"Вопли наших напрасно молящихся голосов заглушают шепот бога, умоляющего людей о помощи!"
(Мой отец).
Сегодня праздник в мою честь. Вокруг огни и веселье. Из года в год, в этот день в памяти вновь и вновь вспыхивают воспоминания. Пугающие и темные воспоминания о моей семье и детстве. В эти мгновения жизнь вокруг замирает. А воспоминания эти становятся единственной имеющей для меня смысл вещью.
Мы жили в большом и тихом брянском селе. Люди, до недавних пор, здесь жили сыто и спокойно. Ребенком себя помню плохо. Отец пьянствовал и появлялся дома очень редко. А когда появлялся- шарахался по всем углам от нас и матери, судорожно капался в вещах в поисках драгоценностей и предметов, за которые можно было выручить хоть что-то, затем прятал все за пазуху и спешно покидал избу. И во всякий такой визит, перед самым своим уходом, он бросал испуганный взгляд на нас с сестрой, затем на мать, крестился, шептал что-то себе под нос и уходил из дома еще на неделю-другую. Мать же, напротив, была до странного весела. Часто ласкала нас и баловала то медом, то вареньем, то жженым сахаром. И больше всего на свете она мечтала о сыне.
А иной раз- отец приходил злой и спокойный, в такие свои приходы он сильно избивал мать. До синяков, до крови, до сломанных пальцев и костей, а иной раз до полусмерти. И так же молча уходил. А она мучалась от боли ночь, а на утро- здорова и невредима, как ни в чем не бывало. Когда отец бил мать, он никогда не кричал и не ругался. А она не издавая не единого звука, молча вытирала кровь и закрывала от ударов свое красивое лицо. На лицах их в эти моменты застывала гримаса безжизненной улыбки.
Когда отец приходил злой и тихий- в комнате становилось холодно, пахло сыростью и дымом. Мы с сестрой всегда в страхе быстро поднимались на печь и прятались под одеяло. Мы брались за руки и молились за мать и себя. Правда сказать, отец никогда и не думал нас трогать. Меня не покидало чувство, что с жизнью нашей и миром происходит что-то совсем не ладное.
В деревне о моей семье ходили самые разные слухи. Нам нельзя было посещать церковь, в которой некогда не покладая рук трудился мой отец, наша семья не имела друзей, не было родственников или даже знакомых. Поговаривали, что когда моя мать забеременела в первый раз- все время, пока она носила ребенка, почти каждую неделю в деревне при странных обстоятельствах пропадали или умирали люди. Кто-то из них внезапно сходил с ума, кто-то завершал убийство. Они вешались, топились в реке, лезли в петлю. Два раза- уходили целые семьи, вместе с детьми своими и стариками. Без причины, без записок, без предупреждений. А в ночь, когда мать родила меня- до утра бушевали в селе пожары- леса горели в округе и хаты. И только звон церковных колоколов сокрушал тяжелый горячий воздух той ночи.
Теперь мать снова забеременела. В этот раз она была уверена, что носит сына. Мать была так покойна и безмятежна. И случилась в нашем доме тогда вещь странная и непривычная: распахнулась дверь и в дом забежал отец- на глазах его наворачивались слезы, он выглядел очень напугано. Он захлопнул дверь и медленно подошел к матери. Отец резко упал перед ней на колени и судорожно начал щупать уже заметно округлившийся живот. Мать оттолкнула его, попыталась найти глазами предмет, которым можно было бы защититься от отца. Но не найдя ничего подходящего-она скинула со стола стеклянную вазу. Мать схватила в руку крупный осколок. Отец отпрянул, облокотился об стол и прошептал:
— Так это правда?…Отвечай! — затем, после недолгого молчания, произнес уже не шепотом, — Правда…
Мать же наиграно тихо, насмехаясь над ним, зашептала в ответ:
— Правда что? Что я ношу под сердцем нашего сына, любимый? Неужели, ты не рад? Мы же так давно о нем мечтали, любимый! Степа мой! Славный, добрый муж! — в этот момент страх на ее лице растаял, губы исказились в ухмылку, а ухмылка эта мгновенно превратилась в оскал. В глазах ее засиял неживой, бесовской огонь
Лицо отца побагровело. Бегающее, вначале полные страха глаза, теперь смотрели грозно. Он выпрямился, выставил вперед широкую грудь и сделался совсем большим и страшным, как медведь. Он заговорил басом:
— Не с тобой, ведьма проклятая! Не моя ты жена! Будь ты проклята, гниль… отродье! — затем он достал из под рубахи крестик, поцеловал его. Две крупные слезы сорвались с его глаз и покатились по щекам, — Наташа… — прошептал отец, — прости меня. Не уберег! А тебя не боюсь, поняла?! Любовь моя, я здесь. Я освобожу тебя.
Мать, не отпуская осколка из руки — громко расхохоталась в ответ на его слова. Отец выбежал куда-то из избы. Мать стояла посреди хаты и смеялась все неистовее, все меньше и меньше гримасы ее походили на человеческие. Мы с сестрой сидели в обнимку за печкой в углу комнаты. Как и всегда, мы молились и пламя печи играло на наших лицах и отражалось в наших глазах. Двери в хату распахнулись, комнату быстро заполнил холодный воздух. Огонь в печи задрожал.
Степан снова влетел в дом. Руки его тряслись, но красные большие пальцы намертво схватились за деревянный приклад ружья.
…
