Туринская Татьяна
Утолю ваши печали. Бесплатно, но качественно
Действующие лица:
Наталья — дама 'чуть за тридцать', строгая брюнетка с короткой стрижкой.
Ирина — буфетчица, девушка лет двадцати трех.
Андрей — сердечный друг Ирины, 25 лет
Владимир — мужчина 36 лет, с аккуратной бородкой
Ольга — дама 'чуть за тридцать'
Место действия: аэропорт, бар в уютном закутке второго этажа.
У барной стойки сидит Андрей, за стойкой буфетчица Ирина натирает салфеткой бокалы до блеска. В сторонке за маленьким столиком спиной к входной двери сидит единственная посетительница заведения Наталья, отстраненно вглядываясь в суету приезжающих-отъезжающих внизу, в основном зале аэропорта.
Андрей: Не ври. Сколько раз говорил — не ври мне, я все равно не поверю! Я по голосу слышу, что ты врешь!
Ирина (устало): Андрюша, перестань.
Андрей: Что 'перестань', что 'перестань'?! Я прошу у тебя правды, только правды! Скажи мне честно — ты опять была с ним, да? С ним?!
Ирина: Андрюша, хватит. Ты же прекрасно знаешь, что я была у бабушки…
Андрей (яростно перебивает): Красная шапочка, едрена вошь! И как, пирожки понравились?
Ирина (недоуменно): Какие пирожки?
Андрей: Ну как же, раз ты была у бабушки, значит, носила ей пирожки. Так как, ей понравились пирожки? У нее от них изжоги еще нет? А то ты к ней что-то зачастила со своими пирожками последнее время. Как ни позвоню — а нету Ирины, она пирожки бабушке понесла!
Ирина: Отстань от меня со своими пирожками! Я что, не могу навестить собственную бабушку? Тебе за любым столбом чудятся соперники. Нету их у тебя, нету! Я тебе тысячу раз говорила — все в прошлом, я не видела его четыре с половиной месяца!
Андрей: Ах, четыре с половиной? Ты так тщательно ведешь подсчет? С чего бы это, раз между вами все кончено? Врешь, нагло врешь! Наверняка целыми вечерами пропадаешь под его окнами. А он, стало быть, ничего не видит, ничего не замечает. Или, может, замечает, да только делает вид, что не видит? Или, может, сказал открытым текстом, что ты ему даром не нужна, а?!
Ирина (с неприкрытой злобой): Это я тебе сейчас скажу открытым текстом! Еще раз напомнишь мне о нем — больше можешь не появляться! А сейчас отвали отсюда, не мешай работать! Езжай домой, не порть мне нервы.
Андрей (успокаиваясь): А вот никуда я не поеду. Мне и здесь хорошо.
Ирина (тихо, сквозь зубы): Андрюша, уйди, я тебя очень прошу: уйди! Я тебя сегодня видеть не могу, у меня на тебя нервов не осталось, у меня на тебя сегодня аллергия. Езжай домой!
Андрей (игриво): Не-а. Ириш, ну ты сама подумай — как я могу тебя бросить в таком состоянии? Нет, маленькая, я всегда буду рядом с тобой.
Ирина со злостью ставит перед носом Андрея табличку 'Перерыв' и покидает сцену.
Андрей: Эй, Ириш, ты куда? Ир, ну Ир, я пошутил! Эй, вернись, я все прощу!
Тишина.
Андрей оглядывает пустые столики, останавливает взгляд на одинокой посетительнице. Усмехаясь, подсаживается к ней.
Андрей: Нет, вы видели, какая дрянь? Я к ней со всей душой, а она мне нервы мотает, как квалифицированная мотальщица шестого разряда! И что с вами, бабами, делать? С вами хреново, а без вас еще хуже.
Наталья (поворачиваясь к нему с надменным выражением лица): Не с бабами, а с женщинами, юноша. И пока вы это не усвоите, так и будете маяться муками ревности.
Андрей (усмехаясь): Хех, большая разница!
Наталья: Большая. Очень большая.
Андрей (миролюбиво): Да ладно, подумаешь, не так выразился.
Наталья: Да не в том дело, как выразился. В том, как относишься.
Андрей: А я что, плохо к ней отношусь?! Да я, между прочим, каждую ее смену сюда таскаюсь! Знаю я эту отъезжающую публику: наобещают девке с три короба, закрутят мозги. Им-то что, они прекрасно знают, что больше не вернутся, а она… Такая легковерная! За ней глаз да глаз! (После короткой паузы добавляет с мечтательной улыбкой): Зато она у меня такая красавица, правда? Женюсь, нет, точно женюсь!
Наталья: Если будете себя так вести — не женитесь.
Андрей (удивленно): Это почему это не женюсь?! Кто это мне помешает? Еще как женюсь!
Наталья: Ревность ваша помешает. Если и женитесь, то ничего хорошего вас не ожидает, особенно ее.
Андрей: Это почему это?
Наталья: Потому что ревность — непродуктивное чувство. Особенно такая, необоснованная, как у вас.
Андрей: Почему это необоснованная? Еще какая обоснованная! Ее ж вчера вечером дома не было? Не было! По-вашему, это недостаточное обоснование?
Наталья: Недостаточное. Если бы меньше ревновали, а были более внимательны к предмету обожания, вы бы заметили, с какой любовью она на вас смотрит.
Андрей: Ага, с любовью! Она, вон, даже говорить со мной не хочет. Видели, умотала с глаз долой, зараза! Ей просто нравится надо мной издеваться. А вы говорите — с любовью…
Наталья: А не вы ли ее довели? Вот и ушла, чтобы совсем с вами не разругаться! Зато как она на вас смотрит в другие дни, когда вы не изводите ее своей ревностью. Вот и вся разгадка. А про ревность забудьте, молодой человек, она плохой советчик.
Андрей: В другие дни, говорите? Ага-ага, я вас тоже заприметил. Вы тут частенько бываете. Что, по командировкам мотаетесь? А муж не ревнует?
Наталья горько усмехнулась и промолчала.
Андрей: Ага, вот оно что! Угадал! Ревнует! Вот почему вы так хорошо разбираетесь в ревности!
Наталья (еле слышно): Не угадал…
Андрей: Что? Не разобрал.
Наталья (громче): Не угадал. Дважды не угадал.
Андрей: Как это?
Наталья: Так это! И по командировкам не мотаюсь, и муж не ревнует.
Андрей: А почему вы так часто здесь бываете? Встречаете кого-то? Мужа?
Наталья (строго): Слишком много вопросов, молодой человек. Слишком много.
Андрей (обиженно): Подумаешь…
Встает, отходит к стойке.
Андрей: Ир! Иришка! Выходи! Я все осознал!
Ирина не отвечает и не показывается. Устанавливается тишина, периодически нарушаемая объявлениями диспетчера о регистрациях пассажиров и прибытии самолетов.
Наталья (в пространство, ни к кому не обращаясь): Я люблю аэропорты. Мне нравится смотреть на людей, которые вот-вот покинут землю и на несколько часов оторвутся от нее. Я люблю наблюдать за их лицами. Что они чувствуют перед полетом? Почему им не сидится на месте? Что заставляет их покинуть насиженное место? Что ожидает их там, в другом городе? Они надеются обмануть судьбу? Или найти новую?
Андрей (заинтересованно): А, синдром вокзала. Знаем-знаем, грамотные.
Наталья (разочарованно): Нет. Нет, молодой человек, вы ничего не поняли. Я не люблю вокзалы. Там — суета, там все какое-то мелкомасштабное, там этот неистребимый вокзальный дух… Нет, молодой человек, я не люблю вокзалы. Аэропорт — это совсем другое. Да, здесь тоже царит суета, но здесь суета совершенно иного характера, другая. Менее суетливая, более цивилизованная. Здесь другие люди. Но и здесь люди разные. Вот посмотрите (кивает вниз, через перегородку): абсолютное большинство — люди благополучные, состоятельные. Достаточно посмотреть на багаж — и уже все про них знаешь.
Андрей (с неприкрытой ухмылкой): А… Ну конечно, как же я сразу не догадался!
Наталья: Вы опять ничего не поняли. Нет, молодой человек, я не охотница за состоятельными мужчинами. Просто я выбираю человека из толпы пассажиров, не такого, как все, понимаете? Если посмотреть внимательно, такого человека сразу видно. Я не знаю его историю, я придумываю ее сама. Просто я вижу, что этому человеку плохо, его раздирают противоречия, или просто у него беда. Я его не знаю, я не могу подойти и открыто выразить ему свое сочувствие. Но я сочувствую ему со стороны. И пусть он об этом не знает, но он обязательно почувствует хоть какое-то облегчение, обязательно! Я верю в это! Вот посмотрите на эту женщину. Одета весьма скромно, а багаж, вы посмотрите на ее багаж! В таких сумках челноки возят товар из Турции да Китая. Дешевка, разовая, можно сказать, сумка. А путь-то неблизкий, да с пересадками!
Андрей (удивленно): А вы откуда знаете?
Наталья: Посмотрите, как она сумку скотчем перемотала для верности. Ее не волнует, насколько эстетично смотрится ее багаж со стороны, ее больше всего интересует надежность. И сумку эту она купила на один раз, на одну поездку, чтобы не жалко было потом выбросить. Ей самой эта сумка совершенно не нравится, но ей на это наплевать — главное дешево. А покупать дорогую сумку на одну поездку… Скорее всего, она просто не может себе этого позволить. Она редко ездит, и едет она не в командировку, это абсолютно точно. У нее наверняка какие-то неприятности, я просто чувствую это.
Андрей: Ну ладно, про неприятности — верю, может, вы и умеете чувствовать их на расстоянии. Про командировку тоже верю, и то, что ездит она редко: еще бы, если б ездила чаще, наверняка разорилась бы на более приличную сумку или чемодан. Но с чего вы взяли, что дорога ее ожидает с пересадками?
Наталья: Все очень просто. Она транзитная пассажирка. Я давно за ней наблюдаю. Она прилетела откуда-то и теперь ждет следующего рейса.
Андрей (недоуменно): Да откуда вы знаете?!
Наталья: Во-первых, ее никто не встречает и не провожает. Во-вторых, смотрите: у нее на сумке бирочка, значит, она уже сдавала сумку в багаж. Если бы это была конечная точка ее путешествия, она бы не сидела здесь, а, как минимум, ушла бы на автобусную остановку, даже если бы ее никто не встречал. Но она никуда не идет, она даже не смотрит по сторонам, значит, никого не ожидает увидеть — у нее нет знакомых в Москве. Она только без конца поглядывает на часы и прислушивается к объявлениям диспетчера. Значит, ждет следующего рейса.
Андрей (с легкой усмешкой): И правда, все просто, как дважды два. Ну и что — едет себе тетка куда-то с пересадками, ну и что? Какое вам до нее дело?
Наталья: Да, в общем-то, никакого. Но я чувствую ее боль. У нее случилось что-то нехорошее, ей сейчас очень плохо. Она как будто разрывается на две части. И остаться не может, и не ехать нельзя. Вот я и сижу, сочувствую ей. Если я подойду к ней и предложу свою помощь, она примет меня или за сумасшедшую или за аферистку какую-нибудь. Подумает, что я хочу стащить ее драгоценный багаж… Увы, люди стали такими черствыми и чужими друг другу, что в мою доброжелательность и бескорыстность никто не поверит. А мне так хочется помочь ей, так хочется облегчить ее душевные страдания, утешить. Вот для этого я и приезжаю сюда чуть ли не каждый вечер. Высмотрю пассажира, не похожего на других, и придумываю историю про него.
Андрей: А историю-то зачем выдумывать? Что, так просто нельзя посочувствовать, что ли?
Наталья: Нельзя. Фальшиво получится, неискренне. И человек не почувствует облегчения от такого сочувствия. Нет, вы не понимаете: обязательно нужна история, обязательно! Иначе никак… Зато если с историей, я просто всеми фибрами души чувствую, что человеку стало легче. Вот и эта барышня уже не с такой тоской смотрит вокруг. Конечно, ей все равно больно, потому что я не могу, к сожалению, забрать всю ее боль, но разделить, облегчить могу.
Андрей: И какую же историю вы для нее выдумали?
Наталья: Она вышла замуж за иногороднего и перебралась к нему. А родители и друзья остались в родном городе, во Владивостоке.
Андрей: А почему именно Владивосток?
Наталья: Он далеко, он очень далеко… Так вот, родители остались во Владивостоке. Наверное, они уже совсем старенькие — барышня-то наша тоже давно не девочка. Возможно, из родителей уже остался только один, наверное, мать. И теперь мать серьезно заболела. Очень серьезно. Возможно, это начало конца. Дочь это понимает, и знает, чувствует, что должна быть рядом с матерью. Возможно, у нее нет братьев и сестер, и матери просто не на кого больше надеяться. Но врачи говорят, что предсмертное состояние может продлиться несколько месяцев, может, даже год. И что делать дочери? Наверное, она должна пожертвовать всем и находиться рядом с матерью. И она наверняка так и поступила бы, если бы нужно было жертвовать только собой. Но у нее семья, муж, дети. Допустим, муж и сам мог бы справиться с детьми и с хозяйством, а вдруг оказался как раз тот момент, когда без матери — просто никак? Может, у дочери выпускной класс, экзамены, выпускной бал, поступление в институт? Может, она выходит замуж? А может, собирается рожать ребенка? А может, сын уходит в армию, и если мать его не проводит, то не увидит его два бесконечно долгих года. А может вообще никогда не увидеть — вы же знаете нашу армию! Вот она и разрывается между материнским и дочерним долгом! И какой из них важнее? Вы знаете? Что бы вы сделали на ее месте?
Андрей: Ой, нет. Я уж лучше побуду на своем. Мне с Иришкой проблем хватает.
Наталья: Вот то-то и оно. Всем хватает своих проблем. А человеку плохо. Очень плохо. И кто знает, если я не разделю ее боль — может, у нее просто не выдержит сердце и тогда ни матери не достанется ее тепла, ни дочери, ни сыну, ни мужу. Вот и получается, что я вроде как должна быть здесь, должна помогать таким несчастным, как эта женщина, обязана делить их боль…
Андрей: Так а зачем для этого ехать в аэропорт? Думаете, в городе таких несчастных меньше? Дайте объявление в газету: 'Разделю ваши печали. Бесплатно и качественно' — желающих налетит вагон и маленькая тележка! И вам проще, никуда ездить не надо, сами приедут, сами все расскажут — даже истории для каждого не придется выдумывать.
Наталья (задумчиво): Утолю твои печали… (Словно очнувшись): Нет, молодой человек, вы так ничего и не поняли. В городе им и без меня есть кому поплакаться в жилетку. А здесь они — одни во вселенной. В этой суете они чувствуют себя совершенно потерянными и одинокими.
Устанавливается тишина, по-прежнему прерываемая лишь объявлениями диспетчера.
Андрей: Ну ладно, вы вся из себя такая сердобольная. Но тогда ведь кто-то должен заботиться и о вас?
Наталья (с грустной усмешкой): Обо мне? Ну что вы! Я же сильная женщина, кому придет в голову сочувствовать сильной женщине?!
Андрей: Мне. Потому что я понял: нет у вас никакого мужа. И вообще никого у вас нет, иначе вы не испытывали бы потребности мотаться за полсотни километров в аэропорт, чтобы придумать жалостливую сказочку про усталую пассажирку.
Наталья отворачивается, пытаясь скрыть заблестевшую слезинку.
Наталья (утерев слезу и вновь повернувшись к собеседнику): Много вы понимаете!
За стойкой бара появляется буфетчица Ирина. Протирает стойку тряпкой, раскладывает конфеты-шоколадки, изображая, что не замечает ревнивого приятеля. Андрей оглянулся, дернулся было со стула, но вновь сел, упершись взглядом в Наталью.
Наталья: Идите уже, идите. Пора мириться. И не вздумайте больше ревновать. И тогда все будет хорошо. Идите…
Андрей (с сомнением): А вы?
Наталья (улыбнувшись сквозь слезы): Я сильная женщина, вы за меня не переживайте. Идите, юноша, идите, вас ждут. А то если она начнет вас ревновать, будет совсем нехорошо. Идите.
Андрей нерешительно встает и подходит к барной стойке. Берет Ирину за руку. Та пытается ее вырвать, но он держит крепко.
Андрей: Прости. Я дурак, я все понял. Прости?
Ирина (зло): Иди, откуда пришел!
Андрей: Ирчик, ну перестань! Ты же прекрасно знаешь, что я просто ждал тебя.
Ирина (громким шепотом): Интересно, с каких пор тебя потянуло на пенсионерок?!
Андрей: Ир, ну брось! Не говори глупостей! Просто посидели, поговорили. Она, можно сказать, твой постоянный клиент, а ты о ней так. И никакая она не пенсионерка — очень даже интересная женщина…
Ирина перебивает: Ах, интересная?! Интересная, значит? Вот и шуруй к своей интересной, а меня оставь в покое! Я тебе по возрасту не подхожу — ты ж у нас теперь на пенсионерок переключился!
Андрей (со скрытой угрозой в голосе): Ириш, последний раз прошу — перестань! А то я сейчас напьюсь до безобразия и устрою что-нибудь нехорошее. И вообще, усвой — ревность непродуктивное чувство, от нее нужно избавляться, она к хорошему не приведет.
Ирина: Это тебя пенсионерка уму-разуму научила?! Вот и иди к ней, пусть еще каким-нибудь опытом поделится!
Андрей: Ах, так?! Ну все, я предупреждал! Сто пятьдесят коньяку и лимончик!
Ирина (грубо): Перебьешься!
Андрей: Не имеешь права! Я клиент, и ты обязана меня обслужить. Сто пятьдесят коньяку и лимончик!!!
Ирина в бешенстве наливает разъяренному приятелю коньяк, со стуком ставит стакан на стойку. В это время в бар входит Владимир. Подходит к стойке.
Владимир: Пачку Мальборо-лайт, будьте добры. И, пожалуй, пару бутылок пивка на ваше усмотрение.
Ирина обслуживает клиента в полной тишине. Владимир забирает заказ, поворачивается и отходит от стойки. И только тогда узнает Наталью. Останавливается около ее столика.
Владимир: Натали?
Наталья (напряженно и хрипло, сквозь силу): Как видишь.
Владимир: Выглядишь замечательно. Ты нисколько не изменилась, даже, кажется, помолодела.
Наталья (с недоброй усмешкой): Спасибо. А вот тебя борода не молодит. Зачем отрастил?
Владимир: А, так, очередная дурость.
Наталья (удовлетворенно): А-а-а… Очередная…
Владимир (морщится): Перестань, Натали. На тебя это не похоже.
Наталья: А чего ты ожидал? Что я радостно брошусь в твои объятия?
Владимир (стушевался): Да нет… Я, собственно, вообще на эту встречу не рассчитывал.
Наталья (с иронической усмешкой): Почему-то я этому не удивлена. Было бы странно, если бы ты на нее рассчитывал.
Владимир: А ты здесь какими судьбами? Встречаешь кого-то? Или провожаешь?
Наталья (в легком замешательстве): Да, провожала… Зашла водички выпить…
Владимир: А-а-а…
Ставит на столик пиво, присаживается. Возникает неловкая пауза.
Наталья: Ну, рассказывай, какими судьбами? Ты прилетел или улетаешь?
Владимир: Улетаю.
Наталья: Кстати. Почему Владивосток? Я все эти годы не могла понять, почему Владивосток?
Владимир (с усмешкой): Самый край света, дальше было некуда.
Наталья: Ну почему же? Мог бы сбежать на Сахалин — это еще дальше, я смотрела по карте.
Владимир: Сахалин — остров. А мне хотелось топтать один материк с тобой.
Наталья: Ах, вот оно что! Я должна принять это, как комплимент?
Владимир: Как факт. Если ты думаешь, что мне было легко это сделать, то ты сильно ошибаешься. За один день собраться и уехать в чужой город, где ни единого мало-мальски знакомого человека — это, я тебе скажу… Мягко говоря, нелегко.
У Натальи чуть искажается лицо: А, так я еще должна тебе посочувствовать?! Ну извини!!! Видимо, это я виновата в твоем бегстве?!!
Владимир: Ладно, Натали, давай не будем об этом. Все в прошлом, что сделано — то сделано, ни к чему ворошить старое. Расскажи лучше, как ты?
Наталья (преувеличенно восторженно): У меня все просто замечательно! Я нынче финансовый директор крупной строительной компании, у меня хорошая квартира в центре, служебная машина. Даже домработница есть! Ты знаешь, оказалось, что я просто никакая хозяйка! Так что ты был абсолютно прав, когда сбежал — домашнего уюта ты бы от меня, пожалуй, не дождался!
Владимир поморщился: Перестань! Я же просил тебя — давай обойдемся без упреков. Столько лет не виделись — зачем омрачать случайную встречу выяснением отношений? Лично я очень рад тебя видеть. И не менее рад твоим успехам. А вот мне, увы, особо хвастать нечем. Никаких высот я там не добился. Не бедствую, конечно, но до служебной машины не дорос. Даже до своей квартиры не дорос — живу на съемной. Но в принципе — ничего, нормально, на жизнь не жалуюсь.
Наталья (миролюбиво): Ну как оно там, во Владивостоке?
Владимир: Да как тебе сказать… Не Москва, конечно, но жить можно. Вот климат только не фонтан…
Наталья (с иронической усмешкой): Что, белые медведи замучили, регулярно гнут трамвайные рельсы?
Владимир (улыбается): Да нет, про медведей — это все враки, нету там никаких медведей, даже в зоопарке. Собственно, там, по-моему, и зоопарка-то нет. На самом деле это никакой не север, а, скорее, юг. Представь себе — Владивосток находится на одной параллели с Сочи. Ты же не будешь утверждать, что Сочи — это север? Правда, климат отнюдь не сочинский. Летом — да, жарко до тридцати градусов. А вот зимой случаются серьезные морозы. Даже, пожалуй, не столько морозы, сколько жуткие ветра плюс очень высокая влажность — в результате даже при десяти градусах мороза создается впечатление, что мороз тридцатиградусный. А вообще ничего городишко, в некотором роде даже оригинальный — с трех сторон окружен морем. И сопки, сопки… Оно-то, может, и красиво, да страшно неудобно — без машины фиг куда доберешься, ноги переломаешь…
Наталья (равнодушно): В этом месте повествования я должна посочувствовать?
Владимир: Да нет, просто рассказываю.
Возникает напряженная пауза.
Наталья: О чем угодно, только бы не на главную тему. Стало быть, боишься. Стало быть, вина тебе покоя не дает. Ну что ж, не буду скрывать — меня это радует.
Владимир: Вина? Вина?! Оригинально, ничего не скажешь!
Наталья (возмущенно): Ты хочешь сказать, что даже вины не испытываешь?!
Владимир: Я?! За что? За то, что ты мне жизнь поломала, заставила покинуть родной город, уехать к черту на кулички, начинать все с нуля? За то, что разбила мне сердце? И я же должен винить себя?!
Наталья пытается что-то сказать, но от возмущения не произносит ни слова, только хватает воздух ртом. Наконец справляется с дыханием.
Наталья: То есть, ты хочешь сказать, что это ты — жертва? По-твоему, это я во всем виновата? Это я поломала тебе жизнь? Я тебе, а не ты мне? Так, да?!
Владимир (с неприкрытой злобой): А ты полагаешь иначе? Ну, знаешь!
В бешенстве встает, забирает пиво и уходит. Наталья остается за столиком в гордом одиночестве. Когда за ее спиной шаги Владимира уже не слышны, плечи ее опускаются, она зажмуривается, пытаясь сдержать слезы. От барной стойки за ней внимательно наблюдает Андрей. Берет стакан с недопитым коньяком, тарелочку с порезанным лимоном, подходит к столику и присаживается. Протягивает стакан.
Андрей: Выпейте. Я, правда, уже приложился, но Ирка опять умотала, ее теперь не дождешься. Выпейте, легче станет.
Наталья (мотает головой, глаза по-прежнему закрыты): Нет, мне нельзя, я за рулем.
Короткая пауза.
Наталья (открыв глаза): Спасибо. Спасибо, мне нельзя. К сожалению…
Андрей (сочувствующе): Он?
Наталья кивает.
Андрей: Так вот почему Владивосток…
Наталья вновь кивает.
Андрей: Потому что далеко…
Пауза.
Андрей: Поэтому-то вы и приезжаете сюда чуть ли не каждый вечер?
Наталья кивает.
Андрей: Надеялись на эту встречу, ждали ее. Хотели все изменить…
Наталья (едва слышно): Изменить? Нет, вряд ли… Не думаю, что что-то можно изменить. Нет, Андрюша, я просто хотела узнать, почему. Почему?.. Почему?!!
Пауза. Андрей понимающе периодически кивает головой, однако нужных слов найти не может. Наталья их и не ждет — она полностью погружена в себя, в тягостные воспоминания, лишь иногда произносит горько 'Почему?!', ни к кому не обращаясь. Андрей достает из кармана сигареты:
Андрей: Покурим?
Наталья смотрит на него безразличным, отсутствующим взглядом. Потом, сосредоточившись, кивает и берет сигарету, прикуривает от протянутой Андреем зажигалки, морщится.
Наталья: Вообще-то я не курю. Уже два с лишним года. Однако теперь, боюсь, сорвусь.
Молча курят. За барной стойкой возникает Ирина, возмущенно смотрит на парочку за столиком.
Андрей (Ирине): Что смотришь? Не видишь — плохо человеку! Плесни еще сто пятьдесят и Пепси, или Фанту — что там похолоднее.
Ирина (возмущенно): Щас! Все брошу…
Андрей: Вот именно: все брось и принеси! Да поживее! Клиент, между прочим, всегда прав!
Ирина наливает коньяк, выходит из-за стойки, со стуком ставит на столик стакан с коньяком и бутылку Пепси. Произносит сквозь зубы 'Ненавижу' и уходит на рабочее место.
Андрей протягивает Наталье стакан с коньяком.
Андрей: Может, все-таки выпьете? Бог с ней, с машиной, оставите на стоянке, завтра заберете.
Наталья: Нет, спасибо. Нельзя — значит нельзя. Утром на работу, как я без машины?
Андрей (с усмешкой): Как все, на метро!
Наталья (морщится): Ой, нет.
Андрей: Ну, как хотите. Тогда я сам выпью. А вы меня лимонадом поддержите.
Протягивает Наталье Пепси.
Андрей: Ну, за вас!
Махом выпивает, закусывает лимончиком.
Андрей: Так вот, значит, откуда у вас такая странная потребность разделить чью-то печаль. Потому что в свое время вам никто не помог, не посочувствовал.
Наталья (усмехается): Скорее, потому что кроме чужих людей, мне больше совершенно некому посочувствовать. Живу, как робот. Вроде все хорошо: карьера, квартира, машина, вроде, все есть, живи да радуйся. А оно почему-то не радует абсолютно. С утра до вечера как заведенная, то одно, то другое. И ни одного человеческого проявления. Никто никогда не поинтересуется, как я себя чувствую, какое у меня настроение. Да и я тоже ни у кого ни о чем не спрашиваю. Вот, нашла себе отдушину, аэропорт этот. Сначала действительно приезжала каждый вечер к владивостокскому рейсу, все надеялась, что он одумается и вернется. Потом надежда улетучилась, а я продолжала ездить по привычке. Или от скуки. Больше-то все равно некуда было деваться, разве что тупо сидеть дома перед телевизором. Я его терпеть не могу, телевизор — это последнее средство, утешение для безнадежно одиноких. Я-то, конечно, надежду уже похоронила, но себя хоронить перед телевизором еще немножко погожу. Вот и езжу, мотаюсь чуть не каждый вечер — хоть какое-то дело, какое-то занятие. Поначалу дико жалела себя, ничего вокруг не замечала. Потом однажды увидела плачущую женщину, и незаметно для себя пожалела ее. Не знаю, стало ли ей от моего сочувствия легче, но мне стало. Да-да, мне определенно стало легче, я поняла, что я не одна во вселенной такая обездоленная. Что кому-то, быть может, в эту самую минуту еще тяжелее, чем мне. И я перестала жалеть себя. Сочувствуя другим, излечилась сама.
Замолкает на короткое мгновение, потом продолжает с горькой усмешкой.
Наталья: Вернее, думала, что излечилась. Оказывается, все так же болею, просто загнала боль внутрь, глубоко-глубоко, так глубоко, что сама ее потеряла. А теперь вот нашла…
Грустно смеется.
Наталья: Надо же, ирония судьбы! Как раз тогда, когда перестала надеяться на встречу, когда смирилась с потерей, с судьбой, когда думала, что нашла свое призвание в сочувствии чужим людям — именно в этот момент и надо было его встретить. Как будто для проверки, насколько я выздоровела. Вот и оказалось, что нисколько… А обиднее всего то, что я так и не узнала причину. Все это время дико мучилась от незнания, разрывала себя этим 'почему', о встрече-то с ним мечтала сугубо ради того, чтобы задать ему этот вопрос. А встретила — забыла все на свете. Вернее, не столько забыла, сколько не успела — слишком короткая вышла встреча, слишком короткая… Только про Владивосток и спросила, но ведь это была только половина моего главного вопроса. Собственно, про Владивосток я и сама догадывалась — далеко и далеко, что тут еще придумаешь. А почему он вообще уехал? Почему?! Так и не спросила. Значит, теперь уже никогда и не узнаю. Потому что надеяться на вторую встречу глупо — снаряд дважды в одну воронку не попадает…
Андрей: Но он же еще не улетел. Посадку-то на Владивосток еще вроде бы не объявляли. Значит, он где-то там, внизу. Возможно, ждет вас. Подойдите, спросите. Все лучше, чем мучиться до конца жизни.
Наталья: Нет… Ни за что не подойду. Тогда не подошла, и сейчас не подойду. Все кончено, все давно в прошлом. Только я по детской упертости отказывалась это понимать.
Ирина гневно гремит посудой за стойкой, специально разбивает стакан, пытаясь привлечь к себе внимание Андрея. Андрей не замечает ее ухищрений. Наталья же понимает 'намек'.
Наталья: Идите к ней. Идите. Спасибо, я уже оклемалась. (Усмехается) Пациент скорее жив, чем мертв, доктор. Идите, а то если она всерьез начнет ревновать, то мир между вами воцарится еще нескоро.
Андрей (сердито): Перебьется! Какая-то она у меня совсем бесчувственная, как чурбан! Видит же — плохо человеку…
В это мгновение в бар стремительной походкой входит Владимир. Наталья, в отличие от Андрея, его еще не видит. Андрей резво вскакивает со стула и направляется к стойке. Владимир резко садится за столик, в это же время Андрей устраивается у стойки. Ирина, убедившись в том, что Владимир не собирается ничего покупать, в очередной раз демонстративно покидает помещение.
Владимир (в бешенстве): Значит, ты на самом деле полагаешь, что я должен испытывать чувство вины? Может, скажешь, что я должен еще и извиниться за то, что ты мне всю жизнь поломала?! Ну, тогда извини! Прости, что мне пришлось, наступив на горло собственному чувству, бросить все в один момент и уехать к чертовой матери. Прости, что вместо марша Мендельсона мне пришлось рыться во владивостокских газетах, искать дешевую квартиру и более-менее подходящую вакансию. Прости, что вместо семейного уюта мне пришлось довольствоваться дешевой каморкой с хозяином-алкашом, пока подзаработал денег на более-менее приличное жилье, ведь практически все свои сбережения я потратил на несостоявшуюся свадьбу! Прости, дорогая! Прости, что любил тебя искренно и нежно, любил до умопомрачения! Прости, что до сих пор не могу тебя забыть! Прости, что обнимая другую, вижу твое лицо! Прости, что я живу на этом свете, тем самым создавая тебе некоторое неудобство! Прости! Теперь ты довольна?!!
Возникает пауза. Наталья удивленно смотрит на него и не может найти подходящих слов.
Владимир: Что еще? За что еще я должен просить у тебя прощения? Быть может, ты еще наберешься наглости утверждать, что это я тебе всю жизнь искалечил?! Может быть, это я виноват во всем? Это я тебя бросил практически у алтаря?! Это я разбил твое сердце?! Это ты, а не я, перестала верить людям?! Так, да?!!
Наталья (с удивлением и возмущением): А ты полагаешь иначе?! Ты бросил меня, как ты выражаешься, практически у алтаря, но по-твоему, это я должна считать себя виноватой в том, что искалечила тебе всю жизнь. Ты вообще соображаешь, что говоришь? Я четыре года голову себе ломаю, все ищу ответ на главный вопрос, а ты пытаешься повесить свои грехи на меня?! Догадывалась, что подлец, но даже не предполагала, до какой степени. Ты знаешь, вот теперь я, пожалуй, даже рада, что ты меня бросил. Сама-то, дурочка влюбленная, ни за что в жизни не ушла бы от тебя. А теперь вот, спустя четыре года, чувствую что-то вроде благодарности. Спасибо тебе, дорогой, что бросил меня за две недели до свадьбы. Спасибо, милый, что умотал в свой долбаный Владивосток, даже не попрощавшись, не сказав даже банальное 'прости'. Спасибо, любимый, что ни разу не навестил меня в больнице, что воспользовался моей болезнью для того, чтобы сбежать с поля боя. Спасибо, ненаглядный, что за четыре года так и не удосужился объяснить причину своего бегства, позволив мне сходить с ума от незнания и догадок. Спасибо, что я четыре года просыпаюсь и засыпаю с одним вопросом: почему, почему, почему?! Почему ты меня бросил, почему не пришел ни разу навестить в больницу, почему уехал, почему не попрощался?! А теперь ты выставляешь все в таком свете, что это я должна считать себя виновной во всем. Больше того, куда как прозрачно намекаешь, что загубила я не только свою жизнь, но и твою. Оригинален, ты всегда был оригинален! Знаешь, я действительно рада, что ты бросил меня. Хорошо, что ты уехал. Вот и сейчас было бы лучше, чтобы ты уехал в свой долбаный Владивосток. Езжай, милый, на свой край света. Езжай. Вот теперь я отпускаю тебя душой и сердцем. И пусть я так и не узнала причины, но я больше не буду задавать себе это жуткое 'почему'. Теперь меня это абсолютно не колышет. Мне остается только поблагодарить судьбу за то, что не позволила связать жизнь с эгоистом. Лети, голубь, лети! Посадку еще не объявили? Ах, как жаль! Но ты все-таки потихонечку шагай, а то как бы чемоданчики кто не прибрал к рукам.
Владимир берет ее руки в свои. Наталья вырывает их, но он снова 'берет их в плен'.
Владимир: Натали, подожди. Успокойся. Мы перестали понимать друг друга. Я не понимаю тебя, ты не понимаешь меня. Мы оба взвинчены, нам обоим мешает обида. Давай успокоимся и выясним все. Да, мне было безумно обидно узнать за две недели до свадьбы, что я тебе даром не нужен. И за четыре года обида нисколечко не улеглась. Тебе, видимо, тоже обидно. Но что я мог поделать? Ты была больна, мне нельзя было показываться тебе на глаза, чтобы не вызвать обострения болезни. Я уехал. Мне не хотелось, мне было страшно и больно, но я уехал ради тебя. Я всегда все делал только ради тебя, Натали. Я жил ради тебя, а ты этого не оценила. Я даже умер ради тебя, ради того, чтобы тебе было хорошо. Да, умер, потому что жизнь без тебя не является жизнью. Но я пожертвовал всем, лишь бы тебе было лучше, лишь бы не мешать тебе, не напоминать своим присутствием о твоей подлости. Да, не спорь, ты поступила подло, совершенно подло. Но я простил тебя, потому что я тебя люблю, до сих пор люблю. Пытаюсь себя убедить, что ненавижу, иногда даже получается, но все равно знаю, что люблю. Но я никак не предполагал, что у тебя хватит подлости обвинять меня в том, что ты поломала мою жизнь. Это нечестно, Натали, это совсем нечестно…
Наталья осторожно высвобождает руки из ладоней Владимира, вытаскивает сигарету из пачки, оставленной на столике Андреем. Владимир достает зажигалку, подносит ей. Наталья глубоко затягивается, словно пытаясь успокоиться.
Наталья: Да, ты прав. Мы перестали понимать друг друга. Надо успокоиться. Если, конечно, мы хотим выяснить отношения. А мы этого хотим?
Владимир (энергично кивает): Да!
Наталья (с сомнением): А нам это надо? Если мы перестали друг друга понимать — может, и не нужно ничего понимать? Может, лучше оставить все, как есть?
Владимир: Ну уж нет! Я столько лет представлял себе эту встречу! Идти к тебе целенаправленно мне мешала гордость, но уж если мы встретились случайно — я считаю, нам непременно нужно объясниться, выяснить все вопросы.
Наталья: Ты знаешь, я чувствовала то же самое. Но была уверена, что гордость здесь не причем, по крайней мере, твоя. Я была уверена, что тебе просто стыдно. Ты смалодушничал, испугался ответственности и постыдно сбежал. Вполне естественно, что тебе стыдно было посмотреть в мои глаза.
Владимир (вспыльчиво): Ну вот опять! Я опять ничего не понимаю! О чем ты говоришь?! Почему ты решила, что я боюсь ответственности?! Если бы я ее боялся, я бы не делал тебе предложение вообще! Глупо, как-то все глупо, ты не находишь? Я вынужден был уехать от тебя, чтобы тебе было лучше, а теперь я должен оправдываться перед тобой, что сделал это вовсе не их страха перед ответственностью.
Наталья: Ты все время твердишь о моем благополучии. Я бы сказала, что это не столько глупо, сколько странно. Тебе не кажется, что это слово здесь более уместно? Ты бросаешь меня за две недели до свадьбы, когда уже заказан зал, разосланы приглашения гостям. Когда уже готово свадебное платье, когда уже снята квартира. И объясняешь этот дикий поступок моим же благополучием. Почему? Ты можешь мне объяснить, почему? Потому, что я попала в больницу и ты, не видев меня несколько дней, срочненько меня разлюбил? Я не понимаю этого. Прости, я пытаюсь понять, но не могу, у меня не получается. Как может любящий человек, любящий, я точно знаю — как он может разлюбить в одночасье? Да еще и за две недели до свадьбы? Я ничего не могу придумать лучше того, что ты просто испугался ответственности. Признайся, Володя — ты ведь испугался? Скажи честно, и станет легче не только мне, но и тебе самому. Ты только найди в себе смелость признать свою слабость, и сразу все встанет на свои места. Ты ведь испугался, правда? Ты смалодушничал, да?
Владимир (решительно): Нет! Как ты не понимаешь?! Разве мог я испугаться того, чего желал всем сердцем, чего хотел больше всего на свете?! Нет же, я просто вынужден был уехать под давлением обстоятельств. Неужели ты не понимаешь? Я уехал для твоего же блага! Пожертвовал всем и уехал…
Наталья перебивает: Да ради какого блага?! Ты постоянно говоришь о том, что сделал это ради меня же, но ведь это нелогично! Ты бросил меня ради меня самой. Разве так бывает?!
Владимир: Ну как же ты не понимаешь! Ведь от этого зависело твое здоровье!
Наталья (удивленно): Здоровье? Ну, это-то вряд ли. Я бы скорее сказала, что от этого зависело мое счастье. Мое мироощущение, мировосприятие, но не здоровье. Я ведь уже шла на поправку, меня как раз собирались выписывать. Собственно, и выписали. Я ведь была здесь, когда ты уезжал. Да-да, именно здесь, в этом вот баре. А ты стоял вот там, в уголке, помнишь?
Наталья кивком головы показывает Владимиру вниз, где в основном зале суетятся пассажиры.
Наталья: Я сидела здесь, плакала, и не могла найти в себе силы, чтобы подойти к тебе. Мне твоя мама позвонила, попросила, чтобы я тебя остановила, чтобы не позволила уехать. Я, как дурочка, помчалась на такси. Я сразу тебя увидела, еще от дверей. А подойти не смогла, ноги стали, как ватные. Гордость не позволила просить тебя остаться. Это — как просить милостыню, стыдно и страшно. Ты ведь уже бросил меня, уже предал, раз собрался уезжать. Я только сидела здесь и наблюдала за тобой сверху. Видела, как ты без конца бегал курить, сдав багаж при регистрации. Как без конца порывался звонить — мне? Но так и не позвонил, не решился попрощаться. Я плакала, мне было так больно, так обидно. Я все надеялась, что ты поднимешь голову, посмотришь вверх и увидишь меня, я была уверена, что ты обязательно меня увидишь, ты должен был меня увидеть. И тогда все было бы иначе. Ты бы не смог улететь от меня, и я бы тебя простила. Но ты не поднял голову, ты не увидел меня, ты не остался. И теперь я никогда уже не смогу простить тебя…
Владимир: Ты? Ты была здесь? Здесь?! И даже не подошла?! И ты смогла вот так молча наблюдать за мной? Да как же ты?.. И тебе не было стыдно? Ты видела, как я маюсь, как мне больно уезжать, и даже не подошла?! И после этого еще смеешь меня обвинять во всех бедах?! А тебе не кажется, что это у тебя с логикой нелады?
Наталья (нервно усмехается): Нет, у нас опять ничего не получается. Я пытаюсь тебе объяснить, а ты меня не слышишь. Удобнее всего переложить вину на другого, правда? Ты считаешь, что я должна была подойти, остановить тебя? А почему ты сам не остановился? Почему не подумал о том, как больно мне делаешь своим отъездом? Тем более что и сам не хотел уезжать. По-моему, логичнее было бы остаться. Но ты уехал, ты бросил меня…
Владимир: Да как же мне было оставаться?! Ведь, останься я, и ты бы чувствовала себя виноватой. Я ведь тебя знаю — ты бы ни за что сама не отказалась выходить за меня замуж, тебе стыдно было бы сказать 'нет'. И мучились бы всю жизнь оба! Я-то, может, и не сильно мучился, а ты бы покоя себе не находила. Да и мне вряд ли было бы легко — каждую секундочку подозревать, что вот сейчас, сию минуту, ты, быть может, думаешь о нем.
Наталья: О ком 'о нем'? Ты на что намекаешь?
Владимир (устало): Да ни на что я не намекаю. Знаешь, как мне было обидно узнать за две недели до свадьбы, что ты меня никогда не любила, что замуж собралась только назло другому? Я-то тебя любил по-настоящему! А ты…
Наталья: Господи, о чем ты говоришь? Какой другой? Володенька, ты о чем?! Кому назло?! Что ты себе придумал?!
Владимир: Да ладно тебе… Спасибо, конечно, что заботишься о моих чувствах, но сейчас это лишнее, я ведь уже давно обо всем знаю, давно с этим смирился.
Наталья: Да с чем?! Можешь ты мне объяснить, наконец? С чем ты смирился? И кому назло я собралась за тебя замуж? Что ты мелешь?!
Владимир: Ковальскому. Ты же не будешь это отрицать.
Наталья (крайне удивленно): Ковальскому?! А причем тут вообще Ковальский? И почему ему 'назло'? Почему я должна была его злить?
Владимир (поморщившись): Ой, Натали, ну хватит притворяться! Это было к месту тогда, четыре года назад, но теперь, когда я смирился с правдой, давай не будем лгать друг другу.
Наталья: Давай! Я не собираюсь тебе лгать. Это ты все выдумываешь какие-то несуразные объяснения своему бегству. Причем тут Ковальский? Какое он к нам с тобой имеет отношение? Да, мы дружили семьями. Скорее даже, ты дружил с Ковальским, а я вынуждена была дружить с его Галкой — что мне еще оставалось? Ну дружили себе и дружили, кому от этого было плохо? И почему я назло Ковальскому должна была выходить за тебя замуж? Это уж совсем алогично! Я ведь его до знакомства с тобой и не знала. Где логика, Володенька?
Владимир: Может, и не знала. Однако это не помешало тебе влюбиться в него чуть позже, когда нас с тобой уже связывали некоторые отношения. И, зная, что Галку он никогда не бросит, ты решила выйти замуж за меня, чтоб не так обидно было. Ну, в смысле, раз уж он никогда не женится на тебе, не оставаться же старой девой…
Наталья: Грубо. Очень грубо, Володя. Я бы даже назвала это откровенным хамством. Намеки на возраст женщины неуместны при любом раскладе. Низко и подло. Тем более что не имеют под собой веских оснований. Так же, как и обвинения в моей якобы безответной влюбленности в Ковальского.
Владимир (с усмешкой, призванной скрыть ревность): А, так влюбленность не была безответной!
Наталья (оскорблено): Влюбленность была одна, но не в Ковальского. Догадайся с трех раз, в кого, если не в него?
Владимир (с иронией): Ой, неужели в меня? Ладно, Натали, хватит лгать. Прими, как факт, что я все знаю. Я не прошу, чтобы ты оправдывалась, я хочу только, чтобы ты нашла в себе мужество признаться во всем и не обвинять в своих бедах меня. Можешь даже не извиняться — только признайся, что я тебе нужен был лишь для того, чтобы и дальше иметь возможность видеться с Ковальским. А что, очень удобно — друг семьи, и никто никогда ни о чем не догадается.
Наталья: Да не нужен мне твой Ковальский! Даром не нужен! И не нужен был никогда! Если ты этого не понимаешь, не веришь в это, тогда просто прими как факт. Женатые мужчины для меня — табу. Я никогда в жизни даже не посмотрю заинтересованно в сторону женатого мужчины! И между прочим, с самого твоего отъезда я их даже не видела — ни его самого, ни Галку. Я с ними даже по телефону не разговаривала, даже не знаю, кто им сообщил о том, что свадьбы не будет. Может ты, может, твоя мама. По крайней мере, я-то с ними точно не общалась. Потому что они меня интересовали сугубо постольку, поскольку ты считал его своим лучшим другом. Так на каком основании ты утверждаешь о моей якобы влюбленности в Ковальского?
Владимир неуверенно хмыкает, вертит в руках пачку сигарет. Медленно закуривает.
Владимир: Ну, может, ошибочка вышла с Ковальским. Значит, был не он, а кто-то другой, но тоже женатый.
Наталья (с презрением): Ну, хватит! Знаешь, Вова, хорошо, что ты уехал. Жить с таким трусом и подлецом, как ты — это, пожалуй, никакое не счастье, а, скорее, наказание неизвестно за какие грехи. Оправдывать свой побег моей мнимой влюбленностью — это низость и подлость, каких свет не видывал. Ты еще скажи, что я изменяла тебе направо и налево! Знаешь, езжай в свой Владивосток! Я даже не хочу больше знать
ответа на вопрос 'почему'. Уехал — и слава Богу! Недаром говорят: все что ни делается — к лучшему. Вот и ты уехал к лучшему, я только очень долго не могла этого понять. Лети, голубь — я отпускаю тебя с легким сердцем! Лети!
Владимир несколько секунд нервно перебирает в свободной руке пачку сигарет. Потом, слегка усмехнувшись, отвечает.
Владимир: Натали-Натали… С тобой невозможно спорить, даже если я точно знаю, что ты не права. Это в твоих словах нет ни грамма логики. Ну ладно, у вас, женщин, своя логика, недоступная мужчинам. Хорошо, я готов поверить, что в твоей жизни не было другого мужчины. Но чем ты тогда объяснишь свой нервный срыв?
Наталья (крайне удивленно): Какой срыв? Володя, милый, ты о чем?!
Владимир (пряча взгляд): Я знаю, что это закрытая тема, ее нельзя поднимать. Но ты сама вынудила меня. Как же быть с твоим нервным срывом? Неужели ты так нервничала перед нашей свадьбой, что попала в больницу?
Наталья: Вова, я опять перестала тебя понимать. Ты полагаешь, предсвадебное волнение могло спровоцировать приступ аппендицита? Мне бы это и в голову не пришло. Не знаю, спорить не буду, может, и так, хотя мне всегда казалось, что аппендикс с мозгом если и связан, то сугубо физиологически. По крайней мере, мне…
Владимир перебивает: Хватит! Хватит ерничать! Что ты здесь из себя изображаешь?! Пойми, наконец — я все знаю, ВСЕ!!!
Наталья (открыто смотрит в его глаза): Я не знаю, Володенька, что знаешь ты. Возможно, у каждого из нас своя правда. Мы с тобой как будто говорим на разных языках. Давай попробуем иначе. Давай я расскажу тебе свою историю, как я понимаю все произошедшее, а потом ты расскажешь мне свою. Согласен?
Владимир молча кивает.
Наталья: Приступ начался неожиданно. Я перед этим ела грибы, и была уверена, что это отравление. Но грибы-то я ела, так сказать, культурные, шампиньоны, поэтому не стала бить тревогу, была уверена, что все пройдет. Само заболело — само и вылечится. Два дня терпела жуткие боли, литрами глотала марганцовку. Каждый день вызывала скорую. И каждый день они подтверждали мой собственный диагноз — отравление. Только в первый день с пожилым доктором приехал молоденький, зеленый мальчишечка — видимо, только-только после института. Вот он сразу сказал, что это аппендикс шалит. О, слышал бы ты, как на него орал второй, который опытный! Мол, чему вас пять лет в институте учили. Впрочем, я отвлеклась. Меня хотели госпитализировать в инфекционную больницу, но я отказалась — если это отравление, то я бы его и дома вылечила, а вот в инфекционке можно было бы подхватить какую-нибудь гадость — и это накануне свадьбы! Короче, я отказалась от госпитализации. А на третий день боль стала вообще невыносимой. Мама опять вызвала скорую. На сей раз мне поставили диагноз 'заворот кишок' да прямо с этим диагнозом и положили на операционный стол. И только 'вскрытие' показало, что никакой это не заворот кишок, что аппендикс уже лопнул, начался перетонит и спайки. В общем, если бы я провалялась дома еще пару часов, меня бы уже вряд ли откачали. Неделю я лежала в реанимации — да ты, наверное, и сам это знаешь.
Владимир делает попытку перебить Наталью, но та резким движением руки останавливает его и продолжает рассказ.
Наталья: Ко мне даже маму не пускали. А потом, когда опасность миновала и меня перевели в обычную палату, я так тебя ждала, а ты все не шел и не шел. Приходила мама, приходила Ольга, приходили сотрудники с работы. А тебя все не было и не было…
Владимир вновь пытается прервать ее повествование, но Наталья снова его останавливает.
Наталья: Подожди, не перебивай меня, пожалуйста, мы же договорились: сначала я, потом ты. Иначе мы опять ничего не поймем. Когда меня, наконец, выписали из больницы, я, если говорить образно, не успела даже дома раздеться, как позвонила твоя мама и сообщила о твоем отъезде. Я помчалась сюда, в аэропорт. Впрочем, об этом ты уже знаешь. Ты не увидел меня, а я не смогла к тебе подойти — было ужасно стыдно, что меня бросили прямо перед свадьбой. Стыдно, понимаешь? Сначала ты ни разу не навестил меня в больнице, потом и вовсе улетел. Бросил, ты меня бросил… А потом, уже после твоего отъезда, я поняла, что беременна. Этого даже врачи в больнице не поняли — слишком уж маленький был срок. Я обрадовалась… Не уверена, что обрадовалась именно ребенку — возможно, я рада была только тому, что у меня появился шанс тебя вернуть. Но я страшно переживала, как на ребенке отразится моя операция, наркоз. В меня же вкололи кучу лекарств! К тому же мое нервное состояние действительно было не на высоте. Но уже после твоего отъезда, понимаешь, после! То есть ты просто не имеешь права утверждать, что у меня был нервный срыв и поэтому ты меня бросил. Да, был нервный срыв, но он как раз явился результатом твоего вероломного предательства! Понимаешь? Все совсем не так, как говоришь ты! Ну и, конечно, ребенок не выдержал этого всего. Не знаю, что для него оказалось более ужасным — мое психологическое состояние, или все же лекарства были слишком сильные, только я его потеряла. Да, его — это был мальчик, наш с тобой сын. Он уже начал толкаться, ему было уже почти пять месяцев… Я не знаю, как сама выжила после всего этого. Честно скажу — жить мне совсем не хотелось. Если бы не мама, я бы, наверное, что-нибудь с собой сделала. Но как я могла причинить ей такую боль? И все это время рядом со мной была только Ольга. Маму вряд ли можно брать в расчет — не столько она заботилась обо мне, сколько я о ней, ты же знаешь мою маму. А вот Ольге я благодарна по полной программе, я, наверное, именно благодаря ей и выжила. Только, знаешь, я ведь и Ольгу свою потеряла, да. Только-только оклемалась — правда, у меня на это ушло года полтора, как куда-то исчезла Ольга. Я ничего не могу понять: что, куда. Ее мать почему-то категорически отказывается со мной говорить. Твердит только, что с Оленькой все в порядке, а больше она ничего не может мне сказать. Спрашиваю, почему Ольга сама не выходит на связь со мной — говорит, мол, это ее личное дело, значит, говорит, не хочет. Это был еще один удар. Сначала ты меня бросил, потом наш малыш не захотел жить в этом жестоком мире. А потом вдруг исчезла моя Ольга, мой самый верный человечек. Вот тогда-то я и задумалась — а может, это со мной что-то не так, что-то не в порядке, а я этого просто не замечаю? Ведь если бы я была нормальной, разве меня бросили бы любимый человек и самая близкая, можно сказать, родная подруга? А теперь я тебя встретила — случайно, честное слово, случайно. Просто я очень часто сюда приезжаю, это стало моей единственной отдушиной, понимаешь? И ты утверждаешь, что я сама во всем виновата. Тогда объясни мне, где, в чем моя вина. Может, я действительно чего-то не понимаю? Я любила тебя всею душой, я не могла разлюбить тебя все эти годы. Но вот теперь ты сидишь передо мной, говоришь мне какие-то странные вещи, и я уже ни в чем не уверена. Не уверена, что моей вины в произошедшем нет, не уверена, что все еще люблю тебя. Не уверена, что сейчас передо мною ты, тот самый Володенька, которого я безумно любила, буквально обожала и за которого чуть не вышла замуж. Потому что сейчас передо мной сидит хмурый бородатый мужчина, который едва-едва напоминает того Володю. И этот, бородатый Володя мне совсем не нравится, он пугает меня. И теперь я начинаю думать, что это действительно оказалось к лучшему — то, что ты меня бросил. Потому что я не хотела бы быть женой нынешнего Володи, бородатого, хмурого и непонятного. А того, прежнего, веселого и влюбленного Володи больше нет. Куда ты его дел? Зачем?..
На несколько мгновений за столиком повисает молчание. Владимир как будто ждет, что Наталья еще что-то скажет. Последний раз затянувшись, с силой раздавливает окурок в пепельнице.
Владимир: Всё? Ты всё сказала? Теперь, наконец, я могу говорить?
Наталья молча кивает.
Владимир (с некоторой иронией): Спасибо. Я не знаю, кто кого дурачит. Но кто-то определенно говорит неправду. Не буду утверждать, что это ты. Только я знаю совершенно иную историю. Я ее расскажу, а потом мы с тобой попытаемся понять, кто из нас кого дурачит, если не сказать более грубо. Итак, ты внезапно пропала. Я еще продолжал по инерции заниматься предсвадебными хлопотами — заказывал зал, купил костюм и новые дорогущие туфли, хотел быть самым красивым мужчиной, хотел, чтобы ты не краснела за меня перед родственниками и друзьями. Я звонил, я приезжал домой — ни тебя, ни твоей мамы не было, все как в воду канули. Потом меня разыскала Ольга. Она-то и сообщила, что с тобой случилась беда…
Владимир на минутку замолкает, с некоторым сомнением смотрит на собеседницу.
Владимир: Натали, ты уверена, что я могу говорить правду? Ты в порядке? Выдержишь?
Наталья уверенно кивает. Владимир продолжает.
Владимир: Ольга сообщила мне, что у тебя очень большие проблемы. Рассказала о твоей дикой любви к Ковальскому — по ее словам, безответной. Сказала, что замуж за меня ты согласилась выйти сугубо ему назло, пусть даже он об этом совершенно не догадывался. Но чем ближе подходил заветный день, тем больше ты нервничала, тем чаще понимала, что не сможешь притворяться каждый день, изображать из себя любящую женщину. Ты не любила меня ни одного дня. Вернее, я тебе немножко нравился ровно до того момента, пока на сцене не возник Ковальский. И с того момента я стал для тебя всего лишь другом любимого человека, мостиком, ведущим к нему. Потому что без меня ты не могла бы видеть предмет своего обожания. Не знаю, делала ли ты попытки сблизиться с ним — Ольга этого не знала, а спрашивать об этом у Ковальского я не посчитал необходимым. Я-то знаю, что он верен Галке — у него от меня секретов нет. Итак, свадьба приближалась, а Ковальский по-прежнему не обращал на тебя внимания, на что ты так рассчитывала. Твой план решительно провалился, ты запаниковала. Вот тут и возник нервный срыв. Ты уверена, что я могу говорить открытым текстом?
Наталья (гордо подняв голову): Что ты, милый, ты меня заинтриговал! Я вся внимание!
Владимир: Ну что ж, ты сама этого хотела. Ты перерезала себе вены на обеих руках.
Наталья изумлена, но не делает даже попытки прервать собеседника.
Владимир: Да, ты пыталась покончить с собой. Я понимаю, тебе неприятно об этом вспоминать, но ты сама нарвалась, ты сама захотела правды. Мне очень даже понятны твои попытки списать все на приступ аппендицита — естественно, кому же в голову придет признаваться в суе… суде…
Наталья: Суициде?
Владимир: Да, точно. Я хотел прийти к тебе в больницу, хотел выяснить отношения. Ольга уверила меня, что к тебе никого не пускают. Прошла неделя, я опять попытался к тебе прорваться. Ольга заявила, что ты категорически не желаешь меня видеть, что ты сама дала распоряжение охране не пропускать меня. Что к тебе пускают только мать и саму Ольгу, и никого более. Что с тобой работают психологи, чтобы ты не повторила больше попытку суе… как его?
Наталья: Суицида?
Владимир: Да, правильно. И тогда Ольга мне передала твои слова. Что ты не хочешь больше меня видеть, что я тебе всегда был противен, и замуж за меня ты не вышла бы в любом случае, ведь с твоей стороны это была всего лишь жестокая шутка. Еще Ольга сказала, что мне ни в коем случае нельзя попадаться тебе на глаза, иначе у тебя будет очередной срыв и ты вообще можешь попасть в психушку. Потому что тебя, как порядочного человека, мучают угрызения совести. И если я хочу, чтобы ты полностью выздоровела, я должен уехать из города. Потому что даже если я не буду искать встречи с тобой, в твою нездоровую голову может прийти мысль извиниться передо мной, а наша с тобой встреча — не что иное, как потенциальная угроза твоему психическому здоровью. Вот, собственно, и вся история. Мне было слишком дорого твое здоровье, чтобы я мог остаться в Москве и рисковать им. Времени на размышления у меня практически не было. Я буквально за несколько дней уволился с работы, собрал нехитрые пожитки и умотал к черту на кулички. Только ради того, чтобы тебя не мучили угрызения совести. Мне было очень нелегко, но я нашел в себе силы простить твое коварство. А теперь ты упрекаешь меня в подлости и предательстве. Тебе самой не стыдно? Ты, по крайней мере, осталась в родном городе, в своей квартире, под мамочкиным крылышком. Теперь вот оказывается, даже сделала умопомрачительную карьеру, в то время как я мотаюсь там по съемным квартирам. И еще обвиняешь меня во всех грехах, которых я не совершал!
Наталья (с непримиримой злостью): Значит, Ольга сказала? Врешь, нагло врешь! Не могла Ольга таких глупостей наговорить, не могла, никогда в жизни не поверю! Если даже и так, то почему ты не позвонил моей маме, почему у нее не поинтересовался, где я и что со мной? Почему?
Владимир: Да потому что телефон ваш молчал! Я ведь и приезжал, двери чуть не разнес, соседи даже милицию вызвали — не было никого, не было!
Наталья (задумчиво): Возможно, мама с утра до вечера пропадала в больнице?..
Владимир (устало): Я не знаю, кто где пропадал. Я знаю одно — я в этой истории лицо пострадавшее.
Наталья (недобро усмехается): Я тоже.
В это время диктор по трансляции объявляет посадку на владивостокский рейс.
Наталья: Твой. Тебе пора.
Владимир (с сомнением): Ты уверена?
Наталья: В чем? В том, что рейс владивостокский?
Владимир: Нет, в том, что мне пора. Ты считаешь, мы все выяснили?
Наталья: Лично я выяснила только то, что у каждого из нас своя правда. Вернее, каждый думает, что он прав. Потому что твоя история мне кажется абсолютно бредовой. Я не верю ни единому твоему слову, но теперь это уже не имеет ни малейшего значения. Иди, опоздаешь.
Владимир: Нет, я не могу так уехать. Или прав я, или права ты — третьего не дано. Ты или должна признаться, что моя история верна, или же просто обязана доказать мне обратное. Раз уж мы встретились — верю, что чисто случайно, абсолютно верю. Но уж коли мы встретились…
Владимир испуганно замолкает. Его взгляд прикован к двери. В бар входит миловидная женщина, чуть полноватая. Приглядевшись, можно без труда догадаться о том, что довольно скоро ей предстоит путешествие в роддом. Женщина с порога видит Владимира и направляется к нему. Начинает говорить еще с полдороги, не дойдя до столика и не увидев лица Натальи.
Ольга: Вов, ну чего ты тут застрял? Посадку объявили…
Наталья, услышав знакомый голос, оглядывается. Немая сцена: Наталья поражена встречей и мгновенной догадкой, Ольга удивлена и смущена нежеланной встречей, Владимир стыдливо уставился в сторону.
Наталья: Ах, вот оно что! Ну здравствуй, подружка дорогая! Безумно рада тебя видеть!
Ольга (заносчиво): Взаимно! С удовольствием поболтала бы, но извини — наш рейс объявили, некогда. Вов, пошли, опоздаем. Кстати, стрижка тебе явно к лицу, молодит. Нужно будет взять на вооружение.
Владимир хватает ее за руку, силой усаживает за стол.
Владимир: Без нас не улетит. Присаживайся, поговори с лучшей подругой. Тут вот у нас спор небольшой вышел, так ты развей сомнения. Скажи-ка, Оленька, что за таинственная болезнь приключилась с Натальей четыре года назад? А то она мне все про какой-то аппендицит толкует и категорически отказывается признаваться в суе… суде…
Наталья: В суициде.
Владимир: Да, правильно. Все никак не научусь выговаривать. Меня это слово пугает. Так что, Оленька? Разреши наш спор, а то мы никак не можем прийти к общему знаменателю.
Наталья: Вообще-то я уже кое-что начинаю понимать…
Ольга (взвинчено): А что тут понимать?! Ты перерезала себе вены, видеть его не желала — что выяснять-то? Тебе не подошел — я подобрала. В чем криминал, я не понимаю?! К чему такие грязные намеки, какие-то инсинуации?! Тебе доктора еще четыре года назад диагноз психический поставили, так что нечего теперь с больной головы на здоровую валить. Или, скажешь, это я себе руки резала? Это моей кровью твоя ванна была заляпана? Да как тебе не стыдно! Грех ведь на душу берешь, беременную женщину обвиняешь! Пойдем, Вовчик, еще не хватало из-за этой ненормальной опоздать на самолет!
Наталья с полуулыбкой медленно закатывает рукава и протягивает обе руки над столом. Ее запястья девственно чисты — ни единого шрама, ни единой царапины. Владимир переводит гневный взгляд от рук Натальи к Ольге.
Ольга: Ну подумаешь, перепутала. Ты ж тогда таблеток наглоталась, я слегка подзабыла. Да, теперь точно вспомнила — таблетки.
Наталья: А может, я вешалась на собственной люстре?
Ольга: Нет, не вешалась. Я теперь точно вспомнила — ты таблеток наглоталась. Вов, помнишь, я ведь тебе тогда сразу про таблетки говорила…
Владимир: Вообще-то ты мне в красках живописала, как ужасно смотрелись на белом кафеле потеки засохшей крови. От таблеток?
Ольга: Ну… Это, наверное, были не кровавые потеки. Просто ее начало рвать прямо на стену…
Владимир (крайне разочарованно): Дрянь, какая же ты дрянь! Как же ты могла?!
Ольга (возмущенно): А что мне оставалось делать? Ты ж знаешь, как я тебя люблю! А из-за нее ты на меня ни малейшего внимания не обращал. Каждый борется за счастье, как умеет. А ведь ты поверил! Любил бы — ни за что бы не поверил, не уехал бы. А ты бросил, тебе для этого хватило одного моего рассказа, даже доказательств никаких не потребовал! Вот она, любовь твоя хваленая! Любил бы — разве б ты на мне женился? Так что нечего тут изображать из себя благородного рыцаря! Давай собирайся, Ковальские тебя уже тоже, между прочим, заждались. А он тут сидит, с бывшей любовницей уси-пуси разводит! И это при беременной-то жене! Сволочь!
Владимир: Дрянь! Дрянь!!! Ненавижу тебя, ненавижу! Ты мне всю жизнь искалечила! Натали, прости меня! Как я мог ей поверить?
Владимир хватает Наталью за руки, просительно заглядывает в глаза.
Владимир: Натали, родная моя! Еще не поздно, теперь все выяснилось! Теперь все будет иначе. Я разведусь с ней, и все будет по-старому…
Наталья (с горькой усмешкой): Нет, милый, по-старому уже ничего и никогда не будет. Поезд ушел… Вернее, самолет почти улетел. Лети, мой голубь, лети.
Владимир: Нет, я никуда не лечу. Я остаюсь. Здесь мой дом, здесь ты…
Наталья: О да, я здесь! Только уже не твоя. А тебе нужно о семье заботиться. Мало того, что у тебя жена имеется, ты скоро еще и отцом станешь. Ты слишком поздно все понял, Володенька…
Владимир: Нет, нет! Она женила меня на себе обманом, я ничего ей не должен. Я…
Наталья перебивает: Ты — прежде всего муж. И без пяти минут отец. Теперь уже поздно выяснять, кто кого обманул.
Владимир: Но я ведь ни на день не переставал тебя любить! Я же люблю тебя, как ты не понимаешь?!..
Ольга: Не смей! При живой-то жене! Мерзавец!.. Ты мой, ты только мой!
Наталья (не обращая ни малейшего внимания на Ольгу): Не далее чем несколько минут назад я тебе уже говорила: женатые мужчины для меня — табу. И исключений из этого правила нет. Да и не одна я, Володенька, не одна. Такие женщины, как я, на дороге не валяются. Да и староват ты нынче для меня, у меня теперь молодежный период. От молодых больше пользы. Видишь, какая я стала беспринципная? Рада была тебя повидать, честно рада. И знаешь, я искренне желаю тебе счастья. А теперь, дабы ты не опоздал на самолет со своей драгоценной супругой, я, пожалуй, уйду первая — так для всех будет лучше.
Наталья грациозно поднимается со стула, подходит к барной стойке. Прижимается к слегка захмелевшему Андрею, как к родному.
Наталья: Милый, поехали домой! На сегодня вокзальных впечатлений достаточно. Пойдем, солнце мое, я так устала!
Из подсобки выбегает Ирина, возмущенно смотрит, как уводят ее приятеля, но молчит. Владимир и Ольга поднимаются из-за столика и тоже молча удивленно смотрят в след парочке. Владимир не сдерживается и окликивает ее.
Владимир: Натали!..
Наталья не оглядывается, шепчет на ухо слегка упирающемуся Андрею.
Наталья: Умоляю, не упирайтесь! Я отвезу вас до города, а завтра все объясню Ирине. Обещаю — она не будет сердиться на вас. А мне без вас сейчас — гибель…
Оглавление
Туринская Татьяна
Утолю ваши печали. Бесплатно, но качественно
