Борис Петрович Корнилов

Борис Петрович Корнилов (1907–1938) – русский поэт.
Родился 29 июля 1907 в с. Покровское Семеновского уезда Нижегородской губернии, родители – сельские учителя. В 1910 семья переехала в с. Дьяково, где жила до 1922, когда вновь переехала – в г.Семенов.
Юность Корнилова связана с комсомолом. Корнилов работал инспектором бюро юных пионеров, писал для театра «Синяя блуза» и для стенных газет. Решив учиться, подал в уком комсомола заявление с просьбой откомандировать его «в институт журналистики или в какую-нибудь литературную школу». Губком как «высшая инстанция» ответил согласием, и Корнилов отправился в Ленинград. В том же 1925 состоялась и первая публикация: корниловское стихотворение На моря под псевдонимом «Борис Вербин» было опубликовано нижегородской газетой «Молодая рать».
Надежда познакомиться в Ленинграде с С.А.Есениным и прочитать ему свои стихи не оправдалась, но вскоре поэт обрел и литературных наставников, и благодарных слушателей. В начале 1926 стал членом литературной группы «Смена», где занимались такие известные впоследствии литераторы, как О.Берггольц (в будущем жена Корнилова), А.Гитович, Б.Лихарев, Л.Рахманов. Руководил группой, близкой по своим установкам к РАППу, поэт В.Саянов.
Корниловские стихи, темпераментные, своеобразно выразительные, с броской тематикой (деревенский быт) и образностью, близкой к традиционной народной песне, были хорошо приняты. В 1928 вышел отредактированный Саяновым сборник стихов Корнилова Молодость, рецензии на который появились в ленинградских журналах и газетах, а также в московском журнале «Октябрь». Отношение самого автора к этому сборнику видно из того, что только второй по счету сборник, появившийся в 1931, он назвал Первая книга.
Далее сборники Корнилова появлялись достаточно регулярно, не считая отдельных изданий поэм и стихотворной книжки для детей Как от меда у медведя зубы начали болеть (1935), Все мои приятели (1931), Книга стихов (1933), Стихи и поэмы (1933), Новое (1935). Эти издания следует рассматривать именно как книги, характеризующие не какой-то новый этап в творчестве поэта, но его творчество в целом, и вряд ли справедливы претензии критиков, осуждавших поэта за то, что он каждый раз включал не только новые произведения, но и хорошо известные старые.
Ощущение нового мира, точно переданное поэтом в строках, посвященных его современникам, «и зовут чужбиною / Царские Села, / и зовут отечеством / Советский Союз», история возникновения этого мира (например, картина братания в стихотворении Интернациональная, где прославляется сначала Россия рабочих и крестьян, а затем такие же, принадлежащие труженикам, Британия и даже Япония), сознание исполненного долга, когда мертвые встают после смерти деревьями, песнями, фабриками, нефтепроводами, по которым течет то ли нефть, то ли их кровь, соседствует с мучительным переживанием прошлого, и злоба нищего деда оживает во внуке.
С подачи критиков 1930-х годов принято говорить о «биологизме» корниловских стихов, что также вряд ли верно. Вселенная, изображенная им, не жестока и не темна: она сказочна, грузная теплая земля дышит после грозы, «голубые ходят в омуте сомята, / поларшинными усами шевеля», и если упоминаются подводные ужасы, пиявки и раки, то они не страшны, а естественны, как всякие живые создания, не страшна и щука, «младшая сестрица крокодилу», что «неживая возле берега стоит». Куда страшнее человек, уничтожающий живое, как герой стихотворения Убийца: не желая отдавать колхозу ни коня, ни коров, ни свиней, ни любимого волкодава, он пускает их под нож. У природы же особая справедливость: молодость тянется к молодости, как в стихотворении Соловьиха, и для птиц такая тяга – непреложный закон, движущий жизнь, для людей же – источник ревности и горя.
Прошло незамеченным, что певец «природного» и «биологического» Корнилов мучительно боится смерти, предчувствует ее неизбежность и ужасается ей. Сквозь ритмы и образы разного рода патриотических и оборонных стихотворений, в немалом количестве написанных им (и это не дань конъюнктуре, а понимание момента, осознание, что Ленинград – город приграничный), вдруг прорывается затаенный страх. В тревожных, набрякших влагой и дымом строках стихотворения Война – то же предчувствие смерти, перечисление орудий убийства (пуля, нож) и неожиданный образ – трава, которая встает дыбом, «моя в ней течет и плывет голова», и рядом трехпалые ноги птиц, садящихся на мертвеца.
Но это смерть от руки врага, между тем Корнилов чувствует собственную обреченность и ждет удара, нанесенного вовсе не чужой рукой, а рукой самой близкой – рукой Республики. Это наказание за безделье, пьянство, ночные прогулки с гитарой. Отсюда и «особый счет»: «А по счету тому огулом / по заслугам и по делам / нашу жизнь назовут прогулом / с безобразием пополам». И, как следствие, отворачиваются товарищи, и окружает полное одиночество. Однако высказанное и прочувствованное в стихах не влияло на поведение Корнилова – не прекращались его пьянство и хулиганские выходки. Трудно сказать, было ли это особого рода защитой от нелицеприятной действительности, либо желанием пожить вдоволь при ощущении собственной обреченности, либо своего рода вызовом обстоятельствам.
Не слишком убедительна сдержанность и надежда на посмертное бытие, высказанные в одном из лучших стихотворений поэта Продолжение жизни. Нарисованная лиро-эпическая картина – зеленое и скучное небытие травы, по которой шагают навстречу врагу «коммунисты, немея лицом», а затем победа и земля «без битвы, без крови, без горя», идущие по земле комбайны – завершается строкой безысходной и необратимой: «Тогда я совсем умираю».
Растратив со временем лирический темперамент, Корнилов обращается к большим жанрам. Архив поэта утрачен, и в качестве первого известного произведения подобного рода надо назвать драматическую поэму Соль (1931), написанную по мотивам знаменитого рассказа И.Бабеля, вошедшего в Конармию. Попытка эта расценивается как не слишком удачная. Другая крупная вещь, Тезисы романа (1932–1933), осталась незаконченной. Скучна и не слишком хорошо прописана поэма Агент уголовного розыска (1933). Как крупное событие в литературе была воспринята поэма Триполье (1933), рассказывающая о гибели отряда комсомольцев, захваченного из-за предательства атаманом Зеленым. Высокую оценку получила и поэма Моя Африка (1935): герой ее, петроградский художник, вдруг видит сквозь метель негра-красноармейца, а затем после долгих поисков узнает, что этот персонаж, которого он хотел включить в картину о революции, с честью пал в бою, и художник решает так же погибнуть за свободу Африки, как тот погиб за свободу России.
Поздние поэмы Последний день Кирова (около 1935), Начала земли (1935) и Самсон (1936) считаются неудачными. Причиной тому не слабость таланта Корнилова, а общая инерция большой формы, ее вынужденное однообразие и несамостоятельность. Удача в этом жанре даже для великих русских поэтов – редчайшее исключение из правила.
Стремительно вызревало дарование Корнилова – из стихотворца «есенинской» ориентации он стал поэтом ленинградской школы, образы великого города, его памятники, улицы и дома сделались, по существу, главными героями его стихов. Так же стремительно развивалась и трагически закончилась его недолгая жизнь. В 1936 он был исключен из Союза писателей, а в 1938 арестован. В качестве официальной даты смерти называлось 21 ноября 1938, однако ни когда погиб Корнилов, ни где он похоронен – неизвестно.
Почти два десятилетия произведения Корнилова не издавались, но звучавшая без упоминания имени автора слов песня Корнилова и Д.Д.Шостаковича из кинофильма Встречный (1932) оставалась символом эпохи, ее позывными.