печенежскими, половецкими или татарскими воями, а также знаменитое свидетельство летописца о воинской доблести самого Святослава.
Византия уговаривает Святослава обнажить свой меч на "непокорных и насилующих Грецию Болгар". Святослав соглашается, и в начале повествования он отправляется в Болгарию завоевателем, а не освободителем. Но из завоевателя он превращается в освободителя, распутывающего кровавый узел придворных интриг, спасающего Райну. "Народ со всей Болгарии, — описывает Вельтман встречу Святослава, — стекался в Преслав на великий праздник, на благодатную погоду после бури. Взоры всех слезились от радости, и на народе, как на облаке, отражалась радуга мира, знамение завета между Русью и Болгарией".
Нетрудно представить, как воспринималась эта сцена в Болгарии в самый разгар национально-освободительной борьбы. Освобождение Болгарии с помощью России получало, таким образом, историческое предопределение в событиях тысячелетней давности. "Эта история на средневековый сюжет, — отмечает современный болгарский исследователь, академик Николай Райнов, — помимо исторического содержания, близкого каждому болгарину, привлекла внимание еще и трогательным до слез сюжетом. Автор не следовал точно историческим фактам, но и болгарские читатели не были особенно придирчивы, да и сама болгарская история не была достаточно разработана". Привлекала основная идея книги — идея исторической освободительной миссии России, приобретавшая чрезвычайно актуальное значение, находившая горячий отклик в сердцах болгар.
"Райна, королевна Болгарская" выстроена по всем законам исторической романистики и в этом отношении отличается от "Кощея бессмертного" и «Светославича», хотя и здесь Вельтман приводит песенные тексты, создает образ гусляра, удачно использует прямые и косвенные цитаты из "Слова о полку Игореве", летописей и народной поэзии. И тем не менее, несмотря на насыщенность фольклорными мотивами, "Райну, королевну Болгарскую" нельзя причислить к фольклорно-историческим произведениям Вельтмана. Развитие сюжета подчинено здесь законам исторической романистики, образы лишены сказочности, которая предопределила принципиально иные стилистические и сюжетные приемы в "Кощее бессмертном" и "Светославиче".
Необычная судьба "Райны, королевны Болгарской" (а это тоже немаловажный факт из истории русской литературы), сближение героев романов Вельтмана и Достоевского, стиля Вельтмана и Лескова (а подобные примеры можно продолжить целым рядом имен писателей, для которых Вельтман тоже "необходимая предпосылка"), статья о Вельтмане Аполлона Григорьева — все это свидетельствует, что его произведения никогда не «выпадали» из живого процесса развития русской литературы, имеющего, подобно любой полноводной реке, притоки, ее питающие. Проза Вельтмана — один из таких животворных источников. И глубоко знаменательно, что в наше время эти пересохшие было родники начинают оживать заново…
Note1
См.: Вельтман А. Ф. Странник. М.: Наука, 1977. (Литературные памятники); Вельтман А. Ф. Повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1979. Оба издания подготовлены Ю. М. Акутиным, опубликовавшим в 70-е гг. ряд статей о Вельтмане в научной и массовой печати. Биографический материал также наиболее полно представлен в послесловии Ю. М. Акутина к «Страннику» и в его статьях. См. также: Вельтман А. Ф. Приключения, почерпнутые из моря житейского. Саломея. / Предисл. и коммент. В. Ф. Переверзева. Кн. 1–4 М.: Художественная литература, 1957. Вельтман А. Ф. Эротида. — В сб.: Русская романтическая повесть. М., 1980.
(обратно)
Note2
Среди изданных (многие остались в рукописях) научных работ А. Ф. Вельтмана: "Начертание древней истории Бессарабии" (М., 1828), "О Господине Новгороде Великом" (М., 1834), "Древние славянские собственные имена" (М., 1840), "Достопамятности Московского Кремля" (М., 1843), "Московская Оружейная палата" (М., 1844), "Аттила и Русь IV и V века. Свод исторических и народных преданий" (М., 1858), "Исследование о свевах, гуннах и монголах". Ч. 1–3 (М., 1858). Вельтман — один из первых переводчиков и комментаторов "Слова о полку Игореве", его издания «Слова» вышли в 1833 и 1856 гг.
(обратно)
Note3
Следопыт, Кожаный Чулок — герой романов Фенимора Купера.
(обратно)
Note4
Характерно, что в эти же самые годы произошло несколько подобных "вопиющих парадоксов": когда в 1842 г. Константин Аксаков в брошюре о "Мертвых душах" сблизил Гоголя с Гомером и когда в 1845 г. С. П. Шевырев в одной из лекций о народной поэзии в Московском университете сравнил Илью Муромца с испанским рыцарем Сидом.
(обратно)
Note5
В. И. Даль предлагал в 1848 г. M. H. Погодину программу обновления «Москвитянина»: "Изящная словесность требуется, повестей хороших давайте, без
