяжелым оружием, знаток электронного оборудования. Поэтому пойдет с вами. Его знания могут пригодиться.

Человек с лисьим лицом поднял глаза на самого молодого из присутствующих.

— Стену Флатро всего двадцать четыре года, но храбрости ему не занимать, она испытана. Точно выполнит все указания, на него можно положиться.

Флатро улыбнулся, блеснув белыми зубами. Он тщательно следил за собой, все у него было безупречно элегантным — костюм, галстук, прическа — волосок к волоску. Его можно было принять за франта, но он им не был.

— Шестой участник — Макс Гейд. Ему двадцать девять. Первоклассно водит машину. Лучше шофера не сыскать, да и при необходимости о раненых позаботится.

Гейд сидел неподвижно, ни на кого не глядя. Широкоплечий, мускулистый, с огромными руками и ногами. Сделав паузу, человек с лисьим лицом продолжал:

— А теперь познакомьтесь с остальными действующими лицами, которые пока понятия не имеют о своем участии в акции. — Он нажал кнопку в столике, свет погас. Зажужжал проектор. На экране замелькали черно-белые кадры: дом, прохожие, машины. — Мужчина, выходящий из ворот... вон тот, высокий, видите? Речь пойдет о нем. Это профессор Хомер Дрейменс, один из виднейших микробиологов. Ему пятьдесят пять лет. Живет в доме, из которого вышел. А второй — заметили? — его шофер и телохранитель. Каждый день подъезжает к дому ровно в восемь утра. Профессор любит точность. Он раб привычек... педант... Смотрите, машина тронулась!

Киноаппарат, наверное, был установлен в другом автомобиле, следовавшем за черной машиной Дрейменса по утренним оживленным улицам. Они проехали Северный вокзал, новый торговый квартал, мост Малага. Поток машин набирал скорость. Однако все же замедлял у светофоров, где автомобили выстраивались длинными колоннами.

— Обратите внимание на следующий светофор! Машина профессора здесь всегда притормаживает, даже на зеленый свет... Видите девушку, продающую газеты? В белой панамке? Дрейменс каждое утро покупает у нее газету. Вон она!

Машина остановилась. Шофер протянул девушке в опущенное окошко мелочь, она подала ему газету, улыбнулась. Машина тотчас двинулась дальше, все это заняло не более четырех секунд. Затем автомобиль Дрейменса, прибавив скорость, вырвался на шестиполосную автостраду, машина с кинокамерой за ним. Скоро город остался позади, исчезли и трубы заводов. Черная машина свернула на боковую дорогу, вдали виднелось несколько зданий, навстречу промчался трейлер. Доехав до высокой, обнесенной колючей проволокой ограды, шофер затормозил. Ворота. Вооруженные часовые в форме. Шлагбаум. Один из часовых подошел к машине, заглянул в нее, козырнул и махнул рукой стражам, сидевшим у окна в караульной. Шлагбаум поднялся, машина въехала во двор. Автомобиль с кинокамерой медленно проследовал мимо ворот, объектив схватил вывеску с надписью, она застыла на экране, и все ясно увидели название учреждения: ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ИНСТИТУТ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА.

Зажегся свет. Коротышка сказал:

— Профессор Дрейменс — директор этого института. Не стоит и говорить, что вывеска фальшивая. В институте ведутся исследования, не имеющие никакого отношения к сельскому хозяйству. Ваша непосредственная задача — убедить Дрейменса провести вас в институт и отдать кое-какие важные и полезные для нас документы, хранящиеся у него в сейфе.

— Три секунды на девушку-газетчицу, — кратко сказал Лиммат.

— Ясно, — кивнула Катарина, разглядывая свои накрашенные блестящие ногти. — Но как быть с настоящей газетчицей?

— За пять минут до этого пьяный бродяга с ведром натолкнется на нее и обольет краской. Ей придется уйти, чтобы отмыться и переодеться. Пусть вас не беспокоят мелочи, это мое дело, — сказал мужчина с лисьим лицом. — Ваша задача детально разработана Центром, получите план, расписанный с точностью до минуты. Существует несколько вариантов: предусмотрены неожиданные обстоятельства, варианты взаимозаменяемы. Вы будете подготовлены ко всему. Намеченная Фронтом акция может в ближайшие дни привести к значительным политическим переменам. Если дело пойдет удачно, справитесь с заданием за час.

— А если не все пойдет удачно? — спросил Маарен.

— Время на обсуждение еще есть. Завтра утром в подвале проведем учебную стрельбу, затем снова встретимся здесь. Вы ознакомитесь с помещением института, его структурой, оборудованием и прочим. На сегодня все. Лиммат, задержитесь!

Пятеро медленно вышли. Лиммат сел в кресло напротив коротышки. Они о чем-то заговорили.

За два дня до начала

Вечер, другая вилла. Молчаливый телохранитель ведет только что прибывшего коротышку к хозяину дома. Гость несет пухлую папку. Они проходят по коридору с голыми стенами, телохранитель распахивает двустворчатую дверь, провожает коротышку глазами до середины комнаты и медленно закрывает дверь.

Хозяин дома — осанистый человек лет пятидесяти со строгим взглядом. Даже в домашней обстановке носит пиджак. Оба — и хозяин, и гость — хорошо одеты.

— Добрый вечер!

— Приветствую вас, Поулис! Что нового?

— Думаю, все в порядке, — ответил Поулис, он же коротышка с лисьим лицом. — Люди готовы. Теперь помешать может лишь одно — отмена акции.

— Отмены не будет. Через три недели выборы. Борьба в самом разгаре. Только бы ваши люди не подкачали!

— Не подкачают! Террористы-профессионалы, не новички, не раз испытаны в деле.

— Все еще ничего не подозревают?

— Нет, конечно! Верят в победу Третьего фронта.

— Если б они знали! — рассмеялся хозяин. Даже улыбка не красила его неприятного лица. Поулис тоже ухмыльнулся. Они уселись в кресла, и хозяин дома потянулся за папкой, которую гость держал в руках.

— Посмотрим планы. Надеюсь, наше участие в деле останется тайной.

— Об этом я позаботился, господин Ньюинг. Подготовил предложение, как все уладить после окончания акции. Прошу!

Хозяин дома погрузился в изучение записей, фотографий, планов. Он долго разглядывал одну из карт, потом отложил ее.

— Операция начнется сразу после полуночи, придется угнать две машины. А в среду утром захватить директора. Надеюсь, все пройдет гладко. Меня беспокоят только институтские охранники.

— Что вы, господин Ньюинг! Парни наши ловкие, да и не в интересах директора... — Коротышка махнул рукой.

— Будем надеяться. — Ньюинг захлопнул папку, подержал ее в руках, словно взвешивая. — Это сожгите в среду утром. Не оставляйте никаких следов! Понятно?

— Естественно. Сожгу.

— Риск велик. Если те узнают, что операция подготовлена нами, тогда всему конец. Провалимся вместе, Поулис. Начальника отдела внутренних дел и его заместителя всегда сменяют вместе.

— А если все сойдет удачно, — улыбнулся Поулис, — вы шагнете по меньшей мере на ступень выше, станете директором Службы, а я займу ваше место. Договорились, не правда ли?

— Да, Поулис. Лишь бы дело удалось!

— Должно удаться, господин Ньюинг!

Среда: и началось светопреставление

Семь часов десять минут утра. В квартире на девятом этаже гремит радио. Виктор бреется в ванной комнате, восьмилетняя Мириам, худенькая живая болтушка, сидит в кухне за столом.

Сишане, тридцатидвухлетняя смуглая брюнетка, еще в халате. Приготовив завтрак, стучит в ванную:

— Виктор!.. Завтракать!

— Иду! — Виктор смывает с лица пену и, как всегда после бритья, несколько секунд разглядывает себя в зеркале. «Виктор Масперо, журналист, тридцати пяти лет, к суду не привлекался, — мысленно говорит он своему отражению и сам задает себе вопрос: — Ну как, Виктор, ты и сегодня выдашь сенсацию?»

Все троесидят за столом. Виктор и Мириам случайно берутся за один кусок хлеба, каждый шутливо тянет его из плетеной корзинки к себе, потом отец уступает. Сишане наливает им кофе.

— Снова куда-то выезжаешь?

— Не думаю. Сенсаций не предвидится, а шеф по средам держит асов в конторе, под рукой.

— А ты ас, папа? — интересуется Мириам.

— Называют асом, — скромничает отец. Взгляд его встречается с глазами Сишане.

— Когда-нибудь нарвешься на неприятности, вот увидишь. — Лицо жены становится озабоченным. — Твой «Мустанг» одними скандальными сенсациями и живет. Слишком уж вы лихо подчас беретесь за дело... Помнишь, что случилось в прошлом году с твоим коллегой?

— Он попал в беду по собственной глупости. Но ведь остался жив, хотя теперь в инвалидной коляске! А «Мустанг» не обижай! Если бы не мы...

— Знаю, знаю, тысячу раз от тебя слышала, что скандалы очищают атмосферу и вынуждают общество жить честно. И все-таки вечно вы подсмотренное, подслушанное смакуете, вечно в чужую личную жизнь влезаете!

— За это нам платят. И не волнуйся, у нас есть страховка. Если когда-нибудь меня принесут домой, получишь сто тысяч франков... И с похоронами редакция поможет! — Засмеявшись, Виктор встал и взглянул на часы: — О, уже половина восьмого! Я помчался. Спасибо за завтрак!

Он коснулся губами щеки Сишане, погладил по головке дочку. На ходу натягивая пиджак, крикнул с порога:

— Хорошо тебе, Сишане! Каникулы! Доведись сейчас выбирать, я тоже стал бы учителем!

Дверь захлопнулась.

Сишане и Мириам улыбнулись друг другу.

 

Восемь часов. Из ворот серого дома выходит высокий мужчина. Неподалеку в парке самозабвенно носится собака-боксер, девушка в белом платье тщетно окликает ее. По улице проезжает мусороуборочная машина, чуть дальше со скрипом тормозит потрепанный фургон телевизионной ремонтной мастерской. Солнце уже высоко, но дома́ еще в тени. От этого полусвета улица кажется серой. Серый асфальт, тускло поблескивающие витрины отражают серый свет.

Шофер открывает заднюю дверку.

— Доброе утро, господин директор.

— Доброе утро. Едем в институт.

— Слушаюсь, господин директор.

Черная машина трогается с места. На углу к ней пристраивается другая, расстояние между ними совсем невелико. Обе машины вливаются в поток утреннего транспорта, скорость движения все увеличивается. Они проезжают мимо Северного вокзала, мимо высотных домов нового квартала. Влетают на мост. Второй автомобиль неотступно следует за первым. В нем четверо мужчин в спортивной одежде, трое в светло-коричневых рубашках и серых брюках. Под руками прикрытое газетами оружие. Четвертый, Лиммат, в белой рубашке и сером пиджаке. На коленях у него — черный «дипломат». Сидит он рядом с шофером. Машину ведет Гейд. Сзади — Флатро и Манч. Лица спокойны, но напряжение чувствуется во взглядах.

Светофор переключается на красный свет; длинная вереница машин, идущих впереди, тормозит. Гейд меняет полосу, ловко подкатывает ближе к черному автомобилю. Когда вновь зажигается зеленый свет, он быстро возвращается на прежнюю полосу, но теперь уже впереди черной машины. Так они движутся до следующего светофора.

Лиммат молчит. Давать указания излишне, его людям задача ясна. Сто раз они повторяли ее мысленно, устно, изучали планы и карты.

Поток машин с грохотом летит по дороге, десятки тысяч рук крутят баранки, десятки тысяч ног нажимают на тормозные педали, взгляды устремлены на серые асфальтовые полосы.

Гейд в зеркальце видит черный автомобиль. Через несколько секунд слева, на островке безопасности, замечает девушку-газетчицу. Желтая майка, потертые брюки, развевающиеся светлые волосы, в левой руке держит кипу газет, правой поднимает то одну, то другую, показывая приближающимся автомобилистам. Гейд сигналит фарами и, проезжая мимо девушки, тормозит. Черная машина останавливается за ними. Шофер протягивает в опущенное окошко деньги. Газетчица стоит к нему спиной. Из другой машины выскакивают Лиммат и Манч, приближаются к автомобилю директора. Катарина неожиданно поворачивается, выхватывает из-под газет пистолет и направляет его на водителя.

— Ни с места!

Дверцы черной машины с правой стороны рывком распахиваются. Лиммат садится на переднее сиденье. В руке у него газета, из-под нее на шофера глядит черное дуло. Сзади Манч уже держит под прицелом профессора.

— Трогай! — приказывает Лиммат.

Бледный, с трясущимися губами шофер повинуется. Лиммат ловким движением вынимает из его куртки оружие.

— Спокойно, профессор! — говорит Лиммат. Впереди идет машина с Гейдом, Катариной и Маареном — последний только что подстраховывал девушку, стоя по соседству с ней на островке безопасности. За рулем теперь Флатро, он выжимает газ, машина делает рывок и несется по шестиполосной автостраде к городской окраине.

Лиммат следит за шофером. Тот твердо держит баранку, но иногда косится по сторонам.

— Ну-ну, без фокусов, получишь пулю! Следуй за той машиной. Едем в институт. — Затем обращается к профессору: — Если выполните наши указания, вам ничего не грозит, господин профессор.

— Что... что я должен сделать? — спрашивает Дрейменс. Лицо его смертельно бледно, губы бескровны, голос тих. На лбу капли холодного пота. «Только бы не сердечный приступ», — думает Манч.

— Спокойно, профессор, без паники! Если все пойдет хорошо, через полчаса оба будете свободны. В воротах института скажете охраннику, что вы с друзьями. Остальное узнаете после.

Теперь они мчались по узкой дороге. Вдали появились дома, дымящие трубы заводов, высоковольтная линия. Вскоре показался высокий забор, обнесенный колючей проволокой. В воротах опущенный шлагбаум. Восемь часов семнадцать минут.

Пистолеты террористов прикрыты газетами. Напряжение достигает предела. Профессор дрожит. Лиммат видит двух часовых. Один, обогнув шлагбаум, подходит к машине, которую вел Флатро. Тот что-то объясняет. Второй заглядывает в машину профессора. Манч опускает стекло с правой стороны.

— Это мои друзья, — говорит Дрейменс.

— Ясно, господин директор. По инструкции мы должны записать их данные.

— Мы пробудем здесь не больше пяти минут, — улыбается Манч. — Данные запишете при выходе, идет? Мы спешим, боимся пропустить важный телефонный звонок из-за границы.

— Господа — мои друзья, — несколько тверже произносит Дрейменс.

Караульный лениво берет под козырек, говорит напарнику:

— Отошли тех с дороги!

Шлагбаум поднимается. Машину Флатро один из охраны останавливает у входа, но уже на территории. Автомобиль директора едет дальше. Лиммат внимательно следит за шофером, не подаст ли тот знак охране.

— К главному входу, — приказывает он. — Оба подниметесь с нами на второй этаж в канцелярию директора. Советую не делать лишних движений.

Между тем возле караульной что-то происходит. Солнце косо освещает двор, цветочные клумбы, зажатые в серые рамки бетона. В окнах института иногда мелькают люди — рабочий день начался. По двору вдоль стены торопливо проходит лаборантка в белом халате.

Катарина в машине переоделась. Сняла светлый парик, поношенные джинсы, желтую майку. Сейчас на ней юбка, белая облегающая блузка. Улыбаясь, она входит в караульную. Оба охранника с пистолетами на поясе следуют за ней.

— А вы к кому? — спрашивает тот, что помоложе, с усами.

Флатро между тем успел приблизиться к караульной, а Гейд, открыв багажник машины, вынул из него две большие сумки. Кажется, он ни на кого и ни на что не обращает внимания. Маарен стоит у открытого окна караульной.

— Толком даже не знаю! Нас пригласил молодой человек, который здесь работает, забыла, как его зовут, а ведь где-то записано. — Катарина, делая вид, будто ищет записку в сумочке, вдруг выхватывает пистолет и наставляет на охранников.

— А ну, лицом к стене! Живо!

У раскрытого окна Маарен с автоматом в руках. Флатро наблюдает за двором. Караульные становятся к стене. Маарен вбегает в помещение, отбирает у них оружие, заталкивает в маленькую боковушку, предназначенную для отдыха. Флатро тоже входит в караульную, снимает с вешалки форменную фуражку, садится у окна. Он откроет шлагбаум, если еще кто-нибудь приедет.

Гейд и Катарина с сумками поднимаются на второй этаж вслед за Лимматом и профессором. Маарен медленно бредет по двору мимо цветочных клумб, у входа в главное здание останавливается, внимательно оглядывается.

Часы показывают восемь часов двадцать одну минуту.

У кабинета директора секретарша — рыжая, слегка веснушчатая женщина лет тридцати — улыбается Дрейменсу.

— Доброе утро, господин профессор!

— Доброе... — бормочет Дрейменс и нерешительно смотрит на Лиммата. Правая рука Лиммата в кармане пиджака, глазами он показывает на обитую дверь. Они заходят в кабинет. Секретарша с изумлением замечает, что шофер идет вместе с ними. Едва захлопывается дверь, как появляются Катарина и Гейд, усаживаются в кресла.

— Мы обождем наших компаньонов, — сообщают они рыжеволосой.

В кабинете шофера ставят лицом к стене. Его стережет Манч. Лиммат, все еще держа руку в кармане, указывает на стоящий в углу сейф, замаскированный темной деревянной обшивкой.

— Открывайте!

— Значит, вам нужны деньги? — Дрейменс покорно вынимает ключи, подходит к сейфу. — Мы деньги здесь не держим.

— Открывайте!

Тяжелая дверца распахивается. На трех металлических полках — документы, досье, а в самом низу синяя коробка с четырьмя белыми, герметически закрытыми цилиндрами размером со стакан.

— Послушайте, профессор! Нам абсолютно точно известно, что делается в вашем институте. Нам нужны описания секретных испытаний и протоколы опытов. Достаточно по одному экземпляру каждого, — великодушно добавляет Лиммат с иронией. Улыбка у него неприятная, высокомерная.

Профессор еще больше бледнеет, руки дрожат.

— Нет... это невозможно! — запинаясь, протестует он. Лицо его нервно подергивается.

Лиммат вынимает пистолет. Движения его небрежны, но в них отчетливо читается угроза. Лоб Дрейменса уже весь в поту. Он медлит. Лезет в сейф, что-то отбирает, роется в досье. Некоторые бумаги откладывает на стол.

— Это материалы новейших исследований... Описание четырех вариантов серии БЦ-8...

Лиммат свободной рукой перелистывает бумаги. Текст, рисунки, кое-где вклеены фотографии. Таблицы и длинные ряды цифр. Вероятно, он находит, что с описаниями все в порядке, так как сдержанно кивает.

— А это? — поднимает он синюю пластмассовую коробку.

Дрейменс в отчаянии хватает его за руку, но тотчас овладевает собой. Однако голос его звучит непривычно резко:

— Не прикасайтесь к коробке! Вы просили описания, правда? А тут материалы опытов, которые выносить отсюда нельзя! Последствия этого...

По лицу Лиммата пробегает жесткая ухмылка.

— Так что у вас в этих сосудах, господин директор? — интересуется он.

 

Восемь часов двадцать девять минут.

Откуда-то из глубины двора появляется третий охранник. Как потом выяснилось, он был на складе: поставщики привезли в институт животных для опытов. Он подождал, пока они уедут, потом помог служителю перенести клетки с белыми мышами в здание. Собственно говоря, охранник нарушил инструкцию, хотя впоследствии вместо наказания получил поощрение. Шел он не торопясь вдоль забора и задней стены караулки, поэтому Флатро не заметил его. Уже собираясь завернуть за угол, он услышал стук и поднял голову. В крошечном окошке заметил лица своих товарищей, делавших ему какие-то знаки. Вероятно, знаки были условными, потому что охранник выхватил оружие, прижался к стене и стал осторожно и медленно красться. Добравшись до открытого окна, заглянул внутрь и увидел постороннего человека в форменной фуражке на голове. Он сразу понял, что произошло. Несколько секунд выжидал с поднятым пистолетом. В это время с улицы к шлагбауму свернула машина, в ней сидели мужчина и женщина. Флатро потянул руку к кнопке, поднял шлагбаум и сделал разрешающий жест: проезжайте! Его левая рука на мгновение прикрыла правую, в которой он держал оружие. Тут-то охранник молниеносно выбросил руку над подоконником и сделал три выстрела подряд. Флатро смог ответить лишь одним, его пуля вошла в потолок, стрелял он уже в падении. Две пули попали ему в грудь, третья — в голову. Ноги его странно задергались, и Флатро вытянулся на полу — он был мертв.

Охранник быстро влез в окно. Пассажиры подъехавшей машины, услышав выстрелы, в ужасе выскочили и кинулись бежать. Женщина отчаянно кричала. Не медля ни секунды, охранник бросился к встроенному в стену сигнальному устройству, нажал кнопки с надписью «Тревога», «Закрыто», «Полиция». Над кнопками замигали красные лампочки. За шлагбаумом бесшумно сомкнулись стальные ворота. Во дворе на углах здания дребезжали звонки, внутри во всех коридорах загорелись красные лампы: «Тревога, тревога!» Двери института автоматически захлопнулись — тревога была не пожарная, — на лестницах между этажами опустились решетки, лифты тотчас вернулись вниз. Дверцы их открылись, но сами они бездействовали: сработала блокирующая система. Все останется в этом положении до тех пор, пока те, кому положено, не отключат сигнальное устройство.

 

— Ага, это оно и есть! — Лиммат задумчиво разглядывал белые цилиндрики. В глазах его снова мелькнули зловещие огоньки.

И в этот момент загремели выстрелы, раздались сигнальные звонки.

— Черт побери! — Манч бросился к окну.

Шофер Дрейменса только этого и ждал — тотчас кинулся сзади на Лиммата. Однако Манч оказался проворнее. Подскочив, он ударил телохранителя по голове рукояткой пистолета. Оглушенный, тот упал на толстый ковер.

Дверь распахнулась, на пороге стоял Гейд.

— Флатро убит! Охрана в воротах, все выходы перекрыты!

— Попытаемся выбраться! — Лиммат схватил бумаги.

В эту секунду вбежала Катарина:

— Этаж перекрыли! Мы не сможем выйти!

Лиммат огляделся. На окнах железные решетки, такие же на лестнице второго этажа. Снаружи нарастал вой сирены.

— Полиция!

Сохранявший хладнокровие Лиммат чуть прикусил губу.

— Остаемся здесь! Действуем по второму варианту плана. Берем заложников!

Гейд, Катарина и Манч выскочили в коридор. Лиммат наставил пистолет на побледневшую рыжеволосую секретаршу.

— Лицом к стене! И вы, профессор!

 

В восемь тридцать сигнал тревоги прозвучал в двенадцатом участке городского полицейского управления. Дежурил капитан полиции Трааль. Его считали лучшим полицейским района, добросовестным, исполнительным, знающим свое дело. Недавно Трааля представили к повышению, ожидалось, что его назначат начальником районного управления полиции. Однако вышестоящие чиновники в министерстве внутренних дел не торопились, занятые главным образом приближающимися выборами президента, а не своими непосредственными делами.

Трааль послал две патрульные машины к Исследовательскому институту сельского хозяйства и приказал дежурному сержанту позвонить туда по телефону. Перепуганный женский голос на коммутаторе пробормотал что-то насчет стрельбы. Трааль попросил соединить его с кем-либо из институтского руководства и одновременно нажал свободной рукой кнопку общей тревоги. В служебных помещениях и гаражах прерывисто задребезжали звонки.

В секретариате директора института никто не снимает трубку, сообщила Траалю телефонистка.

На столе сержанта зазвонил другой телефон — докладывала охрана института. Голос караульного казался спокойным, хотя и немного напряженным. Он назвал свое имя и сообщил, что институт подвергся нападению террористов, они захватили директора и вместе с ним блокированы в главном здании на втором этаже. Один из нападающих застрелен. На этом связь прервалась. Трааль приказал сержанту позвонить в Центральное управление полиции, доложить о случившемся, попросить указаний и передать, что он, Трааль, отправился на место происшествия.

В восемь часов тридцать одну минуту целая автоколонна, ревя сиренами, выехала из ворот полицейского управления. С ней ехал Трааль. Он слушал радиодонесение первой посланной к институту патрульной машины. В донесении подтверждалось то, о чем сообщил по телефону охранник.

«Странно, почему в этом институте вооруженная охрана?» — задумался Трааль. Перед его мысленным взором пронеслись теплицы, парники, крытые фольгой, лаборатории, в которых над тысячами посаженных в одинаковые горшочки ростков склонялись ассистенты в белых халатах. Между тем колонна свирепо воющих автомашин подъехала к институту.

— Оцепить! — скомандовал Трааль, выйдя из автомобиля. Машины разъехались в разных направлениях. Район оцепляли.

Из Центрального управления столичной полиции запросили по радио о случившемся. Капитан кратко доложил.

Ворота института отворились, полицейские вбежали во двор и помчались к главному входу: надо было оттеснить террористов обратно на второй этаж, так как те уже, оказывается, добрались до пульта сигнального устройства и подняли решетку между этажами. Вероятно, среди них есть специалисты и по этой части. Раздались первые выстрелы. Террористы стреляли из окон второго этажа. Один полицейский пошатнулся, упал. Другие, подхватив его под мышки, потащили назад. Раненый спотыкался, спешил, стараясь не задерживать товарищей. Двум полицейским удалось добраться до главного входа, они залегли на каменном полу возле лестницы.

— Пришлите команду особого назначения! Не менее десяти человек в пуленепробиваемых жилетах. И две машины «скорой помощи»! — кричал в микрофон Трааль. — У нас есть раненый!

Больше двадцати полицейских оцепили институт. С первого этажа выбегали мужчины и женщины, некоторые в белых халатах. Трааль пока никого не отпускал, направляя бегущих на окруженную патрульными машинами автостоянку за оградой института. К нему подошел мужчина лет пятидесяти, руководитель лаборатории.

— На втором этаже остались директор, его секретарша и весь персонал одной из лабораторий. Примерно человек восемь, — дрожащим голосом произнес он.

Кто-то добавил, что до начала стрельбы видел директорского шофера, поднимающегося на второй этаж. Самую полезную информацию удалось получить от молодого усатого начальника охраны. Трааль узнал, что нападавших было пятеро или шестеро. Теперь ясно — директора Дрейменса держали под прицелом, потому он и действовал так странно. Вместе с ним террористы проникли за ворота института, а потом на второй этаж главного здания. Трааль распорядился доставить в лабораторию криминалистики машину, на которой приехали террористы, но из-за перестрелки пока до нее нельзя было добраться. Начальник охраны сообщил также, что среди террористов есть женщина.

В восемь сорок из Центрального полицейского управления прибыла команда в пуленепробиваемых жилетах. После короткого совещания — пока одна из машин «скорой помощи» увозила раненого — решили идти на приступ главного здания. Остальные помещения были уже заняты и очищены командой Трааля. Атака принесла частичный успех — в руках террористов остался только второй этаж. Все другие оказались под контролем полицейских. Но отдельные выстрелы еще гремят.

В девять часов две минуты один из полицейских сообщает капитану Траалю, что его вызывают по радио. Машина окружена встревоженными людьми. Трааль приказывает оттеснить подальше посторонних, просовывает голову в машину и нажимает кнопку микрофона.

— Капитан Трааль слушает.

Он узнает голос шефа, комиссара столичной полиции:

— Трааль, передаю микрофон только что назначенному руководителю операцией. Следуйте во всем его приказам!

— Слушаюсь, господин комиссар, вас понял.

После небольшой паузы послышался незнакомый голос:

— Говорит полковник Корнелиус Эберт, начальник отдела управления национальной безопасности. Несколько минут назад я получил специальные полномочия. Как уполномоченный правительства буду руководить акцией, цель которой — ликвидировать террористов, действующих на территории Исследовательского института сельского хозяйства. Капитан Трааль, приказываю немедленно прекратить атаку на здание! Она может вызвать ужасные последствия! Охраняйте здание и ничего больше не предпринимайте! Через десять минут буду у вас.

Щелчок дал понять капитану, что полковник закончил разговор.

Солнце поднималось все выше. Теплый ветерок овевал площадку автостоянки. У главного здания института тишина, зловещая тишина.

«Из-за чего такая суматоха? — думал Трааль. — Вооруженная охрана, высокий забор с колючей проволокой, сигнальное устройство. А теперь еще уполномоченный правительства... Что за всем этим кроется?»

— Унести убитого и установить его личность, — приказал он своему заместителю.

— Глядите, глядите, капитан! — воскликнул один из полицейских, показывая на небо.

С шумом и треском подлетел и медленно опустился вертолет с армейским опознавательным знаком. Он не коснулся земли, повис примерно в метре от нее. Военные в хаки выпрыгнули из вертолета. Слева на груди у всех значки — на синем фоне что-то желтое. Вертолет улетел.

Трое мужчин средних лет шагали к Траалю, обходя машины. На плече у одного висела рация в кожаном футляре. За спиной торчала антенна. Значки на груди прибывших, оказывается, изображали желтую крапчатую голову гепарда. От глаз животного к пасти сбегали черные линии. Казалось, что гепард плачет. Шедший впереди рослый мускулистый светловолосый и светлоглазый мужчина с твердым взглядом — судя по знакам отличия, майор. Он протянул руку.

— Капитан Трааль? Я майор Бренн, командир особого отряда по борьбе с терроризмом.

Трааль пожимает протянутую руку. Теперь ему все ясно. Об особых частях «гепардов» в полиции ходило немало слухов, но почти никто не видел их в действии. Акции «гепардов» не проводятся публично. Это они вернули захваченный террористами самолет. Это их сбросили на парашютах в деревню, где двое сумасшедших перестреляли множество людей. А когда боевики Третьего фронта забрались в подземное водохранилище города, против них тоже выслали «гепардов». Эти люди никогда не отступали.

— Я прибыл по приказу полковника. Мой отряд скоро будет здесь. Разрешите представить офицеров — лейтенанты Меравил и Чаринг. С отрядом прибудет еще лейтенант Пирон.

Трааль рад помощи, но одновременно чувствует себя немного уязвленным. Хотя теперь ответственности меньше, он огорчен: люди из полиции оттеснены на задний план.

— У меня один раненый, — говорит он.

— Больше раненых не будет, — обещает Бренн серьезно, без улыбки. От него исходят сила и спокойствие.

 

Девять часов восемнадцать минут. Трааль приказывает полицейским отвести сотрудников института в здание ближайшей школы, сейчас, во время каникул, пустующее. Одному из своих офицеров поручает собрать все данные о террористах. Машины, скопившиеся из-за того, что дорогу перекрыли — среди них несколько трейлеров и грузовиков, перевозящих уголь, — направляются в объезд. Временный, из нескольких человек, штаб избирает караульное помещение своей штаб-квартирой. Растекшуюся на полу лужу крови огораживают стульями, чтобы кто-нибудь ненароком не ступил в нее.

Команда «гепардов» и уполномоченный правительства прибывают почти одновременно. Автоколонна «гепардов» не привлекла к себе внимания горожан. Солдаты сидели в двух обыкновенных автобусах, отличавшихся разве что окнами — покрытые специальным химическим составом, они обеспечивали одностороннюю видимость, снаружи оставаясь непроницаемыми. За автобусами следовала машина «скорой помощи» с амбулаторией, оборудованием для операций и реанимации и запасом донорской крови. За «скорой» шли два военных вездехода со сверхмощными моторами, два скоростных черных автомобиля с гражданскими номерными знаками и огромный грузовик. Все машины оснащены коротковолновой радиоаппаратурой, телефоном, радиопеленгатором и прочим снаряжением. У «гепардов» под хаки пуленепробиваемые жилеты. Им жарко, солнце стоит высоко, облаков мало, а тени почти совсем нет. Вокруг ни деревца, только во дворе института в бетонных рамах зеленые пятна — цветы, вьющиеся растения, несколько розовых кустов.

Майор Бренн отдавал распоряжения с молниеносной быстротой. Лейтенант Меравил, двухметровый гигант, своими черными прямыми волосами и странным именем напомнил Траалю индейца. Вместе с двенадцатью «гепардами» он направился к институту, чтобы сменить полицейские силы.

На груди у каждого «гепарда» — коротковолновая рация, к воротнику приколот маленький микрофончик. С кем бы что ни случилось, тотчас можно доложить. Лейтенант Пирон, молодой худощавый человек с детской, несмотря на свои двадцать шесть лет, физиономией, поглаживая рыжеватые волосы, ожидал приказа майора. Он наслаждался своим участием в операции. Вообще Пирон все делал с удовольствием и никогда не терял хорошего расположения духа. Сейчас ему велено с десятью «гепардами» занять соседнее здание. Среди его людей несколько снайперов. Они возьмут на прицел окна этажа, захваченного террористами.

Третий лейтенант, Чаринг, — натура философского склада. Рефлексы у него быстрые, но проявляется это только при крайней необходимости. А так он медлителен, задумчив. Прекрасно переносит физические нагрузки. В свободное время увлекается йогой, азиатскими видами спорта и тибетской философией. Пожалуй, единственный из коммандос носит длинные, прикрывающие уши волосы, что противоречит армейскому уставу. С дюжиной «гепардов» он занимает двор, первый этаж здания дирекции, держит под контролем территорию, примыкающую к решетчатому забору со стороны улицы.

Полицейские — из Центрального управления тоже прибыла специальная группа — оттянулись назад и заняли позиции в добрых ста метрах от забора. Прочным кордоном перекрыли весь район. «Теперь отсюда и муха не вылетит, разве что разрешение получит с тремя печатями!» — шутит кто-то из полицейских.

Правительственный уполномоченный появился в сопровождении своего шофера. Взглянув на Эберта, никто бы не подумал, что он руководит отделом национальной безопасности. Это элегантный мужчина среднего роста и средних лет. На правом виске бледный след давнего, но неисчезающего шрама. От носа идут две глубокие морщины, заставляющие подозревать язву желудка. Но взгляд у него твердый, движения уверенные. Выйдя из машины, он зашагал к ожидающим у входа Траалю и Бренну.

— Привет, Бренн!

— Приветствую вас, полковник!

Их тон позволяет сделать вывод, что они давно знают друг друга. Быть может, вместе принимали участие в подобных делах. Все это проносится в мыслях Трааля, пока он, вытянувшись, четко докладывает обстановку. Майор Бренн стоит рядом с легкой улыбкой на губах. Он молчит.

— Ясно, — говорит полковник Эберт и обращается к Бренну: — «Гепарды» заняли свои места?

— Разумеется.

— Тогда пошли.

Эберт входит в караульную, бросает взгляд на красную лужу, огороженную стульями, и, не меняя тона, продолжает:

— Я хочу поговорить с террористами. Сколько у них заложников?

— По мнению сотрудников института и по штатному расписанию, человек десять-двенадцать застряли в момент тревоги на втором этаже, — отвечает Трааль. — Среди них директор Дрейменс, его шофер, секретарша, руководитель верхней лаборатории, его заместитель, четверо лаборантов и трое или двое других служащих.

Наступает тяжелая тишина. Стоящий у окна снайпер медленно меняет позу, вытирает лоб и снова устремляет взгляд в оптический прицел автомата, направленного на одно из окон второго этажа.

— Есть какое-нибудь движение? — спрашивает Эберт.

— Со времени последней перестрелки никакого. Затаились.

— Заложники для них хороший козырь, — размышляет вслух Трааль.

Эберт долго глядит на капитана полиции, потом с расстановкой произносит:

— У них и другие козыри есть.

Трааль вздыхает. Его тянет спросить «какие?», но пока он решает повременить. Лучше подождать! Эберт улавливает невысказанный вопрос и, обращаясь к обоим офицерам, говорит:

— Скоро пришлют специалиста. От него узнаем детали.

Итак, они ждут. На циферблате электронных часов подгоняют одна другую стрелки. Девять часов сорок минут. Девять сорок одна. Сорок две.

 

Приезжает специалист, однако на машине его через полицейский кордон не пропускают. Слишком много транспорта скопилось у здания, слишком много бензина, слишком велика опасность взрыва и пожара. Поэтому в сопровождении полицейского он направляется в штаб пешком.

Это приземистый человек лет пятидесяти. Лицо морщинистое. Одет небрежно — галстук завязан криво, пиджак на размер больше, чем следует. Лысоват. Стекла очков толстые, движения неуверенные, выдающие близорукость.

— А, это вы? — слегка оживился полковник. — Мы с вами знакомы. Вместе заседали в комитете. Не так ли?

— Да, полковник. Но хочу представиться господам. Я врач-эпидемиолог. Доктор Эдмонт Амстел, из военного министерства.

— Эпидемиолог? — У Трааля округлились глаза. — Тут, очевидно, недоразумение! Мы занимаемся не эпидемией! Не ошиблись ли вы, доктор?

— Адрес он не спутал, — перебил Эберт. — Пройдемте в караульную, там все обсудим.

Глубоко вздохнув, доктор Амстел сел к узкому столу и обратился к Эберту:

— Вы, как уполномоченный правительства, разрешаете сообщить важную государственную тайну господам Бренну и Траалю?

— Оба давали присягу по службе, и для правильных действий им необходимо знать все, — кивнул Эберт.

— Как угодно, — с явной неохотой повиновался Амстел, но вдруг добавил: — Все же предлагаю сначала позвонить террористам. Возможно, они и не добрались до материалов.

— Вы правы, — быстро согласился полковник.

Траалю казалось, будто они говорят, на незнакомом ему языке. Он абсолютно ничего не понимал. Бросил взгляд на Бренна — командир «гепардов» сидел с безмятежным спокойствием, поглядывая в окно на осажденное здание. Что-то хищное проглядывало в том, как он сидел, делая вид, что расслабился. На самом деле Бренн был напряжен и как-то по-кошачьи помаргивал. «Он и сам похож на гепарда, голова которого красуется у него на груди», — подумал Трааль.

Уполномоченный тем временем узнавал у ожидающего поблизости начальника охраны телефон директора.

В небе исчезли последние облака, жара усилилась. Бренн, подозвав одного из своих людей, распорядился насчет прохладительных напитков со льдом. Сидящим в засаде «гепардам» отнесли около ста пятидесяти бутылок с тоником и апельсиновым соком.

Раздался телефонный звонок.

 

В просторном зале заседаний, дверь которого ведет в комнату секретарши, за большим овальным столом сидят заложники. Среди них профессор Дрейменс, рыжеволосая секретарша, шофер-телохранитель. Всего одиннадцать женщин и мужчин. Большинство в белых лабораторных халатах. На лицах заложников — ужас, одну из женщин колотит дрожь. По приказу террористов руки у всех сложены на столе. Стоящему в дверях Гейду так легче за ними следить.

— Кто шевельнется, прикончу! — предупредил он. Сквозь маску, сделанную из чулка, его глаза недобро поблескивают.

До сих пор террористов в лицо видели только профессор, шофер и секретарша, да и то не всех. Когда началась стрельба, те сразу натянули на голову чулки и согнали в зал всех сотрудников, каких нашли на этаже. Ни лаборанты — трое мужчин и три женщины, — ни руководитель лаборатории ничего не понимают. Все молчат, заведующий лабораторией сидит со сжатыми зубами, его поташнивает.

На площадке второго этажа, возле шахты лифта, дежурит Манч. «Хорошо, что на окнах решетки, — думает он. — Отсюда нам не грозит опасность. Железная дверь с крыши на лестницу тоже закрыта изнутри».

Маарен распахнул двери, чтобы лаборатория, две соседние комнатушки и вход в приемную просматривались. Катарина и Лиммат стоят у открытого сейфа в кабинете. Под ногами хрустят осколки стекла. После стрельбы в кабинете не осталось ни одного целого окна. На стенах следы пуль, на полу валяются картины.

Катарина вынимает из сумки рацию, настраивает на нужную волну, нажимает кнопку передатчика. Загорается зеленая лампочка.

Лиммат наблюдает за улицей. Видит вдали полицейский кордон, перекрытую дорогу, притаившихся за выступами стен снайперов. Да, сомнений нет, они окружены! Вся надежда на заложников.

— «Флора» вызывает «Ромео»!

Легкий треск, затем ясно слышится голос Поулиса:

— «Ромео» слушает. Докладывайте кратко. Положение изменилось?

— Пока нет, все как прежде, — отвечает Катарина, глядя на Лиммата. Тот кивает.

— Приступайте ко второму варианту плана. Помните его?

— Да, ждем их звонка.

— Хорошо, а пока подготовьте материал.

Щелчок, Поулис отключил связь. «Он, наверное, очень близко отсюда, — думает Лиммат. — Голос звучит чисто».

Катарина опускает рацию. В соседней комнате звонит телефон, стоящий на столе секретарши.

Лиммат вскакивает.

— К стене! Бейтер, следи, чтобы они чего-нибудь не выкинули!

Сдвинув на лоб чулки, не выпуская из рук пистолеты, они оглядывают помещение. Катарина сейчас кажется некрасивой. Дугообразные брови, тонкий нос делают ее похожей на вспугнутую птицу. Из двери, ведущей в коридор, просовывает голову Гейд:

— Как будто никаких изменений. Наверное, хотят начать переговоры.

Телефон продолжает трезвонить. Лиммат подходит, снимает трубку.

— Я полковник Эберт. Хочу говорить с вашим руководителем.

Лиммат успокоительно машет всем рукой. Гейд, Катарина и Маарен занимают свои посты.

— Я руководитель, — говорит Лиммат.

— Мы окружили здание. У вас нет шансов выбраться. Сдавайтесь!

— Не стоит спешить, полковник, — деланно смеется Лиммат. Эберт ощущает напряжение в его голосе. — Куда торопитесь? Попытаетесь проникнуть в помещение, пристрелим парочку заложников.

— Тогда и вам конец.

— Мы готовы на все! Бойцы Третьего фронта шутить не любят. Мы боремся против правительства и не признаем нынешнего режима.

— Меня не интересует ваша идеология. Для нас вы просто бандиты, как и все террористы, — твердо отвечает Эберт, но потом меняет тактику и сбавляет тон: — А вот насчет заложников надо поговорить.

Лиммат молчит. Уверен, что одержит верх. Поэтому ждет.

— Я хочу знать, сколько у вас заложников и кто они, — продолжает полковник.

— Одиннадцать, — коротко бросает Лиммат.

— А директор Дрейменс?

— И он тут.

— Позовите его к телефону, мне нужно с ним поговорить.

Лиммат раздумывает. Через раскрытую дверь поглядывает на сейф в кабинете профессора. На лице появляется жестокая улыбка.

— О’кей! Сейчас! — И кладет трубку на стол.

— Все в порядке? — спрашивает стоящий в дверях Маарен.

— Надеюсь. Приведи сюда профессора.

Маарен натягивает на лицо чулок, идет в зал совещаний.

Часы показывают десять.

 

В телефонной трубке слышатся приближающиеся шаги, тяжелое дыхание.

Трааль прикрепляет к аппарату миниатюрной мегафон, чтобы разговор был слышен всем, кто находится в штабной комнате.

— Алло! Дрейменс у телефона.

— Господин профессор? Я полковник Эберт из отдела национальной безопасности. Ситуация нам известна, но прошу ответить на несколько вопросов. Заложникам не причинили вреда?

— Нет, господин полковник.

— Значит, все целы... Террористы что-нибудь захватили?

Эберт знает: кроме профессора Дрейменса, разговор слышат и террористы. Надо следить за тем, что спрашивать, каким тоном, на чем акцентировать внимание. Каждое слово может иметь самые неожиданные последствия.

— Документы... Описания опытов с БЦ-8.

— Больше ничего?

Пауза. Гнетущая тишина. Слышится тяжелое дыхание Дрейменса, какой-то шум, потом уже знакомый Эберту мужской голос произносит:

— Хватит болтать, главный жандарм! Профессор вам ответил. Мы прочли бумаги, знаем, что творили в институте ваши люди. А на последний вопрос отвечу я сам, полковник. Да, мы отыскали кое-что в сейфе. Профессор пришел в отчаяние, когда сообразил, что попало в наши руки. Я имею в виду четыре цилиндра. Поэтому будьте благоразумны! Нападете на нас, разобьем эти очаровательные стаканчики. Подумайте. Свои условия мы скоро сообщим.

Разговор прервался в десять часов двадцать минут. Трааль вынул из магнитофона, подключенного к телефонному аппарату, кассету, вставил новую. Подозвал заместителя и приказал:

— Прокрутите сначала сотрудникам института. Надо узнать, действительно ли это голос профессора. Потом отвезите ленту в звуковую лабораторию для сравнения с имеющимися там записями голосов известных нам террористов. О результатах доложить. И побыстрее!

С минуту все сидели, молча глядя друг на друга. Потом Эберт откинулся на стуле и сказал доктору Амстелу:

— Профессор говорил о каком-то БЦ-8. И главарь террористов о том же. Скажите, доктор, поточнее, в чем тут дело?

— Как я уже говорил, речь идет об очень важной государственной тайне, — начал доктор Амстел.

 

Виктор Масперо сидел в редакции «Мустанга» за правкой статьи. Время тянулось медленно, до обеда далеко, еще не было половины двенадцатого. В перегороженных стеклянными стенками закутках народу немного. Шеф отослал всех «асов» на окраину города, где террористы напали на какой-то исследовательский институт, говорят, и стрельба была. Дело не очень заинтересовало Масперо. Он был специалистом по другого рода скандалам. Его репортажи не раз вызывали падение «великих мира сего». Масперо знал, что врагов у него немало. Да иначе и быть не могло. Но он оптимист и принимает жизнь такой, какая есть. Недели тишины, работы почти нет, потом в один час все меняется, редакция становится похожа на растревоженный муравейник, сотрудники, главным образом молодые, с благоговением шепчут: «Масперо опять взорвал „бомбу“!» Шеф Леонте знает его стиль и потому не смотрит косо, когда Масперо по две-три недели не приносит ни единой строчки.

Почесывая лоб, журналист встает, чтобы отнести выправленную статью на машинку, и тут на его столе звонит телефон.

— Масперо? Господин Виктор Масперо? — Мужской голос нетороплив, говорящий, видимо, желает удостовериться, действительно ли у аппарата нужное ему лицо.

— Да, это я.

— Хотите свергнуть правительство?

Вопрос неожиданный. Но не зря Масперо двенадцать лет занимается журналистикой, успел занять в «Мустанге» прочное положение. За это время он слыхивал много удивительных историй — и при личных встречах, и по телефону.

— Буду рад, если вы объяснитесь подробнее, — осторожно отвечает он и нажимает кнопку под столом, включая лежащий в ящике магнитофон.

— У меня мало времени. Вы слышали о нападении террористов?

— Да.

— Так вот, вопрос там решится в ближайшие часы. Хотите взять интервью у террористов?

— А есть такая возможность?

— Да. Кроме того, раздобудете факты, с помощью которых можно вызвать правительственный кризис и даже пошатнуть положение президента.

— Ладно, — прерывает Масперо. Голос незнакомца показался ему очень убедительным. Из многолетнего опыта Масперо известно, что обладатели таких голосов весьма целеустремленные люди, хорошо знающие, что им нужно. — Скажите, что предпринять, и я тотчас выеду.

— Внизу у консьержа для вас оставлена сумка. Возьмите ее.

— Надеюсь, в ней нет адской машины? Предупреждаю, сам я ее открывать не стану.

— Причин для паники нет, господин Масперо. Вы нам нужны. — Масперо отметил это «нам». — В сумке найдете коротковолновую рацию, настроенную на определенную волну. Садитесь в машину, поезжайте в район Малагского моста, остановитесь в спокойном месте, выведите из окна антенну и вызывайте «Флору». Вы меня поняли?

— Вызвать «Флору». Понял.

— Разумеется, прихватите магнитофон. Остальное — ваше дело. Хорошо, если бы вам удалось продать материал и какой-нибудь радиокомпании.

— Постараюсь. Если он на самом деле сенсационный, в моих интересах сделать из него «бомбу».

Но незнакомец еще не считал разговор оконченным.

— Чтобы все было в полном порядке, мы переведем на ваш счет десять тысяч франков в ту самую минуту, когда материал появится в газете или прозвучит по радио, — добавил он.

Масперо промолчал. «Я им в самом деле очень нужен, — мелькнуло у него в голове. — Явно просочилась секретная информация, как в том деле, два года назад».

— Желаю удачи, господин Масперо! Вечером постарайтесь быть в досягаемом месте, скажем в редакции. Вероятно, получите еще одну «бомбу». Успеха вам, — закончил незнакомец.

 

Доктор Амстел облизал пересохшие губы. Тихо заговорил:

— Наша страна в свое время подписала одно международное соглашение. С тех пор, правда, появлялись известия о том, что некоторые страны нарушили соглашение, но в конце концов это оказывалось уткой. А сейчас мы сами попали в крайне опасное положение.

Трааль почувствовал, как по спине его пробежал холодок.

— Нам неизвестно, как поступили другие правительства. Мы же на всякий случай кое-что предприняли... Три года назад президент в обстановке величайшей секретности дал указание о проведении исследовательской программы. О ней не сообщено даже союзникам... И вот три года назад были созданы эти лаборатории. — Доктор указал рукой на видневшиеся в окне здания. — Мы начали со сравнительно простого вида бактериологического оружия. Средства предоставило военное министерство. Оно и содержит институт. Разумеется, вывеска «Исследовательский институт сельского хозяйства» — всего лишь камуфляж.

«Предчувствия меня не обманули». Трааль оглядел собравшихся. На лице Бренна ничего не отразилось. Он сидел, молча уставившись в стену, хотя было ясно, что не упустил ни единого слова. Полковнику Эберту, вероятно, кое-что известно об этом деле, и он ожидал продолжения с легким нетерпением. «Отделу национальной безопасности, конечно, положено знать о таких исследованиях», — подумал Трааль.

— Не будем увиливать от истины, господа, — сухо продолжал доктор Амстел. — В этом институте, как и в ряде других подобных учреждений, уже несколько лет ведутся испытания нового биологического оружия. Его применение, способное вызвать массовые эпидемии, даже в наше время, в эпоху атомных и водородных бомб, может решить судьбу ограниченной войны.

— Теперь мне ясно, почему наш консультант — эпидемиолог, — с горечью заметил Трааль.

Эберт без обиняков подступил прямо к сути, не обратив внимания на его реплику.

— Конкретно: что́ в настоящее время находится в руках террористов?

— В учреждениях, где разводят культуру бактерий первой степени опасности, — ответил доктор, — в конце каждого дня материалы опытов выносят из лабораторий и запирают в сейфы. Очевидно, так было и здесь. Профессор Дрейменс — человек очень аккуратный и блестящий руководитель. Он всегда строго придерживался правил. Кроме того, сам он микробиолог и осознавал опасность. В институте занимались усовершенствованием различных видов бактериологического оружия. Самую серьезную опасность представляет средство под названием БЦ-8. По всей вероятности, на ночь в сейф директора помещали резервуары,содержащие культуру именно этих бактерий.

— У террористов прекрасные связи, — пробурчал Эберт. — Они знали, что в сельскохозяйственном институте ведутся опыты отнюдь не с почвенными бактериями.

— Если документы, подтверждающие характер исследований, попадут им в руки, нам несдобровать, — сказал Амстел.

— Они, конечно, хотели забрать документы, — прикинул вслух Трааль. — На цилиндры с бактериями наткнулись случайно.

— Так или иначе, суть в том, что в их руках, к сожалению, четыре цилиндра с БЦ-8. А из захваченных описаний им ясно, чем они располагают. Скоро одиннадцать. Неужели все это затянется надолго? — Эберт взглянул на часы.

После небольшой паузы Амстел продолжал:

— Каждый день в институте готовили новые дозы БЦ-8. Дело в том, что бактерии этой культуры еще недостаточно стойки. В лабораториях работа идет, естественно, в стерильных условиях. Четыре резервуара, попавшие в руки террористов, содержат вариант бактерий, которые хорошо переносят колебания температуры от минус двадцати до плюс семидесяти градусов Цельсия. Они начинают гибнуть лишь при семидесяти пяти — восьмидесяти градусах.

— Но если эти штуковины в их руках, — вырвалось у Трааля, — не грозит ли нам опасность?

— Нет, — без промедления отрезал доктор. — Цилиндры сделаны из прочного материала, и, прежде чем вынести из стерильного отсека лаборатории, их герметически запаяли. Находящийся в цилиндрах новый вид бактерий БЦ-8 размножается делением, причем очень быстро. Деление происходит каждые двадцать пять минут. Через шестьдесят — шестьдесят пять часов, считая со времени запаивания цилиндра, запасы питательного вещества иссякнут, и тогда бактерии начнут погибать.

— Расскажите подробнее о бактериях, — попросил Эберт.

— Ну... Бактерии БЦ-8 — это простейшие одноклеточные микроорганизмы величиной в три микрона. По форме напоминают пламя свечи. Слизистая оболочка охраняет их от иммунных реакций человеческого организма.

— Но если эти цилиндры не представляют опасности... — начал было Эберт.

— К сожалению, все не так просто, — хмуро покачал головой Амстел. — Если будет нарушена герметичность цилиндров, бактерии, попав в воздух, тотчас рассеются и... и затем, господа, начнется настоящее светопреставление!

 

Масперо мчался по городу, ловко лавируя в потоке транспорта, несущегося по улицам в эти предполуденные часы. На сиденье рядом с ним лежала чужая сумка. В ней — рация. Свободной рукой он поднял трубку автомобильного телефона:

— Пьетро?.. Меня мало волнует, что ты занят. Бросай все и беги на улицу! Я сейчас подъеду к вашему жалкому нелегальному радио! Останавливаться не могу. «Бомба», понимаешь? Ничего не спрашивай. Если Масперо сказал «бомба» — значит, «БОМБА»! Скорее! Да, захвати магнитофон! Двухкассетный! Давай скорее!

Он бросил трубку, затормозил, чуть не врезавшись в идущую впереди машину. Пробка. Масперо нервно хмурился и поглядывал на сумку: рация новейшей модели, чудо техники. До сих пор такие он видел только в фильмах. За нее, пожалуй, тысяч пять франков уплатили. А вдруг аппарат останется у него навсегда? Теперь он всерьез верил, что «бомба» на самом деле получится. Кто-то очень заинтересован в том, чтобы он сделал интервью с террористами. И Масперо прибавил газ.

 

— Что вы имеете в виду под «светопреставлением»? — поинтересовался полковник.

Амстел вздохнул. Бренн встал и спросил что-то у сидящего на корточках под окном снайпера, слушавшего по коротковолновой рации разговор своих товарищей, оцепивших здание института. Снайпер отрицательно потряс головой. Никаких важных новостей не было. Бренн быстро вернулся на место.

Трааль следил за электронными часами, висящими на стене. Одиннадцать ноль три. Он вспомнил жену. Сейчас она на работе. Быть может, в полдень позвонит в управление, узнать, когда Трааль придет домой. «А правда, когда я попаду домой? И попаду ли сегодня вообще?»

 

— Оказавшись в воздухе, бактерии БЦ-8 тут же повсюду рассеются, и с этого момента эпидемия неизбежна. Предположим, это произойдет в районе нежилой или малонаселенной территории. Тогда инфекция распространится на близлежащие города и села только через несколько дней. Но если это случится вблизи больших городов, катастрофа разразится немедленно. Теплая, влажная погода, характерная для нашей страны в это время года, очень благоприятна для бактерий. При такой температуре они быстро начнут размножаться. Каждый отдельный экземпляр раздвоится в течение двадцати пяти минут, то есть вместо него появятся две полноценные, способные вызвать заражение бактерии. Следовательно, двадцать пять минут спустя их станет две, сто минут спустя — шестнадцать, двести минут спустя — двести пятьдесят шесть. За четыре часа количество их достигнет тысячи, шесть часов спустя — шестнадцати тысяч, а через восемь часов — полумиллиона. И не забудьте, что в момент начала деления там будет не одна бактерия. В каждом цилиндре их больше десяти тысяч единиц!

— Скажите, доктор, какую эпидемию они могут вызвать? — мрачно перебил Эберт.

— Не забывайте, что речь идет о биологическом оружии. Правда, БЦ-8 находится в экспериментальной стадии, тем не менее его создали именно для того, чтобы в случае необходимости в кратчайший срок сделать недееспособными как можно больше людей.

— А как же с гражданским населением? — спросил Трааль.

Доктор Амстел раздраженно дернул плечом:

— Сейчас неподходящее время для разъяснений, почему в современной стратегии нет такого понятия — «гражданское население». Мы живем в эпоху опустошительного ядерного оружия. Нейтронная бомба не делает различия между жертвами в форме и в штатской одежде, она убивает всех подряд. Это, так сказать, демократичное оружие. Той же цели служит бактериологическое оружие. Если на территорию врага удастся доставить — по воздуху с помощью ракет или самолетов, по суше или по рекам — большое количество вредоносных бактерий или вирусов в автоматически открывающихся резервуарах, через определенное время эффект будет ужасен. Повторяю, ужасен для каждого, кто подвергнется воздействию болезнетворных бактерий. В наше время укрепленный тыл, населенный гражданскими лицами, вместе со всеми военными и прочими заводами и учреждениями, обеспечивающими снабжение армии, может стать такой же важной целью любых военных действий, ударов и контрударов, как и объекты в строго военном смысле — искусственные спутники, ракетные площадки, корабли, оснащенные ядерным оружием, подводные лодки и так далее.

— Нас интересует, что случится, если эти парни, засевшие на втором этаже, сломают какой-нибудь цилиндр. — Бренн мотнул головой в сторону главного здания.

— Если они откроют хотя бы один из них, массовая катастрофа неминуема. Зараженные через несколько часов станут жаловаться на головную боль, температура подскочит до предела. Одновременно начнутся тяжелые расстройства нервной системы, припадки, судороги. Потом появятся признаки менингита, энцефалита, наступят необратимые изменения головного мозга. Затем — смерть. Симптомы также напоминают болезнь Лисса, иначе говоря — бешенства. Специальная литература называет заболевание, вызванное БЦ-8, болезнью Кортези. Повторяю, симптомы ее похожи на признаки самых разных болезней, но по количеству заболевших, а следовательно, и смертности, она значительно превосходит их. Судя по проведенным нами опытам, разумеется совершенно секретным и на ограниченном числе особей, в первые семьдесят два часа умирает сорок процентов заболевших; значительная часть остальных — в следующие два-три дня. Практически если сегодня в столице окажется хотя бы один заболевший болезнью Кортези, через неделю из пятимиллионного населения останутся в живых только полтора-два миллиона, да и те будут полутрупами. Чтобы ситуация стала вам совершенно ясна, я довел суть дела до абсурда, но не забывайте: все это может стать реальностью. Итак, в начале следующей недели в столице будут гнить три миллиона незахороненных трупов, а полтора миллиона полуживых людей — фактически без всякой помощи — валяться в домах, парках, метро, машинах, общественных зданиях, где придется. Ввиду того что болезнь будет косить людей массами, в начале вспыхнувшей эпидемии многие побегут из столицы и понесут бактерии в соседние города. А с двух международных аэропортов во все концы мира... Понимаете теперь, что находится в руках террористов?

Трааль вскочил:

— Вы так говорите, доктор, будто террористы сами вырастили культуры бактерий. А это ваша работа! Как вы могли создавать такое ужасное оружие?!

— Меня нечего обвинять. Знаете, сколько ученых мира работает на военную промышленность? Выполняют заказы. Нас просят или нам приказывают, и мы делаем, — развел руками Амстел.

— Но это может привести к мировой катастрофе!

Доктор сел на место и совсем другим тоном сказал:

— Предвидя ваши вопросы, отвечу: против болезни Кортези нет лекарств. Соответствующих опытов с препаратами, годными для массовых вакцинаций, не проводилось. Для этого необходимо более основательно изучить механизм действия БЦ-8. Теперь понимаете, почему запретили стрельбу в районе института? Ведь если хоть одна пуля попадет в цилиндр, всем конец!

 

На верхнем этаже президентского дворца расположены апартаменты с окнами, выходящими во внутренний, хорошо охраняемый парк. У ведущей на крышу лестницы, где постоянно в полной готовности держат вертолет, стоят телохранители. Рядом в комнате ожидания их начальник, пилот и дежурный врач убивают время за картами.

Секретарь — молодой человек с нервным лицом, в очках от Диора, в безукоризненном костюме — осторожно приоткрывает большую резную дверь.

— Господин президент! Военный министр господин Фальконер сейчас явится.

— Прекрасно. Немедленно вызовите Стейдела и Фрогне.

— Сию минуту, господин президент!

Президенту Ореллону за шестьдесят. Заметно лысеет, постоянно носит очки, исключая те случаи, когда выступает на митингах профсоюзов или позирует фоторепортерам для плакатов в дни избирательной кампании. Он розовощек, склонен к полноте, даже пальцы у него жирные. Четвертый год он пребывает на этом посту.

Отодвинув лежащие перед ним бумаги, Ореллон нехотя встает, когда отворяется дверь.

— А, Фальконер... Входите, входите! В какое грязное дело вы снова влипли?

Фальконеру сразу ясно, что разговор будет не из приятных. Он к этому подготовился, принес с собой кое-какие документы. Министр в штатском, хотя имеет чин генерала. Он моложав, на загорелом лице, несмотря на седьмой десяток, почти нет морщин, из-за чего президент ему завидует. Об этом министру доложили верные люди.

— Мы в этом деле неповинны, — быстро говорит Фальконер.

— Как бы не так, генерал, как бы не так! По-вашему, охрана института была достаточной? Мне доложили, что человек, занимающий там ключевую позицию, — директор, профессор, как его?.. — разъезжает по городу с одним-единственным телохранителем! А ваши люди не способны защитить столь важный объект!

— Господин президент, — Фальконер явно сдерживается, стараясь оставаться вежливым и предупредительным, — охрана института малочисленна потому, что мы хотели избежать шума, не вызывать толков. В свое время под вашим руководством было вынесено памятное решение...

— Под моим руководством, да. — Президент проглотил слюну. — Но не забывайте, я уступил вашим пожеланиям. Вы и члены генерального штаба постоянно допекали меня шпионскими донесениями, в которых сообщалось, что наши враги занимаются исследованиями подобного рода. Я и сейчас не убежден, что это правда!

К счастью для генерала, дверь в эту минуту распахнулась. Секретарь без доклада пропустил двух мужчин.

— Это мои специалисты, — бросил президент Фальконеру, ответившему улыбкой, которая застыла на его лице легко снимаемой маской. — Советник по делам здравоохранения Стейдел, — представил он пятидесятилетнего блондина с быстрыми, нервными движениями. — И Фрогне. Советник по избирательной кампании.

Лысеющий краснолицый крепыш неловко согнул в поклоне толстую бычью шею.

Фальконер знал обоих понаслышке, в особенности Фрогне. В партии президента он занимал какой-то незначительный пост. Типичный серый кардинал! Настоящую работу он вел здесь, в президентском дворце. Сейчас, когда приближались выборы, Фрогне был особенно необходим президенту.

Тот, несомненно, тоже подумал об этом:

— Приближаются выборы, и надо же, какая фатальная случайность! Что будет, если разразится скандал?

— А случайность ли это? — быстро спросил Стейдел.

Фрогне его понял.

— Если правда, что там велись бактериологические исследования, об этом могли узнать многие. Такие вещи хранятся в секрете лишь до поры до времени. Даже военные тайны. В институте работают по меньшей мере тридцать человек, знающих, какая идет игра. Исследователи, лаборанты и прочие. У большинства есть жены, мужья, Дети, любовницы и другие доверенные лица. В конце концов просто удивительно, что слухи об этом не просочились гораздо раньше, — сказал Фрогне.

— Если пресса начнет копать, какие опыты там ведутся, — произнес генерал, — все станут обвинять нас в том, что мы нарушили международное соглашение.

— И будут правы, — раздраженно щелкнул пальцами президент. — А если они поднимут этот вопрос, сколько всяких дел всплывет!

— Через три недели выборы, — прозвучал низкий, как набат, голос Фрогне. — И я подозреваю, что за этим делом стоит либо Наварино, либо Грондейл.

— Вечно вам ужасы мерещатся. — Президент еще не потерял надежды.

— Институты общественного мнения считают, что партия Наварино получит сорок процентов голосов. Грондейл много воды не замутит, но как стрелка весов может сыграть важную роль, если наберет процентов двадцать.

— Увидим, увидим. — Президент о чем-то задумался, погрузившись в черное кожаное кресло. Фальконер нашел время подходящим, чтобы обратиться к советнику по здравоохранению:

— Возможно, террористы не подозревают о том, какое оружие попало им в руки?

— Пока не знаем. Вероятнее всего, их послали туда раздобыть описания опытов. Именно это докажет виновность правительства.

Услышав последние слова, президент поднял глаза к потолку, но ничего не сказал. А Фрогне, ни на кого не глядя, продолжал спокойно, вполголоса рассуждать:

— Многие рассчитывают на победу Наварино. Это и вы хорошо знаете, генерал. Разумеется, генеральный штаб исключение, но в министерстве внутренних дел немало сотрудников думают, что после выборов Наварино даст им больше, не станет держать на коротком поводке контрразведку, разрешит жестко разделаться с левыми. Они считают нашу внутреннюю политику в этой области слишком мягкой.

— Значит, по-вашему, за всем этим стоят сторонники Наварино? — сердито спросил президент.

— Без доказательств ничего нельзя утверждать, — осторожно ответил Фальконер, — но кое-какие признаки подозрительны. Например, что это произошло именно накануне выборов.

В дверь проскальзывает секретарь, по всему видно, что ему хотелось бы сделаться невидимкой. Он молча протягивает президенту записку и неслышно удаляется.

— Вот, пожалуйста! — встает президент; его собеседники тоже вскакивают. — Это донесение о том, что министр внутренних дел разослал по столице и провинциям своих соглядатаев и начались повальные обыски и аресты левых.

— Лучшего предлога ему не сыскать, — говорит Фрогне, водя носком ботинка по рисунку ковра. — Но это не изменит тяжелой ситуации.

— Что произойдет, если производство бактериологического оружия получит огласку? — спрашивает президент.

— Первый шаг — опровержение! — решительно говорит Фальконер. — Представитель правительства заявит, что в институте ведутся исключительно сельскохозяйственные исследования.

— Но ничем не прикрыть фактов, если разразится эпидемия. Наше опровержение гроша ломаного не будет стоить! — замечает Стейдел. — Самое большее, что мы сможем сделать, — заверить, что эпидемия вызвана какой-нибудь другой болезнью.

— Если это действительно дело рук наших политических противников, они легко загонят нас в угол, — хмурится Фрогне.

— Пока мы вынуждены ждать. — Президент изрекает свою любимую фразу, которой пользуется главным образом во время телевизионных выступлений.

— Другого нам и не остается, — с горечью заключил Фрогне.

 

— Подождем еще? — спрашивает Бренн Эберта.

Тот подходит к окну, долго глядит на второй этаж главного здания, потом отвечает вопросом на вопрос:

— Канализационные тупики перекрыты?

— Я сразу вызвал коменданта института, он превосходно знаком со всеми помещениями, и приказал перекрыть выходы канализационных каналов, водопровод, запереть гаражи и котельные. Электричество отключено, телефоны прослушиваются полицией. — В голосе майора звучит обида. Он не новичок в своем деле. Он начальник лучшего в стране отряда коммандос.

Но голова Эберта, очевидно, занята другими мыслями, он не замечает нюансов в тоне Бренна.

— Скоро полдень, а они все еще молчат, — говорит он.

— Тянут время, — предполагает Трааль.

— По-моему, не случайно. На что-то рассчитывают, — размышляет вслух Эберт.

 

На холме у Малагского моста Масперо находит почти пустую автостоянку и ставит туда машину.

— Может, это розыгрыш? — сомневается Пьетро, беря в руки магнитофон, но, взглянув на сумку с рацией, умолкает.

Масперо выключает мотор. Кладет рацию на колени, вытягивает антенну. Пьетро внимательно осматривается по сторонам. Кудрявый, с бачками, в распахнутой на волосатой груди красной с синим рубахе, весельчак и слегка циник, Пьетро работает в одной из четырех частных «независимых» радиокомпаний города, в «Радио Маддалена». Его обязанности там, пожалуй, напоминают функции Масперо в «Мустанге». Не раз бывало, репортеры помогали друг другу в подобных ситуациях. Тем охотнее, что они не конкуренты.

— Вытяни антенну из окна, и начнем. Скорей бы с этим развязаться, — говорит Пьетро.

Масперо включает рацию, зажигается маленькая зеленая лампочка. Журналист подносит к губам микрофон:

— Вызываю «Флору»! «Флора», «Флора», откликнитесь, перехожу на прием!

Некоторое время Масперо слышит только тихое гудение. Будто из космоса доносится. Вероятно, так гудят далекие миры... Он повторяет вызов. И слышит спокойный, твердый мужской голос:

— Я «Флора». «Флора» слушает. Кто вызывает?

— Виктор Масперо из «Мустанга». И Пьетро Хаутас из «Радио Маддалена». Если вы согласны, мы сделаем о вас репортаж.

— Валяйте! Правда, времени у нас немного.

Первый вопрос задает Масперо:

— Где вы сейчас?

— В так называемом Исследовательском институте сельского хозяйства. В двенадцатом районе города.

— Почему в «так называемом»?

— На самом деле это заведение принадлежит военному министерству. С ведома правительства и при его материальной поддержке здесь уже три года ведутся опасные опыты.

— Что вы имеете в виду под словом «опасные»?

— То, что здесь производят, может в течение нескольких дней истребить целый город, целую страну.

— Это звучит неожиданно. Не расскажете ли подробнее?

— В моих руках доказательства. Жаль, что вы не можете их увидеть. Цель опытов, которые здесь ведутся, — изготовить для армии бактериологическое оружие.

— Насколько мне известно, подобное оружие и опыты по его производству запрещены международным соглашением, — говорит Масперо. — Если все, что вы сказали, правда, это настоящая «бомба»!..

— Повторяю, опыты ведутся с ведома нынешнего правительства и лично президента Ореллона, больше того, поощряются ими.

Микрофон перехватывает Пьетро:

— «Радио Маддалена»! Слушателей очень интересует, кто вы такие.

— Мы бойцы Третьего фронта.

— Террористы?..

— Не наклеивайте ярлыки на тех, кто пытается противостоять несправедливости ущербного, изнеженного общества.

— Вы считаете, что боретесь конструктивным образом? Я имею в виду ограбления банков, поездов, угон самолетов, ответственность за которые вы брали на себя...

— У нас нет времени для идеологических дискуссий! В данном случае мы, безусловно, правы. Мы сорвем маску с вашего прогнившего правительства. Пусть все знают, на что тратятся деньги налогоплательщиков. Пусть и за рубежом станет известно, как выполняет правительство Ореллона международные обязательства!

— Вы руководитель Фронта?

— Нет, я руковожу только этой группой.

Микрофон снова у Масперо.

— Имя свое вы, конечно, нам не сообщите?

— Само собой.

— И не скажете, сколько человек захватило институт?

— Нет. Утром мы заняли главное здание, а теперь окружены полицией и небезызвестной командой «гепардов»... Мы взяли больше десяти заложников, среди них директор института и другие ученые, которые занимались этими проклятыми опытами.

— Что вы намерены делать?

— Наша цель — открыть общественности глаза на то, что происходит за кулисами власти.

— Документы, которые вы захватили, интересны?

Крутится лента в магнитофонных кассетах. Палит солнце. Полдень миновал. Голос, доносящийся из аппарата, спокоен:

— Безусловно! Мы унесем их с собой.

— Но как вы из института выберетесь? Ведь вы окружены!

— Не забывайте, что в наших руках заложники. И кое-что еще!

— А именно?

— Несколько цилиндриков с ядом, который настряпали эти ученые! Бактериологическое оружие. Мы знаем, какое средство в наших руках. Достаточно сломать один цилиндр — и миллионы людей в столице погибнут. Вы этого хотите? — теперь голос звучал громко и агрессивно.

— Мы этого не хотим, — осторожно ответил Масперо.

— Все равно. Бактерии у нас, а мы никогда не колеблемся.

— Ну что же, давайте закругляться. Спасибо за интервью. Будем внимательно следить за ходом событий.

— О’кей! Закончим!

Раздался щелчок, и снова послышалось тихое гудение. Пьетро выключил рацию. Масперо запустил мотор, и они тронулись со стоянки. Пьетро вынул кассеты, одну из них отдал Масперо.

— Вы будете первыми, — сказал Масперо. — Звуковой материал ваш. А мы...

— Ясно! «Мустанг» все опубликует. Когда газета попадет на улицы?

— Сейчас узнаю. Вы, конечно, сошлетесь на нас?

— А то как же.

Масперо связался по телефону с редакцией. Машина уже мчалась по Малагскому мосту.

— Леонте? Слушай внимательно, я буду краток. Передай в типографию, чтобы были готовы. Что значит к чему? Специальный выпуск, старик! Ты правильно понял. На одной полосе. Пока сто тысяч экземпляров, а там посмотрим. Предупредите мальчишек-газетчиков. Материал передаст «Маддалена» через сорок минут и объявит о нашем специальном выпуске. Мы выйдем с полным текстом репортажа. Заголовок можно набирать: «Террористы в тайной бактериологической лаборатории». Ты понял правильно. Бак-те-ри-о-ло-ги-чес-кой. А подзаголовок такой: «Отставка правительства ожидается через несколько часов». Я сейчас подъеду.

Он положил трубку. Несколько минут они ехали молча. Пьетро судорожно сжимал магнитофон. Заговорил он не скоро.

— Знаешь, что будет, если мы пустим в эфир эти несколько фраз в конце пленки? Начнется такая паника, что город просто разнесут.

— Ты прав.

— Выбросим эти фразы.

— О’кей! После упоминания о заложниках вырежь пленку до фразы «Спасибо за интервью».

— Ладно. Будет сделано.

 

В двенадцать часов сорок минут зазвонил телефон.

— Эберт слушает, — поднял трубку полковник.

— Нам нужна еда, — кратко сообщил Лиммат.

Благодаря усилителю слова его были слышны всем находящимся в комнате. Доктор Амстел нервно облизнул губы. Трааль вспомнил о столовой в полицейском управлении, густом запахе еды, вентиляторе, приятно ерошащем волосы на затылке. Появился офицер «гепардов» Чаринг с каким-то донесением.

— Когда мы начнем переговоры? — поинтересовался полковник.

— Терпение, терпение! Пришлите нам сначала обед. И погорячее. Пусть его принесет на второй этаж женщина.

— Ни в коем случае! Еще заложницу захотели?

— Не нервничайте, шеф! Женщина принесет еду на лестничную клетку, мы опустим веревку с крюком, она повесит на него корзину с посудой. И не забудьте о ножах и вилках.

— Сколько вам порций? — схитрил Эберт. Его уступчивость преследовала определенную цель, но для Лиммата это было шито белыми нитками.

— Не считайте меня ребенком, полковник. Пришлите двадцать порций. — И Лиммат положил трубку.

— Спеси-то сколько, — проворчал Трааль.

— Ничего, поубавим, — с угрозой пообещал Эберт.

— Моему отряду принесите восемьдесят две порции. И побольше! — велел Бренн появившемуся полицейскому офицеру.

Трааль ощутил усталость. Он встал в пять утра, с шести на службе. Ноги его налились свинцом. Он поднялся и, чтобы размяться, стал прохаживаться взад и вперед по маленькому помещению. Необходимость все время оставаться на одном месте угнетала его. Лето в разгаре, снаружи настоящее пекло, тени почти совсем исчезли. Солнце словно неумолимый огненный шар. В своих укрытиях сидят, не шевелясь, «гепарды».

Эберт набрал номер президента, через несколько секунд его соединили, и он кратко доложил, что пока ничего существенного не произошло.

— Что значит ничего существенного? — рассердился президент. — Почему вы ничего не предпринимаете?

— Вы сами знаете, господин президент, о штурме и думать нельзя! В лабораториях есть такие препараты... не буду говорить по телефону, вам лучше меня известно, господин президент. Вдобавок они в руках террористов, и те, к сожалению, знают, чем завладели. Перестрелка может привести к ужасным последствиям.

— Так что же тогда делать? — нетерпеливо спросил президент. — Они там до вечера просидят? Или, может быть, несколько дней, недель?

— Будем вести с ними переговоры.

— Подобные переговоры всегда кончаются бегством террористов за границу. Надеюсь, вам ясно, полковник, что этого не должно произойти? Ни в коем случае не выпускайте их за рубеж, да еще с этими материалами!

— Разумеется, господин президент. Мы с коллегами обсудили все возможные меры, даже те, что на первый взгляд кажутся невероятными.

— Надеюсь, Эберт, вы понимаете, что поставлено на карту?!

— Понимаю, господин президент.

— Держите меня в курсе событий. Не принимайте серьезных решений без моего участия. — И президент, не прощаясь, положил трубку. Но Эберт не обиделся. Он понимал его положение — ставка действительно велика. Полковник и сам был неспокоен. Ведь если рухнет президент, с ним падет все его окружение. В том числе руководитель отдела национальной безопасности...

Бренн оживился.

— Газ! — воскликнул он.

— Когда он подействует? — быстро спросил Эберт.

— В течение тридцати секунд.

— Не пойдет! — решительно отрезал Эберт.

Трааль ничего не понял. Поймав его удивленный взгляд, Эберт объяснил:

— Майор имеет в виду газовую атаку против террористов. Газ подействует через двадцать пять — тридцать секунд.

— Хорошая мысль! — воодушевился капитан, но уполномоченный правительства охладил его:

— Ничего хорошего. У них будет двадцать пять секунд с момента, когда они заметят действие газа, до того, как потеряют сознание. Этого времени хватит, чтобы разбить один или несколько цилиндров. И бактерии окажутся на свободе.

— Да, нужно что-то другое, — согласился Трааль.

В двенадцать пятьдесят полицейская машина привезла из ближайшего ресторана обед для заложников и террористов. Женщина-полицейский в белом халате понесла к зданию серебристые бачки и плетеные корзины с посудой из пластмассы.

— Подмешать бы в еду какое-нибудь лекарство, чтобы их одурманить, — спохватился Трааль.

Бренн и полковник переглянулись. Затем с улыбкой сожаления посмотрели на него. В ответе майора ощущался богатый опыт:

— Во-первых, террористы всегда пробуют полученную еду на заложниках. Во-вторых, если мы подсыплем средство, действующее не сразу, у них хватит времени для какой-нибудь пакости. Не говоря о том, что такие средства сказываются на всех по-разному. Это зависит от возраста, веса и прочих обстоятельств.

Они помолчали. Где-то проехал поезд, донесся монотонный гудок дизель-электровоза.

 

Потрясшая общественное мнение «бомба», вторая по счету, взорвалась в тринадцать часов. Первая — утренняя новость о непонятном нападении террористов — не стала сенсацией. Большинство только плечами пожимали — сколько в нынешние времена подобных случаев! «И чего это они напали на сельскохозяйственный институт? — озадаченно говорили некоторые и сами себе отвечали: — Террористам нужны деньги». В последнее время экстремистские группировки расплодились, словно грибы после дождя.

В подвале редакции «Мустанга» грохотали печатные машины.

В тринадцать часов дежурный диктор «Радио Маддалена» прервал музыкальную передачу и сообщил: через несколько минут будет зачитано чрезвычайное сообщение. Две минуты спустя снова прервал передачу и заявил: событие, о котором радиослушатели вскоре услышат, по своему значению далеко превосходит все случившееся за последние месяцы. При этом смутно намекнул, что известие, которое передаст «Радио Маддалена», повлияет на ход приближающихся выборов. Затем снова заиграла музыка. Она звучала в радиоприемниках бесчисленных автомашин. В городе и в провинции. Ее слушали обедавшие в это время семьи. «Радио Маддалена» всегда передавало много музыки, и за это его любили. Перерывы для кратких сообщений и рекламы бывали сравнительно редко. Слушали «Маддалену» идущие по улицам подростки, чиновники, торопливо заглатывающие куски у стоек буфетов, дельцы в такси, залах аэропортов, на террасах своих вилл, в шикарных бассейнах. Слушали его в тесных квартирках окраин, бабушки и домашние хозяйки, покуривающие на лесах рабочие в защитных шлемах, больные в больницах.

В тринадцать часов четыре минуты музыку снова выключили. Тишина, продолжавшаяся несколько секунд, предвещала недоброе. И вот в нее ворвался взволнованный голос Пьетро Хаутаса. Он рассказал, как они с Масперо записали на магнитофон сенсационное интервью. Затем в эфире прозвучал записанный ими разговор. В тринадцать часов шестнадцать минут все слушатели уже знали, в чем дело.

Когда пленка кончилась, Хаутас заявил: через час, если события в институте не изменятся, радио повторит передачу. Но, добавил Пьетро Хаутас, текст интервью можно прочитать и в специальном выпуске «Мустанга», который вскоре появится на улицах. И вновь заиграла музыка.

Типографские машины «Мустанга» работали на полную мощность.

 

А в это время президент принимал делегацию руководителей «Союза рыболовов». С его улыбающихся губ слетали ничего не значащие слова, он пожимал руки направо и налево. Принял подарок — великолепную удочку-супермодерн для ловли форели. Фоторепортеры толкались, щелкали затворами, стараясь опередить друг друга. У входа в большой зал аудиенций переминались с ноги на ногу представители владельцев гостиниц. Начальник протокольного отдела поглядел на часы: тринадцать часов восемнадцать минут. В тринадцать тридцать должен прибыть министр иностранных дел одного островного государства. Начальник нервничал, мысли его лихорадочно мчались наперегонки с секундными стрелками часов.

Вошел секретарь в очках от Диора. Теперь даже он не мог скрыть волнения. Президент заметил это и быстро распрощался с рыболовами. Секретарь что-то шепнул ему на ухо. Начальник протокольного отдела, увидев болезненную гримасу на лице президента, окончательно понял, что и министру иностранных дел придется обождать, не только владельцам гостиниц.

 

В тринадцать тридцать из управления полиции прибыл на мотоцикле курьер. Он привез адресованную Траалю магнитофонную ленту. Присутствующие внимательно прослушали интервью «Радио Маддалена». Ленту передали из центральной радиоперехватной, где постоянно записывали на магнитофон передачи всех легальных (и неофициальных тоже) радиокомпаний. Через неделю, если передача не вызывала каких-либо конфликтов, ленту стирали. Одновременно из радиоперехвата Траалю сообщили, что аппаратура настроена на все находящиеся в частных руках коротковолновые передатчики. Весьма вероятно, окруженные террористы поддерживают связь со своими сообщниками вне института с помощью радио.

— Значит, все-таки сведения просочились, — проворчал Эберт.

Бренн молчал. Ему было абсолютно наплевать, кому и что известно об этом деле. Его интересовали только террористы и культура бактерий. Да жизнь заложников. И еще он хотел, чтобы атака, когда они получат приказ от полковника, оказалась удачной.

Эберту доложили по телефону, что на улицах продают специальный выпуск «Мустанга». Он задумался, прикусив губу. Всего на секунду. План у него был готов.

— Нужно как можно быстрее ударить по источнику информации! Сейчас каждое известие опасно. Трааль, это ваша задача, мы не можем посвящать в дело посторонних.

Капитан полиции ответил не задумываясь:

— Это не в моем районе.

— Не имеет значения! Как уполномоченный правительства я поручаю вам и беру на себя всю ответственность перед вашим начальством.

Трааль кивнул и, не прощаясь, вышел. Почти сразу же донесся рев удаляющейся полицейской сирены.

Было тринадцать часов тридцать шесть минут.

 

Профессор Дрейменс уже отобедал. Один из террористов в натянутом на голову черном чулке унес его тарелки, столовый прибор. Настал черед получить свою порцию самой молодой ассистентке. На другом конце стола ел руководитель лаборатории со второго этажа. Его все еще тошнило, он давился, насильно запихивая еду в рот, старался не думать о происходящем. «Может, все обойдется», — внушал он себе.

На стол поставили очередные две тарелки. Ложки получили рыжеволосая секретарша и перепуганная взлохмаченная пожилая уборщица. Горло у секретарши пересохло и сжалось, она едва могла сделать глоток, а у уборщицы так дрожали руки, что суп расплескивался с ложки.

Дрейменс пытался собраться с мыслями. Он вспомнил специальные курсы для руководящих лиц, которые посещал несколько лет назад. Там обучали тех, кто служил в учреждениях, работающих в режиме повышенной опасности. Прежде всего, говорили им, нельзя терять спокойствия. Главное — хладнокровие. Для страха у террористов причин не меньше, чем у заложников. Им объясняли, что заложник никогда не должен брать на себя посредничество между полицией и террористами, это обычно плохо кончается. Заложник должен сознавать, что он, только пока жив, представляет для похитителей ценность.

Потом профессор подумал о жене, дочери и внуке. Последний раз он видел малыша на прошлой неделе. А вдруг никогда больше не увидит? Он вздрогнул, медленно повернул голову к окну. Солнце светило ярко. Перевалило за полдень. До каких пор это будет тянуться? Когда это кончится?

 

— Вы были правы, — мрачно сказал президент, обращаясь к Фрогне.

Советник по избирательной кампании молчал. Что он мог ответить?

— Скверно, — суммировал свои соображения Стейдел.

— Первая задача — опровергнуть, — решительно заявил президент. — Представитель правительства через двадцать минут зачитает информацию о том, что в институте ведутся опыты, относящиеся исключительно к сельскому хозяйству. Любое сообщение о бактериологических исследованиях, о создании бактериологического оружия абсолютно необоснованно, — закончил он, отдуваясь.

— Проклятые писаки! — Министр Фальконер сердито хмурил брови. — Вечно они всюду суются!

Секретарь принес несколько экземпляров специального выпуска «Мустанга». Все углубились в чтение.

— Вот, полюбуйтесь! — воскликнул президент. — Безоговорочно обвиняют правительство! Меня даже лично упомянули!

— Этого следовало ожидать, — проворчал Фальконер.

— Теперь вся надежда на «гепардов», — сказал Стейдел.

 

Лиммат послал к заложникам Катарину. Гейд, Маарен и Манч стояли в коридоре, в дверях секретариата. Отсюда они могли наблюдать за всеми стратегическими пунктами второго этажа.

— Скоро начнем переговоры, — объявил Лиммат. Его высокую фигуру ловко облегал пиджак, на загорелом лице ни следа тревоги. Черные волосы прикрыты, словно шапкой, чулком.

— Думаешь, они будут упрямиться? — спросил Гейд, скрестив на груди массивные руки.

— Конечно! — пожал плечами Лиммат. — Но в конце концов им придется уступить. Полковник еще утром упомянул о переговорах. Пока потянем время, а там и начнем.

— Не спеши, — предупредил Манч. Он был бледнее обычного и нервно моргал, поглядывая то на лестничную клетку, то на дверь лифта. Но повсюду царила тишина.

— Нам спешить сейчас некуда, подождем, пока станут уступчивее, — сказал Маарен и прислонился к стене. Движения у него, как и всегда, были замедленные.

— Не бойтесь, я в этом прекрасно разбираюсь. Не впервые в таком деле. В позапрошлом году в банке, когда мы унесли три с половиной миллиона франков, я тянул с переговорами, пока они, щадя заложников, не согласились почти на все, что мы требовали. И сейчас так будет.

— Ты участвовал в той операции? Я читал о ней в газетах, — улыбнулся Маарен. Казалось, ему сразу стало легче.

— Смотри о деньгах не забудь! — тоже почувствовав облегчение, добавил Манч.

— Скоро начнем, — сказал Лиммат, взглянув на часы.

 

К четырнадцати часам Виктор Масперо пожал все возможные лавры. Он купался в славе. Его шеф Леонте принес шампанское. Коллеги и кое-кто из наборщиков поздравляли журналиста.

— Вот это да! — в который раз повторял Леонте. — Молодец парень! Всего за час сделал специальный выпуск, и кто знает, сколько еще шкур мы сдерем с этой лисы! Бактерии — прекрасная тема! — Он потирал руки, глаза его сияли. Масперо был счастлив. В конце концов, ради этих минут он живет. В такие моменты забываются недели неудач, утопающие в коврах приемные боссов, откуда его вышвыривали спесивые секретари, телефонные звонки, поднимающие по ложной тревоге, неизвестные любители шуток, ночью выманивающие его из дома на безлюдные городские окраины, где ничего не стоило распроститься с жизнью, ибо всегда найдутся охотники сквитаться по старому счету.

Но сейчас он наслаждался успехом. Мало кто из коллег ему завидовал. Большинство радовались: популярность «Мустанга» возрастет, тираж увеличится, а это поднимет и их доходы. Чествование еще не кончилось, когда кто-то вызвал Леонте из корректорского зала. Тот быстро вернулся, не в силах скрыть смущения, отозвал в сторону Масперо:

— Иди в мою комнату. Там с тобой хотят поговорить. Срочно!

Масперо глянул в честные голубые глаза Старика и вышел. «Вечно испортят радость», — досадливо щелкнул он пальцами. Войдя в комнату шефа, журналист насторожился. Возле кресла стоял мужчина в полицейской форме. Офицер.

— Капитан Трааль.

Масперо кивнул и с горечью сказал:

— Значит, цветочки уже были, а теперь пойдут ягодки. Головомойка! Удивлен, что вы явились в форме.

— Я представляю уполномоченного правительства, полковника Эберта. Садитесь, вам придется ответить на несколько вопросов. Думаю, нет смысла говорить, о каком деле идет речь.

Масперо молчал. «Интересно, они уже были у Пьетро?» — подумал он. Капитан словно прочитал его мысли.

— Я беседовал с вашим коллегой Хаутасом. От него мы узнали, что на магнитофонной ленте было несколько фраз, которые не вошли ни в передачу, ни в материалы специального выпуска. Мы знаем, что это за фразы.

— Да. Они могли вызвать страшную панику.

— Вы правы. Думаю, мы поймем друг друга и в остальном.

Масперо выжидательно уставился на полицейского.

На допрос беседа не походила. Отвечая Траалю, журналист рассказал, как ему позвонил неизвестный. Потом принес и прокрутил магнитофонную ленту, на которую записал свой разговор с ним. «Хорошо, что я догадался это сделать!» — мысленно похвалил он себя. Капитан Трааль сунул кассету в карман.

— Рация останется у вас. На каких бы волнах ею ни пользовались, она будет прослушиваться. Планы неизвестного явно связаны с вами и Хаутасом, поэтому он просил вас вечером быть в редакции. Им нужно, чтобы захваченные террористами документы были опубликованы в «Мустанге» и прозвучали по «Радио Маддалена».

— Вы так считаете? Для этой цели они могут обратиться и к другим репортерам.

— Не думаю. Они подбросили дело вам и Хаутасу. Отныне люди будут следить за материалами именно вашей газеты и сообщениями «Радио Маддалена». Совершенно ясно, и в ближайшие дни тоже. Террористы и их сообщники на это рассчитывают. Они хотят, чтобы как можно больше людей узнало о якобы неправильных действиях администрации Ореллона.

— Якобы?

Трааль сделал вид, будто не слышал вопроса. Но его следующую фразу можно было расценить как ответ.

— Через несколько минут представитель правительства даст опровержение информационным агентствам. В институте не ведется никаких бактериологических опытов, так он скажет. Дальше видно будет. Надеюсь, вам понятно, что, если террористам удастся вынести культуры бактерий из института, последствия могут быть ужасающими. У вас есть семья?

— Да, — кивнул Масперо и почувствовал, как у него вдруг пересохло во рту.

— Тогда подумайте о ней! Это опасная игра, Масперо. Я могу прислать к редакции детективов, и они не отстанут от вас, куда бы вы ни пошли. Но меня больше устраивает другой вариант.

— А именно?

— В ваших собственных интересах, как только получите известие от таинственного незнакомца или от кого-то иного, сообщить об этом нам. Вот номер телефона. Стоит вам позвонить и произнести слово «Кортези», как вас тотчас соединят с уполномоченным правительства или со мной.

— Понял. — Масперо взял бумажку.

Трааль мгновение нерешительно постоял в дверях, потом тихо проговорил:

— Мы на вас рассчитываем, господин Масперо.

 

Масперо позвонил домой. Набрал не свой номер, а соседский. Попросил позвать жену, мол, их телефон, похоже, испорчен. Соседка, ничего не подозревая, выполнила просьбу. Масперо солгал без всяких угрызений совести. Вполне вероятно, полиция все-таки прослушивает его домашний телефон.

Стоя в одном из таксофонов редакционного холла, он через стекло наблюдал за снующими мимо людьми. А вдруг среди них затесалась парочка детективов?

— Это ты, Виктор? Что случилось? Почему не звонишь прямо домой?

— Есть на то причины. Слушай меня внимательно, Сишане! — Голос у Масперо был твердым, решительным. — Бери Мириам, садись в такси и поезжай в центр города. Там найми машину и немедленно отправляйся к своей тетке.

— Но в чем дело? — воскликнула Сишане, сразу заподозрив беду.

— Не спрашивай, времени для объяснений нет! Если слушала радио, можешь догадаться. Вы должны уехать! В провинции будете в большей безопасности. Я вам позвоню. Отправляйтесь немедленно!

— Хорошо, — прошептала жена.

— И не забудь: я люблю тебя!

— Я люблю тебя! — повторила Сишане.

Масперо положил трубку, машинально глянул на часы. Четырнадцать тридцать четыре.

 

Наконец зазвонил телефон. Эберт поднял трубку.

— Перечисляюнаши требования, — произнес уже знакомый голос.

— Слушаю, — ответил полковник и принял успокоительную таблетку.

Бренн пообедал, был сыт, спокоен, ничего не боялся. Он никогда не испытывал страха. Только так и можно выжить. Если во время акции потеряешь голову, тебе конец. Кодовое наименование «гепардов» в армии — «специальное пятьсот двадцать пятое соединение». Платят им много. И все же найти подходящих людей трудно. У Бренна восемьдесят солдат, «суперменов». В их соединение попадают лишь те, кто из ста выстрелов набирает по меньшей мере девятьсот очков; снайперы, разумеется, должны выбивать больше. Кроме того, все владеют приемами каратэ и дзюдо, могут пробежать без передышки десять километров, водят легковые машины, грузовики, трейлеры, тракторы, дизель-электровозы. У них должно быть за плечами не менее пятидесяти парашютных прыжков. Они обязаны знать все системы имеющегося в обращении оружия. Среди «гепардов» есть пилоты самолетов и вертолетчики, специалисты по электрооборудованию, замка́м и сигнальным устройствам. «Гепарды» занимаются альпинизмом, плаваньем под водой с кислородными приборами и без оных, выдерживают большие перепады температур. Они знакомы с приемами ближнего боя на борту пассажирского самолета, в заваленных туннелях, на крышах небоскребов, мчащихся экспрессов, на кораблях и в штольнях шахт.

Доктора Амстела мало волновали переговоры. Он размышлял о том, кто стоит за террористами. Ведь за ними всегда кто-то стоит, даже если им это неизвестно. Их действиями всегда кто-то манипулирует.

— Заложников мы отпустим, если выполните наши условия, — говорит Лиммат. — Условия следующие...

«Этот парень не простой уголовник, не полуграмотный анархист, не напыщенный лжефилософ, — слушая, думал Эберт. — Он целеустремлен, холодно-расчетлив. Трудно будет договариваться».

— Вечером подгоните во двор к главному входу автобус средних размеров. Затемнение должно быть полным! Шофер выйдет из машины, а вы отведете своих «гепардов». Если раздастся хоть один выстрел, перебьем заложников. Понятно?

— Продолжайте! — Эберт набрался терпения, ему ясно, что список будет длинным.

— Мы сядем в автобус, поедем в аэропорт. Безопасность дороги обеспечите вы. Все машины должны находиться от нас на расстоянии не ближе ста метров. На аэродроме приготовьте небольшой самолет, заправленный горючим. С экипажем из двух пилотов. В дорожную сумку положите тридцать миллионов бывшими в употреблении стофранковыми купюрами.

— Это все? — бесстрастно спросил Эберт. — Вы ничего не забыли?

— Что вы имеете в виду, полковник?

— Несколько мелочей, например заложников. Когда вы их отпустите? Что будет с захваченными документами? И с культурой бактерий?

— Обсудим. Заранее оговариваю: в самолете мы будем чувствовать себя в безопасности только вместе с заложниками.

— Ну-с, — Эберт намеренно начал с наименее важного, — во-первых, тридцать миллионов франков многовато. Во-вторых, даром мы не дадим вам ни автобуса, ни самолета. Придется платить.

— Нам платить? — поразился Лиммат.

— Да, заложниками.

— Ага, вот оно что!

— Только так.

— Если вы не выполните наших требований, мы пристрелим парочку заложников. И... в крайнем случае разобьем цилиндрики!

— Это на самом деле будет крайний случай, не забывайте. Бактерии из цилиндров прежде всего проникнут в организм людей, находящихся в непосредственной близости. Более подробную информацию можете получить у профессора Дрейменса, если не верите мне.

— А в-третьих?

— В-третьих, не может быть и речи о вашем отлете за границу.

Долгая напряженная тишина.

— Это вы серьезно, полковник?

— Абсолютно серьезно. Поэтому и говорю сейчас, чтобы у вас не было иллюзий. На этот счет я получил ясные указания.

— Из-за бактерий?

— Из-за документов тоже.

— Но ведь радио и печать уже ухватились за это. И за рубежом узнают.

— Я не уполномочен спорить с вами, перечислять доводы. Одно несомненно: за границу вы не полетите!

Снова долгая пауза, затем Лиммат говорит:

— Подумайте, полковник. И скажите своему начальству, что дело плохо кончится, если вы не выполните наших требований.

Щелчок. Конец первого раунда переговоров. Эберт тяжело, громко отдувается, оглядывает присутствующих.

— Надо позвонить президенту, — говорит он и протягивает руку к телефону.

— Крепкие парни! — качает головой Бренн.

В голосе его Трааль с удивлением улавливает похвалу. Капитану невдомек, что участие Бренна в подобных переделках сводится лишь к боевым действиям, и его вовсе не тянет вникать, что кроется за кулисами событий. Слишком часто он натыкался бы на всякое свинство, это уж точно. К чему терзаться сомнениями? Не думать куда лучше. Так считают большинство людей. Бренн любит своих «гепардов», его устраивает жизнь, которую он ведет. Со временем, когда по возрасту он уже не сможет служить в специальном соединении, если его не подстрелят до тех пор и не превратят в инвалида, за него обеими руками ухватятся фирмы, поставляющие телохранителей частным лицам.

Пока Эберт звонит по телефону, от забора отделяется полицейский офицер с белым конвертом в руках. Он подходит к Траалю.

— Данные на убитого террориста, господин капитан.

— Благодарю.

— За кордоном собралось не меньше пятидесяти журналистов. Среди них и зарубежные. И телевидение подъехало. Что делать?

Трааль смотрит на Эберта. Тот закончил разговор.

— Журналисты? Еще чего! Гоните их прочь! И без них хлопот хватает!

Офицер уходит. Трааль вскрывает конверт, пробегает глазами текст:

— «Стен Флатро, двадцати четырех лет... В прошлом году присоединился к Третьему фронту. По донесениям тайной службы, принимал активное участие в нескольких операциях. Отличный шофер. В последнее время перешел на нелегальное положение. Скрывался, вероятно, у людей, симпатизирующих террористам. Личность установлена по отпечаткам пальцев и ладоней, всякое сомнение исключено».

— Да, маловато, — проворчал Бренн. Он подозвал лейтенанта Чаринга, приказал сменить «гепардов» из первой цепи окружения, дать им возможность отдохнуть. Одну группу снайперов отвести назад. Остальным следить за происходящим еще внимательнее.

— Президент сердится, — кратко резюмирует свой телефонный разговор Эберт. — Но другого выхода у нас нет, уступать террористам нельзя.

— Тяжелый предстоит денек, — говорит Бренн и смотрит на часы. Скоро пятнадцать часов.

 

У большого стола — тяжелая тишина. Лишь изредка слышно, как кто-то скрипнет стулом или вздохнет. Сквозь зарешеченные окна светит послеполуденное солнце.

Профессор украдкой оглядывается. Его интересует не стоящий в дверях террорист, а товарищи по несчастью — заложники. Он видит их дрожащие руки на столе, поникшие плечи и искаженные страхом бледные лица. Испуганно бегающие глаза. Или уставившиеся в одну точку отрешенные взгляды.

Где-то трезвонит телефон. «Кто, интересно, звонит?» — думает секретарша. Прядь волос падает на глаза, она не осмеливается отвести ее. Стоящий в дверях террорист может неправильно истолковать ее жест. «Кто звонит в такое время?» Секретарша судорожно цепляется за эту мысль, чтобы не думать о положении, в котором они оказались. Где-то кто-то набрал номер их телефона, наверное, ждет ответа, прижав к уху трубку. Ему и в голову не приходит, что сейчас в институте не суетятся лаборанты, не склоняются над микроскопами ученые, не вспыхивают лампы в фотолаборатории, не бегают за стеклом под пытливыми взглядами мышки с розовыми носиками. С ними-то что? Кормили их?..

Молодой лаборант напряженно о чем-то думает. В голове его вырисовываются контуры отчаянного плана, и, несмотря на страх, решение его крепнет, он все больше уверен, что осуществит его.

 

Так проходит более часа.

Бренн спокоен. В войне нервов всегда побеждает тот, у кого они крепче. Майору привычна атмосфера, когда в воздухе вибрирует напряжение, люди — словно натянутая стальная струна, а во рту от ожидания появляется какой-то странный привкус.

— Значит, ждем, — говорит Трааль.

— Вот именно, — ворчит Эберт, не глядя на капитана.

Звонок городского телефона. Траалю докладывают о результатах анализа звуколаборатории.

— Голос на первой магнитофонной пленке с записью, сделанной в институте, вероятно, принадлежит Кирку Лиммату. Ему тридцать девять лет, неоднократно был судим за вооруженные ограбления и террористические акции. Давно числится на нелегальном положении. Подробности о нем тайной службе неизвестны.

— А другой голос? Того, что звонил журналисту?

— Установить не удалось. В звуковой картотеке его нет.

— Благодарю.

— Так мы ни на шаг не продвинемся, — размышляет Эберт. — Возможно, будет какой-то результат, если установим, кому принадлежит другой голос.

— Я все думаю о заложниках, — со вздохом проговорил Амстел и посмотрел на часы. — Им, наверное, страшно. Давайте звонить террористам!

— Знаю, что страшно, — раздраженно кивнул Эберт. — Но если позвоним сами, то выкажем слабость.

— По-вашему, это теперь так важно? — вскочил Амстел. — Безопасность заложников и культуры бактерий — вот что главное! А не мнение о нас каких-то паршивых уголовников!

— Как раз это их мнение очень существенно, — перебил Бренн. — От него зависит, как они поведут себя с заложниками. Нельзя еще более обострять положение.

Сказав это, Бренн, в сущности, признал правоту обоих.

Эберт снова задумался. Как и майор, он прекрасно знал, что встречаются террористы с неустойчивой психикой, которые способны убить заложников, а потом пустить себе пулю в лоб. Если такое случится, что станет с бактериями? Доктор Амстел говорил о двух миллионах трупов. Сначала два миллиона, а потом сколько? Эберт вздохнул и подошел к телефону.

 

— Чего ты нервничаешь? — Лиммат смотрел на Манча сверху вниз. Теперь было особенно заметно, насколько тот ниже его ростом. Манч с трудом скрывал волнение, а Лиммат такие вещи замечал сразу.

— Они обозлятся да напустят на нас своих «гепардов». Тогда нам крышка! Конец! — пробормотал Манч.

— Лучше б тебе мессы в церкви служить, там не страшно. Ну, чего трусишь? — Лиммат дружелюбно хлопнул его по спине.

Однако и он был встревожен. Именно из-за Манча. «Крепость любой цепи зависит от ее самого слабого звена, — подумал он. — Авось остальные не перетрусили и продержатся до конца, иначе и в самом деле скверно придется».

— Хорошо еще, что сам я убежден в успехе. — Лиммат выглянул в коридор. Маарен невозмутимо стоял на часах, это успокоило Лиммата. — Если бы вел переговоры ты, они бы уже атаковали нас. По твоему голосу ясно, что ты колеблешься. А ведь как шеф тебя расписывал! Говорил, без Манча и не беритесь: если он с вами, все удастся!

— Так и сказал? — немного ободрился Манч. Лиммат, пристально посмотрев на него, кивнул.

— Да. Но теперь я сомневаюсь в его словах.

— Не сомневайся! Я уже в порядке. — Манч встал и направился к двери. — Сменю Маарена.

— О’кей! И пришли сюда Катарину.

В четыре часа семнадцать минут на столе секретарши зазвонил телефон. Лиммат ухмыльнулся. Катарина подошла ближе. Ей тоже хотелось слышать разговор.

— Говорит полковник Эберт. Вы обдумали?

— А вы? — Последовала пауза, потом Лиммат снова заговорил: — Мы должны вылететь за границу, полковник. Думаю, вы не впервые руководите такой акцией, не так ли? Значит, вам ясно: после того что произошло в институте, нам нельзя оставаться в стране!

— Ваши интересы нас не волнуют. Мы не можем принять их во внимание.

— А придется! Условия диктуют именно наши интересы! Или рассчитываете, что мы поднимем руки и промаршируем в ваши объятья, а?

— Нет. Но о загранице не может быть и речи!

— А о самолете?

Эберт помолчал, потом медленно, обдуманно ответил:

— Может.

— Отвечайте определеннее!

— Да.

— О’кей! Мы это обмозгуем. А что с деньгами?

— Даем десять миллионов. Банки уже закрыты.

— Не смешите меня, полковник! Такие деньги приносят не из банков. Для подобных случаев есть специальные резервные фонды. Тридцать миллионов франков, полковник!

— Десять.

— Не унижайтесь, полковник! Мы оба рождены не для торга.

— Десять миллионов.

— Значит, торгуетесь? Тридцать!

— Сойдемся на половине, — предложил Эберт.

— Двадцать пять. Это мое последнее слово! — чуть помолчав, сказал Лиммат.

— Предлагаю двадцать.

Новая пауза. Лиммат и Катарина переглянулись. Казалось, в эти секунды даже воздух сгустился.

— О’кей! Пусть будет двадцать, но, как я сказал, бывшими в употреблении банкнотами. Доставьте их в самолет!

— Хорошо. — Голос Эберта звучал бесстрастно. Вожак террористов не уловил в нем ни усталости, ни волнения. — А теперь о заложниках.

— Оставим пока заложников! У нас есть новое требование.

— Говорите. — Эберт держал себя в руках.

— Положите в самолет шесть военных парашютов. В днище должен быть люк, из которого можно выпрыгнуть.

И опять короткая пауза.

— Доложу начальству, — ответил Эберт. — А теперь наши условия. Обсудите их.

— Говорите, полковник, говорите! — В голосе Лиммата звучало высокомерное превосходство.

— Одновременно с прибытием автобуса вы отпускаете четырех заложников. На аэродроме прежде, чем сесть в самолет, отпускаете еще четырех. Остальных трех заберете с собой.

— Дальше! — Лиммат ничего не обещал. Он хотел выслушать все до конца.

— На аэродроме вернете документы, передадите с заложниками. Если этого не произойдет, машина не взлетит. Понятно?

— Продолжайте.

— Мы дадим вам самолет, в котором кабина герметически отделена от салона. Пилоты по внутреннему телевизору будут следить за тем, что происходит в пассажирском салоне. Поэтому не рекомендую причинять заложникам вред. Случись с ними беда, люк не откроется!

— А как с бактериями?

— Оставите в самолете с заложниками.

— Сколько дадите горючего?

— Сколько потребуется. Но повторяю: машина границу не перелетит! — голос Эберта отвердел.

— В самолете должна быть двусторонняя звуковая связь с пилотами, шесть компасов и один высотомер, — перечислил новые требования Лиммат. После упоминания о компасах Эберт понял, что он затевает, и не стал возражать.

— Значит, договорились? — спокойно заключил он.

— Еще нет, полковник, еще нет! Пока только о деньгах. Что касается остального, я посоветуюсь с товарищами и позвоню.

Через две минуты Институт радиоперехвата Центрального полицейского управления на одной из коротких волн услышал и записал на пленку следующий разговор:

— «Флора» вызывает «Джонатана»! «Флора» вызывает «Джонатана»!

— «Джонатан» слушает.

— Вероятно, придется осуществить третий вариант плана. Время и место встречи согласно договоренности.

— Понял. У вас все?

— Я кончил, «Джонатан».

— Желаю успеха, «Флора»!

Пеленгаторы продолжали шарить в эфире, но безуспешно. Через десять минут было готово заключение звуколаборатории: «Голос с позывными «Флора», говоривший по коротковолновой радиостанции, принадлежит Кирку Лиммату. «Джонатан» — кличка неизвестного, который утром звонил по телефону Масперо. Замеры показали, что один из передатчиков находится в Исследовательском институте сельского хозяйства, местонахождение другого ввиду краткости передачи установить не удалось».

 

— Вы считаете, что-нибудь выгорит? — спросил Бренн Эберта. Полковник успел проинформировать президента и сейчас расхаживал по тесному помещению, пытаясь преодолеть нервозность. Ясно, террористы что-то замышляют. И если им это удастся...

— Они в конце концов выскользнут у нас из рук! — Полковник рубит рукой воздух.

— Подозрительно тянут время, — качает головой Бренн.

— Явно ждут ночи, — вмешивается Трааль.

— Мне не нравится, что вы разрешили вынести бактерии из института. Если их вынесут, мы рискуем какого-нибудь цилиндра недосчитаться. А последствия... — вступил в разговор Амстел.

— Мы знаем о последствиях, — прервал его Эберт. — Лучше подумайте о том, что делать.

— В любом случае дать приказ о подготовке второго самолета, — предлагает Бренн. Эберт соглашается. Бренн подносит к губам микрофон передатчика, отдает распоряжение лейтенанту Меравилу: взять вертолет и лететь с несколькими «гепардами» на расположенный вблизи города аэродром.

 

Молодого лаборанта зовут Бруннен. Он невысокого роста, со спортивной фигурой. План в его голове окончательно созрел. Бруннен успокаивается, но лишь на короткое время, потом снова ощущает волнение. Подняв руку, он делает знак стоящему в дверях террористу. Рукав белого халата соскальзывает, взгляд лаборанта падает на часы. Семнадцать с минутами.

— Ну, чего тебе?

— Мне нужно выйти.

— Давай, но быстрее!

Бруннен встает. Только теперь он чувствует, как затекли все суставы. Но через несколько шагов это ощущение проходит. В секретариате он видит двух террористов, лица их закрыты, да это и не имеет значения. Он выходит в коридор. За ним шагает террорист, в руке у него пистолет. Всего лишь один пистолет.

Туалеты размещены в углу коридора. Бруннен заходит, террорист — следом за ним. На стене холодно блестит зеркало, сверкают белые плитки кафеля, фаянсовый умывальник.

— Давай быстрее! — Конвоир ростом не выше Бруннена, но плотнее, движения у него замедленные.

Бруннен одним глазом косится в зеркало, подмечает и взвешивает. Зайдя в кабину, он становится так, чтобы ему видна была на освещенной стене тень конвоира. Тот шагает взад-вперед, ожидая Бруннена. Оставшихся в зале заложников, по-видимому, сторожит его напарник.

Облегчившись, Бруннен пристально следит за тенью. Террорист делает очередной шаг влево, дойдя до стены, на мгновение поворачивается к нему спиной, и тут Бруннен прыгает. Ведь этот парень так близко — всего один шаг! Лаборант рассчитал хорошо. Доли секунды достаточно для прыжка — и вот уже пистолет ему не страшен. Железной хваткой Бруннен сжимает бандиту руки, наваливается всем телом. Тот ударяется лбом о плитку. Левым кулаком Бруннен бьет его снизу в закрытое чулком лицо, по голове, тот снова стукается о стену. Лаборант, отпустив обмякшее тело, выскакивает в коридор. Не оглядываясь по сторонам, мчится налево. Из туалета слышен душераздирающий вой.

Манч стоит на верху лестничной клетки, тут его пост. Он нервно шагает по площадке, напряженно вслушиваясь в доносящиеся снизу шорохи. С того момента, как они застряли на втором этаже института, его преследует страх. Что будет, если на них нападут «гепарды»? Эти коммандос не знают ни страха, ни пощады. Когда их бросают против террористов, им почти всегда предоставляют свободу действий.

Неожиданно он слышит рев, но не со стороны лестничной клетки, а из-за собственной спины. Стучат шаги. Манч поворачивается и, завидев незнакомца, не раздумывая, стреляет.

За секунду до выстрела Бруннен прыгнул, сейчас кажется, будто он плывет в воздухе, затем вдруг планирует на каменный пол и с хрипом падает. Изо рта хлещет кровь.

— Он напал на меня, гадюка, — тяжело дышит подбежавший Маарен. Из-под черного чулка по лбу его стекают кровавые струйки. Он стягивает чулок на макушку.

К ним подбегает Лиммат.

— Что случилось?

Маарен рассказывает. А Манч смотрит на умирающего. Ноги Бруннена подергиваются, затем замирают. Конец. В секретариате нетерпеливо названивает телефон.

— Оставайтесь здесь и глядите в оба! — бросает Лиммат обоим и бегом возвращается в секретариат, догадываясь, что «гепардов» обеспокоил выстрел. Катарина стоит в дверях зала заседаний, на лице у нее чулок.

— Возьми трубку, твой полковник с ума сойдет!

Лиммат поднимает трубку.

— Что случилось? — взволнованно спрашивает Эберт.

«Вам какое дело?» — чуть было не ответил Лиммат, но, передумав, твердо говорит:

— У нас осталось десять заложников, полковник.

— Вы не должны были этого допускать, — после паузы так же твердо произносит полковник.

— Не учите меня! Сами знаем, что делаем.

— Надеюсь! Может, ответите, кто это был?

— Пока нет. Могу только сказать, что не профессор.

Он бросает трубку, делает знак рукой стоящему в дверях Гейду.

— Пошли в коридор! Обсудим план действий на вечер.

 

Эберт смотрит на Трааля. Капитан полиции нерешительно говорит:

— Может, просто хотели нас напугать... Может, никого не убили.

— Они дорожат каждым заложником, им нет смысла убивать, — соглашается с ним доктор Амстел. Но Эберт качает головой.

— Во-первых, в такой напряженной ситуации без причины не стреляют. К сожалению, они не любители, а профессионалы. Именно потому, что им необходимы заложники, они не станут внушать нам, будто потеряли один из своих козырей.

— Значит?..

— Возможно, была попытка к бегству. Кто-то попробовал убежать, его пристрелили.

Прикрыв глаза, Эберт силится проанализировать случившееся, призвав на помощь свой богатый опыт. Вряд ли это была женщина. Среди заложников четверо или трое мужчин. Профессора Дрейменса как будто можно исключить. Кто же это был?

 

Поулис и Ньюинг в семнадцать двадцать пять встречаются в многоэтажном гараже возле церкви святого Михаила. На девятом этаже огромного бетонного строения — сейчас здесь почти нет машин — два автомобиля остановились рядом. Водители даже не выключили моторы, только опустили стекла окон.

— Что с ними будет? — спросил Ньюинг.

— Они должны выбраться из института.

— Но вопрос — какой ценой? Мне, правда, не жаль заложников, но лучше обойтись без крови.

— А цилиндры? — спросил Поулис.

— Ваши люди, несомненно, вынесут их с собой, хотя бы в интересах собственной безопасности. Положитесь в этом на них. Пока цилиндры в их руках, «гепарды» не осмелятся на атаку. В радиосвязь больше не вступайте, наверняка все волны прослушивают. — Голос Ньюинга звучал повелительно.

— Надеюсь, они сфотографировали материалы. Оригиналы, конечно, придется оставить, если они хотят целыми и невредимыми выбраться из передряги. Какие будут еще указания?

— Никаких. Все идет по плану. Вечером не отходите от телефона. Когда наступит черед третьего варианта, у вас появятся новые задачи. Достали машины?

— Да. Меня только бактерии тревожат.

— Меня тоже, Поулис. Это было неожиданно. Мы не могли предвидеть, что Лиммат на них наткнется! Теперь-то все равно отступать нельзя. Придется пойти на риск.

— Понял.

Ньюинг кивнул, дал газ и умчался. Поулис обождал, лучше не уезжать одновременно. Машина Ньюинга исчезла на спуске. Поулис оглянулся — поблизости никого. Он медленно закатал левый рукав куртки. Его рука во время разговора лежала на опущенном стекле сантиметрах в сорока от Ньюинга. Маленький микрофон, замаскированный под электронные часы, наверняка все записал. Поулис вынул из кармана магнитофон величиной с сигаретную пачку, перекрутил миниатюрную ленту, поднял коробочку к уху и включил кнопку. Услышав фразу Ньюинга: «В радиосвязь больше не вступайте...», злорадно ухмыльнулся. «Ты у меня в руках!» — прошептал он и стронул с места большую черную машину.

 

Лиммат стоит, прислонясь к стене, на плече его автомат. Гейд и Манч караулят неподалеку, Маарен — рану на лбу Гейд ему промыл — наблюдает за лестничной клеткой.

— По-моему, переговоры прошли удачно, — говорит Лиммат.

— Ты командир, — уклончиво отвечает Гейд.

— А сможем определить, где находимся, когда выпрыгнем из самолета? — спрашивает Манч, волнение которого постепенно проходит.

Узнав от Лиммата о плане спасения, он почувствовал себя гораздо лучше. Манч принимал уже участие во многих операциях Фронта, но в такую ловушку попал впервые.

— Надеюсь. Я не желторотый птенец, старик. — Лиммат беззвучно рассмеялся. — Был летчиком на халавайском фронте.

— Тебе легко, — пробормотал Гейд. — А я только пять раз прыгал с парашютом.

— Это будет шестой, — беззаботно засмеялся Маарен, сам прыгавший много раз.

— А деньги?

— Двадцать миллионов. Фотокопии документов Катарина сделала, мы унесем их с собой. Из-за них ведь и вся заваруха. Получим награду от шефа. Но у меня есть еще одна идея, ребята!

— Идея?

— Да. Она принесет по парочке-другой миллионов на брата! Но об этом потом. Отправляйтесь по местам, чтобы эти проклятые «гепарды» не застали нас врасплох.

 

Полицейский офицер принес Траалю еще один конверт. Капитан вскрыл его.

— Новые данные о вожаке террористов Кирке Лиммате. Пятнадцать лет назад окончил электроинженерный факультет Центрального университета, в армии научился водить вертолеты, воевал на халавайском фронте. В военном формуляре записано, что совершил сто пятьдесят прыжков с парашютом. Имеет судимость за нарушение права частной собственности. Вторгся в квартиру одного банкира, пытался спрятать там подслушивающий аппарат, но был пойман. В тюрьме познакомился с террористами мелкого пошиба, от них нахватался анархистских идей. Позднее сам организовал террористические группы. Но посадить его за решетку больше не удавалось, хотя есть подозрения, что именно он стоял за многими крупными акциями.

— Трудный противник, — покачал головой Амстел. Перед глазами его все время стояли четыре маленьких цилиндра, четыре белых цилиндрика.

 

В роскошно обставленном зале военный министр Фальконер, Фрогне и Стейдел ожидали президента. Советник по делам здравоохранения чувствовал себя неловко в бывшем королевском дворце. В зале стояла мебель с золотой инкрустацией, паркет блестел как зеркало, стены украшали дорогие картины. Особенно угнетающе действовала на Стейдела висевшая против входной двери большая картина прошлого века, изображавшая охоту. Пегие охотничьи собаки преследовали перепуганную лису, на заднем плане, на фоне темных деревьев, мчались всадники во фраках.

Отворилась дверь. Поспешно вошел президент. Все трое вскочили с кресел. Президент несколько минут назад прилетел на вертолете из небольшого городка, где произнес предвыборную речь. Он был в темном костюме с мягким серым галстуком. Голова гладко причесана.

— Ну так что, господа? — хрипло спросил он, не здороваясь.

— Вышли вечерние газеты, — сказал Фальконер, кивая на большую кипу.

— Доложите кратко, что пишут.

— Как и следовало ожидать, смакуют скандал. Обсуждают, какова ваша роль в этом деле.

— Меня сильно ругают?

— Сильно.

Фрогне чувствовал, что его положение шатко. В конце концов, зачем нужен советник по выборам кандидату, выдвижение которого с минуты на минуту становится все сомнительнее? Он понимал, что должен вступить в разговор.

— Противники наши молчат, — заговорил он. — Наварино сделал только одно заявление. «Пока нет доказательств, что нынешнее правительство действительно дало указание о производстве бактериологического оружия, мы никого ни в чем не обвиняем». Так он сказал.

— Ишь ты, как благородно! — выпятил губы президент.

— Грондейл дал интервью «Радио Маддалена». Он кандидат и от защитников окружающей среды, поэтому, естественно, заявил, что «ведение бактериологической войны — преступление против человечества, природы и всего живого мира», — продолжал Фрогне.

— Значит, никаких признаков того, что они воспользовались удобным случаем, — сказал президент и сел. Остальные последовали его примеру.

— Еще воспользуются, просто ждут, чтобы ситуация прояснилась. Не хотят вслепую набрасываться, дело-то обоюдоострое.

— Да, это так. — Фальконер взял сторону советника, хотя и недолюбливал Фрогне. Но теперь они стали вынужденными союзниками. — Завтра атака на нас усилится. Они ко всему станут придираться.

— Как бы все ни кончилось, неприятностей не оберемся. — Стейдел решил, что и ему следует внести свою лепту в разговор. — Даже если «гепардам» удастся разделаться с террористами, институт, как ни крути, «погорел»! Там будут кишеть репортеры, вынюхивать, высматривать. Как же — зловещая слава!

— Я уже распорядился перевести его в другое место, — сообщил Фальконер.

— Какова будет смертность, если бактерии вырвутся на свободу? — спросил президент у Стейдела.

Тот подумал и медленно ответил:

— Это зависит от многого. От того, какая погода в данном районе в данное время, какой ветер дует, от населенности территории. Если это произойдет в столице, инфекция быстро распространится на весь город. В первые два-три дня число погибших достигнет двух — двух с половиной миллионов. Потом еще возрастет. Ущерб может быть неисчислимым. В течение нескольких часов расстроится вся общественная жизнь, снабжение, работа учреждений, полиции, армии. Практически мы окажемся на военном положении. И на собственной шкуре ощутим, что значит быть атакованными бактериологическим оружием.

Ничего хорошего объяснение Стейдела не предвещало. Минуту все молчали.

— Вы преувеличиваете, — заговорил Фальконер. Голос военного министра был спокоен, но одно веко предательски подрагивало. Стейдел всего пять лет назад попал в министерство, потом стал советником президента. Раньше он был практикующим врачом и уж в подобных-то симптомах разбирался.

— Надеюсь, сегодня ночью этот кошмар кончится, — вздохнул президент. — Уполномоченный правительства Эберт, которого вы хорошо знаете, обещал к рассвету доложить об окончании «акции Кортези».

— Весьма легкомысленно с его стороны, — зловеще процедил Фрогне. — Я бы на его месте таких обещаний не давал. Дело зависит не только от него. Это уж точно.

— Во всяком случае, мы в него верим. В Эберта и его «гепардов»! На его месте, — Фальконер выпятил грудь, — я бы разделался с террористами, как только стемнеет.

— И вспыхнула бы эпидемия, — презрительно отмахнулся президент. На это министр не смог ответить, наступила неловкая тишина. Все ощутили облегчение, когда открылась дверь и вошел секретарь.

— Господин президент, вам надо переодеться. Прием начнется в половине восьмого.

— Действительно, чуть было не забыл об этом министре иностранных дел! Моя супруга готова?

— Она звонила, что ждет вас.

— Иду.

С порога он обернулся. При свете лампы было видно, как скверно он выглядит. «Сразу постарел», — недовольно подумал Фрогне.

— Не уходите, господа! После банкета я вернусь. А к тому времени, возможно, получим более благоприятные известия.

Ровно девятнадцать часов.

 

Темнота приближалась к городу с востока. На западе нет-нет да блистал солнечный луч, словно арьергард потерпевшей поражение армии, кусочки света, обращенные в постыдное бегство. Они быстро исчезали со стен, с тускло сереющих оконных стекол. Сумрак окутывал город, тени труб, брандмауэров растворялись в приближавшейся ночи. На улицах загорелись гирлянды белого жемчуга. Спешили люди с серыми лицами. С обманной веселостью заплясали чередой, заиграли потрескивающие, крутящиеся, мерцающие неоновые огни. Крыши домов еще хранили следы солнца. На западе неярко тлели полосы подсвечиваемого снизу небосвода. Скоро и они поблекнут, вступит в свои права вечер, уже сейчас пульсирующий на тысячах улиц города — чудовищного исполина с сердцем — дизелем внутреннего сгорания, глазами-рекламами, руками-электрокабелями, ногами — лестницами метро.

Редакция почти опустела. Давно ушли печатники, в подвале темно. У вахтера тихо звучит радио, передают «Патетическую симфонию». Масперо с Пьетро Хаутасом сидят в большом общем зале, разгороженном стеклянными стенками на клетушки.

— Если кто-нибудь поднимет крышу и заглянет сюда, то увидит лабиринт, а в нем два человеческих существа. Сидят они там в центре и гадают, какой же из путей единственный спасительный, верный путь, — рассуждает Масперо.

— Мы и в самом деле как подопытные крысы в искусственном лабиринте, — ворчит Пьетро, запуская пятерню в кучерявую шевелюру. Чувствуется, что мыслями он где-то далеко, сидит как на иголках.

— Не нервничай, — говорит Масперо, хотя и сам не может похвастать спокойствием. Сегодняшний успех неплохо бы закрепить. «Подбросить бы огоньку». Но он тревожится. Понимает, что началась опасная игра, но говорить об этом Пьетро не хочет. Парень и так мается. Быть может, что-то предчувствует? А вдруг террористы не позвонят? Хотя по радио передавали, что институт все еще в осаде. Значит, дело не прикрыто.

— Сам не нервничай, — отвечает Пьетро, продолжая безостановочно мерить шагами зал от стены до стены. Взгляд у него отсутствующий, он с нетерпением ждет, когда наконец зазвонит телефон.

 

По радио с аэродрома лейтенант Меравил сообщает, что самолет и парашюты готовы. Почти в тот же момент по городскому телефону полковнику Эберту докладывают, что Национальный банк под сильной полицейской охраной отправил деньги — двадцать миллионов в стофранковых купюрах, бывших в употреблении. Словно ощутив, что пришло время, звонят террористы.

— Значит, так, полковник, — слышит Эберт голос Лиммата, — мы решили принять ваше предложение. С небольшими поправками.

Эберт предпочел помолчать несколько секунд, чтобы не выдать своего облегчения, потом спросил:

— А именно?

— За автобус мы даем двух заложников. На аэродроме перед взлетом — документы и четырех заложников. Остальные четверо полетят с нами. Все прочее — как договорились.

— Хорошо, — перевел дух Эберт.

— Автобус должен быть здесь через час, — добавил Лиммат.

— Я могу прислать его сейчас же. Он стоит неподалеку.

— Я сказал: через час! Предварительно позвоню.

Щелчок, трубка положена.

— Странно, что они не спешат. Другие террористы обычно хотят получить все сразу, — сказал Бренн.

— Наверное, действуют по заранее разработанному плану, — предположил Трааль. — Это подтверждает радиосообщение, перехваченное Центром. Они упоминали о каком-то варианте плана, которым хотят воспользоваться.

— Да, и еще с времени и месте.

— Вероятно, о том месте, где по окончании акции должны встретиться со своими сообщниками, — добавил Эберт.

— У меня есть предложение, — обращается Бренн к полковнику.

— Выкладывайте.

— Надо привести авиабазы в боевую готовность. В важнейших пунктах держать наготове вертолеты. В них положить парашюты. За самолетом, на котором полетят террористы и заложники, должен следовать другой. Я сам полечу вслед за ними с отборными парашютистами. На нашем самолете должно быть инфракрасное фото- и кинооборудование. Надо поднять по тревоге специалистов Военного картографического института.

Трааль не улавливает взаимосвязи слов и фраз. А полковнику Эберту логика Бренна ясна.

— Вы правы, — кивает он. — Распорядитесь насчет самолета. Я займусь остальным. — Эберт набирает номер городского телефона и, услышав мужской голос, приказывает: — Соедините меня с военным министром Фальконером!

Через десять минут на одиннадцати крупнейших военных авиабазах страны прозвучали сигналы тревоги. По специальным линиям телетайпов и с помощью коротковолновых радиопередатчиков начальникам всех подразделений полетели короткие закодированные указания. Объявлялась тревога третьей степени, не затрагивающая уволенных в отпуск рядовых и офицеров. На взлетные дорожки баз, расположенных вдоль границ, выкатились сверхзвуковые истребители-перехватчики, скорость полета которых в два раза превышает скорость звука. Пилоты в шлемах сидят на своих местах. Получив приказ о взлете, который передаст диспетчер, они в ту же минуту поднимутся в воздух. Но пока машины неподвижно стоят у начала бетонных полос, их алюминиевые тела тускло поблескивают в сумраке. На полях, окружающих авиабазы, отрывисто стрекочут кузнечики, ветерок доносит летние ароматы. Ночь обещает быть теплой.

На других базах рокочут моторы вертолетов — проводится техническая проверка. Рядом дислоцированы военные штурмовые отряды. Радары внимательно уставились в небо. Десятки глаз на наземных станциях слежения впиваются в круглые экраны, наблюдая за мелькающими световыми точками и линиями.

В полиции тоже объявлена тревога третьей степени. Большие полицейские автобусы выкатываются из гаражей. В маленьких городках патрульные машины развозят к главным узлам коммуникаций всех сотрудников полицейских управлений, каких только можно снять с постов. Детективы в штатском дежурят на железнодорожных вокзалах, конечных станциях автобусов, в портах и на аэродромах гражданской авиации. В руки военного министра и министра внутренних дел стекаются суммированные донесения. Из них выясняется, что в девятнадцать часов тридцать минут по стране в связи с акцией Кортези поднято по тревоге двадцать четыре тысячи человек. Из всей этой армии, быть может, только десяток посвящены в серьезность ситуации.

Почти совсем стемнело. Еще полчаса, и страну окутает тьма.

В девятнадцать сорок пять по второму каналу телевидения прервали передачу. Светловолосая красавица дикторша сообщила, что вместо объявленной программы из студии будут передавать политическую дискуссию с участием известных комментаторов и ведущих журналистов.

— Вопрос в том, — без всяких предисловий заявил один из участников дискуссии, — действительно ли в так называемом Исследовательском институте сельского хозяйства ведутся опыты, цель которых — создать биологическое оружие. Если да, это ставит под сомнение авторитет правительства Ореллона. Наша страна подписала в Женеве договор о запрещении биологического и химического оружия. Кабинет Ореллона, принимая присягу, торжественно поклялся соблюдать все международные и прочие обязательства, взятые на себя страной.

— Если в связи с этим делом парламент поставит на голосование вопрос о доверии, администрация Ореллона будет забаллотирована, — бесстрастно предсказал главный редактор известного внешнеполитического еженедельника, — тем более что оно потеряет доверие в глазах мирового общественного мнения. До сих пор симпатизирующие нам страны считали нашу администрацию верным союзником, а те, кто не особенно нам симпатизирует, — надежным партнером.

— Если будет доказано, что мы нарушили соглашение, другие страны с полным правом могут последовать нашему примеру!

— Нет необходимости ни в каких доказательствах. Нынешнее событие послужит прецедентом для наших противников, чтобы осуждать нас на всевозможных международных форумах и в то же время чувствовать себя вправе нарушить любое другое соглашение об ограничении вооружений.

— Не говоря уже о том, что́ будет, если в этом институте на самом деле создали оружие массового уничтожения! Военное министерство и, разумеется, администрация Ореллона проявили величайшее легкомыслие. В непосредственной близости от крупного, пятимиллионного города...

— Даже в пределах его административных границ!

— ...в пределах административных границ столицы хранить такое оружие...

— Так или иначе этому правительству конец!

— Вовсе не обязательно!

— Возникает новый вопрос: ввиду того что через три недели состоятся выборы, не имеем ли мы дело с кампанией политических противников Ореллона, затеянной, чтобы его дискредитировать?

— Значит, вы считаете других двух кандидатов политиками, способными прибегнуть к столь крайним методам? Думаете, с них станется нанять террористов, чтобы дискредитировать соперника в глазах общественного мнения?

— Господа, мы живем в такое время, когда все возможно. В том числе и это.

— Но простите...

— Это только одно из многих предположений!

 

За минуту до двадцати часов раздался телефонный звонок.

— Полковник Эберт слушает.

— Подавайте автобус, — сказал Лиммат. — Напомню об условиях. Когда шофер выйдет из машины, погасите свет, и пусть ни один «гепард» не показывается на расстоянии ближе пятидесяти метров. Если заметим, что вы что-то замышляете, вернемся в здание и убьем еще одного заложника.

— Можете не беспокоиться. Отход «гепардов», считайте, уже начался.

Эберт рукой сделал знак Бренну, и тот отдал в микрофон соответствующий приказ.

— Полицейская машина с синей мигалкой должна следовать в ста метрах впереди. Движение остановите. На какой аэродром мы едем?

— На военный аэродром Аточа. Он отсюда в двадцати двух километрах, — ответил Эберт, но Лиммат нетерпеливо перебил:

— Знаю, где он находится. Самолет готов к взлету?

— Да.

— И еще, полковник. Не делайте попыток пустить в ход снайперов. Мы наденем заложникам на головы чулки. Будет неприятно, если «гепарды» кого-нибудь из них застрелят!

— Договорились.

— Тогда подавайте автобус.

 

Эберт лихорадочно распоряжался.

— Трааль, пришлите сюда двух своих лучших офицеров! Одному сразу же заняться освобожденными заложниками. Он отправится с ними на «скорой» в больницу, там их обследуют врачи. Пусть расспросит их обо всем и запишет на магнитофонную ленту. Нужно узнать, сколько всего террористов. Быть может, заложники видели кого-нибудь в лицо. Если да, показать им альбом из нашей картотеки с фотографиями террористов. Другому офицеру немедленно заняться вторым этажом. Снять отпечатки пальцев с мебели, стен, различных предметов, дверных ручек, тарелок и сейфа. С ним пойдут доктор Амстел и сотрудники института, чтобы установить, какие документы унесены. О результатах тут же доложить!

— Будет сделано! — Трааль поспешно вышел вместе с доктором Амстелом.

— Я полечу вертолетом над автобусом с террористами, вы останетесь внизу. Моей штаб-квартирой будет пока Аточа, — сказал полковник Бренну и пристроился к окну наблюдать за событиями.

«Гепарды» по двое покидали места засады. На дворе еще горели фонари. Бренн отослал снайперов, поднес к глазам полевой бинокль, предназначенный для ночной охоты.

— Ты тоже можешь идти, — сказал он лейтенанту Пирону. — Отправишься с двумя парнями в полицейской машине во главе процессии. Я с остальными поеду сзади. Парашютисты прибыли на аэродром?

— Меравил сообщил — в полном снаряжении сидят в самолете. Ждут тебя.

— О’кей! Ну что же, в путь!

Средних размеров автобус, рассчитанный на восемнадцать пассажиров, въехал во двор. Шофер, не выключая мотора, вышел из машины, оставив дверцу открытой, и быстрыми шагами ретировался. «Шкуру спасает», — подумал Эберт, отдавая распоряжения стоящим рядом полицейским офицерам: отключить свет, выслать патрульные машины, перекрыть движение. Обеспечить на всем пути свободный и беспрепятственный проезд.

Первым спустился Гейд. Обошел холл — нигде ни души. Заглянул в ведущие из холла двери кабинетов.

— Порядок! Пошли! — крикнул он, вернувшись на лестницу.

Заложники с руками на затылках спускались гуськом. Труп лаборанта террористы прикрыли одеялом, чтобы заложники не заметили его, на головы им натянули чулки, сквозь которые те почти ничего не различали. Медленно, спотыкаясь, пленники вышли в холл, дрожащие и перепуганные встали у стены — им не сообщили о результатах переговоров между полицией и террористами, они не знали, какая участь их ожидает.

Лиммат схватил одну из женщин и, подталкивая ее перед собой, вышел во двор. Там царила напряженная тишина.

Прижав к глазам бинокль, Бренн тихо говорил в микрофон:

— Первая линия, внимание! Идут!Снайперы, осторожнее!

У дверцы автобуса остановилось несколько темных фигур, затем они медленно проскользнули внутрь. Бренн считал про себя тени. И слушал, как Эберт разговаривает по телефону с Центральным радиоперехватом: необходимо тщательно следить за эфиром, у террористов, по всей вероятности, есть переносная рация.

— Пятнадцать человек, — доложил Бренн.

— Десять заложников, значит, их пятеро, — нахмурился Эберт. — Но они просили шесть парашютов!

— Чтобы ввести нас в заблуждение. Или хотят иметь запасной. — Бренн всматривался, остались ли возле автобуса две тени. Если нет, надо тотчас отдать приказ, чтобы дорогу перекрыли стоящие у ворот грузовики. Но все оказалось в порядке, и он сказал в микрофон:

— Двое идут вдоль стены, уходят от автобуса. Внимание! Вероятно, это освобожденные заложники. На головах у них нет чулок. Похоже, две женщины... Да, женщины!

Автобус тронулся. За рулем сидел мужчина с чулком на голове. Это все, что разглядели «гепарды», когда автобус вывернул из ворот. Впереди стартовал полицейский вездеход с синей мигалкой. Они выехали на шоссе.

— Машину мне!

Бренн вышел из ворот. Возле него затормозил автомобиль «гепардов». Майор прыгнул на сиденье рядом с шофером, и они помчались за автобусом. За ними в четырех машинах ехали «гепарды». С ближайшей, очищенной от машин автостоянки взлетел вертолет уполномоченного правительства Эберта. Всю дорогу он будет лететь над конвоем, поддерживая постоянную радиосвязь с Бренном.

— Сегодня ночью выяснится, верен ли ваш девиз, — мрачно кивает полковник в сторону сидящего рядом с ним снайпера. При слабом внутреннем освещении на значке видны бегущие вокруг головы «плачущего» гепарда слова: «Никогда не отступать!»

 

Репортеры неистовствовали. Большинство уже с утра теснились за кордоном полиции, ближе их не пускали, и информации они не получали, хотя испробовали все. Полицейские власти под различными предлогами уклонялись от объяснений. Автомобиль с репортерами местной радиокомпании помчался вслед за «гепардами», «скорой помощью» и полицейскими машинами с воющими сиренами. Остальные тоже спохватились и бросились за конвоем. Стало ясно, что террористы вместе с заложниками покинули институт. Куда они направляются? Конвой повернул в сторону окраины, однако проехал ее и понесся дальше по широкому шоссе. На темно-сером небе изредка поблескивали звезды, затем оно снова затягивалось клочьями облаков.

Уполномоченный правительства сидел рядом с вертолетчиком. Его штатский костюм, белая рубашка, галстук выглядели довольно странно в сочетании со шлемом. Из прозрачной кабины он наблюдал за идущей внизу колонной машин. Сами машины были невидимы, но фары их излучали белый свет, да иногда еще зажигались красные двойные точки стоп-сигналов. Тогда колонна притормаживала, а затем снова неслась дальше. По обеим сторонам шоссе мелькали повороты, развилки...

Минут через десять полковника Эберта вызвали с земли. Заместитель Трааля докладывал из института, что отпущенных заложников отвезли в ближайшую больницу. Это женщины средних лет; конечно, пережитые события надломили их, но состояние сравнительно сносное. Сейчас их допрашивают. Установлено совершенно точно: террористов пятеро, среди них женщина.

— Могу поспорить, что они отпустили уборщицу! — крикнул в микрофон Эберт. В вертолете стоял ужасный шум.

— Разумеется. И одну лаборантку. Самых ценных заложников они возьмут с собой в самолет, — уверенно заключил полицейский офицер.

 

В восемь часов семнадцать минут зазвонил телефон. Пьетро вскочил, но Масперо оказался быстрее. Рука его сжала холодную пластмассовую трубку.

— Алло! Масперо слушает.

— Алло, — отозвался голос. Масперо ощутил, как сердце заколотилось прямо в горле. Сомнений нет! Тот самый голос! Который звонил утром.

— Это я. Можете говорить спокойно, — ободрил Масперо.

— Отправляйтесь на своей машине в сторону Стренне. У города сверните направо на двести одиннадцатую дорогу, поезжайте в горы. Когда проедете Лунгар, остановитесь и ждите. У вас в машине есть телефон, не так ли? Я позвоню вам и сообщу конечную цель.

Щелчок, разговор окончен.

— Обо мне ни слова, — оскорбился Пьетро, отводя голову от трубки, к которой он тоже прилип.

— Не расстраивайся, старик! — хлопнул его по плечу Масперо. Напряжение его спало — это видно было и по лицу, — он снова стал самоуверенным «великим Масперо», «асом». — Поедешь со мной, и все! Вместе начали дело, вместе и продолжим. «Маддалена» и «Мустанг»! Едем!

Они сбежали с лестницы. Пьетро тащил магнитофон. Ввалились в стоящий у освещенного подъезда автомобиль. Пьетро включил мотор, Масперо вынул автомобильную карту, развернул и начал искать Стренне и Лунгар.

 

Полицейская машина с воющей сиреной свернула на шоссе, ведущее к военному аэродрому Аточа. Последние два автомобиля, замыкающие колонну, затормозили, развернулись и стали поперек дороги. Журналисты разочарованно чертыхались. Среди деревьев возвышались сторожевые вышки, там и тут тянулись заграждения из колючей проволоки, замаскированные кустами. На опушке леса стояли ангары. Беззвучно вращались радары. Все было окутано темнотой.

Автобус осторожно следует за синей мигалкой полицейской машины. Лиммат с автоматом в руках стоит впереди рядом с шофером. Чулок он стянул повыше, чтобы лучше видеть. Глаза сверкают, он начеку. Сейчас Лиммат напоминает принюхивающегося зверя, в любой момент готового к кровавой схватке. На лбу его пульсирует жила, он нервно облизывает пересохшие губы, напряженно вглядывается в темноту. Странно, но он любит такое состояние. Еще с детства его тянуло к риску. В мечтах бывал первооткрывателем и космонавтом, командиром штурмового отряда и грабителем банков.

— Тормози, — громко приказывает он.

Гейд повинуется. Повернувшись лицом к салону, Лиммат окидывает взглядом пассажиров. Вооруженные Катарина и Манч стоят между кресел, Маарен занял место сзади, наблюдает, не приближаются ли «гепарды». Но те сохраняют обусловленное расстояние. В ночи резко светятся фары идущих машин. Самая первая — не ближе ста метров.

— Вон самолет, — показывает подбородком Гейд. За широко открытыми, неохраняемыми воротами тянется бетонное поле. Прожектора освещают лишь входы в здания и один самолет. Лиммат тоже заметил его. В потоке света самолет сверкает белизной. Он стоит у самого последнего ангара. Вокруг тишина и спокойствие.

Гейд тормозит. Автобус замедляет ход, почти останавливается. Манч и Маарен внимательно осматриваются.

— Подгони к самолету, — приказывает Лиммат.

 

Вертолет Эберта покачивался на бетоне. Полковник сбросил на сиденье кожаный шлем и выпрыгнул. Начальник авиабазы, прижав к голове фуражку, спешил ему навстречу, но полковник и внимания на него не обратил. Взгляд его искал Бренна.

Командир «гепардов» в этот момент выходил из автомобиля. Короткие слова приказа, и его люди разбежались по бетонному полю. Окружили, сохраняя дистанцию, освещенный самолет.

— Предупредили Картографический институт? — хрипло спросил Эберт.

— Да, — ответил кто-то. — Поехали за специалистами. Через полчаса будут здесь со всем снаряжением. Как только получат инфракрасные пленки.

— Все готовы? — спрашивает Бренн. Эберт смотрит на автобус, подъезжающий к самолету, широкое металлическое брюхо которого чуть не касается бетона. Необходимости в трапе нет.

— Вышел первый субчик, — докладывает Бренн, прижав к глазам бинокль. — Оглядывается, сунул голову в открытую дверь, вошел в самолет. Наверное, проверяет, там ли деньги.

Все ждут. Пальцы снайперов на курках. Вдруг начнется переполох, стрельба. Но все тихо. Лишь вдали стучит вертолет.

— Нашел деньги, — лаконично докладывает Бренн. — Четыре человека отходят от самолета, направляются к нам. Три женщины... мужчина... сдергивает чулок с головы. Это заложники!

Резко завизжали шины, в воротах остановился полицейский автомобиль. Трааль в сопровождении толстенького человечка подбежал к стоящей группе.

— Этот господин — заместитель директора института, — тяжело дыша, выговорил капитан. — Он может сказать, какие документы исчезли из сейфа.

— Самое время, — ворчит Эберт. Полковник не удостаивает взглядом толстяка, пристально следя за приближающимися заложниками.

Бренна они уже не интересуют, он снова смотрит в бинокль на самолет. Автобус опустел, террористы захлопывают дверцу самолета.

Группа заложников приближается бегом. Несколько «гепардов» оказываются позади них, опускаются на колени, повернув дула автоматов в сторону самолета.

Женщины плачут. Одна — громко, захлебываясь, другая неслышно. К ним спешат врачи в белых халатах. Мужчина держится хорошо — это шофер-телохранитель профессора. Он протягивает спешащим к нему людям кипу бумаг.

— Проверьте, это ли описания опытов и все ли тут, — приказывает Эберт заместителю директора, а затем спешит вместе с Траалем к диспетчерской вышке. По дороге тихо говорит капитану: — Абсолютно не имеет значения. Они, конечно, все пересняли, для них фотокопии важны не менее оригиналов. Бренн!

— Да? — подскочил майор.

— Отправляйтесь. Я буду на вышке.

Взвизгнули шины джипа. Выкатив из круга света, машина съехала с бетонного поля на ухабистую дорогу, потом вновь под ее колесами побежал бетон. В конце второй неосвещенной полосы под покровом ночи ожидал другой самолет. Вездеход еще не остановился, когда из него выпрыгнул майор. Сапоги застучали по бетону, Бренн вскочил в низкую дверцу самолета.

— Приготовиться к взлету! — загремел он.

 

Эберт сидел на вышке. Вокруг него собрался командный состав аэродрома. В открытую дверь маленького круглого помещения протиснулись Трааль и лейтенант Пирон.

— Кодовое название самолета террористов — «Мотылек». Первый пилот Костис, второй Ваубан. Оба — лучшие летчики военно-воздушных сил, — доложил начальник авиабазы Эберту.

— Микрофон! — сухо приказал Эберт и тотчас получил его. — Аточа вызывает «Мотылек»!

— «Мотылек» слушает, — послышалось из стенного репродуктора. — Я командир корабля Костис. Докладываю: обе группы пассажиров сели в машину. Дверь закрыли. К взлету готовы.

— Понял, немного обождите.

В помещение заглянул полицейский офицер.

— Господин уполномоченный правительства! Заместитель директора Исследовательского института сельского хозяйства проверил документы. По его словам, все на месте.

— Благодарю. — Эберт вздохнул и снова нажал кнопку микрофона: — «Мотылек», отзовитесь!

— «Мотылек» слушает!

— Диспетчер разрешает взлет. Выкатывайте на первую полосу. Держите с нами постоянную связь и докладывайте обо всем, что происходит на борту.

— Понял. Приступаю к выполнению.

Полковник склонился к другому микрофону:

— Вызываю «Летучую мышь»! «Летучая мышь», отзовитесь! — Кодовое название второго самолета ему только что шепнул начальник авиабазы. «Хорошее название, — мелькнуло в голове Эберта. — Летучая мышь охотится и на бабочек!»

— «Летучая мышь» к взлету готова! — раздался голос Бренна.

— Дождитесь полной темноты. Как только «Мотылек» взлетит с первой дорожки, можете стартовать, не ожидая особого приказа.

— Есть!

До двадцати одного часа оставалось тридцать минут.

 

В темноте взревели моторы. Через широкие стеклянные окна Трааль увидел, как поднимается в воздух самолет с террористами. Лейтенант Пирон задумчиво вглядывался в ночь. Вполголоса бормотал:

— Охота начинается...

Ночная охота

Заложники сидели в хвосте военного самолета. На их лицах уже не было чулок. Волнение профессора Дрейменса немного улеглось. «Нас осталось всего четверо», — думал он. При виде аэродрома в нем пробудилась надежда, он цеплялся за тонкую соломинку, и, хотя сомнения то и дело повергали его в отчаяние, ему хотелось верить в благополучный исход, но... Смертельно бледное лицо секретарши казалось совсем белым. Говорить друг с другом им запретили, но иногда они исподтишка обменивались взглядами. В глазах профессора секретарша читала ободрение и пыталась успокоиться. Это ей плохо удавалось.

Руководитель лаборатории успокаивал себя тем, что не он главный заложник. Если еще кого-либо отпустят на свободу, быть может, он будет в их числе. Но пока все это только слабая надежда. Он ощущал страшную усталость, на шее вздулись жилы. Четвертый заложник — худенькая женщина средних лет, сотрудница лаборатории. Днем она плакала, но сейчас глаза ее сухи, уголки рта нервно подергиваются. Она почти ничего не видит, едва слышит, смутно понимает, что вокруг происходит. «Только бы наступил конец, скорее бы конец», — безостановочно повторяет она про себя.

Все пассажиры ощутили, как машина поднялась в воздух.

Террористы сидели в пассажирском салоне ближе к носу самолета на металлических сиденьях, прикрепленных к ребристым боковым стенкам. Они переодевались. Из больших сумок вынули зеленовато-коричневые брюки и куртки, ботинки на толстой подошве. Парашюты валялись на полу — большие коричневые полотняные пакеты с тщательно пристегнутыми сверху шнурами.

Лица их оставались под чулками. Несмотря на это, капитан Костис сделал много снимков со светящегося голубоватым светом экрана. Кто знает, быть может, специалисты смогут использовать эти фотографии. В микрофон он сказал:

— Высота две тысячи метров, направление юго-юго-восток. Находимся в сорока километрах от аэродрома Аточа.

Перед сиденьем Лиммата тоже микрофон. Его подставка наспех прикреплена прямо к полу. На металлической пластине индикаторы приборов.

— Поверните на шесть градусов восточнее, — приказал Лиммат.

Пилот повиновался. Пассажиры ощутили, как самолет забрал чуть левее. Лиммат проследил за приборами и отдал новое указание:

— Юго-юго-запад, высота три тысячи метров!

Он с удовлетворением отметил про себя, что приборы функционируют безукоризненно.

Кабину от салона отделяла герметически закрытая толстая металлическая дверь. Летчики были в безопасности, зато жизнь заложников все еще зависела от террористов.

Пока Костис переговаривался с Лимматом, Ваубан, второй пилот, по радио связался с диспетчерской вышкой Аточи.

— Что происходит? — услышал он голос полковника Эберта. — Радары отметили, что «Мотылек» все время вихляет.

— Я — «Мотылек»! Вожак террористов испытывал контрольные приборы. Все в порядке.

Снова тихо. Самолет продолжает свой полет.

Выдерживая расстояние в несколько километров, за «Мотыльком» летит второй самолет. Хотя это против правил, Бренн велел погасить сигнальные огни. В кабине пилота темно, только слабо мерцают маленькие лампочки приборов.

— Готов инфракрасный киноаппарат? — спрашивает майор.

— Готов, — докладывает лейтенант Меравил. Этот детина едва помещается за креслом одного из пилотов.

— Приемник радиосигналов?

— Готов! — докладывает другой лейтенант, Чаринг.

— Жаль, что мы не знаем их планов, — ворчит майор. В шуме моторов никто этого не слышит. Пилоты следят за приборами. Машина идет плавно.

— Получил новое указание, — слышится голос Костиса, докладывающего диспетчерской Аточи. — Вожак приказал лететь в сторону Ленбурга. На высоте трех тысяч метров поворачиваю на юг.

Бренн молчит, пилотам «Летучей мыши» специальный приказ не нужен, они и без того следуют за летящим впереди «Мотыльком».

 

Полковник Эберт устал. С половины седьмого утра он на ногах. В полвосьмого уже был во дворце президента, а потом колесо завертелось. Сейчас поздний вечер. Двадцать один двадцать.

— Донесение из больницы, — докладывает кто-то за его спиной, вероятно полицейский офицер.

— Читайте.

— «Состояние четырех заложников, отпущенных на аэродроме, в пределах нормы. Женщины получили успокоительное. Шофер Дрейменса в альбоме полицейской картотеки опознал двух террористов. Женщина — Катарина Хиртен, ей двадцать восемь лет, принимала участие во многих террористических акциях, в течение двух лет разыскивается полицией. До сих пор была на нелегальном положении. Второй — Роджер Манч, тридцати семи лет, с декабря прошлого года разыскивается за вооруженное ограбление банка и похищение людей».

— Троих мы теперь знаем, — заключает Трааль и добавляет: — Я прикажу усилить слежку за старыми квартирами Лиммата, Хиртен и Манча, за их знакомыми и членами семьи, если таковые имеются.

— Уполномочиваю вас прослушивать телефонные разговоры. Письменное разрешение подпишу позднее, — кивает Эберт.

— Понял. Благодарю.

Трааль уходит. Эберт и его штаб продолжают наблюдать за двумя движущимися на радарных экранах точками.

— Я — «Мотылек», — слышат они голос Костиса. — Мы над Ленбургом. Террористы приготовили один парашют.

Эберт и лейтенант Пирон подходят к карте.

— Ленбургской полиции объявить тревогу второй степени! — бросает Эберт.

Начальник аэродрома показывает на карту:

— Вот Ленбург. Если они не изменят курса, минут через пять будут над горами Буллер. Эта территория, километров в сто пятьдесят, мало заселена из-за топографических условий.

Его перебивает голос пилота:

— Согласно новому указанию, повернул на пятнадцать градусов на юго-запад. Высоту снизил до двух с половиной тысяч.

— Продолжайте лететь на заданной высоте. Воздушное движение в этом районе снимаем, — приказал в микрофон начальник авиабазы.

Взглянув на подошедшего доктора Амстела, покусывающего губы, Эберт сказал:

— Посмотрим, что будет дальше. Пока они то и дело меняют курс. Значит, у них какая-то цель.

— Боюсь, это выяснится слишком поздно.

«Мотылек» и следующая за ним «Летучая мышь» больше часа летели, постоянно меняя направление, но ни на одном участке не отклонились от столицы дальше чем на четыреста километров.

 

Было двадцать два тридцать, когда они проехали Лунгар. Маленький городок был погружен в сонную тишь. Единственный открытый ночью ресторан и бензоколонка освещались световыми вспышками вывесок.

— Надо позвонить в полицию, — потянулся к телефону Масперо.

— Ты уверен? — спросил его друг. Он вел осторожно, то и дело замедлял ход — на дороге все больше резких поворотов.

— Я обещал, — ответил Масперо.

— Если позвонишь, их столько сюда нагрянет, что все дело испортят! Никакой «бомбы» не получится!

— А если мы ничего не сделаем? Ты забыл о бактериях? Они у террористов. Ты же сам слышал по радио, что они получили самолет в обмен на заложников и полетели в неизвестном направлении! Люди не знают, но нам-то ведь известно, какая ведется игра, Пьетро, что поставлено на карту!

Хаутас молчит, понимает, что Виктор прав, но не хочет упускать из рук блестящий материал для репортажа.

— Я не журналист-ас, как ты, — тихо отвечает он. — Я не знаменит, и у меня нет капитала, который бы приносил дивиденды. Мы мчимся сейчас в темноте как оголтелые вовсе не для того, чтобы вдруг отовсюду повылазили полицейские и закрыли нам дорогу. Так с детьми поступают, выключая вечером телевизор, чтобы они не видели чего не следует.

— Если мы допустим промах в деле с этими бактериями, все полетит к дьяволу! — сердится Масперо, думая о Сишане и Мириам.

Но тут дребезжит телефонный аппарат, репортеры прерывают спор.

— Это он! — взволнованно восклицает Масперо. — Тормози! — Он хватает трубку. Слышит уже знакомый голос:

— Вы проехали Лунгар, господин Масперо?

— Пять минут назад. Едем вверх по горному серпантину.

— Хорошо. Доезжайте до развилки, а там сверните налево.

Неизвестный отсоединился.

Пьетро вглядывался в темноту. Где находится этот таинственный человек? В далеком городе или поблизости?

— Теперь мы по уши влезли в это дело! — положив трубку, буркнул Масперо.

— Если хочешь, вызови полицейских, — недовольно ответил Пьетро. От его обычного юмора не осталось и следа.

Масперо взглянул на бумажку с телефоном Трааля, вызвал указанный в ней номер. Отозвался женский голос. Журналист удивился и нерешительно проговорил:

— Э-э-э... простите! Вам что-нибудь говорит слово «Кортези»?

— Конечно, сударь. С кем желаете говорить?

— С капитаном Траалем.

— Соединяю.

Масперо, разумеется, не знает, что его соединяют с авиабазой Аточа. Да и зачем ему это знать! Через несколько секунд мужской голос спрашивает, кто хочет говорить с капитаном. Журналист называет себя.

— Масперо? Что случилось? — почти сразу же откликается Трааль.

— Что вы и предполагали. Мы с коллегой Хаутасом мчимся куда-то в машине. Проехали Лунгар. Едем в горы. Дорогу указывают по телефону.

— Понял. Очень важная информация! Когда станет ясно, что прибыли к цели, сообщите.

Поменявшись местами с Пьетро, Масперо повел машину. Они продолжали путь.

 

— Лунгар? — повторил Эберт, грызя карандаш. Сейчас он был похож на школьника-переростка.

— «Мотылек» тоже приближается к горам неподалеку от Лунгара, — указал на карту начальник авиабазы. — Если они не переменят курса, минут через пятнадцать будут там.

— Место встречи?

— Задачей террористов было раздобыть документы об опытах с бактериями. Попав в трудное положение, они вынуждены были вернуть их, но ясно, успели сделать в институте фотокопии. Их-то они и хотят передать своим шефам, — сказал Трааль.

— Понятно, они действовали не по собственному почину, — подключился к разговору Эберт. — В такой грандиозной кампании по дискредитации правительства заинтересованы определенные политические круги. Раздуть скандал — вот что они хотят. В какой-то точке страны кто-то ждет «упавшую с неба» посылку. Возможно, с шестым парашютом они сбросят сумку с документами, а сами полетят дальше. Возможно, все вместе спрыгнут там, где их ждут сообщники, наверняка с машинами. И вся компания бесследно исчезнет. Но мы не можем этого позволить. Найти их потом вряд ли удастся. Преступники должны быть наказаны! — резко закончил Эберт.

— Я — «Мотылек», — раздался из стенного динамика голос второго пилота Ваубана. — Наши пассажиры потребовали открыть люк.

— С заложниками все в порядке? — спросил полковник.

— Да. Сидят в хвосте самолета. Террористы столпились у люка, надевают парашюты.

— Скажите, чтобы они положили цилиндры с бактериями на сиденье поближе к кабине. Все четыре цилиндра ни на секунду не должны исчезать из поля зрения телекамеры.

— Вас понял. Они приказали Костису изменить курс.

— Скажите, куда приказано повернуть. Пусть услышит и «Летучая мышь».

— Двести семьдесят четыре градуса, высота тысяча пятьсот. Снижаюсь. Летим над Дотарбе, чуть правее курса вижу огни города, — вмешался Костис.

— Это километрах в ста от Лунгара, — тихо заметил Трааль.

Эберт услышал и понял его. Он тотчас приказал одному из дежурных:

— Лунгарской полиции объявить тревогу первой степени! Лейтенант Пирон! С пятнадцатью «гепардами» на специальном самолете — немедленно в Лунгар! В пути получите дальнейшие указания.

— Понял! — Пирон сорвался с места.

— Скоро половина одиннадцатого. Они уже два часа в воздухе, — заметил начальник авиабазы.

— «Мотылек», «Мотылек», отзовитесь! — позвал в микрофон Эберт.

— Я — «Мотылек».

— Как у вас с горючим?

— Хватит еще часа на полтора полета.

— А что с цилиндрами?

— Террористы положили их на сиденье. Прошу разрешения открыть люк.

Глаза Эберта сузились. Он ни на кого не смотрел. Сейчас он должен решать один. Полковник чувствовал, как от усталости и напряжения у него дергается веко.

— Разрешаю! — Эберт, казалось, выплюнул из себя это слово и тотчас отвернулся от микрофона. Вытер лоб. Энергия вновь кипела в нем. Он был готов к новым неожиданностям.

— Наблюдатели на радаре! Регулярно фиксировать положение «Мотылька»!.. А теперь соедините меня с президентом, — звенящим голосом приказал он.

 

Бренн знал: еще несколько минут, и поднимется кутерьма. Вместе с лейтенантом Меравилом на борту самолета их тридцать два человека, а тридцать два «гепарда», если потребуется, способны на чудеса.

— Я прыгну первым, — буркнул лейтенант Меравил прямо в ухо майору.

В полумраке Бренн взглянул на гиганта. Вспомнил, сколько им довелось испытать вместе. Всем тридцати двум...

— Прыгай! С собой возьми шестерых.

Диспетчерская Аточи ведет по радио разговор с «Мотыльком».

«Мотылек»: Террористы надели парашюты. Заметно, что умеют с ними обращаться, вероятно, прыгали и раньше.

Аточа: Женщина тоже?

«Мотылек»: Да.

Аточа: Чулки не сняли?

«Мотылек»: Нет. Вожак проверяет координаты самолета. Минуточку... Потребовал изменить курс на два градуса на северо-северо-восток. Высота та же — тысяча пятьсот метров. Один из них прикрепил к поясу маленькую кожаную сумку. Подошел к люку. Готовится. Выпрыгнул!

 

На земле множество рук потянулись к приборам, пальцы приблизились к сенсорным кнопкам, зазвенели звонки, зажглись лампочки. На цифровых кварцевых табло в бешеном танце заплясали цифры и вновь угомонились. Результаты измерений стекались в Центр. Не прошло десяти секунд, как перед Эбертом лежали точные координаты «Мотылька». Осталось нанести эти данные на карту, и станет ясно, куда летел самолет в те секунды, когда из него выпрыгнул первый террорист.

 

— Прыгай! — заорал Бренн.

Меравил бросился в черный зев люка. Шесть теней последовали за ним без малейших колебаний. Правильный металлический четырехугольник обрамлял черноту, и казалось, парашютистов поглотил другой, незнакомый мир, иного измерения.

— Прошу метеосводку, — сказал Бренн, удивляясь, что «Мотылек» не докладывает, выпрыгнули ли остальные террористы. Или только один?

Аточа передала:

— Над означенным пунктом небо безоблачное, температура на поверхности земли восемнадцать градусов Цельсия, скорость ветра пять километров в час, направление северо-северо-западное.

— Я — «Летучая мышь», вас понял. — Бренн подумал о Меравиле. Тот не мог включиться в разговор, но во время прыжка слышал по своей рации сообщение о погоде и разговор между самолетом и диспетчерской.

— Как инфрафильм? — обратился к пилоту майор.

— Готов. Я снял участок в десять километров. Думаю, этого достаточно, — удовлетворенно улыбнулся пилот.

 

Аточа: «Мотылек», отзовитесь! Что происходит на борту?

«Мотылек»: Беседуют. Не слышу, о чем. Вожак снова корректирует курс.

— Я — «Летучая мышь»! Докладываю: лейтенант Меравил с шестью «гепардами» совершил затяжной прыжок над указанным пунктом. Парашюты раскроют на высоте четыреста метров.

«Мотылек»: Впереди огни Делла. Летим правее города.

Аточа: По вашему курсу сейчас последует холмистый район Делла.

«Мотылек»: Докладываю! Прыгает следующий. Нет, еще не прыгнул, только готовится. Кажется, женщина. Пролетели Делл, наверное, сейчас находимся над холмами. Прыгнула!

Аточа: Спокойно, «Мотылек»! Ваше положение зафиксировано.

— Я — «Летучая мышь». В этот пункт сбрасываю также шесть «гепардов»... Приходится экономить... Прыгнули!

Аточа: Благодарю.

Вскоре раздалось:

— Аточа! Я — «Мотылек»! Отзовитесь!

— Аточа слушает!

— К прыжку готовится третий. Вожак снова изменил курс. Юго-юго-запад.

— Следуйте его указаниям.

— Летим над рекой Миссер и озером Ламбер. Теперь над сушей. Внимание! Прыгает третий. Прыгнул!

Эберт отер лоб.

— Проклятье! Догадались, что мы не сдали игру! Это максимально усложняет дело. Ясно, что будут прыгать в пяти различных пунктах. Очевидно, разделили деньги, надеются спастись поодиночке, вырваться из кольца!

— Да, будет нелегко! — сердито пробурчал Трааль.

— Но и им не легче! — заметил Эберт. — Полиции Делла объявить тревогу!

 

Ветки задрожали. Что-то пролетело рядом с деревом. Глухой стук. На ветру заколыхалась тень. В темноте белый купол приподнялся, дернулся и осел. Мелькнул быстро удаляющийся силуэт. И снова стало тихо.

 

Люди Меравила приземлились на отлогом, поросшем кустарником склоне холма довольно близко друг от друга. Луна выглянула из-за горы. Лейтенант тихим свистом дал знать, где он находится. «Гепарды» собрались вокруг него, стянули парашюты в кучу. Времени сложить не было. Побросали возле куста, сверху прижали камнями, чтобы ветер не разворошил легкую ткань. Завтра, когда рассветет, полицейские их отыщут. У «гепардов» задача поважнее.

— Все здесь? — спросил Меравил. Он возвышался над остальными на целую голову, хотя и они были почти двухметрового роста. В слабом свете лиц не разглядеть. Меравил считал: — Четыре... пять... шесть! О’кей! Радиолокаторы?

Два «гепарда» подняли руки.

— Включите приборы!

В лунном свете блеснули антенны. Оба «гепарда» надели наушники.

— Есть! — воскликнул один. Второй доложил, что слышит в наушниках какой-то еле слышный скрип.

— Первая группа вызывает Аточу, — сказал в микрофон Меравил.

В эфире тихое гудение. Меравил отправляет своих людей в путь. Двое «гепардов» с круглыми антеннами идут на расстоянии пятидесяти метров друг от друга, между ними цепочкой остальные.

— Я Аточа!

— Докладывает Меравил. В парашюте террориста, спрыгнувшего первым, вмонтирован микропередатчик. Движемся в направлении сигналов.

— Благодарю.

И снова тишина. В лунном свете карабкаются вверх «гепарды». В руках автоматы, пальцы на курках. Ночные бинокли внимательно шарят по склону холма. Лишь ботинки шуршат по траве, изредка скрипнет камешек под подошвой да хрустнет ветка.

Двадцать три часа восемнадцать минут.

 

— Похоже на состязание по бегу, — говорит Поулис.

— Так оно и есть, — отзывается Ньюинг.

Оба всматриваются в прерывистую, кажущуюся далекой линию гор. Луна бросает слабый свет, делая пейзаж фантастическим. Вдоль склонов холмов — капризно изогнутая речушка. Деревья представляются бесформенными пятнами.

Дороги сюда нет, домик давно необитаем. Стены его когда-то возвели древним способом, плоские камни положили один на другой, даже известью не скрепили. Крышу поддерживают источенные жуком-древоедом балки, пол давно сгнил. Электричество никогда не проводили. Если и останавливался когда на ночлег пастух или турист, за водой им приходилось спускаться к речушке. Домик стоит на вершине холма, днем вид отсюда прекрасный. Сейчас кругом тишина, прерываемая лишь громкими голосами собеседников. Они не боятся, что их услышат.

— Кажется, самолет гудит, — вертит головой Поулис. Шеф не отвечает, над чем-то задумался.

— Меня бактерии тревожат. Излишне осложнили дело, — немного погодя высказывает он свои опасения.

— Не думаю, чтобы власти отнеслись к этому пассивно. Они, несомненно, не выпустят их с бактериями.

— Все равно! Главное, чтобы бумаги и деньги попали в надежное место. А тогда спрячем концы в воду. Нас никто подозревать не станет. — Тон у Ньюинга уверенный. — Не стоит ли вернуться к нашей машине? Журналисты уже близко.

— Вы правы, пойду позвоню им, скажу, где нас ждать. А когда подойдут наши люди, отберем для печати фотокопии!

Поулис ушел. Ньюинг некоторое время видел его удаляющуюся тень, потом и она растворилась, растаяла среди кустов.

 

Дорога шла по вершине холма — в слабом лунном свете шоссе было хорошо видно. Затрещал телефон. Трубку взял Пьетро, молча выслушал короткие указания.

— Скоро подъедем к кресту, поставленному на месте дорожной аварии. От него идет грунтовая дорога. Она ведет в лес. Надо ехать по ней, пока не кончатся деревья. Остановимся на опушке и будем ждать, — повторил он, немного повеселев.

Через десять минут они свернули на лесную дорогу. Она была ухабистой, с обеих сторон по корпусу машины хлестали ветки елок. В днище барабанили мелкие камешки.

Настроение Пьетро поднялось. Ему не терпелось приступить к действиям.

— Что ты скажешь, если я, пока суд да дело, поброжу по лесу? Теперь мы близко. Они где-то неподалеку. А может, там только один типчик, тот, что звонит. Или у него есть сообщники?

— Нет, отходить нельзя! Они могут дать новые координаты. Где тебя искать? Ждать будет некогда.

— Меня это дело здорово завело, — признался Пьетро. — Я просто кожей чувствую, старик, что мы добрались до их логова, центра всех событий! Сегодня ночью сделаем еще одну «бомбу»! Потрясающий репортаж! Вот увидишь!

Машина доехала до опушки. Масперо не хотел рисковать, с дороги не свернул. Остановился, выключил мотор. За стеклом меж деревьев таинственно шумел ветер, иногда раздавался птичий крик, невидимые зверюшки тихо шуршали в прошлогодней сухой листве.

— Надо бы сообщить в полицию, — прошептал Масперо.

Пьетро не ответил. Может, не слыхал. Не хотел слышать. Ему пришла в голову одна идея, и он ее обдумывал.

 

Эберту принесли крепкий кофе. Он отхлебнул и тут же вспомнил, что не ужинал. Желудок сразу сжался, руки задрожали. В диспетчерской авиабазы царил полумрак. Дежурные тоже устали, осоловели от духоты, хотя вентиляторы непрерывно вращались.

— Скоро полночь. Двое террористов все еще в самолете, — бросил, ни к кому не обращаясь, Трааль.

Эберт думал о другом. Он подозвал младшего офицера полиции:

— Прошу записать! Сообщите лейтенанту Пирону и его «гепардам» в Лунгаре, чтобы приготовили к рассвету вертолеты. Пусть воспользуются местным запасным аэродромом, подкрепление и машины попросят у полиции. Начальнику тамошнего полицейского управления прикажите перекрыть все дороги, ведущие с лунгарских гор, все тропинки. Искать мужчину лет двадцати пяти — сорока. О нем ничего не известно, кроме того, что у него, быть может, с собой несколько миллионов в стофранковых купюрах, бывших в употреблении. По-видимому, в кожаной сумке. Всех мужчин примерно такого возраста, которые попытаются выйти с окруженной территории, брать под стражу. Не отпускать до тех пор, пока не установят их личность. Если это не местные жители и по документам проживают в других районах страны, ни в коем случае не отпускать, пока наши люди с ними не разберутся. Полиции Делла действовать так же! И немедленно! Заняться поисками женщины лет тридцати. Ее зовут Катарина Хиртен. Передайте в Центральное управление приказ размножить ее фотографию по меньшей мере в двух тысячах экземпляров и раздать всем патрульным, кордонам на дорогах, шоферам автобусов, вывесить во всех магазинах и опубликовать в утренних выпусках местных газет, если до тех пор она не будет схвачена. Сообщить, что это опасная террористка, совершившая преступление, за содействие в поимке объявить награду. С рассветом «гепардам» и другим отрядам двинуться по следам террористки. Записывайте дальше: объявить тревогу в восточном прибрежном районе озера Ламбер и вообще во всем приозерном районе... Когда узнаем больше, получите дальнейшие указания. Пока все. Выполняйте!

Трааль молчал. На стенках щелкали приборы, иногда зажигались маленькие лампочки. На экране радара были видны две мерцающие рядом точки, два самолета.

— Полночь, — произнес кто-то.

Доктор Амстел закрыл глаза, устало потер лоб. В это время он всегда спит, даже если после вечернего телефильма засидится за специальными журналами. Утром, когда его послали в институт, он был уверен, что самое позднее после полудня это неприятное — больше того, опасное — приключение закончится. И вот начался следующий день, а они, собственно, почти ничего не добились. Правда, бо́льшая часть заложников освобождена. Но культура бактерий...

В пять минут первого снова заработали рации.

— Я — «Мотылек», я — «Мотылек»! Докладываю: четвертый террорист готовится к прыжку! Идем курсом на юго-юго-запад, высота тысяча пятьсот метров. Приближаемся к Богштаду.

— Вас понял. Поднимаем по тревоге богштадскую полицию.

— Я — первая группа! Вызываю Аточу!

— Аточа слушает.

— Говорит Меравил. Докладываю: продвигаемся пешком по горному району Лунгара. Пока искомое лицо не обнаружено!

— Дайте свои точные координаты!

— Движемся по западному склону вершины Орана, высотой восемьсот сорок пять метров. Идем в южном направлении метров на двести ниже вершины. Судя по силе радиосигналов с парашюта, он примерно в двух-трех километрах. Видимо, террориста отнес ветер. В зависимости от характера местности доберемся туда через час-полтора.

— Вас понял. Вызываю «Летучую мышь».

— Я — «Летучая мышь»!

— Четвертая группа готова?

— Да. Прошу метеосводку! Лейтенант Меравил не получил точных данных о направлении ветра, поэтому его группа приземлилась далеко от террориста...

— Понял, не продолжайте. Прикажите вашим людям сразу открывать парашюты. Тогда ветер отнесет их туда же, куда и террориста.

— Будет сделано!

— Я — «Мотылек»! «Мотылек»! Готовится четвертый террорист!.. Прыгнул! Только что прыгнул! Находимся к западу от Богштада...

— Мы засекли вас, «Мотылек». У вас нет причин волноваться. Заложники и цилиндры?

— На месте.

 

Эберт поднял по тревоге богштадские полицейские силы. Все, кто мог оставить свой пост, были посланы прочесать территорию западнее города, площадью примерно в сто пятьдесят квадратных километров.

Группа «гепардов» под командованием лейтенанта Чаринга уже выпрыгнула из самолета. Бренн пристально следил за экраном радара. «Мотылек» продолжал лететь на запад теперь в четырех с половиной километрах впереди, на той же высоте. Километрах в двухстах пятидесяти от столицы. За время полета они дважды облетели город. Бренн представил себе карту страны. Четыре пункта на севере, северо-востоке, юге и юго-востоке от столицы... Где же приземлится пятый, последний?

— Который час? — машинально спросил он, хотя мог поглядеть на собственные часы.

— Ноль часов двенадцать минут, — ответил второй пилот.

 

Словно сговорившись, застрекотали кузнечики. Когда луна взошла в зенит и ночь, казалось, стала светлее, со всех сторон послышалось пение всякой насекомой твари.

— Ну, я пошел. — Пьетро открыл дверцу.

— Куда?

— А ты как думаешь? Мой пузырь не из резины, как твой... Сейчас вернусь.

Масперо остался один. Взгляд его остановился на телефоне. Надо позвонить в полицию. Правда, Пьетро будет ворчать, когда узнает. Масперо чуть помешкал, улыбнулся и протянул руку к трубке.

 

— Я — «Мотылек»! Как вы меня слышите? Аточа, отзовитесь!

— Слышу вас хорошо. Докладывайте!

— Последний террорист готовится к прыжку. Это их вожак, он распоряжался, где кому прыгать. У него тоже маленькая сумка. Летим над городком Кентис, вижу синие неоновые огни рекламы... Пролетели над городом... Прыгнул! Да, точно!

— Вас понял. На борту все в порядке?

— Да.

— Немедленно ложитесь на обратный курс!

— Слушаюсь! Выполняю!

— Я — «Летучая мышь»! Аточа, приземлилась пятая группа! Я остался с пилотами и пятью инфрафильмами. — Голос Бренна звучал недовольно. Ему хотелось сейчас падать вместе со своими «гепардами» в ночную тьму.

«Неужели этот человек никогда не знает усталости?» — подивился Эберт.

— Летите за «Мотыльком». Высоту сейчас передадим. Специалисты уже ждут фильмы.

Полковник Эберт огляделся. Рядом стояли Трааль, Амстел и несколько офицеров, все усталые, с красными глазами.

— Велите принести поесть. Через полчаса самолеты приземлятся. Что с группами?

— Вторая сброшена в районе Делла. Вмонтированный в парашют террориста микропередатчик подает сигналы, «гепарды» идут по следу. А с третьей группой дело сложнее. В районе озера Ламбер местность трудная даже при дневном свете, — доложил заместитель Трааля.

В другом помещении долго звонил телефон, просили Трааля. Он вернулся взволнованный — снова объявился Масперо и указал пункт, где сейчас вместе с другом ожидает от неизвестного новых указаний. Капитан подошел к висящей на стене карте с пятью флажками вокруг столицы, обозначавшими места, где предполагалось нахождение террористов. Прищурившись, стал шарить глазами по карте. Кто-то направил на стену свет сильной лампы. Трааль слегка отодвинулся, чтобы его тень не падала на карту.

— Смотрите! По серпантину, ведущему от Лунгара, они доехали до лесной дороги, свернули на нее и сейчас стоят на опушке леса.

Продолжать он не смог, в трансляторе словно взорвался взволнованный голос:

— Аточа, Аточа, отзовитесь!

— Это капитан Костис! — вполголоса сказал начальник авиабазы. Эберт спокойно подошел к микрофону. Он чувствовал себя гораздо увереннее с тех пор, как террористы выпрыгнули, оставив цилиндры. Самая большая опасность миновала, теперь задача — найти преступников. Двадцать миллионов, которые они унесли с собой, доставят несравнимо меньше хлопот, чем несколько тысяч бактерий.

— Диспетчерская авиабазы Аточа слушает! Что случилось, «Мотылек»?

— Цилиндры! — закричал пилот.

— Что с цилиндрами? — быстро спросил Эберт, почувствовав беду.

— Это не те цилиндры! Их подменили! Цилиндры, оставленные в самолете, пустые!

 

Ньюинг услышал шаги. Он узнал приближавшуюся фигуру по походке, но на всякий случай укрылся за углом домика.

— Поулис?

— Это я, шеф.

— Долго еще?

Поулис понял его.

— Они могут быть здесь в любую минуту.

— А что с журналистами?

— Терпеливо ждут на опушке. Метрах в пятистах отсюда.

— Они ничего не заметили?

— Нет. Как только ребята принесут фотокопии, отберем по одному экземпляру каждой, оставим здесь и уедем. Журналистам сообщим, где их найти. Сами будем уже далеко.

— А... где произойдет окончательная развязка?

— Неподалеку отсюда, в пропасти.

— То есть?

— Я знаю, что вы имеете в виду, шеф. Нам поможет мой человек, которого я подослал к террористам. Я вам о нем говорил. И тогда нас останется трое, господин Ньюинг.

— Я слышу шорохи. А вы? Прислушайтесь!

— Да нет! Пустяки! Наверное, сухая ветка упала с дерева... Так вот, нас останется трое. Тогда придется освободиться и от Дэниса. Мы будем в безопасности лишь в том случае, если, кроме нас двоих, никто не будет знать, что произошло в действительности.

— Послушайте, Поулис, вы мало информировали меня о деталях. Ваш план представляется мне похожим на плохой детектив. Трупы обязательно найдут, установят личности убитых, а среди них окажется наш человек. Это может навести на след!

— Среди трупов его не будет, — твердо прозвучал голос Поулиса. — Террористы останутся в пропасти, а нашего человека уберем в другом месте. Позавчера я нашел подходящее возле Лунгара и даже вырыл могилу. Яму заложим дерном, и никто никогда ее не найдет. Тише! Сейчас и я слышу шорох!

Они напряженно прислушались. Ветер шевелил кусты. Кузнечики умолкли, луна пошла на убыль. На востоке светлело.

— Смотрите! — Ньюинг схватил Поулиса за руку. — Там бежит человек!

— Где? В самом деле!

— Он прятался за домом! Сомнений нет, это один из журналистов! Говорил я, что из-за них будут неприятности!

— Я пристрелю этого стервеца!

— Выстрел вспугнет наших людей. Наденьте глушитель! — Шеф перехватил руку Поулиса, сжимавшую пистолет.

Поулис бросился за тенью, которая то исчезала, то вновь появлялась. Но он знал, куда бежит человек, и знал, что настигнет его. Должен настигнуть. Журналист наверняка их подслушал...

 

У полковника Эберта голова пошла кругом. «Только этогонедоставало!» — думал он. Но сдаваться не собирался. Если сейчас руководство операцией поручат другому, для него все пропало! Это конец! И возглавлять отдел национальной безопасности ему уже не придется.

— Успокойтесь, — приказал он пилоту. — Доложите, что произошло.

— Я уже докладывал, что четыре белых цилиндра террористы положили на сиденье. Когда вожак спрыгнул и мы повернули обратно, профессор Дрейменс проверил цилиндры. И обнаружил подмену. Это не те, которые террористы вынули из сейфа. Вероятно, они нашли другие в лаборатории на втором этаже. Там было много пустых. Так сказал профессор...

— Значит, обманули нас, нарушили соглашение, — заключил Эберт. Он сказал это в микрофон, хотя обращался не к пилоту. В эфире наступила тишина, тихо потрескивали приборы, потом кто-то их выключил.

Белый как мел Трааль первым пришел в себя и начал распоряжаться:

— Немедленно сообщить всем группам «гепардов»: в террористов ни в коем случае не стрелять. При обнаружении не позволять им скрыться. Описание цилиндров с бактериями раздать полицейским частям пяти кордонов. И объяснить, что делать, если подобный предмет попадет им в руки.

— «Мотылек» через шесть минут сядет на первую полосу, — тихо сообщил начальник авиабазы. — «Летучая мышь» ожидается через десять минут на второй.

— Врачей к первой взлетной полосе! — Эберт собрался с силами, голос его окреп. — Заложников отвезти в больницу. Полицейскому офицеру взять альбом с фотографиями террористов и отправиться вместе с заложниками. Если они в состоянии рассказывать, записать на магнитофон. Послать к второй полосе две машины. На одной отвезти в лабораторию фильмы. Пусть проявят и дадут заключение. На второй доставить сюда майора Бренна.

Полковник умолк. Взгляд его скользил по темному небу, по двойным нитям бус, неожиданно вспыхнувшим вдоль взлетных дорожек.

 

Масперо начал беспокоиться. Пьетро ушел больше двадцати минут назад. Давно пора ему вернуться. В открытое окошко подул легкий ветерок. На востоке уже посветлело небо. Летом восход ранний. Скоро вся местность будет окутана серым светом. Прохладно. Масперо вздрогнул, хотел было выйти из машины, поразмяться, как вдруг зашуршали кусты. Какая-то тень отделилась от них и помчалась к машине.

— Виктор!

— Где тебя носило столько времени? — взорвался Масперо.

— Надо спасаться! — Тяжело дыша, Пьетро рванул дверцу и прыгнул за руль. — Сматываемся! Скорее!

Он завел мотор, звук которого странно прозвучал в тишине, прерываемой лишь стрекотом кузнечиков и шуршанием веток, колышущихся от дуновения ветерка.

— Но что случилось?

— Меня преследуют!.. Держись!

На узкой лесной дороге Пьетро не мог развернуться, поэтому рванул вперед. Машина тяжело шла вверх по травянистому отлогому склону.

— Тут неподалеку у каменной хибары я подслушал разговор двух типов. Террористы работают на них! Зовут их Ньюинг и Поулис!

— Ньюинг? Поулис? — переспросил Масперо. Кажется, имена ему знакомы, но откуда? Из-за шума мотора приходилось кричать. Он был зол на Пьетро, который пытается испортить их очередную «бомбу».

— Заправилы секретной службы, болван! — заорал Пьетро. Лицо его было багровым, на лбу вздулась вена. — Знаменитый журналист, а не знаешь таких важных птиц! Я и сам узнал их случайно, однажды довелось столкнуться. Но и одного раза вполне достаточно! С ними шутки плохи, старик! Террористы работали по их заданию, ясно теперь? Когда они дотащатся сюда, эти двое их уберут, ликвидируют, понял? А документы подкинут нам. Секретная служба хочет свалить правительство, Виктор! Понял, во что мы влипли?

Масперо не отвечал. Метров через пятьдесят Пьетро выехал на лужайку, где не было кустов, и с трудом развернул машину.

— А что будет с «бомбой»? — крикнул Масперо.

Пьетро затормозил, протянул руку через Масперо, открыл дверцу:

— Если «бомба» тебе важнее, оставайся!

Это были последние его слова. Совсем близко вспыхнул огонь, вдребезги разлетелось ветровое стекло. Масперо инстинктивным рывком выбросился из машины. Еще две вспышки — странно, слышатся только тихие хлопки, но осколки летят! На этот раз зазвенело боковое стекло. Его охватил дикий ужас. Сломя голову он бросился бежать. Пролезал под кустами на четвереньках, спеша и задыхаясь, падал, катился по откосу, стараясь оказаться как можно дальше от страшного места.

Под одним из кустов споткнулся и рухнул в изнеможении на колени. Машина катилась вниз по склону, было тихо, только чуть поскрипывали твердые шины. Дверцы были открыты, слабо светила маленькая лампочка над смотровым зеркальцем.

Масперо хотел закричать, но не смог, молчал, замерев в траве на коленях, его медленно сковывал ледяной ужас. Зрелище было жутким: Пьетро сидел за рулем с простреленной головой, залитым кровью лицом... Кошмарное видение медленно проплыло мимо репортера. Затем машина въехала в кусты, затрещали ветки, угас свет, и все заволокло тьмой.

Масперо закрыл глаза. Скорее выбраться отсюда! Он дрожал, к горлу подступала тошнота, сил не было даже шевельнуться. Инстинкт подсказывал ему, что убийца подстерегает его поблизости. Он прислушивался, показалось, будто слышит шаги. Стрелявший в Пьетро определенно знает, что в машине их было двое! Забившись как можно глубже под куст, в холодную траву, сжавшись в комок, Масперо замер, превратился в неподвижное олицетворение ужаса.

 

— Ну, Поулис! Тихо не получилось, я слышал шум. Кто это был?

— Один из журналистов. Не знаю, что на него нашло. Пытался улизнуть на машине, но я его ликвидировал. Мы не можем рисковать!

— А что со вторым?

— Исчез.

— Он еще натравит на нас полицию.

— Я вырвал телефон из машины. А пока он доберется отсюда до шоссе...

— Поглядите туда! Я кого-то вижу. Ну?!

— Да, кто-то идет... Прямо сюда.

Небосвод светлел. Смутно виднелись горы, кусты отделились друг от друга, уже не чернели сплошным массивом, земля посерела.

Неизвестный, вероятно, хорошо видел в темноте, он шел прямо к домику. Подождав, когда он подойдет поближе, Поулис крикнул:

— Стой!

— Я Дэнис, — послышался отклик.

— Наш человек, — шепнул Поулис Ньюингу и громко отозвался: — Идите сюда, Дэнис. Что с остальными?

— Я один.

Они стояли у домика. С неба на землю струился белый свет. Уже можно было различать лица.

— Говорите при нем без утайки. — Поулис указал на прислонившегося к стене Ньюинга.

— Сперва все шло по плану, — заговорил Дэнис. — Неприятности начались, когда Лиммат наткнулся в сейфе на цилиндры, лежавшие рядом с бумагами. Днем, когда окончательно выяснилось, что мы улетим с заложниками, но за границу нас не выпустят, Лиммат и Катарина придумали новый план. Они собрали всех нас, и Лиммат предложил обмануть и полицию, и вас, господин Поулис.

Поулис сердито фыркнул. На Ньюинга он не смотрел, а тот отодвинулся в тень.

— Деньги разделили на пять частей, — продолжал Дэнис. — По четыре миллиона на каждого. Потом Лиммат отыскал в лаборатории четыре пустых цилиндра, таких же, как те, с бактериями... В сумки вместе с деньгами положили по цилиндру с бактериями. Перед прыжками Лиммат вынул из своей сумки четыре пустых цилиндра. Когда пилоты открыли люк...

— Все понятно. Где остальные?

— Не знаю. Лиммат о чем-то догадывался, подозревал меня. Быть может, потому, что я во что бы то ни стало тоже хотел получить цилиндр, когда узнал, что прыгать будем поодиночке. Но мне он дал только фотокопии, приказал прыгать над горами Лунгара, а после приземления идти на место встречи с вами, сюда.

— Черт побери! — Руки Поулиса сжались в кулаки. Ньюинг слегка пошевелился. С минуты на минуту светлело. — Надеюсь, они не догадались, что террориста по имени Бейтер Маарен вообще не существует?

— Нет. Ведь меня представили вы, господин Поулис. Если бы они узнали, что я офицер секретной службы, кто знает, как бы развернулись события. Лиммат не верит никому, в том числе и вам, господин Поулис. Поэтому он не выпрыгнул вместе со всеми над горами Лунгара. Сказал, чтобы каждый спасался на свой страх и риск.

— Выскользнул из рук, — злобно прошипел Поулис. — Если любого из них схватят, выяснится, что руководил ими я, что за их спиной стоит секретная служба!

— А вот этого нельзя допустить, — сказал Ньюинг, подойдя ближе. — Я знаю, что делать. — В руке его слабо блеснул пистолет. — Руки вверх, вы оба!

Дэнис тотчас поднял руки. Удивленный Поулис тоже повиновался.

— Но шеф, я...

— Молчать! Лицом к стене! — С проворством, неожиданным для его медлительных, сонных движений, он метнулся к стоящим у стены мужчинам. Забрал оружие у Поулиса, потом у Дэниса. Попятился. — А теперь раскроем карты, Поулис! С самого начала вы вели двойную игру. Я стоял за кандидатуру Наварино, а вы связались с Грондейлом, пообещав ему раздобыть перед выборами факты о нарушении Ореллоном международных соглашений, мало того — доказать, что Наварино связан с террористами и секретной службой... Должен признаться, если бы вам все удалось, это была бы искусная работа. Грондейл наверняка победил бы на выборах! Но ставка слишком велика, Поулис, и я с самого начала был осторожен. Приказал следить за вами. За каждым вашим шагом. Знаю, что никакой вы не рыли могилы, что по вашему с Лимматом уговору все террористы должны были скрыться. А вы потом обнародуете, дескать, за всей этой операцией стоял один лишь Ньюинг. Знаю, что вы записывали на магнитофонные ленты разговоры со мной, собирая доказательства. Мои люди сегодня вечером перетряхнули вашу квартиру, Поулис. Магнитофонные ленты у меня.

— Грязная свинья! — в ярости прошипел Поулис.

— Придержите свой язык! Тайная служба не терпит двойной игры, Поулис! За нее платят дорого... очень дорого!

— Не-е-е...

Крик Поулиса потонул в загрохотавших выстрелах.

 

Самолет Бренна «Летучая мышь» приземлился в час ночи; майор передал металлические кассеты с отснятыми фильмами ожидавшим его людям, а сам поехал в расположение авиабазы.

— Виноват я, — мрачно сказал Эберт, когда майор ввалился в узкое помещение. Под глазами полковника набухли мешки, лицо обрюзгло. — Надо было настоять, чтобы террористы передали цилиндры с БЦ-8 заложникам в руки. Профессор вовремя заметил бы обман. Но я боялся, что заложники занервничают, кто-нибудь выронит цилиндр, и он выпадет в открытый люк.

— Оставьте! — махнул рукой Бренн. — Теперь не это важно. Все парашюты найдены?

— Лейтенант Меравил недавно сообщил, что нашел парашют террориста, спрыгнувшего первым. Вот флажок в месте его приземления, — указал на карту полковник.

Бренн долго разглядывал карту с обозначенным на ней районом горы Лунгар, словно пытаясь запомнить ее.

 

Услышав звук нового выстрела, Масперо очнулся от одуряющего страха. Он не мог сообразить, сколько времени прошло с момента смерти Пьетро. Журналист медленно встал. Лишь теперь он заметил, как вырисовываются на сером светлеющем небе горы, леса на склонах. Кусты уже не казались зловещими людскими тенями. Выстрел донесся с вершины. Хотя все предметы еще заволакивало полумраком, он разглядел белый правильный четырехугольник. Пьетро говорил о каменной хибаре, вероятно, это она и есть.

Пьетро убили. Масперо вдруг почувствовал, как страх его исчезает. Он и сам удивился тому, что в нем происходит. До сих пор смерть Пьетро вызывала ужас, теперь вместе с рассветом к нему вернулось присутствие духа. Он огляделся. Нет, теперь ему не страшно, он не боится. В голову пришла мысль о мести. Он сжал зубы. Пьетро сказал правду. Они пошли против секретной службы, а там шуток не признают. «Но и я не намерен с ними шутить!» — подумал он. Со стороны каменной хибары раздалось еще два выстрела. Взлетели вспугнутые птицы, прошелестев крыльями над головой Масперо, со свистом разрезав воздух. Масперо, не колеблясь, бегом кинулся к хибаре.

Через несколько минут он туда добрался, его ботинки на мягкой подошве ступали бесшумно, да и бежал он по траве. Приблизившись, Масперо огляделся. До домика оставалось совсем немного, когда послышалось тарахтенье автомобильного мотора. Шум становился все сильнее. Масперо укрылся за кустами. Машина теперь уже с ревом поднималась вверх по горе, фары были погашены. Она направлялась прямо к домику. Это не был вездеход. Трясясь и хрипя, автомобиль преодолевал подъем. Шел прямо по траве, наезжал на мелкие кусты, сминал их, потом остановился. Водитель выключил мотор, открыл багажник и пошел к дому. Масперо не смел шевельнуться.

Мужчина вскоре вышел, направился к машине, неси в руках какие-то бумаги, бросил их на переднее сиденье, а сам вернулся в дом. Небо было уже светлым, на востоке разгоралась заря.

Масперо проскользнул за кустами к машине. Неизвестный исчез в хибаре, шумно там возился. С быстротой молнии журналист кинулся к машине, протянул руку через окно, нащупал скользкий пластик: в нем лежали твердые листы. Фотокопии! Неизвестный, пятясь, вышел из лачуги, таща что-то тяжелое. Масперо выхватил несколько фотокопий из пачки, медленно, как можно бесшумнее, отступил к кустам и под их прикрытием поспешил прочь. Он успел еще заметить в полумраке, как неизвестный заталкивает в багажник чье-то безжизненное тело.

Журналист припустил по лесу, стараясь поскорее убраться подальше.

 

— Через час можно начинать, — отодвигая от себя тарелку, сказал Бренн. Трааля теперь раздражало каждое громкое слово, шум, казалось, разламывает ему голову. Очень хотелось спать.

— Полвторого, — заметил Эберт. — Сегодня солнце встает в четыре сорок.

— В половине третьего посветлеет настолько, что парни смогут тронуться в путь, — заявил Бренн беспрекословным тоном. Эберт не ответил. Доктор Амстел, прикрыв глаза, сидел в кресле, прислушиваясь к разговору. — Меравил скоро доберется до того места, откуда в полночь звонил Масперо, — продолжал Бренн. — Лунгарские полицейские и «гепарды» Пирона успели окружить весь горный район. После трех надо послать вертолет. А что с остальными?

— Катарина Хиртен прыгнула в районе Делла, — показывая на карту, ответил Эберт. — Но я успел распорядиться, чтобы установили кордон со стороны города. Ведь если она войдет в него с цилиндрами БЦ-8...

— Думаете, у нее тоже цилиндр? — неожиданно вмешался Амстел.

— Вероятно, — кивнул полковник. — На месте Лиммата я разделил бы и бактерии, и деньги. Эти цилиндрики стоят больших денег! Ими можно нас шантажировать. Вместе с тем, как ни парадоксально, они защищают террористов, им ведь понятно, что мы не можем использовать оружие, пока эта пакость у них в руках.

— Все выяснится, как только схватим первого, — заметил Трааль. Голова у него раскалывалась, собственный голос доносился, казалось, через стекло. «Будто из аквариума», — подумал он.

— Цилиндра четыре, а террористов пятеро, — проворчал Бренн. — Знать бы, у кого из них его нет.

— Утром узнаем, — заверил Трааль. Он выпил стакан воды и удивился, ощутив, что головная боль сразу прошла.

— Первая группа вызывает Аточу! — затрещало в стенном динамике.

— Это Меравил. Ешьте, ешьте, я сам с ним поговорю. — Майор подошел к микрофону. Он стал напротив карты, отыскивая глазами пункт, где должна находиться первая группа. — Аточа слушает.

— Мы нашли парашют. С юго-восточной стороны слышали выстрелы, примерно в пятистах метрах. Побежали туда. Сейчас уже светло. Видели, как от стоящего на горе белого домика отъехала машина. Она шла без огней вниз по склону на восток. Потом исчезла в лесу. — Лейтенант тяжело дышал.

— Вас понял, распоряжения будут отданы. Отправляйтесь в домик!

Бренн нажал другую кнопку:

— Вызываю Лунгар! Отзовитесь!

Ему пришлось повторить вызов. Трааль искал на карте домик, о котором говорил Меравил. Эберт думал о президенте. Интересно, спит ли он? Неужели смог заснуть?

В эфире тишина. Потом послышалось гудение, сквозь него пробился голос:

— Я — Пирон! Я — Пирон!

— Вниз по шоссе на участке Лунгар — Стренне движется машина. Задержите ее. Возможно вооруженное сопротивление. Вы меня поняли?

— Понял. Кордон выставлен. Все дороги перекрыты.

— Отправьте в этот сектор вертолет. На восток от пика Орана, где лесная дорога выходит на опушку, есть каменное строение. Оно обозначено на карте. Пусть приземлится там.

Эберт куда-то звонил:

— Что с микрофильмом номер один? Доставьте скорее!

Они перешли в бо́льшее помещение рядом с диспетчерской. Личный состав аэродрома вернулся к обычной работе. Вертелись экраны радаров. В воздушном пространстве страны возобновлены полеты гражданских самолетов. Эберт отдал распоряжение — повсюду, за исключением пяти квадратов, отмеченных на карте, отменить военную и полицейскую тревогу.

— Сейчас прокрутим первый фильм, — произнес кто-то. Все уселись в кресла. Бренн держал на коленях планшет с армейской картой. Демонстрация фильма задерживалась, и доктор Амстел наклонился к полковнику:

— Я сделал некоторые подсчеты относительно срока жизни бактерий. Профессор Дрейменс после своего освобождения сказал, что эти четыре цилиндра с БЦ-8 изготовлены во вторник часов около шестнадцати. С тех пор культура живет и размножается. Сейчас четверг, два часа... Значит, бактерии живут тридцать четыре часа.

— То есть прожили половину своего срока, — Эберт сразу понял, что имеет в виду Амстел. — И только в пятницу к полудню начнут погибать.

— Да, если до того времени не попадут в воздух, — предостерегающе поднял палец доктор.

— Смотрите! — сказал Бренн.

На экране появилась странная картина. Сверху вниз двигались темные неясные пятна и линии.

— Вам, наверно, известно, — объясняет Эберт, — что каждое теплое тело или предмет испускает инфракрасные, иными словами, электромагнитные лучи. Второй самолет, пролетая над пунктами, где приземлялись террористы, с помощью специального оборудования вел съемку. Таким образом мы пытались обнаружить, не ждут ли их где-нибудь сообщники, а если по каким-то причинам радио-локаторными измерениями не удалось бы установить место прыжка, мы сделали бы это сопоставлением характеристик заснятой местности и карты. В данном случае в этом не было необходимости, но мы надеемся получить другие важные для нас данные.

— Стоп! — прервал Эберта майор. Бренн не обращал внимания на слова полковника. Он напряженно вглядывался в экран. Полицейский офицер, демонстрировавший фильм, остановил ленту. Бренн подошел к экрану. — Видите белую точку? Это теплое тело.

— Может быть, птица, — с сомнением произнес Амстел.

— Нет. Это террорист! Слабо различаются контуры парашюта. После многочасового полета парашюты нагрелись, а на земле температура была ниже, поэтому пленка обнаружила излучение, температурную разницу. Давайте дальше!

Снова замелькали кадры. Белое пятно уменьшилось и исчезло.

— За это время «Летучая мышь» пролетела три или четыре километра, — заметил Бренн. Эберт пристально следил за экраном, но ничего заметить не мог. Он было отвернулся, как вдруг Бренн и Трааль одновременно воскликнули:

— Стоп!

Изображение — это были последние кадры фильма — вновь застыло.

— Определите место! — приказал Эберт и, пока Бренн изучал карту, ткнул пальцем в четырехугольное белесое пятно. — Это машина.

— Она стоит в лесу под деревьями, — в раздумье произнес Бренн. Он держал в руке подробную штабную карту и сравнивал ее с кадром. — Да! В пяти с половиной километрах от того пункта, где парень прыгнул из самолета. Тут лес, склон холма. Секунду! — Он еще раз вгляделся в кадр и поднял глаза на Эберта. — Господин полковник, сомнений нет! Это тот пункт возле лесного домика, куда направился лейтенант Меравил. В полночь в этом абсолютно безлюдном месте стоял какой-то автомобиль. Кого-то ждал. Будь он здесь давно, пленка бы не зафиксировала излучения. Его мотор остыл бы. А кадр доказывает, что машина прибыла недавно, издалека. Об этом свидетельствует степень нагрева мотора. В дверь просунул голову полицейский.

— Вторая группа «гепардов» нашла парашют террористки.

— Кордон?

— Почти сомкнулся вокруг второго и третьего пункта.

— Поторопитесь!

— Подойдем к большой карте, — после секундной паузы предложил Трааль.

Свет проектора погас. Все четверо вернулись в диспетчерскую. Стрелки показывали два часа восемь минут.

 

Полчаса спустя Масперо добрался до тропинки. Он не знал, куда она ведет, но идти по ней было легче, чем продираться сквозь кусты и спотыкаться о кочки. Вскоре он шагал по опушке леса. Луна исчезала, зато на востоке разгоралась заря. Это помогло ему сориентироваться. Он увидел, что тропинка ведет на юг. Перевалив через два высоких холма, Масперо спустился вниз, в долину. Попробовал воспроизвести по памяти местность, карту которой не так давно держал в руках. Но ничего вспомнить не смог. Когда они с Пьетро ехали в машине, он обращал внимание только на дороги. Пьетро...

Масперо старался не думать о случившемся. Собственно говоря, он не понимал, что произошло. Теперь самое важное — фотокопии. Становилось все светлее, и он уже мог разобрать крупные буквы. Заголовки. «БЦ-8, вариант второй». «Сила заражения и вероятность распространения по территории». Да, это необходимо доставить в столицу. Но как?

«Кто-нибудь спохватится, что несколько фотокопий недостает, и очень скоро я превращусь в дичь, которую преследуют охотники», — подумал он и прибавил шагу, решив идти на юг.

 

— Первая группа вызывает Аточу!

— Аточа слушает!

— В лесном доме обнаружен тяжело раненный мужчина лет тридцати. Грудь прострелена двумя пулями.

— Через несколько минут у вас будет вертолет. Я уведомлю Лунгарский госпиталь. Сфотографируйте раненого. Что у него нашли?

— Ни оружия, ни документов. Под рубашкой черный женский чулок.

— Вас понял. Он что-нибудь сказал?

— Нет. Только стонет. Мы перевязали ему раны, как сумели.

— Когда раненого увезут, прочешите район. Недалеко от строения стояла машина. Найдите ее следы.

— Вас понял, приступаю к выполнению.

 

Лейтенант Пирон молниеносно расставил своих людей. Только что пилот вертолета сообщил о разыскиваемой машине — катит по склону с погашенными фарами.

Опытные «гепарды» рассредоточились, заняли места вдоль дороги между деревьями. Автоматы готовы к бою. Два вездехода, на которых они приехали, перегородили дорогу. С обеих сторон густые деревья, свернуть некуда. Двенадцать солдат скрываются по обочинам в зарослях. Сам Пирон и два «гепарда» в пуленепробиваемых жилетах стоят перед вездеходами. Не проходит и двух минут, как слышится шум мотора. Пирон поднимает бинокль и приказывает в приколотый к воротнику микрофон:

— Внимание, ребята!

Машина вылетает из-за поворота. Пирон опускает бинокль, шагает вперед и дает рукой знак остановиться.

Водитель изо всех сил нажимает на тормоз, машина, юля по асфальту, замедляет ход. Сидящий за рулем мужчина громко чертыхается. Бледный серый рассвет окутывает верхушки сосен. Над землей клубится туман. Происходящее неправдоподобно резко запечатлевается в мозгу, но удивляться этому некогда. Скрипят тормоза. Водитель пытается остановиться, уже совсем близки перегородившие дорогу вездеходы. С трудом ему это удается. Он лихорадочно соображает, как бы удрать, спастись. Дорога узкая, шансов сделать разворот нет. Впереди вооруженные люди в хаки... С пистолетом в руке он выпрыгивает на дорогу.

— Стой! — кричит Пирон, а в микрофон «гепардам»: — Стреляйте в ноги!

Не успел он умолкнуть, как, грянули выстрелы. Неизвестный упал в кювет. Пирон понял, что дело плохо. Рефлексы у «гепардов» быстрее, чем у обычных солдат. Быть может, они думали, что в машине не один, а несколько вооруженных людей, да и автоматы у них были установлены на стрельбу очередями. Увидев первого, выскочившего с пистолетом в руке, механически нажали на гашетки. Когда Пирон подбежал, человек был мертв. Очередь перерезала его почти пополам. Росистую траву, стенки кювета заливала кровь.

— Не следовало бы, — проворчал лейтенант, потом дернул плечом — теперь уж все равно. Они поступили правильно. В руках у убитого было оружие, он пытался скрыться. К тому же этот человек не из тех, в кого запрещено стрелять из-за цилиндриков. И зачем бы он удирал, если ни в чем не виновен?

— Господин лейтенант! Прошу вас сюда! — крикнул один из «гепардов», открывший багажник неизвестного.

Увидев в багажнике труп мужчины с лисьим лицом, Пирон только присвистнул. Потом заглянул в машину. В бардачке нашел два пистолета, на сиденье более десятка фотокопий. Он перелистал пачку, потом не спеша пошел к своей машине. Взял микрофон.

— Аточа, отзовитесь! Вызываю Аточу!

 

— Все больше убитых, — заметил Эберт. Только что он получил донесение Меравила о том, что неподалеку от каменного домика в машине обнаружен труп молодого бородатого мужчины. Убит выстрелом в голову. Ветровое стекло разнесено вдребезги. Автомобиль скатился с холма и налетел на дерево. Личность убитого пока не установлена. А теперь еще один, которого пристрелили люди Пирона.

— И труп в багажнике, — добавил капитан Трааль.

— Здесь два автомобильных номера, — принес записку Бренн.

— Через пять минут узнаем имена владельцев, — сказал Трааль, подходя к телефону.

— Посылайте вертолеты, рассвело, — приказал Эберт.

Четыре минуты назад минуло полтретьего.

С военных аэродромов, находящихся вблизи Лунгара, Делла, Ламбера, Богштада и Кентиса, поднялись в небо десятки самолетов. По дорогам помчались зеленые грузовики, у перекрестков разъезжаясь в разных направлениях. Оживился район на берегу озера Ламбер, тишину вод разорвал треск катеров. Кольцо кордонов вокруг холмистого, с тремя деревнями, района, расположенного рядом с Деллом, замкнулось. Землю покрывал полумрак, еще виднелись одиночные звезды, но небосвод светлел.

Особенно подозрительным представлялось крупное поместье на запад от Богштада, с рощами, перелесками, изрезанное речушками. В центре его — большой замок с парком, озером, где разводят рыбу. Замок связывают с именем аристократов, когда-то известных и часто упоминаемых в исторических хрониках. Местность здесь красивая: до горизонта тянется зеленое море лужаек, в богатстве свежих красок приятно отдохнуть взгляду. И чуть ли не святотатственной выглядела здесь находка лейтенанта Чаринга, вместе со своими «гепардами» наткнувшегося неподалеку от хвойного парка, в километре от замка, — было это в два с лишним часа ночи — на парашют третьего террориста.

Район Кентиса порос густыми лесами. Вот уже два века этот край славится своими браконьерами. В самые фешенебельные рестораны столицы поставляют отсюда фазанов, кабанов и косуль. Леса Кентиса приносят немало радости и охотникам, имеющим разрешение на отстрел животных. Промышленность здесь представляют несколько лесозаготовительных предприятий. Тут редко встретишь заасфальтированную дорогу, да и по ней ездят главным образом мощные тягачи, везущие стволы огромных деревьев. Район этот равнинный, но из-за необъятности территории его трудно прочесать. Террорист выбрал для себя весьма удобное место. В необозримой чаще можно исчезнуть бесследно.

Четверг. Четыре всадника апокалипсиса

В половине четвертого полковник Эберт сказал:

— Обстановка осложняется. Придется разделиться. Трааль, берите вертолет, немедленно летите в Лунгар. Отправляйтесь в госпиталь к террористу номер один, если это в самом деле он, потом осмотритесь в горах.

— Слушаюсь. Будет исполнено.

— Бренн, летите в Делл. Прошло несколько часов после прыжка Катарины Хиртен, а ваши люди до сих пор не напали на ее след.

Наконец-то! Бренн не скрывал радости. Тесная комната диспетчерской авиабазы не его стихия. Он совсем не устал, энергия в нем так и бурлит. Свет наступающего дня усилил в нем жажду действий. Через пять минут он уже сидел в военном транспортном вертолете, который, кроме людей, поднял в воздух и вездеход.

 

Спустя тридцать минут Трааль приземлился на военном аэродроме в Лунгаре. Собственно, называть его аэродромом было бы преувеличением, так как на самом деле это просто сравнительно гладкое поле, используемое для тренировок небольшим местным гарнизоном. Несколько палаток прилепились на его краю под акациями с редкой листвой. Пыльная грунтовая дорога ведет к городу. Здесь же стоят вертолеты и машины с устремленной в небо радиоантенной.

Капитана поджидал лейтенант Пирон.

— Никаких изменений, — кратко доложил он.

Трааль чувствовал себя неловко в неожиданной для себя роли. По особому поручению уполномоченного правительства он оказался командующим силами, сосредоточенными против террористов в районе Лунгара. Ему, районному полицейскому офицеру, теперь подчинялись все военные и полицейские силы, а также соединения коммандос. Справится ли он с таким множеством людей?

— Номера обеих машин проверены, — прокричал он в ухо лейтенанту, пока они мчались на джипе к маленькому городку. — Черная машина, которую вы остановили на шоссе, краденая. Она исчезла со стоянки вчера утром. Владелец второй машины — Виктор Масперо. Где трупы?

— Я отправил их в городской морг на вскрытие.

— Значит, едем в госпиталь.

 

Вскоре совсем рассвело, и Масперо прочитал материал целиком. Ему удалось захватить пять фотокопий. Теперь он сам удивлялся, что смог с таким самообладанием действовать почти сразу после смерти Пьетро. «Человек даже не знает, на что он способен», — подумал он и с горечью улыбнулся. Хотя не очень-то он был хладнокровен. Да и теперь еще боится. Интересно, что вообще происходит? Что с террористами? Неужели перелетели за границу? Как же тогда попали в сторожку фотокопии? Или террористы выпрыгнули над горой Лунгар? Пьетро говорил, что те двое из спецслужбы ожидали их там.

Масперо был на грани нервного истощения. День тяжелый, тяжелая ночь, и конца неприятностям не видно. Он старался идти, не оставляя следов. Ведь его непременно будут преследовать. В этом он был абсолютно уверен. Он представлял себя индейцем, последним из могикан, любимым героем детства... Террористы или их сообщники хватятся недостающих фотокопий, они ведь пронумерованы. У него одна копия из второй пачки и по две из третьей и четвертой. Все они имеют отношение к опытам, которые проводили с сильнодействующим бактериологическим оружием. Называется оно БЦ-8. На одной фотокопии он разглядел печать военного министерства. Среди подписей разобрал имя профессора Дрейменса, которое утром упоминали репортеры, толпившиеся возле института.

А если люди правительственного уполномоченного уже схватили террористов? Вполне вероятно. Они заметят, что листов не хватает. Правда, только нескольких, тех, что попали к нему, но этого достаточно, чтобы доказать: правительство действительно проводило подобные опыты. А из описаний можно сделать однозначный вывод о задаче, которая ставилась, — искусственное провоцирование массовой эпидемии в военных целях. «Когда наступит утро, они пойдут по моим следам», — пророчил он себе, но все же надеялся как-то выкрутиться.

И вот в полумгле среди деревьев замаячили дома.

 

Трааль сморщился. Едкий запах формалина щипал глаза, бил в нос. Стены до потолка были выложены белой плиткой.

Лейтенант Пирон с равнодушным видом стоял в дверях прозекторской. Несмотря на свои двадцать шесть лет, ему довелось повидать немало покойников.

Капитан долго разглядывал труп. Лисье лицо показалось ему знакомым. Где-то он его видел. Но где? Второй мертвец, мужчина лет пятидесяти в элегантном пиджаке, насквозь прошит автоматной очередью. Но лицо почти не повреждено. Этот человек был ему совсем незнаком.

Третий труп, найденный в машине Масперо, — молодой бородатый человек. Седеющие завитки волос выглядывали из распахнутой рубашки. На месте левого виска зияла кровавая рана. Установить его личность не представляло труда — не прошло и суток с момента их разговора. Это был радиорепортер Хаутас.

— Когда мои люди прибудут из города, — обратился капитан к местному полицейскому офицеру, охранявшему со своими подчиненными больницу, — пусть сфотографируют этих двух и снимут отпечатки пальцев.

— А с этим как быть? — Полицейский офицер вопросительно кивнул на тело молодого человека.

— Его я знаю, — лаконично ответил капитан и отправился звонить Эберту.

 

— Вызываю Аточу! — задребезжало в динамике.

— Слушаю вас, — склонился к микрофону Эберт, узнав голос Бренна. «Любопытно, — подумал он, — некоторые голоса совершенно не искажаются ни микрофонами, ни магнитофонными записями, ни динамиком».

— Прибыл в Делл. Получил собак в местной полиции. Иду на поиски. Прошу проследить, господин полковник, чтобы Меравила и Пирона вместе с моими людьми отпустили из Лунгара, как только необходимость в них отпадет.

— Это произойдет скоро. Меравила я направил к озеру Ламбер, а Пирона в Кентис.

— Принесли фотографии Катарины Хиртен, несколько тысяч экземпляров. Раздал их на кордоне и в трех деревнях.

— Благодарю.

И снова тишина. Эберт смотрел на аэродром, на тянущиеся вдаль бетонные полосы, грибовидные черные головки фонарей, радарные установки. Белело на востоке небо, из-за гор всходило солнце. Еще полчаса или минут двадцать, и все зальет свет.

— Господин полковник, — обратился к нему доктор Амстел, — попытайтесь уснуть. В соседней комнате я приказал поставить две походные койки. Народу здесь много, да и я подежурю. Если что-нибудь случится, вас разбудят.

Глаза у Эберта слипались, в голове шумело. Услыхав о койке, он почувствовал, как хорошо было бы прилечь. Сопротивляться нет сил. Он молча прошел в соседнее помещение, где им демонстрировали фильмы, снятые с помощью инфракрасных лучей. Не раздеваясь, лег прямо на одеяло и лишь потом сказал в открытую дверь Амстелу:

— Спасибо, доктор.

 

Делл — тихий сонный городок, лежит он далеко от дорог, ведущих к морю. Несколько мелких заводов и построенный в тринадцатом веке большой монастырь разнообразят картину. Вокруг города громоздятся холмы. Рано на рассвете городишко вдруг ожил. Грохот грузовиков вспугнул тишину. Громко звучали слова команд. На восточной окраине города за четверть часа вырос настоящий военный лагерь. На случай, если появятся раненые, раскинули палатку с красным крестом, прибыл медперсонал в белых халатах. В небо уставились передающие и принимающие антенны, солдаты тащили аккумуляторы. Зажглись прожектора. В двух цистернах привезли горючее. Одно для машин, другое для вертолетов.

С грохотом прилетели три вертолета, опустились поблизости. Сотни ног топтали траву. Потом людей стало меньше, они уехали дальше на вездеходах. Установленные на козелках столы покрылись большими картами, прижатыми камешками, чтобы ветерок не поднимал края. Искаженные металлические голоса звучали из больших и маленьких раций. Над картами склонялись офицеры. Прошло еще немного времени, взлетели вертолеты, и лагерь почти обезлюдел.

Мобилизовано было две тысячи четыреста семьдесят человек. Объединенные военно-полицейские силы оцепили территорию неправильной ромбовидной формы площадью в сто девяносто квадратных километров, вытянувшуюся от окраины Делла на северо-восток, восток и юго-восток. Первые контрольные пункты кордона установили через пятнадцать-двадцать минут после того, как Катарина Хиртен приземлилась в центральной точке района. Первым делом перекрыли дороги, по которым могут передвигаться машины. Но донесений о террористке не поступало. Никто ее не видел, никто о ней не слышал.

Бренн с четырнадцатью «гепардами» — среди них двое снайперов — и пятью овчарками примерно в это же время прибыл туда, где на рассвете его люди нашли спрятанный под кустами парашют Катарины Хиртен. Собаки взяли след и, тявкая, помчались на юго-запад. Люди и собаки продвигались очень быстро.

Всходило солнце.

 

В деревню Масперо не заходил. Было слишком рано. Так и не узнав, где находится, Масперо повернул вправо. Первые лучи солнца сначала осветили бетонную водонапорную башню, затем желтоватый свет опустился на красные крыши домов. Тени потеряли резкость и, посерев, постепенно совсем растворились, потесненные светом. В несколько минут пейзаж изменился. Он казался уже не таким чужим и угрожающим. Масперо даже почудилось, будто эти места знакомы ему, хотя он твердо знал, что в горах Лунгара никогда не бывал.

Часам к пяти он дошел до шоссе. Долго вглядывался, прежде чем пересечь дорогу. Лучше себя не обнаруживать, идти незаметно. Если полиция ищет в этом районе террористов, его легко могут принять за одного из них. В такой ситуации все посторонние подозрительны. А о «гепардах» ходили слухи, будто они сначала стреляют, а уж потом задают вопросы. Рисковать не стоило.

На дорожной табличке он прочел название села — или городка? — Селам. Быстро пошел вдоль стоящих на околице домов. Где-то лаяли собаки, пыхтел трактор. Собаки и трактор. Никакого другого шума не было слышно. Роса испарялась буквально на глазах. Заметив узенький переулок, Масперо, поколебавшись, свернул в него и зашагал по булыжной мостовой. Вышел на маленькую площадь. Церковь, поодаль почта, перед ней желтая будка таксофона. Увидев ее, Масперо обрадовался, но сперва все же зашел в церковь. Ему чудилось, будто к стуку его шагов прислушиваются все жители городка.

Дверь церкви была распахнута. Масперо зашел, выбрал стул, на который падал свет из окна, сел на него, вынул ручку и, так как бумаги у него не было, принялся писать мелкими буквами на обороте фотокопий.

 

Трааль сидел в реанимационном отделении госпиталя. Входили и выходили врачи, сестры. Когда дверь с матовым стеклом открывалась, поблескивая хромированными ручками, видны были дежурившие в коридоре плечистые полицейские с пистолетами.

Капитан разглядывал лежащего на койке мужчину. К рукам его прикреплены гибкие трубки капельниц. Лицо без кровинки. Никаких сомнений, это один из террористов. Его опознали по фотографии охранники Исследовательского института сельского хозяйства. Один из тех, кто захватил караульную в то время, как его спутники проникли в главное здание института.

Трааль сидел и ждал момента, когда раненый придет в себя. Только он может ответить на вопросы капитана. Кто принес в лачугу четыре миллиона, которые обнаружили в кожаной сумке неизвестного, сломя голову мчавшегося в черной краденой машине? Был ли у него цилиндр с бактериями и, если да, куда он его спрятал? Трааль ждал.

 

Рыболовы, сидевшие на рассвете у озера Ламбер, долго будут проклинать этот день.

Едва забрезжило, над камышами зависли вертолеты, шаря прожекторами по прибрежным водам. Потом возле восточного берега затарахтели катера. Разгневанные рыболовы цеплялись за бортики своих лодок, опасно раскачивающихся на волнах, отчаянно ругались, вычерпывая набравшуюся воду, и ломали головы над тем, что тут такое творится.

На рассвете территория площадью в двести восемьдесят пять квадратных километров была полностью оцеплена кордоном. Штаб постоянно поддерживал связь с «гепардами», ведущими розыск в центре этого участка, обещал скоро прислать собак.

Около пяти часов взошло солнце. Неправдоподобно длинные тени заштриховали землю. Вертолет доставил собак в пункт, где «гепарды» нашли брошенный парашют. Круг сужался. Тысяча восемьсот солдат и триста пятьдесят полицейских медленно продвигались в глубь территории. Дула автоматов были нацелены на каждый куст, овраг, скирды сена на краю лужаек.

Из расположенного неподалеку города выехали грузовики с завтраками и обедами для всей этой массы людей. В эфире раздавались слова команд, летели краткие донесения. В пять пятнадцать все еще не было найдено никаких следов, о чем и сообщили на авиабазу Аточа.

 

Масперо пересек площадь, зашел в телефонную будку. На другой стороне площади под аркадой открывали магазин. На тротуаре хлопотал мужчина в белом халате. Масперо бросил в аппарат мелочь и набрал код. Сколько может быть времени? Пять двадцать. Он нервно поглядывал на свои фосфоресцирующие часы. Пять двадцать одна. Долгие безответные гудки.

— Алло! — послышался наконец голос.

— Сишане?

— Виктор! — обрадовалась жена. На сердце Масперо потеплело. — Что с тобой? Я так тревожусь! В редакцию звонила — тебя нет!

— Слушай меня внимательно. У меня мало времени. Пьетро убит.

— Господи! Виктор!

— Успокойся, я пока в полном порядке. Но чувствую, что скоро стану у них на пути.

— У кого?

— Потом все узнаешь. Садись в машину и поезжай в Стренне. Поняла? В Стренне. Возьми карту. После Стренне через горы проедешь в село или городишко Селам. Ясно? В Се-лам! На главной площади напротив почты стоит церковь с белой башенкой. Как войдешь, слева увидишь каменную фигуру святого. Между ним и стеной есть щель. В ней лежат фотокопии. Немедленно отвези их Леонте, но будь осторожна, по дороге твою машину могут обыскать. Хорошенько их спрячь! И береги себя!

— Когда мы встретимся?

— Надеюсь, еще сегодня. Я люблю тебя, Сишане!

— Я люблю тебя, Виктор.

Щелчок. Масперо обыскал карманы — мелочи больше не нашлось. А монеты еще понадобятся. В глаза ему бросился белый халат лавочника, и он побежал через площадь.

В половине шестого центральная радиостанция передала новости. Диктор бесстрастным голосом прочел сообщение официального телеграфного агентства: по требованию оппозиционных партий сегодня в десять часов утра созывается чрезвычайная сессия парламента, на которой пойдет речь о, «по-видимому, поддерживаемых кабинетом Ореллона научных опытах, имеющих якобы военно-технический характер».

В половине шестого Эберт поднялся с койки, поставленной для него в помещении рядом с диспетчерской. Сон его был коротким и беспокойным. Он не чувствовал, что отдохнул, однако уговорил прилечь и доктора Амстела.

В половине шестого в лунгарской больнице стал подавать признаки жизни раненый террорист. Он застонал, пробормотал что-то невнятное. Трааль нагнулся над ним, но ничего не понял, не запечатлела ни единого связного слова и равнодушно крутившаяся магнитофонная лента. Возле раненого постоянно дежурил врач.

В половине шестого в далеком городке вышла из гаража Сишане. Лицо ее было усталым, без всяких следов косметики. Быстро заведя мотор, она помчалась по широкому шоссе.

В половине шестого в Лунгар прибыли врачи из Центрального управления полиции. В прозекторской готовились к вскрытию. Первым на белый стол положили мужчину с лисьим лицом. Поправили висящие над столом микрофон и лампы. В углу на маленьком столике магнитофоны ожидали нажатия кнопки. Холодно поблескивали металлические инструменты.

В половине шестого Масперо покинул деревню и углубился в лес. Он держал путь к вершине ближайшего холма.

В половине шестого Бренн и его люди, тяжело дыша, остановились на краю пастбища. Солнце светило им прямо в глаза. Неподалеку стояло несколько одиноких строений: каменный дом, сараи, деревянный амбар и гараж. Виднелись хлева, загоны для мелкого скота, сложенное под навесом сено. Майор вскинулбинокль.

Без четверти шесть раненый снова застонал, повернул голову на подушке. Трааль тотчас склонился над ним. Раненый открыл глаза. Взгляд его был еще мутным, но он, видимо, уже пришел в сознание. Капитан громко спросил:

— Вы меня слышите?

Тот глазами ответил: да.

— Говорить можете?

— Не может, — вмешался врач и тихо добавил: — Для него это слишком большое усилие.

— Я буду спрашивать, а вы знаком отвечайте только «да» или «нет». — Трааль поднес к своим губам микрофон. — Вы были в институте?

Мужчина глазами ответил: да. Трааль громко повторил в магнитофон: да.

— Группой руководил Кирк Лиммат?.. Да. Вы выпрыгнули из самолета первым?.. Да. У вас было с собой четыре миллиона?.. Да. А бактерии? Нет?.. Повторяю вопрос: был у вас с собой цилиндрик с бактериями? Нет. А у остальных есть цилиндры?.. Да. У одного из них?.. Нет. У двоих?.. Нет. Значит, у всех четверых по цилиндру?.. Да. Мы нашли вас в горном домике. Вас там ждали сообщники?.. Да. Был ли среди них инициатор, руководитель акции?.. Да. Кто он? Человек с лисьим лицом?.. Или кто-то другой? Отвечайте!

— Оставьте его! — К раненому подошел врач.

Трааль нахмурился, сел на стул, отметил время разговора, написал на записке несколько фраз и, позвав полицейского, приказал отправить донесение. И вот он снова сидит, наблюдая за террористом. Глаза его то и дело закрываются от усталости.

Сейчас он похож на паука, подкарауливающего жертву.

 

Бренн задумчиво разглядывал груду стоящих особняком строений. От яркого солнечного света глаза его сузились. Наконец он принял решение.

— Ребята! Назад! В лес!

Коммандос затаились среди деревьев и стали невидимыми для постороннего взгляда. Майор разложил карту и, поочередно вызывая по рации группы, со всех сторон двигавшиеся к центру оцепленной местности, камешками стал отмечать на карте их продвижение. Выяснилось, что с запада и юга группы достигли опушки леса, а цепи кордонов, перемещающиеся с севера и востока, примерно через четверть часа дойдут до грунтовой дороги, проходящей мимо фермы. В голове Бренна созрел план. Он передал приказ западной и южной цепи остановиться и не приближаться к ферме. Другой цепи — прочесать лежащую перед ней территорию и остановиться в километре от фермы. Вертолетам не летать над фермой, а ожидать поблизости. До нового приказа всё и все должны оставаться на своих местах.

— Штатскую одежду! — приказал он «гепардам», которые всегда и ко всему были готовы. Из походных мешков вынули брюки и рубашки, башмаки и сапоги, пиджаки и куртки, тужурки и пуловеры, шляпы и береты разных размеров. Бренн выбрал коричневую рубашку, серые брюки, сапоги с короткими голенищами. Воткнул в плотный воротник микрофон с булавочную головку от миниатюрной рации, пристегнул под рубашку пистолет и отправился в путь. В одиночестве пересек пастбище, сапоги его скользили по росистой траве. Шел он спокойно и был похож на местного жителя, идущего на работу.

Маленькая точка на ровном поле, хорошо заметная со всех сторон.

 

Через двадцать пять минут раненый снова открыл глаза.

— Где я? — пробормотал он.

— В больнице. — В руках у Трааля микрофон.

— Кто вы? — тихо спросил раненый.

— Капитан полиции Трааль. А как вас зовут?

— Бейтер Маарен... но это не настоящее имя.

— Назовите настоящее.

— Нельзя!

— Вам запретили? Кто?

— Шеф.

— Мужчина с лисьим лицом? Коренастый, лет сорока восьми? Или тот, что с седыми висками?

— Запрещено.

— Ладно, пока оставим. Это вы доставили фотокопии?

— Да.

— Сколько их было?

— Восемнадцать.

— Восемнадцать? Вы уверены?

— Уверен.

— Вы застрелили журналиста?

— Кого? Ничего об этом не знаю.

И раненый вновь потерял сознание. Врач следил за чувствительными стрелками приборов. Трааль выключил магнитофон и задумался. Но как ни прикидывал, все время натыкался на простое арифметическое действие: от восемнадцати отнять тринадцать — пять. В таинственной черной машине люди лейтенанта Пирона нашли тринадцать фотокопий. Где же недостающие пять, в чьи руки они попали?

 

Эберта позвали к телефону. Один из его заместителей дежурил у рации. Когда полковник вернулся, заместитель доложил:

— Лейтенант Меравил сообщил, что первая группа задание выполнила, прочесала район лесного домика.

Эберт был озабочен. Рядом стоял начальник авиабазы Аточа. Взглянув на часы — шесть двадцать, — полковник начал размеренно отдавать распоряжения:

— Лейтенанта Меравила с людьми направить к озеру Ламбер. Лейтенанта Пирона — в Кентис. Лунгарскому военно-полицейскому кордону оставаться на месте.

— На месте? — поразился заместитель. — Ведь они там больше не нужны! Террориста поймали и деньги нашли.

— Цилиндра с бактериями у него не было, — сообщил Эберт только что полученную новость и, не глядя на заместителя, сказал: — Кордону оставаться, а «гепардам» отойти. Будем искать человека, выкравшего из лесной хибары часть фотокопий с протоколами опытов БЦ-8. Пока не будут найдены все экземпляры, мы не можем быть спокойны. Это и указание президента... Фотокопии тоже могут вызвать катастрофу, хотя и не столь ужасную и трагическую, как бактерии!

— Опубликование фотокопий было бы катастрофой только для правительства, — заметил начальник авиабазы.

— Этому правительству мы служим, — твердо ответил полковник.

— Вопрос — стоит ли служить такому правительству, — тихо то ли спросил, то ли заявил начальник авиабазы.

Полковник сделал вид, будто не расслышал. Сейчас для него это самая удобная позиция. Однако мысленно даже он согласился с начальником авиабазы. Правительство виновато, это несомненно, но он работает по поручению именно этого правительства. Надо быть лояльным. Он работает на них и в отделе национальной безопасности. «Военная акция Кортези» для него вдвойне жизненный вопрос. Если правительство падет — теперь или через три недели на выборах, — все, кто занимает руководящие посты, будут смещены. Понятно, каждый президент хочет видеть на ключевых постах своих сторонников, испытанных людей. Новый президент приведет с собой нового военного министра, нового министра внутренних дел, новые министры приведут своих надежных — или тех, кого таковыми считают, — людей. Отдел национальной обороны, секретная служба, «специальный исследовательский фонд» — столько лакомых кусков для вновь пришедших! А старых без жалости вышвырнут.

— Надо попросить у полиции словесный портрет журналиста Виктора Масперо. Сто против одного, что копии у него! Никто другой не был сегодня ночью у домика на Лунгаре, а он был определенно. Сам доложил об этом по телефону. И машина его там осталась. Значит, бежал оттуда... Лунгарскому кордону оставаться на месте и проверять всех лиц, выходящих из оцепления. Полицейским обшарить все закутки в пределах кордона и опросить население!

— А если найдут, что с ним делать?

— Официально не арестовывать, но отвезти в такое место, где он не сможет ни с кем общаться. А там видно будет! Самое важное — забрать у него фотокопии. — Эберт снова уставился на взлетные дорожки, теперь купавшиеся в золотом солнечном свете. Он думал, что, если удастся схватить Масперо, положение можно спасти. Никаких доказательств о проведении опытов с БЦ-8 не просочится в прессу, правительство сможет все отрицать, и тогда Ореллон победит на выборах, а он, Эберт, сохранит свою должность, и все пойдет по-прежнему. Все останутся на своих местах.

Но четыре цилиндрика с культурой бактерий, четыре несущих смерть всадника апокалипсиса странствуют где-то по стране, и это значительно важнее. Если разразится эпидемия, правительство ничто не спасет. Да и страну тоже.

 

Приказ насчет Виктора Масперо в шесть тридцать получили во временном лагере, разбитом на лунгарском военном плацу. Офицеры склонились над картами. Указания были переданы по радио всем контрольным постам. Вертолеты вновь поднялись в воздух, по дорогам понеслись машины с вооруженными солдатами. Направление — два села и горный городок Селам.

 

По мере приближения Бренна к ферме дома и деревья приобретали четкие очертания. Он ясно различал трубы, телевизионную антенну, громоотвод. Дошел до свежескошенного поля — похоже, косили вчера. На равном расстоянии друг от друга тянулись узкие полоски увядающей травы. Потом он увидел что-то вроде входа. Когда-то, вероятно, между двумя каменными колоннами стояли широкие ворота. Теперь их и следа не было. Вход был свободным. Он не задумываясь направился туда.

В шесть часов сорок минут майор ступил на просторный утоптанный двор. В крытом шифером сарае стояли сеялка и разобранный трактор. Чуть поодаль свалены промасленные шестерни. Старые каменные стены, когда-то окружавшие главную постройку, наполовину разрушены. На земле валяются сгнившие рамы с выбитыми стеклами. В стороне копаются куры, ветер доносит запах навоза. Возле дома Бренн заметил полную женщину с толстыми ногами, развешивающую на веревке белье. Он не спеша направился к ней. Женщине было лет тридцать пять, но на первый взгляд выглядела она старше. Недоверчиво следила она за приближавшимся Бренном.

— Доброе утро!

— Доброе. — Она продолжала возиться с бельем.

— У меня машина застряла, — начал Бренн. — Вез деревья на лесопилку. Тягач с полуприцепом соскользнул в кювет, никак его, проклятого, из грязи не вытянуть. — Он неопределенно махнул рукой куда-то за спину. — Оставил его на грунтовой дороге.

— Чего вы хотите? — хрипло спросила женщина, вынимая из таза детские рубашонки, штанишки.

— Прежде всего позавтракать. Я заплачу́. А потом одного или парочку мужчин на подмогу. Трактором можно вытянуть.

— У нас только двое мужчин, — дернула плечом женщина. — Мой муж и отец. Но они сейчас работают.

— Далеко?

— Здесь, в сарае.

Бренн больше не расспрашивал. Он последовал за ней в дом. Ветхая лестница, скрипучая дверь, кухня, пропитанная запахом пищи. У плиты стоял большеглазый мальчик.

— Мам, кто этот дядя? — спросил он.

— Чужой. Сбегай в погреб, скажи отцу.

Женщина поставила на стол чашку, тарелку, нарезала хлеб. Майор внимательно осмотрелся. В помещении две двери. Та, через которую они вошли, и другая, ведущая в глубь дома. Взгляд его снова вернулся к хозяйке, которая ставила воду на газ.

— Чай пить будете? — спросила она.

— Да, большое спасибо. — Бренн смущенно улыбнулся. — Пока закипит вода, я сбегаю... ну, сами знаете куда... Где у вас?

— Во дворе налево.

Сортир Бренну не был нужен. Он спрятался за углом сарая. Ждал он не зря. Мальчик бежал обратно. Бренн протянул руку, схватил его, втащил в сарай. Никто ничего не заметил.

— Тихо! Узнаёшь эту тетю? — Он вытащил фотографию Катарины Хиртен. Большими испуганными глазами ребенок взглянул на карточку. Во взгляде его что-то мелькнуло. Бренн заметил это. Карточка была скверной, но лицо у Катарины довольно характерное: выгнутые брови, чуть заостренный нос.

— Не-а, — затряс головой мальчик.

— Врешь, — спокойно сказал Бренн, наблюдая сквозь щели дощатой стены за дверью погреба, не появится ли отец ребенка. — Вижу по глазам, что узнал. Она пришла к вам сегодня на рассвете, правда?

Ребенок молчал, упрямо сжав губы. Он хотел было вырваться и убежать, но майор крепко держал его за руку.

— Она и сейчас здесь. Эта тетя принесет вам несчастье. И отец твой, и мать попадут из-за нее в беду.

— А вот и нет! — запротестовал ребенок. — Она дала папе много денег.

— Видишь! — обрадовался Бренн. — Эта тетя украла деньги. Полицейские заберут их у нее. И у отца твоего заберут.

— А мне обещали купить машинку! — скривил рот мальчик.

— Я тебе две куплю. И в обиду полицейским не дам. Где сейчас эта тетя?

— Не знаю. А ты правда подаришь мне машинки? Одну красную, а другую зеленую. Или синюю. Только чтоб большие были!

— О’кей! Ты слыхал, как стреляют?

— По телеку слыхал.

— Если опять услышишь, не по телеку, а здесь, во дворе, сразу бросайся на землю или на пол и не двигайся. Понял?

Ребенок серьезно кивнул головой.

— Как тебя зовут? — спросил Бренн.

— Берт.

— О’кей, Берт, иди играть. В кухню пока не ходи.

Ребенок побежал в сторону хлевов. Из погреба вышел худой, жилистый мужчина лет пятидесяти. Он направился в кухню. Бренн огляделся и тихо сказал в приколотый к воротнику микрофон:

— Я Бренн! Отзовитесь, ребята!

— Мы здесь, командир.

— Всем прекратить поиски! Женщина на ферме. Полная готовность! Скомандую атаку, мигом ко мне!

— Вас поняли, командир!

Бренн спокойно поднялся по лесенке и вошел в кухню.

 

Около семи часов Сишане проехала Лунгар. По крутому серпантину она направлялась в Селам, встречая в пути все больше военных машин. Вскоре доехала до контрольного пункта у города. Возле вездеходов стояли солдаты, наполовину загородив шоссе. Сишане вынуждена была затормозить: в оставленном узком проходе одновременно могла проехать лишь одна машина. Она видела, как останавливали и проверяли шедшие навстречу автомобили — те, что выезжали из окруженной и контролируемой зоны. В ее машину тоже заглянули, но лишь через окно, и разрешили продолжать путь. «Как же я вывезу документы?» — подумала она, слегка струхнув. Но вспомнила Виктора и почувствовала, что как-нибудь выкрутится. «Только бы с ним ничего не случилось!» Она нажала на газ и помчалась дальше по извилистой горной дороге. В небе появились два вертолета.

Через несколько минут Сишане доедет до Селама.

 

Масперо уселся в кустах на склоне холма, чтобы была видна главная площадь Селама. Он видел подъехавшую к церкви машину. Отсюда Сишане казалась крошечной точкой. Она поднялась по лестнице и исчезла. В городе народу на улицах было мало. Масперо пристально вглядывался в дверь церкви. Минуту спустя Сишане появилась, села в машину и уехала. Все в порядке до сих пор, ее никто не преследует. Теперь надо что-то придумать, чтобы она беспрепятственно проехала кордон, который, несомненно, уже установлен.

Спотыкаясь, Масперо поспешил с холма. Летнее солнце сильно припекало, все вокруг купалось в море света. Дойдя до домов, посмотрел на часы: семь пятнадцать. Он сбавил шаг, медленно побрел к площади. Телефонная будка у почты пуста. Он выгреб из кармана мелочь.

— «Радио Маддалена»?

— Да, что вам угодно, сударь?

— Я хочу говорить с директором.

— Директор пока не пришел, сударь. Еще только семь часов.

— Верно. Тогда дайте дежурного по передаче.

— Боюсь, у него не найдется для вас времени...

— Я Виктор Масперо из «Мустанга».

— Почему вы сразу с этого не начали, господин Масперо? Соединяю!

— Это действительно вы, господин Масперо?

— Надеюсь, вы узнаете мой голос.

— Естественно, господин Масперо!

— Слушайте меня внимательно. Времени мало. Пьетро убили.

— Простите?

— Вы поняли правильно, Пьетро убит. Убит во время работы над репортажем. Хотите узнать подробности, немедленно вылетайте вертолетом в Селам. Селам, маленькое горное селение возле Лунгара. Сюда можно попасть только вертолетом. Жду вас на главной площади, опуститесь там. Если можно, постарайтесь до половины девятого. Будет «бомба» почище вчерашней!

— Она связана с террористами, похитившими бактерии?

— Самым тесным образом. Выяснилось, кто за ними стоит. На тот случай, если и со мной что-нибудь случится, запишите две фамилии: Ньюинг и Поулис!

— С вами может что-то случиться?

— За мной охотится целая армия, понимаете? Торопитесь, дорога каждая минута!

Потом он набрал еще один номер. Ответил женский голос.

— «Акция Кортези»? Прошу капитана Трааля.

— Трааль слушает. Кто говорит?

— Виктор Масперо.

— Кто? Масперо?

— Ушам своим не верите? Я думал, вы обрадуетесь звонку.

— Конечно, я рад. Еще как! Ведь я как раз... хотел с вами поговорить!

— Это хорошо. Я тоже хочу поговорить с вами.

— Где вы сейчас, Масперо?

— Не имеет значения. Суть в том, где я буду час спустя. Мы встретимся в кафе на главной площади Селама.

— На главной площади Селама?

— Сейчас семь двадцать. Между восемью двадцатью и половиной девятого в кафе на главной площади. Я вам расскажу, кто стоит за террористами, похитившими бактерии. — И он положил трубку.

 

Сишане затормозила у кордона. Стоящую впереди нее машину кончили проверять, хлопнула крышка багажника. К ее машине подошли двое.

— Выйдите, пожалуйста, из машины, сударыня. Попрошу ваши права. — Солдат открыл багажник, его напарник заглянул на заднее сиденье машины. Сишане порадовалась тому, что права у нее были не на фамилию Масперо, а на ее старую, девичью.

Один из стоявших возле контрольного пункта джипов был оснащен радиоаппаратурой. Солдат в наушниках передал офицеру:

— Парень нашелся! Он в Селаме. Есть приказ окружить Селам!

— Проезжайте. — Солдат отдал Сишане права и махнул рукой. Пока она усаживалась в машину, контрольного пункта как не бывало. Машины умчались, солдат и полицейских стало меньше, а вскоре и последние исчезли. Лишь затоптанная трава да окурки свидетельствовали о том, что недавно здесь стоял кордон.

Сишане нащупала фотокопии, спрятанные за резиновым ковриком под ногами, и тронула машину.

Путь был свободен до самой столицы.

 

Бренн неторопливо завтракал. Хозяин дома — лохматый, загорелый, в грязной рубахе — сидел неподвижно, хозяйка стояла у газовой плиты с конфорками, горевшими неровным пламенем. Оба смотрели подозрительно и недоверчиво. Майор делал вид, что ничего не замечает.

— Завтрак хороший, за него стоит заплатить, — сказал он и полез за бумажником. Увидел мелькнувшую в глазах хозяев жадность. Значит, любят деньги! Бренн вынул не денежную купюру, а фотографию и положил ее на стол вниз изображением. Потом встал, подошел к ведущей внутрь дома двери, быстро распахнул ее. Там никого не было, передняя была пуста. Он закрыл дверь, повернулся.

Хозяин взял фотографию, уставился на нее. Жена подошла ближе, неподвижно застыла рядом с мужем. «Скульптурная группа», — подумал Бренн, а вслух произнес:

— В обмен за завтрак я спасу вас от большой беды. Я знаю, что эта женщина скрывается у вас на ферме. Скажите, где она прячется, и мы не станем возбуждать против вас судебное дело за помощь террористке. За это ведь можно получить восемь лет, знаете?!

— Никого у нас нет. Мы никогда ее не видели! — осипшим голосом ответил хозяин.

— На ее деньги не рассчитывайте! — угрожающе сузил глаза Бренн. — На кожаную сумку, набитую миллионами. Не лучше ли удовольствоваться обычной наградой, обещанной правительством тому, кто наведет на след? Будете долго колебаться — и этого вам не обещаю.

— Кто вы?

— Один из двух тысяч человек, которые залегли в лесу, на краю пастбища, вокруг фермы. — Он наклонил голову к микрофону и сказал: — Вы здесь, парни?

— Так точно, командир! — услышали ответ и гость, и хозяева.

— Все группы на месте?

— Так точно!

— Полная готовность!

Бренн взглянул на хозяев. Губы мужчины дрожали.

— Все из-за тебя! — злобно прошипела женщина.

— Это ты хотела ее спрятать!

— Где она? — резко спросил майор. Хозяйка отвернулась.

— В погребе, — буркнул хозяин.

— Что делает?

— Сидит и ждет, пока мы с тестем приготовим ей тайник. Она дала нам много денег. Сказала, что просидит в погребе недели две и за каждый день будет платить по пятьсот франков, если мы будем ее кормить и никто не узнает, что она тут скрывается. У нее есть пистолет.

— А видели у нее маленький белый стаканчик из пластмассы?

— Да, — кивнула, несколько успокоившись, женщина. — Я видела. Он у нее в сумке, вместе с деньгами.

— Ага! — Бренн на мгновение задумался, потом снова сказал в микрофон: — «Гепарды»! Отзовитесь!

— «Гепарды» слушают!

— Сколько здесь снайперов?

— Четверо, — прозвучал ответ после короткой паузы.

— Все четверо бегом через поле! Занять позиции в воротах фермы!

— Будет сделано, командир!

Бренн обратился к женщине:

— Спуститесь в погреб и выманите ее под каким-нибудь предлогом.

— Она оттуда не двинется, — замотала головой женщина, начавшая приходить в себя от сюрприза, преподнесенного Бренном. — Уж больно недоверчива.

— Понятно. Тогда я сам спущусь. — Бренн взял с буфета большой кусок мела и кинул на стол. — Нарисуйте расположение вашего погреба.

Рисунок, набросанный неопытной рукой на клеенке стола, был понятен майору. Он спросил, где копают тайник, какое там освещение, сколько ступеней ведет в погреб. План его был готов.

— Вы, — обратился он к хозяину, — пойдете и позовете тестя. Старик уже завтракал?

— Нет еще.

— Значит, сейчас позавтракает. Достаточно покричать ему с верха лестницы. А вы, — сказал он женщине, — спуститесь потом вместе со мной. Мы понесем завтрак даме, вашей гостье.

 

Лейтенант Меравил прибыл со своими людьми в лагерь, разбитый на берегу озера Ламбер. Его ожидали командиры военных и полицейских частей. Увидев не по-армейски длинноволосого верзилу лейтенанта, они слегка подивились, но промолчали. Да и времени для замечаний не было. Меравил и его люди сели на вездеходы и двинулись к сброшенным ночью на парашютах «гепардам», искавшим вместе с собаками следы в центре все более сужающегося кольца.

Около восьми группа Меравила из двадцати двух «гепардов» устремилась на восток от озера. С рассвета они прошагали одиннадцать километров. Когда прошли низменное, поросшее осокой болотистое приозерье, собаки вновь учуяли след и, натянув кожаные поводки, с удвоенной энергией бросились вперед, о чем Меравил доложил по рации в штаб, расположившийся на берегу озера. Теперь они шли по дубняку. Пейзаж был мирным, с трудом верилось, что где-то здесь в маленьком пластмассовом цилиндрике притаились миллионы смертей.

 

Около восьми часов президент вызвал авиабазу Аточа.

— Полковник? Какие новости?

— Задержан один раненый террорист. Но именно у него не оказалось цилиндра с бактериями. — Эберт решил повременить с сообщением о недостающих фотокопиях, об убитом радиорепортере, о двух других, еще не опознанных трупах. С некоторым удовлетворением он добавил: — А вот четыре миллиона франков мы вернули.

— Скоро сутки, как это началось. — Голос Ореллона звучал устало, глухо. — Результат пока ничтожный, вернее, никакого результата.

— Десять заложников освобождены, — слабо защищался полковник.

— А четыре цилиндра с культурой бактерий! И где они, одному богу известно! — упорствовал президент.

— Нам известны четыре пункта, где они могут быть. Одного из террористов только что обнаружили «гепарды», господин президент. Я жду дальнейших донесений.

— Поторопитесь, полковник. Думаю, вам ясно, что мы можем потерять. И я, и вы! И многие другие. Проследите, чтобы никто ничего не узнал, иначе нас вышвырнут отовсюду! Положение и так не блестяще! Вы, несомненно, слышали, что на десять часов назначена сессия парламента. Потрудитесь, чтобы до этого времени никаких сведений не просочилось! — На этом президент закончил разговор.

Зазвонил другой телефон. Минуту спустя полицейский офицер доложил уполномоченному правительства:

— По отпечаткам пальцев, найденным в институте, дактилоскопия установила личность еще одного террориста. Компьютерный анализатор сличил отпечатки с теми, которые есть в полицейской картотеке. Макс Гейд, двадцати девяти лет, бывший брат милосердия. Четыре года связан с террористами. Полиция арестовывала его по подозрению в краже машины, но из-за недостатка улик пришлось отпустить.

Эберт не ответил. Полицейский офицер прикрепил бумажку с именем террориста к краю карты, на то место, которое раньше было обозначено иксом. Четыре имени. И четыре флажка на карте.

 

Старик крестьянин вышел из погреба. Поморгал на солнце, вразвалку направился в кухню. Когда дверь за ним закрылась, Бренн сказал женщине:

— Возьмите поднос и идите, я — за вами. Говорите с ней как обычно. — Бренн скинул сапоги. Босиком пошел за хозяйкой. Когда они подошли к двери погреба, в руках в него появился пистолет.

Лестница была крутой, длинной и мрачной. Внизу брезжил слабый свет. «Скупердяи! Ввинтили крохотную лампочку!» — бранил майор про себя хозяев, стараясь ступать бесшумно. Внизу он остановился, подождал, пока женщина толкнет створку двери.

— Кто там? — спросил изнутри женский голос.

Она! Бренн замер, чуть дыша.

— Это я, барышня, — ответила хозяйка.

Бренн выжидал. Мысленно представил нарисованный на клеенке план погреба: влево от входа он идет в форме большой печатной латинской буквы „L“, в конце его, в угловой нише, хозяева собирались поставить походную койку, а нишу неплотно заложить кирпичом — так они сказали. Это будет тайник. «Теперь он ей не понадобится», — мелькнуло в голове. Он осторожно, тихо протиснулся в оставшуюся открытой дверь. И услышал разговор.

— Я яиц принесла, уж не знаю, угодила ли...

— Крутые? — спросил незнакомый голос.

— Крутые. Да вы сядьте, барышня. Устали небось.

Бренн с одобрением слушал женщину, в голосе которой не было ни капли волнения. Хитра бестия! Конечно, обещанная Бренном свобода вместо восьми лет тюрьмы плюс солидная награда, положенная за содействие поимке, свое дело сделали. Майор тихонько крался к выступу холодной каменной стены по коридорчику мимо сложенных из досок клетушек с овощами — репой, картофелем, а в одной хранились дрова. Было прохладно.

Бренн следил, чтобы тень не опередила его, не показалась из-за стены раньше, чем он сам. К счастью, в закутке было темно. Слышался стук тарелок, какой-то скрип.

— Кушайте на здоровье! — сказала хозяйка.

Бренн осторожно выглянул из своего убежища. Помещение сводчатое, стены грязно-серые. Под голой лампочкой деревянный, покрытый газетой стол на козлах, ветхий стул. Посуда на деревянном подносе, запах известки, на земле разбросаны камни, кирпичи, инструменты каменщика. Красное полотно койки, взятой, видимо, из кемпинга, выделялось резким пятном. Худая женщина сидит у стола, ест. Рядом с тарелкой пистолет. Бледная хозяйка стоит у стены. Бренн не стал дольше ждать. Высунувшись из-за выступа стены, поднял пистолет:

— Ни с места, Катарина!..

 

Масперо повезло. Местный фотограф жил на главной площади над лавкой. Журналист прошел под аркадой к дому, глянул на невзрачную витрину, свернул к подъезду и поднялся по скрипучей лестнице. На него пахнуло затхлостью, в темноте проскользнула кошка, посыпалась штукатурка.

— Что вам угодно? — открыл дверь лохматый фотограф в майке.

— Впустите меня! — Масперо оттолкнул его в сторону и вошел в убогую квартиру. На электроплитке кипела вода, на столе валялись остатки скудного завтрака.

— Кто вы и что вам угодно? — снова спросил хозяин дома.

Масперо подошел к окну, отодвинул грязную занавеску и выглянул:

— Фамилия у меня очень симпатичная: три тысячи франков!

— Хотите дать или взять? — с подозрением спросил хозяин.

— Разве я похож на судебного исполнителя? — улыбнулся Масперо.

— Да нет! Но в чем дело?

Масперо смотрел на главную площадь. Отсюда все хорошо просматривалось. И кафе было почти напротив.

— Вы получите три тысячи франков за четверть часа работы.

— Да? — оживился фотограф.

— Я пробуду у вас в квартире сорок минут. В двадцать пять девятого спущусь на площадь. Отсюда из окна вы сфотографируете все, что там будет происходить. Речь идет о нескольких минутах. Пленку проявлять не надо, сразу отвезите ее в столицу. У вас есть машина?

— Есть.

— Значит, так: пленку отвезете главному редактору «Мустанга» господину Леонте. Отдайте ему лично в руки. Только ему! Я напишу записку, вы ее покажете и сразу получите три тысячи франков.

 

Катарина оцепенела. Слишком велика была неожиданность, она застигла ее врасплох, почти парализовала. Темные брюки, куртка защитного цвета, волосы коротко острижены. Сомнений нет, это она, женщина с фотографии! Пистолет лежит на столе совсем рядом с правой рукой. Бренн ухватил взглядом все, даже мелкие детали. Он стоял прикрытый выступом стены. Дуло пистолета направлено на Хиртен.

— Не двигаться! Сударыня, сбросьте ее пистолет на землю!

Хозяйка нерешительно приблизилась. По телевизору она видела бесчисленное количество детективов, поэтому знала, как действовать. Ошибку она совершила лишь одну: подошла к Катарине не с той стороны. На какую-то долю секунды оказалась между пистолетом Бренна и Катариной. Террористка тотчас воспользовалась моментом. Одной рукой крепко схватила женщину, другой — пистолет. Бренн знал, что стрелять нельзя. Катарина держала перед собой перепуганную насмерть хозяйку с белым как мел лицом. Живая стена — щит из человека — загораживала террористку от «гепарда».

— Вон отсюда, — сипло выговорила Катарина. Она не знала, кто ее противник.

— Так легко ты не выкрутишься, — ответил Бренн, сообразив, что делать. План готов. Но в подвале его не осуществить. Жертвой может стать хозяйка.

— Деньги нужны? — спросила террористка.

— Это точно. И много! — решительно ответил майор. Левой рукой он дотянулся до воротника, нажал кнопку. Теперь каждое его слово будет слышно «гепардам». Если его голос не дойдет до тех, на краю пастбища, его наверняка услышат притаившиеся у ворот снайперы.

— Думаешь, даром уйду из погреба? Наслышан, что полиция ищет Катарину Хиртен, а прячется она где-то в наших местах. Я сразу смекнул, что укрыться ты могла только тут. А пистолет мне не в диковинку! Плати или живой отсюда не выйдешь! Денег у тебя много.

— Сколько надо? — спросила после минутной паузы Катарина.

— Миллион!

— Ошалел?!

— А твоя жизнь того не стоит?

Секунду поколебавшись, Катарина шагнула к валявшейся на койке кожаной сумке, таща за собой хозяйку, безвольную от страха. Бренн не спускал с них глаз.

— Твое счастье, что у тебя в руках заложница, — проговорил он, чтобы снайперы поняли, что происходит в погребе. — Иначе...

— Заткнись! — Катарина щелкнула пряжкой сумки.

Бренн слишком поздно понял ее хитрость. Схватив сумку, Катарина кулаком, в котором был зажат пистолет, изо всех сил толкнула хозяйку к майору. Всей тяжестью грузного тела та врезалась в Бренна. Отскочить он не успел. Или не захотел? Катарина выстрелила, но от волнения промазала, пуля ударилась в стену, посыпалась штукатурка, и в облаке пыли она выскочила из погреба. Бренн оттолкнул хозяйку, но за беглянкой не побежал, рассчитывая, что та в панике помчится прямо на снайперов, как он надеялся, без цилиндра с бактериями. К его великому сожалению — он убедился в этом мгновенно, — вместе с сумкой исчез и белый цилиндрик. В погребе его не оказалось. Бренн поднес к губам микрофон:

— Снайперы, внимание! Объект выбежал во двор! Не стрелять по сумке! Старайтесь по ногам!

Мальчик играл с собакой у хлева. Когда из погреба послышался выстрел, он бросился на землю, прикрыл руками голову и замер. Собака, виляя хвостом, стояла рядом с ним, не понимая, в чем заключается новая игра, и нерешительно шевелила ухом.

Катарина бежала к сараю, где у хозяина стоял потрепанный вездеходик. Видно, на рассвете она тщательно осмотрела ферму, прежде чем спуститься в погреб. Стоящий в дверях Бренн понимал, что Катарине не добежать до машины. А если и добежит, то сколько ей удастся проехать? С двух сторон вынырнули снайперы, опустились на колени, прицелились. Они были так близко, что промахнуться просто не могли. С резким, похожим на клекот чайки криком Катарина рухнула на землю. Сумка отлетела к разобранному трактору, упав между замасленными шестеренками и ржавой листовой жестью.

— «Гепарды»! — позвал в микрофон Бренн.

— Слушаем, шеф!

— Немедленно к воротам вертолет «скорой помощи» с врачами!

— Вертолет взлетает!

— Второй вертолет с полицейскими для сопровождения раненой!

— Сейчас поднимется.

— Известить хирургов в Делле! Больницу охранять силами местной полиции! Обеспечить место для посадки вертолета! Через две минуты соединить меня с Аточей!

— Будет сделано, командир!

Бренн пошел к сараю. Бледная Катарина лежала, закрыв глаза. Ее брюки и куртка были в крови.

— Пуля попала в тазовую кость, — доложили снайперы.

— Врачи вылетели. — Бренн открыл сумку. На пачках денег лежал цилиндр. Майор осторожно взял его в руки, проверил, не поврежден ли. Затем снова вызвал по радио «гепардов»: — Прислать из лагеря специальный отряд для сопровождения цилиндра в город.

— Будет исполнено, командир! Соединяем с Аточей!

— Я — Эберт. Как дела, Бренн?

Майор доложил о событиях. Между тем с неистовым шумом приземлились вертолеты. Из них выскочили люди в белых халатах с носилками и специальным вакуумным матрацем. Сначала обработали раны Катарины, затем осторожно уложили ее на матрац, выпустили из него воздух. Серый, твердый как камень пластик облепил тело женщины.

— Жива будет, но останется калекой, — доложил Бренн полковнику.

— Жалеть ее не могу, — жестко ответил тот. — Вы приказали доставить ее в Делл? Хорошо. Немедленно высылаю туда ловкого полицейского офицера, который все у нее вызнает. Конечно, если она способна говорить. Цилиндр с БЦ-8 отошлите в институт.

— Я еду в Делл, оттуда со своими людьми полечу дальше, в другую горячую точку, — доложил майор.

Он все еще держал в руках белый стаканчик с бактериями, когда к нему подошел маленький Берт. В больших глазах его светилось восхищение. Он уже знал, что этот дядя командует снующими вокруг людьми в форме, вертолетами и машинами, повинующимися одному мановению его руки.

А Бренн снова поднял микрофон:

— Внимание всем группам! Я майор Бренн! Акция в Делле закончена. Повторяю: акция окончилась успешно! Отрядам вернуться в исходный пункт. Конец.

— Ты купишь мне машинку? Ты обещал! — ухватил его за руку ребенок.

— Куплю, — кивнул Бренн. Взгляд его на мгновение смягчился. Пора бы жениться, промелькнуло в голове, когда он ощутил в своей руке теплую ручонку мальчишки. — Зеленую и красную. Я пришлю их тебе.

— Хорошо, — обрадовался мальчик.

Шесть минут назад минуло восемь часов.

 

— Скоро дойдем до монастыря, — сказал «гепард» с планшетом в руках.

— Какого монастыря? — Лейтенант Меравил задержал шаг.

— На карте отмечен разрушенный монастырь. Написано, что в двенадцатом веке здесь было поселение.

От поселения даже следа не осталось. На тихих склонах редкий лес, громадные одинокие дубы, орешник. Лишь веет ветерок, бесшумно летают птицы, каркают вороны, словно предчувствуя, что тут затевается.

— Будто в плохом фильме, — бормочет Меравил.

— Простите, не понял? — переспросил солдат с планшетом.

— Неважно.

Меравил вглядывался в пейзаж. Башня разрушенного монастыря. Без крыши. Черно и слепо таращатся дугообразные окна. Монастырь метрах в трехстах. Тявкают собаки.

— В цепь, ребята! — приказал лейтенант. Пока они двигались к башне, Меравил произвел молниеносный подсчет. Террорист выпрыгнул из самолета между десятью и одиннадцатью вечера. Девять часов назад. Он не спал больше суток, все время был на ногах, да к тому же в постоянном нервном напряжении. Прыгал с парашютом ночью, надо полагать, в незнакомом для себя районе. Потом восемь часов бежал, плутая по холмам и темному лесу. Наверно, безумно устал. И не знает, что с момента приземления за ним идет погоня. Ему обязательно нужно отдохнуть, иначе он не дойдет до ближайшего города, шоссе или железнодорожного вокзала. А если он решил поспать, то где? Под кустом. А вдруг дождь пойдет? Промокнет ведь. Ясно, ему нужен кров над головой. Судя по карте, в радиусе двадцати пяти километров здесь нет никакого другого строения, кроме этих руин. Предчувствие Меравила не обмануло. Издалека послышался собачий лай. Они были метрах в ста от башни, когда грянул выстрел. Маленькое белое облачко дыма появилось в одном из черных окон.

— Укрыться! — крикнул Меравил. — Осторожно окружить руины!

По рации он доложил штабу обстановку. Попросил подкрепления. Пока пятьдесят солдат, не больше.

 

Масперо знал, что Трааль где-то поблизости. Капитан определенно явится не один. В восемь пятнадцать промчался по площади военный вездеход. На прилегающих улицах гудели машины. То тут, то там слышался топот сапог. «Человек сто здесь прячется. И все из-за меня!» — подумал журналист. Но ощутил не гордость, а тревогу. Вспомнилась Сишане. Сейчас она мчится к столице, если ей удалось прорваться через кордон.

Чего хочет Трааль? В одном Масперо был уверен: полицейский офицер действует, разумеется, с согласия штаба «акции Кортези». Им надо забрать у него фотокопии. И тогда, если бактерии не вырвутся на свободу, никаких следов не останется, доказательств не будет, никого не убедишь в том, что в институте проводили опыты с бактериологическим оружием.

— Все наготове, — сказал фотограф. Он установил у окна треногу. Один аппарат прикрепил на штатив, другой, тоже заряженный, лежал на столе. Масперо кивнул. Восемь двадцать, а из «Радио Маддалена» никого. Приподняв занавеску, он наблюдал за площадью. Цветные зонты кафе бросали на камни странные раскидистые тени. Вряд ли это Трааль там сидит, за одним из столиков. Лица человека в мундире не разглядеть, да и не это существенно. Масперо ждал вовсе не капитана. Восемь двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь. Да появляйтесь же вы наконец! Он нервно прищелкивал пальцами.

Но вот послышался грохот, стук, треск, и тень вертолета пронеслась над мощеной площадью. Красно-белая, сверкающая стеклами металлическая птица зависла над домами. На борту ее черными буквами было написано «Радио Маддалена».

— Они! — оживился Масперо. — Приступайте! — бросил он на ходу фотографу и, выскочив из двери, сбежал по лестнице.

Посредине площади покачивался вертолет «Маддалены». Из него выпрыгнули двое мужчин в защитных шлемах, с наушниками, микрофонами и магнитофонами. Половина девятого. Масперо поспешил к ним. Лицо его было озабочено. Слишком велика ставка.

В кафе из-за столика поднялся Трааль. Но журналиста заметили и радиорепортеры. Он сразу узнал их.

— Масперо! — вскричал один, и оба кинулись к нему.

Пилот выключил мотор вертолета, репортеры подсунули черные микрофоны к самому рту Масперо, который физически ощущал, как за его спиной в окне второго этажа щелкает и щелкает аппаратом фотограф.

— Правда, что Пьетро убит? Говори, Масперо! Расскажи все!

И Масперо заговорил.

— Репортер «Радио Маддалена» Пьетро Хаутас погиб, выполняя свой долг. Погиб через несколько минут после того, как обнаружил, что за террористами, вторгшимися в военную лабораторию так называемого Исследовательского института сельского хозяйства, стоит секретная служба. Могу назвать имена. Это Ньюинг и Поулис. Они использовали свои руководящие посты в аппарате секретной службы и в течение многих лет укрывали террористов, которых ищет полиция, а теперь прибегнули к их услугам, организовав акцию, направленную против нынешнего правительства. Сегодня на горе Лунгар вблизи горного домика один из них собственноручно убил Пьетро Хаутаса. В моей машине. Мне чудом удалось спастись.

— Вы считаете, Ньюинг и Поулис работали в интересах другого кандидата в президенты?

— Похоже на то. Ясно одно: правительство Ореллона действительно проводит опасные и запрещенные опыты с биологическим оружием. Я могу это доказать, предъявив протоколы опытов.

— Можно взглянуть на эти документы?

— Фотокопии вскоре будут опубликованы.

Одним глазом Масперо видел, как нервно машет ему рукой Трааль. К маленькой группе, беседующей возле вертолета, бежали солдаты и полицейские. Капитан понял, что Масперо организовал дело так, что он, Трааль, вынужден теперь действовать открыто.

Один из репортеров еще пытался расспросить о чем-то Масперо, другой выхватил из аппарата кассету, спрятал ее под рубашку, а в аппарат вставил другую. По его знаку пилот запустил мотор.

— Отдай пленки! — ревел сержант с багровой шеей.

Двое солдат сорвали магнитофоны с плеч репортеров, те протестовали, противились. Трое схватили Масперо и потащили его к кафе. Репортеры громко кричали, Масперо, чтобы фотографу удалось все получше заснять, упирался, заставив волочить себя по мостовой и разозлив тем самым солдат. Сцена напоминала показываемые по телевизору разгоны демонстраций с арестами участников. Площадь окружили любопытные, но никто даже пальцем не шевельнул. Солнце палило нещадно.

У репортеров отняли кассеты. Помятые, потные, рассерженные, осыпая солдат угрозами, они залезли обратно в вертолет, и тот взмыл в воздух. Трааль сделал знак, и солдаты отпустили Масперо. Солдатские сапоги, автоматы, кепи. Масперо чувствовал себя неважно. Капитан молчал, ждал, пока подъедет машина. Они сели, автомобиль тронулся с места. Вслед за ними устремилась целая колонна зеленых военных вездеходов.

— Этого не следовало делать! — сказал Трааль.

— Этого не следовало делать! — отпарировал Масперо.

— У меня есть указание попросить у вас пять фотокопий, — сухо сказал Трааль.

— Попросить или потребовать?

— Все равно, какое слово употребить. Давайте их сюда!

Масперо улыбнулся. Ему вспомнились фотограф и спрятанная под рубашкой репортера кассета, Сишане и фотокопии. Он был уверен, что ему удалось провести всю их военную машинерию. В конце концов победителем окажется он. Поэтому он невозмутимо принялся рассказывать о том, что случилось ночью возле каменного домика в горах Лунгара.

 

В три четверти девятого Меравил доложил Эберту о том, что «гепарды» окружили третьего террориста. Несмотря на это, полковник не отменил тревоги. Две тысячи вооруженных людей, сосредоточенных в районе озера Ламбер, оставались в полной боевой готовности и тщательно охраняли сузившуюся до семидесяти пяти квадратных километров территорию.

Вокруг монастыря царила тишина. Птицы вернулись на деревья, порядок восстановился, по крайней мере в природе. Лениво покачивались ветви деревьев, шелестели листья. От мягкого ветерка трава высотой по колено колыхалась, словно море. Но лейтенант знал, что за каждым кустом скрываются его люди, выглядывают ружейные дула, каблуки сапог уминают мягкую, рыхлую черную лесную землю. От монастыря осталась только башня с разрушенными окнами да две выцветшие серые стены. Там, где на них падает солнце, они кажутся белыми, а теневая сторона почти черная. Стоит монастырь на небольшом холме, из башни местность, несомненно, хорошо просматривается.

— Парень-то, верно, заснул, а собаки его разбудили, — заметил один из «гепардов».

Меравил велел отвести собак и вынул бинокль. Перед глазами запрыгала дуга двойного окна. Он не видел террориста, но чувствовал, что тот следит за ним.

К девяти часам лейтенант обошел развалины монастыря. «Гепарды» заняли позиции на расстоянии восьмидесяти-ста метров от руин. С южной стороны было легче подойти, там заросли кустарника тянулись почти до самого подножия холма. Меравил взял рупор и предложил террористу сдаться, бросить оружие, выйти с поднятыми руками. Хотя его и не уполномочивали, он упомянул о снисхождении, на которое тот может рассчитывать при разбирательстве дела в суде. В ответ раздался выстрел. Пуля, просвистевмимо лейтенанта, осыпала его листьями. «Гепарды» оттянулись под прикрытие.

— Прошу разрешения на штурм, — обратился Меравил по радио к Эберту.

— Ни в коем случае! — ответил тот. — Не забывайте о бактериях!

Меравил прикидывал взглядом, какова высота башни, над чем-то раздумывал. Потом попросил Эберта распорядиться о проведении опыта с находящимися в институте пустыми цилиндрами.

— Какой еще опыт? Что вы имеете в виду?

— Надо сбросить цилиндры на камни с восемнадцати-двадцатиметровой высоты. И посмотреть, не треснут ли они, не разобьются.

— Ясно, лейтенант. Наберитесь терпения, скоро вас вызову.

 

— Звучит довольно достоверно, — кивнул Трааль, выслушав рассказ Масперо о ночных событиях. Машина приблизилась к разбитому возле Лунгара лагерю. — И в некоторых деталях совпадает с имеющимися у меня сведениями. Поулис был агентом-двойником. За это Ньюинг убил его. Но ему еще пришлось убрать лишнего свидетеля — агента, подосланного Поулисом к террористам. Однако нам нужны фотокопии. Где вы их спрятали?

— Ищите, — пожал плечами журналист. — Пошлите по моим следам людей с сыскными собаками.

— Бросьте глупые шутки! Я думал, с вами будет легче найти общий язык, чем с... другими. Нам нужны эти документы!

— Чтобы уничтожить их, ликвидировать? Чтобы нельзя было доказать, как по инициативе и при поддержке правительства ведутся запрещенные опыты, подвергающие опасности жизнь миллионов?

— Не вмешивайтесь не в свое дело! Не видите разве, что речь идет о политике? — нетерпеливо перебил Трааль.

— Вот именно! — отрезал Масперо. — Вам тоже следовало бы призадуматься, капитан. Вы впутались в мерзкое дело, и еще вопрос, сможете ли вовремя из него выпутаться! Пьетро убили люди из секретной службы за то, что он открыл их тайны. Тот, кому эти тайны известны, не может чувствовать себя в безопасности.

— Не пугайте, Масперо! Отдайте копии! Скажите, где они?

— В надежном месте, Трааль. И там останутся.

Они уже ехали по территории лагеря. Затормозили у пятнистых палаток. Машину окружили здоровенные парни.

— Подумайте еще, Масперо, — сказал капитан. — Того, кто пойдет против правительства, сметут как пылинку. Бактериологическое оружие представляет государственный интерес, в конце концов его все равно разработают, что бы там ни делали вы и вам подобные!

— А я верю, что людей, подобных мне, гораздо больше, чем вы думаете! Они-то и пресекут это безумие!

Трааль не ответил. Сжал губы. Быть может, обдумывал услышанное.

 

Через пять часов после того, как нашли парашют террориста, люди Чаринга поняли, что скрываться он может только в замке. Восемьсот сорок солдат и сто тридцать полицейских прочесали весь подозрительный район. Петля захлестывалась. Лейтенант посовещался с Эбертом. Тот призвал его к спокойствию и хладнокровию. Лучше захватить террориста на несколько часов позже, но без лишних жертв. В замке, по всей видимости, много народу, к тому же там все влиятельные лица, не какая-нибудь шушера. Очевидно, информация о владельцах замка у него была более подробная, нежели у Чаринга.

В половине девятого кольцо вооруженных до зубов людей замкнулось вокруг замка. Движение между Богштадом и удивительно красивым парком было полностью прервано. Никто не мог проехать через полицейские кордоны. Чуть позднее «гепарды» арестовали двух мужчин и женщину, которые якобы жили в Богштаде и теперь направлялись в замок на работу через парк, потому что, как они сказали, этот путь короче. Чаринг приказал установить их личности. Один из мужчин, по виду весивший килограммов сто двадцать, был поваром. От него Чаринг узнал, что фамильный замок некогда знаменитых аристократов несколько лет является собственностью столичного великосветского общества. Члены этого общества — богатые дельцы и менеджеры — приезжают сюда поразвлечься, отключиться от дел.

У лейтенанта возникла хорошая идея. Он запросил у богштадской полиции две фотографии. Через четверть часа они были у него в руках. Два мужских лица — на одном Роджер Манч, на другом Макс Гейд. Их имена стояли на обороте фотографий.

— Хотите нам помочь? — спросил он у повара.

Могучая туша нерешительно кивнула.

— В случае успеха получите награду от правительства, обещанную за помощь в поимке преступника, — посулил Чаринг.

Туша закивала живее и вся обратилась в слух.

— Вот фотографии, отправляйтесь с ними в замок. Возьмитесь там за свои обычные обязанности. Потом попытайтесь выйти из кухни и разглядеть гостей. Я подозреваю, что мужчина, которого мы ищем, затесался в эту компанию и выдает себя за гостя.

— Если я увижу этого типа, как вас известить?

— Вот, взгляните, — Чаринг показал умещавшийся на ладони маленький коротковолновый передатчик, затем вручил его повару. — Аппарат свободно можно спрятать в верхнем кармане пиджака. Захотите что-нибудь сообщить, нажмите вот эту кнопку. Вызывайте «Гепарда». А теперь в путь. Желаю удачи!

Офицер не сказал повару, что будет, если в ближайшее время от него не поступит сообщений. Тогда сам Чаринг со своими людьми войдет в замок незваным гостем.

 

После девяти часов начали собираться депутаты. В коридорах парламента толпились спорящие. Утренние газеты нападали на кабинет Ореллона, лишь несколько правительственных листков заявили, что все так называемое дело с бактериями существует лишь в воображении оппозиционных группировок. Мол, в Исследовательском институте сельского хозяйства занимаются исключительно почвенными бактериями, и ничем иным. «Радио Маддалена» вопреки ожиданиям молчало. Только посвященные знали, что тому причиной. Пьетро Хаутас, со вчерашнего дня признанный «специалист по бактериям», не вернулся к первому выпуску новостей из своей таинственной ночной экскурсии.

С тех пор как начал действовать режим экономии электроэнергии, «Мустанг» по четвергам не выходил. Несмотря на это, между девятью и десятью часами в журналистских кругах с быстротой молнии распространилась весть, что главный редактор Леонте готовит специальный выпуск: он вызвал на работу типографов, у которых был выходной день. Однако настоящая сенсация случилась без четверти десять, когда «Радио Маддалена» вдруг прервало музыку и включило магнитофонную пленку с коротким незавершенным интервью, записанным на площади в Селаме. Ловкому репортеру все же удалось провезти ее в столицу, обманув бдительность полиции. Вся страна слышала слова Виктора Масперо: «...за террористами, вторгшимися в военную лабораторию так называемого Исследовательского института сельского хозяйства, стоит секретная служба. Могу назвать имена. Это Ньюинг и Поулис... Правительство Ореллона действительно проводит опасные и запрещенные опыты с биологическим оружием...»

Парламент гудел как растревоженный улей. Столь нетерпеливо ожидаемая сессия началась с большим опозданием, так как президент и министр внутренних дел задерживались. Ходили слухи, будто между ними произошла неприятная, тягостная сцена.

Радиорепортеры рассказали и о том, как на их глазах Виктора Масперо уволокли солдаты и полицейские. Затем по «Радио Маддалена» передали музыку Шопена в память о Пьетро Хаутасе — третью часть Второй сонаты, которую называют «Траурным маршем».

 

В половине десятого треск радиоприемников нарушил зловещую тишину. Таинственно шумели деревья, светило солнце, белые барашки облаков плыли по небу с востока.

— Прошу к аппарату лейтенанта Меравила!

— Меравил слушает, господин полковник.

— Из ста сброшенных с высоты двадцати метров цилиндров девяносто восемь остались невредимыми.

— А что с двумя?

— Треснули. — После небольшой паузы Эберт продолжал: — Со мной доктор Амстел. Он считает, что вы идете на риск, лейтенант!

— Что делать, если треснет цилиндр? — сухо спросил Меравил.

— Высокая температура, несколько сот градусов...

— Благодарю. Я вызову вас через четверть часа.

Меравил отключил радио. В раздумье огляделся. За орешником расположился штаб, там же стоял вездеход. Коротко посовещавшись кое с кем из своих людей, лейтенант приказал солдату-шоферу приготовить бидон с бензином. Надел пуленепробиваемый жилет и взял у одного из снайперов винтовку с оптическим прицелом.

— Я сам разделаюсь с ним, — сказал он.

— А как же ответственность, господин лейтенант?

— Отвечу. — Меравил упрямо выпятил подбородок и стал похож на воинственного индейца, которого он и без того напоминал своими прямыми черными, до плеч волосами.

— Быть в боевой готовности! — приказал он «гепардам».

Задача полностью поглотила его. Он повесил на шею рацию и, не глядя по сторонам, под прикрытием кустов направился к башне. Теперь все его внимание занимали только два черных оконных проема.

Нервы его были напряжены. Продвигаясь, он говорил в микрофон:

— Внимание! Правый фланг! Начать ложную атаку! Открыть стрельбу! Отвлечь внимание!

Тотчас с северной стороны послышались выстрелы. Меравил следил за черными проемами окон — пока все спокойно. И вдруг с башни прогремели выстрелы. Судя по звуку, стреляли из автомата, не установленного на стрельбу очередями. Террорист экономил патроны. Их у него немного. Эти мысли мелькали в голове Меравила, пока он бежал зигзагами то влево, то вправо, иногда припадая к земле. Замерев в траве на несколько секунд, он снова вскакивал, мчался вперед от куста к кусту. Со стороны руин продолжали стрелять. Через полторы минуты Меравил был у монастырской стены. В микрофон приказал прекратить пальбу. Тишина наступила внезапно. Где-то испуганно каркали вороны. Лейтенант осторожно пробирался вдоль стены.

 

Вскоре по прибытии в Кентис Пирону передали пакет, доставленный из города специальным вертолетом. Когда лейтенант его вскрыл, в руках у него оказалась пачка фотографий Кирка Лиммата, сделанных шесть лет назад в тюрьме. Лейтенант приказал раздать их по всему кордону, сам сел в вертолет и полетел над оцепленной территорией.

Стальная птица с шумом и треском неслась над лесами. Пирон оглядывал территорию, простирающуюся на двести сорок с лишним квадратных километров. Тут и там разбросаны мелкие полянки, кругом бесконечное зеленое море, рай для зверья и охотников. Как можно отыскать здесь человека? А ведь где-то он скрывается. Самый главный враг. В его руках миллионы смертей. Всесилен, как сама судьба. Одно движение — и выпустит из сосуда злого духа.

 

Трааль снова сидел у койки раненого террориста. Врачи сказали, что раненый пришел в себя, может говорить.

— Я ненадолго, — начал капитан. — Должен задать вам несколько вопросов. Вы работник секретной службы?

— Да. И по уставу не могу назвать своего имени. Мой опознавательный номер ноль двадцать шесть пятнадцать.

— Вас нашли с двумя пулями в груди у горного домика. — Трааль наладил микрофон. — Прошу кратко рассказать, как вы туда попали и что произошло до нашего прибытия.

Раненый говорил медленно, внятно, с небольшими паузами. Перед капитаном вырисовывались события минувшей ночи. Вскоре он понял, что сейчас во всей стране не найдется человека, который знал бы о предыстории «дела Кортези» больше, нежели он. На него как бы легла вся тяжесть ответственности. Он колебался: стоит ли докладывать полковнику Эберту? Но привычка к повиновению в нем победила. Спрятав кассету в карман, он вышел из строго охраняемой палаты, чувствуя себя сразу очень постаревшим.

 

Меравил стоял у подножия башни. Сложенное из огромных серых камней четырехугольное строение почти не было повреждено. Остатки монастырского нефа заросли высокой травой. Место бывшей стены можно было определить по осевшим грудам камней. С противоположной стороны виднелись остатки закругленных стен. Тени были резкими, солнце уже поднялось высоко.

Лейтенант оперся спиной о темную холодную стену. Раза три глубоко вздохнул, чтобы восстановить дыхание. Он двигался осторожно, стараясь не наступать на камни, держа в руке винтовку. Негромко сказал в микрофон:

— Еще раз предложите ему сдаться!

Загремел рупор. Один из «гепардов» с явным удовольствием кричал:

— Сдавайся! Ты окружен «гепардами»! Бросай оружие! Подымай руки и выходи! Не жди, пока сами к тебе придем!

«Гепард» орал довольно долго. Крики помогли лейтенанту: террорист не расслышал его шагов. Меравил находился уже между стенами башни. Ветхая деревянная лестница вела наверх в маленькое помещение с дощатым полом. Кто поставил ее сюда? Но размышлять об этом у лейтенанта не было времени. Тем более что лестница стояла на этом месте по меньшей мере полвека и сейчас поскрипывала под его ногами, пока он поднимался со взведенным курком.

Террорист наверняка засел наверху. Сквозь щели дощатого пола иногда мелькало цветное пятно. Нет сомнений — это он! Уже и голос слышен:

— Нет! Не сдамся, будьте вы прокляты! Еще один выстрел — и я открою цилиндр! Будьте вы прокляты! Убирайтесь к дьяволу...

Голос хриплый, истерический. Самое время кончать акцию, подумал Меравил. Парень небось совсем измучился. В таком состоянии в любой момент может зайти ум за разум. Еще стрельнет в цилиндр с бактериями.

Лестница вела к лазу в дощатом полу. Меравил боялся, что под ним обломятся тонкие ступеньки, поэтому не спешил. Но вдруг случилось то, чего он боялся. Рупор смолк, террорист перестал кричать, и в секундной тишине под ногой лейтенанта треснула ступенька. Меравил левой рукой ухватился за перила лестницы, правой поднял винтовку.

Голова террориста показалась в лазе, он глянул вниз.

Меравил нажал на курок.

Каменные стены усилили грохот выстрела. Лейтенант больше не медлил. Увидев руку и плечо террориста, он выстрелил еще раз, другой. Отверстие на мгновение стало темным, затем из него вывалилось тело террориста и с глухим стуком упало на землю. Меравил прицелился в него, но это было уже лишним. Лейтенант быстро взбежал по лестнице. На дощатом полу валялась кожаная сумка, в ней пачки денег. Пустые патронные гильзы, автомат.

— Все ко мне! — крикнул Меравил и полез вниз. Его охватило беспокойство. Где же цилиндр? Лейтенант спрыгнул рядом с мертвым террористом, широкоплечим мускулистым мужчиной с толстыми ляжками. Он был немного моложе лейтенанта. Первая пуля разворотила ему подбородок, в двух других выстрелах, собственно говоря, нужды не было.

К башне со всех сторон мчались «гепарды».

Меравил перевернул тело. Где же цилиндрик? А вдруг террорист открыл его раньше или во время своих блужданий спрятал где-то в лесу?

В промокшей от крови одежде мелькнуло что-то белое. Вот он, цилиндр. Террорист держал его под рубашкой. Думал, цилиндр сможет его защитить и спасти... Меравил склонился ниже и неожиданно крикнул «гепардам»:

— Стой! Назад! Не приближаться! Принести из джипа фотоаппарат. Шофер! Скорее бензин!

Один из «гепардов» подал Меравилу аппарат. Лейтенант с близкого расстояния несколько раз сфотографировал окровавленное лицо, чтобы потом не было осложнений с опознанием.

— Цилиндр треснул, — тихо сказал он «гепардам». — Надо спешить. Бактерии могут просочиться из трещины. Отойти подальше!

Приподняв канистру, лейтенант обильно полил бензином мертвое тело. Если бактерии уже угнездились в трещине цилиндра, они могли проникнуть и в складки одежды террориста. Маловероятно, но все же... Он бросил зажженную спичку и отпрянул назад. Вспыхнуло пламя. Горел труп. Горели бактерии БЦ-8. Меравила обдало жаром, он попятился. Прошла минута. В каменных развалинах ярко полыхало пламя. Бледная полоска дыма тянулась вверх и возле башни бесследно рассеивалась.

 

Масперо смотрел на часы. Десять часов одна минута, две, три. Как медленно тянется время. Что-то, вероятно, случилось, это он заметил по поведению обитателей лагеря. Солдаты ходили вокруг палатки, останавливались у входа, смотрели на сидевшего на стуле журналиста. Вскоре ему стало казаться, будто они специально приходят поглядеть на него. Солдаты приближались, останавливались, смотрели, перешептывались, уходили. Роль обезьяны в зоопарке не очень приятна. Двухметровые детины из военной полиции, охранявшие его, стояли у входа с каменными лицами. Где-то звучало радио. Послышался шум джипа, появился Трааль.

— Долго вы собираетесь меня здесь держать? — спросил Масперо с напускным спокойствием. — Я подам жалобу лично на вас. У меня есть свидетели, что вы уволокли меня, будто преступника. По какому праву? У вас есть приказ об аресте?

Капитан вел себя странно. Он не смотрел Масперо в глаза.

— Отдайте присвоенные копии, и вы свободны, — сказал он.

Журналист отрицательно покачал головой.

— В таком случае останетесь здесь, несмотря на ваши протесты, — вздохнул капитан.

— Вы рискуете карьерой, — ответил Масперо так тихо, чтобы никто, кроме капитана, не услышал. Он хотел дать Траалю последний шанс. Тот был в смятении.

— Ваш трюк с радио удался, приходится признать. Но больше ходов у вас нет, Масперо. Правительство на все готово, чтобы вернуть фотокопии... культуру бактерий... то есть доказательства. Вы понимаете, какую опасную игру затеяли? Шансов на выигрыш у вас нет.

— Это выяснится в конце.

— Время работает на правительство. — Лицо Трааля затвердело.

— На какое правительство — сегодняшнее или завтрашнее? — едко спросил журналист.

Трааль ушел. Только тут до Масперо дошло, что полицейский офицер упомянул о «трюке с радио». Значит, ребятам из «Радио Маддалена» удалось вывезти репортаж из Селама, и они передали его в эфир. Тогда все в порядке! А если еще фотограф добрался до города! А Сишане?

Масперо ничего не знает, дела разворачиваются без него, но он чувствует, что там, на вершинах власти, что-то происходит. И не без его участия.

 

Лейтенант Чаринг очень терпелив. Не зря он в свободное время занимается йогой и восточной философией. Время не проходит для него даром и сейчас. Он задержал какого-то сорокалетнего дельца, пожелавшего выехать из парка. С помощью набросанных им приблизительных чертежиков ознакомился с внутренним устройством замка. Узнал, что на первом этаже помещаются столовая, кухня и склады с припасами продовольствия. На втором — большой зал, две гостиные поменьше, курительная и библиотека. На третьем — спальни. Обслуживающий персонал живет в мансардах.

До половины одиннадцатого Чаринг ожидал известий от повара. Известий не поступило, и он по рации попросил указаний у Эберта. С этого момента события развивались в стремительном темпе. Полковник позвонил управляющему замка. Представился, спросил, слышал ли тот радио, читал ли вчерашнюю вечернюю или сегодняшние утренние газеты. Тот, разумеется, ответил утвердительно. Но когда Эберт сообщил ему, что разыскиваемый ими террорист находится в замке, вверенном его попечению, беднягу охватил панический ужас.

— Скоро к вам явятся мои люди, от них узнаете, что надо делать, — закончил разговор полковник.

Чаринг выбрал одну из задержанных патрулем машин. На этом грузовике с брезентовым верхом возили в замок овощи. Машину задержали, чтобы в замке не узнали о том, что он окружен солдатами и полицейскими. «Гепарды» забрались в грузовик, расселись на ящиках с капустой и помидорами. Их было одиннадцать, среди них три снайпера. За руль сел Чаринг, накинув поверх формы белый халат. Оружие он положил на сиденье, при себе оставил только рацию и пистолет П-09.

Они мчались по удивительно красивой главной аллее парка. Декоративные сосны, росшие на пологом холме, отражались в воде маленького озера. Лейтенант смотрел на окружающий пейзаж, на высокую башню замка. «Угораздило же его именно здесь спрятаться!» — подавил он вздох сожаления. Подъехав к хозяйственному входу, Чаринг нажал на ручной тормоз. И тут затрещала рация. Его вызывал Эберт.

— Лейтенант Чаринг? Сообщаю дополнительные данные. Меравил ликвидировал третьего террориста. Это был Макс Гейд. Тот, что скрывается в замке, Роджер Манч. Бледный, невысокий блондин тридцати семи лет. У вас есть его фотография?

— Есть, благодарю. Приступаю к акции.

Чаринг направился к двери. «Осталось схватить только двоих», — думал он, поднимаясь по лестнице и входя в прохладный коридор склада. Он пытался сориентироваться, куда идти дальше, когда вновь затрещала рация. Он остановился в углу:

— Чаринг слушает.

— Я повар, сударь, знаете, который...

— Знаю. Говорите!

— Я его видел, узнал по фотографии.

— Где?

— В зеленой гостиной на втором этаже. Он играет в шахматы, но, кажется, нервничает, играет плохо.

— Когда вы его видели?

— Минут пять назад. Наверняка он еще там.

— Подите к управляющему. Он в курсе. Пусть ждет нас у зеленой гостиной. Мы сейчас там будем.

Чаринг знал, что делать. Их обучали таким акциям при подготовке. «В кратчайший срок проникнуть внутрь здания, — повторяли инструкторы. — Коммандос, атакующие здание, должны войти в него, как нож в масло...» Лейтенант побежал назад к грузовику.

— Пошли, ребята! Гуськом, за мной! Бегом!

И двенадцать «гепардов» бросились в здание. Стены овощного склада дрожали от топота сапог. Впереди мчался лейтенант в белом халате. Возле кухни им стали попадаться люди, они с изумлением глазели на бежавших солдат, не зная, что и подумать. Может, фильм снимают? А между тем «гепарды» достигли лестницы. Большой сноровки стоило не столкнуть никого из спускающихся гостей. И вот они очутились в маленьком холле второго этажа. Чаринг сорвал с себя белый халат и бросил в угол. Навстречу им спешил повар с пожилым мужчиной — управляющим.

— Где зеленая гостиная?

— Здесь налево.

Лейтенант повернулся к «гепардам»:

— Снайперы, ко мне! Остальным очистить холл!

Управляющий, повар и лейтенант остановились у двустворчатой резной двери.

— Это единственная дверь?

— Вторая выходит в коридор. Умоляю вас, я понятия не имею, как попал сюда этот субъект! Наверное, под видом гостя.

— Пойдите к другой двери с моими людьми. Никого не выпускайте. Ребята! — скомандовал он «гепардам», успевшим меж тем выпроводить всех из коридора и холла. — Приготовиться!

Чаринг заглянул в замочную скважину. В глубоких удобных кожаных креслах сидело четверо или пятеро мужчин, двое — спиной к двери. Среди них, вероятно, и Роджер Манч. Ни одно из лиц, которые удалось разглядеть, не походило на фотографию. А ведь ошибиться нельзя, цилиндрик и сейчас у террориста. Чаринг осторожно приоткрыл створку двери и в щель увидел Роджера Манча.

Тот и в самом деле играл в шахматы с лысым господином, курившим сигару. За двумя другими столиками сидело еще несколько человек. Они беседовали, читали газеты, один дремал, склонив голову набок. На дверь никто не смотрел. Лейтенант принял решение. С пистолетом в руке он неожиданно распахнул дверь и твердыми шагами направился к шахматному столику. Он был готов выстрелить при малейшем подозрительном движении террориста. Но делать этого не пришлось. Сидевшие удивленно повернулись к вооруженному человеку, на груди которого блестел значок с желтой головой гепарда. Когда поднял голову Манч, в лицо ему смотрело дуло пистолета.

— Спокойно, Манч.

Какую-то долю секунды зрелище напоминало игру в «живые картины». Манч видел лишь направленное на себя черное дуло и пристально буравящие его глаза. Тишина была гнетущей, воздух, казалось, сгустился. Где-то тикали стенные часы. Нарушая тишину, стуча сапогами и разбрасывая стулья, в гостиную ворвались «гепарды». Управляющий дрожащим голосом попросил всех спуститься на первый этаж. Захлопнулись двери, в гостиной остались только «гепарды» и террорист.

— Где цилиндр? — спросил Чаринг.

Манч облизал пересохшие губы. Один из «гепардов» обшарил его, но нашел лишь пистолет.

— Где цилиндр с бактериями? — повторил Чаринг.

— Спрятал. В надежном месте, — чуть не шепотом ответил тот. Лицо его побелело, на лбу выступил холодный пот.

— Где?

— Не скажу! Только при условии...

— Никаких условий! — жестко произнес Чаринг. — Мы шли по твоим следам с собаками. Где бы ты ни останавливался, собаки находили твой след. Они знают твой запах. Он на деньгах и на цилиндре. Ты нам, по сути, не нужен. Можем тебя пристрелить. Конечно, при попытке к бегству, на законном основании, понял?

Манч был перепуган, тяжело дышал. Губы его шевелились, но произнести он ничего не смог. «Гепарды» ждали, взведя курки.

— Последний раз спрашиваю, Манч! Считаю до трех и... Раз!

Террорист дрожал всем телом. Зрачки его сузились.

— Два! — Холодное дуло коснулось лба Манча.

— Не-е-ет! Я скажу! — оглушительно взвыл он.

— Говори.

— В котельной. Слева от входа, за огнетушителем.

Чаринг подал знак головой. Два «гепарда» сорвались с места. В тишине прошло почти пять минут. Затем «гепарды» вернулись, принеся сумку с деньгами. И цилиндр.

— Твое счастье! — сказал Чаринг и опустил пистолет.

 

В двенадцать часов председатель парламента объявил перерыв. Разгоряченные спорами депутаты хлынули в холлы. До половины двенадцатого партия Ореллона еще держалась. Фальконер и министр внутренних дел отражали нападки оппозиции. Публика на галерее то аплодировала, то свистела, хотя правилами это было запрещено. В дипломатических ложах сидели представители всех аккредитованных стран. На галерее для журналистов ощущалось особое волнение. В половине одиннадцатого был прорван казавшийся единым фронт партии Ореллона. Один из депутатов встал и заявил: он прошел в парламент как сторонник Ореллона, но партия опозорила своих членов и сделала выборы посмешищем. Лично он, продолжал депутат, считает доказанным преступление правительства, ибо, согласно имеющейся у него информации, Исследовательский институт сельского хозяйства действительно финансировался военным министерством. А это означает, что в институте ведутся опыты военного характера. Потом депутат сказал, что поддержка правительства, которое попирает международные соглашения и законы собственной страны, несовместима с его совестью. Тут он сослался на право свободной информации и арест журналиста Виктора Масперо.

Председатель парламента сжалился над партией Ореллона и объявил перерыв. Фальконер и его коллеги-министры вздохнули с облегчением. Но истинный удар последовал как раз в перерыве. Среди депутатов молниеносно разнеслась весть о том, что несколько минут назад вышел специальный номер «Мустанга». Вскоре первые его экземпляры попали в здание парламента. В газете была опубликована статья Виктора Масперо, написанная в селамской церкви на обратной стороне фотокопий. Он рассказывал о ночных событиях в горах Лунгара. Кроме того, в специальном номере были опубликованы фотокопии протоколов опытов. Любой мог прочесть и убедиться в том, что в Исследовательском институте сельского хозяйства проводились многократные опыты с бактериями БЦ-8, цель которых — создание биологического оружия массового уничтожения, устойчивых культур большой «убойной» силы, способных в кратчайший срок поразить миллионы людей.

И, словно всего этого оказалось мало, на последней полосе главный редактор Леонте поместил несколько фотографий: на них было ясно видно, как Масперо, разоблачившего «дело БЦ-8», хватают полицейские и солдаты в тот момент, когда он дает интервью репортерам «Радио Маддалена». Хватают и куда-то волокут.

Такие фотографии появились и в других органах печати. Видно, Леонте не захотел выбрасывать и то, что не смог использовать в специальном выпуске из-за недостатка места. После полудня одна из столичных телевизионных компаний показала восемь таких снимков, еще три с помощью Центрального агентства новостей были разосланы в редакции всех газет страны. До четверти первого радиостанции не передавали ничего, кроме сообщений о БЦ-8: говорили о «грязной роли секретной службы», об опасности бактериологической войны, о Викторе Масперо, Пьетро Хаутасе, Ньюинге и Поулисе.

Затем в холлах и коридорах парламента затрещали звонки. Депутаты снова потянулись в зал заседаний.

 

— Почему ты до сих пор ничего не сделал? — удивился Бренн. — С самого утра здесь торчишь!

— А ты погляди на карту! — отпарировал лейтенант Пирон. — Двести сорок квадратных километров густых лесов. Мне пришлось установить кордон почти в семьдесят километров. Сейчас у меня больше трех тысяч человек, в десять часов я получил подкрепление — моторизованную пехоту и батальон артиллерии.

— Парашют? — спросил Бренн.

— Не нашли.

— Как не нашли?

— Этот Лиммат очень хитер. Думаю, он догадался, что мы замыслили, и, приземлившись, отыскал и уничтожил в парашюте миниатюрный передатчик. Иначе нельзя объяснить, почему передатчик замолчал, и «гепарды» напрасно блуждали все утро по лесу.

— А вообще ты уверен, что он здесь? — Майор кивнул в сторону леса.

— Совершенно уверен. Еще ночью мы окружили подозрительную зону. Позднее я усилил кордон подкреплением. Выбраться отсюда Лиммат не мог! Это точно.

— Ну что ж. Давай действовать.

Они стояли на лесной поляне на краю «подозрительной зоны». В два ряда дюжина грузовиков, много больших палаток. В одном месте к небу вился дымок, походная кухня привезла обед для трех тысяч человек.

— Я Бренн! Вызываю командиров групп! — сказал майор в микрофон.

— Я первая группа! Северная сторона, шестьсот сорок человек.

— Я вторая группа! Восток, семьсот пятнадцать человек.

— Третья группа! Юг, девятьсот восемьдесят два человека.

— Четвертая группа, западная сторона, шестьсот семьдесят человек, — стоя рядом, вытянулся и доложил Пирон.

— О’кей! Группам сомкнуться, сузить круг! Повторяю, в террориста без особого распоряжения не стрелять! Донесения передавать каждые пятнадцать минут. Собак — вперед!

Затем он обратился к Пирону:

— Два вертолета! На одном полечу я. В лагере стоять наготове вертолету «скорой помощи» с походной операционной. Могут быть раненые. Когда явятся остальные, командование лагерем передать Меравилу, а Чарингу перейти на восточную сторону.

И началась последняя большая травля «зверя».

 

Эберт слушал «Радио Маддалена». Он знал, что произошло в столице. С сессии парламента еще не просочилось никаких слухов, но ясно, что и там положение хуже некуда. Этот Масперо доставил массу неприятностей, раздраженно думал полковник, счастье, что хоть цилиндры нашлись. Только один осталось вернуть. В районе Кентиса БЦ-8 все еще в руках террориста. Сколько миллионов бактерий расплодилось за это время в цилиндре? Надо бы спросить доктора Амстела. Но ничего спрашивать Эберт не стал, только рукой махнул. Надо решить, стоит ли ему ехать в Кентис вместе с капитаном Траалем и доктором Амстелом. Здесь больше делать нечего, а там положение трудное и может еще обостриться. Он приказал подготовить вертолет.

 

Лиммат с рассвета в пути. Местность ему хорошо знакома: в юности он часто бывал в этих лесах. Дед его служил лесником в районе Кентиса. Старик четырнадцать лет назад умер, с тех пор никто не вспоминает об их семье, и слуху о ней не осталось.

Лиммат устал, но отдыхать ему нельзя. Ясно, что «гепарды» и полицейские каким-то образом обнаружили их след. Смешно было думать, что их отпустят подобру-поздорову с бактериями и миллионами. А напасть на след они могли только с помощью парашютов. После приземления он вынул карманный фонарик и проверил парашют. Так и есть! В лямке зашит маленький передатчик. Передатчик он разломал, а парашют спрятал. Лиммат даже не очень спешил, в особенности после того, как передатчик был уничтожен. Он знал, что ночью в лесных дебрях его не найти. Из-за бактерий организуют, конечно, большую травлю, но и на рассвете им трудно будет определить, где его искать. Поэтому они оцепят всю подозрительную территорию, перекроют все дороги. Прорваться через кордон можно многими способами. А рано утром, когда Лиммат вышел к маленькой речушке, пересекающей эту местность, надежда выбраться из оцепления переросла у него в уверенность.

 

В двенадцать пятьдесят в палатке снова появился капитан Трааль. Его сопровождал человек в штатском с бросающейся в глаза военной выправкой; один раз, обмолвившись, Трааль назвал его господином майором. Масперо понял, что это офицер контрразведки. Трааль оставил их вдвоем. Сквозь палатку проникали лучи солнца.

Майор — высокий тощий человек с суровым лицом — сел, не протянув руки Масперо, и без предисловий начал:

— Вам придется выбирать, господин Масперо. У вас осталось две возможности.

— Я вижу больше, — смело парировал Масперо, чтобы этот типчик не подумал, будто он испугался.

— Только две, — упрямо повторил тот. — Первая: продолжать настаивать на том, что вы были ночью с Пьетро Хаутасом в горах, видели, как его убили, а потом украли документы у якобы тайных агентов.

— Конечно, буду настаивать! Так оно и было.

— Вторая возможность: выступить по телевидению и отказаться от всего, что вы наговорили репортерам «Радио Маддалена» и что от вашего имени было напечатано в «Мустанге».

— Значит, моя статья опубликована? И фотокопии тоже? Это добрая новость. Тогда не понимаю, чего вы хотите, майор. Изменить уже ничего нельзя. — Про себя он порадовался, что Сишане благополучно пробралась через кордон и он добился своего фотографиями и статьей. Теперь понятно, почему в лагере на него так глазели солдаты. «Маддалена» передала интервью с ним.

— Все можно изменить, — ответил офицер контрразведки. — Вы откажетесь от своих утверждений в интервью и статье, заявив, что ошиблись, что не видели сотрудников секретной службы. Вы ведь их и правда не видели! А фотокопии фальшивки. Это подтвердят наши эксперты. В Исследовательском институте сельского хозяйства никаких опытов с бактериологическим оружием не велось. И все. Неприятному делу будет положен конец.

— Верю, — перебил его Масперо, — что для вас оно неприятно. Но зачем мне помогать вам вылезать из грязи? Мы — вы, я, капитан Трааль и многие другие — знаем, что в институте действительно велись опыты с бактериями, более того, там создали бактериологическое оружие. В случае нужды это засвидетельствуют многие.

— Никто не станет свидетельствовать, — решительно произнес офицер. — Не рассчитывайте на это, господин Масперо. Правда, из-за вас дело предано огласке, но мы будем упорно отрицать. Правительство, армия, секретная служба и принимавшие участие в опытах ученые.

— Пьетро Хаутас убит секретной службой, которая поддерживала террористов и даже руководила ими. Этого отрицать вы не сможете!

— Как бы не так! Именно это и будем отрицать! Сегодня ночью в горах Лунгара никаких террористов не было. В горном домике их никто не ждал, а у нас никогда не числились в сотрудниках ни Ньюинг, ни Поулис, что от имени секретной службы вскоре и будет заявлено в печати.

— А кто убил Пьетро Хаутаса? — разозлившись, вскричал Масперо.

— Вы, — тихо ответил контрразведчик.

Виктор похолодел и потрясенно уставился на майора:

— Я?

— Конечно. Днем вы напечатали на машинке в редакции «Мустанга» листки с мнимыми протоколами опытов, сфотографировали их и с помощью фотокопий заманили Хаутаса в горы Лунгара, где поссорились с ним, так как он не хотел участвовать в обмане. Он раскаивался, что дал себя уговорить и ввязался в мистификацию с репортажем, сделанным на основе интервью, якобы взятого у террористов.

— Вы с ума сошли! — принужденно рассмеялся Масперо, но в голосе его уже крылся страх. — Чушь несете! Для чего мне было все это делать?

— Вы готовились к новой мистификации. Хотели, чтобы ваша известность, слава возросли. Поэтому вчера ночью вам понадобился новый сенсационный репортаж. Дело с террористами подвернулось весьма кстати. Когда вы услышали по радио, что они вместе с заложниками получили самолет и полетели в неизвестном направлении, вы увезли Пьетро в малонаселенный район, попытались заручиться его поддержкой. Больше веры, если двое утверждают одно и то же. Не так ли? Вы показали Пьетро фотокопии и сказали, что надо несколько часов подождать, а потом вернуться в город и сообщить, что вы раздобыли их у террористов, которые вечером выехали из Исследовательского института сельского хозяйства. Так вы собирались представить дело радиослушателям и читателям. Переждать в горах Лунгара, пока не выяснится, что стало с террористами, узнать, удалось ли им убежать за границу. Но у Пьетро были сомнения еще в связи с первой, утренней сенсацией, а во второй раз он не захотел рисковать. Тогда вы решили принудить его к взаимодействию оружием.

— Что за идиотизм!

— Пьетро сел в машину и попытался уехать. А вы его пристрелили.

— Чем?

— Пистолетом. Оружие нашли. Будет вовсе не трудно обнаружить на нем отпечатки ваших пальцев.

— Но ведь я все расскажу на суде!

— Конечно, господин Масперо! Расскажете свой вариант. Довольно запутанную версию, которой судьи не поверят. Особенно после того, как в редакции «Мустанга» полицейские детективы найдут пишущую машинку, на которой писались так называемые «протоколы опытов».

— Но машинка находится в секретариате института!

— Находилась, господин Масперо, — сухо ответил офицер. — Наши люди под видом мастеров по ремонту час назад заменили в редакции несколько неисправных машинок...

— Негодяи! — Масперо вскочил и заметался по палатке, чувствуя, как петля все туже стягивается у него на шее. — Будьте вы прокляты! Зачем вы это делаете? Какой смысл в этой грязной игре? Правительство Ореллона все равно падет!

— Да, — спокойно кивнул офицер. — Ну и что? Это не меняет дела, господин Масперо. Правительства приходят и уходят, а секретная служба остается. И она всегда неизменна. Президентов, которые сменяют друг друга, держат на более коротком поводке, чем они себе это представляют. У них не связаны руки, нет! Просто мы являемся их глазами. Они смотрят на мир глазами людей секретной службы, армии, министерства внутренних дел. Мы складываем для них мозаику сводок об обстановке, о положении дел. И они видят все так, как этого хотим мы. Рука действует в соответствии с тем, что видит глаз. Правительства и премьер-министры могут говорить, что им угодно, проповедовать демократию, права человека, свободу. В конечном итоге настоящий господин положения — армия. Все решается нами, господин Масперо. Я думал, вам давно это ясно.

— А тот человек? Который стрелял ночью в горах? И труп, который он положил в багажник?

— Вы бредите! Сегодня ночью в горах Лунгара не было никого, кроме Пьетро Хаутаса и вас.

Масперо долго глядел в лицо офицеру, потом тихо сказал:

— Я, кажется, начинаю понимать террористов, действующих против вас. Видимо, в борьбе с вами все средства хороши.

Офицер отвел глаза и спокойно продолжил:

— Мы сейчас поедем в город. В телестудии вы сделаете заявление. Не подумайте, что мы дадим прямую передачу, допустим вас к камере. Нет! Вы скажете свою маленькую речь перед видеомагнитофоном, а потом мы проиграем ее по всем трем каналам государственного телевидения одновременно.

Масперо молча покачал головой. Офицер продолжал:

— Подумайте о своей жене и дочери. Они часто пользуются машиной. В любой момент возможен несчастный случай. В наше время участились похищения людей. А уж когда охотятся на членов семьи столь известного человека, как вы...

— Подлец! Это шантаж! — гневно вскричал Масперо.

Тот холодно кивнул. И, не глядя на журналиста, добавил:

— Поймите, Масперо, вашей карьере, куда ни кинь, пришел конец. Попробуйте спасти то, что для вас ценно. Собственную жизнь, безопасность жены и ребенка.

— Моя карьера! В самом деле. Если я публично объявлю все сказанное мною ложью, конец журналистике! А если...

— Если вы этого не сделаете, то попадете под суд за убийство. А мы устроим так, чтобы судьи получили массу улик против вас. Нет сомнений в том, каков будет приговор, а вашей карьере журналиста все равно конец. В лучшем случае вас ждет пожизненное заключение, а может, смертный приговор. Даю вам пять минут на размышление. — Офицер встал, посмотрел сверху вниз на разбитого противника. И вышел.

 

После тринадцати часов дело приняло новый оборот. На «Радио Маддалена» явилась работавшая в торговой экспортно-импортной фирме двадцатилетняя стенографистка Илла Амаджер. С плачем она заявила дежурному, что убитый в институте заложник — ассистент Бруннен — был ее женихом и она хочет сообщить кое-что очень важное. Директор радиокомпании выслушал прерываемый рыданиями рассказ и провел девушку прямо в студию. Музыкальную передачу прервали, и в следующие минуты радио стало напрямую передавать ее рассказ. Радиослушатели узнали, что Бруннен часто жаловался Илле на свою работу. В лаборатории Исследовательского института сельского хозяйства он вынужден был участвовать в проведении опасных опытов, в результате которых может погибнуть вся страна. Он дважды пытался сменить работу, но его не отпускали, ссылаясь на то, что ему известны секретные данные, касающиеся обороноспособности страны.

Почти сразу после передачи в студию позвонила женщина, не пожелавшая назвать своего имени. Она сказала, что ее муж работает в том же институте. Последние два года он не раз говорил ей об этих опасных опытах.

Сотрудники «Радио Маддалена» воодушевились и уже подумывали о том, как организовать выступление против правительства Ореллона и вообще против применения бактериологического оружия. Очень кстати оказался и звонок руководителей движения за всеобщее разоружение. Они заявили, что в восемь вечера на площади перед Дворцом биржи организуют массовую демонстрацию против биологического, химического и ядерного оружия. «Радио Маддалена» обещало прислать туда трансляционную машину. В тринадцать тридцать появился выпуск газеты «Голос столицы». Набранная крупным шрифтом шапка на первой полосе призывала обратить внимание на одну из статей, помещенную в номере. Репортеру газеты, крутившемуся у кордона из солдат и полицейских, удалось узнать, что они получили приказ не стрелять в террористов, если их заметят, так как у тех есть какие-то цилиндрики, которые ни в коем случае не рекомендуется дырявить. Все это подкрепляло версию о том, что из института было вынесено бактериологическое оружие. Представитель правительства сделал слабую попытку убедить общественное мнение в том, что террористы хотя и унесли с собой бактерии, но это всего лишь возбудители болезней растений. Никто этого всерьез не принял.

В парламенте атмосфера накалялась. Депутаты один за другим нападали на премьер-министра Ореллона, его упрекали в том, что уже несколько лет он незаконно заставляет титуловать себя президентом, не будучи оным. Нападали и на Фальконера, и на министра внутренних дел, и на депутата Наварино. Тот, багровея от гнева, протестовал против нападок и, потеряв самообладание, кричал, что не имеет никакого отношения к случившемуся. Мало кто ему поверил. Оппозиция и некоторые члены партии Ореллона потребовали провести вотум доверия. В половине второго началось голосование, и, как можно было ожидать, кабинет Ореллона пал. В два часа парламент тремястами шестьюдесятью четырьмя голосамипротив ста двадцати восьми выразил недоверие Ореллону и его сторонникам и принял решение о создании временного парламентского совета, который до новых выборов будет руководить страной. Совет возглавил председатель парламента. Когда все решили, что чрезвычайная сессия закончена, слова попросил видный представитель партии Грондейла, известный столичный адвокат, потребовавший официального расследования деятельности Ореллона, Фальконера и других членов старой администрации, а в зависимости от результата этого разбирательства возбуждения судебного процесса против Ореллона и присных. Выступление было встречено депутатами и публикой на галерее аплодисментами.

 

До полудня Лиммат шел по руслу речушки. Он не спешил. Знал, что кордон сужают — операция наверняка началась — и полиция, несомненно, пустила по следу собак. Мало шансов на спасение, если остаться в лесу. А идя по речушке, он хотя бы выиграет время.

В полдень до него донесся гул. Над деревьями летели два вертолета. Он спрятался в кустах, и его не заметили. Когда вертолеты улетели, он продолжал путь. В половине первого услышал новый шум и вскоре вышел к небольшой лесопилке. Затоптанная лужайка на берегу речки была завалена огромными стволами деревьев. Тут же лепились временные бараки и сараи из неструганых досок. Стучала лесопилка, обнаженные по пояс рабочие распиливали стволы деревьев на куски, готовя их к транспортировке. Чуть поодаль стояли два грузовика. Лиммат, спрятавшись за деревьями, наблюдал за происходящим, но ничего подозрительного не обнаружил. Все же он не терял осторожности. Подобрался поближе к грузовикам, которые никем не охранялись, но тут откуда-то появился джип с двумя молодыми солдатами. У лесопилки они затормозили, заговорили с лесорубами. Из своего укрытия Лиммат видел, как они показывали рабочим фотографию, а те отрицательно качали головами. Солдаты оставили им фотографию, шофер дал газ, джип свернул к речке и остановился на ее берегу. Лиммат напряженно следил. В пятидесяти метрах от него была возможность спасения — военный джип и солдатская форма.

Стараясь не поднимать шума, осторожно перебегая от дерева к дереву, он крался к машине. Мотор джипа не был выключен, солдаты сидели в тени ветвей у реки, пили воду. Один из них наполнял флягу.

Лиммат был уже почти рядом. Он не забыл навинтить глушитель на дуло пистолета — слишком близко работают лесорубы.

Щелчки выстрелов утонули в стуке и жужжании лесопилки. Даже птицы не встрепенулись.

 

Капитан Трааль искал в эфире Эберта и нашел его, когда тот приземлялся в вертолете возле временного лагеря в Кентисе.

— Что-нибудь случилось, капитан?

— Нет... то есть да. Прошу освободить меня от дальнейшего участия в «акции Кортези». — Голос Трааля звучал глухо.

— Однако, Трааль! Правда, в Лунгаре работа, по существу, окончена, можно снимать кордон и распускать отряды. Но в чем все же дело? — изумился Эберт.

— Не стоит об этом по радио, господин полковник. Вы слышали и читали, что происходит. Однако то, что здесь делают с Масперо...

— Это не наше дело, капитан!

— Мы не сможем уклониться от ответственности, господин полковник. Ни вы, ни я. По-моему, мы слишком далеко зашли, вернее, допустили, чтобы некие силы использовали нас в своих интересах, ради собственных низменных целей.

— Повторяю, капитан, это не наше дело! Наша задача поймать террористов и забрать у них цилиндры.

— Сожалею, господин уполномоченный правительства. Я официально заявляю, что возвращаюсь в город.

Эберт подумал было дисциплинарным путем приструнить Трааля. Но зачем? Есть ли в этом смысл?

— Хорошо, Трааль. Я освобождаю вас от дальнейшего участия. — Он поколебался, стоит ли говорить, и все-таки добавил: — Возможно, вы и правы.

 

— Разрешите доложить, господин полковник, мы сужаем кордон. Сейчас нами окружена территория приблизительно в семьдесят квадратных километров, — встретил Эберта Меравил.

— Вы уверены, что Лиммат там? — спросил полковник.

— Абсолютно уверен. Мы поставили такую густую цепь, что через нее даже заяц не проскочит.

— Прикажите следить и за воздухом. Мне бы не хотелось, чтобы вездесущие радиорепортеры или журналисты проникли на территорию военных действий, как это случилось в Селаме.

— Будет исполнено, господин полковник.

Эберт прошел в штабную палатку. На одном из столов стоял транзисторный приемник. Было четырнадцать часов, передавали новости. Когда полковник услышал, что правительство пало, две глубокие складки, перерезавшие его лицо у рта, стали еще заметнее.

 

Контрразведчик с суровым лицом остановился у палатки.

— Время для размышлений истекло. Выходите.

Масперо встал. Ему казалось, на плечи давит тяжелый груз. Он последовал за майором, не оглядываясь. Рядом ожидала черная машина. Шофер был в штатском. Журналист не сомневался, что и он из секретной службы. Машина тронулась, лагерь остался позади. По дороге они обогнали колонну военных грузовиков, развозивших солдат по казармам.

— Вас не интересует мое решение? — заговорил Масперо.

Офицер — они сидели рядом на заднем сиденье — ответил:

— У вас не было выбора, Масперо. Вы заявите, что солгали, магнитофон все зафиксирует, а вы отправитесь к семье.

— Сомневаюсь, что на этом закончится, — пробормотал журналист, понимая, что секретная служба не оставит его в покое даже в том случае, если он сделает столь необходимое ей «признание». Ведь потом он всегда сможет изменить его, уехать с семьей за границу и там публично открыть правду, полную правду. Мысли лихорадочно сменяли одна другую, как и мелькавшие по сторонам деревья и дома. Шоссе пересекало какой-то городок. Машина неслась мимо двухэтажных особнячков, магазинов. Да, это Стренне, они проезжали его вчера ночью с Пьетро. Значит, Пьетро погиб напрасно? И правда никогда не увидит свет?

Впереди ехали два огромных крытых трейлера. Шофер не осмелился обогнать мощные машины — дорога была узкой, к тому же скоро поворот. По обеим сторонам дороги стояли ярко выкрашенные дома. Грузовики затормозили. По тротуарам спешили прохожие. Взгляд Масперо скользнул по мелькавшим красным стоп-сигналам. И в эту секунду мозг пронзила острая боль: Пьетро, Сишане, Мириам, собственное положение, позор, падение...

Неожиданно шофер затормозил. Трейлеры, идущие впереди, остановились, пришлось затормозить и их машине. Они все еще были в Стренне. Рука Масперо лежала на ручке дверцы. Он рванул ее и выпрыгнул. Майор попытался удержать его, но не успел. Почувствовав под ногами асфальт, Масперо помчался назад. Дорога за машиной была пуста. Вдали у домов стояли люди. Он побежал в их сторону.

— Назад! — взвыл офицер с перекосившимся лицом.

— Стой! — закричал шофер.

Но Масперо бежал, не видя оружия в их руках.

Пули обожгли его, казалось, весь мир охватило пламенем. Масперо не понял, что произошло. На него надвигался черный грязный асфальт. Дома как-то странно покачнулись, он увидел бегущие к нему ноги, солнце потускнело.

— Я не... — прошептал он. — Я... не... — увидел светлую улыбку Мириам, хотел крикнуть, но уже не смог.

 

Лиммат широкой дугой развернул джип в центре лагеря. Он искал укромное место, чтобы припарковаться, не привлекая к себе внимания. Такое место нашлось между двумя большими палатками. Прикрывавшее голову Лиммата форменное кепи было ему явно маловато. Он опасался, что его небритая физиономия бросится кому-нибудь в глаза. Зайдя за палатки и надвинув поглубже кепи, он зашагал прочь от машины. Лиммат не знал, что вблизи лесной дороги разбит военный лагерь. Прикончив солдат, он сел в их джип и покатил прямехонько сюда. Когда лагерь возник между деревьями, он заметил часовых. Помахав им рукой, Лиммат пронесся мимо. От кожаной сумки он отделался еще по дороге. Деньги и цилиндр с бактериями лежали теперь в бившей его по боку толстой патрульной сумке.

Остановившись у одной из палаток, Лиммат осмотрелся. Район ему знаком. Кентис отсюда, вероятно, километрах в десяти. Надо ехать туда. А может, подальше? Попасть в лагерь было легко, а как выбраться? Несомненно, проверяются даже военные машины, выезжающие с территории лагеря. Значит, этот путь закрыт. Лиммат был человеком абсолютно беспринципным, ни в чем не знал удержу, ни с кем и ни с чем не считался, но отказать ему в уме и проницательности было нельзя. Даже в самые неподходящие моменты он замечал и юмористическую сторону дела. Сейчас ему вспомнились виденные в кино средневековые удалые рыцари. «Хорошо бы оставить здесь какой-нибудь знак, выцарапать свою подпись, чтобы внушить им ужас!» Он гордился собой, тем, что попал в лагерь, в самое логово врага. Однако все эти мысли быстро вытеснил знакомый тарахтящий стук.

К лагерю приближался вертолет.

И Лиммат понял, что надо делать.

 

Бренн приземлился к востоку от лагеря. Сверху «загонщики» выглядели довольно странно. Они продвигались неровной линией, на какое-то время наводняли часть района, появляясь почти из-за каждого куста, каждого дерева, потом людской поток катился дальше, и зеленое море успокаивалось. Внутри «загона» метались вспугнутые косули.

Лейтенант Чаринг шел по оврагу, заросшему высокой густой травой.

— Хорошо, что ты прилетел, — сказал он. — Один полицейский вывихнул ногу, не отвезешь его в лагерь?

— О’кей, тащите его сюда! Все равно мне в лагерь лететь.

Бренн смотрел на деревья. Вертолет стоял на лужайке, пилот не выключил мотора, Бренн и Чаринг едва слышали друг друга.

— Что-то неладно! Мы давно должны были напасть на его след!

— Думаешь, ускользнул?

— Похоже на то.

Два солдата принесли на скрещенных руках полицейского, усадили в вертолет. Сел и Бренн. Увядшая, спаленная солнцем трава прижалась к земле потоком взвихренного воздуха. Стук нарастал. Лейтенант и солдаты схватились за береты, чтобы их не унесло ветром. Железная птица закачалась над кронами деревьев.

Бренн вынул полевой бинокль, чтобы лучше видеть простиравшуюся под ним местность. Но следов террориста нигде не было. Минут десять они кружили над стягивающейся петлей, потом майор сделал пилоту знак, что пора возвращаться в лагерь. И тут оба услышали странный шум, крики.

— Какого черта! Что там происходит? Эй, лагерь! Отзовитесь! — закричал в микрофон пилот. Бренн пока молчал. Через несколько секунд загремел голос Эберта:

— Всем, всем соединениям! Кордоны! Стоп! Остановиться!

«Поймали!» — обрадовавшись было, подумал Бренн, но полковник продолжал:

— Майор Бренн! Майор Бренн! Я Эберт! Перехожу на прием!

— Я Бренн.

— Где вы сейчас?

— Приближаюсь к лагерю.

— Не приземляйтесь! Тот, кого ищем, удрал на вертолете!

Это поразило даже видавшего виды майора. Лиммат на вертолете?!

— Направление — юго-восток. Он взял этот курс после старта. В лагере сейчас нет другого вертолета, мы не можем организовать погоню. Попытайтесь вы, Бренн!

— Изменяем курс. Как он раздобыл вертолет?

— Проник в лагерь в солдатской форме. В это время приземлился вертолет санитарной службы с красным крестом. Угрожая пистолетом, Лиммат вынудил пилота вылезти из кабины, сел на его место и взлетел. У него автомат. И, разумеется, тот самый материал, понимаете, что я имею в виду, Бренн?!

— Понимаю. — Майор смотрел в полевой бинокль. Ему сильно мешало ярко светящее солнце. Над лесом влажность воздуха была велика, свет преломлялся, в глазах рябило. Вертолет простучал над лагерем. Полевой бинокль танцевал в руках Бренна, машина дрожала. Пилот поднялся немного выше, чтобы обеспечить майору большую площадь обзора. Что-то блеснуло на краю горизонта. Они летели над Кентисом. Под ними в том же направлении мчались по шоссе полицейские машины с воющими сиренами.

— Вертолет вызывает лагерь!

— Лагерь слушает!

— На каких волнах работает радио санитарного вертолета?

— Не беспокойтесь, майор, на этом диапазоне остановлены все передачи.

— О’кей! Господин полковник, вижу этого парня. Мы оставили за собой Кентис, летим на юго-восток по прямой. Сколько горючего в резервуарах санитарного вертолета?

— Пилот недавно заправился. Говорит, километров на триста пятьдесят хватит с лихвой.

— Лагерь! Объект перелетел Миссер! За рекой повернул чуть южнее.

— Какое между вами расстояние?

— Примерно четыре или пять километров. Скорость у нас максимальная, у него тоже. Господин полковник! Прошу немедленно выслать вслед за нами «гепардов», лучше снайперов.

— Хорошо, я распоряжусь...

— Я Бренн! Курс объекта не изменился...

— Получил несколько вертолетов. Три снайпера в пути, пока на машинах... Объявлена тревога в полицейских соединениях.

— Вас понял! Теперь он летит над железной дорогой.

Наконец-то Бренн был в своей стихии. На мгновение он повернулся к сидевшему сзади молодому полицейскому и улыбнулся.

— Ну, парень, надеюсь, с рукой у тебя все в порядке? Приготовь свою гитару, скоро сыграешь на ней красивый мотивчик!

Полковник Эберт положил на карту линейку. Провел линию — курс вертолета, захваченного террористом, — от лагеря к железной дороге, развернул другую, до сих пор сложенную половину карты и продлил линию. И тут, похолодев, понял, что Лиммат летит прямо к столице. Если ему удастся туда добраться...

Было четырнадцать часов тридцать минут.

 

Капитан Трааль ехал домой на полицейской машине. Шофер молчал, у Трааля тоже не было никакого настроения разговаривать. Когда широкое шоссе взбежало на Малагский мост и вдали показались бело-серые небоскребы делового квартала, капитан нажал кнопку радио, чтобы как-то переключить внимание, отогнать гнетущие мысли. Он услышал взволнованный голос репортера:

— По первым сообщениям, поступившим из Стренне, стало известно, что в результате стрельбы имеется один убитый. Как мы уже информировали наших слушателей, четверть часа назад на ведущей из Стренне дороге с оживленным движением неизвестные преступники подняли стрельбу, жертвой которой стал популярный журналист Виктор Масперо. Он возвращался из Лунгара, где полиция задала ему несколько вопросов, а потом отпустила домой. По рассказам свидетелей, преступников было двое, и они удрали с места преступления на черной машине типа «ланита-03». Номер машины заметить не удалось... Ведется следствие. Многие полагают, что Виктора Масперо убрали с помощью наемных убийц круги, симпатизирующие павшему правительству Ореллона.

— Негодяи, — шептал Трааль. — Хотя бактерии остались в цилиндрах, нас всех замарали, опоганили.

— Вы что-то сказали, господин капитан? — спросил шофер.

Трааль сидел, уставившись на дорогу. Ему вспомнилась черная машина марки «ланита», принадлежавшая офицеру контрразведки, Эберт, Бренн, Амстел, профессор Дрейменс — все, кто оказался замешанным в этом деле.

— Ничего я не сказал, — тихо ответил он.

 

— Я Бренн. Господин полковник, есть возможность получить ракету?

— Вы имеете в виду ракету воздух-воздух?

— Да.

— Вы летите над густонаселенным районом, майор.

— Лучше два-три сгоревших дома, рухнувший вертолет и несколько раненых, чем три миллиона трупов, не так ли?

— Позвоню в воздушные силы. Однако не забывайте, минут через пятнадцать Лиммат подлетит к столице.

 

— Я Эберт. Майор Бренн, как меня слышите?

— Слышу вас хорошо.

— Стрелять по объекту ракетами или другими средствами не разрешается. Доктор Амстел тоже возражает в связи с известными обстоятельствами.

— А я не могу его настичь! Мы летим с максимальной скоростью, а к объекту едва приблизились. Он километрах в двух с половиной.

— Из лагеря вслед за вами послан вертолет с двумя снайперами на борту. В некоторых районах столицы подняты по тревоге полицейские силы. С воздушной базы Аточа сейчас взлетят три вертолета.

Несколько лет назад Бренн видел приключенческий фильм, в котором один вертолет преследовал другой. Сейчас ему казалось, будто он сам участник фильма, снимающегося при резком, режущем глаза свете солнца. Мелькавший под ним пейзаж быстро менялся, рощицы перемежались фруктовыми садами, сверкали огромные парники, теплицы. Его выводило из себя собственное бессилие.

 

Известный всей стране комментатор «Радио Маддалена» в четырнадцать сорок пять начал свое выступление у микрофона. Он был известен и как критически мыслящий журналист, пишущий по вопросам внутренней жизни. Говорил он без заранее подготовленного текста и настроен был весьма пессимистически.

— События слишком быстро следуют одно за другим. Несмотря на это, многое определилось. Факт, что кабинет Ореллона и лично бывший президент в течение многих лет санкционировали производство оружия, которое представляет величайшую опасность для человечества и поэтому давно запрещено во всех цивилизованных странах. Я не стану останавливаться на том, что все это делалось на деньги налогоплательщиков. Однако — и это стоит подчеркнуть особо — до сих пор правительству практически удавалось держать в тайне свои усилия, направленные на производство бактериологического оружия. Мы имеем дело с нарушением основных принципов демократии, равным которому не было примера в истории нашей страны за последние десятилетия. И все выяснилось лишь благодаря случайности.

Второй факт, о котором мы узнали в связи с этими событиями, заключается в том, что некоторые наши учреждения, которые считаются необходимыми, занимаются совсем не тем, чем им надлежит заниматься. Например, наша шпионская сеть, стыдливо называемая «службой» или «контрразведкой», весьма активно принимает участие — на это указывают многие признаки и сигналы — во внутриполитической борьбе. В силу характера организации, о которой идет речь, слово «борьба» я сейчас употребил в его прямом смысле. Секретная служба самым предосудительным образом вмешалась во внутриполитическую предвыборную борьбу. А почему? — задаем мы вопрос. Один из возможных ответов звучит так: а потому, что секретной службе и части армейского руководства было мало того, что правительство делало в их интересах. Правительство Ореллона пошло на прямой отход от международных соглашений ради того, чтобы удовлетворить все возрастающие требования и аппетиты военных. Но, как мы видим, военным кругам и этого было мало, они сделали все, чтобы свалить правительство Ореллона и на его место посадить людей, которые в будущем согласятся пойти на еще большие уступки во имя мнимых «оборонных» целей. Невольно возникает мысль: в том обществе, при том политическом строе, которые мы до сих пор считали самыми демократичными, самыми свободными в мире, за нашей спиной, без нашего ведома творятся грязные дела! Так где же тогда хваленая демократия?

Мы не можем забыть и о тех, кто попытался сорвать покров с грязной игры темных сил. Пьетро Хаутас, Виктор Масперо, а возможно, и другие, чьих имен мы пока не знаем, сделали все, чтобы проинформировать общественное мнение о том, что стало им известно. Можно, конечно, оспаривать методы Виктора Масперо, можно соглашаться или нет с тем, например, как популярный журналист раздобыл у террористов разоблачительные материалы, но в конце концов он и его коллега отдали свои жизни ради того, чтобы открыть нам глаза. И это не красивые слова. Это суть дела. Те, кто четверть часа назад здесь, в редакции радио, видели и слышали разрывающие душу рыдания жены Масперо, задавали себе вопрос: за что? И второй вопрос: действительно ли мы живем в демократической стране? И пусть пало правительство, но где гарантия того, что и следующее не будет таким же?

Нас захлестывают темные силы. Так неужели мы ничего не предпримем против них?! Мне припоминается Библия и отчаянный глас вопиющего Иова: «Какой же путь ведет туда, где господствует свет, и где место тьмы?» Мы знаем, где место тьмы, где ей должно быть место! Но где предел беззакония, грязной игры, разыгрывающейся за кулисами политики, где предел обмана народа, где грань постепенно все заволакивающей тьмы? Где этот предел?

 

Лиммат достиг окраины столицы. Сначала пролетел над кварталом Тельмар, потом повернул к центру города.

Бренн не спускал с него глаз, глядя в бинокль, и давал короткие указания пилоту. За их спиной молодой, коротко стриженный полицейский крепко сжимал автомат. Майор быстро проанализировал положение. Попытался представить себя на месте преследуемого террориста. Лиммат явно не для того летел к городу, чтобы, пронесшись над ним, дать себя поймать в каком-нибудь безлюдном районе. Сотни тысяч городских строений, пять миллионов жителей невольно стали его союзниками. Коснувшись земли, он тотчас исчезнет в каменных джунглях. Или нет? Не так-то легко приземлиться в центре, это Бренн знал по опыту. Вертолет, который Лиммат захватил, может сесть в «чистом» круге диаметром не меньше сорока метров. На «чистой» площадке, где нет высоких деревьев, рекламных тумб, электрических проводов, жестких кабелей. В городских парках трудно найти такое место, автостоянки в это время суток полны машин, над широкими улицами протянуты провода, висят рекламы. Майор посмотрел вниз. На улицах масса народу. С высоты все хорошо видно. Никто и головы не поднимет на стук вертолета, из-за шума автомобилей он едва слышен. В бинокле возникли белые небоскребы, это деловой квартал центра города. И вдруг Бренн догадался о намерении террориста. Да, для Лиммата это единственная возможность! Майор сказал в микрофон:

— Я Бренн! Вызываю лагерь!

— Эберт слушает, — спокойный голос полковника давно в прошлом. Чувствуется, что он получил слишком много ударов за последние часы. Падение правительства означало и его скорую отставку. Не наверняка, но весьма вероятно. Новое правительство станет подчеркивать ошибки своих предшественников и поэтому не потерпит на руководящих постах людей прежних хозяев. К тому же теперь, несмотря на все его усилия, оружие массового уничтожения вновь оказалось в столице.

— У объекта только один шанс на спасение — сесть на крышу небоскреба в центре города, — сообщил майор.

— Вы правы, Бренн. Он может незаметно спуститься лифтом на первый этаж и исчезнуть!

— Надо захватить все небоскребы! — закричал Бренн и перестал прислушиваться к радио, увидев, что вертолет Лиммата изменил курс.

 

На улицах взвыли сирены. Полицейские машины мчались к центру города. В этом квартале семнадцать небоскребов, в других районах города только обычные пяти-, семи-, девятиэтажные дома.

Он на минуту забыл о террористе, о бактериях БЦ-8 и повторял про себя слова генерала. Остановился на фразе «я постоянно получал детальные донесения о мероприятиях „акции Кортези“». Постоянно информировать генерала мог лишь тот, кто с самого начала находился рядом с ним, здесь, в штабе... Трааль? Маловероятно. Особенно после того, как он отказался от дальнейшего участия. И тут взгляд Эберта остановился на стоящем у одной из палаток докторе Амстеле.

 

Бренн чувствовал, что был прав. В пятнадцать часов десять минут Лиммат описал полукруг над отелем «Омар». Гостиница была построена богатыми нефтяными шейхами, обычно там жили только арабы.

— Как насчет отеля «Омар»? — закричал в микрофон Бренн.

— Сейчас там будут полицейские, — послышался в ответ крик Эберта. Рация шипела и хрипела.

— Пусть поторапливаются! Кажется, он летит туда!

— Здешний командный пункт мы ликвидируем, Бренн. Я тоже лечу в город. В центре подняты по тревоге все полицейские!

Бренн не ответил. В бинокль он ясно видел, как вертолет с красным крестом завис над крышей гостиницы, а затем медленно на нее опустился.

— Отель «Омар»! Он сел! — кричал майор. И вертолет, на котором он летел, взял курс на гостиницу. Еще два километра. Полтора. Один. Всего несколько сотен метров...

 

Эберт вновь обрел спокойствие. Ровным голосом отдавал по радио указания. Лагерь возле Кентиса ликвидируется, в состоянии боевой готовности остаются до окончания акции лишь двести солдат. Своим командным пунктом он избрал администраторскую отеля «Омар»; полиции приказал обеспечить место для посадки по меньшей мере трех вертолетов, немедля очистить автостоянку гостиницы, направить в отель новые подразделения, офицерам взять под наблюдение подвалы, склады и подземные гаражи. Уже с борта вертолета велел соединить себя с управляющим акционерного общества отеля «Омар». За двадцать секунд стал обладателем важной, скрываемой от общественного мнения деловой тайны, выяснив, что восемьдесят два процента акций отеля «Омар» являются собственностью некоего арабского эмира и гостиница, по сути дела, принадлежит иностранцам. Поэтому ее истинный хозяин находится вне страны. Здешний доверенный представитель фирмы в подтверждение своих слов произнес на арабском языке название акционерного общества. Эберту удалось лишь разобрать, какому эмирату принадлежит отель.

Узнав, почему его беспокоят, представитель фирмы от потрясения начал заикаться:

— С-сел н-на кр-ры-шу?.. Н-но... н-но... н-но ведь весь в-верхний этаж арендует с-семья эмира!

— Не волнуйтесь! Террорист постарается как можно скорее попасть на первый этаж... На всякий случай скажите, чтобы в апартаментах заперли двери.

Затем полковник снова нажал на кнопку радиомикрофона.

— Майор Бренн! Майор Бренн! Отзовитесь! Я Эберт!

— Мы садимся на крышу рядом с вертолетом Лиммата! Полицейский и пилот останутся охранять вертолеты. Я иду за Лимматом!

— Первый этаж занят полицейскими. Послать вам «гепардов»? — спросил полковник.

— Несколько снайперов на крышу, остальные пусть поднимаются по лестнице! Остановите лифты!

Их беседа прервалась, так как вертолет майора тряхнуло на крыше небоскреба. Бренн с пистолетом в руке выпрыгнул на горячий бетон. Полицейский с вывихнутой ногой осторожно выбрался из машины, проковылял к санитарному вертолету, на котором приземлился Лиммат, и уселся рядом — ему было приказано стеречь машину.

Бренн направился к двери в крыше.

Он был один, совершенно один.

 

В коридоре тихо. Солдатские сапоги тонут в мягкой ковровой дорожке. Несколько запертых дверей и одна открытая. Лиммат осторожно подкрался к ней. Он видел своих преследователей еще в воздухе, понимал, что надо спешить. В его распоряжении всего несколько минут.

Щуплый коротышка в форме официанта хлопотал в маленькой кухне. На электроплитке кипела вода, на столике поднос со стаканами, чашки, блюдца.

— Ни с места! — Лиммат стал в дверях так, что мог одновременно следить и за коридором. Тускло поблескивал пистолет. Перепуганный официант, выронив чашку, поднял руки.

— К-кто вы? Что в-вам угодно? — заикаясь, спросил он.

— Не любопытствуй, старичок! Меньше знаешь, больше проживешь! Спрашивать буду я, а отвечать ты. Можешь дешево отделаться! Сколько комнат на этом этаже?

— Только два... два апартамента. Один пустует.

— А второй?

— В нем живет богатая арабская семья.

— Они сейчас там?

— Только эмир... Дети куда-то ушли.

— Эмир? — Лиммат не рассчитывал на такую удачу. Взгляд его задержатся на телефоне. — А ну, позвони ему!

— Пожалуйста, но... все равно трубку возьмет секретарь.

__ Ах, у него есть секретарь? А сколько еще людей?

— Два телохранителя, но они сопровождают детей.

— Позвони секретарю и покажи дверь, которая ведет к эмиру.

 

В пятнадцать двадцать Бренн был на верхнем этаже. Со стороны лестницы услышал стук сапог. «Это „гепарды“», — с удовлетворением подумал он. Скоро появится и Эберт.

Неожиданно распахнулась дверь, и двое мужчин ринулись к выходу. Майор тотчас направил на них пистолет, хотя сразу увидел, что Лиммата среди них нет.

— О господи! Еще один! — вырвалось у официанта. Второй, высокий, одетый в европейский костюм молодой человек с оливковым лицом, от волнения не мог слова вымолвить и только заикался. Зато майор не терял спокойствия.

— Значит, вы уже встретились с ним! Но я не террорист, мундир ношу по праву. — Он ткнул пальцем в значок с головой гепарда, украшавший его грудь, и, вынув фотографию, спросил: — Это он?

— Да.

— Где он сейчас?

— У эмира.

Бренн сначала не понял. Потом, сообразив, мгновенно оценил ситуацию, шансы. Значит, Лиммат, заметив погоню, вновь прибегнул к оправдавшему себя захвату заложников.

— Он сказал, что убьет господина эмира, если кто-нибудь попробует проникнуть в апартамент. — Официант был бледен, колени его тряслись. Секретарь чувствовал себя не лучше.

— Спокойно. Оставайтесь здесь, вы мне понадобитесь. — Бренн поднес к губам микрофон. — Я Бренн! Вызываю первый этаж!

— Слушаем, командир! Мы здесь!

— Освободите вход. Внимательно оглядывайте каждого выходящего, но не задерживайте. Лифты пускать нельзя. На верхний этаж никому, кроме снайперов, не подыматься. Полицейский кордон уменьшить, не следует привлекать внимания. Пришлите мне пуленепробиваемый жилет и сообщите, как только прибудут Меравил и Эберт.

— Будет исполнено, командир. Майор обернулся к официанту:

— Принесите-ка мне апельсинового соку, да похолоднее! Сегодня у меня горячий денек!

Через пару минут Бренн уже хорошо знал расположение апартаментов. Не снимая автомат с плеча, то и дело поглядывал на дверь, за которой притаился Лиммат. Вспомнил, что давно ничего не ел. Только утром позавтракал на той ферме, где схватили Катарину Хиртен.

— Господин эмир очень богат, — сказал секретарь. Говорил он почти без акцента. — У него масса деловых друзей в вашей стране, не говоря о капиталовложениях. Вашему правительству не понравится, если с ним что-нибудь случится.

При слове «правительство» Бренн лишь рукой махнул. Он понимал, что Лиммату повезло, он захватил ценного заложника. Нефтяного шейха! Но бактерии важнее десятка шейхов!

Вскоре на лестнице появился Меравил. Он сообщил, что Эберт устроил временную штаб-квартиру в нижнем холле. С лейтенантом поднялись шестеро снайперов. Они быстро перекрыли коридор, спрятавшись за выступами.

— Окна? — спросил Бренн.

Лейтенант доложил, что апартаменты — владение эмира, к сожалению, там повсюду вмонтированы пуленепробиваемые стекла. С вертолета их разбить можно разве что бронебойными, а это обрекло бы на смерть всех, кто внутри. Да и о цилиндре нельзя забывать.

По внутреннему телефону позвонил Эберт. Сказал, что предоставляет майору полную свободу действий, если у того есть ясный план. Он же на всякий случай поместит этажом ниже пожарную бригаду, двух пиротехников, отряд полицейских в пуленепробиваемых жилетах, врачей, носилки и переводчика с арабского. Там же будет технический директор отеля, который при необходимости даст совет, касающийся здания. Бренн поблагодарил.

Было пятнадцать часов пятьдесят три минуты. Бактерии БЦ-8 еще почти сутки будут жизнеспособны и смогут вызывать заражение.

Через десять минут Бренн приказал пустить лифты. Первым спустился сам. К Эберту.

— Я хочу кое-что предложить, — сказал он.

— Говорите, майор.

— Позвоните Лиммату, спросите, чего он требует.

Эберт набрал номер. Майор ждал. Поговорив, полковник сказал:

— Он повторяется. Требует свободного пропуска на аэродром, а там самолет и в придачу десять миллионов. Разумеется, на сей раз он действительно хочет улететь за рубеж и забрать с собой БЦ-8.

— Ну, юморист! Надеюсь, вы не согласились?

— Вы считаете меня ребенком? Я тяну время. Еще он сказал, что хочет стартовать с крыши на вертолете. И забрать с собой эмира.

— Да? — Бренн минуту-другую прикидывал, прежде чем изложить свой план: — Подождем минут десять-пятнадцать, потом вы ему скажете, что мы принимаем условия. Пусть выйдет на крышу, где его ждет вертолет с пилотом.

— Он не хочет пилота.

— Будет вынужден согласиться, мы только в этом случае примем его условия.

— Он сказал, чтобы ему никто не показывался на глаза. Заметит хоть одного «гепарда», пристрелит эмира.

— Пустая угроза. Ну да ладно. Он не увидит ни «гепарда», ни полицейского, ни солдата. Только пилота.

— Послушайте! Вы снова хотите упустить этого безумца?

— Он далеко не безумец. Очень даже нормальный. К счастью! Будь он безумцем, нам было бы труднее.

— Да, но если его на этих условиях отпустить, он и в самом деле улетит.

— Не улетит! — решительно отрезал майор.

— Почему? — брови Эберта вползли на лоб.

— Потому что на месте пилота будет наш человек. И без всяких церемоний пристрелит Лиммата.

— Каким образом?

— Уладим.

— А кто этот человек?

— Я знаю лишь одного, кто возьмется за дело и способен его выполнить.

— Кто это?

— Я, — решительно ответил майор. Полковника что-то обеспокоило в его взгляде:

— Почему именно вы?

— Мне надоел этот парень, — ответил майор. — Два дня я гоняюсь за ним по земле и в воздухе, не спал, почти не ел!.. Я никогда не видел Лиммата, но теперь хочу с ним встретиться с глазу на глаз. Пока он жив. Хочу заглянуть этому убийце в глаза. Я не со вчерашнего дня в специальном подразделении, полковник, но такой долгой травли не припомню. Я еще не видал террориста под стать этому. Но я «гепард» и докажу ему, кто из нас сильнее.

Эберт долго смотрел в лицо Бренну, потом тихо произнес:

— Не знаю, майор, хороший ли советчик гнев. Говорят, плохой.

— Это не гнев, — возразил Бренн. — Это ответ на вызов. Лиммат бросает вызов судьбе. А в роли его судьбы выступлю я. Буду возмездием, последним ударом! И потом — бактерии-то у Лиммата! Эмир лишь довесок, откровенно говоря, он меня ни капли не волнует, сколько бы миллиардов, вырученных за нефть, у него ни было! Меня интересует цилиндр. И Лиммат!

— Вы хотите убить его, правда?

Бренн кивнул и добавил:

— Если не будет другого выхода.

— Что ж, я согласен, — закончил разговор Эберт.

 

На улицы города высыпа́ло все больше народу. В учреждениях и банках кончалась работа. В магазинах торгового квартала толкотня. Но даже в нескольких сотнях метров от отеля «Омар» никому и в голову не приходит, что гостиница окружена полицейскими. В универмагах идет распродажа, сотни женщин роются в наваленных на прилавки пуловерах, блузах, юбках, купальниках. Лениво тянутся огромные автобусы, на перекрестках застывает поток машин, поблескивая сигнальными фарами. Никто не догадывается, что на крыше одного из белых небоскребов в маленьком цилиндре копошится масса проворных бактерий, а специальное подразделение готовится к последнему, завершающему этапу борьбы.

— Всем отойти! — приказал Бренн.

— Ты хорошо все продумал? — спросил Меравил. — Ответственность...

— Будь спокоен, я знаю, что делаю. Хоть этот Лиммат и профессиональный террорист, его нервы тоже не из стали. И близится момент, когда они сдадут. У этого молодчика с утра они так натянуты, как мне и не снилось.

— Как хочешь. Но я буду поблизости.

— Очистить весь этаж! На крыше я останусь один.

— Не упрямься, это опасно, — попытался убедить его лейтенант.

— Я останусь один! — повторил майор. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Бренн ничего больше не сказал. Слишком много пришлось бы говорить даже Меравилу, с которым его связывала многолетняя дружба. Они молчали. Потом лейтенант отвернулся, подал знак «гепардам». Официант и секретарь стали спускаться вниз. Секретарь вдруг обернулся.

— Все мы в руках аллаха! — сказал он Бренну.

Майор не знал, что ответить. Лишь рукой помахал.

Постепенно умолк шум шагов. Тишина пустого коридора окружала майора. Он смотрел на стены, двери, красный ковер. Потом двинулся к лестнице, ведущей на крышу. Там его встретил ослепительный свет. Он стоял, щурясь, под огромным пылающим солнечным диском. Захрипела висящая на груди маленькая рация:

— Бренн! Отзовитесь!

— Слушаю вас.

— Лиммат согласен на наши условия. Через десять минут я скажу ему, что все готово, они могут выходить на крышу.

— В каком он настроении?

— Кажется, нервы у него сдают. Он орал, выл, как шакал, грозил, что пристрелит эмира, если увидит хоть одну живую душу. И сбросит на улицу цилиндр. Сами понимаете, майор, что тогда будет!

— Да. Цилиндр не выдержит падения с высоты в сто метров.

— Вот видите! Еще раз прошу быть осторожнее. Я сказал Лиммату, что в вертолете его ожидает невооруженный пилот. Сначала он и слышать не желал о пилоте, твердил, что сам поведет машину. Но я сказал, что это последнее наше слово. И он смирился. Скажите, Бренн, вы умеете водить вертолет?

— Нет! Но это и не понадобится.

— Будьте осторожны! Через десять минут, как только Лиммат выйдет из апартаментов эмира, я вам сообщу.

Щелчок — и тишина. Бренн медленно брел к вертолету. Воздух обжигал. Майор снял куртку с эмблемой гепарда, засунул под зеленую солдатскую рубаху рацию, отцепил кобуру, положил пистолет на прикрытое одеялом заднее сиденье так, чтобы его можно было при надобности схватить одним движением руки. И принялся ждать.

 

Шестнадцать часов двадцать минут.

Эберт думал о том, что приглашен на завтра обедать к генералу. Скорее бы кончился сегодняшний день! Да, долго он будет помнить эту операцию!

Зазвонил телефон. Трубку взял его заместитель. Полицейский офицер докладывал: специалисты по баллистике установили, что заложник Бруннен убит в Исследовательском институте из пистолета, найденного у Роджера Манча. Известие если и представляло важность, то разве что для будущего суда.

Доктор Амстел сидел здесь же, в холле, и молчал. Рядом наготове стояли полицейские. Наконец Эберт нарушил тишину:

— Время!

Он поднял телефонную трубку, попросил соединить с апартаментами эмира.

 

Бренн нутром почувствовал, что они приближаются. Он стоял так, чтобы видеть дверь, ведущую на крышу. Оружия у него не было.

Как он и предполагал, первым появился эмир. Руки его были связаны за спиной. Шагал он неуверенно.

Затем майор увидел террориста. Высокий, широкоплечий, черноволосый, сложением похож на него, Бренна.

Оба, сделав первые шаги, на мгновение остановились. Левой рукой Лиммат придерживал эмира, в правой был пистолет. А где сумка? — мелькнуло у майора, но тут же в глаза ему бросилась висящая через плечо толстая патрульная сумка, которую Лиммат захватил вместе с солдатским мундиром. Очевидно, в ней цилиндр и деньги. Все это Бренн отметил в первую же секунду.

Уголком глаза он видел в нескольких сотнях метров от здания, почти на одной высоте с крышей, парящий серебристый вертолет. Майор знал, что в нем сидят снайперы.

— Вы один? — крикнул ему Лиммат.

— Конечно Идите сюда, — спокойно ответил Бренн, не отрывая взгляда от приближавшихся мужчин. Лиммат, пожалуй, похож на свою фотографию, но морщин у него больше, да и выражение лица напряженнее. Глаза кажутся тверже. Смотрит недоверчиво, вероятно, боится.

Дверь на крышу Лиммат захлопнул и запер на ключ. Подтолкнул эмира, тот молча зашагал к вертолету. Галстук пленника сбился набок. Тонкие, как лезвие ножа, губы крепко сжаты.

— А ну, руки вверх! — крикнул Лиммат Бренну. Майор повиновался. — Повернитесь!

Лиммат проверил, нет ли у Бренна оружия. Затем все трое подошли к вертолету, Бренна и Лиммата разделяло расстояние всего в несколько метров. Террорист велел эмиру сесть на переднее сиденье. Ему пришлось подсадить его, так как руки у эмира были связаны и он не мог уцепиться за поручни сидений. Пистолет Лиммата все время был нацелен на Бренна. Майор спокойно ждал с заложенными на затылок руками.

— Поведете сами? — спросил он у террориста. — Тогда я сяду сзади.

На лице Лиммата что-то мелькнуло. Конечно, он хотел вести машину сам, ведь он это умел. Но позволить, чтобы Бренн оказался у него за спиной?.. Жесткая улыбка показалась на его лице, и с нескрываемой ненавистью он бросил:

— Я-то поведу, но ты останешься здесь! — и быстро вскочил на сиденье пилота.

Бренн не удивился тому, что Лиммат нарушил соглашение. Этого он, собственно, и добивался, поэтому предложил, чтобы террорист сам вел вертолет. Но на что надеялся Лиммат? Выскользнуть из кольца преследователей? Бренн невозмутимо стоял в трех метрах от вертолета. Отсюда ему прекрасно видно сиденье пилота. Эмир будто одеревенел. Лиммат нервно поправил соскользнувший с плеча ремень сумки. Другой рукой судорожно сжал нацеленный на Бренна пистолет. Тело майора напряглось. Осталось меньше секунды, сейчас Лиммату понадобятся обе руки, чтобы запустить мотор. Вот он подкачивает горючее, нажимает пусковую кнопку. Крылья пропеллера начинают вращаться, раздается треск, и в этот момент Бренн прыгает.

Так, как его учили инструкторы коммандос. Так, как он сам учил своих «гепардов». Ногами вперед, почти горизонтально он летит в воздухе.

Лиммат реагирует с секундным опозданием, хватает пистолет и стреляет. Пуля впивается в ногу майора. Бренн ощущает резкую боль, однако ему удается своим почти стокилограммовым телом врезаться в Лиммата, вытолкнув его с сиденья. Крылья поворачиваются разок-другой и останавливаются. Мотор хрипит и глохнет.

Эмир выпрыгивает из вертолета. Пистолет Лиммата на бетоне, террорист, лежа, тянется к нему. Эмир ногой отбрасывает оружие и, пригнувшись, со связанными за спиной руками мчится к двери на крыше.

Бренн приподнимается и обрушивает на Лиммата страшный удар. Но террорист прошел такую же школу, что и Бренн. Он ловко уклоняется, коленом отталкивает Бренна и вскакивает. Майор тоже поднимается на ноги.

— Убью! — ревет Лиммат.

Бренн все-таки наносит удар. Попадает Лиммату по голове. Тот бьет майора в живот и бросается на него. Бренн головой врезается Лиммату в лицо, срывает с плеча террориста сумку. Он не обращает внимания на кровь, льющуюся из раны, на странно немеющую левую ногу.

Ремень сумки лопается, банкноты рассыпаются, а белый цилиндр катится по бетону крыши.

Лиммат отталкивает Бренна, хватает свой пистолет — в разгаре борьбы оба оказались рядом с оружием, — майор прыгает за вертолет. Гремят выстрелы. Пули с визгом отскакивают от металлического тела машины. По лбу Лиммата, в глаза течет кровь, он ничего не видит, кроме своего смертельного врага.

— Это я тебя убью, Лиммат! — кричит Бренн. Безоружный, вторично раненный, на этот раз в левую руку, он стоит за вертолетом. Мотор заглох, но воздух еще полон треска и шума.

Приклады автоматов колотят в дверь крыши изнутри. Лицо Лиммата искажается.

— Цилиндр! Я сброшу цилиндр! — кричит он и прыгает за катящимся по бетону цилиндром.

Бренн выигрывает секунду, хватает с заднего сиденья пистолет. Потрескавшиеся губы, рука, нога, грудь — все у него в крови, бровь рассечена.

Лиммат почти ухватил цилиндр.

И тут пули скашивают его. Бренн не экономит патроны, выпускает в Лиммата всю обойму.

Потом Бренн видит только цилиндр. Всего несколько метров осталось до края крыши, наклонно спускающейся к щели водостока. Из последних сил, припадая на ногу, он устремляется за цилиндром. Сейчас схватит его, но тут резкая боль пронзает все тело, и он падает на колени, небесный свод качается, дрожит. А воздух наполняется шумом, треском, стуком, где-то кричат люди.

Бренн ничего не видит, кроме катящегося цилиндра. Вот-вот он достигнет края крыши и вывалится из-под перил. Бренн ползет по бетону с вытянутой рукой. На самом краю крыши его окровавленные пальцы прилипают к цилиндру. И почти тутже в глазах у него темнеет, боль опрокидывает его навзничь.

 

Цилиндр едва сумели вытащить из его судорожно сжатых пальцев. Меравил поднял голову Бренна и положил себе на колени.

— Говорил тебе, не ходи один!..

На несколько минут Бренн приходит в себя. Он не видит суетящихся возле него врачей. Только черные глаза Меравила. Ему он говорит:

— Сегодня утром на ферме... где мы схватили женщину... я обещал мальчишке два игрушечных автомобиля...

Глаза его закрываются, он снова проваливается в темноту.

— Я отвезу ему сам, — отвечает Меравил, хотя понимает, что Бренн его не слышит и кто знает, услышит ли когда-нибудь.

 

— Всем, всем, всем! Внимание! Говорит уполномоченный правительства Эберт. «Военная акция Кортези» закончена. Повторяю: акция закончена! Всем подразделениям вернуться на свои базы! От имени руководства благодарю за самоотверженные действия!

 

В шестнадцать часов тридцать восемь минут обыкновенный зеленый микробус отъехал от черного хода отеля «Омар». В микробусе сидели трое мужчин в штатском. У одного на коленях лежал небольшой ящичек. Сзади следовали две полицейские машины. Маленький кортеж направлялся к западному кварталу города. У перекрестка одна из полицейских машин отстала. Другая сопровождала зеленый микробус до конца квартала, потом и она свернула в сторону. Микробус то и дело возникал в волнах оживленного дневного движения. Но вот он въехал в тихий квартал с виллами. По обеим сторонам улицы стояли, как часовые, вековые деревья, в тени сидели на скамейках старики пенсионеры, молодая женщина прогуливала собачонку. Микробус остановился у железных решетчатых ворот. За каменной оградой среди величественных неподвижных сосен возвышалось двухэтажное здание. Решетчатые ворота плавно отворились. Бдительные взгляды следили за микробусом. Машина въехала, ворота захлопнулись. Снаружи на каменной стене висела недавно прикрепленная черная табличка:

МИНИСТЕРСТВО ЛЕСНОГО ХОЗЯЙСТВА

ЛАБОРАТОРИЯ ЦЕЛЛЮЛОЗНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

Здание ничем не отличалось от других таких же особняков.

ИШТВАН НЕМЕРЕ Опасный груз

1

Париж, 22 февраля, около 15 часов
Город под серым небосводом тоже кажется посеревшим. В садах кое-где еще лежит снег, деревья жалобно простирают свои голые ветви к небу. То тут, то там зеленой полоской выделяются ели, посаженные вдоль ограды. Прохожих почти не встретишь, в этих местах машины и те проезжают редко. День, удручающе серый, нагоняет уныние и сон. Даже окна домов, поддавшись общему настроению, приглушили свой стеклянный блеск.

Темно-зеленый «рено» замедляет ход. Осторожно сворачивает вправо и подъезжает к дорожному указателю. Крупная надпись на табличке извещает о том, что в трехстах метрах отсюда находится поворот к небольшому городку, который, в сущности, уже давно слился с метрополией.

Машину ведет мужчина лет сорока пяти, плечистый, хотя и не слишком мощного сложения, черноволосый и смуглокожий. Взгляд его темных глаз беспокойно перебегает из стороны в сторону. Мужчина частенько посматривает в зеркало, с облегчением убеждаясь, что слежки за ним нет. Ни одна машина не свернула с шоссе у той же развилки, что и «рено». По обочинам дороги сугробами лежит грязно-серый, забрызганный колесными шинами снег. Кое-где в лесу над верхушками деревьев виднеются крыши вилл с трубами и мачтами телевизионных антенн.

Принимается накрапывать дождь, однако вскоре перестает. Мокрый асфальт поблескивает на поворотах.

Машина подкатывает к вилле, скрывшейся за деревьями. Ворота, забранные металлической решеткой, открывает привратник в плаще с капюшоном. Темно-зеленый «рено» въезжает под «козырек» подъезда. Мужчина выходит из машины, не оглядываясь по сторонам: он тут явно не впервые. В дом ведет застекленная, в тяжелой металлической раме дверь, медная ручка влажным холодом отвечает на прикосновение ладони. Пальто и шляпу у гостя молча берет рослый, здоровенный детина — пиджак у него подозрительно оттопырен спереди и сбоку. Однако прибывший не обращает на это внимания. Он поднимается по лестнице на второй этаж, темно-коричневая ковровая дорожка мягко заглушает шаги. Наверху он попадает в отделанный деревянными панелями холл, зеркала в позолоченных рамах, изящный столик на консолях свидетельствуют об изысканном вкусе хозяина. Распахнув двойные дубовые двери, пришелец попадает наконец в кабинет, где его ждут.

При его появлении из-за стола поднимается мужчина — высокий, худощавый, с заметной проседью, хотя лет ему, пожалуй, немногим больше пятидесяти. У него выразительный профиль: орлиный нос, решительный, волевой подбородок. Несведущий человек принял бы господина Кабри за дипломата.

— Приветствую вас, Диллен, — оживленно произносит хозяин дома.

— По вашему приказанию явился, господин полковник, — вновь прибывший щелкает каблуками и вытягивается во фрунт. Резко вскинутая голова напряженно застывает.

— Бросьте вы эти формальности, майор. В данный момент я для вас не старший по чину, а скорее... партнер по переговорам, что ли. Вы захватили с собой план?

— Разумеется, шеф.

Собеседники располагаются в больших креслах. Вспыхивают яркие лампы, разгоняя полумрак в кабинете. Окна здесь всегда наглухо закрыты плотными шторами, так что даже по вибрации оконных стекол снаружи невозможно подслушать, о чем говорится в кабинете.

— Итак, майор?.. — Господин Кабри, приготовившись слушать, удобно откидывается в кресле. Под рукой у него на маленьком столике выжидательно выстроились бутылка коньяка «Бисквит» и хрустальные рюмки. Однако Диллен знает, что до скупо отмеренной порции дорогого напитка очередь дойдет позднее, и то лишь в том случае, если составленный им план будет одобрен шефом.

— Позвольте, господин полковник, сначала задать один вопрос. Данные, предоставленные вами в мое распоряжение, получены от надежного лица?

— На этот счет не может быть никаких сомнений. Как вам известно, за последние годы нам удалось проникнуть во многие важные учреждения. А в объектах, представляющих для нас особый интерес, мы не раз вербовали информаторов. Там, откуда получены эти сведения, также находится наш человек.

— В таком случае... — Диллен достает из портфеля черную папку. — Стало быть, маршрут перевозки установлен точно. Если принять этот факт за непременное и постоянное условие, то — после обстоятельного изучения всей трассы — я пришел к выводу: существует одно-единственное место, где нападение можно произвести с минимальным риском, без особых потерь и, я надеюсь, с полным успехом.

— Гладкости ваших выражений, Диллен, просто позавидуешь. Однако не забывайте, что сейчас вы не на курсах по подготовке наших боевых кадров... Отставьте свой лекторский тон и скажите-ка мне лучше: вы самолично проехались по всему маршруту?

— Так точно, господин полковник. Два дня я провел в Швейцарии и столько же в Италии, изучил все до мельчайших подробностей. Намеченное мною место находится здесь, — он ткнул пальцем в карту, — в недавно отстроенном ультрасовременном тоннеле под перевалом Сен-Георг.

— В тоннеле?.. Это обещает быть интересным.

— Повторяю: это единственное место, где операция сулит успех. Ведь груз сопровождает вооруженная охрана.

— Да, впереди камиона всегда идет машина с гражданским номерным знаком и двумя полицейскими в штатском. Они наверняка вооружены.

— Но всего лишь пистолетами, как мне кажется.

— Вероятно. А у наших людей будет при себе весь привычный арсенал... Однако вернемся к вашему плану.

— Слушаюсь, господин полковник. Транспорт с грузом отправляется из Байнингена в утренние часы. Как известно, экспедиторы выезжают очень рано, чтобы до наступления темноты попасть в Геную, где «товар» грузят на пароход.

— Да, они не любят ездить в потемках, — с язвительной усмешкой вставляет реплику полковник.

— Их можно понять. Я бы тоже не согласился с таким грузом мчать среди ночи по пересеченной местности... Дважды проехал я вдоль всей трассы и нигде не нашел подходящего места. Дорога представляет собой открытую автостраду, движение там плотное независимо от поры суток и времени года, ведь это наиболее оживленная магистраль Европы. Из полученной информации явствует, что небольшой караван из двух машин останавливается на отдых всего лишь раз — около полудня и уже на итальянской территории. Но место стоянки всегда меняется, так что план операции на этом строить нельзя.

— Разумеется! Ну так расскажите мне о тоннеле.

— Я высчитал, что обе машины прибывают в Вигау, то есть к северному входу тоннеля, в промежуток от девяти тридцати до девяти пятидесяти. Наших людей следует разбить на две группы...

Минут двадцать длится скрупулезное обсуждение плана. Полковник Кабри удовлетворенно кивает головой, на висках его серебром отливает седина. Своей респектабельной внешностью он напоминает преуспевающего дельца. И, подобно дельцу, взвешивает про себя предполагаемую выгоду и убытки, пытается предугадать степень риска — ведь приходится принимать в расчет все моменты... Тут он вспоминает об исполнителях.

— Кто будет участвовать в операции?

— Участников я подбирал согласно вашим указаниям. Тут немалую помощь мне оказала финансируемая нашим Вторым отделом Панарабская лига...

— Да, лучшей «ширмы» не сыскать, — улыбается господин Кабри. — Кому придет в голову, что именно мы — при том, что нас никак не назовешь друзьями арабов, — финансируем эту террористическую организацию!

— Никому не придет, — усердно кивая, поддакивает майор. — Люди, которых я отобрал, — или арабы, или симпатизирующие нам европейские террористы. Почти все они уже больше года находятся на нелегальном положении и существуют, разумеется, при нашей поддержке. Каждого из них я отбирал самолично, такую задачу никому другому не доверишь. Я отдаю себе отчет в том, что это очень опасно, господин полковник. Однако риск этот неизбежен, еще опаснее было бы вклинивать какое-то промежуточное звено. Чем меньше людей знает о готовящейся операции, тем лучше. Так что число посвященных мне удалось сократить до девяти: вы, я и еще семь человек...

— Значит, их будет семеро.

— Да, господин полковник. Вот их данные.

Господин Кабри внимательно изучает все семь тоненьких папок. В каждом досье помимо фотографий и кратких биографических сведений содержится не так уж много материала.

— Значит, трое ливанцев, один выходец из Иордании, один итальянец и двое немцев... недурно! Чем не международная сборная, — говорит полковник, задумчиво перебирая пачку досье. — На каком языке они общаются между собой?

— Все они говорят по-немецки. Арабы работали по найму в Западном Берлине и других странах, итальянец какое-то время жил в Швейцарии. Все они хорошо знакомы и с тоннельной системой.

— Что им известно о вас?

— В подобных случаях я всегда пользуюсь полученным от Организации подлинным канадским паспортом. Для этих людей я француз-бизнесмен из Монреаля с определенными капиталовложениями на Ближнем Востоке. И славлюсь щедрой поддержкой, оказываемой Панарабской лиге.

— Ну что ж, тут все в порядке. А что известно этой семерке насчет груза?

— Они знают, какой груз будет в камионе, но это их не страшит. Разумеется, они полагают, будто швейцарцы поставляют это вещество Иргелю...

— А Иргель — исконный враг арабов, — смеется господин Кабри.

Диллен отвечает ему улыбкой, затем продолжает свою речь:

— Если бы они знали, что груз предназначен вовсе не Иргелю, а одной из арабских стран!.. Но я заблаговременно подготовил их к тому, что швейцарские власти пустят в ход этот «пропагандистский трюк», как только дело дойдет до переговоров.

— О взрывчатке вы позаботились?

— Да, господин полковник. На днях двое моих людей незаметно доставили необходимые средства в Штайг. Утром того дня, когда мы решим провести акцию, я самолично передам участникам взрывчатку и все снаряжение. Базой у нас будет вилла неподалеку от тоннеля, я под вымышленным именем арендовал ее на целый месяц.

— Я хочу, Диллен, чтобы вы все время находились там. Иначе эти молодчики, решив, что мы далеко, могут растеряться и спасовать перед швейцарской полицией в ходе переговоров.

— Само собой разумеется, господин полковник, я буду поблизости и не выпущу их из-под контроля. Остается уточнить лишь один вопрос: время операции?

— Груз этот отправляется из Байнингена раз в месяц. Дата очередной транспортировки — двадцать седьмое февраля, то есть через пять дней... Не ждать же нам еще месяц!

— Я тоже так считаю, господин полковник... Итак, двадцать седьмого.

— Вы, майор, неплохо потрудились. — Господин Кабри с довольным видом откидывается на спинку кресла. — Видимо, наши не ошиблись в своем выборе, направляя вас в Европу. В своем отчете я с похвалой отзовусь о вашей роли... конечно, если операция пройдет удачно, — улыбаясь, добавляет он и протягивает руку к коньячной бутылке. Хрустальные рюмки сверкают гранями под ярким электрическим светом.

2

Ардоннское озеро, 27 февраля, 8 часов 50 минут
Спозаранку, едва начало светать, лейтенант Хорн отчалил от берега; с тех пор он уже успел обогнуть Голубой мыс, и теперь его яхта малым ходом идет по озеру, держа курс на восток.

Туман над вершинами гор рассеивается, но понизу, вдоль берега, пока еще стелется серовато-белыми клубами. Солнце взошло, однако светит не в полную силу: оранжевому шару не пробиться сквозь пелену грязноватых облаков, затянувших небо. Озерная гладь спокойна, вода мягкими толчками ударяет в борта небольшой моторной яхты. Воздух плотный и до того холодный, что покалывает внутри, когда вдохнешь его полной грудью; пока еще пахнет зимой. Время от времени над водой пробегает слабый ветерок, но не касается голубовато-зеленой поверхности воды, не вздымает волны, а стихает так же внезапно, как и налетел.

Хорн очень любит эти ранние утренние часы. Собственно говоря, ради этого удовольствия годами откладывал он деньги, ради этого посещал судовые распродажи, бродил вдоль причалов, присматриваясь к чужим яхтам, изучал рекламные проспекты. На работу ездил в старомодных, подержанных машинах. Если вдуматься в события последнего времени, то волей-неволей придется признать, что поворот начался с того рокового дня в прошлом году. И владельцем яхты он тоже заделался с тех самых пор. Самолюбие Хорна было болезненно задето тем непреложным фактом, что вожделенную вещь он приобрел ценою не только собственных усилий. И все же это суденышко означало, что Хорн поднялся ступенькой выше по лестнице общественной иерархии. Став владельцем яхты, он вынужден был соприкасаться с людьми совсем иного круга, хотя поначалу не замечал этого. Все получилось как-то само собой и отнюдь не намеренно — просто времени у Хорна стало гораздо меньше, и он посещал лишь такие места, где можно было получить полезные сведения относительно яхт и правил судоходства по озерам. Он вступил в яхт-клуб, и последствия этого шага не замедлили сказаться: Хорн и опомниться не успел, как круг его общения свелся к чисто служебным отношениям с коллегами, зато более широким связям с яхтсменами, такими же одержимыми чудаками, как и он сам. Среди последних ему приходилось сталкиваться с богатыми и влиятельными людьми, которые считали его равноправным членом своего клана, не подозревая, что лейтенант Хорн вовсе не относится к породе толстосумов. Разумеется, Хорн в глубине души сознавал двойственность своего положения, однако в этой игре условностей он был лишь начинающим игроком и поэтому не чувствовал, будто кого-то обманывает.

Каждую свободную минуту Хорн норовил провести на яхте; конечно, после окончания специальных полицейских курсов урывать эти минуты стало труднее, и все же он не жалел, что приобрел ее. Будучи далек от снобизма, Хорн не считал, будто благодаря этому он стал лучше, значительнее или знатнее. Озерную гладь рассекали тысячи мелких суденышек, и лейтенант Хорн инстинктивно старался не выделяться из общей массы. И в то же время — как ни странно — ему отнюдь не было чуждо честолюбие, и в душе он не причислял себя к заурядным обывателям. У Хорна были высокие запросы и стремления, подогреваемые твердой убежденностью: придет время, когда он сумеет показать себя.

Все началось с того, что год назад Хорна вызвали в Министерство внутренних дел, где некий господин средних лет в штатском облачении, но с подчеркнуто военной выправкой долго выспрашивал его и лишь на втором часу беседы обмолвился, что его, Хорна, «включили в недавно сформированную бригаду особого назначения». Откуда тогда было знать Хорну, что под «бригадой особого назначения» или «оперативной группой» подразумевается отряд полиции по борьбе с террористами...

До этого Хорн успел отслужить в полиции четыре года: занимался расследованием мелких дел, изредка участвовал в задержании преступников. Однако большая часть времени уходила на составление нудных протоколов, оформление допросов по всем правилам — словом, на канцелярскую работу. Единственное, что выделяло Хорна среди прочих полицейских, были его усиленные занятия спортом. Тренируясь, он добился немалых успехов в гимнастике и плавании, японской борьбе и стрельбе в цель. Позднее — уже после собеседования в министерстве — Хорн вспомнил, что с некоторых пор во время занятий каратэ и на стрельбах к ним, офицерам полиции, внимательно присматривались какие-то люди в штатском... Разрозненные факты сложились в мозгу Хорна, составив ладно подогнанную мозаичную картину, из которой явствовало: властями решено создать в Швейцарии группу по борьбе с террористами. В дальнейшем чисто случайно получилось так, что командиром группы стал лейтенант Хорн; прошлой осенью капитан — прежний командир группы, — возвращаясь из отпуска с Канарских островов, погиб в результате авиационной катастрофы, и Хорн занял его место. Последнее время — как Хорну стало известно из доверительных разговоров — его вроде бы собираются повысить в чине. Да оно и понятно: что же это за «особая бригада», если возглавляет ее всего-навсего лейтенант?.. Пусть даже бригада эта состоит из двенадцати человек.

Жалованье Хорна сразу же подскочило, и к ноябрю в банке накопилась вполне приличная сумма. У Хорна не хватило пороху выждать до весны, когда выбор бывает больше: как правило, в марте-апреле судостроительные верфи выбрасывают на рынок свои новинки.

Тем не менее жаловаться грех — выбор все же был, и Хорн сегодня утром лишний раз убеждается в том, что выбрал правильно. Смонтированный из пластика корпус «Беллы» отличается легкостью, гибкостью и в то же время достаточно прочен. Судно длиною в одиннадцать метров располагает всеми удобствами: четырехместной каютой, небольшой кухней, туалетом, душем, системой встроенных шкафов. Каюта снабжена телевизором, радиоприемником, проигрывателем, кухня оборудована газовой плитой и холодильником. По сути, на яхте можно даже проводить отпуск. Каким блаженством будет изо дня в день плыть по озерам, причаливая у симпатичных маленьких городков, чтобы с утра запастись свежим молоком и мягкими булочками... А затем, нажав на одну-единственную кнопку, запустить мотор мощностью в двести десять лошадиных сил и вылететь на залитый солнцем водный простор!.. Конечно, для полноты удовольствия требуется и компания — как минимум общество девушки, но еще лучше пригласить кого-либо из приятелей со своей подружкой, и тогда вчетвером можно будет отлично провести время, переплывая с одного озера на другое по цепочке шлюзов, соединительных каналов, наслаждаясь столь редким в здешних краях солнцем...

Руки Хорна покоятся на рулевом колесе, каждой косточкой ощущает лейтенант прохладную влажность воздуха. Взгляд его падает на радиотелефон, стоящий на пульте управления: ничего не попишешь, даже на яхте он не застрахован от вторжения внешнего мира. Майор Аргентер — господин с военной выправкой, беседовавший с ним в министерстве, — категорически настаивал на том, чтобы Хорн, как командир особой бригады, находился в пределах досягаемости в любое время дня и ночи. Точно такой же прибор Аргентер распорядился вмонтировать и в автомашину Хорна. Тогда-то впервые и почувствовал лейтенант, что высокое жалованье причитается ему не только за ежедневную готовность рисковать собой, но и за посягательство на его личную жизнь. С тех пор в душе его лишь крепло подозрение, что за почетный статус владельца яхты ему еще придется расплачиваться не раз, и дорогой ценой.

Однако сейчас Хорн не думает об этом. Он любуется прихотливым изгибом берегов. Горы голубовато-серой громадой возвышаются вдали, в воздухе мелькают какие-то белые, живые комочки, они постепенно приближаются, растут. Чайки... Быстрыми взмахами неутомимых крыльев рассекают они плотную воздушную массу, порой пролетая над самой водою и едва не задевая лапками озерную поверхность. Чайки резко вскрикивают, голоса их звучат необычайно агрессивно, диссонируя с тишиной и покоем, с мирной идиллией вокруг. Хорн смотрит, как птицы, вытянув головки, ныряют в буруны волн, пенистым шлейфом тянущихся за кормой «Беллы».

Лейтенант направляет яхту к востоку; негромко урчит скрытый палубой мотор. Туман еще не рассеялся окончательно, неровными, рваными клочьями колышется он над озером, подхватываемый легким ветерком.

3

Вигау, 9 часов 08 минут
Из тоннеля, выложенного плитками белого искусственного камня, выныривает желтый автобус; замедлив ход, он выжидает, пока проедут два тяжело груженных камиона, затем сворачивает с шоссе и проворно катит вверх по узкой асфальтовой дорожке. Разорвав пелену грязных облаков, на миг выглядывает солнце. Влажно поблескивает непросохший от утренней сырости асфальт. Вся территория возле выхода из тоннеля отведена под автомобильные стоянки, кустики живой изгороди отгораживают друг от друга парковочные площадки и торговые киоски. Оголенные растения уныло выстроились вдоль забрызганных грязью обочин.

Метрах в двухстах от выхода из тоннеля видно внушительное трехэтажное здание. Подъехав к нему, автобус тормозит. На стоянке перед домом выстроилось более десятка машин, вход в здание охраняют два швейцара.

Первым выходит из автобуса энергичный мужчина средних лет. Сразу видно, что он пытается подражать новомодным менеджерам: на эту мысль наводят и его хорошо сшитый костюм, и жизнерадостная улыбка, не сходящая с лица, и энергичные жесты. Вслед за ним из автобуса выходит группа японцев — мужчин и женщин, вооруженных фотоаппаратами и корреспондентскими блокнотами.

— Ваш тоннель прекрасен, мистер Манакор, — тоненьким голоском щебечет одна дама.

Ее спутники разделяют это мнение. Большинству из них нелегко изъясняться на чужом языке, они непрестанно путают звуки «р» и «л». Однако Манакор, как и подобает многоопытному гиду, с неколебимым терпением выслушивает их. Чувствуется, что сопровождать гостей из далеких, неевропейских стран ему не внове. Он улыбается похвале, не скрывая своего удовольствия.

— Итак, дамы и господа, хотя мы с вами только что проделали весь путь под горой Сен-Георг, я все же осмеливаюсь заявить: тоннеля вы не видели... Вас это удивляет? Тем не менее это так. Пассажиры быстроходных автомобилей и понятия не имеют, сколь сложную систему представляет собою современный тоннель подобного типа. Рискуя показаться смешным, я бы даже прибегнул к такому сравнению: тоннель — в некотором роде живое существо. Ведь он тоже живет полнокровной жизнью, дышит, смотрит и слушает, радуется и страдает... Правда, по-настоящему почувствовать и понять это способен лишь тот, кто с самого начала присутствовал при его зарождении, кто — подобно вашему покорному слуге — по праву может считать его своим кровным детищем...

Манакор ничуть не преувеличивает, он искренне говорит то, что думает. При строительстве тоннеля он был в числе инженеров-проектировщиков, впоследствии все свои свободные капиталы вложил в акции тоннеля Сен-Георг, а теперь, по прошествии многих лет, занял в акционерном обществе один из руководящих постов. (Будучи главным инженером, он в то же время отвечает и за развитие внешних связей, и за рекламу.) Швейцары почтительно кланяются и распахивают перед ним сверкающие стеклянные двери. Войдя в вестибюль, Манакор останавливается, выжидая, пока соберется вся группа.

— В вашей стране тоже существуют так называемые гигантские тоннели, и наверняка вам доводилось проезжать через них. Однако вам как журналистам, вероятно, захочется познакомиться с нашим ближе. Я постараюсь, дамы и господа, максимально удовлетворить ваше любопытство. Начнем, пожалуй, с изучения макета...

Манакор подходит к стоящему посреди вестибюля столу длиной в несколько метров. Среди шпинатной зелени гипсовых гор белой змейкой выделяется отрезок тоннеля, вскрытый для наглядности и предстающий как бы обнаженным. По краям тоннеля — по обоим концам стола — вдоль шоссе шеренгой вытянулись игрушечные домики с красными крышами.

При виде макета в каждом из мужчин просыпается извечная ребяческая страсть к играм, а этот удивительный стол и впрямь сулит множество забав, одну другой увлекательнее. Японцы, оживленно щебеча, теснятся вокруг макета.

— По всей вероятности, вам известно, — продолжает свой рассказ главный инженер, — что нашу небольшую страну создатель наградил — или, если угодно, покарал — множеством высоких гор. Поэтому при строительстве дорог швейцарцы всегда сталкивались с массой трудностей. Судите сами: ведь нам приходилось прокладывать дороги в Альпах через высокогорные долины, плоскогорья и перевалы, а иные вершины там превышают две тысячи метров. Излишне напоминать, что на такой высоте почти круглый год стоит суровая погода. Поэтому еще в прошлом веке было начато строительство тоннелей, правда, в основном для железных дорог. В наше время на первый план выдвинулся автомобильный транспорт, его потребности обеспечивают такие знаменитые тоннели, как проложенный под горой Мон-Блан или под Сен-Готардским перевалом... Короче говоря, тоннель Сен-Георг, через который мы с вами только что проехали, создан по последнему слову науки и техники. Строительство продолжалось одиннадцать лет; при этом двадцать три строительных рабочих поплатились жизнью. Хотя длина тоннеля составляет всего лишь восемнадцать километров, он сокращает путь из Северной Европы в Южную на 286 километров... Именно такое число километров составляет тот отрезок пути, который прежде пролегал в горах, — головокружительная серпантинная дорога, на высоте около двух тысяч метров, где автомобилиста на каждом шагу подстерегают опасности; с осени до весны непрерывные снегопады, лавины, гололед затрудняют передвижение или делают его вовсе невозможным. Теперь с этими трудностями покончено: машины за каких-нибудь двадцать минут пересекают некогда опасный и коварный перевал — благодаря комфортабельному, сухому, хорошо освещенному тоннелю.

Итак, взгляните на макет. Вначале предполагалось сделать проезжую часть для четырехрядного движения, затем в целях экономии мы решили ограничиться двумя рядами. Но и это немалое достижение... Ширина дороги 3 метра 30 сантиметров; пропускная способность — около 1800 транспортных единиц в час, в том и другом направлении. Предвосхищая ваш вопрос: каким образом осуществляется вывод выхлопных газов и дыма? — сразу же на него и отвечу. Помните, я сказал, будто тоннель «дышит»? Я вовсе не оговорился: у него семь «легких» — семь гигантских, действующих независимо друг от друга вентиляционных установок. Четыре из них находятся к северу от горы Сен-Георг, а остальные три — с южной стороны. Задача этих установок заключается не только в том, чтобы вытягивать из тоннеля выхлопные газы и другие продукты сгорания; одновременно они насыщают эту восемнадцатикилометровую бетонную трубу свежим горным воздухом.

— А какова предохранительная система? — интересуется один из корреспондентов — мужчина в очках.

— Сейчас все вам продемонстрирую. Прошу вас последовать за мной. У нас нет секретов от прессы. Все для журналистов! — широко улыбается Манакор и поворачивает к лестнице. Японцы гурьбой направляются за ним.

Минуту спустя они попадают в просторный зал, где расположены всевозможные пульты управления с вереницей вспыхивающих и гаснущих лампочек, с уймой телефонов, радиотелефонов и микрофонов. Дальняя стена зала сплошь увешана телевизионными экранами, за изображением следят трое мужчин в белых халатах. Манакор поворачивается лицом к группе и продолжает:

— Дамы и господа, перед вами душа и сердце нашего тоннеля, — он делает несколько театральный жест. — Такой зал у нас не один. К примеру, в соседнем помещении находятся компьютеры, поскольку контроль в основном осуществляется приборами. Скажем, датчики фиксируют интенсивность движения: стоит количеству машин, въехавших в тоннель, превысить определенную цифру, и приборы, без вмешательства человека, самостоятельно увеличивают приток свежего воздуха. В таких случаях вентиляторы способны нагнетать чистый альпийский воздух со скоростью до 140 километров в час... Благодаря мощным телевизионным камерам — а их в потолок тоннеля вмонтировано 96 — отсюда, из диспетчерского зала, просматривается каждый сантиметр пути. Камеры размещены на расстоянии двухсот метров друг от друга, кроме того, особые телевизионные установки фиксируют интенсивность движения у входа и выхода из тоннеля... Зато у нас нет необходимости в моторизованных полицейских патрулях. Если вдруг произойдет несчастный случай, то наблюдатели увидят его и отсюда. Если какой-либо лихач превысит установленную скорость 80 километров в час, его проступок не пройдет безнаказанно: стоит только нарушителю подкатить к выезду из тоннеля, как он сразу же будет остановлен полицейскими. У обоих концов тоннеля находятся полицейские посты, обеспечивающие бесперебойное круглосуточное дежурство... В случае, если вдруг в тоннеле произойдет катастрофа, вспыхнет пожар или кому-то станет плохо, это, разумеется, будет замечено диспетчерами. Правда, существует незначительная вероятность того, что происшествие все же останется незамеченным — скажем, наблюдательная камера в тот момент будет переключена на другой участок. Такие варианты предусмотрены и подстрахованы аварийными средствами связи: через каждые 250 метров в тоннеле установлены телефоны, а возле каждого такого пункта связи мы встроили в стене довольно вместительное помещение, способное в случае чего послужить противопожарным убежищем для 50 человек. Убежища эти снабжены специальными вентиляционными установками. Через каждые 125 метров можно обнаружить пожарный кран... Ну и конечно, повсюду подключена сигнализация: вошел человек в убежище или снял со стены тоннеля огнетушитель — и здесь, на диспетчерском пункте, тотчас же вспыхивают красные лампочки, автоматически включается контролирующая данный участок камера и незамедлительно усиливают режим своей работы вентиляционные установки, дабы избежать дымовых отравлений. Дежурные диспетчеры в тот же момент нажатием кнопки вызывают по тревоге пожарную команду или «скорую помощь»... У нас своя пожарная служба и станция «Скорой помощи», — не без гордости вставляет Манакор. — Пожарная и санитарная машины постоянно дежурят в Штайге и здесь, в Вигау...

— У нас, на острове Хонсю, тоннель покороче этого, — перебивает его японская журналистка, — однако там на всем протяжении с интервалом в семьсот метров оборудованы аварийные выходы, чтобы в случае пожара путники могли выбраться из тоннеля пешком...

— Ваш тоннель, очевидно, проходит под ровной местностью или же среди невысоких холмов. — Главный инженер ревниво вступается за свое детище, стараясь при этом не терять благодушия. — А здесь куда прикажете выводить путешественников? Не забывайте, что над нашим тоннелем горы высотой в полторы-две тысячи метров... Правда, и у нас автоклуб выступал с аналогичными претензиями, но такие дополнительные сооружения дорого бы стоили. Мы не располагали лишними средствами, чтобы строить два параллельных тоннеля: один, побольше, для автомобильного транспорта, а другой, поменьше, на случай какой-либо аварии или в целях технической профилактики. Повторяю: если бы тогда пойти навстречу этим пожеланиям, нам, пожалуй, и до сих пор было бы не управиться со строительством этого грандиозного сооружения. Наш тоннель — свидетельство выдержки и умения, торжество человеческого разума... А теперь, дамы и господа, предлагаю вам несколько минут последить за экранами. Весь тоннель у вас перед глазами, и, что бы там ни происходило, вы явитесь свидетелями происходящего...

В качестве наглядного подтверждения его слов как нельзя кстати подворачивается нарушитель скорости: на четырнадцатом километре сломя голову мчится новехонький «опель», то и дело заезжая на встречную полосу и вынуждая других водителей прибегать к опасным маневрам. Дерзкий гонщик явно не подозревает, что здесь, в диспетчерской, следят за каждым его движением и техник уже успел предупредить по телефону полицейских, несущих дежурство в Вигау. На одном из экранов хорошо видно, как полицейские, получив сообщение, записывают номер машины и тотчас занимают пост у выхода из тоннеля, где машины обычно замедляют ход и выстраиваются друг за дружкой. Не проходит и пяти минут, как полицейские останавливают прыткого водителя и заставляют уплатить штраф; на экране мелькает его перекошенное от злобы лицо. Японские журналисты смеются, кое-кто даже принимается аплодировать, словно перед ними разыграна хорошо отрепетированная сцена.

— Таков наш тоннель Сен-Георг, — заканчивает свою сопроводительную лекцию Манакор. Его улыбка преуспевающего менеджера адресована объективам журналистских фотоаппаратов, при этом главного инженера не оставляет мысль: как же хорошо, что тоннель не является промышленной тайной, здесь все можно показывать, можно рекламировать, пусть люди подражают, заимствуют, копируют сколько душе угодно! А его дело — без утайки рассказывать о своем детище и даже хвастать им по праву бывшего проектировщика и нынешнего администратора...

Японцы поочередно подходят к Манакору поклониться и поблагодарить за интересную информацию. Инженер неуклюже пытается ответить им столь же грациозным поклоном. Затем он провожает гостей к выходу и ждет, пока тронется автобус. «Ну что ж, десятка полтора хвалебных статей в японской печати обеспечено, не говоря о фотоиллюстрациях», — удовлетворенно думает он, торопливым, деловым шагом входя в вестибюль. Он машинально бросает взгляд на часы: стрелки показывают девять часов двадцать девять минут.

4

Вершина холма близ Вигау, 9 часов 30 минут
Диллен удобно располагается, откинувшись на спинку сиденья. Купленные утром свежие газеты он уже успел просмотреть, но ничего интересного не обнаружил. «Не важно, — думает он, — зато для отвода глаз сгодятся. Если кто-нибудь появится поблизости, можно будет в них уткнуться...» Но автомобильная стоянка на вершине холма словно вымерла, никто здесь не появляется — ни в машине, ни пешком, лишь прохладный ветерок пробегает иногда. Время от времени по шоссе проносятся машины, однако водители не смотрят по сторонам — в ста метрах отсюда крутой поворот, и тут уж гляди в оба. Диллен рад, что ему удалось выбрать столь удобное место. Он не знает, сколько еще придется ждать, поэтому захватил с собой бутерброды и термос с горячим чаем. На сиденье, прикрытая шарфом, лежит портативная рация.

В руках у Диллена бинокль. Вот уже двадцать минут он внимательно следит за дорогой, ведущей к Вигау с северо-запада. Отсюда хорошо виден и северный вход в тоннель; этот наблюдательный пункт Диллен сперва облюбовал себе по крупномасштабной карте, а потом заранее проверил на месте, чтобы выяснить, насколько велика площадь обзора. Жаль, конечно, что второго выхода — у Штайга — отсюда не разглядеть. Из всего городка видна лишь высоченная, в красно-белую полоску, заводская труба, торчащая над чахлым, обнаженным кустарником.

Уныло-бурые холмы цепочкой сбегают к озерам. То тут, то там по сторонам узких дорог, карабкающихся кверху, белеют виллы. Коричневые крыши сливаются со стволами сосен или же скрыты кронами.

Диллену вдруг вспоминаются слова полковника Кабри, произнесенные им во время их последней встречи при обсуждении плана операции. Похоже, у них из европейского отдела происходит утечка информации. Пока еще не удалось установить, по какому именно каналу она происходит, но контрразведка Организации уже направила двух агентов в Париж. Парни эти, как бы мимоходом упомянул Кабри, прибыли прямиком из Таллави и «производят впечатление людей весьма решительных... С такими шутки плохи». Диллен сейчас впервые всерьез призадумался над тем, с какой целью шеф сообщил ему эту новость. Ведь он, Диллен, тоже приехал из Таллави, однако там ему никто и словом не обмолвился насчет утечки информации. Да и вообще руководители Организации делятся подобными новостями со своими подчиненными только в самых редких случаях. Вероятно, шеф намеревался предостеречь его, чтобы правила конспирации соблюдались еще строже. А может, это обычное запугивание? Или... Уж не ловушку ли хотят ему подстроить? Возможно, и он, Диллен, наравне с прочими попал под подозрение. Но ведь до сих пор ему не приходилось сталкиваться с европейским отделом. Вдруг да Кабри вздумал «предостеречь» его на тот случай, если он является агентом-двойником и поставляет сведения противнику: ведь тогда он должен впасть в панику и каким-нибудь образом выдать себя... Неужто руководители Организации могли предположить, будто он, Диллен, отважится рисковать достигнутым положением? «Ерунда все это, — успокаивает себя Диллен, — я чист как стеклышко. Ни в каком предательстве я не замешан, к утечке информации не причастен, а стало быть, мне нечего и бояться».

Он снова подносит бинокль к глазам и тотчас забывает обо всем на свете. С северо-запада по автостраде движется... ну, конечно же, сомнений быть не может! Грузовик с красной кабиной тянет за собой на прицепе серебристый алюминиевый контейнер, сбоку которого значится фирменная надпись: «БЕРГЕР ТРАНСПОРТ — БАЙНИНГЕН». Непосредственно впереди камиона идет легковая машина, в которой — с помощью сильного бинокля это отчетливо видно — сидят двое мужчин.

Диллен высовывает в окошко машины антенну и нажимает кнопку рации:

— Алло, Чарли!

— Чарли слушает.

— Транспорт приближается. По всем внешним приметам соответствует описанию. Впереди черный «рено-16» с двумя мужчинами... Видно вам?

— Да, Портер, видно.

— Тогда приступайте...

Диллен не убирает рацию. Выждав несколько мгновений, он зорко оглядывается по сторонам — вершина холма по-прежнему безлюдна. Зеленоватые кристаллики на циферблате его часов, перемещаясь, выстраиваются в столбики цифр: 09.44. Диллен вновь нажимает кнопку переговорного устройства:

— Алло, Билли!

— Билли слушает, — тотчас отзывается мужской голос. Это подключилась группа, занявшая выжидательную позицию в Штайге.

— Приготовьтесь! Как только скомандую, сразу выезжайте.

— Так точно, Портер, мы готовы.

Диллен знает, что должно за этим последовать. А события, разворачивающиеся в Вигау, он может наблюдать воочию. Черный «рено» и вплотную идущий за ним камион тормозят. Тем временем со стоянки на шоссе выруливает зеленый «мерседес». У входа в тоннель стоят небольшие будочки, выкрашенные в красный цвет, — платежные кассы; ведь за пользование тоннелем водители должны платить. Поэтому каждая машина здесь замедляет ход, водители, опустив боковое стекло автомобиля, протягивают требуемую сумму. Диллену все происходящее видно как на ладони, от его внимания не ускользает ни малейшая подробность. Он снова вызывает группу в Штайге:

— Алло, Билли!

— Билли слушает. Мы готовы.

— Впереди транспорта движется желто-зеленый голландский туристский автобус, а позади — «вольво-164» стального цвета.

— Ясно.

В бинокль видно, как вереница машин, выстроившихся у входа в тоннель, приходит в движение. Черный «рено» и идущий следом за ним камион скрываются в полукруглом жерле тоннеля.

— Давай, Билли, на полную скорость!

— Будет сделано, шеф.

В эфире наступает тишина. Диллен видит, как зеленый «мерседес», пропустив несколько легковых автомобилей, подкатывает к кассовой будке, водитель быстро расплачивается, и машина, набрав скорость, въезжает в тоннель.

Диллен с минуту наблюдает за входом, однако ничего подозрительного не замечает. Он откладывает бинокль в сторону, снимает трубку вмонтированного в приборную доску радиотелефона и заказывает срочный разговор с Парижем, продиктовав номер по памяти. Ждать ему приходится недолго, спустя минуту на другом конце провода отзывается мужской голос: «Слушаю», и Диллен тотчас узнает голос полковника. В целях конспирации собеседники обмениваются заранее условленными фразами: «С вами говорят из Швейцарии». — «Ясно. Что у вас нового?» — «Родовые схватки начались». — «Благодарю за добрую весть. Надеюсь, ребенок родится здоровым... В случае каких-либо осложнений дайте мне знать». — «Будет исполнено». Раздается щелчок, разговор окончен.

Диллен продолжает сидеть в машине и ждать сообщений о ходе событий.

5

Вигау, диспетчерский пункт тоннеля, 9 часов 53 минуты
Двадцать седьмого февраля утреннее дежурство несет диспетчерская бригада, возглавляемая старшим техником Плюме, сравнительно молодым человеком, лет двадцати восьми, подтянутым и сухощавым, необычайно пунктуальным в работе. «Опорой» ему, как говорит в таких случаях Манакор, служат двое коллег. Диспетчеры сидят в удобных вращающихся креслах перед телевизионными экранами и приборной доской. Все здесь размещено крайне продуманно: шкалы всех приборов — перед глазами, тумблеры телекамер и микрофонов — под рукой, и на пульте остается место для блокнотов и ручек. Время от времени то один, то другой из диспетчеров встает с места и направляется к автоматической кофеварке в углу зала. Тут же, за шторой, находится раковина или умывальник и электрическая сушилка для рук. Здесь не услышишь развлекательных радиопередач, не увидишь обычного, бытового телевизора — ничто не отвлекает внимания техников. Сказать по правде, им не по душе и привычка Манакора приводить сюда группы посторонних посетителей. Ведь тоннель Сен-Георг — это, в сущности, крупное предприятие, к тому же опасное. Манакор прекрасно отдает себе в этом отчет, более того, он сам постоянно подчеркивает этот факт в разговоре с подчиненными. Достаточно вспомнить хотя быо том, что тоннель представляет собою узкую восемнадцатикилометровую трубу, внутри которой беспрестанно мчатся машины, иногда проскакивая лишь в нескольких сантиметрах друг от друга. Сколько литров бензина, сколько раскаленных моторов скапливается ежеминутно в недрах мощной горы?..

Манакор часто задумывается над этим. Тоннель для него стал смыслом существования. Пережив две неудачные женитьбы, оставив троих не слишком-то похожих на него детей, перенеся множество житейских невзгод и неурядиц, инженер смело может сказать: тоннель — его единственная удача в жизни. Теперь — когда он сделался обладателем акций — и его материальное благополучие, и душевный покой целиком зависят от этой «бетонной трубы».

В диспетчерском зале не жарко и не холодно, температура воздуха приятная, шум снаружи не проникает. Двойные оконные рамы защищают помещение от резкого февральского ветра. Бросив взгляд на часы, Плюме вздыхает. До конца вахты еще четыре часа. Работа вроде бы и не тяжелая, но здорово изматывает: диспетчеры вынуждены трудиться в три смены, поскольку движение через тоннель не прекращается даже ночью. График рабочих смен составлен понедельно, и на каждую третью неделю выпадает ночное дежурство. Хотя, по правде сказать, ночная служба считается наиболее легкой, поскольку автомобильная волна — в особенности зимой — к ночи спадает. Когда организм привыкает к такому чередованию ритма, то постоянное напряжение уже меньше изматывает человека. И тем не менее непрерывно приходится быть начеку. Дневное дежурство требует от диспетчера несравненно больше внимания, неубывающий поток машин беспрестанно вливается в «трубу» с обоих ее концов, и по крайней мере ежечасно случается какое-либо происшествие: то одна машина налетит на другую (как правило, водители забывают о соблюдении обязательной дистанции между машинами), то произойдет какая-нибудь поломка и неисправный автомобиль, преградив дорогу, полностью парализует движение в одном направлении. У обоих концов тоннеля в постоянной готовности дежурят аварийные машины с бригадой механиков; по сигналу диспетчера незамедлительно выезжают они на указанный участок, чтобы отбуксировать поврежденный автомобиль.

На стене перед старшим механиком светятся девять голубых экранов. Сегодня на его «долю» пришелся средний участок тоннеля, иными словами, ему отведен сектор наблюдения с седьмого километра (считая со стороны Штайга) до двенадцатого. Для удобства наблюдения тоннель на всей своей протяженности разбит на три равных участка, каждый из которых контролируется тридцатью двумя вмонтированными в потолок тоннеля автоматическими телекамерами. Объективы камер приходится еженедельно подвергать чистке из-за скапливающейся там копоти.

В данный момент работают тридцать две камеры, но нет никакой необходимости передавать сюда, в диспетчерский пункт, каждое изображение: девять экранов дают общую картину происходящего на шестикилометровом участке. Если где-нибудь образуется затор или произойдет катастрофа, то достаточно нажать кнопку, чтобы на центральном, большом телеэкране зала возникло изображение нужного участка. В зависимости от масштабов случившегося старший техник, постоянно возглавляющий диспетчерскую бригаду, правомочен принимать необходимые меры — разумеется, в том случае, если рядом нет Манакора или его заместителя. Круг обязанностей каждого из служащих был четко ограничен, дабы избежать возможных споров и препирательств.

Плюме, обведя экраны скучающим взглядом, собрался было встать и пройти к кофеварке в углу, как вдруг страх леденящим холодом пробежал у него по спине.

— Вы только взгляните!.. Что он, совсем с ума спятил? — нажатием кнопки он переключает изображение сорок четвертой камеры на центральный большой экран.

На экране виден участок тоннеля на девятом километре: стены, выложенные голубовато-зеленоватой мозаичной плиткой, машины, несущиеся двумя встречными колоннами, едва не задевая друг друга. Мелькают желтые, синие, красные, черные, зеленые крыши автомобилей...

Черная машина, идущая со стороны Штайга, после внезапного разворота становится поперек проезжей части. На обеих полосах дороги мгновенно образуются «пробки»; машинам не обогнуть возникшее препятствие: слишком мало места между ним и стенами тоннеля. Камеры передают лишь изображение, но не транслируют звук, однако Плюме слышит мощный, разгневанный хор автомобильных гудков.

Не отрывая взгляда от экрана, он протягивает руку к телефонной трубке, чтобы отдать необходимые распоряжения, и вдруг глаза у него округляются от удивления и страха.

Все происходящее видно совершенно отчетливо, так что ошибки быть не может... Из черной машины выскакивают мужчины в черных, облегающих спортивных костюмах и черных масках, скрывающих лицо. Мужчин четверо, движения их проворны и почти синхронны. Двое с молниеносной быстротой опускаются на колени прямо на дорожный асфальт, в руках у них какие-то продолговатые, черные предметы... Прежде чем Плюме успевает сообразить, что это автоматы, он видит вырывающееся из них пламя. Вспышки выстрелов ярко освещают тоннель, хотя и света неоновых ламп было бы достаточно, чтобы разглядеть кошмарную сцену во всех подробностях.

— Террористы... — едва слышно шепчет один из техников. На мгновение люди в зале словно оцепенели перед экраном. Не в силах пошевельнуться, они не сводят глаз с безмолвного экрана, и из-за отсутствия звука происходящее кажется фантастическим, невероятным. А на экране летят во все стороны осколки стекла, из дверцы какой-то легковой машины вываливается окровавленное тело, тормозит идущий следом за этой машиной камион...

Тревожная картина возникает и на сорок втором экране — также на участке Плюме. Местом действия служит все тот же отрезок девятого километра, но чуть подальше, почти в самой середине тоннеля. Здесь дорога перегорожена зеленым «мерседесом», за которым укрылось несколько мужчин; эти тоже упражняются в стрельбе с колена — явственно видны вспышки автоматных выстрелов...

Плюме с силой нажимает на красную кнопку.

Неискушенному глазу, пожалуй, и не заметить никаких перемен, однако с нажатием красной кнопки тотчас меняется привычная жизнь тоннеля. У обоих его входов зеленые глазки светофора тотчас переключаются на красный свет: въезд в тоннель запрещен! В тот же миг тревожные звонки раздаются в обоих полицейских участках, пунктах «Скорой помощи» и постах пожарной охраны, во всех комнатах главного здания, где помещается управление тоннелем Сен-Георг. Сигнал тревоги приводит в боевую готовность и бригады «скорой технической помощи», и всех водителей, дежурящих в подземном гараже.

Один из диспетчеров вызывает по телефону инженера Манакора. Плюме чувствует, как по спине у него, вдоль ложбинки между лопатками, стекает струйка холодного пота. Он наклоняется к микрофону внутренней связи, поворачивает все шесть включателей и дрожащим от волнения голосом произносит:

— Внимание, говорит диспетчерский пункт!.. Тревога! Тревога! На девятом участке произошло вооруженное нападение террористов. Повторяю: на девятом километре произошло вооруженное нападение террористов. Немедленно перекрыть въезды в тоннель. Полицейским постам просить подкрепления из Вигау и Штайга. Нападающих, по всей вероятности, семеро: мужчины, вооруженные автоматами... Тоннель перекрыть с обеих сторон! Повторяю: перекрыть тоннель! Наружным постам обеспечить движение в объезд. Санитарам, пожарникам находиться в полной готовности!.. Ждите дальнейших указаний!

Когда Плюме заканчивает свою речь, Манакор уже стоит позади него. Взволнованный, побледневший, он нервно сжимает плечо старшего техника. Все четверо не сводят глаз с экрана. Черный «рено» охвачен мощным столбом пламени, по тоннелю густыми клубами расползается дым. Стрельба, похоже, закончилась. Нападение произошло одновременно в двух местах, отстоящих друг от друга метров на сто пятьдесят. Между этими двумя «горячими» точками застрял камион и около десятка легковых машин, не считая транспорта самих нападающих. Мужчины в черных масках, держа оружие наготове, перебегают от машины к машине, грубо вытаскивая оттуда насмерть перепуганных пассажиров. Террористы угрожающе кричат на беспомощных людей — об этом нетрудно догадаться, глядя на кадры этого чудовищного немого фильма. Кое-где на асфальте видны неподвижные тела. Неужто мертвые?..

Но вот один из бандитов, задрав голову, тычет рукой куда-то вверх и словно встречается взглядом с главным инженером, с Плюме и его коллегами. Диспетчер невольно отшатывается назад... На экране видна лишь черная маска с тремя прорезями: для глаз и рта.

Затем дула автоматов вскидываются. Ослепительная вспышка выстрелов, и изображение на одном из экранов гаснет. Следом тотчас же гаснет и соседний экран.

— Немедленно вызвать директора! — хрипло произносит Манакор и короткими, отрывистыми фразами начинает отдавать распоряжения. — Полицейским машинам подъехать к въездам в тоннель. Занять места на безопасном расстоянии и как можно скорее повернуть обратно все направляющиеся в тоннель машины. Если не удастся по-другому, то пусть машины выбираются задним ходом... Лишь бы побыстрее! Всем, кто может, немедленно покинуть тоннель!.. Увеличить мощность третьей и четвертой вентиляционной шахты! Ну и затем направить в тоннель кареты «скорой помощи» и пожарные команды!

Плюме дрожащим голосом повторяет в микрофон эти указания. Молодой человек крайне взволнован, да оно и понятно: ведь это первое чрезвычайное происшествие за все время его работы здесь. Манакор между тем набирает специальный номер. В трубке гудит незнакомый зуммер, и наконец раздается голос:

— Шестисотый слушает.

Манакор начинает сбивчиво рассказывать о том, что произошло в тоннеле, но постепенно приходит в себя, речь его становится более связной и быстрой. Этот телефонный номер ему вручили в министерстве непосредственно после сдачи тоннеля в эксплуатацию. Манакору на этот счет известно немногое: под шестисотым номером закодирована секретная воинская служба, обеспечивающая круглосуточную охрану безопасности Швейцарии, а посему надлежит незамедлительно ставить ее в известность о негативных изменениях, происшедших в каком бы то ни было стратегическом пункте страны, — так гласила полученная им инструкция. А сооружения такого типа, как тоннель Сен-Георг, конечно же, имеют важное стратегическое значение.

Собеседник на другом конце провода принимает информацию к сведению. Он ничего не переспрашивает, не уточняет, и у Манакора возникает подозрение, что их разговор — как, вероятно, и всякий разговор с этим номером — записывается на пленку. Однако сейчас ему некогда задумываться над подобными деталями, он набирает другой номер — командира оперативной группы в полиции Вигау, с которым они довольно хорошо знакомы.

— Капитан Вольф? Вас беспокоит Манакор. Ага, значит, вы уже в курсе!.. Да, их семеро, во всяком случае, мы насчитали семерых. Въехали они на двух машинах... Сколько человек вы могли бы выделить? Чем больше, тем лучше, надо ведь позаботиться о том, чтобы движение было перекрыто. Вольф, просите подкрепления где угодно, хоть в соседнем кантоне, лишь бы полицейские прибыли сюда как можно скорее!..

Техники тем временем ведут переговоры по внутренней связи. Плюме отдает распоряжение переключить телевизионные камеры, и теперь на экранах отчетливо видны оба входа, весь участок тоннеля со стороны Штайга и противоположный отрезок — от Вигау вплоть до восьмого километра, и лишь наиболее опасный отсек девятого километра не контролируется телекамерами.

— У Штайга сейчас выйдут из тоннеля последние машины, — докладывает старшему технику один из подчиненных.

— Тогда пусть сразу же въезжают пожарные и «скорая помощь», — решительно вмешивается Манакор. — Какая ситуация у другого входа?

— Затор пока еще не удалось ликвидировать...

— Поторопите патрульную службу. Как обстоит с вентиляцией?

— Третья и четвертая вентиляционные шахты работают на полную мощность.

Манакор связывается и с директором акционерного общества «Тоннель»; даже по телефону чувствуется, до какой степени старик взволнован. «Сейчас пришлю своего зятя!» — под конец разговора заявляет директор, и Манакор с некоторым облегчением вздыхает: по крайней мере будет с кем разделить ответственность. Хотя, с другой стороны, радоваться тут нечему — зятя этого Манакор отлично знает, поскольку тот — правая рука директора во всех делах. Алекс Тисс — будущий руководитель фирмы — по натуре зануда и педант, так и норовит к чему-нибудь придраться.

— Я распорядился, чтобы у пропускных пунктов выставили заградительные щиты. К щитам будут прикреплены объявления о том, что ввиду несчастного случая тоннель временно закрыт и транспорту предлагается ехать в объезд...

— Молодчина, Плюме! Все ваши действия оперативны.

При иных обстоятельствах Плюме был бы рад похвале главного инженера, но сейчас не до этого. Всеобщее напряжение достигло такого накала, что сама атмосфера кажется наэлектризованной. Раздается звонок внутреннего телефона: полицейский у пропускного пункта в Вигау желает поговорить с Манакором. Главного инженера хорошо знают во всей округе, в городках, расположенных по берегам Ардоннского и Линардского озер; люди непосвященные и вовсе считают Манакора владельцем тоннеля Сен-Георг...

— Я слушаю. Доложите обстановку.

— Господин главный инженер, машины все до одной выведены из тоннеля. Пассажиры в ужасном состоянии, одной женщине сделалось дурно... Согласно рассказам очевидцев, бандиты стреляли без разбора по машинам, по людям... Вроде бы есть и убитые. А несколько машин вместе с пассажирами застряли в середине тоннеля, отрезанные двумя очагами нападения.

— Благодарю за сообщение. С минуты на минуту должен подоспеть капитан Вольф со своими людьми. Но вы, не дожидаясь его, перекройте подходы к вентиляционным колодцам.

Раздается треск в радиоприемнике. Манакор машинально бросает взгляд на настенные часы — стрелки показывают десять часов одиннадцать минут. Из мегафона доносится мужской голос:

— Говорит пожарная команда из Вигау. Вызываю диспетчерский пункт!..

— Диспетчерский пункт слушает, — отзывается в микрофон Плюме.

— Мы находимся у конца восьмого километра. Ближе не подъехать, бандиты стреляют в нас...

— Назад! Немедленно отходите назад! — вырывается крик у Манакора. Плюме повторяет в микрофон его распоряжение. Почти в тот же момент на другой волне подключается бригада «скорой помощи», проникшая в тоннель со стороны Штайга: санитарной машине также не удалось подобраться к зоне нападения, выставленная террористами охрана открыла огонь по спасателям... Плюме считает хорошим предзнаменованием уже тот факт, что на этот раз бандиты вроде бы стреляли не по машинам, а целились выше. Повреждено несколько неоновых ламп, но никто из людей не пострадал. Карета «скорой помощи» с молниеносной скоростью развернулась и сейчас мчится к выходу.

— Две камеры прострелены насквозь, — докладывает один из техников; мини-компьютер, подключенный к системе внутренней телевизионной сети одним нажатием кнопки, прокручивает заранее заложенную в него контрольную программу. Обе камеры находятся на девятом километре и расположены одна возле другой.

— Как обстоит с вентиляцией?

— Обе центральные шахты включены. Согласно показаниям приборов, дым от горящих машин рассеивается, уровень загрязнения воздуха снизился до пределов допустимого. Вскоре все будет в норме... разумеется, с точки зрения чистоты воздуха.

— Понятно... — Манакор подходит к окну. Хмурое февральское утро вступило в свои права. Солнца не видать, можно лишь догадываться, в каком месте небосвода укрылось оно за грязноватой пеленой облаков. Главный инженер нервно кусает губы. Взглянув вниз, он видит, как по шоссе, огибая плотную цепочку разномастных автомобилей, приближаются две машины с синими «мигалками» на крышах. А вот донесся и звук сирен — прибыло полицейское подкрепление.

Главный инженер, обернувшись к Плюме, негромко произносит:

— Семеро вооруженных людей... Какого черта им надо?

6

Ардоннское озеро, 10 часов 16 минут
Нос яхты по-прежнему обращен к востоку, за истекшие полтора часа «Белла» миновала центральную часть озера, сужающегося в этом месте. Туман почти совсем рассеялся; Хорн уже видит белеющий на склоне горы знаменитый легочный санаторий. Перед суденышком опять простирается широкая темно-зеленая водная гладь.

Хорн наслаждается путешествием. Стоит только чуть высунуться из-за ветрового стекла кабины, и в лицо тотчас ударяет ветер. На это у него силы хватает, а вот вспенить поверхность настоящими крутыми волнами он слабоват. Лейтенант Хорн и сам удивляется, откуда у него в крови эта тоска по морю. Будь Швейцария морской страной, он, пожалуй, заделался бы судовым капитаном. Или... он все равно стал бы полицейским? Да, скорее всего, так. Служа делу охраны порядка, он не только не испытывает разлада с совестью, но, напротив, использует возможность проявить лучшие свойства своей натуры. Еще с детства возненавидел он всяческое насилие и беззаконие: бессмысленные драки, коварное мошенничество, воровство. И если раньше у Хорна не хватало сил или авторитета, чтобы пресечь чью-либо злую волю, то теперь за плечами у него высшая школа полиции...

Негромко урчит судовой мотор. Голубой мыс остался далеко позади, его даже в бинокль не увидишь. «Быстро же мы идем», — думает лейтенант. Находясь на борту яхты, он всегда думает и говорит как бы от лица двоих, считая «Беллу» своим равноправным товарищем. Выходит, он успел свыкнуться, сродниться с этим уютным суденышком.

Хорн стоит за штурвалом, взгляд его скользит по воде, и мысли тянутся покойно, неторопливо. Чем же еще необходимо пополнить снаряжение яхты? В крошечный отсек, именуемый кухней, стоило бы вмонтировать еще один светильник, да и тарелок подкупить не мешало бы, пожалуй, практичнее всего будут легкие, пластмассовые. А в каюте недурно было бы укрепить под потолком две стереоколонки, тогда и у радиопередач, и у магнитофонных записей звук был бы совсем другой. Значит, обзаводиться кассетным магнитофоном тоже придется, не вечно же ему коротать время в одиночестве, рано или поздно подберется компания. Скажем, хорошо бы по субботам-воскресеньям совершать путешествия на пару с какой-нибудь симпатичной девушкой...

Плавное течение его мыслей прерывается звонком радиотелефона. Хорн с досадой смотрит на аппарат, установленный по настоянию майора... Черт побери, до чего некстати!

Он снимает трубку.

— Лейтенант Хорн? — слышится голос майора Аргентера. Да кроме него, и звонить больше некому, ведь этот номер знают лишь в министерстве.

— Да, господин майор. Доброе утро!

— Доложите, где вы находитесь в данный момент.

Голос майора звучит сухо, официально, слова вылетают отрывистой скороговоркой, будто Аргентер не намерен терять ни одной лишней секунды. Хорн догадывается, что это неспроста, и невольно переходит на такой же тон, докладывает четко, внятно и так же быстро. Трудно понять, удовлетворил ли майора его ответ, поскольку тот, едва дослушав Хорна, сообщает:

— Случилось происшествие второй категории. Вам, Хорн, надлежит немедленно отбыть к месту действия. Ваших людей сейчас собирают отовсюду, а за вами я высылаю вертолет. Подробности узнаете по дороге.

— А что будет с «Беллой»? — Хорн задает вопрос совсем не по уставу и с нескрываемой горечью в голосе.

— С какой еще Беллой? Это ваша женщина, что ли? — раздраженно спрашивает майор.

— Нет, это моя яхта.

— Пришлю кого-нибудь, чтобы транспортировать ее в Ланжен.

На другом конце провода кладут трубку. Хорн вытирает вспотевший лоб. Ему нет нужды смотреть по карте: в Ланжене он бывал и помнит, что там оборудован совсем неплохой причал для яхт.

Ему не дают покоя слова майора. «Происшествие второй категории» — дело нешуточное и означает, что один из важнейших объектов страны находится в опасности.

Проходит не более десяти минут, и над озером появляется черная точка. Она быстро приближается, растет, однако шум доносится до слуха лейтенанта лишь в тот момент, когда вертолет оказывается над головой. Хорн останавливает мотор яхты, прихватывает с собой документы; оранжевый нейлоновый дождевик с капюшоном уступает место форменному мундиру. Тем временем вертолет зависает над яхтой, и от него тотчас же отделяется какой-то черный, громоздкий предмет, но Хорн знает, что это вовсе не предмет, а человек. Быстро разматывается стальной трос, опуская мужчину, и вот уже можно рассмотреть его лицо. Он молод, примерно одних лет с лейтенантом. Хорн уже наготове, и в тот миг, когда пришелец ловко хватается за перила палубы, он цепляется руками за петлю троса.

— Не беспокойтесь, господин лейтенант, доставлю ваш корабль к берегу в целости и сохранности! — задорно выпаливает молодой сержант.

— Ладно... а ключи оставьте в полицейском участке, там же, в порту!

— Будет сделано, господин лейтенант!

Хорн взмывает в воздух. Не успел он сделать знак пилоту, как почувствовал, что плывет вверх. Проворно крутится лебедка, сматывая стальной трос.

«Белла» остается далеко внизу и кажется сейчас совсем крохотной.

7

Вигау, 10 часов 20 минут
— Полиция блокировала все подступы к тоннелю, — докладывает Плюме.

Распахивается дверь, и в диспетчерскую входит мужчина в форме капитана полиции. Фуражку он держит под мышкой, как и положено по уставу. На вид ему около сорока. Он темноволосый и темноглазый; проницательный взгляд и несколько крупноватый римский нос придают его лицу решительное выражение.

— Капитан Вольф! — с облегчением восклицает Манакор. — Рад приветствовать вас в нашем безрадостном положении...

— Доложите обстановку! — прямо, без обиняков, приступает капитан. Он ни с кем не здоровается, да и не смотрит по сторонам. С Манакором он знаком лично, а остальные его не интересуют. Фуражку свою он с размаху бросает на вешалку.

— Пока без перемен, — отвечает Манакор и подробнее вводит капитана в курс дела.

Тем временем раздается телефонный звонок: из ближайшей больницы справляются о масштабах катастрофы, чтобы знать, на какое количество раненых надо рассчитывать. Манакор затрудняется с ответом, и капитан берет у него из рук трубку. Он предлагает директору больницы привести хирургический корпус в полную готовность и ждать, пока не последуют другие распоряжения. «Не помешало бы, — добавляет он в заключение, — направить еще по одной карете «скорой помощи» к обоим концам тоннеля».

— Господин Тисс прибыл, — докладывает один из техников, стоящий у окна. У Манакора вырывается глубокий вздох, хотя щека дергается в нервном тике. К счастью, этого, кажется, никто не замечает. Лишь немногие, близкие Манакору люди знают, что главный инженер недолюбливает Тисса.

Прежде чем зять и полномочный представитель директора успевает подняться на второй этаж, Плюме указывает на один из пультов, где тревожным огоньком вспыхнула красная лампочка.

— Кто-то вошел в убежище номер тридцать восемь!

— Что это за убежище? — тотчас интересуется Вольф.

— Через каждые двести пятьдесят метров в стене тоннеля встроены небольшие помещения с узким проходом. В случае пожара там может укрыться человек пятьдесят... Так вот, фотоэлемент сигнализирует, что в помещение кто-то вошел, может быть, и не один человек, а несколько...

— Думаете, это террористы? — спрашивает капитан.

— Возможно. Впрочем, ведь в тоннеле находятся не только террористы... — Манакор не успевает закончить фразу, так как в этот момент появляется господин Тисс — пожилой мужчина с благообразной сединой на висках и отталкивающе неприятным выражением лица. Среди подчиненных он не пользуется симпатией, его считают человеком замкнутым, суровым, не способным на проявление чувств, не имеющим каких бы то ни было слабостей.

Манакор поспешно представляет друг другу офицера полиции и главу фирмы, затем продолжает прерванную фразу:

— Между двумя пунктами, где была открыта стрельба, в момент нападения находилось не менее десятка машин.

— Значит, пассажиры десяти машин теперь являются заложниками, — хладнокровно подытоживает капитан Вольф. Тисс молчит, но губы его сжимаются тонкой полоской.

— У входа в каждое такое убежище висит телефонный аппарат для связи на случай аварии, — говорит Манакор. — Так что мы могли бы позвонить террористам...

— Это было бы крупнейшим психологическим просчетом с нашей стороны, — качает головой капитан Вольф. — Террористы чувствуют себя хозяевами положения и наверняка объявятся сами, в этом можно не сомневаться. Вот увидите, они не заставят долго ждать...

— Тогда звонок раздастся по этому телефону, — говорит Плюме, указывая на кремовый аппарат у края пульта, ничем не отличающийся от множества других телефонных аппаратов. — Я подключу к нему линии всех убежищ.

— А можно ли записать разговоры на пленку? — тотчас осведомляется Вольф.

— Разумеется, господин капитан.

Неожиданный шум сотрясает оконные стекла, и присутствующие в диспетчерском зале видят снижающийся вертолет. Полицейские спешно освобождают автостоянку, готовя для него посадочную площадку. По счастью, вблизи нет ни высоких деревьев, ни электрических проводов. За окном мелькает стеклянный купол кабины, так что можно разглядеть сидящих там людей. Вертолет слегка балансирует в воздухе, готовясь приземлиться, но прежде, чем он успевает коснуться асфальта колесами, на землю соскакивает молодой человек в военной форме. Зоркие глаза Вольфа даже на таком расстоянии ухитряются различить опознавательные знаки на петлицах, и он отворачивается от окна.

— А вот и коммандос прибыли... — замечает он, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе его не прозвучало облегчение. Капитан Вольф всей душой ненавидит террористов, и ему жаль было бы посылать своих людей в тоннель. Что толку от пуленепробиваемых жилетов, если полицейские не обладают специальной выучкой, необходимой для борьбы такого рода?.. Ведь полицейским Швейцарии, к их счастью, никогда не приходилось сталкиваться с терроризмом, с необузданной жестокостью бандитов, готовых на все. Поэтому здешние полицейские производят впечатление мирных чиновников вроде почтальонов или железнодорожников: добродушные люди, с неторопливыми движениями и столь же замедленными рефлексами... Капитан Вольф все это прекрасно понимает и потому радуется, что наконец-то создан специальный отряд по борьбе с терроризмом — те ребята наверняка из другого теста сделаны. А вот доведись ему послать своих людей в тоннель, и, конечно, многие из них не выйдут оттуда живыми. Ох, как не хотелось бы Вольфу отдавать такой приказ!.. Но теперь, слава богу, в этом надобность отпала.

Резким рывком распахивается дверь. На пороге появляется высокий, плечистый шатен.

— Лейтенант Хорн, командир отряда по борьбе с терроризмом, — отчеканивает он.

Капитан Вольф, будучи единственным военным во всей этой штатской компании, чувствует, что должен ввести новичка в курс дела. Он знакомит лейтенанта с присутствующими и кратко обрисовывает сложившуюся ситуацию.

— Сейчас половина одиннадцатого, — смотрит на часы Хорн. — В котором часу произошло нападение?

— Примерно в девять пятьдесят пять.

— И они до сих пор не вступили в переговоры?

Манакор, молча разведя руками, дает понять, что от террористов ни слуху ни духу.

Раздается телефонный звонок, но не тот, которого все ждут: редакция ведущей газеты кантона жаждет свежих новостей. Плюме, едва сдерживая нетерпение, решительным тоном заявляет редактору, что он пока еще не может сообщить подробности «катастрофы», происшедшей в тоннеле, и тотчас же кладет трубку. Тем временем по внутреннему телефону докладывают Манакору, что к полицейскому кордону со стороны Вигау прибыли машиной четверо военных, которые ссылаются на некоего лейтенанта Хорна.

— Да ведь это же мои ребята! — радуется Хорн. — Не найдется ли поблизости какой-нибудь свободной комнаты, где мы все могли бы разместиться, пока не решим, что делать дальше?

— Конечно, найдется. Я сейчас распоряжусь. — Манакор выходит из диспетчерской и дает указание своим людям немедленно освободить все помещения второго этажа. Служащих в конторе раз-два и обчелся, так что «переселение» на первый этаж происходит быстро.

— Возможно, они захватили заложников, — говорит капитан Вольф Хорну.

— Не исключено, — задумчиво отвечает тот. — Хотя столь же вероятно, что у них на уме нечто совсем иное. Почему они произвели нападение с двух сторон сразу?.. В общем, тут возникает немало вопросов... — Хорн пока воздерживается высказывать прочие свои сомнения, считая это преждевременным. На мгновение ему вдруг вспоминается «Белла», но мысль тут же перескакивает на другое: ведь, по сути, это первая настоящая акция отряда с тех пор, как он стал командиром. Огромная ответственность ложится на его плечи. Вздумай он сегодня подкачать, и министерскому начальству ничего не стоит сделать его опять простым полицейским в провинциальном городишке.

Однако лейтенанту Хорну некогда размышлять о собственной судьбе. Техникам все время приходится отвечать на звонки. Директор акционерного общества звонит каждые четверть часа, взволнованно интересуясь ходом событий. Зять терпеливо успокаивает его... Хорн тем временем молниеносно прокручивает в уме все причины нападения; одно обстоятельство сбивает его с толку, и он тотчас же делится своими сомнениями с остальными:

— По свидетельству техников, террористы стреляли подряд, без разбора... При этом были убитые?

— По всей вероятности, да. Прежде чем они успели пробить выстрелами телевизионные камеры, мы явственно видели лежащие на асфальте тела. Пострадавших было по меньшей мере двое... — говорит Манакор, и голос его слегка дрожит. Трагедия произошла каких-то три четверти часа назад, и стоит только на миг представить себе ту жуткую картину, как к горлу противным комком подкатывает тошнота.

— Если в их намерения входило лишь захватить заложников, то незачем было палить без разбора. Ведь тем самым они сократили число потенциальных заложников. А может, все-таки стрельба велась не как попало, но по определенной цели?..

— Или они просто хотели запугать, создать панику... — выдвигает свое предположение Тисс, но Хорн качает головой.

— Во время спецподготовки мы детально проанализировали не меньше сорока случаев террористских нападений, имевших место за последние годы в Западной Европе и на Ближнем Востоке. У меня такое впечатление, что на этот раз нападающие преследовали какую-то иную цель. А вот какую именно — пока не известно.

— Может, этой целью является сам тоннель? — задает вопрос Манакор, и голос у него срывается.

— Что вы имеете в виду?

— Налетчики захватили середину тоннеля, тем самым парализовав движение, и лишь за большой выкуп согласятся уйти...

— Куда? — сбивает его вопросом Хорн.

— Наверное, за границу.

Лейтенант молча качает головой, считая это предположение настолько нелепым, что даже жаль тратить на него контраргументы.

— Надеюсь, что дело все же не в этом, — вмешивается господин Тисс. — Хотя уже сам факт, что тоннель будет перекрыт в течение нескольких часов, нанесет фирме серьезный ущерб.

— Не хочу волновать вас, господин Тисс, однако вынужден предупредить, что тоннель, возможно, будет перекрыт до вечера, а то и до завтрашнего утра. — На этом Хорн считает законченными свои переговоры с главой фирмы; по лицу Тисса видно, что о таком исходе он даже не решался думать. Манакор тем временем звонит в столицу, пытаясь связаться с центральной государственной радиостанцией. Когда ему это удается, он просит во время ближайшего интервала между радиопередачами предупредить автомобилистов о том, что тоннель Сен-Георг временно закрыт и движение идет в объезд: по старым дорогам через перевал, а также по магистралям S-68 и S-70. Выглянув в окно, Манакор видит, что с перевала движение по шоссе усилилось, судя по всему, это хлынул поток машин от Штайга. У развилки дороги стоят полицейские машины, предостерегающе мигает синий «глазок» на крышах. Похоже, некоторый порядок налажен, и на главного инженера это зрелище действует успокоительно.

И в этот момент звонит телефон... тот самый.

Лейтенант Хорн невольно бросает взгляд на часы: 10 часов 43 минуты. Телефон звонит не умолкая.

— Кому брать трубку? — спрашивает Вольф, и тут только до сознания присутствующих доходит, что их аварийный штаб остался без руководителя. А ведь с террористами придется вступать в переговоры, и далеко не безразлично, кто эти переговоры будет вести.

— Говорите вы, — наконец решает Хорн, делая знак господину Манакору.

Вполне естественно, если хотя бы в первый раз от имени потерпевшей стороны выступит кто-то из ответственных лиц фирмы. Господина Манакора Хорн считает гораздо более подходящим для этой цели, чем директорского зятя. За четверть часа, проведенные совместно, у лейтенанта сложилось не слишком-то благоприятное впечатление о Тиссе; тот словно бы излучает отчетливо ощутимые волны холодного высокомерия и недоброжелательства. «Такой человек не способен на длительные переговоры с бандитами, где понадобятся и хитрость, и гибкость, и умение лавировать, — думает Хорн, — такая задача по плечу скорее Манакору или капитану Вольфу».

По знаку Хорна Манакор снимает трубку; прохладный пластмассовый наушник прижимается к уху. Плюме усиливает звук с помощью вмонтированных в стены динамиков и одновременно включает магнитофон для записи разговора.

— Слушаю, — произносит Манакор.

— Кто это говорит? — тотчас отзывается мужской голос.

— Главный инженер Манакор, из центральной диспетчерской тоннеля.

— Полицейские уже прибыли? — резко звучит очередной вопрос.

Господин Манакор в нерешительности смотрит на Вольфа. Капитан и лейтенант, не сговариваясь, утвердительно кивают головой: можно сказать правду.

— Да, прибыли.

— Тогда передайте им, чтобы они не вздумали делать глупости. Мы готовы на все и не остановимся ни перед чем. У нас при себе взрывчатка... ну и четырнадцать заложников, их имена мы вскорости сообщим. Так что вам лучше поостеречься!

— Никаких глупостей мы делать не собираемся, — заверяет его господин Манакор и действительно искренне так думает. — Чего вы требуете — денег?

— Придет время — узнаете! А покамест сообщите в Байнинген фирме «Бергер транспорт», что их груз находится здесь, в тоннеле! — разговор неожиданно обрывается. В телефоне раздается щелчок, и наступает звеняще-гулкая тишина, усиленная микрофонами.

Тисс бросается к другому телефонному аппарату и принимается названивать в Байнинген. Манакор в растерянности кладет трубку на место и вскидывает взгляд на лейтенанта:

— Как по-вашему, удалось нам хоть что-нибудь узнать?

— Конечно! У главаря шайки родной язык немецкий. Лет ему, должно быть, около тридцати. Держится он весьма уверенно, значит, в руках у террористов такой козырь, о котором нам пока еще неизвестно. Задержка их звонка говорит о том, что действуют они по заранее разработанному плану, где время каждого шага установлено совершенно точно.

Инженер Манакор, не скрывая удивления, смотрит на молодого человека: подумать только, как это он ухитрился выжать такое количество информации из столь короткого разговора! Но лейтенант Хорн как ни в чем не бывало продолжает:

— Прошу дать мне дубликат этой записи. Немедленно отправим вертолетом пленку в министерство, пусть там попробуют идентифицировать этого человека по голосу и вступят в контакт с западногерманскими органами по борьбе с терроризмом.

Капитан Вольф кивает головой с видом человека, которому такие дела не в диковинку.

Тисс, закончив разговор по телефону, обращается к присутствующим:

— Дозвонился я до этой фирмы «Бергер транспорт», передал все, что следовало, а там переполошились сверх всякой меры. Ума не приложу, с чего бы так пугаться... Уж не контрабанда ли тут какая замешана?

— Байнинген... «Бергер транспорт»... — вполголоса повторяет лейтенант Хорн, и теперь уже он завладевает телефонным аппаратом. Необходимо проинформировать майора Аргентера о дальнейшем развитии событий, а заодно и сделать запрос по поводу этой транспортной фирмы. Открывается дверь, и в диспетчерскую входит темноволосый мужчина среднего роста, облаченный в такую же форму, как и лейтенант Хорн.

— Господин лейтенант, разрешите доложить: отряд в сборе. Из всех, кто был в увольнительной, не удалось найти лишь одного человека, так что нас в общей сложности вместе с вами двенадцать.

— Старший сержант Клод, — Хорн представляет подчиненного остальным членам штаба. — А что с нашим оборудованием?

— Майор высылает его вертолетом.

— Прекрасно!.. Ну что ж, Клод, обождите пока в соседней комнате.

— Слушаюсь, господин лейтенант.

С майором Аргентером удается связаться минут через пять. В небольшом подотделе, занимающемся борьбой с терроризмом, переполох, судя по всему, царит неимоверный. Лейтенант Хорн едва успевает раскрыть рот, как Аргентер торопливо перебивает его:

— Хорн, не вздумайте предпринимать какие бы то ни было меры, ясно? Надеюсь, выходы из тоннеля уже перекрыты, а от других акций воздержитесь, пока к вам не прибудет представитель фирмы «Бергер транспорт» — вертолет за ним я уже направил. Человек этот объяснит вам, в чем дело, и тогда уж вы решайте, как быть, но перед началом операции непременно поставьте меня в известность... У меня пока все.

Хорн чувствует, что во рту у него пересохло. Итак, его предположения оправдались: ответственность и впрямь взвалили на него.

Лейтенант доводит этот факт до сведения присутствующих и видит, как все облегченно вздыхают. Даже капитан Вольф не скрывает своей радости, оттого что события сложились для него столь благоприятно. Не беда, что операцией будет руководить младший по званию — тут уж не до таких пустяков, как престиж... Хорн делает вид, будто не замечает реакции присутствующих.

— Неплохо бы выпить чего-нибудь освежающего, — обращается он к Манакору. — Может, у вас найдется кока-кола?

— Сию минуту позвоню в буфет, и официант принесет, — с готовностью подхватывает Манакор.

— Нет, так дело не пойдет... Лучше уж я пошлю в буфет кого-нибудь из своих ребят. Давайте условимся, что с этой минуты доступ на второй этаж будет перекрыт для всех, за исключением абсолютно надежных людей. Не хочу, чтобы посторонние уловили хотя бы обрывки наших разговоров...

— Вы полагаете, что у террористов могут оказаться сообщники среди нашего персонала? — Брови господина Тисса возмущенно взлетают кверху. Он сверлит лейтенанта неприязненным взглядом, явно давая понять, что его задело подозрение Хорна.

— Полагаться только на самих себя — это основная заповедь нашей профессии, — заявляет лейтенант Хорн, даже не делая попытки уклониться от ответа. Бесстрастная, отчужденно-холодная манера Тисса не вызывает в нем ни малейшей симпатии.

Манакор молчаливо принимает условие лейтенанта, и, пока Хорн на минуту отлучается в соседнее помещение, главный инженер достает крупномасштабные чертежи отдельных участков тоннеля. Едва успевает он разложить на столе чертеж подвергшегося нападению девятого участка, как лейтенант возвращается в диспетчерскую. Капитан Вольф связывается со всеми полицейскими постами, запрашивает, нет ли каких новостей. Ему докладывают, что ни у вентиляционных шахт, ни в горах поблизости от тоннеля не замечено ничего подозрительного. Вокруг тишина и спокойствие. Правда, закрытие тоннеля привело к некоторым осложнениям. Служба безопасности движения доносит, что на перевале Сен-Георг дорожные условия сейчас крайне неблагоприятные. Снегоочистители с утра прошлись по всему серпантину, однако с десяти часов опять повалил снег, к тому же дорога очень скользкая.

Из Штайга сообщают, что к тоннелю прибыла еще одна машина «скорой помощи». Манакор призывает медицинский персонал и пожарные бригады находиться в постоянной готовности. Белые и красные машины выстраиваются у обоих концов тоннеля, ожидая команды приступить к действию.

— Ну что ж, изучим пока чертеж... — Хорн постепенно овладевает собой. В конце концов, этого следовало ожидать. Вот уже несколько месяцев он знает, что настанет день, когда начальство бросит его в глубокую воду. Его акция, его и ответственность. И все же в глубине души Хорн не может отделаться от чувства удивления, неожиданности. Подумать только: ведь сегодня спозаранку он еще плыл на яхте, наслаждаясь путешествием, жадно вдыхая прохладный, влажный воздух...

— Вот он, девятый участок, — Манакор тычет пальцем в глянцевитый шуршащий бумажный лист. — Это убежище, где находятся заложники. Двумя черточками обозначен проход из тоннеля в убежище. А синяя точка рядом — телефон, которым воспользовались налетчики.

— Ну и поблизости от убежища, наверное, стоят машины, пассажиры которых стали заложниками, — добавляет капитан Вольф.

— И там же где-то находится взрывчатка. — Лицо инженера Манакора искажается нервной гримасой. — Как вы считаете, господа, эти бандиты действительно прихватили с собой взрывчатку, как они утверждают, или это блеф?

— В нашей практике рекомендуется всегда исходить из того, что террористы не блефуют, — отвечает ему Хорн. — Благодаря этому удается избежать многих осложнений.

В этот момент с автостоянки перед домом, оглушительно грохоча, взмывает вертолет; на своем борту он увозит в столицу магнитофонную пленку, где записан голос главаря террористов.

— Как решена в убежищах проблема вентиляции? — задает вопрос капитан Вольф.

— К каждому убежищу подведена специальная труба, по которой сверху поступает свежий воздух. Другая труба вытягивает из помещения отработанный воздух, дым.

— Какого диаметра эти трубы? — тотчас интересуется Хорн.

— Господин Манакор проектировал этот тоннель, ему и карты в руки, — кивает капитан в сторону главного инженера. — Он наверняка все данные наизусть знает.

— Конечно, знаю. Начнем с самого верха. Построенные в горах мощные вентиляционные установки с огромной скоростью нагнетают воздух в вертикальный колодец диаметром в два метра. Этот колодец на уровне двадцати двух метров над потолком тоннеля разделяется на более узкие каналы. Основная часть свежего воздуха поступает в тоннель через забранные решеткой отверстия в стенах тоннеля, а менее значительный поток приходится на долю убежищ. Диаметр вентиляционных отверстий тоннеля девяносто сантиметров, а в убежищах — семьдесят.

— Покажите, в каких местах они вмонтированы в самом тоннеле!

Манакор недоумевает, с какой стати лейтенантвдруг настолько заинтересовался всеми этими подробностями, однако показывает на дополнительном чертеже схему вентиляции. Выясняется, что ближе всего к убежищу, захваченному террористами, — примерно в ста пятидесяти метрах — находится отверстие номер 35, расположенное на той же стороне тоннеля.

— А на какой высоте находится выходное отверстие? — следует очередной вопрос.

— Три метра восемьдесят сантиметров, если считать от асфальта.

— Хотите пустить газ? — интересуется Вольф со знанием дела. Хорн несколько мгновений молча всматривается в лицо капитана, как бы взвешивая про себя его предложение, прозвучавшее в форме вопроса, затем отрицательно качает головой.

— Не выйдет! Слишком уж велика площадь распыления. Можно бы прибегнуть к газам, воздействующим на нервную систему, но все они, какой ни возьми, распространяются слишком медленно. А стоит только бандитам учуять газ, и они успеют перестрелять заложников или устроить взрыв. На такой риск мы не можем пойти.

— Да, вы правы: на такой риск идти нельзя, — неожиданно поддакивает Тисс. Манакор поднимает на него взгляд, однако воздерживается от каких бы то ни было замечаний.

Входит старший сержант Клод, пытаясь удержать в равновесии расставленные на подносе бутылки. С несвойственной ему ролью официанта он справляется не слишком ловко.

— Скажите, а какой решеткой защищено вентиляционное отверстие?

Главный инженер готов дать обстоятельный ответ, но в этот момент вдруг раздается телефонный звонок. Плюме, не в силах вымолвить ни слова, указывает рукою на кремовый аппарат.

— Возьмите трубку, Манакор, — командует Тисс, и главный инженер подчиняется приказу.

— Вас слушают...

— Ну как, господин инженер, прибыл представитель транспортной фирмы?

— Мы поставили фирму в известность, но представитель еще не успел приехать.

— Действуйте порасторопнее! Чем скорее этот тип примчится в Вигау, тем будет лучше и для вас... А теперь слушайте внимательно, я зачитаю список заложников.

Террорист перечисляет имена четырнадцати человек; среди заложников есть женщины и даже дети. Лейтенант Хорн не дает себе труда запоминать весь перечень: разговор записывается на пленку и у него еще будет время внимательно прослушать и проанализировать его. Называя имена, главарь террористов иногда упоминает и род занятий того или иного пленника. Старший сержант Клод ставит на стол поднос с бутылками. А Плюме весь обратился в слух. При одном имени он явно настораживается, видно, что какая-то мысль не дает ему покоя.

— ...и все они у нас в руках! Успели записать имена, инженер?

— Да, успел, — запинаясь, бормочет Манакор.

— Ну а когда прибудет представитель фирмы, мы с вами заговорим по-другому! И не вздумайте лезть на рожон, наделаете глупостей — пеняйте на себя!

— Мы не станем предпринимать никаких шагов, — заверяет его Манакор. Лоб его мгновенно покрывается испариной. В трубке раздается щелчок — закончен и второй разговор с террористами.

— Они почему-то опять не сообщили свои условия, — замечает господин Тисс.

Он не сводит тревожного взгляда с черных кружков усилителей, словно ожидая продолжения разговора.

— Значит, они захватили четырнадцать человек, — говорит капитан Вольф, мучительно морща лоб, затем делает знак Плюме. — Прокрутите, пожалуйста, запись.

«Агнес Милла, 38 лет, Гренобль... Себастьян Луарка, 22 года, Милан... Бертольд Крюн, 36 лет, Базель... Якоб Крюн, 11 лет, Базель... Катарина Маттер, 59 лет, Цюрих... Жан Ризо, 42 года, директор банка в кантоне Фурр... Луи Хьюссен, 45 лет, Женева, фабрикант... Берта Хьюссен, 43 года, Женева...»

Клод выходит из диспетчерской, осторожно притворив за собой дверь. Господин Тисс нервно барабанит пальцами по столу.

— С их точки зрения, наиболее ценные заложники — это директор банка, женевский фабрикант и его супруга, — задумчиво произносит лейтенант Хорн, расхаживая взад-вперед по залу. Подойдя к столу, рассеянно наливает себе кока-колы, отпивает глоток; взгляд его вновь останавливается на чертеже тоннеля. Однако, прежде чем он успевает заговорить, раздается оглушительный грохот, от которого сотрясаются оконные рамы; военный вертолет зеленого цвета резко идет на посадку. Полицейские, придерживая на голове фуражки, разбегаются по автостоянке в разные стороны, спасаясь от поднятого вертолетом смерча.

Через минуту-другую бойцы из отряда Хорна пропускают на второй этаж мужчину лет пятидесяти с легкими залысинами на висках; взгляд его серых глаз внимательный и напряженный, черты лица резкие. Быстрые и решительные движения выдают в нем кадрового военного. По всей вероятности, он принадлежит к числу тех офицеров, что к сорока годам не дослужились до высших чинов и предпочитают, пока не поздно, искать удачи на коммерческом поприще.

— Позвольте представиться: Жак Брокка, заместитель директора фирмы «Бергер транспорт», — негромко произносит он, обводя присутствующих выжидательным взглядом. Каждый из них скороговоркой бормочет свое имя, считая совершенно излишней эту церемонию.

— Господа, — начинает вновь прибывший, — я должен сообщить вам дурную весть. В камионе, захваченном террористами, находится очень важный груз.

— Само собой разумеется! — досадливо бросает Хорн. — Не обладай этот груз ценностью, террористы не стали бы придавать ему такое значение. Скажите, господин Брокка, этот груз ценный или опасный? — уточняет лейтенант.

Господин Брокка молчит, затрудняясь с ответом.

— Ну, говорите же наконец! — нетерпеливо взрывается господин Тисс. — Тут каждая минута дорога.

Брокка облизывает внезапно пересохшие губы и через силу выдавливает:

— В контейнере... радиоактивное вещество.

8

Холм близ Вигау, 10 часов 54 минуты
«Вот уже час, как началась операция!» — отмечает про себя Диллен. У него затекла рука, держащая бинокль, и он вынужден на время опустить этот маленький полезный прибор. Окружающий ландшафт выдержан в серовато-белых тонах, то здесь, то там выглядывает прячущийся под кустами снег. В машине тепло и уютно, обогреватель работает без остановки. Из радиоприемника доносятся негромкие звуки музыки. Диллен, конечно же, следит за передачами швейцарской государственной радиостанции. Совсем недавно, уже во второй раз, прозвучало сообщение о том, что ввиду несчастного случая тоннель Сен-Георг закрыт...

Диллену отсюда хорошо видна вереница автомобилей, неподвижно застывших у въезда в тоннель со стороны Вигау. Чуть поодаль — также выжидательно — замерла и пожарная машина. Ну и конечно, куда ни кинешь взгляд, повсюду полицейские. Даже вертолет прилетал, причем дважды.

Тоннель блокирован намертво — майор Диллен отлично понимает это и все же не тревожится за своих людей. Пусть полицейские оцепили всю округу, все равно хозяевами положения являются не они... На мгновение у Диллена мелькает мысль снова позвонить в Париж, но он сразу же прогоняет ее: не следует беспокоить полковника слишком часто, это может вызвать у него вполне законное недовольство и раздражение.

Диллен выходит из машины слегка поразмяться. От долгого неподвижного сидения руки-ноги словно онемели, и возобновившаяся циркуляция крови дает о себе знать приятным покалыванием во всех членах. На шоссе позади стоянки движение явно оживилось, да оно и понятно: тоннель перекрыт и часть автомобильного потока со стороны Вигау направлена в объезд. Диллен прохаживается взад-вперед, стараясь не удаляться от машины, ведь его в любой момент могут вызвать по телефону.

Однако телефонный аппарат пока что молчит. Мирную тишину края нарушают лишь отдаленный рокот автомобильных моторов да порывистый ветер, пробегающий вдоль склона холма. В поднебесье черными цепочками мелькают стаи птиц, а внизу, по дну долины, непрестанной вереницей тянутся автомобили. На праздного созерцателя подобная картина действует умиротворяюще.

Диллен медленно открывает дверцу машины и, поудобнее устраиваясь на сиденье, занимает свой наблюдательный пост.

Томительно ползет время, минуты ожидания кажутся бесконечно долгими.

9

Вигау, 11 часов 00 минут
— Извольте объяснить поподробнее, — говорит господин Тисс. Он сознает, что в данный момент выступает от имени всех присутствующих, и это придает его голосу твердость.

— С этой целью я и прибыл сюда, — отвечает господин Брокка, однако не спешит пускаться в объяснения. Четким шагом он проходит к столику у стены, привычным движением открывает бутылку кока-колы. Наливает в стакан пенящийся коричневато-бурый напиток, неторопливо отхлебывает. Господин Тисс чувствует, как в нем вскипает раздражение.

— Необходимо все взвесить как следует, — затем продолжает Жак Брокка. — Налетчики прибегли к шантажу, а стало быть, у нас есть время обмозговать ситуацию. Вряд ли что может быть хуже поспешных, опрометчивых решений... Груз, вне всяких сомнений, захвачен террористами. Судя по рассказам техников, ясно как белый день, что шофер и сопровождавшие камион полицейские убиты. Их имена не фигурируют в списке заложников.

— Так это были полицейские? — Капитан Вольф с трудом сглатывает подступивший к горлу комок.

— Да, капитан, только в гражданской одежде. Аналогичный транспорт мы снаряжаем регулярно раз в месяц и направляем его из Байнингена в Геную; он состоит из камиона и идущей перед ним машины с двумя полицейскими в штатском. Их задача — охранять груз.

— На сей раз им не удалось справиться со своей задачей, — не без горечи замечает господин Манакор. — Их убили прежде, чем они успели выхватить свое оружие.

— Они ведь никак не рассчитывали на то, что нападение произойдет именно в тоннеле, — пытается господин Брокка отстоять репутацию погибших охранников. Он хмурится, лоб его перерезает резкая продольная складка. — Для того чтобы вам стали понятнее все происшедшие события, я вынужден ввести вас в курс дел, которые... гм... как бы это выразиться поточнее... являются государственной тайной.

— И вы уполномочены раскрыть перед нами эту тайну? — спрашивает капитан Вольф, подчеркивая интонацией каждое слово.

— Да, полчаса назад мною получено разрешение от министерства. Как мне было сказано, не располагая этой секретной информацией, вы не смогли бы организовать встречную акцию. Ну что ж, начнем с главного: каким образом очутилось радиоактивное вещество в камионе экспедиционной конторы «Бергер транспорт»? Если вы внимательно читаете прессу, то, вероятно, заметили, что, несмотря на всеобщие протесты, повсюду в мире растет число атомных электростанций. И это не случайно. Атомная электростанция, обеспеченная должным предохранительным устройством, сулит человечеству не больше риска, чем любой иной традиционный источник энергии. Ток, вырабатываемый атомными электростанциями, при благоприятных условиях и поныне обходится гораздо дешевле всякой другой энергии. Цены на нефть неимоверно подскочили, разработка угольных залежей тоже дело не дешевое, к тому же энергетическая переработка угля неизбежно сталкивается с проблемами охраны среды. Итак, атомная энергия привлекает своей дешевизной; американцы, к примеру, добились такого уровня развития, при котором один киловатт-час электроэнергии, получаемой в результате атомного распада, обходится потребителю в один цент, а та же самая энергия, добытая путем переработки нефти, стоит в четыре раза дороже. Поэтому бесспорный факт, что каждая страна рано или поздно вынуждена будет прибегнуть к энергетическим ресурсам неорганического происхождения. Ну а глядишь, лет через двести урановая руда, в наши дни добываемая из земли, будет вытеснена солнечной энергией. Однако до тех пор еще далеко, и на нынешней, промежуточной, стадии развития мы как раз вступаем в эпоху атомной энергии. И сколько бы ни протестовали защитники окружающей среды против строительства атомных электростанций, даже они не в силах опровергнуть очевидную истину: в наше время этот способ получения энергии является наиболее дешевым. Ведь в конечном счете речь идет о нашей всеобщей выгоде...

Рад отметить, что к аналогичному выводу приходят многие страны. На данный момент французы располагают 48 атомными электростанциями, и 60 процентов всей энергии добывается ядерным путем. Немцами построено 27 атомных электростанций, англичанами — 40, шведами и испанцами — по 12, итальянцами — 9, у нас же всего лишь 5. Поэтому и наша энергетическая мощность едва достигает 3000 мегаватт... Впрочем, неважно, я ведь не собирался жаловаться вам на наши трудности.

— Все это верно, однако нам по-прежнему не ясно, каким образом в тоннеле очутилось радиоактивное вещество, — вмешивается инженер Манакор.

— Сейчас дойдет очередь и до этого... В сущности, наша роль определяется тем, что некоторые государства так называемого «третьего мира» также намерены воспользоваться этой дешевой электроэнергией. И тут вступают в силу факторы военно-стратегические. В наши дни ни для кого не секрет, что «мирный атом» при известных условиях может быть применен и в военных целях, то есть для производства ядерного оружия. Короче говоря, как известно, из радиоактивных отходов на атомных электростанциях может быть изготовлена и атомная бомба. Способ ее изготовления давно не является военной тайной, описание его фигурирует в любой энциклопедии. Для этого необходим лишь достаточно высокий уровень технического и технологического развития данной страны или заинтересованной организации... Возьмем в качестве примера хотя бы реакторы, применяющие так называемую «тяжелую воду», они и поныне служат если не самыми современными, то, во всяком случае, наиболее распространенными энергетическими реакторами. Ну так в реакторах подобного типа нейтроны, возникающие в процессе распада, замедляются обычной водой, дабы удержать реакцию в необходимых рамках. Та же самая вода и выводит образующееся в реакторах тепло. Правда, воду эту, чтобы она не вскипала, держат под высоким давлением, а тепло с помощью специальных приспособлений затем передают другой системе водной циркуляции, где вода не радиоактивна. В этой системе вода преобразуется в пар, который затем приводит в движение турбины. Если взглянуть на дело с этой точки зрения, то даже самый сверхсовременный атомный реактор, по сути, есть не что иное, как простейшая паровая машина...

В общих чертах примерно так вырабатывается на атомной электростанции электрический ток, при помощи которого обогреваются и освещаются наши жилища. Ну и разумеется, на каждой такой электростанции образуются радиоактивные отходы, по большей части являющиеся конечным продуктом реакции распада. «Жизненный срок» реактора, применяющего тяжелую воду, исчисляется 25—30 годами: за это время в нем образуется примерно 10 тонн продуктов распада. Отработанному топливу, изолировав его должным образом — как правило, под слоем воды, — дают «отлежаться», в результате чего оно частично утрачивает свою радиоактивность. Затем его свозят на свалки промышленных отходов и, замуровав в бетонные и стеклянные глыбы, погребают в заброшенных шахтах. Израсходованное горючее атомных реакторов содержит — причем в немалых количествах — уран, плутоний и другие продукты реакции распада. Химическим путем эти элементы могут быть выделены и получены в чистом виде, хотя основной целью прежде являлась добыча плутония. Однако за последние годы рамки использования отходов расширились. В результате ядерного распада образуется множество всевозможных изотопов. Например, после получения урана и плутония в тонне радиоактивных отходов остается около 4 килограммов циркония, 3,5 килограмма молибдена, почти 3 килограмма цезия и даже небольшое количество серебра. Из этих же остатков могут быть извлечены и некоторые газы, скажем ксенон; он быстро утрачивает свою радиоактивность и пригоден для использования в электронных трубках, лампах, в медицинской практике — для усыпления больных — и в десятках других целей. Попадаются среди отходов и изотопы, не встречающиеся в природе, например палладий с удельным весом 107; его применяют в электронике и химической промышленности. Изотоп прометия-147 служит для изготовления светящихся красителей, а изотоп цезия-137 используется в терапии как источник гамма-излучения, позволяя заменить дорогостоящий кобальт. Кроме того, из отходов можно выделить криптон, стронций, церий... Однако вернемся к реакторам. Изотоп урана-238 поглощает часть образующихся в реакторе нейтронов. Его атомы преобразуются в атомы элемента под названием «плутоний», который — вместо урана-235 — вновь может быть использован в качестве сырья для реактора, равно как и для изготовления атомных бомб.

Для атомных реакторов годится даже такая урановая руда, в которой уран-235 составляет всего лишь несколько процентов; для бомбы же требуется руда, обогащенная чистым металлическим ураном не менее чем на 90 процентов. Причем необходимо ее по крайней мере килограммов 25 для каждой бомбы, это так называемая критическая масса, при которой способна начаться цепная реакция. Достаточно подсоединить к ней взрывное устройство, и бомба готова. По такому принципу была сконструирована бомба, взорванная над Хиросимой.

Но существует еще более легкий и простой вариант. Изотоп урана-238, с трудом поддающийся распаду, необходимо подвергнуть воздействию нейтронов. Реакция такого рода возникает в каждом атомном реакторе, ведь именно нейтронное излучение поддерживает цепную реакцию. Под воздействием этой реакции уран-238 превращается в новый элемент — плутоний с удельным весом 239. Элемент этот весьма стабилен, несмотря на то что в природе он не встречается. От нейтрального урана он может быть отделен химическими способами. Для бомбы достаточно и семи килограммов этого вещества, ну и конечно, требуется уже упомянутое мною традиционное взрывное устройство. Такое сырье было использовано, например, в той бомбе, что американцы сбросили на Нагасаки.

Господин Тисс бросает взгляд на капитана Вольфа, затем на стенные часы. Жак Брокка улавливает этот намек и поспешно продолжает:

— Я сейчас закончу. Наверняка вам доводилось слышать, что всевозможные интернациональные инспекции и комитеты путем межгосударственных и международных соглашений вот уже двадцать с лишним лет пытаются воспрепятствовать распространению атомного оружия. Как я уже говорил, поскольку во многих странах существуют атомные электростанции, используемые в мирных целях, то там же образуются и радиоактивные отходы, которые могут быть пущены и на производство атомного оружия. Так что не приходится удивляться, если некоторые страны — не располагая собственными атомными станциями — покупают у других государств использованные заряды реакторов, химическим путем извлекая из отходов плутоний. Ведь ядерное топливо или заряды в реакторах необходимо время от времени заменять, когда те в ходе цепной реакции настолько истощаются, что дальнейшее их использование становится нерентабельным. Во многих промышленно развитых странах это использованное ядерное топливо доставляют на предприятия воспроизводства, где — как я уже подробно изложил вам — его химическим путем разлагают на составляющие элементы и приводят в состояние, годное для дальнейшей переработки или для применения в реакторе... И тут к делу подключаемся мы, то бишь швейцарское правительство. Как вам известно, наша страна не является членом ООН, поэтому мы не подписывали каких бы то ни было ограничительных соглашений, а если даже и ставили когда-либо свою подпись, то не считаем себя обязанными соблюдать такого рода ограничения, поскольку другие страны нарушают их. Этот принцип в значительной степени распространяется на соглашения, регулирующие торговлю радиоактивными веществами... Не каждая западноевропейская электростанция поставляет отработанное ядерное топливо предприятиям воспроизводства, или, во всяком случае, процесс воспроизводства происходит не в той же самой стране. Более десятка французских, западногерманских и бельгийских энергостанций попросту продают израсходованное топливо одной швейцарской фирме. Об этих торговых сделках, разумеется, известно и правительствам заинтересованных стран, однако правящие круги... смотрят на это сквозь пальцы.

— И процесс воспроизводства урана осуществляется на территории Швейцарии? — задает вопрос лейтенант Хорн.

В отличие от остальных присутствующих его отнюдь не раздражает популярная лекция Жака Брокка. Напротив, лейтенант знает, что полученная информация имеет очень большое значение с точки зрения планируемой им контракции.

— Нет, — улыбается в ответ Жак Брокка, но улыбка эта несколько странная, разочарованно-горькая. Представитель транспортного агентства вновь обводит испытующим взглядом присутствующих мужчин, по всей вероятности в очередной раз взвешивая, стоит ли посвящать их в такие тайны.

— Я уже упоминал, что не менее двадцати стран «третьего мира» не прочь приобрести радиоактивные отходы. Это относится главным образом к странам, исповедующим ислам. Вряд ли подлежит сомнению, для чего нужно им это сырье...

— Для производства бомб, — резко бросает капитан Вольф. — И мы способствуем этому?

— Не помогали бы мы, нашлись бы другие пособники, — тотчас парирует Жак Брокка, — а так по крайней мере каждый получает свою выгоду.

— Больше всего выгоды перепало сегодня нам, — саркастически замечает господин Тисс, выразительно ткнув рукой в пол. Смысл этого жеста понятен всем: там, в глубине горы, затаились сейчас террористы. В диспетчерской воцаряется напряженная тишина. Брокка чувствует, что остался в полном одиночестве. Его собеседники не скрывают своего враждебного отношения. Стараясь не встречаться с ними взглядом, Брокка торопливо продолжает:

— Доставляемое из-за границы сырье размещается в специально оборудованных подземных хранилищах фирмы «Бергер транспорт», созданной компетентными органами для прикрытия сделки, а затем — как правило, раз в месяц — в большом контейнере переправляется в генуэзский порт. Там его грузят на корабль; согласно сопроводительным документам, в контейнере содержатся запчасти к горно-шахтному оборудованию.

— Уж не представляет ли этот груз радиоактивную опасность? — с подозрением осведомляется Манакор.

— Нет. Но чтобы успокоить вас, расскажу, каким образом происходит легальная транспортировка продуктов ядерного распада в странах Западной Европы. В соответствии с установленными инструкциями подобный груз разрешается к перевозке по суше, водным или воздушным путем лишь в специальных емкостях, не пропускающих радиацию. Сложность транспортировки усиливается тем, что эти вещества вместе с тем легковоспламеняемы, взрывоопасны и обладают высокой химической токсичностью. Иными словами, высвободясь каким-либо образом из контейнеров, вещества эти в силу своей радиации и отравляющего воздействия способны были бы поставить под удар многие человеческие жизни... При определенных условиях даже обыкновенное нагревание чревато страшнейшими последствиями...

«И эта смерть на колесах как ни в чем не бывало разъезжает по дорогам», — содрогаясь, думает Плюме, но не высказывает свою мысль вслух. Старший техник прекрасно понимает, что в этой крупной игре он слишком мелкая и незначительная фигура, однако обо всем происходящем у него есть собственное, твердо сложившееся мнение. Вот только мнение это он вынужден оставить при себе.

— Необходимо признать, что, вздумай мы пренебречь строгими инструкциями или же попади груз в ненадежные руки, могут произойти самые драматические события. Одно из основных требований, к примеру, заключается в том, чтобы во время перевозки ни при каких обстоятельствах не образовалась критическая масса и не возникла цепная реакция. Для того чтобы исключить эту, мягко говоря, неприятную возможность, точнейшие предписания регулируют каждый момент транспортировки. Скажем, предусмотрена полная неподвижность груза, особые приспособления удерживают бруски вещества, не позволяя им перемещаться во время пути... Автоматы контролируют работу поглотителя нейтронов и замедлителя. Контейнеры сконструированы с таким расчетом, что обеспечивают герметичность даже в том случае, если груз вдруг упадет в реку, рухнет в пропасть, окажется погребенным под снежной лавиной, подвергнется перегреву выше определенной температуры...

— И лишь один вариант не предусмотрен: что произойдет с грузом в том случае, если его захватят готовые на все террористы! — говорит капитан Вольф, и в голосе его звучит горький упрек.

— Ну как же — «не предусмотрен»! — возражает Жак Брокка. — Поэтому транспорт и сопровождается вооруженной охраной.

Господин Тисс пренебрежительно машет рукой и погружается в свои мысли. Жак Брокка снова наливает себе стакан кока-колы. Лейтенант Хорн деловито встает и подходит к чертежу.

— Давайте подытожим, что же нам удалось установить. Судя по всему, террористы располагали точными сведениями о грузе; они знали, как он выглядит, знали, когда он прибудет в тоннель, и, видимо, отлично изучили весь маршрут от Байнингена до Генуи. Им было известно о мерах по охране транспорта, и, несомненно, они были превосходно осведомлены относительно характера груза: ведь он и явился целью нападения.

— Тайна охранялась строжайшим образом, и все же произошла утечка информации, — озабоченно бормочет Жак Брокка, как бы обращаясь к самому себе.

Лейтенант Хорн бросает на него вопрошающий взгляд, затем продолжает:

— В связи с этим возникает несколько вопросов. И прежде всего: кем совершено это нападение? Поскольку груз имеет стратегическую важность, то не напрашивается ли предположение, что участниками акции являются вооруженные агенты, отряд коммандос какой-либо иностранной державы или же террористы, служащие интересам этой страны. Куда направлялись эти грузы? — неожиданно обращается он с вопросом к Жаку Брокка.

— Вот уже полтора года — исключительно в арабские государства и страны ислама, — отвечает тот. — Однако я не вправе раскрывать все секреты даже перед вами...

— Ясно!.. Зато командует нападающими немец. Правда, нам не известно, какой национальности его подчиненные и чьи интересы они представляют... Во всяком случае, пока не известно... И второй вопрос: чем они могут нас шантажировать?

— Но ведь это очевидно, — нетерпеливо вступает в разговор господин Тисс. — Они и сами сказали: у них при себе взрывчатка.

— С помощью внушительного количества пластика или динамита они могут взорвать контейнер, и тогда герметизация будет нарушена, — заявляет господин Брокка.

— Может возникнуть и цепная реакция?

— Это маловероятно, хотя масса груза в общей сложности может составить критическую. Тут, скорее, представляет опасность проникновение в воздух радиоактивных газов, пыли. Вредная для человека, скажем, попросту угрожающая жизни радиоактивная пыль попадет в природный круговорот и будет разнесена облаками, ветрами, поверхностными и грунтовыми водами на очень большое расстояние, так что в данном случае не может быть и речи всего лишь о локальном радиационном загрязнении. Произойдет «стихийное» бедствие, причем не только в этом районе Швейцарии, но и в пограничных областях соседних стран...

Речь Брокка внезапно прерывает телефонный звонок. Взгляды всех присутствующих обращаются к кремовому аппарату. Первым приходит в себя лейтенант Хорн:

— Возьмите трубку, господин Манакор.

Характерный голос главаря нападающих агрессивно вырывается из громкоговорителей:

— Ну что там у вас? Прибыл наконец этот тип из транспортной конторы?

Инженер Манакор, запинаясь на каждом слове, пускается в оправдания. С тех пор как он узнал, насколько опасным грузом завладели террористы, в нем словно надломилось что-то. Эту перемену замечает и лейтенант Хорн.

— Господин капитан, возьмите переговоры на себя. И держитесь с ними потверже, не так, как главный инженер...

Капитан Вольф подходит к аппарату.

— Передаю трубку капитану полиции Вольфу, — успевает сказать в микрофон инженер Манакор.

Капитан уверенно перехватывает инициативу:

— Представитель транспортной фирмы уже прибыл. Мы не звонили вам, потому что прежде хотели переговорить с ним. Да и вообще, насколько я понимаю, сроки поджимают вас, а нам не к спеху.

— Уж больно вы заноситесь, капитан! Движение парализовано, заложники в наших руках, а взорви мы контейнер, и такой костер разгорится, что всей округе жарко станет!

— Но жарче всех будет именно вам! — тотчас парирует Вольф.

Наступает короткая пауза. Мужчины в диспетчерской напряженно ждут ответа.

— Нечего нас запугивать, фараон проклятый! Небось родственнички заложников не обрадуются, если полиция пожертвует четырнадцатью жизнями...

Капитан Вольф смотрит на лейтенанта, однако ему не удается прочесть во взгляде Хорна нужный ответ. Приходится решать самому:

— Стоит ли тут горячку пороть? Не забывайте, что заложники представляют ценность лишь до тех пор, пока они живы. А теперь выкладывайте ваши требования!

— Значит, вы согласны на компромисс? — в голосе террориста звучит нескрываемое удовольствие.

— По-моему, я ни словом не выразил согласия с вами, и вообще не известно, будет ли оно достигнуто в дальнейшем. Ваши условия мы доведем до сведения компетентных властей, и результат будет зависеть от них. Однако нам не мешает знать, чего же именно вы добиваетесь.

Какое-то время слышится лишь учащенное дыхание говорящих: динамики усиливают каждый малейший звук. Лейтенант Хорн отмечает про себя, что во время этой паузы в отдалении кто-то выкрикивает несколько слов, вот только смысла их не разобрать. Это мелкое событие заинтересовало лишь лейтенанта, остальные присутствующие не обратили на него внимания. На площадке перед зданием конторы с грохотом приземляется очередной вертолет.

— Ну тогда слушайте и запоминайте! Мы являемся борцами Панарабской лиги. В результате сегодняшней успешно проведенной акции нам удалось захватить транспорт, направлявшийся из Байнингена в Геную. Ваше правительство регулярно поставляет ядерное сырье Иргелю; мы решили положить этому конец. Итак, цель нашей акции состоит в том, чтобы обнародовать этот факт и тем самым воспрепятствовать дальнейшим поставкам Иргелю аналогичных грузов...

Жак Брокка явно хочет вмешаться, однако капитан Вольф не дает хода этой его попытке, и главарь террористов продолжает:

— И цель наша будет достигнута. Предав гласности этот вопиющий факт, мы вызовем грандиозный скандал. Вашему трусливому правительству придется поджать хвост и прекратить свои заигрывания с Иргелем. Ну а если оно и после этого решится хоть раз переправить туда отработанное ядерное топливо, мы ответим на это очередным ударом...

— Вынужден прервать вас, — вмешивается капитан Вольф в своей обычной резковатой манере, и голос его звучит сурово. — Не хочется портить вам настроение, но факт остается фактом: вы захватили груз, предназначавшийся вовсе не Иргелю, а одной из стран ислама. Рядом со мной находится представитель фирмы «Бергер транспорт»; он может подтвердить, что вот уже полтора года аналогичные поставки адресуются лишь арабским государствам и странам ислама.

— Думаете, мы клюнем на эту дешевую приманку?.. Нам было заранее известно, что, если вас припереть к стенке, вы попытаетесь вылезти с этим оправданием. Напрасно надеетесь обвести нас вокруг пальца!

Жак Брокка тем временем успевает шепнуть капитану несколько слов; тот, моментально уловив, в чем дело, выдвигает новые аргументы:

— Прежде чем организовать налет, могли бы заглянуть в любое справочное пособие. Государство Иргель обладает большим количеством атомных электростанций, нежели все арабские страны, вместе взятые. И, судя по всем признакам, оно вот уже несколько лет располагает и собственными атомными бомбами... Отработанное ядерное топливо требуется в первую очередь как раз слаборазвитым воинственным государствам ислама, и грузы из Байнингена последнее время предназначались исключительно для них...

— Зря стараетесь, вам все равно меня не переспорить. Мы прекрасно знаем, что и зачем делаем. И вот вам первое требование: мы желаем сегодня, в три часа пополудни, провести пресс-конференцию, с тем чтобы она непосредственно транслировалась по телевидению!

— Что-о? — Капитан Вольф не в силах скрыть свое удивление.

— То, что слышали! В четырнадцать часов извольте прислать на электрокаре телевизионную камеру со всем необходимым снаряжением. Передача должна быть прямой и транслироваться по всей швейцарской территории. В конференции должны принять участие представители по меньшей мере трех крупнейших международных информационных агентств и корреспонденты ведущих газет. Вопросы могут быть заданы ими из Вигау или из центральной студии. Мы зачитаем также и подготовленное нами коммюнике... Вот вам первое условие.

— У вас есть и другие?

— А как же! Второе условие заключается в следующем: в интервале между половиной четвертого и четырьмя часами, когда закончится пресс-конференция, пришлите в тоннель два десятиместных микробуса. В одном из них должны находиться тридцать миллионов швейцарских франков подержанными купюрами по пятьдесят франков. Если все пройдет как надо, мы на двух микробусах и камионе двинемся к выходу у Штайга. Имейте в виду, что под контейнер заложена взрывчатка, и если вам вздумается лезть на рожон, то это к добру не приведет.

— Продолжайте, — тихо говорит капитан Вольф. Лоб его покрывается бисеринками пота.

— В шести километрах от выхода тоннеля у Штайга отходит дорога на Линардское озеро, она упирается в причал. Мы требуем, чтобы на молу не было ни одной живой души, и настаиваем на полном затемнении. У причала должен стоять наготове гидроплан, обеспеченный горючим, но без пилота. Гидроплан, способный принять на борт не меньше десяти человек! — повторяет террорист.

Вольф вытирает мокрый лоб. Тем временем лейтенант Хорн быстро пишет что-то на клочке бумаги и передает его капитану. Тот пробегает записку глазами, и голос его звучит тверже:

— Это все?

— Да.

— По-моему, вы упустили одну немаловажную деталь. Как вы собираетесь расплачиваться с нами за наши услуги?

— О какой еще расплате вы тут толкуете?! Разве вам мало того, что мы не взорвали тоннель, что не тронули ваш контейнер?

— Если бы вы устроили взрыв, то сами же и погибли бы, вот что удерживает вас от крайних мер. Так что не стоит включать это «одолжение» в сделку, которую мы сейчас заключаем... Ничто не делается бесплатно.

— К чему вы гнете?

Капитан Вольф бросает беглый взгляд на бумажку, подсунутую ему лейтенантом Хорном.

— За телекамеру вы должны будете отпустить одного заложника. За пресс-конференцию — двух. За микробусы — еще четырех. А об остальном поговорим позднее. Обдумайте наши предложения. Ровно в двенадцать тридцать мы вам позвоним. — Капитан Вольф кладет трубку и поворачивается к лейтенанту Хорну. — Хорошо я провел переговоры?

— Могу вас только похвалить, капитан, — самым серьезным тоном отвечает Хорн, и ни один из них не замечает курьезности ситуации, сложившейся из-за разницы в возрасте и различий в ранге. Сейчас принимается в расчет только личный опыт...

— Как бы они не озлобились... — в отчаянии ломает руки господин Манакор, боящийся мести террористов.

— Не надо бояться! Они ведь тоже находятся в западне, и возможности инициативы для них весьма ограниченны, — успокаивает его лейтенант, хотя мысли его заняты другим.

Он смотрит на часы: одиннадцать тридцать четыре. До половины первого остается совсем мало времени.

— Что прикажете делать? — сухо, по-военному, справляется Жак Брокка.

Лейтенант Хорн на мгновение прикусывает губу. Настает та минута, которую он будет помнить даже долгие годы спустя. Именно сейчас в голове его зарождается план — необычайно дерзкий, опасный и рискованный. План этот состоит из множества элементов; стоит лишь одному из них оказаться плохо подогнанным, неточно встроенным в целое, и весь замысел Хорна рухнет как карточный домик.

Но он не колеблясь принимает решение.

— Пока что наши пути разойдутся, господа. Я сейчас свяжусь по телефону со своим начальством, а затем слетаю на вертолете к Линардскому озеру. Капитан Вольф сопроводит меня. Думаю, что мы пробудем в отлучке минут двадцать... А вас, господин Брокка, я попрошу в течение получаса раздобыть камион точно такого типа, как тот, что находится в тоннеле. Господин Манакор, созовите всех слесарей — специалистов по вентиляции и дежурных электриков! Телекамеру и все необходимое для трансляции оборудование я сейчас же запрошу у министерства.

— Зачем вам камера? — удивленно спрашивает инженер. — Уж не собираетесь ли вы и в самом деле организовать телепередачу из тоннеля?

— Вот именно, собираюсь, — решительно отвечает лейтенант. — Передача непременно состоится и будет на редкость интересной, господа...

10

Штайг — Вигау, 11 часов 52 минуты
На ходу шум вертолета становится буквально оглушительным, поэтому лейтенант Хорн и капитан Вольф лишены возможности переброситься хотя бы словом. Пилот придерживается маршрута, предварительно намеченного на карте.

Вокруг, куда ни кинешь взгляд, горы в снежных проплешинах; временами кое-где на вершинах вдруг сверкнет на мгновение проглянувшее сквозь облачную пелену солнце и снова скроется из глаз. По дну долины черной полоской змеится шоссе, оживленное движение на нем не прекращается ни на минуту. Среди проворных разноцветных легковых машин натужно ползут громоздкие серые цистерны и мощные, тяжело нагруженные камионы. Время от времени в общем потоке мелькают оранжевые снегоочистители, направляющиеся к перевалу Сен-Георг.

Там, на высоте 2100 метров, — как только что передало радио — начался снегопад, и в местах, не защищенных от ветра, могут образоваться завалы. Обитатели высокогорных санаториев, туристских баз и любители лыжного спорта предупреждены о том, что с наступлением темноты им надлежит вернуться под защиту крова. По всем окрестным магистралям и дорогам движение явно замедлилось.

В долине на первый взгляд вроде бы все без перемен. Правда, поток машин, направлявшихся прежде к Штайгу, теперь пущен в обход, и жерло тоннеля зияет черной пустотой. Столь же непривычно пустынны и прямая полоска шоссе, ведущая к тоннелю, и вместительная автостоянка у въезда. «Воображаю, как проклинают сейчас судьбу владельцы буфетов и газетных киосков, лоточники и торговцы сувенирами», — думает лейтенант Хорн.

Сверху берег Линардского озера виден как на ладони. Можно не сомневаться: террористы загодя подробнейшим образом изучили местность; все перечисленные пункты расположены в точности так, как сообщил по телефону главарь бандитов. Лейтенант Хорн, погрузившись в свои невеселые мысли, делает знак пилоту поворачивать обратно. Скупые лучи зимнего солнца на мгновение слепят глаза, однако желтый шар тотчас же снова скрывается за пеленой рваных облаков. Вертолет движется сейчас вдоль дороги, ведущей от озера к Штайгу. Лейтенант не сводит внимательно изучающего взгляда от извилистой ленточки дороги, плавно спускающейся от тоннеля к берегу озера.

В двенадцать десять вертолет приземляется в Вигау. Возле автомобильной стоянки, отведенной под взлетно-посадочную площадку, выстроились шеренгой синие и черные полицейские машины; кордон простирается довольно далеко, лишь у этого конца тоннеля собралось не менее сотни полицейских. Хорн и Вольф торопливо направляются к конторе акционерного общества «Тоннель».

— Как вы полагаете, удастся нам что-нибудь сделать? — спрашивает капитан Вольф, имея в виду какую-либо ответную акцию.

— Думаю, что да. — Лейтенант вскидывает взгляд на свинцово-серое небо и убежденно добавляет: — У меня уже созревает один план, остается отработать кое-какие детали.

Майор Аргентер обещал снова позвонить лейтенанту примерно в четверть первого. Хорн распоряжается переключить разговор из центрального зала на аппарат в соседнем помещении. «Даже штабу незачем вникать во все подробности!» — думает он. В коридоре дожидается человек восемь мужчин — по большей части итальянцы; все они облачены в синие комбинезоны. Видимо, это и есть дежурная бригада слесарей.

Пока лейтенант Хорн ждет звонка из Женевы, осторожно открывается дверь, в комнату входят сержант Клод и Плюме.

— Господин лейтенант, старший техник хотел бы поделиться кое-какими соображениями... — докладывает сержант Клод.

— Слушаю вас, Плюме...

— Правда, у меня нет полной уверенности, господин лейтенант... — несколько растерянно начинает старший техник.

— В чем дело, Плюме! Не тяните!

— Среди заложников якобы находится Жан Ризо, сорока двух лет, директор банка в кантоне Фурр...

— Да, я помню это имя.

— Тут какая-то неувязка... Правда, Фурр расположен на другом конце страны, и, наверное, нелегко будет проверить все данные. Но я-то сам родом из тех краев и до сих пор каждый месяц наезжаю домой проведать родителей. Отец мой — банковский служащий, так что и я понаслышке знаю тамошних финансовых заправил...

— Ближе к делу, Плюме, у нас каждая минута на вес золота!

— Директору тамошнего банка не сорок два года и зовут его не Жан Ризо.

— Это точно?

— Да, господин лейтенант, — техник Плюме усиленно кивает головой.

В это время раздается телефонный звонок. Хорн поспешно отдает распоряжение:

— Клод, проверьте по телефону эти сведения. Возможно, тут действительно какая-то накладка... Неужели террористы блефуют?

Сержант и техник оставляют лейтенанта одного. Хорн тотчас же поднимает трубку. На другом конце провода отзывается майор Аргентер.

— Алло, Хорн! Я выполнил все, о чем вы просили. Через полчаса ребята прибудут к вам и по дороге подучат свою роль. Я одолжил их у Министерства иностранных дел, все парни надежные, говорят на нескольких языках и вполне сойдут за иностранных журналистов. Кстати, один из них и вправду иностранец. И все же не мешает и вам провести с ними подготовительную беседу, поскольку они не очень-то представляют, в какую передрягу могут угодить... Микропередатчик и специально оборудованную аппаратуру «журналисты» прихватят с собой. Дикторшу мы также высылаем, а еще направим к вам подлинного репортера с телевидения и техническую обслугу. Подходящий газ выберите из собственного арсенала, Хорн. Готов у вас план действий?

— План вскорости будет готов во всех деталях, господин майор. Но мне не хотелось бы обсуждать его по телефону...

— Разумеется, лейтенант. Желаю успеха!

Хорн направляется в диспетчерский зал, но в дверях сталкивается с представителем транспортной фирмы. Лицо Жака Брокка озабоченно, однако, завидев лейтенанта, он с готовностью докладывает:

— Камиондоставлен. Машина точно такого же типа, и контейнер сходного размера.

— Ну-ка, покажите.

Они выходят из здания конторы. Жак Брокка с помощью полицейских выудил нужный камион из вереницы скопившихся на дороге машин. Шофер-бельгиец сыплет ругательствами по-французски, но лейтенант Хорн заверяет его, что через десять минут полицейская машина с синей «мигалкой» вне очереди проведет камион к магистрали, где путь перед ним будет свободен. У водителя сразу поднимается настроение.

— Большая часть повсеместно находящихся в обращении алюминиевых контейнеров — это так называемые «нормальные» емкости, то есть длиной в двадцать футов, — начинает свои пояснения Брокка. — Цена каждого такого контейнера на мировом рынке — две тысячи восемьсот долларов. Вместимость — двадцать четыре тонны...

— В данный момент это неважно, — обрывает его лейтенант. Хорна интересует промежуток между контейнером и водительской кабиной. Взобравшись на шасси, он внимательнейшим образом изучает детали, встроенные в стенки обоих сооружений, поручни, желтый огнетушитель, мощное запасное колесо. Затем залезает под контейнер, разглядывает и ощупывает раму шасси. Лейтенант выбирается наконец из-под машины, руки у него перепачканы грязью. Брокка в полном недоумении наблюдает за странными действиями Хорна, но тот не считает нужным давать какие бы то ни было пояснения. Вот он открывает дверцу кабины и устраивается на водительском сиденье. Шофер смотрит во все глаза, но тоже помалкивает. Он не произносит ни слова, даже когда Хорн приспускает оконное стекло и разглядывает образовавшуюся щель, приникнув к ней чуть ли не вплотную, словно человек, страдающий близорукостью. Затем лейтенант внезапно выпрыгивает из кабины и делает знак водителю камиона, что тот может ехать. Сам же торопливо направляется в диспетчерский зал. Инженер Брокка едва за ним поспевает. Когда они входят в зал, часы показывают двадцать восемь минут первого.

— Пора звонить им, — мрачно говорит капитан Вольф, указывая рукой на кремовый телефонный аппарат.

— Господин лейтенант, мы запросили Фурр, — докладывает сержант Клод и наклоняется к Хорну, очевидно полагая, что сообщаемые им сведения не для посторонних ушей. — Плюме оказался прав: тот заложник, захваченный бандитами, вовсе не директор банка.

— Благодарю. — Хорн поворачивается к капитану Вольфу. — Давайте обсудим, что вы будете говорить террористам...

Ровно в половине первого капитан снимает трубку кремового аппарата. В диспетчерском зале собрались все члены штаба: господа Тисс и Манакор, Жак Брокка, Плюме, оба младших техника и сержант Клод, старающийся держаться поближе к окнам; он прохаживается взад-вперед, выглядывает наружу. Кто знает: то ли ему мерещатся затаившиеся вдали бандитские снайперы, то ли он попросту наблюдает за приземляющимися перед конторой вертолетами...

— Никак опять сам шеф полиции?

— Да, это я. Ваши требования обсуждены компетентными властями.

— Воображаю, с какой радостью! — язвительно вставляет главарь террористов. По его тону нетрудно почувствовать, до какой степени он уверен в себе. Хорн прикусывает губу. «Сбить бы с тебя спесь», — думает он, однако тотчас же смекает, что надо до последней минуты поддерживать в бандитах уверенность, будто бы все идет так, как они задумали... А затем в мгновение ока обрушиться на них и... Руки Хорна невольно сжимаются в кулаки.

— Не могу сказать, чтобы встречены они были с радостью. Однако власти склонны пойти на определенные уступки, — продолжает капитан Вольф.

— Выкладывайте, что это за уступки.

— Возник, правда, и такой план: запустить в тоннель с обеих сторон броневики и истребить вас всех до единого.

— Вот уж не советую! Прежде чем ваши броневики сюда доберутся, мы прикончим заложников, а если и контейнер взлетит на воздух...

— Спокойно! Если бы этот план был одобрен, я бы не стал сейчас сообщать вам об этом. Власти порешили на том, что придется до известной степени уступить. Слушайте меня внимательно, я не намерен повторять еще раз. Вы получите камеру и переносной телеприемник, так что сможете проверить, действительно ли идет в эфир ваша передача. Трансляция будет вестись по первому каналу. Вскоре должны прибыть корреспонденты. Временную студию организуем здесь, в Вигау... Все необходимое оборудование мы вам доставим. Умеете вы обращаться с камерой?

— Конечно, умеем.

— Как только электрокар с оборудованием прибудет к вам, вы должны будете отпустить одного заложника, и он пешком направится в сторону Вигау. Но тут у нас есть оговорка: пусть этим заложником будет Якоб Крюн, мальчик одиннадцати лет. Договорились?

После удручающе долгой паузы раздается ответ:

— Договорились. Валяйте дальше.

— По окончании телепередачи со стороны Вигау к вам выйдут два микробуса. На расстоянии двухсот метров от вашего убежища они остановятся, и шоферы пешком вернутся обратно. Тогда вы снова направите к Вигау еще четырех заложников. На этот раз желательно женщин... Когда все эти условия будут выполнены, мы свяжемся с вами по телефону и обсудим дальнейшие шаги.

— Гидроплан вы нам дадите?

— Дадим. — Капитан Вольф кладет трубку.

Инженер Манакор выдыхает воздух с таким шумом, словно сдерживал дыхание во время всего разговора. Жак Брокка опускается на стул и неожиданно произносит:

— Я проголодался. Нельзя ли чего-нибудь перекусить?

— Тотчас же распоряжусь, чтобы принесли бутерброды, — с готовностью подхватывается Манакор.

Хорн обращается к капитану Вольфу:

— Я дал указание, чтобы пока собирали деньги... Разумеется, о тридцати миллионах не может быть и речи. Вам придется с ними поторговаться, но для этого мы выберем психологически подходящий момент... А сейчас, господа, у меня к вам просьба...

В этот момент внимание лейтенанта Хорна привлекает Клод, стоящий у окна; сержант, прижав палец к губам, другой рукой указывает на собственное ухо и делает какие-то загадочные жесты, не понятные постороннему человеку. Однако Хорн сразу же улавливает их смысл. За время спецподготовки они основательно усвоили систему условных знаков, с помощью которых коммандос и без слов могут переговариваться между собой.

Хорн на мгновение умолкает, а затем как ни в чем не бывало продолжает прерванную фразу:

— ...сделать перерыв на пятнадцать минут. Желающие тем временем могут поесть. — И он поспешно направляется к Клоду. Манакор вступает в разговор с Брокка, а Плюме вместе с техниками обследует один из телевизионных приборов; на Хорна и сержанта никто не обращает внимания.

В ответ на вопрошающий взгляд лейтенанта Клод — по-прежнему без единого звука — подталкивает Хорна к окну и указывает рукой на стекло.

С наружной стороны окна, почти впритык к нижней планке алюминиевой рамы, виден черный пластмассовый кружочек, плотно прилепившийся к стеклу. Из кружка выступает крохотный, тоже черный прутик антенны, прилаженный перпендикулярно поверхности стекла.

Коммандос переглядываются между собой. Лейтенант подносит к глазам руки, как бы изображая бинокль. При этом он тоже не произносит ни слова, ведь теперь совершенно очевидно, что все разговоры, ведущиеся в диспетчерском зале, подслушиваются... Сержант понимающе кивает и торопливо уходит в соседнюю комнату, где находится все снаряжение спецбригады.

Прочие присутствующие, поглощенные своими занятиями, не замечают этой сцены. По телефону поступает важное сообщение — результат лабораторного исследования магнитофонной записи. Экспертам удалось установить, что во время одного из разговоров бандитского главаря с капитаном Вольфом, когда кто-то из террористов выкрикнул несколько слов в глубине тоннеля, фраза была произнесена по-арабски и означала: «Давай поторапливайся!»

— Итак, среди террористов по крайней мере двое арабов, — мгновенно подытоживает лейтенант. — Один — тот, кто говорил, а другой — тот, к кому он обращался. Ведь среди заложников нет лиц арабского происхождения.

— Выходит, они сказали правду, и мы имеем дело с членами Панарабской лиги, — с неудовольствием замечает капитан Вольф.

Возвращается Клод с биноклем в руках и занимает позицию возле окна, однако не слишком близко к стеклу. Осторожно и внимательно изучает он склон противоположного холма — там тоже находится автомобильная стоянка, вплотную к которой подходит петля серпантинной дороги, — и делает знак лейтенанту. Хорн берет у него бинокль.

Лейтенант почти сразу же обнаруживает искомую цель. На автомобильной стоянке у серпантина — почти на одном уровне с окнами диспетчерского зала, метрах в трехстах отсюда, — видна машина с двумя пассажирами внутри. К окну машины прикреплена поблескивающая металлом антенна.

Картина достаточно ясна. Хорн делает знак сержанту отодвинуться от окна и подзывает капитана Вольфа:

— Господин капитан, подойдите-ка сюда!

Выйдя из диспетчерской, лейтенант прихватывает четверку своих людей. Сжимая в руках оружие, они следуют за командиром. Однако на ступеньках лестницы лейтенант останавливается.

— Господин капитан, распорядитесь, пожалуйста, чтобы к заднему входу в здание были поданы два легковых автомобиля... Ну а затем позаботьтесь о микробусах. Только раздобудьте не два, как просили террористы, а четыре. Каждая пара должна быть одного и того же типа и одинакового цвета... И сделайте так, чтобы полицейский кордон не препятствовал нам незаметно покинуть служебную территорию.

11

Автостоянка вблизи Вигау, 12 часов 46 минут
В первой машине едут четверо, хотя на виду лишь двое мужчин на переднем сиденье; бойцы из отряда коммандос — с автоматами в руках, — съежившись, залегли на заднем сиденье, чтобы не вызвать подозрений у таинственных любителей подслушивать. Машина, в которую сел лейтенант Хорн, идет следом. Капитан Вольф помог им проникнуть за кордон под прикрытием здания конторы, и наблюдателям на холме не догадаться, откуда идут эти две машины, тем более что они воспользовались обходным путем и движутся по другой серпантинной дороге. Еще минут пять, и маленький «десант» прибудет к автомобильной стоянке.

Тем временем Хорн прокручивает в памяти все, что им рассказывали во время спецподготовки о подслушивающих устройствах. Майор Аргентер располагает богатой коллекцией приборов, изготовленных для шпионов-профессионалов и для разведывательных служб. Хорн слышал от майора, что в некоторых странах крупнейшие контрразведывательные организации имеют собственные лаборатории и всевозможные специальные мастерские, где производится необходимое оборудование... Разумеется, промышленные предприятия тоже не отстают от них: вот уже лет пять, как любое мало-мальски стоящее изобретение в этой области становится предметом торговли.

«В настоящее время и швейцарские фирмы занимаются сбытом подобных изделий», — говорил майор Аргентер. Кроме Хорна, сержанта Клода и нескольких офицеров полиции в занятиях обычно принимали участие еще три-четыре молчаливых человека в штатском. Хорн догадывался, что это, должно быть, сотрудники секретных служб. Майор Аргентер, обращаясь к этим курсантам, никогда не называл их по фамилии и не упоминал званий, хотя наверняка у каждого из них дома в платяном шкафу висел военный мундир.

На первых занятиях речь шла о подслушивающих устройствах, подсоединяемых к телефону. В частности, одно из новейших изобретений заключалось в следующем: на взятой под наблюдение квартире в телефонную трубку закладывается крохотный приборчик, затем где-то набирается данный номер и подается сигнал заранее установленной высоты звука. От этого сигнала включается устройство, которое и передает, записывая на магнитофон, не только телефонные разговоры, но и вообще все звуки, возникающие в комнате. Существуют и так называемые «клопы» размером в мелкую монету; для достижения нужной цели достаточно прикрепить их к телефонному кабелю. По сути, это микропередатчики, действующие на токе, урываемом от телефонной сети; они улавливают звучащие разговоры и передают их на расстояние до пятисот метров.

«На сегодняшний день нам доступно не менее трехсот различных типов подслушивающих устройств», — говорил Аргентер и даже демонстрировал «наглядные пособия»; курсанты, в том числе и лейтенант Хорн, имели возможность не только, что называется, подержать их в руках, а со схемой некоторых приборов познакомиться детально. Большинство из этих устройств несложны в обращении; единственная трудность заключается в том, чтобы поместить приборчик поблизости от нужного объекта. Но и эта трудность вполне преодолима. Теперь научились прилаживать радиопередатчики в самых невообразимых местах: в значке, приколотом к лацкану пиджака, в пуговице, шариковой ручке, в мундштуке, зажигалке, в ожерелье или бюстгальтере. С кем бы и о чем бы мы ни говорили, неприятель может нас подслушать при помощи, казалось бы, самого безобидного предмета: курительной трубки, запонки, наручных часов, стоящих на столе бутылки, солонки, пепельницы или вазы, ластика или подставки для самописок, букета цветов и так далее.

Последующие занятия проходили не в помещении, а уже на местности. Курсанты под бдительным надзором майора Аргентера должны были установить микроскопические подслушивающие аппараты в лесу, в наспех разбитом палаточном городке (металлические стойки палаток служили превосходными антеннами), на стенах домов снаружи и внутри квартир, в вентиляционных люках на крышах городских домов... Они учились пользоваться биноклем с пеленгующим устройством; с помощью такого прибора можно прослушивать разговоры в радиусе до 150 метров. Майор рассказывал им и о таких технических изобретениях, в которых у швейцарской полиции и контрразведки не было необходимости, а поэтому министерство и не стало обзаводиться ими. К примеру, сочетание электронных приборов и кабельной телевизионной сети вызвало к жизни такие визуально-наблюдательные приспособления, которыми обычно пользуются в целях государственного или промышленного шпионажа, соответствующим образом «оборудуя» залы важнейших политических или деловых переговоров. Приводился и такой пример: вмонтированная в автомобильную фару камера передает изображение в монитор на приборной шкале машины и одновременно производит видеозапись; разумеется, эта запись может быть сохранена и впоследствии использована.

На курсах их познакомили и с микроскопическими фотоаппаратами, которые ничего не стоило спрятать в кулаке или в каком-нибудь небольшом предмете. Сверхчувствительные камеры были снабжены такими телеобъективами, с помощью которых можно было с расстояния в 120 метров сфотографировать набранное мелким шрифтом газетное объявление. Некоторые аппараты давали возможность производить съемку ночью — при свете луны или хотя бы звезд.

Подслушивающее устройство, обнаруженное Клодом на окне диспетчерской, закладывалось в пластмассовую капсулу и выстреливалось, а попав на стекло, приклеивалось к нему намертво.

Лейтенант отлично помнит, как на занятиях они, курсанты, специальным бесшумным пневматическим ружьем, а иной раз и луком «выстреливали» подобные — снабженные антенной — приспособления, метя в стены и окна домов, решетки вентиляционных отверстий... Крохотные диски прилипают к любой поверхности; тот, что «приклеился» к окну диспетчерского зала, улавливая мельчайшие колебания стекла, схватывает каждое произнесенное в помещении слово и с помощью миниатюрного, но исключительно мощного передатчика транслирует эту «программу» на расстояние нескольких сот метров.

«Выходит, любознательным незнакомцам уже известно все то, что удалось узнать нам и обсудить между собой в диспетчерской», — лихорадочно соображает Хорн, и эта мысль вызывает у него нервный озноб. Мало им было хлопот с засевшими в тоннеле террористами, не говоря уже о заложниках, а теперь и новые враги объявились!.. Или это происки все тех же террористов? Хорн очень обеспокоен внезапным осложнением; он терпеть не может такие досадные сюрпризы, которые к тому же неизбежно затруднят проведение ответной акции, четко продуманной и уже спланированной им...

Дорога круто петляет, поэтому Хорну не видно, как первая машина подкатывает к автостоянке, медленно проезжает мимо неприятельского автомобиля и припарковывается в нескольких метрах от него. Затем, по сигналу Клода, коммандос с молниеносной быстротой выскакивают из машины. Незнакомцы не успевают опомниться, как со всех сторон оказываются под прицелом направленных на них автоматов, готовых в любую минуту выстрелить.

— Марш из машины! — командует сержант Клод. Захваченных врасплох пленников ставят лицом к машине и обыскивают. У одного из них обнаруживают заряженный пистолет. В машине чего только нет: тут и подробные карты местности, и магнитофоны, приемник и передатчик и радиотелефон. А из динамика раздается голос Плюме, беседующего со своими коллегами-техниками в диспетчерском зале... Картина яснее ясного!

В этот момент на площадке тормозит подоспевшая вторая машина. Лейтенант Хорн, видя, что задержанные стоят, подняв над головой руки, выскакивает без оружия.

Один из неизвестных — плечистый блондин лет тридцати с лишком; второй — черноволосый, низкого роста, ему на вид под тридцать, не больше, физиономию его украшают густые усы, отпущенные явно для того, чтобы обладатель их казался посолиднее и постарше. Пистолет обнаружен именно у этого усатого. Оба незнакомца одеты в штатское, а блондин, тот даже при галстуке.

Завидев приближающегося лейтенанта, блондин горько улыбается. Натренированным глазом Хорн видит: противник не напуган.

— Приветствую вас, лейтенант Хорн. Будьте любезны скомандовать своим людям убрать оружие, — говорит блондин.

— Незачем поднимать шумиху, — тотчас подхватывает и усатый.

— Кто вы такие? — сурово спрашивает Хорн.

Блондин опускает руки и достает из нагрудного кармашка удостоверение в прозрачном целлофане. Поперек картонки прочерчена красная полоса, а в верхнем уголке красуется швейцарский герб.

— Мы с вами коллеги, лейтенант.

Хорн сердито фыркает. Охотнее всего он сейчас выругался бы, однако предпочитает воздержаться. Бросив взгляд на удостоверение, предъявленное усатым, Хорн принимает решение. Он берет в руки пистолет, валяющийся на капоте чужой машины, и делает знак сержанту:

— Клод, отойдите в сторонку, а я пока что переговорю с коллегами.

Смысл этих выражений: «отойдите в сторонку» и «пока что» — сержант Клод отлично понимает. Лейтенант дает понять своим товарищам, что чужаки все еще находятся под подозрением, а значит, коммандос должны держаться поблизости и быть начеку. Послушные этому условному приказу, бойцы, опустив дула автоматов, отходят метров на десять, однако по-прежнему зорко следят за посторонней машиной и за окрестностями.

— Давайте расположимся в машине, — предлагает Хорн. Дождавшись, пока хозяева автомобиля заняли свои места впереди, лейтенант усаживается на заднем сиденье. В руках у него трофейный пистолет, хотя теперь уже Хорн чувствует, что оружие ему не понадобится.

— Значит, это вы прилепили к окну черную кругляшку?

— Да, — отвечает блондин, полуобернувшись к Хорну. — Быстро же вы ее обнаружили, поздравляю... Знакомьтесь: мой коллега лейтенант Эндер, а я — капитан Даниэль Бриан, заведующий ближневосточным сектором отдела «Ц».

Хорну отлично известно, что под этим условным названием скрывается швейцарская секретная служба, однако такой оборот дела не удивляет его.

— Ближневосточный сектор? Стало быть, вы интересуетесь арабскими террористами?

— Конечно, — отвечает Бриан. — И не сердитесь на нас за подслушивание, Хорн. Ведь нам необходимо было знать, какие требования выставляют террористы и какую ответную акцию затеваете вы. А получить эти сведения иным путем нам не представлялось возможным.

— Не проще ли было запросить их у меня по телефону?

— Нет, лейтенант. Никому не следует знать о том, что секретная служба также проявляет интерес к происходящим событиям. Если об этом станет известно силам, стоящим за террористами, можно рассчитывать на самые тяжелые последствия... Мы должны избежать шумихи и в то же время находиться здесь, поблизости от места действия: мы кое-кого поджидаем...

Объяснение отнюдь не удовлетворяет лейтенанта, но он не выказывает недовольства, понимая, что контрразведчики сознательно недоговаривают правды.

— Мне кажется, для всех нас будет лучше открыть карты. — Хорна не смущает, что его собеседник старше по званию и занимает важный пост. Он чувствует себя ответственным за успех акции. — И хорошо бы нам в дальнейшем не мешать друг другу. Мне бы не хотелось, чтобы вы перечеркнули мои намерения.

— Понапрасну вы так опасаетесь, — хладнокровно парирует Бриан. — Я со своей стороны охотно буду взаимодействовать с вами, но прежде мне придется спросить разрешения начальства: ведь тем самым круг посвященных волей-неволей расширяется. — Капитан протягивает руку к радиотелефону. Должно быть, они поддерживают постоянную связь со столицей, поскольку Бриан не нажимает ни на какие кнопки, не просит вызвать номер, а сразу начинает говорить. Собственно, весь разговор состоит из отдельных, отрывочных фраз, таинственных полунамеков — Хорн слышит, как упоминается его имя, — и завершается очень быстро.

— Все в порядке. — Бриан откидывается на спинку сиденья. За окнами машины расползается унылый, серый сумрак; трудно поверить, что время едва перевалило за полдень. Лейтенанту Хорну с его места видна часть шоссе, змеящегося по дну долины; проплывают яркие крыши автомобилей, медленно карабкающихся вверх, к перевалу. Из выхлопных труб вылетают голубоватые клубочки дыма. — Вам необходимо знать, лейтенант, что здесь сейчас развертывается не одна акция, а две параллельно идущие.

— Начинаю догадываться, — угрюмо бормочет Хорн.

— Одну акцию проводит общество «Тоннель» и ваша бригада, другую — мы. О нападении мы знали заранее и, насколько было возможно, подготовились к нему.

— Вы знали заранее?! — Неожиданность слишком велика, и Хорн не в силах скрыть удивления. Беззастенчивое признание Бриана действует, словно удар в поддых, и Хорн чувствует, как в нем закипает гнев. — Тогда могли бы предупредить и персонал тоннеля.

— Не так-то все просто, Хорн... — Бриан смотрит в лицо лейтенанта и, вздохнув, продолжает: — Для того чтобы вам было понятнее, придется ввести вас в курс дела. Начнем по порядку... Как известно, Западная Европа является излюбленной охотничьей территорией для всех секретных служб мира. Главы правительств, государственные деятели, министры, главы шпионских центров, смещенные со своих постов в Африке, Азии и Латинской Америке, с превеликим удовольствием подвизаются здесь. Париж, Лондон, Брюссель, Женева и ряд других городов служат для них полем деятельности. Свергнутые диктаторы, неудавшиеся революционеры, предприимчивые террористы, агенты разведки чувствуют тут себя в своей стихии... В одной Швейцарии их собралось такое множество, что нам с трудом удается осуществлять за ними надзор... Арабы и иргеляне, магометане Филиппинских островов и канадские сепаратисты, борцы чилийского сопротивления, аргентинские городские герильяс, немецкие террористы, португальские наемные убийцы, суданские мятежники, палестинцы, белые и черные южноафриканцы, шиитские фанатики, иранские эмигранты, албанские националисты, армянские «освободители», члены Лиги защиты евреев, хорватские усташи... Я мог бы продолжить этот перечень. Но нас в первую очередь интересуют те, кто совершает преступления на нашей территории, к примеру организует убийства, похищения людей, вторгается с целью грабежа в частные дома или государственные учреждения. Поэтому одной из таких организаций, которую мы совместно с французской контрразведкой постоянно держим под наблюдением, является иргельский разведывательный центр в Париже. С полковника Кабри — шефа западноевропейского отдела этого разведцентра — наши французские коллеги не спускают глаз. Нам известен и такой факт, что пресловутая Панарабская лига на самом деле представляет собой организацию, сформированную иргельской секретной службой исключительно из арабов. Правда, арабы эти и понятия не имеют о том, что их действия из-за кулис направляются иргелянами — их смертельными врагами.

— В это трудно поверить, — качает головой Хорн.

— И все же дело обстоит именно так. Многие признаки указывают на это, и тем не менее должен признаться: конкретных доказательств у нас нет. Иргеляне очень ловко конспирируют свою деятельность. Их люди вступают в контакт с руководителями Панарабской лиги под видом проарабски настроенных западноевропейских или заокеанских дельцов; материальная поддержка, обеспечивающая существование организации, как правило, поступает через Бразилию, Канаду, Голландию. Тут мы все проверили... Короче говоря, поскольку швейцарское правительство тесно связано с арабскими странами — («Без нефти никуда не денешься!» — мелькает мысль у Хорна, однако он оставляет ее при себе), — мы довольно давно сотрудничаем с секретными службами трех-четырех ведущих арабских государств. Основная наша задача в этой области — доказать, что Панарабская лига фактически является не чем иным, как организацией иргелян. Я бы даже сказал: ее используют в качестве тарана. Если иргеляне в силу тех или иных причин сами не могут куда-либо проникнуть, они посылают вместо себя этих введенных в заблуждение террористов. Должен вам признаться, лейтенант, что, когда мы говорили об этом арабам, они так же недоверчиво качали головой, как и вы. Да, иргеляне — великолепные конспираторы, и все же мы надеемся рано или поздно разоблачить их. Сотрудничающие с нами арабские секретные службы пошли нам навстречу: полтора года назад заслали «эмигрантом» в Париж одного из лучших своих агентов, которому удалось попасть в число «борцов» Панарабской лиги.

— Иными словами, он заделался террористом у иргелян, — делает совершенно излишнее добавление лейтенант Эндер только для того, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Я бы скорее назвал его агентом-двойником, — возражает ему Хорн.

— Вы совершенно правы. — Бриан доволен ответом. — Этот человек снабдил нас — то есть арабо-франко-швейцарскую группу по ликвидации подрывной деятельности иргелян в Западной Европе — богатой информацией. Вот уже целый год мы, запасясь терпением, выжидаем, когда наш человек будет вовлечен в какую-либо значительную акцию и, предупредив нас заранее, даст нам возможность поймать преступников с поличным... И этот день настал, Хорн. Недавно наш человек сообщил, что один из «патронов» Панарабской лиги — некий богатый господин из Канады — замышляет террористическую акцию, в которой примет участие и наш агент...

— Если вы знали, что террористы позарятся на ядерный груз, то вполне могли бы обставить дело таким образом, чтобы сегодня в порядке исключения транспортировался не уран, — возмущенно перебивает его Хорн.

Однако капитан решительно возражает:

— Этого невозможно было сделать по двум причинам. Во-первых, нельзя исключить вероятность того, что террористы каким-либо способом проверят содержимое контейнера, скажем с помощью особого ультрасовременного, сверхчувствительного прибора. Если бы они обнаружили, что груз подменен, то жизнь заложников оказалась бы в опасности. Другая причина будет посущественнее: судя по всему, у иргелян есть свой человек в Байнингене, в экспедиционном отделе фирмы «Бергер транспорт»! А иначе откуда бы им знать о точных сроках транспортировки ядерных грузов? Личность этого засланного ими агента нам пока что не удалось установить, но, думаю, мы нападем на его след.

Взгляды Бриана и Хорна на мгновение встречаются. У обоих мелькает одна и та же мысль, и капитан не колеблясь вслух отвечает на невысказанный вопрос собеседника:

— Нет, господин Брокка — не их человек... Он скорее, как бы это выразиться... представляет в фирме «Бергер транспорт» интересы швейцарского государства и нашего учреждения. — Капитан явно не желает подробнее распространяться по поводу прежних и нынешних заслуг господина Брокка. — Стоило нам подменить содержимое контейнера или передвинуть срок транспортировки, и агент из Байнингена тотчас поставил бы об этом в известность своих хозяев, а значит, иргелянам сразу же стало бы ясно, что среди неполного десятка людей, посвященных в план нападения, находится двойной агент. Тем самым мы обрекли бы на смерть нашего арабского коллегу, которого с таким трудом удалось внедрить во вражеский стан...

— И вы предпочли обречь на смерть трех швейцарских граждан, в том числе двух работников полиции! — гневно взрывается Хорн. На сей раз он не может, да и не хочет совладать с собой. Вновь перед глазами у него стоит страшная картина, описанная Плюме: налетчики бешеным огнем автоматов скосили сопровождающих камион охранников в штатском.

— Не следует судить столь поспешно, лейтенант! Перед отправлением транспорта мы деликатно предупредили полицейских, чтобы они были начеку, поскольку, по имеющимся у нас данным, «могут произойти неожиданности»... Большего мы не могли себе позволить, не поставив под удар собственные интересы. Вздумай мы усилить охрану, это не укрылось бы от террористов, ведь наверняка камион был взят под наблюдение еще до отправки.

— Для вас превыше всего ваши махинации, — не сдается Хорн.

— От наших «махинаций», господин лейтенант, зависят сотни и тысячи жизней! Если нам удастся разоблачить и разгромить европейскую организацию иргелян, мы спасем множество человеческих жизней как здесь, так и на Ближнем Востоке — избавим людей от угрозы стать жертвами бандитских налетов или заложниками террористов.

— Любопытно узнать, как вы собираетесь это сделать.

— Удовлетворю ваше любопытство. Нам необходимо заполучить руководителя акции. Я имею в виду не того террориста, который в тоннеле командует сейчас горсткой бандитов, нет. Речь идет о мнимом «канадском бизнесмене», который — судя по приметам — идентичен майору Диллену, а точнее, известному под этим именем иргельскому агенту. Его настоящее имя — Давид Кимох; несколько лет назад он тоже работал в Париже, поддерживал связи с Лигой защиты евреев, финансировал французские правые организации, направленные против арабов, а потом занял ответственный пост в министерстве иностранных дел у себя на родине. Сейчас его прислали из Таллави специально для подготовки и проведения этой акции. А вот деталь, непосредственно касающаяся нас: нашему агенту удалось узнать, что Кимох-Диллен во время проведения акции будет находиться в Швейцарии и оттуда руководить действиями террористов, и если все, с их точки зрения, пройдет удачно, он покинет страну вместе с ними. Как они решат эту проблему технически, мы пока не знаем.

— Если я вас правильно понял, то из семи засевших в тоннеле террористов один работает на нас.

— Все верно, только... — Бриан лукаво улыбается, и у глаз его собираются морщинки. В сущности, он человек привлекательный и симпатичный, однако Хорн не в силах подавить свою неприязнь, по-прежнему чувствуя себя задетым этой историей с подслушиванием.

— Слушаю вас, капитан.

— Ситуация сложилась так, что в тоннеле находится еще один наш человек. Только он — среди заложников...

Хорн, тотчас смекнув, в чем дело, продолжает:

— Если верить подложным документам, то зовут его Жан Ризо, ему сорок два года и он директор банка, не так ли?

Теперь настает черед контрразведчиков удивиться. Правда, профессия обязывает их, что бы они ни услышали, сохранять полнейшую невозмутимость, однако Хорн видит, что его удар попал в цель.

— А откуда... вам это известно? — выдавливает наконец из себя капитан.

Хорн какое-то мгновение чисто по-мальчишески наслаждается одержанной победой, а затем отвечает на вопрос. Капитан Бриан облегченно вздыхает.

— Значит, вы раскрыли нашу тайну совершенно случайно? Тогда это еще полбеды. Будем надеяться, что террористы даже не подозревают о том, кого они «захватили» в числе заложников. Фамилия этого человека Юртал, ему тридцать девять лет, и он — чемпион по каратэ. В ботинке у него спрятан миниатюрный передатчик, автоматически подающий сигналы, так что за террористами можно будет проследить и после того, как они уберутся из тоннеля.

— Если, конечно, они прихватят с собой и Ризо-Юртала.

— Как же им его не прихватить? Ведь террористы наверняка не решатся выбраться из тоннеля без заложников. А мы в свою очередь позаботились о том, чтобы наш коллега по документам производил впечатление человека богатого и высокопоставленного, а стало быть, и крайне ценного заложника. Снабдили его роскошным автомобилем, и он от Вигау следовал непосредственно за камионом. Нам было известно, что нападение произойдет в тоннеле и что террористы помимо груза постараются захватить и заложников. Грешно было бы упустить такую возможность, вот мы ею и воспользовались. И теперь ни майор Диллен, ни главарь бандитов не подозревают, что в тоннеле находятся двое наших людей.

— Главарь говорит по-немецки.

— Верно! Ведь в Париже была сколочена интернациональная группа, но большинство ее членов — арабы. Немцы и их пособники работают за деньги, арабы же действуют ради убеждений. При этом они и не догадываются, что вместо интересов своего дела служат вражеским целям.

Хорн начинает улавливать взаимосвязи, однако кое-какие подробности пока еще не ясны ему.

— Сколько людей у вас здесь, в округе?

— От нашей службы совсем немного, но мы получили в подкрепление два десятка полицейских. Разместившись в нескольких легковых машинах, они заняли позиции в окрестностях Вигау и Штайга и ждут наших указаний. С помощью радиосвязи мы в любой момент можем поднять их по тревоге.

— А что произойдет, если террористы, добившись выполнения своих требований, вместе с заложниками покинут тоннель?

— Они получат гидроплан, в котором также будет запрятан автоматический радиопередатчик... Куда бы они потом ни направились, им не улететь далеко. Гидроплан будет снабжен таким количеством горючего, какого хватит лишь на двести километров полета. Министерство заблаговременно оповестит полицейские службы соседних стран... Но надеемся, что до этого дело не дойдет. Как только террористы возьмут на борт самолета Диллена, наши люди начнут действовать: обезоружат или ликвидируют террористов и заставят пилота посадить машину на швейцарской территории. Но есть тут одна закавыка. Нам стало известно, что бандиты, прежде чем покинуть страну, замышляют выкинуть еще какой-то трюк. В подробности наш человек не посвящен, тут всем заправляют майор Диллен и главарь группы.

— Выходит, под занавес надо ждать немалых сюрпризов, — задумчиво произносит лейтенант Хорн и внезапно оживляется: — А что будет с грузом?

— Бандиты наверняка захватили его не затем, чтобы вывезти с собой. Это практически невозможно, да и не нужно. Ведь все действия террористов направляются государством Иргель, а оно не нуждается в ядерном топливе, у иргелян своего хватает... Цель акции, скорее, заключается в том, чтобы привлечь внимание мировой общественности к арабским связям швейцарского правительства. Расчет иргелян понятен: если сейчас будет предан гласности тот факт, что государственные органы время от времени транспортируют по дорогам Швейцарии ядерное топливо под видом безобидного груза, то это вызовет массовую волну протеста... Вы ведь знаете, что у нас из-за любого пустяка норовят поднять заваруху — собирают подписи под воззваниями да проводят плебисцит. И в результате этого хитроумного хода иргеляне добьются своего: наше правительство будет вынуждено отказаться от крайне выгодной сделки, что в свою очередь приведет к катастрофическому ухудшению наших контактов с арабскими государствами и странами ислама. Так что, как видите, планы у них далеко идущие.

«И нефти лишимся!» — снова мелькает в голове лейтенанта невысказанная Брианом мысль. Но теперь рассыпанная мозаика выстраивается в довольно логическую картину. Игра, которая полчаса назад казалась Хорну затеей кучки террористов, стремящихся урвать выкуп, вдруг обрела в его глазах свои истинные масштабы. Да, конечная цель акции несравненно больше, чем казалось ему поначалу.

В этот момент до сознания Хорна доходит голос капитана Вольфа. Весь разговор лейтенанта с Брианом проходил на фоне звуковой «трансляции» из диспетчерского зала; вмонтированное в машину подслушивающее устройство работало бесперебойно. Сейчас голос капитана слышится громче, Вольф сообщает кому-то, что он раздобыл микробусы. Затем по телефону начинает говорить Манакор. Лейтенант Хорн спохватывается, что пора возвращаться. Ведь время летит неудержимо!

— Ну что ж, продолжайте слушать, — он делает рукой знак в сторону прибора. Лейтенант Эндер, коснувшись кнопки, усиливает звук. — Если в начале какой-либо моей фразы прозвучит упоминание о «Белле», это значит, что я обращаюсь к вам.

— Понятно, — кивает Бриан. — Какой у вас план действий?

— Я еще не все решил, — уклончиво отвечает Хорн, а между тем план у него в голове созрел окончательно, и он совершенно точно знает, что́ намеревается делать по возвращении. Но лейтенант не слишком-то доверяет этим работникам секретной службы. Не может он до срока раскрыть перед ними свои карты, ведь тогда он поставил бы и все дело, и себя самого в зависимость от этого ведомства. А Хорн не склонен вверять свою судьбу в руки расчетливых контрразведчиков, которые со спокойной совестью пожертвовали сегодня утром жизнью троих людей. Вернув пистолет лейтенанту Эндеру, он проворно выскакивает из машины и машет рукой сержанту.

— Поехали обратно, Клод.

12

Вигау, 13 часов 19 минут
— Немедленно доставить специалиста-подрывника! — отдает приказание лейтенант Хорн, едва войдя в диспетчерскую. Старший техник Плюме ест бутерброд с котлетой; при появлении лейтенанта он смущается, словно ученик, пойманный на шалости. Лицо его заливает краска: над людьми в тоннеле нависла смертельная угроза, а он тут закусывает как ни в чем не бывало...

Хорн, конечно, и внимания не обращает на такие пустяки. Капитан Вольф — распоряжение лейтенанта относилось к нему — тотчас подходит к телефону, а Хорна уж и след простыл. В коридоре по-прежнему терпеливо дожидаются электромонтеры и слесари из бригады, обслуживающей вентиляционные устройства. Лейтенант коротко совещается с рабочими, облаченными в синие комбинезоны, после чего говорит, что рабочие впредь до его приказа не должны покидать здание конторы.

С оглушительным грохотом на автостоянке приземляется большой военно-транспортный вертолет. Сержант Клод выглядывает из окна, недобро покосившись на крохотный подслушивающий аппарат, все так же прочно сидящий на оконном стекле.

Из вертолета высаживается довольно странная компания — восемь мужчин и одна женщина. Сверху удается разглядеть, что женщина стройная, длинноногая и хорошо одета: на ней экзотическая, украшенная вышивкой шуба и модный, до колен, шарф. Несущие вахту полицейские не сводят с нее восхищенных глаз. Один из прибывших остается у вертолета следить за выгрузкой снаряжения; рабочие сгружают на тележку здоровенные ящики.

Раздается телефонный звонок: майор Аргентер спрашивает лейтенанта Хорна. Лейтенант распоряжается переключить разговор на соседнюю комнату, откуда можно говорить без помех. В беседе с шефом Хорн деликатно упоминает о том, что к месту действия прибыли и сотрудники отдела «Ц». Майор ничуть не удивлен этим обстоятельством.

— Этого и следовало ожидать, они везде норовят сунуть свой нос... Пусть вас это не смущает, Хорн, занимайтесь своим делом. Я направил к вам группу телевизионщиков, это не подставные лица, а действительно специалисты. Только не вздумайте отпустить их до завершения акции, а то с них станется раззвонить о том, что увидели в тоннеле.

Хорн выходит в коридор встретить группу. Он сразу узнает в женщине Петру Набер, звезду швейцарского государственного телевидения. Прелестное лицо молодой дикторши, ее светлые, с рыжеватым отливом волосы и зеленые глаза ежедневно появляются на экране в передачах по первой программе. В печати неоднократно сообщалось о том, что Петра Набер каждую неделю получает по нескольку сот писем, в основном любовного содержания; по меньшей мере дюжина мужчин еженедельно просит ее руки, и все же Петра не торопится связать себя узами брака.

Лейтенант до сих пор полагал, будто женщины подобного типа непременно должны задирать нос. Да и как тут не заноситься, если все при тебе: и красота, и соответствующее общественное положение. Небось и увиваются за такими красотками богатые дельцы да прославленные кинорежиссеры. Однако, судя по всему, Петра Набер ничуть и не думает зазнаваться, она держится непосредственно и приветливо. Улыбаясь, протягивает руку лейтенанту.

— Приветствую вас... Мне представиться? — игриво спрашивает она.

— О, это совершенно излишне, вас знает вся страна, — галантно раскланивается лейтенант. Зато сам он представляется по всей форме, затем указывает на дверь слева: — Пожалуйте сюда, я велел освободить для вас это помещение. Здесь и придется организовать студию.

— Да тут у вас спартанская простота, — замечает Петра, оглядевшись по сторонам. Лет ей наверняка не больше, чем Хорну. В следующие минуты взгляды молодых людей без конца встречаются; воздух в комнате словно наэлектризован. Петра Набер и лейтенант Хорн нравятся друг другу, и оба тотчас почувствовали это. Мужчине вспоминаются одинокие вечера, когда он любовался улыбающейся с экрана Петрой, а порой и позволял себе размечтаться: что, если бы удалось с ней познакомиться?.. Должно быть, переживания отражаются на его лице, потому что Петра спрашивает:

— О чем вы сейчас думаете, лейтенант?

— Вспоминаю, как мы с вами вдвоем плавали на яхте. За бортом бушуют волны, воет холодный ветер, а в каюте тепло, вы смотрите на меня с экрана своими зелеными глазами и улыбаетесь...

— Это точно, что вы лейтенант, а не поэт? — смеется девушка.

К сожалению, на этом разговор обрывается, хотя лейтенанту очень хотелось бы его продолжить. Входит Манакор с группой вновь прибывших. Никто из собравшихся не тратит время на то, чтобы, обменявшись рукопожатиями, перезнакомиться друг с другом. Один из группы — человек азиатского типа, остальные — европейцы.

— Господа, вам предстоит выступить в роли репортеров и корреспондентов. — Лейтенант Хорн начинает с того, что наверняка было сказано людям в министерстве, прежде чем их направили сюда, затем кратко обрисовывает сложившуюся ситуацию и продолжает: — Примерно в четырнадцать часов террористы получат необходимое оборудование. Будем надеяться, чтоони не обнаружат ничего подозрительного, хотя наши специалисты слегка потрудились над этой аппаратурой... Короче говоря, речь идет о грандиозной мистификации. С помощью полученного от нас прибора террористы желают проверить, действительно ли пошла в эфир подготовленная ими программа и демонстрируется ли она по всей стране. Они наверняка зачитают свой гнусный манифест, чтобы каждому было ясно, что и зачем они делают... Когда настанет условленный час, мы включим эту импровизированную студию, и фрейлейн Набер объявит зрителям о случившемся, объяснит, почему прерван показ первой программы и какую трансляцию им предстоит увидеть. Прибывшие вместе с вами специалисты подключат камеру, перед которой выступят террористы. Они изложат свою мутную политическую программу, а затем наступит ваш черед. — Хорн обводит взглядом лица присутствующих. — Наскоро распределите между собой роли. Один из вас будет представлять агентство Рейтер, другой — Франс Пресс, третий — американское агентство ЮПИ. Потребуются и журналисты; кто-то выступит от швейцарской печати, другой... — Хорн поворачивается к мужчине с восточными чертами лица, — мог бы выдать себя за представителя японской телекомпании НХК... Вы японец?

— Нет, я кореец, но долго жил в Японии и знаю язык, — серьезным тоном отвечает мужчина. — Если среди террористов случайно окажется человек, говорящий по-японски, меня это не застанет врасплох.

— Тогда все в порядке. Передачу будет вести приехавший с вами репортер Вальтер Белль, операторы и техники, по всей вероятности, будут чередовать кадры с таким расчетом, чтобы на экране появлялись то «корреспонденты», то террористы. Со стороны все должно выглядеть как импровизированная пресс-конференция; все вы не раз видели подобное на экранах швейцарского телевидения. Старайтесь не обращать внимания на телекамеры, ведите себя естественно. Не забывайте: вы — журналисты, которым сотни раз доводилось выступать на аналогичных пресс-конференциях, десятки раз участвовать в телевизионных дискуссиях; держитесь свободно, раскованно, небрежно. И конечно, не переигрывайте... Продиктовать вам заранее вопросы я не могу, придется уж вам самим импровизировать по ходу дела в зависимости от ситуации и от того, что наговорят террористы. Каждому из вас надо будет задать максимум по три-четыре вопроса. Передача продлится тридцать минут, а затем камера вновь будет направлена на фрейлейн Набер, которая объявит, что чрезвычайная пресс-конференция закончена и дальнейшая программа пойдет опять из центральной студии... Мы постараемся подгадать время так, чтобы снова подключиться к первой программе не в разгар идущей по ней передачи.

— Это нетрудно будет сделать, — вмешивается Манакор. — Согласно объявленной программе, в промежутке с половины четвертого до четырех часов будут демонстрироваться короткометражные — минут на десять-пятнадцать — фильмы с перебивкой обычными рекламными объявлениями.

— Вот и прекрасно! А сейчас господин Манакор познакомит вас с предысторией дела и останется в вашем распоряжении до конца передачи. После этого всем вам придется задержаться здесь до завершения акции.

— В чем состоит ваша акция? — спрашивает загорелый здоровяк в кожаном пиджаке и свитере с глухим воротом.

— На этот вопрос я ответить не могу, — решительно заявляет Хорн.

Петра Набер выказывает беспокойство.

— Не получится ли так, что террористы все же узнают об обмане? Ведь у них может оказаться при себе и еще один переносной телевизор. Что им стоило прихватить его с собой в тоннель? И тогда они обнаружат, что их пресс-конференция вовсе никуда не транслировалась...

Хорн поворачивается к девушке. «Господи, до чего же красивые у нее глаза!» — думает он.

— Не беспокойтесь, фрейлейн. В тоннеле, под толщей горы Сен-Георг, вообще невозможно поймать никакую телепрограмму, ведь электромагнитные волны, передающие изображение, распространяются по прямой линии, а в глубь земли не проникают. Поэтому ваше лицо увидят лишь террористы, фрейлейн Набер. Я упомянул о грандиозной мистификации... Так оно и есть. Камеры не станут передавать изображение в столицу, в центральную студию, поскольку у нас будет создана замкнутая телевизионная сеть. В силу уже упомянутых топографических помех террористы смогут увидеть на экране присланного им телевизора лишь то, что с помощью помещенной в тоннеле передающей аппаратуры будем транслировать им мы. Если вы удачно справитесь со своими ролями, у террористов останется впечатление, будто их передача пошла в эфир и ее видели по всей стране, а значит, пропаганда им обеспечена, все только и говорят, что об этой акции... Тем самым в их глазах мы выполним одно из требований. Нескольким заложникам удастся обрести свободу, а перед нами откроется путь для дальнейших действий... — этой загадочной фразой Хорн неожиданно завершает свой инструктаж и быстрыми шагами выходит из помещения, прежде чем ему успевают задать какой-либо вопрос.

В диспетчерской Плюме заворачивает в бумагу остатки своего так называемого «обеда». Хорн бросает взгляд на часы: 13 часов 35 минут. Как же быстро летит время!..

— Господин капитан, что там у нас с микробусами?

— Я раздобыл два красных и два зеленых одного типа.

— Очень хорошо. Подгоните один красный и один зеленый к выходу тоннеля у Вигау, и пусть будут наготове два невооруженных шофера... — Хорн подходит к разостланному на столе плану тоннеля. — Видите вот этот участок? — Лейтенант показывает пальцем место на карте. — Здесь, метрах в ста от выхода у Штайга, находится небольшое ответвление от основной линии тоннеля. По словам Манакора, тут обычно стоят уборочные и аварийно-ремонтные машины. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы их убрали оттуда все до единой... Удалось вам разыскать подрывника?

— Да, он вскоре должен прибыть. Это сотрудник полиции, так что человек надежный.

— Благодарю. А сейчас пройдите со мной, пожалуйста.

Хорн берет Вольфа за локоть и, несмотря на удивление капитана, увлекает его в коридор. Лейтенанту вовсе не хочется, чтобы Бриан и Эндер тоже оказались посвященными в его план. А план этот теперь уже сложился во всех деталях.

— Вот что я хотел сказать вам, господин капитан. Сержант Клод с ребятами поработают над теми микробусами, которые мы пошлем террористам.

— Что значит — «поработают»?

— Спрячут в укромных уголках газовые баллоны и радиоприемники... А затем, по данному радиосигналу, содержимое баллонов проникнет внутрь машины и за считанные секунды усыпит всех, кто там находится.

— Опасную игру вы затеяли, лейтенант.

— Это я и сам понимаю. Сержант Клод отлично знает свое дело. Газ мы применим эффективный, мгновенно действующий... Приборы, установленные в микробусах, будут реагировать каждый на свою радиоволну, таким образом по ходу дела у нас будет возможность, скажем, одну из машин — вместе с пассажирами — вывести из строя, а другую пропустить без помех... Ну а два других микробуса — с моими людьми — должны стоять наготове в ответвлении тоннеля, поблизости от выхода к Штайгу. Для маскировки освещение там придется выключить полностью.

— Что вы задумали, лейтенант?

— Долго рассказывать. Суть заключается в том, что акцию необходимо развернуть в непосредственной близости от террористов — лишь в этом случае у нас есть шанс на успех. Не можем же мы дожидаться, пока они по своей воле выберутся из тоннеля!.. Следовательно, одному из наших людей придется туда спуститься. Он попытается выведать их намерения, и в первую очередь определить, действительно ли они собираются взорвать радиоактивное вещество. На месте легче будет прикинуть, каким образом можно освободить хоть часть заложников и помешать бандитам улизнуть на гидроплане.

— Пока они прикрываются заложниками, у нас связаны руки.

— Количество заложников надо постараться свести к минимуму, — роняет Хорн загадочную фразу и, не давая собеседнику опомниться, сразу же задает вопрос: — А как обстоит дело с деньгами?

— Власти и слышать не хотят о тридцати миллионах. Придется поторговаться с бандитами.

— Сколько же они согласны выделить?

— Миллионов пятнадцать-двадцать. У министерства финансов для таких случаев существует определенный фонд, доступ к которому открыт в любое время дня и ночи. Выделенная нам сумма вскоре будет доставлена на вертолете.

— Понятно. Будем надеяться, что они поторопятся... А что сообщает радио?

— По-прежнему остается в силе версия о дорожной катастрофе, из-за которой пришлось перекрыть движение через тоннель Сен-Георг. Новость передается в виде краткого объявления и адресована пока что лишь водителям автомашин.

Мимо проходит сержант Клод с охапкой одежды и всевозможных пакетов.

— Снаряжение прибыло, господин лейтенант.

— Давайте пройдем в наше помещение.

Капитан Вольф возвращается в диспетчерский зал. Плюме сидит у телевизионных экранов, последовательно отображающих участки тоннеля. Губы старшего техника плотно сжаты, он ни с кем не разговаривает. Взгляд его неотрывно прикован к светящимся голубоватым квадратикам, в общей сложности составляющим тоннель. Плюме никогда и никому не признавался в том, что любит это грандиозное творение человеческих рук. Ежедневно по восемь часов кряду просиживает он на этом месте, наблюдая за жизнью гигантской подземной змеи; он изучил каждый изгиб ее мощного «тела», каждый вздох этого сложного организма. И сейчас ему страшно... Он так опасается за свое любимое детище!

— Что нового? — подходит к нему Вольф.

— Все по-прежнему, господин капитан. Вентиляторы работают на минимальную мощность, освещение мы убавили наполовину, — устало отвечает старший техник.

В помещении, отведенном для коммандос, Клод демонстрирует специальное снаряжение.

— Черные спортивные костюмы... Противогазы... Кусок жесткой проволоки, согнутый так, как вы просили... Малогабаритный радиопередатчик с микрофоном... Десятиметровый моток веревки... Ботинки на резиновой подошве... Газовый распылитель CS...

— Спасибо, Клод. Вы познакомили ребят с нашим планом?

— Да, господин лейтенант. Они рады, что предстоит серьезная работа.

За несколько минут до четырнадцати часов Хорн вызывает по телефону майора Аргентера; разговор, естественно, ведется из помещения коммандос.

— Господин майор, если возникнет такая ситуация, что я буду поставлен перед выбором: спасти заложников, отбить у террористов радиоактивный груз и деньги или же пожертвовать успехом ради того, чтобы коллеги из отдела «Ц» могли осуществить свою сепаратную акцию, то как мне тогда поступить?

— Разумеется, предпочесть первый вариант. Если на то пошло, я сумею объяснить министру, что жизнь заложников и устранение возможности взрыва для всех нас важнее, чем манипуляции отдела «Ц».

— Это я и хотел от вас услышать, господин майор. Сейчас мы отправляем террористам телевизионное оборудование.

— Действуйте, лейтенант, да смотрите не подкачайте. Многое зависит от этой акции.

Молодой человек догадывается, что смысл последней фразы Аргентера имеет отношение и к нему, Хорну. Сегодняшняя акция может укрепить его позиции, а глядишь, и принесет повышение в звании. С точки зрения начальства, этот февральский день — экзамен для Хорна. Экзамен, который может увенчаться успехом, а может и закончиться провалом. Хорн кладет трубку, несколько успокоенный: теперь он знает, что будет поступать так, как подсказывает ему в первую очередь собственная совесть и реальные возможности. Бриан и компания готовы пожертвовать чем и кем угодно, лишь бы заполучить иргельского шпиона, этого майора Диллена. Конечно, было бы идеально, если бы удалось выполнить обе задачи. «А вдруг да получится», — с надеждой думает лейтенант и посылает одного из своих людей в диспетчерскую, за капитаном Вольфом. Тот незамедлительно является.

— Господин капитан, как только они получат телекамеру и отпустят на свободу первого заложника, мальчика, сержант Клод поедет на машине ему навстречу и доставит его сюда. Надо будет как следует повыспросить мальчонку, что он видел...

— Совершенно верно.

— Далее. Гидроплан должен быть окружен под водой вооруженными аквалангистами. Да и несколько быстроходных моторок тоже не помешают. Не исключено, что они нам понадобятся. События могут развернуться так, что придется атаковать их в последний момент перед взлетом...

— Все может быть.

— Вот именно, тут всякое возможно. Помнится, я уже говорил вам, что одному из нас следует проникнуть в тоннель... Я знаю единственного человека, который сумеет выполнить задание в точности так, как я его продумал.

— Кто же это?

— Я сам.

Наступает томительное молчание. Глаза капитана Вольфа сужаются в щелочки, лоб прорезает глубокая поперечная морщина.

— Вы пойдете один, лейтенант?

— Да, я уже проделал все необходимые приготовления.

— Вы несколько удивили меня, Хорн... — Капитан потирает лоб. — Я думал, что в самое пекло вы пошлете кого-нибудь из своих хорошо подготовленных людей.

— Мы все прошли одинаковую подготовку. Я мог бы послать любого из них, и каждый пошел бы не колеблясь... Но я предпочитаю взять эту задачу на себя.

Капитан Вольф, бросив на лейтенанта проницательный взгляд, едва заметно пожимает плечами, словно говоря: «Воля ваша». Офицеры вкратце повторили свои действия на ближайшие часы. Затем Хорн снова возвращается к деталям своей акции.

— Слесари помогут мне спуститься в вентиляционный колодец, а оттуда я — через ближайшее к убежищу террористов вентиляционное отверстие — проберусь в тоннель... С вами я буду поддерживать постоянную радиосвязь. Бригада электромонтеров и четверо моих ребят уже приступили к работе: на каждом километре отрезка между убежищем террористов и Вигау через вентиляционное отверстие они выведут наружу небольшие антенны. Подсоединенные к антеннам усилители дадут вам возможность уловить сигналы моего миниатюрного передатчика.

— А если... с вами что-нибудь случится, Хорн? Что нам тогда делать?

— Здесь остается сержант Клод.

Договорившись обо всем, они возвращаются в диспетчерский зал. Следом входят господин Манакор и Петра Набер. Судя по всему, они разработали сценарий будущей передачи. Капитан Вольф, правда, недоволен тем, что Манакор привел в «штабное помещение» постороннюю девицу, но сейчас ему некогда отвлекаться по пустякам.

— Электрокар к отправке готов, — докладывает Плюме. — Один из полицейских добровольно вызвался вести его в тоннель.

Четырнадцать часов три минуты. Хорн переглядывается с капитаном Вольфом и Жаком Брокка. Представитель транспортной фирмы переводит взгляд на часы; по непроницаемому выражению его лица невозможно угадать, о чем он думает. Господин Тисс нервно барабанит пальцами по столу. «Он намного бледнее обычного», — отмечает инженер Манакор. Петра, чуть растерянная и недоумевающая, стоит позади всех, каждым своим нервом ощущает она напряженность, наэлектризованность атмосферы, однако не понимает смысла происходящего.

— Звоните им, — делает знак лейтенант Хорн.

Плюме крутит диск кремового аппарата, затем передает трубку капитану. Хорн тем временем увлекает Манакора в сторонку и шепотом посвящает его в свой план. Инженер как завороженный во все глаза смотрит на лейтенанта. Отправиться в тоннель? Одному против своры бандитов?!

— Опять фараон на проводе? — раздается из динамиков уже знакомый голос главаря террористов.

— Да, это я. Журналисты и телевизионщики прибыли. Оборудование, как и было условлено, мы сейчас высылаем вам со стороны Штайга. А как там ребенок?

— Готов отправиться в путь.

— Хорошо. Но вот с деньгами получилась заминка... Видите ли, эти типы в министерстве финансов...

— Жмутся за каждый грош? Сквалыги проклятущие, другого от них и ждать не приходится!.. — В голосе террориста появляются угрожающие нотки, однако капитан готов к такой реакции. Он решительным тоном перебивает бандитского главаря:

— Нас самих поставили перед свершившимся фактом. Велено передать: или вам выдадут сполна тридцать миллионов, но тогда вы не получите гидроплан, или же вы удовольствуетесь меньшей суммой и самолетом в придачу.

— И на какую сумму они намерены раскошелиться, ваши скупердяи?

— Они исходят из соображения, что вам нужны не столько деньги, сколько выступление по телевидению...

— Какие умники, лучше нас самих знают, что нам нужно! Хватит тянуть резину, говорите, сколько у вас денег?

— Десять миллионов.

— Неслыханная наглость! — захлебывается от возмущения террорист. — В наших руках радиоактивное вещество, четырнадцать заложников и тоннель, а они, видите ли, вздумали торговаться! Двадцать миллионов — и разговор короток!

— Я, конечно, попытаюсь настоять на том, чтобы сумму увеличили. Но вряд ли мне удастся отвоевать больше пяти миллионов... Пятнадцать — хорошее число. Что вы на это скажете?

— Двадцать миллионов, и ни франком меньше!

— Зато, если вы согласитесь на пятнадцать миллионов, мы не потребуем ни единого заложника в обмен на телетрансляцию.

Наступает напряженная тишина, затем раздается ответ:

— Торгашеские душонки, знай норовят обхитрить другого да урвать себе побольше! Ладно, черт с вами, пусть будет пятнадцать миллионов!

Капитан Вольф облегченно вздыхает, затем быстро произносит:

— Электрокар выезжает к вам, — и кладет трубку.

Плюме тотчас говорит в микрофон другого аппарата:

— Передайте ему, чтобы выезжал.

Присутствующие в зале и Петра подходят к экранам, занимающим почти всю стену. Техники вновь включают освещение на полную мощность. На одном из экранов появляется низкая зеленая тележка. Она быстро пересекает квадратик экрана, удаляясь от вмонтированной в потолок тоннеля камеры.

— Электрокар скоро войдет в поле зрения следующей камеры, — поясняет Плюме. — Но до тех пор ему надо проехать девять километров.

Так проходит минут двадцать. Тоннель на всем своем протяжении выглядит совершенно одинаково, и Петра не в силах избавиться от навязчивой мысли, будто перед ней без конца мелькает одно и то же изображение. Маленькая тележка едет и едет по безлюдному, вымершему тоннелю среди равнодушно-холодных голубовато-зеленых стен, и при этом у зрителя нет ощущения, будто она действительно передвигается в пространстве.

— Где сержант Клод? — спрашивает Хорн.

— Он в машине, у выхода со стороны Вигау, — докладывает Плюме.

Господин Тисс по-прежнему барабанит пальцами по столу. Жак Брокка нервно кусает губы. Инженер Манакор судорожно ухватился руками за спинку стула.

Неподалеку от убежища террористов электрокар останавливается. Водитель спрыгивает на землю и быстрыми шагами направляется обратно. Если бы камеры передавали не только изображение, но и звук, то сейчас в диспетчерской наверняка было бы слышно, как гулко отдаются его шаги в опустелой бетонной трубе тоннеля.

Тележка стоит на асфальте. Томительно тянутся минуты. В диспетчерской гробовая тишина. Рука Плюме замерла над кнопками камер.

Затем на экране появляется фигура, появляется так внезапно, что Петра вскрикивает и в растерянности зажимает рот рукой. Неизвестный и в самом деле выглядит страшно: черная одежда плотно облегает тело, лицо закрыто черной маской, лишь для глаз и рта оставлены узкие прорези. Бандит приближается настороженно, словно ожидая подвоха, обходит тележку со всех сторон. Но, видимо не обнаружив ничего подозрительного, перебрасывает через плечо ремень автомата и вспрыгивает на сиденье кара. Тележка трогается и, доехав до участка, захваченного террористами, исчезает из кадра.

— Мужчина, рост примерно сто восемьдесят, щуплый, лет тридцати, — перечисляет приметы неизвестного капитан Вольф. — Вооружен автоматом СТ-32 бельгийского производства.

Остальные присутствующие застыли, боясь пошевелиться. Лейтенант Хорн освежает в памяти курс психологической подготовки. Последующие минуты во многих отношениях окажутся решающими. Если террористы отпустят ребенка, то есть первого заложника, — это явный признак, что они склонны на уступки, а точнее говоря, на обменные сделки.

— Что, если они все же взорвут камион? — шепотом спрашивает Петра.

Девушка стоит рядом с Хорном, но не смотрит на лейтенанта. Как и все присутствующие, она не отрывает взгляда от экрана, на котором еще несколько минут назад стояла тележка с телевизионным оборудованием.

— Мы им помешаем в этом, — также шепотом отвечает лейтенант Хорн. — Надо только устроить так, чтобы к тому времени, когда караван машин с бандитами и заложниками выберется из тоннеля, камион уже находился бы не в их руках, но чтобы террористы не знали об этом. — Он и сам понимает, что объяснение его звучит сбивчиво и туманно. Впрочем, он не столько обращается к девушке, сколько пытается упорядочить собственные мысли. Затем лейтенант поворачивается к Плюме:

— Позвоните на автостоянку, пусть готовят вертолет. Я сейчас подойду.

Проходит еще четыре минуты; террористы явно заняты проверкой снаряжения.

— Мальчик идет! — радостно восклицает господин Манакор, хотя оповещение это совершенно излишне: ведь взгляды всех присутствующих прикованы к экрану. На часах почти половина третьего.

Лицо мальчика бледно, голова непокрыта. На нем длинные штаны и белая рубашка; кто-то обмотал ему шею шарфом. Мальчик раз-другой оборачивается назад, а затем торопливо шагает по тоннелю в сторону Вигау.

— Пусть Клод выезжает! — командует Хорн. Плюме передает его распоряжение по телефону. Лейтенант, бросив взгляд на капитана Вольфа, выходит из диспетчерской.

На автостоянке уже тарахтит прогретый мотор вертолета.

13

Холм вблизи Вигау, 14 часов 30 минут
Диллен устал от ожидания. Он опускает боковое стекло и глубоко вдыхает свежий, холодный воздух. Теперь уже ясно, что солнцу сегодня не пробиться, серые тучи сгущаются все больше, плотной пеленой окутывая небо. Горы не отбрасывают теней; до вечера еще далеко, но окрестные холмы и долины погружаются в сумрак, даже снежный покров на вершинах гор и холмов кажется посеревшим. Пик Сен-Георг, окутанный облаками, сейчас не виден. Изредка с криками проносятся черные стаи птиц и исчезают вдали, за Вигау.

Диллен, наблюдая в бинокль, видел вертолеты, один за другим приземлявшиеся на автостоянке в Вигау, и прибывавшие полицейские подкрепления. Особое внимание его привлек вертолет, который примерно в полдень вдруг взмыл со стоянки, полетел по направлению к Штайгу и вскоре вернулся обратно. «Все ясно, они решили обследовать причал на Линардском озере!» — с удовлетворением отмечает он. Значит, Чарли уже вступил в контакт с полицией и продиктовал свой ультиматум...

Вот и сейчас в воздух поднимается вертолет; на сей раз он летит не к озеру, а в другом направлении и через минуту скрывается за горой Сен-Георг. «Наверное, за деньгами отправились...» — строит предположения Диллен. Взглянув на часы, он решает, что пора проинформировать шефа.

Диллен связывается с Парижем. Едва успевает раздаться первый звонок, как трубку снимают. «Ага, выходит, шеф тоже волнуется, хотя и строит из себя невозмутимого супершпиона», — мелькает в голове у Диллена злорадная мысль, но он тут же настраивается на официальный лад.

— Да, мосье, это я. Родовые муки пока продолжаются, но если судить по определенным признакам, то все идет как надо.

— Вы в этом уверены? — спрашивает Кабри.

— Да, мосье, все события происходят в той самой последовательности, на какую мы рассчитывали, и нет ни малейших оснований предполагать какого-либо отклонения.

— Надеюсь, и в дальнейшем не возникнет осложнений. Что нового по телевидению?

— Пока ничего. Позвольте напомнить: по плану до этого дойдет черед не раньше, чем через полчаса. Вы тоже будете смотреть?

— Да, благодаря кабельной сети и здесь можно поймать эту передачу. Ведь она пойдет по первой программе, верно?

— Совершенно верно, мосье, мы именно на это и рассчитываем.

— Тогда все в порядке. Только не забывайте, что главная задача у вас впереди. Вы готовы?

— Разумеется, мосье.

В трубке раздается щелчок, Кабри считает разговор законченным. Диллен тоже кладет трубку и включает вмонтированный в приборную доску небольшой телевизор. Тускло мерцающее опаловое стекло постепенно освещается все ярче и ярче; передают состязания по бобслею. Комментатор возбужденно перечисляет пары игроков, вышедших в финал. Камера пробегает вдоль ряда заснеженных, сказочно красивых елей, под которыми, переминаясь с ноги на ногу, стоят группы озябших зрителей. В одном месте у барьера собралась целая толпа, с неослабным вниманием смотрят они вниз, на покрытое льдом углубление, где с минуты на минуту вновь должны промчаться черные аэродинамические сани.

Диллен смотрит на часы, они показывают без четверти три.

14

Гора Сен-Георг, вентиляционная шахта № 3, 14 часов 40 минут
Вертолет зависает над бетонной площадкой, серым прямоугольником выделяющейся на белом снегу, затем резко снижается. Около импровизированной посадочной площадки выстроились мужчины в плотной, утепленной спецодежде. Лейтенант Хорн вместе с двумя своими помощниками спрыгивает на землю. Вертолет тотчас же набирает высоту. Грохот мотора заполняет все воздушное пространство. Здесь, у вершины горы, облаков почти нет, прозрачно-чистый воздух пронизан ослепительным сиянием солнца. На белоснежном фоне горного склона выделяется некое бесформенное бетонное сооружение — это и есть вентиляционная шахта; по трубам, уходящим в глубь земли, нагнетается в тоннель прохладный горный воздух. Мужчины торопливо проходят в просторное помещение с машинным залом. Лейтенанта дожидаются два слесаря, с которыми он прежде успел побеседовать в коридоре конторы, и сейчас, не тратя слов, один из рабочих отправляется вместе с отрядом. По винтовой лестнице они спускаются на несколько этажей вниз; здесь температура воздуха приятнее, теплее. Хорн торопливо переодевается. Люди из его сопровождения также обувают легкие ботинки на резиновой подошве. Затем слесарь открывает узкую дверцу; Хорн видит слабо освещенный бетонный колодец диаметром метра в два и вплотную примыкающий к одной из стенок тесный лифт. Металлические тросы подъемника, отвесно уходя вниз, теряются где-то в глубине.

— Заходите в кабину, — предлагает слесарь, хотя гости уже направились туда без приглашения. Захлопывается дверца лифта, и у людей на мгновение все внутри замирает: лифт стремительно идет вниз. Места в кабине маловато, людям приходится стоять вплотную друг к другу. Изредка мелькают укрепленные на стене лампы, в шахте царит полумрак. Спуск продолжается довольно долго. Слесарь перехватывает вопрошающий взгляд лейтенанта.

— Мы опускаемся на уровень тысячи шестисот метров, — поясняет он. — Там находится второй вентилятор, а мы пройдем дальше под машинным залом...

Какое-то время Хорн ощущает неприятный шум в ушах; затем разница в давлении постепенно выравнивается. Но лейтенанту уже не до собственных ощущений: все мысли его сосредоточены на другой задаче.

Движение воздуха становится все ощутимее и сильнее, сквозняк ерошит волосы на голове. Ровную цепочку ламп разрывает неподвижный красный свет; лифт тормозит и останавливается. Едва успевает слесарь открыть дверцу кабины, как людей буквально выталкивает сквозняком в узкий, горизонтально идущий коридор. Очередная, огражденная решеткой лестница. Гулкий равномерный грохот: мощный мотор, подобный пароходному двигателю, вращает вертикальные оси. В прогретом воздухе плавает запах машинного масла, скользят черные поршни, на стенах закреплены щиты трехфазного распределения. Где-то поблизости, скрытые подрагивающими от вибрации стенами, гигантские пропеллеры, вращаясь с колоссальной скоростью, втягивают снаружи свежий воздух и подают его вниз.

Но вот и грохот машинного зала остается позади. Люди спускаются вниз вдоль покатого, напоминающего штрек, но идеально чистого и хорошо освещенного тоннеля. По стенам, на уровне человеческого роста, проложены кабели в плотной изоляционной оболочке из пластика разных цветов.

— Это специальный коридор для бригады обслуживания, — поясняет сопровождающий группу специалист. Мужчины идут быстро, не задерживаясь; подземный коридор часто разветвляется, у развилок стены размечены какими-то знаками и цифрами, нанесенными красной и синей краской. Если не знаешь, где находишься, то трудно предположить, что над головой у тебя — полуторакилометровая толща горы. Коридор постепенно сужается, и теперь уже можно продвигаться вперед, лишь согнувшись в три погибели. Вмонтированные в потолок лампы под белыми пластмассовыми абажурами тоже попадаются все реже. Слесарь делает знак рукой, призывая своих спутников к тишине.

— Теперь недалеко... От этого разветвления до них метров сто двадцать, не больше.

«До них», — повторяет про себя Хорн, и руки его сжимаются в кулаки.

Идущий впереди группы слесарь опускается на колени, и остальные следуют его примеру. Бетонная труба сужается в диаметре до метра, и теперь действительно иначе чем на карачках не проберешься. Узкий лаз заканчивается небольшим сумрачным помещением, ламп здесь почти не видно.

— Обождите тут, — шепчет слесарь, — а я проползу вперед и отвинчу решетку люка.

— Там выход? — указывает Хорн в сторону узкого, круглого отверстия в стене.

— Да, господин лейтенант.

Через несколько минут слесарь с трудом протискивается обратно из тесного лаза; со лба его ручьями струится пот.

— Готово...

Хорн с одним из своих людей забирается в узкий ход; коммандос тащит за собой неразлучный автомат. В руках у Хорна небольшая брезентовая сумка с необходимым снаряжением и конец веревки.

Впереди он видит кружок света — в том месте кончается узкий ход. Хорну представляется, будто он вернулся во времена своего детства. На соседней улице прокладывали трубы, и он вместе с мальчишками-сверстниками целые дни напролет проводил на строительстве. Ползать по трубам было для них любимым развлечением, прервать которое способны были разве что рабочие, прогонявшие озорников прочь. Воспоминание это врезалось в память Хорна, должно быть, потому, что от беззаботной детской поры до страшного мига катастрофы оставались считанные дни... За рулем машины сидел отец, рядом с ним — мать. Сам он, тогда тринадцатилетний мальчишка, развалился на заднем сиденье, мысленно воображая себя пузатым миллионером, как в кинофильме. Дела у него идут прекрасно, предприятия приносят богатейший доход, а он знай себе раскатывает в роскошном автомобиле. Из всего происходящего Хорн запомнил только отчаянный крик отца и скрежет тормозов, словно раздирающий мозг. Хорн почувствовал, что летит куда-то, чудовищная боль пронзила голову, перед глазами вспыхнул ослепительно яркий белый свет, а затем мальчик словно погрузился в какую-то густую, липкую патоку. Очнулся он в больнице; врачи вели себя с ним как-то странно, кое-кто из сестер, отвернувшись, украдкой вытирал слезы. Лишь через несколько недель узнал он, что произошло. Могилу родителей он впервые посетил спустя полгода, когда окреп настолько, что смог без посторонней помощи выбраться на кладбище. Живущий в другом городе дядюшка, которого он видел всего два раза в жизни, посылал деньги на его воспитание.

Сейчас бетонная труба напомнила ему последние, ничем не омраченные дни счастья. Пятнадцать лет назад полз он так же, с ободранными коленками и локтями, весело перекликаясь с товарищами своих детских игр.

Впереди виден кружок света. В том месте вентиляционный канал, оставив позади множество уступов и ответвлений, напрямую смыкается с тоннелем, образуя в его стене, под самым сводом потолка, круглый, забранный решеткой люк. Таких вентиляционных отверстий на всем протяжении тоннеля насчитывается несколько сот.

Хорн осторожно высовывает голову.

Влево тянется безлюдный тоннель — две темные полоски асфальта, разделенные посередине белой чертой. Неоновые лампы под потолком излучают резкий, нестерпимо яркий свет.

Лейтенант поворачивает голову вправо. Он видит около десятка беспорядочно сбившихся машин, при этом одна из них — «фиат» — налетела на впереди идущий «мерседес». Дорожная полоса по направлению к Штайгу относительно свободна. Хорну виден и камион фирмы «Бергер транспорт». Он одиноко застыл неподалеку от входа в убежище, на отшибе от всех прочих машин.

Хорн не решается чересчур далеко высовываться из люка, но ему необходимо увидеть все до мельчайших подробностей. Ну, скажем, выставили ли террористы часовых, и если выставили, то где именно?.. Приглядевшись внимательно, Хорн вскоре замечает у тесного прохода в убежище человека, с головы до ног одетого в черное, с автоматом в руках; рядом с часовым стоит электрокар. До террориста примерно метров сто.

Хорн скрывается в люке и включает свой радиопередатчик. С этого момента миниатюрный прибор будет постоянно находиться в действии. Лейтенант вставляет в ухо слуховую трубку — крохотное устройство, напоминающее обычную противошумовую затычку. Малюсенький микрофон пристегнут к воротнику спортивной рубашки Хорна, так что не надо будет специально подносить его ко рту.

— Говорит Хорн. Как слышите?

— Диспетчерская слушает, — тотчас отзывается капитан Вольф.

— Какие новости за время моего отсутствия?

— Сержант доставил ребенка. Маленький Якоб, несмотря на пережитое потрясение, держался молодцом, и только минут через десять у него началась истерика. Он без конца повторял, что отец его остался в тоннеле, а мужчины в масках очень грубы. Сейчас мальчик находится под опекой врачей.

— Что он сумел увидеть?

— Как мы и предполагали, заложников согнали в убежище, мужчинам связали за спиной руки. Террористы обосновались вокруг единственного входа в убежище, между собой они говорят то по-немецки, то на каком-то незнакомом «гортанном» языке...

— Видимо, по-арабски.

— Мы тоже так считаем. По описанию мальчика, ведут себя эти мерзавцы беспокойно. Часто без всякой причины орут на беззащитных пленников, без толку расхаживают туда-сюда...

— И это все, что ему удалось подметить?

— Много ли возьмешь с перепуганного ребенка!.. А какова ситуация у вас, Хорн?

— Электротехники разместили радиоусилители по всему тоннелю, благодаря этому вы сейчас и слышите меня, Вольф. Я нахожусь в ста метрах от их логова, намереваюсь сейчас отправиться... А как с телепередачей?

— С минуты на минуту приступаем.

— Тогда все в порядке. Выключите освещение, когда я скомандую. Начинаю обратный отсчет... Двадцать, девятнадцать, восемнадцать...

Боец из отряда Хорна упирается ногами в бетонную стену. Действия его уверенны, они заранее обсудили с лейтенантом все детали. Он крепко сжимает веревку, для пущей надежности переброшенную через плечо.

— Четырнадцать, тринадцать...

Конечно, Хорн мог бы спуститься и без всякой веревки; спрыгнуть с высоты два-три метра для коммандос — сущие пустяки, но такой прыжок неизбежно сопровождается шумом. В тоннеле же сейчас царит тишина, и шум наверняка был бы услышан часовым. Хорн надеется на свои резиновые подметки, которые приглушат звук прыжка, и на товарища, который удержит его на весу.

— Семь, шесть, пять...

Сидя у края отверстия ногами вперед, Хорн изготовился к прыжку. Снаружи в тоннеле ослепительным немигающим светом горят лампы.

— Два, один... Давай!

В тоннеле внезапно гаснет свет, и наступившая темнота кажется непроглядной, хоть глаз коли.

Однако Хорна это не застает врасплох, ведь он только и дожидался благоприятного момента. Оттолкнувшись, лейтенант выскакивает из люка. Веревка чуть слышно шелестит под руками. Напарник надежно страхует его. Лейтенант чувствует резкий рывок: по предварительным подсчетам, ноги его сейчас должны находиться сантиметрах в шестидесяти от асфальта. Выпустив из рук веревку, Хорн тихонько соскакивает на землю. Глаза его вооружены инфракрасными очками.

Изо всех сил мчится Хорн, по диагонали пересекая свободную часть дороги...

Белоснежная вершина горы Сен-Георг по-прежнему залита ослепительно щедрым солнечным сиянием, а здесь, под скалой, в кромешной, адской тьме бежит мужчина. И все же он отчетливо видит стены тоннеля, сгрудившиеся, неподвижные автомобили: специальные очки, действующие по принципу инфракрасного излучения, делают это возможным. Бесшумно скользит Хорн вдоль стены тоннеля. Прошло секунд восемь, как он соскочил и бросился бежать, и тренированные легкие молодого лейтенанта дышат по-прежнему бесшумно и равномерно, когда Хорн, беззвучно распластавшись на асфальте, прячется за машинами.

Отсюда отчетливо слышны возбужденные голоса террористов.

15

Вигау, 15 часов 01 минута
Истошно надрывается кремовый телефонный аппарат. И в этот момент в одном из динамиков раздается краткая команда:

— Включайте! — Это голос Хорна.

Вольф делает утвердительный кивок. Плюме приводит в действие сенсорные включатели. Один из техников тотчас же отсоединяет прибор, передающий голос лейтенанта сюда, в диспетчерскую, и надевает наушники, чтобы не терять связи с лейтенантом. Эта мера предосторожности отнюдь не лишена смысла: нельзя допустить, чтобы террористы ненароком услышали по телефону усиленные динамиком сообщения Хорна из тоннеля... Капитан Вольф снимает трубку.

— Что это еще за фокусы?.. — заходится от ярости главарь террористов. — Зачем вам понадобилось отключать освещение?

— Ничего страшного, — заверяет его капитан. — На миг прекратилась подача питания, только и всего. Не исключено, что и тут не обошлось без вашего участия, — переходит Вольф в контрнаступление. — Похоже, что утром, когда вы палили в телекамеры, был задет центральный кабель... Во всяком случае электротехники отмечают, что с кабелем неблагополучно.

— Не советую пускаться на уловки, это к добру не приведет. Что там с телепередачей?

— Мы постоянно держим связь с центральной студией. Сейчас подходит к концу последний короткометражный фильм, и прерывать передачу студии не хотелось. Минут через пять наступит ваша очередь, так что будьте готовы. Ваш прибор хорошо принимает центральную программу?

— Да. Значит, через несколько минут начнется? Мы будем готовы.

В трубке раздается щелчок. Капитан Вольф с облегчением кладет трубку. Обернувшись, он видит, что господа Манакор, Тисс и Брокка направляются к выходу, и поспешно присоединяется к ним, однако успевает на ходу бросить Плюме:

— Сообщите лейтенанту Хорну, что передача вот-вот начнется. Для него эти сведения очень важны: пока будет идти передача, он может смелее двигаться...

Помещение, переоборудованное под телестудию, изменилось до неузнаваемости. Сержант Клод со своими ребятами и телевизионщики поработали на славу. С окна сняли огромную коричневую штору и с помощью нескольких досок задрапировали одну из стен, на фоне которой должна будет вестись передача. В тон коричневой драпировке был подобран бежевый пластмассовый столик, только сейчас на нем вместо обычной пишущей машинки красовался букет живых цветов. За этот столик оператор усадил Петру Набер. Заученными движениями поправив на лице легкий слой грима, девушка просматривает текст, написанный господином Манакором.

В углу стоит телевизор; два из множества протянутых по полу цветных проводов подсоединены к этому прибору. Оператор, видимо, решает заранее опробовать камеру; изображение на экране с лица Петры «перескакивает» в другой угол помещения, где за длинным столом, лишенным каких бы то ни было украшений, сидят «журналисты». Перед ними микрофоны, стопки чистой бумаги, две бутылки кока-колы и стаканы. Памятуя наставления Хорна, «корреспонденты» стараются держаться раскованно и спокойно, однако от внимательного глаза не укрылось бы множество мелких признаков их внутреннего волнения.

В промежутке между окнами стоит другой телевизор, на экране которого присутствующие могут следить за первой программой официального швейцарского телевидения. Сейчас там демонстрируется заснятый в Индии короткометражный цветной фильм. Худые, иссохшие индусы в белоснежных тюрбанах обступили со всех сторон какую-то необычную конструкцию и внимательно выслушивают пояснение, которое дает мужчина в темном костюме. Звучит бесстрастный голос диктора: «В Индии биогаз с успехом мог бы заменить топливо. Это вызвало бы коренной поворот и в земледелии, и в производстве продуктов питания. Ведь сейчас в индийских деревнях ощущается такая нехватка топлива, что крестьяне вынуждены повсеместно вырубать не только деревья, но и кусты. В результате этого эрозия почвы достигает невероятных размеров, и создается парадоксальная ситуация, когда населению при его постоянно растущей численности приходится кормиться за счет убывающей площади плодородных земель...»

— Приготовились! — подает команду один из телевизионщиков; теперь уже оба оператора заняли свои места за камерами. Техник склоняется над приборами и выключателями. В глазах его застыло напряжение.

16

Тоннель, 15 часов 09 минут
Хорн, укрывшись за одной из машин, неподвижно распластался на асфальте. Он не решается даже слегка пошевелиться, отлично понимая: стоит часовому сейчас, вслед за подозрительным отключением тока, заслышать хоть малейший шум, и он сразу же поднимет по тревоге остальных террористов. А те в приподнятом настроении, заранее предвкушая победу, должно быть, выстраиваются перед телекамерой в полной уверенности, что их скрытые черной маской физиономии появятся на экранах в каждом мирном доме Швейцарии...

На курсах спецподготовки у коммандос вырабатывали навык подолгу находиться без движения в самых нелепых и неудобных позах. Хорн лежит не шелохнувшись и напряженно прислушивается. Со стороны убежища доносятся обрывки фраз, негромкие возгласы, однако разобрать ни слова не удается. От того места, где затаился Хорн, до узкого прохода в бетонной стене примерно метров пятьдесят.

Хорн улавливает момент, когда внимание часового ослабевает. Царящая в тоннеле тишина, постоянная температура воздуха способны нагнать истому на каждого, кто длительное время находится здесь. Не теряя времени, Хорн начинает осторожно, медленно передвигаться вперед. Из-под синего «вольво» он перекатывается под красную «мазду» и тут замечает убитого — до сих пор его заслоняли колеса машины. Возле обгорелого, закопченного черного «рено» лежит труп темноволосого мужчины лет тридцати с небольшим; руки его судорожно стиснуты. На асфальте расплылась лужа крови, уже успевшей подсохнуть. По другую сторону машины тоже лежит бездыханное тело, но Хорну некогда разглядывать покойника и некогда помянуть недобрым словом Бриана и компанию. Даже не будь рядом этих трупов, он все равно знал бы, в какой опасности находится и вкакую рискованную игру вступил. Что бы ни случилось, ему не на кого рассчитывать. Он — один против целой шайки врагов...

Лейтенант, неслышно передвигаясь, ползет дальше. Он видит перед собой лишь свою заветную цель: камион. От камиона его отделяют каких-нибудь метров двадцать, но до него надо преодолеть открытое пространство.

Если часовой заметит его, все усилия пойдут насмарку и акция провалится.

17

Вигау, 15 часов 10 минут
Фильм, превозносящий достоинства биогаза, близится к концу. Один из техников поднимает руку:

— Внимание! Включаемся в передачу!..

Петра облизывает губы и бросает последний взгляд на лежащий перед ней текст. В помещении мало места, поэтому рефлекторы стоят слишком близко, и лицо девушки при таком освещении кажется бледнее, чем на самом деле. Петра знает об этом, но вынуждена смириться. Жара в помещении все усиливается, а окна открыть нельзя.

В стороне стоят два контрольных телевизора. На одном экране демонстрируется первая программа центрального телевидения, на другом лицо Петры Набер. Мелькают последние кадры короткометражного фильма об Индии: пейзажные зарисовки сменяют одна другую, женщины в цветных сари несут на головах глиняные кувшины с водой. Затем экран темнеет. Телевизионный техник — высокий лысеющий мужчина — командует:

— Переключай!

Его коллега у импровизированного контрольного устройства движением руки переключает изображение, и вот уже и на втором экране возникает лицо Петры Набер.

— Добрый день, уважаемые телезрители. Вы смотрите первую программу швейцарского телевидения. Просим прощения, но в силу чрезвычайных событий мы вынуждены прервать нашу передачу. Включаем импровизированную студию в Вигау, и наш комментатор Вальтер Белль проинформирует вас о случившемся.

Вальтер Белль и есть тот высокий лысеющий мужчина, которому по необходимости пришлось выполнять и обязанности режиссера. Вид у него представительный: пиджак, очки в толстой оправе, в руках микрофон. Рядом с ним стоит инженер Манакор. Объектив одной из камер направлен на эту пару.

У стены, в укромном месте, выстроились члены «оперативного штаба»: господин Тисс нервно кусает губы, Жак Брокка, скрестив руки на груди, старается выглядеть хладнокровным. Капитан Вольф стоит у двери, чтобы в любой момент выскочить и бежать в диспетчерскую. Ведь лейтенант Хорн может выйти на связь с минуты на минуту, и тогда Плюме вызовет капитана из студии.

— Говорит Вальтер Белль из Вигау. Уважаемые телезрители, сегодня утром в тоннеле Сен-Георг совершен террористический налет. При каких обстоятельствах произошло нападение? Ответить на этот вопрос я предлагаю главному инженеру тоннеля господину Манакору.

Господин Манакор явно волнуется. Он невольно ведет себя так, словно сейчас и вправду на него устремлены взгляды всех телезрителей страны. Видимо, ему и в голову не приходит, что его выступление будет демонстрироваться всего лишь на нескольких телеэкранах. Под ярким светом направленных на него «юпитеров» и перед объективами телекамер главный инженер испытывает подлинное волнение. По счастью, говорит он без запинки, толково и связно излагает происшедшие утром события. Вальтер Белль краткими наводящими вопросами умело заставляет его пересказать некоторые эпизоды трагедии. Когда интервью с Манакором окончено, репортер объявляет, что сейчас зрителям предстоит увидеть весьма необычную «двойную трансляцию». По требованию террористов здесь, на студии в Вигау, находятся швейцарские представители зарубежной печати; что же касается таинственных налетчиков, то они скажут свое слово, не выходя из убежища в тоннеле Сен-Георг, где они и скрываются вплоть до настоящего момента... Белль наконец оставляет в покое обливающегося потом беднягу Манакора и переходит к столу, за которым сидят «журналисты». Камеры следуют за ним, не выпуская его из кадра. Техники регулируют на контрольном мониторе изображение, передаваемое снизу, из тоннеля; они подключают звук, и Петра Набер, которая сейчас тоже превратилась в зрительницу, наблюдает на одном из приборов передачу в таком виде, как она должна бы идти в эфир. Конечно, если бы пошла... Во всяком случае, террористам — на экране их телевизора — передача предстает именно в таком виде.

Вальтер Белль открывает необычную «пресс-конференцию». Изображение меняется: на экране появляется слабо освещенное бетонное помещение с грубо сколоченными скамьями вдоль стен, на которых сидят мужчины со связанными за спиной руками и женщины. Тусклый свет единственной лампочки выхватывает из полумрака бледные, измученные лица. Судя по всему, камера направляется неопытной рукой — изображение время от времени «скачет». Затем объектив поворачивается к противоположной стене, и Петра невольно содрогается от ужаса: с экрана прямо к зрителю обращены три головы — в глухих черных масках.

— Это вы совершили нападение? — задает вопрос Белль.

— Да, — отвечает тот из террористов, что сидит посередине. Члены «штаба» тотчас узнают его по голосу. Сомнений нет: перед ними главарь террористов.

— Представляю вам корреспондентов, согласившихся принять участие в пресс-конференции, — невозмутимым тоном продолжает Белль и гладко проводит вступительную церемонию. Имена «корреспондентов» он зачитывает по бумажке; на слух они звучат весьма правдоподобно и убедительно. Затем, повернувшись к камерам, ведущий продолжает: — Теперь очередь за вами. Извольте представиться нашим телезрителям.

Изображение меняется, на экране снова появляются три головы в черном. Главарь террористов начинает говорить, и в узкой прорези для рта сверкают его зубы.

— Мы выступаем от имени Панарабской лиги, — произносит он, и голос его звучит угрожающе.

18

Тоннель, 15 часов 16 минут
— Подрывник прибыл? — хриплым, приглушенным голосом спрашивает Хорн. Распластавшись на животе, он лежит под камионом неподалеку от бандитского логова. Говорить громко лейтенант не может и все надежды возлагает на высокие технические качества своего радиопередатчика и пришпиленного к рубашке микрофона.

— Да, он здесь, — отвечает Плюме. Голос техника срывается от волнения: таких событий ему еще не доводилось пережить.

До сих пор террористов он видел только по телевизору. Правда, и сейчас он столкнулся с ними лишь на экране, однако сознание того, что нападению подвергся объект его работы, а значит, как бы и сам он, Плюме, не дает молодому человеку покоя. Он чувствует, как нервный спазм перехватывает горло.

Хорн медленно продвигается вперед. Под машиной довольно темно, да ведь свет не зажжешь. Перекинутая через плечо брезентовая сумка врезалась в бок, Хорн осторожно поправляет ее. Еще два бесшумных движения по-пластунски, и прямо над головой у лейтенанта оказывается необычная красно-черная конструкция, прилаженная к нижней части контейнера. Тем временем стоявший на посту террорист тоже проходит в убежище, явно не желая пропустить передачу.

— Эксперт слушает, — раздается в наушнике лейтенанта незнакомый мужской голос.

— Под контейнером прикреплена какая-то конструкция — величиной с кирпич и с круглым циферблатом...

— Сколько на нем цифр? — коротко осведомляется эксперт.

— От нуля до двенадцати, против каждой цифры деление, а между ними еще черточки, но поменьше... К конструкции подсоединены два провода, оба черного цвета. Один из них, примерно в полметра длиной, примотан к свободно свисающей оголенной проволоке. Другой провод уходит куда-то вперед, судя по всему — к водительской кабине. Вся эта штуковина держится на винтах.

— Ясно. Есть на этой коробке какие-нибудь надписи?

— Нет. Во всяком случае, я ничего не вижу.

— Господин лейтенант, это радиодистанционный...

— Тсс!

Эксперт удивленно замолкает. Правда, голос его слышен только лейтенанту, но Хорн сейчас не может сосредоточиться на технических пояснениях, да и сам лишен возможности произнести вслух хотя бы слово. Гулко звучат в тишине тоннеля приближающиеся шаги. Хорн замер. Из-под машины он видит ноги, обтянутые узкими черными брюками; лейтенант вытаскивает пистолет. Если его обнаружат, он постарается подороже продать свою жизнь... Ну, и в какой-то степени можно рассчитывать на поддержку бойца, который после ухода лейтенанта, втащив наверх веревку, с автоматом в руках затаился у вентиляционного люка. В случае необходимости он тоже вмешается.

Пара черных ног, должно быть, принадлежит часовому. Видимо, он получил приказ обследовать тоннель, чтобы полиция не нагрянула под шумок, пока террористы увлечены телепередачей... До чего же предусмотрителен их главарь, старается учесть все возможности... Дозорный доходит до того места, где кончается вереница машин. Затем он поспешно возвращается, проходя совсем близко от камиона, осматривает участок пути по направлению к Вигау. Хорн лежит затаив дыхание. «Разведка» длится минут пять. Когда ноги в тяжелых черных башмаках опять сворачивают к входу в убежище, Хорн негромко произносит:

— Итак... слушаю вас, эксперт!

— Тьфу ты!.. — вскрикивает тот от неожиданности, но сразу же переходит на деловой тон: — Эти негодяи подложили радиовзрыватель. Цифровые обозначения не имеют ничего общего с часовым механизмом, с помощью которого заранее устанавливают срок взрыва. В данном случае они служат для установления длины волны.

— Ах, вот оно что!..

— Ну конечно. На определенной, заранее установленной волне будет передана серия радиосигналов, на которые и отреагирует конструкция: ключ замкнет электрическую цепь, и произойдет взрыв.

— Понятно. А как можно этому воспрепятствовать?

— Самыми различными способами. Во-первых — снять эту штуковину.

— Отпадает. Перед отъездом они наверняка захотят проверить, все ли в порядке.

— Во-вторых, можно отключить передатчик или настроить его на другую волну. Но тогда пришлось бы вскрыть коробку, а это долгий, кропотливый труд даже для специалиста. К тому же если внутрь вмонтирована сигнализация...

— Этот способ тоже не годится. Что у вас еще в запасе?

— Можно приладить где-нибудь поблизости от радиовзрывателя, скажем на самом контейнере, другое устройство, которое вызывало бы радиопомехи на данной волне. Тогда, вздумай бандиты с расстояния послать свои сигналы, радиовзрыватель не в состоянии будет уловить их, и заряд не взорвется.

— Позовите капитана Вольфа.

Капитан отзывается через несколько секунд. Хорн, не переставая наблюдать за входом в убежище, энергично дает наставления:

— Раздобудьте по меньшей мере два радиоглушителя, эксперт скажет вам, какие нужно. Вложите их в магнитную обертку, и, когда камион подъедет к выходу из тоннеля, мои люди через вентиляционные люки забросят их на крышу контейнера...

— А пристанут ли они к контейнеру?

— Я очень надеюсь, что хотя бы один глушитель да пристанет. Проследите, чтобы был использован магнит посильнее. — Затем лейтенант расшифровывает вслух показания прибора — длину волны, на которую настроен радиовзрыватель, и справляется, как проходит «телетрансляция».

— Превосходно... Берегите себя, лейтенант! — По тону Вольфа Хорн чувствует, что сейчас к нему обращается не официальный партнер, а просто человек, тревожащийся за его судьбу. Ему хотелось бы дать понять Вольфу, что он уловил эту разницу, но впопыхах ничего путного не приходит в голову.

— Постараюсь, капитан...

Разговор кончается, и Хорн опять остается в одиночестве. Он поднимает взгляд кверху и видит прямо перед собой заляпанное грязью алюминиевое дно контейнера. «И за этой тонкой пластинкой металла скрывается убийственный груз», — вздыхая, думает он.

В тоннеле царит глубокая, ничем не нарушаемая тишина.

19

Вигау, 15 часов 22 минуты
Огласив декларацию, главарь террористов показывает куда-то в сторону.

— Вы только что видели захваченных нами заложников и понимаете, что нам не до шуток. Мы ни перед чем не остановимся и, если понадобится, произведем в тоннеле ядерный взрыв...

Один из «корреспондентов» — низенький рыжеватый мужчина с пухлыми губами — поднимает руку, прося слова. Объектив камеры тотчас же нацеливается на него. Изображение на экране меняется: вместо террористов появляется представитель мировой общественности.

— Берти Зильберт, корреспондент агентства Рейтер... В своей декларации вы настойчиво проводили мысль о том, что Панарабская лига считает своим единственным врагом государство Иргель. Тогда позвольте задать вам вопрос: почему же вы совершили нападение на груз, предназначенный для одной из арабских стран?

Техник щелкает переключателем, и весь экран заполняет обмотанная черным голова террориста. Сквозь прорези маски видны лишь темные глаза и два ряда зубов:

— Гнусная ложь! Трюк, типичный для такой торгашеской державы, как Швейцария... Годами скупать у западноевропейских атомных станций ядерные отходы и перепродавать это стратегически важное сырье Иргелю для увеличения ядерного потенциала в борьбе против арабов. Об этом швейцарские власти помалкивают. А теперь, когда мы их вывели на чистую воду, норовят выкрутиться такой жалкой отговоркой! Да кто же им поверит, будто груз этот предназначен арабским странам?

Просит слова невысокий темноволосый мужчина. Бросив взгляд на лежащие перед ним записи, он атакует вопросами главаря террористов.

— Моррис, представитель агентства ЮПИ. Первый вопрос к вам: сейчас, после того как в ходе телевизионной пресс-конференции общественному мнению стало известно об этой порочной практике правительства, что вы намереваетесь сделать с находящимся в тоннеле грузом?

На экране вновь появляется черная голова террориста.

— Груз останется в наших руках до самого последнего момента. Отсюда мы улетим на самолете, стало быть, очевидно, что контейнер мы с собой прихватить не сможем.

— Значит, вы задумали свою акцию как примерное наказание для швейцарских властей? Другой цели у вас не было?

— Можно назвать ее и наказанием. Швейцарское правительство так ловко облапошило свой народ, а теперь пусть-ка попляшет, когда добропорядочные граждане призовут его к ответу за такие рискованные игры!

— Вы рассчитываете, что отдельные политические силы, скажем оппозиционные партии, теперь обрушатся на правительство с нападками?

— Да, и надеемся, что защитники окружающей среды тоже поднимут свой голос...

Юркий белобрысый молодой человек наперегонки с «японцем» рвется к микрофону. Белобрысый высоко тянет руку, положив на колени раскрытый блокнот, он готовится застенографировать ответ террориста.

— Жюль Базе, представитель агентства Франс Пресс... В каком положении сейчас заложники? — Голос мнимого корреспондента срывается от волнения.

— Вы только что их видели. Пока им никакая опасность не угрожает. Один заложник — мальчик одиннадцати лет — уже находится на свободе. Не думайте, будто мы какие-то звери кровожадные.

— Рад слышать, — роняет замечание «французский корреспондент» и уступает место своему «японскому коллеге».

20

Холм вблизи Вигау, 15 часов 27 минут
Вот уже двадцать минут Диллен только и делает, что нажимает на кнопки телевизора. В силу топографических особенностей здесь можно поймать передачи даже некоторых заграничных телестудий, за исключением североитальянской: двухкилометровая громада пика Сен-Георг препятствует свободному прохождению волн и изображение получается туманным. Зато все три канала швейцарского телевидения работают безупречно. Но ни один из них пока не начинал транслировать пресс-конференцию. По второй программе демонстрируют какой-то давний вестерн; всякий раз, как Диллен включает эту программу, слышатся боевые кличи индейцев, стук лошадиных копыт, звуки перестрелки. Белолицая женщина, разряженная в пышные, сборчатые юбки, удаляет главному герою, раненному в руку, наконечник стрелы, а тот не моргнув глазом позволяет ей ковыряться в ране. Индеец с боевой раскраской на лице лупит томагавком не просыхающего от пьянства дозорного бледнолицых...

По третьей программе член иезуитского ордена из Западной Германии дотошно, по пунктам разбирает комплекс религиозно-социальных вопросов, не оставляя в стороне ни одного из аспектов проблемы; глаза его светятся фанатическим блеском, глубина анализа свидетельствует о серьезных научных познаниях, но материал он излагает скучно. Или это просто кажется Диллену, который сейчас не в состоянии сосредоточиться на какой бы то ни было серьезной теме? Раздраженным жестом переключает он телевизор на первую программу. Двое мужчин и одна женщина — все одинаково хорошо одетые, пышущие здоровьем, безмятежно улыбающиеся — обсуждают шансы и перспективы плебисцита, который состоится в ближайшее воскресенье в одном из кантонов. Вряд ли эта передача займет много времени; скорее всего, это обычная «разбивка», вслед за которой будет продолжен показ короткометражных фильмов.

Диллен начинает нервничать. Он то и дело переключает каналы, чтобы не упустить момент, когда передача будет прервана. Какое-то время он тешит себя надеждой, что дирекция телецентра пустит трансляцию не по первому каналу, однако и сам чувствует слабость этого аргумента. Да и для властей это, конечно, тоже не аргумент. Тоннель захвачен, заложники и радиоактивное вещество в руках у террористов... Нет, дирекция телевидения сейчас не в такой ситуации, чтобы препираться из-за пустяков. Для Швейцарии слишком многое поставлено на карту.

Индейцы, после неудачной попытки штурмовать поселение белых, с большими потерями отступают. Обрадованные поселенцы выходят из укрытия, юная пара влюбленных шлет в объектив счастливые улыбки. «Дело явно идет к концу», — думает Диллен. Часы показывают половину четвертого. Уже смеркается. Темнота подкрадывается постепенно, как проступающие на поверхность земли подпочвенные воды: сперва заполняет чернотою низинные места, луга и долины. Зато склоны гор и холмов пока еще отчетливо видны при серовато-тусклом свете зимнего дня. Машины, идущие непрерывным потоком, забрызгали черной грязью снег по обочинам дороги. Голые ветви деревьев напоминают простертые вверх руки с тонкими, хрупкими пальцами...

21

Тоннель, 15 часов 31 минута
— Эксперт, отзовитесь!

— Я здесь, господин лейтенант.

— Что, если я перережу провода?

— Не советую. В таких случаях — в зависимости от технического решения — либо заряд взрывается сразу, либо срабатывает сигнализация.

— Какая и где?

— Сигнал предупреждает того, кто должен вызвать взрыв по радио... Вполне вероятно, что детонатор тоже снабжен радиопередатчиком, и при малейшей неисправности или вмешательстве извне серия радиосигналов сообщает об этом.

— Черт побери! — Хорн с ненавистью смотрит на прикрепленную к контейнеру коробку. Казалось бы, проще простого ухватить ее половчей да и отодрать одним махом. Или перерезать любой из проводов... Но лейтенант связан по рукам по ногам, ведь с техникой не поспоришь. На курсах им рассказывали об аналогичных взрывных устройствах, так что тут, к сожалению, не усомнишься в правоте специалиста.

— Ну что ж, и на том спасибо. Все же будьте наготове, вдруг мне понадобится ваш совет. Как там передача? — Этот вопрос уже относится к капитану Вольфу, который занимает место у микрофона.

— Идет вовсю. Я получил сообщение о том, что гидроплан прибыл и стоит на берегу, в назначенном месте.

И снова наступает тишина. Хорн напряженно прислушивается, но не улавливает ничего подозрительного и, осмелев, выбирается из-под контейнера наружу. Однако он сразу же вынужден спрятаться за кабиной: в тоннеле появляется часовой. Размахивая автоматом, он делает десяток шагов в одном направлении, затем поворачивает обратно, проходит еще метров двадцать и, видимо считая свою миссию выполненной, скрывается в убежище.

Тоннель снова пустеет, и лейтенанта вдруг до глубины души поражает тишина — он ощущает ее каждой клеточкой своего существа, и разум не в силах примириться с абсурдностью этого факта. Ведь с тех пор, как люди проникли сюда, в недра земли, тишина ушла отсюда навеки. Сперва оглушительно ревели буровые механизмы, вгрызаясь в толщу горы, гремели взрывы, сметая прочь непокорные камни, а едва было закончено строительство тоннеля, как сюда хлынули машины, и нескончаемый поток их тянулся днем и ночью. Каждую минуту под сводами тоннеля громогласным эхом отдавался рев мощных моторов. Сотни тысяч людей на головокружительной скорости преодолевали короткий отрезок пути под двухкилометровой горой. Стены, своды тоннеля с трудом противостояли всесокрушающему напору звуковых волн — вплоть до сегодняшнего утра. С тех пор здесь воцарилась тишина. Странная, непривычная, чуждая. И даже сам тоннель словно бы удивляется этой непостижимой перемене.

Хорн осторожно обходит камион. Неслышно открывает дверцу, встает на подножку, однако не садится в кабину. Он крутит рукоятку, опуская боковое стекло, затем достает кусок толстой проволоки и сгибает его под прямым углом. Бесшумно и ловко прилаживает стальной крючок в верхнем уголке оконной выемки, сильными пальцами вдавив его в щель между металлической рамой и поролоновой прокладкой так, чтобы помеха не была заметна снаружи. Теперь, вздумай кто-либо поднять стекло до упора, это ему не удастся; в верхней части окна, на уровне головы водителя, останется щель шириной в восемь-десять сантиметров. Хорн убеждается в этом, неоднократно пробуя закрыть окно. Стекло, дойдя до проволочного «уголка», оказывается блокированным намертво.

Заслышав звук шагов, лейтенант соскакивает с подножки и, укрывшись за мощным колесом камиона, выжидает, пока часовой торопливо обходит небольшой участок тоннеля у входа в убежище. Судя по всему, террористы не опасаются, что полиция начнет наступательную операцию во время телепередачи. Капитан Вольф своим поведением, манерой речи убедил налетчиков в том, что все козыри у них в руках, и усыпил их бдительность.

22

Вигау, 15 часов 35 минут
— Теруо Нагата, представитель японской телевизионной компании НХК, — уверенно называет себя кореец. Оператор почти вплотную подкатывает к нему камеру; на экране крупным планом видны выступающие скулы, желтоватая кожа и черные, с отливом, волосы «корреспондента». В речи его чувствуется чужестранный акцент, но говорит он толково и внятно. — У меня к вам вопрос: какая судьба уготована заложникам?

— Еще несколько человек мы вскоре отпустим на свободу, но большинство заложников будет сопровождать нас к Линардскому озеру. Можно выразиться и так: заложники и контейнер являются гарантией нашей безопасности.

Капитан Вольф на минуту заглядывает в студию. Господин Тисс, пожалуй, с самого полудня не проронил ни слова; вот и сейчас он молча сидит в дальнем конце комнаты. Лицо его напоминает застывшие лики первобытных скульптур, и лишь глаза выдают скрытое беспокойство.

— Сержант! — Вольф делает знак рукой, и оба военных выходят в коридор. Капитан испытующе всматривается в лицо Клода. Сержант производит впечатление этакого простака, но взгляд у него с хитрецой. «Наверняка не без оснований зачислили его в бригаду, куда принимают только избранных, — мелькает мысль у капитана. — Видно, парень бывалый».

— Хорн велел подготовить не меньше четырех костюмов — таких, как на террористах.

— И маски тоже? — лаконично, бесстрастным тоном осведомляется Клод.

— Да.

— Любой спортивный костюм сгодится, лишь бы был темного цвета. К тому времени, как они выберутся из тоннеля, совсем стемнеет, — сержант выразительно машет в сторону окна, за которым сгущаются сумерки. — По-моему, они потому и время-то тянут, что надеются, будто в потемках проскочить будет легче.

— Ваши люди пока еще обрабатывают микробусы?

— Через двадцать минут все будет готово.

Взгляд Вольфа тоже прикован к темно-серому квадрату окна. Гнетущее беспокойство тяжкой глыбой наваливается на обоих мужчин. Глубоко вздохнув, Вольф неожиданно спрашивает:

— Скажите... все хорошо кончится?

— Должно хорошо кончиться, — решительно кивает Клод. — Ведь в конечном счете все козыри в наших руках. Это только им кажется по-другому, — он делает жест в сторону горы и тоннеля, где затаились террористы.

— А что будет с контейнером и заложниками?..

— Тут можно положиться на лейтенанта, — все с тем же неколебимым спокойствием отвечает сержант Клод.

На экране опять появляются три террориста, сидящие друг возле друга. «Говорит все время один и тот же, а эти двое как в рот воды набрали», — думает Манакор, стоящий возле столика Петры Набер. Девушка с такой силой ухватилась за краешек стола, что пальцы ее побелели.

— Пусть знает не только Швейцария, но и вся Европа, весь мир: мы, борцы Панарабской лиги, готовы без колебаний пожертвовать собственной жизнью...

Корреспондент, назвавшийся Зильбертом, перебивает главаря террористов:

— Скажите, а разве вашу совесть не смущает тот факт, что боретесь вы против беззащитных людей, против женщин? Заложники ведь перед вами ни в чем не провинились...

— Безвинных людей не бывает, — с маху рубит бандитский вожак. — В этой благополучной стране каждый обыватель так или иначе разживается на коммерческих прибылях, а наши народы влачат нищенское существование...

Господину Тиссу явно надоело выслушивать эту словесную пикировку, тем более что передача близится к концу. Об этом свидетельствует и поведение техника, который делает знаки Вальтеру Беллю, а затем что-то шепчет Петре Набер. Она, глядя в зеркальце, поправляет грим на лице. Тисс встает и бесшумно направляется к двери.

Манакор идет за ним следом и догоняет его в коридоре у входа в диспетчерскую. Директорский зять останавливается в дверях; видно, что он не прочь поговорить.

— Досадно, что все так надолго затянулось, — приходит ему на помощь Манакор.

— Да! По-моему, полиции давно следовало бы вмешаться, — желчно вставляет Тисс.

— А если бы террористы в отместку взорвали тоннель? — Манакор чувствует, как у него перехватывает горло; при одной этой мысли становится страшно.

— Они и сами погибли бы при этом, — осаживает Тисс инженера. — Во всяком случае, тогда весь этот балаган кончился бы.

— Балага-ан?

Тисс нетерпеливо отмахивается, а у Манакора такое ощущение, будто внутри вдруг обрывается какая-то туго натянутая струна. Лицо его багровеет от гнева. Он пытается сдержаться, но это оказывается свыше его сил.

— Видите ли, господин Тисс... У вас множество собственных предприятий, заводов, на пару с тестем вы даже банком владеете. Тоннель для вас всего лишь одна доходная статья из многих. Одним акционерным обществом больше, одним меньше — какая разница, не так ли? А для меня тоннель — не только способ капиталовложений. У меня, кроме этого, ничего нет. Я построил тоннель своими руками, я присутствовал при прокладке каждого метра, я был вместе с рабочими во время каждого взрыва... Иным из погибших мне довелось и глаза закрыть... — Он хотел продолжить свою пылкую речь, но в это время из помещения коммандос выходит сержант Клод. Он наверняка слышал последнюю фразу Манакора, однако с невозмутимым выражением лица проходит мимо. Тисс пользуется возможностью прервать неприятный разговор. Быстро распахнув дверь, он проскальзывает в диспетчерскую. Манакор, глядя перед собой, неподвижно стоит какое-то время. Ему и самому не верится, что он дерзнул на такую выходку.

— Черт побери, хоть раз в жизни удалось высказать правду в глаза этому живоглоту! — рассерженно бормочет он и возвращается в студию.

Полыхают «юпитеры», жара в помещении стоит нестерпимая. «Корреспонденты» по знаку Вальтера Белля догадываются, что их задача — протянуть еще две минуты, заполнив это время толковыми или хотя бы сносными вопросами. Представитель агентства Франс Пресс допытывается, есть ли у террористов семья, дети. Думают ли они о своих близких во время таких кровавых акций? Главарь террористов с растущим раздражением отражает поток вопросов.

Техник работает в наушниках: следит за первой программой по одному из телевизоров, у которого приглушен звук. Через минуту закончится показ последнего короткометражного фильма. Здесь, в Вигау, требуется завершить «трансляцию» таким образом, чтобы Петра успела произнести заключительные фразы и вслед за тем, по возможности незаметно, переключиться на подлинную первую программу. Тогда террористы не заметят ничего подозрительного и по-прежнему будут пребывать в убеждении, будто «пресс-конференцию» видела вся страна.

Камера направлена на Вальтера Белля.

— Уважаемые телезрители, на этом мы заканчиваем трансляцию. Драматическим событиям в Вигау пока еще не положен конец; в ближайший час следует ожидать, что переговоры между борцами Панарабской лиги и полицией будут продолжены. Все мы надеемся, что заложники в целости и сохранности окажутся на свободе и движение через тоннель Сен-Георг вскоре возобновится...

Комментатор умолкает. На другой камере загорается красная лампочка. На экранах — лицо Петры Набер.

Девушка чувствует: улыбаться сейчас нельзя. Ее обычная приветливая «вечерняя улыбка» на сей раз показалась бы неуместной и бестактной. Иное дело — вести развлекательную программу или воскресными вечерами представлять давние популярные фильмы любителям вспомнить добрые старые времена. В тех случаях обворожительные улыбки необходимы. Но сейчас надлежит сохранять серьезность... Петра не обращает внимания на техника, на остальных присутствующих. Она никого не видит и не замечает, глядя прямо в холодный, стеклянный глаз камеры.

— Уважаемые телезрители! На этом наша студия в Вигау, временно организованная в конторе акционерного общества «Тоннель», прощается с вами. О дальнейшем развитии событий вы узнаете из передачи последних известий.

По первой программе заканчивается показ короткометражного фильма. Техник дожидается, пока смолкнет музыка и на мгновение опустеет экран. До тех пор изображение Петры Набер держится на другом экране — «идет в эфир», хотя, точнее, видно лишь в этом зале и под землей, на телевизоре у террористов. Молчаливо-сосредоточенное лицо девушки задерживается на экране секундой дольше положенного; затем, улучив подходящий момент, техник проворно переключает приборы. И вот уже на всех экранах мелькают кадры одного и того же дурацкого рекламного фильма: цирковой силач здоровенной кувалдой со всего маху ударяет по голове клоуна в шляпе. Однако клоун сносит удар не моргнув глазом, огромный ярко-красный рот на густо набеленном лице растягивается в ухмылке, и зрители слышат: «Цилиндры фирмы «Вальтер» способны выдержать и не такое!»

— Получилось! — торжествующе выпаливает техник. Петра с облегчением вздыхает. В помещении поднимается невообразимый гвалт, все говорят одновременно, перебивая друг друга. Но теперь нечего бояться, звук выключен. Террористы слышат лишь рекламный текст клоуна. Техник заглядывает в брошюрку с телевизионной программой: через несколько минут по этому каналу начнется дискуссия на политические темы.

— Фрейлейн Набер, давайте выясним, до каких пор нам вести передачу для тоннеля, — предлагает Белль. Вместе с девушкой они проходят в диспетчерскую.

Члены «оперативного штаба» сидят вокруг стола. Не хватает лишь самого главного лица — лейтенанта Хорна. Плюме несет вахту у микрофонов. Манакор в этот момент как раз обращается к старшему технику:

— Разве ваше дежурство не кончилось, Плюме?

— Кончилось, господин инженер. Но я решил побыть здесь... пока не решится судьба тоннеля.

Взгляды обоих мужчин встречаются. Никакие слова им больше не нужны. В этот момент они очень сблизились, гораздо теснее, чем за полтора года совместной работы.

— Я думала, лейтенант Хорн руководит акцией, — шепчет Петра одному из техников.

— Так оно и есть. Только он сейчас внизу... — тот тычет куда-то себе под ноги.

— На первом этаже? — спрашивает девушка, ничего не понимая.

По лицу техника проскальзывает нервная улыбка.

— В тоннеле, метрах в пятидесяти от террористов. — Он отходит к приборам. Из нескольких десятков экранов на стене лишь немногие передают изображение. Тоннель освещен, но зияет тревожной пустотой.

Петра ошеломленно молчит. Так лейтенант... внизу? Не успевает она прийти в себя от неожиданности, как вдруг оживает один из динамиков.

— Хочу спросить кое о чем эксперта.

Это голос Хорна. Теперь его узнает и Петра. Какой-то пожилой усатый мужчина торопливо подходит к микрофону:

— Я здесь.

— Знаете, у меня никак из головы не выходит это взрывное устройство... Как нам быть, если не удастся поместить на контейнере передатчики для радиопомех? Да и не исключено, что мы не успеем получить их вовремя... Взрыв мы должны предотвратить во что бы то ни стало. Что произойдет, если контейнер вместе с взрывным устройством свалится в воду?

— Если он погрузится на глубину хотя бы нескольких метров, то есть серьезные шансы надеяться, что бандиты не сумеют взорвать его. Но не забывайте, лейтенант, с каким грузом мы имеем дело...

— Брокка, плотно они закрыты, эти распроклятые контейнеры? — разносится по залу напряженный голос Хорна.

Петру все сильнее охватывает ужас. Специалист по радиоактивным грузам тоже подходит к микрофону.

— Теоретически — да. Во всяком случае, несколько часов они без ущерба выдержат под водой, радиоактивное вещество не подмокнет.

— Возможно, возникнет именно такая ситуация... На этот случай пусть на берегу Линардского озера стоит наготове машина с мощным подъемным краном и пожарная команда: вдруг да придется столкнуть камион в воду, пока ситуация не стабилизируется... И выясните, какая глубина у причала.

Раздается телефонный звонок: майор Аргентер интересуется, что нового. Вольф кратко вводит его в курс событий. Со всех сторон поступают сообщения. Сержант Клод куда-то уходит, затем возвращается. Кто-то из персонала приносит карту. За окном уже почти стемнело. Стекла огромных окон отражают беловатый свет, струящийся из ламп у потолка.

Господин Тисс, верный своей дурной привычке, барабанит пальцами по столу. Руки у него ухоженные, пальцы длинные, тонкие. Петра, сама не зная почему, как загипнотизированная, не в силах оторвать взгляда от этих нервно барабанящих пальцев.

Капитан Вольф направляется к кремовому аппарату. Вальтер Белль преграждает ему дорогу.

— Господин капитан, мы хотели спросить, долго ли нам еще вести передачу для этих...

— Пока продолжайте, а там видно будет... — Капитан подносит к уху трубку, ждет, пока не раздастся щелчок, означающий, что на другом конце провода тоже сняли трубку. Стало быть, сигнальный звонок сработал...

— Опять фараон объявился? — в самодовольном тоне террориста звучит торжество. — Ну что ж, еще шаг вперед мы сделали. Теперь уж вам шила в мешке не утаить, вся Швейцария знает о том, что произошло сегодня в тоннеле...

— Да, к сожалению, — отвечает Вольф с притворной досадой в голосе.

Террорист смеется. Высмеивает его, Вольфа, высмеивает беспомощность полиции... Но капитан делает вид, будто проглотил эту горькую пилюлю и теперь старается перевести разговор на другое.

— Телепередачу мы выключаем. Камеру и все остальное оборудование оставьте в убежище. Скоро четыре часа, так что высылаю микробусы.

— Мы уславливались насчет двух десятиместных.

— Совершенно верно. И о четырех заложниках в обмен на машины.

— Вы забыли о деньгах!

— Нет, не забыл. Мы порешили на пятнадцати миллионах. Половину суммы — в черной сумке — вы найдете в одном из микробусов. Как только получите деньги и машины, направьте в сторону Вигау четырех заложников. Если можно — женщин.

Ответом служит тяжелое, недоброе молчание. Вольф слышит, как террористы на другом конце провода перешептываются между собой. Затем опять раздается голос главаря:

— Ладно, фараон, договорились!

Вольф тотчас же проходит в «студию» сказать, чтобы передачу прекратили. Затем поочередно жмет руку телевизионщикам, поздравляя их с удачным проведением обманного маневра. Капитан придает важное значение этой церемонии, стараясь не обойти вниманием даже простого технического работника.

— Все вы оказались на высоте, господа. Вы тоже отлично справились со своей задачей, фрейлейн Набер. В своем донесении я, разумеется, отмечу вас. А теперь... займитесь чем-нибудь. Согласно полученным мною указаниям, до конца операции вам, из соображений безопасности, не следует покидать здание конторы. — Капитан быстрыми шагами удаляется из «студии» и входит в помещение коммандос.

— Господин капитан, машины подготовлены, — докладывает сержант Клод.

— Заложили газовые баллоны?

— В оба микробуса, господин капитан. А вот приборы дистанционного управления, — показывает Клод на стол, где лежат две маленькие черные коробочки с антеннами и кнопками, похожие на невинные карманные радиоприемники.

— Как обстоит дело с костюмами для маскировки под террористов?

— Все в порядке, ребята примерили их. Вся четверка уже внизу, у вертолета, сейчас отправится к выходу тоннеля у Штайга. Два других микробуса уже доставлены туда.

— Скоро и нам отправляться, Клод, — тихо говорит Вольф.

23

Холм вблизи Вигау, 15 часов 59 минут
Диллен понимает, что дальше тянуть некуда, и вызывает парижский номер. Со страхом ожидает он предстоящего разговора, предвидя, что застанет полковника далеко не в лучшем настроении. И не ошибается в своих предположениях.

— Наконец-то! Ну рассказывайте, что там у вас стряслось.

— Трансляции до сих пор нет.

— Это я и без вас заметил. Что же могло с ними случиться?..

— Не знаю, господин полковник. До сих пор ситуация вроде бы не изменилась. Все вокруг так же, как утром, и не сказать, чтобы переполох усилился... Но уже стемнело. И приближается критический срок...

— Когда и вам надлежит покинуть теперешнее место. Как по-вашему, еще есть надежда на телетрансляцию?

— Есть. Во всяком случае, в ближайшие двадцать — двадцать пять минут... Возможно, переговоры затянулись.

— Ну ладно, теперь главное — вам вовремя отбыть оттуда. Случись с вами что-нибудь, это только повредит делу.

— Я непременно потороплюсь. Ведь если что... тотчас будут перекрыты границы, и нетрудно предположить, что им известны мои приметы.

— Не звоните мне больше, пока не пересечете границу.

— Слушаюсь, господин полковник.

Кладя трубку, Диллен чувствует, что вспотел. Лишь сейчас, задним числом вспоминая этот неприятный разговор, он спохватывается, что оба они пренебрегли элементарными правилами конспирации. Это, конечно, серьезный просчет; остается только надеяться, что он не повлечет за собой последствий.

Диллен на всякий случай выжидает еще десять минут. Однако понапрасну щелкает он переключателем: по всем трем каналам швейцарского телевидения идут ничем не примечательные передачи.

Майор включает мотор, дает задний ход. Бросив последний взгляд на погруженную во мрак долину, он выруливает на шоссе. Автомобильные фары белыми конусами разрывают темноту. Легкой дымкой плавает туман, небо закрыто облаками.

Диллен подъезжает к развилке, сворачивает вправо, выезжая на дорогу, крутым спуском уходящую вниз. Свет фар выхватывает надпись на зеленом дорожном указателе:

ЛИНАРДСКОЕ ОЗЕРО 15 КМ.

24

Тоннель, 16 часов 02 минуты
Хорн ползком пробирается среди легковых автомобилей. Твердость асфальтового покрытия дает о себе знать саднящими ссадинами на локтях. Лейтенант движется бесшумно и медленно, зная, что у него еще есть в запасе время. Сейчас четыре часа. Плюме только что сообщил ему, что телетрансляция закончилась и микробусы отправляются в тоннель.

Лейтенант не обнаруживает ничего интересного. Оружие убитых забрали террористы. В безлюдных машинах на сиденьях валяются портфели, сумки с покупками, рекламные полиэтиленовые пакеты. Хорн вновь остро ощущает мертвую тишину тоннеля и слышит, как в ушах у него толчками стучит кровь. Он не думает о смерти, хотя здесь сейчас не безопаснее, чем на минном поле. Достаточно неверного движения, и тотчас застрочит автомат; правда, он, Хорн, скорее всего, уже не услышит, как дробь автоматной очереди гулким эхом разнесется в бетонных стенах тоннеля.

Лейтенант снова смотрит на часы и отползает обратно, поближе к камиону. Оглядевшись по сторонам, натренированным глазом он сразу видит, какие из машин террористы будут вынуждены оттащить в сторону, чтобы расчистить для камионов и микробусов путь к Штайгу.

Затем он снова затаился и стал ждать. Постепенно в душе его воцаряется спокойствие. Мысли его переключаются на озеро и яхту, и в какое-то мгновение он вновь ощущает под ногами мягко покачивающийся пол каюты, видит белый нос яхты, рассекающий озерную гладь, видит теряющуюся в голубоватом тумане полоску горизонта и серое, все в облаках, небо — как сегодня утром...

А ведь сегодняшнее утро кануло в прошлое, отодвинулось в такую дальнюю даль, словно между ним и настоящим моментом пролегли века. Хорн встряхивается, отгоняя мечтательный дурман. Прислушивается: раздается звук приближающихся шагов. Гулко стучат по асфальту тяжелые башмаки. Двое мужчин переговариваются между собой.

— Отпустим женщин?

— Чего ж не отпустить! Выгодный обмен...

— Машины и деньги, — со смехом подхватывает другой; по его произношению чувствуется, что говорит он не на родном языке.

— К пяти будем у озера?

— Разве что на несколько минут опоздаем. Надеюсь, Портер будет уже на месте.

— Это ведь и в его интересах...

Террористы проходят мимо. Хорн, затаив дыхание, распластался под машиной. В руках у него пистолет, лейтенант готов драться не на жизнь, а на смерть. Если его обнаружат, у него не останется иного выхода.

Но тоннель опять затихает.

25

Вигау, 16 часов 16 минут
Члены штаба собираются у телевизионных экранов. Жак Брокка молчит, уйдя в свои мысли. Вольф ощущает первые, едва уловимые признаки усталости. Внутри — он и сам не мог бы сказать, где именно, — копится глухая неимоверная тяжесть. Капитан пытается сосредоточить мысли на чем-нибудь другом, например на микробусах, которые в этот момент появляются на экране. Тоннель свободен, поэтому обе машины идут рядом, заняв обе дорожные полосы. Справа движется красный, слева — зеленый. Водители не гонят, едут на средней скорости. Едва успев выйти из поля обзора одной камеры, они сразу же появляются на соседнем экране. Обе машины находятся под постоянным наблюдением.

— Половина денег в красной машине, — говорит Вольф.

Господин Манакор судорожно хватается за край стола. Его так и подмывает спросить, что же задумал лейтенант. Ведь у него навернякаесть какой-то план, иначе не стал бы он просто так спускаться в тоннель, под бандитские пули! А может, он и не собирается ничего предпринимать?.. Террористы прихватят с собой деньги, заложников побогаче да и улетят подобру-поздорову?

Все помыслы Брокка сосредоточены на контейнере. Ему вспоминается недавний разговор с министром о деятельности фирмы «Бергер транспорт»: «Вы, Брокка, офицер старой закалки, на вас можно положиться, — сказал ему министр. — Ни при каких обстоятельствах не упускайте из виду, что миссия, взятая на себя вашей фирмой, чрезвычайно важна для нашего государства. Мы вынуждены ладить с арабскими нефтедобывающими странами, иначе наш нефтяной импорт резко сократится. Атомные электростанции — хотя число их постоянно возрастает — способны удовлетворить наши энергетические потребности максимум наполовину, и это положение вряд ли изменится до 2000 года. Нефть, а стало быть, и добрые отношения с арабами нам нужны как воздух. Помните об этом, Брокка. Поставлять арабским странам отработанное атомное сырье мы должны при любых условиях!»

Капитан Вольф берет в руки микрофон.

— Хорн, вы меня слышите?

— Слышу, — раздается усиленный мегафонами шепот лейтенанта.

— Микробусы почти у цели. Сержант Клод соответствующим образом обработал их.

— Хорошо. Вы тоже готовьтесь... Пусть сержант даст знать Белле — повторяю: Белле, — что восьмой террорист, судя по всему, находится поблизости. Он фигурирует под именем Портер. Повторяю: Портер...

Клод понимающе кивает. Уж ему-то отлично известно: все, что раздается из громкоговорителя, от слова до слова слышат и Бриан с Эндером.

Волнение Плюме все возрастает. «У этого лейтенанта стальные нервы!» — думает он. Старший техник видит, как оба микробуса въезжают на восьмой участок тоннеля. Еще минута-другая, и они доберутся до убежища террористов.

Из динамиков доносится лишь слабый шелест. Хорн умолк, видимо, он не может говорить.

Члены штаба тоже молчат, не сводя глаз с экранов. Плюме поочередно трогает сенсорные регуляторы, и изображение становится резче. Машины, доехав до места, тормозят. Водители высаживаются и быстрыми шагами, не оглядываясь, направляются обратно. Еще минута, и они исчезают из кадра.

— Нельзя ли заснять последующую сцену на видеопленку? — негромко спрашивает Вольф.

— Конечно, — с готовностью отвечает Манакор и делает знак старшему технику.

— Для суда это наверняка послужит главной уликой, — сухим, размеренным тоном неожиданно произносит господин Тисс.

«Никакого суда не будет!» — готов оборвать его Брокка, однако предпочитает сдержаться. Дела подобного рода разбирает военный трибунал, причем при закрытых дверях. Но ситуация может сложиться по-разному. Не исключено, что снайперы, улучив подходящий момент, перестреляют всю банду. Или же всей семерке удастся улизнуть. Впрочем, почему — семерке? Хорн только что упомянул какого-то восьмого террориста... Брокка не в восторге от лейтенанта, которого сегодня увидел впервые. Хорн произвел на него впечатление человека слишком молодого и неопытного, к тому же безрассудно дерзкого. Хуже нет, когда солдат или полицейский без нужды подставляет себя под пулю.

Петра и Вальтер Белль стоят у двери. Девушка не в силах оторвать взгляд от происходящего на экране.

Поблизости от микробусов возникают две фигуры в масках. Один из террористов, присев на корточки, заглядывает под машины, затем, видимо удовлетворенный результатами осмотра, выпрямляется. Его спутник проходит вперед, огибает машину. Затем оба садятся, занимая места за рулями микробусов. Голубоватый дымок вырывается из-под машин; микробусы набирают скорость и укатывают прочь, исчезая из кадра.

— Готовить вертолеты! — командует капитан Вольф.

Клод передает его команду по телефону, и вскоре снизу раздается рев моторов.

— Господин Манакор, вам я поручаю позаботиться о женщинах... То бишь о заложницах. Вместе с врачами ждите их у выхода из тоннеля.

— Не беспокойтесь, все сделаю, — заверяет Вольфа инженер.

— Плюме, вы остаетесь здесь. Будете поддерживать постоянную радиосвязь с вертолетом и лейтенантом Хорном.

— Слушаю, господин капитан! — отвечает старший техник. «Наконец-то и у меня будет самостоятельная задача», — думает он.

Затем капитан Вольф звонит по телефону: отдает распоряжение своим подчиненным перекрыть участок дороги от выхода из тоннеля до Линардского озера. Это мероприятие уже было обсуждено офицерами полиции, когда они по карте распределили между собой участки местности.

И тут Петра, не в силах справиться с волнением, громко вскрикивает. На телевизионном экране возникают фигуры людей. Одна... вторая... третья... четвертая. Ну конечно же — заложницы! Женщины бредут медленно, спотыкаясь, потирая затекшие руки. Две хватаются друг за друга, чтобы не упасть. Вот одна из них вдруг резко останавливается, согнувшись, наклоняется вперед. Плачет она или ей сделалось дурно? Вторая обнимает ее за плечи, и они в обнимку идут дальше. Несчастным женщинам, разумеется, невдомек, что телекамеры следят за каждым их движением.

— Выходит, эти мерзавцы сдержали свое обещание, — замечает Тисс, и в голосе его, похоже, звучит некоторое недовольство. По натуре он злопамятен и беспощаден, хотя и старается не выдавать этого. Будь в его власти, он бы этих террористов немедля стер в порошок, раздавил в лепешку — прямо там же, в тоннеле. В таких случаях он жалости не знает, да и не желает испытывать ее по отношению к подобным выродкам.

Разумеется, никто не реагирует на замечание Тисса. Внимание всех присутствующих сосредоточено на заложницах. Женщины вот-вот выйдут из поля зрения камеры — ближайшей к убежищу террористов, а это значит, что они на двести метров удалились от своей тюрьмы.

— Пора выезжать им навстречу, — говорит капитан. Манакор по телефону передает его распоряжение работникам медицинской службы, а затем и сам отправляется к тоннелю. Капитан Вольф медленно подходит к кремовому аппарату. Сняв трубку, он бросает взгляд на часы: шестнадцать тридцать семь.

— Ну как, фараон, вы нами довольны? Женщин мы отпустили.

— Да, мы видели их на телеэкране. Деньги вы обнаружили?

— В сумке оказалось семь с половиной миллионов. Остальная часть будет в гидроплане?

— Вот именно. А теперь нам предстоит еще кое о чем столковаться.

— Я думал, мы уже все обсудили...

— За телетрансляцию и микробусы вы расплатились, но беспрепятственный проезд к причалу и гидроплан — тоже ведь не даровое удовольствие.

— На вашем месте я бы не стал так зарываться. Вспомнили бы лучше о контейнере...

— Да, кстати, как вы намереваетесь с ним поступить?

— Оставим его на берегу озера. Но не вздумайте только подсылать туда своих ищеек, иначе...

— К чему повторяться, вы уже один раз высказались на эту тему. А где гарантия, что вы с помощью дистанционного управления не взорвете контейнер после того, как вам удастся улететь?

— Никаких гарантий вы от нас не дождетесь.

— Ну, если на то пошло, тогда еще не поздно переиграть. Сидите себе в тоннеле, пока не надоест... Нам не к спеху.

— Никак грозить вздумали? Я ведь не шутил, когда предупреждал вас, что мы готовы на все! Решите переиграть — пеняйте на себя: ухлопаем пару заложников, тогда живо пойдете на попятный. Даю голову на отсечение, что ваши слабонервные правители сразу же взмолятся, лишь бы мы соблаговолили убраться из тоннеля вместе с контейнером...

— Но я лично ни о чем вас молить не собираюсь. Гидроплан стоит наготове, и в нем вторая половина денег. Отпустите двух заложников, тогда мы дадим вам «зеленую улицу» до самого озера, где вас поджидает гидроплан. Но взлететь вы сможете лишь в том случае, если отпустите на свободу еще пятерых заложников. К рулевому колесу гидроплана приделан замок, который открывается лишь с помощью специального кода. Мы сообщим вам этот код по рупору после того, как вы отпустите заложников.

— Только и знай норовят обвести нас вокруг пальца!.. Ну вот что, фараон растреклятый: или вы уберете к чертовой матери этот свой кодовый замок, или...

— Прежде чем выставлять ультиматум, пораскиньте-ка мозгами. Времени, между прочим, уже без четверти пять. Как только мы придем к соглашению, можете отправляться на все четыре стороны.

— Черт с вами, торговаться так торговаться! За проезд до озера вы не получите ни единого заложника. Радуйтесь, что наконец-то освободим вам тоннель и вывезем оттуда опасный груз... У меня другое предложение: перед посадкой в гидроплан мы отпустим шестерых заложников.

— Значит, троих вы собираетесь забрать с собой?

— Вот именно, троицу, да каких поценнее: фабриканта с супругой и директора банка. Так что если вы подложили в самолет бомбу, то поторопитесь убрать ее оттуда. Или вы не побоитесь взять грех на душу и отправить на тот свет своих соотечественников?

— Хватит болтать глупости! Никакой бомбы в самолете нет... Лучше скажите, что будет с заложниками и с гидропланом после того, как вы отбудете?

— Улетим за границу. Когда окажемся в безопасности, то приземлимся и отпустим заложников, а гидроплан оставим там же, на месте.

— Считайте, что мы договорились.

— Я так и считаю.

26

Окрестности Линардского озера, 16 часов 50 минут
Диллен минует два дорожных перекрестка; повсюду предостерегающе мигают желтые и синие лампы полицейских патрулей. Движение регулируют полицейские в белых касках. Машина Диллена, влившись в непрерывный автомобильный поток, никем не обнаруженная, добирается до небольшого городка на берегу Линардского озера, где руководитель террористической акции загодя снял дом. Погруженная в темноту вилла на прибрежной аллее затаилась в укромном месте, движения тут почти нет. Свет автомобильных фар скользит по стволам деревьев; чуть скрипнув, распахиваются железные ворота, и под колесами машины шуршит гравий, которым посыпаны дорожки сада. Диллен без всякой надежды в последний раз включает телевизор и крутит рычажок переключателя. Ни в одной из программ швейцарского телевидения не фигурирует происшествие в тоннеле Сен-Георг, ни словом не упоминается о нападении террористов, о радиоактивном грузе, об опасности, нависшей над округой, о полицейских кордонах, перекрывших подступы к тоннелю.

Диллен ставит машину в гараж. Прихватив с собой сумку и миниатюрную рацию, он запирает низкое, полутемное помещение гаража и торопливо спускается к берегу озера. У небольшого причала, прикрепленная к свае, покачивается на волнах моторная лодка под брезентовым чехлом.

Сняв чехол, Диллен при свете карманного фонарика проверяет мотор. Удостоверившись, что все в порядке, он снова прикрывает капот брезентовым чехлом. Лодка по-прежнему прикреплена цепью к свае, пассажир не спешит выбраться на широкий водный простор, уходящий в дальнюю даль, к подножию гор, едва различимых в дымке тумана.

Диллен снова выжидает.

27

Тоннель, 16 часов 58 минут
Хорн затаился вблизи контейнера, под черным «вольво». В отличие от прежней мертвой тишины сейчас тоннель наполняется жизнью: гулко стучат башмаки террористов, все оживленнее и громче становится перекличка. Двое бандитов изо всех сил стараются оттащить в сторону застрявшую посреди дороги машину. Выхлопная труба с противным скрежетом обдирает дверцу соседнего автомобиля, и у террористов это вызывает смех. Хорн, расставив ноги, упирается ими в дно кузова. Если террористы вздумают передвинуть и «вольво», лейтенант мгновенно подтянется на руках, прижавшись всем телом к машине, и перекатится вместе с ней. Однако к «вольво» бандиты не притрагиваются: видимо, эта машина им не помеха. Гулкое эхо, отражаясь от стен тоннеля, усиливает людские голоса, так что теперь Хорну отчетливо слышно каждое слово. Террористы переговариваются между собой в основном по-арабски; языка, правда, лейтенант не знает, однако по тону разговора нетрудно догадаться, что налетчики нервничают. Испуг и напряжение выдают их голоса, движения, шаги и даже смех — принужденный, неестественно веселый.

Взглянув на светящийся циферблат своих часов, лейтенант видит, что время приближается к пяти, а значит, снаружи наверняка стемнело. До сих пор террористы никакой спешки не выказывали. Да и вообще, если продумать все события дня, легко прийти к выводу, что демонстративное спокойствие террористов тоже было запланировано заранее. Спешки они избегали неспроста, а выжидали явно с определенной целью. И Хорн догадывается, в чем заключалась эта цель. В Швейцарии в конце февраля полная темнота наступает к пяти часам пополудни. Собственно говоря, смеркается уже после четырех, так что видимость становится плохой. Хорн хорошо испытал это на себе, когда плавал на яхте. В эту пору дня, даже если нет тумана, все равно почти ничего не видно — ни на воде, ни на возвышенных местах, а уж о долинах, зажатых громадой гор, и говорить не приходится. По всей вероятности, план террористов преследовал именно эту цель: переждать в тоннеле до наступления полной темноты и тем самым сковать действия полиции. Мерзавцы надеются, продолжает ход своих рассуждений Хорн, что под покровом темноты им легче будет улизнуть... Лейтенант с сожалением вынужден признать, что надежды эти не лишены резона. Из юго-восточной части Швейцарии, где расположен Вигау, не составит труда добраться до северной Италии или южной Франции, то есть до краев, изобилующих озерами — превосходными посадочными площадками для гидроплана. Вздумай террористы удирать на обычном самолете, эта задача оказалась бы куда сложнее.

Лейтенанту не дает покоя мысль о детонаторе, прикрепленном к днищу контейнера. Зачем понадобилось снабжать взрывное устройство радиодистанционным управлением? Террористы явно предпочитают находиться подальше от контейнера, когда тот взорвется. Катастрофа будет спровоцирована с расстояния и, видимо, уже после того, как бандиты уберутся отсюда... Хотя вещество, которое находится в контейнере — радиоактивное, взрыва, как объяснил специалист, не произойдет. Однако окружающая среда подвергнется опасному заражению, все масштабы и последствия которого на данный момент непредсказуемы.

Раздается какой-то выкрик, похожий на команду. Один из микробусов подкатывает к выходу из убежища — Хорну видны лишь его колеса. Слышно, как запускают мотор и второго микробуса. Сейчас поблизости от «вольво» нет никого из террористов. Воспользовавшись возможностью, Хорн приникает губами к микрофону. Сперва отзывается Плюме, затем в крохотном наушнике слышится какой-то щелчок, и наконец сквозь равномерный грохот мотора прорывается голос капитана Вольфа:

— Вольф слушает. Как там у вас дела, лейтенант?

— Сборы идут полным ходом. Думаю, минут через пять они тронутся. Наши готовы к встрече?

— Да, мы взяли под контроль каждый участок дороги от Штайга до берега озера. Ваши люди ожидают наготове поблизости от выхода из тоннеля, туда же я направил и своих самых надежных ребят... Кроме того, только что объявился некий лейтенант Эндер. Вам что-нибудь говорит это имя?

— Да.

— Он сказал, что якобы необходимо его присутствие на месте действия, и сержант Клод доставил его к выходу из тоннеля...

— Ну, тогда все в порядке. Еще какие-нибудь новости есть?

— Установки для радиопомех доставлены, так что ваши парни постараются «посадить» их на контейнер... Вторая половина денежного выкупа находится в гидроплане. Аквалангисты и два быстроходных катера спрятаны вблизи от причала. Ну и снайперы, конечно... В полицейских тоже недостатка не будет.

— Хорошо. А где будете вы, капитан?

— Собираюсь конвоировать их колонну сверху. Собственно говоря, я уже нахожусь в вертолете.

— Ну ладно... Плюме, откликнитесь!

— Я здесь, господин лейтенант.

— Необходимо дважды погасить свет в тоннеле. Первый раз — через несколько минут, а второй чуть позже, когда колонна подойдет к выходу из тоннеля. Будьте начеку, Плюме.

— Слушаюсь, господин лейтенант.

И вновь наступает томительно долгая тишина. Затем раздаются резкие слова команды. Кто-то — по всей вероятности, один из заложников — произносит несколько фраз по-французски; смысла их за дальностью расстояния не разобрать, слышна лишь мягкая интонация и характерное, грассирующее «р». Притаившись под кузовом «вольво», лейтенант Хорн видит лишь вереницу ног: обычные брюки и полуботинки явно принадлежат заложникам, а спортивные штаны в обтяжку и грубые башмаки подсказывают наблюдателю, что конвоиры сопровождают пленников с двух сторон.

— Заложников усаживают в один из микробусов. Ноги у них не связаны, — тихо произносит лейтенант Хорн в микрофон и в тот же момент замечает, что второй микробус тоже подкатывает к убежищу. Террористы заталкивают заложников в обе машины. Хорн внимательно наблюдает за этой сценой и вслух уточняет подробности: — В один микробус посадили пятерых заложников, в другой четверых. Больше говорить не могу, сюда идут...

У камиона останавливаются двое террористов. Один из них забирается в кабину, захлопывает дверцу.

— Ты поедешь в середине! — кричит ему тот, что остался внизу. Хорн по голосу тотчас узнает в нем главаря террористов, который по телефону вел все переговоры с капитаном Вольфом. А вожак продолжает напутствовать своего подчиненного:

— Как подъедешь к причалу, постарайся встать с самого края, поближе к воде... а для чего — надеюсь, и сам понимаешь!

— Как не понять, шеф, все ясно! — отвечает тот, что сидит за рулем, и включает мотор камиона. Машина вздрагивает и сотрясается равномерной, мелкой дрожью.

Один из микробусов проносится мимо, а затем водитель тормозит с такой лихостью, что шины отзываются жалобным скрипом. Главарь террористов усаживается в остановившийся микробус. Лейтенант Хорн, выглянув из своего укрытия, видит, что первым в колонне пойдет красный микробус. Водитель камиона несколько раз нажимает ногой на газовую педаль, и мотор отзывается мощным ревом. Трогается с места и зеленый микробус, но, подкатив к камиону, тормозит и пристраивается следом. Хорн ловким и осторожным движением перекатывается под черным «вольво» к самому краю своего убежища. Шум моторов заглушает сейчас все звуки, и лейтенант кричит в микрофон:

— Внимание! Машины следуют в таком порядке: впереди красный микробус, за ним камион, замыкает колонну зеленый микробус. Клод, приготовьтесь пустить газ в зеленую машину, а ребята пусть займут места в нашей запасной, тоже зеленой!

— Будет сделано, господин лейтенант! — тотчас отзывается сержант Клод.

— Плюме! Кнопка выключателя у вас под рукой?

— Да, господин лейтенант!

Секундная пауза — Хорн все еще колеблется. Но моторы всех трех машин ревут, возвещая о полной рабочей готовности, и лейтенант, лежа на асфальте, видит, что никого из террористов в тоннеле не осталось. Еще мгновение, и заждавшиеся водители нетерпеливо нажмут на педали, и машины рванут с места. Ждать дольше некуда.

— Вырубайте, Плюме!

В тоннеле наступает непроглядная тьма. Лейтенант Хорн, выкатясь из-под черного «вольво», вскакивает на ноги. Он уже успел надеть инфракрасные очки, так что темнота ему не помеха, зато террористам из зеленого микробуса позади его не видно. В два скачка добирается он до камиона и с молниеносной быстротой протискивается в промежуток между водительской кабиной и контейнером. Прочно упершись ногами, он хватается левой рукой за прикрепленный к кабине огнетушитель и кричит:

— Давайте свет!

И тоннель вновь залит ярким светом. Неоновые лампы щедро источают мертвенно-белые световые потоки, тени от машин снова ложатся на асфальт. Затемнение длилось не более трех секунд. Слышится чей-то короткий возглас, и лейтенант Хорн чувствует, как камион стронулся с места. Цепочка ламп под потолком замелькала в обратном направлении.

Колонна двинулась к выходу из тоннеля!..

28

Вертолет, курсирующий над горой Сен-Георг, 17 часов 12 минут
Майор Аргентер звонит в самый неподходящий момент. Техники, занятые обслуживанием радиотелефона, подключают к разговору капитана Вольфа, находящегося в вертолете. Приборы несколько искажают голоса, но капитан сегодня один раз беседовал с майором Аргентером и сразу же узнает министерское начальство. Вольф знает, что майор, возглавляющий отдел по борьбе с терроризмом, имеет полное право в любой момент поинтересоваться ходом событий и даже вмешаться в них. Стоит министерству дать соответствующее указание, и Аргентер может на любой стадии приостановить встречную акцию или же распорядиться вообще закончить ее каким-либо иным способом. К примеру, отдаст приказ, чтобы снайперы при удобном случае перестреляли террористов всех до единого, независимо от того, какая участь постигнет при этом заложников. Вольф прекрасно понимает, что в столице с самого утра идут закулисные игры. Министру внутренних дел сегодня не позавидуешь. С тех пор как террористы захватили тоннель, в министерстве — в присутствии самого министра — ведутся ожесточенные дебаты: стоит ли выполнять требования террористов, и если стоит, то до каких пределов могут власти пойти на уступки, не рискуя при этом подорвать свой авторитет. Ведь не приставишь круглосуточные полицейские пикеты к каждому мало-мальски важному объекту... Впрочем, даже такими мерами не застрахуешься от возможных покушений.

У капитана Вольфа на мгновение мелькает неприятная мысль: а что, если дебаты в министерстве завершились определенным решением? Как быть, если сейчас ему будет дан приказ атаковать террористов сразу же, как те выйдут из тоннеля?.. Тяжело вздохнув, он нажимает кнопку микрофона.

— Капитан Вольф слушает.

— Доложите ситуацию, капитан.

Вольф лаконично, четко излагает события за последние полчаса. Вертолет тем временем летит во тьме, и капитан сквозь прозрачные стенки кабины видит мелькающие внизу огни селений. В одном месте воздушная трасса вертолета пересекает прежнюю дорогу через перевал Сен-Георг; сейчас, петляя вдоль серпантина, медленно, натужно сплошным потоком тянутся машины. Сверху видны лишь бледные снопики лучей, отбрасываемых фарами, да вспыхивающие время от времени — перед крутым поворотом — красные огоньки стоп-сигналов.

— Минуту назад колонна двинулась в путь и сейчас направляется к выходу в сторону Штайга.

— Надо будет заняться убежищем...

— Разумеется, господин майор. Наши люди находятся в полной готовности у входа со стороны Вигау, и, как только террористы подъедут к Штайгу, оперативная группа немедленно двинется в тоннель. Будут сняты отпечатки пальцев со всех предметов в убежище и с автомашин, проделают всю необходимую работу и фотографы, ну и, конечно, санитары увезут тела убитых. Думаю, нам понадобится на это минут сорок, после чего администрация тоннеля сможет запустить туда машины с кранами, чтобы расчистить дорогу. Так что движение через тоннель возобновится сегодня же вечером... По-моему, владельцы тоннеля только этого от нас и дожидаются, все остальное их мало волнует...

— Ну что ж, капитан, все намеченные вами меры я одобряю.

— Господин майор! — чуть поколебавшись, капитан Вольф решает все же выяснить волнующий его вопрос. — Мне бы хотелось узнать, какое решение принято министерством. Ведь от этого зависит, как повернутся события...

Аргентер тотчас понимает, о чем речь. Секундная пауза перед ответом вовсе не означает, что он стремится уйти от ответа; напротив, в министерстве за майором утвердилась репутация человека прямого и решительного.

— Сейчас нет оснований тревожиться, капитан. Хотя и происходит столкновение определенных интересов, но... Короче говоря, принято решение, чтобы операцию от начала до конца проводил лейтенант Хорн. Он уже знает о своих полномочиях и проявил живую инициативу. По-моему, это для парня великолепный шанс, пусть покажет, на что он способен... Так что и вы, капитан, действуйте по его указаниям.

В трубке раздается щелчок, и капитан Вольф понимает, что разговор окончен. Однако результат беседы можно счесть вполне удовлетворительным, ведь, по сути, он узнал что нужно. Стало быть, вся ответственность возложена на этого молодого лейтенанта.

Капитан Вольф знаком с Хорном всего лишь несколько часов. Не сказать, чтобы молодой человек целиком завоевал его симпатию, но Вольф привык трезво смотреть на вещи и знает: существуют определенные посты, которые положено занимать только молодым людям подобного типа. Попробуй-ка заставь человека в сорок лет очертя голову броситься под пули.

Вертолет постепенно идет на снижение. Впереди чуть ли не до самого горизонта простирается огромный черный полукруг; на нем не увидишь огней городов и селений. Линардское озеро...

Капитану Вольфу достаточно беглого взгляда для того, чтобы удостовериться: полицейские подразделения вдоль линии берега находятся в полной боевой готовности. Вертолет поворачивает обратно и, летя вдоль шоссе, вскоре достигает Штайга. Он зависает над выходом из тоннеля, поджидая автоколонну.

Семнадцать часов шестнадцать минут.

29

Тоннель, 17 часов 16 минут
Камион с грохотом мчится среди бетонных стен тоннеля. По счастью, тряски почти не ощущается — проезжая часть в идеальном состоянии. «Да, инженер Манакор свое дело знает», — думает Хорн. Он стоит между водительской кабиной и алюминиевым контейнером на шатких металлических планках, которые непрестанно разъезжаются у него под ногами, и чувствует рывки тягового крюка. Ухватиться за опору можно лишь одной рукой, хорошо еще, что опоясанный металлическим обручем огнетушитель прочно прикреплен к стене кабины. От убежища они отъехали, должно быть, километра на два, хотя трудно определить расстояние с точностью, ведь тоннель на всем своем протяжении одинаков: те же гладкие стены, те же неоновые лампы. Через равномерные промежутки мелькают по сторонам узкие черные щели входов в убежища и ярко-оранжевые телефоны на стене у каждого входа.

— Плюме! — вызывает старшего техника Хорн.

— Слушаю!

— Где мы сейчас находимся? Как далеко от Штайга?

Плюме прослеживает на экранах весь путь колонны. Но в этом занятии он не одинок: за ним стоят Тисс, Жак Брокка и Манакор, а вдоль стены выстроился весь телевизионный штаб. Возле усатого эксперта-подрывника стоит Петра Набер; до девушки только сейчас доходит, что и Хорн находится там же, в одной из машин, движущихся к выходу из тоннеля. Но как он туда проник и как удается ему оставаться незамеченным?

Старший техник Плюме плотно стискивает губы. Ему страшно за лейтенанта. Разумеется, никто не посвящал его в подробности боевого плана, однако по отдельным словам и намекам он догадывается, какую опасную игру затеял Хорн. Лейтенант намеревается завладеть камионом, прежде чем колонна выберется из тоннеля.

— Еще четыре километра, господин лейтенант.

— Готовьтесь выключить свет!.. Сержант Клод!

Сержант отзывается тоже из тоннеля, но из другой его части, со стороны Штайга. Здесь, в ста двадцати метрах от выхода из тоннеля, от основной «трубы» отходит более узкое ее ответвление: это так называемый вспомогательный отсек, служащий сугубо техническим внутренним нуждам. Уборочные машины отсюда удалены, а их место заняли два запасных микробуса. Сейчас по указанию Хорна их моментально перегруппировали, поставив впереди зеленый. Красный микробус, судя по всему, вообще не понадобится. Трое бойцов, в том числе и сам сержант Клод, натягивают на себя черные маски, четверо других, облачившись в гражданскую одежду, уже садятся в зеленый микробус. Оружие держат на виду лишь коммандос, замаскированные под террористов. В руке у сержанта Клода зажат миниатюрный радиопередатчик. По его знаку «террористы» также занимают свои места в микробусе вместе с мнимыми заложниками. Сержант усаживается на водительское сиденье боком, ноги — на асфальте, чтобы в любой момент удобно было вскочить, рука с зажатым в ней передатчиком вытянута вперед — так лучше для приема и передачи.

Как было условлено заранее, Плюме сейчас должен убавить освещение на последнем двухсотметровом отрезке пути. И действительно, здесь горит лишь каждая четвертая лампа. Зато в глубине тоннеля во всю мощь полыхают неоновые лампы, заливая бетонную трубу голубоватым светом, — сержант Клод видит это, осторожно выглядывая из бокового ответвления тоннеля.

— Господин лейтенант, у нас все готово.

— Плюме, Клод!.. Как только я скомандую: «Давай!» — моментально вырубить освещение и задействовать газовый распылитель в зеленом микробусе!

— Ясно.

— Слушаюсь, господин лейтенант.

— Где мы сейчас находимся?

— В двух километрах от Штайга.

Хорн понимает, что времени у него в обрез. Выхватив противогаз из болтающейся сбоку брезентовой сумки, лейтенант пытается его надеть. Задача не из легких: ноги то и дело соскальзывают с ненадежной, шаткой опоры. Хорошо еще, что днем ему удалось в спокойных условиях изучить устройство аналогичного камиона. Сейчас вся его надежда на металлические скобы, которыми прикреплены к задней стенке кабины огромное запасное колесо и огнетушитель. Если покрепче ухватиться рукой за скобу, то, конечно, удержишься, но зато и работать тогда приходится тоже лишь одной рукой.

В конце концов ему удается натянуть противогаз.

Лейтенант Хорн достает из сумки металлический баллончик, по виду напоминающий обычный косметический пульверизатор. Да и принцип действия у них одинаковый, с той лишь разницей, что при нажатии кнопки из распылителя вырывается газ, определенным образом воздействующий на нервную систему: он по крайней мере на полчаса совершенно выводит человека из строя.

Хорн прекрасно понимает, что поднять стекло доверху террорист не может: втиснутый в раму проволочный «уголок» препятствует этому. А значит, в окне остается щель, и впрыснуть туда газ ничего не стоит.

— До Штайга всего восемьсот метров, господин лейтенант.

— Давай! — кричит Хорн и всем телом прижимается к стенке кабины.

В тоннеле снова гаснет свет.

Сержант Клод слышит приближающийся гул моторов и нащупывает кнопку на миниатюрном приборе, уместившемся в его ладони. Он только и ждет, когда в крошечном наушнике, прилаженном к уху, раздастся команда лейтенанта Хорна, чтобы немедля нажать кнопку передатчика. И вот условная команда прозвучала, и почти в то же мгновение погас свет.

Внезапно наступившая темнота застает террористов врасплох, нагоняет на душу такой же черный, панический страх, мгновенно внушая им сознание полнейшего бессилия. Из хозяев положения они превращаются в жалких, беспомощных, опрокинутых на спину букашек. Мрачная глубь земли враз поглотила, погребла их. Темнота обернулась страшным, неуловимым врагом.

Лейтенант Хорн, приникнув к стенке кабины, молниеносным движением вытягивает вперед левую руку с баллончиком и, поднеся его к оконной щели, нажимает кнопку. Камион, несмотря на наступившую темноту, по инерции продолжает нестись вперед. Лейтенант хотя и не слышит, но знает: газ со свистом врывается в кабину. Вся процедура занимает не больше нескольких секунд, и вот уже Хорн поспешно засовывает в карман опорожненный баллончик. Дышать в противогазе не так-то легко: мешает противный запах резины и химикатов. Да оно и понятно, ведь противогазами редко приходится пользоваться. «К счастью...» — думает лейтенант Хорн и рывком распахивает дверцу кабины.

В тоннеле по-прежнему темно, однако водитель первого микробуса уже успел включить фары. Желтые подфарники сзади отбрасывают достаточно света для того, чтобы разглядеть внутренность кабины идущего вплотную за ним камиона.

Водитель для Хорна опасности не представляет. Лейтенант знает, что под воздействием газа сидящий за рулем террорист уже потерял сознание. Однако угроза нависла с другой стороны: краешком глаза Хорн видит, как камион, свернув вбок, пересек разделительную черту и стремительно приближается к стене тоннеля... Одурманенный террорист повалился грудью на руль и управлять машиной не в состоянии. Крутани он нечаянно руль, и камион врежется в стену. Тогда пиши пропало: весь тщательно продуманный план рухнет, террористы, поняв, что лишились груза, сбегут «налегке», а контейнер с помощью дистанционного управления в отместку взорвут.

Лейтенант одной рукой обхватывает водителя за плечи и, напрягая все силы, рывком сдергивает с сиденья тяжелое, безвольное тело. Черная фигура, мрачной тенью мелькнув в слабом свете подфарников, падает на асфальт... В следующее мгновение Хорн, ухватившись за руль, успевает повернуть его. Широченное колесо делает крутой разворот, становясь чуть ли не параллельно сиденью кабины, камион занимает прежнее положение в центре асфальтовой дороги, так что разделительная полоска оказывается у него между передними колесами. Камион при этом идет, не сбавляя хода.

Лейтенант плюхается на сиденье, захлопывает дверцу кабины. Уверенно берет в свои руки руль и кричит:

— Давай свет!..

30

Штайг, 17 часов 28 минут
Внезапно вспыхивают лампы, ослепительно яркий свет заливает весь тоннель, окрашивая стены в привычный голубовато-зеленый тон.

— Прошло всего шесть секунд, — с трудом выговаривает Плюме, от волнения у него пересохло во рту.

Слова старшего техника слышит и капитан Вольф в вертолете, зависшем над выходом из тоннеля. Внизу словно бы каждая пядь земли занята — такое количество полицейских стянуто к Штайгу. Толпа зевак оттеснена к автостоянке метрах в двухстах от тоннеля. А любопытствующих собралось немало: от газетчиков отбоя нет. По радио вот уже седьмой час предупреждают водителей о какой-то загадочной катастрофе в тоннеле Сен-Георг, однако до сих пор никому из репортеров не удалось пронюхать, в чем дело. Лучшей приманки для пишущей братии и не придумаешь, вот корреспондентов и понахлынуло видимо-невидимо. Фоторепортеры отлаживают свою технику, объективы нацелены на тоннель, как оружие, чтобы не упустить сенсационный момент. Более прочих взволнованы радиорепортеры, уверенные, что произошло событие чрезвычайной важности. Ведь когда из дирекции центральных радиостанций обратились за разъяснениями в министерство внутренних дел, то натолкнулись на глухую стену молчания... Во всяком случае, версии о «катастрофе» больше никто не верит.

И вот несколько десятков репортеров стоят сейчас за кордоном, строя всевозможные догадки и предположения. Военный маневр? Тайна государственной важности? Фоторепортеры на всякий случай снимают все подряд, в объектив попадает и вертолет, кружащий над Штайгом.

Вольфу сверху отчетливо видна эта картина: выход из тоннеля ярко освещен уймой прожекторов, автомобильных фар, дорожных фонарей. Не нравится капитану такой оборот дела, ох, как не нравится! «Стоит только репортерам увидеть на камионе фирменную надпись транспортной конторы, и им не составит труда докопаться до сути дела!» — пронзает его неприятная мысль. Капитан жалеет, что раньше не подумал об этом, и тотчас же отдает приказ офицеру, командующему полицейскими подразделениями на земле:

— Немедленно погасить всю эту иллюминацию. Направьте несколько прожекторов в сторону репортеров и, как только колонна покажется из тоннеля, включите свет на полную мощность, чтобы газетчики ничего не смогли разглядеть!..

— Слушаюсь, господин капитан!

В динамиках наступает напряженная тишина; раздаются какие-то таинственные шорохи, шелест — словно дуновение далекого космоса.

И вдруг в тишину врывается незнакомый голос. Кто-то — судя по всему, один из людей Хорна — кричит:

— В тоннеле перестрелка!..

31

Тоннель, 17 часов 30 минут
В ту же секунду, как в тоннеле гаснет свет, сержант Клод нажимает кнопку миниатюрного прибора, который посылает серию радиосигналов; эти электромагнитные волны распространяются на недалекое расстояние, но для данного случая этого достаточно.

Крохотные приемники, подключенные к краникам четырех газовых баллонов в зеленом микробусе, тотчас же реагируют на радиосигналы: приходят в действие миниатюрные электромоторы и автоматически открывают краны. Газ, находящийся под давлением в несколько атмосфер, со свистом вырывается из отверстий и заполняет все внутреннее пространство машины. Процедура не занимает и пятнадцати секунд.

Газ не имеет ни запаха, ни цвета, ни привкуса, поэтому в первые мгновения ни террористы, ни заложники не испытывают никаких необычных ощущений. Микробус по-прежнему идет вслед за камионом.

Когда в тоннеле гаснет свет, это обстоятельство настораживает водителя микробуса.

— Что бы это значило?.. — обеспокоенно спрашивает он, хотя ответа ждать не от кого. Один из его сообщников, сидя к нему спиной, стережет заложников, другой примостился у дверцы, держа наготове автомат. Заложники со связанными за спиной руками сидят без движения, лица у них окаменели, и лишь в глазах застыл страх. Правда, в неожиданно наступившей темноте этого не видно...

Заложников в микробусе четверо, все — мужчины; есть среди них и старик, тщательно одетый: белоснежная сорочка, ботинки из дорогой, мягкой кожи... Сейчас у этого старика жалкий вид — волосы сбились на лоб, карман пиджака вывернут и висит шелковой подкладкой наружу.

Сознание собственной беспомощности, страх за свою участь угнетающе действуют на измученных людей. Они пока еще и не подозревают, что по прихоти судьбы им суждено скорее очутиться на свободе, нежели их товарищам по несчастью, попавшим в первый микробус.

Несколько секунд зеленый микробус мчится в темноте, а затем в тоннеле опять вспыхивают лампы.

— Кажется... кто-то вы... выпал... из камиона... — слабым, прерывающимся голосом произносит водитель.

Еще до того, как зажегся свет, при слабом отсвете подфарников первого микробуса ему померещилась какая-то темная человеческая фигура, вылетевшая из кабины грузовика. Но террорист не уверен, что так оно и было. Он вообще ни в чем не уверен. Во рту появился какой-то странный привкус, руки настолько ослабли, что не в силах удержать руль...

Один из заложников, наклонившись всем телом, неожиданно падает ничком, ударяясь головой о спинку сиденья впереди.

— А ну сядь на место!.. — злобно кричит террорист, сидящий у двери, и вскидывает автомат на изготовку. Но четкие круги ламп вдруг расплываются у него перед глазами, а в следующий момент эта размытая световая цепочка начинает двоиться.

Микробус медленно сворачивает вбок. Водитель, бессильно поникнув, заваливается на руль. Микробус ударяется о стену тоннеля. Трещит искореженная дверца, противно скрежещет металлический кузов, трущийся о кафельную облицовку тоннеля. Со звоном разлетаются осколки разбитой автомобильной фары. Еще двое заложников, потеряв сознание, сползают с сидений.

Сидящий у двери террорист высовывает голову в открытое окошко и делает несколько глубоких вдохов. Когда микробус второй раз ударяется о стену, дверца распахивается, и террорист падает на асфальт. Газ не успел одурманить его окончательно, поэтому он чувствует, как перехватывает горло, как текут из глаз слезы. Лежа посреди дороги, он стискивает в руках автомат... Появляются какие-то люди. Стараясь держаться поближе к стенам, они бегут сюда, прямо к нему. Они в военной форме и вооружены...

Террорист поспешно целится и нажимает на спусковой крючок. Автоматная очередь оглушительным эхом раскатывается в узких стенах тоннеля. Ей тотчас отвечают выстрелы нескольких автоматов.

Террорист, ткнувшись лицом в асфальт, неподвижно замирает. Из уголка рта у него сочится тоненькая струйка крови.

32

Берег Линардского озера, 17 часов 31 минута
Диллен с помощью бинокля ночного видения внимательно следит за противоположным берегом. Он сидит в моторной лодке, плавно покачивающейся на волнах. Ему холодно. Промозглый ветер резкими порывами налетает со стороны горы Сен-Георг, обрушивается на водную поверхность и, не встречая отпора, мчит дальше. В затуманенном, влажном воздухе все контуры кажутся размытыми. Сейчас бы куда-нибудь в тепло, под крышу... А рядом — вилла, арендованная им на месяц. Каменная ограда, несколько елей в саду, перед домом газон, зеленеющий с ранней весны и до поздней осени. Пока же сад являет собой унылое зрелище: голые ветви кустарника, грустно поникшие ели, пожухлая трава, кое-где покрытая снегом, жидкая, хлюпающая грязь...

Диллен знает: его исчезновение никому не бросится в глаза. Вилла заперта, никто туда не проникнет, к тому же дом еще три недели числится за ним, так что даже владелец не спохватится. А когда шумиха уляжется, скажем недельки через две, полковник Кабри пришлет кого-нибудь из своих людей вернуть машину и ключи от дома. И не так уж важно, что один человек арендовал дом, а сдает его владельцу другой — всегда можно сослаться на какой-нибудь предлог. К тому же полковнику ничего не стоит подослать, к примеру, женщину. «Мой муж заболел, вот мне и приходится улаживать его дела». Да тут какую отговорку ни приведи, все равно это подозрений не вызовет. Полиции, хоть сбейся с ног, ни до чего не докопаться, а уж в особенности здешней. Этих олухов и полицейскими-то не назовешь, ни опыта у них, ни знаний, где уж им размотать такое серьезное, запутанное дело!

Налетевший порыв ветра раскачивает прибрежные деревья. Диллен зябко ежится и поднимает воротник пальто. Пора бы уже им объявиться... Он подносит к глазам бинокль, но видит лишь безлюдную дорогу и пустой причал на противоположном берегу.

33

Тоннель, 17 часов 31 минута
Двое бойцов, выделенных сержантом Клодом, заняли свои посты у вентиляционных люков, решетки с которых были предварительно сняты слесарями. Отверстия узкие — обоим коммандос приходится стоять на коленях, — зато расположены высоко, под самым потолком, так что есть надежда забросить на крышу контейнера радиоглушители в тот момент, когда колонна будет проходить мимо.

Солдаты слышат приближающийся гул моторов и готовятся действовать. Первый, осторожно выглянув из люка, видит, что колонна находится отсюда метрах в ста и приближается на большой скорости; головной микробус, вырвавшись вперед, значительно обогнал остальные машины. А вот камион вроде бы притормаживает...

Наконец колонна подъезжает к тому месту, где затаились коммандос. Красный микробус проносится мимо. Бойцы, заняв исходную позицию, изготовились к броску.

Камион и в самом деле притормаживает ход. Внутри водительской кабины темно, лишь отраженные в ветровом стекле лампы яркими пятнышками скользят снизу вверх, быстро-быстро. Первый боец бросает глушитель... Металлическая коробочка, несколько раз перевернувшись в воздухе, падает на серый алюминиевый контейнер и... сваливается на асфальт. Бросок слишком запоздал, вот прибор и не сумел удержаться на твердой крыше контейнера. Камион катитдальше.

Второй солдат не видит этой сцены. Сержант Клод категорически наказал ему ни в коем случае не следить за действиями товарища и не ставить свои поступки в зависимость от них. Поэтому молодой человек, заняв устойчивую позицию, выжидает удобного момента и, когда видит внизу мелькающую кабину камиона, сбрасывает намагниченный прибор.

Коробка скользит вдоль гладкой крыши контейнера и застревает на стальном крюке. Такие крюки выступают по всем четырем углам верхней части, чтобы контейнер при разгрузке можно было подцепить подъемным краном.

Сержант Клод дает газ, и второй зеленый микробус с боевой группой коммандос готов вот-вот стронуться с места... Однако нельзя показаться до срока, чтобы террористы из красного микробуса не заметили затаившуюся в узком, темном отсеке машину.

Мимо развилки тоннеля проносится красный микробус. Чуть поотстав и не так быстро проезжает следом за ним и камион.

В наушниках — звуковой хаос. Явственно доносится треск автоматных очередей; голос солдата, слегка запыхавшегося на бегу, сообщает, что в тоннеле началась перестрелка. Затем другой боец докладывает сержанту по радио:

— Третья машина встала. Можете ехать, господин сержант!

Клод натягивает черную маску и нажимает на педаль газа. Дверцу машины он захлопывает уже на ходу. Микробус проворно выкатывает из бокового отсека, набирает скорость и, через несколько секунд пристроившись к колонне, вслед за камионом движется к выходу из тоннеля.

— Что это была за перестрелка? — справляется сержант Клод и тотчас получает по радио исчерпывающий ответ:

— Газовая атака в общем прошла удачно. Как только зеленый микробус отстал от колонны и врезался в стенку, мы бросились к нему. Но на одного из террористов газ еще не успел подействовать окончательно, и он открыл огонь.

— Раненые есть?

— Да, Макс схлопотал две пули в бедро. Террориста мы застрелили.

— Благодарю за сообщение. Господин лейтенант, вы слышите? — обращается с вопросом сержант Клод. Ведь приемник лейтенанта Хорна работает на той же волне, что и его собственный.

Лейтенант в боковом зеркале наблюдал эту сцену, когда зеленый микробус врезался в стену. Вскоре вслед за этим увидел он и своих парней, затаившихся у вентиляционных люков.

— Да, Клод, я все слышал, — отвечает он. — Плюме, отзовитесь!

— Я здесь, господин лейтенант!

И в это время Хорн видит, как справа — такое впечатление, будто прямо из стены, — выныривает микробус и пристраивается вслед за ним. Несомненно, все идет по плану: это «подставной» микробус, а в нем — сержант Клод и ребята.

— Три машины «скорой помощи» к выходу у Штайга, немедленно! — кричит Хорн в микрофон.

— Я уже распорядился, господин лейтенант. Машины выехали, но не из Штайга, а со стороны Вигау. По пустынному тоннелю они домчат за две минуты.

— Хорошо... Дайте знать в хирургическое отделение ближайшей больницы, чтобы там подготовились к операции. Придется иметь дело с огнестрельными ранами... Заложников тоже необходимо доставить в больницу!

— Сейчас же приму все меры.

Колонна тем временем подъезжает к выходу из тоннеля. Лейтенант Хорн видит, как вспыхивают стоп-сигналы идущего впереди микробуса. Бандиты явно насторожены, опасаясь полицейской засады у выхода. Красные огоньки на мгновение слепят лейтенанта. Хорошо бы снять противогаз, но Хорн пока что не решается рисковать; газ, должно быть, еще не успел выветриться из кабины. Поэтому лейтенант опускает оконное стекло до отказа. И тут взгляд его падает на сиденье справа. На глянцевой черной кожаной обивке тускло поблескивают автомат и миниатюрная рация, антенна из которой наполовину вытащена.

«Наверняка террористы поддерживают между собой связь по этой рации», — мелькает у лейтенанта тревожная мысль. Что, если главарь террористов или сам «шеф» вздумает обратиться к нему с вопросами или распоряжениями? Впрочем, в таком же положении могут оказаться и пассажиры зеленого микробуса. Клод и его парни лишь внешне, да и то издали, похожи на террористов. Весь трюк с переодеванием и подменой микробуса был рассчитан на то, чтобы усыпить подозрение бандитов до тех пор, пока колонна не доберется до берега Линардского озера. Каким образом развернутся события дальше — Хорн и по сей момент предположить не в состоянии. Эта часть плана не могла быть разработана заранее, поскольку слишком многие моменты были не ясны.

Да и сейчас целый ряд факторов по-прежнему от него не зависит.

Тоннель наконец остается позади. А впереди — мрак и неизвестность.

34

Вигау, 17 часов 36 минут
Господин Тисс так громко вздыхает, что на миг привлекает к себе всеобщее внимание.

— Они ушли из тоннеля... — шепчет он.

Жак Брокка, стоящий рядом с ним, единственный из всех присутствующих, видит, что лоб этого вроде бы невозмутимо-бесстрастного человека покрыт мелкими бисеринками пота.

Инженер Манакор тоже испытывает облегчение, но в отличие от господина Тисса не выказывает этого в открытую. По его мнению, опасность пока еще не миновала окончательно; ведь стоит террористам заподозрить малейший подвох, и они опять скроются в тоннеле, а полиция, щадя заложников, не сможет им воспрепятствовать.

Плюме отдает по телефону последние распоряжения. На экранах видно, как в тоннель на бешеной скорости влетают три кареты «скорой помощи». Ярко вспыхивают синие «мигалки», но это предостережение совершенно излишне, машины беспрепятственно мчатся по безлюдной дороге.

Петра Набер побелевшими пальцами стискивает краешек стола. Она не слышит перешептывания Вальтера Белля и оператора — профессионалов, для которых мозаика событий складывается не только из зрительных впечатлений, но и из акустических восприятий.

— В операционной все подготовлено к приему раненого, — сообщает Плюме после разговора с больницей.

— Господи, только бы не было больше жертв, — шепотом вздыхает Манакор, но никто не обращает на него внимания.

Инженер медленно направляется к столу посреди диспетчерского зала. Чертежи тоннеля по-прежнему беспорядочно там разбросаны, некоторые листы кальки свисают со стола, грозя упасть на пол. Манакор, склонившись над чертежами, рассеянно пробегает взглядом по переплетению тонких и жирно обведенных линий, но мысли его явно далеко. Тоннель, за судьбу которого он так тревожился, остался цел и невредим. Да, по всей вероятности, теперь уже можно и не опасаться каких-либо очередных неожиданных ударов... Глубоко вздохнув, инженер подходит к одному из внутренних телефонов и отдает распоряжение готовиться к смене технико-обслуживающих бригад. Вскоре тоннель вновь примет транспортный поток.

35

Шоссе от Штайга к Линардскому озеру, 17 часов 37 минут
Лейтенант Хорн озабоченно прикусывает губу. Едва выбравшись из тоннеля, колонна погружается в темноту. Все здания и автостоянки у входа тонут в глухом, словно бы ночном мраке. Правда, кое-где мелькают огоньки автомобильных фар, а в стороне, поодаль от дороги, цепочка фонарей и рефлекторов отбрасывает ослепительный свет. Но эта световая волна направлена в противоположную сторону, и машины в колонне вынуждены ориентироваться лишь при помощи собственных фар. Хорну тоже приходится включить фары на полную мощность. Яркие снопы лучей прорезают темноту, и лейтенант явственно видит перед собою красный микробус. За стеклами окон угадываются неясные силуэты сидящих в нем людей.

— Удалось забросить глушители на контейнер? — спрашивает он.

В раскрытое окно вливается свежая прохлада, столь отличная от подогретого, кондиционированного воздуха в тоннеле. Вскоре можно будет снять противогаз.

— Одному из них удалось зацепиться в заднем углу справа, но он держится еле-еле, — тотчас отзывается Клод; зеленый микробус следует впритык за камионом, и сержанту хорошо видна коробочка с прибором. — Дорога скоро пойдет крутыми поворотами, и глушитель в любой момент может свалиться...

— А, черт!.. — Хорн чувствует, как по спине у него бегут мурашки. Если не удастся предотвратить взрыв — ему конец. И погибнет не он один. Погибнет сержант Клод и все, кто находится в зеленом микробусе. Погибнут полицейские, оцепившие район. Непредсказуемы последствия для всех обитателей округи, ведь господин Брокка достаточно ясно нарисовал возможную картину.

Однако в следующий момент Хорн успокаивается, полагаясь на здравую логику: совершенно очевидно, что взрыва не произойдет до тех пор, пока вожак террористов и его приспешники находятся в непосредственной близости от контейнера. Лейтенант невольно прибавляет скорость, чтобы сократить расстояние между обеими машинами. Но это оказывается не так-то просто: дорога сужается, выхваченный светом фар мелькает дорожный указатель. Изображенный на нем треугольник означает поворот влево, и верно, дорога заметно кренится, а вот и сам поворот. Хорну нелегко управлять тяжелой, громоздкой машиной. Водительской практики за его плечами ровно столько, сколько приобрел он за время спецподготовки. На курсах их обучали вождению всех сухопутных и водных транспортных средств.

В наушниках раздается легкий треск, а затем сквозь равномерный гул мотора прорывается голос капитана Вольфа:

— Вызываю лейтенанта Хорна.

— Слушаю вас, капитан. Где вы сейчас летите?

— Над вашей колонной. У меня для вас дурные вести.

— Выкладывайте!

— Мои люди доложили, что лейтенант Эндер из секретной службы после того, как сержант доставил его в тоннель, осмотрел взятых в плен одурманенных террористов, а также пострадавших.

— И каков результат?

— Тот, которого вы выбросили из камиона, был их человек.

— Ах, чтоб тебя!.. — Хорн с трудом подавляет досаду.

— Наконец-то сочли возможным и меня посвятить в подробности! — невозмутимо продолжает Вольф. — Так что среди террористов вам больше не на кого рассчитывать, Хорн. Постарайтесь не заходить в этой игре слишком далеко. Опасность возрастает с каждой минутой...

— Я и сам знаю! — Хорн срывает с себя противогаз и бросает его на сиденье. — Удалось узнать что-нибудь новое о том типе, которого террористы собираются взять на борт гидроплана по окончании операции?

— Пока никаких новостей нет. Возможно, он вообще далеко отсюда.

В эфире наступает тишина; колонна тем временем успевает проехать несколько километров. Дорога заметно спускается вниз, петляя без конца. Лейтенант Хорн предпринимает героические усилия, чтобы не потерять управления над длинной, вихляющейся коробкой на колесах.

А у выхода из тоннеля репортеры затевают невообразимый скандал. Ослепленные светом мощных прожекторов, они слишком поздно спохватываются, что упустили какое-то важное событие. Пока они рассаживаются по машинам, чтобы пуститься в преследование за таинственным караваном машин, полиция успевает забаррикадировать дорогу своими автомобилями. Репортеры беснуются от ярости. Лейтенант Хорн снова слышит какие-то голоса, обрывки фраз — но не из своего приемника. Он поворачивает голову на звук и все понимает: ожила рация, которая до сих пор без дела валялась на сиденье справа. Понять из чужого разговора не удается ни слова, и Хорн предпочитает обратиться к собственному микрофону:

— Клод, глушитель все еще на контейнере?

Ответ приходит с легким опозданием:

— Да. Но на самом краешке, господин лейтенант. Может, удержится благодаря магниту... — произносит сержант без особого убеждения, и Хорн это безошибочно чувствует.

Дорога какое-то время идет по прямой. Слева она окаймлена деревьями, справа свет фар выхватывает заросли кустарника и темные пятна земли, выступившей из-под талого снега. Лейтенант Хорн ведет машину одной рукой, а другой подхватывает рацию. Голос, хотя и сильно искаженный помехами, он узнает сразу.

— Омар, ты меня слышишь? Отзовись! — надсаживается главарь террористов. — Куда вы все провалились? Хабиб! Махмед! Джулио!

«Знать бы, который из них вел камион!» — ломает голову лейтенант. По словам Эндера, за рулем сидел именно тот араб, который является агентом секретной службы. Тогда ясно одно: из перечисленных террористов Джулио не может быть шофером, судя по имени, это, скорее всего, итальянец. «Откуда только они не навербовали людей в свою шайку», — думает Хорн.

Однако настойчивый голос главаря не оставляет времени для размышлений:

— Какого черта вы молчите? Уселись на рацию, что ли, идиоты? Джулио!

И после небольшой паузы:

— Эй, в камионе! Омар, оглох ты, что ли?

Теперь у Хорна сомнений не остается: он и есть Омар. Нажав кнопку рации, он старается говорить низким голосом и как можно неразборчивее.

— Омар слушает.

— Это ты? — В голосе главаря слышится неуверенность.

— Я, а кто же еще! Подаю световой сигнал, — буркает Хорн и ногой включает фары. Камион «подмигивает» обеими лампами.

— О’кей. А что с Джулио и остальными?

— Они едут за мной следом, — отвечает лейтенант.

Главарь еще несколько раз пытается вызвать пассажиров зеленого микробуса, и, разумеется, понапрасну. Дорога опять пошла петлять поворотами. Хорн кладет на колени рацию террористов и говорит в свой микрофон:

— Капитан, слышали этот разговор?

— Слышал. Что же будет с сержантом и его группой?

— Я тоже об этом думаю. Как только мы подъедем к причалу, обман выявится. Ведь стоит нашим ребятам выйти из микробуса, и террористы сразу же увидят, что заложники совсем не те, кого они в тоннеле затолкали в зеленый микробус, а значит, и охранники в масках чужие. Начнут палить без разбора, и тут уж за жизнь заложников я не дал бы и ломаного гроша.

— Я тоже. Пока что у меня одно предложение: пусть ребята как ехали, так и едут себе дальше, тогда главарь на поворотах увидит, что все три машины целы. А там что-нибудь придумаем... Клод, вы слышите?

— Да, господин капитан, и у меня есть идея.

— Выкладывайте побыстрее!

Лейтенант Хорн выписывает очередную петлю поворота. Все его мускулы напряжены, крутить огромную баранку руля — дело нелегкое. Озеро недалеко, но сейчас оно не вызывает у него ассоциаций с любимой яхтой и мирными прогулками по воде. Мысли его поглощены другим.

— По мере приближения к причалу мы чуть поотстанем, — начинает излагать свой план сержант Клод. — Там ведь сейчас наверняка темно, не так ли?

— Да. Я распорядился, чтобы выключили все фонари и лампы, — вмешивается капитан Вольф. Вертолет все это время летит над колонной.

— Мы остановимся метрах в ста поодаль, и наши люди в штатском, которые сейчас изображают заложников, выскочат из машины с оружием, а мы, «террористы», выйдем с поднятыми руками... В темноте да на расстоянии трудно будет разобрать, кто есть кто, и главарю придется поверить, будто бы по дороге заложникам удалось разоружить его людей...

— Мне этот вариант нравится, — перебивает его лейтенант Хорн. — Давайте на том и порешим, Клод.

Машины продолжают мчаться во тьме. Дорога безлюдная, так что не приходится опасаться встречных автомобилей. Хорн снимает с плеча брезентовую сумку и рассовывает по карманам своего спортивного костюма пистолет и пружинный нож. Но вот он снова обеими руками хватается за руль — дорога круто идет вниз. Спуск, поворот и тут же следом еще один поворот. Вдали пообочь возникают дома с освещенными окнами и остаются позади; по сторонам дороги вновь мелькают кусты да деревья. При свете фар стволы их кажутся белыми. Недавние сумерки сгустились в черную, непроглядную тьму. Небо тоже густо затянуто тучами, звезд совсем не видно.

По рации снова раздается голос главаря, пытающегося связаться с «командой» зеленого микробуса:

— Хабиб, Махмед, отзовитесь! Джулио!

Голос вожака стихает — машины проходят мимо линии высокого напряжения, — в приборе раздается лишь треск. И в этот момент вдруг вклинивается чей-то незнакомый голос:

— Алло, Чарли! Я — Портер! Чарли, отзовись!

«Так ведь Портером зовут восьмого», — мгновенно вспоминается Хорну диалог, подслушанный в тоннеле. Он подносит трофейную рацию к своему микрофону: пусть последующий разговор будет услышан и его коллегами в зеленом микробусе, и капитаном Вольфом в вертолете, и «оперативным штабом» в Вигау, где у Плюме, по всей вероятности, хватит ума записать его на пленку... Ну и майор Бриан благодаря своей чудо-технике сможет узнать о неожиданном повороте событий, тем более что он охотится именно за Портером...

— Чарли слушает, — отзывается главарь террористов. — Все идет по плану. Через несколько минут мы будем у озера.

— Что там у вас вышло с телетрансляцией?

— А ты видел? Классно все получилось! Эти кретины журналисты здорово подыграли нам. Передача шла минут сорок, и...

— Передача не шла ни минуты, Чарли!

— Что-о?

— Вас провели, Чарли. Трансляции не было ни по одному каналу.

— Как это — не было? Я своими глазами видел, по первой программе. Передачу прервали и подключили нас...

— Никуда вас не подключали. Понятия не имею, как им это удалось, но факт остается фактом: вас облапошили. Ни одна живая душа не знает о том, что произошло в тоннеле. По радио все время твердят о дорожной катастрофе.

— Чтоб им пусто было, фараонам проклятым! Обманули-таки... А ведь все было обставлено таким образом, будто и впрямь идет трансляция...

— Сейчас не время обсуждать это, Чарли. Делайте все так, как было условлено. Камион подгоните к самому берегу, чтобы контейнер можно было сбросить в воду...

— Не беспокойся, все будет сделано! Уж теперь-то мы их жалеть не станем! Попомнят эти корыстолюбивые душонки, как торговать с Иргелем... Долго им не придется купаться в Линардском озере... чтоб им сдохнуть, всем до единого!..

И наступает тишина — мрачная, зловещая.

Лейтенант Хорн с трудом переводит дыхание. Подогнать камион к самому берегу?.. Но ведь это означает, что...

— Они хотят взорвать контейнер в озере! — восклицает он чересчур громко, слишком нервно. Таким тоном не пристало говорить командиру боевого отряда...

Капитан Вольф проявляет больше самообладания:

— Спокойствие, лейтенант. У нас еще несколько минут в запасе.

— Плюме!

— Да, господин лейтенант!

— Что говорит по этому поводу Брокка?

Щелчок, легкий шум в эфире, затем раздается голос представителя транспортной конторы:

— Наш контейнер достаточно прочен, но если сильной детонацией окажется повреждена оболочка, то вода будет заражена... И если контейнер попадет в воду в поврежденном виде, мы никак не сумеем предотвратить распространение радиации...

Лейтенант стискивает зубы. Линардское озеро связано с Ардоннским, да и не только с ним. Все озера края шлюзами, каналами связаны между собой в единую систему, их воды бороздят рыбачьи лодки, небольшие яхты. Такие, как его «Белла»...

Тоннель бесспорно удалось спасти, но зато подвергся опасности озерный край. Голубые водные просторы. И берега тоже. Небольшие портовые городки и поселки, обитатели ярких, веселых домиков. Гнездящиеся в прибрежных камышах птицы. Ручьи, несущие вдаль свои воды. Глетчеры...

Мысленным взором Хорн видит рыб, всплывающих брюхом кверху, выброшенных на берег белых птиц, таких быстрых и некогда грациозных в полете. Опустевшие, безлюдные города с табличками при въезде: «ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА. ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН!» Видит массу обездоленных людей, вынужденных ютиться на чужбине в школах и спортзалах. Видит мертвый край.

Тогда уж ему больше не плавать по здешним озерам — если он вообще уцелеет в этой передряге. Осиротевшая «Белла» так и будет стоять, покачиваясь на волнах у какого-нибудь причала.

— Где мы сейчас находимся, капитан? — внезапно охрипшим голосом спрашивает Хорн.

— До причала еще километр, — отвечает Вольф.

Машины, сбавив скорость, преодолевают последний участок пути. Лейтенант Хорн, напряженно всматриваясь в заросли придорожного кустарника, временами улавливает поблескивание металла. Впрочем, он и без того не сомневается: за деревьями и кустами повсюду скрываются полицейские, а над крышами вездеходов торчат антенны. Красный микробус тормозит. Хорн тоже нажимает на педаль тормоза. Дорожный указатель напоминает путникам, что они приближаются к развилке.

— После поворота вправо до причала останется восемьсот метров, — торопливо подсказывает капитан Вольф.

И тут лейтенант Хорн впервые видит вертолет, который, держась прямо над колонной, все время сопровождал ее: два ярких красных огонька, срезая угол, сворачивают вправо.

В эфире раздается голос старшего техника Плюме:

— Господин лейтенант, звонил некий майор Бриан.

— Да-а? И что он сказал?

— Просил передать, чтобы вы не забыли о вашем с ним уговоре.

— Не забуду! — Хорн прикусывает губу. Машину трясет и подбрасывает на ухабах. Судя по всему, этот участок дороги вымощен гораздо хуже. Отсюда уже видно озеро — черное, неподвижное зеркало воды. Неподалеку от него масса ярких точек: прибрежный городок в вечернем освещении. «В этих домах люди, — думает Хорн. — Люди, которые даже не подозревают, как может повернуться сейчас их судьба. Ведь о радиоактивном излучении им известно разве что из газет».

Колонна спускается по откосу вниз, громоздкий камион шатает из стороны в сторону. Лейтенант Хорн изо всех сил вцепился в баранку руля.

Снова раздается голос в наушнике, на этот раз говорит сержант Клод:

— Господин лейтенант!

— Слушаю.

— Глушитель упал с контейнера!

Лейтенант чувствует, как на лбу у него проступает пот. Из-за этой проклятой тряски он лишился единственной своей защиты — маленького хитроумного прибора, который мог бы нейтрализовать поступающие в радиовзрыватель волны. С этой минуты заключенный в контейнере чудовищный груз выходит из-под контроля и снова оказывается в руках террористов. Стоит только бандитам заподозрить неладное, решить, что они попали в западню, и в отместку достаточно нажать на кнопку...

«Может произойти все что угодно!» — бьется в голове Хорна тревожная мысль. Капитан Вольф, словно догадываясь о том, что творится в душе лейтенанта, вовремя подоспевает со словами поддержки:

— Спокойно, лейтенант, спокойно! Пока вы находитесь рядом с террористами, никакая опасность контейнеру не угрожает.

— А потом? — хрипло спрашивает лейтенант и в тот же момент принимает решение. — Теперь у меня нет другого выхода, я вынужден сбросить камион в воду, — торопливо говорит он. — Оставить его на берегу хоть на минуту — значит пойти на огромный риск... А после я присоединюсь к террористам и попытаюсь вместе с ними проникнуть в гидроплан!

Еще один поворот — на этот раз последний. Лейтенант Хорн отчаянно крутит руль, и камион, трясясь и подпрыгивая, мчится дальше. Очередная табличка на краю дороги указывает, что до причала осталось двести метров...

— Сейчас вы выйдете на прямую, — предупреждает капитан Вольф, и голос у него тоже срывается.

Лейтенант Хорн понимает смысл этого предупреждения.

— Скажите, когда прибавить скорость, — просит он.

Маленькая колонна мчится дальше в непроглядной тьме.

36

Вигау, 17 часов 51 минута
Плюме дрожащей рукой тянется к стакану, куда один из коллег налил ему кока-колы.

Господин Тисс, уединившись в углу диспетчерской, говорит по местному телефону с руководителями вспомогательных служб. Он не скрывает своего недовольства: ему хотелось бы как можно скорее вновь запустить тоннель в эксплуатацию, однако полиция не согласна на это. Пока что даже уборочная бригада не допущена на девятый участок, где по-прежнему валяются обгорелые остовы двух машин, груды разбитых деталей, осколки стекла. Тела убитых полицейских и бесчувственного водителя камиона уже увезены, однако обследование места происшествия длится гораздо дольше, чем рассчитывал господин Тисс. К тому же и тесть без конца обрывает провода, извольте и его успокаивать. У выхода со стороны Вигау в бездействии дожидается аварийная машина бригады электриков — надо бы заменить телевизионные камеры, поврежденные выстрелами террористов. Вот разве что на вентиляцию нельзя пожаловаться: эта система действует безукоризненно.

На экранах камер, расположенных поблизости от выхода к Штайгу, видно, какое там царит оживление. Петра Набер и инженер Манакор наблюдают за тем, как две кареты «скорой помощи» направляются к городу, а полицейская машина с синей «мигалкой» прокладывает им путь: в больницу везут спасенных, но пока еще не пришедших в себя после газовой атаки заложников. Затем к тоннелю подкатывает низкий черный фургон с плотно занавешенными окошечками. Петра не догадывается, что это за машина, а Манакор знает, но помалкивает. Это фургон для перевозки трупов.

Жак Брокка тянется к стоящим на столе бутылкам с кока-колой. Господин Тисс, покончив с телефонными переговорами, присаживается к столу и принимается по привычке нервно барабанить пальцами. Плюме уставился на квадрат экрана прямо перед собою, хотя там вроде бы и видеть нечего: совершенно безлюдный участок тоннеля, темный асфальт, облицованные голубовато-зеленой плиткой стены, ровная цепочка ламп.

Мыслями старший техник перенесся на берег Линардского озера. Он хорошо знает те места, нередко бывал и у причала. Вот и сейчас он словно бы ощущает на лице дуновение прохладного, влажного ветерка. Плюме рад бы помочь молодому симпатичному лейтенанту, который снова — который раз за сегодняшний день! — берет на себя самый большой риск. Но как тут поможешь на расстоянии...

Петра Набер не сводит глаз с мегафона — бездушной круглой коробки, откуда в любой момент может раздаться голос. Какими будут следующие фразы — предугадать невозможно. Обнадеживающие сообщения, дурные вести? Или вместо людской речи прогремит автоматная очередь, отдаваясь в сердце щемящей болью?.. Девушка чувствует, как при одной мысли о такой возможности леденящий холодок пробегает по спине. Сердце ее колотится учащенно. Она даже кинофильмы не умеет смотреть равнодушно, всегда волнуется в напряженный момент, хотя и понимает, что все экранные коллизии придуманы. А сейчас сюжет пишет сама живая реальность, и какой финал ей будет угодно предпочесть, никому не известно заранее. Вполне возможно, что восторжествует зло, а не добро. Какие сюрпризы готовит следующая минута, какие события развернутся через пять минут, через полчаса? Чем завершатся эти невообразимые переживания? Ответа на все эти вопросы ждать не от кого. Сценарий событий не был написан заранее, не был отрепетирован режиссерской рукой, не был увековечен на целлулоидной пленке.

Даже Вальтер Белль и оператор оставили свои перешептывания. Все присутствующие умолкают. Гнетущее напряжение висит в воздухе, оно растет, заполняет весь зал подобно неукротимому потоку наводнения.

Ожидание всем изматывает нервы.

37

Берег Линардского озера, 17 часов 52 минуты
— Сейчас мы от вас отстанем, — говорит в микрофон сержант Клод. Голос его спокоен: это не первая операция, в которой сержанту приходится участвовать.

— Хорошо, Клод! — Лейтенант Хорн вновь обретает хладнокровие. Он знает, что на карту поставлено очень многое, риск слишком велик. И знает также, что не имеет права на ошибку. Для проб и прикидок у него тоже возможности нет. Сейчас, несколько мгновений спустя, ему представится первый и единственный шанс, и упустить его попросту невозможно.

Хорну вспоминается майор Аргентер. Этот сдержанный на вид, почтенный господин с благородной проседью требовал от лейтенанта непреклонной твердости, хотя ни разу не сказал об этом на словах. Ведь террористам в упорстве и жестокости не откажешь. А значит, в борьбе против них требуется столь же неколебимая твердость.

Лейтенант кладет на колени трофейный автомат. Он больше не слышит гула мотора, не ощущает толчков под кабиной; все его помыслы прикованы к грядущей задаче.

— Хорн, до причала двести метров! Дорога прямая как стрела! — восклицает капитан Вольф, которому сверху все видно как на ладони.

Лейтенант Хорн не тратит времени на слова. Левой рукой он открывает дверцу кабины, но не распахивает ее, и дает газ. Красный микробус идет далеко впереди; он как раз замедляет ход, собираясь свернуть влево.

Пирс, в сущности, представляет собой серый бетонный прямоугольник, с трех сторон окруженный водой. По краям его вертикально свешиваются уходящие под воду деревянные балки; их назначение — защищать от удара корпуса причаливающих судов. В центре пирса стоит металлическая будка в окружении нескольких цветочных клумб. Разумеется, в темноте не разглядеть таких подробностей, но в памяти лейтенанта запечатлелась эта картина, когда он днем производил рекогносцировку местности с вертолета.

Красный микробус исчезает из поля зрения, свернув налево, к причалу. Хорн опять прибавляет скорость. В открытое окно кабины со свистом врывается ветер.

— До воды еще сто метров! — кричит капитан Вольф. Вертолет выписывает круг над причалом.

Затаившиеся поблизости на палубах прогулочных катеров снайперы поудобнее устраиваются на локтях. Приклады у винтовок теплые — стрелки, находясь в боевой готовности, вот уже больше часа сжимают их в руках. Полицейские заняли места у нацеленных на причал прожекторов. Едва только по радио будет отдана соответствующая команда, здесь станет светло как днем.

Вдоль берега — позади торговых киосков и полицейских машин — также прячутся снайперы. Наготове и бойцы штурмового отряда: два десятка человек в касках и пуленепробиваемых жилетах, в инфракрасных очках и вооруженные скорострельными автоматами. Если им будет отдан приказ о нападении, то ходу событий не сможет противостоять и сам господь бог.

У края причала покачивается на волнах гидроплан, двумя тросами прикрепленный к швартовным тумбам. Одним своим крылом он вплотную примыкает к бетонному пирсу.

Неподалеку от причала в укромном местечке дожидаются своего часа две быстроходные моторки; в каждой из них по три вооруженных полицейских и два аквалангиста. Не исключено, что их помощь тоже понадобится.

Камион разогнался и мчит на полной скорости.

Хорн выключает мотор. Схватив трофейную рацию, кричит во всю мочь:

— Тормоза отказали!.. — и, не дожидаясь ответа, отбрасывает рацию прочь. Крепко ухватив правой рукой автомат, левой Хорн распахивает дверцу кабины.

До края пирса остается не более двадцати метров.

Лейтенант бросается из кабины вперед.

Как их учили во время подготовки, он касается земли обеими ногами и тут же свертывается клубком. Тело его, храня в себе скорость разогнавшегося камиона, катится по бетонной площадке причала. Натренированные мускулы лейтенанта напряглись, стараясь максимально смягчить удары.

Камион проносится мимо, обдавая человека волной разгоряченного воздуха. И вот нос гигантской машины зависает над водой. В этот момент камион до смешного напоминает беспомощного, бестолкового зверя, который, разбежавшись, слишком поздно понимает, что перед ним пропасть, и, прежде чем упасть, на миг зависает в воздухе. Грузовик падает, увлекая за собою и контейнер. Столбы воды взмывают вверх, контейнер несколько мгновений удерживается на поверхности, затем внезапно погружается, камнем идет на дно. Черная толща воды смыкается над ним, потревоженные волны с силой ударяют в стенку причала.

Лейтенант Хорн лежит на земле. Плечо сковано болью, кожа на запястьях содрана при падении. Но автомат он удержал, так и не выпустил из рук. Слабость и головокружение довольно быстро проходят, и Хорн, приподняв голову, встряхивается, оглядывается по сторонам. Затонувший контейнер его больше не интересует. Лейтенант встает на ноги. Напрягая зрение, видит, как зеленый микробус только еще сворачивает на дорогу, ведущую к пирсу. Дольше ждать некогда. Тряхнув головой в черной маске, он чувствует, что в ушах еще гудит. Ну да ничего не поделаешь... Хорн бегом припускается к гидроплану. Красный микробус уже стоит там, а рядом — две фигуры в черном. Один из террористов перешагивает с причала на крыло гидроплана.

— Проверь-ка, там ли деньги! — кричит террорист — тот, что стоит у машины.

Голос его Хорну знаком; ну конечно же, это главарь банды. Подтянутый, жилистый. «А ростом примерно с меня», — определяет лейтенант, направляясь к нему. Хорн слегка волочит ногу, притворяясь, будто охромел. Это дает ему возможность сгорбиться, чтобы скрыть свой высокий рост; ведь он не успел разглядеть, каких габаритов был террорист, выброшенный им из камиона. Если шеф сейчас сообразит, что перед ним вовсе не Омар, то, пожалуй, пристрелит его без звука. Поэтому Хорн следит за каждым его движением, а сам на всякий случай держит палец на спусковом крючке автомата.

— А ну, выходите! — Главарь делает энергичный жест, обращаясь к сидящим в микробусе заложникам. Тем временем Хорн успевает доковылять туда. Сокрушенно разведя руками, он всем своим видом показывает: старался, мол, да не получилось. Не удалось удержать камион у береговой кромки. Сейчас его задача — как можно дольше сохранить молчание. Если до сих пор была надежда сослаться на отговорку, что радиопомехи в какой-то мере искажают звук, то теперь голос сразу же выдаст его.

Главарь террористов крепко обозлен, об этом свидетельствуют и его резкий тон, и раздраженные жесты. Из микробуса выбираются заложники: четверо мужчин — легко одетые, с непокрытыми головами — и женщина средних лет. Бандитский вожак уверенно отбирает из этой группы двоих мужчин и женщину и подталкивает их к гидроплану. Оставшимся двоим заложникам велит стоять возле машины. При этом он без конца нервно оглядывается по сторонам, указательный палец правой руки ни на миг не соскальзывает со спускового крючка. Террорист, конечно, не может не чувствовать, что сам он тоже находится под прицелом снайперов.

Из микробуса вылезает и четвертый террорист — невысокий, коренастый, с мощным черепом, обтянутым черной маской. Дуло автомата он тотчас направляет на двух заложников, стоящих у машины.

— Все планы срываются к черту, с камионом пришлось распроститься! — Главарь заходится от ярости. И тут взгляд его падает на дорогу, ведущую к причалу. — А Джулио что там еще удумал?

Зеленый микробус останавливается у въезда на пирс, метрах в семидесяти от гидроплана. Распахиваются дверцы, и первыми из машины вылезают... мужчины в штатском — это отчетливо видно даже на расстоянии.

В этот момент в дверном проеме гидроплана появляется террорист, посланный туда с определенным заданием.

— Чарли! Все деньги на месте!

В наушнике лейтенанта Хорна раздается тихий голос:

— Хорн, вы уже к ним присоединились? Дайте нам какой-нибудь знак, мы не можем отличить вас от прочих.

Но Хорну сейчас вступать в переговоры со своими несподручно.

— А ну, марш в самолет! — бешено орет главарь. — Да побыстрей пошевеливайтесь, свиньи паршивые! — Чарли грубо толкает пожилого мужчину, так что тому лишь с трудом удается удержаться на ногах.

«Террористы решили выполнить свою угрозу, — определяет про себя Хорн. — Ценными заложниками они считают фабриканта с супругой и банкира, значит, их и намереваются прихватить с собой». «Банкир» выглядит в точности так, как описал его майор Бриан. Плечистый, спортивного вида мужчина стоит с гордо поднятой головой; от его живого, внимательного взгляда не скрывается ни одна деталь происходящего. Лейтенант сразу же узнает в нем Юртала, своего коллегу. Агента секретной службы.

Даже в полумраке лейтенант видит страх в глазах несчастной женщины. Перенесенные страдания сильно сказались на ней, и вряд ли бедняжка сможет продержаться долго. Утром, в момент нападения, по всей вероятности, она, как и другие, тоже кричала от ужаса и плакала. Но сейчас она не в состоянии вымолвить ни слова. Руки у нее за спиной связаны, как и у остальных пленников; спотыкаясь, бредет она к гидроплану, отчаянно стараясь держаться поближе к мужу. Лейтенанту так хочется ее утешить, шепнуть несколько ободряющих слов, заверить, что весь этот кошмар скоро окажется позади, но он вынужден молчать. Как раз в этот момент мимо него проходит «банкир», готовясь ступить на обращенное к берегу крыло гидроплана. И тут Хорну приходит в голову блестящая мысль. Грубо ухватив за плечо коллегу, он с силой подталкивает его и идет за ним следом к гидроплану, где у входа уже столпились остальные заложники. Лейтенант помогает женщине перешагнуть через высокий металлический порог. Стоящий в дверях террорист не смотрит на них; все его внимание поглощено непонятной сценой, разыгрывающейся у зеленого микробуса. Чарли тоже проявляет нетерпение:

— Джулио, чего копаетесь? Быстрей сюда!

Лейтенант Хорн торопливо заталкивает пленников в гидроплан. Людям приходится пригнуть голову: машина довольно низкая и тесная. Овальная дверца впереди ведет в кабину пилота, в хвостовой части гидроплана вдоль стен тянутся скамьи. Хорн делает знак супружеской паре садиться; по лицу мужчины разлита смертельная бледность, взгляд затравленно бегает по сторонам. Пока фабрикант с женой рассаживаются, Хорн подталкивает «банкира» к противоположной скамье. Даже в полумраке видно, как тот обдает лейтенанта ненавидящим взглядом, но сейчас это не имеет значения. Вытащив нож, лейтенант нажимает пружину, и лезвие бесшумно выскакивает. Хорн на мгновение присаживается рядом с заложником, незаметно протягивает руку за его спину.

— Я от Бриана, — шепчет он, наклоняясь к Юрталу.

Нож у лейтенанта острый как бритва, достаточно разок провести им по веревкам, и они моментально оказываются разрезанными. Хорн встает и, заслонив коллегу спиной, чтобы сидящая напротив супружеская пара ничего не заметила, вытаскивает из кармана пистолет и сует его Юрталу. — Ждите, пока я не сниму маску, — говорит он и, заслышав крики снаружи, поспешно выходит...

Кричит главарь бандитов, не в силах скрыть своего разочарования. От его былой самоуверенности не осталось и следа. Пассажиры зеленого микробуса все до одного удаляются прочь. «Заложники» с автоматами, вскинутыми на изготовку, конвоируют «террористов»; трое мужчин в черной одежде и черных масках, подняв руки над головой, шагают впереди.

Тем временем по радио происходит следующий диалог:

— Говорит Вольф. Сержант, что бы ни случилось, идите к дороге.

— Слушаюсь, господин капитан.

— Хорн, можете ответить?

Лейтенант слышит этот разговор и принимает к сведению тактику своих коллег, однако обстановка никак не располагает для переклички с ними.

— Выходит, они захватили всю группу Джулио! — беснуется главарь.

Оба других террориста стоят рядом с ним, один из них держит под прицелом заложников, оставшихся на берегу.

— Так вот почему они не отзывались дорогой! — В руках у Чарли сумка с миллионами франков. Он протягивает ее Хорну. — Омар, отнеси в самолет!

Вокруг сгущается тревожная, мрачная темнота. И подобно выстрелу звучит во мраке усиленный мегафоном голос:

— К вам обращается полиция. Отпустите на свободу остальных двух заложников!

— Ну уж нет! — кричит в ответ Чарли. Зычный голос его разносится далеко вокруг. — Вы нас обманули и потрудитесь немедленно отпустить моих людей!

— Не мы захватили их в плен, а заложники. Так что к ним и обращайтесь со своей просьбой, — твердо отвечает незнакомый голос.

Чарли в ответ разражается бранью, однако это ничуть не меняет ситуации. Офицер полиции, которому поручено вести переговоры, бесстрастным тоном произносит в рупор:

— Ваше положение и без того трудное, не усугубляйте его. Верните свободу двум заложникам, которые сейчас стоят возле красного микробуса. При этом условии мы дадим вам возможность улететь. В противном случае можете оставаться здесь хоть до утра...

Наступает напряженная тишина. Один из террористов заходит в гидроплан, чтобы осмотреть кабину пилота. Он действует с такой свободой и уверенностью, какая, несомненно, выдает в нем профессионального летчика. По всей вероятности, он и должен вести машину... Но пока что пилот не в состоянии стронуть ее с места, поскольку рычаг управления блокирован стальной цепью, на конце которой — здоровенный, с ладонь величиной, замок, открывающийся с помощью кода.

Лейтенант Хорн стоит в дверях машины с сумкой, набитой деньгами. Семь с половиной миллионов франков — шутка сказать! Ему сроду не доводилось держать в руках такое невероятное богатство. Однако мысль об этом оставляет его совершенно равнодушным.

— Верните моих людей, иначе перестреляем всех заложников! — кричит Чарли.

Несчастные пленники, дрожа от страха, стоят возле красного микробуса. Один из них — белокурый парнишка — совсем молодой, лет двадцати, не больше.

— Отпустите этих двух заложников, а за это мы сообщим вам шифр! — по-прежнему решительно отвечает полицейский.

«Значит, наши не намерены идти на уступки, — думает Хорн. — Что ж, Вольф решил правильно. С этими головорезами только так и надо разговаривать: чем тверже, тем лучше...»

Загнанный в тупик, Чарли не знает, на что решиться. Он подносит ко рту крошечный радиомикрофон:

— Чарли вызывает Портера. Портер, отзовись!

38

Противоположный берег озера, 18 часов 01 минута
— Портер слушает.

Диллен сбрасывает с лодки чехол. Вновь берет в руки коротковолновую рацию. Медленно опускается на сиденье, занимает место за рулем. Бинокль висит у него на груди. Берег погружен в темноту. Ветер почти стих. Над водой легкой дымкой клубится туман.

— Что прикажешь делать? У камиона отказал тормоз, и контейнер свалился в воду...

— Я видел.

— Джулио и его группу заложники доро́гой разоружили... Нас осталось четверо!

Диллен молчит. Он пытается не терять самообладания, но ведь сейчас его все равно никто не видит. Строить из себя супермена со стальными нервами — такой спектакль имеет смысл разыгрывать лишь перед подчиненными. Майор лихорадочно соображает. Все шло без сучка, без задоринки до определенного момента. Первый сбой произошел, когда сорвалась телепередача. Затем контейнер рухнул в воду, а трое террористов оказались сами в плену у швейцарцев... Между тем нападение преследовало две основные цели: использовав телевидение, вызвать политический скандал и взорвать контейнер с радиоактивными отходами сразу же после того, как гидроплан удалится от берега... Ни одна из этих целей не достигнута. «Что же предпринять?» — настойчиво бьется мысль в мозгу у Диллена, и тут ему вспоминается полковник Кабри. Контрразведка Организации будет убеждена, что акция провалилась из-за утечки информации... Конечно, полковник получит отчет о случившемся из первых рук, то есть от самого Диллена. И так ясно, что не могут акции все до одной идти как по маслу. Всегда существует определенный процент риска, да и надо делать скидку на непредвиденные обстоятельства. Тут сам характер деятельности таков, что невозможно предвидеть все заранее на сто процентов. Заложники, видимо, воспользовались моментом, когда камион рухнул в воду и внимание конвойных было приковано к нему... А может, ониоказались некрепко связаны, ведь достаточно было освободиться хотя бы одному из них.

Диллену некогда сейчас раздумывать над причинами провала. Организация поручила ему подготовку и проведение этой акции. И на месте действия он должен был находиться для того, чтобы в критический момент принять решение. Вот и сейчас он вынужден думать один за всех этих остолопов, которые горазды палить в божий свет как в копеечку, а пораскинуть мозгами — на это их не хватает.

— Портер, ты слышал, что я сказал? — нетерпеливо восклицает Чарли.

— Слышал, слышал. Чего ты дергаешься, не психуй!.. Деньги при вас, гидроплан получен, значит, надо довольствоваться тем, что есть. Садитесь в машину — и марш! Встретимся в условленном месте.

Диллен кладет рацию на колени, мгновенно запускает мотор. Гулкое, равномерное тарахтение разрывает мирную тишину, доселе нарушаемую лишь чуть слышным плеском волн. Диллен уверенной рукой поворачивает руль. Лодка, оставляя за собой вспененный клин, постепенно удаляется от берега.

39

У причала, 18 часов 03 минуты
Один из заложников — белобрысый парнишка — не выдерживает нервного напряжения. Внезапно выскочив из-за микробуса, он пускается бежать — неловко пригнувшись, со связанными за спиной руками. Паренек бежит в ту сторону, где только что скрылись люди из зеленого микробуса, где минутой назад смолк рупор полицейского... Панический страх, безумная надежда, стремление вырваться на свободу толкнули его на этот отчаянный шаг. Ему кажется, что достаточно пробежать два десятка метров, и он окажется под защитой: незримая, но вездесущая полиция отведет от него опасность, спасет его... О террористах он не думает — просто не хочет думать о них.

Пареньку не удается убежать далеко.

Автомат в руках у Чарли разражается очередью — настолько оглушительной, что шум выстрелов заглушает крик несчастного юноши...

Заложник падает на бетонную площадку причала. Автоматная очередь прошила его насквозь, из ран на спине хлещет кровь. Одна нога у юноши судорожно вздрагивает, но через несколько мгновений он затихает без движения.

Первой реакцией Хорна было помочь заложнику. Но он находился слишком далеко, в дверях гидроплана, и по-прежнему держал в руках сумку с деньгами; кроме того, все произошло чересчур неожиданно и быстро...

— Так же сдохнут и остальные, все до одного! — остервенело вопит Чарли.

На мгновение воцаряется грозная, напряженная тишина. По всей округе, чуть ли не за каждым деревом-кустом притаились вооруженные полицейские, любой из которых сейчас охотнее всего уложил бы на месте бандитского главаря и всю его компанию.

— Ты что, совсем спятил? — обрушивается на Чарли один из его сообщников. — Надо немедленно отпустить второго, иначе нас всех перестреляют.

Чарли злобно молчит, слышно лишь его тяжелое дыхание. Лейтенант Хорн бросает сумку на пол кабины.

— Высылаем к причалу «скорую помощь», — раздается голос из громкоговорителя. — Отпустите второго заложника. Даем десять секунд на размышление.

— Говорит Вольф, — слышит Хорн в своем наушнике. — Если они ответят отказом, мы атакуем их. Спрячьтесь в гидроплане!

Лейтенант не успевает ответить. Чарли, схватив за руку второго заложника — насмерть перепуганного пожилого мужчину, — отталкивает его от микробуса.

— А ну, убирайся отсюда! Проваливай, да поживее! В глазах заложника застыл панический ужас. Кто знает, не уготовлена ли и ему такая же участь, как его товарищу по несчастью? Едва передвигая ноги, он бредет прочь от красного микробуса, обходит валяющегося в луже крови юношу, который уже не подает признаков жизни. Сверкая фарами и «мигалкой», к причалу подкатывает «скорая помощь».

— Говорите шифр! — кричит Чарли. Его сообщник подскакивает к двери гидроплана. Хорн едва успевает посторониться. Третий террорист усаживается в пилотское кресло. Привычными движениями он включает подачу горючего, приводит в действие приборы управления.

— Шесть-шестнадцать, четыре-тридцать два! — гремит голос из мегафона.

Чарли повторяет цифры — уже для пилота. Лейтенанту Хорну с его места видно, как пилот набирает шестизначное число на кодовой табличке. Замок, щелкнув, открывается.

В кабинах загораются вмонтированные в потолок лампы; бледно-желтый свет заливает внутреннее пространство гидроплана.

— О’кей, поехали! — кричит один из террористов и, дождавшись, пока Чарли тоже вскакивает в кабину, захлопывает дверцу гидроплана. Мощным гулом ревет мотор, машина сотрясается равномерными толчками.

Взгляд Хорна падает на заложников. Фабрикант и его жена, оба белые как полотно, сидят, тесно прижавшись друг к другу. Напротив них — банкир Ризо, он же агент секретной службы. Юртал сидит в неподвижной, напряженной позе, по-прежнему держа руки за спиной, хотя веревки свободно свисают у него на груди. К сожалению, это очень заметно со стороны, и Хорну остается лишь надеяться, что террористам сейчас не до того.

Чарли опять в своей стихии. Нервозности его как не бывало. Судя по всему, расправа над заложником дала выход копившемуся в нем напряжению, и сейчас он вновь чувствует себя уверенно и смело. Перемена сказывается в каждом его движении, в каждом слове. Ловко и проворно пробирается он в кабину пилота. Из-за шума мотора он вынужден кричать, чтобы его услышал пилот, а потому через раскрытую дверь и до остальных явственно доносятся слова приказа:

— Правь потихоньку к середине озера! Да следи за зеленым сигналом, чтобы не задавить Портера!

И тут Хорна осеняет. Последний квадратик мозаики встает на место. Значит, майор Бриан оказался-таки прав: таинственный восьмой террорист находится поблизости!

Лейтенант быстро наклоняется, будто хочет убрать сумки с деньгами с дороги и переложить их к стене. Отвернувшись в сторону, он приникает губами к крохотному микрофону и говорит:

— Вольф! Немедленно запускайте лодки! Восьмого бандита они примут на борт здесь же, на озере.

— Лодки выходят, — тотчас слышится ответ.

Лейтенант Хорн выпрямляется и подходит к дверям пилотской кабины. Один из террористов правит машиной. Чарли и другой бандит приникли к окнам. Рано сгустившийся сумрак плотным, черным покровом навис над озером. Гидроплан отходит от причала и, выписав дугу, выруливает на простор. Быстро мелькают и остаются позади огни какого-то прибрежного поселка. Волны, набегая, ударяются о широкий корпус машины. Хорн ощущает под ногами эти едва уловимые, равномерные толчки.

Гидроплан, тарахтя мотором, мчится по озерной глади.

— Вон он! — вскрикивает вдруг наблюдатель.

— Верно, зеленый фонарь! — оживленно подхватывает Чарли.

Действительно, вдали неуверенно подмигивает зеленый огонек. Портер, по всей вероятности, приплыл сюда на лодке в надежде, что террористы под покровом темноты примут его на борт гидроплана и для полиции все останется шито-крыто.

«И этот „восьмой“ весь день скрывался поблизости!» — с досадой думает лейтенант Хорн и снова отворачивается к микрофону.

— Ну, где же ваши лодки?

— Идут полным ходом, — слышит он ответ капитана Вольфа.

— «Восьмой» уже здесь, — быстро произносит Хорн и, подняв взгляд, видит Чарли, который появляется на пороге кабины. Главарь террористов подходит к дверце гидроплана, готовясь отдраить ее.

Дольше ждать некуда. Сорвав с головы маску, лейтенант Хорн подскакивает к Чарли и упирает ствол автомата ему в спину.

— Оставь дверцу в покое, Чарли. Руки вверх!

Террорист замирает. Лейтенант Хорн краешком глаза видит, как Юртал срывается с места. В руке у него пистолет... Хорн кивает головой, делая ему знак подойти поближе.

— Забери у него оружие.

Чарли, подняв руки, послушно дает себя разоружить. Он настолько растерялся от неожиданности, что даже пошевельнуться не может. Лица его Хорн не видит, однако лейтенанту вполне достаточно нескольких мгновений, пока бандит стоит как вкопанный. Юртал вырывает у него из рук автомат. Лейтенант чуть отступает назад. Террорист медленно поворачивается и ошеломленно вглядывается в лицо Хорна.

— Ты... не Омар... — тупо бормочет он.

— Некогда нам разговоры разговаривать. Ложись на пол, Чарли!

Хорн понимает, что промедление опасно. Ведь два других вооруженных бандита совсем рядом, за тонкой перегородкой кабины, да и дверь распахнута настежь...

Гидроплан замедляет ход. Лейтенант Хорн появляется в дверном проеме.

— Бросай оружие!

Стоящий у окна террорист мгновенно поворачивается всем корпусом. Рука его тем временем тянется к спусковому крючку автомата, висящего на шее. Лейтенант сотни раз наблюдал это движение. Во время тренировок они стреляли друг в друга холостыми патронами, и им по нескольку десятков раз приходилось повторять одни и те же движения, пока они не складывались в чисто отработанный механизм: мгновенно опускаешься на одно колено, а рука, привычно легшая на спусковой крючок, стреляет. Тренеры постоянно внушали им: надо стрелять первым. В случае опасности прежде всего думать об этом. Или ты первым выстрелишь в террориста, или он убьет тебя.

Выпущенная Хорном очередь оглушительным эхом отдается в узкой металлической коробке гидроплана. Не все пули попадают в террориста: с грохотом разбиваются стеклянные крышки приборов на панельной доске, во все стороны летят осколки. Террорист падает. В этот момент Хорн боковым зрением улавливает, как пилот норовит взяться за свой лежащий рядом автомат, и успевает наступить ногой на вражеское оружие.

— Спокойно, парень, не двигаться!

Лейтенант ногой отшвыривает автомат и тут же ловит его на лету. Раненый террорист со стоном корчится на полу. Хорн и у него отбирает оружие.

В дверях появляется Юртал.

— Все в порядке? — лаконично справляется он.

— Да. Ты присмотри за пилотом, мы сейчас остановимся.

Юртал направляет дуло своего пистолета на сидящего за штурвалом пилота. Гидроплан тем временем все медленнее скользит по поверхности воды.

— Давай останавливай! — кричит Юртал пилоту.

Тот переключает приборы, и машина резко сбавляет ход.

Чарли лежит на полу в пассажирской кабине. Хорн, проходя мимо, даже не смотрит на него. Юртал занимает позицию на пороге так, чтобы держать в поле зрения обе кабины. Лейтенант поворачивает рукоятки, задраивающие дверной люк; на мгновение у него мелькает мысль, что надо бы сказать заложникам хоть несколько успокоительных слов, но и на это сейчас нет времени. Он распахивает дверь.

В кабину тотчас врывается холодный воздух. Мрак снаружи кажется непроглядным, проходит несколько секунд, прежде чем глаза лейтенанта привыкают к темноте. И тогда он замечает с левого борта какой-то движущийся предмет.

К гидроплану приближается моторная лодка.

— Ну, наконец-то! — раздается оттуда возглас. — Это ты, Чарли?

— Я, — громко отвечает Хорн, не думая при этом, что по радио голос его слышен во многих местах, в том числе и в диспетчерском зале тоннеля...

Моторная лодка ударяется о борт гидроплана. Лейтенанту сейчас видны даже гребешки волн, омывающих лодку. В лодке стоит человек. Лицо его разглядеть невозможно, и Хорн очень надеется, что его черты так же неразличимы впотьмах и «восьмой» не догадается раньше времени, что нарвался на чужого. Жаль, что он позабыл о маске, забросив ее куда-то в угол кабины.

Лейтенант слышит за спиной какой-то шум, но оборачиваться уже некогда. Он протягивает руку, словно желая человеку из лодки помочь подняться, и, когда тот протягивает в ответ свою, Хорн произносит:

— Приветствую вас, майор Диллен... — и не выпускает стиснутую им руку, хотя противник с молчаливым отчаянием старается высвободиться. Левой рукой Хорн тычет ему в бок дулом автомата. — Марш в кабину!

Лейтенант, конечно, не видит, как позади, в кабине, вдруг неожиданно вскакивает с пола Чарли. Юртал не колеблясь стреляет, но террорист бросается к двери и всей тяжестью тела наваливается на Хорна, который, потеряв равновесие, падает в воду.

— Портер! — вопит Чарли. — Бежим! Возьми меня с собой!

Но все его призывы напрасны. Юртал всаживает в него три пули, затем с молниеносной быстротой подскакивает к двери между кабинами и снова направляет пистолет на пилота.

— Сиди и не двигайся! — предостерегающе говорит он. — У меня в патроннике еще три пули...

Лейтенант Хорн даже при падении не выпускает руку противника, инстинктивно сжимая ее. Моторку затянуло течением под крыло гидроплана, но, падая, Хорн все же ударился плечом о твердую обшивку лодки. Резкая, парализующая боль сковала руку, однако сознания лейтенант не теряет. Вода холодная как лед, и лейтенант чувствует во всем теле покалывание, словно в него вонзаются тысячи игл...

Хорн отдает себе отчет в том, что, падая, увлек за собой и противника. «Не выпущу, ни за что не выпущу!» — судорожно твердит он про себя. Вода заливает Хорну лицо. Он пытается вынырнуть на поверхность, вобрать в себя побольше воздуха и чувствует, как противник сзади хватает его за шею и все сильнее сдавливает ее... Хорн задыхается, и у него не хватает сил сбросить с себя навалившегося врага. Диллен вцепился в него мертвой хваткой... Стоит ли сопротивляться, ведь силы настолько не равны. А Вольф? Куда же запропастился капитан Вольф? А Клод и его парни? Неужели они бросят в беде своего командира?

Ноющей рукой Хорн пытается под водой нащупать в кармане нож. На мгновение ему удается вынырнуть и глотнуть воздуха, однако нож вытащить он не успевает. Диллен опять заталкивает его под воду. Хорн чувствует, как пальцы врага клещами сжимают его шею. В ушах раздается оглушительный звон, того гляди, лопнут барабанные перепонки, к горлу подкатывает тошнота. Перед глазами пляшут разноцветные круги... Ослепительный белый свет. Все вокруг тонет в море света. Над водой зависает вертолет, и его беспощадно нацеленные прожекторы высвечивают то место посреди озера, где вода словно бурлит и клокочет. Двое мужчин борются не на жизнь, а на смерть, тела настолько переплелись в жестокой схватке, что их не различить и не разделить.

Быстроходные лодки, тарахтя моторами, мчатся к месту поединка. Вот они замедляют ход, тормозят — и сильные руки выхватывают из воды дерущихся противников... Хорн ощущает под ногами колышущийся на волнах пол. «Я на судне», — думает он, но затем, видимо, опять теряет сознание, погружаясь в мрак и тишину. Когда он приходит в себя, то чувствует, что его укачивает. Тут ему вспоминается яхта... И наконец до слуха его доносится шум вертолета. Дышать трудно, он наглотался воды, и его бьет кашель. Одежда на нем промокла насквозь, и от холода зуб на зуб не попадает.

— Все в порядке, господин лейтенант, — произносит над ним чей-то голос. Голос сержанта Клода.

40

Берег озера, 18 часов 22 минуты
Лейтенант Хорн, переодевшись во все сухое, спускается на берег. Среди камней тускло поблескивает черная вода. Неожиданно проглядывает луна, но не долго удается ей покрасоваться над горами: набегают новые тучи и опять скрывают ее.

Лейтенант смотрит на простирающееся вдаль озеро. Поблизости плавают и ныряют аквалангисты, подцепляя крюком подъемного крана затонувший контейнер. Натягиваются тросы, крутятся лебедки. При свете прожекторов оживленно суетятся люди, время от времени раздаются слова команды.

«А все-таки не удалось им загрязнить наши воды!» — думает Хорн, и перед глазами его встает «Белла». Стройный белый корпус яхты рассекает волны. Молодому человеку чудится, что пенящиеся брызги мелкими прохладными капельками орошают лицо, а над зеленоватой водной гладью с криком проносятся белокрылые чайки.

Но вот он слышит, как кто-то — наверное, капитан Вольф — зовет его. Должно быть, звонит майор Аргентер, хочет его поздравить. А может, это... Петра Набер?

Хорн поворачивает обратно, карабкаясь вверх по крутому откосу туда, где желтоватые огни разгоняют неприветливый мрак. Остроконечные крыши прибрежных домов, мощные сосны и ели скрашивают суровый ландшафт. «Надо будет как-нибудь приплыть сюда на яхте!» — решает молодой человек, глубоко вдыхая прохладный, пахнущий снегом воздух.

Примечания

1

Анджапаридзе Г. Предисловие к сборнику «Английский политический детектив». М., Радуга, 1985.

(обратно)

2

Погребальная молитва, памятник средневековой словесности на древневенгерском языке.

(обратно)

3

Фрёч — вино, разбавленное водой.

(обратно)

Оглавление

  • ...ЗНАКОМСТВО БУДЕТ ПОЛЕЗНЫМ
  • ДЁРДЬ ФАЛУШ и ГАБОР ЙОЖЕФ Немое досье
  •   Глава I
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •   Глава II
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава III
  •     1
  •     2
  •   Глава IV
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава V
  •     1
  •     2
  •   Глава VI
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава VII
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава VIII
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •     5
  •   Глава IX
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава X
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава XI
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава XII
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава XIII
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава XIV
  •     1
  •     2
  •     3
  •     4
  •   Глава XV
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава XVI
  •     1
  •     2
  •     3
  •   Глава XVII
  • ИШТВАН НЕМЕРЕ На грани тьмы
  •   За неделю до событий
  •   За два дня до начала
  •   Среда: и началось светопреставление
  •   Ночная охота
  •   Четверг. Четыре всадника апокалипсиса
  • ИШТВАН НЕМЕРЕ Опасный груз
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  •   18
  •   19
  •   20
  •   21
  •   22
  •   23
  •   24
  •   25
  •   26
  •   27
  •   28
  •   29
  •   30
  •   31
  •   32
  •   33
  •   34
  •   35
  •   36
  •   37
  •   38
  •   39
  •   40
  • *** Примечания ***