Стенли ЭЛЛИН
САМОЕ-САМОЕ
В глазах Артура все они казались скроенными по одной мерке.
Одинаково высокими и хорошо сложенными. С правильными чертами ровно загорелых лиц и прическами ежиком. В строгой дорогой одежде и с безупречными манерами. Происходили они из известного Рода и окончили известную Школу, но не придавали этому значения. Среди пчел городского улья, роившихся в стеклянных, похожих на футуристические аквариумы башнях над кипами средневековых, благоухающих приятным ароматом ценных государственных бумаг, они не слишком выделялись, но не заметить их было нельзя.
На работе они держали марку Рода и Школы и с вышестоящими умели быть добросовестно-вежливыми. На самом же деле работа, да и все остальное значения для них не имело, потому что они были буквально набиты деньгами. И за это Артур ненавидел их всей душой, хотя охотно отдал бы последнее, чтобы сделаться одним из них.
Внешне он бы им подошел. Артур был высокий и очень интересный когда он шел по улице, лишь немногие женщины могли удержаться, чтобы не бросить на него быстрый взгляд, означавший: даже если вы и недоступны, нам все равно любопытно. Высоко посаженная голова свидетельствовала об острой наблюдательности и хорошем самоконтроле.
Но он не происходил из известного Рода и не окончил известную Школу, и у него не было других денег, кроме скромного жалованья. Его родители умерли (их наследства едва хватило на то, чтобы оплатить похоронные расходы), школу он бросил как раз перед ее окончанием, мучительно менял работу, до тех пор пока недавно не осел в фирме “Хортон и Сын”.
Свои деньги он в любую минуту мог сосчитать вплоть до цента: сколько у него в банке, сколько в кошельке, а сколько в кармане. Но позволить себе не придавать этому значения, как следовало блестящему молодому человеку, он, конечно, не мог.
В этом выражении “блестящий молодой человек” сосредоточивалась вся его ненависть. Как-то утром, когда он стоял у двери кабинета мистера Хортона, перед самым его носом туда проскочили два сынка какого-то клиента. Их взгляд скользнул по Артуру, сразу же отметил, что он не из их числа, и побежал дальше, холодно и равнодушно. Так, не сказав ни слова и не сделав ни жеста, они мгновенно поставили его на место.
Ненависть и гнев закипали в нем, но (и это было хуже всего) ответить ему было нечем – да и как их заденешь? Их дома, их клубы, их жизнь все это было недостижимо.
Только после того, как за ними закрылась дверь лифта, мистер Хортон, казалось, впервые заметил присутствие Артура. “Блестящие молодые люди”, – провожая их взглядом, с грустью подумал Артур. Семя было брошено и сразу же дало всходы, потому что в воспаленном воображении Артура мистер Хортон как бы прибавил: “Они из моего круга – а вы нет”.
Традиционная заповедь каждого вступающего в жизнь молодого человека гласит: проявляй усердие в работе, но не забывай и о делах сердечных; высшей степенью удачи считается соединение того и другого путем женитьбы на дочери босса. А если дочка при этом хороша собой, соблазнительна и, по меткому выражению тех, кто ее знал, “еще не испорчена”, как Энн Хортон, лучше быть не может.
Но Артур инстинктивно догадывался, что неиспорченность бывает разная. Так, если девушка безуспешно мечтает о “первоклассной сорокафутовой яхте”, но в конце концов довольствуется “двадцатифутовой моторкой”, в этом смысле Энн Хортон действительно не испорчена. К такой ведь недостаточно явиться, пылая всепоглощающей страстью и желанием сражаться с драконом. Необходимо также прискакать в золотой кольчуге и на чистокровном рысаке, не забыв при этом предложить ей билет в партер на лучший в городе мюзикл. И необходимо оказывать подобное внимание не от случая к случаю, а постоянно.
Все это и еще многое обдумывал вечерами Артур, лежа на кровати и созерцая потолок снятой им комнаты в доме миссис Марш. Его безумные, наскакивавшие друг на друга мысли напоминали сказочного змея, пожиравшего сначала собственный хвост, а затем и самого себя. Ведь Энн Хортон смотрела на него именно тем взглядом, которым смотрят другие, и не раз. Представься он ей в должном свете – и женитьба была бы не за горами! Но чтобы с ней достойно общаться, нужны деньги, а ирония состояла в том, что единственный способ заиметь их – это на ней жениться. Господи, подумал Артур, да случись такое, у него будет все, а деньги он станет швырять этим блестящим молодым людям прямо в лицо о, как он их ненавидел!
В конце концов его мысли приняли другое направление: он и не догадывался, но Энн Хортон стала не конечной целью, а средством.
Конечной же целью будет слава, в лучах которой купаются те, кто, не считая денег, позволяют себе все самое-самое.
– Самое-самое, – мечтательно проговорил Артур, и его воображению представились самые прекрасные и дорогие картины, которые, словно облака, медленно поплыли под потолком комнаты.
Чарли Принс, очевидно, как раз и был из тех молодых людей, которые имели это самое-самое. Он вошел в жизнь Артура в тот полуденный час, когда Артур сидел и допивал кофе, глазами изучая лежавший перед ним на столе проспект фирмы “Хортон и Сын”, а мыслями уносясь на двадцатифутовой моторке с Энн Хортон.
– Надеюсь, не побеспокою вас вопросом, – спросил Чарли Принс, – но вы работаете у старика Хортона?
Это был голос одного из представителей Рода и Школы; даже употребление слова “старик” звучало в этих устах естественно, ибо было у них сейчас в моде и могло относиться к кому угодно независимо от возраста. Артур осмотрел его с головы до ног: прическа ежиком, а на всем – от галстука до ботинок – сверкали ярлыки фирм “Оливер Мур”, “Брукс”, “Салка”, “Бронзини”, “Кэвэно”. Потом ненадолго задержался на лице: и в самом деле загорелое, с правильными чертами. Но было в нем и еще что-то. Может быть, морщинки вокруг глаз, а может, кривая усмешка...
– Верно, – осторожно ответил Артур, – я работаю у Хортона.
– Можно я сяду? Меня зовут Чарли Принс. Оказалось, что Чарли Принс знаком с лежащим на столе проспектом: сам он когда-то работал у Хортона, и ему не терпелось узнать, как дела на старом месте.
– По-моему, нормально, – сказал Артур, а потом заметил:
– А вас я что-то не помню.
– О, да это, наверное, было до вас, но вряд ли им приятно меня вспоминать. Знаете, я для них как позорное пятно. Смылся, чтоб не влипнуть, понимаете, о чем я?
– Угу, – ответил Артур и мгновенно почувствовал острую зависть: этот человек позволил себе быть не просто непригодным, но даже непослушным и мог небрежно уйти из такой фирмы, как “Хортон и Сын”.
Казалось, Чарли Принс прочитал его мысли.
– Нет, – возразил он, – совсем не потому, что я не мог там работать – вы ведь так подумали. Нехорошая вышла история. Подделал несколько чеков, такая вот ерунда.
У Артура отвисла челюсть.
– Понимаю, – бодро заметил Чарли Принс. – Вы думаете, если человек в таком замешан, надо обязательно плакать и терзаться, посыпать голову пеплом и так далее. Вовсе нет. О, конечно, я еще как упрекал себя, когда этот идиот, влезший не в свое дело бухгалтер, накрыл меня, но тут уж ничего не попишешь.
– Но зачем это вам?
Чарли Принс насупился.
– Разве я похож на этих недоносков-психопатов, которые воруют ради кайфа? Ради денег, конечно. Всегда ради денег.
– Всегда?
– О, я работал и в других местах, кроме Хортона, и всегда смывался, чтоб не влипнуть. И до Хортона – там-то я и получил урок на всю жизнь, – до Хортона все сходило.
Он наклонился и многозначительно постучал по столу указательным пальцем.
– Разве трудно подсмотреть, как человек расписывается? Совсем не трудно. А потом как следует потренироваться, пока не придет автоматизм. И все дела!
– Но вас же все равно поймали.
– Беспечность. Деньги-то по чекам я получал, а в ведомости это отмечено не было. А у бухгалтера счета не сходились, вот он и пронюхал.
Артур был настолько ошеломлен, что не мог сформулировать вопрос – а он так хотел его задать, – ведь надо было оставаться в рамках вежливости.
– И что же потом? Они вас.., вы?..
– Хотите сказать, арестовали, бросили в тюрьму и тому подобное? Чарли Принс посмотрел на него с сожалением. – Конечно, нет. Знаете, как все эти компании реагируют на такую рекламу? Когда мой отец предложил им хорошие деньги, на этом все и кончилось.
– И вам вообще ничего не сделали? – спросил Артур, преисполненный благоговения.
– Не совсем, – признался Чарли Принс, – что-то, конечно, должно было случиться, особенно после моего последнего фокуса – отец тогда вскипел, как старый чайник. Но ничего страшного. Просто с тех пор я живу на переводы.
– На что? – спросил Артур.
– Да на переводы. Помните, как раньше в Англии: паршивых овец из хорошего стада отправляли куда-нибудь в Австралию, чтобы от них избавиться, а потом назначали им содержание, при этом оговорив, что оно будет регулярно приходить лишь в том случае, если они станут держаться подальше. Вот со мною так и случилось. Сначала мой старик просто хотел выкинуть меня на улицу без единого цента, но у женщин в моей семье добрые сердца, и его убедили поступить по-другому. Мне назначили ежемесячное содержание – как оказалось, примерно половину того, что требуется, – но остаток жизни я должен провести, не видя ни своей семьи, ни ее окружения. А оно, должен вам заметить, ой-ой-ой!
– Значит, вам и в Нью-Йорке нельзя жить, ведь так?
– Я сказал, что должен держаться подальше. Это значит, могу жить где угодно и сколько угодно, лишь бы никто из членов моей семьи и трех миллионов их знакомых ничего обо мне не слышали. Посылаю семейному адвокату открытку с указанием своего адреса и первого числа каждого месяца получаю перевод.
– Что ж, – промолвил Артур, – после всего, что я сейчас узнал, должен сказать: ваш отец поступил чрезвычайно порядочно по отношению к вам.
– По правде говоря, он вообще-то неплохой старикан, – вздохнул Чарли Принс. – Но есть у него какая-то проклятая, прямо патологическая страсть ко всяким подлипалам – а я не такой. Понимаете, о ком я? Обо всех этих юных карьеристах, все вроде и при них, но искры никакой.
Если б я стал таким – все было бы в ажуре. А я не стал. И вот теперь совсем как Исмаил <В Библии – сын Авраама и Агари, изгнанный Саррой из дома. – Здесь и далее примечания переводчиков>: деньги придут еще через две недели, а меня даже в гостиницу не пускают...
Артур почувствовал необъяснимое волнение.
– В гостиницу?
– Так бывает, когда не платишь. У них же такой закон, или правило, или что там еще. Вышло все по-идиотски, но к чему я клоню? В ответ на мою исповедь не можете ли вы дать мне взаймы? Ни много ни мало, так, средне. Я отвечаю, что первого числа отдам вам все, и даже с процентами. – Тон Чарли Принса стал теперь умоляющим. – Да, готов признать, не всегда я жил честно. Но деньги всю жизнь отдавал.
Собственно говоря, – пояснил он, – потому-то и погорел, очень уж отдать долг хотел.
Артур смотрел на безупречную одежду Чарли Принса, видел его непринужденную осанку, слушал плавные переходы из одной тональности в другую его голоса, звуки которого были так приятны для слуха, и причина волнения вдруг стала понятна.
– Послушайте, – спросил он, – так где вы сейчас живете?
– Нигде, конечно, с тех пор как меня выкинули. Но не беспокойтесь: первого числа мы здесь встретимся – и вы получите все сполна. Я с вами так откровенен, неужели не видно, что мне нужно верить?
– Я не об этом, – сказал Артур. – А просто – вы не хотите у меня пожить? Я вам одалживаю, вы оплачиваете счет, забираете вещи – и едем ко мне. У меня прекрасная комната, дом старый, но вполне ухоженный.
Миссис Марш, моя хозяйка, много болтает и чересчур суетится, но сами увидите, дом у нее в порядке. И очень дешево – сэкономите кучу денег.
Он вдруг оборвал свою речь, обнаружив, что страстно пытается что-то продать, а Чарли Принс смотрит на него с недоумением.
– Что такое? – спросил Чарли Принс. – Так вы тоже без гроша?
– Нет, я вовсе не про то. Чтобы одолжить вам, у меня хватит.
– Тогда откуда такое желание жить вместе? И именно со мной?
Артур собрался с духом.
– Хорошо, я отвечу. У вас есть то, что мне надо.
Чарли Принс прищурил глаза.
– Да неужели?
– Послушайте, – продолжал Артур, – у меня ведь никогда не было того, что у вас, это же заметно. Как хотите, но заметно. И я точно знаю: со всеми этими молодыми людьми – ваш отец их обожает! – вы бы так не разговаривали, как со мной. Но мне на это наплевать. Мне интересно другое: что же именно делает вас таким, что делает такими вас всех? Будто хорошая семья и деньги глянцем тебя покрывают – и на всю жизнь. Вот что мне надо.
Чарли Принс удивленно на него посмотрел.
– И вы думаете, если поселиться в одной комнате, часть этого таинственного глянца – или как его там? – покроет и вас?
– Ну, это уж моя забота, – ответил Артур. Он достал чековую книжку и ручку и положил их на стол перед собой. – Итак? – спросил он.
Чарли Принс стал внимательно изучать книжку.
– Признаться, я понятия не имею, на что иду, – ответил он, – но все-таки иду.
Как оказалось, они стали прекрасными соседями. Самая полная совместимость бывает между хорошим рассказчиком и хорошим слушателем, а так как Чарли Принс больше всего любил беззаботно черпать из бездонного колодца смешных историй и воспоминаний, а Артур стал лихорадочно заинтересованной публикой – в выходившей окнами на улицу комнате второго этажа дома миссис Марш воцарилась идиллия.
Конечно, в большой бочке меда обнаружилась и ложка дегтя. Временами Чарли Принсу казалось, что он нашел в Артуре слишком уж хорошего слушателя – из-за ненасытного аппетита Артура к деталям. Рассказчик приходил, например, в замешательство, когда в описании путешествия на яхте, прежде чем дойти до сути, он должен был привести размеры яхты, рассказать о ее строении, порядке работы, а потом и вообще превратить рассказ в лекцию о сравнительных достоинствах различных малогабаритных судов. Или когда пропадала суть занимательного эпизода из жизни молодой девушки – рассказчик повстречал ее в каком-то ресторане, потому что нужно также было подробно объяснить, что говорят метрдотелю, как заказывают, как дают чаевые, как одеваются по каждому случаю и так далее ad infinitum<До бесконечности (лат.)>.
Чарли Принс был наблюдателен и с грустью заметил, что Артур стал искусно входить в его собственный образ. Голосовые модуляции, отбор слов, их употребление, манера сидеть, ходить, стоять, жесты, мельчайшие нюансы в выражении лица – все это Артур старался перенять;
Чарли Принс же чувствовал себя довольно неловко – ведь ему приходилось наблюдать себя в живом зеркале.
Что же касается Артура, то больше всего его поразила открытая им незрелость Чарли Принса и его маленького мира. Из всех своих наблюдений Артур сделал невеселый вывод о том, что Чарли Принс и ему подобные нырнули из детства в юность – и там остались. Нет, они могли расти и дальше, делаться выше, значительнее, но умственно и эмоционально – это был предел. Нахватались взрослых слов и манер, а что за ними? Но об этом Артур, конечно, не распространялся.
Его волнение особенно возрастало, когда дело близилось к деньгам.
Первого числа каждого месяца миссис Марш с улыбкой входила в комнату с дорогим конвертом, адресованным Чарли Принсу. Прежде чем открыть, Чарли Принс подносил его к свету, и становились видны контуры кусочка бумаги – чека на пятьсот долларов, подписанного Джеймсом Ллевеллином.
"Семейный адвокат, – пояснил однажды Чарли Принс и с досадой добавил:
– Одного отца мне было мало, так старик Ллевеллин играл роль второго и с самого детства”.
Для Чарли это были не деньги. Для Артура же чек был Ключом. Ключом к волшебному саду, недостижимому для него. Ключом к комнате Синей Бороды, вход в которую ему был запрещен. Ключом к Энн Хортон. Желаемое оплатить им было нельзя, но отпереть дверь – можно.
Однако еще более мучительным для Артура оказалось то, что каждый месяц на несколько часов все деньги были его. Чарли Принс расписывался на обороте, а потом Артур нес чек в банк, где у него был свой маленький счет, и получал наличные. Вернувшись, он аккуратно вычитал сумму, которую Чарли Принс занимал у него в последнюю неделю-другую, и только потом отдавал остаток соседу по комнате. Он делал так по настоянию Чарли Принса.
– Это лучший способ убедиться в моей честности – в плате за комнату и в наших расчетах, – объяснял Чарли. – А кроме того, тебе дадут наличные запросто, а у меня с этим могут быть проблемы.
Вот так каждый месяц на несколько часов Артур становился другим человеком. Чарли Принс великодушно предоставлял ему свой гардероб, и Артур пользовался им, идя в банк; особенно он любил один прекрасно скроенный костюм из отличной ткани, который сидел на нем как влитой. А во внутреннем кармане этого костюма лежал бумажник, в котором в новеньких хрустящих купюрах находились пять сотен долларов. И не было ничего удивительного, что в один из таких дней он и произвел то впечатление, о котором мечтал.
Когда Артур вошел в кабинет своего шефа, Энн Хортон сидела на углу стола и беседовала с отцом. Она собиралась ему что-то ответить, но взглянула на Артура – он стоял на пороге – и замолкла, а затем стала отляпывать его снова уже с нескрываемым восхищением.
– Ну вот, – сказала она отцу, – я вижу здесь этого молодого человека уже в который раз, а ты все еще не удосужился нас познакомить.
Ее тон смутил Артура – ведь мистер Хортон всегда представлялся ему недосягаемым божеством, стоящим где-то на вершине горы и мечущим оттуда громы и молнии. Но еще более смутил Артура сам мистер Хортон, который после короткого замешательства представил его дочери в словах, зазвучавших в ушах Артура как музыка.
– Это Артур, – сказал он, – блестящий молодой человек, и мне доставляет удовольствие тебя с ним познакомить.
И такую великолепную возможность Артур упустил. Бездарно упустил.
Все, что он говорил, было неостроумно, и говорил он таким тоном, что сказанное становилось еще глупее. И пусть даже Энн Хортон смотрела на него горящим взором, он понял, в чем причина, и стал за это клясть себя и весь мир.
У него не было денег – в этом все дело. Имей он их – они встретились бы сегодня, и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра тоже. Но их не было. Ничего не решающая выпуклость в кошельке могла, конечно, позволить дойти до определенных пределов – но не далее. А все остальное: одежда, манеры, все, что он в себе выработал, – значения не имело. Без денег все это ерунда. А с ними...
С ними! Он и раньше чувствовал себя не слишком свободно, но эта мысль и вовсе парализовала его. Энн Хортон сразу же уловила внезапно происшедшую перемену – у нее, несомненно, был развит материнский инстинкт.
– Вам нехорошо, – вырвалось у нее. И вдруг – идея; окрыленный ею, он, как Феникс, восстал из пепла.
– Да, чувствую я себя неважно, – ответил он, с трудом узнавая свой собственный голос, – но ничего серьезного. Правда, ничего.
– И все же вам надо домой – и немедленно, – сказала она твердо. – У меня внизу машина, и мне не составит никакого труда...
Артур мысленно ударил себя кулаком по лбу. Один раз он уже провалился, так неужели опять?! Дом миссис Марш никогда не казался ему сверхубогим, но сейчас... Нет, туда она его не повезет.
Вдохновение вложило в его уста нужные слова – и они произвели впечатление.
– Сегодня так много работы, – с сожалением и мужеством проговорил Артур, – нельзя же откладывать. – А потом добавил с непринужденностью, которую вырабатывал часами:
– Но все-таки я хотел бы увидеть вас еще раз. Нельзя ли позвонить завтра вечером?
"После этого, – приказал он себе, когда огонь внутри него стал было угасать, – выбора у тебя уже нет”. Ну а Чарли Принса перед выбором, конечно, даже и не поставил. Ровно без семи двенадцать после негромких сдавленных хрипов и непродолжительной борьбы тот лежал на своей кровати без признаков жизни. Он был уже мертв, но пальцы Артура еще довольно долго сжимали его горло – на всякий случай.
Известно, что лучший для убийцы способ спрятать концы – просто найти свою жертву в толпе, всадить в нее пулю, а затем спокойно уйти.
В петлю же заводят ходы чересчур хитроумные и слишком искусные. И в этом смысле Артур совершил свое убийство весьма расчетливо, хотя никакого расчета в его действиях не было.
Дело в том, что с той минуты, как он расстался с Энн Хортон, и до того, как он в конце концов убрал свои пальцы с горла Чарли Принса, Артур пребывал в каком-то безрассудном возбуждении, зная, что надо сделать, но не думая как. И когда он наконец поднялся и взглянул на лежащее перед ним тело и весь ужас случившегося дошел до него, он растерялся. Душа отлетела, сомнений в этом быть не могло, но тело, тело-то осталось. И что же, Господи, с ним теперь делать?
Он мог запихнуть его в шкаф, чтобы по крайней мере оно не бросалось в глаза, но что толку? Ведь миссис Марш все равно придет завтра утром – убираться и выбрасывать мусор, – а замка в шкафу нет, значит, тело от нее не спрячешь.
Или взять стоящий в углу чемодан Чарли Принса, положить его туда и куда-нибудь отправить. Но куда? В отчаянии он стал обдумывать этот вариант, но в конце концов вынужден был прийти к выводу, что в мире нет такого места, куда можно отправить чемодан с телом, будучи уверенным, что убийство не раскроют.
Но в отношении чемодана Артур шел по верному пути, и, когда план наконец созрел, он с готовностью решил ему следовать. В глубине дома миссис Марш находилась кладовка – сырой погреб с тяжелой дверью, которая, хотя никогда не запиралась, делала комнату безлюдной, заброшенной и холодной – и зимой и летом. Пусть труп спокойно там разлагается – никто и не узнает. Значит, избавиться все-таки удастся, надо только запихнуть его в чемодан и отнести вниз, в кладовку.
К своему неудовольствию, Артур обнаружил, что, хотя чемодан был очень большой, тело в него влезало с трудом, и, прежде чем получилось, пришлось как следует потрудиться. Но наконец он закрыл чемодан на замок и покатил в коридор. И все же, когда Артур спускался с лестницы, где-то на полпути это произошло. Он почувствовал, что чемодан сползает со спины, сделал отчаянное усилие удержать его, но в следующее мгновение чемодан уже летел через голову вниз, с грохотом, от которого дом содрогнулся. Артур тотчас же бросился за ним, успел увидеть, что он не раскрылся, и вдруг понял, что стоит нос к носу с миссис Марш.
Она застыла в позе испуганного привидения – в белом фланелевом халате, спадавшем на лодыжки, ладони прижаты к губам, а глаза широко раскрыты.
– Неужели, – сказала она, – неужели нельзя поаккуратнее!
Артур заслонил чемодан собой – будто она могла видеть сквозь стены.
– Из-извините, – начал он запинаясь. – Тысячу раз извините, я не хотел шуметь, но он вдруг выскользнул...
Она тихо покачала головой и строго продолжала:
– Так ведь и стены можно оцарапать. Или пораниться самому.
– Нет, – поспешно заверил он ее, – никакого ущерба. Никакого.
Она пристально посмотрела мимо него на чемодан.
– О, да это же шикарный чемодан мистера Принса, а? И куда вы его несете в такое время?
Артур почувствовал, как на его лице выступили капельки пота.
– Никуда, – хрипло ответил он и потом, когда она нахмурила брови, удивившись такому ответу, быстро добавил:
– То есть в кладовку.
Знаете, Чарли, мистер Принс, хотел мне помочь, но задержался, и я решил сам.
– Но он, должно быть, такой тяжелый.
Ее теплый сочувственный тон помог Артуру успокоиться, и его мысли задвигались теперь с точной уверенностью секундной стрелки хороших часов.
– Я тоже подумал, – сказал он, небрежно усмехнувшись, – но потом все-таки решил сам, без помощи мистера Принса. Знаете, на него совершенно нельзя положиться. Хочет – уходит, и неизвестно, когда вернется.
– Стыда у него нет, – твердо сказала миссис Марш.
– Нет, что вы! Конечно, он немножко странный, но, когда его как следует узнаешь, очень милый. – Артур схватился за ручку. – Я донесу, теперь уже нетрудно, – сказал он.
Вдруг миссис Марш вспомнила.
– Вот те на, – защебетала она, – а все, наверное, и к лучшему. Что вы зашумели, меня подняли и так далее. Знаете, в кладовке-то теперь замок – как бы вы туда попали. Я только платье накину и все сделаю.
По скрипучим подвальным ступенькам она спустилась в кладовку и стала ждать, пока он прикатил туда чемодан. Внизу горел тусклый свет и, как он припоминает, куда ни кинь взгляд – на всем лежал толстый слой пыли.
– Ужасно, – покачала головой миссис Марш, – но что поделаешь? Сюда ведь годами никто не заходит. А замок страховая компания потребовала, вот я его и повесила.
Артур переминался с ноги на ногу. Его миссия была завершена, и он очень хотел, даже мечтал уйти, но миссис Марш, казалось, этого не замечала.
– Не уважаю я временных, – продолжала она. – Люблю жильцов солидных, респектабельных – с такими и хлопот нет. Ладно, ставьте его вон туда, – она указала костлявым пальцем на какой-то холмик из пепла; при ближайшем рассмотрении холмик превратился в еще один чемодан, покрытый вековой пылью. – Когда тот джентльмен сюда въехал...
Артур почувствовал, что его колени подгибаются, а негромкое щебетание все продолжалось и продолжалось. Так он узнал о джентльмене, который жил на первом этаже, о джентльмене со второго этажа и о Джентльмене с третьего этажа, из комнаты с окнами на улицу. Будто ее словесный поток был долго запружен, а теперь плотину прорвало, и его нельзя было остановить. Но душу Артура уже согревала мысль: все, концы спрятаны, теперь концы действительно спрятаны. Дверь кладовки сейчас закроется, Чарли Принс будет гнить, и ни одна живая душа об этом не узнает. Каждый месяц будет приходить чек, каждый божий месяц пять сотен долларов, а впереди Энн Хортон и жизнь, полная великолепия.
Самое-самое, проносилось в голове Артура сквозь неугомонный поток слов миссис Марш. Теперь-то он знает, что чувствуют подпольные миллионеры.
Монолог наконец подошел к концу, тяжелую дверь заперли на замок, и Артур стал входить в свою новую роль: он проникся уверенностью, что предназначена она в основном праведникам, однако ее получают и те, кто, нисколько не сомневаясь, умеет прятать концы. Но даже малейшее беспокойство должно было улетучиться после того, как несколько недель спустя, однажды вечером, он столкнулся в прихожей с миссис Марш.
– Вы были правы, – сказала она, сочувственно поджав губы. – Мистер Принс действительно странный, так вы сказали?
– Я так сказал? – спросил Артур неуверенно.
– О да. На каждой бумажке писал свое имя. На каждой только свое имя – и ничего другого.
Артур вдруг вспомнил мусорную корзинку, а затем с радостью от незаслуженного успеха подумал, как все, даже непростительная беспечность, работает на него.
– Уверена, – заметила миссис Марш, – что взрослый мужчина мог бы найти себе занятие подостойнее. Вот доказательство, – сказала она о бумажках.
– Да, – согласился Артур. – Конечно.
Итак, миссис Марш жила безмятежно. В безмятежности пребывал и Артур: ведь было совсем нетрудно расписаться на обороте этих драгоценных чеков и еще легче потратить эти деньги. Гардероб Чарли был отправной точкой – с его помощью Артур привел в совершеннейший блеск и свой. Вспоминая рассказы Чарли Принса, он ходил теперь только в те места, куда следует, и вел себя там, как следует. Его шеф смотрел на него добрым взглядом, но взгляд этот стал почти влюбленным, когда Артур упомянул о средствах, которыми наделила его щедрая тетушка; знакомство с Энн Хортон – а ее странным образом влекло к нему с первого проведенного вместе вечера – скоро переросло в (настоящий роман.
Он нашел Энн Хортон именно такой, какой себе и представлял, страстной, прелестной, преданной. Конечно, и у нее были в прошлом свои маленькие тайны, темные закоулки, которые она предпочитала не освещать, но, напоминал себе Артур, кто он такой, чтобы бросать камни?
Поэтому он вел себя безупречно, до тех пор пока речь не зашла о свадьбе – тут-то и произошла их первая ссора.
Со свадьбой, впрочем, было все ясно. Она была назначена на июнь месяц невест; далее должен был следовать роскошный медовый месяц, после которого Артур занимал в компании “Хортон и Сын” солидный пост, разумеется с соответствующим жалованьем. Нет, вопрос о свадьбе был решен, и зависть в глазах всех (блестящих молодых людей, ухаживавших когда-то за Энн Хортон, была тому подтверждением; однако стоял – и серьезно – вопрос о церемонии.
– Но почему ты настаиваешь на пышной церемонии? – спросила она. По-моему, это ужасно. Все эти люди и вся суета! Как римский цирк.
Он не мог объяснить ей, и это усложняло дело. Разве втолкуешь девушке, что бракосочетание не только обряд, но еще и сладкий акт мести? Чтобы о нем было написано во всех газетах и весь мир блестящих молодых людей только об этом и говорил. Да они просто “ не смогут не прийти или пропустят все на свете.
– Но почему ты хочешь в узком семейном кругу? – спросил он в свою очередь. – А я-то думал: свадьба для девушки самое большое событие в жизни. Чтобы потом гордиться. А постоять в гостиной с отцом и тетушкой – разве это церемония?
– Но ты ведь тоже там будешь, – ответила она. – Вот и получится церемония.
Разумеется, подобное женское остроумие не могло его переубедить – и он дал ей это понять. В конце концов она разрыдалась и убежала, не поколебав, однако, его убеждений. “Будь что будет, – сказал он себе сердито, – но только не это «раз-два и готово»“. Ему подавай самый большой в городе собор, самых важных людей, все самое-самое.
Когда они встретились снова, Энн вела себя уже сдержаннее, поэтому и он был сдержанно-великодушным.
– Дорогой, – сказала она, – ты считаешь, что я вела себя очень глупо?
– Конечно, нет, Энн. Разве я не понимаю, как для тебя это важно? И как ты волнуешься.
– Ты милый, Артур, – продолжала она, – правда, правда! А знаешь, твое требование пышной церемонии, в общем-то, оказало нам большую услугу.
– Каким образом? – спросил он.
– Не могу сейчас сказать. Скажу только, что буду безмерно счастлива, если все получится.
– Что – все? – спросил он, всерьез озадаченный. О, эта женская загадочность!
– Прежде чем ответить, хочу задать тебе один вопрос, и ты должен, Артур, на него ответить. И, пожалуйста, обещай мне, что скажешь правду.
– Конечно, скажу.
– Тогда сможешь ли ты в душе простить человека, который совершил ужасный поступок? Сделал плохо, но от этого страдает.
Артур про себя усмехнулся, а вслух сказал:
– Конечно, смогу. Не важно, кто как поступил, уверен, что надо простить.
Он чуть было не добавил “тебя”, но вовремя спохватился. В конце концов, если таким образом она хочет сделать свое девичье признание, пусть делает. Но никакого признания не последовало. Они сменили тему провели остаток вечера, строя головокружительные планы и проекты, и этот разговор вообще больше не возобновлялся.
Назавтра, во второй половине дня, Артура вызвали в кабинет мистера Хортона, и когда он вошел, то увидел там Энн и ее отца. По выражению их лиц он догадался, какую тему они обсуждали, и ощутил радость победы.
– Артур, – сказал мистер Хортон, – пожалуйста, садитесь.
Артур сел, положил ногу на ногу и улыбнулся Энн.
– Артур, – повторил мистер Хортон, – я хочу обсудить с вами один важный вопрос.
– Да, сэр, – ответил Артур и стал терпеливо ждать, пока мистер Хортон разложит перед собой на столе три карандаша, ручку, нож для бумаги, блокнот для заметок и поправит телефон. – Артур, – еще раз повторил мистер Хортон, – то, что я сейчас скажу, знают лишь немногие.
Надеюсь, вы последуете их примеру и не будете ни с кем это обсуждать.
– Да, сэр, – повторил Артур.
– Энн сказала мне, что вы настаиваете на большой церемонии со всем этикетом, и это создает трудности. В узком кругу можно было оставить все как есть, никаких неудобств. Улавливаете смысл?
– Да, сэр, – храбро солгал Артур, украдкой взглянув на Энн, но отгадки в ее глазах не было. – Конечно, сэр, – подтвердил он.
– Итак, я не люблю длинных предисловий и скажу, что у меня есть сын. Вы на него очень похожи, мы с Энн недавно были поражены вашим сходством. Но, к сожалению, мой сын вырос наглецом и негодяем. Одна из его проделок переполнила чашу нашего терпения, мы отправили его из дома, и теперь он живет на содержание, которое я ему назначил. С тех пор как он уехал, связи с ним нет – деньгами занимается мой адвокат.
Но если будет большая церемония, все начнут спрашивать о нем, так что он тоже должен присутствовать. Это вам, конечно, понятно.
Стены комнаты вдруг стали наступать на Артура, а лицо мистера Хортона превратилось в дьявольскую маску, раскачивавшуюся над столом.
– Да, сэр, – прошептал Артур.
– Значит, сейчас я должен сделать то, о чем Энн просила меня все эти годы. У меня есть его адрес; мы повидаемся, поговорим, а вдруг он, видя ваш пример, захочет начать все сначала?
– Принц Чарли, – ласково сказала Энн, – так мы все его звали. Ведь он был такой очаровательный.
Стены подступили еще ближе, зловещие стены, рядом с лицом отца теперь раскачивалось и лицо Энн. Но что удивительно, возникло и лицо миссис Марш. Доброй, болтливой миссис Марш, оно стало расти, заслоняя все остальное.
В том числе и чемодан.
